Мечтай обо мне [Джози Литтон] (fb2) читать онлайн

Джози Литтон Мечтай обо мне

Глава 1

Безлунная ночь. Туман клубится над темной водой и галечником пляжа, над отлогими языками волн, поднимается вдоль утеса, пурпурного от росистых цветов, просачивается в щели между заостренными бревнами палисада.

Форт Холихуд объят сном. Ни звука, ни движения вокруг, только крыса подбирается к дорожке из зерен, высыпавшихся из мешка, что пронесли тут днем. За ней следит кошка… изготавливается… делает прыжок…

Ночная тишь так безмятежна, что часовые, стоящие на посту, клюют носом. Просторная казарма заполнена разноголосым храпом гарнизона. На самом верху башни, комкая во сне надушенную подушку, тяжело вздыхает молодая женщина.

…Кошка неторопливо поедает добычу. Внезапно ее шерсть встает дыбом, она поднимает голову. В темноте ночи ее глаза горят зеленым светом. Что-то движется в ночи…

Резной нос судна рассекает кисею тумана, словно нож. Человек у перил следит, как форт скользит мимо. Его глаза холодны, как плавучий лед на севере. Судьба форта предрешена, и он бесстрастно оценивает его взглядом.

Когда зловещие контуры судна тают во мраке, кошка возвращается к своему позднему ужину. Молодая женщина стонет во сне и шепчет что-то жалобное, но не просыпается.

Первыми их увидели женщины, когда на другое утро спустились к ручью полоскать белье. Они весело болтали о мужьях и детях, пока одна случайно не подняла глаз и не заметила облако пыли. Она медленно поднялась, глядя вдаль из-под козырька ладони. Рубашка мужа, которую она полоскала, выпала из ослабевших пальцев. Женщина зажала рот рукой, чтобы заглушить крик, но он все же прорвался, невнятный и оттого еще более пугающий. Стук вальков разом прекратился.

Подруги посмотрели на нее, потом последовали за ее застывшим взглядом. Больше никто из женщин не издал ни звука, а те, что принесли с собой младенцев, взяли их на руки. Они стояли в полной тишине, нарушаемой лишь нарастающим стуком копыт, поскрипыванием седел и бряцанием сабель.

Сэр Дорвард приближался медленно и с достоинством, наслаждаясь каждым шагом лошади, каждым ошеломленным взглядом, каждым моментом происходящего. Он так надулся спесью, что сидел в седле колом. Патрульный отряд, растянувшись в две цепи, следовал за ним верхами, а посредине пешком шли пленные.

Их было шестеро — совсем немного против двадцати конвойных. Их лица были угрюмы и замкнуты, а души, конечно же, до крайности ожесточены. Руки каждого были связаны и прикручены к общей веревке. Эти люди выглядели пугающе. Они были очень рослые, под два метра. Их тела были мускулисты, от края схваченных поясом кожаных рубах вниз тянулись могучие, как стволы деревьев, ноги. Лица пленных заросли густой бородой, и лишь тот, что шел первым — должно быть, предводитель, был чисто выбрит. Что давало возможность видеть его жесткие, сухощавые черты. Черные как смоль волосы падали на широченные плечи, но открывали лоб и глаза, пронзительные и ясные. Когда его взгляд пил мимолетно скользнул по женщинам, они невольно сгрудились ближе.

Патрульный отряд почти миновал кучку женщин, когда те наконец опомнились и робко приветствовали верховых. Затем, подхватив белье, потянулись следом, не желаю упустить ни единой подробности.

Часовой у ворот поднял тревогу. Отовсюду сбежались солдаты, головы высунулись даже поверх бревен ограды. Толпа поспешно разделилась при приближении отряда. По мере того как весть разносилась по форту, все бросали дела и бежали посмотреть на невиданное зрелище.

Викинги! Эти воплощения ночного кошмара входят пленными в ворота Холихуда! И кто же их пленил? Комендант сэр Дорвард, которого самый последний солдат в грош не ставил. На это стоило посмотреть, это стоило запомнить, чтобы потом, долгими зимними вечерами, обсуждать у камелька. Об этом не зазорно было рассказать и детям.

Хор одобрительных возгласов, вначале нестройный, нарастал и крепнул, пока не превратился в радостный рев. Он достиг внутренней башни форта, ее окон, откуда тянуло запахом душистых трав и цветов. Молодая женщина прислушалась.

— Что там стряслось, Мириам?

Старая нянька перестала вязать сухие травы в пучки и приложила ладонь к уху.

— Уж не знаю. Похоже, что-то стряслось, миледи. Хотите, я спущусь вниз, узнаю?

— Сделай одолжение. — Узкие белые руки уложили под небольшой пресс последний розовый бутон. — Самой мне некогда, нужно закончить с розовым маслом уже сегодня.

Нянька кивнула и вышла.

Вулф Хаконсон обвел взглядом темное помещение, пожал плечами и уселся прямо на каменный пол, спиной к стене. Остальные с усмешкой переглянулись и последовали его примеру.

— Хвала Одину, получилось! — буркнул одноглазый Олаф. — Я должен тебе десять шкур, командир.

— Само собой, — сказал Вулф.

Его настроение улучшалось буквально с каждой минутой. Однако это приходилось скрывать, поскольку темница прекрасно просматривалась через забранные решеткой окошки в двойной двери. Размеры помещения наводили на мысль, что обычно оно служило хранилищем — возможно, для зерна. Если так, то очень скоро, после окончания жатвы, здесь снова предстояло громоздиться свежеобмолоченной ржи или овсу. Но пока этот амбар стал для викингов камерой общего заключения.

Шайка морских разбойников была захвачена врасплох на берегу. Их судно село на мель. Сэр Дорвард не задумывался над тем, почему викинги оказались безоружны и без сопротивления сдались в плен.

Вспомнив этого надутого индюка, Вулф едва удержался от смеха. Поистине сам Один присмотрел за тем, чтобы комендантом Холихуда был назначен болван. Не часто случалось встретить подобное ничтожество, замешенное на самомнении. При желании викинги могли перебить англичан минуты за три, если не меньше, ведь они проделывали такое достаточно часто. Но на этот раз нужно было пробраться в сам форт Холихуд — хорошо укрепленный, с многочисленным гарнизоном. Вулф ценил своих людей и не желал рисковать ими без крайней необходимости, а потому избрал способ, который должен был принести викингам победу, а англичанам не только поражение, но и позор. Как раз об этом он и думал сейчас, в свойственной ему мрачно-насмешливой манере.

Шум за дверью нарушил ход его мыслей. Оказывается, пожаловал сам сэр Надутый Индюк со своими… поразмыслив, Вулф назвал их прихлебателями. Глаза его сузились, стараясь дальше проникнуть взглядом за решетку, в освещаемый факелами полумрак. Комендант с ходу принялся насмехаться над пленниками:

— О непобедимые викинги! О двуногие чудовища, явившиеся к нам в страны вечных снегов!

Сэр Дорвард зашелся пронзительным смехом, больше подходящим для барышни, страдающей нервным расстройством. Остальные принужденно вторили ему.

— Я отродясь не видывал таких жалких трусов! — распинался он, раскрасневшись от удовлетворенного тщеславия. — Позволили скрутить себе руки, как старой бабе! Вам бы юбки носить! А может, вы их носили там, в своих ледяных норах? Откуда нам знать, может, у ваших женщин тоже растут бороды!

На этот раз сопровождающие засмеялись вполне искренне — шутка вышла удачная. Комендант упер руки в бока, выпятил грудь и принялся расхаживать перед дверями, ни дать ни взять индюк.

— Кровь Господня, ну и народец! Шеи прямо бычьи, а задору ни на грош! Или, может… — он помедлил, смакуя то, что собрался сказать, — может, вам не терпится убраться на небеса, в эту нашу Валгаллу? Говорят, храбрые воины пируют там наравне с богами. Где уж вам понять, что даже ваши презренные боги не сядут за один стол с таким жалким сбродом!

Краем глаза Вулф уловил движение и едва слышно произнес: «Нет!» Рядом замерли.

— Вы сгниете здесь, — продолжал сэр Дорвард. — Еще будете умолять меня о глотке тухлой воды и ломте плесневелого хлеба. Будете грызть друг другу глотки из-за каждой пойманной крысы. Я мог бы отдать приказ застрелить вас, но это будет слишком милосердная кара. Я уморю вас голодом и жаждой, как того, без сомнения, желал бы лорд Хоук. Умирая, вы будете проклинать матерей за то, что они дали вам жизнь.

Когда и это не вызвало никакой реакции со стороны пленников, румянец на щеках коменданта стал близок к апоплексическому. Он подскочил к дверям и вцепился в решетку одного из окошек, бешено вращая глазами и брызгая слюной.

— Что ж, раз вы так покорны, почему бы вам не позабавить моих людей? Почему бы не передраться между собой нам на потеху? Победитель получит миску похлебки и проживет дольше других.

Взгляд сэра Дорварда заметался от одного пленника к другому и в конце концов остановился на Вулфе. Даже в столь непринужденной позе тот излучал угрозу, хотя вопреки всем оскорблениям и хранил молчание.

— Ты! — рявкнул комендант. — Начнем с того, что…

Дальнейшее осталось невысказанным. Сквозь оконца можно было видеть, что наверху лестницы, ведущей вниз в хранилище, распахнулась дверь. В залитом солнцем проеме стояла женская фигура. Не отдавая себе отчета, Вулф вскочил на ноги и сделал шаг вперед. Можно многое сказать о человеке по его силуэту. В данном случае контуры говорили, что нежданная гостья высока и стройна. Когда она заговорила, голос удивительно подошел к силуэту: низкий, звучный, полный мягкости — голос, равно пригодный для того, чтобы обольщать мужчину и баюкать ребенка. Он касался слуха ласково, как солнечный луч касается щеки, и порождал невольную дрожь удовольствия.

— Что происходит, сэр Дорвард? Почему эти люди под замком?

Комендант отдернул руки от решетки, словно обжегся, и повернулся, держа их по швам. Лихорадочный румянец на его щеках сменился бледностью.

— Миледи, это викинги! — объяснил он поспешно. — Их судно село на мель примерно в миле от форта, что позволило патрульному отряду взять их в плен.

— И что же, стычка вышла кровопролитной?

— О нет, миледи, совсем наоборот! Эти люди сдались без боя.

— В таком случае, почему их посадили под замок?

Сэр Дорвард перевел дух, стараясь сохранить самообладание. Вулф невольно пожалел этого недалекого человека.

— Но ведь… ведь это викинги, миледи!

— И что же? Мы рады гостям из северных стран, особенно если это купцы. Возможно, они хотят завязать с нами торговлю.

— Торговлю! — Сэр Дорвард возвел глаза к небесам. — Да вы только взгляните на них!

Вулфу показалось, что в глазах коменданта мелькнуло нечто похожее на подозрение, и он придвинулся ближе, надеясь отвлечь его. Но тут леди Кимбра начала спускаться по лестнице, и присутствующие ненадолго забыли обо всем остальном. Вулф расслышал за спиной дружный приглушенный возглас, но не обернулся. Он пожирал молодую женщину глазами. Он был наслышан о сестре лорда Хоука, но слухи были столь противоречивы, что он не придавал им значения. Говорили, например, что прекраснее ее нет женщины. Из-за ее несравненной красоты родной брат отослал леди Кимбру в глухую провинцию из страха, что христианский мир погрязнет в войнах за обладание ею.

Зная, как сильно преувеличены любые слухи о женской красоте, Вулф решил, что леди Кимбра в лучшем случае очень хорошенькая, но оказавшись с ней лицом к лицу, подумал, что на этот раз молва не ошиблась — эта женщина была прекрасна.

Она стояла в полосе света, укрытая, как плащом, пологом роскошных каштановых волос, в которые солнце вплетало золотые нити. Глаза ее в этом царственном обрамлении были не карими, а бездонно-синими, как морская даль в ясный день. Oвал ее лица был безупречен, ресницы густы, нос изящен, а губы полны, трепетны и словно созданы для поцелуев. Столь же совершенны были линии ее фигуры. Здесь было все: и гордый разворот плеч, и высокая грудь, и невозможно тонкая талия, и округлые бедра — все то, что так пленяет мужчину. Она напоминала видение, мечту, сладкий сон, потому что женщина из плоти и крови не может не иметь хоть какого-нибудь изъяна, пусть мельчайшего. У леди Кимбры не было ни единого. Невозможно было представить ее обувь грязной, волосы пыльными, а кожу опаленной солнцем. Создание столь эфемерное не может испытывать жажду или голод, произносить грубые слова, страдать от жары. И уж тем более оно не способно испытывать земные страсти. Оно попросту не от мира сего.

Ее бы вывалять в грязи!

Эта мысль сформировалась сама собой, явилась незваной и показалась на редкость удачной. В сознании прошла целая череда картин, одна соблазнительнее другой, и каждая сводились к одному — столкнуть леди Кимбру с ее высокого пьедестала.

«Спокойствие, — мрачно напомнил себе Вулф, — торопиться некуда, судьба этой женщины ясна». Она сама предрешила ее, отвергнув брак, который принес бы мир и процветание тысячам людей — отвергла в манере, оскорбительной для гордости викинга, и тем самым подписала себе приговор. Ему предстояло овладеть этой надменной, тщеславной женщиной, растоптать это воплощенное себялюбие, сломить ее волю, уничтожить ее достоинство и сделать рабой страстей, которые пробуждал самый ее вид. Он жаждал мести и желал насладиться ею сполна.

Кимбра ощутила взгляд мрачных серых глаз еще до того, кик поймала его. Он был откровенно оценивающим, но вместо того, чтобы оскорбиться, она была странным образом польщена, что, конечно же, не делало ей чести. Прежде она никогда не испытывала столь низменных эмоций, теперь же подумала о том, что при других обстоятельствах позволила бы себе поразмыслить о них и о человеке, их пробудившем. В нем было что-то пугающе-притягательное.

Чисто инстинктивно Кимбра прибегла к испытанному средству, а именно оттеснила все эмоции и сосредоточилась на главном. Она в совершенстве умела воздвигать стену между собой и бурным, грубым, полным насилия миром. Вот и теперь она обратилась к сэру Дорварду мягко, но с железной решимостью в голосе:

— Милорд, вы ответственны за безопасность форта, а я ответственна за благополучие его обитателей, всех без исключения. Пусть этим людям немедленно предоставят воду, еду, одеяла и, если нужно, лекарства.

— Но, миледи, — вскричал комендант, — это невозможно! Это варвары, грубые животные! От них надо держаться подальше! Никто не захочет с ними валандаться!

Наступила тишина. Она длилась несколько долгих минут. Вулф обдумывал слова леди Кимбры, задаваясь вопросом, что творится с его слухом. Ему, конечно, почудилось. С чего бы этой гордячке беспокоиться о чьем бы то ни было благополучии, не говоря уже о нем и его людях? Если она отказалась от брака с ним в ущерб общему миру, то какое ей дело до того, что все они сгниют в подземелье? Ей бы больше пристало насмехаться над ними вместе с Надутым Индюком.

Кстати, почему Индюк не прикажет ей замолчать и убираться в свою комнату?

— А в ваших словах, есть доля правды, сэр Дорвард, — вдруг сказала леди Кимбра. — Почему кто-то другой должен валандаться с ними, если эта мысль пришла в голову мне?

Что-то в ее ровном мягком голосе сказало Вулфу, что она в конечном счете вовсе не бесчувственна. Это было интересное открытие.

Леди Кимбра вплотную приблизилась к окошку и посмотрела ему в лицо. Вскинула подбородок и произнесла низким звучным голосом на безупречном норвежском:

— Кто из вас предводитель?

— Допустим, я, — сказал Вулф, отчего-то отметив, что его бас неплохо гармонирует с контральто леди Кимбры.

Тонкое крыло ее брови чуть приподнялось, словно она мысленно похвалила себя за то, что не ошиблась в догадках. Когда он сделал шаг вперед, она и не подумала отступить.

— У меня есть все необходимое для того, чтобы вам и вашим людям было здесь удобно. Но чтобы передать все это, мне придется войти. Даете ли вы слово, что не обидите меня?

— И ты поверишь слову викинга?

Подбородок леди Кимбры поднялся еще чуточку выше, на щеках проступил нежный румянец. Она сильно прикусила нижнюю губу. Вулф испытал абсурдное желание пожалеть прикушенное место, погладив языком.

— Я поверю слову человека, которому небезразлично благополучие его людей.

Подобный подход не на шутку удивил Вулфа. Что это? Из ряда вон выходящая проницательность? Откуда было знать этой женщине, что он без колебаний отдаст жизнь за любого из тех, что принесли ему клятву верности?

— Даю слово, — сказал он, глядя на леди Кимбру настороженно, как на нечто чреватое всяческими сюрпризами.

Комендант запротестовал, но она отмела протест движением руки. Очевидно, леди Кимбра занимала здесь особое положение, потому что никто не посмел открыто воспротивиться. Вулф подумал: что ж, это только к лучшему, не придется никого убивать. Всегда лучше оставить свидетелей, чтобы они могли потом наплести с три короба.

Никто не задержал леди Кимбру, но никто и не потрудился отпереть для нее тяжелый замок темницы. Она сделала это сама. И было мучением смотреть, как нежные, холеные руки борются с такой махиной. Однако она упрямо возилась с замком и в конце концов со скрипом отворила одну из створок двери.

— Пусть смажут петли, — сказала она сэру Дорварду через плечо. — И те, что на воротах ограды.

Это было упомянуто походя, небрежным тоном, как говорят о вещах повседневных, однако замечание разрядило напряжение. Создалось впечатление, что у леди Кимбры пошло в привычку отвлекать мужчин от опасных мыслей и потому эти замечания удаются ей без труда.

Когда Вулф оглянулся, его люди все как один были на ногах и не сводили взгляда с гостьи. Он счел нужным послать молчаливое предостережение, чтобы они не делали глупостей, и оно было правильно понято. Но он не мог винить их за этот пристальный осмотр.

Кимбра бросила только один общий взгляд и потом уже не обращала внимания ни на кого, кроме предводителя. До сих пор она знала только одного столь мощно сложенного мужчину — своего брата.

Как это ни было странно, викинг относился к своему положению на редкость благодушно. Хоук на его месте рвал бы и метал, тряс решетку окошек, бил кулаками в стены в надежде их сломать. Этот же казался воплощенным спокойствием и благоразумием. От его тела исходили жар и запах каких-то горьких трав, может быть, бурьяна, на охапке которого он недавно спал. На миг Кимбра ощутила смятение и была вынуждена напомнить себе, что это скорее всего враг.

— Есть ли среди вас раненые?

— Нет.

— Это хорошо.

Леди Кимбра повернулась и сделала знак старухе, что держалась на безопасном расстоянии от распахнутой двери (морщины ее лица были сложены в выражение откровенного испуга). Женщина неохотно приблизилась. Подавая хозяйке стопку одеял, она вытянула руки так далеко, как могла, лишь бы не делать лишнего шага. Леди Кимбра повернулась и заметила, что пленники связаны.

— Это не годится, — мягко произнесла она.

Вулф не шевельнулся: ему было любопытно, что она предпримет по этому поводу. После короткого замешательства она положила одеяла, достала из ножен у пояса кинжал и выжидательно посмотрела на Вулфа. Тот без слов вытянул вперед руки. Трудно сказать, что было виной — плохо наточенный кинжал или скудные силы леди Кимбры, но веревки ей пришлось резать несколько минут. Наконец они распались.

Теперь они стояли совсем близко друг от друга, и он был свободен, он мог перехватить кинжал без всякого труда. Леди Кимбра подняла взгляд. А нем читалось, что она отлично это понимает. Она не стала шарахаться в сторону, давая понять, что доверяет ему. Вулф отступил, растирая запястья. Она молча подала ему одеяло. Вопреки ожиданиям этим не ограничилось. Вместо того чтобы предоставить ему самому разбираться с остальными, она раздала одеяла, предварительно рассекая путы каждого из викингов. Это был намеренный акт доброй воли. Женщина как будто подтверждала присутствие каждого из них, признавала каждого как отдельную личность, и это не прошло незамеченным.

Между тем старуха ушла и возвратилась с корзиной и большим кувшином. Все это она передала хозяйке, не переступая порога темницы. Леди Кимбра поставила съестное перед Вулфом и выпрямилась, скрестив на груди руки. Он догадался, что она не хочет выдавать их дрожь.

— Завтра утром я приду снова, — сказала женщина и, когда он кивнул, вышла за порог.

Стража бросилась затворять двери. С громким металлическим лязгом упал тяжелый засов, проскрежетал ключ. Эти звуки слабым эхом отразились от стен темницы.

— Сэр Дорвард, мне не по душе, что с этими людьми обошлись жестоко. Я очень огорчена. Вам ясно?

— Вполне, миледи, — неохотно произнес комендант, бессильно сжимая кулаки.

Вулф едва заметно усмехнулся, подумав: дурак — а соображает. Сэр Надутый Индюк даже не стал задерживаться, а взлетел по лестнице сразу за леди Кимброй. На скудно освещенной нижней площадке перед темницей осталась только пара угрюмых часовых.

Некоторое время в камере царило молчание, потом Вулф кивнул в сторону принесенной провизии:

— Почему бы не подкрепиться?

В корзине был хлеб свежайшей выпечки, еще теплый, пара жареных кур, несколько кругов сыра и горка яблок. Ко всеобщему удивлению, в кувшине оказалась не вода, а пенный эль.

— Пир горой! — воскликнул Магнус, самый молодой из викингов. Оторвав от курицы ножку, он с довольным вздохом уселся к стене и добавил: — Что за красотка!

— Не просто красотка, а божество во плоти, — уточнил одноглазый Олаф, без труда ломая пополам круг сыра.

Плотину прорвало, каждый желал высказаться.

— Какие глаза!

— А волосы!

— А губы!

— А фигура!

Вулф молчал. Заметив это, затихли и остальные. Он помолчал еще немного, задумчиво пережевывая хлеб.

— Будем действовать, как договорились.

Возражений не последовало, но люди обменялись быстрыми взглядами, которые трудно было не понять: леди Кимбра, такая прекрасная и великодушная, возможно, и не заслуживала уготованной ей участи. Однако было ясно, что викинги поступят так, как желает их предводитель.

А чего, собственно, он желает, спросил себя Вулф. Он явился в форт Холихуд, пылая жаждой мести, свято веря, что прав. А теперь? Так ли он уверен, что месть будет заслуженной? Леди Кимбра оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Она озадачила его, сбила с толку, лишила уверенности в своей правоте, чего не случалось уже давно.

Нельзя сказать, чтобы Вулф был в восторге от неожиданного поворота событий. К тому же он дал слово, что не обидит леди Кимбру. Правда, под словом «обидеть» викинги понимали нечто совсем иное.

Белые крепкие зубы впились и мягкую, теплую, душистую плоть хлебной краюхи. В этом было что-то волчье, как и в улыбке, что мимолетно блеснула в полумраке темницы.

Глава 2

С невольным вздохом удовольствия Кимбра откинулась на широкий бортик кожаной лохани. Вода поплескивала о ее тело, запах трав щекотал ноздри. Единственными звуками в помещении были потрескивание огня и приглушенные движения Мириам. Впервые за много часов Кимбра сумела наконец расслабиться и собраться с мыслями.

Впрочем, мысли ее и теперь были в смятении. Она мало что знала о викингах, этом северном народе, разве только что они бывают двух видов: купцы и морские разбойники — и в каждом случае ошибиться было невозможно, вопреки тому что Кимбра сказала сэру Дорварду у дверей темницы. Пленные мало напоминали тех, кто является с намерением продать кусок ткани или украшения. Однако они не выглядели также ни варварами, ни грубыми животными, как заклеймил их комендант.

Власть в Англии не везде была сильной. Как результат, датчане захватили большие пространства английских земель и точили зубы на большее, поэтому страна остро нуждалась в таких людях, как Хоук, чтобы остановить вторжение. А теперь вот эти викинги… Зачем они явились? Если с черным умыслом, то почему предпочли сдаться без боя.

Кимбра прекрасно знала, что это не ее дело, но постоянно возвращалась мыслями к этой загадке, а с ней и к предводителю викингов — такому громадному, мощно сложенному, с гривой черных как смоль волос и ледяным взглядом серых глаз.

Хотя почему ледяным? Когда его взгляд скользил по ее лицу и телу, он был как расплавленный металл.

Нет, так не годится! Не стоит думать об этом. От этих мыслей бросает то в жар, то в холод, и все тело становится странно тяжелым, словно наливается…

Кимбра случайно глянула вниз, увидела, как напряглись соски, и залилась краской. Внезапно ею овладело такое смущение, что лежать нагой, пусть даже и в воде, стало невыносимо. Она выбралась из лохани, на ходу прикрываясь льняной простыней, но ощутила себя спокойно, только когда хорошенько в нее закуталась.

Последовал ритуал расчесывания волос. Она разместилась перед медной жаровней с тлеющими углями. Когда-то Мириам делала щеткой сто положенных движений, но теперь ее руки так часто болели, что Кимбра взяла эту задачу на себя. Вот и сейчас, когда нянька подошла со щеткой, она ее мягко отобрала.

— Прости, что заставила тебя пройти через все это.

Старуха вздохнула и примостилась на скамеечке у ног девушки, которую вынянчила с пеленок, с тех самых пор, когда ее мать отошла и лучший мир. Мириам обожала свою подопечную.

— Я перепугалась до полусмерти! — Она укоризненно потрясла головой, отчего прядь седых волос выбилась из-под чепца. — Что на тебя нашло? Я терпеть не могу сэра Дорварда. но на сей раз он прав: это варвары и грубые животные! Если б могли, они убили бы тебя без малейшего колебания!

— Ну хорошо, допустим, и я их побаиваюсь, — призналась Кимбра. — И что же? Убить их за одно это? Если так поступать, нас станут бояться. Жестокость порождает жестокость!

— Так устроен мир, — резонно заметила нянька. — И мужчине не по силам изменить его законы, а уж женщине тем более.

Кимбра закончила расчесывать волосы и встала. Ее ноги и плечи были обнажены, простыня едва прикрывала грудь, и сквозняк холодил кожу.

— Это не значит, что мы не должны пытаться изменить мир. Вдруг кому-то повезет? Мир уж слишком жесток и полон боли…

— У меня от таких разговоров мороз по коже! Старая нянька отлично помнила, как маленькая Кимбра кричала без остановки, не в силах объяснить, что с ней происходит. Это случалось каждый раз, когда жнец рассекал ногу серпом, служанка на кухне проливала на руку кипяток или солдат умирал от ран. Эти странные припадки становились раз от разу все тяжелее и продолжительнее, пока Хоук не выторговал у чужеземных купцов настойку мака и не опоил сестру. Потом он весь вечер и всю ночь сидел, баюкая на руках ее бесчувственное тело и мрачно решая, как поступить. Тогда и возникла идея отправить Кимбру в Холихуд.

Форт cтал ее прибежищем, позволил укрыться от жестокости мира. В его надежных стенах Кимбра училась сдерживать, контролировать то, что было благословением и проклятием. В конце концов ей это удалось. Каким образом? Этого Мириам не знала. Она имела лишь самое смутное представление о том, через что пришлось пройти ее подопечной. Однако какова ни была цена, результат был налицо. Сейчас Кимбра была вполне способна ухаживать за ранеными, даже за умирающими, без того, чтобы выказывать собственную душевную боль. Она просто хорошо научилась скрывать ее.

— Ладно, прекратим этот разговор, — с улыбкой сказала девушка, получше закуталась в простыню и уставилась на тлеющие угли, на забавную игру красного на черном.

Но видела она совсем другое: серые глаза на загорелом, обветренном лице, в обрамлении угольно-черных волос. Наконец, раздосадованная, она отбросила простыню и потянулась за «ночным платьем» — тонкой льняной сорочкой, расшитой золотой канителью. Вынырнув из ворота, она с минуту боролась с волосами, стараясь вытянуть всю их массу — нелегкая задача.

— Ложись и ты, Мириам. Бог свидетель, со мной тебе приходится нелегко.

Кимбра чмокнула старуху в морщинистую щеку, и та вышла, сокрушенно прищелкивая языком. Когда дверь за ней закрылась, девушка потянулась, привстав на цыпочки, с удовлетворением ощущая, как отступает усталость. Пришло время сна, но она почему-то чувствовала себя бодрой и полной энергии, словно день длился не часы, а минуты.

Утром ожидался вестник от Хоука. Он должен был привезти решение брата о дальнейшей судьбе пленников. Вспомнив об этом, Кимбра сдвинула брови. Скорее всего Хоук прикажет отправить викингов в Хоукфорт, чтобы лично судить и вынести приговор. Она никогда больше не увидит сероглазого гиганта. Разумеется, так нужно, так лучше… тогда почему болит сердце?

Все мысли о сне покинули Кимбру. Она медленно обвела взглядом помещение, которое и составляло почти весь ее теперешний мир. Раскладные пяльцы у жаровни ожидают, когда она вернется к вышиванию. Сундучок с лекарствами и бесценными манускриптами по врачеванию. Лютня на откинутой крышке бюро, в котором хранятся чернила, перья и писчая бумага. Можно заняться чем угодно, но ни одно из занятий не манит к себе.

Поразмыслив, Кимбра отворила дверь на круговой балкон башни. Ночь выдалась холодная, но ей было тепло, слишком тепло. Ограждение балкона почти достигало ее плеч, и это означало, что скромность не пострадает, если она постоит там в одной сорочке. Что может угрожать ей на такой вышине?

Ничто из того, что осталось внизу. Только тот, кто стоял в густой тени башни. Он внимательно наблюдал за Кимброй.

Вулф смотрел и размышлял. Еще совсем недавно он мог похвастаться тем, что в совершенстве владеет своими чувствами. Самообладание было в самой его натуре, такое же естественное, как дыхание. Где же оно?

Ему ничего не стоило взобраться наверх башни. Там, выяснив, что молодая женщина уже в своей комнате, он ждал, не в силах оторвать глаз, пока она принимала ванну, пока выбиралась из нее, прикрываясь тонким куском ткани. Словно нарочно, чтобы добить его, она отбросила простыню и надела сорочку, которая не защитила бы и от дуновения ветерка, не говоря уже о мужском взгляде.

На севере люди либо одевались практично, либо не одевались вообще. Ей придется привыкать, думал Вулф. И не только к этому.

Те из его людей, которых он накануне отправил в Холихуд под видом купцов, справились с делом без сучка без задоринки. Стража сейчас валялась у распахнутых дверей темницы с кляпами во рту и с растущими шишками на макушках. Часовые у ворот тоже не могли уже поднять тревогу. Викинги держались поблизости от казармы на случай, если кто-нибудь из солдат проснется, но те, вымотавшись за день, спали беспробудным сном и так храпели, что тряслись стены.

Все это означало, что леди Кимбра полностью в его власти.

Она стояла так близко, что ее можно было коснуться — прекрасное видение, омытое лунным светом. Можно было ощутить аромат ее кожи и перебираемых ветерком волос. Когда она вздохнула, игра лунного света подчеркнула движение ее груди.

Мужчине из плоти и крови не вынести такого искушения, но Вулф и не собирался вечно оставаться пассивным наблюдателем. Он медлил просто потому… что хотел дать ей насладиться последними безмятежными минутами. В последующие дни (и уж тем более ночи) ей не грозили ни спокойствие, ни безмятежность.

Кимбра смотрела на Холихуд, который столько лет был ей убежищем и тюрьмой, и ощущала непривычное нетерпение, потребность в чем-то большем, чего она не умела выразить в словах. Это было глупо и смешно, хотя бы потому, что она была не кто-нибудь, а леди Кимбра, сестра графа Эссекса. Она была также известной целительницей. Здесь было ее место и дело всей ее жизни, здесь она могла применить дар, которым наделил ее Господь.

Чего же еще ей нужно? Она уже не ребенок, чтобы желать луну с неба, а взрослая и рассудительная женщина. Во всяком случае, ей следует быть таковой. Уже поздно, пора ложиться и спать спокойным крепким сном человека, совесть которого чиста. Настанет утро, пленников уведут, жизнь вернется в привычную колею.

Но Кимбра продолжала медлить. Что-то было не так, что-то, что не бросалось в глаза. Вон ограда, ее остро заточенные верхушки. А вон ворота, у которых по ночам клюют носом часовые. Их темные инертные формы так привычны для взгляда, что их и замечаешь только… только когда они отсутствуют!

Их нет! Часовых нет у ворот!

Кимбра высунулась через ограждение, всматриваясь в сумрак внизу. Нет, она не ошиблась! Сколько ни смотри, ни одного часового вокруг. До сих пор это было скорее уступкой правилам, чем необходимостью, но правила соблюдались строго. Значит, что-то случилось.

Что-то ужасное.

Викинги!

Там, где Хоук рвал бы и метал, тряс решетку окошек и бил кулаком в стены, сероглазый предводитель был таким спокойным и безразличным к своей участи.

Господи, спаси и сохрани! Спаси от ярости северян!

Кимбра бегом бросилась к двери… и попала в безжалостные стальные тиски рук. Ладонь зажала рот. Пронзенная слепым ужасом, она принялась отбиваться, но без толку. Ее подняли в воздух и понесли сначала через комнату, потом вниз по ступенькам извилистой лестницы. Ее поглотила ночь.

— Не вздумай кричать! — услышала Кимбра. — Помни, что любой, кто придет тебе на помощь, умрет.

Он наклонился, и взгляды их встретились. Очевидно, решив, что девушка вполне поняла предостережение, викинг отнял ладонь от ее рта, но не ослабил хватку и не умерил свой широкий шаг. Кимбра смутно угадывала рядом другие громадные фигуры, числом больше, чем в темнице. Поблескивали лезвия мечей. Краем глаза она заметила распахнутую створку ворот, потом форт остался позади. Теперь кругом были только ночь и ветер, а внутри — ужас, от которого мутилось в голове.

Вулф снова бросил взгляд на женщину. Она была бледной и безмолвной, но оставалась в сознании. Когда он предостерег ее против опрометчивого поступка, она послушалась — почему? Чтобы не обречь на смерть других? Он не мог понять ни ее поведения, ни ее доброты к пленникам, ни ее сожалений о жестокости мира, подслушанных в башне, и в который уж раз подумал, что все идет не так, как предполагалось. Он задумал месть, и теперь все было в его власти. Ему следовало предвкушать расплату за оскорбление, за равнодушие к судьбам других, злорадствовать.

Должно быть, ей холодно. Надо поторопиться.

Впереди мелькнул луч фонаря, высветил драконью голову на носу корабля. На борту ждали остальные люди Вулфа, о которых ничего не было известно коменданту Холихуда. Этому дурачку, который и не подумал задаться вопросом, как шестеро могут управлять таким судном. Все уже сидели на веслах.

Вулф вошел в воду. Рядом, ни на шаг не отставая, шел юный Магнус. Бросив многозначительный взгляд, Вулф передал ему свою ношу. Парень был умен — ни звуком, ни движением не выдал того, что вообще способен что-то испытывать по этому поводу. С тем же успехом он мог бы держать на руках мешок зерна. Привычным движением вскарабкавшись на борт, Вулф принял у него из рук леди Кимбру. Магнус тут же окунулся в воду с головой и вынырнул, отфыркиваясь, как собака. Направляясь внутрь корабля, Вулф не удержался от усмешки.

Помещение, что служило трюмом, было сплошной продольной каютой, разделенной на несколько секторов. Оно было таким низким, что рослые мореходы упирались головами в потолок. Кормовой сектор был занят всем необходимым для плавания, в том числе провизией и оружием. Средний был отдан под жилое помещение, хотя викинги предпочитали ночевать на палубе, если позволяла погода. Носовая часть служила на купеческих судах для перевозки товаров, а на разбойничьих — для хранения награбленного. Сейчас она была пуста, за исключением тонкого тюфяка на полу, при виде которого Вулф нахмурился. Он намеревался сделать пребывание Кимбры на судне суровым, по крайней мере поначалу, чтобы быстрее сломить ее волю и яснее показать безвыходность ее положения.

Теперь ему не слишком хотелось оставлять ее в таких условиях даже на то недолгое время, которое требовалось, чтобы убраться подальше от Холихуда. Но выбора не было: пока существовала опасность погони, его первейшим долгом был долг капитана и командира — поэтому Вулф положил леди Кимбру на тюфяк, взял за подбородок и заставил смотреть себе в глаза.

— Веди себя смирно!

Потом он толкнул ее на спину. Девушка не издала ни звука. Она смотрела на него, вся превратившись в глаза, огромные синие глаза среди каштановой россыпи волос и складок расшитого золотом льна.

Вулф вернулся на палубу, раздумывая над тем, как легко и просто все складывалось с задуманной местью — за исключением той, на кого месть была направлена, ее упорного отказа оправдывать его ожидания.

Некоторое время Кимбра оставалась в полной неподвижности. Леденящий ужас отступил, сменился более естественным ознобом из-за ночного холода и чересчур легкой одежды. Она все еще была очень испугана (пожалуй, как никогда в жизни), но и рассержена.

Некоторое время Кимбра разрывалась между страхом и гневом. Потом полностью, как умела, сосредоточилась на последнем. Резко усевшись, она причинила себе сильную боль, дернув за волосы, на которых лежала, но боль была даже кстати, потому что помогла прочистить мысли.

Как они посмели?! Нет, как они отважились?! Обманом проникнуть в Холихуд, пробраться в ее жилище, похитить и унести прочь — и все это без труда, чуть ли не играючи! Кем нужно быть, чтобы задумать и совершить такое? Ну и люди!

Люди? Один человек! Кимбра ни минуты не сомневалась, что весь блестящий план был придуман сероглазым викингом. Тем, кто обещал не причинять ей вреда.

И она еще обвиняла сэра Дорварда в предвзятости суждений! Пусть он тщеславен, полон самомнения, а в душе низок и жесток, но он был прав! Ослепленная собственным предубеждением, она сама себя загнала в ловушку. И уж конечно, не только себя. Сколько жизней отнято в эту ночь благодаря ее глупой заносчивости?

Кимбра подумала о страже у дверей темницы, о часовых у ворот, и глаза ее наполнились слезами. Она сморгнула их. Что толку плакать? Слезами делу не поможешь, а между тем судно викингов так и летит вперед, все дальше унося ее от Холихуда, от единственного мирного прибежища, которое она знала, и от людей, перед которыми теперь, как никогда прежде, была в долгу.

Кимбра поднялась. Зрение уже приспособилось к темноте, и ей удалось кое-как сориентироваться и отыскать лестницу. Подхватив подол сорочки, девушка быстро по ней поднялась. Люк был опушен, но когда она уперлась ладонями и нажала изо всех сил, он подался без скрежета и скрипа. Ей невольно подумалось, что викинги содержат свои суда в несравненно большем порядке, чем комендант — свой форт. Ее лицо омыл свежий морской воздух, и Кимбра забыла обо всем, кроме собственного спасения.

Надо сказать, Вулф думал примерно о том же, когда сидел наравне с другими на веслах и делал один мощный гребок за другим. Море было спокойно, ветер дул попутный, и скоро можно будет выбросить из головы самую мысль о возможной погоне. Не то чтобы она так уж сильно его беспокоила. Холихуд наверняка продолжал вкушать отдых, который считал вполне заслуженным. Лишь наутро им предстояло обнаружить пропажу. Наутро — то есть тогда, когда уже ничего не останется, кроме как известить лорда Хоука, что его сестра исчезла.

Вообразив себе его лицо, Вулф не удержался от смешка. Хорошо, что обошлось без кровопролития. Именно это больше всего заденет надменного лорда Хоука, потому что будет свидетельством презрения викингов к любым мерам английской защиты. Если он в самом деле привязан к сестре, то вдобавок станет изводиться мыслями о ее участи. Что касается сэра Дорварда, его оставшиеся дни будут весьма неприятны, весьма. И поделом.

Удовлетворенный, Вулф перестал думать на эту тему и еще энергичнее заработал веслами. Впрочем, его сознание недолго оставалось праздным. Вспомнилась женщина в трюме, и как ни пытался он оттеснить мысли о ней, они не уходили.

При столь ошеломляющей красоте она была еще и загадочной, непредсказуемой. Хотелось разгадать ее, как манящую тайну. Это было не за горами. Когда леди Кимбра станет принадлежать ему душой и телом, он узнает, что она собой представляет. Только к лучшему, что она напугана. Это сделает ее более податливой, позволит легче примириться со своей судьбой. Со временем он объяснит, что судьба эта будет не столь ужасной, как она думала, и заслужит ее благодарность.

Вулф совсем было разнежился, но вдруг насторожился. Он привык краем глаза замечать малейший намек на движение, которое инстинкт улавливал скорее, чем сознание. Но он меньше всего ожидал увидеть, как приподнимается трюмный люк.

Когда капитан перестал грести, сидевший с ним в паре Олаф повернулся, проследил за его взглядом и вытаращил единственный глаз.

Вулф выжидал, не снимая рук с весла. Люк откинулся совсем и лег на палубу, в проеме показалась голова, плечи и — постепенно, но довольно быстро — все остальное. Ступив на палубу, леди не раздумывая бросилась к борту.

Вулф был неприятно поражен. Он, конечно, сознавал, что леди Кимбра в панике, но даже не предполагал, что она решится покончить с жизнью. По-настоящему встревоженный, он бросился на перехват и успел поймать ее за миг до того, как она бросилась в волны.

На этот раз девушка сопротивлялась куда более яростно, чем в башне, когда была захвачена врасплох. Она пыталась исцарапать ему лицо, пнуть в пах, разбить нос и при этом извивалась, как дикая кошка. Вулф стискивал ее все крепче, бормоча под нос невнятные проклятия. Кое-как ему удалось отволочь обезумевшее создание обратно в трюм и швырнуть на тюфяк.

— Что, черт возьми, на тебя нашло?! Жить надоело? В таком возрасте рановато!

Сама мысль о том, что она могла умереть прежде, чем он до нее доберется, наполняла Вулфа яростью. Сейчас он с одинаковым удовольствием влепил бы леди Кимбре оплеуху и схватил ее в объятия. Удивительно, но это последнее как будто совсем ее не пугало — или не приходило в голову. Отбросив с лица растрепанные волосы, она зашипела, как рассерженная кошка.

— Тебе-то что за дело, викинг?! — Она выплюнула слово «викинг» как ругательство. — Ты вторгся и мой дом, похитил меня и ждешь, что я безропотно приму свою участь? Не дождешься!

Вулф должен был знать, что случится, или по крайней мере допускать такую возможность, но он все еще был слишком ошеломлен и потому промедлил, когда леди Кимбра вскочила и снова бросилась к лестнице на палубу, упорно стремясь к темным морским водам. Ей это почти удалось, лишь в последний момент Вулф очнулся и ухватил подол ее сорочки. Тонкая ткань порвалась во всю длину с трескучим звуком, который обоим показался раскатом грома. Остатки сорочки свалились к ногам.

Леди Кимбра окаменела. Потом съежилась, прикрываясь обеими руками, бросилась на тюфяк и свернулась калачиком, спрятав лицо в волосы, которые были теперь ее единственным одеянием.

Вулф осознал себя сидящим на корточках, с рукой, уже протянутой к леди Кимбре. Это была загорелая рука, мозолистая от частой гребли, грубая и темная на фоне алебастровой кожи, больше привычная к владению мечом, чем к ласкам. Чтобы отдернуть ее, пришлось сделать над собой усилие. Дыхание было все еще шумным и тяжелым, сердце колотилось, в ушах звенело. Несколько глубоких вдохов помогли ему обрести контроль над собой.

— Теперь ясно, почему брат держал тебя взаперти! — бросил Вулф. — Ты обольстишь и святого!

Леди Кимбра не двинулась. Вулф отвернулся с ругательством, от которого покраснели бы уши бывалого морехода. Выбравшись на палубу, он критически оглядел люк. На нем былипазы, но замок давно потерялся. Он сунул в пазы свой меч.

— Чертовка!

Команда нажала на весла. Викинги ухмылялись в густые бороды.

Кимбра лежала, дрожа всем телом. Нужно было встать, осмотреть помещение, прикинуть другие возможности спасения, но она ощущала такую слабость, что не удержалась бы на ногах. Мысль о том, что одна попытка к бегству уже была сделана, принесла ей мало удовлетворения: ведь этим она только усугубила свое положение. Она по-прежнему была во власти варвара, но теперь еще и нагая.

Вообразив, что ее ждет, Кимбра ощутила спазм в желудке. Она сжалась бы в еще более тесный комок, если бы это было возможно. По Англии бродило немало леденящих кровь историй о женщинах, попавших в руки викингов. Ничего удивительного, что этот решил, будто она предпочитает смерть подобной участи.

Спазм в желудке повторился. Кимбра была не настолько наивной, чтобы не знать, что может сделать мужчина с женщиной.

Но ведь он ее не тронул.

Глупости! Не тронул потому, что сейчас не до этого. Всему свое время. Это викинг, морской разбойник, варвар, воплощение жестокости. У недалекого сэра Дорварда хватило здравого смысла понять это, а она…

Она причинила себе вред сама — когда сопротивлялась. Теперь все тело ломит и саднит. А викинг держал ее осторожно, хотя и крепко. Он и швырнул ее потом на тюфяк, а не на пол.

Но он порвал одежду!

Это была случайность.

Кимбра закусила губу, изумляясь себе. Она старается оправдать каждый поступок варвара, и это при том, что ее положение сейчас хуже некуда. Разве? Но ведь он мог избить или надругаться над ней, а вместо этого… оставил коченеть в холодном трюме! Какой же надо быть дурочкой, чтобы искать великодушие там, где его нет и быть не может! Без сомнения, ее ждет ужасная смерть. Раз уж тело не спасти, сейчас самое время помолиться о спасении души.

И Кимбра попыталась, но знакомые умиротворяющие слова не приходили. Ей было не до молитв, едва удавалось удержаться от криков ужаса. Единственное, на что она была способна, — это перетащить тюфяк в самый угол и скорчиться там, дрожа и кусая губы, чтобы не плакать. Она надеялась умереть, пока еще не изменило мужество, хоть с каким-то достоинством.

Затерянная в безднах отчаяния, Кимбра не слышала, как поднялся люк, не сознавала, что кто-то спустился по лестнице, а когда наконец поняла, что не одна в трюме, на нее обрушилось что-то мохнатое.

Зверь!

С пронзительным криком девушка начала отбиваться, стараясь сбросить с себя неизвестное чудовище.

— Прекрати!

Как ни странно, властный голос викинга помог ей обрести рассудок. Он был рядом, он поймал ее руки.

— Это всего лишь мех, — сказал он тоном, каким обращаются к тому, у кого помутился разум. — Мантия. Для тепла. — Он помедлил и добавил неохотно: — И чтоб прикрыться.

Мантия? Одеяние?

Кимбра притихла и осторожно провела дрожащими пальцами по меху. В темноте едва различалась громадная фигура викинга, а уж мантия и подавно терялась во мраке, но даже на ощупь было ясно, что она очень теплая. Девушка поспешно закуталась. Никогда она не куталась и такое мягкое. Мех. Интересно, чей?

— Горностай, — сказал викинг, словно угадав ее мысли. — Из страны с названием Русь.

— Спасибо, — с достоинством произнесла Кимбра.

В ответ послышался вздох, бесконечно тяжкий вздох мужчины, чье терпение подвергается постоянному испытанию.

— А теперь слушай…

Он подождал. Викинг был совсем близко, так что Кимбре казалось, что она снова ощущает жар его тела. Она подумала: а если бы он укрыл ее своим телом, было бы это так же тепло и приятно? Эта мысль ее шокировала.

— Если будешь повиноваться, я тебя не обижу.

Ее щеки вспыхнули огнем. Она ответила как можно искреннее:

— Я постараюсь.

Подняла взгляд и заглянула ему в глаза. Должно быть, викинг придвинулся ближе, потому что сейчас его глаза были в тонкой полосе лунного света и казались серебристыми, потусторонними. У Кимбры возникло абсурдное чувство, что на нее смотрит кто-то близкий, кого она хорошо знает. Смотрит из другого, далекого времени. Или края. Или из сказочного сна.

— Кто ты? — вырвалось у нее прерывистым шепотом.

Викинг поднялся. Стоя во мраке, он громоздился над ней и при этом казался странно бестелесным, словно был изваян из гранита и теней. Глаз уже было не различить, но Кимбра чувствовала, что его взгляд скользит по ее закутанному в мех телу.

Ей ответил голос столь же странный, как и все происходящее, грубоватый и низкий, но при этом мягкий, рокочущий:

— Я — Вулф Хаконсон.

Кимбра ахнула. Господь не может быть так жесток к ее судьбе! Зато теперь все было ясно, загадка разрешилась. Кто еще мог так дерзко похитить ее, кроме северянина, чье имя повторялось не иначе как с ужасом, перед кем трепетали даже бесстрашные датчане? Это был не просто морской разбойник, а могущественный ярл, известный по всей Англии как Карающий Меч или Гроза Англосаксов.

Но как ни назови, она в его власти. Она на его корабле, в его руках.

Все еще нетронутая, закутанная в драгоценный горностай. И отчего-то полная нелепой надежды. Но прежде чем покориться судьбе, Кимбра задала тот единственный вопрос, который больше всего ее мучил:

— Почему?

Глава 3

Реакция леди Кимбры на звук его имени доставила Вулфу некоторое удовлетворение, но все же оказалась далеко не такой, на какую он рассчитывал. Похоже, она решила поиграть и простодушие, что не укладывалось в новый и влекущий ее образ. Впрочем, притворство было заложено в самой женской природе.

Снова усевшись на корточки, Вулф бездумно потянулся к прядке волос, лежавшей вдоль ее щеки, и отвел локон за ухо. Волосы были поразительно мягкими для такого оттенка, да и вся она была мягкой, нежной… но об этом после!

— Почему я это сделал?

— Да, почему? — повторила она, не отводя взгляда.

Вулф решил проявить еще немного терпения. Рано или поздно он даст леди Кимбре понять, что маленькие женские хитрости совершенно на него не действуют.

— А почему ты отвергла брак, который мог принести мир нашим народам и позволил бы им объединиться против датчан?

У леди Кимбры приоткрылся рот. Вулф некстати подумал, что вот так же он скоро приоткроется для его поцелуев, для требовательных толчков его языка. Он чуть было не потерял нить разговора.

— Что я отвергла?!

— Я говорю достаточно внятно! — произнес он резче и понял, что терпение его почти исчерпано. Тем лучше, пусть знает, что оно небезгранично. — Ты не просто отвергла брак со мной! Ты сказала, что никогда не свяжешь свою жизнь с грязным варваром!

Длинные ресницы девушки затрепетали, губы тоже, но она успокоилась так же внезапно, как и разволновалась. Сейчас она выглядела оскорбленной.

— Я ничего такого не говорила!

— Тогда что?

— Ничего! Я знать не знаю ни о каком браке!

Вулф сдвинул брови. Тон ее был неподкупно искренним, и возможно, что она и в самом деле не лгала. Но что это меняло?

— Значит, это были слова твоего брата. Он отклонил предложение от твоего имени.

— Невозможно! — В этом выкрике не было ничего обдуманного, отрепетированного, он вырвался из самой глубины души. — Хоук никогда бы так не поступил!

— Да ну? — заметил Вулф с нескрываемой иронией.

— Клянусь! Для начала он не стал бы действовать за моей спиной, он всегда обсуждает со мной все, что касается меня. И потом, даже с ходу решив, что этот брак нежелателен, он никогда не отклонил бы его в таких выражениях. Это вызов, а мой брат хочет мира.

Что ж, сестре свойственно превозносить брата до небес, но чаще всего это лишь приятный самообман. Вулфу не хотелось разбивать иллюзии леди Кимбры, однако другого выхода не было. Он достал из-под рубахи свиток пергамента.

— Читать умеешь?

— А ты?

— Это я прочел без труда.

Передав девушке пергамент, Вулф зажег масляную коптилку в нише, в груде камней, что удерживали ее на месте. Когда бледный огонек осветил лица, он заметил как бы между прочим:

— Надеюсь, ты не станешь поджигать судно.

Девушка сжала губы и промолчала, бегая взглядом по пергаменту.

— Это писал не Хоук.

— А он умеет писать?

Вулф был по-настоящему удивлен. Писать умел мало кто из мужчин, даже благородного происхождения. Сам он научился этому только потому, что не желал доверять важные сведения чужой руке.

— В молодости мой брат собирался уйти в монахи.

— Отчего же не ушел?

— Он не умеет смирять плоть. — Она снова внимательно изучила письмо. — Мне Хоук всегда пишет сам, но важные документы диктует писцам. Писцов несколько, и возможно, я знаю не каждый почерк.

Она сказала «возможно», а не «наверняка». Значит, не солгала хотя бы в этом. Вулф ткнул пальцем в печать в конце письма.

— Это его?

Леди Кимбра смотрела на оттиск так долго, что он почти решил повторить вопрос, когда она неохотно признала, что печать принадлежит ее брату.

— Тогда, кто бы это ни писал, слова его собственные, — отчеканил Вулф, отобрал пергамент, скатал и сунул за пазуху.

— Совсем не обязательно! Я не знаю, как под этим письмом оказалась печать Хоука, зато уверена, что он не мог ни написать, ни продиктовать ничего подобного! Мой брат хочет мира. — Она помолчала и добавила: — А вот то, что сделал ты, приведет к войне.

— Что ж, приведет так приведет.

Это было сказано так, словно он не чувствовал ни малейшего сожаления. Вулф погасил коптилку, и трюм снова погрузился во тьму.

— Ложись спать.

— Спать?! — изумленно переспросила леди Кимбра.

— Ну да, спать, — подтвердил он, не скрывая улыбки. — Это очень просто: принимаешь удобную позу, закрываешь глаза…

— Но я не усну!

— Тогда найдем этому тюфяку другое применение.

— Все, я уже сплю!

Как ни старался Вулф сохранить серьезность, смех вырвался сам собой. Прекрасная леди Кимбра имела больше самообладания, чем он мог себе вообразить. С ней не приходилось скучать, она была сплошным клубком противоречий. Он подумал, что будет истинным наслаждением приручить подобное создание. По правде сказать, он не чаял приступить к этому как можно скорее.

На палубу Вулф вернулся в чудесном настроении. Там он устроился под звездным небом прямо на голых досках и через пару минут спал крепким сном.

Кимбра окинула взглядом серо-голубую неуютную морскую даль, поплотнее закуталась в меховое одеяние и вздохнула. Хотя ветер туго наполнял паруса, команда не бездельничала. Викинги налегали на несла, так что драконья морда словно летела над волнами.

Девушка думала о том, что прошлой ночью мир ненадолго распахнулся для нее, а потом снова сузился до размера затерянного среди волн судна. Оно было далеко не маленьким — настоящий военный корабль. Она сидела на баке, то есть почти что на носу, и все же до венчавшей его драконьей морды было не менее пятидесяти футов клепанной железом дощатой палубы. В центре помешался обрубок необъятного дубового ствола, прикрепленный, должно быть, к самому килю, а из него вздымалась единственная мачта с квадратным парусом с изображением волчьей головы.

Гребцы сидели по двое у каждого весла, на скамьях, расположенных симметрично по бортам, и размеренно наклонялись и откидывались под бледным небом, где солнце едва проглядывало сквозь облачный покров. Никто не разговаривал, только скрипели снасти да слышался плеск рассекаемых судном волн.

Невозможно было сказать, сколько миль отделяло теперь Кимбру от Холихуда, но это было и не важно. Никогда прежде она не бывала в открытом море, и потому казалось, что земля исчезла навсегда, осталось только бескрайнее пространство, состоявшее из моря и неба, среди которого судно было лишь песчинкой, не говоря уже о самой Кимбре. Она чувствовала себя маленькой, ничтожной и к тому же непрестанно беспокоилась о тех, кто остался в Англии. Многие ли выжили после той ночи? Что сейчас делает брат? Что собирается делать? С каждой минутой тревога нарастала. Целую жизнь Кимбра училась оттеснять сильные чувства и теперь, уступив им, словно сгорала в их пламени.

И все же, все же… было и другое — странное, волнующее. Оно напоминало радостную приподнятость, совершенно неуместную в подобной ситуации. Ведь нельзя же наслаждаться тем, что хорошо организованная жизнь пошла кувырком! И Кимбра снова и снова искоса поглядывала на того, кто был причиной всех ее бед и единственной надеждой на спасение. Она пыталась разобраться в себе.

Ближе к полудню Вулф привел ее на палубу и велел оставаться на баке, а сам встал к рулю. Еще раньше, при первом свете дня, когда она едва успела открыть глаза, он принес пищу и воду. Расхрабрившись от такой заботы, Кимбра попросила что-нибудь из одежды, чтобы не ходить в одной меховой накидке, и получила ответ, что дать ей нечего. На судне якобы не было ни запасной рубахи, ни даже куска грубой ткани, которую она могла бы надеть под мягкий, щекочущий мех.

Разумеется, она не поверила этому (так не бывает), но спорить не стала, инстинктивно угадав, что Вулф этого ждет. Она не собиралась оправдывать его ожидания. Ночью у нее было время обдумать свое положение, и по мере того как отступал страх, росло негодование. Даже если Хоук в самом деле отправил такое письмо (он его не отправлял, но даже если!), это не оправдывало новой войны. Неужто нельзя было удалить дело мирным путем?

Добрый король Альфред, благослови его Бог, часто повторял, что война — это последний аргумент в споре, но никак не первейший. Чем лучше владеешь мечом, тем больше оснований помедлить перед тем, как его выхватить. А что же Вулф Хаконсон? При первом же намеке на оскорбление он, как не в срок разбуженный медведь, поднялся из своей берлоги и пошел сеять смерть и разрушение!

— Как всякий мужчина…

— Ты о чем? — спросил Вулф.

После нескольких часов молчания он был рад услышать хоть несколько слов, даже если и не понял их смысла.

Кимбра вздрогнула, поняв, что начала думать вслух. Она не повернулась.

— Так, ни о чем…

Викинг пожал плечами, притворяясь, что ему все равно. Вспомнив, что Кимбра часами не отрывала взгляда от моря, он заметил небрежно:

— Ты не обязательно утонула бы сразу. Тобой могли полакомиться акулы.

Ему удалось привлечь ее внимание.

— Я отлично плаваю — это во-первых. А во-вторых, мы были еще в виду берега.

Ах вот как! Значит, она собиралась не покончить с жизнью, а добраться до берега вплавь. Хотя это была явная переоценка своих сил, Вулф ощутил облегчение, потому что это означало, что Кимбра все же не предпочитает смерть его обществу.

— В темноте ты бы не доплыла.

— Теперь уже не узнать!

Он не собирался ее дразнить, просто она была на редкость обидчива. Так и щетинилась колючками, как ежик, что был у него в детстве. Сравнение заставило хмыкнуть.

— Я настолько забавна?

— Ты похожа на ежа, которого я когда-то держал в доме.

Это шутка, подумала Кимбра. Шутка — и только. Никому в голову не придет сравнить ее с ежом! Если ее и сравнивали, то с лебедем. На лебедя она тоже мало похожа, но на ежа… это уж слишком!

— А что, есть сходство?

— Только в поведении.

Ну вот и разговор завязался. Маленькая победа. Вулф устроился поудобнее и демонстративно оглядел Кимбру.

— Если тебе интересно, на что ты похожа, я бы сказал — на пушного зверя. У тебя невероятно много волос.

В самом деле, у нее были самые длинные, мягкие и влекущие волосы. Он то и дело размышлял о том, каково будет, когда они рассыплются по его телу, когда он вплетет в них пальцы, чтобы привлечь ее к себе.

— Не по всему телу, — возразила Кимбра.

И вспыхнула. Сейчас он скажет, что прекрасно это знает, что уже видел ее обнаженной. А если подумать, то не однажды! Он всего насмотрелся, когда прятался на балконе, замышляя свое гнусное деяние!

— Хм…

Это было все, что он сказал, перед тем как заняться рулем.

Некоторое время спустя Олаф принес обед. Он передал его Вулфу, не удостоив Кимбру взглядом, однако подметил все, потому что не удержался от реплики:

— Она в твоей мантии.

— Это подарок.

— Новую сошьешь из тех шкур, что я проиграл в споре?

— Наверное.

— Дурак я был, когда поспорил, — буркнул Олаф. — Твоя всегда берет!

— Это был честный спор. Все сошло гладко, но могло и не сойти.

Кимбра слушала молча, однако, когда Олаф ушел, не выдержала:

— А что за спор?

— Олаф поспорил на десять горностаевых шкур, что я не смогу вот так просто войти в форт и забрать тебя. Он думал, нам придется идти на штурм.

Значит, они спорили на то, увенчается ли его гнусный трюк успехом! И конечно, злорадствовали, когда все получилось! Вспомнив ночные размышления, Кимбра не стала скрывать горечи:

— А тебе не кажется, что было бы честнее дать страже умереть в бою? Дать им хоть крохотный шанс защитить свои жизни?

С минуту Вулф смотрел на нее, как на помешанную.

— Крохотный шанс? Речь идет о воинах, призванных защищать чужие жизни, твою в том числе. Они должны уметь сражаться.

— И что же? Таких не грешно убивать? А ведь у них семьи, дети! Что теперь с ними будет?

Викинг залюбовался гневным румянцем на щеках Кимбры, яростным блеском ее глаз. Она была великолепна и по-прежнему слишком идеальна.

— Это всецело зависит от твоего дорогого братца, от того, решит ли он помиловать кормильцев.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросила Кимбра на полтона ниже.

— А то…

Он стиснул кулаки, но заставил себя их разжать. Не хватало еще так раздражаться из-за женщины!

— А то, что мы оставили стражу связанной с кляпами во рту. Им не на что жаловаться, кроме шишек на голове.

Кимбра подумала, что неправильно истолковала услышанное. Она не часто прибегала к норвежскому с тех пор, как странствующий монах, что научил ее этому языку, отправился из Холихуда дальше по свету. Сам он изучил его в те годы, когда нес слово Божье варварам северных земель. Какие истории он рассказывал! Кровь стыла в жилах.

— Вот уж не думала, что ты не решишься убить.

— Куда уж мне, грязному варвару, — сказал Вулф, и его щека дернулась.

— Я совсем не это имела в виду!

Он не поверил. Впервые в жизни — снова впервые! — кто-то счел Кимбру лгуньей, обычно люди верили каждому ее слову. Она смотрела на мрачный профиль Вулфа и думала, как бы его убедить. И спрашивала себя, почему ее так задевает его недоверие.

В последующие дни все повторялось почти в точности. Каждое утро Вулф приносил пленнице еду и воду для питья и умывания. Она подозревала, что получает воды больше, чем любой другой человек на судне, но не находила в себе сил отказаться.

Когда с утренним ритуалом бывало покончено, Вулф провожал девушку на палубу. Все эти дни погода была хорошей. Однако молчание и невозможность как-то себя занять действовали на нервы. Команда, включая капитана, почти все время проводила на веслах. Викинги были не только привычны к физической нагрузке, но как будто даже рады всякой возможности лишний раз потрудиться.

Поскольку до сих пор Кимбре не приходилось так долго находиться в чисто мужской компании, она испытывала вполне естественное любопытство к своим спутникам. Она заметила, что с ней они держались совсем иначе, учтивее, чем друг с другом, но не знала, относится это к любой женщине или только к леди. Так или иначе, между собой они общались в простецкой форме. Не то чтобы Кимбра прислушивалась намеренно, просто на столь ограниченной территории ничто не проходило незамеченным. Первое время она смущалась и краснела от весьма откровенных выражений, потом, с неожиданной быстротой, привыкла и пропускала их мимо ушей. Точно так же она научилась не шарахаться, когда кто-то из мужчин спокойно пускал за борт струю. Она просто отводила взгляд.

«Держаться учтивее» означало в данном случае не навязывать своего внимания. Единственный, кто общался с Кимброй, был Вулф. С того памятного разговора он больше не упоминал ни о письме, ни о том, что ее ждет. Девушка подумывала о том, чтобы подступить к нему с расспросами, но предпочла неведение правде, которая, быть может, сокрушила бы ее.

Ей хватало пищи для размышлений. Неужели в ночь ее похищения в Холихуде никто не пострадал? Так хотелось, чтобы это было правдой. Ее пугала мысль о том, как отреагировал брат на то, что гарнизон не сумел уберечь его сестру. Кимбра мысленно отшатывалась от неизбежной ярости Хоука, как от десятибалльного шторма. Она любила брата всем сердцем, глубоко уважала его, но признавала за ним способность к безжалостной расправе, а потому, хотя и рвалась душой к свободе, не позволяла себе молить небеса о спасении. Это было возможным только ценой кровопролития. И она этого боялась.

Девушка не страдала от заточения. В трюме появился другой, более мягкий тюфяк, так что первым она укрывалась как одеялом, и ночной отдых перестал быть мучением. В пищу, правда, шли сушеные или соленые продукты (за исключением свежепойманной рыбы), зато ее было так много, что Кимбре ни разу не удалось доесть все, что ей приносили. Короче говоря, она ни в чем не знала отказа, если не считать одежды.

Ее мучила лишь одна проблема — как занять собственное время. На седьмой день, когда все та же рутина повторилась, Кимбра поняла, что не выдержит и закричит.

Словно вняв ее мысленной мольбе, случилось то, чего она ожидала очень давно.

Как обычно, Кимбра сидела на баке, подставив лицо бледным солнечным лучам и ни о чем толком не думая, когда к судну подлетела чайка. Девушка выпрямилась, словно от тычка, и вперила взор в птицу, что кружила над мачтой. Кто-то из викингов подбросил в воздух рыбью голову, чайка нырнула за ней, поймала и проглотила целиком. Чуть погодя появилась еще одна и тоже получила свою долю. Вскоре после этого Кимбра заметила, что на востоке линия горизонта приобрела темный оттенок и медленно вспучивалась.

Земля. Знак того, что путешествие подошло к концу.

Дремотное спокойствие разом слетело, мысли вернулись к тому, что лежало впереди. Брат Чилтон, странствующий монах, рисовал викингов в зловещих красках, так что в ее сознании возникали картины, озаренные пламенем костров, омытые кровью, непременно связанные с какими-то жуткими языческими ритуалами.

Все это странным образом не вязалось с тем, как дело шло до сих пор. Или Вулф планировал нечто ужасное и берег ее именно для этого? Прежние страхи вернулись с удвоенной силой.

От Вулфа не укрылась внезапная перемена в Кимбре: ее бледность, трепет и общая нервозность. Он был удивлен. Он предполагал, что ей не терпится снова оказаться на суше. Немного поразмыслив, викинг признал, что у пленницы все же были основания тревожиться. Он намеренно не заговаривал о своих планах насчет нее. Надеялся, что она решит покориться еще до того, как судно причалит к берегу.

Сообразив это, Вулф был раздосадован. Кимбра принадлежала к англосаксам, отважному, но непоследовательному народу, которому грозило бы полное истребление, не возьми король Альфред судьбу Англии в свои руки и не возглавь сопротивление датскому вторжению. Все это хорошо, но целый народ не должен полагаться на единственного лидера, не должен ставить свое будущее на одну карту. Викинги никогда так не поступали.

При мысли о родине лицо Вулфа просветлело. Довольно было даже короткой отлучки, чтобы в душе возникла невосполнимая пустота, сильнейшая тяга к земле своих предков. Вскоре они смогут согреться у родного очага и ощутят себя дома, но прежде неплохо причалить, размяться после недели на веслах и настрелять дичи. Рыба уже не лезла в глотку.

Скоро Кимбра поняла, что корабль изменил курс, и уставилась на полоску земли. Та приближалась слишком быстро. Вскоре взгляду открылось холмистое побережье, густо поросшее сосновым лесом и перерезанное бесчисленными речками и ручьями. Девушка была приятно удивлена, так как ожидала совсем иного: айсбергов, фьордов с крутыми утесами и почти бесплодной тундры. Но перед ней лежала земля, полная дикой красы.

У викингов было много работы. Их могучие тела двигались синхронно, в четком ритме — зрелище, которое Кимбра находила захватывающим. Вулф поставил к рулю Олафа, а сам занял его место у весла. Большинство воинов сменили рубахи на штаны из мягкой кожи, чтобы можно было раздеться до пояса. Девушка не могла оторвать взгляда от широкой спины Вулфа. Он сидел, уперев ноги в ребро судна, раскачиваясь взад-вперед, и так же раскачивались черные крылья его волос. Вот он обернулся, бросил через плечо какую-то грубую шутку и блеснул в улыбке белизной зубов. Кимбра поспешно отвернулась, не желая, чтобы ее завороженный взгляд был перехвачен.

Берег рос. Буквально на глазах разбухал желто-зеленым тестом. Желтое было устьями рек и речушек, где сидели чайки и грелись на солнце тюлени, зеленое — раскидистыми кронами сосен. Не успела Кимбра оглянуться, как прозвучала команда пристать. Весла были разом подняты, так что корабль словно ощетинился. В воду полетел каменный якорь на толстенной железной цепи. Судно содрогнулось и застыло, чтобы потом закачаться на легкой зыби.

Несколько человек из команды вооружились и вброд направились к берегу, остальные принялись складывать парус и крепить весла.

Кимбра с сомнением оглядела полосу воды, что отделяла ее от берега. Она бы запросто добралась до суши вброд, как викинги, если бы не горностаевая мантия.

Девушка робко взглянула на Вулфа. Тот стоял у кормового трюма, передавая другим какие-то припасы. Он поймал ее взгляд, и его глаза заискрились. Он находил смятение пленницы забавным.

— Мы высаживаемся, а ты? Останешься здесь?

Кимбра была возмущена.

— Будь на мне другая одежда, я бы здесь не сидела! Добралась бы до берега не вброд, так вплавь!

— Ах да, я забыл. Ты же отлично плаваешь.

Больше Вулф ничего не добавил, и Кимбра совсем расстроилась. Впервые за всю неделю она чувствовала себя беспомощной, брошенной на произвол судьбы. На берегу не было никаких признаков человеческого жилья, и, если честно, она вообще не понимала, чего ради было бросать якорь именно здесь. Что станется с ней на этом пустынном берегу? Горло стеснилось, на глаза навернулись слезы.

В следующий миг она была в объятиях Вулфа. Он нес ее к борту. На сей раз быть глухим, немым и бесчувственным выпало Олафу, который принял Кимбру из его рук. Впрочем, скоро девушка снова оказалась в объятиях Вулфа. Доставив ее на берег, викинг с минуту держал руку у нее на плече (жест был удивительно ободряющим), потом нагнулся за оружием.

— Сегодня будем есть мясо.

Он отдал все нужные распоряжения и бегом скрылся за изгибом берега, догоняя остальных.

Кимбра посидела у костра, отошла по своим делам за густую купу кустарника, потом решила пройтись, чтобы размять ноги. Ей пришло в голову, что она может запросто уйти от лагеря. Интересно, как скоро ее хватятся? Да и хватятся ли вообще? Ведь все дружно делают вид, что ее не существует. Кто станет преследовать невидимку?

Впрочем, она не стала искушать судьбу и правильно сделала. Когда некоторое время спустя она вернулась в лагерь, Олаф поднял взгляд от горшка, в котором что-то помешивал, и молча кивнул. Выходит, они ее все-таки замечали.

Хотелось прилечь, как мужчины, но Кимбра не решилась и села к костру. От горшка шел такой аппетитный запах, что живот требовательно заурчал. Олаф добавлял в варево какие-то приправы, принюхивался, пробовал и снова лез в мешочек у себя на поясе. Наконец он унялся и сел.

— Что там? — спросила Кимбра и указала на мешочек.

Одноглазый был поражен, что она к нему обратилась. Однако не повернулся на голос, и Кимбра думала, что не получит ответа. Но Олаф прокашлялся и заговорил, не поднимая взгляда от ветки, из которой мастерил ложку:

— Это смесь для вкуса: соль, петрушка, шалфей и разное другое.

Кимбра улыбнулась, счастливая уже оттого, что хоть кто-то удостоил ее словом. Она склонилась ближе к горшку и принюхалась:

— Я чувствую черный перец и тмин. — Когда на лицах викингов появились улыбки и ей удалось перехватить пару-тройку любопытных взглядов, она заметила: — Значит, будет заяц.

Одноглазый передернул плечами, стараясь казаться равнодушным, но он явно был под впечатлением. Наступила очередь сахарной свеклы, ячменя и капусты, которые Олаф понемногу добавлял в горшок. Потом он заговорил снова:

— И зайца довольно. Ведь пристали только на одну ночь.

Одна загадка разрешилась. Кимбра отважилась на вопрос:

— А где мы?

— Где? — Олаф несколько опешил. — Здесь никто не живет, а значит, нет и названия. Мы всегда здесь пристаем, если нужно поохотиться.

— А где кто-нибудь живет? Поблизости?

Олаф открыл рот для ответа, но тут послышался отдаленный оклик. Охотничья партия возвращалась. Они и в самом деле принесли несколько упитанных зайцев, которые тут же были освежеваны, выпотрошены, порублены на куски и уложены в горшок с подливкой. Кимбра подумала, что куда проще было бы поджарить их на вертеле, но когда попробовала варево, все поняла. Олафа приняли бы с распростертыми объятиями даже на королевской кухне.

Пока длилась трапеза, на землю успели опуститься долгие летние сумерки севера. Чайки, буревестники и другие береговые птицы потянулись к гнездам. В небе повис тонкий серпик луны. Бриз немного посвежел, но так и не стал по-настоящему холодным.

Викинги начали готовиться к ночевке. Неожиданно для себя Кимбра осознала, что ее разговор с Олафом, пусть короткий, разрушил барьер, стоявший между ней и этими людьми. Именно он заставлял воинов держаться от нее как можно дальше, не позволял даже взглядом подтверждать ее присутствие. Теперь девушка могла «слышать» своих спутников. По привычке она мысленно отгородилась от окружающего мира высокими стенами. Но сделала это не раньше, чем ощутила радостное предвкушение от возвращения домой. Это навеяло грусть: то, что еще недавно она принимала как должное, было отнято, и, быть может, навсегда.

Ощутив на щеках влагу, Кимбра с досадой подумала, что то и дело пускать слезу — занятие очень утомительное.

Вулф поднялся, стряхнул песок и протянул ей большую мозолистую руку.

— Идем!

Сердце ухнуло в пятки. Она может отказаться, но что это даст? Ему не придется слишком усердствовать, чтобы заставить ее повиноваться. Стараясь держать себя в руках, Кимбра встала, но руку спрятала за спину. Вулф посмотрел на нее неодобрительно, но настаивать не стал, а просто пошел по берегу прочь от костра. Девушке очень хотелось высказать пару горьких истин о его характере, происхождении, а главное, воспитании, но он уже был далеко. Ей ничего не оставалось, кроме как пойти следом. Босые ноги вязли в песке, было неудобно кутаться в мантию и одновременно подбирать ее при ходьбе, к тому же никак не удавалось поспеть за широким шагом Вулфа.

Он шел не оглядываясь, а когда наконец остановился в доброй четверти мили от лагеря, то сделал это так внезапно, что Кимбра (ей только-только удалось разогнаться) налетела на него сзади. Это было немногим лучше, чем налететь на каменную стену.

— Ну и зачем было тащиться в такую даль?!

Вместо ответа он достал что-то из своего походного мешка, вложил ей в руку и указал на поляну среди каменных глыб.

— Я подумал, ты захочешь принять ванну.

Принять ванну? В Богом забытой глуши, вдали от поселений? Очевидно, речь идет о какой-нибудь питаемой ледниками речке. Вымыться хотелось, но мысль о студеной воде заставила содрогнуться.

— Горячая ванна, — многозначительно произнес Вулф.

Взяв Кимбру за плечо, он повлек ее к поляне, где словно из самой земли поднимался пар. Вблизи это оказалось россыпью больших и малых водоемов, на дне которых шевелились бугорки песка. Большинство было размером с лужу, но имелся и такой, где могла бы разместиться целая группа людей. На поляне было тепло, как в парной.

Ванна! И с мылом! Потому что брусок, который Кимбра держала в руке, наверняка был куском мыла, хотя и мало напоминал то, которым девушке приходилось мыться до сих пор, — лавандовое или розовое. Она посмотрела на обмылок, как на величайшую драгоценность.

— О, благодарю! Я быстро!

— Можешь не торопиться, времени сколько угодно.

Вулф улегся на поросшую цветами и мхами землю и приподнялся на локте, чтобы лучше видеть водоем.

— Мне не следовало забывать! — процедила Кимбра, изнемогая от желания запустить в викинга мылом.

— О чем это?

— Что за все приходится платить! Я не собираюсь мыться ни твоих глазах!

— А что тут такого? — Вулф был или искренне удивлен, или умело притворялся.

— «Что тут такого»! — едко передразнила Кимбра. — Это неприлично! Нескромно! Я не настолько бесстыдна, чтобы раздеться перед мужчиной! И не говори, что ваши женщины…

— Наши женщины гордятся своим телом, а не стыдятся его. Ложный стыд нам незнаком.

— С чем вас и поздравляю!

Кимбра сделала шаг в ту сторону, откуда пришла. Вулф остановил ее, поймав за лодыжку. Не рванулся к ней, не бросился наперерез. Просто рука нырнула под мантию и ухватила ее ногу. У него были ловкие, горячие пальцы, бугорки мозолей слегка вдавились в кожу.

— Пусти!

— Ну уж нет.

Он согнул руку в локте, принудив Кимбру подступить ближе. Пальцы двинулись вверх, нашли впадинку под коленом…

Кимбра перестала дышать. Она была изумлена, потрясена, перепугана. Однако не тем, о чем она подумала. Ее испугала собственная реакция на прикосновение.

Когда пальцы коснулись впадинки, ее пронзило острое желание, от которого свело бедра. Между ног словно расцвел огненный цветок. С губ сорвался возглас, который Кимбра хотела, но не могла подавить, хотя до боли прикусила губу.

Глава 4

Вулф вскочил, схватил девушку за плечи и слегка встряхнул.

— Прекрати это! Ты поранилась!

Хотя на ее нижней губе темнели капли крови, она как будто не понимала, о чем речь. В ее глазах застыл немой вопрос. От гнева (не на нее, а на себя) голос Вулфа стал резким и скрипучим:

— Иди и мойся!

Кимбра была очень бледна, но бестрепетно выдержала его взгляд и упрямо помотала головой.

До сих пор Вулф знал лишь беспрекословное повиновение. Викинги верили, что от малого непослушания до полной анархии всего один шаг, что человек потому и стал царем природы, что умел бороться с хаосом, этим чудовищем, что всегда таилось где-то поблизости, выжидало, готовясь пожрать неосторожного, неудачливого и в особенности слишком глупого, чтобы понимать все значение дисциплины и порядка. Только так можно было выжить в мире, где всегда правил сильнейший. Именно поэтому Вулф никогда не колебался навязывать свою волю. Кимбру следовало наказать за то, что она посмела ослушаться приказа. Но он не мог и вместо этого попробовал подступиться к ней иначе:

— Ты слишком много о себе мнишь, а между тем твои страхи беспочвенны. — Он окинул взглядом водопад каштановых волос, почти столь же роскошный, что и мантия. — Я предпочитаю блондинок. — Позволил взгляду опуститься ниже. — Грудастых, с большим задом.

Локи, бог шутки и розыгрыша, разинул бы рот от зависти. Ложь вышла хоть куда, отменная, так что не подкопаешься. Пожалуй, даже слишком отменная, подумал Вулф. Эдак Локи приревнует и не допустит его после смерти в Валгаллу. Но чего стоило одно только выражение лица Кимбры! Глаза ее округлились, рот приоткрылся, щеки порозовели. Вулф не расхохотался только чудом. В последнее время он слишком часто испытывал такое желание, и оно шло вразрез с его суровой жизнью.

— А ты не знала, что вкусы у мужчин разные? — спросил он сочувственно.

— Отчего же, знала, — буркнула Кимбра.

Помолчав, она сдвинула брови и осторожно осведомилась:

— Значит, на твой вкус… я некрасива?

Вулф стал серьезен. Он ни минуты не сомневался, что всю свою жизнь Кимбра только и слышала о том, как она божественно прекрасна. Для всех и каждого она была красавица, богиня, ангел. Никто никогда не относился к ней просто как к человеку.

— Ну… я бы не назвал тебя безобразной… но о вкусах не спорят!

Кимбра задумалась. Она мало что знала о мужских вкусах, кроме того, что каждый мужчина, за исключением брата, в ее присутствии заикался и бледнел и чаще всего был не способен сказать двух слов. Даже брат Чилтон, монах, не остался равнодушен к ее внешности. Как она ненавидела свою исключительность, самую свою красоту, из-за которой стояла выше других! Как мечтала быть такой, как все, чтобы с ней обращались, как с любой другой женщиной.

И вот наконец ей повстречался мужчина, для которого она просто человек, заурядная женщина.

Кимбра пристально вгляделась в лицо Вулфа, ища подвоха, но глаза его не бегали, взгляд был открытым и честным.

— Уже поздно, — заметил он с некоторым нетерпением. — Я бы хотел вернуться в лагерь еще затемно, чтобы немного поспать.

Она вспыхнула от смущения, припомнив, как несколько минут назад впервые испытала подлинное желание, и было оно таким сладостным, что вырвалось счастливым криком. А тот, кто заставил ее захотеть, только что прозрачно намекнул, что для него она просто обуза. Ну, если уж быть таковой, подумала Кимбра с вызовом, то самой настоящей! И направилась к водоему.

Там она помедлила, разглядывая на дне песчаные бугорки, потом сбросила мантию, ступила в воду и погрузилась в нее по плечи. Вода оказалась даже не теплой, а горячей.

— Ой, мама!

— В чем дело?

Вулф вскочил на ноги и направился в ее сторону. Кимбра замахала руками.

— Все в порядке, просто вода горячее, чем я думала.

Тепло отлично расслабляло. Довольно скоро стало казаться, что вся усталость и напряжение последних дней растворяются в этой солоноватой воде, а с ними ушел и страх. Бугорки на дне пошевеливались, меняли форму, от них к поверхности возносилась целая армия пузырей, образуя нечто вроде пены, под которой можно было укрыться от взгляда. Это окончательно примирило Кимбру с происходящим.

— Как чудесно! — доверчиво призналась девушка. — Мне доводилось слышать о таких источниках, но я и не думала, что сама приму подобную ванну.

Она потянулась за куском мыла и с довольной улыбкой начала намыливать руки и плечи.

Вулф закусил губу. Теперь он был значительно ближе к месту действия. Хотя Кимбра оставалась к нему спиной, он видел достаточно, чтобы ощутить возбуждение. Плечи у нее были нежные, округлые, спина под распластанными прядями волос узкая и женственная. Это зрелище заставило кровь сгуститься. Чтобы гнать ее по разгоряченному телу, сердце вынуждено было стучать чаще и тяжелее.

— Чтоб тебя! — пробормотал Вулф, глядя на то, как штаны вспучиваются в паху.

— Что? — спросила Кимбра через плечо.

— Да ничего!

Ему случалось видеть мужчин, ослепленных страстью к женщине настолько, что они готовы были набросить на свою возбужденную плоть уздечку и дать ее в руки избраннице, чтобы она вела, как домашнее животное, куда вздумается. Он меньше всего хотел оказаться в их числе, а потому стиснул зубы и приказал немедленно успокоиться той части своего тела, что не имела никаких зачатков здравого смысла. Это не помогло (не то чтобы когда-нибудь помогало), и тогда он начал думать о скучных вещах, вроде собраний старейшин племени, обсуждающих вопросы торговли, на которых ему волей-неволей приходилось бывать. Такое сильное средство не могло не подействовать, и своенравная часть тела мало-помалу присмирела.

Вулф избегал смотреть на Кимбру до тех пор, пока весь ритуал омовения не был закончен. Еще за ужином он прикидывал, стоит ли брать с собой кусок ткани, что служил полотенцем, — ведь он солгал Кимбре, что на судне нет и лишней нитки! Однако в конце концов решил прихватить ткань и теперь поздравил себя с этим решением. Кто его знает, вдруг Кимбре взбрело бы в голову ждать, пока она обсохнет, прежде чем надеть мантию.

— Ну вот, я готова. Выразить не могу, как я тебе благодарна, потому что…

— Рад слышать! — перебил Вулф.

Он и сам думал о том, что заслуживает награды. Пока Кимбра нежилась в теплой воде, викинг боролся с потребностями тела — и победил. Почему бы не вымыться, раз уж подвернулся такой шанс?

— Сядь, — сказал он девушке.

Раздраженный ее озадаченным взглядом, он начал раздеваться.

— Что?..

— Варвары тоже иногда моются.

Кимбра широко раскрыла глаза и (хотя в темноте нельзя было сказать с уверенностью) как будто покраснела. Так или иначе, она смутилась, и это наполнило Вулфа глубоким удовлетворением. Слишком уж она щеголяла своим непробиваемым спокойствием. Ей бы не помешало узнать, что такое возбуждение, безрассудство, желание. Но он не подаст и виду, что заметил это, и позволит ей вариться и собственном соку.

— Я лучше вернусь в лагерь…

— Сядь! — повторил Вулф резче и, к своему удивлению, добавил: — Ты не знаешь здешних мест. Еще заблудишься.

До чего он дошел! Объясняет, отчего да почему! Приказ есть приказ, его слушаются, а не вступают в пререкания. Раздраженный, как никогда прежде, Вулф сбросил одежду и пошел и воду.

Ноги у Кимбры подкосились, она осела и траву. Разумеется, она почти сразу отвела взгляд, но и доли секунды хватило, чтобы образ обнаженного викинга отпечатался в памяти навечно. Вулф был воплощением мощи, силы и мужской красоты. Таких, как он, ваяли римские скульпторы, чтобы увековечить мужественность. Он был плечист, но узок в бедрах. Весь состоял из крепких костей, могучих мышц и выносливых сухожилий. Он был прекрасен, но чувства, что переполняли сейчас Кимбру, были вызваны отнюдь не восхищением и радостью чистого созерцания.

Это было все то же сладостное, острое желание.

Вот незадача! И зачем она посмотрела на него?! Впрочем, она не виновата, это вышло нечаянно, а если совсем уж честно, воля не сумела помешать велению плоти. Плоть делала что хотела, вела себя возмутительно свободно, словно и не знала, что существуют границы дозволенного. Ее соски налились тяжестью, в каждой складочке тела вновь собралась влага, словно к нему и не прикасалось полотенце.

Это было неправильно, недопустимо и, должно быть, говорило о тайных пороках. Кем нужно быть, чтобы один вид голого мужчины будил желание? И ведь она видела его только со спины! А если бы он повернулся?

Кимбра была до такой степени шокирована ходом собственных мыслей, что испытала нелепое желание захихикать. И было с чего: все ее внутренние преграды, вся отлаженная линия мысленной обороны рушились с треском, а она… она была бессильна это предотвратить и, что всего ужаснее, не очень-то и хотела. Вместо ужаса и отвращения Кимбра наслаждалась своей готовностью очертя голову броситься в бездну, на краю которой балансировала.

Что там, внизу? Что она найдет, если решится упасть? Нет, она не решится, как бы это ни манило. Она просто не может, не смеет. Все это не более чем всплеск эмоций, а эмоции не доводят до добра. Они кружат голову, расцветают, губят — и гибнут под безжалостной пятой грубой действительности. Так устроен мир.

Напоминание подействовало отрезвляюще. Кимбра отвернулась. Ее взгляд скользнул по валунам в густом мху, по темнеющему лесу. Какой бы ни была эта земля, она сильно походила на родной Эссекс, разве что растительность была обильнее да между деревьями виднелось меньше берез и вовсе отсутствовали каштаны. Благодаря этому лес выглядел гуще, настоящая чащоба. Зловещая и в то же время сказочная. В ней непременно должны были водиться феи и прочий волшебный народ. Можно перебрать их всех: от эльфов догоблинов — и забыть то, что происходит в двух шагах.

Но сосредоточиться на сказках не удавалось. Можно было отвести взгляд, но не затыкать же уши! Против воли Кимбра пила каждый всплеск и дополняла его мысленной картиной: вот Вулф тянется за мылом, вот намыливает плечи, грудь и… и все остальное.

Какое счастье, что ночь выдалась прохладной. Иначе в горностаевой мантии можно было бы схватить тепловой удар.

— Ну что, идем?

Кимбра не без опаски оглянулась. Вулф стоял перед ней полностью одетый, капли воды поблескивали в мокрых волосах. У него был суровый, откровенно неодобрительный вид. Неужели он что-то заметил? Кимбра решила, если последуют вопросы, все отрицать, но Вулф лишь протянул руку, предлагая ей встать. Она приняла ее с достоинством, которое чуть было не треснуло по швам, когда загорелые пальцы сомкнулись вокруг ее белой ладони. Пришлось напустить на себя вдвойне величественный, прямо-таки королевский вид.

Поднявшись, девушка сделала попытку высвободить руку. Чисто инстинктивно Вулф сжал пальцы, удивился и отпустил ее. Чтобы оставить последнее слово за собой, он небрежно заметил:

— Не беги слишком быстро, иначе мне не угнаться, а здешние леса кишат волками.

Кимбре очень хотелось отбрить в ответ: какая разница — волк, акула или викинг? Но она справилась с собой и промолчала, более того, шла размеренно, плечом к плечу с Вулфом, так что они вернулись в лагерь в кажущемся согласии.

Его люди уже спали, а если притворялись, то очень умело. Вулф улегся и похлопал по земле рядом с собой. Когда Кимбра не бросилась укладываться на предложенное место, он повернулся к ней спиной. А она все стояла в нерешительности. Усталая и сонная. Ее похититель с предельной ясностью выказал, как к ней относится. Что бы ни было у него на уме, он не изнывал от вожделения.

Наконец ноги протестующе загудели. Кимбра улеглась лицом к морю, угрюмая и недовольная. Она убеждала себя, что оскорблено только ее достоинство. Последним, что она видела, был темный силуэт драконьей морды на носу корабля.

Последовало еще два дня плавания, сначала на восток, навстречу солнцу, а потом на север. Побережье быстро менялось, холмы становились скалистее, теснились все ближе к берегу. Там, где они отступали, оставляя полосу низменной земли, обычно стоял домик фермера в окружении хозяйственных построек, за ним на всех отлогих участках склонов зеленели возделанные поля.

Один раз Кимбра увидела группу детей, бегущих к берегу через золотистое поле спелого овса. Улыбаясь до ушей, они махали плывущему мимо судну и что-то кричали. Викинги ответили, это привело детей в восторг, и долго еще их радостные крики неслись вслед кораблю.

В эту ночь Кимбра плохо спала, а на другое утро изводилась беспокойством, впиваясь взглядом в плывущий навстречу берег, чтобы не пропустить места назначения, словно это могло как-то изменить ход событий. К полудню судно достигло скопления островов и отмелей, такого густого, что казалось, прохода между ними не существует. Взмахи весел стали реже, Вулф занял место у руля. Судно скользнуло узким каналом между россыпями громадных валунов.

Выход открылся внезапно, как ярко-голубое пятно на сером фоне. Это оказалась просторная бухта с водой настолько чистой и спокойной, что в ней отражалась каждая деталь окружающего холмистого ландшафта. На берегу лежало поселение, состоявшее из нескольких сотен больших и малых строений. Их соломенные кровли были высокими, и почти над каждой вился уютный дымок. Петлявшие между ними дороги были забиты повозками, тягловыми животными и народом. Они соединяли между собой открытые пространства, очевидно, служившие для торговли и сборищ. В бухту вдавалось три больших каменных мола, ближайший переходил в набережную, сплошь облицованную каменными плитами — док. Самой высокой точкой была передняя башня крепости, ее окружали такие же поменьше. Все, вместе взятое, создавало впечатление процветающего, кипящего жизнью города, чьи оборонительные линии были как делом природы, так и рук человеческих.

По мере того как Кимбра разглядывала город, ее беспокойство росло. Осмотр был прерван громким звуком трубы. Он повторился дальше и дальше — часовые в крепости заметили судно и спешили о нем оповестить. Звуки труб. многократно отзывались в холмах, сливаясь в ликующую приветственную песнь.

К тому времени, когда судно пристало у главного мола, тот был облеплен людьми. Члены команды высматривали среди толпы своих близких и кричали им, что все в полном порядке.

Вулф спрыгнул на мол, не дожидаясь, пока бросят якорь. Толпа расступилась, давая дорогу человеку, с которым он обменялся рукопожатием. Кимбре бросилось в глаза очевидное сходство их внешности и сложения, хотя у вновь прибывшего волосы были не так черны, а черты носили след недавней болезни или, может быть, раны. Он и передвигался с трудом, но все равно улыбался, а дружеский тычок, который он адресовал Вулфу, свалил бы с ног медведя.

Они заговорили. Какое-то замечание незнакомца заставило Вулфа нахмуриться и ответить коротко, резко. Это привлекло общее внимание к судну и Кимбре, которая ощутила себя выставленной на обозрение и отвернулась, вспомнив, что под мантией у нее ничего нет. Толпа напирала, от шума звенело в ушах. Кимбре вдруг захотелось, чтобы все это был лишь ночной кошмар, чтобы с пробуждением она убедилась, что плавание продолжается.

Когда она снова решилась посмотреть в сторону берега, Вулф был уже на палубе и шел к ней. На толпу вдруг опустилось молчание, еще более гнетущее, чем предшествующий шум. Потом начался тихий ропот, обмен замечаниями, которые не принято высказывать в полный голос. Щеки у Кимбры загорелись, сердце екнуло. Она физически ощущала общее любопытство, сумбурный вал темных, едких эмоций. Он накатился и захлестнул ее, грозя утопить.

Дыхание перехватило, в глазах потемнело. Не время выказывать слабость, подумала Кимбра. Она должна достойно встретить свою судьбу, как бы та ни повернулась. С яростным отчаянием она начала строить мысленные стены, чтобы замкнуться в них, защитить себя от хаоса чужих эмоций. Только бы удалось сделать их достаточно крепкими…

— Пора! — сказал Вулф и, не дав Кимбре опомниться, подхватил ее на руки.

— Я могу идти сама!

Если честно, она не была в этом уверена, однако гордость требовала выразить протест. Вулф передернул плечами, но шага не замедлил. Только на молу он снизошел до ответа:

— Я решил нести тебя, и понесу.

На этом разговор был окончен. Кимбра, закутанная в горностаевую мантию, на руках была внесена в норвежский порт Скирингешил.

Вулф вспомнил свое первоначальное намерение протащить ее по городу в цепях, нагую и опозоренную. Вспомнил и усмехнулся. Все было иначе, когда он поставил парус, чтобы отправиться в далекий путь к форту Холихуд, за женщиной, что нанесла оскорбление ему, а тем самым и его народу. Тогда он верил, что она заслуживает наказания. И вот он несет ее на руках, а на ней его мантия — символ того, что ей ничто не угрожает.

Люди расступались. Некоторые в немом изумлении, другие — перешептываясь. Он не обращал внимания. За спиной толпа смыкалась и двигалась следом, к крепостным воротам. Те начали отворяться еще до того, как Вулф приблизился. Он ответил кивком на приветственные возгласы дозорных. Тем же быстрым шагом, не задерживаясь, миновал хозяйственные постройки, жилые строения, конюшню и псарню, кухню и трапезную и наконец приблизился к отдельно стоящему жилищу — тоже одноэтажному, но просторному, сложенному из сосновых бревен, еще хранивших запах леса. Дверная рама и оконные переплеты привлекали взгляд сложным узором в ярких голубых, красных и желтых красках. Над входом, под несколько выступающей стрехой, висели два скрещенных боевых топора, с давних времен служившие символом верховной власти.

Вулф распахнул дверь ударом ноги. Прорубленная специально под его рост, она была достаточно высока, но он по привычке склонил голову, как делал в других жилищах. Внутри он огляделся, заново ощущая законную гордость. Исконные скандинавские народы, норвежцы и датчане, жили в своих поселениях в тесном единстве, делили не только тяготы и достижения, победы и поражения, но и кров, пищу, очаг. Только глава, владыка имел право на свой собственный угол, и угол этот во всем носил печать его могущества.

Жилище состояло из единственного помещения с необъятной кроватью в углу, сколоченной из тонких березовых бревен и накрытой покрывалом из волчьего меха. Вулф не без сожаления опустил Кимбру на эту экзотическую постель.

— Я пришлю женщин, которые будут тебе прислуживать. До сих пор им не приходилось видеть настоящую леди, поэтому тебе придется объяснить свои потребности.

Ее глаза были поистине морской синевы, в которой можно было утонуть. Вулф ничего больше не прибавил и быстро вышел, но дух перевел только за порогом.

Кимбра уселась и обвела взглядом помещение. Она была поражена его варварской роскошью. Стены от пола до самых потолочных перекрытий были увешаны всевозможным оружием, вдоль них красовались искусно украшенные сундуки, а у окна, из которого открывался великолепный вид на бухту, стоял резной стол и два стула с высокими спинками. На столе виднелись железные весы (на таких Кимбре приходилось взвешивать мелкую разменную монету, что шла на вес), а также изумительный графин и несколько бокалов византийского голубого стекла с серебряной отделкой. Все, на что падал взгляд, свидетельствовало о богатстве и могуществе владельца. Даже небольшой деревянный ушат для воды мог похвастаться красивыми ручками из чеканной бронзы.

Пока Кимбра осматривалась, дверь отворилась. В дом вошли три женщины. Две из них были высоки и одеты весьма нарядно: в богато расшитые платья с белыми нижними юбками, кружевная отделка которых при каждом шаге показывалась из-под подола. У ворота платья были сколоты красивыми брошками. Их несомненное сходство говорило, что это мать и дочь, причем мать носила волосы уложенными в прическу, а дочь — по-девичьи заплетенными в косы. Другим отличием была связка ключей на поясе у старшей женщины.

Третья — тоже молодая — была заметно ниже ростом и много смуглее. Одежда ее не имела и намека на украшения и была просто грубой шерстяной хламидой с обтрепанным над босыми ногами подолом. Черные волосы ее были небрежно прихвачены у шеи обрывком веревки. Она робко улыбнулась Кимбре, когда ставила на стол деревянный поднос с едой.

— Леди, нас посылает лорд Вулф, — начала старшая по-английски (она выговаривала слова очень тщательно, как человек, плохо знающий язык). — Ты будешь мыться и есть.

Женщина прищурилась, пытаясь понять, дошло ли сказанное до Кимбры.

— Спасибо, — сказала та, несказанно благодарная брату Чилтону за его уроки норвежского. — Могу я узнать ваши имена?

Мать и дочь переглянулись, удивленные ее познаниями.

— Я — Марта, дочь Ингрена, — сказала старшая, расправляя плечи и становясь еще выше. — А это моя дочь Кирла. — Она умолкла, спохватилась и добавила: — А эта ничтожная — Брита.

— Ничтожная? — переспросила Кимбра, думая, что ослышалась.

— Рабыня, — пренебрежительно пояснила Марта и обратилась к смуглянке: — Что стоишь, неси горячую воду!

Девушка бросилась исполнять приказание, а Кимбра сдвинула брови. Рабство существовало и среди англосаксов. Рабами — то есть людьми полностью подневольными — считались военнопленные или преступники, отбывающие срок на принудительных работах. Для первых рабство кончалось в тот день, когда их выкупали, для вторых — когда истекал срок работ, но и в том, и в другом случае с ними обращались так, чтобы не страдало их человеческое достоинство. Судя по виду Бриты и по тому, как ею помыкали, на севере все было иначе.

Правда, и в Англии случалось, что с рабами обращались не самым достойным образом. Возможно, это был тот самый случай. Кимбра невольно задалась вопросом: кто же она сама? Пленница, она недалеко ушла от той же Бриты, но разница в их положении была очевидной.

Между тем та вернулась с двумя ведрами, от которых поднимался парок, поставила их, снова выскочила за порог и на этот раз появилась с ведром холодной воды и неглубокой кожаной лоханью, больше похожей на таз.

— Лорд Вулф приказал тебе мыться своим английским способом, — объяснила Марта, — потому что ты не выдержишь жара нашей бани.

Она поджала губы, как бы говоря, что презирает столь хрупких женщин. Кимбра с сомнением оглядела таз, не зная, каким образом сумеет принять в нем ванну.

— Иди же, леди! — позвала Кирла, взглядом испросив у матери разрешения перенять инициативу. — Вставай в таз!

Кимбра неохотно подчинилась, но когда Марта взялась за край мантии, чисто инстинктивно крепче вцепилась в одеяние. Женщина сделала нетерпеливый рывок. Собравшись с духом, Кимбра разжала судорожно согнутые пальцы и выдержала откровенный осмотр, после которого вид у Марты стал еще менее любезным, а Кирла заметно расстроилась. Из трех женщин только Брита не подняла потупленных глаз. Разбавив горячую воду до нужной температуры, она сделала знак, что можно начинать.

Оказывается, рабыня имела право лишь готовить воду, мытьем же занималась Марта. Кимбра позволила окатить себя из ковша, но увидев, что к ней тянутся руки с намыленной тряпицей, категорически отказалась от подобных услуг и настояла на том, чтобы вымыться самой. К концу омовения ее трясло от холода: непохоже было, чтобы летом здесь пользовались жаровней, а между тем в помещении не мешало бы повысить температуру.

— Теперь ешь, — сказала Марта, указывая на поднос. — Садись за стол.

Кимбра села, и Брита, с той же робкой улыбкой, сняла льняную салфетку с принесенной еды. Здесь были ломтики копченой рыбы, сыр, свежий хлеб и мисочка спелой ежевики. В кружке белело густое молоко.

За обедом Кимбра утоляла не только голод, но и любопытство. Через окно она разглядывала гавань с множеством самых разнообразных судов. Был среди них и боевой корабль Вулфа. Другие суда викингов отличались более широким корпусом и были, судя по всему, торговыми.

Горожане вернулись к повседневной деятельности. По дорогам тянулись повозки, на рынках царила суета. На холмах, что защищали город от северных ветров, паслись овцы, причем стада были столь обильны, что порой занимали весь склон от подножия до вершины. Пока Кимбра ела и размышляла над очевидным богатством и процветанием города, Брита втащила через порог тяжелый сундук. Ни Марта, ни Кирла и не подумали прийти ей на помощь. Кимбра в изумлении уставилась на сундук.

— Да ведь это мой!

В самом деле, именно в нем она держала свою одежду в Холихуде, как будто целую жизнь назад.

— Леди… — начала Брита, но умолкла под предостерегающим взглядом Марты.

— Лорд Вулф приказал внести это сюда, — обратилась та к Кимбре. — Он сказал, что в нем твои вещи.

Кимбра приблизилась к сундуку, присела перед ним и откинула крышку. Сверху стоял сундучок поменьше размером и изящнее видом. Она с трепетом заглянула в него, едва осмеливаясь верить собственным глазам.

— Лекарства…

Кроме этого, здесь находилось все необходимое для шитья, в том числе пяльцы с недоконченным вышиванием; принадлежности для письма и все ее записи по врачеванию; лучшая одежда. Все это было уложено так тщательно, что вполне благополучно пересекло океан — без сомнения, на том самом корабле, на котором, по словам Вулфа, не было ни единой лишней тряпки, что могла бы послужить ей одеждой.

Кимбра скомкала палевый щелк любимого платья.

— Что-то не так, леди? — осведомилась Марта.

— Ничего, — процедила Кимбра.

Она выхватила из сундука первое, что попалось под руку, и начала одеваться.

Брита поспешила на помощь, которую Кимбра с улыбкой приняла и за которую потом поблагодарила девушку, вызвав этим неодобрение Марты. Затем смуглянка принялась убирать в комнате, а Кирла занялась волосами Кимбры, делая при этом лестные замечания, но таким тоном, что они никак не могли сойти за комплимент, скорее за упрек. К тому же она чересчур резко вонзала в волосы гребень, словно надеялась оставить на коже головы царапины.

— Наверное, нелегко за такими ухаживать!

— Раньше меня всегда причесывала нянька… — начала Кимбра, надеясь сделать беседу более светской, но вспомнила Мириам и не могла продолжать.

Больно было думать о том, как эта добрая старушка изводится страхом за свою подопечную, пока та без стыда и совести купается в варварской роскоши. До сих пор Кимбре удавалось держать негодование при себе, но путешествие закончилось, она была на месте назначения и имела право знать, что для нее уготовано.

— Я желаю говорить с лордом Вулфом, — заявила она, вставая.

Марта, не ожидавшая ничего подобного, в первый момент растерялась, но потом сделала отрицательный жест.

— Придется подождать, пока он тебя не позовет.

Девять дней дороги, подумала Кимбра. Девять долгих дней ожидания и беспокойства. Девять дней на грани отчаяния.

— Ну уж нет! — сказала она и пошла к двери.

Глава 5

— Что-то я никак не могу взять в толк. Объясни еще раз, понятнее. Помнится, ты отправился в поход ради ужасного, но справедливого возмездия, а теперь собираешься потакать каждой прихоти этого изнеженного создания, баловать и лелеять ее!

Вулф испепелил взглядом человека напротив — того, кто явился встретить его на мол. Сейчас они сидели за столом в трапезной, где те из его людей, кто еще не успел обзавестись семьей, спали в те немногие часы, которые проводили под крышей. Вокруг громадного очага стояли столы и скамьи, в стенах были ниши с лежанками под меховыми покрывалами. Стены, как и в каждом жилище викингов, были увешаны оружием и боевыми трофеями. Стол, за которым сидел Вулф, стоял на некотором возвышении, чтобы его можно было видеть из любого угла трапезной.

Сейчас громадное помещение было пусто, лишь женская прислуга бесшумно сновала между столами, готовя их к вечерней трапезе.

Вулф поднес к губам рог, сделал добрый глоток эля и снова перевел хмурый взгляд на собеседника.

— Она обманула мои ожидания.

Столь лаконичное объяснение вызвало благодушную ухмылку у человека, известного от ледяных северных морей до теплых вод Средиземноморья под именем Дракон.

— Вот как? У меня не было времени составить впечатление — ты умыкнул ее с причала прежде, чем я успел бросить взгляд. Какова она, эта женщина?

С минуту Вулф собирался с мыслями.

— Какова? Она добра, это главное. Когда мы сидели под замком, леди Кимбра принесла нам одеяла, еду и даже эль. Позднее я подслушал, как она сожалела о жестокости мира.

— Скажите на милость! — Глаза Дракона сузились. — Если она и вправду добра, почему отказала тебе и поставила крест на твоей мечте о мире?

— По ее словам, она знать не знает о моем предложении.

— Ах, значит, это Хоук!..

— Леди Кимбра утверждает, что и он тут ни при чем, — резко перебил Вулф. — Он вроде желает мира.

— Ну надо же! Что ж, теперь у него есть шанс это доказать.

Вулф издал неопределенный звук согласия и вернулся к элю. Это была всего лишь попытка отсрочить неизбежное, ведь он так и не собрался с мыслями для объяснения, а это бы очень не помешало. Он сделал еще пару глотков, наблюдая за Драконом поверх края рога, и потому заметил, как тот приподнялся на скамье, глядя в сторону двери. Вулф повернулся и тоже встал, на всякий случай ухватив брата за плечо.

— Да ведь это красотка!

— Знаю, — буркнул Вулф.

Отделенная от него решеткой подвального окошка в Холихуде, Кимбра была самим совершенством. Сейчас, в простом льняном платье с пояском и скромным вырезом у самой шеи, она казалась воплощением чистоты и прелести. Под мантией роскошных голос, с ярким румянцем на щеках, она шла через зал так, словно имела на это право.

Вулфа осенила безумная догадка, что перед ним сама Фрейя — божественная супруга Одина, наделенная всеми правами высшего существа. Во всяком случае, Кимбра находилась под покровительством Фрейи с самого рождения. Как иначе объяснить то, что смертной женщине дарована внешность богини?

Мальчишка-подручный, которому взбрело в голову именно в этот момент войти в зал из кухни, врезался в каменную колонну, так что миски с подноса разлетелись по полу. Он едва ли заметил это, поднимаясь медленно, как в трансе. Впрочем, в трансе находились все, даже тот, кому пора уже было привыкнуть. Когда Вулфу наконец удалось стряхнуть наваждение, он встал между Кимброй и братом. Дракон счел за лучшее снова опуститься на скамью, но не преминул вполголоса высказаться:

— Скажи спасибо, что мы братья, иначе я дрался бы с тобой за нее на поединке. Лучше сразу заруби это на носу, потому что не каждый викинг в округе связан с тобой кровными узами.

Вулф без него прекрасно знал, что Кимбра станет искушением для любого. Неодолимым искушением, быть может. Неудивительно, что Хоук держал ее взаперти.

— Я хочу говорить с тобой!

Она обратилась к Вулфу певучим, бархатным голосом, хотя в глазах ее тлел огонек гнева. На Дракона она не обратила внимания, и это обнадеживало. Он был мужчиной видным, пользовался у женщин заслуженным успехом.

— Мы поговорим, но не здесь.

Вулф взял Кимбру за локоть и вывел все в те же двери, распахнутые для теплого морского бриза. Она не противилась, хотя было заметно, что слова так и рвутся у нее с языка. Вулф молчал, даже когда они уже поднялись на одну из сторожевых башен форта, отчасти давая Кимбре перевести дух, но еще больше для того, чтобы тишина стала для нее невыносимой. Он знал, что последует взрыв, и ждал его.

— Ты! — воскликнула Кимбра, сжимая кулаки. — Понимаешь ли ты, что натворил? Должен понимать, если у тебя есть хоть капля разума! Хоук явится за мной, и тогда уж быть войне! Ты этого хочешь?!

Вулф промолчал.

— Я должна написать брату, что мне не причинили вреда!

Никакого ответа.

— Как ты намерен со мной поступить?

— Лучше спроси, как я намерен поступить с твоим братом.

— Что? — Кимбра побледнела.

Вулф медленно поднял руку — крепко сбитую, тяжелую от мышц, перевитую крепкими сухожилиями и словно созданную для того, чтобы держать меч. Этой рукой он указал вниз, на побережье.

— Там твой брат встретит смерть.

Последние лучи заходящего солнца окрасили воду бухты зловещим багрянцем, словно кровью. Кимбра прижала руку к сердцу.

— Но почему?! У тебя нет причин желать ему смерти!

— Кто не со мной, тот против меня. Я дал твоему брату шанс стать моим союзником в борьбе против датчан, равно опасных для нас обоих. Он бросил мне в лицо оскорбление, а значит, умножил число моих врагов.

— Но ведь он не…

— Разговор окончен! Ты сказала, что Хоук придет за тобой, и я рад это слышать. Он найдет здесь свою смерть, и у меня станет одним врагом меньше. Оскорбление будет смыто кровью.

Вулф схватил Кимбру за плечи — намеренно грубо, чтобы она ощутила его силу, — и повернул к кроваво-красным водам бухты.

— Смотри туда! Запомни, как это выглядит. Там, внизу, твой брат будет лежать мертвый. В луже собственной крови и крови своих людей. Последним, что он увидит, будет стена, на которой мы сейчас стоим.

— Нет! Нет! — крикнула Кимбра, извиваясь в его руках.

Вулф безжалостно усилил хватку.

— Если только… если только ты не спасешь его.

Она подняла полные слез глаза.

— Что я должна сделать?

— Хоук все еще ничего не знает о твоем местонахождении, ведь мы постарались не оставлять следов. Возможно, он думает, что все это происки датчан, чтобы вынудить его принять их условия. Я пошлю Хоуку весть о том, как обстоит дело. Он явится, и все будет зависеть от того, что он здесь увидит. Твой брат может найти тебя рабыней, униженной и поруганной, и тогда ему ничего не останется, кроме мести. Будет сражение, в котором он падет. Но если он найдет тебя почитаемой, всем довольной и в полной безопасности, то вынужден будет смириться и принять то, от чего так надменно отказался несколько месяцев назад. Тогда я отпущу его восвояси.

— То есть… он позволит мне стать твоей… женой?

— Он позволит тебе оставаться моей женой. Если хочешь спасти брата, ты должна стать ею как можно скорее, чтобы это был для него свершившийся факт.

— Но я… я не могу вступить в брак без его согласия! — возразила Кимбра, снова бледнея.

На это у Вулфа уже готов был ответ:

— Если собираешься ждать согласия, то никогда его получишь, потому что твой брат будет мертв прежде, чем перемолвится с тобой словом. И он даже не попадет на ваши христианские небеса, потому что после смерти будет сожжен, по нашему обычаю. Говорят, он храбрый воин и мудрый предводитель. Что ж, в таком случае Один может оказать ему честь и принять в Валгаллу, но я бы за это не поручился. Да и так ли мудр твой брат, если попадется в ловушку, которую я для него приготовил?

Вулф крепко держал Кимбру, пока в ней бушевала душевная буря. Он знал, что перед ее мысленным взором проходят пугающие картины и что она представляет всю безжалостную мощь его намерений и все значение своего возможного отказа. Ведь это сделает задуманное явью, и она, Кимбра, будет в ответе за смерть брата.

— Боже мой! — прошептала она. — Боже мой!

А потом, неожиданно не только для Вулфа, но и для себя самой, изо всех сил ударила его кулаком в челюсть.

Ночь пульсировала от рокота барабанов, туго натянутые козьи шкуры дробно отзывались на перестук костяных палочек. Берестяные дудки вели мелодию, легкую и дразнящую, и все это, вместе взятое, сливалось в зажигательную музыку, которая как будто возносилась к звездным небесам, к полной луне, благодушно взиравшей на веселую людскую суету.

Мужчины, женщины и дети, с раскрасневшимися лицами и сияющими глазами, теснились ближе к кострам, на которых лихорадочно готовился свадебный пир. В главной трапезной жарко пылал очаг, слуги суетились со скамьями и столами, таща их наружу, так как даже громадный зал не мог вместить все население города.

Вулф огляделся и нашел, что все идет как надо. Даже при условии, что пир готовится несколько часов, а не несколько недель, как обычно бывало, он не мог найти ни одного серьезного просчета. В который уже раз он потер челюсть и скривил губы. Синяка не было, он это точно знал, так как пять минут назад оглядел себя в серебряном византийском зеркале. Однако приходилось признать, что для изнеженной англичанки у его невесты поразительно тяжелая рука.

Пока их отношения оставляли желать много лучшего. Угроза предать смерти любимого брата — не самый краткий путь к сердцу женщины. Но что ему до сердца Кимбры? Ему нужно от нее полное и безоговорочное повиновение. И разумеется, тело. Ее великолепное тело.

В эту ночь он возьмет ее. Он наконец снимет жестокую узду, в которой держал себя все эти дни. Ни к чему будет подавлять свои желания, они будут удовлетворены сполна. Кимбра перестанет быть чародейкой, искусительницей и станет просто женщиной, пусть даже очень красивой.

Не то чтобы Вулф собирался унижать ее — вовсе нет. Викинги по-своему уважали своих женщин и ценили их, и он готов был предоставить ей и то и другое, но прежде должен был насытить яростный голод тела, забыть о нем и снова обрести власть над собой.

Теперь Кимбра должна была стать его законной женой.

— Что, не по себе? — осведомился Дракон, подходя и адресуя брату хитрую усмешку. — Если ты не в настроении, я, со своей стороны, готов…

— К тому, чтобы пополнить собой сонм героев в Валгалле?

— Нет уж, это слишком. — Дракон поднял руки, сдаваясь. — Я не настолько ослеплен леди Кимброй, чтобы не принять ее в сестры. — Он окинул подбородок брата проницательным взглядом. — Какова она, ты сказал? Добра? Оно и видно.

Вулф смущенно хмыкнул. Дракон уж слишком многое подмечал.

— Это поправимо, — сказал он с глубоким убеждением.

В самом деле, Вулф не имел и тени сомнения в том, что Кимбра скоро научится относиться к нему с должным почтением. Женщина есть женщина, кто бы там ей ни покровительствовал.

— Раз так, идем.

Плечом к плечу братья вышли на площадь, где волновалась собравшаяся толпа. При виде их раздался многоголосый хор приветственных возгласов. Люди теснились, приподнимались на цыпочки, чтобы лишний раз взглянуть на своего предводителя и его брата, слава которых обошла не только Север, но и весь христианский мир. Всем хотелось лично поздравить жениха хотя бы хорошим хлопком ладони по спине.

Вулф украдкой поглядывал на свое жилище, на дверь, откуда должна была появиться невеста. Он уже собирался отдать приказ, чтобы ее привели, но тут Кимбра встала на пороге — не по своей воле, так как за ней виднелась Марта, похоже, только что давшая ей тычка. И все же мрачная усмешка Вулфа вскоре переросла в просто улыбку.

Кимбра была в платье синем, как ее глаза, с прозрачной вуалью, прихваченной через лоб серебряным обручем и не скрывавшей лица. На груди у нее (наверняка надетое вопреки всем протестам) лежало плоское ожерелье с волчьей головой. В выемки глаз волку были вставлены круглые камешки, по рассказам, растущие в раковинах далеко на юге. Ожерелье было подарком и в своем роде клеймом владельца, что Кимбра, конечно же, хорошо понимала, потому что крутила его и дергала, словно желая сорвать.

Улыбка Вулфа стала шире. Он уважал в людях силу духа и потому отдавал невесте должное, но ему снова пришло в голову, каким наслаждением будет укротить такой дух. Внезапно он понял, что не желает больше ждать. Раздвинув толпу, он прошагал к двери своего дома и встал перед Кимброй еще до того, как она успела сделать шаг за порог.

Девушка замерла, окаменела в полной и абсолютной неподвижности, затаила даже дыхание. Она как будто обратилась в соляной столп.

Кимбра никогда еще не видела Вулфа разодетым, и это был именно такой случай. На нем были штаны из особенно хорошо выделанной кожи и рубаха из черного бархата. Одежда облегала его могучую фигуру. Только что вымытые волосы были зачесаны назад и прижаты кожаным ремешком с тисненым узором, на запястьях тускло поблескивало золото браслетов, в распахнутом вороте рубахи виднелась точно такая же голова волка с жемчужными глазами, как и у нее, только больше размером.

Странное дело: боль, что переполняла ее со времени разговора в сторожевой башне, стыд за собственную вспышку и за удар в лицо — все вдруг исчезло, смытое волной опаляющего возбуждения. Кимбра попробовала оттеснить его, но вопреки всему ее опыту странное чувство не захотело подчиниться, а, наоборот, окрепло. Тогда она протянула руку. Пальцы Вулфа сомкнулись на удивление осторожно, и они вместе шагнули в расступившуюся толпу.

В центре площади росло дерево — ясень, настолько древний, что его искореженные временем ветви тянулись невероятно далеко, словно желая заключить в объятия весь город. Под деревом стоял человек, столь же старый на вид, одетый в подобие полотняной рясы. Он ждал молодых с приветливой улыбкой на морщинистом лице.

— Это Ульрих, — пояснил Вулф. — Он замолвит за нас слово.

— Он… священник?

— Наша вера не нуждается в священниках. Довольно и того, что Ульрих мудр и благочестив.

Видя, что Кимбра колеблется, старик обратился к ней мягко, как к ребенку:

— Леди, тебе неведомы наши обряды, и потому я с радостью объясню смысл того, который собираюсь исполнить.

Он сделал жест, и все смолкло: не только говор и перешептывания в толпе, но и музыка. Собравшиеся придвинулись ближе, чтобы лучше слышать.

— Такое дерево растет на центральной площади каждого норвежского поселения и воплощает Игдрасил — первое и величайшее из деревьев, корни которого уходили в мир мертвых, а ветви поддерживали мир небожителей. Бог Один принес великую жертву, когда возлег на ветви этого дерева и оставался там девять дней без пиши и воды, истекая кровью. После его смерти на землю были ниспосланы руны — средоточие знания. Через них Один возродится для любого, кто желает прикоснуться к его великой мудрости. — Ульрих взял соединенные руки Вулфа и Кимбры в свои. — Вулф Хаконсон, ты пришел под дерево Игдрасил, чтобы назвать эту женщину своей женой. Клянешься ли ты беречь ее, защищать, принять в свой дом, прожить с ней целую жизнь и зачать в ее лоне детей?

— Клянусь.

— Кимбра из Холихуда, клянешься ли ты стать женой этому мужчине, вести его хозяйство, рожать ему детей и беречь его доброе имя, как свое?

Сердце у Кимбры сжалось. Она совсем не так представляла себе брачный обряд. Конечно, она не особенно задумывалась о браке: пока Хоук не поднял этот вопрос, ни к чему было забивать себе голову. Но для нее как-то само собой разумелось, что ее брак получит благословение христианской церкви, а этот обряд, при всей своей важности и серьезности, оставался языческим. Он оставлял сомнения в законности брака.

Впрочем, подумала Кимбра, она все равно ответит согласием. Этого требует здравый смысл, любовь к брату… и тяготение к мужчине, что держит ее за руку.

— Клянусь.

Ульрих торжественно склонил голову. Парнишка (должно быть, что-то вроде служки) поднес украшенный драгоценными камнями кубок с медовухой, который старик передал Вулфу.

— Испей и тем скрепи брачный обет.

Вулф принял кубок, но вместо того, чтобы выпить вина самому, приблизил край к губам Кимбры и держал, пока она не сделала несколько глотков. Медовуха была густой, сладкой и пряной, она скользнула в горло, обжигая его. Когда она отстранилась, Вулф приложился к кубку там, где только что были ее губы, и одним духом его осушил. Толпа взревела от восторга, качнулась к ним, но замерла, повинуясь взмаху руки.

— Обряд не закончен.

Ульрих, улыбаясь, отошел в сторону, а его место занял длинный и тонкий, как жердь, молодой человек в коричневой рясе, на вид настоящий монах. У Кимбры округлились глаза.

— Да, миледи, я служу Господу нашему и стараюсь донести его слово до этих добрых людей. Зовите меня брат Джозеф.

Кимбра порывисто обернулась к Вулфу.

— Как? У вас тут есть и католический священник?!

— Мы, норвежцы, даем приют каждому, кто проходит через наши места, особенно если это ненадолго.

— К примеру, года на три, — вставил монах, улыбаясь во весь рот. — Лорд Вулф великодушен и весьма гостеприимен, миледи.

— На всякий случай, брат Джозеф, просто на всякий случай. И, как видишь, такой случай представился. А теперь к делу! Ночь не будет длиться вечно.

— Встаньте на колени, дети мои, — торжественно произнес совсем юный монах.

Кимбра преклонила колени, все еще ошеломленная внезапным исполнением заветного желания. У нее и в мыслях не было обратиться к Вулфу с подобной просьбой, но этого и не потребовалось. Что это — великодушие или простой расчет, средство привязать ее к себе еще более весомыми узами?

— Отец наш небесный, — говорил брат Джозеф, — благослови этот союз. Ты, что отдал Сына своего ради спасения рода людского, излей любовь Твою на этих двоих, озари их путь и наполни их жизнь радостью и счастьем. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа я объявляю вас мужем и женой!

Теперь уже толпа пришла в полное неистовство и захлестнула молодых. Мужчины подняли на плечи Вулфа, а женщины — Кимбру, бегом трижды обнесли вокруг священного дерева и наконец, задыхаясь от смеха, усадили в трапезной за почетный стол. Зажигательная музыка возобновилась. Пока рассаживались остальные, пока слуги сновали вокруг, наполняя блюда и кубки, рука Кимбры лежала на столе, накрытая ладонью Вулфа.

— Все в порядке?

Она не могла ответить — слова не шли с языка. Кимбра была словно в тумане, почва норовила уйти из-под ног. И все же… Взгляд сам собой потянулся туда, где пришелся удар ее кулака. По спине пробежал невольный холодок. Как она могла так забыться? Как могла поддаться низменному порыву? Следа не осталось, но мужская гордость Вулфа была, конечно уязвлена. Почему он не наказал ее, даже не упрекнул? Неужели он считает, что заслужил удар?

И Кимбра кивнула в ответ, хотя понятия не имела, в порядке ли хоть что-нибудь в происходящем и в ней самой.

Вулф в который уже раз напомнил себе о правилах приличия. О том, что ярл должен быть к ним особенно внимателен, так как служит примером для подражания. Что будет, если он станет поступать по собственной прихоти? Будут подорваны устои, пошатнется мораль. Нельзя вот так просто взять и покинуть пиршественный стол еще до того, как все сочтут это уместным.

Он только и делал, что напоминал себе об этом, но впустую. Мужская плоть его была так тверда, словно обратилась в камень, сердце грохотало в унисон с музыкой, в крови бушевал огонь.

Зато Кимбра как будто искренне наслаждалась каждой минутой пиршества, и все благодаря Дракону, который был — разрази его гром! — само обаяние. Ну вот, завел еще какой-то рассказ! Поистине неистощимый кладезь, чтоб ему вечно коченеть в ледяном норвежском аду! Ну ясно, воином он рожден по ошибке, а должен был появиться на свет скальдом!

Вулфу живо представилось, как Дракон бродит от поселения к поселению, сидит у очага, повествуя саги о жизни древних викингов, а люди слушают его затаив дыхание. Впервые в жизни он задался вопросом, не предпочел ли бы брат такую жизнь, если бы имел выбор?.. Что до него самого, он не мог вообразить себя никем, кроме воина и ярла. Это была жизнь, исполненная ответственности за других, нередко трудновыносимая, а порой и откровенно жестокая. Но она имела свои плюсы.

Самый главный плюс его жизни сидел сейчас по правую руку, внимая байкам Дракона с неподдельным интересом, о чем говорили блеск глаз и слегка приоткрытые губы. Очень может быть, она не возражала бы сидеть так до утра.

Дракон закончил рассказ — вернее, сделал такую попытку.

— А как имя великана, — тотчас спросила Кимбра, — который бросил Одину вызов?

Надо сказать, Кимбре не было дела ни до имени великана, ни до самого Одина, хотя при других обстоятельствах сага и впрямь заворожила бы ее. Сейчас она могла думать только о грозящей брату опасности и о том, что от нее требовалось, чтобы эту опасность отвратить. Дракон был так добр к ней, так внимателен, что на память невольно приходил Хоук. Дракон был (или по крайней мере казался) прямой противоположностью тому, кого метко назвали «волком», кто обладал здесь всей полнотой власти и перед кем Кимбре очень не хотелось склоняться.

Вот и сейчас Дракон ласково улыбнулся ей, словно понял ход ее мыслей и желал направить их в другое русло.

— Великана звали Хрунгнир. Этот глупец взаправду верил, что его скакун может обогнать Слейпнира, самого быстрого из коней.

— Наверное, Один пережил немало приключений верхом на Слейпнире. Я хочу знать их все!

— Хм… ну, например, однажды Один помог викингу по имени Хаддинг спастись от преследователей. Он набросил на Хаддинга плащ, усадил его перед собой в седло и умчался прочь. В какой-то момент викинг глянул в щелку и был поражен тем, что Слейпнир скачет прямо по морской глади и что копыта его высекают из волн лишь мельчайшие брызги, словно искры из камня.

— Поразительно! — воскликнула Кимбра. — И что же, Один часто спасает простых смертных?

— Только тех, кому покровительствует. Остальные могут просить помощи у его супруги Фрейи, которая любит поступать по-своему. — Дракон бросил косой взгляд на брата, широко улыбнулся. — Впрочем, в браке это случается сплошь и рядом.

Вулф нетерпеливо отстранил слугу, подошедшего долить в его рог эля. В этот вечер он мало пил и даже не прикоснулся к обильному угощению — ему требовалось удовлетворить аппетит совсем другого рода.

— Мне всегда казалось, — заметил он едко, — что между Одином и Фрейей царило бы согласие, если бы в их дела не совалась услужливая родня.

— А мне кажется, — тотчас отпарировал Дракон, — что Одину следует больше ценить свою супругу. Разве она не самая прекрасная, отважная и мудрая из женщин… я хочу сказать, из богинь? — Он откинулся на спинку скамьи и многозначительно добавил: — По-моему, Один не заслуживает такой жены.

Кимбра сдвинула брови. Норвежские саги были ей внове, и она не вполне понимала иерархию местных богов. Судя по всему, Один стоял в ней на самой верхней ступени, но занял ее только после возрождения, когда пожертвовал собой на благо всего человечества. Эта история поразительно напоминала то, во что Кимбра верила с самого детства, но на этом сходство и кончалось. Один был женат и никак не мог ужиться со своей божественной супругой. Иначе говоря, у него были чисто человеческие проблемы.

К тому же Кимбру задела пикировка между братьями, где так много было сказано между слов. Она украдкой глянула на Дракона. Тот был в превосходном настроении, невзирая на боль от не до конца зажившей раны. Кимбра задалась вопросом, кто его лечил и как и не предложить ли свою помощь. Не мысли ее прервал пристальный взгляд Вулфа, который она необдуманно встретила.

Весь вечер Кимбра старалась не смотреть на мужа, потому что только так могла сохранить хладнокровие. И вот ее словно встряхнуло, словно пронзило острым и горячим клинком. Она почти что физически ощутила голод Вулфа — загадочный голод, ничего общего не имевший с едой, — который он всеми силами старался побороть. Но было ясно, что эту битву ему не выиграть.

Вот он поднял руку и что-то негромко приказал подскочившему слуге. Тот сразу убежал, а через минуту появилась Марта.

— Пора, леди.

Глупо было спрашивать, куда пора и зачем, но этот вопрос чуть было не сорвался с губ девушки. Выдержка помогла ей промолчать: ведь она и так оттянула этот момент, насколько сумела, поощряя Дракона ко все новым и новым рассказам. Она сильно распалила этим Вулфа, и вот теперь приходилось расплачиваться.

Кимбра поднялась с внезапно пересохшим горлом, не зная, удержат ли ее ноги. Чудом ей удалось побороть слабость и выйти из-за стола. Это не прошло незамеченным. В толпе раздались смешки и поощрительные возгласы. Вот когда Кимбра прокляла свое знание норвежского. От шуточек у нее заалели щеки, а ноги все-таки подкосились. Она, быть может, упала бы, не поддержи ее Вулф.

Взгляды их встретились. В глазах мужа было откровенное вожделение, но и что-то еще, не столь кратковременное, потому что насытить это было труднее. Кимбра ощутила это всем существом, и хотя не знала ему названия, ей стало легче.

А потом группа женщин во главе с Мартой сомкнулась вокруг нее и повлекла прочь под особенно громкий аккомпанемент музыки.

Жилище Вулфа освещалось несколькими железными светильниками на штырях, воткнутых прямо в пол. В них горел тюлений жир, пламя дрожало от каждого дуновения, бросая на стены изменчивые громадные тени. Кимбра приняла нелепую ванну и тряслась от холода.

Издалека доносились приглушенные звуки пиршества, но здесь, в окружении варварской роскоши, было совсем тихо. Никто из женщин не шутил, не сказал Кимбре ободряющего слова. В этот момент особенно остро ощущалось, что она чужая среди них.

С необъятной постели было откинуто меховое одеяло, простыни покрывали лепестки диких роз. Все четыре ножки и спинка были увиты ячменными колосьями. Одежду Кимбры забрали прочь, а ее облекли в тончайшую сорочку, ворот и манжеты которой были расшиты руническими символами. Когда всенеобходимое было сделано, женщины молча скрылись за дверью. Марта осталась, чтобы расчесать новобрачную.

— Эта рубашка — мой дар тебе, леди. Я сшила ее для Кирлы, но теперь такая роскошь ей ни к чему.

— Я не понимаю…

— Для брака попроще — проще и наряд.

Кимбре потребовалась пара минут, чтобы понять суть сказанного. Разобравшись наконец, она повернулась:

— Ты надеялась, что лорд Вулф возьмет твою дочь в жены?

Марта только передернула плечами. Рука с гребнем размеренно двигалась, пламя в светильниках мигало.

— Ты так молода, леди, и так одинока. Будь здесь твоя мать, она бы тебя… подготовила. Если вообще можно подготовить к такому.

Марта обошла Кимбру и наклонилась, чтобы взгляды их встретились. Она старалась смотреть с симпатией, но глаза казались двумя оловянными пуговицами — неглубокие, замкнутые.

— Тебе будет больно, леди, очень больно, как любой из тех, с которой лорд Вулф делил ложе. Он чересчур щедро одарен богами, но хуже то, что ему нет дела до своих женщин. — Она снова занялась волосами Кимбры. — Да и чего ради ему беспокоиться? Его слово — закон. Никто не придет на помощь, даже если ты будешь кричать во все горло.

— Довольно! — Кимбра вскочила, вырвала у женщины гребень и швырнула на стол. — Ты сделала все, что могла. Уходи!

Манера Марты держаться вдруг резко изменилась, лицо исказила злая усмешка.

— Ну конечно, в твоих жилах течет голубая кровь, а мы все — грязь под ногами! Ха! Не обманывай себя, на деле ты ничем не лучше Бриты, такая же рабыня! Если бы не надежда на союз с твоим братом, лорд Вулф давно бы отдал тебя на потеху воинам! Ты его жена только на словах, а на деле ему на тебя наплевать! Наплевать, понятно? Скоро ты это поймешь!

Дверь за Мартой с треском захлопнулась, а Кимбра осталась стоять, обняв себя, чтобы унять дрожь. Чуть погодя она побрела в дальний угол, опустилась там на пол, спрятала лицо в колени и замерла в этой позе.

Глава 6

Вулф плотно закрыл дверь, со скрежетом заложил тяжелый засов, на случай если с крепкой медовухи кого-нибудь из соплеменников потянет на подвиги. Снаружи послышался разочарованный ропот. Большинство горлопанов вернулись к пиршественным столам, лишь самые упорные остались, изощряясь в непристойных шуточках. Вулф выбросил их из головы сразу, как только отвернулся от двери.

Оглядевшись, он, к своему удивлению, не обнаружил новобрачной в постели и в первый момент решил, что она сбежала. Свирепея, он еще раз обвел взглядом просторное помещение. В дальнем углу, где залегла самая густая тень, что-то шевельнулось.

— Разрази меня гром!

Викинг приблизился, шагая чем дальше, тем медленнее, а когда Кимбра подняла голову от колен, то и вовсе остановился. Ее бледное лицо опалово мерцало в темной рамке волос, губы были сжаты в линию. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять, что она изо всех сил борется со страхом.

— Ах, Кимбра… — пробормотал Вулф.

Сочувствие оттеснило не только гнев, но и вожделение, еще пять минут назад казавшееся неодолимым. Вулф поднял жену (она не противилась, и он счел это добрым знаком) и уселся на кровать, держа ее на коленях и баюкая, как испуганного ребенка. Сказать по правде, он не знал, как баюкают детей, просто никогда не имел такой возможности, но думал, что именно так это и делается. Собственные руки показались большими и грубыми, когда он отважился погладить ее по судорожно напряженной спине. Он готов был к тому, что Кимбра съежится, но она, наоборот, расслабилась, а чуть погодя храбро заглянула ему в глаза.

— Боже, как я глупа!

Вулф был до того поражен этим замечанием, что расхохотался, а услышав собственный смех, поразился еще больше. С самой первой встречи он ощущал вожделение к Кимбре как яростный голод, в этот вечер оно достигло своего пика, стало почти болезненным, едва выносимым. Ничего подобного не случалось с тех самых пор, когда он, мальчишка, только начинал желать женщин. Как же он может смеяться? Что общего у плотского вожделения с чувством радости, от которой смех сам собой рвется с губ? Или общее все-таки есть?

Совершенно сбитый с толку, Вулф ближе привлек к себе жену.

— Ты вовсе не глупа. Бояться в первый раз нормально.

В самом деле, подумал он, у нее есть все основания нервничать: невинная девушка, против воли отданная за того, кто до сих пор приносил ей только страдания. Мало ли чего можно ждать от него в первую брачную ночь? Но какого дьявола Марта ее не успокоила? Или любая другая из тех, что увели Кимбру? Они все замужем, а Марта к тому же вдова человека, который в юности учил Вулфа держать меч, то есть почти родня, хоть и не по крови. Он потому и отправил с Кимброй целую толпу, что надеялся: их многословные заверения хоть отчасти ее приободрят. Почему же она так испугана?

В памяти Вулфа вдруг забрезжило смутное воспоминание о том, как Марта… а ведь и в самом деле, она пыталась подсунуть ему свою дочь! Он, конечно, не принимал этого всерьез, но сама она, выходит, была настроена иначе. Только Один знает, что она наговорила Кимбре!

— Твоя мать объясняла тебе… ну, все это? — спросил он неловко.

— Она умерла. Я ее совсем не знала, — ответила Кимбра ему в плечо.

— А нянька?

— Мириам — старая дева и ничего не знает о мужчинах. — Вулф ощутил, как Кимбра судорожно набрала в грудь воздуха. — Но не считай меня совсем уж несведущей. Тот, кто лечит, поневоле узнает тайны плоти.

Это заявление мало обнадежило Вулфа. При всем милосердии, которое Кимбра выказывала к страждущим, он готов был поставить свой боевой корабль на то, что она понятия не имеет о плотской любви. Он мог бы многое порассказать ей о том, что происходит между мужчиной и женщиной, но решил, что она и так познает это на собственном опыте.

Поэтому он только сказал: «Вот и хорошо!» — и прижал к себе Кимбру еще теснее. Она завозилась на коленях, устраиваясь. Пришлось прикусить губу, чтобы не застонать в голос.

— Столько всего случилось в последнее время…

Вулф возвел глаза к потолку, стараясь сохранить самообладание, прося у богов терпения. Женщины! Они способны болтать без умолку даже в такой ситуации, когда самый бестолковый из мужчин или держит язык за зубами, или находит ему более подходящее применение.

Но Кимбра была не просто одна из женщин, она стала его женой. Он поклялся беречь ее. К тому же она умела его рассмешить, а это мало кому удавалось.

— Ты расстроена, — Вулф приподнял ее лицо за подбородок, предлагая встретить его взгляд, — потому что твоя жизнь пошла кувырком, что все не так, как ожидалось? Из-за такой-то мелочи? Вот уж ни за что не поверю!

Кимбра захлопала глазами, и это его очень порадовало. Ей удавалось сбить его с толку, удалось и ему. Теперь они квиты.

— А ты все-таки поверь, — помолчав, сказала она серьезно.

— Верю. Мы с тобой в равном положении.

— Правда? — встрепенулась она.

Забыв о том, что в такой ситуации мужчина обычно не болтает, Вулф заговорил о том, чего до сих пор не осмеливался говорить никому:

— Здесь никто не верит в возможность мира. Даже мой борат, человек исключительного ума, считает войны печальной неизбежностью. А мне кажется, что все не настолько беспросветно, что люди могут жить в мире, если только захотят. Видишь, до чего дошло? Викинг-миротворец! Согласись, такое не часто встретишь. И как будто этого недостаточно, я вдруг оказываюсь женатым… — он окинул Кимбру взглядом, — на тебе.

— А чем плохо быть женатым на мне?

Вулф почти засмеялся, но вовремя опомнился. Мужчине не пристало раз за разом скалить зубы.

— Ты на меня как-то странно действуешь.

— Ну и что? Ты на меня тоже.

Ей не следовало этого говорить. До сих пор все шло неплохо, ему вполне удавалось владеть собой, и терпения как будто хватало — одним словом, он исполнял свой долг, давая Кимбре то, в чем она как будто нуждалась. И вот…

Вулф опустил взгляд на тонкую рубашку, сквозь которую просвечивали контуры тела, все его изгибы и округлости, все его совершенство. Руки начали дрожать от неудовлетворенной потребности прикасаться, гладить, узнавать. Теперь, когда он знал, что и Кимбра желает его, ожидание стало невыносимым.

Он опрокинулся, увлекая ее за собой. Ошеломленная, она попробовала привстать, но Вулф перевернулся на живот, придав ее к постели. Он провел губами по запрокинутому подбородку, вниз по горлу, к впадинке между ключицами. Кровь ревела в ушах, вожделение казалось безмерным и все равно стремительно парастало, сметая все мысли, заставляя терять голову.

— Тише… — шептал Вулф сквозь зубы, — тише! Все у нас получится… только позволь мне…

Он не мог больше говорить и умолк, потому что иначе с губ сорвалось бы рычание. Все так же прижимая Кимбру всем телом к постели, он стиснул ее лицо в ладонях и впился ей в губы, раздвинул их резким толчком языка. Он смутно сознавал, что слишком спешит, но уже не мог остановиться: ее вид, аромат, ощущение ее тела и едва слышные испуганные звуки, которые она издавала, — все это увлекало дальше и дальше в темную бездну. Он слишком долго ждал этой ночи, слишком измучился ожиданием, оно подтачивало его, как вода подтачивает камень.

Сминая тонкий лен, Вулф рванул вверх подол рубашки, увидел белизну ног, живота и островок светлых волос. Дыхание пресеклось, глаза застлала красная пелена. Он услышал хриплый рычащий звук, но уже не думал о том, что нужно его сдержать.

Кимбра извернулась под ним, толкнула ладонями в грудь, отвернула лицо.

— Подожди!!!

Из-за рева крови в ушах, грохота сердца Вулф не услышал ее крика. Он чувствовал толчки своей плоти, которая требовала удовлетворения.

Лен рубашки подался под руками. Вулф отбросил обрывки на пол и жадно провел руками по нежному белому телу.

— Моя! — прохрипел он и своим мускулистым бедром с силой раздвинул Кимбре ноги.

Он уже потянулся к штанам, собираясь освободить от их тисков измученную вожделением плоть, как вдруг его словно окатила ледяная волна отрезвления. Красная пелена в глазах растаяла, Вулф увидел белое как мел лицо и полные ужаса глаза. Он осознал, что происходит, и испытал такой стыд, что с радостью провалился бы сквозь землю. Никогда в жизни он до такой степени не забывался с женщиной, чтобы брать ее силой. К тому же эта была девственница и его законная жена. Вместо особенной нежности и осторожности он позволил себе поддаться животной похоти. То, что он никогда еще не желал женщину с такой силой, ничуть его не оправдывало.

Вулф пожалел, что не лежит в постели с опытной шлюхой. И еще больше пожалел, что не сделал Кимбру своей рабыней вместо того, чтобы брать в жены. Он устыдился таких мыслей, потому что не желал для нее участи рабыни только ради того, чтобы он мог удовлетворить свою похоть.

Вулф вжался лбом в подушку и заскрипел зубами от стыда и от боли желания. Кимбра лежала очень тихо, как будто даже не дыша, и он не мог избавиться от мыслей о том, какая она хрупкая по сравнению с ним, как легко — и как постыдно — было бы овладеть ею. Громадным усилием воли он заставил отодвинуться и повернуться на бок, но не в силах был разжать объятия. Он по-прежнему прижимал ее к груди.

Кимбра сжала ноги как можно теснее, но подавила порыв рвануться прочь. Страх страхом, однако она дала брачный обет, поклялась быть Вулфу женой и рожать ему детей. Их брак был освящен церковью. Брак, кроме прочего, означал супружеские обязанности.

Вулф тяжело дышал, он казался сплошным комком нервов. Кимбра осторожно приподняла голову и посмотрела на мужа.

Глаза его были закрыты, но выражение лица не имело ничего общего с покоем или безмятежностью. Оно обострилось так, что загорелые щеки казались впалыми. Кимбра скользнула взглядом по крепкой шее, по широкому развороту плеч… и в ней робко шевельнулось уже знакомое возбуждение.

На судне она часто видела Вулфа обнаженным по пояс, а у лесного водоема и вовсе голым, но это лишь подогрело ее любопытство. Кимбра всегда была честна с собой и потому назвала то, что чувствовала, своим именем. Желание, возбуждение. Она позволила взгляду опуститься еще ниже… и еще — туда, где…

Щеки загорелись.

— Ты же сказал, что я не в твоем вкусе!

Вулф приоткрыл глаза, проследил за ее взглядом и передернулся.

— Я так сказал?

Она кивнула.

— Я солгал.

Кимбра уселась, остро ощущая собственную наготу. Румянец смущения заливал не только ее лицо, но уже и все тело, она благословила полумрак, царящий в комнате.

— А зачем?

— Чтобы тебе было спокойнее.

Последний след ужасных пророчеств Марты растаял. Вулф был человек гордый, он умел смотреть свысока, и порой его чувство собственного достоинства граничило с высокомерием. Он жил в мире, где правит сильный, а потому привык повиновению. И все же он ни разу не обидел ее, даже когда имел на то все основания.

Но сейчас важнее всего было то, что он ее муж.

Кимбра легко коснулась горячей кожи в распахнутом вороте бархатной рубахи. Вулф затаил дыхание. Воодушевленная, она положила ему на грудь всю ладонь. По телу его прошла дрожь. Ощущение было такое, словно содрогнулась скала.

— Кимбра…

Голос его по-прежнему был хриплым, невнятным, но она уже не испугалась. Все завораживало ее: как тяжело он дышит, как комкает простыню — быть может, чтобы снова не схватить ее в объятия.

— Это нечестно, — произнесла Кимбра задумчиво.

— Что… что нечестно?

— Я раздета, а ты нет.

Кимбра запрокинула голову, изогнувшись дугой, словно лук в руках умелого стрелка. Голубая жилка у нее на шее бешено пульсировала в унисон с сердцем. С губ ее сорвался странный возглас, отчасти похожий на крик, отчасти на рыдание, ногти впились в плечи мужчины, чье могучее нагое тело было так близко, было почти над ней. Весь ее мир сводился сейчас к этой громадной темной форме.

Мужские руки лежали на грудях, загрубевшие пальцы трогали припухшие соски, наполняя Кимбру жгучей потребностью в том, о чем она имела пока лишь самое смутное представление. Ощутив на груди губы, она выгнулась сильнее навстречу им, счастливо изумляясь тому, что они как будто хотят всосать ее целиком, и тому, что это заставляет грудь наливаться приятной тяжестью. И еще были укусы, осторожные и сильные, и тело ее откликалось с такой готовностью, словно годами только и ожидало, только и готовилось к тому, что наконец происходило сейчас. Неужели это лишь начало?

Вулф приподнялся на локте и посмотрел на Кимбру. Он наслаждался каждой минутой их близости, но при этом сознавал, что восстанавливает справедливость или, быть может, утраченное равновесие. Он бредил Кимброй с первой их встречи, с ее внезапного появления в амбаре Холихуда, он был безмерно возмущен тем, какую власть она над ним забрала и с какой легкостью играла его чувствами. А она не имела об этом ни малейшего понятия, ее занимали совсем другие вещи.

Но вот настала ночь, когда они поменяются ролями. Он пресытит свое вожделение — или по крайней мере укротит настолько, чтобы не мешало жить. Что касается Кимбры…

По губам Вулфа скользнула усмешка. Он положил ладони на тонкую талию, провел вниз, сжал и приподнял ягодицы, ощущая при этом, как они напрягаются.

Он задался целью одурманить Кимбру наслаждением, привязать к себе ласками настолько, чтобы она не могла думать ни о чем другом, чтобы за такую вот ночь готова была исполнить его малейшее желание. Это был наилучший способ укротить ее своенравную натуру.

И Вулф наклонился над приподнятыми белыми бедрами.

Кимбра зажала рот ладонью, чтобы не закричать в полный голос. Она совершенно потеряла голову, но то, что Вулф сделал на этот раз, потрясло и ненадолго отрезвило ее. Она не знала, не ожидала, что можно ласкать там… и так! Это была самая интимная ласка, какую только можно себе вообразить. Он пробовал ее на вкус буквально всюду, он познавал ее так досконально, словно вознамерился отрезать всякий путь к отступлению, лишить самой возможности хоть что-нибудь от него таить и желания хоть в чем-нибудь ему отказывать. Чтобы сберечь частичку независимости, Кимбра сделала попытку замкнуться, оттеснить наслаждение, как оттесняла любое сильное чувство.

Но ничего не вышло.

Вкус ее возбуждения стал для Вулфа вкусом победы, лихорадочная дрожь ее тела наполнила его торжеством. Он подтянулся, чтобы прижаться ртом к трепещущим жарким губам. Целуя, он раздвинул колени Кимбры и нажал снизу вверх, открывая себе доступ.

Между ног прижалось громадное, каменно-твердое. Чисто инстинктивно Кимбра рванулась прочь, но бедра Вулфа крепко прижимали ее к постели. Заглянув в его темные глаза, она поняла, что он не будет, не может ждать дольше.

— Держись… вот так, — произнес он сквозь зубы и положил ее руки себе на плечи.

То, что он так громаден и так безмерно силен, неожиданно приободрило Кимбру. Она обвила руками шею, при никла всем телом, не зная, но смутно угадывая, что это и есть поощрение, которого он ждет. Она ощутила, как чужая плоть проникает в нее, и протестующе вскрикнула, но не разжала рук.

Вулф собрал себя в комок, чтобы выдержать эту сладкую пытку. Жажда облегчения становилась непомерной, отчасти хотелось отпустить себя на волю, а вместо этого приходилось двигаться очень медленно, чтобы дать Кимбре возможность приспособиться к его размеру. Он помедлил у барьера ее девственности, чтобы заглянуть ей в глаза. В них был страх. В них был свет. Что-то одно должно было остаться, что именно — зависело от него.

Вулф сделал резкий толчок. Ощутив боль, Кимбра вскрикнула и забарабанила кулачками ему по плечам, но он держал ее крепко, шепча что-то утешительное, пока она не расслабилась в его объятиях.

Боль скоро рассеялась. Кимбра могла наконец прислушаться к тому, что происходит. Ею владело странное чувство, что неуступчивый каменный жезл, что вошел в нее, там внутри стал более податливым и гибким. Он растягивал ее и ласкал. Она прислушивалась… И вдруг мир качнулся вокруг. Что-сладостно сжалось между бедер, завилось спиралью и принялось раскачивать ее так сильно, что закружилась голова.

Кимбра вскрикнула снова, уже от счастья, качнулась навстречу мужским бедрам и прильнула к ним изо всех сил, глубже втягивая в себя его плоть. Она не слышала хриплого крика Вулфа, но ощущала, как он изливается в нее, продлевая наслаждение до бесконечности…

Когда спазмы затихли, Вулф какое-то время лежал неподвижно, хватая ртом воздух, насыщенный запахом чистого пота и плотской любви, потом, приподнявшись на локтях, посмотрел на жену.

Глаза Кимбры были закрыты, длинные ресницы покоились на пылающих щеках. На губах, слегка припухших от его поцелуев, оставалась тень улыбки. С тихим стоном Вулф перекатился на спину. Это движение истощило остатки сил, и он лежал, прислушиваясь к себе, пока не понял, что и сам доволен. Более чем доволен. Кимбра вздохнула и свернулась клубочком. Волны волос отчасти скрывали, отчасти подчеркивали совершенство ее сложения, но они не могли согревать, а между тем ночи на севере и летом бывали холодными.

Сообразив это, Вулф накрыл жену и себя простыней и меховым одеялом. Кимбра пробормотала что-то благодарное и придвинулась ближе. Вулф ощутил, что его мужская плоть снова шевельнулась, легонько, но с готовностью. Он скрипнул зубами, разрываясь между гордостью и негодованием.

Кимбра открыла глаза.

— Что-то не так?

Все время после близости она раздумывала над собственным поведением и нашла его откровенно бесстыдным, но хотя и стыдилась себя настолько, что ни за что на свете не могла бы встретить взгляд Вулфа, первейшей обязанностью жены было благополучие мужа.

— Все в порядке, — буркнул Вулф.

В порядке, как же! Его план с треском провалился — отличный, хорошо продуманный план овладеть ситуацией и обрести наконец самообладание, которым он славился, пока не впустил в свою жизнь эту женщину. Вулф упрямо сжал зубы. Он не из тех, кто легко сдается! Битва за ведущие позиции еще только началась.

Но что делать с вожделением, которое так и норовит снова разгореться? Кимбра хрупка, изнеженна. Так скоро снова начать любовные игры будет просто жестоко.

Вулф выбрался из постели, продолжая до боли сжимать зубы. Кимбра украдкой оглядела его и снова уткнулась в подушку. Перехватив взгляд, он ощутил некоторое удовлетворение, но совсем не того рода, которое требовалось.

Смочив чистую тряпицу в тазу, приготовленном как раз для этой цели, Вулф вернулся к постели и отогнул покровы.

— Зачем это? Не надо! — взмолилась Кимбра, пытаясь вырвать у него край простыни.

— Помолчи! — отрезал Вулф и сел рядом. — Не годится, чтобы крови было слишком много.

Как она ни сжимала ноги, он раздвинул их и прижал мокрую тряпицу к островку светлых волос. Потом отнял и осмотрел. В самом деле, крови было многовато, и он, который успел в жизни перейти вброд реки крови на полях сражении, содрогнулся от жалости. Все мысли о новой близости вылетели из головы.

Когда кровотечение остановилось, Вулф бросил тряпицу на стол, вернулся в постель и повыше натянул покровы. Кимбра лежала неподвижно. Очевидно, она была шокирована прямотой его речей и действий. Что ж, подумал он, пусть это послужит ей маленьким уроком, потому что деликатность не в натуре викинга. И вообще, утром все у них будет по-другому, именно так, как и должно быть между господином и его собственностью. Ведь жена — собственность мужа, разве не так? Но это завтра. А пока…

Вулф перестал рассуждать и привлек Кимбру к себе, не обращая внимания на ее недвусмысленные попытки остаться на своей стороне постели. Вопреки сонливости он бодрствовал до тех пор, пока ее дыхание не стало глубоким и размеренным.

Заметив, что тихонько поглаживает Кимбру по голове, он задумался над тем, что супружество оказалось куда более серьезным шагом и повлекло за собой куда больше последствий, чем он ожидал. Он добился своего, связал Кимбру брачным обетом и законным образом овладел ею, но сколько еще предстояло хлопот!

Однако Кимбра воспитана в лучших английских традициях, как будущая супруга и хозяйка дома. Значит, из нее выйдет послушная жена, именно такая, какая и требуется. Иначе и быть не может.

Вулф наконец позволил себе погрузиться в сон.

Глава 7

— Супружество задумано, чтобы облегчить мужчине жизнь, — мрачно произнес Вулф. — Зачем нужна жена? Чтобы разделять его тяготы, вести домашнее хозяйство, продолжать род, рожая детей. Прав я или не прав?

— Ну… — Дракон задумался. — Бывает и так, но редко. Чаще всего муж пляшет под дудку жены.

— Чушь! — рассердился Вулф. — Сама природа создала мужчину более сильным и сведущим! Мы лучше владеем собой, мы руководствуемся не чувствами, а рассудком, а значит, стоим на ступеньку выше женщин.

Словно желая придать своим словам вес, он занес меч и опустил бы его на голову Дракона, если бы тот не отскочил и не отразил удар. Лязг металла далеко разнесся по луговине. Все, кто в это утро явился туда поупражняться в ближнем бое, опустили оружие и повернулись на звук. Вулф и Дракон были одинаково опытны и к тому же вполне друг друга стоили, поединок между ними был зрелищем редким.

— Отчасти ты прав, — сказал Дракон; его дыхание вопреки усилиям оставалось размеренным, — но не во всем. Предоставленный сам себе, мужчина живет в свое удовольствие: ночует где придется, ест что придется, меняет женщин так часто, как ему заблагорассудится. Свой дом, свой хлеб на полях да и вообще свой кусок земли — до всего этого ему просто нет дела. — Он сделал выпад, и металл снова лязгнул о металл. — Если ему взбредет в голову отправиться в путь, он берет меч и котомку и хлопает дверью. Мужчина как таковой живет одним днем и едва ли задумывается о будущем. Но дай ему жену, и все изменится. Он познает ответственность, а женщина сделает все, чтобы он ни на минуту не забывал, что это такое. Женатый мужчина — стреноженный конь, желает он того или не желает. — Новый выпад. — Так что не стоит тешить себя надеждой, что супружество удобно. Это выдумка женщин, средство привязать к себе мужчину. Мужчина — защитник и кормилец. Что же он получает взамен?

— Детей, о которых может сказать, что в них течет его кровь? — предположил Вулф, рассеянно парируя удар.

Мыслями он был далек от происходящего и потому вздрогнул, когда Дракон расхохотался.

— Ну ты и сказал, братишка! Большинству женщин не по душе, когда другая половина постели остывает, а викинги частенько покидают дом. Кое-кого по возвращении ожидает сюрприз — скорое пополнение семейства.

Дракон сменил тактику и на этот раз нанес низкий режущий удар, который вполне мог бы отсечь противнику ноги. Вулф только усмехнулся и с быстротой молнии оказался у него в тылу, вынудив обернуться.

— Откуда, по-твоему, берутся все эти мифы и сказания о богах, что под покровом ночи спускаются к смертным женщинам, чтобы согреть их ложе? — осведомился Дракон, целя брату в голову. — У нас, мужчин, для этого просто не хватит фантазии, а вот женщины, если нужно, могут быть на редкость изобретательны.

— Ты вообще не собираешься жениться? — спросил Вулф, когда мечи в очередной раз скрестились.

— Я? Жениться?! Да ты спятил, брат. Чтобы продолжить свой род, совсем не обязательно вступать в брак, нужна только податливая женщина. — Он ухмыльнулся. — В таких, как ты знаешь, недостатка нет.

— Ты никогда не будешь уверен, что это твой отпрыск.

— Отчего же? Я умею считать до девяти. К тому же моя женщина обычно не бежит к другому уже на следующую ночь.

— Но кто-нибудь может заглянуть к ней, раз она так податлива, — резонно заметил Вулф, и на лицо его легла тень. — А уж если она прекрасна, как июньское утро…

— То любому, кто решится к ней заглянуть, лучше прежде научиться как следует владеть мечом.

Вулф крякнул, опуская меч. Удар был так силен, что Дракон потерял равновесие и приземлился на пятую точку.

— Неплохо, очень неплохо, — сказал он со вздохом. — Я надеялся, что брак немного притупит твое мастерство.

Вулф спрятал оружие в ножны и протянул брату руку. Они частенько дрались на мечах, с переменным успехом, но соперничество ограничивалось только этим. В остальном братья Хаконсоны стояли друг за друга насмерть. Вулф верил Дракону, как самому себе, и ни минуты не сомневался, что доверие это вполне заслуженно. Он также принимал близко к сердцу все, что выпадало на долю брата. Вот и сейчас он был рад, что поединок закончен, так как тревожился о последствиях раны.

— Притупит! Только не такой брак, — проворчал он, склоняясь над стоявшим в тени ведром, чтобы зачерпнуть холодной воды. — Клянусь, она меня нарочно раздражает!

Окатив из черпака голову, он пальцами зачесал волосы назад. Дракон следил за ним с насмешливым интересом.

— Кто? Твоя прекрасная англичанка? Это воплощение доброты? — Он засмеялся. — Что ж, зато она трудится, как пчелка. Где только на нее не наткнешься! Она как будто в пяти местах разом, так и сыплет вопросами, все-то ей нужно знать, во всем-то разобраться. Я бы сказал, она принимает твои интересы близко к сердцу и всерьез намерена поднять хозяйство на недосягаемую высоту.

Вулф сделал гримасу. Дракон был полностью прав: Кимбра была буквально везде, занималась буквально всем, могла не присесть от рассвета до заката. Он натыкался на нее то в прядильне, то в красильне, то между кухней и кладовой, то на пути в кузницу. И все бы хорошо, но только она обо всем имела собственное мнение.

Жена прекрасно обходилась без его поддержки, словно была здесь своей, словно родилась и выросла в этом городе, а не за тридевять земель. По первому ее слову слуги бросались с поручениями, чуть ли не падая друг через друга. Только Марта и ее ближайшие подруги ходили с кислой миной.

При этой мысли лицо Вулфа омрачилось еще сильнее. Меньше всего ему хотелось раскола в лагере женщин, всех этих чисто женских дрязг и злословия, одна мысль о которых будит в мужчине тоску по морским просторам.

Вулф мысленно перенесся на большой остров, открытый совсем недавно к западу от Ирландии. Это было место дикое и прекрасное, обильное скалами и грязевыми источниками, над которыми вставали фонтаны горячего пара — гейзеры. Местами ландшафт там был настолько странен и чужероден, что казался частью какой-нибудь легенды, а местами земля была на диво плодородной, хоть сейчас начинай вспашку и выпускай на пастбища овец. Были там и фьорды неописуемой красоты, и глубокие спокойные бухты, самородная медь и железо. На острове уже селились, но еще больше было желающих. Ирландцы утверждали, что дальше к западу лежит другая земля, которой нет конца.

На миг Вулф ощутил сильнейшую тоску по странствиям, по неосвоенным землям, но заставил себя вернуться к действительности. Простой викинг мог уплыть куда угодно, стоило только пожелать. Но не ярл, который в ответе за других. Значит, нужно как-то решать проблему с Кимброй, не покидая города.

— Она приспосабливается, — буркнул он. — Со временем все образуется.

— Это ты говоришь мне или себе самому? — полюбопытствовал Дракон, снова принимаясь скалить зубы.

Вулф повернулся к брату спиной и отправился туда, где в последний раз видели Кимбру. Оказалось, что она давно исчезла в неизвестном направлении. Не зная, что предпринять, Вулф решился подступиться с расспросами к Марте, в чем немедленно раскаялся.

— Понятия не имею! — сказала та с нескрываемым удовольствием, а заметив его раздражение, и вовсе разошлась. — Прости мою дерзость, лорд Вулф, но леди Кимбра уж очень своевольничает. Возможно, она привыкла, чтобы ей потакали во всем…

Критика в адрес жены — одновременно и выпад против мужа, поскольку ее поведение отражает отношения в семье. Хуже всего, что мнение Марты перекликалось с тем, что думал сам Вулф. Ему не раз приходило в голову, что Хоук, пожалуй, переборщил, дав сестре полную свободу. Благодаря ему Кимбра понятия не имела о том, что приемлемо, а что нет, и главное — что в чужой монастырь не лезут со своим уставом. Вместо того чтобы учиться, она пыталась учить. Нужно было положить этому конец, и как можно скорее.

Вулф дал себе слово, что разыщет жену во что бы то ни стало, и зашагал к конюшне.

— Взгляни-ка на это! — воскликнула Кимбра, расправляя на ладони небольшое, собранное в розетку растение. — Я и не знала, что оно растет так далеко к северу. Отличное отхаркивающее средство. Оно лечит даже скоротечную чахотку.

Кимбра с довольной улыбкой спрятала растеньице в холщовую сумку, где уже находилось немало других образцов: мхи, лишайники и травы.

— Просто удивительно, сколько ты знаешь, леди, — застенчиво заметила Брита (несколько часов в обществе Кимбры слегка разбили лед ее застенчивости). — Моя мать знала искусство врачевания, но до тебя ей было очень далеко. Кто научил тебя всему этому?

Кимбра помолчала. Как всегда, когда речь заходила о деле ее жизни, о ее призвании, она не знала что сказать.

— Я начала учиться еще ребенком. Брат был так добр, что принял мой интерес всерьез и нашел учителей.

— Ты везучая, леди. У меня тоже был брат…

Брита оборвала себя и быстро отвернулась. Кимбра ощутила ее боль — глухую боль утраты — и приказала себе дышать глубоко и медленно, приказала не противиться наплыву чужих эмоций и не бороться с ними, так как по опыту знала, что это бесполезно. Единственным выходом было поскорее воздвигнуть стену и укрыться за ней прежде, чем боль сокрушит ее.

В этот момент Кимбра мельком подумала о том, что Вулф должен был послать Хоуку весть о ее местонахождении, если уже не сделал этого. Желая видеть брата и успокоить его, Кимбра боялась, что это выльется в кровопролитный конфликт и ей придется выбирать, чью сторону принять. Содрогнувшись, она оттеснила собственную проблему, чтобы утешить Бриту.

— Мне так жаль!

Как ни легко легла ее рука на плечо девушки, та отшатнулась. Но потом они присели рядом в мягкий мох на склоне холма. День сиял, полный света и тепла, и летнего, напоенного ароматами ветра. Брита сморгнула слезы.

— С тех пор прошло много времени.

— Как много?

— Мне было тогда всего двенадцать. — Плотина была прорвана, и слова хлынули бурным потоком. — Я родом из Ирландии, леди, с побережья. Наша семья жила у подножия гор Моум. То есть это не то чтобы горы, а так, высокие холмы, но мы называли их горами. — Глаза Бриты снова наполнились слезами, по мере того как разворачивались воспоминания, то дорогие, то тягостные. — Конечно, мы знали, кто такие викинги, но только понаслышке. И вот однажды они напали на наше поселение. Мужчины оборонялись, но пали в битве — Девушка помолчала. — Я ничего не знаю о родных. Выжили они или нет? Последним, что я видела, был наш пылающий дом. После нескольких дней дороги я оказалась в городе, в загоне для пленных. Когда меня купили, то привезли сюда. Давно это было, леди, пять долгих лет назад.

Наступило молчание. Когда Брита снова встретила взгляд Кимбры, она казалась спокойнее.

— Не раз мне приходило в голову, что смерть лучше неволи, да только наша вера запрещает самой лишать себя жизни. Когда-то я мечтала о доме, о муже и детях. Мне и не снилась участь рабыни, ничтожной твари, которую каждый может использовать как придется. — Губы ее снова дрогнули, но она справилась со слезами. — Прости, леди, мне не следовало обременять тебя своими бедами.

Кимбра не чувствовала себя обремененной, она была вне себя от гнева. Судьба Бриты пробудила прежний протест против устройства мира. Но что она могла сделать? Оставалось только запрятать свое негодование поглубже.

— Тебе не за что просить прощения, Брита. Пусть другие просят его у тебя!

Обнимая девушку, Кимбра решила, что нельзя все время отступать перед жестокостью и нужно что-то предпринять. Она как раз прикидывала, как бы начать с Вулфом разговор о Брите, когда в мысли ворвался перестук копыт.

Вверх по склону галопом несся черный жеребец. Брита вскочила, потянув за руку Кимбру.

— Беги, леди, спасайся! Я постараюсь задержать его!

Через пару секунд стало ясно, что ее самопожертвование ни к чему.

— Вулф… — прошептала Кимбра, разглядев всадника.

Облегчение смешалось в ней с досадой на то, что она могла так нелепо перепугаться.

В самом деле, о чем думает ее муж? За два дня они едва перемолвились парой слов, более того, наутро после брачной ночи он не удостоил ее и взглядом. А она так старается быть примерной женой!

Дав брачный обет, Кимбра решила свято его блюсти, даже если придется вылезти вон из кожи. Чтобы этот необычный брак сложился удачно, мало было одного Божьего благословения, гарантией личного счастья был мир между двумя народами. Никто не знал, как дорого обойдется малейший просчет, потому нельзя было допускать ни единого.

И вот Кимбра смотрела, как ее грозный супруг несется по склону верхом на черном жеребце, и задавалась вопросом, по силам ли ей поддерживать мир хотя бы в собственной семье. До сих пор она славилась на редкость ровным характером, но этот викинг озадачивал и сбивал с толку, он будоражил чувства, угрожая не оставить камня на камне от ее хваленого спокойствия.

Вулф сверху вниз глянул на жену, перевел взгляд на рабыню.

— Уходи! — приказал он Брите сквозь зубы.

Та побледнела и затрепетала, но не двинулась с места. К удивлению и ярости Вулфа, она обратила взгляд к госпоже.

— Леди, я могу идти?

— Конечно, иди, — мягко произнесла Кимбра, не сводя глаз с разгневанного всадника, размеры и мощь которого годились бы и для самого Одина. — Нам с лордом Вулфом нужно кое-что обсудить.

Рабыня заторопилась прочь. Вулф вперил в жену испепеляющий взгляд… и забыл о вопиющем поведении Бриты. Он заметил в глазах жены знакомый огонек.

Как? Она рассержена? Она?! Великий Один, да как она смеет быть чем-то недовольной? Эти два дня он был воплощенной добротой и пониманием, отказывал себе в радостях плоти, чтобы она, Кимбра, могла оправиться от брачной ночи! Пока она сладко спала, он мучился неутоленным желанием и в конце концов довел себя до нервного истощения, так что начинал уже без причины бросаться на людей и едва мог сосредоточиться на текущих делах!

Все это ради нее, а она… она, видите ли, рассержена!

Вулф спрыгнул в густой яркий мох, бросил поводья на ближайшую ветку и шагнул к жене. Кимбра поспешно отступила, но, увы, лишь самую малость, а потом и вовсе уперла руки в бока и вонзила взгляд в мужа.

— Не стой здесь, отойди! Ты топчешь растения, которые я хотела собрать!

У Вулфа отвисла челюсть. Он слышал слова, понимал каждое в отдельности, но вместе они не имели смысла. Почему она не пытается его умилостивить? Почему несет непостижимую уму чушь?

— Растения? — переспросил он.

— Ну да, растения, — терпеливо объяснила Кимбра. — Здесь у вас не выращивают нужные травы, поэтому приходится разыскивать их по всей округе. Не понимаю, как это можно! Сколько я ни смотрела, нигде нет даже самого захудалого садика. Придется мне самой его насадить из диких растений. — Она указала на холщовую сумку чуть в стороне. — Я уже начала их собирать.

Садик? При чем тут садик, дьявол его забери! Эта женщина вышла за городские стены с дурочкой-рабыней, не только не спросив у него разрешения, но и не поставив в известность! И все это ради садика?!

Вулф схватил Кимбру за плечи и так тряхнул, что у нее клацнули зубы.

— Здесь тебе не Холихуд, жена, и ты уже не избалованная сестричка чересчур мягкосердечного брата! Ему бы следовало думать головой, прежде чем потакать всем твоим прихотям, они совсем лишили тебя рассудка! Здесь суровый край, суровая жизнь! В какой бы роскоши ты ни жила, она в прошлом, и будь добра обходиться без нее! Будь добра научиться…

На языке у Вулфа уже висели слова «безоговорочно мне повиноваться», как вдруг Кимбра, все это время смотревшая на него с озадаченно сдвинутыми бровями, разразилась смехом. Это вышло непроизвольно. Смеяться в лицо невежливо, смеяться над разгневанным мужчиной неосторожно, но как тут было удержаться?

— Роскошь? Ты думаешь, речь идет о роскоши? Я хочу насадить сад не для красоты. Я буду выращивать лекарственные растения. Бог покрыл землю травами и цветами, чтобы дети Его были крепче и жили дольше.

Кимбра надеялась, что Вулф сразу проникнется ее затеей, и когда этого не случилось, была несколько обескуражена. Правда, он перестал трясти ее за плечи, но смотрел все так же сердито. К тому же эти его ладони, такие громадные и горячие… они сбивали с мысли. Кимбра решила сделать еще одну попытку:

— Помнишь, я говорила, что умею лечить? Да ты и сам наверняка видел у меня в сундуке шкатулку с лекарствами. Кстати, я еще не поблагодарила тебя за это… но мои запасы не бесконечны, их надо вовремя пополнять. Вот почему я здесь.

— Ты собираешься пичкать норвежцев микстурами?

Молчание Кимбры подтвердило догадку Вулфа, и теперь уже расхохотался он. Он смеялся до слез и, отпустив плечи Кимбры, схватился за живот. С ближайшего куста вспорхнула стайка перепуганных птичек, жеребец шарахнулся и затанцевал на месте. Отсмеявшись, Вулф улыбнулся своей наивной жене и резко оборвал неуместный ход мыслей, напомнив себе о первейшей обязанности мужа — воспитании жены. Кимбра была всего лишь слабая женщина, да еще и чужестранка, ей следовало объяснять все дважды, а если понадобиться, то и трижды.

— Я готов поверить, что твои англосаксы не обойдутся без ежедневной дозы какого-нибудь горького отвара. Мы, северяне, не в пример крепче. У нас нет такого ремесла, как лекарь. Раны мы прижигаем каленым железом, искалеченную руку или ногу просто отсекаем. Этого вполне достаточно, хотя бы потому, что мы не стремимся дожить до глубокой старости. Более того, мы этого страшимся. Немощному старику не попасть после смерти в Валгаллу, не пировать с богами, поэтому каждый викинг мечтает пасть на поле битвы с мечом в руке и именем Одина на губах. Любая другая смерть ввергает в небытие.

У Кимбры вспыхнули щеки. Она нашла сказанное бессердечным и утвердилась в подозрении, владевшем ею вот уже два дня. Горожане выглядели в самом деле здоровыми и крепкими, но это был не добрый, а скорее тревожный знак. Это означало, что слабые здесь просто не выживают.

— А как насчет женщин, которые в муках рожают вам детей? Если что-то идет не так, они просто закрывают глаза и ждут смерти? Как насчет тех, кто все-таки доживает до старости, пусть даже и против воли? Их заталкивают подальше в угол, чтобы не мозолили глаза, и оставляют страдать от болей в старых ранах? Поверить не могу, что норвежцы так жестоки!

Она и в самом деле не верила, потому что слышала от брата Чилтона, что норвежские женщины, если нужно, вступают в сделку с дьяволом и получают от него эликсир жизни и здоровья. Она не поверила тогда и предположила, что речь идет о знахарках, которым, как и ей, известны лекарственные травы. В городе, однако, ей не попалось ни одной. Почему? Потому что Вулф и его люди так истово исповедовали выносливость?

— Мне известно искусство врачевания, — сказала она мягко. — И я не могу позволить другим страдать.

Хотя голова ее была гордо вскинута, а взгляд по-прежнему устремлен Вулфу прямо в глаза, внутренне Кимбра трепетала. На ставке сейчас было ее призвание. Она не знала, как быть, если мужу вздумается запретить ей заниматься врачеванием, если ей придется жить среди этих людей, ощущать страдания и не иметь возможности помочь. Она была уверена, что зачахнет и умрет.

Вулф еще раз внимательно оглядел жену. Он видел, что для нее это важно, хотя и не вполне понимал почему. Должно быть, дело было в ее чисто английской трепетной натуре, в повышенной чувствительности — той самой, что заставила совершить до нелепости безрассудный шаг и войти в темницу в Холихуде, чтобы помочь своим врагам. Он хорошо помнил тот день и вынужден был заново признать, что такой поступок требовал большого мужества. Мужеству Вулф отдавал должное, а потому скрепя сердце решил, что женщине, пожалуй, не грех быть и трепетной. Она не в пример слабее мужчины, поэтому не в силах представить, что слабость достойна лишь презрения.

— Что ж, — сказал он наконец, — не будет большого вреда, если ты станешь пичкать своими отварами женщин и детей.

Это была уступка, но, если разобраться, не такая уж серьезная, а из затеи с врачеванием мог, пожалуй, выйти некоторый толк.

Кимбра почувствовала облегчение, но дала себе слово, чти ее муж рано или поздно признает важность ее задачи, что он когда-нибудь ее поблагодарит.

— Для начала довольно и этого. — Заметив, что Вулф нахмурился, она поспешно добавила: — Но мне понадобится помощница!

Он возвел глаза к небу. Если Кимбра и была трепетной, то только не в тех случаях, когда добивалась желаемого. Некстати проскользнувшая мысль о том, каково быть объектом ее желания, вызвала совершенно неуместное напряжение в чреслах.

— Помощница?

— Ну да. Не могу же я в одиночку обшаривать окрестности! И потом, из трав еще нужно готовить лекарства. — Кимбра сделала вид, что раздумывает. — Вот если бы подыскать кого-нибудь с зачатками знаний о растениях… погоди, погоди! — лицо ее озарилось. — Брита что-то упоминала о своей матери, знахарке! Вот удача! Наверняка она успела чему-нибудь научится.

Это было сильно преувеличено, но Кимбра была готовапринять грех на душу. Ее муж равнодушно кивнул:

— Во всем, что касается хозяйства, поступай как знаешь.

Кимбра одарила Вулфа такой счастливой улыбкой, что напряжение в чреслах опасно усилилось. Он огляделся и только тут сообразил, что они находятся довольно далеко от города и к тому же наедине. Ему пришло в голову, что двух дней вполне достаточно, чтобы оправиться от брачной ночи. Во всяком случае, он очень на это надеялся, просто потому, что не силах был ждать дольше.

— А знаешь, жена, — вкрадчиво начал он, подступая к Кимбре, — добиться от мужа согласия можно и проще. Надо лишь немного его приласкать. Запомни это на будущее.

Внезапная перемена тона, блеск в глазах Вулфа привели Кимбру в полную растерянность. Она не знала, как быть.

Ее муж был на редкость привлекательным мужчиной, при всей своей мощи не лишенным грации, а уж если улыбался — вот как сейчас, — то просто захватывало дух. Так и хотелось приблизиться, окинуть взглядом черты его лица, заложить за ухо крыло угольно-черных волос, измерить объятием ширину его плеч, положить ладони на грудь и позволить им соскользнуть ниже…

Кимбра залилась краской, схватила котомку и прижала к груди — защищаясь не от Вулфа, а от себя самой, от собственного бесстыдства, которое так и норовило завладеть сознанием. Вулф с улыбкой протянул руку. Кимбра напряглась. Потянув за котомку, он привлек жену к себе почти вплотную.

— Хочешь, чтобы я показала тебе собранные растения? — спросила она дрожащим голосом. — Каждое ценно по-своему, а если говорить о пользе, которую они приносят… если перечислять, потребуются часы…

— Поэтому лучше не надо, — перебил Вулф и сомкнул вокруг нее руки, не слишком крепко, но так, чтобы лишить возможности ускользнуть.

Наклоняясь для поцелуя, он думал о том, что вот сейчас наконец-то подавит волю жены, подчинит ее себе, но стоило коснуться губами ее полуоткрытых губ, как все мысли о безраздельном господстве вылетели у него из головы. Сейчас Вулф желал только забыться, затеряться в ослепительном океане наслаждения и снова познать неописуемое удовольствие и полное, безграничное удовлетворение. Он желал, чтобы Кимбра сполна разделила с ним все это.

Вулф опустился в мох, увлекая жену за собой. Котомка мягко упала под дерево, за ней последовал плащ. Он коснулся поцелуем кромки волос на лбу Кимбры, щек и подбородка, в изящной линии которого не было ничего волевого, ничего слепо упрямого. Руки его скользили по изгибам тела, блуждали в волнах волос, поглаживали совершенные чаши грудей и наконец потянули вверх подол платья, обнажая ноги.

Кимбра вскрикнула. Вулф собирался овладеть ею здесь и сейчас, не дожидаясь, пока они окажутся в постели, невзирая на то что кто-нибудь мог на них наткнуться. Это было ужасно, но еще ужаснее было то, что она этого хотела. Два дня без его поцелуев и ласк привели ее в такое неистовство, что сама мысль о близости сводила с ума.

Дрожа всем телом, Кимбра вцепилась в его рубаху, пытаясь стащить ее через голову. Ей не удалось, и тогда он сделал это сам. Счастливо вздохнув, она положила ладони ему на грудь, где под густой порослью черных волос перекатывались мышцы. Каждый волосок был жестким колечком, они заполняли все пространство между сосками, а ниже сходились в косичку, исчезавшую под поясом кожаных штанов.

Сомнения и нерешительность оставили Кимбру. Да и как можно было колебаться, когда она честно ждала, ждала два долгих дня, пока у Вулфа восстановится мужская сила… Кто мог сказать, сколько времени это займет в следующий раз? Нужно было пользоваться моментом.

Нетерпение Кимбры повергло викинга в приятное изумление и подстегнуло его страсть. Он взялся было за шнуровку платья, что шла во всю его длину сбоку, но лишь затянул узел и с досадой рванул. Тепло и аромат желанной женщины окутали его. Он прижался ногой к развилке ног Кимбры, двигаясь вдоль ее женской плоти. Напрасно он говорил себе, что нужно помедлить, дать ей небольшую передышку, что она еще только попробовала плотской любви и просто не может ощутить желание так скоро. Он не владел собой, а потому, мысленно попросив у Кимбры прощения, потянулся рукой вниз и, к своему безмерному удивлению, понял, что она готова его принять.

Уже на грани проникновения он заглянул в пылающее лицо Кимбры. В страсти оно было еще прекраснее: синие глаза туманились, губы припухли, на лице лежал отсвет наслаждения.

Странная теплая волна омыла Вулфа. Она была чем-то сродни желанию, но не обжигала тело, а согревала душу. В этот момент он впервые увидел в Кимбре не женщину и даже не свою жену, а нечто особенное, уникальное, ни с чем не сравнимое, единственное во всем свете. Он ощутил, что соприкасаются не только их тела, но и души, что их близость может быть так же полна и гармонична, как и слияние тел.

Подумав об этом, он утратил всякий контроль над собой и вошел в тело Кимбры мощным толчком. Лишь мгновением позже он чисто инстинктивно помедлил, давая ей возможность приспособиться, но легкий, несмелый ответный толчок снова заявил его потерять голову. Осторожность была забыта, все поглотил красный туман страсти. Сквозь частый стук сердца Вулф слышал стоны, не вполне сознавая, с чьих они срываются губ. Он ощущал судорожное нажатие ладоней, понуждавшее его двигаться во все более бешеном ритме, пока высокий счастливый женский крик не поднял его на вершину наслаждения.

Он выложился целиком. Когда все кончилось, Вулф медленно отстранился и погладил жену по щеке. Синие глаза открылись.

— Я и не знала, что так бывает, — произнесла Кимбра едва слышно, но без всякого смущения.

За эти несколько минут что-то изменилось. Казалось невероятным, что можно общаться с мужчиной, когда и объятия еще не разжались, и тем не менее это было так. То, что раньше было бесстыдством, теперь воспринималось как нечто естественное и правильное.

— Сколько во всем этом силы… и красоты! — добавила она задумчиво, касаясь кончиком пальца линии губ мужа.

Вулф поймал ее палец и слегка прикусил. Кимбра сделала вид, что ей больно, и жалобно пискнула. Он чувствовал себя счастливым до глупости и был в этот момент в полном восторге от своей прекрасной англичанки да и от жизни в целом.

— Я рад, что тебе понравилось.

— Это исключение, правда? — спросила Кимбра и сама же ответила: — Должно быть исключением, иначе люди только этим и занимались бы. Это к лучшему, что мужчине нужно время…

Она задумалась о том, как мудро все устроено в природе. Если бы мужская сила могла восстанавливаться сразу, жизнь бы замерла, потому что каждый только и думал бы о постели.

— Время на что? — полюбопытствовал Вулф.

— Чтобы восстановить мужскую силу, — объяснила Кимбра с улыбкой. — Два дня — это ведь исключение, правда? Обычно приходится ждать дольше?

У Вулфа округлились глаза, и она выругала себя за излишнюю прямоту. Очевидно, для мужчин это был источник смущения, и они предпочитали не затрагивать столь щекотливую тему. Так или иначе, неосторожные слова были сказаны, и вот теперь Вулф смотрел на нее во все глаза. Он отодвинулся, повернулся на спину, устремил взгляд в небо и с минуту оставался в этой позе. Потом склонился над Кимброй.

— Значит, по-твоему, эти два дня потребовались мне, чтобы восстановить мужскую силу?

Рот его начал подергиваться. Кимбра окончательно смутилась.

— Только не считай это упреком! Наоборот, я восхищаюсь тобой, потому что ты на редкость… на редкость… — Она смешалась и спрятала лицо в ладони.

Вулф отвел ее руки. Кимбра уселась, прикрываясь обрывками платья. Он придвинулся ближе.

— На редкость что?

— На редкость быстро восстанавливаешься! — выпалила Кимбра, алея как маков цвет.

Вулф поймал ее руку и положил себе вниз живота. Кимбра ахнула.

— Жена моя, — сказал он, не позволяя ей отдернуть руку, — я не прикасался к тебе эти две ночи только потому, что не знал, как быстро восстановишься ты! Это повторится только в том случае, если ты сама попросишь о передышке.

Кимбра ощутила, что его напряженная плоть шевельнусь в кольце ее пальцев, словно зверек, требующий ласки. Тело ее откликнулось, и еще как охотно, хотя минуту назад удовлетворение казалось полным. Она откинулась в мягкий мох и привлекла к себе мужа.

Глава 8

Лютня была сломана. Кимбра долго смотрела на груду щепок и спутанные струны, что покоились на столе у окна с видом на гавань Скирингешил. Потом собрала все это в охапку и прижала к сердцу, как будто жест любви и сострадания мог оживить загубленный инструмент.

Накануне Кимбра играла для Вулфа. Она взялась за инструмент сразу после того, как они покинули трапезную и уединились в своем жилище. Воспоминания о том, что случилось позже в супружеской постели, были приятны, но и на них гибель лютни бросала тревожную тень.

Кто-то намеренно совершил недоброе дело. Иного объяснения не было. Еще час назад лютня красовалась на столе целая и невредимая. Кимбра провела этот час за обычными хлопотами, а хозяин дома еще на рассвете выехал со своими людьми на охоту. Брита — в благодарность за оказанную милость она хваталась теперь буквально за все, в том числе взяла на себя уборку в доме — постоянно была при госпоже. И вот, пока все они были заняты, кто-то проник в жилище и сломал музыкальный инструмент, причем намеренно оставил обломки на видном месте.

По спине Кимбры прошел холодок. Случившееся было нетрудно истолковать. Когда накануне она вернулась домой вместе с Вулфом, сидя по-мужски в седле, Марта и еще несколько женщин были откровенно возмущены.

Кимбра припомнила выражение лица Марты. Ее пронизывающий взгляд остановился на растрепанных волосах Кимбры, в которые вплелись травинки и кусочки мха, скользнул по припухшим губам и яркому румянцу на щеках. Было совершенно ясно, чем занималась молодая чета во время своего отсутствия.

Вулф, разумеется, ничего не заметил. Он дал жене игривого шлепка по заду, одарил ее широкой улыбкой и отправился по своим делам. Укрывшись в четырех стенах, Кимбра вымылась и переоделась, прежде чем снова появиться на людях.

Первым делом она разыскала Бриту и объявила о перемене в ее положении и о новых, более почетных обязанностях. Будь у нее время поразмыслить, она задалась бы вопросом, как отреагируют на это Марта и ее присные, и скорее всего приберегла бы новость до той поры, когда лучше обживется на новом месте.

В самом деле, пока Вулф оставался холостяком, Марта занимала положение экономки при ярле (титул, равнозначный английскому графу) и наслаждалась заслуженным уважением. В ее ведении были все кладовые, ключи от которых, символ власти, красовались у нее на груди. Как жена ярла Кимбра должна была потребовать ключи, но не сделала этого. Отчасти она хотела сначала снискать доверие и, если возможно, любовь горожан, а уж потом предъявлять права. С другой стороны, она надеялась, что Вулф заметит упущение и сам прикажет экономке сложить полномочия. Наивная! Муж всеми силами старался избегать домашних проблем, просто отказывался их замечать. Вот если бы в стенах крепости появилась щель, или на любом из мечей обнаружилось пятнышко ржавчины, или кто-то из викингов на тренировке отразил удар на мгновение позже, чем нужно, — тогда другое дело!

Даже за столь короткий срок Кимбра успела усвоить, что Вулф мало интересуется тем, что носит и ест, какая стоит погода, ему были безразличны элементарные удобства. Ей это не было внове: Хоук выказывал точно такое же пренебрежение к личному комфорту. Когда-то у Кимбры хватило ума оставить брата в покое — ведь нельзя изменить то, что заложено в самом характере. Сейчас она думала о том, что обращаться к Вулфу с домашними проблемами неразумно, это лишь уронит ее в его глазах, да и в собственных тоже. Муж может решить, что она не справилась с задачей, которую сама же и поставила — быть образцовой женой. Не хватало только отступиться в самом начале! Если она хочет добиться подлинного признания и искреннего уважения, нужно как-то управляться самой. Оправдав на деле звание супруги ярла, она и Хоука убедит принять этот брак, а с ним и доселе невиданный союз с викингами.

Не давая себе времени передумать, Кимбра отправилась в трапезную, где ожидала найти Марту. Экономка раздавала распоряжения слугам. Столешницы были уже уложены на раздвижные козлы, плетенки свежего хлеба расставлены по своим местам.

Кимбра прошагала через зал, встала перед Мартой и протянула руку:

— Ключи!

Всякая суета разом прекратилась, наступила мертвая тишина. Все глаза обратились к Кимбре. Намеренно медленно Марта смерила ее взглядом и хмыкнула. Она всегда держалась нагло, если некого было опасаться. С этим нужно было покончить.

— Уж не возомнила ли ты, что можешь командовать здесь только потому, что охотно раздвигаешь ноги для лорда Вулфа? — Громкий голос Марты достиг каждого уголка зала. — Шлюхи тоже это делают, ну и что? Что им это дает?

Послышались смешки. Кимбра не оглянулась, не опустила руки. Голос ее остался ровным:

— Ключи! Отдай их, отправляйся к себе и не показывайся, пока тебя не позовут. Здесь тебе больше не распоряжаться. — Чтобы все было предельно ясно, она добавила: — Ты мстительна и сеешь раздоры. С таким характером нечего делать среди людей.

— Да как ты смеешь?! — Лицо Марты исказилось от злости. — Ты, ничтожная! Ты хуже последней рабыни! Если бы лорда Вулфа не заставили взять тебя в жены, на твоем месте сейчас была бы Кирла! Если ты думаешь, что брачный обет дает тебе право…

— Что? — перебила Кимбра. — Лорда Вулфа заставили взять меня в жены? Кто же он, этот дерзкий, что осмелился помыкать ярлом, слово которого — закон?

Краем глаза она заметила, что женщины за спиной у Марты опасливо переглянулись. Им было хорошо известно, что Марта и сама не без греха. А та при всей своей самоуверенности поняла, что наговорила лишнего, и попыталась исправив положение:

— Не придирайся к словам! Я только хотела сказать, что лорд Вулф пожертвовал собой ради благополучия своих людей. Но что так, что эдак, для тебя это ничего не меняет!

— Ключи! Я прошу по-доброму в последний раз. Если не отдашь, мне придется обратиться к лорду Вулфу. — Кимбра понизила голос: — У меня найдется что ему порассказать.

Марта побледнела. Наверняка она припомнила свои слова, сказанные Кимбре в брачную ночь. Впрочем, отступать она не собиралась.

— Мой муж заменил лорду Вулфу отца, впервые вложив в его руку меч викинга и показал, как с ним управляться. А ты — чужестранка, взятая в жены потому, что это выгодно всем норвежцам. Кому из нас поверит лорд Вулф?

Кимбра и сама хотела бы это знать.

— Лорд Вулф, как всегда, поступит справедливо.

Марта задумалась. Она была уже немолода, знала жизнь и мужчин, а потому заново взвесила возможности. Перед ней стояла юная красавица, озаренная светом только что пробудившейся чувственности. Достаточно было вспомнить выражение лица и глаз лорда Вулфа, когда он привез свою жену в город. Никогда он не казался таким довольным… и заботливым, таким внимательным. Хотелось думать, что все это ненадолго, поскольку на пороге страсти всегда караулит пресыщение, но кто мог за это поручиться? Что, если судьба этой женщины предначертана богами и она послана смирить натуру ярла? Тогда открытая война с ней принесет только поражение.

— Он не поблагодарит тебя, если будет втянут в женские раздоры, — резонно заметила Марта. — Мужчины не вмешиваются. Если ты не совсем глупа, то и сама это знаешь.

Женщины, все как одна, кивнули. Устами Марты говорила вековая мудрость.

— Он даже может решить, что ты намеренно сеешь раздоры среди наших женщин. Он вспомнит, что ввел в наш круг чужестранку, и задумается, что у тебя на уме.

Теперь аргументы были высказаны с обеих сторон. Стало ясно, что даже страх перед гневом Вулфа не заставит Марту добровольно расстаться с символом власти. Кимбре оставалось только обратиться к мужу. Если она не осуществит угрозу, ее слово потеряет всякий вес. Девушка пожалела, что вообще об этом заикнулась, так как меньше всего желала втягивать Вулфа в женские дрязги. Но другого выхода не было.

Покинув трапезную, она больше не переступала ее порога до самого ужина. Вернувшись с охоты, Вулф сразу отправился в баню. Увиделись они с Кимброй только за столом.

Когда она вошла, он уже сидел на скамье и смеялся какой-то шутке Дракона. Как всегда при появлении Кимбры, разговор прервался. Вулф поднялся и с насмешливой галантностью отодвинул для нее стул.

— Прошу к столу, моя жена! — поддразнил он громко, а для нее одной, на ухо, добавил: — Моя прекрасная жена.

Кимбра вспыхнула от удовольствия, но нервозность ее при этом не уменьшилась, ведь перед ней стояла нелегкая задача. Когда Вулф снова уселся. Дракон поднял свой рог:

— Приветствую и благодарю тебя, сестра.

— За что, милорд?

— За хорошее влияние на моего братца. Сегодня он был в мрачном настроении. Когда выяснилось, что кабанов поблизости нет и придется загонять оленя, он совсем не ругался.

— Придется? — удивилась Кимбра. — Мой муж не любит оленину?

Вулф вперил в брата предостерегающий взгляд, но тот только ухмыльнулся:

— Напротив, обожает. Просто ему больше по душе схватка с разъяренным кабаном. Пару раз мне приходило в голову, что он чувствует родство с этим свирепым зверем.

Кимбра искоса глянула на мужа. Тот пожал плечами:

— Не обращай внимания. Дракон злословит потому, что его панический страх перед браком оказался беспочвенным.

— Страх?

— Ну да. Он был уверен, что брак меняет мужчину только к худшему.

— А ты, о прекрасная, поколебала мою уверенность. Прежде чем она разлетится вдребезги, сочту-ка я ваш случай исключением из правила!

— О! — воскликнула Кимбра, хотя не до конца уловила суть перепалки.

Впрочем, ей было довольно и того, что Дракон как будто одобряет выбор брата. Это был добрый знак.

— Если оленина тебе по душе, — обратилась она к мужу, — то у меня есть чудесный рецепт. Хочешь попробовать?

Вулфу было глубоко безразлично, как готовится мясо, лишь бы оно подавалось на стол не сырым и не обугленным. Но Кимбра доставляла ему столько удовольствия, что хотелось как-то воздать ей за это.

— Не откажусь, — ответил он в приступе великодушия. — Приготовь оленину, как считаешь нужным.

Кимбра немного помедлила, но все же ухватилась за свой шанс. Она знала, за каким из дальних столов сидит Марта, краем глаза наблюдала за ней и знала, что и сама является объектом куда более откровенного наблюдения. Другие женщины тоже следили за развитием событий. Почти все взгляды были враждебными, только Брита и некоторые из числа рабынь робко улыбались в знак поддержки. Горло Кимбры стеснилось от волнения, но она сделала над собой усилие и заговорила ровным тоном:

— Я бы с удовольствием, муж мой, но не знаю, есть ли в кладовых нужные приправы. Ведь у меня нет ключей.

Вулф был так исполнен благодушия, что не сразу подметил в замечании некий скрытый смысл, а когда осознал сказанное женой, ничуть не обрадовался. Им овладело легкое беспокойство, смутное воспоминание о каком-то упущении заскреблось в двери памяти. Ах вот оно что! По обычаю, хозяйка дома всегда имела при себе ключи от кладовых. Более того, это был знак того, что женщина состоит в браке, и сборище кумушек в базарный день далеко оповещало о себе не только треском языков, но и звяканьем.

Припомнив все это, Вулф сдвинул брови. Если по какой-то причине Марта не передала ключи Кимбре на другой день после свадьбы, то почему та прямо не обратилась к ней с просьбой о них, а втянула в это дело его? Да еще и спряталась за какой-то глупой уловкой?

Обежав глазами трапезную, Вулф с удовлетворением убедился, что среди мужчин, как обычно, царят лад и понимание. Они ели, пили, говорили, смеялись шуткам, поигрывали ножами. Словом, здесь все было в полном порядке. Зато с женщинами явно творилось что-то неладное. Обычный мужской страх перед женскими дрязгами шевельнулся в душе Вулфа при виде того, как они мялись и жались под его взглядом. Только Марта держалась невозмутимо.

Чтобы разом со всем покончить, Вулф махнул ей рукой, призывая к себе. Она приблизилась охотно и с улыбкой.

— Отдай моей жене ключи от кладовых. Отныне она здесь хозяйка.

Улыбка стала еще шире. Марта сняла ключи и протянула Кимбре. Все так же улыбаясь, она повернулась:

— Конечно, конечно, как же иначе! А я все думала, когда же леди наконец попросит у меня их? Думала даже, что они ей в обузу.

Вулф услышал, как Кимбра перевела дух. Она не поблагодарила Марту, вообще не сказала ей ни слова, и это ему очень не понравилось. Он знал Марту с детства и уважал за трудолюбе и преданность.

— Благодарю, — тепло обратился он к ней, чтобы как-то гладить холодность жены. — Я уверен, что леди Кимбра высоко ценит твой опыт и еще не раз обратится к тебе за советом.

На лице экономки появилось выражение, близкое к экстазу, глаза заблестели, как показалось Вулфу, от близких слез. Она как будто была тронута до глубины души.

— Ах, как ты добр! — С низким поклоном Марта удаляюсь.

Кимбра сидела словно окаменев. Она едва дышала. Она недооценила Марту, а между тем та поняла, что в открытом столкновении проиграет, и прибегла к хитрости. Марта так ловко перевернула все с ног на голову, что теперь уже невозможно было выполнить вторую часть угрозы: совершенно отстранить ее от хозяйственных дел и тем самым заставить исправиться. Поступить так означало бы пойти наперекор мужу.

Всю оставшуюся часть ужина Вулф не сказал Кимбре ни слова и обращался только к брату и к тем из викингов, чье положение позволяло делить с ним стол. Когда ужин был завершен и всеобщее внимание обратилось исключительно к крепкому пенному элю, со своей скамьи поднялся скальд. Разговоры прекратились, собравшиеся устроились поудобнее, заранее предвкушая хитросплетения старинных легенд.

Вначале Кимбра была захвачена эпической сагой. Начало истории терялось во тьме веков.

«В те времена, когда жил Аймир, не было ни морей, ни берегов, ни земли, ни небес — одно только бесконечное Ничто, и не было в этом Ничто ни единой живой травинки!»

За распахнутыми дверями трапезной стояла темная ночь, и хотя свет многочисленных факелов разгонял мрак просторного помещения, сквозняк заставлял пламя мерцать и колебаться. Кимбре казалось, что она ощущает прикосновение древности. Ей хотелось поежиться. Должно быть, то же самое ощущал каждый из собравшихся. Так случалось, стоило людям собраться у живого огня, чтобы послушать рассказы о седой старине. Они невольно жались друг к другу в поисках тепла и защиты, подальше от чудовищ, что владели землей до той минуты, пока на нее не пролился свет дня.

Голос скальда, низкий и звучный, возносился к самым балкам перекрытий, от догорающих в очаге громадных поленьев поднимался дымок, и порой они распадались на угли, разбрасывая во все стороны дождь искр.

Сага шла своим чередом. Один и его братья сотворили мир и все сущее в нем на пользу человеку. Грозный бог Тор сразился с великанами. Самый чистый из богов, Балдур, был убит. Мало-помалу Кимбра заметила, как меняется слог и сам характер повествования. Пропел мудрый петух Валгаллы, за ним прокричала черная птица мира мертвых. Сторожевой пес Грэм залаял и оборвал свою цепь, караульный Хеймдалл протрубил в свой рог. Великое дерево Игдрасил содрогнулось, и на землю обрушилась беда: люди впали в беззаконие, забыли о милосердии.

Казалось, в громадном зале дохнуло смертью и разрушением… Люди гибли тысячами, земля разверзалась и поглощала целые поселения, небо налилось кровью и раскололось надвое. Зло беспрепятственно шагало по миру. Так наступил конец света — Рагнарек, а с ним пришли сумерки.

Один за другим братья Одина выступили на битву со зло, один за другим пали в этой битве. Звезды померкли, словно их и не бывало, небо стало черным и беспросветным.

Скальд умолк. Кимбра напряженно ждала продолжения, но его не последовало и, судя по всему, не ожидалось. Мертвую тишину нарушили глухие и ритмичные удары. Не в силах стряхнуть наваждения, все еще полная чудовищных картин, она обвела трапезную затуманенным взглядом. Каждый из викингов, держа в руке пустой рог, с силой ударял им по столу в знак одобрения саги, от которой у нее в жилах застыла кровь.

Скальд с улыбкой поклонился и снова занял свое место за столом. Был принесен свежий эль, и зал наполнился голосами.

— Что же это было?.. — прошептала Кимбра.

Она едва могла шевелить губами и не ожидала ответа на свой вопрос, однако Вулф расслышал и обратил к ней насмешливый взгляд.

— Это было пророчество Морской девы. Наша величайшая сага. В ней говорится о том, как мир был создан, и предрекается, как погибнет. Я вижу, ты слышала ее впервые.

— И что же, мир погибнет навсегда, а зло восторжествует?! И никакой надежды?

Вулф, казалось, был удивлен и с минуту молчал.

— Иногда говорят, что мир возродится и весь круг жизни будет пройден заново, но затем последует точно такой же конец. Битва добра и зла неизбежна, и зло непременно победит, потому что смерть всегда в конечном счете побеждает. Во всяком случае, ни боги, ни люди не сдаются и снова повторяют попытку, хотя она и безнадежна.

— Но какой же в этом смысл? Снова и снова проходить один и тот же круг без надежды на лучшее!

Это были необдуманные слова, и Кимбра выругала себя, поскольку всегда знала, что у мужа иная вера. Но сага ужаснула ее, а спокойное приятие такой судьбы и вовсе бросало в дрожь.

— Я все время забываю, что христиане — слабаки, — сухо заметил Вулф. — Вам, словно детям, нужна сказка с хорошим концом.

— Разве? — ощетинилась Кимбра, забыв про осторожность. — Просто у нас больше веры в нашего Создателя, чем у вас в своего!

— Но ведь и у вас есть пророчество о конце света и о великой битве добра и зла, — возразил Вулф.

— Да, но зло в ней потерпит поражение! Спаситель сойдет к своей пастве и поведет ее за собой в царство Божие!

— Звучит заманчиво, — признал он и пожал плечами. — Вот и брат Джозеф все время об этом толкует: мол, Спаситель пошел на муки ради спасения рода людского. Но мне как воину трудно найти в себе уважение к тому, кто пошел на смерть покорно, как овца на бойню.

— Это потому, что ты простой смертный, а он был сыном Божьим! И потом, Спаситель умер, чтобы возродиться, и точно так же каждый из нас, христиан, возродится в царстве Божьем силой Его любви!

— Ах как трогательно! Все про любовь к ближнему своему… но я что-то не заметил в христианах братской любви. Они еще почище многих, волки в овечьей шкуре! Мы, викинги, живем строго по канонам своей веры и не притворяемся перед всем миром, что мы лучше, чем есть на самом деле.

— А мы, христиане, надеемся, что за нами придут другие Они будут лучше нас! Мы никогда не могли бы принять жизнь как извечный круг насилия и смерти!

Тени по-прежнему танцевали на стенах, на полированном металле оружия и щитов. Слуга подошел наполнить рог Вулфа золотистым элем. Тот поднял рог, сделал долгий глоток и оглядел Кимбру недобро прищуренными глазами.

— Я предупредил тебя, что здесь суровая жизнь и суровые люди. Чем скорее ты поймешь это, тем лучше для тебя.

Он отвернулся и завел разговор с Драконом. Кимбра осталась сидеть в скованной позе. Время шло. Вулф больше не поворачивался к ней, и наконец она решилась покинуть трапезную. Снаружи, на свежем воздухе, Кимбра помедлила, чтобы дать отдых глазам. В них попал дым факелов, и только по этой причине они были полны слез.

Постояв в одиночестве, Кимбра медленно пошла к своему жилищу, где старательная Брита уже зажгла огонь, оставила таз теплой воды и отогнула с постели покровы. Кимбра поскорее забралась под них, но сон не шел. В памяти мелькали картины одна другой ужаснее: кровавое, расколотое пополам небо; демоны, низвергающиеся на землю, чтобы терзать людей и заставить их забыть покой. Мало-помалу опустошение долгого дня заставило ее смежить веки.

Трудно сказать, сколько прошло времени. Кимбра проснулась от прикосновения огрубевших ладоней, гладивших ее бедра. Знакомый жар тотчас наполнил тело. С коротким стоном она выгнулась навстречу прикосновению. Во тьме мало что можно было рассмотреть, зато чувства были вдвое живее.

Вулф раздвинул Кимбре ноги и подвинулся, чтобы оказаться между ними. Не успела она и ахнуть, как он вошел в нее, быстро и грубо. Это обладание было больше сродни насилию, чем ласке, поэтому Кимбра ощутила страх, но лишь на миг, лишь до того, как ее тело с готовностью откликнулось. Наслаждение нарастало резко, в унисон толчкам, и достигло пика так внезапно, что девушка оказалась к этому совсем неготовой. Она уткнулась Вулфу в грудь, шепча его имя. Он ответил лишь странным утробным звуком, сродни животному, и продолжал двигаться, ища собственного удовлетворения.

Как только это случилось, он отодвинулся, оставив Кимбру с болезненным чувством потери. Она была ошеломлена cлучившимся и опечалена. Внезапное обладание — без нежных чувств, без ласк — превратило близость в чисто физический акт. Кимбра потянулась к Вулфу, но постель была так широка и он так далеко отодвинулся, что рука ее нащупала лишь пустоту.

Глава 9

Вулф поднял взгляд от меча, который усердно точил вот уже четверть часа, увидел в воротах Кимбру и нахмурился. Она была, как обычно, ослепительно хороша, но казалась заметно бледнее, а под глазами у нее виднелись темные круги. Упрямица, как видно, решила совсем себя измотать.

Всю неделю с тех пор, как Марта передала ей ключи от кладовых, Кимбра поднималась затемно, быстро одевалась и спешила по делам. Вулф и сам был не из тех, кто любит долго валяться в постели, но ему надоело просыпаться одному и уже тем более с неоспоримым свидетельством страсти к своей прекрасной англичанке — страсти, которую он не мог утолить по утрам и вынужден был везде носить с собой.

Попробовав лезвие на остроту, Вулф нашел его удовлетворительным и отложил меч в сторону. Перед конюшней спешивался конный отряд, который он предоставил Кимбре в качестве эскорта для поездок в город. Сама она была против того, чтобы всюду появляться в сопровождении воинов, но муж счел это лишним доказательством ее женской недальновидности. Не то чтобы он думал, что кто-то в Скирингешиле осмелится хотя бы косо глянуть на супругу ярла (тем более что за непочтительность грозило наказание), но он хорошо знал, какой эффект оказывает ее красота на самого рассудительного мужчину, и не желал рисковать.

Отряд — шестеро грозных, закаленных в бою воинов — дружно приветствовал своего предводителя. Вулф ответил благодушно, зная, что эти люди слишком хорошо вышколены, чтобы проявить хоть малейший интерес к той, что была вверена их заботам. Это далось нелегко и потребовало времени, но такие усилия всегда окупались. Он подошел помочь Кимбре спешиться и не отпустил даже тогда, когда ноги ее коснулись земли.

— Ну, за чем ездила сегодня?

Заключенная в кольцо рук, Кимбра запрокинула голову, чтобы заглянуть мужу в лицо. Этот человек был для нее источником непрестанного удивления. Удивляло то, что она могла, имела полное право прикасаться к нему и ощущать ответные прикосновения, что это естественная часть супружества. После многих лет целомудрия жизнь ее была настолько полна чувственности, интимности, что казалось, распахнулась дверь темницы, и она вышла на свет дня. Этот свет был ярким, теплым, волнующим и отчасти болезненным, потому что Кимбра не знала, что чувствует к ней Вулф. Неуверенность заставляла ее искать защиты в привычных воображаемых стенах, но чем дальше, тем больше хотелось покинуть их навсегда, и безмятежность больше не привлекала. Особенно когда Кимбра оказывалась в объятиях мужа и против воли льнула к нему, ощущая его ответный трепет. Только гордость помогала скрывать смятение чувств и разброд в мыслях.

— За тканью на новые платья для рабынь, — ответила она. — Ты разрешил.

Это была чистая правда. Кимбра ставила Вулфа в известность о каждой покупке, которую собиралась сделать, и делала их только с его разрешения. Он был несколько удивлен тем, сколько у нее разного рода хозяйственных нужд, но не находил в себе сил отказывать, тем более что все купленное оказывалось кстати.

Кимбра всегда покупала с выгодой для себя, и вот как раз это не удивляло: бедняги лавочники, должно быть, приходили в себя только после ее ухода и бывали приятно поражены, что не отдали товар даром, за одну лишь ее улыбку.

Сейчас Вулф не мог припомнить, каким образом Кимбра убедила его, что рабыням требуются новые платья. Она говорила что-то о том, что человек всегда старается больше, если его за это хоть как-то вознаграждают. Он тогда слушал вполуха и кивал, завороженный игрой света на нежной округлости ее щеки.

— Ты слишком много трудишься, — тихонько сказал Вулф, привлекая Кимбру ближе.

Она не противилась, но и не растаяла в его руках, как чаще всего бывало. Она только сказала, что накопилось много дел. Эта простая констатация факта тем не менее несла в себе сильный подтекст — Кимбра боится не вписаться в образ примерной супруги, хозяйки, что повседневная суета может смениться взрывом насилия и жестокости, что мир рухнет, как карточный домик, и жизни разлетятся по ветру, как шелуха с зерна, когда его веют.

— Сколько в крепости слуг и сколько рабов? — спросил Вулф.

Когда Кимбра открыла рот для ответа, он приложил ей палец к губам. — Я знаю, что тебе это известно. Я хочу сказать, что совсем ни к чему делать всю работу самой.

Она ощутила сильнейшую потребность рассказать мужу о муке, в которую подсыпана соль; о разбавленном водой эле; о плохо помытой кухонной утвари — обо всех мелких штришках небрежности, превращавших дни в непрерывную цепь тягот. Но гордость удержала ее от признания.

Марта больше не пыталась бросать Кимбре вызов в открытую, при свидетелях, и держалась тише воды ниже травы. Однако ее молчаливое неодобрение подтачивало и все больше обостряло взаимоотношения, напоминало, что исход соперничества остается неясным.

Брита изо всех сил старалась помочь и в конце концов привлекла на сторону Кимбры всю подневольную женскую прислугу, но прислуга свободная — та, что шла в счет, — стояла за Марту и вредила во всем, в чем только смела. Пищу, что подавалась теперь в трапезной, лишь с натяжкой можно было назвать съедобной.

К великому изумлению и вялой радости Кимбры, Вулф ничего этого не замечал, однако она все чаще задавалась вопросом, долго ли еще выдержит такое напряжение, долго ли сможет биться головой об стену, которая только крепнет с каждым днем…

Порой казалось, что она барахтается, как слепой котенок в ручье. Затея с обновлением гардероба подневольной прислуги была вызвана не столько его плачевным состоянием, сколько надеждой заслужить одобрение, без которого Кимбре грозило в скором времени пойти ко дну. Даже сейчас, в объятиях мужа, душой она рвалась на кухню и в кладовые, чтобы убедиться, что ужин готовят из относительно свежего мяса, еще не облепленного личинками мух.. Однако не так-то просто было разорвать кольцо этих рук.

— Довольно о делах! — раздалось над ухом. — У хозяйки дома есть и другие обязанности, которыми не стоит пренебрегать.

Улыбка Вулфа поставила крест на благих намерениях. Согласно общему мнению, все семейное обаяние пришлось на долю Дракона. Лично она никогда так не думала. Кимбра уже собиралась уступить, как вдруг заметила брата Джозефа, спешившего через луговину к конюшням. При виде Вулфа он круто свернул в сторону. Один его вид заставил Кимбру забыть о плотских утехах.

— Прости, — поспешно обратилась она к мужу, — совсем забыла, что мы с братом Джозефом должны сегодня вместе помолиться!

Она нырнула под руку Вулфа раньше, чем он успел oпомниться, и, уже убегая, крикнула через плечо, что много времени это не займет, в худшем случае час с лишним. Ответом был только сердитый взгляд.

Вулф следил за бегством Кимбры со смешанным чувством досады и разочарования. Он взял в жены весьма набожную женщину: каждый день без исключения она уходила к священнику для молитв. Не будь тот таким благочестивым и не исповедуй так рьяно воздержание, Вулф, пожалуй, решил бы разобраться, чем они там занимаются. Теперь же ему оставалось только примириться с тем, что представляло для Кимбры такую важную часть жизни. И он честно старался, хотя и не был уверен, что в конце концов не взбунтуется.

Сердитый взгляд Вулфа отбил у Кимбры охоту оборачиваться, поэтому ей удалось догнать брата Джозефа в считанные минуты. Она затащила его в ближайший амбар.

— В чем дело?

— У нее боли… у жены этого… Микала! — объяснил священник, вне себя от волнения. — Она умоляет вас поскорее прийти!

Кимбра кивнула. Речь шла о жене русского купца Михайлы, чья торговля в Скирингешиле шла так оживленно, что он выстроил себе здесь дом. Они ожидали первенца, поэтому на неделе Надя через брата Джозефа обратилась к Кимбре с просьбой помочь ей разродиться. Это была не первая подобная просьба. Как только в округе (скорее всего с легкой руки Бриты) пошли слухи о том, что молодая супруга ярла умеет врачевать, к ней начали обращаться за помощью.

Отправив священника с известием, что она будет с минуты на минуту, Кимбра поспешила собрать все необходимое, а потом бросилась на поиски Вулфа. Его нигде не было. Пришлось обратиться с расспросами к своему почетному эскорту.

— Не знаете ли, куда отправился лорд Вулф?

— Знаю, леди, — пророкотал здоровенный, свирепый на вид викинг, глядя поверх ее головы. Ему было заметно не по себе, как будто он прикидывал, не нарушает ли, беседуя с ней неписаный закон. — Лорд Вулф отправился на реку искупаться.

Кимбра поняла, что поиски отнимут чересчур много времени, и решила воспользоваться отсутствием мужа как отговоркой. Он так носился с ее безопасностью, что вполне мог не пустить в город вторично. Многословно поблагодарив викинга, Кимбра демонстративно направилась на кухню, но не доходя свернула за угол и тем самым исчезла из поля зрения не только своего эскорта, но и тех, кто в это время тренировался на луговине. Среди прочего в котомке лежала грубая серая накидка, точь-в-точь такая, что и у всей подневольной прислуги. Пониже надвинув капюшон, Кимбра вышла за ворота у всех на виду и при этом никем не замеченная, утешая себя мыслью, что Вулф смягчится, когда узнает все обстоятельства ее поступка.

В доме Михайлы выяснилось, что у Нади ложные схватки, свойственные многим молодым матерям. Кимбра посидела у ее постели час, то есть ровно столько, чтобы боли прошли.

— Простите, миледи! Я была уверена, что время настало, иначе ни за что не побеспокоила бы вас.

Надя говорила по-норвежски медленно и с сильным русским акцентом, но запас слов у нее был достаточно богатый, чтобы объясниться.

— Ничего страшного, — успокоила Кимбра. — В таком деле лучше переусердствовать, чем недоглядеть. — Она положила руку на выпуклый живот женщины, еще раз осторожно его ощупала и улыбнулась. — У вас родится здоровое и крепкое дитя, но, боюсь, не раньше чем через три недели. Однако если боли вернутся, не раздумывая посылайте за мной. Младенцы нередко удивляют, да еще как!

Русская женщина схватила ее руки и благодарно сжала. Михайла повторил этот жест с таким жаром, что у Кимбра заныли пальцы. В ожидании первенца молодой купец прервал вылазку в горы, к добытчикам пушнины и янтаря, этих основных статей своей торговли.

— Ах, миледи, — воскликнул он с чувством, — вы так добры, что, говори я хоть год, все равно не сумею высказать, до чего вам благодарен! Я хотел, чтобы Надя загодя отправилась к матери, но она и слушать об этом не захотела. Мол, мне будет спокойнее. Хорошенькое дело, спокойнее! Но теперь, когда она в надежных руках, у меня полегчало на душе.

— Нелегко быть вдали от родины, — заметила Кимбра.

Хотя она изо всех сил старалась не вспоминать про Холихуд и не думать о том, что случится, когда до Хоука дойдут слухи о ее местонахождении, все это порой снилось ей в страшных снах, заставляя заново задаваться вопросом: как она изловчится примирить двух самых дорогих ей людей, брата и мужа?

— Но это не значит, что вдали от родины нельзя произвести на свет ребенка, — добавила она более легким тоном. — Не тревожьтесь, все обойдется.

Покидая дом русского купца, Кимбра размышляла над очевидной любовью этих двоих, а потом и над тем, что скажет Вулф, узнав, что в ней зародилась новая жизнь. В том, что это когда-нибудь случится, Кимбра не сомневалась ни минуты, достаточно было вспомнить, как ненасытен ее муж в постели. Возможно, им уже удалось зачать дитя.

С невольной улыбкой Кимбра коснулась своего плоского живота. Если она уже носила ребенка, то срок был еще слишком мал, чтобы это знать, поскольку цикл ее никогда не бывал правильным. И все-таки… как Вулф отнесется к возможному отцовству? Трудно было представить его суетящимся вокруг нее, как Михайла вокруг Нади. Оставалось только надеяться на элементарный уровень заботы.

За размышлениями Кимбра не заметила, как добралась до ворот крепости. Спрятав накидку в котомку, а котомку в сундук, она заторопилась на кухню посмотреть, как продвигаются приготовления к ужину, но заметила на площади толпу и повернула туда.

Еще до того, как удалось заглянуть за живую стену, на Кимбру волной налетело нечто темное, жуткое. В ушах загудело, словно рядом парил целый рой майских жуков. Пульс зачастил, ноги ослабели. С близким к панике чувством Кимбра попыталась оттеснить то, что норовило ее переполнить: глубоко задышала и прикрыла глаза, воображая себе высокую и толстую стену из самого крепкого в мире камня. Стену, которую по камешку строила долгие годы и за которой не раз отсиживалась.

Когда наконец стало возможно продолжить путь, Кимбра с опаской пробралась сквозь толпу. Еще не увидев происходящего, она услышала звуки, подтвердившие ее худшие опасения.

К позорному столбу был привязан человек. Рубаха его была сорвана и валялась в пыли, спину украшали поперечные красные рубцы. Пока она смотрела с крепко стиснутыми зубам, чтобы не дать крику вырваться, наказующий (она подумала — палач) взмахнул бичом. Тот мимолетно свернулся змеей, потом распрямился, со свистом прорезал воздух и словно присосался к живому телу с противным чавкающим звуком. Человек у столба вскрикнул и изогнулся. Палач снова с оттяжкой вытянул его бичом.

Вулф, следивший за наказанием бесстрастно, как и подобает судье, поднял руку. Порка прекратилась, человек обвис на своих путах. Из рассеченной кожи капала кровь. Чисто автоматически Кимбра сделала шаг к нему. Вулф заметил ее и поймал за руку, рванул назад, повернул лицом к себе.

— Нет, — сказал он ровно.

— Что?! — Кимбра уставилась на мужа, не веря своим ушам. — Ты шутишь? Что бы ни совершил этот человек, он уже понес наказание!

Потрясенная до глубины души, она не обращала внимания на толпу, чье внимание полностью переключилось на новое представление, зато от Вулфа не укрылся всеобщий интерес тому, как ярл разберется со своей своенравной женой. Он заговорил сквозьзубы:

— Этот человек украл у одного плуг, а у другого лошадь. Не будь он пойман, двум семьям было бы не вспахать и не засеять пашню, а значит, они лишились бы пропитания. Он еще легко отделался за подобную провинность.

Кимбра снова посмотрела на преступника. Тот потерял сознание. Его спина превратилась в сплошной бугор кровавой, вспухшей плоти. Должно быть, он получил не одну дюжину ударов. От этого зрелища к горлу поднялась желчь. Кимбра заговорила с откровенным возмущением:

— Легко отделался? Он исхлестан почти до смерти! Ты должен, слышишь, должен позволить мне оказать ему помощь!

Вулф не ответил, просто пошел прочь сквозь расступающуюся толпу. Поскольку он все так же держал Кимбру за руку, ей пришлось бежать, чтобы угнаться за ним. Остановился он, только отойдя далеко за пределы площади.

— Преступник останется у позорного столба до утра, потому что это входит в наказание, — сказал он, не выпуская ее руки. — Если милостью Одина он переживет эту ночь, им займется Ульрих. А тебе я запрещаю даже приближаться к нему! Ясно?

Кимбра не ответила. Она сверлила мужа яростным взглядом. Тогда Вулф стиснул ее руку до боли.

— Я также запрещаю тебе вступать со мной в пререкания… — Он помедлил и добавил: — По крайней мере на людях. Если у тебя есть что сказать по поводу отданного мной приказа, подожди, пока мы останемся наедине. Это ясно?

Как ни была Кимбра взволнована и расстроена, от нее не укрылось значение сказанного. Вулф требовал от нее полного безоговорочного повиновения, но только на людях. С его стороны это была громадная уступка, а потому, хотя ей хотелось и дальше лелеять свой гнев и отвращение, Кимбра уже не могла противоречить.

— Все дело в том… — начала она, не отводя взгляда от сурового лица мужа, — в том, что я не привыкла… к такому. Для меня это… трудно.

Никогда еще она не была так близка к исповеди о величайшем проклятии и благословении своей жизни, но так и не сказала всего, не зная, как Вулф, при всем своем великодушии, воспримет новость о том, что она не от мира сего, что способна физически ощущать чужую боль. Что, если он перестанет видеть внешнюю красоту, так покорившую его, и будет воспринимать ее как чудовище, несущее на себе все болезни, все шрамы и раны других, а в душе — все их страдания? Прежде чем ставить его в известность, нужно было найти этой способности конкретное и безопасное применение.

— Я знаю, — мягко сказал Вулф, хотя не знал и сотой доли правды. — В Холихуде ты была слишком оторвана от жизни. Ведь и среди твоего народа такое наказание применяется, и не так уж редко.

На это было нечего возразить. Кимбра подозревала, что Хоук предпочел запрятать ее подальше от жизни еще и по этой причине.

— Жаль, что нет другого пути… — прошептала она.

Вулф уже не сжимал так крепко руку, но и не отпускал, а теперь еще и коснулся губами ее лба.

— До чего же ты мягкосердечна!

Голос его звучал ласково, без намерения уязвить. Он наклонился снова, на сей раз чтобы прикоснуться губами к изгибу ее шеи.

— Проголодалась?

Губы поднялись на подбородок, двинулись к уху, за мочку, где, как Вулф очень хорошо знал, было одно из самых чувствительных местечек. Но дрожь, что прошла по телу Кимбры, не имела ничего общего с удовольствием. Проголодалась ли она? Голод означал пищу, а пища означала ужин. Она как раз направлялась взглянуть, как дела на кухне, когда отвлеклась на толпу. Она пренебрегла тем, чем нельзя было пренебрегать.

— Нет, ничуть! — воскликнула она.

Вулф потерся о ее ногу, давая возможность ощутить его возбуждение. Глаза его смеялись.

— Что, совсем не проголодалась?

— В этом смысле — очень!

Его губы приоткрылись в многозначительной усмешке, от которой у Кимбры неизменно подкашивались ноги. Вулф был доволен ее ответом — как всякий самоуверенный мужчина, доволен, что сумел заставить ее забыть обо всем, и в особенности о том, что пару минут назад висело у нее на языке. Интуитивно он угадывал, что это не была шутка или ничего не значащее замечание, а нечто серьезное, такое, чего он не желал знать. Чем все проще, тем легче жить и держать ситуацию под контролем. В данный момент Вулф больше всего желал держать под контролем свою прекрасную англичанку. Это было жизненно важно для его народа, для мира, о котором он мечтал, и для его мужской гордости.

Кимбра ахнула, когда земля внезапно ушла из-под ног. В объятиях мужа она проделала весь путь до жилища, до громадной супружеской постели.

В этот вечер ярла не было за ужином. Не было и его супруги, так что трапезная осталась в полном распоряжении его людей. Дракон первым понял, что происходит, и, смеясь, поднял рог во славу великой мужской силы своего отсутствующего брата. Другие викинги поддержали тост тем охотнее, что эль был единственным, что в этот вечер не противно было ввести в желудок. Обычно весьма неприхотливые, они заворчали было, но потом притихли и не сговариваясь принялись напиваться.

Вулф попробовал сделать вдох поглубже, но грудь была словно стянута обручем — таким всеобъемлющим было желание. Он ласкал Кимбру, доводя до сладкого безумия, и зачарованно следил за тем, как ее голова в ореоле каштановых волос мечется по подушке. Ее тело, покрытое испариной, влажно блестело, с приоткрытых губ слетали тихие возгласы удовольствия.

Их первое слияние произошло в считанные минуты после того, как захлопнулась дверь жилища, и было упоительным, но коротким. Мучительная потребность несколько ослабела, но желание только усилилось. Сейчас Вулф был занят тем, на что у него еще не было шанса в браке, — наслаждался каждой минутой близости, упивался красотой жены и ее страстью, познавал тайны ее тела и то, как оно откликается на ласку.

— Ву-улф!!!

Только тогда он позволил себе войти в нее и немедленно ощутил, как она сжимает его плоть. Эта безотчетная ласка имела над ним такую власть, что почти заставила потерять голову. Но он совладал с мощной потребностью в сладкой разрядке, а когда наконец позволил себе это, то был заново поражен тем, как она была сильна и как долго длилась…

Позже, держа жену в объятиях, Вулф впервые подумал о том, что правы те, кто говорит: оттянуть удовольствие — значит его увеличить. И хмыкнул.

— Ты что? — спросила Кимбра.

— Я подумал, что терпение — основное из достоинств.

С минуту она раздумывала над словами мужа, пытаясь понять их смысл. Потом, сообразив, опустила голову на его плечо.

— Ах вот что ты имеешь в виду под терпением!

Вулф понял, что его поддразнивают, и дал Кимбре шутливого шлепка.

— Вот как, тебе было мало? В другой раз я растяну ласки на всю ночь до самого утра.

Она провела ногтем по его бедру, нажимая несильно, ровно настолько, чтобы по спине у него прошла сладкая дрожь.

— Сначала хорошенько подумай. Я ведь могу и отомстить.

— Кто говорит о мести? — Вулф сделал вид, что шокирован. — Моя нежная, кроткая, послушная жена?

— Нет, — возразила Кимбра. — Это говорит не та жена, о которой ты мечтаешь, а та, которую ты имеешь.

Вулф проснулся очень рано и с чувством невыразимого удовольствия. Он и не мечтал о том, что уже через неделю после свадьбы молодая жена не уступит ему в страсти и способности доводить до безумия. В конце концов, прошедшей ночью ему потребовалась вся сила воли, чтобы не опрокинуть ее на спину и не удовлетворить бешеное вожделение, которое она сумела в нем пробудить. По правде сказать, Вулфу лишь чудом удалось сдержаться, зато он был сполна вознагражден, когда Кимбра опустилась на его звенящую от напряжения плоть и начала покачиваться, сначала робко и осторожно, потом все неистовее. Казалось, что в углах жилища все еще таилось эхо криков наслаждения, которое они разделили ночью.

Воспоминания почти убаюкали Вулфа заново, но тут Кимбра шевельнулась, и он открыл глаза.

— Я что-то проголодалась.

Девушка уселась, отбросила волосы за спину и потянулась. Это было невозможно… невероятно, но его плоть снова шевельнулась, напомнив поговорку, что самый главный враг мужчины находится между его ног.

— Только не говори, что на сей раз речь идет о еде…

Вулф поддержал разговор только ради того, чтобы отвлечься от мыслей о том, как нежны округлости ее бедер и как изящен под кожей рисунок ребер, когда она потягивается.

— Именно о еде, — заверила Кимбра, стараясь сохранить серьезность. — Мы ведь пропустили ужин, помнишь? Останься в постели. Я сбегаю на кухню и принесу что-нибудь перекусить.

Она спрыгнула с кровати и принялась быстро одеваться. Вулф позавидовал ее энергии. И нахмурился. Ему не улыбалось валяться в постели, пока жена бродит в темноте в поисках пиши. Если часовые заметят ее, то решат, что он вычерпан до дна. Воины грохнут со смеху и не смогут успокоиться. Даже если к воротам подойдет неприятель. И пусть у них достанет такта проглотить свое веселье, все равно наутро каждый в городе будет знать, что прекрасная англичанка обставила мужа в постельных играх. Потом новость разнесется по побережью, достигнет самых дальних уголков и, что хуже всего, поплывет на купеческих кораблях по морям и океанам. Весь христианский мир будет корчиться от смеха. Тогда уже никакая победа в кровавой битве не восстановит доброе имя ярла Скирингешила!

Вулф выскочил из постели и судорожно схватился за одежду.

— Я иду с тобой!..

Кухня представляла собой несколько смежных подсобных помещений у задней стены трапезной и соединялась с ней дверью, через которую вносились кушанья. В одном помещении находилась глубокая, выстланная соломой яма, где хранились плетенки с яйцами и ведра с молоком. Стоило опустить крышку — и в яме становилось так холодно, что все это долго оставалось свежим. Помещение также служило маслобойней и сыроварней. За ним шла коптильня для рыбы и мяса, где на земляном полу постоянно тлело громадное кострище. В нем, сильно дымя, медленно горели на углях свежие яблоневые поленья и охапки водорослей. Подвешенные под потолком куски мяса и рыбьи тушки впитывали в себя ароматный дым, превращаясь в окорока и балык. Самое просторное помещение служило кухней, где готовилась пища. К нему примыкали все кладовые: для зерна, приправ, эля и всего прочего.

Кимбра отомкнула замок. Очаг в центре кухни еще не совсем догорел, отсвет тлеющих углей и лунный свет, струившийся через распахнутую дверь, позволяли ориентироваться, но когда глаза привыкли к полумраку, Кимбра от души пожалела, что он не кромешный.

Никогда еще ей не приходилось видеть подобный кавардак. Повсюду валялись грязные подносы и горшки, рабочий стол не был убран, и остатки продуктов отдавали гниением. К ужасу Кимбры, среди отбросов нагло сидела крыса. Она перестала есть, но и не думала убегать. Лишь когда девушка бросилась вперед, крыса неторопливо и с достоинством удалилась.

Это было все равно что получить плевок в лицо. Марта и ее сторонницы высказались более чем ясно. Ощутив вспышку ярости, Кимбра зажмурилась, стараясь взять себя в руки. Когда она снова открыла глаза, Вулф был рядом и смотрел прямо на нее.

— Прости! — сказала она, давясь рыданиями. — Похоже, я не справилась! Я не справилась, Вулф!

Он медленно обвел загаженное помещение непроницаемым взглядом, потом снова обратил его к жене:

— И так оно идет всю неделю?

Хотя голос звучал мягко, без угрозы, Кимбра не была обманута. Она знала, что Вулфа переполняет гнев на супругу. Он имел полное право злиться. У нее и в мыслях не было оправдываться, но и лгать во спасение других было бы нелепо.

— До сих пор все шло более-менее гладко. За ними нужен глаз да глаз, поэтому я всегда была настороже, но сегодня…

— Сегодня тебя не было рядом, и они этим воспользовались.

— Боюсь, что так, — понуро подтвердила Кимбра.

Вулф приблизился вплотную, так что можно было ощутить жар его дыхания: Кимбра не подняла головы. Она была не в силах смотреть ему в глаза. Тогда Вулф резко приподнял ее лицо за подбородок.

— Ты просила у Марты ключи.

Это был не вопрос, а утверждение, но она все-таки кивнула.

— Марта отказалась их отдать, а когда я ее заставил, настроила против тебя всех женщин.

— Не всех! Брита и другие рабыни стараются, как могут.

— Потому что, подобно тебе, они здесь чужие и знают, каково быть одной против всех. — Вулф помолчал. — Что произошло в брачную ночь?

Кимбра ощутила, что бледнеет. Откуда он узнал? Он не может знать!

— Я… я не понимаю…

— Не притворяйся! — Он слегка встряхнул ее за подбородок. — Когда ты уходила в ту ночь от стола, то лишь немного нервничала, а когда я потом нашел тебя, была уже перепугана до полусмерти! Что случилось?

— Ничего! Просто это был мой первый раз и…

— Кимбра!

Это прозвучало как предостережение, первое и последнее. Она перестала противиться, глубоко вздохнула и наконец заглянула мужу в глаза.

— Марта сказала что-то о том, что ты сделаешь мне больно. — Заметив, что лицо его потемнело, она поспешно добавила: — Но я не поверила! Честное слово! Просто мне было… было немного одиноко!

Вулф отпустил ее так внезапно, что Кимбра едва не упала навзничь. Она не успела опомниться, как он уже исчез из виду.

Глава 10

Женщины работали при свете факелов. Одни на коленях скребли пол, другие песком оттирали столы, третьи мыли миски и кухонную утварь. Работа шла в полном молчании, молчали и хмурые, похмельные мужья, что стояли чуть в стороне, не спуская глаз со своих благоверных. Впрочем, никто из них не выразил возмущения против того, что среди ночи был поднят из теплой постели. Наоборот, они стояли плечом к плечу, всем видом выражая безоговорочное согласие с решением ярла.

Подневольная прислуга, после того как Брита была отослана прочь, больше не пыталась предлагать свою помощь. Завтрашний день был объявлен днем отдыха, и рабыням запрещалось браться за метлы и ведра, пока в хозяйстве не будет наведен полный порядок.

Кимбре тоже не удалось принять участие в уборке: когда она попыталась, Вулф молча взял ее за руку и отвел в сторону. Некоторое время он сверлил спины работающих женщин таким взглядом, что они ежились, а когда убедился, что дело идет полным ходом, вполголоса обратился к четверым из викингов, и те сомкнулись вокруг Марты. Она рванулась прочь, но была схвачена за руки. Вулф вышел из кухни во главе целой вереницы людей: Кимбры, Марты под стражей и тех мужчин, чье любопытство оказалось сильнее похмелья.

В трапезной (где в том числе проходили суды) он уселся за свой стол и молчал так долго, что Кимбра испугалась, что не выдержит напряжения и закричит.

— Марта Ингридоттер, — наконец заговорил ярл, — ты была женой человека, которого я считал своим вторым отцом, которого уважал больше, чем кого бы то ни было. Потому я доверил тебе ключи от кладовых. Но ты обманула мое доверие! Ты осмелилась отказать моей жене в том, на что она имеет полное право. Более того, ты пыталась настроить ее против меня.

Марта начала оправдываться, но Вулф жестом приказал ей молчать. Его люди переглянулись. История с ключами получила широкую огласку, но что до остального, никто не имел понятия, о чем речь. Каким бы образом Марта ни пыталась настроить Кимбру против мужа, это был тяжкий проступок, чреватый последствиями не только для этого брака, но и для благополучия всего Скирингешила.

— В наказание ты будешь выслана из города вместе с дочерью, — продолжал Вулф.

Марта вскрикнула и закрыла лицо руками. Ярл и бровью не повел.

— Отныне твоим домом станет поселение Ослофьорд, что лежит на границе моих владений. Правитель там суров, но справедлив. Не серди его и заслужишь благоволение. Ну а если снова позволишь себе лишнего, значит, ты ничему не научилась.

С минуту стояла тишина, нарушаемая лишь тихим плачем Марты. Вулф поднялся. В трапезной было теперь многолюдно — очевидно, по крепости разнесся слух, что происходит суд.

— Эта женщина, — раздельно и внятно произнес Вулф, указывая на Марту, — навлекла на себя беду, выступив против леди Кимбры, моей супруги. Пусть это послужит предостережением вам всем.

Взгляд его прошелся по лицам, впиваясь как будто в самые души людей. Трудно сказать, что прочел там викинг, но только черты его смягчились. Кивком головы он отпустил толпу, и та рассеялась в подавленном молчании.

Марта и Кирла, все так же под стражей, отправились к себе, чтобы собрать пожитки. Утром им предстояло навеки покинуть Скирингешил.

В трапезной остались только Вулф и Кимбра. Внезапная помощь и безоговорочная поддержка мужа ошеломили ее, но не настолько, чтобы не ужаснуться приговору.

Скорее всего Марта прожила в Скирингешиле всю свою жизнь, но даже если она перебралась туда после свадьбы, это было почти то же самое, если учесть прожитые ею годы. В любом случае Кирла не знала другого дома, и вот их обеих выбрасывали за порог, принуждали начать все сначала там, где на них станут смотреть косо и где никто не предложит им больше, чем самое необходимое. А все потому, что Кимбра из Холихуда не сумела завоевать любовь и уважение их народа.

Кимбра расправила плечи и приготовилась к словесной битве. Сквозь распахнутые двери трапезной было видно, что небо на востоке уже светлеет. Новый день готовился вступить в свои права, а значит, времени почти не оставалось.

— Это все моя вина, Вулф! Если бы я…

— Да, это твоя вина.

Такое скорое согласие заставило Кимбру поперхнуться приготовленными доводами.

— Ты виновата в том, что так долго молчала. Если бы ты сразу поделилась со мной, все сложилось бы иначе. — Вулф приблизился. Его лицо и голос были бесстрастны. — Я здесь полновластный хозяин, Кимбра, и мое слово — закон. Ты хотела быть превыше закона.

— Неправда! — воскликнула Кимбра, потому что как раз в этом не провинилась даже в мыслях. — Я только хотела быть хорошей женой, хотела управляться с делами сама, без твоей мощи! Я не хотела беспокоить тебя!

Вулф уже довольно долго размышлял над тем, почему Кимбра утаила от него истинное положение вещей, но так и понял причины. Разве он не был к ней добр и терпелив? Он не мыслил, что способен на такое, и вот стал воплощением покладистого, даже мягкосердечного мужа, к которому жена просто обязана бежать с каждой проблемой. Но Кимбра не прибежала, и это тревожило, заставляло спрашивать себя, что таится за этим прекрасным фасадом, что за мысли проходят за этим белым лбом и не скрывают ли эти чистые синие глаза бездну, полную демонов? Что Кимбра думает о нем, об их супружестве, а самое главное, о том неизбежном роковом дне, когда ее муж и брат встретятся лицом к лицу? Как пройдет эта встреча — среди хмельного веселья или под скрежет мечей? Ответ лежал где-то там, в сердце Кимбры, но доступ туда был ему закрыт.

Уязвленный этой мыслью, Вулф в усмешке скривил губы. Не хотела беспокоить! Лучше бы захотела, беспокойства вышло бы куда меньше!

— Просто ты чересчур тщеславна.

— Тщеславна?!

Это неслыханно, подумала Кимбра. Всю жизнь люди пытались пробудить в ней тщеславие, восхваляя ее красоту и характер, превознося ее до небес, в то время как ей хотелось крикнуть, что все-это чушь, что она ничем не лучше любой другой женщины.

— Я мог бы сказать «горда», но гордость не требует признания других. Ты лезешь из кожи вон, чтобы не обмануть чужие ожидания, не понимая, что большая их часть — плод твоего воображения.

Кимбра немо уставилась на мужа. Что-то встрепенулось в ней и стало стремительно нарастать, угрожая захлестнуть. Она знала, что это угроза вторжения в святая святых — в ее душу и разум. Она видела, как Вулф проделывал это с другими, но со стороны все было иначе, безобиднее.

Кимбра была потрясена, она поняла: этот человек знает с ней все, — и приняла это.

— Я думала, проще будет обо всем позаботиться самой, — сказала она более мягким тоном, показывая, что все в прошлом, а чтобы еще больше это подчеркнуть, прижалась к Вулфу и игриво потерлась бедрами о его ноги.

— Проще, — сказал он ей на ухо, — но не всегда лучше.

На птичьем дворе раздался долгий и заливистый петушиный крик. За ним последовали другой и третий, пока гимн солнцу не превратился в многоголосый хор. Дальше, в городе, к нему присоединились другие голоса. Несколько минут петухи самозабвенно выводили свою простую, но звучную песнь, быть может, веря, что это она выманивает солнце из-за горизонта.

Даже Кимбра (тщеславная Кимбра, как она время от времени себе напоминала) не решилась подступиться к Вулфу с просьбой об отмене приговора. Она лишь сделала для высылаемых женщин все, что могла, нагрузив телегу выше бортов, чтобы они ни в чем не терпели недостатка, пока не обживутся на новом месте.

Вулф обратил внимание на тяжело нагруженную телегу, когда направлялся на луговину для ежедневной тренировки. Он поймал взгляд Кимбры, чтобы показать, что заметил и правильно понял, но, против ожиданий, не стал возражать, и ее вызов пропал попусту. Он даже как будто слегка улыбнулся, но издалека это трудно было разобрать.

Кимбра смотрела вслед уходящему мужу, не в силах оторвать взгляда от его могучего тела, вспоминая, как совсем недавно оно сплеталось с ее собственным, и только поэтому заметила, как Вулфа окликнул один из его людей. После короткой беседы он повернул к жилищу брата. Кимбра была удивлена. Она полагала, что Дракон давно ждет партнера на луговине, как то случалось каждый день.

Но тут подошло время прощаться с Мартой и Кирлой. Если первая вместо ответа отвернулась, то вторая ответила просто и с достоинством. Она очень переменилась за прошедшие несколько часов и держалась более независимо, словно тень властной матери уже не заслоняла ей солнце.

— Благодарю за великодушие, леди, — сказала она, бросив взгляд на груду припасов. — Я бы не удивилась, если бы ты была менее добра к нам обеим.

— Я не хотела вашей ссылки.

— Не упрекай себя. Все к лучшему. Нам не помешает начать сначала.

— Но если правитель Ослофьорда окажется…

— Я знаю, какой он, — перебила Кирла, зардевшись. — Так уж вышло, что мы знакомы. Это случилось на празднествах в честь прихода весны. Он холост, и я говорила о нем с матерью, еще до того как…

Вместе с пониманием пришло облегчение. Кимбра ни минуты не сомневалась, что и Вулф отлично осведомлен обо всех деталях этой истории. Она следила за телегой до тех пор, пока та не скрылась за воротами, а потом отправилась к мужу. Они почти столкнулись на пороге жилища Дракона. С Вулфом был Ульрих. Они о чем-то разговаривали и не сразу заметили Кимбру.

— Он скрывает правду, — говорил старик. — Думается мне, боль все еще очень сильна.

— Но ведь рана зарубцевалась! — возразил Вулф, хмурясь так, что брови сошлись на переносице. — Мой брат вернулся к тренировкам и хорошо справляется. Или, лучше сказать, справлялся до сегодняшнего дня.

— Он только делал вид, что совершенно здоров, и вот результат — горячка. Я даже опасаюсь… — Тут Ульрих наконец заметил Кимбру, оборвал фразу и приветливо улыбнулся. — Леди, мы как раз обсуждали…

— То, что ее совсем не касается, — перебил Вулф.

— Вот как? Значит, у меня что-то со слухом, — язвительно заметила Кимбра. — Разве вы говорили не о том, что рана Дракона заживает так плохо, что у него открылась горячка? А я-то, дурочка, решила, что ему потребуется опытный лекарь!

Старик сокрушенно потряс головой и как бы невзначай вклинился между Вулфом и Кимброй.

— Не сердись, господин, она не ведает, что говорит! Сердце женщины переполнено жалостью, которая ищет выход, и когда находит…

— Переполнено тщеславием, — поправил Вулф, стараясь взглядом поставить жену на место.

— Мудростью! — резко отпарировала Кимбра. — Значит, это тщеславие вынуждает меня во весь голос заявлять о способностях, которыми я и вправду наделена? Тщеславие требует, чтобы я применяла их на деле? Еще сегодня ты упрекал меня за то, что я не обратилась к тебе за помощью. Обещаю, что впредь так и поступлю. Но пока ты нуждаешься во мне! Последуешь ли ты собственному совету?

Ульрих испуганно переводил взгляд то с Вулфа на Кимбру, то наоборот, периодически пытаясь привлечь к себе внимание, но его не замечали. Кимбра разрывалась между вполне оправданной тревогой за Дракона и совершенно неуместным восторгом от того, как великолепен ее муж в гневе. Он только и делал, что сердился, не зная, что этим лишь будит в ней потребность броситься ему на шею, поцелуями разгладить лоб и выманить на плотно сжатые губы улыбку, а потом слиться с ним в страстном объятии и ощутить его плоть внутри своего тела.

Вулф, со своей стороны, не мог не отметить, как хорошеет его жена, когда рвется в атаку вот так, с горящими глазами и гневным румянцем на щеках. Тщетно он старался подогреть в себе досаду на ее своенравие — тело реагировало по-своему и всеми силами отвлекало от праведного гнева. «Конечно, — думал он, — это совсем ни к чему — потакать женщине, но с другой стороны, нельзя же забывать о бедах родного брата!»

— Дракон не какой-нибудь жалкий слабак, это воин! Он не позволит женщине с ним нянчиться!

— Вот и славно, — сказала Кимбра. — Если его рана действительно так плоха, нянчиться я и не подумаю.

Она отворила дверь жилища и вошла, стараясь придать лицу непререкаемое выражение, но при виде человека под меховым покрывалом едва не испортила весь эффект, схватившись за щеки. Дракон хмурился в точности так же, как Вулф.

— Это еще что за явление? — спросил он, садясь в постели.

Он обратился к брату, демонстративно игнорируя Кимбру и Ульриха, который вошел следом, не желая ничего упустить.

— Моя женушка вбила себе в голову, что может тебе помочь.

— Помочь? В чем это? — брюзгливо осведомился Дракон. — Не нужна мне никакая помощь!

Кимбра посмотрела на больного с иронией, как бы говоря: оно и видно! Дракон был того же сложения, что и Вулф, и наверняка обладал огромной силой. Но сейчас он был не в лучшей форме, о чем говорили обострившееся лицо и круги под глазами.

Кимбра приблизилась.

— Когда ты был ранен?

— Это что, шутка? — не унимался Дракон, упорно ее игнорируя и обращаясь исключительно к брату.

— Ну… она кое-что умеет, — ответил тот, пожимая плечами. — Что именно, не знаю, но вдруг ей повезет?

— Я не писклявый младенец, чтобы вокруг суетилось создание в юбке!

Дракон начал выбираться из постели, но вспомнил, что раздет, и с проклятием, от которого вяли уши, снова нырнул под покрывало. Кимбра молча положила ладонь ему на лоб. Дракон попробовал увернуться, но она не позволила.

— Так я и думала! До того ослабел, что не справится и с женщиной.

Сказав это, Кимбра испугалась, что слишком далеко зашла. Должно быть, Вулф подумал так же, потому что шагнул к кровати. Однако Дракон, после момента напряженной тишины, удивил их обоих взрывом смеха, пусть и не столь заливистого, как обычно.

— Хвала Одину, она права! — Он глянул на Кимбру с новым интересом. — Ты и в самом деле умеешь врачевать?

— Вот ты сам и оценишь.

Лоб его был на ощупь сухим и горячим, глаза блестели чересчур ярко, и все это, вместе взятое, говорило о горячке. Но поскольку дыхание оставалось чистым, время еще не было упущено. Кимбра повернулась к Ульриху:

— Мне понадобится теплая вода, чистая льняная тряпка и сундучок с лекарствами. Пусть Брита придет мне помочь.

— Что ты намерена делать? — с большим подозрением осведомился Дракон, когда дверь за стариком захлопнулась.

— Для начала сбить горячку, а потом разобраться, что не так с твоей раной.

— С ней все так, как надо, раз она зарубцевалась!

— Если понадобится, я опою тебя настойкой мака, чтобы ты спал и не мешал.

— Ты ведь ей не позволишь? — с тревогой спросил Дракон брата.

Тот уже успел устроиться на резном стуле и удобно скрестить вытянутые ноги. Он готов был оставаться в этой позе столько, сколько нужно, — не потому, что безоговорочно уверовал в способности Кимбры, а в надежде, что ей и в самом деле повезет.

— Я подержу тебе руки, пока она будет вливать в рот настойку.

За последующие несколько минут норвежский словарь Кимбры существенно обогатился. Она старалась не принимать это близко к сердцу. Вернулся Ульрих, ведя за собой Бриту, и уж после этого Дракону оставалось только свирепо хмуриться.

После полудня Вулф отправился в город. К тому времени горячку удалось сбить, и его брат уснул крепким сном. Ульрих остался при нем, а Кимбра (которая, как сильно подозревал Вулф, вообще не нуждалась в отдыхе) отправилась по каким-то хозяйственным делам, так как дала себе слово после отъезда Марты не допускать больше никаких просчетов.

Ее хлопоты оказались более чем кстати, поскольку у Вулфа тоже были кое-какие дела. Он отправился в город пешком в одиночку, но не только не скрываясь, а, наоборот, желая быть как можно скорее замеченным нужными людьми. Он не обманулся в ожиданиях. Стоило только усесться за стол в таверне с видом на бухту, как появился первый из них. Вулф заметил его поверх края простой глиняной кружки с элем, внесенной пухленькой, миловидной и (как он хорошо знал) податливой служанкой. «Нужный человек» был капитаном галеры, пришедшей в Скирингешил из Бретани.

— Садись, — пригласил Вулф и сделал знак, чтобы принесли выпивку.

Когда кружки опустели, капитан Онфруа поблагодарил за угощение и заметил:

— Ветер нынче носит много слухов.

— Не все слухи правдивы, — предостерег Вулф.

— Но как узнать, какие из них правдивы?

— Надо иметь семь пядей во лбу… как у тебя.

Онфруа улыбнулся, польщенный, помолчал и продолжил беседу:

— Порой нелегко разобраться и с семью пядями во лбу.

— В чем, например?

— Например, неделю назад я побывал в Эссексе, и там у всех на языке загадочное исчезновение прекрасной сестры лорда Хоука. Я уверен, что и здесь слышали о леди Кимбре. Она не только божественно прекрасна, но и наделена особым даром, поэтому брат удалил ее от мира, что лично я нахожу весьма разумной мерой. И вот однажды под покровом ночи в это святилище вторглись злодеи и умыкнули ее.

— Да неужто? — Вулф поднял обе брови разом. — И кто же они, эти злодеи?

— По слухам, датчане. Комендант форта перед казнью поклялся лорду Хоуку, что целая армия этих нечестивцев осадила форт и что его люди сражались, как львы, но численный перевес был слишком велик: датчан было сотен пять, не меньше.

— И лорд Хоук поверил?

— Сомнительно. — Онфруа сокрушенно развел руками. — В крепости не осталось никаких следов сражения и ни единого тела, что несколько противоречит рассказу коменданта. Как-то не верится, что датчане все убрали за собой, ведь обычно это за ними не водится.

— В самом деле.

— И потом, старая нянька леди Кимбры сболтнула, что в тот самый день комендант захватил горстку морских пиратов и заточил их в темницу, но к утру они исчезли. Словно испарились.

Вулф поудобнее уселся на скамье и подставил лицо солнцу, думая о том, что нет ничего лучше отдыха. Если, конечно, отдых не затягивается.

— И что же известно об этих загадочных морских пиратах?

— Только то, что леди Кимбра спускалась в темницу и говорила с ними на их родном языке.

— У всех скандинавов похожий язык.

— Вот и лорд Хоук так думает. Говорят, он тайно отправил в Данию своих людей с приказом разузнать все, что можно, о местонахождении леди Кимбры. Как только выяснится кто виновен в ее исчезновении, он выступит в поход.

— Само собой.

— Волей-неволей приходит на ум, что негодяй, кто бы он ни был, только этого и ждет.

— Вот я и говорю: семь пядей во лбу, — сказал викинг и улыбнулся бретонцу.

Когда тот откланялся, Вулф еще немного посидел на солнышке, переговорил с парой-тройкой мореходов, которые (конечно, по чистой случайности) оказались в этой части порта, постепенно сложил по кусочкам всю мозаику.

Лорд Хоук был вне себя от ярости. Он поклялся заживо снять кожу с того, кто осмелился похитить его сестру, но тотчас добавил, что хочет получить ее назад живой и невредимой, даже если это будет стоить ему чести. Вот этому уже Вулф не поверил, потому что не было на земле женщины, жизнь которой стоила мужской чести.

Тем не менее услышанное дало ему обильную пищу к размышлению. При обычных обстоятельствах те же самые суда, что принесли ему известие о ярости Хоука, увезли бы из Скирингешила новость о женитьбе Вулфа на неизвестно откуда взявшейся англичанке, но это все были купеческие суда, и каждый капитан высоко ценил возможность торговать в богатом портом порту. Это всецело зависело от благосклонности ярла, поэтому можно было смело ставить на то, что они будут держать язык за зубами, как бы ни хотелось его развязать.

Вулф в скором времени намеревался сам уведомить Хоука, но день за днем откладывал это под предлогом, что время работает на него и чем позже произойдет столкновение, тем с большей вероятностью Кимбра заверит брата, что совершенно счастлива в замужестве. Это было необходимо, раз уж он так далеко зашел ради союза с надменным англичанином. Вулф убеждал себя в этом, но в глубине души знал, что откладывает неизбежный момент из опасения утратить личное счастье.

Когда-нибудь Хоук явится за сестрой, а когда явится… будет заключен или жизненно важный союз, или за пиршественным столом в Валгалле прибавится еще один храбрый воин — англосакс. В этом Вулф ни минуты не сомневался. План битвы давно уже покоился в его сознании, и исход ее был предрешен. Он все рассчитал еще до отплытия в Холихуд, однако теперь, после всего случившегося, вынужден был заново пересматривать и осмысливать, и чем дальше, тем с большим неудовольствием.

Кимбра любит брата. Если он погибнет, она будет оплакивать его до конца жизни… и до конца жизни ненавидеть того, от чьей руки он пал. Вообще говоря, этого не следует принимать в расчет, ведь правила просты: жизнь — штука суровая, в ней превыше всего честь и ответственность, а от судьбы не уйдешь. Однако в этом несложном своде законов ничего не говорится о том, что нужно лететь навстречу судьбе сломя голову. Пусть Хоук побудет в ярости немного дольше, это ему не повредит.

Довольный такими выводами, Вулф расплатился и направился к торговым рядам, где в одной из лавок обнаружил то, что искал.

Глава 11

Кимбра медленно поворачивала лютню в руках, касалась лакированного дерева, с трепетной осторожностью трогала струны. Когда она наконец посмотрела на мужа, в ее глазах блестели слезы.

— Не могу поверить в это!

— Мне понравилось, как она звучит, — небрежно произнес Вулф, — и как ты играешь.

Благодарные слезы совершенно переполнили глаза и готовы были пролиться. Кимбра сморгнула их и улыбнулась дрожащими губами. Ни один подарок в жизни не имел для нее такого значения.

— Спасибо! — сказала она просто и от души.

Вулф не мог не отметить, что в глазах жены обладает меньшей ценностью, чем какая-то лютня. Но ему так и не удалось разжечь в себе негодование.

Вскоре наступило время вечерней трапезы. Ужин был превосходен (лучший ужин, который он ел в своей жизни), а позже, когда прекрасная англичанка опробовала для него новый музыкальный инструмент, ее единственным одеянием была мантия каштановых волос.

Утром следующего дня Кимбра была столь же близка к слезам, что и накануне, но по причине далеко не столь радужной. Дракон Хаконсон был совершенно неуправляемым пациентом, и ей очень хотелось высказать это ему в лицо.

— Если не будешь делать то, что тебе говорят, — сказала она очень медленно и раздельно, — то так никогда и не выздоровеешь. До старости будешь расплачиваться за строптивость.

Дракон сидел в постели с упрямо скрещенными на груди руками, сдвинув брови и сверкая взором.

— Нет, ты скажи, что не так с моей ногой?! Рана зарубцевалась!

— А кто ты такой, чтобы судить?

Он открыл рот для отповеди, но не нашел подходящих слов и уставился в стену, делая вид, что Кимбры не существует.

— Уж не думаешь ли ты, что это заставит меня убраться восвояси? Твой брат, ярл Скирингешила, приказал выяснить, как обстоят дела с твоей раной, и я это сделаю, хочешь ты или нет!

Когда и это не подействовало, Кимбра схватилась за край покрывала, под которым скрывалась нижняя часть тела Дракона, и рванула мех на себя. Если бы не реакция, Дракон остался бы совершенно голым.

— Да ты обезумела, женщина! Или у тебя нет ни капли стыда?

Кимбра пропустила эти слова мимо ушей, разглядывая бедро, на котором красовался вздутый шрам. Пока Дракон рвал и метал, комкая покрывало в паху, девушка осторожно ощупала вздутие.

— Я не могу позволить себе стыд, когда лечу людей. Если твоя стыдливость задета, прошу прощения, но лучше будет, если ты перестанешь меня стесняться. — Подумав, Кимбра добавила: — Смотри на меня как на мужчину, это поможет.

Ульрих, проводивший большую часть времени у постели Дракона, внезапно закашлялся и кашлял так долго и взахлеб, что Кимбра прикинула, не простуда ли это, и подумала о настойке камфары. Дракон же просто потерял дар речи и уставился на девушку.

— Ну вот, в точности как я и ожидала. Рана зарубцевалась, но и только. Мышца плохо срослась, сухожилие зажато. Потребуется время и усилия, чтобы все это исправить. — Она снова легонько нажала на вздутие. — Уж не знаю, кто был твой лекарь, но впредь я бы к нему не обращалась.

— Согласен, — поддержал Ульрих, созерцая рану через плечо Кимбры (он оправился от приступа кашля, но все еще хрипел). — Я и сослепу не натворил бы такого.

— Лекарем был я сам! — отрезал Дракон с недовольной миной. — Для человека несведущего это хорошая работа.

— Ты сам?! — ужаснулась Кимбра. — С чего это вдруг? Разве поблизости не было ни одного лекаря?

— Как-то раз я возвращался домой из Византии и завернул в Ютландию. В Гедби, на ярмарке, на меня возьми да наскочи полдюжины датчан. Я их, конечно, уложил, всех до единого, но уже после того, как получил удар в бедро.

— Всех до единого?!

— Подумаешь, большое дело! Это была шваль, бродяги, едва владевшие мечом. Не поскользнись я в грязи, нога была бы сейчас в полном порядке.

— А где в это время были твои люди? — осведомило Ульрих.

— Их со мной не было, потому что… потому что я навещал одного приятеля.

— Приятельницу, — ехидно поправил старик. — А бродяг нанял ее муж, которому это совсем не понравилось.

— Не знаю, не спрашивал, — буркнул Дракон.

Рассказ произвел на Кимбру громадное впечатление, в особенности тот факт, что Дракон в одиночку управился с такой серьезной раной. Судя по всему, кровотечение было очень сильным, он вполне мог истечь кровью и прекрасно это знал, хотя и представил все как незначительный эпизод.

— Вот на чем мы порешим, — начала она оживленно. — С завтрашнего дня я буду класть тебе на рану примочки, разминать мышцы, а потом сгибать и разгибать ногу. Трижды в день я буду приносить тебе свежий отвар. Если все пойдет хорошо, через неделю сможешь вернуться к тренировкам, но для начала только по четверти часа. — Она одарила больного улыбкой. — А Вулфу я скажу, чтобы и не думал тебя перегружать! Помахали немного мечами — и довольно.

Ульрих и Дракон переглянулись. Старик собрался заговорить, но не успел.

— Я согласен пить отвар, если он не слишком горький, что до остального… — Дракон пренебрежительно передернул плечами, в ширине которых не уступал Вулфу. — С горячкой кончено, ведь так? Завтра я вернусь к тренировкам, и если замечу, что брат обращается со мной как с калекой, тебе придется врачевать уже его раны!

— Ну, конечно, — сладким голосом заметила Кимбра. — еще через пару дней горячка вернется и будет возвращаться снова и снова. Если рана не будет до конца залечена, в конце концов ты потеряешь мужскую силу.

У Дракона отвисла челюсть.

— Не верю! — Он впился взглядом в Ульриха. — Скажи, ведь это пустая угроза?

— Рад бы, но не могу. Я ведь не лекарь и не разбираюсь в таких вещах. Да ведь и спросить-то не у кого! Ни один викинг не жил после такой раны достаточно долго, чтобы рассказать о последствиях!

— А может, ему все равно? — задумчиво произнесла Кимбра. — Может, единственное оружие, которым он владеет, меч?

— Довольно! — взревел Дракон, и на его щеках, к замешательству Ульриха и большому удовольствию Кимбры, проступил румянец. — Сдается мне, брат женился на женщине без стыда и совести! Где твои кротость, скромность, смирение? Тебе больше пристало носиться по небу с бесноватыми сестрами!

— С кем, с кем? — заинтересовалась Кимбра.

Дракон, все еще рассерженный, только передернул плечами.

— С бесноватыми сестрицами, — повторил Ульрих. — Я слышал, у вас есть фурии. Ну, это нечто подобное: создания, ужасные видом, в окровавленных доспехах. Они носятся над полем сражения на диких скакунах, из ноздрей которых валят и пламя. Если сестрица затрубит в рог и возденет свое магическое копье над викингом, он будет поражен невидимой молнией и падет в битве.

— Понятно. — Кимбра повернулась к Дракону. — А теперь вот что! Можешь считать меня бесноватой сестрицей, фурией или кем угодно еще, но придется поступить по-моему. Обещаю, что через неделю ты забудешь о боли, а к зиме будешь совсем здоров.

— Послушайте доброго совета, милорд, — раздался от двери благожелательный голос брата Джозефа, и он, немного смущенный, переступил порог. — Надеюсь, я не помешал?.. Леди Кимбра интересовалась одним лекарственным растением, я взял на себя смелость его отыскать, хотя и не хотел бы вслух называть его.

— Чертов корень? Брат Джозеф, у меня нет слов для благодарности! Непременно покажите мне место!

— С удовольствием, миледи, — ответил священник и улыбнулся Дракону. — Леди Кимбра была настолько добра, что сделала мне примочку от болей в коленях. Воистину я давно уже не шагал с такой легкостью!

— Как трогательно, — буркнул Дракон.

— А что за примочка? — с живым интересом осведомился Ульрих.

— Очень несложная, — сказала Кимбра. — Розмарин, овес, анютины глазки. Сначала нужно сварить обычную овсянку, только следить, чтобы не пригорела. Потом…

Когда Вулф заглянул в жилище брата, глазам его представилась любопытная картина: служители двух разных культов с раскрытыми ртами внимали его жене, в то время как Дракон с плохо скрытым раздражением крутил край покрывала. Предлогом для визита послужила забота о его здоровье, на деле же Вулф не обнаружил Кимбру ни в одной из хозяйственных построек и решил, что в этот момент она находится наедине с мужчиной, кому не впервой валить женщин в постель, под стог сена или под ближайший куст. Правда, мужчина этот приходился Вулфу братом, а женщина, за чью добродетель он опасался, — женой. Не то чтобы он в чем-то их подозревал, вовсе нет… просто его ничуть не радовал тот факт, что они проводят наедине столько времени.

Вулф стоял на пороге, чувствуя себя на редкость глупо. Во-первых, ни о каком «наедине» и речи не шло, а во-вторых, судя по всему, Дракону больше хотелось придушить Кимбру, чем повалить в постель. Такое положение дел было не в пример лучше.

— Вижу, ты в хороших руках, — заметил он, светлея лицом.

— Чтобы я когда женился! — проворчал Дракон, косясь на Кимбру. — Жены слишком быстро отбиваются от рук! С тем же успехом можно вставить себе в нос кольцо с веревкой еще под деревом Игдрасил…

Вулф развеселилсяокончательно. Временами бывало очень кстати то, что его жена крутит мужским полом, как ей заблагорассудится.

— Значит, завтра ты уже выйдешь на тренировку?

В наступившей мертвой тишине Кимбра решительно вышла вперед, вскинула подбородок так высоко, что Вулф испугался, как бы у нее не переломилась шея, и произнесла чуть ли не по слогам:

— Я и тебе сделаю отвар, муженек! Чтобы остудить голову!

Вулф тут же понял — Дракону предписан полный покой.

— Она — ключевое звено дьявольского заговора англосаксов против викингов. За всем этим стоит король Альфред. Он сейчас у себя во дворце смеется над нами до упаду.

Вулф неохотно оторвал голову от скамьи, на которой был распростерт, голый и мокрый от пота, и посмотрел на брата.

— Мне это приходило в голову. Но почему викинги? Король Альфред скорее расставил бы ловушку датчанам.

Дракон испустил удовлетворенный вздох, плеснул на раскаленные камни ковш воды и снова повалился на спину, нежась в горячем пару. После целой недели пыток под чутким руководством прекрасной англичанки он впервые сегодня вышел на луговину с мечом. Его многострадальную ногу тянули, мяли, выворачивали под невообразимым углом, лупили ребром ладони — словом, всячески издевались. Затем следовала кружка отвратительного на вкус отвара. И все это длилось, пока он не начал мечтать о кровавой битве, в которой мог бы пасть и тем самым положить конец мучениям.

Даже Вулф, привычный, казалось бы, ко всему, порой задавался вопросом: в чьем дьявольском воображении зародились все эти премудрости и от кого Кимбра их набралась?

Тем не менее дело шло, и шло как нельзя лучше. Рана наконец заживала по-настоящему, хотя Дракон скорее откусил бы себе язык, чем в этом признался. За несколько часов тренировки Вулф нашел, что брат значительно окреп, и был этим весьма обрадован.

Он лениво потянулся и поудобнее раскинулся на скамье. В сравнении с обжигающим паром бани дерево под спиной и ягодицами казалось почти холодным.

— Послушай, — начал он, — перестань каждую ночь таскать в постель девчонок, и у тебя скорее прибавится сил.

— Я хочу быть уверен, что со мной все в порядке, — донеслось из пахнущего мятой тумана.

— Уверен? — Вулф опешил, потом расхохотался. — Это еще что за новости? С каких пор у тебя появились сомнения?

— С тех пор как твоя прекрасная англичанка пригрозила, что я лишусь мужской силы.

Вулф уселся с круглыми от изумления глазами.

— Дурацкая шутка!

— Я и не думал шутить. Она улыбнулась — эдак ласково, как умеет — и сказала: мол, раз он так рвется на тренировку в ущерб ране, значит, ему все равно, значит, у него меч… вместо того, что в штанах. Что-то в этом роде.

Вулф не мог в это поверить, просто не мог. Дракон что-то перепутал. Сказать такое у Кимбры не повернулся бы язык. До сих пор, если ей хотелось в постели чего-то конкретного, она застенчиво шептала об этом ему на ухо, алея как маков цвет и потупив очи. Чтобы она могла высказаться так смело, так развязно?

Дракон, следивший за ним сквозь редеющий пар, довольно хмыкнул.

— Не вздумай даже намекать Кимбре, что я передал тебе ее слова, не то пожалеешь. Но если честно, жена у тебя не только красивая, но и мудрая.

— Не пугай, — сказал Вулф без намека на шутку.

После этого братья на совесть отхлестали друг друга березовыми вениками, окунулись в ледяную воду реки и, освеженные телом и душой, послали за скальдом, чтобы провести остаток вечера за выпивкой, сказаниями и чисто мужской беседой.

— Когда мы с тобой вот так пили вдвоем? — полюбопытствовал Вулф спустя некоторое время.

Они с Драконом сидели в траве чуть в стороне от дверей трапезной, хотя он не помнил, как и когда они туда переместились. Луна уже светила вовсю, небо являло собой сплошной звездный ковер, разделенный надвое рекой жидкого серебра, в которой, если верить сказаниям, купались боги.

— Только Один знает когда, — ответил Дракон. — А между тем… между тем братьям надо почаще вместе напиваться! И вместе разбойничать! Разве мы, викинги, не должны разбойничать? Обязаны! Мир этого ждет!

— Мир уже не тот, — возразил Вулф, с нежностью вглядываясь в прошлое.

— Вот еще!

— Нет, правда. И люди уже не те. Да вот хоть здесь, вокруг нас! — Он махнул рукой, включив в этот жест город, порт и крепость. — Кто в наше время разбойничает? Кто вообще говорит о разбое? Мы не нападаем, только защищаемся — правда, частенько благодаря проклятым датчанам и англосаксам. И все равно мы, викинги, уже не разбойники, а торговцы, и богатеем мирным путем.

— Ну и на здоровье! Но что нам мешает время от времени поразбойничать? Нельзя все время торговать, не то превратишься в толстобрюхого купца!

— Я же говорю, времена изменились. Думаешь, почему брат Джозеф пустил здесь корни? Полюбил здешний мороз?

— А чем плох мороз?

— Речь не о морозе! Я так говорю к примеру. Брат Джозеф остается с нами потому, что его слушают. Один свидетель, даже я иногда это делаю!

— Да ну! И что же он говорит?

Вулф сдвинул брови, ловя ускользающие мысли.

— Ну… он говорит; да любите друг друга!

Дракон помолчал, осмысливая услышанное, отвлекся, примялся было за эль, но вспомнил, о чем шла речь.

— А кого он имеет в виду? Не всех же подряд!

Вулф с силой помотал головой и чуть было не повалился навзничь.

— Думаю, как раз всех подряд.

— Чего это я должен всех любить? — возмутился Дракон.

— Я толком не понял. Вроде все мы дети Божьи… да и Бог отправил своего Сына на смерть ради нашего спасения.

— А, жертвоприношение! — Дракон наконец ухватил ему одному ведомую суть и со значительным видом кивнул. — Но ведь жертвы уже не приносят? — заметил он чуть погодя. — Или ты хочешь возобновить этот обычай?

Вулф заколебался. Перед мысленным взором проплыли картины из прошлого — те, что он рисовал себе ребенком, слушая рассказы отца о мужчинах, женщинах и детях, приносивших себя в жертву богам. Было их девять раз по девять, девять дней висели они на ветвях священных деревьев, с подрезанными венами, и кровь капля за каплей стекала вниз, пока земля не напитывалась ею до отказа. Некогда неотъемлемая часть повседневной жизни, жертвоприношение отошло в прошлое, и на смену ему пришло… а что пришло ему на смену?

— Если подрезать горло козе, я не против, — сказал Вулф и осушил свой рог до дна.

Еще позже, уже глубокой ночью, он вошел к себе в жилище. Не желая нарушать покой Кимбры, он приложил палец к губам и громоподобным шепотом произнес: «Тсс!» Сообразив, как это нелепо, он раскатисто захохотал, потерял равновесие и повалился на стол. Кое-как выпрямившись, Вулф направился к кровати, но та поплыла в сторону. Он взял это на заметку. Утром надо обсудить вопрос с Кимброй: ведь кровать не должна менять место, возможно, ее стоит прибить к полу. Так или иначе, но он промахнулся и едва не загремел на пол.

Кимбра давно сидела в постели и следила за мужем снисходительно и не без удивления. Для нее не было секретом, что мужчины любят выпить. Некоторые напивались из вечера в вечер, но она никак не ожидала, что такое может случиться с Вулфом. Это был добрый знак — знак того, что и он небезупречен. Судя по взрывам заливистого хохота, он был в весьма добродушном подпитии, вот только ноги несли его куда угодно, кроме нужного направления.

Загрохотал стул. Кимбре пришло в голову, что так недолго и шею себе свернуть. Когда Вулфа вынесло за порог, она соскочила с кровати, набросила первое, что попалось под руку, и выбежала следом. Ухваченный за руку, он захлопал на нее совиными глазами, потом просиял такой улыбкой, что у нее в очередной раз подкосились ноги.

— Кх… Кхимбра, элсклинг, а я тебя… тебя ишшу!

Он назвал ее элсклинг — милая. Неплохо, пусть даже для этого пришлось напиться.

— Конечно, конечно, — проворковала она. — Идем!

До жилища Вулф дошел кротко, как ягненок, позволив поддерживать себя за талию, но за порогом схватил Кимбру в объятия и потащил в постель.

— Я уж-же говорил, что ты м-мое сокр… сокровище?

— Прямо — нет, но иносказательно не раз. — Она уперлась ему в плечи и попробовала свалить с себя. — Дай же мне встать и разуть тебя!

— Разуть?! — изумился Вулф.

— Ну да.

Еще один толчок, и она оказалась свободной (правда, только потому, что Вулф счел за лучшее откатиться в сторону).

— Хош… хош… хоррошая жена! — сказал он в потолок.

Кимбра взялась за сапог и потянула. Он подался, но неохотно.

— Я не думал… — хитро заговорил Вулф, выставив палец, — никак не ду-думал, что выйдет!

— Правда?

Вес его расслабленной ноги был так велик, что заныли руки. Кимбра упрямо тянула сапог, пока тот не слетел. Она взялась за другой.

— Англичанка! — внятно произнес Вулф и снова бессвязно забормотал: — Д… д… думал, жди проблем! — Он помолчал и добавил: — И этот в… вид!

— Ты вроде решил, что мой вид тебе правится. Или нет?

— Не толь… только мне, но и мно… многим друг… гим. То-то и оно… ик! Голова кру… кругом, когда ты круш… крутишься рядом! Одно на уме, одно на ум… уме… как бы раздвинуть эти… эти твои ноги… ик!

Второй сапог сполз с ноги, перебив ход его мыслей. Кимбра пихнула сапоги под кровать и набросила покровы на своего драгоценного супруга, который при этом попытался обнять ее, но промахнулся. Тогда он надулся, как ребенок, которого лишили сладкого, зарылся в подушку и скоро уже похрапывал.

Кимбра постояла, прикидывая, не улечься ли снова, но спать не хотелось. К тому же брезжил рассвет, а у нее было дел по горло. Она оделась, прикрепила к поясу связку ключей и окинула спящего мужа прощальным взглядом. Он лежал, разбросав руки и ноги так широко в стороны, что занял почти все необъятное пространство постели. Волосы свесились на лоб вороновым крылом, ресницы спали на щеках, и все черты во сне так сильно смягчились, что никто не заподозрил бы в этом мужчине Грозу Англосаксов. Кимбре пришло в голову, что так он выглядел до того, как познал тяготы и невзгоды жизни и ожесточился сердцем.

Получше подоткнув покровы, она коснулась лба Вулфа поцелуем, направилась к двери и не удержалась от еще одного взгляда через плечо. Воистину она была счастливейшей из женщин и даже если бы молилась о хорошем муже, не нашла бы лучшего.

Это счастливый брак, подумала она, выходя из комнаты.

Глава 12

Это несчастный брак! Ее муж — бесчувственный чурбан, а сама она — безмозглая дура!

Кимбра молча смотрела на Вулфа, вне себя от возмущения и расстройства. Когда молчать дольше стало невыносимо, она сказала первое, что пришло в голову:

— Ты шутишь!

Они стояли у ворот крепости, по обыкновению распахнутых в дневное время. Кимбра только что вернулась из города, где ей удалось облегчить страдания малыша, угодившего в открытый очаг (над такими норвежцы готовили еду) и получившего сильные ожоги. Поскольку помощь была оказана вовремя, можно было надеяться на благополучный исход. Счастливые слезы матери и неловкая, но сердечная благодарность отца еще раз напомнили Кимбре, сколь благородно ремесло лекаря.

Разумеется, если бы ей позволили практиковать это. В данный момент в это плохо верилось, а все потому, что Вулфу вздумалось не в срок вернуться из отдаленного поселения на другой стороне фьорда. Кимбра вошла в ворота как раз тогда, когда он, освеженный купанием и обнаженный до пояса, шел через луговину, перешучиваясь со своими людьми. Она постаралась стушеваться, но трюк с серым плащом, так хорошо показавший себя с другими, с Вулфом почему-то не сработал, и он ее сразу узнал. С лица его тотчас исчезло всякое оживление, оно замкнулось и стало суровым, даже угрожающим. Ему не понадобилось много времени, чтобы все понять и произнести свой вердикт.

— Ты запрещаешь мне впредь выходить в город даже с эскортом?! Но ведь это нелепо! Я не пленница, не рабыня, я…

Широкие ладони Вулфа легли Кимбре на плечи, как чугунные гири, и заставили умолкнуть.

— Ты — жена ярла, на которую смотрит весь народ. Помнится, было решено, что ты будешь покидать крепость только с моего разрешения и в сопровождении моих людей. Хочешь сказать, что тебе об этом ничего не известно?

Кимбра многое отдала бы за то, чтобы утверждать именно это, но не могла. Конечно, она прекрасно помнила эту договоренность, но в последнее время у них с Вулфом все шло так хорошо, что невольно приходило на ум: должно быть, он научился ей доверять. Как глупо было даже предполагать, что он способен на доверие! Сознание этого было болезненно неприятным.

— Тебя в крепости не было, а ребенок страдал! Я не могла ждать твоего возвращения!

— Ребенка могли бы принести сюда.

Вулф провел пальцами по грубой ткани ее плаща. Одеяние так ее меняло, что даже лицом к лицу он не узнал бы ее, если бы не изучил контуры ее тела и манеру двигаться. Внезапная догадка заставила ярла сердито сдвинуть брови.

— Как давно у тебя этот плащ, Кимбра? Сколько раз ты пользовалась им, чтобы нарушать мой приказ?

Она опустила голову, не в силах вынести порицания в глазах мужа, и при этом невольно прошлась взглядом по его широкой, бугрившейся мышцами груди. Пришлось срочно уставиться себе под ноги, в дорожную пыль.

— Не часто, только в случае крайней необходимости.

Пальцы сжались на плечах, причинив боль, требуя внимания. Значит, он прав, это случалось неоднократно. Она намеренно бросала ему вызов! Вулф ощутил вспышку гнева. Будь на месте Кимбры кто-то другой, то непременно поплатился бы за ослушание, и поплатился серьезно — так, чтобы впредь было неповадно. В этом заключалось не только право ярла, но и долг, потому что строгая дисциплина была основой и сутью выживания. В таких случаях личные привязанности оттеснялись в сторону, а наказание соответствовало проступку. Но хотя все это было впитано Вулфом с молоком матери, он знал, что не сможет подвергнуть Кимбру наказанию.

— Не тебе решать, что крайне необходимо, а что нет, — сказал он вместо других, более суровых и правильных слов. — Мои приказы не обсуждаются.

Здравый смысл подсказывал Кимбре, что для пререканий не время. Ее опыт был пока еще небогат, но он подтверждал, что сговориться с мужем не в пример легче, если для начала его приласкать. Всего умнее было сейчас поддакнуть, а потом, позже, добиться своего иным путем.

Увы, природа ошиблась и недодала ей женской хитрости.

— Так ты не можешь ошибаться? Или не желаешь признать ошибку? Ну скажи, что может случиться со мной в городе? Во всем Скирингешиле не найдется человека, который осмелился бы вызвать твое недовольство!

— Кроме англичанки, которую мне случилось взять в жены, — резонно заметил Вулф, а когда Кимбра открыла рот для возражений, поднял руку. — От первого до последнего дня я был с тобой терпелив превыше всякой меры. Я стерплю твое ослушание и теперь. Но если это повторится, ты понесешь наказание. — Он крепко взял ее за подбородок и заставил смотреть себе в глаза. — Я хочу, чтобы ты наконец зарубила себе на носу, что мое слово — закон. Ты будешь поступать в точности так, как от тебя требуется, — в точности, ясно? — иначе берегись.

Кровь отхлынула у нее от лица, но тотчас с удвоенной силой прилила снова. Синие глаза засверкали, руки сжались в кулаки.

— Значит, я не имею права на собственное мнение даже тогда, когда оно разумнее, чем твое? Значит, мое дело подчиняться, и только? Выходит, я все-таки рабыня, как Брита и ей подобные? То, как с ними обращаются, отвратительно! Столько страданий, столько мук, которых можно без труда избежать, было бы желание! О, я отлично помню твои слова о том, что это суровая страна и что жизнь здесь сурова, но не вижу, чего ради делать ее еще суровее! Уж не потому ли, что всякое облегчение жизни ты расцениваешь как слабость?

Вулф несколько растерялся. Вопреки полученному предупреждению жена снова бросала ему вызов. Она не только не поняла, на какую уступку он шел ради нее, но и имела смелость повышать голос.

— Если человеческая жизнь так для тебя драгоценна, что ты готова на все ради ее облегчения, то пойми, что упорядочить ее — значит сберечь. — Он сильнее сжал пальцы и, чтобы подчеркнуть свои слова, дал Кимбре небольшую встряску, — Своеволие подрывает порядок, а значит, подлежит наказанию. Ослушайся меня еще раз, и ты будешь наказана.

Ее лицо обострилось. Вулф знал, что сумел напугать Кимбру, и отчасти сожалел об этом, но больше восхищался тем, как хорошо она скрывает свой страх.

— Как же ты поступишь, муж мой? — Кимбра произнесла это вызывающим тоном, но, если уж на то пошло, она выбыла воплощенным вызовом. — Прикажешь привязать меня к позорному столбу и отхлестать бичом?

Вулф живо представил себе эту картину, и его словно окатило ледяной водой. Он чуть было не крикнул, что никогда, ни за что не отдаст такого приказа, чуть было не привлек к себе Кимбру для утешений и ласковых слов, но в последний момент вспомнил, что мужчина не должен идти на поводу у женщины, если не хочет опуститься до ее слабостей. Он заставил себя улыбнуться и позволил рукам соскользнуть с плеч супруги медленным, ласкающим движением. Когда глаза ее ошеломленно раскрылись, улыбка его стала искренней.

— Это было бы эффектно, но излишне.

Одной рукой крепко держа ее за талию, другой он сильно сжал ягодицу. Кимбра вскрикнула. Вулф засмеялся.

— Видишь, есть и другие возможности. Я приложу наказующую длань туда, где это принесет наибольший эффект. С одной стороны, пару дней ты не сможешь сидеть, с другой — серьезно не пострадаешь. — Он не удержался и добавил: — Пострадает только твое тщеславие.

Глаза у Кимбры стали такими огромными, что Вулф испугался, что утонет в них.

— Ты не посмеешь!

— Уверена?

Теперь он едва заметно гладил Кимбру там, где только что причинил боль. Будь они наедине, он жалел бы ее дольше и по-разному, в меру полета фантазии. Вообще говоря, конюшня находилась совсем рядом, в это время дня в ней скорее всего не было ни души. Его своенравной, тщеславной жене не повредила бы возня в свежем сене.

Искушение было сильнейшее, но Вулф собрал волю в кулак и преодолел его, хотя и знал, что плотская близость неизменно смиряет нрав Кимбры. Однако она смиряла и его нрав, а вот это уже было ни к чему, если он хотел когда-нибудь укротить свою прекрасную англичанку.

Вулф ограничился шлепком по заду.

— Вернись к своим обязанностям, жена моя. Я и мои люди сегодня хорошо поработали и заслужили вкусный, а главное, обильный ужин. Присмотри за этим.

Если он правильно прочел ответный взгляд Кимбры, ему не следовало браться за ложку раньше, чем пищу отведает раб. Вулф проследил взглядом ее сердитый шаг, повернулся и прирос к месту: совсем рядом к стене привалился Дракон со скрещенными на груди руками и невыразимо ехидной ухмылкой на лице. Он развлекался вовсю.

— Ты проглядел свое призвание, брат, — заметил он, подходя. — Вместо набегов, хождений за моря и тому подобного прочего тебе бы надо обучать нас, невежд, правильному обращению с женским полом.

Вулф послал ему такой кислый взгляд, что человека послабее желудком замучила бы изжога.

— С тех пор как твоя нога в порядке, голова оставляет желать лучшего.

— Моя нога и в самом деле в порядке, — подтвердил Дракон, пропуская вторую часть фразы мимо ушей, и устроил маленький спектакль из того, как хорошо сгибается теперь его пострадавшая конечность. — А все благодаря твой кроткой и послушной… — он прыснул, — да-да, кроткой и послушной жене.

— Не смешно! — отрезал Вулф. — Кимбра подвергается опасности, но не хочет этого признавать.

— С чего ты взял? Она права, никто в Скирингешиле не посмеет глянуть на нее косо.

Вулф ответил не сразу, а лишь когда они оказались довольно далеко от ворот крепости.

— Здесь шатается немало пришлого народу. Не каждый присягал мне на верность.

— Но каждый знает, что ты не замедлишь расправиться с тем, кто не в меру дерзок. О чьей верности идет речь, брат?

— Не смей читать мои мысли! — предостерег Вулф.

— Их прочел бы и слепец, — заметил Дракон, не думая пугаться. — Ты изводишься сомнениями насчет верности своей прекрасной англичанки, и я никак не возьму в толк почему. На мой взгляд, она здесь прижилась.

— На твой взгляд! Даже если ты прав, со дня свадьбы прошел всего один месяц. За такой срок человека не узнать.

— Вот, значит, почему ты все никак не известишь Хоука…

— А что, тебе не терпится выйти на поле брани?

— Разве только словесной. Боя не будет. Хоук явится. Кимбра расскажет о том, как она счастлива в браке, а поскольку их родственные чувства на редкость сильны — уж этого ты не станешь отрицать, — он примет положение дел и заключит союз, о котором ты так долго мечтаешь. Проще простого!

— В самом деле, все просто, — сказал Вулф, источая сарказм. — Если только Кимбра правильно сыграет свою роль.

— А как еще она может ее сыграть? Ты в самом деле думаешь, что она нарушит данный Богу обет, предаст тебя и обречет брата на смерть? Разве у нее не все в порядке с головой?

Слушая брата, Вулф нашел собственные сомнения еще более нелепыми, чем они казались до сих пор, но ведь что-то мешало от них избавиться, поэтому день шел за днем, ночь за ночью, а он так и не известил Хоука…

К концу лета поля стали совсем золотыми от наливающегося зерна. Глядя на залитые солнцем просторы, трудно было поверить, что через несколько месяцев они побелеют от снега и закоченеют от мороза. Зима скует часть фьордов, а другие забьет ледяной крошкой, которой мешает спаяться в единое целое лишь вечно беснующийся прибой. Заревут шторма, заставляя суда держаться уютных гаваней, а людей — жарко пылающих очагов, у которых они попивают спиртное, слушают рассказы о былых приключениях и затевают новые.

Если медлить и дальше, думал Вулф, настанет время, когда одержимый яростью и жаждой мести Хоук не решится отправиться за сестрой. Вопрос о союзе придется отложить до следующего года, до той поры, когда моря снова станут преодолимы.

Надо сказать, Вулф был бы не против, ведь это позволило бы ему крепче привязать к себе Кимбру. Однако отсрочка имела обратную сторону: оставляла ее в тисках тревоги за брата на более долгий срок. Он не мог так поступить с ней.

— Мне нужно еще немного времени, — сказал он наконец, на случай если Дракону вздумается продолжать спор. — Я хочу, чтобы Кимбра повиновалась мне безоговорочно. Так и будет, поверь мне.

— Я бы на твоем месте не… — начал Дракон, но из добрых чувств к брату не договорил. — Хочу напомнить, что верность и повиновение — вещи по сути своей разные. Одно идет от души, другого добиваются принуждением. Сам решай, чего ты хочешь.

— Того и другого. И я это получу.

— Тогда какого дьявола ты не женился на кроткой, покорной норвежке?

— А такие есть? — вырвалось у Вулфа.

— Только в сагах. Вот почему я не признаю брачных уз. Только если мне встретится женщина по-настоящему кроткая, послушная и бессловесная, готовая мыть мне ноги и пить эту воду, я женюсь на ней в одночасье!

Перед мысленным взором Вулфа возникла картина, от которой он разразился гомерическим смехом. При этом настроение у него резко повысилось, хотя он сильно подозревал, что так и было задумано.

— Надеюсь, ты никогда не встретишь такую, а если встретишь, то умрешь с ней со скуки еще до того, как переваришь свадебное угощение!

— Довольно о женщинах! — сказал Дракон, обнимая Вулфа за плечи. — Спорим, я брошу копье на десять шагов дальше, чем ты?

— Никогда, даже если Один пустит ветры тебе в спину!

Братья отправились проверить, так это или нет, но позже, когда Вулф позволил реке нести его вниз по течению, а сам, лежа на спине, разглядывал темнеющее небо, он вспомнил слова Дракона. Вспомнил и нахмурился, прикидывая, сколько в них мудрости, а сколько самообмана. Возможно, подумал он, Дракон прав и нельзя иметь все сразу: безоговорочное повиновение, вызванное необходимостью, и верность, что дается по доброй воле и в свое время. Более того, чтобы завоевать верность, нужно сначала самому научиться доверять. Это была совершенно новая идея, принять которую было нелегко, поэтому Вулф обдумывал ее, когда шел к трапезной.

Раб для отведывания пищи в этот вечер не потребовался. Кимбра встретила мужа учтивее, чем когда бы то ни было. По ее виду никто не догадался бы о недавней вспышке гнева. В палевом шелку, с волосами, забранными с боков в драгоценные заколки, но сзади свободно ниспадающими много ниже талии, она выглядела просто обольстительно. Свет ближайшего факела играл на ее гладкой, как алебастр, щеке. Вулф вдохнул аромат лаванды и ощутил, как вопреки усилиям воли его мужская плоть напрягается.

— Добрый вечер, муж мой.

Кимбра держалась так, словно они были едва знакомы. Она была холодна и невозмутима.

— Вечер добрый, жена моя, — произнес Вулф тоном прохладной любезности и слегка склонил голову в знак того, что принимает приветствие.

Из громадного очага в центре трапезной поднималась струйка дыма. Дети и собаки носились между столами, за игрой коротая время до ужина, небольшие группы викингов обсуждали события дня. Все шло как обычно. Все… кроме прекрасной англичанки, которая, конечно же, находилась под покровительством самой Фрейи — как иначе могла бы она стать величайшей радостью и самым тяжким бедствием жизни Вулфа?

Что ж, не одна Кимбра умеет играть в игры, он еще научит ее паре правил, известных только самым великим интриганам и интриганкам при дворах любых королей, от Византии до туманного Лондона.

Ужин оказался столь же изысканным, как и любой другой, с тех пор как Кимбра завладела ключами от кладовых. Вулф рассыпался в похвалах. Но только ради того, чтобы насладиться удивлением жены его галантностью.

— Не знал, что можно так отменно приготовить пикшу! Я не в восторге от любой рыбы, но эта удивительна вкусна.

Кимбра ела очень мало, больше поигрывала вилкой, а теперь и вовсе отложила ее и обратила к Вулфу настороженный взгляд.

— Ты не любишь рыбу? Почему?

— Потому что в детстве только рыбой и питался.

В детстве! Кимбра затрепетала, представив себе мальчишку, в точности похожего на теперешнего Вулфа: крепкого, черноволосого и сероглазого озорника, которого могла бы выкормить с безмерной материнской любовью. От острой потребности в такой любви ее щеки залил румянец.

— Как так? — спросила она, только чтобы отвлечь мужа.

Тот поднял рог с медовухой, неторопливо отпил и снова вставил в чеканную медную подставку, выкованную специально для этой цели.

— Сначала зимой не хватило корма, и пришлось забить весь скот. На другой год не уродился хлеб. Море осталось тогда единственным источником пищи.

— Я и не знала, что такое случалось.

— Здесь не всегда царило такое процветание, как теперь. Во времена моего детства на поселения то и дело совершались набеги, в том числе и на Скирингешил. Отец делал что мог, но стены никак не удавалось достаточно укрепить. Приходилось покидать город и укрываться в холмах. Враг в конце концов уходил, но оставлял город разграбленным и выжженным дотла.

Кимбра долго молчала, пытаясь вникнуть в услышанное. Она обвела взглядом увешанные боевыми трофеями стены. Тут и там отсвечивало то золото, то серебро, а то и драгоценные камни, а под ними сидели за трапезой счастливые люди, ни в чем не знавшие недостатка.

— Как же ты пришел ко всему этому?

На этот раз долгую паузу взял Вулф.

— Мне было двенадцать, когда случился последний набег. В тот раз было убито много наших людей, в том числе мои родители. Когда враг покинул город, нам с Драконом нечего было наследовать, поэтому ушли и мы — в море.

Вулф умолк. Кимбра ждала продолжения, но его не последовало. Тогда она повернулась к деверю:

— А сколько было тебе?

— Восемь.

— И ты не боялся покидать родные места?

— Страшнее было бы остаться. — Дракон скосил глаза на брата. — Хвала Одину, Вулф меня здесь не бросил. Когда мы стояли у погребального костра родителей, он поклялся, что все наладит.

Кимбра подумала о мальчишках, которым было тогда двенадцать и восемь, и как они стояли плечом к плечу, бесстрашно глядя на открытые и враждебные просторы большого мира.

— Вам удалось выжить…

— Не просто выжить, — легким тоном возразил Дракон. — У Вулфа оказалась замечательная интуиция, когда мы решали, на какой корабль наняться. Он выглядел старше своих лет и уже неплохо управлялся с мечом, так что ему не приходилось долго упрашивать капитана. Он упоминал обо мне, только когда дело было слажено и место обещано.

Братья обменялись довольной усмешкой. Для этих смельчаков жизнь, что сокрушила не одну судьбу, была предметом для шуток.

— Мы повидали весь мир, — продолжал Дракон, — или, во всяком случае, немалую его часть, и где бы ни оказывались, Вулф с жадностью учился всему, что люди знали о мерах защиты и нападения. Пока остальные матросы… — он помолчал, подбирая выражение, пригодное для женских ушей, — отдыхали и расслаблялись в портовых кабаках, он делал наброски крепостных укреплений или расспрашивал, как плавить металл для лучшей закалки.

— И что же, он никогда не… расслаблялся? — с сомнением спросила Кимбра.

Вулф адресовал брату неодобрительный взгляд, а жене — обаятельнейшую из своих улыбок.

— Дракон вечно преувеличивает. А тебе бы не стоило спрашивать, ты и так знаешь ответ.

Кимбра вспыхнула, опустила взгляд и принялась двигать пищу по тарелке, притворяясь, что ест. О да, она знала ответ, еще как знала, поскольку на себе испытала все знания и все умения, приобретенные Вулфом в беседах с кузнецами и литейщиками.

— Тебе нужно больше есть, — заметил Вулф. — Тем более что ты столько хлопотала над этим аппетитным ужином.

Кимбра припомнила, как он приказал, вот именно приказал ей присмотреть за тем, чтобы ужин удался на славу, и запротестовала:

— Уверяю, хлопот было не так уж много.

— Не скромничай!

— Вкусную пищу так же легко готовить, как и невкусную, — заметила Кимбра, — нужно только иметь некоторый опыт.

— В самом деле, с чего это ты вдруг заскромничала? — не унимался Вулф. — Чтобы устроить такой пир, нужно вылезти из кожи вон, никак не меньше.

— Вовсе нет! Мне не пришлось.

— Вот уж не поверю. Ты же не скажешь, что все это дело рук одной лишь прислуги? Наверняка ты стояла у них над душой не один час, следила за каждым движением, лично отмеряла все приправы и, уж конечно, пробовала каждые три минуты.

— Нет, нет и нет! — не выдержала Кимбра.

И тут же опомнилась, заметив, что муж искренне забавляется ее негодованием. Он играл с ней, как рыбак с рыбкой: хорошенько наживил крючок, водил его и подергивал, подстегивая едва подавленный гнев, будоража уязвленную гордость. В конце концов ему удалось подловить ее, да как ловко! Вулф не только развлекался сам, но и развлекал брата, хотя тот и старался не выказывать этого так откровенно.

Кимбра огляделась, и ей показалось, что буквально каждый из присутствующих, включая самого малого ребенка, вдруг сунул нос в тарелку или спешно обратился зачем-то к соседу по столу. Выходит, всем было дело до того, что происходит между ярлом и его супругой. Напряжение момента давило на нее, как невидимый пресс. Отчаянно хотелось вернуть мир и согласие, что царили между ней и Вулфом так недолго, и было страшно, что на их место придут раздоры.

— Вулф… — начала Кимбра.

— Разве я уже не «муж твой»?

Он произнес эти два слова именно так, как до этого она: пренебрежительно и с вызовом, — и Кимбру передернуло. Но потом он улыбнулся и тем окончательно сбил ее с выбранного курса.

— Муж мой… — прошептала она мягко.

— Это уже лучше.

Он наклонился, придвинулся ближе, так что заслонил собой весь огромный зал, весь остальной мир.

— Но все же… все же я предпочитаю, когда с твоих губ слетает мое имя, — произнес он, овевая ее жарким дыханием, совсем тихо, так, что лишь она могла это слышать. — Особенно мне по душе, когда оно слетает с них помимо твоей воли.

Кимбра была ошеломлена, сбита с толку, взволнована. От прохладной отстраненности, с которой она поклялась себе отныне держаться, не осталось и следа. Все дрожало, все рушилось в ней, в том числе стены, в кольцо которых она когда-то заключила свои чувства. Она видела их мысленным взором — как они тают, все больше напоминая марево над горизонтом. Это ужасало, потому что стены защищали ее от переполнявшей мир боли, но это и влекло, потому что кольцо их было еще и тюрьмой, где она томилась столько лет.

Выйти в мир… стать свободной… жить!

— Что с тобой?

Вулф смотрел на Кимбру, его потемневшие глаза были полны тревоги. Он протянул руку и легко, едва ощутимо погладил жену по щеке. На сей раз это была неподдельная забота, и он проявил ее именно тогда, когда Кимбра особенно в ней нуждалась. В эти мгновения она чувствовала себя очень беззащитной.

Она хотела заверить, что все в порядке, но горло стеснилось, и на глаза навернулись слезы.

Вулф мысленно проклял все интриги, все придворные игры на свете. Он встал, подхватил Кимбру на руки, и тотчас в трапезной наступила мертвая тишина. Все повернулись.

— Леди Кимбра устала, — заявил он тоном, не терпящим возражений, в том числе и от нее, и зашагал к выходу, держа свою ношу в сгибе руки, как ребенка, так что волосы струились у него по плечу.

— Все подумают, что я неженка!

— Вот еще! — бросил Вулф, не замедляя шага. — А если и подумают, что тебе за дело до этого?

— Но ведь это важно, что они думают!

На этот раз он слегка замедлил шаг, чтобы вглядеться ей в лицо. Луна уже взошла, в ее серебристом свете Кимбра выглядела умопомрачительно белокожей. Помимо обычной вспышки страсти, он ощутил что-то еще — нежное, бережное.

— Почему важно?

— Потому что твой народ стал теперь и моим. Что странного в том, что мне хочется добиться его уважения?

Неужели это правда, подумал Вулф, неужели она приняла свою участь в такой короткий срок и после столь неудачного начала? Можно ли в это поверить? Ему вдруг пришло в голову, что Кимбра куда больше тревожится за брата, чем он до сих пор думал, иначе как объяснить эту ее близость к слезам? Вместе с раскаянием пришла решимость покончить с отсрочками.

Скоро он сделает то, что должен. Скоро, но не теперь. Не в эту ночь, полную лунного сияния и аромата лаванды. Не тогда, когда постель в двух шагах.

Вулф распахнул дверь жилища ударом ноги, прошел, чуть пригнувшись, под скрещенными боевыми топорами — знаком высшей власти, — и оставил весь остальной мир за порогом. Ставни оставались открытыми, помещение было заполнено лунным сиянием. Свежие простыни на кровати пахли летом, потому что хранились вперемешку с травами в холщовых мешочках. Прежде он решил бы, что это излишняя и потому глупая роскошь, но теперь этот маленький штрих напомнил о том, что привнесла в его жизнь прекрасная англичанка.

Его жена, отважная, гордая и милосердная. Женщина, что слушала рассказ о его нелегком детстве с таким глубоким состраданием, что пальцы у нее дрожали. Женщина, глаза у которой наполнились слезами при одном упоминании об их недавней ссоре.

Его Кимбра.

Только в этот момент Вулф понял: за те несколько недель, пока они были знакомы, Кимбра успела занять в его жизни несравненно более важное место, чем то, которое он привык отводить женщине. Не из-за союза с англичанами, ради которого он все затеял. На ее присутствие откликалась та часть его натуры, которая не была заботливым братом, властным ярлом, непобедимым воином, отважным предводителем или даже миротворцем, а исключительно мужчиной.

Вот за что он полюбил Кимбру.

Любовь? Любовь делала человека слабым, уязвимым, она была сродни безумию, потому что делала его также и глухим к доводам рассудка, а потому нередко выставляла в дураках. Вулф привык насмехаться над любовью, оспаривать само ее существование, но вот она явилась и завладела им так, что уже невозможно было вырвать ее, разве что вместе с сердцем. Сознавать это было и мучительно, и сладостно.

Вулф не просто опустил Кимбру на пол, а позволил ей медленно соскользнуть меж его рук, вдоль его тела. Она вскинула голову и заглянула ему в лицо. Тогда он привлек ее к себе жадно, требовательно, почти грубо, желая заново заявить на нее свои права. Сам открываясь полностью и безоглядно, он требовал взамен большего — он желал владеть без тени сомнения, без малейшей уступки.

У Кимбры вырвался приглушенный вздох, но Вулф не чувствовал в ней страха, только великую силу женственности и нарастающее желание. Первоначальный протест ушел, сменился странной эйфорией, словно на перекрестке жизненных дорог встретились и узнали друг друга два человека, знакомые бесконечно давно, еще с предыдущих воплощений.

Они раздели друг друга торопливо, кое-как, не щадя ни изящной отделки на одежде, ни драгоценных украшений, и упали прямо на меховое одеяло, сплетаясь руками и ногами, ища губами губы, шепча горячие, бесстыдные слова, издавая бессвязные звуки.

Как то нередко случалось, их первое слияние было коротким и яростным, и, к великой радости Вулфа, в эти минуты Кимбра выглядела именно так, как и должна выглядеть женщина, когда она вне себя от страсти.

— Ты прекрасна… — шептал он, чувствуя, что становится больше и больше, что заполняет ее до отказа, — несравненно прекрасна!

— И ты прекрасен…

Это было смешно, Вулф хотел засмеяться, но не успел, подхваченный волной наслаждения, и смех перешел в счастливый стон.

— Ву-улф!!!

Это было последнее, что он услышал, прежде чем совершенно отдался сладким содроганиям и утратил всякое представление об окружающем и о себе самом…

Очнувшись, он поклялся, что второй раз будет не в пример более долгим. Просто бесконечным. Он будет медлить, сколько сможет, наслаждаясь каждой секундой. Грех разом выплескивать подобное наслаждение, и тот, кто предпочитает всему момент разрядки, просто болван.

Ему удалось продержаться немного дольше, но не до бесконечности, как хотелось. Возможно, он и был тем болваном, но, во имя Одина, человек не всесилен! Кимбра смеялась, счастливая тем, сколь безудержно его наслаждение, и он знал, чему она смеется, но все же поднял голову и попытался сурово прищуриться.

— Ты что-то слишком весела!..

— Я удовлетворена, муж мой…

— Правда? Совсем? И больше не хочешь?

Он все еще был внутри и уже снова твердел. Ощутив это, Кимбра округлила глаза:

— Но, Вулф…

— Да?

Он сделал движение, показывая, что готов отстраниться и оставить ее в покое. Кимбра положила ладони ему на ягодицы и слегка нажала, предлагая остаться. Вулф охотно подчинился.

— Значит, не вполне удовлетворена. Хочешь еще?

Она подтвердила это со всей безоглядной полнотой. Он вновь очнулся лицом в темной шали ее волос, без мыслей и почти без сознания. На этот раз Кимбра удержалась от смеха, но он знал, что она улыбается. Для этого не нужно было даже поднимать голову.

Вулф проснулся и ощутил на своих бедрах шелковистое бедро Кимбры, а у плеча — округлость ее груди. Этого оказалось достаточно, чтобы его мужская плоть начала твердеть, предвкушая продолжение плотских утех. С мысленным стоном он приподнял голову и оглядел себя. Его плоть снова шевельнулась, словно делая приветственный жест. Чертыхнувшись себе под нос, он искоса глянул на Кимбру. Она крепко спала. Разбудить ее было бы чистой воды эгоизмом. Женщина слабее, подумал Вулф с сожалением, ей нужен отдых, чтобы оправиться от многократных знаков мужского внимания.

Бедро Кимбры двинулось вдоль его бедер, слегка клейкое от их смешанной влаги, — двинулось, искушая его. Она подняла голову, откинула волосы за спину и призывно улыбнулась.

Интересно, подумал Вулф, смерть на поле любовной битвы считается геройской или нет? Будет ли павший допущен в Валгаллу, чтобы пировать с богами? Он вообразил себя перед лицом Одина и присных его, живо представил себе их громоподобный хохот… и благосклонную улыбку Фрейи. Уж она-то замолвит за него словечко и скорее всего посадит рядом с собой…

— Когда-то викинги приносили жертвы Фрейе, — прошептал он позднее на ухо Кимбре. — Не это ли у тебя на уме?

Она тихо засмеялась, но не стала отрицать, просто свернулась рядом, как котенок, мурлыча что-то едва слышное, ласковое. Когда она затихла, словно погрузившись в сон, и Вулф совсем было решил последовать этому примеру, Кимбра вдруг приподнялась на локте, так что волосы щекотно упали ему на плечо. Она как будто хотела что-то сказать, но не решалась, и он подумал, что видит в ее глазах тень страха.

— Я давно хочу спросить… — начала она очень медленно, словно вопрос давался с великим трудом, — потому что ты молчишь…

В тусклом свете раннего утра Вулф увидел, что она отвела взгляд, и понял, о чем речь. О том, что было для нее самым важным, о чем он давно уже должен был заговорить сам, что должен был сделать. Но он не сделал и даже не заговорил, трус.

— Нет, — сказал он, уложил Кимбру головой себе на плечо и держал так, не давая отодвинуться. — Я еще не послал Хоуку вестей о том, где его сестра.

Она помолчала, потом очень тихо спросила:

— Почему?

В самом деле, почему? Вулф никогда не проявлял нерешительности в бою, не колебался нанести удар. И как судья он был так же тверд и стремителен в решении чужой судьбы. Что мог он ответить Кимбре? Что все еще не до конца верит ей и что это важнее всего, потому что она оказалась более ценным даром, чем он когда-либо мечтал получить от жизни? Что он боится потерять ее?

Вулф был не только мужчина и муж, но и ярл, и предводитель. Он не имел права говорить о своих страхах.

— Я подумал, что торопиться не стоит. Дело не в жестокости, просто твой брат охотнее примет наш брак, если как следует поволнуется.

— Он уже наволновался на всю оставшуюся жизнь, — тихо произнесла Кимбра.

— Бедняга!

Вулф сказал это от души и удивился себе. Да он совсем спятил! Какое дело ему до родственных чувств англичанина, который спит и видит, как бы поскорее отправить его к праотцам? Вот, значит, как теряют рассудок!

Кимбра расслабилась, прильнула к плечу, овевая его теплым дыханием. Одного сочувственного слова по отношению к ее брату было достаточно, чтобы она успокоилась. Вулф вознес благодарственную молитву Фрейе, потому что только она могла внушить ему это слово. Так или иначе, Кимбра наконец уснула и дышала ровно, спокойно, словно ненадолго перешла душой в менее жестокий мир.

Вулф задремал и, хотя дремота так и не сменилась сном, открыл глаза навстречу новому дню, чувствуя себя наполненным энергией. Выбравшись из постели и убедившись, что не разбудил жену, он натянул штаны и, потягиваясь, вышел за порог жилища.

Вулф не мог припомнить, чтобы у него на душе было так легко. Что там Дракон болтал о кроткой, бессловесной женщине, готовой мыть ему ноги и пить эту воду? Куда уж лучше такая, чтобы искушала, мучила, приводила то в ярость, то в восторг. Настоящему мужчине нужна подруга под стать ему и в постели, и на жизненном пути.

Утренний воздух казался густым и плотным от тумана, он приятно холодил обнаженную грудь и оседал на колечках волос крохотными каплями.

Что еще говорил Дракон прошлым вечером? Что верность и повиновение — не одно и то же. Получалось, что брак — это союз, сродни тому, что заключают народы, чтобы вместе бытьсильнее.

Вулф приостановился, пораженный этой мыслью. Он не так представлял себе даже самый удачный брак. Надо было все как следует обдумать, уяснить, зачем Кимбра вошла в его жизнь, такая сильная и гордая, прирожденная подруга викинга. Но чтобы это понять, нужно было оказаться рядом с ней и, быть может, снова заняться любовью.

Сделав такой вывод, Вулф повернул назад и уже взялся рукой за дверную ручку, как вдруг в тумане за воротами крепости, как приглушенный гром, раздался стук копыт. Послышалась перекличка часовых.

Вулф отдернул руку и расправил плечи, словно принимая на них груз ответственности за все, чем владел. Он так и направился навстречу неизвестному всаднику: полуголый и босой, окутанный невидимой, но ощутимой аурой власти.

Глава 13

Кимбра стояла под низко нависающей стрехой амбара и следила, как с соломы часто капают прозрачные капли. Дождь зарядил не на шутку. Он пошел неделю назад, сразу после отъезда Вулфа, и с той поры не прекращался. Кимбру пробрала дрожь, она пониже натянула капюшон плаща, прикрыла глаза и попыталась вызвать в памяти солнце и тепло. Ненастье было не просто досадной помехой, но и угрозой урожаю. Люди начинали всерьез тревожиться.

Появился Ульрих и, шлепая по лужам, направился к трапезной. Кимбра помахала ему, чтобы привлечь внимание, и вышла под струи воды. Старик приветствовал ее теплой улыбкой.

— Как кашель? — спросила она, глядя под ноги, чтобы не угодить в лужу.

— Лучше, спасибо. Твоя микстура творит чудеса.

Похвала порадовала Кимбру, но неловкость осталась. Дело было не в Ульрихе, а в ней самой: в последние дни она чувствовала себя неловко почти с каждым. Отчасти виной тому был непрестанный страх перед будущим, отчасти новое и непонятное чувство собственной беззащитности.

— Вам не стоит выходить в такую промозглую погоду, Ульрих.

Старик улыбнулся, но промолчал. Впрочем, Кимбра и так знала ответ. Жрец языческих богов, Ульрих каждый день отправлялся в святилище, чтобы принести скромную жертву и пасть на колени с просьбой о ниспослании хорошей погоды. Точно так же брат Джозеф делал все, что мог, чтобы умилостивить небеса, разве что в более уютном окружении — в домике, отданном ему под часовню. Служители двух разных вер, они прилагали сейчас усилия ради общей цели, и хотелось верить, что такое единство принесет свои плоды.

Монах оказался в трапезной, где отогревался у очага. Он тотчас вскочил и засуетился, усаживая Ульриха, помогая ему снять промокший плащ.

— Возьмите одеяло, я его только что согрел!

Старик завернулся в теплое и адресовал брату Джозефу усталую, но благодарную улыбку. От мокрой шерсти сразу поднялся пар и тяжелый, сырой запах. Кимбра сбросила свой плащ, но когда монах протянул одеяло и ей, отметила, что он немногим суше Ульриха.

— Не нужно, я почти не была под дождем. А вот вам не помешает согреться. Где вы так промокли?

— Я был в полях и в лесу, — застенчиво признался брат Джозеф и объяснил: — Лорд Вулф в своей безмерной доброте помог мне устроить часовню, но если поразмыслить, весь этот мир — храм Божий, а все сущее в нем — Его дар. Мне вдруг захотелось побыть поближе к Богу.

Подобный перл мудрости заслужил одобрительный взгляд Ульриха. Брита раздала всем троим кружки с горячим варевом, в котором Кимбра узнала отвар против простуды. Она предложила молодой ирландке посидеть с ними у очага, и та, поколебавшись, присела на край скамьи.

— Та же самая микстура, которую я пью, только в горячем виде, — заметил Ульрих. — Ты сделала ее сама, девушка?

Брита смущенно кивнула.

— Она очень способная, — сказала Кимбра и улыбнулась.

Но улыбка ее померкла, когда в сознание, как порыв холодного ветра, ворвалось короткое и болезненное чувство потери, уже знакомое ей по первому разговору с Бритой. Почти тотчас оно сменилось удовлетворением и законной гордостью, но на душе у Кимбры стало еще тревожнее. Прежде она носила защиту против чужих эмоций, как доспехи, пробить которые удавалось лишь в самом крайнем случае. Теперь это случалось все чаше и чаще.

Чтобы отвлечься, Кимбра задумалась о том, как сильно изменилась ее подопечная. Рабыня теперь лучше питалась, больше отдыхала и внешне уже не так разительно отличалась от свободных женщин. Впрочем, Кимбра терпеть не могла слова «раб» и «рабыня» и даже в мыслях не разделяла прислугу. Мало-помалу и сами они переставали придавать этому такое значение, как прежде.

Оглядев помещение, Кимбра обнаружила, что в нем собралось немало народу. Сюда подтягивались все, кто прятался от дождя. Кто-то принес с собой работу вроде шитья или починки обуви, кто-то был занят разговором, и в целом в трапезной царила атмосфера довольства. Это радовало, но Кимбра знала, что не одна она считает дни до возвращения ярла.

У нее по телу прошла дрожь, и она ближе склонилась к очагу, когда вспомнила прощальную ночь. Из глубокого, вызванного чувственным опустошением сна ее вырвало нечто сродни ощущению чужого присутствия. Она открыла глаза, и там был он, великан в доспехах и шлеме, безликое воплощение угрозы. Не успела она вскрикнуть, как была подхвачена на руки, прижата к железу и тисненой коже, к широкой груди воина, готового выступить в поход. Но поцелуй его был нежным, а голос ласковым:

— Я вернусь как можно скорее. Присмотри здесь за всем в мое отсутствие, ладно?

Вулф опустил Кимбру на постель, укрыл и вышел из полумрака жилища на чересчур яркий свет занимающегося дня, последнего ясного дня, после которого был только дождь, нескончаемый дождь.

Когда Кимбра опомнилась, набросила платье и выскочила следом, мужа уже не было в крепости. Он уехал, забрав с собой Дракона и еще два десятка своих людей. Лишь позже она узнала, что произошло. Каким бы сдержанным и приглаженным ни был рассказ Ульриха, факт оставался фактом: датчане совершили набег на одно из прибрежных поселений. Их нужно было разыскать, им нужно было отомстить.

Кимбра решила тогда, что для человека по прозвищу Карающий Меч это работа на один день. Но вот прошла неделя, а вестей от него все не было. Теперь уже Кимбра поворачивалась к воротам на каждый звук, надеясь, что в них появится небольшой отряд с Вулфом во главе. Ночами она лежала без сна, изнывая от мучительной потребности в его ласках, от страха за жизнь мужа.

Можно было сколько угодно твердить себе, что это нелепо — бояться за столь опытного воина и предводителя, что это он должен внушать страх, а не наоборот. Однако любой мог допустить просчет, в том числе и Вулф. Он был смертен, как и все остальные.

— Леди!

Оклик вывел Кимбру из тягостных размышлений. Оказывается, Брита заговорила с ней, а она не слышала ни слова.

— Что-нибудь случилось, леди?

— Нет-нет! — поспешно заверила Кимбра и ухитрилась слабо улыбнуться. — Просто я немного задумалась.

— Вам нужно больше отдыхать! — Ирландка оглянулась на Ульриха, погруженного в какую-то благочестивую беседу с братом Джозефом, и понизила голос: — Вы устаете и к тому же мало едите!

— Нет аппетита.

— Уж кому-кому, а вам известно, что для аппетита есть специальные отвары, которые вам не повредят, особенно если…

Кимбра слушала вполуха и рассеянно кивала. Она наблюдала, как по трапезной бродит русский купец. Заметив Кимбру, он бросился к ней со всех ног, не обращая никакого внимания на тех, с кем она сидела.

— Миледи! Слава Богу, вы здесь! Я уж боялся, что не найду вас вовремя! Скорее, Надя рожает!

Брат Джозеф встал и взял русского купца за плечо.

— Тише, тише, дорогой друг. Даже мне известно, что первенцы не появляются на свет так скоро. Однажды вам уже показалось, что срок подошел.

— На этот раз ошибки быть не может! — настаивал Михайла. — Я должен немедленно привести леди Кимбру!

Та стояла, не сводя с него глаз. Она была очень бледна и изо всех сил боролась с тошнотой.

— Почему вы оба не пришли сюда в самом начале схваток? Я же видела вчера вашу жену и строго-настрого запретила ей медлить!

— Мы не знали… мы не поняли! Все случилось так быстро! У нее на рубахе кровь, миледи! Ведь прежде должны быть воды, а не кровь, верно?!

Кимбра задержала дыхание, сильно стиснув зубы. Брита поймала ее взгляд и слегка кивнула. Кимбра снова повернулась к Михайле и сказала так мягко, как могла:

— Я иду.

— Миледи! — вскричал брат Джозеф.

Ульрих отбросил одеяло и поднялся. При виде их удрученных лиц Кимбра вспомнила, что ей запрещено покидать пределы крепости. Выходит, все об этом знали. Неужели ее приказано задержать?

— Ее нужно принести сюда, — сказал брат Джозеф.

— Это не тот случай, — со вздохом возразила Кимбра. — Да и вообще рожениц не носят по такой распутице, под проливным дождем. — Опережая дальнейшие возражения, она повернулась к Брите. — Принеси из моего сундука котомку и накидку.

— Серую?

— Да, серую, — подтвердила Кимбра, думая, что если часовым приказано остановить ее в воротах, то по крайней мере будет шанс проскользнуть мимо них неузнанной.

— Я иду с вами, — сказала ирландка.

— Нет, ты останешься. Я пойду одна.

— Но как же так! — вскричал Ульрих. — Вы хотите покинуть крепость в одиночку, без сопровождения? Кто-нибудь должен…

— Нет! — повторила Кимбра резче.

Она не имел права вовлекать в эту авантюру никого другого. Если Вулф разгневается, пусть его гнев падет на нее одну. Хотя Кимбра всей душой рвалась к страдающей женщине, ей пришлось потратить несколько драгоценных минут на споры. Не без труда примирившись с неизбежностью, оба священнослужителя проводили ее удрученными взглядами. Еще труднее оказалось убедить Бриту, ожидавшую под навесом.

— Леди, вам потребуется помощь! — повторяла она, поправляя на себе такую же невзрачную серую накидку. — Будьте же благоразумны!

Крепко зажав в руке котомку, Кимбра низко опустила капюшон. Она всем существом ощущала нетерпение топтавшегося рядом Михаилы.

— Нет, тебе никак нельзя идти со мной. Поклянись своим новым положением, что не последуешь за нами потихоньку.

Судя по выражению лица служанки, Кимбра попала в точку. Девушка упрямо сжала губы.

— Клянись! — потребовала Кимбра и на всякий случай добавила: — Перед Богом!

— Да, но… — начала ирландка.

— Тебе придется принести эту клятву, и мы обе знаем почему.

Две молодые женщины, столь различные по положению и происхождению, прекрасно поняли друг друга, потому что обе знали, как беспощаден может быть мужской гнев и как опасно его будить. Кимбра слегка подтолкнула Бриту к двери трапезной, как раз когда оттуда появился брат Джозеф. При виде Бриты лицо его просветлело.

— Идем, сделаешь Ульриху микстуру от кашля.

— Но я пока умею делать только отвары, а это не совсем то же самое! — испугалась девушка.

— Ты не раз видела, как я делаю микстуру, и не раз помогала мне в этом. Увидишь, у тебя все получится. Иди и набирайся опыта. Если погода не улучшится, придется готовить микстуру ведрами.

Это произвело желанный эффект, и Брита, пусть без особого воодушевления, пошла следом за монахом. Кимбра не удержалась от облегченного вздоха, Михайла тоже. Они выскользнули за ворота и поспешили по размокшей дороге в город.

Жители по большей части оставались под крышей, поэтому улицы были пустынны. По дороге встретилось лишь несколько прохожих, с осторожностью перебиравшихся через глубокие лужи по кое-как настланным доскам. У мола виднелось очень немного судов, вид у них был промокший и неприветливый. Скалы, защищавшие вход в бухту, были окутаны густым туманом, промозглым даже на первый взгляд. Лучший лоцман не прошел бы сейчас узким проливом, поэтому захваченные непогодой купцы из гостей превратились в пленников. Свежий ветер гнал к берегу угрюмые волны, с плеском бросая их на мол, разбивая в брызги, наполняя воздух соленой пылью, быстро оседавшей на лице.

Кимбра облизнула губы, ниже опустила капюшон и обратила все свое внимание на дорогу.

У дома Михаилы, когда он уже взялся за ручку двери, ветер внезапно налетел порывом, так что пришлось бороться с ним, чтобы войти. Внутри Кимбра незаметно огляделась. Помещение выглядело аккуратно убранным, только на столе стояли миски с остатками еды. Очевидно, самочувствие роженицы было вполне приемлемым до самой последней минуты и не мешало выполнять ей простейшую домашнюю работу. Михайла отодвинул занавеску, за которой скрывалась даже не комната, а нечто вроде алькова. Большую часть его занимала красивая кровать с инкрустацией в изголовье, покрытая меховым одеялом, таким роскошным, что в его складках едва можно было различить осунувшееся лицо Нади.

— Сюда, миледи! — Молодой купец был в такой тревоге, что у него срывался голос.

— Миледи, мне так жаль! Я думала, что приду к вам сама. Не зря говорят: человек предполагает, а Бог располагает! — Надя всхлипнула, и Михайла тут же обнял ее за плечи, утешая. — Мне страшно, миледи!

Еще до того как Надя заговорила, Кимбра ощутила исходящую от нее смесь сожаления и страха, такую мощную, что едва удержалась от крика. Выходит, привычная защита против чужих эмоций отказала совершенно. Не без труда подавив панику, Кимбра заставила себя говорить спокойно и убедительно:

— Это естественно, дорогая.

Она сбросила накидку, положила котомку на стол и раскрыла ее, все это время лихорадочно нащупывая хоть какой-то внутренний щит, которым могла бы прикрыться. В конце концов это удалось, и ощущение Надиных эмоциональных бросков притупилось.

— Михайла, подогрейте-ка воды!

Молодой купец заколебался. Было видно, что ему не улыбается покидать жену в столь напряженный момент.

— Иди! — раздался слабый голос жены. — Я уже не одна, а миледи требуется помощь.

Ом вышел, все еще очень неохотно, и с порога бросил через плечо взгляд, в котором было столько любви и сострадания, что у Кимбры сжалось сердце. Она улыбнулась Наде, очень надеясь, что улыбка вышла непринужденной, и отодвинула покровы, открыв холм живота под простой льняной рубахой.

— А теперь проверим, как поживает наш малыш!

Не составило труда убедиться, что кровотечение не опасно и что ребенок находится в правильном положении для родов. За несколько минут обследования Надю сотрясли две сильные схватки. Кимбра запретила ей тужиться и посоветовала на что-нибудь отвлечься, чтобы не уступить инстинктивной потребности.

Явился Михайла с тазом горячей воды, помог Кимбре вымыть руки и остался в стороне, не сводя с жены испуганного взгляда.

— Схватки идут слишком часто и не в срок. Ребенок просится наружу, но мать еще не готова произвести его на свет, и то, что тело пытается его вытолкнуть, лишь утомляет ее и вызывает кровотечение.

Надя и Михайла обменялись взглядами.

— Не тревожьтесь! Ребенок вне опасности, а в остальном положитесь на меня.

На этот раз Кимбра была готова к тому, что произойдет, поэтому сумбурная волна омыла, но не захлестнула ее. Она помогла Наде спуститься с кровати и, поддерживая за сильно располневшую талию, повела в большую комнату. На пороге они столкнулись с Михайлой, отправленным за новой порцией теплой воды. Купец открыл рот, увидев, что жена на ногах, но охотно взялся водить ее вместо Кимбры. А та тем временем постелила чистую простыню и приготовила пеленки.

Некоторое время спустя пришла такая сильная схватка, что Надя едва удержалась на ногах. С бесконечной осторожностью Михайла помог ей снова улечься. Кимбра собиралась послать его в другую комнату, но уступила безмолвной мольбе мужа и позволила ему остаться у постели.

Ребенок родился необычайно быстро для первых родов. Появившись на свет, он огласил его криком, не дожидаясь традиционного шлепка по заду. Кимбра улыбалась, проделывая для него все необходимое, и с той же улыбкой подала молодой матери ее драгоценное чадо, обмытое и спеленатое. Потом наступил черед Нади, но та настолько ушла в созерцание, что не замечала, как ее приводят в порядок.

Теперь Кимбра могла расслабиться и как следует рассмотреть младенца. Счастливые родители охали и ахали, восхищаясь его крупными размерами, темными волосиками и умным выражением лица. Михайла так и пыжился от гордости. Когда Кимбра предложила подогреть для Нади немного супа, он бросился на кухню со всех ног, желая быть полезным. Молодая мать впервые приложила младенца к груди, тот не заставил себя долго упрашивать и жадно зачмокал.

— Откуда они знают, как это делается? — с трепетом спросила Надя.

— Так уж устроено, что знают. Как я и предсказывала, это здоровый и крепкий ребенок, и аппетит у него под стать размеру. А вам нужно больше отдыхать и хорошо питаться, чтобы молока всегда было вдоволь. Я сделаю отвар, который поможет скорее оправиться, и буду с кем-нибудь присылать каждый день по порции, всю первую неделю.

Михайла принес миску с супом и начал кормить жену с ложки. Кимбра сменила его на кухне, чтобы приготовить отвар, а в процессе этого приоткрыла дубовый ставень и выглянула наружу. Дождь все еще шел, но не так сильно. Начинало темнеть и это явилось для Кимбры неприятным сюрпризом. Захваченная великим таинством деторождения, она совершенно забыла о времени, и его прошло больше, чем она думала. Однако она оттеснила тревогу: ничего поделать было нельзя, разве что испортить себе приподнятое настроение. Она не может вернуться в крепость, пока не убедится, что матери и ребенку ничто не угрожает.

Когда настало время уходить, Кимбра подозвала Михайлу.

— Если за первый час случится хоть что-нибудь особенное, хоть что-нибудь неожиданное, пусть даже и не опасное на первый взгляд, сразу дайте мне знать!

Молодой купец утратил радостный вид.

— Нет, нет! — заверила Кимбра. — Я ничего такого не жду и предупреждаю просто на всякий случай.

Михайла снова расцвел улыбкой. Однако стоило ей протянуть руку за накидкой, как он посерьезнел.

— Я провожу вас, миледи! Вам нельзя бродить по городу одной.

— А вам нельзя оставлять жену и ребенка без присмотра. — Заметив, что это его не убедило, она прибавила: — Что со мной может случиться? В самом крайнем случае я промочу ноги.

— Что может случиться, я не знаю, а только всем известно, что вы никогда и нигде не появляетесь в одиночку.

— Как насчет вас самого? Пока Надя была в силах ходить на рынок, вы отпускали ее одну?

— Конечно, — ответил купец, пораженный вопросом.

— И что же, по-вашему, я беспомощнее Нади?

— Надя — простая купчиха! Иное дело вы, миледи. То, что вас повсюду сопровождает конный отряд, — это дань уважения супруге ярла.

— Дань уважения ярлу, а не мне, — возразила Кимбра со вздохом. — Меня больше всего порадовала бы вера в мои силы и здравый смысл.

— Так или иначе, а приказы лорда Вулфа не обсуждаются, — резонно заметил Михайла.

— И все же давайте мыслить здраво. Кто осмелится причинить мне вред? Кто осмелится навлечь на себя неудовольствие ярла?

— Неудовольствие? — повторил купец, глядя на нее так, словно она только что назвала ураганный ветер легким зефиром. — Миледи, лорд Вулф не выражает неудовольствия, он гневается и в гневе творит законную расправу. Не хотел бы я навлечь на себя его гнев! Если такое все же случится, молю Бога о том, чтобы в своем милосердии лорд Вулф приговорил меня к скорой смерти.

Кимбра запретила себе вспоминать порку у позорного столба, память о которой все еще была в ней слишком свежа. Ее вдруг поразила ужасная мысль: сам того не ведая, молодой русский купец поставил себя именно в то положение, которого так боялся.

Брат Джозеф, Ульрих, Брита, да и все обитатели крепости знали о запрете Вулфа. Жители города, Михайла в том числе, оставались в счастливом неведении. Кимбра предложила его жене прийти к ней в самом начале схваток, но под предлогом того, что ей будет удобнее там, где под рукой все необходимое. Почему она не сказала правду? Из гордости? Из чувства протеста против навязанного образа жизни? От обиды, что была не столько уважаемой супругой ярла, сколько его пленницей?

Кимбра пришла в ужас при мысли о том, в какие неприятности вовлекла Михайлу. Тем важнее было остановиться, пока еще, быть может, не поздно. Тем важнее было исключить его из происходящего и хотя бы отчасти отвести возможный удар.

По натуре честная, Кимбра решила, что утаит от мужа свои похождения в его отсутствие, особенно если вернется домой в добром здравии. Да и отчего бы не вернуться? В самом деле, что ей угрожает?

Тем не менее Кимбра возвращалась почти бегом. Сумерки надвигались быстро. По дороге, ведущей к воротам крепости, пришлось подниматься уже в темноте, поскальзываясь и то и дело попадая в лужи. К тому же Кимбра устала, а потому сильно запыхалась на подъеме.

К счастью, ворота еще не были закрыты на ночь, хотя это и казалось несколько странным. Она проскользнула мимо стражи, как будто не заметившей ее появления (неудивительно в такую-то погоду), и поспешила к своему жилищу, где, как всегда, было тихо и уютно. Светильники уже горели, излучая приветливый свет, у кровати тлела жаровня. Кимбра мысленно поблагодарила исполнительную Бриту, растянула влажную накидку на вбитых в стену колышках, спрятала котомку в сундук. На миг ей так отчаянно захотелось забраться в постель, под теплый волчий мех, что все тело заныло от предвкушения.

Но живот бурчал уже полчаса, возмущаясь тем, что был в этот день оставлен без обеда и почти без завтрака.

Кимбра решила забежать на кухню и убедиться, что все в порядке. Она никогда не любила кусочничать, но сейчас не возражала бы против легкой закуски, чтобы еда потом легла лучше.

Стараясь держаться незаметно, она обогнула трапезную с другой стороны и вошла в кухню, где было, как всегда в этот час, шумно и многолюдно. Вокруг каждого из трех столов суетились женщины: одни резали мясо на куски, подходящие для жарки над открытым огнем, другие чистили и потрошили рыбу; третьи перебирали овощи. Подростки помешивали в чугунах и поворачивали вертела. Повсюду носились упоительные ароматы. В углу из земляной печи доставали готовый хлеб и клали в плетенки, которые потом ставились в трапезной на столы. Из маслобойни подавали круги сыра.

Кимбре удалось проскользнуть в кухню незамеченной. Усмотрев на подсобном столе корзинку ягод, она направилась прямо туда и как раз жевала с полным ртом, когда вдруг заметила, что вокруг становится все тише и тише. Она обернулась и увидела, что все глаза обращены к ней. Люди замирали в той позе, в какой в этот момент находились: кто с ножом, кто с половником в руках, кто на полушаге.

Кимбра в смущении спрятала за спину руку, перепачканную сладким соком.

— Я не обедала!

Никто не ответил, даже не моргнул. Казалось, в помещении повеяло леденящим холодом и обратило всех присутствующих в статуи. Живыми оставались только глаза, в которых Кимбра прочла жалость, сочувствие… страх. Сердце у нее забилось вдвое чаще, она пошатнулась и вынуждена была схватиться за край столешницы, чтобы устоять на ногах. Только теперь в памяти всплыла деталь, замеченная, но не осознанная из-за грызущего голода.

В жилище, где так приветливо горели светильники и от жаровни шло тепло, на постели лежал знакомый плащ. Лежал там, где муж сбросил его с плеч.

Волк вернулся домой, пока она вопиющим образом нарушала его строгий запрет, не считаясь с тем, что ее ждет в случае очередного неповиновения.

Вместе со страхом Кимбра ощутила радостную приподнятость. Вулф вернулся! Он жив и невредим! Ей оставалось ждать, как он поступит. К противоречивым эмоциям добавилось чувство негодования на то, что все так запутано, так сложно между ними. Если бы она могла лишь радоваться его приезду! Ведь она только исполнила свой долг. Возможно, Вулф все поймет и не станет сердиться.

Кимбра выпрямилась, вскинула голову. Он поймет. Она заставит его понять. Она будет настаивать на своем, пока…

— Вон!

Это слово разбило неестественную тишину, наполнило кухню дребезгом бьющейся посуды и стуком падающей утвари. Зазвучали торопливые убегающие шаги. Помещение опустело, словно выметенное.

Кимбра осталась. Она повернулась к двери, чтобы приветствовать своего супруга и господина, мужчину, которому поклялась повиноваться. Ее разъяренный викинг стоял, расставив ноги и уперев руки в бока. Его глаза горели гневом.

Глава 14

Первый взгляд на мужа заставил Кимбру задохнуться, словно выброшенную на берег рыбку. Мысленный образ, который она лелеяла в памяти, превратился в бледную тень реального Вулфа. Без доспехов и шлема, в рубахе, он тем не менее казался более громадным, мощным и мужественным.

Еще он выглядел неухоженным, словно все это время спал в одежде (так оно, без сомнения, и было). Ему не помешало бы сбрить недельную щетину, вымыть голову, причесаться. Пожалуй, больше всего Вулф напоминал сейчас сказочное лесное существо, какого-нибудь гоблина или лешего.

— Ты! — процедил он сквозь стиснутые зубы.

И все.

Кимбра подумала, что так оно лучше. Она бы не смогла вынести грубо брошенных в лицо обвинений, заслуженных и все же несправедливых, потому что не совершила ничего дурного, а если и совершила, оно не может перевесить сделанное ею добро.

— Мне пришлось! — крикнула она. — Две жизни были на ставке, пойми! — Кимбра помедлила, вспомнила молодого купца и торопливо продолжала, радуясь тому, что Вулф не пытается ее остановить. — Михайла ни в чем не виноват! Он не знал и не знает о твоем запрете. И Надя не виновата! Если хочешь наказать, наказывай меня одну!

Умолкнув так же внезапно, как заговорила, Кимбра бессильно уронила руки и ждала. Вулф должен понять, думала она. Ради всего, что у них было, ради наслаждения, которое они делили, и клятвы, которую он дал тогда в темнице — что не обидит ее.

— Я тебя предупреждал, — сказал ярл с бесстрастным видом, обычным в минуты особенно яростного гнева. — Я дал тебе шанс исправиться, и не один. Похоже, я слишком долго играл в великодушие. — Он пожал плечами и скривил губы в усмешке. — Ты не оставляешь мне выбора, Кимбра.

Она могла вынести все, кроме безмерного разочарования в голосе мужа. Разочарование и решимость отражались в его позе, в лице, во взгляде. Было совершенно ясно, как он намерен поступить.

Никто никогда не бил Кимбру. Она не испытала этого, но знала, что люди чувствуют не только физическую боль, но и унижение. Она была уверена, что до конца жизни не простит Вулфу, если он поднимет на нее руку.

— Ты… — начала она, но не нашла слов и умолкла.

Душевная боль нарастала, становилась такой сильной, что перехлестнула бы через самую высокую стену, какую она ухитрилась бы мысленно возвести.

— Ты… не… посмеешь… — произнесла Кимбра онемевшими от ярости губами.

Вулф был заметно озадачен. Вряд ли он ждал от нее отпора в такую минуту. Но его лицо осталось решительным, и он двинулся вперед.

— Это послужит тебе уроком, Кимбра. Когда наша жизнь вернется в обычную колею, ты уже не совершишь такой глупости. Последняя капля переполнила чашу гнева.

— Глупости?! Глупости? Что глупого в том, чтобы врачевать людей? Что глупого в том, чтобы доверять собственному суждению? Не ты ли, уезжая, просил меня присмотреть здесь за всем? Хотелось бы мне знать, что ты имел в виду! Как бы тебе понравилось вернуться домой и узнать, что и мать, и нерожденный младенец мертвы только потому, что твоя жена не посмела пройти четверть мили до города? Или тебя не волнует, что мне пришлось бы жить дальше с таким грузом на совести? Если тебе все равно, подумай, кем бы я предстала в глазах твоих людей!

На этот раз Вулф был по-настоящему ошеломлен. Глядя в его растерянное лицо, Кимбра чуть было не разразилась истерическим смехом, потом чуть не разрыдалась, но, к счастью, сумела удержаться и от того, и от другого. Сейчас это было неуместно. Она не знала, что предпринять, поэтому сделала первое, что пришло на ум: схватила что-то со стола и швырнула мужу в грудь. Издав чмокаюший звук, оно отлетело, покатилось по полу и оказалось мячиком свежего творога в тонкой тряпице. Некоторое время Вулф молча его созерцал, потом перевел взгляд на Кимбру. На его лице было теперь совсем иное выражение.

— Когда я впервые тебя увидел, то подумал: ее бы вывалять в грязи, — сказал он тоном светской беседы.

— П-почему?

— У тебя был вид не от мира сего, слишком ухоженный и приглаженный, так что руки чесались посадить на все это совершенство хоть пару пятен.

Вулф огляделся, присмотрел на ближайшем столе кринку, в которую обтекал творог, поднял и выплеснул содержимое на Кимбру. Ей и в голову не пришло отскочить, она лишь жалобно пискнула и уставилась на свою промокшую одежду.

— Ну, знаешь!..

Она схватила сочащийся медом кусок сот и бросила Вулфу прямо в лицо. Бросок оказался метким, соты приклеились к щеке, и ему пришлось их отдирать.

— Вижу, тебе понравилось, — заметил он невозмутимо и пошел к ней, не удосужившись отереть лицо.

Мир ненадолго перевернулся с ног на голову, а потом Кимбра приземлилась на кучу мешков с мукой. Она сделала попытку подняться, но драгоценный супруг навалился сверху, поймал и как следует прижал ее руки.

— Попалась, женушка!

Попалась? Вот еще! Это только начало. Она покажет самонадеянному викингу, что такое настоящая англичанка. Он узнает, из какого она теста. Из такого, что ему не по зубам!

Но прежде нужно было вырваться, и Кимбра вырывалась изо всех сил, упираясь каблуками в мешок. Неожиданно мешковина треснула и мука выплеснулась фонтаном, запорошив их обоих.

Когда белая метель улеглась, перед Кимброй открылось лицо мужа. Липкая от меда щека была теперь сплошной мучной маской, на которой моргал серый глаз в белой оторочке ресниц. Кимбра схватилась за живот.

— Ах, тебе смешно?!

Ей и в самом деле было смешно, но потом вспомнилось, как долго она ждала, как боялась за него и как рада была увидеть, невзирая ни на что. Глупо было тратить время на подобную чепуху, когда им следовало бы…

На ее голову с громким бульканьем полилось молоко. Целое море молока из ведра, которое некстати оказалось в пределах досягаемости неугомонного Вулфа. Оно насквозь промочило Кимбру, и без того уже густо пахнущую сывороткой, запорошенную мукой. Вулф от смеха свалился в корчах, тыча в нее пальцем.

Кимбра нырнула к корзине с яйцами и с воинственным криком принялась метать их в мужа. Белки и желтки смешались в черных нечесаных волосах, потекли на одежду, превращая муку в густую, клейкую массу.

Насладившись зрелищем сполна, Кимбра повернулась было к полкам с другими продуктами, но была ухвачена за подол, повалилась обратно на многострадальные мешки и, ослепленная новым фонтаном муки, временно выбыла из сражения. Ей удалось проморгаться как раз тогда, когда Вулф уже подкрадывался с пригоршней ежевики.

— Куда? — зарычал он, когда она рванулась в сторону. — Ну-ка открывай рот!

Кимбра была ошеломлена, но Вулф вложил ягодку между ее губ. Она разжевала и проглотила ее под его пристальным взглядом. Вот оно, обещанное наказание, подумала Кимбра: ярл, сидя среди чудовищного кавардака, который они учинили, кормит свою строптивую супругу с рук.

А потом ягоды были забыты, губы потянулись к губам. Кимбра застонала от облегчения, желания и удовольствия. Щетина кололась, царапала нежную кожу подбородка, руки скользили по телу жадно, но осторожно.

— Только Один знает, как я соскучился!

— А я!..

Кимбра дотронулась до штанов Вулфа, схватилась за пояс, забывая застенчивость. Он завернул подол ее платья до талии.

— Когда-нибудь я не стану спешить… — начал он.

— Когда-нибудь, но не сейчас! — взмолилась она.

Вулф приподнялся, посмотрел Кимбре в лицо, провел кончиком пальца по кромке густых ресниц, изящной округлости щеки, линии подбородка, помедлил на припухших от поцелуев губах. Прикосновение было легчайшим, чтобы не разбудить. Сожаление боролось в нем с гордостью: мужчине приятно сознавать, что женщина совершенно опустошена после близости с ним, но что, если он переусердствовал?

В кухне было теперь очень тихо. Вулф откинулся на спину, вздохнул, заглянул в себя в поисках бешеной ярости, что вскипела в нем сразу после возвращения, когда он узнал, что Кимбра покинула крепость и к тому же в одиночку. Он оказался тогда перед суровой необходимостью сдержать свое слово и подвергнуть ее наказанию. Он напомнил себе, что это его долг, а долг не исполняют в гневе. Только так ему удалось совладать с собой. Но вот от ярости не осталось и следа, и он ничуть об этом не жалел.

Если своим попустительством он уронил себя как ярл, так тому и быть. Впервые в жизни Вулф был счастлив ненадолго остаться просто мужчиной и мужем.

Он вспомнил, с каким лицом Кимбра швырнула в него творожным мячиком, и улыбнулся. Его прекрасная англичанка и близко не стояла с кротостью и послушанием. Неудивительно, что Фрейя взялась ей покровительствовать — ведь душа у нее под стать богине и воительнице. Она и в постели была неподражаема. Если боги занимались любовью, их наслаждение было именно таким, какое испытал сегодня он, — долгим и столь мощным, что вся жизнь, казалось, выплеснулась из него вместе с семенем. За такую страсть он мог бы покорить для Кимбры весь мир.

Ход мыслей Вулфа был прерван мерным негромким звуком. Он приподнялся и огляделся. Непросто было разглядеть что-то среди окружающей неразберихи, но наконец он заметил кувшин, из которого ползли на пол остатки патоки. Должно быть, они опрокинули его во время сражения… или позже, в другой битве, одной из тех, где они были до того достойны друг друга, что неизменно сводили ее вничью.

До кувшина удалось дотянуться, не вставая, но потом Вулф все-таки поднялся. Кимбра спала на боку, подогнув одну ногу и подложив ладонь под щеку. Она вся была покрыта мукой из разорванного мешка, которая лишь местами перемежалась пятнами, в том числе от ежевики. Вулф выглядел и того хуже: яйца пополам с мукой и капли меда с лица образовали на одежде немыслимую мешанину.

Оглядев себя, он тихонько засмеялся. Образцовая пара, ничего не скажешь! Прекрасный пример для подражания. Совокупляются в разгромленной кухне прямо на мешках с мукой.

Поразмыслив, он поднял Кимбру.

— Что ты делаешь? — спросила она сонно.

У нее был забавный вид, и Вулф засмеялся снова.

— Не забывай, обычно в этом помещении готовят еду. Скоро ужин.

Несколько мгновений она смотрела, озадаченно морща лоб, потом ахнула, залилась краской.

— Поверить не могу, что мы это делали! Что на нас нашло, скажи на милость? На кухне! Теперь каждый будет знать, что ярл и его супруга…

— Кимбра!

Она сокрушенно вздохнула.

— Все прекрасно знают, что мы этим занимаемся.

— Да, но не на кухне же! Не на мешках с мукой! Кто-нибудь мог заглянуть и увидеть!

— Заглянуть? — Вот это уже было из области фантазии. — Они думают, что я расправляюсь с тобой, и рады-радешеньки держаться отсюда как можно дальше. Узнав, как все обернулось, люди возблагодарят богов.

— Надеюсь, никто ничего не узнает! Пусть думают, что мы просто поговорили…

Кимбра обвела кухню взглядом, и на лице у нее отразилось сомнение. Вулф подумал, что сам Локи не натворил бы такого, случись ему здесь бесчинствовать. На мешках остался четкий отпечаток, недвусмысленно говоривший о произошедшем.

Кимбра уткнулась в грудь мужа, и тот, смеясь, вынес ее за порог. Он думал о том, что настало время познакомить прекрасную англичанку еще с одним способом получения удовольствия.

В жилище они пробыли ровно столько, сколько потребовалось, чтобы захватить все необходимое. Все так же в объятиях Вулфа Кимбра проделала путь до «задворок» крепости, к сооружению, уже давно возбуждавшему ее интерес. Формой оно напоминало осиное гнездо, наполовину погруженное в землю и сложенное из плоских камней.

— Зачем мы здесь? Это ведь баня, верно?

— Место, где ты еще ни разу не была. — Вулф отворил низкую дверь, вошел, сложившись чуть ли не вдвое, и начал спускаться по каменным ступенькам. — Можно узнать почему?

— Ты будешь смеяться…

— Не думаю! Рассказывай.

— Однажды в Холихуде остановился странствующий монах, брат Чилтон. Он бывал в Норвегии, много о ней рассказывал и в том числе упоминал про баню. По его словам, только нечестивцы способны выдержать ее жар, потому что заранее готовятся гореть в аду.

— И ты поверила?

— Нет, но взяла на заметку, что в бане ужасно жарко.

— Совсем не обязательно. Мы начнем с малого. — Вулф ущипнул Кимбру губами за мочку уха. — Потому что это твой первый раз.

По спине у нее прошла сладкая дрожь. Кимбра отлично знала, что Вулф обдуманно будоражит в ней память о брачной ночи, и все равно в очередной раз попалась на удочку. В руках этого человека она становилась податливым воском.

Руки Вулфа. Такие большие, ладно скроенные под рукоять меча, закаленные в сражениях, продубленные на ветрах, потемневшие от загара. Но как осторожно они опустили ее на земляной пол!

Кимбра с любопытством огляделась. Каменные стены сужались кверху, открываясь наружу узким отверстием, прямо под которым, то есть в самом центре, стояла железная печурка с трубой, выведенной почти в самое отверстие. Рядом лежало несколько десятков круглых камней такого размера, чтобы удобно умещались в мужскую ладонь. Позади печурки прямо на пол были настланы гладко выструганные доски, по всему периметру шли широкие полки из таких же досок, и все помещение пахло сосной.

Пока Кимбра озиралась, Вулф присел перед печкой, отворил дверцу и начал наполнять ее дровами.

— Раздевайся, — бросил он через плечо.

Когда дрова как следует разгорелись, он закрыл дверцу печурки на засов. Другой заложил на двери бани. В помещении наступил бы кромешный мрак, если бы не отблеск потрескивающего в печурке пламени. Когда глаза привыкли к полумраку, Кимбра заметила, что Вулф снимает всю одежду до нитки, обувь тоже. Оставшись обнаженным, он сладко потянулся. Потом вернулся к печурке, поправил поленья и добавил еще пару штук. Все, что бы он ни делал, получалось легко и по-своему грациозно. Взгляд так и тянулся к контурам его тела, напрасно Кимбра старалась отвлечься на окружающее.

— А разве… — Губы пересохли, пришлось их облизнуть. — Разве дров не достаточно?

Вулф обернулся, черная грива перепутанных волос мотнулась по плечам. Увидев, что Кимбра все еще не раздета, он был заметно удивлен.

— Если останешься в одежде, получишь тепловой удар.

Она все никак не решалась последовать совету. Тогда он подошел, приподнял ее лицо за подбородок и всмотрелся в него, насколько позволял полумрак.

— В чем дело?

Она не нашлась, что ответить. Не объяснять же, что вдруг, ни с того ни с сего, ее охватило ужасное смущение? Жизнь вынудила ее создать свой особенный внутренний мир и укрыться в нем в поисках покоя и безмятежности. Вулф разрушил все это, столкнул ее в водоворот ощущений и чувств, таких бурных, что ей едва удавалось оставаться на плаву и противиться силе течения. Он изучил ее так досконально, что она стала совсем беззащитной. Да взять хоть этот вечер! За час она прошла путь от страха к гневу, от гнева к страсти. Что еще он для нее приготовил?

Она была опустошена, растеряна. Она предвкушала…

— Кимбра!

Девушка продолжала молчать, не сводя с него взгляда. Вулф увидел темные круги у нее под глазами, вспомнил свои намерения в тот момент, когда вошел в кухню, и устыдился сам себя. Его жена не один час провела у постели роженицы, ей требовался хороший отдых, а не его ненасытное вожделение.

— Увидишь, после бани тебе станет лучше.

Приняв молчание за согласие, он быстро и ловко раздел Кимбру, мимолетно удивившись тому, что платье спереди порвано. Он понятия не имел, когда это сделал. В любом случае прореха говорила о том, с какой яростной страстью он набросился на Кимбру, и решимость держать себя в узде укрепилась.

Тем временем температура в бане заметно повысилась. Делая глубокий вдох, Кимбра поперхнулась и сказала:

— В самом деле… как жарко!

Между грудями скопились капельки пота.

— Что-нибудь не так? — спросил Вулф, расслышав в ее голосе тревогу.

— Нет, все в порядке.

Кимбра не могла думать ни о чем, кроме того, как совершенно тело ее мужа. Когда он отвернулся зачерпнуть ковшиком воду из ушата, взгляд последовал за ним, словно прикованный. Хотелось смотреть и смотреть, как бугрятся мышцы под гладкой кожей, как они перекатываются при каждом движении.

Шипение заставило Кимбру вздрогнуть.

— Мы предпочитаем баню сауне, — объяснил Вулф, увлекая ее к скамье. — Влажная жара лучше сухой, прогревает до самых костей.

Кимбра машинально кивнула. Густое тепло полуподземного помещения постепенно просачивалось сквозь поры внутрь, обволакивало и расслабляло. Внешний мир казался не ближе, чем звезда, сиявшая над вытяжным отверстием. Она снова, теперь осторожнее, сделала глубокий вдох, наполнив легкие запахом сосны.

Голова вдруг закружилась.

— Ложись!

Кимбра услышала голос словно из бесконечной дали, но подчинилась не раздумывая. Вулф повернул ее на живот, лицом к печурке, чтобы отвлечь мерцающим отсветом пламени. Звякнуло стекло, по бане поплыл приятный аромат, который Кимбра не смогла определить.

— Пачули, — сказал Вулф. — Восточная пряность.

У Кимбры вырвался невольный стон удовольствия, когда его руки, смазанные душистым маслом, заскользили по плечам и спине, разминая мышцы. По мере того как они двигались, отступала усталость долгого дня.

Вулф уделил должное внимание бедрам, ягодицам и ногам Кимбры, а когда добрался до их внутренней поверхности, то заставил ее извиваться от удовольствия. Тихие стоны, раз за разом срывавшиеся с ее губ, стали громче, когда он начал массировать ступни и по очереди сгибать пальцы.

— Лучше? — спросил он, повернув ее на спину и заглянув в затуманенные глаза.

— Гораздо! А что теперь? Моя очередь?

Кимбра ощутила, как огонь желания побежал по ее жилам. При мысли о том, как она пройдется скользкими руками по всему телу мужа, он вспыхнул еще жарче.

— Позже…

Она зачарованно следила за тем, как Вулф налил в ладони масла, растер и положил их ей на талию.

— Я говорил тебе когда-нибудь, что ты мое сокровище?

— Только в ту ночь, когда вы с Драконом напились.

— Вот еще, напились! Мы просто…

— Позволили себе капельку лишнего? — подсказала Кимбра.

Вулф посмотрел на нее неодобрительно.

— Самую малость переборщили?

— Ну хорошо, хорошо! — согласился он смеясь. — Мы напились. Но это совсем не обязательно, чтобы счесть тебя сокровищем. Ты прекрасна, Кимбра!

— Было время, когда я безмерно устала быть прекрасной…

Дремотный голос Кимбры прервался, когда ладони мужа скользнули выше, на грудь. Подушечки пальцев кругами двинулись по напряженным соскам. Кимбра ощутила, что выгибается дугой.

— А почему ты устала быть прекрасной?

— Это… это только все… Вулф, прошу тебя!

— Только все?

— Усложняло! Прошу!!!

— Если бы ты знала, как мне нравится тебя ласкать! Да ты и сама должна это чувствовать… например, когда я внутри. Как это ни трудно, я держусь до тех пор, пока и ты не будешь готова. Вспомни, как я погружаюсь в тебя все глубже, туда, где тебе особенно приятно…

Кимбра извивалась под его руками, возбужденная мысленнымикартинами, распаленная прикосновениями. Едва сознавая, что делает, она царапала напряженное бедро мужа.

— Вулф, такие игры имеют оборотную сторону! С тем же успехом ты можешь из кошки оказаться мышкой! Ты знаешь, как умеет мстить женщина!

Руки легли между ног, прикасаясь так легко и нежно, что Кимбра почти ничего не ощущала, пока палец не скользнул внутрь. Несколько движений, несколько касаний снаружи — и она извилась в спазмах наслаждения. Они не успели еще утихнуть, как Вулф поднял ее и усадил лицом к себе на душистые сосновые доски.

— Вот теперь твоя очередь!

Сухожилия на его шее натянулись от усилий отдалить миг разрядки, руки напряглись. Кимбра начала покачиваться. Все ее ощущения были обострены. Казалось, она заполнена до отказа, но двигаться было легко и свободно.

Вулф со стоном откинул голову. В полумраке его кожа на шее и плечах влажно блестела, блестели и глаза из-под полуопущенных век.

— Мне нравится баня… — прошептала Кимбра.

Ее бедра двигались во все возрастающем темпе. Она ощутила, как мужская плоть пульсирует внутри, требуя дать ей волю, ощутила и то, как Вулф напрягся, желая продлить удовольствие. Чтобы он утратил над собой контроль, она напрягла бедра, сжала его сильнее.

Ее имя, сорвавшись с его губ, прозвучало и как проклятие, и как благословение. Он словно взорвался внутри, содрогаясь с такой силой, что скамья заходила ходуном. Ее ответный взрыв был не слабее. Двойной крик наслаждения пронзил душистый полумрак, и земля, в ладонях которой покоилась баня, благосклонно выслушала его.

Глава 15

Кимбра во все глаза уставилась на мужа. Он только что сделал предложение, и она поняла сказанное, но не могла поверить, что он говорил серьезно.

Она подняла голову и вгляделась ему в лицо, ни минуты не сомневаясь, что увидит в его глазах веселый блеск. Но вид у Вулфа был совершенно серьезный.

— Шутишь? — на всякий случай спросила она.

— Вовсе нет. Нет ничего лучше, чем после бани окунуться в холодную воду! Это укрепляет здоровье и придает сил.

Тон у мужа был не слишком убедительный, поэтому Кимбра не удержалась от смешка.

— Тогда подай пример! Правда, я не могу обещать, что последую ему.

— Если хочешь до конца понять, что хорошего в бане, ты не-пре-мен-но должна сбегать к реке!

— Я уже поняла, что хорошего в бане, — многозначительно произнесла Кимбра. — Вряд ли к ней не-пре-мен-но прилагается то, чем мы занимались, но, поверь, я оценила это новшество. — Охваченная внезапными подозрениями, она поспешно добавила: — Даже и не думай насильно тащить меня в реку! Тогда ты узнаешь, что такое иерихонская труба.

— А в самом деле, что это такое? — заинтересовался Вулф. — Что-то громкое?

— Еще какое!

— Настолько, что нельзя описать?

— Нет таких слов.

— Ну и ладно. — Вулф медленно провел ладонями по скользким от масла бедрам Кимбры. — Все равно никто не потащит тебя в реку, потому что я совершенно без сил.

Некоторое время они молчали, оставаясь в той же позе.

— Мне кое-что пришло в голову, — вдруг сказала Кимбра.

Она соскользнула на пол, потянулась так, что кончики пальцев почти коснулись верхнего изгиба стены, и принялась шарить среди принесенных мелочей. Нащупав мыло, она издала крик восторга.

На досках позади печурки стояли ведра с водой. Кимбра сунула палец в ближайшее, нашла, что вода согрелась достаточно, и принялась намыливаться. Это выманило Вулфа со скамьи. Он поднялся с живостью, вопиющим образом противоречившей тому, что он «совершенно без сил».

— Давай-ка я потру тебе спину.

Дело не ограничилось спиной. В конце концов Вулф намылил Кимбру с головы до ног и несколько раз окатил из ковша. Она с радостью отплатила ему тем же. При всей невинности этого занятия оно распаляло. Они опустились прямо на доски за печуркой и снова любили друг друга, а позже, когда поленья совсем прогорели и рассыпались угольями, когда пар перестал подниматься от камней, Вулф отнес спящую жену в жилище. Там он устроил ее в уютном гнездышке из льняных простыней и волчьего меха, прилег рядом. Держа Кимбру в объятиях, он размышлял о том, как же ему повезло.

Мало-помалу Вулф ощутил желание вознести благодарственную молитву, но не знал, как это делается. Северяне не молились. В случае необходимости они приносили жертву — когда-то кровавую, позже бескровную, — а в иное время просто жили в соответствии с кодексом данных богами законов. Молитвы были делом жрецов. Но все это не подходило к тому, что чувствовал Вулф. Оно не имело никакого отношения к богам, даже к Фрейе, а скорее к самим основам жизни, к самой сути мироздания.

Вулф подумал о другом боге, которому не потребовался для победы ни магический жезл, ни победоносный меч, ни даже гром или молния. Его единственным оружием была всеобъемлющая любовь, именно она возродила его из мертвых. Это как нельзя лучше подходило к случаю, и Вулф возблагодарил христианского бога, которого прежде презирал. Он уснул с надеждой, что его благодарность принята.

Брита поворачивала в руках плащ Кимбры, и глаза у нее становились все круглее.

— Можно узнать, от чего эти пятна, леди? — робко спросила она.

Кимбра все еще была в постели, но уже не спала, а завтракала. Она была так голодна, что проглотила бы пищу не жуя, если бы не чувство приличия. Вопрос Бриты отвлек и смутил ее.

— Еще молоко.

— Ax, молоко! Тогда все в порядке.

Это была первая шутка, которую Брита решилась отпустить за все время их знакомства, и Кимбра была очень обрадована.

— Надеюсь, пятна легко отойдут, — сказала ирландка и отложила плащ в сторону. — Что касается рубахи лорда Вулфа…

— На ней мед, яйца и творог пополам с мукой, — объяснила Кимбра, краснея. — Мне так неловко за этот беспорядок…

Она имела в виду то, в каком состоянии они с Вулфом оставили кухню. Кому-то пришлось все это отмывать.

— Ничего страшного не случилось, — заверила Брита. Она хотела еще что-то добавить, но придержала язык и лишь повторила: — Ничего страшного!

Связав перепачканную одежду в узел и тактично не упоминая о прорехе на платье, она взялась за гребень.

— Я могу расчесать вам волосы, пока вы едите.

— Ты только взгляни, в каком они состоянии, — сокрушенно сказала Кимбра. — За один завтрак не управиться, придется продолжить за обедом.

— Бывает! — только и сказала ирландка — истинное воплощение такта!

Она начала разбирать перепутавшиеся длинные пряди постепенно, снизу вверх, причем с такой осторожностью и старанием, что Кимбра поморщилась всего пару раз.

— Есть известия от Нади и Михайлы? — спросила она, намазывая медом очередной ломоть белого хлеба; никогда еще ей не приходилось испытывать такого волчьего голода.

— Есть, леди. Мать и дитя чувствуют себя превосходно, а молодой отец в восторге от подарка лорда Вулфа. Он сказал, что сроду не пил из такого кубка и будет беречь его как зеницу ока.

Кимбра улыбнулась, довольная тем, как тонко ее муж показал русскому купцу, что ни в чем его не винит.

— Вот и хорошо. А что, все люди лорда Вулфа вернулись невредимыми?

— Все, леди. Вот только…

Девушка не договорила и обратила свое внимание к волосам.

— Что, Брита?

Не дождавшись ответа, Кимбра бросила взгляд через плечо.

— Что-то не так? Говори же!

— Мне не следовало даже упоминать об этом, леди. Если лорд Вулф сочтет нужным, он скажет сам.

Кимбра отступилась, не желая ставить ирландку в затруднительное положение, но этот короткий обмен репликами оставил в ней тягостное чувство. Хотелось поскорее разузнать, в чем дело, и она страшно обрадовалась, когда смогла наконец выйти за порог.

На улице ее приветствовал солнечный свет — яркий, почти забытый. Дождь наконец прекратился, свинцовая облачность рассеялась, и небо над головой сияло чистотой, свежестью и густой голубизной. Кимбра подставила лицо горячим солнечным лучам и стояла так, пока ее не окликнул Ульрих:

— Что за утро, леди! Просто на диво! Самое время как следует прогреть землю. Разве не славно, что урожай спасен и ярл вернулся, не потеряв ни одного из своих людей?

— Если к тому же кашель вас больше не мучает, то все просто замечательно.

— Какой там кашель! — Ульрих замахал на Кимбру руками. — Я словно заново родился. Мог бы обскакать молодежь, да не хочется их расстраивать.

Кимбра засмеялась, и они вместе направились к трапезной, но остановились у самодельной часовенки брата Джозефа.

— Доброе утро вам, миледи, и вам, добрый Ульрих, — оживленно приветствовал их молодой священник. — Что за дивный денек! Знаете, сегодня ко мне заходили дети и звали рвать цветы, чтобы потом возложить их на алтарь. Я сказал, что приду попозже. — Он обменялся взглядом с Ульрихом. — Не хотите тоже пойти, миледи?

— Отличная мысль, — поддержал старик. — Идемте все вместе, так оно будет веселей. Можно даже прихватить корзинку с едой.

— Превосходно! — вскричал брат Джозеф. — Я уже звал Бриту, и она с радостью согласилась. Да вот и она!

Обернувшись, Кимбра увидела спешащую к ним ирландку. И когда брат Джозеф успел пригласить ее, если все утро она провела в ее жилище?

— Я захватила котомку на случай, если попадутся лекарственные растения.

— Значит, решено! — воскликнул священник сияя. — Это будет прогулка в честь первого солнечного дня! Так что, отправляемся?

— Отправляемся, — подтвердил Ульрих.

— Вы идите, а я пойду на кухню и соберу что-нибудь поесть, — сказала Брита. — Я быстро!

Кимбра медленно обвела взглядом улыбающиеся, оживленные лица, и ее подозрения окрепли. Она явственно ощущала, что под оживлением кроется тревога. Что это, заговор? Но с какой целью?

— А как же запрет лорда Вулфа? — осведомилась она. — Мне ведь нельзя покидать крепость, тем более без эскорта.

— Что-нибудь придумаем, — раздалось за ее спиной.

Там стоял Дракон. Он приблизился так тихо, что она не слышала ни звука. Он выглядел отдохнувшим и бодрым.

— В глазах брата я один стою целого отряда. Вот я и буду твоим эскортом, моя прекрасная сестра. Вулф считает, что его жена слишком много трудится, и будет только рад, если ты проведешь день за сбором цветов.

— Лучше и быть не может! — просиял Ульрих. — Ну, раз все препятствия исчезли, мы можем идти.

— Стойте! — крикнула Кимбра. — Что все это значит? Дракон, ты тоже будешь собирать цветочки?

Они остановились и повернулись с заметной неохотой. Дракон сделал беспечный жест.

— Собирать… не обещаю, зато буду зорко смотреть по сторонам.

— И Вулф в самом деле не рассердится, если я покину крепость на целый день?

— Ну что ты!

— Все же лучше поставить его в известность. Где я могу его найти?

— В трапезной, но делать этого не стоит. Он занят и просил ему не мешать.

— Чем же он занят?

Четверо неловко переглянулись. Казалось, никто не хочет брать объяснение на себя. Потом Дракон все же заговорил:

— Понимаешь, Кимбра… мы привезли сюда негодяев, что совершили набег на то поселение… — Он помолчал, словно прикидывая, что сказать, а что утаить. — Их ждет расплата. — Он снова умолк и на сей раз молчал дольше, теребя перевязь меча. — На самом деле это Вулф задумал поход в холмы за цветами, чтобы увести тебя подальше от крепости.

На лицах Бриты, Ульриха и брата Джозефа возникло некоторое смущение, но было видно, что они целиком и полностью поддерживают ярла.

— Он заботится о твоем благополучии. Если вспомнить, как ты была расстроена в тот день, когда наказали вора…

— Значит, этих людей отхлещут бичом?!

Дракон ненадолго прикрыл глаза, набираясь терпения. Вряд ли ему когда-нибудь приходилось вдаваться в объяснения перед женщиной, и уж тем более уговаривать ее принять их.

— Это убийцы! — сказал он твердо.

…Разрушение. Догорающие руины жилищ, пепел и копоть в воздухе. Мертвые тела, некоторые рассечены на куски. Женщины с разбросанными руками и раздвинутыми ногами — изнасилованные и убитые. Дети вповалку, без признаков жизни. И кровь, кровь повсюду!..

Кимбра пошатнулась. Видение пришло внезапно и было таким реальным, что она ощутила жар догорающих пожарищ, вдохнула тяжелый смрад гари и медный запах крови. Обеими руками она схватилась за желудок, подавляя рвотный спазм.

Когда она опомнилась. Дракон поддерживал ее, проклиная все на свете.

— Так вот почему тебя держали взаперти! Уж не знаю, что это за дьявольщина, но только и Вулф не знает, клянусь чем угодно! Может, ты и сама не представляешь, что с тобой происходит, но ясно одно: надо скорее отсюда убираться!

— Это дар Божий, — тихо сказала Брита, стоявшая с молитвенно сложенными руками. — Я давно это подозревала, а теперь знаю наверняка. Мама говорила, что все великие целители обладают таким даром. Им дано разделять чужую боль. Этот дар помогает проникать в тайны недугов, но может убить того, кому ниспослан, если тот не научится защищаться. Ведь боли в мире так много!

— Это правда? — мрачно спросил Дракон Кимбру. — Ты в самом деле ощущаешь чужую боль… я хочу сказать, физически?

— И-иногда…

Кимбра высвободилась. Ей пришлось приложить усилие, чтобы держаться прямо. Ее секрет перестал быть тайной для других так внезапно, что она все еще испытывала сильнейший шок, как человек, которого застали голым. Впрочем, так ли уж внезапно правда выплыла наружу? Если Брита подозревала, то и другие могли догадываться.

— Потому Хоук и отослал меня в Холихуд. — Кимбра заговорила, чтобы не растеряться окончательно. — Поначалу туда допускались только люди в добром здравии, а если происходил несчастный случай, потерпевшего тотчас удаляли.

— И что же, он намерен был продержать тебя там всю жизнь? — удивился Дракон.

— Не знаю. Просто он не нашел другого способа меня уберечь. Со временем я научилась, как сказала Брита, защищаться.

— Не очень-то у тебя получается, — резонно заметил он.

Кимбра отшатнулась от мысленной картины, но совладала с собой.

— Ты прав, в последнее время моя защита не так крепка, как раньше. Но не могу же я трусливо убегать и прятаться каждый раз, когда в мире что-то происходит!

— Речь идет не о трусливом бегстве… — начал Ульрих.

— А о разумной мере предосторожности, — подхватил брат Джозеф.

— Леди, другого пути нет, — сказала Брита.

— Видишь, какое единодушие! — подытожил Дракон. — Мы все обсудили, можно отправляться за цветами. Позже вы с Вулфом поразмыслите, как быть дальше, а сейчас не время торчать так близко от места действия.

Он взял Кимбру за руку, намереваясь повести за собой, но она вырвалась и бросилась к трапезной.

— Кимбра!

Она не обернулась.

Вулф сидел в кресле с высокой спинкой, как всегда во время судилищ. Он был в темной рубахе с золотой оторочкой. На его шее красовалось парадное ожерелье: золотое, с рубиновыми глазами на волчьей морде. Он был воплощением могущества — великодушный властелин, беспощадный судья.

Кимбра остановилась на пороге, не зная, как быть дальше. Она в очередной раз ослушалась супруга, но, как и в любой другой раз, это было необходимо. Если она хочет быть под стать Вулфу, то должна многому научиться, и в первую очередь тому, чтобы лицом к лицу встречать все, что выпадет на его долю. Она не может вечно прятаться от жизни. Ярл несет на плечах громадную ответственность, и дело его супруги — облегчить эту ношу своим пониманием и приятием. Такое возможно, если только она будет всегда рядом с ним.

И все же Кимбра не сразу нашла в себе силы пройти в зал, полный угрюмых мужчин. Женщин была лишь горстка, детей не было вовсе, хотя северяне редко ограничивали их свободу и по большей части позволяли бегать где вздумается. Кимбра сообразила, что детей было приказано увести подальше. Так вот откуда взялась идея возложить на алтарь цветы!

Выходит, наказание предстояло суровое. Суровее, чем порка у позорного столба. Кимбра решила, что пройдет через это, заставит себя пройти. Только теперь она со всей полнотой поняла правоту мужа в том, что до полного хаоса один шаг и что строгая дисциплина — основа порядка. Вулф знал, что говорил. Он на себе испытал, каково это, когда рука ярла недостаточно тверда. Это оставило их с Драконом бездомными сиротами.

Кстати, о Драконе, подумала Кимбра, услышав за спиной торопливые шаги. Судя по всему, тот намерен был довести дело до конца. Он сделал попытку ухватить Кимбру за руку. Она увернулась. При виде того, как он сверлит ее взглядом, ей пришло в голову, что вот так же мог выглядеть бог-громовержец Тор в приступе лояльности к Одину.

— Идем отсюда! — прошипел он сурово.

Кимбра помотала головой и бочком двинулась в сторону, ближе к стене. Если Дракон не собирался привлекать всеобщее внимание (а это вряд ли), он ничего не мог поделать.

Увы, ее расчет оказался неверным. Дракон прошагал прямо в центр расчищенного от столов и скамей зала, встал перед старшим братом и сердито произнес:

— Вулф, здесь находится твоя жена!

Все взгляды обратились к Кимбре, но она видела только серые глаза мужа. Казалось, в них полыхнуло пламя. Ярл медленно поднялся, медленно спустился с возвышения и так же медленно приблизился к ней. Кимбра предпочла бы провалиться сквозь землю, но это было невозможно.

— Я думаю, муж мой, что твой приказ был неправильно истолкован. Сегодня неподходящий день, чтобы собирать цветы.

— Подходящий, раз я этого хочу.

— Цветы не убегут! Сегодня…

— Сегодня ты перестанешь препираться и сделаешь то, что я велел.

— Я не так слаба духом, как ты думаешь!

— Речь идет не о слабости, а…

Вулф заколебался, не зная, как выразить свою мысль. Дракон счел это благоприятным моментом, чтобы вмешаться:

— Она физически ощущает чужую боль. Ирландка сказала, что это дар Божий.

Вулф устремил на Кимбру долгий взгляд. Казалось, он был не столько поражен, сколько находил положение дел любопытным.

— Это правда?

— А если и правда, то что? И со своим даром я могу быть хорошей женой!

Все бесстрастие Вулфа как ветром сдуло, и он во все глаза уставился на Кимбру.

— Вот, значит, что тебя беспокоит! Что ты не оправдаешь моих надежд?

— Что это за супруга ярла, если она не способна идти по жизни плечом к плечу с ним?! Все сочтут, что ты сделал плохой выбор, и будут правы. Ты и сам будешь так думать!

Она умолкла. Молчал и Вулф. С минуту они смотрели друг на друга, потом Кимбра топнула ногой.

— Не смейся надо мной!

— И не думал… ну, разве что самую малость. Только женщина может сказать такое после ночи вроде вчерашней. — Вулф заметил, что собравшиеся внимают ему с живым интересом, поспешно принял величественный вид и сказал очень громко, на весь зал: — Моя супруга, леди Кимбра, желает принять участие в судилище. Как женщина сильная духом, она имеет на это полное право. — Брату он добавил вполголоса: — Если что пойдет не так, уведи ее.

Принесли еще два кресла. Кимбра не чаяла усесться раньше, чем ее дрожащие ноги вздумают подкоситься, и поспешно заняла место рядом с Вулфом. Дракон устроился чуть в стороне. Ярл Скирингешила и его супруга приготовились начать судилище.

Кимбра едва могла поверить в то, как все обернулось. Вулф в который уже раз приятно ее удивил. Что за удивительный человек, думала она, великодушный, чуткий, понимающий…

Беспощадный.

Когда ввели пленников, она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Эти пятеро были ладно скроены, крепко сбиты и, без сомнения, еще совсем недавно находились в превосходной физической форме. Сейчас они были в колодках и еле ковыляли, грязные, нечесаные, все в синяках. Запекшиеся ссадины на локтях и коленях говорили о том, что, упав от слабости, они нередко волочились за всадниками по земле. Губы их запеклись и потрескались от жажды, глаза сверкали диким блеском.

…Разрушение. Догорающие руины жилищ, пепел и копоть в воздухе. Мертвые тела, некоторые рассечены на куски. Женщины с разбросанными руками и раздвинутыми ногами — изнасилованные и убитые. Дети вповалку, без признаков жизни. И кровь, кровь повсюду!..

Кимбра знала, что будет помнить это всю оставшуюся жизнь, а потому подавила порыв отплатить за зло добром.

Вулф поднял руку. Это утихомирило толпу, разразившуюся проклятиями в адрес пленников. Его суровый голос далеко разнесся в полной тишине:

— Эти люди совершили набег на мирное поселение Викофф и перебили всех его обитателей, не щадя ни женщин, ни детей. Никто из тех, что приняли смерть от их рук, в прошлом не делал им зла. Значит, это даже не была месть. Это была неоправданная жестокость, убийство без всяких оснований, и за это они будут преданы смерти.

Один из пленников взмолился о пощаде, другие забормотали что-то в свое оправдание, и лишь главарь не произнес ни звука. Он не отрываясь смотрел на Кимбру. Ослабевший от голода, жажды и дальнего перехода, стоявший на пороге смерти, он все же нашел в себе силы на похотливую ухмылку:

— Славная сучонка!

Хриплый голос, больше похожий на рычание, был едва разборчив, но его поняли все. Толпа взревела от возмущения. Ближайший викинг свалил главаря с ног ударом кулака. Но и лежа тот продолжал недвусмысленно ухмыляться Кимбре.

Несколько минут Вулф молча смотрел на то, как беснуется толпа, но когда стало ясно, что главаря вот-вот разорвут на части, сделал знак Дракону.

— Эй! — крикнул тот во всю мощь голосовых связок. — Мы не варвары! Он будет казнен по закону! Ярл приказывает вам остановиться!

Толпа отхлынула, трезвея. Люди переглядывались, обменивались замечаниями о мудрости ярла. В самом деле, говорили они, не стоит опускаться до уровня этого сброда. В Скирингешиле знают, что такое закон.

Кимбра сидела в полной неподвижности. Она все слышала и мысленно отворачивалась, заслонялась от услышанного. Не просто казнь, а медленная и мучительная. А она вызвалась быть при всем этом…

В отчаянии она попробовала прибегнуть к испытанному средству: возвести стены вокруг той части своего «я», что откликалась на любую боль, физическую или душевную, страдала от каждой жестокости. Но ничего не вышло. Она утратила способность защищаться, словно никогда и не имела. Ей больше некуда было бежать, негде скрыться. На один ужасный миг Кимбра вообразила себе, как все страдания мира рвутся в ее душу и разрывают ее на части.

И вдруг все кончилось. Ее приняли ласковые объятия, где было не в пример более безопасно, чем за любыми стенами.

Она повернулась к мужу. Вулф не коснулся ее, просто смотрел, но в глазах его было полное понимание, от которого страхи и опасения таяли, как снег по весне.

Стены были не нужны. Вулф стал ей защитой и опорой. Его забота, его нежность и были теми объятиями, в которых она могла укрыться. Кимбра ненадолго прикрыла глаза, чувствуя себя в большей безопасности, чем когда-либо прежде, и безмерно наслаждаясь этим, а когда открыла их снова, страх исчез. Она была спокойной, решительной.

Вулф оглядел пленников, снова посмотрел на Кимбру и вдруг поднялся.

— Олаф!

Одноглазый вышел вперед. Они с Кимброй приятельствовали еще со времени дороги в Скирингешил, поэтому он дружески ей кивнул, прежде чем предстать перед ярлом.

— Принеси топор!

Толпа разразилась криками одобрения. Множество рук сразу вцепилось в пленных, и их поволокли на площадь, где стоял позорный столб и происходили казни. Там уже ждал Ульрих, мрачный, но спокойный. Плечом к плечу с ним стоял, склонив голову в молитве, брат Джозеф, а чуть поодаль переминалась бледная Брита.

Кимбра хотела отослать ее прочь, но не сумела разжать стиснутых зубов. Все, на что она была способна в эти минуты, это кое-как держаться. Позорный столб напоминал о порке, о свистящих ударах бича. В памяти всплыли намеки брата Чилтона на чудовищные пытки, которым викинги подвергают своих пленных врагов, — пытки, в сравнении с которыми простая порка кажется сущей ерундой. Кимбра сжалась в тесный комок, ожидая, что вот-вот ее захлестнет волна ужаса и боли. Но Вулф был рядом — ее опора, ее защита.

— Это не люди! — произнес он с отвращением. — Это нечисть! Они хуже падали, которой кормятся стервятники!

Толпа жадно внимала каждому слову.

— Воин не опозорит свой меч, если прикончит нечисть!

Ответом был ропот согласия.

Вулф сделал знак Олафу. Тот подтащил одного из пленников, толкнул на колени и пригнул головой к обрубку дерева (до этой минуты Кимбра не знала его назначения, просто инстинктивно избегала, теперь же поняла, что это плаха). Дракон схватил приготовленный топор, взмахнул им и нанес удар. Голова покатилась по плотно утрамбованной земле.

Вдвоем Дракон и Олаф быстро разделались с пленниками. Остался лишь главарь, посмевший оскорбить Кимбру. Вулф принял топор и приблизился.

— Иди и положи голову на плаху, — приказал он. — И благодари мою супругу за то, что умираешь так легко. Если бы не она, ты сполна познал бы вкус мучений.

Главарь заковылял к плахе, хорошо понимая, к чему приведет неповиновение. Окровавленное лезвие снова рассекло воздух и опустилось точно в цель. Земля жадно впитала новую порцию крови.

Никто в толпе не проронил ни звука, только ветер, что прилетел с моря, принес отдаленный крик ястреба.

Глава 16

— Смотрите, он снова зевнул! — воскликнула Надя.

Заботливый отец не сводил глаз со своего крохотного сына, а тот, ничего не зная о восторге родителей, снова продемонстрировал умение разевать беззубый ротик в сладком зевке. Потом он сыто причмокнул губами, закрыл глаза и задремал.

— Что за чудесное дитя! — Любящая мать счастливо вздохнула, укладывая малыша в колыбель. — Сколько всего он знает и умеет!

— Я вижу, аппетита ему не занимать, — заметила Кимбра.

В самом деле, младенец быстро набирал в весе. Она сказала это для того, чтобы дать молодой матери лишний повод похвастаться.

— Да уж, аппетит у него что надо! — с гордостью подтвердила та. — Можно подумать, наш малыш родился, заранее зная, откуда и как будет получать молоко!

Кимбра согласно кивнула. Счастье молодой семьи было таким безудержным, что она задержалась в доме Михаилы, чтобы еще немного погреться в его лучах.

Одноглазый Олаф ждал Кимбру снаружи. Он привалился к стене дома и разглядывал прохожих. При виде жены Вулфа он отвесил формальный поклон и выпрямился, выказывая готовность следовать за ней. На другой день после казни он вызвался заменить прежний эскорт и не поленился на этом настоять. Во всяком случае, так выходило по его собственным словам, но Кимбра подозревала, что к этому приложил руку ее неугомонный супруг, которому так нравилось устраивать все к ее вящему благополучию. Впрочем, в данном случае она нисколько не возражала. Выходить в город в компании Олафа было не в пример приятнее, чем в сопровождении до зубов вооруженного отряда. Одноглазый был уже не молод, его лучшие годы как воина остались позади, и он был рад-радешенек оказаться приделе. Когда он признался в этом Кимбре, она утешила:

— Наверняка лорд Вулф ценит твой опыт и смекалку.

— Не настолько, насколько ценил мой удар мечом и мою выносливость у весла и в седле. Верно говорят, что старики — это обуза для себя и для других.

— Вот уж неправда! — горячо возразила Кимбра. — Чем человек старше, тем он мудрее и многому может научить. Если бы не опыт прежних поколений, каждому из нас приходилось бы все начинать заново!

— Это смотря с какой стороны взглянуть. Здешняя земля сурова и требует от людей выносливости и большой силы. Ни пища, ни кров не даются здесь легко. Сколько ни трудись, едва хватает на себя и детей. Куда уж тут обеспечивать стариков!

Кимбра вспомнила свое первое впечатление от Скирингешила и осмотрелась, чтобы еще раз убедиться, что не ошиблась тогда. Люди здесь были все как на подбор здоровыми и крепкими, они не знали недостатка ни в еде, ни в одежде и держались с достоинством, порожденным уверенностью в завтрашнем дне. Благодаря прочному положению ярла город процветал. Он состоял из просторных и прочных домов, всевозможных мастерских, где кипела работа, и лавок, полных товаров.

В гавани теснились купеческие корабли. Некоторые уже готовились в обратный путь, другие еще только бросили якорь и приступали к разгрузке. Одно судно особенно заинтересовано Кимбру тем, как сильно отличалось от ставших привычными для глаза кораблей викингов. Более широкое в корпусе, оно несло на себе не одну, а две мачты. Борта, раскрашенные киноварью и позолотой, так и переливались на солнце, между мачтами реяла лента столь же ярких флажков. Кимбре даже удалось рассмотреть, что разгрузкой заняты люди с непривычно темной, очень смуглой кожей.

— Должно быть, судно пришло издалека, — заметила она.

— Мавританское, — сказал Олаф, проследив ее взгляд. — Владеет им Карим бен такой-то, хоть убей не вспомню какой! Прямехонько из Константинополя. Давний друг ярла и его брата.

Подгоняемая желанием встретить человека, приплывшего из такой дали, Кимбра не стала задерживаться в городе, а поспешила назад в крепость. Как обычно, в распахнутые ворота вливался поток народа, ему навстречу двигался встречный, столь же плотный. Кто направлялся в поля, где уже началась жатва, кто явился предлагать товары, чтобы распродать их раньше, чем наступит осенняя непогода.

Часть команды с византийского корабля толпилась у дверей трапезной. Матросы оживленно болтали с местными жителями на ужасающей мешанине из самых разных языков и тем самым подтверждали поговорку, что купец всегда поймет купца, было бы желание. При виде Кимбры чужеземцы умолкли и уставились на девушку, разинув рты (зрелище для нее привычное настолько, чтобы не обращать внимания). Кое-кто непроизвольно сделал шаг вперед.

Олаф недвусмысленно сомкнул пальцы на рукояти меча, но жест был излишним: местные зашептали своим собеседникам что-то предостерегающее. Кимбра уловила только: «супруга ярла»… Чужеземцы попятились с таким видом, словно минуту назад чуть не шагнули в пропасть.

Не обращая внимания на толпу, Кимбра прошла в трапезную, где ее приветствовал вихрь красок, непривычных запахов и раскатов мужского смеха. Она отыскала взглядом мужа. Вулф стоял в дальней части зала в компании Дракона и человека довольно экзотической внешности. Без сомнения, это и был византийский купец.

Он был невысок ростом, но хорошо сложен и разодет в яркие ткани. Алый халат подчеркивал кофейный цвет его кожи и изящество ухоженной черной бородки. Византиец был хорошо воспитан и умел владеть собой: появление Кимбры не вызвало в нем столь привычного для нее потрясения. Казалось, он даже не удивлен ее появлением.

— А вот и моя супруга! — сказал Вулф, учтиво протягивая ей руку. — Дорогая, познакомься с моим старым другом, Каримом бен-Абдулом. Карим, это леди Кимбра.

Не отрывая от нее взгляда черных, как маслины, блестящих глаз, гость отвесил поклон.

— Я бы сказал, это легендарная леди Кимбра, поскольку слава ее облетела весь свет.

— Вы преувеличиваете, — сказала она просто.

Звук ее голоса поразил византийца больше, чем внешность. Он так округлил глаза, что Кимбра задалась вопросом, чему он удивился: что она осмелилась заговорить в присутствии мужчин или что вообще обладает даром речи? Вулф сбил ее с мысли, когда привлек к себе. Она заметила, что улыбка его из добродушной превратилась в зубастую, волчью, словно он посылал гостю предупреждение.

Карим воздел руки в примирительном жесте.

— Успокойся, друг мой! Я чту святость семейного очага.

— Это мое больное место, — усмехнулся Вулф.

— О, я отлично понимаю и не сержусь! С твоего позволения леди Кимбра посмотрит мои ткани.

Вулф дал позволение охотно и не задумываясь. Кимбра была несколько задета. Ей только-только удалось добиться права выходить в город когда вздумается — и на тебе! Оказывается, бороться надо за каждое право в отдельности, даже за право разглядывать ткани!

— Позже, — заявила она. — Сейчас мне нужно заняться ужином.

Не дожидаясь ответа, она кивком простилась с византийцем, пригвоздила мужа взглядом к месту и с достоинством удалилась, но не настолько быстро, чтобы не расслышать обмен репликами.

— Она что же, готовит?!

— Божественно!

— Рад за тебя, но, поистине, в этом мире нет справедливости!

Часть вечера Кимбра провела на кухне, объясняя прислуге, как готовить те несколько новых и весьма изысканных блюд, которые задумала на этот вечер. При этом она повторяла себе, что замечание Вулфа насчет ее кулинарных способностей не имеет к этому никакого отношения, она уже давно собиралась попробовать новое, так какая разница когда?

На ужине присутствовала почти вся команда византийского корабля. В Скирингешил они заходили не впервые и были приняты как добрые друзья. Трапезная была полна задолго до того, как внесли кушанья. Гости и хозяева наперебой пели баллады, рассказывали о своих приключениях, вспоминали общих знакомых, сплетничали и делились планами на будущее.

Кимбра покинула кухню, чтобы принять ванну и переодеться к ужину. Она выбрала изумрудного цвета платье из льна такой тонкой выделки, что он казался нежнее шелка. Платье, расшитое цветами по подолу и корсажу, со свободно летящими рукавами, демонстрировало мастерство портного. Вечер был достаточно теплый, чтобы обойтись без накидки. Кимбра скрепила волосы парой драгоценных гребней, по обыкновению оставив их свободно рассыпаться по спине.

Поколебавшись, она достала шкатулку, где со дня венчания хранилось подаренное Вулфом ожерелье с волчьей головой. Задумчиво взвесив его на ладони, она застегнула ожерелье на шее и вышла, ощущая себя примерно так же, как викинг, препоясанный мечом и готовый к бою.

— Замечательно! — пробормотал Карим с полным ртом и помахал упитанной куриной ножкой, от которой только что откусил сочный кусочек. — Клянусь, я не ел ничего вкуснее!

Дракон, трудившийся над куском кабаньего мяса, нашпигованного черным перцем и приправленного шафраном, отвлекся от своего занятия ровно настолько, чтобы заметить:

— Когда-то я думал, что лучше всего кормят за столом у старого Хаким-бея в Александрии. Помнишь тамошние пиры?

— Помню, как не помнить! — Карим усмехнулся. — Хаким-бей, человек тонкого вкуса и изящных манер… помнится, он обожал миндаль.

— Да будет земля ему пухом! Что ж, теперь лучшей кухней прославится стол ярла Скирингешила, и тогда каждый, кто имеет слабость к изысканным блюдам, потянется в наши края. Ну а тех, кто не едал в нашей трапезной, не будут принимать всерьез.

Вулф хмыкнул, взял с блюда росток дикой спаржи и начал задумчиво жевать.

— Карим! — окликнул он, расправившись со спаржей. — Надеюсь, твой трюм ломится от восточных специй. Я что-то становлюсь чересчур разборчив для человека, считавшего пищей лишь то, что он сам проткнул копьем.

— Я засыплю тебя специями, друг мой! — заверил византиец с улыбкой. — На этот раз я даже везу кое-что с самого края мира, с островов за страной Кэйтай.

— А разве за Кэйтаем что-то есть? — удивилась Кимбра (она больше молчала, жадно внимая рассказам, но теперь не удержалась от вопроса). — Многие полагают, что и Кэйтай — это всего лишь миф.

— Кэйтай действительно существует, — любезно объяснил Карим. — Мне не раз приходилось видеть его уроженцев.

— Кэйтай в самом деле существует, — повторил Вулф Кимбре. — Кариму не раз приходилось видеть его уроженцев.

Она озадаченно сдвинула брови. В этот вечер на столе было превосходное вино с виноградников Сицилии, но ее муж пил мало, а купец и вовсе не прикасался к спиртному, вдали от родины строго соблюдая каноны своей веры. И все же оба они вели себя как-то странно, словно, наоборот, переборщили со спиртным.

— Как интересно! Говорят, у кэйтайцев иной разрез глаз.

— О да! У них узкие глаза, нередко приподнятые у висков.

— У них узкие, приподнятые у висков глаза, — сообщил Вулф.

— Можно сказать, их глаза напоминают миндаль, некогда столь обожаемый достойным Хаким-беем, — добавил Карим.

— Миндалевидные глаза, — подытожил Вулф.

Кимбра по очереди вглядывалась в каждого из них. Что это за странная игра? Почему ее муж повторяет слова мавра?

— Нет ли миндаля среди того, чем вы торгуете?

— Есть не только миндаль, но и другие виды орехов. Завтра я с большим удовольствием предложу их вниманию прекрасной леди.

— Он привез разные орехи и завтра принесет их тебе на пробу, — вставил Вулф.

— И образцы тканей?

— Всех, какие имеются в наличии! Воздушные шелка, златотканая парча, тончайший лен…

— Шелк, парча, лен. Все самое лучшее!..

— Быть может, вы торгуете и домашними животными? Я мечтаю о ручной обезьянке!

— Увы, они плохо переносят дорогу.

— Животные, элсклинг, плохо переносят… — Вулф запнулся и уставился на Кимбру. — Зачем тебе обезьяна?!

Он снова назвал ее элсклинг — милая, — и притом будучи почти совершенно трезвым. Это не могло не порадовать.

— Обезьяна мне не нужна, просто хотелось как-то остановить это странное действо. Зачем ты все повторяешь за своим другом? — Кимбра улыбнулась Кариму. — Ваш норвежский превосходен, акцент почти незаметен. Я вполне способна понять все, что вы говорите.

— Я рад, что твоя жена находит мой норвежский превосходным, — сказал византиец Вулфу.

Дракон расхохотался. Сделав знак, чтобы долили кубки, поданные к столу в честь почетного гостя, он подмигнул брату:

— Это сбивает Кимбру с толку. — Внимательно ее оглядев, он погрозил Вулфу пальцем. — Больше того, это ее раздражает!

— Ничего подобного, — запротестовала она. — Просто мне интересно, отчего ваш друг не обращается прямо ко мне?

— Потому что ты принадлежишь другому мужчине, — охотно объяснил Дракон. — Для Карима столь же немыслимо напрямую к тебе обратиться, как и дотронуться до тебя.

— Но это же нелепо! — воскликнула Кимбра и смутилась. — Прошу прощения, я не хотела обижать вас, но я впервые сталкиваюсь с подобным…

— Таковы уж обычаи у них на Востоке, — благодушно заметил Вулф.

— Византия — страна высокой культуры, — вставил Дракон и ухмыльнулся, когда Кимбра метнула ему сердитый взгляд. — Занятно! Тебе досадно считаться чьей-то собственностью, но не зазорно носить клеймо владельца.

И он указал на ожерелье с волчьей головой.

— Это свадебный подарок! — возмутилась Кимбра и отпарировала сладким голосом: — Надеюсь, для моего мужа представляло некоторую разницу, надеть это ожерелье на жену или, скажем, на только что купленную кобылу!

Дракон подавился вином, и его поразил приступ кашля, весьма заразительного, потому что вскоре к нему присоединился и византийский купец. Только Вулф невозмутимо восседал на своем месте, разве что уголки его губ предательски дрожали.

— Что тут смешного? — осведомилась Кимбра. — Сама мысль о том, что жена чем-то отличается от лошади? А что, нет?

— Отличается, конечно, — согласился Вулф. — Но есть и некоторое сходство…

Кимбра запоздало вспомнила шутку о том, что роднит женщину с лошадью: и на той, и на другой периодически бывает мужчина. Лицо ее вспыхнуло. Вулф понял, что вот-вот последует отповедь, и поспешил отвести грозу:

— На Востоке иные традиции, сложившиеся еще в давние времена. Не нам судить, хороши они или плохи. Нельзя сказать, что женщина там совсем бесправна, просто права у нее другого рода. Жены живут в холе и неге, их лелеют, окружают роскошью. Им можно только позавидовать.

— Справедливо, — сказал Карим. — Держать гарем — это наша традиция, давняя и изысканная.

— А что такое гарем? — полюбопытствовала Кимбра; она уже так далеко зашла, что не было смысла идти на попятную.

Вулф открыл рот, но его опередил Дракон:

— Гарем — это часть дома, отведенная для жен. Там они ведут весьма уединенный образ жизни. В гарем нет доступа никому, кроме их супруга и господина.

Высказав все это, Дракон вперил в Кимбру взор в нетерпеливом ожидании ее реакции. Карим заметил это и вмешался:

— Не только жены, все женщины в семье живут на своей половине: матери и дочери, тетки и племянницы, старухи и девочки-подростки. Дети мужского пола воспитываются там до определенного возраста. Это целый мирок с фруктовым садом, цветниками, тенистыми двориками, фонтанами и бассейнами. Настоящий райский уголок!

— А могут ли женщины покидать этот рай?

— Разумеется, могут. Они ходят на базар, в лавки, на некоторые общедоступные зрелища, но только в чадре и под присмотром. Это для их же пользы.

— Само собой! — Кимбра глянула на мужа и произнесла вполголоса: — Какое счастье, что обошлось без чадры!

— Гаремы бывают разные, — заметил Дракон, не обращая внимания на предостерегающий взгляд брата. — Взять Эрика Лейфсона. У него дом на окраине Константинополя, на самом берегу моря. Наверняка он и теперь держит гарем. Знаешь его, Карим?

— Да, мы знакомы. Эрик обжился в Константинополе, и дело его процветает.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь. А все потому, что он большой души человек. Поразительно щедр к своим друзьям.

— Послушай… — начал Вулф.

— Вот у него гарем так гарем, — не унимался Дракон. — Эрик… как бы это сказать… знаток и тонкий ценитель. — Он закатил глаза, наслаждаясь воспоминаниями. — Была у него одна черкешенка, просто дьяволица! И где только нашел такую? Волосы рыжие, как огонь, глаза что твой изумруд! А нубийка с синими глазами! Она такое выделывала! — Последовал тяжкий вздох сожалений по утраченному. — Вулф, ты не помнишь, как нам удалось оттуда убраться? Кто кого волок за волосы?

— Надо было оставить тебя там на произвол судьбы, — буркнул его брат.

— Ты не мог, — с достоинством произнес Дракон. — Для этого ты слишком меня ценишь. Я необходим, чтобы оживлять обстановку.

Карим огладил свою холеную бородку и согласно кивнул. Дракон воспринял это как поощрение.

— Одним словом, Восток не в пример мудрее нашего. Женщина знает свое место, разве это не славно? Когда бы ее супруг и господин ни выразил желание, она всегда тут, готовая услужить ему, как он только пожелает. А как она счастлива, когда знает, что хорошо поработала и что ей за это воздается каким-нибудь подарком! Это ли не идеальный порядок вещей?

Когда оживленный голос шутника умолк, за столом наступила тишина. Вулф изучал сложный узор на своем кубке, Карим склонился к самой тарелке, безуспешно пряча веселость. Дракон развалился в кресле. Он был весьма доволен собой.

Кимбра сложила руки на коленях и улыбнулась самой ласковой из своих улыбок.

— Карим бен-Абдул, — начала она тоном изысканной любезности, — скажите, нет ли среди ваших товаров лекарственных средств?

— Средств?

— Карим не совсем тебя понял, — сказал Вулф.

— Я вижу, что он не совсем меня понял, — тем же тоном продолжала Кимбра, сознавая, что глаза мужчин устремлены на нее, и впервые в жизни наслаждаясь этим. — Я имею в виду некоторые лекарственные растения, такие как белладонна, болиголов, дурман, терновое семя, мандрагора, олеандр. Я уж не говорю о ржаном куколе, конском каштане, кривом лавре и ложной оливе.

— Но, миледи, все эти растения ядовиты! — вскричал византиец, в волнении забывая о приличиях.

— Ядовитое может также и лечить, если знать правильную дозировку, в то время как съедобные растения могут быть вредны для здоровья, если переборщить или что-нибудь перепутать. Скажу больше,есть немало таких, что похожи на съедобные лишь внешне, а на деле… — Кимбра мило улыбнулась каждому из собеседников по очереди. — Все так просто: листок тут, корешок там… простая небрежность может обернуться трагедией!

Прислуга внесла подносы с новой едой. Кимбра просияла:

— Следующая перемена! Очень кстати. — Она обвела взглядом стол и добавила ласково, но с безошибочной стальной ноткой в голосе: — Кушайте, кушайте… и дай вам Бог долгих лет жизни!

Много позже, лежа рядом со спящим мужем в супружеской постели, она с удовольствием вспоминала, чем обернулась ее маленькая шутка. Гость из Византии больше к еде не прикасался, хотя до этого отдавал должное каждому блюду. Очевидно, он принял ее слова за чистую монету. Дракон громко и долго смеялся, но потом незаметно разглядывал все, что поддевал на вилку, отталкивая приправы в сторону. Только Вулф отреагировал так, как она надеялась, то есть дал ей понять, что оценил и правильно понял сказанное. Да и вообще он держался, не скрывая гордости за то, что жена остра на язык и умеет достойно отбрить любого шутника.

— Я вспомнил, почему мы покинули гарем Эрика Лейфсона, — заявил он к концу ужина. — В нем не было никого даже отдаленно похожего на Фрейю.

Он не добавил, что впоследствии жизнь исправила это упущение, но Кимбра прочла это в его взгляде.

Он сравнил ее с богиней, супругой самого Одина. Это заслуживало ответных знаков внимания, и она не замедлила осыпать ими мужа сразу, как только они остались наедине, и между делом продемонстрировала, что между мужчиной и лошадью тоже имеется некоторое сходство.

Теперь сам Бог велел спать и видеть сладкие сны, но Кимбре не спалось. Память и воображение разыгрались, мысли роились, как потревоженные пчелы.

Что за чудесный малыш у Нади! Кимбра положила руку на живот, по-прежнему плоский. Как хочется иметь ребенка! Черноволосого, с серыми глазами, все равно — мальчика или девочку. Вулф будет его обожать, никак не иначе. Потом будут другие дети… дай Бог, чтобы были!

Мавр… приятный на первый взгляд, но уж очень холеный и какой-то… скользкий. Все время улыбался, особенно когда рассказывал о восточных обычаях. Что это за мир, где женщин держат взаперти среди шелков и благовоний, где они служат мужчинам красивыми игрушками? Она бы не могла так жить, просто не могла… и все же в этом есть что-то притягательное, волнующее.

Женщина как источник наслаждений — и только. Вулф познал таких женщин, когда прохлаждался в Константинополе, в доме Эрика, которого Дракон назвал знатоком и тонким ценителем. Рыжая черкешенка, синеглазая нубийка и бог знает кто еще!

Кимбре явился очень реальный образ Вулфа. Развалившись на мягкой оттоманке, он разглядывал представленных его вниманию красавиц. Он выбирал. Вот интересно, будь среди них она, Кимбра… выбрал бы он ее?

Что за нелепость! Он уже сделал свой выбор! Чтобы завладеть ею, он проделал долгий путь до Холихуда!

Но ради чего? Ради мести. Ради военного союза или, если не получится, ради расправы с Хоуком.

Это не так! Конечно, нет. Просто сегодня она слишком чувствительна ко всему. В глубине души Вулф и не думал о расправе. Просто он хотел мира так сильно, что пошел для этого на все, даже на то, чтобы ее запугать.

До этой ночи Кимбра запрещала себе думать о том, чем чревато появление Хоука, и так в этом преуспела, что не бросила ни единого взгляда в направлении пляжа, на котором Вулф обещал пролить кровь ее брата. Она просто вычеркнула этот кусок земли из сферы своего внимания. Но сейчас она невольно вернулась мыслями к тому, что произойдет, когда Хоук ступит на норвежскую землю.

Ничего страшного не случится! Просто ей придется убедить брата, что все в полном порядке, лучше и быть не может.

Кимбра против воли всхлипнула, сжалась в комок, подтянула колени к подбородку, чтобы удержаться от слез.

На плечо легла теплая ладонь. Вообще дохнуло теплом. Теплом и силой. Это Вулф склонился над ней. Его голос был невнятным со сна, но уже встревоженным:

— Что с тобой, Кимбра?

Одно всхлипывание, едва слышное даже для ее собственных ушей, — но он каким-то образом понял даже во сне, что в этот момент она нуждается в утешении. И он готов был утешать, а потому привлек ее к себе.

— Страшный сон?

Кимбра помотала головой, боясь заговорить из страха разразиться рыданиями. Вулф хотел заглянуть ей в лицо, но она воспротивилась и теснее прижалась к широкой груди. Тогда он откинулся на подушку.

— Это все Дракон с его дурацкими шуточками! Но ведь ты понимаешь, что он не хотел тебя обидеть?

Удивление было так велико, что Кимбра сумела ответить:

— Дело не в нем!

— Значит, Карим? Это добряк, поверь мне. Если бы он знал, что…

— Он тут ни при чем!

Вулф помолчал, вздохнул.

— Остаюсь только я. Что же я сделал, элсклинг?

Ласковое слово довершило дело. Слезы хлынули ручьем и сразу промочили колечки волос на груди у Вулфа. Кимбра рыдала взахлеб, не в силах остановиться, а он, пораженный и озадаченный, то бормотал слова утешения, то требовал объяснить, что с ней такое. Когда слезы иссякли, она отерла глаза, судорожно набрала в грудь воздуху и наконец посмотрела мужу в лицо.

— Прости! Сама не знаю, что со мной. Правда, не знаю!

С минуту Вулф всматривался в нее, потом вдруг начал выбираться из постели. Не потрудившись одеться, он сходил к столу за вином и поднес кубок к губам Кимбры.

— Пей, это поможет.

Она послушно сделала глоток, другой. Отставив кубок, Вулф присел на край кровати и взял обе ее руки в свои.

— А теперь, элсклинг, сделай милость, скажи наконец, в чем дело!

Он выглядел таким… таким огорченным, озабоченным — и таким родным, с этими растрепанными, упавшими на глаза черными волосами, с тенью щетины на подбородке! Могущественный ярл, внушавший почтение, а нередко и страх. Воин, имя которого произносилось не иначе как с трепетом. И вот он сидел голый на краю супружеской постели, в ночные часы, отведенные ему для короткого отдыха от бесчисленных дел, и просил — просил! — выплакавшуюся жену объяснить, в чем дело.

Ничего странного, что она его так любит!

Сердце у Кимбры екнуло, и она безотчетно прижала к нему руку.

Она любила Вулфа. Не просто уважала его, не просто была к нему расположена или отдавала ему должное. Она любила его страстно, безмерно, безраздельно, всем сердцем и всей душой, больше жизни. Это случилось исподволь, незаметно, и пока она жила, ни о чем не подозревая, любовь захватила ее целиком, укоренилась в ней и расцвела, как цветок по весне.

— Я люблю тебя!

Это прозвучало как молитва, как песня, как счастливый крик. Три коротких слова, но как же они были прекрасны! В них было заключено все, чем она была и чем могла стать в будущем. Они были бессмертны.

— Я люблю тебя! — повторила Кимбра, чувствуя, как счастье вскипает в ней и рвется наружу. — Я люблю тебя!

— Я тоже тебя люблю, элсклинг, — просто сказал Вулф. — И совершенно не могу взять в толк, при чем тут слезы.

Но, должно быть, любовь имела к слезам прямое отношение, потому что Кимбра снова разрыдалась, изумленная тем, что ее любовь взаимна. Вулф вынес это терпеливо, как и подобает хорошему мужу. Он гладил Кимбру по голове, говорил, как она прекрасна, — словом, делал все, чтобы остановить ливень слез, а когда понял, что это бесполезно, то сменил тактику на другую, которая принесла значительно больший эффект.

Однако позже, когда Кимбра уже спала, он еще долго бодрствовал. Держа в объятиях женщину, которую любил, он думал о том, что настало время заманить в Скирингешил ее брата.

Глава 17

Через неделю после того, как византийское судно снялось с якоря и покинуло порт, Кимбра пыталась найти место для всего, что оставил на берегу Карим бен-Абдул. Казалось, содержимое его трюмов полностью перекочевало в крепость, хотя, конечно же, это было не так: многие горожане могли похвастаться покупками, другие купцы урвали что сумели, чтобы потом с выгодой для себя перепродавать мавританские диковинки по всему миру. И все же львиная доля тканей, пряностей и других товаров была передана Кимбре, чтобы она распорядилась ими по своему усмотрению.

Поскольку товар был должным образом оплачен, выходило, что Вулф даже богаче, чем она предполагала. Несколько сундуков в их жилище всегда оставалось на запоре, и ей не приходило в голову спросить, что в них хранится. Как выяснилось, они были набиты золотой монетой, и было ее столько, что прежде Кимбра ни за что не поверила бы, что все золото мира может составить такую сумму. В отдельном сундуке находились всевозможные драгоценности.

Но и этим не ограничивалось богатство братьев Хаконсон. Доля Дракона хранилась отдельно и, похоже, представляла собой ничуть не меньшую груду ценностей, чем доля Вулфа. Ничего удивительного: эти двое владели настоящей торговой империей, протянувшейся от их северного оплота далеко за Средиземноморье.

Увидев, как сильно поражена Кимбра, ее муж улыбнулся:

— Не так уж часто случается, чтобы военная мощь сочеталась с торговой сметкой. Ты и представить себе не можешь, какие возможности это дает.

И вот теперь она сидела, окруженная рулонами тканей редкостной красоты и выделки, широчайшего спектра красок. Солнце струилось в окна, играя на шелках, атласе, парче, превращая помещение в роскошный будуар. Ткани были повсюду: на постели, столе, стульях и даже на полу.

Картину гармонично дополняли сундучки с замысловатой резьбой, где с бронзовыми, а где и с золотыми оковками по углам. В них хранились всевозможные пряности. Открыв один из них, Кимбра обнаружила палочки корицы, в другом было едкое горчичное семя, в третьем — нити шафрана столь высокого качества, что невольно хотелось разинуть рот: ведь эта пряность была самой редкой и особенно высоко ценилась. Сундучков было столько, что ей должно было хватить на всю оставшуюся жизнь.

— Придется заказать на кухню шкаф, — озабоченно сказала Кимбра Брите, помогавшей разбирать покупки. — И попросторнее, иначе всего не вместить.

— С крепкими дужками для замка и намертво прибитый к полу, — подхватила ирландка. — Не скажу, что народ здесь нечист на руку, но мало ли кто забредет на кухню подкрепиться! Ни к чему искушать людей.

Разумно, подумала Кимбра. Горсть специй, которую так легко припрятать, могла купить столько, сколько не нажить и за год тяжкого труда.

— Надо подыскать место для тканей. Не могу же я держать их здесь!

Брита расправила на коленях полосу темно-синей парчи, затканной серебряной нитью. В вычурном узоре было что-то мистическое, заставлявшее вспомнить о языческих богах и об их небесных чертогах.

— Видали вы что-нибудь подобное, леди?

— Видала и красивее, но никогда мне не приходилось смотреть на такое количество отличных тканей, собранных в одном месте. Они чудесны, но что, скажи на милость, мне с ними делать? Среди них нет ни одной хоть сколько-нибудь практичной!

— Ну, я не знаю, что вам нужно, леди! — сказала она, разглядывая газовый шелк абрикосового оттенка. — Как тут можно думать о практической пользе? Сшейте хоть сорочку!

— Из этого?!

Ткань и в самом деле была на редкость хороша, но при мысли о том, как она будет выглядеть в прозрачной сорочке, Кимбра испытала неловкость.

— Мне приходилось слышать о женщинах Востока и о том, чем они там занимаются, — сказала Брита. — Говорят, они сбривают волосы внизу живота и сбрызгивают это место духами!

— Правда? Я не знала.

Несколько удивленная тем, что застенчивая ирландка вдруг набралась смелости для подобных откровений, Кимбра тем не менее была заинтригована. Дракон не скрывал того, что тоскует по радостям гарема. Наверняка и у Вулфа были на этот счет приятные воспоминания.

— Они подкрашивают соски красным, — продолжала Брита, — а некоторые носят татуировку на самых неожиданных местах, даже между ног. Еще у них есть игрушки…

— Игрушки? — удивилась Кимбра.

— Особого рода. Например, колечки, чтобы мужчина мог дольше услаждать женщину. Или чехлы, чтобы его мужская плоть стала больше — некоторые с шишечками на конце, чтобы было приятнее. Есть шарики и стержни, которые женщина вставляет внутрь себя, если желает получить удовольствие без мужчины. Чего они только не выдумывают, когда речь идет о забавах!

— Неужели такое бывает? — воскликнула Кимбра, забывая о неловкости.

— Всякое бывает, леди. Есть мази, которые можно втирать в разные части тела и получать всевозможный приятный эффект. Есть эликсиры, которые нужно пить, и даже насекомые, укус которых делает наслаждение острее. Вы не верите? Это понятно, но — вы уж мне поверьте — человеческое воображение не знает предела, когда речь заходит о плотских утехах.

— Похоже, что так.

А она-то думала, что за пару месяцев супружеской жизни узнала о постельных играх все, что только можно! Взгляд Кимбры снова упал на газовый шелк. Он пойдет к цвету ее лица. Возможно, стоит подумать о сорочке.

Однако на это не хватило времени. Кимбра едва успела прикинуть место для каждой покупки, как в дверь постучали: ярл требовал супругу в трапезную, и немедленно. Кимбра отправилась на зов, по пути задаваясь вопросом, что случилось.

В трапезной оказался также и Дракон. Они с Вулфом были заняты разговором, но при виде Кимбры умолкли. Усевшись, она осведомилась, о чем речь, и выразила надежду, что ничего неприятного не случилось.

— Нет, конечно! — хором воскликнули братья, причем Дракон бросил на Вулфа странный взгляд, который остался для Кимбры полнейшей загадкой.

— Я решил устроить в Скирингешиле общий сбор ярлов Вестфолда. Самое время обсудить некоторые важные вопросы.

Кимбра ничего подобного не ожидала, но скрыла удивление и углубилась в мысленные подсчеты. Общий сбор в числе прочего означал многодневный пир, причем столы должны были ломиться от самых изысканных яств.

— И когда он состоится?

— Я только что разослал гонцов. Гости начнут съезжаться через неделю.

— Уже через неделю?! Сколько же их будет?

— Немало, — спокойно сообщил Вулф. — С каждым ярлом прибудут его сыновья, ближайшие помощники, охрана. Кое-кто возит за собой целую свиту, но, я думаю, число гостей не превысит несколько сотен.

— Мм… ммм…

На Кимбру вдруг напало косноязычие, и пришлось прокашляться, чтобы говорить внятно. Она всем сердцем любила мужа. Он был добр, заботлив, умен. Но все это не помешало ей выпалить:

— Да ты спятил, муж мой!

— А я говорил, что она не придет в восторг, — заметил Дракон, довольный тем, что попал в точку.

Вулф ограничился сердитым взглядом.

— Вот что, элсклинг, — обратился он к Кимбре, — нет никаких оснований для паники. Ты же не будешь заниматься всем сама!

Это нисколько не приободрило Кимбру. Только мужчина мог высказаться в таком смысле. Вряд ли Вулф хотя бы отдаленно представлял, какую ношу взваливал ей на плечи.

— А где я размещу эти несколько сотен? Чем накормлю? Что они будут делать, как развлекаться в промежутках между обсуждением важных вопросов? Несколько сотен викингов, и каждый должен чем-то питаться, где-то отдыхать, не скучать и чувствовать себя как дома, если ты хочешь, чтобы они разъехались довольными! А ты даешь мне на подготовку одну неделю!!!

— Не горячись, сестра! — засмеялся Дракон. — Сегодня начнут возводить две временные трапезные, с таким расчетом, чтобы вместить всех. Что до развлечений, обойдемся охотой, которая послужит добавочным источником провизии. К тому же, когда весть о собрании разнесется по побережью, сюда слетятся… слетится женский пол, так что в развлечениях недостатка не будет.

— Превосходно, просто превосходно! Сотни викингов и все местные шлюхи в придачу! Жду не дождусь! — С минуту она молча кипела от возмущения. — Мне придется запрячь в работу все население города!

Однако при всем негодовании Кимбра чувствовала и радостное волнение. Ей давно хотелось испытать свои силы, и этот небрежно брошенный необъятный вызов был очень кстати. Если как следует взяться, можно было показать Вулфу, на что она способна.

— Делай все, что сочтешь нужным, — благодушно заметил тот. — Покупай что потребуется, привлекай столько народу, сколько будет нужно.

Судя по всему, муж верил, что она справится, и Кимбра простила ему то, какой короткий срок отпущен ей на подготовку, списав это на чисто мужскую беспечность. Сама она хорошо понимала, какую груду дел придется сдвинуть за несколько дней. Затаенная тревога грызла ее и тогда, когда она объясняла женской прислуге, за что надо взяться в первую очередь, и в последующей лихорадочной суете.

Возможно, что как раз поэтому Кимбре не пришло в голову полюбопытствовать, чего ради затевается встреча и что за вопросы будут на ней обсуждаться.

— Ты вообще собираешься ставить ее в известность? — спросил Дракон несколько дней спустя, когда они с Вулфом после купания отдыхали на берегу реки.

Рядом был разложен обильный полдник, которым снабдила их Кимбра: свежеиспеченный хлеб, сыр, пара жареных цыплят, гусиный и перепелиный паштет, яблоки. Это было весьма кстати после долгих часов плотницкой работы, в которой братья принимали самое активное участие. Работа начиналась с первыми лучами солнца и заканчивалась, когда солнце скрывалось за горизонтом.

Две новые трапезные выросли быстро, как грибы после дождя. Оставалось лишь добавить несколько завершающих штрихов.

Отдых на берегу реки был короткой передышкой — теперь следовало запастись провизией. Ее требовалось немало, поэтому викингам предстояло провести несколько дней на охоте. Часть прислуги должна была курсировать между ними и кухней, перенося добычу, а часть — без устали свежевать, ощипывать, потрошить и тому подобное. Оленя обычно били стрелой, кабана копьем, а на дичь помельче ставили ловушки и капканы.

На берегу спешно конопатили баркасы, чинили сети и неводы, чтобы внести свою долю крупной северной треской и серебристой сельдью. Над коптильнями непрерывно вились ароматные дымки, в ямах заново перекладывались прошлогодние глыбы льда, служившие для хранения продуктов. Помимо всего прочего, предстояло заготовить множество солений, варений, маринадов и соусов. Ярл Скирингешила славился своим хлебосольством.

А тем временем Вулф нежился в горячих солнечных лучах, набираясь сил перед охотой.

— Я скажу ей, — не сразу ответил он брату, — но в самый последний момент.

— Надо же! — хмыкнул Дракон. — Я вижу, брак учит осторожности.

— А что делать? Если рубишь сплеча, жди неприятностей. Надеюсь, она не огорчится, а, наоборот, обрадуется.

— Думаешь? — усомнился Дракон.

— Ты прекрасно знаешь, как все будет: повсюду толпы викингов, жрущих, пьющих, горланящих песни, мелющих языком, задирающих юбки шлюхам. Большая их часть к ночи будет упиваться в стельку, а кое-кому кровь ударит в голову, и дело дойдет до потасовок. Кимбра не будет от этого в восторге.

— А, собственно, почему? Звучит заманчиво, по крайней мере для меня. — Нелюбезный взгляд брата заставил Дракона ухмыльнуться. — Ладно, согласен, у женщин другой взгляд на вещи. И все-таки я сильно сомневаюсь, что после всех усилий, которые Кимбре пришлось потратить на устройство празднества, она обрадуется известию, что лично ей не придется в нем участвовать.

— Обрадуется она или нет, а только я не допущу, чтобы она бродила между гостями! Ты отлично знаешь, что происходит с нашим братом викингом, когда она где-нибудь поблизости. Я собираю ярлов на совет и совсем не хочу, чтобы они распускали тут слюни!

— Тогда какого дьявола ты вообще все это затеял? Я и сам порой люблю поддеть свою прекрасную сестрицу, просто чтобы видеть, как у нее сверкают глаза, но если уж начистоту, ее надо поберечь. Интересно, а сама она понимает, что делает с нашим братом викингом?

Вулф тяжело вздохнул. Вот уже несколько дней он наблюдал, как Кимбра работает не покладая рук. Мало-помалу он начал раскаиваться в своей затее. Увы, все уже слишком далеко зашло, чтобы давать задний ход.

— Кимбра хочет невозможного.

— Чего именно?

— Нормальной жизни. Жизни, которую ведет в браке заурядная женщина. Знаешь, ведь она всегда хотела быть как все.

— Судьба играет человеком, — философски заметит Дракон, — и боги в этом потворствуют. Осыпают своим дарами тех, кому это совсем не нужно, обделяют того, кому эти дары пришлись бы ко двору.

Они еще немного повалялись на мшистом берегу, размышляя каждый о своем, а потом настало время возвращаться. Дракон отправился прямо на конюшню, а Вулф — искать жену, чтобы проститься перед отъездом.

Он нашел Кимбру в жилище, где она пыталась вытащить из-под кровати тяжелый сундук. Она стояла на четвереньках, так что от двери открывалось весьма волнующее зрелище. Вулф затаился у порога и какое-то время слушал, как Кимбра бормочет себе под нос что-то сердитое. Передняя часть ее тела скрывалась под кромкой мехового одеяла, круглый зад рывками двигался туда-сюда.

— Помочь?

Кимбра вздрогнула, приложилась головой, но не потрудилась вынырнуть из-под кровати.

— Никак не могу ухватить за ручку! Погоди… сейчас…

Она начала понемногу выползать наружу, рывками двигая сундук за собой. Выбравшись наконец на свет Божий, она уселась на корточки, вцепилась в ручку обеими руками и дернула изо всех сил. Ручка отлетела, а с ней и Кимбра. Она приземлилась на ту часть тела, которой Вулф только что любовался.

Он подхватил ее и поставил на ноги. Убедившись, что Кимбра не пострадала, он дал волю смеху.

— Будь осторожнее, — предостерег он и, не удержавшись, лукаво добавил: — Я не люблю, когда портят мою собственность.

— Я ничего не испортила, просто… — Сообразив, что он имеет в виду, Кимбра сузила глаза. — Ах, твоя собственность! Я думала, что считаюсь таковой только тогда, когда ношу клеймо владельца!

— Вовсе нет! Особенно тогда, когда не носишь вообще ничего!

Вулф привлек Кимбру к себе и держал крепко, вопреки ее попыткам вырваться. Тогда она откинула голову и пронзила его свирепым взглядом. Это не обескуражило его, как раз наоборот. Многие находили супругу ярла желанной женщиной, но только он имел на нее право и намерен был этим правом воспользоваться. Вот почему, когда раскрасневшаяся Кимбра снова уперлась ладонями ему в грудь, Вулф не выдержал и расхохотался. В другое время он играл бы в эту увлекательную игру много дольше, но теперь не стал мешкать и впился в губы жены поцелуем.

В первую секунду она еще противилась, отталкивала его, потом руки расслабились, а губы приоткрылись. С тихим протестующим стоном, сдаваясь окончательно, Кимбра потянула Вулфа на постель.

Этим утром они долго лежали, не разжимая объятий, пока обязанности не разделили их и не развели по разным сторонам. Сейчас Вулф зашел на минутку, только чтобы попрощаться, но с готовностью забыл о благих намерениях, хотя и знал, что охота вот-вот начнется, что лошади оседланы и собаки посажены на сворки. Он сам заварил кашу с общим сбором. И по идее должен был на время забыть о собственных нуждах. Увы, проще было сказать, чем сделать.

Вулф закрутил подол платья Кимбры почти до талии, коснулся ее и с радостью нашел уже влажной и податливой.

Очевидно, что-то все же подталкивало его, напоминало о быстро уходящих секундах, потому что он бездумно, чисто инстинктивно повернул Кимбру и заставил опуститься на четвереньки. Она бросила через плечо вопрошающий взгляд.

— Увидишь, тебе понравится… только не сжимай колени!

Когда он оказался внутри, у Кимбры вырвался крик удивления и радости. Вулф ощутил, как сжимаются сладкие тиски, и, как обычно, позволил себе потерять голову. Только ощутив, как внутри нее зарождается дрожь, он наклонился, прижался губами повыше лопаток, где, как он знал, было самое чувствительное место, — и без предупреждения сжал зубы на горячей влажной коже. Кимбра содрогнулась и издала протяжный стон. Ее наслаждение длилось особенно долго, оно увлекло за собой Вулфа, и в конце концов оба они, опустошенные, рухнули на постель.

Вскоре он вернулся к действительности и вспомнил, что его ждут. Ему меньше всего хотелось садиться в седло, однако делать было нечего. Кимбра так и лежала на боку, белея обнаженными бедрами в рассеянном свете, что пробивался между ставнями. Она спала, улыбаясь во сне.

Строго напомнив себе, что он мужчина, викинг, Гроза англосаксов и Карающий Меч, Вулф вышел на свет дня. У конюшни, готовые в любую минуту вскочить в седла, переминались несколько десятков его людей. Дракон держал в поводу черного жеребца брата. При виде Вулфа он многозначительно ухмыльнулся и тихонько передразнил:

— Я только скажу, что выезжаю!..

Насмешка отчасти рассеяла сонливость. Вулф собрался огрызнуться, но Дракон не дал ему вставить слова.

— Ты, как всегда, мудр, брат. Прощание должно быть долгим и полновесным. Кто знает, на сколько затянется охота!

Вулф широко улыбнулся и подставил лицо ветру. В душе все еще теплился отсвет наслаждения, но куда сильнее было другое — радость жизни, наполнявшая смыслом каждый взгляд, каждый вздох. Мир был прекрасен, потому что в нем жила Кимбра. Вулф подмигнул брату.

— На сколько бы ни затянулась охота, меня дождутся!

Он отпустил поводья и послал коня в галоп, через ворота и дальше, вниз по склону. Чувствуя волю, жеребец полетел стрелой, только подковы стучали, вздымая пыль.

Конь и всадник стремились все вперед, вперед, сливаясь воедино и друг с другом, и со всем окружающим миром — счастливые, свободные, необузданные.

Глава 18

Для верности Кимбра еще раз пересчитала бочки, внесла цифру в длинный перечень на листе пергамента и повернулась:

— На сегодня довольно.

От облегчения у Бриты расслабились плечи, лицо посветлело. Впрочем, не только у нее, но и у каждой из шести помощниц Кимбры. Приближалась последняя полночь накануне начала празднества. В столь поздний час мало кто осмеливался бодрствовать, ведь ночью властвуют духи, и человеку лучше не высовывать носа из уютной постели. Женщины честно старались держаться молодцом, но было заметно, что их тревожит густой мрак в углах кладовой, и Кимбре не хотелось перегибать палку. Она и без того была безмерно благодарна им за помощь и поддержку. Вместе они сумели за неделю сделать больше, чем в другое время за месяц. Теперь все позади. Скирингешил во всеоружии ожидал прибытия гостей.

Замкнув кладовую, Кимбра сердечно поблагодарила своих помощниц. От бухты веяло свежим ветерком, небо казалось круглым шлемом, усаженным изнутри яркими алмазами звезд. Поскольку огонь в очагах полностью никогда не гасили, над трубами хижин тоненько реяли дымки. Где-то поблизости заухала сова, потревожив спящих под стрехой птиц.

— Сегодня мы все можем вкусить заслуженный отдых. Хотелось бы мне отпустить вас дня на три, но пока для этого не время.

— Ничего страшного, — заверила одна из женщин. — В ближайшие дни нам придется разве что готовить, мыть утварь и следить, чтобы эль и медовуха всегда были в достатке. Это кажется сущей ерундой по сравнению с тем, какую гору пришлось сдвинуть.

Помощницы разошлись по своим жилищам, обмениваясь замечаниями о том, как хорошо, что все когда-нибудь кончается. Брита и Кимбра некоторое время шли рядом, потом ирландка повернула к строению, в котором ночевала незамужняя женская прислуга. Оно находилось несколько в стороне. Мужчинам строго-настрого запрещалось туда заглядывать, в особенности приезжим. Кимбра намеревалась в первый же день довести этот запрет до сведения гостей, чем заслужила горячую благодарность молодых женщин. На любом празднестве спиртное лилось рекой, горячило кровь и приводило к разного рода инцидентам.

Оставшись одна, Кимбра постояла под звездным небом, ища знакомые созвездия. Ночь выдалась прохладнее обычного — первый знак того, что лето на исходе, — поэтому приходилось кутаться в плащ.

Большая Медведица расположилась на небесном своде, словно на страже покоя небожителей. Кимбра задумалась над тем, смотрит ли Вулф на звезды в этот самый миг и если смотрит, то какова вероятность того, что взгляд его прикован к тому же созвездию, что и у нее. Она почти физически ощущала близкое присутствие мужа, хотя их отделяло друг от друга по меньшей мере несколько миль. Казалось, стоит закрыть глаза и потянуться к нему сердцем, как он окажется рядом. Хотелось верить, что он не забывает об отдыхе: судя по тому, каким потоком дичь поступала на кухню, отдых был бы кстати. Оленины и прочего должно было хватить не только на время празднества, но на всю предстоящую зиму.

Вообще говоря, Кимбра предпочла бы, чтобы обошлось без медведя. Медвежатина была хороша свежей, не так-то просто было заготавливать ее впрок. Кимбра подозревала, что Вулф пошел на медведя только из желания помериться силами с самым сильным зверем.

Крепость была объята сном, но где-то во тьме таилась ночная стража. В отличие от Холихуда здесь никто не дремал на посту, меч был остро наточен, глаз зорок и рука верна. Когда Кимбра проходила мимо ворот, она заметила в густой тени часового. Он оторвался от созерцания окрестностей сквозь крохотное окошко, окинул ее взглядом и снова вернулся к своему занятию. Ни на миг она не усомнилась в том, что он будет настороже и тогда, когда она уже сладко уснет под теплыми покровами.

Бросив последний взгляд на звезды, Кимбра вошла в свое жилище. Кровать, как всегда в одинокие ночи, казалась чересчур просторной и ничуть не манила к себе, даже невзирая на усталость. Поддавшись порыву, девушка достала из сундука рубаху мужа и надела ее. Рубаха свесилась ниже колен, да и вообще чуть не соскользнула на пол прежде, чем удалось поймать в петлю верхнюю пуговицу.

Безотчетно улыбаясь, Кимбра забралась в постель и натянула покровы до самого носа. Она лежала, перебирая пальцами тонкую ткань рубахи и пытаясь представить под ней не себя, а могучее тело мужа. Она снова ощущала его близость и силу, как уютный кокон, в котором могла укрыться.

Сон пришел легко и быстро и принес с собой светлые сновидения.

Считанные часы спустя Кимбра снова была на ногах. Начиналось время выпечки. Предстояло месить тесто, ставить, чтобы оно подошло, снова месить, сажать в печь — и так раз за разом. День предстоял долгий. Кроме обычного хлеба, пеклись булки: с тмином, кардамоном, фенхелем, изюмом и другими вкусными добавками.

Разумеется, это было не ново, просто теперь булки выпекались в чудовищных количествах. Кимбра лично замесила сорт, который пришелся Вулфу особенно по вкусу: лепешки с кардамоном. Их аромат перебил все остальные и застоялся в пекарне. Едва она успела вынуть их из печи, как от ворот раздался выкрик часового. Кимбра бросилась посмотреть, в чем дело, и увидела, что он машет рукой в сторону бухты.

Как оказалось, в порт входило незнакомое судно весьма внушительного вида. Кимбра постояла на стене, глядя на него из-под козырька ладони. Вот и появился первый гость. Оставалось гадать, каким образом она будет принимать его в отсутствие Вулфа.

Но Кимбре не пришлось как следует встревожиться. Часовой на противоположной стене известил, что ярл спешит домой. В самом деле, от леса приближалась группа верховых, в руках у переднего был вымпел с волчьей головой. Его вид наполнил Кимбру облегчением. Она приказала нагреть для охотников воды, а сама отправилась доставать из сундуков парадную одежду супруга.

Вулф вошел как раз тогда, когда жена раскладывала его наряд на постели. Он принес с собой запахи леса и степи, солнца и ветра. Кимбра бросилась ему на шею и стиснула так, что он засмеялся, довольный.

— Осторожнее! Я тебя всю перепачкаю.

Кимбра обняла его снова, не обращая внимания на всевозможные пятна на одежде, недвусмысленно говорившие об охотничьем азарте.

Женщины внесли воду, старательно скрывая улыбки. Когда они вышли, Кимбра помогла мужу раздеться. Заметив, что она берется за мыло, Вулф отрицательно покачал головой.

— Охота длилась четыре дня, — напомнил он без тени улыбки. — Если ты дотронешься до меня хоть пальцем, Дракону придется встречать гостей одному, а это их обидит. — Он помолчал, жадно впиваясь в нее взглядом. — Ох уж эти обычаи! Иногда они так некстати.

Кимбра была разочарована, однако ее порадовало здравомыслие мужа. Ей польстило откровенное вожделение, которое она заметила во взгляде супруга. Она вложила мыло ему в руку.

— Надеюсь, ваши обычаи не предписывают хозяину оставаться с гостями всю ночь. Пусть едят, пьют и предаются утехам, а ты возвращайся к себе, как только сможешь.

Вулф ограничился многообещающим поцелуем. Кимбра ушла, уверенная, что увидит мужа только за пиршественным столом, но получила приятный сюрприз, когда по дороге в порт он заглянул в главную трапезную.

Прислуга была занята размещением кубков и инкрустированных столовых ножей, которые предназначались в подарок гостям. Когда женщин унесло за дверь, словно порывом ветра, Кимбра оглянулась и увидела Вулфа. Он был великолепен в малиновой рубахе, расшитой руническими символами, золотых украшениях и с волосами, все еще влажными после мытья, отчего они особенно напоминали вороново крыло. Ну и конечно, на груди у него был символ власти — ожерелье с рубинами.

При мысли о том, сколько пройдет времени, прежде чем они окажутся наедине, Кимбра с трудом подавила вздох.

— Этот наряд очень идет вам, милорд, — сказала она деловым тоном.

Вулф слегка наклонил голову в знак благодарности, но в глазах его затаилась тень отчужденности. Кимбра озадаченно последовала за ним в сторону от столов.

— Спасибо за все, жена моя. Никто не справился бы с этой задачей лучше, чем ты.

Тон Вулфа был еще более серьезным, чем она ожидала.

— Ты даже не знаешь, справилась я или нет! Ты не проверял.

— Это излишне. Я тебе полностью доверяю.

У Кимбры захватило дух. Она заглянула в серые глаза мужа и ощутила, как счастье в душе расцветает цветком. Хотелось высказать — а еще лучше продемонстрировать, как высоко она ценит его одобрение, но время подгоняло их обоих. Вулфу пора было в порт встречать первых гостей, а ей — переодеваться, чтобы предстать перед ними позже. Пришлось обойтись мимолетным поцелуем.

— Спасибо за доверие, муж мой. Для меня оно значит больше, чем ты можешь себе представить.

Вулф снова поблагодарил жену кивком головы, но взгляд его остался прежним. В серых глазах что-то пряталось — сожаление? О чем?

— Я и в самом деле высоко ценю все, что ты сделала. Знай это. Тем не менее тебе придется оставаться дома, пока не разъедутся гости.

Он говорил совсем тихо, но внятно, так что невозможно было усомниться в смысле сказанного. Однако Кимбра отказалась верить своим ушам. Оставаться дома? Пока не разъедутся гости?

— О чем ты говоришь? — озадаченно спросила она. — Я не имею права сесть с другими за пиршественный стол?

— Так будет лучше.

Вулф уже увлекал ее к двери. За порогом трапезной Кимбра увидела Дракона и с болью поняла, что именно ему приказано увести ее и посадить под замок, пока ярл будет встречать гостей. Дракон был не один, при нем находился прежний эскорт Кимбры. Никто из них не решался смотреть ей в лицо. Итак, ее брали под стражу, собирались заточить в четырех стенах, как женщин Востока. Гарем? Нет, хуже! Ее ожидала тюремная камера.

— Общий сбор — не моя прихоть, а необходимая мера, вызванная стечением обстоятельств, — говорил Вулф. — Нельзя осложнять дело искушением, которое ты собой представляешь.

Он подбирал сложные слова и составлял из них витиеватые выражения, смысл которых ускользал. Искушение? Значит, это ее вина, что мужчины не в состоянии управлять своими страстями? Несправедливость этого обвинения больно колола Кимбру. Ей отчаянно хотелось воспротивиться, но она понимала, что это был неподходящий момент для ссоры. Она не могла себе позволить уронить свое достоинство. К тому же — Кимбра с тоской осознала это — Вулф вполне мог отмести все ее доводы.

— Пусти! — сказала она негромко, а когда он заколебался, добавила: — Я сделаю, как ты хочешь. Все равно у меня нет выбора. Мне только нужно знать, ты с самого начала собирался так со мной поступить?

Вулф выпустил ее руку. Сейчас, когда он смотрел Кимбре в глаза, ей снова почудилась в его взгляде тень сожаления.

— Да, — признал он, — с самого начала. Эта встреча очень важна. Я задумал ее, чтобы раз и навсегда пресечь слухи.

— Какие слухи? — спросила Кимбра.

Она была заинтригована.

— Что я совсем потерял голову из-за своей прекрасной жены. Что рука моя уже не столь тверда, а воля ослабела, что мои владения теперь беззащитны и только ждут, когда придет более сильный властелин. И ему самое время прийти, потому что нельзя доверять викингу, который находится под каблуком у англичанки.

Кимбра хотела возразить, но ее остановил суровый взгляд мужа.

— На Викофф напали вовсе не датчане, как я поначалу думал, а норвежцы. Мои соплеменники. Возник шанс поживиться, и они ухватились за него без колебаний. Их нужно было казнить так, чтобы другим было неповадно, но они умерли легко и быстро, и это лишь подогрело слухи.

Возразить было нечего, и Кимбра промолчала. Вулф не раз повторял, что наказание должно соответствовать проступку, иначе в нем нет смысла. Он нарушил этот неписаный закон, чтобы избавить ее от лишних переживаний, и вот теперь пожинал плоды своего благодушия. В тот день ей не пришло в голову, что подобное милосердие будет истолковано не в пользу супруга, теперь же это было совершенно ясно.

— Я сто раз твердил тебе, что это суровая страна, а ты все не хочешь понять. Малодушный недолго пробудет у власти.

— Значит, сила духа состоит в том, чтобы держать жену в темнице?

— Не драматизируй! — отмахнулся Вулф. — Наше жилище мало похоже на темницу. Я делаю это ради нас всех. Повсюду ходят истории о твоей красоте, и мой поступок будет расценен как забота о самом ценном моем достоянии. Отсюда один шаг до того, чтобы усвоить раз и навсегда: мое — это мое, и никто не смеет посягать на то, что принадлежит мне по праву. Скоро весь норвежский народ будет знать, на чьей я стороне.

На чьей он стороне! В последнее время Кимбре казалось, что она знает этого человека и может ему доверять. Она готова была на все, лишь бы всегда и везде быть с ним рядом. Но он не нуждался в подруге жизни, в помощнице и спутнице, уважаемой и почитаемой наравне с ним. Для него она была… была просто кстати, вот как сейчас, чтобы дать другим урок.

Она и раньше бывала кстати, и будет в будущем. Объект мести за оскорбление, способ добиться военного союза, подручное средство для получения удовольствия. Это последнее почему-то особенно ранило Кимбру, настолько, что защипало глаза.

— Боже, как я наивна… — прошептала она чуть слышно. — Как я могла все забыть?..

Она вспомнила день своего венчания. В памяти всплыло то, о чем она запрещала себе думать: кровавые воды бухты и песок пляжа, где предстояло пасть ее брату.

— Ты не просто на стороне своего народа, ты еще и против моего! Ведь так? Для этого ты объявил всеобщий сбор, об этом вы будете говорить за пиршественным столом? О том, как и когда лучше нанести удар? О том, сколько крови пролить, чтобы насытить своих кровожадных богов?

На щеках у Вулфа затеплился гневный румянец, глаза потемнели.

— Я норвежец, викинг! Если это тебя не устраивает, тем хуже, потому что так оно и останется. Что до остального, я не лгал, когда говорил, что желаю мира, — отсюда все, что происходило и происходит между нами. — Он обвел Кимбру взглядом, надолго задержав его на округлостях грудей под платьем, так что ей захотелось прикрыться еще и руками. — Я привез тебя в Скирингешил как пленницу, но сделал законной женой. Я был с тобой неизменно добр. Твоя судьба могла сложиться иначе. Помни об этом!

Часовой на крепостной стене замахал руками, стараясь привлечь к себе внимание. Вулф заметил это и повернулся к брату:

— Отведи ее!

Дракон сделал еле заметное движение.

— На сей раз тебе придется рвать и метать в одиночку, — сказал муж Кимбре. — У меня нет времени гасить твой гнев.

И пошел прочь.

При виде разбухавшей на пальце капельки крови Кимбра нахмурилась. Казалось, ранка возникла ни с того ни с сего. Должно быть, она уколола палец, но не заметила этого: что такое боль от иглы по сравнению с душевной болью?

Кимбра опустила на колени мужскую рубаху из тонкой голубой шерсти, которую начала шить в первый день заточения, и тупо уставилась в стену. Возможно, что сейчас снаружи был безоблачный день. Впрочем, она была не уверена. Точно так же она не могла сказать, какими были два предыдущих дня, но точно не дождливыми, иначе был бы слышен стук капель по захлопнутым ставням.

Конечно, они не были сплошными, и в щели пробивалось достаточно дневного света, но чтобы шить, приходилось зажигать светильники — те самые, на загнанных прямо в пол стержнях. Из-за них в замкнутом помещении царила духота, да и тепла к вечеру скапливалось больше, чем если бы в окна весь день светило солнце. Тишина стояла такая, что из травы под окнами явственно доносилось гудение пчел.

Вошла Брита с подносом, и с ней в полутемное помещение ворвался свет дня, такой яркий, что Кимбре пришлось зажмуриться. Тем не менее она заметила, что у двери по-прежнему стоит охранник.

Ирландка поставила поднос и оглядела госпожу. В ее глазах была тревога.

— В этот раз я принесла лепешки с кардамоном, — сказала она, изображая непринужденную улыбку. — Это ведь ваши любимые, правда, леди? А что скажете о цыпленке с розмарином?

Кимбра равнодушно повела плечами. Она совсем забыла, что такое аппетит. Подносы уносились почти такими же полными, какими прибывали в ее камеру одиночного заключения. Неудивительно, что Брита начинала тревожиться.

— Если все это вам не по вкусу, я принесу другое. Как насчет гусиной печенки с луком и ломтя свежего хлеба?

Кимбра содрогнулась. Она сама не знала, чего хочет, и ничуть этому не удивлялась.

— Я не голодна. Брита. Лучше расскажи, как проходит празднество.

— У этих ярлов вместо животов бездонные бочки! Вы поступили мудро, когда заготовили столько провизии. Этого-то, боюсь, не хватит! А когда они перестают жевать, то начинают заливать в глотку спиртное.

— Им аппетита не занимать, — вздохнула Кимбра. — Неудивительно, ведь охота бывает каждый день и начинается еще затемно. Даже я знаю, когда они выезжают, потому что от конского топота трясутся стены.

— Они не могут жить без этого, и это истинное благо для тех, кто готовит и убирает. Почти каждый ярл садится в седло в тяжком похмелье, но это и к лучшему: когда они на полном скаку валятся с лошадей, то остаются целы и невредимы.

— Не то что в драках, — сухо заметила Кимбра. — Как поживает тот, которого вчера пырнули ножом?

Кимбра узнала о случившейся поножовщине за завтраком. Пока это был единственный случай, и поговаривали, что празднество проходит на редкость мирно.

— Ульрих думает, что рана не опасна. Но ваша мазь пришлась кстати.

Кимбра отложила шитье и поднялась. Шея и плечи ныли от долгих часов в одной и той же позе.

— Другие новости есть? — вяло осведомилась она.

— Все в том же духе. — Ирландка хмыкнула. — Шлюхиразъедутся отсюда с полными карманами.

Ничего удивительного: по ночам из всех трех трапезных, перекрывая звуки дудок и тамбуринов, несся рев хмельных глоток и женский смех, полный притворного вожделения. И не только из трапезных. В поисках уединения парочки нередко располагались под самыми окнами жилища, так что часовым приходилось отваживать их чуть ли не пинками.

Вообще говоря, часовой был всегда один, но менялись они каждые несколько часов. Кимбра не раз задавалась вопросом почему: чтобы не притуплялась бдительность или из опасения, что более продолжительное пребывание в непосредственной близости от нее может привести к грехопадению? Неужели Вулф всерьез верил, что она попробует сбежать, обольстив часового? И куда, по его мнению, она могла направиться?

Кимбра непременно задала бы все эти вопросы супругу, будь у нее хоть шанс. Однако со времени разговора, который для нее закончился заключением, они с Вулфом больше не виделись. По ночам он не приходил домой, и Кимбра лежала без сна, прислушиваясь к звукам веселья и мучаясь самыми черными подозрениями насчет того, где и с кем он проводит время.

— Я подслушала, как одна шлюха жаловалась другой на равнодушие здешнего ярла, — сказала Брита, словно читая мысли хозяйки. — По ее словам, самые аппетитные из них соперничают за его внимание, но все без толку.

Хотелось бы верить, подумала Кимбра. Ей снова представился Вулф в объятиях другой — или других, нескольких сразу. Сердце полоснуло такой болью, что захотелось кричать.

Брита ушла, еще раз взмолившись, чтобы Кимбра что-нибудь съела. Девушка честно попыталась, но не смогла проглотить ни кусочка. Было уже слишком темно для шитья, играть на лютне для себя одной не хотелось, все нужные лекарства были заготовлены, свиток с рецептами зачитан до дыр. Иными словами, занять себя было нечем.

Наступила ночь, и на мир опустилась тишина, в которой особенно далеко разносились звуки праздничного веселья. Духота жилища угнетала, заставляла мечтать о глотке свежего воздуха. Насидевшись до ломоты в пояснице, Кимбра стала ходить взад-вперед, но добилась только усталости в ногах, а напряжение так и не рассеялось. Тогда она приблизилась к окну и прильнула к щели между ставнями, очень надеясь, что это пройдет незамеченным. Не хватало только, чтобы гости поняли, что она умирает со скуки!

Вдоль всех дорожек были расставлены горящие факелы. В их свете можно было видеть Бриту, направлявшуюся к спальням для незамужних. Похоже, ее рабочий день был окончен, и Кимбра порадовалась за подопечную, которую все больше считала подругой. Но радость была недолгой. Откуда-то вынырнули трое, настолько пьяные, что их шатало на ходу. Заметив Бриту, они обрадованно устремились к ней.

— Глядите-ка, новая шлюшка! — воскликнул самый здоровенный.

Он был высок, в нем играла молодая сила. Хотя одежда его была в полном беспорядке, было заметно, что это человек знатный.

— Как раз кстати, — поддержал другой, пониже ростом.

— А она ничего, — добавил третий, постарше годами.

В его голосе прозвучала не только похоть, но и нотка откровенной жестокости, от которой по коже у Кимбры прошел озноб. Она подавила страх и позволила разгореться гневу. Так вот как они собирались отплатить ярлу Скирингешила за гостеприимство! В их глазах любая женщина из числа его подданных была к их услугам, хотела она того или нет.

Кимбра отпрянула от окна, прикидывая, что можно предпринять. Внезапный крик Бриты заставил пленницу не раздумывая броситься к двери. Кимбра рывком распахнула ее… и наткнулась на часового. Тот отскочил и уставился на нее в смущении и растерянности.

— Простите, но…

Брита закричала снова. С порога можно было видеть, что пьяная троица тащит ее за угол.

— Помоги ей! — потребовала Кимбра.

Часовой выглядел знакомым. Она смутно помнила, что он был среди ее похитителей. Тогда на корабле он показался ей славным парнишкой, хотя и улыбка не могла скрыть его всегдашней настороженности. Она порылась в памяти и припомнила, что его зовут Магнус.

— Беги же, Магнус! Этой женщине нужна помощь!

Парень обернулся на отчаянно отбивающуюся Бриту. Лиф платья уже был разорван, груди обнажены, волосы растрепались.

— Леди, вам придется вернуться в дом, — сказал он, поворачиваясь и глядя на Кимбру исподлобья.

До нее ли сейчас?! До приказа ли?!

— Помоги ей!

К ее ужасу и негодованию, парень отрицательно покачал головой.

— Я не могу покинуть пост, — объявил он и взялся за ручку двери.

— Не делай этого! Как ты можешь?!

Магнус снова бросил взгляд через плечо, но даже то, что Брита уже исчезла из виду, не подвигло его к действию.

— Я только выполняю приказы, леди, а отдает их ярл. Если покину пост, то заплачу своей жизнью.

Отчаяние лишило Кимбру дара речи. Она все еще могла слышать крики Бриты о помощи. Не было и речи о том, чтобы проскользнуть мимо Магнуса — без сомнения, он только того и ждал и потому не двигался с места. Однако надо было что-то делать. Немедленно.

Кимбра захлопнула дверь и заложила изнутри засов. Часовой кликнул ее, но она не ответила. Она уже бежала к единственному окну в задней стене жилища. Толкнув ставни, Кимбра подхватила подол и выбралась наружу. Окна в домах были высокие, и она больно ударилась пятками, но, к счастью, не упала и тем самым не потеряла драгоценных секунд.

Когда она оказалась в поле зрения Магнуса, тот закричал, пытаясь ее остановить. Кимбра не слушала. Она стрелой летела к углу, за который уволокли Бриту. Парню ничего не оставалось, как последовать за ней.

За углом, довольно близко, находились конюшни. Судя по тому, как всхрапывали и пританцовывали потревоженные лошади, Бриту потащили именно туда. Она больше не кричала, и очень скоро стало ясно почему. Когда Кимбра вбежала в строение, первое, что она увидела, была распростертая женская фигура. Со лба Бриты капала кровь. Подол был задран, ноги раздвинуты, и между ними уже пристраивался один из троицы.

— Дрянь! — крикнула Кимбра. — Ничтожество!

Она с ходу бросилась на насильника, пиная его и царапая, отчего тот скатился с ирландки на покрытый соломой пол.

— Да уберите вы эту суку! — наконец прохрипел он, пытаясь спихнуть ее с себя.

Кимбра держалась цепко. Она никогда не знала такой слепой ярости и всерьез пыталась выцарапать насильнику глаза. Ей это почти удалось, но потом он все же оторвал ее от себя и отшвырнул как можно дальше. Ударившись головой о столб, Кимбра на несколько мгновений потеряла сознание. Когда в голове прояснилось, она увидела Магнуса с мечом наголо. Он смотрел на нее и был заметно перепуган.

Беспамятство миновало, но потрясение не прошло. Казалось, время замедлилось, и сердце стучит тяжело, медленно, ритмично, как тамбурин. Кимбра успела подумать, что промедление дорого обойдется Магнусу. Насколько она знала викингов, опьянение путало их мысли, делало речь бессвязной, а походку нестойкой, но оно не мешало им сражаться. Хватаясь за меч, викинг мгновенно трезвел. Вот и эти трое атаковали сомкнутым строем, на редкость слаженно, как на поле битвы.

Из горла рванулся крик. Кимбра принялась шарить вокруг в поисках хоть какого-то оружия, а когда ничего не подвернулось под руку, подскочила к среднему из нападавших и забарабанила кулаками ему по спине. Он оттолкнул ее, прошипев проклятие. На этот раз она ударилась плечом, болезненно, но не так сильно, как в первый раз, и имела возможность видеть, как металл погружается в живую плоть.

Магнус был ранен в правую руку, потом в бедро. Кровь хлынула ручьем, он рухнул без сознания, успев лишь послать Кимбре взгляд, полный упрека.

— Кто-нибудь, свяжите его! — приказал тот, что постарше.

Самый низкорослый снял с крюка веревку, но заколебался, глядя на бесчувственное тело. Азарт схватки миновал, и хотя опьянение навалилось снова, бесшабашности поуменьшилось.

— Он истечет кровью…

— Дьявол с ним!

Кимбре пришло в голову, что она была права, когда сочла того, что постарше, жестоким. Именно он пристраивался между ног у Бриты, но теперь утратил к ней интерес. Он адресовал ирландке презрительную усмешку, зато Кимбру смерил оценивающим взглядом. Ее страх только подогрел его похоть.

— Ну ее! — бросил он приятелю, который направился было к Брите. — Вот кем мы сейчас займемся!

Двое других заколебались. Как следует рассмотрев Кимбру, они были поражены ее красотой — впрочем, ненадолго. Сознание того, что ее ждет, придало Кимбре сил, и она сумела подняться. Увы, путь к дверям был отрезан. Она прижалась спиной к стене, пытаясь подавить леденящий ужас. Поддаться ему означало потерять всякий шанс на спасение.

— Я — супруга ярла! — Кимбра старалась говорить ровно и с достоинством. — Только посмейте меня тронуть, и он вас убьет!

— А как он узнает, кого убивать? — со смешком спросил старший. — Я не так глуп, чтобы оставить тебя в живых.

Не дав ей возможности вставить слово, он разорвал платье до пояса. Кимбра вцепилась в обрывки, прикрывая груди, — и очутилась на полу. Сверху навалилась тяжесть.

— Что стоите, вы двое! Раздвиньте ей ноги!

Кимбра закричала, но насильник зажал ей рот. Она укусила его за ладонь и получила такой удар в челюсть, что в глазах завертелись огненные круги. Голос донесся до нее словно издалека:

— Английская шлюха! Ты только и годишься что на подстилку! Дьявол, да раздвиньте же ей ноги!

В лодыжки больно вцепились, потянули ноги в стороны. Кимбра сопротивлялась, как могла, но силы ее слабели, а с ними и сознание. В нос бил отвратительный запах перегара и похоти. Насильник перехватил ее рот покрепче, зажав заодно и нос, что совершенно лишило Кимбру возможности дышать.

Тогда она закричала — не голосом, а всем существом: «Вулф! Вулф!..»

Глава 19

За плотно сжатыми веками возник свет, такой яркий, что Кимбра поморщилась, не открывая глаз. Где-то слышались голоса, приглушенные, словно из-за стены. На лоб, заставив вздрогнуть от неожиданности, легла сухая, теплая и как будто старческая ладонь.

— Не пугайтесь, леди! Все уже позади.

Это был сиплый от волнения голос Ульриха. Кимбра не без труда приподняла веки, но тотчас снова прикрыла, ослепленная пламенем факелов. Их было столько, что казалось — все кругом в огне. Не без опаски Кимбра открыла глаза вторично.

— Ульрих…

Неужели это ее голос, такой слабый и прерывистый? Морщины на лице старика еще больше углубились от облегченной улыбки.

— Он самый, леди! Хвала Одину, вы меня узнали! — Рука скользнула под плечи, помогая приподняться. — Попробуйте сесть. Если станет хуже, так и скажите.

Кимбра прислушалась к себе. Голова болела, но не настолько, чтобы нельзя было вытерпеть. Вцепившись в Ульриха обеими руками, она постаралась усесться. Пахло сеном и овсом — значит, она была на конюшне.

Постепенно зрение приспособилось, и Кимбра увидела, что окружена людьми. Они были повсюду. Один факел был в руке у Дракона. Тот смотрел на нее, не отрывая глаз, а когда взгляды их встретились, начал отступать во тьму. Кимбра привалилась к стене, не в силах держаться прямо.

— Лорд Вулф, — услышала она, — очень встревожен…

Кто-то присел рядом. Кимбра узнала это всеобъемлющее ощущение силы, протянула дрожащую руку и оказалась прижатой к знакомой груди.

— Вулф… это ты…

Он промолчал, просто держал ее крепко и осторожно, слегка баюкая и поглаживая по голове, как ребенка. Кимбре захотелось разрыдаться… от облегчения. Она могла бы изумиться тому, как быстро ощутила себя в полной безопасности, но не изумилась. Независимость осталась в прошлом, она была навеки спаяна с другим человеком, прикована к нему телом и душой. Почему же она не протестовала? Ведь еще совсем недавно казалось, что надеяться можно только на себя, а выжить лишь в стенах, воздвигнутых собственными усилиями. Как же она ошибалась!

— Все обошлось, — говорил Ульрих. — Леди Кимбра обзавелась синяками и ссадинами, но ничего более ужасного не случилось.

Она вспомнила все, но не ощутила душевной боли. Она как будто заглянула в жуткую, но чужую историю, воспоминания о которой могли огорчить, но не ранить.

— Что с Бритой и Магнусом?

— Они оправятся, — сказал Ульрих. — Девушка уже в сознании и наверняка суетилась бы вокруг вас, если бы ей позволили. Магнус потерял много крови, но в должный срок выздоровеет.

Кимбра вознесла горячую благодарность за милосердие, выказанное к каждому из них в эту ночь, хотя и не знала, кто явился орудием этого милосердия. Любопытство заставило ее задать вопрос:

— Кто пришел нам на помощь?

Вулф довольно долго смотрел на нее, не отвечая. Судя по тому, как он сжимал челюсти и как подрагивали желваки у него на скуле, он сдерживался с большим трудом.

— Я услышал твой крик, — сказал он наконец.

Должно быть, он хотел сказать: «Я услышал шум». Но как? В это мало верилось. Конюшня находилась на значительном расстоянии от трапезных, где к тому же царило столь буйное веселье, что было невозможно перекричать даже соседей по столу. И все-таки каким-то загадочным образом Вулф услышал ее и пришел на помощь.

Кимбра вдруг поняла и затрепетала. Вулф услышал ее мысленный крик! Она прижалась сильнее, спряталась в кольце рук, которое могло защитить от любой опасности, заслонить от всего мира. Эти руки подняли Кимбру и вынесли из конюшни. Приглушенный гул голосов отодвинулся, потом, уже в отдалении, набрал силу. Ночная прохлада коснулась лица. Кимбра позволила себе расслабиться и забыться.

В жилище ее ожидала большая лохань, давно уже сменившая кожаный таз. Она дымилась теплым парком. Вулф опустил Кимбру на постель, присел рядом и молча помог избавиться от разорванного платья. Она не протестовала и, судя по всему, не испытывала к нему ни страха, ни отчужденности. Казалось, что она присматривается — он решил, что к себе самой, в попытках как-то примириться с тем, что произошло. Но важнее всего сейчас было то, что она доверяет ему. За это, в числе прочего, он был безмерно благодарен судьбе. Вулф был готов всячески выразить свою благодарность — позже, когда будут решены более насущные вопросы.

Большие руки и огрубевшие пальцы двигались с величайшей осторожностью, когда он закручивал Кимбре волосы и закреплял их на макушке. Он не раз наблюдал, как она делает это, и вот пригодилось. Потом он опустил жену в воду. Она глубоко вздохнула и устроилась в лохани, откинув голову на бортик. Теперь у Вулфа появился шанс рассмотреть ее ссадины. Ушибы на руках, ногах и спине быстро наливались, становились багровыми. На груди, отмечая направление рывка, что располосовал Кимбре платье, виднелись царапины. Щека, куда пришелся удар, уже потеряла форму.

Вулф смотрел, изнемогая от ярости, мысленно ведя подсчет повреждениям, вплоть до мельчайших. Только сознание того, что все могло кончиться много хуже, помогало ему держать себя в руках. Он уже принял решение и знал, что не отступит.

Прошло минут десять. Вулф покрутил в руках служивший мочалкой кусок ткани, отбросил и вместо него намылил ладони. Особенно осторожно он прикасался там, где кожа была повреждена или ушиблена. Он ощущал, как Кимбра расслабляется все больше, слышал тихие вздохи и принимал все это как дальнейшее свидетельство полного доверия.

Смыв мыло, он поднял Кимбру и все с той же нежностью начал даже не вытирать, а промокать полотенцем ее влажную кожу. Между ног он едва прикоснулся, но и это заставило ее содрогнуться. Под глазами у Кимбры залегли темные тени, она казалась необычайно пассивной. Вулфу пришло в голову, что первое облегчение миновало и потрясение вернулось, пусть и с меньшей силой. Когда Кимбра вдруг задрожала, он понял, что она вспоминает случившееся обрывками, как то бывало с ним после кровопролитных стычек. Опыт подсказывал, что воспоминания будут приходить снова и снова, многие годы или даже всю жизнь…

Внезапная вспышка ярости на тех, кто был тому причиной, была настолько сильна, что глаза застлало красной пеленой, но Вулф подавил ярость и вернулся к своему занятию. Он отдал бы все, чтобы устроиться в постели рядом с Кимброй и держать ее в объятиях. Он мог бы провести так всю ночь. Но этого мог хотеть мужчина и муж, а ярл подчинялся в первую очередь долгу.

При всей своей пассивности Кимбра выразила удивление, когда Вулф протянул ей чистое платье. Потом лицо разгладилось: ей стало ясно, что черта под событиями этой ночи еще не подведена. Должно последовать наказание. Вулф помог Кимбре одеться, задаваясь вопросом, понимает ли она то, что обсуждал сейчас весь Скирингешил… Ведь прекрасная англичанка снова, уже в который раз, ослушалась супруга.

Вынимая заколки из тяжелого узла волос и глядя, как те падают на плечи, Вулф думал о том, какой нежной и хрупкой выглядит Кимбра. Она и пахла нежно, женственно. Он погрузил руки в живую каштановую мантию и вспомнил далекий день, когда впервые увидел эту женщину в распахнутых дверях вверху лестницы, ведущей в темницу. Он вспомнил, как играл в ее волосах свет факелов, как грациозно она двигалась и каким решительным был ее взгляд, невзирая на страх, который она должна была тогда чувствовать. Никогда ему не случалось видеть женщину столь храбрую.

Очень скоро Кимбре могла потребоваться вся ее храбрость.

— Идем! — сказал Вулф и за руку вывел жену из жилища.

Толпа была слишком велика, чтобы поместиться в главной трапезной, и потому собралась снаружи, у входа. Факелы, взятые от ближайших дорожек, очертили в ночи большой светящийся круг. За кромкой его стоял мрачный Дракон. Вулф оставил с ним Кимбру, а сам прошел в центр огненного круга и несколько минут стоял молча, скользя взглядом по толпе. Большую часть составляли его воины и горожане: ремесленники, торговцы, корабелы (те из них, что были женаты, привели с собой жен). Остальные были гостями Скирингешила со всех концов Вестфолда — так называлась населенная часть северного побережья. Лица собравшихся отражали шок, гнев, разочарование. Празднество, задуманное для укрепления единства, грозило стать причиной междоусобной войны.

Вулф стоял в кругу факелов, уперев ноги в плотно утрамбованную землю, сжав руки в кулаки. Рубаха натягивалась и опадала на гневно дышащей груди, отсвет пламени играл на обострившихся скулах, на черных крыльях волос. Самый высокий среди собравшихся, закаленный в битвах и жизненной борьбе, он являл собой воплощение власти и силы, как то пристало ярлу, владыке. Под его взглядом люди переставали тесниться и шаркать ногами, замирали в ожидании. Когда затих всякий шорох и на площадь опустилась тишина, он сказал лишь одно слово:

— Привести!

Толпа разделилась, пропуская насильников. Они шли под стражей, безоружные, со связанными руками. Низкорослый не скрывал страха, его приятель был близок к тому же, самый жестокий из троих скалил зубы, как загнанный зверь.

Заметив это, Вулф безотчетно ответил тем же. Его зубы блеснули в ночи белым волчьим оскалом.

Завороженная видом троицы Кимбра не заметила, когда рядом с Вулфом появилось несколько человек, все в возрасте. Один из них был убит горем, хотя и старался это скрыть, двое других были полны откровенного возмущения.

В круг ступили брат Джозеф и Брита. Молодой священник бормотал молитву. Ирландка остановилась перед Вулфом, не опуская головы. Насильников она не удостоила и взглядом. Принесли Магнуса на носилках, мертвенно-бледного, под плащом, поверх которого лежала забинтованная рука. На полосе льна уже проступило кровавое пятно. Ульрих — без сомнения, это он оказал первую помощь — подошел следом.

Из всех собравшихся Вулф в первую очередь обратился к Брите:

— Рассказывай!

Девушка пересказала то, что уже было известно Кимбре: она направлялась к себе в жилище, когда на нее напали трое и поволокли в темноту.

— Я сопротивлялась, и тогда кто-то из них ударил меня по голове. Я потеряла сознание, а в себя пришла, когда все уже было кончено. Больше мне нечего добавить.

По толпе, как по роще под легким ветром, прошел шелест и угас, когда ярл повернулся к Магнусу. Молодой викинг попробовал приподняться на локте, но Ульрих удержал его, а Вулф знаком приказал лежать. Магнус заговорил слабым, но приятным голосом, излагая все, что помнил:

— …тогда я объяснил леди Кимбре, что не могу покинуть свой пост. Она вернулась в дом, и я решил, что все улажено.

Рот его скривился в горькой усмешке. В ней читалось: как же я был глуп! Вулф смотрел без осуждения, и это позволило молодому викингу продолжать, хотя и с частыми запинками: не так-то легко давать ярлу отчет о поведении его супруги.

— Я понял свою ошибку, когда увидел леди Кимбру выбегающей из-за угла. Мне стало ясно, что она выбралась в заднее окно с намерением самой прийти на помощь этой девушке. — Магнус устремил на Вулфа взгляд, где смешались страх и решимость. — Я бросился следом и вбежал в конюшню как раз тогда, когда они… — он сухо глотнул и кивнул в сторону пленников, — когда они посмели ударить леди Кимбру. Это… это пригвоздило меня к месту, и они воспользовались моей оплошностью. Я не сумел дать достойный отпор, — он со стыдом повесил голову, — прошу великодушно простить меня, если это возможно.

Кимбра плотно сжала губы, иначе у нее вырвался бы протест. Это она была во всем виновата, это ей следовало молить о прощении.

Вулф присел рядом с носилками, коснулся плеча молодого викинга и произнес так громко, чтобы слышали все собравшиеся:

— Силы были слишком неравными, и тебе не в чем себя упрекать. Ты исполнил свой долг с честью.

Лицо Магнуса озарилось такой радостью, что на глаза Кимбре навернулись слезы. Не успела она их смахнуть, как муж жестом подозвал ее к себе. Кимбра так и подумала — «муж», но тут же поняла, до чего это слово не подходит к тому, кто приказывал ей приблизиться.

В глазах Вулфа играл огонь факелов, отчего казалось, что они налиты кровью. Он смотрел на Кимбру, как на чужую. Не верилось, что именно с этим мужчиной они сплетались в страстном объятии, что сердца их бились в унисон, когда он прижимал ее к груди. В огненном кругу стоял ярл, военачальник, чья военная мощь и влияние были под угрозой по вине строптивой англичанки. Он уже не раз выказывал милосердие, но здесь и сейчас, перед лицом тех, в чьей поддержке нуждался, должен, обязан был судить ее со всей строгостью.

Кимбра ступила в огненный круг, и толпа всколыхнулась, так как наполовину состояла из приезжих, много наслышанных о красоте супруги ярла, но никогда ее не видавших. Мужской пол пожирал Кимбру глазами, поднимал брови и кивал друг другу, словно говоря, что теперь многое понятно.

Когда Вулф захотел услышать ее рассказ, она лишь чудом нашла в себе силы заговорить:

— Я покинула жилище, потому что только так могла помочь Брите. — Кимбра повернулась к Магнусу. — Прости за эти раны!

Вулф остался невозмутимым, но молодой викинг побледнел еще больше, хотя это казалось невозможным.

— Леди, вы не можете… не должны… — пробормотал он. — Вашей вины тут нет! Это я виноват, что не сделал большего!

Теперь толпа хранила молчание в ожидании того, как поступит ярл. Он сделал шаг и подошел вплотную к супруге. Рука его начала подниматься — как показалось Кимбре, очень медленно. Ей стоило большого усилия не отшатнуться, но когда пальцы сжали подбородок, принуждая встретить взгляд, она так и сделала. Глаза у Вулфа вовсе не были налиты кровью, в них мерцал серебряный свет, как в ту ночь, когда она впервые разглядела их в лунном луче.

— Тебе было запрещено покидать жилище.

— Да, милорд.

— И ты знала почему?

— Вы опасались, милорд, что я стану причиной раздоров… — Кимбра помедлила, — и были правы.

— Ты нарушила запрет.

— Да, милорд, чтобы спасти подругу. Я бы сделала это снова…

Толпа всколыхнулась вторично. Кимбра услышала неодобрительный ропот, но не дрогнула. Для нее имело значение лишь то, как расценит ее слова ярл Скирингешила, ее супруг, чьи глаза сейчас сверлили ее душу.

— Ты считаешь, что я не права? — спросила она совсем тихо и так, словно они с Вулфом были наедине.

Уголки его губ дрогнули улыбкой, напомнив Кимбре, что превыше всего он ценил в людях храбрость.

— Я требую повиновения, но не слепого, — сказал Вулф, не отводя взгляда, как если бы для нее одной. — Долг дружбы превыше всего.

Это было сказано негромко, но каким-то образом каждый в толпе расслышал. Раздались крики одобрения: лишь человек поистине великий способен понять и простить, когда им же самим установленный закон нарушен во имя высоких принципов.

— Ты поступила правильно, — продолжал Вулф, повышая голос, — но даже правильный поступок нередко имеет печальные последствия. — Взглядом он по очереди пригвоздил к месту каждого из троих насильников, потом снова повернулся к толпе. — Если гость надругается даже над самой последней рабыней в доме, где он радушно принят, хозяин имеет право требовать расплаты. Брита служит лично моей супруге, поэтому я принимаю нанесенное ей оскорбление на свой счет. Если дело ограничилось только этим, виновные расплатились бы деньгами в сумме, которая составляла бы полную стоимость имущества, кроме личного оружия. После этого им осталось бы идти в наемники, но они сохранили бы жизнь.

Вулфа слушали не перебивая, хотя он лишь повторял то, что было с детства известно всем собравшимся, кроме Кимбры. Его голос звучал ровно, бесстрастно, он завораживал, как звук отдаленного и особенно долгого громового раската.

— Но эти… — Вулф помолчал, подыскивая слова и глядя на насильников, как на падаль, — эти твари посмели коснуться моей супруги!

Отблеск пламени скользнул по лезвию выхваченного меча, словно в огненный круг ударила молния. Вулф стоял, держа оружие так, чтобы оно указывало на преступников.

— Они расплатятся жизнью. — Никто не проронил ни слова, и он обратился к самому молодому из Троицы: — Твой отец дал согласие. — Он перевел взгляд на двух других: — Ваши родственники с отцовской стороны тоже согласны. Вы опозорили свое имя и честь своего рода и за это будете преданы смерти.

Двое закрыли лица руками, третий передернул плечами и снова вызывающе оскалился.

— Из уважения к славным предкам, имя которых вы посрамили, я не буду приказывать, чтобы вас обезглавили на плахе. Я даже дам вам шанс войти в Валгаллу. Заслужите его! — Вулф повернулся к родственникам преступников: — Верните им оружие.

Толпа взревела, вне себя от восторга. На глазах у людей развертывалось действо из тех, о которых слагают легенды. Ярл Скирингешила готов был один выйти против троих, стать орудием как мести, так и справедливости. Это был самый верный путь к безраздельному господству, ибо то, что завоевано в честном бою, по праву принадлежит победителю. В толпе начали притопывать ногами, стучать кулаками в ладони. Сплетаясь, весь этот шум превратился в ритмичный поощрительный гул. Крик Кимбры затерялся в нем без следа.

Вулф собирался в одиночку выйти против троих, а все потому, что она снова нарушила запрет! За попытку вызволить из беды подругу она могла теперь остаться вдовой. Это несправедливо, думала Кимбра в отчаянии. Это жестоко! Так не бывает, все это просто ночной кошмар, и сейчас она проснется в ласковых объятиях мужа.

Дракон взял ее за руку повыше локтя и вывел за пределы огненного круга. Кимбра принялась вырываться, не зная, зачем это делает. Тогда он склонился к ней.

— Ты останешься здесь, моя прекрасная сестра, и не станешь вмешиваться. Так приказал ярл, так тому и быть.

Кимбра притихла, но не потому, что приняла сказанное к сведению, а потому, что поняла — это не сон. Она увидела, как родные приблизились к преступникам, рассекли веревки и вложили им в руки мечи. Она увидела проблеск надежды на лицах приговоренных и то, как жадно и как умело они прикидывали возможности. Кимбра, казалось, могла читать их мысли.

Один против троих. Не слишком ли это даже для того, кто прославился умением владеть мечом? У них еще есть шанс пережить эту ночь, и если это случится, жизнь вознаградит их сторицей. Поразить в бою столь славного воина — значит подняться до его положения, стать живой легендой.

Нужно всего лишь выжить, а чтобы выжить, нужно победить.

Заводила что-то крикнул, и все трое бросились на Вулфа одновременно, но с разных сторон. Три лезвия поймали отблеск огня.

Кимбра закричала бы снова, однако горло перехватило, и она не сумела издать ни звука. К ее безмерному ужасу, Вулф стоял и ждал, свесив руку с мечом, даже не пытаясь занять более подходящую позицию. Казалось, происходящее забавляет его. Дистанция сокращалась. Когда она сузилась до длины меча, он запрокинул голову и издал нечеловеческий крик, в котором потрясенная Кимбра не сразу узнала волчий вой. Эхо еще не успело отзвучать, как Вулф вышел из своей странной неподвижности.

Это не был рывок или бросок, а нечто неуловимое, стремительное и грациозное. Сжимая меч обеими руками, он нанес короткий рассекающий удар, еще один и еще… Его недруги в изумлении уставились каждый на свою грудь. Кровь лилась из трех одинаковых ран, которые, будь удар сильнее, рассекли бы тело пополам. Очень возможно, что именно это пришло в голову всем троим, потому что они переглянулись и замешкались.

Заводила оправился первым. Вулф без труда отпарировал его удар, а потом и два других, ухитрившись при этом рассечь каждому из противников правую щеку.

И вот тут Кимбра поняла, что происходит. Вулф задумал воздать сторицей за каждую полученную ею царапину и ссадину. Он играл с теми, кто всерьез намеревался отнять у него жизнь.

— Останови это! — взмолилась она, обращаясь к Дракону. — Не позволяй ему! Он зря растрачивает силы!

Дракон даже не повернулся. Его внимание было приковано к поединку. Не глядя, он привлек Кимбру к себе так, что она уткнулась лицом ему в грудь.

— Тебе совсем ни к чему смотреть, — буркнул он.

— Да, но Вулф!..

— Всему свое время. Потерпи. Я скажу, когда…

Неужели он думал, что она послушается? Кимбра вывернулась из рук Дракона и заметалась взглядом в поисках мужа. Вулф находился лицом к лицу с двумя противниками. А где же третий? И что это за кровавая груда на земле?

— Боже правый… — прошептала Кимбра, борясь с тошнотой.

Она не могла отвести глаз от человека, которого, оказывается, совсем не знала. Совсем. Не супруг и не любовник, не ярл и даже не внушающий ужас викинг, каким он впервые явился ей в Холихуде, — в огненном кругу находился дикий зверь с глазами, горящими примитивной яростью и ненавистью к тому, кто осмелился оспаривать его права.

Волк. Черты его лица казались особенно рельефными, угловатыми. Тело не двигалось, а как бы струилось со звериной грацией, и когда он вновь запрокинул голову и послал в ночное небо свой воинственный, нечеловеческий вопль, Кимбра приняла это как должное.

Металл зазвенел о металл. Хлынула кровь — пал еще один противник. Третий и последний, заводила, пригнулся ниже, глядя с той же яростью, что и Вулф, но и с ужасом дикого зверя, обреченного на поражение в схватке. Рот его был в пене, глаза лезли из орбит. От него распространялось что-то темное, отвратительное, словно средоточие зла. Оно дышало бессмысленным насилием, жестокостью и болезненным, бесцельным гневом против всего и вся. Это темное заражало и отравляло все, с чем соприкасалось.

Обреченный зверь прыгнул на своего недруга в последней попытке изменить ход поединка. Выпад, в который он вложил все оставшиеся силы, был таким мощным, что казалось, его не отвратить. Но Вулф был быстрее — молниеносная тень, беспощадное орудие мести.

— Не смотри! — прорычал Дракон и для верности закрыл Кимбре глаза ладонью.

Но оставался слух, и она слышала, как металл разрывает плоть и ломает кости. Она слышала крик, с которым выплеснулась из тела душа:

— О-оди-ин!!!

Наступила тишина, только для того, чтобы уже через миг разлететься вдребезги. Толпа, завороженно следившая за схваткой, сорвалась с места и ринулась к победителю. От топота и крика задрожала земля. Люди превозносили силу и мужество своего ярла, заверяли его, что отныне будут преданы ему беззаветно, обещали ему милость богов.

Дракон давно уже отпустил Кимбру, но она не двигалась, счастливая уже тем, что ноги держат ее тело и что в желудке пусто, а значит, она не опозорит себя, показав всем его содержимое. Чужой предсмертный ужас еще отдавался в ней гулким эхом. Она ощутила его так явственно, словно это ее кровь только что пролилась на землю.

Дракон поддержал Кимбру за локоть. Она знала, что он тревожится, но не могла вымолвить ни слова, не могла даже взглядом заверить его, что все в порядке. Ее глаза были прикованы к варвару, что стоял в огненном кругу с окровавленным мечом в руке. Взгляды их встретились, он сделал в сторону толпы отстраняющий жест и направился к ней.

Гул в ушах не позволил Кимбре разобрать ни того, что сказал Вулф брату, ни того, с чем обратился к толпе. Он взял ее за руку, и хотя даже не пытался привлечь к себе, ее словно обволокло запахом свежепролитой крови. В глазах потемнело. Кимбра почти потеряла сознание.

Почти. Она смутно сознавала, что идет, что переступает порог, что за спиной закрывается дверь. Она пришла в себя от мысли, что осталась с Вулфом наедине.

Глава 20

Вода в лохани наверняка давно остыла. Ей бы следовало послать кого-нибудь за горячей водой или в крайнем случае сходить самой. Но все, на что Кимбра была способна, это стоять столбом там, где Вулф ее оставил, и следить за каждым его движением.

Он достал ветошь и масло, которыми обычно пользовался для чистки оружия, тщательно протер меч и вложил в ножны. Меч и прочее он оставил на столе, а сам сбросил сапоги, стянул через голову окровавленную рубаху и погрузился в остывшую воду. На Кимбру Вулф не обращал внимания, словно ее и не было. Он мылся так же тщательно, как и вычищал оружие.

Наконец ритуал омовения был окончен, и Вулф поднялся в лохани, основательно залив водой пол. Вытерся. Мокрое полотенце последовало за рубахой на пол. Как был голый, он подошел к Кимбре и коснулся ладонью той щеки, которая пострадала меньше.

— Тебе нужно отдохнуть.

Это был голос мужа. Ее мужа, Вулфа Хаконсона. Это были его глаза, полные заботы и… опасения? Кимбра заглянула в них, ища отражение огня и льющейся крови, боли и смерти, жажды справедливости и мести.

Вулф Хаконсон. Он победил в честном бою, хотя вышел один против троих. Этим он подтвердил свое право на власть, и теперь уже никто не посмеет его оспаривать. Но главное, он остался в живых. Он даже не был ранен. Они все еще были вместе.

Кимбра взяла руку мужа — ту самую, что недавно держала меч, — и по очереди коснулась губами каждой костяшки. Повернула ее, коснулась кончика каждого пальца, а потом надолго прижалась губами к жесткой ладони, покрытой бугорками мозолей.

Когда она снова подняла взгляд, глаза Вулфа были полны надежды. На что он надеялся? Чего ему не хватало сейчас, и час победы, в час торжества? Ответ пришел сам собой. Вулфу нужно было знать, что ее не оттолкнуло от него то, свидетелем чему она стала, что все между ними осталось прежним. Он надеялся, что она примет его таким, как он есть. Он лишь казался неколебимо уверенным в себе, но, как и каждый человек из плоти и крови, знал моменты сомнений и колебаний. Он нуждался в том же, что и она: в одобрении и поддержке близкого человека. Это была та сторона его натуры, которую, быть может, не дано было видеть никому, кроме нее.

Кимбра ощутила, как душу ее заполняет нежность, и переплела свои пальцы с пальцами мужа, заново изумляясь тому, как непохожи их руки. Ее, маленькая, терялась в широкой ладони Вулфа, она была узкой, белой и нежной на фоне его загорелой обветренной кожи и крепких жилистых запястий, способных с легкостью удерживать меч. Его пальцы умели стискивать горло врага, но они же могли прикасаться легко, как крылья бабочки.

Приподнявшись на цыпочки, Кимбра потянулась к губам мужа и заставила их раскрыться, щекотно трогая языком. В груди Вулфа родилось беззвучное рычание, он попытался обнять жену, но она поймала его руки за запястья и, не выпуская их, начала подталкивать его к постели. Вулф подчинился, не отрывая от нее взгляда.

Принудив его усесться мягким нажатием на плечи, Кимбра отступила на шаг. Она была в сильнейшем напряжении и боялась, что вот-вот начнет дрожать всем телом. Однако важнее всего была отчаянная потребность рассеять опасения мужа, делом доказать, что все у них в порядке, и заодно отпраздновать победу, принести судьбе дар за то, что они все еще вместе.

Сняв платье, Кимбра какое-то время держала его перед собой, прикрываясь. Потом разжала пальцы. Тонкая ткань соскользнула по телу, открывая округлости грудей с уже напряженными сосками, тонкую талию, стройные бедра. Когда платье упало к ногам, Кимбра переступила через него, тряхнув головой, чтобы волосы полностью скрыли тело.

Эта маленькая сценка вызвала у Вулфа живой отклик. Проследив за ее взглядом, он улыбнулся так, как улыбался нечасто — открытой мальчишеской улыбкой. С ней он был моложе, мягче, добрее, в нем не оставалось ничего от варвара с окровавленным мечом в руке. И хотя Кимбра знала, что это не так, она засмеялась, когда Вулф заметил:

— Женщинам проще, их желание не столь очевидно.

Только не для них самих, подумала Кимбра, опускаясь на колени. Она провела ладонями вверх по его лодыжкам, икрам, бедрам, радостно удивляясь тому, как все это бугрится мышцами и как отзывчиво на прикосновение. Волоски росли так густо, что ноги казались покрытыми ровной темной шерсткой. Подумав так, Кимбра ощутила горячую волну внизу живота. Она нажала ладонями, предлагая Вулфу развести колени.

— Ну и чудесно, что у мужчин все так очевидно…

Кимбра наклонилась вперед, позволив волосам упасть Вулфу на ноги и скрыть от его взгляда то, что она делает. В считанные секунды он застонал сквозь зубы и снова попытался привлечь ее к себе.

— Позволь мне! — взмолилась Кимбра.

После короткого замешательства Вулф откинулся на постель, заложил руки за голову и сплел их там, чтобы не поддаться желанию прекратить любовные игры и взять Кимбру немедленно. Позади было три дня празднества и четыре дня охоты. Неделя! Целая неделя прошла с их последней близости. Желание было почти неуправляемым, он изголодался по женщине, как волк. Он желал оказаться в горячей, шелковистой и влажной глубине ее тела и ощутить упоительные спазмы разрядки. Но в то же время хотелось, чтобы она продолжала, и Вулф готов был терпеть эту сладкую муку, даже если это его убьет. Неожиданная и смелая ласка Кимбры не просто возбуждала, она будила страсть без меры и границ. Пот градом катился по коже, дыхание стало частым и хриплым, мышцы на руках, груди и животе судорожно подергивались. Когда он понял, что больше не выдержит ни секунды, Кимбра вдруг отодвинулась и вот уже была рядом с ним в постели.

— Как все-таки странно, что я могу прикасаться к тебе, когда захочу и как захочу! Ты такой могучий, такой громадный и все же ни разу не причинил мне боли. С тобой я чувствую себя хрупкой, беззащитной, но это приятно, потому что я знаю — мне нечего опасаться. — Кимбра потянулась рукой вниз и несколько минут ласкала мужа, потом подвинулась так, чтобы оказаться сверху. — Мне нравится и так, и эдак… — произнесла она задумчиво и засмеялась, посмотрев на его заострившееся лицо. — Когда сверху ты — это чудесно, потому что я полностью в твоей власти и ты можешь делать со мной все, что хочешь. Но иногда приятнее самой задавать темп. Я все думаю, в какой позе бывает острее и слаще… но никак не могу решить!

— А ты не торопись, — сказал Вулф сквозь зубы. — У нас впереди вся жизнь!

Кимбра приподнялась на подушке и устремила взгляд на мужа. Он спал — наконец-то. Его выносливость потрясала воображение, он был ненасытен, этот Вулф Хаконсон. В ее теле еще не угасло эхо наслаждения, которое он дарил ей раз за разом, снова и снова.

Кимбра придвинулась ближе и провела кончиком пальца по его губам. Он был само совершенство, образчик мужской красоты. Более того, душа у него была под стать телу, мужественная и прекрасная. То, что ее любит такой мужчина, наполняло Кимбру гордостью. Она и не думала, что можно быть настолько счастливой.

Едва задремав, она была разбужена громким бурчанием в собственном животе и внезапно вспомнила, что в последние несколько дней едва прикасалась к пище. От этой мысли голод только усилился.

Нужно срочно перекусить, иначе через полчаса она начнет глодать спинку кровати!

Как бы ей ни хотелось выбираться из теплой постели, она все же это сделала. Набросив платье, на цыпочках, чтобы не разбудить спящего мужа, Кимбра приблизилась к двери, бесшумно ее открыла и занесла ногу через порог.

— Куда это ты направилась?

Оклик заставил Кимбру качнуться назад, и только это помешало ей опустить ногу прямо на поднос, заботливо оставленный за дверью. Только Брита могла предвосхитить ее желание. Кимбра мысленно рассыпалась в благодарностях, поднимая поднос. Он был так тяжел, что едва не выпал из рук. Она повернулась.

— Пока ты там пировал, у меня не было аппетита. Зато теперь он вернулся с удвоенной силой.

Муж высказался насчет того, что он лично считает ее аппетит полностью удовлетворенным, по крайней мере он хорошо для этого потрудился. Это вышло невнятно, но было видно, что мало-помалу Вулф просыпается. Во всяком случае, он не вернулся ко сну, а уселся поудобнее и смотрел, как Кимбра начала есть.

Тут было на что посмотреть. Сняв салфетку и увидев изобилие провизии, она непроизвольно сглотнула слюнки. Брита превзошла сама себя и нагрузила поднос всем, что было особенно по вкусу ее госпоже: тут были и лепешки с кардамоном; яблоки, печенные с корицей; и сыр, вполне зрелый, но такой мягкий, что его можно было мазать на хлеб; и жареный цыпленок с горчицей; и квашеная капуста, белая и красная; и сидр, который Кимбра предпочитала элю и медовухе. Справедливости ради, был здесь и кувшин эля, а также ростбиф, любимая закуска Вулфа.

— Хватит на четверых, — заметил тот, когда Кимбра приготовилась приступить к еде.

— Ты так думаешь? — хмыкнула она.

В самом деле, Вулф усомнился в своих расчетах, глядя, как стремительно провизия исчезает с подноса. Его изящная женушка ела за четверых, наслаждаясь каждым кусочком и глотком. Первыми исчезли печеные яблоки, потом цыпленок и большая часть сыра. Не передвинь Вулф ростбиф поближе к себе (за это ему достался нелюбезный взгляд), исчез бы и тот.

— Может, принести еще? — спросил он не без иронии.

Кимбра отнеслась к вопросу совершенно серьезно, но после короткого раздумья отрицательно покачала головой.

— Нет уж, хватит… — сказала она, с довольным видом поглаживая живот. Потом заметила недоеденный ростбиф, нахмурилась и добавила: — Пожалуй, хватит…

Вулф молча подвинул тарелку ближе к Кимбре.

— Похоже, ты и в самом деле голодала, — заметил он, когда она наконец насытилась.

— Я же говорю, не было аппетита.

— С чего это?

— Не было, и все.

Вулф вздохнул, как вздыхал всегда, когда не был уверен, хватит ли терпения, и привлек Кимбру к себе. Она повозилась немного, устраиваясь, потом притихла,довольная.

— А теперь все сначала. Почему ты ничего не ела эти три дня?

— Аппетит приходит вместе со здоровой усталостью, да и свежий воздух тут играет не последнюю роль.

— То есть потому, что ты сидела взаперти? — уточнил Вулф.

Он явно вознамерился докопаться до сути дела.

— Ну, хорошо, хорошо! Я ненавидела каждую минуту своего одиночного заключения! Вообще не терплю, когда меня запирают! Хоук с детства старался оградить меня абсолютно от всего. Это решило одну проблему, но породило другие.

Впервые Кимбра сама заговорила о своих странностях, и Вулф ухватился за возможность их обсудить.

— А как давно это началось? В смысле, когда стало ясно, что ты не от мира сего?

Он так легко произнес это — не от мира сего. Обычно людям стоило труда произнести эти несколько слов. Близкие предпочитали называть это даром, и постепенно она приняла их определение, хотя, если разобраться, дар — это нечто сугубо положительное, а ее странности были еще и проклятием. «Не от мира сего» — это было ближе к истине. Когда Кимбра думала о себе, она употребляла именно это словосочетание.

— Не могу сказать, — ответила она задумчиво, — но я не помню, чтобы когда-нибудь была как все, значит, это началось очень рано. Время, когда Хоуку пришлось со мной нелегко, я помню очень смутно, и, наверное, так оно лучше. По его словам, все зашло так далеко, что ему пришлось опоить меня настойкой опия, просто чтобы сохранить в здравом рассудке. Тогда он понял — так больше не может продолжаться.

— И он заточил тебя в Холихуде?

— А что ему оставалось? Он надеялся, что я возведу внутри себя стены по образу и подобию тех, в которых была укрыта. Это было мудрое предвидение. Я возвела такие стены, и как раз потому, что не знала иной защиты.

— Откуда у твоего брата столько мудрости? — полюбопытствовал Вулф, пытаясь вообразить себе человека, с которым ему вскоре предстояло близко познакомиться. — Или он тоже чуть-чуть не от мира сего?

— Это… — Кимбра помедлила, — это мудрость прирожденного владыки, которому поневоле приходится читать души своих подданных. Она присуща и тебе. Я думаю, в ней есть некоторое сходство с моим «даром», но очень отдаленное.

— Заточение тебя возмущало?

— Огорчало. Но я не была совершенно оторвана от мира. Хоук часто навещал меня в Холихуде, особенно поначалу, а когда убедился, что я справляюсь, позволил приезжать в Хоукфорт.

— Но ко двору он тебя не брал?

— Нет, что ты! Он был уверен, что это не приведет ни к чему хорошему. — Кимбра адресовала мужу невеселую усмешку. — Выходит, у вас уже есть что-то общее…

Она помолчала, надеясь, что Вулф подхватит тему, скажет что-нибудь о своем желании уведомить Хоука и, может быть, они даже обсудят сроки. Но он заговорил совсем о другом:

— Выходит, не важно, где ты заточена. Жилище ничем не лучше темницы. Мне было трудно принять это решение, Кимбра, и я до сих пор не уверен, что решил правильно.

— Даже после того, что случилось? — удивилась она.

— Все к лучшему. Это послужит уроком остальным.

Как странно называть «уроком» три смерти подряд!

— Хочешь спать? — спросил Вулф.

— Как ни странно, не хочу.

— Я тоже. Раз так, идем. Я хочу кое-что тебе показать.

— Перестань! — крикнула Кимбра, барахтаясь и обдавая мужа дождем брызг.

Он наклонился, собрал в горсть пену (для глаза она казалась совсем зеленой) и в свою очередь обрызгал ее. Кимбра бросилась бежать, зная, что он последует за ней.

Прежде ей не приходилось бывать на берегу посреди ночи, и, конечно же, она понятия не имела, как он прекрасен в холодном свете луны и звезд. Узнав, куда Вулф намерен ее повести, она была заинтригована и слегка насторожена, но, когда они оделись и накинули плащи, охотно подала руку и позволила себя вести.

Открывая ворота, часовые не задавали вопросов, даже не обменялись взглядами, хотя должны были счесть поведение ярла и его супруги в высшей степени странным. Скорее всего сейчас они наблюдали за ними со своих постов и пожимали плечами.

Глаза у Кимбры не так легко приспосабливались к темноте, как глаза Вулфа. Он находил дорогу с легкостью того, в чью честь был назван.

Сначала они немного подурачились у воды, потом какое-то время бежали по пляжу, пока Вулф не поймал Кимбру и не прижал ее, запыхавшуюся, к груди.

— Я бы с радостью осталась тут навсегда!

— А что будет, если польет дождь?

— Наверное, вымокну, — сказала Кимбра, приподнимая мокрый подол платья.

— Значит, нужно укрытие. — Вулф схватил ее за руку и снова повлек за собой. — Скорее!

За изгибом берега Кимбра увидела утес. Он вздымался из густого приземистого кустарника, как рог из шерсти дикого северного быка. В нижней части темнела узкая расселина. Туда и направился Вулф, приободрив Кимбру озорной улыбкой.

— Я нашел ее очень давно.

Отверстие казалось чересчур узким для человека, и Кимбра заколебалась, но все же сделала шаг, как будто в глухую стену.

Она была теперь в маленькой пещере, очертания которой можно было разглядеть в пробивающемся снаружи свете. В глубине что-то поблескивало, как будто расшитое стеклярусом.

— Это ход, — сказал Вулф, указывая на пятно. — Он идет так глубоко в скалу, что мне не удалось найти его окончание.

— А ты искал? — не без трепета спросила Кимбра; в окрестностях Холихуда тоже были целые гроздья пещер, в которых люди время от времени терялись без следа.

— С факелом. Дальше есть целые залы, похожие на дворцовые… нет, еще роскошнее!

Кимбра вообразила, как он блуждает по запутанным переходам, из одного подземного зала в другой. Ее затрясло.

— А если бы факел погас?

Вулф засмеялся и взял ее лицо в ладони.

— У меня всегда с собой кремень и огниво. Почему ты так встревожена?

— Сама не знаю, — призналась она, не понимая причин своей тревоги. — Просто мне страшно представить, что с тобой могло что-то случиться.

Вулф долго смотрел жене в глаза, потом ласково привлек к себе. Это было у нее в натуре — тревожиться за близких, за любимых. Это лишь укрепило его в принятом решении. Когда бы Кимбра ни упомянула о брате, ее слова дышали любовью, невольно верилось, что любовь эта заслуженна, ведь Хоук относился к сестре с пониманием и заботой. Сам того не желая, Вулф ощутил теплое чувство к разгневанному англосаксу, с которым вскоре должен был встретиться лицом к лицу. Кимбра ничего об этом не знала.

— Обычно я приходил сюда, когда хотел побыть один, — тихо произнес Вулф. — Никто не знает об этой пещере.

Кимбра погладила его по щеке и положила голову на плечо. Она вдруг ощутила страшную усталость, как если бы события последних часов обрушились ей на плечи всем своим весом. Как она ни старалась, подавить зевок ей не удалось.

— Я был не в себе, когда потащил тебя в такую даль, — расстроился Вулф.

— Что ты! Я рада, что побывала здесь.

— Но тебе и впрямь нужно отдохнуть.

Он разложил на полу оба плаща, улегся, привлек к себе жену и как следует закутался, устроив из подбитых мехом одеяний теплый кокон. Кимбре хотелось столько сказать: как она любит Вулфа, как счастлива, что жизнь их свела, с какой надеждой она смотрит теперь в будущее… Но сон объял ее раньше, чем она заговорила.

Она проснулась от порыва свежего ветра. Наступил день, пещера была полна света. Вулфа рядом не было. Он был снаружи. Стоял и смотрел на море. Когда Кимбра вышла, он не глядя привлек ее к себе и просто махнул рукой на сияющую морскую даль.

Она взглянула в указанном направлении. К берегу быстро приближалось судно. Оно буквально летело над водой, и в первый момент Кимбра задалась вопросом, как могут гребцы шевелить веслами с такой скоростью. Но когда она приложила руку к глазам и глянула из-под нее, то увидела, что парус поставлен.

На нем был виден ястреб с распростертыми крыльями, уже скрючивший когти над невидимой добычей.

Глава 21

Солнечный свет был так ярок, что металлические детали снаряжения личной охраны Вулфа отбрасывали слепящие зайчики. Его люди стояли в ряд на каменном молу. Мечи были пока что в ножнах, но все говорило о том, что в случае необходимости они немедля будут пушены в ход.

Городские улицы были, против обыкновения, пустынны. Как только прошел слух, кто приближается с моря, жители Скирингешила попрятались кто куда. Гости в спешке разъехались, понукаемые Драконом, который остался дома, не желая попадаться брату под горячую руку. Собаки, наоборот, сбежались в порт, нутром чуя, что назревает нечто из ряда вон выходящее.

Еще у пещеры Кимбра заметила, что английское судно влетело в лабиринт островов, не замедлив хода. Это не укрылось и от Вулфа, который мрачно усмехнулся:

— Твой брат или опытный лоцман, или ему не терпится на тот свет. Может, отправить навстречу баркас?

— Это ни к чему. Хоук впервые встал к рулю в три года. Конечно, это была всего лишь детская прогулочная лодка, но плавание пришлось ему по душе. Он неделю говорил лишь о том, как «парил над волнами».

Все так же на полном ходу судно вылетело из-за каменного пальца у входа в бухту, где, по словам горожан, дно было особенно предательским. Вулф прищурился:

— Первоклассный мореход, хоть и не норвежец!

Корабль был еще слишком далеко, чтобы различить, кто находится на борту, и все же Кимбра присматривалась. Гребцы продолжали грести в полную силу и лишь у самого мола, после резкого окрика, разом подняли весла. В тот же миг упал парус. Судно причалило, едва коснувшись каменной облицовки мола.

Чтобы хоть как-то приготовиться, Кимбра сделала глубокий вдох. Она слышала скрежет цепи, когда якорь ушел под воду, всем существом ощутила, как напряглись за ее спиной люди Вулфа, краем глаза заметила низко скользнувшую над водой ласточку. В центре ее внимания теперь был один-единственный человек. Он прошел по палубе, легко перепрыгнул через борт судна и встал на молу.

Хоук был в сером дорожном одеянии, таком невзрачном, что на его фоне завитки каштановых волос казались особенно яркими. Они падали на лоб, на глаза того же синего цвета, что Кимбры. Стиснутые зубы заставили обостриться черты его лица, и все же оно было до боли знакомым, родным, хотя и искаженным гневом.

Хоук! Ее дорогой, любимый брат! Они не виделись полгода. Он ничуть не изменился за этот срок. Кимбра нашла, что они с Вулфом похожи: рослые, широкоплечие, мощно сложенные. Более того, их роднила ни с чем не сравнимая аура могущества, власти и непреклонной воли. Вот только в отличие от Вулфа Хоук был не намерен держать себя в руках.

Кимбра ощутила первое прикосновение страха.

— Хоук! Наконец-то! — крикнула девушка первое, что пришло ей в голову, и бросилась брату на шею прежде, чем он ринулся на своего недруга.

По крайней мере это заставило его вспомнить о причине своего появления.

— Кимбра! Слава Богу!

Хоук обнял сестру, прижал к груди, отстранил и внимательно оглядел. Лицо англичанина накрыла зловещая тень. Кимбра сообразила, в чем дело, только когда брат дотронулся до ее щеки.

— Нет, Хоук, ты не можешь!..

Удар в челюсть был так силен, что звук его отдался в окружающей напряженной тишине. Вулф пошатнулся. Его люди тотчас выхватили мечи и двинулись на отряд Хоука, который, в свою очередь, бросился вперед, держа оружие на изготовку. Кровопролитие казалось неизбежным.

— Стоп! — крикнул Вулф.

Хорошо вышколенные викинги подчинились не раздумывая. Англичане продолжали атаку, но тоже замерли в неподвижности, повинуясь жесту Хоука. Тот направил свой меч в грудь ярлу, который стоял, скрестив на груди руки. При виде острого лезвия он потер место, куда пришелся удар, и снова принял позу, которая должна была казаться Хоуку исполненной презрения.

— Норвежская падаль! — крикнул тот. — Жалкая тварь, которая не стыдится ударить женщину!

Кимбра хорошо знала этот тон и не стала ждать дальнейших событий. Она встала между Хоуком и Вулфом. Однако эти двое не оставили ей и шанса, ухватив за руки и рванув каждый в свою сторону. Удивительно, как они не вывернули ей суставы, стремясь укрыть каждый за своей широкой спиной.

Вулф опомнился первым, отдернул руку и отступил на шаг, не сводя взгляда с Кимбры. Хоук прикрыл ее собой, но было заметно, что он несколько удивлен. Этим стоило воспользоваться, что Вулф и сделал.

— Я тут ни при чем! — быстро произнес он. — Обидчики твоей сестры уже мертвы.

Хоук обернулся. Кимбра была бледна.

— Этот викинг не лжет? — на всякий случай спросил он.

Кимбра кивнула.

— И кто же их убил? — не без насмешки осведомился Хоук у Вулфа.

— Я, — просто ответил тот.

Кимбре показалось, что в его глазах загорелся огонь. Два разгневанных военачальника сразу — это уже слишком. Кимбра вышла из-за спины брата.

— Убери меч, Хоук, — попросила она ласково. — Я обвенчана с этим викингом и счастлива в браке. Очень счастлива, так что похищение оказалось только к лучшему. Дай моему мужу… — она через плечо улыбнулась Вулфу, — дай моему мужу возможность принять тебя по всем правилам гостеприимства. И твоих людей, разумеется.

Пока брат переваривал все сказанное, Кимбра подошла к мужу и вложила свою руку в его ладонь. Хоук оглядел их с большим подозрением. Рядом с мощно сложенным викингом Кимбра казалась необычайно хрупкой. Но она так и льнула к нему, к этому северянину, которого Хоук мысленно повесил, четвертовал, колесовал и тому подобное раз по сто, если не больше, начиная с того дня, когда узнал, что именно он виноват в исчезновении сестры.

Этот варвар — муж Кимбры. Невероятно! В душе Хоук все еще относился к сестре как к девочке, о которой заботился всю свою жизнь, чье благополучие берег с того самого дня, как они остались сиротами. Разумеется, он знал, что она превратилась с годами в женщину несравненной красоты, но для себя давным-давно решил, что не станет принуждать ее к замужеству. А поскольку Кимбра никогда не выражала желания вступить в брак, он со временем попросту выбросил из головы саму такую возможность.

И на тебе! После долгих месяцев тревоги за судьбу сестры, после ночных кошмаров, в которых она представала поруганной, замученной и даже убитой, было трудно принять тот факт, что она обвенчана со своим похитителем. Более того, что она счастлива в браке с ним…

Тем не менее нужно было как-то примириться со случившимся, каким бы оно ни казалось невероятным.

— Ладно!.. — буркнул Хоук и добавил громче, чтобы слышали его люди: — Мы тут немного поболтаемся и посмотрим, что к чему.

Исподлобья глядя на невозмутимого Вулфа, он вложил меч в ножны, хотя и не убрал руку с рукояти. Кимбре он сказал:

— Я разберусь, так ли уж ты счастлива в браке.

Девушка уловила в его тоне сомнение и отчасти вызов, но не подала виду, просто взяла под руку сразу и мужа, и брата и повела их вверх по склону холма, в крепость. Следом двигались оба отряда. Процессия получилась на редкость странная: впереди, увлекаемые красивой женщиной, шагали оба командира, а за ними маршировали, поигрывая рукоятями мечей и обмениваясь свирепыми взглядами, воины.

— Люди здесь просто чудесные, — заговорила Кимбра, проходя в ворота. — А сколько бывает гостей! Есть даже купец Михайла, из страны под названием Русь. Он построил здесь дом и привез жену Надю. Я помогала ей рожать первенца. А однажды — только представь! — здесь побывал мавр из Константинополя, он засыпал меня роскошными тканями и редкими пряностями… Да, и ты непременно должен познакомиться с Драконом. Это брат моего мужа. Он знает столько историй из жизни богов и древних викингов! А еще…

Мужчины обменялись взглядами.

— Раньше она не была такой говорливой, — заметил Хоук, до того пораженный переменами в сестре, что слова сорвались сами.

— Просто ей нужно выговориться, — благодушно ответил Вулф. — Со временем наступит тишина.

Кимбра остановилась на полушаге и по очереди оглядела обоих. При виде улыбок на лицах родных людей ее облегчение было безмерным. Глаза, серые и синие, поблескивали смешинками.

— Тишина подождет, — сказала она, чтобы поддержать шутку. — Я еще не настолько привыкла к Скирингешилу, чтобы не делиться впечатлениями с тем, кто сюда прибывает впервые.

Вулф наигранно тяжело вздохнул, но в глазах его было столько тепла, что это не укрылось от Хоука. Он заметил и краску удовольствия на щеках сестры, но не так-то просто было избавиться от сомнений. Хоук знал жизнь и был по натуре недоверчив. Кто-то ведь ударил Кимбру, и ударил так, что щеку раздуло! Даже если принять то, что викинг достойно разобрался с обидчиками, как вообще дошло до того, что кто-то посмел обидеть его законную жену? Он ведь обязан беречь ее, заботиться о ее безопасности… и, если уж на то пошло, благосостоянии! А ее одежда! Помята, вся в пятнах и местами в песке. Может, у нее даже нет прислуги.

Хоук отметил также тени под глазами у Кимбры и приписал их тому, что здоровенный викинг не стесняется удовлетворять свои потребности, когда ему приспичит. Сама мысль о том, что нежной и хрупкой девушкой пользуются таким образом, подогрела гнев Хоука. Впрочем, он снова остыл, заметив, с какой любовью сестра смотрит на своего ненасытного варвара.

Нет, Кимбра уже не была малышкой, которую требовалось защищать от малейшей неприятности. И все же оставалось неясным, в самом ли деле она счастлива в браке или просто хорошо играет свою роль. Кому, как не Хоуку, было знать, что Кимбра готова на все, лишь бы избежать кровопролития.

Прокручивая все это в мыслях, Хоук попутно оценивал высоту крепостных стен, количество башен и часовых. Его живой интерес не ускользнул от внимания Вулфа.

— Как насчет прогулки по укреплениям?

Кимбра затрепетала — Хоук вполне мог счесть это сарказмом. К счастью, все обошлось.

— Почему бы и нет? Как раз на днях я слышал, что мои укрепления надо хорошенько обновить.

— Фортификация — мой конек, — сообщил Вулф. — Много лет я изучал все, что относится к делу. Пришел к выводу, что сила не в стенах, а в людях, которые их охраняют.

— Не могу не согласиться. — Хоук помрачнел. — Брешь в стенах не так опасна, как брешь в рядах защитников. Человек, которому я доверял…

— Предал?

— Нет, просто оказался олухом.

Взгляд Хоука смутил Кимбру, и она едва нашла в себе силы задать вопрос:

— Речь идет о сэре Дорварде? Как ты с ним поступил?

— Он сам закололся, — холодно ответил Хоук, заметил ее ужас и хмыкнул. — Ему повезло!

— Повезло? В том, что он не был казнен? Но ведь самоубийство — смертный грех! Он обрек свою душу…

— Душонку!

— Теперь уж не вернешь, значит, нечего этим мучиться, — вмешался Вулф, адресуя шурину предостерегающий взгляд. — Сэр Надутый Индюк… я хочу сказать, сэр Дорвард простился с жизнью, а детали не имеют значения.

— Сэр Надутый Индюк? — Хоук мрачно хохотнул. — Это я называю — попасть в точку:

Как мило, что они сошлись хоть в чем-то, подумала Кимбра.

— А как насчет остальных? Вулф уверяет, что их оглушили и связали. Надеюсь, ты не…

— Они живут и благоденствуют, — заверил Хоук. — Виновный был только один, и он должным образом пострадал. — Он повернулся к Вулфу: — Раз уж мы об этом заговорили, я хочу знать, какого дьявола ты все это затеял?.. Зачем явился в Холихуд, чего ради похитил мою сестру и привез в эту глушь?.. Я требую ответа на вопросы!

— Ты их получишь, — сказала Кимбра, не дав мужу вставить слово, — но в должное время. А пока всех вас нужно устроить поудобнее. Уверена, что после столь долгого пути каждый из вас мечтает о горячей ванне. Пока вы приводите себя в порядок, я распоряжусь насчет угощения. — Только тут она заметила, какая тишина царит в крепости. — Вижу, гости уже разъехались. Ну и слава Богу! Нет ничего лучше, чем пировать в тесном семейном кругу.

Оба спутника Кимбры посмотрели на нее круглыми глазами, и она едва удержалась от смеха. Впрочем, момент для веселья был неподходящий, если учесть, сколько было на кону.

— Да, в тесном семейном кругу, — повторила она с нажимом. — Кстати, вот и Дракон. — Она тепло улыбнулась деверю. — Представляешь, наконец-то появился мой брат. Ну не радость ли?!

— Радость? — переспросил Дракон, пронзил Хоука взглядом и повернулся к брату. — В самом деле радость или как?

— Пока вроде да, — осторожно подтвердил Вулф.

Три могучих воина замкнули Кимбру в круг, и она почувствовала себя карлицей. Вряд ли они сознавали, до чего похожи, не только телосложением, но и излюбленной позой. Каждый стоял, расставив ноги и крепко уперев их в землю, на случай если придется внезапно отражать атаку. Каждый был начеку и держал руку на мече. Каждый был воином и предводителем воинов, до мозга костей, до последней клеточки. И Вулф, и Дракон, и Хоук — все они не раз смотрели в лицо смерти и посылали на смерть других, но они же делали все, чтобы уберечь тех, кто шел за ними, кто верил им, и это естественным образом распространялось на тех, кто слабее. Если бы мир был устроен иначе, они могли бы стать хорошими друзьями. Впрочем, при чем тут мироустройство? Обстоятельства — вот что было виной их вражды.

Кимбра подумала: разрази их гром, они будут друзьями, чего бы ей это ни стоило!

— Идем же, — сказала она Хоуку. — Я покажу тебе твое жилище.

Тот уже был готов согласиться — ему явно не терпелось остаться с сестрой наедине и забросать ее вопросами, — как вдруг вмешался Вулф, причем так быстро, что Кимбра не заметила, как ее рука оказалась в его руке.

— Почему именно ты? — спросил он мягко. — У тебя я без того будет много хлопот. Дракон разведет англичан по их жилищам.

Его брат уже стоял наготове, показывая в улыбке чуть не все свои зубы разом, и когда Вулф повлек ошеломленную Кимбру прочь, встал так, чтобы предотвратить возможное преследование. Хоук нахмурился.

— Ты, как всегда, прав, муж мой, — быстро проговорила Кимбра. — А с тобой, Хоук, мы увидимся очень скоро, за пиршественным столом.

Не дав брату возможности запротестовать, она поспешила в кухню. На ходу она молилась о том, чтобы Дракон и Хоук не перессорились. Или Хоук и Вулф. Или какой-нибудь викинг с каким-нибудь англосаксом. Чтобы все эти воинственно настроенные, на совесть тренированные мужчины в расцвете сил не вздумали пустить в ход оружие и боевое мастерство. Чтобы не покалечили друг друга еще до того, как накроют столы. Кимбра надеялась, что их настрой сильно смягчится, когда желудки наполнятся добрым элем и вкусной едой.

— Леди! — Заметив госпожу, Брита поспешила к ней, не скрывая волнения. — Леди, мне сказали…

— Правильно сказали! — Кимбра беспечно улыбнулась. — Здесь мой брат, лорд Эссекс, и я счастлива! А теперь за работу, надо устроить пир горой!

Брита и остальная женская прислуга сломя голову бросились выполнять распоряжение. Всем было ясно: чем скорее мужчины расположатся за столами, тем меньше будет шансов, что норвежские мечи скрестятся с английскими. Кимбра заметила, что женщины то прикасаются к амулетам у себя на шее, то осеняют себя крестным знамением, очевидно, затем, чтобы привлечь на свою сторону всех возможных богов — так оно вернее, когда имеешь дело с непредсказуемой мужской натурой.

— Вознесем благодарность Господу нашему за его дары, — сказал брат Джозеф, — и возрадуемся за семью, которой дано собраться под одной крышей и преломить хлеб за одним столом.

Молодой священник покосился на Кимбру — она попросила благословить трапезу каким-нибудь особенным, запоминающимся образом — и получил одобрительный кивок. Когда ни единого «аминь» не последовало, Кимбра сказала это сама, очень громко и твердо, тем самым вынудив католиков-англичан последовать ее примеру.

Только Хоук не разжал плотно сжатых губ.

— Представь себе, Вулф попросил брата Джозефа освятить наш брачный союз! — оживленно воскликнула Кимбра.

— Аминь, — буркнул Хоук и окинул нового члена семьи взглядом, источавшим едкую иронию.

Подошел слуга с кувшином эля. Хоук поднял полный до краев рог, но, вместо того чтобы приложиться к нему, обратился к католическому монаху тоном притворной любезности:

— Надеюсь, брат Джозеф, вам известно, что брачный обет недействителен, если дается под нажимом? А знаете ли вы, что за освящение такого обета лишают сана?

Молодой клирик поперхнулся элем, но прокашлялся довольно быстро и ответил с достоинством, которое делало ему честь перед лицом самого грозного владыки Англии:

— Все это мне известно, милорд. Поверьте, мне не пришло бы в голову освятить обет, даваемый против воли.

— Приятно слышать. Однако хотелось бы знать, как вы определяете, дается обет охотно или против воли? В личной беседе с новобрачной перед венчанием, не так ли?

Хоук был полон сомнений и ясно дал это понять. Брат Джозеф слегка побледнел, но не опустил взгляда.

— Увы, милорд, мне не представилось возможности переговорить с леди Кимброй до венчания, но во время его она не выглядела как женщина, которая идет под венец против воли. Я счел, что она отличается редким бесстрашием и добродетелью.

— Вы наблюдательны! — хмыкнул Хоук. — А вам не пришло в голову, что как раз бесстрашие и добродетель могли привести мою сестру к алтарю? Она всегда готова пожертвовать собой ради высшей цели…

— Но, милорд, разве это не чудесно? Разве жертва во имя высшей цели — не основа основ католической религии? Как смиренный слуга Божий, я бы никогда не отважился лишить добрую христианку шанса приблизиться к Господу.

— Какой веский довод! И какой подходящий к случаю. На мой взгляд, уж слишком подходящий!.. — Хоук резко отвернулся от священника к Кимбре: — Так ты пошла на это добровольно? Никто не принуждал тебя к браку?

При мысли о том, что ей придется солгать любимому брату, Кимбру бросило в холод. Но не было и речи о том, чтобы рассказать ему об угрозах Вулфа. Малейший намек на это развязал бы кровопролитную стычку.

— Я всем сердцем желала этого брака.

Хоук несколько раз перевел взгляд с нее на Вулфа и обратно. Пальцы его побелели на полированной кости рога.

— Ну надо же! Всем сердцем желала брака с человеком, которого знала лишь с худшей стороны! Разве он не похитил тебя, не увез от дома и близких? С чего это вдруг ты нашла его желанным?..

Кимбра постаралась выгадать время, распорядившись насчет первой перемены. Она отчаянно сожалела, что не добавила ко всем блюдам чего-нибудь умиротворяющего, а еще лучше — отупляющего. Судя по всему, мирное сосуществование было под серьезной угрозой.

Однако вопрос был задан и требовал ответа. Внезапно Кимбру осенило:

— Я бы и рада объяснить, но не позволяет стыдливость. Ведь брачный обет — единственный достойный путь к… сам знаешь к чему!

Она бросила на Вулфа взгляд, одновременно стыдливый и смелый. Он приподнял бровь в знак того, что оценил ее тактику. Кимбра зарделась. Все, конечно, решили, что из скромности — и очень кстати, хотя на деле это был румянец гнева на твердолобый мужской пол. Так или иначе, маленькая сценка заткнула словесный фонтан Хоука.

Увы, ненадолго. Подали первую перемену. Вулф подцепил на двурогую вилку сочный кусочек гусятины и уже собирался им заняться, когда англичанин вновь подал голос:

— У нас в Англии есть обычай: когда впервые заходит вопрос о браке, заинтересованные стороны долго совещаются, обговаривают условия и тому подобное. Потом составляется брачный контракт. Он бывает подписан лишь в том случае, если обе стороны сойдутся в каждом пункте. Тогда, и только тогда, назначается день венчания, тогда, и только тогда, церковь освящает брак в присутствии родных и близких обоих новобрачных. Мне казалось, в Норвегии есть подобный обычай…

Дракон приподнялся на своем месте. Вулф остановил его легким движением руки и отложил вилку. Дракон неохотно уселся, но было заметно, как он раздражен.

— Да, у нас есть похожий обычай, — заметил Вулф спокойно.

Хоук так сильно сжимал зубы, что Кимбра боялась, как бы они не раскрошились. Вдруг он со звоном отшвырнул столовый нож и вскочил на ноги.

— Тогда позволь спросить, ярл Скирингешила, отчего ты нарушил обычаи наших народов и вступил в брак украдкой?!

— Я нарушил их в отместку! Позволь и мне спросить, граф Эссекс, почему ты отверг брак, который принес бы нашим народам мир?!

— Отверг? Я ничего не отвергал!

— Не притворяйся! В ответном письме ты назвал меня грязным варваром и, что еще хуже, высказал это от имени своей сестры! Я поверил, что оскорблен лично леди Кимброй, и явился в Холихуд, чтобы наказать ее за высокомерие и себялюбие! Но потом я узнал…

— Что?! Наказать Кимбру? — взревел Хоук и начал шарить по столу в поисках отброшенного столового ножа. — Наказать?! Да как ты смеешь, негодяй!

Вулф был уже на ногах и сжимал в руке кинжал. Впрочем, повскакали все, кто сидел за столами, и все размахивали орудием. Шум стоял такой, что призывать к спокойствию было бесполезно. Кимбра со скрежетом отодвинула стул и выпрямилась во весь рост.

— Прекратите немедленно!!! Мало того, что вы не поняли друг друга, вы хотите усугубить это кровопролитием?! — Она испепелила взглядом мужа, а потом брата. — Вы двое! Вы все время повторяете, что готовы защищать меня ценой собственной жизни! По-вашему, я буду в восторге, если вы друг друга прирежете?!

Вулф и Хоук продолжали, шумно дыша, сверлить друг друга взглядами.

— Сядьте! Иначе, клянусь, я посыплю следующую перемену сушеной влакницей!

Оба разом повернулись к ней.

— А что такое влакница? — полюбопытствовал Вулф.

— Растение, и очень полезное в таких случаях, — едко объяснила Кимбра. — С него так выворачивает, что хоть кричи караул! В желудке не держится ни крошки пищи и ни глотка эля.

— Ну, превосходно! — буркнул Вулф и сел.

— Я был глуп, когда нанял тебе учителей, — проворчал Хоук, но тоже уселся.

Остальные последовали их примеру. Кимбра сделала знак прислуге, чтобы наполнили кубки. Оставалось лишь надеяться, что крепкий эль скоро собьет с ног как англичан, так и норвежцев.

— Итак, вернемся к браку, который я вроде бы отверг, — сказал Хоук, стараясь хранить спокойствие. — Я никогда не видел письма с предложением… с чего бы мне верить, что оно вообще было сделано?

— У меня есть доказательство. — Вулф извлек из-за пазухи уже знакомый Кимбре свиток пергамента. — Я знаю, что ты умеешь читать, так что прочти. Печать твоя, верно? Не вздумай отпираться, Кимбра ее узнала. Как ты все это объяснишь?

Хоук развернул пергамент и несколько раз прочел написанное, все больше сдвигая брови.

— Я этого не писал и даже не диктовал.

— А печать?

Прошло еще несколько долгих минут, пока Хоук изучал оттиск на воске.

— Моя, — признал он неохотно.

Возвращая пергамент Вулфу, он оглядел зятя с новым интересом.

— Значит, ты хотел военного союза?

— Да, хотел! Я отправил письмо с доверенным человеком, но тот не вернулся, и я до сих пор не знаю, что с ним сталось. Это письмо, — ярл пренебрежительно махнул свитком, — мне передал один корнуольский купец, с которым я веду торговлю. Он уверял, что ему заплатили за доставку.

— Кто?

— Кто-то из твоих людей. Он носил твои цвета, а значит, деньги были от тебя.

— Я ничего об этом не знаю, как и о твоем письме. — Хоук потер лоб, размышляя. — Что-то здесь не так… кто-то постарался поссорить нас… возможно, чтобы не допустить союза.

— Кто бы это мог быть?

— Тот, против кого обернется такой союз. Датчане! Непонятно одно — как они узнали?.. — Хоук дал себе слово выяснить это при первой возможности. — Военный союз между англосаксами и викингами… Лучше не придумаешь! Но если в основе его лежит брак, я должен быть уверен, что сестра не прогадала.

— По-твоему, можно притвориться счастливым? — спросила Кимбра. — Много же ты знаешь о счастье!

Ее брат улыбнулся, но глаза остались тревожными.

— Притвориться можно кем угодно и каким угодно, если на то есть веская причина. Ради блага других ты идешь на все, так почему бы не пойти к алтарю?

— Выброси это из головы! Мы с Вулфом счастливы!

Хоук ничего не сказал, даже не повел бровью. С этой минуты все его внимание было обращено к угощению, которое в самом деле оказалось превосходным. Разговор повернул в менее опасное русло.

Глава 22

— Назовите мне хоть одну-единственную причину, зачем на белом свете мужской пол!

Кимбра хлопнула тестом об стол с такой силой, что он затрясся. Женщины вокруг нее даже не пытались сделать вид, что всерьез чем-то заняты, они обменивались взглядами и улыбками, как бы спрашивая друг друга, во что на этот раз выльется негодование госпожи.

— Вообще-то я могла бы назвать одну причину, — Брита хихикнула, — но вы, леди, ее и так прекрасно знаете.

— Ах это! — Кимбра отмахнулась. — Здесь они сильны, это верно, но во всем остальном от них одно только беспокойство. Кстати, может, как раз поэтому они так и стараются в одном-единственном, на что пригодны! Чтобы сбить нас с толку, заморочить нам голову, чтобы мы смотрели на их выходки сквозь пальцы!

Шлеп!

— Да у них мозги набекрень!

Хлоп!

— Мужчина — существо упрямое, твердолобое, несносное…

Плюх!

— Может, вам больше понравится потрошить рыбу? — спросила Брита, выхватывая из рук госпожи ни в чем не повинный кусок теста.

Кимбра вообразила в руке острый нож, как он впивается в рыбью плоть, и с трудом подавила искушение немедленно согласиться. Она постояла у окна, глядя на играющих детей, но видела не эту мирную сцену, а совсем другую, подсмотренную утром, когда мужчины садились в седло.

— Они опять на охоте! — вырвалось у нее.

Это было известно всем и каждому, но женщины — Брита в том числе — сочувственно цокнули языками.

— На кабана, — сказала ирландка. — Я слышала, как лорд Дракон говорил кому-то, что наш ярл не в настроении для другой дичи. Что ж, из свинины получаются отличные окорока, они долго хранятся, так что добыча не пропадет.

Даже с учетом расходов на недавнее празднество, было сделано столько запасов на зиму, что кладовые трещали по швам. Вот уже неделю норвежцы и англосаксы дружно выезжали на охоту, яростно соревнуясь в том, кто добудет больше дичи. Вечер за вечером они возвращались в крепость усталые, перепачканные кровью, землей и бог знает чем еще. Торжественно сбрасывали на землю туши убитых животных, предоставляя женщинам решать, как пристроить к делу все это изобилие, а сами шли в баню, чтобы снова устроить соревнование: на самую скандальную историю из прошлого, на то, кто выпьет больше эля и выдержит больше жара. В остальное время они старались перещеголять друг друга в бросках копий, вольной борьбе, стрельбе из лука — словом, во всем, что приходило на их взбудораженный ум. К примеру, этим утром спор вышел из-за того, кто дальше пустит струю мочи, норвежец или англосакс.

Это должно когда-нибудь кончиться, думала Кимбра не столько возмущенно, сколько устало. Женщины постарше говорили, что именно так мужчины притираются друг к другу и что только так они могут стать друзьями, а значит, нужно лишь набраться терпения. Тем не менее после всех споров и соревнований могло выйти и так, что они навсегда останутся смертными врагами!

Не то чтобы к этому шло, были лишь намеки, подводные течения, которые нельзя было увидеть, но можно ощутить. Зато внешне все оставалось спокойно. Некоторые из людей Хоука как будто искренне старались влиться в новую среду: часто выходили в город, где дружески заговаривали с прохожими и при малейшей возможности сорили деньгами.

— Что за милые люди! — восхищалась Надя после того, как двое англичан посетили лавку ее мужа. — Михайла от них просто в восторге! Он думает, что дело кончится военным союзом…

Кимбра рада была бы поверить, но для этого слишком хорошо знала брата. Хоук был владыкой обширных земель, военачальником и правой рукой короля Альфреда. Чтобы подняться до этого положения, ему пришлось немало поработать, и он ничего не оставлял на волю случая.

За неделю он несколько раз пытался застать Кимбру наедине, но каждый раз ему мешали или Вулф, или Дракон. Пока Хоук был рядом, с Кимбры не спускали глаз. Вулф напряженно прислушивался к ее разговорам с братом, даже когда речь шла о самых невинных вещах: о Холихуде и Мириам, которая, к счастью, оказалась в добром здравии. Кимбру возмущал этот постоянный и совершенно излишний надзор, но не могла же она оспаривать волю своего супруга теперь, когда во всеуслышание заявила, что они совершенно счастливы! Хуже всего было то, что Вулф понимал, в какое затруднительное положение она себя поставила, и вовсю этим пользовался.

Как раз накануне, когда все сидели в главной трапезной за ужином, он принялся вслух размышлять о том, что норвежцам следует брать в жены только англичанок, потому что те не в пример более кротки и послушны. Он только не рассыпался в благодарностях Хоуку за то, что тот воспитал сестру так, что она знает свое место. Кимбре при этом пришлось мило улыбаться, хотя она с радостью опрокинула бы на голову мужа кувшин эля. А Хоук! Он кивал на каждый перл этой чисто мужской мудрости! И почему мужчины думают не головой, а тем, что между ног?

Кимбра устыдилась таких мыслей. Мужчины, о которых шла речь: Хоук, Вулф, Дракон — думали именно головой, да еще как. Скорее всего они присматривались друг к другу и делали выводы. Хотелось верить, что главный вывод будет в пользу сотрудничества, хотелось верить, что присутствие женщины на арене событий принесет им желанный союз…

Вчера за ужином Кимбра с нетерпением ждала, когда желудки наполнятся, а головы затуманятся и в разговоре наступит пауза. В это время Вулф обычно давал знак скальду, и тот принимался за свои саги. На этот раз Кимбра вмешалась за миг до этого.

— Послушай, — обратилась она к мужу с таким видом, словно ее только что осенило, — а вам не надоело охотиться?

— Надоело охотиться? — изумился он. — Разве это может надоесть?

Судя по выражению лиц, с ним были согласны все — и норвежцы, и англичане.

— Я только хочу сказать, что запасов мяса у нас достаточно на десять зим, даже если придется кормить весь город. Нет другого занятия, которое пришлось бы вам по душе?

— Другого? — Хоук задумался. — Например?

Кимбра подумала: главное, чтобы вы наконец перестали мериться силами! Хотелось так и сказать, но она благоразумно удержалась.

— Как насчет того, чтобы поплавать?

— Поплавать?

— В лодке или, скажем, на корабле. Помнится, ты любил это занятие, брат. Разве не славно будет обследовать побережье? Когда я впервые здесь оказалась, то была поражена красотой и…

— Заплыв! — воскликнул Вулф. — Состязание в скорости и мастерстве!

— Мое судно против твоего! — подхватил Хоук.

— Вовсе нет! — запротестовала Кимбра. — Я не это имела в виду! Вы только и делаете, что соревнуетесь! Самое время расслабиться и просто порадоваться жизни!

Муж и брат посмотрели на нее так, словно она вдруг заговорила на тарабарском языке.

— Оставь это, моя прекрасная сестра, — со смехом посоветовал Дракон. — Соревнуясь, мы вот именно расслабляемся и радуемся жизни. Кстати, спасибо за отличную идею. — Он прищурился, глядя на Хоука. — Я дам тебе фору, только скажи — какую…

— Фору? Мне? Чего ради?

— Во-первых, ты не знаешь здешних вод, а во-вторых, ты всего лишь англосакс, который…

Тут все заговорили разом, и шум поднялся до небес. Кто-то бился об заклад, кто-то подначивал, кто-то подшучивал. Кимбре захотелось излить разочарование в пронзительном крике. О ней забыли, а когда вспомнили, Вулф сконфузился и постарался исправить ситуацию.

— Элсклинг, не пошлешь ли кого-нибудь за лютней? Ты могла бы усладить нас музыкой.

— В самом деле, — поддержал Хоук. — Я бог знает сколько времени не слышал твоей игры, и мне ее страшно недоставало.

Кимбра была удивлена и обрадована тем, что мужчины предпочли столь мирное времяпрепровождение воинственным сагам скальда. Но во время первой же мелодии Хоук начал хмуриться.

— Это не твоя лютня, — сказал он, когда Кимбра перестала играть.

— Моя сломалась, — сказала она и, хватаясь за шанс рассказать брату о том, как мил ее муж, добавила: — Вулф был так добр, что подарил мне другую.

— Правда? — Хоук откинулся на скамье, приятно улыбаясь, и вдруг спросил: — Было это до или после того, как он уволок тебя от позорного столба, где бичевали человека?

— Ты рассказал ему?! — в изумлении спросила Кимбра супруга.

Пару минут тот молчал, разглядывая шурина.

— Нет, — сказал он наконец. — И даже не знаю, откуда ему это известно.

— От других, — коротко объяснил Хоук.

— За небольшую плату, конечно?

— Возможно. Но я жду ответа. До или после?

— До, — поспешно ответила Кимбра, не желая, чтобы Вулф сделал это за нее. — Не знаю, что тебе наговорили, но человек, которого бичевали, был вором! Он лишил средств пропитания сразу две семьи и заслужил наказание. Это правда, что мне не было позволено врачевать его раны, но это сделал другой… Ульрих…

— И ты не была потрясена ни зрелищем, ни тем, что не можешь помочь?

Кимбра заколебалась. Лгать не хотелось, да она бы и не смогла.

— Много лет я была… была укрыта от мира и от его жестокости. Но теперь я замужем. Мой муж, ярл, суров и справедлив. На нем лежит нелегкая задача поддержания порядка среди своего… среди нашего народа.

— Это верно, — согласился Хоук. — Я был рад узнать, что ты теперь способна мириться с жестокостью, в особенности потому, что она здесь в большом ходу. Можно узнать, каково это было — присутствовать при казни тех, что совершили набег на то поселение?

Кимбра сжала губы и бросила быстрый взгляд на мужа. Вулф сидел в непринужденной позе, вытянув ноги и держа в руке рог с элем.

— А ты не терял времени, — заметил он, не скрывая мягкой иронии.

Хоук, который тоже выглядел безмятежно, издал добродушный смешок.

— Новое место, новые люди. Хочется знать о них как можно больше. Надеюсь, в этом нет ничего обидного.

— Ничего абсолютно. Со своей стороны я надеюсь, что ты выяснил и то, как умерли те злодеи.

— Конечно. Лично мне кажется, стоило бы сделать их смерть более мучительной, чтобы надолго запомнилась.

— Здесь я с тобой согласен. Вначале я собирался дать всем хороший урок, но в последний момент передумал.

— Правда? Почему?

— Потому что твоя сестра желала присутствовать на судилище, под тем предлогом, что это ее обязанность как супруги ярла. Мне не хотелось ее расстраивать, поэтому злодеям просто отсекли головы.

— Ты очень добр. Но урок все-таки был дан, если вспомнить тех троих, которых ты вызвал на поединок.

— Да, это был урок.

— И ты настоял, чтобы Кимбра при этом присутствовала. Ты заставил ее смотреть на все это. Твой брат держал ее и…

— Ты ошибаешься! — вмешалась Кимбра. — Дракон был при мне, чтобы не дать мне увидеть… худшее. — Раздосадованная тем, что Хоук старается все истолковать превратно, она выпалила: — Собирать сплетни недостойно мужчин!

— А что достойно?

— Плавать! — воскликнула Кимбра. — Плавать на своих кораблях!

Хоук посмотрел на сестру взглядом, полным нежности, смятения и подозрений. Кимбра схватила лютню. Они хотели музыку, и, разрази их гром, они ее получат!

Мужчины вернулись несколько часов спустя. Их одежда заскорузла от соленых морских брызг, лица были обветрены, но настроение не оставляложелать лучшего (или по крайней, мере так казалось).

— Ничья! — объявил Вулф, не скрывая удивления. — Из четырех заплывов два выиграл я, два — Хоук. — Он хлопнул шурина по спине с такой силой, что человек послабее свалился бы ничком. — Неплохо, очень неплохо! Как насчет другой попытки завтра поутру?

И они сделали такую попытку, а потом еще одну и еще — три дня подряд. Отчасти Кимбра не могла нарадоваться, что поток окровавленных туш наконец прекратился, отчасти досадовала на то, что вынуждена оставаться в притихшей, сонной крепости, пока мужчины беззастенчиво наслаждались жизнью.

По прошествии двух недель со дня прибытия Хоука в Скирингешил, она сидела у окна, праздно уронив на колени шитье, и старалась подавить неприятное чувство, что ею пренебрегают. У нее не было никаких оснований так думать, и Кимбра стыдилась собственного эгоизма.

В самом деле, ее окружали забота и ласка, особенно со стороны мужа и брата. Чтобы она была счастлива, эти двое лезли из кожи вон. Прислугу было больше не в чем упрекнуть, и что самое главное, люди доверчиво шли к Кимбре со своими недугами. Дни ее были хлопотными и исполненными смысла, а ночи…

Даже наедине с собой Кимбра зарделась, вспомнив ночи с Вулфом. Каким бы усталым он ни заканчивал день и как бы поздно ни приходил, он никогда не засыпал, пока не удовлетворял свою страсть и страсть жены. Нередко он будил ее и поутру. Одним словом, она жила в теплом коконе, сотканном из наслаждений, заботы и внимания.

На что же она досадовала? Или в ней говорило чисто женское чувство противоречия?

Кимбра обратила задумчивый взгляд вдаль. К берегу пролегла искристая дорожка, сотканная из солнечных блесток. В лабиринте островов, что охраняли вход в бухту, резвились тюлени, а много дальше, где водная гладь смыкалась с небесной синью, виднелись паруса: это их сиятельства соревновались в скорости.

Пока Кимбра наблюдала, паруса повернули к берегу. Отложив так и не починенную рубаху мужа, она пошла встречать мужчин, которые не замедлили огорошить ее известием, что Хоук собрался домой.

— Уже? — вырвалось у Кимбры.

Она тотчас устыдилась этих слов: ни дать ни взять капризный ребенок — все не по ней.

— Я здесь уже полмесяца, — с улыбкой напомнил брат и ласково потрепал ее по щеке. — Когда-нибудь надо навестить и Эссекс.

— Я все понимаю и очень рада, что ты оставался здесь так долго.

— Твой брат волен гостить у нас когда угодно и сколько угодно, элсклинг, — сказал Вулф.

— А я со своей стороны приглашаю вас в Хоукфорт. Мне и в самом деле пора. Нужно рассказать королю Альфреду, как обстоят дела. Думаю, новости его заинтересуют.

И время вдруг в несколько раз ускорилось. Последний день в обществе брата пролетел незаметно. Был собран и съеден прощальный ужин, сомкнулись и разжались объятия, отзвучали напутственные слова. Стоя рядом с мужем на краю мола, Кимбра следила за тем, как гордое судно с ястребом на надутой ветром парусине входит в узкий проход между скалами. Вот оно появилось позади них, заскользило прочь и растворилось в дымке у горизонта, провожаемое долгим и тоскливым криком чайки.

Этот зловещий звук всколыхнул память и заставил Кимбру поежиться. Хоук сказал, что новости заинтересуют короля Альфреда. Почему заинтересуют, а не порадуют? Разве радость — не самое естественное чувство монарха, когда он слышит известие о грядущем и весьма выгодном военном союзе?

После короткого размышления Кимбра отмахнулась от тревоги, назвав ее пустяковой. Она была опечалена отъездом брата и знала, что будет по нему скучать. Однако в ней все сильнее говорило облегчение. Можно было наконец похоронить самую возможность того, что ее муж и брат скрестят мечи. Все обошлось. Их могла разделить вражда, но спаяла дружба — об этом говорило буквально все.

Ветер начал набирать силу, и Кимбра теснее прижалась к мужу. Вулф обнял ее, привлек к себе и наклонился, чтобы заглянуть в лицо. Он улыбался. Они вернулись домой бок о бок, а на другое утро Кимбра проснулась с чувством покоя и безмятежности, сродни тому, что нисходит на мир в преддверии особенно яростной бури. Небо, однако, было безоблачным, море смеялось, и ничто не намекало на перемены в погоде.

В душе Кимбра все же сожалела, что Хоук уехал. Не желая поддаваться тоске, она занялась повседневными делами.

Пиры остались позади, все заготовки на зиму были сделаны, и женщины получили наконец передышку. Она не обещала быть долгой: за хлопотами были совсем заброшены прялки, так что скоро предстояло наверстать упущенное. Кимбре это грозило тоже, к тому же она хотела собрать все необходимое для своей аптеки: цветы, травы, семена и кору — все то, что могло пригодиться долгой зимой. Она не могла нарадоваться на свой огород и с нетерпением ждала весны, чтобы насадить еще больше лекарственных растений. Все они требовали ухода, так что хлопот был полон рот.

Отправляясь на вылазку с котомкой на боку, Кимбра столкнулась с Вулфом. Он только что закончил тренировку и выглядел разгоряченным и до того красивым, что у нее сладко стеснилось сердце. Отъезд Хоука стал межой, и хотя принес с собой печаль, невольно казалось, что она стоит на пороге жизни, в которой уже не будет ни сомнений, ни страхов.

— Надеюсь, милорд, вы не слишком усердствовали? — сказала Кимбра, с откровенной любовью глядя на мужа.

— Если бы я слишком усердствовал на тренировках, у меня не хватало бы сил по ночам, — заметил тот.

Она вспыхнула. Муж расхохотался, довольный, что сумел ее смутить, и в наказание получил тычок под ребра. Тогда он попробовал схватить ее в объятия, но Кимбра увернулась. Теперь они смеялись оба, а все, кто еще был на поле, в том числе Дракон, честно делали вид, что им ничуть не интересно, как ярл среди бела дня заигрывает с супругой.

— Ты меня, случайно, не искала? — осведомился Вулф, когда ему наконец удалось поймать Кимбру.

С минуту она молчала, вдыхая исходивший от него запах чистого пота, лошадей, кожаной упряжи. Не без усилия она заставила себя вернуться к действительности.

— Нет, но ты и в самом деле мне нужен. Я хочу сходить за лекарственными травами, если, конечно, ты дашь свое милостивое соизволение и отпустишь со мной Бриту и Олафа.

Это было задумано как шутка, но, к немалому удивлению Кимбры, Вулф отнесся к ее словам с полной серьезностью.

— Вулф?!

Он заглянул ей в глаза и смотрел так долго, что у Кимбры возникло ощущение, что он пытается прочитать ее мысли. Наконец, с глубоким вздохом, он расслабился и даже слегка улыбнулся:

— Хорошо, только не слишком задерживайся… — Выражение его лица и глаз изменилось, стало обычным. — Перед ужином я хочу немного побыть с тобой наедине.

С языка у Кимбры чуть было не сорвалось, что они могли бы уединиться прямо сейчас, тем более что Вулф давно предлагал повторить поход в баню. Однако поблизости его ждали люди, поэтому пришлось ограничиться обещанием не слишком задерживаться.

Прежде чем выпустить Кимбру из объятий, Вулф взял ее руку и поцеловал ладонь. Прикосновение было столь чувственным, что она вторично испытала искушение все переиграть и удержалась лишь с большим трудом. Идти прочь под любящим взглядом мужа тоже было своего рода испытанием, но она вынесла и это.

Кимбра провела оставшиеся утренние часы в холмах и рощах за городом, в компании верной Бриты и бдительного Олафа. Ближе к полудню прогулка завела их на берег моря, где удалось найти выброшенные отливом еще свежие водоросли, пригодные для лечения простуд и изъязвленной кожи. Узнав это, Олаф недоверчиво прищурился, но поскольку ему уже приходилось убеждаться в способностях Кимбры — одна из ее мазей облегчила боли в старой ранe, — он воздержался от скептических замечаний. Все, что он сказал, было:

— Ну, если от этой скользкой гадости есть хоть какая-то польза, вы ее найдете.

Кимбра поблагодарила за комплимент, и все трое двинулись назад в крепость. Не за горами была зима, а с ней шторма и льды, поэтому купцы роились в Скирингешиле, как пчелы, стараясь извлечь из торговли максимум прибыли. Ворота были открыты нараспашку, людской поток так и лился через них туда и обратно. Кимбре показалось, что число часовых на стенах крепости удвоилось, но это было, конечно же, нелепо, и она отмахнулась от такой мысли.

День шел своим чередом. Наступило время готовиться к ужину. Отдав необходимые распоряжения на кухне, Кимбра направилась к себе в надежде, что очень скоро там окажется и Вулф. В эти минуты она не думала ни о чем, кроме душистой ванны перед встречей с ним, как вдруг испытала мысленный толчок.

Навстречу шел высокий, статный человек в простом коричневом плаще с низко опущенным капюшоном. Он шел как будто прямо на Кимбру, и она мимолетно удивилась его дерзости. Однако он обогнул ее.

— Следуй за мной, Кимбра, — сказал он едва слышно.

Она узнала голос брата и изумилась. Однако ей не почудилось, это в самом деле был Хоук, которого она лично проводила в дальний путь к берегам Англии. Переодетый в простую одежду, он разыскал ее в Скирингешиле, чтобы…

Поняв, зачем он здесь, Кимбра похолодела. Она ни на минуту не усомнилась, что Хоук явился не просто к ней, а за ней. Это означало, что он не поверил в ее супружеское счастье. Он явился исправить то, что считал ошибкой, причем вошел в хорошо охраняемую крепость, в самое сердце владений Вулфа, в волчью берлогу. Он собирался забрать то, что Вулф считал по праву своим.

За такую дерзость его ожидала смерть. Кимбра знала это наверняка. Ее брату предстояло все-таки принять смерть по ее вине.

На подкашивающихся ногах, каждую минуту ожидая, что кто-нибудь поймет и поднимет тревогу, Кимбра последовала за братом за конюшню, в самое укромное место в это время дня. Здесь Хоук сбросил капюшон. Оглядев Кимбру и заметив, что она бледна, дрожит и смотрит с ужасом, он немедленно заключил ее в объятия и зашептал, как ему казалось, слова утешения:

— Не бойся! Тебе больше нечего бояться. Я увезу тебя домой.

— Нет!!! — Она высвободилась и уставилась на него во все глаза. — Что ты наделал, Хоук! А я-то надеялась, что все улажено, что ты принял наш брак! Зачем ты явился сюда скрытно, как вор или злодей? Разве ты не знаешь, что это рассердит Вулфа?

Это была ошибка — лицо брата потемнело от гнева.

— Ах вот как? Этот чертов викинг не должен сердиться, никак не должен? Ты делаешь все, чтобы этого не случилось, не так ли?

— Да, конечно… но не в том смысле, в каком ты думаешь! Это мой муж, я его люблю и совсем не желаю сердить! Я говорила тебе только правду, Хоук! Клянусь!

Долго-долго он смотрел в ее полные мольбы глаза, потом произнес медленно и раздельно:

— Я поверю тебе, только если ты скажешь то же самое на борту моего корабля, за пределами досягаемости своего мужа.

— Я не могу пойти с тобой, не могу!

— Тогда я останусь, — сказал Хоук и пожал плечами. — Я не оставлю тебя с ним.

Как глупо, как наивно было думать, что он поступил именно так, когда поднял парус. Этот человек держал ее на руках днями и ночами, когда она билась в конвульсиях, когда кричала от боли за всех, кто страдал. Он использовал всю свою власть, всю мощь, чтобы создать ей убежище от жестокости мира, в котором она могла спокойно расти, в котором стала такой, какой стала. И это при том, что сам он был сиротой. Это был ее брат, защитник, опекун… и господин!

А она поверила, что он просто взошел на корабль и отплыл прочь! Дурочка! Наивная, бестолковая дурочка!

— Тебе нельзя здесь оставаться… — прошептала Кимбра, борясь со слезами. — Ты ведь знаешь, чем это грозит…

Ее любовь к нему, ее страх за него были только на руку Хоуку, и он без колебаний этим воспользовался.

— Тогда пойдем со мной, Кимбра. Прямо сейчас! И часа не пройдет, как все будет позади.

Только тут она осознала, на что он ее толкает. По сути, это означало, что она покинет крепость без разрешения Вулфа, без эскорта, в компании одного только брата, который нарушил законы гостеприимства, явившись за ней переодетым. Когда Вулф узнает, подумала Кимбра, он… он… но что толку думать об этом? Хоук прав, через час все уже кончится. Нужно только рассказать ему все подробности того, как она стала женой викинга. Она совершила ошибку, не объяснившись с ним.

— А где твой корабль? — спросила она, не желая больше тратить ни секунды.

— В одной бухточке, совсем рядом. — Хоук невесело усмехнулся. — Все эти гонки под парусом пришлись кстати, благодаря им я знаю местное побережье не хуже, чем родное. Все, что потребовалось, — это подыскать укромное местечко.

Выходит, он задумал это уже в первый день гонок. Или планировал все время пребывания в Скирингешиле, с самого первого дня и до последнего, пропуская ее заверения в личном счастье мимо ушей.

— Тогда поспешим! — сказала Кимбра с отчаянием и потому резче, чем собиралась. — Вулф не должен узнать, как ты воспользовался его гостеприимством. — Она перехватила взгляд брата и поспешно добавила: — Вы еще можете быть друзьями, и я не хочу разрушить всякую надежду на это.

Хоук промолчал, лишь выразительно приподнял бровь. Он снова опустил капюшон на лицо, достал из-под плаща такой же простой и объемистый, но женский, и протянул сестре:

— Надень это и поспешим.

Они влились в поток торгового люда и моряков, вытекавший из ворот. Потом Хоук увлек Кимбру за шеренгу тяжело груженных фургонов, и не успела она оглянуться, как они оказались в стороне от крепости. Дорога в город скрылась за кустами, когда они свернули с нее на тропу, ведущую к подножию холма и вокруг него, за скалы, куда не достигал взгляд часовых. Дальше последовал быстрый и по большей части безмолвный марш-бросок на север. В этой местности Кимбре еще не приходилось бывать даже во время своих вылазок за травами.

Именно здесь, в уединенной бухточке, коротал время корабль брата.

— Надеюсь, этого довольно! — воскликнула Кимбра, с тревогой оглянувшись на быстро клонившееся к западу солнце. — Если я здесь и сейчас скажу, что вышла замуж по доброй воле, ты мне поверишь?

— Я поверю, если ты скажешь это на палубе! — упрямо повторил Хоук.

Пораженная ужасной догадкой, Кимбра замерла на месте.

— Хоук! Ты ведь не собираешься обмануть меня? Если на палубе я скажу, что никто не принуждал меня к браку, что я совершенно счастлива, ты ведь позволишь мне вернуться? Или увезешь отсюда, невзирая ни на что?

Хоук обратил к ней несколько озадаченный взгляд. Он как будто впервые допустил, что Кимбра и в самом деле может не пожелать уехать. В этом случае отъезд превратился бы в похищение.

— Я приму твое решение, если буду уверен, что оно идет от души, — заверил он неохотно.

Получалось, что выбора все равно нет: так или иначе предстояло подняться на судно и сделать все, чтобы убедить брата. Кимбра спустилась в бухточку через кустарник, покрытый поздними душистыми цветами.

Люди Хоука приветствовали его с заметным облегчением: очевидно, его намерение отправиться в крепость в одиночку не пришлось им по вкусу. Но вот командир вернулся целым и невредимым.

Якорь был поднят и парус поставлен в мгновение ока, еще до того, как Хоук и Кимбра ступили на галечник пляжа. Он уже приготовился подсадить сестру на борт, когда раздался стук копыт.

Оба окаменели.

Глава 23

Вулф даже не спрыгнул, а сорвался с седла, как во время землетрясения срывается со скалы громадный камень, круша и подминая все на своем пути. Меч оказался у него в руке еще до того, как ноги коснулись земли. Черты его лица сложились в ужасную маску гнева. В них больше не было ни тепла, ни понимания, ни рассудка — одно лишь безумие смертельно оскорбленного человека. Глаза блестели тускло, как лезвие остро наточенного меча. Губы были сжаты так, что совсем побелели, на шее натянулись жилы, по плечам и рукам пробегала дрожь.

При взгляде на мужа Кимбра едва удержалась от крика. Она поняла наконец, почему его имя так пугало и почему не всякий храбрец отваживался принять его вызов. Вулф являл собой воплощение эмоций во всем их неистовстве. Это ошеломляло, внушало ужас… и усугубляло любовь. Даже теперь, когда у Кимбры перехватило горло и потемнело в глазах, она протянула руку, движимая властной потребностью успокоить его, заверить, что все совсем не так, как он думает.

Она забыла о брате, зато Хоук не забыл о сестре. Всю жизнь защитник и покровитель, он давно уже утратил способность рассуждать, когда речь заходила о ее безопасности. Не говоря ни слова, он толкнул Кимбру назад, прикрыл ее собой и вытащил меч. Людей Вулфа, что лавиной катились вниз по холму, он не замечал. Его внимание было сосредоточено на ярле.

А тот рвался прямо к нему.

— Стой, викинг! Иначе мир, которого ты так жаждешь, кончится, еще не начавшись!

— Мир? — У Вулфа вырвался лающий смех человека, обманутого во всех его надеждах. — Мир — это мечта, она для дураков! Истина в войне!

Он атаковал без предупреждения и так стремительно, что лишь быстрота реакции спасла Хоука от неминуемой смерти. Тишина буквально обрушилась на берег. Странная, глубокая, рассекаемая лязгом стали. И норвежцы, и англосаксы замерли на месте. Ни один не отважился вмешаться в эту битву титанов. Вулф и Хоук рубились с такой безоглядной, слепой яростью, что и Кимбра могла лишь смотреть, не в силах шевельнуться, не в силах издать ни звука, хотя мысленно кричала и кричала, изнемогая от ужаса и беспомощности. Ее окатило жаром, потом бросило в холод. Кошмар воплотился в реальность: двое, которых она любила больше, чем саму себя, сражались не на жизнь, а на смерть.

А потом на нее снизошло спокойствие, словно в душе разверзлась черная бездна. Один из воинов должен погибнуть, и как ей жить потом, зная, что он мертв по ее вине? Как идти по жизни с такой раной в сердце?

Если бы только можно было их как-то остановить! Но как? Ее силы ничто по сравнению с их мощью, утроенной яростью. Вулф занес меч и рубанул сплеча. Лезвие просвистело в дюйме от головы Хоука. Этот удар мог оказаться смертельным, и он был не последний. В свою очередь атакуя, Хоук лишь чудом не отсек Вулфу правую руку.

Первоначальный ступор миновал, норвежцы и англосаксы все ближе подступали к месту поединка. Поглощенные сражением, они то и дело делали подобие выпадов, уклонялись, отождествляя себя со своими командирами.

Вооруженных мужчин было много. На всем берегу находилась только одна женщина, и она всем сердцем желала одного: чтобы поединок кончился без кровопролития.

— Стойте!

Крик был пронзительный, насыщенный отчаянием, но недругов остановило не это, а блеск стали, совсем иной, чем тускловатый отсвет широких и длинных лезвий их оружия.

Кимбра стояла, держа обеими руками кинжал и направив его себе в сердце. Страшная буря бушевала в ее душе. Самоубийство! Смертный грех! Вечное проклятие! Она могла лишь молиться, что ее проступок будет понят и прощен.

— Довольно! — закричала она во всю силу голоса, так что эхо откликнулось в холмах. — Вы оба мне дороги, оба!!! Если один из вас погибнет, я не смогу жить дальше! А раз так, лучше мне покончить с собой прямо здесь и сейчас!

Хоук и Вулф оставались в неподвижности, со скрещенными мечами, как будто простояли так целую вечность.

— Бросьте мечи, иначе, клянусь Богом, я убью себя!

Вулф едва шевельнул ресницами, но этого было достаточно, чтобы Дракон бросился к Кимбре. Она знала, что так случится, и была готова.

— Назад!!!

Дракон остановился на полушаге.

— Никто не двинется, ясно?! Никто! Бросьте мечи!

Из-за кустов, дыша, как загнанная лошадь, и спотыкаясь на каждом шагу, выскочил брат Джозеф. При виде Кимбры его ноги подкосились, он рухнул на колени, простирая к ней руки.

— Опомнись, дитя! Ты знаешь, на что идешь! Твоя душа…

— Моя душа проклята что так, что эдак! — Кимбра подавила рыдание, но слезы, так долго сдерживаемые, покатились градом. — Я не допущу, чтобы из-за меня погиб мой муж или брат!

Вулф на шаг отступил от Хоука, и мечи наконец расцепились. На лице его была теперь болезненная гримаса, которую Кимбра видела сквозь пелену слез. Как она любила его! Она бы с радостью отдала за него жизнь… и за брата.

Вулф повернулся к жене и оказался в весьма уязвимом положении по отношению к Хоуку. Но его это больше не трогало. Не сводя глаз с Кимбры, он медленно пошел к ней.

— Я брошу меч, но и ты брось кинжал. Давай сделаем это вместе, разом.

Не без труда она сумела оторвать взгляд от мужа и перевести его на брата.

— Я брошу кинжал, а вы оба бросите мечи… ладно?

Хоук быстро кивнул и наклонился, чтобы положить меч на галечник пляжа. Вулф был еще довольно близко от него, от его руки, сжимавшей меч. Рядом был и Дракон, настороженно наблюдавший за англичанином. Брат Джозеф поднялся с колен и тоже делал робкие шажки в направлении Кимбры. Часто дыша, с бешено бьющимся сердцем, она повернула кинжал лезвием наружу.

А потом все случилось очень быстро. Вулф отшвырнул меч и сделал бросок к Кимбре. Трудно сказать, что подумал Хоук, но он резко выпрямился. В его руке снова блеснул меч. Дракон бросился между ними, чтобы прикрыть брату тыл. Ошеломленная и перепуганная, Кимбра ринулась в самую гущу происходящего.

На лице у Вулфа возникло удивленное выражение, взгляд оставил Кимбру и переместился на прижатые к груди руки, между которыми торчала рукоять кинжала.

— Нееее-ет! — закричала Кимбра, вцепившись обеими руками в волосы и запрокинув к небу лицо.

Кто-то оттолкнул ее — кажется. Дракон. Вулф пошатнулся. Викинги окружили и подхватили его. Хоук двинулся к Кимбре, но был остановлен, разоружен, брошен на землю и связан. Потрясенные англичане и не подумали сопротивляться.

Всех, в том числе Кимбру, повели назад в крепость.

Она сидела, крепко обхватив себя руками и тупо глядя на противоположную стену.

За стеной, крепкой и толстой, сложенной из каменных глыб, можно было слышать Хоука и его людей. Можно было даже докричаться до него, а вернее, это он не так давно докричался до Кимбры, чтобы узнать, в порядке ли она, и заверить, что не позволит причинить ей вреда. Вместо того чтобы приободрить, это лишь сильнее испугало, потому что означало одно: при первой же возможности Хоук возьмет всю вину на себя, а если надо, наговорит больше, чем было, лишь бы казаться виноватым. Он умрет ради ее спасения.

О Вулфе Кимбра ничего не знала. Когда ее привели в крепость, то сразу заперли, и она не имела ни малейшего понятия, что с ним сталось. При нем, конечно, был Ульрих, но Кимбра отдала бы все, чтобы врачевать рану мужа самой, хотя и знала: ей этого не позволят.

Все, что ей теперь оставалось, — это ждать. Наступили сумерки, и по мере того, как мрак густел, все больше звезд проступало на прямоугольнике неба, что виднелся за окошком. Если приподняться на цыпочки, можно было увидеть главную трапезную, озаренную пламенем бесчисленных факелов и настолько переполненную, что люди толпились и снаружи, стараясь заглянуть через плечи стоявших впереди.

Периодически Кимбра выглядывала в окошко и вот теперь снова приблизилась, ухватилась за прутья решетки. Гневные возгласы с улицы доносились неразборчиво и не сообщили ей ничего нового. Когда Кимбра приготовилась отойти, толпа вдруг разделилась. Из трапезной вышел Дракон и зашагал к тюрьме. Как видно, Хоук тоже смотрел в окно, потому что окликнул его, пытаясь привлечь к себе внимание. Дракон даже не посмотрел в его сторону, зато приказал отомкнуть дверь камеры, где находилась Кимбра. Войдя, он взял ее за руку выше локтя и повлек за собой.

— Скажи, что с Вулфом? — не выдержав молчания Дракона, взмолилась она. — Он ведь не истекает кровью, нет? Что сделал Ульрих, чтобы…

Ответом был взгляд, исполненный такого ледяного презрения, что Кимбра проглотила остаток фразы. Она споткнулась, но Дракон не замедлил шага. Она побежала рысцой, стараясь угнаться за его широким шагом. Мелькнули и отодвинулись злые, отчужденные лица.

Кимбру втолкнули в зал. Здесь было больше народу, чем когда бы то ни было. Шум прекратился, и толпа, как ни была она плотна, разделилась от дверей до самого возвышения, словно шарахнулась в обе стороны. Как от чумной, подумала Кимбра.

Вулф сидел на высоком стуле, где восседал всегда, когда вершил суд и творил расправу. Первым чувством Кимбры было великое облегчение. Ее муж выглядел бледнее обычного, но успел сменить залитую кровью рубаху на чистую. Ему как будто не составляло труда держаться прямо. Быть может, Кимбра бросилась бы к нему, если бы суровый взгляд не оттолкнул ее, как чужую. Она пошатнулась от внезапной слабости, но справилась с собой, потому что дала слово выдержать все. Не опуская глаз, не клоня головы, не ежась и не дрожа, Кимбра прошла между живых стен к возвышению, чтобы предстать перед своим супругом и господином.

И судьей.

Несмотря на множество факелов, по углам громадного зала притаится сумрак. Чуть пофыркивали угли в центральном очаге. Собаки, чувствуя недоброе, попрятались под пирамиды из столов и скамей.

— Однажды, — начал Вулф голосом, лишенным всякого выражения, — мы сошлись на том, что можно нарушить закон ради высоких принципов. Но на них одних ничего не построишь. Закон скрепляет общность людей. Ты понимаешь это?

Его голос казался мертвым. Но Кимбра ощущала душевную боль мужа всем своим существом, и боль эта была сильнее боли от раны. Однако вопрос был задан, и Кимбра хорошо понимала, что стоит за словами, в которые Вулф его облек.

Однажды она нарушила закон ради того, чтобы помочь другу, и ее поступок был оправдан. Очень возможно, что никто, кроме Вулфа, не оправдал бы его. Это был особенный человек: безмерно сильный, храбрый, справедливый, великодушный. С ним она познала блаженство рая, с ним смеялась и говорила обо всем без утайки. Ее дни и ночи были немыслимы без него. И что же он просил взамен? Так мало! Всего лишь верности — вопреки всему, что стояло между ними, англичанкой и норвежцем, изначально обреченными быть врагами. Верности, на которой он построил свою хрупкую мечту о мире.

— Я понимаю, — тихо произнесла Кимбра.

— В день нашей свадьбы я поклялся перед богами, своим и твоим, что буду беречь и лелеять тебя как свою супругу. Если бы я был только мужем, все было бы проще. Я еще и ярл. Кроме тебя, я обязан беречь и защищать свой народ.

О, как хорошо она знала это! Знала и то, что Вулф пренебрег своим долгом в тот день, когда даровал легкую смерть убийцам. Ради нее. Чтобы потом горько сожалеть о своем великодушии.

— Я никогда не просила тебя забыть долг ярла… и никогда не попрошу!

— Ответь мне только на один вопрос…

На короткое мгновение лицо Вулфа исказилось, но не от боли. С лица ярла мимолетно соскользнула маска полного самообладания, открыв пустоту и печаль. Кимбре пришлось напрячься, чтобы не вскрикнуть. Этого делать было нельзя. Вулф хотел скрыть от нее то, что чувствовал, и она могла по крайней мере уважить его желание.

— Брат явился за тобой по своему собственному почину?

Кимбра заколебалась. Если сказать правду: что она ничего не знала о планах Хоука, а узнав, не одобрила их, но он отказался уйти без нее, — исход будет очевиден. Ее брата обвинят в коварных замыслах, в вероломстве и бог знает в чем еще. В столь суровые и ненадежные времена вероломство — страшное преступление и карается только смертью. Что же делать? Солгать? Тогда накажут ее. Как именно? Во всяком случае, не казнят, как казнили бы Хоука. Все остальное можно как-то пережить.

Подкрепив себя этой мыслью, Кимбра расправила плечи.

— Это я уговорила Хоука увезти меня!

Боль пронзила ее грудь, как лезвие меча. Вулф отшатнулся.

— Когда женщина предает мужа, она идет против всех законов — человеческих и Божьих. В этом мы едины, норвежцы и англосаксы.

Кимбра вдруг испугалась, что Вулф верит, будто она намеренно вонзила в него кинжал. Это была страшная догадка.

— Я не хотела ударить тебя кинжалом! Это вышло случайно

Он помолчал, потом отмахнулся с таким видом, словно рана, стоившая ему столько крови, была всего лишь царапиной.

— Тебя обвиняют совсем в другом.

О да! Если бы ее обвиняли в покушении на жизнь ярла и супруга, то могли приговорить к смерти. Кимбра знала не только это, но и общий настрой толпы: большинство считало ее злодейкой и одобрило бы смертный приговор.

Вулф поднялся на ноги. Для этого ему потребовалось оттолкнуться от сиденья, но поднявшись, он уже крепко стоял на ногах. Когда он заговорил, все затаили дыхание.

— Кимбра из Холихуда, ты хотела тайком убежать от своего супруга. Ты сама нарушила закон и уговорила брата нарушить его. За все это ты понесешь наказание.

Кимбра ощутила страх, как прикосновение ледяного тумана, и попробовала согреть душу, вспоминая любовь и доверие, кутаясь в них, как в плащ.

Тишина длилась и длилась, пока наконец Дракон не приблизился и не взял ее за руку — холодно и равнодушно, как в первый раз. Но теперь он повлек ее не к тюрьме, а к позорному столбу.

Кимбра стояла, обнимая столб и прижимаясь к нему щекой. Ее руки были вздернуты вверх и затянуты кожаными ремнями. Обнаженной спиной она ощущала дуновение ветра и тепло ближайших факелов. Вулф сам распустил шнуровку ее платья и раскрыл его на ширину плеч, не больше. Руки его не дрожали, но Кимбра по-прежнему ощущала его душевную боль.

Какой бы безмолвной ни была толпа, она находилась поблизости, потому что со всех сторон неслись вспышки эмоций: жадное предвкушение, злорадство, но и замешательство, сожаление, страх. Никто никогда не лицезрел наказание супруги ярла, даже не слыхивал о таком, и уж тем более чтобы ее бичевали у позорного столба. Прежде никому и в голову не пришло бы, что такое возможно. Но эта женщина предала доверие своего мужа и заслужила наказание.

Кимбре было очень страшно, но в то же время она чувствовала некую отстраненность, словно наблюдала за собой из толпы. Кто будет ее бичевать? Неужели сам Вулф?

Это заставило Кимбру нахмуриться. Как только он впервые взмахнет бичом, рана откроется и кровотечение возобновится. Надо сказать ему об этом!

Нелепость подобных мыслей вернула ее к действительности, заставила осознать во всей безжалостной полноте, что именно будет сделано. Зажмурившись, Кимбра теснее прижать лицом к столбу и начала молиться.

Хоук был далек от молитв. Позорный столб был врыт прямо перед тюрьмой, так что из окошек открывался отличный вид на происходящее. Если решетка еще оставалась на месте и прутья не согнулись, то вовсе не потому, что их не трясли изо всех сил. От крика Хоук потерял голос. Сначала он клялся всеми святыми, что виноват во всем сам, потом умолял, чтобы его отхлестали вместо Кимбры, и закончил угрозами в адрес Вулфа.

Попыталась вмешаться и Брита, но ее оттащили другие рабыни, хорошо понимая, что случится, если привлечь к себе внимание ярла в такой ужасный момент.

Брат Джозеф оставался где-то поблизости — Кимбра слышала, как он молится тихо и с бесконечной печалью. Она повернула голову, надеясь, что вид человека в сутане принесет ей некоторое утешение, но взгляд упал на того, кто бичевал вора и кого в тот день она назвала палачом. Он как раз смотрел на нее, и, хотя тут же отвел глаза, Кимбра ощутила его страх — страх перед тем, как в будущем он расплатится за день сегодняшний.

И еще она увидела кнут, свернутый кольцами и очень похожий на змею. К горлу поднялась желчь. Кимбра несколько раз глотнула и снова принялась молиться.

Вулф ощутил прикосновение к плечу, поднял взгляд и увидел брата. Это заставило его стряхнуть оцепенение, в которое он впал после вынесения приговора. Он смутно ощущал пульсирующую боль в ране и слабость от потери крови, но все это были мелочи по сравнению с более тяжкой раной. Кимбра нанесла ее, публично сознавшись в том, что сама уговорила брата забрать ее из Скирингешила. Пока эти слова не были сказаны, оставалась надежда: ведь она могла рассыпаться в заверениях, поклясться, что и не думала покидать супруга, настаивать, что любит его всем сердцем. Тогда наказывать пришлось бы не ее, а Хоука, и хотя Вулф понятия не имел, как ухитрился бы это проделать, не разбив Кимбре сердца, он знал, что мог по крайней мере попытаться.

Но она не оставила ему ни малейшего шанса. Она сама приговорила себя, сознавшись. Ему бы следовало бесноваться от ярости за такое предательство, но его занимало лишь одно, а говорила ли она правду еще хоть раз? Или все время лгала — нежными словами и ласковыми прикосновениями? Неужто с самого начала это было лишь притворство?

Ярость вскипала и уходила. Ее теснила душевная боль.

Со дня смерти родителей Вулф не испытывал разом столько боли, но тогда еще нужно было выжить, и он сумел сосредоточиться именно на этом. Тогда у него не было ни времени, ни возможности предаваться горю. Теперь все было иначе. Боль потери была столь велика, что казалось, за ее чертой уже нет ничего, а если и есть, он не сумеет пересечь эту черту.

А время шло. Дракон стоял рядом. Отсрочка ничего не меняла — наоборот, это была своего рода жестокость.

Внезапно Вулфа переполнило желание поскорее со всем покончить. Но как именно? Вынося приговор, он не задумался о том, как привести его в исполнение. Мысль о том, чтобы взяться за бич самому, так ужаснула, что он поскорее от нее отмахнулся. Еще меньше хотелось возлагать эту неблагодарную задачу на Дракона.

Пока ярл лихорадочно искал выход, вперед выступил Олаф.

— Мне было поручено хранить и оберегать твою супругу, ярл, — сказал он с достоинством. — Позволь же мне так и поступить.

Вулф судорожно вздохнул и заглянул в бородатое лицо человека, которому в бою доверял, как самому себе. Он прочел там все, что искал.

Олаф протянул руку. Вулф жестом подозвал палача, и тот передал бич с заметным облегчением.

Пот струился у Олафа со лба по изрезанным морщинами щекам и исчезал в густой седеющей бороде. Он стоял шагах в десяти от позорного столба, держа в руке темные кольца бича. В толпе, казалось, не дышали. Прекратились шарканье и шорох одежды.

Кимбра собралась с духом, насколько это ей удалось. Ни за что на свете она не желала выказать слабость — не из гордости, а чтобы не посрамить Вулфа криком и плачем. Она снова взмолилась, чтобы небо послало ей мужества и чтобы все поскорее кончилось.

Олаф поднял руку, позволив темным кольцам развернуться. Мощные мышцы его рук напряглись. С окаменевшим лицом он взмахнул бичом так, что кончик скользнул у самой спины Кимбры, не коснувшись ее. По человеческому морю прошла зыбь. Все сочувствовали старому воину, все понимали, какую нелегкую задачу он на себя принял.

Олаф отер лоб, сделал крохотный шажок вперед и снова взмахнул бичом. На этот раз кончик царапнул по коже. Кимбра вздрогнула, но больше от неожиданности, чем от боли. По правде сказать, она была поражена тем, что слышит свист бича, но почти ничего не чувствует.

Спину снова царапнуло. Кимбру озарила безумная мысль: такими темпами Олафу придется трудиться всю ночь, чтобы располосовать ей спину!

— Хватит!

Это был голос Вулфа. Он был едва узнаваем, больше напоминал хриплое рычание и шел словно не из горла, а из самой души. Олаф облегченно вздохнул. Толпа единодушно подхватила вздох. К столбу приблизились знакомые шаги, и Кимбра ощутила, как края платья смыкаются у нее на спине. Она не дышала. Вулф легко, как крылом бабочки, коснулся царапинок у нее на коже.

— Закон требует, чтобы преступник оставался у позорного столба до рассвета! — сказал он хрипло.

Итак, ей предстояло остаться у столба до утра. К счастью, ночь выдалась теплая, ясное небо не предвещало дождя. Конечно, это был не самый удобный ночлег: на ногах и в путах — но далеко не такой ужасный, как с исхлестанной, кровоточащей спиной.

Кимбра наконец сообразила, что бичевание закончилось, так и не начавшись. Ее переполнила благодарность к мужу, не только за то, что он избавил ее от страданий, но и за то, что оправдал ее веру в него. Он оттеснил личную боль и гнев и осуществил правосудие в ему одному присущей манере — законным, но милосердным путем. Жил ли на свете человек более благородный, более достойный уважения? Неудивительно, что она полюбила его всей душой и всем сердцем, неудивительное что готова была ради него на все.

Толпа тихо рассеялась — очевидно, Вулф знаком приказам людям разойтись. Олафу он что-то сказал, но так тихо, что Кимбра не расслышала. Потом все ушли, кроме брата Джозефа, который упросил ярла остаться при его супруге и молиться за ее благополучие.

Священник уселся на валун поблизости и погрузился в молитвы. Заговорить с ней он не пытался, за что она была только благодарна. Его безмолвное присутствие вскоре перестало ощущаться. Кимбра как будто осталась одна.

Немного погодя она пошевелила руками. Ремни были затянуты не до боли.

Кимбра оглянулась на брата Джозефа. Тот сидел с опущенной головой и сплетенными у подбородка руками. Хотя ей не хотелось прерывать его в час молитвы, она застонала и закрыла глаза. Не сразу, но за спиной раздались шаги.

— Миледи!..

Кимбра застонала снова и обвисла в своих путах, словно не в силах держаться на ногах. Большего не потребовалось. Брат Джозеф подобрал сутану и бегом помчался звать на помощь.

Довольно скоро он вернулся, и не один.

— Боюсь, ей совсем плохо, милорд! Она стонала, а когда я окликнул ее, ничего не ответила. — Помолчав, священник добавил с глубоким состраданием: — Женщины так хрупки!

Кимбре пришло в голову, что мужчины думают так, потому что никогда не принимают родов. Ей удалось сохранить полную неподвижность, когда Вулф приложил ладонь к ее щеке.

— Кимбра!

В его голосе было столько тревоги и раскаяния, что она почти выдала себя, всхлипнув. Вулф не стал тратить время на то, чтобы развязать ремни, просто рассек их кинжалом и поднял жену на руки. Тогда она вторично оказалась на волосок от того, чтобы выдать себя, из страха, что у мужа откроется рана. Однако приходилось и дальше играть комедию.

Вулф устроил ее в постели с бесконечной осторожностью, повернул на живот. Окликнул, а когда она не ответила, распахнул на спине платье. Кимбра ощутила его взгляд как прикосновение. Послышались шаги, открылась крышка сундука. Вернувшись, Вулф наложил на царапины что-то прохладное — судя по запаху, заживляющую мазь. Его легкие прикосновения снова заставили ее устыдиться своей игры. Хотелось повернуться, протянуть руки, сомкнуть их у него на шее и объяснить, как обстоят дела.

Но перед ее мысленным взором явился Хоук, охрипший, измученный страхом, запертый. Его дальнейшая судьба была неизвестна, и думать нужно было в первую очередь об этом.

Ненавидя себя за это, Кимбра застонала. Вулф поднялся и осторожно прикрыл ей спину. Он не ушел, а какое-то время стоял, глядя на нее. Наклонился, погладил по голове. Только потом дверь открылась и закрылась снова.

Оставшись одна, Кимбра первым делом выплакалась. Она сделала это от души, вымочив всю подушку. Когда слезы иссякли, она приподнялась и прислушалась. Снаружи не доносилось ни звука, и можно было надеяться, что обошлось без часового.

Быстро, чтобы не передумать, Кимбра выбралась из постели, набросила плащ и порылась в сундучке с лекарствами. Найти требуемое было делом одной минуты.

Зная, что в предрассветные часы тюремной страже полагается подкрепиться, Кимбра пробралась на кухню. Сразу за дверью стоял бочонок сидра. Открыв его, она всыпала в густо пахнущую жидкость серый порошок, точно такой же, какой давала Дракону, чтобы он лучше спал. Вернув крышку на место, Кимбра притаилась в углу. Ей не пришлось долго ждать. Пока стражник набирал в корзинку еду и наливал сидр, она не двигалась, но когда он ушел, подбежала к окну. Насытив голод и жажду, стража какое-то время переговаривалась вполголоса, потом в разговоре появились паузы, все более продолжительные. Наконец послышался храп.

Прежде чем покинуть кухню, Кимбра внимательно огляделась с порога. Когда она оказалась у двери тюрьмы, сердце ее билось как безумное, а руки так сильно дрожали, что она дважды роняла ключ, снятый с пояса старшего стражника. И лишь когда он повернулся в замке, она вдруг успокоилась, тем более что легкий скрип не разбудил стражу.

— Хоук!

— Кимбра! — раздалось из-за двери. — Как ты?

— Потом! Сначала обещай мне кое-что!

— Что именно?

— Что не убьешь часовых у ворот. Вулф оставил в живых твоих людей в Холихуде, отплати ему тем же. Обещаешь?

Кимбра услышала, что Хоук бросился прочь от двери, и поняла, что он выглядывает в окно. Шаги снова приблизились.

— Ты самая храбрая женщина в мире!

— Самая безрассудная, только и всего. Так ты обещаешь?

— Обещаю!

Кимбра отперла дверь, которая тотчас распахнулась. На лице у Хоука было написано восхищение. Он с ходу заключил сестру в объятия, осторожные, но крепкие. Не выпуская ее, он отдал приказ своим людям, и те начали по одному выскальзывать наружу, растворяясь в ночном мраке.

Кимбра знала, что где-то там, у выхода из крепости, часовые падают без сознания, что их связывают и что ворота открываются навстречу свободе. Она крепче обняла брата. Кто знал, когда им доведется снова увидеться? Это была грустная мысль, но Кимбра заставила себя улыбнуться:

— Ты мне дорог, Хоук, и я всем сердцем благодарна за то, что ты для меня сделал. — Она осеклась, но собралась с силами и добавила: — А теперь иди и постарайся не попадаться!

Брат отстранил ее. На лице его было выражение необычайной нежности.

— Ах, Кимбра, Кимбра! Всегда полна самоотречения, всегда готова пожертвовать собой ради другого.

Она приготовилась запротестовать, но не успела. Одна рука зажала рот, другая подхватила ее.

— И ты думаешь, я оставлю тебя здесь после сегодняшнего?

Слишком поздно — и не впервые — Кимбра поняла, какую ужасную ошибку совершила, ослепленная родственными чувствами. Она забилась в руках брата, но он был слишком силен. Вторично ее вынесли за стены, внутри которых она предпочла бы остаться.

Кимбра не знала, что тот, о ком она с болью думала в эти секунды, видел, как ее уносят прочь. Он стоял в глубокой тени за углом трапезной, сжимая кулаки, чтобы не выхватить меч и не отбить ту, которую считал своей. Но была ли она таковой? Он похитил ее и принудил к браку угрозами, самонадеянно полагая, что постепенно привяжет к себе. Он хотел ее любви, а вместо этого полюбил сам — так сильно, что теперь отпускал на свободу, хотя это разрывало ему сердце.

Вулф стоял неподвижно, пока во мраке не осталось и следа движения. Потом вышел из своего укрытия. Его глаза, серебряные в свете луны, были влажны.

Глава 24

Зима в этом году наступила раньше обычного, а осени, можно сказать, и не было. Упорный снегопад уже укутал в белое землю, деревья и строения, и непохоже было, что в ближайшем будущем он намерен прекратиться. Вот уже две недели в Скирингешил не заглядывало ни одно торговое судно.

Войдя в трапезную, Дракон отряхнулся от снега, сбросил плащ и повернулся к Ульриху, который как раз переступил порог.

— Ну как он?

Стуча обувью об пол и оставляя на нем снежные ошметки, старик долго молчал.

— Ему лучше, — наконец сказал Ульрих, когда они с Драконом присели к очагу. — Надеюсь, лихорадка не вернется.

Мужчины обменялись взглядами. Не такуж редко случалось, что у викинга воспалялась рана, но лихорадка, навалившаяся на Вулфа сразу после бегства Кимбры, превзошла самые худшие опасения. Никто в Скирингешиле не знал, что родные и близкие ярла опасаются за его жизнь. Наоборот, был пущен слух, что ярл доволен тем, что наконец избавился от своей строптивой супруги, и непрерывно пирует с друзьями.

Изо дня в день наблюдая за братом, Дракон сделал вывод, что плачевное состояние его здоровья объясняется в первую очередь тем, что он не желает выздоравливать. С приходом зимы Дракону следовало бы удалиться в собственные владения, прежде чем дороги станут непроходимыми, но он медлил из страха, что весной может не найти Вулфа в живых. Поначалу он подумывал прибегнуть к уговорам, но в конце концов махнул рукой, рассудив, что Вулф слишком силен и полон жизни, чтобы угаснуть, как свечка. Он должен был поправиться просто в силу законов природы.

Отогревшись, Ульрих ушел по делам, а Дракон остался, размышляя над последними событиями. Прислуга готовилась к ужину, но тише обычного, не желая нарушать его покой. Из раздумий Дракона вывел шорох. Он поднял взгляд и обнаружил рядом рабыню-ирландку. Он забыл ее имя, помнил только, что она лично прислуживала Кимбре и помогала ей врачевать людей. Сейчас она была при Ульрихе.

— Чего тебе?

Девушка хотела заговорить, но запнулась, и Дракон заметил, что она сильно нервничает. Лицо в ореоле темных волос было бледным.

— Сядь, — сказал он мягче.

Поколебавшись, ирландка села.

— Брита! — вспомнил Дракон. — Тебя ведь так зовут? Ты знахарка, лекарь?

— О нет! Я только учусь, — смутилась девушка. — Леди Кимбра была так добра, что передала мне кое-что из своего мастерства.

Дракон хмыкнул, несколько удивленный такой смелостью. Он мог поспорить на что угодно — имя Кимбры впервые прозвучало в трапезной после ее бегства. Сам он попытался заговорить о ней с Вулфом тем памятным утром, когда сбежали пленные, но получил совет закрыть рот и никогда больше к этому не возвращаться.

— Так что же тебе все-таки нужно?

Закусив губу, Брита опустила взгляд на руки, которые держала стиснутыми на коленях.

— Лорд Вулф выздоровел… телом.

Глаза Дракона непроизвольно сузились. Он помолчал, прикидывая, как много может быть известно этой бледной темноволосой девушке. К Вулфу не было допуска никому, кроме Ульриха (ну и, конечно, самого Дракона). Старик никак не мог проговориться. Как же просочились новости?

— Да, ярл здоров. А зачем тебе знать, как его здоровье?

— Это не был вопрос… — прошептала ирландка, опуская голову еще ниже. — Не думайте, что я выпытываю! Наоборот, вы можете узнать кое-что от меня. — Она поколебалась, как если бы не хотела продолжать. — То, что следовало бы передать лорду Вулфу…

— И что же это? — резко спросил Дракон.

Девушка подняла расширенные глаза. Руки ее тряслись, вся поза выражала страх и одновременно решимость. Дракон был известен как опытный утешитель женщин, но при совсем иных обстоятельствах. Тем не менее он изменил тон:

— Ну хорошо, допустим, тебе кое-что известно. Почему решила, что это следует знать и лорду Вулфу? И почему обратилась именно ко мне?

— Потому что… я не знаю, как он к этому отнесется…

— Это касается леди Кимбры?

— Да… — Голос Бриты был теперь едва слышен. — Я не хочу разгневать ярла, но и не могу больше молчать.

Дракон напрягся. Меньше всего он желал сейчас слышать новости, которые могли бы разволновать и уж тем более разгневать брата. Однако если бы тот узнал, что от него их скрыли намеренно, он разгневался бы и того больше.

— Не бойся, ты поступаешь правильно, — сказал Дракон Брите. — Расскажи все, что знаешь, мне, а уж я найду способ передать это ярлу.

— Благодарю, лорд Дракон! — воскликнула девушка, оживляясь. — Знайте, я желаю только добра, добра для всех!

— Это делает тебе честь. Твое усердие и верность будут высоко оценены ярлом.

— Речь не только о нем, а… обо всех.

— То есть и о леди Кимбре? — медленно уточнил Дракон.

— Она была ко мне неизменно добра! Если бы не леди Кимбра, не знаю, кем бы я сейчас была. — Брита вдруг посмотрела ему прямо в глаза. — Мне дороги и леди Кимбра, и лорд Вулф, и…

— И?..

Ирландка замерла, и Дракону вдруг пришло в голову, что она молится христианскому богу. Когда она заговорила, голос ее больше не дрожал, а когда умолкла. Дракон смотрел на нее во все глаза.

Вулф бросил взгляд на вошедшего в стойло брата, но ничего не сказал и вернулся к своему занятию (он чистил скребницей своего черного жеребца). Хотя побережье и сковали тиски зимы, на конюшне было тепло благодаря толстым стенам и дыханию множества лошадей.

— Как его нога? — спросил Дракон, надо было с чего-то начинать разговор.

На прошлой неделе любимый жеребец Вулфа поскользнулся, упал и потянул ногу.

— Думаю, в порядке, — не глядя, ответил ярл. — Снег еще валит?

— Похоже, это затянется до утра.

Дракон уселся на край кормушки и оглядел брата. Заострившееся лицо Вулфа говорило об унылом ходе его мыслей, глаза казались чуть более впалыми из-за того, что он почти никогда не смотрел открыто.

— У тебя бодрый вид!

— Ни к чему было так суетиться из-за простой лихорадки.

— Я тоже так думаю, — солгал Дракон. — Не знаю, что нашло на нас с Ульрихом. Какой викинг придает значение таким вещам? Никто и не придавал… — Он подождал, пока Вулф снова погрузится в свое занятие, и добавил; — По крайней мере до появления Кимбры.

Внезапное упоминание о беглой жене заставило Вулфа замереть. Один сверлящий взгляд на брата — и он снова задвигал скребницей.

— Я вот о чем все время думаю… а если она не виновата?

Вулф не ответил, даже не удостоил его взглядов. Наступившее молчание было таким долгим, что Дракон решил отложить дальнейший разговор на потом. Но, покончив с чисткой и отложив скребницу, Вулф повернулся к нему:

— Это еще что за новости?

Дракон был рад, что добился хоть какой-то реакции. Он чуть не подпрыгнул и не испортил весь эффект.

— А ты вспомни, что Кимбра сказала на пляже, где вы с Хоуком взялись рубиться… Что она не позволит одному из вас убить другого.

Вулф передернул плечами. Дракону пришлось напомнить себе, что, бередя душевную рану брата, он действует из наилучших побуждений.

— Допустим, я вспомнил. Что дальше?

— Когда потом она заявила, что сама уговорила Хоука ее увезти…

— Я обязан это выслушивать?!

Сдержанный гнев в голосе Вулфа лишь приободрил Дракона. Будь он проклят, если позволит брату устроить из своей души могилу для погибшей любви!

— Сам посуди, если она любит вас обоих настолько, что готова покончить с жизнью, не странно ли, что ее потянуло прочь из Скирингешила? Ведь именно это и привело к поединку! Что-то тут не сходится, брат. Нелепо заваривать кашу, расхлебать которую можно, только направив себе в сердце кинжал! — Дракон перевел дух и, так как Вулф молчал, снова пустился в рассуждения: — А теперь представь, что Кимбра солгала, сказав, что решилась на побег. Зачем? Я отвечу! Чтобы спасти брата. Одно дело, если он пробрался в Скирингешил по ее просьбе — тогда он виновен только в добрых чувствах к сестре и в готовности ей услужить. Можно не одобрить этого, но не казнить же! А вот если он явился сюда скрытно, по собственному побуждению — тогда это вероломство, коварные планы и прочее. В этом случае закон требует смертной казни. Как бы ты поступил?

— Н-не знаю… — протянул Вулф. — Я уже думал об этом. Не знаю.

— Вот! Наверняка и Кимбра об этом подумала. Разве она не говорила, что никогда не просила, чтобы ты нарушал свой долг ярла? Она не хотела снова ставить тебя перед выбором между долгом и чувствами.

Против воли Вулф вспомнил ужасные минуты, когда Кимбра стояла с кинжалом у груди. Лицо его исказилось так, что Дракон до боли стиснул зубы, мучаясь виной. Но отступать было нельзя.

— Если она и в самом деле тебе доверяла, то знала: какое бы наказание ты ей ни приготовил, это не будет так ужасно, как участь Хоука. И она была совершенно права. Ну же, согласись!

Вулф неохотно кивнул.

— Итак, какой же вывод? Кимбра солгала, что уговорила брата ее увезти. На самом деле он явился без ее ведома. Она пошла за ним к кораблю, но совсем не собиралась плыть в Англию!

— Что за чушь?!

— Вовсе нет. Хоук гостил в Скирингешиле две недели, и все это время Кимбра всячески пыталась убедить его, что совершенно счастлива. Ведь верно? А что делали мы с тобой? Крутились вокруг, не давая им побыть наедине. Будь у них такой шанс, она рассказала бы брату всю историю, подкрепила бы свои голословные утверждения вескими доводами. Но мы так хорошо ее охраняли, что единственное место, где они могли поговорить, был корабль Хоука.

— Ты еще скажешь, что Хоук явился не увозить ее, а выслушать трогательную историю о семейном счастье! Шел бы ты в скальды, брат. У тебя слишком буйное воображение.

Дракону захотелось дать ему в зубы.

— Поставь себя на место Хоука! Разве ты не желал бы знать наверняка?

Снова наступило молчание — Вулф пытался осмыслить сказанное.

— Вот что, — произнес он наконец, — у меня только одно возражение против твоей саги.

— Какое?

— Кимбра сейчас в Англии. Если она не хотела туда плыть, то почему все-таки там оказалась?

— Признаю, это самый спорный момент, — вздохнул Дракон. — Возможно, дело было в бичевании, хотя и чисто символическом. Хоук ведь все видел. Откуда ему было знать, к чему ты приговоришь Кимбру, когда выяснится, что она выпустила англичан? Разве он мог так просто уйти, а ее оставить? То, что она сейчас в Англии, еще не значит, что она пошла с Хоуком по собственной воле.

Вулф промолчал, взял вилы и начал раскидывать по стойлу солому. Немного посидев, Дракон покинул конюшню, полный надежды, что дело сдвинулось с мертвой точки и что он заставил брата увидеть случившееся в новом свете.

— Миледи, сейчас же отойдите от окна!

Кимбра вздрогнула, пойманная с поличным, и поспешно притворила деревянный ставень. Морозная ночь и ледяной блеск звезд остались снаружи. Упала бычья шкура, помогавшая беречь тепло. Кимбра повернулась к рассерженной старой няньке.

— Всего глоток свежего воздуха, Мириам. Сегодня теплее вчерашнего.

— Всем известно, что нет ничего хуже простуды, подхваченной ночью!

Нянька увлекла Кимбру в круг тлеющих углями жаровен, стоящих на высоких витых ножках. Красный отсвет играл на мягких креслах, на вышитых подушках. Кровать с подобранным бархатным пологом была отодвинута от наружной стены ближе к теплу. Кроме этого, в помещении находилось несколько сундуков, часть которых была привезена из Холихуда, и всевозможные предметы роскоши. На все это Кимбра обращала мало внимания, ее занимало совсем другое.

— Уж не знаю, о чем вы только думаете! — ворчала нянька. — За ужином почти не прикоснулись к еде, а теперь еще я застаю вас свесившейся из окна, словно вам взбрело в голову отморозить нос! Смотрите, он будет такой же красный и вечно с каплей, как у Доры Противной! — Старуха спохватилась. — Ох, простите, миледи! Мало ли что сорвется с языка…

Кимбра прикусила губу, но не смогла удержаться от фырканья, мало подходящего для хорошо воспитанной дамы.

— Значит, ее прозвище — Дора Противная?

— Да уж, миледи. Конечно, она ваша сводная сестра и все такое, но…

— Вот именно — «но». — Кимбра уселась и указала старой няньке на соседнее кресло. — Раньше, бывая в Хоукфорте, я видела Дору только мельком. Она была для меня просто сводной сестрой, ребенком от первого брака отца. Она ведь много старше нас с Хоуком, что у нас могло быть общего? Дора сюда редко приезжала. Думаю, когда отец снова женился, она рвалась отсюда всей душой и ухватилась за первую же возможность завести собственный дом.

— Мне так жаль, что ее муж преставился! — хмыкнула Мириам. — Был бы он жив, Дора сидела бы в своем доме. Ему стоило думать, прежде чем выступать против королевской воли.

— Да, он не был умен.

Муж Доры получил серьезную рану во время бунта против короля Альфреда, которого уже тогда именовали Великим. От этой раны он позже умер. Что касается Хоука, то именно это историческое событие вознесло его до высот теперешнего положения. Тогда он сделал ставку на короля Альфреда как на носителя мира и сильного властелина, способного объединить разрозненные англосаксонские владения. Это был мудрый выбор.

— И зачем только лорд Хоук привез ее сюда!

— В память об отце. Я тогда жила в Холихуде и не имела возможности узнать Дору как следует.

Кимбра не сказала, что ничуть об этом не жалеет, да этого и не требовалось.

— Из нее вышла неплохая хозяйка дома, — неохотно признала Мириам. — Но разве можно быть такой унылой? Можно подумать, от улыбки лицо у нее треснет и развалится!

— Какое счастье, что у меня есть ты! — воскликнула Кимбра. — Иначе пришлось бы во всем зависеть от Доры.

— Буду цепляться за жизнь, пока смогу, — добродушно заверила нянька. — Я не оставлю вас, миледи, можете быть совершенно спокойны. А вы уж, извольте, скушайте немного вкусного супа.

У Кимбры не было аппетита, но она согласилась, чтобы порадовать Мириам. Все время отсутствия своей подопечной старуха так изводилась беспокойством, что готова была целовать Хоуку ноги, когда он вернулся с севера с сестрой. Любовь Мириам к Кимбре была поистине безграничной.

— Как вспомню, какой вы были милой крошкой… — сентиментально вздохнула старушка, когда та взялась расчесывать волосы.

Волос было возмутительно много. Кимбра вспомнила, как они порой мешали, особенно в постели. Она не раз подумывала о том, чтобы подрезать их, но этого ей не позволял Вулф.

Вулф… У нее ничего не осталось, кроме воспоминаний. Воспоминаний и…

— А какой умницей вы были! — продолжала Мириам. — И какой любознательной! Уже из колыбельки так и таращили свои синие глазенки.

— Младенцы не улыбаются, а гримасничают от газов, — поддразнила Кимбра.

— Вот еще! От кого вы наслушались такой ерунды? Младенцы улыбаются, потому что знают больше, чем взрослые. Просто они все забывают понемногу, пока растут.

Наступило долгое молчание: Кимбра погрузилась в своя мысли, а Мириам наблюдала за ней с ласковым участием. Наконец она отправилась к себе. Угли в жаровнях почти прогорели, а Кимбра так и оставалась в кресле. За толстыми стенами замка выла вьюга, и хотелось отпустить душу на волю, чтобы она на крыльях ветра унеслась вдаль. Именно так Кимбра и поступала, когда сон ускользал и ночные часы тянулись бесконечно. Она пыталась пронзить пространство мысленным взором и увидеть, чем в эти минуты занят Вулф. Можно было лишь молиться, чтобы ранение обошлось без тяжких последствий. Еще страшнее было думать о том, что Вулф вполне оправился — настолько, что делит постель с другой женщиной.

Куда милее были воспоминания о временах, когда они с супругом были вместе. Десятки раз Кимбра заново переживала, как Вулф уговаривает ее принять минеральную ванну по дороге в Скирингешил, как уносит с корабля на руках, как ободряет в ночь венчания. Это были трогательные картины, от которых на глаза наворачивались слезы. Но ничуть не меньше ей нравилось вспоминать, как они забрасывают друг друга съестным, как занимаются любовью в бане. Вулф! Кимбра так живо помнила его голос и смех, его упорное стремление к миру, его ярость на берегу, когда он поверил, что она способна по доброй воле покинуть его.

Что он думает сейчас? Ненавидит ее как лгунью и изменницу? Или вообще не вспоминает о ней, раз и навсегда выбросив из мыслей?

Кимбра наконец улеглась в постель. За окном к тому времени разыгрался настоящий буран. Ставни тряслись и скрипели, отсвет углей, колеблемый сквозняком, заставлял тени на стенах шевелиться. Пришлось встать и получше закрепить бычьи шкуры на окнах. Каменный пол под босыми ногами был холоден как лед.

Когда Кимбра наконец уснула, ее щеки были влажны от слез.

Утро наступило до того ясное и безоблачное, что ночной буран, казался сном. Снегопад с переменным успехом длился несколько недель подряд, но вот наконец прекратился. В память о нем остались сугробы у крепостных стен, в которых мог с головой утонуть взрослый мужчина.

Несмотря на причитания Мириам, Кимбра надела плотное шерстяное платье с длинными рукавами, накинула подбитый мехом плащ и отправилась подышать морозным воздухом.

В главном зале, служившем трапезной, хлопотала целая толпа слуг. Кимбра кивнула тем из них, кого лучше знала, открыла дверь — и замерла на пороге, ослепленная искристым блеском. Повсюду громоздились белоснежные сугробы, уже прорезанные узкими дорожками от строения к строению.

Там, где снежный покров был ниже, дети лепили снеговика. Занятие сопровождалось возней и смехом. Из любопытства Кимбра подошла ближе. Дети почтительно притихли.

— Доброе утро, миледи! — пробормотал, набравшись смелости, темноволосый и быстроглазый мальчик лет шести.

— Доброе утро всем вам, — с улыбкой ответила Кимбра. — Разве этот снег не чудо?

Дети охотно согласились и снова предались созерцанию, глядя на нее снизу вверх, как стайка краснощеких и не слишком опрятных херувимчиков. Это навело Кимбру на занятную мысль, и она без колебаний рухнула спиной в ближайший сугроб, раскинув руки. Пока дети таращили глаза, она подвигала руками вверх-вниз. Встать удалось не без труда, но Кимбра сделала все, чтобы не испортить свое крылатое творение.

— Ну, что скажете? — спросила она с гордостью. — Это называется «снежный ангел». Кто еще сможет сделать такого?

Детвора подхватила затею и принялась соперничать в том, чей ангел выйдет лучше. В стороне не остался никто. Вскоре каждый сугроб во внутреннем дворе замка обзавелся снежным ангелом. Самый старший из детей ухитрился изобразить своего ангела в профиль, лежа на боку и вывернув руки назад под невероятным углом. Кимбра хвалила всех без разбора, потом, заметив еще не украшенный сугроб, повалилась на него, махая руками. Дети собрались вокруг, в свою очередь рассыпаясь в похвалах.

И тут на снег упала черная тень — в прямом и переносном смысле. Прищурившись на яркое солнце, Кимбра разглядела кислое лицо сводной сестры.

— Что тебе в голову взбрело?!

Кимбра неохотно поднялась. Несмотря на ее ободряющую улыбку, детей унесло прочь, как осенние листья порывом ветра. Кимбра повернулась к сводной сестре. Каждый раз, когда они сталкивались, ей стоило большого труда скрыть отвращение. Дора была сплошным клубком отрицательных эмоций. Тут были и гнев, и возмущение, и ожесточение. Сухая фигура в черном была полюсом зла.

— Мы играли, — кротко произнесла Кимбра. — В этом ведь нет ничего плохого, верно?

От насмешливой улыбки кожа на желтых скулах Доры натянулась еще сильнее.

— Ничего плохого, вот как? Да хуже и быть не может! Какой пример подает леди, когда прыгает и скачет с детьми прислуги, как дворовая девка? И это при том, что я выбиваюсь из сил, поддерживая в низком сословии должное уважение к господам! Что подумают люди, узнав, что ты возилась в снегу?

— Что мне не чуждо ничто человеческое, — мягко ответила Кимбра.

Она не пыталась подогреть в себе неприязнь к Доре, как раз наоборот. Во-первых, они были родня, а во-вторых, появление Кимбры в Хоукфорте сильно осложнило жизнь ее сводной сестре, снедаемой яростной потребностью контролировать все и вся, в том числе жизни тех, кто был слишком слаб или глуп, чтобы позволить ей это. В понимании Доры хозяйка дома имела абсолютную власть, никак не иначе. Это можно было понять и даже отчасти простить, но не терпеть.

— Оставь свои шуточки! — взвизгнула Дора. — Прибереги их для братца, который сдуру считает тебя непогрешимой. Он, видно, спятил, когда притащил тебя сюда! Не хватало еще, чтобы варвары нас прирезали прямо в постелях!

Кимбра подавила вздох. Со времени ее появления в Хоукфорте Дора только и делала, что предрекала смерть и разрушение. Казалось, ей доставляет удовольствие воображать набег викингов, насилие над женщинами, издевательство над детьми. То, что никто не принимает эти пророчества всерьез, только подогревало ее фантазии. Для Кимбры они были постоянным напоминанием об одном конкретном человеке и о том, как она жаждет с ним снова увидеться.

— Твои страхи излишни, — сказала она. — Лучше попробуй сама сделать снежного ангела. Может, это тебя развеселит.

Дора выпрямилась так резко, что Кимбра услышала хруст ее позвонков.

— Уж не думаешь ли ты, что я начну валяться в снегу? У меня есть дела поважнее, не то что у некоторых! У тех, кого баловали с самого рождения и в конце концов испортили дальше некуда!

Это было уж слишком для женщины, похищенной из родного дома, обвенчанной под угрозами, ввергнутой в пучину страсти, охваченной безмерной любовью и едва не заколовшей себя во имя мира между двумя враждующими народами.

— Я не намерена больше терпеть твои грубости, Дора! — отчеканила Кимбра с достоинством, которого не устыдилась бы и Фрейя. — Впредь не смей со мной заговаривать.

Сводная сестра лишилась дара речи. Впустую пошевелив губами, она повернулась и зашагала прочь. Кимбра тотчас выбросила ее из головы. День был слишком хорош, чтобы портить его размышлениями о людях вроде Доры. Кимбра провела несколько часов на кухне, где ее уже хорошо знали и всячески привечали, хотя поначалу всем казалось странным, что леди трудится наравне с прислугой.

Кимбра только-только закончила делать начинку для шарлотки с корицей и изюмом, когда за окном раздался стук копыт. Выглянув, она увидела, что это вернулся брат.

Хоука не было две недели. Он провел это время при королевском дворе. Отряхнув руки от муки, Кимбра вышла поприветствовать брата и нашла его усталым и погруженным в свои мысли. Ее теплая улыбка несколько развеяла уныние Хоука. Он бросил поводья конюху, раскрыл сестре объятия и с ходу спросил о здоровье. Тон его был, по обыкновению, ласков, лицо прояснилось, но глаза остались тревожными.

Кимбра припомнила дорогу из Скирингешила. Их отношения с Хоуком тогда достигли точки конфликта. Она кричала на брата, обвиняла его в вероломстве, угрожала никогда больше ему не доверять, умоляла повернуть корабль назад и клялась в страстной любви к Вулфу. Все было напрасно. Хоук настаивал на том, что события последних дней помрачили Кимбре рассудок и она слепо верит в свою собственную выдумку. Лишь позже, когда она замкнулась в беспросветном отчаянии, он вынужден был признать, что чувство, в которое он упорно не желал верить, на самом деле существует.

Но возвращаться было поздно — зима дышала им в спину. Укрытая в Хоукфорте от снегопадов и метелей, Кимбра глубоко страдала душой, так что в конце концов Хоуку пришлось подыскивать ключик, чтобы разговорить ее. Он начал рассуждать о ее супруге. Хоук понял, что ошибался в Вулфе. Неизменно честный, в том числе с самим собой, он признал совершенную ошибку. Но признать было мало, следовало еще исправить. И вот теперь Хоук искал для этого пути. Тем не менее его главной целью оставалось благополучие сестры, так что ее великодушное прощение принесло ему немалую радость.

— Я здорова, — сказала Кимбра, когда они в обнимку шли через двор. — А ты?

— Насколько это возможно после такого визита. Король Альфред из тех, кто отлично обходится без сна и пищи. Ему не понять, что другим все это необходимо. Вообрази себе: за столами, что ломятся от яств, никто не успевает положить себе в рот ни кусочка, потому что надо поддерживать разговор о насущных делах государства.

— Бедный ты, бедный! — поддразнила Кимбра. — И впереди ни малейшего просвета! На стол подадут не раньше, чем ты расскажешь мне о политике, модах, а главное, каков придворный лекарь и какими лекарствами он пользуется. Надеюсь, ты не забыл про книги?

— Я привез их четыре, одну переписал для тебя сам король. Он сердечно благодарит за пилюли и сожалеет, что ты не вручила ему их лично.

— Ты объяснил почему?

Хоук кивнул, бросил взгляд на выпуклый живот сестры, заметный даже под плащом, и вздохнул:

— Объяснил, конечно. Мы вернемся к этому разговору весной.

Весной, когда моря снова станут судоходными. Тогда, быть может, придет конец ожиданию. Только тогда она узнает, есть ли будущее у любви, которую она носит в себе так же бережно, как и дитя.

Кимбра запрокинула лицо к бледному зимнему солнцу. Хотя на небе не было ни облачка, шел мелкий снег. И лишь с крыши конюшни, где пригревало всего сильнее, свисала пара тонюсеньких сосулек.

Глава 25

Ласточка вцепилась коготками в край гнезда, сунула гусеницу в один из пищащих, вечно голодных клювиков и снова унеслась на промысел. Кимбра проводила ее взглядом и медленно поднялась из кресла, держась за ноющую поясницу.

Солярий был полон солнца. Все окна были распахнуты, ветерок то и дело врывался внутрь, принося сочный запах оттаявшей плодородной земли.

Двор замка, куда солнце заглядывало несколько позже, был еще полон ночной прохлады и сырости. В его самых укромных уголках до сих пор притаились кучки грязного снега, но зима осталась в прошлом. В округе вовсю хозяйничала весна.

В противоположном конце просторного солярия собрались жены командного состава небольшой армии Хоука. Они шили и сплетничали под неусыпным оком Доры. У Кимбры не было ни малейшего желания вливаться в их круг.

Надо сказать, у нее не было вообще никаких желаний, за исключением ходьбы взад-вперед с рукой на пояснице. Боль началась прошлой ночью, и поначалу Кимбра не придала ей значения. Тогда она просто мешала уснуть, теперь начинала по-настоящему раздражать.

— Что, болит сильнее? — спросила Мириам.

Последние несколько дней нянька почти не отходила от своей подопечной, даже перетащила свой тюфяк к изножью ее кровати.

— Да нет, болит все так же.

Кимбра положила обе руки на живот и оглядела себя без всякого удовольствия. Где-то под этим холмом должны были находиться ноги, но увидеть их не было никакой возможности. Почти весь срок Кимбра оставалась довольно стройной, разнесло ее только за последние недели.

— Близятся роды, — заметила Мириам с довольным смешком.

— Нет, что ты! — Кимбра была по-настоящему изумлена подобным предположением. — Это бы означало, что я…

Она запнулась, зарделась румянцем, но подавила смущение, вспомнив, что лекарь не должен выказывать девическое смущение при упоминании о простых житейских вещах.

— Это означало бы, что я забеременела в брачную ночь! Не думаю, чтобы это было так.

— Она не думает! — сказала Мириам, обращаясь как будто к стороннему наблюдателю. — Но и не знает наверняка. — Ее глубоко посаженные глаза заискрились смехом. — Могу поклясться ей было не до раздумий на эту тему!

— В самом деле! Мои недомогания никогда не были регулярными.

Кимбра вспомнила свое безмерное смущение, когда выяснилось, что она беременна. А еще врачеватель, целительница! Ей бы следовало разбираться в своем организме не хуже, чем в чужом.

— Ничего странного, — заметила чуткая Мириам. — Вы слишком сильно чувствуете за других, на себя просто не остается сил.

— Возможно, ты и права, — рассеянно ответила Кимбра. — Главное, что я чувствую свое дитя. И мне кажется, что ему еще не время появляться на свет.

Нянька не сказала ни слова, просто ниже склонилась над шитьем, скрывая улыбку. В руках у нее была распашонка.

День близился к полудню. Мало-помалу солнце разгоняло туман, в том числе и над морем. В бухте над волнами кружились чайки, добывая пищу для птенцов. Какое-то время Кимбра следила за их бросками к воде. Она смутно ощущала присутствие других, но не придавала ему значения, пока не почувствовала нечто странное. Она обернулась.

Самая молоденькая из женщин смотрела в окно с таким видом, словно за ним проплывал дракон.

— Чт-то это?..

Женщины дружно повернулись.

— Не знаю… — начала другая, но вдруг ахнула и зажала рот обеими руками.

— Сколько их! — прошептала самая молодая.

Все бросились к единственному окну солярия, которое выходило на открытый океан. Замешкавшаяся Дора протолкалась сквозь толпу, пару мгновений стояла, вытянув шею, потом повернулась. На ее желтоватом лице застыл ужас. От ее вопля заложило уши:

— Викинги! Викинги!!! Нам конец!

Кимбра тоже закричала, но не потому, что поняла смысл услышанного. Ее полоснула опоясывающая боль такой силы, что пришлось согнуться вдвое. В тот же миг между ног хлынул целый поток влаги.

— В чем дело? — осведомилась Дора с большим неудовольствием.

Но драматический момент был испорчен, и женщины повернулись от окна. Мириам быстро поднялась, бросилась к Кимбре, но прежде покосилась на дальнее окно.

За ним виднелась морская даль, все еще туманная, и из тумана выскальзывал корабль за кораблем. Их было не меньше полутора дюжин, и каждый показывал драконью морду на носу. Только у викингов были такие корабли. Они шли на веслах и были так близко, что можно было различить гребцов.

С башен замка доносились звуки рожка: часовой трубил тревогу. Мужчины, женщины и дети бежали к распахнутым воротам, гнали перед собой скот, тащили самое ценное. Хоук, спешно пристегивая меч, распоряжался во дворе.

— В самом деле викинги, — сказала нянька без особого удивления. — Твой муж-северянин вот-вот появится… — Она оглядела Кимбру, которая пыталась отдышаться после схватки, и удовлетворенно добавила: — И его ребенок тоже.

Дальнейшие несколько минут в солярии царила полная неразбериха. Раздираемые желанием помочь роженице и страхом перед тем, что близилось с севера, женщины бестолково метались по залу. Мириам положила этому конец. Она вытолкала Кимбру из солярия, на ходу раздавая приказы, словно всю жизнь только этим и занималась.

— Кто-нибудь, передайте лорду Хоуку, что роды начались и что его племянник… ну, или племянница уже сегодня появится на свет. Вы вдвоем, марш на кухню за горячей водой, а вы втроем — за чистым тряпьем! Да поспешите, у нас уйма дел!

Сообразив, что ребенок просится на свет Божий, не считаясь с опасностью, женщины опомнились, и их суета стала наконец осмысленной. Только Дора осталась у окна. Она ощущала глубочайшее удовлетворение, которое с трудом удавалось скрыть под маской страха.

Настал час, когда глупцы получат по заслугам, думала она. Получат за все разом: за отказ чтить ее и превозносить ее заслуги, за неспособность видеть в ней избранное существо. Ничтожества! Все, все! Ей было судьбой предназначено стать королевой и подругой жизни тому, кто заслуживал власти не в пример больше, чем этот жалкий Альфред, — мужчине достаточно умному, чтобы прислушиваться к ее советам и следовать им без колебаний. Но что-то пошло не так, вся затея кончилась крахом, и теперь ей остается только быть благодарной за подачки сводного брата. А между тем ей хорошо известно, что Хоук о ней думает. Проклятый, ненавистный! Ну ничего, он тоже получит свое. Скоро прольется кровь, а недостойные простятся с жизнью. Но только не она. В этой суматохе она ускользнет невредимой и получит все, что ей причитается. Только незаурядной личности могло прийти в голову расстроить возможный брак, а с ним и недостойный военный союз. Только удачливый человек мог без помех выкрасть печать. А какие сочные выражения были в том письме! Чего стоит один «грязный варвар»!

Доре вдруг пришло в голову, с каким наслаждением она будет лицезреть гибель тех, кто ее не оценил. Она повернулась наконец от окна, желая видеть панику, ужас, беготню. Но солярий давно опустел. Дора была одна. О ней просто забыли.

Что ж, решила безумная, им зачтется и это.

— Что там? Иди же посмотри!

Кимбра не слишком охотно согласилась улечься. Она забрасывала няньку вопросами. Женщины приходили и уходили — бледные, на грани паники. Однако они старались быть полезными, и у Кимбры не хватало решимости отослать их прочь.

Мириам отложила пеленки и приблизилась к окну.

— Твой муж уже здесь, — объявила она довольно равнодушно.

Кимбру обожгла радость, перехватило дыхание. Чтобы самой не броситься к окну, пришлось вцепиться в покровы. Впрочем, сейчас она могла разве что вперевалку ковылять.

— А что он делает?!

— Ведет разговор, — сказала нянька, бросив предостерегающий взгляд остальным, смотревшим из окна. — Они с лордом Хоуком мило беседуют, так что вы, миледи, можете заниматься своим делом.

Начались схватки, так что Кимбре поневоле пришлось последовать совету старухи. Мириам вернулась к постели и подала руку, чтобы она могла в нее вцепиться.

— Хорошо, милая, хорошо, — твердила она, отбросив церемонии. — Все идет как надо. Когда схватывает, дыши глубже, а когда отпускает, старайся расслабить мышцы.

— Милая… — пробормотала Кимбра, когда боль отхлынула, и отерла слезы, подступившие совсем по другой причине. — Вулф называл меня так…

— Как?

— «Элсклинг». По-норвежски — «милая».

— Что за чудесный муж! — воскликнула нянька, забыв о том, что еще полгода назад призывала на голову Вулфа всевозможные кары.

— Он и вправду чудесный. Добрый, ласковый, заботливый… всегда такой здравомыслящий, такой понимающий!

Мириам охотно кивала, попутно вытирая пот со лба подопечной. Схватки шли все чаще и становились все сильнее.

Тем временем перед замком разыгрывалась совсем иная сцена. У «чудесного мужа» было что сказать, и он ревел, как морской ураган.

— Я сровняю эту крепость с землей! Разнесу ее по камешку! Разобью в щепы! Сейчас же отпустите Кимбру, иначе вам всем крышка!

Стоя у парапета сторожевой башни, Хоук лицезрел этот праведный гнев не без восхищения. Позади Вулфа рядами в сомкнутом строю стояли викинги — целая армия. По самым грубым прикидкам, их было не меньше тысячи, а то и больше. Правда, Хоукфорт был великолепно укреплен и славился хорошо вышколенным гарнизоном, но у Хоука не было и тени сомнения, что Вулф Хаконсон приложит все силы, чтобы выполнить свои угрозы.

Его трудно было винить. Он не знал, что с ним не собираются сражаться. Оставалась мелочь: убедить в этом разъяренного викинга, и притом так, чтобы не доводить дело до сражения.

— Кимбра сейчас занята, — крикнул Хоук, высовываясь между зубцами. — Войди в замок, поговорим!

Норвежская армия дружно забарабанила по щитам рукоятями мечей. Это был оскорбительный ответ. Но предводитель отреагировал не сразу. Для начала он обменялся парой реплик с братом.

— Странно, правда? Чем это она может быть занята?

— Ну, мало ли… — Дракон неопределенно повел плечами, избегая взгляда Вулфа. — Главное, что тебе не было наотрез отказано.

Вулф поднял взгляд. Хоук так и стоял, свесившись через низкий парапет между двумя мощными зубцами. У него был слишком беспечный вид для человека, чью крепость только что пригрозили сровнять с землей.

— Неужто ты пойдешь? — подзадорил Дракон. — Там сотни англичан! Ты, конечно, хорош в бою, но не настолько.

— А что остается делать? — проворчал Вулф. — Если пойти на приступ, будет беда. Кимбра может пострадать. Этот негодяй Хоук знает, что все козыри на его стороне.

— Экий он, оказывается, пройдоха! — Дракон поощрительно похлопал брата по спине. — Тогда иди. Я тут за всем присмотрю.

Вулф покосился на него, задаваясь вопросом: откуда это внезапное желание втолкнуть его в лапы англичан? Но выбора и в самом деле не было.

Когда он приблизился к воротам, они открылись ровно настолько, чтобы мог втиснуться один человек. И тотчас захлопнулись. Внутренний двор замка был полон вооруженных людей. Они сверлили Вулфа взглядом, но не двигались с места.

Викинг повернулся к Хоуку, который быстро спускался во двор. Он был готов ко всему.

В спальне Кимбры новая жизнь нетерпеливо просилась наружу. Схватки шли уже так часто, что почти сливались в одну. О передышке не шло и речи. Перевести дух можно было лишь тогда, когда боль немного слабела.

Однако чем дальше, тем меньше Кимбра думала о боли. Она была захвачена трудным процессом деторождения, она трудилась, как трудится только женщина, когда дает жизнь ребенку. Единственное, что снедало ее, — это опасение, что не хватит сил.

Очередная схватка оказалась особенно болезненной, и Кимбра закричала, впервые за все время родов.

— …и пошла со мной к кораблю. Я думал, что только там мы сможем поговорить начистоту.

— Значит, ты явился по собственному почину…

Вулф застывшим взглядом смотрел в окно, в то время как Хоук следил за ним с живейшим интересом.

— Ну да, а что?

— Вот и Дракон так думал, — пробормотал викинг словно в трансе. — Он был Кимбре всего-навсего деверь, но никогда не терял к ней доверия. А я… я, ее муж… я решил…

— Что решил?

— Что между нами все кончено. Что я потерял Кимбру навсегда.

Хоук подумал, что в истинной любви, даже взаимной, больше мучений, чем радости, и спросил себя, зачем люди так рвутся к ней. Возможно, стоило пройти через это и сделать вывод самому.

— Ничего, — сказал он гостю не без сочувствия, — вы с Кимброй, надеюсь, сговоритесь. Но первым делом нам с тобой придется обсудить статьи договора о военном союзе. Королю Альфреду не терпится его заключить.

— Правда? — спросил Вулф, не без труда возвращаясь к делам государственной важности.

— Я был при дворе и имел с королем долгую беседу на этот счет. Давно пора поставить на место зарвавшихся датчан. Со своей стороны он готов для этого на большие уступки.

Хоук не стал вдаваться в подробности, а между тем он посвятил монарха и в историю с подложным письмом с его личной печатью. Альфред согласился, что это могут быть происки датчан, однако обещал найти настоящего виновника.

Внесли пергамент, перья и чернила. Хоук приказал принести также эля и закуски. Солнце уже начинало клониться к закату, поэтому в помещении зажгли свечи. Между тем обе армии — одна под стенами замка, другая во дворе — терпеливо ждали, как обернется дело.

Вулф взялся за перо, но замер и напрягся всем телом.

— В чем дело? — встревожился Хоук.

Не отвечая, гость отшвырнул набросок договора о военном союзе, опрокинул стул и прыжками бросился к лестнице. Часовые у двери необдуманно заступили ему путь — и отлетели в стороны. Вулф понесся вверх по ступенькам, перепрыгивая сразу через две. Хоук развел руками, поднял кубок и отхлебнул.

На верхней площадке лестницы Вулф помедлил, не зная, куда повернуть. Ему помог отдаленный крик. Через минуту он уже рывком распахивал дверь в дальнем конце коридора.

— Кимбра!!!

Находясь в тисках мощной боли, Кимбра все же заметила появление мужа. Он возник на пороге как видение. После стольких дней и ночей тоски не так-то просто было поверить в реальность.

Когда потуга отпустила, Кимбра протянула к мужу дрожащую руку.

Вулф стоял столбом, глаза его становились все больше, а на лице застыло выражение безмерного изумления.

— У нее уже потуги, — сказала Мириам. — Милорд, приподнимите ее. Мне-то уж не по силам! Эти дурехи все разбежались как раз тогда, когда нужны.

Он повиновался чисто механически, все еще пытаясь осмыслить то, перед чем так внезапно предстал. Кимбра бросила молящий взгляд, потянулась всем телом. Если бы можно было передать ей хоть часть своих сил!

— Тужься, милая, тужься, — приговаривала Мириам.

Кимбра тужилась еще и еще…

Звонкий крик младенца оповестил мир о том, что роды прошли успешно. Немного погодя, улыбаясь во весь увядший рот, нянька подала дитя ошеломленному отцу.

— У вас сын, милорд!

Вулф как раз поднялся, но вынужден был сесть снова, так как ноги у него подкосились. Он принял драгоценную ношу, бросил на дитя взгляд — и ощутил такую любовь, что потемнело в глазах. Бережно прижимая младенца к груди, он приблизился к постели. Только что на его глазах совершилось чудо. Кимбра совершила его. Он думал, что нельзя любить сильнее. Оказалось, можно.

— Спасибо, элсклинг!

Кимбра была опустошена, но совершенно счастлива, и потому у нее хватило сил приподняться.

— Это тебе спасибо, милый!

Мириам отвернулась, утирая слезы умиления. В дверь уже заглядывали любопытные женские лица. Старуха замахала руками, выпроваживая женщин, и вышла сама. У нее было важное дело: сообщить лорду Хоуку, что он стал дядей крепкому, здоровому викингу.

Хоук выждал приличествующее случаю время, прежде чем постучать в спальню Кимбры. Дверь отворил Вулф. Он успел избавиться от оружия и доспехов. Кимбра спала. Спал и младенец — в сгибе руки отца.

— Как она? — поинтересовался Хоук шепотом.

— Все нормально, — заверил Вулф. — Сильная женщина! Настоящая подруга викинга.

Оба помолчали, размышляя о великом чуде деторождения. Хоук заглянул в личико младенцу и широко улыбнулся:

— И верно, крепыш!

Вулф немедленно раздулся от гордости:

— Английская кровь хорошо сочетается с норвежской.

— Похоже. Не хочешь объявить новость своим… друзьям, там, за стенами? Они начинают нервничать.

Лишь сейчас Вулф сообразил, что находится в Хоукфорте уже несколько часов, и был поражен тем, что Дракон сумел так долго держать его воинство в узде. Он поспешно закутал дитя в теплое одеяло и вышел.

Когда ворота открылись, норвежская армия всколыхнулась. Викинги тянули шеи, всматривались в меркнущий свет дня. Солнце почти совсем скрылось за горизонтом, на небе уже виднелись первые звезды.

В распахнутых воротах, на виду обеих армий, стоял Вулф Хаконсон. На вытянутых руках он держал младенца.

— У меня сын! Сын!!!

Дружный рев сотен и сотен глоток вторгся в сон Кимбры. Но в нем не было ни угрозы, ни страха, ни ненависти, и потому она просто повернулась на другой бок.

Глава 26

На рассвете Вулф был разбужен диким воплем. Тот еще не успел отзвучать, а викинг уже оказался на ногах. Спросонок он решил, что спальню атакуют, но это была всего лишь женщина в черном, тощая и весьма противная на вид.

— Викинги! — снова взвыла она, когда Вулф предстал перед ней с мечом в руке. — Северные дьяволы! Мы пропали!

— Что случилось? — сонно спросила Кимбра. Она уселась в постели с легкой гримаской боли и с минуту переводила взгляд с мужа на сводную сестру.

— Дора, это мой муж, Вулф Хаконсон! Он здесь в гостях, так что, сделай одолжение, веди себя как подобает.

У Доры остекленели глаза, в уголках рта появилась слюна. Накануне она заставила себя поверить, что подобное невозможно, ее презренный брат не мог опуститься так низко и заключить поенный союз с варварами. Ведь только потому, что его сестра-шлюха раздвинула ноги для одного викинга и родила ублюдка, совсем не обязательно идти на мировую. Но это случилось, а раз так, то она, Дора, снова проиграла.

Ну нет, этому не бывать! Она умнее, хитрее, более ловкая — она выкрутится. Порой, если хочешь чего-то добиться, приходится делать несколько попыток. Она выйдет в победители. Это попросту неизбежно. Но какова наглость!

— В гостях? — повторила Дора насмешливо. — В Хоукфорте? Ну и дела! А тысяча других, что устроились лагерем под стенами? Их тоже пригласят сюда? И с каждым мне вести себя как подобает?

Кимбра нашла, что счастье делает человека благодушным. Дора уже не раздражала, а скорее забавляла ее. Теперь, когда было на ком успокоить взгляд, ее можно было не замечать.

Кимбра вспомнила, как накануне проснулась и увидела Вулфа упостели с ребенком на руках. Он хотел отойти, но она окликнула. После долгой разлуки не хотелось отпускать его от себя ни на минуту. Вулф охотно остался на ночь и уснул не раздеваясь. Утром он принес ей дитя для кормления. Измученная родами Кимбра была безмерно благодарна за эту заботу.

Однако жестокий мир так и норовил вторгнуться в эту идиллию.

— Нет, в замке не найдется столько места, — сказала она мягко. — Но пир мы все-таки устроим. Хоук даст его в честь рождения племянника и заключения военного союза.

— Ах вот как, пир! За одним столом с викингами! Не могу поверить! А кто, скажи на милость, будет варить и жарить для этого? Да у нас и припасов нет! Впрочем, раз уж все по твоей вине, давай-ка вставай, хватит разлеживаться! Тебе всегда нравилось отираться на кухне, вот и…

— Вон!!! — взревел Вулф.

Дору вынесло за дверь, но Кимбра успел поймать полный ненависти взгляд. Она постаралась поскорее о нем забыть.

— Ты был великолепен, — со счастливым вздохом сказала она мужу и откинулась на подушки.

— Значит, ты и здесь отираешься при кухне? — осведомился муж и подмигнул. — А помнишь, какой разгром мы однажды учинили?

Кимбра помнила, потому что залилась краской. Вулф расхохотался и раскрыл ей объятия.

— Что такое? — возмутилась Мириам, заглянув в дверь. — Безобразие! Миледи еще не оправилась от родов! — Она окинула Вулфа строгим взглядом. — А вам, милорд, не помешало бы привести себя в порядок! Надеюсь, вы простите мою дерзость…

Викинг ухмыльнулся и потер ладонью подбородок. Он не брился с самого отплытия из Скирингешила.

— Я вернусь как можно скорее, элсклинг, — сказал он, чмокнул Кимбру в щеку и ушел.

— Что за чудесный муж! — вздохнула Мириам.

Сидя на деревянной скамье и обтекая каплями пота, Вулф разглядывал человека напротив. Кроме привычки бренчать оружием и скрытно вторгаться в чужие владения, Хоук не оставлял желать лучшего. Он был искренне заинтересован в благополучии своего народа, а как шурин и вовсе был что надо. Во-первых, все, что он делал, он делал ради Кимбры, и Вулф никак не мог поставить ему это в вину. Во-вторых, у Хоука была баня, по его словам, выстроенная под руководством одного русского бродяги. Нет, в самом деле, этот человек был весьма и весьма приятен.

Какое-то время Вулф размышлял над тем, что уже было достигнуто на пути к миру и что еще предстояло сделать.

— У нас непочатый край дел, — заметил он.

Хоук лениво плеснул из ковшика на горячие камни. Он был немало удивлен и обрадован тем, как быстро сближается с похитителем своей сестры. Они оба любили Кимбру, но совсем по-разному. По правде сказать, до недавнего времени Хоук был уверен, что существует лишь родственная любовь: к родителям, детям, близким. Все остальное он считал досужим вымыслом поэтов и романтиков. Но если случай с Вулфом и Кимброй был исключением из правила, то исключением счастливым.

— Нельзя заключить союз только на бумаге, — продолжал Вулф с нажимом. — Он никогда не будет достаточно крепок.

— Это верно, — согласился Хоук. — Надо оживить торговлю. В этом залог успеха.

— Не только. Что может быть крепче уз, что скреплены у алтаря? — Вулф помедлил и добавил: — Насколько мне известно, ты холостяк.

— Я не холостяк, а вдовец! — отрезал Хоук.

— Сочувствую, — сказал Вулф с неподдельной искренностью. — Но ведь жизнь продолжается.

— Ты не понял, — досадливо отмахнулся Хоук. — Мы были совершенно чужие люди, и когда жена умерла, это было избавлением. Тогда я решил, что больше не женюсь ни за какие деньги.

Дракон приподнялся на скамье, где до этого лежал в прострации, ожидая, пока излишества вчерашнего пира выйдут наружу через поры.

— И правильно! — одобрил он. — Не позволяй сбить себя с выбранного курса, потому что этот курс — самый разумный. Взгляни на Вулфа. Когда-то он был в здравом уме, но теперь… Он спятил сам и хочет, чтобы следом за ним спятили остальные! В холостяцкой жизни он видит личное оскорбление и готов переженить весь мир.

— Мне нет дела до всего мира, — ответил Вулф, искренне забавляясь. — А вот вас двоих не мешало бы женить.

— Не дождешься:

Дракон был возмущен до глубины души. Когда накануне за пиршественным столом они с Вулфом обсуждали возможную женитьбу Хоука, ему и в голову не пришло, что у брата еще более грандиозные планы.

— Меня тоже можешь вычеркнуть из списка, — сказал Хоук. — Одного раза более чем достаточно.

— Почему это? — не унимался Вулф. — Что плохого в браке… если, конечно, выбор сделан правильно? А как это будет выгодно для наших народов! Ты, Хоук, женишься на норвежке, а ты, Дракон, на англичанке. Даже самая оживленная торговля не сможет закрепить союз так, как прочный брак. Наверняка король Альфред захочет лично почтить своим присутствием ваше двойное венчание. — Он сделал эффектную паузу. — Я взял на себя смелость обратиться к нему с такой просьбой.

На него уставились две пары удивленных глаз.

— То есть как это?! — вскричал Хоук.

— Я отправил королю письмо, в котором обрисовал выгоды смешанных браков, твоего и Дракона.

У Хоука отвисла челюсть, лицо налилось кровью. Вулф мысленно отметил, что достаточно отомщен за долгие месяцы одиночества.

— Не трудись, — благодушно бросил он, когда шурин рванулся к двери, явно намереваясь перехватить гонца. — Мой человек отправился еще до рассвета. Его не догнать.

На самом деле послание содержало совсем другую просьбу. Вулф просил короля отдать приказ о расследовании случая с подложным письмом. Нужно было найти и обезвредить недруга на тот случай, если ему вздумается нанести новый удар. Но Хоуку этого знать не полагалось. Ему предстояло еще долгое время извиваться на крючке воображаемой женитьбы.

— Король Альфред не одобряет смешанных браков, — буркнул Хоук, тяжело опускаясь на скамью.

Это была заведомая нелепица: король всячески поощрял браки между своими людьми и дочерями союзников, зная, что это как нельзя лучше скрепляет любой альянс. Он мог разве что ухватиться за подобное предложение, а поскольку Хоук принес ему клятву вассальной верности, то из неопределенной возможности брак превращался в ужасную неизбежность. Брак! И притом с норвежкой! Возможно, ему даже не позволят самому выбрать невесту!

Хоук погрузился в угрюмое молчание, лихорадочно изыскивая хоть какой-нибудь способ выкрутиться.

— Какое счастье, что я никому не вассал! — воскликнул Дракон, пристально наблюдавший игру эмоций у него на лице.

Забыв о похмелье, он уселся на скамье. Он был искренне позабавлен тем, как ловко Вулф загнал шурина в ловушку, но про себя решил, что с братом надо держать ухо востро.

— Ты не вассал, это верно, — сказал Вулф. — Но ты же не хочешь поссориться с королем Альфредом? И со мной?

— Что?! — опешил Дракон. — И это благодарность за то, что я посеял в твоей голове семена этого дивного заговора? И за то, что намекнул на невиновность Кимбры? И за то, что — из чистого сострадания! — умолчал о том, что она беременна? Вот, значит, как ты платишь за добро?

Вулф вскочил так стремительно, что чуть не раскроил голову о потолочную балку.

— Что ты сказал?!

— А откуда ты узнал, как все было на самом деле? — полюбопытствовал Хоук, наслаждаясь растерянностью интригана викинга.

— Мне сказала Брита, одна рабыня-ирландка. Она подслушала ваш разговор за конюшней. Ты сказал, что поверишь в семейное счастье Кимбры, только если она расскажет о нем на палубе твоего корабля. Ведь так? У позорного столба Брита хотела все объяснить, но ее увели, не дав и слова молвить. Женщины думали, что так будет лучше. Вообрази, как она мучилась, зная, что Кимбра беременна!

— А она-то откуда знала? — вмешался Вулф.

— Самое смешное, что этого не знала сама Кимбра. А еще знахарка, лекарь!

— Действительно… смешно, — тупо произнес Вулф. — Почему же ты мне сразу не сказал?

— Чтобы ты не обезумел до весны. Представляешь, каково бы тебе было? Ты и без того не находил себе места.

Дракон был полностью прав. Вулф едва сумел дождаться выхода в море. Знай он, что Кимбра беременна, то непременно совершил бы что-нибудь опрометчивое, подверг бы риску свою жизнь и жизни своих людей. Брат избавил его от этого и заслужил благодарность — когда-нибудь в будущем.

— С чего это Брита призналась именно тебе, — спросил он с подозрением.

— Женщины ко мне тянутся, -скромно ответил Дракон. — Это обуза, но ничего, я терплю.

Хоук засмеялся, но тут же вспомнил об угрозах Вулфа и нахмурился.

— Так на чем порешим? — поторопил Дракон.

Вулф по очереди оглядел собеседников, уселся, откинулся на стену и заложил могучие руки за голову. Лицо его озарилось лукавой улыбкой.

— Это зависит от того, как вы будете себя вести.

Невзирая на жару, Хоук и Дракон обменялись взглядами, полными ледяного ужаса. Вулф еще больше развеселился и вернулся к жене в самом приятном расположении духа.

Кимбра сидела в постели, освеженная ванной, одетая, с забранными в жемчужную сетку волосами и со спящим ребенком на руках. Она оторвалась от счастливого созерцания ровно настолько, чтобы улыбнуться мужу. Ее улыбка могла бы похитить его сердце, если бы оно уже не было похищено.

Вулф очень изменился. От свирепого викинга, что накануне стоял на пороге, не осталось и следа. Он был отмыт до блеска, выбрит и разодет в пух и прах — в пурпурные одежды с позолотой. Отросшие волосы были прихвачены на шее лентой, открывая резкие черты красивого лица. В распахнутом вороте поблескивало ожерелье с волчьей головой.

Вторично глянув на мужа и заметив ожерелье, Кимбра непроизвольно поднесла руку к собственной ничем не украшенной шее. Вулф это заметил.

— Не этого ли тебе не хватает? — спросил он и протянул руку, которую держал за спиной.

В руке была шкатулка, в которой в Скирингешиле Кимбра хранила свои драгоценности, в том числе свадебный подарок мужа. Она достала именно его. Вулф приблизился, взял ожерелье и осторожно застегнул у нее на шее. Драгоценные камни на волчьей морде блеснули в солнечном луче.

Этот блеск заставил младенца открыть глаза. Они были не синие, как у Кимбры, и не серые, как у Вулфа, а голубые. Ребенок с забавной серьезностью уставился на отца. Тот коснулся крохотной ручонки. К его великому удовольствию, она сжалась вокруг пальца.

— Крепкий малыш!

— Ему нужно имя, — сказала Кимбра сияя. — Как насчет Хейкена?

Вулф был глубоко тронут тем, что она предложила имя его славного пращура, и уже готов был согласиться, когда малыш выразил свой протест оглушительным плачем.

— Можно, конечно, назвать его и Хейкеном, но рано или поздно он станет известен как Лайон. Разве он не ревет, как царь зверей?

Кимбра не стала протестовать. С некоторым трепетом, порожденным новизной задачи, она приложила ребенка к груди. Очень скоро он зачмокал. Наступила благословенная тишина.

— Невероятно! — прошептал Хоук, слушая, как бурно юный Хейкен выражает свое негодование.

Племянника только что мазнули по лобику священным елеем, и стены часовни задрожали от рева. Брат Джозеф зачастил, торопясь покончить с молитвой. Собравшиеся, равно англичане и норвежцы, мысленно подталкивали его. Обряд был закончен. Ребенка спешно вручили матери. На ее руках он успокоился.

— У него не легкие, а кузнечные мехи! — заметил священник, когда все начали расходиться.

Вулф нес Кимбру на руках: только при таком условии он позволил ей покинуть постель.

— И все-таки вы не упустили ни словечка, брат Джозеф, — благодарно сказала Кимбра.

Молодой клирик просиял улыбкой и покосился на Вулфа.

— Я рад, что услужил вам, миледи. Такая роль мне больше по душе, чем уговоры вернуться к законному супругу.

Невзирая на причину, по которой Вулф захватил священника с собой в Хоукфорт, Кимбра была рада, что именно он крестил ребенка. Он нравился ей не в пример больше, чем унылый отец Элберт, замковый капеллан. Тот был того же сорта, что и Дора, — должно быть, поэтому они проводили вместе столько времени. Уговорить его обязанностей в пользу брата Джозефа было нетрудно.

Крещение стало хорошим предлогом для нового пира. Хоты Дора охрипла, доказывая, что это преступная расточительность, Хоук созвал в гости всю округу, и не только. Главный зал не мог вместить всех, поэтому часть столов выставили во внутренний двор. Все они ломились от яств, что редко случается по весне. Среди гостей прошел слух, что кушанья готовились из запасов, которые викинги прихватили с собой для осады Хоукфорта, но все были достаточно тактичны, чтобы не упоминать об этом вслух.

Вулф вынес Кимбру к гостям на руках, усадил в кресло и сам занял место рядом. Хоук и Дракон уселись по бокам от них. Гости выстроились в длиннющую очередь, чтобы лично поздравить счастливых родителей и преподнести подарки. Король Альфред тоже прислал своих представителей и щедрые дары.

Поначалу Кимбра внимательно слушала представляющихся гостей, но их было так много, что она стала пропускать имена мимо ушей. К ее удивлению, всех занимал не только ее супруг-викинг, но и она сама. Наслышанные о ее уединенной жизни в Холихуде, о похищении и последующем браке, гости желали сами составить впечатление. Прежде такой ливень внимания стоил бы ей полного опустошения, но близкое присутствие Вулфа дарило поддержку и внутренний комфорт, так что Кимбра по-настоящему наслаждалась пиршеством.

В какой-то момент она заметила Олафа и поманила его. Разумеется, он был среди тех, кто явился осаждать Хоукфорт, но до этого дня всячески избегал Кимбру. Он и теперь подошел с заметной неохотой. Кимбра взяла широкую грубую руку и ощутила исходящие от Олафа стыд и раскаяние. Этому надо было положить конец.

— Я рада, что вы здесь, Олаф, — сказала она ласково. — Надеюсь, когда наш сын достаточно подрастет, вы согласитесь быть ему наставником.

Старый воин долго смотрел на Кимбру.

— Благодарю за доверие! — наконец произнес он.

Вулф, внимательно следивший за этой сценой, приказал, чтобы принесли еще одно кресло. Одноглазый смущенно уселся. Кимбра и Вулф с улыбкой переглянулись, окончательно ставя точку на истории с «бичеванием».

Пиршество еще шумело вовсю, когда ярл Скирингешила отнес супругу в спальню. Он мог бы вернуться к гостям, но предпочел остаться со спящей Кимброй. Вулф долго лежал рядом, опираясь на локоть и глядя в ее умиротворенное лицо. Они снова были вместе, они любили друг друга, и в это все еще верилось с трудом, а спящий в колыбельке ребенок казался настоящим чудом.

Вулф смотрел и ощущал, как рассасывается в груди тяжелый ком негодования и обиды на жизнь. Тот оставался в душе с тех самых пор, когда он, мальчишка, стоял среди руин родного города, у могилы родителей. Вулф сжился с этой тяжестью, научился не обращать на нее внимания, но знал, что она есть. Грубый незаживающий шрам. Сейчас, в мирной тишине спальни, он чувствовал, что исцелился душой.

Кимбра спала. Не прикасаясь, Вулф проследил кончиком пальца контур ее полных губ, провел по белой шее. Он хорошо помнил свое первое впечатление от Кимбры. Тогда он решил, что она слишком совершенна, слишком возвышенна, как статуя божества.

Он ошибся. Кимбра была женщиной из плоти и крови, истинным воплощением всего женского. В ней было все, чего недоставало ему, поэтому вместе они составляли совершенное целое.

Но и это было не все. Их счастливый брак стал залогом мира между двумя народами.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26