Приди в мой сад, Мод [Ноэл Кауард] (fb2) читать онлайн

Ноэль Коуард Приди в мой сад, Мод

Come into the Garden, Maud by Noël Peirce Coward (1966)

Перевод с английского Сергея Волынца

Действующие лица:

Анна-Мари Конклэйн

Вернер Конклэйн

Мод Караджани

Фелиция

Сцена первая

Действие пьесы разворачивается в апартаментах «люкс» одного из роскошных отелей в Швейцарии.

В левой части сцены дверь, ведущая в спальню. Двойные двери ведут в небольшую прихожую, откуда можно попасть в другие комнаты и коридор. Дело происходит весной, примерно в семь часов вечера. Стеклянные двери в правой части сцены распахнуты и выводят на балкон, откуда открывается вид на Женевское озеро и французские горы на противоположном берегу.

Когда поднимается занавес Анна-Мари Конклэн сидит за письменным столом. Рядом с ней стоит Фелиция — хорошенькая консьержка. Анна-Мари — очень богатая американка. Ей лет под пятьдесят. Сейчас на ней изысканный голубой пеньюар, на ногах — домашние туфли, украшенные страусиными перьями и сетка для волос, сквозь которую видны синеватые волосы, туго закрученные в бигуди. Вид у нее надменный и недовольный, так как она вынуждена разговаривать с представительницей более низкого сословия.

Анна-Мари: И вот еще что, милочка. Когда я заказываю минеральную воду «Эвиан» со льдом, я имею в виду именно «Эвиан» со льдом, а не газированный «Перье» безо льда.

Фелиция: Прошу прощения, мадам. Этого больше не повторится.

Анна-Мари: Я бы также просила вас объяснить этой горничной Катарине, или как там ее, что на завтрак я заказываю сливовый, а не апельсиновый сок, тосты, а не булочки, и настоящий кофе по-американски со сливками, а не эту французскую жижу с чуть теплым молоком.

Фелиция: Непременно, мадам.

Анна-Мари: Еще скажите ей, что мне не нравится, когда с утра пораньше она начинает балоболить на языке, которого я не понимаю. Ни мистер Конклэн, ни я не говорим по-итальянски, и чем скорее персонал этого отеля примет это к сведению, тем будет лучше для, всех, кого это касается.

Фелиция (покорно): Va bene Signora.

Анна-Мари: Дерзите?

Фелиция: Ради Бога, нет, мадам. И я нижайше прошу прощения. Все дело в привычке.

Анна-Мари: Вам будет полезно знать, что мы с мистером Конклэном останавливались в лучших отелях Европы, и привыкли, что выкладывая те деньги, которые мы выкладываем, мы имеем право на соответствующий уровень обслуживания.

Фелиция: Несомненно, мадам.

Анна-Мари: Это пока все. Чуть позже принесите льда. Мистер Конклэн привык добавлять в виски много льда и воды.

Анна-Мари: Слушаюсь, мадам.

Анна-Мари: Вода здесь приличная?

Фелиция (озадаченно): Боюсь, я не совсем вас поняла, мадам.

Анна-Мари: Питьевая вода. Я надеюсь, ее не откачивают прямо из озера и подают нам без надлежащей очистки?

Фелиция: Насколько мне известно, мадам, до сих пор никаких жалоб не поступало.

Анна-Мари: Ну хорошо, можете идти.

Фелиция (кланяется): A votre service madam. (Уходит)

(NB: Персонажи иногда вставляют в свои реплики французские и итальянские слова. Возможно, их стоит оставить без перевода, т. к. смысл их понятен, и они сообщают речи персонажей дополнительные оттенки)

Анна-Мари (снимает трубку телефона): Алло, оператор. Это миссис Конклэн. Qui. Соедините меня, пожалуйста с Андре… Andre le coiffeur. Нет, я не знаю его номера, поэтому и прошу вас соединить меня с ним. Он живет в центре. Где-то рядом с большим мостом. Я была там сегодня днем. Хорошо, я подожду.

Следует пауза, в течение которой Анна-Мари с отвращением рассматривает свои ногти

Анна-Мари (в трубку): Je voudrai parler aver Monsieur Andre lui meme — qui, de la part de Missis Conclin — Il est part? Vous parlez anglais? Прекрасно. Передайте от моего имени месье Андре, что девица, которую он прислал мне сегодня утром, полностью изуродовала мои ногти. Я просила лак карминного цвета, а получила оранжевый. Теперь я не могу смотреть на свои ногти без отвращения… Я заметила это только когда вышла на свет. Мне пришлось самой снимать лак. К тому же она срезала мне заусенцы, хотя я ясно просила просто их уложить. Я ненавижу, когда мне срезают заусенцы. Также не сочтите за труд объяснить ему, что когда я говорю, что мне нужна голубая краска для волос, я имею в виду именно голубую краску, а не фиолетовую. Мне пришлось сорок минут простоять под душем, чтобы смыть эту гадость… Что?.. Мне не важно, кто вы и что вы. Просто передайте сообщение от миссис Конклэн. Да, Конклэн… К-О-Н-К-Л-Э-Н. Благодарю вас.

Швыряет трубку, резко встает, берет из коробки сигарету, прикуривает и некоторое время раздраженно прохаживается по комнате. Потом снова подходит к телефону, нетерпеливо крутит диск.

Анна-Мари: Алло, Оператор?.. Donnez moi… Сейчас, минуту… (Смотрит в лежащий на столе телефонный справочник) Donnez moi vingt troi — trente six — vingt deux… Merci.

Пауза

Анна-Мари: Алло, Мариетт? Это Анна-Мари… Ах, какое счастье слышать твой голос… Не могу поверить, что наконец, мы в Лозанне. Даже пощипываю себя, чтобы убедиться, что это не сон. Я пыталась дозвониться до тебя утром, но у тебя было занято… Во-первых, спасибо за восхитительный букет. Ты прелесть, Мариетт. Ты сама не знаешь, какая ты прелесть… Дорогая, от этих цветов вся комната просто светится. Буквально. Как раз сейчас я любуюсь ими… Вернер? О, с ним все в порядке. В данный момент наверняка играет где-нибудь в гольф. Послушай, дорогая, по поводу сегодняшнего вечера. Ты лучше меня разбираешься во всем, что связано с приличиями и тому подобным… Должна ли я выйти встретить принца у входа, или мне позволительно оставаться со всеми в баре и ждать, когда его подведут к нам?.. Ах, он пренебрегает формальностями? Слава Богу! Соблюдать строгий этикет для меня всегда такая мука. И уж, конечно, я не собираюсь делать книксен перед ней? В конце концов, она была простолюдинкой, когда он на ней женился… Понимаю… Я сделаю все, как ты говоришь. Но умоляю, приезжай пораньше. Ты должна поддержать меня морально… Ты ангел… Как милый Генри?.. Тоже играет в гольф?.. Полагаю, им просто нечем больше заняться. Au revoir, дорогая. A ce soir.

Со вздохом вешает трубку. В это время входит Вернер Конклэн. Это мужчина лет шестидесяти, высокий, с довольно приятной внешностью. В нем мало примечательного, если не считать того, что всю жизнь он занимался тем, что делал деньги и не мало преуспел в этом. В руке Вернера сумка с клюшками для гольфа, которую он швыряет на кушетку

Анна-Мари (с угрозой в голосе): Явился?

Вернер: Да, моя радость.

Анна-Мари: Знаешь, Вернер, сколько ни пытаюсь, никак не могу тебя понять.

Вернер: А в чем дело?

Анна-Мари: Начать с того, что уже седьмой час, а в восемь мы должны быть в баре в вечерних туалетах.

Вернер: Ты сама говорила, что раньше половины девятого никто не явится.

Анна-Мари: Ты не забыл про сигары?

Вернер: Не забыл.

Анна-Мари: Господи, и на том спасибо.

Вернер: Но лавка была закрыта.

Анна-Мари (в отчаянии): Вернер!

Вернер: Мне очень жаль, дорогая.

Анна-Мари: Ты не мог зайти в лавку, когда шел играть в свой гольф?

Вернер: Как раз в это время лавка была закрыта.

Анна-Мари: Я просила о такой мелочи…

Вернер: В этом паршивом городишке все лавки закрыты с двенадцати до трех.

Анна-Мари: Клэр Петрингтон сказала мне, что принц предпочитает особый сорт сигар, которые можно купить только в одной из здешних табачных лавок. Я подумала, что было бы весьма любезно предложить принцу такую сигару после ужина. И я, как последняя дура, прошу тебя взять это на себя. И что же?!

Вернер: Да ничего. Ему придется обойтись без этих сигар.

Анна-Мари: Послушай, Вернер…

Вернер: Не надо так расстраиваться. Я думаю, в этом отеле продают вполне сносные сигары на любой вкус. Если же они не понравятся Его королевскому высочеству, пусть курит свои.

Анна-Мари (с горечью): Тебе все равно, если первый прием, который мы даем в этом, как ты изволил выразиться, «паршивом городишке» обернется полным крахом?

Вернер: Успокойся, дорогая, наши приемы не могут обернуться крахом, потому что мы их чертовски щедро оплачиваем.

Анна-Мари: Что за чушь ты несешь! Люди, которые будут у нас сегодня, интересуются кое-чем еще, помимо денег.

Вернер: Как же, как же.

Анна-Мари: Не понимаю, зачем ты вообще согласился на эту поездку. В гольф ты мог бы играть и в Миннеаполисе.

Вернер: И на гораздо лучшем поле.

Анна-Мари: Ты просто убиваешь меня, Вернер. Неужели посещение новых мест, встречи с незаурядными людьми не вызывают у тебя никаких чувств?

Вернер: Что в них такого незаурядного?

Анна-Мари: Уж не хочешь ли ты сказать, что Его высочество принц заурядная личность?

Вернер: Не знаю. Я с ним пока не знаком.

Анна-Мари: Его высочество — интереснейшая личность. В Европе это всем известно, и многие мечтали бы познакомиться с ним.

Вернер: Видимо, единственное исключение представляет его собственная страна, откуда его вышвырнули.

Анна-Мари: Мне стыдно, когда ты говоришь такие вещи.

Вернер: Дорогая, может, прекратишь устраивать мне разнос? Лучше позвони и распорядись насчет льда.

Анна-Мари: Сам позвони.

Вернер: Хорошо, позвоню.

Звонит в звонок. В это время звонит телефон. Анна-Мари снимает трубку.

Анна-Мари: Алло?.. Что?.. Кто?.. Уже поднимается?.. Спасибо. (Кладет трубку) О Господи!

Вернер: В чем дело?

Анна-Мари: Это Мод. Мод Караньяни. Я пригласила ее зайти что-нибудь выпить, но это совершенно выпало у меня из головы.

Вернер: Ничего страшного. Разве мы не можем позволить себе налить ей стаканчик-другой?

Анна-Мари: Господи, у меня от всего этого голова идет кругом, а тебе лишь бы шутки шутить.

Вернер: Прости, дорогая.

Анна-Мари: И убери эти грязные клюшки с кушетки. Здесь гостиная, а не вестибюль.

Вернер: Уберу, как только выпью. Это мы ведь с ней ужинали тогда в Риме?

Анна-Мари: С ней, конечно. Душная, провонявшая рыбой квартирка. Я думала, что умру. Ни тебе кондиционера… И еще эта мерзкая лестница. Наверное, там сто ступеней — не меньше.

Вернер: А мне эта квартирка показалась уютной, я бы даже сказал живописной. Да и она мне тоже понравилась. Из всех, с кем мы встречались в Риме, она показалась мне самой симпатичной.

Анна-Мари (с неприятным смешком): Это лишь потому, что она разыграла для тебя спектакль. Смотрела тебе в рот, ловила каждое слово. Это можно было бы назвать неприличным, не будь это так смешно. Когда мы с Лулу Кэнфилд переглянулись через стол, нам стоило больших усилий, чтобы не расхохотаться.

Вернер: В любом случае, она внесла некоторое разнообразие. Никто из этих типов, с кем мы встречались, даже не делал попытки заговорить со мной.

Анна-Мари: В этом ты должен винить только себя, Вернер. Ты привык брать и никогда ничего не давать взамен. Общаясь с людьми, ты не способен сделать над собой усилие. Весь вечер сидишь с недовольным видом и не произносишь ни слова.

Вернер: Почему же? Я произношу три самых главных слова за вечер: «Гарсон, принесите счет».

Анна-Мари: Вот именно! Это из-за таких как ты европейцы презирают нас, американцев. Все, что тебя интересует, это твои доллары и центы.

Вернер: Да, это мои доллары и центы, и клянусь твоей очаровательной задницей, если бы я не потратил всю жизнь на то, чтобы коллекционировать их в большом количестве, мы бы сейчас не думали о сигарах для принца или о том, как подостойнее принять людей, которые нас презирают.

Анна-Мари: Я просила бы тебя выбирать выражения.

Вернер: И я скажу тебе кое-что еще. Эта дама, которая так позабавила вас с Лулу Кэнфилд тем, что «смотрела мне в рот», и которая сейчас будет здесь, она как-никак пригласила нас на ужин, а вот мы…

Анна-Мари: Еще бы ей нас не пригласить! Почему не пожертвовать мелкой рыбешкой, чтобы выловить большого кита. У нее за душой ни цента. Она одна из тех паразитов общества, кто пытаются жить за счет богатых.

Вернер: По крайней мере, ей не приходится страдать от одиночества. В лесах полно богатой дичи. И вообще, если ты о ней такого дурного мнения, зачем ты позвала ее?

Анна-Мари: Она всех знает, везде бывает. Сегодня утром она позвонила, и мне пришла в голову одна мысль.

Вернер: К тому же, она принцесса, не так ли?

Анна-Мари: Сицилийская принцесса. Это ничего не значит. На Сицилии каждая вторая дама — принцесса. (Смотрит на себя в зеркало) Господи, я не могу принять ее в таком виде. Нужно чем-то прикрыть голову.

Вернер: Попробуй каску. Ты сегодня настроена очень воинственно.

Анна-Мари бросает на него уничтожающий взгляд и быстро уходит в спальню. Стук в дверь. Вернер открывает. Входит Мод Караньяни — миловидная женщина лет сорока-семи. В ее облике есть что-то «барочное». Она очень стильная, но это ее собственный неповторимый стиль. На ней нет головного убора, зато кисти рук украшены тяжелыми золотыми браслетами. Мод родилась и выросла в Англии, и в речи ее часто проскальзывают характерные жаргонизмы. При этом она несомненно умна. Приветствуя Вернера, она берет его за обе руки.

Мод: Как я рада снова видеть вас, Вернер. Я ожидала, что застану вас здесь, но не была уверенна. Когда я говорила с Анной-Мари утром по телефону, мне показалось, она немного раздражена. Я знаю, сегодня вечером она устраивает прием в честь нашего великолепного принца.

Вернер: Вы знаете этого парня?

Мод: О да, он ужасен. Так и просится в какой-нибудь неприличный анекдот. Вдобавок, жутко самодовольный тип. Напротив, его новая жена — вполне милая особа, по крайней мере, с виду. Я слышала, раньше она работала моделью. Он требует, чтобы будучи представлен ей, каждый кланялся, а она при этом всякий раз начинает хихикать. Вам она понравится.

Вернер: А вас Анна-Мари пригласила?

Мод: Не могу сказать, что от всего сердца. (Смеется) Я ее не виню. Не иначе как у нее все места уже «расписаны». В любом случае, я все равно не смогла бы прийти, даже если бы захотела. Уезжаю назад в Рим.

Вернер: Это же черт знает, сколько ехать. Вы поедете одна и сами поведете машину?

Мод: Я люблю ездить в одиночестве. Особенно ночью. Я увижу, как солнце встает над перевалом Симплон, а к завтраку надеюсь уже быть в Комо.

Вернер: Что у вас за машина?

Мод: Обыкновенный «Фольксваген». Знаете, такой похожий на зверька с высунутым языком. Но он летит, как птица.

Вернер (с восхищением): Клянусь, вы потрясающая женщина!

В этот момент входит Фелиция с ведерком со льдом. При виде Мод кланяется ей.

Фелиция: Buona sera Principesa.

Мод: Buona sera, Felicia. Come sta?

Фелиция: Molto bene grazie, e lei?

Мод: Bene come sempre. Partiro stanotte a Roma.

Фелиция: Che belleza! Come la invido.

Мод: E vero.

Фелиция: Buon viaggo Principesa e arrividerci. (Кланяется и уходит)

Вернер: О чем это вы говорили?

Мод: Да так, ерунда. Я сообщила ей, что возвращаюсь в Рим, она сказала, что завидует мне и пожелала счастливого пути. Она славная девочка. Мы давно знаем друг друга. Познакомились, еще когда она работала в «Эксельсиоре».

Вернер (кивая на стол с напитками): Какие будут пожелания? Виски, джин, водка? Или, может быть, шампанского?

Мод: Водка с тоником. И много-много льда.

Пока Вернер смешивает напитки, из спальни выходит Анна-Мари. На ней по-прежнему пеньюар, но вокруг головы повязан голубой шарф. Она пылко целует Мод в обе щеки.

Анна-Мари: Это ты, Мод! Как чудесно! Я понятия не имела, что ты в Лозанне. Когда ты позвонила сегодня утром, мне пришлось несколько раз ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю. Выглядишь потрясающе. Давай сядем вот здесь, и ты расскажешь мне все сплетни. Как наша милая Лулу?

Мод: Не знаю, я ее сто лет не видела. Я здесь всего две недели. Остановилась у сына и его жены.

Анна-Мари: Что ты такое говоришь, Мод?! Господи, я умираю! Никто никогда не говорил мне, что у тебя есть сын.

Мод: Это не есть предмет всеобщего интереса.

Анна-Мари: Сколько ему лет? Чем он занимается? Он хорош собой? Ты его обожаешь? Я непременно должна его увидеть.

Мод: Вряд ли ты будешь от него в восторге. Он пишет абстрактные картины и вдобавок он коммунист.

Анна-Мари (потрясена до глубины души): Коммунист!

Мод: Я не хочу сказать, что он член партии, но мозги у него насквозь красные. К тому же, он жутко запустил себя. Они снимают мерзкую квартирку в Пулли, в которой постоянно торчат его приятели битники. Вообще все это очень забавно.

Вернер (протягивая ей напиток): Ваша выпивка, принцесса.

Мод: Благодарю, приятель.

Анна-Мари: Так ты говоришь, он женат?

Мод: Да. Она вся из себя такая маленькая, хрупкая, остренькая, как иголочка. Прежде танцевала в труппе «Фестиваль балет». Но сейчас у нее родился ребенок. Собственно, поэтому я здесь так долго — не могла решиться уехать до родов. Все эти «Жизели» и «Лебединые озера» — не лучший способ готовиться к родам.

Анна-Мари: Так у нее ребенок? (Протягивает Мод сигарету)

Мод: Да. Нет, спасибо. Родился прошлой ночью. Мальчик. Вес в норме. И он абсолютно красный — возможно, это отражение политических взглядов его отца. Так или иначе, но я теперь бабушка, и, знаешь, осознание этого несколько отрезвляет.

Анна-Мари: Никто этому не поверит. Ты выглядишь фантастически.

Мод (делает глоток): Так же как и ты, Анна-Мари, так же как и ты. Этот цвет тебе очень идет.

Анна-Мари: Мило, не правда ли?

Мод: Теперь я вспомнила, что когда вы ужинали у меня в Риме, ты тоже была в голубом.

Анна-Мари: Как твоя божественная квартирка? Сегодня за ленчем я говорила Клэр Петрингтон, что никогда не видела более живописного жилища. Помнишь, Вернер?

Вернер: Да, дорогая.

Мод: Клэр ненавидит эту квартиру. Говорит, там слишком длинные лестничные пролеты, и все пропахло рыбой. Ничего удивительного, учитывая, что на первом этаже рыбная лавка. Я постоянно жгу благовония и протираю лампы духами «Мисс Диор», но ничего не помогает.

Анна-Мари: Знаешь, Мод, я просто в отчаянии от того, что ты не сможешь быть у нас сегодня на приеме. Это будет безумно интересно. Будут Мэриеттт с Генри, конечно же, Петрингтоны, сэр Джерард и леди Натфилд. Где-то когда-то он был губернатором. Знаешь, он весь из себя такой английский, что при его появлении хочется встать и запеть «Боже храни королеву». Еще будет чета Капринчос — очаровательная пара из Бразилии. Бобо Ларкин обещал сыграть на рояле в баре при условии, что все выйдут. Еще очаровашка Ирма Бидмайер — она живет в этой же гостинице и играет в карты с королевой Испании. Ну и, наконец, Их высочество!

Мод: Не «высочество», моя дорогая. Сиятельство.

Анна-Мари (поражена): Мод, ты уверена?

Мод: Абсолютно. Но не переживай. Если все будут обращаться к нему «сэр» и при этом раскачиваться, как китайские болванчики, он будет вполне счастлив.

Анна-Мари: Но Мэриетт уверяла меня…

Мод (со смехом): Мэриетт слабо разбирается в таких тонкостях. Однажды на приеме в Женеве она обратилась к бедному князю Понитовскому «мадам». Она и не догадывалась, насколько близка была к истине.

Вернер (с грубым смешком): Вот умора!

Анна-Мари (не обращая на мужа внимания): Так я должна представлять его как Их сиятельство?

Мод: В этом нет необходимости. Просто подводи к нему гостей по очереди и говори: «Сэр, позвольте представить вам такого-то и иакую-то». Ирма Бидмайер может вызвать у него аллергическую реакцию — он ведь всем известный антисемит, — но ты сможешь произнести ее имя неразборчиво.

Вернер: Что вам еще известно?

Анна-Мари: Помолчи, Вернер, и не смей перебивать.

Вернер: Как скажешь, дорогая.

Анна-Мари: Почему бы тебе не сделать хоть одно полезное дело? Спустись в бар и узнай насчет сигар. Мы с Мод хотим пообщаться наедине.

Вернер: Хорошо, моя милая.

Анна-Мари: И ради всего святого забери отсюда эти клюшки.

Мод: Пожалуйста, не прогоняй его. Мы едва успели перекинуться словом.

Вернер: Не беспокойтесь, принцесса, я лишь проверю стол, договорюсь насчет цветов, раздам официантам по сто долларов и тут же вернусь. (Подмигивает ей, берет сумку с клюшками и уходит)

Анна-Мари: Иногда Вернер ужасно действует мне на нервы.

Мод (насмешливо): Да, я это заметила.

Анна-Мари: Он упрямый, как черт. Все, что интересно мне, ему безразлично. Люди, которые мне симпатичны, вызывают у него изжогу.

Мод: Про меня этого не скажешь.

Анна-Мари: Это лишь потому что ты из кожи вон лезешь, чтобы быть с ним приветливой.

Мод: Может быть, это именно то, что ему необходимо?

Анна-Мари: Ты была очаровательна с ним в тот вечер, когда мы ужинали у тебя. Помню, я еще сказала тогда Лулу: «Мод бесподобна. В ней столько тепла, столько человечности. Она из тех, кто любит давать, а не брать».

Мод: Не переоценивай меня, Анна-Мари. Если предоставляется возможность взять, я всегда беру.

Анна-Мари: Послушай, Мод Карананьи, это совершеннейшая чушь, и ты сама это знаешь. Меня не проведешь. Если у меня и есть какой-то талант, так это умение не ошибаться в людях. Почему еще, думаешь, ты пользуешься такой популярностью? Почему все стремятся к тебе, всюду тебя приглашают?

Мод: Мне очень приятно это слышать от тебя, но боюсь, ты преувеличиваешь мою общественную значимость.

Анна-Мари: При чем здесь значимость? Я говорю о натуре, о душе. Ты во всех отношениях «симпатик», и от этого никуда не деться. И потом, общаясь с людьми, ты делаешь усилие! Вернер ни за что на свете не сделает такого усилия. Вместо того, чтобы пойти кому-нибудь навстречу, он будет стоять и ждать, пока к нему сами подойдут. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Мод: Вполне. Но я сомневаюсь, что, будучи столь безразличным ко всем и всему, он смог бы заработать столько денег.

Анна-Мари: Он может быть очень целеустремленным, когда речь идет о его делах. Но человеческие ощущения, переживания — все это для него пустой звук. Он сознательно закрывает глаза, чтобы не видеть прекрасного в мире. Ты не поверишь, но за все пять месяцев, что мы в Европе, он побывал только в трех церквях.

Мод (со смехом): Может, он не любит церкви?

Анна-Мари: В Риме я его буквально силой затащила в Собор Петра и Павла. Так он всю дорогу отбивал ногой чечетку и мурлыкал «Люблю Нью-Йорк в июне». Я была так возмущена.

Мод: Ах, бедный ковбой.

Анна-Мари: Ради всего святого, что ты этим хочешь сказать? Что за ковбой?

Мод: Таким мне представляется Вернер. Несчастный ковбой, у которого отняли его лошадь.

Анна-Мари (раздраженно): Вернер не умеет ездить верхом.

Мод: У него еще есть время научиться.

Анна-Мари: Ему пятьдесят пять. Его сосуды этого не выдержат.

Мод: Есть разные лошади. Пегас, к примеру. У него есть крылья.

Анна-Мари: По правде, Мод, я никак не возьму в толк, о чем ты говоришь?

Мод: О Вернере. Мы оба говорим о нем, только с разных позиций.

Звонит телефон. Анна-Мари издает возглас раздражения, встает и идет, чтобы снять трубку.

Анна-Мари (в трубку): Алло?.. Да, это я… Бобо! Дорогой мой! Я никогда не узнаю твой голос… Что?.. Нет, нет, это невозможно… Но когда это случилось? Я имею в виду, что утром по телефону у тебя был совершенно нормальный голос… О, Боже! (В волнении слушает, что говорит ей Бобо) Но Бобо, ты не можешь так обойтись со мной. В последний момент. Я этого не вынесу… Но если ты не придешь, нас за столом будет тринадцать человек… Но Бобо, дорогой, я рассчитывала на тебя, договорилась, чтобы после ужина в баре поставили рояль… Боже, я только могу сказать, что это катастрофа. Полная катастрофа… Но хоть на ужин ты можешь прийти? Все лучше, чем ничего… Сто и две десятых? Ты уверен, что у тебя сто и две?.. Когда ты успел?.. Что?.. Доктор сказал, тебе нельзя долго разговаривать?.. Но Бобо, Бобо… (В отчаянии закрывает глаза и кладет трубку) Он бросил трубку! Вот так просто взял и бросил трубку! Зарезал меня без ножа и бросил трубку! Чтоб я еще хоть раз в жизни обмолвилась словом с этим гнусным мужелюбом! Никогда!

Мод: Будь благоразумна, Анна-Мари. Как может этот бедолага прийти на ужин с температурой сто и две десятых?

Анна-Мари: Рассудительной! Семь часов. Тринадцать человек за столом. И ты предлагаешь мне быть благоразумной!

Мод: Может, пригласить еще кого-нибудь?

Анна-Мари: Кого?! Разве что тебя… Мод, дорогая, ты просто обязана сделать это ради меня. Правда, ты будешь без пары, но это не страшно.

Мод: Честное слово, я не могу. У меня даже нет вечернего платья. И вообще я должна ехать в Рим.

Анна-Мари: Ну Мод, ты можешь поехать в Рим завтра. И не волнуйся о платье. Я одолжу тебе один из своих лучших нарядов. Дивное платье. Я одевала его всего два раза. Ради всего святого, Мод, я совсем потеряла голову. Жуткое положение! Я просто с ума схожу.

Мод: Почему бы тебе не позвонить Мэриетт? Наверняка у нее кто-то есть под рукой на подобного рода случай.

Анна-Мари: Так ты не придешь? Если бы ты согласилась, я молилась бы за тебя до конца моих дней.

Мод (качает головой): Это исключено.

Анна-Мари: А может, ты просто не хочешь прийти?

Мод: Честно говоря, не хочу. Начать с того, что с Перрингтонами я не общалась более трех лет. Я терпеть не могу Ирму Бидмайер. И я думаю, что в жизни не встречала более пошлого и похотливого зануду, чем этот твой принц.

Анна-Мари (вне себя): Мод!

Мод: Но оставляя все это в стороне, я обещала сыну, что заеду за ним в больницу и мы поужинаем в «Грейп д’Ор». Возможно, его туда не пустят, если он будет выглядеть так, как сегодня утром, но все равно в следующий раз мы с ним не скоро увидимся. А правда, почему бы тебе не позвонить Мэриетт?

Анна-Мари (идет к телефону): Это отвратительно! Просто отвратительно!

Мод: Не расстраивайся так, Анна-Мари. Уверена, ради бесплатного ужина принц предстанет во всей своей бесподобной допотопности.

Анна-Мари: Не понимаю, Мод, как ты можешь так спокойно говорить такие ужасные вещи.

Мод: Мы говорим об одном и том же человеке, только с разных позиций, не так ли? А разница лишь в том, что я его знаю, а ты нет.

Анна-Мари (в трубку): Оператор?.. Donnez moi… (Снова смотрит в телефонный справочник) Donnez moi — vingt-trois — trente-six — vingt-deux, sil vous plait… (к Мод ) Если этот Бобо Ларкин хоть раз еще попадется мне на глаза, он пожалеет, что родился.

Мод: Я думаю, он уже жалеет, учитывая, что у него температура сто и два.

Анна-Мари (в трубку): Allo, Allo… Ici Mrs. Conclin, je voux parler avec la comptesse s’il vous plait… Что? (Несколько секунд слушает) Это другой оператор. Я не понимаю ни слова, что он говорит.

Мод: Дай мне. (Берет трубку) Allo… C’est de la part de Madam Conklin, est ce que Madam la comptess est la… Elle est sortie?.. (Слушает) Merci beaucoup. (Вешает трубку) Она ушла десять минут назад на прием с коктейлями и вернется только к ужину.

Анна-Мари: Я точно сойду с ума.

Мод: Это некая мадам де Васанж. Наверняка, ее телефон есть в справочнике.

Принимается листать телефонную книжку. В это время входит Вернер.

Вернер: Что тут у нас творится?

Анна-Мари: Случилось нечто ужасное.

Мод: У Бобо Ларкина температура сто и два.

Вернер: Стоп, стоп. Кто, черт возьми, такой этот Бобо Ларкин?

Анна-Мари (с мученическим терпением): Не важно, кто такой Бобо Ларкин. Важно, где он находится в данный момент. А находится он в постели с лихорадкой, а это значит, что он не сможет прийти на ужин и не будет играть на рояле после ужина.

Вернер: Бедняга. Не иначе как подхватил какой-нибудь вирус.

Анна-Мари: Меня не волнует, вирус это или бубонная чума. Меня волнует, что теперь за столом нас будет тринадцать.

Вернер: Ну и ну! Похоже, у нас большие неприятности? (Смеется)

Анна-Мари: В этом нет ничего смешного, Вернер. Вечер погублен.

Вернер: Прости, дорогая, но по-моему все как раз наоборот. (К Мод ) Почему бы вам, принцесса, не побренчать по клавишам вместо этого Бобо?

Мод: Даже ради вас, Вернер, я не могу этого сделать. Во-первых, я не умею играть на рояле. (К Анне-Мари) Вот ее номер. Хочешь, я позвоню и попробую связаться с Мэриетт?

Анна-Мари: Слишком поздно. К тому же, я не могу допустить, чтобы она привела кого попало на встречу с членом королевской семьи. Остается одно. Вернер, тебе придется ужинать здесь.

Вернер: М-м?

Мод: Это может показаться немного странным.

Анна-Мари: А что делать? Мы скажем, что ты приболел или что-то в этом роде.

Вернер: Можешь сказать, у меня температура сто и три.

Анна-Мари: Можно сказать, что ты ждешь важного делового звонка из Нью-Йорка.

Мод: Нет, Анна-Мари, это не годится. Высокая температура звучит более убедительно. Его сиятельство вряд ли сочтет деловой звонок достойным поводом отказаться от наслаждения его обществом.

Вернер: Почему бы не сказать, что у меня скоротечная грыжа?

Анна-Мари (выходит из себя): Тебе все это кажется очень смешным, не так ли Вернер? И тебе тоже, Мод? Ну что ж, к великому сожалению я не могу оценить всю тонкость вашего юмора. Мариетт сделала все от нее зависящее, чтобы этот ужин прошел успешно. Мы перезванивались по несколько раз в день. Всю организацию она взяла на себя. И все это ради меня. Так вот — ради нее я в лепешку расшибусь, но не допущу, чтобы ее усилия оказались напрасными. И еще я не могу не сказать, что ты очень разочаровала меня, Мод. Я не могу больше делать вид, что это не так. Подвести меня в такой момент — это жестоко, Мод. Я попала в беду, а ты отказалась протянуть мне руку помощи. Ты запросто могла прийти на ужин. Стоило только захотеть.

Мод: Разве я не объяснила тебе, что не приду именно потому, что не хочу? И мне кажется, я достаточно ясно изложила причины моего нежелания.

Анна-Мари: Да-да, я помню. Ты оскорбляла моих гостей, называла принца пошляком. С твоей стороны это было не очень учтиво.

Вернер: Дорогая, не будем ссориться.

Анна-Мари (не обращая на него внимания): Я очень обижена на тебя, Мод. У меня просто нет слов. Ты подвела меня. А я думала, мы с тобой друзья.

Мод: Почему ты так думала?

Вернер: Вот тебе раз!

Мод (безжалостно): Мы виделись мельком пару раз. Один раз вы отужинали у меня. Ты считаешь, этого достаточно, чтобы между нами возникла вечная привязанность?

Анна-Мари (величественно): Моя дружба — не разменная монета, Мод. И я удостаиваю ею только тех, на кого могу положиться, на тех, кто придет мне на помощь в трудную минуту. Собственно, друзья и существуют ради того, чтобы поддерживать друг друга. Вопрос лишь в том — давать или брать. Впрочем, я не желаю дальше обсуждать эту тему. Мне жаль, что между нами случилось это маленькое недоразумение, и я надеюсь, что когда наши пути пересекутся в следующий раз, тучи рассеются, и все будет прощено и забыто. С вашего позволения, я должна переодеться и привести в порядок волосы. Вернер, ужин тебе подадут сюда — позвони консьержке и сделай заказ на любое удобное для тебя время. И еще я была бы тебе очень благодарна, если бы ты позвонил мэтр д’отелю и сказал, что я скоро спущусь и самолично переложу гостевые карточки на столе.

Холодно кланяется Мод и уходит в спальню.

Мод (после паузы): Вот ведь какие дела…

Вернер: Она мила и совершенно безумна.

Мод: Мне очень жаль. Боюсь, отчасти это моя вина. Я была с ней жестока.

Вернер: Не стоит переживать. Анна-Мари крепкая — она способна выдержать и не такое.

Мод: Не сомневаюсь. Но я не люблю поступать с людьми жестоко. Просто ни с того, ни с сего я страшно на нее разозлилась.

Вернер: Выпейте чего-нибудь.

Мод: Нет, спасибо. Мне действительно пора.

Вернер: Совсем чуть-чуть.

Мод (смотрит на часы): Разве что чуть-чуть. Мне пора ехать.

Вернер (идет к столу с напитками): Вот это другой разговор!

Мод (садится): Господи, что за идиотский фарс!

Вернер: Выкиньте все это из головы, принцесса. Дело не стоит выеденного яйца. Всякий раз как что-то происходит вопреки ее воле, Анна-Мари начинает сходить с ума.

Мод: Да, это так.

Вернер: Я просто перестал обращать внимание.

Мод: Вы огорчены, что не будете на ужине, который сами же оплатили?

Вернер: У меня просто сердце разрывается от горя.

Мод (с улыбкой): Я так и подумала. (Поднимает бокал) Ну что ж, за нашу следующую встречу, когда тучи развеются, и все будет прощено и забыто.

Вернер (поднимает свой бокал): За нашу следующую встречу, даже если ничего не простится и не забудется.

Мод: Спасибо, Вернер. Я это запомню.

Вернер: А знаете что?

Мод: Что?

Вернер: Тот вечер, когда мы ужинали у вас, был лучшим за всю нашу поездку.

Мод: Это потому что я была с вами «очаровательно любезна»? Сегодня Анна-Мари именно так выразилась.

Вернер: Даже Анна-Мари иногда умеет правильно подмечать вещи. Да, вы были «очаровательно любезны».

Мод: И мне это удалось?

Вернер: Принцесса, мне казалось, что вы волшебница.

Мод: Можно задать вам один очень личный вопрос. Может быть, даже нескромный.

Вернер: Валяйте.

Мод: Вы ведь в самом деле невероятно богаты?

Вернер: Это и есть ваш вопрос? Ответ положительный.

Мод: Нет, это еще не вопрос. Вопрос более сложный. И я задаю его только потому, что вы мне нравитесь. Потому что вы мне интересны.

Пауза

Вернер (пьет из бокала, поглядывая на нее): Итак?

Мод: Почему, имея возможность делать все, что вам заблагорассудится, вы постоянно вынуждены делать то, чего вам совсем не хочется?

Вернер: Вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов.

Мод: Уверена, время от времени вы сами его себе задаете: «А не игрушка ли я в чьих-то руках?»

Вернер (опустив глаза): Возможно, принцесса, возможно.

Мод: И у вас есть ответ на шестьдесят четыре тысячи долларов?

Вернер (не поднимая глаз): Нет, принцесса. Да и подобных вопросов я себе не задаю.

Мод: Милый мой ковбой. К сожалению я так и думала.

Вернер: Ковбой? Почему ковбой?

Мод: Моя маленькая фантазия. Анне-Мари это тоже показалось странным. Я сказала ей, что вам нужна лошадь.

Вернер: Лошадь?! Да вы спятили! На что мне лошадь?

Мод (со смехом): Чтобы вскочить на нее и пуститься в галоп. Если не получится с лошадью, попробуйте оседлать дельфина. Все лучше, чем ничего. У греков есть миф о мальчике, который великолепно плавал верхом на дельфине. Он мчался на нем по голубым волнам Эгейского моря, и ему не надо было ходить на приемы или встречаться с важными особами. А когда мальчик отдыхал на скале или на узком пляже с белым песком, дельфин нырял глубоко-глубоко и приносил ему золотую рыбку. Кто-то должен поймать для вас золотую рыбку, Вернер. Давно пора. Она ничего не будет стоить на фондовом рынке, но она озарит ваш печальный мир светом.

Вернер (потрясен): Чтоб меня черти съели!

Мод (решительно встает): Мне пора. Я обещала сыну, что заеду за ним в больницу в половине восьмого.

Вернер (искренне): Не уходите, принцесса. Побудьте еще немного.

Мод: Не могу. Правда, не могу. Но мы еще увидимся. (Неожиданно целует его в щеку) До встречи, ковбой. Не забывайте меня слишком быстро…

При меркнущем свете на сцене Мод быстро уходит.

Сцена вторая

Несколько часов спустя. Время около одиннадцати. Вернер лежит на кушетке с романом Яна Флемминга. Его галстук распущен, ворот рубашки расстегнут. В право части сцены стол с остатками ужина. Робкий стук в дверь.

Вернер: Войдите. Entrez.

Входит Фелиция с бутылкой минеральной воды в ведерке со льдом.

Фелиция: Прошу прощения за беспокойство, месье, но мадам просила поставить минеральную воду и лед рядом с ее постелью.

Вернер: Хорошо. Поставь.

Фелиция уходит в спальню. Через несколько секунд возвращается.

Фелиция: Простите, что не успела убрать стол, месье, но я сегодня одна на этаже.

Вернер: Ничего страшного.

Фелиция: Месье желает чего-нибудь еще?

Вернер (задумчиво): Да, желаю. Я желаю, чтобы кто-нибудь поймал для меня золотую рыбку.

Фелиция: Пардон, месье? Что вы сказали?

Вернер: Нет, ничего. Ерунда. Плесни мне «Бурбона» со льдом.

Фелиция: Bien Monsieur. (Идет к столу с напитками)

Вернер: Принцесса Карананьи говорила, что знала тебя раньше. Еще по Риму, не так ли?

Фелиция: Да, сэр. Я несколько месяцев работала за стойкой в баре. Принцесса часто бывала там с друзьями.

Вернер: У нее, наверное, много друзей в Риме?

Фелиция: A si signore, e una donna molto incantevole, tutto il mondo…

Вернер: Эй, эй, нельзя ли по-английски?

Фелиция: Я хотела сказать, что она обворожительная женщина, и все ее обожают.

Вернер (с легкой тоской): Я этому не удивляюсь.

Фелиция (протягивает ему бокал с виски): Ваш «Бурбон» Monsieur.

Вернер: Спасибо. (Берет бокал) Molto gratzie!

Фелиция: Ah Bravo! Il signore cominca imparare l’Italiano. Месье начал учить мой родной язык.

Вернер: Я думаю, это никогда не поздно — учить чей-то язык.

Фелиция: Поначалу бывает трудно. Но здесь, в Швейцарии, много возможностей, потому что люди здесь говорят на стольких разных языках.

Вернер (со смехом): Она мне рассказывает! У тебя есть парень?

Фелиция: О да, месье.

Вернер: Он здесь, в Лозанне.

Фелиция: Нет, синьор, он в Италии.

Вернер: Как его зовут?

Фелиция: Рено.

Вернер: Ты без ума от него?

Фелиция: Нет, синьор. Просто он мне нравится, и я ему тоже. Он учил меня кататься на водных лыжах.

Вернер: Собираешься за него замуж?

Фелиция (слегка пожимает плечами): Che sa? Возможно, когда-нибудь. Но сначала мы должны заработать денег, чтобы позволить себе это.

Вернер: Ты умеешь скакать на лошади?

Фелиция (немного удивлена): Нет синьор. Но в деревне, где я родилась, у дяди был мул, и иногда я ездила на нем в горы. Era un animale molto cattivo. Жутко злобное животное.

Вернер: Как насчет дельфина? Когда ты была девочкой, ты плавала верхом на дельфине?

Фелиция: Простите, я не совсем понимаю.

Вернер: Ну дельфин. Рыба такая…

Показывает жестами, как прыгают дельфины. Фелиция взирает на него с недоумением.

Фелиция: Ah si. Un porco marino. Un delfino! Месье шутит, да?

Вернер: Да, пожалуй. Я просто пошутил.

Фелиция: Может быть, месье, желает что-нибудь еще?

Вернер: Да, желаю. Можешь убрать стол.

Фелиция: Bien Monsieur.

Вернер достает из кармана пачку банкнот и протягивает ее Фелиции.

Вернер: Купи подарок своему Рено.

Фелиция (рассматривает купюры): Месье, наверное, ошибся. Здесь пятьдесят долларов.

Вернер: Нет, Фелиция, никакой ошибки нет. Единственное, в чем месье никогда не ошибается, это во всем, что касается денег. Устрой себе праздник. Спокойной ночи, Фелиция.

Фелиция (очень довольна): Mille mille grazie Signore. Месье очень щедр. A domani Signore, a domani.

Фелиция кланяется и выкатывает стол с остатками ужина из комнаты. Вернер один, пытается читать, но через несколько секунд отшвыривает книгу. Хочет закурить сигарету. В это время звонит телефон. Вернер снимает трубку.

Вернер (в трубку): Алло?.. Да, это я… (В волнении) Это вы? Где вы?.. Здесь в вестибюле?.. Конечно, поднимайтесь. Поднимайтесь скорее.

Вернер кладет трубку и сидит, уставившись на телефон и широко улыбаясь. Потом вскакивает, подбегает к зеркалу, приглаживает волосы, приводит в порядок галстук. Затем торопливо одевает туфли и пиджак, снова подходит к зеркалу, залпом допивает остатки «Бурбона» и слегка дрожащей рукой прикуривает сигарету. Через некоторое время раздается стук в дверь. Вернер спешит открыть. Входит Мод . Некоторое время она с улыбкой разглядывает его.

Мод: Эй, ковбой. Как ваш одинокий бивуак?

Вернер (весь так и светится): Эй!

Мод: Так обычно останавливают такси.

Вернер: Проходите, принцесса. Присаживайтесь. Положите ноги на кушетку.

Мод садится.

Мод: Мне будет спокойнее, если мои ноги останутся на полу.

Вернер: Невероятно! Потрясающе! Я едва не свалился с кушетки, когда услышал ваш голос. Мне казалось, я теперь увижу вас так нескоро.

Мод: Мне тоже. И я подумала, что это было бы ошибкой.

Вернер: Буквально несколько минут назад я разговаривал о вас…

Мод: Об мне? С кем?

Вернер: Фелиция. Консьержка. Она от вас в восторге.

Мод: Неужели?

Вернер: Назвала вас обворожительной женщиной.

Мод: Романтические преувеличения это национальная черта итальянцев. Вы не хотите предложить мне выпить?

Вернер: О чем речь! Что желаете?

Мод: Пожалуй, бренди. Только совсем немного. Мне еще предстоит долгая дорога.

Вернер (подходит к столу с напитками): Вы в самом деле собираетесь провести всю ночь за рулем.

Мод: Да. И очень хочу этого. Ночь лунная, и на перевале не так много снега. Дорога чистая.

Вернер: Что-нибудь к бренди? Содовую? Воду? Лед?

Мод: Нет, ничего. Спасибо. Выпью в чистом виде.

Короткая пауза

Мод: Почему вы говорили обо мне с Фелицией?

Вернер: Не знаю. Вы обмолвились, что знали ее еще по Риму.

Мод (берет бокал из рук Вернера): Понятно…

Вернер: Наверное, я просто думал о вас.

Мод: Я тоже думала о вас. За ужином я говорила о вас с сыном.

Вернер: И что вы ему сказали?

Мод: Не помню. Ничего особенного. Что вы мне нравитесь.

Вернер: А что сказал он?

Мод: Спросил, сколько должно пройти времени, прежде чем ребенок начинает говорить. Я ответила, что иногда вся жизнь. Это был забавный ужин во всех отношениях. Он пребывал в состоянии блаженной эйфории. Отцовство преобразило его до неузнаваемости. Он сбрил бороду, подстригся и явился в пиджаке, галстуке и с бутылкой шампанского. Весь вечер он говорил без умолку.

Вернер: Вы сильно привязаны друг другу? Вы и ваш сын…

Мод: Я бы этого не сказала. Но сегодня вечером эта привязанность неожиданно возникала. Я не в восторге от его жены, и он это знает. Нет, она славная девочка, нонемного невротичка. Надеюсь, ребенок поможет ей восстановить внутреннее равновесие.

Вернер: Как его зовут? Вашего сына?

Мод: Фабер. Его отца звали Фабрицио, и я решила, что Фабер — наиболее близкий английский эквивалент.

Вернер: Каким он был, этот Фабрицио?

Мод: Красивый, самодовольный, обаятельный и при этом был полностью под каблуком матери. Старая грымза ненавидела меня, как чуму. Теперь я, кажется, начинаю ее понимать. Быть свекровью — это совсем не сахар.

Вернер: Вы любили его?

Мод: О да. Но это длилось недолго. Через год после нашей свадьбы он погиб в автокатастрофе. Я сумела добраться по морю до Лиссабона и вернулась в Англию. Фабер родился в Корнуэлле.

Вернер: После этого вы виделись с родителями мужа?

Мод: О да. После войны я вернулась в Италию, заставила старушенцию раскошелиться на обучение Фабера. В последние годы ее жизни мы стали почти друзьями.

Вернер (после паузы): Что заставило вас вернуться сюда?

Мод: Внезапный порыв. Я направлялась к Фаберу в Пулли, чтобы забрать свой чемодан. Проезжала мимо озера и вдруг подумала о вас. Подумала, как вам сейчас должно быть одиноко. Тогда я развернула машину и вернулась.

Вернер: Ваше великодушие не знает границ, принцесса. (Со значением) Мне было одиноко.

Мод: А вы не выпьете со мной за компанию?

Вернер: Непременно. Но только после того, как задам вам вопрос на шестьдесят тысяч долларов.

Мод: Валяйте.

Вернер: Почему вы поцеловали меня тогда перед уходом?

Мод: Еще один внезапный порыв. Я вообще очень импульсивна. И часто попадаю из-за этого во всякие передряги.

Вернер: Итак, вы вернулись, потому что подумали, что мне одиноко?

Мод: Да, это одна из причин.

Вернер: Были другие?

Мод: Были.

Вернер: Какие же?

Мод: Это трудно выразить словами. Только великому психологу под силу расчленить чувственный порыв на составляющие. Это все равно, что разобрать часы на детали, а потом собрать их снова. Я не считаю себя специалистом ни в той, ни в другой области. Мне кажется, я такая нескладная и только все испорчу.

Вернер: Нескладной я бы вас не назвал.

Мод (с легкой улыбкой): Спасибо, Вернер. Надеюсь, вы не ошибаетесь в вашей оценке.

Вернер: Вы сказали «чувственный порыв», так?

Мод: Совершенно верно.

Вернер: Как по-вашему, жалость — это тоже порыв?

Мод: Я развернула машину не из жалости.

Вернер: Именно это я хотел узнать.

Мод: Вот и отлично. А теперь налейте себе что-нибудь выпить и позвольте мне покинуть скамью свидетелей.

Вернер (направляется к столу с напитками): Ладно, леди, распоряжайтесь.

Вернер наливает себе «Бурбон», добавляет льда.

Мод: В этой фразе скрыт печальный смысл.

Вернер: То есть?

Мод: Я никогда не была в Америке.

Вернер: Это великая страна.

Мод (задумчиво): Я думаю, американским мужчинам нравится, когда женщины распоряжаются ими. Иначе они бы этого не допустили.

Вернер: Нельзя судить обо всех американцах лишь по тем, кого вы встречаете в Европе.

Мод: Я это уже слышала, и не очень в это верю. Почему-то англичане, французы, итальянцы сохраняют свои основные черты, где бы они ни были. И только американцы меняются в зависимости от своего географического местоположения.

Вернер: Принцесса, вы говорите ужасные вещи.

Мод (виновато): Я знаю. Моя очередная неловкость. Пожалуйста, простите.

Вернер: Тут нечего прощать.

Мод: Я вернулась, чтобы доставить вам радость, а не расстраивать вас.

Вернер (пристально смотрит на нее): Вы вернулись, и уже одним этим доставили мне радость.

Мод (встречая его взгляд): Это правда, Вернер? Правда?

Вернер: Вы лучше меня знаете, что это правда.

Осторожно он берет бокал из ее рук, нежно заставляет встать, обнимает, их губы сливаются в поцелуе. Некоторое время они стоят неподвижно. Потом Мод отстраняется.

Мод: Я знала, что это случится. И все-таки это так неожиданно.

Вернер (слегка осипшим голосом): Я тоже знал. И боялся до смерти.

Мод: Ты боялся?

Вернер: Боялся, что ты отошьешь меня или будешь смеяться.

Мод: С чего бы я стала над тобой смеяться?

Вернер: На самом деле, я не думал, что ты будешь смеяться. Ты слишком добра. Но знаешь… Я не из тех парней, которые любят обманывать себя.

Мод (мягко): Конечно, ты не из тех парней.

Вернер: Я хочу сказать, что знал многих парней моего возраста, которые вдруг ни с того, ни с сего теряли рассудок, и это для них плохо кончалось. Очень плохо.

Мод: Ты хочешь сказать, что поцеловал меня, потому что ни с того, ни с сего потерял рассудок?

Вернер (с обидой): Вот ты уже смеешься надо мной.

Мод: Эти парни твоего возраста, о которых ты говорил. Сколько им лет?

Вернер (ухмыляясь): Достаточно, чтобы не делать глупостей.

Мод: И как плохо все это для них кончалось?

Вернер: По-всякому. Они начинали вести себя, как идиоты, окружающие переставали понимать их, и все это ради того, чтобы проснувшись однажды утром понять, что с тобой обошлись, как с последним сосунком.

Мод: И ты с ходу решил, что я собираюсь обойтись с тобой, как с последним сосунком?

Вернер (поспешно): Нет, принцесса. Какого черта ты спрашиваешь? Ты ведь знаешь, что это не так.

Мод: Кстати, а сколько тебе лет?

Вернер: Пятьдесят пять. Почти пятьдесят шесть.

Мод: Ну что ж… Мне сорок четыре. И я уже бабушка. И не стыдно тебе, ковбой, ухаживать за бабушками?

Вернер (в волнении): Что мы будем делать?

Мод: В смысле чего?

Вернер: В смысле всего … В смысле нас с тобой.

Мод (обнимает его за шею): Никто не помешает нам в любой момент снова потерять рассудок.

Вернер (после еще одного долгого поцелуя): Ты бесподобна. Ты знаешь, что ты просто бесподобна?

Мод: Надеюсь, ты на самом деле так думаешь.

Вернер: Я так думаю?! Я без ума от тебя. (Делает движение по направлению к ней)

Мод (отступает): Нет, Вернер, милый, не надо. Все и так слишком далеко зашло. Мы оба наделали глупостей.

Вернер: Что здесь глупого?

Мод: Это моя вина. Мне не следовало этого допускать.

Вернер: Почему?

Мод: Потому что все равно из этого ничего не выйдет. Мы даем волю чувствам, забывая, что слишком многое разделяет нас. Ты сам это знаешь.

Вернер: Ничего такого я не знаю. Все, что я знаю, это что люблю тебя. И все, что я хочу знать, это любишь ли ты меня? Вернее так — смогла бы ты полюбить меня?

Мод (смотрит на него): Да, Вернер, я думаю, что смогла бы. Нет, я уже люблю тебя. Любить — это так понятно. Это ясность, и это буря. Конечно, это скорее дело молодых людей, и все же, и все же…

Вернер (в сильном волнении): Что «все же»?

Мод (искренне тронута): Не знаю… Иногда меня мучает совесть.

Вернер: По поводу Анны-Мари?

Мод: Нет, Анна-Мари здесь не причем. Ты сам сказал недавно, что она крепкая и все выдержит. Ты прав: она крепкая, как старый башмак. И из всех женщин, может быть, она больше всего заслуживает, чтобы с ней случилось нечто подобное. Я не испытываю угрызений совести из-за Анны-Мари. Дело в тебе… Я о тебе тревожусь.

Вернер: Почему?

Мод: Я не хочу причинить тебе боль. И, честно говоря, не очень жажду испытать боль сама.

Вернер: Без риска всякая игра теряет смысл.

Мод: Скажи, чего ты хочешь от меня? Ты об этом задумывался?

Вернер: Нет, у меня не было на это времени. Я только знаю, что хочу тебя.

Мод: Но ты ничего про меня не знаешь. Совсем ничего.

Вернер: Ну и что? Про меня ты ведь тоже знаешь не слишком много.

Мод: Мне кажется, я знаю достаточно.

Вернер: А мне достаточно того, что я знаю про тебя.

Мод: Все не так просто. Мы жили в совершенно разных мирах — ты и я. Обычаи, образ жизни, нормы приличия, моральные ценности — по ту и по эту сторону Атлантики они разные. Я не говорю, что одни лучше, а другие хуже, но они очень разные.

Вернер: Мне кажется, что во всем мире все люди одинаковые. Если заглянуть под их оболочку.

Мод: Милый мой ковбой, это банальность и к тому же далеко не бесспорная. Люди во всем мире не одинаковые. Если заглянуть под оболочку американца, увидишь, что там есть нечто чистое. В Европе чистоты не осталось.

Вернер: К чему ты клонишь?

Мод: Я просто хочу предупредить тебя. В твоей стране я не смогу жить той жизнью, которой привыкла жить. Это невозможно.

Вернер: Какой жизнью ты привыкла жить? Перестань меня пугать!

Мод (с тихим смехом): Нет, ничего такого ужасного. Просто я… Какой-нибудь старомодный писатель назвал бы меня «женщиной с прошлым».

Вернер (сухо): Уверяю тебя, «женщины с прошлым» не такая уж редкость и в Америке.

Мод: Я знаю, знаю… И все же есть разница.

Вернер: Хорошо. Давай остановимся на этом.

Мод: Я не хочу создать у тебя впечатления, что моя жизнь была одна бесконечная оргия.

Вернер: Принцесса, ты совсем рехнулась.

Мод (твердо вознамерясь быть до конца честной): Но у меня были любовники.

Вернер: В Америке они были бы твоими мужьями и платили бы тебе алименты, которых с лихвой хватило бы тебе, чтобы безбедно прожить жизнь.

Мод: Ах, Вернер, какой ты милый. (Целует его)

Вернер: Да ладно… (Обнимает ее) К чему все это?

Мод: Я просто не хочу, чтобы в один прекрасный день ты испытал разочарование.

Вернер: Этого дня ты не дождешься.

Мод: Я не хочу, чтобы подобно тем парням, однажды утром ты проснулся и понял, что с тобой обошлись, как с последним сосунком.

Вернер (слегка встряхивает ее): Раз и навсегда смени эту пластинку.

Мод: Идет. Я просто хотела быть честной.

Вернер (отпускает ее): И запомни, что меня интересует не твое прошлое, а твое будущее. И часть этого будущего — я. Это понятно?

Мод (опускает глаза): Понятно, Вернер. Вполне.

Вернер: Хорошо, с этим решено. Теперь: куда мы отсюда поедем?

Мод (неожиданно смеется): Как насчет Рима?

Вернер: Как прикажешь, принцесса!

Мод: Когда ты сможешь приехать? На этой неделе? В следующем месяце? Когда?

Вернер: Неделя, месяц — чтоб я сдох! Я еду прямо сейчас. Вместе с тобой.

Мод: Вернер!

Вернер: В этом твоем дурацком «Фольксвагене».

Мод: Он очень маленький. Ты не сможешь вытянуть ноги. Тебе будет неудобно.

Вернер: Сиденье отодвигается назад?

Мод: Да… Кажется, да. (Резко вскидывает на него глаза) Вернер, ты серьезно?

Вернер: Еще как серьезно! Во сколько мы отъезжаем?

Мод (вдруг отворачивается): Нет, Вернер, я не могу тебе этого позволить. Правда, не могу. Все это так неожиданно. Ты должен собраться с мыслями, все обдумать.

Вернер: Струсила? Идешь на попятную?

Мод: Нет, нет. Дело вовсе не в этом. Я не о себе думаю, а о тебе. Все, что я сейчас говорила, очень серьезно. Ты ведь действительно совсем ничего обо мне не знаешь. Все, что тебе доподлинно известно, это что я вышла замуж за сицилийца, родила сына в Корнуэлле, и теперь в Лозанне у меня родился внук.

Вернер: Еще я знаю то, что мне рассказала Фелиция.

Мод (неожиданно сердито): Прежде чем жениться на Анне-Мари, ты тоже консультировался с консьержками на этажах?

Вернер (сухо): Нет. А следовало бы.

Мод (смеется): Милый мой ковбой, как все это глупо. Как будто кто-то все решает за нас.

Вернер: Послушай, принцесса, ты сама начала эти разговоры о лошадях, дельфинах, золотой рыбке. Как я смогу поймать золотую рыбку, если испугаюсь проехаться в автомобиле,

Мод: Но ведь когда-то ты любил Анну-Мари? Я имею в виду, в самом начале?

Вернер: Наверное, я смог уговорить сам себя, что люблю ее. И вообще, я попал к ней рикошетом.

Мод: Как это «рикошетом»?

Вернер: До Анны-Мари я уже был однажды женат. На женщине, от которой был совершенно без ума. (Пауза) Затем, после Перл Харбра, когда меня призвали во флот, она связалась с другим парнем, и они уехали в Мексику. Пока я мотался по Тихому океану, она оформила развод. Когда в 1946 я вернулся в Миннеаполис, мой старик уже отдал Богу душу, и дело перешло ко мне. Анна-Мари тоже была там, ждала возвращения героя войны. Мы знали друг друга с детства.

Мод: Она была хорошенькая?

Вернер: Да. Именно хорошенькая — это самое точное определение. Ее мать и моя мать вместе ходили в школу. Каждый надавил, навалился, как мог, — ведь это было так естественно. Мы поженились и были счастливы долго-долго — целых семь месяцев. Даже в то время можно было делать неплохие деньги, и мне было, чем себя занять. Потом она забеременела и сделала аборт, ничего мне не сказав, а я больше всего на свете хотел иметь ребенка. Она сделала вид, что это был выкидыш, но позднее я узнал правду.

Мод: Зачем она это сделала?

Вернер: Не знаю. Думаю, она боялась рожать. К тому же, ей хотелось сохранить фигуру. Ее фигура всегда очень ее волновала. Знала бы, сколько салата она уничтожила. Поедать салат было ее любимым занятием.

Мод: Весьма унылое занятие.

Вернер: Мне этого объяснять не нужно.

Мод: И тебе никогда не приходило в голову расстаться с ней?

Вернер: О да, пару раз я подумывал об этом, но в конечном счете решал, что игра не стоит свеч. Мы жили каждый своей жизнью — Анна-Мари и я. У нее была светская жизнь — приемы, пикники. У меня была моя работа, время от времени скрашиваемая короткими интрижками.

Мод: Приятно слышать.

Вернер: Мы могли бы продолжать в том же духи до бесконечности, если бы не начались эти поездки в Европу. Для таких женщин, как Анна-Мари, Европа хуже змея-искусителя. Они ни с того, ни с сего начинают мнить о себе Бог знает что.

Мод: Я принадлежу Европе, Вернер. Я европейка с головы до пят. Поэтому я и предлагаю. Тебе хорошенько подумать, прежде чем сжечь все корабли.

Вернер: Мои корабли не горят, дорогая. Они как раз ложатся на правильный курс. Когда мы выезжаем?

Мод (смотрит на часы): Сейчас без двадцати двенадцать. Мне нужно заехать к Фаберу забрать свой чемодан.

Вернер: Я тоже соберу кое-какие вещи и буду ждать тебя в вестибюле в половине первого. Остальной мой багаж доставят позже.

Мод: Ты уверен в себе? Ты абсолютно уверен?

Вернер: Никогда не был так в себе уверен, как сейчас.

Мод (идет к нему): О Вернер!

Он заключает ее в объятия.

Вернер: Как только я оформлю развод, мы сможем пожениться.

Мод (отстраняется): Нет. Не говори этого.

Вернер: А в чем дело?

Мод: Я не хочу никаких планов, договоренностей, обязательств… Это не сделка. Будь со мной, будь моим возлюбленным столько, сколько это продлится. Пока это будет приносить нам обоим счастье.

Вернер: Но дорогая…

Мод: Пожалуйста, милый ковбой. Все только начинается, а ты уже хочешь, чтобы мы приковали себя друг к другу обещаниями. Моральные обязательства убьют аромат нашего чувства. Ты ведь отдаешь себе отчет, какой разразится скандал. Анна-Мари будет визжать, словно ее режут. Европа и Америка только и будут говорить о том, что миллионер Вернер Конклэн бросил жену ради какой-то итальянской принцессы с сомнительной репутацией, которая владеет магазинчиком в Риме и не имеет ни гроша за душой.

Вернер: Я не знал, что ты владеешь магазином.

Мод: Разве. Да, у меня небольшой магазин и дела в нем идут неплохо. Мы торгуем всякой всячиной — от мебели до всяких замысловатых ювелирных украшений. Он называется «Ля Бутик Фантаск». Кстати, это одна из причин, почему я завтра должна быть в Риме. (Смотрит на часы) Чтобы успеть назад к половине первого, я должна бежать. Не забудь свой паспорт. О! (Ей в голову приходит неожиданная мысль) А как же Анна-Мари? Что ты ей скажешь?

Вернер: Ничего особенного. «Спокойной ночи, дорогая». Эту фразу я говорил ей в течение девятнадцати лет.

Мод: Ты не собираешься объясниться с ней? Ничего ей не скажешь?

Вернер: Зачем что-то говорить? В свое время она и так узнает.

Мод (ее снова мучит совесть): Она бы ведь пыталась воспротивиться? Да?

Вернер: Можешь не сомневаться. Она так разъярится, что перегрызет здесь всю мебель.

Мод: Но Вернер…

Вернер: Ты что, печешься об Анне-Мари? Ей давно пора было стать предметом сплетен и насмешек. Давай, поторопись, детка. И возвращайся в своем маленьком «Фольксвагене» не позднее половины первого.

Мод: Окей, мой дорогой. Тысячу раз окей!

Целует его и быстро выходит из комнаты. Вернер один расхаживает по комнате. Несколько раз пускается вприпрыжку. Затем подходит к зеркалу и критически рассматривает свое лицо. Шлепает себя по подбородку в знак недовольства, что тот стал излишне мясистым. Вздохнув, садится за стол, снимает трубку телефона.

Вернер: Алло, оператор?.. Соедините меня с баром, пожалуйста. (Несколько секунд ждет в задумчивости) Алло, это бар?.. Говорит мистер Конклэн из 354 номера…Да, я знаю, она там, но не стоит ее беспокоить… И говорить, что я звонил тоже не надо… Прием продолжается?.. Ясно… Принц отбыл час назад?.. Понятно… Говорите, скоро все закончится?.. Спасибо.

Вернер вешает трубку и некоторое время сидит в задумчивости. Затем быстро снимает пиджак и галстук, скидывает туфли, берет книгу и устраивается на кушетке. Через некоторое время поднимает голову, прислушивается. Похоже, он слышит шаги. Тогда он ложится на спину, роняет книгу на пол и принимается негромко храпеть.

Входит Анна-Мари . На ней роскошное платье сапфирового цвета. Серьги, ожерелье и тяжелый браслет — в тон платью. В руках у нее сумка и пара белых перчаток. Выражение лица крайне мрачное. При виде спящего Вернера оно становится еще мрачнее.

Анна-Мари (топает ногой): Вернер!

Вернер (делает вид, что с трудом просыпается): Дорогая? Ты уже вернулась?

Анна-Мари (недовольно): Что значит «уже»? Сейчас без пяти двенадцать.

Вернер (садится): Да? Кто бы мог подумать? Я, кажется, задремал.

Анна-Мари: Задремал! Ты храпел, как лось.

Вернер: Значит, я спал на спине. Когда я сплю на спине, я всегда храплю.

Анна-Мари (саркастически): Это, конечно, очень интересно, Вернер. Просто ужас, как интересно. А теперь отправляйся храпеть в свою комнату. Я устала.

Вернер: Сделать тебе что-нибудь выпить?

Анна-Мари (падает в кресло): Да. «Бурбон» со льдом. (Сбрасывает туфли и начинает усиленно двигать ступнями) Эти туфли истязали меня весь вечер.

Вернер (у стола с напитками): Как все прошло?

Анна-Мари: У меня нет слов, Вернер. Я вне себя.

Вернер: Что произошло?

Анна-Мари: Мариетт! Гадко! Гадко! До конца дней я больше не скажу ей ни слова. Змея! Подколодная змея — вот, кто она!

Вернер (протягивая ей бокал): Что она натворила?

Анна-Мари: Что? Она узурпировала принца. Естественно, я усадила его по правую руку от себя. Мэриетт сидела слева от него. И за весь вечер она не дала мне обмолвиться с ним даже парой слов.

Вернер: Кто сидел слева от тебя?

Анна-Мари: Этот надутый индюк сэр Джерард Натфилд с его отвратительным британским акцентом. Он постоянно спрашивал меня, откуда я родом. (Протягивает ему бокал) Добавь немного воды — слишком крепкий.

Вернер (берет бокал): Сию минуту, дорогая.

Анна-Мари: Ты выглядишь просто ужасно. Без галстука, волосы всклочены.

Вернер: Завтра утром первым делом причешусь и сделаю укладку.

Анна-Мари: Ты, кажется, пытаешься шутить?

Вернер (хихикнув): Да, дорогая, пытаюсь. Но я знаю шуточки и получше.

Анна-Мари: Ты пил?

Вернер: Как рыба. Вернее, как золотая рыбка.

Анна-Мари (холодно): И что все это значит?

Вернер: О, это очень много чего означает. Например, это значит, что мальчик плывет верхом на дельфине.

Анна-Мари: Что?!

Вернер (словно продолжая мечтать вслух): Плоская скала. Пляж с белым песком. И я без галстука с всклоченными волосами.

Анна-Мари: Мне совершенно ясно, что ты сошел с ума.

Вернер (весело): Просто спятил! (Протягивает ей бокал) Ваша выпивка, мадам. Пейте на здоровье!

Анна-Мари (берет бокал): Вернер! Сколько раз я тебе говорила, что не выношу слова «выпивка». Оно непристойно. Сегодня ты употребил его при Мод. Я была в ужасе.

Вернер: А она нет. Должно быть, она не столь чувствительная особа, как ты.

Анна-Мари: Это правда, особенно учитывая образ жизни, который она ведет. Слышал бы ты, что мне сегодня порассказала о ней Клэр Петрингтон. Я ушам своим не верила.

Вернер: А, это та, что с лошадиными зубами. Мы еще сегодня с ней обедали.

Анна-Мари: Вернер!

Вернер: Эти зубы! Она может ими перегрызть теннисную ракетку.

Анна-Мари: Должна тебе заметить, что Клэр Петрингтон — образованнейшая женщина и к тому же принадлежит к одной из самых знатных семей Англии. Ее дед был Графом Бабберкомбским, а прадед — близким другом Королевы Виктории. Раз в год он неизменно посещал ее в Бэлморале.

Вернер: Да черт с ним!

Анна-Мари: Ты полагаешь, тот факт, что она не стала стелиться перед тобой и облизывать тебя с ног до головы, как это делала Мод, дает тебе повод отпускать в ее адрес гнусные шутки?

Вернер (с обманчивой мягкостью): Я не хочу отпускать гнусные шутки в адрес твоих друзей, Анна-Мари, но между нами говоря, дама, о которой идет речь, представляется мне чопорной, крикливой и дурно воспитанной сучкой.

Анна-Мари: Вернер Конклэн, я не желаю больше с тобой разговаривать. Ни сейчас и никогда в будущем. Ты меня понял? Подумать только! Я еле на ногах стою после изнурительнейшего приема, а он здесь валяется пьяный и вдобавок позволяет себе говорить всякие гадости о людях, которых я люблю и уважаю. Заявляю тебе со всей определенностью: с меня довольно! В последнее время ты очень изменился, Вернер, И нет смысла притворяться, что это не так. Ты изменился до неузнаваемости.

Вернер: Ты попала в самую точку, детка. Я изменился.

Анна-Мари: Иди-ка в свою комнату, завари себе черный кофе и прими «алка-зельцер».

Вернер (весело): Надеюсь, Его сиятельство был доволен своими вонючими сигарами?

Анна-Мари (в ярости): Убирайся, Вернер. Уходи. Оставь меня.

Вернер: Хорошо, хорошо. Именно это я и собираюсь сделать. Спокойной ночи, дорогая.

Вернер берет галстук и туфли, перекидывает через плечо пиджак, долю секунды насмешливо смотрит на нее и быстро уходит. Анна-Мари злобно смотрит ему вслед, в то время как…

Свет на сцене начинает гаснуть.

Занавес

Оглавление

Сцена первая

Сцена вторая