Шок и трепет. Война в Ираке [Сергей Леонидович Лойко] (fb2) читать онлайн
- Шок и трепет. Война в Ираке 805 Кб, 196с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Сергей Леонидович Лойко
Данный материал (книга) создан автором(-ами) «Сергей Леонидович Лойко» выполняющим(-и) функции иностранного агента. Возрастное ограничение 18+
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Лойко Сергей Леонидович ШОК И ТРЕПЕТ. ВОЙНА В ИРАКЕ
Издательство выражает искреннюю признательность редакции «Новой газеты» за помощь в подготовке и выпуске книги.
18 апреля 2002 года
Полубог, отец народа и друг всех детей улыбается в усы, не очень естественно отклоняется, чтобы не забрызгать кровью свой парадный мундир, и легко, словно всю жизнь только этим и занимался, перерезает горло ягненку, которого на всякий случай придерживает краснолицый, глыбообразный офицер охраны в чине бригадира. Генералы и министры подобострастно аплодируют и счастливо смеются. Саддам подставляет волосатую ладонь с толстыми, короткими пальцами под бьющую темным фонтанчиком кровь, распрямляет свой могучий стан, под звуки национального гимна подходит к парадной двери нового президентского дворца «Эль-Салам» (что по-арабски значит «мир») и, приложив липкую от свежей крови ладонь к блестящей медной панели, одним толчком распахивает дверь в новый дворец, в новый мир, оставляя в истории Ирака еще один кровавый след… Этот ритуальный кровавый знак на двери по-арабски значит «эрджаа», что переводится на русский как «я еще вернусь».ЧАСТЬ I. ПРЕЛЮДИЯ К ВОЙНЕ
Из дневника
23 декабря 2002 года
Я приземляюсь в аэропорту Багдада. Первая надпись, которая бросается в глаза — это «Down USA», на полу в длинном, полутемном коридоре, ведущем в залы аэропорта со взлетного поля. Сразу же в аэропорту возникает ощущение, будто зрение резко испортилось. Краски все как-то потускнели и поблекли. Словно на глаза надвинули полупрозрачную маску или очки. Помню, испытал такое же сильное ощущение, только с обратным знаком, когда еще студентом впервые попал за границу, в 1978 году, и сразу в Англию, в Лондон. Тогда, от буйства красок и цветов, мне показалось, будто глаза как-то сами прочистились от пыли и копоти непролазного брежневского совка. Даже Афганистан и наши бывшие республики и то как-то поколористей, что ли. Нет, это не нищета и не убогость. Это просто почти пальпируемое ощущение полной безнадеги и отрешенности. Самый долгий в мире паспортный контроль. Перед этим какой-то персонаж всучивает тебе в руки уведомление, что в течение 15 дней ты должен сдать кровь на анализ СПИДа, если ты, конечно, не ребенок и не женщина старше 50 лет. На таможне можно просидеть всю командировку, если не знать значения слова «Бакшиш» — подарок, взятка. Бакшиш надо дать человекам пяти в военной форме, каждый из которых что-нибудь у тебя проверяет. Один — багаж, другой — деньги, третий — компьютер, четвертый — спутниковый телефон, пятый просто, застенчиво улыбаясь, подводит тебя ко всем этим шакалам. Надо приготовить заранее мелкие доллары, чтобы не разориться на бакшишах. Максимальная ставка взятки в аэропорте — 10 долларов. На 30 долларов и столько же минут беднее я наконец вышел на такую же блеклую, как внутренности аэропорта, улицу. Меня встречает в аэропорту мой друг, фотокорреспондент Юрий Козырев. С Юрой очень интересно работать вместе. Мне с ним ужасно везет. В Таджикистане, на Памире, наша машина сорвалась в пропасть. В Афганистане, в Паншере, местные моджахеды нас поставили к стенке. И т. д. Но каждый раз мы оставались целы и невредимы. Я думаю, что это благодаря Юре. Он урожденный везунчик. Но с другой стороны, может быть, наоборот, благодаря Юре все эти катаклизмы обрушивались на мою голову. Похоже, что мы оба остаемся здесь на новую войну, и у меня будет шанс еще раз проверить обе эти теории. Три часа дня. Все офисы, как и протокольный отдел в Министерстве информации, закрываются в два часа, так что аккредитовываться могу начать только завтра. Поехали в ресторан на кошмарной машине, такой старой и разбитой, что даже трудно понять, что это за марка. Юрин переводчик Гассан, похожий на голливудских офицеров КГБ, которые на экране пытают Рэмбо и других настоящих парней, немногословен. Если говорит, то только про деньги. Худой как жердь, глаза бегают. Сигареты курит одну за другой. Но он прибрал к рукам весь бизнес по выкачиванию денег из русских журналистов. Идея простая. Все журналисты аккредитовываются при пресс-центре в Министерстве информации, где официально платят по меньшей мере 250 долларов в день за право пользования своим собственным спутниковым телефоном и за услуги пресс-центра. Пресс-центр, правда, выделяет журналисту переводчика, или, как их называют журналисты, майндера (от англ. minder), главная задача которого — следить за тобой и в ежедневных письменных докладах описывать каждый твой шаг своему начальству. Услуги майндера официально бесплатны. Но все платят им около 50 долларов в день, чтобы те хоть как-то старались помогать в работе. Гассан гордится тем, что он уговорил своего родственника или близкого знакомого, что в Ираке почти одно и то же, который занимает один из важных постов в Протокольном отделе Мининфо, аккредитовывать русских журналистов бесплатно, как представителей дружественной страны. Независимо от того, на сколько дней тебе выдали визу в посольстве Ирака в Москве (моя действительна три месяца), каждые десять дней ты должен продлевать ее. Для этого Гассану нужно платить взятку от 250 до 500 долларов за каждые десять дней. Он делится со своим человеком в Протокольном отделе. При этом Гассан сам находит для тебя водителя с машиной и переводчика (обязательно из министерства). Их ставка — 50 долларов в день. Хотя деньги вручаются Гассану, который, по слухам, платит гроши водителям и переводчикам. Схема работает безотказно. Гассан уже купил себе новый дом, а Юра уже торчит здесь 40 дней. А вообще с малыми перерывами с сентября. А война все никак не начнется. Мы едем в лучший ресторан в городе на улице Арасат, где подают огромное количество закусок, которые даже на вид несъедобны, и курицу, которую, видимо, дня два назад уничтожили горящим напалмом. Спиртное в ресторанах не подают, даже за деньги. Запиваем все это фирменным багдадским чаем, который подают в маленьких прозрачных стеклянных стаканчиках с золотыми каемочками. Чай состоит наполовину из крутой, кипящей заварки и наполовину из сахара. Юра расплачивается пачкой местных денег непонятного бледного цвета. В пачке около ста бумажек (именно около, а не сто) достоинством 250 динаров каждая с обязательным портретом моложавого Саддама. В обменных пунктах деньги не считают, а взвешивают на весах. Это самая крупная банкнота, которая является по существу единственным ходовым платежным документом. В Багдаде в лавках не говорят: «Дайте мне две тысячи динаров», а говорят: «Дайте мне восемь бумажек». Банкноты меньшего достоинства, а тем более монеты, практически вышли из употребления за ненадобностью. Их можно приобрести только в сувенирных лавках в гостиницах. До войны с Ираном (1980–1988 гг.) иракский динар был равен трем (!) долларам и тридцати центам США. Теперь за один доллар дают 2300 динаров. Деньги здесь носят не в кошельках, а в черных пластиковых пакетах. Их не считают, а взвешивают на весах. Почти все русские журналисты (это три телевизионные группы, Юра и теперь я) живут в маленькой уютной гостинице «Flowers Land» в районе Джадрия, в южной части центра города. Как говорит Гассан, это фешенебельный район. На мой взгляд, такой же фешенебельный, как Ташкент 70-х годов, серый, невзрачный и безликий. У меня уютный, трехкомнатный номер. За 70 долларов в сутки. Есть даже горячая вода, международная телефонная связь и доступ к интернету. Официально ты не можешь бесконтрольно пользоваться электронной почтой. То есть ты можешь выйти в yandex или в yahoo, но доступ к электронной почте для тебя будет закрыт. Ты мог бы использовать свой спутниковый телефон. Но он опечатан, и официально ты должен хранить его в Министерстве информации и пользоваться им только там, да еще и платить за это. Но за отдельную взятку Гассану ты можешь распечатать его и держать в номере. Сотовой связи в Ираке нет. В Ираке восемь различных спецслужб, которые часто соперничают друг с другом, но дело свое делают и все в стране держат под контролем. Но на такие мелочи они пока закрывают глаза. В нашей гостинице, в интернет-центре, работает молодой парень, который должен посылать нашу электронную почту через официально разрешенные каналы, т. е. с проверкой ТАМ, ГДЕ НАДО. Однако за небольшой гонорар и человеческое отношение этот чудо-компьютерщик находит новые сайты, где имеется свободный доступ к почте, и создает для нас новые, неподконтрольные адреса. Для нас с Юрой это очень важно — мы оба тайно работаем на ведущие западные издания. Если нас раскусят, то в лучшем случае выдворят из страны. А в худшем? Не хочется об этом думать в первый день. Кстати, мой новый адрес оканчивается на burntmail.com, что значит сгоревшая почта. Как-то очень символично, правда? В Ираке приходится забыть о родных и привычных адресах hotmail.com и yandex.ru До полуночи обсуждаем с Юрой тактику под его идеи и мой виски. В результате Юра принимает виски, а я идеи. Главная идея, с которой я полностью согласен, это дождаться войны и не оказаться вышвырнутым из страны раньше времени за какую-нибудь ошибку или слишком острый материал. Официально мы оба работаем на «Новую газету», и гэбэшники из Министерства информации в любой момент могут это проверить. Поэтому работать придется очень внимательно и серьезно. Если они обнаружат наши материалы в западной прессе, мы скажем, что это перепечатка из «Новой газеты». Итак, виски выпит. План сверстан. «Новая газета» — единственная газета в России, которая имеет своего человека в Багдаде. Даже двух.24 декабря
До Министерства информации на машине минут двадцать. Улицы забиты машинами такой степени убитости, что кажется, что все мы едем на свалку. Это объясняется двумя причинами — во-первых, страшной бедностью абсолютного большинства населения, которое, если имеет работу, то работает в госсекторе со средней зарплатой, не превышающей 5 долларов. Во-вторых, из-за международных санкций долгое время с начала 90-х Ирак не мог ввозить новые автомобили. Еда правда очень дешевая (для журналистов, особенно западных), а бензин стоит 1 доллар сто литров, но это не спасает общего положения. До войны с Ираном иракский динар был одной из самых дорогих валют на Ближнем Востоке. Зарплаты в динарах практически не изменились, но в долларовом эквиваленте обесценились ужасающе. Отсюда — обнищание абсолютного большинства населения, которое перебивается с хлеба на воду и выживает только благодаря скудным правительственным пайкам. Министерство информации выглядит как типичное восточнототалитарное министерство правды. Угрюмое прямоугольное здание серого цвета в 10 этажей. Протокольный отдел на 8-м этаже, где на девять постоянно курящих сотрудников приходится один телефон, спаренный с отделом пропаганды партийной литературы и также с другим отделом, название которого остается тайной. Меня представляют всем сотрудникам. Через десять минут потных рукопожатий и вручения блоков сигарет и бутылок виски начальнику отдела, двум его заместителям и старшему переводчику я заполняю два экземпляра анкеты с тремястами пунктами, а также пишу подробный план того, что я хочу сделать и с кем встретиться за время моего пребывания в стране. По совету Юры я вношу в список желаемых интервью всех мыслимых руководителей, включая самого Саддама (никто не припомнит, когда он кому-то дал интервью последний раз). В плане среди тем моих возможных публикаций я обозначаю, например, такую тему, как значение женщины и семьи в строительстве светлого иракского будущего. Все это толстый переводчик по имени Рамез переводит письменно, от руки. Затем это куда-то относится, где перепечатывается, затем несется на подпись самому главному начальнику, великому и ужасному Удэю Эль-Таю, начальнику Пресс-центра и Протокольного отдела. Когда он подпишет, я получу переводчика и смогу работать. Это может случиться не раньше завтрашнего дня. Что я могу делать сейчас, это встречаться и разговаривать с иностранцами. Их в Багдаде полно. Это всевозможные борцы за мир, дипломаты и инспекторы ООН. Инспекции ООН — главная тема. Каждый день инспекторы осматривают несколько объектов в столице и провинциях. Журналисты и гэбэшники носятся за ними по пятам. Но то, что они нашли или не нашли, остается тайной за семью печатями. Хуссейну ничего не остается, как, испытывая ежедневные унижения, сотрудничать с инспекторами. Только так можно оттянуть войну. Директор гостиницы г-н Хайдер в этой связи рассказал старую арабскую сказку про то, как один бедный человек вызвался научить человеческому языку любимого верблюда одного арабского царя. Тот души не чаял в своем верблюде и готов был выложить любые деньги тому, кто обучит верблюда говорить. Так вот, тот самый бедняк сказал, что сможет это сделать, но ему потребуется год для обучения животного. Когда друзья спросили его, зачем он согласился на эту невыполнимую работу, хитрый бедняк сказал, что год — это очень долгий срок. За это время или царь, или верблюд могут умереть, а он тем временем поживет на всем готовом в царском дворце. Хайдер хитро подмигнул и сказал, что эта сказка очень популярна сейчас в стране, лидер которой согласился позволить инспекторам ООН искать у него под кроватью атомную бомбу. Я отправляюсь в центр города в парочку маленьких гостиниц, где живут борцы за мир, а также в гостиницу, где живут инспектора ООН. Надо начинать работать. В городе сто инспекторов. Не может быть, чтобы хотя бы один из них не хотел дать интервью, анонимное наконец. Надо работать, пока верблюд не сдох. Посетил рождественскую службу в христианской церкви в центре города. Там собрались американские борцы за мир. Очень разнообразная публика от хиппи до милых добрых стариков и старушек. Выяснил несколько имен возможных разговорчивых инспекторов.25 декабря
Получил, наконец, аккредитацию и переводчика с редким именем Мохаммед, который знает девять слов по-немецки и шесть по-английски. Полиглот. Будем работать с тем материалом, который есть. Во-первых, я хочу встретиться с известным мне политическим аналитиком из Багдадского университета. Могу ли я ему позвонить? — Нет. Пишите заявление. Мы сами позвоним его начальству и согласуем время и место. И так во всем. Ты сам ни о чем ни с кем не должен договариваться. Пиши в заявлениях, что ты хочешь. Твои заявления будут долго и мучительно переводиться от руки на арабский. Затем перепечатываться и потом согласовываться в различных кабинетах, затерянных в жерле министерства. Говорят, в Туркменистане труднее работать. Верится с трудом. Снимать в городе почти ничего нельзя. На каждом углу портреты и статуи Саддама, но все они расположены рядом или напротив государственных, военных и партийных учреждений, а также многочисленных объектов госбезопасности. Нельзя снимать и фотографировать заводы, фабрики, электростанции и мосты. Одна российская телегруппа делала стэнд-ап на мосту. После этого за ними целый квартал гнались сотрудники безопасности на нескольких джипах, но наши спрятались в миссии ООН, откуда их вызволяли сотрудники посольства. Пленку пришлось отдать. Группу выслали. Отношение к русским журналистам похужело. В одном месте в центре города, возле могилы неизвестного солдата, похожей на летающее блюдце размером с хоккейную площадку, на расстоянии метров 500 друг от друга установлены две пары гигантских бетонных рук Саддама со скрещенными саблями. Во время парадов под ними походят солдаты и проезжают танки. И даже при желании мог бы пролететь какой-нибудь местный Чкалов. Фотографировать можно только одну пару рук и только в одну сторону. Почему, никто не может объяснить. В Ираке вообще мало что объясняют. Нельзя и все. Нигде нельзя фотографировать ни военных, ни полицейских. Единственное исключение — парады. Я пытался на улице Абу Нуас сфотографировать какую-то полуразвалившуюся скульптурную группу играющих детей. Откуда ни возьмись подлетел здоровенный мужик в черной кожаной куртке, как из под земли вырос. Выхватил фотоаппарат, привычным движением руки вытащил и засветил пленку. Вернул фотоаппарат моему окаменевшему от ужаса майндеру, который целый вечер приходил в себя и благодарил небо, что мы не оказались в тюрьме. У американских борцов за мир и у других журналистов набрал кучу номеров домашних телефонов различных представителей местной интеллигенции и нескольких аналитиков. Это единственный способ с кем-то встретиться. Люди из министерства еще никогда не организовали никому никакого интервью. Ждать бессмысленно. Юра уехал. Не мог больше оставаться. Приедет через месяц. Я остался в гостинице один, если не считать телевизионную группу, которая целый день квасит в номере, потому что снимать все равно ничего не дают, а что могли, уже сняли. Первый раз за три дня почистил ботинки. Мне об этом напомнил переводчик. Жестами объяснил. В Багдаде мусор практически не убирают. Зато на каждом углу чистильщики ботинок. Почти бесплатно. Ты можешь быть очень бедным и жить в какой-нибудь лачуге в старом городе, где помои выливают на улицу, но ботинки у тебя, даже если у них нет подметок, должны быть всегда начищены до блеска. Иногда на улице возникает ощущение, что мужчины все время чистят друг другу ботинки. И город блестит, отражаясь в черном зеркале ботинок. А мусор будут убирать, когда отменят санкции. Не очень понятно, причем здесь санкции, ну ладно.26 декабря
На улице Эль-Рашид зашел в кафе писателей. Почти обычное кафе, но за маленькими столиками настоящие писатели. А на стене портрет настоящего президента с чашкой кофе в руке. Абдул Халак, известный иракский прозаик с усами, как у президента, говорит об инспекциях ООН: «Все эти инспекции и возня вокруг них напоминают скучное индийское кино. Хочется встать и уйти из зала. Но проблема в том, что мы не можем этого сделать и должны досмотреть кино до конца. А конец вполне предсказуем: американцы будут бомбить нас независимо от того, найдут инспектора оружие массового уничтожения или нет. Что действительно волнует американцев, это наша нефть и помощь Израилю». Покинув писателей, устремляюсь по той же улице к дому удивительной женщины Амаль Ходери, 64-летней аристократки, дочери одного из первых сенаторов Ирака. Она хозяйка самого красивого дома в Багдаде, называющегося Бейт аль Ираки — Иракский дом. Это художественный салон, где проходят выставки живописи, народного творчества, музыкальные вечера, где у ее камина собирается цвет интеллигенции Багдада. Амаль: «Когда американцы узнают нас лучше, они увидят, что мы не едим человечину. Нельзя просто так игнорировать тысячи лет нашей цивилизации. Но я боюсь, что американцы, по крайней мере те из них, что будут отдавать приказ о бомбежках, понятия не имеют о нашей истории и культуре, об их мировом значении. Им просто наплевать». Дом Амаль был частично разрушен в 1991 году, когда бомбили находящийся неподалеку мост. Амаль истратила все свое состояние на восстановление дома. Она показывает мне дом с высокими сводчатыми потолками и сотнями предметов искусства. «Мой дом — это моя жизнь, — говорит Амаль на прекрасном английском (образование в лучших английских университетах). — Они однажды уже хотели отнять ее, разбомбив мой дом. Теперь они опять хотят сделать это. Только люди, которые понятия не имеют об истории цивилизации, могут бомбить такой город, как Багдад. Они словно пришельцы с другой планеты». Наконец-то я нашел того инспектора, которого искал. Я отпустил своего водителя, угрюмого парня по имени Али, который рассказывает Гассану о всех моих перемещениях. Отпустил переводчика. Взял такси. Доехал до армянской церкви. Зашел внутрь. Через пять минут вышел. Поймал другое такси. Доехал до нужной гостиницы. Поднялся пешком на нужный этаж, чтобы портье не мог проследить, на каком этаже я остановился. Итак, пять часов интервью и бутылка калужской «Ржаной» и мир скоро узнает, что нашли и что не нашли инспектора в Ираке.Глава 1. ИНСПЕКЦИИ
Инспектора ООН проносятся мимо толпы журналистов в своих белых ооновских джипах и исчезают в утреннем сером тумане, словно призраки — без имени, без национальности, без знаков различия; скрытые, как свидетели обвинения в гангстерском боевике, за тонированными стеклами машин и темных очков. Журналисты быстро отстают, но их место в погоне занимают мощные джипы так называемых правительственных майндеров, или присматривающих, а попросту — местных гэбэшников. Они легко догоняют разбегающиеся по пустыне караванчики инспекторов, и уже через полчаса становится ясно, где именно сегодня будут искать следы ядерного производства, запасы отравляющих газов, споры сибирской язвы. Это продолжающееся более пяти недель ралли наперегонки с войной укачало, кажется, не только инспекторов, майндеров и журналистов, но и всю мировую общественность. Сейчас уже с каждым днем становится все более ясно, что США все-таки дадут инспекторам ООН довести дело до конца, а именно — представить первый доклад Совету Безопасности ООН 28 января. Что будет в этом документе, никому из посторонних пока что не должно быть известно, как неизвестны и имена, фамилии и звания самих инспекторов. Но при этом инспектора не перестают быть обыкновенными людьми, которых эта гонка с войной, этот обет молчания, ранние подъемы, изнуряющие перегоны и неумолимое приближение судного дня довели до чувства глубокого разочарования в смысле своей миссии, и они готовы наконец сказать, что «НА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ У НАС НИ ХРЕНА НЕТ!». В откровенном и долгом интервью инспектор, который по понятным причинам просил не называть его имени, рассказал о том, как все их усилия опередить иракцев и застать их врасплох ни к чему не приводят. Инспектор: «Они в этот раз здорово подготовились. Зря времени не теряли. Если четыре года назад они еле поспевали за нами на своих старых драндулетах и лысой резине, то теперь у них и машины лучше — новые «лэндкрузеры», в то время как мы — на четырех-пятилетних «ниссанах патрол». Да и средства связи у них самые современные. Так что вся наша игра в шпионов никого здесь не удивляет». Инспектора живут в разных гостиницах, встают рано, часов в шесть-семь, едут на инструктаж в отель «Эль-Канал», где располагается багдадская штаб-квартира ЮНМОВИК (Комиссия ООН по мониторингу и инспекциям в Ираке). Там за несколько минут до выезда на объекты старший инспектор в тишине пишет на доске название предприятия, которое предстоит обследовать конкретной группе, и гонки с преследованием начинаются. Инспектор: «Если нашей целью было поймать их за штаны, то у нас ничего не получилось и не получится. Мы приезжаем на объекты, двери уже услужливо открыты, и комитет по встрече готов ответить на все вопросы. Был, правда, один момент, когда на одном заводе в пятницу — у них это выходной — сторож не мог найти ключи, но в результате все нашлось и скандала не получилось. Мы не нашли ничего. Все как было четыре года назад, так и осталось. Только, может, что передвинули туда-сюда. Да пыли и грязи стало побольше. Все на месте. Ты можешь подозревать их сколько угодно, ты можешь сходить с ума, думая, что они смеются у тебя за спиной, но ты вряд ли сможешь найти черную кошку в темной комнате, особенно когда там ее нет». И все же кое-что инспектора все-таки обнаружили, а именно: два нарушения резолюции ООН. В одном случае иракцы переплавили, как они утверждают, часть из партии алюминиевых труб, которые они в конце 80-х купили в Италии якобы для производства ракет класса «воздух — земля». Но что-то у них не заладилось, и проект заморозили. А тут война, санкции, инспектора… Короче, трубы включили в «Приложение 3» как продукт двойного назначения. То есть считалось, что эти трубы можно было использовать в центрифугах на ядерном производстве, хотя этого достоверно никто не смог доказать. После поспешного отъезда инспекторов в 1998 году, пережив недолгие американские бомбежки, иракцы решили сделать из труб алюминиевый порошок, чтобы использовать в корпусах ракет «земля — воздух». Зачем, мол, пропадать такому дорогому материалу. А ООН не спросили и не поставили в известность, что является нарушением. Второе нарушение посерьезнее. За последние годы иракцы решили купить новую партию алюминиевых труб с другими спецификациями. Уж больно хотелось им вооружить свои вертолеты новыми ракетами собственного производства. Так ЦРУ и поймало их на попытке произвести закупки через подставные фирмы. Серьезные, конечно, нарушения, но все-таки недостаточные, чтобы начинать войну. Инспектор: «Ну, предположим, хотят они использовать эти трубы в атомном производстве, но из одних же труб ничего не сделаешь. Где все остальное? Ну не могли они спрятать целый гигантский проект так, чтобы никто не мог найти. Посмотри, какая у них плоская, открытая любой воздушной разведке страна. Да, есть у них горы на севере, но там курды воюют, да и инфраструктуры подходящей для такого проекта в горах нет». Сейчас в Ираке работают 110 инспекторов и человек 70 вспомогательного состава. 100 человек ищут следы химического и бактериологического оружия. Десять человек ищут доказательства существования секретной ядерной программы. Работа тяжелейшая. Иногда отдельные команды проводят до семи проверок в день. А вечером надо еще и подробный отчет писать. Инспектор: «Если американцы хотят, чтобы мы чего-нибудь нашли, они должны поделиться с нами своими разведывательными данными, о которых они все время говорят. Но они ничего не дают нам. Мы же не полицейские. Мы не можем искать то, о чем не знаем. Мы — инспектора. Мы проверяем наличие того, что в свое время задекларировали иракцы. Пока все на месте. Нового же ничего нет. Мы даже во дворец ходили. Сколько было разговоров об этих дворцах! Ну прошли его насквозь, как школьники в музее, даже в спальню заглянули. И что? Да ничего. Конечно, если Саддам такой сумасшедший, что закопал у себя под кроватью химические снаряды, тогда мы никогда их не найдем». Накануне Нового года в «Лос-Анджелес таймс» промелькнула информация со ссылкой на источник в администрации Буша, что якобы ЦРУ начало делиться сведениями с инспекторами. Инспектор: «Не знаю, с кем они чем поделились. Мы как работали, так и работаем. Нам ведь не разрешают ничего говорить. Глупость какая-то. Как только мы уезжаем с объекта, иракцы пускают туда толпу журналистов и им подробно объясняют, куда мы заглядывали, какие вопросы задавали. Продолжая упорно молчать, мы создаем иллюзию, будто мы чего-то нашли, что-то такое узнали. Но я заявляю ответственно: если бы сегодня мы писали доклад, то мы бы написали в нем ноль, зеро». Иракская ядерная программа, начатая в начале 80-х, поражает воображение. Закупались тысячи тонн оборудования. Для производства соленоидов — а на одном объекте их было 55 штук — гигантских катушек диаметром 4 метра — нужны были гигантские станки, которые стоили полмиллиона долларов штука. На одно только производство этих соленоидов пошли сотни тысяч тонн сверхчистой меди. Они даже свои урановые рудники разрабатывали на северо-западе страны. Для создания оружейного урана иракцы пошли по пути электронно-магнитного разделения изотопов (EMIS). По масштабам их программу можно было сравнить с индийской или южноафриканской. В одной ядерной программе Ирака были задействованы около 70 больших объектов, разбросанных по всей стране, и сотни маленьких предприятий. Иракцы купили у немцев технологию центрифуг, они покупали металл в Бельгии, Швеции, Японии, станки в Швейцарии, различное оборудование в Германии, Италии, Франции, даже в США покупали отдельные станки. Весь мир помогал Ираку создавать атомную бомбу. Весь мир теперь безуспешно ищет ее следы. Инспектор: «Нет, производства больше не существует. Большая часть оборудования разрушена, большая часть высокоточных станков сдвинута с места, и на них можно поставить крест. После 1998 года они перетащили кое-что с места на место перед очередными американскими бомбежками, но это не имеет значения. Чем бы ни закончились наши инспекции, уже сейчас можно заключить, что материальной базы для создания системы ядерного оружия у них больше не существует. Спрятать такие объемы в этой стране просто невозможно». Примерно в таком же положении те, кто ищет химическое и бактериологическое оружие. Химикам проще — речь идет предположительно о сотнях тонн спрятанного где-то оружия. Проще в том смысле, что, скорее всего, ничего найти будет невозможно. В Ираке за последние 12 лет вообще спрятать в больших объемах невозможно ничего — американские спутники не сводят глаз со всей территории страны. Что же касается биологического оружия, то споры сибирской язвы спрятать можно. Но это все равно что похоронить их. Срок хранения этого продукта весьма и весьма ограничен. Урановые шахты давно завалены и забетонированы. Похоже, что, даже если не будет войны и санкции снимут, создать настоящую атомную бомбу Ираку не удастся никогда. Инфраструктура разрушена. Обслуживание отсутствует. Средств доставки не существует. Однако сомнения остаются и терзают инспекторов. Инспектор: «Я все равно никогда до конца не смогу им поверить. Дело в том, что мы не отрубили головы. Я говорю о серьезном научном потенциале страны. Сейчас иракцы предоставили нам списки 500 человек уровня от руководителей проекта до руководителей групп. Если добавить к ним инженеров и квалифицированных рабочих, то это будет около 1500 человек. То есть если Саддам захочет создать примитивное ядерное устройство, чтобы вооружить им каких-нибудь террористов, то для этого достаточно будет купить или украсть килограммов двадцать оружейного плутония — и иракские спецы легко сделают такой заряд в обыкновенной, зачуханной мастерской. Искать же чемодан с 20 килограммами урана или плутония нашими силами бессмысленно. Для этого нам нужна точная информация, если она есть». Сейчас в Багдаде и во всем мире много говорится о возможности проведения интервью или, проще говоря, допросов ученых из Ирака за границей. В Багдаде такой допрос в нормальных условиях вряд ли возможен. Уже несколько ученых было опрошено. Результата никакого. В декларации ООН правила проведения таких интервью не прописаны жестко, поэтому на всех подобных допросах присутствуют представители Директората национального мониторинга Ирака, а по существу — их спецслужбисты. Попробуйте в таких условиях сказать лишнее слово. Инспектор: «Я присутствовал на таких интервью. Это зрелище не для слабонервных. Никогда не забуду напряженных лиц этих солидных мужиков с крупными каплями пота на лбу. Бессмысленно думать, что кто-то из них отважится вызваться поехать для интервью за границу. Ему сразу отвернут голову, ему и всей его семье. А семьи у них здесь большие. Целые кланы. Вот весь клан и похоронят. То есть ждать чего-то от этих интервью не приходится. Некоторым моим коллегам нравится выполнять роль шила в заднице у Саддама. Мне, честно говоря, за двенадцать лет все это порядком надоело. Надоело бесконечное американское давление. Многие инспектора уже сошлись во мнении, что ни хрена у них нет, а если что-то и есть, то мы этого никогда не найдем». Инспекции продолжаются, но инспектора не обольщаются относительно реакции США на их выводы. Реакция может проявиться в любой день. План свертывания работ и эвакуации уже готов. Эвакуироваться инспектора будут на своих машинах в сторону Иордании и Сирии. Инспектор: «Мне давно ясно, что надо делать. Нужно снимать санкции, но оставлять систему мониторинга. Убирать Саддама как лидера тоже не очень продуктивно. На его место придет один из его сыновей, а это может быть хуже для всех. А так весь научный потенциал у них на месте. Могут начинать все сначала. Только, похоже, своей бомбы Саддам уже не дождется». Инспектора не прекращают проверок. Доклад готовится. Американцы перебрасывают войска. В Багдаде все спокойно. Ночью холодно. Днем жарко. Гонки с войной продолжаются.Из дневника
31 декабря
Дети маршируют по улице Абу Нуас. Они движутся к Миссии ООН с транспарантами «Саддам, мы любим тебя!» и «Саддам — значит мир!» Они как завороженные, все время кричат дурными неживыми голосами просаддамовские лозунги-кричалки. Например: «Своими душами и кровью мы защитим Саддама Хуссейна». Дети от 4 до 12 лет. Их привезли в автобусах. Около 3000 детей. Одеты нарядно. С цветами, флажками, портретами Саддама и транспарантами. Училки в серых и черных платках бегают вокруг них, поправляют одежду и плакаты. Выстраивают их в правильные ряды и колонны. Выкрикивают первыми ключевые слова кричалок. Ахмад Али, 12 лет: «Никто не сказал мне идти. Я сам пришел. Я хочу защитить свою страну от Америки. Мы устроим им интифаду, как в Палестине. Ну ладно, я пошел кричать». И пошел. И заорал что было сил: «Долой США!» Одна девочка несет портрет своей матери в черной рамке. Учительница жестами подзывает журналиста, показывает на траурный портрет: «Поговорите с ней. Она говорит по-английски». Девочка со слезами на глазах начинает повторять на ломаном английском за учительницей: «Моя — мама — умерла — от — рака — из-за — санкций». Через полчаса дошли до штаб-квартиры ООН, которую охраняют иракские полицейские, вооруженные автоматами. Мера, видимо, рассчитанная производить впечатление, будто ООН ощетинилась автоматами против детей. Дети еще немножко покричали, выпустили двух голубей, которые сели полицейским на каски, и учителя начали загонять их в обратно автобусы. Маленький толстый мальчик Абдурахман Саад грустно сидит в стороне в кресле-каталке. Заметно оживляется, когда к нему обращается журналист, и говорит на хорошем английском: «Я болен. Я не могу выздороветь из-за санкций». Подходит его печальный отец Саад Фалк, бывший чиновник министерства нефти и говорит: «Его лечили кубинские врачи. Но они уехали из-за санкций». Санкции, санкции, санкции. Надо разобраться с ними. Что-то здесь не так. Впервые в жизни провожу Новый год один. Даже водка в глотку не лезет. А война не начинается. По последним сведениям, начнется в феврале.Глава 2. САНКЦИИ
Однажды Абдель Касим, бывший инженер на промышленном предприятии, а теперь мастер по ремонту телевизоров и радиотехники, заметил, что любимица семьи, их веселая и жизнерадостная канарейка, вдруг загрустила и перестала петь. Они поставили клетку на солнечный подоконник, стали давать канарейке еще больше еды, но она упорно молчала. Жена Касима Лина сказала: «Наверное, это из-за санкций». Она хихикнула и посмотрела на мужа и четверых детей. Шутка не удалась. Никто не засмеялся. Санкции — это сегодня наиболее часто употребляемое в Ираке слово. О санкциях говорят все — от министров в высоких кабинетах до чистильщиков обуви на рынке. Санкциями объясняется все — от отсутствия лекарств до нечистот, затопивших некоторые улицы. После 12 лет санкций ООН в сочетании с более чем двадцатью годами войн и лишений при полной неспособности или нежелании правительства вкладывать даже минимальные средства в социальный сектор, экономика и инфраструктура Ирака находятся в тяжелейшем положении, а здравоохранение и образование просто пребывают в состоянии клинической смерти. Около 70 % населения полностью зависят от продпайков, ежемесячно распределяемых правительством за чисто символическую плату в рамках программы «Нефть в обмен на продовольствие», принятой ООН в 1996 году. Не будь этих пайков, большинство иракцев уже умерли бы с голоду. Талеб Эль-Шейбани, хозяин небольшой аптеки на углу улицы Месаджар в центре Багдада, проработал фармацевтом 25 из своих 52 лет. Большая лысоватая голова и старинные очки в роговой оправе, постоянно сползающие на нос, делают его похожим на старого филина. Эль-Шейбани считает, что хуже санкций может быть только война. «Мы уже достигли низшей точки падения, если сравнить с тем, что мы имели в 1980 году (время начала восьмилетней войны с Ираном, развязанной Саддамом Хусейном, который единолично правит в Ираке с 1979 года. — С. Л.), — говорит Эль-Шейбани. — О, то были чудесные времена. Моя аптека ломилась от всевозможных лекарств. Если вдруг чего-то не оказывалось, это был стыд и позор для меня, и уж на следующий день я это обязательно доставал». Лекарства в те времена, как, впрочем, и сейчас, приобретались через Генеральную лекарственную компанию, что-то вроде фармацевтического министерства, и единственный вопрос, который тогда задавали в компании, был: «Что вам угодно?» «Теперь они не задают никаких вопросов, — говорит Эль-Шейбани. — Нет смысла. Ответ почти всегда один и тот же: у нас этого нет». Эль-Шейбани утверждает, что за последние 12 лет практически потерял связь с тем, что происходит в мире фармацевтики. Он говорит, что появились целые поколения лекарств, особенно антибиотиков и препаратов для лечения рака, о которых он не имеет даже представления. Американские эксперты утверждают, что если иракские солдаты примут, например, большую дозу такого антибиотика, как ципрофлоксацин, то это сможет предохранить их от сибирской язвы, если Саддам решится в какой-то момент применить биологическое оружие. В то время как атропин, к примеру, который в обычных условиях применяется как сильнодействующее сердечное средство, может быть использован иракской армией для защиты своей живой силы от воздействия нервно-паралитических газов, возможные запасы которых сейчас и разыскивают инспектора ООН. Активированный уголь, по утверждению экспертов, также является продуктом двойного назначения и может применяться в технологиях производства химического и ядерного оружия. В любом случае в аптеке Эль-Шейбани нет ни того, ни другого, ни третьего. Больше половины полок заполнены всякими дешевыми шампунями, кремами для бритья, мылом и пластмассовыми зубными щетками всех цветов и оттенков. Эль-Шейбани говорит, что не видел атропин уже много лет. Как нет у него в продаже и активированного угля, который очень бы пригодился в Ираке, в условиях отсутствия нормально очищенной водопроводной воды и огромной распространенности желудочно-кишечных инфекций, особенно среди детей. Пока мы беседуем, в аптеку один за другим заходят три покупателя, и все уходят ни с чем. Один из них, Хелал Амран, говорит, что это уже третья аптека сегодня, в которой он пытался купить стугерон для своей 71-летней матери, страдающей от бессонницы и головокружения. На другом конце города в раковом отделении Центральной детской больницы «Эль-Мансур» на высокой железной койке сидит худенький, как скелетик, мальчик, с большой головой, круглым опухшим лицом, с черными полукружиями под глазами, упершись тонкими палочками рук в такие же тонкие и прозрачные костяшки коленей. Кажется, он вот-вот переломится, как перочинный ножик. Два дня назад мама на последние деньги привезла двенадцатилетнего Али Турки в Багдад из Кута, что в 120 километрах к югу от столицы. Она надеется, что здесь найдутся лекарства, которых нет у местных врачей, шесть месяцев назад обнаруживших у Али лейкемию. Но и здесь его матери, Бедрии Виап, пришлось услышать от врачей те же неутешительные слова. Лечение лейкемии, как и других раковых заболеваний, требует строгого выполнения протокола. «Я заплатила все деньги, которые мы накопили за месяц — 15 000 динаров (6 долларов), — чтобы привести его сюда, — плачет Бедрия. — Но и здесь врачи говорят, что нужен (она читает по складам по бумажке) цитозар, а у них его нет. Что мне теперь делать? Ехать домой или ждать здесь, пока Али не…» У аптекаря Эль-Шейбани никогда не было цитозара, да, если бы и был, кто бы мог его купить — 120 долларов ампула — в стране, где доктор, который пытается лечить Али, сам получает жалованье, эквивалентное 12 долларам в месяц. По подсчетам ЮНИСЕФ, Детского фонда ООН, за последние двенадцать лет в Ираке от вполне излечимых в нормальных странах болезней в условиях хронического недоедания, однообразной диеты, загрязнения окружающей среды и отсутствия во многих районах пригодной для питья воды умерли около 500 000 детей в возрасте до 15 лет. Иракские власти называют цифру, втрое превышающую статистику ООН. Но боль, страдание и запустение не совсем типичная картина для большей части Багдада, да и страны в целом. Люди живут. Некоторые даже ходят на работу. В магазинах продается огромное количество товаров, в основном плохого качества и китайского производства. Фруктовые ларьки завалены апельсинами, бананами и яблоками. Все лопают мороженое. Рестораны и кафе полны народа. Обед на четверых, если вы заказали все меню, стоит 9 долларов. Ужин на двоих, в принципе, почти ничего не стоит. Для любого иностранца, но только не для обычного иракца, который забыл, когда последний раз был в ресторане. У Ахмада Мохаммеда, владельца маленькой автомастерской, работы всегда по горло. Просто нет отбоя от клиентов, которые в абсолютном большинстве ездят на таких машинах, которые в России моментально оказались бы на свалке, не представляя никакого интереса даже для охотников за запчастями. «Санкции — это ужасно, — говорит Мохаммед, довольно улыбаясь и совершенно бесполезно вытирая черные от смазки и машинного масла руки о такого же цвета фартук, в котором, похоже, родился не только он, но прожил всю жизнь и его дедушка. — Но в нашем деле именно санкции показали, кто настоящий мастер своего дела, а кто просто так, запчасти привинчивает — и все. Я могу все починить без запчастей. Ну, почти все». Есть и другая, несоизмеримо более важная область жизни иракцев, которая в условиях жестких санкций переживает настоящий бум. В километре от мастерской Мохаммеда, в центральном и очень престижном районе Эль-Мансур, на огромной площади, огороженной проволочными заграждениями, возводится что-то такое удивительное, огромное и необозримое, что-то просто-таки вавилонского масштаба. Работа кипит. Рабочие, как муравьи, ползают по крыше одного из минаретов строящейся мечети Эль-Рахман. Эль-Рахман — центральная часть амбициозной президентской программы, принятой еще в середине 90-х, в самый разгар санкций, и называемой «99 Имен Бога», согласно которой в Ираке предполагается построить 99 мечетей по именам Аллаха, самой крупной из которых будет Эль-Рахман: около 80 метров в высоту и 150 метров вдиаметре. Предполагается, что эта мечеть будет самой большой не только в Ираке, но и во всем арабском мире. По размерам и вложениям она значительно превзойдет построенную три года назад на западной окраине Багдада гигантскую мечеть Матерь Всех Битв, на строительство которой, по некоторым сведениям, было затрачено около 7 миллионов долларов и где пораженный посетитель не только может лицезреть минареты, выполненные в форме ствола крупнокалиберного пулемета и ракеты «Скад», но и уникальную копию Корана, написанную кровью самого президента Саддама Хусейна, который, как официально утверждается, в течение трех лет сдал больше двадцати литров своей крови для этой священной миссии. Около двадцати мечетей в Багдаде и по всей стране уже построены и строятся в рамках этой величественной программы. «Все должны ясно понимать: здоровье и благосостояние людей не являются приоритетом режима, — говорит один европейский дипломат, базирующийся в Багдаде, который по понятным причинам просил не называть его имени. — Режим в основном сосредоточен на своем собственном выживании. Массовое строительство мечетей в стране, которая обвиняет международные санкции в том, что большинство иракских детей болеют и умирают на почве хронического недоедания, мягко говоря, противоречит подобным заявлениям. Ясно, что для того, чтобы заручиться более явной поддержкой исламского мира, доселе подчеркнуто светский режим Саддама пытается после долгих лет атеистического воздержания вновь влиться в арабский мир, используя как плацдарм религиозный фактор. К тому же усиление религиозных позиций в стране позволит лучше промывать мозги обнищавшему населению». В теплый пятничный полдень более 700 мужчин снимают обувь и полностью заполняют внутреннее пространство небольшой шиитской мечети Азуйя в центральном районе Багдада Карада. Еще двенадцать лет назад на подобную службу пришли бы от силы четверть сегодняшнего числа молящихся. «Во времена тягот, войн и санкций люди поворачиваются к религии, — говорит высокий, седой, слепой и очень старый Шейх Фадель, имам мечети Азуйя. — Они знают, что Аллах позаботится о них и защитит их от несправедливости и войны». Политический аналитик профессор политнаук Багдадского университета Вамид Надми уверяет, что никогда раньше не видел, чтобы так много людей посещали мечети: «Ирак долгое время был одной из самых продвинутых и светских стран на Ближнем Востоке. Видимо, Аллах стал для многих единственной альтернативой…» Надми утверждает, что режим санкций не только подтолкнул народ к религии, но и практически размыл весь средний класс иракского общества, обратив его в нищету и спровоцировав массовое бегство из страны. «Страшной проблемой является то, что наши инженеры, доктора, ученые и педагоги, абсолютное большинство которых работают в государственном секторе, не могут содержать свои семьи на бюджет в 10 долларов в месяц. Многие из них обосновались в соседних Йемене, Иордании, Сирии, где они рады найти работу за 400 долларов в месяц». В 1978 году 54 % населения Ирака были гордыми представителями среднего класса. Практически все бюджетники — учителя, врачи, инженеры — были средним классом. Средняя зарплата школьного учителя равнялась около 600 динаров в месяц. По тогдашнему курсу это было около 2000 долларов США. Сейчас этот учитель в среднем получает 1000 динаров, но это всего лишь 4 доллара. Что называется: почувствуйте разницу. Система образования и здравоохранения была одной из лучших, если не самой лучшей на Ближнем Востоке. В арабском мире было престижно посылать детей учиться в университеты и институты Багдада. В багдадские клиники приезжали со всего Ближнего Востока, чтобы сделать самые сложные операции. Город по-настоящему сверкал. Не просто начищенными ботинками, а чистотой и многообразием красок. При том запасе валюты и золота, что имел Ирак в конце семидесятых, правительство без труда могло бы построить виллу для каждой семьи и подарить ей хорошую машину. Но Саддам предпочел войну. Своим неудержимым желанием превратить страну в региональную военную супердержаву Саддам в конце концов довел страну до ручки. Девятилетняя война с Ираном потребовала колоссальных затрат. Саддам занимал миллиарды у своих соседей, включая Кувейт. И вместо того чтобы отдавать долги, начал новую войну. Тут вмешалось мировое сообщество во главе с США. Последовало военное поражение и тяжелое бремя экономических санкций, что довело страну до разорения. А теперь Саддам и его апологеты, в том числе в России, винят во всем санкции. Восьмилетний мальчишка подрабатывает тем, что чистит ботинки. Он не умеет ни писать, ни читать и не ходит в школу. Но он знает слово «санкции» и этим все объясняет. Электричество выключается в Багдаде на два часа в день. Виноваты санкции. Таможенники в Багдадском аэропорту, кажется, не знают ни одного слова даже на своем родном языке, кроме слова «бакшиш» (подарок, взятка). И тут не обошлось без влияния санкций. «Самое худшее, что сделали санкции с большинством иракцев, — они убили достоинство и гордость нашего народа, который испокон века хранил верность старинным традициям чести кочевников пустынь, — считает аналитик Надми. — Теперь для того, чтобы выжить, люди берут взятки. Коррупция процветает, что было совершенно нехарактерно для нас в 80-е годы». Фатин Нанна 49 лет. Ей пришлось стать домохозяйкой восемь лет назад, когда она потеряла престижную работу в нефтяной компании из-за режима санкций, как она говорит. Теперь она преимущественно сидит дома. У Фатин две дочери, 15 и 17 лет, и сын, студент. Муж работает в банке, где получает около 100 долларов в месяц. Для большинства иракцев это бешеные деньги. Но ведь семья Фатин привыкла в прошлом жить на широкую ногу и ни в чем себе не отказывать. Недавно Фатин имела очень серьезный разговор с детьми о жизни и санкциях. «Мы сошлись в том, что должны забыть о временах счастливого детства, когда детям разрешалось все — дорогие игрушки, фрукты, пирожные, красивая одежда, — говорит Фатин. — Мы договорились жить экономно и скромно, так как санкции могут продлиться еще долго. Пусть санкции. Лишь бы не было войны». Вот оно, до боли знакомое: лишь бы не было войны. Все-таки, при всех отличиях, Ирак напоминает сегодня Советский Союз накануне его распада. А до него мы тоже целыми поколениями жили в режиме санкций, пусть и не всегда объявленных, и кляли на чем свет стоит американский империализм. Но санкции вкупе с другими глубокими причинами сделали свое дело. Коммунистический режим в СССР проржавел «до основанья, а затем» умер. По крайней мере, нам так до последнего времени казалось. В Ираке же пока умирают в основном дети. А с Саддамом и его правительством все в порядке. Может, все-таки подход не тот. Восток все-таки… Подход не тот. С этим соглашается поэтесса и художница Видад Эль-Орфали, чья элегантная и уютная галерея выходит окнами на грандиозную стройку мечети Эль-Рахман. Эль-Орфали, которая в свои 73 года живет на то, что получает за один доллар, — ежемесячный правительственный паек, состоящий из муки, риса, растительного масла, стирального порошка и мыла, вполне довольна диктатурой Саддама, винит во всем американцев и считает, что мечети надо продолжать строить даже в эти трудные годы. «Кому-то может показаться, что сейчас не самое подходящее время для подобного строительства, — говорит Эль-Орфали на прекрасном английском. — Но подумайте о перспективе. Как долго можно прокормить народ на деньги, сэкономленные от строительства этой мечети? Ну от силы год. А эта мечеть будет стоять века — как Тадж-Махал». В четверг посреди улицы Месаджар прямо из колодца городской канализации забил фонтан нефти. Местные жители были потрясены случившимся чудом не меньше полицейских, различных официальных лиц и даже чиновников из министерства нефти, прибывших на место удивительно самооткрывшегося месторождения. Когда владелец аптеки Талеб Эль-Шейбани вышел на улицу на шум толпы, то оказался в нефти по щиколотку. «Вот видите, мы живем на нефти, — почти кричит Эль-Шейбани. — Но мы не можем пить нефть, мы не можем кормить ею наших детей и лечить нефтью их болезни. Мы даже не можем нормально продавать ее». Тем временем радиомастер Абдель Касим отнес свою канарейку на прием к ветеринару, который с умным видом сказал Касиму, что канарейка больна, но у него нет нужного лекарства из-за санкций. Тогда Касим отнес канарейку на птичий рынок и показал старику, который всю жизнь разводит и продает птиц. Старик внимательно покрутил птичку, понюхал у нее под хвостом и изрек: «Вы ее перекормили. Вот она и не поет. Наложите на нее санкции. Не кормите хотя бы день». Так и сделали. В пятницу канарейка весело защебетала. В этот раз вся семья Касима смеялась от души.Из дневника
2 января 2003 года
Ура! Толстого и ленивого Мохаммеда мне заменили на Самера. Самер очень хороший переводчик. Всегда ходит в костюме и галстуке. А доклады в КГБ о моей деятельности пишет днем во время обеда в моем присутствии. Говорит по-английски через пень колоду, но очень быстро и уверенно, так что создается впечатление, что переводит. Пока почти все, у кого я брал интервью в Ираке, говорили по-английски лучше, чем мои переводчики. Вице-премьер Тарик Азиз встретился в гостинице «Эль-Мансур» с группой европейских активистов в защиту мира. Вот что он сказал: «Американцы на самом деле не боятся вымышленной иракской угрозы. Все, что им надо, — это вторгнуться в Ирак, оккупировать его и пустить наши ресурсы на службу американскому империализму». В Багдаде уже больше тысячи разнообразных борцов за мир. Их число растет как на дрожжах. Для них нет проблемы получить визу. Американским и другим западным журналистам дают визы с большим скрипом. Миротворцы иногда живут в Багдаде месяцами. Редкому журналисту удается продержаться здесь больше 20 дней. В Багдаде находится представительная делегация Национального Совета церквей США. Они также встречались с Азизом, посещали больницы и школы. Генеральный секретарь Совета Боб Эдгар: «Я оптимист с широко открытыми глазами. Я надеюсь, что войны не будет, но знаки, которые мы видим сегодня в мире и слышим в риторике правительств, указывают на то, что как США, так и Ирак, все больше склоняются к войне». Тарик Азиз сегодня публично пригласил коммунистов вернуться в Ирак. Коммунистическая партия была уничтожена Саддамом одной из первых, а ее лидеры вынуждены были спасаться от репрессий в эмиграции. (Даже удивительно, что Саддам построил такую абсолютно коммунистическую диктатуру без коммунистов. Странно даже, идешь по городу — все такое коммунистическое вокруг, а коммунистов нет.) «Наша страна находится в авангарде борьбы с американским империализмом, — сказал Тарик Азиз на пресс-конференции. — Коммунистам пора вернуться домой и присоединиться к борьбе. Мы понимаем, что люди могут делать ошибки. Даже коммунисты». Надеюсь, коммунисты не сделают роковую ошибку и не вернутся. Им придется все равно выбирать между Саддамом и американцами.5 января
Удивительно, но в Багдаде совсем нет ощущения, что страна готовится к войне. На улицах нет военных. Или почти нет. Никакой военной техники. Полицейские иногда вооружены автоматами. Еще автоматчиков можно увидеть у входов в многочисленные дворцы Хусейна, у некоторых правительственных зданий и у посольств. Никаких пулеметов, орудий и тем более танков не видно нигде. У российского посольства, например, стоит солдат, вооруженный автоматом. Но он даже документов не спрашивает. Наверное, видно, что я русский. Еще одна интересная деталь. Во время войны с Ираном (1980–1988) в иракской армии, при полной мобилизации было более миллиона человек. В 1991 году иракская армия насчитывала, по разным оценкам, от 800 до 900 тысяч солдат. Сейчас до 350 тысяч. Страна на пороге войны. И в то же время молодым людям официально разрешено за деньги не служить в армии или служить неполные сроки. Не полные три года, а год или шесть месяцев. Платить нужно от 700 до 1500 долларов. Конечно, это колоссальные суммы для страны, где средняя зарплата не превышает 6 долларов в месяц. Естественно, все суммы в динарах. Эта мера была введена два года назад и нигде не афишируется. Программист нашей гостиницы, бойкий и очень полезный молодой человек Мохаммед вчера заплатил в своем районном военкомате 1200 долларов и официально откосил от армии. Если, конечно, не объявят общую мобилизацию. Я видел, как он вез целый мешок (черный полиэтиленовый мешок для мусора) динаров. Кстати, хорошая идея. Надо по возвращении при случае предложить Путину или на худой конец Иванову (министру обороны) ввести у нас такую же систему. Сразу же появятся деньги на военную реформу. Две трети призывников наверняка заплатят, если не больше. У нас можно и побольше суммы запрашивать. Одним махом и коррупции в военкоматах конец. Классная идея. Циничная, конечно, но не более, чем выборы губернатора или президента.6 января
Сегодня День Иракской Армии, созданной в 1921 году. Саддам Хусейн обратился к народу по телевидению. Он был одет в гражданский костюм. Текст читал устало и монотонно. В этот день даже не было большого военного парада. Своим внешним видом и отсутствием громкого бряцания сабель Саддам как бы давал понять всему миру, что «мы мирные люди и наш бронепоезд инспектора не смогут найти, как ни стараются». Однако посреди речи Саддам неожиданно напал на инспекторов и публично обвинил их в шпионаже. «Инспектора обращаются к служащим (инспектируемых объектов) с вопросами, в которых кроется тайный смысл, — сказала Саддам. — Они уделяют внимание военным базам, объектам разрешенного военного производства и другим подобным вещам. Это почти полностью является разведывательной деятельностью». Саддам назвал всех своих врагов «друзьями и мерзкими помощниками Сатаны, обитателями ночи и тьмы». Саддам, как водится, завершил свою речь витиеватыми заклинаниями, смысл которых сводился к тому, что враг будет разбит и победа будет за Ираком. Странно. Ведь Саддам не клинический идиот, раз ему удалось больше 30 лет быть у власти в такой непростой стране как Ирак (Формально Саддам у власти 24 года, а по существу больше тридцати, так как, будучи вторым человеком в государстве, он на самом деле был первым.) Но ведь он явно нарывается. Он явно теперь хочет войны. Или он, правда, сошел с ума, или у него есть какая-то секретная договоренность с американцами. Очень трудно понять логику его действий.8 января
Сегодня количество борцов за мир достигло критической массы, и один из них, 73-летний активист из Канады, погиб в автокатастрофе, когда его машина перевернулась на шоссе недалеко от Басры, в 600 километрах к югу от Багдада. Я должен уехать, иначе через десять дней мне не продлят визу и потом я могу опоздать на войну, которая, по моим расчетам, начнется в конце февраля. Скачал сегодня пару своих статей из «Лос-Анджелес тайме» отредактировал, вырезал все либеральные и антисаддамовские намеки. Впечатал, что это перевод из «Новой газеты» и отнес в Министерство. Сказали, что очень понравилось, особенно про инспекторов, которые ничего не нашли. Но ведь они действительно ничего не нашли. Саддам от этого еще более побронзовел. До свидания, Ирак! До свидания, Министерство Правды! Словно побывал в прошлом…Глава 3. АМЕРИКАНЦЫ В БАГДАДЕ
Американцы уже в Багдаде. Без артподготовки. Без умных бомб. Без единого выстрела. Новая тактика: любовь и сострадание. Дома, в Америке, многие называют их предателями, в лучшем случае — наивными простаками. Правительство грозится содрать с них штрафы с четырьмя нулями за нарушение законов США. И они не возражают, платят этот штраф, только в эквиваленте иракского динара по довоенному курсу, то есть столько, сколько, по их мнению, действительно стоил бы этот штраф, если бы не было войны. Кто эти чудаки, которые пытаются своими простыми словами о непротивлении злу насилием остановить неумолимо надвигающуюся войну в Персидском заливе? Обыкновенные граждане стран антитеррористической коалиции. Их сейчас двадцать семь. Большинство — американцы, есть двое канадцев, новозеландец, ирландка и австралиец. Они живут в трех скромных отелях в центре города (хотя сейчас в Ираке все более чем скромное: жизнь, дома, машины, зарплаты, если они есть; но самое скромное — это цена на бензин: доллар за сто литров!). Живут в стороне от суеты новой иракской забавы — гибрида пряток, поддавков и салочек одновременно. В роли водящих — журналисты, которые с охотничьим азартом пытаются хоть как-то угадать, кто, куда и с какой целью поедут инспектора ООН. Почуяв добычу, журналисты бросаются в погоню, пытаясь вписаться в этот сумасшедший ритм, разбивая машины вдребезги и пугая прохожих. Многочисленные спецслужбы Ирака не очень уже понимают, что для них важнее: успеть перепрятать то, что уже перепрятывали вчера, или все-таки продолжать неусыпно следовать за всеми журналистами одновременно? В этих яростных буднях никто не замечает тихих американцев. Никто не слышит их голоса в глуши. Кэти Келли — невысокая, худенькая, все время весело и немного застенчиво улыбается. Типичная американка среднего возраста и класса из Чикаго, она уже в семнадцатый раз с 1996 года привозит сюда группы активистов созданного при ее непосредственном участии в Чикаго в 1996 году и располагающегося там же, в ее трехкомнатной квартире, движения «Голоса в глуши». «Наша цель очень ясная, — тихо и просто говорит Кэти. — Не искать виноватых, а быть совсем рядом с теми, кто страдает больше всех, с самыми несчастными из всех несчастных людей в этой стране». Что ж, это нетрудно. Таких несчастных в Ираке сейчас хоть пруд пруди. Нет, они не сидят на углах улиц, не ходят толпами за журналистами, прося милостыню, как в Афганистане. Но почти двенадцатилетние санкции и более чем двадцатилетние войны (с Ираном, курдами и коалицией во главе с США) сделали свое дело. Кэти старается не искать виноватых, но у нее это не очень хорошо получается. «Да, действительно мир должен узнать правду, какой бы она ни была. Правду о том, действительно ли здесь прячут страшное оружие. Но мир должен узнать и другую правду — о том, почему США, зная о химическом оружии, применявшемся Ираком еще в 80-е годы против Ирана и Курдистана, ничего тогда не делали, чтобы прекратить этот кошмар, а, наоборот, подталкивали Ирак к войне с Ираном». Достается и ООН. «Что использует ООН, — продолжает Кэти, — чтобы заставить строптивого лидера выполнять резолюции? На протяжении двенадцати лет один и тот же прием — бесконечное наказание, со временем превратившееся в приношение в жертву сотен тысяч невинных детей. Дети в этой стране умирают от недоедания, от дизентерии, от поноса. Смерть от поноса. Что может быть страшнее? С 1991 года я побывала под десятками бомбежек в Ираке. Но каждый раз делаю над собой усилие и остаюсь с ними под бомбами. Мне страшно. Но я не могу сказать, что я из другой страны, что у меня есть паспорт, и я уезжаю. Нельзя быть вегетарианцем между обедом и ужином, как нельзя быть пацифистом только между войнами. Я остаюсь». 44-летняя медсестра из города Нью-Порт, штат Массачусетс, Кристина Ольсен громким, хорошо поставленным голосом поет свою собственную песню, аккомпанируя себе на гитаре, у входа в печально известное бомбоубежище Эль-Амария на западной окраине Багдада, которое стало братской могилой 408 мирных жителей 13 февраля 1991 года, когда американская крылатая ракета пробила железобетонную крышу убежища и заживо сожгла всех, кто прятался внутри от американских самолетов и ракет. В основном это были женщины и дети. Убежище с тех пор решили не восстанавливать и превратили в музей памяти и скорби. Старшая сестра Кристины Лори Нейра погибла 11 сентября 2001 года под руинами Мирового торгового центра в Нью-Йорке, и Кристина приехала сюда в составе небольшой группы родственников тех, что погибли в нью-йоркской трагедии. Они члены организации «Мирное завтра для всех». «Один мир. Одно сердце, — поет Кристина. — И все же нам кажется, что между нами так много преград». Несколько десятков местных жителей пришли к убежищу, с любопытством разглядывают Кристину и ее друзей и внимательно слушают песню, не понимая ни слова по-английски. В этой группе молчаливых слушателей выделяется высокий, плотный мужчина средних лет, с аккуратной черной бородой, в белой длинной рубахе и красной куфие (мужской национальный платок) на голове. В глазах у него стоят слезы. 52-летний водитель такси Иосиф Вайс Аббас потерял жену, мать и четырех детей, которые сгорели в бомбоубежище Эль-Амария в ту страшную ночь. Иосиф признается, что не понимает ни слова из того, что поет Кристина, но говорит, что понимает ее чувства и разделяет их. «Я очень тронут тем, что эта женщина приехала сюда издалека, чтобы выразить нам свои соболезнования, — говорит Иосиф. — Я знаю, что она тоже потеряла близкого человека, и это хорошо, что мы сейчас вместе, в тот момент, когда бомбы из ее страны могут опять упасть на нашу деревню». Иосиф говорит, что думал, что благодаря двухметровым железобетонным стенам и потолку бомбоубежище было самым безопасным местом в деревне во время налетов авиации союзников 12 лет назад. Его жена, мать, три дочери и два сына были так напуганы звуками воздушной сирены и дальних разрывов бомб, что каждую ночь он отвозил их в бомбоубежище. Сам он и двое старших сыновей оставались дома. «После взрыва мы побежали туда, — вспоминает Иосиф. — Из крыши убежища поднимался огонь и дым. Тяжелые стальные двери заклинило, и мы не сразу смогли их открыть. Когда открыли, почти все были уже мертвы. Сгорели заживо до углей. Мой младший сын — один из немногих, кто выжил, но все его тело было сильно обожжено». «Понимание — вот ключ, который нужен. Поэтому мы здесь, — говорит Кристина. — Я слушаю этих людей, и мне кажется, в моей душе рождается это понимание, которым я хочу поделиться с другими американцами, когда вернусь домой. Существует гораздо больше вещей, которые объединяют нас, чем тех, которые разделяют». Поток американских и европейских борцов за мир, которые в эти дни приезжают в Ирак, растет лавинообразно. Иракские власти делают все возможное, чтобы эти энтузиасты не имели проблем с визами, проживанием и транспортировкой. Государственные автобусы всегда наготове, чтобы отвезти активистов на митинг или очередную антивоенную акцию. Вот из новенького синего автобуса южнокорейского производства вылезает человек сорок молодых борцов за мир из стран центральной Европы. Только что в гостинице «Эль-Мансур» они встречались с вице-премьером Тариком Азизом, а сейчас выразят свой протест перед штаб-квартирой инспекторов ООН, расположенной в гостинице «Эль-Канат» в центре Багдада. Быстро разворачиваются антивоенные транспаранты. Воздух сотрясают страстные антиамериканские призывы. Особенно усердствует худенький смуглый молодой человек с коротко стриженными черными волосами. Наоравшись вдоволь, он с удовольствием отвечает на вопросы журналиста. Вахар Кимьйонгур, член Революционного Народно-освободительного фронта Турции, организации, запрещенной в самой Турции и находящейся в черном списке террористических организаций, составленном администрацией США. Вахар охотно рассказывает, как боевики его организации совершили вооруженные нападения на военные базы США в Турции и убили двух и ранили несколько американских военнослужащих. «Это было в газетах. Одного из убитых американцев звали Юджин Мозелл, — сияя от гордости и улыбаясь во весь рот, говорит Вахар. — Да, да. Мозелл. Через “з” и с двумя “л”. Правильно». Трудно поверить, что можно так весело и непринужденно рассказывать журналисту о человеке, которого убил. Вахар говорит, что власти Турции разыскивают его через Интерпол. Но он, ни от кого не прячась, живет в Бельгии, где и получил визу в консульстве Ирака. На всю процедуру у него ушло полчаса. Вахар говорит, что должен идти, так как у него сегодня еще очень напряженная программа борьбы за мир. Прощаясь, турецкий миротворец говорит: «Если Америка начнет свою агрессию против Ирака, мы не останемся в стороне. Мы откроем свой второй фронт у нее в тылу. Они заплатят дорогую цену за свою агрессию». Миротворцев в Багдаде больше, чем журналистов. Некоторые маленькие гостиницы, в которых они месяцами живут, начинают порой напоминать притоны хиппи. Обросшие молодые люди в каких-то цветастых хитонах, сидящие и лежащие на полу в холле. Гитары. Запах травки. Миротворцы уже появляются в сообщениях о несчастных случаях. В южном Ираке в дорожной аварии гибнет 73-летний канадец Джордж Веббер, член организации «Команда христианских миротворцев». Двое его американских коллег получают легкие ранения. Синтия Банас, активистка из Чикаго, говорит о Веббере: «Всю свою жизнь он боролся за мир и погиб в этой борьбе». Чарльз Литике из Сан-Франциско — герой вьетнамской войны. В 1968 году во время боя в Южном Вьетнаме под обстрелом перенес на своей спине к спасательному вертолету двадцать раненых однополчан, за что был награжден медалью Чести Конгресса, одной из главных наград американской армии. Но, разочаровавшись в политике США в странах третьего мира, герой возвращает свою медаль и становится активистом антивоенного движения. В свои 72 года высокий, с прямой спиной, поджарый и подтянутый Литике обладает достаточным металлом в голосе, чтобы разбудить роту морских пехотинцев после недельных учений. И только профессорские очки немного смягчают типичный портрет вечного американского бунтаря. «Что это за лабуду нам пытаются впарить про интересы нашей национальной безопасности? Как найдем где-нибудь в мире что-нибудь, что можно хорошо продать, так сразу вспоминаем про национальные интересы. Что-то больше не слышно ничего про наши национальные интересы применительно к Африке. Или больше ничего найти там не можем? А здесь под ногами десять процентов всех мировых запасов нефти. Я не поклонник Саддама и я не приехал сюда его защищать. Но торчу здесь уже больше месяца, а ни от кого ни одного дурного слова про него не слышал. Ну любят они его, эти иракцы, ну и шут с ними, пусть живут с ним. Почему, по какому праву мы должны навязывать им свою демократию? Почему мы должны менять за них их правителей? Демократия не может быть навязана извне. Она должна сама прорасти здесь». Чарльз аккуратно укладывает в бельевую корзину рождественские свечи, которые он, видно, сам сделал из каких-то подручных материалов (в Ираке много чего нет, а вот этих самых подручных материалов — завались. То ли из-за войны, то ли просто не убирают). Поднимает корзину и вдруг, словно вспомнив что-то, говорит как бы самому себе: «А вообще-то я приехал сюда из-за детей. После того случая во Вьетнаме я долго считал себя героем. А что я, собственно, там делал? Да людей убивал, людей, которые — другие, которые не хотят жить, как мы. Мне часто мерещится такое: грохот, огонь, дым и детский плач. Может, я и убил тех детей. А теперь вот просыпаюсь и возвращаюсь к себе… Здесь недалеко приют для беспризорных детей-инвалидов. Многие из них даже головы поднять не могут. Я и решил: как начнут бомбить, я пойду к ним и спасу их. Как тогда во Вьетнаме спасал своих друзей, буду спасать здесь своих детей…» Чарли укладывает корзину со свечками в багажник машины, и мы едем в церковь Святого Рафаэля. Юсун Джамиль, тринадцатилетний мальчишка, привлечен к воротам церкви вместе с другими пацанами с окрестных дворов звуками необычной музыки и пения. Они столпились гурьбой и, не отрываясь, смотрят на американцев, которых они видят в Багдаде впервые в жизни. Им никто не сказал, но они инстинктивно понимают, что эти странные тети и дяди, стоящие в линию с горящими свечками в руках и поющие во дворе церкви странные песни, и есть те самые ужасные американцы, о которых говорят только плохое везде и всегда. Юсун отделяется от толпы. Подходит ближе к поющим, поворачивается к друзьям и шепотом кричит, как умеют только дети во всех странах: «Я буду стоять здесь, с ними, все время, и бомба не упадет мне на голову!». Его друзья просто укатываются со смеху и бегут прочь, в темноту. И Юсун, не оборачиваясь, убегает за ними вслед. P.S. Из электронной почты, приходящей в США в адрес организации «Голоса в глуши»: «Я готов с вами согласиться и даже поддержать вашу позицию, но только после того, как мы разбомбим Саддама в пыль и клочья или загоним его навсегда в каменный век. Джеймс М.»Из дневника
3 марта
Хорошо знакомый аэропорт им. Саддама в Багдаде. Называется международным. Раз в неделю рейс из Москвы. Раз в неделю из Парижа. Еще несколько рейсов из арабских стран, ООНовские рейсы. И все. Как хорошо, что в этот раз мне не нужно брать уведомление-квиток о необходимости сдать кровь на спид. Я уже сдал ее в свой прошлый приезд в январе и получил справку, которая действительна три месяца. Надеюсь до пятого апреля все кончится, т. е. сдохнет или верблюд, или царь и мне не придется вновь сдавать кровь. Помню, как одна американская журналистка сказала, что в первый раз была рада тому, что ей уже 54 года. Женщины могут не сдавать после 50 лет. Поскольку никто из сдающих никакого результата не получил, я думаю, что все это просто хитрая выдумка, чтобы сшибить немножко денег. Анализ стоит 25 долларов. После этого анализа руку неделю не мог поднять. Зато Саддам потихонечку копит на новый дворец, где под кроватью можно будет спрятать баночку с маринованными спорами сибирской язвы. Итак, пока я рефлексирую насчет борьбы со спидом в Ираке, происходит бесконечное прохождение паспортного контроля. Усатый паспортист механически водит головой слева направо минут двадцать. Потом вдруг спрашивает: русский? Наконец бьет раза четыре печатью с такой силой, что, кажется, у него сейчас отвалятся усы, а у аэропорта поедет крыша. Но все обошлось. Крыша не поехала, а поехали мы с Юрой в не поддающейся идентификации груде металлолома, мимо каких-то, по меткому выражению моего любимого автора Василия Аксенова, развалин новостроек по направлению к гостинице «Флауерз Лэнд», где все знакомые и почти родные. Особенно для Юры, который с небольшими перерывами провел здесь уже полгода. Хорошая новость. Маффиозо Гассан, который контролировал всех российских корреспондентов, разоблачен и уволен из Министерства информации за коррупцию в рамках операции «Чистые руки». Вместо него коррупцией назначен руководить другой человек — Рамез, еще более неприятный тип. Благодаря российской прессе Гассан купил дом и две машины. Все это он сейчас продает и пытается выехать с семьей в Сирию. Крысы бегут с корабля. Плохой знак. Гассан был не самой тупой крысой. Гассану удалось избежать серьезной кары только потому, что он был родственником человека со связями в «правильном клане». Новости сообщает мой новый переводчик — Мундер, который по-русски говорит, как Арнольд Шварцнеггер в роли русского копа. Но при этом он застенчивый и грустный. И знаток Пушкина в придачу. Процитировал: «Белеет парус одинокий в тумане…» На этом цитата из Пушкина резко оборвалась, и мы доехали до родной гостиницы. Объятия со всем обслуживающим персоналом. Удары по спине. Чай, т. е. обжигающий губы сахар с примесью заварки. Мы дома. Телефон работает. Электричество с перебоями. Доступ в Интернет тоже. Американцы бомбят коммуникационные центры на юге, в районе Басры. Багдад заявляет о шести убитых гражданских лицах и 15 раненных. До войны 600 километров. Похоже, мы приехали вовремя. Из американских источников. В 2001 году авиация союзников нанесла 32 удара по территории Ирака. В 2002 году — 60. В этом году за два месяца уже 27. Саддам продолжает ворчать и огрызаться время от времени, но в целом сотрудничает с инспекторами ООН. Сегодня уничтожено еще 6 ракет Эль-Самуд, а вообще уже 16 из 120. Эль-Самуд — это последние маломощные, тактические ракеты класс «земля-земля», еще остающиеся в арсенале Саддама. УНМОВИК, комиссия ООН по военным инспекциям в Ираке, утверждает что эти ракеты могут пролетать дальше разрешенного радиуса в 23 мили (около 150 км). Наверное, могут при попутном ветре. Если их будут уничтожать с такой скоростью, то через три недели все ракеты Эль-Самуд кончатся и можно будет с большой долей безопасности вводить танки. Помощник президента, генерал Амир Саади, сказал сегодня на пресс-конференции в Багдаде, что Ирак в 1991 году уничтожил 400 бомб с биологическим оружием, из них 157 с сибирской язвой, а также полторы тонны газа VX. На что пресс-секретарь Белого Дома Ари Флейшер сразу же заявил: «Саддам Хусейн сам создал для себя ситуацию, подобную уловке 22 (американское литературное клише, означающее безвыходную ситуацию, созданную комбинацией тупости и бюрократического идиотизма. — С. Л.). Он утверждал, что у него не было этого оружия. Затем он уничтожает то, чего у него никогда не было. Если он соврал, что у него не было этого оружия, как можно верить ему, когда он говорит, что уничтожил его. Откуда мы знаем, что он не врет? Что у него не спрятаны тонны (этого оружия — С. Л.) в песках». Нет, Саддаму уже не выбраться. Войны не миновать. Пора примерять каску и костюм химической защиты. Каска удобная. А в костюмчике этом умрешь от обезвоживания через полчаса. Неужели придется все это надевать? И что потом? Ползти на кладбище?4 марта
Поездка в Эль-Фау. Маленький порт на самом юге Ирака, 700 км от Багдада. Час на самолете до Басры, час на машине до Эль-Фау. До Басры долетаю со своим переводчиком-майндером. В Басре получаю еще одного майндера. В Эль-Фау меня сопровождают уже трое. В их присутствии беру интервью у рыбаков. И все равно что-то становится ясно. Ясно, что Саддам загнал свою страну за последние 20 лет в такую задницу, что даже если и есть один городок, где не боятся войны с Америкой, то там боятся другой войны. Войны с Ираном. Эль-Фау — единственный город в Ираке, который около двух лет был оккупирован иранской армией и в ходе боев полностью разрушен. Только в боях за Фау с обеих сторон погибло около 100 тысяч солдат. Для справки. В 1972-м, когда Ирак заявил о национализации нефти, президент США Никсон вступает в заговор с шахом Ирана с целью вооружить иракских курдов. США помещают Ирак в список стран, поддерживающих терроризм. В 1975-м шах Ирана и вице-президент Ирака Саддам достигают договоренности, по которой Ирак отдает Ирану контроль над проливом Шат Эль-Араб. Помощь курдам немедленно прекращается. В 1979-м в Иране происходит фундаменталистская революция. Шах свергнут. Советник Белого Дома по безопасности Бжезинский публично вдохновляет Ирак напасть на Иран и вернуть себе контроль над проливом. В 1980 году начинается восьмилетняя война. В 1982 году США вычеркивают Ирак из списка стран, поддерживающих терроризм. На юге Ирака все напоминает о той страшной войне. В Басре, административной столице юга Ирака, по всему городу установлено больше сотни статуй иракских военных, указывающих перстами в сторону Ирана, что должно означать, что враг хитер, опасен и не дремлет. Особенно поражает гигантская, больше десяти метров в высоту, отдаленно напоминающая восточный вариант подвига Георгия Победоносца, скульптурная группа, расположенная на пыльном и оживленном перекрестке недалеко от Басры и изображающая огромную извивающуюся акулу, которую оседлал рубящий ей голову иракский солдат в полном боевом обмундировании, включая каску, со знаменем в одной руке и с абсолютно эклектичным мечом в другой. Мне, выросшему в бывшем Советском Союзе и резонно полагавшему, что вижу перед собой не что иное, как хоть и замысловатый, но все же явный конец акулы капитализма, популярно объяснили, что злобная и умирающая акула символизирует коварство и жестокость Ирана. На полпути между Басрой и Кувейтом находится так называемая дорога смерти, вдоль которой в песках застыли многочисленные скелеты иракских танков советского производства, уничтоженных американской авиацией, артиллерией и ракетами во время операции «Буря в пустыне» в 1991 году. В толстенной броне наших танков можно увидеть небольшие отверстия, будто что-то прожгло их насквозь. Майндеры объясняют, что это и есть действие того самого обедненного урана, который американцы использовали в своих снарядах и который, по утверждению всех политиков и всех врачей в Ираке, является причиной роста раковых заболеваний у населения, преимущественно у детей. Я честно отработал эту тему в первую поездку. Собрал тонны материала, говорил с больными, их родственниками, десятками врачей, специалистов и экспертов, не только иракских, но и иностранных. Никакой прямой связи между действием depleted uranium и ростом раковых заболеваний я не обнаружил, кроме тонн пропагандистских мифов. Причину надо, видимо, искать в очень плохом и однообразном питании абсолютного большинства детей, в отсутствии нормальной медицинской помощи и медикаментов, в ужасающей экологической обстановке на всей территории страны. В Басре, впрочем как и в Багдаде и в других городах, почти не работают очистные сооружения. В Басре нечистоты и мусор вываливаются прямо на улицы и никогда не убираются. Красивейший в прошлом канал с арочными мостиками в центре города превращен в зловонную помойку и сточную канаву. Короче, я не смог найти доказательств того, что depleted uranium убивает иракских детей. Этих доказательств или нет, или я плохой репортер. А напишу я про рыбаков, которые живут, как в пещерном веке, и каждый день готовятся к войне не с Америкой, а с Ираном. США, Иран, курды, шииты, коммунисты — многовато врагов для одной страны, тем более, что если не брать во внимание США и Иран, остальные враги режима, как говорится, враги внутренние и потенциально представляют значительно больше половины населения.Глава 4. РЫБАКИ
Во время молитвы Ямаан Аюб, как правило, просит Аллаха о двух вещах: чтобы окончательно не сломался старинный мотор его рыбачьего баркаса и чтобы не было новой войны… Войны с Ираном… Недостатка в недругах и врагах у Багдада явно не наблюдается. И пока весь Ирак живет в ожидании теперь почти уже неотвратимого американского вторжения, 58-летнего Ямаана, как и большинство жителей маленького рыбацкого городка Эль-Фау на юге Ирака, больше волнует то, что соседний Иран непременно воспользуется этим и двинет свои войска через реку Шатт-Эль-Араб, образованную слиянием легендарных Тигра и Евфрата и разделяющую две исламские державы, потерявшие, только по официальным данным, около 1 000 000 убитыми с обеих сторон во время войны 1980–1988 годов. В ходе той затяжной, бессмысленной и разрушительной войны город Эль-Фау в течение двух лет удерживался иранской армией и был обращен в руины. С тех пор его жители, которые, вернувшись на пепелище, отстроили свой город заново, с тревогой вглядываются в даль залива, где в паре километров развевается красно-бело-зеленое знамя Ирана. Память о той войне укоренилась глубоко. Даже традиционные мозаичные панно и различные монументы, посвященные войне с Ираном, встречаются на местных дорогах так же часто, как статуи и портреты Саддама Хусейна. Ямаан Аюб застал по возвращении в разрушенный и сожженный Эль-Фау в апреле 1988 года страшную картину: «Они уничтожили все дома, школы, больницы». Теперь Ямаан боится, что история повторится: «Если американцы нападут на Ирак, они сюда не сунутся. Может быть, сбросят пару бомб, и все. Они полезут на север. И больших неприятностей нам нужно ждать не от американцев, а от Ирана». Ямаан не одинок в своей уверенности. Другие рыбаки, привезшие свой недельный улов на рынок Эль-Фау, также опасаются возможной агрессии со стороны своего восточного соседа. «В этот раз мы им город не отдадим», — уверяет Дауд Салман. Другие рыбаки тоже вступают в разговор и привычно начинают бить себя в грудь и кричать, что будут сражаться до самой смерти за родного и любимого Саддама. В 1991-м, во время операции «Буря в пустыне», иранцы уже имели возможность вторгнуться на территорию Ирака, ослабленного ударами США, но тогда удержались от прямой военной агрессии и вместо этого поддержали восстание шиитов, которое было жестоко подавлено элитными частями, преданными Саддаму, в марте того же года. В ходе операции спецназ иракской армии уничтожил предположительно десятки тысяч мятежников и мирных гражданских лиц — в основном шиитов. Опасность интернационализации возможного конфликта, о которой говорят темные и неграмотные рыбаки на юге страны, разделяют и некоторые аналитики в самом Багдаде. «Конечно, иранское вмешательство в события на юге в 1991 году можно назвать актом агрессии, — считает доктор Муртада Насан Эль-Накиб, глава кафедры истории в Багдадском университете. — Сейчас по крайней мере две группы оппозиции (шиитской) находятся на территории Ирана и Иран может попытаться вновь извлечь выгоду из этой ситуации». «Множество катастроф может произойти, если американцы начнут свое вторжение, — предполагает другой аналитик — Вамид Надми, профессор политических наук Багдадского университета. — Иран может решить установить буферную зону в Ираке, чтобы обезопасить себя от соседства с войсками США, и для этого окажет широкую поддержку одной из воюющих шиитских группировок вплоть до прямого вмешательства. В то же время на севере туркам явно не понравится возможность усиления полунезависимого Курдистана, и они тоже вмешаются в конфликт. Таким образом, страна будет ввергнута в море насилия по всем направлениям». В те тревожные дни 1991 года городу Эль-Фау удалось остаться в стороне от эпицентра восстания, охватившего значительную часть юга страны. Вспоминая кровавые события, рыбаки, сами шииты, отводят взгляды и уныло, словно заученно, бормочут что-то о бандах каких-то преступников, которыми руководили и которых вооружили иранцы где-то там далеко. Но память возвращается к Ямаану, как только разговор касается его лодки, если ее можно так назвать. Глядишь на баркас Ямаана, и на ум приходят десятки сравнений, вплоть до библейского Ковчега. Но и Ковчег, наверное, выглядел бы по сравнению с ботиком Ямаана как спортивная яхта. Когда-то давно, в 70-е, Ямаан был владельцем двух лодок с двумя хорошими двигателями. Обе сгорели во время войны. Теперь лодка одна — но какая! Около 15 метров вдлину, около 3 метров в ширину, скрипучая посудина была собрана Ямааном из кусков и обломков старых лодок, ее дощатые борта иссушены солнцем и морем до такой степени, что трудно понять, какого они цвета. «Мой двигатель — как старший член семьи». — С особой нежностью Ямаан демонстрирует свое сокровище: шестицилиндровый, мощностью 120 лошадиных сил немецкий двигатель, такой старый, будто его в свое время оставила в раскаленных аравийских песках отступающая армия гитлеровского генерала Роммеля. Двигатель работает вместе с русским генератором от «Нивы», подогнанным к нему самым невероятным образом. Даже сам Ямаан не знает, как это получилось, но связка функционирует. Правда, больше времени приходится тратить на его починку, чем на все остальные заботы, вместе взятые. Двигатель ломается каждый день. «Дело не в деньгах. Из-за санкций их просто не продают. Поэтому когда я возвращаюсь в порт, хожу от одной кучи металлолома к другой, чтобы найти какую-нибудь подходящую железяку. Если двигатель окончательно сломается, я не смогу платить своей команде — и моя семья будет голодать». Вместе с женой, детьми и внуками семья Ямаана насчитывает 13 человек. До войны с Ираном работы было много и денег хватало на все. Ямаан часто привозил в порт до 300 килограммов рыбы. Сегодня он и его команда из шести человек (двое сыновей и четверо нанятых работников) привезли на рынок около 150 кг рыбы — недельный улов, который они продали за 70 долларов, и выручку разделили на семерых. Кучки бледно-серых рыбок длиной не больше десяти сантиметров свалены беспорядочно прямо на грязную пристань, словно кто-то опрокинул все несуществующие лотки. Рыбаки и торговцы быстро заключают сделки, ожесточенно жестикулируя и перепрыгивая через кучи рыб. Рыбаки не в силах торговаться — хотят быстрее домой к семьям. Они привычно жалуются на санкции, а также на постоянные преследования и притеснения от иранской и кувейтской береговой охраны: «Три дня назад кувейтские пограничники остановили нашу лодку, забрали весь наш улов и избили нас. Они так себя ведут, будто залив принадлежит им. Им и иранцам». Тем временем Ямаан и его команда вычищают громадный ящик из-под льда от прилипшей чешуи. В море они всемером спят по очереди в кормовом отсеке трюма, где ничто не предназначено для комфорта. Голые доски с кусками картона, которые используются как матрасы, и несколько старых тонких одеял, засунутых в мешок из-под риса. Команде приходится экономить на всем, в том числе на еде и воде. «На море мы не можем позволить себе всласть напиться воды, — говорит Ямаан. — Нам не нужно много еды. Все, что нам нужно, — это наша свобода и наша родина. И мы будем сражаться до последнего, если нужно». Этот упрощенный взгляд на вещи разделяет и губернатор города бригадир Амар Мухаммад, который в апреле 1988 года вводил свой батальон в освобожденный Эль-Фау. Теперь он готовится вновь его защищать. Сидя в своем просторном кабинете под портретом Саддама, бригадир Мухаммад говорит, что у него есть «отличный» план по защите города на случай иранской интервенции: «В городе и его окрестностях проживают около 100 000 человек. В основном это рыбаки и их семьи. У большинства из них есть оружие. Каждый из них — часть плана. Они будут сражаться как герои». На вопрос, предусматривает ли его «отличный» план эвакуацию женщин и детей, губернатор ответил: «Нет, женщины и дети остаются здесь. Вместе с мужчинами они будут сражаться за Саддама Хусейна, за партию, за родину». В таком порядке…Из дневника
5 марта
Выработал распорядок дня. 7 утра — подъем, пробежка. 8 утра — завтрак: делаю себе кашу и чай из пакетиков (то, что в гостинице подают на завтрак, есть невозможно и даже не стоит описывать. Но Юра ест. Он совершенно стал локальным персонажем). 9 утра — посещение Министерства информации: узнать последние новости, поделиться проектами с коллегами. 10 утра — 3 часа дня — если нет конференций и брифингов, работаю по своему плану, часто вместе с Юрой, если интересы совпадают. 3 часа дня — обед. Самый лучший ресторан — это сирийский ресторан на ул. Арасат. Готовят не быстро, но очень вкусно. Я ем шашлык из курицы. Порции по килограмму. Это самый дорогой ресторан в городе, но обед на 4 человека обходится не больше 20 долларов. В городе в магазинах полно питьевой воды из Ливана. Пьем только ее. Очень много фруктов, фруктовые ларьки, как в Москве. Выбор побогаче, цены поменьше, а люди, по-моему, те же. В 6 вечера я отпускаю своего официального переводчика и водителя. Через полчаса приезжает мой секретный водитель и секретный переводчик. Их организовал Мохаммед из отеля. С ними я делаю неофициальные интервью. Пока все проходит гладко. Веду двойную жизнь. В смысле работы веду тройную жизнь. Два-три радиорепортажа в день для «Эха Москвы». Две статьи в неделю для «Новой газеты». Ежедневный репортинг на английском для «Лос-Анджелес Таймс». Здесь об этом пока еще никто не знает. Плохо работает ихнее КГБ. А может, знают, но у них своих дел по горло, и на фига им этот Неуловимый Джо. Но продолжаю играть в шпиона. Спать ложусь в 3–4 часа утра. Посыпаюсь без будильника в 6:30. В городе стало больше военных. Нет, не солдат, а добровольцев партии Баас, одетых в военную форму. Особых примет военного времени пока не видно. Самое близкое ощущение приближающейся войны я почувствовал именно в нашем посольстве. Первое, что бросилось в глаза в холле посольства, это аккуратно сложенные на лавочке у стены несколько десятков противогазов. Очень приятный парень — пресс-секретарь нашего посольства Саша Галаджев. Спокойный, тактичный, обаятельный. Говорит, что российских граждан завтра начнут вывозить рейсами МЧС. Не сомневается, что будет война. Многие посольства уже эвакуировались. Сегодня на улице Палестина был парад внутренних войск. Федаины — смертники в белых костюмах, похожие на наших лыжников из военных фильмов. С автоматами. Видны только рот и глаза. Глазами смотрят куда идти, ртом кричат кричалки типа: «Мать, я прощаюсь с тобой. Веди меня к смерти» и «Мы защищаем пыль и воду Ирака». Они вышагивают, смешно подбрасывая вверх коленки, как кузнечики (только у тех, конечно, коленки назад). Сейчас они в парадной форме. В бою наденут черные комбинезоны смерти. Их главная задача — умереть. Ну и может быть, немножко пострелять перед смертью. Но умереть обязательно надо на поле боя с оружием в руках — иначе не считается. Потом прошагали обычные полицейские в зеленой форме с автоматами. Ничего особенного. Потом проехали полицейские на мотоциклах в белых шлемах. Они выглядели как мотоциклисты, которые отстали от президентского кортежа. Затем конные полицейские с саблями наголо. Потом проехали джипы и пикапы с пулеметами на кабинах и портретами Саддама на ветровых стеклах. Затем пожарники в красно-синей форме, тоже на джипах, с пулеметами на крыше. Пожарники были зачем-то все вооружены до зубов и перетянуты пулеметными лентами. Наверное, они собираются тушить американские танки. Парады — единственное место, где можно снимать военных без проблем. Народ, ликующий на улицах, в основном состоял из работниц министерства внутренних дел, овиров, паспортных столов и т. д. Остальной народ занимается своими делами — готовится к войне. Ахмед Латиф, 42 года, держит магазин игрушек на улице Палестина. Говорит, что заготовил нафт (белую нефть) в бочке. Нафт используется для хозяйственных нужд, как заменитель газа. Это такая смесь керосина и низкооктанового бензина. Купил уже массу сухих продуктов, рис, сахар. «Никуда не будем убегать, — говорит Латиф. — Имеем плохой опыт. Дом ограбили в прошлую войну. Если у Аллаха написано, что нам суждено умереть здесь, значит, мы умрем. Мы верим в Аллаха». У Латифа жена и двое маленьких детей. Никто из них не вышел смотреть парад. Надоело уже. В Ираке военных парадов больше чем во всем СНГ вместе взятом.6 марта
МЧС организовывает четыре спецрейса начиная с сегодняшнего дня, чтобы вывезти всех российских граждан, работающих в Ираке. А их, по самым минимальным подсчетам, около 700 человек. Представитель посольства Александр Галаджев заявил, что эвакуация — вещь добровольная, но посольство настоятельно рекомендует всем уехать, пока не поздно. Несколько российских нефтяных компаний, во главе с Зарубежнефтью и Лукойлом имеют контракты с Ираком, держат здесь персонал наготове, чтобы начать качать нефть, как только отменят санкции. Россия также строит два зерновых элеватора. Но самый большой проект — это строительство теплоэлектростанции в Юсифии, 50 км к югу от Багдада. Этот проект — настоящий строительный coitus interruptus для наших компаний и специалистов. Контракт подписали в 88-м году. Строительство начали в 89-м. В 91-м прервались из-за войны. Потом санкции. Потом с разрешения ООН возобновили строительство в марте 2000-го. Уже готовы были сдать первую очередь, первый котел (из четырех), в этом году в сентябре, и опять облом. Сейчас на строительстве заняты 438 специалистов, рабочих, инженеров. В основном из России, но есть украинцы и белорусы. Сегодня рейсом МЧС улетают первые 134 из этого проекта. В зале ожидания аэропорта настроение препаршивейшее. Матерятся. Ругают Буша. И Путину тоже достается. Отъезд, как сказал Галаджев, дело добровольное, «Технопромэкспорт» приказал, и они собрались за 10 часов. Их можно понять. Ребята получали от 600 до 1000 долларов в месяц. Строили жизненные планы. Многие были здесь с женами. Но жен эвакуировали еще в декабре. Николай Шубаев, 53 года, машинист башенного крана из Курской области: «Буш разбушевался. Рвет и мечет. Сомнений нет, что будет война. Обидно, такая богатая страна и так бедно живут. Обидно. Хотел помочь детям купить квартиру. Американцы нас сюда назад не пустят». Виктор Косенко, 59 лет, мастер по сварке, родом из Грозного: «Арабы плакали, когда прощались с нами. Они понимают: это конец. Это война. И я тоже с ними заплакал. Жалко их стало. Боюсь отпуск затянется надолго. При Советском Союзе американцы бы такого не посмели». Владислав Саранцев, 65 лет, старший инженер проекта: день рождения завтра: «Вернулся в 2001-м как в другую страну. Обеднели ужасно. Люди стали хмурыми, подавленными, отрешенными. Вторая попытка достроить эту станцию тоже не удалась. Надеюсь, что мы вернемся. Электричество этой стране необходимо. Да, сделал мне папа-Буш подарок на день рождения, нечего сказать. Сынок-Буш не дал мне закончить проект в 91-м, теперь же папа вмешался». Летят в Москву. В Москве холодрыга. Ни у кого нет теплых вещей. Сразу траты. В России с работой за такие деньги туго, а на Украине и особенно в Белоруссии вообще работы нет, жалуются мужики. Геннадий Колесников, 37 лет, из Липецкой области, мастер по сварке: «Нельзя нападать на другие страны только потому, что кому-то кажется, что там хреново с демократией. Иракцы сами выбрали себе такого президента. Они его любят. Так пусть и живут с ним». Лица усталые, злые, бесцветные несмотря на загар. Глаза несчастные, растерянные. Обидел Буш людей. Заступиться некому. Прошли те времена. Бизнемен Махмуд Саморай: «Жаль, что они уезжают. Нам ехать некуда. Мы остаемся здесь воевать одни». Саддам Хусейн встречался с кабинетом министров. Репортаж по телевидению. Все в военной форме. Хуссейн сказал: «Если американская администрация примет решение напасть на Ирак, то это будет актом абсолютной глупости».8 марта
Международный женский день отмечается здесь тоже, но как-то еще вялее, чем у нас. Хилая демонстрация возле миссии ООН. По наводке ребят с телеканала «Московия» едем в одну деревню посмотреть на настроения в крестьянской среде. Конечно, не находим ту деревню. Здесь вообще ничего нельзя найти по чьим-то объяснениям. Конкретный адрес ничего не значит. Название деревни не значит ровным счетом ничего. Таких деревень может быть сотни. И оказывается, что это не название деревни, а название района. Если кого-то спрашиваешь, где вы живете, получишь в ответ название района. Иракцы в провинциях живут большими семьями в трех-четырех домах, образующих такие небольшие хутора. Так вот надо спрашивать, как называется вот это место, где стоят вот эти ваши дома. Тогда получишь точное название. Но этого названия все равно ни один водитель не знает и никогда этого места не найдет. Так что мы попали в другую деревню. Сначала заехали в местную мечеть, где вполне презентабельного вида мулла по имени Доктор Хамед Абдул-Азиз Эль-Шил Хаммад заявил верующим, что «американцы и евреи — это внуки обезьян и свиней» и так далее в таком духе. Речь свелась к тому, что надо воевать до победного конца или умереть на своей земле. Как же американцы думают тут воевать, если почти все, с кем мы общаемся, готовы умереть? В этом случае, даже если американцы победят, мировое сообщество вынуждено будет обвинить их в массовом убийстве. Надеюсь, что американцы будут умнее и не будут заезжать в деревни, а прямо по дороге поедут в Багдад.Глава 5. ДЕРЕВНЯ
Десятки мужчин, в основном крестьян из окрестных деревень уезда Мешахде, что в 35 километрах к северу от Багдада, заполнивших до отказа небольшую мечеть, пришли, чтобы, может быть, в последний раз попросить Аллаха отвести от них войну или, если это уже невозможно, даровать им победу в битве с «американцами и евреями, внуками обезьян и свиней», как образно и неполиткорректно вещает местный мулла. Для Нахсана Халифы Джамила, крепкого, по-доброму грубоватого мужика, с обязательным немного выпирающим животом — извечным первичным признаком скупого восточного мужества, — победа, о которой говорит мулла, имеет вполне отчетливые и внятные очертания — это победа Нахсана и его семьи над «шайтаноподобными» американцами, которые, не дай бог, сунутся завоевывать их маленький клочок унылой коричнево-серой земли. «Они придут сюда с севера, и моя задача остановить их здесь и не дать им войти в мою деревню и мой дом, — говорит Нахсан, гордый отец семерых сыновей и двух дочек. — Моя защита — это мой автомат Калашникова и мой бог — Аллах. Партия (местная ячейка правящей партии — по-нашему райком. — С. Л.) обещала мне выдать еще автоматов и патронов до того, как начнется сражение. Мои сыновья и я умрем здесь, но не пропустим американцев». Такая решимость бороться и не сдаваться со стороны обыкновенного сельского водителя грузовика из деревеньки Абу-Суиль — не просто бравада или спонтанный эмоциональный бред. Боевой энтузиазм сельских масс тщательно контролируется местным райкомом, руководители которого указывают селянам, где копать окопы и когда являться на стрельбы, которые проводятся два раза в неделю под руководством военного инструктора из партийного комитета. Одетый в новую черную выходную рубаху до пят и красно-белую куфию (традиционный арабский мужской головной убор. — С. Л.), Нахсан довольно улыбается, когда у него появляется возможность продемонстрировать гостям, как его юные отпрыски умеют обращаться с оружием. 12-летний Хатем с румяными от волнения щеками пулей летит в дом и через долю секунды вылетает обратно с семейным сокровищем — АКМ-47, магазин полон и пристегнут. Отец, интуитивно оценив ситуацию, мгновенно разворачивается и, совершив невероятный для своего грузного телосложения прыжок, успевает вовремя выхватить смертельное оружие из рук мальчишки, еще до приземления отсоединяет магазин, опускает предохранитель, перещелкивает затвор, поднимает ствол вверх и, уже твердо стоя на ногах, прячет магазин в бездонный карман рубахи, делает контрольный беззвучный выстрел в небо и возвращает оружие не успевшему понять, что произошло, сыну. Удивительно, что собравшаяся вокруг толпа из родных и соседей не аплодирует. Привыкли уже, наверное, к такому цирковому спасению детей в условиях надвигающейся войны, то есть неоднократно присутствовали на репетициях этого семейного трюка. По крайней мере, все семеро сыновей Нахсана, от 10 до 18 лет, живы и здоровы, умеют читать, писать и стрелять и готовы защищать родину в составе одной отдельно взятой семьи под руководством по-старшински заботливого отца. Тем временем Хатем быстрехонько разбирает и собирает автомат, лихо вколачивая крышку на место маленьким, но крепким кулачком, и со знанием дела прицеливается в черно-белую корову, жующую жидкую травку метрах в двадцати от дома. Хатем склоняет голову к прикладу, прищуривает глаз и нажимает на курок. Боек глухо клацает. Корова продолжает свою продуктивную жизнедеятельность. Хатем победно поднимает АКМ над головой и другой рукой делает знак victory. В этот раз толпа из восторженных сестер, теток, братьев и соседских детей радостно кричит и улюлюкает. Широченная улыбка еще не успела сползти с лица Хатема, как его 15-летний брат Луай в приступе ревности выхватывает автомат из рук брата, и шоу идет по второму кругу. Нахсан оставляет мальчишек с их любимой игрушкой и ведет гостей к свежевырытой квадратной яме три на три метра и глубиной метра полтора неподалеку от их большого одноэтажного кирпичного дома, выкрашенного под цвет глины и поэтому почти незаметного с дороги. В этой яме его семья будет прятаться, когда начнется бомбежка. «После начала бомбежки партия скажет нам, где копать траншеи для обороны деревни, — говорит Нахсан. — Но скорее всего, каждая семья будет защищать свой собственный дом. Мы будем стрелять, пока не кончатся патроны, а потом мы будем сражаться с врагом кинжалами, камнями и палками». Нахсан уверен, что патронов у них хватит на неделю боев. Что касается запасов еды и необходимых вещей, семья собирается сражаться, а не отсиживаться в убежище… Луай заканчивает упражняться с автоматом и, передав его другому брату, подходит к Нахсану, прислоняется с любовью к его руке и говорит, что никто не стреляет из автомата лучше его отца: «Отец сказал мне, что, если его ранят или с ним что-нибудь случится, я должен не обращать внимания, а продолжать стрелять во врагов, пока всех их не убью». В деревне, разбитой на небольшие, в три-четыре дома, хутора, раскиданные на сотни метров друг от друга, около 150 домов с населением более трех тысяч человек. Сотни из них, мужчины и мальчики, способные держать оружие, тренируются в стрельбе, роют укрытия и готовят себя к последнему и решительному бою, вдохновляемые уездным партийным и религиозным руководством. Местный мулла доктор Хамед Абдул-Азиз Эль-Шейх Хаммад — чрезвычайно импозантная личность, с безукоризненно подстриженной седоватой бородой, в дорогой серой робе и белом тюрбане с красным околышем. Его громкий, проникнутый неподдельной эмоцией голос наполняет мечеть до самых сводов своей болью, яростью и решимостью и призывает правоверных мусульман из почти двухсот окрестных деревень быть готовыми «превратить свои деревни и дома в неприступные крепости». «Мы не хотим этой войны, которую нам навязывают, — убеждает меня мулла после проповеди. — Но если нам придется воевать, все будут сражаться — и мужчины, и дети, и женщины. И они не побегут врассыпную. Они превратят свои деревни и дома в крепости, и победа будет за нами по воле Аллаха. Враг будет разбит». Уволившийся из ВВС в запас по состоянию здоровья, бывший майор, а теперь аспирант-компьютерщик Мухаммад Ибрахим выходит из мечети взволнованным и просветленным. Мухаммад говорит, что у него дома целых десять «Калашниковых», но, к сожалению, — семь дочерей и всего два маленьких сына, одному из которых уже исполнилось десять лет, но он серьезно болен и не может научиться стрелять. Поэтому Мухаммаду пришлось обучать стрельбе жену и двух своих сестер. Кто-то же должен помогать ему защищать дом от американской армии… И так в каждой деревенской семье. В большом, но обветшалом глиняном доме 77-летнего седого и почти слепого Али Хоммади живут 31 человек, из которых пять сыновей и семь внуков умеют пользоваться оружием. Они также с большой охотой демонстрируют свои боевые навыки, привычно превращая это действо в семейный праздник, в разгар которого жена Али, 64-летняя крупная и внушительная старуха, врезается в толпу внуков, вырывает священное оружие из чьих-то детских рук, вскидывает его над головой и начинает пританцовывать, помогая себе громкими ритмичными завываниями. «Саддам, Саддам! Твое имя потрясет Америку!» — надрывно причитает Хадер. Она, однако, не совсем валяет дурака. Хадер в свои годы не забыла, как стрелять из автомата, и готова сражаться наравне с мужчинами: «Если мне не достанется оружия, я буду рвать американцев зубами». И Хадер, к пущей радости своих домочадцев, показывает несколько раз, как именно она будет это делать, кусая свою руку пониже локтя длинными, редкими, кривыми желтыми клыками…Из дневника
8 марта
Возвращаемся в Багдад в абсолютной темноте. Джип GMC плывет по ровной прямой дороге. У меня перед глазами все время стоит лицо этой старухи, а в голове навязчиво крутится «за что аборигены съели Кука».11 марта
Сегодня чуть не началась война. Раньше времени. ООНовцы начали использовать самолеты У-2 для осмотра интересующих их объектов с воздуха. Сегодня было два таких полета. По договоренности с иракской стороной УНМОВИК должен был оповестить иракцев заранее о полетах. Почему-то оповестили только о первом полете. А о втором забыли, как сами потом признались. Иракцы подняли в воздух свои истребители-перехватчики. Даже трудно себе представить, что бы было, если бы иракцы сегодня сбили ООНовский самолет, тем более что самолет это американский и пилоты в нем американцы. Но в последний момент удалось этого избежать, а то никаких шансов не было бы остановить войну. Хотя в общем, и так нет никаких шансов. Журналисты сходятся во мнении, что война начнется на следующей неделе. Количество сотрудников различных гуманитарных миссий в Ираке сократилось с 900 до 200 человек с начала года. Количество инспекторов ООН уже снизилось со 110 до 71. Журналисты практически теряют интерес к их работе. Всем уже ясно, что они ничего не найдут. Американцы дают понять, что войдут в Ирак независимо от результатов инспекций. Министерство информации потребовало, чтобы все журналисты, проживающие в маленьких отелях по всему городу, срочно переехали в три центральные гостиницы: «Эль-Рашид», «Эль-Мансур» и «Палестина». Жить в первых двух во время бомбежек — это самоубийство. Вокруг них расположены основные объекты государственной власти. На всякий случай я бронирую номер в «Эль-Рашид» и «Палестине». Заплатил залог. Они переписали мои паспортные данные. Гэбэшники будут думать, что я переехал. А я пока остаюсь во «Флауерз Лэнд». В гостинице «Эль-Рашид» захожу в магазин серебряных и медных изделий и сувениров. Сразу же обращаю внимание на непонятно откуда взявшуюся конную статую Буденного размером с коккер-спаниэля. Литье. Апяписто и кичевато покрашена в бледные цвета. Спрашиваю, кто такой, сколько стоит. Продавец смотрит в какую-то свою бухгалтерскую книгу и говорит, что это какой-то их древний полководец (при всем желании имени запомнить не смог, даже не пытался. Что-то вроде Хамурапи, только еще длиннее и страшнее) и стоит он 150 долларов. Открываю ему глаза. Никакой это не ваш древний полководец, а наш, говорю, и не очень древний Семен Буденный. Смотри, говорю, вот шашка у него с одного боку и кобура с маузером с другого, а на груди бинокль. То есть не может он быть древним. Ладно, говорит продавец, не древний, но наш и показывает на усы. Хорошо, что Буденный подробно, хоть и уныло раскрашен. Я указываю на красную звезду на папахе. Ну тут он начал соглашаться. Ладно, наверное, ваш. Кую железо, говорю, что могу заплатить только 50 долларов. Он ни в какую. Говорит, спросит у хозяина. Я оставляю ему свою визитку и говорю, что приду завтра.12 марта
Первым делом еду в «Эль-Рашид» и захожу в магазинчик. Там уже другой человек, постарше и посолиднее. Наверное, хозяин. Я показываю ему на Буденного и спрашиваю, мол, кто такой и сколько стоит. Тот надевает очки, смотрит в какую-то бумажку и говорит: «Это русский маршал Сталин! 250 долларов». Я объясняю ему про ошибку, но он и слушать ничего не хочет. Ну что ж, придется подождать. Приду, когда начнут бомбить. Тогда легче будет договориться. Надо спасать перемещенные культурные ценности. В городе начинают рыть окопы, иногда в самых непонятных местах. То есть роют там, где есть клочки земли. А где все заасфальтировано, устанавливают достаточно декоративные невысокие брустверы из мешков с песком или землей. Все это как-то неубедительно и халтурно, будто те, кто это делают, не совсем понимают, для чего это нужно, или не верят, что это может понадобиться или что до этого вообще дойдет. Все это как-то несерьезно. Я готовлюсь более серьезно. За последние три дня купил генератор, заготовил десять десятилитровых канистр бензина к нему и пять канистр моторного масла, кучу проводов, переходников, стабилизатор, три машинных аккумулятора, кучу свечек, батареек. Тонны питьевой вода. Джон Данишевский, другой корреспондент «Лос-Анджелес Таймс», фотограф «Лос-Анджелес Таймс» Кэролин Коул, Юра Козырев и я ищем хороший особняк, где мы могли бы укрыться, если ситуация выйдет из-под контроля. Я нахожу один такой хороший дом в районе Карада, недалеко от гостиницы «Палестина». Все соглашаются, что это отличное место. Я нанимаю человека, чтобы он вырыл колодец и установил насос для подачи воды в дом. Ведь водоснабжение прекратится в первую очередь. Отключится вместе с электричеством. Так было в 91-м. Привожу в дом тонны бутилированной питьевой воды. Все надо сделать сейчас. Потом будет поздно. Стоит этот дом 5000 долларов в месяц. Хозяин уезжает за границу. Два этажа. Сад. Генератор. Шесть спален. Водонагреватель. Две ванны. Три туалета. Но все равно не ясно, где будет безопасней во время штурма — одним здесь или вместе с другими журналистами в гостинице. Договариваемся, что произведем оплату сразу за месяц, когда и если решим прятаться здесь. А колодец и запасы в доме не помешают и хозяину. Главное правильно понять, где должна проходить грань между выживанием и работой. Просто выжить не очень трудно, даже во время уличных боев в Багдаде. Но вот совместить выживание с работой может быть нелегко. Придется чем-то жертвовать в разумных пределах. Но когда рядом с тобой такие бесстрашные отморозки, как Юра Козырев и Джон Данишевский, разумные пределы теряют свои отчетливые очертания.13 марта
Стекла окон жилых домов, магазинов, учреждений и гостиниц заклеивают клейкой лентой. Широкий упаковочный скотч — самый ходовой товар в магазинах и на рынках. Но он не иссякает. Его можно купить в любом магазине. Иракцы очень хорошие торговцы и тонко чувствуют конъюнктуру. На улицах повсюду можно видеть выставленные огнетушители, водяные насосы. Я купил три огнетушителя. Четыре пожарных топора разных размеров. Сегодня правительство Ирака заявило, что подписано соглашение с Ираном об обмене последними пленными той ираноиракской войны. Иран отпускает из своих тюрем и лагерей 941 иракца в обмен на 349 иранцев, отпускаемых из иракских тюрем. Большинство из них военнопленные. Ночью в центре города можно при желании увидеть длинную очередь в центральный отдел паспортов. Нет, их не выдают ночью. Люди таким образом держат очередь. Журналистам подходить туда, тем более снимать происходящее, строго запрещено. У иракцев нет внутренних паспортов. Их выдают только для выезда за границу. Такая же процедура, как в 70-годы в Советском Союзе. До прошлого октября выездная пошлина для частного лица равнялась 200 долларов, что делало эту затею бессмысленной для абсолютного большинства населения, у них просто не было денег. В октябре эта мера была отменена в ряду других квазидемократических реформ (амнистия для якобы большинства заключенных, хотя тысячи тысяч семей не дождались своих родных; приглашение оппозиционерам вернуться и обещания разрешить многопартийность). Теперь паспорта выдают бесплатно, но процедура эта включает бесконечные подписи, согласования, хождение по инстанциям и стояние в длиннющих очередях. На это может уйти от нескольких дней до трех-четырех месяцев. А война вот-вот начнется. В результате все опять кончается взяткой. Размеры от 200 до 300 долларов. Люди продают машины, дома, чтобы быстро получить паспорта и уехать отсюда куда подальше. В основном едут в Сирию и оттуда уже растекаются по Ближнему Востоку и остальному миру. Люди без особой паники покупают необходимые вещи в вот-вот закроющихся магазинах: рис, хлеб, керосин, свечи, консервы. В аптеках лекарства: дешевый валиум местного производства, йод, бинты, обезболивающие. В аптеках почти совсем нет импортных лекарств. Все отечественное или сирийское. Очень популярен дешевый сирийский ципрофлоксацин (антибиотик широкого спектра действия). Люди тратят накопления всей жизни, что-то продают. Роют во дворах ямы, закапывают бочки с бензином и нафтом, обкладывают их сверху мешками с землей. Роют во дворах колодцы. До воды здесь неглубоко, от 5 до 10 метров. Конечно, вода не очень пригодна для питья даже после кипячения, но вода в бутылках очень дорога, и появляется много подделок. Подпольные цеха производят пластиковую посуду. Обычная вода кипятится, охлаждается и разливается в эти бутылки. Али Абу Абдулла (32 года) зарабатывает тем, что бурит колодцы во дворах частных домов и устанавливает насосы за 35 долларов колодец плюс цена насоса. Очень доволен. Работы невпроворот. Расчитывает до начала войны успеть разбогатеть. По всему городу роют траншеи. Копают даже ночью. Но как-то лениво и несерьезно. На каждом перекрестке заграждения из мешков с землей. И опять как-то бессмысленно, будто для галочки. Дали указание, вот они и притащили сюда мешки с землей. Плохая декорация для фильма про войну киностудии Довженко. Очень много людей в военной форме с автоматами и пулеметами. Без погон. Это добровольцы партии Баас. Но они тоже лениво сидят на этих мешках с землей и пьют чай. Мальчишки как ни в чем не бывало играют в футбол, самый популярный в Ираке вид спорта. В стране даже есть олимпийский комитет. Руководит им старший сын Хусейна Удэй. Не могу припомнить, чтобы я слышал о какой-нибудь иракской команде или спортсмене, выступающих на международных соревнованиях.15 марта
Багдад официально объявил о подготовке к войне и переводе страны на военное положение. Саддам своим решением разделил страну на четыре части. Центральная часть включает Багдад и Тикрит, родину Саддама (в 170 километрах к северу от столицы). Командующим центральным районом назначен Кусэй Саддам, младший сын Саддама и его же официальный преемник. Он также командует элитными частями — Специальной республиканской гвардией и просто Республиканской гвардией (это самые боеспособные и подготовленные части) и по крайней мере двумя службами безопасности (в Ираке их по меньшей мере восемь, часто они соперничают друг с другом). Во главе остальных трех новых образований поставлены другие видные руководители партии и правительства. Все они напрямую подчиняются президенту, премьеру и председателю партии Саддаму Хусейну, который будет лично отдавать приказы об использовании авиации и ракет. Хуссейн пригласил Бликса (Ханс Бликс, глава УНМОВИК) и Эль-Барадея (глава МАГАТЭ) срочно приехать в Багдад. В понедельник они оба должны сделать доклады на Совете Безопасности ООН. В Тикрите, откуда родом Саддам, прошла многотысячная демонстрация в поддержку президента. В основном она состояла из студентов и школьников. Они прошли по главной улице города, выкрикивая обычные лозунги, среди которых выделялся один на английском языке: «Bush, Bush, listen well. We all love Saddam Hussein!» (Буш, Буш, слушай внимательно. Мы все любим Саддама Хуссейна!) Школьник Вад Кадым (17 лет): «Американцы ничего не знают о нашей стране. Многие из них не любят и даже презирают своего собственного президента. И они не могут понять, как мы все любим нашего. В этом городе и во всей стране жизнь умрет, если прекратится жизнь Саддама Хуссейна». Вад говорит, что они в школе изучают автомат Калашникова. Раз в неделю они ходят на стрельбы и все умеют стрелять. Когда начнется война, им обещали раздать оружие. На крышах домов и на улицах через каждые пять метров зачем-то расставлены автоматчики с оружием на изготовку. Один местный художник живописал мне, как он обвяжет своих маленьких детей взрывчаткой и будет швырять их в американцев. На воротах дворца Саддама в Тикрите удивительная скульптурная композиция. Саддам мчится вдаль на колеснице, в которую запряжены какие-то пегасы. Вместо крыльев у них крылатые ракеты, прикрепленные к колесницам. По дороге назад обогнал удивительную процессию, состоящую из четырех буддистских монахов в оранжевых халатах с тамбуринами в руках. Они, обливаясь потом (жара днем градусов 30), идут вдоль дороги в сторону Багдада и бьют в тамбурины. За ними медленно едет автобус, в нем около десятка иракцев из службы безопасности. Остановился поговорить. Пузатые усачи из автобуса в топорщащихся темных костюмах деловито проверили мои документы и одежду и потом подпустили к монахам. Они идут из Самарры (не на Волге, а здесь, в 130 километрах к северу от Багдада) до Багдада. Очень жарко, поэтому проходят 5–6 км в день. Живут они в Багдаде, в гостинице «Палестина»! Каждый день автобус привозит их на то место, где они закончили дневной отрезок пути накануне, и вечером привозит их обратно в Багдад. Сергей Коростелев (30 лет), буддистский монах с Украины, из Донецка: «Не знаю, что мы будем делать, когда начнется война. Не думаю, что мы останемся здесь. Наша цель — не допустить войны. Мы хотим завершить марш в день, когда истекает американский ультиматум, — 17 марта. Наши тамбурины должны услышать». Им осталось еще километров тридцать вот так лупить в тамбурины и глотать пыль. По обеим сторонам дороги из Тикрита в Багдад, через каждые 50 метров, можно видеть свежевырытые блиндажи, окопы, земляные доты и гнезда для орудий и пулеметов. Солдат не видно.16 марта
Переселяюсь в гостиницу «Палестина». Типичный позднесовковый вонючий (именно вонючий, а не занюханный) интурист. Сервиса никакого. Кухня ужасная (сюда, видимо, в холодном виде доставляют то, что не доели вчера в ресторане на Арасате). Номер на 10-м этаже. Из окна прекрасный вид на реку Тигр, песчаные пляжи на том берегу с военными укреплениями, а за ними в финиковой роще громадный комплекс президентского Дворца Республики с куполом и четырьмя гигантскими головами Саддама по углам. На головы надеты шлемы Салладина, средневекового арабского военачальника, который отвоевал Иерусалим у крестоносцев. Вся 17-этажная гостиница пропахла бензином. На балконах стоят генераторы и канистры с бензином и моторным маслом. Множество генераторов установлено во внутреннем садике, от них вверх на балконы тянутся лианы проводов. Электричество еще не отключили, но все проверяют готовность. В гостинице живут в основном журналисты. Но есть и так называемые живые щиты. Это несколько десятков миротворцев, в основном из Европы. Они ночью спят на электростанции, нефтеперегонном заводе, очистных сооружениях и других объектах гражданской инфраструктуры. Они говорят, что Буш знает, что они здесь, и их смерть будет на его совести. Еще в гостинице живут какие-то тихие иракцы средних лет со своими семьями. Похоже, что это какие-то чиновники среднего звена, которые перебрались сюда из своих опасных районов. Их дома могут быть рядом с резиденциями детей Саддама в Джадрии (один из центральных и респектабельных районов Багдада), которые точно станут мишенями в первые дни войны. В гостинице поселились десятки гэбэшников из Министерства информации. Удивительно, как в последние дни возросло количество новых людей в пресс-центре. Они чувствуют себя хозяевами и дают всем указания. Я спросил у своего переводчика, кто они такие. Он многозначительно закатил глаза. И последняя категория здешних постояльцев — это молодые бородачи с томиками Корана и четками в руках, которых я иногда встречаю в лифте и холле гостиницы. Некоторые мои коллеги считают, что это террористы-смертники, чьей задачей является взорвать гостиницу вместе с нами, когда американцы войдут в город. Веселенькая компания. Какой-то прямо Норд-Ост в кубе. Надо будет разобраться с этими террористами. Если это действительно так, зачем они тогда шляются по отелю и своим радикальным видом пугают народ? С живыми щитами произошла интересная история. Их неформальным руководителем был некий Кен О’Киф, бывший морской пехотинец США, переквалифицировавшийся по прошествии времени в заядлого борца за мир во всем мире. Так вот несколько дней назад иракцы вытурили Кена и еще нескольких, по их мнению неблагонадежных, щитов из страны. Ахмед, начальник русского отделения в протокольном отделе Министерства информации, у которого мазутом на лбу написано «ГБ», сказал мне по секрету, что Кен под видом миролюба изучал защиту жизненно важных объектов вокруг Багдада. Живой щит англичанин Эрик Ливай (75 лет) сказал: «Эти люди (Кен и несколько других. — С.Л.) хотели быть живыми щитами в школах и больницах, но иракцы тактично им намекнули, что школы и больницы никто не будет бомбить и что надо быть живыми щитами в более важных местах. Ну они обиделись и уехали». Короче, Кен исчез без следа на несколько дней и потом материализовался в Амане, Иордания. Миссия закончилась. В городе в целом никакой паники нет. Вечерами на главных улицах толпы людей. Играет музыка. Кафе и курильни полны молодежи.Глава 6. ТИТАНИК
Багдад. Вечер… Улица Эль-Харфия в центре города в обычный будничный вечер играет и переливается огнями, как Тверская на Рождество. Молодежь, развалясь на уютных диванчиках одного из безалкогольных баров, смотрит MTV. Похоже, что им нет никакого дела до того, что завтра на город могут посыпаться американские бомбы и ракеты. Повсюду толпы веселых и смеющихся людей. Оркестр и барабаны извещают о чьей-то свадьбе. Это не Багдад накануне войны, это скорее «Титаник» накануне крушения. Но только все эти счастливые пассажиры уже посмотрели фильм и должны знать финал. «Это выше моего понимания, — удивляется английский радиорепортер Ричард Энгл. — В любом европейском или американском городе в ситуации объявленной и надвигающейся катастрофы люди должны были бы носиться как очумелые, сметать все с полок магазинов, обивать пороги страховых компаний, продавать акции, дома, машины, рыть бомбоубежища, наспех составлять завещания, бежать из города куда глаза глядят, подхватив под мышки детей, кошек, собак…» «Может быть, люди в Багдаде, привыкшие к бомбежкам и обстрелам за последние 12 лет, просто не представляют себе, что сейчас их ждет совершенно другая война? — задается вопросом покидающий Багдад европейский дипломат. — До сих пор они видели и слышали только бомбы и ракеты. Теперь им в скором времени предстоит увидеть американские танки и морскую пехоту на улицах их родного города. Они к этому не готовы. Они не могут в это поверить». Нет, не могут. И багдадский «Титаник» плывет своим курсом. И американский «айсберг» примеряет песочного цвета камуфляж.Багдад. Утро… Утром мало что меняется. Аккуратно одетые мальчики и девочки спешат в свои раздельные школы. Потоки машин и автобусов развозят людей на работу. Одетые в черные чадры нищенки рассаживаются, обнимая летаргически спящих чад, у своих дежурных помоек. Магазины открываются вовремя. В родильных домах пытаются перекричать друг друга новые роженицы и новые младенцы. Все на своих местах и при деле. И только журналисты носятся по городу в поисках паники, которую они с успехом сеют в своих собственным рядах. Журналисты уже четыре месяца находятся в ожидании почти неизбежной войны, когда они наконец смогут, напялив бронежилеты и каски, выйти в прямой эфир на фоне горящего нефтеперегонного завода или разрушенной электростанции. А пока что они вынуждены обивать пороги Министерства информации, обмениваться слухами, высасывать из пальца сюжеты, следить за тем, в какой гостинице сегодня обосновалась CNN, дабы понять, где надо оказаться в нужный момент. Им приходится довольствоваться однообразными прессконференциями официальных лиц, не менее унылыми ООНовскими брифингами и хаотичной деятельностью разнообразных борцов за мир, начиная с движения живых щитов и заканчивая буддистскими монахами из российской и украинской глубинки, которые совершают марш мира по пустынным просторам Ирака. Все это перемежается регулярными выступлениями местных женщин и представителей рабочего класса, сжигающих бесчисленное множество американских и израильских флагов под кричалки: «Саддам, мы отдадим свою кровь за тебя!» Из подслушанного на пороге гостиницы разговора коллег. «Куда сейчас?» — «Да там возле ООН какие-то типа хиппи, или дети, или еще кто. Ну типа протест». — «Да ну их. Надоели». — «Ну а что еще делать — опять в номер, водку пить?» Никто из нас, журналистов, не хочет этой войны, и в то же время мы ждем ее, как, может быть, еще ничего не ждали в своей жизни. Мы кажемся единственными, кто в этом городе серьезно готовится к ней. Покупаем продукты, питьевую воду в гигантских количествах, а также фонарики, батарейки, консервы, сухари, генераторы, канистры с бензином. Сотни номеров во всех гостиницах завалены провизией и предметами выживания, словно мы готовимся к чему-то не менее страшному, чем ленинградская блокада. Один из нас перекрасил хорошую, легкую и надежную, но опасно зеленую каску в черный цвет. Ему говорят: «В сумерках примут за темно-зеленую (армейскую), и тебе крышка». Он перекрасил ее в небесно-голубой цвет. Доволен страшно. Ему говорят: «Ты что! Иракцы ненавидят ООНовцев. Тебя в ней точно пристрелят». Он не сдается — перекрашивает в белый, а для пущей гарантии сбоку пририсовывает вечным маркером красный крестик. Ему опять: «Где твоя журналистская этика? Кого-нибудь рядом ранят. На тебя надежда. А ты…» В общем, он плюнул. Бросил каску в угол и вернулся в стаю. Без каски. И все же если при дневном свете вглядеться в «глаза» города и прислушаться к его «сердцу», можно заметить, что какие-то приготовления к войне все-таки идут не только в журналистской среде. На улицах в самых неожиданных местах появились П-образные брустверыиз мешков с песком — то ли для того, чтобы прятаться от бомбежек, то ли чтобы отстреливаться. На окраине рабочего района Хель Эль-Амель, на юго-западе Багдада, группа мужчин во главе с высоким седым партийцем в характерной военной форме без погон без особого рвения роют небольшой окоп и набивают сухой, жесткой земляной крошкой мешки из-под муки. Рядом около ста мальчишек на длинном-предлинном пустыре, между ровными рядами одноэтажных домов и дорогой, гоняют мяч на полуденной жаре. Завидев журналиста, партиец тоже берется за лопату, и труд вдруг приобретает темпы, близкие к ударным. «Партия сказала нам выкопать здесь 10 таких окопов, на четыре человека каждый, через каждые двести метров, — отчитывается местный партийный активист Аббас Хамза. — И вот мы копаем. Будем копать день и ночь. Здесь жители будут защищать свой район от врага. Мы всем им выдадим автоматы и патроны, когда придет время». Бывший известный профессиональный футболист, а теперь владелец лавки серебряной утвари на рынке «Сук Эль-Сарай» Халед Хади уверен, что это ужасное время придет в ближайшие дни. Он деловито укладывает в картонные коробки серебряные изделия: чаши, блюда, кубки, сервизы. «Я боюсь не столько бомбежек, сколько Али-Бабы. В 91-м я уже имел горький опыт. Оставил магазин на время бомбежки. Вернулся — все заалибабабили. Теперь отвезу все это домой. А сам пойду на войну». Явно не собирается воевать бывший работник одного госучреждения. Его недавно уволили по подозрению в коррупции, и имя его не следует называть по известным причинам. Он уже отправил семью в Сирию по паспортам, которые, как он говорит, купил за 200 долларов каждый. Сейчас он ждет, когда ему тоже сделают паспорт, чтобы он успел выехать до войны. Боится, что не успеет. «Если бесплатно, то можно месяцами ждать, когда тебе выпишут паспорт, — говорит он, кашляя и настороженно озираясь вокруг. — Это хорошо, что меня сейчас выгнали. После войны вернусь, еще лучше работу в новом правительстве получу». Народ потихоньку выезжает в Сирию и Иорданию. Но пока это только единицы. Они говорят, что едут отдыхать или работать. Массового бегства не наблюдается. Продавцы многочисленных, но ввиду санкций плохо укомплектованных аптек рассказывают, что народ активно скупает впрок самые дешевые лекарства, в основном антибиотики и антисептики. Но опять же особого паломничества в аптеки не наблюдается. В продовольственных магазинах тоже не видно наплыва покупателей. За хозяйственным мылом, как в сцене начала войны в знаменитом «Иване Чонкине», никто не давится. Во-первых, конечно, у народа туго с деньгами. Во-вторых, что очень важно, в Ираке, даже по признанию международных гуманитарных организаций, существует одна из самых эффективных в мире систем распределения продовольствия. Каждая семья получила в прошлом месяце продпаек: рис, растительное масло, сахар, муку и т. д. — на четыре месяца вперед на случай войны. На прошлой неделе начался первый месяц мусульманского календаря Муххарам, все готовятся к Ашуре — дню памяти мученика Хусейна, внука пророка Магомета. Тысячи мужчин и одетых в черное женщин с детьми на руках заполняют внутренний двор мечети Имам Эль-Кадум на севере Багдада. Герой Хусейн погиб сотни лет назад вместе со своими верными воинами в неравной битве с превосходящим их в тысячи раз противником. Мужчины заходят внутрь мечети. Женщины сидят небольшими черными группками на каменной площади вокруг. Может быть, они уже скорбят по будущим безвинным жертвам… Неподвижные черные фигурки с сонными младенцами на руках. Никакой паники. Скорбь.
6 часов утра. Я бегу, нарезая скучные круги, пытаясь не задремать, по безлюдной, прохладной палубе спящего, но не прекращающего своего движения «Титаника». «Титаник» медленно выплывает из черной, как нефть, арабской ночи и устремляется к горизонту, где под холодным утренним солнцем покачивается на зыбучем песке безжалостный айсберг в маскхалате цвета хаки. «Ах ты палуба — палуба, ты меня раскачай, и печаль мою, палуба, расколи о причал».
Из дневника
17 марта
Сегодня, в понедельник, закрылись школы, институты. Закрылись банки и прочие госучреждения. У всех каникулы и отпуска неопределенной продолжительности. Многие, у кого есть возможность, отправляют своих жен и детей за город, к родственникам в деревню. В Багдаде уже никто не верит, что войну можно остановить. Кто только ни приезжал в Багдад за последние дни. Из наших: Примаков, Селезнев, Зюганов. И даже Анпилов с Епископом Магаданским. Примаков говорил с Хусейном полчаса. Селезнев — час. Зюганов — три часа. Из достоверных источников известно, что Примаков предложил Хусейну покинуть Ирак под гарантии безопасности. Толку никакого. Хусейн хочет войны. Он знает что-то такое, чего не знаем мы. Звонят из российского посольства, говорят, что во вторник, в два часа дня, улетает последний самолет на Москву. Всем журналистам настоятельно рекомендовано покинуть Ирак. Наши телевизионщики долго совещаются между собой. Если уезжать, то всем вместе. Долгие переговоры с Москвой по спутниковым телефонам, прямо здесь, на улице, у входа в Мининфо. Вроде бы достигают консенсуса, что надо уезжать. Но в последний момент один из центральных каналов решает оставить свою группу. В результате остаются все. «Конечно, по-хорошему, надо уезжать, — угрюмо говорит один наш телекорреспондент. — Но наши основные конкуренты остаются. Если я уеду, мне, конечно, слова не скажут, но на карьере можно поставить крест. Все будут помнить, что я уехал, а N. остался. А вообще, это, конечно, полный п-ц. Всем нам п-ц». С этими проникновенными словами он пошел делать бодрый антиамериканский стэнд-ап на крышу пристройки второго этажа министерства, откуда торчит куча спутниковых тарелок, как из огромной посудомоечной машины. Ходят упорные слухи, что министерство разбомбят в первый же день. Слухи эти распускают американцы. Значит, это почти правда. Их обо всех рисках предупреждают источники из Пентагона. В другой нашей телевизионной группе бунт на корабле. Журналист решает остаться, а оператор и звукооператор решают уезжать. Самый страшный индикатор — это то, что Бруно из EBU (Европейская трансляционная компания) сворачивает свои пожитки, антенны и оборудование. Бруно говорит на всех языках мира, он был на всех войнах за последние двадцать лет и знает что делает. Наступает момент истины. Момент больших решений для многих из нас. Уезжает больше половины журналистского корпуса. Я пытаюсь подойти к проблеме разумно и не поддаваться панике, но, когда все вокруг тебя бегут, становится не по себе. Разговариваю с Юрой. Сходимся в том, что мы приехали сюда именно на войну. Иначе зачем вообще было ехать. Мы остаемся. Поговорил с одним из ужасных бородачей, что остановились в нашей гостинице и наводят на всех ужас. Умед Эль-Уад (26 лет) приехал из Иордании. Он не скрывает, что будет воевать за дело ислама. «Багдад — это последний бастион борьбы с американским империализмом. Здесь будет решающая битва. Мы умрем или победим», — говорит Умед на хорошем английском языке. О Господи, опять эта готовность умереть. Она меня просто достала. Хотя если так много людей вокруг меня готовится умереть, мои шансы на выживание должны непременно расти. Умед говорит, что он и его друг будут жить в гостинице, пока им не определят место в армии, и тогда они уедут на войну. Звоню своему человеку в инспекции ООН. Он сейчас в Мосуле. На севере. Он говорит, все ООНовцы покинут Ирак не позднее вторника. Во вторник будет последний ООНовский рейс из Багдада на Кипр. Сказал, что похлопочет за меня. Не надо, говорю, уже похлопотали. Все. ООН в Ираке больше нет. В голове шумят басы: «Вставай, страна огромная…»18 марта
Буш дал Саддаму 48 часов, чтобы тот сложил свои полномочия и покинул Ирак. 250 000 тысяч американских и английских солдат находятся на южных и западных границах Ирака. На крышах зданий в Багдаде появляются пулеметы и орудия ПВО. Магазины почти все закрылись. Неделю назад доллар стоил 2300 динаров. Теперь 3000. Но обменники почти все закрыты. Открыто несколько магазинов, где продаются сумки и чемоданы. Идет бойкая торговля. Чем больше размер, тем быстрее покупают. В Багдаде на автозаправках гигантские очереди. Если бы у нас была такая цена на бензин — 1 (один!) доллар 100 литров — очереди тоже были бы не меньше. Но здесь причина другая — война на пороге. Надо запастись бензином, чтобы хватило до сирийской или иорданской границы, на всякий случай. Из-за этого на многих улицах (где есть автозаправки) пробки в любое время дня. Саддам Хусейн появился в телевизоре в военной форме и отверг ультиматум Буша. Министр иностранных дел Наджи Сабри дал прессконференцию и в свою очередь потребовал отставки Буша и Блэра. Наджи Сабри: «Это мистер Буш должен уехать в ссылку. Он представляет угрозу всему миру». Министр не жалел эпитетов для Буша и Блэра. Самыми безобидными выражениями были «лжецы и военные преступники». Сотни журналистов покидают Багдад. Один мой знакомый, очень амбициозный западный журналист, который так рвался сюда, находится в истерике. Эта война должна была стать его звездным часом. С его талантом и напором Пулитцер был ему обеспечен. Но он вдруг сломался. «Я не могу спать. Я не могу ни о чем думать, кроме своих детей. Я не могу, не могу, не могу!» — кричит он. Бросает все и уезжает, оставив мне ключи от своей комнаты. Он не знает, успеет ли он доехать до Амана (900 км), до того как упадут бомбы. Да, в какой-то момент становится опасней уезжать, чем оставаться. Тут надо ловить момент. Я отдам его номер переводчику, и тот всегда будет под рукой. Открываю его номер. На полу валяются различные приспособления, помогающие выжить при любой катастрофе, и толстенный учебник на английском, где для идиотов объясняют, как выжить во время войн и катаклизмов, ядерных и химических атак. Я знаю, что он прошел целый специальный курс выживания. Он был просто профи. Занимался йогой каждое утро. Листаю учебник. Останавливаю взгляд на оглавлении. Раздел «Критические ситуации». Смерть коллеги. Самоубийство коллеги. И т. д. Да уж. Тут одно оглавление может довести человека до истерики. Ладно, чукча не читатель, чукча писатель. Бросаю искусство выживать в мусорное ведро, упаковываю его фантастически легкий и удобный химический костюм в пакет, валяющийся неподалеку, и вешаю его на крючок рядом с дверью, чтоб был под рукой. Вот теперь у меня есть костюм, в котором можно и нужно выживать, а не только ползти на кладбище или весной рыбу ловить. Звоню жене и говорю, что опоздал на самолет. Она всхлипывает в трубку. Я рассказываю ей историю про конную статую маршала Сталина. Начинает смеяться сквозь слезы. Звоню сыну. Ему 23 года. У него дрожит голос. Он просит, чтобы я уехал. Я объясняю ему, что уже поздно, самолет улетел и поезд ушел, и прошу его позвонить маме. Звоню на «Эхо», делаю бойкий, проникнутый здоровым оптимизмом репортаж о том, как Багдад может вскорости превратиться в Сталинград и что все здесь хотят умереть как можно скорее. Проглатываю стакан виски и берусь за перо.Глава 7. ЖИВЫЕ БОМБЫ
Сейчас, когда вы читаете эти строки, американские бомбы и ракеты, возможно, уже падают на Багдад. Как предсказывают многие западные аналитики, обстрелы могут продолжаться беспрерывно в течение трех-четырех дней. Затем американская военная машина беспрепятственно докатит до Багдада, не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления со стороны деморализованной и частично уничтоженной иракской армии. Но события могут начать развиваться непредсказуемо, когда, по образному выражению президента Саддама Хусейна, «монголы будут у ворот» (монголы захватили Багдад в XIII веке). А пока что на родине Саддама, в Тикрите, молоденький худенький солдатик в нелепо сидящей форме с трудом делает четыре отжимания на раскаленном плацу напротив казармы, расположенной как раз позади здания городской администрации Тикрита. Сержант разрешает новобранцам отдохнуть, а сам устраивается поспать в теньке под забором. Молоденького солдата зовут Мухаммед Абдулла Халаф. С худой птичьей шеей он в свои 21 год выглядит не старше шестнадцати. Едва отдышавшись, Мухаммед признается, что его цель — отдать свою жизнь за Саддама. «Другие мои четыре брата тоже служат в армии. Мы все так и сказали матери, чтобы не ждала нас живыми, когда начнется война. Мы умрем как настоящие федаины. В нашем городе все федаины. Недаром это город Саддама». Сержант, проснувшись, вдруг что-то рявкает, и Мухаммед, спотыкаясь и поддерживая рукой большую, не по размеру, шапку, тяжело бежит в сторону казармы. Как-то не хочется думать, что жить ему осталось не так долго… «Иракский солдат может лежать в луже неделю, пить из нее и есть немытые финики, — видимо, имея в виду подобных Мухаммедов, говорит один из немногих европейских послов, решивших оставаться в Багдаде до конца. — И ему ничего не сделается, потому что у него в животе давно живут такие же бактерии, что и в этой луже. А американцы будут задыхаться в своих танках, даже несмотря на кондиционеры». Посол также проявил осведомленность в том, что американцы, расквартированные в Кувейте, уже жалуются на песок, что приносят начавшиеся бури в их миски с супом. «А что будет дальше? — вопрошает посол. — Здесь не Кувейт. Иракцы будут воевать на своей земле. Здесь все будет по-другому. И фанатизм здесь ни при чем». «Наш единственный шанс изменить расклад сил — это заставить противника ввязаться в уличные бои лицом к лицу, — убеждает меня Абу Иман, 26-летний боец республиканской гвардии, которой лично руководит сын президента Кусэй Саддам Хусейн. — Только так, борясь за каждый дом и квартал, мы сможем остановить противника и нанести ему максимальные потери. Американцы готовы воевать, но они не готовы нести потери в отличие от нас». И даже самим американцам не совсем ясно, что будет, когда их войска войдут в город. Будут ли их встречать как освободителей от тирании или же будут обливать кипящей смолой с крыш и забрасывать гранатами из окон. «Когда речь заходит об этом, иракцев очень трудно вызвать на откровенность, но у меня сложилось такое ощущение, что большинство попрячется по домам и будет ждать, когда все закончится, — считает другой европейский дипломат, все еще остающийся в Багдаде. — Большинство безумно устало от такой нищенской жизни под санкциями. Я думаю, в глубине души они с нетерпением ждут, когда режим рухнет и можно будет начать нормальную жизнь». Дипломат предположил, что все укрепления из мешков с песком, возводимые в городе возле госучреждений и партийных комитетов, предназначены вовсе не для обороны от американцев, а для защиты от внутреннего врага — значительной части шиитского большинства, которое вновь, как в марте 91-го года, может восстать против власти, возглавляемой лидерами — выходцами из суннитской среды. Тогда, в марте 1991 года, на юге страны произошло восстание радикальных шиитов. К восстанию также примкнули некоторые части отступающей из Кувейта армии. Восставшие срывали портреты Саддама и буквально линчевали не успевших скрыться партийных активистов. Такой урок Хусейн и партия не забыли. В Багдаде тоже есть шиитские кварталы — так называемый Саддам-Сити, а попросту — трущобы с грязными улочками и убогими домами. Здесь вокруг партийного комитета возведены серьезные заграждения из мешков с песком и постоянно дежурят вооруженные автоматчики. Партия вряд ли здесь решится раздавать оружие всем напропалую. Ведь даже в родном городе Саддама Тикрите многотысячная демонстрация в поддержку президента почему-то проходила под дулами автоматов. Солдаты стояли почти на каждой крыше и через каждый десяток метров на тротуарах по обе стороны главной улицы. И люди проявляли еще большую готовность отдать жизнь за родного Саддама Хусейна. Один из демонстрантов, художник Абдель Керим, поклялся превратить своих шестерых малолетних детей в живые бомбы, если американцы войдут в город. «Я обвяжу детей гранатами и брошу их под американские танки, а потом брошусь в гущу американских солдат и взорву себя сам». А американцам, наверное, все-таки стоит прислушаться к предупреждению потомственного багдадского инженера Кусея: «Сколько лет СССР жил под властью кровавого тирана? Сталин погубил миллионы своих собственных сограждан. Но когда пришла большая война, люди объединились вокруг него и сражались как одержимые». Кусей полагает, что тоже самое может случиться и в его стране: «Чтобы сражаться до конца за свою родину, необязательно любить Саддама. Американцы не представляют, на что они нарываются. Стоит им захотеть пообедать где-нибудь, их пища будет отравлена. Стоит им повернуться спиной к кому-нибудь, и им в спину всадят нож». Собственно говоря, иракским лидерам остается рассчитывать только на это — на отчаянный героизм народа. День близится к закату. Аббас Маараж, 65-летний садовник и продавец цветов в районе Джадрия в центре Багдада, печально поливает маленький садик. Его бизнес кончился — люди больше не покупают цветы. Аббас садится на большой пустой керамический горшок и тихо говорит: «Время цветов ушло. Пришло время бомб». А недалеко от сада Аббаса, в кафе писателей на улице Эль-Рашид, поэт Али Халач читает друзьям свои новые стихи:Я хотел увидеть мир.
Но паспорт мне для этого не нужен.
Я увидел весь мир отраженным в застрявшем в больничной
стене
Осколке от бомбы…
Для справки
Теоретически 250 тысячам американских и британских военных будет противостоять 400-тысячная армия Ирака, а когда дело дойдет до Багдада, в бой могут вступить наиболее подготовленные и тренированные части республиканской гвардии и специальной республиканской гвардии общей численностью до 60 тысяч элитных бойцов. Также ожидается, что в боях примут участие до 40 тысяч активных членов правящей партии Баас. Режим надеется и на 40 тысяч так называемых федаинов-смертников, готовых бросаться под танки с гранатами в руках и взрывать себя вместе с врагом в ближнем бою. Существует еще добровольческая армия Эль-Кутц, состоящая из десятков тысяч вооруженных людей, многие из которых имеют за плечами опыт войны с Ираном. Нужно учитывать и десятки тысяч полицейских… Да и «мирные жители» будут представлять серьезную опасность — в каждом деревенском доме есть оружие, и партийные ячейки продолжают вооружать население, включая детей от десяти лет. Естественно, что американцы и англичане будут иметь абсолютное преимущество в самолетах и другой технике. У Ирака, правда, есть около 2600 старых советских танков и примерно 2100 артиллерийских орудий, но, скорее всего, все это будет уничтожено в первые часы войны, включая зенитное вооружение и сотни ракетных установок класса «земля-земля». Возможно, у Ирака где-то все еще припрятано и несколько десятков ракет «Скад», способных нести химическое и бактериологическое оружие, и Саддам мог бы при желании нанести удар по Израилю и по расположению военных баз США в Кувейте. Но в 1991 году, во время операции «Буря в пустыне», Багдад не решился на подобный шаг. Одним словом, иракские военные уповают на скорейшее прямое соприкосновение с врагом как на единственную возможность нанести ему ощутимые потери.ЧАСТЬ II. ВОЙНА
Из дневника
19 марта
Из Министерства информации выносят сотни компьютеров, грузят в машины и увозят. Странно. Я там ни одного компьютера не видел раньше. Наверное, они были в каких-то секретных отделах, и гэбэшники просто валяли ваньку и притворялись более сирыми и убогими, чем они есть на самом деле, для отвода глаз. Последние телевизионщики демонтируют свое оборудование с балкона второго этажа. Все это переезжает на крышу второго этажа гостиницы «Палестина». Совершил одну из самых страшных ошибок в своей жизни. Перед тем как отправиться из министерства в гостиницу, послал водителя и переводчика поменять 100 баксов на всякий случай. Их нет и нет. Уже все свалили из министерства. Ни души не осталось. На улице ни одной машины. Даже такси не поймать. А я все торчу здесь. Вот-вот прилетят самолеты и сбросят бомбы. От стресса у меня пошел камень из почки. Срочно надо в туалет. Побежал в туалет на первом этаже флигеля рядом с основным зданием. С силой захлопнул кабинку. По-моему, камень вышел сразу же. Вот что страх делает с людьми. У меня раньше выходили камни пару раз. И всегда это сопровождалось многочасовыми мучениями. А тут раз и все. Начинаю поворачивать ручку замка, а ее заело. Дверь открывается на себя. Дергаю за ручку, что есть силы, и отрываю ее. Бью ногой в дверь. Бесполезно. Толстенная дубовая дверь. Маленькое зарешеченное окошечко выходит во внутренний двор, где стоят генераторы. Начинаю орать в него как сумасшедший. Никакой реакции. Там никого нет. Все ушли. Все сбежали. Министерство разбомбят, и я приму мученическую смерть на толчке. И никто не узнает, где могилка моя. Никогда, никогда, никогда больше не зайду в общественный туалет. Что делать? У меня нет ни одного металлического предмета. Эх, как я был подготовлен. У меня целых четыре пожарных топора. Три в комнате, один в машине. Опять ору, теперь уже в сторону двери. Никакого ответа. Там никого нет. И никого больше не будет. И ничего больше не будет. Опускаю крышку унитаза, сажусь на него и начинаю думать. А чего тут думать? Кроме жалости к себе и раздражения никакие мысли в голову не лезут. Остается ждать, что или меня найдут, или меня здесь похоронит бомба, или я умру от голода. В бачке полно воды, так что с жаждой я справлюсь, но пока потерплю. Эх, зачем я выкинул учебник по выживанию! Там наверняка была глава «Пять Советов, Как Себя Вести, Если Вы Застряли в Сортире Перед Самым Началом Операции «Шок и Трепет». Короче, так я просидел час или полтора, вспоминая всю свою жизнь и прося прощения за все свои грехи. Вдруг услышал чьи-то шаги. Кто-то разговаривает на заднем дворике. Я начал орать диким голосом. Два здоровенных иракца сломали дверь через пять минут, и я вылетел на свободу. Все мои страхи улетучились, и я перестал бояться войны. Все самое страшное было уже позади. Впереди была только работа, подвиги и слава. Какое счастье, что эти ребята вернулись за генератором. Первый раз за все время я восхищался местными жителями. Я даже помог им погрузить генератор в пикап. Они не понимают, что спасли мне жизнь. Они думают, что просто сломался замок и они выломали дверь. Они люди прямого действия и не рефлексируют по пустякам. На город в это время опустилась желтая пелена песчаной бури, принесенной ветром из пустыни. Тут как раз подъезжает моя машина. Они, наверное, в Иорданию ездили деньги менять, но это меня уже не волнует. Забыл написать, что у меня уже неделю новая машина. Джип «Шевроле Джи Эм Си». На войне нужна новая, вездеходная машина. Водитель, правда, похож на Шамиля Басаева и все время молчит. Но мне уже на все наплевать. Я больше ничего не боюсь. Делаем круг почета по городу. Город словно вымер. В гражданском смысле. Ни одной женщины. Даже мальчишки исчезли с пустырей со своими ободранными мячами. Одни суровые, пузатые, усатые мужики. В дурацкого фисташкового цвета робах без опознавательных знаков. Стоят на каждом углу. Сидят и лежат на мешках с песком. Пьют чай и ждут американцев. В телевизионной группе одного из наших центральных каналов бунт подавлен. Оператор и звукооператор, которые вчера решили уехать, сегодня согласились остаться при условии, что поедут ночевать в посольство. Говорят, там отличное бомбоубежище.20 марта
Война началась в 5:30 утра. Сирена зазвучала ровно в пять. Но почти никто не спал в эту ночь. Вечером накануне я совершил обмен комнат в «Палестине» без помощи маклера. Обменял две комнаты на 10-м и 13-м этажах на три: на 8-м, 6-м и 4-м. Сам перебрался в комнату на четвертом этаже. Здесь будет спальня и кабинет. На 8-м будет склад. Перетащил туда генератор, бензин и всякие запасы воды и продовольствия. Юра живет на 10-м этаже. На шестом может жить переводчик. Во всех комнатах снял со стен застекленные репродукции в рамах и аккуратно положил их под кровати. Заклеил оконные стекла широким скотчем в несколько слоев крест-накрест. Заклеил зеркало в ванной на четвертом и шестом крест-накрест. Положил один топор в прихожую, один под кровать. Один в машине. Один у Юры. Вторую кровать поставил на бок, вплотную к моей. От прямого попадания не спасет, а от битого стекла и даже металлических осколков спасти может. Вставил заглушку в дно ванны. Наполнил ванну водой. То же самое сделал в двух других комнатах. Надел бронежилет, который выменял у Юры на каску. Так получилось, что у Юры было два жилета, а у меня две каски. Надел каску. Надел сумку с противогазом. Попробовал надеть противогаз на голову — перебор. На темной лестнице долбанешься, костей не соберешь и войны не дождешься. Я поднялся на 12-й этаж. На этом этаже никто не живет. Во всех номерах этого этажа когда-то начали ремонт, да и забросили все. Все равно война. Грязь и разруха. Можно снимать последствия войны хоть сейчас. Выломал топориком дверь в торцевую комнату, выходящую окнами на реку с отличным видом на западный берег, на всю административную часть города с дворцами и министерствами. Появляются Юра и его друзья — финн Илке и итальянец Франко, французы Джером и Александра, все фотографы. Замечательные ребята. Они в восторге от прорубленных возможностей. До четырех утра дежурим на балконе. Ждем налета. Джон, который живет на последнем, 17-м, этаже, был прав, когда сказал, что налет начнется после пяти. Идем спать. Ровно в пять меня будит воздушная тревога. Ничего не может быть напряженнее и страшнее времени, после того как отзвучит тревога. Сейчас все оставшиеся в городе попрятались в убежищах, ямах или просто вод кроватями, обнявшись и обняв детей. «И ужас режет души напополам…» В 5:30 утра заработала ПВО. Потом где-то далеко прозвучало два или три взрыва, и все. Тишина упала на обезлюдевший город. В 8:30 Cаддам Хусейн появился на телеэкране и сказал, что «преступник Буш-младший начал войну». Свою речь Саддам начал с того, что прочел пару цитат из Корана. Днем появились слухи, что вице-премьер Тарик Азиз бежал из страны. Тарик Азиз немедленно появился перед журналистами в военной форме с пистолетом на боку. «Я пришел с пистолетом, чтобы подтвердить, что мы готовы сражаться с агрессорами», — сказал Азиз. Город как будто вымер. Ни одной машины на улицах. Все магазины и офисы закрыты. Буш обещал страшные бомбардировки. Все ждут обещанного. Пословица про три года здесь не проходит. Из людей попадаются только добровольцы партии Баас. Специально проехал почти по всему городу. Встретил только одну женщину. Захра Хасун (62 года): «Вот пошла купить детям хлеба и фруктов в магазин в конце улицы. Все закрыто. Мои дети любят свежий хлеб. Теперь придется ждать, когда кончится война». На улице Тахариат в центре города попадается единственная лавка, в которой торгуют ароматным табаком и нархиллами — водными трубками вроде нашего кальяна. Хозяин лавки Азет Саид (39 лет): «Я открылся в 9 утра и буду торговать до темноты. Я буду торговать, пока не придут американцы, а потом пойду драться. Вот этим». Азет поднимает костыль. У него нет обеих ног. В 9 вечера новая бомбежка. В этот раз видно, как ракета попадает в здание Министерства планирования на том берегу Тигра. У нас в гостинице дрожат стекла и стены. Министерство вспыхивает как факел и гаснет через несколько минут. Потом несколько разрывов в городе, к югу от центра, и опять гнетущая тишина.21 марта
Ночь прошла спокойно. Ни сирен ни бомбежек. Где обещанный град бомб и ракет? Что происходит? Министр обороны Султан Хашем Ахмед сказал по телевидению, что Америка высадила десант в двух местах на западе Ирака и встречает жестокое сопротивление со стороны иракских войск и местных жителей. По радио объявили о премии в 100 миллионов динаров за сбитый самолет (около 40 000 долларов), 50 миллионов за сбитый вертолет и пленного американца (соответственно 20 000 долларов), 25 миллионов (10 000 долларов) за убитого американца или сбитую ракету. Гуманно, однако. За живого врага дают больше, чем за мертвого. Теперь американцев будут щадить. Министр внутренних дел Махмуд Диаб Ахмад, похожий свирепым спокойствием на тяжеловеса-боксера Холифилда, пришел на пресс-конференцию с хромированным автоматом Калашникова. Его текст не имел большого информационного значения, но, пока он говорил, он водил автоматом вверх, вниз и в разные стороны с дулом, направленным на журналистов. Магазин был пристегнут. Указательный палец на спуске. Я так и не разглядел, был ли снят предохранитель, но на всякий случай отошел в сторону. Министр сказал, что положит автомат, когда кончится война. Министр информации Мохаммед Саид Эль-Сахаф пришел на пресс-конференцию с кучей фотографий раненных гражданских лиц и назвал США «супердержавой злодеев и супердержавой аль Капоне». Сахаф сказал, что на самом юге Ирака идут ожесточенные бои за маленький приграничный городок Умм Касср. Потом я успел побывать в больнице «Эль-Кинди», где увидел первых раненых этой войны. Человек двадцать. Все гражданские. Ранения осколочные. Кровь на полу. В 8:05 вечера сирены. Через пять минут уже падали бомбы на противоположном берегу Тигра. Бомбили некоторые дворцы Саддама, здание Совета министров, базы Республиканской гвардии, штаб-квартиру Организации специальной безопасности, главной спецслужбы страны. Это здание напоминает пирамиду ацтеков. Страшные разрывы сотрясали всю гостиницу, и стекла гудели. На 17-м этаже в торцовом люксе, где расположилась команда CNN, вылетело несколько стекол верхней части пентхауса. Люди в панике спускались на первый этаж гостиницы по темным боковым лестницам. Некоторые вскрикивали от страха при каждом взрыве. Бомбили часа два. Странно, но электричество во всем городе продолжает работать. На том берегу на набережной горят длинные ряды фонарей. Позади них кажется, что полыхает весь город. Телефон работает. Я делаю радиорепортаж во время бомбежки. На мне каска и бронежилет. Мне кажется, что я весь состою из сгустков адреналина.Глава 8. СУДНАЯ НОЧЬ, ИЛИ ШОК И ТРЕПЕТ
Весь город на правом берегу охвачен огнем. Яркие желто-красные языки пламени легко отпускают в небо черные грибы облаков дыма. Облака, смешиваясь, ткут причудливо-выцветшие, с кровавым прокураторским подбоем гобелены и закрывают низкие, греющиеся у костра звезды, затем проглатывают, окутывая своими расползающимися пастями голубую, почти полную луну и всю глубину остальной вселенной. Внизу сумасшедшими отражениями полыхает река, неподвижно танцуя в огне. Кажется, в судный день в Тигр опрокинули нефть поверх привычной мутно-коричневой воды. Сошедшая с небес огненная геенна сжирает помпезные дворцы президента, выплевывает языки и косы огня из глаз и ноздрей, выпотрошенных ненасытным пламенем зданий и, запивая жар нефтянно-глянцевой водой, перекатывается на другой берег Тигра, где и так ярко освещенная электрическими фонарями, безлюдная песчаная набережная словно подхватывает этот завораживающий танец смерти. Я чувствую, что не могу не любоваться этим ожившим новыми красками полотном Тернера, но тут балкон опять уходит у меня из-под ног, и страх, вползая в оглохшие уши, опускается в самое сердце и адреналином выжимает его насухо капельками холодного пота на лбу. Огненный пейзаж приподнимается и опускается вместе с моими руками, вцепившимися в балкон, вместе с бетонной махиной 17-этажного отеля, вместе с землей, принимающей одну за одной крылатые ракеты и тяжелые бомбы. Еще один дворец на том берегу набухает и лопается, как огненный нарыв, струей обжигающего глаза пламени. Город странно не тушит свои электрические огни, и они, словно факелы, опоясывают живые очаги пламени со всех сторон, и кажется, что весь город горит. На самом деле взрываются и горят только дворцы и правительственные учреждения. Это только видимость ковровой бомбардировки. Это высокоточное оружие в деле, в деле защиты цивилизованного западного мира от непослушных и строптивых восточных тиранов. Умные бомбы и ракеты падают точно в цель и буквально выедают ее изнутри, так что дальше гореть там почти нечему, и уже через полчаса город перестает плясать вокруг буйных костров и будто вновь погружается в прерванный ночной бомбардировкой сон. Не слышно ни сирен, ни пожарных машин, ни машин «скорой помощи». Тушить там уже нечего, и похоже, что раненых тоже нет. Настоящая хирургия войны XXI века. Красиво, до жути страшно и почти безопасно (для меня). Пентагоновская концепция «Шок и трепет» проявляет себя во всей красе. Не знаю, как чувствуют себя багдадцы, приникшие друг к другу в своих домах и убежищах, но я точно испытал шок и немножко трепет. Возможно, читая этот номер газеты, вы уже знаете исход войны, но еще в пятницу днем блицкригом совсем не пахло. А начиналось все это так.Среда. Последний представитель выброшенной на помойку истории лиги наций покинул Ирак еще во вторник. Башмаком по столу никто не стукнул. Кузькина мать осталась отдыхать в кремлевском чулане. Подлодки не всплыли, потому что разучились всплывать. Бывшая великая супердержава невнятно промямлила что-то про ошибку, и американские морпехи, напоминающие лукасовских солдат из «Звездных войн», начали чистить свои лазерные мечи в похожей на другую планету пустыне Кувейта, на самом пороге демилитаризованной зоны. Пустынная буря окутала Багдад густым песочным туманом. Часов с двух дня многочисленные магазины, лавки, рестораны и кафе опустели и закрылись. Багдад вдруг неестественно посуровел, замер и превратился в город мужчин. Женщины в черных чадорах (длинные национальные платки) исчезли с улиц. Мальчишки, постоянно гонявшие в футбол, испарились с пустырей. Нищенки со своими окуклившимися чадами уползли от своих помоек. Большей частью раздолбанные, расхристанные и облупившиеся машины попрятались по дворам и гаражам. Исчезли все, даже неизменные часовые улиц — чистильщики обуви. Теперь город потускнел и посуровел. Усатые, хмурые, пузатые, нескладные мужики надели зеленые партийные робы, достали из комодов «Калашниковы» и пошли защищать свой город, занимая позиции на каждом перекрестке за укреплениями из мешков с землей, напоминающими брустверы с панорамы «Оборона Севастополя». Среди журналистов паника. Никто не может себе представить, что будет дальше и каковы их шансы на выживание. Всех заставляют переехать в два отеля «Эль-Рашид» и «Эль-Мансур». Оба расположены на правом берегу и окружены основными мишенями для бомб и ракет США. CNN упрямо остается на последнем, 17-м, этаже самого интуристообразного, но по расположению, наверное, самого безопасного отеля в Багдаде — «Палестина». «Палестина» переполнена. Жуликоватые администраторы просят 500 долларов сверху за заселение в убогий, пахнущий носками Али Бабы номер. Журналисты народ горячий — щеки надули: на войну приехали, но деньги платят и вселяются в «Палестину». Переводчики, говорящие по-русски, как Костя Райкин в фильме «Свой среди чужих…», а по-английски, как Пятница на острове Робинзона Крузо, или исчезают бесследно, или тоже требуют безумных денег за свои сомнительные услуги, как и водители, которые единственное, что хорошо умеют делать, это давить на гудок. Пресс-центр в Министерстве информации вообще официально берет 125 долларов в день за работу в стране плюс 125 за пользование своим же спутниковым телефоном. Тем не менее сюда приехали орды журналистов и все за все платят. Кому, как говорится, война, а кому мать родна. Но вот журналистам, уже въехавшим за бешеные, по иракским понятиям, деньги в «Палестину», чиновники Министерства правды, простите, информации, приказывают в срочном порядке переехать в «Эль-Рашид» и «Эль-Мансур». Наиболее нервные считают, что из них хотят сделать живые щиты для многочисленных министерских зданий и дворцов Саддама. На самом деле все гораздо проще. Надо ведь дать и другим отелям заработать. Так что народ платит за комнаты в «Рашиде», а сам потихоньку переползает назад в «Палестину», поближе к CNN. Но паники и истерики избежать не удается. Один известный журналист, красавец и герой, не пьет, не курит, утром на зарядку даже в Багдаде бегает, вдруг срывается с катушек, кричит: «Fuck the story!» Мол, вы что, под Рашидом склад с химоружием, ведь недаром на выцветшем рекламном щите по дороге из аэропорта написано, что «AI Rasheed is more than a hotel!» («Эль-Рашид» больше, чем просто отель!) Красавец мужчина нанимает GMC Suburban и мчится в сторону Иордании что есть мочи. За ним следуют толпы других обезумевших от страха искателей адреналина. Цены на поездку до спасительной Иордании, где в отличие от сегодняшнего Ирака есть банкоматы, настоящая кока-кола и будущее, за один предвоенный день подскакивают с двухсот долларов до трех-пяти тысяч. Те, кто остаются, переезжают назад в «Палестину», обустраиваются в этом свинарнике и завозят в свои номера генераторы, канистры с бензином, в общем делают отель еще более безопасным. Надвигается ночь. Город не спит, но затихает. Все ждут войны. Это вам не 41-й год, все давно заранее объявили — было время подготовится — никакого вероломства. Все честно. Даже сказали, что будут делать — обрушат на Ирак, в основном на Багдад, 3000 крылатых ракет в первые 48 часов. Попробуйте тут уснуть. Туман наконец рассеивается. Телик бесконечно крутит ролики про Саддама, перемежаемые песнями про Саддама, исполняемыми местными, застегнутыми на все пуговицы «соловьями партии». Вот Саддам целует детей. Вот он курит кубинскую сигару, вроде ничего такого не говорит, типа «надо тщательней», а куча придворных генералов, потупив взоры, все записывают. Вот Саддам стреляет из ружья. И т. д. Моральный дух крепчает не по часам, а по минутам.
Четверг. И вот в пять тридцать утра — «долгожданная» сирена. Началось. Минут через семь послышались сначала далекие, а потом близкие раскаты зенитного огня. И вот первый разрыв. Где-то далеко, на юго-востоке Багдада. Что там взорвано, непонятно. В небе на горизонте ползет облачко дыма. Затем еще два или три — поближе. На этом налет заканчивается. К вечеру выясняется, что метили в частные резиденции президента и его семьи. Резиденции разрушили, но ни в кого из семьи не попали. Ранили человек двадцать мирных жителей. Еще разрушена распределительная подстанция электростанции Эль-Дора, но перебоев с подачей электроэнергии нет. Все раненые доставлены в больницы. (С этого места пишу статью во время новой бомбежки, напялив каску, выпив водки для храбрости и загородив спину баррикадой из перевернутой кровати, чтобы не задело битым стеклом. При каждом новом взрыве стекла звенят и словно набухают, вот-вот рассыпятся.) Самое страшное — это воздушная тревога. Никогда не привыкнешь. И даже сами багдадцы не могут привыкнуть. «Конечно, боимся, а что делать?» — говорит единственная встретившаяся на улицах Багдада женщина, 62-летняя Захра Хасун, мать шестерых детей, укутанная в черный чадор. У Захры дом без сада — убежище и колодец выкопать негде. Муж работает, как многие иракцы, водителем. Сейчас работы много. Может, после войны купят дом с садиком. «Выкопаем там себе колодец и убежище к следующей войне, и нам не придется прятаться под кроватью, как сейчас». Все магазины закрыты, но все же попадается один открытый — это лавка Азета Саида, безногого инвалида 39-ти лет, который продает нархиллы и ароматизированный табак на маленькой улочке в районе Тахариат: «Война не война, а людям все равно надо расслабляться. А мои ароматные нархиллы помогут им хоть на минуту забыть о страхе». В его магазине одетый в форму и подпоясанный ремнем с пистолетом на боку партиец выбирает себе вкусный табачок. Он внимательно прислушивается к нашему разговору и рассказывает про своих детей и их страх. «Утром, как завыла тревога, они прибежали к нам с женой в постель, — говорит отец троих маленьких детей, 41-летний госслужащий Адель. — Мы их укрыли, прижали к себе. Мой трехлетний сын, уткнулся мне лицом в грудь. Чувствую, мокро на груди. Он лежит и тихо плачет, почти беззвучно. Боится. Я его прижал к себе, а сам лежу и думаю: “Вот так вот люди становятся фанатиками”». Вторую атаку ожидают в 8 вечера. Все приготовились к самому худшему. На улицах, кроме солдат и ополченцев, никого нет. Время от времени деловито проезжают «тойоты»-пикапы или «уазики», с крупнокалиберными пулеметами, установленными на крыше кабины. Слухи ходят, что будет что-то страшное. Оказалось даже менее страшно, чем утром. Где-то ухнуло за городом, а потом ракета на глазах у всех вошла в Дом правительства и превратила его в одну секунду в сталинградский дом сержанта Павлова. И все пока. В общем, от Буша ждали зверств, а он взял да чижика съел. Ни шока тебе ни трепета.
Пятница. С утра сирены не было. Народ потихоньку выползает на улицы. Магазины стали открываться снова. Появились женщины и потащили куда-то детей и авоськи. В больницы доставили еще тридцать семь раненых. Среди них 18-летний Ахмед Саббар Кадым, школьник, который сидел на пороге дома с друзьями, когда раздался взрыв на военной базе «Эль-Рашид» в 10 километрах на юг от Багдада. «Чувствую, падаю, — говорит Ахмед. — Смотрю, обе ноги в крови и я их плохо ощущаю. Встать не могу. Боль ужасная». Ахмеда и его друзей доставили в больницу «Эль-Кинди», теперь пытаются спасти одну ногу с косым двойным переломом. Осколками также посекло левую руку. Несмотря на несколько десятков раненых, убитых пока еще нет. Вот вам и обещанный «Шок и трепет», чудо психологической войны. «Широкомасштабная кампания, расчитанная на то, чтобы запугать и деморализовать иракский народ и армию, провалилась, — говорит один европейский дипломат, все еще остающийся в Багдаде. — Американцы надеялись, что режим Саддама рухнет сам собой, развалится, как карточный домик. Но этого не произошло. Народ видит, что после двух дней войны режим полностью контролирует ситуацию. Если так будет продолжаться, то войназатянется и превратится в кровавую. Американцы оказались слабы в ближнем бою и с трудом продвигаются в глубь Ирака». По некоторым сообщениям, у американцев в заливе приготовлено в два раза больше высокоточного оружия, чем в 1998-м, когда бомбардировки с такой же вялой интенсивностью продолжались 6 дней. Если так пойдет, то артподготовка затянется на две недели, а это на руку Саддаму. Больше потерь с обеих сторон. Больше гражданских потерь. Больше давления на Белый Дом не только в остальном мире, но и в самой Америке. «Мне кажется, что пока что война развивается не по американскому сценарию, — говорит дипломат. — Все это укрепляет резервы и возможности режима к сопротивлению». Днем министр информации и министр внутренних дел дали пресс-конференцию. Оба были в военной форме и при оружии. Причем в отличие от своего коллеги министр внутренних дел имел с собой не только пистолет, но и автомат Калашникова с пристегнутым, хромированным магазином, и с четырьмя магазинами в разгрузке на груди. Министр Махмуд Тиаб Эль-Ахмад заявил, что они подбили два вертолета США с 12 бойцами на борту и несколько танков в танковом сражении на юге Ирака. Министр все время держал палец на спуске и водил автоматом вверх и вниз, дулом в сторону журналистов. «Я положу свой автомат только в день победы, как и мой 12 летний сын», — заключил министр. Президент Саддам издал указ, по которому каждый иракец, кто собьет самолет противника, получит сумму, равную 40 000 долларам, кто собьет вертолет, получит 20 000, кто убьет американского солдата, получит 10 000. Тот, кто возьмет в плен американского солдата, получит 20 000. Ходят слухи, что на западе Ирака, в районе иорданской границы потерпел аварию самолет США, а летчик катапультировался. Так вот говорят, что местные жители целыми деревнями ищут его, что бы сказочно разбогатеть. Не знаю, успеют ли. Жизнь немного расслабилась. Стали открываться магазины. Женщины вышли на улицы. Мальчишки опять стали гонять мяч. «Шок и трепет» казался просто оружием психологической войны. Но вот 300 крылатых ракет «Томогавк» и пять тяжелых бомбардировщиков Б-52 долетели до Багдада, и мы узнали, что имели в виду американцы. В 4:45 утра пять утра я вновь дергаюсь от звука воздушной сирены, но через пару секунд понимаю, что это не сирена, а муэдзин запричитал с минарета соседней мечети. Дописываю свою статью в семь часов утра после пяти воздушных тревог и четырех налетов. Ужасно хочется спать. Но опять звучит сирена. Эх, скорей бы конец войне! Чтобы 12-летний сын министра убрал палец со спускового крючка и пошел учиться.
Из дневника
22 марта
Мохаммед Арави (20 лет), программист-компьютерщик стоял на крыше небольшой гостиницы в районе Джадрия и наблюдал, как две крылатые ракеты с интервалом в несколько секунд упали на дворец Кусэя Саддама (младшего сына диктатора и его официального преемника) в 800 метрах от гостиницы. «У ракеты был огненный след, и она летела невысоко над городом с юга в сторону дворца, — рассказывает Мохаммед. — Было похоже на комету. Над дворцом ракета словно остановилась, задрала нос и нырнула прямо в середину купола дворца. Я слышал и читал про умные бомбы и ракеты. Теперь я увидел их в деле». Взрывная волна была такой силы, что, если бы Мохаммед не стоял прислонившись спиной к стене технического этажа над основной крышей, его бы сбило с ног, а могло и с крыши сбросить. Ракеты и бомбы точно поражают свои цели. Среди мирных жителей есть раненые. Но народ потихонечку начинает выползать на улицы. Появились редкие машины. Как правило, мчатся на большой скорости, не останавливаясь на светофорах, которые все еще работают. Американцы в этот раз (по сравнению с 1991 годом) не бомбят мосты, электростанции и другие объекты инфраструктуры. Они хотят войти в город, который не будет разрушен, где жизнь не превратится в ад и где, по их мнению, их должны встретить как освободителей. Открываются некоторые лавки и магазины, в основном продовольственные. На улицах появляются женщины и дети. Министр здравоохранения Умид Митхат Мубарак сообщил журналистам (из более 1000 журналистов в Багдаде осталось не больше 300, остальные уехали перед самой войной), что в результате бомбардировок с начала войны погибли четверо гражданских лиц и около 250 ранены. О военных потерях пока сведений нет. Представитель Красного Креста утверждает, что многие жители получили ранения падающими осколками зенитных снарядов ПВО и падающими пулями крупнокалиберных пулеметов. Вот к чему приводит чрезмерное любопытство. Не надо высовывать нос на улицу во время бомбежки, тем более залезать на крышу и глазеть по сторонам. Салман Жумейли, 50 лет, художник: «Мои дети никогда не забудут этот ужас. В какой-то момент показалось, что на нас сбросили атомную бомбу». Семья Салмана, как и несколько десятков других семей, провела последние две ночи в бомбоубежище небольшой гостиницы на юге центра города, недалеко от их дома. Хода Аббас, 41 год (пряталась с мужем и четырьмя детьми в том же убежище): «Дети кричали и плакали каждый раз, когда падала бомба. Я думала, они умрут от страха». Дом Ходы находится в двухстах метрах от дворца Кусэя. Днем муж сбегал домой. Стекла все выбиты. В стене кухни застряли осколки. На стенах несколько трещин. Сегодня первый раз бомбили днем, и опять этот дворец. Я был недалеко, на улице Арасат. Ощущения жуткие. На голову сыпалось стекло из верхних двух этажей трехэтажного дома. Прямо напротив меня мужчина средних лет перебегал улицу. Взрывная волна сбила его с ног, как куклу, и протащила по мостовой. Мужчина пытается подняться, но его шатает как пьяного. Голова разбита и вся в крови. Первая проезжающая машина остановилась, и водитель охотно согласился отвезти раненого в больницу. В больницу Ярмук в центре города днем поступило около 20 раненых. Доктора и медперсонал возбуждены до крайности. Халаты у них в крови. Кровь на полу и на каталках. Сегодня журналистам показали два разрушенных жилых дома в районе Эль-Касидия. От одного дома практически ничего не осталось. Воронка 10 метров глубиной и метров 15 шириной. Соседи сказали, что всю семью в 12 человек отвезли в больницы. Отца семейства до сих пор не могут найти. Человек пять местных озабоченно разбирают руины. Все в пыли, даже усы серого цвета. Министр информации Эль-Сахаф сам приехал на место трагедии, взобрался на кучу битого кирпича и дает интервью какому-то арабскому телеканалу. Говорил он быстро-быстро, но долго, минут десять. Переводчик в конце концов перевел: «Американцы — преступники». Сегодня впервые за все время я встретил в Багдаде человека, который не побоялся сказать иностранцу, что думает. «Скорей бы уже американцы были здесь, — говорит 42-летний бизнесмен. — Я уверен, американцы сдержат свое слово и установят здесь настоящую демократию. Режим давно пора менять. Конечно, у американцев есть свои интересы здесь — это наша нефть. Но почему бы не поделиться с ними». Мы разговариваем одни у него дома, без майндера, которого я отправил с водителем пообедать. Разговор на английском. По телевизору показывают толпу вооруженных до зубов оборванцев где то на севере Ирака. Они поют заунывную бесконечную песню, восславляющую Саддама, машут ружьями, автоматами и кинжалами. «Примитивные обезьяны, — с отвращением говорит мой собеседник. — Что с них взять. Они даже представить себе не могут, как будут сражаться с американской армией. Шли бы домой к своим огородам». Такая откровенность — редчайшее исключение. Все остальные говорят, что будут сражаться насмерть. Если хоть один процент из них говорит то, что думает, то американцев здесь точно ждет Сталинград. Не могут же они стереть Багдад с лица земли вместе с его жителями. Значит, надо будет вступать в уличные бои. И бомбы уже не выручат. Расчет Саддама, видимо, строится на том, что в ближнем бою он задавит американцев пушечным мясом. У журналистов, снимающих ночные бомбежки из окон гостиницы «Палестина», начали отбирать фото- и видеокамеры. С десяток крепких парней носятся по гостинице, по крыше, по свободному 12-му этажу и даже вламываются в номера. Пленки засвечиваются. «Флэшки» (flashcards — цифровые кассеты для фотокамер) и видеокассеты изымаются. Аппаратура затем возвращается. В пресс-центре объясняют, что, если журналисты будут передавать фото- и видеоматериалы о взрывах объектов в Багдаде, американское командование будет получать информацию с подтверждением точности ударов. А то они не могут все это проверить через свои спутники, которые все время висят над Ираком. Бред какой-то. Что делать журналистам? Что, мы заложники теперь, что ли? Американский фотограф Джим Нахтвэй снимал с крыши гостиницы. Два здоровенных агента напали на него. Один вырвал камеру и швырнул ее вниз. Джим в шоке. У него осталась одна цифровая камера. Старший переводчик из протокольного отдела Ахмед вернул Юре две «флэшки», которые у него отобрали секьюрити. Ахмед очень хорошо настроен к нам с Юрой. Непонятно даже, почему. По коридорам гостиницы все время шастают агенты и прислушиваются к дверям. Если слышат, что кто-то разговаривает по спутниковому телефону, они вламываются в номера и реквизируют телефоны. Журналист же высылается из страны. Это просто уже маразм. Все знают, что Министерство информации вот-вот разбомбят и мы не можем оставлять там свои телефоны. Все держат их в номерах и платят взятки различным чиновникам пресс-центра за эту возможность. При желании они всех нас могут выслать из страны за несанкционированное пользование спутниковым телефоном. Вчера из гостиницы и из Ирака выгнали CNN. Почему их выгнали, непонятно. Я не помню войны, с которой выгоняли CNN. Это плохой знак. Под крылом CNN «Палестина» была самым безопасным местом в Багдаде. Теперь не знаю.23 марта
Толпы народу сбежались к реке в центре города посмотреть, как ищут американских летчиков из якобы сбитого над городом самолета. А где же сам самолет тогда? Исчез? Сгорел в воздухе? Говорят, что два пилота катапультировались прямо в Тигр, недалеко от Министерства информации, кстати, которое, судя по всему, и запустило эту утку. Всем хочется поймать пленного. Еще бы, 20 000 долларов на дороге не валяются. Юра Козырев промок до нитки, снимая, как полуголые иракцы с автоматами наперевес и с ножами в зубах, остервенело бросались в мутные и холодные воды Тигра и рассекали своими толстыми животами густые заросли высокого тростника. Забава продолжалась до вечера. Вечером подожгли тростник напротив гостиницы «Палестина» и под объективами десятков камер палили из автоматов во все стороны. Только чудом можно объяснить, что в экстазе безрезультатных поисков они не поубивали друг друга и даже не ранили ни одного журналиста, которые снимали все это шоу. Сегодня большой пресс-день. Министры обороны, информации и сам вице-президент Таха Ясин Рамадан сменяют друг друга на брифингах в залах пресс-центра. Они говорят о великих победах иракских солдат, о том, что американцы до сих пор не взяли Умм Касср, маленькую брестскую крепость на границе с Кувейтом. Американцы в свою очередь, каждый день заявляют на своих брифингах в Катаре, что они взяли Умм Касср. Среди журналистов ходит шутка: «Сегодня американское командование заявило о взятии Умм Кассра. Это уже четвертый Умм Касср, взятый американцами за последние четыре дня». Целый день по телевизору показывают пятерых пленных американских солдат. Среди них одна афро-американка (негритянка, по-нашему). Мужики в чайхане смотрят телевизор и обмениваются сальными шутками. Чем дурнее шутка, тем больше радостного смеха. «Они, наверное, послали черную бабу ночью в разведку, чтобы не заметили. Но она такая толстая, что не заметить невозможно», — говорит один партиец в зеленой робе. В ответ приступ гогота. Министр обороны заявил, что убито 25 американцев и англичан. О своих потерях ни слова. Ахмед Азиз (38 лет), бакалейщик, теперь солдат партии: «Они ошиблись, когда решили воевать с народом, у которого есть вера. Они думают, что они могут убить Саддама Хусейна и управлять нами. Но мы все здесь Саддамы Хусейны». Министр обороны Султан Хашим Ахмед сказал, что американцы свободно ездят по пустыне и даже где-то там в пустыне продвинулись на несколько сотен километров, но боятся входить в города. В российском посольстве не могут скрыть злорадного удовольствия по поводу того, что американцы якобы забуксовали в этой войне. Российский дипломат: «Американцы не ожидали такого сопротивления. Они думали, что шииты восстанут на юге. Они думали, что их будут встречать с цветами. Они думали, что иракская армия разбежится. Ни одно из их ожиданий не подтвердилось». Я потерял переводчика. Мы остановились на перекрестке недалеко от штаб-квартиры партии Баас, чтобы поговорить с полицейским. Не успел я спросить его имя, как к нам подъехал новенький «Паджеро», откуда выскочили три бугая в штатском. Что-то начали дико орать моему переводчику и водителю. Оба побелели. У нас отбирают документы, у меня также камеру, блокнот и диктофон. Под конвоем их машины, мы едем в пресс-центр. В пресс-центре нас заводят в маленькую комнату, где трое мужчин в штатском, которых я до этого не видел, долго разговаривают с Мундером, моим переводчиком. Вдруг один из них говорит мне по-английски, что я враг иракского народа и что я пишу ложь про иракский народ. Выясняется, что Мундер выкрал у меня черновую копию предыдущей моей статьи в «Новую газету», которую я распечатал для Юры (я думал, что я ее где-то потерял). Так вот Мундер утверждает, будто в статье говорится, что иракские власти решили сделать из журналистов живые щиты. Когда Мундера спрашивают, почему он раньше не донес на меня, он от ужаса начинает вообще нести чушь и говорит, что он первый день работает со мной и хотел донести вечером. Меня спасает появление Ахмеда, старшего переводчика с русского языка в протокольном отделе. Ни для кого не секрет, что Ахмед — сотрудник охранки. Ахмед долго читает листок с моей статьей. Там вообще много, чего написано, что им явно не понравится. Я думаю: все, мне конец. Ахмед молча читает. Я громко говорю ему: «Там же написано, что НЕКОТОРЫЕ журналисты ПОДУМАЛИ, что из них хотят сделать живые щиты, так ведь?» Я так и не узнал, дошел ли Ахмед до этого места или нет, но он встает и говорит, что именно так и написано и что Мундер временный их сотрудник и язык знает не очень хорошо, хотя и работает со мной с самого начала. Мундер в полуобмороке. Он только что сказал этим гэбэшникам, что знает меня всего один день. Старший из собравшихся в комнате подходит к Мундеру и наотмашь бьет его по лицу, что-то быстро и резко говорит ему. Мундер выбегает из комнаты. Затем они с ожесточенной остервенелостью засвечивают все мои фотопленки, рвут все магнитофонные пленки с записями пресс-конференций их же министров, отдают мне документы, фотоаппарат, диктофон и (какое счастье) блокнот, и мы с Ахмедом и водителем выходим из комнаты и из пресс-центра. Ахмед говорит, что Мундеру повезло, что его просто уволили за вранье и за то, что вовремя не донес о своих подозрениях, а мне повезло, потому, что Ахмед читал мою статью, а не кто-нибудь другой. Ахмед отдает мне мой листок, который я тут же сминаю в кулаке и прячу в карман. Время обедать. Мы с Ахмедом едем в ресторан на ул. Арасат. За обедом (курица-гриль) Ахмед говорит: «Теперь я буду работать с тобой. (Он называет сумму, которую я должен ему платить. Я молча соглашаюсь.) Я знаю, на кого ты работаешь. (Я не переспрашиваю.) Я помогу тебе. Но ты когда-нибудь поможешь мне. Я не идиот и понимаю, что американцы все равно придут сюда. Нам обоим безопасней быть вместе. Тебе сейчас, а мне потом». Ахмед умный и хитрый человек. Он не фанатик. И не трус. Переводчика, который бы не был стукачем, я все равно сейчас не найду. Если бы не Ахмед, я вообще бы сейчас в лучшем случае ехал бы в Аман сотни верст по пустыне посреди войны. А в худшем? Лучше об этом не думать. Если я правильно понял, Ахмед знает, что я работаю на американскую газету, не на ЦРУ же. Это все равно должно было когда-нибудь открыться. Лучше уж таким образом. Итак, у меня новый переводчик. Самый дорогой и самый лучший. Нет, русский у него так себе. Но с ним спокойнее. Ахмеду лет сорок. Солидный мужик, со связями, и с ним я смогу попасть в такие места, о которых с трусливым Мундером я не мог даже заикнуться.24 марта
Над городом стоит черная пелена от дыма множества нефтяных костров, зажженных на окраинах города специально, чтобы ухудшить видимость для американских самолетов. В земле роют огромную яму, подгоняют машину с нефтью, наполняют яму до краев и поджигают. Я насчитал около 20 таких черных столбов дыма вокруг города. К тому же опять началась песчаная буря и видимость стала вообще нулевая. Саддам появился на телеэкране и развеял слухи о своей гибели в первые дни войны от бомб союзников. В своей речи Саддам призвал соотечественников отрезать у американцев руки и ноги и перерезать им горло. «Бейте их, пока зло не будет побеждено», — призвал Саддам. В бедном районе Радиха Хатум на севере Багдада разрушено сразу три дома на одной улице. Рядом на километры ни одного военного объекта. Танур Эль-Шейкл (53 года) стоит на развалинах своего дома; его сестра и ее двое детей погибли. «Будь проклят Буш! — плачет он. — У нас дома даже ружья не было». Народ ликует, что Саддам жив. Разговаривал с человеками пятью. Все говорят, что любят Саддама — сил нет! Вице-премьер Тарик Азиз на пресс-конференции сказал, что они ждут не дождутся, когда американцы подойдут к Багдаду, где их будет ждать настоящая бойня. Расчет Багдада прост — нанести американцам непозволительные потери в живой силе на подступах к Багдаду и в уличных боях в самом городе и таким образом вызвать в Америке массовый всплеск антивоенных настроений.Глава 9. БЛИЦКРИГ И РЯДОВОЙ РАЙЛИ
Еще с ночи дым нефтяных костров, зажженных по окраинам города, охватил его со всех сторон, сделал серым, осунувшимся и бесцветным. Небо потемнело, и не стало видно разницы между утром и вечером, между войной и миром, между жизнью и смертью.Воскресенье. День… Взрыв оглушительной силы метрах в семистах. Окна над головой гудят, словно надуваясь пузырями, и сыпятся вниз стеклянным душем. Журналист, который только что пил чай с патрулем из добровольцев и активистов партии Баас, сидя на удобной лавочке у чайханы, лежит на земле лицом вниз, закрыв голову руками. Через секунду-другую он приподнимается, стряхивает, как мокрая собака, стеклянные крошки с седой головы и оглядывается. Его собеседники продолжают сидеть как ни в чем не бывало и весело поглядывают на перепуганного до смерти русского. Подняв с земли упавшие автоматы, они аккуратно кладут их за спину, на случай второго взрыва, и заказывают чайханщику еще чаю. «Видишь, какие мы. Нас бомбят, а мы чай пьем, — говорит 33-летний бизнесмен, а теперь солдат партии Ахмед Азиз Ахмед, протягивая журналисту новую чашку чая в заметно дрожащую руку. — Нас пугают, а нам не страшно». Ахмед и его друзья, одетые в зеленые и песочного цвета робы без знаков отличия, с наслаждением пьют сладкий-пресладкий чифирь из маленьких специальных чайных рюмочек и обсуждают войну. Собственно, другой темы для разговора здесь нет. Война — это все, что у них осталось, это образ жизни. Это данность. И даже бомбежка, к звуку которой, кажется, привыкнуть невозможно, — это данность. Это как дождь. С этим можно жить, считают они. К бомбежкам за 12 лет здесь привыкли, будто они живут на планете, на которую из-за слабой атмосферы все время падают метеориты. Ну что делать, если с этой планеты никуда не деться. К чему не могут и, наверное, не смогут здесь привыкнуть, так это к присутствию американских солдат на родной земле. Вот это — новый фактор, и он раздражает. Ахмед и его друзья за второй рюмкой чая сходятся в том, что американцев им уже не дождаться, что обещания американцев дойти до Багдада за 72 часа оказались частью психологической войны. «Я завидую ребятам, которые сейчас воюют на юге», — вздыхает Ахмед. Его прерывает звук самолета где-то высоко в небе. Ахмед вскакивает, передергивает затвор и дает бессмысленную очередь в белый свет, как в копеечку. Самолет сбрасывает бомбу недалеко от того места, где минут пять назад приземлился «Томагавк», — и картина повторяется. Журналист опять на земле. Добровольцы скучают на лавочке. Только стекла больше не сыпятся из пустых рам. Ахмед помогает журналисту подняться, стряхивает с него кусочки стекла и предлагает еще чаю. «Спасибо, ребята, в следующий раз», — торопливо говорит журналист, напяливает зачем-то свою белую с синими буквами TV каску, затем снимает ее, напяливает серый тяжеленный бронежилет с синими буквами PRESS на груди, затем опять надевает каску, накидывает через плечо противогазную сумку, пожимает всем руки своей мокрой ладошкой, непонятно для чего делает сомкнутым кулачком какой-то дурацкий знак из эпохи Эрнста Тельмана и Клары Цеткин, втискивается в джип, стукнувшись башкой о дверной косяк, и под удивленными взглядами недавних собеседников мчится куда-то вдаль — куда угодно, лишь бы не бомбили. Ахмед и его друзья качают головами и опять садятся пить чай и ждать американцев, которые уже третий день штурмуют иракскую брестскую крепость далеко-далеко отсюда, на границе с Кувейтом. По CNN показывают вооруженных до зубов, экипированных, как в «Звездных войнах», суперпрофессиональных красавцев, которые на своих чудо-танках бороздят иракскую пустыню, не встречая никакого сопротивления, со скоростью сорок километров в час. Правда, бороздят они ее уже третий день. По всем расчетам они должны были с такой скоростью уже въезжать в Багдад. А их все нет и нет. Может быть, они с пустыней ошиблись? Тем временем журналист, вспотевший до нитки в своем космическом облачении и все еще в списке живых, доезжает до центра города, где вроде пока еще не бомбят, но action в самом разгаре. Прямо под боком у Министерства информации, вдоль всего берега реки Тигр, среди бела дня толпы мужиков в военной форме и без, с автоматами, палками и ножами в зубах и просто со звериной ожесточенностью во взгляде носятся по пояс в холодной воде в зарослях тростника, оглашая воздух дикими криками и выстрелами. Причем стреляют не в воздух. А опять же — в гущу тростника. Непонятно как, но пока обходится без жертв. Хотя смысл все равно непонятен. Журналист спешивается. С трудом сдирает с себя шлем и доспехи и узнает в пресс-центре Министерства информации, что якобы над Багдадом сбит самолет и два летчика катапультировались и приземлились на парашютах прямо посреди города в реку Тигр. Куда делся самолет, никто не знает. По сообщениям Министерства информации, уже сбиты четыре американских самолета, из которых три — над Багдадом. Информация, конечно, интересная, но немного пугающая. Зачем сбивать над городом самолет, если он, скорее всего, упадет на жилые кварталы? Как непонятно, зачем пытаться сбить над городом ракету (на многих домах на крышах установлены зенитки), если она может отклониться от курса и убить гораздо больше народу, чем ежели она попадет в цель, где людей, как правило, уже нет? Эти и другие вопросы крутятся в голове у журналиста, пока он с опаской спускается к берегу, вновь напялив бронежилет. Стреляют ведь… Поиск летчиков продолжается. Участников этой народной забавы становится все больше и больше. Взрослые усатые мужики без всяких раздумий бросают свои грузные тела в холодные воды Тигра и начинают остервенело мять, рвать и ломать заросли тростника. Уж очень хочется им поймать американца — этого инопланетянина, живущего высоко в небе или далеко на земле и посылающего каждый день стальные метеориты на их головы. Поиск сверхчеловеков затягивается до темноты, когда иракцы поджигают кусты на берегу и продолжают палить без разбору во все стороны.
Воскресенье. Вечер… Целый день в перерывах между вялыми бомбежками неведомых военных объектов на окраинах Багдада разного уровня официальные лица, начиная с вице-президента и кончая министром информации, дают брифинги, в которых рапортуют о военных успехах на юге, о том, как гарнизон крошечного городка Умм-Каср продолжает отчаянно сражаться с врагом. Официальные лица в Багдаде твердят о больших потерях американцев и англичан, о подбитых четырех самолетах, четырех вертолетах и пяти танках и пленных, которых покажут по телевидению. Вечером наконец все прилипают к телевизору и видят тех, кто пришел сюда в доспехах богов с лазерными мечами наперевес, а сейчас сидят усталые, напуганные, раненные, с гримасами боли на лицах. Зачем они здесь? Почему? Что для них эта война? Трудно забыть затравленный взгляд этого парня — Джеймса Райли из Нью-Джерси, которому на вид дашь лет 18. О чем сейчас думает он? О чем сейчас думает или молится его мать? Какую необходимую для семьи, для страны, для себя, наконец, задачу выполнял он в болоте под Эль-Насирией? Джеймсу Райли врядли нужно сейчас опасаться самого страшного. Самое главное — он остался в живых и война для него закончилась. Убивать его никто не собирается. Недаром Саддам платит вдвое больше за пленного американца, чем за мертвого, — 20 000 долларов. Показали пятерых пленных — Саддам уже «попал» на 100 штук. Если так дальше пойдет, нефти не хватит расплатиться. Тем временем в больнице Ярмук, в холодной и мрачной палате, 19-летний паренек корчится от боли и просит сделать ему укол. Лейс Халед — школьник из района Карада в центре Багдада. Он сидел на пороге своего дома, когда крылатая ракета взорвалась в одной из резиденций семьи Саддама. Умная ракета, хирургическая точность. Десятки мирных жителей с окрестных улиц были доставлены в больницы с осколочными ранениями. Врачи сомневаются, что смогут спасти парню ногу, — задета артерия. «Я так хотел пойти на войну, — почти плачет Лейс. — Я так хотел убить американца». Он знать не знает никакого Райли. Райли не имеет о нем никакого представления. Оба ранены. Оба — жертвы войны. За первые дни войны, только по официальным сведениям, в Ираке 77 убитых гражданских лиц, в основном женщин и детей. Около 500 ранены. О военных потерях не сообщается. Летчиков в Тигре так и не поймали. Ловили всю ночь. С факелами. Со стрельбой. Скорее всего, американцы высадили группу командос и спасли летчиков прямо из-под носа озверевшей толпы. Потом сделают кино. Хоть какая-то польза от войны будет. Пусть хоть Голливуду и зрителям.
Понедельник. Утро… Президент Саддам обращается к народу с пламенной речью. Почти день победы. Хотя речь по тону все же немного напоминает знаменитую «Братья и сестры…» 62-летней давности. И «решительный бой» в ней есть, и «победа будет за нами» присутствует. И опора на энтузиазм и жертвенность масс. «Вражеские отряды вторглись в наши земли, чтобы оказаться в ловушке на нашей территории, — сказал Хусейн. — Они будут окружены огнем солдат нашей партии, людей из наших племен, федаинами [смертниками] Саддама, отрядами службы безопасности вместе с нашими доблестными вооруженными силами». Сразу по окончании речи по телевизору начали целый день показывать какого-то старичка из священного места всех правоверных Ирака — города Кербала, в 100 километрах к югу от Багдада, который из старого охотничьего ружья подбил американский вертолет «Апач». Вертолет якобы совершил вынужденную посадку. Пилоты убежали. А удачливому дедушке Соколиному Глазу досталась вся машина с полным боевым комплектом. Старик стоит на страже и отгоняет всех, кто посмеет приблизиться, — тоже соискатель кругленькой суммы ($ 20 000). Все-таки трудно придется американцам — народ в Ираке бедный и бесстрашный. Теперь все хотят повторить подвиг непоседливого старичка. Ходят по пустыне с оружием и смотрят в небо. Поэтому ли, по другим ли обстоятельствам, только американцам не удалось за прошедшие сутки продвинуться сколько-нибудь значительно вперед. Они были остановлены у города Эль-Насирия, в 350 километрах к югу от Багдада по дороге вдоль реки Тигр и у Сук Эль-Шуюх, в 400 километрах к юго-востоку от Багдада по дороге вдоль другой легендарной реки — Евфрат. Интересное обстоятельство во всей этой ситуации заключается в том, что именно в Сук Эль-Шуюхе началось знаменитое шиитское восстание 1991 года, которое затем перекинулось на весь юг страны и несколько дней спустя было жестоко подавлено специальными элитными частями, преданными Саддаму. Американцы, по некоторым сведениям, высадили десант возле Сук Эль-Шуюх, но вынуждены были отступить, когда местные шиитские племена вместо цветов встретили их огнем. Та же история и в главном городе юга — Басре. Американцы рассчитывали на поддержку местного населения, которое, как они полагали, восстанет против тирании. Ничего подобного. Войти в Басру не удалось. В результате обстрела города 77 человек убиты и 300 ранены. После таких гражданских потерь американцам можно перестать надеяться на поддержку местного населения. Несмотря на все прогнозы американских аналитиков, курды на севере также пока не спешат начинать активные действия против режима Саддама. «Теперь ясно видно, что ни о каком блицкриге не может быть и речи, — сказал в интервью «Новой газете» один европейский дипломат, все еще остающийся в Багдаде. — Американцы столкнулись, по их собственному признанию, с ожесточенным сопротивлением со стороны иракских войск и ополченцев. Американцы, похоже, уже склоняются к тому, что война будет носить более затяжной характер, чем они предполагали». По логике развития событий, чем дольше будет продолжаться война, тем более жестокий, разрушительный и кровопролитный характер она будет приобретать. А пока что в Багдаде чуть ли не празднуют победу, хотя на город то и дело падают бомбы. Небо окутано черным дымом от нефтяных пожаров и взрывов, а народ веселится. Вновь открываются рестораны, лавки и магазины. «У меня сегодня словно свадьба, — смеется Камель Обейш, владелец маленькой закусочной на улице Эль-Саадун, празднично одетый в парадную серую робу до пят и в белую куфию (национальный мужской головной убор) с черным ободом. — Словно я заново родился. Так приятно было услышать президента Саддама, живого и невредимого. Теперь, послушав его речь, я не сомневаюсь в нашей скорой победе. Они так и не смогли найти нашего президента. Он умнее всех их умных бомб». В два часа дня корреспондент иракского радио Аббас Хасан передал из Эль-Насирии, что американцы вновь вынуждены были отступить от города, потеряв около 15 человек убитыми и бросив несколько танков. Военные на улицах как-то повеселели. С ними даже можно поговорить. Они теперь все время чего-то жуют и пьют чай, вместо того чтобы угрюмо сидеть посреди улицы за мешками с песком, напялив каску и вцепившись в пулемет. «Я больше не верю ни одному слову американцев, — говорит Ииз Эль-Ден, лысоватый пожилой партиец в зеленой робе и с четырьмя полными магазинами к Калашникову в четырех карманах на груди. — Мы их тут ждем, а они застряли где-то в песках. Не могут взять городок с тремя улицами и пятьюдесятью домами. Зря мы здесь сидим. Надо ехать на юг, а то вообще ничего не достанется».
Понедельник. Вечер… Американцев, может, здесь и нет, но их бомбы продолжают падать на город. В понедельник взорвано Министерство обороны, разрушено два корпуса в багдадском университете «Эль-Мустансирия». Разрушен частный дом в рабочем районе Радия Хатум на севере Багдада. Танур Эль-Шейкл, служащий Министерства нефти, пришел вечером домой с работы и увидел, что дома нет. Как нет его сестры и двух ее сыновей. Всего от взрыва погибли пять человек и несколько ранены. Танур ходит кругами по краю воронки, причитая: «Буш, будь ты проклят! Это мирный район. Это мирный дом. Мы мирные люди. Они знали, знали! Они знали…» В Ираке за пять дней войны погибли десятки мирных жителей. Сотни ранены. Военных потерь никто не считает. Но бомбить продолжают. Бомбежки настолько хаотичны, что воздушные сирены уже почти не звучат.
Вторник. Утро… На улицах, несмотря на бомбежки, гораздо больше машин, чем в предыдущие четыре дня. Правда, все теперь ездят, не останавливаясь на светофорах. Мальчишки играют в футбол или чистят ботинки. Сабах Фадель Аббас первым открыл свою лавку после недельного перерыва на старом медном рынке Эль-Сафарир на улице «Эль-Рашид». Глухие, извилистые, узенькие проходы рынка непривычно пусты. Тишина прерывается только мяуканьем бездомных кошек, дальними разрывами бомб и характерным звуком стука по металлу, доносящимся из-за очередного поворота. Маленькая лавка Сабаха открыла двери. Сабах сидит на полу и короткими сильными руками выковывает большой медный таз, зажав его между ног.
Последние комментарии
8 часов 1 минута назад
8 часов 14 минут назад
8 часов 47 минут назад
9 часов 20 минут назад
1 день 50 минут назад
1 день 59 минут назад