КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124644

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Просто байки [Роман Ясюкевич] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Роман Ясюкевич Просто байки

Лапша-83

История, написанная вместо обеда
Вечером кушать вредно. Это толстит. В который раз я дал себе зарок: после шести вечера в рот ни крошки. Перед сном можно скушать яблоко или выпить стакан кефира. Увы, благими намерениями сыт не будешь. Чтобы отвлечься, я взялся за книги. И с содроганием перечитал приваловские голодные страдания из «Понедельника» Стругацких. По телевизору крутили кулинарные передачи или сообщали такие последние известия, после которых не то, что кушать, жить противно. Я решил искать спасения в графомании. Вооружился тетрадкой и пером, и непослушная рука вывела на чистом листе…


Едали ль вы дунганскую лапшу? Итальянцам повезло, что сие кушанье неизвестно на их полуострове. От зависти б сдохли, подавившись постылой спагеттиной.

В идеале, в казане варится одна единственная круглая лапшина, от коей и отрезается сообразно аппетиту едока. Ну да нам не до изысков. Сойдут и двухметровые. Укладывается эта радость в громадную тарелку и заливается горячим красным соусом, пахнущим всеми пряностями Востока. И мясо! Много мяса!

Потребляется ложкой. Во-первых, мировая промышленность не научилась выпускать такие вилки, на которые можно было намотать хотя б одну, хотя б столовскую дунганину. А, во-вторых, ну какие вилки в столовой?! Вы б еще щипцы для омаров потребовали!

Помню, классе в восьмом мы всей баскетбольной командой ходили в Каунасе смотреть, как в рабочей забегаловке пользуются ножом и вилкой. А клубнику со взбитыми сливками выкушивают из вазочки не гренадерским половником с присохшими жиринками, для чистоты вытертым о робу и язык, а чайной ложечкой.

Впрочем, несмотря на культуру питания, народ в Прибалтике все равно дикий и темный. Куда они нашу Алма-Ату не засовывали: и в Киргизию, и в Китай. Один чудик из Риги вообще спросил: «Это в Монголии?» Рассказывать им о дунганской лапше, только время терять. Не поймут. Надеюсь, вы другие.

Итак. Алма-Ата. Лето. 1983-й год. В политеховской столовке день национальной кухни. Прекрасная девушка в белом костюме и с голодным проблеском в очаровательных глазках выбирает лучшее и вкуснейшее блюдо: фирменный тазик дунганской лапши. На раздаче, естественно, только ложки. Вилок-с не держим-с!

Мясо-то ложкой выловить можно, но ведь и лапшицы хочется. Мама ее, бедняжку, приучила за столом не горбиться, вот она и пытается держа спинку донести до ротика лапшичку в ложечке. Вот, вот, вот… н-нет! Дунганина соскальзывает в самый последний момент и плюхается в подливу, вздымая красные волны. Костюм испорчен. Репутация вдребезги. И запах любимой пищи кочевников и скотоводов добивает цивилизацию.

Холодная красавица, смущенно оглянувшись, склоняется к тарелке, расставляет локти и начинает жрать, лопать, наворачивать дунганскую лапшу. Она рвет своими зубками жилистое мясо, обсасывает наманикюренные пальчики и с шумом прихлебывает обжигающий жирный соус, вытягивая губки в алой помаде «Палома Пикассо».

Ах, какую вещь придумали дунгане! Это вам не фаланги А. Македонского. Без единого выстрела, на века покорили Казахстан и Среднюю Азию! (Ой, худо мне! Что же я себя так растравливаю?)


Быстренько, без связки, расскажу еще один случай. Ездили мы с отцом по Таджикистану. Отец у меня геодезист и геолог, а я так: откопай-закопай, рейку переставь. В каком-то городишке, недалеко от Курган-Тюбе, взяли мы в столовой все ту же пищу богов. Пристроились на веранде: из кухни жаром не пышет, да и под настилом, как у них водится, арычок журчит, комфорта добавляет. На столиках блюдца с маленькими такими перчиками. Вроде приправы. Смотрим, по соседству местный обедает. Откусит полстручка и дунганской лапшичкой заест. Лицо спокойное, значит, и мы можем. Попробовали.

Только тогда я понял, почему около веранды собаки не отирались. Перчик-то еще и пахнет! Мы с усталости не разобрали! Как говориться, и больше мы в тот день не съели ни куска…

Вру, конечно. Кто же в здравом уме хоть кусочек дунганской лапши на тарелке оставит? Через полчаса отдышались и стрямкали за милую душу. И подливу хлебушком вымазали… Мякишем… Хватит! Не могу больше! Пойду опустошу холодильник.

Кулинар

Давным-давно, еще при социализме, жил-был простой советский студент Игорь. Было у него две руки, две ноги, одно туловище и одна голова, набитая бог знает чем (точнее, поскольку при социализме бога не было, то — никто не знает). Натуру Игорь имел беспокойную и увлекающуюся, а своим главным жизненным предначертанием полагал творческое преобразование окружающего пространства. Он пел, играл на музыкальных инструментах, театральствовал, сочинял стихи и романы. За всеми этими делами учебный процесс отступал даже не на второй план. Преподаватели тихо шизели, сталкиваясь с Игорем. Помнится, сопроматчик, разглядывая Игорев курсовой, изрек: «Это называется: будем подрывать социализм изнутри!» Нет, упаси тот, которого нет, никакой политики, просто творческий подход.

Была у Игоря еще одна и тоже пламенная страсть: кулинария. До сих пор с содроганием вспоминаю желтоватую, пахнущую леденцовыми грушами дюшес, массу в кастрюльке: манная каша на лимонаде, фирменное блюдо. Как истинный творец Игорь с презрением отвергал предшествующий ему опыт человечества: «Нельзя жить по готовым рецептам. Книга о вкусной и здоровой пище — пособие для нищих духом.» И тут же с присущей ему легкостью и лихостью соединял проблемы питания с другими волновавшими его проблемами: «Всласть наемся манной кашки и женюся на Наташке!»

Увы, окружающее пространство упорно не желало преобразовываться, косность органической и неорганической материй давала о себе знать практически на каждом шагу: двойками, синяками и несварениями. Но Игорь не унывал!

Однажды, обчитавшись Булгакова, Игорек ворвался ко мне домой, как тайфун с ласковым именем.

— Грешники в Патриарших! — возопил он с порога. — Ты ел когда-нибудь гречишные блины?

— Нет. А из чего их делают?

— Из грешневой муки.

— Такая бывает что ли? — тупо отреагировал я. — Из чего ее делают?

— Из гречки, разумеется! У тебя гречка есть?

— Вроде нет. Из Новосибирска присылали как-то…

— Пошли ко мне. По дороге купим.

В этой последней короткой фразе таится бездна смысла, и понять ее способен только советский человек. Чтобы в те годы купить «по дороге» гречку, идти надо было минимум через Францию. Но не в этом суть.

Несколькими энергическими выражениями я слегка остудил кулинарный азарт визави и сел на телефон. Обзвонив с пяток приятелей, я таки наткнулся на куркуля, имеющего в закромах гречневую крупу. Когда мы с Игорем добрались до его квартиры, то нас там уже поджидали четверо друзей, крайне заинтригованных нашими расспросами.

Игорек с торжественной миной проследовал на кухню и вывалил на стол содержимое своей спортивной «Пролетовской» сумки. Три яйца при этом разбилось. Игорек ладошкой смел их внутренности в мисочку, резонно заметив: «Все равно для теста скорлупа не нужна.» Я тем временем кратко проинформировал собравшихся об очередном заскоке — или как сейчас говорят, проекте — нашего дорогого и горячо любимого. Хозяин квартиры, тяжело вздохнув достал из шкафа банку с гречкой, имеющей быть превращенной в муку. Но как? Попробовали пропустить через мясорубку — проскакивает. Кого-то осенило: ступка! Вытащили ступку и мигом наколотили внушительную горку коричневатой пыли. Глубокомысленно напомнив, что «яйца теста не испортят», Игорек не поскупился. Тесто получилось темное и упругое, как каучук. С трудом придав ему приблизительно плоскую форму, бросили потенциальный блин на сковородку.

Масла Игорек тоже не пожалел. Отковыривая блин от потолка, мы решили, что масла все-таки многовато. Слили половину, очистили блин от штукатурки, повторили попытку.

Отковыривая блин от стены, мы бурно дискутировали на тему: жарятся блины на жирах или без оных. В итоге слили все. Довольный грешник намертво прилип к чугуну. Прибавили газку — есть вдруг захотелось страшно — ушли в комнату.

Хозяин квартиры и гречневой крупы, видимо, все-таки жалея продукты, пристал к Игорю, где он вычитал рецепт грешника.

— Для чего рецепт? — искренно удивился Игорь. — И так все понятно.

— А ты раньше пек блины? — не унимался приятель.

— Вот еще, — фыркнул Игорь. И он развернул пред томимым мрачными предчувствиями другом очередную версию своей теории о бесполезности прошлого опыта и о необходимости творить с чистого листа.

— «В карете прошлого далеко не уедешь!» — патетически восклицал Игорь.

— Между прочим, это цитата, сиречь, прошлый опыт, — попытался съехидничать приятель.

— Именно это я и имею в виду! — перехватил инициативу Игорь, — В этом мире давным-давно все сказано, творчество проявляется лишь в новом сочетании уже известных элементов по принципу калейдоскопа.

— Вроде манной каши на лимонаде?

— А хотя бы и так!

— Но ведь надо владеть определенными приемами.

— Какими приемами?! Если тебе дадут готовые блоки и инструкцию по сборке, сможешь ты сделать что-то свое, а не повторить уже известное?

Тут мне пришлось вмешаться в спор:

— Мужики, вы ничего не чуете? Кажется, что-то горит.


Горит! Ха! Три раза «ха!». Может, кто-то из славных представителей предшествующего человечества и видел столько чада на стандартной шестиметровой кухне, но для меня это было впервые. Игорек, надо отдать ему должное, не растерялся. На ощупь пробился к окну, распахнул его во всю ширь и принялся активно размахивать сорванной с личного тела рубахой. Когда дым рассеялся, мы, наконец, узрели сковороду и на ней наш блин. Грешник почернел, обуглился, усох, а края его мерцали малиновым цветом раскаленного металла. Мы, признаться, позорно бежали, оставив Игорька наедине с его воплощенной мечтой.

Мы долго сидели рядком на диване, вздрагивая от доносящихся с кухни лязгов, стуков и шипения. Внезапно раскрылись двери комнаты, и на пороге предстал Игорь. Закоптелое вафельное полотенце плотно закрывало рот и нос кулинара, прожженная рубаха небрежно повязана узлом на тощем животе; на плече у Игорька висела аптечка, в руках он держал псевдожостовский поднос, на котором покоился грешник, изящно сервированный молотком и зубилом.


История на этом, однако, не закончилась. Грешник, с нашего молчаливого согласия, Игорь унес домой. Некоторое время блин исправно служил фирменным угощением для непрошеных гостей. Потом о нем как-то забыли.

Прошло полгода. Прекрасным весенним днем прихожу я к Игорю и застаю его в диком возбуждении рыскающим по комнате. «Чувствуешь запах?» Запах в комнате действительно был. «Носки?» — неуверенно предположил я. «Вчера специально постирал.» — «Седьмая стадия: носков нет, а запах есть.» — «Отец грозится санэпидстанцию… Есть!!» — ликующий Игорек извлек из недр аквариума, по смерти рыб исполняющего обязанности комода, из-под груды конспектов, чертежей и фотографий наш грешник. Покрытый плесенью, источающий зловоние, он ничуть не стал мягче и съедобнее, и было принято жестокое решение: выбросить, немедленно, в окно!


Прошло еще полгода. Атмосферным осадкам, хоть кислотных дождей, как и бога, в СССР не было, удалось сделать то, что оказалось не под силу молотку и зубилу: блин посерел, оплыл и вообще выглядел жалко. Частенько, сидя на Игоревом подоконнике и, глядючи на грешник имени М. А. Булгакова, я предавался грустным размышлениям о бренности всего сущего. И вот однажды я обнаружил Игорька в печальном одиночестве стоящим у окна. Поздоровался. Он кивнул отрешенно, не отводя взора от палисадника. «Погоди! А где блин, растаял, что ли?» Игорек вздохнул и ответил со странной нелогичностью: «А у нас вчера во дворе кошка умерла».

Внезапный порыв ветра встряхнул набрякшие грязной водой тучи и посыпал мерзкий мелкий осенний дождь.

Медвежатник

Слава Ларионов, что называется, заядлый охотник. Разбуди его среди ночи, и он, не открывая глаз, выдаст целую лекцию на любую тему, связанную с убиванием зверей и птиц. Причем, пернатые были главной Славиной страстью; волки, лисицы и разные там кабаны его волновали гораздо меньше, да и лицензия на отстрел, скажем, сохатого кусается не хуже капкана.

За несколько недель до открытия очередного охотничьего сезона Слава терял покой. Одновременно с ним покой теряли его домашние, сослуживцы и непосредственное начальство, которое Слава буквально изводил просьбами об отгулах или «отпуске за свой счет».

И вот однажды осенью, шагая к заветному утиному озеру, Слава нос к носу столкнулся с медведем. Теоретически зная медвежьи повадки, охотник Ларионов заорал, что есть силы. Однако матерый зверюга вместо того, чтобы обделаться со страху и задать драпака, рявкнул в ответ и поднялся на задние лапы. Трясущимися руками Слава сорвал с плеча ружье и во спасение своей единственной и горячо любимой жизни разрядил его в грудь хозяина тайги. Увы, собираясь стрелять исключительно уток, Слава пренебрег важнейшей заповедью охотника, а именно: оба ствола зарядил дробью. Результат не замедлил сказаться. Если до этого полтонны медвежатины может, и не думало подзакусить Славой, то теперь в корне переменило свои намерения. А когда на вас, скрежеща клыками, надвигается этакая махина, вам не до поисков патронов с картечью — тут бы ноги унести, желательно вместе с головой и другими частями тела. И Слава рванул.

Человек от разъяренного медведя может убегать очень недолго. О дальнейшем и говорить не хочется. К счастью, Слава вовремя сообразил вскарабкаться на сосну. Хотя, может, и не сообразил, а проделал это в полной бессознательности, не знаю, от медведя убегать пока не доводилось, надеюсь, и не доведется.

Итак, висит горе-охотник на сосне, всем телом вжавшись в ствол, а внизу кругами бродит хищник. Происходит это на краю большой поляны, красиво поросшей разными цветами и травами. Солнышко светит, облачка блистают; пичужки, правда, не щебечут, выстрелы да медвежий рык их распугали, зато где-то в вышине мирно и монотонно жужжит вертолетик леспожнадзора.

Вертолетчики, да к тому же лесные пожарные, люди наблюдательные и их, конечно, заинтересовали странные передвижения громадного медведя. Они снижаются и видят человека на дереве: делать нечего — надо спасать. Приземляются. Медведь пятится в кусты, но совсем не уходит, видать обида на гражданина Ларионова у него сильнее страха перед грохочущей цивилизацией. Вертолетчики топчутся около своей машины, пока не обнаруживают в траве двустволку и патронташ: ого! да тут картечь! Настроение резко улучшается и даже можно приступать к спасательным работам. Но что делать с мишкой: подранок, опасно такого в лесу оставлять. Вздохнули и перезарядили.

По неподвижной мишени, да еще когда под боком вертолет на случай отступления, стрелять спокойно — рука не дрожит. Пиф-паф! Медведь издает предсмертный стон и грузно валится набок. Славу по частям отрывают от сосны, дают хлебнуть горячего чаю из термоса, вешают на шею ружье, ставят на тропку: «На печке с бабой в шахматы играй и помни нашу доброту!» Слава на плохо гнущихся ногах плетется в ближайший населенный пункт, а бравые ребята, радостно галдя, волокут тяжеленную тушу в вертолет, предвкушая хвалебные рассказы под пельмешки с водочкой. Но, едва они подняли свою сенокосилку в воздух, медведь очнулся. Живучие твари эти мохнатые, им бы в голливудских триллерах сниматься. Ошалевшая от боли, грохота и тряски животина, жалобно мыча, полезла в пилотскую кабину. Как мужики в этой ситуации машину на лету удержали, не представляю. Более того, сорвав шлемофоны, они принялись лупить медведя по морде, вытесняя сначала в салон, а затем — в открытую дверь.

Падения мишка уже не пережил. Как хряснулся оземь, так и откинулся. Вертолетчики, избавившись от кошмара, дали по газам и растворились в голубом небе. Поэтому они никак не могли видеть, что рядом с трупом топтыгина лежит еще одно, человеческое тело.

Слава только-только начал приходить в себя и более-менее уверенно ставить ноги на тропу, как услышал ужасающий рев и, подняв голову, узрел, что прямо на него летит с небес медведь… И свет померк в глазах у Ларионова…

Уверяю вас, это чистая правда. Сам я пельменей из того несчастного медведя не ел, но отец моего хорошего приятеля налопался вволю. Слава при этом лишь криво улыбался да налегал на водочку.

Банзай!

Ах, какую машину пригнал Алик из Эмиратов! Спортивная черная «Мазда» европейского исполнения, почти «нулевая». Обводы зализаны до последней степени, стекла тонированы, мотор урчит как саблезубый тигр, сигнал подобен воплю разъяренного мамонта, — вещь!

Главное, таких моделей Алик в Алма-Ате не видел. Поэтому, выезжая на авторынок, планировал срубить не меньше трех штук баксов навару. «Да с руками оторвут!» — думал Алик, обмахивая тряпочкой пылинки с лакированных боков японочки. Как в воду глядел. Чуть не оторвали.

Не прошло и часа, как к нему подвалили трое качков.

— Продаешь?

— Берите, не пожалеете. Машина-зверь! 180 по трассе держал. В городе таких нет — это единственная…

— Короче, — грубо прервали Аликову рекламную тираду, — чтоб мы тебя здесь больше не видели. Гони свою тачку хоть в Чимкент, там и продавай.

— Да вы кто такие?! — возмутился Алик.

— Мафия мы, мафия, — спокойно объяснили ему.

— Ну, тогда и я — мафия, — взорвался Алик. — Будем выяснять, чья мафия круче?.. — и Алик назвал несколько фамилий.

Это произвело на качков вполне серьезное впечатление. Только не подумайте, что они стали напряженно морщить свои узкие лобики, стараясь осмыслить новый поворот событий. Лбы у качков были нормального размера. И глаза умные. Моментально оценив ситуацию, они с ходу переменили тактику.

— Без обиды. Ты знаешь…?

— Ну?

— У него точно такая же «Мазда». Один к одному.

— Ну, и?

— Ну и прикинь, что будет, когда он увидит близняшку. К чему тебе и нам лишние проблемы?

Но Алик уже уперся. Взыграла восточная кровь.

— Ладно, земляк. Продавай. Но не обижайся.


Две недели после этой встречи Алик понапрасну мотался на авторынок. Потенциальные покупатели шарахались от его роскошной «Мазды», как суеверные православные старушки от черной кошки. Ясное дело, по рынку пустили слух, теперь за машину и своей цены не возьмешь.

Алик уже подумывал плюнуть на принципы и действительно податься в Чимкент, как вдруг на Аль-Фараби к нему пристраивается «девятка» и начинает мигать фарами, тормозить.

«Так, вторая часть Марлезонского балета, — подумал Алик. — Ладно, послушаем,» — и достал из бардачка газовый пистолет.

Из «девятки» выбралась знакомая троица.

— Здорово.

— Здоровей видал. Че надо?

— Не продал еще?

— Вам что за горе?

— Купить хотим! — качки засмеялись. — Сколько хочешь? Да не смотри ты, как не родной! Мы серьезно. Давай в пивнарь заскочим, потолкуем.

В пивбаре Алику первым делом вручили фотографии его «Мазды», только изукрашенной синими и розовыми наклейками.

— Сможешь такие же сделать?

— Зачем?

Алику объяснили: крестный папа качков, любитель спортивных автомобилей и быстрой езды, по дороге в Бишкек протаранил «Камаз». «Камазу» что, он железный. А папину японочку теперь даже в утиль не берут. Сам папа со множественными переломами угодил в больницу. Вот ребята и решили сделать шефу подарок, чтоб быстрее выздоравливал.

Алик не был бы Аликом, если бы упустил такую коммерцию. Хай живе тыщу рокив товарищ японский император! А с ним, глядишь, и мы не пропадем.

Дело — труба

Брат моего папы без малого двадцать лет проплавал по разным морям и океанам. Можете представить, сколько всего с ним приключилось. Однажды в Ливерпуле они зашли в роскошный хозяйственный магазин. Внимание привлек громадный рекламный плакат, смысл которого сводился к тому, что администрация хозмага гарантирует доставить любую нужную в хозяйстве вещь в течение получаса. «А что, если нет?» — спросил папин брат у продавца. «Тогда мы выплатим вам штраф в тысячу фунтов стерлингов!» — гордо ответил тот. «Ага!» — подумал папин брат и, посовещавшись с приятелями, потребовал продать ему… самоварную трубу. «А это нужная в хозяйстве вещь?» — недоверчиво поинтересовался продавец. «А как же! — оскорбленно воскликнул папин брат, — Стал бы я за ерундой тащиться в Англию!» Продавец усадил моряков за столик в углу торгового зала, принес всем пива и попросил «хотя бы нарисовать, как выглядит столь необходимая мистеру русскому моряку труба».

Матросы развалились в креслах, потягивали пиво и, посматривая на часы, гадали, на что лучше истратить внезапно свалившееся богатство. Но, правильно гласит пословица: «Не дели шкуру неубитого медведя!» Через 26 минут торжествующий продавец вынес еще горячую, только что сваренную в магазинной мастерской, первую в Великобритании самоварную трубу. Пришлось платить.

Папин брат до конца рейса был объектом насмешек. Даже капитан сухогруза приходил посмотреть его чудо-трубу.

Ожидание смерти подобно

Жил в Алма-Ате некий доктор Зальцман. Главврач психиатрической больницы «Сейфуллина-и-Абая», ученый евроазиатской величины, профессор мединститута. На его лекциях студентки сидели с закрытыми глазами, влюбляясь в глубокий, бархатный, с богатейшими интонациями голос. Глаза же закрывали, чтобы вид маленького, очень евреистого старика со скрюченным полиомиелитом телом не портил впечатления.

Экзаменатор Зальцман был страшный: два-три косвенных вопроса, и он уже знает все слабые места студента. Но, несмотря на это, он был весьма и весьма популярен. Про больных я и не говорю — те его обожали. Просто не знали, чем угодить.

Однажды окружили в коридоре лечебницы:

— Доктор, мы вас так любим! Нам так жалко, что у вас голова повернута. Давайте, мы ее отрежем, а потом пришьем прямо.

А в руках осколки невесть где раздобытой бутылки. Зальцман совершенно спокойно поблагодарил пациентов за проявленную заботу и спросил:

— А нитка с иголкой у вас есть?

— Не-ет.

— Как же вы будете пришивать мою голову?

И ребята бодрой рысью рванули на поиски. Доктор, разумеется, не стал их дожидаться.

Физик

Такого воздуха, как в городе Зыряновске, раскинувшемся среди Алтайских гор, километрах в сорока от Бухтарминского водохранилища, не было нигде (а теперь уже и не будет). Его можно было резать ножом (особенно во время смога) и продавать за валюту, ибо, как подметил один из местных бардов, «воздух пах всей периодической таблицей». Само собой, научно-технический потенциал города был необычайно высок. Основной областью приложения рук и мозгов была, конечно, металлургия, но и других пролетариев умственного труда хватало.

Вот среди этих других и жил гений. В миру простой кандидат физико-математических наук, друзей он имел самых разных. В том числе спецов в области металлургической технологии и обогащения руд.

Однажды заявился физик в гости к технологам чаю попить, а у тех завал работы. «Давайте помогу», — нагло предложил физик. «Помоги. Cядь в сторонку… Или вот. Проблемка. 2 месяца бьёмся. Дано: колба с взвесью. Трэба: быстро осадить взвесь, жидкость слить, осадок — на анализ. Если колбу не бултыхать, осаждается за полчаса. Долго. Надо быстрее. Думай». — «А чаю?» «Не барин, сам нальёшь.» — «И нам!» — заорали из разных углов. Физик чаю попил, месячную норму печенья умял и домой намылился. Ему кричат: «А наша проблема? Трудностев испугался?» — «Решил давно». И ушёл.

Технологи сунулись к столу, в поисках записей формул и увидели, что колба с взвесью, заткнутая пробочкой, лежит на боку. А вдоль стенки — осадок.

Подняли колбу осторожно — осадок по стеночки на дно скользнул. Сливай воду. 10 минут вместо получаса. Гонорар — 2 пачки печенья и поллитра чая.

А ещё этот физик штор не признавал, несмотря на 2-ой этаж проживания. Белых потолков он тоже не любил. А потому покрыл их чёрной нитроэмалью, по которой флуоресцентными красками нарисовал звёзды и луну, пожираемую драконом…

Ох, и материли уехавшего на Дальний Восток физика новые жильцы, когда пришлось им обдирать краску вместе со слоем бетона, иначе побелка не ложилась…

С улицы, особенно ночью, особенно ввиду отсутствия фонарей, квартирное небо смотрелось бездонно и мистически, а дракон, сука, подмигивал. Мы как-то кукарекали на него часа в два или три ночи (мнения разбуженных горожан по этому вопросу разделились). Громче и противнее всех кукарекал физик. А потом мы уехали на Бухтарму, украли лодку, выгребли на середину, и физик стал в полный голос читать стихи своих любимых латиноамериканцев, про «ящерицу, греющуюся на солнце».

Первыми силу поэтического слова оценили собаки по всем берегам Бухтармы. Забрехали-залаяли. Потом начали судорожно зажигаться окна в домах. К воде прибежали люди и, смутно белея голыми телами, кричали физику: «Бис! Браво! Ещё!» Правда, почему-то, другими словами:)

Театр от Миши

Одну минутку, читатель. Байки, которые я хочу предложить вашему вниманию, я услышал много лет назад от своего приятеля. Пути наши разошлись, но недавно я увидел его в телеигре «Устами младенца». Миша жив, женат, упитан и работает в московском театре. Судя по всему, успешно. И у меня возникли сомнения: а ну как он сам когда-нибудь возьмется за перо? Хорошо я тогда буду выглядеть со своим рассказиком? Нет, нехорошо. Поэтому считаю своим долгом назвать истинного автора нижеследующих историй: актер Михаил Крылов… ВСТРЕЧАЙТЕ!!

* * *
— В семьдесят… — ом году окончив школу, я поехал в Москву поступать в театральный институт. Все равно, в какой. Мама дала мне адрес двоюродной тети наших знакомых, у которой можно будет переночевать месяц-другой, взвалил я на плечо гитару, подтянул штаны и двинул покорять столицу. Как ты знаешь, в театральных институтах сначала проводят творческий конкурс и только потом требуют документы, поэтому я как все записался одновременно и в ГИТИС, и в Щуку, и в Щепку, и в школу-студию МХАТ.

— Погоди, что еще за «щука» и «щепка»?

— Щукинское училище при театре Вахтангова и Щепкинское — при Малом Театре. Сначала я сунулся в ГИТИС. Знаешь, какой там был конкурс на актерский факультет? 200 человек на место! Между прочим, Москва на втором месте после Лос-Анджелеса по количеству безработных актеров на квадратный километр.

— Это почему?

— А ты подумай. После института в московских театрах остаются единицы, остальных по распределению отправляют в разные Мухосрански, где и аборигенам трудно жить, а после четырех лет столичной студенческой жизни вообще удавиться хочется в первый же день. Вот и бегут молодые специалисты обратно всеми правдами и неправдами. А в Москве куда? В театрах вакансии на три пятилетки вперед забиты. Остается либо в дворники, либо в водители троллейбуса, а чтобы не потерять профмастерства — сниматься в мосфильмовских массовках. Говорят, одно время в трамвайно-троллейбусное управление без диплома театрального ВУЗа вообще на работу не брали… Мне это в хвосте гитисовской очереди один парень рассказал. Погрустили мы с ним и пошли вдоль очереди знакомых искать, а то так и состаришься, пока до приемной комиссии доберешься. Как назло ни одной знакомой физиономии! Тут меня осенило. Пристроились мы с приятелем почти у самых дверей класса, и я начал громко жаловаться на судьбу: «Уже третий год в ГИТИС поступаю и всегда одно и то же: те, кто после меня стоят, проходят, а меня срезают. Есть в жизни справедливость? Почему так получается? Почему тем, кто сразу после меня в очереди стоял, везло, а мне нет? Как это объяснить? Те, кто после меня…» Минуты не прошло, подходит к нам девушка. «Простите. Мы три девушки из Перми. Мы случайно подслушали ваш разговор. Мы, конечно, в приметы не верим, но может быть, вы встанете в очередь перед нами? Мы тут, близко…»

— Ну и чем закончилось?

— Чем-чем? Накаркал! Двое из них прошли на второй тур, а меня срезали!

* * *
Школа-студия МХАТ располагалась в старинном дворянском или купеческом особняке. Я как зашел внутрь, сразу понял — мне здесь не светит. Все абитуриенты в костюмчиках, при галстуках, все абитуриентки с бантиками. Рядом обязательно респектабельный папа, элегантная мама или интеллигентная бабушка. Я в своих джамбульских джинсах и с раздолбанной гитарой под мышкой явно не тянул.

Вдруг, из-под лестницы, где за столом сидели два студента, составляли списки поступающих, доносится театральный шепот. Такой, что и на улице слышно.

— Ну и что? Ты попал?

— Нет, а ты?

— А я (горестный вздох) залетел…

— (сочувственно) Да-а… В нашей группе больше половины подцепили.

— И у нас… (еще более горестный вздох).

— А это… точно сифилис?

— Типун тебе на язык! Гонорея.

— Больно?

— Подхвати — узнаешь.

— Я слышал, триппер можно вылечить…

И так далее со всеми подробностями. Папы, мамы и бабушки, слушая эту невинную беседу, постепенно меняются в лицах и, подхватывая своих упирающихся отпрысков, в массовом порядке покидают вестибюль. Скоро я остаюсь в гордом одиночестве. Студенты прерывают свою беседу и долго смотрят на меня. Ну, МХАТ же. Пауза.

Наконец, один не выдержал:

— Слышь, парень, вали отсюда.

— В честь чего это? Я на прослушивание пришел, — и гитару за гриф перехватываю.

Студент взглянул на часы и начал угрожающе подниматься со стула, но приятель его остановил.

— Послушай, — это он мне, — сегодня уже все равно ничего не будет, а завтра мы тебя без очереди пропустим. Уйди, а? Мы из-за тебя ящик пива проспорим…

Они, гады, поспорили, что за полчаса вестибюль от абитуриентов очистят. Вот и разыграли этюд на венерическую тему.

* * *
В Щуку студентов набирали по какой-то странной системе.

Например, очень любили двойников. У нас на курсе учились два «Михаила Боярских» и три «Леонова-Гладышева».

— Тебя, наверное, за фамилию взяли, — съехидничал я. — Правнук великого баснописца Крылова.

— Не, меня за талант. А моего тезку Мишу-цыгана — за наглость.

Пришел на конкурс и заявил: «Я всяких там стихов и басен-масен не знаю. Давайте я вам лучше парочку анекдотов расскажу».

Еще у нас была девочка из Перми. (Опять почему-то из Перми.) Маленькая такая, остроносенькая, с косичками. Голос высокий, звонкий. Ее сразу после первого тура зачислили. Тогда ведь какие стихи читали? «Душа обязана трудиться», да «сейчас я достану из широких штанин». Причем, большинство девиц перед выступлением снимали туфли, чтоб показать свои ноги и раскрепощенность. И тут входит Татьяна. Ей из комиссии лениво похрапывают: «Нуте-с, покажьте». А Танька подскочила к самому столу, да как закричит на ультразвуке: «Гомер! Илиада! Песнь восьмая!.. И побежали ахейцы! И побежали троянцы!..» Председатель, говорят, спросоня со стула упал.

* * *
Я однажды, знаешь, где выступал? В ЦУПе!

Делали студенческий концерт для космонавтов на орбите. Это наш ректор пробил. На злобную зависть ГИТИСу и Щепке! Мы им потом газеты с заметкой «Щука в космосе» специально на стены клеили.

Представь, большая комната, похожая на студию звукозаписи, только на стене два огромных экрана с размытыми серо-белыми пятнами, да за стеклянной перегородкой врачи с аппаратурой.

Мы должны были в течение часа, пока орбитальная станция в зоне приема показывать разные сценки, петь песни. Капустник, короче. Сначала было неприятно в пустой комнате работать, врачи на нас внимания не обращали. А потом вдруг догадались, что серо-белые пятна на экранах — это лица космонавтов, прижавшихся к приемо-передатчикам, а гулкое уханье, иногда раздающееся непонятно откуда — их веселый смех.

Завершили выступление. Врачи бегут: «Молодцы, ребята! Отличные энцефалограммы. Вас просили задержаться еще на один сеанс связи. Вы не против?» — «Нет, конечно. Только у нас может номеров не хватить». — «Валяйте, что угодно. Им все нравится». — «И анекдоты?» — недоверчиво спрашиваем мы. «Анекдоты тем более!»

Ладно. Дождались, когда спутник сделает оборот, начали представлять. И точно, кончаются номера. А врачи из-за стекла большие пальцы кажут: «Давайте, давайте!» Тут Миша-цыган нам предлагает: «Может я им «писсуары» покажу?» — «Ты что?!» — «А что? Они же нормальные мужики, поймут. Несолидно щукинцам концерт на анекдотах строить». «Черт с тобой, Показывай «писсуары».

И Миша выдал свою коронную пантомиму про то, как различные слои советского общества справляют малую нужду. Этого даже врачи не выдержали. Побросали свои приборы, припали к перегородке и ржали беззвучно. Вслед за Мишей и мы свои приколы вспоминать стали. Не заметили, как время вышло.

Нас после этого часто к космонавтам приглашали. Только просили, чтобы Миша приезжал обязательно.

* * *
Одно время в наших концертах конферанс делал парень, сбежавший в Щуку после второго курса Щепки. Как актер он был, конечно, уже конченый человек. Ему за два года успели поставить «правильную русскую речь», знаешь, все эти «традиции Малого Театра», округленное звучание каждой фразы, четко проговариваемые шипящие…

Как-то раз ему надо было объявить шуточную строевую солдатскую песню. Он долго расхаживал за кулисой, кривил губы и надувал щеки — разминал фразу. Потом вышел и произнес:

— Солдатошная. Шутошная. Строеваешная, — и спокойно покинул сцену.

Мы на него:

— Ты что? Сдурел?! Какая солдатошная?!!

Он не поверил. Все ходил и приставал:

— Неужели я так сказал?

— Сказал, сказал…

— Ну, не мог я так сказать! «Солдатошная» — еще туда-сюда, но «строеваешная»… Неужели я такой тупой?

— Такой, такой. Иди, антракт объявляй.

Бедолага выскочил к рампе и выдал:

— АНТРАКШ!.. АНТРАШТ!..

Больше он в наших концертах не участвовал.

Ура, партизаны!

(в память лету 87-го)

— 1-
Среди множества почтовых отправлений повестки стоят особняком. Никакому дурню и в голову не придёт заорать: «Роман, пляши — тебе повестка!» Не случайно их полагается вручать лично в руки под расписку. Государство обратило на тебя внимание и заранее отсекает пути к отступлению.

Однако эта военкоматовская бумажка пришла по почте. О чём мне с плохо скрытым злорадством сообщила вахтёрша общежития. 55-дневные сборы офицеров запаса. А через 2 дня первый в жизни очередной отпуск и билет на самолёт куплен… Признаться, я поступил как истинный американец: не стал прикасаться к повестке, чтоб потом на голубом глазу утверждать, мол, я её и в руках не держал.

Отпуск прошёл великолепно. Остроты добавляло то, что я чувствовал себя дезертиром и напрягался при виде военных патрулей.

По возвращении к месту постоянной прописки узнаю, что эти самые сборы офицеров запаса проводит Генштаб, и не где-нибудь, а в Ленинграде. О, как я был расстроен! На время утратив инстинкт самосохранения, по собственной воле иду сдаваться в военкомат, лелея робкую надежду, что Генштаб контора богатая…

— Что ж вы так, не разобравшись? — посочувствовал мне военкоматовский майор. — Увы, больше в этом году сборов в Ленинграде не будет…

-:(((

— Могу предложить Одессу и Тбилиси. Условия те же: 55 дней; проезд, проживание, питание — бесплатно. Хотите?

— ДА!!!!


Оформляя документы, я с большим и тёплым чувством думал о том, что артиллерия — богиня войны, а потому её жрецам невместно в Мухосранске… ТБИЛИСИ!

* * *
Как потом выяснилось, это я один такой глупый был. Все партизаны о месте проведения сборов узнавали чуть не раньше министра обороны. Абдула, так вообще военкому ящик водки поставил, чтоб повестку получить… (Абдула — это особая долгая песня. Исполню её сейчас.)

39 лет (на сборы до сорока), шестеро детей, завбазой под Фрунзе, потомственный басмач, 165 на 145 (одно число рост, другое вес, но какое именно — рост, а какое — вес, не помню). Формы на него не нашлось. Что, впрочем, не удивительно. На все построения на плацу Абдула выходил в трико, майке и шлёпанцах, доводя этим кадровых военных до родимчика. Науськанный лектором общества «Знание» из Пятигорска, Абдула к исходу первой недели сборов настрочил кляузу министру обороны (копия командующему Северо-Кавказским Военным Округом, копия начальнику сборов). Предлагал мне присоединиться и потребовать сапоги 48-го размера, но мне и в кроссовках было неплохо… Форму Абдуле сшили генеральские портные. Из двух. За три дня до окончания сборов.

Кстати, были среди нас партизаны-профи, отдыхавшие на сборах ежегодно. От них я узнал, что хуже всего в Одессе: 40 километров от города, дизентерийная степь. «А в Ленинград съезди обязательно. Мы с Витей на будущий год собираемся. Лучше в начале лета, на белые ночи», — советовали они мне…

* * *
Короткие ударные шутки в незамысловатых комедиях называют «гэги».

На сборах этих «гэгов» вагон и маленькая тележка. Что ни вспомню — гэг. Например, перекличка личного состава моей родной второй батареи: Баранов, Голубев, Гусев, Волков, Воробьёв, Воронов, Дроздов, Жуков, Зайцев, Кобылкин, Лебедев… (зуб даю, их адреса у меня в записной книжке).

Однако, прицеплю-ка я в текст подборочку. Всё оттуда, из Вазиани.

— 2-
* * *
Начальник сборов, п-к Д-ов:

— Как сказал министр обороны, тяжело в ученьи — легко в бою.

— Это же Суворов сказал!

П-к Д-ов:

— Ну и что? Министр обороны тоже говорил.

* * *
— Это вам не фунт килограммов.

* * *
— Чтобы не осталось больше точек над «и».

* * *
— Я за вас свою работу делать не буду.

* * *
Утро в казарме.

— Дневальный! Выгони холод из казармы!

— Почему посторонние в помещении?

— Теперь я понимаю, почему в Грузии нет вытрезвителей.

* * *
— Утром вода в умывальнике такая холодная, что мыло примерзает к рукам.

* * *
— В дебри не полезем. Расскажу вам немного, чтобы вас не сразу убили.

* * *
— Если опять заснет больше сорока человек, прекращу лекцию и уйду! Ничего, стерпел.

* * *
Артиллерийская задача.

— Вы абсолютно голый в пустыне. Кругом песок, барханы. Вдруг вы замечаете, что на вас несется абсолютно голая женщина. А убегать вам надо строго на север. Как вы определите, где север?

— А зачем убегать?

— Встань, Буратино.

* * *
— День не зря пропал даром.

* * *
Военфельдш, протягивая горсть таблеток: «Держи. Одна из них поможет».

* * *
Дневалил. Полвторого ночи к казарме подошел загулявший лейтенант, бело-розовый и плотный как свиной бок. Попросил закурить, извинился за свое состояние и начал изливать душу:

— У меня там машина осталась. Что с ней за два месяца будет? Еще жена, стерва, поездить захочет… Шиш ей! Я аккумулятор снял и спрятал!.. И ключ от машины спрятал так, что черта с два найдет!.. — помолчал и признался полностью, — И ключ от гаража спрятал.

* * *
— В Австралии нашли средство от СПИДа. Там растет такой орех: съешь один и все.

— Уже не способен?

* * *
Сентябрьский утренник. На кипарисах иней. Перекуриваем после завтрака. Неподалеку индифферентно бродят собаки, здоровенные лохматые звери.

— Что это здесь дворняги такие? Они же обычно вот, — партизан ладонью показывает рост, от которого даже у воробья развился бы комплекс неполноценности. — Климат, что ли, благоприятный?

— Конечно. Климат-то собачий!

* * *
В пятницу на плацу.

— Многим офицерам пришли из дома денежные переводы, но выдавать мы их будем в понедельник… Чтобы вам не было мучительно больно за бесцельно пропитые деньги.

* * *
Ходим по азимуту. Двести шагов на север, триста на юго-восток… Догадливо завершаем маршрут около подполковника.

— Молодцы! Службу знаете: подальше от кухни — поближе к начальству! Только вы все должны были выйти во-он к той скале.

* * *
— Чем курица отличается от проверяющего? Курица в дерьме ищет зерно, а проверяющий…

* * *
— Чем замполит отличается от комиссара? Комиссар говорил: «Делай, как я!» А замполит: «Делай, как я сказал!»

* * *
Любая кривая короче прямой, на которой стоит начальник.

* * *
Харьковчанин ругался на грузинскую дороговизну и тбилисских торговцев:

— Ни совести, ни мелочи! Сдачу попросишь, так швырнут, словно обругал его. В следующий раз, если через Тбилис надо будет ехать, лучше по горам обойду! Один день и семидесяти рублей нету!

— Это тебе не Харьков, где пять рублей можно три года в кармане носить.

— И то, не истратил, а украли.

* * *
— Меня порадовали результаты контрольной. Сорок человек два часа делили одно число на другое, и все-таки каждый остался при своем мнении.

— 3-
СОЛО ЛЕЙТЕНАНТА ЛОБЖИ
Если б гоголевского чёрта из «Ночь перед Рождеством» разжаловали в люди, фамилия ему была бы Лобжа.

Помесь змея с гусаком. С таким свяжешься, он в пять секунд из тебя все жилы вытянет и на свою цимбалу приспособит. А потом вдруг такую музычку сыграет — обиду как рукой снимет.

Уже упоминавшийся тихий пакостник из общества «Знание» как-то утром после завтрака сказал задумчиво:

— Насколько я помню, в армии тем, кто выше 190 сантиметров, положена полуторная норма пищевого довольствия. Лобжа, ты сейчас наелся?..

Тут, на свою беду, мимо курилки проходил начальник штаба. Лобжа отреагировал мгновенно:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться?

— Обращайтесь, — и, по-привычке играя в отца-командира, добавил: — Хорошо позавтракали?

Улыбку Лобжи надо было видеть. Крокодилы отдыхают.

— Звиняйте, товарищ полковник, рази ж это завтрак? Дитячьи порции. Скоро нам пинеточки шить будут. У меня вже желудок кожу на калории перерабатывает. Когда сапоги чищу, голова кружится… Сам худею, а уши растут. Вернусь домой осликом. Маленьким, сереньким. Меня ж жинка на порог не пустит!..

Вечером, нам, девяти скандальным дылдам, сообщили, что утром повезут в город на перемерку.

— А на фига? — возмутился Лобжа. — Он, шо, думает, нас утрясёт в дороге?

На другое утро мы, презрев лекции, пристроились в курилке дожидаться обещанного транспорта. Тут в нашу тёплую компанию затесался Сашко. Кубанский хохол. Обширный, но явно не 190-сантиметровый партизан.

— О! А ты чего? — встретил земляка львовянин Лобжа. — Тебе ж полуторку дадут, только если в кубических метрах мерять будут. Нас — в квадратных, а тебя — в кубических.

Сашко в ответ добродушно хохотнул и закашлялся, поперхнувшись сигаретным дымом. Лобжа заботливо похлопал Сашко по спине:

— Уменя от-так овечка кашляла. Через три дня страховку получил. Что, у вас на Кубани здоровых не было? Прислали сюда — чахотку разводить. Ведь помрёшь — зароют как собаку какую, а дома ты, небось, по номенклатуре колхоза человеком числишься…

— Ну, и шо? Здесь помру, так меня хоть запомнят. Ты вот меня помнить будешь.

— А куды ж я денусь? — всплеснул руками Лобжа. — Человек — он всё херовое долго помнит. Это хорошее быстро забывается.

— Ничего, — попытался отыграться Сашко, — тебе недолго осталось. Я это ночью по твоему храпу определил.

— Дура-ак! Храп — это здоровье! Ты так один раз храпанёшь, у тебя лёгкие порвутся. Не, видали интеллигента?! Храп ему не нравится!

— От, язва! — сдался кубанец.

— Я?! Ты кажи спасибо, что я тут ослаб с голодухи. Меня, если хочешь знать, с прошлых сборов четыре раза домой гоняли, шоб не волновал личный состав…

…Назначили меня перед учебными стрельбами палки в землю втыкать, за якобы миномёты, а я взял и к этим палкам привязал взрывпакеты с радиодетонаторами. Как они имитацию включили — цели и попадали. За это меня майор с полигона выгнал Но, пока он выгонял, я успел ящик ракетниц стащить. Еду в лагерь и по встречным машинам ракетницами пуляю. Машины в стороны, а кругом болота — позастревали нафик.

Когда прибыли, меня на кухню сослали, от людей подальше. Покрутился я у котлов: скушно, перловкой воняет — залез на дерево, мычу по коровьи и всем честь отдаю. Полковник один увидал, спрашивает: «Ты чего?» — «Обезьяной работаю», — отвечаю. Полковник аж побелел: «Шоб глаза мои тебя не видели! Иди в лес, нарви грибов. К ужину зажаришь!»

Я пошёл… грибы там все красивые… Нарвал покрупнее, приготовил, подал к столу. Полковники сидят, жуют, меня приглашают. «Не, — говорю, — я в этих ваших грибах не разбираюсь, поэтому подожду немного, часика два. Потом, может, поем».

Ещё меня на охоту посылали… Не, сперва я рыбу ловил. Упёр ящик имитационных пакетов, детонаторы вставил и с плотины сбросил. Как рванёт! В плотине дыра, а рыбина хоть одна бы всплыла, зараза! Меня, кстати, тогда кто-то заложил, и командиры уху к ужину ждали. Ага! Какая рыба, когда плотину разворотило и озеро ушло!

Вот тогда меня майор на охоту послал. «В грибах, — говорит, — ты не понимаешь, рыбак — хреновый: иди охоться». Я ему за это цаплю стрельнул, а их не едят. Но майору сказал — журавель. А шо, я ж не понимаю, журавель то, или не. Ощипал, зажарил. А майор назавтра в больницу с печёнкой слёг, наверно, я ту цаплю пережарил маленько…


Окончание истории мы слушали уже в кузове грузовика. Правда, на каждом светофоре Лобжа отвлекался и приставал к частным автовладельцам или, когда останавливались у тротуара, к прохожим.

В училище нас не ждали. Врач отсутствовал. А поскольку обратный рейс до базы в Вазиани предполагался лишь вечером, нам разрешили погулять по городу. Это в полевой форме и без документов… Однако напрасно боялись. Патрули от нашего бизоньего табунка шарахались, как чёрт от ладана, вернее, наоборот. Как это ни странно звучит.

Погуляли, покушали хачапурь с хинкалями, вечерком обратно. Да, чуть не забыл: мелким партизанам, шоб не обижались, пару ящиков вина прихватили.

— 4-
Странные какие-то байки, непричёсанные. Но такое уж это время было. Нелитературное.

Кстати, на тех сборах пострелять нам не дали. Артиллерийский полигон располагался рядом со знаменитым монастырём в скалах, и от разрывов снарядов чего-то в монастыре шаталось и рушилось, а потому полигон прикрыли. Ну, да мы и не расстроились.

Амазонки

Моя Наталья жёнушка славная, но, если ей что-нибудь взбредёт в голову, препятствий в упор не видит и никаких резонов не слушает. Танк с голубыми глазами, а не женщина.

Вот и на этот раз.

Решила она мой день рождения отпраздновать, а когда я, по привычке, попытался отказаться, заявила:

— Ты как хочешь, а своих подруг я позову. Мне перед ними уже стыдно. Каждый год спрашивают: когда день рождения у Павла, когда день рождения у Павла?

— С чего это вдруг?

— Приятное тебе хотят сделать. Подарки подарить.


Тут надо немного объяснить. Так случилось, что три ближайшие подруги моей Натальюшки, как говорится, с несложившейся личной жизнью. Поэтому, когда им срочно бывает нужен мужчина (ну, там, холодильник передвинуть, мелочь какую-нибудь починить), а на горизонте негусто, зовут меня. Обычная, кстати, ситуация. Женщин у нас и по статистике больше, а если к этому вопросу подойти не формально, то на одного мужчину придётся по пять-шесть женщин с неработающими телевизорами, протекающими кранами и прочей бытовухой. Этакий строительно-ремонтный султанат.


Короче, сегодня мой «гарем» собрался, как говорится, в полном составе и при полном параде.

Сели за стол, выпили за моё здоровье, салатики покушали. И почувствовал я, что уже как бы лишним стал.

— Милые дамы, — говорю, — Спасибо вам огромное за подарки и нежные слова, но сейчас я вынужден вас покинуть. Не скучайте.

— У него работа срочная, — поддержала меня Наталья и посмотрела с такой ласковой благодарностью, что будь мы одни…


Ушёл я в соседнюю комнату, включил компьютер и затеял, от нечего делать, генеральную уборку на винчестере. Внезапно в гостиной раздался дикий взрыв хохота, я даже подпрыгнул от неожиданности. Невольно прислушался. И сквозь неплотно закрытые двери донёсся до меня слабенький такой стрёкот…


— Ой! — раздался испуганный возглас моей жены.

— Не бойся, он не кусается.

— Светка, откуда он у тебя?

— Купила сегодня.

— Зачем?

— Как зачем? Захотела.

— А Роберт? Ты же говорила, что у тебя какой-то очередной Роберт появился?

— Ну и что?

— У него ведь… тоже есть…

— У него без батареек, — встряла Катерина.

— А можно подержать…твердый какой. А где выключать?

— Вот.

Стрекот стих. «О чем это они?» — подумал я. И внезапно понял. А поняв, покраснел самым густейшим образом. Дожили!

— А почему он розовый? — это подала голос тихая Галя.

— Там всякие были.

— И черные?

— Как у негра.

— И черные. И белые. И серо-буро-малиновые. Всякие.

— А серые в яблоки?

— Что это тебе, лошади?.. С «яблоками» были.

— Это с…

— Ну.

— А что он кроме этого самого может?

— Ковры выбивать!

— Тесто месить!

— Землю трамбовать! Амплитуду увеличь и трамбуй.

— А где у него регулировка?

— Вот. Частота и амплитуда.

— А кто крутит?

— Сама.

— Что, опять все сама?!

— А ты как хотела?

— Мне продавщица сказала, что обещали завезти программируемые. Только они жутко дорогие.

— А нежные слова они на ушко шепчут?

— Какие еще были?

— Расширяющиеся, с удлинителем и… вот такие.

— Такие-то для чего?

— Для другого отверстия!

— А-а, нет мне такого не надо.

— Размеры любые?

— Конечно.

— Примерять дают?

— Это же не туфли! Это почти белье!

— На Западе белье дают примерять.

— Ну, ты, Катька, и сравнила!

— Батареек надолго хватает?

— Надолго.

— Включи и спи.

— Ага, как у Пушкина: «Все ты дремлешь под жужжанье своего веретена».

— Он, что, ночью так сильно шумит?

— Как бульдозер!

— А как дышит! Как дышит!

— Зато, наверное, перегаром и никотином не воняет.

— Да-а, это важно!

— Света, мне интересно, а там копии были?

— Какие копии?

— Ну, с разных кинозвезд, артистов эстрады…

— А ты бы чью копию хотела? А, Наталья? Ну-ка признавайся!

— Нет, копий не было. Зато были с эякулятором.

— С чем-чем?

— Ну, плюются.

— А-а!.. чем плюются?

— Чем зарядишь. Водой, кефиром, водкой…

— А этой…

— Для чего? Вон, ходят… заряженные.

— Подоить — и зарядить!..

Подружки уже не смеялись, а стонали от хохота.


«Ну, это уж слишком! — подумал я. — Что бы им такое устроить в отместку?» Ничего, однако, толкового не придумал, и решил сходить в магазин за тортиком. Всё-таки день рождения у меня, а к чаю ничего, кроме конфет.

Динь-динь-динь

У каждого человека есть свой пунктик или бзик. Например, мой приятель Петя Баурсаков терпеть не может семейных трусов и открытых дверей, хотя прежде он спокойно расхаживал по дому в сатиновых семейниках, а отправляясь, скажем, в ванную, никогда не задвигал щеколду. «А чего стесняться? Кругом все свои.»

Помните, были у нас при социализме под прилавками хозмагов замечательные люстры чешского стекла. Красоты необыкновенной. И недорого. Вполне по карману рядовому инженеру. Если, конечно, он имеет блат в торгующей организации. У Пети такого блата не было, а желание повесить в «большой» комнате люстру чешского стекла было. И вдруг каким-то чудом он эту люстру купил. То ли знакомый помог, то ли в отделе лотерею на дефицит профком устроил, и Пете повезло, не знаю.

Вечером того же дня, не дожидаясь выходных, Петя вознамерился подвесить свою псевдохрустальную мечту на крюк. Имея достаточно ясные представления об опасности поражения электрическим током, предусмотрительно вывернул пробки; а в комнате зажег несколько свечей, чтоб, значит, в потемках не натворить делов. Принес из кухни табурет попрочнее и для пущей надежности попросил жену придерживать табурет, пока он, глава семьи, добытчик и кормилец, будет заниматься электромонтажными работами на высоте с полным снятием напряжения.

Немного рисуясь, а потому делая преувеличенно четкие движения, Петя умело и сноровисто отцепил старую лампочку Ильича с бумажным абажуром и осторожно принял из рук половины импортную красавицу.

Теперь представьте картину. Посреди комнаты, погруженной в интимный полумрак, стоит на табурете мужчина в просторных семейных трусах и, нежно мурлыча популярную песенку, колдует с плоскогубцами да изолентой. Трепещут огоньки свечей, дробясь разноцветными бликами в гранях обновы, качаются на потолке и стенах прозрачные тени. О, маленькие радости жизни!

Женщины существа гораздо более тонкие и чувствительные, чем мы. И супруга Пети Баурсакова вовсе не исключение. Сидела она на корточках, держала табурет, счастливыми, почти влюбленными глазами следила за действиями мужа (а, как известно, семейные трусы понизу широки и к ноге отнюдь не прилегают) и захотелось ей сделать Пете что-нибудь приятное. Игриво улыбнувшись, она протянула руку и, легонько сжав ладошкой некую интимную часть мужского организма, потрясла ее: «Динь-динь-динь!»

Не ожидавший этого Петя охнул, зашатался и грохнулся на пол, круша своим могучим телом хрупкую люстру чешского стекла. «Да будет свет!» — сказал электрик и перерезал провода.


А сейчас о том, почему Петя невзлюбил открытые двери. Кроме мечты о красивом светильнике у Пети был брат. Жил он в другом городе, но связь с Петей не терял: письма, открытки к праздникам, иногда телефонные звонки.

Однажды инженеру Баурсакову предложили съездить в командировку в братов город. И решил Петя заявиться к родичу без предупреждения, сюрпризом.

«Петька! Какими судьбами?» — «Да вот, в командировку». — «Ну ты даешь! Погоди, я сейчас в магазин слетаю, обмоем. Ну, Петька! Душ с дороги примешь? На полотенце. Ну, братан!» — «А жена твоя где?» — «Люська-то? К подруге в гости ушла. Все, я мигом!»

Брат унесся за бутылочкой, а Петя донельзя довольный встречей отправился в душ, по домашней привычке не задвинув щеколду. Дальнейшее угадываете? Правильно. Аккурат в это время возвращается жена брата. Удивившись отсутствию мужа на диване, идет мыть руки и видит в ванной за матовой занавесочкой мужскую фигуру. Это бедный Петя, покрывшись «гусиной кожей» и почти не дыша, замер под горячими струйками воды.

Молодая, симпатичная и жизнерадостная Люся, плескаясь в раковине, не глядя просовывает руку за занавеску: «У-ты, мой маленький! У-ты, мой хорошенький! Как сморщился-то!» — после чего спокойно уходит в комнату. По дороге, правда, останавливается, услышав звук поворачиваемого в замке входной двери ключа. И в квартиру входит муж. Люся слабо вскрикивает и падает в обморок… Динь-динь-динь. Занавес.

Вовочка

Думаю, никто не станет со мной спорить, что в имени человека есть нечто определяющее характер. Произнося «Вовочка» мы представляем себе этакого бунтаря, не признающего общепринятых норм морали, поведения или государственного устройства, из-за чего и приключаются с ним разные истории.

Так бегал один Вовочка по Кавказскому хребту, расшибал коленки о скалы и дрался с соседскими мальчишками, но поддался магии имени и заделался р-революционным поэтом Маяковским.

Другой Вовочка, наоборот, втихушку тырил яблочные очистки и торопливо пожирал их на скамеечке. «Самостоятельный парнишка растет, — умилялась мама, глядючи, — Он пойдет другим путем.» Не обманул маминых надежд Вовочка Ульянов.

А Вовочка советских анекдотов? Апофеоз анархии!


В нашей группе в институте учились сразу три Вовочки. Та еще компашка! Но сейчас хочу рассказать об одном из них. Ныне он человек респектабельный и к нему обращаются исключительно по имени-отчеству, а тогда… Впрочем, слово Вовочке.

* * *
— Вчера слушал новую кассету Хазанова: ништяк! Взял, говорит, Чуковского почитать, отдохнуть от пошлости, и вдруг в «Мойдодыре» нахожу: «Вдруг из маминой из спальни кривоногий и хромой ВЫБЕГАЕТ…» Чуете, как пошлостью запахло? Я решил проверить. «Федорино горе» читал?

— Ну. Вполне невинная вещь.

— Как же! «Самовар стоит, словно жар горит. И пыхтит, и на бабу поглядывает.» Чуешь, чем запахло?

* * *
— Я прикалываюсь в автобусах ездить. У нас утром на остановке всегда толпа работяг вваливает. Одну тетку чуть не на руках в салон втащили. Она стоит на задней площадке, ничего понять не может. «Не успела, — говорит, — ногу поднять, а уже засунули». Я как грохну!

* * *
— Вечером еду домой. Рядом папаша с дочкой, из детсада, наверное, везет. Девчонка вертится, крутится. Парень не выдержал. «Стой, — говорит, — смирно. Вот приедем домой, все маме расскажу, она тебе конфет не даст». Дочка обиделась, засопела и звонко так: «А я! А я тогда расскажу, что ты в ванну писаешь!»

* * *
— Почти ночью ехал в автобусе. Заходят на остановке парень с девушкой. Она — ниче, симпотная, а он — чмо в очках. Накопал в кармане мелочи, пошел к водителю. Тут ка-ак тряхнет! У него все деньги на пол высыпались. Нагнулся, чтоб подобрать и… пернул. Покрасне-ел! А народ молчит, не реагирует. Я тоже: неудобно, он с девушкой все-таки. Короче, парень собирает монеты, а рядом сидит какой-то алкаш и с огромным интересом наблюдает. И только очкарик за билетами наладился, алкаш ему вдогонку: «Эй, пердун, вон еще двадцать копеек». Здесь я не выдержал!

* * *
— Прошлой весной дело было. Договорился я с подругой вечером о свидании, пришел к ней во двор, сел на скамеечку, закурил. Жду. Гляжу, у соседнего подъезда парочка целуется. Ну, думаю, и я счас так буду, хорошо! Девчонка вдруг че-то в дом убежала, а парень остался. Я смотрю. Через несколько минут она возвращается, и опять начались обниманья. Тут на втором этаже открывается форточка и оттуда высовывается десятилетний бандит, брат девчонки, да как гаркнет на весь двор: «Посрала — смывать надо!» Я чуть со скамейки не упал. Весь вечер проржал.

* * *
Другие истории «от Вовочки» и вовсе неприличные, их только под водочку можно запускать. Вот оно имячко-то.

Алкобайки

ИМЕНИ-ПАМЯТИ ЖУРНАЛА «БУДЕМ!»

Наш человек в толпе

Рассказывал Дима С.


Стоял я недавно в магазинной очереди. А у прилавка «новый русский» деликатесы закупал: шейку, там, карбонат, ветчину и прочий фасованный вакуум. То, что парень из «новых» я определил сразу: лаковый кожан, пиджак цвета нитратной моркови, короткая стрижка. Шапки, разумеется, нет, хотя на улице минус тридцать — это чтоб всем было ясно, что его у дверей магазина лайба дожидается. Причем, как закупал! «А принеси-ка, — это он продавщице, — несколько упаковок бекона, я выберу!» Пороется в пакетиках, отложит парочку. «А счас балык. Неси несколько, я выберу».

Продавщица уже еле сдерживается, да и в очереди начинает просыпаться классовое самосознание. Ладно, отоварился. Отошел к столику, жратву в сумку укладывает. А следом за этим «хозяйчиком жизни» к прилавку подгреб мужик в полушубке. Тоже личность без загадок: двадцать лет за заводским забором у него на лице написаны. Вытащил он из кармана мятый комок дензнаков и протягивая их продавщице нарочито громко объявляет: «Девонька, мне, пожалуйста, две бутылки водки… Весь ящик тащить не надо — бери любые!»

Сатрап

Прошлой зимой Игорь Г. по совету приятеля начал заливать в бачок омывателя ветрового стекла своей «тойоты» не специальную импортную незамерзающую жидкость, а… водку. И купить ее не в пример легче, да и обходится водка раза в полтора-два дешевле. Правда, могучий сивушный дух вызывает у инспекторов ГАИ профессионально-нездоровый интерес, зато какое удовольствие испытывал Игорь, наблюдая, как разочарованно вытягиваются их лица «по выяснении причин».

И вот однажды, ранним морозным утром, Игорь остановился у коммерческого киоска залить в бачок очередную порцию. Как обычно взял три бутылки «ацетоновки» — использовать для такой противоестественной цели более качественный продукт у него рука не поднималась. Открыл капот…

А рядом с киоском застыли в похмельно-безденежном трансе две испитые личности. Внезапно учуяв знакомый «русский» дух, они вышли из оцепенения, но увидев что Игорь делает с водкой едва устояли на ногах. А Игорь тем временем опростал в бачок вторую бутылку и взялся за третью. Бедные мужики, как они смотрели!

Закончив заправку, Игорь хотел по привычке выкинуть остатки, но заметив страдальческие взоры отдал водку мужикам — ни звука в ответ. И только садясь в машину, Игорь услышал тихий, дрожащий от ненависти голос: «Сатрап!» А затем еще несколько, уже более близких и понятных слов.

Чудо в «Чебурашке»

Моя двоюродная сестренка, живущая в Болгарии, рассказывала такую историю: «Мой сын Тоша еще в школе начал подрабатывать ремонтом. Он у меня мог починить что угодно: от телевизора до стиральной машины. Однажды он принес домой грязную лимонадную бутылку, заткнутую деревянной пробкой. Сказал, что это коньяк — за ремонт видео расплатились. Ну что ж, не выбрасывать же. Сунула я его бутылку в бар и забыла о ней. Месяца через три пришла я с работы совершенно разбитая. Надо, думаю, чего-нибудь выпить. И попался мне на глаза Тошин коньяк. Выдернула я зубами пробку и… Нет, Ромка, ты себе такого представить не можешь! Комната вдруг наполнилась таким запахом! Воздух словно ожил: заструился, засверкал. У меня просто голова закружилась! Не выдержав, я сделала малюсенький глоток прямо из горлышка… Это был даже не нектар или амброзия, а эликсир, эликсир жизни! Прижала я бутылку к груди, села на диван, да так и просидела до прихода моих мужчин. Они вначале испугались, а я им говорю: «Если кто-нибудь из вас хотя бы дотронется до этого коньяка — уйду из дома. Это мое! Ясно?»

Полгода я словно на крыльях летала. По глоточку в день выпью, пять минут запахом подышу — и будто на десять лет молодею.

Как я Тошку уговаривала вспомнить, кто ему этот коньяк дал; Иванко все свои связи задействовал — из спецподвалов ЦК коньяки приносил — не то! Замечательные, но не то… Наверное, каждому человеку такое только раз в жизни выпадает».

Ключ от счастья

Перед самым Новым Годом родители за отличную учебу подарили Алмазу дубленку. Длинную, как постовой тулуп; теплую, как весна в Ташкенте; красивую, как глаза любимой девушки. Нет, пожалуй, глаза красивее.

Разумеется, мы потребовали это дело обмыть. Но Алмаз предложил потерпеть до 31 декабря, а там заодно…

Собралась наша компания в комнате у дубленковладельца последним вечером года. Быстренько накрыли дверь… Вы не пили в студенческих общежитиях? Столы там маленькие, так мы приспособились удлинять их дверью, снятой с петель. Виновника торжества усадили на почетное место, у дверной ручки. Выпили, закусили, снова выпили. Решили притормозить, а то и на Новый Год не хватит. Включили музыку.

Вот тогда-то мы и вручили Алмазу наш подарочек: «ключ от счастья». Этакий громадный, загогулистый, в бурых пятнах ржавчины ключище. Алмаз потанцевал с ним минут пять и вдруг, с криком:

«Что я — Буратино?!» — высвистнул ключ в форточку. Мы и ахнуть не успели.

Танцевать скоро надоело. Кто-то предложил пойти на улицу, поиграть в снежки. Внезапно воцарилась гробовая тишина. Ничего не подозревающий Алмаз открывает стенной шкаф и видит в пуговичной петле своей роскошной дубленки дремучий лабазный замок.

— А ключ ты сам выбросил, — услужливо подсказываем мы.

— ГА-ДЫ!! Сказать не могли?!

— Мы говорили, что ключ от счастья, а ты: «Я не Буратино! Я не Буратино!»…

То, как мы потом два часа безрезультатно шарились по сугробам и целый час по очереди пилили дужку замка тупым полотном, уже не смешно.

К вопросу о национальных особенностях

Прошлым летом отдыхал я в Сибири, у приятеля. Решил он меня настоящей рыбалкой порадовать, был у него какой-то там лесник знакомый. Я к сидению с удочкой отношусь скептически, но тут не удержался: хариус, таймень, — слова-то какие! Выехали наутро на трех машинах, незаметно еще несколько мужичков на хвост упали. К обеду добрались до забытой налоговой службой деревушки. Оказалось, рано: лесник не успел мясо замариновать (раз уж выбрались на природу, надо и шашлычков спроворить, не правда ли?) Ну, пока суд да дело, двинули мы с приятелем в сельпо за горюче-смазочным. «Сколько возьмем? Парочки хватит?» Я в сомнении пожал плечами, кто их знает, сибиряков, да на свежем воздухе… «Лучше четыре,»- внес-таки коррективы. Приятель скрылся в магазине и вскоре появился с ящиком водки в руках: «Чего стоишь? Помогай». «Так ты про ЯЩИКИ говорил?!» «Ну не про бутылки же!»

Загрузились, поехали к хозяину… Только к вечеру наш кортеж покинул деревню. Часа через три остановились на берегу реки. Лесник снял с багажника надувную лодку, выволок мотор. «Вы пока палатки ставьте и костер разводите, я как раз обернусь с рыбкой». И уплыл.

Большая работа известно с чего начинается. Да вот только ящиков с водкой в багажнике не обнаружилось. Что? Где? Забыть не могли. Тут кто-то вспомнил, что лесник чего-то грузил в лодку. Увез, гад! Браконьеров прикармливать. Вот сволочь! «Я вам рыбки привезу!..» Ощущения праздника, как не бывало. Пошарились в бардачках, у кого что осталось, остограммились, только сильнее злость забрала. Бродим по берегу с дрынами, поджидаем заразу. Чу, мотор тарахтит. Едет милый. «Где водка, морда! Щас мы тебе покажем, как в Сибири рыбу глушат!» «Да вы что, мужики, уху поели?» «Водка где?!» «Где и была. В «ниве». В багажнике». «Нет ее там!!»- совсем озверели от такой наглости. «Плохо смотрели. Там она, в двух двадцатилитровых канистрах… Чего стеклотару в лес возить, природу загрязнять. Я всегда переливаю в канистры…»

Как сказал бы в такой ситуации народный генерал Михалыч: «Ну, за экологию!»

Дедморожество

Теперь-то я знаю, отчего у Деда Мороза нос красный. Потому и отказываюсь, когда сослуживцы предлагают мне «по старой памяти» поездить перед Новым Годом вечерком по квартирам, ребятишек попоздравлять.

А ведь в детстве я наивно полагал, что во всем виноват холод. Мне было до слез жалко старичка, который даже в жарко натопленном детсадовском зале или в фойе театра не снимает шубы и валенок. Промерз, видать, в своей оленьей упряжке, пока добирался к нам на праздник. Кахыкает, должно быть бронхи застудил; со слухом осложнения; да и нос красный — гайморит, наверное. И этот насквозь больной пожилой человек, пошатываясь от слабости, водит с нами хороводы и срывающимся голосом поет разные песенки! Ему бы в постель, горячего чаю с малиной и согревающий спиртовый компресс на горло…

— Нет, только не спирт! — в ужасе отшатывается Дед Мороз из детских воспоминаний.

— Почему, дедушка? — хлопаю я глазенками.

— Не могу больше, — скорбно ответствует он, — А мне ведь еще на три «елки» надо.

Даже во студенчестве, занимаясь в театральной студии при ЦПКиО, в преддверии новогодних торжеств я не испытывал ничего, кроме радостного возбуждения. А когда шеф назначил меня одним из Дед-Морозов, восторгу не было предела. Душу грел еще и тот факт, что за проведение «елок» платили. В прошлом году студийцы заработали до ста пятидесяти рублей. Неплохой приварок к пятидесятирублевой стипендии!.. Знать бы заранее, как мне эти полторы косых достанутся…

А пока я учил текст, перешивал костюм и отрабатывал взаимодействия со Снегурочкой и с Кикиморой. Тем же самым занимались и другие новогодние бригады, а шеф бегал по городу, добывая заказы.

Внезапно на репетицию заявились представители администрации ЦПКиО. Оказывается наша студия, кроме всего прочего, ежегодно делала «домашние елки» в квартирах высокого партхозначальства. Этим мероприятиям, как тогда и полагалось, придавалось большое политическое значение, и администрация парка считала своим долгом провести соответствующий инструктаж.

Вкратце обрисовав международное положение и отметив успехи ЦПКиО в деле культуризации отдыха горожан и гостей столицы, инструктор перешел к конкретным указаниям.

— Подарки вам будут выдавать на месте. Учтите, все они подписаны. Каждый должен быть вручен персональному ребенку. И не дай вам бог перепутать или недовручить. Второе. Если что-то подарят вам, принимать с благодарностью. И не в коем случае не отказываться, когда поднесут спиртное. Отказ выпить на празднике считается у казахов смертельным оскорблением…

— А у русских? — раздался чей-то безответственный голос.

Инструктор полыхнул глазом, раздраженно передернул плечами и веско уронил:

— У всех. Я вижу, вы еще недостаточно серьезно относитесь к порученному делу, — он гневно посопел и закончил, — Администрация выделяет вам на период новогодних праздников автобус…Шофера не спаивать!


В вестибюле первой квартиры — язык не поворачивается назвать эти пространства с пятиметровыми потолками «прихожей» — нам вручили мешок с подарками, каждый из которых потянул бы на мою годовую стипуху. К счастью, стакан «наполеона», поднесенный вальяжно-радушным хозяином, несколько отвлек меня от мыслей о социальной справедливости в бесклассовом обществе. Да и нарядные стерильные детишки вели себя как обычные мальчики и девочки. Все же я недобро усмехался в вату, заставляя их петь-танцевать, отрабатывая подарки. Окончательно примирил меня с жизнью чудный коньякевич на посошок и перевязанный алой ленточкой презент. «Человек сам кузнец своей кузницы,» — думал я, трясясь на жестком сиденье в холодном автобусе.

Маршрут составлен опытными людьми. В порядке номенклатурного убывания. В третьем доме нас поили уже не «Камю», а «посольской». И подарки пожиже, и потолки пониже. Но на лестнице я упал. Уважение к национальным традициям дорого обошлось моему вестибюлярному аппарату. Снегурочка с помощью водителя заволокла меня в салон и, посуетившись, принесла стакан омерзительно пахнущей жидкости.

— Что это? — с трудом управляя губами, спросил я.

— Вода с пятью каплями нашатыря. Десять минут и ты трезв.

— Не буду.

— Надо, Владик, надо. Мы еще половины адресов не обработали.

— А завтра опять? — простонал я.

— Нет, завтра другие. Мы по школам поедем. Пей.


Дедморозить в школах одно удовольствие. Спиртного там не предлагают, самим мало, зато отсыпают по паре килограммов сэкономленных конфет. А по мне, кариес лучше цирроза. Опять восхищаюсь составителями маршрута. В ясельные группы мы попадаем только к обеду, когда я уже немного оклемался после вчерашнего, и риск раздавить ненароком парочку-другую кешкентайчиков сведен к минимуму. Но вечером работаем в нескольких НИИ, и бедной Снегурочке снова приходится открывать пузырек с нашатырным спиртом.

Больше всего мне понравилось проводить елки на открытых площадках: в парках, в скверах, во дворах. Свежий морозный воздух бодрит. Народу и без тебя есть, чем заняться. А устанешь, выдерни из толпы какого-нибудь поддатенького мужичка, и минут пять-десять он сам всех потешит в лучшем виде. Конечно, часа через три тебе уже не так весело, но в автобусе булькает правительственный презент. И праздник продолжается.

К исходу недели, баюкая в горячей воде стертые валенками ноги, я замечаю, что для очередной елки мне уже не обязательно гримироваться: нос и щеки алеют сами по себе. Мелькает шальная мысль: «А ведь есть еще Мороз Синий Нос. Это ж сколько надо выпить?»

Пиво forever

Если вы думаете, что в 1985 году партия и правительство с бухты-барахты начали бороться с винопийством и самогоноварением, то совершенно зря. Они до этого не один год на пиве тренировались.

Сколько сортов оного напитка вы помните в застойные года? Правильно: 200 вариаций на тему «Жигулевское». И то в бой.

А если свободно, то как в Виннице, в железнодорожном буфете: «Пиво является алкогольным напитком и отпускается только с закуской». Причем цены на закуску явно устанавливал председатель местного общества трезвости.

Еще лучше в Туле придумали. Роскошный пивбар, полное изобилие. Вход по три рубля и в очередь. За трояк тебе полагается две кружки пива и закусить. Туалет за трешку не полагается. Туалет, пока бесплатный, через дорогу. А если еще пива хочешь — вставай в очередь.

Что творилось, когда в пивнушки завозили разливное! Вот пробирается к выходу удачливый добытчик. Банки нет, так он полиэтиленовый пакет для животворной влаги приспособил. Ему теперь это хлипкое вместилище надо до дверей донести, а народ напирает в противоположном направлении. Пакет, не рассчитанный на космические перегрузки, лопается, заливая содержимым всех вокруг. Но что характерно, никто не ругается за испачканную одежду. Скорее даже сочувствуют растяпе, упустившему столь близкое, казалось бы, счастье попить пива.

Впрочем, купить не проблема, вынести — тоже. Главное — найти, где продают. График завоза пива тайна тайн. Тут уж как повезет.

Помню, еще учась в алма-атинском политехе, попал я со своим однокурсником Алмазом на какую-то студенческую конференцию в славный город Чимкент. А надо сказать, что в начале 80-х чимкентское пиво гремело на весь Казахстан. Особенно хвалили разливное, которое за пределы города не поставлялось. Само собой разумеется, главным нашим багажом была пятилитровая канистра. Едва устроившись в гостиницу, мы рванули на поиски. Как назло, именно в этот день в пивнушках царила засуха. Впустую пробегав по июньской жаре часа три, мы вдруг увидели перед светофором вожделенную желтую цистерну с синими буквами П-И-В-О. Что с того, что мы пешком, а цистерна на ЗИЛе? В душе звучат фанфары! Хватаем невесть откуда взявшуюся тачку. «Шеф, двойной счетчик, за той цистерной!» Таксист понимающе ухмыляется и жмет на газ. Алмаз в нетерпении принимается откручивать крышку с канистры. Пока еще пустой! ЗИЛок, между тем, уходит с центральной улицы куда-то на окраины. У меня зарождается черное подозрение. Через несколько минут от подозрения не остается и следа, потому что таксомотор тормозит у ворот чимкентского пивоваренного завода. Мы начинаем дико хохотать, но только в голосе шофера не слышно горечи. Хорошо хоть, отсмеявшись он взял с нас строго по счетчику…

Уверен, любой пивник может с ходу рассказать десяток подобных историй. Были бы свободные уши, да чем промочить пересохшее горло. В прославленном Куприным одесском кабачке «Гамбринус» их за час наговорят столько, что хватит на парочку романов.

Гуляя погожим осенним днем по Дерибасовской, на вывеску «Гамбринуса» я наткнулся совершенно случайно. Стыдно признаться, я не подозревал, что он существует на самом деле. Длинный бочкообразный зал и обилие посетителей сразу вызвали в памяти известное сравнение. Впрочем, пиво и под селедочку неплохо идет.

Умостившись за внушительным, предположительно дубовым столом я начал судорожно крутить головой и дергать руками в поисках официантки, но был остановлен хмурым соседом.

— Шо ты вертишься? Жди смирно. Ты еще не зашел, а тебя уже заметили.

И действительно, проносящаяся мимо мадам с подносом, не глядя, скинула мне кружку пива и блюдце с соленым арахисом. В баскетболе такой прием называется «скрытый пас». Но мы, извините, не на площадке. Некоторая неуважительность в поведении обслуживающего персонала меня оскорбила. Слава — славой, но можно и повежливее. И в завязавшейся беседе я в который раз вспомнил Тбилиси.

О, столица Грузинской ССР! За многое полюбился мне этот город. И за пиво в частности. Хотя у большинства Грузия ассоциируется с винами и коньяками. Уверяю вас, в пиве грузины тоже толк знают. У многих пивзаводов возле проходной в госмагазине продавали при социализме свежесваренное пиво? А ресторан пива? А хинкальные на каждом углу с вполне приличным напитком? В этих, забегаловках по-нашему, тебе нальют и стакан краснухи за пятьдесят копеек. Но как нальют! С пренебрежением, с горкой, так, что «чернила» разливаются лужицей по стойке. Мне, конечно, объясняли, что вино в бутылках не разбавишь, а потому хинкальщику никакого с вина профита, но, по-моему, причина в ином. Хочешь вина — иди в кафе или подворотню, а здесь люди собрались ради совсем другого. И в дальнейшем я только укрепился в своем мнении.

Зашли мы как-то в подвальчик на Рустави. Сидим, пивко попиваем, лясы точим. Рядом компания грузин. В подвальчике тихо, прохладно. Решили взять еще сосисок, отрядили гонца к окошку. Возвращается с квадратными глазами: «Просили подождать. Они обедают». Мы на часы — точно, обеденный перерыв. Входную дверь на крючок закрыли, табличку повесили и кушают. А посетителей что ж разгонять, пиво у людей есть, пусть сидят. Только истинный совок, а их среди нас были все, причем половина с Дальнего Востока, где летом 1987 года одеколон в парфюмерных магазинах продавали с двух до шести, поймет, какой силы шок мы испытали.

К хорошему привыкаешь быстро. И к концу двухмесячных сборов офицеров запаса мы даже несколько обнаглели. Вечером последнего дня пребывания в Тбилиси мы оккупировали пивнушку на берегу Куры у старой крепостной стены. Представьте: мощеная древними выщербленными камнями площадка, веселенькие тенты, под ними легкие столики и на каждом непривязанная открывалка и вазочка с салфетками. Пиво, в бутылках, подают из амбразуры, прорубленной в городской стене, наверное, еще для защиты от турок, а в десяти метрах лениво тянет воды мутная Кура.

На все оставшиеся деньги, проявив патриотизм, набрали «Российского». Время цедилось незаметно. В шесть часов торговцы закрыли амбразуру, занесли внутрь пустующие столы и ушли. Только пожилая грузинка осталась возле дверей подсобки. Она сидела, сложив руки на коленях, и смотрела куда-то вдаль. Никто не поторопил нас — мол, допивайте и валите. И в женщине не было напряженности или недовольства. Она ждала, когда мужчины закончат застолье, как испокон веков ждали грузинские матери и жены.

Пусть не били нас палаши по ногам, не торчали за поясами кинжалы с серебряной насечкой, а вместо обуглившейся на костре бычьей туши пред нами лежали бледные и холодные крахмальные сосиски; и пусть в бокалах пенилось пиво, а не искрилось благородное вино, — мы преисполнились торжественности и значимости действа. Это был наш, мужской мир. Мы были его хозяевами и защитниками. Мы громко хохотали, вспоминая тяготы и лишения партизанских будней; немного грустили, что все подходит к концу; обменивались адресами и поднимали тосты за нас, любимых. А когда опустели стаканы и зажглись фонари на набережной, женщина попросила нас помочь убрать инвентарь и сказала спасибо…

Что тут можно добавить? Для полного счастья не хватает только одного. И это одно в «Гамбринусе» сразу у входа. Я вышел на Дерибасовскую, щурясь на солнце и в упор не замечая озабоченные лица прохожих. В голове засела великая фраза из «Кавказской пленницы»: «Жить, как говориться, хорошо!» Помните, Вицин ее произносит отхлебнув пива.


Оглавление

  • Лапша-83
  • Кулинар
  • Медвежатник
  • Банзай!
  • Дело — труба
  • Ожидание смерти подобно
  • Физик
  • Театр от Миши
  • Ура, партизаны!
  • Амазонки
  • Динь-динь-динь
  • Вовочка
  • Алкобайки
  •   Наш человек в толпе
  •   Сатрап
  •   Чудо в «Чебурашке»
  •   Ключ от счастья
  •   К вопросу о национальных особенностях
  •   Дедморожество
  •   Пиво forever