КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706104 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124641

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Энциклопедия: Волшебные существа [К Бриггс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]




е, кто появились на свет в Рождественский день, не могут видеть духов, это еще один неопровержимый факт. Какой удачей, вероятно, это было лет семьдесят или восемьдесят назад и раньше для тех избранных, которым посчастливилось родиться в канун этого праздника всех праздников; когда вся земля кишела привидениями, боглами, кровавыми-костями, духами, демонами, ложными огнями, брауни, багберами, черными собаками, призраками, худыми пальтишками, пугалами, ведьмами, колдунами, баргестами, Робинами Добрыми Малыми, каргами, летучими мышами, скрагами, сломанными-шеями, фантазмами, хобгоблинами, хобхоулардами, буги-бу, доби, хобтрастами, келпи, волшебниками, мок-беггами, мампокерами, Джемми-барти, урхинами, сатирами, панами, фавнами, сиренами, тритонами, кентаврами, калкарами, нимфами, импами, инкубами, спурнами, дубовым народом, адскими колесницами, огненными драконами, кит-со-свечками, Том-неваляшками, мельш-диками, ларами, китти-свечками, хобби-с-фонариками, Диками-по-четвергам, эльфийскими огнями, Джил-жжеными-хвостами, стукачами, эльфами, кровавыми-головами, Мег-с-пучками, старыми шоками, оупсами, пэдфутами, пикси, пиктри, великанами, карликами, Том-покерами, татготами, драконами, спретами, огневками, заклинателями, турсами, толкачами, тантерабобусами, мормами, подкидышами, красными колпаками, собаками, предвещающими беду, жеребятами-пикси, мальчиками-с-пальчиками, блэк-багами, богартами, скар-багами, шэг-фолами, ходж-покерами, хоб-трэшами, багами, балл-беггами, бигорнами, шарами, кадди, буменами, брашами, вейфами, ваффами, флэй-богартами, финдами, галли-тротами, импами, гуитрашами, лоскутами, хобами-с-фонарями, грингами, богестами, без-костей, Пег Поулерами, пэками, фаями, киднепперами, галли-беггами, твердокожими, никерами, мэдкапами, троллями, робинстами, блуждающими огнями, силками, конюхами, дрогами, гоблинами, безголовыми, бука-бу, коу, или коровами, никами, нэками, бродягами, миффи, баками, упырями, сильфами, гостями, свартами, фрифами, фритами, гир-карлингами, пигмеями, читтерфейсами, никси, Джинни-жжеными-хвостами, дадменами, адскими псами, двойниками, богглбу, буги, красными людьми, портунами, грантами, хоббитами, хобгоблинами, коричневыми людьми, коуви, дунни, виррикоу, ал-холдами, манникинами, фоллтами, корредами, лубберкинами, клуриканами, кобольдами, лепреконами, корами, марами, корредами, пактами, коригана-ми, сильванами, суккубами, черными людьми, тенями, банши, ланнан-ши, клабернаперами, гончими Гавриила, мокинами, дублями, огнями, или свечами мертвяков, скратами, махаундами, троу, гномами, спрайтами, фейтами, финдами, сибилами, ник-невинами, белыми дамами, феями, шляпами-из-обрезков, катти, ниссами и призраками всех обличий, типов, форм, фасонов, видов и родов, так что не было в Англии деревушки без собственного привидения. Кроме того, каждая мало-мальски древняя обитель, крепость или усадьба могла похвастаться своим боглом, призраком или стукачом.

Церкви, кладбища, перекрестки дорог были населены. На каждой тропинке лежал валун, который по ночам охранял призрак.

У каждой общины были свои волшебные существа.

И едва ли встречался пастух, который не видел бы духов!

Дэнхамские трактаты

ОТКУДА БЕРУТСЯ ФЕИ?


Как появились феи? Одни считают их наследниками наяд, нереид и «детей моря», лесных фавнов и нимф, оставшихся со времен античности. Другие склонны утверждать, что это падшие ангелы, которым суждено пребывать на земле вплоть до дня Страшного суда. Третьи уверены, что вера в маленький народец — отголосок столкновений между колонизаторами, заселившими Британские острова, и исконными обитателями этих мест, будь-то пикты или ирландские племена богини Дану (совсем как в «13-м воине», где ибн-Фадлану приходится сражаться с пещерными людьми, или ванами). Помимо прочего, фей и других волшебных существ принимали за «выродившихся» языческих богов — как кельтских, так и германских, — обитавших по всей Европе. Весьма вероятно, что бродячие духи или барабашки — не кто иной, как призраки умерших, не попавшие ни в ад, ни в рай. Прототипами великанов могли стать гигантские древние каменные изваяния, а драконы — и это обсуждалось вполне серьезно — потомки динозавров времен Юрского периода.

В каждой из этих версий есть своя, пусть и небольшая, доля истины. Правда, поверья о великанах существуют даже у тех народов, которые отродясь не видели Колосса Родосского, а драконы — в представлении обывателей — обитают отнюдь не там, где удалось откопать кости тираннозавров и рэпторов. Как справедливо заметил один английский капитан, русалки обыкновенно попадаются бывалым морякам — тем, что и за милю способны отличить человека от тюленя.

Как это ни парадоксально, но самый простой ответ на вопрос о том, откуда берутся буги, хобгоблины и феи, заключается в осознании того факта, что человек по своей природе — существо социальное, а жить в полном одиночестве ему как-то не с руки. Кошки, собаки, Лох-Несское чудовище, йети, пришельцы, люди с песьими головами — наши «добрые соседи». С течением времени «другим» приходится искать себе место на периферии Вселенной. Но без них никак нельзя, потому что кто-то же должен наводить ночью порядок на кухне, издавать странные звуки и веселиться в лесу, съедать запасы в погребе или в холодильнике, оставлять открытыми водопроводные краны или бочки с вином, греметь костями на кладбище и издавать странные звуки в туннелях метро, строить удивительные сооружения на вершинах холмов и оставлять необычные дырки или вмятины в каменных стенах.

«Волшебные существа» — энциклопедия для тех, кто хочет разобраться в этом весьма запутанном и пестром мире самых разнообразных и порою немыслимых созданий. Прежде всего, эта книга — подспорье всякому, пытающемуся выяснить, откуда авторы fantasy черпают свое вдохновение. Путеводитель по миру, которого точно не существует.

Первые барабашки, брауни, женщины, превращающиеся в змей, и мужчины, принимающие в полнолуние образ волков, были описаны еще средневековыми авторами: Гервазием Тильсберийским, Гиральдом Уэльским, Цезарием Гейстербахским, Уолтером Мапом и Гийомом Овернским. Представители этой писательской братии конца XII — начала XIII века — почти современники, некоторые даже встречались при дворе английского короля Генриха II (1154–1189) и поддерживали весьма дружеские отношения.

Расцвет творчества Гиральда Уэльского пришелся на последнюю четверть XII века. Его перу принадлежит немало сочинений, но наибольшую известность приобрели его историко-географические труды. В 1183 году он посетил Ирландию, чтобы помочь дяде и брату собрать сведения об острове и его населении. В 1185 году Гиральд участвовал в ирландской экспедиции принца Иоанна, младшего сына Генриха II. Тремя годами позже он закончил свой труд — «Топография Ирландии» — и прочитал его во время путешествия по Уэльсу своему покровителю, архиепископу Болдуину, отправившемуся проповедовать среди валлийцев идеи Крестового похода. Уэльская поездка тоже оказалась не напрасной, Гиральд собрал множество сведений, послуживших основой его книг «Путешествие по Уэльсу» (проповедь Крестового похода заняла два месяца) и «Описание Уэльса». Он стал практически первым писателем Средневековья, обратившимся к подробному рассказу о быте, нравах, обычаях и истории народов, населяющих определенную территорию, не обошел он вниманием и ландшафт, и флору, и фауну. Ничего подобного, за исключением «Истории гамбургских архиепископов» Адама Бременского (конец XI века) и «Истории Норвегии» (около 1170 года), в средневековой литературе прежде не было. Гиральд интересовался и преданиями, местными легендами, фантастическими историями — его смело можно назвать собирателем валлийского и ирландского фольклора. С годами он стал не только записывать предания, но и искать им соответствия в книгах, писаниях древних. В годы правления короля Генриха II и Ричарда Львиное Сердце (1189–1199) он был особенно увлечен своими изысканиями. Наблюдательный автор сумел разнообразить описания Уэльса и Ирландии (очень жаль, что его планам написать «Топографию Британии» было не суждено сбыться). В какой-то степени он подтолкнул своих современников, описывавших события третьего Крестового похода, обратить внимание не только на схватки и сражения, но и на местные легенды, такие как предание о заливе Анталия или историю Николая Пайпа. Гиральд в «Церковном зерцале» записал примечательную историю: «Итак, когда Артур был смертельно ранен, его тело было перенесено на остров Авалон, который ныне называется Гласто, благородной матроной и его родственницей по имени Моргана, и затем, когда он умер, его тело было похоронено там на освященном кладбище. Поэтому сказки рассказывают бритты и их сказители о том, будто некая призрачная богиня по имени Моргана перенесла тело Артура на остров Авалон, чтобы там залечить его раны». Ги-ральду также принадлежит первый рассказ о полтергейсте: «В Пемброке, уже в наши дни, нечистые духи общались с людьми, хотя и не показывались им на глаза. Сначала в доме некоего Стефана Уириета, а по прошествии некоторого времени и в доме Вильяма они бросались грязью, стараясь скорее напроказничать, чем нанести какой-то действительный вред, — и тем самым обнаружили свое присутствие. В доме Вильгельма они частенько пакостили хозяевам и гостям, проделывая прорези, а то и дырки как в льняной одежде, так и в шерстяном платье. И какие бы ни предпринимались меры, ничто не могло оградить вещи от подобной напасти — никакие засовы и запоры не спасали. Что еще удивительнее, в доме Стефана у них было в обыкновении спорить с людьми и, препираясь, как правило, шутки ради, они принимались перечислять вслух поступки, совершенные любым из присутствующих со дня его рождения, причем такие, о которых каждый скорее предпочел бы умолчать или забыть вовсе. Если же меня спросят о причине или смысле подобного рода происшествий, то я не смогу сказать ничего определенного, говорят, что это является предвестием внезапной перемены от бедности к богатству или, наоборот, от богатства к бедности и разорению, а именно так оно и произошло потом в обоих случаях. Мне кажется весьма примечательным, что ни святая вода, а к ней прибегают в первую очередь, ни более действенные средства, ни даже церковная служба не избавляют жилище от подобной напасти. Каждый раз, когда священник с трепетом, вооружившись крестом и святой водой, входил внутрь этого дома, в него тут же летел комок грязи — вот такое неуважение к сану. Таким образом, святые таинства и освященные предметы защищают нас от подлинного зла, а не от невинных шалостей, от явного вреда, а не осмеяния» («Путешествие по Уэльсу» I, 12).

Уолтер Mан — другой известный средневековый писатель, подвизавшийся какое-то время при дворе Генриха II, отца знаменитого крестоносца Ричарда Львиное Сердце. О нем известно не так уж мало, он учился в Париже, был придворным клерком, и, как сообщают те, кто знал его лично, Уолтер считал себя скорее рассказчиком и уповал на славу дня сегодняшнего. Он восхищался латинскими сочинениями Гиральда Уэльского и говорил, что они будут высоко оценены в будущем. Название сборника новелл и повестей самого Уолтера, «Придворная маята», скорее случайно — это всего лишь заглавие одного из вставленных в книгу рассуждений о превратностях бытия. Уолтер Man был человеком особого таланта — любителем поговорить про всякую всячину, он нанизывал свои истории одну на другую, то пускаясь в длинные рассуждения о зловредности жен для здоровья мужей, то обращаясь к жизни на дне морском. Он заимствовал сюжеты из исторических хроник, но придумывал к ним свое начало, обогащая рассказ яркой завязкой и сложными коллизиями. Уолтер Man выделяется из сонма собирателей новелл своей «бескорыстностью», поведанные им истории не сопрягаются с морализирующим финалом, что характерно для большинства коротких рассказов эпохи Средневековья. Уолтера интересовал сюжет сам по себе, его привлекательность, сложность и занимательность. В его изложении история появления головы, уничтожающей все своим взглядом, становится не только отвратительной, но и трагической. Морской человек Николай Пайп приобретает необыкновенные черты — ученые только разводят руками; зачем он ржавое железо таскал в кармане, никакого правдоподобного объяснения этому придумать не удалось. Логика поведения средневекового человека иногда может вызывать удивление. Вот если бы жители Британии не принялись хвататься за якорь, спустившийся с неба, то отцеплявший его мореход наверняка остался бы в живых. Во многих случаях действует принцип недоговоренности, повествователю главное — обозначить сюжетный ход, а объяснение тех или иных поступков вовсе не является обязательным — подобный схематизм оставляет автору, который возьмется за этот сюжет следующим, почти полную свободу.

Задавшийся целью составить занимательную книгу для сильных мира сего, Гервазий Тильсберийский объединил в «Императорских досугах» истории о дельфинах, сиренах, морском человеке, антиподах и короле Артуре. Гервазий использовал труды своих предшественников: Гиральда Уэльского, чьи истории автор охотно пересказывает в своей книге, историографа бриттов Гальфрида Монмутского и многих других. Книга Гервазия, написанная в 1210–1214 годах, предназначалась для императора Отгона IV и должна была способствовать тому, чтобы пробудить в монархе интерес к знаниям. При всей благочестивости подхода к изучаемым предметам — истории, географии, космографии — в занимательности этой книге действительно не откажешь. Именно Гервазий первым употребил, пусть и в искаженной форме, слово «фея»: «Нам известно о том, что людям во всех отношениях превосходным приходилось испытать в их повседневной жизни. Они, как мы слышали, становились любовниками подобного рода злых духов, которых называют феями. Но когда впоследствии они принимали решение вступить в брак с другими женщинами, то умирали прежде, чем сочетались с избранной плотскими узами. Мы сами видели, как многим из них временно сопутствовала удача, но, стоило лишь расстаться с этими самыми феями или упомянуть на словах о своей связи, земное счастье навсегда покидало их, да и жизнь этих людей заканчивалась самым плачевным образом» («Императорские досуги» III, 86).

Живший в нормандском монастыре хронист Ордерик Виталий (XII век), автор «Церковной истории Англии и Нормандии», сетовал на эпоху, в которую ему выпало жить. Именно он поведал историю о кавалькаде грешников — воинстве короля Херлы, повстречавшейся одному канонику посреди ночи. Король Херла не исчезает в глубине веков, его образ и имя порождают Арлекина, персонажа буффонады. Тот, о ком было известно исключительно обитателям Уэльса, Англии и Бретани, покоряет воображение всей Европы. Уже в середине XIII века проповедник Этьен де Бурбон упоминал о том, что «иногда демоны развлекаются, превращаясь в подобие охотящихся или предающихся забавам рыцарей, которые, как говорят в народе, принадлежат к свите Арлекина или Артура. Я слышал, как однажды в лунную ночь один крестьянин собирал хворост на Кошачьей горе и увидел огромную свору охотничьих собак, которые с лаем преследовали добычу, а за ней бесчисленное множество пеших и конных. Крестьянин спросил у одного из них, кто они такие, и получил ответ, что это свита короля Артура и сейчас находятся неподалеку от его двора, куда и направляются. Крестьянину привиделось, что он последовал за ними, оказался внутри огромного и удивительного дворца, где рыцари и дамы предавались забавам, танцевали, ели и пили из дорогих кубков. Наконец, ему было предложено отправляться почивать, и отвели его в комнату, где стояло богато разукрашенное ложе, а на нем лежала дама, прекрасная обликом. Но когда он возлег с ней и погрузился в сон, то обнаружил, проснувшись поутру, что ласкает вязанку хвороста в своих объятьях».

Между фантастическим и осязаемым мирами нет как таковой четкой грани. Цезарий Гейстербахский (почил в 1240 году) рассказывает в книге «Диалоги о видениях и чудесах» истории на все случаи жизни и смерти: и про покойников, и про демонов, про лжецов, даже о Чистилище. В книге Цеза-рия, занимавшегося обучением послушников монастыря, бытовая сторона событий приправлена религиозной моралью, что придает его рассказам комичный характер: «ПОСЛУШНИК: Если демоны, приняв человеческий облик, могут сходиться с людьми, а тому есть немало примеров, то мне интересно, могут ли женщины понести и родить от подобного совокупления?" МОНАХ: По этому поводу я не могу рассказать тебе ничего нового, лучше обращусь к тому, что я прочитал в книгах по древней истории. Когда, как рассказывается в деяниях готов, их племя перекочевало из Азии в Европу, готов сопровождали женщины уродливые, а потому готы оставили их, опасаясь, как бы те не народили им безобразных детей и тем самым не испортили благородную готскую породу. И вот когда женщины, прогнанные из лагеря, скитались по лесу, к ним присоединились демоны-инкубы, от которых они и произвели на свет дочерей и сыновей. Вот так появилось могущественное племя гуннов. В книгах можно прочитать о том, что Мерлин — пророк Британии — был рожден от демона-инкуба и женщины-монахини. Да и короли, что поныне правят в той же самой Британии, которая теперь называется Англией, как говорят, ведут свое происхождение от матери-призрака. А ведь Мерлин был человеком разумным и христианской веры, он предсказал о будущем много такого, что на сегодняшний день уже исполнилось. ПОСЛУШНИК: Но если человек может быть зачат и появиться на свет только при смешении семени обоих полов, то как же можно называть людьми тех, кто наполовину от человека, а наполовину от демона ведет свое плотское происхождение? Разве воскреснет в день Страшного суда тот, кто не наделен истинной человеческой природой? МОНАХ: Поведаю тебе то, что сказал мне на сей счет один ученый муж, а он объяснил мне, что демоны собирают человеческое семя, которое проливается противоестественным образом, и создают себе из него тела, и так позволяют дотрагиваться до себя людям и открываются их взору. Из мужского получается мужской образ, а из женского — женский, а потому, как считают ученые мужи, те, кто рождается от подобного совокупления, в полной мере обладают человеческой природой и смогут восстать, как настоящие люди, в день Страшного суда» («Диалоги о чудесах» III, 12). А вот история о подземной обители короля Артура: «В те самые времена, когда император Генрих покорил Сицилию, в церкви в Палермо деканом был один человек, по происхождению, как я полагаю, немец. И вот как-то раз, когда пропал его лучший скакун, он отправил своего слугу на розыски. И тому навстречу вышел один старик и говорит: „Куда идешь, чего ищешь?" А тот отвечает, что, дескать, отправился искать коня своего господина. Человек продолжил: „Знаю я, где он". — „И где же?" — „На горе Этна, у моего господина, короля Артура. Эта гора извергает пламя, подобно вулкану". Слуга оторопел при этих словах, а тот добавил: „Скажи своему господину, что по прошествии сорока дней и ему предстоит явиться к этому блистательному двору. А коли не скажешь, понесешь тяжелую кару". Слуга возвратился домой и со страхом поведал господину обо всем, что слышал. Декан выслушал и посмеялся над тем, что его позвали ко двору Артура, однако слег и почил в обозначенный день. Об этом мне рассказывал боннский каноник Годескальк, находившийся там как раз в это время» («Диалоги о чудесах» XII, 12). Следует отметить, что триумфальное шествие фей, а заодно с ними карликов и эльфов в литературе началось благодаря циклу о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Гиральд Уэльский считал, что могила Артура была обнаружена в аббатстве Гластонбэри. Гервазий Тильсберийский не разделял этого мнения: «Согласно народному преданию, бытующему среди бриттов, раненый Артур, перебивший всех врагов, был перенесен с поля боя на остров Авалон, чтобы там с помощью феи Морганы залечить свои многочисленные раны, бритты считают, что по прошествии многих лет он снова вернется, чтобы править своим королевством» («Императорские досуги» II, 17). С середины XII века романы о короле Артуре и его рыцарях появлялись словно грибы после дождя — стоило Гальфриду Монмутскому изложить историю его жизни в «Хронике бриттов», и фея Моргана стала непременным персонажем, похищающим спящих героев из реального мира, чтобы сделать их пленниками волшебного замка, чудесного острова или Равнины-без-Возврата. В отличие от традиционных представлений, Моргана не такой уж злой персонаж: ее второе обличье — это Дама Озера, дарующая королю Артуру чудесный меч. Моргана одновременно и врачевательница, спасающая героя от неминуемой смерти, и вредительница, которая уводит рыцаря, будь то Ланселот или Оже-Датчанин, навеки с собою или сеет раздор при дворе короля, прислав рог, откуда не только верный муж или верная жена смогут испить, не пролив ни капли.

В одной из рукописей XIII века излагается и вовсе замечательная история о фее-возлюбленной. Оказывается, в Аахене «Карл держал там одну заколдованную женщину или фею, из тех, что также называют нимфами или дриадами, постоянно навещал ее и состоял с нею в плотской связи. Она отличалась таким свойством, что когда Карл приходил к ней — оживала, а когда покидал ее — умирала. И вот как-то раз он приехал к ней и заключил ее в свои объятия, но вдруг ей в рот попал луч солнца, и тут Карл увидел у нее на языке золотое зернышко — с тех пор она умерла и никогда больше не оживала снова». Гийом Овернский, занимавший епископскую кафедру города Парижа в 1228–1249 годы, поместил в своей книге «О Вселенной» следующее рассуждение: «И по сей день среди многих, едва ли не у всех народов бытует мнение, которое касается наиболее выдающихся рыцарей, о том, что они были заговорены, то есть их великие деяния предсказаны или богами, или богинями еще до того, как свершились на самом деле. Объясняют это так, что существуют некие богини, занимающиеся подобными предсказаниями, и в особенности в ту пору, когда человек появляется на свет. Скорее всего именно эти свидетельства, а также и утверждения людей, рассказывающих, как они слышали богинь, говоривших о судьбе новорожденных, приводят людей к мысли о том, что это богини помогают родителям при рождении ребенка, а вовсе не Бог. Это заблуждение чаще всего распространяют старухи, которые пересказывают ходящие в народе то ли слухи, то ли сказки, как были заговорены многие в древности, а также и в наше время, живущие неподалеку от тех мест, где я появился на свет». Таким весьма расплывчатым и риторичным было первое известие о феях-крестных.

Обитателей средневековой Европы окружали сразу несколько населенных миров — и надо ли говорить о том, что любопытство вдохновляло людей на то, чтобы подсмотреть за жизнью каждого из них. П од водой обитали рыцари-дельфины, под землей прятались рыжие низкорослые людишки — наны, в облаках плавали корабли. Примечательно, что каждый из этих миров был достижим, если только долгодолго идти или плыть в определенном направлении, точнее говоря, «туда, куда глаза глядят». Если вы не отправляетесь к ним, существа из иных миров приходят сами. Так, посреди ночи появляется перед напуганным молодым священником свита короля Херлы, рыжий Симон берется управлять замком Пемброка, а призрачные богини предсказывают судьбу избранным.

В состав книги вошли сюжеты и легенды, записанные в основном на островах Британии. Скорее это даже плюс, поскольку в ином случае и том стал бы неподъемным, да и существ пришлось бы классифицировать по национальной принадлежности тех, кто их выдумывает. Что же касается британских сказок, то они лучше всего систематизированы, к тому же именно оттуда все эти эльфы, феи гоблины и так далее перекочевали на страницы современной литературы. А что тут говорить, ведь не часто встретишь гномов с французским прононсом. Есть, конечно, в этом определенная закономерность: первые истории о феях были записаны теми, кто жил или был родом из английского королевства. Сэр Вальтер Скотт (1771–1832) приложил немало усилий, чтобы наполнить мир исторической романтики бодрящим элем народной традиции. Английские писатели-антиквары, знатоки истории каждого графства или округа собирали предания о феях и брауни. Порою складывается впечатление, что чем противнее и холоднее климат в стране, тем лучше волшебные существа уживаются с тамошними обитателями, именно поэтому с английскими историями о феях могут сравниться только скандинавские легенды и баллады про троллей и эльфов.

И наконец, где бы оказались сегодня все эти гоблины и никому не ведомые хоббиты, если бы Дж. Р. Р. Толкин не поселил их в своем Средиземье? Эпические истоки «Властелина колец» известны довольно хорошо, чего не скажешь о повседневной жизни обитателей вымышленной страны, нравы и повадки которых позаимствованы из литературно-фольклорной традиции.

Короче говоря, существует немало причин, по которым читателю стоит познакомиться с волшебными существами. А чтобы это знакомство не оказалось поверхностным, в качестве путеводителя были избраны исследования человека, который знал мир фей что свои пять пальцев, — знаменитого британского фольклориста Кэтрин Бриггс (1898–1980), посвятившей изучению этих разношерстных существ не одну сотню страниц.

В деле систематизации и классификации волшебных существ, и в первую очередь фей, Кэтрин Бриггс не была первооткрывателем, за ней стояла многовековая традиция, начало которой положили еще средневековые авторы. Особого внимания вымышленные существа удостоились в эпоху Уильяма Шекспира, когда за их изучение принялись как демонологи, так и противники теории существования ведьм, в первую очередь такие авторы, как Реджинальд Скот, опубликовавший в 1584 году книгу под названием «Разоблачение ведовства» — увесистый том, свод всякого рода бесполезных знаний. Феи неоднократно появляются и в произведениях самого У. Шекспира, в первую очередь в феерическом «Сне в летнюю ночь».

Чем фантастичнее и иррациональнее кажется предмет, тем больше обнаруживается тех, кто считает себя в этом деле специалистом. Уже XVII век оставил нам несколько авторитетных суждений по данному поводу. Так, Ричард Бартон (1577–1640), автор «Анатомии Меланхолии», рассуждает:

«Земными дьяволами считаются лары, духи, фавны, сатиры, лесные нимфы, фолиоты, феи, добрые приятели, тролли и другие, которые тем более опасны для людей, что хорошо их знают. Многие полагают, что именно они держали в страхе язычников и удостоились великого числа храмов и идолов в свою честь… Некоторые относят фей к разряду тех, кому в прежние времена суеверно поклонялись, подметали их жилища, ставили им ведро чистой воды, хорошую еду и тому подобное, надеясь, что благодаря этому сами не будут нуждаться, найдут деньги в своих башмаках и будут удачливы в делах. Эти феи… танцуют в вересковой пустоши или на лугу… оставляют после себя зеленый круг, такой, какой мы часто находим в чистом поле и который, как полагают другие, был, по прихоти природы, образован падением метеора или случайной болотистостью почвы. Иногда их видят старухи и дети»[1].

Краеугольным камнем в истории изучения фей стал трактат Роберта Кирка «Тайное содружество». Р. Кирк родился в Аберфойле, где его отец был священником. Прослужив двадцать один год священником в Балкихвидере, он после смерти отца и сам был назначен в Аберфойль. В 1682 году опубликовал первый ритмически организованный (метрический) перевод Псалмов на гэльский язык. Воспользовавшись возможностью изучать представления жителей Северо-Шотландского нагорья о всякого рода волшебстве, Р. Кирк систематизировал все известные ему сведения в работе о тайном содружестве. Несмотря на весьма запутанный характер изложения, уже с первых страниц читателю становится понятно, что речь вне всяких сомнений идет именно о феях. Р. Кирк пересказывает и анализирует многие знаменитые сюжеты: о стремлении фей подражать смертным, о кормилицах фей и даже о похоронах фей. Примечательно, что его интерпретации отличаются особой оригинальностью и в какой-то степени недалеко ушли от рассуждений средневековых хронистов, которым порою даже не хватало слов, чтобы рассказать обо всем, что им было ведомо про волшебные существа. Говорят, что самого автора под конец жизни постигла суровая участь и феи, чьи секреты он попытался раскрыть, навсегда похитили Кирка, отправившегося вечером подышать воздухом на их холм в Аберфойле, из мира смертных.

Одним из самых удивительных собирателей английского, шотландского и уэльского фольклора был Майкл Эйслаби Дэнхам, добропорядочный обитатель Пирс-Бриджа, торговец, писатель, антиквар, опубликовавший в 40—50-х годах XIX века несколько сборников поговорок, пословиц легенд и стихов, записанных им как у себя в округе, так и в других частях страны. Его сборники выходили ограниченными тиражами, иногда всего лишь по 50 экземпляров, и рассылались друзьям и тем, с кем он состоял в переписке. М. А. Дэнхам умер в 1859 году, и уже после его смерти обнаружилось, что коллекция, названная «Дэнхамские трактаты», является сокровищницей английского народного фольклора, в которой отражены самые разнообразные стороны жизни и деятельности жителей острова. М. А. Дэнхам педантично записывал все, что становилось ему известно о ведьмах, феях, гоблинах, бра-уни, буги. Именно в «Дэнхамских трактатах» встречается первое упоминание о хоббитах. Наследие М. А. Дэнхама было собрано усилиями Фольклорного общества и опубликовано в конце XIX века (исследователям пришлось изрядно потрудиться, поскольку даже в Британском музее не было полного комплекта брошюр и листков, выпущенных М. А. Дэнхамом; по счастью, в Англии оказались коллекционеры-библиофилы, предоставившие в распоряжение ученых свои собрания). М. А. Дэнхам и вправду интересовался чем угодно (разве что кроме котов и драконов, которые представлены в его трактатах весьма спорадически), кому еще в голову могла бы прийти светлая идея составить словник понятий, связанных с феями. М. А. Дэнхаму также принадлежит честь публикации знаменитого перечня волшебных существ, которым открывается эта энциклопедия.

Необычные и оригинальные истории были опубликованы в 1891 году в журнале Фольклорного общества М. С. Бальфур, поначалу многим даже показалось, что это сказки, персонажи которых выступают в энциклопедии в разделе «Чужие». Предполагали, что истории — плод фантазии публикатора, искусно пытающегося стилизовать народную речь Ланкаширских топей. М. С. Бальфур представила материалы своих записей, и теперь мы можем не сомневаться в происхождении Тидди Мана и Яллери Брауна.

Следует особо обратить внимание того, кто берет в руки эту книгу: ни одна классификация волшебных существ не может быть абсолютной. Сама Кэтрин Бриггс от одной книги к другой изменяла свое мнение по поводу разных тварей. В подавляющем большинстве случаев отсылки К. Бриггс были сверены с первоисточниками[2], что позволило уточнить многие детали и обнаружить, как эволюционировали волшебные существа на протяжении XVII–XX веков.

В основу данной энциклопедии положены следующие книги: исследования К. Бриггс «Обитатели страны фей» (The Personnel of Fairyland. Cambridge, Mass., 1954), а также работы «Происхождение Пэка» (The Anatomy of Puck. London, 1959), «Феи в английском фольклоре и литературе» (The Fairies in English Tradition and Literature. Chicago, 1967), а также «Мифология фей» Томаса Китли (1789–1872), впервые опубликованная в 1828 году, переработанная в 70-х годах XIX века и переиздаваемая по сей день, «Древние легенды, заклинания и суеверия Ирландии» леди Ф. Уайльд (Ancient Legends, Mystic Charms, and Superstitions of Ireland. London, 1887), «Феи в народных сказках ирландцев» (Fairy and Folk Tales of the Irish Peasantry. London, 1888) У. Б. Йетса (1865–1939), сборник ланкаширских легенд, опубликованных М. С. Бальфур (The Folklore of Cars. Folklore, 1891), «Народные сказки Западного нагорья» Дж. Кэмпбэлла (The Popular Tales of West Highlands. Vol. I–IV. London, 1890–1893), восьмитомник «Фольклор графств» (Folklore Society County Publications: County Folklore. Vol. I–VIII. London, 1892–1965), «Дэнхамские трактаты» (The Denham Tracts. Vol. I–II. London, 1892), «Тайное содружество» P. Кирка (The secret common-wealth. Cambridge, 1976). Составление энциклопедии потребовало также обращения к справочным изданиям, опубликованным К. Бриггс: «Словарь фей, хобгоблинов, брауни и иных сверхъестественных существ» (A Dictionary of Fairies: Hobgoblins, Brownies and Other Supernatural Creatures. London, 1976) и четырехтомному словарю британских сказок — «А Dictionary of British Folktales in English Language" (London, 1970–1971), а также его сокращенной версии «А Sampler of British Folktales" (London, 1977).


Н. Горелов

ИМЕНА ФЕЙ

Феи (Feiries). Слово «феи» появилось сравнительно недавно; более раннее наименование, фай, сегодня звучит архаично и напыщенно. В нем улавливают отголоски искаженного fatae, что значит «парки». Три парки классического периода размножились и превратились в сверхъестественных особ женского пола, которые управляли судьбами людей и присутствовали во время родов. Словом «фай» в старину обозначали состояние зачарованности, когда человеку отводили глаза, и лишь позднее его стали применять к существам, которые это делали. В наше время термин «феи» применяется чрезвычайно широко: им обозначают эльфов англосаксонской и скандинавской мифологии, мирный народ Горной Шотландии, ирландские племена богини Дану, добрую семейку Уэльса, благословенный и неблагословенный дворы, добрых соседей и многих других. Феи, живущие племенами, и духи-одиночки тоже входят в их число; размер не имеет значения, — фея может быть саженного росту, может не доставать человеку до плеча, а может быть и совсем малюткой; не важно, где она живет — в доме, под землей, в озере, ручье или море, и в каких отношениях с людьми состоит. Всякого рода карги, чудища и буки причисляются обычно к другой категории, так же как и волшебные животные.

А феи преимущественно живут в горах или пещерах земли; но иногда показываются и на земле, на лугах и горах; они показываются в образе мужчин и женщин, королей и солдат, и детей знатных леди… Они облачены в зеленые одежды, для чего они по ночам крадут стебли конопли на полях, а потом превращают стебли в лошадей… Эти веселые и шутливые духи резвятся по ночам, дурачась со слугами и пастухами в сельских жилищах; они щипают их до синяков, порой феям оставляют хлеб, масло и сыр, а если этого не сделать, они непременно насылают беду. А многих означенные духи увозят за собой в повозках по воздуху, холмам, долинам, скалам и безднам на две недели, на месяц — пока их не находят на лугу или горе, в безумном состоянии и к тому же без какой-нибудь части тела[3].


Тайные имена фей. Некоторые феи и импы хранят свои истинные имена в такой же строгой тайне, в какой первобытные люди сохраняли свои ритуальные имена. В то же время создается впечатление, что желание произносить свое имя вслух владеет феями постоянно, и они уступают ему, как только им кажется, что они остались одни. Так ведет себя, к примеру, герой известной сказки братьев Гримм «Гном-Ти-хогром» (Rumpelstiltskin). Лучшей и самой известной английской версией этого сюжета является сказка из Саффолка «Том Тит Тот»[4]. Пожалуй, нет в Британии такого уголка, где не существовало бы своего варианта этого сюжета. Самая длинная история придумана в Корнуолле — это сказка о демоне по имени Территоп. В Шотландии рассказывают веселую сказку о том, как фея по имени Вапити Стури лечила свинью. А вот сюжет Хабетрот, истории о фее — покровительнице прях, не зависит напрямую от ее имени, оно упоминается лишь вскользь. Имя Грязного Поветрия случайно выдает его жена, напевая над колыбелью ребенка. Другие сюжеты на тему тайного имени фей встречаем в валлийских сказках Сили Ффрит, Тротин-Тратин.


Эвфемистические имена фей. Как древние называли фурий эвменидами, «добрыми сестрами», так и деревенские жители давали феям всевозможные хвалебные имена. Как писал Роберт Кирк: «Ши, мирный народ, или фей, они называют слоамэйт, или добрыми людьми (по-видимому, для того, чтобы предупредить их злые проделки, ибо у ирландцев есть обычай благословлять всех, от кого ждут зла)».

Феи невидимы и любят подслушивать, а потому о них всегда говорили только в самых льстивых выражениях. О фее никогда нельзя сказать наверняка, где она прячется, а потому наиболее осмотрительные люди всегда лукаво называли их добрыми соседями, честным народом, маленьким народом, джентри, народцем холмов, а также забывчивым или мирным народом[5].


Добрые соседи (The Good neighbours). Одно из самых распространенных эвфемистических имен фей:

Соседом добрым кличь меня,
Соседом добрым буду я[6].

Духи (Sprites). Общее название фей и прочих сверхъестественных существ, к примеру сильфид или нереид. Однако по отношению к более земным разновидностям фей используется редко.


Инкубы (Incubus). Формально инкубом именуется дьявол, который принимал обличье мужчины и ложился с женщиной, так же как суккуб принимал обличье женщины, чтобы соблазнить мужчину. А вот Реджинальд Скот довольно туманно говорит об инкубе как о брауни, духе, которому оставляют молоко в качестве приношения:

Поистине, служанки ваших бабушек имели обыкновение ставить перед ним и его двоюродным братцем Робином Добрым Малым чашку молока, за то что они перемалывали солод или горчицу или подметали дом в полночные часы. Вы, вероятно, слышали также, что эльф очень досадовал, если служанка или хозяйка из сострадания к его наготе добавляли одежду к его постоянной плате, хлебу с молоком. В таком случае он говорил: «Что тут такое? Рубахи, одежки не трону, не вычищу я здесь ни плошки»[7].


Люди холмов (People of the Hills) — феи, живущие по всей Англии внутри зеленых холмов, или курганов. Именно этих фей обитатели острова Мэн боялись больше других. Люди верили, что в ночь на одиннадцатое ноября народец холмов перебирается из одного жилья в другое, и не показывались в это время на улицу. Чтобы задобрить фей, им приносили в дар плоды.


Мара, или мера (Mara, or Mera). Староанглийское слово «демон», сохранившееся в таких современных выражениях, как night-mare (наваждение, ночной кошмар) и mare's nest (иллюзия, нечто несуществующее). Предполагают, что и само название «Волшебная страна» (Merryland) может вос-6 ходить к староанглиискому «тега»[8].


Твари (Wight). Когда-то это общегерманское слово означало любое «существо» или «тварь», но со временем его все чаще и чаще стали применять по отношению как к добрым, так и к злым духам, пока наконец оно не приобрело сверхъестественный смысл. В позднесаксонском «unsele wiht» значит «сверхъестественная тварь», и Джеффри Чосер обозначает тем же словом злых духов. Р. Кирк говорит, что видел фей, которые толпами неслись со всех сторон света, «точно множество разъяренных тварей». Сами феи не обижались на такое обращение:

Коль тварью доброю меня ты назовешь,
То друга завсегда во мне найдешь.
Разумеется, имя «дурные твари» вряд ли привело бы их в восторг, ибо так называли злых фей неблагословенного двора.


ШОТЛАНДИЯ И ИРЛАНДИЯ
Белые дамы (White ladies). Употребляется как в отношении фей, так и в отношении призраков.


Волжебный нарот (Verry Volk).


Джентри (The sentry).


Мирный народ, или Даоин ши (The People of Peace, or Daoine Sidhe).


Крошечный Народ (The Wee Folk) — «Крошечный народ, добрые соседи, все живут вместе»[9].


Пехты, пехи, или пикты (Pechts, Pechs, or Picts) — это имя часто путают с названием исчезнувшего народа пиктов, который обитал когда-то в Шотландии.


Племена богини Дану (Tuatha de Danann).


Тихий народ (The Still Folk).


Шидх, ши, или си (Sidh, Sith, or Si) — гэльское наименование фей, известных в Ирландии и в Горной Шотландии как банши, или Даоин ши.


УЭЛЬС

Добрая семейка, или терлоитх тейг (The Fair Family, or Tylwyth Teg).


Кайпнеперсы (Cipenapers) — возможно, это слово отражает попытку передать английское «киднеперс» (похитители людей) на валлийском.


Бендит эр мамай, или Матушкино благословение (Веn-dith У Mamau, or The Mother's Blessing) — этим именем фей пытаются задобрить и уберечь от них своих детей.


КОРНУОЛЛ

Древний народ (The Old People).


Маленький корнуэльский народец (The Small People of Cornwall).


Муриэны (Muryans) — корнуэльское слово, обозначающее муравьев.


ОСТРОВ МЭН

Добрые соседи (The Good neighbours).


Люди холмов (People of the Hills).


Они (They).


Они самые (Themselves) — говорят, что «Они самые» — это души тех, кто утонул во время Великого потопа.


Малый народец (Sleigh Beggey).


Те, которые внутри (Them that's in it).


Ферришин (Ferrishyn).


ШЕТЛАНДСКИЕ ОСТРОВА

Серые соседи (The Grey Neibours) — троу, малорослые гоблины в серых плащах.


НОРТУМБЕРЛЕНД

Фари (Fary) — это слово произносят с раскатистым «р-р-р» в середине.


САФФОЛК

Фарисеи, или фаризии (Farisees, or Pharisees) — местные ребятишки запутались в диалекте и Библии и стали «фаризии» именовать фарисеями.


Фрейри (Frairies).


ЛИНКОЛЬНШИР

Гайтерские духи (Hyter sprites).


Зеленушки (Greenies).


Зеленые плащики (Greencoaties).


Крохотульки (Tiddy Ones).


Ловчилы (Hookeys) — в Линкольншире полагают, что выражение «Клянусь ловчилами» относится к феям из-за их воровской природы.


Чистюли (Neatness).


Чужие (The Stransers).


СОМЕРСЕТ

Даны (Danes).


ФОРФАРШИР

Клиппи (Klippe).


ОБЛИК ФЕЙ

Одежда и внешность фей. Одежда волшебных существ Великобритании отличается столь же сильно, как размер и внешность. Однако большинство людей вполне справедливо полагают, что феи должны одеваться в зеленое. И в самом деле, зеленый традиционно считается цветом волшебства, особенно в кельтских странах. Красный тоже можно назвать излюбленным цветом фей. В Ирландии маленькие феи, живущие племенами, такие как Даоин ши и шифра, носят зеленые плащи и красные шапочки, в то время как феи-одиночки, например лепреконы, клуриканы, обычно одеваются в красное.

Маленький народец, добрый народец, собирающийся вместе,
Зеленые куртки, красные шапочки и белые орлиные перья[10].
Вероятнее всего, это и есть типичный костюм маленьких фей, живущих племенами. Лилфеллы с острова Мэн носят зеленые куртки и красные шапочки, иногда, во время охоты, кожаные. Морской обитатель мерроу носил красную шапку, благодаря которой он мог ходить по дну и выбираться на сушу. Красные, синие и зеленые шапки фигурируют во многих историях о волшебных путешествиях. Григи, маленькие феи юга Великобритании, также носят красные шапочки. Клуриканы одеты в красные ночные колпаки, кожаные передники, длинные голубые чулки и башмаки с пряжками, на высоких каблуках. Даже одетые во все темное плакальщицы на похоронах фей носили ярко-красные шапки. Феи, которые одеваются в зеленое, также любят какие-нибудь красные детали, например туфельки. Маленькая леди из сказки «Феи Мерлин Крэга», которая была восемнадцать дюймов роста, с золотыми волосами до пояса, носила длинное зеленое платье и красные туфельки.

Говорят, что феи Сомерсета носят красное, а неотесанные пикси — зеленое. В Ирландии же все наоборот. Зеленое носят эльфы. Зеленые дамы в Шотландии были связаны с умершими, они носили зеленые платья, так как у кельтов — это цвет смерти. Силки из Северной Англии обычно носят блестящий белый шелк, белые дамы с острова Мэн — белый атлас, терлоитх тейг из Уэльса также одеваются в белое. В Херефордшире одна старуха утверждала: «Старые феи всегда ходили вместе с молодыми хорошенькими феями в белом, с волшебными палочками в руках и цветами в волосах»[11]. Королева фей, посетившая один из домов Гэлуэя, была и вовсе изысканно одета:

Ее одеяние поражало великолепием. Платье глубокого зеленого цвета было расшито золотыми блестками, а на голове красовалась маленькая жемчужная корона… Один ребенок протянул руку, чтобы потрогать блестки, но ничего не почувствовал, как признался потом своей матери[12].

Это чудесное видение явилось по весьма обыденному поручению: она хотела одолжить миску овсяной муки. В кельтской легенде «Святой Коллен и король фей» наряду с красным фигурирует и синий; святой весьма неучтиво истолковал цвета нарядов королевских пажей: «Красный означает неугасимое адское пламя, а синий — лед преисподней». Феи с острова Мэн также иногда одеваются в синее. Маленький человечек, приблизительно двух футов ростом, которого видели между Рэмси и Милнтауном, был «в красной шапочке и длинной синей куртке, с седыми волосами и кустистыми бакенбардами. Его лицо избороздили глубокие морщины. Глаза сверкали и были очень добрые. В руке он держал маленький, но яркий фонарик»[13].

Жена одного фермера рассказывала, что ее мать всегда утверждала, будто видела фей, и описывала их как маленьких девочек «в голубых платьицах, с покрытыми рыбьей чешуей руками». Крохотные, размером с мышек, феи из саф-фолкской истории о Братце Майке носили синие курточки, желтые бриджи и красные шапочки. Феи из Глен-Алдина были серыми, словно плесень, с ног до головы, от восемнадцати дюймов до фута ростом. Прикованный к земле шетландский троу также был серого цвета. А вот мрачное описание исчезновения фей: лошади «малорослые, косматые в бурых и серых пятнах; всадники — кривобокие безобразные коротышки в допотопных курточках из клетчатой ткани, длинных серых плащах и красных колпаках, из-под которых топорщились нечесаные космы». Это подтверждает более раннее высказывание Роберта Кирка о том, что феи носят костюмы своей страны, как шотландские горцы.

Встречались и другие необычные наряды. Гуна, шотландский волшебный мальчик, которого изгнали из королевской свиты, носил лисьи шкуры, добрый одинокий Гили Дху одевался в листья и зеленый мох. Злобный дуэргар из Нортумбрии носил куртку из шкуры ягненка, штаны и башмаки из шкурок кротов и шляпу из зеленого мха, украшенную пером фазана. Коричневый человек с пустошей носил одежду из высохшего папоротника. В литературных описаниях фей начиная с XVI века говорится, что они носят одежду, сделанную из цветов, паутинки, в которой блестит роса, или из серебристой кисеи, однако подобные наряды нечасто встречаются в традиционных описаниях, хотя можно привести в качестве примера колпачки из наперстянки, которые носили шифра. Некоторые феи разных видов ходили обнаженными. Асрай, водяные духи, были красивыми и стройными, их наготу прикрывали только длинные волосы. Многие подобные нимфам феи водили хороводы обнаженными, как и ведьмы, которым подражают современные колдуньи. Брауни обычно одевались в лохмотья, но часто попадаются и волосатые, голые хобгоблины. Фенодири один из таких волосатых чудищ. Среди них и лоб-у-очага, хоб, или хобтраст, боган и уриск, похожий на сатира. Шетландский бруни также вероятнее всего был нагой, потому что его изгнали с помощью подношения одежды. Однако один маленький голый хобгоблин вовсе не был косматым, если верить его собственному жалостливому описанию своей внешности:

Маленький пикси, красивый и стройный,
Не прикрыт ни одним лоскутком.
Ясно, что это — требование подношения одежды, которая должна освободить его, но он не уходит прочь с плачем, как грогач с острова Мэн, а весело убегает:

Пикси весел, пикси счастлив!
Пикси теперь убежит.
Некоторые феи носят такую же одежду, как и смертные: модную и красивую, как хозяин Черри из сказки «Черри из Дзеннора», или же простую, иногда старинную, как, например, костюмы торговцев на ярмарке фей в Блэкдауне:

Те, кому приходилось проезжать мимо тех мест, часто видели их там, они похожи на мужчин и женщин, ниже человеческого роста; их одежда красного, синего и зеленого цветов, какую раньше носили в Гарбе, а на головах у них шляпы с высокими тульями.

Иногда встречаются феи с золотыми волосами, например терлоитх тейг, но у большинства фей волосы черные и смуглая кожа, однако их очень привлекают золотые волосы смертных. Рыжеволосый ребенок подвергается гораздо большей опасности быть похищенным феями, чем темноволосый. Девушки с золотыми волосами чаще становятся невестами фей, как, например, Эйлиан из Гарт Дорвена. Иногда феи покровительствуют красивым девушкам, особенно если у них золотые волосы, как в истории «Златовласка из Унста», но если не могут защитить их, то мстят за нанесенные им оскорбления:

Жила-была девочка, чью мать похитили во время родов троу. А девочка эта выросла и превратилась в очаровательную девушку с золотыми волосами удивительной красоты. Они ниспадали ей на плечи солнечными волнами, потому что она никогда не подбирала их, отчего волосы казались еще прекрасней. Все девочки и девушки заплетают косы, чтобы волосы не рассыпались, как им вздумается, но если Златовласка пыталась подобрать свои кудри, они не слушались ее и медленно расплетались, вновь рассыпаясь яркими колечками. У девушки этой был сладкий голосок, а ведь пение — это волшебный дар, так что соседи дивились и юноши теряли головы, когда она проходила мимо, тихонько напевая. Люди полагали, что она находится под особой опекой троу, потому что все у нее спорилось. А золотые волосы почитали «даром тех, кто любит ее». Но случилось так, что одна ведьма позавидовала ее волосам и захотела заполучить дар троу; как-то раз, когда девушка прилегла вздремнуть в стогу сена, ведьма подкралась к ней и остригла ее прекрасные волосы. Бедняжка вернулась домой, лишившись своего главного украшения, она стала тосковать и совсем зачахла. Песни перестали слетать с ее губ, глаза потеряли блеск. Вскоре она умерла, и народ рассказывал, что золотые волосы начали расти вновь и, прежде чем закрылась крышка гроба, былая красота вернулась к ней. Но ведьма недолго радовалась, потому что троу отняли все, чем она владела, и наказали ее по заслугам. Ей пришлось побираться и бродяжничать. Люди говорили, что днем и ночью ее терзали кошмары. А троу изводили ее странным шумом, чтобы она не знала ни сна, ни отдыха. И в конце концов забрали ее[14].


Феи большие и Малые. Феи бывают добрыми и злыми, красивыми и безобразными, величавыми и забавными, но больше всего они отличаются размером. Иногда они сами могут изменять его, то невероятно увеличиваясь, то, наоборот, превращаясь в карликов, но так происходит не всегда. Некоторые малы от природы, эти миниатюрные, слабые создания относятся к классу крохотных фей. Оксфордский словарь, давая феям следующее определение: «существа крохотного размера», относит их к маленьким эльфам, которых так любили в Англии в эпоху Якова I, и это действительно один из элементов устной традиции. К маленьким средневековым феям относятся портуны, описанные Гервазием Тильсберий-ским, которые были размером с палец, или датский тролль, появляющийся в балладе «Элайн из Вилленокора»:

Заговорил самый маленький тролль
Не больше чем муравей он был[15].


Или крошечные феи, которых посетил Элиодор, и Малекин, ростом с самого маленького ребенка, описанная Ральфом Коггешеллом. Все это средневековые феи, хотя в более ранние времена чаще упоминались сверхъестественные создания ростом с людей или больше: белые дамы, фай, великаны и волшебные рыцари, как герой истории «Сэр Гавейн и зеленый рыцарь». Они никогда не исчезали из традиции, которая была укреплена феями-крестными, пришедшими в Англию из французских сказок. Однако самые обычные феи из деревенского фольклора чаще всего бывают ростом с трехлетнего ребенка или еще меньше: «спен (22,8 см) с четвертью». Феи размером с насекомых редко встречаются в народной традиции, в отличие от литературной. И все же в гэмпширской сказке «Я зернышко, ты зернышко» феи так малы, что даже зернышко пшеницы для них тяжелая ноша. А вот мурианы из Корнуолла достигают размеров муравья только на последнем этапе своего существования на земле. Героиня сказки «Волшебные обитатели Селенских болот», где чрезвычайно интересно описана жизнь фей, объясняет, что каждый раз, когда кто-нибудь из маленького корнуэльского народца изменяет свой облик, например превращаясь в птицу, он уменьшается, принимая свой прежний вид, и так они постепенно достигают размера муравья. Существуют феи, которые способны сами изменять размер, например белые дамы, большинство боглов и хобгоблинов, а также браги, гранты, великаны и волшебники. Спригганы из Корнуолла обычно маленькие, но могут увеличиваться до чудовищных размеров, как в истории о «Скряге на волшебном холме».


Уродства, встречающиеся у фей. У фей. Среди поверий, связанных с феями, существует и такое, согласно которому эти прекрасные создания имеют какое-либо уродство, и им не всегда удается его скрыть. Например, у некоторых скандинавских фей красивые лица, однако с обратной стороны они пустые. Злобные, но прекрасные глайстиги из Северной Шотландии носят волочащиеся по земле зеленые платья, чтобы скрыть козлиные копыта. Шетландские хенки (hen — «курица») получили свое имя из-за того, что они прихрамывают во время танцев. Кроме того, «феям приписываются уродства, которые отличают их от простых смертных. На острове Малл утверждают, что у них лишь одна ноздря, второй же дырки нет»[16]. А бинси уж не по каким параметрам не назовешь красивой: «Ее отличает необычайная прожорливость (за один присест она съедает корову), устрашающий передний зуб, отсутствие одной ноздри, перепончатая нога сверхъестественно длинные груди и т. д.»[17].



Отвод глаз. Для обозначения этого понятия в английском языке используется слово шотландского происхождения glamour — «чары, волшебство». Термин вошел в употребление еще в XVIII веке: под отводом глаз традиционно понимается такой род гипнотического воздействия на чувства человека, что определенные предметы он воспринимает так, как того хочет колдун, или не воспринимает совсем. Цыгане, ведьмы и, прежде всего, феи считались большими мастерами отводить глаза, так что кормилица фей, к примеру, входила в аккуратный деревенский домик или, напротив, богатое поместье, где ее пациентка, прекрасная дама, лежала в кровати с балдахином, но стоило ей прикоснуться выпачканными снадобьем фей пальцами к глазам, как она оказывалась в земляной пещере, в окружении тощих импов, а кровать роженицы превращалась в кучку высохших камышей. Снадобье фей — бальзам в виде масла или мази, при помощи которого человек видит то, что есть на самом деле, а не то, что феи хотят заставить его видеть путем отвода глаз, — обладает способностью не только наводить, но и разрушать чары и по своим свойствам сродни четырехлистному клеверу. Утверждают даже, что именно из четырехлистного клевера и приготовляется это снадобье.

Перемена облика. Магический навык, в разной степени присущий феям, колдунам и ведьмам. Не все феи обладают такой способностью. Маленькие, слабые феи, наподобие скилливиддена, не в силах изменить не только облик, но и рост, как это делают спригганы или маленький господин из сказки «Черри из Дзеннора». Некоторые, как ичь-ушкья, имеют в своем распоряжении лишь два облика — юноши или коня. Феи Корнуолла, чьи повадки столь подробно описаны в сказке «Волшебные обитатели Селенских болот», могут, судя по всему, превращаться только в птиц, да и то за каждое превращение вынуждены платить уменьшением роста. Феи, которые приглашают в свои дома смертных кормилиц, искусно меняют облик и внешний вид своих жилищ, но это, скорее всего, не настоящая перемена облика, а отвод глаз.

Буги, звери-буги и им подобные, а также некоторые виды хобгоблинов, к примеру Пэк, — вот самые настоящие оборотни. Однако они меняют обличье больше для забавы, чем с целью причинить кому-то вред. Типичный случай — история хедли коу.

Истинными оборотнями являются колдуны сверхъестественного происхождения: они могут менять не только свой облик, но и внешний вид других людей. Простые феи столь же беззащитны против такого колдовства, как и смертные.

Как гласят сказки и некоторые легенды, люди и сверхъестественные существа в состоянии овладеть искусством перемены облика в совершенстве. Взять хотя бы кельтскую сказку, вариантов которой существует великое множество, — один из них называется «Подмастерье волшебника»[18]. Некий человек отдает своего сына в подмастерья к волшебнику на определенный срок, который все затягивается и затягивается, и, когда сын все-таки не приходит домой, отец отправляется его искать. Находит он его в плену у волшебника и уводит домой, опознав в измененном облике. По дороге домой, чтобы раздобыть денег, сын превращается в разную скотину, которую отец продает, не забывая при этом снять недоуздок, ибо в этом недоуздке заключена душа сына: покуда отец владеет им, молодой человек может принять свой истинный облик и вернуться. Покупатель всегда один и тот же — волшебник, но бывшему подмастерью каждый раз удается сбежать, пока отец, завороженный огромной суммой, не забывает про недоуздок, и тогда сын попадает в рабство. Изобретательный подмастерье бежит, волшебник за ним, во время погони они затевают поединок оборотней, волшебник погибает.


ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ФЕЙ


Волшебная еда. Существуют разные мнения относительно того, что именно феи употребляют в пищу. Маленькие невзрачные феи, наподобие тех, о которых рассказывается в вустерширской сказке «Волшебный совочек», пекут восхитительные крохотные лепешки и угощают ими своих помощников. Другие феи, о которых говорят, будто они берут взаймы, часто просят семена и возвращают все до последнего зернышка. Берут они овес и всегда отдают вдвойне, но только ячменем, так как больше у них ничего не растет[19]. Кроме того, феи умеют похищать саму суть человеческой пищи, которую Роберт Кирк называет фойсон, оставляя лишь совершенно непитательную оболочку. В остальном пища фей состоит из травы, хотя они при помощи отвода глаз и придают своим трапезам видимость изысканности и богатства.

Коллен, валлийский святой XVII столетия, отличавшийся, как и большинство кельтских подвижников, непреклонным боевым характером, в сказке «Святой Коллен и король фей» с презрением отвергает предложенное ему угощение, говоря, что не привык жевать «листву с дерева».

Святой Коллен после трех лет, проведенных в Гластенберийской обители, был избран настоятелем, однако вскоре оставил аббатство, избрав более суровую, отшельническую жизнь, и нашел для себя келью у подножия Гластенбери-Торн. Как-то раз, молясь в своей келье, св. Коллен услышал разговор двух мужчин о том, что у Гвина ап Надда, короля Аннона, на вершине этого холма замок. Св. Коллен высунулся из окошка и побранил мужчин за то, что те с таким почтением говорят о дьяволе. Прохожие предупредили его, что если он будет говорить так о Гвин ап Надде, то навлечет на себя беду. Но Коллен стоял на своем. Через несколько дней к святому явился посланник от короля фей с приглашением. Святой отказался, но через день приглашение было повторено. Наконец посланник потерял терпение и пригрозил, что если Коллен не придет, ему будет хуже. Отшельник отправился с ним, спрятав под рясой сосуд со святой водой.



На вершине горы он увидел самый прекрасный замок, какой только можно вообразить. У его ворот стояли отряды стражников, музыканты играли на различных инструментах, юноши и девушки катались на красивейших лошадях. Коллена проводили в пиршественную залу, в которой были накрыты столы и суетились королевские пажи, одетые в красные с синим камзолы. Король учтиво приветствовал святого и пригласил его к столу. «Ешь и пей, — сказал король, — а если угощение тебе не по душе, у нас есть множество других яств». Но святой Коллен, которому феи не могли отвести глаза, ответил: «Я не ем листья с деревьев». Ропот пробежал по рядам собравшихся, но король продолжал говорить учтиво: «Скажи, доводилось ли тебе видеть свиту, одетую роскошнее, чем мои пажи в красно-синих камзолах?» — «Они одеты так, как им и пристало, — ответил Коллен. — Красный означает неугасимое адское пламя, а синий — лед преисподней». С этими словами Кол-лен плеснул на них святой водой. В мгновение ока чудесное видение растаяло, и Коллен увидел, что стоит на поросшей травой вершине холма в бледном утреннем свете[20].

Феи отдают предпочтение корням любой серебристой травы (т. е. растений, листья которых имеют серебристую изнанку), стебелькам вереска, молоку оленей и коз и ячменной муке[21].

В наиболее мрачных сказках, записанных в Ирландии, смертные посетители, попав по случайности на придворную кухню короля фей, видели, как роскошные яства для пиршественного стола готовили из трупа старой ведьмы. Несомненно, все блюда, которые подавали в Волшебной стране, подвер гались волшебной обработке, до неузнаваемости изменяв шей их вкус и вид.


Развлечения фей. Феи, живущие племенами, как большие, так и малые, обыкновенно отдавали предпочтение тем же развлечениям, что и люди. Героические феи, которые в средневековой Англии звались фай, в Шотландии — благословенный двор, а в Ирландии — Даоин ши, считались аристократами своего племени, потому и развлечения у них тоже были аристократические, к примеру танцы, музыка, охота и верховая езда в кавалькадах фей. В Ирландии излюбленным занятием Даоин ши была война между кланами, для чего феи нередко заручались помощью людей, ибо красная человеческая кровь обладает особой силой. Вот как рассказывают о войне между феями:

Когда разные племена фей с королями и королевами во главе вступают в битву, одна сторона обязательно старается заполучить в свои ряды живого человека, и он колотит фей, чем решает исход сражения, в случае если сторона, за которую он выступает, проигрывает. Обыкновенно король Манстера бросает вызов Финваре, королю фей из Коннота[22].

Воевали они и со смертными королями и королевами, к примеру Этал Анбуал, правитель Даоин ши из Коннота, сражался против королевы-воительницы Маэвы и короля Айлила из Круакана. В горах Шотландии благословенный двор ведет нескончаемую войну с неблагословенным двором, ибо злые феи особенно коварны и сильны в горах, да и на Островах еще живы люди, которые помнят эту войну. Слоа, или мертвое воинство, тоже враждуют с благословенным двором. Итак, войны, верховая езда и охота — вот главные занятия фей.

Все феи одинаково музыкальны и нередко заманивали в свою страну особенно одаренных музыкантов-людей. Смертным волынщикам тоже случалось подслушивать мелодии фей. Так возник, например, «Танец фей» и еще более известный «Мотив Лондондерри». Это прелестная мелодия, на которую почему-то не ложатся никакие человеческие слова. Говорят, будто лучший волынщик прославленного музыкального семейства МакКриммон обучился своему искусству у человечка из племени фей, когда был ребенком. Все феи любят танцевать, и в особенности водить хороводы. Если фее не с кем потанцевать, она будет подскакивать и кружиться в одиночку. Даже зловредные феи, боглы, буги и кровопийцы бааван ши скачут и вертятся волчком от злобной радости, которая переполняет их черные сердца. Фея из Нижней Шотландии по имени Вапити Стури выдала себя тем, что танцевала и пела в одиночку. Вот описание танца фей, сделанное в 1877 году:

Сам-то я никогда не видал ни феи-мужчины, ни феи-женщины, но вот моей матери довелось увидеть целую толпу.

Пошла она как-то с подружками из городка на летнее пастбище. Доили они ввечеру коров и вдруг увидели стайку фей, которые плясали рил на лугу перед курганом. Ах, Боже ж мой! До чего и им захотелось сплясать, но нет, дочери простых смертных не могли танцевать среди фей! Их головы покрывали шлемы-колокольчики из голубого шелка, одеты они были в зеленый атлас, на ногах — золотые сандалии. Густые темно-русые волосы спадали до талии, золотистые, как летнее солнышко. Кожа белая, что лебединое перо, голоса звонкие, как у певчих дроздов, сами пригожие да ладные, будто нарисованные, выступают легко, горделиво и проказливые, как маленькие красные олени, что живут в холмах[23].

Все героические феи — прирожденные охотники, причем на самую разную дичь. Добрые феи скачут по лесам и полям за волшебными оленями, хотя, кажется, не убийства ради; псы у них белые с красными ушами; а вот мертвое воинство охотится за человеческими душами, точно как дьявол, а иногда и вместе с ним. Они летают по воздуху на конях с красными горящими глазами и кричат, как перелетные птицы. На севере Англии их зовут гончие Гавриила. Вот рассказ об охоте фей, услышанный под сенью Бен-Балбина в Ирландии.

Я знал одного человека, который видел джентри, охотившихся по ту сторону горы. Он увидал, как всадники с собаками выехали на дорогу, и тут же прыгнул в придорожные кусты, а время было час ночи. На следующий день, проезжая через это место, он пробовал отыскать следы охоты, но ничего не увидел[24].

В другой истории из Аранмора «маленькие человечки» преследовали одного-единственного оленя, случалось им гоняться и за лошадью. В пьесе «Сон в летнюю ночь» Шекспир заставляет крохотных фей охотиться на летучих мышей и даже шмелей, однако в фольклорных источниках ничего подобного не зафиксировано.

Феи любят играть в мяч. Самое раннее упоминание об этом находим в рассказе Гиральда Уэльского об Элиодоре, который похитил у фей золотой мяч, чтобы доказать своей матери их существование. В Ирландии футбол и хоккей на траве пользовались особой популярностью у фей, в основном у доброго народца, малорослого и непоседливого. Любимыми домашними играми героических фей были шахматы, или «столики». Шахматные состязания нередко помогали феям одерживать победу над смертными.

Волшебная страна чаще всего изображается как место вечной радости и ослепительной красоты, однако есть и другая точка зрения, более мрачная, которая позволяет предподожить, что все это лишь для отвода глаз, а за нескончаемой веселостью кроется неутолимая, беспокойная тоска.


Хоккей на траве. Вот описание матча по хоккею на траве, популярнейшего развлечения ирландских фей:

Зеленый холм расступился, и путники оказались в красивом зале.

Никогда еще Подину не доводилось видеть такого собрания, как в тот раз, внутри Дунского холма. Там было полным-полно маленьких человечков, мужчин и женщин, молодых и старых. Все до единого поздоровались с малышом Доналом — так звали волынщика — и Подином О'Келли. Король и королева фей подошли к ним и заговорили:

— Сегодня мы все отправляемся в Нок-Матха, навестить верховного короля и королеву нашего народа.

Тут все поднялись и вышли. Снаружи каждую фею ждал конь, а для короля и королевы был готов экипаж. Владыки сели в карету, феи повскакали на коней, и Подин, будьте уверены, тоже не отстал. Волынщик вышел первым и заиграл, а когда процессия отправилась, последовал за ней. Вскоре все прибыли в Нок-Матха. Холм распахнулся, и король фей вошел внутрь.

Там его встретили Финвара и Нуала, верховные король и королева фей Коннахта, и тысячи их подданных. Финвара подошел к нему и сказал:

— Сегодня вечером мы играем в хоккей на траве с феями Манстера, и, если мы окажемся побежденными, слава наша померкнет на веки вечные. Матч состоится на Мойтуре, под Слив-Бегладаун.

Феи Коннахта воскликнули:

— Мы готовы и не сомневаемся, что побьем их.

— Так вперед, — воскликнул верховный король, — а не то жители холмов Нефина будут на месте раньше нас.

И феи тронулись в путь, а малыш Донал и еще двенадцать волынщиков шагали впереди и играли приятные мелодии. Когда они пришли на Мойтуру, феи Манстера и феи холмов Нефина уже ждали их там. А надобно знать, что феям, когда они сражаются или играют в хоккей, просто необходимо иметь при себе двух живых людей, потому-то малыш Донал и взял с собой О'Келли. С феями Манстера был человек по прозванию Желтый Стонгиря, из Энниса, что в графстве Клэр.

Не тратя времени, противники заняли места, мяч бросили на середину поля, и пошла потеха. Феи молотили по мячу, волынщики дудели, как вдруг Подин О'Келли заметил, что феи Манстера начинают одолевать, и принялся помогать феям Коннахта. Тогда Стонгиря подбежал и кинулся на него, но Подин наподдал ему, и тот полетел вверх тормашками. Тем временем две команды сошлись врукопашную, и уж тогда феи Коннахта побили других фей. Те немедленно обернулись крылатыми жуками и принялись поедать всякую зелень, какая только попадалась им на пути. И так они опустошили много хороших земель, пока не добрались до Конга. А там из дыры в земле поднялись тысячи голубок и заглотали жуков. До сих пор у той дыры нет другого имени, кроме Пулл-на-Гуллам, Голубиная Дыра[25].

Как видите, пылу игрокам было не занимать, а сама игра чем-то напоминает современные отборочные матчи в крикет.


Танцы. Развлечение, одинаково любимое всеми феями, большими и малыми. Все феи, и прекрасные, и уродливые, отличные танцоры.

Когда-то, много лет тому назад,
В дни короля Артура (говорят
О нем и ныне бритты с уваженьем),
По всей стране звучало эльфов пенье;
Фей королева со своею свитой,
Венками и гирляндами увитой,
В лесах водила эльфов хоровод
(По крайней мере, верил так народ)[26].


В Уэльсе существует немало вариантов сказки «Рис на танцах у фей», повествующей о том, как двое молодых людей идут ночью через лес с деньгами, и вот один из них, тот, что несет сундучок с золотом, наступает в кольцо фей или входит в старую мельницу и тут же пропадает из виду, а его друг, сколько ни оглядывается по сторонам, ничего не может разглядеть, хотя слышит музыку. Согласно многим версиям, товарища обвиняют в убийстве, но, к счастью, не раньше чем через год ему удается убедить судей пойти с ним на то место, где пропал его спутник. Там они слышат музыку, обвиняемый просит подержать его за фалды кафтана, встает одной ногой в кольцо и вытягивает оттуда своего друга, страшно исхудавшего, но по-прежнему с сундучком на плече. Тот, разумеется, уверен, что не закончил и одного танца.

Троу Шетландских островов знают всего два танца; хенки, их родичи, танцуют причудливо, можно сказать, вприсядку: они присаживаются на корточки, складывают за спиной руки и подскакивают, выбрасывая вперед то одну, то другую ногу; другие троу танцуют изысканно, сложными па.

Невозможно перечислить все случаи, когда смертным удавалось подглядеть, как танцуют феи, однако нелишне еще раз напомнить, что многие популярные плясовые мотивы есть не что иное, как музыка фей, подслушанная и наигранная затем искусными флейтистами и волынщиками. Пожалуй, самые известные среди них — шотландский «Танец фей» и «Мотив Лондондерри».


Купание фей. купальни и источники, столь модные в Англии XVIII столетия, также находились под покровительством фей. Вот чрезвычайно выразительное описание купания фей одним ранним утром в источниках Илюш, что в Йоркшире:

Много лет подряд день Уильяма Баттерфилда начинался с того, что он открывал дверь купальни и никогда не замечал ничего необычного, пока однажды славным погожим утром в середине лета с ним не случилось вот что. Уже спускаясь по склону холма, он обратил внимание, какие славные мелодии выводят птицы необычайно веселыми и звонкими голосами, так что вся долина звенит от их песен. Раздумывая позже о своем приключении, он вспомнил, что придал тогда значение этим звукам, и впоследствии связал их с происшествием, свидетелем которого стал в банях. Подойдя к купальне, он вынул из кармана массивный железный ключ и вставил его в замок, но с ним было «что-то не то», потому что ключ не открывал замок, а только проворачивался и проворачивался в скважине. Он вытащил ключ, чтобы посмотреть, все ли с ним в порядке, но, по словам сторожа, «ключ был точно такой же, как прошлым вечером, когда я повесил его на гвоздь». Тогда он попытался открыть дверь силой, но, едва приоткрывшись, она тут же захлопнулась снова, точно кто-то толкал ее изнутри. Наконец, навалившись изо всех сил, он распахнул дверь настежь, и она с грохотом захлопнулась опять! Но он все же успел войти, и в ту же секунду — Фррр! Фррр! Фррр! — что он услышал, что увидел! Крохотные человечки, не больше восемнадцати дюймов росту, с ног до головы в зеленом, болтая и стрекоча что-то неразборчивое, сигали в воду. Похоже, они купались, не снимая одежды. Но вот сначала один, потом другой начали покидать купальню, перемахивая прямо через стену с ловкостью белок. Сторож, видя, что они намерены убраться восвояси, и желая перемолвиться с ними словцом, не придумал ничего лучше, как закричать во весь голос: «Эй, вы!» И тут же вся компания сорвалась с места и кто как — кувырком, вверх тормашками — посыпалась через стену, шумя при этом, как спугнутый выводок молодых куропаток. Зрелище было настолько необычное, что сторож, по его словам, не смог или просто не посмел кинуться за ними вдогонку. Он стоял будто зачарованный, словно старина Джереми Листер пятьдесят лет тому назад, когда у него на глазах ведьма из Илкли положила на воду решето из ясеневого дерева, переправилась в нем через речку Харф и пошла ему навстречу. Когда купальня опустела, сторож выбежал посмотреть, куда исчезли странные существа, но и там ничего не заметил. Тогда он вбежал внутрь взглянуть, не оставили ли они каких-нибудь следов, но ничего не увидел; вода была такая же чистая и прозрачная, как прошлым вечером, когда он запирал купальню на ночь. Он надеялся, что, может быть, они впопыхах позабыли что-нибудь из одежды, но нет, ничего не было, и тогда он оставил поиски и принялся готовить купальню к открытию; и все же он несколько раз отрывался от дела и подходил к двери взглянуть, не вернулись ли они, но никто не появлялся[27].


Полеты фей. В народных сказках феи редко бывают с крылышками. Обычно они поднимаются в воздух, усевшись на что-нибудь вроде стебля полыни, прутика или пучка травы, как ведьма на свою метлу, и произнеся определенное волшебное слово. Одним из первых писал об этом антиквар и собиратель досужих историй Джон Обри (1626–1697), приведенное им заклинание таково: «Конь да кобыла». По всей видимости, эти слова поднимали не только человека, но и вещь. Один школяр, увидав как-то облако пыли, из которого доносилось: «Конь да кобыла», закричал: «Конь да кобыла, моя шапка», и его шапка тут же взмыла в воздух и скрылась в облаке. «Но-о, конь да кобыла» — еще один вариант. А вот более длинное и сложное заклинание:



Конь, вперед, вперед, кобыла!
Пусть поднимет ветер вас.
Я за вами в тот же час.
Самый распространенный сюжет о полетах — это рассказ о том, как феи, пикси, троу или ведьмы берут с собой гостя на пирушку в чей-нибудь погреб, где тот просыпается наутро в полном одиночестве, с золотым кубком в руке, не зная, как объяснить хозяевам свое присутствие.

Когда на пирушку отправляются ведьмы, средством передвижения им часто служат красные колпаки, но есть одна волшебная сказка, где фигурируют белые колпаки. Сюжет и развязка этой сказки напоминают скорее историю о ведьмах, чем о феях:

Жил однажды мальчик, который свернул с пути по дороге домой и заблудился в густом лесу; настала ночь, он, выбившись из сил, прилег на землю да и уснул. Он проснулся два или три часа спустя и увидел медведя, который лежал головой на его узелке с пожитками. Медведь поднялся, и мальчиком овладел страх, но потом он обнаружил, что зверь совсем ручной и ласковый, и пошел вслед за ним из чащобы туда, где горел огонек. Подойдя ближе, он увидел, что свет горит в окне маленькой торфяной избушки. Он постучал, невысокая женщина открыла дверь и ласково пригласила его войти. В домике мальчик увидел другую женщину небольшого роста, которая сидела у очага. Хозяйки сытно накормили гостя и сказали, что спать его уложить им некуда, кроме как в их же собственную постель. Он лег и тут же уснул, но, едва пробила полночь, хозяйки подскочили и натянули белые колпаки, что висели на спинке кровати. Одна сказала: «Прочь пошла», другая добавила: «Я за тобой», и обе исчезли, как будто улетели. Мальчику страшно стало оставаться в избушке, он схватил третий колпак со спинки кровати, напялил его и воскликнул: «И я за тобой». И немедленно оказался в кольце фей за домом, где весело отплясывали обе хозяйки. Тогда одна воскликнула: «Прочь в дом джентльмена», а другая ответила: «И я за тобой», и мальчик сделал то же самое и оказался на верхушке большой печной трубы. Первая фея сказала: «В трубу», другая фея и мальчик повторили обычные слова, и все вместе влетели через трубу на кухню, а оттуда в погреб. Там они принялись выбирать вино, чтобы забрать с собой; одну бутылку они открыли и дали мальчику, а тот стал пить так жадно, что опьянел и заснул; проснувшись, он обнаружил, что совсем один, и, дрожа от страха, поднялся на кухню, где его встретили слуги и отвели к хозяину.

Мальчик не мог объяснить, как он попал в погреб, и его решено было повесить.

Стоя на эшафоте, он увидел крошечную женщину в белом колпаке и с другим таким же колпаком в руках, которая проталкивалась к виселице. Она спросила у судьи, можно ли повесить преступника в колпаке, и тот согласился. Женщина подошла к пареньку, накинула ему колпак на голову и сказала: «Прочь пошла!» Тот ответил: «Я за тобой!» — и оба мгновенно очутились в торфяной избушке. Там фея объяснила пареньку, что ей не понравилось, когда он сам схватил их колпак, и что если феи подружились с ним, то это не значит, что он может вольничать с их вещами. Тот пообещал, что никогда больше так не будет, они его накормили и отпустили домой"[28].

Феи имели обыкновение переносить с места на место дома, замки и церкви, если расположение чем-то их не устраивало. Иногда они переносили материал, приготовленный для строительства. Во многих историях им помогает в этом чудовищных размеров животное, кошка или свинья; иногда помощником был и дьявол, но чаще всего — толпа фей. Вот заклинание, которым феи подняли дом в воздух:

Вверх, кирпич, вверх, другой,
Доски, бревна — все с собой.
Лангтон-Хаус, улетай!
Посреди болот вставай!
К счастью, второпях произнесенная молитва нарушила планы фей.


Ярмарка фей. Самая известная ярмарка фей проводилась в Сомерсете, у Блэкдауна, что возле Питминстера. Впервые она подробно описана Ричардом Бове в книге «Пандемониум, или Обитель дьявола»:

Иногда кажется, будто они пляшут, в другие разы — словно они у строили ярмарку или базар. Я поставил перед собой задачу выведать у соседей, насколько можно верить тому, что говорят о феях, и многие местные жители подтвердили все, что я слышал.

Чаще всего их можно видеть на склоне холма, который называется Блэкдаун, между приходами Питминстер и Чес-тонфорд, недалеко от Тонтона. Те, кому приходилось ездить в ту сторону, часто видели их, мужчин и женщин невысокого роста. Одеты они были в красное, синее и зеленое, по старому деревенскому обычаю, на головах шляпы с высокими тульями. Однажды, лет примерно пятьдесят тому назад, житель из Кумб-Сен г-Николас, прихода по ту сторону упомянутого холма, возле Чарда, возвращался той дорогой домой и вдруг увидал прямо перед собой большую компанию, как ему показалось, деревенских жителей, которые собрались на ярмарку. Насколько он мог разглядеть, у них там все было как на обычных ярмарках: оловянщики, башмачники, разносчики со всевозможными безделушками, фрукты и прилавки с питьем. Он не мог припомнить ничего такого, что видел на обычных ярмарках и чего бы там не было. Сначала он подумал, что это, наверное, честонфордская ярмарка, там в это время года обычно торговали, но потом решил, что рано. Сначала он очень удивился и придумать не мог, что бы это могло значить. Но немного погодя вспомнил, что слышал о феях, которые приходят на эту сторону холма, а поскольку его собственный путь лежал мимо того места, то он решил проехать между ними и поглядеть, на что они похожи. Так он и сделал, и хотя всю дорогу видел их совершенно ясно, стоило ему оказаться прямо на месте, как он понял, что ничего не видит и только чувствует, как его толкают и пихают со всех сторон, словно он попал в большую толпу. Феи превратились в невидимок и появились снова, едва он отъехал немного. Тут у него все тело заломило, и он поспешил домой; сойдя дома с коня, он обнаружил, что охромел на одну ногу, и продолжал хромать всю жизнь, а прожил он еще много лет; и все об этом знают, ибо он жил в Кумбе и рассказывал о своем приключении всем желающим; я же пересказал эту историю со слов одного человека, известного своей честностью, а тот слышал ее от самого героя.

Была еще семья, чьего имени я теперь не помню, они жили тогда в господском доме в Кумб-Фарм, неподалеку от того места; так вот, и сам хозяин, и его жена, и все соседи уверяли меня, что летом не раз видали эту ярмарку на склоне холма, возвращаясь с рынка в Тонтоне, но никогда не осмеливались подойти поближе; и всякий, кто пытался, как-нибудь да пострадал через это".[29]

Очевидно, те феи просто испытывали обычное для всех представителей их породы отвращение к вмешательству смертных в их дела и вообще не желали, чтобы кто-то нарушал их покой[30].

Однако феям с Блэкдауна случалось, судя по всему, бывать и в более приятном расположении духа. Позже пикси вытеснили прочих фей из графства и теперь проводят свои ярмарки на том же самом месте[31]. А один жадный тип, увидев ярмарку пикси, решил завладеть золотой кружкой, которая ему понравилась. Он направил своего конька прямо на середину, схватил кружку и был таков. Наутро он захотел полюбоваться добычей, но та превратилась в огромную поганку, а конек его охромел на всю жизнь.

В одном довольно старом рассказе пикси принимают человека вполне дружелюбно и даже вознаграждают его за хорошие манеры превращением сухих листьев в золото, то есть заменяют обычную процедуру противоположной.

Жил в наших местах один фермер, который побывал у фей на ярмарке и живым домой воротился. А надобно вам заметить, что он был из тех, кто никогда не оставит на ночь очаг невыметенным, да и ведро чистой воды и миску сливок поставить не забудет. Бабка моя говаривала, что он загодя к такому случаю готовился. Так что, когда он подъехал на их ярмарке к одному прилавку и спросил вежливо, сколько стоит кружка для сидра, феи ему ответили, как ни в чем не бывало, точно на рынке в Тонтоне. Тогда фермер выкладывает на прилавок свой кошель, достает деньги и платит, можете себе представить! А они ему вместо сдачи кучку листьев сухих протягивают, да серьезно так, а фермер берет, тоже серьезно, потом говорит: «Доброй ночи, люди добрые» — и поворачивает домой. Приехал он домой, поставил на стол кружку, разложил сухие листья вокруг и говорит: «К утру все растает, но все равно стоило посмотреть, какая такая ярмарка у малюток!»

Приходит утро, фермер встает перекусить чего-нибудь, прежде чем идти в поле, и что же он видит на столе, как не прекрасную серебряную кружку и несколько кусков золота рядом.


Ремесла фей. Феи издавна прослыли умелыми ремесленниками. Люди не раз становились свидетелями того, как феи работали на самих себя, учили ремеслу смертных или помогали им.

Феи во многом похожи на людей. Среди них есть дети и старики; они занимаются ремеслами и торговлей; владеют скотом, собаками, оружием; нуждаются в пище, одежде и отдыхе; подвержены болезням и могут умереть от чужой руки. Феи даже подвержены пороку пьянства, настолько велика близость между людьми и ними. Люди, которым случалось бывать внутри холмов фей, видели, что их обитатели занимаются тем же, чем и люди: женщины прядут, ткут, мелют зерно, пекут хлеб, готовят еду, сбивают масло и так далее, тогда как мужчины спят, танцуют и веселятся или садятся на пол вокруг очага (как описывает один очевидец изПертшира), «точно цыгане». Правда, иной раз обитатели холмов отсутствовали — уходили за едой или просто на прогулку. Женщины-феи поют за работой, как это было в обычае у шотландских женщин того времени, и пользуются обыкновенной ручной прялкой, веретеном, ручными жерновами и прочими примитивными орудиями[32].

Феи, в особенности такие, как Хабетрот или Том Тит Тот, знатные ткачи и пряхи, однако это правило распространяется не на всех. На острове Мэн ткацкие станки и прялки зорко стерегут от малого народца, поскольку те могут легко испортить штуку сукна. Подтверждение этому мнению находим в рассказе о визите фей в дом на острове Мэн:

Я не очень-то верю историям, которые рассказывают люди, но как не поверить тому, что видел своими глазами.

Помню один зимний вечер, — мы тогда жили в доме, который снесли, когда Большое Колесо строили. Домик был маленький, крыша соломенная, две комнатки, между ними — стена футов шесть высотой, потолка никакого, одни стропила, а поперек них дерн. Мать сидела у очага с прялкой, отец за столом в большом кресле читал нам главу из Библии. Брат наматывал нитку на катушку, а сам я возился с пучком верескового. корня, хотел из него колышков понаделать.

— Гроза-то какая, так и полыхает, — сказала мать, глядя в огонь. — И дождь прямо в дымоход льет.

— Да, — отозвался отец, закрывая Библию, — давайте-ка ляжем спать пораньше и пустим малый народец погреться.

Мы собрались и пошли спать.

Ночью меня разбудил брат:

— Тсс! Слушай, ты только погляди, какой огонь в кухне полыхает! — Он протер глаза и добавил: — Что это матушка там делает?

— Сам слушай! — ответил я. — Не слышишь разве, матушка в постели; это кто-то другой; должно быть, малый народец до прялки добрался!

Тут мы оба перепугались, залезли с головой под одеяла и заснули. Наутро, едва успев проснуться, мы рассказали родителям о том, что видели.

— Ну, что ж, это на них похоже, — ответил отец, глядя на прялку. — Вот только мать ваша вчера пряжу снять позабыла, а этого никак нельзя делать, иначе малый народец получает власть над этой прялкой, а рукодельницы из них такие, что не похвалишь. Ткач, тот вечно стонет от их работы, да как они плохо материю в штуки сворачивают.

Как сейчас помню ту ночь: огонь гудел, прялка жужжала. Говорите что хотите, а я это видел собственными глазами и слышал собственными ушами[33].

А вот история о ткачах-пауках, но, вполне возможно, на самом деле речь идет о феях:



Жила в Раби-Хаус старая женщина по имени К. со служанкой. Раз утром надо было перепрясть много шерсти, а служанка взяла да и сбежала, так что хозяйка и придумать не могла, как справиться с работой. Наконец, в отчаянии она спустилась к реке и попросила то ли ее, то ли пауков — тут все рассказывают по-разному — помочь ей; и она, или они пообещали ей свою помощь. И они не только спряли всю шерсть, но и сделали для той женщины из собственных шелковых нитей шаль необыкновенной тонкости и красоты. Несколько поколений хранилась она в семье, но вот теперь исчезла, как и два кубка фей, крест Милехарена[34] и другие сокровища Островов[35].

Подтверждение истинности этой истории можно найти в рассказе о том, как на острове феи однажды откликнулись на просьбу и появились, чтобы прясть и ткать при помощи простых заклинаний. Потом они уселись за стол, надеясь, что их покормят, но женщине нечего было им дать, и она избавилась от них хитростью: сказала, будто их волшебный холм горит.

Возникает вопрос, что же такое пряжа фей — настоящая работа или колдовство для отвода глаз. Известно, что в Корнуолле есть свой вариант сказки «Том Тит Тот», который называется «Обманщик и дьявол», и там все, что напрял Территоп, исчезает, едва его обращают в бегство, так что сквайру приходится возвращаться домой нагишом. Но, может быть, это и не вполне справедливое сравнение, поскольку Терри-топ с самого начала называется дьяволом, а не феей.

Из других ремесел, в которых сведущи феи, особое любопытство вызывает кузнечное дело, ведь феи боятся холодного железа. Гномы исстари слыли непревзойденными кузнецами, немало знаменитых мечей и доспехов выковали их молоты. Однажды феи, жившие внутри волшебного холма, обучили своего пленника искусству работы по металлу, и, когда молодого человека вызволили, наука фей сослужила ему хорошую службу[36].

Лепреконы, или сапожники фей, слывут искусными ремесленниками, но, поскольку никто никогда не слышал, чтобы они тачали башмаки для людей, проверить это нет никакой возможности.

Героический подземный труд гоблинов еще в XVII веке вошел в пословицу как не приносящий никаких результатов. Зато по ночам они строили отличные корабли и могли обучить этому искусству любого смертного, если сами того хотели. Один волынщик из Барра рассказал историю о подмастерье корабела, который нашел поясок феи и вернул его ей, а она в награду сделала его таким же отличным мастером, как и его хозяин. Дар остался при нем, даже когда он поведал, как получил его[37].

Один талант фей не вызывает никаких сомнений — музыкальный, немало ходит рассказов о том, как МакКриммоны, прославленная династия шотландских волынщиков, получили свое искусство в дар от черного колдуна, который обучил ему младшего, непутевого сына. Колдун научил парня не только играть на волынке, но и подарил ему немало мелодий. Песенные и плясовые мотивы, вышедшие из колдовских холмов, благополучно перенесли переход в человеческий мир и существуют до сих пор. А значит, чем бы ни были другие ремесла фей — настоящим искусством или колдовством для отвода глаз, — их музыка существует независимо от них самих.


НРАВЫ ФЕЙ


Благословенный и неблагословенный дворы (Seelie and Unseelie Courts). В Шотландии — собирательное название всех фей. Представители благословенного двора дарили хлеб и семенное зерно беднякам или помогали своим любимцам. Как, например, в рассказе о фермере из Абердина, который заподозрил своего молотильщика в связях с нечистой силой. Чтобы проверить, верны ли его подозрения, фермер спрятался в амбаре. Работник пришел, взял в руки цеп, приблизился к снопам. Потом вдруг оглянулся вокруг и говорит: «Сюда, мои красные шапочки». После этого он только вид делал, будто молотит, а всю работу делали невидимые руки. Фермер тихо просидел в своей засаде и после не сказал ни слова, но при первой же возможности избавился от чересчур умелого работника. Волшебный народ всегда сторицей воздавал за всякое доброе дело. Следующая история хороший тому пример. Одна бедная женщина поделилась как-то в час нужды едой с феей. Та отдала долг, и зимой, в самое голодное время, у той женщины всегда водилась какая-нибудь еда. Однако даже феи благословенного двора не оставляли без наказания ни обиду, ни оскорбление. К примеру, когда содержимое какой-нибудь сточной ямы протекало в подземное жилище фей, они сначала честно предупреждали хозяев дома, но если те не обращали никакого внимания на их слова, то платили за свою черствость потерей жилья или имущества. За всякую обиду было свое наказание, но феи благословенного двора, в отличие от фей неблагословенного двора, никогда не причиняли людям зла просто из вредности[38].

Если подданные благословенного двора страшны в гневе, то представители неблагословенного двора вообще никогда не испытывают никаких добрых чувств по отношению к людям. К ним относятся слоа, или мертвое воинство, орды мертвецов, чьи тела не похоронены в освященной земле:

Воинство это — духи умерших. Люди рассказывают о них множество удивительных историй. Согласно одному сообщению, духи парят в облаках, то приближаясь к поверхности земли, то удаляясь от нее, подобно скворцам, вновь и вновь возвращаясь к тем местам, где были совершены ими злодеяния при жизни. Души их укутаны облаками, которые затуманивают сияние творений Господних, и ни одна не сможет достичь Небес, пока не искупит свои земные злодеяния. Они сражаются в воздухе так же, как люди на земле. Ясными морозными ночами можно слышать и видеть, как они одолевают и отступают, отступают и одолевают один другого. После сражения, как мне говорили в Барре, их алая кровь окрашивает скалы и камни. Эти духи убивают кошек, собак, овец и коров меткими бросками отравленных дротиков. Они приказывают людям следовать за собою, и смертные, не в силах противиться этому повелению, убивают и увечат по приказу своих духов-хозяев, которые за это безжалостно обращаются с ними: валяют их в грязи, лужах и трясинах, бьют и пачкают с головы до ног[39].

Вот выдержка из беседы со старым волынщиком из Барра, который объясняет суть различия между этими дворами:

Обычно, — сообщает он, — воинство — злое, а феи — добрые, хотя я слышал о таких феях, которые" забирали скотину, а вместо нее оставляли своих стариков, зашитых в шкуры… Я видел людей, которых духи поднимали в воздух. Они переносили их из Южного Юста на юг до самого Барра-Хеда, а на север до самого Харриса. Иногда они приказывали людям убивать всякого, кто встретится им на пути, но те убивали лошадь или корову; воинству было в общем-то все равно: кого бы ни убить, лишь бы их приказание было выполнено[40].

К неблагословенному двору также относятся и зловредные феи-одиночки: коричневый человек с пустошей, наклави, красные колпаки, бааван ши и другие, для которых нет большей радости, чем вредить людям. Никакие меры предосторожности против них не будут чрезмерными.

В целом, добрые феи, можно сказать, придерживались правила «Все твое — мое, а все мое — мое собственное», по крайней мере в отношениях со смертными. Друг с другом они были честнее. Вот история о маленьком троу, который провинился в краже у другого троу:

Говорят, бродил когда-то по болотам между Ваалафьелем, Сма-Уотерз и ручьем, что течет из Хелиауотера в озеро Уотли, один мальчик. Все, кто его видел, утверждают, что он был одет в серую одежду и всегда горько плакал… А дело было вот в чем. Троу — нечестный народ. Они тащат все, что плохо лежит. Но никогда, никогда не берут у своих. Нет! Страшнее греха и придумать нельзя. Больше всего на свете они любят серебро, и вот однажды парнишка украл серебряную ложку у короля троу. В ту же минуту его прогнали из страны троу и обрекли вечно скитаться по глухим углам острова. Раз в год — на Святки — ему позволено возвращаться к своим, но и тогда ему не достается ничего, кроме яичной скорлупы, чтобы было чем похрустеть, да синяков и колотушек. Вот он и бродит безутешный, бедняга! Но тут уж ничего не поделаешь, такой закон![41]

В данном случае мы имеем дело с образчиком чрезвычайно высокой нравственности, но еще более возвышенный тон задают Пдант Рис Тувн, живущие на невидимом острове недалеко от берегов Кардиганшира. Народ этот торговал со всем светом, и богатства всего мира стекались на их крохотный островок. Одно время эти феи были очень дружны с неким Гриффидом аб Эйноном и даже пригласили его к себе на остров, где показали ему несметные сокровища и нагрузили дарами, прежде чем отправить домой. Расставаясь со своим провожатым, он спросил, какие еще средства, кроме магических растений, помогают им оберегать свою землю от посторонних. «Ибо наверняка, — добавил Гриффид, — среди вас может появиться предатель, который приведет в вашу землю врагов». — «Предатели на нашей земле не растут», — серьезно ответил проводник[42].

Валлийским феям, судя по всему, свойственно необычайное благородство. В представлении людей добрых фей отличала способность помочь в нужную минуту и сдержать данное слово, а именно: вовремя вернуть долг, отблагодарить за доброту, оказать покровительство влюбленным, кроме того, им неизменно приписывали любовь к музыке и танцам, пристрастие к опрятности, красоте и порядку и интерес к плодородию во всех его формах.

Даже злые феи никогда не лгут; они лишь говорят не всю правду.

Добрая воля фей нередко приводит людей в смущение все равно как доброжелательство дикаря, чьи представления о нормах поведения радикально отличаются от наших. Они вполне способны несоразмерно жестоко отомстить за причиненную им обиду или щедро вознаградить кого-то за чужой счет. Вот что рассказывается, к примеру, в сказке «Волшебные молотильщики». В амбар одного девонширского фермера явились однажды феи и начали там молотить. Фермер тот хорошо знал, как следует обращаться с феями, и потому строго-настрого запретил своим работникам даже приближаться к амбару, пока оттуда доносятся звуки молотьбы. Вечером они обнаружили, что все вымолоченное зерно лежит в одном углу, а солома аккуратно сложена в другой. Фермер оставил в амбаре вдоволь хлеба и сыра и снова запер дверь. Но самое странное в этой истории то, что даже после того, как весь хлеб на ферме был убран, зерно продолжало регулярно появляться в амбаре, сначала, как догадывался фермер, с соседних ферм, а потом, на протяжении почти всего года, и из более дальних краев, — такова была благод6рность фей за гостеприимство и вежливость хозяина амбара[43]. Фермеру явно было над чем задуматься: с одной стороны, он богател за чужой счет, с другой стороны, отказаться от неожиданно свалившегося богатства значило бы смертельно обидеть новоявленных покровителей; однако ничто в сказке не указывает на то, что фермер терзался угрызениями совести. Здесь-то, возможно, и кроется объяснение двойственности кодекса чести фей. Ведь сказки складывались в те времена, когда нравы породившей их общины в целом ничем не отличались от нравов дикарей. Повествователя нисколько не смущает ни относительность выказанной феями доброты, ни чрезмерность наказания за те или иные проступки, поскольку соображения абстрактной нравственности ему не знакомы.



Воровство фей. Даже если забыть на время о похищениях феями людей, в особенности детей, прекрасных девушек, кормящих матерей и других смертных, нет никаких сомнений в том, что они, как все дикие существа, считают себя вправе присваивать любую человеческую собственность, и в особенности еду, как в истории «Я зернышко, ты зернышко»:

Одного фермера из Гэмггшира очень огорчало то обстоятельство, что кто-то постоянно бедокурил в его амбаре. Несмотря на то, что каждый вечер он аккуратно складывал снопы на току, готовясь к утренней молотьбе, на следующий день все в амбаре было перевернуто вверх дном, хотя замок на дверях висел нетронутым. Решив выяснить, кто так зло над ним подшучивает, Ходж как-то вечером зарылся в снопы и стал поджидать разбойников. Наконец наступила полночь, и тут амбар залил необычайно яркий лунный свет, а через замочную скважину влетели тысячи крошечных эльфов. Они тут же начали резвиться среди колосьев и навели ужасный v беспорядок. Ходж, притаившись, наблюдал за всем этим, пока волшебные воришки не стали с необычайным проворством перетаскивать зерно, что уж совсем не понравилось фермеру. Они сновали туда-сюда через замочную скважину, словно пчелиный рой в солнечный июньский день. Фермер очень обеспокоился, когда увидел, как исчезают его запасы, и тут он услышал, что один эльф сказал другому тонюсеньким голоском: «Я зернышко, ты зернышко». Ходж не выдержал, выскочил из своего укрытия и крикнул: «Дьявол вас забери. Сейчас я вам покажу!» Эльфы в мгновение ока вылетели наружу, так перепугавшись, что больше они никогда не озорничали в этом амбаре[44].

Если верить Роберту Кирку, шотландские феи берут не сами продукты — кроме зерна и иногда муки, — а похищают их сущность («фойсон» или «торадх»), оставляя хозяевам видимую оболочку. Так, феи могут украсть сущность сыра, который, если его положить на воду, не тонет, как ему полагается, а плавает, точно пробка, сущность масла, хлеба или пресной лепешки. Иногда они заманивают скотину внутрь своих холмов, но гораздо чаще оставляют видимость животного, как в сказке «Арендатор из Окрикана»:

Арендатор фермы в Окрикане в Стретэйвоне однажды искал своих коз на холме в Гленливате и внезапно обнаружил, что заблудился в густом тумане. Он проблуждал до вечера и уже совсем отчаялся, когда заметил неподалеку огонек. Он поспешил в ту сторону и увидел странное строение. Дверь была открыта, и он вошел, но, к своему изумлению, встретил там женщину, на чьих похоронах недавно был. От нее он узнал, что это жилище фей, у которых она ведет хозяйство. И его единственная возможность спастись — это получше спрятаться, для этого она указала ему укромный уголок. Вскоре пришли обитатели дома и стали требовать еды. Один сухой старик напомнил им о скареде, так назвал он арендатора из Окрикана, который с помощью заклинаний, выученных у старой бабки, лишил их законной доли своего имущества. «Сейчас его нет дома, он ищет коз, наших помощников, а его домочадцы пренебрегают заклинаниями, так что пойдем и съедим на ужин его любимого быка». Говоривший был Томасом-Рифмачем, и все единодушно одобрили его план. «А где мы возьмем хлеба?» — спросил один. «Заберем свежеиспеченный хлеб, — ответил Томас. — Его жена забыла перекрестить первую лепешку». Сказано — сделано. Быка привели и зарезали на глазах у хозяина. Пока они занимались приготовлением ужина, женщина помогла арендатору бежать.

Туман рассеялся, и при свете луны он быстро добрался до дому. Его жена поставила на стол корзину только что испеченных лепешек, кувшин молока и позвала его ужинать. Но мысли фермера крутилась вокруг быка, и первое, что он спросил, кто пас скот этой ночью. Затем он спросил сына, не забыл ли тот прочитать заклинания, и тот признался, что забыл. «Увы! Увы! — воскликнул фермер. — Нет больше моего любимого быка». — «Как такое может быть? — спросил один из его сыновей. — Не прошло и двух часов, как я видел его живым и здоровым». — «Феи съели его на ужин! — закричал отец. — Приведите быка сюда». Бедного быка привели, и хозяин, обругав тех, кто пас несчастную скотину, зарезал его, оттащил тушу к склону холма, куда отнесли и хлеб. Там они и лежали нетронутыми, потому что фермер велел следить, чтобы ни собака, ни кошка близко не подходили к тому месту[45].

Существует представление о том, что феи в Шотландии никогда не крадут молока, возможно, в Шотландии это так, но в других местах бывает иначе[46]. Одну корову феи особенно любили и всегда оставляли немного ее молока себе. Доить ее они приходили невидимками, так что никто об этом не знал, пока однажды в пучок травы, который коровница подкладывала под подойник, ставя его себе на голову, не попал четырехлистный клевер и девушка не увидела крошечных человечков, которые суетились вокруг коровы с горшочками и мисочками в руках. В рассказах о снадобье фей человек, способный видеть волшебных существ, обычно видит их на рынке, где они занимаются мелким воровством: соскребают масло с больших кусков или еще что-нибудь в этом роде.

Существует мнение, что феи берут лишь то, чем люди владеют незаслуженно, к примеру, если человек вечно ворчит и жалуется или отказывается делиться с другими, — поведение, характерное для монастырского увальня и его родичей. В Шотландии считалось, что феи забирают обратно только то, что давали: не больше, но и не меньше. Если им предложить больше, они ни за что не дадут обидчику возможности нанести повторное оскорбление. Однако одолженное взаймы зерно феи возвращают назад с большими процентами, впрочем вместо овса они почему-то всегда отдают ячмень.

Одним из доказательств зависимости фей от смертных является их готовность брать взаймы у своих соседей-людей. Такая практика особенно распространена в Шотландии. Обычно они берут взаймы зерно и орудия труда. Иногда пользуются мельницами или очагами людей и даже одалживают домашнюю утварь, как в сказке «Остров Саннтре»:

Жила-была на острове Саннтре пастушка, и был у нее котелок. Каждый день за этим котелком приходила одна добрая женщина (фея). Когда она его брала, пастушка произносила следующие слова:

Кузнец превращает
Холодное железо в горячее.
Кости за котелок,
Вернется он полным вновь.
Фея каждый день возвращалась с котелком, полным мяса и костей. Как-то раз должна была хозяйка отлучиться по делу и наказала мужу: «Не забудь сказать доброй женщине слова, которые обычно говорю я». — «О, я все сделаю, будь спокойна!» Он сидел дома и плел вересковую веревку. Как вдруг заметил приближающуюся женщину и тень у ее ног и страшно перепугался. Он закрыл дверь и прекратил свою работу. Женщина подошла к дому и обнаружила, что дверь заперта, а хозяин не отворяет. Тогда она подошла к дымовому отверстию. Котелок дважды подпрыгнул и на третий раз вылетел из дому. Стало смеркаться, а котелок так и не появился. Хозяйка вернулась и не нашла своего котелка, тогда она спросила мужа: «Где же котелок?» На что он отвечал ей: «Какое мне дело. Я такого страху натерпелся из-за него и закрыл дверь, чтобы она больше никогда за ним не приходила». — «Что же ты наделал, негодник? Теперь нам обоим не поздоровится». — «Она завтра принесет его». — «Нет, не принесет».

И женщина торопливо вышла из дому. Она дошла до холма, у которого никого не было. Уже совсем стемнело. Женщина вошла внутрь холма, заметила свой котелок и с трудом подняла его, так как там были остатки ужина. И тут старик, который оказался внутри, заметил, как она выходит, и спустил собак. Женщина не успела еще далеко уйти, когда услышала шум погони. Она зачерпнула четверть того, что оставалось в котелке, и бросила псам. Это их задержало. Но потом они вновь погнались за ней, она бросила им еще кусок. И побежала со всех ног. Когда хозяйка была уже совсем близко от фермы, она перевернула котелок, так что все его содержимое вывалилось на землю. Деревенские псы подняли лай, завидев остановившихся волшебных собак. А добрая женщина больше никогда не приходила за котелком[47].

Обратный вариант этого сюжета излагает Джон Обри, упоминающий в своих записях про «Ферншемский котел»:

Близ Ферншема есть холм, в котором живут феи, и всякий, кому нужен был особенно большой котел для приготовления пищи, мог пойти туда, рассказать о своей надобности, назвать срок, когда котел будет возвращен, и получить его с рук на руки. К сожалению, не сообщают, были те феи видимыми или невидимыми. Так продолжалось довольно долго, пока кто-то по забывчивости не пропустил назначенный день. Когда наконец он принес посудину к холму, никто не откликнулся на его зов, так что пришлось унести котел в церковь и повесить в ризнице, где его видели люди. Однако впоследствии этот котел исчез[48].

Между феями и людьми существовали обычные, более похожие на добрососедские, отношения: к примеру, хозяйки прибирали кухню, оставляли в очаге, маленький огонь, а рядом хлеб и чистую воду на случай визита фей, за что часто получали монетку; камни, священные для фей, украшали цветами, в другие, выдолбленные наподобие чаши, наливали молока, а также соблюдали множество правил, в которых можно усмотреть и проявления обычного дружелюбия, и почтение к феям сродни религиозному. Все это, а также привычку фей как брать взаймы, так и одалживать смертным различные предметы можно считать примерами повседневных контактов между людьми и малым народом.


Человеческие свойства, которые ценят феи. Феи особенно ценят те человеческие добродетели, которые облегчают им общение с людьми, ибо нет ничего более удивительного в легендах о феях, чем их зависимость от смертных. Люди, в представлении фей, должны одновременно обладать двумя почти взаимоисключающими качествами: с одной стороны, феи любят немногословных и нелюбопытных, склонных к одиночеству и размышлению, способных сохранить их секреты и не нарушать их покой; с другой стороны, им нравятся люди искренние, щедрые, всегда готовые помочь нуждающемуся и рассказать правду о собственных намерениях и планах. Первое необходимо для сохранения традиционного образа жизни «скрытного народа», второе свойственно феям как покровителям роста и плодородия. Любой смертный, который хочет завоевать расположение фей, должен, прежде всего, проявлять щедрость. Тот, кто никогда не дает даром, и сам ничего не получит. Хотя феи без малейших колебаний присваивают или берут взаймы все, что им понравится, бесчестность смертных неизменно вызывает у них возмущение, а потому в высшей степени неразумно пытаться обмануть фею, правда, самые недалекие из них, боглы к примеру, могут и не заметить подвоха.

Наиболее проказливые из фей, подобно дьяволу, не чураются неправды, однако от смертных всегда требуют правдивости. Феи, с которыми повстречался Элиодор, порицали лживость смертных. По всей видимости, это свидетельство их внутренней порядочности, а вот дьяволу никогда нельзя говорить всей правды, так как он непременно использует ее против самого человека. Феи же любят правду ради нее самой.

Именно в интересах продолжения жизни феи всегда встают на сторону истинной любви и помогают влюбленным в их делах. Открытые, любящие, независимые люди особенно симпатичны феям, хвастунов и бахвалов они не переносят. Без вежливости и хороших манер доверия фей также не завоевать. Учтивая речь и отсутствие излишнего любопытства — ценные качества для всякого, кто встречается с феями. Однако и тут есть одно «но»: некоторые феи не любят, когда их благодарят. Это противоречит их этикету. А вот о поклонах и реверансах забывать не следует и на вопросы надо отвечать вежливо и подробно.

Гостеприимство, и в особенности по отношению к самим феям, — вот что больше всего располагает их к людям; в доме, который они посещают, всегда должны царить порядок, чистый очаг, рядом с ним — чистая вода для питья и купания малюток фей. Обычай указывает на близость фей ларам, духам предков, похороненных, согласно доклассическим верованиям, в доме под очагом. Посудину с чистой питьевой водой рекомендовалось оставлять в том месте, где вероятнее всего могли расположиться на отдых феи со своими младенцами, чтобы они могли искупать их перед очагом. Все феи, живущие племенами, а также брауни и хобгоблины — большие любители чистоты и порядка и всегда гневаются, если в доме грязно и не прибрано. Ленивую хозяйку, которая оставила грязную воду или пустое ведро, феи могли пощипать или наказать хромотой.

Иногда феи не отказываются от молока, хлеба и сыра. Незнакомец, который входит в дом и просит его накормить, вполне может оказаться переодетой феей. Удача никогда не изменяет мельнику, который готов запустить свою мельницу по первой просьбе; женщина, которая бесплатно дает незнакомцу меру муки или соглашается покормить ребенка фей грудью, тоже не остается без щедрого вознаграждения. Такие примеры находим в фольклоре Нижней Шотландии. Честность и умение держать слово неизменно вызывают уважение фей и часто вознаграждаются. Хороший тому пример — история «Лэрд из Ко»:

Возвращался как-то раз лэрд замка Кользиан к себе домой и повстречался ему на пути мальчик с маленькой фляжкой в руках. Мальчик попросил у лэрда нацедить ему в эту фляжку глоток эля для его больной матери. Лэрд позвал дворецкого и велел наполнить фляжку мальчика до самого верха. Дворецкий взял фляжку и принялся цедить в нее пиво: целый бочонок выцедил, а во фляжке еще и половины нет. Озадаченный дворецкий послал к лэрду слугу с вопросом, что же делать дальше. Лэрд отвечал: «Я пообещал наполнить фляжку доверху, и наполню, даже если в моих подвалах ни капли эля не останется». Дворецкий вскрыл новый бочонок и продолжал цедить, но первой же капли хватило, чтобы наполнить фляжку, и мальчик, поблагодарив, ушел. Несколько лет спустя лэрд сражался в нижних графствах и попал в плен. И вот, когда он томился в тюрьме, дверь его темницы распахнулась, вошел тот самый мальчик и перенес лэрда в его замок[49].

Не меньше повезло и сэру Годфри Маккалоху, которого маленький человечек освободил из тюрьмы прямо накануне казни в благодарность за то, что когда-то сэр Годфри по первому требованию передвинул сточную яму в своем замке, чтобы в расположенном прямо под ней домике маленького человечка не протекала крыша.

Веселый нрав, жизнерадостность, любовь к музыке, танцам и дружелюбие приятны феям благословенного двора. Всякий, кто весело отправляется в путь, берется за любую работу, протягивает руку помощи другому, имеет все шансы завоевать расположение фей, которые больше всего не любят ворчунов и жалобщиков.


Благодарность фей. Феи бывали исключительно добры к своим любимцам, обычно по причине хороших манер и сдержанности, которые те демонстрировали по отношению к ним. Кроме того, они всегда отвечали добром на добро, либо преподнося человеку однократный ответный подарок, либо наделяя его непреходящей удачей и благополучием.

Как-то одна добрая женщина (фея) пришла в дом мужчины с острова Пабай, она страстно желала иметь ребенка. Он дал ей то, что она хотела. А когда утром гостья собралась уходить, сказала ему: «Пусть никто из жителей этого острова не умирает в колыбели». Так оно с тех пор и было: никто из коренных островитян и приезжих не покидали этот мир в младенчестве[50].

В разных вариантах сказки «Волшебный совочек» соединяются оба вида награды, поскольку вместе с однократным даром волшебной еды к человеку пришла неистощимая удача в делах. Сюжет о сломанном совке всегда одинаков: добрый пахарь слышит, как фея или пикси оплакивает сломанный табурет, совок или серп. Он чинит его, а в благодарность получает от фей лепешку. Запрет на волшебную еду в данном случае недействителен, поскольку пахарь, зачастую вопреки совету спутника, съедает лепешку и впоследствии становится процветающим и богатым человеком.

Один работник с фермы шел как-то через Вик-Мур и вдруг услышал плач. Плакал кто-то маленький, и работник, пройдя несколько шагов, увидал на земле сломанный пополам детский совочек. У работника были свои ребятишки, поэтому он остановился, подобрал совок и починил его, так что тот стал совсем как новый, и не заметил, что стоит у кургана, который все называли Холмом пикси.

Потом он положил совок на землю, сказал:

— Держи и не плачь больше, — и пошел своей дорогой. Когда он возвращался с работы, совочка не было, а вместо него на земле лежала душистая свежая лепешка.

Несмотря на предупреждение спутника, работник съел лепешку и нашел ее «вполне вкусной». Он так и сказал, а потом добавил: «Спокойной вам ночи», и после того случая всего у него было в достатке[51].

Из этого примера видно, что маленькие феи, несмотря на свою очевидную беспомощность, распоряжались удачей.

Позаимствовав у людей съестное, феи нередко отдавали долг волшебной едой, которая никогда не переводилась. А вот кормилицы фей часто теряли право на вознаграждение, нарушив запрет прикасаться к собственным глазам пальцами, покрытыми снадобьем фей, которым они должны были смазывать глазки новорожденных, чтобы те получили дар волшебного зрения. Вот история о «Кормилице из Нитсдейла», любопытство которой не привело к трагическим последствиям:

Жила-была в Нитсдейле одна славная молодая женщина, у которой только родился первенец. Качала она как-то своего младенца, и вдруг вошла в ее домик прекрасная дама в чудном плаще.

На руках у нее был красивый ребеночек в шелковых зеленых пеленках. «Дай ему пососать», — попросила фея. Молодая мать догадалась, что это не простой ребенок, бережно взяла его на руки и приложила к груди. Дама сказала: «Корми его хорошо, и никогда нужды знать не будешь» — и тут же исчезла. Так женщина стала кормить двух младенцев и, просыпаясь поутру, каждый раз с удивлением находила богатые наряды для обоих малышей и еду самого необыкновенного вкуса. Еда эта была как медовая лепешка с вином. Кроме того, она обладала свойствами более чудесными, нежели даже библейская манна, потому что вкус ее сохранялся гораздо дольше семи дней. Подошло лето, и волшебная дама явилась взглянуть на своего ребеночка. Он, увидев ее, так и запрыгал от радости. Мать очень обрадовалась, найдя его здоровым и веселым. Взяв младенца на руки, она велела кормилице идти за ней. Вместе они прошли через густой лес и оказались у поросшего яркой зеленой травкой холма и стали подниматься на его склон. На полпути вверх в солнечной стороне холма вдруг распахнулась дверь, и показалось необыкновенной красоты крыльцо, на которое женщины поднялись, и земляная дверь за ними тут же захлопнулась. Фея капнула на левый глаз женщины три капельки драгоценной росы, и они тут же оказались в самой прекрасной и изобильной стране, какую только можно вообразить. Повсюду прихотливо извивались небольшие речушки, орошая поля, золотые от спелых колосьев;" вдоль полей могучие деревья гнулись под тяжестью медвяных плодов. Кормилица получила в подарок штуку тончайшего сукна на платье и еду, которая никогда не кончалась. Кроме того, ей надавали всевозможных снадобий, исцеляющих любые раны и недуги, с обещанием, что они никогда не понадобятся. Потом фея смазала зеленой мазью правый глаз кормилицы и велела ей оглянуться по сторонам. Та увидела множество давно пропавших знакомых, они выполняли в Волшебной стране фей тяжелую работу: жали хлеб и собирали плоды. Таково, заявила фея, наказание за дурные дела! Тут фея провела рукой над глазами женщины, и обычное зрение вернулось к ней.

Ее проводили к крыльцу и выпустили наружу, но она ухитрилась припрятать немного волшебной мази.

Кормилица прожила долгую жизнь, родила много детей, и все это время способность ясно видеть духов и фей не покидала ее; но вот однажды она повстречала ту самую прекрасную даму, которая приносила ей своего ребенка, и попыталась пожать ей руку. «Каким глазом ты меня видишь?» — прошептала она. «Обоими», — отвечала кормилица. Дама подула на ее глаза, и даже мазь из коробочки не могла вернуть им волшебного дара![52]

Кормилица в этой сказке совершила преступление более тяжкое, чем обычно, поскольку она украла волшебное снадобье, и все-таки в наказание лишилась только волшебного зрения, а не настоящего, человеческого. Очевидно, молоко смертной кормилицы было таким желанным даром для малого народца, что фея и после многих лет сохранила к ней благодарность.

Для фей вообще желанна любая общность со смертными, за исключением подарка в виде человеческой одежды, преподнесенного брауни или другим помощникам. Был, однако, случай, когда человек, подарив феям свою одежду, заслужил их вечную благодарность.

Один бедняк из Джедборо спешил как-то на рынок в Хавик и, проходя берегом Рубисло, услыхал в этом обычно безлюдном месте голоса. Сначала он не мог понять, кто это, только слышал радостные вопли, а потом громкий вой. Прислушавшись, он разобрал такие слова: «Мальчик родился, а одеть-то его не во что!» И снова плач. Бедняк сразу понял, что это феи радуются рождению малыша и печалятся, что им не во что его завернуть. Он сильно испугался, но сердце у него было доброе, и, сорвав с себя плед, он бросил его на землю. Плед тут же исчез, точно его невидимая рука утащила, и феи начали радоваться еще громче. Но наш бедняк не стал задерживаться да подслушивать, что будет дальше, а поспешил со своей единственной овцой на рынок. За эту овцу ему удалось выручить неслыханные деньги, и потом удача никогда не покидала его, так что он стал богатым и преуспевающим человеком"[53].

Иногда простой жест вежливости и внимательного отношения к другим вознаграждался более чем щедро, как, например, в истории «Сэр Годфри Маккалох», чей замок, как выяснилось, стоял прямо над домом подземных жителей.

Однажды сэр Годфри объезжал верхом свои владения и повстречал невысокого старичка на смирной белой лошадке, который стал жаловаться, что из сточной канавы, прорытой за замком сэра Годфри, сочится вода и протекает прямо в его, старичка, гостиную, так что там уже совсем находиться нельзя. Сэр Годфри несказанно удивился, но понял, с кем говорит, вежливо извинился и пообещал, что немедленно этим займется. И действительно, сразу после этой встречи он отправился домой и распорядился прорыть канаву заново, в другом месте. Несколько лет спустя случилась с сэром Годфри большая неприятность: в потасовке он убил соседа, так что ему самому должны были отрубить голову на Замковом холме в Эдинбурге. И вот, уже стоя на эшафоте, он увидал того самого человечка на белой лошадке, который протискивался сквозь толпу. Он поманил к себе сэра Годфри, тот прыгнул на круп его лошади, и только их обоих и видели. Что с ним стало после этого, никому не известно[54].

Лэрд замка Ко заслужил столь же чудесное спасение тем, что с честью сдержал данное обещание.

Таким образом, мы видим, что феям присуща благодарность, хотя есть среди них обладатели такого скверного характера, как, например, Яллери Браун, что подружиться с ними для любого смертного — настоящая беда.


Проступки, за которые феи наказывают. У фей есть свой кодекс нравственных законов, который они строжайшим образом соблюдают сами и насаждают в своих сношениях с людьми. Суровость, с которой они преследуют малейшие отступления от своих законов, кое-что сообщает об их истинной природе. Прежде всего, феи — скрытный народ и не жалея сил наказывают всякого, кто попытается шпионить за ними или как-то иначе нарушать их покой. В разных историях о снадобье фей степени вины разные. Иногда кормилица фей, забыв, что ее пальцы выпачканы снадобьем, прикасается к собственному глазу, и феи милостиво выдворяют ее из своей страны, отнимая у нее лишь волшебное зрение и оставляя навеки в сомнениях: видела ли она все это наяву или во сне? В сказке «Черри из Дзеннора» девушка по имени Черри сознательно нарушила запрет и стала из ревности подглядывать за хозяином. Обычного зрения она не потеряла, но из Волшебной страны была изгнана.

В похожей сказке «Волшебный вдовец» героиня Дженни Пермин не упоминала снадобье фей, а говорила лишь, что ее отправили прочь из Волшебной страны, как только истек срок ее службы: год и один день. Ни Черри, ни Дженни не поплатились за то, что рассказали о своих приключениях в Волшебной стране, но вход туда навсегда был для них закрыт. Наиболее жестокое наказание понесла — и заслуженно — Джоан, домоправительница сквайра Ловелла, героиня сказки «Как Джоан глаз потеряла»[55]. Женщина явно совала нос не в свои дела, за что и поплатилась. Как-то раз зашла она к Бетти Тренанс, которую все считали местной ведьмой, хотя на самом деле она была феей, — без всякого дела, просто так. Прежде чем постучать в дверь, Джоан наклонилась и долго подсматривала в замочную скважину, как Бетти мажет своим детям глаза какой-то зеленой мазью, которую она поспешно спрятала, как только раздался стук. Джоан, однако, удалось как-то добраться до снадобья, она помазала им один глаз и обрела волшебное зрение. Когда Джоан обнаружила свое волшебное зрение в присутствии мужа Бетти, тот не только вырвал у нее правый глаз, но и обманом усадил на адского коня, который, понукаемый самим дьяволом и всей его свитой, едва не завез ее в пруд Толдавы.

Людей, которые подсматривали за пирующими феями или хвастались их подарками, обычно ждало наказание, иногда это была какая-нибудь напасть или болезнь, а похитители сокровищ малого народца могли поплатиться за это и жизнью. Любопытных часто больно щипали чуть не до смерти, как это произошло с Ричардом из Леланта, старым рыбаком, который, заметив как-то ночью огни в лелантской церкви, не утерпел и заглянул в окно. Там он увидел целую процессию фей, которые хоронили свою королеву, и так удивился, что не смог сдержать возгласа. Феи немедленно налетели на него и принялись колоть своими кинжалами и другим острым оружием. Пришлось ему спасаться бегством[56]. Старый скупердяй из сказки «Скряга на волшебном холме», пытавшийся накрыть своей шляпой помост и стол короля фей во время пира, заслужил более жестокое наказание:

Старики из Сент-Юста долго рассказывали своим детям и внукам о большом празднестве с музыкой, танцами и угощением, которое устраивали феи. Скромные зрители могли наблюдать за ними, не рискуя вызвать неудовольствие фей, а порой даже получали маленькие, но очень ценные подарки.

Жил в тех местах один скряга, который не мог без зависти слышать о сокровищах. Как-то в пору сбора урожая он ночью в полнолуние отправился туда, чтобы посмотреть, чем можно поживиться. Когда он начал взбираться на холм, до него донеслись звуки музыки. Чем выше он поднимался, тем громче становилась музыка, и неожиданно он понял, что она раздается из-под его ног. В этот самый миг холм раскрылся и оттуда вышло целое полчище отвратительных спригганов, за которыми следовали музыканты и воины. И тут весь склон словно загорелся, и на каждой травинке, на каждом кустике засверкали драгоценные камни. Скряга с жадностью смотрел на эти богатства, хотя немного встревожился, глядя, как спригганы начали его окружать. Но все они были ему по щиколотку, и он решил, что сможет запросто раздавить их, и остался стоять на месте. Затем появилось великое множество слуг, несших сокровища, за которыми скряга и пришел. Они принесли сотни золотых столов, разложили на них золотые и серебряные блюда с дивными кушаньями, расставили кубки, вырезанные из алмазов и ру-бинрв. Он с жадностью наблюдал за тем, как появились придворные, за которыми следовали дети, несшие в руках цветы, пускавшие корни, едва касаясь земли. Наконец вышли принц и принцесса и двинулись к столу, стоявшему на возвышении. Тут скряга не выдержал и начал ползать на четвереньках, ссыпая в свою шапку драгоценные камни, золото и серебро. А в это время феи группами подходили, чтобы поклониться своим правителям, вероятно даже не подозревая о нависшей над ними опасности. Однако скряга был так увлечен своим занятием, что не обратил внимания на сновавших вокруг него спригганов с тонюсенькими светящимися веревочками в руках. Наконец он оказался за помостом, поднялся на колени, держа шапку над головой. Только тут он заметил, что взоры всех собравшихся обращены на него. Раздался свист, светпогас. Спригганы потянули за сотни веревочек, которыми был обмотан скряга, он услышал шум крыльев, почувствовал со всех сторон щипки и уколы. Он лежал на спине, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой, пока самый рослый из спригганов с криками и смехом плясал у него на носу. Наконец спригган прокричал: «Назад, назад! Я чую день!» И исчез. Скряга очнулся на холме, весь мокрый от росы и облепленный паутиной. Он кое-как отряхнулся и поплелся домой. И долго после этого не решался признаться в том, что с ним приключилось[57].

Недостаток щедрости, грубость и эгоизм не нравятся феям, как свидетельствуют многие народные сказки. Сельские феи, живущие племенами, — духи плодородии, приветствующие щедрость во всем и особенно не терпящие прижимистости и скаредности. Феи готовы помогать людям и работать без всякого вознаграждения, однако нередки случаи, когда брауни покидали дом из-за того, что новый хозяин оставлял им меньше молока и хлеба, чем прежний. Немало сказочных сюжетов основываются на отказе поделиться хлебом. Не любят феи и мрачных типов, весельчак быстрее добьется их расположения. Ворчун и брюзга всегда рисковал вызвать гнев фей, и не один придирчивый или драчливый муж заблудился в лесу или поле, сбитый ими с пути. К примеру, история о старом фермере Моуле:

Говорят, что любой пони из Эксмура может три вещи: забираться на скалы, возить пьяных и видеть пикси. Все это умел и пони старого фермера Моула.

А надобно вам сказать, что фермер Моул был самым дрянным старым пьяницей, какой когда-либо жил у Хэнгли-Клив, а его бедняжке жене и ребятишкам житья от него не было. С ярмарки он возвращался, пропив все до последнего гроша, и так накачивался сидром, что садился на своего пони задом наперед, всю дорогу орал песни, ругался нехорошими словами и, бывало, летел кувырком в канаву, где дрых до рассвета, но, если, приехав поутру домой, он узнавал, что его жена не ждала его всю ночь, а спала в своей постели, бил ее и детей смертным боем.

Не нравилось все это пикси, и решили они его проучить.

Пробовали напугать пони — не вышло: тот был тверд на ногу и хорошо знал дорогу, ведь он уже много лет подряд возил старого дурака мертвецки пьяным и, куда бы тот ни пытался его направить, знай себе трусил домой.

В ту ночь старый греховодник, пьяный как никогда, ехал домой, клюя носом и раздумывая, за что бы ему вздуть свою миссис на этот раз, и вдруг увидел в тумане свет. «Стой, дурачина! — обратился он к пони. — Приехали. Ишь, свечу какую здоровенную высветила. Ну, ничего, я ее сейчас поучу!»

Но пони не желал останавливаться. Он-то видел, что огонь зажгли пикси и горит он над самой что ни на есть черной и глубокой трясиной по эту сторону Чейна: сделай только шаг, и пони вместе с ездоком как не бывало.

А старик все настаивал: «Ну, ты, дурачина, приехали!» Дернул поводья и развернул пони прямо к трясине головой. Тот уперся всеми четырьмя копытами и ни с места!

Тогда фермер сошел с седла, отвесил пони хорошую затрещину и зашагал на свет. Не успел он и двух шагов сделать, как провалился в трясину и ушел с головой!

А старый пони затрусил домой. И когда жена и дети фермера увидели, что он пришел один, а все копыта у него в болотной грязи, сразу поняли, куда хозяин девался, зажгли все свечи и ну плясать на радостях!

С тех пор миссис каждую ночь оставляла ведро чистой воды, чтобы пикси могли искупать своих славных малюток, и чисто-начисто выметала очаг, чтобы им было где потанцевать, и дела на ферме шли чудо как хорошо, а старый пони разжирел, что твой кабан[58].

Еще одна характерная особенность фей — любовь к порядку и опрятности. Известны случаи, когда брауни убирали жилье и клали на места то, что разбросали люди, но если в дом приходят феи, там должен царить безукоризненный порядок. Если им забудут оставить воды, они искупают своих ребятишек в молоке, вине или недобродившем пиве. А вот трудолюбивые хозяйки, которые не щадя рук скребли очаг, нередко получали от фей серебро в подарок. Феи требуют, чтобы очаг, к которому они приходят погреться, всегда был чисто выметен, а рядом стояла чистая вода. Отступление от этого правила часто влечет за собой наказание, как в сказке о молочнице, которая забыла оставить маленьким человечкам воды для их ребятишек и поленилась встать, когда ей напомнили об этом. Ее товарка вылезла из постели и принесла им воды, за что получила серебряную монетку, а ленивая молочница семь лет хромала. Бранчливые супруги и мужья, поколачивающие своих жен, тоже нередко становятся жертвами фей. Один старый задира-фермер, который житья не давал своим домашним, утонул в болоте, куда его завели феи[59]. Итак, проступки, за которые наказывают феи, вкратце таковы: излишнее любопытство, жадность, нечистоплотность, дурной нрав и недостаток вежливости.


Похищение имущества фей. Пожалуй, несправедливо было бы утверждать, что смертные крали у фей так же часто, как те у них, но, учитывая страх и почтение, которые внушал маленький народец, нельзя не признать, что попыток, в том числе удачных, пробраться в курганы фей и похитить оттуда золотую или серебряную утварь было на удивление много. Наиболее ранние рассказы о них встречаются в средневековых хрониках. В их числе и рассказ об Элиодоре, который пытался похитить золотой мяч у маленького принца фей, чтобы удовлетворить любопытство матери. Вильям из Нью-бери повествует о могильнике близ его родного местечка в Йоркшире, который иногда открывался, и тогда все проходящие могли видеть льющийся оттуда свет и слышать шум пирушки. Однажды вечером какой-то крестьянин проходил мимо. Феи позвали его внутрь и предложили ему кубок вина. Тот вылил вино и ушел с кубком, который позже подарил королю Генриху I. Гервазий Тильсберийский рассказывает свой вариант истории о «Роге из Глостерского леса», правда, происходит она в другом месте. В ней фигурирует волшебный виночерпий, который выходит из кургана под Глостером и предлагает утолить жажду любому охотнику, кто попросит. Один оказался настолько неблагодарным, что унес кубок и подарил его графу Глостеру, который, однако, казнил его за разбой, а кубок преподнес Генриху I. Счастье Эденхолла дворецкий из одноименного замка похитил у фей, а вместе с ним и проклятие.

Существует несколько вариантов истории Лурана, в некоторых герой — собака, в других — человек: фермер-арендатор или мальчик-лакей. По одной из версий, феи похищают что-то у мальчика, и он пытается возместить убытки, похитив у них что-то взамен. Но ему не везет. Характерной чертой этого сюжета является наличие среди фей советчика, доброжелательно настроенного по отношению к людям. Его обычно называют Рыжеволосым, считается, что это похищенный феями человек, который не утратил сочувствия к своим собратьям:

Зачарованный холм (Байн-Шианта) своей необычайной высотой, яркой зеленью травы и заостренной вершиной выделяется среди всех холмов арднамурканского побережья, что у северного входа в пролив Малл. Две деревушки, Сги-нид и Корривулин, прилепились к холму. Принадлежавшую им землю, которая теперь стала частью большой овечьей фермы, обрабатывали когда-то три арендатора, одного из которых звали Луран Черный (Луран Мак-иль-дхви). Как-то поутру Луран обнаружил, что у него подохла корова, неизвестно отчего. Подозрение пало на обитателей Калвера, зеленого холма в деревне Корривулин, о котором давно говорили, будто в нем живут феи. Луран решил не спать ночь, а постеречь свою скотину и узнать, по какой причине пала корова. Едва стемнело, холм Калвер открылся и из него толпой выскочили маленькие человечки. Окружив серую корову Лурана, они поволокли ее к входу в свое жилище. Но никто из них не лез так вон из кожи, подталкивая корову к холму, как сам Луран; он, как говорят в таких случаях, старался за двоих. Корову забили и освежевали. Потом феи поймали старого портняжку — Луран узнал его по швейной иголке, которая торчала из правого лацкана камзола, — зашили его в коровью шкуру, приволокли к выходу из холма и пустили катиться по склону. Веселье продолжалось, все танцевали, а Луран пуще всех. Он опять старался за двоих, как и когда помогал красть собственную корову. Немало великолепных блюд и кубков стояло на столе, и Луран, в надежде возместить убытки от потери скота, улучил минутку и стащил волшебный кубок. Но феи заметили это и бросились за ним в погоню. Он слышал, как кто-то из них бросил:

Резвее был бы Луран,
Кабы не тяжесть его хлеба.
Преследователи уже почти поравнялись с ним, как вдруг раздался дружелюбный голос:

Луран, Луран Черный,
Беги к черным морским камням.
Феи, призраки и демоны теряют свою волшебную силу, стоит им оказаться в пределах досягаемости прилива, и Лу-ран, послушав дружеского совета, свернул к берегу и так добрался до дому. По дороге он слышал крики того, кто дал ему совет (наверное, какой-нибудь знакомый, которого похитил маленький народец), — феи колотили его за несвоевременную услужливость. Наутро серую корову Лурана нашли у подножия Калвера, где она лежала, задрав все четыре ноги. Как и предсказал Луран, в ее правой лопатке торчала швейная игла, и тогда Луран запретил есть ее мясо, а приказал выбросить тушу где-нибудь подальше.

Луран и двое его соседей вместе пахали и засевали несколько полей, и вот на одно из них повадились феи: они приходили ночью, когда урожай созревал, и жали хлеб, так что вся сущность зерна исчезала. Посоветовались с одним стариком, тот взялся постеречь урожай. Ночью он увидел, как зачарованный холм Корривулина распахнулся и оттуда показалась кучка фей. Во главе их шел старик, который принялся отдавать приказания: одним велел жать, другим — вязать снопы, третьим — ставить их в скирды. Тогда сторож начал во весь голос считать работников. Больше феи на это поле не приходили.

Однако преследовать Лурана феи не перестали. Отправился он с их кубком в замок Инверери, но по дороге таинственным образом исчез из лодки, и с тех пор никто его не видел и ничего о нем слышно не было[60].

Напасти и болезни, которые причиняют феи. Слово «удар» в значении неожиданно наступившего паралича имеет самое непосредственное отношение к верованиям в фей. Фактически это сокращение от «удара фей», или «удара эльфов»: считалось, что эльфы-невидимки кололи избранную жертву, будь то скотина или человек, стреляя в нее из лука, и уводили с собой, оставляя на ее месте неподвижное тело, или подкидыша. Иногда это была фея, а иногда на место жертвы подкладывали настоящий чурбан и так отводили глаза, что все вокруг принимали эту колоду за тело больного.

Пример тому можно найти в легенде о Роберте Кирке, авторе «Тайного содружества». У него была привычка бродить ночами вокруг холмов фей, и вот однажды утром его без сознания подобрали у холма в Ситх-Бруах, у Аберфойля. Его перенесли в кровать, где он умер, не приходя в себя. Жена его была в ту пору беременна, и вот за ночь до рождения ребенка пришел к ней родич, Грэм из Дюкрэ, и рассказал, что видел во сне Кирка и тот сообщил ему, что не умер, а похищен феями и перенесен внутрь их холма. Если его ребенка крестят в доме пастора, то он, Кирк, появится перед ними, и тогда Грэм должен будет воткнуть кинжал в его кресло и освободить его таким образом. Полагают, что Кирк явился, как и обещал, но родич, увидев его, замешкался и не вытащил вовремя кинжал, и потому Кирк по сию пору томится в плену у фей. Вплоть до 1944 года люди верили, что, если ребенка окрестить в пасторском доме, Кирк появится и его можно вызволить, проткнув кинжалом кресло, которое так и стоит на старом месте. Скорее всего, тело его тут же рассыплется в прах, зато душа будет свободна.



Медвяная роса, она же выделения тлей, также носила наименование «удар» и ассоциировалась с крохотными феями, живущими племенами, которые питались ею.

Есть немало других болезней, которые, предположительно, вызывают феи. Ревматизм, смещение межпозвоночных дисков, вообще любые физические уродства являются, как полагают, результатом невидимых, но очень глубоких ран, нанесенных феями.

Менее серьезные проступки часто заканчивались судорогами, наказанием, которому подвергался всякий, кто рассердил фею. Бранчливость и дурной нрав особенно часто приводили к судорогам. Иногда все тело провинившегося покрывалось синяками, точно его щипали невидимые пальцы[61].

Небольшие круглые синяки, которые иногда возникают рядом, считались следами пальцев фей. Те, кто подглядывал за волшебными существами, а следовательно, был виновен в нарушении покоя фей, или выдавал их секреты, имели все основания опасаться их щипков; то же можно сказать о грязнулях и неряхах, поскольку феи всегда приветствовали опрятность. Вообще если к началу XVII века в общественном сознании жителей Англии и сохранилась какая-то память о феях, то лучше всего помнились именно их щипки. Вот воспоминания Джона Обри (1626–1697):

В 1633–1634 году, вскоре после того как я начал учить грамматику в Латинской школе в Ятгон-Кейнел (недалеко от Чиппенхам-Уилтс), наш священник мр. Харт однажды подвергся нападению эльфов или фей. Он поздно вечером, уже почти в темноте, шел по холмам и приблизился к месту пляски фей, как называют в тех краях зеленые круги, которые духи чертят на траве. Вдруг он увидел необозримое число пигмеев или очень маленьких людей; они плясали, пели, как-то необычайно и тихо шумели. Он был поражен и так ими очарован, что совершенно не мог убежать от них; едва они его заметили, как окружили его со всех сторон, и он, то ли от страха, то ли от изумления, упал; и тогда эти крошечные существа стали щипать его, издавая все время странный, напевный шум. В конце концов они отстали от него, и, когда солнце встало, он оказался в середине их зеленого круга. Этот рассказ я слышал от него самого, через несколько дней после испытанного им мучения. Однако, когда я и мой приятель Стемп вскоре отправились на эти круги на холмах, мы не видели ни эльфов, ни фей. Говорят, они редко являются тем, кто их ищет[62].

Сухотку и чахотку тоже часто приписывали влиянию фей, хотя эти болезни могли насылать и ведьмы, которые якобы превращали жертв в коней и ездили на них ночами на шабаш, так что кони возвращались запаленными. Чаще всего под чахоткой понимали принудительные ночные визиты в холмы фей, откуда больной возвращался измученным, точно и не спал ночь. Ночь за ночью маленькие человечки уводили юношей и девушек на свои танцы, и те от недостатка отдыха начинали чахнуть. Интересно, что такие поверья шире всего распространены там, где сохраняется связь фей с мертвыми.

Типичный пример такой болезни находим в оркадской истории «Кейт Щелкунчик», изобилующей как феями, так и ведьмами. Причину сухотки видели в однократном сексуальном контакте, после которого остается жгучее чувство неудовлетворенности, как при встрече с ганконером или ла-мией; иногда смертный заболевал, отведав волшебной еды. Те же феи, которые, в сущности, были не чем иным, как духами плодородия, могли вызывать тяжелые роды или бесплодие. То и другое иногда объяснялось проклятием фей, причиной которого могло стать неудачное расположение дома. Иногда проклятие распространялось лишь на скотину, а иногда и на хозяйку. Чаще, однако, причину бесплодия и тяжкого разрешения от бремени видели в колдовстве. В балладе «Матушка Вилли», где злая свекровь оказывается ведьмой, а роды принимает домашняя фея по имени Билли Слепыш, приводится прямо-таки настоящий рецепт, как сделать роды трудными.

Импетиго и многие другие кожные заболевания были результатом гнева фей, они же насылали порой на провинившегося неимоверное количество вшей. Чувствительные ирландцы, правда, вполне могли покрыться сыпью и от насмешливой песни какого-нибудь барда, чье неудовольствие они умудрились вызвать. В этом крылась одна из причин особого влияния бардов в ирландском обществе.

Феи вызывали болезни не только у людей, но и у животных. Если скотина неожиданно заболевала, считалось, что ее уже убили и съели феи[63]. Бруцеллез, свиную лихорадку, куриную чуму тоже приписывают влиянию фей. Да и вообще феи могли делать все то же, что и ведьмы.

Детский паралич деревенские жители не считали болезнью; по их мнению, это означало, что феи украли их настоящего ребенка и подменили его своим. Любая болезнь, в результате которой ребенок менялся в лице или утрачивал какие-то способности, объяснялась подменой, что, надо полагать, порождало бесконечные страдания там, где люди верили в фей[64]. Жестокость считалась самым действенным средством от этой напасти. Нередко, особенно если соседи-доброхоты протягивали руку помощи, дело кончалось смертью ребенка.

Всякого рода уродства, связанные с ревматизмом, считались знаком того, что больной или больная были колдуном или ведьмой, в особенности если недуг наваливался неожиданно. В XVI–XVII веках люмбаго было опасным заболеванием, поскольку, согласно расхожему представлению, спина ведьмы согнута дугой; более мягкие формы этого недуга, к примеру хромота, рассматривались как наказание фей за какой-то нехороший поступок.


ВОЛШЕБНАЯ СТРАНА


Холмы фей. Холм фей, или шиан, увиденный снаружи, по-гэльски называется ноу (knowe), это слово означает курган или засыпанные землей руины замка.

Если холм открывается, то его внутренняя часть называется бру (brugh), это слово переводится как «городок», «округ». Обыкновенно бру означает место, где проживает множество фей, а не одно семейство.

Тульман (tulman) — гэльское наименование отдельного дома внутри холма фей. История о тульмане раскрывает, чем могут помочь хорошие манеры при встрече с феями, изображая последних в выгодном свете.

Жила в Бейли Тангусдейл одна женщина, и вот потерялась у нее как-то пара телят; отправилась она за ними, да припозднилась, а тут дождь с грозой, пришлось ей искать, куда спрятаться. Подошла она к холму и стала забивать колышек, чтобы телят привязать. А холм открылся. Что-то звякнуло, как будто котел на крючок повесили. Женщина удивилась и выпустила колышек из рук. Из холма тем временем высунулась женщина и спросила: «Что у тебя за дело, зачем ты стучишься в мой тульман?» Женщина ответила: «Я заблудилась со своими телятами и искала, где бы от дождя укрыться. Как мне выйти отсюда на дорогу?» Фея сказала: «Иди вон к тому пригорку, внизу. Там увидишь пучок травы. Пусть твои телята ее съедят, и тогда, коли последуешь моему совету, коровы твои всегда будут хорошо доиться, сколько бы ты ни прожила». По ее слову и вышло: женщина та прожила девяносто пять лет и никогда не оставалась без хорошей молочной коровы[65].


Волшебные животные. Огромное множество волшебных животных, которые встречаются в легендах Британских островов, можно разделить на две основные группы. Это дикие животные, существующие сами по себе, и домашние, которых кормят и используют феи. Иногда трудно разграничить эти два типа, потому что феи часто позволяют своим питомцам бродить на свободе. Например, шотландского куши, обычно исполняющего роль сторожевой собаки, иногда отпускают на волю, также как и Кродх Мару, который порой подбирается к крестьянским стадам. Однако в основном это различие довольно четкое.

Два типа волшебных существ появились в традиции очень рано и упоминаются еще в средневековых хрониках. Примерами могут служить грант, средневековый зверь-буги, описанный Гервазием Тильсберийским, и маленькие лошади из истории «Элиодор и золотой шар» Гиральда Уэльского.

К волшебным лошадям можно отнести и опасного ичь-ушкью из Северной Шотландии, едва ли менее опасных келпи и кабил ушти с острова Мэн, а также буги, трэша и шока. Все они в какой-то степени способны менять облик. Лошади, которых используют феи, появляются во всех героических волшебных легендах, где есть волшебная погоня.

Из всех волшебных собак Англии наиболее распространены черные. Многие собаки относятся к зверям-буги, например баргест, галли-трот, Маув дуг с острова Мэн и шок. Верования в собак холмов все еще живы в Сомерсете.

Домашний волшебный скот не столь свиреп, как дикие водяные лошади. И если такие животные случайно оказывались на свободе, то скорее были полезными, чем опасными. П оявление в стаде эльфийского быка считалось большой удачей, так же как и гварред-эр-тлина из Уэльса. Однако существовали и ужасные быки-призраки, такие как ревущий бык из Багбери.

Из всех бесчисленных волшебных зверей наиболее известными были тюлений народ, селки и роаны. Коты сами по себе считались волшебными существами, но отдельно можно упомянуть о волшебном коте из Северной Шотландии, по имени Кайт ши, и Кошачьем короле, неожиданно заявлявшем о своих правах.

Аванк был речным чудищем из Уэльса, чем-то вроде гигантского бобра, а бубри — чудовищной водяной птицей.

Наделялись волшебными свойствами козлы и олени, а также многие птицы, особенно орел, ворон, сова и королек. Конечно же, форель и лосось считались волшебными созданиями, встречались даже волшебные насекомые, например крыжовниковая бабка, появлявшаяся в виде огромной волосатой гусеницы. Фантастическая зоология фактически всех островов чрезвычайно богата.


Встреча с феями. Обычно считается, что феи показывались людям, когда сами того хотели, однако были, судя по всему, способы увидеть маленький народец без их на то желания и моменты, особенно благоприятные для этого. Одним из наиболее распространенных средств был четырехлистный клевер или изготовленное из него знаменитое снадобье фей, защищающее от отвода глаз.

Существовали, однако, люди, наделенные временной или постоянной способностью видеть фей без их на то желания. К ним относились шотландские горцы с «двойным зрением», или те, кого в Сомерсете называли «одаренными», а ирландцы — просто «зрячими»[66]. Роберт Кирк в «Тайном содружестве» часто упоминает наделенных вторым зрением людей, которые обладали этим даром от природы или получили его магическим путем. Нередко они находили этот дар весьма неудобным и обременительным.

Считалось, что, находясь в обществе провидца, можно обрести временную способность видеть фей. Некая миссис Стюарт, жена священника из Эдинбурга, рассказывала, как ее отец, чье детство прошло на острове Скай, видел однажды танцующих фей. Мать оставила его с малолетней сестрой на день у бабушки, а сама пошла посидеть с больным соседом. С ними был еще чей-то мальчик, тоже маленький. Время шло, дети устали и, наверное, так расшалились, что пожилая леди уже не могла с ними справиться, как вдруг в дом зашла добрая знакомая, о которой говорили, будто она «зрячая». Увидев, что происходит, женщина сказала: «Идемте со мной, я покажу вам кое-что интересное». Она заставила детей взяться за руки и вывела их в сумерки. Прямо за домиком, где жила бабушка, со склона холма стекал ручей. А на вершине этого холма горел костер, вокруг которого водили хоровод какие-то невысокие люди. Дети, как завороженные, смотрели на них, пока знакомая не увела их в дом, и, когда мать пришла за ними, им было что ей порассказать. Наутро они снова побежали на холм посмотреть на то место, где горел костер, но не нашли ни следа, ни одной обугленной травинки. В детстве миссис Стюарт и все ее братья и сестры больше всего любили сказку о том, «как папа видел фей». Много лет спустя ее тетка, сестра отца, вернулась из Канады и подтвердила, что все так и было, а еще позже ей довелось повстречаться со стариком, который был тогда третьим ребенком в их компании, и он тоже помнил все так отчетливо, словно это случилось не далее чем вчера.

Определенные периоды суток особенно подходят для того, чтобы видеть фей. Прежде всего это сумерки, а также полночь, час перед рассветом и полдень, когда солнце стоит в зените. Исчезновение фей можно было наблюдать именно в полдень. Говорят также, что видеть раз замеченную фею можно, лишь пристально глядя на нее; вот почему плененные лепреконы норовят заставить человека посмотреть в сторону. Пока вы не сводите с феи глаз, она не убежит, но, стоит вам хотя бы моргнуть, и она тут же исчезнет.


Время В Волшебной Стране. Знатокам фей издревле было присуще обостренное чувство относительности времени, возможно подсказанное состояниями забытья или транса, когда на полпути между кроватью и полом можно увидеть сон, события которого охватывают несколько лет. Иногда разница между реальным временем и временем в Волшебной стране фей именно такова. В пемброкширском рассказе о путешествии в страну фей[67] пастушок вступает в круг танцоров-фей и вдруг оказывается в сверкающем дворце, окруженном роскошными садами, где проводит много счастливых лет среди маленького народа. Лишь одно запрещалось пастушку: посреди сада бил источник с золотыми и серебряными рыбками и он ни под каким видом не должен был пить оттуда. Но именно этого ему больше всего и хотелось, и вот однажды он погрузил свои ладони в источник. В тот же миг дворец растаял и пастушок снова оказался на продуваемом всеми ветрами склоне горы в окружении своих овец. С тех пор, как он вступил в хоровод фей, прошло лишь несколько минут. Гораздо чаще состояния транса, подобные этому, сопровождают переживания теологического характера, к примеру путешествие Магомета в рай, видения браминов или отшельников. И, как правило, время движется совсем в другом направлении, будь то в Волшебной стране или в прочих сверхъестественных мирах. Несколько минут танца в стране фей оказываются равными году и одному дню в мире смертных, а в легенде о короле Херле несколько дней веселого пира оборачиваются двумя веками. Но это не всегда верно, ибо в народной традиции вообще не существует строгой логической системы, которая объясняла бы все. Элиодор совершал путешествия в Волшебную страну и обратно без малейших потерь во времени, смертные кормилицы фей бывали в Волшебной стране и возвращались домой в ту же ночь, человек, который позаимствовал снадобье фей у обитателей волшебного холма, входил туда совершенно безнаказанно.

Иногда, как в истории о Рип Ван Винкле, нарушение запрета, то есть употребление волшебной еды, вызывает зачарованный сон, когда время идет со сверхъестественной скоростью, но и это не всегда так. К примеру, король Херла и его товарищи пировали с феями, но в истории о них нет и намека на то, что именно этим было вызвано необычайно скорое течение времени. Да, посещение королем Волшебной страны обернулось катастрофой, но нет никаких указаний на то, что феи именно этого и добивались.

Сюжет о том, как герой отправляется к своей волшебной невесте и возвращается домой лишь несколько сотен лет спустя, чрезвычайно широко распространен. Классические тому примеры — спутники Брана, которым стоило сойти на землю, как они рассыпались в прах. Это повторяющийся мотив многих относительно современных валлийских легенд. Еще один типичный пример, сказка о Таффи ап Сионе. Как-то вечером Таффи ап Сион вступил в хоровод фей и проплясал с ними, как ему показалось, несколько минут, однако, когда он покинул их, все вокруг странно изменилось. Он пошел к своему ветхому домику, но его не было, а на его месте стояла красивая каменная ферма. Фермер выслушал его историю с сочувствием. Потом покормил и обещал свести к Катти Шон, старейшей обитательнице округи, которая может помнить его имя. И они пошли: фермер впереди, а Таффи за ним, и вдруг фермеру показалось, что шаги у него за спиной становятся все тише и тише. Он повернулся и увидел, как Таффи превратился в пепел и осыпался на землю[68]. Порой люди рассыпаются в прах, едва отведав земной пищи. В шотландской версии два человека вернулись из Волшебной страны в воскресенье и сразу отправились в церковь, где и превратились в персть, как только священник начал читать Библию.

Во всех историях подобного рода можно усмотреть намек на то, что Волшебная страна на самом деле обитель мертвых и войти туда означает умереть, а возвращаются оттуда не люди, а призраки, чьи тела рассыпаются при первом столкновении с реальностью.

А вот в трогательной истории «Полуденный призрак» эта трансформация уже произошла. Старик, давным-давно повстречавший «странного человечка», который задерживает его, затевая всякие споры с битьем об заклад и другие старинные развлечения, возвращается в виде призрака искать свою давно умершую жену, она зовет его к себе на небо, куда он и попадает, как только первый встречный смертный выслушивает его историю[69]. Как ясно из этой сказки, Волшебная страна, иными словами, вечность, не обязательно должна иметь пространственный вход, подземный или подводный. Кольца фей, встречи с кавалькадой фей, песни волшебной птицы вполне достаточно, чтобы перенести смертного в сверхъестественный мир, сделать его невидимым для других людей и вообще выключить из течения обычного, земного времени до тех пор, пока не истечет таинственный отрезок времени магического. Однако нельзя не заметить, что, несмотря на всю разницу в скорости, время в Волшебной стране и время в земном мире взаимосвязаны. Танцора, попавшего в хоровод фей, спасают непременно через год и один день, или через год ровно; два месяца соответствуют двум векам; час оборачивается сутками; значит, можно провести некие параллели. Но пересекаются не только два временных потока, еще важнее совпадения времен года. Начало мая, канун Иванова дня, канун Дня всех святых — вот время, когда врата между мирами широко распахнуты[70]. Существенную роль играют определенные часы суток. Четыре поворотных момента всякого дня — полдень, закатные сумерки, полночь и час перед рассветом — очень важны для фей. Также и некоторые дни недели считаются опасными или спасительными. Иными словами, течение времени в Волшебной стране только кажется неограниченным и свободным, на самом деле в нем, как и во всем существовании фей, прослеживается зависимость от смертных.


Гости В Волшебной Стране. В XVII веке были такие молодые люди, которые заявляли, будто побывали в Волшебной стране. Один мальчик из Борга утверждал, что знаком с феями, — факт, зафиксированный также в приходской книге:



А еще он (Джонни Николсон) рассказал мне другую историю о мальчике по фамилии Уильямсон, отец которого, ирландский торговец льном, утонул на пути в Ирландию, куда он ездил покупать лен; так что мальчика воспитывали мать и дед, старик по фамилии Спроат, который жил в Борге. Мальчик часто исчезал на два, три, а то и десять дней кряду, и никто не знал, где он пропадал, потому что он никому ничего не рассказывал, когда возвращался, но все понимали, что он ходит к феям.

Однажды лэрд Бармагахана резал торф, и все соседи ему помогали. Как раз в это время мальчик опять исчез на десять дней, и все гадали, где он может быть, и вдруг видят, что он сидит прямо среди них. «Джонни, — спросил кто-то из соседей, которые как раз сидели кружком и обедали, — откуда ты взялся?» — «Я со своими пришел», — ответил тот, имея в виду фей. «А кто они такие, эти твои свои?» — «Видите вон тот торфяной холмик, что в яму осыпался? Вот оттуда я и вышел». Один старик по фамилии Браун, наследник Браунов из Лэнгленда, которые еще живут в Борге, посоветовал деду послать мальчика к католическому священнику, пусть даст ему что-нибудь, чтобы феи от него отстали; так и сделали, а когда мальчик вернулся домой, на шее у него на черной ленточке висел крест. Когда местный пресвитерианский священник и церковный совет услышали об этом, они отлучили от Церкви и деда, и старого Брауна за то, что такое присоветовал. Пресвитериане верили в фей, но не верили, что священник-католик может сделать что-нибудь хорошее. Однако мальчик после этого никуда не пропадал; а некоторые люди постарше до сих пор помнят его уже стариком. Вся эта история записана в приходской книге пресвитерианской церкви, где ее и сейчас может прочесть всякий, кто пожелает[71].

Современником и земляком мальчика из Борга был другой мальчик, из Лита, который также претендовал на личное знакомство с феями; его историю поведал Ричард Бове, человек, который разговаривал с самим мальчиком. Позднее Бове воспроизвел этот рассказ в «Пандемониуме, или Обители дьявола» (1684), опубликованном как раз в то время, когда вера в фей и ведьм обретает новых сторонников не только среди простонародья, но и среди ученых мужей. Вот что говорит об этом Джордж Бертон, великолепный рассказчик:

Лет пятнадцать тому назад задержавшись по делам в Лите, что под Эдинбургом, в королевстве Шотландия, я часто захаживал в один дом, посидеть со знакомыми да пропустить по стаканчику вина. Женщина, хозяйка заведения, пользовалась доброй, славой среди соседей, что и заставило меня с особым вниманием отнестись к ее рассказу о «мальчике фей», как она его называла, проживавшем в том же городке. История, которую я от нее услышал, показалась мне настолько странной, что мне захотелось повидать этого мальчика при первой же возможности, и хозяйка пообещала мне это устроить. Несколько дней спустя, когда я проходил той же дорогой, хозяйка окликнула меня и сказала, что «мальчик фей» проходил мимо совсем недавно. Потом она оглядела улицу и показала мне его: «Смотрите, сэр, вон он, там, играет с другими детьми». Я подошел к детям и ласковыми словами и монеткой убедил того самого мальчика пойти со мной в дом. Там, в присутствии нескольких человек, я задал ребенку пару вопросов из области астрологии, на которые он дал чрезвычайно проницательные ответы. И вообще на протяжении всего разговора он проявлял хитрость, необычайную для его возраста, а на вид ему было лет десять или одиннадцать.

Все время нашего разговора он делал такое движение рукой, словно бил в барабан, и тогда я спросил его, умеет ли он барабанить. Он отвечал: «Да, сэр, не хуже всякого другого в Шотландии. Ибо каждый четверг по вечерам я выбиваю самые разные дроби для тех, кто встречается вон под тем холмом». И он указал на большой холм между Эдинбургом и Литом. «Как тебя понимать, мальчик? — удивился я. — Что же это за компания такая?» Он ответил: «Большая компания, сэр. И мужчины, и женщины, и развлекаются они под разную музыку, не только под мой барабан. А еще они едят и пьют вино, и нередко бывает так, что все мы вдруг переносимся в Голландию или Францию и там наслаждаемся всеми достопримечательностями этих стран». Тогда я спросил, как же они попадают под холм. На что он ответил, что там есть широкие ворота, которые открываются для них, оставаясь невидимыми для многих, а внутри — две большие комнаты, убранные не хуже любой другой в Шотландии. Затем я выразил сомнение в правдивости его слов, а он вызвался погадать мне в доказательство и предсказал, что я дважды женюсь, заявив, что и сейчас видит этих женщин у меня за плечами. Обе мои жены будут очень красивы, обещал он. Пока он говорил, подошла соседская женщина и попросила погадать ей на будущее. Он ответил, что она родит двух ублюдков, прежде чем выйти замуж, и женщина так разгневалась, что не захотела слушать остальное.

Хозяйка заведения сообщила мне, что во всей Шотландии не нашлось бы человека, который удержал бы его от посещения фей по четвергам. Тогда я, посулив мальчику еще денег, взял с него обещание встретить меня в следующий четверг днем в том самом доме и с тем отпустил. Мальчик пришел на указанное место, а я тем временем уговорил нескольких знакомых сопровождать меня, чтобы не дать мальчику ускользнуть ночью. Мы окружили его и стали задавать ему разные вопросы, на которые он отвечал. Пока не настало одиннадцать часов вечера, после чего он ускользнул от нас, никто даже не успел заметить как. Но я вовремя хватился, поспешил за ним и вернул его в комнату. Мы все следили за ним, но вдруг он снова оказался у дверей. Я опять последовал за ним и услышал с улицы шум, как будто кто-то напал на него, и с тех пор я никогда больше его не видел[72].


Пленники В Волшебной Стране. Исстари люди знали, что феи похищают смертных и уводят их в свою страну, а также задерживают тех, кто проникает в их холмы, обманом заставляют есть и пить, и тогда человек навсегда остается с ними. История Малекин из средневековой хроники Ральфа Коггешелла — ранний тому пример. В ней мы имеем дело с самой распространенной формой похищения: феи крадут младенца у матери, пока та работает в поле, и оставляют подкидыша, однако похищенный ребенок, по-видимому, верит, что каждые семь лет ему предоставляется возможность обрести свободу. Пленники, которых с малолетства кормили волшебной едой и баловали феи-матери, под конец, возможно, становились настоящими феями. Но существовало и более зловещее объяснение, почему феи похищают людей: в Шотландии и Ирландии говорили, что раз в семь лет феи платят дань аду и предпочитают рассчитываться с Князем Тьмы смертными, а не своими единокровными братьями и сестрами. Вот и в балладе о Томасе-Рифмаче королева эльфов выражает опасение, как бы Томаса не отдали в уплату десятины.

Считалось, что дети постарше тоже подвергаются опасности, в особенности если они забредают на территорию фей. Однажды феи похитили четырнадцатилетнего паренька, единственного сына кузнеца, и оставили вместо него подкидыша. Кузнец прибег к «бородатой» уловке — притворился, будто варит пиво в яичной скорлупе, — и прогнал подкидыша из дому, но сын его все не возвращался, и тогда отец, вооружившись кинжалом, Библией и петухом, отправился к кургану фей выручать мальчика. Он нашел своего сына в дальнем конце холма, где тот вместе с другими смертными пленниками работал в кузне, и забрал его оттуда. После этого происшествия мальчик сделался отменным кузнецом[73]. Любопытно, что в одной и той же истории феи одновременно и боятся железа, и успешно занимаются его обработкой. Такое впечатление, что создатели этой сказки перепутали фей с гномами. Иногда смертные бывали рабами фей: «Молодые парни, которых они заманивают в свои волшебные дворцы, становятся их рабами и выполняют самую тяжелую работу»[74]. Высоко ценится и помощь смертных во время межклановых столкновений фей или матчей по хоккею на траве, но для этого людей, как правило, не похищают, а нанимают, щедро оплачивая их услуги.

Феи часто похищают молодых людей, имеющих особые способности к пению и музицированию — именно такая судьба постигла Томаса-Рифмача, — или просто красивых молодых людей, в которых влюбляются феи-принцессы.

И все же женщинам грозит большая опасность от фей, чем мужчинам. Особенно высок спрос на кормящих матерей (видно, молоко самих фей не отличается хорошим качеством), и потому послеродовой период, когда женщине запрещалось посещать церковь, считался наиболее рискованным. Немало сказок сложено о том, как эффективно защититься от фей в это время, или, напротив, о мужьях, которым приходилось выручать своих жен. Иногда людям удавалось задержать фей, когда те уже уводили своих жертв, и тогда феи сами оказывались в плену. Сказка «Жена лэрда Балмаши» наглядно показывает, как именно это происходило и к каким именно методам похищения прибегали феи. Иногда жертву спасали, как это происходит в рассказе «Мэри Нельсон». Но случались и трагические неудачи. К их числу относится сказка «Жена фермера из Лотиана», когда муж не смог выручить свою супругу:

Жену одного фермера из Лотиана забрали к себе феи и назначили ей испытательный срок длиной в год, во время которого она каждое воскресенье приходила расчесывать своих детей. Однажды муж увидел ее и приступил к ней с расспросами; женщина поведала ему, что за несчастное событие послужило причиной их разлуки, научила, как ему отвоевать ее, и умоляла собрать всю свою смелость, потому что от его успеха зависит ее счастье и в этой жизни, и в следующей. Фермер, который пылко любил свою жену, спрятался накануне Дня всех святых в зарослях дрока у большой дороги и принялся поджидать фей. Но едва только забренчала упряжь да заслышались дикие, ни на что не похожие звуки волшебной кавалькады, как мужество изменило ему, и он просто переждал, пока всадники минуют его, даже не попытавшись остановить процессию. Последний всадник проехал мимо зарослей, где прятался незадачливый крестьянин, и тут же вся кавалькада растаяла в воздухе под громкий хохот и ликование, среди которых он явно различил голос жены, оплакивавшей вечную разлуку с супругом[75].

Другая сказка, «Кэтрин Фордайс из Унста», отличается несколькими любопытными особенностями. Феи благословляют девочку, названную в честь Кэтрин Фордайс, хотя о собственном ребенке Кэтрин не упоминается ни словом; запрет притрагиваться к волшебной еде присутствует, однако, судя по всему, имя Господне может противостоять даже последствиям его нарушения.

Жила-была одна женщина, звали ее Кэтрин Фордайс, да во время родов умерла, — по крайней мере, люди так думали. И вот вскоре после ее смерти жене соседской снится сон, будто приходит к ней эта самая Кэтрин и говорит: «Я забрала молоко у твоей коровы, но ты внакладе не останешься. Наоборот, если пообещаешь отдать мне то, о чем пока не знаешь, у тебя всего будет вдоволь». Соседка ничего ей не обещала, так как не знала, о чем та говорит, но скоро поняла, что речь шла о ребенке. Родилась девочка, и мать дала ей имя Кэтрин Фордайс. Только девочку окрестили, как та Кэтрин, что была в плену у троу, снова пришла к матери и пообещала, что, пока эта девочка живет с ними, семья ни в чем не будет знать нужды. Еще она сказала, что у троу ей неплохо, но назад она сможет вернуться, только если кому-нибудь из смертных, кто увидит ее наяву, хватит сообразительности в ту же секунду помянуть имя Господа. Также она сказала, что друзья не уберегли ее во время родов, мало читали заклятий и потому она попала во власть троу.

Богатство просто обрушилось на семью, где подрастала маленькая Кэтрин, и так продолжалось до тех пор, пока она не выросла и не собралась замуж. В ночь перед свадьбой разразилась ужасная буря, «какой даже старики не могли припомнить». Брох вышел из берегов, переполненный морской водой, волны перехлестывали через береговые скалы, как через простые камни. Отец невесты потерял лучших овец, которых смыло в море, «а люди потомговорили, что какие-то старики с длинными белыми бородами протягивали руки из волн и хватали бедных животных». С той самой ночи удача отвернулась от соседки. А один человек по имени Джон Нисбет видел как-то раз ту самую Кэтрин Фордайс. Проходил он по полю рядом с ее прежним домом, как вдруг вроде как дыра приоткрылась. Заглянул он туда и увидел Кэтрин «в чудном кресле с младенцем на руках». Путь ей загораживала толстая железная балка. Женщина была одета в коричневое поплиновое платье, — по описанию Джона люди узнали в нем подвенечное платье Кэтрин. Ему показалось, будто она спросила: «О, Джонни! А ты что здесь делаешь?» Тогда он ответил: «А ты чего тут сидишь?» На что она сказала: «Я здесь довольна и счастлива, но выйти не могу, потому что отведала их еды!» Джон Нисбет, к несчастью, забыл сказать: «Да пребудет с тобой Господь», или не знал, что это нужно сделать, а Кэтрин не успела намекнуть, как все исчезло[76].

Похищение юных красавиц, предназначенных в жены королям или принцам народа фей, было делом столь же обычным, как и похищение кормящих матерей, причем повитухи, судя по всему, были нужны именно таким, украденным невестам. Очень интересный пример такого положения вещей приводится в истории «Эйлиан из Гарт-Дорвен». Героиня этой сказки охотно признала народ фей своим народом, да и в ней самой с самого начала было что-то странное. Золотые волосы сделали ее особенно привлекательной для фей. Спасать ее нужды не было. Это наиболее законченная сохранившаяся сказка из разряда историй о кормилицах фей.

А вот корнуэльская сказка «Волшебные обитатели Селенских болот» повествует о неудачной попытке спасти смертного пленника, но там похищенная девушка становится скорее нянькой, нежели невестой у фей. И в беду она попадает, отведав волшебной еды.

Одна черта сказок о пленниках в Волшебной стране представляет особый интерес: они зачастую помогают смертным, нечаянно оказавшимся в царстве фей. В сказке «Арендатор из Окрикана» таким помощником становится соседка, предположительно недавно умершая, — она предостерегает героя, а затем принимает его сторону и помогает ему бежать. Кормилицу иной раз предупреждает ее же пациентка. Как правило, пациентка и сама является пленной невестой, как явствует из сказки «Доктор и принцесса фей». В ирландских сказках нередки случаи, когда человека, нечаянно оказавшегося среди фей, пытается спасти «рыжеволосый», который и сам, скорее всего, находится в плену у фей. Один из подобных примеров — это история девушки, которую феи обманом заманили в свой хоровод, где она танцевала с принцем, а потом усадили ее за стол, который ломился от яств:

Взяла девица золотую чашу из рук принца и поднесла к устам. В тот же миг мужичонка какой-то подошел да на ухо ей прошептал:

— Яств не ешь, вина не пей, иначе не бывать тебе дома.

Поставила тогда девица чашу и пить отказалась. Тут они рассердились, зашумели, а один, свирепый такой, черный, поднялся и молвил:

— Всяк, кто к нам придет, должен отведать нашего вина.

С этими словами он схватил девицу за руку и поднес чашу к ее устам, так что она едва не умерла от испуга. Но тут опять пришел тот рыжий мужичонка, взял девицу за руку и вывел из залы.

— На этот раз тебе повезло, — сказал он. — Возьми вот эту травку и ступай домой, да не потеряй — пока она с тобой, никакого вреда тебе не будет.

И он дал ей веточку растения, которое зовут атар-ласс (земляной плющ).

Зажала она веточку в кулачке и бежать, но всю дорогу так и слышала за собой топот. Наконец прибежала она домой, заперла дверь, залезла в постель, а тут вокруг дома как загремит, как зашумит, голоса как закричат:

— Через волшебную траву мы над тобой теперь не властны, но подожди — вот пойдешь в следующий раз плясать на холм, так останешься с нами на веки вечные, и ничто уже тебе не поможет.

Девица сохранила веточку, и феи ее больше не трогали; но много дней прошло, прежде чем музыка, под которую она танцевала тем ноябрьским вечером на холме фей со своим волшебным возлюбленным, перестала звучать у нее в ушах[77].

Томас-Рифмач — единственный смертный обитатель Волшебной страны, который снова и снова выступает в роли вожака и советника фей, не оглядывается с тоской на покинутый им срединный мир и не сочувствует другим смертным.

Знаменитый поэт и провидец Томас-Рифмач был реальным человеком, жившим в XIII веке, о чем свидетельствуют подписанные им самим и его сыном документы. В этих бумагах он назван Томасом-Рифмачом из Эрсильдуна. Иногда его называют Томасом Лермонтом из Эрсильдуна, но этот вариант имени не подтвержден документально. Считалось, что свой пророческий дар он получил от королевы Страны эльфов. Поэма Томаса из Эрсильдуна является наиболее ранним источником сведений об этом периоде его жизни, а также мы находим там примеры некоторых его пророчеств. До нас дошли несколько манускриптов XV века, а сама поэма может относиться к XIV столетию. Та же история рассказывается и в «Балладе о Правдивом Томасе», однако уже без пророчеств, которые были изданы отдельной брошюрой и печатались с XVI по XIX век, периодически в них вносились изменения в соответствии с историческими событиями эпохи. В поэме повествуется о том, как эльфийская королева влюбилась в Правдивого Томаса, перенесла его в Страну эльфов и продержала там семь лет. Но в конце этого срока пришло время платить десятину, которую феи должны отдавать сатане. И королева испугалась, что выбор падет на Томаса. Чтобы спасти его от этой участи, она вернула его в мир смертных, одарив языком, который не может лгать. В некоторых версиях этой баллады Томас не хотел принимать непрошеный подарок, однако королева все равно наделила его этой способностью. Так заканчивается поэма, но традиция продолжает эту историю. Возвратившись из Страны эльфов, Томас-Рифмач много лет прожил в Эрсильдуне и благодаря своему пророческому дару прославился по всей Шотландии. Но он не потерял связь со Страной эльфов. Однажды ночью, когда он пировал в своем замке, прибежал испуганный человек и сказал, что самка оленя и лань вышли из леса и идут по деревне к замку. Томас-Рифмач поднялся со своего места и вышел приветствовать их. Они повернулись и повели его в лес, больше он не возвращался в мир смертных. Но его видели те, кто попадал в Волшебную страну. Там он выполняет роль советника, как в доме феи, куда попал арендатор из Ок-рикана, иногда покупает лошадей для Спящих воинов, у подножия одного из шотландских холмов. Дерево, под сенью которого Томас повстречал королеву фей, вам могут показать и по сей день.

Роберт Кирк, писатель XVII века, автор «Тайного содружества», тоже, как принято считать, попал в плен к феям, которые затащили его в свой холм под Аберфойлем. Неволя тяготила его, но вырваться он не мог: феи держали крепко, ведь он выдал их секреты.

Причин, по которым феи похищают людей, множество: здесь и потребность в рабочей силе, и любовное влечение, и богатство, которое приносит музыкальный дар, и нужда в человеческом молоке для волшебных младенцев, но важнее всего, по-видимому, стремление влить свежую кровь в жилы хиреющего рода, поддержать его угасающие силы.


Кормилицы фей. Истории о женщинах, принимавших роды у фей, известны с древнейших времен и частично объясняют, в чем именно заключается зависимость фей от смертных. Рассказы на эту тему продолжают создаваться по сей день, взять хотя бы историю о чудаковатом старичке, который сел в автобус у холма Гринхау в Йоркшире и поехал на нем за районной медсестрой. На том же автобусе он привез ее к холму, и они вместе вошли в пещеру, где, как выяснилось, обитало семейство пикси. Самое интересное в этом происшествии то, что пикси обычно не встречаются в Йоркшире, но внутри этого холма была шахта, где когда-то работали выходцы из Корнуолла. Эту историю рассказывали в Йоркшире в 1920-е годы. Старейшая версия сказки о кормилице фей принадлежит перу автора XIII века Гервазия Тильсберийского и находится в его книге «Императорские досуги». А вот наиболее полный вариант сказки с подобным сюжетом, может быть даже единственный по-настоящему законченный:

Давным-давно жили в Гарт-Дорвен старик и его жена. Поехали они в канун Дня всех святых в Карнарвон нанять себе служанку. А в те времена был такой обычай, что любой молодой человек или девица, искавшие службы, поднимались на небольшой холмик в середине рыночной площади, где нынче почта. Пошли туда старик со старухой и увидали там молоденькую девушку с золотистыми волосами, которая стояла чуть в стороне от других. Старуха подошла к ней и спросила, нужна ли ей работа. Та ответила, что нужна, тут же согласилась на предложение старухи и пришла в назначенное время в ее дом. А тогда в деревнях долгими зимними вечерами пряли. И вот повадилась молоденькая служаночка прясть вечерами на лугу, при свете луны, а терлоитх тейг собирались вокруг нее, пели и плясали. А по весне, когда дни стали длиннее, Эйлиан — так звали девушку — сбежала с терлоитх тейг, и больше о ней не было ни слуху ни духу. Поле, где ее видели в последний раз, по сей день зовется Полем Эйлиан, а луг, где она любила прясть, Девичьим лугом. А надобно вам сказать, что та самая старуха из Гарт-Дорвен была известная в округе повитуха, и спрос на нее был большой, издалека приезжали. И вот какое-то время спустя, как пропала Эйлиан, в полнолуние это было, дождик прошел небольшой да туман поднялся, и подъехал к двери старухиного дома джентльмен звать хозяйку к своей жене на родины. Села она на лошадь позади незнакомца, и привез он ее к Рос-и-Корт. В то время прямо посреди поля был небольшой холмик, вроде как остатки крепости, и много камней набросано, а к северу от них — горка каменная, она по сей день там, Брин-и-Пибион называется, только я в том месте не была ни разу, не видела. Подъехали они, значит, к тому месту, а там пещера, в ней-то жена джентльмена и лежала. Краше той комнаты, что внутри пещеры, старуха в жизни своей не видывала. Приняла она роды у красавицы, все благополучно, и подошла к камину запеленать ребенка. Только она с этим справилась, как подходит к ней муж дамы, подносит баночку с каким-то снадобьем и просит смазать ребенку глаза, но остеречься и ни в коем случае не прикасаться после этого к собственным. Старуха ребенку глазки смазала, бутылочку в сторонку поставила, а тут у нее глаз зачесался, она забылась да тем самым пальцем, которым ребенку глазки протирала, его и потерла. В ту же минуту этим глазом она увидала, что роженица лежит в просторной пещере на подстилке из камышей и сухого папоротника, вокруг нее камни, а в дальнем углу горит костерок. Еще она увидала, что роженица — вовсе никакая не леди, а ее бывшая служанка Эйлиан; другим глазом она по-прежнему видела комнату, краше которой и нет. Вскоре после того случая пошла старая повитуха в Карнарвон на рынок, увидела там мужа недавней роженицы, подошла к нему и спрашивает:

— Как поживает Эйлиан?

— Хорошо поживает, — ответил тот. — А каким это глазом ты меня видишь?

— Вот этим, — был ответ.

Тогда муж Эйлиан схватил камышинку да и выколол старухе глаз[78].

Истории о кормилицах фей широко распространены. Согласно сказке «Волшебные обитатели Селенских болот», у чистокровных фей крайне редко рождаются дети, и на основании вышеприведенной сказки и сказки о «Черри из Дзеннора» можно с определенной долей уверенности утверждать, что дети фей, нуждающиеся в волшебном снадобье для обретения зрения, — метисы.


Подкидыши. Постоянная готовность фей красть человеческих детей составляет древнейшую часть верований в малый народец и является специфической формой воровства фей. Упоминания о похищенных феями младенцах встречаются у таких средневековых авторов, как Ральф Коггешелл и Гервазий Тильсберийский. Обычно феи похищали из колыбели некрещеного младенца, родители которого не позаботились о должной защите, и оставляли вместо ребенка что-нибудь другое. Например, подкидывали на место красивого, желанного человеческого младенца своего, страшненького и болезненного. Но еще чаще феи подкладывали в колыбельку сморщенного, ни на что не годного старика, ставшего в тягость своему племени, чтобы тот пожил в холе и довольстве на попечении приемной матери, которая станет кормить его и баюкать, пока он будет кряхтеть да хныкать, требуя внимания и пищи.

Бывало, правда, и такое, что в колыбели младенца оставляли чурбан — кусок дерева, которому придавали сходство с украденным ребенком; обычно это случалось, когда похищали кормящую мать или просто жену, что, к примеру, едва не произошло в сказке «Жена Санди Харга». Чурбаном феи пользовались, когда злоумышляли не только против младенца, но и против его матери. Иногда «чурбаном» прозывали любого подкидыша фей, просто по ассоциации, но это уже слишком вольное истолкование. Обычно если похищали человека, то оставленный взамен чурбан изображал неподвижное, лишенное сознания тело, как в случае с Грейс Хатчес из «Волшебных обитателей Селенских болот» или Робертом Кирком. Так же поступали и при похищении скота, например, в сказке «Арендатор из Окрикана» чурбаном заменили быка. Подмененный скот еще некоторое время продолжал сохранять видимость жизни и движения, но вскоре погибал.

Хороший пример неудачного похищения новорожденного с матерью — шетландская сказка «Помни кривой палец». Жена издольщика с Шетландских островов только что родила первенца, а ее муж, загоняя овец на ночь, услышал вдруг три громких удара, словно бы из-под земли. Он закрыл овчарню и пошел домой через ригу. Пробираясь между скирдами, он слышал какой-то голос, который твердил: «Помни кривой палец». А у жены фермера как раз и был кривой палец, так что он сразу сообразил, что это серые соседи затевают нехорошее против его жены с младенцем. Но наш мужичок знал, что делать. Не мешкая, он вошел в дом, зажег свечу, взял складной нож и Библию. Только он открыл книгу, как в пристроенном к дому амбаре поднялся страшный вой и крик. Мужичок взял раскрытый нож в зубы, зажженную свечу в одну руку, Библию — в другую и направился в амбар, а соседи, пришедшие навестить его жену, потянулись за ним. Он пинком распахнул амбарную дверь, швырнул внутрь Библию, вой тут же сменился истошными воплями, и феи опрометью кинулись прочь. В амбаре осталась лежать обтесанная колода, так похожая на его жену, что с двух шагов не отличить. Мужичок поднял ее и понес в дом. «Я эту игрушку у серых соседей отнял, — заявил он, — я и забавляться с ней буду». И много лет подряд он колол на ней дрова, а феи никогда больше его жене не досаждали.

А вот трогательная история о болезненном подкидыше. В ней феи похитили новорожденного младенца прямо из-под носа родителей. Отец и мать ребенка уже спали, когда дверь их дома вдруг распахнулась и внутрь шагнул высокий, черноволосый человек, а за ним — старая карга со сморщенным, волосатым младенцем на руках. Жена растолкала мужа, тот оказал непрошеным гостям энергичное сопротивление. Его свечу дважды задували, но он щипцами вытолкал каргу из дому. Когда супруги снова зажгли свет, то увидели, что их младенец исчез, а в колыбели лежит волосатый подкидыш. Только они заплакали да запричитали, как дверь снова отворилась и вошла молодая девушка в красном платке. Гостья спросила у родителей, о чем они плачут, и, когда те показали ей сморщенного подкидыша, рассмеялась от радости и сказала: «Это же мой ребеночек, они украли его у меня сегодня ночью, потому что хотели вашего, красивого и здорового, но мне-то милее собственный; отдайте его мне, и я расскажу, как вам вернуть своего». Родители тут же отдали ей подкидыша, и она научила их взять три колоска, пойти к холму фей и сжечь их там один за другим, грозя спалить весь холм, если феи не вернут их младенца, здорового и невредимого. Они сделали, как им сказала фея, и вернули ребенка[79]. Угроза сжечь терновник на холме фей помогала иногда вернуть похищенного взрослого.



Считалось, что если на место ребенка феи подбросили старика, то его можно обманом заставить выдать свой возраст. Для этого везде использовался один и тот же метод, странно даже, как это никто не подумал, что феи, быть может, давно уже о нем узнали. Способ был такой: взять две дюжины яичных скорлупок, расставить у огня и притвориться, будто варишь пиво. Хныканье и всхлипывания должны были постепенно стихнуть, лежащая навзничь фигурка приподняться, и в конце концов надтреснутый старческий голосок должен был сообщить: «Видывал я желуди, из которых нынешние дубы выросли, но чтобы пиво в скорлупе варили, отродясь не видал!» Ну а тогда останется только раздуть огонь повыше, бросить в него подкидыша и ждать, пока тот, хохоча и повизгивая, улетит в трубу, а уж тут и настоящий ребенок у дверей окажется. Но не всегда: иной раз родителям приходилось самим идти к холму фей выручать младенца.

Полагали, что феи похищали человеческих младенцев либо чтобы уплатить ими десятину дьяволу, либо для улучшения собственной породы, либо просто ради их красоты.


Средства, защищающие от фей. Люди, которым приходилось в одиночку выхтддить по ночам из дому, знали немало средств защиты от фей. Прежде всего к ним относились священные знаки и символы: следовало перекреститься или надеть крест, в особенности из железа; прочесть вслух молитву или пропеть гимн, окропить себя или взять с собою святой воды (одного из главных средств защиты от воровства фей, заклинаний или недоброжелательства) или посыпать перед собой дорогу кладбищенской плесенью, ибо земля со старых кладбищ, сплошь состоявшая из разложившихся останков — могильной плесени, — придавала силу заклятиям и считалась также надежным оберегом от чар.

Крест изначально считался мощнейшим средством защиты от фей и всякой нечисти. Возможно, что перекрестки дорог, где в уже раннехристианскую эпоху ставили кресты, прежде были посвящены божествам границ и пределов и потому служили местами жертвоприношений. Любая форма креста: перекрестить себя или другого, крест, нацарапанный на земле и образованный скрещением дорог, деревянный, каменный или металлический крест на обочине, нательный крест — давала надежную защиту от дьявола, духов и фей. Иногда, в целях усиления защитных свойств креста, его изготовляли из особого материала, например рябинового дерева, ибо оно само по себе способно прогонять нечисть, декоративные кресты изготовляли из янтаря или коралла, также наделенных магической силой.

Матери подвешивали раскрытые ножницы над колыбельками своих детей, чтобы защитить их от фей крестом из холодного железа, а кроме того, закалывали одежки булавками крест-накрест. Ножницы, благодаря своей форме и материалу, из которого они сделаны, обладают двойным защитным действием.

Разумеется, молитвы, и прежде всего «Отче наш», всегда являлись главным способом защиты от любой сверхъестественной опасности. Считалось, что для защиты от дьявола надо произносить «Отче наш» вслух, так как нечистый не может читать мысли и потому способен судить о том, что у человека на душе, только по его словам и поступкам, и слова молитвы его обескураживают. То же самое, вне всякого сомнения, верно и для злых фей.

Хлеб и соль также считались эффективными средствами, к тому же почитаемыми как священные символы: первый — жизни, второй — вечности (и доброй воли).

Ибо хлеба вкус святой
Гонит ужас прочь ночной[80].
Направляясь в какое-нибудь место, которое часто посещали феи, путник клал обычно в карман корку хлеба.

Хорошей защитой были и колокола; церковные колокола, колокольчики, которые надевали исполнители танца моррис, колокольчики, которые вешали на шею овцам или коровам. Также помогали свист и трещотки. В народе церковные колокола, гаргульи и флюгера — символ рассвета и наступления дня — считались тройной защитой от дьявола. Фей также отпугивали звоном церковных колоколов. История о фее, которая жаловалась:

Ни сна тебе, ни покоя
От колокольни в Инкбро.
Что ж такое! —
первый из длинной серии рассказов, отражающих нелюбовь фей к колоколам[81]. Кроме того, когда танцевали моррис, танцоры привязывали к ногам колокольчики, звон которых должен был прогонять из округи духов — противников плодородия.

Однако и у фей тоже были свои колокольчики. Нет ни одного рассказа о кавалькадах фей, в котором не упоминалось бы о звоне колокольцев на лошадиной сбруе. Понять, для чего феям нужен этот звон, невозможно, разве что как своеобразная дань их любви к музыке, однако иногда говорят, что феи с колокольчиками, хотя и крадут еду и похищают детей, принадлежат к благословенному двору и колокольчиками отпугивают злых существ, принадлежащих к двору неблагословенному.

Человек, которого водили кругами пикси, выворачивал наизнанку верхнюю одежду, чтобы выйти на правильный путь. Вывернутая одежда ассоциировалась, по-видимому, с изменением личности, поскольку известно, что игроки тоже выворачивали наизнанку одежду, чтобы прервать полосу невезения.

Определенные растения и травы, как считалось, обладали сильной защитной магией. Лучше всего от нечисти помогал четырехлистный клевер, который препятствовал отводу глаз. Волшебное снадобье, которое позволяет всякому, кто намажет им глаза, увидеть истинный облик феи через кажущуюся наружность, изготовляется, как принято думать, из четырехлистного клевера. Немало историй рассказывают о людях, которые, сами того не подозревая, брали в руки четырехлистный клевер вместе с охапкой сена или пучком травы и получали дар волшебного зрения.

Жила-была на ферме в Вест-Буриенз замечательная корова по кличке Дэзи, у которой долго не переводилось отличное молоко, однако никто никогда не мог надоить с нее больше двух галлонов: корова поднимала уши, начинала тихонько мычать и не отдавала молоко. Однажды вечером молочница пошла на луг доить коров, и вот что случилось. Надоила она полный подойник молока, сорвала пучок травы, чтобы мягче нести было, поставила подойник на голову да и пошла. У самой изгороди девушка оглянулась и увидела Дэзи, вокруг которой так и сновали феи с глиняными горшочками и мисочками. Они похлопывали и поглаживали корову, а той все это очень нравилось. Один, повыше ростом, в котором девушка по нахальной ухмылке признала пикси, улегся на траву и задрал ноги, а остальные вставали на них по очереди, чтобы подоить корову. Девушка поспешила домой, где рассказала хозяйке все, что видела, но та не верила ей до тех пор, пока девушка не разобрала при свете фонаря в конюшне пучок травы с пастбища и не нашла в самой его середине четырехлистный клевер. Тогда хозяйка коровы убедилась, что все это правда, но, к несчастью, решила не оставлять так этого дела. Она посоветовалась со своей матерью-ведьмой, и они вместе сварили из морской соли и вяленой рыбы снадобье, которым намазали корове вымя. От фей они избавились, но владельцам фермы мало было от этого проку, потому что Дэзи без своих маленьких друзей заскучала, заболела, остались от нее кожа да кости, и молоко давать перестала[82].

Вторая функция четырехлистного клевера — исполнение желаний. Пленнице удается убежать от фей, когда во время танца она находит на лугу четырехлистный клевер.

Трава святого Иоанна, иначе зверобой, которого особенно много в середине лета, давала одинаково сильную защиту от чар и заклинаний фей, злых духов и дьявола. Эффективным защитным средством признавали красную вербену, вероятно не в последнюю очередь по причине ее яркой чистой окраски. Сэр Вальтер Скотт приводит двустишие, произнесенное демоническим любовником, который не мог приблизиться к своей возлюбленной, когда она держала в руках зверобой и вербену:

Зверобой с вербеной брось,
Не то будем вечно врозь.
Маргаритки, в особенности их мелкая полевая разновидность, тоже обладали магическими защитными свойствами, и потому детям на головки надевали венки из этих цветов, когда хотели обезопасить их от фей. Ведь маргаритка — символ солнца.

Надежную защиту давали все деревья с ягодами красного цвета, например рябина. Как говаривали в Шотландии, «От рябины, янтаря да красной вербены ведьмы бегут без оглядки». Посох или крест из рябинового дерева или даже просто горстка спелых ягод считались вполне действенным средством. В Горной Шотландии рябину старались сажать рядом с домом. А там, где рябина не растет, ее заменяли ясенем (плоды ясеня, как с четным, так и с нечетным количеством крылышек, часто применялись при гадании). Шест из ясеневого дерева был надежной защитой для скота.

Тот, за кем гнались феи, обычно старался перепрыгнуть на другой берег ручья, в особенности такого, который течет на юг, так как для фей вода была неодолимой преградой, однако при этом следовало опасаться духов, которые жили в проточной воде.

Для защиты людей и животных над входом в дом и конюшни вешали подкову, а над яслями для защиты лошадей от эльфов — любителей покататься — подвешивали дополнительно полый камень. Этот камень, в котором вода промыла отверстие, мог употребляться двояко: во-первых, сквозь него можно было глядеть на фей, во-вторых, подвешенный над стойлом в конюшне поближе к лошадиной спине, он обладал свойством отпугивать фей.

Просто удивительно, как феи вообще умудрялись похищать и подменять младенцев, а пикси — сбивать путников с дороги при таком разнообразии защитных средств.


ФЕИ И СМЕРТНЫЕ


Зависимость фей от смертных. На первый взгляд, феи ведут вполне независимое существование в своих подземных или подводных королевствах или на зачарованных островах по ту сторону моря. Они катаются на лошадях, пируют, танцуют, устраивают ярмарки, занимаются ремеслами — прядут, ткут, тачают башмаки, добывают руду; и все же время от времени они демонстрируют поразительную зависимость от смертных. Чаще всего о феях рассказывают, как они крадут человеческих младенцев да зовут смертных кормилиц. Вероятно, что последние нужны только детям, рожденным от похищенных смертных невест, однако и здесь феи оказываются зависимыми от смертных. Человеческая кровь, похоже, необходима феям для обновления собственного все уменьшающегося запаса. Иногда кровь нужна не в переносном, а в самом буквальном смысле: на острове Мэн верили, что, если феям не оставить чистой воды на ночь, они будут пить кровь хозяев[83]. Еще один пример очевидной зависимости — пища людей. Снова и снова приходится слышать о том, как феи крадут зерно, молоко или масло, похищают фойсон, или сущность еды или скотины, оставляя лишь видимость. Дружественно настроенные феи могут попросить у женщины покормить грудью их ребенка или у какого-нибудь мастерового починить сломанный инструмент, как в сказке «Волшебный совочек». Ирландские феи в особенности нуждались в человеческой силе во время межклановых усобиц или игры в хоккей на траве. Роберт Кирк выдвигает идею, что многие события, происходящие в мире фей, к примеру похороны, являются своего рода имитацией или предзнаменованием того, что вскоре произойдет с людьми. Одним словом, несмотря на то, что феи оскорбляются, когда чрезмерно любопытные смертные нарушают их покой, дела людей занимают их гораздо больше, чем они готовы в том признаться.


Как попасть к феям. В пуританской Британии, где фей считали разновидностью мелких демонов, любые контакты с ними вызывали подозрение; правда, сельские жители проявляли большую снисходительность, а ирландцы вообще полагали определенные знаки почтения к феям вполне оправданным средством защиты, хотя и среди этой нации были такие, кто не видел в сношениях с малым народом ничего хорошего. Считалось, что в канун Дня всех святых ведьмы, феи и мертвецы выходят плясать вместе. В Северной Англии многие из тех, кого обвиняли в ведовстве, утверждали, что в колдовских делах им помогали феи, а не дьявол.



Обвиненная в ведовстве Изабель Гоуди в своем признании о путешествии с феями описывает королеву фей довольно прозаически: «Королева фей носила прекрасное белое белье и белые с коричневым одежды». Ее эльфы с покрытыми волдырями спинами, разговаривающие, точно призраки, на самом деле не кто иные, как помощники дьявола, который собственноручно изготавливает волшебные стрелы, чтобы посылать их в смертных; эти эльфы, «шумные и бранчливые», и сами являются мелкими демонами. Они, вне всякого сомнения, относятся к неблагословенному двору.

Однажды мужчина, которого обвиняли в ведовстве, предложил судье пойти с ним к холму фей, откуда он получал волшебный порошок. Судья с возмущением отверг подобную идею, но присяжные отказались признать этого человека виновным. Дюрант Хотхам впервые подробно описал этот случай в своей книге «Жизнь Якоба Бемена» в 1645 году:

Задержали однажды в этом графстве человека по подозрению в ведовстве (эту историю я слышал от других заслуживающих доверия обитателей графства). Он был колдуном того сорта, которых обычно называют добрыми, то есть излечивал болезни, не подвластные ни знаниям, ни пониманию обычных докторов. Про этих колдунов говорят (и чаще всего правду), что они добиваются этого с помощью духов (под покровительством которых произросло большинство наук), а потому гражданские законы нашей страны предусматривают наказание за такие дела, поскольку они опасны и полны обмана и редко даются иначе, кроме как в обмен души на демона-помощника, к вящему прославлению ловкости последнего. Тот человек лечил белым порошком, который он, по его словам, получал от фей. Для этого он шел к определенному холму, стучал трижды, холм открывался, он входил внутрь и разговаривал там с живыми, видимыми людьми. Обвиняемый пообещал, что если любой джентльмен, присутствовавший в зале суда, согласится пойти с ним или хотя бы послать слугу, то он проведет его туда и покажет место и людей, от которых он получал снадобье[84].

Двадцать три года спустя Дж. Уэбстер опубликовал «Разоблачение мнимого ведовства» (1677), возможно наиболее влиятельную книгу своего времени, — во многом именно благодаря ей ведовство официально перестало считаться уголовным преступлением. Дж. Уэбстер комментирует рассказ Хотхама об этом происшествии, снабжая его новыми подробностями, которые стали известны ему по той причине, что он сам присутствовал на допросе обвиняемого:

Ко всему сказанному могу добавить лишь следующее: человек, которого обвиняли в том, что он призывал злых духов, был существом недалеким и безграмотным, что было ясно видно всякому. В прошлом он был очень беден, но в последнее время стал зарабатывать неплохое содержание для себя, своей жены и множества ребятишек, а все благодаря чудесному белому порошку, которым он лечил людей, чему было немало подтверждений. Когда судья задал ему вопрос, как он раздобыл этот порошок, человек рассказал такую историю. «Однажды поздно вечером возвращался он с работы печальный, полный тяжелых дум, не зная, где раздобыть кусок хлеба для жены и детей, как вдруг повстречалась ему прекрасная женщина в богатом платье и спросила, отчего он так грустен. Он ответил ей, что причина в его бедности, и тогда она сказала, что если он последует ее совету, то она поможет ему раздобыть нечто такое, отчего он разбогатеет. Он с радостью согласился, с одним только условием, если ничего противозаконного в этом не будет. Она сказала, что богатство придет к нему не через нарушение законов, но через исцеление больных и добрые дела. После этого дама строго-настрого наказала ему ждать ее назавтра в том же месте в тот же час и ушла, а он отправился домой. На следующий вечер в назначенное время он стоял на том же месте и ждал. Дама пришла, как и обещала, и похвалила его за то, что он пришел вовремя, иначе обещанное вознаграждение ему бы не досталось, а потом велела идти за ней и ничего не бояться. Они подошли к холму фей, дама постучала трижды, холм отворился, они вошли внутрь и оказались в красиво убранной зале, где сидела королева, а вокруг нее множество людей. Благородная дама, которая привела с собой мужичка, представила его королеве, та милостиво его приветствовала, после чего снова обратилась к благородной даме с указанием дать ему белый порошок и научить пользоваться им. Дама дала ему деревянную коробочку с порошком и сказала, что всякому больному надо давать по две-три крупинки и он поправится. Потом она проводила его к выходу из холма, и они расстались. Когда же судья спросил его, как выглядело то место внутри холма, которое он назвал залой, было ли там светло или темно, мужичок ответил: ни так и ни сяк, а как у нас бывает в сумерках. Когда ему задали вопрос, где и как он получал новый порошок, он ответил, что шел к тому же холму, стучал трижды и повторял: «Я пришел, я пришел», после чего холм открывался, он входил внутрь, там его встречала та же дама, приводила к королеве, которая приказывала дать ему еще порошка. Вот такую простую и незамысловатую историю (какой бы она ни показалась другим) рассказал мужичок судье и присяжным. И поскольку никаких доказательств его виновности, за исключением исцеленных им людей, не было, присяжные отказались признать его вину. А еще я помню, что сказал судья, выслушав все показания: если бы я стал выносить ему приговор, то присудил бы кнутами прогнать его отсюда до того места, которое он называет холмом фей, за те небылицы, которые он тут нагородил[85].

Феи, среди которых побывал тот мужичок, отличались, по-видимому, куда более мягким нравом, чем те, с которыми обычно общались шотландские ведьмы. Они говорили, что слоа, или мертвое воинство, заставляли их стрелять в прохожих из волшебных луков, — подвиг, на который сами феи, очевидно, не способны. Так, по крайней мере, считала Изабель Гоуди, которая добровольно поведала суду о своей ведовской практике и контактах с феями. Об уколе эльфов она рассказала следующее:

Что до наконечников стрел, которыми эльфы стреляют в прохожих, то дьявол изготовляет их собственноручно и сам передает мальчикам-эльфам, а те острят и затачивают их специальной штукой наподобие штопальной иглы. Я сама видела, как они это делают… Те, кто острит эти наконечники, сами пустые и покрыты шишками. Говорят они как привидения. А когда дьявол дает их нам, то произносит такие слова:

Стреляйте во славу мою —
И никогда не промахнетесь.
Во время более раннего допроса Изабель объясняла, как слова «Конь да кобыла!» помогали ей летать по воздуху:

У меня была лошадка, и я обычно говорила: «Конь да кобыла, во имя дьявола!» И мы взлетали и летели куда хотели, лошадка была маленькая, как соломинка. На соломе мы могли полететь куда хотели, будь то дикая трава или солома с поля, достаточно было встать на нее и сказать: «Конь да кобыла, во имя дьявола!» И всякого, кто не перекрестится, увидев эту солому в воздухе, мы могли тут же подстрелить на месте. Души тех, в кого мы стреляли, отправлялись на небо, а тела оставались на земле, и мы летали на них, как на маленьких лошадках размером с соломинку.

Допросы шотландских ведьм изобилуют рассказами о посещениях холмов эльфов, отголоски этого верования слышны и в Англии.

История Энн Джеффри из Корнуолла возбудила всеобщий интерес, даже в трудные времена гражданской войны. Это происшествие лучше документировано, чем множество других подобных случаев, записи о которых мы встречаем лишь в памфлетах. Описание событий, связанных с Энн Джеффри, появились уже в 1647 году. А в 1696-м, еще при ее жизни, Мозес Пит, сын хозяев, у которых она служила, напечатал письмо епископу Глостера, в котором рассказал о позднейшей жизни Энн Джеффри, а также о своих ранних воспоминаниях. Мозес Пит был еще мальчиком, когда девятнадцатилетняя Энн Джеффри поступила в услужение к его родителям. В 1645 году она упала в обморок, после чего некоторое время болела, а когда поправилась, то объявила, что побывала в Волшебной стране. У нее открылись удивительные способности к ясновидению, а также она могла исцелять прикосновением. И первой, кого она вылечила, была ее хозяйка[86].

Энн была умненькая девушка, предприимчивая и любознательная, хотя она так и не научилась читать. Ее любопытство было возбуждено историями про фей. И она начала искать маленьких волшебных существ Западных земель. После заката солнца она часто уходила из дому, переворачивала листья папоротника, заглядывала в колокольчики наперстянки, напевая при этом:

Волшебные, дивные создания,
Придите и станьте моими друзьями.
Как-то в прекрасную лунную ночь она бродила по долине и пела:

Луна сияет, сверкает ручей,
Я здесь, а где ты, мой волшебный друг?
Потом феи сказали ей, что хорошо ее слышали и перебегали с листка на листок, пока она их искала. Но в конце концов решили ей показаться.

Однажды днем Энн вязала в беседке, стоявшей прямо за садовой калиткой, как вдруг услышала шелест листьев, словно кто-то за ней подглядывал. Она решила, что это ее милый, и не подала виду. Некоторое время все было тихо, только слышался стук спиц, и тут ветви зашумели снова, и раздался тихий смех. И тогда Энн довольно сердито сказала: «Листья скорее вырастут на воротах, чем я к тебе приду». Тут же раздался звон колокольчиков и мелодичный смех. Энн испугалась, потому что это не был смех ее возлюбленного, но не сдвинулась с места, вскоре она услышала, как садовая калитка отворилась и снова тихо захлопнулась, и в беседке появились шесть маленьких человечков. Они были очень красивыми, со сверкающими глазами и одеты в зеленые платья. Самый важный из них с красным пером на шляпе любезно заговорил с ней. Она подняла его на ладони, он тут же прыгнул на ее грудь. Вскарабкался наверх и принялся целовать ее шейку. Она была просто зачарована ласками маленького джентльмена и сидела, испытывая настоящее блаженство, пока он не позвал своих товарищей, которые тут же забрались наверх по ее юбкам и кофте и принялись целовать ее в щеки, подбородок и губы, и один из них закрыл ей руками глаза. Она ощутила покалывание, и все вокруг потемнело. Затем ее подняли в воздух и куда-то понесли, куда именно, она не знала, пока не почувствовала, что снова сидит на земле, и услышала, как кто-то сказал: «Слеза! Слеза!» Она открыла глаза и увидела прекрасную Волшебную страну.

Вокруг возвышались храмы и дворцы из серебра и золота, деревья были усыпаны цветами и плодами, в озерах плавали золотые рыбки, а на ветвях сидели разноцветные птицы. Сотни великолепно одетых людей гуляли там, танцевали, играли или отдыхали в увитых цветами беседках. Энн была одета так же нарядно, как остальные. К ее удивлению, они больше не казались ей маленькими, но были человеческого роста. Энн могла бы навечно остаться в этом счастливом краю. Девушку окружали шестеро ее друзей, но самый прекрасный из них предложил ей руку, и им удалось ускользнуть вдвоем. Они были наверху блаженства, пока не раздался шум и к ним не ворвались пятеро остальных, за которыми неслась разъяренная толпа. Возлюбленный Энн достал меч, чтобы защитить ее, но раненый упал к ногам девушки. Тот, кто ослепил Энн в первый раз, вновь закрыл ей руками глаза. Ее словно закружило в свистящем вихре, и, когда к ней вернулось зрение, она обнаружила, что лежит на полу беседки, а вокруг стоят встревоженные друзья.

Никогда Энн больше не попадала в Волшебную страну, но феи не оставляют своих избранников. Они были с ней постоянно (хотя, кроме нее, никто их не видел) и кормили ее волшебной едой. Мозес Пит говорил в своем письме:

Она отказывалась от нашей пищи, и ее кормили феи со времени жатвы до Рождества, после которого она села за стол и сказала, что по случаю праздника поест с нами немного жареного мяса, так она и сделала, я сам сидел за этим столом.

Он также добавляет, что «Энн дала ему кусок хлеба, вкуснее которого он не ел ничего на свете».

После болезни Энн сделалась очень ревностной в своей вере, все время просила читать молитвенник, так как принадлежала к Епископальной церкви и пророчила победу королю. Люди стекались к ней в Лондон со всех концов страны за исцелением, и ее пророчества приобрели широкую известность. Именно это, а не ее общение с феями и послужило основной причиной преследования. Она была арестована в 1646 году по доносу Джона Тригигла, который после смерти приобрел сверхъестественную славу и был известен как демон Тригигл. Он приказал заключить ее под стражу и не кормить, но она не жаловалась и продолжала пребывать в добром здравии. В 1647 году ее держали под стражей в доме мэра Бодмина и по-прежнему не кормили. В конце концов ее отпустили, она поступила в услужение к овдовевшей тетке Мозеса Пита, вышла замуж за разнорабочего по имени Уильям Уоррен.

Мозес Пит был печатником в Лондоне, когда опубликовал письмо к епископу Глостера, и так как сам не мог навестить Энн Джеффри, то послал своего старого друга, мистера Хамфри Мартина, чьей маленькой дочурке Энн как-то раз подарила серебряную чашечку, полученную от фей, в подтверждение своего рассказа. Однако она ничего ему не сказала. И он написал:

Что до Энн Джеффри, то я провел с ней целый день и прочитал ей все, что ты написал мне, но она ни в чем из этого не признается: ни в том, что касается фей, ни в исцелениях, которые она совершала. Она ответила, что если бы ее отец был жив, то она и ему не рассказала бы о том, что с ней произошло. Я спросил ее о причине, и она ответила, что, если она расскажет что-нибудь тебе, ты напишешь об этом книги и баллады, и добавила, что не согласилась бы посредством этих книг прославиться по всей стране даже за пять сотен фунтов.

Бедняжка Энн не хотела больше пережить то, что она выстрадала в руках Тригигла.

Однако предмет наваждений и тип фей, которые явились Энн, представляют большой интерес. В удаленном уголке Корнуолла всего через пятьдесят лет после первой постановки «Сна в летнюю ночь» мы встречаем неграмотную деревенскую девочку, создавшую изысканную волшебную страну крошечных фей, таких же маленьких и влюбчивых, как феи Шекспира. Эта история подтверждает факт, что поэты основывались на существовавшей деревенской традиции.


Власть над феями. И простые люди, и ученые чародеи жаждали власти надфеями, предпочитая ее обоюдоострому оружию служения сатане. Существовало немало разных способов добиться своего. Наиболее жестокий и прямолинейный из них — пленение феи. Смертные брали в плен фей, которые становились их женами, — об этом говорится в сказке о Диком Элдрике и в многочисленных легендах о роанах или девах-тюленях. Иногда фей брали в плен просто из корысти, как это произошло со Скилливидденом, волшебным мальчиком. Но самой желанной добычей был лепрекон, сапожник фей, дальний родственник клурикана, которого не мог удержать ни один охотник. Вот типичная сказка о лепреконе и незадачливом ловце фей.

Томас Фицпатрик, молодой фермер из Киллера, слонялся как-то в выходной день без дела, да решил вдруг сено перетрясти да овес связать, а то как бы погода не испортилась. За работой услышал он постукивание да потрескивание. Подкрался он поближе посмотреть, в чем там дело, пригляделся да и увидел в кустах крохотного такого мужичонку в крохотном кожаном фартучке, с башмаком в руках, к которому он как раз деловито прибивал набойку. Том сразу понял, что это не кто иной, как лепрекон. Он знал, что лепреконы — самые богатые из всех фей, а еще он знал, что если смотреть на лепрекона пристально, не сморгнув ни разу, то хоть один горшок с золотом из тех, что у него по полям припрятаны, он отдаст. Так что Томас прыгнул прямо на башмачника, ухватил его покрепче и стал грозить самыми страшными проклятиями, какие только мог придумать, чтобы тот показал ему, где припрятано золото. Парень вошел в такой раж, что малыш-сапожник испугался не на шутку и сказал:

«Пойдем со мной, я покажу тебе, где оно у меня припрятано». Том так и впился в него глазами, а тот пошел его водить по ямам да колдобинам, вверх и вниз, туда и сюда, пока не пришли они к полю, заросшему полынью. Башмачник ткнул в один высокий куст и говорит: «Рой тут и найдешь горшок, полный золотых гиней». А день-то был праздничный, лопаты у Тома с собой и не случилось, вот и повязал он красный платок вокруг куста. «Я ведь тебе больше не нужен?» — спросил лепрекон. «Нет, нет», — отвечал Том. — Место ты мне показал, побегу теперь домой за лопатой». Лепрекон тут же исчез, точно капля воды в песок. Том стремглав помчался за лопатой. Всего ничего его и не было-то, а когда вернулся, глядь — на каждом полынном кусту по красному платку! То же, или почти то же, случалось со всяким охотником поживиться за счет лепрекона[87].



Иногда власть над феей дает имя. Всякая попытка выведать его вызывает обиду, а в некоторых случаях даже прозвища, данного человеком какой-нибудь особенно приставучей фее, бывало достаточно, чтобы избавиться от нее. Хорошие тому примеры — рассказы про Том Тит Тота и Вапити Стури. Не меньшую власть над феями можно обрести, заполучив что-нибудь из их вещей, к примеру красный колпачок скандинавского эльфа, гребень русалки и так далее; однако эти предметы могут оказаться опасными в руках человека неискушенного, а потому заклинания настоящих волшебников всегда считались более эффективными. Иногда неученые люди пользовались простенькими рифмованными заклинаньицами, а в манускриптах чернокнижников XVI–XVII веков можно обнаружить гораздо более сложные заклинания. У каждого своя функция: одни нужны, чтобы вызывать фей, другие — чтобы прогнать их с того места, где предположительно находится сокровище, третьи — помогают заручиться помощью и советом волшебных существ, четвертые — заключить их в кристалл или кольцо. Первые два заклинания взяты из Бодлеанской библиотеки (MS Ashmole 1496), следующие два — из Британского музея (MS Sloane 1727):

Отличный способ вызвать любую фею, если она еще не занята, правда, сама я предпочитаю вызывать Маргарет Барранс.

Сначала взять широкий квадратный кристалл или стекло Венеры 3 дюйма длиной и столько же шириной, опустить указанный кристалл или стекло в кровь белой курицы и дать полежать три среды или три пятницы подряд; вынуть, омыть святой водой и окурить; потом взять три ореховых прутика или три любых прутика годичного возраста, очистить добела, расщепить так, чтобы одна сторона стала плоской, и трижды написать на ней имя духа или феи, которую надо вызвать, после чего закопать прутики в склоне холма, где обитают феи, в среду перед тем, как звать фею, вынуть в пятницу и позвать ее в 8, в 3 или в 10 часов, когда расположение планет наиболее благоприятное; вызвать фею может лишь человек, ведущий чистую жизнь, повернувшись лицом на восток, а когда она придет, заключить ее в тот кристалл или зеркало.

Снадобье смазывать над веками и под веками утром и вечером, в особенности когда зовешь или страдаешь недостатком зрения [иными словами, снадобье для обретения волшебного зрения]. Отстоять салатное масло и влить в прозрачный сосуд, омыв его предварительно розовой водой, настоем из цветков ноготков, которые надлежит собирать лицом к востоку, полоскать, покуда масло не побелеет, потом перелить в стекло, ut supra. И добавить туда же бутонов розовой штокрозы, цветки ноготков, цветки или верхушки дикого тимьяна, почки молодого ореха, тимьян следует собирать вблизи холма, куда часто приходят феи, а также траву с трона фей, и все это добавить в масло в стекле, все выдержать три дня на солнце, использовать по необходимости; ut supra.


Как вызвать фею.

Я. Е. А. вызываю. Элаби: Гатхен: во имя. отца. сына, и святого, духа, заклинаю. Элаби. Гатхен: Вызываю, и. Немедленно: приказываю, и Повелеваю, тебе. Тетраграмматоном: Эммануэлем, мессией, сетером. пантоном. кратоном. Альфой и Омегой, и. прочими, высокими, и. почитаемыми, именами, всевышнего, богом. Выразимым, и. не. Выразимым, и. всей, силой, святого, духа, божественной благодатью, и. предвидением, мощи. и. благодати, и. силы, твоей. Элаби. всею, мощью, и. благодатью, и. силой, всех, святых. Дев. и. патриархов. И. Я. Заклинаю, тебя. Элаби Гатхен. святыми, именами. Бога. Садай. Элой. Искирос. Адонай. Саваоф, появись немедленно, покорно, и послушно, в. этом, зеркале, не. причиняя, вреда, и. не подвергая опасности, ни. меня, ни другое, живое, существо, и к тому я обязываю, тебя. всею, мощью, и. силой, нашего. Господа. Иисуса. Христа. Я. Повелеваю, тебе, силою, его. воскресения, и. силою, его плоти, и. тела, данного ему. святой. Девой. Марией. Императрицей, неба. и. ада. и. святой, властью, господа, и. его. святыми, именами, именно. Адонай. Адонатос. Элой. Элоим. Суда. Иге. зет. и. гебан: что. означает. Господь, могучий, и. Царь.

Иудейский, чья. обитель, вся. твердь, земная, чей. престол, в. небесах, и. его. властью, земной, и. им. самим, и. его. славными, и. могущественными, именами. Я. повелеваю, тебе, служить, мне. Е. А. верой, и. правдой, и никуда, не уходить, без. моего, согласия, и Законного. Разрешения, данного именем. Отца. и. святой, троицы. А. еще я. заклинаю, тебя. Элаби. Гатхен. всеми. Ангелами, и. Архангелами, и. всем, святым, воинством, небесным, поклонением, господу, всемогущему, приди, явись, передо, мной. Е. А. в. этом, кристалле, или. зеркале, покорно, и без сопротивления, моему, истинному, и. совершенному, зрению, и. честно, без. плутовства. Мошенничества, или. обмана, исполняй, все. мои. приказания, и. требования, и. отвечай, на. все. вопросы, какие, пожелаю, тебе, задать, а. также, будь, покорен, и. верен, мне. отныне, и. во веки веков, во. всякое, время, дня. и. ночи, и. в. любом, месте, будь. то. поле. дом. или. другое, место, куда. я. призову, тебя. и. чтобы, ты. Элаби. Гатхен. не. покидал, меня. и. не. имел, желания, покинуть, ни. при. помощи, магии, ни. повинуясь, призыву, другого, мага, какого бы. звания, или. учености, он. ни. был. но. оставался, бы. всегда, покорным, и. преданным, моим. Е. А. слугой, и. даже, в. страшный. День. Суда, когда, ты. будешь, держать, ответ, перед. Господом, пред. коим. ты. я. и. прочие, христианские, души, предстанем, чтобы, обрести. Радость, в. небесах, или. его. волей, быть, обреченными, на. вечное, проклятие, и. даже, в. глубинах, ада. с дьяволом, и. его. Ангелами, где. будем, гореть, не. сгорая, в. серном, пламени, преисподней, вот. к. чему. я. Е. А. обязываю, тебя. Элаби. Гатхен. и. связываю, тебя, всею, властью, бога. Отца. бога. Сына, и бога святого духа, единого, в. трех лицах, триединого, будь, верен, мне. во. всем. Почтение, покорность. Да. будет, так. Именем. Иисуса. Иисуса. Иисуса, его именем, быстро, быстро, быстро, приди, приди, приди, fiat. fiat. fiat. Amen. Amen. Amen. Й т. д. Этим заклинанием ut supra вызывать Элабигатан А. Фею.


Как прогнать фей и других духов или эльфов с любого места или подземелья, где спрятаны или зарыты сокровища. Сначала скажи главное: во имя Отца, Сына и Святого Духа изыди. Аминь. А потом прибавь следующее: заклинаю вас, духи или эльфы, семью сестрами и их именами. Лилия, Рес-тилия, фока, фола, Африка, Юлия, венулия, заклинаю вас и именем Отца, Сына и Святого Духа приказываю: изыдите. Святой Марией, матерью нашего Господа Иисуса Христа, рождеством, обрезанием и крещением, Святым постом, страстями, смертью и воскрешением нашего благословенного Господа Иисуса Христа, пришествием Святого Духа, нашего священного утешителя, Апостолами, Мучениками, Исповедниками, святыми девами и всеми, избранными Господом и Иисусом Христом, отныне ни вы, ни ваши родичи не имеете власти над этой землей ни внутри, ни снаружи, равно как и над этим слугой господним. И., ни днем, ни ночью. Да прибудет с ним или с нею Святая Троица. Аминь. Аминь.


Как вызвать Королеву Фей.

Миколь, о ты, Миколь, королева пигмеев! Бог Авраама: Бог Исаака: Бог Иакова: Тебя благословляет, и дарует всякое счастие, и прощает. Тотчас появись, предстань предо мною скорее. О ты, Миколь, во имя Иисусово приди скорее! Трижды. Подобно блаженным, которые появляются во имя Христово! Приди же, о ты, Миколь, во имя Христово! Приди скорее, ибо Ему хвала и слава во веки веков. Аминь. Аминь.


Плененные феи. Брак смертного с феей заключался обычно лишь после того, как фею удавалось похитить, хотя некоторые выходили замуж по доброй воле, уступая ухаживанию. Однако и они, как все пленные феи-невесты, оставались с мужем лишь до тех пор, пока он не пытался нарушить определенный запрет, который все равно, естественно, нарушался. В сказке о Диком Элдрике налицо весь комплекс мотивов, связанных с женитьбой смертного на фее: похищение волшебной невесты, нарушение запрета и последующее возвращение жены в Волшебную страну. Другие волшебные жены, например селки или девы-тюлени, попадали в плен, когда кто-нибудь похищал тюленью кожу, которую они оставляли на берегу во время купания. Они выходили замуж за похитителя, но стоило им после долгих лет супружества отыскать свою кожу, как они бросали мужа и детей и возвращались в море.

История о Зеленых детях, рассказанная Ральфом Когге-шеллом, — необычный пример, ибо из попавшей в плен парочки мальчик зачах и умер, а девочка так никогда и не вернулась к своим подземным родственникам, а осталась с людьми, вышла со временем замуж и жила как простая смертная, хотя некоторые странности и капризы за ней все же водились.

В любом уголке страны рассказывают сказки о крошечных беспомощных феях, которые попадали в плен, но со временем все же вырывались на свободу. Самые известные миниатюрные пленники — лепреконы. Человек, у которого достанет храбрости изловить лепрекона, обычно надеется угрозами заставить его выдать место, где зарыт клад, ведь лепреконы — известные скопидомы, у них всегда найдется горшочек-другой золота в запасе, однако не было еще случая, чтобы кому-нибудь удавалось это золото выманить. В случае с лепреконом остается в силе старое правило, сформулированное еще Робертом Кирком: фею видно, пока не сморгнешь. Если уж вам удалось поймать лепрекона, не полагайтесь на надежность своей хватки; что бы ни случилось, не спускайте с него глаз, иначе он просочится у вас меж пальцев, как вода. Вероятно, то же самое правило сохранялось и для пикси из Окери.

Жила в Дартмуре одна старуха, и вот продала она как-то на базаре свой товар и направлялась домой с пустой корзинкой. Подошла она к мосту через Черный ручей, что близ Окери, и вдруг, откуда ни возьмись, прыг на дорогу крошечный человечек и давай скакать перед ней. Росту в нем было не более восемнадцати дюймов, так что старуха сразу признала в нем пикси. Она остановилась было, боясь, как бы он не сбил ее с дороги, но потом вспомнила, что домашние ждут ее возвращения, и решительно зашагала вперед. Только она шагнула на мост, а пикси развернулся и прыг на нее, да только старуха не растерялась, схватила прыгуна, сунула в корзинку и накрыла крышкой, думая, что, вместо того чтобы идти по пятам за пикси, лучше сама его понесет. Человечку было тесно в корзинке, так что он не прыгал, а ругался на каком-то неведомом языке, а старуха, гордая своей добычей, со всех ног бежала домой, желая поскорее похвастаться перед домашними. Но вот поток ругани стих, и женщина подумала, что человечек, должно быть, дуется или спит. Ей страсть как хотелось поглядеть на него, так что она взяла и подняла потихоньку крышку с одной стороны, заглянула — а его и след простыл, растаял, как пена на песке. Но никакого вреда женщине он не причинил, и она все равно гордилась своей добычей, хотя и не смогла никому ее показать[88].

Двое браконьеров из Ланкашира пошли за кроликами: накрыли пустыми мешками выходы из двух нор, а в третью запустили хорька. Не успели оглянуться, а в мешках уже что-то барахтается. Изловили они своих хорьков, вскинули каждый по мешку на плечи и пошли восвояси. И вот карабкаются они на Хойтонов Лоб и слышат из одного мешка голос: «Дик, где ты?» А из второго ответ:

Я в мешке,
На горбу,
Да на Хойтоновом Лбу.
Они, как один, бросили свои мешки и в ужасе кинулись по домам. На следующее утро они осторожно поднялись на холм и обнаружили там свои мешки, крепко завязанные, но фей и след простыл. Они натерпелись такого страху, что оставили свое тремесло и стали ткачами, как и все прочие жители деревни[89].

Скилливидден и Коулман Грей — это волшебные существа, некоторое время прожившие среди людей, но в конце концов вернувшиеся в свои семьи. В более печальной истории, «Братец Майк», маленькому пленнику так и не удалось освободиться, он зачах и умер в неволе. Сохранились упоминания об одном довольно редко встречающемся водяном духе, который, попав в сети рыбаков, растаял под лучами солнца, словно медуза.

Большинство из этих волшебных созданий, больших или маленьких, были бессильны отомстить за себя, в то время как другие мстят людям за пустяковые провинности, насылая болезни, слепоту и даже смерть.



Феи-невесты. Со времен классической античности человечество слагало трагически-прекрасные истории любви бо гинь или нимф и людей; любые отношения между смерт ными и бессмертными неизменно имели трагический конец. Сказки о феях, и в особенности среди кельтских народов, продолжают эту традицию. Немало рассказано о браках между существами совершенной, недоступной смертным красоты и людьми, в особенности наделенными задатками лидеров. На память немедленно приходит Дикий Элд-рик, тот самый, кому долгое время удавалось сдерживать натиск норманнов на границах Уэльса. В сборнике любопытных историй XII века «Придворная маята» Уолтера Мапа можно прочесть и о нем, и о «Волшебной жене из озера Брихейниог», зачин которой очень походит на историю о горагет анун из озера Ллин-Фан-Фах.

Валлийцы рассказали нам историю не просто чудесную, а чудовищную. Гвестин Гвестиниог жил на берегу озера Брихейниог, размером две мили в окружности, и вот на протяжении трех ночей, когда сияла луна, он наблюдал, как девы водили хоровод на овсяном поле, и следовал за ними, покуда они не погружались в воды озера, а на четвертую ночь поймал одну из них. Как рассказывал сам похититель, каждую ночь после погружения он слушал, как они бормотали под водой, рассуждая: «Если он совершит то-то — поймает одну из нас». Так вот, наставленный ими, он и достиг этого, она же покорилась ему и вышла за него, и первыми ее словами, обращенными к мужу, были: «Я охотно стану тебе служить и во всем преданно буду слушать тебя до тех пор, пока, торопясь на клич из-за Ллифни, ты не ударишь меня своей уздечкой». А река Ллифни протекала поблизости от озера. Так оно все и вышло: она родила ему множество детей, однако он все-таки ударил ее, и на обратном пути обнаружил, что она бежала вместе с детьми, бросился за нею следом и с трудом смог поймать единственного из своих сыновей — по имени Триунейн Вагелаук.

В этой сказке речь идет о залоговом пленении, хотя, как и в истории о горагет анун, герою предварительно сообщаются условия ухаживания. Появляется здесь и запрет, который будет повторяться и в более поздних вариантах.

Нередко феями-невестами оказываются девы-тюлени. Они неохотно идут в жены к смертным, когда те похищают сброшенные ими шкуры, и убегают при первой возможности вернуть свои одеяния. Деву-лебедя также можно пленить, похитив ее перья, но она обычно расстается со своим оперением едва ли не с радостью, что заставляет заподозрить в ней существо, превращенное в птицу злыми чарами, нежели являющееся таковой от рождения.


Похороны фей

Как-то ночью старый рыбак по имени Ричард шел с рыбой из Сент-Айвз и вдруг услышал колокола церкви в Лелаыте, только звонили они как-то странно, словно приглушенно. Он подкрался к церкви и заглянул в окно. Внутри горели огни. По проходу двигалась процессия маленьких человечков, шестеро из которых несли гроб. Тело было открыто; покойница была маленькая, точно куколка, и красивая кукольной, восковой красотой. Плакальщики несли ветви цветущего мирта, Головы украшали веночки из роз. У самого алтаря была вырыта маленькая могилка. Тело опустили, феи бросили вслед свои цветы и закричали: «Нет больше нашей королевы!» А когда крохотный могильщик бросил на гроб первую лопату земли, поднялся такой горький плач, что Ричард не выдержал и тоже заплакал. Тут же все огни погасли и феи пчелиным роем налетели на него, жаля остриями своих кинжалов. Ричард кинулся бежать и едва спасся[90].

Примечательно, что эти феи, хотя и обиделись на непрошеного гостя, который нарушил их покой, не испугались ни распятия, ни освященного помещения. Должно быть, они и впрямь принадлежали к благословенному двору.

Рассказывают, что и Уильяму Блейку довелось видеть похороны фей.

«А вы когда-нибудь видели похороны фей, мадам?» — спросил он у дамы, которая сидела рядом. «Нет, сэр!» — ответила она. «А я видел, — сказал Блейк, — не далее чем вчера вечером». И он рассказал ей, как в собственном саду наблюдал «процессию существ, размером и цветом похожих на зеленых и серых кузнечиков, которые принесли покойника на розовом лепестке вместо носилок, с песнями его похоронили и исчезли»[91].

Немногие верят в возможность похорон фей, большинство полагают, что феи живут столько, сколько стоит мир, некоторые, напротив, считают, что с течением времени они усыхают, уменьшаются и, наконец, исчезают без следа, как маленький корнуэльский народец. И все же то и дело находятся люди, которые, подобно Блейку, утверждают, что видели похороны фей. В рассказах о приключениях некоего бродяги из Пертшира говорится о том, как однажды близ Том-он-Таул этот бродяга нашел заброшенный дом, а рядом с ним — колодец. Только он собрался зачерпнуть из колодца воды, как вдруг увидел свет, пробивающийся сквозь кусты. Появились два крохотных человечка, дюймов по шесть ростом, они несли гроб. На головах у них были котелки, а не «трубы» — традиционные шотландские шапки, надеваемые на похороны.

Один человек шел однажды за похоронами феи. Было поздно, но он не спал и вдруг услышал приближение погребальной процессии. Он выскользнул из дому и шел крадучись за ними, пока они не исчезли внутри Лислтрим-Форта (форт, окруженный тремя кольцами укреплений возле Куллиханна). Шаги фей он слышал хорошо, но их самих не видел.

Роберт Кирк в своей неподражаемой работе определяет сроки жизни фей и также упоминает похороны.

Их мужчины много путешествуют, предвосхищая злодейские и трагические деяния некоторых из людей либо подражая им. Немало трагических событий происходит и в их жизни как на земле, так и в воздухе, наподобие заговоров, сражений, угроз, ранений и похорон. Они живут гораздо дольше нас, но в конце концов умирают — или, во всяком случае, исчезают.

Ниже он добавляет: «Они не подврежены болезням, но уменьшаются и чахнут в определенное время, все приблизительно в одном и том же возрасте». Многие люди почти уверены, что похороны фей и есть то самое «предвосхищение… трагических деяний» смертных.

Как-то лунной ночью шли два человека домой, в деревню Лэнгтон. Один был старик Адам, коновал, другой — веселый молодой парень по имени Робин. Только они поравнялись с церковью, раздался первый удар колокола — били полночь. Прошли путники несколько шагов и остановились посчитать удары погребального колокола, который тут тоже зазвонил. Насчитали они двадцать шесть ударов, а Робину как раз и было двадцать шесть. Удивились они, погадали, кто это из его приятелей мог преставиться, да и пошли себе дальше, думая, что наутро все узнают. Только они поравнялись с воротами и сторожкой старинного аббатства, как дверь распахнулась и на дорогу вышел человечек в темном плаще и красном колпаке. Незнакомец размахивал руками и напевал красивую и печальную погребальную песню, а за ним тянулась целая процессия таких же крохотных человечков в плащах и колпаках, которые несли гроб со снятой крышкой, так что можно было разглядеть лицо покойника. Путники поспешили спрятаться в живой изгороди, но, когда гроб проносили мимо, Адам не утерпел, заглянул туда и увидел лицо мертвеца. «Робин, дружок, — сказал он, — у них в гробу ты, один в один!» Робин подался вперед и действительно увидел в гробу уменьшенную копию себя самого. Под звуки погребального колокола кортеж проследовал к церкви. Робин решил, что это — предвестие его смерти, и вознамерился узнать, когда же она наступит. Адам хотел было удержать его, но Робин кинулся за феорин, положил руку на плечо их вожаку и, дрожа, спросил: «Не могли бы вы мне сказать, сколько мне еще осталось жить?» Немедленно сверкнула молния, грянул гром, брызнул дождь, процессия растаяла, а путники заспешили домой.

С той ночи Робина как подменили. Он больше не гулял и не веселился. Единственной его радостью было теперь посидеть со старым Адамом да вспомнить, что они видели и слышали в ту ночь. А через месяц он упал со скирды, поранился и вскоре умер[92].



Это, пожалуй, подробнейший из всех известных рассказов о похоронах-предупреждениях, хотя множество подобных историй бытует в Уэльсе и Гэллоуэе. Валлийские свечи мертвецов, несомненно, относятся к болотным огням, однако они имеют отношение скорее к духам мертвых, нежели к собственно феям.


Исчезновение фей. С тех времен, когда были написаны «Кентерберийские рассказы», до наших дней ходят слухи, будто феи готовятся покинуть землю, силы их на исходе, но они, похоже, не спешат.

В истории, рассказывавшейся в Сомерсете, речь идет о фермере с Найтон-Фарм в Эксмуре, который был дружен с пикси. Они молотили для него зерно и вообще делали всякую работу, пока его жена, из самых лучших побуждений, не оставила как-то раз для них одежду, и, разумеется, они вынуждены были уйти, как поступили бы на их месте и брауни. Но и это недоразумение не смогло разрушить их расположения к фермеру, и вот как-то раз, когда на колокольне в Уитпуле повесили новые колокола, повстречал фермер пикси-отца.

— Не дашь ли нам плуг да упряжку взаймы? — спросил он.

Фермер насторожился: он слыхал, как пикси обращаются с лошадьми.

— А для чего они вам?

— Да вот хочу жену с ребятишками подальше от этой брякалки увезти.

Фермер решил помочь, а когда пикси от мала до велика перебрались за Уинсфордский холм и отпустили старых тягловых лошадей, домой пришли здоровые двухлетки[93].

Тут, правда, говорится лишь о переезде, а не об окончательном исходе, однако проясняется по крайней мере одна из причин, по которой феи покинули Англию. Где-то в середине XIX века был записан рассказ о том, как феи навсегда покинули Шотландию, что произошло, как полагают, у ручья Эатхи.

Однажды субботним утром… жители деревушки ушли в церковь, все, кроме одного пастушонка и его маленькой сестренки, те остались и играли возле какого-то из деревенских домов; и вот, едва тень от стрелки на солнечных часах накрыла отметину полдня, дети увидели длинную кавалькаду, которая выходила из ложбины между холмами по узкой, заросшей деревьями лощине. Процессия петляла между пригорков и кустов, потом, обогнув дом, за которым укрылись малолетние свидетели, с севера, повернула, следуя подъему местности, к югу. Лошадки были малорослые, косматые, в бурых и серых пятнах; всадники — кривобокие, безобразные коротышки в допотопных курточках из клетчатой ткани, длинных серых плащах и красных колпаках, из-под которых топорщились нечесаные серые космы. Мальчонка-подпасок и его сестра, разинув рты и онемев от испуга, стояли и смотрели, как всадники, один страшнее и грязнее другого, проезжают мимо, пока все они, кроме последнего, который что-то замешкался на дороге, не скрылись в густом подлеске, что покрывал склоны холма в то время. Тут любопытство взяло верх над страхом и осторожностью, и мальчик решился на вопрос: «Кто ты такой, человечек? И куда едешь?» — «Я не Адамова семени, — ответил тот, повернувшись в седле, — мирный народ никогда больше не появится в Шотландии»[94].

А вот обитатели Абердиншира, что на севере Шотландии, не спешат расставаться с феями. По сути дела, в кельтской Британии отголоски древних преданий слышны и по сей день. Да что там, еще в 1895 году в графстве Оксфордшир, что в Средней Англии, рассказывали о феях на Ролл-райтских Камнях. Некий старик, по имени Уилл Хьюз, говорил, будто видел фей, когда те танцевали на Камнях. Они будто бы вылезли из дыры в земле. Бетси Хьюз, его вдова, знала про ту дыру: еще когда она была девочкой и играла там со своими товарками, они закрывали дыру камнем, чтобы феи их не потревожили.



Сколько бы ни рассуждали об исчезновении фей, а они все с нами. В Ирландии вера в фей по-прежнему составляет часть повседневной жизни; уцелели предания в шотландских горах и в Исландии. И не только в кельтских уголках Британии, но и повсюду в Англии то и дело можно услышать байку о феях.


ПЛЕМЕНА И НАРОДЫ ФЕЙ


Феи, живущие племенами. Все волшебные существа делятся на две основные группы: фей, живущих племенами, и духов-одиночек[95]. Повсюду, где сохраняется вера в фей, люди проводят различие между одними и другими. Однако, как нам кажется, можно выделить еще и третью категорию: домашних фей, которые живут семьями, но присоединяются к остальным во время волшебной ярмарки или чтобы повеселиться.

Среди ирландских фей, живущих племенами, попадаются разные: большие и маленькие, добрые и злые. Их излюбленная одежда — зеленые пальтишки или курточки, тогда как духи-одиночки предпочитают красное. К феям, живущим вместе, относятся и героические, и опасные зловредные слоа, и даже те маленькие феи — духи природы, которые оставляют волшебные кольца на траве, водя хороводы, и ускоряют рост цветов. Среди фей, живущих племенами, встречаются столь крохотные, что их колпачки размером не больше колокольчиков цветущего вереска. Другие феи, трех-четырех футов росту, похожи на малорослых людей, это они поют и танцуют внутри волшебных холмов, крадут человеческих детей и невест, оставляют подкидышей. К феям, живущим племенами, относятся и мерроу, страшные на вид, но добродушные морские люди Ирландии.

Шотландские феи бывают совсем крохотными, но встречаются и те, которые ростом не уступают людям, а потому могут вступать с ними в браки. То же самое наблюдается и в Англии.

Валлийские феи светловолосы, они неравнодушны к золотым волосам и потому охотно крадут рыжих ребятишек. Эти феи заядлые танцоры, танцуя, они оставляют на траве волшебные кольца. Живут под землей или на дне водоемов. Их девушки с охотой становятся женами смертных, которые сумеют их завоевать, и живут с ними некоторое время. Однако визит в страну фей чреват опасностями, так как время там идет необычайно медленно. Феи дарят своим любимцам подарки, но говорить о них нельзя, иначе они тут же исчезнут. Иными словами, валлийским феям присущи те же самые характеристики, что и другим народам фей.

И феи настолько маленькие, что под шляпой скряги помещается целый помост вместе с пиршественным королевским столом, и человечки, для которых пшеничное зернышко — неподъемная тяжесть, и зловещая кавалькада короля Херлы, — все это, совершенно очевидно, одна и та же категория фей, живущих племенами. В Уэльсе феи заядлые охотники и отличные скотоводы. В общем, привычки и поведение фей, живущих вместе, всюду одинаковы, хотя и существуют некие региональные различия. Так, в Ирландии любимой забавой фей остаются межклановые войны и матчи по хоккею на траве, в Шотландии они любят стрелять волшебными стрелами, для чего крадут людей, так как сами выстрелить не в состоянии. В целом между племенами фей, в каком бы уголке Британии они ни проживали, различий гораздо меньше, чем между духами-одиночками.


Бендит эр мамай, или Матушкино благословение (Bendith У Mamau, or The Mother's Blessing). Так называют фей в Гламорганшире. Они крадут детей, катаются ночами на лошадях и входят в дома людей. Обычно им оставляли миски с молоком. Считается, что Матушкино благословение чахлые и низкорослые.

Вот история о том, как они похитили у матери ребенка, оставив взамен своего подкидыша. Случилось это в те времена, когда феи часто крали детей, и героиня рассказа, молодая вдова, берегла своего ладного сыночка, единственное дитя, пуще глаза, так как соседи все до единого были уверены, что феи на него позарятся. Однажды, когда мальчику едва исполнилось три месяца, мать услыхала, как странно мычит скотина на дворе, и вышла посмотреть, в чем там дело, а когда вернулась, колыбелька ее сына была пуста. В отчаянии кинулась она искать своего ребенка, но нашла только маленького сморщенного мальчика, который назвал ее матушкой. Прошел год, найденыш совсем не рос. И бедная мать, уверившись, что это подкидыш фей, пошла к знахарю, который посоветовал ей прежде всего испытать ребенка. Для этого ей нужно было проделать операцию, напоминающую варку пива в яичной скорлупе. Она должна была взять сырое яйцо, срезать верхушку и помешивать его содержимое. Когда подкидыш спросил ее, что это она делает, женщина ответила, что заводит квашню жнецам на пирог. Тот воскликнул: «Слыхал я от отца, а тот от своего отца, который слышал от своего отца, что прежде дубов желуди были, но вот чтобы кто-нибудь мешал квашню жнецам на пирог в яичной скорлупе — такого отродясь не видывал и не слыхивал!» После этих слов никаких сомнений в происхождении подкидыша и быть не могло, однако матери еще предстояло убедиться, что ее сын у Бендит эр мамай. Для этого, как научил ее знахарь, она должна была пойти к месту над Рид-эр-Глок, где встречаются четыре дороги, на четвертую ночь после полнолуния и ждать до полуночи. Тогда мимо нее проскачет кавалькада Бендит эр мамай, но она должна молчать и не шевелиться, что бы ни случилось, иначе все будет потеряно. Долго ждала вдова, наконец услышала стук лошадиных копыт — это приближалась кавалькада фей, а с ними и ее сынок. Кое-как она сдержалась, чтобы не броситься к нему, а на следующий день побежала к знахарю. Тот научил ее, как получить ребенка обратно: «Возьми черную курицу без единого светлого или цветного перышка, сверни шею и зажарь, не ощипывая, на костре из дров. Как только перья опадут, но не раньше, посмотри на подкидыша». С большими трудами разыскала она черную, как уголь, курицу и все сделала, как знахарь ей наказал, слово в слово. Когда она обернулась, чтобы взглянуть на подкидыша, тот исчез, а за дверью раздался голос ее сына. Он был худ, измучен и не помнил ничего, кроме какой-то приятной музыки[96].


Гайтерские духи (Hyter Sprites). Феи Линкольншира и Восточной Англии. Они маленькие, рыжие и зеленоглазые, как фермеры Саффолка. Могут превращаться в птиц, а именно в песчаных ласточек. Благодарны людям за любое доброе дело, строго осуждают дурное поведение. Были случаи, когда гайтерские духи, подобно шотландским Гили Дху, приводили домой заплутавших детей.


Гвитлеоны (Gwyllion). Злые горные феи Уэльса. Обычно их представляли в облике безобразных женщин, которые ночами подстерегали одиноких путников в горах и «водили» их кругами, так что те теряли направление. Победить их, однако, несложно, стоит только вынуть из ножен кинжал; по всей видимости, железо действует на них безотказно. Раньше они имели обыкновение навещать дома жителей Аберис-верта, особенно в ненастную погоду, и тогда обитателям приходилось проявлять все гостеприимство, на какое они были способны, из страха, как бы незваные гостьи им не навредили. Гвитлеоны покровительствовали козлам и могли при желании принимать облик этого животного[97].



Гругаши (Gruagachs). Существуют три основных типа этих существ. В Горной Шотландии живет дама в зеленом платье, иногда прекрасная, а иногда худая и изможденная, которую местные жители считают покровительницей скота и вообще фермерского хозяйства. Вероятнее всего, она принадлежит к породе глайстигов, а гругаш — это эпитет, означающий «волосатая», которым ее наделили горцы. Как и все глайстиги, она много путешествует, и преимущественно по воде. Мокрая с головы до ног, она может войти в дом и попросить разрешения обсушиться у очага. Водятся в Горной Шотландии и гругаши-мужчины, одни молодые, стройные красавцы в зеленых и красных одеяниях, другие, наоборот, голые, волосатые, справляют на ферме, которой они покровительствуют, работу, обычную для бра-уни. И тем и другим принято оставлять на ночь молоко. В Северной Ирландии брауни соответствовали гроганы, а на юге гругаши считались колдунами-великанами наподобие волшебника из сказки «Никто Ничто»[98].


Дэны (Danes). В Сомерсете, где до сих пор памятны набеги викингов, которых в Англии повсеместно называли «датчанами» или «данами», их постоянно путают с феями. Возможно, причина в том, что для жителей этого кельтского уголка Британии слово «даны» звучит похоже на Даоин ши. Не исключено, что и в Лестершире Дейн-Хиллз — Холмы Данов — называются так по той же причине. Один житель Эшбриджа в 1907 году был убежден, что клад холма Долбери-Кэмп принадлежит вовсе не викингам, а именно феям.

Есть такой стишок, в котором говорится:

Кто на Долбин с лопатой придет,
Немало золота там найдет.
Да только никто еще не находил там никакого сокровища. А почему? Ну, прежде всего, конечно, потому, что оно чужое,

а стало быть, найти его нельзя. Сколько ни рой, а золото будет уходить все глубже и глубже в землю. Говорю вам, это золото тех Красноногих, которые сидели раньше на вершине Долбери. Оно конечно, есть такие умные, начитанные джентльмены, которые вам скажут, что то были датчане, а другие добавят, что они всегда ходили с голыми ногами, вот они у них и закалились докрасна на ветру, но мы-то лучше знаем.

Бабушка моя, бывало, рассказывала, что это были феи все в красном, а раз так, то и сокровище их. Да если то были датчане, как же тогда объяснить маленькие глиняные трубочки, которые до сих пор находят на Долбери? «Трубки фей» — вот как называют их старые шахтеры, да. А раз есть трубки фей, значит, были и сами феи, и какие уж сомнения, что они-то и были Красноногие[99].


Зеленушки (Greenies) — так называют в Ланкашире фей, носящих зеленые плащи и красные колпачки. Рассказывают историю о рыбаке, удившем рыбу в Моркомской бухте и попавшем оттуда прямо в царство фей, где отведал волшебной пищи, набил карманы золотом и без памяти влюбился в королеву. Когда он попытался поцеловать ее ногу, феи не стерпели и выбросили наглеца обратно, так что он очнулся на дне собственной лодки без единого золотого в кармане[100].



Маленький корнуэльский народец (The Small People Of Cornwall). Фей в Корнуолле называют по-разному иногда собственно феями, но чаще «маленьким народцем». Эти последние принадлежат к тем крохотным феям, о которых так любили писать во времена королевы Елизаветы и короля Якова. Однако корнуэльские феи не просто маленькие, а уменьшающиеся. Судя по всему, маленький народец обитает в подземных жилищах, но лунными ночами выходит на вершины холмов и заросшие цветами полянки, чтобы потанцевать и повеселиться. В сказках «Волшебный вдовец» и «Черри из Дзеннора» повествуется о частной, семейной жизни фей. Они любили наведываться в дома смертных, где развлекали старых, прикованных к постели людей своими проказами и шалостями. Вот забавное описание маленького народца:

Все, кому выпало счастье видеть ярмарки безобидного маленького народца, которые они устраивают в уединенных, скрытых от любопытного взгляда местах, или их танцы на шелковой мураве зеленых укромных долин меж каменных курганов, в один голос твердят, что феи в своих ярко-зеленых нижних юбках и рубашках, небесно-голубых курточках, шляпах-треуголках у мужчин и колпачках у женщин, сплошь украшенных кружевами и серебряными колокольчиками, очень красивы… Эти добрые человечки не однажды осыпали своими милостями людей, которые пришлись им по сердцу, приходили в бедные домишки, где развлекали стариков и больных своими веселыми проказами и наполняли воздух ароматом цветов и нежными мелодиями[101].


Мирный народ, или Даоин ши (The People of Peace, or Daoine Sidhe). Эти таинственные жители шотландских гор очень похожи на ирландских Даоин ши, с той только разницей, что у них отсутствует монархическое правление[102]. Они принадлежат к феям, живущим племенами, обитают под зелеными холмами и, как все остальные феи, выходят на поверхность покататься, поохотиться и потанцевать. Бывает, что Даоин ши посещают смертных в качестве возлюбленных. Эльфы, или, как их еще называют в Нижней Шотландии, добрые соседи, подчинялись королю и королеве — Никневину и Гир-Карлинг, а в позднейшие времена, как полагали, постоянно вступали в контакт с ведьмами и воздавали почести дьяволу.


Мурианы (Muryans). Так в Корнуолле называют муравьев. Согласно корнуэльским поверьям, феи — это души язычников древности, которые оказались слишком хороши для ада и слишком дурны для рая, а потому остались на земле, где постепенно уменьшались и уменьшались, пока не стали наконец совсем крохотными, точно муравьи, а потом и вовсе исчезли, так что никто не знает, где они теперь и что с ними случилось. По этой причине убить муравья считается в Корнуолле дурным знаком. А вот в «Волшебных обитателях Селенских болот» малые размеры фей объясняются другими причинами: якобы они могли превращаться в птиц или любых других тварей по желанию, но, возвращаясь после каждого превращения в свой естественный вид, становились меньше ростом, вот почему по прошествии времени они и сделались такими крохотными.



Пехты, пехи, или пикты (Pechts, Pechs, or Picts). В Нижней Шотландии фей, и это имя часто путают с названием исчезнувшего народа пиктов, который обитал когда-то в Шотландии и которому приписывают строительство курганов, а возможно также, круглых каменных башен, одну из которых — Башню Брехина — и сейчас можно увидеть близ Абернети. «Пехты отличались малыми размерами тела, но ужасающей силой… говорят, что росту в них было фута три-четыре»[103]. На Шетландских островах также сохранились предания о пехтах: «Когда я спросил у проводника из Кеттлестера, какого роста были те самые маленькие пикты, о которых он только что рассказывал, тот, нимало не задумываясь, ответил: „Вот такие" — и показал рукой высоту примерно в три фута. Каковы они были на самом деле, неизвестно, да и неважно, главное, что представления этого юного аборигена Шетландских островов о них полностью совпадали с представлениями, бытовавшими „по всей Шотландии"»[104].

Пехты были несравненными мастерами в строительном деле, именно им приписывают сооружение многих старинных замков и церквей по всей стране. Работали они так: сначала вытесывали на каменоломне подходящих размеров камни, потом выстраивались в длинную цепь и до самого рассвета передавали их на строительную площадку, где к утру была готова башня. Солнечного света они не выносили и потому с первыми лучами зари спешили укрыться в своих курганах. Действительно, поведение пехтов во многом совпадает с традиционным поведением фей — обитателей холмов Шотландии и Границы.

Много лет назад жили в этой стране люди, которые звались пехтами; они были малы ростом, имели рыжие волосы, длинные руки и бороды такие густые и длинные, что, когда шел дождь, они заворачивали их на голову вместо зонтиков. Пехты были великими строителями; это они построили все старые замки в нашем королевстве…[105]


Пиаинги (The Pellings). Уважаемое зажиточное семейство, проживавшее у самого подножия горы Сноудон, о котором говорили, что будто бы в жилах его членов течет кровь фей. Они были светлокожие и золотоволосые, как терлоитх тейг, и происходили, как считалось, от Пенелопы из народа Гора-гет анун, которая, подобно леди Фан-эр-Фах, стала женой смертного. Вообще-то валлийцы обычно обижались, когда в них подозревали потомков фей, однако пилингов уважали ничуть не меньше, чем лекарей из Мидфай.


Троу, хенки и ферри (Throws, henkies and ferries). Шетландские троу, скорее всего, состоят в родстве со скандинавскими троллями. Троу бывают огромными чудовищами, с несколькими головами, как и некоторые британские великаны, другие же, напротив, человеческого роста, носят серую одежду и во многом схожи с прочими волшебными существами из крестьянского фольклора, например с эльфами. Какизвестно, тролли не переносят солнечного света и превращаются в камень. Для троу Шетланда солнечный свет также опасен, но не смертелен. Троу, которого восход застал на земле, не может сдвинуться с места и вернуться в свое подземное жилище до заката[106].

Некоторые троу, известные как Кунал-троу, очень похожи на людей, однако они по своей природе испорчены и угрюмы. Они бродят в пустынных местах после захода солнца, и некоторые видели, как они стенают, заламывая руки. Мы перестали удивляться этому, когда узнали, что не существует Кинг-троу женского пола. Они берут в жены человеческих женщин, которые умирают, как только рождается младенец троу. Кунал-троу никогда не вступают в брак во второй раз, так что их семейное счастье продолжается совсем недолго. Это установление представляется весьма мудрым, так как лишь один сын наследует испорченную природу своего отца. Кунал-троу не может умереть до совершеннолетия сына, но некоторые мудрецы из их рода вообразили, что достигнут бессмертия, если проживут всю жизнь холостяками. Троу, который слишком долго откладывает женитьбу, изгоняется из страны до тех пор, пока не приведет в землю троу невесту из мира людей.

Один Кинг-троу поселился в развалинах Броша, порвав все связи со своими родичами. Несколько столетий он был ужасом островов. Этот троу питался землей, которой придавалась форма рыб, птиц или младенцев. Говорят, будто эти кушанья имели запах и вкус того, что они представляли.

Наконец такая одинокая жизнь стала для него нестерпимой. Он захотел сблизиться с людьми, но его скверный характер сводил на нет все попытки завести с кем-нибудь дружбу.

Одна ведьма, жаждавшая узнать тайны страны троу, стала обхаживать холостяка и сумела-таки женить его на себе, уверив, что благодаря своему искусству сможет предотвратить смерть, которой он страшился. Его история обрывается после женитьбы; говорится лишь, что от этого союза произошли Ганфер и Финис.

Финис — существо, являющееся перед смертью какого-либо человека в образе умирающего. Ганфера в наши дни мы назвали бы астральным телом, которое (по утверждению некоторых спиритов) всегда ждет случая войти в человека, дабы обрести физическое существование.

Ведьма, соблазнившая холостяка, затем тайно навестила свою мать и открыла ей множество секретов. Она произвела (по словам матери) настоящую сенсацию среди троу; однако мы можем предположить, что она так и не смогла свыкнуться с их образом жизни, потому что оставила подробные указания, как уберечься от троу, которые пытаются заманить ничего не подозревающих девушек в свои нечистые жилища.

Другие троу бывают как мужского, так и женского пола, они во многом сходны с прочими волшебными существами, хотя и обладают некоторыми особенностями.

Шетландские феи совсем не похожи на изящных созданий Шекспира или на ирландский «добрый народец» Лоувера. Это маленькие, одетые в серое человечки. Они всегда ходят задом наперед, лицом к человеку, имевшему несчастье за ними подсмотреть. Они обожают музыку и постоянно играют на скрипках. Их мелодии неистовые и сладостные, по ритму напоминают гэльские и исландские напевы. Их дома находятся под зелеными бугорками или на солнечных склонах холмов. Троу могут выходить на поверхность после заката, и если кто-то по несчастной случайности задержится на земле хоть на секунду после восхода, он должен будет оставаться там до тех пор, пока Глюдер (солнце) не скроется вновь.



Один троу по имени Бунер приходит в темное время суток и молотит пшеницу, которая требуется на Рождество.

Когда взгляд падает на троу, он не может сдвинуться с места — до тех пор, пока смотрящий не отведет глаза в сторону. Большой удачей считается услышать, как троу разговаривают друг с другом, и наоборот — большим несчастьем увидеть их.

Если троу наслали на ребенка болезнь, мать просит три разных кушанья у девяти матерей здоровых детей и кормит этим свое дитя. Если такое лечение не помогало, ребенок умирал. «Как может справиться плоть, если серый человек опутал дитя своей сетью?»

Стальной клинок, Святое Писание, кусок серебра, доброе слово могли защитить от троу, а также необходимо было исполнять «охранительный ритуал», который очень напоминает крапление святой водой, освящение и прочие христианские обряды.

Если троу оказывали покровительство какой-нибудь семье или селению, то люди благоденствовали. Троу по имени Бруни был хорошо известен в одной местности. Он брал фермы под свою опеку и часто защищал от непогоды пшеницу и сено, но, если троу кто-то досадил, он мог смешать зерно и солому.

Однажды Бруни взял под защиту целую округу, и люди часто видели, как он бесшумно проскальзывает из одного двора в другой, бормоча над ними свои заклинания. Как-то женщины пожалели Бруни, разгуливавшего на ледяном ветру в одной серой рубашонке, сшили для него плащ с капюшоном и положили во дворе, в котором часто появлялся троу. Бруни не принял подарок, сделанный от чистого сердца, обиделся, и больше его в тех местах никто не видел.

Троу могли свободно разгуливать по земле лишь раз в году, перед Рождеством. Поэтому в этот период люди должны были предпринимать особые предосторожности.

Народ во все времена старался задобрить троу, и порой с ними удавалось поладить. Но, в общем и целом, троу вызывали страх и неприязнь, вероятно даже больше, чем того заслуживали[107].

Троу Оркнейских и Шетландских островов также называют хенки. Как большинство скандинавских и кельтских фей, они отличаются каким-либо уродством, по которому их легко узнать, и эти шетландские троу прихрамывают во время танца.

Другое имя троу — ферри, но между двумя обозначениями нет существенного различия, если не считать того, что «ферри» чаще используется как прилагательное, например, в словосочетании «ферри-песенка», то есть песенка, которой люди научились у троу или подслушали у волшебного холма.


Фермеры, или Феришеры (Feriers, or Ferishers). Так называют фей в Саффолке:

Лет восемьдесят или сто тому назад фериеры повадились в дома на Таверн-стрит. Но появлялись они, только когда там никого не было. Люди даже засады устраивали, чтобы посмотреть на них, и некоторым это удавалось. Особенно большую компанию фермеров заметили однажды у поленницы, что рядом с кирпичным двором: они пели, плясали и веселились. Ростика они были совсем небольшого, так, от горшка два вершка, но очень веселые. Однако стоило им заметить, что за ними подсматривают, как они тут же исчезали. А человек, который нарушил их покой, поднимаясь в тот же день по лестнице в любом из домов на Таверн-стрит, замечал, что из-под подошв у него летят крупные искры, яркие, что твои звезды[108].



Феорин (Feeorin). По звучанию слово вполне кельтское, напоминает ферришин с острова Мэн. Так называют в Ланкашире маленьких фей в зеленых плащиках и красных колпачках, отличающихся любовью к танцам и музыке. В сказке[109] именно феорин устраивают некое подобие похорон со всеми подобающими этому печальному занятию элементами: плакальщики идут за гробом, не скупясь на выражения горя, а в крохотном открытом гробике лежит тело с непокрытым лицом. Двое случайных свидетелей церемонии узнают, к своему ужасу, в покойном одного из них — Робина, младшего из двоих, который и погибает месяц спустя. Каким бы мрачным ни казалось зрелище, роль феорин в нем может рассматриваться и как позитивная, так как Робин был шальной малый и вел беспутную жизнь, но, получив предупреждение о скорой своей кончине, покаялся в прежних грехах и подготовился к переходу в иной мир. Призрачные похороны вообще входят в народную традицию, только основными их участниками зачастую являются не феи.


Ферришин (Ferrishyn). Так жители острова Мэн называют племя фей, одна фея именуется у них «ферриш»[110]. Ферришин принадлежали к феям, живущим племенами. Они не такие аристократы, как феи Ирландии и Уэльса, и у них нет определенного короля или королевы. Ростом они маленькие, обычно около трех футов, хотя иногда встречаются и в фут. Как и прочие феи, они похищают человеческих младенцев и оставляют вместо них подкидышей, а еще любят забираться в дома и мастерские людей, когда хозяева улягутся спать. Любимое их развлечение — охота, для этого они даже держат лошадей и собак. Последние иногда бывают белые с красными ушами, как многие волшебные псы, но встречаются и всех цветов радуги: красные, синие, зеленые, желтые. Охотники носили зеленые плащи и красные колпаки, так что вся кавалькада представляла, должно быть, красочное зрелище. Кроме того, ферришин слышали все, что говорилось за незакрытыми дверями. Малейший ветерок доносил до их ушей каждый звук, и люди остерегались говорить о них иначе, как в хвалебных выражениях.


Шифра, или Шефро (Siofra, or Shefro). Так называется народ маленьких фей Южной Ирландии, живущих племенами. Они носят колпачки, похожие на колокольчики наперстянки. Считается, что они крадут детей, оставляя своих подкидышей взамен, уводят молодых девушек, а в целом ведут себя как все остальные феи. В «Легенде Нокшиганы» королева клана, населяющего одноименный холм, меняет свой облик так же легко, как какой-нибудь браг или хедли коу. Подобно феям Горной Шотландии, шифра проявляют беспокойство о спасении своих душ.


Эльфы (Elves). Еще скандинавы в своих мифах называли волшебный народ эльфами и различали два класса: темных и светлых эльфов, подобных шотландским благословенному и неблагословенному дворам. Имя перекочевало и в Британию, так что уже в англосаксонских лечебниках находим рецепты снадобий против укола эльфов и других неприятностей, причиненных этими существами. Мифологические светлые эльфы во многом походили на крохотных английских фей, живущих племенами, описания которых можно найти у Шекспира в «Сне в летнюю ночь» и в других полулегендарных источниках. Обращенные в христианство скандинавы не перестали верить в эльфов, или народ хульдре, чьи привычки ничем не отличались от привычек и повадок фей как Горной, так и Нижней Шотландии. Девушки-хульдре в серых платьях и белых покрывалах были хороши собой и соблазнительны, но обладали характерным для фей уродством: длинными коровьими хвостами. Один человек танцевал как-то с девушкой-хульдре, заметил у нее хвост и понял, кто она такая. Однако он ее не выдал, а только сказал тихонько: «Милая девица, у тебя сейчас упадет подвязка». За свой такт он был вознагражден: всю жизнь ему везло в делах и он преуспевал. А вот у датских эльфийских жен, или элле, другой дефект: спереди они кажутся красивыми и привлекательными, а сзади пусты, как картонные куклы. Датские эльфы мастерски воровали у людей печеное и прочую еду. В Нижней Шотландии и Англии у эльфов другая репутация. В Шотландии волшебных существ, размерами сопоставимых с людьми, часто называли эльфами, а их страну — Эльфейм; а в Англии эльфами, наоборот, называли крохотных фей и в особенности маленьких волшебных мальчиков. Намерение Титании «сшить плащики моим малюткам-эльфам» как нельзя лучше иллюстрирует сущность позднейшего использования этого слова. Однако самих волшебных существ название «эльф» раздражало не меньше, чем собственно «фея», если судить по следующему стихотворению:



Меня ты эльфом назовешь,
Назавтра по миру пойдешь;
Коли станешь кликать феей,
Укажу тебе на двери;
Соседом добрым кличь меня,
Что ж, таким и буду я;
А добрым духом назовешь,
Надежней друга не найдешь[111].

Этлертлоны (Ellyllons). Прозвище валлийских эльфов. Это крошечные, полупрозрачные феи, пищей которым служат поганки и так называемое «масло фей» — похожая на грибок субстанция, содержащаяся в корнях старых деревьев и в трещинах известняка. У этлертлонов есть своя королева — Маб, ростом они ниже, чем терлоитх тейг. А вот в истории, бытовавшей в Питерстоне, близ Кардифа, эти маленькие эльфы вовсе не так эфемерны и больше напоминают пикси из Сомерсета. Герой этой истории, фермер по имени Раули Пью, был из тех, кого в народе называют тридцать три несчастья. Если где-нибудь начинало гнить на корню зерно, то, будьте уверены, напасть непременно наваливалась на его посевы; ни у кого скотина не болела, его же чахла на глазах. И жена у него была насквозь больная, ни хозяйство вести, ни мужу на ферме помогать, так что задумал бедный фермер однажды продать дом и землю и отправиться куда глаза глядят, как вдруг откуда ни возьмись явился перед ним этлертлон и велел передать хозяйке, что пусть только очаг на ночь чисто выметет и ни о чем больше не беспокоится, остальное они-де сами сделают. И действительно, эльф не обманул. Каждый вечер Раули и его Катти укладывались спать пораньше, чтобы не мешать этлертлонам, и каждую ночь слышали смех, веселье и возню в кухне, а наутро и дом, и ферма были в таком порядке, что лучшего и желать нельзя. Раули и Катти стали здоровые да гладкие, зерно на их поле колосилось, скот множился. Так продолжалось три года, пока Катти не захотелось во что бы то ни стало хоть одним глазком взглянуть на маленьких человечков. И вот как-то ночью, пока ее муж крепко спал, женщина встала с постели, на цыпочках спустилась вниз и заглянула в кухню через щель в двери. Там она увидела целую ватагу маленьких человечков, которые со смехом, с шутками и прибаутками работали так быстро, что глаз не поспевал за их движениями. Их веселье оказалось настолько заразительным, что скоро и сама Катти покатилась со смеху.


В ту же секунду свеча в кухне погасла, раздался топот множества маленьких ножек, и все стихло. Больше этлертлоны не приходили работать на ферме Пью, но за эти три года он стал зажиточным человеком, и прежняя бедность не возвращалась.

Похожую историю рассказывают и о пикси из Сомерсета. Это один из множества сюжетов на тему нарушения покоя фей[112].


ДУХИ-ОДИНОЧКИ


Как правило, духи-одиночки — существа коварные и злые, хотя порой среди них попадаются стихийные духи и даже бывшие боги. Исключение представляют различные варианты брауни, среди которых есть и семейные, например Мег Мулах с Грязнулей Брауни или зловещий брауни из сказки «Аинсель», которого обварили кипятком до смерти на мельнице в Финкастле, так что отомстить за него явились родичи. Фенодири с острова Мэн — дух-одиночка из народа брауни, только одиночество для него не врожденная склонность и не свободный выбор, а наказание: его изгнали из Волшебной страны за то, что он полюбил смертную. Похоже, что духи-одиночки предпочитали плащи красного цвета, тогда как феи, живущие племенами, обычно носили зеленые. Некоторые полагают, что брауни не жалуют при дворе фей за их неопрятный вид, так что когда они отправляются к благословенному двору, то чистятся и принаряжаются. Однако такого мнения придерживаются далеко не все.

К духам-одиночкам относятся также пука, банши и глайстиг, карги и ведьмы-оборотни, лепрекон — дух, безразличный к людям, не злой, но и не добрый. В Англии к ним причисляются буги и звери-буги: браг, трэш, хедли коу, дуэргар и коричневый человек с пустошей. Все они больше заняты охраной своей территории от посягательств смертных, чем судьбами человеческого рода. Некоторые, к примеру Худое пальтишко, интересуются людьми, хотя и не любят этого показывать, устраивают засады на путников и «водят» их по бездорожью. Другие, напротив, активно враждебны, как на-клави, который выбирается из моря и пакостит где только может. Вообще духи-одиночки не самые приятные из сверхъестественных существ.


Лепрекон (Lepracaun). Один из троицы фей-одиночек, башмачник, двое других — заядлый пьяница и курильщик клурикан, обитатель погребов и подвалов, и Фир Дарриг, которого хлебом не корми, дай подшутить над кем-нибудь. Возможно, лепрекон и клурикан — это одно и то же существо, а несходство имен объясняется региональными различиями.

Клурикан из графства Корк, Лурикон из Керри и Луригадон из Типперери суть то же самое, что Лепрехан из Лейнстера или крошка Логери из Ольстера; все эти слова, возможно, являются диалектными вариантами ирландского Луакарма, что означает пигмей[113].

С другой стороны, слово «лепрекон» можно возвести к leith bhrogan, обозначающему «башмачника, тачающего обувь на одну ногу», потому что никто никогда не видел, чтобы он работал над парой. Не исключено, что все три названия описывают разные свойства одной и той же феи. По каким-то причинам именно лепрекон представительствует сегодня за всех ирландских фей, хотя он и клурикан несомненно принадлежат к духам-одиночкам, тогда как природа Фир Дар-рига двойственна. Согласно другим сказкам, лепрекон — веселый человечек в зеленых потрепанных одежках, красном колпаке, кожаном фартуке и башмаках с пряжками, который проигрывает герою сказки — юноше, в жилах которого текла кровь фей, — сокровище, припрятанное у него в подземной пещере, а тот сохраняет свою удачу втайне и со временем становится отцом зажиточного семейства[114]. Да, уж чего-чего, а последовательности от народной традиции ждать не приходится.


Гили Дху (Ghillie Dhtl). Самое известное волшебное существо Гарлоха Нового времени. Он жил в березовых лесах и кустарнике на южном берегу озера Лох-а-Друинг. Гили Дху, или Гили Ду, его прозвали за черные волосы, а вовсе не за черный тартан: он носил одежду из древесной листвы и зеленого мха. Обычно считался добрым духом, хотя всего один человек слышал, чтобы он говорил. Это была маленькая Джесси Макрэ, которая заблудилась как-то ночью в лесу. Всю ночь Гили Дху трогательно оберегал ее покой, а поутру проводил до дому. Несмотря на это, несколько лет спустя сэр Гектор Маккензи из Гарлоха пригласил четверых родичей из клана Маккензи поохотиться на Гили Дху. Прежде чем выйти в лес на поиски Гили Дху, лэрды славно закусили и отдохнули на лежанках из вереска в амбаре Джона Маккензи на берегу Лох-а-Друинг. В то время Джесси Макрэ уже выросла и вышла за Джона Маккензи замуж. Легко представить, как она была рада, когда пятеро лэрдов, пробродив по лесу всю ночь, не нашли и следов Гили Дху. Случилась эта история в конце XVIII века[115].



Дуэргар (Dliergar). «Нортумберлендский словник» расплывчато характеризует дуэргара как «наиболее зловредного и худшего из волшебных существ». Иными словами, он относится к неблагословенному двору, однако является наименее известным его представителем, поскольку в Горной Шотландии всеми злодействами заправляют слоа, или мертвое воинство. Дуэргар — это злой черный карлик Северной Англии, непримиримый враг всего рода человеческого. По большей части он живет обособленно. Вот одна характерная история о дуэргаре. Место действия — холмы Симонсайд в Нортумберленде.

Один человек, не из местных, шел в Ротбери прямиком через холмы, но сбился с пути, а тут ночь настала. Места эти он знал плохо, и тропы надежной не было, поэтому он решил, что лучше всего укрыться под скалой и подождать до утра. Только он подошел к скале, вдруг видит — огонек неподалеку. Путник пошел туда на ощупь и скоро добрался до грубой каменной хижины, вроде пастушеской, в которой тлел костерок. По обе стороны от него лежали два камня, справа от них — груда хвороста, а слева — два больших полена. И ни души вокруг. Путник вошел, радуясь удаче, ибо ночь была холодная и он запросто мог замерзнуть в горах, подбросил хвороста в огонь и уселся на тот камень, что по правую руку. Только он устроился, как дверь с грохотом распахнулась и в хижину ворвался странный тип. То был карлик, ростом едва путнику по колено, но зато коренастый и мощный. На нем была куртка из овечьей шкуры, штаны и башмаки из шкурок каких-то мелких зверьков и зеленая замшелая шляпа с фазаньим пером. Увидев человека, он нахмурился, молча протопал к другому камню и плюхнулся на него. Путник так напугался, что не мог слова вымолвить: он знал, что перед ним — дуэргар, заклятый враг всех людей. Так они сидели и глядели друг на друга поверх костра, который начал помаленьку угасать. Стало холодно, и путник, не выдержав, подбросил в огонь еще хвороста. Карлик окинул его злобным, полным презрения взглядом, наклонился и поднял одно из тех поленьев, что лежали по его сторону очага. Полено было в два его роста длиной и в два обхвата толщиной, но карлик переломил его через колено и мотнул головой в сторону путника, словно спрашивая: «А ты так можешь?» Огонь вспыхнул, но вскоре опять опал. Хвороста больше не было. А карлик все продолжал с усмешкой глядеть на человека, точно подзадоривая перейти на другую сторону очага и взять второе полено. Но путник почуял неладное и не стал этого делать. Огонь прогорел, стало совсем темно. и холодно. Тут где-то вдалеке прокричал петух, и первый проблеск зари показался в небе. С первым петушиным криком дуэргар исчез, а вместе с ним — очаг и хижина. Путник по-прежнему сидел на камне, который оказался вершиной нависшего над обрывом утеса. Только тогда он понял, в чем заключалась хитрость дуэргара: сделай он только шаг за растопкой, тут бы ему и конец пришел — свалился бы в пропасть и расклевали бы птицы его косточки.


Коричневый человек с пустошей (Brown Man of the Mllirs). Дух — покровитель диких зверей, живет на Шотландской Границе. Уильям Хендерсон пересказывает историю о встрече с коричневым человеком, которую прислал Вальтеру Скотту мистер Сартис, автор «Истории Дарема». В 1744 году двое молодых людей охотились на вересковой пустоши близ Элсдона и остановились перекусить на берегу горной речки. Младший спустился к воде напиться и вдруг увидел коричневого человека с пустошей: приземистый, коренастый гном в одежде цвета увядшего папоротника, с копной нечесаных рыжих волос и красными бычьими глазами навыкате стоял на противоположном берегу и смотрел на него. Карлик выругал его на чем свет стоит: дескать, нечего приходить с оружием на его землю и стрелять животных, которые находятся под его защитой. Сам-де он ест только грибы, ягоды да орехи. «Пойдем со мной, и увидишь», — позвал он молодого человека.

Тот уже совсем собрался было перескочить на другую сторону ручья, когда его окликнул товарищ, и коричневый человек пропал.

Полагали, что если бы юноша перепрыгнул через бегущий ручей, то был бы разорван на части, По дороге домой юный охотник продолжал нарочно стрелять дичь, и, по слухам, это стоило ему жизни, ибо не прошло и года, как он умер.


Джинни из Биггерсдейла (Jeannie of Bisgersdale). Злой дух с севера Йоркшира. Обитала на окраине Малгрейвского леса в Биггерсдейле. Местные жители сильно ее боялись, но вот однажды некий храбрый молодой фермер, разгоряченный к тому же вином, побился об заклад, что сумеет выманить Джинни из ее логова. Он подъехал к лесу и стал звать ее. В ответ донеслось сердитое: «Уже иду». Фермер стегнул коня и поскакал к ближайшему ручью, а Джинни за ним. Он подъехал к самой воде, когда она ударила коня по крупу и рассекла пополам. Всадник перекувырнулся через голову и благополучно приземлился на противоположной стороне, но задняя часть бедной скотины так и осталась лежать на дальнем берегу.


Врайнек (Wryneck). Злой дух, упоминания о котором сохранились преимущественно в поговорках Ланкашира и Йоркшира. Очевидно, когда-то его считали хуже дьявола; так, о дурном или злом человеке говорили: «Врайнеку до него, как дьяволу до Врайнека»[116].


Керрап, убийца (Cearb, "the killing one") — Этого духа обитатели Горной Шотландии довольно широко, но без всякой конкретной привязки поминают как убийцу людей и скота[117].


Фо-a (Fuath). Общее обозначение ряда духов, чаще всего злобных и опасных, тесно связанных с водой, озерами, реками, иногда с морем. Некоторые исследователи причисляют их к водяным духам, другие же утверждают, что это вовсе не обязательно. К фо-а относятся пиау-ли, федал, Худое пальтишко; по крайней мере многие из урисков и наклави тоже, возможно, оказались бы в одной компании с ними, не живи они так далеко на юге. Те, кто никогда не видел этого названия на письме и полагается только на транскрипцию, иногда пишут его как во-а.



Пег-О-Нем (Peg o'Nell). Злой дух, излюбленными местами которого были речка Риббл возле Клитероу и, в особенности, Уоддоу-Холл. Раз в семь лет она требует жертвоприношения реке, и, если до наступления ночи Пег-о-Нелл не бросить в Риббл собаку или кошку, непременно погибнет человек. В Уоддоу-Холле есть источник, названный ее именем, а каменная фигура без головы рядом с ним как будто бы является ее изображением. Возможно, когда-то Пег-о-Нелл была нимфой Риббла; если так, то народное предание заменило ее призраком человека. Говорят, давным-давно в Уоддоу-Холле была служанка по имени Пег-о-Нелл. Как-то раз она поругалась с хозяйкой, потом взяла ведро и пошла к тому самому источнику за водой, а хозяйка возьми да и пожелай, чтобы она оступилась и свернула себе там шею. Было холодно, земля вокруг источника обледенела, и пожелание хозяйки исполнилось. Но Пег стала не жалким, вечно сетующим на свою судьбу привидением, а проклятием тех мест. Что бы ни случилось: падеж скота, болезни детей, — во всем была виновата она. Но хуже всего было 6то, что каждые семь лет она забирала человеческую жизнь[118].


Лутчак (Luideag). Этим именем, которое означает «лоскут», называли смертоносного демона женского пола, злобного и неопрятного, обитавшего в озере Черной Форели на острове Скай[119].



Худое платьишко (Shellycoat). Водяной богл из Нижней Шотландии. Вальтер Скотт упоминает его в «Песнях Шотландской Границы». Жил в проточной воде, ручьях и речках, часто появлялся в плаще, увешанном ракушками, которые гремели при каждом его движении. Скотт рассказывает, как однажды поздно ночью два человека, заслышав вдалеке протяжные жалобные крики: «Заблудился! Помогите!» — долго шли на голос по берегу реки Эттрик.

И только на заре они поняли, кто их звал: из ручья выпрыгнул Худое пальтишко и поскакал прочь по склону холма, надрываясь от смеха. Худое пальтишко, как браг и хедли коу, больше всего любит дразнить, обманывать и изумлять людей, не причиняя им настоящего вреда, а потом, как Робин Добрый Малый, громко хохочет над собственными шутками.


Глайстинг (Glaistig). Собирательный персонаж, которого причисляют к фо-а. Иногда ей присущи черты и повадки, характерные для Кальях Варе, иной раз она принимает облик животного, обычно козы, но чаще всего ее описывают как полукозу-полуженщину. Сродни водяным духам, в обличье фо-а смертельно опасна. Однако больше напоминает банши, так же оплакивает смерть или болезни своих любимцев и даже исполняет иногда работу по дому. Часто говорят, что глайстиг была смертной женщиной, которую феи наделили волшебными способностями. Когда глайстиг принимает обличье доброго духа, она заботится о детях и помогает старикам. Пасет скот на тех фермах, где чаще всего появляется, за что требует молока в уплату. Урисков часто путают с глайстигами, вероятно из-за того, что они похожи на сатиров[120].


Пиау-ли (Peallaidh). Имя этого духа из племени фо-а переводится как «лохматый». Они живут в реках, озерах, а иногда и на берегу моря. В Нижней Шотландии пиау-ли получили прозвище Худое пальтишко. В льюисском диалекте гэльского языка словом «пулла» (pwllardh) обозначают дьявола, точно так же как в средневековом английском его называли пэк.


Куачак (Cuachag). Исследователи причисляют его к фо-а. Этот речной дух водился в озере Глен-Куач в Инвернессшире, отчего водоем и получил свое название. Как и все фо-а, куачак — опасный дух.



Бегир (Beithir). Довольно редкое шотландское название одного из крупнейших семейств фо-а. Обитают в пещерах и кроличьих норах. Другие значения этого слова — «змея» или «молния».


БРАУНИ



Брауни (Brownie). Один из самых узнаваемых и простых для описания типов фей. Территория их обитания охватывает всю Нижнюю и Горную Шотландию, острова, а также Северную и Восточную Англию с частичным заходом в центральные графства. Обитатели Уэльса зовут его букой, шотландские горцы — будах, а островитяне с Мэна — Фенодири. В Западной Англии функции брауни нередко выполняют пикси, или пигси, но, хотя они и демонстрируют подчас черты характера, свойственные брауни, это существа совершенно иного типа. В других частях страны лобы и хобы порой ведут себя как брауни.

Наиболее характерные черты облика и поведения демонстрируют брауни Шотландской Границы. Обычно их описывают как малорослых человечков, футов трех или около того, в потрепанных коричневых одежках, со смуглыми лицами и ладонями, нечесаными волосами, эти существа приходят ночью и доделывают то, что не успели слуги. Брауни заботятся о доме или ферме, на которой живут; они жнут, косят, молотят, пасут скот, следят, чтобы куры неслись в положенном месте, исполняют поручения и в случае необходимости дают полезные советы. Нередко брауни привязывается к одному члену семейства. В ответ брауни ожидает благодарности в виде крынки сливок или парного молока и специально испеченной сдобной лепешки. Вот как описывается угощение брауни:

Ему, однако, полагаются некоторые лакомства, и главное из них — сдобная лепешка, которую пекут из совсем еще теплой муки, только что с мельницы, обжаривают на углях и смазывают медом. Обычно хозяйка печет несколько лепешек и складывает там, где брауни непременно их найдет. До сих пор родители, когда хотят побаловать чем-нибудь ребенка, приговаривают: «А вот сладенький кусочек брауни на носочек»[121].

В приведенном выше отрывке обращает на себя особое внимание тот факт, что хозяйка никогда не предлагала брауни лакомство, а только оставляла его там, где он легко сможет его найти. Любая попытка отплатить или отблагодарить бра-уни за труды неизменно оканчивалась его уходом из дома; похоже, этот запрет не нарушался ни при каких условиях. Тому существует несколько объяснений. В Беркшире говорили, что брауни приставлен в помощь Адаму и всему его племени, чтобы облегчать тяжесть изгнания, и потому должен работать безвозмездно; другие считали, что брауни слишком свободолюбив и ни в чем не терпит зависимости от человека, будь это еда или плата за труд; третьи, напротив, полагали, будто он обречен служить до тех пор, пока его труд не сочтут достойным оплаты; или, возможно, подарки, которые ему предлагали, были такого низкого качества, что оскорбленный брауни уходил навсегда, как это случилось, например, в Линкольншире, где один домовой ежегодно получал за свои услуги льняную рубашку, пока хозяином фермы не стал скряга, который подарил ему рубаху из пеньковой дерюги, и домовой ушел, спев напоследок такую песенку:

Пеньки твоей я не забуду,
Ни жать, ни прясть больше не буду.
В рубашку изо льна одет
Служил тебе я много лет.
Прибыль пусть бежит тебя, горе остается,
На эту ферму никогда брауни не вернется.
С этими словами он исчез навсегда. Традиционная песенка брауни:

Это что у нас, пенька?
Прясть не буду здесь пока! —
процитированная Реджинальдом Скотом еще в XVI веке, наводит на мысль, что все брауни сталкивались с одинаковыми трудностями. Ясно одно: стоит подарить брауни или хобгоблину, выполняющему его работу, что-нибудь из одежды, как он тут же покинет дом.

Брауни очень обидчив, оскорбленный брауни уходит из дома или превращается в богарта, демонстрируя дурную сторону своей натуры, которая роднит его с хобгоблином. Типичный пример обиженного брауни — брауни Крэншо. В семействе Крэншо в Беркшире жил один трудолюбивый бра-уни, он жал и молотил зерно каждый год, пока люди не привыкли к этому настолько, что однажды кто-то сказал, что в этом году зерно-де не так хорошо сжато или не так аккуратно заскирдовано, как в прошлом. Брауни, разумеется, все слышал и в ту же ночь завозился в амбаре, бормоча такие слова:

Плохо сжато! Плохо сжато!
Ну и жните тогда сами:
Унесу все на Вороний камень,
Посмотрю, как соберете голыми руками!
И точно, наутро все зерно из амбара Крэншо оказалось на Вороньем утесе, в двух милях от дома, а брауни никогда больше им не помогал.

Но если с ним обращаются хорошо, а его капризам не противоречат, брауни способен на безраздельную преданность интересам хозяина. Иногда он даже вызывает неудовольствие слуг тем, что разоблачает их мошеннические проделки или сам наказывает их; например, когда две служанки утащили у своей прижимистой хозяйки блюдо сладкого творога, брауни невидимкой втиснулся между ними и съел большую часть лакомства.

Немало историй рассказано о том, как брауни ездили за повитухами для своих хозяек, у которых внезапно начинались роды; самая известная из них — история о брауни из Далсвинтона. Жил-был однажды в старом омуте на реке Нит брауни, который работал на Максвела, лэрда Далсвинтона. Не было на свете человека, которого этот брауни любил бы больше, чем дочь Максвела, и она тоже дорожила его дружбой и поверяла ему все свои тайны. Когда она полюбила, брауни первым узнал об этом, он же помог устроить свадьбу. Особенно его радовало, что жених входил в дом невесты и ей не нужно было никуда уезжать. Когда подошли ее первые роды, брауни поехал за повитухой. Вообще-то послали за ней конюшенного мальчика, но река разлилась, самая короткая дорога шла через Старый омут, вот он и мешкал. Тогда брауни накинул меховой плащ хозяйки, вскочил на самого быстрого коня и бросился прямо в ревущую воду. На обратном пути повитуха испугалась, узнав, какой дорогой им предстоит ехать.

— Не езди через Старый омут, — попросила она, — а то брауни там встретим.

— Не бойся, матушка, — отвечал он, — всех брауни, которых тебе суждено встретить, ты уже повстречала.

С этими словами он погнал коня в воду, и тот вывез их на другой берег, живых и невредимых. Вернувшись в конюшню, брауни увидел, что посланный за повитухой мальчик еще только натягивает сапоги, и вздул его как следует.

Но и эта история закончилась плохо: Максвел из Дал-свинтона рассказал о брауни священнику, и тот предложил окрестить преданного слугу. Он спрятался в конюшне с чашей святой воды и, как только брауни вошел и взялся за свою обычную работу, окатил его и начал крестильный обряд. Но кончить ему так и не довелось: едва первые капли святой воды коснулись брауни, тот взвизгнул и исчез. Больше в Нитс-дейле брауни не водилось.

Итак, вот какой портрет брауни складывается из черточек, подмеченных в этих историях. Жилищем ему нередко служил пруд или ручей, причем за пределами дома, на хозяев которого он работал, к нему обычно относились с опаской. Даже самый добродушный брауни боялся христианских символов. Косматый, оборванный абориген вполне мог слоняться вокруг жилищ новых хозяев земли, работать на них за кусок хлеба, но каждый раз, когда они пытались проявить к нему чуть больше доброты и участия, уходил прочь, боясь новой зависимости. Внешность брауни в каждом регионе описывают немного по-разному. Одни говорят, будто у брау-ни нет носа, а только дырки для дыхания, в отличие от килму-лиса, у которого нос громадный, зато совсем нет рта. В Абердиншире верили, будто у брауни все пальцы на руке срослись вместе. Чаще всего считается, что все брауни относятся к духам-одиночкам и среди них нет женщин, однако в Горной Шотландии они иногда собираются в небольшие группы. Они крупнее своих равнинных собратьев. И среди них изредка попадаются женщины. Например, Мег Мулах, то есть Волосатая Мег. Она была привязана к семейству Грантов из Туллокгорма, оплакивала смерть членов этой семьи, как банши, исполняла обязанности брауни, подсказывала главе семьи ходы, когда тот играл в шахматы. Она была очень умна, а вот ее сынок, Грязнуля Брауни, не в нее уродился, настоящий доби, так что слуги часто над ним подшучивали[122]. Еще в XX веке в графстве Пертшир на мельнице Финкасл водились брауни: одни говорят, что их была целая компания, другие утверждают, что брауни был всего один, но его мать, Мэгги Молох, всегда держалась неподалеку. История о них, рассказанная Эндрю Стюартом и сохраненная в архивах Школы шотландских исследований, интересна тем, что показывает двойственность характера брауни. Сказки наподобие этой нередко рассказывают об Аинсель и Броллахане.

На мельнице Финкасл никогда не работали по ночам: ходили слухи, будто там нечисто. Как-то поздно вечером затеяла одна девушка печь пирог к свадьбе, а мука у нее кончилась, и попросила она тогда своего отца сходить на мельницу смолоть немного зерна, но он не захотел, и пришлось ей идти самой. Попросила она мельника смолоть ей немного зерна, но он отказался, и пришлось ей самой приниматься за дело. Разожгла она большой огонь в очаге, подвесила над ним котел с водой и начала молоть. В двенадцать дверь распахнулась и на пороге появился странный человечек, весь в волосах. Это и был брауни с мельницы. «Кто ты такой? — спросила его девушка. — И что тебе тут надо?» — «А самой-то тебе что надо? И как тебя зовут?» — отвечал он. «Меня зовут Я Сам», — сказала хитрая девушка. Пока они говорили, девушка сидела у огня, а брауни с ухмылкой подбирался к ней, так что она испугалась и брызнула на него кипятком из котла. Тогда он бросился на нее, а она взяла и выплеснула на него весь котел. С визгом он выскочил в дверь и бросился в лес, а оттуда раздался голос Мэгги Молох: «Кто это сделал?» — «Я Сам! Я Сам!» — крикнул он и умер. «Будь это кто-нибудь из смертных, я отомстила бы за тебя, но теперь я бессильна», — сказала Мэгги.

Девушка закончила молоть зерно, испекла пирог, вышла замуж и переехала в Стратспи, а мельница опустела, потому что Мэгги Молох тоже куда-то подалась. Но девушке не удалось избежать наказания: как-то во время посиделок в новом доме ее попросили рассказать какую-нибудь историю, и она вспомнила, как обманула доверчивого брауни на мельнице Финкасл. Мэгги Молох оказалась рядом, и, едва девушка закончила, раздался ее голос: «А, так это ты убила моего мужчину? Больше тебе это не удастся!» В дверь влетел трехногий табурет и убил девушку на месте. После этого Мэгги Молох снова перебралась на другое место и поселилась рядом с фермой, где слуги кормили ее сливками и хлебом, а она делала за них всякую работу до тех пор, пока все они оставались на месте. Но стоило фермеру захотеть избавиться от них и переложить все обязанности на Мэгги Молох, как она отказалась работать, превратилась в богарта и донимала хозяина всякими выходками до тех пор, пока он не взял всю прежнюю прислугу назад.

Так что с Мэгги Молох шутки плохи, равно как и со всеми прочими брауни без исключения.


Богарт (Boggart). Проказник-брауни, повадками похож на полтергейста. Вот самая известная сказка о богарте, который подался вслед за семьей, переезжавшей в другой дом:



Жил однажды в Йоркшире фермер по имени Джордж Гилбертсон, и завелся у него в доме богарт. От его проказ доставалось всей семье, но особенно детям. То хлеб с маслом у них из-под носа утащит, миску с супом или кашей перевернет или запрячет в какой-нибудь угол или кладовку; и при этом никто никогда его не видал. В одной кладовке была дырочка, которую оставили эльфы, — из доски выпал сучок, — и вот младший мальчик взял и засунул в нее рожок для обуви. В туже секунду кто-то выпихнул рожок с другой стороны, да с такой силой, что он выскочил и ударил мальчика в лоб. После того случая дети полюбили заталкивать в дырку всякие палки и смотреть, как они вылетают обратно. Но шалости богарта становились все злее и злее, и в конце концов миссис Гилбертсон, боясь за детей, уговорила мужа переехать. И вот в самый день переезда, когда последняя повозка с вещами, скрипя, выезжала с фермерского двора, а хозяева брели за ней, попался им навстречу сосед, Джон Маршалл.

— Что, Джорджи, решил-таки ехать? — спросил он.

— А что мне еще остается, Джонни, дружок; совсем нас замучил проклятый богарт, ни днем ни ночью покоя от него нет. Да и ребятишек он так невзлюбил, что моя бедная баба с ума от беспокойства сходит. Так что, сам видишь, приходится утекать из собственного дома.

И вдруг из старой большой маслобойки, которая стояла на телеге, раздался гулкий бас:

— Да, Джонни, дружок, видишь, мы утекаем.

— Это же чертов богарт! — воскликнул Джордж. — Да если б я знал, что он за нами потащится, с места бы не сошел. Молли, поворачивай! — скомандовал он жене. — Коли нам все одно его проделки терпеть, так лучше уж в старом доме, чем в новом, к которому душа не лежит.

И они отправились обратно, а богарт продолжал резвиться на их ферме, пока ему самому не надоело.


Силки (Silky). Брауни обыкновенно являются мужчинами, хотя попадаются и женщины, к примеру Мег Мулах, которая жила при семействе Грантов, а среди гругашей женщин вообще столько же, сколько и мужчин. А вот силки Нортумберленда и Шотландской Границы бывают исключительно женского рода, как и банши. Силки носят шелестящие шелковые платья, выполняют различную домашнюю работу и гоняют нерадивую прислугу. Подобно конюху из Хилтона, силки по своей природе призраки. Самой известной из них была силки из Блэк-Хеддона, правда, неприятностей от нее было больше, чем пользы: ночью она наводила порядок там, где не успели прибраться до этого, а то, что аккуратно лежало на своих местах, разбрасывала.

Какую-то часть ночи она обязательно проводила сидя на старом дереве у искусственного озера. Это дерево до сих пор носит название «Кресло силки». Иной раз останавливала экипажи и пугала лошадей, а противостоять ей мог лишь человек, который носил крест из рябины. Однажды в одной из комнат Хеддон-Холла обвалился потолок, и на пол рухнул полныйзолота кожаный мех. После этого силки в Хеддон-Холле не появлялась, и все подумали, что она, наверное, была призраком того, кто спрятал в доме этот клад и умер, не раскрыв своей тайны[123]. Другая силки жила в Херд-Вуде в Бер-викшире, и еще одна, о которой также рассказал Уильям Хендерсон, в Дентон-Холле возле Ньюкасла. Об этой последней кое-что было слышно сравнительно недавно. Двух старых леди из семейства Хойл, которым принадлежал Дентон-Холл, навещала девушка из нортумберлендских Сауэрби. Дом был слишком велик для двух старых дам, и они по секрету говорили своей приятельнице, что ни за что бы не справились с ним, если бы не силки, которая разжигала огонь в каминах и делала другую работу. Вскоре подруга вышла замуж и уехала из тех мест, а в Ньюкасл вернулась только после Второй мировой войны. Обе мисс Хойл уже умерли, а дом унаследовал другой старый знакомый Марджори Сау-эрби. Он был не из тех людей, которые станут полагаться на помощь силки, и потому стал жертвой бесконечных злых шуток. Все происходившее в доме так его сердило, что он раз и навсегда запретил даже говорить об этом и в конце концов покинул Дентон-Холл. Так брауни превратился в богарта.

А вот силки из истории «Гилсланд Грай» предстает персонажем куда более устрашающим, чем во всех других сказках. Она предана Гилсландам, выполняет всевозможную работу по дому, но по ночам садится на дерево у ворот и сторожит въезд в дом, так что друг проходил мимо нее невредимым, разве что лошадь пугалась, но всякого, кто затевал зло против обитателей дома, она убивала без пощады. В упомянутой сказке она медленно придушила грабителя-головореза, которого угораздило попасть ей в лапы[124]. Другая силки, которая редко работала по дому, слонялась по подъездной аллее в Норт-Шилдс, — похоже, она была скорее духом, призраком любовницы того герцога Аргайла, который жил во времена Вильгельма III и, предположительно, собственноручно убил свою возлюбленную.


Бука (Bwca). Валлийский брауни. Следующая история показывает, насколько тесна связь между брауни, богартом и букой.

Давным-давно завелся на ферме в Монмутшире дух, которого все боялись, пока не пришла на эту ферму молодая служанка, веселая и здоровая (ходили толки, будто бы в жилах ее течет кровь Матушкиного благословения), и не поладила с букой, да так, что тот и стирал, и убирал, и прял за нее, и все это за ежевечернее угощение из чашки парного молока и куска пшеничной лепешки или миски овсянки. Вечером еду оставляли под лестницей, а к утру все исчезало; но самого буку никто никогда не видел, потому что работал он по ночам. И все шло хорошо, пока однажды девчонка из чистого озорства не оставила ему горшок с выдохшейся мочой, которой отбеливали ткань. Наутро она горько пожалела о сделанном, потому что бука набросился на нее и пинками прогнал по всему дому, громко крича:

Толстомясая, впредь думай головой,
Прежде чем подставить боглу
Ячменный хлеб с мочой!
И больше девушка его не видела, а года два спустя дошел слух, что богл поселился на ферме в Хафод-эрс-Эрнис, где тоже подружился со служанкой, которая неизменно кормила его самым лучшим хлебом с молоком и никогда не подшучивала. Однако и у нее со временем обнаружился один недостаток, а именно любопытство. Она все просила, чтобы он показался ей в своем истинном облике и сказал, как его зовут. И вот однажды вечером она его обманула: сказала, что уходит вместе с остальными, а сама спряталась в доме. Бука сел за прялку и прилежно прял, приговаривая:

До ушей расплылся бы у девки рот,
Кабы знала, что я — Гварвин-а-Трот.
— Ага! — воскликнула тут служанка и вылезла из-под лестницы, — теперь я знаю твое имя, Гварвин-а-Трот! — Но прялка тут же остановилась, бука исчез и никогда больше не показывался.

После этого он переселился на соседнюю ферму, где сдружился с работником по имени Моисей. Но и тут не повезло бедняге Гварвин-а-Троту: Моисей ушел воевать с Горбуном Ричардом и погиб. Потеряв друга, бедный бука пустился во все тяжкие и только и знал, что творил всякие бессмысленные злобные проделки: то волов, на которых землю пахали, разгонит, то в доме все вверх дном перевернет. В конце концов фермеру надоели его выходки, и он позвал знахаря, чтобы тот усмирил буку. Знахарь всеми правдами и неправдами добился, чтобы бука высунул из норы свой длинный нос, и тут же воткнул в него шило. Затем последовало заклинание, чтобы забросить буку на берега Красного моря, где тот должен был пережить четырнадцать поколений. В ту же секунду поднялся невиданный ураган, знахарь выдернул шило из носа буки, и тот, подхваченный могучим ветром, улетел. Больше его никогда не видели.

Похоже, бука изменил не только характер, но и облик, ибо у брауни носов обычно не бывает, а этого буку так и прозвали: «Бука Носатый»[125].



Бубаход (Bwbachod). Валлийский эквивалент брауни, на которых бубаходы очень похожи как склонностью помогать в работе по дому, так и буйным, даже опасным поведением, когда они раздражены. Бубаходы, однако, обладают и одной заметной отличительной чертой: они терпеть не могут трезвенников и протестантских проповедников. Один бубах из Кардиганшира невзлюбил проповед-ника-баптиста и повадился делать ему пакости: стоило тому преклонить колени для молитвы, как он то табурет у него из-под локтей выдернет, то каминными щипцами загремит, то в окно гримасы строит. Наконец он совсем выжил проповедника из тех мест, когда появился в обличье его двойника — а это считалось предзнаменованием скорой смерти[126]. Такое поведение характерно скорее для буги или зверя-буги и совершенно несвойственно большинству брауни, в остальном же бубах отличается от них только названием.


Бруни (Brooflie). Разновидность брауни из Нижней Шотландии, к примеру, в стихотворении:

Ха! Ха! Ха!
Бруни возьмет тебя!

Килмуллис (KillmOUlis). Необычный хоб или брауни. который появлялся на мельницах. Раньше считалось, что свой килмуллис, или помощник, есть на каждой мельнице. На вид он был не очень-то хорош: безротый, но зато с огромным носом, которым он вдыхал свою еду:

Эй, Килмуллис безо рта,
А ну, поди ко мне сюда!
Где же ты вчера ходил, когда я свинью забил?
Коли был бы ты на месте, сколько влезет мог бы съесть!


Не исключено, что пищей ему служил фойсон.

Килмуллис был глубоко предан мельнику и всей его семье и выл в голос, словно банши, перед любой болезнью или неудачей, которые должны были их постигнуть, но в то же время, являясь более чем наполовину богартом, не в силах был удержаться от проказ, иногда довольно злых: к примеру, он мог засыпать золой выложенный на просушку неочищенный овес.

Он слушался только мельника, который призывал его при помощи процитированного выше стихотворения-заклинания; тогда килмуллис являлся, пыхтя и отдуваясь, получал указания и принимался за дело. Когда работы бывало особенно много, его можно было заставить молотить зерно или послать за повитухой для жены мельника, а еще в канун Дня всех святых он помогал гадать. Жил он обычно в печи для обжига кирпича или извести, в самом устье[127]. Похоже, ареал его обитания ограничивался Нижней Шотландией, так как на мельницах Горной Шотландии заправляли брауни, уриски и броллаханы, персонажи, куда более опасные и вредные, чем килмуллисы. Свой мельничный дух по имени Кабутерманнекин был в Голландии, он выгодно отличался от своих британских собратьев трудолюбием и полезностью.


Ботукан совил, или Амбарный старик-домовик (Bodachan Sabhail, or the Little Old Man of the Barn).

Амбарный брауни из Горной Шотландии, который, жалея немощных стариков, молотил для них зерно.

Когда от росы седеет трава, и черные тянутся тени,
И Каллум усталый давно храпит со старухой своей в постели,
Приходит амбарный старик-домовик,
И молотит впотьмах он у ночи в зубах,
Тот амбарный старик-домовик[128].

Гроган, или грогач (Grogan, or Grogach). Дух, наподобие брауни, обитающий в Горной Шотландии. Это «низкорослый, волосатый, широкоплечий силач, телом малый, но необычайно сильный»[129].



В истории о грогаче из Балликасла обращает на себя внимание интересная подробность: бедняга грогач умирает, надорвавшись на работе. На ферме был обычай: оставлять на ночь в амбаре несколько снопов зерна с тем, чтобы грогач обмолотил их к утру. Но вот однажды фермер положил цеп на самый верх скирды, а снопы для грогача отделить забыл. Тот решил, что должен обмолотить всю скирду, но наутро был найден мертвым на груде намолоченного зерна. Фермер похоронил его с почестями и долго оплакивал. Грогачи Горной Шотландии — красавцы с золотыми кудрями, которые зачастую носили роскошное платье, пасли скот, а вот грогачи из Ольстера, всего четырех футов росту, прикрывали наготу лишь собственными волосами. Согласно другому описанию, у грогача большая голова и мягкое тело, так что, когда он кубарем летит с горы, кажется, будто костей у него нет вовсе. Один грогач из Ольстера, как и его шотландские коллеги, занимался тем, что пас скот на ферме. Дочка фермера из жалости к его наготе сшила ему рубашку, но он, решив, что от него хотят избавиться, ушел прочь, горько плача.


Мег Мулах, Мог Мулах, или Мегги Молох (Mes Mul-lach, Maug Moulach, or Maggie Moloch).

Первое сообщение о Мег Мулах (Волосатой Мег) появляется в «Альманахе» Джона Обри, в рассказе о двух брауни, которые долгое время жили в замке Туллокгорм семейства Грант из Страт-спи. В письме шотландского корреспондента, который цитирует Обри, упоминание о них выглядит почти случайным: «Не знаю, видел ли тот человек еще что-нибудь, кроме брауни и Мег Мулах… Многие утверждают, что этих двоих он встречал постоянно, а иногда и кое-что другое». Комментарий Обри: «Мег Мулах и брауни, упомянутые в этом рассказе, это два призрака, которые, как говорят, исстари жили в семействе Грантов из Стратспи. Первый появлялся в обличье молодой девушки, второй — паренька».

В 1823 году Грант Стюарт дополнил отчет Обри большим количеством подробностей. Он сообщает, что второго брау-ни звали Грязнулей, а «Мог Вулухд» называет превосходной домоправительницей, которая командовала женской частью прислуги и подавала на стол как по волшебству. «Стоило только заикнуться о какой-нибудь еде, как блюдо уже плыло по воздуху и со всей возможной быстротой и изяществом опускалось на стол; что до чистоплотности и заботливости, тот тут Мег Мулах во всей округе не было равных»[130].

В другом месте отмечена ее способность предвидения и сообщается, что, когда лэрд играл в шахматы, она обычно вставала за спинкой его кресла и подсказывала ему ходы. Время от времени она и ее компаньон — кем он ей приходился, сыном или мужем, так и осталось неясным — покидали замок, и тогда проявлялись более зловещие черты ее характера. Грант Стюарт уверяет, что Волосатой Мег ее прозвали из-за роскошной гривы темно-русых волос, однако позже возникло предположение, что ее прозвище означало «Та, что с волосатой рукой», и даже на совете местной церкви стали говорить, что именно ее волосатая лапа высовывалась из дымохода и утаскивала маленьких детей. Возможно, здесь ее просто спутали с той волосатой клешней, которая утаскивала детей в ирландских сказках. Во всяком случае, Мег Мулах здесь почему-то называют «он». Джордж Хендерсон в «Пережитках древних верований среди кельтов» даже называет ее дьяволом. Тем не менее вплоть до XX века она слыла именно брауни. На пленке из коллекции Школы шотландских исследований сохранилась запись сказки, в которой говорится, что Мег Мулах и ее компаньон повадились на мельницу в Финкасле, графство Пертшир, и их тамошние проделки были совсем небезобидны. Эта сказка включает в себя сюжет Никто, или «Я Сам». Девушка-служанка, защищаясь от брауни, обварила его кипятком до смерти. Мегги Молох сначала поверила, что ее дружок погиб по собственной вине, но потом, разобравшись, убила девушку. Однако впоследствии она продолжала выполнять функции брауни, и, когда скряга фермер задумал дать расчет всем своим слугам, надеясь, что она одна будет работать за всех, она тоже пришла за расчетом, так что фермеру пришлось отказаться от задуманного.



В случае Мегги Молох необычно уже то, что она — брауни-женщина, хотя силки тоже выполняют работу брауни, а кроме того, ее отличает завидное долголетие, предания о ней просуществовали с XVII вплоть до XX века.


Грязнуля Брауни (Brownie-Clod). Приятель Мег Мулах, самого известного брауни Шотландского нагорья.



Двое последних брауни в этой части гор долго служили старинному семейству Туллокгорм из Стратспи. Это были мужчина и женщина и, насколько мы знаем, могли оказаться мужем и женой. Мужчина отличался веселым нравом, любил пошутить и особенно позабавиться насчет других слуг. Так, у него была привычка швыряться комьями грязи в проходящих, за что его и прозвали Грязнулей Брауни. Но, несмотря на все его шутки, он был простоват и, в свою очередь, легко становился жертвой тех, над кем собирался подшутить. Наилучшим тому подтверждением может служить контракт, по глупости заключенный им с прислугой Туллок-гормов, согласно которому брауни обязывался в одиночку намолотить столько зерна и соломы, сколько под силу двоим мужчинам, за что должен был получить в награду старую куртку и плащ — предметы одежды, которые, по-видимому, сильно пришлись ему по душе. Так что, пока слуги нежились себе на соломе, бедолага брауни продолжал молотить и совершал такие геркулесовы подвиги, каких не вынес бы один человек целую неделю кряду. Но слуги из чистой жалости и благодарности оставили заветные одежки поверх очередной скирды еще до истечения срока уговора, а брауни, найдя их там, немедленно бросил работу и, радуясь возможности провести приятелей, ехидно заявил им, что раз они оказались так глупы и выполнили свою часть контракта до того, как он выполнил свою, то он больше ни одного снопа не обмолотит.

Плащ и куртка есть у Брауни теперь,

И работать нет нужды ему, поверь[131].


Вагатева (Wag-at-the-Wa). Домашний дух Шотландской Границы, наподобие брауни, но более эксцентричный.

Вагатева ценил в людях веселый нрав и любил компанию детей, его обычным местом в доме был крюк для котла над очагом. Он усаживался на свободный крюк и раскачивался на нем, радостно посмеиваясь над шутками собравшейся у очага компании. Не одобрял напитков крепче домашнего эля и, когда пили что-нибудь спиртное, раздраженно покашливал.



В остальном вагатева был духом веселым и компанейским, хотя во всем, что касалось чистоты и порядка в доме, угодить ему было непросто, а для нерадивых служанок он был сущим наказанием. Веселый нрав вагатевы делает ему честь, так как этот брауни постоянно страдал от зубной боли. Вот подробное описание вагатевы:

Больше всего он походил на какого-то жутковатого старикашку с короткими кривыми ногами и длинным хвостом, которым он цеплялся за крюк. Иногда он являлся в серой накидке и древнем ночном колпаке, натянутом на ту сторону лица, где у него болели зубы — напасть, от которой он никак не мог избавиться, — но чаще он носил красную куртку и синие штаны[132].

Вагатева, как почти все брауни, похоже, не испытывал никакого страха перед холодным железом, зато боялся знака креста; стоило нарисовать на крюке крест для защиты очага от ведьм, как вагатева тут же исчезал. Однако еще современники в XIX веке верили, что раскачивать пустой крюк над очагом — значит звать вагатеву. Рассказывают, как одна старая женщина, которая пришла к кому-то в гости, встала и ушла, когда кто-то из хозяйских ребятишек начал от нечего делать раскачивать пустой крюк над очагом. «Ноги моей не будет в доме, где занимаются таким баловством» — таковы были ее слова.


Мокроножка (Puddlefoot). Так звали пертширского брауни, который жил в маленьком ручье у дороги из Питло-кри в Данкелд. Там плескался и шлепал по ручью целый день, а потом, как был, с мокрыми ногами, заявлялся на соседнюю ферму, где иногда помогал по хозяйству, но больше безобразничал. Все, что было прибрано, он разбрасывал, а разбросанное приводил в порядок. Люди обычно старались не ходить мимо ручья по ночам, потому что боялись Мокроножку, который плескался там, но вот однажды какой-то человек возвращался навеселе поздно вечером с ярмарки в Данкелде и, проходя берегом ручья, окликнул Мокроножку: «Как живешь нынче, Мокроножка?» Тому имя сразу не понравилось. «О-хо-хо, вот у меня и имечко появилось. Мокроножкой меня теперь кличут!» И с этими словами исчез, и больше его никто никогда не видел и не слышал. Аналогичный пример — история о Башмачках из Виттингема.



Уриск, или Уруизг (Urisk, or Uruisg). Уриском называлась разновидность косматых брауни, полулюдей-полукозлов. Считалось, что иметь такое существо при доме — большая удача, так как он пас коз и помогал на ферме. Его любимыми уголками были удаленные от человеческого жилья водоемы, но иногда одиночество наскучивало ему, и тогда он выходил по ночам пугать припозднившихся путников. Обычно уриски вели образ жизни духов-одиночек, но в урочное время собирались вместе. Ущелье близ озера Катрин было их излюбленным местом встречи[133].


Нэнни Пуговичная Шляпка (Nanny Button-cap). Маленький дух из Западного Йоркшира. Известно о ней немного, но фея она добрая.

Ясный месяц светит,
Звезды яркие горят,
Нэнни Пуговичной Шляпке
В гости к нам идти велят.

Фенодири, или Финодири (Fenoderee, or Phynnodderee). Существует не менее пяти вариантов написания имени этого брауни с острова Мэн. Он и в самом деле выполняет все функции домового, хотя внешне больше похож на лоба-у-очага. Он высок ростом, волосат, уродлив и необычайно силен. Один Фенодири, который работал в Гордоне, повстречал как-то вечером кузнеца и захотел пожать ему руку. Кузнец из осторожности сунул ему сошник только что выкованного плуга, который нес из кузни, — благо, в темноте не видно было, — так Фенодири чуть его не расплющил в своей лапе, а потом, довольный, промолвил: «Что ж, не перевелись еще на острове Мэн сильные мужчины»[134]. Этот неотесанный мужик принадлежал когда-то к племени ферришин, но был изгнан из Волшебной страны. Такое наказание постигло его за то, что он влюбился в смертную девушку из Глен-Олдин и предпочел танцевать с ней в долине Глен-Рашен, чем присутствовать на Осеннем празднике фей. За это в облике неуклюжего волосатого существа он и обречен скитаться по срединному миру до самого Судного дня. Несмотря на свои злоключения, Фенодири сохранил симпатию к людям и охотно помогал им в поле и на ферме. Ни один сборник сказок острова Мэн не обходится без пары-тройки историй о Фенодири. Судя по всему, Фенодири — это имя, а не название целого класса существ, но его иногда путали с глашанами, местной разновидностью хобгоблинов, память о которых со временем изгладилась настолько, что их, в свою очередь, стали путать с гластинами, а это уже совсем другие существа. Иногда кажется, будто Фенодири было много, но это из-за того, что он постоянно переходил с места на место, то обидевшись на кого-нибудь, то из-за одежды, которую ему пытались подарить. Однажды Фенодири обиделся на одного фермера за то, что тот раскритиковал его покос, заявив, что трава срезана недостаточно низко. Феноди-ри перестал на него работать, а все ходил за ним по пятам и выдергивал траву у того прямо из-под ног, да так, что тот несколько раз чуть без пятки не остался. А вот один из случаев, когда Фенодири подарили одежду. Некий джентльмен решил построить большой дом в Шолт-э-Вилл, у подножия горы Снафилд. Камни для строительства были уже готовы и лежали на берегу, в том числе и огромная глыба белого мрамора, которую никому из каменщиков поднять было не под силу. А Фенодири в одиночку перетаскал их все с берега на нужное место за одну ночь. Джентльмен, желая отплатить ему добром за добро, приказал сшить ему хороший костюм.


Фенодири увидел подарок, поднял с земли сначала одну вещь, потом другую и стал рассматривать их, приговаривая:

Вот шляпа мне на голову, бедная моя голова!
А вот плащ, спину прикрыть, бедная моя спина!
И штаны, зад прикрывать, бедный мой зад!
Коли станешь все это носить,
Не видать тебе больше зеленой долины Рашена!
И с этими словами скрылся, громко завывая.

В другом варианте той же истории Фенодири работал на Радклиффов из Гордона. Он быстро разочаровался в Большом Гордоне — так звали фермера, — потому что тот одним дыханием грел себе руки и студил похлебку — из экономии, очевидно. Но ушел он от Гордонов не поэтому, а только из-за того, что ему опять подарили одежду, и слова сказал те же самые. На другой ферме он сбивался с ног, пытаясь загнать зайца в один загон с овцами, — такую же ошибку совершали и многие хобы. Фенодири вел себя как буги, пугал жену мельника из долины Глен-Гаррах, но та избавилась от него, пообещав испечь ему пирог, если он наносит воды в решете. Кроме того, у Фенодири есть жена, с которой он ссорится, швыряясь камнями, как обыкновенный великан. Похоже, здесь возникла какая-то путаница.

Вот что рассказывается о Финодири в песенке под названием «Проворный косарь»:

На зорьке Финодири уж на лугу на Круглом,
Росу собирает, как сливки с молока,
И нежные цветы, и травы попирает
Ногою, что отроду не знала башмака.
Размахнулся во всю ширь плеча детина,
Только чу, коса свистит;
В том году мы думали, он косит лихо,
Нынче знаем: никому его не превзойти.
Клонят долу скошенные цветики головки,
С шумом падает густой травы стена;
Как взмахнет косой наш Финодири,
Так по озеру соседнему идет волна!
Круглый луг он выбрил знатно,
Ни клочка не пропустил;
Ну а коль травинку где оставил,
В землю затоптать и ту он поспешил!
Согласно преданию:

Фенодири управлялся со своей косой виртуозно… как и полагается персонажу недюжинной силы. Более того, в прежние, золотые деньки, еще до того, как фермер у святого Три-ниана неблагодарно раскритиковал его работу, Фенодири проявлял еще больше энергии и усердия, помогая другим. Он либо существовал во множественном числе, либо был вездесущим, поскольку почти каждая ферма могла похвастаться своим экземпляром. Как видно из песни, в былые дни он не страдал застенчивостью и вполне мог позволить себе начать работу на ранней зорьке, прекрасно зная, что местные жители толпятся за зеленой изгородью из ивы и ольхи, опоясывающей зеленый лужок под названием Круглое Зеркало, и с восхищением следят за каждым его движением. В те времена, когда его уважение к жителям острова Мэн еще не было поколеблено, он не только косил за них, но и сушил сено, и ставил стога, и жал, и вязал снопы, и скирдовал зерно, и молотил его, и снова складывал солому в скирды, пас коров и овец и перевозил с места на место камни и всякий лом, когда нужно было, — в общем, выполнял разные поручения, которые вполне соответствовали его вели-каньей природе. Он набрасывался на работу так, что там, где раньше был камень, оставалась мягкая земля, а земля превращалась в воду, — именно так возникло озеро Круглое рядом с одноименным лугом. Когда он косил, трава летела в поднебесье, прямо к утренним звездам и бледнеющему диску луны, и даже предупреждающий крик петуха на соседней ферме был ему не помеха. За час он мог провернуть столько работы, что другому хватило бы на целый день, а в награду не просил ничего, кроме крынки молока. Ярость его движений во время молотьбы напоминала ураган, землетрясение, Судный день; цеп опускался и поднимался так быстро, что глаз видел лишь размытую полосу в воздухе, туча шелухи застилала белый свет. Когда он пас в горах стадо овец, то так старался, перегоняя их с места на место, что животное-другое неизменно оказывалось в пропасти, но он восполнял ущерб, загоняя в стадо дикого козла, барана или зайца. Этот гигант не был мыслителем, он был работягой, мускулатуры у него было больше, чем мозгов, а в свободные от работы вечера, когда ему следовало бы оттачивать свой интеллект в деревенской школе, он отсыпался где-нибудь в укромном уголке среди окружавших долину скал[135].

Существует и совсем другой рассказ, в котором один глупый мужичок просит Фенодири прийти полечить его рыжую коровенку. Фенодири появляется и лечит корову, но все кончается тем, что он уносит ее с собой. Любопытно, что образ Фенодири сконцентрировал вокруг себя такое количество самых разных сюжетов, многие из которых распространены по всему миру.


Доббс, или мастер Доббс (Dobbs, or Master Dobbs). Сассекский брауни, предположительно, особенно добрый к старикам, как Ботукан совил из Горной Шотландии. Сегодня никто уже не помнит, кто такой мастер Доббс, однако в Сассексе сохранилось одно любопытное выражение: «Не иначе как мастер Доббс тебе помогал» — так говорят, когда человеку удается сделать гораздо больше, чем он рассчитывал.



Доби (Dobie). Разновидность брауни, но доби и в половину не такой сообразительный. Потому раньше нередко можно было услышать что-то вроде: «Ну, она настоящий доби!» или «Ах ты, доби бестолковый!» Когда на Шотландской Границе царили смутные времена, вошло в обычай закапывать ценные вещи в землю и поручать клад заботам брауни. Если подходящего брауни под рукой не оказывалось, хозяин клада вынужден был полагаться на доби, который был бы всем хорош, если бы не его излишняя доверчивость. Иногда именем «Доби» называли семейного духа-хранителя. Говорят, что доби из Мортан-Тауэр в Рокби на самом деле призрак жены одного из прежних лордов Рокби, убитой ревнивым мужем в горной долине внизу, под башней. По сей день никто не может стереть следы крови, которая капала с кинжала ревнивого владыки, когда он поднимался по лестнице. Этот до-би больше походил на призрак, чем на хобгоблина, так как появлялся только по ночам, как полагается призраку, и никогда не выполнял никаких работ по дому. В конце концов, и от него тоже удалось избавиться, но не подарком, а с помощью экзорцизма.



Конюх из Хилтона (The Could Lad of Hilton). Домашний дух, наполовину брауни, наполовину привидение. Предположительно, призрак мальчишки из Нортумбрии, который служил на конюшне у Хилтонов, пока один лорд Хилтон не убил его в приступе гнева. По ночам слышно, как он возится в кухне, но, как Мокроножка или силки из Хеддон-Холла, он был духом непредсказуемым, потому что прибирал и приводил в порядок все, что лежало не на своих местах, а там, где было чисто и прибрано, наоборот, устраивал погром. Ночами слышали, как он поет грустную песенку:

Ах ты, доля моя злая;
И за что судьба такая:
Желудь, с дуба упади,
Деревом ты прорасти,
Колыбельку из него пускай выточат,
В колыбельке той младенца вынянчат,
А младенец тот мужем вырастет
И меня, горемычного, спать уложит.
Но напрасно он так тосковал: слуги в доме Хилтонов посовещались, сложились и справили ему одежонку — зеленый плащик с капюшоном. В полночь он нарядился в обновки и щеголял до рассвета, распевая такую песенку:

Вот мой плащ, а вот колпак!
Парнишку Хилтонов работать не заставить вам никак!
А с первым лучом солнца исчез, и больше его не видели.



Гуна (Gunna). Разновидность брауни, который не заходит в дом и занимается в основном тем, что пасет скот. На острове Тайри его знают как духа, который следит, чтобы скотина на выпасе не потравила посевы на полях. Он так худ, что смотреть больно, одежды на нем никакой, если не считать замызганной лисьей шкуры вокруг бедер. Волосы у него длинные и светлые, как у грогача.

Один обладающий вторым зрением человек увидел гуну и, сжалившись над ним, хотел подарить ему какую-то одежонку, но тот, как истинный брауни, решил, что от него хотят избавиться, и исчез.

Он на камушке сидит,
Дикарем вокруг глядит,
Костью древнею хрустит,
Что твоя собака.
Он голодный, он худой,
Взяли б мы его домой,
Да с упрямой головой
Бесполезно спорить.
А наступят холода,
К овцам он придет тогда,
Золотых волос всегда
Блеск видать издалека[136].

Луридан (Luridan). Неизвестный автор «Рассуждения о дьяволах и духах», вошедшего в издание «Разоблачения демонологии и ведовства» Реджинальда Скота от 1665 года, рассказал в нем об астральном духе, или духе-помощнике, который работал по дому как брауни, но разговаривал при этом как духи, вызванные доктором Джоном Ди. Упрямый скептицизм Скота полностью отсутствует в этой главе, напротив, она наглядно показывает, насколько выросло доверие публики ко всему сверхъестественному в конце XVII века, когда вера в фей и магию вспыхнула ярко, подобно тому, как взвивается вверх пламя свечи, прежде чем окончательно угаснуть.



Луридан, дух-помощник (так утверждает автор), много лет обитал на острове Помония, крупнейшем в Оркнейском архипелаге, что в Шотландии, и там он с удивительным прилежанием исполнял обязанности слуг и горничных в некоторых домах; подметал комнаты, мыл посуду, разводил огонь в очаге, прежде чем кто-либо из домашних успевал встать. Сам Луридан утверждал, что он — астральный дух этого острова, но во времена Давида и Соломона местом его обитания был Иерусалим; затем евреи дали ему имя Белела, и он переселился в Уэльс, где долгое время обучал бардов искусствам стихосложения и пророчества, а они давали ему разные имена: Уртин, Балд, Эльгин. И вот теперь я здесь, продолжал он, но, увы, срок моего пребывания в этих местах ограничен, и через семьдесят лет мне придется вернуться на службу к Балкину, повелителю Северных Гор.


ХОБЫ


Хобгоблины (Hobgoblins). Впервые злых духов наподобие гоблинов стали так называть пуритане, к примеру «хобгоблин, или нечистый дух», и такое словоупотребление прижилось, однако, согласно более ранней традиции, хобгоблинами именовали добрых духов из семейства брауни. Хобгоблины иначе называются лобами (lobs) или хобами (hobs).

Строго говоря, хобгоблины и им подобные не относятся ни к феям, живущим племенами, ни к демонам или гоблинам, хотя болотный огонь и других проказливых духов можно причислить к последним. Они вполне добродушны и всегда готовы помочь, но слишком уж любят подшучивать над людьми и, как все волшебные существа, терпеть не могут, когда нарушают их покой. Богарты существуют на грани допустимого для хобгоблинов дурного поведения. Боглы переступают эту грань.


Билли Слепыш (Billy Blind). Домашний дух из породы хобгоблинов, который появляется почему-то исключительно в балладах. Его специальностью были полезные советы, однако в балладе «Молодой Беки», рассказывающей об отце некоего Бекета и французской принцессе Берд Изабель, которая помогла молодому Беки бежать из плена и обещала стать его женой, Билли не только предупреждает девушку о намерении ее суженого жениться на другой, но и призывает волшебный корабль, усаживает на него принцессу, сам встает за штурвал и благополучно доставляет ее в Англию как раз вовремя, чтобы расстроить свадьбу.

Другая баллада, в которой снова появляется Билли, «Супруга Уилли», рассказывает о матери Уилли, гнусной ведьме, которая всякими колдовскими способами мешает своей невестке разрешиться от бремени. Вот какой совет дает молодым Билли: обрядить куклу младенцем, объявить о рождении ребенка и пригласить мать на крестины. Та приходит и, увидав «ребенка», разражается удивленным монологом, в котором невольно раскрывает секрет, как противостоять ее чарам: к примеру, зарезать под кроватью роженицы козленка. Впоследствии молодые делают все, как она сказала, и роды проходят благополучно.

Имя «Билли» имеет значение «спутник» или «воин».


Букан, или боган (Bauchan, or Bogan). Дух из породы хобгоблинов, иногда проказливый, иногда готовый помочь, а иногда и опасный. Вот история богана, который последовал за своим хозяином в Америку.

Была у Каллума Мора МакИнтоша маленькая ферма в Локабере. А в тех местах жил один букан, и, хотя они с МакИнтошем терпеть друг друга не могли, порознь им тоже было невмоготу. Случалось им и драться, но, когда бы Каллуму ни понадобилась помощь, букан всегда тут как тут. Раз, к примеру, возвращался Каллум с рынка, а букан подстерег его на дороге и затеял с ним драку. Придя домой, МакИнтош обнаружил, что потерял в потасовке носовой платок, который был ему дорог, поскольку на нем лежало благословение священника. Он сразу подумал, что это букан его утащил, и пошел искать. И точно, походил-походил, видит — букан сидит у шершавого камня и трет его тем самым платком. «Хорошо, что ты пришел, Каллум, — говорит ему букан. — Еще немного, и я протер бы в платке дыру, тут бы тебе и конец. А теперь придется тебе еще раз со мной подраться». Так они и сделали, и Каллум отбил свой платок. Немного погодя намело столько снегу, что Каллум не смог выбраться из дому за березой, которую повалил на дрова еще раньше, и вдруг что-то как трахнет в дверь! Открыл он и видит — лежит у порога та самая береза: это ее букан через сугробы перекинул. А когда МакИнтошу пришлось переезжать, букан нагнал его с большой телегой, которую тот оставил дома, и так избавил его от необходимости целых десять миль плестись по плохой дороге.

Через несколько лет шотландцев стали сгонять с обжитых мест, и Каллум одним из первых двинулся в Нью-Йорк. Там ему пришлось пожить в карантине, а когда он получил новый надел земли, первым, кого он там встретил, был букан в обличье козла. «Ха, ха! Каллум! — приветствовал он его. — А я-то раньше тебя поспел!» Бухан помог ему расчистить землю под пашню. Так он стал первым иммигрировавшим волшебным существом[137].


Колун-гн-чиоун, или Туловище-без-головы (Coluinn gun Cheann, or the Headless Trunk). Так звали букана — покровителя Макдональдов из Морара, чья преданность этому семейству оборачивалась угрозой для жизни прочих обитателей округи.

Днем он обычно слонялся вокруг Морар-Хаус, который стоял на берегу, у мыса Слит на острове Скай, а по ночам разгуливал по «Гладкой Миле», как называли тропу, что вела от реки Морар к Морар-Хаус, так что никто в одиночку не отваживался ходить той дорогой ночью. Любого, кто рисковал выйти на «Гладкую Милю» вечером, поутру находили мертвым, причем тело его бывало страшно изуродовано. Букан никогда не нападал на женщин и детей и не показывался большим компаниям, так что посылать против него охотников было бесполезно. Долго так продолжалось, пока, наконец, жертвой Туловища-без-головы не стал друг и дальний родственник Большого Джона, сына Маклеода из Разай, человека недюжинной силы и отваги. Большой Джон рассказал о гибели друга и родича своей мачехе, как всегда делал, и та посоветовала ему сразиться с чудовищем. Он повстречался с Туловищем на закате, и они боролись всю ночь. Небо на востоке стало светлеть, когда Большой Джон одержал победу, и так как ему очень интересно было посмотреть, с кем же он дрался, то он сунул врага под мышку и решил снести домой, а там при свете дня разглядеть внимательно. Никто никогда не слыхал голоса Туловища-без-головы, но тут оно вдруг промолвило: «Отпусти меня». — «Не отпущу», — ответил Большой Джон. Вот-вот должен был наступить рассвет, а Туловище, как все прочие духи и боглы, не выносило первых лучей зари. Снова оно взмолилось: «Отпусти, и я больше никогда не приду сюда». Сжалился над ним Большой Джон и согласился: «Клянись на книге, на свече и на черном чулке — и ступай на все четыре стороны». С этими словами он заставил букана встать на колени и принести клятву, после чего отпустил, и тот улетел, громко стеная:

Далеко отсюда холм Бен-Хедерин,
Далеко отсюда перевал шепотов.
Снова и снова повторял он эти слова, пока голос его не стих вдали, так что песню его запомнили в Мораре, и женщины и дети до сих пор поют ее[138].


Букка, или букка-бу (Bucca, or Bucca-boo). Буккой в Корнуолле зовут духа, которого в былые времена считалось необходимым ублажать. Рыбаки обязательно оставляли для него на берегу рыбину, а жнецы, обедая в поле, бросали через левое плечо кусочек хлеба и проливали на землю несколько капель пива — на удачу. Буккой, или буккой-бу, до недавнего времени во многих местах пугали детей (а где-то, полагаю, и до сих пор продолжают это делать): когда дети капризничали и плакали, им говорили:



«Не плачь, а то букка придет и заберет»[139].

По-видимому, когда-то букка был местным божком, но со временем оказался «разжалован» в хобгоблины.

Букк, вообще-то, было двое: Букка Ду и Букка Гвиддер, которые также именуются Букка Черный и Букка Белый[140].


Буман (Booman). На Оркнейских и Шетландских островах буманом называют хобгоблина наподобие брауни. Его имя часто встречается в припевках, которыми сопровождаются детские игры, например «Пали, буман, пали» или «Помер буман, нет его»[141].


Добби (Dobby). Ласковое прозвище хобгоблина в Йоркшире и Ланкашире. Он очень похож на брауни, но еще больший проказник. Имеет много общего с Робином Добрым Малым[142].


Синезадый (Blue Burches). Безобидный хобгоблин, который проказничал наподобие богарта в доме башмачника из Блэкдаун-Хиллз, что в Сомерсете. Сынишка башмачника с ним подружился и даже увидел его как-то раз в истинном обличье: в виде старика в мешковатых синих штанах. Все семейство башмачника потешалось над его выходками.

Стоило лестнице заскрипеть под тяжелой поступью невидимки, а в воздухе появиться синеватой струйке дыма, башмачник, бывало, говорил: «Не бойтесь, это старик Синезадый, вреда от него никакого нет». И не без известной гордости пускался в рассказы о том, как однажды Синезадый превратился в черную свинью, пронесся по комнате и сиганул в утиный пруд так ловко, что даже кругов на воде не осталось, а в другой раз, когда они поздно возвращались с рынка, устроил такое зарево, что они уже решили, будто в доме пожар. Только вот рассказывал башмачник свои истории не тем, кому следовало: церковный староста, услыхав о проделках Синезадого, решил, что это сам дьявол, и уговорил двух священников попытаться изгнать его из дома. Те пришли и увидели старую белую лошадь, которая паслась у пруда. «Кто это?» — спросили они у сынишки башмачника. «А это наш Синезадый, сэр», — отвечал тот. «Вот как? А уздечку на него надеть сможешь?» — сказал тогда пастор. Мальчик, гордясь добродушием своего домового, возьми да и накинь на него узду. Оба пастора как закричат в один голос: «Изыди, нечистый!» Старина Синезадый прыг в пруд, и поминай как звали; больше он никогда не появлялся, по крайней мере в прежнем своем обличье безобидного домового[143].



Хобмены (Hobmen). общее название для всех разновидностей лобов и хобов, к которым относятся Робин Добрый Малый, Робин Круглая Шапка, Пэк, монастырский увалень, пикси, ирландский пука, гругаш из Горной Шотландии, Фенодири с острова Мэн, а также силки и килмуллисы северных графств. Даже богартов и всевозможные болотные огни можно охарактеризовать как хобменов.


Хобы, или хобтрасты (Hobs, or Hobthrust). Общее название племени добрых духов, которые обычно помогают человеку в его делах, хотя иногда могут и напроказить; к ним принадлежат и брауни. Традиционные места обитания — северные графства или северная часть Средней Англии. Например, один хоб жил в естественной пещере в бухте Рансвик возле Хартлпула. Его специальностью был коклюш. Стоило родителям принести свое захворавшее чадо к пещере и прошептать:

Хоб из норы! Хоб из норы!
У моей малютки кашель,
Возьми его себе; возьми его себе, —
и дело, можно сказать, было в шляпе.

Другой, более зловредный хоб, по прозванию Безголовый, шалил на дороге из Херворта в Нишем, но не мог перебираться через речку Кент, что впадает в Тис. При помощи эк-зорцизма его загнали под большой придорожный камень сроком на девяносто девять лет и один день. Если кто-нибудь по неосторожности присядет на этот камень, то никогда уже не сойдет с него. Однако девяносто девять лет почти истекли, так что, быть может, в скором будущем мы еще услышим о странных происшествиях на дороге из Херворта в Нишем.

А вот другой хоб, или хобтраст, своим поведением больше напоминает брауни. Все его существование было связано со Стурфит-Холлом, что в Йоркшире возле Рита. Там он сбивал масло, разжигал огонь в очагах и выполнял другие обязанности брауни, покуда хозяйка дома, сжалившись над его наготой, не подарила ему плащ с капюшоном, при виде которого он воскликнул:

Плащ с капюшоном! То, что я хотел!
Не жди от хоба больше добрых дел! —
и исчез навсегда. А вот другой похожий на брауни хоб, который работал на ферме в Данби, кажется, остался недоволен качеством подаренной ему одежды, поскольку сложил о ней такой стишок:

Коль в пеньковую рубаху станешь хоба одевать,
Так не жди тогда, что ягод станет он тебе таскать[144].
А вот хобтраст, живший в пещере под названием Хобтраст-Холл, имел обыкновение одним прыжком переноситься на вершину холма Карлоу-Хилл, что в полумиле от его дома. Там находился постоялый двор, и на его владельца, человека по имени Вигхолл, наш хоб работал за кусок хлеба с маслом в ночь. Но однажды ему по недосмотру не оставили еды, и хоб исчез навсегда[145].


Пэк (Puck). Шекспир в своей пьесе «Сон в летнюю ночь» наделил Пэка индивидуальным характером: Пэк — самый настоящий хобгоблин, по кличке Робин Добрый Малый. В народной традиции Пэк больше известен как «тот, кто сбивает с дороги путников». Пэку из «Сна в летнюю ночь» приписаны все проделки, о которых упоминается в балладе «Жизнеописание Робина Доброго Малого». То, что он говорит о себе фее Титании, очень похоже на хобгоблина:

Ну да, я — Добрый Малый Робин,
Веселый дух, ночной бродяга шалый.
В шутах у Оберона я служу…
То перед сытым жеребцом заржу,
Как кобылица; то еще дурачусь:
Вдруг яблоком печеным в кружку спрячусь,
И, лишь сберется кумушка хлебнуть,
Оттуда я к ней в губы — скок! И грудь Обвислую всю окачу ей пивом.
Иль тетке, что ведет рассказ плаксиво,
Трехногим стулом покажусь в углу:
Вдруг выскользну — тррах! — тетка на полу.
Ну кашлять, ну вопить! Пойдет потеха!
Все умирают, лопаясь от смеха,
И, за бока держась, твердит весь хор,
Что не смеялись так до этих пор…[146]
Его любимое развлечение — посмеяться над людьми, но, как и всем хобгоблинам, ему не чужда и доброта. Он всегда на стороне брошеных возлюбленных и искренне сочувствует Термин, покинутой юношей, с которым она бежала. Персонажей, которых можно соотнести с Пэком, мы находим в кельтской части Великобритании, например пуку, поука и пикси. Как и прочие хобгоблины, он искусный оборотень и, подобно брауни, помогает людям. Его можно прогнать, подарив одежду. Шекспировский Пэк в одном отличается от пэков народной традиции: он принадлежит к волшебному двору и не относится к духам-одиночкам.


Робин Круглая Шапка (Robin Round-cap). Робин Круглая Шапка из Спалдингтон-Холл — домашний дух из породы хобгоблинов. Обычно он помогает молотить зерно или делает работу по дому, но если он не в духе, то запросто может вновь смешать зерно с мякиной, разлить молоко или потушить огонь.



Пука (Pwca). Валлийская версия английского Пэка. Его действия и характер настолько схожи с шекспировским персонажем, что некоторые жители Уэльса утверждают, будто Шекспир позаимствовал его из рассказов своего друга Ричарда Прайса, жившего неподалеку от Кум-Пука, одного из любимых мест обитаний пуки. Сохранилось симпатичное изображение пуки, сделанное углем одним из валлийских крестьян[152]. Рук не видно, но это лишь силуэт. В одной из историй говорится, что пуке оставляли подношение в виде молока. Возможно, это была плата за то, что он пас коров, хотя это и не уточняется. Одна доярка в Трвин-Фарм близ Абер-гвиддона каждый день оставляла пуке крынку молока и ломоть белого хлеба в каком-нибудь укромном местечке на пастбище. Однажды из озорства она выпила молоко и съела хлеб, так что пуке в тот день достались лишь холодная вода да хлебная корка. На следующий день, когда она проходила мимо этого места, ее схватили невидимые, но сильные руки, и пука предупредил, что если она проделает это снова, то ей не поздоровится.

Однако больше пука известен как Вилли-со-жгутом. Он ведет припозднившихся путников по узкой тропке к краю оврага, затем с громким смехом перепрыгивает через него, задувает свечу и оставляет свою жертву ощупью пробираться назад. В этом пука сходен с шотландским духом по прозвищу Худое пальтишко и с английским Пэком.


Поука (Phouka). Ирландское слово «поука», иногда использующееся как синоним слова «пэк», в средневековом английском обозначало дьявола. Чаще поуку соотносят с буги или зверем-буги, таким как оборотень Пиктри-браг из Северной Англии, который чаще всего принимает облик лошади, но также может явиться в виде орла или летучей мыши. Поука доставляет людям всяческие неприятности. Многим довелось прокатиться в бешеной скачке на его спине. Однако другие считают, что он ближе к брауни или хобгоблинам. В прелестной истории под названием «Волшебная помощь» маленький сын мельника подружился с поукой, и тот привел шесть младших сородичей, которые мололи зерно, пока работники спали. Здесь поука предстает в обличье морщинистого старика, одетого в лохмотья. Мальчик рассказал об увиденном отцу, и они вдвоем наблюдали за работой поуки через дверную щель. После этого мельник рассчитал работников, и со всеми делами на мельнице управлялись поуки. Мельница процветала. Мальчик, которого звали Фадриг, очень полюбил поуку и ночь за ночью наблюдал за его работой в замочную скважину. Ему стало жаль поуку, такого старого, слабого и морщинистого, который, выбиваясь из сил, следил, чтобы его маленькие родичи хорошо выполняли свою работу. Наконец из чувства искренней любви и благодарности он купил материю, сшил для поуки красивые куртку и штаны и положил на видное место, чтобы тот их нашел. Поука был доволен подарком, но решил, что теперь он слишком хорош для работы на мельнице. После его ухода все маленькие поуки разбежались, но мельница продолжала процветать, и, когда Фадриг женился на миловидной девушке, на свадебном столе стоял золотой кубок с вином. Он был уверен, что это дар поуки, и безбоязненно выпил, заставив пригубить и свою жену.

Еще одна известная сказка называется «Поука из Килдэйра». В ней дух, похожий на брауни, является в обличье осла, но называет себя призраком ленивого поваренка. Его тоже изгоняют, подарив ему одежду, но в этом случае одежда — плата за труд. Из этих историй видно, что поука близок к Робину Доброму Малому или Пэку.


Робин Добрый Малый (Robin Goodfellow). Наиболее известный персонаж среди английских хобгоблинов XVI–XVII веков. Создается впечатление, что он вобрал в себя всех остальных сородичей и их имена стали его прозвищами. Даже у Шекспира Робин Добрый Малый и Пэк отождествляются. В весьма содержательной беседе Пэка и феи в пьесе «Сон в летнюю ночь» она сперва называет его Добрым Малым Робином, но затем решает, что имя Пэк ему нравится больше:

Да ты… не ошибаюсь я, пожалуй:
Повадки, вид… ты — Добрый Малый Робин?
Тот, кто путает сельских рукодельниц,
Ломает им и портит ручки мельниц,
Мешает масло сбить исподтишка,
То сливки поснимает с молока,
То забродить дрожжам мешает в браге,
То ночью водит путников в овраге;
Но если кто зовет его дружком —
Тем помогает, счастье вносит в дом.
Ты — Пэк?[146]
Хотя некоторые могут решить, что Робин Добрый Малый более лестное имя, так как в старину им никогда не обозначали дьявола. Памфлет от 1628 года «Робин Добрый Малый, его безумные проделки и веселые шутки» называет его сыном Оберона и деревенской девушки. Благодаря своим волшебным друзьям мать Робина никогда не испытывала недостатка в богатой одежде, пище и вине. А вот ребенок, хотя не по годам развитой и шаловливый, не отличался никакими особенными способностями до тех пор, пока в шесть лет не сбежал из дому. Когда он бродил в одиночестве, в видении ему предстали феи, и, очнувшись, он заметил рядом с собой золотой свиток, в котором было сказано, что отец награждает его даром получать все, чего бы он ни пожелал, и способностью менять обличье. Этот дар он должен бы использовать против злых людей и в помощь честному народу. В конце было обещано, что он увидит Волшебную страну. Робин немедленно испробовал свои силы и понял, что действительно ими обладает. Фактически с этого момента он превращается в хобгоблина, далее каждая короткая главка описывает очередную его проделку и завершается характерным «Хо! Хо! Хо!» и отрывком песенки о его подвигах. В памфлете рассказывается о том, как он провел похотливого старика, пристававшего к собственной племяннице, сбивал с дороги путников, как положил глаз на жену мельника, за что мельник хотел бросить Робина в воду, но вместо этого сам оказался в пруду, а также о том, как он, словно брауни, помогал одной девушке, конец чему, как обычно, был положен подношением одежды, и множество других историй. В конце концов Оберон забирает Робина в Волшебную страну, и хобгоблины с феями описывают себя и свои проделки в коротких стихах. А Мальчик-с-пальчик играет им на дудочке.


ПИКСИ


Пикси, пигси, или писки (Pixies, Pigsies, or Piskies). Так называют фей в Западной Англии — в графствах Сомерсет, Девон и Корнуолл. Правда, предания о них можно услышать и вблизи Гринхау-Хилл, что в Йоркшире, но там работали когда-то горняки из Корнуолла, вот и оставили своих пикси1.

Относительно внешности, роста и происхождения пикси есть много разных мнений, однако все сходятся в одном: пикси любят зеленый цвет и обожают сбивать прохожих с пути. Как и брауни, они покровительствуют людям, которые чем-либо заслужили их расположение, и от них так же легко избавиться, подарив им какую-нибудь одежду. Обычно считается, что пикси не столь привлекательны внешне, как феи. Когда-то пикси и феи договорились выйти на бой, и тот народ, который победит, будет владеть землями к западу от реки Паррет. Пикси вышли победителями, и с тех пор к западу от Паррета нет ни одной феи. Пикси очень легко узнать, даже когда они принимают человеческий облик. У них рыжие волосы, острые ушки, вздернутые носы и широкие личики. Они часто бывают косоглазы. Одеваются охотнее всего в зеленое. У них есть обыкновение красть по ночам лошадей и гонять их кругами по полю, отчего образуется так называемый «галлитрап», местное обозначение кольца фей. Всякий, кто ступит внутрь волшебного кольца обеими ногами, окажется у пикси в плену; тот, кто ступит одной ногой, увидит пикси, но избежит пленения. А вот преступнику, ступившему в волшебное кольцо хотя бы одной ногой, от виселицы уже не уйти2.

Шалостями, которые повсеместно приписывают Робину Доброму Малому или Пэку, на Западе занимаются исключительно пикси, однако больше всего они любят сбивать с пути прохожих. Всякий, кто по неосмотрительности ступит на землю пикси, не приняв должных мер, рискует часами ходить по кругу; единственное спасение от наваждения — вывернуть наизнанку одежду, а еще лучше — прихватить с собой рябиновый крест или кусок хлеба, но и тогда человек, который вызвал неприязнь пикси своей скупостью или грубостью, легко не отделается.



Подобные истории рассказывают и о корнуэльских писки, которых и там, и в Сомерсете иногда называют пигси. По ночам пигси катаются на хорошей молодой лошади и, похоже, ничем не отличаются от обыкновенных пикси, которые так малы ростом, что усаживаются на спину одной кобылы вдвадцатером. Правда, корнуэльские писки старше на вид, а телом суше и слабее, чем дюжие, грубоватые пикси Сомерсета или светловолосые, белокожие, худощавые, расхаживающие нагишом пикси Девона. Писки — это странного вида сморщенные старикашки, которые молотят зерно, заезживают лошадей и водят кругами путников. В другой истории писки, молотивший зерно, — невысокий старичок в потрепанном зеленом костюме, который так обрадовался полученному в награду наряду, что немедленно надел платье и побежал покрасоваться при дворе фей.

Повсюду на английском Западе наряду с прочими представлениями о происхождении пикси, или писки, бытует версия, что это души некрещеных младенцев или души друидов и язычников, умерших до Христа. Происхождение фей многие объясняют точно так же, да и вообще, несмотря на некоторые различия, существующие между пикси и феями, общего у них так много, что их принадлежность к одному роду не вызывает сомнений.


Наваждение пикси (Pixy-led). Сбивать путников с дороги — в обычае у многих волшебных существ, но в наше время больше всех этим прославились пикси с запада Англии и корнуэльские писки. Вот одна характерная для деревенского фольклора история:

Меня как-то водили пикси в лесу неподалеку от Бадли-Салтертона. Никак не удавалось выбраться оттуда, хотя все было ясно видно. Раза три я описала круг, и, когда меня отыскали, я все не могла взять в толк, как умудрилась пропустить тропинку. Другие тоже рассказывали, что их водили пикси.

А вот рассказ несколько более усложненный и, несомненно, более интересный:

Я отправилась в один дом в Корнуолле, где выполняла секретарскую работу. Завидев по дороге ферму, я вошла, чтобы уточнить, как пройти к Мэйнору. Мне показалось, что хозяева удивились, и я решила: верно, к ним редко заходят незнакомцы. Однако жена фермера была очень добра и подробно объяснила мне дорогу. Нужно было пересечь поля и выйти на тропинку, которая вела к двум воротам, и мне следовало войти в белые. Она так настаивала на этом, что я уже вообразила, что на другом поле повстречаюсь с быком или злыми собаками, а мужчины, сидевшие за столом (они в это время обедали), молча кивали. Итак, я отправилась в путь; день был снежным и гнетущим, и мне совсем не хотелось опаздывать, после работы я должна была еще вернуться домой. Когда я подошла к воротам в конце изгороди, у меня сжалось сердце. Я не намерена была терять эту работу, толком не успев начать, и мне нужны были деньги. Но ворота там оказались одни, и вовсе не белые. Я пошла вдоль изгороди и, хоть исколола пальцы, так и не нашла других ворот. И тут я услышала, как кто-то, насвистывая, идет по дорожке. Густой туман рассеялся, и я увидела паренька с фермы, которого послали вслед за мной. «Вот ваши белые ворота, мисс», — сказал он, и тут я заметила, что они и правда рядом с первыми. Не успела я его поблагодарить, как он повернул назад, продолжая громко насвистывать. Старый Мэйнор-Хаус стоял прямо передо мной, и я бросилась к нему со всех ног. Работа заняла у меня не больше часа. И на обратном пути я пробежала мимо фермы. Женщина выглянула, и я второпях помахала ей рукой. Теперь я жалею, что у меня не хватило духу спросить, были ли у парнишки подкованные железом ботинки, или он нес соль в кармане, или же ему сказали петь или насвистывать.

Чтобы не стать жертвой проказ пикси, нужно знать верные средства защиты от фей.


Бродячая дернина, ИАИ фойдин сикрейн, называемая также Одинокой дерниной (the Stray Sod, or Foidin Searchrain, or the Lone Sod). Иногда человек сбивается с пути не потому, что слышит какие-то голоса или видит свет; считается, что феи накладывают заклятие на кусок торфа или дерна, так что путник, раз ступив на него, не может найти выхода из знакомой местности, по которой будет блуждать часами, пока феи не снимут заклятия. Ссылки на этот странный феномен встречаются в многочисленных ученых трудах XVII века, однако наиболее полное его описание дает в «Срединном Королевстве» Д. А. МакМанус. Множество анекдотов иллюстрируют это поверье, среди них и рассказ о приходском священнике, которого позвали как-то в канун Иванова дня навестить больного, жившего милях в семи, если идти по дороге. Но священник решил пойти по тропинке, которая сокращала путь почти наполовину, да к тому же шла по красивой местности. Через ворота в изгороди тропа свернула на поляну, среди которой стоял излюбленный феями дуб, пересекла ее и скрылась за перелазом. Священник пересек поляну, но, когда он приблизился к изгороди с другой стороны, не смог найти перелаза, да и сама тропа куда-то исчезла. Тогда священник пошел вдоль изгороди, ища хоть какого-нибудь отверстия, но не нашел. Он вернулся назад, но ворота исчезли так же бесследно, как и перелаз. Так он кружил по поляне несколько часов, ища какой-нибудь выход, пока заклятие не сняли. Он тут же нашел ворота, прошел через них, обнаружил за ними свой велосипед, сел на него и поехал к больному по дороге. В Ирландии, так же как и в Англии, обычный способ избавиться от наваждения фей — вывернутая наизнанку одежда. Священник не прибег к испытанному средству, однако, по словам МакМануса, против бродячей дернины этот прием все равно не помогает.


1 В большую литературу они вошли благодаря письмам миссис Брей к Роберту Саути, опубликованным впоследствии под названием «Граница Тэви и Тамар». Миссис Брей не была уроженкой английского Запада, и потому в ее рассказах о пикси ощутимо влияние как литературных, так и народных преданий о феях. Тем не менее именно она стала первооткрывателем богатейшей традиции, связанной с пикси, и ее находки были подтверждены рассказами уроженцев Запада, Роберта Хен-та и Уильяма Ботрела, о корнуэльских писки. Пикси из рассказа миссис Брей «красивый и стройный, без единой нитки на теле».

2 Tongue R. Forgotten Folk-Tales of the English Counties. London, 1970.

ЛОЖНЫЕ ОГНИ


Болотный огонь (Will о’ the Wisp). Это явление, которое имеет множество других имен, так или иначе объясняющих его происхождение. Трупными свечами, или свечами мертвяков, такие огни называют, когда видят в них предвестие смерти, в других случаях имена более абстрактные: Билли-со-свечкой (Западный Йоркшир), Хобблди-посвети-ка (Уорикшир, Вустершир, Глостершир), Хобби-с-фонариком (Вустершир, Хартфордшир, Восточная Англия, Гэмпшир, Уилтшир, Западный Уэльс), Джеки-с-фонарем, Дженни-Паленый-Хвост (Нортгемптоншир, Оксфордшир), Дженни-с-фонарем (Нортумберленд, Северный Йоркшир), Шерстяная Джоан (Сомерсет, Корнуолл), Кит-со-свечкой (Гэмпшир), Китти-свечка (Уилтшир), Китти-с-огоньком (Нортумберленд), Фонарщик (Восточная Англия), Пег-с-фонарем (Ланкашир), Пинкет (Вустершир)1. Здесь же можно упомянуть Этлертл-дари (Уэльс), Братца Раша, Джил-Жженый-Хвост, Хинки-Панка, огневок, Пэка и Робина Доброго Малого, которые тоже не прочь были попроказничать, как болотный огонь, хотя у них, как у существ с более сложным характером, репертуар намного богаче.

О ложном огне сложено немало разных легенд. Иногда его считали шутником-богартом, и там, где его звали Хоббл-ди-посвети-ка, это особенно очевидно; в других случаях говорили, что болотный огонь — это не находящая упокоения душа грешника. К примеру, если человек самовольно запахивал кусок соседской земли, то его дух обречен был вечно скитаться по спорному участку с огоньком в руках. Кузнец Уилл из Шропшира, которому святой Петр дал вторую жизнь, совершил в свой второй срок на земле столько тяжких грехов, что после смерти его не приняли ни в рай, ни в ад. Дьявол сжалился над ним и дал ему уголек из адского пламени, чтобы согреться, с тех пор кузнец бродит с этим огнем по болотам и заманивает путников на верную погибель. Подругой версии, кузнец обманом заставил дьявола забраться в стальной кошель и так обработал его молотом, что тот не посмел забрать его в ад; однако, по этой версии, хитрому малому удалось обманом пробраться в рай. Жители Линкольнширских топей называют его Вилли-Живчик и считают боглом, а от этого народа ничего хорошего не жди.


Джил-Жженый-Хвост (Gyl Burnt-tayl). Шутливое прозвище болотного огня женского рода. Существует мнение, что имя Джил вообще несет в себе некий уничижительный оттенок, обозначая легкомысленную, капризную женщину. Это имя, по преимуществу деревенское, нередко встречается в фольклоре, как, например, в сказке «Джек и Джилл»2.


Хинки-Панк (Hinky-Punk). Одно из множества имен болотного огня. Встречается на границе Девона и Сомерсета. Внешне чем-то похож на шотландского джеруча. У него одна нога и огонь в руке, он заманивает путников в болото.


Шерстяная Джоан (Joan the Wad). Один из самых малоизвестных региональных типов ложного огня, и, хотя в последнее время о ней писали как о корнуэльском пикси. Судя по упомянутой привычке Джоан звонить в колокольчик, она действительно могла принадлежать к племени пикси, в таком случае, если правильно обратиться к ней, она, как и Джеки-с-фонарем, не собьет путника с толку, а выведет его на дорогу.


Пинкет (Pinket). Так в Вустершире называют ложный огонь из прихода Бадей, хотя «Поле Пинка», «Лужайку Пинка» или «Луг Пинка» можно обнаружить и в других частях графства. Хинки-Панк, прозвище ложного огня на границе Девона и Сомерсета, скорее всего, является вариантом того же имени.


Башмачки из Виттингема (Short Hoggers of Whittinghame). История о духе младенца, который не может найти успокоения после смерти, потому что не был крещен при жизни. Когда такие духи собираются вместе, в Сомерсете и Нижней Шотландии их зовут огневками, а в Западной Англии — писки, там верят, что они принимают облик белых мотыльков. Приведенная ниже сказка показывает, что имя для младенца важнее, чем крещение.

В деревне Виттингем долгое время обитал дух младенца, которого мать убила и закопала под деревом за околицей. Безлунными ночами его призрак бегал от дерева к деревенскому кладбищу и обратно, причитая: «Бедный я, безымянный!» — и никто не отваживался заговорить с ним, люди считали, что встреча с маленьким духом предвещает смерть. Но вот как-то ночью шел мимо мужичок пьяненький, забыл, что надо бояться, да и окликнул духа: «Как живешь-можешь, Башмачки?»

Дух младенца был в восторге:

— Все теперь со мной прекрасно,
Имя дал мне не напрасно,
А зовут меня Башмачки-из-Виттингема! —
И с этими словами полетел прямиком на небо.

Эта сказка была записана у пожилой женщины из Виттингема, которая утверждала, что застала еще самого духа. Башмачками здесь названы детские вязаные пинетки. Мокро-ножку, духа из семейства брауни, точно так же по чистой случайности успокоил пьяный, дав ему имя, но тот не обрадовался, напротив, имя ему не понравилось, поэтому он и ушел3.

Похожая легенда бытует на острове Мэн: простой рыбак спас младенческую душу, совершив над ней условный обряд крещения. Он зачерпнул немного воды, произнес над ней благословение, нарисовал в воздухе крест и произнес: «Нарекаю тебя Джоном, если ты мальчик, и Джин — если девочка». В данном примере христианизируется языческий обряд наречения.


Огневки (Spunkies). «Болотным огнем зовут огненного демона, который заводит путников в болота. Иногда он вспыхнет искрой прямо под ногами, и тут же, глядишь, его свечка зажглась далеко впереди, милях в двух или трех, и так он потопил немало добрых лодок; ночью рыбаки шли к берегу, видели огонь вдалеке, правили на него и погибали»4. В данном отрывке нет никакого указания на то, что болотный огонь — это дух некрещеного младенца, но вот в Сомерсете бытовало именно такое представление.

Болотные огни в Сомерсете называют огневками и верят, что это души некрещеных младенцев, обреченные скитаться без пристанища до Судного дня. Иногда считается, что они предостерегают путников, как свечи мертвецов.

В канун летнего солнцестояния огневки идут в церковь встречать души умерших в этом году младенцев. Огневки со всей округи собираются в церкви Стоук-Перо, чтобы проводить всех умерших в этом году в канун Дня всех святых. Однажды в канун Иванова дня один старый возчик посоветовал мне подняться на Лей-Хилл и посмотреть оттуда. Болотные огни двигались над Стоук-Перо и Данкери. «К церковным дверям направляются, не иначе. Будут теперь там стеречь, как есть, свечи мертвецов»[147].


Тараны (Tarans). На северо-востоке Шотландии души некрещеных младенцев называют таранами.

Маленьких призраков, именуемых таранами, или души некрещеных младенцев, часто можно видеть в лесах или других безлюдных местах, где они порхают, жалобными голосами оплакивая свою жестокую судьбу[148].


ДУХИ, ЖИВУЩИЕ В ПОГРЕБАХ


Монастырский увалень (Abbey lubber). Начиная с XV века, когда роскошь и распутство обитателей монастырей входят в пословицу, в народе складывают о монахах сатирические байки. К их числу относятся и анекдоты о монастырских увальнях, мелких демонах, которые должны были совращать монахов, соблазняя их на пьянство, обжорство и распутство. Самая известная история подобного рода — рассказ о Братце Раше, демоне, посланном на землю с одной-единственной целью: погубить души обитателей некоей процветающей обители[149]. Он почти преуспел в этом, но был вовремя разоблачен приором, который превратил его в коня и изгнал из монастыря. Демон нашел себе другую службу и вел себя у нового хозяина, как подобает обычному Робину Доброму Малому, но приор и тут нашел его и навсегда заточил в замок в безлюдной местности. После знакомства с Рашем монахи в обители все, как один, обратились к добродетельной жизни, так что в конце концов пережитое пошло им на пользу. Раш подвизался в качестве монастырского повара, хотя монастырские увальни чаще живут при винном погребе. Светский коллега монастырского увальня назывался духом кладовых и заводился обычно в трактирах, где обсчитывали постояльцев, или в домах, где слуги были нерадивы и грубы, а хозяева скупились на милостыню. Существовало поверье, будто феи и злые духи имеют власть лишь над неправедно нажитым добром или добром, принятым с жадностью или без благодарности. Надо полагать, и монастырские увальни, и духи кладовых обязаны своим существованием именно этому поверью.


Лабберкин (Lubberkin). Уменьшительное от lubber (увалень), распространенное в елизаветинскую эпоху и происходящее, возможно, от той же основы, что и «лоб» (lob). Обычное в те времена название для глуповатых или неуклюжих людей, до наших дней сохранилось в слове landlubber (сухопутный житель; новичок в морском деле). В народных сказках чаще всего фигурирует монастырский увалень.


Духи кладовых (Buttery Spirits). Светские коллеги монастырских увальней. Как правило, люди верили, что феи способны поедать любую человеческую пищу, если только она не отмечена знаком креста. Пример тому сказка «Арендатор из Окрикана». Однако упомянутое выше верование получило дальнейшее развитие, согласно которому феи могли забрать еду, если человек принимал ее без должной благодарности, принижал доставшийся ему дар или приобретал что-либо нечестным путем, то есть, в сущности, феи наказывали за любое злоупотребление дарами. Именно такие злоупотребления являлись необходимыми условиями для существования монастырских увальней и духов кладовых.

Один благочестивый почтенный священник отправился как-то навестить своего племянника, который был поваром или, скорее, держал таверну. Приняли его гостеприимно, и едва хозяин усадил гостя за стол, как тот принялся у него спрашивать, как идут дела, ибо знал, что племянник — человек честолюбивый и жадный до мирских благ. «Ох, дядюшка, — отвечал трактирщик, — дела мои хуже некуда; с каждым днем я становлюсь все беднее и беднее, хотя, видит Бог, не упускаю ничего, что могло бы послужить к моей выгоде. Покупаю скот, который пал от ящура, не брезгую даже падалью из канав; пеку отличные пироги из собачатины, сдабривая начинку изрядным количеством пряностей; эль водой разбавляю, а если кто вздумает жаловаться на дороговизну, то уж я всегда смогу пристыдить наглеца, поклявшись, что в стряпню идут лишь самые лучшие продукты. На какие только ухищрения не пускаюсь я ради выгоды, и вот, поди ж ты, беднею с каждым днем».

«Ну, таким манером ты не скоро разбогатеешь, — отвечал дядя. — А покажи-ка мне свою кладовую». — «Да пожалуйста, — согласился повар. — Сейчас только окошко отворю, так сразу ее и увидишь». Тогда священник осенил себя крестом и говорит: «Иди, вместе посмотрим». Заглянули они в кладовую и увидели жирного парня, раздувшегося от обжорства, который с жадностью заглатывал стоявшую вокруг еду. Пироги, хлебы, окорока таяли как дым. Вот парнище откупорил бочонок эля, и не успели трактирщик со священником и глазом моргнуть, как он опорожнил его до самого донышка. «Как сюда попал этот негодяй? — возмутился трактирщик. — По какому праву он опустошает мою кладовку?» — «Это дух кладовой, — объяснил дядя, — все, что нечестно нажито или дурно приготовлено, достается ему. Если хочешь разбогатеть, перестань мошенничать. Чти Господа, будь честен, радуйся всякому, кто зайдет в твою таверну. Прибыль твоя будет хоть и невелика, зато надежна, и ты будешь счастлив». С этими словами дядя покинул племянника и не возвращался несколько лет. Придя навестить его в следующий раз, он увидел совсем другую картину. В таверне было чисто и уютно, еда добрая, хозяин, уважаемый в городе человек, готовился занять пост бургомистра. Священник велел ему снова отворить окно кладовой, и, заглянув туда, они увидели духа: тощий, с прилипшим к спине животом, он, опираясь на палку, тщетно пытался дотянуться до яств, от которых ломились полки, но немощь его была такова, что даже пустой стакан был ему не по силам, не говоря уже о полной бутылке, так что он таял прямо на глазах. Так трактирщик на собственном опыте убедился, что честность — лучшая политика[150].

Существует дух погребов совсем иного рода, поскольку главная его задача — охранять погреб от разграбления, тогда как в поведении духа кладовой нет и намека на какой-либо нравственный подтекст, просто его поступки естественным образом совпадают с человеческим представлением о том, что нечестно нажитое до добра не доводит.



Клурикан (Cluricaiine). Один из многих духов-одиночек Ирландии. Клурикан пирует в подвалах пьяниц, пугает нечестных слуг, когда те цедят хозяйское вино. Иногда он так надоедает хозяевам, что они решают сменить жилье, но клурикан забирается в пустой бочонок и едет вместе с ними, как ланкаширский богарт. Клурикан обычно был одет в красный ночной колпак, кожаный фартук, голубые чулки и украшенные серебряными пряжками башмаки на каблуках[151]. Можно предположить, что и камзол его также был красным, ибо духи-одиночки, в отличие от фей, живущих племенами, предпочитают красный цвет зеленому.



Шляпа-из-обрезков (Thrummy-Cap). Этот дух был обитателем северных графств и заводился, как правило, в погребах старых домов. Его отличительной особенностью была шапка из незатканных концов нитей, которые обычно обрезают ткачи.



1 См.: Великие некроманты и обыкновенные чародеи. СПб., 2004. С. 177–216.

Heywood Т. The Hierarchie of the Blessed Angels. London, 1635.

3 Croker Т. C. Fairy Legends and Traditions of the South of Ireland. London, 1825–1828.

ВЕЛИКАНЫ


Великаны и огры (Giants and Ogres). Пожалуй, единственными чертами, объединяющими всех великанов, являются их гигантский рост и огромная сила. Некоторые из них, например Бран Благословенный, очевидно, были когда-то богами. Бран был таким громадным, что его не вмещал ни один дом, он казался движущейся горой, когда переходил пролив, разделяющий Уэльс и Ирландию. Он обладал устрашающей силой, но был по природе добр. Его отрубленная голова приносила благословение повсюду, куда бы ее ни доставляли, и охраняла Британию от захватчиков до тех пор, пока находилась в Лондоне. В Англии и сейчас еще рассказывают истории про Длинного человека из Уилмингтона и великана Керн-Аббаса, судя по всему, они тоже были божественного происхождения. Великан Керн-Аббаса — божество плодородия и защитник. Некоторые великаны-защитники были известны до сравнительно недавних времен, например великан из Граббиста. Он был одним из «швыряющих камни» великанов, среди которых встречаются как добрые, так и злые, и провел большую часть жизни сражаясь с дьяволом. Он часто совершал благие дела и однажды спас во время сильного шторма рыбачью лодку, доставив ее в гавань1. В рассказе о великане из Граббиста присутствуют комедийные черты, порой переходящие в фарс. Становится заметно, как со временем великаны все больше глупели. Добрый корнуэльский великан из Карн-Гальва служит ярким тому примером:

Великан из Карн-Гальва был скорее забавным, чем воинственным. Даже теперь мы можем еще увидеть его творения: это каменная глыба, которую славный старый великан положил на утес в западной части гряды. Вероятно, когда солнце скрывалось за морем и все морские птицы улетали в свои гнезда на скалах, она служила ему ложем. Неподалеку от каменного сиденья возвышается груда гранитных кубов, до сих пор таких же гладких и правильных, как в те времена, когда ими забавлялся великан в часы одинокого досуга, складывая из них пирамиды. Люди, живущие на северных холмах, с любовью чтят его память, потому что он всю жизнь провел на своем утесе и его единственной заботой было охранять жителей Морва и Дзеннора от набегов менее благородных великанов, обитавших в ту пору на Лелантских холмах. Великан из Карн-Гальва за всю свою жизнь убил лишь одного человека, и то это был несчастный случай.

Великан очень любил одного юношу из Куна, который иногда забирался на утес, чтобы проведать старого друга, сыграть с ним в прятки и помочь скоротать время. Как-то раз великан так увлекся игрой, что легонько ударил своего товарища кончиком пальца по голове, когда тот собрался идти домой. Великан сказал при этом: «Обязательно приходи завтра, сынок, и мы славно развлечемся». Великан еще не успел договорить, как молодой человек рухнул, словно подкошенный, с проломленным черепом. Когда великан понял, что натворил, то попытался, как умел, залатать бедолаге голову, но все его усилия были напрасными.

Когда несчастный великан увидел, что его товарищ мертв, он взял бездыханное тело на руки, опустился на большой квадратный камень у подножия утеса, стал укачивать, прижав к груди, словно ребенка, и рыдал так громко, что его плач заглушал грохот волн, разбивавшихся о скалы. «Ох, сынок, мой сынок, почему твоя черепушка не сделана покрепче? Ведь она не тверже корочки пирога! Как же теперь буду я коротать время без наших игр!»

Никогда больше великан не был весел, и через семь лет, или около того, он совсем зачах и умер от горя2.

Создается впечатление, что эти великаны были выдуманы полушутя, чтобы объяснить происхождение причудливых каменных глыб или доисторических памятников.

В противоположность добродушным глупым великанам мы встречаем жестоких, кровожадных гигантов, или огров. Некоторые из них чудовища с несколькими головами, большинство этих монстров не отличается особенной сообразительностью, и все они без исключения людоеды. Великаны, обитающие на севере Шотландии, гораздо умнее прочих, некоторые из них являются даже волшебниками, как, например, герои сказки «Война птиц», шотландскоИ версии «Никто Ничто». Беспощадный великан из сказки «Король Албэйн» может считаться волшебником из-за волшебного зайца, который заманивал жертв в пещеру, где их уже поджидали хозяин и его двенадцать сыновей. Тогда великан предлагал гостям на выбор две смертельные игры: «ядовитое яблоко» или «раскаленная решетка». В итоге им приходилось играть в обе. В этой сказке фигурирует еще один великан, похитивший королевскую дочь, надо заметить, что подобные действия очень характерны для великанов. Оба великана были побеждены сверхъестественным помощником по прозвищу Большой парень. Другого опасного и злобного великана прозвали Обдирающий палач. Этот великан является волшебником, поскольку обладает отделяемой душой, которую необходимо уничтожить, прежде чем его можно будет убить. Иногда сказочному герою приходится сражаться по очереди с одноголовым, двухголовым и трехголовым великанами.



Великан из Хенллиса, рассказ о котором появился в журнале «Атенеум» в 1847 году, — дух умершего человека, превратившегося в демона:

В XVIII веке жил на берегу Ви человек столь богатый, злобный и деспотичный, что его прозвали Великаном из Хенлг лиса. Вся округа радовалась, когда он умер, однако радость была недолгой, потому как вскоре он вернулся в обличье столь жутком, что после наступления темноты никто и носа за дверь высунуть не осмеливался, даже лошадей и скотину держали поближе к домам. Наконец решено было его изгнать, и три священника отправились в глухую полночь в хенллисскую церковь, чтобы избавиться от ненавистного призрака. Они начертили круг перед алтарем и встали внутрь. Каждый держал в руке зажженную свечу, и они хором начали читать молитвы. Внезапно в церкви появилось ужасное чудовище и с рычанием двинулось на них. Они продолжали молиться, но рычание было таким устрашающим, а чудище подошло так близко, что сердце одного из священников дрогнуло и его свеча погасла. Но они продолжали совершать обряд. И тогда великан явился вновь, уже в образе ревущего льва, затем — в образе разъяренного быка; потом стало казаться, что морская волна захлестнула церковь и рухнула западная стена. Второй священник усомнился в своей вере, и погасла еще одна свеча. Но третий продолжал молиться, хотя его свеча едва мерцала. Наконец великан принял свой земной вид, и священники спросили его, почему он является в столь ужасных образах. «Я был плохим человеком, — ответил он, — и стал еще хуже теперь, когда превратился в дьявола». С этими словами он исчез в огненной вспышке. Тогда свечи загорелись вновь, и священники горячо воззвали к Богу. С каждым явлением Великан становился все меньше и меньше, пока наконец не превратился в муху, тогда его схватили, посадили в табакерку и бросили ее в Линвинский пруд, где она должна была пролежать девяносто лет, а некоторые утверждают, что и все девятьсот. Во всяком случае, жители тех мест чистят пруд с особой осторожностью, чтобы не задеть табакерку.



Встречаются и простодушные великаны, которые не знают, насколько велика их сила, подобно Тому Хикатрифту, человеку-богатырю. Он сосал материнское молоко двадцать лет и благодаря этому обрел сверхъестественную силу. Напуганный хозяин заставил Тома пройти целый ряд опасных испытаний, желая на самом деле его погубить. Но Том успешно справился со всеми и счастливо зажил с матерью в собственном доме, который отобрал у хозяина3.

Даже из этих примеров видно, насколько велико разнообразие великанов в британской традиции.


Кьюч (CJUthach). Шотландский персонаж, благородный великан, обитавший в пещере, впоследствии превратившийся в пещерное чудовище.

Так как следы Кьюча можно обнаружить от реки Клайд до острова Льюис, совершенно очевидно, что в свое время он играл чрезвычайно важную роль в традиции Запада. Несмотря на путаницу дошедших до нас преданий, у них, вероятно, имелась историческая основа… Скорее всего Кьюч был героем одного из некельтских племен4.

Существуют гипотезы, что он был пиктом или финном.


Kyтax(Clightagh). Пещерный дух, ныне редко упоминаемый. Его история сходна с историей шотландского Кьюча, который из благородного, великодушного великана превратился в отвратительное пещерное чудище5.


Спригганы (Spriggans). эти существа страшно уродливы и выполняют роль телохранителей фей. В сказке «Скряга на волшебном холме» именно спригганы хватают и связывают Скрягу, а в истории «Феи на Восточных лугах» спригганы нападают на контрабандиста, осмелившегося насмехаться над феями.

Спригганы относятся к отдельному классу существ, они самые безобразные и угрюмые представители эльфийского племени, их видели среди древних развалин, могильных холмов, дольменов, в замках, принадлежащих великанам, и прочих местах, где обычно прячут сокровища, которые они охраняют. Спригганы часто похищают детей, подменяя их собственными уродливыми отпрысками, насылают плохую погоду, чтобы погубить урожай, и прочие бедствия на тех, кто сует нос в их излюбленные места6.

Спригганы — это призраки древних великанов, обычно они очень маленькие, но могут раздуваться до огромных размеров. Однако в целом, несмотря на способность насылать порчу и болезни, они представляются менее опасными, чем буги Горной Шотландии, так как они скорее напугают жертву, чем причинят ей вред. Спригганы неутомимые воришки. В одной истории под названием «Старуха, вывернувшая сорочку» рассказывается о шайке спригганов, которые выбрали для своих сборищ дом одной старой женщины, где делили добычу. Они всегда оставляли ей монетку, но она захотела получить больше и однажды ночью ухитрилась ловко вывернуть наизнанку свою сорочку, чтобы таким образом завладеть всей добычей. Она была наказана за свою жадность тем, что, надевая эту самую сорочку, всегда испытывала страшные мучения7.


Фоары (The Foawr). Аналог шотландских фоморинов с острова Мэн. Как и они, фоары относятся к швыряющим камни великанам. Они часто воруют скот, но, скорее всего, не являются ограми. В истории под названием «Чалси и фоар» повествуется о том, как фоар похитил юного беззаботного скрипача, которому удалось убежать через трубу. О великане в этой сказке говорится только то, что он ездил на Джимми-квадратной-ноге и швырялся камнями в свою жену8.


1 County Folklore. Vol. VIII: Somerset Folklore by R. Tongue, 1965.

2 Bottrell W. Traditions and hearthside Stories of West Cornwall. 3 vols. Penzance, 1870–1890. Vol. I. P. 47–48.

Jacobs J. More English Fairy Tales. London, 1894. P. 42–49.

4 Celtic Review. Vol. IX. P. 193–209.

5Gill W. A Second Manx Scrapbook. London, 1932. P. 252.

6 Bottrell W. Op. cit Vol. II. P. 246.

7 Hunt R. Popular Romances of the West of England. London, 1923. P. 113–114.

8 Broom D. Fairy Tales from the Isle of Man. Harmondsworth, 1951.

ВЕДЬМЫ И КАРГИ



Карги (Hags). Безобразных старух, которые занимались колдовством, часто называли «каргами» или «ведьмами», но были и другие карги, сверхъестественного происхождения, наподобие тех, которые упоминаются в сказке «Мертвая Луна»; а также ведьмы-великанши, последние отголоски примитивного обожествления природы: Кальях Варе, Черная Аннис и Ласковая Анни.


Кальях Варе (Cailleach Bheur). Шотландская Кальях Варе, тощая ведьма с посиневшим, точно от холода, лицом, олицетворявшая зиму, — сверхъестественная карга, которая была богиней, возможно, еще в примитивном пантеоне бриттов, населявших Британские острова до кельтов. Судя по обилию аналогичных имен — тут и синелицаяЧерная Аннис с Данских холмов в Лестершире, и Ласковая Анни с Кромар-ти-Фирт, и зловредная ведьма из «Рассказа батской ткачихи» Чосера, и синяя тощая карга у Мильтона, и Гир-Карлинг из Нижней Шотландии, и Калли Барри из Ольстера, и Кальях-ни-Гроамах с острова Мэн, и множество других, — когда-то ее культ был очень широко распространен. Древность ее происхождения и широта распространения культа подтверждаются многочисленными характеристиками, которыми наделяет ее традиция. Следует обратить внимание на сходство между Кальях Варе и Артемидой, какой представляли эту богиню греки на заре ее культа1. На первый взгляд она кажется истинным воплощением зимы. Ее называют «Дочерью Грианана», зимнего солнца. Согласно древнему кельтскому календарю, солнц было два: «большое», которое светит с Бельтана (1 мая) до Хеллоуина (канун Дня всех святых), и «малое», которое светит зимой, со Дня всех святых до 1 мая. В канун каждого Дня всех святых Кальях рождается заново и потом ходит по земле, вбивая в нее своим посохом ростки и призывая снег. В канун 1 мая она забрасывает свой посох в куст дрока или под остролист — оба растения считаются ее символами — и превращается в серый камень. Нетрудно догадаться, что в былые времена едва ли не каждый стоячий серый камень был посвящен Кальях Варе. Но этим функции Кальях Варе не ограничиваются. По некоторым преданиям, на исходе зимы она вовсе не превращалась в камень, а принимала облик прекрасной девы.

Кальях Варе совмещала функции богини зимы и лета, но это сугубо умозрительное заключение. Согласно другой легенде, Кальях Варе держала в плену прекрасную деву, в которую влюбился ее сын. Влюбленные убежали, и Кальях отправила им вдогонку ледяные ветра, чтобы разлучить их. А это уже вариант истории «Никто Ничто», только с измененными функциями полов. Предположительно, прекрасная беглянка и есть олицетворение лета. Как бы там ни было, одно известно наверняка: Кальях Варе покровительствует огромному количеству разных животных. Прежде всего, оленям. Они — ее скот: она пасет их и доит, часто спасает от охотников. Свиньи, дикие козы, коровы, волки — тоже ее твари. В другом своем воплощении она была богиней рыбной ловли. Присматривала Кальях Варе и за ручьями и источниками, хотя иногда пренебрегала этой обязанностью.



Немало есть сказок об источниках, которые переполнялись по недосмотру хранителя-человека, здесь же вина возлагается на сверхъестественное существо. Кальях должна была смотреть за источником на вершине горы Бен-Круа-кан. По вечерам его нужно было заваливать большим камнем, а поутру убирать его.

Но однажды вечером она поднялась на гору усталая, так как весь день перегоняла коз через Коннел, и уснула у самого источника. Он переполнился, вода хлынула с горы и пробила русло через перевал Брандер. От этого грохота Кальях проснулась, но, как ни пыталась она завалить источник камнем, все ее усилия были напрасны; вода хлынула в долину, и много людей и скота погибло в том наводнении. Так возникло озеро Лох-Ав… А Кальях так испугалась последствий своего недосмотра, что превратилась в камень.

Вот одна из множества легенд о Кальях Варе. Количество их таково, что с легкостью хватило бы не то что на одну главу, но и на целую книгу.


КаллиБарри (Cally Berry). Ольстерская версия шотландской Кальях Варе. Однако Калли Барри вовсе не является воплощением зимы и покровительницей животных, она не природное божество или дух, а злобная сверхъестественная ведьма.


Киаох Вайра (Cailleach bera). Этот ирландский дух почти идентичен шотландской Кальях Варе, с той только разницей, что ее связь с зимой и дикими зверями значительно ослаблена. Килох вайра — великая устроительница гор, она, как и многие другие карги, переносила камни в переднике, пока однажды завязка не лопнула и камни не упали наземь2. Однако шотландская традиция Кальях старше и имеет более глубокие корни, нежели ирландская3.



Кальях-ни-Гроамах, или Угрюмая старуха (Caillagh ny Groamagh, or the Old Woman of Gloominess).

Вариант шотландской Кальях Варе с острова Мэн и ирландской Килох вайры. Похоже, она самая невезучая из всех, потому что, пытаясь перешагнуть с вершины Барруля на вершину Кронк-ин-Ирре-Лхаа, свалилась в ущелье между ними, которое с тех пор называется ее именем. Отметины от ее каблуков до сего дня видны на стенах этого ущелья. Кальях-ни-Гроамах, как и все ее родственники, является духом погоды. Но если в Шотландии ей подвластны только зима и ненастье, то на острове Мэн она управляет ветрами и осадками целый год. Если в День святого Брайда (1 февраля) погода выдается хорошая, значит, Кальях вышла собирать хворост, чтобы было чем топить летом; если идет дождь, значит, она осталась дома, и тогда в ее интересах сделать так, чтобы все лето стояли погожие теплые деньки. Таким образом, солнечный День святого Брайда предвещает плохую погоду на все лето. Говорят, будто в этот день Кальях-ни-Гроамах можно увидеть в облике гигантской птицы, которая таскает в клюве хворост. Гора Кронк-ин-Ирре-Лхаа считается основной резиденцией Угрюмой старухи4.


Мульярстух (Muilearteach). Так называется водяное обличье Кальях Варе. Как морской дух, она относится к фо-а и может обращаться в рептилию или человека. На суше она неизменно появлялась в облике старой карги. В гэльской народной поэме упоминается о ее встрече с Финном, когда она выпросила разрешение войти в дом и обогреться у очага, но чем дольше она грелась, тем больше и злее становилась, — впоследствии подобные выходки приписывали ведьмам. Согласно другой легенде, мерзкая старая карга постучалась в дом к фенниям и попросила разрешения обогреться у очага. Финн и Ойсин наотрез отказали, но Диармад разрешил ей войти и не отказал ей, даже когда она пробралась в его постель, только положил между собой и ею простыню. Немного погодя он так и вздрогнул от удивления, ибо старуха превратилась в прекраснейшую из женщин, которую видели когда-либо человеческие глаза5. Как и у Кальях Варе, у Мульярстух был один глаз и сине-черное лицо. Она поднимала ветра и вызывала бури. От Кальях ее отличает только связь с морем.



Черная Аннис (Black Annis). Ведьма-людоедка с синим лицом и железными когтями, жила, предположительно, в пещере в Данских холмах Лестершира. У входа в пещеру стоял большой дуб, в ветвях которого она пряталась и поджидала своих жертв — заблудившихся детей или отбившихся от стада ягнят, а потом обрушивалась на них сверху, хватала и пожирала. В «Лестерской хронике» за 1842 год опубликовали сообщение о могиле некоей Агнес Скотт, затворницы, и предположение, что она-то и была прототипом Черной Аннис.

Черная Аннис обитала в Данских холмах. Росту людоедка эта была громадного, с синим лицом, длинными белыми зубами. Из пещеры выходила только в темноте.

Мать моя сказывала, что как начнет Черная Аннис зубами скрипеть, так все уже знают — пора запирать на ночь дверь и держаться подальше от окон. Вот почему в крестьянских домах в Лестершире такие маленькие окна: чтобы Черная Аннис не смогла даже руку внутрь засунуть, если подберется.

И еще мать сказывала, что потому у нас очаг и дымовая труба всегда в углу.

Раньше огонь разводили прямо на земляном полу, а люди спали вокруг, но Аннис стала приходить и утаскивать детей через окно. Стекол-то в те времена не было.

Когда Черная Аннис принималась выть, слышно ее было на пять миль в округе, и тогда даже самые бедные люди спешили прикрыть окно своей хижины шкурой да привесить к ней ведьмину траву, чтобы отвадить Аннис6.


Ласковая Анни, или Аннис (Gentle Annie, or Annis). Погодный дух, управляющий юго-западными ветрами в заливе Кромарти. С севера и востока залив надежно защищен горами, но разрыв в гряде холмов время от времени позволяет свирепым ветрам проникать с юго-запада. Отсюда и дурная репутация Анни как обманщицы. Бывает, что с утра распогодится, рыбаки соблазнятся солнышком и выйдут в море, а ветер возьмет да и сменится в одночасье, и все лодки оказываются в большой опасности. Существует гипотеза, что Ласковая Анни — одна из разновидностей Кальях Варе. Имя Анни, возможно, происходит от имени кельтской богини Ану, к которой возводят и Черную Аннис Данских холмов. Однако не исключено, что эти полушуточные персонажи вообще не имеют никакого отношения к мифологии.



1 См.: Mackenzie D. Scottish Folk Lore and Folk Life. London, 1935.

2 Hull E. Folklore of the British Isles. London, 1928. P. 50–53.

3 См.: Mackenzie D. Scottish Folk Lore and Folk Life. London, 1935. P. 136–155.

4 Gill W. A Manx Scrapbook. London, 1929. P. 347–349.

5 Campbell J. Popular Tales of the West Highlands. 4 vols. London, 1890–1893. Vol. III.

6 Tongue R. Forgotten Folk-Tales of the English Counties. London, 1970. — Эту историю исследовательница услышала в декабре 1941 года от женщины, эвакуированной из Лестершира. См. также: County Folklore, vol. I: Leicestershire and Rutland / Ed. by C. J. Billson, 1895.

ГОБЛИНЫ


Гоблины (Goblins). Общее название злых духов, обычно безобразных карликов. Однако если к этому названию прибавляется «хоб», то оно уже обозначает полезных, дружелюбно настроенных к человеку существ, хотя и довольно озорных. Пуритане отрицали это, и потому Баньян в своем гимне отождествляет хобгоблина с «врагом рода человеческого». Фо-а из Горной Шотландии, английские гоблины и французские гобелины относятся к духам одной и той же породы. Вот одна из версий их происхождения:

В этих подземных пещерах обитал странный вид живых существ, которых одни называли гномами, другие кобольдами, а третьи гоблинами. Ходила легенда, что когда-то они жили на поверхности и были похожи на прочих людей. Но по той или иной причине — а легенда приводила тому самые разные объяснения — король то ли обложил их налогами, слишком суровыми на их взгляд, то ли потребовал от них повиновения, что им вовсе не понравилось, то ли стал обращаться слишком жестоко, ввел строгие законы — в общем, из-за этого они взяли и вдруг исчезли с лица земли. Согласно легенде, вместо того чтобы отправиться в какую-нибудь иную страну, они спрятались в подземных пещерах, откуда вылезали под покровом ночи, но уже появлялись поодиночке и большой компанией никому не попадались на глаза. И только среди самых отдаленных и недоступных гор они, как говорят, ночами собирались под открытым небом. Те, кому удалось их заметить, рассказывают, что на протяжении многих поколений они слишком изменились. Чему тут удивляться, ведь они жили вдали от солнца, в местах холодных, сырых и темных. Теперь они стали не то чтобы просто безобразными, нет, их облик казался то ли омерзительным, то ли смешным и нелепым. Говорят, ни одна самая безумная выдумка, ожившая на бумаге благодаря необузданности перу писателя или карандашу рисовальщика, не могла сравниться с их необыкновенным видом. Но мне кажется, что эти слова принадлежат людям заблуждавшимся, тем, кто перепутал гоблинов с животными, которые всегда были рядом с ними. Все-таки гоблины, сами по себе, не столь уж сильно отличаются от людей. И хотя они стали меньше в размерах, но их знания и сноровка весьма приумножились, и теперь они могли совершать то, что не было под силу ни одному смертному. Но с большими знаниями пришло и большое озорство: всячески досаждать людям, продолжавшим жить на поверхности, стало для них самой желанной забавой. Они сохранили немало привязанности друг к другу, поэтому и не обходились жестоко с теми, кто просто попадался у них на пути. Но в сердце у них все еще жила унаследованная от предков злоба на людей, которые завладели имуществом — их былой собственностью, и в особенности на потомков короля, виновника того, что им пришлось покинуть белый свет. Вот отчего они искали любого удобного случая, чтобы доставить неприятности, и измышляли для этого способы столь необычные, сколь необычен бвгвал и облик самих выдумщиков. Даже потеряв в росте и изменившись внешне, они обладали силой, которая могла сравниться только с их хитростью1.


Браг (Brag). Это проказливый гоблин-оборотень. Как ирландский пука, он часто является в виде лошади. Родом он из северных графств, густо населенных хобгоблинами.

Пиктри-браг постоянно меняет обличье. Иногда он является в виде теленка с белым платком вокруг шеи, иногда в виде осла; однажды он принял облик четырех человек, держащих белую простыню, в другой раз — обнаженного мужчины без головы. Одна пожилая леди рассказала историю про своего дядю. У него был белый костюм, который всегда приносил ему несчастья. Когда дядюшка надел его в первый раз, ему повстречался браг, и в другой раз, когда он возвращался с крестин в том же самом костюме, он снова встретил брага. Дядя был смелым человеком и вскочил ему на спину. Но когда они подъехали к перекрестку, браг стал подбрасывать его так сильно, что дядюшка едва мог удержаться; наконец браг скинул его в самую середину пруда и убежал с громким ржанием, насмехаясь над всем христианским миром2.

Хедли коу ведет себя точно так же.


Жуть (Grim). Довольно распространенное имя среди гоблинов. Имена норвежского Фоссгрима (Fossegrim), шведского Кёркегримма (Kirkegrimm) и английской жути-с-цер-ковного-двора (Church Grim) образованы от одной и той же основы. Когда-то это было прозвище Одина, а позднее дьявола. Жуть-с-церковного-двора обычно появляется в виде черной собаки, также Волшебная жуть из «Жизнеописания Робина Доброго Малого» иногда принимает это обличье:

Я брожу в темноте и многих заставляю громко кричать от ужаса. Я пугаю простой люд, и меня называют Черным псом из Ньюгейта. Когда встречаются юноши и девушки, я подкрадываюсь к ним в каком-либо страшном обличье, забираю их радость и пожираю ее вместе с моими приятелями. И еще я, словно сова, кричу у окон больных и вызываю такой страх, что они готовы расстаться с жизнью. Много способов знаю я, чтобы пугать простаков, но против мудрого я бессилен, ведь ему известно, что я не могу причинить никакого вреда.


Жуть-с-церковного-двора (Church Grim). Согласно одному широко распространенному поверью, кладбища от ведьм и от нечистого охраняет дух, который является в обличье черной собаки. Те, кому случается его видеть, обычно принимают его за предвестника смерти. Именно он указывает на связь между духом — хранителем кладбища и животным, принесенным в жертву при его основании, и указывает на то, что шведский Кёркегримм появляется в виде ягненка потому, что в Швеции в дни раннего христианства было принято зарывать под алтарным камнем ягненка, тогда как в Дании жертвенным животным обычно служила так называемая кладбищенская свинья. В Йоркшире жуть-с-церковного-двора можно видеть неподалеку от церкви не только ночью, но и днем в дурную погоду. Иногда в полночь жуть звонит в колокол, и это всегда предвещает близкую смерть, а во время похорон священник, если приглядится, может увидеть, как дух выглядывает с колокольни, и по его виду судить, попадет ли покойный в ад или в рай4.

Существовало поверье, согласно которому первый покойник, похороненный на новом кладбище, и должен был охранять его от дьявола. Чтобы спасти человеческую душу от такой участи, в северной части кладбища хоронили черного пса без единой отметины, на которого и возлагалась эта обязанность5. Аналогичное верование было распространено и в Северной Шотландии. Только шотландцы верили, что, наоборот, последний покойник, похороненный на кладбище, должен охранять его до следующих похорон6.



Красный колпак (Redcap). Один из самых злобных гоблинов Старой границы. Красный колпак живет в древних башнях и замках, в которых совершались преступления, и любит подкрашивать свой колпак в человеческой крови. Это «низкорослый, коренастый старик, с длинными, выступающими вперед зубами, костлявыми пальцами, с загнутыми, как у орла, когтями, большими, налитыми кровью глазами, с седыми волосами, ниспадающими на плечи, в железных башмаках, с копьем в левой руке и красным колпаком на голове»7.

Человек не в силах совладать с ним, но его можно победить с помощью Писания или креста.

Если ему показать то или другое, он отчаянно взвоет и исчезнет, оставив один из своих длинных зубов. Злодей лорд Соулис из замка Отшельника водил знакомство с красным колпаком, который сделал его неуязвимым для оружия, и убить его смогли, лишь сварив в масле в медном котле.

А в Пертшире красный колпак — добрый дух. Это маленький человечек, живущий под крышей замка Грэнталли, увидеть или услышать его считается большой удачей. Голландские красные колпаки, или каботерманнекины, по своей природе настоящие брауни, и о них рассказывают типичные для этих волшебных существ истории.


Дантеры (Dunters). Эти духи Старой границы. Как и более злобные красные колпаки, обитают в старинных квадратных башнях и укреплениях. Они постоянно поднимают шум, словно треплют лен или мелют ячмень в каменных жерновах. Говорят, если шум усиливается, это предвещает смерть или несчастье. Существует предположение, что перед закладкой башен, возможно построенных пиктами, приносились кровавые жертвы. А дантеры и красные колпаки — это духи жертвенных животных и людей8.


Поки-хоки (Pokey- Hokey). Один из пугающих духов Восточной Англии, подобный Ноки-бох и Мампокеру (см. буги-няньки). Английское слово «хоки-поки» (hokey-pokey), означающее жульничество, возможно, произошло от имени этого гоблина.


Скрайкер (Skfiker). Гоблин из Йоркшира и Ланкашира, которого еще называют трэш, из-за шлепанья, издаваемого им при ходьбе. Он считался предвестником смерти. Иногда невидимкой бродил по лесам, издавая ужасающие вопли. Иногда, как и пэдфут, принимал облик огромной собаки, с большими лапами и глазами с блюдце. Отступая от своей жертвы, он неумолимо увлекает ее за собой9.


Боглы (Bogles). В общем и целом, они относятся к злобным гоблинам, однако боглы, обитающие на границах Шотландии, хотя и страшные, но все же справедливые существа. Они наказывают только виновных: убийц, лжесвидетелей, тех, кто обижает вдов и сирот. Эту характеристику подтверждает история о бедной вдове из деревни Хёрст, в окрестностях Рита, у которой сосед украл несколько свечей. Однажды ночью сосед увидел в своем саду некую темную фигуру, он вытащил ружье и выстрелил. На следующий вечер, когда он работал в сарае, существо вновь появилось в дверях и сказало: «У меня нет ни плоти, ни костей, ни крови, так что ты не можешь причинить мне вреда. Верни свечи, но я должен кое-что забрать у тебя». С этими словами богл подошел, оторвал веко и исчез. И глаз у того человека после этого всегда подергивался. А в другой истории богла изгнали с помощью открытой Библии10.



1 MacDonald G. The Princess and the Goblin. London, 1872.

2 Sharpe Cuthbert. The Bishoprick Garland. Цит. no: Henderson W. Folklore of the Northern Counties. London, 1879.

3 См.: County Folklore. Vol. II: North Riding of Yorkshire, York and Ainsty, ed. by Mrs. Gutch. 1899. P. 127–128; Henderson W. Folklore of the Northern Counties. London, 1879. P. 274.

4 Wright T. Essays on Subjects Connected with Literature. Popular Superstitions and History of England in the Middle Ages. 2 vols. London, 1846.

5 County Folklore. Vol. VIII: Somerset Folklore by R. Tongue, ed. by K. Briggs, 1965.

6 Campbell J. Superstitions of the Highlands and Islands of Scotland. Glasgow, 1900. P. 242.

7 Henderson W. Folklore of the Northern Counties. London, 1879. P. 253–255.

8 Ibid. P. 255–256.

9 Bowker J. Goblin Tales of Lancashire. London, 1883.

10 Henderson W. Op. cit. M. Бальфур в ее линкольнширских сказках называет боглами абсолютно злых созданий. Однако остается небольшое сомнение, действительно ли это слово употреблялось в Линкольншире или было ею позаимствовано. — См.: Balfour М. С. Legend of Cars // Folklore. II, 1891.

ЧУЖИЕ


Чужие (The Strangers). Так в Линкольншире называют фей1. В представлении обитателей болот это добрые духи, но и они способны на самые причудливые проявления дурного нрава. Вот как описывает их житель Линдси в сказке «Доля чужих»:

И те, и другие — чужие. Ты знаешь, о ком я говорю, вижу, у тебя ужей слово наготове, да только негоже их так называть. Нет; доведись тебе повидать столько их дел, сколько я на своем веку повидал, другое словцо на язык просилось бы, это уж точно. Народ в этих местах обычно зовет их чужими или крохотным народцем; росту-то в них всего ничего, как в новорожденном младенце; а то еще зелеными плащиками, за их зеленые одежки; или иногда ярткинами. Но чаще всего чужими, я уже говорил: а они и есть чужие, и вид у них странный, так что в толпе сразу отличишь. — А ты когда-нибудь хоть одного видал? — Я-то? Видал, а как же. Часто видал, вот в прошлую весну в последний раз. Крохотные такие человечки, не выше ладони ростом, ножонки да ручонки тоненькие как ниточки, зато ладони и ступни большущие, а головы по плечам так и катаются. Из одежды на них штаны И куртки зеленые, а колпаки желтые, на поганки похожие; и лица такие, носы, значит, длинные, рты большущие разинуты, а из них языки висят-болтаются. А вот разговора мне их не доводилось слышать, нет; да и к чему им говорить, они, когда сердятся, рычат, как собака, когда ее разозлишь, а коли позабавиться хотят, свистят да чирикают, как птицы…

Летом по ночам они все танцевали на больших плоских камнях, что тут повсюду набросаны; откуда они взялись, я не знаю, но вот мой дед сказывал, будто его деда дед сказывал, что в стародавние времена люди разводили у тех камней огонь и мазали кровью и почитали их больше, чем пастора в церкви.

Зимними вечерами, когда все ложились спать, чужие приходили танцевать в домах у очагов, а сверчки по доброй воле им подыгрывали. И так было всегда, что бы ни творилось вокруг. На полях они шныряли между колосьев, тянули их вверх, вытягивали маковые головки; по весне трясли и щипали почки на деревьях, чтобы они быстрее открылись; дергали цветочные бутоны, гонялись за бабочками, вытаскивали дождевых червей из земли — одним словом, дурачились, всегда веселые и довольные, если им не перечить. А еще они стерегли смерть и следили, чтобы вокруг не переводились малыши.

Народ знал, что чужие помогают колосьям наливаться и всякой зелени расти, а еще раскрашивают плоды в красный и коричневый цвета и заставляют листья желтеть по осени. Вот почему, если их разозлить, все вокруг поблекнет и завянет, хлеб не уродится — и настанут голодные времена. Вот люди и старались изо всех сил задобрить малый народ, подружиться с ним. Первый цветок из сада, первый плод с дерева, первый кочан капусты несли к ближайшему плоскому камню и оставляли там для чужих; и первый сноп зерна, и первую картофелину с поля несли туда же; и всякий раз, прежде чем сесть за стол, бросали к очагу кусочек хлеба и добавляли туда же каплю молока или пива, чтобы крохотный народец не голодал и не мучился жаждой.



Дальше в сказке говорится о том, что, пока люди чтили старые обычаи, все было хорошо. Но вот настали времена, когда люди забыли веру предков. О прежних приношениях никто уже и не думал, плоские камни стояли пустыми, а иные даже увозили и распиливали на части. Люди стали прилежнее ходить в церковь, и вот, наконец, выросло целое поколение, которое и знать не знало, кого это называют чужими. Только мудрые женщины помнили. Сначала все шло по-прежнему; чужие, похоже, никак не могли поверить, что извечные подопечные так быстро их покинули. Но со временем их охватил настоящий гнев, и они нанесли ответный удар. Год за годом земля ничего не родила: ни зерна, ни сена, — на скотину напал мор, дети чахли, у матерей не было молока. Скоро мужчины стали тратить то немногое, что им удавалось заработать, на выпивку, а женщины — на опиум. Никто не понимал, откуда на них свалилась такая напасть и что теперь делать, только мудрые старухи знали. Они собрались вместе и стали гадать на крови и на огне. Когда они поняли, кто насылает эти несчастья, пошли по домам и звали людей прийти в сумерках на перекресток дорог, а там рассказали им, в чем причина всех бед, и напомнили, как поступали их прадеды. И тогда женщины вспомнили ряды крохотных могилок на кладбище и младенцев, которые надрывались от крика у них на руках, и решили, что надо вернуться к старой вере, и все мужчины с ними согласились. Пришли они домой, нацедили чужим пива, налили молока, отнесли к плоским камням первый плод от всего, что им еще удавалось вырастить, и научили своих детей почитать чужих. Тогда дела понемногу пошли на лад; младенцы научились держать головки, зерно колосилось, скот тучнел. И все же старые добрые времена ушли навсегда, и лихорадка то и дело брала свое. Не годится забывать старые порядки, ведь раз потерянное назад уж не воротишь.


Ярткины (Yarthkins). Так обитатели Линкольнширских топей называли духов плодородия, которых порождала сама земля, а они, в свою очередь, увеличивали ее плодородие, за что ожидали подношений. Когда про них забывали, становились опасными. Другие их имена — крохотный народец, зеленые плащики и, наиболее распространенное, чужие. Судя по всему, Тидди Ман был самым благодушным представителем семейства ярткинов, а Яллери Браун — самым зловредным.


Тидди Мэн (The Tiddy Mun). Одним из любимых и наиболее известных духов был Тидди Ман, к нему обращались во время наводнений с просьбой отвести воду. Но и этот, казалось бы, благожелательный дух не колеблясь насылал мор на скотину и заразные болезни на детей, когда считал, что с ним дурно обошлись. Складывается впечатление, что Тид-ди Ман был самым крупным представителем крохотного народца, или чужих, как их еще называли в Линкольншире, но его больше интересовал уровень воды, чем плодородие. Эта история записана со слов старухи, всю жизнь прожившей на территории, называемой Каре, и лично принимавшей участие в церемониях, которые описываются ниже. Старуха считала, что она — единственная живая душа, которая еще помнит, кто такой Тидди Ман. Эту сказку сложили в XVII веке, когда вывезенные из Голландии рабочие предприняли первую попытку осушения Линкольнширских топей. Жители топей, которые испокон веку добывали себе пропитание охотой и рыбалкой, были крайне недовольны и считали, что духи болот тоже возмущены происходящим. В самых гибельных местах духов стало больше, чем раньше.

Голоса мертвых раздавались в ночи, руки без плеч протягивались из темноты, стоны и вздохи не прекращались всю ночь; болотные водяные танцевали на кочках среди топи, ведьмы разъезжали верхом на огромных черных корягах, которые превращались в змей и перевозили их через топь.

Все это приводило местных жителей в смятение, вечерами они отказывались покидать дома, а если приходилось идти через болота, обязательно клали в карман клочок бумаги с заклинанием или шарик из Библии (вырванная из Библии страница, скатанная в шар); но был среди болотных духов один, которого они не только боялись, но и любили: звали его Тидди Ман, и люди опасались, что, как только болота высохнут, он покинет их места.

Все знают, что Тидди Ман живет в глубоких омутах, где стоит зеленая вода, и выбирается оттуда, как только над болотами поднимается туман. Вот тогда он и вылезает наружу, мокрый, на голове развесистые оленьи рога, длинные белые волосы и борода свалялись клочьями; на мягких лапах, весь в сером, он незаметно подкрадывается в тумане, шаги у него легкие, как плеск воды или вздох ветра, а смех отрывистый и скрипучий, как крик ночной птицы. Богарты и всякая нечисть его боятся. Он не такой злой, как русалки и водяные, и не такой бледный и страшный, как Мертвая рука. И все же поневоле жутко станет, как заслышишь, сидя поздно вечером дома у очага, его скрипучий смех, когда он проносится мимо, легкий, как ветер.

Но какой бы страх ни внушал Тидди Ман жителям болот, они все же нашли с ним общий язык: когда дожди заливали топь и вода плескалась у самого крыльца, они дожидались новолуния, вставали всей семьей на пороге и дрожащими голосами взывали к ночной тьме:

Тидди Ман безымянный,
У тебя вода убежала!
Потом, прижавшись друг к другу, они вслушивались в ночные звуки болот и, если слышали знакомый птичий крик, закрывали дверь и шли спать, в уверенности, что вода спадет. Про Тидди Мана сложили стишок:

Тидди Ман без имени,
Белая борода, хромая нога,
П ока в болотах есть вода,
Не причинит никому вреда.
Но в том-то и была загвоздка: вода убывала, омуты высыхали, вчерашняя трясина превращалась в плодородную землю — если так пойдет дальше, Тидди Ману скоро негде будет жить, и тогда, опасались обитатели болот, не миновать им его гнева.

Первыми жертвами стали голландцы. Они исчезали один за другим, местные жители были уверены, что их тела лежат в зыбучей трясине. Они-то знали, чьих рук это дело. Но вскоре появились другие голландцы, работа шла своим чередом, уровень воды понижался. И тогда гнев Тидди Мана обрушился на своих. Коровы дохли, свиньи тощали, дети болели и умирали, крыши домов обрушивались на головы обитателей, стены кривились и осыпались.

Поначалу жители Карса никак не могли поверить, что Тидди Ман обернулся против них. Думая, что весь вред от тод-лоувери или ведьм, люди вооружились заклинаниями от первых и еще усерднее «окунали» вторых, но и это ни к чему не привело. Наконец до них дошло, что надо попробовать умиротворить Тидди Мана, и верно, давно было пора, ибо на кладбища народу переносили не счесть, а колыбели стояли пустыми; припомнили они тогда, как поступали их деды в прежние, добрые времена, и договорились в следующее новолуние собраться у запруды на новой реке. Наступили сумерки, все пришли, и у каждого в руках была миска с водой. В полной темноте они выплеснули содержимое своих мисок в запруду и дружно воскликнули:

Безымянный Тидди Ман,
Вот тебе вода, развяжи свое заклятье!
Они ждали ответа, но все было тихо вокруг. И вдруг ни с того ни с сего поднялся вой, крик и плач, матери кричали, что слышат, как плачут их умершие младенцы, люди чувствовали поцелуи ледяных губ и прикосновения невидимых крыльев, и все подумали, что это покойники умоляют Тидди Мана снять проклятие и сохранить жизнь детям, которые только что появились на свет. Шум стих так же внезапно, как поднялся, в наступившей тишине люди услышали птичий крик, протяжный и жалобный, казалось, он поднимается словно из вод самой реки, и поняли, что Тидди Ман простил их. Мужчины обрадовались, закричали, запрыгали и с легким сердцем побежали домой, а женщины грустно последовали за ними, их сердца были полны тоски по умершим детям, которых они оставляли в холодной темноте.

Вскоре добрые времена вернулись в Каре, дети росли и крепли, скот нагуливал мясо, мужчины находили хорошую работу, их семьи больше не голодали, и каждое новолуние жители собирались у запруды, выплескивали воду и повторяли заклинание. Стоило кому-нибудь не прийти, как на него наваливалась болезнь, и все знали, что это Тидди Ман гневается.

Но теперь времена настали другие, и жизнь уже не та, так что Тидди Ман покинул эти места.


Мертвая Луна (The Dead Moon). История для английской фольклорной традиции совершенно необычная, ибо представляет собой не что иное, как миф, хотя и неоригинальный. Героиня истории — персонифицированная Луна. Услышала она однажды, что на болотах творятся темные дела: ведьмы, боглы, мертвяки, всякая жуть ползучая и болотные огни сбивают путников с дороги; и вот в лунную ночь закуталась она в черный плащ и пошла взглянуть на все это своими глазами. Когда она беззвучно проходила болотами, камень подвернулся ей под ноги, ива обхватила гибкой веткой и затянула в самую трясину. Собрались тогда все злые болотные духи и похоронили Луну под большим камнем, а Вилли-Живчика приставили ее сторожить, и целый месяц после этого в небе было темно, так что от нечисти болотной спасу не стало, и жители топей боялись, что скоро уже и в дома к ним вламываться начнут. Наконец по совету одной мудрой женщины обитатели топей собрались все вместе и в полном Молчании пошли искать спрятанную под камнем Луну и так же тихо произнесли заклинания, чтобы ее освободить. Большой камень сдвинулся с места, Луна поднялась в небо и разогнала всю нежить2.


Зеленый туман (The Green Mist). Эта сказка — поразительный пример сюжета об отделяемой душе, когда жизнь связывается с каким-то внешним объектом. Историю эту рассказал человек из Линдси:

В былые дни у жителей Карса, как называли тогда обитателей Линкольнширских топей, было много странных слов и привычек, которые отпугивали зло и приносили удачу. Священники в церквях служили свои службы, а простой народ обходился проверенными старыми средствами, о которых те и знать ничего не знали.

Зимой у боглов не было иного занятия, кроме как творить зло, но весной надо было пробуждать землю, и тогда звучали такие слова, которых люди и сами не понимали. Они проводили борозду на каждом поле и, что ни утро, вставали на заре с хлебом и солью в руках у дверей своих домов, ожидая, когда появится Зеленый туман, верный признак наступления весны. Была одна семья, которая из года в год делала что полагалось, но, несмотря на это, однажды зимой постигла их беда: дочка, самая красивая девушка во всей деревне, стала сохнуть и чахнуть, да так, что вскоре перестала подниматься с постели. Но ей все казалось, что если она дождется весны, то выживет. День за днем домашние выносили ее на порог встречать весну, но зимние холода не кончались, и вот однажды девушка сказала матери: «Если Зеленый туман завтра не придет, я умру. Земля зовет меня, уже набухли семена, из которых вырастет трава на моей могилке, но я бы не стала жаловаться, увидеть бы только первоцвет у крыльца». Но мать шикнула на нее, никогда ведь не знаешь, кто может услышать; а в те времена у каждого куста были уши. А на следующий день пришел Зеленый туман, девушку посадили на солнце, прозрачными от болезни пальцами она крошила хлеб и весело смеялась; с каждым весенним днем солнышко поднималось все выше, и девушка становилась все краше, и здоровье возвращалось к ней, хотя в холодные дни она дрожала и бледнела, как во время болезни, а когда зацвел первоцвет, сделалась красивой, как никогда раньше, так что домашние стали ее побаиваться. И она не позволяла матери выполоть первоцвет. Но вот однажды пришел к. их дому молодой парень, сорвал цветок и вертел его в руке, пока они с девушкой разговаривали. Та сначала не видела, что он натворил, пока парень не собрался уходить, и только тогда заметила лежащий на земле цветок.

— Это ты сорвал первоцвет? — спросила девушка и поднесла руку ко лбу.

— Да, — ответил он, поднял цветок с земли и отдал ей, думая, какая она красивая.

Она взяла цветок, постояла, озираясь по сторонам, потом вскрикнула и кинулась в дом. Позже родные нашли ее в постели с первоцветом в руках, она пролежала весь день, бледнея на глазах, а наутро мать пришла и увидела, что дочь умерла и словно бы завяла, как цветок у нее в руке.

Это боглы подслушали, как она говорила про первоцветы, и сделали так, чтобы она жила, пока те цветут, и увяла вместе с первым, который сорвет человеческая рука3.


Яллери Браун (УаНегу Brown). Пример злого духа, с которым опасно даже пытаться завести дружбу. Вне всякого сомнения, он относится к неблагословенному двору. Скорее всего, он принадлежит к ярткинам или чужим, обитателям бывших Линкольнширских топей. О нем рассказывают следующую историю:

Как-то поздним вечером возвращался молодой парень по имени Том Тивер домой с работы, вдруг слышит — пищит кто-то, да жалобно так, точно младенец без мамки. Прислушался он и разобрал, что крик доносится из-под большого плоского камня, наполовину вросшего в землю, их еще «камнями чужих» называют. Кое-как Том поднял камень и увидел под ним человечка не больше годовалого младенца ростом, но старого и сморщенного, который запутался в собственных золотых волосах и бороде. Человечек любезно поблагодарил своего спасителя и спросил, чего он хочет за свою помощь: добрую жену или горшок золота. Том ответил, что ни того, ни другого ему не надо, а лучше бы старичок помог ему на ферме, уж больно тяжела для него работа. «Ладно, помогу, только помни: никогда не говори мне „спасибо", — ответил тот и смерил его мрачным взглядом. — Я буду делать для тебя всякую работу, но одно слово благодарности, и я не шевельну больше и пальцем. Как только понадоблюсь, кликни: „Яллери Браун из кротовой норы, подь сюды!" — я тотчас появлюсь». Тут он сорвал белый одуванчик, дунул на него так, что все пушинки полетели Тому в лицо, и исчез. Наутро Том обнаружил, что вся его работа сделана, так что ему и руки приложить не к чему. Сначала он думал, что заживет теперь как у Христа за пазухой, да не тут-то было: скоро он заметил, что, хотя он ничего не делает, его работа вся готова, а у других, несмотря на то что трудятся от зари до зари, ничего не выходит, как будто и не принимались. Работники на ферме тоже это заметили и стали винить Тома.



Тогда он решил всю работу справлять сам и не полагаться больше на нового знакомца, но руки не слушались его, и он ничего не мог сделать, так что наконец работники пожаловались на него хозяину, и тот прогнал его. Стал Том звать:

«Яллери Браун из кротовой норы, подь сюды!» Яллери тут же явился, и Том стал жаловаться: «Что ж ты отплатил мне злом за добро?

Удружил, ничего не скажешь, спасибо, иди и оставь меня в покое, лучше уж буду сам работать». А Яллери расхохотался и ну приговаривать: «Ты сказал спасибо, дурачок! Ты сказал спасибо. А ведь я тебя предупреждал! Никакой помощи от меня ты больше не получишь, а там, где нельзя помочь, я мешаю!» И запел такую песенку:

Сколько хочешь ты трудись,
Не разбогатеть ни в жисть;
От зари и до зари
Хоть ладони в кровь сотри!
Знай, поднял себе на горе
Камешек тогда ты в поле.
И никогда больше у бедного Тома Тивера никакое дело не спорилось, за что бы он ни взялся, все шло вкривь и вкось, что бы ни затеял, во всем его постигала неудача, и до самой его смерти Яллери Браун не отставал от него.


Волшебные обитатели Селенских болот (The Fairy Dwelling on Selena Moor). В этой истории рассказывается о мистере Ное, богатом фермере, который жил неподалеку от Селенских болот.

Однажды он пошел на ближайший постоялый двор заказать выпивку к Празднику урожая, который должны были праздновать на следующий день. С постоялого двора он вышел, а до дому так и не добрался. Искали его три дня, наконец за полмили от фермы услышали собачий лай и лошадиное ржание. Домочадцы со слугами миновали опасную трясину и попали в густую чащу, в которой увидели лошадь мистера Н оя и собак. Кобыла отъелась сочной травы, зато псы совсем отощали. Лошадь привела людей к развалившемуся амбару, где они обнаружили спящего хозяина. Он удивился, когда увидел, что уже утро, и выглядел совершенно сбитым с толку. Но через некоторое время он все же рассказал о том, что с ним приключилось. Мистер Ной отправился короткой дорогой через болото, сбился с пути и, как ему казалось, проехал много миль по совершенно незнакомой местности, пока не увидел вдалеке огни и не услышал звуки музыки. Он поспешил в том направлении, думая, что перед ним ферма, где готовятся к праздничному ужину. Но собаки и лошадь заупрямились, так что ему пришлось привязать кобылу к кустам и пойти пешком. Он двинулся через прекрасный фруктовый сад к дому, около которого заметил несколько сотен человек. Одни танцевали, другие сидели за накрытыми столами. Все были богато одеты, но показались ему совсем маленькими; скамьи, столы и кубки тоже были небольшого размера. Неподалеку от мистера Ноя стояла девушка, одетая в белое, ростом выше остальных, и играла на чем-то вроде тамбурина. Мелодии были веселыми, а таких искусных танцоров мистеру Ною видеть еще не доводилось. Вскоре девушка передала свой инструмент стоявшему рядом старику, а сама пошла в дом, чтобы принести собравшимся кувшин эля. Мистер Ной, сам любивший танцы, не прочь был и выпить. Он двинулся к дому, но девушка сделала знак не приближаться. Она сказала несколько слов старику и направилась к фермеру.

— Пойдем со мной в сад, — велела она.

Она привела его в тенистый уголок, и там при свете звезд, вдали от ослепительного сияния свечей он узнал Грейс Хатчес, свою бывшую возлюбленную, которая давным-давно умерла, по крайней мере так считали люди.

— Благодари звезды, Уильям, что я была неподалеку и вовремя остановила тебя. Еще бы мгновение — и ты стал бы таким же, как эти маленькие человечки и как я. О горе мне!

Он попытался ее поцеловать, но она отстранилась и не разрешила ему притронуться, а также предупредила, чтобы он не ел плодов и не рвал цветов в саду, если хочет вернуться домой.

— Я съела заколдованную сливу в этом волшебном саду, это меня и погубило, — сказала она. — Тебе это покажется странным, но именно из-за любви к тебе я оказалась здесь. Люди думают, что нашли на болоте мое мертвое тело, но то, что похоронили вместо меня, была лишь подмена, потому что я чувствую себя так же, как в ту пору, когда была твоей возлюбленной.

Тут несколько тоненьких голосков пропищали:

— Грейс, Грейс, принеси нам еще сидра и пива, поторапливайся, поторапливайся!

— Иди за мной в сад и стой за домом так, чтобы тебя никто не увидел, и не притрагивайся ни к плодам, ни к цветам.

Мистер Ной попросил ее принести сидра и ему, но она сказала, что не сделает этого ни за что на свете; вскоре она вернулась и повела его в заросшую беседку, вокруг которой пестрело множество самых разных цветов, и поведала свою историю. Однажды вечером, на закате, она ходила по болоту в поисках отбившейся овцы и тут услышала, как мистер Ной зовет своих собак. Она пошла на звук его голоса и заблудилась в зарослях папоротника, который был выше человеческого роста. Несколько часов плутала она в этой чащобе, пока наконец не пришла в сад, из которого доносилась музыка. И хотя порой казалось, что музыканты играют совсем близко, она не могла выйти из сада, словно ее водили пикси. Под конец Грейс совсем выбилась из сил и проголодалась. Она сорвала с дерева красивую золотую сливу и надкусила. Но во рту слива превратилась в горькую воду, и девушка без чувств упала на землю. Когда она очнулась, то увидела окружившую ее толпу маленьких людей, которые смеялись, радуясь, что заполучили такую искусную мастерицу, которая будет печь и варить для них, а также присматривать за их смертными детьми, которые уже не такие сильные, как в былые дни.

Онасказала, что существование их не реально, а призрачно. «Они почти ничего не ощущают и не чувствуют, живут лишь воспоминаниями о том, что доставляло им удовольствие в земной жизни — может быть, тысячи лет назад. То, что кажется здесь румяными яблоками и прочими соблазнительными плодами, всего-навсего дикая слива, боярышник да ежевика».

Мистер Ной спросил, рождаются ли у них волшебные дети, и она ответила, что это случается редко и весь волшебный народец радуется этому событию. Все мужчины, какими бы старыми и увядшими они ни были, гордятся, если их считают отцами. «Не забывай, что они не исповедуют нашу религию, — пояснила она, заметив его удивленный взгляд. — Они поклоняются звездам. Муж с женой не остаются вместе навсегда, как христиане и горлицы; учитывая их долгую жизнь, подобные союзы им наскучивают; по крайней мере, это маленькое племя так считает».

Она сказала ему также, что уже немного свыклась со своей участью и что теперь может превращаться в маленькую пташку и летать рядом с ним.

Когда ее позвали вновь, мистер Ной решил, что должен найти способ освободить их обоих; он достал из кармана перчатки, вывернул их наизнанку и бросил среди фей. В то же мгновение все исчезло, и Грейс тоже, а он увидел, что стоит один посреди полуразрушенного амбара. Что-то словно ударило его по голове, и он упал на землю.

Как и большинство людей, побывавших в Волшебной стране, мистер Ной зачах после этого приключения и утратил интерес к жизни4.



1 Сказки, записанные М. С. Бальфур на территории осушенных топей Линкольншира (BalfourМ. С. Legends of the Cars // Folklore. II, 1891), отражают многие дикие и примитивные верования и обычаи. Она сохранила все свои записи, сделанные в этом регионе, и неоднократно утверждала, что воспроизвела услышанное дословно. Ее коллекция, опубликованная в статье «Легенды Карса», уникальна настолько, что многие фольклористы выражали предположение, не является ли она плодом усилий талантливого литератора, однако доказать это не удалось пока никому, а тем временем многие рассказы из сборника У. X. Барретта «Сказки Топей», хотя и совершенно иные по сюжету, мрачностью настроения поразительно напоминают общую атмосферу и эмоциональный фон сказок М. С. Бальфур. «Зеленый Туман» и «Мертвая Луна» знакомят читателя со зловещими боглами, ползучей жутью и мертвецами, которые в былые времена населяли топи Линкольншира, а в сказках «Тидди Ман» и «Доля чужих» перед нами предстают духи плодородия, линкольнширский аналог благословенного двора, от которых зависел урожай, появление цветов весной и ток воды.

2 Эта история настолько необычна, что фольклористы долгое время сомневались в ее подлинности. Однако М. С. Бальфур опубликовала заметки, сделанные во время записи сказок, которые, несмотря на встречающиеся в них шотландские слова, вполне подтверждают достоверность записанного, равно как и вся коллекция показывает, что Линкольнширские топи — истинная сокровищница легенд и преданий.

3 Briggs К. A Dictionary of British Folk-Tales in the Eugem Language. 4 vols. London, 1970–1971. Vol. I.

4 Bottrell W. Traditions and Heart hside Stories ofWest Cornwall. 3 vols. Penzance, 1870–1890. Vol. II. P. 95–102.


ГНОМЫ И ДУХИ РУДНИКОВ


Гномы (Gnomes). Этих существ нельзя отнести ни к феям, ни к гоблинам, ни к буги, ни даже к импам. Своим возникновением они обязаны науке давно минувших веков, а не фольклорной традиции. Они принадлежат к ограниченному классу существ, который включает лишь четырех представителей: четыре разновидности стихийных духов — гномы, сильфы, саламандры и нереиды, соответствующие четырем стихиям — Земле, Воздуху, Огню и Воде. Считалось, что люди и прочие живые существа были созданы из четырех стихий, соединенных в разных пропорциях, и только стихийные духи «чистокровны», каждый из них состоит из той среды, которую представляет, и в ней же обитает. Такова была герметическая и неоплатоническая доктрина, на которой держалась вся средневековая наука и медицина. Наступила эпоха Ренессанса, экспериментальная наукд получала все большее распространение, и вера в четыре стихии постепенно сошла на нет. Первое описание гномов как духов Земли встречается у Парацельса (1493–1531). Сомнительно, однако, что он придумал и само слово; Оксфордский словарь английского языка предполагает, что «гном» — сокращение от genomus, то есть «живущий в земле». Как бы там ни было, верили, что гномы живут в земле, которая не больше препятствует их передвижению, чем воздух — людям. В народе их именовали карликами или гоблинами. К духам шахт и подземелий относятся также стукачи из Корнуолла, но их никогда не считали порождением земли.


Григ (Grig). Довольно сомнительно, что это волшебное существо. Оксфордский словарь английского языка толкует слово «григ» как гном или вообще что-нибудь маленькое, к примеру молодой угорь, кузнечик. Вопреки этому широко распространено мнение, что выражение «весел, как григ» имеет отношение именно к феям, а в Сомерсете яблоки, оставленные на ветвях на зиму, называют «яблоками григов» и предназначаются они волшебным существам. Григов описывают как маленьких веселых фей в зеленых платьях и красных висячих колпаках — костюм, который подойдет феям из любых мест, к примеру ирландскому малому народцу. С другой стороны, не исключено, что значение чего-то маленького в сочетании с известным выражением породило никогда не существовавшую фею по имени григ1.



Карлики (Dwarfs). Их настоящая родина — Германия, где на острове Рюген обитают как черные, так и белые карлики. Другое излюбленное место обитания карликового народа — горы Швейцарии, а вот в Англии, несмотря на изобилие в местном фольклоре малорослых персонажей разной степени уродливости, название «карлики» вряд ли когда было в ходу. Пожалуй, больше всего это определение подходит королю-пигмею и его свите, которые приветствовали короля Херлу в истории, рассказанной Уолтером Мапом в «Придворной маяте»; правда, они больше похожи на сатиров; корнуэльские спригганы тоже уродливы и малорослы, путешествуют большими группами, как немецкие карлики, но никогда так не называются. К черным карликам ближе всего подходит дуэргар, о котором ходят легенды в северных графствах, а коричневый человек с пустошей, в свою очередь, похож на него. В легендах артуровского цикла часто упоминаются карлики, состоявшие в услужении у прекрасных дам, но поскольку эти дамы сами постоянно балансируют на зыбкой грани между волшебным и человеческим, то природа их карликов не менее туманна.


Деррики (Derricks). Девонширские деррики «похожи на карликов, довольно злобных по своей природе»2, но в Гэмпшире репутация у них не такая плохая. Маленькие добродушные феи в зеленых одежках, которые помогли заблудившемуся в Беркширских холмах путнику выбраться на дорогу, вполне возможно, и были деррики. Девонширские деррики скорее сбили бы прохожего с пути.


Синяя Шапка (Blue-Cap). Дух, обитающий в шахтах, не менее трудолюбивый, чем брауни, но, в отличие от него, работающий за плату. Вот что писала о нем газета «Коллери Гардиан» в мае 1863 года:

Сверхъестественный персонаж, о котором идет речь, оказался не кем иным, как призрачным откатчиком по имени Синяя Шапка. Иногда шахтеры видят голубой огонек, который опускается прямо на полную породы вагонетку, и тогда она своим ходом начинает двигаться к подъемнику, да так быстро, словно ее толкает крепкий жилистый работяга. Трудолюбивый Синяя Шапка требует, и совершенно справедливо, платы за свои услуги, которые он ценит не дороже, чем труд обычного откатчика, и потому раз в две недели заработанные им деньги оставляют где-нибудь в темном уголке шахты. Положат хотя бы на фартинг меньше причитающегося, и возмущенный Синяя Шапка не возьмет ни гроша; на фартинг больше — и излишек обязательно останется лежать там, где его положили.



В то время, когда была опубликована эта статья, вера в Синюю Шапку — или в Синий Колпак, как его называли в иных шахтах, — сходила на нет.


Стукачи (Knockers). Корнуэльские шахтовые духи, не злые и мстительные, как немецкие кобольды, но дружески настроенные по отношению к шахтерам, стуком показывают, где проходит богатая жила. Когда-то считалось, что стукачи — это духи работавших в шахтах евреев, а примитивные плавильни, на которые иногда натыкались шахтеры под землей, назывались еврейскими домиками. Присутствие евреев в шахтах Корнуолла объясняли просто: их якобы сослали на тяжелые работы в наказание за участие в распятии Христа. Евреи и в самом деле работали в шахтах в XI–XII веках, но предание относит их присутствие к более ранней эпохе. Шахтеры часто рассказывали о крошечных демонах, или импах, которых они видят под землей: те сидят на бревнах или лежат в причудливых позах прямо на полу. Рабочие радуются их присутствию, ибо оно всегда предвещает хорошую жилу. Предположительно, это и есть стукачи, хотя, согласно легенде, их можно только услышать, когда они подражают звукам, которые производят шахтеры, причем в отличие от людей демоны продолжают трудиться далеко за полночь. С другой стороны, возможно, что маленькие, похожие на бе-сенят существа — это спригганы, которые тоже наведываются иногда в шахты. Шахтерам английского севера знакомы два духа — Катти соам и Синяя Шапка.

Иногда стукачей зовут букками — корнуэльское имя гоблина.

Букки, гаторны, никеры, стукачи, нагги и спригганы — это различные духи, которые как в одиночку, так и целыми группами появляются в оловянных шахтах Корнуолла. Чаще всего они, не причиняя никому вреда, добывают руду для собственных надобностей подальше от человеческих глаз. Люди, в свою очередь, тоже стараются не раздражать призрачных рудокопов; так, считается, что гоблинам неприятны свист и брань, и потому шахтеры избегают и того, и другого3.

Однако существовал еще один, более зловещий, запрет. Похоже, шахтовые духи боялись креста, а потому под землей шахтеры остерегались отмечать что-либо этим знаком из боязни вызвать их гнев. Тем не менее обычно стукачи относились к шахтерам доброжелательно, что подтверждает следующая история:

В шахте Рэнсом стукачи всегда водились в большом количестве. Их было слышно повсюду, но особенно часто в одном конце. Все думали, что там наверняка проходит особенно богатая жила. Но, какие бы награды ни сулили шахтерам, двух смельчаков, которые рискнули бы забраться на землю боглов, было не найти. Один старик и его сын по имени Тренвит, жившие у Боспрениса, пришли как-то в полночь в середине лета к шахте и ждали до тех пор, пока не увидели, как маленький народец выносит из-под земли сияющую руду. Говорят, те двое знали какой-то секрет, благодаря которому могли разговаривать с волшебными существами. Как бы там ни было, отец и сын договорились с крохотными рудокопами, что если те уступят им свой конец шахты, то они будут сами дробить руду и оставлять им десятую часть всего, что им удастся поднять на поверхность, так что тем останется только прийти и забрать свое добро. Волшебные рудокопы согласились. Старик с сыном стали разрабатывать это место и вскоре разбогатели. Старик никогда не забывал об уговоре и неизменно оставлял десятую часть добычи феям. Но вот он умер. Его сын оказался человеком жадным и себялюбивым. Он попытался надуть стукачей, но только себе навредил. Жила, которую он разрабатывал, оборвалась; ничего у него не клеилось; разочарованный, он пристрастился к выпивке, промотал все отцовские денежки и умер в нищете4.



Из этого рассказа видно, что стукачи, как и прочие феи, не одобряют мошенничества и с уважением относятся к тем, кто держит слово. А другая история, под названием «Колено Баркера», отражает их неприязненное отношение ко всякого рода шпионам, которые нарушают покой фей. Согласно этой сказке, стукачи обитали не только в шахтах, но также среди скал Корнуолла, в пещерах и источниках и повсюду занимались своим ремеслом.

Жил в приходе Тоуднек один здоровый бездельник, который вечно отлынивал от работы в шахте. Он очень интересовался стукачами и, узнав, что они часто появляются у одного источника в их приходе, повадился прятаться там в папоротнике и подсматривать за ними. День за днем и ночь за ночью проводил он у источника, подсматривая и подслушивая. Он узнал, в какие часы они появляются и исчезают, как работают, какие песни поют и в какие игры играют, какие праздники отмечают — еврейскую Субботу, Рождество, Пасху и День всех святых, — и под конец даже стал понимать их язык. И все это время он считал, будто они не знают, что он за ними шпионит, пока однажды глубокой ночью они, закончив работу, не принялись обсуждать, где спрячут свои инструменты. «Я положу свой мешок вот в эту расселину», — сказал один. «А я спрячу свой под папоротником», — добавил другой. «Ну а я положу свой Баркеру на колени!» — воскликнул третий, и в ту же секунду тяжеленный, хотя и невидимый мешок с треском опустился Баркеру прямо на колени. Тот охромел на всю жизнь, и с тех пор, если кто из шахтеров страдал от ревматизма, о нем говорили: «Окостенел, как баркерово колено»5.

Старик по имени Капитан Мэти был одним из немногих, кому довелось видеть стукачей своими глазами, когда, идя на стук, он оказался внутри кристального грота (пещеры, которая открывается иногда в жиле, стены ее часто бывают покрыты кристаллами).

Когда я протер глаза и вгляделся в дальний конец пещеры, то увидел там троих стукачей. Ростиком они были не больше шестипенсовых куколок, но лица, платье и все движения у них были как у старых шахтеров. Мое внимание привлек один, в середине. Он сидел на камне, куртка лежала у его ног, рукава рубахи закатаны. Между колен у него была маленькая наковаленка, не больше квадратного дюйма размером, но на вид самая настоящая, как в кузне. В левой руке он держал сверло, крохотное, что твоя штопальная игла, другой стукач ждал, пока он его заточит, а третий стоял рядом с затупленной киркой в руке — видно, хотел, чтобы он к ней новый наконечник приделал6.

Эти стукачи не стали наказывать его, как Баркера, но, улучив момент, когда Мэти полез за свечой, исчезли, так что он слышал их хихиканье и писк, но самих человечков больше не видел.


Катти соам (Cutty Soams). Один из духов корнуэльских рудников. Упоминание о нем — в «Ежемесячной хронике» за 1887 год, цитируется в «Дэнхамских трактатах»:

Катти соам был боглом угольной шахты, подземным брауни, обычно страшно вредным, хотя иногда мог сделать и что-нибудь хорошее. Например, поколотить придирчивого десятника, но его любимым занятием было разрубать постромки деревянных вагонеток, в которые под землей впрягались бедные маленькие помощники откатчиков (иногда это были девочки). Рабочие, спускаясь по утрам в копь, частенько видели, что Катти соам трудился всю ночь и разрезал на куски все постромки. Многие считали его призраком одного из горняков, погибших в шахте, который является, чтобы предупредить своих старых товарищей о каком-либо грядущем несчастье. В Каллингтонской шахте, излюбленном привидениями месте, подозрение пало на одного из десятников по креплению, которого звали Нельсон, по его вине два человека, десятник и его помощник, упали на дно шахты: Нельсон перерезал канат, на котором они спускались, оставив лишь одну прядь. Через несколько дней после этого ужасного случая шахта загорелась. Говорили, что Нельсон задохнулся от рудничного газа. Копь Катти соама, как ее после этого прозвали, не работала больше ни дня7.


Коблернай (Coblynau). Гоблины из шахт Уэльса, похожие на корнуэльских стукачей. Они около восемнадцати дюймов роста, одеты как обычные горняки и очень уродливы. Это добродушные существа, увидеть или услышать их считается удачей. Своим стуком они указывают на место, где проходит богатая жила. Если над ними насмехаются, они бросаются камнями. Однако это не причиняет ни малейшего вреда. У них очень занятой вид, но на самом деле они вовсе не работают.



1 В 1936 году Руфь Танг услышала от Гарри Уайта, конюха из Стэнмо-ра, сказку «Красный колпак грига», с более ранней версией которой ей довелось познакомиться еще в 1912 году в валлийском Марше.

2 Wright Е. Rustic Speech and Folklore. Oxford, 1913. P. 207.

3 Ibid. P. 207.

4 Hunt R. Popular Romances of the West of England. London, 1923. P. 90–91.

5 Ibid. P. 88.

6 Bottrell W. Traditions and Hearthside Stories of West Cornwall. 3 vols. Penzance, 1870–1890. Vol. I. P. 77.

7 The Denham Tracts. 2 vols. London, 1891. Vol. II. P. 362.


БУГИ, ЗВЕРИ-БУГИ И БУГИ-НЯНЬКИ


Буги (Bogies). Так называют целую группу зловредных духов, которым нравится пугать людей. Иногда они собираются в группы, но обычно появляются по одному и относятся к духам-одиночкам или представителям неблагословенного двора. В Сомерсете дьявола тоже прозвали «буги», вероятно, чтобы выказать пренебрежение, потому что буги занимают довольно низкое положение в адской свите. Они ловкие оборотни, особенно баллбегга, хедли коу и пиктри браг. В основном они не очень опасны. Самый безвредный из всех — хорошо известный богарт, больше похожий на обиженного брауни; к наиболее злобным относятся наклави и дуэргар, а также создания, называемые звери-буги.

Некоторые буги, как и низшие дьяволы, доверчивые простаки. «Поле буги» является характерным примером сказки об обмане. В нескольких версиях этой истории фигурирует дьявол, а в одной — богарт:

Однажды буги захотел заполучить поле фермера. Фермер посчитал это несправедливым; но после долгих споров они порешили, что, хотя возделывать его будет фермер, урожай они поделят пополам. Итак, в первый год, весной, фермер спросил: «Что ты хочешь забрать, вершки или корешки?» — «Корешки», — сказал буги. Фермер взял и посадил пшеницу; и буги достались только стебли да корни. На следующий год буги решил, что возьмет вершки, и фермер тогда посадил репу. Тут буги смекнул, что его провели, и потому на следующий год сказал: «Ты посадишь пшеницу, и мы устроим состязание в жатве». — «Согласен», — ответил фермер, и они разделили поле на две равные части. Незадолго до того, как созрело зерно, фермер отправился к кузнецу и заказал несколько сотен тонких стальных прутьев, которые воткнул в половину поля буги. Фермер начал жать так быстро, что только серп сверкал, а бедный буги все приговаривал: «Ну и жесткие же эти проклятые стебли!» И его серп настолько затупился, что не разрезал бы и масла. Примерно через час он крикнул фермеру: «Когда поболтаем, приятель?» — потому что жнецы во время состязания точили серпы вместе. «Думаю, в полдень и перекинемся парой слов», — ответил фермер. «В полдень! — воскликнул буги. — Тогда я проиграл». С этими словами он ушел восвояси и больше не тревожил фермера1.


Звери-буги (Bogey-beasts). Злой бути, одно из имен дьявола, которым пугали детей: «Если не прекратишь плакать, я позову черного буги». Иногда буги — это привидение, которое в виде скелета преследует своего убийцу и причитает: «Отдайте мои кости! Отдайте мои кости»2. Это существо упоминается в Англии повсеместно, однако в наши дни демонами уже не пугают, и буги-няньки ушли из современной культуры. Теперь буги служит общим наименованием для целого класса существ, включая таких страшных и зловредных персонажей, как баргест, браг, букан, хедли коу, мампо-кер, пэдфут, тантерабобус, трэш и т. д.


Баплбегта (Bullbeggar). Слово из длинного списка сверхъестественных пугающих существ, который приводит Реджинальд Скот. Его значение точно не установлено, однако это слово употребляли еще в XVI веке, до сих пор в Суррее существует Дорога Баллбегги, на которой стоит амбар, где некогда появлялось это существо. В 1880-х годах в Крич-Хилл во время выработки карьера откопали два перекрещенных тела; когда их извлекли на воздух, они рассыпались в пыль. По каким-то невыясненным причинам решили, что это трупы сакса и норманна, и после этой находки Крич-Хилл приобрел дурную славу. Там слышали шаги и видели страшный черный силуэт. Один фермер, возвращавшийся домой поздно вечером, заметил лежащего на дороге человека и подошел к нему, чтобы помочь. Тут перед ним выросло некое огромное существо, которое преследовало фермера до самого порога. Когда домочадцы кинулись ему на выручку, то увидели, как существо уносится с диким смехом. В тех местах было совершено нападение еще на одного ночного путника, который сумел продержаться с полуночи до петушиного крика благодаря ясеневой палке. Этот баллбегга скорее относится к классу буги или зверей-буги, чем к привидениям, ведь скелетов было два3.


Гами-бегга (Galley-beggar). Галли-бегга очень похож на саффолкского или сомерсетского баллбеггу. Первая часть его имени «галли» означает «пугать», «наводить ужас», а также «призрак». Один безголовый галли-бегга катался на санях с холма между Оувер и Невер-Стови со смеющейся головой, крепко зажатой под мышкой. Он появлялся только в темные ночи, но был окружен сверхъестественным светом и съезжал, заливаясь смехом, прямо на Замковую дорогу4.


Ноки-бох (Knocky-Boh). Буги из Северного Йоркшира, который любит стучать за деревянными панелями. Похоже, ноки-бох был сродни богарту или полтергейсту.


Баргест (Barguest). Разновидность буги или зверя-буги. С рогами, зубами, когтями и огненными глазами. Баргест похож на пэдфута или хедли коу. Подобно им, он может принимать различные обличья, но чаще всего появляется в виде лохматого черного пса с огромными огненными глазами. Обычно баргесты считаются предвестниками смерти. Они бродят по пустоши между Регхорном и Хедингли-Хилл в окрестностях Лидса. В тех местах баргест появляется перед смертью выдающегося человека, а за ним с лаем и воем следуют все собаки селения. Один старик утверждал, будто видел подобную свору, когда был ребенком5. Вот как живо описал свою встречу с баргестом другой крестьянин:

Знаете ли, сэр, чинил я однажды часы в Гарстоне (Грассинг-тон), задержался допоздна, да и выпил чуток, но пьяным не был и помню все, что случилось. Домой я отправился в двенадцатом часу, близился конец года, а ночь была просто восхитительной. Луна светила ярко, я в своей жизни никогда так ясно не видел Килстон-Фелл. Так вот, сэр, проходя по Мельничной дороге, я услышал, как что-то идет рядом — бум, бум, бум, и словно цепи гремят, но видеть ничего не видел; и тогда мне подумалось: не похоже, чтобы это был человек. Я остановился и снова огляделся, но так ничего и не приметил, кроме двух камней по обеим сторонам тропинки. Затем я вновь услышал это самое бум, бум, бум; потому что, когда я останавливался, оно прекращалось, тогда-то я и решил, что это, должно быть, баргест. Тут я поспешил к мосту, говорят ведь, что баргест не может перейти через проточную воду; но когда я прошел по этому самому мосту, то снова услышал тот же звук, значит, баргест либо перешел ручей, либо обогнул его поверху! Тут я наконец оправился от испуга и немного осмелел; думаю, сейчас как повернусь и посмотрю на него; итак, пошел я вдоль речки по направлению к Линтону и на протяжении всего пути слышал бум, бум, бум, но ничего не увидел; потом неожиданно все смолкло. Я повернул назад к дому, но едва дошел до дверей, как вновь услышал это самое бум, бум, бум, звук удалялся по направлению к Холин-Хаус; я пошел за ним, а луна по-прежнему светила ярко, и тут я увидел хвост и подумал: «Наконец-то я его разглядел!» — постоял и Повернул к дому.

Когда я уже подходил к крыльцу, то увидел существо, большое, похожее на овцу, но гораздо крупнее, оно лежало у самого порога, настоящий косматый баран; и тогда я сказал: «Вставай!» — но оно не встало. Я повторил: «Проваливай отсюда», но оно не шелохнулось. Я набрался храбрости и замахнулся на него палкой; и тогда оно посмотрело на меня: глаза у него сверкающие и величиной с блюдца. Первый круг был красным, второй синим, третий белым, и эти круги становились все меньше и меньше, пока не превратились в точку. Я больше не боялся, хотя оно оскалилось, а я знай себе твердий: «Вставай!» да «Проваливай!». Тут жена услышала, что я стою на крыльце, и открыла дверь; тогда оно поднялось и побрело прочь, потому как больше испугалось мою жену, чем меня; и я рассказал все жене, и она подтвердила, что это баргест; с тех пор я его не видел. Но все, что я рассказал, — чистая правда6.


Хедди коу (Hedley KOW). Чрезвычайно яркий, но встречающийся лишь в определенной местности тип зверя-буги.

Хедли коу — скорее озорной, чем зловредный буги, обитающий в деревне Хедли, неподалеку от Эбчестера. Внешне он не особенно страшен и обычно в конце хохочет над жертвами своих проделок. Как-то он появился перед одной старухой, собиравшей хворост, в виде связки соломы, которую она сразу же подобрала. Но затем эта связка стала слишком тяжелой, и она вынуждена была опустить свою ношу на землю, тут солома «ожила» и покатилась прочь с криками и хохотом, пока не скрылась из виду. Или в образе любимой коровы дух будет заставлять доярку гоняться за ним по всему полю, брыкаться и вертеться во время дойки, пока не опрокинет ведро с молоком. Затем выскользнет из веревки и исчезнет с громким смехом. На самом деле хедли коу был большой помехой в крестьянском хозяйстве, он то и дело отвлекал девушек-служанок, подражая голосам их парней, опрокидывал горшки с супом, скармливал сливки котам, распускал вязанье или ломал прялки. Но вовсе несносным дух становился после рождения ребенка. Он всячески задерживал человека, посланного за повитухой, пугал лошадь, так что зачастую всадник падал, и буги оставлял его лежать на дороге. Дразнил роженицу, и, когда ее рассерженный муж выскакивал с палкой, чтобы прогнать коу от двери или окна, палка могла отходить по плечам и самого хозяина.

Вот два происшествия с участием хедли коу.

Фермер по имени Фостер, живший неподалеку от Хедли, однажды утром вышел в поле и поймал, как он полагал, собственную серую лошадь. Фостер надел на нее сбрую, впряг в повозку и уже собирался трогаться в путь, как вдруг эта тварь выскользнула из поводьев, «словно нитка без узелков», громко заржала, взбрыкнула и исчезла из виду. Тут уж стало ясно, что это самый настоящий хедли коу.

Два молодых человека из Ньюланда, что неподалеку от Эбчестера, отправились как-то вечером на свидание со своими подружками и, добравшись до условленного места, увидели их на некотором расстоянии впереди. Девушки прошли две или три мили, а парням никак не удавалось их догнать, пока наконец бедолаги не заметили, что стоят по колено в трясине, а обманщицы, громко захохотав, исчезли. Молодые люди выбрались из болота и со всех ног бросились к дому, а за ними по пятам с криком и смехом гнался буги. Переходя через Дервент, они упали в воду, приняли друг друга за хедли коу и, добравшись домой поодиночке, рассказали страшную историю о том, как буги чуть не утопил их в Дервенте7.


Шок (The Shock). Саффолкский шок относится к буги или зверям-буги и обычно появляется в облике лошади или осла.

В Мелтоне был постоялый двор «Лошадь и конюх», арендованный неким Мастером Фишером лет тридцать назад. Однажды темной ночью в гостиницу влетел перепуганный Гуд-ман Кемп из Вудбриджа, он попросил одолжить ему ружье, чтобы застрелить шока, висевшего на находившейся неподалеку заставе. Это была тварь с ослиной головой и гладкой бархатной шкурой. Кемп, подзадоренный товарищами, хотел было схватить существо и принести на постоялый двор, чтобы хорошенько рассмотреть. Но когда Кемп потянулся к нему, оно мгновенно перевернулось, схватило Кемпа за палец и исчезло. У Кемпа до самой смерти оставался на большом пальце след от укуса шока8.

Некоторые саффолкские шоки принимают облик собак или телят с косматыми гривами и огромными глазами. Скорее всего, это привидения.


Шэг-фол, или таттер-фол (Shag-foal, or Tatterfoal).

Эти создания практически одинаковые. Это линкольнширские представители племени буги или зверей-буги, которые могут принимать различные обличья, но, по всей видимости, предпочитают являться в виде лохматых лошадей с горящими глазами, жеребят или ослов. Вот любопытный пример:

Одна пожилая леди часто рассказывала о таинственном фантоме, являвшиеся запоздалым путникам в виде животного иссиня-черного цвета. Узнав, что в полночь на нас набросилась большая собака, она сразу же поинтересовалась, было ли на ней хоть одно белое пятнышко, и, когда мы заверили, что у собаки была белая грудь, она с облегчением воскликнула: «О, тогда это был не шэг-фол»9.


Пэдфут (Padfoot). Буги или зверь-буги, встречающийся в окрестностях Лидса. Существует несколько описаний пэдфута, довольно сильно рознящихся между собой. Салли Дрансфилд утверждала, что по дороге из Лидса в Свиллинг-тон часто наталкивалась на пэдфута в виде тюка шерсти, катившегося впереди нее по дороге или вылетавшего из-за изгороди. Дж. К. Аткинсон из Дэнби описывает его как предвестника смерти, порой видимого, а порой и невидимого, тихо бредущего позади путника или рядом с ним. Это существо издает ни на что не похожее рычание, время от времени гремит цепями. Пэдфут обычно размером с овцу, с длинной гладкой шерстью. К нему ни в коем случае нельзя притрагиваться. Один человек из Хорби видел его в образе белой собаки. Он ударил его палкой, которая прошла сквозь тело, пэдфут посмотрел на него огромными, как блюдца, глазами, и человек в страхе побежал домой. Он был так напуган, что забрался в постель и умер10. Пэдфут один из многих пугающих духов, нападающих на путников на севере страны.


Трэш (Trash). Одно из названий скрайкера (см. раздел «Гоблины») из Ланкашира. Как и скрайкер, он обычно невидим, но порой является в облике большого пса с огромными, словно блюдца, глазами и косматой шерстью. Его прозвали трэш из-за шлепающих и хлюпающих звуков, которые раздаются, когда он бежит, словно кто-то шлепает в изношенных ботинках. Его можно также отождествить с пэд-футом.


Галли-трот (Gally-trot). Привидение, появляющееся на севере и в Саффолке. Оно принимает вид белой косматой собаки, размером с быка и неясных очертаний и преследует всякого, кто бежит от нее. «Галли» означает «пугать».


Клап-Кан (Clap-Can). Этот ланкаширский буги наименее зловредный из всех пугающих духов. Клап-кан невидим, неосязаем, и боятся его только из-за страшного шума, который он поднимает11.


Урхины (Urchins). «Урхины», или «хургины», — диалектное название ежа. Так называют маленьких буги или пикси, принимающих вид ежика. Здесь уместно вспомнить, что Калибана мучили урхины по приказу Просперо. Урхины упоминаются у Реджинальда Скота, в его списке пугающих духов. Ныне этим словом называют маленьких озорных мальчишек, а не волшебных существ.



Буги няньки (Nursery bogies). Существует группа духов, которых никогда не боялись взрослые. Эти существа, вероятнее всего, были выдуманы специально, чтобы уберечь детей от опасности или заставить их слушаться. Некоторые появляются в предостережениях типа: «Не вернешься вовремя, Мампокер тебя схватит». Другие же имели определенные функции, например, Ленивый Лоуренс, Чернмилк Пег и Мелып Дик, Од Гугги и Крыжовниковая бабка охраняли фруктовые деревья и орехи; Гриндилон, Дженни-зеленые-зубы и Нелли-длинные-руки отпугивали малышей от опасных водоемов. Все эти существа, какими бы отвратительными они ни были, играли важную роль в воспитании детей, но ни один ребенок старше десяти лет в них уже не верил. Они образуют отдельный класс.


Дженни-зеленые-зубы (Jenny Greenteeth). Одна из многочисленных буги-нянек, изобретенных матерями и нянями в воспитательных целях. Многие из этих существ обитают в реках и прудах и отпугивают детей от этих опасных мест. Дженни-зеленые-зубы — ланкаширская буги-нянька.

Она хватает детей своими длинными зелеными клыками и затаскивает их в речные заводи. Ее «сестру-близнеца», обитающую в реке Тис, зовут Пег Поулер.


Пег поУЛер (Peg Powler). Хотя, согласно «Дэнхамским трактатам», ее и относят к буги-нянькам, это настоящий водяной демон.

Пег Поулер — злое божество Тиса; в окрестностях Пирсбриджа до сих пор рассказывают множество сказок о том, как она затаскивала под воду непослушных детей, игравших на берегу Тиса, несмотря на предостережения и запреты родителей, особенно в субботний день. И сам автор отлично помнил, как, оставаясь один у реки, боялся, что она выскочит из ручья и заберет его в свое подводное жилище.

А вот еще одно подробное описание этого духа:

У реки Тис есть свой дух, по имени Пег Поулер, наподобие Лорелей с зелеными волосами и неутолимой жаждой человеческой крови, как и Дженни-зеленые-зубы, обитающая в реках Ланкашира. Говорят, что они обе завлекают людей в свои подводные покои и там раздирают их на части и пожирают. Пену, которая часто скапливается в верховьях Тиса, называют мылом Пег Поулер, а если пена не очень пышная, то сливками Пег Поулер12.


Разбитая-голова-и-кровавые-кости (Rawhead-and-Bbody-Bones). Его имя иногда сокращают: Кровавые-кости, Старые-кровавые-кости или Томми-разбитая-голова. Это призрак, которым пугают детей в Ланкашире и Йоркшире. Разбитая-голова-и-кровавые-кости — это водяной демон, который обитает в старых мергельных ямах или глубоких прудах и затаскивает под воду детей. «Держись подальше от мергельной ямы, не то Разбитая-голова-и-кровавые-кос-ти схватят тебя» — типичное предостережение.

Кровавые кости также могут жить в темных чуланах под лестницами. Вот описание этого существа:

Если ты наберешься храбрости и заглянешь в щелку, то увидишь ужасное сгорбленное существо с окровавленным лицом, оно сидит, поджидая, на груде обглоданных костей тех детей, которые лгали и говорили нехорошие слова. А если ты станешь подсматривать в замочную скважину, то оно наверняка тебя схватит13.


Tом-Покер (Tom-Poker). Один из буги-нянек, который живет в темных чуланах, под лестницами, в пустых курятниках и прочих излюбленных местах обитания буги. Он родом из Восточной Англии.


Крыжовниковая бабка (The Gooseberry Wife). Типичная буги-нянька из сельской местности; ни один взрослый никогда не верил в ее существование. Она родом с острова Уайт и появляется в виде огромной волосатой гусеницы, которая охраняет кусты крыжовника. «Если выйдешь в сад, тебя схватит Крыжовниковая бабка».


Од ГуггИ (Awd Goggie). Буги-нянька из восточного округа Йоркшира, охраняющий фрукты и ягоды. Его зовут Од Гугги, он обитает в садах и в лесах. В определенное время детям нельзя забираться во фруктовые сады, потому что иначе «их схватит Од Гугги».


Танкерабогус, или Тантерабобус (Tankerabogus, or Tanteraboblis). Так называют буги-нянек, которыми пугают непослушных детей в Сомерсете. Вероятно, это было одним из прозвищ дьявола, как видно из следующего примера: «Что ж, Полли, ты была плохой, непослушной девочкой; если будешь так себя вести, то позову танкерабогуса, чтобы он забрал тебя в преисподнюю»14.


Том Докин (Тош Dockin). Жуткое существо по имени Том Докин с железными зубами, которое пожирает плохих детей. Он обитатель Йоркшира.


Тод-Лоувери (Tod-lowery). Так в равнинной части Шотландии называют лису, но в Линкольншире это имя гоблина15. Иногда их называют еще Том-лауди; они относятся к буги-нянькам16.


Джек-В-Кандалах (Jack-in-lrons). Это огромное существо, гремящее цепями, которое в любую минуту может наброситься на одинокого путника, идущего по ночной дороге. Он встречается в Йоркшире, жители которого особенно изобретательны по части выдумывания буги и прочих ночных кошмаров.



Sternberg W. The Dialect and Folklore of Northamptonshire. London, 1851. P. 140.

2 Wright E. M. Rustic Speech and Folklore. Oxford, 1913.

3 County Folklore, vol. VIII: Somerset Folklore by R. Tongue, P. 121–122.

4 Ibid. P. 122–123.

5 Henderson W. Folklore of the Northern Counties. London, 1879. P. 274–275.

6 Hone W. Everyday Book. Ill vols. London, 1826–1827. Vol. III. P. 655.

7 Henderson W. Op. cit. P. 270–271.

8 Из письма, адресованного мистеру Редстоуну, — County Folklore, Vol. I: Suffolk / Collected and ed. by Lady E. C. Gurdon. London, 1893.

9 County Folklore, Vol. V: Lincolnshire / Collected by Mrs. Gutch and Mabel Peacock. London, 1908.

10Henderson W. Op. cit. P. 273–274.

11 Wright E. Op. cit. P. 194.

12 Henderson W. Op. cit. P. 265.

13 County Folklore, vol. VIII: Somerset Folklore by R. Tongue, 1965. P. 123.

14 Wright E. Op. cit. P. 198.

15 County Folklore, vol. V: Lincolnshire, collected by Mrs Gutch and M. Peacock, 1908

16 M. Бальфур в истории «Мертвая луна» причисляет их к болотным духам.


ЧУДИЩА



Чудища (Monsters). Ббльшую часть чудовищ британского фольклора можно отнести к великанам и драконам. Геральдические же чудища, собственно говоря, представляют собой просто соединения частей, принадлежащих различным существам, например грифон, у которого голова, крылья и передние лапы орла, тело, задние лапы и хвост льва, а уши — его собственная отличительная черта. Грифоны иногда встречаются ив сказках. Например, в сказке «Юный Коналл из Гоута» вскользь упоминается один старик, которого перенес в Ирландию грифон1. Однако подобным геральдическим чудовищам не придается большого значения. Фантазия кельтов и саксов породила таких поразительных существ, как безобразные хагги со смещенными глазами и растущей внутри пасти шерстью, одноглазого, однорукого и одноногого джеруча, бескожего наклави или бесформенных броллахана и без-костей, а также водяных чудищ — аванка и бубри. Эти существа намного сильнее волновали воображение, чем механически склеенные геральдические животные.


Ахух (Athach). Этим словом, означающим «чудище» или «великан», обычно называли тех малоприятных созданий, которые обитали в озерах или ущельях Горной Шотландии, например Луидига, Рэг, демона женского рода из озера Нан-Дабх-Бхрик на осторове Скай, убивавшего всех мужчин, которых ему удавалось поймать; или букана, способного принимать различные чудовищные обличья; а также однорукого джеруча, который практически идентичен фахану.


Авэнк (Afatic). Остается не совсем ясным, какое именно обличье принимало чудище, обитавшее в водовороте под названием Ллин-ир-Аванк на реке Конви в Северном Уэльсе. Обычно считается, что это был огромный бобр, потому что словом «аванк» в местных диалектах называется именно это животное. Все, что попадало в Ллин, кружилось, а затем уходило на дно. Считалось, что это аванк утаскивает вниз животных и людей, попавших в водоворот. Аванк представлялся либо чудовищным бобром, либо чем-то вроде крокодила. Согласно преданию XVII века, аванк, словно единорог, был пойман девственницей, которая уговорила его склонить голову ей на колени и поспать. Пока чудище спало, его сковали и привязали к двум быкам. Когда они потянули, аванк проснулся и попытался скрыться в своей заводи, разодрав грудь девушки, которую он держал в своих когтях. За цепи тянули и несколько человек. Но, по признанию самого аванка, его удалось сдвинуть с места только благодаря силе быков. Мужчины начали спорить, кто тянул сильнее, и тогда пленник неожиданно заговорил: «Если бы не быки, никогда бы вам не вытащить аванка из его пруда»2.



Фахан, или Ажеруч (Fachan, or Dithreach). Фахан — особенно безобразный представитель своего малосимпатичного класса. У него «рука растет из середины груди, одна нога — из бедра и один глаз посредине лица… Это было безобразное чудище… на его макушке рос хохол, и легче было сдвинуть с места гору, чем его пригладить»3.

Прошло совсем немного времени, как перед его [Иолланна] глазами предстало нечто дьявольски уродливое, вида жуткого и ужасного; свирепого и омерзительного врага, угрюмого великана; и вот каков он был: в тощей руке он держал толстенную дубину с двадцатью цепями, и на конце каждой цепи висело по смазанному ядом ядру. На чудовище был пояс из кусков шкур оленя и косули, а на искаженном злобой лице горел единственный глаз, из его груди росла одна сильная, покрытая шерстью рука, а стоял он на одной жилистой ноге с широкой ступней, его тело защищал покров из твердых темно-синих перьев. Нет сомнений, что он более походил на дьявола, нежели на человека4.

Это существо называют еще диреахом из Етен-Итива. Он относится к великанам.



Джимми-квадратная-нога (Jimmy Square- foot). Это забавное привидение встречается по всей округе Гренаби острова Мэн. Позже он стал появляться в виде человека с головой свиньи и двумя бивнями, как у дикого вепря. Несмотря на грозный вид, он не особенно опасен. В более ранние времена он был гигантской свиньей, на которой разъезжал фоар, живший на Кронк-ин-Ирри-Лхаа. Сам фоар был великаном и, как большинство сородичей, любил кидаться камнями, особенно в свою жену, с которой совсем не ладил. Его женой вполне могла быть Кальях-ни-Гроамах, обитавшая как раз в тех местах. В конце концов жена от него ушла, но он последовал за ней, оставив своего скакуна5. После этого Джимми-квадратная-нога принял наполовину человеческое обличье и бродил по окрестностям. Возможно, он добрел до самого Глен-Рашена, где появился буг-айрн, который мог изменять облик и являться в виде черной свиньи или человека.


Бубри (Boobrie). Гигантская водяная птица, обитающая в озерах Аргайллшира. У нее громкий резкий голос и перепончатые лапы. Она уносит овец и скот. Некоторые полагают, что бубри — это одно из обличий водяной лошади. Крестьянин, утверждавший, что видел это чудище, рассказал, как в феврале вошел в озеро по плечи, чтобы подстрелить бубри. Но сумел приблизиться лишь на восемьдесят пять ярдов, когда существо нырнуло. Оно походило на гигантскую черную гагару. Его шея была два фута двенадцать дюймов длиной, клюв около семнадцати дюймов и загнутый, как у орла. Лапы у этого чудища очень короткие, перепончатые и вооружены ужасными когтями, его следы были обнаружены к северу от озера, голос бубри напоминал рев разъяренного быка, а питалось оно телятами, овцами, ягнятами и прочей живностью6.


Безкостей (Boneless). Чудище из знаменитого списка духов, пугавших служанок бабушки Реджинальда Скота. Больше Скот ничего о нем не сообщает, тем не менее можно предположить, что это одно из тех бесформенных существ, основным занятием которых было пугать путешественников или детей. Один торговец, шедший ночью на ярмарку в Оксфорд, рассказал о встрече с существом без костей. Этот рассказ подтверждает отчет полицейского, патрулировавшего дорогу между Майнхедом и Бриджуотером. Полицейскому даже пришлось перевестись в другое место — настолько жуткой оказалась встреча с чудищем, произошедшая ночью, когда онобъезжал на велосипеде свой участок. Отчет был подтвержден двумя свидетелями.

Призрак позже описала свояченица полицейского:

Это случилось прямо над Путшам-Райз, уже стемнело, был отчетливо слышен шум прибоя, грохотавшего далеко внизу. Фонарь неожиданно осветил нечто белое на середине дороги. Это не был туман. Оно оказалось живым — что-то бесформенное, наподобие облака или мокрой овцы, и оно облепило его и велосипед, а затем покатилось по Перри-Фарм-Роуд, то растягиваясь, то снова собираясь. Это было очень неожиданно, он сказал, что оно походило на тяжелое мокрое одеяло, ужасно холодное и с затхлым запахом.

Это нечто в оксфордской истории выразительно названо без-костей и описывается так:

Нечто бесформенное, скользящее сзади или рядом темной ночью. Многие умерли от страха от этого преследования. О нем можно сказать лишь, что это огромная бесформенная тень.

Это существо относится к «пугающим» духам.


Оно (It). Бесформенное существо, скорее всего это шетландская разновидность без-костей или хедли коу. Ему удается так мастерски отводить глаза, что нет двух людей, видевших его в одном и том же обличье. Следует отметить также, что в канун Рождества троу обретают особую силу вредить людям, вероятно, потому, что в это время года самые длинные ночи.

Существо, известное как Оно, никто из людей толком описать не мог. Один говорил, что Оно похоже на большой кусок медузы. Другому Оно казалось тюком белой шерсти. Оно являлось в образе безногого зверя или человека без головы. И никогда не показывалось дважды в одном и том же обличье. Без ног и крыльев, Оно могло бегать быстрее собаки и летать стремительнее орла. Это существо не издавало никаких звуков, однако люди и без слов понимали, что оно хотело сказать. Каждый день перед Рождеством Оно начинало проказничать в определенном доме. Как-то раз один человек сидел в этом доме и читал Библию при свече. Внезапно он услышал звук, словно упало мертвое тело. С Библией в одной руке и с топором в другой он выбежал из дому. Оно направилось по дороге к скалам, человек с трудом поспевал за ним. В тот самый момент, когда Оно уже собиралось соскользнуть вниз с утеса в море, человек произнес священные слова и запустил в него топором. Затем он поспешил домой и убедил нескольких человек сходить с ним к месту происшествия. Оно лежало, где и упало, с торчавшим топором. Люди засыпали его землей, хотя не могли сказать, живо оно или нет, и не сумели его описать. Каждому Оно виделось по-разному. Забросав существо землей, они вырыли вокруг глубокую канаву, чтобы ни зверь, ни человек не могли приблизиться к этому месту. Хотя ни у кого и так не хватило бы на это духу. Наконец один смельчак все же решил расследовать этот случай. Начав раскапывать землю, чтобы посмотреть на то, что лежит под ней, он увидел свет, а потом его окружил туман, что-то выбралось из ямы и покатилось в море. Не могло ли это оказаться выдрой или тюленем, спросят скептики. Но им ответят, покачав головой: «Все мы знаем, что множество созданий населяет воздух, землю и воду и даже облака в вышине. И нам, простым смертным, не услышать и не постичь, каковы они. Остается предоставить все это высшим силам»7.


Бромахан (Brollachan). гэльское слово, обозначающее нечто бесформенное. История о броллахане напоминает сказку «Мегги Молох и брауни с мельницы Финкасл» (см. брауни), которая является вариантом сказки «Никто». Однако в этой истории человек не называет себя «Я Сам».

Был на мельнице в Гленсе один калека по имени Алли Мюррей, живший подаянием мельника и соседей, отсыпавших ему по пригоршне муки с каждого мешка зерна, которое там мололи. Алли обычно спал на мельнице, и как-то холодной ночью, когда он лежал у огня, вошел броллахан, детеныш фо-а, обитавшей в мельничном ручье. У него были глаза и рот, но он мог произнести лишь: «я» да «ты». Ниже глаз и рта он был абсолютно бесформенным, и описать его невозможно. Этот самый броллахан устроился у огня, который уже начал гаснуть. Мюррей подбросил в очаг кусок торфа. Посыпались горячие угольки и обожгли броллахана. Он взвизгнул и начал страшно кричать. Тут в ярости ворвалась фо-а, причитая: «Ох, мой броллахан, кто обжег тебя?» Но он мог ответить лишь: «Я и ты!» — «Если бы это был кто-то другой, я бы ему отомстила!» — сказала она. Мюррей спрятался между машин и мешков и провел там всю ночь, молясь о спасении. Наконец броллахан с фо-а ушли с мельницы. Но фо-а все равно заподозрила что-то неладное, потому что напала на бедную женщину, которая одна возвращалась той ночью домой, женщина бросилась бежать, но фо-а успела-таки цапнуть ее за пятку. И несчастная женщина охромела на всю жизнь8.



Вулвер (The Wuiver). Страшное на вид, но совсем неопасное и даже дружелюбное чудище.

Это существо подобно человеку, с волчьей головой. Он весь покрыт короткой коричневой шерстью. Домом ему служила пещера, вырытая посредине крутого склона холма. Он любил рыбачить на небольшом утесе, поднимавшемся из воды, который и по сей день называется Камнем Вулвера. Там он мог удить рыбу часами. Говорят, он частенько оставлял часть улова на подоконнике какого-нибудь бедняка.


Жверь Веалух (Biasd Bheulach). Чудовище из Одейл-Пасс на острове Скай, Один из демонов Горной Шотландии, встречи с которым лучше избегать.

Иногда оно принимает облик обычного человека, иногда одноногого; порой оно рыщет в образе серой борзой; его жуткие крики и вопли заставляли рабочих в страхе покидать свои дома. Увидеть или услышать его можно лишь ночью.

Жверь Веалух не только наводил ужас своим видом и криками, но и, вероятнее всего, жаждал крови.

Оно исчезло после того, как на обочине дороги был найден мужчина с двумя ранами: в боку и ноге, которые он зажимал руками. Посчитали, что такие раны не могли быть нанесены человеком9.

Трудно уловить различие между демоническими духами и привидениями, и люди вполне могли счесть Жверя Веалуха призраком убитого человека, ищущего отмщения.


Фрид (Frid). Сверхъестественное существо, которое обитает под горами или внутри скал в Горной Шотландии и пожирает молоко или хлебные крошки, оказавшиеся на земле. Существует гипотеза, что именно фриденам некогда возливали молоко на холмах Гэирлоха, Росса и Кромарти. Вероятно, широко распространенная сказка о дудочнике, который вместе со своей собакой отправился исследовать извивы подземных пещер и так и не вернулся, хотя звуки его дудочки были слышны на земле на несколько миль в округе, тоже имеет отношение к фриденам. Пес дудочника вернулся без шерсти (такое случается с земными собаками после встречи с феями) и умер вскоре после того, как выбрался на поверхность10.



Maрул (The MarOOl). Вероятно, самый зловредный из всех шетландских чудищ.

Вот его краткое, но яркое описание:

Марул — морской дьявол, принимающий облик рыбы, и ужасно злобное существо. У него гребень из мерцающего пламени и глаза по всей голове. Он часто появляется посреди светящейся морской пены. Его радуют шторма, и люди не раз слышали, как он распевал дикую торжествующую песню, когда шло ко дну какое-нибудь несчастное судно11.


Наклави (Nuckelavee). Одно из наиболее отвратительных созданий, которое породило воображение жителей Шотландии, а шотландцы известные мастера выдумывать всякие ужасы. Это оркадское морское чудовище, наподобие жуткого кентавра. Оно выходит из моря и сеет зло везде, где появляется: уничтожает урожай, разрушает дома, убивает людей. Хотя наклави был морским духом, он тем не менее не переносил пресной воды, и спастись от него можно было, только переправившись через реку или ручей. Один старик по имени Таммас утверждал, что видел наклави, и после долгих уговоров рассказал об этой встрече:



Как-то ясной звездной ночью он брел по узкой полоске земли между морем и пресноводным озером и вдруг увидел, как что-то движется на него. Ему показалось, что это какое-то чудовище, но он не мог свернуть ни вправо, ни влево. К тому же Тамми был наслышан, что от сверхъестественных созданий ни в коем случае бежать нельзя. Тогда он собрал все свое мужество и медленно, но твердо пошел вперед. Вскоре Тамми понял, что это наклави. Нижняя его часть была подобна лошади, с чем-то вроде плавников на ногах, с широченной, словно у кита, пастью, из которой вырывался пар, как из кипящего котла. У него был один огненно-красный глаз. На нем сидел здоровенный безногий детина или, точнее, вырастал из его спины. Его руки доставали чуть ли не до земли, голова была не менее трех футов в диаметре и беспрестанно перекатывалась с плеча на плечо, словно вот-вот оторвется. Но самым жутким в облике чудовища было отсутствие кожи, виднелась красная плотЬ; темная, словно деготь, кровь бежала по желтым венам. Белые сухожилия, с лошадиные путы толщиной, сокращались и растягивались во время его движения. Тамми продолжал медленно идти вперед, охваченный смертельным страхом. Волосы поднялись дыбом, кожа стала ледяной, холодный пот сочился изо всех пор. Но он знал, бежать бесполезно, и сказал, что, если ему и суждено было умереть, он хотел, по крайней мере, видеть своего убийцу и не показать врагу Спину. Несмотря на парализующий ужас,

Тамми вспомнил, что слышал, будто наклави не выносит пресной воды, и поэтому старался держаться ближе к озеру. Страшный миг приближался, пасть монстра открылась, словно бездонная яма. Тамми почувствовал на лице его огненное дыхание.

Длинные руки простерлись, чтобы схватить несчастного. Пытаясь по возможности уклониться от объятий монстра, Тамми отпрянул к озеру и обрызгал колени чудища.

Конь издал ржание, больше походившее на раскат грома, и отскочил к другой стороне дороги. Тамми не упустил шанса и со всех ног кинулся вперед. Наклави развернулся и поскакал за ним с жутким рычанием. Впереди из озера в море тек ручей, и Тамми знал, что, если только ему удастся пересечь проточную воду, он спасен. Когда он добежал до ручья, чудовище вновь попыталось схватить его своими ручищами. Тамми сделал отчаянное усилие и перепрыгнул на другой берег, оставив в лапах монстра свою шапку. Наклави в дикой ярости издал неземной вой, а Тамми рухнул без чувств на безопасном берегу ручья12.



1 6'Suilleabhaln S. Folktales of Ireland. London, 1966.

2 Rhys J. Celtic Folklore, Welsh and Manx. 2 vols. Oxford, 1901.

3 Campbell J. F. Popular Tales of the West Highlands. 4 vols. London, 1890–1893. Vol. IV. P. 298.

4 Дуглас Хайд нашел описание этого существа, хотя и безымянного, в одном ирландском манускрипте — Hyde D. Beside the Fire. London, 1890. P. 21.

5Gill W. A Manx Scrapbook. London, 1929. P. 356–357.

6Campbell J. F. Op. cit. P. 308.

7 SaxbyJ. Shetland Traditional Lore. Edinburgh, 1932.

8Campbell J. F. Op. cit. Vol. II. P. 203.

Campbell J. G. Witchcraft and Second Sight in the Highlands and Islands of Scotland. Glasgow, 1902. P. 207–208.

10 Mackenzie D. Scottish Folk Lore and Folk Life. London, 1935. P. 244.

11 Saxby J. Op. cit.

12 Douglas G. Scottish Fairy and Folk-Tales. London, 1893.

ВОЛШЕБНЫЙ СКОТ

Водяная лошадь и водяной бык (Water-horse and Water-bull).

На одном из здешних островов (Айлей), на северной стороне, жил когда-то один богатый фермер, у которого было большое стадо скота. Однажды родился в этом стаде бычок, и старуха, жившая в тех местах, увидев его, велела отвести теленка в сарай и держать там семь лет, давая ему молоко от трех коров. А так как советам этой старой женщины всегда следовали, то и на этот раз поступили по ее слову. (Здесь стоит отметить, что знатоки могли отличить потомка водяного быка по форме ушей.)

С тех пор прошло немало времени, и как-то раз девушка-служанка привела стадо на выпас к берегу озера, а сама села неподалеку у воды. Через некоторое время она увидела приближавшегося к ней человека. (В этой версии не дается его описания.) Он попросил ее расчесать ему волосы. Девушка ответила, что с радостью это сделает, и тогда он положил голову ей на колени, и она принялась приводить в порядок его кудри, — так и неаполитанские девушки расчесывают своих возлюбленных. Но вскоре она сильно испугалась, обнаружив в его волосах маленькие зеленые водоросли, которые растут в таких озерах. (Согласно другой версии, это был песок.) Девушка знала, что стоит закричать, и ей конец, поэтому она не подала виду и продолжала свое дело, пока он не заснул. Тогда она развязала передник и постелила его на землю, положив на него голову незнакомца, а сама со всех ног бросилась к дому. (Подобную историю о девушке и волшебном существе мне рассказывали на острове Мэн и в прочих местах.) У самого крыльца девушка оглянулась и увидела своего «приятеля», преследовавшего ее в образе лошади.

Он уже почти догнал ее, но тут старуха, поняв, что происходит, велела открыть сарай, в котором держали дикого быка.

Бык выскочил, огляделся и бросился на лошадь, они бились, пока не оказались в море. Ни один из наблюдавших не мог сказать, кто побеждает.

На следующий день тело быка нашли на берегу, он весь был изранен и истерзан, а лошадь никогда больше не видели.

Рассказчик начал свою историю с уверения, что все это «чистая правда», потому что сам он слышал ее от ловца омаров, которому, в свою очередь, поведал ее старик, очевидец событий. Мы предположили, что старуха была ведьмой, но он рассказывал на свой лад и ответил: «Да, я тоже думаю, что она была ведьмой, но я этого не слышал»1.

Существует также вариант сказки, где названы имена всех действующих лиц. Бык был большим и черным, его нашел в болоте возлюбленный героини и помог ему выбраться из трясины. Он кормил быка, хотя и подозревал, что тот водяной. Девушка, о которой идет речь, была темноволосой и кареглазой дочкой фермера. Ее возлюбленный был пастухом, светловолосым горцем, сильным и ловким.

Вместо водяной лошади в этой версии действует отвергнутый соперник. Он накинул шотландку на голову девушке, когда та была на горном пастбище, и пытался ее похитить. Но в этот момент появился водяной бык, опрокинул злодея на землю, велел девушке сесть к себе на спину и привез ее домой целую и невредимую. А затем исчез, спев такую песню:

Помог мне благородный юноша,
А я помог твоей подружке.
Триста лет исполнилось мне, —
Так отпустите меня на свободу.

Ичь-Ушкья (Each Uisge). Эта водяная лошадь из Горной Шотландии, должно быть, наиболее опасная из всех водяных лошадей, хотя кабил-ушти не намного ей уступает. В отличие от келпи, которые живут в проточной воде, она обитает в море и озерах. Она часто меняет облик. Но обычно появляется в виде лоснящейся, красивой лошади; если же кто-то попытается оседлать ее, она несется со своим седоком прямо в озеро и пожирает его. Остается только печень, которую находят у берега. Говорят, будто ее шкура клейкая — и всадник не может спрыгнуть. Иногда она также появляется в образе птицы или красивого молодого человека. Когда речь идет об ичь-ушкье в образе лошади, трудно остановить свой выбор на какой-то одной сказке. Широко известна история о том, как она утащила несколько маленьких девочек. Вероятно, эта сказка должна была предостерегать детей от игр в опасных местах. Жуткую историю рассказывают о небольшом озерце неподалеку от Аберфелди. Семь маленьких девочек и мальчик собирались на прогулку воскресным полднем, когда увидели пасущегося на берегу озера пони. Одна из девочек села на него верхом, затем вторая и третья, пока все семеро не забрались ему на спину. Мальчик оказался более проницательным: он заметил, как удлиняется пони, чтобы поместились все желающие, и спрятался за высоким утесом на берегу. Внезапно пони повернул голову и заметил его. «Иди сюда, паршивый мальчишка, — крикнул он. — Садись ко мне на спину!» Мальчик не вышел из своего укрытия, и пони бросился к нему. Маленькие девочки кричали, но не могли оторвать рук от его шкуры. Они скакали туда и сюда между скал, но пони никак не удавалось поймать мальчика. И наконец, устав от бесплодных попыток, он направился в озеро, унося с собою свои жертвы. На следующее утро на берег выбросило печенки семерых детей.

А вот рассказ о том, как была убита водяная лошадь. Жил в Раасее один кузнец. У него было стадо скота, которое пасли его родичи. Однажды ночью не вернулась его дочь, а утром ее сердце и легкие нашли на берегу озера, где, как говорили, появлялась ичь-ушкья. Кузнец очень горевал и решил покончить с чудовищем. Он установил горн у самой воды, они с сыном выковали большие железные крюки и раскалили их докрасна. Затем зажарили на огне овцу, так что запах распространился над озером. Поднялся дым, и тут из озера появилась водяная лошадь в виде безобразного лохматого жеребенка. Она схватила овцу, и кузнец с сыном вонзили в нее крюки и убили. Но наутро в том месте не нашли ни костей, ни шкуры, лишь нечто похожее на звездный свет. (Звездный свет — это желеобразное вещество, которое находят около озер, возможно выброшенные на берег медузы, однако в Горной Шотландии считается, что это все, что осталось от падающей звезды.) Так погибла водяная лошадь из Раасея. Сходную историю рассказывал Уолтер Гилл о кабил-ушти.


Кабиа-Ушти (Cabyll-Ushtey). Водяная лошадь с острова Мэн. Она светло-серого цвета и столь же опасная и прожорливая, как и ичь-ушкья из Горной Шотландии, однако о ней ходит не так много сказок. Уолтер Гилл приводит историю о кабил-ушти, который в течение короткого периода времени появлялся в Керро-Кло на Темной реке. Однажды жена фермера обнаружила, что один из телят бесследно пропал, остался лишь клок шерсти; на следующий день фермер увидел, как из реки вылезло чудовище, схватило теленка и разорвало на куски. Тогда фермер угнал стадо подальше от реки, но самая страшная потеря ожидала чету впереди: через несколько дней пропала их единственная дочь, и никто о ней больше ничего не слышал. С тех пор кабил-ушти их не тревожил2.


Шупилти (Shoopiltee). Водяной дух, которого в Шет-ландии называют шупилти; он появляется в образе маленькой симпатичной лошадки и соблазняет людей прокатиться на нем, а затем уносит седока в море3.


Буг-айрн (Buggane). Буг-айрн с острова Мэн особенно вредный вид гоблинов, такой же ловкий оборотень, как браг и хедли коу, но еще более опасный и жестокий. Буг-айрна можно отождествить с кабил-ушти и водяной лошадью. Одно такое существо обитало в Спути-Вуар, большом водопаде, в местности Патрик.

Буг-айрна, который живет здесь, в старину и в недалеком прошлом видело множество народу. Обычно он появлялся в образе большого черного теленка, который пересекал дорогу и нырял в пруд с таким звуком, будто гремели цепями. В обличье, больше напоминающем человеческое, он явился в один дом в Глен-Мэй, схватил девочку, работавшую неподалеку, закинул на спину и потащил в свое жилище под водопадом. Но когда они уже были совсем близко, девочка ножом, которым до того шинковала репу, сумела перерезать завязки своего передника и освободиться4.

В некоторых сказках буг-айрны предстают оборотнями, способными вырастать до чудовищных размеров, злобными, но не столь опасными, как буг-айрн из Глен-Мэй, за исключением того, который повадился проламывать крышу церквушки Святого Триниана у подножия горы Гриба5.


Келпи (Kelpies). Наиболее распространенная из шотландских водяных лошадей. Келпи обитает в реках, а не в морях и озерах. Он может принимать человеческий облик и тогда является в виде неотесанного, лохматого мужика. В таком образе он иногда вскакивает на лошадь за спиной одинокого всадника, стаскивает его на землю и пугает до полусмерти. Перед бурей можно услышать его завывания и стоны. Однако чаще всего он появляется в виде жеребенка. Он ведет себя как буги или звери-буги, соблазняет путников оседлать себя и увлекает их в глубокие омуты, затем бьет по воде хвостом, со звуком, напоминающим раскат грома, и исчезает в вспышке света. Говорят, будто иногда он раздирает людей на части и пожирает их. Красочную версию сказки «Время пришло, а человека все нет» рассказывают на реке Конан в Ша-терленде, где келпи действует как голодный речной дух. Когда келпи появляется в образе лошади, на нем часто надета волшебная уздечка. В одной сказке говорится о том, как лысый МакГрегор, по прозвищу Здоровый Бык, снял с келпи уздечку. Келпи умолял вернуть ее, но тот отказался и использовал уздечку для занятий магией. С другой стороны, если человек наденет на келпи обычную уздечку, то можно приручить его. Грэхам из Морфии однажды взнуздал келпи и заставил его таскать камни для строительства своего нового замка. Когда замок был построен, он снял уздечку. Бедный, измученный келпи бросился в реку, но остановился на середине и сказал:



Болит спина и ломит кости
От таскания камней для лэрда Морфии.
Но лэрд Морфии не преуспеет.
Пока келпи жив!
С тех пор несчастья преследовали Грэхамов из Морфии до конца их жизни6.


Ногл, нагл, или ньюгел (Noggle, Nuggle, or Nygel). Это создание, имя которого пишется по-разному, относится к шетландским келпи. Он появляется в виде красивой серой лошадки с уздечкой и седлом, размером с шетландского пони. Он не такой зловредный, как келпи, и не такой опасный, как ичь-ушкья, но и ему свойственны две озорные проделки. Больше всего ногла привлекают водяные мельницы: если колесо крутится ночью, он схватит его и остановит. Ног-ла можно отогнать, просунув в отдушину горящую головню или длинный стальной нож. Другая его проделка состоит в том, что он околачивается около мельничного ручья, соблазняя прохожих сесть к себе на спину. Потом он устремляется в море, где ныряет вместе со своим седоком, что, разумеется, мало приятно и к тому же опасно, однако, в отличие от ичь-ушкьи, не разрывает свою жертву на части, а весело выпрыгивает из воды и исчезает в голубом пламени. Прежде чем оседлать заблудившуюся лошадь, следует обратить внимание на ее хвост. Ногл выглядит как обычный конь, но хвост у него завернут калачиком. Иногда ногла называют шупилти, однако вероятнее всего это общее название для морского народа7.



Танги (Tangie). Один из видов ногла, обитающий на Оркнейских островах и в Шетландии. В своем лошадином обличье он не лоснящийся, а покрытый грубой шерстью и водорослями. Еще он появляется в образе старика.


Агх-иски, водяная лошадь (Aughisky, the water-horse). Существо, подобное ичь-ушкье из Горной Шотландии. Некогда агх-иски были широко известны. Обычно они появлялись из воды — чаще всего это случалось в ноябре — и бегали по песку или полям. Если людям удавалось набросить на агх-иски уздечку, из них получались отличные лошади. Однако на них следовало ездить вдалеке от моря, потому что стоило им только увидеть соленую воду, как они неслись к ней вместе с седоками и там убивали их. Говорят также, что неприрученные агх-иски имели обыкновение пожирать смертный скот8.


Гластин, или глаштин (The Glastyn, or the Glashtin). Одно из подобий ичь-ушкьи на острове Мэн, хотя иногда его путают с глашаном и описывают как Фенодири9. Однако гластин в своем человеческом обличье намного привлекательнее здоровенного неуклюжего Фенодири, это смуглый молодой человек со сверкающими глазами и кудрявыми волосами, но его выдают уши: хотя небольшие и аккуратные, они заостряются кверху, напоминая по форме лошадиные. Вот типичная история про гластина:

Одна девушка по имени Кирри Квейл осталась как-то одна в своем доме, стоявшем далеко от людского жилья, когда ее отец отправился на рынок в Дулишь, чтобы продать рыбу. Он наказал ей запереть дверь и никому не открывать, пока он трижды не постучит. Время шло, на море поднялся шторм, а отец все не возвращался, и девушка встревожилась. Наконец поздно ночью в дверь трижды постучали. Она поспешила открыть, и в дом вошел незнакомец, он весь промок так, что вода стекала с него ручьями. Он говорил на незнакомом языке, но, казалось, просил позволения обогреться у очага. От угощения он отказался и заснул у огня. Свеча и лампа погасли, но девушка предусмотрительно раздула огонь в очаге и увидела его заостренные уши, наполовину скрытые кудрями. Девушка сразу поняла, что это был ужасный гластин, который может в любую секунду принять свой лошадиный облик, утащить ее в море и пожрать. Но если только наступит рассвет и закричит петух, она будет спасена. Бедняжка сидела не шелохнувшись, хотя это и было нелегко, а ночь становилась все темнее. Но вдруг в очаге треснул торф и ярко вспыхнул, так что гость проснулся. Он сел и протянул девушке длинную нитку жемчуга, соблазняя ее пойти с ним. Девушка отодвинула жемчуг, тогда гластин схватил ее за одежду. Она громко закричала и разбудила петушка, сидевшего на стропиле, и он громко закукарекал. Существо рванулось вон из дома, и она услышала стук лошадиных копыт по камням. Начало светать, шторм стих, и девушка увидела на берегу своего отца, возвращавшегося домой10.



Гластин во многом напоминает водяную лошадь из Горной Шотландии. Он не так привязан к своему лошадиному обличью, как кабил-ушти, и ведет себя по-другому, так что его иногда путают с буг-айрном. Существует точка зрения, что гластин относится к брауни, однако это явное заблуждение. Совершенно очевидно, что в доме такое существо небезопасно.


Кродх Мара (Crodh Mara). Волшебный или морской скот Горной Шотландии менее опасен, чем ичь-ушкья, и не так страшен, как кабил-ушти. Обычно быки безрогие и в основном серовато-коричневого цвета, хотя на острове Скай встречаются красные, пестрые и черные. Иногда водяные быки покрывают смертных коров, и это очень хорошо для стада. Но в одном случае волшебный скот представляет опасность для фермеров: когда такое существо присоединяется к стаду, смертный скот следует за ним, куда бы тот ни пошел, и он приводит стадо к холму фей, который сразу открывается перед ним. И если пастух не сумеет отозвать своих коров, они последуют за волшебным быком и навсегда исчезнут11.



Тарру-ушти (Таrroo-Ushtey). Водяной бык с острова Мэн. Он не такой зловредный, как кабил-ушти, в общем и целом, его можно считать даже довольно покладистым. В одной истории рассказывается об упрямом фермере из Салби, который как-то заметил тарру-ушти, глядящего на стадо. Фермер узнал водяного быка по круглым ушам, но, вместо того чтобы тактично сделать вид, что не замечает волшебное существо, он огрел тарру-ушти палкой и загнал в море. Жена фермера очень расстроилась, услышав об этом, и напророчила гибель урожая пшеницы. Урожай и вправду погиб, а фермер еще пуще разозлился. В следующий раз, увидев заглядевшегося на стадо быка, фермер подкрался к нему с веревкой и накинул быку петлю на шею, но тарру-ушти вырвал веревку из рук фермера и снова скрылся в море. После этого сгнила вся картошка. Тогда фермер решил пойти к знахарю, как советовала его жена. Он пропустил мимо ушей мудрые слова о том, что волшебных животных следует оставлять в покое, зато запомнил, что усмирить тарру-ушти можно с помощью рябиновой палки, и как-то раз подкрался к быку и с помощью рябинового прута загнал его в коровник. И как только представился случай, повел его на ярмарку. Это было красивое животное, и от земных быков он отличался только формой ушей и диким блеском в глазах, но ни один мудрый фермер не стал бы прицениваться к нему. Наступил вечер, и тарру-ушти заинтересовался один простак, который пообещал купить быка, если хозяин сможет прокатиться на нем, как заявлял. Фермер забрался ему на спину, ударил быка своим рябиновым прутом, и тот послушно потрусил. Но гладкий прут выскользнул из руки фермера, он попытался поднять его, но бык опустил рога и бешеным галопом понесся через рыночную площадь, вон из города прямо к морю. Так что у фермера было достаточно времени, чтобы раскаяться в своей неучтивости. Они пронеслись мимо фермы и оказались на берегу; бык бросился в воду, но фермер, собрав последние силы, соскользнул со спины быка в море. Едва живой от страха он поплыл к берегу и после этого случая стал совершенно другим человеком12.


Бурая корова из Киркама (Dun cow of Kirkham). Легенды о Бурой корове распространены в Уэльсе и в Ирландии. В Ланкашире рассказывают забавную версию этой истории под названием «Бурая корова и Старое ребро». В ней говорится о волшебной корове, которая бродила по Ланкаширским топям и позволяла подоить себя всем, кто к ней подходил. И сколько бы ни было у того человека с собой ведер, они всегда наполнялись, пока одна злая ланкаширская ведьма не стала доить корову в сито. Ведьма доила корову весь день, а сито все не наполнялось. К вечеру корова околела от чрезмерных усилий. О ее размерах можно судить по громадному ребру, на самом деле некогда принадлежавшему киту. Оно было прикреплено над дверью одного добротного фермерского дома, прозванного Старым ребром, в приходе Киркам13. Хотя этой истории и придан шуточный тон, она восходит к древней легенде о небесной корове, которая появляется во время голода и кормит всех нуждающихся, пока не погибает из-за человеческой жадности или злобы.

Молоко молочно-белой коровы было столь обильным и обладало такими качествами, что могло сравниться со Святым Граалем. Корова эта бродила по разным местам, оделяя всех молоком, пока не пришла в долину Тоуви, где глупые жители решили убить и съесть ее. Все кончилось тем, что она исчезла, и никто больше о ней ничего не слышал14.

Еще более близкой параллелью является легенда о Гласгав-лен (Glasgavlen), ирландская волшебная корова, появляющаяся из различных озер. Она приходила к каждой двери, чтобы ее подоили, пока одна алчная женщина не захотела заполучить больше ведра и не принялась доить корову в сито, тогда она навсегда исчезла из Ирландии15.


Бурая корова из чащи Мак-Брэнди (The Dun Cow or Mac Brandy's Thicket), жил один человек, которого звали Макензи, был он владельцем Унича в Лохабере. И приключилась как-то такая напасть: каждую ночь в загоне для скота кто-то проделывал дыру и скот разбредался по пшеничному полю. Хозяин был уверен, что это не могли сделать ни соседи, ни скотина, и решил, что это, должно быть, дело рук фей. И тогда он привел своего брата, одноглазого паромщика, ясновидца, чтобы выяснить, в чем же дело. В полночь они услышали, как ломаются столбы. И одноглазый паромщик, тихонько подкравшись к дальнему концу загона, увидел бурую безрогую корову, которая разломала изгородь и подняла скот на ноги. А затем она повела их через дыру на пшеничное поле. Одноглазый паромщик осторожно пошел за ней к волшебному холму Дери-Мак-Брэнди. Холм открылся перед ней, и она вошла внутрь. Паромщик поспешил туда, и правильно сделал, потому что как раз успел воткнуть в дерн свой кинжал так, чтобы дверь не захлопнулась. Из открытой двери лился свет, и он увидел все, что происходило внутри. В центре холма вокруг костра, над которым висел котел, сидели одетые в серое старцы. К этому времени подошел и хозяин фермы, но он ничего не видел, пока не встал брату на ногу, и тогда перед ним открылась вся сцена. Он был очень встревожен и хотел уйти подальше от того места. Но тут паромщик выкрикнул громким голосом: «Если бурая корова еще раз сломает загон, я вытащу все из холма и выброшу в Рудха-нах-Ойтир». И с этими словами он вытащил нож из дерна, так что дверь захлопнулась сама собой. Они пошли домой, и бурая безрогая корова больше никогда не причиняла им неприятностей16.

Это необычный пример злобной волшебной коровы. Волшебные быки, такие как Кродх Мара, могут иногда быть опасными, но коровы обычно добрые и приносят удачу.


Гварред-эр-тлин (Gwartheg У Llyn). Так называют волшебных валлийских коров, они похожи на Кродх Мару из Горной Шотландии, но, как правило, молочно-белого цвета, хотя по крайней мере в одной истории фигурирует и пятнистая корова. В Уэльсе они обычно составляли приданое Горагет анун, озерной девы, но водяные быки могли также время от времени наведываться и в стадо смертного скота, что было большой удачей для фермера. Один раз заблудившаяся волшебная корова привязалась к земному быку, и фермеру удалось ее поймать. С этого момента его будущее было обеспечено. Прекрасных телят, родившихся от приблудившейся коровы, невозможно было перечесть. И никогда еще не было такого молока, масла и сыра. А фермер сделался самым богатым человеком в округе. Но шли годы, и фермер загордился и стал скупердяем. Он начал подумывать, что корова уже стара и пришло время откормить ее для продажи. Корова преуспела в этом, как и во всем остальном, и вскоре сделалась чудо какой тучной. Позвали мясника, собрались все соседи поглядеть, как зарежут самую знаменитую корову в округе. Мясник занес острый нож, но не успел нанести удар, как его руку парализовало, и нож упал на землю. Раздался пронзительный крик, и люди увидели высокую фигуру в зеленом, стоявшую на утесе над Тлин-Барфог. Она громким голосом пропела заклинание:

Пойдем, Рыжая,
Пестрая Озерная Корова Эйнион,
И безрогий Добин
Поднимайся, пойдем домой.
Пока она пела, волшебная корова высвободилась из веревок и побежала к озерной деве, а вслед за ней и все ее потомство. Фермер кинулся за ними словно безумный. И лишь успел увидеть, как животные окружили деву и она увела их в глубь темных вод озера, только насмешливо махнув ему рукой. А на месте, где они исчезли, появился куст желтых кувшинок. Фермер сделался столь же беден, насколько раньше был богат.

Шотландский вариант этой истории называется «Эльфийский бык», хотя озерная дева там не фигурирует.


Эльфийский бык (Elf-bull).

Эльфийский бык не так велик, как земные быки, чаще всего мышиного цвета, корноухий, с упругими рогами, коротконогий, крутобокий, длинный и гибкий, как дикие животные; у него гладкая, лоснящаяся шкура, как у выдры; он сверхъестественно подвижен и силен. Чаще всего он появляется на берегах рек, по ночам любит полакомиться зеленой кукурузой. Отогнать его можно лишь с помощью определенного заклинания. А какого именно, я позабыл.

У одного фермера, жившего на берегу реки, была корова, которая никогда не подпускала к себе земных быков, но каждый год в определенный день месяца мая она уходила с пастбища и медленно брела по берегу, пока не добиралась до поросшего кустарником островка, тогда она входила в воду и плыла к этому самому острову, где проводила какое-то время, а потом вновь возвращалась на пастбище. Так продолжалось несколько лет, и каждый год в положенное время у нее появлялся теленок. Все они были одинаковыми, мышиного цвета, с упругими рогами, длинные и крутобокие, они вырастали большими и были очень послушными, сильными и полезными в хозяйстве. Как-то раз в канун Мартынова дня, когда уже был собран урожай, фермер сидел со своими домочадцами у очага, и речь зашла о том, какую корову зарежут они к рождественской ярмарке. «Хоки такая откормленная и лоснящаяся, она прожила хорошую жизнь и была отличной коровой, потому что произвела на свет лучших бычков во всей округе, и теперь мы можем позволить себе продать ее старые косточки».

Только эти слова были произнесены, как Хоки, которая стояла в хлеву за стеной вместе со всем своим потомством, пробила стену коровника, словно она была бумажная, и вышла наружу. Повернувшись, она промычала по разу над каждым своим теленком и пошла вдоль берега реки, а за ней, выстроившись по возрасту, двинулись все ее бычки, затем они вошли в воду, поплыли на остров и скрылись в зарослях. И после этого случая никто их больше не видел. Фермер с сыновьями, с удивлением и страхом наблюдавшие за этим необычайным происшествием, вернулись домой с тяжелым сердцем, и никто уже не думал ни о ярмарке, ни о веселом Рождестве17.


Эркин Сонна, или счастливая свинка (Arkan Sonney, or Lucky Pissy). Так называют волшебную свинью с острова Мэн. Ее видела неподалеку от Нирбила одна девочка, рассказавшая эту историю через пятьдесят лет, будучи уже старухой. Это была симпатичная белая свинка и, как все волшебные свиньи, должна была приносить удачу. Девочка крикнула дядю, чтобы тот помог поймать животное.

Но он велел девочке оставить свинью в покое, и та вскоре исчезла18.

Обычно они белые, с красными глазами и ушами, как большинство кельтских волшебных животных. Она может изменять свой размер, но, очевидно, не форму.



1 Campbell J. F. Popular Tales of the West Highlands. 4 vols. London, 1890–1893. Vol. VI. P. 304–306. Дж. Ф. Кэмбелл приводит вариант сказки, записанный для него мистером Паттисоном на острове Айлей. Кэмбелл дополняет эту историю некоторыми интересными заметками и вариантом сказки, в котором водяной бык наделен даром речи и даже может петь. Мистер Паттисон, записавший эту версию, сожалел, что ему не удалось получить более подробного описания животных.

2 Gill W. A Manx Scrapbook. London, 1929.

3 Keightley Т. The Fairy Mythology, Illustrative of the Romance and Superstition of Various Countries. London, 1850.

4 Gill W. Op. cit. P. 487. Уолтер Гилл полагает, что даже в человеческом обличье у буг-айрна лошадиные уши или копыта.

5 Broom D. Fairy Tales from the Isle of Man. Harmondsworth, 1951.

6 Chambers R. Popular Rhymes of Scotland. Edinburgh, 1870.

7 Истории и описания ногла собраны из разных источников Г. Ф. Блэком. — См.: County Folklore. Vol. III. 1901. P. 189–193.

8 Yeats W. B. Irish Fairy and Folk-Tales. London, 1893. P. 94.

9 GUI W. A Second Manx Scrapbook. London, 1932.

10 Broom D. Fairy Tales from the Isle of Man. Harmondsworth, 1951. P. 48–53.

11 Campbell J. G. Superstitions of the Highlands and Islands of Scotland. Glas|ow, 1900. P. 29.

12 Broom D. Op. cit.

13 Harland J., and Wilkinson T. Legends and Traditions of Lancashire. London, 1873. P. 16.

14 Rhys J. Celtic Folklore, Welsh and Manx, 2 vols. Oxford, 1901.

15 Wood-Martin W. Traces of the Elder Faiths of Ireland. 2 vols. London, 1902.

16 Macdougaull J., and Calder G. Folk Tales and Fairy Lore. London, 1910. P. 280–283.

17 Weber H, W., Jamieson R., Scott W. Illustrations of Northern Antiquities. Edinburg, London, 1814.

18 Gill W. A Manx Scrapbook. London, 1929. P. 444.

ВОЛШЕБНЫЕ КОТЫ


Кошачий король (King of Cats). Одна из наиболее ранних и, возможно, знаменитых записей истории о короле котов — та, что была сделана в «Женевском дневнике» Перси Шелли со слов Мэтью Льюиса, автора романа «Монах». П. Б. Шелли, Мэри Шэлли, лорд Байрон и Полидори встретились с М. Льюисом в Женеве в воскресенье 18 августа 1816 года. Разговор зашел о привидениях, и М. Льюис рассказал присутствующим несколько страшных историй, в том числе эту:

Отправившись навестить друга, жившего на краю обширного леса в Восточной Германии, некий господин сбился с дороги. Он несколько часов блуждал меж деревьев и наконец увидал вдали огонек. Приблизившись, он с удивлением обнаружил, что огонек светит в развалинах монастыря. Прежде чем постучаться, он решил заглянуть в окно. И увидел множество кошек, окружавших маленькую могилу; четыре из них опускали туда гроб, на котором лежала корона. Пораженный этим зрелищем и думая, что попал на сборище чертей или ведьм, путник вскочил на коня и поспешил уехать прочь. В дом своего друга он прибыл очень поздно, но там дожидались его и не спали. Друг спросил о причине волнения, отражавшегося на лице прибывшего. Тот принялся рассказывать о своем приключении лишь после долгих уговоров, ибо понимал, что ему вряд ли поверят. Едва он упомянул про гроб с короной, как кот, дремавший у огня, подскочил, крикнул: «Теперь, значит, я — король кошек!» — кинулся в каминную трубу и исчез1.

Примечательно, что в собрании сказок, опубликованных в издательстве сэра Вальтера Скотта, события переносятся из Германии в Горную Шотландию, а путник превращается в охотника, решившего пустить собак по загадочным следам.

Кошачий король может жить в любом доме, это самое обычное создание, не обладающее никакими особыми признаками. Поэтому не так-то просто определить, действительно ли кот имеет права на королевский трон. Лучше всего отрезать ему самый кончик уха — королевская особа тут же заговорит и объявит, кто она есть на самом деле, а заодно выскажется со всей откровенностью по вашему поводу — да еще в манере, которой вряд ли можно было бы ожидать от домашней кошки.

Один человек со злости отрубил голову своей кошке и бросил ее в огонь. Тут-то голова и прокричала страшным голосом: «Поди скажи женушке, что ты отрубил голову кошачьему королю! И помни: я вернусь и отомщу за это надругательство!» И в пламени засверкали два свирепых, ужасных кошачьих глаза. Так оно и вышло. Прошел ровно год, хозяин принялся играть с котенком, который внезапно вцепился ему в горло и укусил так сильно, что мужчина вскоре скончался2.

Коты в волшебных сказках — создания особого рода. Считается, что у кошки — семь или девять жизней; покуда она не истратит все до единой — не сможет попасть на небо. Два основных свойства, которыми обладают волшебные коты, заключаются в том, что сами они могут невероятно увеличиваться в размерах, а кошачьи глаза представляют собой источники света, наделенные магическими свойствами.

Феи держат любых домашних животных, за исключением кошек и куриц, зато в Дании котов они похищают. Куриные яйца и скорлупа, столь необходимые ведьмам, затуманивали разум тем, кого похищали феи, стирая всякие воспоминания, и, хотя коты-демоны и кошки-ведьмы встречаются в изобилии, о кошках-феях никто не упоминает. Говорят, что кошки по сравнению с остальными животными обладают наилучшим чутьем, помогающим распознавать духов, призраков и прочих обитателей сумрака. В этом они превосходят даже лошадей, и подобный дар можно объяснить верой обитателей острова Мэн в то, что кошка — единственный член семьи, чье присутствие не смущает фей, когда они пробираются по ночам к кому-нибудь на кухню3.


Ужасный кот (The Demon Cat). В Коннмаре жил рыбак со своей женой. Рыбаку в море всегда сопутствовала удача, поэтому в доме все время скапливалось полно рыбы — её затем отвозили на базар. К несчастью для хозяйки, по ночам стал приходить огромный кот, который пожирал самую лучшую и отборную рыбу. Решила хозяйка рыбу сторожить, запаслась тяжелой палкой и стала ждать. Как-то раз, когда она сидела вместе с еще одной женщиной за прялкой, дом внезапно погрузился во тьму, дверь распахнулась настежь — словно от порыва сильного ветра, и тут внутрь зашел громадный черный кот, который направился прямо к очагу, обернулся и уставился на сидящих. «Ого, да это вправду дьявол», — сказала гостья, она была помоложе. «Я тебя научу, как придумывать прозвища!» С этими словами кот прыгнул на нее и исцарапал ей руку до крови. «Будешь знать, как приветствовать джентльмена, зашедшего в гости!» С этими словами он отправился назад к двери и запер ее, чтобы никто невыбрался наружу, — ведь юная девушка, рыдавшая от боли и ужаса, так и норовила сбежать. Случилось так, что мимо проходил человек, он услышал крики, распахнул дверь и попытался войти внутрь, но на пороге стоял кот, преградивший ему дорогу. Человек вздумал огреть его тростью и ударил со всей силы, но не тут-то было — противник оказался куда сильнее. Кот набросился на заступника, расцарапал ему все лицо и руки, да так, что тот пустился наутек и побежал прочь изо всех сил. «Так, вот и время обедать, — сказал кот, осматривая улов, сложенный на столе, — что рыбка — хороша ли сегодня? Мешать не надо, суетиться ни к чему — я сам себя обслужу!» С этими словами он вскочил на стол и принялся пожирать самую лучшую рыбу, рыча на хозяйку. «Прочь, ты, негодное зверье!» — закричала она и ударила его плашкой. Такой плашкой кошке хребет переломить можно, так ведь то был сам дьявол. Кот только показал ей зубы и снова принялся терзать, рвать на куски и пожирать рыбу. Удар не нанес ему ни малейшего вреда. Тут обе женщины принялись бить его палками, да так сильно, что и убили бы подавно, а кот как уставился на них — от его взгляда занялось пламя, а сам он как прыгнет и давай царапаться — по рукам, по ногам — до крови. Перепуганные насмерть женщины с криками побежали прочь из дома. Хозяйка вернулась, но на этот раз она захватила с собой бутылку святой воды. Заглянула через порог внутрь, кот все занят рыбой — ни на что внимания не обращает. Она подобралась к нему сзади и вылила на него сверху всю воду из бутылки, не проронив ни единого слова. Тут же весь дом застлал черный дым, сквозь который не было видно ничего, — только два красных кошачьих глаза полыхали, словно угольки. Постепенно дым рассеялся, и тут она увидела, как тушка понемногу тлеет, — так она и тлела до тех пор, покуда не превратилась в кучку черной золы, а потом и исчезла вовсе. С этого времени рыба оставалась до утра целой и невредимой, чары зла исчезли, а черного кота больше никто не видел4.


Король Артур и кот (King Arthur and the Cat). Мерлин сообщил королю, что люди, живущие по другую сторону от Лозаннского озера, очень нуждаются в его помощи, «ибо их страну разоряет сам дьявол — огромный кот, на которого и взглянуть страшно». Как-то раз один рыбак отправился ловить в озере рыбу, и вот он пообещал, что первую рыбу, которая попадется в его сеть, он отдаст Господу. Вышло так, что пойманная рыба стоила тридцать шиллингов. Тогда рыбак сказал себе в утешение: «Богу эта рыба не нужна, но следующую я уж Ему точно отдам». Однако вторая рыба была еще лучше, тут он и говорит: «Бог подождет, третья уж наверняка окажется Его». И вот он снова забросил невод, но выловил только маленького котенка, черного, словно уголь. Рыбак посмотрел на него и решил, что и в котенке будет толк — пусть дома мышей и крыс ловит, он отнес котенка домой, выкормил его и стал растить. Так оно и продолжалось до тех пор, покуда кот не задушил его самого, жену и всех ребятишек, а после этого убежал в горы и принялся убивать всех, кто попадался ему на пути. На кота этого и смотреть без ужаса было нельзя. Король, едва услышал эту историю, вскочил на коня и поскакал к Лозаннскому озеру. Вся округа была в запустении, живого человека не встретишь — и мужчины, и женщины боялись жить там, столь свиреп был кот. Король остановился в миле от горы — его сопровождали сэр Гавейн, Мерлин и многие другие. Они принялись подниматься в гору, и Мерлин вел их, ибо он знал дорогу. Наконец они достигли цели. «Вот оно — кошачье логово», — произнес Мерлин и указал королю на огромную глубокую пещеру в чреве горы. «А как кот появляется наружу?» — спросил король. «Он не заставит себя ждать, будь настороже и приготовься защищаться, ибо он нападет на тебя». — «Спрячьтесь в стороне, а я его испытаю!» — так приказал король. Стоило всем укрыться, как Мерлин свистнул погромче, и тут кот выбрался из пещеры. Решив, что это голос дикого зверя — ведь сам он не обедал и был голоден, — кот бросился прямо на короля, державшего копье наготове. Король думал, что сможет пронзить недругу бок, но кот схватил копье зубами и переломил надвое. Тут король вытащил меч и прикрылся щитом. И вот, когда кот прыгнул ему на шею, Артур ударил его так сильно, что существо повалилось на землю. Но вскоре кот снова поднялся на ноги, бросился на короля, вонзил в него когти, да так, что из-под кольчуги полилась кровь.



Тут-то король едва не опрокинулся на землю, но следы крови привели его в ярость. И вот с мечом в правой руке, прикрыв грудь щитом, что был в девой, он ринулся к коту, который в это время сидел и облизывал лапы, мокрые от крови. Но кот заметил, что король приближается к нему, успел приготовиться и прыгнуть снова. Он ударился о щит с такой силой, что когти на передних лапах застряли в щите. И тут король поднял меч и отсек коту лапы по самый локоть — кот так и повалился на землю. Король бросился на него с обнаженным мечом, но кот встал на задние лапы и оскалил зубы, стремясь укусить короля за шею. Король же попытался отрубить ему голову, но тут кот подпрыгнул на задних лапах и вонзился когтями ему в тело, да так сильно, что кровь потоками струилась по груди и плечам. Тут король со всего маху ударил по кошачьему туловищу, кот повис головой вниз, но его лапы застряли в кольчуге, и король разрубил их пополам. Кошачья туша грохнулась наземь с таким визгом и воем, что его было слышно по всему войску, и поползла обратно в пещеру. Но король преградил ей дорогу, а когда безлапый кот принялся кусаться, Артур забил его до смерти. Мерлин вместе с остальными людьми бросился к королю и спросил, как он. «Благословен Господь наш! Ибо воистину дьявола я уничтожил. Но, по правде говоря, никогда еще мне не приходилось сомневаться в своих силах так, как сегодня! Даже в тот раз, когда я победил великана». — «Сэр, — сказали бароны, — воистину вы должны возблагодарить Бога!» Они посмотрели на обрубки лап, застрявшие в щите и кольчуге, — никто и никогда не видал ничего подобного. Потом бароны взяли щит и показали его всему войску. Король решил: пусть кошачьи лапы так и остаются на щите. А две другие лапы он повелел положить в гроб и хранить. А гора с тех пор стала называться Кошачьей горой, это имя остается за ней и по сей день5.


Каит ши (Cait Sith). Волшебный кот в Горной Шотландии, размером с большую собаку, черный, с белым пятнышком на шее, выгнутой спиной и вздыбившейся шерстью. Многие горцы считают, что в подобных котов превращаются ведьмы, а не феи7. К добру, если черная кошка сама придет к вам в дом, ее ни в коем случае не следует прогонять. Но если случится вам переезжать из одного жилища в другое, то брать с собою кошку — это к несчастью. Другое дело, если кошка отправится за вами по доброй воле. Иногда черные кошки с белой отметиной могут вступиться перед феями за людей.

Рассказывают, что одна старая женщина села прясть, так и пряла она, покуда не наступила глубокая ночь. Неожиданно в дверь постучали. «Кто там?» — спросила хозяйка. Никто не ответил, но стук вскоре раздался снова. «Кто там?» — спросила хозяйка еще раз, в ответ опять ничего. Но стук продолжался. «Кто же это?» — возмущенно повторила она. Из-за двери раздался тоненький голосок: «Джуди, впусти меня внутрь — я замерзла и продрогла, открой дверь, Джуди, дай мне погреться у очага, ночь такая холодная, впусти меня. Джуди, впусти меня!» Слова тронули Джуди, ей показалось, что снаружи стоит потерявшийся ребенок, который никак не может найти дорогу домой. Она встала из-за прялки и пошла открывать дверь. И вот, в доме появилась большая черная кошка с белой грудкой, а также два маленьких котенка. Они расположились у очага, чтобы обсушиться и погреться, и все время громко мяукали. Но Джуди не произнесла ни слова — просто села обратно за прялку и занялась делом. Наконец черная кошка заговорила: «Джуди, не засиживайся больше за работой допоздна. Феи собирались сегодня держать совет в твоем доме, потом отужинать, а ты им помешала. Они уж было разозлились и порешили убить тебя: не случись мне с моими дочерьми оказаться здесь, лежать бы тебе сейчас замертво. Послушай меня, никогда больше не нарушай их планы, ибо ночь принадлежит феям, а они страсть как не любят встречаться лицом к лицу со смертными, когда приходит время заниматься делами или веселиться. Вот что я хотела тебе сказать, а сейчас угости меня молоком, и мне пора в путь». Управившись с молоком, кошка поднялась и позвала с собой своих дочерей. «Спокойной ночи, Джуди, ты была ко мне добра, и я этого не забуду! Спокойной ночи, спокойной ночи!» Едва кошка и пара котят юркнули в дымоход, Джуди заметила, как что-то блестит на полу. Подняла, рассмотрела — а это слиток серебра, да такой, что ей и за месяц столько денег не заработать. Она обрадовалась и больше не нарушала планов фей, не засиживалась допоздна, когда приходит их время. И все же черная кошка с двумя дочерьми больше не появлялась в ее доме8.


Четырехглазая кошка (The Four-Eyed cat). У дочери одного джентльмена было черное сердце, да и знала она много такого, чего христианам не следует. Хотели было ее окунуть в воду, да вот только никто не посмел — побоялись отца. Околдовала она одного бедного рыбака, так что он от любви следовал за нею, куда бы она ни отправилась. Бросил он честную девушку — свою суженую, хоть до свадьбы и оставалась неделя, и убежал с дочерью джентльмена в море: никому не сказав, он взял ее с собой на корабль. А флотилия отправилась ловить рыбу. И поступила ведьма так для того, чтобы задеть своего отца, но тот был рад от нее избавиться.



Поднялся шторм, и вся рыбацкая флотилия утонула — ни один не спасся, а все потому, что у них на борту была женщина, но никто, кроме любившего ее, не знал об этом. Да ведь она сама и накликала бурю, во время которой утонул ее возлюбленный, — ненавидела она всех на свете, вот в чем тут дело. Что же до нее, то превратилась она в кошку с четырьмя глазами и с тех пор стала преследовать корабли, отправляющиеся за сельдью. Поэтому рыбаки никогда не достают сети, пока не прокричит петух ранним утром, а еще они всегда выбрасывают немного рыбы обратно в море — и это для кошки9.


Ведьма из Лаггана (The Witch of Laggan). Джона Макгиллихаллума из Рэзея все любили за его дарования и храбрость, к тому же он заслужил всеобщее одобрение как непримиримый борец с ведьмами, наводившими ужас на горцев. Естественно, местные ведьмы только и думали о том, как бы его изничтожить. Не пришлось и долго ждать, как случай сам подвернулся. Как-то ясным днем Рэзей отправился на остров Левис, чтобы поохотиться на оленей, которых там было великое множество. Он взял с собой целую компанию молодых людей, живших в окрестностях. День выдался великолепный, они охотились до самого заката, а вечер провели, отдыхая и развлекаясь в охотничьем домике, отобедав жареной олениной и отменным виски, и все это с песнями, музыкой и танцами — вот так они веселились до позднего вечера. Пока они спали, поднялся шквалистый ветер, утром нового дня началась буря. Рэзей очень хотел попасть домой и приказал приготовить лодку, однако многие сомневались, удастся ли в такую погоду добраться до берега, но опасность только раззадорила лэрда. Он приказал всем отправляться на пристань, хотя товарищи по-прежнему не верили в успех предприятия. Но тут Рэзей откупорил бочонок виски, и храбрость у них стала прирастать, хотя некоторые все еще пребывали в колебаниях. Пока они рассуждали, откуда-то приковыляла старая карга, у которой, как местной, Рэзей решил спросить совета. «Ай, ай, мне в этом году стукнет восемьдесят, сейчас море гладкое, словно ваша ладонь, не то что во времена моего отца, что там, и муж мой, и мой младший сын плавали тут, покачиваясь на волнах, словно в колыбели. Это ныне никто рыбацких лодок строить не умеет, вот и прячутся, едва подует легкий ветерок. Недаром же мне говорили, что парни из Рэзея — самые жалкие трусы, каких только можно сыскать в Шотландии! Теперь и сама вижу: сущая это правда!» При этих словах даже самые осторожные не" сделали бы и шагу назад — даже за все сокровища обеих Индий. Они отчалили от пристани, подняли парус, ветер закружил их и вынес в открытое море, а шторм тем временем удвоил, утроил свою силу, засверкали молнии, начался ливень. Пристать к берегу было невозможно вовсе. Рэзей не потерял мужества, встал к румпелю, команда приободрилась, когда он направил судно прямо на Полярную звезду. Надежда вернулась к ним, но тут огромная черная кошка прыгнула в лодку и стала взбираться по мачте. Затем еще одна, потом третья — они повисли на оснастке, лодка с подветренной стороны стала черной — так их было много. В конце концов появился огромный зверь, который стал взбираться по главной мачте. Рэзей приказал команде убить его, но стоило им шелохнуться, как кошки накренили лодку, все до одного оказались в море и утонули.

В тот же самый день лучший друг Рэзея, получивший за свое увлечение прозвище Охотник с Холмов, да и к тому же столь же страстный преследователь ведьм, поздним вечером грелся у очага в охотничьем домике, расположенном в лесу Гэйх, что в Баденохе. Снаружи ревел шторм, у очага расположились две верные собаки, а заряженное ружье стояло в углу. Вдруг дверь слегка распахнулась и в щель протиснулась несчастная, жалкая, промокшая кошка. Собаки вскочили, ощетинились и бросились к твари, которая, на удивление, заговорила человеческим голосом: «Знаменитый Охотник с Холмов, прошу у тебя защиты. Я знаю, как ты ненавидишь таких, как я, но все же пожалей бедную измученную путницу, которая бежала к тебе в поисках убежища от своих сестер». Охотник был тронут. И хотя из этих слов он заключил, что перед ним — ведьма, благородство не позволяло притеснять врага, доведенного до отчаяния. Он приказал собакам лежать и позволил ей подойти к очагу, обсушиться и погреться. Но она отступила и задрожала: «Твои собаки все еще в гневе, боюсь, как бы они не разорвали меня на части. У меня с собой есть длинный волос. Молю тебя, обмотай его вокруг собак и свяжи их вместе». Эти слова вызвали у Охотника еще большие подозрения. Он взял этот странный длинный волос и притворился, будто связал собак, а на самом деле обвязал его вокруг столбов, что поддерживали крышу. Кошка крадучись подошла и села к огню. И тут Охотник заметил, как она все увеличивается и увеличивается в размерах. «Чтоб тебе сдохнуть, гадкий зверь, — сказал он, смеясь, — какая ты вдруг стала большая!» — «Ну-ну, — захихикала кошка, — просто шерсть высохла и стала пушистей». Охотник ничего не ответил и только наблюдал, а кошка становилась все больше и больше, пока вдруг он не увидел, что перед ним сидит сама матушка Лагган. «Что, Охотник с Холмов, настал твой час расплаты? Ты и Макгиллихаллум из Рэзея были страстными преследователями нашего сестринского братства. С Рэзеем мы уже расправились, и его безжизненное тело лежит на дне моря. Теперь твой черед, Охотник с Холмов». При этих словах она стала еще больше и еще уродливее, будто сам дьявол, и сразу набросилась на него. Но собаки, поскольку они не были связаны волосом, бросились ей навстречу, чтобы защитить хозяина. Они вцепились ей в груди и не отпускали. Тут она принялась кричать: «Дави, волос! Дави, волос!» — ибо она-то думала, что волос обмотан вокруг собак, а на самом деле им были обмотаны балки. И вот от ее криков две эти балки переломились пополам, словно спички. Но собаки и не думали отпускать ведьму, которая вытащила их наружу, выдернула им все зубы до единого, освободилась, обернулась вороном и улетела. Завывания ветра стихли вдали, собаки приползли обратно к своему хозяину, который принялся их гладить и благодарить. А они облизали ему руки и умерли. Охотник оплакивал их, словно родных детей. Потом он похоронил псов и отправился домой в печали. Жены не оказалось на месте, пришлось подождать какое-то время, пока она не вернулась. «Где ты была, любовь моя?» — спросил Охотник. «Навещала матушку Лагган. Печальное происшествие — она внезапно заболела, говорят, не доживет и до утра. Все соседи сейчас у нее». — «Горько слышать, — ответил муж, — а что за болезнь у этой доброй женщины?» — «Вроде как она на болоте собирала торф, поднялась буря, матушка вся промокла, внезапно начались колики». — «Выходит, мне непременно надо пойти повидаться с ней. Давай отобедаем, а потом зайдем к ней». Едва они вошли в комнату, где все соседи собрались вокруг постели больной, причитая и оплакивая женщину, которая всегда считалась достойной, Охотник протиснулся сквозь толпу и скинул со страждущей одеяла, чтобы все могли увидеть следы от собачьих укусов, оставшиеся у нее на груди и на руках. «Посмотрите на эту мерзкую ведьму! Прошлой ночью она подстроила смерть Макгиллихаллума и пыталась расправиться со мной» — и рассказал обо всем, что произошло, от начала и до конца. Все были изумлены, однако следы от собачьих клыков явно свидетельствовали о правдивости услышанного. Решили, что надо вытащить ее из дому и казнить, не устраивая никакого дальнейшего разбирательства. Но старая ведьма вымолила пощаду, ибо чтб человеческая месть по сравнению с теми ужасными мучениями, которые уготовил ей недруг, обманувший и впутавший ее во все это, а теперь смеющийся над ее страданиями. «Послушайтесь моего предупреждения: никогда не имейте дел с тем господином, которому я служила так долго». После этого она поведала о том, как стала на путь зла, и обо всех ужасных вещах, которые совершила, закончив свой рассказ историей гибели Рэзея и покушения на его друга. Изложив все, она умерла.

Той же самой ночью один из ее соседей возвращался домой из Стратдерна, и едва он оказался в мрачном Мналей-ском лесу, что в округе Баденоха, как на пути ему попалась старуха, одетая во все черное. Она старалась бежать как можно быстрее и, едва поравнявшись с ним, спросила, как далеко до церковного двора в Даларосси и сможет ли она добраться туда до полуночи. Он ответил, что сможет, если только не станет сбавлять шаг. Она побежала, причитая и плача. На расстоянии всего нескольких миль он повстречал огромного черного пса, который принюхивался к следам на дороге. Еще немного спустя навстречу ему попался второй пес. Неподалеку оттуда с ним поравнялся огромный черный человек верхом на великолепном быстроходном скакуне. Тот остановился, чтобы спросить, попадалась ли путнику навстречу женщина. Путник ответил, что да и она бежала что есть мочи. «А два черных пса бежали за ней?» — спросил черный незнакомец. «Так оно и есть, — ответил путник, — два огромных пса». — «А смогут ли псы настигнуть ее прежде, чем она доберется до церковного двора в Даларосси?» — «Да они ей уже, наверное, наступают на пятки». Незнакомец натянул поводья и ускакал прочь, а путник поспешил домой, ибо жуткая была эта встреча, да и место неспокойное. Немного погодя он увидел, что незнакомец обогнал его, возвращаясь назад с женщиной, переброшенной через седло, и двумя собаками, одна из которых вцепилась ей в грудь, а другая в бок. «Где же вы настигли ее?» — спросил путник. «Прямо в тот момент, когда она входила на церковный двор в Даларосси!» — ответил черный охотник и ускакал прочь. Путник добрался до дому и тут узнал про ведьму из Лаггана. У него не осталось никаких сомнений в том, что женщиной в черном была душа той самой ведьмы, которая стремилась обрести убежище от демонов на церковном дворе в Даларосси. Ведь это место настолько свято, что любая посетившая его ведьма, живая или мертвая, сможет расторгнуть свой договор с сатаной10.


Тиббова кошка и Яблоневый человек (Tibb's Cat and Apple-Tree Man). На ферме Тиббов жил маленький котик, почти котенок, молоко на мордочке еще не обсохло, милый такой. Прелестное создание, да любопытное больно. А неподалеку располагалось поле, дурная про него шла слава — никто обрабатывать-то поле это не хотел. Росла там бузина, да еще все время дул чудной ветер — так и казалось, будто все время кто-то разговаривает в тех местах, да я и сам ни за что туда не отправлюсь за просто так, вот если только захватить с собой щепотку соли на корочке хлеба. Ну так вот, милочка, я б тебе и показал это поле, да не стану, нечего тут ходить. Любопытная, ты же не Тиббов кот — а так, хочешь, поди сама посмотри! Что-то там нехорошо, вот потому-то все черные кошки отправляются туда в положенную ночь. Тиббова-то кошка тоже хотела сходить, попыталась раз — в канун Сретения, потом на Хэллоуин и прочие чудные ночи, когда ведьмы встречаются, да только мала была кошечка — и никуда не добралась. А тут и Новый год накануне, вот она и решила попробовать опять. Дошла до сада, а там ее Яблоневый человек как окликнет: «Душечка, поворачивай-ка ты домой, сейчас придут люди, станут поливать мои корни сидром, а у них, знаешь ли, ружья, чтобы ведьм отпугивать. Нечего тебе здесь делать, сиди дома и не шляйся где попало, покуда не настанет канун Святого Тиббова дня». Тут это молочное создание и побежало домой, подняв хвост. К добру он ее напугал, этот Яблоневый человек. Больше она по ночам не шаталась — ведь откуда ей знать, когда будет канун Святого Тибба. Да и кому то ведомо, а?11


Кот с острова Мэн (Mank'S Cat). «Нечем вилять, как коту с острова Мэн» (Like a Manx cat, hasn't a tail to wag) — так говорят о человеке, который абсолютно не в состоянии очиститься от выдвинутых против него обвинений12. «Он как кот с острова Мэн — он не оставляет после себя ничего, кроме хвоста» (Не is like a Manks Cat, he leaves nought ahint him but his tail). Единственное животное, которое встречается только на острове Мэн, — это бесхвостый кот. Местные жители называют его «стаббин» (stubbin), а англичане «рампи» (rumpy). Как считает профессор Форбс, «это случайно возникшая разновидность обычного вида, Fells catus, у представителей которой хвостовой отросток отсутствует вовсе или встречается в весьма рудиментарной форме». Остроумный автор «Шестидневного путешествия на остров Мэн» утверждает: «Если этих котов случить с обычными английскими породами, в результате появляется потомство с четвертиной, половиной, тремя четвертями и даже целым хвостом, сообразно некой шкале, с которой я не вполне знаком»13. Некоторые утверждают, что эти коты — коренные обитатели острова. Согласно другой традиции, первый кот с обрубленным хвостом был вынесен на берег после кораблекрушения иноземного судна, разбившегося у скалы под названием «Испанская голова» практически сразу после Сотворения мира. Говорят, эти кошки прекрасно охотятся на мышей — каждый год туристы и путешественники, посещающие остров, увозят этих кошек к себе домой в качестве сувениров. Доктор Дж. Уилсон называл своего любимца «нелепым котом без хвоста»14


Когда Ной собирал зверей в свой ковчег, одна кошка оправилась ловить мышей, и хотя мышеловом она была отменным, но в тот раз мышь ей никак не попадалась, а отправляться в плавание, не прихватив с собой хоть одну, ей было не с руки. Ной разместил всех зверей, увидел, что дождь уже начинает поливать, и объявил: «Кто внутри — тот успел, а кто снаружи — тот опоздал» — и начал опускать дверь. В последний момент кошка, промокшая до нитки — вот почему теперь все кошки ненавидят воду, — все же успела юркнуть внутрь, но тут захлопнувшаяся дверь перерубила кошкин хвост, оставшийся снаружи, — вот почему кошки на острове Мэн и по сей день гуляют без хвоста15.


1 Шелли П. Б. Женевский дневник // Шелли П. Б. Письма. Статьи. Фрагменты / Пер. 3. Е. Александровой. М., 1972. С. 328–329.

2 Wilde F. S. Ancient Legends, Mystic Charms and Superstitions of Ireland. London, 1887. Vol. II. P. 12.

Gill W. W. A Second Manx Scrapbook. Arowsmith, 1932. P. 216.

4 Wilde F. S. Op. cit. P. 16–19.

5 Prose Merlin / Ed. John Conlee. Kalamazoo, Michigan, 1998.

6 Billson Ch. J. The County Folklore of Leicestershire and Rutland. London, 1895. P. 8–9.

CampbellJ. G. Superstitions of Scottish Higlands. Glasgow, 1900. P. 32.

8 WildeF. S. Op. cit. P. 15–16.

9 Briggs К. M., Tongue R. L. The Folk-Tales of England. London, 1965. P. 56.

10 Stewart G. The Popular Superstitions and Festive Amusements of the Highlanders of Scotland. Edinburgh, 1825. P. 184–189. Пересказ.

11 Briggs К. M., Tongue R. L. The Folk-Tales of England. London, 1965. P. 46.

12 The Denham Tracts. Vol. II. London, 1891. P. 186.

13 < Welch J.> A Six Days' Tour in the Isle of Man. Douglas, 1836. P. 152. 14 The Denham Tracts. Vol. II. London, 1891. P. 198–199.

14 Morrison S. Manks Fairy Tails. London, 1911. P. 14.

ВОЛШЕБНЫЕ СОБАКИ И ПРИЗРАЧНАЯ ОХОТА


Волшебные собаки (Fairy dogs). Существует множество разновидностей волшебных собак. Есть те, которые служат феям как сторожевые и охотничьи псы. Например, собаки холма и фарван. Есть также собаки-одиночки, которые относятся к типу черных собак-буги, это сторожевая черная собака и жуть-с-церковного-двора, а также ужасные галли-трот, грант и Маув дуг. Широко распространены предания о призрачных сворах охотничьих псов, которых сопровождают демонические охотники: собаки Дандо, собаки дьявола, гончие Гавриила.


Ку-Ши (Си Sith). Эта волшебная собака из Горной Шотландии отличалась от прочих волшебных кельтских собак своей окраской, так как была темно-зеленого цвета. Размером она с годовалого бычка, лохматая, с длинным, завернутым калачиком хвостом. Лапы у нее не меньше человеческих ступней. Ее огромные следы можно иногда видеть в грязи или на снегу. Но бегает она очень тихо, двигаясь по прямой. Она не лает постоянно во время охоты, а лишь трижды, и эти жуткие звуки слышны даже на кораблях далеко от берега1. Обычно волшебных собак держат на привязи внутри холма, чтобы спускать на непрошеных гостей, но иногда они сопровождают женщин, когда те ходят доить смертный скот. Время от времени им позволяют бродить по окрестностям, и они находят себе убежища в расщелинах скал. Тогда ку-ши представляют ужасную опасность для смертных людей и собак. Однако в сказке «Остров Саннтре» обычные собаки запросто отогнали волшебных псов от человеческого жилья.


Собаки холма (The Hounds of the Hill).



Так называют охотничьих собак, принадлежащих феям, которые живут в холмах. Они не похожи на гончих Гавриила или собак дьявола, которые охотятся за душами, а не за волшебными оленями. Обычно собаки холма белые, с красными ушами, реже темно-зеленые, как ку-ши. В XX веке в Чешире была записана история об одном молоденьком поденщике, подружившемся с собакой холма. Она была размером с теленка, с белой жесткой шерстью и красными ушами. У нее болели лапы, и мальчик вылечил их, прикладывая влажные листья щавеля. Вскоре после этого, когда мальчик проходил через лес, на него напал призрачный козел, и собака спасла своего друга. Подобная история более характерна для Горной Шотландии, чем для Уэльса.


Неистовая охота (The Wild Hunt). Это общее название для гончих Гавриила, собак дьявола и прочих охотников за душами. Некоторые из них, например гончие Гавриила, несутся по воздуху, другие бегут по земле или чуть оторвавшись от нее. Вероятно, именно неистовая охота была описана в «Англосаксонской хронике» за 1127 год:

Пусть никто не удивляется тому, о чем пойдет здесь речь, поскольку стало известно всем, что после февраля, шестого числа, многие люди слышали и видели охотников на конях и при оружии. Они сидели верхом на черных лошадях, их собаки тоже были черными как смола, со свирепым взглядом. Их видели в парке в Петерборо и в лесу, простирающемся оттуда до самого Стэмфорда. Всю ночь монахи слышали, как охотники шумели и трубили в рога. Очевидцы, словам которых можно доверять, утверждают, что в этом диком галопе неслись от двадцати до тридцати человек2.

Предание о Неистовой охоте просуществовало много веков. Говорят, в 1940-х годах слышали, как призрачные охотники проехали через Уэст-Кокер неподалеку от Тонтона в канун Дня всех святых.


Гончие Гавриила (Gabriel Hounds). Крики и хлопанье крыльев перелетных птиц, особенно гусей, иногда принимали за лай неземных духов, своры призрачных собак, которых также называют архаическим английским словом «rachets», что означает «охотничий пес, который выслеживает добычу по запаху». Это старинное название подтверждает древность поверья. В Ланкашире говорят, что это чудовищные собаки с человеческими головами, бегущие высоко в небе. Если они кружат над каким-нибудь домом, это предвещает смерть или несчастье его обитателям3.


Собаки, предвестники беды (Wish Hounds). Свора призрачных безголовых собак из Дартмура, которых видели также и в долине Деверстона. В погоне за демоном Тригиг-лом забегают они и в Корнуолл. Их охотник, по всей видимости, дьявол, хотя говорят, что они следовали за катафалком, на котором въезжал в Плимут призрак сэра Френсиса Дрейка. Некоторые исследователи предполагают, что предвестники беды, псы Чини и собаки дьявола — это одни и те же существа4, но это неверно. У дьявольских собак оленьи рога и горящие глаза размером с блюдце, а предвестники беды безголовые.


Семь свистунов (The Seven Whistlers). В сознании людей они ассоциируются с гончими Гавриила. Но свистуны не собачья свора с призрачным охотником во главе, а семь духов, которые, как и банши, являются предвестниками смерти. Вот рассказ одного рыбака из Фолкстона, который хотя и знал о происхождении звука, все же считал его дурным предзнаменованием.

Я слышал их одной темной ночью, прошлой зимой. Они пронеслись над нашими головами, напевая «иу, иу», и мужчины в лодке решили повернуть домой. Вскоре начался дождь и поднялся ветер, это была жуткая ночь, сэр; еще до наступления утра лодка перевернулась, И все семеро утонули. Я знаю, откуда этот звук, сэр. Это свистят кроншнепы, но все равно мне не по себе, когда его слышу5.


Кон Аннон (Cwn Annwn). Валлийские адские псы, той же породы, что и гончие Гавриила, и семь свистунов. Они тоже предвещают смерть, однако, в отличие от собак дьявола, не являются ее причиной. Их лай стихает по мере того, как они приближаются. Когда они рядом, кажется, что лают некрупные собаки, а издалека слышатся дикие вопли. Иногда посреди своры кто-то издает вой, словно огромная ищейка. Их лай — предзнаменование неотвратимой гибели6.


Собаки Дан до (Dando and his Dogs). На примере истории священника Дандо, жившего в деревне Сент-Герман в Корнуолле, хорошо видно, как неправедные люди присоединяются к дьявольской охоте.

Дандо был священником, но его занимали лишь плотские удовольствия да охота. Будни и воскресенья были для него едины, он выезжал на охоту даже в святые праздники. Как-то раз в один прекрасный воскресный день Дандо с приятелями охотились в поместье под названием Земля, им везло, и они успели настрелять много дичи к тому времени, как решили сделать привал, чтобы покормить лошадей. Тут Дандо обнаружил, что ни у него, ни у его спутников во флягах не осталось ни капли влаги. «Если не найти вина на Земле, так идите за ним хоть в преисподнюю!» — возмущенно выкрикнул Дандо. И тут к нему подъехал незнакомец, незаметно присоединившийся к охоте, он протянул флягу, сказав, что это самый лучший напиток из того места, которое он только что помянул. Дандо с удовольствием осушил флягу. «Если такое пьют в аду, то я не откажусь провести там вечность. В это время незнакомец потихоньку собрал всю дичь. Дандо потребовал вернуть добычу, разразившись страшными проклятиями. Незнакомец только сказал на это: «Своего я не отдам». Дандо соскочил с лошади и бросился на незнакомца, который поднял его за шиворот. «Я буду преследовать тебя за это и в аду!» — кричал Дандо. На что незнакомец ответил: «Ты отправишься туда со мной». С этими словами он посадил Дандо перед собой, пришпорил коня, и тот одним прыжком оказался на середине ручья и исчез вместе с седоками. Но не навсегда: потому что с того дня люди время от времени слышат, как Дандо со своими собаками проносится по тем местам7.


Псы Чини (Cheney's Hounds). В приходе Сент Тит в Корнуолле жил старый сквайр, которого звали Чини. Он всегда охотился с собственной сворой. Мало что известно о нем, но скорее всего в округе его не любили, после смерти Чини распространилась молва, будто он продолжает охотиться со своими призрачными собаками, как Дандо.


Собаки дьявола (Devil's Dandy Dogs). Это корнуэльская версия Неистовой охоты, перекликающаяся с преданиями о собаках Дандо, гончих Гавриила, валлийским кон аннон и с преданием о воинстве Херлы, правда не столь явно. Последний сюжет с большим основанием можно отнести к волшебным, другие же скорее связаны с дьяволом, чем с феями. Собаки дьявола — самая опасная из всех призрачных свор. В приведенной ниже истории пастух не был разорван на куски только благодаря тому, что опустился на колени и начал молиться.



Один бедный пастух как-то ветреной ночью возвращался домой через болота и вдруг услышал вдалеке лай охотничьих собак и вскоре понял, что такие зловещие звуки может издавать только дьявольская свора. До дому было еще три или четыре мили, и испуганный пастух прибавил шагу, насколько позволяла предательская почва и опасная тропка. Но, увы! Страшный вой и жуткие крики становились все ближе и ближе. Вскоре пастух обернулся и, к своему ужасу, смог различить силуэты собак и охотника. У дьявола был обычный набор характерных примет: огромные, словно блюдца, глазища, рога и хвост. Он, разумеется, был черным, а в руке держал охотничий топор. Его бесчисленная свора неслась впереди, собаки изрыгали огонь и издавали жуткий вой, от которого кровь стыла в жилах. Поблизости не было ни хижины, ни камня, ни деревца, за которыми можно было бы укрыться. И пастуху оставалось только ждать смерти, как вдруг его осенила счастливая мысль. Когда псы были уже готовы наброситься на него, он упал на колени и начал молиться. Таинственная сила заключалась в священных словах, которые он шептал; собаки застыли на месте, словно на их пути выросла стена, вой сделался еще отчаянней, и охотник крикнул: «Бо шроув», что (как объяснил мне рассказчик) на древнем языке означает «мальчишка молится», и после этого они развернулись, пустившись в погоню за другой жертвой, и исчезли8.


Корнуэльский дьявол охотится за человеческими душами. Жертвами многих других дьяволов являются ведьмы, а в скандинавских легендах Один, который впоследствии стал, как Дандо, наполовину дьяволом, преследует эльфийских женщин. На примере всех этих различных охот можно видеть, как тесна бывает связь между дьяволами, феями и мертвыми.


Эрне-охотник (Heme the Hunter). В «веселых виндзорских кумушках» Шекспира это призрак лесного охотника, повесившегося на дубу Эрне. Однако духи часто эвгеме-рируют в призраков смертных людей, как, например, конюх из Хилтона, и многие считают Эрне-охотника с оленьими рогами на голове духом леса или демоном дуба. В 1915 году одна учительница из Эдинбурга рассказывала, что ее отец, полковник в отставке, живший в Виндзорском замке, часто видел Эрне-охотника, стоявшего в лунном свете под дубом.

Трое глупых молодых парней болтались по окрестностям да хулиганили. Один пижон приехал в эти места на денек, а двое других были виндзорскими. Они направились в лес и начали ломать молодые деревца.

Вдруг приезжий парнишка крикнул: «Вы только посмотрите, что я нашел! Кто здесь снимает Робин Гуда?» Его товарищи удивленно переглянулись: никаких съемок в этих местах сроду не велось.

— Оставь его, где лежал, — сказал один из парней и бросился наутек.

— Не притрагивайся к нему! — крикнул второй и тоже припустил со всех ног.

Но дурачку захотелось покрасоваться, и он затрубил в рог. И тут раздался такой рев, что он чуть не потерял сознание. Кругом послышались свист и собачий лай. Парень тоже бросился бежать, но товарищей ему было уже не догнать, а те спрятались в церкви. Бедолага несся так быстро, как только мог, спотыкаясь, дрожа и с ужасом прислушиваясь к погоне.

Парни, укрывшиеся за воротами церкви, видели, как он бежал, и слышали собачий лай. Он был уже у самого крыльца, когда раздался свист стрелы; парень распростер руки и замертво рухнул прямо на ступеньки.

Стрелы в теле не было, как не было и охотника с собаками9.


Черные собаки (Black dogs). Истории про черных собак можно услышать по всей стране. Чаще всего они опасны, но иногда бывают и полезными. Обычно черные собаки лохматые и большие, размером с теленка, с огненными глазами.

Если кто-нибудь заговорит с ними или ударит их, они могут наслать проклятие, как Маув дуг, черная собака замка Пил с острова Мэн. В Англии чаще всего обличье черных собак принимают призраки умерших. Один из таких духов был изгнан из Финстока, в Оксфордшире, с помощью молитв, матери с новорожденным младенцем и двух языков от колокола, которые были положены в два деревенских пруда. Говорят, что, если эти языки окажутся вместе, черная собака вновь появится в Финстоке. В сказке «Черная собака Кингстона» животное служит орудием справедливости10.


Модди ду, или Маув дуг (Moddey Dhoo, or Mauthe Doog). Самая знаменитая черная собака с острова Мэн — это Модди ду, или Маув дуг из замка Пил, прославленная Вальтером Скоттом. В XVII веке, когда в замке был размещен гарнизон, туда стала наведываться огромная лохматая собака, она тихо входила в караульное помещение и ложилась там. Никто не знал, чья она и откуда пришла, однако она была такой странной, что ни один человек не осмеливался с ней заговорить, и солдаты всегда ходили по двое, чтобы отнести ключи в комнату коменданта после того, как запирали ворота. Но как-то раз один солдатик, изрядно выпив, решил разыграть своих товарищей и подшутить над собакой. Он взял ключи, велел собаке следовать за собой и вышел из комнаты в одиночку. Собака поднялась и пошла за ним. Внезапно раздался дикий крик, и человек вернулся, шатаясь, он был бледен как полотно и весь дрожал. Собаку больше никто не видел, а через три дня он скончался. Это было последнее появление Маув дуг.

А вот упоминания о Модди ду можно услышать и по сей день. Одна из встреч с этим существом произошла в 1927 году неподалеку от Рамсея, у поворота на Милнтаун. Это был черный пес, с косматой шерстью и горящими, словно угли, глазами. Мужчина боялся проходить мимо него, и они стояли и смотрели друг на друга, пока собака не посторонилась, уступая ему дорогу. Он принял это за предзнаменование смерти, потому что вскоре после этого умер его отец. Другой случай произошел с доктором в 1931 году, в том же самом месте. Он встретил Модди ду по дороге к роженице, и когда он возвращался двумя часами позже, пес все еще стоял там. Доктор сказал, что это была собака с горящими глазами и размером с теленка. Однако он не сообщил, что его пациентка умерла.

Бытует и история о черной собаке из Пила, которая спасла от гибели несколько человек. Одна рыбачья лодка ждала в Пил-Харбор своего шкипера, чтобы отправиться на ночной лов. Они прождали всю ночь, но шкипер так и не появился. На рассвете внезапно поднялся ураган, в котором суденышко наверняка погибло бы. Наконец присоединившись к команде, шкипер рассказал, что вечером путь ему преградила огромная черная собака, которая вставала перед ним, куда бы он ни направлялся, и в конце концов ему пришлось повернуть домой. Эту историю поведал один из членов команды той самой лодки. Ходят слухи, что Маув дуг вовсе не собака, а призрак узника замка; некоторые утверждают, что это герцогиня Глостерская, но подобное говорят о многих черных собаках. Например, черная собака из Ньюгейта считается призраком Лука Хаттона, известного разбойника, которого повесили в тех местах. Другие черные собаки ассоциируются с самим дьяволом.


Сторожевая черная собака (The Guardian Black Dog). Как правило, черных собак считают злобными существами, либо предвестниками смерти, либо ее непосредственной причиной, как, например, Маув дуг с острова Мэн. Однако существует множество историй, получивших особенно широкое распространение в начале XX века, о дружелюбных черных собаках, которые охраняли или сопровождали путников. Вот один из таких рассказов:



Во время обеда мистер Вартон сказал: «В маленькой гостинице в Эсклифе я повстречал мистера Бонда, который поведал мне историю, случившуюся с моим другом ДжоннИ Гринвудом из Суонклифа. Однажды Джонни пришлось проехать милю лесом. У опушки к нему подошла большая черная собака и побежала рядом.

Он так и не понял, откуда она взялась, но, даже когда Джонни уже не мог различить ее в темной чаще, он слышал, что она не отстает. Однако, выехав из леса, он никого не увидел и так и не понял, куда она пропала. Джонни завершил свой визит и отправился обратно той же дорогой. У въезда в лес к нему снова подбежала собака, но он не дотрагивался до нее и не заговаривал. Как только он выехал из леса, она исчезла.

Годы спустя в Йоркской тюрьме двое приговоренных признались капеллану, что намеревались той ночью в лесу ограбить и убить Джонни, но, увидев с ним большого черного пса, решили, что с двоими им не справиться.

«Это и есть то, что я называю полезными привидениями», — закончил свой рассказ мистер Вартон11.

В 1910 году очень похожую историю рассказывал в Лондоне старый священник по имени мистер Хоузи. Подобная же история о священнике, собиравшем пожертвования в глубинке, бытует в Йоркшире.

Ходила молва, что добрая черная собака обитала на Берд-лип-Хилл в Глостершире, она сопровождала путников, которые проходили по этой холмистой местности в темноте. Однако, пожалуй, наибольшее количество преданий, связанных со сторожевыми черными собаками, записано в Сомерсете.

Одна пожилая дама восьмидесяти пяти лет рассказывала в 1960 году о своей встрече с черной собакой в Канаде. Должно быть, она захватила это поверье из Сомерсета и вновь привезла его обратно.

Молодой девушкой я жила в окрестностях Торонто, и как-то вечером мне нужно было сходить на ферму за несколько миль от дому. Дорога шла через лес, и мне было очень страшно, но ко мне подбежала большая черная собака и проводила меня до самой двери. Когда пришло время возвращаться, она появилась вновь и довела меня чуть ли не до дому. А затем исчезла.

Похожую, уже бесспорно сомерсетскую, историю рассказал один крестьянин, которому однажды случилось заблудиться зимой среди скал. Внезапно опустился туман, и он стал бояться, что замерзнет, прежде чем отыщет дорогу домой. Но, двигаясь ощупью, наткнулся на лохматую шкуру и решил, что это старый Шеп — пес, пасший его овец, — нашел своего хозяина. «Хороший пес, Шеп. Домой, мальчик!» — крикнул он. Собака повернулась и привела его прямо к крыльцу, и тут крестьянин услышал, как в доме лает его собственный пес. Он повернулся, чтобы взглянуть на собаку, которая привела его, и увидел, как она увеличилась в размере и исчезла. «Это была черная собака, благослови ее Господи!» — всегда говорил он. Необычно в этой истории то, что человек безнаказанно дотронулся до черной собаки12.


Капельвейт (Capelthwaite). Это имя буги, обитавшего вУэстморленде. Хотя он может принимать разные обличья, предпочитает появляться в образе черного пса размером с теленка. Неподалеку от Милнторпа стоял амбар, который называли Капельвейт, служивший убежищем для одного из таких созданий. Это существо хорошо относилось к фермерам и даже охраняло их скот. О нем рассказывали историю, которую обычно рассказывают про хобгоблинов: о том, как однажды он загнал зайца в стадо овец и жаловался, что с этим маленьким ягненком хлопот было больше, чем со всеми остальными овцами, вместе взятыми. А вот по отношению к путникам он был очень злобным, так что в конце концов викарию и священнику из Битхэма пришлось изгнать его в реку Бела. С тех пор никто его не видел, кроме одного человека, который вернулся как-то с ярмарки без шапки и пальто, да к тому же весь растрепанный, и сказал своей жене, что Капельвейт загнал его в колючий кустарник13.



Лохматый Джек (Hairy Jack). Так звали одну из линкольнширских черных собак, из породы баргестов. Этот баргест обитал в амбаре неподалеку от Виллоутон-Клифф и, как прочие его сородичи, бродил по заброшенным полям и пустынным местам. Существует легенда об одном хромом старике, которого подозревали в том, что он превращался в черную собаку и кусал скотину. Его сосед утверждал, что видел превращение собственными глазами14.



Campbell J. G. Superstitions of the Scottish Highlands. Glasgow. 1900. P. 30–32.

2 Two of the Saxon chronicles parallels / Ed. Ch. Plummer. 2 vol. Oxford, 1892. P. 258.

3 County Folklore. Vol. IV: Concerning the East Riding of Yorkshire, collected by Mrs Gutch, 1911.

4 HuntR. Popular Romances of the West of England. London, 1923.

5 Henderson W. Folklore of the Northern Counties. London, 1879. P. 131.

6 Sikes W. British Goblins. London, 1880. P. 233.

7 Hunt R. Op. cit. P. 220–223.

8 Ibid. P. 223–224.

Tongue R. Forgotten Folk-Tales of the English Counties. London, 1970. № 24. Руфь Танг записала эту историю, рассказанную ей Беркширом Моррисом, членом Английского общества народных песен и танцев, в 1964 году.

10 Tongue R. Forgotten Folk-Tales of the English Counties. London, 1970. P. 48–49.

11 Hare A, In My Solitary Life. London, 1953.

12 County Folklore. Vol. VIII: Somerset Folklore by R. Tongue, ed. by K. Briggs, 1965. P. 108–109.

13 Henderson W. Folklore of the Northern Counties. London, 1879. P. 275–276. Складывается впечатление, что Уильям Хендерсон, записавший эту историю, отнесся к ней с известной долей скептицизма.

14 County Folklore. 1908. Vol. V: Lincolnshire, collected by Mrs Gutch and Peacock, 1908.

ДРАКОНЫ


Драконы и вайверны (Dragons and Wyverns). Своим разнообразием драконы ничем не уступают прочим обитателям сказочного мира, хотя классифицировать драконов по их внешнему облику вряд ли представляется возможным. Вне всяких сомнений, драконы — существа необычной наружности. Различают драконов четырехногих (классический образ) и двуногих, на Британских островах они получили название вайверны. Бывают и вовсе безногие создания, похожие на змей или червей: в древние времена именно слово «червь» использовалось для обозначения мерзкой твари, с которой сражаются герои. Пол дракона не имеет значения, но встречаются преимущественно женские особи, как в легенде о дочери царя Гиппократа, рассказанной анонимным автором «Путешествия сэра Джона Мандевилля». У некоторых драконов и вайвернов есть крылья, однако, за редчайшим исключением, крылья — инструмент передвижения, никогда не применяемый в бою. Иногда крылатые змеи бывают совсем миниатюрными и даже забавными. Большинство драконов — огнедышащие и очень прожорливые, хотя эти создания могут запросто питаться молоком (часто в чрезмерных количествах) и водой. Один дракон, например, поедал покойников, которых хоронили на кладбище. Дыхание дракона, как правило, ядовито. Обитать драконы могут везде: в лесу, у источника, в болоте, в норе, пещере, в реке, даже на колокольне церкви. Связь драконов с золотом, характерная для средневековых историй, в сказках становится менее очевидной. Описания драконов настолько пестры, что, пожалуй, двух одинаковых не найдешь. «У него было длинное, чешуйчатое тело, короткие, покрытые железом лапы, похожий на бич хвост и голова, посреди которой полыхал один-единственный глаз размером с большой таз, — подобный вид вселял ужас даже в самое храброе сердце. Его тело было неуязвимым, но стоило проткнуть бородавку, красовавшуюся на его правом бедре, и это сулило дракону смерть — да только три слоя медных щитков прикрывали ее» — говорится в одной из историй. Одноглазые драконы — исключительная редкость. Неуязвимость дракона — важнейшее свойство, отличающее этот вид тварей. Оно может проявляться по-разному: либо все тело дракона покрыто броней или железной — чешуей за исключением ахиллесовой пяты, либо он может становиться невидимым. Некоторые драконы способны не просто залечивать раны, но и соединять, извиваясь по земле, в одно целое отрубленные куски тела. Сэр Лосши, сражаясь с драконом Нантингтоне, что в Йоркшире, сумел справиться с этим, приказав своему псу уносить каждую отрубленную часть на соседний холм, расположенный по крайней мере в миле от места схватки. Но… «едва жестокий бой закончился, пес, размахивая хвостом, с радостью подбежал к хозяину. „Молодец, молодец!" — похвалил Ричард Лосши и потрепал пса по голове. Пес с благодарностью принялся вылизывать лицо своего хозяина. Но на языке у собаки остались капли ядовитой крови дракона. Рыцарь тут же упал замертво, а следом за ним с разбитым сердцем скончался от горя и пес»1.



Само собой, сегодня драконов не встретишь, а это все потому, что их истребили. Убить дракона под силу любому отважному или смышленому человеку. Самые известные драконоборцы — святой Георгий, король гаутов Бео-вульф и эпический герой Сигурд Вольсунг. В Средневековье предания о поединке с драконом появляются с XI века. Бео-вульф был первым, кому выпала такая честь. Самыми ранними свидетельствами драконоборчества святого Георгия остается французская поэма XII века и монета русского князя Ярослава Мудрого. К XII веку один из первых антикваров Англии Уильям Камден относит следующую историю:

Сэр Хью Бардольф… жил в этих местах во времена короля Генриха I… в королевских архивах хранится документ, свидетельствующий о том, что в первый год, когда сэр Хью управлял городом под названием Вормсгэй, на дороге посреди поля появился дракон, который своим дыханием отравлял людей и зверей, сэр Хью в день свадьбы сразился с этим самым драконом и убил его, отрубил голову и отнес королю, а король за то, что он убил дракона, добавил к его имени слово «дольф», и с тех пор его стали называть сэр Хью Бар-дольф, а раньше он был просто сэр Хыо Бард. А еще король приказал поместить изображение дракона на его гербе2.

В XIII веке знаменитый составитель сборника житий — «Золотой легенды» — Яков Ворагинский пометил в житии святого Георгия, что, по мнению некоторых, тот вовсе не укротил змея крестным знамением (как считали ранее), а вступил с ним в схватку. Авторитет «Золотой легенды» способствовал распространению именно этой версии по всей Европе. Предшественниками средневековых драконоборцев, вне всякого сомнения, стоит считать пророка Даниила, изничтожившего змея в языческом храме, и Александра Македонского, одержавшего с помощью огромного зеркала победу над василиском. «Обитал виликий дракон в месте том, и поклонялся ему народ Вавилона. И сказал Даниилу царь: „Разве ты можешь сказать, что он — это не живой бог? Поклоняйся ему!" И сказал Даниил: „Чту своего Господа Бога, который и есть Живой Бог, а другого живого бога не существует. Но коли позволишь, царь, истреблю дракона без меча и палки". И ответил царь: „Позволяю". Даниил зачерпнул смолы и жира, и взял волос, и смешал в равной доле, и сделал ком, и метнул в рот дракону, и дракон лопнул» (Дан. 14:22–26). На Востоке, где легенда о пророке Данииле не получила распространения, его подвиг — победу над драконом — приписывают именно Александру Великому. Примечательно, что Беовульф не только первым вступил в поединок с драконом, но и убил его, в общем-то, в честном бою, не прибегая к особым хитростям. Как и многие другие герои, Беовульф заплатил за победу над драконом своей жизнью.

В Гэмпшире рассказывают историю про дракона. Этот дракон, покрытый чешуей и извергавший огонь, наводил страху на деревню Бистерн. Каждый день чудище выбиралось из своего логова и требовало кадку молока себе на пропитание. Но, к ужасу всей окрути, дракон питался не одним молоком — ему требовалась плоть, что скотины, что человека. К счастью, селяне наняли знаменитого рыцаря, сэра Мориса Беркли, чтобы избавиться от дракона. Чтобы защитить себя от ядовитого дыхания, храбрец покрыл свое тело птичьим клеем, смешанным с толченым стеклом. Затем сэр Морис взял своих собак и отправился сражаться с ужасной тварью на Драконье поле. В суровом бою собаки погибли, а рыцарь хоть и сумел одолеть дракона, но вернулся после сражения совсем разбитым и вскоре умер, не словом не обмолвившись об этой схватке3.

Дракона вовсе не обязательно убивать, иногда избавление от чудища происходит не столь кровавыми средствами:

Неподалеку от города Бура, что рядом с Судбэрри, не так давно появилась напасть, терзавшая всю округу, — огнедышащий дракон с гребнем на голове, зубами, похожими на пилу, и хвостом невероятной длины. Он убил местного пастуха и пожрал множество овец. Тут-то батрак, работавший у хозяина земель, на которых объявился дракон, а именно у сэра Ричарда де Вальдгрейва, рыцаря, взял лук да стрелы и отправился на борьбу с драконом. Да только тело дракона, как в него ни стреляй, оставалось невредимым, ибо стрелы отскакивали от драконьей спины, словно от железа или от камня. А те стрелы, что попадали в хребет, с невероятным звоном — словно выстрел пришелся по медной пластине — отлетали прочь. Благодаря подобной защите дракон был неуязвим. Вот и собрались люди со всей округи, чтобы уничтожить его. А дракон, как увидел толпу, решившую засыпать его градом стрел, спрятался в болоте среди высокого камыша — с тех пор его и не видели4.

Не удивительно, что всеобщая нелюбовь привела к тому, что драконы исчезли или просто не хотят больше показываться людям на глаза.


Крылатые змейки (The Winged Serpents). В лесу вокруг Пенлин-Касл обитали раньше крылатые змеи, которые наводили страху на стар и млад. Один пожилой житель Пен-лина рассказывал, что в детстве ему приходилось слышать о красоте этих крылатых змей. Они свивались кольцами и сияли так, словно были усыпаны самыми разными драгоценными камнями. У некоторых даже были гребешки, переливавшиеся всеми цветами радуги. Стоило потревожить змей, как они спешили уползти в свои норы, озаряя все вокруг отблесками своей кожи. Разозлившись, они пролетали над головами людей — с расправленными крыльями и сверкающими глазами, переливающимися, словно павлиний хвост. И это не какие-нибудь там сказки, придуманные, чтобы детей пугать, а факт истинный и достоверный. Его отцу и дяде удалось даже убить нескольких, ибо они причиняли вред, что лиса в курятнике. А исчезли они оттого, что уж больно докучали фермерам в округе. Старая женщина, которую в детстве родители брали с собой в Пенмарк-Плэйс в Гламоране, рассказывала, что ей не раз приходилось слышать от людей про нападения крылатых змей на сельскую округу. У этих крылатых змей были свои «король и королева», которые обитали в лесу в окрестностях Бьюпера. Старики верили, что там, где повстречаешь крылатую змейку, наверняка поблизости спрятано сокровище или чего-нибудь дельное. Ее дедушка рассказывал, что сам наткнулся на крылатую змейку в лесу, рядом с Порткерри-Парк. Вместе с братом они решили поймать одну и прождали целый день, покуда она покажется. Тут-то они выстрелили в нее, и тварь, почувствовав боль, «поднялась в воздух и набросилась на дядюшку — принялась хлестать его крыльями по голове». Долго они дрались, пока змейка не упала замертво. Дедушка даже показывал ей кожу и перья крылатой змейки, да только когда он умер, выкинули все это из дому. А змейка эта среди фермеров была известна не хуже, чем любая лиса, что живет в Пенмар-ке. Да только неподалеку оттуда обнаружили сокровища — эти деньги были спрятаны тем, кто отправился на битву при Сент-Фагане, а тогда ведь и дождь лил красный от крови5.


Дракон из Вэнтли (The Wantley Worm). Дракон наводил страх на всю округу. У него было сорок четыре железных зуба и длинный шип на хвосте, грубая, очень прочная кожа и огромные крылья. Он поедал деревья и скот, как-то раз он сожрал трех детей за один присест. Из ноздрей у него вырывалось пламя, и ни один человек не отваживался приблизиться к нему. Неподалеку от драконьего логова жил рыцарь по прозванию Мур из Мурхолла — да такой крепкий, что, как сказывают, однажды схватил лошадь за гриву и хвост и давай вертеть — покуда та не померла. А все оттого, что он на ту лошадь был зол. Так вот, как говорится в сказке, сожрал он лошадь целиком — одну голову оставил. Наконец окрестные жители собрались и направились в Мурхолл: со слезами молили рыцаря избавить их от подобного чудища, которое не то что пожирает все их пропитание, но и держит их в постоянном страхе за свои жизни. А еще предложили они за подобную службу рыцарю все имущество, какое только у них еще осталось. А рыцарь и говорит, что ничего ему не надо, кроме шестнадцатилетней девицы с черными волосами, чтобы помазать его ночью на битву да снарядить его в доспехи поутру. Это было обещано. Тут-то он отправился в Шеффилд, где нашел кузнеца, выковавшего ему доспехи, с пят до головы покрытые железными шипами — каждый пять, а то и шесть дюймов длиною. Рыцарь спрятался в колодце, куда дракон ходил на водопой. Только тот склонился к воде, рыцарь с криком как даст ему по морде со всего маху. Да только что дракону такой удар, он оправился сразу. Вот и сражались они на протяжении двух дней и ночей — даже друг друга не ранили. Наконец дракон как налетит на Мура — хотел он его подбросить повыше в воздух, но тут-то рыцарь и нанес удар ему прямо посередь спины. Уязвимое это было место, железное копье вонзилось в тело чудища так глубоко, что он принялся весь извиваться и рычать от боли и злобы, но не прошло и пары минут, как все было кончено — дракон рухнул на землю, туша беспомощная, и помер6.



Дракон из Амера (The Dragon of Aller). Это извергавшее ядовитое дыхание чудовище, похожее на огнедышащую летающую змею, было покрыто чешуйчатыми доспехами. Оно обитало в берлоге на южной стороне Круглого холма, что поблизости от Адлера. Время от времени оно спускалось в болотистую низину — и всюду, где чудище пролетало, и скот, и деревья оказывались отравлены. Доярки бежали прочь, едва раздастся шум его крыльев, в несколько мгновений два десятка ведер молока оказывались опустошенными. Люди жили в смертельном страхе за себя, за своих детей и за свой скот. Наконец один рыцарь по имени Джон из Адлера, или лорд Адлер, храбро отправился им на помощь. Он обмазал свое тело дегтем, а на лицо надел маску, чтобы дыхание дракона не смогло нанести ему вреда. Вооружился копьем, специально изготовленным для этого подвига, поехал прямо к берлоге и напал на дракона, пока тот спал. Впотьмах завязался жестокий бой, и наконец дракон был повержен. В логове рыцарь обнаружил еще двух-трех маленьких дракончиков и отправился домой, чтобы привести с собой людей и заделать вход в пещеру железной бороной. Оттого-то некоторые и говорят, дескать, дракона Адлера бороной убили…7

Согласно другой версии этой истории:

Прошло немало лет с тех пор, как огнедышащий летающий дракон жил неподалеку от Карри-Ривелл. Иногда он перелетал через болота прямо к Адлеру, уничтожая своим ужасным дыханием посевы и все, что окажется поблизости. Наконец Джон Адлер, отважный и храбрый человек из самого Адлера, поклялся убить дракона. Он затаился и вот, когда дракон перелетел через Адлерский холм, набросился на чудище, завязался жестокий бой, и Джон отсек дракону голову. Огненная кровь пролилась на траву — и в тех местах, где она струилась, с тех пор ничего не растет. А Джон оказался так сильно обожжен драконьим дыханием, что помер почти одновременно с драконом. Люди забрали его тело и похоронили в церкви, а деревню назвали в его честь8.


Удивительная легенда о Ламбтонском черве (The Wonderful Legend of the Lambton Worm). Юный наследник Ламбтона вел беспечную жизнь, пренебрегая как своим высоким положением, так и заповедями веры. По своему неправедному обыкновению он отправился ловить рыбу в воскресенье, закинул удочку и стал ждать улова, в то время как все добропорядочные люди отдыхали по случаю праздника. Поначалу его усилия были тщетны — вот он и принялся к ущербу для спасения своей души честить и бранить неудачу на все лады, да такими словами, что те, кто слушал священную мессу, приуныли от смущения. Тем временем нить напряглась, и вот в надежде поймать большую рыбу он схватился за удочку, стал подсекать и потащил улов на себя что было силы — так и вытащил на сушу. А на крючке, к его ужасу и удивлению, и не рыба вовсе — один только червь, ни на что не похожий и отвратный на вид. Ну тут он его с крючка снял и со всей силы как швырнет в колодец, что был поблизости (колодец этот с тех пор и называется Змеиным). Забросил опять он удочку — давай рыбачить по новой, а мимо как раз проходил незнакомец почтенной наружности. Тот и задает ему вопрос: «В чем дело?» — «Да вот, — говорит, — вроде как попался мне дьявол на удочку» — и показывает ему на колодец. Незнакомец посмотрел на червя и сказал, что никогда ничего подобного раньше не видел, — червь этот был вроде тритона, только с каждой стороны рта у него по девять отверстий — подобный знак ничего хорошего не сулил.

Червь так и остался в колодце: кому он нужен, да только вскоре так вымахал, что пришлось подыскивать жилище побольше. При свете дня он обычно сворачивался кольцами вокруг камня и отдыхал посреди речки, а ночью навещал холм, что в окрестности, и ложился вокруг него. Так он и продолжал расти — до тех пор, покуда не стал троекратно опоясывать холм своим телом (а был то Змеиный холм рядом с Фэтфилдом). Чудище стало наводить страх на всю округу: пожирало овец, выпивало молоко у коров, калечило скот перепуганных крестьян. Местность эта совсем опустела, и червь, не обнаружив для себя ничего съедобного, перебрался на северный берег реки, поближе к Ламбтон-Холлу, где в печали и трауре по-прежнему жил старый лорд Ламбтон. Молодой-то наследник в своих грехах раскаялся и отправился искупать их на войну куда подальше, говорят даже, сражаться с неверными.

Перепуганная челядь собралась на совет, тут эконом, человек в летах и с опытом, и предложил наполнить большую лохань, стоявшую во дворе, молоком. Червь приполз на двор, со смаком молоко выпил, никакого вреда чинить не стал и отравился восвояси отдыхать, расположившись вокруг своего холма. На следующее утро червь приполз вновь, в том же часу он перебрался через реку и направился прямо к господскому дому. Вскоре выяснилось, что ежедневно нужно выставлять девять кадок молока, и ничуть не меньше, — иначе червь демонстрировал свое негодование: обвивал хвостом деревья в парке и вытаскивал их прямо с корнями. Множество благородных и прославленных рыцарей, отличавшихся доблестью и отвагой, пытались справиться с этим чудовищем, наводившим ужас на всю округу. Сражения были не на жизнь, а на смерть — но стоило разрубить чудище на несколько частей, как куски немедленно соединялись вместе, а отважный нападавший неизбежно лишался или жизни, или какого-нибудь члена. Так что после многочисленных неудачных и роковых попыток уничтожить дракона ни один человек не смел вступать в смертельную схватку с подобным недругом, а чудище по-прежнему отдыхало там, где и раньше, обвившись кольцами вокруг холма.

Прошло семь лет, благородный наследник Ламбтона возвратился из дальних войн за веру Христову и увидел, что обширные земли и владения его предков находятся в полном запустении. Он услышал жалобы людей, чьи сердца были наполнены тревогой и страхом. Затем он отправился в поместье, бросился в объятия своего престарелого отца, измученного горем и скорбью как из-за отсутствия сына, которого он давным-давно считал погибшим, так и из-за чудовищного разорения, которому подверглось его некогда цветущее поместье.

Наследник тут же отправился на другой берег, поехал к холму, где лежал червь. Однако, будучи рыцарем не только бесстрашным, но и прозорливым, он решил, учитывая горькую судьбу всех, кто погиб в сражении с драконом, лосоветовать-ся с Сивиллой о том, как лучше всего изничтожить чудовище.

Так он и узнал, что сам является причиной всех несчастий, которые обрушились на родную округу, и от этого его горе только приумножилось, а решимость сражаться стала еще тверже. Узнал он также, что надо облачиться в лучшую кольчугу, истыкать ее наконечниками копий — остриями наружу, взобраться на камень посреди реки, положившись на Провидение и могучий меч. Но прежде надо дать торжественную клятву в том, что в случае успеха он готов убить первое живое существо, которое ему встретится. А если он не исполнит этого — девять поколений лордов Ламбтона не смогут умереть у себя дома, в постели.

Он дал торжественную клятву в часовне своих предков, продел сквозь кольчугу самые что ни есть острые наконечники копий. Взобрался на камень посреди реки, обнажил свой верный меч, который никогда не подводил его в трудную минуту, и поручил себя воле Провидения.

В положенный час дракон покинул холм, расправил тело во всю длину и направился в сторону поместья Ламбтон — по пути ему надо было миновать тот самый камень, где он иногда отдыхал. Тут-то рыцарь, ничего не боясь, как ударит дракона по голове что было сил, правда, никакого толку от этого удара не вышло, но дракон рассердился — и решил сжать рыцаря в кольцах своего тело и задушить его парами своего ядовитого дыхания. Но рыцарь заранее подготовился к этой напасти, ибо чем плотнее сжимались кольца вокруг него, тем глубже впивались закрепленные на кольчуге острия в тело дракона. Вода в реке и та стала багровой от драконьей крови. Чем больше дракон старался уничтожить рыцаря, тем меньше у чудища оставалось сил. А рыцарь времени не терял, воспользовавшись случаем, взял да и перерубил дракона пополам. Отрубленную часть тут же унесли прочь быстрые воды реки — и дракон уже никак не смог возродиться в прежнем виде. Так после длительной и отчаянной схватки отвага и мужество рыцаря из Ламбтона одолели червя.

Перепуганная челядь на коленях молилась во время битвы. При благоприятном исходе рыцарь, как и обещал, должен был протрубить в рог, чтобы отец, обрадованный его спасением, отпустил с привязи верного пса, рыцарю принадлежавшего, дабы этот самый пес и стал обещанной жертвой. Да только старик на радостях позабыл обо всем, кроме своих отцовских чувств, и бросился к сыну, чтобы поскорее его обнять.

Заметив отца, тот преисполнился горя и печали. Да только как же он мог поднять руку на своего родителя. И вот в надежде, что клятву все же можно исполнить и он убьет второе живое существо, какое только встретится ему на пути, он еще раз затрубил в рог; верный и самый любимый пес сорвался с привязи и бросился ласкаться, и тут благородный рыцарь со скорбью и отвращением вонзил меч, на котором еще не высохла кровь дракона, прямо в сердце своему верному спутнику. Но напрасно. Предсказание исполнилось, и на протяжении девяти поколений заклятие Сивиллы тяготело над домом Ламбтонов9.


Кнакер из Лиминстера (The Knucker of Lyminster).

Пройдоха снял рабочие рукавицы, положил их на тщательно вытертую рукоятку, достал из-за пазухи платок в красно-белый горошек, куда был упакован завтрак, уселся на берегу, аккуратно распаковал съестное, расправил углы платка у себя на коленях и принялся за рассказ: «Вот говорят, много лет назад в этом большом пруду жил огромный дракон — звали его Кнакер, оттого-то и по сей день это место зовется Кнакерова яма. Знаете, слонялся этот старый дракон по округе Брукса и все выискивал, чтобы такое сожрать на ужин, да вот, например, несколько лошадей или коров — их он проглатывал и глазом не моргнув. А еще время от времени садился он на вершине о'Касвея и слизывал своим языком всякого, кто проходил мимо, словно жаба, которая языком мух ловит. И того больше, иногда как переплывет через реку, и давай своей мерзкой мордой тыкать в окно корабельного двора — а люди-то сидят внутри, чаи попивают, — во какие вещи происходили в добром старом Хэмпфри в Арндель-ской округе. И вот мэр Арнделя предложил награду всякому, кто положит конец этому безобразию. Уж и не помню, сколько там было, но сумма немаленькая, это точно. Да только все были до того перепуганы, что никакой приход подобные издержки не покроет, знаете ли. Мэр удвоил награду, тут один юный малый из Вика решил попытать счастья. Люди-то теперь говорят, будто он был из Арнделя, да не правда все это. Звали его Джим Пэтток, и он пришел из Вика. Я всю свою жизнь в Тоддингтоне провел, мне ли не знать. Да что там, моя прабабка Джудит жила прямо там, где бузина старая растет, сразу за поворотом, так вот она вспоминала, что, когда она еще была девчушкой, у них в доме жил парень, который ухаживал за девушкой да и жениться умудрился, а девушка та была как раз из рода Джима Пэттока, его поросль.

Ну так вот, Джим Пэтток отправился прямо к мэру и изложил ему свой план. А мэр приказал, чтобы все, как один, помогали Джиму во всем, что ему понадобится, и нечего тут деньги считать — надо быть уже за то благодарным, что избавятся от Кнакера. Ну тут Джим отправился к кузнецу и заказал ему большой железный котел — во-о-о-о такой большой. Потом пошел к мельнику и попросил во-о-стоко муки. Потом пошел к лесорубам и приказал сложить огромный очаг прямо посреди площади. А когда все это было исполнено, он замешал и приготовил самый что ни есть огромный пудинг из всех, какие только бывали на свете. Как с этим он справился — да нет, не совсем, пудинг еще не слишком хорошо пропекся в середине, но оно-то и к лучшему, как я помню, — выложили пудинг на деревянную повозку и взялись тащить целым скопом. А впереди шел Джим — храбрый как лев. Люди провожали его до самого моста, дальше-то они идти побоялись, ибо там большой Кнакер как раз расположился неподалеку от Билл-Доуз. То есть там-то была его голова, а шея и тело — те тянулись вдоль холма, так что хвостом он цеплялся за деревья в Батвортском парке.

Дракон, как увидел повозку, возьми и окрикни, да по-вежливому:

— Как дела, дружище?

А Джим ему в ответ:

— Как дела, дракон?

А тот принюхался и спрашивает:

— Что у тебя там?

— Пудинг!

— Пудинг? А что это такое?

— Попробуй! — отвечает Джим.

Чего тут разговаривать, пудинг, повозка и лошади — все было проглочено в одно мгновение. Джима бы и того не осталось, если бы он не ухватился за дерево, одно из тех, что повалились с год или того раньше.

— Недурно, — сказал Кнакер и давай губы облизывать.

— Еще хочешь? — спрашивает Джим.

— Не помешает, — ответил Кнакер.

— Отлично, пополудни будет тебе еще. — Джим хоть и сказал так, да знал наверняка, что говорит неправду.

Прошло немного времени, и тут как принялся дракон по земле кататься, реветь и бить себя по животу. На всю округу слышно. Переваливался с боку на бок, целое облако пыли поднял, камни и деревья повывернул, хвостом все посносил.

Да только Джим Пэтток ничего не боялся. Он уже принял галлон или около того за обедом, так что какие после этого страхи. Едва он приблизился, старый Кнакер как зарычит на него:

— Да ты никак осмелился притащить мне еще один пудинг, малый!

— А что? Неужто непорядок?

— Да ты не слышишь, как у меня в животе урчит?! Тяжесть такая, что я подняться не могу, все в животе бродит!

— Что ж столько съел за один раз! Ну ничего, у меня тут есть пилюля — как раз поможет.

— Давай сюда! — обрадовался Кнакер.

— Держи! — Джим вытащил из-за спины топор, который он там прятал, и отсек дракону голову со всего маху».

Тут старый пройдоха отхлебнул из бутылки с чаем и замолк. «И это все?»

«Почти все, сэр. А если вы через малые ворота отправитесь на кладбище, то увидите его могилу. Рядом с крыльцом, по левую руку, вот прямо в углу, где от крыльца начинается стена церкви». Само собой, могила была на месте, да только на плите не значилось ни одного слова и хотя многие мне указывали на этот безымянный памятник, только старый пройдоха знал об имени и происхождении похороненного там храбреца. Для всех остальных это был просто «человек, который убил дракона»10.


Сассекский пирог (Jim Puik and the Knucker). Джим Пулк был мальчиком на посылках, это он испек большой сассекский пирог и положил в него яд, отвез на тележке прямо к Кнакер-Хоул, а сам спрятался за изгородью. Дракон вышел наружу, съел пирог, умер, а Джим Пулк вышел из укрытия и отрезал ему голову своей косой. Потом он пошел в трактир «Шесть бубенцов», чтобы выпить за свою победу, и упал замертво. Наверное, немного яда попало ему на руки, а нет никаких сомнений в том, что он утер рот, опрокинув пинту11.


Пирс Шонкс и Брент-Пелхамский дракон (Pierce Shoncks and the Dragon of Brent Pelham). Брент-Пелхамский дракон жил в норе среди корней старого тисового дерева — того самого, что стоит на границе Большого и Малого пипсельских полей. Он наводил ужас на всю округу, говорят даже, что этот дракон был любимцем самого дьявола. И вот однажды с чудовищем решил-таки расправиться Пирс Шонкс, лорд Пелхама, тот самый, про которого некоторые утверждают, будто он был великаном, но все сходятся во мнении, что охотником он был отменным, а жил он тогда в окруженном рвом доме, руины которого и по сей день называют Шонксами. В полном вооружении, с мечом и копьем, в сопровождении оруженосца и трех псов, таких быстрых, что их даже считали крылатыми, Шонкс разыскал дракона и в тяжелом бою сумел-таки проткнуть драконью шею своим копьем, нанеся дракону смертельную рану. Однако силы зла тем самым не были повержены окончательно, ибо появился сам дьявол, который с гневом стал бранить Шонкса за убийство своего сподручного. Тут-то дьявол поклялся, что заполучит душу и тело Шонкса сразу после его смерти — все равно, похоронят ли его внутри пелхамской церкви или снаружи. Шонкс был не из пугливых и ответил дьяволу, что душой уж как-нибудь распорядится Бог, а что до тела, то оно будет лежать там, где сам Шонкс пожелает. Прошел год, и вот на смертном одре Шонкс потребовал, чтобы ему принесли лук, взял стрелу и выстрелил из нее прямо в северную стену пел-хамской церкви. Там и устроили гробницу для Шонкса — так что, как он и обещал, покоится его тело в месте, которое для дьявола недоступно, — и не внутри пелхамской церкви, и не снаружи12.


Ассипатл и Сторский змей (Assipattle and Muckle Mester Stoor Worm). Ассипатл был младшим из семи сыновей. Вместе с отцом, матерью и братьями он жил на ферме, расположенной неподалеку от речки. Все они работали, не зная отдыха, и только Ассипатла нельзя было заставить и пальцем о палец ударить. Он лежал на кухне рядом с очагом, весь измазанный в саже, — ни о чем не заботился и ни до чего ему не было дела. Отец с матерью хватались за голову, братья дразнили его дурнем и пинали ногами. Все заливались смехом, когда по вечерам Ассипатл принимался рассказывать о невероятных сражениях, в которых он принимал участие.

И вот однажды до фермы донеслась новость о том, что в места, где жил Ассипатл, пожаловал страшный и ужасный Сторский змей. Этот Сторский змей был самым ужасным созданием на свете. Люди бледнели и осеняли себя крестным знамением, едва заслышав его имя, ибо он был самой ужасной из девяти казней, обрушившихся на человечество. Если земля содрогалась или воды моря внезапно обрушивались на землю — значит, Сторский змей зевает опять. Он был так велик, что, лишь обвив землю кольцами, мог найти себе место. Его дыхание было таким ядовитым, что стоило ему рассердиться и выдохнуть со всей силы — любая живая тварь, оказавшаяся в округе, падала замертво и погибал урожай. Своим раздвоенным языком он сбрасывал холмы и целые деревни прямо в море, подхватывал и ломал не то что дома, но и корабли — а все для того, чтобы сожрать людей, прятавшихся внутри. И вот, когда он добрался до страны, где жил Асссипатл, и принялся зевать, люди поняли, что им придется кормить змея, а не то он разозлится и разорит их земли. Разнеслась весть о том, что король обратился за советом к старому мудрецу, прорицателю, а тот ответил, что единственный способ ублажить Сторского змея — отдавать ему каждую неделю на съедение семерых девственниц. Люди пришли в ужас от этого, но их страх перед змеем был столь велик, что они согласились. И вот каждый раз субботним утром семь перепуганных девушек, связанных по рукам и ногам, оставляли на скале рядом с берегом. Чудовище поднимало голову из воды, слизывало их своим раздвоенным языком — так девушки пропадали вовсе.

И вот покуда вся семья слушала рассказ королевского вестового, лица отца Ассипатла и его братьев посерели от страха, и только Ассипатл взял да и произнес, храбрец, что он готов сразиться с чудовищем. И прихвастнул еще, что все эти годы он только и копил силы для этого. Братья разозлились и забросали его камнями, но отец с горечью произнес: «Ну да, как я стану из рогов полумесяца ложки точить, тут-то ты и отправишься со Сторским червем сражаться». Но вестовой поведал еще не все — впереди были новости куда ужаснее. Он сказал, что жители страны были так напуганы гибелью самых прекрасных девушек, что стали искать иного средства, как бы задобрить дракона. Король опять посоветовался с мудрецом, и тот после долгих размышлений ответил, посмотрев на короля глазами, полными ужаса, что единственный способ навсегда избавиться от змея — отдать ему самую прекрасную девушку в стране, принцессу Прекрасную Драгоценность, единственную королевскую дочь. Прекрасная Драгоценность была наследницей престола своего отца, и отец любил ее больше всех. Но людей так тяготили горе и скорбь по дочерям, что король ответил, обливаясь слезами:

«Конечно, самое прекрасное создание, последний отпрыск древнего племени, ведущего свой род от бога Одина, примет смерть за свой народ».

Был только один способ спасти принцессу, так что король испросил отсрочки, чтобы разослать гонцов во все уголки своей страны и объявить: принцесса станет женой того, кто будет силен и отважен настолько, чтобы сразиться с чудищем и одержать победу. В приданое победителю предназначалось все королевство, а также знаменитый меч Скинкер-снаппер, который король унаследовал от самого Одина.

Тридцать храбрецов собрались во дворце (так сказал вестовой, сделавший привал на ферме Ассипатла), но, едва взглянули на Сторского змея, только двенадцать из них согласились остаться. Уж точно король не надеялся ни на одного из них. Потому — хоть был он стар и дряхл — взял король свой меч Скинкерснаппер, что висел в ножнах позади его престола, и поклялся, что лично отправится сражаться с чудовищем и ни за что не отдаст ему свою дочь, приказал спустить на воду свою лодку и держать ее наготове.

Ассипатл внимательно выслушал рассказ — хотя никто из присутствующих не обратил на него внимания. Вестовой не спеша отправился прочь, а отец с матерью пошли спать — со своей лежанки Ассипатл слышал, как родители порешили наутро отправиться к берегу, посмотреть, как король будет сражаться с чудищем. А поехать туда они собирались на Тит-гонге — самой быстрой лошади, что была в той стране.

Тут-то мать и спрашивает: «Как же Титгонг может скакать быстрее любой другой лошади?» Отец не очень-то хотел отвечать, но поддался и под конец уступил надоедливым вопросам: «Когда я хочу, чтоб Титгонг остановился, то хлопну его по левой лопатке, когда хочу, чтоб скакал быстрее, дважды хлопаю по правой, а когда хочу, чтоб он несся вперед что есть сил, дую в гусиную горловину, которая у меня всегда с собой в кармане. Едва услышит он этот звук, так мчится быстрее ветра».

Понемногу в доме установилась тишина: Ассипатл понял, что все заснули. Втихаря он вытащил гусиное горло из отцовского кармана, пробрался в стойло, попытался надеть узду на Титгонга. Тот поначалу брыкался, но, стоило Ассипатлу хлопнуть его по левой лопатке, тот притих, словно мышь. Ассипатл взобрался ему на спину, хлопнул по правой лопатке — и тут конь рванул вперед, громко заржав. От этого ржания отец проснулся, вскочил на ноги и давай поднимать сыновей. Все вместе они оседлали лошадей и давай преследовать вора. А откуда им было знать, что коня украл не кто иной, как Ассипатл?

Отец, скакавший быстрее всех, почти настиг Титгонга и крикнул ему: «Хей! Хай! Ху! Титонг тпру!» — тут Титгонг и встал как вкопанный. Ассипатл поднес гусиное горло ко рту и дунул в него что было сил. Титгонг, едва услыхал звук, помчался что есть сил, оставив своего хозяина и шестерых его сыновей далеко позади. А несся он так быстро, что Ассипатл и дышать-то мог с трудом. И вот к рассвету Ассипатл добрался до того самого места на берегу, где лежал Сторский червь. Была там долина, теснившаяся между двух холмов, а в долине стоял домишко. Ассипатл привязал Титгонга, а сам сунулся в этот домик: на кровати лежала огромная старуха и громко храпела. В очаге продолжал гореть огонь, а рядом стоял железный горшок. Ассипатл взял горшок, кинул в него горящего торфа из очага. По дому он передвигался на цыпочках, так что старуха и не проснулась, и только серая кошка, лежавшая у нее в ногах, зевнула и потянулась. Ассипатл поспешил прямиком к берегу. На большом расстоянии от земли высился мрачный остров — а на самом деле то была макушка головы Сторского червя. Зато поблизости оказалась лодка, стоявшая на якоре, а в лодке был человек, он скрестил руки на руки — все пытался согреться, поутру-то холодно. Ассипатл окликнул этого человека: «А ты чего не выберешься на берег погреться?» — «Да я бы рад, да только королевский сенешаль намнет мне бока, если я лодку брошу». — «Смотри, как хочешь, я-то сейчас разведу огонь и поджарю себе моллюсков на завтрак», — ответил Ассипатл и принялся рыть яму под очаг. Минута-другая, и вдруг как вскочит с криком: «Золото! Золото! Точно золото! Желтее пшеницы и ярче солнца!» А тот, кто был в лодке, едва про золото услышал — прыгнул в воду и давай к берегу. Он едва не сбил Ассипатла с ног — кто ж золота-то не хочет — и давай руками землю скрести там, где Ассипатл яму рыл. Тем временем Ассипатл отвязал лодку и прыгнул в нее с горшком в руках. Он уже отплыл далеко в море, когда человек наконец обернулся, прекратил копать и взвыл от досады. Солнце поднялось над долиной, словно огромный большой шар, — Ассипатл греб все быстрее, чтобы добраться до головы чудовища. Он обернулся и увидел, что король и вся его свита собрались на берегу. Люди, подпрыгивая от гнева, кричали, чтобы он возвращался. Но он не обратил на эти окрики никакого внимания, потому что знал — надо успеть добраться до чудовища, пока оно не зевнет семь раз. Голова Сторского змея была величиной с гору, его глаза словно круглые озера, глубокие и темные. Едва лучи солнца коснулись его глаз, чудовище очнулось от сна и принялось зевать. Змей всегда зевал семь раз, после чего из пасти появлялся его раздвоенный язык, сметавший все живое, оказывавшееся поблизости. Ас-сипатл подплыл к чудовищу как раз в тот момент, когда оно зевнуло во второй раз. С каждым зевком вода приливной волной устремлялась прямо в утробу змея. Вот так Ассипатл, сидя в лодке, был подхвачен волной и попал в глотку чудовища — огромную пещеру, извивающуюся, словно гигантский туннель. Его несло по волнам миля за милей, вокруг пенилась вода, тут и там закручивались водовороты, наконец волнение поутихло, поток стал слабее, и лодка остановилась. Ассипатл знал, что времени у него совсем мало, ибо чудище должно было зевнуть опять, поэтому он побежал со всех ног и так, огибая один угол за другим, добрался до самой печени змея. Он-то знал, куда держать путь, да и внутри Сторского змея было светло от морских огней. Наконец Ассипатл достал большой нож и вырезал в печени большую дыру. Затем он достал торф из котелка и принялся запихивать его как можно глубже, набирал в себя воздух и дул на торф что есть мочи, пусть пламя полыхнет — так уж полыхнет. Ассипатл стал отчаиваться, огонь никак не занимался, но вдруг яркий язык пламени озарил темноту, и печень стала полыхать, словно костер на Иванов день. Убедившись, что вся печень объята пламенем, Ассипатл побежал обратно к лодке — он несся обратно еще быстрее и добрался как раз вовремя, ибо занявшаяся огнем печень вызвала у змея дикую боль: он рыгал и рыгал без устали. Волна, поднявшаяся в животе, подхватила лодку и вынесла ее в пасть чудовища, а потом и наружу, прямо к берегу, где он пристал на возвышенности, куда воде не так-то легко добраться.

И хотя Ассипатл был цел и невредим, никто даже не думал о нем, ибо всем казалось, будто наступил конец света. И король со своей свитой, и старуха, разбуженная громким шумом, и даже кошка — все принялись взбираться на холм, чтобы спастись от потоков воды, которые извергались из пасти Сторского змея.

Огонь становился все сильнее и сильнее, из ноздрей чудовища струились черные потоки дыма, небо потемнело, в агонии чудище высунуло свой раздвоенный язык и зацепилось им за рог у полумесяца, но тут язык соскользнул, упал вниз и оставил на земле след — глубокую трещину. Прилив наполнил эту впадину водой, — вот так земли датчан оказались отделены от берега Норвегии. А там, куда ударился кончик языка, появилось Балтийское море. Сторский червь извивался в мучительной агонии, он пытался достать головой до неба, и каждый раз, когда голова падала, весь мир сотрясался от удара. С каждым падением из пасти чудища выпадали зубы. В первый раз из них образовались Оркнейские острова, затем — Шетландские, и вот, когда уже Сторский червь почти испустил дух, Фарерские острова с грохотом упали прямо в море. Наконец чудовище свернулось огромным клубком, и старые люди говорят, что остров Исландия — это и есть остатки мертвого змея, чья печень все еще полыхает в недрах гор.

Прошло немало времени, прежде чем небо стало чистым, солнце засияло снова, а люди смогли прийти в себя. Король крепко обнял Ассипатла и назвал его своим сыном. Он обрядил Ассипатла в темно-красную мантию, и вложил нежную белую ручку Прекрасной Драгоценности в руку Ассипатла, и подпоясал его знаменитым мечом Скинкерснаппер. А еще добавил, что повсюду, куда простирается его королевство — на юг, на север, на запад и на восток, — все отныне принадлежит герою, который спас и страну, и людей.

Неделей позже Ассипатл и Прекрасная Драгоценность сыграли свадьбу в королевском дворце. И никто еще не видел свадьбы, подобной этой, потому что все до единого жители королевства были счастливы — Сторский змей больше уже не мог принести им горя. Повсей стране люди плясали и пели. Король Ассипатл и королева Прекрасная Драгоценность радовались, а как же еще, ведь они так любили друг друга. У них народилось немало прелестных ребятишек, и если они не померли, то наверняка живут и поныне13.


Линтонский червь (Linton Worm). В XII веке обитатели Линтона оказались в бедственном положении из-за прожорливого чудовища или червя, который, по словам писателя XVII века, был «три шотландских ярда в длину, немногим побольше, чем нога обыкновенного человека, обликом и окраской похожий на болотную гадюку». Чудище жило в норе, расположенной на северо-восточном склоне Линтонского холма, — это место и по сей день называется Ворм-Дэн, или Берлога Червя. Время от времени червь выползал наружу и «кружил по полям, поджидая добычу», — дело, не требовавшее особых усилий, так что фермерам по всей округе пришлось увести свой скот и переселиться на мили три-четыре поодаль, отчего местность, где обитал червь, пришла в полное запустение: ни один путник не осмеливался поехать по дороге, шедшей в тех краях, все равно, надо ли было ему в церковь или на ярмарку, — вот какого страха навела тварь. Соммервиль из Ларристона, оказавшийся как раз в то время на юге, из любопытства захотел посмотреть на чудовище, о котором он слышал столько странных историй, а поэтому отправился на север, до самого Джедбурга. Там-то он повстречал до смерти напуганных фермеров, которые бежали в город в поисках убежища. Одни говорили, что у чудища стали отрастать крылья, другие, что оно извергает пламя из пасти, третьи, что его ядовитое дыхание способно на расстоянии убить корову. Но эти слухи только подогрели любопытство Соммервиля, и он пожелал лично посмотреть на тварь. И вот как-то раз он вскочил на коня и отправился к звериной берлоге. Стоило твари выползти и заметить всадника поблизости, она подняла голову на высоту в половину тела и уставилась прямо на него, открыв пасть, а затем уползла обратно, не причинив никакого вреда. Юный Соммервиль решил, что при таком исходе ему следует во что бы то ни стало убить чудовище, взялся пристально наблюдать за тварью и ее повадками. Он обнаружил, что червь всегда глядит прямо в лицо смотрящему и раскрывает при этом пасть. Так у Сом-мервиля созрел план: он раздобыл длинную пику, причем весьма прочную, в полуфуте от наконечника на древке пики было закреплено железное колесо, которое вращалось от любого прикосновения. На острие он повесил кусок торфа, пропитанного смолой и серой, поджег его и на протяжении нескольких дней тренировал свою лошадь, чтобы она привыкла к дыму и пламени, которые будут бить прямо в лицо во время атаки. Покончив с этим, он объявил джентльменам и простому люду, проживавшим в тех краях, что готов уничтожить чудовище или погибнуть, взявшись за подобное дело. Его умудренные опытом и летами соседи, которые уже пытались убить тварь стрелами и дротиками — да все напрасно, — подняли его на смех, дескать, все это пустая бравада и юношеская беспечность. Но только Соммервиля не поколебало их недоверие, вместе с преданным слугой он в положенный день отправился на рассвете к логову червя.

Стоило чудовищу наполовину высунуться наружу, как слуга поджег торф. Соммервиль пришпорил свою натренированную лошадь, галопом поскакал прямо к чудовищу и засунул горящее копье в раскрытую пасть. Лошадь отскочила назад, копье сломалось, но древко оказалось уже глубоко в горле червя. Смертельный удар был нанесен, и тварь стала извиваться в судорогах. Ее задняя часть все еще находилась внутри норы, и не выдержавший напряжения склон холма разлетелся на куски, падавшие в разные стороны и на самого червя, что только ускорило мучительную гибель чудовища.

За этот героический подвиг Соммервиль заслужил всеобщую признательность и уважение, король назначил его своим сокольничим и возвел в рыцарское достоинство, даровав ему титул барона Линтона14.


Лонгвинтонский дракон (The Longwinton dragon).

В лесу неподалеку от деревушки Лонгвинтон расположены три источника, о которых с давних пор ходит молва. С незапамятных времен люди приезжали издалека, чтобы напиться водой из этих источников, ибо она была сладкой, словно вино, и обладала удивительными целебными свойствами. Не один пастух, чьи кости ломило после зимы, приходил туда и получал облегчение, не один ребенок испил воды и обрел здоровье. Жители Лонгвинтона по праву гордились своими источниками — была в них какая-то волшебная сила. И вот однажды отправился туда пахарь утолить жажду и вдруг видит — у источника лежит огромный дракон, свернулся кольцами вокруг дерева, что росло поблизости, опустил в воду свой большой черный язык и хлебает, словно собака. Стоило пахарю приблизиться — дракон исчез, но только человек почувствовал, что чудище никуда не делось, а просто стало невидимым: было слышно, как когти шуршат по опалой листве, а его горячее дыхание обжигало лицо. Вот пахарь и бросился от ужаса наутек, да спасся только потому, что побежал не по прямой, а стал плутать между деревьями. С тех пор ни один странник не осмеливался приблизиться к волшебным источникам — ибо там людей подстерегал дракон. Страшное это было чудище, шкура в бородавках, словно у жабы, и длинный хвост, словно у огромной ящерицы. Когтями он разрывал землю и сдирал кору с деревьев, когда терся о них. Лишь немногим довелось разглядеть его, ибо каждый раз, как кто-нибудь приближался, дракон становился невидимым. Нет его, и все тут, да только трава шуршала от его дыхания и цветы сгибались, когда он наступал на них. Особого зла дракон не причинял, жил себе в одиночестве и пил воду из источников. Но стоило кому-нибудь из жителей Лонгвинтона попытаться напасть на него, дракон злился — и деревья качались и ломались вокруг него так, словно посреди леса поднялся смерч. Выходило, что он завладел источниками и ни с кем делиться не собирался. Источники тем временем заросли тиной, а пастухам приходилось справляться со своими болячками кто как может. И вот однажды заехал в Лонгвинтон рыцарь, скитавшийся в поисках приключений. «Есть у нас тут один жадный дракон, — сказали ему жители деревни, — мы бы от него с радостью избавились, да только он может становиться невидимым, так что еще никому не удавалось приблизиться к чудищу и поразить его». — «Я справлюсь с этой напастью, — ответил рыцарь, — переночую, а завтра сражусь с драконом». На следующее утро он смазал глаза волшебным снадобьем, которое раздобыл во время своих странствий, и поскакал в лес. Дракон спал рядом с одним из источников, но, едва донесся стук лошадиных копыт по опавшей листве, он поднял уши и растопырил зубцы на спине. Но затем, положившись на свою невидимость, успокоился. А рыцарь был наготове. Беспечный дракон думал вонзить в нападавшего когти, но тут рыцарь вонзил меч прямо ему в бок. Дракон взвыл от боли — а рана была тяжелая, — поспешил отступить, защищая источник, и приготовился к новому нападению. Но какие бы чудовищные раны рыцарь ни наносил дракону, силы того не уменьшались, да и сами раны заживали быстрее, чем появлялись. Их бой продолжался часами, неуклюжий дракон не мог оказать достойного сопротивления ловкому человеку, однако под вечер рыцарь, усталый и истощенный, ускакал прочь. Ему было стыдно признать перед жителями деревни свое поражение, но такие, как он, легко не сдаются. «Завтра я снова сражусь с драконом», — сказал рыцарь и лег спать. На следующий день он обрушил на чудовище столько ударов, что и тысячу драконов можно было убить на месте, да только зверь к закату дня был столь же свеж и силен, как на рассвете. И пришлось рыцарю отступить опять. «Я попробую в третий раз, — сказал он, — дракон, наверное, обладает какой-то магической силой, о которой я поначалу и не подумал. Завтра буду полагаться на свои глаза, руки-то я уже пускал в ход». Наступил третий день, он снова отправился в лес и опять напал на дракона. Так оно и вышло, ибо, пристально наблюдая, рыцарь подметил: сколько дракона мечом ни бей, тот ни на шаг от источника не отступает. Мало того, наконец рыцарь разглядел, что кончик своего хвоста дракон постоянно держит опущенным в воду. «Ага, вот в чем тут секрет!» — произнес рыцарь, спустился с лошади и отвел ее в лес, чуть подальше. Потом он подошел к дракону и слегка стал его колоть то тут, то там, пока дракон, разозлившись, не зарычал и прыгнул прямо на него. Тут рыцарь отошел назад, едва оказывая сопротивление, чтобы дракону показалось, будто его противник истощен и почти повержен. Понемногу рыцарь сгибался и даже упал навзничь, — вот и чудищу, идущему следом, пришлось отойти от источника на несколько шагов. Но тут рыцарь внезапно вскочил на коня, обогнул дракона и преградил ему путь назад, к источнику. Дракон понял, что его обманули, громко заревел, словно бешеный бык, и стал изо всех сил драться, чтобы попасть назад к источнику. Но рыцарь, зная, в чем дело, наносил удар за ударом, и с каждой раной дракон становился все слабее и слабее. Кровь струилась из его боков — ее капли выжигали траву. Дракон терял силы и наконец упал, бездыханный. На следующий день жители Лонгвинтона устроили ему похороны, они расчистили источники и разослали повсюду весть о том, что чудовища больше нет, — в каждом доме и в каждой лачуге в двадцати милях в округе веселились и плясали в ту ночь15.


Дровосек и дракон из Шерваджского леса (A woodman and a dragon that lived in Shervage Wood). Это был длинный дракон — вроде тех, которых называют червями, он проглатывал всякое живое существо, до которого только мог добраться. Из-за этого местный дровосек не мог отправиться в лес дров нарубить — а чем ему еще зарабатывать на жизнь. Только голод не тетка, вот и пришлось дровосеку пробираться в чащу, вроде бы дракон отправился куда-то прочь, искать добычу. Все утро дровосек рубил деревья — никто его не тревожил, пришел полдень, тут-то дровосек и присел на старый ствол, наполовину ушедший в землю, — самое время было съесть свой полдник, и вот сидит он, ест, а бревно под ним как зашевелится. Дровосек вскочил от ужаса и закричал: «Чего шевелишься-то, а ну получай!» — схватил топор, вонзил в чудище и наутек. Что с тех пор с драконо6 м сталось — никто не знает, да только больше его не видели.

Лудхамский дракон (The Dragon of Ludham). Огнедышащий крылатый дракон наводил страху на обитателей Лудхама, что в Норфолке: каждую ночь он появлялся в деревне, так что никто не смел выходить из дому после заката. Поутру дракон возвращался в свою берлогу, и жители пытались заложить выход кирпичами и камнями — но это не помогало, ибо по ночам дракон снова выбирался наружу. И вот пополудни люди перепугались оттого, что дракон решил вылезти из своей норы. Стоило ему отойти на приличное расстояние, как один храбрец взял большой жернов и закрыл вход в нору, да так, что и щелки не осталось. Дракон понежился на солнышке, вернулся домой, а жернов сдвинуть не может, попытался, а затем поднял хвост, громко заревел и ринулся прямо к Епископскому дворцу, пронесся через руины аббатства Святого Бенета, проскользнул под аркой и исчез в погребе. Нору его засыпали, а в Лудхаме дракона больше никто не видел16.


Дракониха из Бен-Файра (A female dragon of Ben Vair). Никто не осмеливался напасть на дракониху и никто не мог придумать, как же ее уничтожить, до тех пор пока шкипер Чарльз не оказался в Бен-Файре. Он поставил свою лодку на якорь неподалеку от нынешней пристани и соорудил мост из пустых бочек, понатыкав в них копья. Бочки были связаны веревками, а мост шел прямо от его лодки к берегу.



Затем он развел в лодке огонь и принялся жарить на углях мясо. Едва запах достиг драконьего логова, тварь в несколько прыжков оказалась на берегу и решила по мосту добраться до лодки. Однако наконечники копий впивались ей в тело и рвали ее плоть на части, так что к оконечности моста чудище доползло едва живым. Тем временем Чарльз снялся с якоря и отплыл подальше, так что борт от последней бочки отделяло приличное расстояние. У чудовища не было сил ни прыгнуть в лодку, ни вернуться назад той же дорогой. Так она и умерла прямо на мосту от полученных ран18.


Дракон на колокольне (Spiked Dummy). В Лландейло Грабан дракон обосновался на колокольне, где спал по ночам. Наконец один деревенский парень придумал, как с ним расправиться. Из большого дубового полена он изготовил чучело человека и с помощью местного кузнеца оснастил его множеством острых железных крючьев с зазубринами. Потом он нарядил чучело в красную одежду и прикрепил его прямо на колокольне. Наступил вечер, дракон увидел, что его кровать занята, и ударил хвостом по чучелу со всего маху. Крючья так и впились в плоть дракона. Рассвирепев от боли, дракон принялся царапать чучело, бить по нему крыльями, кусать зубами и наконец свился кольцами вокруг своего деревянного недруга и истек кровью19.


1Simpson J. British Dragons. London, 1980. P. 63.

2 Camden W. Brittania. London, 1586. P. 384.

Simpson J. Op. cit. P. 62.

4 Ibid. P. 60.

5 Ibid. P. 32.

Harland J. A., Wilkinson Т. T. Legends and Traditions of Lancashire. London, 1873. P. 265–270.

7 Simpson J. Op. cit. P. 60–61.

8 Ibid. P. 62.

9 Ibid. P. 124–127. Анонимный памфлет, опубликованный в 1875 году. История на протяжении многих поколений передавалась из уст в уста с. незначительными вариациями.

10 Ibid. Р. 130–132.

11 Ibid. Р. 45.

12 Ibid. Р. 84. Надпись на гробнице Пирса Шонкса сохранилась и по сей день. И хотя на ней есть дата — 1086 год, — большинство считают, что легенда относится к XVII веку.

13 Ibid. Р. 137–141.

14 Briggs К. A Sampler of British Folk-Tales. London, 1977. P. 145–147.

15 Ibid. P. 147–149.

16 Simpson J. Op. cit. P. 69.

17 Ibid. P. 68.

18 Ibid. P. 74–75.

19 Ibid. P. 75.

ДУХИ ДЕРЕВЬЕВ


Волшебные деревья. Почти все деревья вызывают какие-либо сакральные ассоциации, однако некоторые в большей степени, чем другие. Существует магическое трио: дуб, ясень и боярышник. Волшебными свойствами наделены некоторые фруктовые деревья, особенно яблоня и орех; а также рябина, остролист, ива, ольха и бузина. Считается, что некоторые деревья имеют собственную индивидуальность, другие же являются местом обитания фей или духов.

Боярышник имеет и собственные магические свойства, однако также известен как символ фей или их жилище. Особенно это относится к одиночным кустам, растущим поблизости от волшебных холмов, а также к группам из трех и более кустов. Считается, что белый боярышник в цвету приносит в дом смерть, и, даже когда утром в Майский день с ним обходили вокруг дома, его вешали снаружи.

Припев одной из народных песен иллюстрирует распространенные поверья, связанные с тремя совершенно разными деревьями:

Вяз горюет,
Дуб ненавидит,
Ива ходит,
Если путник припозднился.
Вероятно, потому, что вязы подвержены болезням; сложилось представление, будто стоит срубить один вяз, как другой зачахнет и умрет от горя.

Ивы считались еще более зловредными, потому что темной ночью могли вырвать из земли корни и пуститься в погоню за одиноким путником. Множество легенд связано с ясенем. В приходе Кленор, в графстве Корк, рос один ясень, ветви которого никогда не рубили, хотя в округе дрова было найти непросто. Чтили и старое майское дерево в Боррисо-кейне, считалось, что если кто-то сожжет хоть щепку этого ясеня в своем очаге, то его дом сгорит.

Если дуб, ясень и колючий кустарник росли вместе, то веточки, взятые от каждого и перевязанные красной лентой, считались защитой от ночных духов1.

В Англии ясень был защитой от злых духов, а в Шотландии считалось, что большей силой наделена рябина, из-за своих красных ягод. Красный был всегда цветом жизни и победы. Плодоносящий остролист приносил добро. С другой стороны, бесплодный остролист, с мужскими цветами, считался зловредным и опасным.

Два фруктовых дерева, яблоня и орех, наделялись особыми волшебными свойствами. Фундук был источником мудрости и плодовитости, а яблоки — источником силы и молодости. Однако каждое из этих деревьев было по-своему опасно. Привитая яблоня находилась во власти фей, и человек, заснувшей под ней, мог оказаться их пленником. Так был унесен феями сэр Ланселот. Плодовитость, которую усиливают орехи, может оказаться чрезмерной, к тому же считалось, что во время сбора орехов по лесу бродит дьявол; «Сколько скорлупок, столько колыбелек» — говорится в со-мерсетской поговорке. А вот если форель или лосось съели орех, то человек, отведавший их мяса, приобретал мудрость.

Береза, терновник и ракитник тоже относятся к волшебным деревьям. Бук священен сам по себе. Говорят, что молитвы, произнесенные под ним, возносятся прямо на небеса. С другой стороны, сложно найти дерево, вовсе не связанное с миром волшебных существ.


Яблоневый человек (Apple-Tree Man). В Сомерсете самую старую яблоню в саду называли яблоневым человеком, считалось, что в ней сосредоточена плодородная сила всего сада.

Жил да был парень, которому приходилось трудиться не покладая рук, так как отец умер, ничего ему не оставив. Всем завладел младший брат, а он раздал кое-что из отцовского наследства родне, но своего старшего брата не любил, и тому достались лишь старый ослик, больной бык да разваливающаяся дедовская лачуга, около которой росли яблони. Старший брат не стал жаловаться на несправедливость, он накосил сена, и тощий ослик начал поправляться, потом травами и заговорами вылечил быка, так что тот залоснился, удобрил навозом сад, и старые деревья покрылись цветами.

Но времени, чтобы раздобыть денег, у него не было. Ведь младший брат обязал его платить ренту. Да к тому же день в день!

Как-то раз младший брат пришел в сад и сказал: «Завтра Рождество, а в это время животные говорят на человеческом языке. Где-то здесь зарыт клад, о котором мы все наслышаны. Ты, осел, в полночь расскажешь мне, где он спрятан, и я заберу его в счет ренты».

Наступил рождественский вечер, старший брат задал ослу и быку двойную порцию сена, потом взял последнюю кружку сидра, подогрел на ясеневом хворосте и вынес в сад, чтобы поднести его яблоням… И тут его окликнул яблоневый человек и сказал: «Поищи под моими корнями». И парень откопал целый горшок золота! «Это твое, — сказал яблоневый человек. — Возьми его и спрячь в укромном месте. А потом можешь звать своего дорогого братца». И он сделал все, как сказал яблоневый человек.

Младший брат прибежал, запыхавшись, чтобы подслушать разговор осла и быка. И осел сказал своему товарищу: «Знаешь, этот толстый жадный дурень, который так невежливо нас подслушивает, хочет, чтобы мы рассказали ему, где спрятан клад». — «Там, где он его точно не отыщет, потому что кое-кто уже опередил этого лежебоку и забрал сокровище», — ответил бык2.

В этой сказке примечательно то, что яблоневый человек сам пожелал говорить со старшим братом, который ухаживал за садом и поднял за яблони кружку сидра.


Плани Рис Tyвн (Plant Rhys Dwfen). Так называли волшебный народец, обитавший в стране; которая была невидима из-за того, что там росла некая волшебная травка.

Это были красивые люди, намного ниже среднего роста, они часто приходили на рынок в Кардигане и платили за товары такую высокую цену, что обычный покупатель не мог с ними тягаться. Во всех делах они были честными и решительными и превыше всего ценили в людях справедливость. Один человек по имени Граффид всегда так хорошо относился к ним, что они очень его полюбили и даже пригласили в свою страну, в которой были собраны сокровища со всего мира. Они нагрузили его всевозможными подарками и проводили до границы. Перед тем как попрощаться, он спросил, как они охраняют все эти богатства, ведь какой-нибудь из жителей страны может предать их иноземцам. «О нет, — ответил провожатый. — Как нет змей в Ирландии, так и нет места предательству среди нас. Рис, отец нашего народа, наказал всем своим потомкам почитать родителей и предков, любить своих жен и не смотреть на соседских, заботиться о детях и внуках. И пообещал, что если мы станем поступать так, то не будет среди нас несправедливости и никто не сделается тем, кого вы называете предателем». Он добавил, что предатель был для них существом мифическим, которого изображали с ослиными ногами, головой дьявола, животом, полным змей, и с ножом в руке, окруженного мертвыми родичами. С этими словами провожатый попрощался, и Граф-фид обнаружил, что стоит возле своего дома, а страна Плант Рис сделалась невидимой. В дальнейшем ему во всем сопутствовала удача, и его дружба с Плант Рис продолжалась. Но после смерти Граффида фермеры стали такими жадными, что волшебный народец больше не появлялся на кардиганской ярмарке. Говорят, они переехали в Фишгард. Это страна благородных, справедливых людей, подобная той, в которой во времена Средневековья побывал Элиодор из истории «Элиодор и золотой шар»3.



Старуха-бузина (The Old Lady of the Elder Tree). Из всех преданий о волшебных деревьях Англии традиция, связанная с бузиной, оказалась наиболее долговечной. Бузина ассоциировалась с ведьмами, иногда с феями, а порой жила самостоятельной жизнью, как дриады или богини. Цветы и плоды бузины использовались для вина, ветвями отгоняли мух, считалось, что добрые феи укрывались под бузиной от ведьм и злых духов. С другой стороны, в Оксфордшире и центральных графствах существовало поверье, будто в бузину превращаются ведьмы и, если срубить ветку, дерево будет кровоточить. Ведьма из Роллрайт-Сто-уна, согласно легенде, могла принимать вид бузины. Рассказывают множество историй о несчастьях, постигших людей, которые осмелились срубить священный колючий кустарник. Считалось, что некоторые деревья населены феями, а другие — демонами; если два колючих куста и куст бузины росли близко друг к другу, значит, в них обитали три злых духа. Крестьянин, попытавшийся срубить ветку священной бузины, нависавшую над священным колодцем, накликал беду на свою голову. Он сделал три попытки; дважды останавливался, потому что ему чудилось, будто горит его дом, но убеждался, что это лишь наваждение. В третий раз он решил не поддаваться, срубил ветку и понес ее домой, но тут обнаружил на месте своей хижины пепелище. Этот крестьянин пренебрег предостережением4.

Сейчас мало кто верит в эти предания, однако они все еще бытуют среди крестьян. Так, в начале XX века можно было услышать следующую историю:

Услышав однажды, что ребенок в соседнем доме заболел, я пошел осмотреть его. Ребенок показался мне здоровым, и я так и сказал его матери; и она поспешно объяснила: «Это все из-за мужа, и вот тут в чем дело. Отвалилась качалка у колыбели, а он ничего лучшего-то не придумал, как пойти вырубить новую из бузины, а разрешения у Старухи-то кто спрашивать будет. Само собой, не понравилось ей это, пришла она и ущипнула дитятю так, что младенчик аж побагровел от боли, и что, даром, что ли, я эту качалку выкинула, а вместо нее другую, из ясеня, пристроила — вот теперь младенец совсем как прежде». Это было чем-то совершенно новым для меня, однако ключ к разгадке вскоре нашелся. На обратном пути я заглянул на задний двор, где колол дрова старик Джонни Холмс. «Готовил растопку», как бы он выразился. Чтобы не упустить шанса, я поднял кусок бревна старого дерева и спросил: «Ты ведь не боишься его рубить?» — «Нет, — уверенно ответил он. — Оно уже не живое, но, если бы оно росло, я бы и листа Старой Галлы не сорвал, не спросив разрешения…» А разрешения следовало попросить так: «Старая Галла, дай мне своего дерева, а я дам тебе своего, когда из меня вырастут побеги»5.


Дубовый Народ (Oakmen). Встречаются отдельные упоминания о дубовом народе на севере Англии, но сказок о них сохранилось мало, хотя нет сомнений в том, что дуб считался священным и могущественным деревом. Широко известна поговорка «Волшебный народец обитает в старых дубах». Священный, или королевский, дуб в каждом сколько-нибудь значительном лесу с незапамятных времен почитался как святыня. Дубы, как и пристало деревьям, имевшим в старину божественный статус, страшно негодуют, когда их рубят: дубовая роща, выросшая из корней срубленных деревьев, становилась после захода солнца опасным местом. Вот описание дубового народца: это коренастые, низкорослые человечки с красными носами, которые носят вместо шапок красные колпачки поганок. Они соблазняют людей, вторгшихся в их рощи, аппетитными кушаньями, на самом деле приготовленными из ядовитых грибов. Дубовый народец живет в волшебном лесу, трижды срубленной и выросшей вновь роще, где цветут колокольчики. В камберлендской истории «Лиса и дубовый человек» дубовые люди выступают как защитники животных. Эта сказка была записана со слов одного солдата, приехавшего из Озерного края, и вполне может быть фальшивкой. Однако она достойна внимания и, вероятно, будет подтверждена и другими примерами6.


Ленивый Лоуренс (Lazy Laurence). Ленивый Лоуренс — дух, охраняющий сады в Гэмпшире и Сомерсете. Вероятно, это имя было когда-то известно более широко, если только название рассказа Мэри Эджворт «Ленивый Лоуренс» (действие которого происходит в деревне Астон, неподалеку от Бристоля) не простое совпадение. В Гэмпшире он иногда появляется в виде жеребенка и преследует воров как жеребе-нок-пикси. В Сомерсете он всячески досаждает жуликам, «вызывая судороги, скручивая и сбивая с ног», как говорится в одном из ночных заговоров (Британский музей, MS 36674). Есть в Сомерсете такая пословица:

Ленивый Лоуренс, дай пройти,
Не держи меня ни летом, ни зимой7.
Из этого мы можем сделать вывод, что Ленивый Лоуренс — один из предостерегающих духов, таких как Мельш Дик и Од Гугги.



1 См.: MacManus D. The Middle Kingdom. London, 1959.

2 Tongue R. Folktales of England. London, 1963. P. 44. Руфь Танг неоднократно слышала упоминания о яблоневом человеке, а в 1920 году ей удалось записать целую историю, рассказанную одним стариком из Питминстера.

3 Rhys J. Celtic Folklore, Welsh and Manx. 2 vols. Oxford, 1901. Vol. I.

4 Wood-Martin W. Traces of the Elder Faiths of Ireland. 2 vols. London, 1902.

5 County Folklore. Vol. V: Lincolnshire, collected by Mrs Gutch and Mabel Peacock, 1908.

Tongue R. Forgotten Folk-Tales of the English Countries. London, 1970.

7 Миссис Райт в «Народном говоре и фольклоре» упоминает ее среди предостерегающих гоблинов.

РУСАЛКИ И ВОЛШЕБНЫЕ ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ


Русалки (Mermaids). Основные характеристики русалок ясные и отчетливые. Они известны со времен глубокой древности и остаются неизменными чуть ли не до наших дней. Выше пояса русалки похожи на прекрасных девушек, но вместо ног у них рыбьи хвосты. Они носят с собой гребень и зеркало, и их часто видят расчесывающими свои красивые волосы и поющими сладкими голосами на прибрежных скалах. Они завлекают и убивают мужчин, а их появление предвещает штормы и бедствия. Согласно этим верованиям, русалки не просто предвещают, а вызывают бури и жаждут человеческих жизней, увлекая моряков в пучину либо пожирая их. В некоторых ранних кельтских произведениях появляются русалки чудовищного размера, подобное существо описано в «Анналах четырех правителей». Это была русалка 160 футов в длину, ее волосы были восемнадцать футов (сравнительно короткие), пальцы семь футов в длину, такие же как и нос. Настолько точные измерения удалось сделать потому, что русалку выбросило на берег моря. Случилось это в 887 году н. э.

Некоторые морские обитатели, такие как наклави, не переносят пресной воды, но русалки могут плавать по рекам, и иногда их видят в пресных озерах. Типичный пример хищной русалки мы можем обнаружить в истории «Лэрд Лорнти».

Дело было в Форфаршире, молодой лэрд Лорнти, как-то вечером возвращаясь с охоты в сопровождении слуги и двух борзых, проходил мимо лесного озера, находившегося примерно в трех милях на юг от Лорнти. Внезапно до его слуха донеслись женские крики. Будучи от природы бесстрашным, он повернул свою лошадь к озеру и, подъехав к берегу, увидел красивую девушку, которая из последних сил пыталась удержаться на поверхности. «Помоги, помоги, Лорнти! — воскликнула она. — Помоги, Лор…» И вода, казалось, сомкнулась над ней, так что до юноши донеслось лишь бульканье. Лэрд, движимый состраданием, ринулся в озеро и уже готов был вытащить леди за волосы, которые золотыми локонами плавали на озерной глади, как вдруг сзади его обхватил и потянул к берегу слуга, который оказался прозорливей своего хозяина и сразу смекнул, что все это проделки водяного духа. «Подожди Лорнти, подожди хоть мгновение! — закричал верный слуга, которого лэрд пытался сбросить на землю. — Эта кричащая женщина — Господь спаси и сохрани! — самая настоящая русалка». И тут Лорнти сам все понял, и когда он уже готовился сесть в седло, русалка выпрыгнула из воды, дрожа от ярости и разочарования, и воскликнула:

Лорнти, Лорнти,
Если бы не слуга,
Твое окровавленное сердце
Уже шипело бы на сковороде1.
Такова общая картина, однако народная традиция, как известно, непостоянна, существует множество сказок, в которых русалки гораздо добрее. Вероятно, здесь мы имеем дело с влиянием скандинавских племен в Шотландии, так как даны, шведы и норвеги намного терпимее относились к морским обитателям. Вот одна милая история о том, как русалка помогла исцелить больную:

Молодой человек вылечил свою прелестную молодую возлюбленную, умиравшую от чахотки, когда одна добрая русалка пропела ему:

Почему ты позволяешь своей милой
Умереть у тебя на руках
В мае, когда на земле цветет полынь?
Он собрал цветы, выдавил из них сок и напоил им свою любимую, которая выздоровела и благословила русалку за свое исцеление2.

Эта сказка подтверждается другой ренфруширской историей о русалке, которая поднялась из воды, когда мимо проходила похоронная процессия с телом молодой девушки, и запричитала:

Если бы они ели крапиву в марте
И полынь в мае,
То многие прекрасные девушки
Не обратились бы в прах.
Полынь часто использовалась как лекарство от туберкулеза. Русалки разбирались в травах и были наделены пророческим даром. Однако наиболее известна оркнейская история о русалке, которая пожертвовала жизнью ради селки. Русалка в этой сказке, как и асрай, умирает оттого, что слишком долго дышала воздухом этого мира, тогда как прочие обитатели морской пучины, например селки или роаны, привычны к воздуху и, наоборот, нуждаются в шапке или другом волшебном предмете, чтобы плавать в море. Некоторых из них похищают люди и насильно берут в жены, их дети рождаются с перепончатыми руками или ногами, однако они обладают недюжинными познаниями в медицине, как видно из истории «Люти и русалка».

На русалок часто охотились, чтобы заставить их исполнить заветное желание или же выведать какие-либо секреты. Как и дьявол, они точно выполняют условия договора, однако всегда стараются извратить желание человека, если только ухитряются это сделать.

В Шотландии и Ирландии неоднократно поднимался вопрос о загробном спасении русалок, как и прочих волшебных существ. В Шотландии такая возможность всегда отрицалась, а в Ирландии русалка по имени Либан умерла окруженная ореолом святости, правда, нужно отметить, что она не была русалкой от рождения, также как и Финтан, обращенный святым Патриком и позднее канонизированный, не был от рождения морским человеком.

Тем, кто заинтересуется этим обширным и сложным предметом, следует познакомиться с книгой Гвена Бенвелла и Артура Во «Морские колдуньи», авторы которой начинают свое исследование от богов с рыбьими хвостами, а затем через античную мифологию и древнюю зоологию приходят к современным верованиям в русалок и других водных созданий. Этот труд охватывает поверья почти всех народов3.


Люти и русалка (Lutey and the Mermaid). Давным-давно Люти из Кари, промышлявший рыбной ловлей и продажей выброшенных морем грузов, бродил вдоль берега в поисках того, чем бы поживиться, и внезапно увидел в заводи, оставленной отливом, красивую русалку. Она упросила его отнести ее в море. И пока они шли, пообещала исполнить три его желания. Люти попросил научить его разрушать ведовские чары и заговаривать духов на благо другим и чтобы этот дар передавался в его семье из поколения в поколение. Русалка исполнила его желание и, поскольку оно было неэгоистичным, пообещала, что никто в его роду не узнает нужды, и дала ему свой гребень, с помощью которого он мог вызвать ее. Но когда они приблизились к морю, проявилась другая сторона ее натуры. Она начала соблазнять Люти отправиться с ней и крепко обхватила его за шею.



И так сильны были ее чары, что он чуть было не поддался, но тут залаял его пес на берегу, Люти обернулся и увидел свой дом, где жили его жена и дети, и велел русалке отпустить его. Но она продолжала обнимать Люти и, наверное, увлекла бы в воду, если бы он не достал нож и не поднес его к лицу русалки. Железо заставило ее отступить, она нырнула в море со словами: «Прощай, моя любовь, на девять долгих лет, когда я вновь приду за тобой».

Русалка сдержала свое слово, и род Люти процветал, потому что в нем не переводились знаменитые целители на протяжении многих поколений. Но сам Люти пользовался своим даром лишь девять лет, и в конце этого срока, когда он вышел в море с одним из своих сыновей, из воды поднялась красивая женщина и позвала его. «Мой час пришел», — сказал он и бросился в воду, и больше его никто не видел. Эту версию Уильям Боттрелл записал со слов бродячего сказителя4.


Старик из Кари (Old Man of Сигу). Это несколько смягченная версия сказки «Люти и русалка». Русалка в этой истории гораздо добрее, и здесь нет и намека на трагический финал. В следующем сокращенном варианте сохранены основные особенности этой сказки:

Старый рыбак из Кари бродил как-то неподалеку от бухты Кунанс во время отлива и увидел девушку, сидящую на скале у глубокой заводи, оставленной отступившим морем. Заметив его, она соскользнула в заводь; и рыбак, подбежав, чтобы спасти ее, обнаружил, что это не девушка, а самая настоящая русалка, которая оказалась отрезанной от своего дома широкой полоской песка. Она со слезами умоляла его отнести ее к морю, сказав, что ее муж ревнив и жесток. Старик взвалил ее себе на спину и перенес через полоску песка, а она пообещала ему за это любую награду, какую только он пожелает. «Деньги мне не нужны, — сказал старик. — Но я бы хотел помогать людям. Научи меня разрушать заклятия, находить воров и излечивать болезни». — «Хорошо, — сказала она. — Ты должен прийти к этой скале во время высокого прилива, когда светит луна, и я научу тебя».

Она вынула гребень из своих волос и велела ему провести им по морю, когда он захочет поговорить с ней. Затем соскользнула со спины своего спасителя, послала воздушный поцелуй и скрылась в море. Но когда бы он ни причесал море, она приплывала к нему и учила его многим вещам. Иногда он относил ее на своей спине, чтобы показать странный мир людей, но ни разу не принял приглашения спуститься в морскую пучину. Гребень русалки и некоторые навыки переходили в его роду из поколения в поколение.



Мерроу, или мюру-ха (Merrows, or the Murdhua-Cha). Ирландские русалки, как и остальные, красивы, но с рыбьим хвостом и небольшими перепонками между пальцами. Их появление предвещает шторм, но они добрее прочих морских обитателей и часто влюбляются в рыбаков. Говорят, дети от таких союзов часто рождаются покрытые чешуей и, как потомки роанов или дев-тюленей, с перепончатыми руками и ногами. Иногда мерроу выходят на берег в образе мелкого безрогого скота, но в своем обычном обличье носят шапочки из перьев, с помощью которых передвигаются в воде. Если такая шапочка похищена, они не могут вернуться обратно в море.

Мерроу женского пола красивы, а мерроу-мужчины, наоборот, безобразны, у них зеленые лица и тела, красные острые носы и поросячьи глазки. Тем не менее обычно они веселые и дружелюбные. Забавная история под названием «Ловушки для душ» дает благоприятное представление о мерроу:

Мерроу женского пола прекрасны на вид, с распущенными волосами, белоснежными руками и темными глазами, чего никак не скажешь о мерроу-мужчинах, у которых зеленые волосы, зеленые зубы, поросячьи глазки, длинные красные носы, а лапки такие короткие, что больше походят на плавники, чем на нормальные человеческие руки, годные для работы. Поэтому-то один человек очень хотел поглядеть на мерроу, звали его Джек Догерти, и жил он со своей женой Бидди в небольшом домике на самом берегу моря неподалеку от Энниса. То, что Джеку ни разу не удалось хоть краешком глаза взглянуть на мерроу, казалось очень обидным, ведь родной дед Джека был с мерроу так дружен, что хотел просить его стать крестным отцом детей, да побоялся рассориться со священником; а Джеку, жившему в том же самом месте, день и ночь смотревшему в море, даже кончика плавника ни разу не довелось увидеть. Наконец-то в один прекрасный день Джек разглядел на берегу в полумиле от дома силуэт какого-то существа, стоявшего на камне, а на голове у него было что-то вроде красной треугольной шапки. Он стоял неподвижно, и Джек уже начал думать, что это закатное солнце так причудливо освещает утес; но внезапно он чихнул, и существо плюхнулось в воду, тут Джек понял, что наконец-то увидел мерроу. Однако на этом Джек не успокоился. Ему хотелось побеседовать с мерроу; поэтому он изо дня в день ходил вокруг скалы, на которой увидел мерроу, и порой тот мелькал тут и там; но до сильных штормов, которые начались в конце года, ему так и не удалось поглядеть на мерроу вблизи. В эту пору мерроу бесстрашно плавают около скал, словно щуки, преследующие лосося. Тогда-то Джеку и посчастливилось его увидеть. Это был безобразный старикашка, с бедрами, покрытыми чешуей, и рыбьим хвостом, с похожими на плавники лапками и длинными зелеными клыками. Но он дружелюбно подмигнул Джеку и сказал, словно добрый христианин:

— Здравствуй, Джек Догерти, как поживаешь?

— Откуда господин знает мое имя? — удивился Джек.

— А почему бы мне его не знать? — ответил мерроу. — Мы с твоим дедом были словно родные братья. Великий был человек, Джек. Никто не мог его перепить. А ты-то в него пошел?

— Не во всем, конечно, — сказал Джек. — Но по части хорошей выпивки, тут я деду не уступлю. Но мне бы очень хотелось знать, откуда ваше почтение берет спиртное в море; по-моему, кроме соленой воды, пить там и нечего, а она не очень-то по вкусу людям.

— А ты-то сам где разживаешься выпивкой, Джек? — спросил мерроу, подмигивая.

А Джек и выпивку, и кое-что на продажу вылавливал из моря, потому что множество бочонков хорошего вина прибивало волнами Атлантики прямиком к дверям его хижины. И хотя Джек никогда не был одним из тех, кто грабит бедных моряков, он все же считал, что не грешно воспользоваться тем, что им уже никогда не пригодится. Поэтому Джек подмигнул мерроу и сказал:

— О, теперь-то я все понял, ваше почтение. Но, видно, требуется большой погреб, чтобы хранить все дары моря.

— Так оно и есть, — сказал мерроу. — И если ты придешь к этому утесу в это же время в следующий понедельник, мы продолжим наш разговор. — С этими словами он повернулся и нырнул в море.

В следующий понедельник Джек был на месте точно в назначенное время; ему совсем не хотелось упустить возможность подружиться с мерроу, которая наконец выпала ему после стольких неудач. Мерроу уже поджидал у скалы, и вместо одной шапки из петушиных перьев он держал две.

— Это твой шанс, Джек, — сказал мерроу. — Я одолжил для тебя вторую шапку. Надевай ее и пойдем, посмотришь мой погреб, да на спор попробуешь его содержимое.

— Спасибо, ваше почтение, — ответил Джек. — Но обычный человек, как я, не может плавать в море, словно рыба.

— Тьфу! — сплюнул мерроу. — Да ты и на четверть не стоишь своего деда. Он-то ни минуты не раздумывал, когда я предложил ему навестить меня в море.

— Что ж, постараюсь не осрамить деда, — сказал Джек. — Веди.

— Отлично сказано, Джек! — воскликнул мерроу. — Следуй за мной и держись за хвост, когда я нырну.

Они немного проплыли по поверхности моря, и Джеку стало любопытно, что же будет дальше, и тут мерроу сказал: «А теперь держись!» — и они стали погружаться. Все глубже, глубже и глубже, вода шумела у Джека в ушах так, что он не мог ни видеть, ни дышать и только крепко сжимал хвост своего провожатого. Наконец они приземлились на мягкий песок, и Джек обнаружил, что снова оказался на воздухе. Он посмотрел наверх и увидел там море, которое было словно небо, и рыб, которые были словно птицы. Прямо перед ними стоял дом мерроу, из трубы поднимался дым. Они вошли внутрь, в кухне готовился обед из всех видов рыб, они вкусно поели и отведали всевозможных напитков. Но голова у Джека никогда еще не была яснее, наверное из-за холодной воды наверху; а вот старина мерроу разбушевался и стал горланить песни, хотя Джек и не мог потом припомнить ни одной. Мерроу сказал Джеку, что его имя Кумара, а для приятелей просто Ку, ведь к этому времени они уже стали закадычными друзьями.

Когда они хорошенько выпили, Кумара повел Джека осматривать целый музей всякой всячины, которую он выловил в море. Больше всего Джека удивили ряды плетеных корзинок, напоминавших ловушки для омаров.

— Что ты там хранишь, Кумара? — спросил он.

— О, это клетки для душ, — ответил мерроу.

— Но ведь у рыбы нет души, — сказал Джек.

— Нет, это не рыбьи души, — пояснил Кумара. — Это души рыбаков, мне нравится хранить их здесь. Когда наверху поднимается буря, я расставляю ловушки на песке; и когда души опускаются вниз, замерзшие и испуганные, после потери своих тел, они залезают сюда, чтобы согреться, а потом им уже не выбраться. Так ведь им же повезло, что они снова оказались в теплом и сухом месте!

Джек не сказал в ответ ни слова, он склонился над клетками, и, хотя разглядеть ничего не мог, ему показалось, что раздался тяжелый вздох, похожий на всхлип, когда сТарина Ку заговорил о том, как им повезло. Джек попрощался, и мерроу поднял его на поверхность моря. Подъем показался Джеку быстрее, чем спуск, и Джек вернул шапку из петушиных перьев, как велел ему Кумара, и побрел домой, в глубокой печали, думая о душах, запертых в ловушках для омаров.

Джек Догерти снова и снова ломал голову над тем, какосвободить бедные души, но долго ничего не мог придумать. Ему не хотелось спрашивать священника, потому что он боялся за Кумару, с женой и друзьями он тоже не мог посоветоваться, потому что люди, скорее всего, не одобрят его дружбы с мерроу. Наконец он решил пригласить Кумару к себе домой и хорошенько его напоить, а потом взять шапку, спуститься в море и освободить бедные души так, чтобы Кумара ничего не заметил. Для начала надо было спровадить из дому жену. Потому Джек внезапно сделался очень благочестивым и сказал своей женушке, что будет чрезвычайно ей благодарен, если она совершит паломничество, дабы помолиться за его душу и души всех бедных рыбаков. Жена была готова идти хоть завтра. Какая же женщина откажется отправиться на богомолье? Джек, не теряя времени, пошел к утесу и пригласил Кумару отобедать с ним на следующий день ровно в час и определить, в каком месте лучше пьется. Кумара не заставил себя уговаривать, и они весело провели время, выпивая и распевая песни; но Джек забыл, что на этот раз над ним нет моря, чтобы освежать его, и наутро проснулся со страшной головной болью, а старины Кумары, который на этот раз свалил его под стол, и след простыл.

Беднягу Джека очень удручала мысль, что не удалось освободить оказавшиеся в ловушке души, но, к счастью, Бидди должна была вернуться только через неделю. И за это время Джеку пришла одна идея, так что вновь блеснула надежда. Кумара привык к виски, бренди или рому, но, скорее всего, не пробовал ни капли настоящего ирландского пунша, ведь этот напиток редко перевозят по морю. Так случилось, что у Джека как раз был припрятан бочонок, который принес его шурин. И Джек решил посмотреть, что на этот раз будет с Кумарой. Итак, он вновь пошел к утесу и увидел там своего приятеля, который был очень горд, что сумел его перепить.

— Я не отрицаю, что состязаться с тобой непросто, Кумара, — сказал Джек. — Но у меня припрятано кое-что, чего тебе еще не доводилось пробовать, — бочонок настоящего пунша. Приходи завтра, и я тебя угощу. Это вещь! Я бы не предложил ее кому попало, потому как он здорово ударяет в голову.

Кумара с радостью согласился, ведь ему было любопытно попробовать диковинный напиток, и на следующий день они вновь сидели за столом. Не стану говорить, что Джек был с мерроу абсолютно честен, он то и дело подливал в свой стакан воды. Но честно или нечестно, а под столом на этот раз оказался Кумара. Тут Джек схватил шапку из петушиных перьев и со всех ног бросился к скале. К своему счастью, он никого не увидел на дне моря, а то как бы Джек объяснил, что он делает в доме Кумары. Джек сгреб побольше ловушек, вынес из дома и перевернул. Он ничего не заметил, кроме слабого свечения, и ничего не услышал, кроме тихого звука, напоминавшего слабый свист. Джек опорожнил все корзинки и поставил их на место, как они и стояли. Но без хвоста Кумары выбраться на поверхность было нелегко. Однако, оглядевшись, Джек заметил, что в одном месте море нависает ниже, чем в остальных, он пошел туда, и тут как раз треска высунула из воды хвост. Джек пулей кинулся к ней, ухватился за хвост и таким образом выбрался на сушу. Кумара все еще спал, а когда проснулся, то не знал, куда деться от стыда, и выскользнул из дома, не сказав ни слова. Но они с Джеком остались большими друзьями, ведь Кумара так и не заметил пропажи. Часто после шторма Джек находил предлог спуститься на дно моря, чтобы освободить души рыбаков, оказавшиеся в ловушках. И дружба их продолжалась много лет, но однажды никто не приплыл на звук брошенного Джеком камня. Для мерроу Кумара был еще совсем молод, каких-то пара сотен лет, не больше. Поэтому Джек решил, что его друг переселился и живет теперь где-нибудь в другой части моря. Но так как Кумара забрал вторую шапку из петушиных перьев, Джек не мог спуститься, чтобы это выяснить5.


Бен-вара (Ben-Vairey). Так на острове Мэн называют русалок, о которых по всему побережью сложено множество сказок. Они во многом схожи с русалками из прочих мест, так же зачаровывают и губят мужчин, но иногда проявляются и другие стороны их натуры. Дора Брум рассказывает о русалке из Перт-ле-Мюррей, которая полюбила одного человека, и ей почти удалось завлечь его в море, но юношу спасли товарищи, бывшие с ним в лодке, прочитав заклинание, разрушившее ее чары. Здесь русалка действует как сирена, но ее поступками движет истинная любовь. В той же книге мы находим сказку о рыбаке, который отнес в море выброшенную на берег русалку, и в награду за это она рассказала ему, где спрятано сокровище. Он отыскал его, но это были старинные золотые монеты, и простофиля, не зная, как с ними быть, бросил их в море, но это уж не вина беднвары6.

Рассказывают еще одну забавную историю про малышку-русалку, которая украла у маленькой девочки понравившуюся куклу, но мать наказала русалочку и послала обратно с жемчужным ожерельем, просить прощения за воровство. А вот в истории о «Русалке из Гоб-Ни-Ойла» повествуется о дружеских отношениях семьи Сэйл с обитавшей в тех местах русалкой.

Жила-была большая рыбацкая семья, члены которой, в дополнение к рыбной ловле, еще возделывали небольшой участок земли, и дела у них шли превосходно. Давно было известно, что старик Сэйл большой любитель яблок и, как только они поспевали, брал с собой в лодку целый мешок. Но когда он стал слишком стар, чтобы выходить в море, все пошло уже не так хорошо. Вскоре нужда заставила сыновей одного за другим завербоваться в моряки, и дома остался лишь самый младший, Эван, чтобы заботиться о родителях да работать на ферме. Однажды, поставив ловушки для омаров, он лазил по скалам в поисках птичьих яиц, как вдруг услышал, что кто-то зовет его нежным голосом. Спустившись, он увидел бедн-вару, сидевшую на уступе скалы. Он немного испугался, но она ласково расспросила его об отце, и юноша рассказал обо всех их затруднениях. Когда он вернулся домой, отец обрадовался словам сына и велел ему взять с собой на следующий день немного яблок. Русалка с удовольствием отведала «сладких земных яиц», и дела Сэй-лов вновь поправились. Но Эван так полюбил компанию русалки, что целый день напролет проводил в своей лодке, и люди стали считать его бездельником. Это так расстроило его, что он решил податься в моряки, но, прежде чем уехать, он посадил маленькую яблоню на скале, над бухтой бедн-вары, сказав ей, что, когда деревце вырастет, сладкие земные яйца будут падать прямо в море. И несмотря на то, что он уехал, русалка продолжала заботиться о его семье. Но яблоня росла так медленно, что бедн-вара устала ждать и отправилась разыскивать Эвана Сэйла. В конце концов яблоки созрели, но ни Эван, ни бедн-вара не вернулись, чтобы их собрать7.

Существуют предания о том, как русалки предупреждали рыбаков, занимавшихся ловлей у мыса Испанская голова, о приближавшемся шторме. Русалка неожиданно появлялась между лодками, выкрикивая: «Шел эр талу», что означало «плывите к земле». Некоторые рыбаки спешили в укрытие, те же, кто медлил, лишались такелажа, а порой и жизней. Из этих сказок ясно, что, хотя бедн-вары и считаются столь же опасными, как и сирены, все же они гораздо благожелательнее, чем большинство русалок.


Селки (Selkies). Селки с Оркнейских и Шетландских островов очень похожи на роан западных нагорий Шотландии. На Оркнеях считается, что маленькие тюлени принадлежат к животному миру, а вот тюлени большего размера, например серые, называются тюленьим народом, так как существует поверье, что их истинное обличье — человеческое и в таком виде они живут в подводном мире или на одиноких утесах и надевают тюленью шкуру только для того, чтобы плавать по морю. Как и прочие шотландские волшебные существа, они считаются ангелами, которые оказались плохи для неба и хороши для ада. По другой версии — это люди, которых изгнали за грехи в море, но им все же позволено принимать на земле человеческий облик. Некоторые полагают, что селки могут надеяться на спасение. В человеческом облике селки, как мужского пола, так и женского, гораздо красивее обыкновенных смертных. И хотя в образе тюленей они неуклюжи и бесформенны, их истинная красота проглядывает в больших-и влажных глазах. Мужчины-селки очень влюбчивы и часто выходят на берег, чтобы поухаживать за смертными женщинами, но селки никогда не остаются с ними надолго. Дети от таких союзов, как и дети дев-тюленей, рождаются с перепонками между пальцами рук и ног, которые с возрастом превращаются в роговидные наросты и мешают выполнять некоторую работу.

В истории, которую рассказал некий Трайл Деннисон, страстная девушка по имени Урсилла Деннисон, разочаровавшись в муже, решила взять себе в любовники селки. Для этого она села на утес во время прилива и обронила в море семь слезинок. Селки стал иногда навещать ее, и она родила от него много детей. Но у них всех были перепонки между пальцами, как и у всех их потомков. Трайл Деннисон упоминал также об одном наемном рабочем, который не мог вязать снопы во время жатвы из-за роговидных наростов между пальцами: он был одним из потомков Урсиллы9.

Селки женского пола не ищут сами любви смертных, их похищают против желания, пряча тюленью кожу. Это очень распространенный сюжет, вариант сказки «Девы-лебеди».

Такие истории рассказывают на Шетландских и Оркнейских островах и в Горной Шотландии. Самая известная из оркнейских историй называется «Добрый человек из Уэстнес-са», а в Шетландии похожую сказку рассказывают про обитателя Унста. О любовнике-селки повествуется в шетландской балладе о «Великом селки из Сыол-Скерри».

Некоторые относят селки к морским людям. Это явная путаница, потому что различия между ними очевидны. Однако между русалками и селки действительно существует взаимная симпатия, что очевидно из следующей истории:

Шетландцы испытывают угрызения совести, когда им приходится убивать и свежевать тюленей. Один молодой рыбак, наткнувшись как-то на тюленя, оглушил его, снял шкуру, а тело бросил в море. Он не решился признаться в этом товарищам и сказал, будто нашел мертвого зверя и освежевал его. Но тюлень был еще жив. От боли и холода он пришел в чувства и кое-как добрался до пещеры, где жила русалка. Единственным способом помочь другу было вернуть его шкуру, и храбрая русалка сама попалась в сети рыбаков, которые втащили ее в лодку, где лежала тюленья шкура. Молодой рыбак, уже раскаивавшийся в убийстве тюленя, не на шутку перепугался, когда они подняли на борт русалку. Он честно просил отпустить ее, но его товарищи решили продать добычу и направились к берегу. Как и асрай, русалка не могла долго оставаться на воздухе и почувствовала, что жизнь ее начала угасать. Бедная русалка билась в сетях, лежа на тюленьей шкуре. Она знала, что с ее смертью поднимется шторм, который потопит лодку, и надеялась, что шкуру тюленя принесет волнами к ее пещере. Так все и случилось: лодка пошла ко дну, а тело русалки и тюленью шкуру отнесло к пещере, так что селки был спасен. Поэтому тюлений народ всегда помогает русалкам, часто рискуя ради них жизнью. Остается загадкой, откуда смертные узнали об этой истории, разве что русалка поведала ее человеку.

Жители Оркнеев и Шетландии считали, что кровь русалки, попавшая в море, вызывает шторм, который часто приводит к кораблекрушениям. В этой сказке причиной бури стала смерть русалки.


Девы-тюлени (Seal Maidens). Представители тюленьего народа считались самыми добрыми из всех морских духов, и девы-тюлени часто становились волшебными невестами. Если в роду у кого-нибудь появлялись ороговевшие наросты между пальцев, считалось, что это наследство от предка-тю-леня. «Маккодрумы из тюленей» — наиболее известный пример. Сюжет почти всегда остается неизменным, и сказку эту можно услышать на Оркнейских и Шетландских островах, где тюлений народ называют селки, и в Горной Шотландии, и на прилегающих к ней островах, где их именуют роа-нами. Рыбак видит красивых девушек, танцующих у моря. Он незаметно подкрадывается к ним и прячет одну из шкур, которую находит на скалах у воды. Девы-тюлени поднимают тревогу, натягивают свои шкуры и ныряют в море. Остается лишь одна девушка, которая в отчаянии ищет тюленью шкуру. Она тщетно умоляет рыбака вернуть кожу, но затем вынуждена выйти за него замуж, хотя и не перестает с тоской смотреть на море. Она становится хорошей домовитой женой, пока в один прекрасный день не обнаруживает спрятанную тюленью кожу. Тогда она кидается к морю и возвращается к первому мужу. Иногда она навещает своих детей, чтобы передать им медицинские знания. Но в этих сказках, как и в других историях о волшебных невестах, союзы между смертными и бессмертными обречены.


Роан (The Roane). «Роан» на гэльском языке означает «тюлень». Но многие старые люди верят, что это волшебные существа, которые надевают свои шкуры, чтобы плавать по морю, но могут сбросить их и предстать в человеческом облике, как и селки с Шетландских островов. Роаны — самые добрые из всех волшебных существ. В отличие от селки, которые мстят за смерть своих родичей, поднимая бури и разбивая лодки охотников на тюленей, роаны не держат зла на своихобидчиков.

Один ловец тюленей как-то потерял свой складной нож, охотясь на большого самца-тюленя. Ночью в его дверь постучали, и незнакомец, державший под уздцы отличную лошадь, спросил его имя и сказал, что послан заказать большое количество тюленьих шкур. Нокупатель-де живет совсем рядом и хочет сам заключить с ним сделку. Они вдвоем сели на лошадь и поскакали так быстро, что ветер в ушах звенел. Они ехали вдоль пустынного берега, пока не добрались до большого утеса, нависавшего над морем. «Куда ты привез меня?» — спросил рыбак. «Слезай и скоро увидишь», — ответил незнакомец. Как только ноги рыбака коснулись земли, незнакомец схватил его и увлек с утеса в море. Все глубже и глубже погружались они в морскую пучину, пока не достигли пещеры, где толпился тюлений народ, и рыбак почувствовал, что и он сам превратился в тюленя. Его спутник тоже был тюленем, но остальные говорили и вели себя как смертные люди. Все они казались очень печальными. Рыбак страшно испугался, ведь, должно быть, он убил много их друзей. Его проводник показал ему складной нож. «Узнаешь этот нож?» — спросил он, и рыбаку пришлось сознаться, что нож пренадлежит ему. Рыбак уже попрощался с жизнью, решив, что в ту же секунду будет пронзен этим ножом. «Ты ранил им моего отца, — сказал незнакомец. — И только ты можешь его исцелить». Он провел рыбака во внутреннюю пещеру, где лежал огромный тюлень, страдая от страшной боли. Люди-тюлени сказали рыбаку, что ему следует делать, и он провел ножом вокруг раны и разгладил ее рукой, всем сердцем желая, чтобы это помогло. Так и случилось: старый тюлень встал с лежанки совершенно здоровым. Рыбак все еще ждал возмездия, но они сказали, что ему нечего бояться и, если он поклянется никогда больше не убивать тюленей, его отправят назад к жене и детям. Рыбак принес страшную клятву, и его провожатый приплыл с ним к утесу, где их ждала лошадь, и доставил до дверей дома, вручив деньги, за которые можно было продать много тюленьих шкур10.


Кваск (Ceasg). Русалка шотландских горцев также известна как дева волн. У нее тело красивой женщины и хвост молодого лосося, хотя, по-видимому, гораздо больше, чем у рыбы. Если ее поймать, она исполнит три желания. Кеаски, как и девы-тюлени, могут выходить замуж за смертных. От таких браков, говорят, рождаются выдающиеся лоцманы.


Горагет анун (Gwragedd Annwn). Из всех волшебных сказок Уэльса истории об озерных девах, которые выходят замуж за смертных, — самые распространенные и самые древние. Среди валлийских волшебных существ встречается множество зловредных и опасных, но водяные феи к ним не относятся. Они прекрасны и соблазнительны, но не похожи ни на сирен, ни на водяных эльфов. В одной из самых известных и ранних легенд о горагет анун рассказывается о леди из Ллин-Фан-Фах, небольшого живописного озерца неподалеку от Черных гор. Случилось это в XII веке.

Одна вдова, хозяйка фермы неподалеку от Мидфая, послала своего единственного сына за две мили от дому приглядеть за скотом на берегу озера Ллин-Фан-Фах. Однажды, перекусывая днем, он увидел деву необыкновенной красоты, она сидела на поверхности озера и расчесывала свои длинные золотые волосы, любуясь собой в озерной глади. Юноша с первого взгляда без памяти влюбился в нее и протянул руку с хлебом, умоляя ее выйти на берег. Она нежно посмотрела на него, но ответила: «Твой хлеб слишком твердый», — и нырнула в озеро. Юноша вернулся домой и рассказал обо всем матери. Она посочувствовала ему и на следующий день дала непропеченного теста. Оно оказалось слишком мягким, и мать испекла сыну чуть подрумяненный хлеб. Наконец-то он пришелся по вкусу озерной деве, и из воды поднялись трое: благородный старец, которого поддерживали под руки две прекрасных дочери. Старик сказал, что готов расстаться с одной из дочерей, если молодой человек укажет на свою возлюбленную. Волшебные девы были похожи как две капли воды, и фермер совсем отчаялся, но тут одна из девушек слегка пошевелила туфелькой, и юноша прошел испытание. Отец дал ей в качестве приданого столько скота, сколько она могла сосчитать не переводя дыхание, а считала она быстро, и наказал будущему мужу по-доброму относиться к его дочери и предупредил, что, если он трижды несправедливо ее ударит, она и приданое будут потеряны для него навсегда. Они поженились и жили очень счастливо, у них родились три хорошеньких мальчика, но в ее характере было нечто особенное: порой она словно уходила в себя, готова была заплакать, когда другие веселились, например на свадьбах; смеялась и пела, когда другие скорбели, например на похоронах ребенка. Именно эти странности и стали причиной того, что муж трижды несправедливо ударил ее и нарушил запрет, так что она была вынуждена покинуть его, забрав всю скотину, приплод и даже висевшую напротив стены тушу бычка. Тем не менее она не забыла своих сыновей, продолжала навещать их и обучила лекарскому искусству, так что они стали знаменитыми целителями. И эти знания переходили в их семьях из поколения в поколение до XIX века, пока не умер последний член этого рода.


Ганконер, любовник (Ganconer, the Love Talker). Волшебный возлюбленный, который, покуривая глиняную трубочку, подкарауливает деревенских девушек в уединенных долинах, заигрывает с ними, а потом исчезает, оставляя их умирать от тоски. Ганконеры появляются целой толпой, они играют в хоккей на траве, как обычные Даоин ши, а потом уводят у бедной вдовы со двора корову и забирают ее на подводные пастбища Лафли11.


Ланнан-ши (Lhiannan-Shee). На острове Мэн даннан-ши считают духом-вампиром, который является жертве в образе прекрасной женщины, оставаясь невидимым для окружающих. Стоит человеку поддаться ее очарованию, и он погиб телом и душой. А вот ирландские ланнан-ши пользуются репутацией животворящих духов, приносящих вдохновение поэтам и менестрелям. Оба названия переводятся как «волшебная возлюбленная». Однако дурная слава не помешала ланнан-ши из Баллафлетчера стать духом-покровителем семьи Флетчеров, она даже подарила им волшебный кубок, который ее подопечные должным образом осушали в ее честь каждое Рождество. Домом для ланнан-ши были колодцы и источники.



1 Chambers R. Popular Rhymes of Scotland. Edinburgh, 1870.

2 Cromek R. Remains of Nithsdale and Galloway Song. London, 1810.

3 Benwell G. and WaughA. Sea Enchanters. London, 1961.

4 Bottrell W. Traditions and Hearthside Stories ofWest Cornwall. 3 vols. Penzance, 1870–1890. Vol. I.

5 Croker Т. C. Fairy Legends and Traditionsof the South Ireland. 3 vols. London, 1825–1828. Vol. II. P. 30.

6 Broom D. Fairy Tales from the Isle of Man. Harmondsworth, 1951.

Morrison S. Manx Fairy Tales. London, 1911.

8 Gill W. A Manx Scarpbook. London, 1929. P. 241.

9 County Folklore, Vol. Ill: Orkney and Shetland Islands / Collected by G. F. Black, ed. by N. W. Thomas. London, 1901.

10 Stewart W. G. Popular Superstitions and Festive Amusements of the Highlanders of Scotland. Edinburgh, 1823. P. 65–71.

11 Yeats W. Irish Fairy and Folk-Tales. London, 1893. P. 206–211.

МОРСКИЕ ЛЮДИ


Морские люди (Mermen). Хотя морские люди обычно более свирепые и безобразные, чем русалки, их меньше интересуют смертные. Они, в отличие от селки, не выходят на берег, чтобы соблазнять женщин, они не так общительны и дружелюбны, как ирландские мерроу, и не жаждут спасения, как скандинавские нек. Если можно доверять словам доброй маленькой русалки, которую отпустил в море старик из Кари, они жестокие мужья и даже способны съесть собственных детей, если будут голодны. Вероятно, морские люди являются персонификацией штормового моря: это они поднимают бури и топят корабли, если ранена русалка. А вот скандинавский морской человек, или Хавманд, — красивое создание с зеленой или черной бородой, он живет не только в море, но и на прибрежных скалах и считается добрым существом1.


Дунья-Мара (Dinny-Mara). Морской человек с острова Мэн не столь свиреп, как его английский сородич. Скорее его можно сравнить с дружелюбным ирландским мерроу. Ду-нья-мара из истории «Маленькая русалка» производит впечатление нежного отца, который играет со своей малышкой и делает ей подарки2. Однако упоминания о дунья-маре встречаются реже, чем о бедн-варе.


Синие люди из Минча (Blue Men of the Minch). Синие люди из Минча обитают в проливе между Лонг-Айлендом и островами Шинт. Они появляются, чтобы топить проплывающие суда, но капитан может помешать им, если готов вступить с ними в разговор и оставить за собой последнее слово. Считается, что это падшие ангелы.

Говорят, будто внезапные штормы у берегов островов Шинт вызывают синие люди, которые живут в подводных пещерах под правлением тана. Сохранилась история о синем человеке, которого поймали, когда он заснул на волнах. Его подняли на борт и, думая, что он из смертных, связали с ног до головы, так что он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но корабль не успел еще отойти далеко, как в волнах показались два синих человека. Матросы услышали, как один сказал другому: «Дункан будет за одного», а другой ответил: «А Фарквар за двоих». Услышав это, пленник, который, казалось, был так крепко связан, разорвал веревки, словно паутину, прыгнул за борт и скрылся вместе с друзьями, которые появились, чтобы освободить его3.



1 Benwell G. and Waugh A. Sea Enchantress. London, 1961.

2 Broom D. Fairy Tales from the Isle of Man. Harmondsworth, 1951.

3 Campbell J. G. Superstitions of the Scottish Highlands. Glasgow, 1900. P. 200. В этой истории существа носят человеческие имена. Д. А. Макензи в «Шотландском фольклоре и быте» посвящает синим людям из Минча целую главу. Связанные с ними поверья распространены только в проливе Шинт, и автор выдвигает гипотезу, что прототипами синих людей были мавританские пленники, которых в IX веке высадили в Ирландии норвежские пираты. Его теория хорошо аргументирована и, похоже, имеет солидное основание, так как базируется на «Анналах Ирландии» Мак Фирбиса. Эта легенда — еще один пример, когда волшебная традиция связана с воспоминаниями об исчезнувшем народе.

ВОДЯНЫЕ ДУХИ


Асрай, или водяные феи (Asrai, or Water-fairies).

Существуют две практически одинаковые сказки из Чешира и Шропшира. В обеих рыбак вытягивает в сетях асрай и кладет на дно лодки. Существо молит о свободе, но рыбак не понимает его языка. В чеширской версии рыбак связывает асрай, и прикосновение холодных рук морского обитателя обжигает его, словно огонь, так что метка остается на всю жизнь. В обеих историях рыбак покрывает асрай мокрыми водорослями. Он стонет на дне лодки, но его стоны постепенно стихают, и к тому времени, как рыбак добирается до берега, от существа остается лишь небольшая лужица1.


Лориэк (Loireag). Лориак — водяная фея с Гибридов, однако, как и Хабетрот из Южной Шотландии, она покровительница прях. «Она следит за трепанием, стиркой и прядением, и если женщина пренебрежет традиционными обычаями или обрядами, которые положено совершать во время всех этапов работы, лориак разгневается»2. Как и все феи, она любит музыку и злится, если у кого-либо из женщин грубый голос или нет слуха. В «Кармине Гаделике» Кармайкла один человек из Бенбекулы описывает лориак как «малютку, принадлежащую иному миру», и как «грустное маленькое создание, упрямое и коварное».


Федэа (The Fideal). Один из злых водяных духов Горной Шотландии. Существует гипотеза, что это персонификация болотной травы и водорослей3. Она обитает в озере Федал в Гарлохе, считалось, что она соблазняет мужчин и увлекает их под воду. Один герой по имени Ивен сразился с ней и победил ценой своей жизни: «Ивен убил Федал, и Федал убила Ивена».



Тламхиген-и-дурр, или водяной попрыгун (Llamhigyn У Dwr, or The Water-Leaper). Водяной попрыгун — это злой дух из сказок валлийских рыбаков, нечто вроде водяного демона, который рвал сети, пожирал упавших в реки овец и часто издавал ужасный крик, который так пугал рыбаков, что водяной попрыгун мог стащить свою жертву в воду, где несчастный разделял участь овцы. Уильям Джонс из Лланголлена говорил, что это чудовище похоже на огромную жабу с крыльями и хвостом вместо лап.


Шони (Shony). Древний морской дух с острова Льюис, которому приносились жертвы вплоть до XVIII века. М. Мартин в «Описании западных островов Шотландии» (1716) рассказывает о празднестве, во время которого старались умилостивить Шони и молили его послать не рыбу, а водоросли, чтобы удобрить землю:

Они собрались у церкви Святого Малви на острове Льюис, каждая семья приносила немного солода, и варился эль: один из их числа выбирался, чтобы выйти в море и крикнуть громким голосом, держа в руке кружку эля: «Шони, я подношу тебе этот эль, в надежде, что ты будешь так добр и пошлешь нам в избытке водорослей, чтобы удобрить нашу землю на следующий год» — и с этими словами бросал кружку в море. Все это проделывалось в ночное время. Когда он возвращался, все шли в церковь, где на алтаре горела свеча, и некоторое время стояли в тишине. Затем один из них подавал сигнал, по которому свечу тушили, и все тут же отправлялись в поля и там пили эль и проводили остаток ночи, танцуя и распевая песни4.


Дунья-ой (Dooinney-Oie), или «ночной человек». Добрый дух, предупреждающий о надвигающихся штормах иногда криком, иногда являясь в дымке в образе человека и предостерегая моряков, порой трубя в рог, который звучит как швейцарский альпийский рожок5.


Инна-пик-вина (Ina Pic Winna). В Ворле каждый рыбак, перед тем как выйти в море, кладет на насыпь, или «волшебный курган», на склоне холма белый камешек и говорит:

Инна-пик-вина,
Пошли мне сытный обед.
И чаще всего возвращается с хорошим уловом6.


Водяной Призрак (Water-Wraith). Шотландский водяной дух женского рода. Появляется в виде старухи в зеленой одежде, морщинистой, тощей и злобной. Вот что рассказывает очевидец о таком духе, обитавшем в реке Конан в Россшире:



…Он появлялся в облике высокой женщины, одетой в зеленое, ее всегда можно было узнать по худому, изборожденному морщинами лицу и сурово нахмуренным бровям. Я знал все опасные броды, где она исстари появлялась. Как говорили, она выныривала из реки перед испуганным путником и, словно издеваясь, указывала на него своим костлявым пальцем или подзывала кивком; мне даже показывали то самое дерево, за которое цеплялся бедный горец, когда его схватил гоблин во время ночной переправы, и, несмотря на отчаянные усилия и помощь молодого парня, его спутника, чудовище утащило его на середину быстрины, где он и сгинул7.

Водяной призрак появлялся в окрестностях Линтрека. Во время своего последнего появления он набросился на лэрда Кинкрэйги, когда тот возвращался после ужина с лэрдом Таллаха. Надо сказать, водяные демоны обычно являются людям, которые возвращаются домой под хмельком8.


Хоуаа (Howlaa) — имя духа, завывающего перед штормом. Он ничем не отличается от Дунья-Ой, кроме того, что он никогда не разговаривает и лишь воет перед бурей.


Хупер из бухты Зеннен (The Hooper of Sennen Cove). Добрый дух, обитавший в бухте Зеннен, который предупреждал о надвигающихся штормах, также как Дунья-Ой с острова Мэн. Он появлялся в виде облачной завесы над заливом, с тусклым светом посреди. Он всегда показывался перед сильными штормами, и у людей, которые собирались выйти в море, возникало дурное предчувствие. Как-то раз один рыбак со своими сыновьями все же пренебрег предостережением. Поднялась страшная буря, его лодка пропала, а Хупер никогда больше не возвращался, чтобы предупреждать рыбаков9.



1 Tongue R. Forgotten Folk-Tales of the English Counties. London, 1970. P. 24–26. Руфь Танг слышала и другие упоминания об асрай у Шотландской Границы, и сюжет всегда повторялся. Это имя также упоминается в поэзии Роберта Баканана.

2 Stewart W. G. Popular Superstitions and Festive Amusements of the Highlanders of Scotland. Edinburgh, 1823.

3Mackenzie D. Scottish Folk Lore and Folk Life. London, 1935. P. 233.

4 Martin M. A Description of Western Islands of Scotland. London, 1716.

5 Уолтер Гилл приводит более длинный список всяческих предупреждений, не называя Дунья-Ой по имени. — Gill W. A Manx Scarpbook. London, 1929. P. 241–244.

6 County Folklore. V. VIII: Somerset Folklore by R. L. Tongue, ed. by K. B riggs, 1965.

7Miller H. The Old Red Sandstone. Edinburgh, 1841.

8 McPherson J. M. Primitive Beliefs in the North-East of Scotland. London, 1929. P. 63.

Bottrell W. Traditions and Hearthside Stories of West Cornwall. 3 vols. Penzance, 1870–1890. Vol. II.

БАНШИ


Банши, или бин си (Banshee, or Bean Si). В Ирландии духи умерших, которые оплакивают только членов старинных родов. Когда несколько банши собираются вместе, это предвещает смерть кого-то великого или святого. У банши длинные распущенные волосы и красные от непрестанного плача глаза. Одета она в серый плащ поверх зеленого платья. На северо-западе Шотландии банши называется бин-ни, или маленькая прачка у реки, она стирает окровавленные одежды того, кому вскоре суждено умереть.

В «Воспоминаниях леди Феншейв», жившей в 1625–1676 годах, мы находим рассказ о встрече с банши, когда леди Феншейв гостила у леди Онор О'Брайн.

Мы должны были остаться там на три ночи. В первую же ночь, около часа, меня разбудил голос. Я отдернула занавеску и в лунном свете увидела прислонившуюся к окну женщину в белом, с рыжими волосами и мертвенно-бледной кожей. Она громко говорила с такими интонациями, которых я раньше никогда не слышала. Она трижды произнесла: «Лошадь». И затем со вздохом, больше похожим на ветер, чем на дыхание, исчезла, и теперь ее тело стало казаться мне скорее плотным облаком, чем субстанцией. Я была так испугана, что волосы у меня на голове встали дыбом и ночная рубашка упала с плеч. Я толкала и щипала твоего отца, но он так и не проснулся во время этого происшествия, которому я стала свидетелем. Но потом он был очень удивлен, увидев меня такой напуганной, и изумился еще больше, когда я рассказала ему, что случилось, и показала на открытое окно. В эту ночь никто из нас больше не сомкнул глаз, но он развлекал меня историями о том, насколько чаще такие привидения являются в этой стране, чем в Англии. Мы пришли к заключению, что причина этого — суеверие ирландцев и огромное желание узнать свою судьбу, ибо это знание якобы может защитить их от козней дьявола, который часто демонстрирует среди них свою силу. Около пяти часов хозяйка дома пришла проведать нас и сказала, что не ложилась всю ночь, потому что ее кузен О'Брайн, чьи предки были владельцами этого замка, попросил ее остаться в его покоях, и что он скончался около двух часов ночи. Она добавила: «Надеюсь, никто вас не беспокоил, потому что в этом доме, когда один из членов семьи находится при смерти, каждую ночь до его кончины в окне появляется женщина. Много лет назад она родила ребенка от владельца замка, он убил ее в саду и сбросил в реку под этим самым окном. Но я не подумала об этом, когда устроила вас здесь на ночь, потому что это лучшая комната в доме». Мы ничего не ответили на эти слова, но извинились, сказав, что должны срочно уехать.

Ирландские банши прекраснее и поэтичней уродливых банши северо-запада Шотландии:

Порой банши принимают облик миловидной девушки из этого рода, которая умерла молодой и которой невидимыми силами было предназначено стать предвестницей гибели для своих смертных родичей. Или ее можно увидеть в образе закутанной в саван женщины под деревьями, рыдающей, закрыв лицо, или пролетающей с горьким плачем при свете луны: стенания этого духа самые скорбные на земле, раздавшиеся в тишине ночи, предвещают смерть одного из членов рода1.


Бааван ши (Baobhan Sith). Шотландское слово, как и банши, означающее «волшебные женщины», однако к баа-ван ши чаще всего относят суккубов, очень злых и опасных. О них повествуется в следующей истории:

Четверо молодых людей поехали на охоту и провели ночь в пустовавшем загоне для овец на горном пастбище. Юноши стали танцевать, напевая песенки. Один из них высказал пожелание, чтобы у них были партнерши. Внезапно перед ними появились четыре женщины. Три из них начали танцевать, а четвертая стояла около поющего. Но во время пения он заметил кровь, выступившую на одежде товарищей, и выбежал из загона, преследуемый своей демонической партнершей. Он укрылся среди лошадей, и она не могла добраться до него, вероятно из-за железных подков. Но она кружила вокруг него всю ночь и исчезла лишь с восходом солнца. Он вернулся в загон и обнаружил там обескровленные тела своих товарищей. Бааван ши высосали из них всю кровь до последней капли2.


Бин-ни (Bean-nighe). Дух женщины, умершей при родах. «Считалось, что женщина, умершая во время родов, скончалась преждевременно; согласно существовавшему поверью, если вся оставшаяся после нее одежда не будет выстирана, ей придется стирать самой весь тот срок, которой ей было суждено прожить»3. Бин-ни предвещают насильственную смерть одного из членов клана, саван которого они стирают. Как и многие другие феи, банши северо-запада Шотландии отличается физическим уродством. У нее только одна ноздря, торчащие наружу передние зубы, длинные отвислые груди. Смертный, который наберется смелости подкрасться к ней, пока она стирает и плачет, и пососать ее длинную грудь, может стать приемным сыном бин-ни, и тогда она исполнит его желание. Так как слово «банши» означает «волшебная женщина», о них существуют самые различные представления, порой к ним причисляют и глайстиг, хотя она не имеет ничего общего с бин-ни.


Горач-И-Рибин (Gwrach У Rhibyn). Этим неясным по смыслу словом именуют в Кардиганшире уэльскую банши, иногда также называемую кихирет. Она невидимо сопровождает человека, которого хочет предупредить о близкой смерти, и, подходя к перекрестку или ручью, издает жуткий крик: «Мой муж! Мой муж!» — если сопровождает мужчину, или «Моя жена! Моя жена!» — если предрекает смерть женщине. Или же «Мой малыш! Мой малыш!» — если смерть суждена ребенку. Когда слов не разобрать, смерть ожидает того, кто слышит крики. Ее облик ужасен: спутанные волосы, длинные черные зубы и непропорционально длинные иссохшие руки. Считается, что это дух одного из предков, хотя ее также соотносят с такими богинями, как Ану или Кальях Варе4.


Кихирет (Cyhyraeth). Уэльское название для кониг (плакальщицы). В отличие от горач-и-рибин, является она редко, однако ее плач часто слышен перед чьей-либо смертью, а особенно перед массовыми смертями от эпидемии или различных катастроф. Рыдания кихирет можно было услышать вблизи реки Тови, «печальный, неприятный звук, который предвещает многочисленные смерти, его часто слышно перед суровой зимой. Голос напоминает предсмертные крики больных. Он трижды предупреждает о смерти. Вначале вопль громкий, как крик больного, второй — более тихий, но не менее скорбный, третий еще тише и больше похож на предсмертный стон»5. Это напоминает три прихода кон аннон. Как и ирландская банши, кихирет оплакивает смерть родича, погибшего вдали от дома. На побережье Гламорганшира кихирет проходит вдоль моря перед катастрофой, и здесь ее появление сопровождается особыми огнями. Как и блуждающие огни, они предвещают смерть и указывают путь, по которому понесут на кладбище покойника. В истории о кладбище Святого Меллона говорится, что при этом видели призрак, но, как правило, кихирет лишь невидимый бесплотный голос.


Прачка, или маленькая прачка у реки (Washing Woman, or Little-Washer-by-the-Ford). Она встречается как в шотландских, так и в ирландских преданиях и является одной из разновидностей банши. Названия и описания очень отличаются в разных местностях. Ее видели в безлюдных местах у ручьев стирающей окровавленную одежду того, кому вскоре суждено умереть. Обычно она маленького роста, в зеленом платье, с красными перепончатыми ногами. Как правило, ее появление предвещает несчастье, но, если кто-нибудь заметит ее первым и встанет между ней и водой, она исполнит три его желания. Прачка ответит на три вопроса, но и сама задаст три вопроса, на которые нужно ответить правдиво. Если кто-либо наберется мужества, припадет к ее отвислой груди и пососет ее, то он может быть назван приемным сыном, и тогда она станет ему помогать. Однако прачки с острова Айлей гораздо более жестоки и опасны. Если кто-то перебьет ее, она хлещет мокрым бельем по рукам и ногам несчастного, и у того парализует конечности.



1 Wilde F. S. Ancient Legends, Mystic Charms and Superstitions of Ireland- 2 vols. London, 1887. Vol. I. P. 259–263.

Mackenzie D. A. Scottish Folk Lore and Folk Life. London, 1935. P. 236.

Campbell J. G. Superstitions of the Highlands and Islands of Scotland. Glasgow, 1900. P. 43.

4Rhys J. Celtic Folklore. 2 vols. Oxford. Vol. II. P. 452–455.

5Sikes W. British Goblins. London. 1880. P. 219–222.

СПУТНИКИ


Спутник (Со-Walker). Роберт Кирк в «Тайном содружестве» именует двойника, которого немцы зовут Doppelganger, спутником. На севере Англии он известен как вафф и считается предвестником скорой смерти. Однако Кирк считает его феей.


Вафф (Waff). Так в Йоркшире называют духа, который является незадолго до смерти или сразу после нее, либо тому, кто скоро умрет, либо его другу. Человек, который увидел своего двойника, может избежать смерти, если заговорит с ним очень сурово. Некий уроженец Гизборо, направляясь за покупками в Уитби, повстречал свою тень. Не мешкая ни минуты, он обратился к ней с такими словами: «А ты что тут делаешь? Что ты тут делаешь, я тебя спрашиваю? Уж наверняка пакость какую-нибудь затеваешь! А ну, домой сейчас же! Марш домой!» Тень, устыдившись, немедленно «слиняла», а тот человек прожил еще много лет1.


Фетч (Fetch). Так повсюду в Англии называют двойника, или спутника, известного на севере как вафф. Увидеть его ночью считается верным знаком приближающейся смерти, да и в любое другое время суток встреча с ним не сулит ничего хорошего.

Прекрасная леди Диана Рич, дочь графа Холланда, прогуливаясь как-то в саду отцовского дома в Кенсингтоне, куда она вышла подышать свежим воздухом перед обедом — время было около одиннадцати часов, — и чувствуя себя превосходно, встретила своего двойника, который походил на нее как отражение в зеркале. Месяц спустя она умерла от оспы. Говорят, будто и сестра ее, леди Изабелла Тинн, тоже видела двойника перед смертью. Все это я слышал от человека честного2.


Сварт (Swarth). Призрак человека, который в Камберленде считался предвестником смерти.


Трумпин (Thrumpin). Некий темный ангел, который ходит по пятам за каждым человеком и рано или поздно кладет конец его жизни. Вера в него распространена на Шотландской Границе3.


Сотрапезники (Joint-eaters). Такое имя Роберт Кирк дал существам, которых ирландцы называют Алп-Луахра; однако, согласно тому же Кирку, сотрапезник — это такая фея, которая невидимкой сидит бок о бок с намеченной жертвой и делит с ней трапезу.



В Ирландии такой феномен объясняют просто: человек-де проглотил тритона, заснув на берегу ручья. Сохранилась история о том, как беременная Алп-Луахра нашла приют во внутренностях одного человека, и о том, каким способом Мак Дермотт, принц Кулавина, избавил его от выводка из тринадцати штук4. Впрочем, способ этот во всех историях одинаков: сначала пациента заставляют съесть огромное количество соленой говядины, не запивая, а потом кладут на берегу ручья открытым ртом к воде и ждут, когда измученная жаждой Алп-Луахра выйдет. Но это уже народная медицина, а не фольклор; Р. Кирк же объясняет неестественный аппетит влиянием эльфов.



Henderson W. Folklore of the Northern Counties. London, 1879. P. 46.

2 Aubrey J. Miscellanies. London, 1840. P. 89–90.

3 Henderson W. Op. cit. P. 262.

4 Hyde D. Beside the Fire. London, 1890.

ИМЕНА-ЗАГАДКИ


ТОМ ТИТ ТОТ (Tom Tit Tot). Это самая яркая и запоминающаяся версия сюжета, хорошо знакомого по сказке братьев Гримм «Гном-Тихогром». Без сомнения, «Том Тит Тот» — лучшая английская народная сказка1, интересная, живо и красочно рассказанная, и потому ее стоит воспроизвести здесь полностью.

Жила-была однажды женщина, и испекла она как-то пять пирогов. Достала их из печи, а корка на них такая твердая, что не разгрызть. Говорит тогда женщина дочке:

— Мэри, возьми-ка эти пироги да положи на полку, пусть еще подойдут. — Она, конечно, имела в виду, что корка отмякнет.

Но девушка подумала: «Ну, раз еще подойдут, съем-ка я эти сейчас». Взялась она за дело и съела все пироги, с первого до последнего.

Приходит, значит, время ужинать, мать и говорит дочке:

— Поди принеси пироги. Наверное, уже подошли.

Та пошла, посмотрела, но не увидела ничего, кроме пустых тарелок. Вернулась она и говорит:

— Нет, они еще не подошли.

— Что, ни один не подошел?

— Ни один не подошел.

— Ну, подошли или не подошли, а хоть один-то я съем, — говорит мать.

— Как же ты его съешь, если они еще не подошли, — удивилась дочь.

— Да вот так и съем, — ответила мать. — Иди и принеси самый мягкий.

— Да нету там ни мягких, ни жестких, — ответила девушка. — Я их съела, так что, пока другие не подойдут, тебе ничего не достанется.

Ну, та женщина, понятное дело, расстроилась, взяла прялку, села к двери, прядет, а сама поет:

Дочка моя съела пять пирогов сегодня,
Дочка моя съела пять пирогов сегодня.
А тут ехал по их улице король, услышал песню, а слова разобрать не может, вот он остановился испрашивает:

— Что это ты там такое поешь, матушка?

Женщине стыдно было признаться, что ее дочка пять пирогов зараз уплела, она и спела:

Дочка моя спряла пять мотков сегодня,
Дочка моя спряла пять мотков сегодня.
— Ну, дела! — удивился король. — В жизни такого не слыхал.

Подумал он и говорит:

— Слушай, женщина, мне нужна жена, и я женюсь на твоей дочери. Но запомни: одиннадцать месяцев в году она будет угощаться лучшими яствами, носить платья, какие пожелает, веселиться, с кем захочет, но двенадцатый месяц она должна будет прясть по пять мотков в день, а если не сможет, я ее убью.

— Хорошо, — согласилась та; она все думала, какая это удача — выйти замуж за короля. А прясть-то когда еще придется, как-нибудь выкрутимся, да и король к тому времени, скорей всего, и думать о пряже забудет.

Так они и поженились. Одиннадцать месяцев девушка ела, что хотела, носила красивые платья, веселилась да развлекалась.

Но время шло, девушка все чаще вспоминала про пять мотков в день и гадала, не забыл ли про них король. А тот не говорил ни слова, и она совсем уверилась, что он забыл.

Вот приходит последний день последнего месяца, и король приводит молодую жену в комнату, которой она никогда раньше не видела. А там стоит прялка да табурет, и больше ничего. Говорит ей король:

— Ну, вот, дорогая, завтра тебе дадут еды, несколько охапок льна и оставят тебя здесь, а если к ночи пять мотков пряжи не будут готовы, не сносить тебе головы.

И пошел себе по своим делам.

Ну, испугалась тут молодая королева, понятное дело. Всю жизнь прожила она за спиной у матери и не знала толком, с какой стороны к прялке подойти, а тут придется прясть самой, и помочь-то ей некому. Села она на табурет в кухне и залилась горючими слезами.

И вдруг слышит: стучит кто-то вроде в дверь, да тихонько так, и низко, у самого порога. Вскочила она с места, распахнула дверь и видит — стоит перед ней маленький такой чертенок с длинным хвостом. Посмотрел он на нее любопытными глазенками и спрашивает:

— О чем, девица, плачешь?

— А тебе-то что за дело? — Она ему говорит.

— Да вот есть дело, — ответил тот, — расскажи-ка лучше.

— Даже если и расскажу, легче мне от того не станет, — молвила она.

— Как знать. — И чертик повертел хвостиком.

— А, ладно, — согласилась она. — Легче не станет, да и хуже тоже не будет. — И рассказала ему всю историю с самого начала, про пироги, и про пряжу, и про все остальное.

— Вот что мы сделаем, — сказал тогда чертенок. — Каждое утро я буду приходить под твое окно и забирать лен, а вечерами стану приносить пряжу.

— А какую плату возьмешь?

Посмотрел он на нее искоса и говорит:

— Каждый вечер я буду давать тебе три попытки угадать мое имя; коли угадаешь до конца месяца, ничего с тебя не возьму, а не угадаешь — пойдешь со мной.

Ну, девушка решила, что уж до конца-то месяца наверняка догадается.

— Ладно, — ответила она, — согласна.

— Вот и славно, — ответил чертик и завертел хвостом.

На следующее утро привел король свою женушку в ту

комнату, а там уже лежит лен и еда на день.

— Ну, вот тебе лен, — молвил он, — и помни: к вечеру не спрядешь, голова с плеч. — Тут он вышел и дверь за собой закрыл.

Только он ушел, а в-окно уже стучат.

Королева подскочила к окну, распахнула его, а на подоконнике сидит маленький черный чертенок.

— Где лен? — спрашивает.

— Вот, — отвечает королева и отдает ему охапку.

Наступает вечер, и снова стук в окно. Девица встает, открывает, а там уже сидит чертик с пятью мотками пряжи в руках.

— Вот твоя пряжа, — молвил он и отдал ей мотки. — Ну. так как же меня зовут? — спрашивает.

— Наверное, Билл, — отвечает молодая королева.

— Нет, не так, — говорит черт, а сам хвостиком круть-круть.

— Ну, тогда Нед. — Она ему опять.

— Нет, не так, — радуется черт и опять хвостиком круть-круть.

— Может, Марк? — попробовала она в последний раз.

— Нет, не Марк. — И черт завертел своим хвостом так быстро, что сорвался с подоконника и улетел.

Приходит муж, а пять мотков пряжи уже лежат, его дожидаются.

— Что ж, вижу, мне не придется убивать тебя сегодня, — говорит он жене. — Утром тебе дадут еще льна и еды, — и с этими словами ушел.

Так и повелось: каждый день ей приносили лен и еду, а утром и вечером приходил чертенок. А девица только и делала, что придумывала ему имена. Но так ни до чего путного не додумалась. Месяц шел к концу, чертенок поглядывал на нее все сердитее и каждый раз, когда она пыталась угадать его имя, все быстрее вертел хвостом.

И вот настал предпоследний день. Принес чертенок вечером пять мотков пряжи и спрашивает:

— Что, знаешь, как меня зовут?

— Никодим? — отвечает девица.

— Не-а. — Он ей.

— Саул?

— Нет, не Саул.

— Ну, тогда Мафусаил?

— Нет, и не Мафусаил.

Тут он на нее так зыркнул, что у нее душа в пятки ушла, и говорит:

— Женщина, у тебя осталась одна ночь. Завтра ты будешь моей! — И улетел.

Ну, напугалась она, конечно. А тут, слышит, и король идет. Входит, видит, пять мотков на месте, и говорит:

— Что ж, душа моя, — такие его слова, — вижу, и завтра пряжа у тебя будет готова, так что убивать тебя мне не придется, а потому поужинаю-ка я сегодня здесь, с тобой.

Принесли им ужин и второй стул, для короля, и сели они трапезничать.

Сделал король глоток-другой, да вдруг как расхохочется.

— Что с тобой? — спрашивает его жена.

— Да вот, — отвечает, — охотился я сегодня в лесу да заехал в такое место, где никогда не бывал раньше. Там посредине большая такая яма, а стенки у нее белые, как из мела. И вот слышу, в яме какой-то шум. Сошел я с коня, подкрался потихоньку к самому краю да и заглянул в яму. Вижу, сидит в ней черный такой чертенок, забавный-презабавный. И вот чем он занят: стоит перед ним прялка, а он прядет, да быстро так, и хвостом крутит. Прядет, а сам поет:

Ми-минуточки идут,
Том Тит Тот меня зовут.
Королева, когда это услышала, чуть не подпрыгнула от радости, да вовремя сдержалась.

Наутро черт пришел за льном, и вид у него был злющий-презлющий, как никогда раньше. Вот и ночь настала, слышит королева стук в окно. Отворила она раму, а тот уже сидит на подоконнике. Ухмылка от уха до уха, а хвост так и вертится.

— Как меня зовут?

— Соломон? — говорит она и притворяется, будто испугалась.

— Нет, не Соломон, — ответил он и придвинулся к ней поближе.

— Ну, тогда Заведей?

— Нет, не Заведей, — отвечает чертик. И засмеялся, довольный, а хвостик заходил так быстро, что глазом и не уследишь.

— Не торопись, женщина, подумай как следует, — говорит, — еще одна попытка, и ты моя. — И тянет к ней свои черные ручонки.

Отступила она тогда на шаг-другой, посмотрела на него, засмеялась и, тыча в него пальцем, сказала:

Ми-минуточки бегут,
Том Тит Тот тебя зовут.
Услыхал он эти слова, да как завизжит не своим голосом, как выскочит в окошко, и больше она его не видала.

У этой сказки есть продолжение, где рассказывается, как одна цыганка при помощи отвратительного снадобья из колесной мази и тухлых яиц избавила королевскую жену от ежегодной необходимости прясть.

Интересно заметить, что имена почти всех фей-прядильщиц на Британских островах почему-то заканчиваются на «трот», «фрот» или «тот».


Вапити Стури (Whlippity Stoorie). Самая забавная шотландская версия сказки «Гном-Тихогром». Возможно, имя феи в этой сказке происходит от шотландского «стур» (stoor), то есть «пыль», и, возможно, связано с вихрями из пыли, в которых якобы путешествуют феи. В другой версии этой сказки фею зовут Фиттлтот.

Одна хозяйка из Киттлрампита лишилась мужа, — думали, что его силком забрали в море, — и не осталось у нее никого, кроме маленького сыночка-грудничка да огромной свиньи, которая вот-вот должна была опороситься, — хозяйка надеялась на большой приплод. Но вот как-то утром пошла она покормить свинью, слышит, а та хрипит и хрюкает, точно с жизнью расстается. Уж хозяйка ее звала и уговаривала, да все напрасно. Села тогда женщина на приступочку у двери и горько заплакала. И вот пока она там сидела да выла, глядь, идет через долину странная такая леди в зеленом платье и прямо к ее дому — а дом хозяйки стоял на вершине холма, на самой лесной опушке. В руках у леди был длинный посох, и так она походила на благородную даму, что хозяйка, едва леди поравнялась с ней, поднялась на ноги, сделала ей книксен и говорит:

— О госпожа, я самая несчастная женщина на свете, и помочь-то мне некому.

— Недосуг мне твои сказки слушать, — ответила та. — Знаю я, что у тебя за беда приключилась: муж твой пропал неведомо куда и свинья, того гляди, околеет. Как первой беде помочь, я не знаю; а что ты мне дашь, коли я справлюсь со второй?

— Помоги, а я отдам тебе все, что захочешь, — нимало не раздумывая, согласилась глупая женщина.

— На том и ударим по рукам, — подхватила леди.

Ударили они по рукам, и странная леди пошла в свинарник. Там она вытащила из кармана крохотный такой пузырек, пошептала что-то вроде: «Туда, сюда, святая вода» — и побрызгала свинье на пятак; свинья тут же вскочила на ноги, как ни в чем не бывало, и ну давай уплетать пойло. Хозяйка, видя такое, тут же повалилась на колени и принялась бы целовать зеленые юбки странной леди, да только та ее остановила:

— Нечего тут церемонии разводить, к делу. Добра у тебя никакого нет, так что в уплату возьму у тебя твоего сыночка.

Тут только хозяйка поняла, кто перед ней, и давай просить и умолять фею, чтобы та сжалилась над ней, и так жалобно, что фея наконец сказала:

— Мне нужен твой паренек, и я его получу; но вот что я тебе скажу: по нашим законам я могу забрать его не позднее третьего дня, а если ты угадаешь мое настоящее имя, то он останется с тобой. — И с этими словами фея исчезла.

Весь день напролет хозяйка горевала да целовала своего мальчика ненаглядного, а ночью лежала без сна и перебирала разные имена, которые приходили ей на ум, но все было не то. Второй день клонился к вечеру, когда она решила, что в доме ей ничего хорошего не придумать, а лучше пойти в лес — авось, свежий воздух поможет. Взяла она своего малыша и вышла. Ходила она по лесу, бродила, пока не оказалась у старой каменоломни, которая вся заросла дроком, а на дне весело журчал ручей. Подкралась хозяйка к краю обрыва тихо, как мышка, и видит — внизу сидит странная леди в зеленом платье, прядет и поет песенку:

Ах, хозяюшка не знала,
Что Вапити Стури ей помогала!
Тут хозяйка подумала: «Ну, теперь-то я знаю слово!» — и с легким сердцем вернулась домой, хотя прежде у нее на плечах словно камень лежал.

Наутро решила она подурачить фею, села опять на приступочку у двери, натянула передник на голову и давай выть, словно в большом горе, а тут и старая леди, откуда ни возьмись, идет вверх по холму, да так легко, словно девушка молоденькая. Подходит к хозяйке и говорит:

— Ты знаешь, зачем я пришла! Отдавай должок!

— Ах, госпожа моя! — отвечает хозяйка. — Не забирай моего мальчика, возьми лучше старую свинью!

— Нет, мне нужен мальчик, и без него я отсюда не уйду, — говорит фея.

— Возьми меня, госпожа, — предлагает хозяйка, — только пощади бедного малютку.

— Да на что ты мне нужна, пугало никчемное? — возмутилась фея.

Ну, хозяйка наша знала, конечно, что она не красавица, но оскорбления терпеть не привыкла. Поднялась она на ноги, сделала фее книксен, будто знатной даме, и говорит:

— Может статься, что убогая вроде меня недостойна и шнурки на башмаках высокородной принцессы Вапити Стури завязывать.

Тут фея как подскочит да как побежит с холма вниз, только ее хозяйка и видела. Тогда она взяла своего сынишку на руки и вошла в свой домик, гордая, как собака о двух хвостах2.


Грязное Поветрие (Foul-Weather). Эта корнуэльская версия сказки «Том Тит Тот» посвящена строительству церкви.

Жил-был в одной дальней стране король, и захотелось ему построить собор, да такой, чтобы краше во всем королевстве не сыскалось; все уже было готово к строительству, фундамент заложен, и тут опустела королевская казна, и король не видел другого способа закончить начатое, кроме как обложить подданных тяжелыми налогами. И вот однажды пошел король в горы побродить в одиночестве да подумать, как бы ему собор достроить, как вдруг видит — навстречу ему старичок-лесовичок.

— О чем задумался? — спрашивает.

— Как же мне не задуматься, — отвечает король, — когда затеял я строить великий собор, а денег взять негде.

— Ну, об этом больше не печалься, — говорит ему старичок. — Церковь я тебе сам построю, да такую, что во всем королевстве не видано, и денег не возьму ни гроша.

— А что же ты тогда с меня попросишь? — спрашивает король.

— Коли угадаешь мое настоящее имя раньше, чем я дострою твою церковь, — говорит карлик, — так и быть, за так построю; а не угадаешь — отдашь свое сердце в уплату.

Понял тогда король, что не простой перед ним старик, а горный гном; но, думая, что, может, умрет, так и не увидев своей церкви, согласился: какая ему разница, что после смерти случится с его сердцем.

Собор рос как по волшебству. Днем никаких работников и близко видно не было, зато, что ни ночь, толпы карликов сбегались со всех сторон, и работа кипела. Король только и знал, что придумывал всякие улучшения, но не успеет он пожелать чего-нибудь, глядит — наутро все уже готово, так что скоро он совсем отчаялся. Пошел он снова в горы подумать, что бы еще такое приказать. Бродил, бродил и набрел на большую пещеру. Там стоял небывалый рев: младенец-гном орал во все горло, а мать его укачивала и пела такую песенку:

Тише, тише, мальчик мой;
Тише, не кричи;
Скоро Грязное Поветрие придет,
Новую игрушку принесет,
Принесет он сердце короля,
То-то будет радость у тебя!
Голос у матери был громкий и грубый, но не было для короля слаще музыки на свете, ведь в песне упоминалось имя его недруга. Крадучись отошел король от пещеры, да как припустил, так и бежал до самых городских ворот. Когда он вбежал в город, уже стемнело, а гном на самом высоком шпиле нового собора устанавливал флюгер. Король остановился и крикнул во весь голос:

— Эй, Грязное Поветрие, смотри, не перекоси флюгер-то!

В ту же секунду гном со страшным грохотом рухнул с башни и разбился вдребезги, точно стеклянный. А флюгер на том соборе так по сей день и стоит криво.


Хабетрот (Habetrot). Так называют фею — покровительницу прях в графствах Шотландской Границы. Полная интересных подробностей сказка о ней записана в манускрипте Уилки, собрании фольклорных историй, сделанном студентом-медиком для сэра Вальтера Скотта.

Жила-была в Селкеркшире одна хозяйка, и была у нее дочка, прехорошенькая бездельница, которая никогда не сидела за прялкой, а все бродила по полям да лугам и собирала цветы. Хозяйка билась-билась, пытаясь заставить дочку прясть, да все без толку. И вот однажды женщина потеряла всякое терпение, выдрала дочку как следует, кинула ей семь охапок льна и пригрозила, что если через три дня она их не перепрядет, то пусть бережется. Девушка знала, что с матерью шутки плохи, и взялась за работу всерьез, но, как ни старалась, за целый день только и спряла несколько футов неровной, покрытой узелками пряжи, зато все пальцы себе измо-золила. Когда стемнело, девушка выплакалась как следует, да так со слезами и уснула. Проснулась поутру, поглядела на свою никчемную работу и опять расстроилась. «Никакого с меня толку не выйдет, — подумала она. — Пойду лучше погуляю». А утро было ясное, солнечное, и вот вышла она на улицу, спустилась к ручью и побрела вдоль него, пока не утомилась и не присела на полый камень, где и расплакалась снова. Ничьих шагов девушка не слышала, но когда она подняла голову, то увидела рядом с собой старую женщину, которая пряла обеими руками, а нитку протягивала через нижнюю губу, такую длинную, что лучшего для прядения и желать нельзя. Девушка была добрая и воспитанная и, как полагается, пожелала старой пряхе доброго утра, а потом вежливо спросила:

— Для чего тебе такая длинная губа, матушка?

— Нитку тянуть, голубушка, — ответила старуха, очень довольная.

— Вот и я тоже должна нитку тянуть, — вздохнула красотка, — да только не умею. — И поведала пряхе свою историю.

— Неси сюда свой лен, я спряду его для тебя ко времени, — ответила та, и девушка побежала домой за пряжей.

— А как тебя зовут, матушка, — спросила она у пряхи, — и где мне тебя найти.

Но старуха взяла лен без единого слова и исчезла, точно и не бывало. Девушка, не зная, что и думать, села тут же на бережку и стала ждать. Но солнышко припекало жарко, и вскоре она задремала. Проснулась она на закате и сразу услышала какое-то жужжание и голоса, которые доносились прямо из-под земли. Тогда она заглянула в полый камень и увидела прямо под собой большую пещеру, где странные, на вид старухи сидели на стульях из гладких камней белого мрамора, обкатанных течением, и пряли. У каждой была длинная нижняя губа, а ее давешняя знакомая переходила от одной к другой и указывала, что и как делать. В тот самый миг, когда девушка заглянула в пещеру, старая пряха как раз сказала:

— Малышка-то наверху знать не знает и ведать не ведает, что зовут меня Хабетрот.

Была там еще одна пряха, которая сидела чуть поодаль, еще страшнее прочих. Хабетрот подошла к ней и сказала:

— Сматывай пряжу, Дурнушка Мэб, девочке пора возвращаться к матери.

Тут девушка поняла, что ей пора спешить, вскочила и побежала к дому. Хабетрот уже ждала ее у дверей с семью мотками ровной пряжи.

— Как мне благодарить тебя? — воскликнула девушка.

— Никак, красавица, — ответила та, — только не говори матери, кто спрял для тебя пряжу.

Девушка впорхнула в дом, не чуя под собой ног от радости, но голодная как волк, ведь она со вчерашнего дня ничего не ела. Мать ее уже храпела в кровати, она весь день варила кровяную колбасу, или «состер», как ее называют в тех местах, устала и улеглась спать пораньше. Девушка разложила пряжу так, чтобы мать увидела ее, как только встанет с кровати поутру, раздула огонь в очаге, поджарила себе одно колечко колбасы, съела его, поджарила второе и тоже съела, а потом третье, четвертое и так все семь. Потом поднялась к себе в светелку и уснула.

Утром мать проснулась спозаранку. Перед ней лежали семь мотков отличной ровной пряжи, зато от ее семи колбас не осталось и следа, только сковорода висела над прогоревшим огнем в очаге. Не зная, радоваться или печалиться, мать выскочила из дому и запела:

Семь, семь, семь моя дочка спряла,
Семь, семь, семь моя дочка съела,
До солнышка управилась!
А тут как раз молодой лэрд проезжал мимо.

— Что это ты такое говоришь, матушка? — спросил он, и опять она пропела:

Семь, семь, семь моя дочка спряла,
Семь, семь, семь моя дочка съела.
А коли не веришь, сам пойди да погляди!
Пошел лэрд за ней в дом, а когда увидел, какая пряжа гладкая да ровная, захотел поглядеть на пряху, а когда увидел, какая та ладная да пригожая, захотел взять ее в жены.

Лэрд был красивый и сильный, и девушка рада была выйти за него замуж, но одно ее печалило: ее нареченный все твердил о мотках пряжи, которые она ему будет прясть, когда станет его женой. И вот однажды вечером пошла девушка к заветному полому камню и стала звать Хабетрот. А та уже знала, что за беда с ней приключилась, и сказала:

— Не печалься, голубушка, приводи завтра сюда своего милого, а уж мы твоему горю как-нибудь поможем.

И вот на следующий день на закате юная парочка уже стояла у волшебного холма и слушала песню Хабетрот. Едва последние звуки стихли, как дверь отворилась, и они оказались внутри. Никогда еще лэрду не доводилось видеть столько безобразных старух сразу! Стал он их спрашивать, отчего у них такие отвисшие губы, а те ему в ответ:

— П-п-п-рядем мы!

— Да, да, и мы когда-то были красотки, — вмешалась тут Хабетрот. — Да только с пряхами всегда так. Вот и с твоей милой то же самое будет, хотя она и хороша сейчас на диво, а все одно, уж больно прясть любит.

— Нет! — воскликнул тут лэрд. — Никаких больше прялок в моем доме не будет!

— Хорошо, мой господин, как скажешь, — ответила его нареченная; с того дня она только и знала, что бродила со своим суженым по лугам да полям или скакала у него за спиной верхом на лошади, веселая, что твоя певчая птичка, а весь лен, что рос на землях ее супруга, пряла Хабетрот.

Эта очаровательная версия «Трех прях» братьев Гримм не просто бытовая сказка, ибо Хабетрот действительно считали покровительницей прях и верили, что рубашка из спряденного ею льна помогает от всех болезней. Главную помощницу Хабетрот звали Дурнушка Мэб (Scantie Mab). Самая некрасивая из фей-прях, она обладала целой коллекций уродств, встречающихся у фей: помимо отвисшей нижней губы у нее были выпученные глаза и длинный крючковатый нос.


Перрифул (Peerifool). Название оркадской версии сказки «Том Тит Тот» с некоторыми чертами, характерными для Хабетрот. Младшая из трех принцесс попадает в плен к великану; находясь в его доме, она делится кашей с желтоволосыми человечками, и с тех пор волшебный мальчик приходит для нее прясть. Какая-то нищенка сквозь дырку в земле заглядывает в жилище фей, точно так же, как это сделала героиня сказки «Хабетрот», и видит там, мальчика, который расхаживает среди прях и подгоняет их словами: «Пляши, веретенце, пляши; вейся, ниточка, вейся; крутись, колесико, крутись; Перрифул меня зовут, Перрифул». Потом нищенка попросилась к принцессе переночевать и заплатила за ночлег, рассказав эту историю, и так принцесса узнала заветное слово, то есть одно из тайных имен фей.


Территоп (Terrytop). В Корнуолле главным злодеем саффолкской сказки «Том Тит Тот» стал демон по прозванию Территоп3. Сказка под названием «Даффи и дьявол» не раз становилась основой сюжета рождественских спектаклей. Даффи была ленивая неряха, но, видимо, красивая, потому что сквайр Ловелл из Трсвуфа, застав ее как-то в разгаре ссоры с мачехой, поверил утверждениям девушки, будто она и прясть и вязать на все руки мастерица, и взял ее в свой дом в помощницы экономке. Девушке три года на обычных сказочных условиях помогал дьявол. Его имя открылось так же, как в истории «Том Тит Тот», но, когда он исчез, с ним пропала и вся его работа, так что сквайру пришлось идти домой полуголым. Весь сюжет представляет собой длительную запутанную борьбу сторон, которые при помощи экономки и возлюбленного Даффи достигают наконец компромисса.



1 Сюжет о нерадивой пряхе широко известен на Британских островах. Немало его разновидностей существует и в Европе. В Австрии есть «Крузимюгели», во Франции — «Робике», в Венгрии — «Винтеркольб» и «Панцуманци», в Исландии — «Гилитрутт», в Италии — «Розания», в России — «Мартынко» и многие другие, одни больше похожи на «Том Тит, Тот», другие — на «Хабетрот».

2 Chambers R. Popular Rhymes of Scotland. Edinburgh, 1870.

3 Hunt R. Popular Romances of the West England. London, 1923. P. 239–247.

ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ


Никто Ничто (Nicht Nought Nothing). Жили когда-то король с королевой. Они были уже давно женаты, а детей у них все не было. Наконец королева родила ребенка. В то время, когда король находился в далеких странах. Королева решила не крестить младенца до возвращения короля и сказала: «Мы будем звать его Никто Ничто, пока не приедет его отец».

Но до возращения отца прошло много времени, и младенец превратился в милого маленького мальчугана. Наконец король собрался в обратный путь; ему нужно было переправиться через широкую реку, но было половодье, и король не мог попасть на другой берег. Тогда к нему подошел великан и сказал: «Если ты отдашь мне Никто Ничто, я перенесу тебя через реку на спине». Король не знал, что так зовут его сына, и пообещал выполнить условие великана. Когда король вернулся домой, он был очень рад увидеть свою королеву и маленького сына. И тогда она сказала королю, что не стала давать имени ребенку до его возвращения и звала сына Никто Ничто. «Что я наделал? Ведь я пообещал Никто Ничто великану, который перенес меня через реку на спине!» — горестно воскликнул бедный король.

Король и королева сильно опечалились и решили отдать великану сына птичницы, понадеявшись, что тот никогда не узнает об обмане. На следующий день великан пришел получить обещанное, король послал за сыном птичницы, и великан ушел с ребенком на спине.

Он шел и шел, пока не добрался до большого камня, и там присел отдохнуть. Он сказал: «Эй ты, на моей спине, который сейчас час?» Бедный ребенок ответил: «Час, когда моя мама-птичница приносит яйца к завтраку королевы». Великан страшно разозлился, ударил ребенка о камень и убил. Король с королевой попытались подменить своего сына сыном садовника, но у них опять ничего не вышло. Тогда великан пришел в жилище короля и сказал, что убьет их всех, если они не отдадут ему Никто Ничто. Им ничего не оставалось, как расстаться со своим сыном. И когда великан с мальчиком пришел к большому камню, великан спросил: «Который теперь час?» И Никто Ничто ответил: «Час, когда мой отец король садится ужинать». Великан сказал: «Теперь это тот, кто мне нужен». Он привел Никто Ничто в свой дом и воспитывал его, пока мальчик не стал взрослым.

У великана была красавица дочь, они с юношей полюбили друг друга. Однажды великан сказал Никто Ничто: «У меня есть для тебя работа на завтрашний день. Мои конюшни семь миль в длину и семь миль в ширину, их не чистили уже семь лет, и ты должен вычистить их к закату, или я съем тебя на ужин». Дочь великана, подавая на следующее утро юноше завтрак, увидела, что тот совсем отчаялся, потому что не успевал он вычистить какую-то часть, как она становилась столь же грязной, как прежде. Дочь великана сказала, что поможет ему, и созвала всех лесных зверей и небесных птиц, и они унесли всю грязь, прежде чем великан вернулся домой. Он сказал: «Горе тому, кто помог тебе, но на завтра у меня есть для тебя работа потяжелее». И он велел Никто Ничто осушить озеро, семь миль в длину, семь миль в ширину и семь миль в глубину, а иначе пригрозил съесть его на ужин.

Никто Ничто принялся за работу ранним утром и пытался вычерпать воду ведром, но пруд не уменьшался, и юноша не мог придумать, что ему делать. И тут дочь великана созвала всех морских рыб, чтобы они приплыли и выпили воду, и вскоре озеро исчезло. Когда великан увидел, что все сделано, он пришел в ярость и сказал: «У меня есть для тебя работа потруднее на завтра: ты должен забраться на дерево; которое семь миль в вышину и без единой ветки, на верхушке у него гнездо, и ты должен принести мне яйца, ни одного не разбив, а иначе я съем тебя на ужин». Вначале дочка великана не знала, как помочь Никто Ничто, но затем она отрубила себе пальцы на руках и на ногах и сделала из них ступени, и он поднялся по этим ступеням и спустился, но, когда он ступил на землю, одно яйцо разбилось. Дочь великана посоветовала ему бежать, сказав, что последует за ним. И так он странствовал, пока не пришел во дворец своего отца. Король и королева приветили юношу и были к нему очень добры. Дочь великана убежала из отцовского дома, и тот преследовал ее, пока не утонул. Наконец она добралась до королевского дворца, где жил Никто Ничто, и забралась на дерево, чтобы понаблюдать за ним. Дочь садовника пошла набрать воды в колодце и, увидев в воде отражение девушки, решила, что это она, и сказала отцу: «Если я такая красивая, если я такая нарядная, как ты можешь посылать меня за водой?» Жена садовника сказала то же самое. Тогда садовник сам пошел к колодцу, привел леди с дерева и пригласил в дом. Он рассказал ей, что чужестранец должен жениться на дочери короля, и указал ей на юношу, спящего в кресле, а это был Никто Ничто. Она увидела его и закричала: «Проснись, проснись и поговори со мной!» Но он не просыпался, и тогда она пропела:

Я вычистила конюшню,
Я осушила озеро
И сделала лестницу из своих пальцев.
И все из любви к тебе,
А ты не хочешь проснуться и поговорить со мной.
Король и королева услышали это и подошли к пригожей молодой леди, и она сказала: «Я не могу заставить Никто Ничто поговорить со мной, за все, что я для него сделала».

Они очень удивились, когда она заговорила об их сыне, и спросили, где он. Тогда она сказала: «Вот он сидит на стуле».

Король с королевой подбежали к нему, расцеловали и назвали своим дорогим сыном, он проснулся и рассказал обо всем, что сделала для него дочь великана и о ее безмерной доброте. Тогда они обняли и поцеловали ее, сказав, что она станет им дочерью, потому что их сын должен на ней жениться. И жили они счастливо многие дни.



Аинсель (Ainsel). Жила-была в домишке близ Ротли вдова с маленьким сыном. Как-то вечером мальчик расшалился и ни за что не хотел ложиться спать. Мать, укладываясь, предупредила, чтобы не засиживался допоздна, а то феи придут и заберут его, но он только рассмеялся в ответ и продолжал играть. Едва мать задула свечку, как из дымохода выскочила прелестная крохотная девочка и начала прыгать и скакать перед мальчиком. «Ты кто?» — спросил тот, завороженный. «Аинсель, — отвечала она. — А ты кто?» — «Я Аинсель», — ответил маленький хитрец, и они, точно дети одной матери, стали вместе играть у очага. Но вскоре огонь прогорел, света стало мало, и мальчик принялся так усердно ворошить угли, что один уголек выскочил из очага и попал Аинсель на ногу. Та подняла вой, совершенно неожиданный для ее крохотного роста: «А-а-а-а! Горю!» — «Кто это сделал? Кто это сделал?» — загремел голос из дымохода, и едва мальчик успел нырнуть в постель, как на полу перед очагом очутилась фея-мать. «Я Аинсель! Я Аинсель!» — вопила маленькая фея. «Так что же ты тогда воешь, — ответила мать, — коли винить некого!» И пинком закинула Аинсель в трубу1.


Доктор и принцесса фей (Doctor and the Fairy Princess). Как-то поздно ночью одного известного врача разбудил стук колес кареты, подъезжающей к его двери, и тут же раздался громкий звонок. Спешно одевшись, доктор сбежал вниз и увидел маленького эльфа-пажа, стоявшего у двери кареты, и важного господина внутри.

— Доктор, поспешите и поедем со мной, — сказал джентльмен. — Нельзя терять ни минуты, одна очень знатная дама больна, и она не желает, чтобы ее лечил кто-то, кроме вас. Так что прошу в карету.

Услышав такие слова, доктор побежал наверх, закончил одеваться, собрал все необходимое и мигом вернулся.

— Теперь скорее, — произнес джентльмен. — Вы замечательный человек. Садитесь рядом со мной и не тревожьтесь, что бы вы ни увидели.

Они понеслись словно сумасшедшие, и, когда подъехали к переправе, доктор подумал, что сейчас позовут перевозчика и они сядут в лодку; но ничего подобного не произошло, лошади с каретой ринулись прямо в воду и тут же оказались на другом берегу, так что ни одной капли на них не упало.

Теперь доктор стал догадываться, кто его спутники, но старался сохранять спокойствие, и они мчались дальше, пока не поднялись на Шейнский холм, и остановились у низкого дома. Они вошли внутрь, и джентльмен повел доктора по темному узкому коридору, по которому приходилось двигаться на ощупь, пока неожиданно не засиял свет. Тут распахнулись двери, и доктор вошел в великолепные покои, украшенные шелками и золотом. На обитой парчой кушетке лежала красивая дама.

— О доктор, я так рада видеть вас. Как хорошо, что вы приехали, — приветливо сказала она.

— Благодарю вас, леди, — сказал доктор. — Рад служить вам.

Он оставался с ней, пока не родился мальчик; доктор огляделся, но не заметил нянек, тогда он сам запеленал младенца и положил рядом с матерью.

— Теперь запомни, что я скажу, — предупредила леди. — Они попытаются наложить заклятие, чтобы ты остался здесь, но послушай моего совета: ничего не ешь и не пей вина, тогда с тобой ничего не случится; не выказывай удивления, что бы ни произошло; и не бери больше пяти золотых гиней, даже если тебе предложат пятьдесят или сто в качестве платы.

— Спасибо, госпожа, — поблагодарил доктор. — Я сделаю все, как вы сказали.

Тут в комнату вошел господин, знатный и благородный, словно принц, он поднял дитя, посмотрел на него и снова положил его на кровать.

В комнате горел большой камин, и господин взял совок и разгреб горящие угли, освободив место за каминной решеткой. Затем снова взял ребенка, положил его в камин и стал засыпать углями, пока он не был покрыт ими полностью; но, помня о совете госпожи, доктор не произнес ни слова. После этого комната внезапно преобразилась, став еще красивее, и там был накрыт богатый стол, уставленный блюдами с мясом и прекрасными фруктами, в кристальных кубках искрилось красное вино.

— Теперь, доктор, разделите с нами трапезу, — сказал господин. — И отведайте того, что вам по душе.

— Сэр, — ответил доктор, — я дал обет ничего не есть и не пить, пока не вернусь домой. Поэтому, пожалуйста, разрешите мне не задерживаться долее.



— Конечно, — ответил господин. — Но вначале разреши мне заплатить за причиненные неудобства. — Он положил на стол кошелек, полный золота, и высыпал из него блестящие монеты.

— Я возьму лишь то, что мне причитается, и не больше, — сказал доктор и, отсчитав пять золотых гиней, сунул их в кошелек. — А теперь могу я взять карету, чтобы добраться домой, потому что уже поздно?

На это джентльмен рассмеялся.

— Ты узнал все секреты от моей госпожи, — сказал он. — Но так как ты послушался ее советов, ты вернешься домой целым и невредимым.

Карета была подана, доктор сел в нее, и, как в первый раз, лошади пронесли его сквозь воду, и он добрался домой до рассвета. Но когда он открыл кошелек, чтобы достать оттуда пять гиней, он увидел там великолепное бриллиантовое кольцо, которое могло бы украсить руку короля. Рассмотрев его, он обнаружил внутри две буквы своего имени. Итак, доктор узнал, что это был подарок от самого принца фей.

Все это случилось более ста лет назад, но кольцо до сих пор хранится в семье доктора, переходя от отца к сыну, и тому, кто носит его, сопутствует удача, богатство и почет во все дни его жизни2.


Черри из Дзеннора (Cherry of Zennor). Черри родилась в большой семье в Дзенноре, в маленькой деревушке в Корнуолле, и, когда девочке исполнилось четырнадцать, ей пора было идти в люди. Она решила поискать работу на местном базаре, но испугалась, села на землю и заплакала. Пока она плакала, рядом с ней остановился красивый, хорошо одетый джентльмен и спросил, что ее так опечалило. Поговорив с девушкой, он сказал, что как раз собирался нанять няню для своего маленького сына, потому что недавно овдовел. Он похвалил Черри за опрятный вид и пригласил пойти с ним. Они шли очень долго, все время спускаясь по извилистым дорожкам с высокими живыми изгородями, смыкавшимися над их головами. Джентльмен перенес Черри через несколько ручьев, и наконец они вошли сквозь калитку в сад, где цвели одновременно весенние, летние и осенние цветы. Вокруг пели птицы, и Черри подумала, что никогда еще не видела такого красивого места. Навстречу им вышел мальчик с проницательным взглядом, а за ним сердитая женщина.

«Это мать моей жены, — сказал джентльмен. — Она останется лишь на несколько дней, чтобы показать тебе дом и рассказать о твоих обязанностях, а потом уедет».

Старуха неодобрительно посмотрела на Черри, бормоча: «Так и знала, что Робин выберет какую-нибудь дуру», — и ввела ее в дом. Это было странное строение с длинными коридорами и большой запертой комнатой. Там было множество статуй, и девушка решила, что это мертвые люди, а посредине стоял похожий на гроб ящик, который Черри было велено вычистить. Когда девочка принялась тереть его, оттуда послышался странный стон, и Черри упала в обморок. Тут прибежал хозяин, поднял ее и вынес из комнаты, поцеловал и успокоил, а потом отослал старуху.



Обязанности Черри оказались необременительными и приятными: она должна была играть с маленьким мальчиком, доить корову, которая появлялась чудесным образом, когда ее звали, и каждое утро мазать глаза ребенка зеленой мазью. Но самой приятной работой было помогать хозяину в саду. В конце каждой грядки он целовал девушку, и Черри была бы совсем счастлива, если бы хозяин не имел обыкновения часто и надолго исчезать, а после возвращения запираться в комнате, откуда доносились странные звуки. Ее маленький воспитанник не отвечал ни на какие вопросы и только говорил: «Я расскажу бабушке», если Черри о чем-нибудь спрашивала. Однако девушка догадывалась, что он видит гораздо больше, чем она, ведь его глаза просто сияли. Тогда она пошла на хитрость: как-то утром послала его собирать цветы и намазала себе глаз мазью. И тут все вокруг преобразилось, сад наполнился маленькими созданиями. На дне колодца она увидела множество танцующих крошечных людей и с досадой заметила среди них своего хозяина, который любезничал с феями. Вскоре она увидела, что хозяин вернулся и снова стал обычного роста. Он вошел в дом и заперся в комнате. Черри пошла за ним и стала подглядывать в замочную скважину. Он поднял крышку ящика, оттуда вышла женщина и стала играть на нем, а статуи принялись танцевать. Черри со слезами убежала; когда хозяин позвал ее работать в саду, она, против обыкновения, была угрюмой. В конце первой грядки он попытался поцеловать ее, но она оттолкнула его, сказав: «Иди целуй своих карликов в колодце». Хозяин очень опечалился: «Черри, ты намазала глаза мазью, которой тебе было запрещено пользоваться. Мне жаль, но тебе придется отправиться домой, а сюда вернется старая Грейс». Черри расплакалась и стала просить прощения, но он заставил ее собрать вещи и проводил обратно вверх по холму. Черри никогда больше не видела своего хозяина, и, как все люди, побывавшие в Волшебной стране, она так и не смогла найти себе места в мире смертных, но бродила по окрестностям, словно неприкаянная, в надежде, что Робин придет повидать ее3.


Волшебный вдовец (The Fairy Widower). Прошло совсем немного лет с той поры, когда в Тоуднеке жила хорошенькая девочка по имени Дженни Пермин. Она была из бедной семьи, и ей пришлось пойти в услужение. В ней было много романтики, или того, что старые люди назвали бы сумасбродством. Она всегда нарядно одевалась, а ее волосы украшали изящно подобранные полевые цветы. И парни, конечно же, засматривались на Дженни, а женщины, конечно же, завидовали. Правда и то, что Дженни была не чужда тщеславия. Однажды мать послала Дженни в другой приход поискать места. Дженни весело отправилась в путь, дошла до перекрестка четырех дорог и тут поняла, что не знает, куда идти. Тогда она в растерянности уселась на гранитный камень, нагнулась, чтобы сорвать красивый лист папоротника, который обильно рос вокруг. Сложно сказать, что она намеревалась делать: то ли идти дальше, то ли вернуться, то ли остаться где была и потешить себя мыслями о собственной красоте. Внезапно Дженни услышала голос и, обернувшись, увидела молодого мужчину.

— Что ты ищешь, девушка? — спросил он.

— Я ищу место, — ответила она.

— А какое место ты хочешь получить, красавица? — спросил он с самой обворожительной улыбкой.

— Точно не знаю, сэр, — сказала Дженни. — Но я многое умею.

— Разумеется, — согласился путник. — А можешь ли ты помогать вдовцу с маленьким мальчиком?

— Я очень люблю детей, — ответила Дженни.

— Хорошо, — сказал вдовец. — Я как раз хотел нанять в няни к моему сынишке девушку твоего возраста.

— А где вы живете? — поинтересовалась Дженни.

— Недалеко отсюда. Пойдем со мной и посмотришь.

— Если вы будете так любезны показать мне, — сказала Дженни.

— Но вначале, Дженни Пермин…

Услышав от незнакомца свое имя, Дженни очень удивилась. «Он явно не из наших мест, откуда же он узнал, как меня зовут», — подумала она.

— Я вижу, ты удивилась, что я тебя знаю. Но неужели ты думаешь, что молодой вдовец, побывавший в Тоуднеке, не обратит внимания на такую красавицу? — сказал он. — К тому же я наблюдал, как ты расчесывала волосы у пруда и похитила несколько сладко пахнущих фиалок, чтобы вплести в свои прекрасные косы. Что ж, Дженни, согласна ли ты поработать у меня год и один день?

— Год и один день? — переспросила Дженни.

— Да, но если мы друг другу подойдем, то сможем продлить наш договор.

— А сколько вы будете мне платить? — спросила Дженни.

— Сколько захочешь, — сказал вдовец, позвенев золотыми монетами в кармане.

Дженни смотрела на него как завороженная, перед ее глазами проплывали чудесные видения. Она сказала без колебаний:

— Я согласна, сэр. Когда я должна прийти?

— Я хочу, чтобы ты отправилась со мной прямо сейчас. Мой мальчик очень несчастлив, я думаю, ты сумеешь его развеселить. Так ты готова?

— Но моя мама?

— Не беспокойся, я ей сообщу.

— А одежда…

— У тебя будет все, что пожелаешь, и жизнь твоя станет скоро намного приятнее.

— Что ж, тогда договорились, — сказала Дженни.

— Еще нет, вначале ты должна принести мне клятву.

Дженни была напугана.

— Не волнуйся, — мягко сказал вдовец. — Я просто хочу, чтобы ты поцеловала лист папоротника, который у тебя в руке, и произнесла: «Обещаю остаться на год и один день».

— И это все? — спросила Дженни. И, поцеловав лист папоротника, повторила:

Обещаю остаться
На год и один день.
Больше ничего не сказав, он пошел по дороге, ведущей на восток. Дженни следовала за ним, она была удивлена, что ее новый хозяин на протяжении всего пути не перемолвился с ней ни единым словечком. Они все шли и шли, Дженни очень устала, у нее даже ноги разболелись. В конце концов Дженни начала плакать. Услышав еевсхлипывания, он обернулся.

— Ты устала, бедная девочка? Сядь, отдохни, — сказал он, взял Дженни за руку и усадил на поросший мхом склон.

Растроганная его добротой, она залилась слезами. Он позволил ей поплакать несколько минут, затем, сорвав пучок листьев, росших у подножия холма, сказал:

— Теперь я должен вытереть твои слезы, Дженни.

Он быстро провел листьями сначала по одному глазу, потом по второму.

Слезы высохли. Усталость как рукой сняло. Она почувствовала, что куда-то движется. Казалось, земля разверзлась, и они очень быстро летели куда-то вниз. Наконец они остановились.

— Вот мы и пришли, — сказал он. — Но я вижу слезинку на твоих ресницах, а человеческим слезам не место в наших жилищах, разреши мне вытереть ее.

Вновь он коснулся век Дженни листиками, еще меньшими, чем в первый раз, и… О чудо! Перед девушкой простиралась страна, какой раньше она никогда не видела. Холм и долина были покрыты цветами самых разных оттенков, сочетавшихся в гармоническое единство; так что казалось, будто все вокруг усыпано драгоценными камнями, сиявшими ярко, словно летнее солнце, и одновременно мягко, словно лунный свет. Там текли реки с наипрозрачнейшей водой, искрились водопады, били фонтаны. Повсюду гуляли джентльмены и леди, одетые в золотое и зеленое, они играли, отдыхали на покрытых цветами склонах, пели песни или рассказывали истории. О, это была чудесная страна.

— Вот мы и дома, — сказал хозяин Дженни, который тоже странным образом изменился: он был очень красивым маленьким человечком, одетым в зеленый плащ, покрытый золотыми узорами. — А теперь, — сказал он, — я должен представить тебя твоему маленькому подопечному.

Он привел Дженни во дворец, в котором вся мебель была сделана из серебра и золота, инкрустированного перламутром, слоновой костью, и украшена изумрудами. Они миновали множество залов, пока не дошли до комнаты, увешанной кружевами, тончайшими, словно паутина, и красиво затканными цветами. На середине комнаты стояла колыбель, сделанная из морской раковины, ярко переливавшейся всеми цветами радуги так, что Дженни хотелось зажмуриться. Он подвел девушку к колыбели, в которой, по ее словам, «спал прекраснейший из ангелов Господних». Мальчик был так красив, что она пришла в восхищение.

— Это твой воспитанник, — сказал отец. — Я король этой страны. И у меня есть свои причины, почему я хочу, чтобы мальчик узнал кое-что о людях. Тебе нужно только умывать и одевать его, гулять с ним в саду и укладывать спать, когда он устанет.

Дженни с удовольствием выполняла свою работу. Она очень полюбила мальчика, и он, казалось, тоже любил ее. А время летело с удивительной быстротой.

Когда мы счастливы, то часто не замечаем, как уходят часы и дни. Прошел срок, о котором Дженни уговорилась со своим хозяином, и однажды утром все изменилось. Она проснулась в собственной постели, в доме своей матери. Все вокруг казалось ей странным, а люди стали поговаривать, что Дженни очень изменилась. Множество старых сплетниц приходили повидать Дженни, и она всем рассказывала свою историю. Пришла и старая Мэри Калинеук из Дзеннора, она тоже выслушала историю про вдовца, ребенка и прекрасную страну. Старухи, присутствовавшие при этом, ворчали, что девчонка совсем рехнулась. Мэри, которая производила впечатление очень мудрой женщины, велела Дженни согнуть руку.

Дженни села в постели и согнула локоть.

— Теперь произнеси: пусть моя рука никогда не разогнется, если я скажу хоть слово лжи.

— Пусть моя рука никогда не разогнется, если я скажу хоть слово лжи, — повторила Дженни.

— Разогни руку, — велела Мэри.

Дженни выпрямила руку.

— Девочка говорит правду, — сказала Мэри. — Маленькие люди увели ее в свою страну под холмами.

— Она придет в себя? — спросила ее мать.

— Все в свое время, — ответила Мэри. — И если она будет честной, не сомневаюсь, что хозяин позаботится о ее благополучии.

Однако Дженни так и не оправилась до конца. Она вышла замуж, но не была счастлива. Некоторые говорили, что она продолжала тосковать по своему волшебному вдовцу. Другие утверждали, что она в чем-то провинилась, иначе бы она принесла с собой много золота. Если все это не приснилось Дженни, пока она сидела на камне, срывая папоротник, тогда она действительно пережила необычайное приключение4.


Мэри Нельсон (Маry Nelson). Мэри Кэмбелл из Абердиншира вышла замуж за Джона Нельсона, молодого золотых дел мастера, державшего лавку, в которой он торговал своими изделиями. Они жили очень счастливо, пока не пришло время родиться их первенцу. В ночь перед родами ее окружали повитухи и няньки, но в полночь раздался страшный шум, и все свечи потухли. Женщины перепугались, и прошло некоторое время, пока им удалось снова зажечь свет. Но тут они увидели, что на кровати лежит мертвое тело. Все оцепенели от ужаса, а Джон Нельсон был сражен горем. Люди всех вероисповеданий собрались на ее поминки, среди них был и его преподобие мистер Дод, который, едва взглянув на труп, сказал: «Это не тело христианки. Миссис Нельсон, должно быть, похитили феи и подложили вместо нее некую субстанцию». Никто ему не поверил, и он отказался прийти на похороны.

Однажды вечером, по прошествии какого-то времени, Джон Нельсон ехал верхом по своему полю, на котором был небольшой холмик, откуда доносилась красивая мелодия. К Нельсону приблизилась женщина в белых одеждах. И хотя он не мог видеть ее лица, молодой человек подъехал к ней и вежливо спросил, что заставило ее идти через эти безлюдные места в столь поздний час. Тогда она отбросила вуаль и разрыдалась, и Нельсон сразу же узнал свою жену. «Во имя Бога, скажи, что тревожит тебя? И что заставило тебя появиться в этот час?» — спросил он. «Я могу приходить в любой час, — ответила она. — Потому что ты считаешь, что я умерла и похоронена. Но это не так. Меня похитили во время родов, а ты похоронил вместо своей жены кусок дерева. Ты еще можешь освободить меня, если прибегнешь к верным средствам, но, боюсь, ребенка нам уж не вызволить; за ним присматривают три няньки, и мне не удастся его унести. Я очень надеюсь на моего брата Роберта, чей корабль приходит через десять дней».

Джон Нельсон спросил, что они должны делать, чтобы освободить ее. И она ответила, что на столе он в следующее воскресенье найдет письмо, адресованное ее брату. Он должен передать это письмо Роберту Кэмбеллу, как только тот вернется домой. Затем она велела ему посмотреть через ее правое плечо, чтобы увидеть ее спутников. Он сделал, как она сказала, и увидел королей, королев и стражников, сидящих у подножия холма. «Нам никогда не вызволить тебя из их владений», — произнес он. «Роберт может это сделать, — ответила бедная женщина. — Только ты не пытайся освободить меня, иначе я останусь здесь навсегда. И даже теперь меня ждет суровое наказание за то, что я с тобой говорю. Поэтому подъедь к холму и пригрози сжечь весь терновник, который растет на нем, если они меня накажут». С этими словами она исчезла, а он подъехал к холму и, хотя никого там не видел, выкрикнул угрозу. Тогда в воздухе раздался голос, сказавший, что они не причинят вреда его жене, если он выбросит книгу, которая лежит у него в кармане. Джон же ответил, что никто не заставит его расстаться с этой книгой, но если они не послушаются, то он поступит так, как обещал. Голос сказал, что Мэри Нельсон будет прощена, если он не тронет холм. Он согласился, и вновь послышались звуки музыки. Джон Нельсон уехал и рассказал обо всем мистеру До-ду, который остался в доме Нельсона до следующего воскресенья, когда, как и было обещано, появилось письмо. Через несколько дней вернулся капитан Роберт Кэмбелл, которому они сразу же вручили послание. Вот что в нем было написано:

Дорогой брат!

Мой муж может рассказать тебе о моих обстоятельствах. Я прошу тебя (в первую же ночь после того, как ты получишь это письмо) прийти к холму, где я живу в разлуке со своим мужем. Ничего не бойся, но в полночь поднимись на вершину и позови меня. Я появлюсь с несколькими спутницами, которые окружат тебя, на мне будет самое белое платье, хватай меня и держи. Всеми ужасными способами они будут принуждать тебя отпустить меня, но ты ничему не удивляйся, только не разжимай рук. Думаю, это продлится до первых петухов, с рассветом они все исчезнут, а я буду спасена, тогда я смогу вернуться домой. Если тебе удастся это сделать, ты заслужишь всеобщее восхищение, а твоя любящая сестра всю жизнь будет благословлять тебя.

Мэри Нельсон.

Когда Роберт Кэмбелл прочитал письмо, то решил освободить свою сестру и ее ребенка в ту же ночь. Он вернулся на корабль и сообщил своим людям, что собирается сделать. Все предложили пойти с ним, но он сказал, что будет лучше, если он пойдет один. В десять часов он тронулся в путь. Но как только Роберт сошел с корабля, навстречу ему выскочил огромный лев. Он ударил его мечом, и лев растворился в воздухе. Ободренный этим, Роберт отправился дальше: теперь он знал, что ночью ему придется иметь дело с видениями. Он поднялся на холм и на вершине увидел расстеленный белый платок. Роберт встал на него и принялся звать сестру. Его сразу же окружили женщины в белых одеждах, но по белизне платья он узнал свою Мэри. Роберт схватил ее за правую руку и воскликнул: «С Божьей помощью, я защищу тебя от всей этой загробной Чертовщины». Тут раздался дикий стон, и вокруг них образовалось кольцо огня, из которого стали появляться очертания жутких птиц. Но Роберт держался твердо, пока не пробило без четверти два и вдали не запели первые петухи. Тогда пламя исчезло, а вместе с ним и устрашающие видения. Он стоял рядом с испуганной сестрой, дрожавшей на холодном предрассветном ветру. Роберт укутал Мэри своим плащом и возблагодарил Господа за ее спасение. Она обняла его и сказала, что после того, как он отдал ей что-то из своей одежды, она в безопасности, и они направились в Абердин в великой радости.

Роберт Кэмбелл не оставлял мысли вызволить и ребенка. И они с Джоном Нельсоном договорились выжечь весь терновник на холме. Тогда в воздухе снова раздался голос: «Вы получите назад своего ребенка на том условии, что не будете вспахивать землю на три перча вокруг холма и не тронете терновник». Они согласились, и через несколько мгновений младенец уже лежал на коленях у матери, и тогда все возблагодарили Бога. Говорят, феи могут украсть ребенка, если некоторые женщины видели мать пьяной.


Зеленые Рукава (Green Sleeves). У короля Шотландии был сын, который превосходно играл в кегли, так что никто не решался состязаться с ним в этой игре. Однажды появился старик и предложил принцу сыграть в кегли на том условии, что проигравший исполняет любое желание победителя, даже если придется претерпеть смертные муки. Старик выиграл и велел принцу через двенадцать месяцев в этот день угадать имя победителя и место его обитания.

Принц в отчаянии отправился в спальню, но отец заставил юношу поведать о причине печали, а потом велел идти и разузнать ответы на вопросы незнакомца. Юноша шел целый день, и под вечер один старик, сидевший на крыльце своего дома, сказал ему, что бродягу зовут Зеленые Рукава. Старику было двести лет, и он послал принца за двести миль к своему брату, которому было четыреста лет, дав ему в помощники волшебные башмаки и клубок, которые в конце должны были сами вернуться к хозяину.


Затем юноша отправился за восемьсот миль к третьему брату, которому была тысяча лет, и тот послал юношу к реке Юти, навстречу трем дочерям Зеленых Рукавов, которые должны были прийти туда купаться в облике лебедей. Юноша похитил лебединый наряд младшей из сестер, у которой одно крыло было голубым, заставив ее тем самым показать ему дорогу в замок Зеленых Рукавов. Принц не был радушно принят в замке, и ему приходилось сталкиваться с бесконечными испытаниями: постель была усыпана стеклом, питаться ему приходилось хлебом из земли и рыбьей чешуей, к тому же Зеленые Рукава дал ему три невыполнимых задания. Но Голубое Крыло тайком помогла ему с помощью коробки, в которой прятались тысячи фей. Первым заданием было построить замок тысячу миль в длину, ширину и высоту, в котором были бы камни из всех каменоломен на земле и покрытый перьями всех видов птиц. Следующим заданием было посеять пшеницу, сжать и убрать в бочонок, откуда ее достали, и все это за один день. Третьим, и последним, заданием было вычистить конюшню, в которой стояли двести лошадей и которая не чистилась двести лет, и найти в ней золотую иглу, потерянную там бабкой Зеленых Рукавов тысячу лет назад.

Затем Зеленые Рукава предложил принцу в жены одну из своих дочерей. Они непременно убили бы юношу, если бы Голубое Крыло вновь не спасла принца. И наконец влюбленные убежали из дома волшебника. Волшебные лепешки, висевшие у них над кроватью, задержали преследователей, но через какое-то время Зеленые Рукава пустился в погоню в семимильных сапогах. На пути влюбленных возникли волшебные препятствия: лес, высокие горы, бурная река, — поэтому принцу ничего не осталось, как по совету Голубого Крыла достать яйцо из гнезда некой птицы на вершине высокого холма. Этим яйцом он попал в определенное место на груди Зеленых Рукавов и убил его. Затем принц отправился домой, чтобы приготовить все для встречи невесты, которую он должен был представить своим родителям. Голубое Крыло предупредила своего суженого, что никому нельзя его целовать, но маленькая собачонка подпрыгнула и лизнула принца, который тут же позабыл свою возлюбленную.

Тогда Голубое Крыло спряталась в кроне дерева над прудом, и две служанки жившего по соседству золотых дел мастера приняли ее отражение за свое собственное. Возгордившись своей мнимой красотой, они отказались служить хозяину. Голубое Крыло заняла их место и работала у золотых дел мастера, пока двое из его заказчиков — вначале конюх принца, а затем сам герцог Мальборо — не влюбились в нее. С помощью волшебства она обманула их всех, пообещав провести с каждым из них по одной ночи, и заставила выполнить кое-какие условия, таким образом она сумела попасть во дворец на бал в качестве спутницы герцога. После того как все уже закончили петь, танцевать и рассказывать сказки, Голубое Крыло сделала золотых петушка и курочку, которые, разговаривая между собой, напомнили принцу обо всем, что с ним случилось.

Он отказался от своей новой невесты, затем принц и Голубое Крыло сыграли веселую свадьбу и жили долго и счастливо5.


Кейт Щелкунчик (Kate Crackemuts). Жили-были король с королевой, и у каждого из них было по дочери по имени Кейт. Но дочка короля была гораздо красивее дочери королевы, которая так завидовала падчерице, что решила ее изуродовать. А обе девочки сильно любили друг друга. Как-то раз королева пошла за советом к птичнице, которая была злой колдуньей.

«Пришли ко мне свою падчерицу как-нибудь утром, — сказала птичница. — И я изведу ее красоту».

На следующий день королева послала дочку короля к птичнице за корзинкой яиц к завтраку. Но случилось так, что Кейт проголодалась и, проходя через кухню, прихватила лепешку и съела ее по дороге. Она пришла к птичнице и попросила яиц. «Иди в курятник и сними с горшка крышку, пока я принесу их», — велела ей колдунья. Дочка короля подняла крышку, и из горшка повалил пар, но не причинил ей никакого вреда.

«Иди домой к своей матери, — сказала птичница, — да передай ей, чтобы лучше запирала дверь кладовки».

На следующий день королева проводила Кейт до дверей дворца, но, проходя через поле, девушка разговорилась со жнецами, и те дали ей несколько колосков, а девушка по дороге вылущила из них зернышки. Вновь Кейт вернулась домой невредимой, и птичница сказала ей: «Передай. своей матери, что горшок без огня не вскипит».

На третий день королева сама отправилась с ней, и, когда Кейт подняла крышку горшка, оттуда выскочила баранья голова и оказалась у девочки на плечах, покрыв ее хорошенькую головку.

Королева была довольна. Но ее дочь страшно рассердилась. Она обернула голову сестры льняной тряпкой, и они вместе ушли из дому искать счастья. Сестры шли и шли, пока не оказались в соседнем королевстве. И тогда дочка королевы пошла во дворец, нанялась работать на кухне и устроилась со своей бедной сестрой на чердаке. Старший сын короля был очень болен. Но никто не знал, какой недуг снедает юношу, а все, кто оставался ночью дежурить у его постели, исчезали. Прослышав об этом, дочка королевы предложила подежурить в комнате принца за пригоршню серебра. До полуночи все было тихо; затем принц поднялся, оделся, словно во сне, вышел из дворца и сел на лошадь. Кейт последовала за принцем и вскочила на лошадь позади него. Они проехали через лес, где густо рос орешник, и Кейт сорвала несколько орешков. Вскоре они оказались у волшебного холма, и принц произнес: «Впустите принца, его лошадь и собаку», а Кейт добавила: «И красавицу, которая сидит сзади». Дверь в склоне холма отворилась, и они въехали внутрь. Кейт соскользнула с лошади и спряталась за дверью, а принц вошел и стал танцевать, пока не упал без сил. На следующую ночь Кейт опять предложила посидеть у постели принца за пригоршню золота и вновь последовала за ним. На этот раз она увидела маленького мальчика, который играл посреди танцующих, забавляясь с серебряной палочкой. Один из танцоров сказал ему: «Будь осторожен с этой палочкой, ее удар вернет дочери короля красоту».

Услышав это, Кейт стала один за другим бросать из-за двери орехи, которые сорвала в лесу, пока волшебный ребенок не положил палочку и не стал подбирать их. Тогда она схватила палочку и вернулась вместе с принцем во дворец. Когда рассвело и Кейт смогла оставить принца, она побежала на чердак и дотронулась волшебной палочкой до дочки короля, которая вновь обрела свой облик и стала еще милее, чем прежде. На третью ночь Кейт опять согласилась сидеть у постели принца, и в награду он должен был взять ее в жены. Она вновь последовала за ним, на этот раз ребенок фей играл с мертвой птичкой.

«Смотри не потеряй птичку, — сказал один из танцующих. — Стоит принцу отведать ее, и он вновь будет здоров, как прежде».

Услышав это, Кейт стала еще быстрее бросать орешки, волшебный мальчик отложил птичку и принялся подбирать их. Как только Кейт с принцем доехали до дому, девушка ощипала птицу и зажарила ее на огне. Почувствовав запах жаркого, принц сел в кровати и сказал: «Я бы это съел».

Проглотив третий кусок, он совершенно поправился. Женился на Кейт Щелкунчике, а его брат — на другой Кейт, и они жили долго и счастливо, умерли в один день и никогда не пили из пустой чашки6.


Феи на Восточных лугах (Fairies on the Eastern Green). Вечером после долгих уговоров наш хозяин рассказал историю, которую его жена считала чистой правдой: о том, как маленький народец прогнал контрабандистов из окрестностей Маркет-джу.

Осталась еще слабая надежда, что не весь волшебный народец покинул эти места, потому что до сих пор живы отдельные люди, которые в течение последних пятидесяти лет видели, как феи танцуют и пируют на Восточных лугах. В те времена здесь еще было много акров песчаного, поросшего травой берега, а вдоль дороги, по которой ездили экипажи, тянулась широкая полоса мягкой травки, делая прогулки из Чиннора к мосту Маркет-джу такими приятными. Теперь ббльшая часть пляжа размыта волнами, а то, что пощадило море, огорожено жадными владельцами расположенных поблизости поместий, хотя их право на эти издревле считавшиеся общинными земли очень сомнительно.

Об этом необычайном приключении рассказал мне один глубокий старик вскоре после описываемых событий, а он слышал эту историю от их главного участника.

Том Уоррен из Пола был одним из самых лихих контрабандистов в округе. Как-то летней ночью, около сорока лет назад, он с пятью подельниками причалил на лодке, полной бренди и соли, неподалеку от Лонг-Рок. Двое отправились в Маркет-джу, где жили их постоянные клиенты, один — в Ньютаун, за лошадьми, чтобы до рассвета перегрузить товар, а Том и двое его товарищей растянулись на тюках, надеясь вздремнуть, пока не вернутся остальные. Но внезапно их разбудил свист (как если бы кто-то дул в тростниковую трубочку). К тому же откуда-то доносилось постоянное звяканье, словно старухи гремели оловянными тарелками или медными кастрюлями, чтобы разогнать роящихся пчел или заставить их опуститься.

Мужчины решили, что это, должно быть, молодежь танцует допоздна на лугу. Том отправился поглядеть на танцующих да разогнать всех по домам, так как ему было вовсе не с руки, чтобы кто-нибудь совал нос в его дела. Он пересек пляж, поднялся на высокий песчаный откос и осмотрелся: музыка, казалось, раздавалась совсем рядом.

Неподалеку, между откосами, он увидел мерцающие огоньки и человечков, похожих на нарядных куколок, которые подпрыгивали и кружились в танце. Подойдя поближе, Том разглядел, что многие из них играли на губных гармошках, некоторые били в тамбурины, другие играли на арфах или дудели в свистульки.

Том заметил, что маленькие человечки были одеты во все зеленое. За исключением красных шапок (представителям крохотного народца так нравится этот цвет головных уборов, что их прозвали красные колпачки). Но что поразило Тома и разожгло его любопытство сильнее всего, так это старые флейтисты с морщинистыми лицами и развевающимися седыми бородами.

Они так шевелили губами, в которых были зажаты их тростниковые флейты, и выпячивали грудь, что скорее походили на козлов, чём на людей. Тут Том не удержался и крикнул: «Эй, вы когда-нибудь пробовали бриться, а, красные колпачки?» Он окликнул их дважды и уже собирался крикнуть в третий раз, как вдруг заметил, что все танцоры, а их стало гораздо больше, чем он думал, построились в боевом порядке, вооружившись луками, стрелами, копьями и пращами, и, как показалось Тому, собирались отомстить за обиду. Музыканты, стоявшие в ряд, сыграли быстрый марш, и войско спригганов двинулось на Тома, который заметил, что они становятся все выше и выше по мере приближения. Они выглядели так грозно, что Том повернулся и дал деру. Добежав до своих товарищей, он растолкал их со словами: «Быстро выходим в море. Надо уносить ноги, а не то нас окружит войско маленького народца и бука-бу!» Том столкнул лодку в воду, и товарищи последовали за ним, но тут на них градом посыпались камни, «которые обжигали, словно раскаленные угли».

Они гребли довольно долго, прежде чем осмелились посмотреть на берег, хотя и знали, что в море они в безопасности, потому что никто из волшебного народца не осмелится дотронуться до соленой воды.

Наконец мужчины обернулись и увидели целое войско безобразных существ, грозивших кулаками и тщетно пытавшихся добросить до них камнями.

Отойдя примерно на фарлонг в море, они опустили весла и продолжали наблюдать за своими противниками почти до рассвета; вскоре раздался стук конских копыт со стороны Маркет-джу, маленький народец скрылся за песчаными откосами, и контрабандисты стали грести к берегу7.


Жена лэрда Балмаши (The Laird of Balmachie's Wife). В стародавние времена, когда благородные господа еще носили мечи, лэрд Балмаши отправился как-то раз в Данди, оставив дома в постели больную жену. Возвращаясь в сумерках, он свернул с верхней дороги и поехал между невысоких холмов, называемых Ке-Хиллз, что в окрестностях Карлунги. Тут он неожиданно заметил группу фей, несших какие-то носилки, на которых виднелся силуэт человека. Лэрду храбрости было не занимать, и он, движимый (по его собственным словам) каким-то внутренним побуждением, направил лошадь прямо к носилкам. Подъехав поближе, он обнажил меч, преградил феям дорогу и сказал твердым голосом:

— Именем Господа, освободите пленника.

Маленькое воинство мгновенно исчезло, уронив носилки на землю. Лэрд соскочил с коня и увидел, что на них лежит его жена в ночной сорочке. Накинув на нее плащ, он посадил ее на лошадь перед собой, и вскоре они благополучно доскакали до дому.

Положив жену в другую комнату и поручив заботам друга, он направился в спальню, в которой оставил свою жену утром. Лэрд увидел, что она как будто все еще лежит там, страдая от лихорадки. Она была капризной, раздражительной и все время жаловалась, что никто за ней не ухаживал во время его отсутствия. Все это лэрд выслушивал очень внимательно и с притворным сочувствием, затем он попросил ее подняться, чтобы поправить постель. Она сказала, что не в силах встать, но муж настаивал. Он подбросил в очаг побольше дров, чтобы хорошенько прогреть комнату, поднял жену на руки, словно для того, чтобы посадить на стул, и бросил ее в огонь, из которого она вылетела, словно ракета, пробив дыру в крыше. Потом он вернулся к своей жене, которая уже немного оправилась от потрясения и рассказала о ночном происшествии. Когда сиделка ненадолго отлучилась, чтобы приготовить горячего питья, в окно влетело множество эльфов, жужжавших, словно пчелиный рой. Они заполнили комнату, подняли ее с постели и вылетели вместе с ней в окно, после этого она ничего не помнила до того момента, как увидела своего мужа, стоявшего над ней у Кё-Хиллз. Дыру в крыше, через которую вылетела фея, заделали, но каждый год в одно и то же время поднимался порыв ветра и сносил черепицу именно в этом месте, хотя вся остальная крыша оставалась невредимой.


Коулман Грей (Coleman Gray). Неподалеку от дома, в котором жила наша семья, располагалась одна старинная ферма; и по этой причине связанная с ней история казалась нам увлекательнее и запомнилась лучше множества иных, не менее романтичных и достоверных. Неподалеку от этой фермы как-то нашли маленького жалкого подкидыша, неизвестно откуда взявшегося. Но один из нашедших его припомнил, что так порой поступают писки, когда хотят, чтобы люди позаботились об их ребенке. И если такого подкидыша не приветить, гнев писки будет страшен. А за доброту они, наоборот, щедро вознаградят. Жалкий вид этого дитяти вызвал сочувствие. К нему стали относиться как к члену семьи, с вниманием и заботой, так что вскоре он заметно окреп. И все полюбили его за сообразительность и веселый нрав. Правда, за ним водились кое-какие странности и чудачества, но ведь он, как-никак, был из рода писки. Семья процветала, никто даже и не думал, что приемыш когда-нибудь их покинет. В передней двери дома, в котором он жил, было отверстие, разделявшее ее на две половины; нижнюю закрывали от собак, свиней и уток, а через верхнюю в дом попадали свет и свежий воздух. Как-то раз маленький писки стоял, облокотившись на половинку двери, и с тоской смотрел вдаль, как вдруг раздался голос, звавший: «Коулман Грей, Коулман Грей!» Писки выбежал во двор, смеясь и хлопая в ладоши. «Ага, это мой папочка вернулся!» — воскликнул он и исчез. Больше его никто не видел8.


Жена Санди Харга (Sandy Harg's Wife). Санди харг, арендатор из прихода Нью-Эбби, женился на одной красивой девушке, на которую феи уже давно положили глаз, чтобы похитить из этого мира, где царит любовь и заключаются браки. Через несколько ночей после свадьбы он ставил сети в ожидании прилива. Неподалеку виднелись две старые лодчонки, стоявшие во время отлива на камнях. Считалось, что ими пользуются феи, когда им нужно переправиться через устье Нита. Из одной лодки доносился шум, словно бы там работал плотник; из второй раздался голос, спросивший у соседа: «Эй, что ты там делаешь?» — «Мастерю жену Санди Харга!» — ответил другой голос, не походивший на голос смертного. Удивленный и испуганный муж бросил сеть и поспешил домой. Закрыл все двери и окна и крепко обнял жену. В полночь они услышали, как кто-то подошел к дому и тихонько трижды постучал в дверь. Молодая женщина хотела встать, но муж не отпустил ее. Ничего не объяснив, он лишь крепче прижал ее к своей груди, несмотря на ее мольбы. Лошади испуганно заржали и стали бить копытами, словно начался пожар. Она просила отпустить ее, кричала, вырывалась, но он молча держал ее. Шум и грохот продолжали усиливаться, однако к утру все стихло. С рассветом муж поднялся, чтобы осмотреть дом. На глаза ему попался замшелый дубовый чурбан, размером и формой походивший на его жену. И Санди Харг сжег это дьявольское изображение9.


Братец Майк (Brother Mike). Жил-был один фермер, давно это было, и было у него много зерна, да, зерна у него было видимо-невидимо. И лежало оно в амбаре, в большой куче, да только куча эта начала уменьшаться, а фермер все не мог взять в толк, что же с ней случилось. И вот однажды решил он пойти и посмотреть, авось да увидит что-нибудь. Лунной ночью он встал с постели, вышел из дому и спрятался в тени большого тиса, что рос неподалеку от амбара, откуда дверь была видна как на ладони; и вот, едва часы пробили полночь, кого же он увидел, если не крохотных фрейри. Видели бы вы, как они сыпанули к амбару, крохотные такие, не больше мышонка каждый, в синеньких пальтишках, желтых штанишках и красных колпачках с длинными кисточками. Побежали они, значит, к амбару. А дверь возьми да и распахнись перед ними сама собой. Тут фрейри скок-поскок через порог, да и в амбар. Ну, вот, забежали они все туда, значит, а фермер подкрался поближе и заглянул внутрь. И увидел фрейри: сначала они водили хоровод, а потом каждый из них взвалил на спину по зернышку и к дверям. А один фрейри, такой крошечный, что и зернышко ему было тяжело, замешкался и отстал от других. Он шел и причитал:

Ах, тяжелое зерно,
Долу клонит, все одно!
Добрался он до порога, а перелезть-то через него не может, и тут фермер протянул руку и ухватил его за кисточку, а тот как завопит во всю мочь: «Братец Майк! Братец Майк!» Фермер не стал дожидаться, что будет, а посадил фрейри в свою шляпу и отнес домой, ребятишкам на забаву, и привязал к подоконнику в кухне. Но тот бедняга на еду не глядел, сох да чахнул и скоро умер10.


Скимивидден (Skillywidden). На прошлой неделе я слышал, что в Дзенноре в последнее время видели трех фей. Один человек из долины Треридж, кажется, резал как-то дрок на холме Трендрин. И вот около полудня он увидал маленького человечка, не больше фута ростом, который крепко спал на вересковой кочке в зарослях дрока. Фермер взял свою корзину для дрока и сунул туда человечка, который даже не проснулся; спустился в долину, к дому; там он вынул человечка из корзины и поставил перед очагом, где тот проснулся и сразу почувствовал себя как дома, начал. играть с детишками фермера, а те, обрадовавшись новому приятелю, назвали его Бобби-с-Кочки.

Взрослые, однако, очень старались не выпускать Бобби из дому, чтобы его не увидели соседи, а тот пообещал показать фермеру холм, в котором зарыты глиняные горшки с золотыми монетами. Несколько дней спустя настала пора снова ехать на холм, чтобы, по обычаю, на лошадях привезти оттуда охапки дрока для зимней копны. Боба, от греха подальше, заперли вместе с ребятишками в амбаре. Но, пока сборщики дрока обедали, пленники выбрались на свободу и давай резвиться вокруг незаконченной копны, как вдруг увидели двух человечков, мужчину и женщину, ростом чуть выше Боба, которые бродили среди срезанных охапок, заглядывая под каждую, точно в поисках чего-то. Женщина заламывала руки и восклицала:

— О Скилливидцен, крошка моя, куда же ты подевался? Неужто я никогда больше тебя не увижу?

— Бегите домой, — сказал тогда Боб детям фермера, — мои отец и мать здесь. — Потом он закричал: — Здесь я, матушка!

И только эти слова сорвались с его уст, как и мужчина, и женщина, и крошка Скилливидден исчезли, и никто никогда их больше не видел. Детям здорово досталось за то, что Скилливиддена упустили11.


Мидриджский миф, или История о приключении, которое произошло у неразумной особы с феями из Мидриджа, что в Даремской епархии, почти две сотни лет тому назад (A Myth or Midridge; or, a story anent a witless wight's adventures with ye Midridge fairies in ye bishoprick of Durham, now more than two Centuries ago). Вчерашнего дня я завел разговор о феях со своей соседкой, которой скоро минет восьмой десяток. Я поинтересовался, приходилось ли ей в годы молодости встречаться с феями: ее ответ был отрицательным. «Однако, — добавила она, — моя бабушка рассказывала, будто в Мидридже (что рядом с Оклендом) во времена ее детства и даже многими годами позже все еще обитали феи». Их главным прибежищем был высокий холм, расположенный неподалеку от деревни, и там в летние сумерки они собирались и устраивали танцы — не то, что дюжинами, целыми сотнями. Случись сельской жительнице посетить места их веселья, чтобы хоть одним глазком посмотреть на низкорослый народец, одетый в зеленые одежды из тонкой, весьма изысканной материи вроде газа, все знали, что не пройдет и года, как она станет счастливой женой того, кто ей мил. А парень — коли ему повезет увидеть фей — женится на девушке с хорошим приданым задолго до того, как его лоб покроется морщинами или белоснежные цветы распустятся на макушке. Однако горе тому, кто осмелится дважды или трижды сунуть свой любопытный нос в их владения, ибо, если он будет пойман или хотя бы попадется феям на глаза, несчастья станут преследовать его до конца жизни. Хуже некуда, если человек осмелится обратиться к феям в прозе или с помощью простых деревенских виршей. Предание о том, как это произошло в последний раз, по-прежнему передается из уст в уста. Однажды, тихим ясным вечером в самом начале августа, когда последний сноп сена перекочевал в скирду на заднем дворе хозяина, «позвав урожай домой», поденные рабочие и домашние слуги нашли отдохновение в компании оловянных кубков, в которых пенилось крепкое пиво. Вышло так, что разговор тем вечером зашел о феях, обитающих на соседним холме, и все принялись наперебой рассказывать давно известные истории, которые слышали еще от деревенских бабок. И тут заводила веселого сборища возьми да и предложи юному парню, который в само существование подобных существ не слишком-то верил, почему бы ему не отправиться на холм верхом на самой лучшей хозяйской лошади и там во весь голос повторить вирши следующего содержания:

Народец малый,
Бери стрекала,
Проводи молодца
До милдредского сельца.
Ободренный содержимым оловянных кубков, ничего не опасаясь и не испытывая никаких сомнений, этот самый парень, а звали его Билли, отправился прямо на холм, к феям. И вот, когда он оказался у подножия холма, никакие преграды и препятствия не могли его остановить: тут-то он, используя всю силу и мощь своего голоса, с выражением озвучил вышеозначенное приглашение. Но едва слова последнего стиха слетели с его уст, как тут же сотни и сотни представителей маленького народца окружили его со всех сторон, и каждый из них был готов отомстить — покарать нанесшего столь серьезное оскорбление самым что ни на есть жестоким образом. Самый здоровенный из племени фей, а я полагаю, что это был их король, Оберон, размахивая огромным железным дротиком, обратился к неразумному человеку в стихах — столь же грубых, простых и неприличных:

Дурень Билли,
Сигай на кобылу
Посмотрим, кормил ты ее или нет,
С голодной лошадкой,
Побьюсь об заклад я,
До дома добраться тебе не успеть.
К счастью для Билли, хозяйский дом располагался неподалеку, а последние лучи солнца еще не погасли за горизонтом. В полном смятении он вонзил шпоры в бока своей лошади, которая и без того была так напугана, что устремилась к жилищу хозяина, словно молния. По счастливому стечению обстоятельств дом был весьма старым, из тех, в чьи двери мог запросто въехать всадник, сидящий верхом на лошади. К тому же удача сопутствовала Билли в тот день — и входная дверь в тот момент, когда лошадь прискакала к дому, оказалась как раз широко распахнутой, а поэтому, справедливо полагая, что дом куда как более надежное убежище от воинственных фей, чем стойло, Билли галопом поскакал прямо в залу, где веселился народ, и, к полному изумлению всех присутствующих, тут же бросился закрывать дверь, чтобы не пустить преследующих его недругов. Переведя дух и немного придя в себя от страха, Билли подробно и обстоятельно поведал сотоварищам о том приключении, которое у него вышло с феями. Но, надо сказать, с этих пор ни деньгами, ни любовными посулами Билли было невозможно уговорить вновь отправиться к феям на холме, позвать их с собой за компанию на вечернюю прогулку — проводить доброго малого обратно, до самой деревни.

Наконец, когда феи ушли прочь и было решено, что теперь-то можно отпереть дверь и выпустить наружу Билли с его кобылой, изумленная компания увидела железный дротик — как раз тот, что был в руках у короля фей, — торчавший из дубовой двери, которая по соображениям прочности и безопасности была укреплена железными пластинами. Так он и торчал там до тех пор, покуда самый здоровенный детина из тех, что оказались на месте, не выдернул его с помощью кузнечных щипцов. Эту реликвию из страны фей хранили на протяжении многих поколений до тех пор, покуда она не оказалась в руках того, кто абсолютно не заботился о подобных вещах, и была утрачена к великому сожалению всех, кого интересуют предания о феях.

По-моему, до меня уже доносятся крики многочисленных «любезных читателей»: «Тьфу! Какое отношение к подлинной „фееологии" имеют все эти подлинные железные дротики, а также любые иные личные принадлежности, которые феи используют для защиты или нападения, их лошади или их одежда? Мы, смертные, можем видеть эти предметы, но нам ни в коем случае не позволено до них дотрагиваться! Тьфу ты! Это же прямо ерунда какая-то!» И хотя мне прекрасно известно: ко всему, что связано с феями, прикасаться не следует и брать в руки не стоит, ибо призрачное бытие подобного мира можно постичь исключительно через воображение, однако позволю заметить, что я пересказываю миф, а не пишу исследование о мифологии фей в моей родной местности. К счастью, в нашем распоряжении есть реликвии, которые вполне определенно связаны с феями. К тому же эти реликвии оказались в руках, относившихся к ним куда как бережнее, чем те, что владели дротиком из Мидрид-жа, и, переходя из поколение в поколение, эти предметы сохранились до наших дней. Так, например, чаша из Эден-Холла, в Кумберленде, или Священная чаша, хранящаяся в одной из церквей на острове Мэн. Согласно традиции, обе эти чаши были добыты одним и тем же способом, а именно на праздничном пиршестве у фей. На мой взгляд, это два веских аргумента в пользу мидриджского предания, которое я излагаю именно так, как оно было поведано мне12.



1 Нортумберлендский вариант сказки «Никто Ничто».

2 Wilde F. S. Ancient Legends, Mystic Charms and Superstitions of Ireland. London, 1887. Vol. II. P. 191.

3 См.: Hunt R. Popular Romances of the West of England. London, 1923. P. 114–118.

4 См.: Ibid. P. 114–118.

5 Gomme A. A Dictionary of British Folklore. London, 1898. Vol. I.

6 Folklore. September, 1890.

Bottrell W. Traditions and Hearthside Stories of West Cornwall. 3 vols. Penzance, 1870–1890. Vol. II. P. 245–246.

Hunt R. Op. cit. P. 95.

Cromek A. Remains of Galloway and Nithsdale Song. London, 1810. P. 305.

10 Об этом происшествии рассказывается в «Заметках и записках из Саффолка», опубликованных в «Ипсвич джорнал» за 1877 год. См.: County Folklore. 1899. Vol. II. P. 34–35.

11 Hunt R. Op. cit. P. 450–451.

12 The Denham Tracts. Vol. I. London, 1891. P. 116–119.

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ЛЕГЕНДЫ


ДИКИЙ ЭЛДРИК. Вот история о Элдрике Уайлде, то есть «диком», названным так из-за живости и веселости, проявлявшихся как в словах, так и в поступках. Он, человек выдающейся честности, правил в Северном Людбери. Как-то раз случилось ему окольной дорогой поздним вечером возвращаться с охоты, ибо с верного пути он сбился. А сопровождал его только юный паж. Вдруг около полуночи на опушке леса Элдрик набрел на большой дом вроде тех питейных заведений, что по всей Англии встречаются в каждом приходе и по-английски называются «гильдхус». Подошел поближе и видит свет, а внутри множество благородных женщин водят хоровод. Они были прекрасными на загляденье, одеты в тонкие льняные платья, а фигурой повыше и постройнее, чем обычные наши. Рыцарю среди прочих одна особенно приглянулась лицом своим, и он возжелал ее сильнее, чем все сокровища мира. Девы кружились легко и весело, пели звенящими голосами, и звуки их песни доставляли уху истинное наслаждение, однако слова этой песни были абсолютно непонятны. От подобного зрелища рыцарь получил сердечную рану, стрела Купидона запалила в его груди настоящий пожар… и вот он обошел вокруг дома, обнаружил вход, ворвался внутрь, схватил ту, которой сам был захвачен, тут же подвергся нападению всех остальных. Суровый бой задержадл Элдрика на какое-то время, наконец вместе со своим пажом ему удалось высвободиться, однако получилось это с большими усилиями и не без потерь, ибо женские зубы и ногти оставили шрамы на ногах и ляжках похитителей. Впрочем, свою добычу он унес с собой: три дня и три ночи предавался с ней любовным утехам, но не смог исторгнуть из нее ни единого слова, хотя она охотно отдавалась венериным ласкам. На четвертый день она произнесла: «Здравствуй, возлюбленный мой, и пребывай в здравии! До тех пор, покуда ты не станешь притеснять меня или не напомнишь мне о сестрах, у которых ты меня похитил, или о том доме, или о том лесе, или о чем-либо вроде этого, тебе будет сопутствовать удача. Но стоит преступить запрет, и с моим уходом счастье покинет тебя, беды будут обрушиваться одна за другой, а тебе придется вечно сожалеть о том дне, когда ты повел себя дерзко». Рыцарь всеми клятвами пообещал, что любовь к ней будет нерушимой и вечной. Созвали знатных людей — и соседей, и тех, что жили поодаль, — при большом стечении народа торжественно сыграли свадьбу. В это самое время правил Вильгельм Бастард, только что ставший королем Англии, и вот он, узнав о подобном чуде, захотел сам разобраться, выдумка это или правда, и приказал обоим супругам явиться в Лондон, а с ними прибыло множество свидетелей, а также множество доказательств и свидетельств от тех, кто приехать не смог. Но убедительнее всего о том, что эти события произошли по воле рока, свидетельствовала невиданная и неслыханная красота женщины, изумившая всех. С тем они и были отправлены обратно домой. По прошествии многих лет вышло так, что Элдрик, возвратившись с охоты в третьем часу ночи, стал искать свою жену и не обнаружил ее, позвал, а затем и приказал, чтоб ее разыскали, и наконец, рассердившись на медлительность, взял да и произнес в гневе: «Не у сестренок ли своих ты так надолго запропастилась?» — но последние слова он уже говорил впустую, ибо, услышав о своих сестрах, жена тут же исчезла. Юноша жестоко поплатился за свою горячность, он отправился на место, где некогда похитил свою супругу, но никакими слезами или мольбами не смог возвратить назад. Он звал ее к себе днем и ночью и отэтого впал в безумство — жизнь его закончилась в неизбывной печали. Однако он оставил после себя и той, во имя которой умер, наследника — Алнода, человека выдающейся святости и мудрости.



Уолтер Man. Придворная маята. II, 12


Плавание Брана. Вот как началась эта история. Однажды Бран в одиночестве бродил поблизости от своего дома. Вдруг он услышал доносившуюся сзади музыку. Он обернулся, но музыка все равно раздавалась из-за спины. Наконец сладостные звуки навеяли на него сон. Проснувшись, он увидел рядом серебряную ветвь с едва заметными белыми цветами. Бран взял ветку и отнес ее в свое жилище. Как-то раз, когда дом Брана наполнился пировавшими людьми, перед ними прямо посреди дома появилась женщина из чудесной страны, и она спела Брану, сыну Фебала, прекрасную песню. Никто не мог понять, как она вошла, ибо двери были заперты на засов. Все войско слышало ее пение, и люди, которые были в доме, видели ее. Песня заканчивалась словами: «Не преклоняй голову на ложе лени, не позволяй опьянению овладеть собою, лучше отправляйся в плавание по морю — попробуй достичь Страны Женщин». Женщина покинула их, и никто не знал, куда она исчезла. А еще она унесла с собою серебряную ветвь. Эта ветвь выпала из рук Брана и тут же оказалась в руках женщины — у Брана не хватило сил удержать ее. На следующий день Бран отправился в плавание по морю. С ним было три отряда по девять человек, и во главе каждого отряда он поставил одного из своих молочных братьев, которые были тех же лет, что и он. Два дня и две ночи странствовал Бран по морю и вдруг увидел, как по водной равнине к нему приближается человек в колеснице. Он спел Брану еще одну чудесную песню, и в ней было столько же строк, сколько в песне женщины. А еще человек назвался Брану и сказал, что его зовут Мананнан, сын Лера, и через много лет ему предстоит отправиться в Ирландию, и там у него родится сын, и этого сына будут звать Монган, сын Фиахне. Он спел Брану длинную песнь и закончил ее словами: «Не опускай, Бран, весла, греби упорно, ибо ты уже недалеко от Страны Женщин и достигнешь этого места прежде, чем зайдет солнце!» Бран отправился дальше и плыл до тех пор, пока не увидел остров, который он решил обойти вокруг. На острове показалась огромная толпа. Все они смеялись, широко разевая рты. Эти люди принялись со смехом глазеть на Брана, и тогда он послал одного из своих спутников на берег. Стоило тому сойти на землю, как он присоединился к обитателям острова, разинул рот и начал смеяться, подобно всем остальным, и побежал за кораблем вдоль берега. Его сотоварищи, оставшиеся на корабле, пытались заговорить с ним, но он не отвечал ни слова, а только глазел на них и смеялся, широко разинув рот. Название этого острова было Остров Радости. И они оставили его там.

Вскоре после этого мореплаватели достигли Страны Женщин. Они увидели несколько женщин на берегу бухты. Их предводительница сказала: «Причаливай сюда, о Бран, сын

Фебала, мы рады твоему прибытию». Бран не смел ступить на берег. Тогда женщина бросила клубок ниток прямо ему в лицо. Бран взял клубок в руки, и он тут же пристал к его ладони, в то время как конец нити остался в руке у женщины. Потянув за нить, она увлекла покрытое кожей судно Брана прямо в гавань. Путники спустились на берег, отправились вслед за женщинами и оказались в большом доме. Там было приготовлено и застелено ложе для каждой пары. Трижды девять лож ожидали странников. Еда, которую им принесли, казалось, никогда не закончится, сколько ее ни ешь. Она принимала вкус того кушанья, о котором мечтал каждый. И не было такого блюда, которого бы там не нашлось. Путники решили, что они провели в этой стране год. А на самом деле прошло много лет. Один из них — Нехтан, сын Кольбрана, — затосковал по дому. Он стал заклинать Брана именем его предков отправиться вместе с ним назад в Ирландию. Женщина сказала им, что они пожалеют об этом плавании. Тем не менее они решили пуститься в обратный путь, и женщина предупредила странников, что они не должны ступать на землю Ирландии, а еще по дороге домой им следует забрать с собою товарища, которого они оставили на Острове Радости. Они отправились в путь и странствовали до тех пор, пока не достигли того места, где стояло жилище Брана. Люди, собравшиеся на берегу, спросили путников о том, кто это прибыл из-за моря. Бран сказал в ответ: «Я — Бран, сын Фебала». — «Мы не знаем такого, — ответили люди на берегу, — однако „Плавание Брана" — это одно из наших древних преданий». Один из спутников Брана выпрыгнул из лодки на берег. Стоило ему коснуться земли Ирландии, как он превратился в прах, словно пролежал в земле многие сотни лет. Бран сложил песнь о Нехтане, сыне Кольбрана, ибо именно он спрыгнул на берег, а потом поведал собравшимся людям о своих странствиях, записал огамическими письменами услышанные им от женщины и колесничего песни, попрощался со всеми — и больше о его плаваниях ничего не было известно.

«Плавание Брана»


О сиренах в море Британии. В Британском море можно увидеть стаи сидящих сирен: у них голова женская, волосы — сияющие и длинные, груди женские, да всем обликом своим по самый пуп они напоминают женщин, прочее же заканчивается как у рыб. Их сладчайшее пение проникает в сердца проплывающих мимо моряков, которые, испытывая безмерное наслаждение от сладкого зуда в ушах, забывают о своем долге, и беззаботные частенько бывают наказаны кораблекрушением.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 64


О диком человеке, выловленном в море. Во времена короля Генриха II, когда Бартоломей де Гранвилль охранял крепость Орфорд, случилось так, что рыбаки, отправившиеся рыбачить в море неподалеку, поймали в свои сети дикого человека, которого, как невиданное диво, они доставили к кастеляну. Человек был гол, и все члены его тела походили на человеческие. У него росли волосы, но наверху они были вроде бы выщипаны или удалены, борода у него была длинная и неровная, а грудь волосатая и мохнатая. Рыцарь, служивший кастеляном, приказал сторожить его и днем и ночью, чтобы он не убежал в море. То, что ему подносили, он поедал с жадностью. Поглощал рыбу как сырую, так и приготовленную, но сырую он изо всех сил сжимал в руках до тех пор, покуда из нее не выйдет вся влага, и после этого съедал. Говорить он не умел или, скорее, не мог, молчал, даже когда его подвешивали за ноги и подвергали суровым пыткам. Когда его отвели в церковь, он не выказал никакого почтения и признаков веры, при виде святынь не опустился на колени и не склонил головы. Постель свою он готовил с заходом солнца и отдыхал на ней до восхода. Вышло так, что однажды его отвели в гавань и, посадив в крепкие, тройные сети, сбросили в море. Едва оказавшись в морской воде, он выпутался из сетей и принялся нырять там и сям, а стоявшие на берегу еще долго смотрели, как он ныряет раз за разом и вскоре снова появляется на поверхности, будто насмехаясь над смотрящими и демонстрируя, сколь легко он может избежать их сетей. Он долго играл подобным образом, и все уже потеряли надежду на его возвращение, но он по доброй воле приплыл к ним, принесенный морским течением, и оставался с ними еще на протяжении двух месяцев. Затем его почти перестали сторожить и преисполнились к нему отвращением, и тогда он внезапно скрылся в море и уже больше никогда не появлялся. Был ли это смертный человек, или какая-нибудь рыба, принявшая человеческий облик, или же злой дух, проникший в тело утонувшего человека, как о том рассказывается в житии блаженного Аудоэна, — это едва ли можно сказать с определенностью, и в особенности потому, что столь много чудесного рассказывается о подобных событиях столь же многими людьми.

Ральф Коггешелл. Английская хроника


О Николае Пайпе, морском человеке. Живы еще многие из тех, кто поведал нам о великом и превосходящем все удивительное чуде, ибо они собственными глазами видели в море Николая Пайпа, морского человека, который мог месяцами и даже годами жить вместе с рыбами в морской пучине без воздуха. Когда приближалась буря, он не позволял кораблям выходить из порта, а тем, кто оказался в открытом море, указывал путь к гавани. Он обладал человеческим телом и всеми пятью чувствами, а сверх этого имел способности рыбы. Когда он спускался в море, чтобы пробыть там какое-то время, то брал с собой обломки старой домашней утвари или ржавые железные гвозди от телеги или конских подков, но я никогда не слышал, зачем [он делал это]. В одном только он был ущербнее людей и похож на рыб, ибо без запаха моря или воды жить не мог, и, когда его уводили слишком далеко от берега, он начинал страдать от удушья и бежал назад. Узнав о нем, Вильгельм, король Сицилии, пожелал увидеть морского человека и приказал привести его к себе, и, когда Николая Пайпу доставили к королю насильно, он умер у них на руках вдали от моря.

Уолтер Man. Придворная маята. IV, 13


О Николае Папасе. Сицилия отделена от Италии небольшим проливом, где находятся морские впадины Сцилла и Харибда, которые засасывают или сталкивают друг с другом корабли, это место называется Фаросом. Рассказывают, что туда по воле Сицилии Рожера спускался Николай Папас, человек родом из Апулии, для которого морская пучина была домом. Морские звери его знали, держали за своего и оберегали от неприятностей, он был исследователем морского дна, предупреждал о буре моряков, внезапно появляясь из моря, и не просил у проплывавших мимо никакой награды, кроме масла. Благодаря своим способностям он тщательно осматривал и изучал морские глубины. Он говорил, что на Фаросе расположена поросшая лесом бездна. По его рассказам, все происходит из-за столкновения деревьев с устремляющимся на них морским течением. А еще он утверждал, что в море тоже есть горы и долины, леса и равнины, а на деревьях растут желуди. В подтверждение этому надо сказать, что мы нередко находили морские желуди на берегу. Некогда Сицилия была родиной циклопов, а впоследствии постоянно взращивала тиранов. Циклопы — это те, у кого на лбу один глаз, они водятся в Индии.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. II, 11


О дельфинах. Всякий, кто исследует морские глубины и течения, знает и непременно подтвердит, что на нашей обитаемой земле не обнаружить ни одного одушевленного вида, подобие которого невозможно было бы найти среди рыб Океана Британии. Вот рыба-монах, по пузо покрытая чешуей, рыба-царь с короной, рыба-рыцарь скачет в доспехах, рыба-пес скалит пасть, вот рыба-свинья, которую называют дельфин. Как полагает народ, дельфин — это рыба благородного происхождения, которая приобрела поросячий облик, чтобы скрываться среди волн от глаз людских. Мореплаватели рассказывают о таком случае, приключившемся в Средиземном море, которое мы называем Нашим: как-то раз матрос из-за юношеской неосмотрительности ранил дротиком одного дельфина из тех, что плескались вокруг корабля. И тогда остальные дельфины скрылись в море, а на корабль внезапно налетела неслыханная буря. Мореплаватели уже потеряли всякую надежду на спасение, как вдруг некто похожий на всадника появился на поверхности моря и потребовал во избавление всех выдать ему того, кто ранил дельфина. Моряки оказались в затруднительном положении, ибо полагали, что если они выдадут сотоварища, то он будет предан жестокой смерти, и считали позорным обрести спасение, обрекая чужую жизнь на погибель. И тогда тот самый юноша, который нанес рану, не желая, чтобы из-за его безрассудности пострадали невиновные и дабы из-за заботы о нем они не причинили себе вреда, сам сел на лошадь за спиной у всадника, приготовившись принять заслуженную кару. Рыцарь удалился по узкой, ведомой ему дороге так, будто он скакал не по водной глади, а по земной тверди. За короткое время достигнув отдаленной области, он увидел лежащего на драгоценном ложе рыцаря, которого он ранил в образе дельфина, и тогда привезший его всадник приказал ему извлечь дротик из раны, и, повинуясь приказу, он умело помог раненому. Когда это было сделано, мореплаватель таким же способом был доставлен обратно на корабль. Возвратившись к сотоварищам, поведал им о случившемся. Так, из-за одного его поступка они подверглись смертельной опасности, а из-за другого были избавлены от нее. Вот почему мореплаватели с тех пор не преследуют дельфинов. Они — предвестники надвигающейся бури, и недостойно причинять вред тем, кто предупреждает об опасности. Утверждают, что журавли в отдаленных пределах мира становятся людьми, а у нас живут в облике птиц. О них бытует удивительное представление, будто зимою они погружаются в реки, со дна которых их иногда поднимают рыбаки, мы видели, как их достают из омутов и согревают у огня, и тогда они, словно очнувшись от глубокого сна, возвращаются к жизни, а до того кажутся подобием бесчувственных камней. Так и ласточки, соорудив дупла в стволах дуба, погружаются в зимнюю спячку.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 63


О дочери Царя Гиппократа. Говорят, что на острове Ланго до сих пор живет дочь Гиппократа в обличье большого дракона. И как утверждают некоторые, ибо я сам ее не видел, длиной она в сто морских саженей. Те, кто живет на острове, называют ее Госпожою страны. Она прячется в пещере старого замка и показывается только два или три раза в год, вреда никому не причиняет, если ее не тревожат. Она была заколдована и превращена из прекрасной девушки в дракона одной богиней по имени Диана. И останется в таком виде до тех пор, пока не найдется рыцарь, столь храбрый, что осмелится поцеловать ее в губы. Но, превратившись снова в женщину, она не проживет долго. Не так давно один рыцарь из Родосской крепости из числа родосских госпитальеров, толковый и храбрый, сказал, что он пойдет и поцелует дракона. Он отправился по широкой дороге, добрался до замка и вошел в пещеру. Тут дракон проснулся и приподнял свою голову, чтобы рассмотреть пришедшего. Но когда лошадь увидела страшилище, она перепугалась, вскочила на вершину высокой скалы и бросилась вместе с всадником в море. Вот так погиб этот рыцарь.



Как-то раз один молодой человек, который ничего не знал об этом драконе, сошел с корабля на остров и добрался до самого замка. Он проник в пещеру и спускался в нее до тех пор, пока не обнаружил там комнату, в которой сидела прекрасная девушка, окруженная множеством сокровищ. Она причесывалась перед зеркалом. Юноша решил, что перед ним женщина доступная и в этой комнате она принимает своих дружков. Вышло так, что девушка увидела его отражение в зеркале и, повернувшись к нему, спросила, чего он хочет. Он ответил, что желает быть ее другом. Она спросила, рыцарь ли он, и он ответил, что нет. «Тогда вы не можете, — сказала она, — быть моим другом. Но отправляйтесь к своим сотоварищам и становитесь рыцарем. А назавтра, как только наступит рассвет, приходите сюда и поцелуйте меня в губы, ничего не бойтесь, ибо я не причиню вам вреда, хотя мой вид покажется вам страшным. Это из-за колдовства, ибо я такова, какой вы видите меня сейчас. И если вы поцелуете меня, то получите все эти сокровища и станете моим мужем и правителем этого острова». Он ушел оттуда, отправился к своим спутникам на корабль и попросил у них посвящения в рыцари. На следующее утро он вернулся обратно к девушке, чтобы поцеловать ее. Но, увидев ее в глубине пещеры в столь ужасном обличье, он очень испугался и бросился к своему кораблю. Она последовала за ним. Рыцарь от страха даже не оглянулся назад, и дракон горько заплакал и побрел назад к себе в пещеру. В тот же день юноша скончался. И с тех пор ни один рыцарь не мог увидеть ее без того, чтобы не умереть тотчас. Но если придет тот, у кого хватит храбрости подойти и поцеловать ее, он не умрет, наоборот, девушка примет свой истинный облик, а он станет правителем страны. После этого я отправился на остров Родос, которым владеют и управляют госпитальеры, а они некогда отобрали его у императора. Раньше этот остров назывался Колоссом, и многие правители-турки называют его так и по сию пору. Святой Павел обращался к живущим на этом острове с посланием «К колоссянам». Этот остров находится в восьми лье пути по морю от Константинополя. И с этого острова путь ведет на Кипр, славящийся крепкими винами, которые сначала красные, а по прошествии года превращаются в белые, и чем они становятся старше, тем делаются белее, прозрачней и ароматней. Путь, ведущий на Кипр, проходит через залив Саталия, где когда-то был прекрасный остров и прекрасный город, тоже называвшийся Саталия. Этот город и страна погибли из-за глупости одного юноши, который был влюблен в прекрасную и стройную девушку. Она внезапно умерла, и ее тело поместили в мраморный саркофаг. Из великой любви, которую этот молодой человек питал к ней, он отправился ночью к ее гробнице, открыл крышку гроба и возлег с девушкой, а затем ушел. И когда наступил конец девятого месяца, ему послышался глас, сказавший: «Отправляйся к гробнице этой женщины, открой ее и посмотри на то, что ты зачал от нее. И старайся не выпускать его, ибо, если ты дашь волю чудовищу, с тобою произойдет беда». Он отправился туда, и как только открыл гробницу, то выпустил наружу голову, вид которой был ужасен и безобразен, эта голова бросила свой взгляд на город и на страну, и они тут же провалились в бездну.

«Путешествие сэра Джона Мандевилля»


дракон святой Марфы. На реке Рона, в лесной чаще, расположенной между городами Арлем и Авиньоном, обитал некий дракон — наполовину зверь, наполовину рыба, толщиной превосходивший быка, длиной — лошадь. Его зубы походили на лезвие меча, заточенного с двух сторон, и были острыми, словно рога. С каждого бока он был вооружен двойными круглыми щитами. Он прятался в реке и убивал всех, следующих мимо, а корабли топил. Прибыл он из моря Галатского в Азии и был порождением Левиафана, свирепого водяного змея, и животного под названием онагр, что водится на галатской земле и преследователей поражает на расстоянии югера своим жалом или пометом, а все, до чего оное дотрагивается, выжигается, словно от огня. Марфа по просьбам людей отправилась к нему и обнаружила дракона, который поедал человека, в лесной чаще. Она окропила его святой водой, осенила крестным знамением и показала ему распятие. Побежденный, он сделался кротким, словно овца, а святая Марфа связала его своим поясом, после чего люди забили его копьями и камнями. Жители называли дракона Тараскон, отсюда и место это стало прозываться Тарас-кона, а прежде оно называлось Нерлук, то есть «черное озеро», потому что чаща там была темная и тенистая.

Яков Ворагинский. Золотая легенда. «О святой Марфе»


О долине, где скрывается король Артур. На Сицилии есть гора Этна, выдыхающая сернистое пламя, а рядом с нею расположен город Катанья, в котором покоится тело святой девы-мученицы Агаты, чье заступничество спасло город от огня. В народе эту гору называют горой Гибель. Как рассказывают жители этих пустынных мест, в наше время там появлялся великий Артур. Однажды конюший епископа Катаньи отправился купать одного жеребца, внезапно конь вырвался и, почувствовав свободу, ускакал прочь. Следуя за ним по горам, слуга искал его повсюду, но найти не смог. И вот, дрожа от страха, служка обнаружил темное ущелье, которое решил осмотреть.

Он вышел на узкую, но ровную дорожку, которая привела мальчика на широкую равнину, прекрасную и изобильную, а там во дворце, возведенном удивительным образом, он увидел Артура, отдыхающего на ложе. Когда король спросил пришельца о том, что привело его в эти места, он тут же приказал привести коня епископа и поручил слуге возвратить оного назад его покровителю, добавив, что сам в древности много воевал и вступил в сражение со своим племянником Модредом и Хильдериком, вождем саксов, и теперь страдает от ежегодно вскрывающихся ран. Поэтому он велел парнишке доставить подарок первосвященнику, а подарок этот видели многие и безмерно удивлялись такому чуду. Говорят, что и в лесах Малой и Большой Британии случалось подобное. Как рассказывают лесные сторожа (которых народ, поскольку они заботятся об облавах на зверей и заповедниках для дичи, равно как и о королевских лесах, называет лесничими), то в полдень, то в полночь, когда светит полная луна, частенько видели множество трубящих в рог воинов, охотящихся в сопровождении собак, а когда стали расспрашивать о том, кто они такие, те отвечали, что они из свиты и родни короля Артура.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуга II, 11


Об антиподах и их стране. В Большой Британии среди гор расположен один замок, который народ называет Пик.

Его укрепления могут выдержать любой штурм, а внутри горы, где он стоит, находится пещера — из ее отверстия порой извергаются ветры, словно из трубы. Там добывают такое золото, что народ изумляется, и среди прочего, что достойно удивления, слышал я от одного верующего мужа Роберта, приора Кенилворта, уроженца этих мест, что во времена, когда Гильом Певерелли собирал подати с этого замка и прилегающих к нему баронских владений, жил один человек, крепкий и сильный, богатый разным скотом. И вот как-то раз его свинопас, замешкавшись, потерял отягощенную бременем, весьма родовитую и породистую свиноматку. Испугавшись, что за пропажу наместник господина его безжалостно накажет, он стал размышлять, куда она подевалась, и пришел к выводу, что свинья могла забраться в жерло пещеры, в которую доселе никто не заглядывал. Он собрался с духом и решил, что проникнет в это сокровенное место. Когда ветры утихли, он вошел в пещеру и стал спускаться вглубь до тех пор, пока из кромешной тьмы не вышел на озаренное светом место и оказался на просторной равнине. Он пошел по возделанным полям и встретил крестьян, собиравших урожай. Он узнал свою свинью, которая уже разродилась поросятами и лежала среди колосьев. Удивленный, свинопас обрадовался тому, что пропажа нашлась, он рассказал о происшедшем управителю той страны, забрал свинью и с радостью отправился назад к своему стаду. Удивительная вещь: возвратившись от подземной жатвы, он увидел, что в нашем полушарии царит зимний холод. Это я могу объяснить одновременным отсутствием солнца и присутствием господского управителя.



Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 45


Элиодор и золотой шар. Незадолго до нас случилось нечто такое, что не следовало бы предавать забвению. А произошло это с пресвитером Элиодором, и он потом часто рассказывал об этом. Еще отроком, двенадцати лет от роду, мальчик был отдан в учение, но послушанием не отличался, ведь и Соломон говорил: «Горек корень учения, да сладостен плод». И когда наставник как-то выбранил его, он убежал прочь и оказался в овраге на берегу какой-то реки. Солнце дважды скрывалось за горизонтом, пока он прятался там, страдая от голода, и вдруг перед ним появились два человечка, ростом с пигмеев. Они сказали: «Если ты захочешь пойти с нами, мы приведем тебя в страну игр и наслаждений».



Он согласился, встал и отправился вслед за ними по подземной и темной дороге. И вот они достигли прекрасной страны с реками и лугами, лесами и равнинами. Однако она была сумрачной, и солнце не освещало ее своим светом. Дни там казались пасмурными, а ночи наводили страх, потому что на небе не было ни звезд, ни луны. Мальчика привели к королю и представили всему королевскому двору. Он показался им огромным и чудесным, а поэтому король отдал его своему сыну, который еще был в детских летах. Люди там были роста совсем маленького, но широки в плечах, все, как один, русые, с пышными волосами, по-женски распущенными на груди. Они ездили на лошадях, которые были им впору, а сложены превосходно. Они не питались ни мясом, ни рыбой, зато употребляли молочную пищу и готовили похлебку шафранового цвета. Жители той страны никогда не клялись, ибо ничто так не презирали, как ложь. Каждый раз, возвращаясь из верхнего полушария, осуждали нашу заносчивость, неверность и непостоянство. Люди эти не исповедают ни одну из известных религий, кажется, они последователи и приверженцы только истины. Мальчик многократно поднимался в наше полушарие: иногда по тому пути, которым спускался в первый раз, иногда по другой дороге. Сначала с провожатыми, а потом и сам, в одиночку. Он рассказал о том, где находится, только матери, поведав ей о подземной стране, ее обитателях и своей жизни там. Мать стала просить его, чтобы он ей принес как-нибудь в подарок золото, которое было в изобилии у подземного короля. И вот он, играя, похитил золотой мячик, с которым обычно забавлялся королевский сын, и устремился к матери, захватив с собой золотую вещицу. И вот когда он уже подошел к дверям отчего дома, торопясь войти, ибо подземные люди следовали за ним, занес ногу над порогом, упал и выпустил из рук мячик, который тут же подняли шедшие по его следам двое пигмеев, с презрением плюнув на мальчика и осыпав его насмешками. Он встал на ноги, оправился, покраснел от стыда за содеянное, горько раскаиваясь в том, что послушался совета матери, и решил отправиться назад прежней дорогой. Когда он подошел к тому месту, где отступившая река открывала путь в подземелье, то проход ему уже был закрыт — воды скрыли от него овраг, и он не смог добраться до подземной страны. Но даже если вначале человека и нельзя успокоить разумными речами, с течением времени боль притупляется, а затем и вовсе стихает, да и горевать больше стало не о чем, и вот наконец друзья и, в особенности, мать смогли вернуть его к обычной жизни, он снова был отдан в учение, так что за чередой дней пришло его время, и он был возведен в сан священника.

Гиральд Уэльский. Путешествие по Уэльсу. I, 8


О девочке, унесенной демонами. Мы приступаем к рассказу о происшествии неслыханном и невиданном, но весьма назидательном и предостерегающем беспечных показательным примером. В Каталонии в епископстве Геройском возвышается гора, которой местные жители дали имя Каннарская. Она вздымается так высоко, что мало кому удавалось на нее подняться, а на самой вершине расположено озеро, наполненное серой, непрозрачной водой, которая скрывает дно. Говорят, там сокрыто местообиталище демонов, похожее на дворец, а врата его заперты. Облик этого дворца, равно как и самих демонов, людям неведом и невидим. Если кому-нибудь удается бросить в озеро камень или что-то тяжелое, тут же, словно в знак того, что демоны уязвлены, поднимается буря. На одном из склонов вершины постоянно лежит снег и не тает лед, там в изобилии встречается хрусталь, а вот солнца никогда не видать. У подножия этой горы течет река, несущая золотой песок, и там намывают песчаное золото, которое народ называет «золотниками». Из породы, встречающейся на этой горе, да и вокруг самой горы добывают серебро, причем в изобилии. В семи галльских милях от нее стоит гора Грим, расположенная на берегу моря. А теперь пусть читатель послушает о том, что произошло в этих местах в наши дни. В усадьбе, стоящей неподалеку от горы и носящей название Хунхера, жил селянин по имени Петр де Кабина. Как-то раз, когда он хлопотал у себя дома по хозяйству, устав слушать, как его маленькая дочь плачет не замолкая, он сказал в сердцах, как это обычно делают раздражительные люди, чтоб демоны ее забрали. Тут же появился тот, кто всегда готов поймать человека на необдуманном слове. Невидимая толпа демонов унесла девочку с собою. С тех пор прошло уже семь лет, и вот когда один местный житель отправился к подножию горы, навстречу ему попался человек, бежавший сломя голову и рыдавший во весь голос: «Горе мне, несчастному, что я совершил, за что на меня взвалили такой груз!» Когда путник спросил его, в чем причина подобного горя, он ответил, что уже на протяжении семи лет находится во власти демонов на Каннарской горе и ему приходится работать у них носильщиком, и, чтобы слушатель поверил столь неслыханному рассказу, он привел неоспоримый довод, а именно: в этой самой горе демоны держат в плену одну девочку, дочь Петра де Кабины родом из поместья Хунхера. Но так как им надоело заботиться об этой девочке, демоны охотно отдадут ее поручителю, если только отец ее сам попросит вернуть ребенка. Услышавший подобное встал как вкопанный, не зная, молчать ли ему об этом или рассказать столь невероятные вещи ее отцу. В конце концов он выбрал второе. Отправился в усадьбу, нашел отца девочки, до сих пор печалящегося о своей дочери. Расспросив о причине горя и узнав всю правду, рассказал то, что услышал от человека, которого демоны держат в качестве носильщика, и посоветовал отправиться в указанное место, чтобы, заклиная именем Господа, потребовать у демонов возвращения дочери.

Услышав слова незнакомца, отец изумился и стал размышлять, как же ему следует поступить. Наконец он решил последовать совету, поднялся на гору, обошел озеро, заклиная демонов, чтобы они отдали вверенную им дочь. И тут внезапно раздался плач девочки, а была она высокой, изможденной, отвратительной, взгляд блуждающий, кожа к костям прилипшая, вид страшный, человеческого языка не знает, едва может понять или воспринять разумную речь. Получив назад свое дитя, отец стал удивляться и сомневаться, его ли это дочь, и отправился к епископу, чтобы рассказать ему о печальных событиях и спросить о том, что же теперь следует делать. Епископ, человек верующий и полагающий, что добрый пример пойдет его пастве на пользу, выставил девочку на всеобщее обозрение, рассказал о том, что с нею произошло, и во время проповеди предупредил своих прихожан, чтобы они больше не перепоручали своих близких демонам, ибо недруг наш, дьявол, подобно рыкающему льву, ищет, кого бы поглотить, и тех, кто отдан ему, умерщвляет или без надежды на возвращение превращает их, оказавшихся в его власти, в свою собственность, а тех, которые перепоручены, изводит и в определенный момент сокрушает. Вслед за тем тот, кто работал у демонов носильщиком, также избавленный мольбами отца, встал посредине и, поскольку он был похищен уже в более взрослом и сознательном возрасте, то смог достоверно и внятно рассказать о том, что происходит у демонов. Он подтвердил, что рядом с озером в подземной пещере скрыт дворец, куда ведут врата, за вратами внутри все окутано тьмой, и туда стекаются демоны, закончив рыскать по разным частям света, чтобы приветствовать друг друга.

И там они рассказывают старшим о том, что совершили, и в этот дворец могут попасть только сами демоны или те, кто отдан им в собственность навечно, те же, кто только перепоручен демонам, находятся с внешней стороны врат. И из этого мы можем заключить, что нельзя перепоручать своих близких демонам, которые, едва только приближаются к бедняге, тут же начинают измышлять всякие хитрости, как бы его похитить. И вот еще один солидный ученый аргумент: среди вышеупомянутых гор из-за сражающихся друг с другом ветров постоянно бушует буря и редко, а то и вовсе никогда там не наступает затишье.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 68


О Рыжем Симоне. В округе Пемброка появился некто в облике рыжего юноши, называвшегося Симоном. Поначалу он похитил ключи у ключника и с помощью бесчестного поступка получил должность сенешаля — домоуправителя. Говорят, он распоряжался хозяйством мудро и все спорилось в его руках, а жизнь в доме протекала мирно и спокойно. Обо всем, к чему хозяин и хозяйка уже привыкли, чем они питались или о чем тайно говорили, он моментально догадывался и исполнял их желания с удивительным проворством, приговаривая: «Хотели — получайте!» Он знал обо всех сокровищах, которыми они владели, и иногда упрекал их в скупости, говоря: «Почему вы боитесь прикасаться к своим грудам золота и серебра и не хотите ничего тратить? Быстротечны дни вашей жизни: деньги, которые вы так ревностно копите, не принесут вам пользы, если вы заботитесь только о том, чтобы куча была больше!» Крестьян и прислугу он охотно потчевал дорогими кушаньями и напитками, приговаривая, что надо проявлять щедрость к тем, чьими трудами собраны эти сокровища. Ему никто не противоречил, даже если то, что он делал, не очень-то нравилось господам, поскольку, как мы сказали, ему были известны все их тайны, да и справлялся он со своими обязанностями превосходно и вовремя. Однако в церковь он никогда не ходил, молитв не читал.



В доме на ночь не оставался, но едва наступало утро, как он уже был на месте, готовый исполнять поручения. Когда же слуги господина решили за ним проследить, выяснилось, что ночью он скрывается на мельнице, расположенной у омута. Едва об этом стало известно, как поутру его позвали к хозяевам, отобрали у него ключи, которыми он распоряжался более сорока дней. Перед тем как отправить прочь, его под присягой спросили, кто же он такой, и тогда он ответил, что родился от жены крестьянина, жившего в этой округе, с которой в образе ее мужа соединился дух, и признался, что и отец его, и прародитель уже мертвы, а мать жива по сию пору. Расспросили ее о том, так ли это, и она подтвердила его слова.

Гиральд Уэльский. Путешествие по Уэльсу. I, 12


О демоне, принявшем образ клирика. Нечто подобное произошло в Дании в наши дни. При дворе архиепископа появился один никому не известный клирик, которого взяли в услужение, ибо он был исправным и усердным, очень хорошо знал Писание и историю, и вскоре добился к себе большого уважения. Однажды, когда он рассказывал архиепископу о событиях древних и неизвестных, а тот охотно и часто слушал его рассказы, случилось так, что он заговорил о Рождестве Христовом и среди прочего добавил: «До того как Христос явился во плоти, демоны имели большую власть над людьми, но с приходам Его их сила уменьшилась, так что они повсюду бежали от Его лика: одни укрылись в море, другие в дуплах деревьев и каменных расщелинах, а я прыгнул в какой-то источник». Сказав это, он покраснел, встал со своего места и тут же вышел. Архиепископ и те, кто был при нем, сильно изумились, стали обсуждать слова клирика и гадать, что же это значит. Все думали, что он тут же вернется, но прошло какое-то время, и архиепископ послал за ним одного из своих приближенных, его искали повсюду, но он больше не появлялся. Вскоре после этого возвратились два клирика, которых архиепископ отправил в Рим. Когда архиепископ и его приближенные рассказали им о том, что случилось, они спросили о дне и часе, когда это произошло.

И, получив ответ, сообщили, что именно в тот день и час исчезнувший клирик внезапно, словно из-под земли, появился перед ними в Альпах и сказал, что отправлен в Римскую курию с поручением от своего господина. После этого стало понятно, что это был демон, принявший человеческий облик.

Гиральд Уэльский. Путешествие по Уэльсу. I, 12


Зеленые дети. Еще одно чудо произошло в Саффолке — там, где расположена церковь Святой Девы Марии в Вулпите. Обитатели этих мест обнаружили рядом с какой-то ямой мальчика и его сестру. Они во всем походили на людей, но отличались цветом кожи от всех прочих смертных. Ведь вся поверхность их кожи отливала зеленым. Их речь никто понять не мог. И они, как невиданное чудо, были доставлены в дом одного рыцаря, Ричарда де Кальна, расположенный в Вайксе, и там непрестанно плакали. Им поднесли хлеб и прочую пищу, но они не пожелали отведать ничего из этого и отказывались, даже несмотря на то, что уже долгое время страдали от нестерпимого голода. И, как позднее призналась девочка, это происходило потому, что они считали подобную пищу несъедобной. Однако, как только в дом принесли свежий урожай бобов и колосьев, они стали настойчиво просить, чтобы им дали отведать бобов. Перед ними положили и то и другое, но они принялись чистить колосья, а вовсе не бобовые стручки, полагая, что на колосьях обнаружат бобы. Но бобов там не оказалось, и они стали горько плакать. Наблюдавшие за этим весьма подивились, раскрыли стручки и показали, им бобы — дети тут же с жадностью набросились на них и все съели и после этого еще долгое время не притрагивались ни к какой иной пище. Мальчик был слаб от истощения и вскоре умер. Девочка же выжила, и, когда она привыкла к разнообразной пище, ее кожа утратила зеленый цвет, и на щеках заиграл обычный для людей румянец. Затем она приняла таинство Святого крещения и, как мы неоднократно слышали об этом от самого рыцаря и его родни, находилась в услужении в доме Ричарда де Кальна многие годы и была веселой и шаловливой. Ее нередко спрашивали о том, кто живет у нее на родине, и, как она утверждала, все люди и все вещи, которые находятся в той стране, окрашены в зеленый цвет и они никогда не видят солнца, а лишь некое свечение, подобное тому, что бывает после захода. Когда же ее спросили о том, как ей вместе с братом удалось попасть на поверхность земли, ответила, что они шли вслед за стадом и оказались в какой-то пещере. Забравшись внутрь, они услышали звон колоколов и, привлеченные этим сладостным звуком, шли по направлению к нему до тех пор, пока не обнаружили выход из пещеры. Выбравшись наверх, от невероятного солнечного сияния и нестерпимой жары они обессилели и чуть не испустили дух, так что долгое время пролежали там без памяти. Напуганные тем, что увидели, они хотели спуститься обратно, но никак не могли найти вход в пещеру и искали его до тех пор, пока туда не пришли люди.

Ральф Коггешелл. Английская хроника


О чаше, похищенной на ночном пиру. В графстве Йоркшир, неподалеку от места моего рождения, случилось удивительное дело, о котором я узнал от одного отрока. Есть деревня, расположенная в нескольких милях от берега Восточного моря, и рядом с нею находятся знаменитые воды, которые в народе называют Джипси. Это там многочисленные источники бьют из-под земли, причем не постоянно, а с перерывом на годы, и они бурными потоками проносятся по низинам и впадают в море. Когда они пересыхают — это добрый знак, и вправду говорят, что их появление из-под земли неблагоприятно и влечет за собою голод. Так вот, один крестьянин из этой деревни отправился в гости к своему другу, живущему в соседней деревне, и ночью навеселе возвращался домой. Вдруг с расположенного в двух, а может быть, трех милях от деревни холма — да я этот холм и сам видел неоднократно — он услышал поющие голоса, словно там устроили застолье. Удивленный тем, что в подобном месте тишина потревожена звуками праздничного веселья, он из любопытства решил посмотреть, в чем же дело, и заметил на склоне холма распахнутую дверь, пошел туда, заглянул внутрь и увидел большое и светлое помещение, где расположилось за столом множество мужчин и женщин вроде как для торжественной трапезы. Один из прислуживавших за столом заметил стоящего в дверях и подал ему чашу. Он же, взяв ее в руки, осмотрительно решил не пить, но вылил содержимое и, оставив у себя вместилище, поскорее исчез. На пиру поднялся шум из-за пропавшей чаши. Пировавшие бросились вслед за ним, так что он спасся только благодаря проворству своей лошади и примчался вместе с добычей в деревню. Затем этот сосуд, материала неведомого, цвета необыкновенного, формы невиданной, был преподнесен в дар королю Англии Генриху Старшему, а затем был передан брату королевы — Давиду, королю Шотландии, и на протяжении многих лет хранился в сокровищнице шотландских правителей, а несколько лет назад, как нам о том известно из достоверных источников, Генрих Второй пожелал посмотреть на него, и король Шотландский Вильгельм возвратил сосуд назад.

Вильям из Ньюбери. Английская история. I, 5 5


О роге из Глостерского Леса. Еще одно не менее удивительное и получившее славу в народе чудо произошло в Великой Британии. В графстве Глостер есть заповедный лес, где в изобилии обитают кабаны, олени и прочие звери, на которых охотятся в Англии. В его чаще находится небольшой холм, высотой в человеческий рост, и на него имеют обыкновение подниматься рыцари и охотники и там, утомленные летним зноем, ищут спасения от жары и жажды. И вправду, если человек, оставив своих спутников в стороне, поднимется туда один и обратится к небу со словами: «Жажду!» — тут же неизвестно откуда перед ним появится славный на вид чашник с приветливым лицом. В руках у него — огромный рог, украшенный золотом и драгоценными камнями, как раз такой, какие были в ходу у древних англов, и он подносит разгоряченному человеку нектар неведомого, но сладостного вкуса. Попробовав нектар, чувствуешь, как тело наполняется прохладой и исчезает усталость, словно труды не завершены, а к ним еще только приступить собираешься. Едва нектар выпит, служитель достает салфетку и утирает уста и, исполнив свой долг, исчезает, не ожидая вознаграждения и не произнося ни слова. Об этом замечательном чуде было известно с древнейших времен, происходило это с людьми и в прошлом, и еще совсем недавно, но вот однажды в этот город прибыл поохотиться один воин, который, испросив питья и получив рог, не возвратил оный чашнику, как это было в обычае у жителей города, но забрал его с собою. Прославленный чеширский граф, как узнал про это, осудил похитителя, а рог преподнес в дар королю Генриху Старшему.



Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 70


О речных драконах. В народе рассказывают, что драконы, приняв человеческий облик, расхаживают по рынкам не будучи узнанными. Утверждают, что они обитают в подводных пещерах, расположенных на реках, и в образе золотого колечка или золотой чаши, плывущих по воде, привлекают к себе женщин или купающихся детей, которые, желая схватить предмет, устремлялись вслед за ним, драконы внезапно набрасывались на них и тащили под воду. Говорят, что чаще всего это происходит с кормящими матерями, которых драконы похищают, чтобы взрастить своего несчастного отпрыска, и некоторые из них по прошествии семи лет возвращались с подарками назад в наш мир. Они рассказывали, что вместе с драконами и их женами жили в просторных дворцах в пещерах и у берегов рек. Мы сами встречали одну такую женщину. Как-то раз она вышла на берег Роны стирать пеленки и увидела, что мимо нее плывет деревянная чаша; решив подхватить оную, она зашла поглубже и тут была схвачена драконом, который увлек ее под воду и сделал кормилицей своего дитя. Так вот, через семь лет она возвратилась невредимой, муж и сын едва ее узнали. Она рассказывала удивительные вещи: драконы поедают захваченных людей и принимают человеческий облик. Однажды она готовила для дракона кушанье из мяса угря и пальцы, замазанные в жире, поднесла к лицу, задев ими глаз, отчего стала отчетливо и ясно видеть под водою. Завершив срок своей службы и возвращаясь домой, она повстречала верховногодракона Беллика-дра и, узнав его, спросила о состоянии госпожи и отпрыска. Дракон спросил: «Каким глазом ты меня увидела?» Она же показала на тот глаз, до которого она дотронулась жирным пальцем. Догадавшись, в чем дело, дракон вонзил женщине палец в глаз, после чего, уже невидимый, отправился в другую сторону.

А еще на реке Роне у северных ворот города Арля — там, где расположен дом стражи, — есть омут, совсем такой же, как под горой Тарасконой, где во времена святой Марты, сестры Лазаря и Магдалины, оказавшей гостеприимство Христу, прятался, чтобы губить приносимых ему Роной людей, змей Тараск, порождение морского чудища Левиафана. Утверждают, что в этом бездонном омуте при ночном свете частенько видели драконов в человеческом облике, и прошло не так много лет с тех пор, когда из глубин Роны раздавался голос, который на протяжении трех дней слышали люди, находившиеся за воротами города. Казалось, будто кто-то бегает по берегу реки и кричит: «Час миновал, а человек не пришел!» И вот когда на третий день, где-то в девятом часу, голос стал совсем походить на человеческий, некоего прибежавшего на берег юношу поглотил омут, и больше этого голоса никто не слышал.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 85


Фоллети. Есть и другие, которых народ называет «фоллетами» и которые обитают в домах простых крестьян. Им не страшны ни святая вода, ни обряд изгнания бесов, а поскольку они невидимые, то, проникая в камни, поленья и домашнюю утварь, швыряются ими, наделяют их человеческой речью и облик свой собственный не открывают.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. I, 17–18


О неком призрачном духе. Во времена короля Ричарда в Саффолке в Дагворте, в доме господина Осберна де Брэдвелла, в течение долгого времени неоднократно появлялся дух или призрак, разговаривавший с семьей этого самого рыцаря голосом, похожим на писк годовалого младенца, и называвший себя Малекином. Она утверждала, что ее мать и брат находятся в доме по соседству и что они частенько бранят ее, поскольку она убегает и позволяет себе разговаривать с людьми. Она говорила и совершала много такого, что вызывало смех и удивление, а иногда выставляла напоказ тайные деяния других. Ее разговоры поначалу приводили в ужас жену рыцаря и всю его семью, но понемногу они привыкли к ее словам и забавам и разговаривали с ней дружески и без боязни, расспрашивая ее о многом. Разговаривала она по-английски — на наречии той самой местности, а иногда даже по-латыни — и вместе с капелланом этого самого рыцаря читала отрывки из Писания во время службы: и он провозгласил нам, что это истинная правда. Ее можно было чувствовать и слышать, но никто ее не видел, кроме проживавшей там девочки, которой она показалась в облике крохотного ребенка, облаченного в белую тунику, — да и то, лишь после того, как девочка стала просить и молить о том, чтоб она показала себя. А согласилась она на это только тогда, когда девочка поклялась Господом, что не станет пытаться дотронуться или поймать ее. Она призналась, что родилась в Ланахе: как-то раз мать взяла ее с собой во время жатвы и оставила на другой стороне поля, кто-то похитил ее и унес к себе, и она прожила у них вот уже семь лет. И к тому же сказала, что по прошествии еще семи лет она возвратится к людям и станет жить среди них. А еще рассказала, что она, как и другие, использует какую-то шапочку, вот так и становится невидимой. Она неоднократно требовала от прислужников еды и питья, съестное ставили на один из сундуков — и оттуда оно исчезало без следа.

Ральф Коггешелл. Английская хроника


О «Нептунах», или «портунах», которые насмехаются над людьми. Подобно тому как среди людей природа творит удивительные вещи, забавляются и духи, наделенные с Господнего соизволения телами, летающими по воздуху. Сообщаю вам о том, что в Англии обитают демоны неведомого и неизвестного вида, которых англичане называют «портунами», а валлийцы — «Нептунами». Их привлекает простота и доверчивость сельских жителей, и, когда люди проводят ночи напролет за домашними делами, они, внезаг — но закрыв двери, садятся погреться у огня, достают из-за пазухи лягушат, кладут их на угли, поджаривают и едят. Облик у них старческий, лицо — сморщенное, рост — крошечный, не больше полудюйма, одеты они в тряпье из рогожи. Если необходимо выполнить работу по дому или заняться каким-либо тяжелым делом, они охотно берутся за это, причем справляются быстрее людей и с необыкновенной легкостью. Помочь-то они могут, а вот повиноваться никогда не станут. Весь вред, который они приносят, заключается единственно в том, что, когда среди непроглядной ночной тьмы англичанин в одиночку отправляется в поездку верхом, портун незаметно подсаживается к всаднику и едет вместе с ним, потихоньку прокрадываясь к уздцам. Внезапно он натягивает уздцы и направляет коня в грязную лужу. Вот тут-то портун появляется, начинает смеяться и таким образом подшучивает над человеческой простотой.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 61


Про демона «гранта», предупреждающего о пожарах. В Англии обитает некий род демонов, которые называются на местном языке «грант», они похожи на жеребца-одногодку с длинными ногами и блестящими глазами. Эти демоны чаще всего появляются на улицах в самую жаркую пору дня или на заходе солнца. И коли они явились, то это означает, что в городе или деревне скоро случится пожар. Когда приближается опасность, они принимаются скакать по улице, заставляя лаять собак, а затем словно бы обращаются в бегство, и собаки тщетно бросаются вслед за ними. Подобное видение предупреждает сельчан, чтобы они были начеку, коль случится пожар. Эти демоны хотя и наводят страх, однако своим появлением спасают пребывающих в неведении людей.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 62


О роге святого Симеона. На территории Великой. Британии неподалеку от города Карлайл стоит лес, где в изобилии всякого зверья для охоты, а посреди него, неподалеку от большой дороги, долина, со всех сторон окруженная горами. Добавлю, что в этой долине в первом часу дня ежедневно раздается колокольный звон, поэтому местные жители и дали этому пустынному месту название Аайкибрайт.

В том же самом лесу произошло удивительное чудо. Там стоит усадьба под названием Пендред, откуда был родом рыцарь, который, оказавшись в чаще, перепугался из-за внезапно донесшихся гвалта и грома налетевшей бури. Когда он последовал в ту сторону, где блистали молнии, то увидел, что впереди бури шествует огромная собака, из пасти которой извергается пламя. И вот перед рыцарем, напуганным столь удивительным видением, внезапно появился другой рыцарь, дующий в охотничий рог. Тот задрожал от страха, а появившийся, узнав, в чем причина его ужаса, сказал, успокаивая: «Не бойся, я — святой Симеон, которого ты, увидев гром и молнии, призвал на помощь. Тебе и твоим потомкам я подарю этот рог, и, если вы испугаетесь грома и молний, подуйте в рог, и все опасности исчезнут в мгновение ока, ибо молнии бессильны там, где раздается глас этого рога». А еще святой Симеон спросил, не видел ли рыцарь чего такого, что навело на него ужас и оцепенение. Тогда рыцарь ответил, что видел собаку, из пасти которой извергалось пламя, и святой Симеон исчез, последовав за нею, оставив рог на вечную память во владении рыцаря и его семьи. Многие видели этот рог и весьма дивились. Он был длинным, витым наподобие охотничьего рожка, будто бы согнутым из бычьего рога. Что же до собаки, о которой мы упоминали, так она проникла в дом живущего поблизости священника через дверь, оказавшуюся прямо у нее на пути, и сожгла его жилище вместе с незаконнорожденными отпрысками.

В том же самом лесу Карлайла и в наши дни случаются чудеса, которые еще удивительнее происходивших ранее. В этом лесу необыкновенное множество оленей, но нередко бывает так, что, хотя еще несколько часов назад эти олени были повсюду, вдруг, даже прочесав весь лес, невозможно встретить ни одного. И неизвестно, куда исчезает такое множество оленей и откуда они появляются снова.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 69–70


О Ванддбври. В Каталонии есть скала, возвышающаяся над равниной, и на ее вершине в полуденный час появляются рыцари в полном вооружении, сражающиеся, как это и заведено у рыцарей, между собой на копьях. Если же кто взберется на вершину этой скалы, то он не обнаружит там решительно ничего.

В Англии в епископате Или расположен замок под названием Кембридж, а по соседству с ним деревня Вандлбери, потому что вандалы, опустошавшие области Британии и свирепо истреблявшие христиан, именно там разбили свой лагерь. Их шатры располагались на вершине холма, вокруг которого простирается низина, как бы обнесенная оградой, и попасть туда можно только с одной стороны, словно через ворота. Как утверждает народная молва, с древнейших времен происходит в том месте одно и то же. Если после полуночи, когда луна появляется на небе, какой-нибудь оказавшийся там рыцарь произнесет: «Вот рыцарь прибыл, чтобы встретиться с рыцарем», тут же появляется рыцарь, готовый к схватке, и он либо повергает своего противника на землю, либо сам оказывается поверженным. Необходимо сказать перво-наперво, что внутрь этой ограды рыцарь должен входить один, исчезая из поля зрения сотоварищей. Добавлю, что в подтверждение истинности этого я могу привести слова многих людей из народа, которых знаю сам, равно как и множества жителей и уроженцев тех мест. Совсем мало времени минуло с тех пор, как жил в Великой Британии рыцарь, искусно владевший оружием, наделенный храбростью, лишь немногим баронам уступавший в могуществе и никому в упорстве. А звали его Осберт Гуго. Однажды он гостил в упомянутом выше замке, и когда зимней порой, закончив ужин, вся семья собралась у очага, то, как это и заведено у сильных мира сего, он стал рассказывать о деяниях предков и внимал рассказам других, вот так и услышал он от уроженцев тех мест историю об этом чуде. Человек отважный, он решил проверить на деле то, что услышал своими ушами, и выбрал одного из знатных юношей своим оруженосцем, который отправился вместе с ним к этому месту. Подъехав туда, рыцарь облачился в кольчугу, сел в седло и, отпустив оруженосца, в одиночестве вступил на равнину. Рыцарь прокричал, чтобы появился противник, и на его голос тут же выехал рыцарь или некто похожий на рыцаря, готовый к схватке. Что дальше? Подняв щиты и направив друг на друга копья, всадники хлестнули коней, сшиблись на полном скаку и обменялись ударами. Осберт смог уклониться, копье рыцаря прошло чуть выше и соскользнуло с доспехов, в то время как он сам поразил своего противника наповал. Упав и тут же поднявшись, рыцарь схватил копье и, увидев, что Осберт уводит его коня как свою добычу, безжалостно пронзил бедро Осберта. Но наш рыцарь, то ли от радости победы не почувствовав удара и раны, то ли не желая подавать виду с исчезновением противника, вышел с поля сражения победителем и доставшегося ему в добычу коня отдал оруженосцу. А был этот конь роста высокого, быстрым в движении и красоты удивительной. Едва Осберт возвратился назад, как появились знатные люди, жившие в замке. Все удивлялись случившемуся, благодарили рыцаря за то, что он поверг противника, и восхищались его бесстрашием. Осберт стал снимать свои доспехи и, когда расстегнул железные набедренники, увидел, что один из них наполнен свернувшейся кровью. Рана повергла всех в ужас, но сам господин не испугался. Отовсюду сбежался народ, и те, кто еще находился во власти сна, пробуждались от удивления. Свидетельством этой победы был конь, которого показывали людям, держа под уздцы, глаза у него были свирепые, шея прямая, шкура черная, седло рыцарское, копыта его и те были черны как смоль. Тут запели петухи, и конь стал вырываться, надувать ноздри, бить по земле копытами и, порвав уздечку, наконец вырвался на свободу, в мгновение ока он исчез, и никто не смог угнаться за ним. У нашего же благородного рыцаря рана осталась вечной памятью об этом событии, и каждый год в ту же самую ночь она вдруг открывалась снова, а когда сверху накладывали повязку, затягивалась опять. Случилось так, что через несколько лет этот выдающийся рыцарь отправился на континент и, проявив еще большую храбрость в сражениях с язычниками, закончил жизнь свою, служа Господу.



Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 58–59


О вечно странствующем короле Херле. Херла, король древних бриттов, как-то повстречался с другим королем, обликом походящим на одного из пигмеев, которые ростом не превосходят обезьян. Этот человечек восседал на огромном козле — совсем как в сказках — и был похож на Пана: разгоряченное лицо, огромная рыжая борода, доходившая до груди, кожа усеяна яркими веснушками, волосатый живот, а голени и ноги козлиные. Пигмей сказал: «Я король над многими королями и князьями бесчисленных народов. Они послали меня к тебе, и я прибыл сюда по доброй воле. Хотя ты меня и не знаешь, но я наслышан о том, что молва превозносит тебя над другими королями. Ты мой кровный родственник, да и владения твои соседствуют с моими. А поэтому ты достоин того, чтобы я присутствовал на твоей свадьбе, ибо король франков отдает тебе в жены свою дочь, и, хотя это решено без твоего ведома, послы прибудут к тебе с вестью уже сегодня. Давай заключим между нами вечный союз и договоримся о том, что сначала я побываю на твоей свадьбе, а через год ты приедешь на мою». Сказав ему так, он с быстротой тигра повернул вспять и тут же исчез. Удивленный, король возвратился к себе и принял послов, дав согласие на брак. Король торжественно восседал на свадьбе; еще не подали первого блюда, как вдруг появился пигмей с таким множеством себе подобных, что они заняли все места за трапезой и в мгновение ока расставили снаружи шатры, которые принесли с собой. А из них выскочили слуги с сосудами, искусно сделанными из драгоценных камней. Королевские палаты и шатры наполнились золотой утварью. Ничего не подавали на серебре и не ставили на дерево. Подносили все, что только можно пожелать, причем доставали это не из королевских запасов, а опорожняли свои. Они привезли с собою столько снеди, что это могло удовлетворить желания всех, кто был на пиру. Нетронутым осталось то, что приготовил Херла, его слуги сидели без дела, никто не просил у них ничего и не беспокоил их. Повсюду сновали пигмеи, они были одеты в дорогие платья и* увешаны украшениями из драгоценных камней, сиявших, словно зажженные светильники. И старались словом и делом угодить гостям, вовремя появляясь и исчезая. И вот их король, пока его слуги подавали кушанья, обратился к королю Херле с такими словами: «Благородный король, видит Бог, я исполнил наш уговор и пришел на твою свадьбу. Если ты считаешь, что я сделал не все, что обещал, то скажи мне, и я охотно исполню твое желание. Ежели нет, то, когда я попрошу, не отступись от своих слов и ты». Сказав так, он не стал ожидать ответа, а тут же возвратился в шатер и, как пропел петух, исчез вместе со слугами. Прошел год, и внезапно он появился перед Херлой и напомнил об уговоре. Король взял с собой угощение и богатые подарки и отправился вслед за пигмеем. Они вступили под своды темной пещеры, расположенной в чреве высокой горы, и через некоторое время вышли к свету, который исходил не от солнца или луны, а от множества светильников, и увидели прекрасный дворец, который был подобен царским палатам Солнца, описанным Овидием. После свадьбы, получив соизволение, Херла отправился обратно, нагруженный дарами и в сопровождении коней, псов, хищных птиц и всего, что нужно для охоты или лова. Пигмей проводил его до границы тьмы и подарил небольшую, помещавшуюся на руках гончую собаку, наказав, чтобы никто из его свиты не смел спускаться с коня на землю до тех пор, пока этот пес не выпрыгнет из рук того, кто его несет. Сказав это, он попрощался и возвратился восвояси. Спустя немного времени Херла вышел на солнечный свет и оказался в своем королевстве, тут он увидел старого пастуха и принялся расспрашивать о том, что слышно о его королеве, назвав ее по имени. Пастух, посмотрев на него с удивлением, сказал: «Господин, я с трудом понимаю твой язык, ибо я сакс, а ты бритт.



Я не слышал о королеве с таким именем, вот разве что, говорят, в древности была такая королева бриттов, которая приходилось женою королю Херле, а он, как повествует предание, исчез под этой скалой вместе с каким-то пигмеем и никогда больше не появлялся на поверхности земли. Уже двести лет, как, изгнав исконных жителей, этим королевством правят саксы». Король был изумлен, ибо полагал, что отсутствовал всего три дня, и едва смог удержаться в седле. Некоторые же из его свиты, позабыв о наказе пигмея, соскочили с коней и тут же рассыпались в прах. Король, увидев, что с ними сталось, запретил под страхом смерти дотрагиваться до земли прежде, чем спрыгнет пес. А пес так никогда и не спрыгнул. Как рассказывает предание, этот самый король Херла вместе со своим войском кружит в безумии, скитаясь повсюду без отдыха и пристанища. Говорят, многие видели это войско. А еще утверждают, что в последний раз он торжественно, как и прежде, посетил наше королевство в первый год правления короля Генриха. И тогда многие, уэльсцы стали свидетелями того, как он погрузился прямо в Уай, реку в Херефордской округе. С этого часа завершились странствия призрака.

Уолтер Man. Придворная маята. I. 11


О молчаливом войске. Над Ле-Маном на глазах у большого скопления народа в небе появилось огромное стадо коз. В Малой Британии в час ночной были видны возы, нагруженные добычей, и воины, сопровождавшие их не произнося ни звука. Бретонцы убивают их лошадей и скот и употребляют в пищу — кто себе на погибель, а кто безо всякого вреда.

Вплоть до самых времен короля Генриха II, нашего господина, ночами в Англии появлялось весьма знаменитое воинство тех, кого называют Херлетинги, — войско вечно скитающихся по кругу странников, лишенных разума и погруженных в молчание, и среди них словно живые появлялись многие из тех, о смерти которых было уже известно. Свиту Херлетингов последний раз видели около полудня в Уэльской и Херефордской марках в первый год правления короля Генриха II, и они передвигались подобно тому, как путешествуем мы: в сопровождении скота и на запряженных парой лошадей повозках, с вьючными седлами и корзинами для хлеба, птицами и собаками, в сопровождении мужчин и женщин. Те, кто первым увидел их, подняв шум и затрубив в рог, собрали против них всю округу. И поскольку этот народ отличается чрезмерной бдительностью, тут же отовсюду набежала огромная толпа вооруженных людей. Своими обращениями они не смогли добиться от них ни единого слова и приготовились заполучить ответ с помощью оружия. Однако противники внезапно поднялись в воздух и исчезли в мгновение ока. С тех пор это воинство никто не видел.

Уолтер Man. Придворная маята. IV, 13


О войске, появляющемся из-под земли. В это самое время, в месяце мае, неподалеку от аббатства Рош, расположенного в Восточной Англии, появилось войско отменно вооруженных рыцарей, ехавших верхом на дорогих скакунах, со знаменами и щитами, в кольчугах, шлемах и прочих доспехах. Говорили, что они появились из-под земли и скрылись, также поглощенные землею. А те, кто видел это, долго, словно заколдованные, не могли отвести взгляд от того места и не верили глазам. Рыцари ехали боевым строем, иногда устраивая поединки, словно на турнире, и разбивая в щепки копья. Жители наблюдали за ними лишь издалека. А многие вовсе отказывались в это верить. Рыцари, несомненно, побывали в Ирландии и ее окрестностях, ибо на этот раз возвращались с поля боя побежденными и вели за собою лошадей, оставшихся без седока, да и сами жестоко страдали от ран, истекая кровью. Вот что удивительно: их следы явно отпечатались на земле, а трава там, где они прошли, была смята и вытоптана. И многие увидевшие это от страха побежали прятаться от них по церквам и крепостям, ибо верили, что эти всадники вовсе не духи или наваждения.

Матвей Парижский. Великая хроника. 1236


О КраСНЫХ ЛЮДЯХ. Как говорят, в этом году в Керте за лесом демоны посмеялись над людьми: так вот, в горах из-под земли появились красные люди верхом на красных лошадях, ростом они были ниже нашего, числом — около двух сотен. Их набег заметили жители окрестных селений, решившие их прогнать, и тогда они скрылись обратно в свою пещеру и никогда больше не появлялись. Некоему поселянину удалось ненадолго схватить рукою одного из них, отчего рука поймавшего тут же стала красной. Пойманный убежал, а селянин остался на всю жизнь с красной рукой. Всем, кто видел подобных созданий, этот год принес какое-либо несчастье.



Альберик из монастыря Трех источников. Хроника. 1235


О пресвитере, повстречавшем воинство Херлы. Я не придам забвению и не обойду молчанием то, что произошло в первый день января в епископстве Лезьё с одним из пресвитеров. В деревне под названием Бонневаль жил священник Вальхелин, который служил в церкви Святого Альбина Анжерского, из простого монаха ставшего епископом. В 1091 году в первый день января он отправился в самую отдаленную часть своего прихода, чтобы посетить больного. И вот когда он в одиночестве возвращался назад по безлюдным и удаленным от человеческого жилья местам, ему послышалось, будто большое войско с шумом проходит мимо, и он подумал, что это свита Роберта Беллема, который спешит на осаду Курс и. Восьмая луна в это время сияла в созвездии Овна, освещая странствующим путь. Этот самый пресвитер был молод, смел, крепок телом и проворен в движениях. Услышав шум, он перепугался и начал рассуждать сам с собой, бежать ли ему, спасаясь от бесчестных грабителей и ничтожных прихлебателей из графской свиты, или, засучив рукава, приготовиться защищаться. Но, заметив в поле, неподалеку от тропы, четыре дерева мушмулы, решил, что лучше поскорее добраться до них и спрятаться там, пока не пройдет войско. Однако некто огромного роста с булавой на плече преградил пресвитеру путь и, подняв булаву прямо над его головой, сказал: «Стой и не сходи со своего места!» Пресвитер стал как вкопанный и, бросив поклажу, не смел даже пошевелиться. Великан с булавой встал рядом и, не причиняя ему никакого вреда, ожидал, пока войско пройдет мимо. Перед ними проследовала огромная толпа пеших воинов, тащивших на плечах скот, одежды, всевозможные припасы и разнообразные приспособления, которые обычно носят с собой грабители. Все они горько плакали и постоянно торопили друг друга. Пресвитер узнал среди них множество соседей, которые уже умерли, и услышал, что они подверглись великим мучениям за свои злодеяния. За ними следовала толпа грабителей могил, и стоявший рядом великан внезапно примкнул к ним. Они несли пятьсот похоронных носилок, на которых сидели людишки — маленькие, словно наны, но головы у них были больше бочки. Затем появился пень, который несли два эфиопа, а на этом пне был распят какой-то несчастный, привязанный за все конечности, да так крепко, что оглашал воздух ужасными стонами. Отвратительный демон, восседавший на пне, вонзал огненные шпоры в кровоточащие бока и спину грешника. Когда они проследовали мимо, Вальхелин узнал в несчастном убийцу пресвитера Стефана и понял, что он несет наказание за то, что пролил два года назад невинную кровь и не искупил этот грех покаянием.

За ними проследовали женщины, и пресвитеру показалось, что их бесчисленное множество, они ехали верхом так, как это положено женщинам, и сидели в женских седлах, утыканных раскаленными гвоздями. Ветер постоянно приподнимал их над седлом примерно на один фут и тут же снова опускал на острые шипы. Пылающими гвоздями были изранены их ягодицы, уколы и ожоги причиняли им тяжкие страдания. Несчастные каялись в гнусностях, за которые они подверглись подобным казням. Без сомнения, они удостоились этой участи за непотребные прелюбодеяния и плотские наслаждения, которым без устали предавались в земной жизни, и вот теперь наказанием для них стали огонь и зловоние. Громко восклицая, они оглашали округу страдальческими воплями, исторгнутыми нестерпимыми муками. В этой процессии священник узнал некоторых знатных женщин, а еще он заметил там множество мулов и лошадей с женскими седлами на спинах, принадлежащих тем, кто еще жив.

Пресвитер не мог пошевелиться от страха при виде подобного зрелища. Следом за женщинами тянулась многочисленная процессия клириков, монахов, а также их наставников — епископов и аббатов. На головах у клириков и епископов были черные шапки, головы монахов и аббатов были покрыты черными капюшонами. Они рыдали и плакали, а некоторые из них окликали Вальхелина и просили его по прежней дружбе, чтобы он за них помолился. Пресвитер увидел там тех, кого люди считали праведниками и кого человеческое суждение причисляло к святым, находящимся на Небесах. <…Ордерик упоминает некоторых из тех, кого считали благочестивыми люди, а затем обращается к рассуждениям о чистоте душевной, не связанным с рассказом пресвитера… > Пресвитер задрожал от столь ужасного зрелища и приготовился к худшему. Тут перед ним появилось следовавшее за монахами и клириками войско рыцарей. Они восседали на огромных лошадях и были вооружены так, словно отправлялись на войну, все они выступали под черными знаменами. Среди них были Ричард и Балдуин, сыновья графа Жильберта, которые недавно умерли, и множество других, кого я не смогу перечислить. Среди прочих там был и Ландри де Орбек, умерший за год до того, и он заговорил с пресвитером, громким голосом выкрикивая свои поручения, и прежде всего попросил о том, чтобы священник передал несколько слов его жене. Те, кто следовал в строю спереди и сзади, заставили его замолчать и сказали пресвитеру: «Не верь Ландри, ибо он — лжец!» Он был виконтом и судебным поверенным Орбека и возвысился благодаря своему уму и сметливости, несмотря на скромное происхождение. В своих действиях и указаниях он поступал по собственной прихоти, получая подарки, переворачивал правосудие и служил скорее жадности и лжи, чем справедливости. Недаром даже его спутники, подвергавшиеся таким же мучениям, прозвали его обманщиком. В этом строю перед ним никто не заискивал и никто не восхищался его врожденным красноречием. Воистину, пока мог, он старался оградить свои уши от просьб бедняков, а теперь никто не желал склонять свой слух к его мольбам.

Вальхелин, проводив глазами строй рыцарей, стал размышлять и сказал про себя: «Несомненно, это свита короля Херлы. Я слышал, что многие видели ее, однако не доверял рассказчикам, ибо никто не представил подлинных доказательств. Ведь только что передо мной проследовали тени усопших, но и мне никто не поверит, если я ничем не смогу подтвердить свои слова. Приближусь-ка я к одной из лошадей, которые скачут за ними, взберусь на нее, отведу домой и покажу соседям в качестве доказательства». И он тут же подошел к черному как уголь скакуну, но тот вырвался из его рук и поскакал вслед за вереницей эфиопов. Пресвитер опечалился, что не смог завладеть желаемым, однако он был молод, смел и силен. Встав посреди дороги, он приготовился схватить приближающегося коня. Конь же дал поймать себя, извергнув из ноздрей огромное облако, подобное длинному копью. Пресвитер поставил левую ногу в стремя, а рукой схватил удила и тут же почувствовал под стопою невероятный жар, а сквозь ладонь, зажавшую удила, в его тело до самого сердца проник нестерпимый холод. И тут же к нему подъехали четверо всадников, сказавшие леденящими голосами: «Зачем ты набрасываешься на наших лошадей? Отправишься с нами! Никто из нас не причинил тебе вреда, тогда как ты попытался украсть наше добро!» Почувствовав сильный страх, он отпустил коня, и, в то время как трое рыцарей хотели схватить пресвитера, четвертый сказал: «Оставьте этого человека и позвольте мне поговорить с ним, ибо через него я могу передать послание своей жене и детям». Затем он обратился к перепугавшемуся насмерть пресвитеру: «Прошу, выслушай меня и передай моей жене то, что я скажу». Пресвитер ответил: «Я не знаю, кто ты, да и жена твоя мне не знакома». Рыцарь сказал: «Я — Вильям де Глос, сын Бамона, который был знаменитым трапезничим Вильгельма из Бристоля и его отца — Вильгельма, графа Херефорда. Я запятнал себя тем, что грабил и разорял и совершил больше прегрешений, чем о том можно рассказать. Из прочих смертных грехов больше всего повинен я в стяжательстве. Ссудив деньгами одного поселянина, я в залог забрал его мельницу, он же так и не смог вернуть долг, и я оставил мельницу своему сыну, лишив законных наследников их имущества. Поэтому во рту у меня раскаленный железный жернов, и носить мне его тяжелее, чем полный руанский сундук. Прошу тебя, скажи Беатрисе, жене моей, и Роджеру, сыну моему, чтобы они пришли мне на помощь и как можно скорее возвратили наследникам залог, доход от которого уже давно превысил сумму долга». Пресвитер ответил: «Вильям де Глос умер давным-давно, и у меня нет доверия к твоим словам. Я не знаю, кто ты такой. Не знаю, кто твои наследники.



Если я осмелюсь рассказать подобное Роджеру де Глосу, его братьям или их матери, они сочтут меня сумасшедшим». Вильям же продолжал настаивать, приводя всевозможные доказательства. Пресвитер же прекрасно понимал то, что слышал, однако притворялся, что ни о чем не знает. Однако, вняв наконец горячим мольбам, он пообещал сделать то, о чем его просят. Вильям же повторил все еще раз, добавив к своему длинному рассказу много новых подробностей. Между тем священник подумал о том, что все же не посмеет передать наказ этого несчастного кому бы то ни было: «Людям не следует знать об этом. Я никому не расскажу о том, что услышал». Тут же взбесившийся рыцарь протянул руку и схватил пресвитера за горло и, соскочив на землю, принялся ему угрожать. Вальхелин же почувствовал, что рука, сжимающая его шею, обжигает кожу, словно огонь, и воскликнул: «Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья, помоги мне!» Стоило только ему обратиться за помощью к Сострадающей Родительнице Сына Божьего, как благодаря вмешательству Всевышнего появился одинокий рыцарь с мечом в правой руке и, размахивая обнаженным клинком, прокричал: «Проклятые, зачем вы убиваете моего брата? Оставьте его и убирайтесь прочь!» Они тут же умчались, поспешив вслед за строем эфиопов.

Пока войско двигалось мимо, рыцарь встал на обочине дороги рядом с Вальхелином и спросил у него: «Ты меня узнаёшь?» — «Нет», — ответил пресвитер. Рыцарь сказал: «Я Роберт, сын Ральфа Дружелюбного, — твой брат». Пресвитер изумился столь неожиданной встрече, а рыцарь принялся ему рассказывать об их юности. Священник, выслушав это, не мог ему поверить и все отрицал. И тогда всадник сказал: «Я удивляюсь твоей черствости. Я же вырастил тебя после смерти обоих родителей и любил больше всех на свете. Я отправил тебя учиться во Францию, щедро снабжал деньгами и одеждой, заботился о том, чтобы у тебя во всем был достаток. А теперь ты притворяешься, будто обо всем забыл, и не желаешь даже признать меня!» Обильный поток правдивых речей, подкрепленных различными доказательствами, окончательно убедил пресвитера, и он со слезами простерся на груди брата. Рыцарь сказал ему: «Ты заслуживаешь смерти, чтобы после нее присоединиться к нашему шествию, за то, что хотел предать забвению нашу дружбу. Однако благодаря пропетой тобой мессе тебя ожидает не погибель, а спасение. Мне же было позволено рассказать тебе о своих горестях. После того как мы встретились с тобой в Нормандии, я отправился в Англию, там — по воле Создателя — мне суждено было умереть, и за свершенные мною тяжкие грехи я жестоко наказан. Оружие, которое я ношу, смердит и пылает огнем, оно так тяжело, что тянет меня к земле и палит неугасимым жаром. Вот какие неописуемые казни терплю я ныне. Но когда ты был направлен в Англию и отслужил первую мессу за почивших правоверных, твой отец, Ральф, обрел спасение и я избавился от щита, причинявшего мне тяжкие страдания. Видишь, этот меч я ношу до сих пор, но горячо уповаю на то, что в этом году и от него избавлюсь». Пока рыцарь рассказывал это и многое другое, пресвитер увидел сгустки крови, размером с человеческие головы, которые висели у Роберта над пятками рядом со шпорами, и, изумившись этому спросил: «Откуда у тебя на пятках эта кровь?» Брат ответил ему: «Это не кровь, а пламя, и оно кажется мне тяжелее, чем гора Сен-Мишель. А все потому, что я носил дорогие и острые шпоры и, не жалея лошадей, спешил туда, где проливается кровь людская, и по справедливости я отягощен этим грузом, да так, что не в силах поведать человеку об этом наказании. Смертные непрестанно должны помнить о том, что им придется расплачиваться страданиями за свои прегрешения. Мне не позволено больше ни о чем рассказывать тебе, брат, ибо я должен поспешить вслед за этим вызывающим жалость строем. Заклинаю, поминай меня в своих молитвах и, раздавая милостыню, не откажи мне в помощи. Я уповаю на то, что через год в Пасхальное воскресенье я обрету спасение и по милости Создателя избавлюсь от всех терзающих меня казней. Ты же позаботься о себе, мудро исправь жизнь свою, ибо она запятнана многими пороками, и знай, что она не вечна. В течение трех дней храни молчание о том, что ты увидел и услышал, и никому этого не рассказывай».

Молвив это, рыцарь быстро скрылся. Предвитер же тяжело болел всю следующую неделю. Когда же стал поправляться, он отправился в Лизьё и рассказал обо всем епископу Жильберту и получил от него необходимые лекарства. После этого он пятнадцать лет прожил в добром здравии, и я слушал из его собственных уст все то, что я описал здесь, и многое другое, уже преданное забвению, а на лице у него я видел шрам от прикосновения рыцаря. Я рассказал об этом в наставление читателям, дабы праведные утвердились в добре, а неправедные отвернулись от зла.

Ордерик Виталий. Церковная история Англии и Нормандии. III. 17


Госпожа Замка Эспервье. Нередко случается так, что ангелы сатаны преображаются в ангелов света и взращивают в человеческих умах семя дьявольское. Для того чтобы можно было лучше распознать их, поведаю воистину удивительную историю, которую я сам слышал от достойных доверия и глубоко религиозного человека. В пределах Арля, в валенском епископате расположен замок под названием Эспервье. Госпожа этого замка имела привычку покидать церковь во время торжественной мессы, сразу, как только закончится чтение Евангелия, ибо она не могла вынести присутствия освященного Тела Господня. И вот по прошествии многих лет об этом стало известно ее мужу, владельцу замка, и он решил доподлинно узнать, в чем же причина ее предубеждения, и вот в один из праздничных дней, едва закончили читать Евангелие, госпожа, покинувшая церковь, была схвачена мужем и его свитой и силой перепровождена обратно, внутрь церкви. Но как только священник произнес формулу, освящающую Дары, госпожа была вознесена ввысь дьявольским духом и улетела, унеся с собой в пропасть крышу часовни. С тех пор в тех местах ее больше не видели. А развалины той самой часовни и сегодня показывают как свидетельство подобного происшествия.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги. III, 57


Источники, по которым переводились средневековые тексты

Алъберик из монастыря Трех источников. Хроника — Chronica Albrici monachi trium fontium a monacho novi monasterii Hoiensis interpolate / Ed. P. Scheffer-Boichorst // Monumenta Germaniae historica, Scriptores. Т. XXIII. Hannoverae, 1874. P. 631–950.

Этьен де Бурбон. Книга о различных сюжетах для проповедей — Anecdotes Historique d'Etienne de Bourbon / Ed. A. Lecoy de La Marche. Paris, 1877. P. 321.

Вильям из Ньюбери. Английская история — William of Newbury. His-toria rerum Anglicarum / Ed. R. Hewlett // Chronicles of the Reigns of Stephen, Henry II and Richard I. London, 1884. Vol. I.,

Гийом Овернский. О Вселенной — Guillaume d'Auvergne. De Universo. Paris, 1674.

Гиральд Уэльский. Топография Ирландии — Giraldi Cambrensis Opera. Vol. V. Topographia Hibemica. Expugnatio Hibemica / Ed. I. F. Dimock. London, 1867.

Гиральд Уэльский. Путешествие по Уэльсу — Giraldi Cambrensis Opera. Vol. VI. Itinerarium Kambriae. Descriptio Kambriae / Ed. J. F. Dimock. London, 1868.

Гервазий Тильсберийский. Императорские досуги — Gervasius Tilsbe-riensis. Otia Imperialia / Ed. G.W.Leibnitz // Scriptore rerum Brunsvi-censium. Hannover, 1707–1710. Vol. I. S. 881-1004. Vol. II. S. 751–784. Des Gerrasius von Tilbury Otia Imperialia / Hrsgbn. von F. Leibrecht. Hannover, 1856.

Итинерарий короля Ричарда — Itinerarium Peregrinorum et Gesta Regis Ricardi / Ed. H. Stubbs. London, 1864.

Уолтер Man. Придворная маята — Map W. De Nugis Curialium — Courtiers' Trifles / Ed. and transl. M. R. James; Rev. by C. N. L. Brooke and R. A. B. Mynors. Oxford, 1983.

Матвей Парижский. Великая хроника — Matthew of Paris. Chronica Majora / Ed. H. R. Luard. London, 1873–1882. Vol. I–VII.

Ордерик Виталий. Церковная история Англии и Нормандии — The Ecclesiastical History of Orderic Vitalis / Ed. and transl. M. Chibnall. Oxford, 1973. Vol. I–VIII.

Путешествие сэра Джона Мандевилля — Mandeville's Travels / Texts and translations by M. Letts. London, 1953. Vol. I–II.

Плавание Брана — Seamus Mac Mathuna. Immram Brain: Bran's Journey to the Land of Women. Tubingen, 1985.

Ральф Коггешелл. Английская хроника — Ralph of Cogeshall. Chroni-con Anglicanum /Ed. Stevenson. London, 1875.

Роджер из Хаудена. Хроника — Roger of Hoveden. Chronica / Ed. H. Stubbs. London, 1868–1871. Vol. I–IV.

Цезарий Гейстербахский. Диалоги о чудесах — Caesarii Heisterbacen-sis, monachi ordinis Cisterciensis, Dialogue Miraculorum / Rec. J. Strange. Vol. I–II. Coloniae, Bonnae et Bruxellis, 1851.

Яков Ворагинский. Золотая легенда — Jacobi a Voragine Legenda Aurea vulgo Historia Lombardica dicta / Rec. Th. Graesse. Lipsae, 1850.


ТАЙНОЕ СОДРУЖЕСТВО


Трактат, раскрывающий самые любопытные обычаи населения Шотландии, принятые до сих пор.

По большей части присущие лишь этому народу (о подобном никогда не слыхивали).

Тема не поднималась ранее и никогда не излагалась нашими авторами.

Выполнвно для удовольствия друзей скромным исследователем, обитающим среди шотландцев-ирландцев.


Ибо это народ мятежный… которые провидящим говорят: «Перестаньте провидеть» и пророкам: «Не пророчествуйте нам правды… предсказывайте приятное».

Исайя, 30:9-10


Говорит муж с открытым оком.

Числа, 24:15


Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу.

! Коринфянам, 13:12


[Ибо мы узрим Его]1


Но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть.

1 Иоанна, 3:2


Рефаимы трепещут под водами, и живущие в них.

Иов, 26:5


И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне. Он стал — но я не распознал вида его, — только облик был перед глазами моими.

Иов, 4:15-16


О природе и деятельности подземных (и по большей части невидимых) созданий, доселе известных жителям Равнинной Шотландии под названием эльфы, фавны, феи и так далее и среди горцев, или шотландцев-ирландцев, именуемые губсисгеды (hubhsisgedh), коибены (caiben), лусбартаны (Ius-bartan) и сигтбуты (siot-bsudh2) — в соответствии с описанием ясновидцев; теперь все они собраны и сопоставлены, дабы способствовать дальнейшему их изучению.

[К сему прилагается, как часть более обширного исследования, описание ирландских заклинаний, нравов шотландцев-ирландцев, их характеров, обычаев, военных походов, хозяйствования, ландшафта и плодородности их страны.]

О подземных жителях
1. Ши (sith), мирный народ, или фей, они называют слоамэйт (sluaghmaith), или добрыми людьми (по-видимому, для того, чтобы предупредить их злые проделки, ибо у ирландцев есть обычай благословлять всех, от кого ждут зла), и видят в них нечто среднее между человеком и ангелом (так в прежние времена говорили о демонах) — разумных духов с легкими и изменчивыми телами (подобно тем, кого именуют астралы), по природе своей в чем-то близких облакам и лучше всего различимых в сумерки. Эти тела столь неплотны и неуловимы, что духи, приводящие их в движение, могут по своему желанию делать их видимыми или невидимыми. Некоторые тела или формы такие тонкие и прозрачные, что питать их можно, только погружая в крепкий спиртной напиток, проникающий в них как воздух или жидкое масло; другие кормятся более грубой пищей, называемой фойсон, сущностью зерна или напитков или же самим зерном, растущим на поверхности земли, и феи воруют его — иногда совсем незаметно, а порой охотясь за зернами, как вороны или мыши. Поэтому даже в наши времена бывает слышно, как они пекут хлеб, бьют молотками и выполняют всякую работу внутри небольших холмов, которые и служат им жилищем. Прочие — одни только в прежние времена, до того, как Евангелие рассеяло тьму язычества, другие — в местах, еще варварских, — заходят в дома, когда все уже улягутся, наводят порядок в кухне, чистят посуду. Такие трудяги прозваны брауни. В то время как у нас в домах избыток, у них недостаток, и наоборот (ибо им не разрешено захватывать столько добычи, сколько и где им заблагорассудится). Однако из-за их воровства снопы ржи не очень хорошо увязываются (как здесь говорят) или оказываются гораздо тоньше, чем ожидал хозяин.

Их тела, состоящие из застывшего воздуха, иногда уносятся ввысь, а иногда расползаются, принимая самые разные очертания. Через любые трещины и расщелины земли (куда проникает воздух) попадают они в свои жилища. В действительности Земля полна пещер и пустот, и нельзя вообразить место или существо, в котором (или на котором) не жили бы другие (большие или меньшие) животные; и оттого во Вселенной не найдется абсолютной пустыни.

2. Мы же (будучи земным видом) так густо заселили все страны, что теперь трудимся и за этот скрытный народ, и за себя. Однако в дни, когда мы обитали еще не повсеместно, этот народ также обрабатывал поверхность земли, как мы теперь; следы оставленных ими борозд, сохранившиеся с тех дней, когда вся земля была покрыта лесами, и теперь видны на склонах холмов.

В начале каждой четверти года они переезжают на новое поселение, ибо, будучи не в состоянии долго находиться на одном месте и испытывая некоторое облегчение от передвижения и новизны, обречены странствовать до Страшного суда. Их изменчивые тела плывут со всей поклажей по воздуху, поближе к земле. И во время таких бурных перемен ясновидцам, или людям, наделенным вторым зрением (женщины среди них редко попадаются), случается переживать страшные встречи с ними на дорогах; поэтому они стараются не путешествовать в начальные дни каждой четверти года; таким образом, среди шотландцев-ирландцев сложился до сих пор соблюдаемый обычай непременно ходить в церковь в первое воскресенье любой четверти года, тем самым защищая себя, свои поля, и скот от нападений и грабежей странствующих племен. Многие из этих суеверных людей не появляются в церкви до наступления новой четверти года — словно непоучения и исполнения долга они ищут, и молитвы с проповедями нужны им единственно для защиты от летающих во мраке стрел.

Эти народы делятся на племена и кланы; у них есть дети, няньки, браки, смерти, похороны, внешне похожие на наши (если только они не устраивают все это в насмешку над нами или не хотят, чтобы их действия как бы предсказывали наши).

3. Люди, наделенные вторым зрением, отчетливо видят, как эти создания поглощают пищу на празднествах и похоронах: поэтому многие шотландцы-ирландцы, боясь разделить с ними трапезу или быть отравленными, отказываются от еды во время таких церемоний.

Не раз замечали, как они наряду с обыкновенными, земными людьми несут катафалк или гроб, в котором лежит мертвец, до самой могилы. Некоторые ясновидцы (наделенные этим даром от природы или получившие его благодаря колдовству) говорили мне, что видели на подобных церемониях двойника, или образ одного и того же человека, одновременно в двух местах, и хотя подземный и земной человек во всем абсолютно походили друг на друга, было не трудно отличить их по определенным тайным признакам или поступкам так, чтобы вступить в беседу со своим знакомым и соседом, а не с призрачным двойником. Ясновидцы утверждают, что каждому существу и жизненному явлению в одной стихии соответствуют определенные твари и явления из другой стихии. Подобно тому, как в море можно иногда выловить рыб, похожих на облаченных в ризы и капюшоны монахов уже исчезнувших орденов. Папистский вымысел о добрых и злых демонах и специально приставленных анге-лах-хранителях они называют невежественной ошибкой, порожденной именно этими двойниками, называемыми со-imimeadh, или «спутниками». Такой спутник похож на человека словно близнец, следует за ним как тень и часто является людям в обличье того человека как до, так и после его смерти. В прежние времена часто видели, как он [двойник] входит в дом; и таким образом узнавали, что сам человек посетит их через несколько дней. Это подобие, эхо, или живой портрет, в конце концов возвращается к своим. Оно сопровождает человека с целью ему одному известной — то ли чтобы уберечь его от козней соплеменников, то ли просто чтобы подражать ему во всем, как подражает всем проказница обезьяна. Как бы то ни было, истории старых колдуний неоспоримо доказывают, что всевозможные духи, вселяясь в легкие, воздушные тела или же в тела сумасшедших, одержимых неведомыми духами, получают удовольствие (или, по крайней мере, избавляются от боли и тоски), когда прыгают и резвятся как сатиры, или чирикают и поют (как птицы) в своих нечистых синагогах или на шабашах седьмого дня. Если их вызывают и горячо молят, духи-спутники являют себя людям; в противном случае они, как пришельцы из иных миров, не хотят и не могут свободно общаться со смертными. Говорят, что хелуо (heluo), или обжоре, сопутствует прожорливый эльф, именуемый гейрт коимитет (geirt coimitheth) — сотрапезник, или половинщик; он поглощает самое лучшее и питательное из того, что ест обжора, который потому остается худым, как цапля или коршун, несмотря на свой волчий аппетит. В собственных же домах подземные жители едят мало, и только пищу очень чистую, подают им прелестные дети, похожие на заколдованных кукол. Пищу, которую они воруют у нас, они переносят в свое жилище тайными путями, подобно тому как некоторые искусные женщины забирают у соседских коров самую сущность молока с помощью соломинки, а если дом далеко, прибегают к волшебству или рисуют привязанный к палке подойник, который доставит молоко на такое расстояние, что там и рев быка не услышат. Сыр, изготовленный из остатков молока такой коровы, плавает в воде, как пробка. Вернуть похищенное можно, только выбранив подозреваемых в колдовстве или заставив их противодействующими заклинаниями вернуть украденное во имя Бога — или своего господина. Но даже капля материнского навоза, размазанная вокруг рта теленка до того, как он примется сосать, предотвратит подобное воровство.

4. Считается, что дома у них большие и красивые и обычно невидимы для людских глаз, как Рэчлэнд и другие заколдованные острова. Освещаются эти жилища постоянно горящими лампами и светильниками, в которые обыкновенно даже не надо подливать масла. Еще живы женщины, рассказывающие, что во время родов их похищали и заставляли нянчить детей фей, а на их месте оставались лишь образы (наподобие зеркального отражения), создававшие видимость разлагающегося тела, на самом деле хитростью похищенного, пока не оставался один скелет — как будто бы кого-то умершего естественной и обычной смертью. Младенец и огонь, а также пища и все необходимое кладутся перед нянькой, как только она появляется, но она не видит ни выхода, ни того, что делается в других комнатах жилища. Когда наступает время отнять ребенка от груди, нянька либо умирает, либо возвращается к себе, либо соглашается остаться. Но если какой-нибудь земной человек хитростью выведает их тайны (например, секрет снадобий, которые, подобно перстню Гига3, делают их невидимыми или сверхловкими, или ввергают в оцепенение, или меняют их вид, или показывают вещи на большом расстоянии и т. д.), ему наносится безболезненный, словно дуновение ветра, удар и в мгновение ока отнимается у него природное и приобретенное зрение (оба эти зрения заключены в одном и том же органе и неотделимы друг от друга) или человека поражает немота. Горцы до сих пор кладут хлеб, Библию и железо в кровать рожениц, чтобы предотвратить похищение. Считается, что все странные неведомые существа ничего земного так не боятся, как холодного железа. Объясняют это тем, что ад расположен между холодными бурями и жаром раскаленных металлов и железа на севере (поэтому и магнит направлен в эту сторону). Из ненависти к аду отвратительные создания с тонким обонянием до дрожи боятся всего, что оттуда происходит или просто связано с этим устрашающим местом, где их мучения либо начинались, либо предстоят им в дальнейшем.

5. Их одежда и речь похожи на одежду и речь народа, под страной которого они живут: поэтому в Горной Шотландии они ходят в пледах и пестром платье, а в Ирландии — в суанаксе4. Речь их немногословна и состоит из звонкого посвистывания. Однако в любой стране даже дьяволы, когда к ним взывают, отвечают на местном языке, иногда и подземные жители говорят более отчетливо, чем обычно. Полагают, что их женщины прекрасно умеют ткать, прясть, красить и вышивать, но даже ясновидящие не в силах узнать, трудятся ли они над изысканными тканями с помощью настоящих, необходимых для этого орудий или же это только удивительные паутины, воздушные радуги и нереальное подражание действиям смертных.

6. Их мужчины много путешествуют, предвосхищая злодейские и трагические деяния некоторых из людей либо подражая им. Немало трагических событий происходит и в их жизни как на земле, так и в воздухе, наподобие заговоров, сражений, угроз, ранений и похорон. Они живут гораздо дольше нас, но, в конце концов, умирают — или, во всяком случае, исчезают, ибо одно из их убеждений заключается в том, что ничто не гибнет, но, подобно Солнцу или времени, движется по кругу, маленькому или большему, и во вращении своем обновляется и возрождается; другое же их убеждение заключается в том, что каждое творение пребывает в движении (которое есть род жизни), и ничто не движется, если на нем не движется другая тварь, это верно и в отношении мельчайшей частицы, которая способна быть вместилищем жизни.

7. Полагают, что у них аристократические правители и законы, но нет ни определенной религии, ни любви, ни преданности Богу, Благословенному Создателю всего сущего. Они исчезают, когда слышат имя Его или Иисуса (перед которым, вольно или невольно, преклоняются все, кто живет над или под землей или внутри нее. Фил., 2:10); й не могут они поступить иначе, после того как услышали Его священное имя. Табгайсдер, или ясновидец, который сообщается с такими существами, с помощью заклинаний может заставить их появиться перед собой или другими, когда ему заблагорассудится, в точности как Эндорская волшебница. Он говорит, что они всегда готовы предвещать дурное, но редко становятся благими вестниками для людей. Он не боится вида этих созданий, когда сам вызывает их, но очень пугается, когда они являются неожиданно (что случается нередко). Он был бы рад избавиться от этого дара, ибо вынужден наблюдать ужасающие картины, например мучения, которые они причиняют людям, их мертвенные взгляды, схватки и тому подобное. Они далеко не столь зловредны, как могли бы быть, и, по-видимому, не испытывают больших страданий, хотя обычно молчаливы и угрюмы. Говорят, у них много забавных книг. Однако их воздействие проявляется лишь в припадках древнего неистового веселья — как будто внушенного каким-то иным, овладевшим ими в это мгновение духом, более светлым и веселым, чем их собственный. Есть у них и другие книги, по смыслу темные и непостижимые, напоминающие стиль розенкрейцеров. Ничего похожего на Библию у них нет, если не считать собрания свитков с заклинаниями и оберегами; они используются не для самозащиты, но для того, чтобы воздействовать на других тварей: ибо для нашего оружия они неуязвимы, хотя на телах оборотней (were-wolves) и колдуний остаются следы, когда те, находясь дома, путешествуют в присвоенных ими астральных телах и получают ранения в другом месте (благодаря единству духа природы, который проникает во все, передавая и умножая силу нанесенного удара) — подобно тому, как звучат струны второй арфы, когда ударят по струнам первой, настроенной с ней в лад. Однако у этих существ нет второго, или достаточно плотного, тела, которое можно было бы пронзить, но оно, как воздух, разделенный на части, снова соединяется; а если они и чувствуют боль от удара, то, будучи более искусными лекарями, нежели мы, быстро излечиваются. Они не подвержены болезням, но уменьшаются и чахнут в определенное время, все приблизительно в одном и том же возрасте. Некоторые [мужчины] говорят, что их постоянная грусть объясняется состоянием неизвестности (Лук., 13:27), неуверенностью в том, что в конце концов с ними станется; их веселье больше походит на застывший оскал черепа или скорее на представление управляемых кем-то марионеток, чем на искреннее проявление чувств. Однако некоторые люди, наделенные вторым зрением, неграмотные и излишне доверчивые, считают по-иному. Полагают также, что подземные жители — души умерших, временно пребывающие в низшем состоянии и обретшие благодаря милостыне, поданной ими в этой жизни, тела под названием cuirp dhaondachbach6 — то есть изменяющиеся, воздушные формы, которые вмещают их, чтобы они не распались, не исчезли бы в пустоте или первоначальном небытии.

Но если иные из них были столь нечестивы, что не подали никакой милостыни, то, как говорят, когда души их покидают, они впадают в сонное оцепенение, пока вновь не обретут земные тела. Других жители Равнинной Шотландии называют врит (wreath), а ирландцы — ойг (eug)7, или вестник смерти (он является иногда в виде лохматой собаки, и если встать перед ней и вовремя произнести заклинание, то можно умилостивить смертью любого другого существа вместо больного человека). Это лишь испарения умирающего, выделившиеся и застывшие в виде разных заболеваний (подобно тому как в небе иногда появляются корабли и армии), они именуются астральными телами, колеблемые, словно пламя на ветру, это и не души, и не духи-двойники. Однако немало людей считают, что они сами по себе представляют многочисленный народ, имеющий собственное государство. Такое разнообразие суждений может после тщательных разысканий привести к обнаружению некоторых непоследовательностей в этом изложении.

8. Их оружие чаще всего сделано из прочного земного материала, не из железа, а из камня, похожего на светло-желтый кремень, и имеет вид заостренной стрелы, которая летит с большой силой, как копье. Действие этого оружия (по мастерству изготовления оно за пределами человеческих возможностей) чем-то напоминает удар грома, оно смертельно ранит внутренние органы, не разрывая кожу; такие раны я видел у животных и собственноручно ощупывал. Нанесшие их не самые меткие стрелки, да и не так уж они непобедимы, по крайней мере на вид.

Ясновидцы открывают удивительные явления не по чьей-то просьбе, но в состоянии экстаза, или порыве вдохновения, внушенного духами, дотоле таившимися возле них. Так, я не раз говорил с ясновидцем, и он взволнованно сказал, что разрубил тело одного из членов этого племени железным оружием и так спасся от нападения; однако он не увидел никаких останков разрубленного надвое тела; иногда ему удавалось расправиться с некоторыми из них. Его соседи часто замечали, что он в некоем месте исчезал, а затем, примерно через час, снова появлялся на расстоянии выстрела из лука от того места, где исчез; он утверждал, что именно там и происходила схватка с подземными жителями. Тех же, кто невидимо ранен или осквернен, называют гоиннт (goinnt) — то есть пронзенные или раненные оружием этого народа, отчего их поведение неожиданно меняется, однако причины этой перемены сразу непонятны. К тому же они не властны (либо из-за того, что лишаются силы, либо, из-за того, что не молят о помощи небесной) избежать угрожающего им удара. Один наделенный вторым зрением человек увидел, что стоящий возле него мужчина истекает кровью (а другие ничего этого не замечали), и велел ему немедленно бежать; человек посмеялся над предостережением ясновидца, ибо никакой явной опасности не было; но не успел он закрыть рта, как неожиданно враг подобрался к нему сбоку и заколол. Этот народ также ранит (gon) коров и других животных, которых называют «пронзенными эльфами»; подземные жители (если эти животные умирают) питаются чистейшей их сутью, то есть эфирным тончайшим веществом, необходимым для продления жизни, которое содержится в них подобно спирту, содержащемуся (в небольших количествах) в крепких напитках, и оставляя все земное. Излечиться человек может, если нащупает пальцем рану, как если бы исходящие из теплой человеческой руки токи были достаточным противоядием отравленным стрелам.

9. Подобно птицам и зверям, более восприимчивым к переменам воздушных потоков и потому заранее чувствующим приближение бури, невидимые существа гораздо проницательнее и умеют читать будущее по Книге Природы, в отличие от нас, поглощающих грубую смесь всех элементов, воздействующих на чистоту нашего духа. Олень издалека чует человека [и порох (хотя он — изобретение позднее)]8, голодный охотник чует хлеб, а ворон — падаль: их мозг, долгое время прочищаемый горным, чистым воздухом, мгновенно реагирует на любое изменение. Один такой ясновидец, замечавший действия невидимых предсказателей среди нас (наделенных таким даром провидения, что могут предупреждать о значимых событиях в воздухе, на земле и воде), сказал, что видел, как саван обвился вокруг ног здорового человека, постепенно добрался до колен, а потом до пояса, а там и до плеч и, наконец, поднялся над головой, и никто этого не замечал. Наблюдая, с какой скоростью саван обвивается вокруг человека, он легко догадался, сколько тому осталось жить, и, когда саван поднялся к голове, сказал, что человек тот близок к могиле.

10. Существует немало мест, называемых холмы фей; горцы считают опасными и нечестивыми попытки разорять их: копать там землю или собирать хворост, ибо суеверно полагают, что это места обитания душ их предков. Поэтому (как говорят) в тех местах, кроме кладбища, освящают холм или курган, дабы они дали пристанище душам до того времени, пока не воскреснут тела. Так возникают холмы фей. А когда им нужно покинуть холм, они облекаются в воздушные тела. Говорят также, что существа, невидимо живущие в доме или швыряющие огромные камни, однако, несмотря на это, не очень опасные (поскольку им противостоят более храбрые и милосердные духи, всегда готовые защищать людей. Даниил, 10:13), — это души, не обретшие покоя, ибо их снедает страстное желание раскрыть убийство или злодеяние, которое они совершили или жертвами которого стали, или обнаружить сокровище, спрятанное при жизни, от которого призрак уйдет окончательно, только когда о нем станет известно заклинателю. В одной местности, поблизости от которой я проживал примерно в 1676 году, когда ощущалась нехватка зерна, как-то ночью двум женщинам, живущим далеко друг от друга, было чудесное явление или видение сокровища, спрятанного в холме под названием Шиэрнайх (sithehr-naich), или холм фей. Сокровище сперва предстало в их воображении, а затем ясно слышный голос сообщил о месте, где оно находится, словами, вполне доступными их пробудившемуся сознанию. После этого обе женщины поднялись, встретились на указанном обеим месте, раскрыли друг другу свои намерения и, принявшись копать, нашли сосуд, величиной в шотландский кувшин, полный мелких монет хорошей старинной чеканки; разделив их между собой, женщины стали менять у деревенских жителей полные чашки монет на полные чашки пищи, что видело множество достойных доверия людей, сохранивших монеты до наших дней. Но было ли все это сделано по воле доброго или злого ангела, или же одного из подземных жителей, или же по велению беспокойной души того, кто спрятал или нашел эти деньги, и с какой целью — пусть решают другие.

11. Подземные жители склонны к спорам, сомнениям, противоречиям, вражде, размежеванию, ибо всем им свойственно невежество. Что касается порока и греха, каковы бы ни были их собственные законы, но против наших и против справедливости естественной, гражданской и Божественной они грешат постоянно, как сказано выше; к тому же они крадут кормилец для своих младенцев, воруют наших детей (словно бы для того, чтобы они обитали в невидимых жилищах), и дети эти не возвращаются. Отвратительны невоздержанность ихланнан ши (leannain sith)9, или суккубов, которые спознаются с мужчинами. Однако замечено, что к горячности и сквернословию они склонны меньше, чем к зависти, злости, лицемерию, злу и притворству.

12. Наша религия не обязывает нас заниматься кропотливым исследованием этих тайн, но история всех веков дает немало примеров чрезвычайных происшествий, которые не позволяют нам пренебрегать скромными разысканиями. О пигмеях, феях, нимфах, сиренах, призраках написано так много, что, хотя и десятая часть всего этого далека от истины, становится очевидно: не могли все подобные рассказы появиться на пустом месте. Даже английские авторы сообщают, что если приложить ухо к трещине в скале на острове Барри в Гламорганшире, то отчетливо услышишь стук молотка, бряцание оружия, раздувание мехов и лязг пилы по железу. Все это продолжается с тех самых пор, как Мерлин заколдовал подземных человечков, чтобы они ковали оружие для Аурелия Амброзия и его британцев, до своего возвращения. Но поскольку Мерлин был убит в бою и не смог снять чары, бедные Вулканы обречены трудиться вечно10. Не погружаясь дальше в эти глубины, я расскажу вам, как ясновидец, мой осведомитель, узнал неизвестную другим смертным тайну.

Существуют удивительные обряды, наделяющие человека великим таинством ясновидения. Он должен обвязать волосяную веревку (которой привязывают покойника к дрогам) вокруг пояса и затем опустить голову [как делал Илия. 3 Царств, 18:42] и, раздвинув ноги, смотреть назад, пока не увидит похоронную процессию, пересекающую два болота, или же должен он взглянуть назад через дырку от выпавшего сучка в сосновой доске. Но если ветер переменит направление, пока веревка обмотана вокруг тела, он может лишиться жизни. Если кому любопытно взглянуть на подземных жителей, обычно невидимых (и человек слишком нетерпелив, чтобы добиться своего по-другому), то самый простой способ состоит в том, чтобы поставить ногу на ногу ясновидца, кладущего свою руку на голову соглядатая, который между тем должен смотреть через правое плечо волшебника (однако есть в этом ритуале нечто греховное, словно все находящееся между рукой и ногой ясновидца, в том числе и человек, предается во власть его искусства).

Тогда он увидит множество разъяренных тварей, которые поспешно устремляются к нему со всех сторон, словно воздушные частицы [и это не пустая фантазия, не порождение страха или смятения, но реальные явления, воспринимаемые нормальным человеком, который вполне владеет своими чувствами и, опираясь на них, проверяет истинность окружающих явлений]. Страх лишает его способности говорить и дышать, но ясновидец, отстаивая законность своего искусства, успокаивает и ободряет новичка рассказом о том, как Захарий, когда ему явилось видение, лишился дара речи (Лук., 1:20). В защиту своего искусства он ссылается на то, что видения являлись Елисею, и тот открыл их своему слуге (4 Царств, 6:17), ослепив сирийцев, а также Петру (Деяния, 5:9), который предсказал смерть Сапфиры, ибо загодя увидел вокруг нее саван. Ссылается он и на Павла, пишущего во Втором послании к Коринфянам (12:3–4) о том, что узрел такое видение, которое нельзя и невозможно было пересказать. Елисей в своей комнате издалека увидел, как слуга его Гиезий берет дары у Неемана (4 Царств, 5:26). Отсюда и явились так называемые пророки, то есть люди, наделенные вторым зрением, видящие больше, чем другие. Для своих целей он также цитирует Евангелие от Матфея, 4:8, где дьявол дает самому Иисусу единым взором увидеть все народы и все прекрасные города, что есть на свете, хотя на самом деле и расположенные на большом расстоянии друг от друга. Но ясно сказано, что дьявол дал ему все увидеть не на карте, не в воображении, не под влиянием обманывающей зрение магии, ибо знал, что не может обмануть такого всепонимающе го человека. По-видимому, он показал Христу реальные и ценные вещи, надеясь, что они послужат для Него соблазном. Отсюда как будто можно заключить (сравнивая этот рассказ со словами Матфея, 4:8), что сверхъестественное, или второе зрение, может быть даром как злых, так и добрых духов тем, кто пожелает принять его. Это подтверждается и примером Валаама и пифии. Ясновидец также наставляет своих учеников, повествуя о свойствах Природы, определяемых мудрым Провидением: так, зрение летучих мышей и сов превосходит зрение кротов и землероек, а зрительные способности развиты у людей лучше, чем у сов, зрение же орлов, рысей и кошек острее человеческого. И опять же ясновидцы (которые должны предупреждать о тайных опасностях) обладают более острым зрением, чем обыкновенные люди. Так и зрение может быть обычным, которым наделены все мы, либо усовершенствованным вспомогательными приборами, такими как оптические стекла (в телескопах и микроскопах). Люди же, о которых здесь идет речь, и без этих помощников видят вещи, в силу своей малой величины, тонкости и утаенности невидимые для других, хотя они и соприкасаются с этими вещами ежедневно. Ибо зрение ясновидцев подобно лучу, напоминающему солнечный, который позволяет обыкновенным глазом разглядеть в воздухе пылинки, иначе невидимые. Ясновидение порой передается в роду от отца к сыну, без их на то желания или специального обучения, лишь по милости Провидения либо же по договору или благодаря особым качеством первого получившего этот дар. Эта способность может казаться удивительной (хотя, конечно, не порочной) у таких людей, как м-р Грейтрейк11, ирландский целитель, у седьмых сыновей и прочих людей, которые изгоняют болезни и страдания одним прикосновением к больному месту. Каковое действие (если только это не чудо) [или следствие каких-то тайных свойств материнского чрева, которые усиливаются, пока не родится седьмой сын, и в такой же мере ослабевают после его рождения] производится только благодаря целебным свойствам их здоровых органов, от которых к больным перетекает целительная сила, и здоровый могучий дух целителя воздействует на страждущих так же, как вредные испарения больных заражают людей здоровых.

13. Ясновидцы, не столь одаренные, предсказывают многие будущие события лишь на короткий срок, гадая по лопатке овцы, которой никогда не касался нож [и у назаретян в прежние времена было что-то подобное], ибо, как уже говорилось раньше, железо препятствует всяким действиям, связанным с тайным народом. Эта наука именуется силинненат (silmnenath)12. Поглядев на кость овцы, они смогут сказать, совершился ли блуд в доме владельца, какими деньгами располагает хозяин овец, умрет ли в ближайший месяц кто-нибудь в доме и не поразит ли скот болезнь, называемая ирхал (cardial). Тогда они дают совет, как отвратить эти напасти.

14. Некая женщина (по-видимому, исключение из общего правила), ясновидящая, жившая на Коласнах14, одном из Гебридских островов (во время шотландского восстания маркиза Монтроза), пользовалась большой известностью, и потому захватчики спросили ее, видела ли она их приближение. Она ответила, что заметила их приближение за много часов до того, как они подошли к острову. Но, всматриваясь внимательно, принимала их то за врагов, то за друзей; более того, ей показалось, что они уходят от острова, а не приближаются к нему; поэтому она никого не предупредила об опасности. Дело же было в том, что барку, в которой приплыли враги, они захватили у местных жителей, к тому же гребцы сидели спиной к острову, когда гребли по направлению к нему. Таким образом, эта прорицательница, как Дельфийский оракул, обманулась сама и ввела в заблуждение других. Когда женщину спросили, кто посылает ей все эти видения и предупреждения, она сказала, что, стоит ей положить три соломенных креста себе на ладонь, из земли возле нее выпрыгивает огромный безобразный зверь и взлетает в воздух. Если результат разысканий соответствует ее желаниям, зверь спокойно спустится на землю и лизнет кресты. Если желания ее не исполнятся, зверь с бешенством швырнет ее и кресты на землю и исчезнет.

15. В заключение к прочим доказательствам бесспорной истинности существования воздушных созданий, о которых знают далеко не все, я добавляю следующие рассказы. Некоторые из них я услышал от знакомых актеров и пациентов, а остальные — от очевидцев событий. Первый из них о женщине, которую во время родов похитили, оставив на ее месте некое жалкое подобие, которое зачахло, умерло и было похоронено мужем женщины. Но похищенная через два года вернулась к своему мужу, и он по многим безошибочным приметам понял, что она — первая его жена, принял ее и прижил с ней нескольких детей. Помимо прочего, она поведала мужу, что почти не замечала того, что творилось вокруг нее в просторном доме, где она жила, пока не помазала глаз некой мазью, что была при ней; заметив, что она прозрела, невидимые создания, дунув, ослепили ее глаз. Дом был полон света, хотя не видно было его источника. Женщина эта жила в деревне неподалеку от моего последнего местожительства. Она подала любителям рассуждений повод для спора: если бы ее муж во время ее двухлетнего отсутствия женился, то должен ли он был развестись со своей второй женой по возвращении первой или нет. По-видимому то, что с помощью колдовства можно освободить похищенного человека, не является суеверием, но останавливаться на этом мне кажется излишним.

Я видел сорокалетнюю женщину и (в присутствии другого священника) расспрашивал ее по поводу разговоров о ее длительных постах. Имя ее МакИнтер. Домашние, да и она сама, говорили, что за последние годы она стала совсем мало есть, ночами бродила по полям в поисках своих овец, виделась и беседовала с людьми, которых не знала, и как-то заснула на холмике, откуда ее, до наступления дня, перенесли в другое место. После этого у женщины родился ребенок. Она и сейчас миловидная, печальная, молчаливая, почти никогда не смеется. Вероятно, в ней хорошо уравновешены природный жар и природная влага, словно в неугасимом светильнике, и движутся по кругу, как замирающая жизнь пчел или некоторых видов птиц, которые всю зиму напролет спят и оживают весной.

Во всех магических искусствах вполне обычно, что новички веруют в дар своих учителей и их способность демонстрировать свое умение, творить чудеса ловкости и мастерства. Но некто Стюарт, наоборот, был предубежден против всего, называемого ясновидением; жил он очень близко от моего дома, и в присутствии многих свидетелей ясновидец показал ему то, что видел сам, и человек тот потерял дар речи, ноги его подкосились, и он стал дышать, словно в агонии, напуганный множеством явившихся ему кошмарных созданий, так что присутствующим пришлось унести его в дом.

Печальную известность в Киллине, в Пертшире, получило ужасное происшествие с жившим поблизости крестьянином: он пришел в пивную, где за столом сидел ясновидец, который, заметив входящего соседа, встал, чтобы уйти прочь, и на вопрос о причинах такой спешки ответил, что вошедшему через два дня суждено умереть. В ответ на это тот заколол ясновидца и был казнен два дня спустя.

Один очень умный священник, однако не верящий ни во что выходящее из ряда обыкновенного, шел однажды по узкой улочке с ясновидцем, который, заметив некоего знакомого, весьма враждебно настроенного, посоветовал священнику сойти с дороги. Однако священник презрел его предостережение, между тем как ясновидец поспешил прочь. И тут оба были отброшены далеко от дороги и всю жизнь потом хромали. Только священника отнесли домой, к нему пришли, дабы звонить в колокола о смерти человека, встретившегося ему на узкой дорожке полчаса назад.

Другой пример такой. Ясновидец из Кентира в Шотландии сидел за столом вместе с другими и вдруг подался в сторону. На вопрос о причинах своего поступка он ответил, что его приятель, ныне находившийся в Ирландии, угрожал бросить полное блюдо масла ему в лицо. Присутствующие записали день и час и осведомились у названного джентльмена, правда ли это. Джентльмен ответил, что сие деяние совершил в тот самый день и час, ибо знал, что его приятель-ясновидец обратит это в шутку. Эту историю мне точно рассказали те, кто присутствовал и подробно изучил все обстоятельства, добавив, что ясновидец, при всей остроте своего зрения, ничего другого не увидел бы столь отчетливо на таком расстоянии.



1 Слова, заключенные в квадратные скобки, стерты автором рукописи.

2 Эти четыре слова, написанные неряшливым ирландским шрифтом и трудные для прочтения, переписаны латинскими буквами. Единственное вполне понятное гэльское слово — lusbartan или lusbardan — один из видов фей.

3 Речь идет о золотом перстне царя Гига, сына Даскила (VII века до н. э.), о котором рассказывает Геродот (I, 8—15) и Платон «Государство» (II 359 d, 360 d). Еще будучи пастухом, Гиг обнаружил в пещере мертвеца, на пальце у которого был перстень, стоило повернуть перстень камнем к ладони, как его обладатель становился невидимым.

4 Плащ из шерстяной материи с особыми узорами, принятыми среди шотландских горцев.

5 Саул изгнал всех колдунов и прорицателей из царства Израиля. Когда филистиняне начали против него войну и Господь не ответил на вопрос об уготованной Израилю судьбе, «тогда Саул сказал слугам своим: сыщите мне женщину-волшебницу, и я пойду к ней и спрошу ее. И отвечали ему слуги его: здесь в Аэндоре есть женщина-волшебница» (1 Царств, 28:7).

6 Транслитеровано: Cuirp — «тело»; второе слово осталось непонятным, но, быть может, связано с понятиями «мертвый, незначительный, слабый».

7 Транслитеровано: обычно — смерть.

8 Слова, заключенные в квадратные скобки, вставлены позже и написаны другим пером.

9 Волшебные любовники.

10 Гиральд Уэльский упоминает эти звуки (Путешествие по Уэльсу. I, VI), но объясняет их шумом прилива и не говорит ничего о Мерлине.

11 Валентин Грейтрейк (1629–1683) — ирландец-протестант, прославился в 1661 году как целитель, который лечил больных наложением рук. Он приехал в Англию в 1662 году и вызвал любопытство и споры среди людей науки.

12 Трудно разобрать ирландский шрифт. Вероятно, нечто связанное с лопаткой (slinnean).

13 Скорее всего Колонсей.

КАЗАТЕЛЬ НАРОДНЫХ СКАЗОК

удален — смысла в нём нет в данном формате

КАЗАТЕЛЬ ВОЛШЕБНЫХ СУЩЕСТВ

удален — смысла в нём нет в данном формате

НГЛО-РУССКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

Abbey lubber монастырский увалень
Afanc аванк
Ainsel Аинсель
Apple-Tree Man яблоневый человек
Arkan Sonney, or 'Lucky Piggy' Эркин Сонна, или счастливая свинка
Asrai асрай
Athach ахух
Aughisky, the water-horse агх-иски, водяная лошадь
Awd Goggie Од Гугги
Banshee банши
Baobhan Sith бааван ши
Barguest баргест
Bauchan букан
Bean-nighe бин-ни
Bean Si бин си
Beithir бегир
Bendith Y Mamau Бендит эр мамай
Ben-Varrey бедн-вара
Biasd Bheulach Жверь Веалух
Billy Blind Билли Слепыш
Black Annis Черная Аннис
Black dogs черные собаки
Blue Burches Синезадый
Blue Men of the Minch синие люди из Минча
Blue-cap Синяя Шапка
Bodachan Sabhail Ботукан совил
Bogan боган
Bogey-beasts звери-буги
Boggart богарт
Bogies буги
Bogies боглы
Boneless без-косте й
Boobrie бубри
Booman буман
Brag браг
Brollachan броллахан
Broonie бруни
Brother Mike Братец Майк
Brown Man of the Muirs коричневый человек с пустошей
Brownie брауни
Brownie-Clod Грязнуля Брауни
Bucca букка
Bucca-boo букка-бу
Buckie баки
Buggane буг-айрн
Bullbeggar баллбегта
Buttery spirits духи кладовых
Bwbachod бубаход
Bwca бука
Cabyll-Ushtey кабил-ушти
Caillagh ny Groamagh Кальях-ни- Гроамах
Cailleach bera Килох вайра
Cailleach Bheur Кальях Варе
Cait Sith Кайт ши
Cally Berry Калли Барри
Capelthwaite капельвейт
Cauld Lad of Hilton the конюх из Хилтона
Cearb, 'the killing one' керрап, убийца
Ceasg кеаск
Cheney's Hounds псы Чини
Church Grim жуть-с-церковного-двора
Churnmilk Peg Чернмилк Пег
Cipenapers кайпнеперсы
Ciuthach Кьюч
Clap-Can клап-кан
Cluricaune клурикан
Coblynau коблернай
Coleman Gray Коулман Грей
Coluinn gun Cheann колун-гн-чионун
Co-Walker спутник
Crodh Mara Кродх Мара
Cu Sith ку-ши
Cuachag куачак
Cughtagh Кутах
Cutty Soams Катти соам
Cwn Annwn кон аннон
Cyhyraeth кихирет
Dando and Ms Dogs собаки Дандо
Danes даны
Daoine Sidhe Даоин ши
Dead Moon the Мертвая Луна
Demon Cat the Ужасный кот
Derricks деррики
Devil's Dandy Dogs собаки дьявола
Dinny-Mara Дунья-мара
Dithreach джеруч
Dobbs Доббс
Dobby добби
Dobie доби
Dooinney-Oie Дунья-Ой
Dragon of Aller the дракон из Адлера
Dragon of Brent Pelham the Брент-Пелхамский дракон
Dragon of Ludham the Лудхамский дракон
Dragons драконы
Dragon that lived in Shervage Wood дракон из Шерваджского леса
Duergar дуэргар
Dun cow of Kirkham Бурая корова из Киркама
Dun cow of Мак Brandy's Thicket the Бурая корова из чащи Мак Брэнди
Dunters дантеры
Dwarfs карлики
Each Uisge ичь-ушкья
Elf-bull эльфийский бык
Ellyllons этлертлоны
Elves эльфы
Fachan фахан
Fair Family the добрая семейка
Fairy dogs волшебные собаки
Farisees фарисеи
Fary фари
Feeorin феорин
Female dragon of Ben Vair a дракониха из Бен-Файра
Fenoderee Фенодири
Feriers фериеры
Ferishers феришеры
Ferries ферри
Ferrishyn ферришин
Fetch фетч
Fideal the федал
Foawr the фоар
valign = "top" >Folleti фоллети
Foul-Weather Грязное Поветрие
Four-Eyed cat the четырехглазая кошка
Frairies фрейри
Frid фрид
Fuath фо-а
Gabriel Hounds гончие Гавриила
Galley-beggar галли-бегга
Gally-trot галли-трот
Ganconer, the Love Talker ганконер, любовник
Gentle Annie Ласковая Анни
Gentry the джентри
Ghillie Dhu Гили Дху
Giants великаны
Glaistig глайстиг
Glashtin the глаштин
Glastyn the гластин
Gnomes гномы
Goblins гоблины
Good neighbours the добрые соседи
Gooseberry Wife the Крыжовниковая бабка
Greencoaties зеленые плащики
Greenies зеленушки
Grey Neighbours the серые соседи
Grig Григ
Grim жуть
Grogach грогач
Grogan гроган
Gruagachs груташи
Guardian Black Dog the сторожевая черная собака
Gunna гуна
Gwartheg Y Llyn Гварред-эр-тлин
Gwrach Y Rhibyn горач-и-рибин
Gwragedd Annwn горагет анун
Gwyllion гвитлеоны
Gyl Burnt-tayl Джил-жженый-хвост
Habetrot Хабетрот
Hags карги
Hairy Jack Лохматый Джек
Headless Trunk the туловище-без-головы
Hedley Kow хедли коу
Henkies хенки
Heme the Hunter Эрне-охотник
Hinky-Punk Хинки-Панк
Hobgoblins хобгоблины
Hobmen хобмены
Hobs хобы
Hobthrust хобтратсты
Hookeys ловчилы
Hooper of Sennen Cove the Хупер из бухты Зеннен
Hounds of the Hill the собаки холма
Howlaa Хоула
Hyter sprites гайтерские духи
Impets импеты
Imps импы
Ina Pic Winna Инна-пик-вина
Incubus инкубы
It Оно
Jack-in-Irons Джек-в-кандалах
Jeannie of Biggersdale Джинни из Биггерсдейла
Jenny Greenteeth Дженни-зеленые зубы
Jimmy Squarefoot Джимми-квадратная-нога
Joan the Wad Шерстяная Джоан
Joint-eaters сотрапезники
Kelpies келпи
Killmoulis килмуллис
King of Cats кошачий король
Klippe клиппи
Knockers стукачи
Knocky-Boh ноки-бох
Knucker of Lyminster the Кнакер из Лиминстера
Lambton Worm the Ламбтонский червь
Lazy Laurence ленивый Лоуренс
Lepracaun лепрекон
Lhiannan-Shee ланнан-ши
Linton Worm Линтонский червь
Little Old Man of the Barn the Амбарный старик-домовик
Little-Washer-by-the-Ford маленькая прачка у реки
Llamhigyn Y Dwr тламхиген-и-дурр
Lobs лобы
Loireag лориак
Longwinton dragon the Лонгвинтонский дракон
Lubberkin лабберкин
Luideag лутчак
Lunantishee лунантиши
Luridan луридан
Maggie Moloch Мегги Молох
Manks Cat кот с острова Мэн
Mara мара
Marool the марул
Master Dobbs мастер Доббс
Maug Moulach Мог Мулах
Mauthe Doog Маув дуг
Meg Mullach Мег Мулах
Mera мера
Mermaids русалки
Mermen морские люди
Merrows мерроу
Moddey Dhoo Модди ду
Monsters чудища
Mother's Blessing the Матушкино благословение
Muilearteach Мульярстух
Murdhuacha the мюру-ха
Muryans мурианы
Nanny Button-cap Нэнни Пуговичная Шляпка
N eatness чистюли
Nicholas Papas Николай II а пае
Nicholas Paype Николай Пайп
Noggle ногл
Nuckelavee наклави
Nuggle нагл
Nursery bogies буги-няньки
Nyge! ньюгел
Oakmen дубовый народ
Ogres огры
Old Lady of the Elder Tree the старуха-бузина
Old People the древний народ
Old Woman of Gloominess the угрюмая старуха
Padfoot пэдфут
Peallaidh пиау-ли
Pedis пехи
Pechts пехты
Peerifool Перрифул
Peg o'Nell Пег-о-Нелл
Peg Powler Пег Поулер
Fellings the пилинги
People of Peace the мирный народ
People of the Hills the люди холмов
Pharisees фаризии
Phouka Поука
Phynnodderee Финодири
Picts пикты
Pigsies пигси
Pinket пинкет
Piskies писки
Pixies пикси
Plant Rhys Dwfen Плант Рис Тувн
Pokey- Hokey Поки-хоки
Puck Пэк
Puddlefoot Мокроножка
Pwca Пука
Rawhead-and-Bloody-Bones Разбитая-голова-и-кровавые-кости
Redcap красный колпак
Roane the роаны
Robin Goodfellow Робин Добрый Малый
Robin Round-cap Робин Круглая Шапка
Seal Maidens девы-тюлени
Selkies селки
Seven Whistlers the семь свистунов
Shag-foal шэг-фол
Shefro шефро
Shellycoat Худое пальтишко
Shock the шок
Shorty шони
Shoopiltee шупилти
Short Hoggers of Whittinghame Башмачки из Виттингема
Si си
Sidh тттидх
Silky силки
Siofra шифра
Sith ши
Skillywidden Скилливидден
Skriker скрайкер
Sleigh Beggey малый народец
Small People of Cornwall the маленький корнуэльский народец
Spriggans спригганы
Sprites духи
Spunkies огневки
Still Folk the тихий народ
Stoor Warm Сторский змей
Strangers the чужие
Swarth сварт
Tangie танги
Tankerabogus танкерабогус
Tanterabobus тантерабобус
Tarans тараны
Tarroo-Ushtey Тарру-ушти
Tatterfoal таттер-фол
Terrytop Территоп
Themselves они самые
Them that's in it те, которые внутри
They они
Thrummy-Cap Шляпа-из-обрезков
Thrumpin трумпин
Tiddy Mun the Тидди Ман
Tiddy Ones крохотульки
Tod-lowery Тод-лоувери
Tom Dockin Том Докин
Tom-Poker Том Покер
Tom Tit Tot Том Тит Тот
Trash трэш
Trows троу
Tuatha de Danann племена богини Дану
Tylwyth Teg терлоитх тейг
Urchins урхины
Urisk уриск
Uruisg уруизг
Verry Volk волжебный нарот
Waff вафф
Wag-at-the-Wa' вагатева
Wantley Worm the дракон из Вэнтли
Washing woman прачка
Water-bull водяной бык
Water-fairies водяные феи
Water-horse водяная лошадь
Water- Leaper the водяной попрыгун
Water-wraith водяной призрак
Wee Folk the крошечный народ
White ladies белые дамы
Whuppity Stoorie Вапити Стури
Wight твари
Wild Hunt the неистовая охота
Will o' the Wisp болотный огонь
Winged Serpents the крылатые змейки
Wish Hounds собаки, предвестники беды
Witch of Laggan the ведьма из Лаггана
Wryneck Врайнек
Wulver the вулвер
Wyverns вайверны
Yallery Brown Яллери Браун
Yarthkins ярткины



Примечания

1

Пер. H. Я. Дьяконовой.

(обратно)

2

Многие сказки и легенды, к которым отсылают статьи энциклопедии, доступны читателю в русском переводе. Прежде всего следует указать сборник — Сквозь волшебное кольцо: британские легенды и сказки / Пер. Н. В. Шерешевской. М., 1987, а также издания серии Anima Celtica: Лики Ирландии: книга сказаний / Пер., сост., коммент. С. Шабалова. М.; СПб., 2001; Шотландская старина: книга сказаний / Пер. с англ., сост. и коммент. С. Шабалова. М.; СПб., 2001; Память острова Мэн: книга сказаний / Пер. с англ., сост. и коммент. С. Шабалова. М.; СПб., 2002; Уэльс: Хроники бриттов. Книга сказаний / Пер. с англ., сост. и коммент. С. Шабалова. М.; СПб., 2005.

(обратно)

3

Discourse on Devils and Spirits // Scot R. The Discoverie of Witchcraft. London, 1665.

(обратно)

4

См. исследование: Clodd E. Tom Tit Tot, an Essay on Savage Philosophy. London, 1898.

(обратно)

5

Simpson E. B. Folk Lore in Lowland Scotland. London, 1908. P. 93.

(обратно)

6

Chambers R. Popular Rhymes of Scotland. Edinburgh, 1870.

(обратно)

7

Discourse on Devils and Spirits // Scot R. The Discoverie of Witchcraft. London, 1665.

(обратно)

8

Edwards G. Hobgoblin and Sweet Puck. London, 1974.

(обратно)

9

Allingham W. Rhymes for the Young Folk. London, 1887.

(обратно)

10

Allingham W. Rhymes for young folk. London, 1887.

(обратно)

11

Leather E. M. The Folklore of Herefordshire. London, 1912.

(обратно)

12

Campbell J. Popular Tales of the West Highlands. 4 vols. London, 1890–1893. Vol. II. P. 67–68.

(обратно)

13

Gill Walter. A Second Manx Scrapbook. London, 1932. P. 246.

(обратно)

14

Saxby J. Shetland Traditional Lore. Edinburgh, 1932.

(обратно)

15

Keightley T. The fairy Mythology, Illustrative of the Romance and Superstition of Various Countries. London, 1850. P. 95.

(обратно)

16

Campbell J. Superstitions of the Highlands and Islands of Scotland. Glasgow, 1900.

(обратно)

17

Вероятнее всего, подобные особенности были приписаны феям теми, кто верил, что волшебные существа — это падшие ангелы или же прислужники дьявола. Раздвоенные копыта дьявола, возможно, один из самых распространенных пунктов народных поверий. Так, Александр Роберте пишет в своем «Трактате о ведовстве»: «Дьявол не может в точности воссоздать человеческое тело, поэтому его выдает какое-нибудь заметное уродство».

(обратно)

18

McKay J. G. More West Highland Tales. 2 vols. Edinburgh, 1940, 1960.

(обратно)

19

Campbell J. G. Superstitions of the Highlands and Islands of Scotland. Glasgow, 1900. P. 22.

(обратно)

20

St. Baring Gould. Lives of Saints. London, 1897–1898.

(обратно)

21

Campbeil J. G. Op. cit. P. 21.

(обратно)

22

Wentz E. The Fairy-Faith in Celtic Countries. Oxford, 1911. P. 44.

(обратно)

23

Carmichael A. Garmina Gadelica. Edinburgh, 1928–1941. Александр Кармайкл перевел описание танца фей, сделанное Ангусом Маклеодом из Харриса в 1877.

(обратно)

24

Wentz Е. Op. cit. Р. 44. Поведал эту историю Майкл Оутс, переводчик Вентца в тех краях.

(обратно)

25

Hyde D. Beside the Fire. London, 1890. P. 87–89.

(обратно)

26

Чосер Дж. Рассказ батской ткачихи / Пер. И. Кашкина // Чосер Дж. Кентерберийские рассказы. М., 1988.

(обратно)

27

The Folklore Record. 5 vols. London, 1878–1882. Vol. I. P. 229–231. Записано Чарльзом Смитом со слов Джона Добсона. Маленькие существа в зеленом вполне могли оказаться эльфами. Их чирикающие, словно птичьи, голоса, одежда и внешность вполне соответствуют представлению, бытовавшему в Англии с XVI века, к тому же у них не было крыльев и они перескакивали через стену, словно белки. Рассказ сторожа чрезвычайно живой и принадлежит к тем редким историям, которые поражают читателя своим абсолютным правдоподобием.

(обратно)

28

Leather E. M. The Folklore of Herefordshire. London, 1912.

(обратно)

29

Bovet R. Pandemonium, or the Devil's Cloyster. London, 1684. P. 207–210.

(обратно)

30

Wilde F. S. Ancient Legends, Mistic Charms and Superstitions of Ireland. 2 vols. London, 1887. Vol. I. P. 145.

(обратно)

31

County Folklore. Vol. VIII: Somerset Folklore by Tongue R. L. 1965. P. 112.

(обратно)

32

Campbell J. G. Superstitions of the Highlands and Islands of Scotland. Glasgow, 1900. P. 15.

(обратно)

33

Morrison S. Manx Fairy Tales. London, 1911.

(обратно)

34

Этот серебряный крест хранился на острове Мэн в поместье Джарби, к к счастью, незадолго до исчезновения крест успели одолжить у владельцев и прорисовать для потомков. Два кубка фей — знаменитые чаша из Эден-Холла, в Кумберленде, и священная чаша из церкви на острове Мэн (The Denliam Tracts. Vol. I. London, 1891. P. 119).

(обратно)

35

Gill W. A Manx Scrapbook. London, 1929. P. 291.

(обратно)

36

Как это обычно бывает в фольклоре, никаких обоснований такого отклонения от общего правила не существует. Редьярд Киплинг замечательно обработал эту тему в рассказе «Холодное железо» из сборника «Пак с холма Пэк».

(обратно)

37

Wentz Е. The Fairy-Faith in Celtic Countries. Oxford, 1911. P. 106–107.

(обратно)

38

McPherson J. Primitive Beliefs in the North-East of Scotland. London, 1929. P. 98–100.

(обратно)

39

Carmichael A. Carmina Gadelica. 4 vols. Edinburgh, 1928–1941. Vol. II. P. 357.

(обратно)

40

Wentz E. The Fairy-Faith in Celtic Countries. Oxford, 1911. P. 106.

(обратно)

41

Saxby J. Shetland Traditional Lore. Norwood Editions reprint, 1974.

(обратно)

42

Rhys J. Celtic Folklore, Welsh and Manx. 2 vols. Oxford, 1901. Vol. I. P. 158–160.

(обратно)

43

Coxhead J. R. Devon Traditions and Fairy Tales. Exmouth, 1959.

(обратно)

44

Keightley T. The Fairy Mythology, Illustrative of the Romance and Superstition of Various Countries. London, 1850. P. 305–306.

(обратно)

45

См.: Keightley T. Op. cit. P. 390–391.

(обратно)

46

Campbell J. F. Popular Tales of the West Highlands. 4vols. London, 1890–1893.

(обратно)

47

Campbell J. F. Op. cit. Vol. II. P. 52–54. На сказку, как правило, ссылаются сторонники теории о том, что вера в фей является отголоском воспоминаний о коренном населении страны: изначально это были остатки покоренных племен, которым пришлось уйти в горы, но все же они продолжали возвращаться к местам обитания завоевателей в надежде поживиться чем можно.

(обратно)

48

Aubrey J. Natural History and Antiquities of the County of Surrey. 5 vols. London, 1718–1719. Vol. III.

(обратно)

49

Chambers R. Popular Rhymes of Scotland. Edinburgh, 1870.

(обратно)

50

Campbell J. F. Popular Tales of the West Highlands. 4 vols. London, 1890–1893. Vol. II. P. 51. В этом случае награда адекватна благодеянию. Перед нами пример, когда у феи рождается ребенок, что, как нам известно из сказки «Волшебные обитатели Селенских болот», случается чрезвычайно редко; однако следует отметить, что среди корнуэльских фей больше исчезающих, чем среди фей Горной Шотландии.

(обратно)

51

Briggs К. М. A Dictionary of British Folk Tales. 4 vols. London, 1970–1971.

(обратно)

52

Cromek R. H. Remains of Nithsdale and Galloway Song. London, 1810. P. 302–303.

(обратно)

53

Gibbings W. W. Folklore and Legends, Scotland. London, 1889.

(обратно)

54

Scott W. Minstrelsy of the Scottish Border. Edinburgh, 1932. Vol. II. P. 359.

(обратно)

55

Hunt R. Popular Romances of the West of England. London, 1923.

(обратно)

56

Ibid. P. 102.

(обратно)

57

Ibid. P. 98–101.

(обратно)

58

Ibid. P. 156–160.

(обратно)

59

County Folklore. Vol. VIII: Somerset Folklore by Tongue R. L. 1965. P. 112.

(обратно)

60

Campbell J. G. Superstitions of the Highlands and Islands of Scotland. Glasgow, 1900. P. 52–57.

(обратно)

61

Уильям Батлер Йейтс уверял, что был знаком с одним молодым человеком, которого подобным образом истязали феи. Они выволакивали его из постели и щипали, говорил он.

(обратно)

62

Aubrey J. Hypomnemata Antiquaria. Bodleian Ms. Aubrey III. Примером тому — сказка «Три коровы». См: Jacobs J. English Fairy.

(обратно)

63

Tales. London, 1890. P. 82.

(обратно)

64

Waldron G. A description of the Isle of Man. London, 1731.

(обратно)

65

Campbell J. F. Popular Tales of the West Highlands. 4 vols. London. 189M893. Vol. II. P. 49.

(обратно)

66

Джон Обри провел в Шотландии целое расследование касательно веры в людей, обладающих двойным зрением, результаты которого опубликовал в «Альманахе». Он, подобно фольклористам позднейших эпох, составил анкету, в которую включил вопросы наподобие того, помогает ли второе зрение «раскрывать события только прошедшего и настоящего или же распространяется и на то, чему еще лишь суждено произойти» или «являются предметом такого знания только мрачные и печальные события, такие как смерть или убийство, или также можно получить благоприятные и радостные известия?». Ответы он получил самые разнообразные, как и бывает обычно при сборе фольклорного материала.

(обратно)

67

Hartland Е. S. The Science of Fairy Tales, an Inquiry into Fairy Mythology. London, 1891. P. 199.

(обратно)

68

Stkes W. British Goblins. London, 1880.

(обратно)

69

Tongue R. L. Forgotten Folk-Tales of the English Counties. London, 1970. P. 53.

(обратно)

70

Хороший тому пример — «Страна вечной юности», перевод старинной ирландской легенды, выполненный Джеймсом Стивенсом.

(обратно)

71

Campbell J. F. Popular Tales of the West Highlands. 4 vols. London, 1890–1893. Vol. II. P. 66–67.

(обратно)

72

Bovet R. Pandemonium, or the Devil's Cloyster. London, 1684. P. 172–175.

(обратно)

73

Campbell J. F. Popular Tales of the West Highlands. 4 vols. London, 1890–1893. Vol. II. P. 57–60.

(обратно)

74

Wilde F. S. Ancient Legends, Mystic Charms and Superstitions of Ireland. 2 vols. London, 1887. Vol. II. P. 213.

(обратно)

75

Douglas G. Scottish Fairy and Folk-Tales. London, 1893. P. 129.

(обратно)

76

County Folklore. V. Ill: Orkney and Shetland Islands. 1901. P. 23–25.

(обратно)

77

Wilde F. S. Op. cit. 2 vols. London, 1887. Vol. I. P. 54–56.

(обратно)

78

Rhys J. Celtic Folklore, Welsh and Manx. 2 vols. Oxford, 1901. Vol. I. P. 211–213. Рис приводит валлийскую версию, записанную Уильямом Томасом Соломоном со слов матери, которая, в свою очередь, услышала этот рассказ восьмьюдесятью годами раньше от одной пожилой женщины из Гарт-Дорвен. В разговоре Соломон упомянул еще непомерное количество льна, которое Эйлиан перепряла, сидя на лугу. В этой сказке сходятся все мотивы: Златовласка, любимица фей, или терлоитх тейг, ребенок-метис, нуждающийся в снадобье фей для обретения волшебного зрения, отвод глаз и ослепление зрячего глаза.

(обратно)

79

Wilde F. S. Op. cit. 2 vols. London, 1887.

(обратно)

80

Herrick R. Poems / Ed. by R. W. Moorman. Oxford, 1925.

(обратно)

81

Allies J. On the Ancient British, Roman and Saxon Antiquities and Folklore of Worcestershire. London, 1840.

(обратно)

82

Hunt R. Popular Romances of the West of England. London, 1923. P. 107–109. Похожая сказка о молочнице из Незер-Уиттон, но не с таким грустным концом, есть в «Дэнхамских трактатах».

(обратно)

83

Wentz E. The Fairy-Faith in Celtic Countries. Oxford, 1911. P. 44.

(обратно)

84

Hotham D. The Life of Jacob Bemen. London, 1654. P. 3.

(обратно)

85

Webster J. The Displaying of Supposed Witchcraft. London, 1677. P. 301.

(обратно)

86

См.: Hunt R. Popular Romances of the West of England. London, 1923. P. 127–129, 470–471.

(обратно)

87

Keightley T. The Fairy Mythology, Illustrative of the Romance and Superstition of Various Countries. London, 1850. P. 373–375.

(обратно)

88

Crossing W. Tales of the Dartmoor Pixies: Glimpes of Elfin Haunts and Antics. London, 1890.

(обратно)

89

Bowker J. Goblin Tales of Lancashire. London, 1883.

(обратно)

90

Hunt R. Popular Romances of the West of England. London, 1923. P. 102.

(обратно)

91

Cunningham Allan. The Lives of the Most Eminent British Painters, Sculptures, and Architects. 6 vols. London, 1829–1833. Vol. I. P. 228–229.

(обратно)

92

Bowker J. Goblin Tales of Lancashire. London, 1883.

(обратно)

93

County Folklore. Vol. VIII: Somerset Folklore by R. L. Tongue. 1965. P. 117.

(обратно)

94

Miller Hugh. The Old red Sandstone. Edinburgh, 1841.

(обратно)

95

Это деление предложил У. Б. Йетс — Yeats W. В. Irish Fairy and FolkTales. London, 1893. Примерно такое же различие соблюдает и Джеймс Макдугал — Macdougall J., Calder G. Folk Tales and Fairy Lore. London, 1935.

(обратно)

96

Rhys J. Celtic Folklore, Welsh and Manx. 2 vols. Oxford, 1901. Vol. I. P. 262–269. — Самое необычное в этой истории то, что она объединяет столько разных мотивов.

(обратно)

97

Sikes W. British Goblins. London, 1880.

(обратно)

98

Подробнее см.: Spence Ls. British Fairy Origins. London, 1948.

(обратно)

99

County Folklore, vol. VIII: Somerset Folklore by R. L. Tongue, ed. by К. M. Briggs, 1965. P. 111.

(обратно)

100

Bowker J. Goblin Tales of Lancashire. London, 1883. Феи Баукера, ведущие мудреные разговоры за столами из мухоморов, очень напоминают литературных фей эпохи короля Якова, кажется даже, что автор позаимствовал подробности из «Нимфидии» Драйтона или другой поэмы того же толка.

(обратно)

101

Bottrell W. Traditions and Hearthside Stories of West Cornwall. 3 vols. Penzance, 1870–1890. Vol. II. P. 245–246. Такое впечатление, что на рассказ Уильяма Боттрелла о феях повлияли некоторые истории, записанные Р. Хантом. Так, очень похожее описание «укромных местечек меж каменными курганами, у самой воды, поросших ярко-зеленой травой, папоротниками и дикими гвоздиками», находим в сказке «Сады маленького народца». Но таковы эти места лишь днем, а по ночам до рыбаков, будь они хоть в миле от берега, долетают нежнейшие мелодии, сладчайшие ароматы, свет сотен и сотен огоньков. Те, кто подходит поближе, особенно в лунную ночь, видят россыпи прекрасных цветов, куда ярче тех, что растут в садах смертных. — Hunt R. Popular Romances of the West of England, London, 1923. P. 118–119.

(обратно)

102

За исключением фениев.

(обратно)

103

Knox J. The Topography of the Banks of Tay. London, 1831. P. 108.

(обратно)

104

В конце XIX века Д. Мак-Ритчи положил в основу своей теории происхождения фей сделанное им открытие, что финны, или фианы, Горной Шотландии и Ирландии, пехты Нижней Шотландии и троу Шетландских островов суть одно и то же. — См.: Mac Ritchie D. The Testimony of Tradition. London, 1890. Вопрос о том, правильно ли идентифицировать фей с давно исчезнувшими племенами, до сих пор остается открытым. Похоже, что смутная историческая память о племенах аборигенов, населявших когда-то Британию, также является частью пестрой и сложной картины веры в фей.

(обратно)

105

Chambers R. Popular Rhymes of Scotland. Edinburgh, 1870.

(обратно)

106

Томас Китай почерпнул сведения о троу из «Описания Шетландских островов» (1822) Гибберта и из книги Эдмонстона «Обзор Шетландских островов» (1799), однако самые интересные детали мы находим в книге Джесси М. И. Саксби «Шетландские традиционные легенды». Джесси Саксби родилась на Шетландских островах и была девятым ребенком в семье, поэтому с детства прекрасно знала местные предания, которые не просто изучать приезжим ученым, так как на островах запрет на нарушение волшебной тайны действует особенно строго. Однако она обладала таким правом по рождению и многое нам поведала, например историю о Кунал-троу или Кинг-троу, рассказанную старым лодочником.

(обратно)

107

Saxby J. Shetland Traditional Lore. Edinburgh, 1932. В главе «Истории о троу» Джесси Саксби перечисляет множество особенностей троу, которые рассматриваются в разных главах этой книги, например в главе «Нравы фей».

(обратно)

108

Камилла Гордон почерпнула это описание из «Истории Саффолка» Холингворта (County Folklore, Vol. I: Suffolk / Ed. by Lady E. C. S. Gordon. London, 1893. P. 36). Из того же источника заимствована история ребенка, которого едва-едва удалось спасти от фериеров, и другая, о женщине, которая нашла подкидыша в колыбели своего младенца, но, вопреки обыкновению, была так добра к нему, что благодарные фермеры каждую ночь клали в карман ее платья по серебряной монетке.

(обратно)

109

Bowker J. Goblin Tales of Lancashire. London, 1883.

(обратно)

110

Уолтер Гилл полагает, что это слово происходит от английского «феи». Он приводит целый список названий мест и растений, в которых фигурирует слово «ферриш». См.: Gill W. A Second Manx Scrapbook. London, 1932. P. 217–218.

(обратно)

111

Chambers R. Popular Rhymes of Scotland. Edinburgh, 1870. P. 324.

(обратно)

112

Sikes W. British Goblins. London, 1880. P. 13–17.

(обратно)

113

Сrосеr, Т. Croflon. Fairy Legends and Traditions of the South of Ireland, 3 vols. London, 1825–1828. Vol. I. P. 140.

(обратно)

114

Wilde F. S. Ancient Legends, Mystic Charms and Superstitions of Ireland, 2 vols. London, 1887. Vol. I. P. 103.

(обратно)

115

Mackenzie O. A Hundred Years in the Highlands. London, 1935.

(обратно)

116

Henderson W. Folklore of the Northern Counties. London, 1879. P. 254.

(обратно)

117

Mackenzie D. Scottish Folk Lore and Folk Life. London, 1935. P. 244.

(обратно)

118

Ibid.P. 251.

(обратно)

119

Henderson W. Folklore of the Northern Counties. London, 1879. P. 265.

(обратно)

120

См.: Mackenzie D. Scottish Folk Lore and Folk Life; Spence L. The Fairy Traditions in Britain. London, 1948; Carmichael A. Carmina Gadelica. Edinburgh, 1928–1941.

(обратно)

121

Henderson W. Folklore of the Nothern Counties. London, 1879. P. 248.

(обратно)

122

Aubrey J. Miscellanies. 5th ed. London, 1840. P. 191–192.

(обратно)

123

Henderson W. Op. cit. P. 269.

(обратно)

124

Тоrnuе R. Forgotten Folk-Tales of the English Counties. London, 1970. P. 201–204.

(обратно)

125

Rhys J. Celtic Folklore, Welsh and Manx. Oxford, 1901. 2 vols. P. 593–596.

(обратно)

126

Sikes W. British Goblins. London, 1880. P. 30–31.

(обратно)

127

Henderson W. Op. cit. P. 252–253.

(обратно)

128

Mackenzie D. Scottish Folk Lore and Folk Life. London, 1935. P. 230.

(обратно)

129

Wood-Martin W. Traces of the Elder Faiths of Ireland. 2 vols. London, 1902. Vol. 2. P. 3.

(обратно)

130

Stewart G. Popular Superstitions of the Highlanders of Scotland. London, 1970.

(обратно)

131

Ibid. P. 142–143.

(обратно)

132

Henderson W. Op. cit. P. 256–257.

(обратно)

133

Graham P. Sketches Descriptive of Picturesque Scenery on the Southern Confines of Perthshire. Edinburgh, 1806.

(обратно)

134

Morrison S. Manx Fairy Tales. London, 1911.

(обратно)

135

Gill W. A Second Manx Scarpbook. London, 1932. P. 326. Судя по всему, Гилл полагал, что Фенодири мог существовать во множественном числе, однако это лишает легенду о его изгнании из Волшебнойстраны всякого смысла.

(обратно)

136

Mackenzie D. Op. cit.

(обратно)

137

Campbell J. F. Popular Tales of the West Highlands. 4 vols. London, 1890–1893. Vol. 11. P. 103.

(обратно)

138

Ibid.

(обратно)

139

Courtney M. Cornish Feasts and Folklore. Penzance, 1890. P. 129.

(обратно)

140

Bottrell W. Traditions and Hearthside Stories of West Cornwall. 3 vols. Penzance, 1870–1890. Vol. I. P. 142.

(обратно)

141

Gomme A. A Dictionary of British Fol-Lore, Part I: Traditional Games, 2 vols. London, 1898. Vol. I. P. 43.

(обратно)

142

Wright E. M. Rustic Speech and Folklore. Oxford, 1913. P. 202.

(обратно)

143

Эту сказку о Синезадом Руфь Танг услышала от своей школьной подруги в 1909 году, а еще двумя годами ранее ту же самую историю рассказывали ей жнецы в Трулле. Возникла она, скорее всего, не раньше конца XIX века.

(обратно)

144

Henderson W. Folklore of the Nothern Counties. London, 1879. P. 264.

(обратно)

145

County Folklore, vol. II: North Riding of Yorkshire, York and the Ainsty, collected and edited by Mrs Gutch, 1899. Миссис Гатч возводит название «хобтраст» к Hob-i-t'-hurst, то есть Хоб-из-под-Бугра, однако Джиллиан Эдварде в книге «Хобгоблин и Душка Пак» доказывает, что это название, скорее всего, восходит к средневековому Hob Thurs, что, в свою очередь, происходит от староанглийского thyrs или thurs — так англосаксы называли великанов языческих времен, а их потомки в Средние века пользовались этим словом, наряду со словом «пэк», для обозначения дьявола. Если это и в самом деле так, то забавная приставка «хоб» хотя бы отчасти смягчает резкость основного значения. Миссис Гатч и Уильям Хендерсон называют всех без исключения хобов хобменами. Хобмены столь же многочисленны, хотя и вполовину не столь зловредны, как великое племя фо-а, обитающее в Горной Шотландии.

(обратно)

146

Пер. Т. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

147

County Folklore, Vol. VIII: Somerset Folklore by R. Tongue, 1965.

(обратно)

148

Дж. Макферсон в своей книге цитирует «Путешествие по Шотландии» Пеннанта — McPherson. Primitive Beliefs in the North-East of Scotland. London, 1929. P. 113–114.

(обратно)

149

Wright Е. Rustic Speech and Folklore. Oxford, 1913.

(обратно)

150

Edwards G. Hobgoblin and Sweet Puck. London, 1974.

(обратно)

151

Chambers R. Popular Rhymes of Scotland. Edinburgh, 1870.

(обратно)

152

Sikes. British Goblins.

(обратно)

Оглавление

  • ОТКУДА БЕРУТСЯ ФЕИ?
  • ИМЕНА ФЕЙ
  • ОБЛИК ФЕЙ
  • ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ФЕЙ
  • НРАВЫ ФЕЙ
  • ВОЛШЕБНАЯ СТРАНА
  • ФЕИ И СМЕРТНЫЕ
  • ПЛЕМЕНА И НАРОДЫ ФЕЙ
  • ДУХИ-ОДИНОЧКИ
  • БРАУНИ
  • ХОБЫ
  • ПИКСИ
  • ДУХИ, ЖИВУЩИЕ В ПОГРЕБАХ
  • ВЕЛИКАНЫ
  • ВЕДЬМЫ И КАРГИ
  • ГОБЛИНЫ
  • ЧУЖИЕ
  • ГНОМЫ И ДУХИ РУДНИКОВ
  • БУГИ, ЗВЕРИ-БУГИ И БУГИ-НЯНЬКИ
  • ЧУДИЩА
  • ВОЛШЕБНЫЙ СКОТ
  • ВОЛШЕБНЫЕ КОТЫ
  • ВОЛШЕБНЫЕ СОБАКИ И ПРИЗРАЧНАЯ ОХОТА
  • ДРАКОНЫ
  • ДУХИ ДЕРЕВЬЕВ
  • РУСАЛКИ И ВОЛШЕБНЫЕ ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ
  • МОРСКИЕ ЛЮДИ
  • ВОДЯНЫЕ ДУХИ
  • БАНШИ
  • СПУТНИКИ
  • ИМЕНА-ЗАГАДКИ
  • ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ
  • СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ЛЕГЕНДЫ
  • ТАЙНОЕ СОДРУЖЕСТВО
  • КАЗАТЕЛЬ НАРОДНЫХ СКАЗОК
  • КАЗАТЕЛЬ ВОЛШЕБНЫХ СУЩЕСТВ
  • НГЛО-РУССКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
  • *** Примечания ***