Повесть о моём друге [Пётр Андреевич Андреев] (fb2) читать постранично

Несколько слов о книге

Главы этой книги являются типичными вехами жизни нашего поколения: наше детство, когда кострами взвивались синие ночи., рождалась пионерия; наша комсомольская юность, гимн молодых строителей новой жизни «Наш паровоз, вперед лети!»; Магнитка и Кузбасс, чудо Днепрогэса; наша зрелость, опаленная горькими днями лета 1941 года, когда поднялась страна огромная на смертный бой с гитлеровскими полчищами…

Петр Андреев принадлежит к тому прекрасному поколению, которое вошло в жизнь в 20-е, трудные, но прекрасные годы, когда Революция открыла двери школ и университетов детям рабочих и крестьян, когда трудящиеся Страны Советов учились управлять своим государством; именно это поколение встретило грудью первые удары гитлеровских полчищ в Бресте и Перемыш-ле; это поколение под руководством партии Ленина вело борьбу в тылу врага, когда земля горела под ногами агрессоров.

Обо всем этом и повествует книга Петра Андреева.

В книге нет лихих сюжетных поворотов: читатель ощущает с первых же страниц, что Петр Андреев рассказывает о том, что пережил сам, и в этом, словно в капле воды, отражаются и просматриваются судьбы миллионов. Потому-то эта книга так тепло была встречена нашей прессой, потому-то переведена в братских странах социализма.

Думаю, что читатели, особенно молодое поколение, с интересом встретят новое издание книги, столь тепло и искренне рассказывающей о жизни отцов.

СЕРГЕЙ МИХАЛКОВ.

ГЕРОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА.

ЛАУРЕАТ ЛЕНИНСКОЙ ПРЕМИИ

От автора

Это не мемуары. Многие имена и фамилии изменены.

Я назвал книгу «Повесть о моем друге», но, по сути, это повесть о людях нашего поколения, о том, что сам я пережил и видел.

Более трех десятилетий отделяют уже нас от последних военных салютов. За это время многое изменилось в жизни, многое ушло. Но память о пережитом жива. И потому, если сверстники мои скажут: «А ведь так или почти так было с нами», если дети наши и внуки узнают в книге отцов и дедов, — значит, не зря сидел я ночами над старыми тетрадками и блокнотами, рылся в боевых донесениях, дневниках, документах и заново переживал былое.

Именно к ним, будущим строителям, преобразователям, защитникам Родины нашей, и обращаюсь я в этой книге. Ведь это о них, наших наследниках, так мудро и проникновенно сказал Леонид Ильич Брежнев: «…Очень хочется, чтобы дети и внуки наши никогда не знали, что такое война».

Светлой памяти матери посвящается

Пролог

…В памятное то утро по старой, еще военной привычке я встал рано, подошел к окну, распахнул его настежь: над Москвой плыли тяжелые, низкие, взъерошенные тучи, заволакивая горизонт. В мелкой сетке дождя они двигались от центра, от Красной площади, куда-то за Тушино, к аэродромам. Я сразу же представил себе, как на зеленом летном поле хмурились и ворчали комэски, ругая синоптиков скорее по привычке, чем за дело. Но на этот раз те не ошиблись, предсказали верно: «пасмурное небо, моросящий дождь…»

Занималось утро великого дня — двадцать четвертого июня тысяча девятьсот сорок пятого года.

Еще с вечера приготовлена была недавно сшитая, ни разу еще не надеванная форма, до солнечного высверка начищены ордена и медали. В который раз, волнуясь — уж не мальчишка ведь! — перечитывал я надпись на пригласительном билете: «Доступ на Красную площадь прекращается в 8 часов…»

Как же томительно тянулись утренние часы! Но вот наконец нежно и мелодично прозвенели близкие куранты на Спасской, и я вышел из гостиницы. Солнце так и не пробилось сквозь завесу туч; капли дождя стекали с козырьков фуражек, с танкистских шлемов, с бескозырок матросов — шеренги участников предстоящего торжества замерли на всем пути от Манежа до Красной площади, — но, глядя на лица бойцов и офицеров, я все время ощущал солнце, хоть и не было его, чертяги, в то утро — утро Парада Победы…

Строгий часовой, проверив документы, козырнул мне, и я вступил на брусчатку Красной площади. И в тот час высшего торжества нашего, за несколько минут до начала парада, может быть, впервые за все эти годы сжалось и дрогнуло у меня сердце, а горло перехватило спазмой. В веселой и праздничной толпе, отвечая на приветствия, шутки, видя знакомые лица, я искал тех товарищей и друзей своих, которые по праву всей жизни своей должны были прийти сюда: наверное, не я один, а многие чувствовали то же самое — словно невидимая грань пролегла в эти мгновения между нами — живыми и павшими…

Думал ли я об этом высоком торжестве, о параде победителей, в дни июньских боев сорок первого года? Мечтал ли о минутах этих, когда выходил из-под страшного огня в сорок втором? Ждал ли победного салюта у тусклого и холодного партизанского костра в сорок третьем? Верил ли в него, очнувшись на руках у молоденькой сестрицы в