Разбудить смерть [Джон Диксон Карр] (fb2) читать онлайн
- Разбудить смерть (а.с. доктор Гидеон Фелл -9) 735 Кб, 226с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Джон Диксон Карр
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Джон Диксон Карр Разбудить смерть
Глава 1 Присвоенный завтрак
В час мутного сырого рассвета того январского утра Кристофер Кент стоял на Пикадилли, дрожа от пронизывающего холода под беспросветно серым небом, словно замалеванным широкой кистью. Он находился всего в десятке шагов от Пикадилли-Серкус. Часы на «Гиннессе» показывали двадцать минут восьмого. Единственным движущимся предметом на площади было такси – мотор отчетливо тарахтел в тишине. Машина объехала островок безопасности Арес и скрылась на безлюдной Риджент-стрит. Резкими порывами налетал восточный ветер, встряхивая колючий ледяной воздух, как встряхивают ковер. Мимо Кристофера Кента одна за другой промчались гонимые ветром снежинки. Он проводил их равнодушным взглядом. Стоило свернуть за угол, и он оказался бы возле банка, где мог выписать чек на любую сумму. Но в кармане у него не было ни единого пенни, и еще целые сутки он должен продержаться без денег. Именно должен! А со вчерашнего завтрака у него во рту крошки не было, и желудок буквально сводило от голода. Казалось, ноги сами привели Кента к гостинице «Королевский багрянец». Всего через один день – точнее, ровно в десять утра первого февраля – он войдет в ее вестибюль и встретится, как договорено, с Дэном Рипером. Тогда и будет закончен их спор. Приятно будет выиграть пари у Дэна. Но сейчас от голода и головокружения радость Кента при мысли о грядущей победе уступила место угрюмому раздражению. Как обычно, все началось с нелепости, а привело… Но начнем по порядку. Его покойный отец был из тех самых Кентов, что переехали жить в Южную Африку. Там и вырос Кристофер. Повзрослев, он побывал во многих странах, кроме родной Англии, ни разу не посетив страну с тех пор, как его увезли оттуда в двухлетнем возрасте. Этому вечно что-то мешало, да и многочисленная родня требовала внимания. Хотя теперь он стал слишком ленив, чтобы часто видеться с родственниками, и ограничивался встречами с ними лишь на светских мероприятиях. У Криса было мало общего с ними. Воспитанный на здоровых житейских принципах отца, Крис всегда соглашался с его суждениями, исключение составляла приверженность родителя к бизнесу. Кристофер рано увлекся чтением, а в двадцать пять лет он и сам начал писать детективные романы, трудился как негр и добился успеха и признания. Но Дэн Рипер не одобрял этого занятия. Поеживаясь на ветру и притопывая, чтобы согреться, Кент неожиданно вспомнил куда более приятный денек – три месяца назад в Дурбане. Когда он, уютно развалившись в шезлонге и потягивая прохладительный напиток из запотевшего бокала, с удовольствием прислушивался к шуму океанского прибоя. Как обычно, между ним и Дэном Рипером возник спор. Он словно наяву увидел лицо Дэна с его вечным красно-бурым загаром, его скупую жестикуляцию и неколебимую уверенность в себе. В свои пятьдесят Дэн добился успеха в этой стране молодых и стал одним из тех, кто превратил Йоханнесбург в новый Чикаго. Хотя Дэн был почти на двадцать лет старше Кента, они давно дружили и обожали спорить на любые темы. Дэн был членом Ассамблеи и прилагал огромные усилия, чтобы стать заметным политиком. И, как обычно, он стал излагать свою точку зрения безапелляционным тоном. – У меня нет времени читать романы, – заявил Дэн. – Биографии известных персоналий, книги по истории – это пожалуйста. Это мне по душе. Я предпочитаю реалистический подход ко всему. Мне нужно чтение для ума. Что касается остальной литературы, я смотрю на нее как старая миссис Паттерсон: «Какой в этом смысл? Все это сплошная ложь и фантазии!» Но если уж человек издает романы, то, по крайней мере, он должен писать их на основании опыта – на основании близкого и полного знания жизни, – например, как моего. Иногда мне думается, что я мог бы… – Да, – строптиво произнес Кент, – я понимаю. По-моему, это я уже где-то слышал. Чушь! Моя работа – такое же серьезное ремесло, как и любое другое. И оно требует образования. А твой жизненный опыт, о котором мне надоело слышать… – Но ты же не станешь отрицать, что он необходим? – Не знаю, – честно признался Кент, щурясь сквозь темные очки на сияющее синее небо и море. – Когда я читаю краткие биографии авторов на обложке книги, меня всегда поражает одна вещь. Удивительно, до чего все эти авторы похожи. В девяти из десятка случаев ты прочтешь там: «За свою жизнь, полную приключений, мистер Блант работал дровосеком, рабочим на ранчо, газетчиком, рудокопом и барменом; путешествовал по Канаде, некоторое время был…» – ну и так далее. Дух захватывает, когда узнаешь, сколько писателей работали на ранчо в Канаде. Если меня когда-нибудь попросят дать сведения для биографической справки, я нарушу эту традицию. Я напишу: «Я не был ни дровосеком, ни ранчеро, ни газетчиком, ни рудокопом и тем более барменом и никогда не зарабатывал на жизнь честным тяжелым трудом, пока не начал писать». Последнее замечание больно укололо самолюбие Дэна. – Мне это известно, – мрачно отрезал он. – У тебя всегда было полно денег. Но ты и не смог бы сам зарабатывать на жизнь. Ты бы этого просто не выдержал. С этой минуты их спор, подогретый парой-двумя стаканами виски, приобрел более острый характер. А Дэн все больше распалялся. – Готов поставить тысячу фунтов, – кричал Дэн с романтическим воодушевлением, – что ты не выдержал бы испытаний, выпавших мне! Слушай, а это идея! Держу пари, что ты не сможешь и дня прожить в Йоханнесбурге без пенни в кармане. Не заработаешь денег на дорогу на побережье – в Дурбан, Кейптаун или порт Элизабет – куда хочешь. Не сумеешь заработать на переезд по морю до Англии и встретиться там со мной в назначенный день. Скажем, через полтора месяца с сегодняшнего дня. Я имею в виду, что ничего этого ты не сможешь проделать, не прибегая к своим деньгам и не называя своего имени, чтобы получить помощь. Ну, что скажешь?! Кент не сказал ему, что эта идея не нова, поскольку множество раз использовалась в романах. Но она его заинтриговала. – Ловлю тебя на слове, – подначил он Дэна. Дэн подозрительно на него уставился. Он всегда и во всем искал подвоха. – Ты серьезно? Имей в виду, если ты такое совершишь – или хотя бы попытаешься, – это принесет тебе огромную пользу. Это научит тебя Жизни. И снабдит материалом для настоящей книги вместо всех этих глупых рассказов о ловких шпионах и убийцах. Но ты этого не сделаешь. Наутро обязательно передумаешь. – Черт побери, я говорю совершенно серьезно! – Ой, какие мы решительные! – насмешливо проговорил Дэн, фыркнув в стакан. – Хорошо! – Он торжественно воздел толстый палец. – В начале января мне нужно съездить по делам в Англию. Со мной поедут Мелитта, твой кузен Род, Дженни и, вероятно, Франсин и Гарви. – Дэн всегда разъезжал, как император, с целой свитой друзей. – Сначала мне нужно будет заехать в Сассекс, навестить Гэя, но утром первого февраля мы обязательно приедем в Лондон. Значит, ты думаешь, что сможешь проделать весь этот путь и встретиться со мной в моем номере в гостинице «Королевский багрянец» первого февраля в десять часов утра? Подумай как следует, дружище! Тысяча фунтов – это тебе не такие деньги, чтобы ими бросаться… Сильный порыв ветра пронес мимо еще несколько снежинок. Кент огляделся, мысленно затянув потуже пояс. Что ж, все-таки он проделал этот путь. Он уже добрался до Лондона и выиграл пари. Во всяком случае, до назначенной встречи осталось всего двадцать четыре часа… если только он продержится. И главным результатом их пари оказалось то, что Дэн ошибался почти во всем, что так важно ему предрекал. Жизненный опыт? Материал для новых книг? Кент не знал, смеяться ему или проклинать Дэна. Ничто в его путешествии не напоминало приключения. Может, для Дэна переезд после войны в Южную Африку на судне, предназначенном для перевозки скота, и имел острый привкус приключения, хотя Кент и в этом сомневался. Ничего веселого и увлекательного Кент не находил в той монотонной и тяжелой работе, от которой трещали все суставы и которая – не будь он таким волевым – сломала бы его за первые же две недели. Преодолевать все трудности в пути ему помогало упорство. Те же познания человеческой натуры и трудностей жизни он смог бы приобрести, прожив какое-то время в пансионе в Йоханнесбурге. И вот он все-таки здесь. Примерно неделю назад он сошел с «Вольпара» на берег в Тилбери с заработком кочегара в кармане и почти весь заработок спустил в грандиозной попойке с экипажем судна. Возможно, со временем он будет в состоянии рассказать о путешествии в обычном своем шутливом тоне и покажет романтику пережитого приключения в открытом море. Но сейчас он испытывал только дьявольский голод. Кент подошел к высоким вращающимся дверям «Королевского багрянца», чья белокаменная громада высилась на Пикадилли. Женщины только что закончили мыть мраморный пол вестибюля и расстилали ковры. Тишина еще погруженного в сон отеля нарушалась лишь звуком их шагов. Эта гостиница была солидной, но не такой уж дорогой. Дэн Рипер предпочитал останавливаться именно в ней, хотя, как правило, снимал полэтажа и в итоге платил почти столько, сколько мог заплатить в «Савое». Но, по словам Дэна, для него было вопросом принципа не дать дорогим отелям содрать с тебя деньги за громкое имя. Кроме того, управляющий отелем тоже был выходцем из Южной Африки и его другом. В год коронации к гостинице пристроили еще один этаж, роскошные номера которого должны были стать новым словом комфорта, что тоже нравилось Дэну. Кристофер Кент невольно приблизился к зданию еще на несколько шагов. За дверьми из толстого стекла было тепло и уютно, и даже на пустой желудок можно было сносно отдохнуть в удобном кресле. Как бездомный бродяга, с завистью заглядывая в холл, он испытывал неоправданное возмущение Дэном. Дэном, экспансивным «отцом семейства» без какой бы то ни было семьи, Дэном, который при сделке готов был торговаться из-за жалкого фартинга. В эту минуту Дэн еще спит в загородном особняке Гэя в Сассексе, уютно закутавшись в одеяло. Но скоро он прибудет сюда со свитой друзей. Кент припомнил всех: Мелитта, жена Дэна, Франсин Форбс, его племянница, Родни Кент, кузен Кристофера, и жена Родни – Дженни. Родни был политическим секретарем Дэна. Гарви Рейберн, большой друг семьи, наверное, тоже отправился с ними. И через день все они появятся в Лондоне. Желудок Кента свело от острой боли. Никогда он еще не знал таких мук голода. Вдруг он заметил пролетающий мимо какой-то белый предмет, гораздо крупнее снежинки. Предмет плавно спускался откуда-то сверху, коснулся плеча Кента, и тот автоматически схватил его рукой. Это оказалась маленькая, сложенная пополам карточка, из тех, что вручают постояльцу отеля. На ней значилось: «ГОСТИНИЦА „КОРОЛЕВСКИЙ БАГРЯНЕЦ“ Номер 707 (двойной) Регистрационный номер 21/6 В стоимость входят номер, ванная и завтрак. Администрация отеля несет ответственность только за ценные вещи, сданные постояльцем в сейф управляющего». «Номер, ванная и завтрак!» Кент завороженно вчитывался в эти сказочные слова. Сначала этот забавный случай показался ему интересным сюжетом для очередного рассказа. Затем он неожиданно сообразил, что карточкой можно воспользоваться. Он представил себе, как это происходит. Вы входите в ресторан гостиницы и называете номер вашей комнаты официанту или служащему, сидящему у входа с регистрационной книгой. Затем вам подают завтрак. Если он смело войдет туда и предъявит карточку, то сможет как следует позавтракать, а затем пройти в туалетную комнату. А почему бы и нет? Откуда они узнают, что он не постоялец? Сейчас только половина восьмого. Вряд ли настоящий хозяин номера спустится так рано. В любом случае ради плотного завтрака стоило и рискнуть. Эта мысль полностью его захватила. Хотя он заложил почти все свои вещи и явно нуждался в стрижке, костюм на нем выглядел еще вполне прилично, а брился он только вчера вечером… Кент прошел через вращающиеся двери, на ходу снимая пальто и шляпу. Кент шел на вполне безобидное жульничество, но внезапно ощутил сильнейшее чувство вины. Пустой желудок лишил его обычного спокойствия и уверенности, и он со страхом думал, что все смотрят на него подозрительно и читают его мысли. Он с трудом заставил себя не торопясь пройти через вестибюль. Кажется, на него смотрел только портье в эффектной темно-синей униформе – так принято одевать служащих отелей вроде «Королевского багрянца». Беззаботным шагом Кент миновал вестибюль, пересек гостиную, уставленную пальмами в кадках, и очутился в просторном ресторане, который только начинал просыпаться. Он с облегчением увидел, что за столиками уже сидят завтракающие. Окажись Кент один, он наверняка не выдержал и удрал бы. Он и так едва не сбежал, завидев такое количество официантов. Но попытался шагать со спокойной уверенностью, как человек, собирающийся за завтраком просмотреть утреннюю газету. Ему поклонился старший официант, и теперь уже отступать было поздно. Потом он признавался, что сердце у него подскочило к самому горлу, когда один из официантов услужливо отодвинул для него стул за отдельным столиком. – Слушаю вас, сэр. – Яйца и бекон, кофе и тосты. Побольше яиц и бекона. – Да, сэр. – Официант живо выхватил из кармана блокнот. – Будьте любезны, номер вашей комнаты. – Семь ноль семь. Официант нисколько не удивился, записал номер, вырвал из блокнота листок и поспешил на кухню за заказом. Кент медленно уселся за стол. Было восхитительно тепло и уютно, от сильного аромата кофе слегка кружилась голова. Но он старался взять себя в руки. Кент с трепетом осознавал, что самообладание в любую минуту может его покинуть, но тут перед ним поставили тарелку с превосходными крупными яйцами и невероятно сочным беконом. Подставка для тостов и кофейный сервиз из полированного сплава олова со свинцом добавили блеска и без того празднично выглядевшему столу. Яйца и бекон ярко выделялись желтыми и красновато-коричневыми пятнами на ослепительной белизне фарфора и скатерти, представляя собой редкий по красоте сюжет для натюрморта. «Стяги, – думал он, с восхищением глядя на тарелку, – стяги желтые, сияющие золотом славы, плещутся в воздухе, переливаясь…» – Простите, сэр? – озадаченно произнес официант. – «Мы боремся до победы, мы пьем до дна! – лихо продекламировал Кент. – И осмеливаемся быть Дэниелами против бекона и яиц». Благодарю вас, это все. Он принялся за еду. Поначалу было трудно. Желудок судорожно сжимался от страха, но вскоре Кентом овладело успокоительное ощущение благополучия. Сытый и сонливый, он лениво откинулся на спинку стула, чувствуя полное умиротворение и испытывая только одно желание – закурить. Но этого делать не стоило. Он наелся, и теперь нужно уходить отсюда прежде, чем… Он обратил внимание на двух официантов. Один только что вошел в ресторан. Они поглядывали на него и о чем-то совещались. «Попался», – подумал Кент, но вместо страха его охватило какое-то отчаянное веселье. Встав из-за стола и по возможности сохраняя достоинство, он неторопливо направился к выходу. За официантами появился какой-то служащий отеля в темно-синей форме. Кент догадался, что это значит, еще до того, как служащий шагнул вперед и обратился к нему. – Сэр, могу я попросить вас пройти сюда? – вежливо спросил он, но от Кента не ускользнули зловещие интонации приглашения. Кент глубоко вздохнул. Значит, конец. Интересно, сажают ли в тюрьму за такие проделки? Он представлял, как Дэн Рипер да и вся его компания будут покатываться со смеху, если завтра найдут Кента в каталажке за присвоение чужого завтрака или за мытьем посуды – назначенным за подобное преступление наказанием. Эта мысль привела его в ярость, однако у Кента не было иного выхода, кроме как бежать, а этого он делать не намеревался. С невозмутимым видом Кент прошествовал за служащим через гостиную в помещение портье. Этот дородный джентльмен, с манерами сановника и с усами старшины, выглядел вовсе не зловещим, а лишь слегка взволнованным. Оглядевшись вокруг, как будто ожидал увидеть вражеских шпионов, он обратился к Кенту с доверительной вежливостью: – Простите, что беспокою вас, сэр, но хотел бы спросить, не поможете ли вы нам выйти из затруднительного положения. Вы – джентльмен из номера 707? – Да, правильно. – Ага! Видите ли, сэр, в чем дело. Номер, в который вы въехали, – 707, – до вчерашнего дня занимала, – старшина снова настороженно оглянулся, – одна американская леди, которая сегодня уже плывет домой на «Директории». Она звонила нам вчера, поздно вечером, но мы, конечно, не стали вас беспокоить, ждали, когда вы спуститесь в ресторан. Дело в том, сэр, что, уезжая из отеля, она забыла в номере очень ценный браслет. Кажется, она спрятала его в ящик бюро, под бумагу, и забыла о нем. Она говорит, что браслет ей очень дорог и что она не хочет возвращаться без него домой. К сожалению, горничная не заметила его, когда убирала номер после ее отъезда. Но вы знаете, как это бывает. Я понимаю, сэр, что мы вас затрудняем, но если мы сейчас найдем этот браслет, то успеем доставить его в Саутгемптон, чтобы застать там ее теплоход. Не могли бы вы подняться со мной наверх и проверить тот ящик? Кента слегка замутило при мысли о новом преступлении – проникновении в чужой номер. – Боюсь, мне нужно спешить, – медленно произнес он, – но я не вижу причины, почему бы вам самому не подняться туда. Это может сделать и горничная – да кто угодно. Даю на это полное согласие. А попасть туда вы сможете и без меня. У вас ведь есть специальные отмычки, не так ли? На лице у швейцара появилось еще более расстроенное выражение. – Ах, сэр, в этом-то и проблема. В данных обстоятельствах… – В каких таких обстоятельствах? – На двери табличка «Не беспокоить», – сообщил швейцар с доверительной откровенностью. – Там спит ваша уважаемая леди, и мы не хотели бы… – Моя уважаемая леди? – Да, сэр, ваша жена. Мы никогда не беспокоим постояльцев, если они потрудились повесить на дверь эту табличку. Так что я подумал, если вы возьмете на себя труд подняться и объяснить своей жене… И хотя Кент мысленно твердил себе: «Влип!» – какая-то неведомая сила уже несла его к лифту.Глава 2 Убийство
Как впоследствии Кент понял, он мог вывернуться из сложившегося положения лишь одним способом – решительно и быстро удалившись из отеля. Но разыгравшееся воображение сразу дало ему понять, что этот шаг будет оценен служащими гостиницы, как признание вины и вызовет немедленное преследование. К тому же теперь, когда желудок его был полон всякой вкусной еды, он начал испытывать благодушный интерес к странной ситуации. А она так напоминала сюжеты его собственных книг, что неожиданно разбудила в нем озорную лихость. Очевидно, ему все-таки придется проникнуть в номер, где добропорядочные супруги спят невинным сном. А потом уже каким-то образом смыться. Приключения, назидательно сказал бы он после Дэну Риперу, люди находят в помещениях, а не на открытом пространстве. Поднимаясь с ним в лифте, портье пытался выразить свою уважительность. – Хорошо провели ночь, сэр? Спали хорошо? – Вполне. – Надеюсь, вас не потревожили механики в коридоре. Они заканчивают наладку второго лифта. Верхний этаж, где вы остановились, вы, конечно, знаете, надстроен недавно. Мы им очень гордимся, только там еще не все работы закончены. Осталось включить второй лифт. Люди работают в две смены, чтобы сдать этаж ко дню коронации. Ну, вот мы и приехали. Седьмой этаж гостиницы «Королевский багрянец» сооружали с таким расчетом, чтобы разместить там всего несколько очень просторных номеров. Этаж имел четыре крыла. Крыло А, расположенное справа от работающего лифта, было тем самым, к которому Кент не имел отношения. Напротив расположенных рядом двух лифтов, у одного из которых рабочие в спецовках что-то паяли под ярким освещением, за небольшим фойе виднелась ведущая вниз широкая лестница. Крыло А оказалось просторным и весьма роскошным, хотя, на взгляд. Кента, слишком перегруженным отделкой в модном стиле сверкающим хромом, стеклом и настенными росписями. Справа от лифтов начинался широкий коридор, который вскоре под прямым углом сворачивал направо. На полу лежала толстая ковровая дорожка серого цвета, а роспись стен напоминала курительный салон или гостиную на лайнере. Во всю длину одной стены коридора была изображена сцена боя на боксерском ринге. По второй стене в полном беспорядке были разбросаны разноцветные буквы алфавита. При матовом свете ламп казалось, что это куколки бабочек. Все было совершенно новеньким и блестящим, даже запах краски еще не выветрился. Кент испытывал все большее замешательство, приближаясь к номеру 707, который занимал угловое помещение на повороте коридора. Дверь в него находилась за поворотом и от лифтов не была видна. Кент, шедший чуть впереди швейцара, первым ее увидел. Около двери стояла пара женских туфель. На круглой дверной ручке висела табличка с надписью: «Просьба не беспокоить». Но не это предостережение заставило Кента внезапно застыть на месте и инстинктивно загородить табличку своим телом. Поперек этой надписи красными чернилами было нацарапано – наполовину печатными буквами, наполовину письменными: «Мертвая женщина». Мозг Кента запечатлел эти два слова с роковой четкостью. В конце изгиба коридора находилось окно, за ним – пожарный выход. Казалось, его глаза одновременно фиксировали множество деталей окружающей обстановки. Еще в конце коридора он заметил бельевую комнату. Яркий свет из нее освещал горничную в синем с белым форменном платье. Но если горничная проходила мимо этой двери, разве она не должна была обратить внимание на страшные слова? Собственный голос показался Кенту странным, когда он произнес: – Кажется, у меня нет ключа. «Признаться в своей проделке сейчас или сбежать?» – Ничего, сэр, все в порядке, – успокоил его швейцар. – Мы возьмем у горничной. Он торопливо пошел по коридору. Кристофер Кент остался на месте. Он ничего не предпринимал только потому, что просто не представлял себе, что делать. Он только перевернул табличку так, чтобы убийственные слова не были видны. – Вот ключи, сэр, – сказал вернувшийся портье. Он щелкнул в замке ключом, и дверь слегка отворилась. И хотя он тактично отступил в сторону, Кент все равно мгновенно опередил его. – Вы не подождете здесь минутку? – вежливо спросил Кент. – Конечно, сэр, не торопитесь. Стиснув зубы от волнения, Кент проскользнул внутрь. Дверь тут же захлопнулась за ним. Эти двери автоматически запирались при закрывании. В номере стояла почти полная темнота. Сквозь плотные опущенные шторы едва пробивался утренний свет. Вероятно, на ночь окна не открывали – воздух в помещении был спертым. Слева от себя у стены Кент различил силуэты стоящих вплотную друг к другу двух кроватей. Он тут же представил, как один из лежащих в ней садится и спрашивает, какого черта ему здесь надо. Но ни одно из одеял не шелохнулось, и он увидел, что обе кровати пусты. Все в комнате было тихо и неподвижно, если не считать волос, вставших дыбом у него на голове, потому что он начал сознавать, что надпись на табличке, кажется, не была шуткой. Чуть дальше в большой комнате он разглядел огромный дорожный сундук для одежды, из тех, что ставятся на торец и чьи дверцы распахиваются, как обложки книги. Полуоткрытыми дверцами сундук был обращен к Кенту, из створок высовывался наружу какой-то продолговатый темный предмет. Приглядевшись, Кент увидел ногу в шелковом чулке, затем руку. Это была женщина. Она лежала на боку, голова находилась между дверцами сундука, на плече что-то белело. Тех, кого интересуют подобные истории, могут хладнокровно рассуждать, что делать обыкновенному человеку, который оказался в скверной ситуации, обнаружив труп неизвестной женщины. Кент нервно обсудил этот вопрос с самим собой. И ничего не предпринял. Впоследствии он прикинул, что провел в этом номере минуты три, не больше. Прежде всего, ему нужно заставить себя подойти ближе и посмотреть на тело. Он неуверенно пошарил рукой в темноте. Справа от двери его пальцы обнаружили непонятный на ощупь предмет. Кент резко отдернул руку. Там стоял маленький столик, на нем высилась стопка аккуратно сложенных махровых банных полотенец. Он не хотел включать свет или поднимать шторы. В кармане у него был спичечный коробок, где еще осталось две-три спички. Ступая как можно тише, он приблизился к женщине, наклонился и торопливо чиркнул спичкой. С первого взгляда Кент убедился, что это убийство. Быстро осмотрев тело, он так же поспешно задул спичку, глубоко дыша, чтобы остановить тошноту, внезапно подкатившую к горлу. Похоже, раньше он эту женщину не видел. Она казалась молодой. Короткие каштановые волосы – вот все, что он успел разглядеть. Женщина была полностью одетой, в темно-сером костюме и в белой шелковой блузке, только на ногах вместо туфель были мягкие черные тапочки, отделанные мехом. Очевидно, ее задушили. Убийца обернул руки, чтобы не оставить отпечатков пальцев, в обычное полотенце, которое осталось лежать у нее на плече. Но он не только задушил. Лицо жертвы было жестоко избито или истоптано – наверняка уже после смерти, потому что крови было совсем немного, несмотря на совершенные чудовищные зверства. Ее тело давно остыло. Кент на цыпочках пробрался через комнату. Недалеко от окна он наткнулся на стул и осторожно присел на краешек, машинально стараясь ничего не трогать. Он произнес спокойно и едва ли не вслух: «Ну, парень, и попал ты в заваруху!» Он сам сказал портье, что провел ночь в этом номере с женщиной, которую в жизни не видел. По логике, только один факт мог его оправдать и спасти от ареста и казни. Женщина умерла много часов назад. Он же всю ночь провел в кофейне на Эмбанкмент, и это могли подтвердить множество его сотоварищей по службе на корабле. К счастью, у него надежное алиби. Но это подтвердится не сегодня. Если он не хочет провести следующий день в тюрьме – не говоря уже о необходимости назвать свое настоящее имя, проиграв Дэну пари в тысячу фунтов и сделав из себя посмешище, – ему нужно каким-то образом выбраться из этого дерьма. Его самолюбие восставало против этой грязной истории. Скрыться? А почему бы нет? Если только возможно. Но из уважения к приличиям он не мог оставить лежать здесь эту женщину… В дверь скромно постучали. Кент быстро встал и стал искать бюро. В памяти вдруг всплыли имя и адрес, словно напечатанные на визитной карточке. Это было имя человека, с которым он никогда не виделся, но имел удовольствие переписываться. Доктор Гидеон Фелл, дом 1, Адельфи-Террас. Он должен позвонить доктору Феллу. А тем временем, если найдет этот проклятый браслет, который кто-то оставил здесь, он избавится от портье. Кент нашел бюро в простенке между окнами. Теперь ему волей-неволей приходилось дотрагиваться до вещей. Через края штор проникал слабый свет. Но браслета он не нашел. Его там не было. В голове пронеслась мысль: происходит что-то очень непонятное. Не то чтобы он подозревал портье с нафабренными усами, который терпеливо дожидался его в коридоре. Но помимо самого убийства здесь что-то не так. Но что? А, вот оно – в ящиках бюро, выстеленных чистой бумагой, вообще ничего не было. Осторожно приподняв край шторы, Кент выглянул наружу. Окна комнаты выходили на высокую башню вентиляционной шахты, облицованную белой кафельной плиткой. Опять что-то не так. Ведь недавно из какого-то окна, расположенного довольно высоко, вылетела маленькая карточка с номером 707 – карточка, которая и привела его сюда. Но ведь в тот момент он стоял перед фасадом гостиницы. Следовательно, она вылетела не из этой комнаты. А из какой-то? Вежливый стук в дверь повторился. Ему даже показалось, что портье вежливо кашлянул. Кент отвернулся от окна и оглядел комнату. Справа от окна он увидел еще одну дверь. Но эта стена была боковой, она образовывала угол двух коридоров. Кент быстро представил себе расположение коридора. Если за дверью не стенной шкаф, то она открывается в тот коридор, что не виден стоящему у входа в номер портье. Так оно и оказалось. Кент отодвинул задвижку и выглянул за дверь, оказавшись в зоне видимости рабочих у лифта. «Принимай то, что дает Бог. Иными словами, вперед!» Выскользнув в коридор, он прикрыл за собой дверь и двинулся к лестнице. Через пятнадцать минут Кент уже стоял на заснеженном крыльце дома номер 1 на Адельфи-Террас и звонил в дверь. – Ага! – сказал доктор Фелл. Он сам открыл дверь и теперь стоял в проеме, заполняя его своими объемистыми телесами, выступающими вперед, как носовое украшение корабля, и сиял улыбкой. Его красное лицо блестело, будто на него попали отблески каминного огня, падающие через окна библиотеки. Маленькие глазки помаргивали за очками с прикрепленной к ним широкой черной ленточкой. Тяжело, с присвистом дыша, он заглядывал на мир и посетителя через огромный живот с благодушной улыбкой, свойственной толстякам. Кент с трудом подавил неуместный приступ смеха. Как будто увидел старого короля Коля в дверях. Еще до того, как гость назвался и сообщил, по какому прибыл делу, доктор Фелл дружелюбно наклонил голову и ожидал объяснений. Гость принял решение. – Меня зовут Кристофер Кент, – сказал он, нарушив тем самым условия пари и проиграв его. – И похоже, я преодолел шесть тысяч миль только для того, чтобы сказать вам, что я попал в беду. Доктор Фелл часто заморгал. И хотя добродушие не покидало его, он стал более серьезным. Казалось, он парил – если для его веса был возможен такой маневр в дверях, – как огромный воздушный шар, держа в руке трость с набалдашником из слоновой кости. Затем он оглянулся на окна своей библиотеки. Невольно проследив за его взглядом, Кент увидел в простенке между окнами стол, накрытый, для завтрака, и высокого мужчину средних лет, нетерпеливо расхаживающего по комнате. – Послушайте, – доктор стал серьезен, – кажется, я догадываюсь, в чем ваша беда, но должен предупредить – вы видите того человека? Это начальник криминальной полиции. Я вам писал о нем. И вы все-таки решитесь зайти в дом и выкурить сигару? – С удовольствием. – Ага! – расцвел доктор довольной улыбкой. Он неуклюже повернулся и, тяжело ступая, направился в просторную комнату, стены которой до самого верха были уставлены книжными полками. Недоверчивый, осторожный и взрывной Хэдли, знакомый Кенту по отзывам доктора Фелла, недоверчиво уставился на гостя, когда хозяин назвал его имя. Затем невозмутимо уселся и снова замкнулся в себе. Кент оказался в уютном кресле с чашкой кофе в руке и рассказал все без утайки. Теперь, когда он решился проиграть пари и позволить Дэну сполна насладиться триумфом, было невероятно приятно снова почувствовать себя человеком. – Вот и вся история, – сказал он в заключение. – Может, я сделал глупость, сбежав оттуда. Но если уж мне суждено попасть в тюрьму, то пусть это сделает человек из полиции. Это лучше, чем объяснять персоналу гостиницы, как я присвоил чужой завтрак. Я не убивал эту женщину. Я никогда в жизни ее не видел. И, к счастью, я совершенно уверен, что могу доказать, где находился этой ночью. Вот вам полный список моих преступлений. Все это время Хэдли не сводил с него глаз и выглядел вполне дружелюбным, но вместе с тем очень озабоченным. – М-да… Конечно, вам не стоило этого делать, – изрек Хэдли. – Но не думаю, что вы причинили такой уж крупный ущерб гостинице… если сможете доказать свои слова. И все-таки хорошо, что вы пришли. Верно, Фелл? Дело вот в чем… – Он побарабанил пальцами по своему чемоданчику и подался вперед. – Забудем об этой ночи. А где вы находились в четверг две недели назад, а именно четырнадцатого января? – На борту «Вольпара». Мы шли из Кейптауна в Тилбери. – Вероятно, это легко доказать? – Разумеется. А в чем дело? Хэдли вопросительно взглянул на доктора Фелла. Тот сидел в широченном кресле, смущенно опустив глаза. Как будто старался разглядеть из-под своих подбородков воротник рубашки. Во время рассказа Кента о пари он время от времени одобрительно хмыкал, но сейчас издавал звуки другого рода. – Не будет ни удивительным, ни оригинальным, – заметил доктор Фелл, прокашлявшись, – если я скажу, что мне это не нравится. Хрмф! Кха! Нет, не нравится! И само дело нисколько не поразительно и не оригинально. Нельзя сказать, что оно очень странное или необычное. Просто – крайне жестокое и совершенно нелепое. Черт побери, Хэдли… – Простите, в чем дело? – Кент внезапно почувствовал напряженность в уютной и теплой комнате. – Я знаю, что в том номере вы нашли убитую женщину, – вступил в разговор Хэдли. – Мне сообщили об этом по телефону минут за пять до вашего прихода. Она была задушена. Затем, предположительно когда она уже умерла, ее лицо так сильно изуродовали, что жертву почти невозможно узнать. Вы видели ее при свете зажженной спички. Что ж, мистер Кент, я считаю, что вы сказали нам правду. – Его веки слегка дрогнули. – Боюсь, поэтому мне придется сообщить вам очень плохую новость. Если бы вы ее получше рассмотрели, вы смогли бы ее узнать. Эта леди – миссис Джозефина Кент – жена вашего двоюродного брата мистера Родни Кента. Кент перевел взгляд с Хэдли на доктора Фелла и понял, что они вовсе не расположены к шуткам. – Дженни! Но это… Он оборвал себя на полуслове, потому что не знал, что хотел сказать. Просто Дженни и смерть – это не укладывалось в его голове. Он попытался представить себе Дженни: невысокая изящная женщина. Да, убитая тоже была примерно такого сложения. И у нее были каштановые волосы, как у Дженни. Но под такое описание подошли бы тысячи женщин. Казалось невероятным, что та, над телом которой он всего полчаса назад чиркал спичкой, – жена его кузена. И тем не менее, почему невероятно? Мертвое тело, лежащее в номере рядом с сундуком, не передавало необыкновенной привлекательности Дженни. Хэдли сурово смотрел на него. – Сомнений нет – это миссис Кент, если вас это мучает, – пробубнил суперинтендент. – Видите ли, мистер Рипер с друзьями прибыл в гостиницу «Королевский багрянец» вчера вечером. Их апартаменты на седьмом этаже именно в этом крыле. – Вся компания? Значит, они уже находились в гостинице, когда я туда попал? – Да. Вы хорошо знали миссис Кент? – Этого стоило ожидать, – пробормотал Кент. Знай он об их приезде, это избавило бы его от многих проблем. – Дженни? Не знаю, – честно признался он, испытывая некоторое сомнение. – Она была не из тех, кого можно хорошо знать. И все же все ее любили. Это трудно объяснить. Думаю, вы бы ее назвали очень милой. Она была не из эдаких милашек, но невозможно было представить ее в обществе людей, которые делают нечто запретное. И хотя Дженни не слыла красавицей, но была невероятно привлекательной – великолепный цвет лица, уравновешенный, миролюбивый нрав… Род ее обожал. Они поженились всего год или два назад, и… О господи, вот ужас! Род этого не переживет! Кент живо представил себе двоюродного брата. Он сочувствовал больше Роду, чем женщине, которая умерла, потому что вырос вместе с Родом и очень его любил. – Кристоферу Кенту в жизни все давалось легко, а Родни добивался цели только тяжелым трудом. Род всегда и ко всему относился крайне серьезно. Он превосходно подходил к должности политического секретаря Дэна Рипера – заинтересованно и старательно отвечал на письма, собирал факты для выступлений Рипера (если эти факты собрал Родни Кент, они не подвергались сомнению) и даже писал речи, которые Дэну оставалось только расцветить приемами красноречия. – Ну конечно, двойной номер в отеле, – вдруг вспомнил Кент. – Они должны были остановиться вместе. Только где же Род? Где он был, когда ее убивали? Сегодня утром брата там не было. Говорю вам, это его просто убьет… – Нет, – возразил доктор Фелл. – Так или иначе, но он от этого избавлен. И снова Кент почувствовал, что доктор Фелл и Хэдли как-то странно на него смотрят. – Придется нам пройти и через это, – вздохнул шеф полиции. – Вероятно, вас удивляет, каким образом я так много узнал о вас и ваших делах. Я знал о вашем пари. Мне рассказал о нем мистер Рипер. Мы пытались с вами связаться, но никто не знал, на каком вы судне и под каким именем. Я уже не в первый раз вынужден иметь дело с обществом ваших знакомых. Дело в том, что ваш двоюродный брат, мистер Родни Кент, четырнадцатого января был убит точно таким же способом, как и его жена.Глава 3 Заявление Ричи Беллоуза
– Следовательно, – продолжал Хэдли, – я полагаю, что вы можете нам помочь. – Впервые на его лице появилось человечное выражение, если можно назвать так тень раздраженной улыбки. – Я пришел к этому тупице за помощью, – кивнул он в сторону доктора Фелла (Фелл в ответ нахмурился), – потому что это дело походит на те нелепые случаи, которые он так обожает. Мы имеем счастливых супругов, недавно поженившихся. Все единодушно согласны в том – во всяком случае, те, с кем я уже побеседовал, – что ни он, ни она не имели врагов. Определенно, у них не было врагов в Англии, так как до сих пор они проживали в Южной Африке и в Лондон приехали впервые. Кажется, нельзя сомневаться в том, что они были совершенно безобидными людьми. И тем не менее кто-то терпеливо выследил их и убил – одного в доме сэра Гайлса Гэя в Сассексе, а другую – здесь, в гостинице «Королевский багрянец». Убив их, преступник на этом не успокоился, а жестоко изуродовал лица со злобной мстительностью, равной которой я еще не видел. Итак? Повисло тягостное молчание. – Естественно, я помогу всем, чем смогу, – с горечью произнес наконец Кент. – Но я все еще не могу поверить… Это… Черт побери, это просто непристойно! Как вы сказали, у них не было врагов во всем… Кстати, как дела у Дженни? Может, ей нужны деньги или еще что-нибудь… О черт! Я совсем забыл – она же умерла! Но у вас есть хоть какое-то представление, кто мог это сделать? Хэдли помолчал, затем, отодвинув пустую тарелку, открыл плоский чемоданчик. – У нас в тюрьме сидит один парень. Не по обвинению в убийстве, хотя, собственно, поэтому он там и оказался. Его зовут Беллоуз. Большая часть улик указывают на него как на убийцу Родни Кента… – Беллоуз, – спокойно вмешался доктор Фелл, – если я правильно понял, становится теперь самой важной фигурой в этом деле. Он издал носом протяжный насмешливый звук. Привыкшие вечно спорить друг с другом, Фелл и Хэдли на время забыли о визитере. Лицо доктора Фелла раскраснелось. – Я терпеливо стараюсь навести вас на мысль, – продолжал он, – что заявление этого Беллоуза, которое в тот момент показалось вам таким смехотворным… – Заявление Беллоуза не может быть правдивым. Прежде всего, в комнате были обнаружены отпечатки его пальцев. Во-вторых, когда человек, не важно, пьяный он или трезвый, серьезно утверждает, что видел человека в сверкающей униформе служащего гостиницы, который в два часа ночи расхаживал по дому в Сассексе… – Послушайте! – попытался привлечь к себе внимание Кент. – Я думаю, – мягко улыбнулся доктор Фелл, – следует посвятить нашего друга в некоторые события. Кхр-р… Сделаем так, Хэдли: вы снова расскажете все факты и попросите нужную вам информацию. Лично я больше слушать не могу. Это напоминает бессмысленные монологи короля Лира. Они звучат так гладко, что вам начинает казаться – да вы же все понимаете. Признаю: служащий гостиницы в далеком загородном доме – это проблема; но не считаю, что это свидетельствует против Беллоуза. Хэдли обратился к Кенту: – Позвольте сначала спросить: вы знакомы с сэром Гайлсом Гэем? – Нет. Дэн много о нем рассказывал, но мы никогда не встречались. Кажется, он какой-то государственный деятель? – Был. Он был помощником министра Южно-Африканского союза. По-моему, это нечто среднее между буфером и офицером связи Уайтхолла и Претории. Но год назад Гэй ушел в отставку и вскоре приобрел загородное поместье в Норфилде, графство Сассекс, как раз на границе с графством Кент. – Хэдли задумался. – Главная причина приезда Рипера в Англию – желание повидаться с Гэем. Ему нужно было решить кое-какие деловые вопросы по собственности в Миддлбурге. Рипер ее то ли продавал, то ли покупал по поручению сэра Гайлса. Ну и, кроме того, он хотел нанести Гайлсу визит. Гэй – холостяк и всегда с удовольствием приглашает людей в свой новый дом. Хэдли опять задумался, затем, словно с облегчением отбросив какие-то сомнения, встал и начал расхаживать по комнате. Его голос слегка дрожал от неуверенности, как и его коротко остриженные усы. Но у Кента сложилось впечатление, что настороженность не покидает начальника полиции. – В среду, двенадцатого января, Рипер с друзьями приехали из Лондона в Норфилд. Они прибыли в Англию накануне. Компания намеревалась провести там чуть больше двух недель и вернуться в Лондон вечером тридцать первого января. То есть сегодня. Чтобы Рипер встретился с вами в гостинице «Королевский багрянец», если бы вы выиграли пари и появились завтра. Кажется, все члены его общества строили на этот счет самые различные предположения. В Норфилд прибыли шесть человек. Сам сэр Гайлс Гэй, хозяин. Мистер и миссис Рипер. Мисс Франсин Форбс, их племянница. Мистер Гарви Рейберн. И ваш кузен мистер Родни Кент, – продолжал Хэдли официальным тоном, будто давал показания. – Миссис Кент не было. В Дорсете живут две ее тетки – мы это проверили, – и она решила нанести им визит, поскольку еще не встречалась с ними, хотя была наслышана о них. Поэтому миссис Кент отправилась в Дорсет, прежде чем приехать в Норфилд. Полагаю, вы знакомы со всеми членами группы Рипера? – О да! – ответил Кент, сразу подумав о Франсин. – И готовы поделиться со мной нужными сведениями о них? – Послушайте, мне нет смысла притворяться, будто я не понял, к чему вы клоните. Но среди этих людей вы не найдете убийцу. Это даже смешно. Большинство из них я знаю лучше, чем двоюродного брата. – Ах, убийцу, – медленно и сухо усмехнулся Хэдли, словно отбрасывал этот вопрос, как не имеющий значения. – В настоящий момент мы ищем не убийцу, а факты. А факты довольны просты. Никто не расхаживал по дому в неурочное время. Никто из этих людей не враждует друг с другом, и их рассказы не противоречат один другому. Необычна лишь обстановка, на фоне которой произошло убийство. Это вынудило меня обратиться за помощью к доктору Феллу. Деревушка Норфилд – очаровательное местечко с десятком домов, церковью и пабом, словно разбросанными на зеленой равнине. Такие в Кенте и Сассексе встречаются буквально на каждом шагу. Место довольно уединенное и расположено прямо посередине лабиринта небольших дорог, словно предназначенных для того, чтобы по ним плутали автомобили. Половина домов в деревне деревянные, половина – кирпичные, там царит атмосферастарого мира. – Этот неискренний лиризм, – хмыкнул доктор Фелл, – вызван тем, что Хэдли, хотя и шотландец, настоящий горожанин. Он ненавидит деревню и глубоко возмущен тем обстоятельством, что дороги появились раньше автомобилей. – Может быть, – совершенно серьезно согласился Хэдли, – и тем не менее я пытался найти в факте уединенности деревни хоть какой-то намек на происшедшее. Говорите что хотите, но это место не могло быть и не было настолько привлекательным, чтобы проводить там время в зимнюю пору. Меня просто интересовало, почему все члены компании Рипера вздумали отправиться на такое длительное время в такую глушь. Скорее можно было ожидать, что они предпочтут остаться в городе и посещать какие-нибудь спектакли, например. Так вот, за последние двадцать лет одним из самых примечательных местных типов был старый Ричи Беллоуз, отец нашего главного подозреваемого. Он уже умер, но о нем до сих пор вспоминают. Старый Беллоуз был и архитектором и строителем. Из тех, кто и сам не прочь потрудиться. Это он построил в округе добрую половину современных домов. Кажется, у него было особое пристрастие к резьбе по дереву и изготовлению всяческих хитрых устройств. Но особенным его хобби было возведение домов в стиле Тюдоров или Стюарта, которые он так искусно строил, с этими балками и полами из досок от старых зданий, что даже самый опытный архитектор не смог бы определить, какого века эта постройка. Старик Беллоуз был местной достопримечательностью. Все гордились его способностью создавать подделки под старину и любили разыгрывать приезжих. Да и у самого старика было чрезвычайно развито довольно своеобразное чувство юмора. Он любил встраивать потайные двери и скрытые переходы. Стоп! Спешу вас уверить, поскольку знаю наверняка, – в доме сэра Гайлса нет никаких таких хитростей. Этот дом, который старый Беллоуз построил для себя, Гайлс приобрел несколько месяцев назад. Дом довольно большой. В нем восемь комнат. И стоит он в начале дороги, что проходит мимо церкви. Солидное и интересное строение, в духе королевы Анны, если вы ничего не имеете против тяжеловесной, мрачноватой архитектуры. Несколько окон смотрят прямо на кладбище у церкви. На мой взгляд, не так уж это приятно. – Нам необходимо рассмотреть положение Ричи Беллоуза, сына старого мастера. Могу откровенно сказать: будь я проклят, если понимаю, как парень вписывается в это дело. Но был бы рад понять это. Он тот еще тип. Ричи родился и вырос в этом самом доме. Из того, что мне удалось узнать, можно сделать вывод, что он далеко не глупый малый, да еще с приличным образованием. Поражает его невероятная фотографическая память, в каком бы он состоянии ни находился, пьяном или трезвом. Знаете, он из тех ловкачей, перед которыми можно разбросать колоду карт, и они назовут вам все карты в том порядке, в каком они лежали. Как выяснилось, в первый же день пребывания гостей в его доме сэр Гайлс устроил нечто вроде представления демонстрации этой незаурядной способности Беллоуза. После смерти старого мастера его сын унаследовал очень приличное состояние. Но потом дело стало хиреть. Казалось, у наследника не было какого-либо порока. Просто вдобавок к частично парализованной левой руке он был страшно ленив и питал склонность к спиртному. Сначала младший Беллоуз медленно скользил по наклонной плоскости, а затем стал резко сдавать. Рассыпался его бизнес. Эта беда сбила его с ног, а манера разбрасываться деньгами явно не способствовала улучшению дел. Потом на взморье скончалась от брюшного тифа его жена, и это Беллоуза-младшего подкосило окончательно. Он начал спиваться и, наконец, превратился в деревенского пьяницу. Надо сказать, он никому не доставляет хлопот и не устраивает скандалов. Каждый вечер вежливо прощается с завсегдатаями местного паба под названием «Холостяк и перчатка» и покидает его на своих двоих. Наконец он был вынужден продать свой любимый дом с интересным названием «Четыре входа» практически за бесценок. Сейчас снимает меблированную комнату в пансионе набожной вдовы и обитает почти как призрак в старом доме с тех самых пор, как строение купил сэр Гайлс. Возможно, здесь корень нашей проблемы. Теперь перейдем к фактам той ночи, когда произошло убийство. Помимо слуг в доме находились шесть человек. Сэр Гайлс и пятеро его гостей спали на одном этаже. Все занимали отдельные комнаты. Мистер и миссис Рипер занимали две смежные. Двери комнат выходят в главный коридор, что тянется по всей ширине здания, – приблизительно как в гостинице. Все слуги одновременно покинули дом около двенадцати часов. Насколько мне удалось установить, в тот вечер не произошло абсолютно ничего необычного и подозрительного; напротив, вечер прошел довольно скучно. После наступления полуночи лишь один человек – согласно показаниям – покидал свою комнату. Приблизительно в пять минут третьего мистер Рипер проснулся, надел халат, включил свет и прошел по коридору в ванную. Все подтверждают, что до этого момента никто не слышал никакого шума. Далее сравним эти сведения с тем, что нам известно о поведении Беллоуза в ту ночь. Беллоуз ушел из паба, который находится ярдах в двухстах от дороги, ведущей к «Четырем входам», ровно в десять – в это время паб закрывается. В тот вечер он выпил не больше, чем обычно. Шесть пинт эля, как сказал хозяин бара. Но в последний раз заказал виски и, уходя, захватил с собой еще полбутылки. Затем, по всей видимости, он двинулся своим обычным путем. Люди видели Беллоуза, когда он шел к Портингу, соседней деревне, а потом он свернул с дороги и направился по тропинке к роще под названием Гриннинг-Копс, – это еще одно местечко, где он часто сиживал и пил в одиночку. Ночь четырнадцатого января была очень холодной, светила яркая луна. Затем мы потеряли его из виду. Итак, в пять минут третьего Рипер выходит из спальни и идет по коридору. В коридоре, недалеко от комнаты Родни Кента, стоит кожаный диван. При свете луны из окна в конце коридора Рипер увидел на диване человека, который лежал там и громко храпел. При этом освещении он не узнал спящего, но это был Беллоуз, напившийся до бесчувствия. Рипер включил свет и постучал в спальню сэра Гайлса. Сэр Гайлс знал Беллоуза и, казалось, сочувствовал ему. Они оба пришли к выводу, что Беллоуз, будучи пьяным, забрел сюда по привычке, как делал всю жизнь. У него в кармане был найден ключ от дома. Затем они заметили, что дверь в комнату Родни Кента широко распахнута… За окнами библиотеки беззвучно падал густой снег. Не отводя задумчивого взгляда от пляшущего в камине огня, Кристофер Кент пытался представить человека, которого знал еще под жарким небом Южной Африки, – рыжеватого, всегда серьезного Родни, – в этой бледной атмосфере поддельного особняка времен королевы Анны, расположенного рядом с кладбищем. Во время рассказа доктор Фелл не двигался, лишь изредка ерошил копну тронутых сединой волос. – И вот, – резко закончил Хэдли, – они нашли там вашего кузена мертвым, мистер Кент. Он лежал на полу в изножье кровати. На нем была пижама и халат, но он еще не ложился, когда убийца настиг его. Убийца предусмотрительно обернул руки полотенцем. Это полотенце лежало у Родни на плече. После того как ваш родственник был задушен, его лицо изуродовали каким-то тупым предметом. Его обнаружили на месте преступления. Это омерзительно. Человек избит после смерти преднамеренно, с маниакальной ненавистью. Но повреждения не помешали установить его личность, поэтому сомневаться в том, кто оказался жертвой, не приходится. И наконец, убийца застиг Родни Кента в тот самый момент, когда он только вошел в спальню, так как медицинское заключение свидетельствовало, что он скончался часа два назад. Пока все ясно? – Нет, – спокойно ответил доктор Фелл, – но продолжайте. – Минутку, – вмешался Кент. – Здесь есть что-то очень странное. Род был худым, но очень сильным, мускулистым парнем. Убийца должен был захватить его мгновенно и врасплох, чтобы избежать шума. Кстати, признаки борьбы были? – Ну, это необязательно. Нет, признаков борьбы не было. Но на затылке у вашего брата обнаружен большой синяк. Удар был такой силы, что едва не раскроил ему череп. Причиной могли стать резные украшения на спинке кровати, когда он падал. Вы представляете себе подобные старинные кровати из резного дуба? Или убийца оглушил его чем-то и этим предметом колотил по лицу. – Значит, вы арестовали этого Беллоуза? Было заметно, что Хэдли раздражен: он медленно расхаживал, словно старательно мерил шагами ковер у камина. – Не по обвинению в убийстве, а за проникновение в чужое жилище, – резко ответил он. – Естественно, его подозревали. Во-первых, в комнате на выключателе обнаружены отпечатки его пальцев, хотя он якобы не помнит, что заходил туда, и готов в этом поклясться. Во-вторых, Беллоуз единственный, кто мог совершить это преступление. Он был пьян; он мог страдать от зависти к этому дому; он мог прийти туда и впасть в бешенство… – Погодите! – прервал себя Хэдли, предупреждая возражения. – Я сам понимаю уязвимость предположений. Могу их перечислить. Если он в полночь убил человека, а затем вышел из комнаты и заснул на диване, то где орудие, которым он избивал свою жертву? Кроме того, у него ни на руках, ни на одежде не было следов крови. И наконец, левая рука парализована – одна из причин, по которой он не работал, – и доктор придерживается мнения, что он физически не в состоянии задушить человека. Предположение, что он совершил это убийство, будучи пьяным, тоже слабое. Если ему и было на кого злиться, то на сэра Гайлса. Вряд ли он вошел бы в комнату с умышленным злонамерением, с каким-то орудием в руках и напал на совершенно незнакомого человека и проделал это совершенно бесшумно. Я также признаю, что в деревне, где он столько времени пил, никто не считал его опасным и злобным, сколько бы он ни выпил. Таковы факты. Затем, у нас имеются его показания. Набор дикой чепухи. Беллоуз был в состоянии опьянения до следующего дня и даже в тюрьме не представлял себе, что происходит. Инспектор Таннер даже подумал, что он пьян, и не стал записывать чушь, которую тот нес. Но Беллоуз повторил все, когда совершенно протрезвел. Так и стоит на своем. – Согласно его заявлению… Впрочем, вот оно. Открыв кейс, Хэдли достал из пачки бумаг отпечатанное заявление.«Помню, что был в Гриннинг-Копс, куда пошел после закрытия паба, и там выпил почти все виски, которое у меня было с собой. Не имею представления, сколько времени я там провел. В какой-то момент мне показалось, что со мной кто-то разговаривает, но, может, это мне почудилось. Последнее, что я отчетливо помню, – это что я сижу в роще на металлической скамье. А потом помню, что сижу на диване в „Четырех входах“, который находится в коридоре второго этажа. Я не могу сказать, как туда попал. Но мне не показалось странным, что я очутился в этом доме. Я подумал только: «Привет, вот я и дома», вот и все. Поскольку я уже сидел на диване и мне не хотелось двигаться, я решил просто улечься на нем и поспать. Сейчас мне кажется, что я не сразу заснул. Лежа там, я что-то увидел, по-моему, я оглянулся и увидел это. Коридор был ярко освещен лунным светом, в конце коридора есть окно, выходящее на южную сторону, а к тому времени луна поднялась уже высоко. Не знаю, как я его заметил, но я увидел его в углу, недалеко от двери в Голубую комнату. Я бы описал его как человека среднего роста, одетого в униформу, которую можно увидеть в солидных гостиницах вроде «Королевского багрянца» или «Королевского пурпура». Это была темно-синяя куртка с высоким воротником и серебристыми или медными пуговицами. В лунном свете не очень разглядел их цвет. По-моему, обшлага куртки были отделаны тесьмой. Темно-красной тесьмой. У него в руках было что-то вроде подноса, и сначала он просто стоял там в углу и не двигался. Вопрос: А его лицо? Ответ: Лицо я не разглядел, потому что там, где у него должны быть глаза, была тень или словно дыра. Затем он вышел из угла и пошел дальше, так что я уже не мог его видеть. По его походке я тоже подумал, что он какой-то служащий отеля. Вопрос: Куда он направился? Ответ: Я не знаю. Вопрос: И вы не удивились, увидев в доме среди ночи расхаживающего по коридору служащего гостиницы с подносом в руках? Ответ: Нет. Насколько я сейчас вспоминаю, я не стал об этом задумываться. Я перевернулся на бок и заснул. Во всяком случае, больше я ничего не помню. Кроме того, у него в руках был не поднос для еды, а такой, знаете, маленький подносик для писем и визитных карточек».– И это, – Хэдли с досадой хлестнул отчетом по столу, – делает все еще более бессмысленным. Поднос для писем и визитных карточек, представляете?! Черт побери, Фелл, это или горячечный бред, или предвидение, или правда! Подносик для чего? Чтобы нести орудие? Не могу утверждать, что Беллоуз виновен. Между нами, я не думаю, что это он. Но если его показания – правда и если служащий отеля – не тот же самый тип, что и призрак с блестящими пуговицами, то что мы имеем? – Что ж, это я могу вам сказать, – скромно ответил доктор Фелл. Он поднял свою трость и прицелился в Хэдли, словно это было ружье. – Вспомните, этот ваш пьяница – тот самый человек, которому достаточно раз взглянуть, чтобы безошибочно перечислить все предметы в витрине магазина. Советую вам еще раз побеседовать с Ричи Беллоузом, который сейчас изнывает в кутузке. И тщательно изучить его заявление. Выяснить, что он действительно видел… или только думал, что видел. Тогда, возможно, мы увидим проблеск истины. Хэдли задумался. – Конечно, – наконец произнес он, – есть версия, что первое из этих двух убийств совершил Беллоуз в состоянии опьянения. А кто-то просто повторил этот способ убийства, используя его рассказ о призраке служащего гостиницы, чтобы убить миссис Кент в отеле «Королевский багрянец»… – Вы сами в это верите? – Откровенно говоря, нет. – И на том спасибо! – Доктор Фелл тяжело дышал, но смотрел на Хэдли с невероятным достоинством. – Эти два убийства совершены одним человеком. Предположить иное, мой мальчик, – непростительная ошибка. И у меня неприятное ощущение, что на заднем плане некто виртуозно подтасовывает факты. – Некоторое время он задумчиво созерцал свои ладони, сложенные на набалдашнике трости. – Гм-м… Возьмите этот случай в «Королевском багрянце». Я понимаю, там опять присутствовали все члены компании Рипера? – Мне известно только то, – ответил Хэдли, – что сообщил мне по телефону Беттс. Да, все. И сэр Гэй тоже был с ними. Таким образом, их снова было шестеро, как и в «Четырех входах». – Гэй приехал с ними в гостиницу? Зачем? – Думаю, просто хотел быть в компании, ведь Гэй и Рипер закадычные друзья. Доктор Фелл с любопытством посмотрел на Хэдли, словно удивленный подобной характеристикой. Но обернулся к Кенту. – Вряд ли визит в мой дом, – извинительным тоном пробормотал доктор, – ассоциируется у вас со старым добрым английским гостеприимством. Я так ждал встречи с вами! Мне не терпелось обсудить с вами несколько моментов, касающихся непридуманных историй. Но, честно говоря, сейчас я хотел бы задать вам несколько вопросов. Например, ваших друзей я не видел и хочу, чтобы вы мне их описали. Нет, боже сохрани, никаких сложных историй. Просто скажите мне одно слово или одну фразу – первое, что приходит вам на ум. Хорошо? – Хорошо, – кивнул Кент, – хотя я все-таки думаю… – Итак. Дэниел Рипер? – Разговоры и поступки, – мгновенно ответил Кент. – Мелитта Рипер? – Одни разговоры. – Франсин Форбс? – Женственность, – после легкой паузы произнес Кент. Хэдли бесстрастно заметил: – Из разговора с мистером Рипером я понял, что эта леди очень вас интересует. – Так оно и есть, – чистосердечно признался Кент. – Но мы с ней не очень ладим. Уж очень она увлекается политикой и самыми разными новыми теориями. Она настоящий справочник по социализму, капитализму, советизму и так далее. Я не такой. В политике я, подобно Эндрю Лэнгу, не захожу дальше того, чтобы быть якобитом. И я думаю, что если у человека достаточно практической сметки, чтобы сколотить состояние, то пусть он этим и занимается. Поэтому Франсин смотрит на меня как на упрямого тори и реакционера. Одной из причин, по которой я принял это пари, было желание доказать ей… – Хе-хе-хе! Понятно! – прервал его доктор Фелл. – Следующий по списку – Гарви Рейберн. – Акробат. – В самом деле? – удивился доктор. – Это интересно, Хэдли. Вы помните О'Рурке в случае с Пустотелым Человеком? – Он не акробат в буквальном смысле слова, – откликнулся Хэдли. – Но я понимаю, на что вы намекаете. – Он внимательно посмотрел на Кента. – Очень гибкий парень, Фелл. Стоит о чем-нибудь упомянуть, как оказывается, что он об этом или много читал, или имел какой-то личный опыт в этой связи. Он до головокружения забалтывал меня своими рассуждениями о преступлениях и поражал энциклопедическими знаниями о психологии преступника. Но, кажется, он нормальный и, – добавил Хэдли с обычной своей осторожностью утверждать подобное о ком-либо, – довольно честный малый. – Да, это так, – согласился Кент. – Это все члены нашей компании. А сейчас я не стал бы много говорить, прежде чем мы получим все факты. Но, бог ты мой, более стерильного, более безобидного общества в смысле возбуждения подозрений мне еще не встречалось. Мы проверили прошлое всех этих людей. Я допрашивал их до тошноты. В этой компании никто не испытывает друг к другу ненависти или антипатии. Нет даже намека на какие-нибудь амурные дела с женами друг друга. Кажется, не существует абсолютно никаких причин, почему двое обычных молодых людей, чья смерть никому не принесет ни выгоды, ни удовольствия, выслежены и убиты. Но мы опять оказываемся перед загадкой. Их не просто убили. Оба избиты, упорно и жестоко. Избиты после смерти. Если только кто-то из компании не сошел с ума во время убийства, во что я отказываюсь верить, ибо не сталкивался с помешательством, чтобы не было заметно ни единого его признака, – данное преступление бессмысленно и нелепо. Что тут поделаешь? – Есть только одно предположение, Хэдли. После убийства Родни у вас оставалась его жена, которую вы могли допросить. Не сказала она что-либо, что могло пролить свет на причины убийства ее мужа? – Нет. Во всяком случае, она сказала, что не знает, и я могу поклясться, что она не лгала. Так зачем убивать ее? Помните, когда это случилось с ее мужем, она была у своих тетушек в Дорсете. Она чуть с ума не сошла, и тетушки дали ей успокоительное и уложили в постель. Женщина только-только вышла из-под докторской опеки, чтобы присоединиться к остальной компании в Лондоне, и в первую же ночь была убита. И я снова спрашиваю, что нам делать? – Что ж, я вам скажу. – Доктор Фелл откинулся на спинку кресла и надул щеки, отчего лицо его еще больше округлилось. – С сожалением должен признаться: в настоящий момент ничем не могу помочь. Могу только указать на моменты, которые представляются мне интригующими. Меня интересуют полотенца. Меня интересуют пуговицы. И меня очень интересуют имена. – Имена? – Точнее, производные от имен, – поправился доктор Фелл. – Может, нам пора отправиться в гостиницу?
Глава 4 Услуги, предоставляемые гостиницей для убийства
Кент ожидал увидеть управляющего гостиницей учтивым, властным человеком в утреннем халате – нечто вроде старшего официанта, иностранного или, скорее, семитского происхождения. Мистер Кеннет Хардвик оказался полной противоположностью: скромный, уютный и радушный типичный англичанин, одетый в обыкновенный серый костюм. Он был среднего возраста, с поседевшими волосами, с волевыми чертами лица, с крючковатым носом и мигающими глазками. Преобладающим качеством управляющего, как и ведомого им отеля, была уверенная профессиональная сдержанность, слегка поколебленная произошедшим убийством, с которым он, однако, намеревался разобраться спокойно и без излишнего шума. Шеф полиции Хэдли, доктор Фелл и Кент расположились в кабинете управляющего на седьмом этаже. Офис находился внизу; но на новом этаже крыла Д для управляющего специально выделили две комнаты. Оба окна его гостиной, обставленной строго, но уютно дубовой мебелью, выходили на вентиляционную шахту, облицованную белой плиткой. Хардвик сидел за большим письменным столом с включенной настольной лампой. Лампа разгоняла сумрак непогожего дня, а управляющий постукивал пальцем по лежащему перед ним плану крыла А, непрестанно снимая и надевая очки – единственный признак волнения во время деловитого доклада. – Таким образом, – заключил он, – до того, как здесь появились вы, мистер Кент, положение было таково. Полтора месяца назад мистер Рипер заказал для себя и своих друзей номера, особо оговорив, чтобы они были выделены на этом этаже. Разумеется, мне уже известно о смерти мистера Родни Кента две недели назад. Ужасная трагедия. – Казалось, он с трудом овладел собой и более твердо укрепил очки на переносице. – Хотя в газетах об этом почти ничего не писали, кроме того, что… что убийца был пьян. – Да, – подтвердил Хэдли, – главное управление полиции дало нам указание не разглашать подробности происшедшего. Слушание дела отложено. – Понимаю. – Хардвик чуть подался вперед. – Теперь вот в чем дело. В обычном случае я не стал бы спрашивать вас, можно ли удержать дело в тайне. Я не намеревался и сейчас не собираюсь спрашивать об этом. Но мне хотелось бы знать, если возможно: поскольку в отношении смерти мистера Кента сохранялась определенная секретность, не будет ли она касаться и миссис Кент? Пока что об этом не известно никому, кроме тех, кто так или иначе вовлечен в печальное событие. Дела в гостинице, как видите, идут обычным ходом. Это оказалось не очень трудно – мистер Рипер и его общество были единственными гостями в крыле А. Они, так сказать, более или менее отрезаны… – Отрезаны, – машинально повторил Хэдли. – До тех пор, пока я не получу указаний, разумеется, нужно держать все в тайне. Теперь перейдем к подробностям. Какие конкретно комнаты занимали члены этой группы? Хардвик подтолкнул к нему план крыла А. – Я отметил их. Вы видите, номер 707 помечен «Мистер и миссис Родни Кент». Так было записано в нашем регистрационном журнале, запись не менялась, хотя мистера Родни Кента уже не было в живых. Поэтому сегодня утром служащие не удивились, когда второй жилец этого номера попросил завтрак. В дверь постучали. Вошел сержант Беттс, помощник Хэдли, выразительно помахивая блокнотом. – Доктор только что закончил осмотр, сэр, – объявил он. – Он хочет вас видеть. А я проверил другие пункты, о которых вы просили. – Хорошо. Где находятся… гости? – В своих комнатах. У меня были кое-какие трудности с мистером Рипером, но Престон следит за коридором. Хэдли что-то проворчал, придвигаясь вместе со стулом поближе к столу, чтобы посмотреть на план. Наступила тишина. Настольная лампа освещала напряженное от внимания лицо Хардвика с застывшей на нем полуулыбкой. Доктор Фелл, похожий на огромного страшного разбойника в плаще с капюшоном, со своей широкополой шляпой на коленях, заглядывал через плечо Хэдли. Снизу из вестибюля через вентиляционные отверстия доносились слабые звуки музыки, скорее даже вибрация воздуха в ритм ударным инструментам. – Я вижу, – внезапно нарушил тишину шеф полиции, – что во всех номерах на этаже отдельные ванные комнаты. И один номер не занят. – Да, номер 706, самый ближний к лифтам, свободен. Механики все еще работают, и я боялся, что это может беспокоить гостя, если он поселится слишком близко от них. – Вы лично занимаетесь размещением? – Обычно нет, но в данном случае занимался я сам. Видите ли, мы с мистером Рипером старые знакомые, – я тоже жил в Южной Африке. – Эти номера были зарезервированы заранее? – Да, конечно. Единственная разница в том, что они прибыли на день раньше, чем намеревались. – А почему так случилось? Вы знаете? – Ну, вчера днем мистер Рипер позвонил мне из Норфилда. Он сказал… Они все так изнервничались, вы понимаете… – Хардвик сделал неодобрительный жест. – Он сказал, что они больше не хотят оставаться за городом и полиция ничего не имеет против их возвращения в Лондон. Нам было просто разместить эту группу – сейчас сезон затишья. Собственно, из этих номеров был занят только один – 707. Там проживала леди, которая вчера же днем и уехала. Хэдли взглянул на Кента: – Та самая американская леди, которая заявила, что якобы оставила в бюро очень ценный браслет? – Якобы оставила? – переспросил управляющий. – Не понимаю, что вы имеете в виду. Она действительно забыла его в номере. Мейерс, дневной портье, нашел его в бюро в то самое время, когда обнаружил… миссис Кент. Кристофер Кент изумленно уставился на него. Он слишком хорошо запомнил это бюро с его легко выдвигающимися ящиками, выложенными бумагой, чтобы пропустить сообщение мимо ушей. – Постойте, здесь какая-то ошибка, – заторопился Кент. – Во время моего утреннего приключения я тщательно осмотрел все ящики этого бюро и могу поклясться чем угодно: в них не было никакого браслета! Хардвик задумался, наморщив лоб, быстро переводя взгляд с одного гостя на другого. – Не знаю, что и сказать. Только браслет находится у меня, так что вопрос исчерпан. Мейерс принес его, когда явился доложить о трагическом случае. Вот, взгляните. Он выдвинул ящик левой тумбы стола. Надорвав запечатанный конверт, он вынул браслет и положил его под свет лампы. В центре цепочки из широких звеньев белого золота красовался необычный камень, квадратный, черный, тускло поблескивающий. Он был гладко отшлифован, и на его блестящей поверхности мелкими буквами, которые едва можно было разобрать, была выгравирована надпись в две строки: «Claudite jam rivos, pueri, sat prata biberunt». За спиной Хэдли доктор Фелл шумно дышал от возбуждения. – Да, камень необычный, – продолжал Хардвик. – Черный обсидиан, похоже, его извлекли из кольца и вставили в браслет. Но еще более необычна гравировка. Моего знания латыни недостаточно. Приблизительно я могу перевести так: «Хватит пить, ребята; на лужайке есть много чего пить», что представляется мне полной бессмыслицей. Он посмотрел на доктора Фелла, вопросительно улыбаясь. Во взгляде внезапно появилась хитринка. – О Бахус! – проворчал доктор Фелл. – Я хочу сказать, ничего удивительного, что она хотела его найти! Этот камень имеет только ему присущую ценность. Но среди музейных хранителей найдется не один, кто готов перерезать глотку, чтобы завладеть им. Если этот камень то, что я думаю, таких в наше время сохранилось всего несколько экземпляров. А что касается перевода, вы не очень ошиблись. Это строчки метафоры в стиле Вергилия. Его наказ пастухам. В школьных учебниках дается более смягченный вариант перевода: «Довольно петь, ребята, мы достаточно отдохнули». Гм-м… Кха! Да, могу еще сказать, что камень определенно изъят из кольца и вправлен в браслет. Белое золото, широкие звенья – ничего особенного, кроме самого камня, старинного кстати говоря. Конечно, идея – греческого происхождения, римляне ее только скопировали. Это потрясающе! Ого! Черт побери, Хэдли, вы смотрите на самое изумительное средство древнего мира! – В самом деле? – недоверчиво переспросил Хэдли. – Для чего оно? Вы имеете в виду, что в камне спрятан яд или что-то в этом роде с браслетом? – Типично профессиональный подход, – язвительно молвил доктор Фелл, пристально глядя на камень. – Нет, ничего подобного, и при этом он поразительно практичен. Римляне были очень практичными людьми. Кому принадлежит этот браслет, мистер Хардвик? Управляющий озадаченно ответил: – Разумеется, миссис Джоупли-Данн. У меня есть адрес. – Вы ее, случайно, не знаете? – Знаю, и очень хорошо. Она всегда останавливается у нас, приезжая в Англию. Хрипло дыша, доктор Фелл вновь уселся и покачал головой. Хэдли с раздражением ожидал, что он еще скажет. Но взгляд доктора рассеянно блуждал по сторонам, и Хэдли отказался от своих надежд, обратившись к более насущным вопросам. – Браслет может подождать. Всему свое время. Сейчас же мы занимаемся компанией мистера Рипера. Во сколько они прибыли в гостиницу? – Вчера вечером около шести часов. – В каком они показались вам настроении? – В мрачном, честно говоря, – сказал Хардвик с серьезностью, за которой Кент почувствовал усмешку. Она не осталась незамеченной и Хэдли. – Понятно, – сказал он. – Что потом? – Я сам их встретил и проводил наверх. Как я вам сказал, мы с мистером Рипером лично знакомы. Ну, учитывая обстоятельства, я посоветовал мистеру Риперу повести своих друзей на какое-нибудь представление, желательно что-нибудь повеселее. Вы понимаете. – Он так и сделал? – Да, он заказал шесть билетов на «Она будет, когда ее не будет». – И все пошли на это представление? – Да. Кажется, миссис Кент не хотела идти, но ее уговорили. Так получилось, что я выходил из кабинета, того, что внизу, и встретил их всех, когда они возвращались из театра. Казалось, настроение у них заметно улучшилось. Мистер Рипер остановился купить сигару и сказал мне, что все очень довольны спектаклем. – А потом? – Потом они поднялись наверх. Во всяком случае… – Хардвик запнулся, стараясь подобрать точные слова, – по крайней мере, они вошли в лифт. Больше я никого из них не видел. На следующее утро Мейерс явился ко мне, чтобы доложить о найденном им теле миссис Кент. – Он снял очки, положил в футляр и с резким щелчком захлопнул его. Затем с минуту задумчиво рассматривал свой блокнот. – Мне бы не хотелось распространяться об отвратительном аспекте этого убийства. Мы с вами знаем: оно слишком ужасно, чтобы об этом говорить. – Он поднял глаза на Хэдли. – Вы видели лицо этой женщины? – Пока нет. Еще один вопрос. Вы говорите, один из лифтов ремонтируют. Механики работали всю ночь? – Да. – Вы знаете, когда они приступили к работе и во сколько закончили? – Да. Эта смена (их трое) приступила к работе вчера в десять часов вечера и закончила сегодня в восемь утра. Они еще находились там, когда было обнаружено тело. – Допустим, кто-то посторонний, то есть не из компании Рипера, вошел в крыло А или вышел из него в любое время в течение этой ночи. Эти люди увидели бы их? – Почти наверняка могу сказать, что да. На этаже круглосуточное освещение. Неизвестный мог подняться или спуститься только на лифте или по лестнице, а рабочие находились как раз между лифтом и лестницей. Хэдли кинул вопросительный взгляд на сержанта Беттса. Тот кивнул в ответ. – Да, сэр, – подтвердил, теперь уже вслух, сержант. – У меня есть заявление от всех рабочих смены. Они помнят, что группа мистера Рипера поднялась наверх примерно в четверть двенадцатого. Собственно, мистер Рипер останавливался поинтересоваться, как продвигается дело. Они видели, как все шестеро разошлись у поворота коридора, и готовы поклясться, что после, в течение всей ночи, ни один человек не появлялся в коридоре. – Так. А есть еще какой-то путь проникновения на этаж? Вопрос Хэдли был адресован и Беттсу, и управляющему отелем. После минутной паузы последний покачал головой. – Вряд ли, – сказал он. – Как это понимать? – Взгляните, пожалуйста, на план. Я не говорю, что это невозможно, но судите сами. – Хардвик придвинул к нему чертежи. – Теоретически же имеются еще два пути. Посторонний – полагаю, вы имеете в виду взломщика? – мог забраться по пожарной лестнице к окну в конце этого крыла. Но окно надежно заперто изнутри. И не только. Вчера мне доложили, что рама разбухла и окно невозможно открыть. Сегодня утром его должен был осмотреть рабочий. Второй возможный путь для взломщика – забраться наверх по стене здания. По внешней, которая выходит на Пикадилли, или по внутренней, то есть по вентиляционному коробу. Так можно проникнуть незамеченным в чью-нибудь комнату и таким же образом выбраться отсюда. Отлично зная гостиницу, я бы сказал: это настолько невероятно, что почти невозможно. – Вы понимаете, к чему ведут мои вопросы? – Разумеется. Хэдли обернулся к Беттсу: – Так вот, исключая посторонних, видели ли кого-либо этой ночью входящим или выходящим из крыла А? – Ничего, кроме горничной, сэр. Она уходила с дежурства в половине двенадцатого. – Да, но… – Хэдли заглянул в блокнот. – А как насчет чистильщика обуви? Разве там нет такого служащего? Обычно вы выставляете за дверь обувь, а он забирает ее, чтобы почистить… Беттс кивнул: – Да, сэр. Но служащий – собственно, этим обычно занимается помощник портье – появился здесь только рано утром, через несколько часов после убийства. У них тут не принято забирать обувь постояльцев ночью, потому что некоторые возвращаются очень поздно. Они ждут часов до пяти, потом сразу уносят всю обувь и после чистки возвращают на место. Помощник портье пришел в пять часов утра и разговаривал с рабочими у лифта. Но в этом коридоре только один человек выставил свою обувь за дверь – миссис Кент. И он сразу понял, что она ошиблась. – Как это – ошиблась? – насторожился начальник полиции. – Во-первых, это были замшевые туфли, а замшу не полируют ваксой. И во-вторых, туфли были не парные, хотя сразу и не заметишь. Обе туфли были коричневыми, но одна оказалась темнее другой и с маленькой пряжкой. Чистильщик сразу понял, что хозяйка туфель ошиблась, поэтому не стал их забирать и ушел. Доктор Фелл вмешался в разговор, очень заинтересовавшись рассказом: – Один момент. Меня интересует, как все устроено в этой цитадели. Кто должен находиться в гостинице, а кто отсутствовать ночью? – У нас более трехсот служащих, – начал Хардвик, – и потребуется время, чтобы объяснить заведенный порядок. Но одно могу сказать определенно: вечером, после половины двенадцатого, ни у кого нет дел наверху, кроме одного из четырех помощников портье. Дело обстоит так. Горничные, которые отвечают на звонки и исполняют заказы гостей, уходят с дежурства в половине двенадцатого. Скорее по причинам нравственности, – бесстрастно пояснил Хардвик, – чтобы в коридоре не толклись девушки, когда вы возвращаетесь в свой номер. В это время остальные служащие, которым в течение дня часто приходится подниматься наверх, например официанты или слуги, также уходят домой. Верхний этаж обслуживают четверо младших портье из числа ночных дежурных. – Вероятно, они работают в две смены? – спросил Хэдли. – Да, конечно. Ночная смена заступает на дежурство в восемь часов вечера и работает до восьми утра. Каждый обслуживает один или два этажа, в зависимости от количества постояльцев. Если на его этаже раздается звонок, он отвечает на него: если нужно поднять наверх багаж, или гость забыл ключ, или вдруг вернулся пьяным – ну, всякие непредвиденные случаи. И они же, как сказал сержант, забирают в пять утра обувь наших гостей. – Я спрашиваю вот о чем, – нетерпеливо перебил его Хэдли, – поднимался ли в эту ночь наверх кто-нибудь, помимо горничной? – Нет, сэр, – ответил Беттс. – Это почти наверняка. С коротким предупредительным стуком в комнате появился Дэн Рипер. За ним, как тыловая охрана, маячила Франсин Форбс. Кент машинально поднялся. Она увидела его, хотя Дэн ничего не замечал вокруг. В Лондоне более, чем где-либо, Кент понял, что Дэн создан для более широких просторов, вроде широко раскинувшихся степей Южной Африки, и что ему требовалось больше пространства, чтобы просто дышать. Да, несмотря на брызжущую энергию, Дэн выглядел больным. Его волосы, поредевшие и тронутые сединой, были коротко острижены на тевтонский манер; его глаза, окруженные сетью мелких морщинок, ярко блестели на лице кирпичного загара, а немного втянутая верхняя и выпяченная нижняя губа придавали одновременно щедрый и настороженный вид. Внешне Франсин казалась полной его противоположностью, хотя по характеру вполне могла сойти за его дочь. Она была спокойнее Дэна, возможно, даже решительней. Именно решительность служила частым поводом для стычек между нею и Кристофером Кентом и не вязалась с ее внешностью: хрупким телосложением и нежной светлой кожей, которая никогда не загорает, а только словно светится изнутри, подчеркиваемая светлыми, коротко подстриженными волосами и темно-карими глазами миндалевидной формы. Она выглядела – других слов не подобрать – слишком утонченной и породистой. И сразу было понятно, что ее коричневый костюм был великолепно сшит, скорее по тому, что он был очень простого покроя, чем по тому, как великолепно он на ней сидел. – Послушайте, Хардвик! – сдержанно произнес Дэн, опершись ладонями на стол. И тут он увидел Кента. Дэн присвистнул. – Каким образом… – приглушенно начал он. – Полагаю, вы знакомы с мистером Кентом? – задал вопрос Хэдли. – Боже мой, конечно! Один из моих лучших… – Дэн осекся и быстро поглядел на Кента. – Ты назвал им свое имя, Крис? Потому что если да, то… – Я понимаю, я проиграл. Не обращай внимания на наше пари, Дэн. Забудь про него. Мы попали в куда более серьезную историю. Привет, Франсин. Покраснев, Дэн потер щеку. Он выглядел растерянным. Его врожденный такт боролся с искренним желанием объясниться. – Кошмарная история, – сказал он. – Никогда не попадал в такую жуткую ситуацию. Мы пытались тебя найти, Крис, но, конечно… Впрочем, не беспокойся, я обо всем позаботился. Его похоронили в Хэмпшире. Ты знаешь – там родились его мать и отец. Все устроено наилучшим образом и стоило мне больше пятисот фунтов. Но мне не жалко. – После этих судорожных восклицаний даже стальные нервы Дэна стали сдавать. Он заговорил ворчливо: – Но лучше бы я сидел у себя в Африке и выпивал! А теперь еще и Дженни! У тебя есть хоть какое-то представление, что с нами происходит? – Ни малейшего. – Но ведь ты можешь подтвердить, что никому из нас не нужно было убивать ни Родни, ни Дженни! – Конечно, могу. Я уже это сделал. Хэдли не прерывал друзей, наблюдая за обоими. Едва кивнув на приветствие Кента, Франсин Форбс стояла с таким видом, будто только что приняла свежий душ. Это из-за ее сияющей кожи, подумал Кент. Но и она была не в своей тарелке. Волнение выдавали руки, нервно теребившие полу жакета. – Если вы закончили обсуждать великодушный жест Криса, – сказала она своим ломким голосом, отчего тот сразу почувствовал и злость, и страсть, – может, сообщим мистеру Хэдли, почему мы сюда явились? Мы представляем делегацию нашей маленькой группы и пришли сюда заявить, что больше не желаем сидеть заключенными в своих номерах, как в одиночках, пока не узнаем, что происходит. Мы знаем, что Дженни умерла. И больше нам ничего не известно. Хэдли постарался проявить всю свою учтивость. Он придвинул ей кресло, хотя Франсин небрежным жестом отказалась садиться, всем своим видом показывая, что ее интересуют лишь ответы на заданные вопросы. – Боюсь, мисс Форбс, – сказал Хэдли, – нам самим больше ничего не известно. Мы придем к каждому из вас, как только закончим осматривать комнату, где произошло убийство. Да, убийство, точно такое же, как и предыдущее, с сожалением вынужден сообщить. Кстати, позвольте представить вам доктора Фелла. Вы наверняка слышали о нем. Франсин кивнула. Шумная возня возвестила о том, что доктор Фелл, как вежливый человек, решил встать с кресла. Он прижал к груди свою широкополую шляпу и смотрел на Франсин с добродушным любопытством. Этот взгляд раздражал ее, хотя она силилась не отрывать глаз от Хэдли. – Она была… задушена? – Да. – Когда? – подал голос Дэн, желая заявить о себе. – Пока мы не знаем точно. Как я уже говорил, мы не заходили в комнату и не виделись с доктором. Я понимаю, – успокаивающе добавил Хэдли, – сейчас вам тяжело оставаться у себя в комнатах. Но, поверьте, это поможет не привлекать внимания к происшедшему. И к вам. Если вы последуете моему совету и сразу же вернетесь к себе. Хотя, может, вы хотите сообщить что-нибудь важное о прошедшей ночи? – Н-нет, – закашлялся Дэн. – Как я понимаю, вы с друзьями возвратились вчера из театра в четверть двенадцатого? – Да, верно. Хэдли, казалось, не обращал внимания на его настороженный взгляд. – Вернувшись в отель, мистер Рипер, вы заходили друг к другу или сразу разошлись по своим комнатам? – Мы очень устали и сразу разошлись по комнатам. На лице Франсин застыло такое скучающее выражение, что у Кента появилось огромное желание наподдать ей по известному месту. Правда, он никогда не мог определить, насколько Франсин искренна. – А ночью вы не слышали и не видели ничего подозрительного? – Нет, – ответил Дэн. – А вы, мисс Форбс? – Ничего, благодарю вас. – Франсин словно отказывалась от предложенного напитка. – Кто-нибудь из вас выходил ночью из своего номера? – Нет, – ответил Дэн не совсем уверенно. – Хотя должен сказать, я один раз выглядывал за дверь. Но только голову высовывал. А из номера не выходил. – Выглянули в коридор? Зачем? – Посмотреть на часы. На стене в коридоре висят часы, недалеко от комнаты Франсин. Мои часы остановились, и я окликнул жену, чтобы спросить, который час. Но она была в ванной и из-за шума воды меня не слышала. Поэтому я открыл дверь, – Дэн подкрепил слова выразительным жестом, – и взглянул на часы. Вот и все. – И сколько было времени? – Две минуты первого. Тогда я поставил по ним свои часы. Сержант Беттс незаметно подошел сзади к Хэдли, написал несколько слов на листке блокнота и протянул его шефу. Сидящий рядом Кент прочел запись раньше, чем Хэдли словно невзначай передал ее доктору Феллу. На листке было написано: «Доктор говорит, что она умерла около двенадцати ночи». – Когда вы выглянули в коридор, мистер Рипер, вы что-нибудь видели или слышали? Может быть, кто-то шел по коридору? – Нет, – покачал головой Дэн, – никого. Кроме служащего отеля у двери в номер Дженни. Он нес целую кипу полотенец.Глава 5 Новая гильотина
Кент так и не понял, осознает ли Дэн, что он сказал, даже если сделал это намеренно, для чего и явился. Трудно предположить, чтобы человек такого практического склада ума не подумал об этом. Но он говорил в своей обычной небрежно-уверенной манере, как о чем-то совершенно неважном. Что-то неуловимо изменилось в атмосфере комнаты. Все сразу это почувствовали. – Но, – попробовал запротестовать Хардвик, но взял себя в руки, и его лицо по-прежнему выражало лишь вежливое внимание. – Присядьте на минутку, мистер Рипер, – подал голос Хэдли. – Значит, в две минуты первого вы видели в коридоре служащего гостиницы с кипой полотенец. Это был мужчина? – Да. На этот раз напряженное состояние всех находящихся в комнате дошло и до Дэна. И он тоже напрягся. – Человек был в униформе? – Да, конечно. – И какая на нем была форма? – Ну, какую форму носят гостиничные служащие? Темно-синяя куртка, на обшлагах красные канты, не то медные, не то серебряные пуговицы,во всяком случае блестящие. – Внезапно взгляд Дэна остановился, затем он широко распахнул глаза, как человек, который что-то разглядел вдали. – Ого! – пораженно воскликнул он. – Значит, вы тоже поняли. В ту ночь, когда был убит мистер Родни Кент, в доме сэра Гайлса Гэя видели человека в одежде служащего гостиницы… – О черт! – пробормотал Дэн. – Вижу, к чему вы клоните. Но неужели вы думаете, что я удивился, увидев в коридоре служащего гостиницы? Думаете, что я нашел это подозрительным? Или должен был ожидать чего-то страшного? Да я едва обратил на него внимание. Я просто выглянул за дверь – мельком увидел его – и снова закрыл дверь. Вот так. – Дэн размахивал руками, показывая, как все происходило. – Не в этом дело, мистер Рипер. У нас есть свидетельские показания, что в период между половиной двенадцатого ночи и пятью часами утра в вашем крыле не было ни одного служащего. – О! – протянул тот. – Я не знал. Могу сказать только то, что видел. Какие у вас показания? – Механики, работающие у лифта, говорят, что в течение ночи никто не поднимался на ваш этаж и не спускался оттуда. – А по лестнице? – И по лестнице тоже. – Понятно, – сказал Дэн. – И что это значит для меня? – Что, вероятно, вы стали важным свидетелем, – без особого воодушевления ответил Хэдли. – А вы видели лицо этого человека в коридоре? – Нет. Он нес целую стопку полотенец… банных полотенец! Точно! Это были банные полотенца, большие, и их было много, не меньше дюжины. Они скрывали его лицо. – Следовательно, он находился лицом к вам? – Да, он шел по… Минутку… Вспомнил! Я стоял в дверях нашей ванной, глядя налево – разумеется, в сторону часов. А он шел в мою сторону. Я сказал, он был как раз около номера Дженни. – И что он делал? – Я же сказал, – тем же бесстрастным тоном, как и Хэдли, продолжал Дэн, – что едва обратил на него внимание. Я открыл дверь на пару секунд, только чтобы взглянуть на часы. Или он шел по направлению ко мне, или стоял на месте. – Но все-таки, что же он делал? Мне нужно узнать только ваше впечатление, мистер Рипер. – Тогда, пожалуй, стоял. Увидеть в гостинице привидение в облике гостиничного служащего было не слишком страшно. Но уж очень странное и упорное это было привидение: сначала убивало свои жертвы, а затем наносило им по лицу страшные удары. Для Кента неприятно было услышать, что «привидение» стояло около двери в номер Джозефины. – Банные полотенца, – сказал Хэдли. – Мы слышали, что в комнате, где совершено убийство, найдено много банных полотенец. Похоже, ваш таинственный человек, по меньшей мере, заходил в тот номер. – А лицо у нее было… – вдруг произнесла Франсин. – Да. И для ее удушения было использовано полотенце, как и в предыдущем случае, – подтвердил ее невысказанные мысли Хэдли. Девушка не покачнулась, не сделала драматического жеста, но ее глаза вдруг подозрительно заблестели. Стало ясно, что она вот-вот заплачет. Хэдли смутился и обратился к Дэну: – А вам не показалось странным, что служащий нес банные полотенца? Разве это не работа горничной? – Понятия не имею, чья это работа, – отрезал Дэн. – Разумеется, мне это не показалось странным, даже если бы я обращал внимание на все эти тонкости. У нас в Южной Африке вряд ли найдешь в отеле девушку-горничную. Все работы исполняют бои – в основном индийцы. Сейчас я понимаю, что такое довольно необычно, но почему это должно было поразить меня в тот ночной час? – Вы можете как-то описать мужчину? Он был высоким или низкорослым? Толстым, худым? – Да так, ничем не примечательный человек. В разговор вмешался Хардвик. Все это время он стоял в стороне от группы, но выглядел таким серьезным и таким надежным, что Дэн повернулся к нему, будто собирался пожать ему руку. – Вы говорите об униформе, – медленно сказал управляющий. – Какая на нем была форма? У нас их несколько. Хэдли круто обернулся к нему: – Я как раз хотел об этом спросить. Прежде всего, какие у вас здесь приняты униформы? – Как я уже вам сказал, для ночного времени их немного. В дневное время выбор больше. Но если речь идет о поздней ночи, у нас только три категории служащих, которые носят форму. Остальные, от диспетчера до слуг, в это время уже уходят со службы. Прежде всего, остаются ночной портье Биллингс и четыре его помощника, младшие портье. Во-вторых, два лифтера. И в-третьих, двое служащих в гостиной. Их обязанность – подавать напитки поздним гостям. Вот и все. – И что же? – Портье, – Хардвик прикрыл глаза, видимо, чтобы лучше представить себе его облачение, – носит короткую куртку, наподобие двубортного сюртука, с серебряными пуговицами, черным галстуком и красными кантами на обшлагах и отложном воротнике. Четверо младших портье носят двубортную куртку с такими же красными кантами, отложным воротником и черные галстуки-самовязы. Форма лифтеров – короткая однобортная куртка с воротничком стойкой, серебряные пуговицы, на плечах – эполеты. Служащие в гостиной одеваются в синие фраки с красными кантами и с серебряными пуговицами. Но чтобы они были наверху… – Понятия не имел, что их так много, – проворчал Дэн. – Это затрудняет дело. Если я начну думать и припоминать, я только введу вас в заблуждение. Помню куртку и пуговицы – только в этом я могу поклясться. Пуговицы виднелись из-под груды полотенец. Хэдли хмуро поглядел в блокнот. – Но вы можете хотя бы сказать о куртке – длинная или короткая? И какой воротник – отложной или стоячий? – Воротника я не видел. Куртка вроде бы короткая. Но настаивать на этом я бы не стал. Хардвик проявил внезапную запальчивость: – Дело хуже, чем вы думаете! Я должен сказать вам, начальник полиции, кое-что еще, хотя это не очень вам поможет. Несколько лет назад у нас работал младший портье. Он оказался вором, и таким ловким и хитрым! Его способ обкрадывания гостей отеля был почти идеальным. Как обычно, он обслуживал два этажа. В середине ночи поднимался наверх, якобы на вызов из номера или осмотреть этажи, как они часто и делают. Где-нибудь наверху портье прятал пижаму, шлепанцы, а иногда халат. Он натягивал пижаму поверх униформы. Естественно, у вора была отмычка от всех номеров. Поэтому он просто проникал в комнату и брал там все, что хотел. Если хозяин номера просыпался, у него был великолепный предлог, который всегда срабатывал: «О, простите, я попал не в свой номер!» В любом случае его принимали за постояльца гостиницы, и, если видели выходящим из комнаты или идущим по коридору, это ни у кого не вызывало подозрений. Его считали просто гостем, который направляется в туалет или куда там еще. Когда обнаруживалась кража, естественно, подозревали неизвестного постояльца. Так вот, он проделывал этот фокус, пока один из гостей не отказался принимать его извинения и не схватил злоумышленника. – Хардвик помолчал. – Нет, – твердо сказал он, – пожалуйста, не думайте, что вы попали в какой-то воровской притон, но я подумал, что должен об этом рассказать. Именно из-за этого мошенника мне и пришлось повесить в каждом номере предупреждения: «Пожалуйста, запирайте дверь на задвижку». Франсин приняла вызов – если только это был вызов. – Мне кажется, – ровным тоном произнесла она, – напрашивается вывод: если служащий мог нарядиться в гостя, следовательно, и гость мог надеть одежду служащего. В комнате нависла гнетущая тишина. – Прошу прощения, мисс Форбс, – не сразу отозвался Хардвик, – честно говоря, я об этом не думал. Я… гм… просто упомянул о неприятном и досадном для нас инциденте. Во всяком случае, я могу проверить, что делал прошедшей ночью каждый из этих людей. – Вы можете заняться этим безотлагательно, – предложил Хэдли и решительно поднялся с кресла. – А мы тем временем пойдем осмотрим тело. Один вопрос. Вы говорили об отмычках. Значит, во всех номерах одинаковые замки? – Не совсем. Замки очень сложны и разнообразны. Как правило, каждой горничной выделяется несколько номеров – обычно двенадцать, хотя бывает и меньше. У нее есть один ключ, который подходит ко всем номерам, что находятся в ее ведении. И в каждой группе номеров разные замки. Тип замка может повторяться в различных частях гостиницы, но при этом их комбинаций – около двадцати. Младший портье имеет ключ, который отпирает все двери на его двух этажах; и так далее. У меня отмычка ко всем комнатам. Но мы ввели новое дополнение – общее правило не распространяется на верхний этаж. Здесь мы пошли на эксперимент, может и не очень удачный, установив в каждом номере цилиндрический замок, который не имеет аналога. Это доставляет нам в сто раз больше трудностей и часто причиняет проблемы, зато для постороннего абсолютно невозможно открыть даже кладовку для белья. – Благодарю вас. Тогда отправимся в 707-й номер. Пойдемте с нами, мистер Кент. – Хэдли обернулся к Франсин и Дэну: – Вы будете ждать нас здесь или вернетесь в свои комнаты? Вместо ответа, Франсин прошла к стулу, который недавно игнорировала, и демонстративно уселась. Дэн укоризненно сказал, что они останутся. В коридорах было очень тепло, но порой сюда врывались струи холодного воздуха из оставленных открытыми окон и поднятых люков в стеклянной крыше. Открытые окна давали возможность бросить взгляд внутрь гостиницы. В вентиляционной шахте раздавался смутный шум голосов. Слышалось позвякивание тарелок и жужжание пылесосов, за окнами двигались смутные фигуры людей. Кент по запаху определил, что на ленч будут поданы жареные цыплята. Все это оставалось внизу этаж за этажом, ведя их к современно оформленному крылу А. Трое мужчин с замыкающим эту немногочисленную профессию сержантом Беттсом разглядывали широкий коридор с его яркой стенной росписью и светильниками из матового стекла. – Ну? – нетерпеливо спросил Хэдли. – Я нашел ключ к загадке Хэдли, – серьезно ответил доктор Фелл. – И посвящу вас в тайну. Этот призрак неправильный! – Отлично, – язвительно заметил Хэдли. – Я все думал, когда это начнется. Ну, выкладывайте дальше! – Нет, я серьезно. Для убийцы намеренно одеться в форму служащего гостиницы – неправильно; и следовательно, я говорю – следовательно, это что-то означает. – Полагаю, вы не рассматривали поразительную версию о том, что убийца надевал форму служащего отеля именно потому, что он и есть служащий отеля? – Может быть. Но я хотел бы подчеркнуть, – доктор дернул Хэдли за рукав, – что в таком случае дело еще хуже. Тогда мы имеем опасность, которая буквально выглядывает из-за угла и подстерегает всю группу друзей Рипера, включая его самого. Далее. Опасность может быть пугающей, а может, и нет. Но если бы ей не была присуща угроза, она не имела бы смысла. В первом случае сцена убийства представляла собой уединенный дом рядом с кладбищем в Сассексе – сцена, присущая типу скрытой опасности, за исключением служащего отеля, в полной экипировке идущего по коридору с подносом для писем. Учитывая случившееся в гостинице, мы не можем списать случай в Норфилде на случайное совпадение или простую галлюцинацию мертвецки пьяного человека. Понимаете, оба убийства совершены или действительно служащим отеля, или кем-либо из друзей Рипера, одевшимся в ливрею. Но если это был служащий, зачем он облачился в рабочую форму, чтобы бродить по деревенскому дому в Сассексе среди ночи? А если верно второе предположение, почему вообще кто-то из приятелей Рипера надевает этот странный маскарадный костюм? – Постойте-ка! – встревоженно возразил Хэдли. – Уж не сделали ли вы заключение по обоим случаям? Сдается мне, вас одолевает навязчивая мысль о двойном убийстве в фантастическом костюме. Допустим, то, о чем рассказал Беллоуз в Норфилде, – чистая галлюцинация. Допустим, что служащий с полотенцами был безобидным членом персонала гостиницы, которому каким-то образом удалось подняться на верхний этаж незамеченным… – Хэдли замолчал, потому что сам себя не мог в этом убедить. Но он был упрямым в том, что касалось принципиально важных вещей. – Я хочу сказать, что у нас нет ни малейшего доказательства, что мистер или миссис Кент убиты человеком, одетым в униформу. Это кажется возможным, но где доказательства? – Ну, – ответствовал доктор Фелл, – наш друг Хардвик установит, чем занимался каждый из его штата в двенадцать ночи. Верно? – Вероятно. – Хмрф! Да. А если все они представят четкое алиби? Сие будет означать – давайте смело посмотрим в лицо этой возможности, – что это был убийца, замаскированный под служащего отеля. Боже, что становится с вашим безобидным служащим, который сначала явился как галлюцинация, а затем случайно прошел по коридору? – Доктор зажег трубку, и его лицо спряталось за клубами дыма. – Интересно, Хэдли, почему вы так скептически настроены против моей версии? – Вовсе нет. Только она кажется мне бессмыслицей. Зачем убийце рядиться в костюм? Конечно, если только… Доктор Фелл хмыкнул. – Вот именно! Мы всегда можем успокоить себя, заявив, что убийца – лунатик с навязчивой идеей совершать злодеяние именно в костюме служащего отеля. Лично я не могу в это поверить. На мой скромный взгляд, гостиничная униформа трудно сочетается с представлением об ангеле мщения. Но взгляните на ваши проклятые улики! По всей видимости, оба преступления ничем не мотивированы. Оба невероятно жестоки. И кажется, нет причины убийце непременно душить свои жертвы, обернув руки полотенцем, что кажется мне довольно неудобным и не дает уверенности в том, что жертвы задушены. И тем не менее именно так все происходит. Они свернули в коридор, где дежурил сержант Престон. Доктор Фелл указал табличку «Просьба не беспокоить», перечеркнутую надписью красными чернилами, извещающей о том, что за дверью находится мертвая женщина. Затем он коснулся тростью пары коричневых замшевых туфель, стоящих слева от двери. – Туфли непарные, – проворчал он. – Я должен предостеречь вас от слишком поспешных заключений, но прошу обратить внимание на то, что туфли разные. Хэдли спросил сержанта Престона: – Есть новости? – Два набора отпечатков пальцев, сэр. Сейчас дактилоскописты проявляют снимки – управляющий предоставил нам темный чулан. А доктор ждет вас. – Хорошо. Спуститесь вниз и приведите того портье и горничную, что дежурила прошлым вечером. Подержите их в коридоре, пока я не позову. Хэдли открыл дверь. Тяжелые портьеры были уже подняты, так что Кент смог рассмотреть комнату, которую прежде видел почти в полном сумраке. Ему казалось, что он не сможет заставить себя войти в нее. Он знал, что там лежит на полу, знал уже, что это Дженни, и испытывал легкую тошноту. Несколько часов он пытался убедить себя, что смерть Дженни и даже Рода не слишком много значит для него. Да, у них была одна фамилия, но остальные друзья, и особенно Франсин, были ему гораздо ближе, чем эти симпатичные супруги, с которыми он изредка встречался на вечеринках. Но Кента угнетала бессмысленность убийств, и внезапно он с отвращением подумал обо всех убийствах, описанных в его собственных криминальных романах. Хэдли тронул его за локоть, и Кент шагнул внутрь. За двумя широкими окнами с поднятыми шторами виднелась облицованная стена вентиляционной шахты, напоминающая стену погреба для хранения продуктов. На подоконниках лежал снег. Площадь комнаты с довольно низким потолком составляла примерно двадцать квадратных футов. Обои и шторы были в серых и голубых тонах, мебель – из полированного клена. Две кровати были застелены голубым шелковым покрывалом. В стене слева была вторая дверь, выходящая в коридор, за ней – туалетный столик. Бюро, как он знал по своему первому визиту, располагалось в простенке между окнами. Только теперь Кент заметил справа открытую дверь в ванную и рядом с ней большой гардероб. Справа от двери на маленьком столике все еще лежала стопка банных полотенец. На первый взгляд беспорядка почти не было. Очевидно, Дженни распаковывала сундук, когда появился убийца. За открытой дверцей гардероба он видел, что внутри висит только одно платье. Множество других остались в сундуке. В гардеробе также стояло несколько пар обуви. Но он сразу заметил огромную разницу по сравнению с тем, что видел ранним утром. Сундук находился на прежнем месте, футах в восьми от окна по правую руку, его створки были открыты. Однако тело, которое тогда покоилось на правом боку – голова была засунута в сундук – теперь лежало на спине на три-четыре фута ближе к двери. Он с облегчением увидел, что сейчас лицо Дженни прикрыто полотенцем. Затем Кент увидел отражение своего лица в зеркале над бюро и инстинктивно отпрянул назад. – Я вижу, – откашлявшись, сказал он, – что вы ее двигали. Пожилой человек в очках, сидевший на стуле, рядом с которым стоял медицинский саквояж, вскочил. – Двигали? – переспросил Хэдли. – Но тело наверняка не передвигали и не должны были! Она лежит в том положении, как ее обнаружили, верно, Беттс? – Да, сэр, – подтвердил сержант. – Не считая констебля, я первым здесь оказался и нашел тело именно в этом положении. – Но я обнаружил ее в совершенно другом положении, – возразил Кент и подробно описал, как лежало тело Дженни. – Мне ли забыть! Должно быть, кто-то вытащил тело наружу, когда я ушел. Хэдли поставил кейс на кровать. – Нам нужно допросить портье. Где, черт возьми, проклятый… Ах да, я же за ним послал! Оглядитесь, мистер Кент, не торопитесь. Изменилось что-нибудь еще? – Как будто нет. В тот раз я не очень хорошо разглядел комнату. Шторы были опущены. Но, кажется, здесь все по-прежнему. Гардероба я не заметил утром, хотя вряд ли его здесь не было. Но кроме положения тела есть еще один момент. Тот браслет, который, как полагала уехавшая из номера дама, она оставила в ящике бюро. Если речь идет об этом бюро, то я опять утверждаю, что в восемь утра его здесь не было. Да, по словам управляющего, вещь нашел портье после моего ухода. Интересно, сколько времени прошло с момента моего бегства и до момента, когда он открыл дверь. – Мы выясним, – успокоил его Хэдли. – Ну что, доктор? Хэдли присел на корточки, откинул полотенце с лица женщины и что-то мрачно пробурчал. Кент был рад, что своей спиной шеф полиции загораживает тело Дженни. Судебно-медицинский эксперт быстро подошел поближе. – Значит, тело передвинули, – заинтересованно произнес он, кинув быстрый взгляд на Кента, и удовлетворенно усмехнулся. – Меня это не удивляет. Это нужно принять во внимание. Если я не ошибаюсь, перед нами совершенно новый способ совершения убийства. – Какой еще новый способ? Разве она не была задушена? – Да, да, задушена, подвержена асфиксии, если желаете. Но не только. Сначала ее оглушили, и, хотя на лице и на голове обнаружены следы восьми ударов, я не могу определить, после которого женщина потеряла сознание. Должен сказать, что, по приблизительным расчетам, она скончалась около полуночи – плюс-минус несколько минут. – Доктор внимательно посмотрел на окружающих сквозь стекла очков, затем присел рядом с Хэдли. – Но взгляните сюда! Посмотрите на ее шею! – Кожа смята в складки… как будто, – пробормотал Хэдли, – шея была стянута шнуром или проволокой. Но… – Но здесь нет ни шнура, ни проволоки, и складки идут не по всей окружности шеи, – продолжил доктор. – Это объясняет все, включая полотенце для лица, хотя мне кажется, что парень должен был воспользоваться толстым банным полотенцем, а не этим. А теперь посмотрите на этот сундук-гардероб. Сундук очень большой – на той стороне, где висит одежда, полно свободного места, а женщина – невысокого роста. Обратите также внимание на то, что платья внутри сундука немного помяты и сдвинуты. Разумеется, это ваша работа, но я бы сказал, что тело расположили таким образом, что шея оказалась между довольно острыми краями дверцы сундука, когда он стоял вертикально, и полотенце обернули вокруг шеи, чтобы края не перерезали… Щелкнув пальцами, Хэдли быстро поднялся. – Да, да! Отвратительное дело! – отозвался доктор. – Итак, полотенце прикрывало ей горло, и ее тело частично было засунуто внутрь сундука, где висит одежда. Затем убийца медленно сдвинул дверцы сундука и сжимал их, пока она не задохнулась. Потом тело упало, и этот тип жестоко изуродовал ее лицо. Хитро придумано! Кажется, в наше время смерть можно найти где угодно, не так ли?Глава 6 Пятнадцать банных полотенец
Последовало тяжелое молчание. Хэдли закрыл полотенцем лицо жертвы и глубоко вздохнул. Старый дорожный сундук, зловещий, несмотря на веселое розовое платье, висящее в верхнем левом отделении, приковывал к себе взгляды всех присутствующих. – Этого убийцу, – приглушенно проговорил Хэдли, с силой стискивая ладони, – я намерен увидеть повешенным, даже если это будет моим последним делом! Послушайте, доктор, ведь это вы осматривали ее убитого мужа, не так ли? Уж он-то был убит без всех этих фокусов, а? – Нет, это было обычное удушение руками, обернутыми полотенцем. Хотя руки были очень сильными или… – Он приставил к виску указательный палец и покрутил им. – Слабоумие. Дело этим попахивает. Во всяком случае, пока что. Проблема в том, что этот случай выглядит как обдуманное и запланированное убийство. Если я вам больше не нужен, я ухожу. Тело унесут, когда вы прикажете. – Спасибо, доктор, больше ничего не требуется, – сказал Хэдли. Он походил вокруг тела и сундука, внимательно их изучая, затем окликнул: – Беттс! – Да, сэр? – Вы можете выяснить, откуда взяли табличку с просьбой не беспокоить, что висит на двери номера? – Отсюда, сэр, – с готовностью подсказал сержант. – В каждом номере есть такая табличка. Их кладут в ящик бюро, чтобы клиенты могли воспользоваться ими в случае надобности. А что касается надписи – вот, сэр, взгляните. Сержант направился к маленькому письменному столу, стоящему в дальнем углу комнаты неподалеку от правого окна. Толстый голубой ковер заглушал его шаги. Кент подумал, что и эти новые стены тоже были звуконепроницаемыми. Отодвинув стул, сержант указал на блокнот. В дополнение к казенной ручке и чернильнице с канцелярскими принадлежностями на нем лежала черная авторучка. – Наверное, это ее ручка, – пустился в размышления сержант Беттс. – На колпачке ее инициалы, и она заправлена красными чернилами. – Да, это ее авторучка, – подтвердил Кент. От удушливой духоты у него разболелась голова. – У нее было две такие ручки. Одна с синими, а другая с красными чернилами, что-то вроде талисмана. Хэдли недовольно осматривал ручку. – Но зачем ей красные чернила? – Дженни была необыкновенно деловой женщиной. Ей принадлежала часть акций ателье на Причард-стрит, хотя она никогда этим не кичилась. Видимо, считала это нескромным. Вдруг Кента одолело желание рассмеяться: слишком многое вспомнилось. Выражение «необыкновенно деловая женщина» казалось самым неподходящим для характеристики Дженни. Оно не передавало необыкновенной привлекательности женщины, которая стольким мужчинам вскружила головы. Гарви Рейберн как-то сказал, что она привлекательна для юношеского интеллекта. Сквозь воспоминания до него донесся голос Хэдли: – На ручке обнаружили отпечатки пальцев? – Нет, сэр. – Но если у нее было две ручки, то где же вторая? – Должно быть, в сундуке, – предположил Беттс. – В дамской сумочке нет. Озадаченный, Хэдли осмотрел сундук. Он оказался довольно старым и видавшим виды, хотя и крепким. На одном боку выцветшими белыми буквами было нанесено ее девичье имя – Джозефина Паркес, поверх фамилии ярко белели новые буквы: «Кент». Верхнее отделение правой стороны сундука представляло собой нечто вроде подноса, на котором были аккуратно сложены носовые платки и чулки. Среди носовых платков Хэдли и нашел вторую авторучку. А еще небольшую золотистую шкатулку со вставленным в замок ключиком, где лежали украшения. Он повертел в руках обе ручки, размышляя вслух: – Что-то здесь не так. Посмотрите, Фелл. Что вы об этом думаете? Без сомнения, она распаковывала сундук, когда убийца напал на нее. Миссис Кент начала с платьев. Моя жена тоже так делает – проверяет, не помялись ли они. Но она достала только одно платье и несколько пар обуви; туфли, чтобы потом сменить их, потому что в момент убийства на ней были домашние тапочки. Еще она вынула из-под стопки носовых платков авторучку с красными чернилами. Конечно, если только… Во время этой речи доктор Фелл стоял, прислонившись к стене и надвинув шляпу почти на глаза. Теперь он выпрямился, убрал трубку изо рта и изрек: – Если только ее не нашел сам убийца. В таком случае он знал, где ее искать. Хмрф! Да! – Доктор дышал тяжело, с присвистом. – Но скажу вам, Хэдли, я был бы очень вам обязан, если бы вы просто подвели итог тому, что здесь, с вашей точки зрения, произошло. Это очень важно. И вновь у нас есть благословенный дар небес. Кажется, все гости спокойно разошлись по своим комнатам – за исключением убийцы. Нам нет нужды вспоминать, в каком порядке люди тащились друг за дружкой по коридору или кто кого встретил по пути на почту. Нам нужно просто понять указания улик. Но… о Бахус! Мне кажется, это будет чрезвычайно трудно! Итак, не начнете ли? – С какого момента? – С той минуты, как в комнату вошел убийца. – Исходя из предположения, что убийца – тот служащий, которого Рипер видел в этого номера в полночь? – Исходя из любого предположения на ваш вкус. Хэдли заглянул в свой блокнот. – Знаю я этот ваш тон, – подозрительно пробормотал он. – И вот что я вам скажу. Я не собираюсь стоять здесь как школьник и делать полный анализ собранных данных, пока вы будете просто отмахиваться и твердить, что вы это уже знали и что все не имеет значения. Господи, хоть раз в жизни вы можете говорить прямо? Соглашайтесь или нет, мне безразлично, только не вводите меня в заблуждение. Идет? – Вы мне льстите, – с достоинством парировал доктор Фелл. – Ладно, начинайте. – Так вот, насколько я понимаю, здесь имеется одно главное затруднение. На лице жертвы и на передней части черепа имеются следы восьми ударов тупым предметом, но на затылочной части ни единого синяка. Но женщина определенно была без сознания, когда ее запихивали в этот железный сундук. – Ее нужно было уложить между дверцами, и она не должна была поднять шума. Я знаю, что стены выглядят довольно толстыми, но звуконепроницаемые стены – это все равно что бесшумная пишущая машинка – через них все равно кое-что слышно. Значит, убийца должен был столкнуться с миссис Кент лицом к лицу и нанести ей удар по лицу, который ее и оглушил. – Без сомнения. В то время как, помните, – подчеркнул доктор Фелл, сморщив лицо, – Родни Кент получил удар по затылку. – Тогда, если убийца использовал орудие достаточно крупное, чтобы так изуродовать лицо женщины, как получилось, что она не закричала, не попыталась убежать, не стала сопротивляться, увидев, что он к ней приближается? И еще. Как ему удалось пронести незамеченным такой большой предмет в этом ярко освещенном отеле? Доктор Фелл оттолкнулся от стены, неуклюже прошел к стопке полотенец, лежащих на столике у двери, и начал быстро поднимать их одно за другим, встряхивая и бросая на пол. Когда пол вокруг него был устлан полотенцами, из шестого по счету полотенца что-то выпало с глухим стуком и покатилось к ногам Хэдли. Это оказалась кочерга фута два в длину. На головке кочерги виднелись какие-то пятна с прилипшими в этих местах волокнами махровой ткани. – Послушайте, мальчик мой, – извиняющимся тоном обратился к Кенту доктор Фелл, – почему бы вам не спуститься в бар и не выпить? Вряд ли вам приятно видеть ее в таком состоянии и… – Не беспокойтесь, я в порядке. Только я испугался, когда эта штука выпала. Значит, так это и было сделано? Натянув перчатки, Хэдли поднял кочергу и повертел ее. – Да, это то, что мы искали, – сказал он. – Понятно. Это было не только надежное укрытие. Когда вы сжимаете в руке кочергу, а груда полотенец скрывает ее от другого человека, вы можете выдернуть ее и нанести удар прежде, чем жертва сообразит, что происходит. – Да. Но это не единственный аспект. Было бы разумно спросить: зачем столько полотенец? Их здесь пятнадцать, я сосчитал. Если нужно просто спрятать кочергу, зачем складывать их в кипу и затруднять себе движения? А вдруг придется бороться с жертвой? Но пятнадцать полотенец были предназначены не только для того, чтобы спрятать в них кочергу. Они должны были скрыть… – Лицо! – выпалил Хэдли. Доктор Фелл опять достал из кармана трубку и рассеянно уставился на нее. – Вот именно – лицо! Сей факт приводит нас к вопросу: если убийца – служащий отеля, зачем ему прятать лицо? В коридоре он как бы на своем месте, вызывать подозрений не может, пока никто не видит, как он входит в комнату, неся такую груду полотенец, что может привлечь к нему внимание. Перед миссис Кент он один из персонала гостиницы, пришедший, понятное дело, сменить полотенца. Но если это кто-то из их компании – кто-то, кого она хорошо знает, – тогда он должен скрыть свое лицо. Преступник не может рисковать. Миссис Кент наверняка удивилась бы и даже испугалась, если бы, открыв дверь, увидела одного из друзей в странном костюме, таком же, как в ночь убийства ее мужа. А ему нужно было войти в комнату, пока у женщины не появилось подозрений. Если учесть показания рабочих у лифта, что с половины двенадцатого до пяти утра сюда не поднимался ни один служащий, вы начнете предполагать, мой мальчик, что отель «Королевский багрянец» принимает гостя, который питает странные вкусы в отношении одежды. Все погрузились в молчание, и только Хэдли задумчиво барабанил пальцами по блокноту. – Я и не предполагал, – прервал он паузу, – что миссис Кент убита совершенно незнакомым ей человеком. Но в таком случае – если только он не стащил униформу у одного из служащих – его одежда должна находиться в одном из номеров. – Совершенно верно. – Но зачем? Зачем таскать с собой этот наряд и надевать его только для совершения убийства? Доктор Фелл прищелкнул языком: – Тц-тц-тц, успокойтесь! Не спешите с выводами. Есть и еще кое-какие интересные детали. Помимо убийства, в комнате было сделано еще кое-что. Во-первых, кто-то взял пару разных туфель и выставил их в коридор. Маловероятно, что это миссис Кент. Мало того, что туфли непарные, это были замшевые туфли, которые не чистят ваксой. Значит, это сделал убийца. Но зачем? – На первый взгляд, – осторожно заговорил Хэдли, – можно предположить, что убийца не хотел, чтобы его побеспокоили. Это можно понять. Перед ним были несколько пар туфель. Он схватил первые, какие, на взгляд мужчины, ничем друг от друга не отличались, и выставил их за дверь, чтобы подумали, будто миссис Кент уже легла спать. Вот почему он также… Стоп! – Вот именно! – воскликнул доктор Фелл. – Вот почему, хотели вы сказать, он также повесил табличку на дверь. Но здесь мы натыкаемся на ужасную загадку. Убийца вынимает из ящика бюро табличку, достает спрятанную авторучку из сундука миссис Кент, на табличке крупными буквами пишет «Мертвая женщина» и вешает ее на ручке двери. Довольно странный способ обеспечить уверенность в том, что тебя не побеспокоят. Зачем ему понадобилось столько времени, чтобы предпринять все эти меры предосторожности? – У вас есть версии? – Я могу только заключить этот обзор указанием на то, что произошло сегодня утром. Мы исходим из предположения, – он указал кончиком трости на Кента, – что наш друг говорит правду. Хмрф! В восемь утра он поднимается сюда со швейцаром. Браслета в бюро уже нет. Американская леди, которая забыла его, уехала накануне. Тело миссис Кент лежит на боку, голова почти полностью засунута в сундук. Пока портье ждет снаружи, наш друг мистер Кент убегает. Вскоре портье опять открывает дверь. И теперь находит пропавший браслет в бюро, а тело – лежащим в нескольких футах от сундука. Леди и джентльмены, магическое представление закончено. Благодарю вас. Кент подумал, что взгляд, который Хэдли устремил на него, был скорее оценивающим, чем зловещим. – Если бы я смотрел на это со стороны, – признал Кент, – я бы сказал, что я лгу. Но я не лгу! Кроме того, как насчет браслета? Я не мог прийти сюда ночью, стащить неведомый мне браслет у неизвестной мне женщины, а потом вернуться сюда утром и подложить его в ящик бюро. Как быть с браслетом? – Остается альтернатива, – Хэдли проигнорировал вопрос, – лжет портье? – Необязательно, – пожал плечами доктор Фелл. – Если посмотрите… В дверь постучали. Престон привел портье и горничную. Горничная, светловолосая девушка в накрахмаленной бело-голубой форме, казалась скорее взволнованной, чем испуганной. У нее подергивалось веко, и она словно звенела, как связка ключей у ее передника. Мейерс, портье, выглядел рядом с ней особенно крупным и дородным. Хотя Кент опять обратил внимание на его остроконечные усы и лицо в рябинках оспы, самым подозрительным в глазах присутствующих была его одежда – сюртук с двумя рядами серебряных пуговиц. Бросив взгляд в сторону Кента, Мейерс сделал вид, что не замечает его присутствия. Во взгляде портье не было злости; лишь глубокий укор. Хэдли обратился к горничной: – Вам не о чем беспокоиться. Просто постарайтесь ответить на вопросы. Как вас зовут? – Элеонор Петере. – Девушка не поднимала глаз. С ее приходом в комнате появился сильный запах мыла. – Вы дежурили вчера до половины двенадцатого, не так ли? – Да. – Пожалуйста, смотрите на меня, не бойтесь. Вы видите эти полотенца? Вам известно, откуда они взялись? Немного помолчав, девушка неохотно ответила: – Из бельевой. Это в коридоре. Я так думаю. Сегодня утром я недосчиталась пятнадцати полотенец, и всю комнату словно перевернули. – За бельевую вы отвечаете? – Да. И вчера вечером я ее заперла. Но кто-то проник туда и перевернул все вверх тормашками. – Что-нибудь еще пропало? – Нет. То есть одно полотенце для лица. Ручаюсь, это как раз оно. – Девушка кивнула в сторону тела Дженни Кент, и Хэдли подвинулся, чтобы загородить его. – У кого еще есть ключи от бельевой комнаты? – Насколько мне известно, ни у кого. – Во сколько вы сегодня заступили на дежурство? – В четверть восьмого. Хэдли подошел к двери, открыл и снял с ее ручки табличку с надписью «Просьба не беспокоить». Стоя в глубине комнаты, Кент через открытую дверь видел в коридоре наискосок дверь в комнату, которая на плане была обозначена как гостиная сэра Гайлса Гэя. И сейчас дверь немного отворилась и оттуда выглянуло встревоженное и заинтересованное лицо. Если бы это был сэр Гайлс Гэй, то Кент удивился бы. Он вспомнил замечание доктора Фелла о его интересе к именам, хотя не понимал его смысла. По имени хозяина «Четырех входов» Кент представлял себе героя старинных баллад, с размашистыми жестами и боевым духом. А из-за двери выглядывал, не скрывая любопытства, усохший человечек, похожий на какого-нибудь древнего философа. Дружески улыбнувшись Хэдли, обнажив при этом белоснежные искусственные зубы, как на портретах Вудроу Уилсона, усохший убрал голову и скрылся в комнате. Роспись на стене изображала дружескую попойку. Хэдли прикрыл дверь номера 707. – Итак, сегодня вы пришли на работу в четверть восьмого, – обратился Хэдли к горничной. – Полагаю, вы проходили мимо этой двери? – Да, сэр, конечно. – Вы обратили внимание на эту табличку? – Да, я ее видела, но не заметила, что на ней написано. Нет, не заметила, – возбужденно повторила Элеонор. Было ясно: она жалеет об этом. – Между тем временем, когда вы пришли на дежурство, и тем моментом, когда сюда поднялись этот джентльмен и портье, вы видели еще кого-нибудь в этом крыле? – Нет. То есть никого, кроме рассыльного. Он поднялся около половины восьмого, посмотрел на дверь номера 707, а потом ушел. Мейерсу, портье, не терпелось вступить в разговор. Он прочистил горло кашлем, как нервничающий оратор перед аудиторией. Он и говорить начал соответственно. Но Хэдли его прервал: – Минуточку. Относительно прошлой ночи. Вы были в этой части крыла гостиницы, когда мистер Рипер с друзьями вернулся в отель после театра? – Это тот красавчик из 701-го? – не удержалась девушка и тут же замолчала, покраснев от смущения. – Да, была, – торопливо добавила она. – Вы видели… – Хэдли отступил в сторону и указал на тело Дженни Кент. – Да, видела. Я видела их всех, кроме мужчины с усами из 705-го. – Во что была одета миссис Кент? Вы помните? – На ней была та же одежда, что и сейчас. Только поверх еще накидка из норки. Да, и на ногах у нее были туфли, а не тапочки, – добавила Элеонор, еще раз внимательно посмотрев на убитую. – А другая, такая толстая дама («Наверняка Мелитта Рипер», – подумал Кент), была в вечернем платье из золотистой ткани, с пелериной из белого меха. Но эта леди, – девушка кивнула на тело, – и такая надменная леди из 708-го были в обычных платьях. Возмущенный Мейерс намеревался сделать замечание горничной за развязный тон, но ледяной взгляд Хэдли остановил его. – Они о чем-нибудь разговаривали? – Только пожелали друг другу спокойной ночи, насколько я помню. – И сразу разошлись по комнатам? – Да, сэр. Они остановились каждая перед своим номером, взялись за ручку двери, взглянули друг на друга, знаете, как будто ждали какого-то сигнала. А потом сразу одновременно повернули ручки и вошли к себе. Хэдли заглянул в блокнот, затем обратился к Мейерсу: – Теперь о браслете. Когда вы услышали о том, что его позабыли в этой комнате? – Сегодня в восемь утра, сэр, когда явился на свою смену, – с готовностью отвечал тот. Он давал показания как на плацу и проявлял настоящую рьяность в этом деле. Ответы вылетали из него, как будто его трясли за плечи. – Видите ли, я дневной портье и заступаю на дежурство в восемь утра. Но Биллингс, ночной портье, сказал мне об этом, уходя с работы. Дама, которая занимала номер, миссис Джоупли-Данн, позвонила вчера и сказала про забытый браслет. Миссис Джоупли-Данн тогда оставалась на ночь у друзей в Винчестере. Она собиралась на следующий день сесть на «Директорию». Но она позвонила так поздно, что Биллингс не решился беспокоить миссис Кент. – В котором часу это было? Вы знаете, когда был звонок? – Да, сэр, все звонки регистрируются. Это было без десяти двенадцать вечера. – В 11.50? – быстро переспросил шеф полиции. – Кого-нибудь послали наверх спросить о браслете? – Нет, сэр, и даже не стали звонить в номер. Как я сказал, Биллингс не хотел беспокоить миссис Кент в столь поздний час. – Кстати, а где были вы в это время? – Я, сэр? Дома, в постели, – с достоинством отвечал Мейере, безмерно пораженный бестактным вопросом. – Пожалуйста, расскажите, что происходило сегодня утром. Мейерс пересказал уже знакомую всем историю: – Так что, как видите, сэр, в половине восьмого Биллингс послал наверх рассыльного, и тот доложил, что на двери висит эта табличка. Когда я заступил на дежурство и Биллингс обо всем рассказал мне, Хаббард, младший портье, сказал, что, кажется, сейчас в столовой как раз заканчивает завтрак джентльмен из 707-го номера. Я взял на себя смелость попросить этого джентльмена, естественно подумав… вы понимаете. Мы поднялись наверх. Я попросил горничную открыть дверь, и он туда вошел. Он попросил меня подождать в коридоре, это понятно. Когда через несколько минут он не вышел, я постучал в дверь. Я хотел сказать, что дело может подождать, раз он не нашел браслета. Но никто не ответил. Приблизительно через минуту я опять постучал. Мне это начало казаться странным. Потом я задел нечаянно табличку на двери. Надписи «Мертвая женщина» я не видел, потому что табличка была повернута этой стороной к двери. – Мейерс со свистом втянул в себя воздух. – Да, сэр, я понимал, что беру на себя ответственность, но я попросил горничную открыть номер. И вошел внутрь. Этого джентльмена там не оказалось. – Где в тот момент лежало тело? – Точно на том месте, где лежит сейчас. – Что вы сделали, когда вошли? – Я пошел поискать браслет. – Браслет? – Сэр, – с неожиданным высокомерием произнес Мейерс. – Мне приказали подняться и принести браслет. Я это сделал. И не понимаю, почему это кажется таким странным. Я прошел через комнату, вот так, выдвинул, вот так, правый ящик бюро. Браслет оказался в ящике под бумагой на дне. Я положил его в карман. Затем спустился к управляющему, сказал, что нашел браслет и что в номере 707 находится мертвая женщина. Я знаю, была допущена ошибка, и не говорю, что ее убил этот джентльмен, но я ничего ни о чем не слышал; вот все, что я могу сказать. Хэдли обернулся к Кенту: – Как по-вашему, сколько времени вы провели в комнате до того, как выскользнули в коридор через дверь за углом? – Трудно сказать. Думаю, минуты три. – А вы? – Начальник полиции снова обратился к Мейерсу. – Сколько времени прошло с того момента, как мистер Кент вошел в комнату, до момента, когда вы решили последовать за ним? – Ну, скажем, минут пять, сэр. – Когда вы ждали в коридоре перед дверью, назовем ее главной, с этой табличкой, полагаю, никто не появлялся там и не проходил мимо вас? – Нет, сэр, мимо этой двери никто не проходил! – Тогда, если вы оба говорите правду, дело происходило следующим образом. Мистер Кент входит в комнату. Через три минуты он выходит через боковую дверь. По истечении пяти минут в комнату входите вы. Следовательно, за две минуты кто-то входит через боковую дверь – именно через нее, потому что перед главной находитесь вы, – кладет в ящик браслет, меняет положение тела и тем же путем выходит. Повторяю, на это ушло две минуты, после того как мистер Кент покинул комнату и до вашего появления в ней. Это правда? Мейерс выглядел оскорбленным. – За этого джентльмена, сэр, я не могу говорить. Но за себя ручаюсь – я сказал правду. – Еще одно. Пока вы стояли в коридоре, вы могли видеть все двери в этом отсеке коридора? – Да, сэр, – ответил швейцар и осекся, очевидно застигнутый врасплох какой-то мыслью. – За это время кто-нибудь из гостей выходил из своей комнаты? Вы бы их заметили? – Должен был заметить, сэр. Но скажу вам, – с достоинством изрек портье, – никто не выходил. Могу подтвердить под присягой. – А вы? – Хэдли обернулся к горничной. – Минуточку! – Девушка задумалась. – Да, я согласна. Уверена, я должна была заметить. Но есть одна дверь, которую я не могла видеть. Эта дверь за углом. Боковая дверь номера 705, как раз напротив боковой двери этого номера. Хэдли закрыл блокнот. – Это все, благодарю вас. Вы можете идти, но ни с кем о нашем разговоре не говорите. – Когда служащие ушли, он с удовлетворением посмотрел на доктора Фелла. – Выглядит подозрительно удачно. Вы бы назвали это логической уверенностью. Или он лжет, – Хэдли указал на Кента, – во что я не верю, или лгут портье и горничная, чему я тоже не верю. Или – к этому мы пришли – человек, который заходил в эту комнату – Гарви Рейберн из номера 705.Глава 7 Квадратный черный камень
Доктор Феллвновь разыграл свой трюк. Он заключался в том, что доктор никогда не оказывался в том месте, где вы его ожидали. Хэдли оглядывал помещение, а доктор склонился над туалетным столиком в другом конце комнаты, так что были видны только его широченная спина и черная шляпа. Затем к Хэдли обернулось его красное лицо, словно всплывший над водой кит, и за стеклами очков моргнули хитрые глазки. – О, вполне возможно, – раздраженно пропыхтел доктор. – Это тем более возможно, так как… – Он взмахнул сумочкой из змеиной кожи. – Так как – что? – Так как я не нашел в ней ключа. Ключа от этой комнаты. Я его везде искал. Помните, нам поведали очень интересную историю об автоматических замках, которыми снабжены все двери номеров на этом этаже. Что среди них нет ни одного одинакового. Но я бы сказал, за исключением случаев, когда комната, как этот номер, имеет две двери. Тогда один ключ отпирает обе двери. Но где же этот ключ? С другой стороны, мне в голову пришли некоторые любопытные предположения, особенно после более внимательного обследования сундука, и они не сходятся с версией о нашем друге Рейберне. За приоткрытой главной дверью послышался какой-то спор, оборвавшийся на восклицании «Тьфу!». В комнату, полный самообладания, вошел сморщенный человечек с выражением беззастенчивого интереса на изрезанном морщинами лице. Это его Кент видел выглядывающим в коридор. Мужчина среднего роста, он выглядел намного ниже из-за худобы. Одет был тщательно, можно даже сказать, щегольски, в синий двубортный костюм с негнущимся накрахмаленным воротничком. Этот воротник, в дополнение к обнаженным в улыбке фальшивым зубам, придавал посетителю блеск, как полировка надгробному памятнику. Стараясь сохранять приличия, вместе с тем он умудрялся не скрывать чрезвычайную заинтересованность. Его тонкие волосы, старательно разделенные пробором, на висках поседели, а за ушами были тусклого серого цвета; гладкая прическа контрастировала с худым лицом, изборожденным глубокими морщинами. Он остановился у тела, словно отдавая дань почтения усопшей, покачал головой, потупив взгляд, а затем вскинул глаза на Хэдли: – Доброе утро, господин полицейский. – Доброе утро, сэр Гайлс. – А это, полагаю, – важно произнес тот, – знаменитый доктор Фелл. А молодой человек? Ему представили Кента. Он кивнул, а его пронзительные глазки в это время словно ощупывали остальных. – Джентльмены, я к вам явился, и теперь вам от меня не отвертеться. Вы должны зайти ко мне в номер… и выпить по чашке китайского чая, – добавил он, когда каким-то загадочным гипнозом своих глаз выводил их из комнаты. – Не знаю почему, но я не могу говорить об этом здесь. Несмотря на внешнее самообладание, он выглядел чересчур бледным. Доктор Фелл с заинтересованной улыбкой посматривал на него сверху вниз, как на любопытный феномен. – Кхе-кхе-кхе, – только и смог произнести доктор. – Да! Я как раз очень хотел побеседовать с вами. У меня, так сказать, свежий взгляд на людей. Остальные могут об этом судить, не сомневаюсь, но они слишком близки друг к другу, чтобы быть беспристрастными. – Вы мне льстите, – ответил Гэй, показывая краешек искусственной челюсти. – Я весь к вашим услугам. В то время как Хэдли задержался, раздавая указания Беттсу и Престону, Гэй провел остальных в свою гостиную. Это была очень милая комната, как ни странно, обставленная в стиле восемнадцатого века, хотя за окнами бурлило шумное движение на Пикадилли-стрит энергичной современной эпохи. С этой высоты открывался вид на покрытые снегом крыши за строгими очертаниями собора Святого Джеймса и обнаженные деревья в парке Сент-Джеймс. Оживленный, щегольски одетый хозяин отлично смотрелся в необычной обстановке своего номера. На столике у окна кипел чайник, и, когда гости отказались от чая, хозяин налил себе чашку. – В ящичке рядом с вами вы найдете сигары, – сказал он доктору Феллу. – А теперь, джентльмены, перейдем к делу. Хотя это больше будет походить на теоретизирование. Одно могу сказать сразу. Я ничего не знаю об этом… об этом отвратительном деле, кроме того, что у меня в доме был убит молодой человек. Сегодня ночью я не выходил из своего номера и не знаю, выходил ли кто другой. Я знаю только то, что нас преследует опытный и упорный убийца. – Гм-м… – промычал доктор Фелл, осторожно опустившись в хрупкое на вид кресло. – Послушайте, а что вы вообще думаете о друзьях мистера Рипера? Гэй глубоко вздохнул. Довольное выражение его лица таяло по мере того, как он углублялся в размышления. – До того момента, как был убит молодой Кент, – серьезно ответил он, – я еще никогда в жизни не получал такого удовольствия. – Он помолчал, давая возможность вдуматься в его слова. – Мне следует объясниться. В работе я известен как тиран, оскорбитель египтян и всех подряд. И я признаю, что мое поведение в Сити, как об этом говорится в одном рассказе Вудхауса, вызвало бы недоумение на палубе частной яхты. Правда, когда-то я был довольно известным чиновником, за что и получил в награду титул сэра. Правда, с зеркалом не поспоришь, оно отражает суровую и нелицеприятную правду. Следовательно, все это принимается как само собой разумеющееся. Поэтому люди, вынужденные общаться со мной, предпочитают разговаривать о погоде. Думаю, прошло уже много лет с тех пор, как меня не гнушались пригласить куда-либо вторично после знакомства. Ну а друзья Рипера внимания на это не обращали. Во всяком случае, не задумывались. Они приехали в мой дом и вскоре стали чувствовать себя совершенно непринужденно. Они бренчали на пианино. Они затевали игры, в которых я оказывался не последним дураком, беспечно прикололи обезьяний хвост, сделанный из бумаги, так сказать, к тылу миссис Рипер. Молодой Рейберн и даже сам мрачный Рипер, забыв о том, что он магистр искусств и деловой человек, представили отрывок пьесы из «Гони их, ковбой!». Короче говоря, они перевернули все в доме вверх тормашками, и я был в восторге! Он разразился странным гортанным смехом, запрокинув голову. В его глазах сверкало оживление. – А потом произошло убийство, – констатировал доктор Фелл. Гайлс нахмурился: – Да. Я знал, что мне слишком весело, чтобы это могло долго продолжаться. – Вы умный человек, – несколько сонно и безразлично продолжал доктор Фелл. – Как вы думаете, что случилось? – О, не знаю! Если бы это случилось не в моем доме, я бы сказал: «Прочтите в своем учебнике психологии». Но такие книги не помогают, когда дело касается тебя лично. И никогда не помогали. – Родни Кент был среди тех, кто устраивал веселье? Гэй ответил не сразу. – Нет, не был, хотя и пытался. Думаю, это было не в его характере – слишком уж совестлив. Вы, наверное, встречали людей такого типа. Он из тех, что стоят, улыбаясь, неуверенные в себе, рядом с развеселой компанией. Глядя на него, вы ломаете голову: «Что бы такое придумать, чтобы развеселить этого типа?» А потом, отчаявшись, бросаете эту затею. Кристофер Кент нашел его слова великолепным описанием Рода. Только погружаясь в работу, тот был, что называется, в своей тарелке. – Но он был убит, – серьезно сказал Гэй. – А как насчет мисс Форбс? – А, мисс Форбс, – сухо произнес Гэй, снова слегка обнажив великолепный набор искусственных зубов. – Думаю, вы ее неправильно себе представляете, доктор Фелл. Посмотрели бы вы на нее, когда она стоит рядом с пианино и поет балладу… – Он обернулся к Кенту: – А знаете, она ведь в вас влюблена! Кент выпрямился на стуле, вздрогнув, будто ему ударили под дых. – Она… Почему вы так думаете? – Это секрет, – задумчиво ответил Гэй. – Вы удивитесь, узнав, сколько секретов было мне доверено за последние две недели. Однако, к сожалению, ничего такого, что могло бы вам помочь. Но я был удивлен, доволен и даже растроган. Это мне льстило. Прежде никто и не подумал бы довериться мне. Люди опасались, что я могу использовать их тайны, чтобы навредить им. И, боюсь, они были правы. Но я упомянул именно об этой тайне в надежде, что она вам поможет, мой молодой друг. – Гэй задумался. – А теперь послушайте, я подведу итоги. В Южной Африке существует политическая группа под названием Партия доминиона. Они отличные ребята, хотя не имеют ни малейшего шанса на победу – правительство на восемьдесят процентов состоит из белых. Но они пытаются поддерживать английские традиции, включая совершенно мифическую традицию об английской сдержанности. Почти все члены кружка Рипера заражены этой болезнью. И сам Рипер, хотя заявляет, что он южноафриканец. – Он посмотрел на Кента: – Подозреваю, что вы тоже. Но, думаю, мисс Форбс считает, что в наше время нет необходимости отстаивать свое достоинство. Меня заставили лакать шерри из соусника – штраф за то, что я не сумел сделать что-то такое же достойное – позабыл, что именно, – и я должен был это исправить. Вы понимаете, доктор Фелл? Доктор усмехнулся, не сводя с хозяина задумчивого взгляда. – Не уверен, что понимаю, – пророкотал он. – Вы что-то хотите нам сказать? Следует ли мне сделать вывод из зловещего подтекста этих игр, что встречаются репрессивные или невротические состояния, которые могут найти выход в убийстве? Выражение лица Гэя не изменилось, но он помолчал, прежде чем ответить. – Буду с вами совершенно откровенен, – сказал он наконец, – я не знаю, что я имел в виду. – Хмрф! Однако есть еще одна персона. И ее характер вы не описали. Я имею в виду миссис Джозефину Кент. Гэй встал и, гибко двигаясь, любезно предложил всем сигары. Каждый взял по одной. Пребывающий в растерянности Кент взглянул в окно на серые крыши, местами занесенные снегом. Чирканье спички и ритуал раскуривания сигары несколько успокоили его. Их новый знакомый вновь уселся на краешек кресла, его лицо приобрело непреклонное выражение. – Вы забываете, – сказал он, – что я впервые встретил эту даму только вчера вечером и знал ее всего несколько часов до того, как случилось несчастье. Она была в гостях у своих теток, и мы встретились с ней только в Лондоне. Тем не менее я скажу вам, какой она была. Она была опасной женщиной. – Чушь какая-то! – воскликнул Кент. – Жена Рода? Лицо сэра Гайлса осветилось удовольствием, как у ребенка, завидевшего новую игрушку. – А разве вы другого мнения? – Нет, – ответил доктор Фелл, – но продолжайте. – Я не имею в виду, – Гэй бросил на Фелла проницательный взгляд, – что она была непорядочной или злой. Кстати, знаете, она гораздо старше, чем кажется с виду. И не думаю, что она когда-либо замышляла недоброе. Думаю, если даже ей в голову и приходила дурная мысль, вряд ли она признавала ее таковой. Но если вам не нравится определение «опасная», скажу иначе. Она была бы идеальной женой для меня. И она это знала. Кент невольно усмехнулся: – И поэтому она была опасной? – Вы все еще не понимаете. У нее был довольно распространенный тип характера. Его трудно описать. Поэтому я просто кое-что расскажу. Вчера вечером я увидел ее впервые. И уже через пятнадцать минут она начала со мной заигрывать. Цель – замужество. Из-за моих денег. Все какое-то время пораженно молчали. – Сэр Гайлс, – наконец прервал возникшую паузу Кент, – вы очень умный человек, как сказал доктор Фелл. Но не кажется ли вам, что это довольно глупое заявление? Тот не выразил оскорбленности, хотя в его глазах блеснул загадочный огонек. Казалось, он очень доволен, словно получил подтверждение чему-то. Он сделал несколько медленных затяжек, наслаждаясь ароматным дымом сигары, затем подался вперед. – И я должен был сдаться, – упрямо твердил он свое. – О да! Был ли я очарован? Черт побери, да! Даже при том, что я знал… Вот, я нашел фразу, которая к ней подходит. Она была идеалом для старого мужчины. Неужели вы этого не осознавали? Его спокойная уверенность заставила Кента внутренне поежиться. Он начинал что-то понимать. – Скажите мне, правильно ли я понял ее характер. Я считаю, что она была удачливой деловой женщиной, возможно, имела собственное дело – что-нибудь связанное с одеждой или шляпками. Я также нахожу, что никто и никогда не видел ее взволнованной или вышедшей из себя… и по-настоящему ее никто не знал. Она не пускала в душу, в свою жизнь. Эту маленькую… гм… пичугу, я бы сказал… ничто не трогало. Джентльмены, это качество сводит с ума наш пол. И у нее была свойственная только ей привлекательность. А способность небрежно поцеловать, я думаю, не одному мужчине вскружила голову. Разумеется, она и должна была выйти замуж за такого положительного типа, как Родни Кент. Разумеется, она ожидала всех благ и получала их. Но, увидев возможность более выгодного брака или если ей надоел бы ее муж, она бы заявила, что он слишком груб с ней или что-нибудь в этом роде; что ее завлекли в брак обманом или вынудили выйти замуж; что у нее украли душу и так далее. И она ушла бы к другому и получила все, что ей нужно, под сочувствующие ахи и охи окружающих. У нее было достоинство, не сомневаюсь. А по какой-то странной причине у нас бытует заблуждение, что если вы ведете себя с достоинством, значит, вы правы. Его слова были такой глубокой и точной характеристикой, что Кент встрепенулся. Казалось, Дженни не лежит на полу с лицом, закрытым полотенцем, а расхаживает по комнате. Доктор Фелл, казалось, задремал, но в его полуприкрытых глазах горел нескрываемый интерес. – Прошу прощения за столь длинную речь, – извиняющимся тоном закончил Гэй. Доктор Фелл внимательно рассматривал кончик сигары. – Ничего, что вы, – рассеянно произнес он. – Вы считаете, что эти ее качества имеют какое-то отношение к убийце? – Я ничего не говорил об убийце. Вы спрашивали меня о ее характере. – О да! Но вы думаете, что характер человека не имеет отношения к его убийству? – Без сомнения. Но у меня пока еще не было возможности подумать об убийце. Я не слышал об обстоятельствах случившегося. Так что вынужден основываться лишь на том, что мне известно. При этих словах доктор Фелл только открыл один глаз. – Да, но… скажите, есть ли что-то, известное вам, или можете ли вы сделать вывод, который заставит вас подозревать, что миссис Кент была не той, за кого ее принимали? – За кого ее принимали? Я не понимаю. – Тогда не буду и спрашивать. Это еще одна из тех тонкостей, что так раздражают Хэдли и имеют некоторое отношение к темной лошадке, которой я могу оказаться. Я понимаю так, что вы относились к миссис Кент как к раскрашенной римской статуе, пустой внутри? – Вот именно. Если по ней постучать, вы услышите такой же гулкий звук. Тук-тук… – Гэй замолк с новым заинтересованным выражением, как будто его энергичный мозг наткнулся на какие-то новые идеи. – Гм… Кстати, доктор, меня в мои старые годы познакомили с игрой, которая открывает значительные возможности. Она состоит в том, что вы берете разные добрые английские слова и выворачиваете их наизнанку. Например, я говорю вам: «Тук-тук!» Вы отвечаете: «Кто там?» – Хорошо. Кто там? – спросил доктор Фелл с интересом. – Вельзевул. Теперь спросите: «Какой Вельзевул?» – Какой Вельзевул? – послушно повторил доктор Фелл. Что за смысл должен был открыться из этой игры, Кенту так и не суждено было узнать, хотя он с интересом наблюдал за игрой двух серьезных философов. В этот миг, как и полагается, раздался стук в дверь и вошел Хэдли. Теории пришлось оставить. Кент даже подумал, уж не подслушивал ли начальник полиции под дверью. Уж очень у него было раздраженное лицо. – Рейберн, – сказал Хэдли доктору Феллу, – зайдет к нам через минутку. Кажется, он только что встал. – Затем Хэдли посмотрел на Гэя: – А тем временем, сэр Гайлс, не будете ли вы так любезны ответить на несколько вопросов? Кроме того, вы не будете возражать, если ваш номер обыщут? – Обыщут? Конечно, сделайте милость. Но могу я узнать, что вы ищете? – Униформу служащего гостиницы. – Хэдли подождал, и Гэй осторожно положил сигару на край пепельницы. Он попытался сверкнуть своей ослепительной сардонической улыбкой, но впервые, казалось, ощутил некоторое беспокойство. – Ах, я так и думал, я знал. Значит, здесь опять расхаживало то самое привидение. Я пытался вытянуть из доктора Фелла хоть немного сведений, но это не проходит так же, как с учителями, бизнесменами и с молодыми людьми, не говоря о законе. Хэдли сделал знак сержанту Беттсу. Тот направился к кровати. – И, кроме того, если возможно, мы надеемся найти ключ. – Ключ? Какой ключ? На круглом полированном столе лежал ключ, сквозь ушко которого был продет маленький хромированный жетон с цифрой «703». Хэдли взял его. – Вот такой ключ. Это, конечно, от вашего номера? – Да, верно. А в чем дело? Хэдли принял в высшей степени небрежный вид. – Кто-то, вероятно убийца миссис Кент, украл ее ключ. Сейчас он должен быть где-нибудь в этом крыле здания, если только его не выбросили, например в окно. – Тон, которым он произнес последние слова, был странным, хотя Хэдли выглядел веселым. – Вы его не видели? Гэй задумался. – Присаживайтесь, господин полицейский, отдохните. Нет, я его не видел. То есть не видел с прошлой ночи. – С прошлой ночи? – Да. Я заметил, как миссис Кент открывала им свой номер. – И как это было? – Понимаете, почему-то принято, – со сдержанным раздражением объяснил Гэй, – открывать дверь ключом. – Казалось, в разговоре с Хэдли он держался более настороженно, чем с доктором Феллом. – Нет, лучше посмотрите – это было вот так. Не знаю, слышали ли вы об этом… наверное, да… но вчера мы все пошли в театр и, вернувшись, сразу разошлись спать. Мы проделали нечто вроде военной тренировки, пожелали друг другу спокойной ночи, стоя каждый перед своим номером. Как видите, комната миссис Кент расположена напротив моей. Она открыла дверь ключом, включила свет, затем бросила ключ в сумочку. Доктор Фелл встрепенулся: – Вы уверены? Вы уверены, что она положила ключ в сумочку? – Уверен. А почему вы спрашиваете? Она стояла спиной ко мне, но слегка повернулась, так что я мог видеть ее левую руку. Мне кажется, она придерживала дверь правым коленом. На ней была меховая накидка, а ее сумочка, похоже, сделана из змеиной кожи. Она обернулась попрощаться, вошла внутрь, и – я старательно все вспоминаю – в этот момент сумочка была у нее в левой руке. Она бросила туда ключи и закрыла сумку. Помню, что это была левая рука, потому что на запястье был надет браслет из белого золота с черным квадратным камнем. Я заметил его, когда рукав манто скользнул вверх, обнажив браслет. Он внезапно замолчал, увидев выражение лиц своих гостей.Глава 8 Карточка, выпавшая из окна
– Похоже, я вас напугал, – пробормотал Гэй. – Что случилось? Внешне оставаясь бесстрастным, Хэдли устремил на него пристальный взгляд: – Браслет из белого золота с… Уж не хотите ли сказать, что миссис Кент носила браслет, принадлежащий миссис Джоупли-Данн? – Ничего подобного. Я и слыхом не слыхивал о миссис Джоупли-Данн. Ну и имечко! Я только сказал, что у Джозефины был такой браслет. Кажется, на камне какая-то латинская надпись, хотя я его близко не рассматривал. И я совершенно уверен, что он был на ней, когда мы ходили в театр. Кто-нибудь из ее друзей наверняка опознает эту вещь. Просыпав пепел сигары на пиджак, доктор Фелл заговорил глухим голосом: – Это меняет дело, Хэдли, полностью меняет все дело. О, моя шляпа священника! Мы пробираемся на ощупь сквозь духовную пропасть. И все потому, что по привычке, свойственной постояльцам отелей, миссис Джоупли-Данн забыла в номере свой браслет. Это любопытный факт, требующий изучения психолога, – уверенность, что, если человек теряет что-либо, он твердо убежден, что оставил это в отеле. Теперь вы понимаете зловещее значение истории с браслетом? Таинственная миссис Джоупли-Данн не забывала браслета. Это вообще был не ее браслет. Он принадлежал миссис Кент. Здесь где-то должен быть телефон. Я настоятельно советую связаться с Хардвиком, пригласить его сюда с браслетом, Рипером и мисс Форбс, захватив по дороге миссис Рипер. И если хоть один из них не узнает эту вещь как принадлежащую миссис Кент, тогда я полный тупица! – Но, судя по всему, миссис Джоупли-Данн абсолютно уверена, что оставила свой браслет, – пробормотал Хэдли. – И почему вы так разволновались? Даже если все так, то чем этот факт нам поможет? – Чем поможет? – зарычал доктор Фелл, извергая клубы табачного дыма и рассыпая вокруг искры, как бог Вулкан. – Чем это нам поможет?! Да это самый просветляющий и наводящий на размышление факт, о котором я сегодня слышал! Он разрешает множество наших проблем! Только подтвердите мне, что браслет принадлежал миссис Кент, и я проведу вас дальше сквозь туман. – Каким образом? – Скажите мне, Хэдли, что произошло в этой комнате ночью? – Откуда мне знать? Именно это… – Нет, нет! – раздраженно оборвал его доктор Фелл. – У меня уже была возможность рассказать вам об этом. Вы настолько зациклились на убийстве, что не даете себе труда задаться вопросом: а что еще здесь произошло? А между тем мы совсем недавно размышляли, нужно ли было убийце провести в этой комнате столько времени? Зачем ему нужно было, чтобы его как можно дольше не беспокоили? Что он здесь делал? – Хорошо. И что же он делал? – Он очень старательно и настойчиво обыскивал комнату. – Доктор Фелл подчеркнул эти слова выразительной мимикой лица. – Очевидно, так и не найдя того, что искал. Задумайтесь над следующими моментами. Он нашел самописку, которая была спрятана под стопкой носовых платков в сундуке. Следовательно, он обшарил хотя бы эту часть сундука. Он обнаружил табличку «Не беспокоить» в ящике бюро, – следовательно, он и туда заглядывал. Он взял ключ от номера из сумочки миссис Кент, следовательно, сумочку он тоже обыскивал. Чтобы сделать эти выводы, не нужно так уж напрягать свои умственные способности. И мы с полным на то основанием можем утверждать, что имел место факт обыска комнаты. Но, насколько я могу судить, ничего из номера не пропало. В этом и заключается проблема. Если мы докажем, что браслет принадлежал миссис Кент и что по какой-то причине убийца украл его ночью… Хэдли недоумевающе уставился на него: – После чего утром вернулся и подложил его?! И вы считаете, что это проясняет дело? В любом случае, какое значение имеет этот браслет? Вы многозначительно утверждали, что это одно из самых остроумных изобретений древнего мира, но ничего не объяснили конкретно. – Да, понимаю, – уныло протянул доктор Фелл. – И все же… все же я думаю, что вам стоит позвонить. Хэдли вдруг осознал, что слишком откровенничает при свидетелях. Попросив соединить себя с конторой управляющего, он показал искусство, свойственное репортерам, переговорив с ним так, что его невозможно было услышать в четырех шагах. Присутствующие нервно ерзали, пока он не положил трубку. – Хардвик позвонит миссис Джоупли-Данн, – сообщил шеф полиции. – Потом он придет сюда с Рипером и мисс Форбс. Мы можем собрать здесь и остальных. Мистер Кент, вы знакомы с миссис Рипер. Не могли бы вы зайти и пригласить ее к нам? Кент вдруг понял, что Хэдли находит общение с Мелиттой затруднительным. – А тем временем, сэр Гайлс, те вопросы… – Я к вашим услугам, – подчеркнул Гэй с несколько старомодной учтивостью. – Хотя, как я говорил доктору Феллу, боюсь, ничем не смогу помочь. Насколько мне известно, вчера ночью не произошло ничего подозрительного. Я сразу отправился в кровать и читал до половины первого. Меня ничто не тревожило… Кент не сразу направился в номер Дэна. Он замедлил шаги и даже на пару минут остановился, пытаясь привести в порядок сумятицу мыслей, не замечая, что в руках тлеет сигара. Две вещи становились совершенно очевидными. Против собственного желания он начинал верить в резкий, нелицеприятный анализ характера Дженни. Он всегда считал себя ненаблюдательным в отношении людей, и сейчас его встревожили некоторые смутные сцены, поступки, интонации, всплывшие в памяти. Это походило на попытку вспомнить отрывок из книги. Вы прекрасно помните ее по внешнему виду, помните страницу с этим отрывком и даже то место на странице, где он напечатан, но не в состоянии вспомнить слова. Но даже если признать правоту Гэя, это не объясняло причин убийства Дженни. И тем более причин убийства Рода. Затем, как оказалось, Гарви Рейберн находится в трудном положении. Стоит только посмотреть на коридор, чтобы это понять. Снаружи у двери находились горничная и портье. Они подтвердили, что больше никто не мог выйти из комнаты и боковая дверь из номера Рейберна была единственной, которую они не могли видеть из-за угла коридора. Но зачем ему было убивать ее? Зачем? Зачем? Он представил себе Рейберна. Его лихо закрученные усы, бьющая через край жизнерадостность и энергия, стремление показать осведомленность по самым бесполезным предметам… Внешне он очень походил на того Смеющегося Всадника, который, как вы помните, никогда не смеялся. Затем еще этот смущающий факт, что Рейберн спит до одиннадцати утра: насколько Кент помнил, раньше такого за ним не водилось. Начиная со служащего отеля и кончая браслетом и кованым сундуком, все только вызывало бесконечные вопросы: зачем? Кент медленно двинулся по коридору и, уже собравшись постучать в номер Дэна, остановился, чтобы осмотреть бельевую комнату. Сейчас дверь в нее была приоткрыта. При свете, проникающем сквозь матовое стекло, было видно, что она служила и для других целей, помимо хранения на полках аккуратно сложенных простыней и полотенец. На других полках стояли чайные сервизы, очевидно для гостей, предпочитающих выпить чаю в постели. Он угрюмо осмотрел их без малейшего проблеска в мыслях. Затем постучался в номер Дэна, и голос Мелитты пригласил его войти. Надо сказать, что Мелитту невозможно вывести из равновесия даже таким событием, как убийство. Она и так постоянно находилась в состоянии устойчивого, хотя и легкого, расстройства. Как будто принимала тоник, и он поддерживал в ней огорченное настроение. Ее голос вечно звучал в таком же меланхолическом ключе. Двадцать лет назад она была очень красивой. Она и сейчас была бы привлекательной, но располнела, и черты ее лица словно поникли в вечно унылой гримасе. Сегодня утром у нее были покрасневшие веки. Она сидела в глубоком кресле у стола с остатками обильного завтрака и коробкой шоколадных конфет. А ведь она редко прикасалась к шоколаду. Женщина сидела прямо, как сфинкс, положив руки на подлокотники. Кент сразу узнал плаксивые нотки ее голоса. Она не выказала ни малейшего удивления при виде Кента, а продолжала говорить, будто их прервали пять минут назад, не сводя с него красивых голубых глаз: – …и все это ужасно, и я, конечно, понимаю, как ужасно все это для тебя, я тебе ужасно сочувствую, но я говорю, что это так нелепо, когда мы так ждали этих милых праздников; но похоже, куда бы я ни направилась, всюду одно и то же. Ты благополучно сюда добрался? – Мелитта, – прервал поток ее речи Кент, – ты в курсе, что случилось? Тебя хочет видеть начальник полиции. Из– за ее своеобразной манеры разговора невозможно было заметить изменения предмета беседы. Она перескочила на него так легко, будто они все время обсуждали именно это. Но, продолжая рассеянно смотреть на Кента, она вдруг в очередной раз проявила свою озадачивающую многих способность к проницательности. – Мой дорогой Кристофер, мне уже все рассказала горничная, за что я подарила ей шиллинг. Бог видит, шиллинга мне не жалко, хотя я считаю, что в Англии все стоит так дорого, и, когда я вижу цены в витринах магазинов, я просто ахаю и не могу представить, как они могут платить такие огромные деньги, когда дома точно такую же шляпку я могу купить всего за двадцать семь фунтов и шесть шиллингов. Бедняжка Дженни. Ее магазин был намного лучше здешних. Там можно было приобрести даже парижские модели! Бедняжка Дженни, у меня сердце разрывается при мысли о ней, правда, но только мне не нравится, что Дэн позволяет им нести всю эту чушь. Но ты ведь знаешь, каковы люди, и особенно Дэн, который хочет со всеми поддерживать хорошие отношения… Кент давно уже знал, что в беседах с Мелиттой нужно только найти мысль, которую ты можешь понять, и проследить ее путь назад до момента отклонения от предмета обсуждения. Тогда только и можно найти нечто важное. – Несут чушь? Насчет чего? – Кристофер, ты отлично понимаешь, о чем я. Почему это кто-то из нас должен был сотворить такое с Родом или Дженни? Дома мы же этого не делали, верно? Я уже говорила раньше и сейчас говорю, хотя тебе не нужно повторять, что не доверяю этому сэру Гайлсу Гэю, хотя он и носит важный титул. Я наслышалась о нем еще дома, но Дэн, конечно, к моим словам не прислушивался, про него говорили, что в бизнесе этот Гэй ничем не лучше настоящего Твистера. Но ведь Дэн такой легкомысленный и доверчивый… Вряд ли Кент дал бы Дэну такую характеристику. – Стоит ему с кем-нибудь познакомиться, как он считает его отличным человеком. Да, я знаю, что ты хочешь сказать, но все мужчины таковы. Я признаю, что он заставил меня смеяться, но, как говаривал мой дедушка, берегись людей, которые заставляют тебя смеяться, потому что обычно у них на уме недоброе. – Это… – забормотал Кент, немного ошеломленный, – это самое циничное замечание, какое только я слышал. Но какое все это имеет отношение к Роду и Дженни? – Не знаю, – безмятежно отозвалась Мелитта, – но что знал Род, то знала и Дженни, в этом можно быть уверенным. – А какое это имеет значение? На мой взгляд, полная бессмыслица. – О, вздор! – вскричала Мелитта, внезапно теряя расстроенный вид и проявляя живость, которая до сих пор заставляла Дэна сиять от гордости. – Кому нужен смысл? Слава богу, я на это не претендую, хотя всегда была более здравомыслящей, чем большинство людей, и уж тем более любой из вас. Если хочешь знать, что произошло, просто подумай обо всем, что могло произойти. Один из вариантов и есть правильный ответ. Вот и все! Кент смотрел на нее с нескрываемым уважением. Если бы Мелитта выпила сейчас бокала два шампанского, кислая мина сразу же исчезла бы с ее лица, и она была бы по-настоящему красивой. – Думаю, это основной принцип в раскрытии преступлений, – признал Кент. – Но раз уж ты такая проницательная и тебе известны все тайны, какое впечатление на тебя производила Дженни? – Впечатление? – То есть, как ты представляла себе ее характер? – Еще одна чушь! Люди не составляют представление о членах семьи. Они принимают то, что есть, и, видит бог, это еще не самое худшее. Думаю, Кристофер, тебе не следует говорить такие глупости, хотя должна сказать, что в рассказах они вполне к месту. Дженни была очень милая девушка. – В таком случае тебе лучше заранее определиться, прежде чем ты встретишься с Хэдли и с шефом полиции, доктором Феллом. – Подобные замечания Мелитты всегда задевали Кента. – В этом деле непонятного больше, чем ты думаешь. Могу сказать как старый друг, Мелитта, тебе только пятьдесят, и не нужно раньше времени рассуждать как старуха. Через мгновение он пожалел, что сказал это. Лицо ее исказилось от искренней горечи. Но ничего уже не поделать. Шагая к номеру Гэя, Кент задал ей только один вопрос: – Ты когда-нибудь видела у Дженни браслет из белого золота с черным камнем, вроде обсидиана? – Нет, – впервые так коротко ответила Мелитта. Тем не менее, появившись в гостиной Гэя, она была настроена добродушно, дружелюбно и даже весело. Хэдли заканчивал допрос Гэя и прервал его, позволив ему на правах хозяина подчеркнуто почтительно приветствовать Мелитту. Когда Гэй представил ей доктора Фелла, она проявила даже некоторое возбуждение при знакомстве с такой знаменитостью. Хэдли, держа на колене блокнот, упорно двинулся вперед, как военный грузовик. – Значит, сэр Гайлс, вы проснулись сегодня только в половине десятого? – Правильно. – Как вы услышали об убийстве? – От одного из ваших людей, от какого-то сержанта. Я позвонил, чтобы принесли горячей воды для чая. На звонок ответила горничная, но вместе с ней пришел и сержант. Он сообщил, что миссис Кент убита, и попросил меня оставаться в номере. Я повиновался. – Последний вопрос. Полагаю, это вполне распространенный факт: когда вы заказали комнату в гостинице, вам выдали маленькую, сложенную пополам карточку, где указаны номер комнаты, цена и все такое? Гэй нахмурился: – Не знаю. Определенно, так принято в большинстве отелей. Но я впервые останавливаюсь здесь. – Разве вам не дали такую карточку? – Нет. Хэдли задержал руку с карандашом в воздухе. – Я объясню, почему спрашиваю об этом. Сегодня утром, с семи двадцати до семи тридцати, мистер Кент стоял перед этой гостиницей. Одна из карточек – не передадите ли вы ее мне? – вылетела из окна, очевидно откуда-то отсюда. – Он взял протянутую ему Кентом карточку. – Видите, она для номера 707, комнаты миссис Кент. Но окна ее комнаты выходят на вентиляционную камеру. И карточка могла выпасть только из вашего или из окна номера мистера Рипера, выходящих на Пикадилли. Мы хотим знать, как эта карточка могла оказаться здесь и почему она выпала из окна в указанное время. Последовала пауза, во время которой Гэй твердо встретил суровый взгляд Хэдли. – Я не знаю, господин полицейский. Насколько мне известно, из моего окна она не могла выпасть. – Что вы можете сказать нам по этому поводу, миссис Рипер? – Устройством занимался муж, – рассеянно произнесла Мелитта. Унылые морщины снова заставили поникнуть ее лицо, так что невозможно было понять его выражение. Кент догадался, что они с Хэдли сразу не понравились друг другу. – Я очень хорошо помню, что визитных карточек было много. Естественно, их выдали моему мужу пачкой, потому что это он пригласил сюда наших друзей и сам платил за комнаты. Я совершенно уверена, что он положил их на бюро в нашей спальне. И хотя я не ожидаю, чтобы со мной советовались на этот счет, думаю, все было очень просто. Карточка просто вылетела. – Как это – вылетела? – Карточка вылетела из окна, – терпеливо повторила Мелитта. – Поскольку муж всегда спит с открытыми окнами, а в гостиницах имеют обыкновение помещать бюро в простенке между окнами, не могу сказать, что меня это удивляет. Вероятно, утром поднялся ветер («И верно», – подумал Кент, вспомнив, как стоял у гостиницы, ежась на ветру, когда и слетела эта карточка), потому что муж вставал закрыть окна и все валялось вокруг бюро. Хэдли молчал с видом человека попавшего впросак. Если такой многообещающий след окажется всего лишь следствием порыва ветра, расследование превратится в сущее мучение. – Вы уверены, что среди них была карточка номера 707? – Нет, конечно, об этом мне ничего не известно. Я просто на них взглянула, чтобы удостовериться, что муж действительно заплатил за апартаменты сумму, которую он назвал. На номер я вообще не обратила внимания. Боюсь, вам придется, как обычно, спросить у мужа. И такая возможность представилась уже в следующую минуту. Появившийся в номере Дэн внезапно остановился, удивленный присутствием жены. За ним стояли Франсин и встревоженный Хардвик, который держал в руках лист, испещренный пометками. – Этот браслет… – возбужденно заговорил Дэн и осекся. – Нет, Хардвик, лучше вы сами расскажите. Управляющий вежливо поздоровался со всеми, прежде чем приступил к нелегкой задаче. Он напоминал седого клерка, корпящего над бухгалтерской книгой. – Касательно браслета. Он принадлежал миссис Кент. Мисс Форбс только что опознала эту вещь. Но мы пока не разобрались с другим браслетом. Я только что разговаривал по телефону с миссис Джоупли-Данн. Ее браслет, в виде серебряной цепочки с маленькими бриллиантами, стоит около трех тысяч долларов, и она говорит, что совершенно точно позабыла его в бюро. – Хардвик оторвал взгляд от бумаги. – Я думаю, мистер Хэдли, она говорит правду. Она… не предъявляет нам никаких требований, но все равно нам не хотелось бы подобных неприятностей. И мне необходимо каким-то образом найти этот браслет. Доктор Фелл выпрямился в кресле. – Спокойно! – пророкотал он. – Дайте подумать. Вы хотите сказать, что в бюро было два браслета? – Похоже, что так, – подтвердил Хардвик. – Два браслета. Оба были украдены, но один возвращен. Тот, что вернули, принадлежал миссис Кент. Это, вероятно, имеет какое-то значение для нашего расследования. А тот, что бесследно исчез, принадлежит миссис Джоупли-Данн, не имеющей отношения к нашему случаю. Если бы все было наоборот, это бы имело какой-то смысл. Но все именно так, а не иначе. О господи, Хэдли! Ничего не получается! Хэдли быстро и цепко оглядел лица присутствующих. – Не так быстро, – отрезал он. – Что-нибудь еще, мистер Хардвик? – Да. Я проверил всех служащих, которые дежурили ночью. Насколько я понимаю, вас интересует время около полуночи? Мистер Рипер видел в коридоре этого «служащего гостиницы» в две минуты первого? – Правильно. Ну и что? Управляющий поднял на него глаза, прячущиеся за стеклами очков: – Тогда у каждого из ночных служащих имеется то, что вы называете надежным алиби. Это долго рассказывать, но здесь все записано, чтобы вы могли убедиться. Я поднял их всех из постели так быстро, как только мог. Мне зачитать записи? – Прекрасно, – без особого восторга произнес Дэн. – Надеюсь, это проясняет обстановку. Но поскольку лично меня в основном интересует тесный круг моих друзей… У вас, случайно, нет средства доказать алиби каждого из нас? – Собственно, для одного из вас я могу это сделать. – Хардвик забылся и машинально сунул карандаш за ухо. – Это совпадает с алиби Биллингса, ночного портье, который находился внизу, в гостиной. Ровно в полночь ему позвонили. Биллингс снял трубку. Один из гостей наводил кое-какие справки, и они проговорили до трех минут первого. Биллингс может узнать голос клиента, который с ним разговаривал; а один из младших портье слышал, как Биллингс говорил по телефону. Так что… э… решать, конечно, вам, но мне кажется, это алиби для обоих собеседников. – И кто же был этим гостем? – спросил Хэдли. – Мистер Рейберн из 705-го номера.Глава 9 Мужчины под подозрением
Хэдли ничего на это не сказал. Казалось даже, что он и не слышал. Но он старательно избегал взгляда доктора Фелла, внимательно изучая кольцо лиц вокруг себя. Бесстрастные или взволнованные, сейчас они представляли всех участников драматического случая. Кроме одного. Очень умный человек – знай он это – находился бы в тот момент на расстоянии оклика. – Мы перейдем к этому позднее, – заметил Хэдли. – Спасибо за сообщение. А сейчас скажите мне, у вас при себе этот браслет? Хорошо. Мисс Форбс, вы подтверждаете, что он принадлежал миссис Кент? Кент не отрывал от нее глаз с тех пор, как она вошла, размышляя об умозаключениях Гэя и о том, в какую историю все они попали. Выражение лица Франсин, когда она смотрела на браслет, смутило Кента. Это было незнакомое ему выражение. – Да. Он был на ней вчера вечером. – Кто-нибудь может это подтвердить? Миссис Рипер? Мистер Рипер? – Уверена, что никогда его не видела, – сказала Мелитта. – Я тоже, – подтвердил Дэн, озираясь, словно в удивлении. – Странно. Такую вещь, да еще с надписью, нельзя не заметить. Ты полагаешь, она купила браслет уже в Англии? Хэдли метнул взгляд на доктора Фелла. Тот проигнорировал его. – Вряд ли подобную вещь можно приобрести в Дорсете и даже в Лондоне, как говорит доктор. Однако! Она надела его вчера вечером, когда была в театре? – Да, – холодно сказала Франсин, заставляя своим тоном усомниться в своей правдивости. – Может, остальные его не заметили, потому что она все время была в меховом манто. Но я видела его перед театром. Я… – Мы не сомневаемся, мисс Форбс, что вы говорите правду, – сказал Хэдли таким тоном, словно желал уколоть ее. – Когда вы его видели? – До театра. Как раз перед тем, как уходили обедать. Я зашла к ней, чтобы спросить, собирается ли она надеть в театр вечернее платье. – В какое время это было? – Около семи вечера. – Продолжайте, пожалуйста. – Она сказала, что слишком устала для этого. И еще сказала, что не пошла бы в театр, но не хотела отставать от компании, сказала, что считает это неприличным. – Франсин замолкла. Темно-карие глаза под удлиненными веками, которые придавали такую живость ее белоснежному лицу, сверкнули в сторону Хэдли, словно раздумывая. – Она сказала… – Минутку. Она сказала, что не хотела отставать от компании. Значит, она была встревожена или напугана? – Нет, я так не думаю. Ее не так просто напугать. – Опять возникла пауза. Франсин говорила так бесстрастно, что Кент удивился. – Когда я к ней вошла, ее дорожный сундук был открыт, но еще не распакован. Она сказала, что займется этим после театра. Она стояла перед туалетным столиком и рассматривала этот браслет на руке у себя. Я от восхищения сначала слова не могла сказать. Я спросила, не новая ли это покупка. Она сказала «да» и добавила: «Если со мной что-нибудь случится, чего я вовсе не ожидаю, возьми его себе». Хэдли скользнул по ней быстрым взглядом: – Она была вашей близкой подругой? – Нет. Я даже не уверена, что нравилась ей. Но, думаю, она мне доверяла. Для Франсин это было странным замечанием. Очевидно, так же показалось и Мелитте с Дэном, потому что они начали перешептываться. – Что-нибудь еще, мисс Форбс? – Ну, она очень строго на меня посмотрела и спросила, приходилось ли мне видеть что-нибудь в этом роде. «Нет, конечно», – сказала я и стала рассматривать браслет более внимательно. Я спросила у нее, имеет ли надпись на нем какой-то смысл, то есть личный смысл. И она ответила: «Только если человек способен ее прочитать. В этом-то и заключается ее смысл». И снова Хэдли посмотрел на доктора Фелла. Тот казался заинтригованным и сардонически улыбался. – «Только если человек способен ее прочитать. В этом-то и заключается ее смысл»… – пробормотал Хэдли. – Постойте! Вы хотите сказать, что эта латинская надпись представляет собой какую-то загадку или шифр? Господи, неужели нам и так недостаточно… – Осторожнее, Хэдли, – предостерег доктор Фелл. – Я в этом очень сомневаюсь. Еще что-нибудь, мисс Форбс? – Нет, это все. Не знаю, что она хотела сказать. Я никогда не подозревала ее в хитрости. Поэтому я возвратилась к себе, и больше она об этом не говорила. Могу я теперь взять его? – Что взять? – Этот браслет. Она обещала… Это было настолько не в ее характере, что даже голос звучал фальшиво. Франсин быстро исправилась, слегка закашлявшись, и попыталась вернуть себе прежний невозмутимый вид. Хэдли с не очень приятной улыбкой захлопнул блокнот и откинулся на спинку кресла с видом безграничного терпения. – Расскажите нам все, мисс Форбс. Что вы скрываете? – Я вас не понимаю. – Думаю, не совсем так, – добродушно усмехнулся Хэдли. – Должен предупредить вас о последствиях. Я не намерен сидеть здесь и выжимать из вас правду. Просто предупреждаю, чтобуду действовать, исходя из предположения, что вы говорите не все. В этой гостинице совершено ужасное преступление. И я намерен докопаться до правды. Пока что я собираюсь расспросить ваших друзей. Затем снова займусь вами. Подумайте, что сказать. – В самом деле? – насмешливо спросила Франсин. – Подумайте, как вы меня напугали! Но мне все равно нечего вам сказать. Хэдли пропустил ее заявление мимо ушей. – Сейчас у меня будет несколько вопросов, обращенных ко всем вам. Я собрал вас вместе на тот случай, что, если кто-нибудь может что-то добавить к общей картине, нам нужно это узнать. Все вы две недели назад клятвенно уверяли меня, что не могло быть причин для убийства мистера Кента. Мистера Родни Кента. Теперь убита его жена. Вы отлично понимаете, что какая-то причина для этого есть. Мистер Рипер! Дэн сидел в кресле напротив Мелитты, а между ними, как судья, восседал сэр Гайлс Гэй. Когда Дэн достал трубку и пакетик из вощеной бумаги с табаком и начал уверенно набивать трубку табаком, создавалось впечатление, что он заряжает ружье. – Прошу вас, задавайте. – Он отряхнул с одежды крошки табака. – Вы сказали, что в Йоханнесбурге мистер и миссис Родни Кент жили в вашем доме? – Верно. Они занимали верхний этаж. – Значит, вы и миссис Рипер так же хорошо знали миссис Кент, как и все остальные? – Да, определенно. – Вы разделяете общее мнение, что никто по-настоящему не знал миссис Кент? – Не знаю, право. – Дэн нерешительно помолчал. – Я об этом никогда не задумывался. Что значит – знал ее? Это выражение мне непонятно. Я не наблюдал, как она ложится спать и как просыпается утром. Вмешался сэр Гайлс Гэй. Его улыбка напоминала улыбку Чеширского Кота. – Думаю, господин полицейский интересуется, не наблюдал ли за этим кто-то другой. Кажется, семена дают всходы. – Это вы их посеяли, – заметил Хэдли. – Я же хочу спросить вас, мистер Рипер, вот о чем. Знаете ли вы о какой-нибудь любовной связи, которую миссис Кент могла иметь до или после замужества? – Господи, нет, конечно! – воскликнул Дэн, очевидно искренне шокированный. – Про Дженни я бы никогда не подумал! Я говорю о любовной связи после ее замужества. Я понимаю, что вы намекаете на что-нибудь подобное после смерти Рода, но вы же это не всерьез. Она была не такой. Она была… вроде сестры. Правда, Мел? Мелитта серьезно кивнула несколько раз подряд, как китайский болванчик. – А как она относилась к разводу, мистер Рипер? – К разводу? – растерянно переспросил Дэн. – Она считала развод совершенно недопустимым актом, – неожиданно вмешалась Мелитта. – Она говорила мне это много раз. Она говорила, что просто отвратительно, что эти голливудские звезды бесконечно разводятся из-за какой-то ерунды. – К чему вы клоните? – спросил Дэн. – Проклятое уважение к приличиям многих убийц, – внезапно подал голос сэр Гайлс Гэй. – Сейчас, когда я загнал полицейского в угол, мне следовало бы узнать его реальное мнение по делу. Это единственное, что меня озадачивает в убийцах. Мне нет дела, что вообще толкает людей на убийство, толщина их гланд, форма мочки уха или еще что-то, о чем так любят спорить врачи. Для моего прямолинейного ума большинство убийств объясняются очень просто. Кому-то что-то нужно, поэтому он просто идет и захватывает это… Дэн одобрительно хмыкнул. Хэдли не прерывал его речь. Он наблюдал за всеми, пока Гэй с мальчишески довольной улыбкой на морщинистом лице продолжал тараторить: – Но один тип преступления полностью является бессмысленным. А именно: некто А влюбляется в миссис Б. И вместо того, чтобы разойтись с мистером Б, вместо того, чтобы предпринять какой-то рациональный поступок, миссис Б вступает в связь с А, и они вдвоем убивают мистера Б. Я знаю, что не оригинален. Но позволю себе сделать еще одно замечание. Это единственный тип убийства, который вызывает всплеск нездорового интереса прессы, которую все азартно читают и которая надолго остается в памяти. Когда выстрелом наповал убивают миллионера, какую-нибудь хористку отравляют газом, а почтенную мать семейства расчленяют в сундуке, это не всегда привлекает столь огромный интерес. Но случай мистера А и миссис Б непременно вызывает. Попробуйте навскидку припомнить обо всех услышанных вами преступлениях. И вы увидите, что семь из десяти – убийства именно такого рода. Похоже, подобное происходит потому, что это потрясает семью. Эта тема близка семьям Великобритании. Она поражает нас – тревожная, пугающая мысль: может, А и миссис Б в настоящий момент подкрались ближе к нашему дому, чем мы думаем? Миссис Б не настаивает на том, чтобы расстаться или развестись, она не уходит из дома, чтобы жить с А, она просто убивает своего мужа. Почему? Франсин не могла удержаться. – Потому, – сдержанно и назидательно сказала она, – что большинство людей не так богаты и не могут себе позволить эмоциональную роскошь. Дайте им достойный социальный статус, и вы все это измените. А при нашем теперешнем положении единственная эмоциональная роскошь, которую может себе позволить бедняк, – это убийство. – На самом деле они не думают сделать что-нибудь ужасное вроде убийства, – вновь неожиданно вмешалась Мелитта. – Хотя я думаю, большинство женщин иногда подумывают об этом, как та, например, что писала все эти страшные письма. Вы бы предпочли читать об этом в книгах. Но неожиданно для себя они напиваются в стельку или теряют голову, и, прежде чем успеют что-то понять, все заканчивается. Как адюльтер, понимаете? – А тебе-то что известно об адюльтере? – сдержанно поинтересовался Дэн, удивленно посмотрев на нее. Его лицо исказила усмешка. – Ну, довольно! Если вы закончили свои загадки, я хочу понять, какое все это имеет отношение к Дженни. Ведь она не теряла голову. Сложив руки на груди, Франсин посмотрела прямо на Хэдли, хотя обращалась к Дэну: – Неужели ты не понимаешь, на что они намекают? Они считают, что кто-то полюбил Дженни, но она знает, что Род никогда и ни при каких обстоятельствах не откажется от нее, а кроме всего, ее не должен коснуться скандал. Это должно было ее пугать. Вот она и заставляет этого человека решиться на убийство Рода. Но именно по этой причине она и не едет в Сассекс – чтобы не быть в доме во время убийства, – а останавливается у своих теток. Это может быть знаком деликатности или предосторожностью. Затем она обнаруживает, что не может быть с этим человеком. Возможно, говорит, что у нее вся душа перевернулась, а может, она хотела убить Рода по другой причине, и теперь, когда дело сделано, ей больше не нужно ободрять убийцу – поэтому она пытается отделаться от него. Но он ее убивает. – И ты можешь поверить такому про Дженни? – спросил Дэн. – Разве она не была Роду хорошей женой? – О, дядя, дорогой мой! – воскликнула Франсин. – Я ведь не говорю, что это моя версия. Правда, что касается последней ее части, то, пожалуй, да. Я наблюдала, как она старалась быть Роду хорошей женой, и, честно говоря, меня от этого тошнило! Она любила Рода не больше, чем я – этот абажур! – Очень рад, что мое суждение, – заметил Гэй, сияя от удовольствия, – разделяет независимый свидетель. Я предупредил доктора Фелла, а затем мистера Хэдли, что она была очень опасной и коварной штучкой, этакой милой и достойной женщиной. – Ну, я бы… Послушайте, – сказал Дэн, – тогда какую женщину вам нужно? Некрасивую и недостойную? – Эй! – Громовой голос доктора Фелла заставил всех замолчать. Доктор Фелл ударил тростью по полу, его глаза за очками сверкали. Он прочистил горло, готовясь к важному заявлению. – Хотя я терпеть не могу вмешиваться, – первым делом пояснил он, – но дискуссия грозит перерасти в обсуждение идеи брака. Я всегда готов поговорить о браке или о чем угодно и в любое другое время с удовольствием этим займусь. И брак и убийство – очень интересные и захватывающие темы для разговора. Собственно, из-за этого между ними можно провести аналогию. Хрмпф! Ха! Но мисс Форбс сделала по меньшей мере одно важное замечание. И мы не можем упустить его из виду. А, Хэдли? – Благодарю вас, – сказала Франсин. Ее ледяной тон был полным контрастом тому пылу, с каким она только что говорила. Но, хотя и против воли, Франсин улыбнулась лучезарному доктору Феллу. – Но я не говорила, что это моя версия. – Гм… нет! Пусть эта одиозная тема отдохнет. Но как вписывается в эту теорию браслет? – Он ткнул тростью в сторону стола, где лежал браслет. – Был ли он своего рода залогом или талисманом, подаренным этим Икс, этим неизвестным нам человеком миссис Кент? – Пожалуй, да. – Вы действительно так думаете? – Да. Я… О, не знаю! Я ничего не знаю! Я уже и так сказала в десять раз больше, чем хотела! – Да, – мирно сказал Хэдли. – Я так и подумал. – Казалось, он выиграл оттого, что игнорировал ее. – Мистер Рипер, вернемся к тому моменту, с которого мы начали. Прежде, чем продолжим. Что вам известно о миссис Кент? Я видел ее только один раз. Она была больна или только так сказала, так что я не успел составить о ней впечатления. Например, откуда она родом? Из Йоханнесбурга? – Нет, Дженни родилась в Родезии. Я хорошо знал ее родителей, когда она была еще девочкой в кудряшках. Старые добрые люди довольно старомодных взглядов. – А ее родители живы? – Нет. Несколько лет назад я потерял с ними связь. Они оставили ей довольно приличное состояние, хотя я об этом и не подозревал. Дженни приехала в Йоханнесбург три года назад. А с Родом они женаты уже два года. Доктор Фелл сонным голосом спросил: – Интересно, она любила путешествовать? Ей много приходилось разъезжать? – Нет, – ответил Дэн, выдыхая табачный дым. – Странно, что вы спросили об этом. Она терпеть не могла путешествовать и никогда далеко не ездила. От поезда и корабля у нее начиналась тошнота. Даже поездка из Солсбери в Йоханнесбург потребовала от нее напряжения всех сил. Ей и в эту поездку не хотелось отправляться. И так случилось, – добавил Дэн, устремив невидящий взгляд на пачку табака, – что лучше бы она оставалась дома. Никому из нас не стоило ехать. А потом… – Он понизил голос. – Возвращаясь к нашим баранам – вы серьезно говорили про этого А и миссис Б? – Это была версия сэра Гайлса, – продолжал свои уколы Хэдли, заметив, как Дэн отвел взгляд. – Я только пытался узнать правду. Но может, вы думаете, что кто-то из ваших друзей – убийца, который совершает преступления во сне? – Боже мой, нет, что вы! – Тогда мы должны искать мотив, с вашей помощью. Подумайте как следует. Была ли какая-то причина, по которой убили и мистера Кента и миссис Кент? Теперь-то вы должны понять. Это был не посторонний человек или кто-то из персонала гостиницы. Так была причина? Деньги? Месть? Вы качаете головой, как и все. Тогда делаем заключение, что миссис Кент была такой женщиной, какой считают ее некоторые из вас, и единственной причиной является возможная связь, когда Родни Кента убил Икс, бывший в любовной связи с миссис Кент, и позднее Икс убивает миссис Кент. Если только, – Хэдли выразительно повысил голос, – если только мисс Форбс не расскажет нам то, что ей известно… – Но мне ничего не известно! – воскликнула Франсин. – Вы должны понять!… Я ни слова об этом не сказала. Из того, что она мне говорила, я поняла, что кто-то, кем она очень интересовалась, подарил ей этот браслет. Кто-то, кого она любила или… – Или? – Или боялась, я хотела сказать. Вот и все. Я не могла этого сказать, потому что боялась показаться вам глупой, – она с трудом перевела дыхание, – как в мелодраматических романах Кристофера. Может, я все вообразила, потому что это кажется слишком мелодраматическим, чтобы быть правдой. Но я поняла, что, если постараюсь как следует посмотреть на этот браслет, могу что-то узнать. – О чем? О человеке, который подарил его? – Да. – И поэтому вы хотели, чтобы я отдал его вам? – Да. Хэдли взял браслет и повертел его в руках. – Вы сами видите – здесь нет места для писанины и никакого тайного обмана. Только надпись на латыни. Вы хотите сказать, что именно в ней и таится разгадка, что-нибудь вроде акростиха? Это скорее по вашей части, Фелл. – И все-таки я думаю, – упорно настаивал Гэй, – что вы делаете из мухи слона. Если позволите сказать, расследование должно быть шире. Если здесь участвовал человек, он должен был оставить какие-то следы. Найдите этого человека, и вы приблизитесь к тому, чтобы найти убийцу. – Нет, не приблизитесь, – произнес чей-то голос. Дверь была открыта, на пороге стоял Гарви Рейберн. Он появился без обычно сопровождающих его шума и энергии. Это был полноватый и ничем не примечательный человек, за исключением тех случаев, когда оживлялся – а это происходило очень часто. Тогда его рыжеватые волосы и усы, его настороженные глаза под крутым лбом – словом, все его лицо, а также тело приобретали такую энергичность и самоуверенность, что ему трудно было не поверить. У него было пристрастие к старым серым костюмам из сукна и привычка засовывать сжатые кулаки в карманы пиджака, так что полы пиджака вечно выглядели оттопыренными и быстро отвисали. На этот раз он выглядел, как всегда, вполне уверенным, если не считать напряженного выражения глаз. Казалось, он приготовился произнести речь перед микрофоном и только ждал, когда ему подадут сигнал. – Последние пять минут, – сказал он, – я стоял за дверью и слушал ваши разговоры. А кто бы на моем месте не стал подслушивать? Для меня вопрос был в том, отойти ли с нашим другом Хэдли в сторонку и объяснить ему все или снять с души тяжелый груз перед вами. Я решил сделать это здесь. Ладно. Я – тот человек, которого вы ищете. Хэдли поспешно вскочил на ноги: – Мистер Рейберн, вы можете сделать заявление, если хотите, но я должен вас предупредить… – Да нет, я ее не убивал, – недовольно скривился тот, как будто его лишили эффектного выступления. – Я только хотел на ней жениться. Или, точнее, она хотела выйти за меня замуж. И ваша великолепная реконструкция истории ошибочна еще в одном пункте – я не дарил ей этот браслет. Это она дала его мне.Глава 10 Идиллия на корабле
Следующее заявление Рейберна было совершенно в ином ключе. – Мне уже лучше, – удивленно сказал он, – кажется, аневризма не лопнула. И вы, похоже, прежние. О черт! – Облегченно вздохнув, он уселся боком на край стола и, словно обращаясь к классу, продолжал: – Мне известно о наказании за сокрытие улик. И это еще не все. Я всегда терпеть не мог идиотов, скрывающих важные улики. Они причиняют всем проблемы, потому что он – но обычно это она – не желает говорить. Потом, когда это выясняется, оно оказывается совершенно неважным. Вот поэтому я и явился. И вот вам ваша улика. Он извлек из кармана пиджака ключ с блестящим жетоном, на котором был указан номер 707, и подтолкнул его по столу к Хэдли. – Ты хочешь сказать, – ошарашенно произнес Дэн, – вы с Дженни были… – Были – что? Всего-то шесть поцелуев, – угрюмо сказал Рейберн, – я их сосчитал. Последний, она сказала, был на счастье. – Думаю, лучше вам рассказать все с самого начала, – сдержанно приказал Хэдли. Он выглядел скорее удовлетворенным, чем раздраженным. – Вы ничего об этом не говорили, когда был убит мистер Родни Кент. – Разумеется, не говорил. А с чего мне говорить? Я его не убивал. – И все-таки, если вы хотели жениться на миссис Кент, его смерть должна была упростить вашу ситуацию, не так ли? – Это и не должно быть так просто, как я надеялся. – Рейберн бросил на Хэдли быстрый взгляд, а потом уставился на круглую ручку двери. – Попытайтесь меня понять. Я вообще не думал об этом несчастье в том смысле, что оно может упростить мне дело. Мне все это представлялось ужасно постыдным, бессмысленной жестокостью этого парня Беллоуза. Хоть он и был мертвецки пьян. Вот и все, что я думал по этому поводу. Это… как будто пробудило меня. – И сколько это продолжалось? Я говорю о вашей связи с миссис Кент? – Ну… Собственно, она началась только на корабле. Ох уж мне эти теплоходы! Из-за погоды всем было ужасно плохо, и только мы с Дженни да иногда Дэн держались на ногах. Вы знаете, как происходят подобные истории. – Значит, миссис Кент не страдала морской болезнью? – Ни чуточки. – Но мы только минуту назад слышали, что она не выносила морских путешествий при любом состоянии погоды. Рейберн оглянулся. Кент знал, что он любил находиться в центре внимания, но сейчас, видимо, пожалел об этом. – Тогда должен сказать, – раздраженно произнес Рейберн, – что кто-то ошибается. Нужно было ее видеть! Тот старый толстяк прыгал вокруг, как шарик в колесе рулетки, а Дженни стояла так спокойно, будто просто вошла в гостиную. Там она была такой обычной и понятной, какой я ее никогда не видел. Этой женщине нравилось смотреть, как волны разбиваются вдребезги о борт нашего теплохода! Однажды незакрепленная мебель, граммофон и все остальное покатилось по гостиной, когда корабль резко накренился. Его раскачивало из стороны в сторону, словно на него обрушивались один удар за другим. Вот тогда-то и был тот редкий случай, когда я видел, как Дженни по-настоящему хохотала. В комнате нависла гнетущая тишина. Лишь кое-кто нервно ерзал на стуле. Первым заговорил доктор Фелл: – Вам следовало бы знать, мистер Рейберн, что вы производите довольно невыгодное для вас впечатление. Я знаю это выражение на лице Хэдли. Другими словами, вы вовсе не кажетесь влюбленным с разбитым сердцем. – Так оно и есть. – Рейберн отошел от стола. – Мы как раз подходим к этому. – Он оглядел присутствующих. – Должно быть, вы – доктор Фелл. Можете вы мне объяснить, что произошло, даже если я этого не могу сделать? Я не понимаю, как все это было на теплоходе. Дело в том, что такие сирены, как Дженни, половину своих побед одерживают исключительно благодаря своей репутации. Они очень привлекательны. Вы это понимаете, но даже и не думаете поддаваться их чарам. Затем они дают вам понять – так, совершенно небрежно, – как страшно вы их интересуете. И вам до того лестно, что вы, как последний идиот, начинаете думать, что влюблены. А потом и действительно влюбляетесь. И тут вам конец. Вы перестаете соображать. – Не стоит так сокрушаться по этому поводу, – пророкотал доктор Фелл весело. – Так часто бывает. И когда вы начали приходить в себя? Он говорил так небрежно, что Рейберн перестал расхаживать по комнате и остановился. – Начал… Да, именно так, – признал он. Рейберн по привычке засунул руки в карманы и теперь, когда его оживление прошло, снова стал ничем не примечательным человеком. – Дайте подумать. Это было… Кажется, сразу после того, как мы пришли в Лондон. Возможно, это началось, когда Дженни сказала мне, что не поедет в Сассекс, потому что не доверяет себе, когда дело касается меня. И мне вдруг показалось, что ее слова звучат неестественно. Дзинь! Я смотрел на нее и понимал: она лжет. Наконец, это могло произойти, когда умер Род. Дэн взмахнул рукой, требуя тишины. – Может кто-нибудь объяснить мне все эти разговоры насчет репутации Дженни? – возмущенно спросил он. – Какая еще репутация? Это настоящая новость для меня. – Конечно! – не удержалась Мелитта. – Хочешь сказать, ты знала? Слабый голос Мелитты звучал, как всегда, монотонно: – Конечно, мой дорогой. Ты же ни к кому не прислушиваешься. Говоришь, что все это сплетни. Ты так поглощен собственными идеями – ты и Крис, – что, естественно, никто ничего тебе не говорит. – Мелитта была явно раздражена. – И все равно у меня свое мнение, и я не намерена ему изменять. Дженни была милой девушкой. Конечно, я знаю – о ней ходили разные сплетни. Но мой дед всегда говорил, что по большей части сплетни оказываются правдой, потому что это нравится делать людям, даже если они этого не делают. Но Дженни… против нее абсолютно ничего не было! Я была совершенно уверена, что ей можно доверять, что она не сделает никакой глупости. И было страшно интересно посмотреть, что произошло. – Произошло убийство, – гневно сказал Хэдли, пытаясь пробиться сквозь эту болтовню. – Не было необходимости, мистер Рейберн, объяснять ваше состояние. Расскажите, что вы делали. Вы были в комнате миссис Кент вчера ночью? – Да. – Очень хорошо. Давайте проясним этот момент. В какое время вы к ней зашли? – Без двадцати пяти двенадцать. Сразу после того, как ушла горничная. – И во сколько вы ушли из ее комнаты? – В полночь. А еще я заходил туда сегодня утром, в семь часов, а потом в восемь. – И вы говорите, что не совершали убийства? – Не совершал. Он твердо встретил напряженный взгляд Хэдли. Затем Хэдли быстро обернулся и кивнул доктору Феллу и Кенту: – Хорошо. А теперь пройдемте со мной в ее номер. Вы объясните, как вам это удалось. Нет! Остальные будут ждать здесь. Он быстро положил конец возражениям. Открыв дверь, Хэдли пропустил вперед Рейберна, доктора Фелла и Кента и захлопнул ее за собой. Тяжело дыша, Рейберн едва переставлял ноги, будто проходил в дверь ада. В коридоре Хэдли подозвал к себе сержанта Престона, который только что появился из номера Рипера. Тело из номера 707 уже вынесли. Лишь на полу осталось несколько пятен крови. – Мы почти закончили обыск, сэр, – доложил Престон. – И пока нет никаких признаков этой уни… – Будете стенографировать, – прервал его Хэдли. – Мистер Рейберн, ваши показания будут записаны, вам нужно будет их подписать. Давайте послушаем, что здесь происходило. Рейберн быстро огляделся и прислонился к спинке ближайшей к нему кровати, собираясь с духом. Усы его уже ни буквально, ни в переносном смысле не торчали вверх. Он казался поникшим и потрепанным. – Дело было так. Будет неправильно сказать, что я окончательно спустился с небес на землю. Отчасти это маскировка ради… – Он судорожно указал головой на комнату напротив. – Но я начал задумываться, не свалял ли я дурака на корабле. Кроме того, мы здорово повеселились у Гэя. – Подождите. Между вами и миссис Кент шел разговор о браке? – Нет, не тогда. Она не говорила об этом, да и я тоже. Вы понимаете, был ведь Род. – Он посмотрел на Кента: – Клянусь, Крис, я никогда не хотел причинить ему вреда. – Продолжайте. – Поэтому, понимаете, я снова увиделся с Дженни вчера вечером. Принимая во внимание случившееся… естественно, я не ожидал, что она упадет мне на грудь или что-нибудь в этом роде. Я начал размышлять, действительно ли она мне нужна, – я ей не доверял. Но мне не представилось возможности поговорить с ней наедине. Она казалась какой-то странной. В театре она постаралась, чтобы мы сидели в противоположных местах ряда, а во время антракта не отходила от Гэя. Я никогда не видел ее такой оживленной. Как вы понимаете, я мог увидеться с ней наедине только после того, как все разойдутся спать. После того как мы разошлись по комнатам, я выждал минут пятнадцать-двадцать. Затем на цыпочках пробрался к этой двери, – он указал на боковую дверь, – и постучал. – Да? – подтолкнул Хэдли замолчавшего Рейберна. – Могу сказать, что она была чем-то напугана. Я постучал, но секунды две она не отвечала. Затем я услышал, как она спрашивает, кто это. Мне пришлось дважды назвать себя, прежде чем она мне открыла. – А вечером она тоже выглядела испуганной? – Нет. Во всяком случае, по ней незаметно было. Это как-то чувствовалось в комнате, не знаю, как это описать. Дженни закрылась на засов. Я слышал, как она отодвигала его, когда открывала мне дверь. Она уже переобулась в тапочки и начала распаковывать сундук. Сундук и все остальное выглядело так же, как и сейчас. Я не хочу, чтобы меня считали большим дураком, чем я был. Но когда я увидел ее снова, я не знал, что сказать. Я просто стоял и смотрел на нее. Мне стыдно признаться, но так было. Она уселась в кресло и ждала. Хотела, чтобы первым заговорил я. Вот в это кресло, у письменного стола. Ну, я и заговорил, в основном о Роде, – как это ужасно, что так случилось. Ни слова о нас с ней. Хотя видел, что она ждала именно этого. Ждала, а вид у нее был такой, словно она приготовилась фотографироваться. Понимаете, спокойная, уголки губ слегка опущены… У нее на руке был этот браслет с черным камнем, на котором выгравирована надпись. Тогда я его в первый раз увидел. Я уже говорил, что не дарил его ей, это она вскоре передала мне его. Нужно сказать кое-что еще. Это относится к делу. Я все говорил какую-то чушь, сам себе удивляясь. За это время она пару раз вставала. Подходила вот к этому туалетному столику, доставала из сумочки носовой платок. Вот тогда я заметил, что ключ от номера – ключ с металлическим жетончиком – был в сумочке. Пока я обдумывал, как разрядить обстановку, Дженни приняла решение. Это сразу стало понятно. Лицо у нее немного смягчилось. Она напрямик спросила, со всей своей доверчивостью, люблю ли я ее. Это сломало преграду. Я сказал – да. Очень, сказал я. Тогда-то она и сказала, что хочет подарить мне на память что-то вроде залога. Она сняла браслет и протянула его мне. Я точно запомнил ее слова. Она сказала: «Храни его всегда. Тогда никто не попытается разбудить смерть». Не спрашивайте у меня, что это значит. Мне только подумалось, что уж слишком она высокопарно говорит. Потому что, не забывайте, отчасти я был настороже. И в эти романтические минуты я стоял к ней не ближе, чем вы к этим часам. После этого она оживилась. Сказала, что уже поздно, мол, что подумают люди, если застанут меня у нее в такой час. Я еще был как одурманенный, мне хотелось сделать ей что-то хорошее. И у меня возникла романтическая идея. Я предложил ей завтра утром встать пораньше, позавтракать вдвоем и уйти гулять по городу, не дожидаясь остальных. Я наугад назвал семь часов. Вы понимаете. На самом деле я не хотел вставать в семь утра, чтобы пройти через земной рай с гурией без вуали. Но я стоял там и говорил все эти глупости. Она одобрила идею, видно думая только о том, чтобы поскорее меня выпроводить. Наконец спросила, не поцелую ли я ее на прощание. Конечно, сказал я. Вместо того чтобы обнять ее, крепко прижать к себе, как я сделал бы с любой другой женщиной, я всего лишь целомудренно и ласково поцеловал ее… Да нечего так смущенно на меня смотреть, копы! Вы сами хотели узнать правду! И после поцелуя отступил назад. Тогда Дженни выгнула свою лебединую шею и попросила: «И еще один – на счастье!» И в этот момент я увидел, как ее взгляд скользнул мимо меня. В глазах, голубых и спокойных, как мрамор, не было какого-то особенного выражения – так женщины ждут лифт. И в эту самую секунду канат был перерезан. Мой канат. Короче, я увидел… Послышался щелчок, и над кроватью зажглось бра – сержант Престон уже не мог писать в темноте. «Никто, кроме Рейберна, – подумал Кент, – не решился бы изливать душу для записи». Сейчас рассказчик, засунув руки в карманы, оглядывал их с мрачным спокойствием и дерзостью. Настенные бра из-за матовых абажуров проливали мягкий театральный свет на эту театральную комнату, где Рейберн ставил спектакль. – Вот именно, – самодовольно сказал Рейберн, кивая им. – Хитрая лиса! Тогда я понял. Я почувствовал. Хотя и представить не мог, что это была за игра. Я смог бы разобраться тогда, потому что вдруг это начало задевать меня. Но… вдруг мы услышали стук в дверь. Хэдли встрепенулся: – Стук в дверь? В какую именно? – По-моему, вы называете ее главной дверью – та, на которой потом появилась эта ужасная табличка. – Во сколько это было? Вы помните? – Да. До полуночи оставалось каких-то несколько секунд. Я знаю это. Я посмотрел на часы, когда Дженни пожелала мне спокойной ночи. – То есть вы находились в комнате, когда услышали этот стук? – Конечно, в комнате, – начал Рейберн резко, но вдруг осекся, и впервые у него забегали глаза. – Ой! Постойте! Вы же не хотите сказать, что это был… Мне никто не говорил… – Продолжайте. Что случилось, когда вы услышали стук? – Дженни шепотом велела мне уйти. Чтобы меня не застали с ней. Поэтому я выскользнул через боковую дверь с «залогом» в кармане. Кажется, Дженни заперла за мной дверь на задвижку. Я быстро пересек коридор и вошел к себе в номер. Тоже через боковой вход. – Сколько было времени? – О, уже двенадцать. Вся эта перебежка заняла не больше десяти секунд. Признаюсь, я был в некотором замешательстве и даже расстроен. Но я начал все понимать. На случай, если забуду, я позвонил портье (во всяком случае, меня с ним связали) и попросил разбудить меня утром, без четверти семь. И поскольку у меня в голове все еще стоял этот романтический туман, я поинтересовался, где можно в это время позавтракать и что можно посмотреть в городе в столь ранний час. Большинство людей впадают в телячью любовь, когда им только-только минет двадцать лет. Я же дождался тридцати, пока меня настиг этот идиотский припадок. Мне представлялось, как мы едем в автобусе, а вокруг лежит снег. Так или иначе, я задал портье несколько вопросов. Да-да, предвидя ваш вопрос, скажу: это заняло минуты три-четыре. Кент мысленно сопоставлял показания. История Рейберна точно совпадала и с установленными фактами, и с фактами, которые можно проверить. Согласно записям Хардвика, Рейберн разговаривал по телефону с двенадцати до трех минут первого. Если раньше и вызывало удивление, почему в такой поздний час состоялся столь долгий телефонный разговор, теперь было получено убедительное и правдоподобное объяснение. Рейберн говорил серьезно. Трудно было ему не поверить. Вопрос заключался в том, насколько его показания совпадают с показаниями Дэна. Дэн видел то самое привидение – служащего с кипой полотенец, стоявшего перед номером Дженни, – ровно в две минуты первого. Если принять за правду показания Дэна – а их никто не подвергал сомнению, – значит, Рейберн не мог быть этим неуловимым типом в униформе. Но имелся еще один вопрос. Кто-то – наверняка человек в униформе – постучал в главную дверь за несколько секунд до двенадцати. Неужели он оставался в коридоре целых две минуты после того, как постучал? И не входил в комнату, то есть его не впустили? А собственно, почему нет? Во всяком случае, так казалось Кенту, который с интересом наблюдал за Хэдли и доктором Феллом. Хэдли заглянул в свой блокнот. – Вы видели человека, который стучался в дверь? – Нет, – резко ответил Рейберн. – Больше никакой добровольной информации. Я отвечу на ваши вопросы, но больше не буду болтать. Благодарю. – А вы уверены, что ваши часы показывали точное время? – Да, они идут хорошо, и я как раз поставил их вечером по настенным часам в коридоре. «Те же самые часы, – пронеслось в голове Кента, – на которые смотрел Дэн. Ну и что?» – Прошу вас, продолжайте, – сказал Хэдли. – Итак, в полночь вы ушли из этой комнаты с браслетом миссис Кент… – И я не спал. Не мог уснуть. Мне не потребовалось звонка портье. Задолго до семи я уже бодрствовал. Я оделся, чувствуя себя совершенно разбитым. В семь часов я вышел и постучал в номер Дженни. Она не отвечала. Даже когда я постучал сильнее. Это меня здорово разозлило. Я подумал, раз она спит на кровати, значит, находится ближе к главной двери и услышит, если я постучу в нее. Я обогнул угол коридора и подошел к этой двери. На ней висела табличка «Просьба не беспокоить». За этим последовала история нарушения мною гражданского долга. Я посмотрел на табличку и увидел нацарапанные поперек нее слова «Мертвая женщина». Я приподнял табличку, чтобы получше ее рассмотреть. И тогда увидел, что ключ так и торчит в скважине. Доктор Фелл надул щеки. До этого он сквозь прикрытые веки смотрел в окно, теперь же неуклюже подался вперед. – Ключ, – сказал он, – торчал снаружи двери. Прошу обратить на это внимание, Хэдли. Накануне вечером он был у нее в сумочке. Итак? – Я отпер им дверь, – послушно ответил Рейберн, – и вынул ключ из замка. Наверное, машинально. Я осторожно заглянул в комнату и увидел ее. – Значит, изнутри дверь не была закрыта на задвижку? – Нет, конечно, иначе я не смог бы туда попасть. В комнате стоял тяжелый, спертый запах, и я подумал: «Неужели эта идиотка не открыла на ночь окна?» Затем я ее увидел. Она лежала на полу, а ее голова находилась внутри сундука. Я подошел поближе и коснулся ее. Тело было холодным. Я не стал больше прикасаться к нему. А сейчас мы переходим к самой трудной части истории. Я вышел из комнаты через ту же дверь, что и вошел, держа ключ в руке, и остановился в коридоре. Естественно, первым моим порывом было поднять тревогу, разбудить Дэна или еще кого-нибудь. Но должен признаться – я испугался. Моя проблема в том, что я всегда хочу знать, что происходит, и не стану действовать; пока этого не узнаю. Поэтому, никому ничего не сказав, я вернулся к себе и стал размышлять. Было примерно пять минут восьмого, В четверть восьмого я услышал, что появилась горничная. Я слышал, как она звенит ключами. А я все еще ломал себе голову. Кто-то убил Дженни. Я знал, что вчера ночью происходило что-то странное, но я не ожидал найти мертвое тело. Я последним был с ней и… Ну, вы понимаете. Что меня больше всего мучило и сейчас еще терзает – то, как она была убита. «Почему я не задержался у нее в комнате, чтобы понять это?» – ругал я себя. С ее лицом что-то сделали. Я не мог сказать ничего более определенного, потому что было еще темно. Я чувствовал, что должен все узнать, но мне не хватало духу вернуться в ее комнату. Время приближалось к восьми, когда я вспомнил кое-что, что окончательно меня испугало. У меня был браслет Дженни. Это запоминающаяся вещь, наверняка стоит кучу денег. Его непременно хватятся, и если обнаружат у меня… Ладно, оставим подробности. Во всяком случае, я так думал. В довершение всего я услышал, как по коридору идут двое мужчин и что-то говорят о 707-м номере. Я слегка приоткрыл свою дверь, увидел, как они свернули за угол коридора, и слышал, как они говорили что-то об отмычке перед главной дверью номера 707. Откуда мне было знать, что один из них ты, Кент? Я слышал, как дверь этого номера открылась и закрылась, а потом стало тихо. Второй человек – портье – все еще стоял снаружи и разговаривал с горничной. Мало того, вскоре открылась боковая дверь, и первый человек – Кент – выскользнул в коридор, втянув голову в поднятый воротник пальто. Он не поднял тревогу, а быстро пошел по коридору и исчез из виду. И снова доктор Фелл вступил в беседу, на этот раз обращаясь к Кенту: – Постойте! Когда вы выходили из боковой двери, мистер Кент, вы не помните, была ли она изнутри закрыта на задвижку? – Была, – подтвердил Кент. – Я очень хорошо помню – мне пришлось ее отодвинуть. – Гм… понятно. Продолжайте, мистер Рейберн. – Я расскажу вам все точно, как мне все представлялось, – ответил тот, раздумывая, и, не в состоянии обуздать свою болтливость, продолжил: – Это было похоже на то, как, например, стоишь на тротуаре перед непрерывным потоком машин и хочешь перейти на другую сторону улицы. Тебе кажется, что вот приличный просвет, чтобы успеть перебежать, но все-таки ты колеблешься, а потом, когда уже поздно, вдруг решаешься и бросаешься вперед. И тебя едва не сбивает машина. Так и было со мной. В одной руке я держал браслет Дженни, в другой – ключ от ее номера. Сразу после того, как исчез тот парень – ты, Кент, – я решил сделать то, что должен был сделать намного раньше. Если этот ключ открывал главную дверь комнаты Дженни, значит, наверняка он подходит и к боковой двери. Мой-то ключ подходил к обеим дверям. Я перебежал через коридор и вошел в номер, когда портье все еще стоял снаружи. Имейте в виду, у меня еще хватало здравого смысла касаться предметов только через носовой платок. Я хотел избавиться от браслета, поэтому просто бросил его в ящик бюро. Это заняло пару секунд. На полу лежала Дженни. Я должен был посмотреть на нее и понять, что произошло. Сейчас я набрался смелости сделать это. Уже полностью рассвело, хотя шторы были опущены. Я хотел посмотреть на ее лицо, но ее голова была внутри сундука. И я потянул ее за ноги. Бросил лишь один взгляд и тут же встал. Я успел вернуться к себе и закрыть дверь к тому моменту, когда портье вошел в номер 707. И в конце концов совершенно забыл оставить там этот проклятый ключ. Вот он. Вот что я сделал. И это все, что я сделал. Называйте как вам угодно, лично я считаю это только естественным для человека. Только из меня никогда не получится преступника. Однажды в театре я поднял с полу оброненный кем-то фунтовый билет и оставил его себе… и потом был уверен, что все на меня смотрят, и готов был признаться в содеянном. Точно так же я чувствую себя и сегодня. Я больше не мог этого выносить. Поэтому решил, как любят выражаться герои в ваших любимых фильмах, расколоться. И сейчас я чувствую себя таким расколовшимся, будто прошел через кофемолку. Рейберн глубоко вздохнул и с размаху опустился на кровать. «Он набросал свой портрет довольно верно», – подумал Кент. Доктор Фелл и Хэдли переглянулись. – Наверное, еще рано спрашивать, – сказал Рейберн, – верите ли вы мне. Или у вас готовы для меня наручники и хлеб с водой? Хэдли сурово посмотрел на него. – Безусловно, это совпадает со всеми установленными нами фактами, – признал он. – Вы поступили разумно, во всем признавшись. Что ж, мистер Рейберн, если ваш рассказ о ночном разговоре с портье подтвердится, думаю, вам не о чем беспокоиться. Еще одно. Когда вы находились в этой комнате в один из ваших приходов, вам не попадался на глаза другой браслет – серебряная цепочка с бриллиантами? Тот, что принадлежит миссис Джоупли-Данн? – Что? Никогда ни о нем, ни о ней не слышал. – Тогда пока на этом закончим. Можете подождать в номере напротив. Когда Рейберн ушел, Хэдли тихонько присвистнул. – Вот вам и объяснение вновь появившегося браслета. Да, думаю, можно не сомневаться, что убийца хотел найти его, для чего тщательно обыскал всю комнату. Только браслета здесь не было. И предположительно… – Убийца украл браслет миссис Джоупли-Данн, думая, что это и есть нужный ему браслет, только замаскированный, – сказал доктор Фелл. – А почему нет? Собственно, оба браслеты похожи. Оба состоят из цепочки, а серебро выглядит похожим на белое золото. М-да… Убийца, конечно, искал браслет с черным камнем. Но, думаю, на самом деле это не самый важный момент в нашей истории. И, о Бахус, Хэдли, настоящий вопрос очень важен! Я говорю о ключе, оставленном в двери! – Вы считаете, он что-то проясняет? – Да. Послушайте! А? Что? В чем дело? Раздался стук в дверь, и в проеме появился сержант Беттс. – Обыск закончили, сэр, – сообщил он Хэдли. – И никакого толку! Я лично обшарил каждую комнату, каждый шкаф, каждую крысиную щель в этом крыле. Нигде нет проклятой униформы.Глава 11 Развязка по роману
Зимний вечер, когда после сытной еды можно выпить стаканчик спиртного, когда в кармане есть деньги, а снег из окна кажется розоватым от отсвета камина, – лучшее время для различных споров. Кристофер Кент, вошедший в ресторан «Эпикурей» на Лисл-стрит, был готов для любого спора. Это был длинный день. Для Кента он начался только после того, как Хэдли и доктор Фелл закончили допросы в гостинице «Королевский багрянец». Самым главным было установить его собственное алиби на прошедшую ночь. Затем нужно было получить деньги по чеку в банке, чтобы вернуться к своему имени и обычному образу жизни. Первое оказалось очень просто сделать. А для решения второй задачи ему пришлось щедро напоить членов клуба, которые подтвердили его личность, и выкупить свой чемодан у хозяйки в «Коммершиал-Роуд-Ист». Когда его алиби было твердо установлено, Хэдли стал с ним куда более добродушным и почти откровенным. Кент собирал факт за фактом. Его самого это несколько удивляло. До сих пор он не особенно заботился о точности. Но, расслабившись во время стрижки и бритья в парикмахерской и насладившись роскошной парной в турецкой бане, он начал располагать свои открытия по степени их важности. 1. Надпись «Мертвая женщина» на табличке, сделанная частично печатными, частично письменными буквами, которая казалась такой многообещающей, абсолютно ничего не дала. Печатные буквы оказались обведенными по трафарету, а написанные от руки невозможно было идентифицировать. 2. Обнаруженные в комнате отпечатки пальцев оказались его собственными и Дженни. Поскольку горничная вымыла комнату как раз перед вселением в нее Дженни, было обнаружено несколько ее более ранних отпечатков. Рейберн – вероятно, по случайности в первый свой визит и намеренно – во второй – вообще не оставил никаких отпечатков. 3. Было доказано, что Рейберн действительно разговаривал по телефону с портье с двенадцати до трех минут первого. Хэдли заставил нескольких человек говорить по телефону с Биллингсом, ночным портье, и каждый раз тот сразу узнавал голос Рейберна. 4. Часы в гостинице были в порядке, да с ними и невозможно было провернуть какой-либо фокус. Все часы были электрическими, со стеклом, которое не снимается; все сверялись по гринвичскому времени с центрального операционного пункта. Если Дэн видел в коридоре фигуру человека в гостиничной униформе в две минуты первого, значит, было именно две минуты первого. 5. Насколько было установлено, из принадлежавших Дженни вещей ничего не пропало. Мелитта Рипер просмотрела все вещи и сказала, что уверена в этом. В сундуке Дженни было несколько очень красивых драгоценностей, в сумочке – тридцать фунтов бумажными купюрами, а также дорожные чеки на общую сумму четыреста фунтов банка «Капитал каунтис». Но в сумочке не было ни одной серебряной и медной монетки. 6. Пачка сложенных пополам карточек с номерами комнат клиентов действительно была вручена Дэну. Он точно не помнит, видел ли среди них карточку с номером 707, потому что не просматривал их. Но он подтвердил сообщение Мелитты, что положил всю пачку на бюро в их спальне. 7. Подробные заявления о том, что делал каждый из тех людей, кого касался этот случай, в две минуты первого ночи, сводились к следующему. Сэр Гайлс Гэй лежал в постели и читал. Мелитта Рипер принимала ванну. Франсин Форбс причесывалась. Рейберн и Дэн уже были учтены. Кеннет Хардвик, которого допрашивали вместе с остальными, представил еще одно алиби. С двенадцати часов ночи и до десяти минут первого он находился в своей частной квартире в отеле и обсуждал меню на следующий день со старшим официантом ресторана «Королевский багрянец». Таковы были факты. Кристофер Кент перебирал их, как будто собирался написать очередной рассказ. Чтобы он жил рядом со всеми, ему зарезервировали единственный пустовавший номер в крыле А. В нем-то он и предавался размышлениям о самых разных вещах. В тот вечер Кент пригласил Франсин, доктора Фелла и Хэдли поужинать вместе с ним. Хэдли, как всегда, должен был задержаться в Ярде, но доктор Фелл с благодарностью принял приглашение, в то время как Франсин согласилась прийти только после некоторого раздумья. Когда в семь вечера Кент вошел в ресторан «Эпикурей», Франсин уже ждала его. В этой толпе она выглядела довольно одинокой, и Кенту вдруг захотелось защитить ее. Неизвестно от чего. Они уселись у занавешенного окна.Между ними на столе стояла лампа с абажуром, создавая уют и даже навевая некоторое романтическое настроение. Вместо того чтобы воспользоваться этим настроением, он сказал: «Ну?» Это был явно неверный шаг. – Что «ну»? – сразу ощетинилась Франсин и отставила стакан. Кент не имел в виду ничего такого, просто брякнул, чтобы как-то начать трудный, как ему казалось, разговор. Он признал это. – Послушай, – с отчаянием в голосе произнес он, – что с нами происходит? Я же тебе не какой-то там враг. Клянусь, я и не пытался стать им. Но… Помолчав, она задумчиво сказала: – Ах, Крис, если бы только ты не был таким нетерпимым! У него чуть стакан из пальцев не выскользнул. – Я? Нетерпимым?! – Если бы ты только слышал себя, – усмехнулась Франсин. – Ну ладно, давай это обсудим. Ты считаешь, что под нетерпимостью подразумевается преследование людей по нравственным или религиозным причинам или презрение к малообразованным, беднякам – что-то в этом роде. Но это не так. Не так! – подчеркнула она. – Это означает, что ты просто идешь своей гладкой дорожкой и не обращаешь абсолютно никакого внимания на то, что находится за пределами твоего мирка. Тебя во многом можно считать терпимым. Во-первых, ты сочувствуешь обиженным. На религиозной почве ты тоже терпим, потому что не исповедуешь никакой религии. Ты терпимо относишься к необразованным, потому что тебе нравятся рассказы о Диком Западе, джаз и карусели. Но если дело касается того, что не входит в круг твоих личных интересов… Например, сделать что-нибудь по-настоящему хорошее в этом мире… Ладно, не буду об этом, возьму более тебе близкое. Например, если ты не согласен со взглядами некоторых великих писателей, ты даже не станешь говорить об их произведениях. Будешь считать их недостойными даже твоего презрения. Бр-р! Твое представление о щедрости начинается и заканчивается тем, что ты можешь до смешного щедро делиться деньгами, только и всего! – Сожалею, – склонил голову Кент, – но неужели действительно так? Ладно. Честно говоря, если это доставит тебе удовольствие, я могу признать, что Блэнк-Блэнк или Дэш-Дэш великий писатель. Но между нами… – Вот-вот! Видишь? – И если в последней части своего обвинительного акта ты имела в виду некоторые мои подарки, которые ты практически швырнула мне в лицо… – Ты всегда переводишь разговор на личное, – ледяным тоном заявила Франсин. – Ты всегда так делаешь, а потом обвиняешь в этом других. – Она помолчала. – А, ладно, не обращай внимания! – совершенно другим тоном воскликнула она. – Ты ничего не замечаешь, Крис. Ты плывешь по этой жизни в своем благополучном корабле и никогда ничего не замечаешь! Например, Дженни. Снова в их разговор оказалась втянутой несчастная Дженни. Они никак не могли от нее избавиться. Франсин говорила небрежным тоном. – Думаю, ты даже не замечал, что она кокетничала с тобой, верно? – Ерунда! – Она была такой милой и веселой! – воскликнула Франсин. Кент выпрямился и пристально посмотрел на нее. В его голове зажегся неуверенный лучик надежды, и вместе с ним чувство безудержного веселья пронзило его. Они смотрели друг на друга, и каждый знал мысли другого. – Хотелось бы мне тебя убедить, что я не такой уж подарок для женщин, как ты думаешь. Дженни? Не может быть! Я никогда… – Никогда об этом не думал? Как и старина Гарви Рейберн, скромный и отличный парень. Пока она не стала навязываться ему во время морского путешествия. Она действительно была навязчивой, Крис. Она бегала за мужчинами ради развлечения. Мне противно было смотреть, как она это делала, как проворачивала свои трюки. Но она действительно начала охотиться за тобой. – Надеюсь, ты не думаешь… Прежде всего, она была женой Рода… – Женой твоего двоюродного брата. Да. А ты и подумать не мог о том, чтобы завести роман с женой своего друга, верно? Даже мысль об этом тебя шокирует, так? – Честно говоря, да, – постарался с достоинством ответить Кент. – Жены твоих друзей… Ну, черт побери, я хочу сказать… – Выше подозрений, – помогла ему Франсин. – Ах, Крис, ты такой старомодный, такой отсталый. – Очень интересно, – холодно заметил он. – Неужели ты не видишь, Крис, – с искренней горячностью продолжала Франсин, – неужели не понимаешь, что с моральной стороны все равно, касается ли дело жены твоего друга или жены человека, который тебе незнаком? Ты не стал бы вступать в связь с женой Рода, но тебя бы не мучили угрызения совести – только не тебя! – если бы ты завел романчик с женой какого-нибудь бедняка, который зарабатывает пару фунтов в неделю и вынужден работать на своей фабрике весь день, а твоего досуга… – Минутку! – запротестовал Кент, у которого голова пошла кругом. – Насколько я помню, я ни словом не обмолвился о том, чтобы рыскать по стране в поисках жены другого парня. Как угроза для семьи я практически ноль. Но можешь ты мне объяснить, почему, о чем бы мы ни говорили, ты быстро переводишь на политический и экономический аспекты? Даю слово, ты, и весь этот мир, и Дэви Джонс с ума сошли на почве политики… – И правда, – с добродушной злостью усмехнулась Франсин. – Ведь так приятно, так вдохновенно сидеть на своем Олимпе и смотреть, как внизу копошатся эти крохотные идиоты. Я пыталась как можно доступнее объяснить, что это именно такие затертые штампы и сделали из страны такую гадость… – Ладно, а тебе было бы приятно, если бы я любил и жену своего друга, жену рабочего? Ты думаешь, тогда мы все жили бы счастливее? – Господи, Крис Кент, иногда я готова тебя убить! Иди и занимайся любовью с кем угодно! Ты… – Именно это я и пытаюсь сделать, дорогая, только… Рядом раздался гулкий кашель доктора Фелла. Оба замолчали. Дородное тело доктора Фелла возвышалось над столиком. Его полное лицо сияло улыбкой и добродушным любопытством, поворачиваясь из стороны в сторону, как будто он следил за теннисным мячиком. Франсин, вся во власти холодной ярости, прижала к губам носовой платок, но неожиданно прыснула со смеху. – Ну вот, уже лучше, – широко улыбнулся доктор Фелл. – Хе-хе-хе! Мне не хотелось вас прерывать, но последние пять минут вокруг столика мается бедный официант с подносом, полным закусок, и боится предложить сардины, опасаясь, что это примут за личное оскорбление. – Он такой тупица! – вздохнула Франсин. – Не сомневаюсь, дорогая, – весело согласился доктор Фелл. – Собственно, это очень хороший признак. Женщина, которая не считает своего мужа тупицей, всегда начинает верховодить им, а это очень плохо. Прошу прощения, я не хочу начинать спор насчет равенства сторон в браке. Но если я могу внести предложение, я бы предложил вам пожениться. Тогда вы перестанете защищаться и сможете наслаждаться друг другом. – Дженни была замужем, – быстро сказала Франсин. – Об этом не будем, – неожиданно властно заявил доктор Фелл. – Только не сейчас. Этот ужин походил на перемирие. Лицо доктора становилось все багровее, за стаканом вина он все чаще взрывался смехом. Его анекдоты становились все невероятнее, стремительные парадоксы создавали у его слушателей впечатление, что они стремительно несутся по американским горкам – словом, все было направлено к одной цели – доставить этим молодым людям удовольствие и снять с них напряжение. Позже Кент полностью осознал, какой доктор Фелл умелый церемониймейстер. И только когда они перешли к коньяку, прежняя тема опять потревожила их беседу. – Должно быть, Гарви слышал ту историю… – начала Франсин. Доктор Фелл стряхнул пепел с кончика сигары и быстро взглянул на нее. – Да, теперь пора, – сказал он. – Что вы обо всем этом думаете, мисс Форбс? – Что все это сделал кто-то очень близкий, – тихо ответила Франсин. – Кто-то, кого ты давно знаешь, и он словно сорвался с цепи. Хотя, думаю, я уже не боюсь. Мне кажется, на этом все кончилось. – Почему? – Потому что на этот раз кочергу бросили. – Она затянулась сигаретой и продолжала спокойным тоном: – Ее не оставили бы засунутой в кипу полотенец, если бы убийца намеревался еще раз пустить ее в ход. Конечно, если только… если только у того типа не развилась слишком сильная страсть к крови. Но я этому не верю. Недавно я пыталась сказать Крису, что я думаю. – Она помолчала, задумавшись. – Некоторые люди, возможно, были способны понять Дженни и ее легкомысленный образ жизни. Например, я. А может, и большинство людей. Но остальные не смогли бы смотреть так беспечно. Меня всегда интересовало, что о ней думает Род. О, она умела с ним обращаться! И ее знаменитая преданность ему – это прекрасно. Знаете, все было так искусственно, что пошли слухи – и многие в это верили, – что Род женился на Дженни из-за ее денег. У доктора Фелла чуть не упали очки. Он издал странный носовой звук. Затем сказал: – Пожалуйста, повторите. – Но это правда! Об этом говорили в нашем кругу в Южной Африке. Это была первая шутка, которой сэр Гайлс Гэй поддел Рода – тонко, конечно, – когда мы жили у него в доме. Так что история распространилась довольно широко и в довольно искаженном виде. Это очень задевало Рода. Он ничего не говорил по этому поводу и никогда этого не отрицал. Но я думаю, даже в нашем кружке кое-кто этому верил. – Она была богата? – Довольно богата, я думаю. – А откуда у нее состояние? – Мы считали, от родителей, хотя обычно фермы на каменистой почве южноафриканской степи не дают большого дохода. Наверное, ее бизнес оказался очень выгодным. У нее был великолепный вкус, от этого никто не отмахнется. – Но почему вас так интересуют эти слухи? – удивился Кент. – Потому что это мотив для убийства вашего кузена Родни, – пророкотал доктор Фелл. – Боже, каким же я был ослом! Каким потрясающим идиотом! Но ведь не было ни намека… – Он снова хлопнул себя по лбу. – Понимаете, первое убийство не вписывалось ни в какие рациональные рамки. Здесь не было рационального смысла; не было даже рационального безумия. Но женитьба Родни на женщине из-за ее денег – это дает нам очень надежное и разумное объяснение. – Как? Если вам что-то известно… – встрепенулась Франсин. Ее лицо, порозовевшее от вина, казалось Кенту еще более прелестным. – Если вам что-нибудь известно, вы не поделитесь с нами? Это не простое любопытство. Это поможет изгнать дьявола. – Верно, – поддержал ее Кент. Доктор Фелл помолчал. – Нет! – наконец прогремел он. – Нет, во имя храма Элевсина! И есть очень уважительная причина, почему я этого не сделаю. Я думаю – имейте в виду, думаю! – что уже наполовину разгадал эту историю. Если повезет, узнаю и остальную часть. Но есть огромная возможность, на грани которой я сейчас и балансирую, что объяснение окажется совершенно противоположным тому, что думаю я. Именно поэтому я и не решаюсь все объяснить Хэдли. А у него есть кое-какая свежая информация. Я не хочу возбуждать у вас надежду и лишать осторожности на случай… – Элевсин, – повторил Кент, когда доктор Фелл остановился на полуслове. – Будь здесь Рейберн с его кучей бесполезных знаний, мы могли бы это объяснить. Разве элевсинские мистерии не происходили по случаю схождения Прозерпины в подземное царство и ее возвращения к дневному свету? Система наказаний и поощрений, – добавил он. – «Пробудить смерть»! Доктор Фелл усмехнулся: – «Бледная над крыльцом и порталом, увенчанная пальмовым венком она стоит…» Странные это стихи для Суинберна, но чем более скорбны стихи, тем более вкусно их цитировать. «Кто собирает все смертное своими бессмертными руками…» – А правда, кто? – спросила Франсин, которой был свойствен практический склад ума. – Да о чем вы говорите? – Пожалуй, оставим это. Но характер миссис Кент все больше завораживает меня. Если бы мы только знали ее, если бы только знали после смерти Родни Кента то, что знаем теперь, мы могли бы предотвратить ее гибель. – Доктор Фелл задумался. – Впрочем, а смогли бы? Не знаю. Сомневаюсь. – Вы думаете, опасность еще существует? – Опасности не будет, – замахал руками доктор Фелл, – если по ночам вы будете запирать дверь на засов. Мне не хочется выступать в роли утешителя, но мы должны предусмотреть все варианты. Кто-нибудь из вас может мне помочь? У вас должны быть какие-то идеи. Где бы вы стали искать? Кент подумал о своих заметках. – Моя проблема в том, – мрачно сказал он, – что даже сейчас я не могу смотреть на эту историю с точки зрения обычного человека. Я все время думаю, как бы я заставил работать все эти факты, если бы писал очередной рассказ. Это фобия всех беллетристов. Скажу вам, что по законам литературы здесь может быть только одно решение и только один убийца! Но в данном случае это не гадание над художественным решением. Это очень сложный случай. И все же… Доктор Фелл с интересом посмотрел на него. – Я понимаю, – виновато пробормотал он. – Я тоже об этом думал. – О чем? Из внутреннего кармана пальто доктор Фелл начал вытягивать невероятную коллекцию старых бумаг и конвертов – их хватило бы, чтобы заполнить корзину для бумаг, – пока не нашел огрызок карандаша. На сравнительно чистом куске бумаги он нацарапал несколько слов, потом перевернул его и подвинул к Кенту. – Напишите, – сказал он, – имя человека, которого вы считаете убийцей. Вот так. Спасибо. А теперь, мисс Форбс, возьмите этот листок и загляните на обе его стороны. Франсин удивленно смотрела на него. – Но вы написали одно и то же имя! – Разумеется, – мрачно произнес доктор Фелл. – Кеннет Хардвик, управляющий отелем «Королевский багрянец»!Глава 12 Выше подозрений?
Казалось, Франсин не понимала, шутят они или помрачневший доктор Фелл действительно говорит совершенно серьезно. – Но вы же не всерьез? Или это один из странных номеров Криса? Чтобы такой приятный, выдержанный человек… – Раз вы так говорите, значит, вы действительно его подозреваете, – проворчал доктор Фелл. – Давайте послушаем доказательства против него. – Прежде всего, – начал Кент, – это вопрос ключей. Кто-то забрался в бельевую комнату и унес оттуда пятнадцать банных полотенец и одно полотенце для лица. Следовательно, кто-то должен был отпереть комнату, если только горничная не забыла сделать это накануне вечером. Поскольку следов взлома нет, стало быть, дверь открыли ключом. Но, учитывая новую систему замков – здесь я цитирую самого Хардвика, – никто посторонний не сможет открыть даже бельевую комнату. Я припоминаю, для примера он назвал именно «кладовку». С другой стороны, он же сам заявил, что во всем здании у него одного имеются ключи ко всем помещениям. Для начала это самый простой и ясный пункт. – Хорошо, – кивнул доктор Фелл. – Дальше. – Затем вопрос о маскировке. Он не мог подобрать более подходящего костюма, чем униформа одного из служащих. Это напоминает историю, которую он рассказал нам о портье. Помните, тот надевал пижаму, представляясь в обличье клиента гостиницы. Если бы Хардвика увидел один из постояльцев гостиницы, он бы не узнал управляющего, даже увидев его лицо: стандартная униформа делает всех служащих похожими друг на друга. Далее, Хардвиг понимал, что практически может не опасаться, что его заметит кто-либо из служащих. После половины двенадцатого наверх мог подняться только один из младших портье, а он легко мог спрятаться в таком просторном помещении, как верхний этаж. Ко всему прочему его собственные апартаменты находятся на седьмом этаже. И, кроме того, у него есть свободный доступ к любому типу форменной одежды. Вы помните, что загадочный костюм так и не обнаружен. Но как его обнаружить, если этот костюм действительно принадлежит отелю? – Крис, это все слишком хорошо, – засомневалась Франсин. – Ты думаешь, так все и было? Он задумался. – Не знаю. Я только говорю, что так могли развиваться события в рассказе. Затруднение этого варианта – подстроить алиби. – Часы! – с довольным смешком пробулькал доктор Фелл. – Да. Стоит подумать о десятке настенных часов в гостинице, ход которых регулируется с центрального пункта, и вы сразу попадаете в точку. Я помню, такая же система с часами была у нас в школе. Однажды мы сидели в классе и вдруг все расхохотались. Часы на стене словно сошли с ума. Их стрелки начали бешено вращаться на циферблате, показывая каждый час, словно в пантомиме. А произошло вот что – нам объяснил это учитель, – все часы в здании школы остановились, и их снова устанавливали с центрального пункта управления. – Понятна прелесть такого устройства. Допустим, убийце для алиби нужен запас в пятнадцать минут, а он имеет доступ к регулировке часов. Он берет себе какого-то простофилю, который позднее подтвердит его присутствие; разговаривает с ним, допустим, с 11.55 до 12.10, после чего отделывается от свидетеля. Затем направляется на центральный пункт и ставит часы снова на 11.55, таким образом сразу изменив показания всех часов в гостинице. И направляется совершить убийство. Он даже может себе позволить быть замеченным. После преступления возвращается к себе и снова ставит часы на правильное время. Он создал себе пробел размером от десяти до пятнадцати минут, а простак-«свидетель» потом будет под присягой подтверждать, что Хардвиг находился рядом с ним во время совершения убийства. Преимущество этого средства в том, что убийца не рискует быть застигнутым на месте преступления. И никто не заметит расхождение во времени, не важно, кто и когда посмотрит на часы, – они все показывают одно и то же время. А в чьем ведении находится пункт контроля за часами? Бьюсь об заклад, в ведении управляющего. Заметьте, у Хардвика имеется алиби именно на эти пятнадцать минут. Он замолк, допивая свой коньяк. – Действительно, слишком хорошо, – признала Франсин. – Это настолько изобретательно, что я ни слову не поверила. – Боюсь, таким будет общее впечатление, – улыбнулся доктор Фелл. – Хотя лично мне эта идея очень даже по вкусу. Однако, если бы кто-нибудь случайно взглянул на часы в ту минуту, когда их стрелки бешено вращаются в ту или иную сторону, это вызвало бы любопытство. – В полночь-то? А сколько в это время народу в коридорах? Хотя признаю, – сгорбившись, сказал Кент, – что все равно остается слишком много вопросов. – В его воображении предстала фигура седого Хардвика с дружелюбной улыбкой. – Где мотив убийства? Если только он не человек из прошлого Дженни. Приходится предполагать, что у нее кто-то был. Какой смысл в этом фокусе с туфлями и с надписью «Мертвая женщина»? Почему, пробравшись в комнату Дженни, убийца взял ключ из ее сумочки и вставил его в замок со стороны коридора? – Гм-м… Да. Я говорил, что это интригующий момент. – И наконец, что, собственно, является самым важным вопросом – почему ту же самую форму видели в Сассексе в доме Гэя? Для объяснения этого случая, сказали вы утром, нужно перепрыгнуть через первое появление униформы в загородном доме в два часа ночи. Если только… – Стойте! – потребовал доктор Фелл. – Вы вот-вот попадете в цель! Это тот самый момент, где мне отчаянно требуется помощь. Почему? – Униформа имела какое-то символическое значение? – Гм-м… Что ж, может быть. – Кажется, я поняла. – Франсин положила сигарету и не сводила испуганного взгляда с абажура лампы. – Хардвик ведь знал, что Дэн заказал комнаты для всех нас в «Королевском багрянце»? – Конечно, знал. Дэн зарезервировал их заранее, еще до вашего отъезда из Южной Африки. – Убийцу, – продолжала Франции, – видели в Норфилде в этой униформе, потому что он хотел, чтобы его увидели. Вот в чем причина! Он хотел привлечь к ней внимание. Если бы его не заметил тот пьяница, что валялся на диване, он специально наскочил бы на кого-нибудь еще. Представьте его идущим прямо по коридору, как… как за огнями рампы, представляете? Это было легко. Он потряс пьяницу за плечо, потом дал ему как следует себя разглядеть. Но это должно означать… Нет, Крис, ничего не говори! Это должно означать, что он готовил всех к своему повторному появлению, когда он явился убить Дженни… готовил наши умы видеть… Но какой здесь намек просто в куртке и в брюках? – Она помолчала. – Боюсь, это лучшее, что я могу сделать. Странно нахмурясь, доктор Фелл поглядел на нее. – Меня не удивит, – заметил он, – если ваше замечание окажется ближе к истине, чем все, что мы слышали до сих пор. – А именно? – спросил Кент. – А именно – что мы с Хэдли пытаемся выработать план. Завтра мы отправляемся в Норфилд, и… Гм-м… Мы хотим попросить всю вашу компанию поехать с нами. Прежде всего, меня очень интересует дом сэра Гайлса Гэя. Во-вторых, я намерен пойти в тюрьму и навестить там мистера Ричи Беллоуза. В частности, я хочу выяснить, что он на самом деле должен был видеть. – Должен был видеть? – Да. Разве не понятно? – Доктор Фелл широко распахнул глаза. – Думаю, мисс Форбс, вы абсолютно правы в одном: должен был быть свидетель, который видел идущего по коридору человека в форменной одежде. Что вы думаете о предположении, что для этой цели был специально выбран Ричи Беллоуз? – Постойте, – возразил Кент. – Я не понимаю. Что значит – специально выбран? Убийца не мог знать, что этот деревенский пьяница забредет в этот дом как раз в ночь убийства. – О нет, именно мог! – сказал доктор Фелл. – Если деревенский пьяница был вызван. – Несколько секунд он сидел, усмехаясь и прикрыв глаза, а затем бесстрастно продолжил: – Ладно, дам вам намек. Вы увидите, какой сможете сделать вывод. Я считаю, что к первому убийству было проявлено недостаточно внимания. Но сначала скажите мне вот что. Кто-нибудь из ваших друзей видел Беллоуза до того, как его обнаружили в ту ночь в доме? – Нет, мы с ним специально не встречались, – первой ответила Франсин. – Наш радушный хозяин как-то вечером привел Беллоуза, еще в первую неделю нашего пребывания у него в гостях, чтобы тот развлек нас фокусами. Мы раскладывали на столе перед ним десятки карт, а потом он называл их в том порядке, в каком видел. Или ставили на стол множество предметов, перемешивали, а он их перечислял, бросив всего один взгляд, – все в таком духе. Это высокий парень с запавшими глазами и очень приятной речью. Он совершенно свободно разговаривал с нами. Затем наш хозяин выпроводил его на кухню, где угостил виски, после чего отправил домой. Я еще подумала, что со стороны сэра Гайлса это не очень прилично, ведь раньше дом принадлежал Беллоузу. Поэтому, когда Рода убили, сначала мы и подумали… Доктор Фелл яростно покачал головой: – Взгляните на следующие указания! Сегодня утром я подчеркнул Хэдли значение Беллоуза для этого случая. Понимаете, его присутствие в доме в ночь жестокого убийства кажется слишком случайным. Нет сомнений, он был мертвецки пьян и не способен совершить преступление. Его присутствие там могло оказаться случайным совпадением, но против этого есть некоторые обстоятельства. Прежде всего, вспомните, когда его обнаружили на диване в два часа ночи, у него в кармане был ключ от дома. Значит, или ему кто-то его дал, или это его старый ключ. В любом случае это означало, что в тот вечер он рано ушел из паба, намереваясь пойти в свой бывший дом. И задумал он поход до того, как остановился выпить виски в роще! Похоже ли это на голубя, который возвращается домой, ведомый инстинктом? Во-вторых, вечер он закончил в пабе, против обыкновения, выпил виски и ушел еще с бутылкой виски. Не знаю, известно ли вам что-либо о правилах в деревенских пабах. Лично мне, к счастью, кое-что известно. Обычно там пьют пиво, потому что спиртные напитки слишком дороги. Виски считается роскошным напитком, который приберегают для особо торжественных случаев. Мы знаем, что Беллоуз был совершенно без денег. Обычно он брал пиво. Но именно в тот вечер, когда у него в кармане лежит ключ от бывшего дома, он заказывает виски. Похоже, кто-то дал ему денег. Зачем? В-третьих, помните, отпечатки пальцев Беллоуза найдены в комнате, где был убит Родни Кент, -что для него очень плохо, – хотя Беллоуз категорически отрицает, что заходил туда. На самом деле он, по крайней мере, заглядывал туда. Отпечатки его пальцев обнаружены на выключателе. Но он этого не помнит. Предположим, Беллоуза вызвали или пригласили в дом к определенному часу. Но зачем? Наверняка не для того, чтобы служить козлом отпущения для настоящего убийцы. Потому что тогда он должен был сделать гораздо больше. Тогда у него должны были найти кочергу, которая почему-то таинственным образом исчезла, отпечатки его пальцев должны были обнаружить в гораздо более важных местах, чем только на выключателе. Более того, убийца должен был знать… Стоп! А знал ли он? Что левая рука Беллоуза почти полностью парализована, а значит, он не мог задушить Родни Кента, как это было сделано, двумя руками. Да, чем больше я об этом думаю, тем более убеждаюсь в том, что Беллоуз не сам пришел в дом. Его пригласили. Короче говоря, он должен был стать свидетелем. Как это и произошло. Далеко не трезвым свидетелем. Невнимательным свидетелем. Свидетелем с фотографической памятью. И безоговорочным свидетелем хитроумного и дьявольского плана удушения, который должен был бросить тень подозрения не на того человека. Но, увы, он этого не сделал – был слишком пьян. Что он мог увидеть, когда заглянул в комнату, где убили Родни Кента? Другими словами, что скрыто за первым убийством, кстати более запутанным, чем второе? Беллоуз видел только часть того, что должен был видеть. Но было ли что-либо еще? Увы! Хотелось бы мне это знать! И мы едем в Сассекс, чтобы все выяснить. Закончив свой монолог на этой энергичной ноте, доктор Фелл вытянул из кармана огромный красный носовой платок, промокнул им лоб и поморгал на молодых людей глазками из-за него. – Полагаю, вы поняли, к чему я веду? – Но если кто-то пригласил или как-то заманил в дом Беллоуза, – пробормотал Кент, – это должен был сделать убийца. Следовательно, Беллоуз знает, кто убийца? Доктор Фелл спрятал платок. – Хотелось бы мне, чтобы все было так просто. Но, боюсь, это не так. Понимаете, вряд ли Беллоузу заплатили за молчание, когда он сам был в опасности. Думаю, он этого и не подозревал. А если подозревал, то для него безопаснее сейчас находиться в тюрьме. Я намерен выяснить, что он должен был увидеть в ночь на четырнадцатое января. Я хочу порыться в его подсознании. А копание в подсознании, как утверждает современная наука, неминуемо ведет к кошмару. Выпьем на дорожку? Такси медленно катило по заснеженной Пикадилли, слабо позвякивая цепями на колесах. Доктор Фелл вышел у своего дома, более молчаливый, чем обычно, а Кент попросил водителя такси свернуть, где тому вздумается. Внутри салона было очень жарко. Бледный свет уличных фонарей время от времени освещал салон такси. На улицах снег превратился в слякоть, но в парке, куда заехала машина, лужайки были покрыты чистым белым снежным покрывалом, а на вершинах деревьев высились причудливые белые колпаки. Франсин, в меховой шубке, с рассыпавшимися по плечам золотистыми волосами, прислонилась к плечу Кента и смотрела на эту красоту. Он нежно коснулся своей рукой ее холодной ручки. Франсин тесней прижалась к нему и заговорила: – Крис, ты знаешь, кого он подозревает? – Кто? – недоумевающе спросил Кент. В эту минуту вопрос прозвучал нелепо. Она сжала его руку, не поворачивая головы. – Не знаю, – признался он. – Гарви Рейберн явно исключается, и моя теория против Хардвика, признаю, не больше чем игра остроумия. – Он подозревает Мелитту Рипер. Это было так неожиданно и страшно, что Кент выпустил ее руку. До сих пор он видел Франсин только в профиль, теперь же она повернулась к нему лицом. – Мелитта… Чушь какая-то! – Нет, Крис. Я чувствую такие вещи. – Она говорила с безумным напряжением. – Подумай немного, и сам поймешь. Помнишь? Я все размышляла, пытаясь понять причину: зачем кому-то надевать эту несчастную униформу? Я сама едва понимала, что говорю, но я видела его глаза. Я сказала: «Но где здесь какой-то намек всего лишь в куртке и в брюках?» В брюках, Крис! Похоже, будто у меня с языка что-то сорвалось. Но он ничего не сказал. Он только сказал, что это ближе всего к истине. Этого было достаточно, чтобы я вся покрылась мурашками. Потому что я поняла. Почему убийца так старался создать у нас представление о человеке в брюках, в мужских брюках этой униформы? Понимаешь? Потому что это была женщина. Он посмотрел на белеющее в сумраке лицо с огромными темными глазами. Отсветы мелькающих фонарей делали его оживленным. Казалось, шины шелестят по снегу все громче. – Но это предположение еще ненормальнее, чем все мои теории! Неужели ты в это веришь? – Нет… на самом деле, наверное, нет, но… – Но – что? – Крис, я была свиньей. Думаю, теперь я буду доверять тебе все свои мысли, которые только ни мелькают у меня в голове, потому что я этого хочу, но они у меня всегда были. – Ее слова казались несвязными, будто она путалась в мыслях после напряжения последних недель. Но говорила Франсин спокойно, время от времени поднимая на него глаза. – Допустим, это у Дэна была связь с Дженни. Ты понимаешь, такое вполне возможно, ведь они жили в одном доме. А учитывая натуру Дженни… Не говоря уже о том, что Дэн скоро может стать миллионером. Ты заметил, как странно Дэн реагировал, когда сегодня мы заговорили о том, какой на самом деле была Дженни? И тебе не показалось странным, что Мелитта слишком поспешно заступилась за Дженни? Заявила, что в этом нет ничего особенного, и повела себя не слишком для нее типично? Если Дэн был любовником Дженни, который давал ей все эти чеки… Кент почувствовал холод, хотя идея не имела к нему никакого отношения. – Ну, старушка, по-моему, это просто бред какой-то. Мелитта? Категорически нет! Зачем ей?… – Ты говоришь, я помешалась на экономике. Но ты знаешь, как Мелитта относится к деньгам. – Но какую роль здесь играет Род? – Дженни жила за счет Дэна. Предположительно, Род жил за счет Дженни… – Иди сюда, – сказал он, прижимая Франсин к себе. – И забудь эту чепуху. Если мы и дальше пойдем по этому пути, скоро никому не сможем доверять. Мы не можем думать, что нас окружают одни убийцы. Тогда почему убийца не Дэн? Почему не я? И не ты? – Почему? – Она дернула пуговицу его пальто. Такси слегка тряхнуло. Они забрались в самую глушь парка; мех шубки Франсин защекотал его лицо. – Интересно, – тихо прошептала она, – что скажет этот Беллоуз?Глава 13 Добро пожаловать в «Четыре входа»!
– Все, что я могу сказать, – ответил Ричи Беллоуз, – я уже говорил. Сожалею, что туда пошел, но не вижу, что доставил этим кому-то вред. Он сидел на скамье в тюремной камере, прислонившись спиной к стене и глядя на визитеров с вежливым цинизмом. Он был редким продуктом – джентльменом. И тем более странно было его видеть в тюрьме. Высокий, с темными волосами, разделенными широким пробором, Беллоуз выглядел гораздо изможденнее после вынужденной двухнедельной трезвости. На нем была серая рубашка без галстука и подтяжки, на одной из лямок оторвалась пуговица, из-за чего он часто подергивал плечом, поправляя ее. Кристофер Кент, доктор Фелл и Хэдли уехали в Сассекс рано утром первого февраля. Остальные последовали за ними на поезде. Поезд, отправившийся с Чаринг-Кросс в девять пятнадцать, несся, преодолевая несколько туннелей, отчего казалось, что холмы графства Кент отгораживаются от Лондона словно стеной. За окнами проплывали равнины, покрытые снегом. Доктор Фелл погрузился в изучение лохматой пачки своих заметок, вытягивая из нее то один лист, то другой. Хэдли пришлось отказаться от надежды поговорить с ним, и он уткнулся в кроссворд. В Тонбридже они пересели на другой поезд, и на ближайшей к Норфилду станции, Иглмор, их встретила полицейская машина. Норфилд, довольно симпатичная летом деревушка, сейчас с трудом поддерживала свою репутацию, стараясь походить на рождественскую открытку. Величественные высокие тисы перед церковью и арка над крытым входом в церковный двор были занесены снегом. Деревенский луг с плотно утоптанной землей спускался к пабу «Холостяк и перчатка», будто приглашая сюда обитателей окружающих его низких домов, построенных из побелевших от времени и полуотесанных бревен с их вечными занозами. Визитеры, посетив несколько домов, подумали, что никогда еще не видели столько дубовых балок. Казалось, они торчали повсюду, к восторгу владельцев жилищ. Но жить в доме, где так много балок, подумалось Кенту, все равно, что жить в желудке зебры. Они не ходили в дом сэра Гайлса «Четыре входа», потому что сам сэр Гайлс еще не прибыл. Отведав по настоянию доктора Фелла в «Холостяке и перчатке» местного пива, которое нашли вполне приличным, столичные гости направились в полицейский участок, расположенный по дороге в Портинг. Участок состоял из двух перестроенных смежных домиков, и здесь управлялся инспектор Таннер. Доктор Фелл, пара листов заметок которого пострадала, попав в кружку с пивом, был решительно настроен немедленно провести допрос Беллоуза. После того как были отперты несколько дверей в подземелье, они застали Беллоуза вполне вежливым, но в апатии и полным цинизма. – Послушайте, я буду с вами откровенным. – Доктор Фелл сразу взялся за дело, что не очень понравилось Хэдли. – Мы приехали сюда, потому что не удовлетворены тем, что вы скрыли от нас всю правду о той ночи четырнадцатого января. – Простите, – сказал Беллоуз, – но я уже тысячу раз все рассказал. – Я не… – Только успокойтесь, – покраснев, заявил доктор Фелл. – Вопрос не в том, что вы сделали, а в том, почему вы это сделали. Отвечайте немедленно! Кто-то велел вам прийти в «Четыре входа» в ту ночь? До их прихода Беллоуз просматривал зачитанный до дыр номер журнала «Дикий Запад». Теперь он опустил его на пол и, выйдя из равнодушного состояния, поднял на доктора Фелла взгляд, который Кенту показался искренне удивленным. – Нет, – сказал он. – Вы в этом уверены? – Уверен. А в чем дело? Почему кому-то нужно было, чтобы я пришел туда? Зачем я вообще кому-то нужен? – добавил он с горечью, опасно граничившей с жалостью к себе. – Вы продолжаете утверждать, что напились и бродили там по собственной воле, не имея заранее обдуманного намерения появиться в доме? – Понятия не имею, почему я там оказался. Хотя, наверное, знаю. Вы понимаете, о чем я. Но сначала я не собирался идти туда. Не в моих привычках вламываться в чужие дома, и я не могу понять, как это произошло. – А как вы можете объяснить факт, что у вас в кармане обнаружен ключ от этого дома? – Ключ? Но я всегда ношу с собой этот ключ. Он болтается у меня в кармане долгие годы. – Беллоуз даже топнул ногой. – Спросите у моей домохозяйки. Да любого спросите. Я понимаю, что не имею права, но сэр Гайлс знает… – Простите, что я об этом говорю, но в ночь на четырнадцатое января у вас было довольно много денег. Лицо заключенного напряглось. – Да. – И как вы это объясните? – Может, вы слышали, что я устраивал нечто вроде представления для гостей «Четырех входов». Когда я уходил, сэр Гайлс сунул мне в карман конверт. Там было больше денег, чем я заслужил и, между нами говоря, чем надеялся получить. Нас учили всякой ерунде насчет того, что человек слишком горд, чтобы принимать подаяние. Ну а я не такой гордый. – Гром и молния! – пророкотал доктор Фелл. Он широко развел и вновь сомкнул руки. Великан готов был разразиться речью, если бы не скудные размеры камеры. Поддавшись уговорам Хэдли, он несколько успокоился и только ворчал, продолжая изучение предмета с дьявольской надеждой. – Вы и в суде станете утверждать, что вас никто не побуждал явиться в тот дом? – Буду. – Гм-м… Кха! Если не возражаете, я бы хотел получить ваше заявление по этому поводу. А кстати, вы хорошо знакомы с сэром Гайлсом? – Я с ним знаком. То есть бывал у него раза два-три за последний год. – Когда вы пришли развлечь гостей, полагаю, вас с ними познакомили? Беллоуз нахмурился: – Да, меня всем представили… Я не очень много с ними разговаривал – не люблю, когда задают разные вопросы, – кроме мистера Рипера. Он мне понравился. – Беллоуз, казалось, погрузился в воспоминания. – Во всяком случае, он в моем духе. Он спросил, не хочу ли я начать новую жизнь в Южной Африке, и мне кажется, он не шутил. – Вы видели мистера Родни Кента, которого потом… – Здесь что-то непонятное. Полагаю, он должен был находиться среди гостей, ведь он из их компании, у меня были причины это помнить, бот видит. Но совсем не помню, чтобы я его видел. – А позднее вы видели кого-нибудь из остальных? – Да, только не разговаривал с ними. Как-то вечером мистер Рипер зашел в паб, но он был в отдельном кабинете, а я в общем зале. Мне не хватило… смелости зайти к нему и поздороваться. Потом еще другой из их компании был в пабе рано вечером – в тот вечер, когда это случилось. Но это было рано вечером. – Кто это был? – Кажется, его зовут Рейберн. Но он только заказал дюжину бутылок шерри и через минуту-две удалился. Доктор Фелл что-то записал. Хэдли начинал выражать нетерпение, и Беллоуз, который плохо себя чувствовал из-за длительного воздержания, заерзал на скамье. – Насчет той ночи, – прогремел доктор Фелл. – Начнем с того момента, когда вы были в пабе «Холостяк и перчатка». Что заставило вас сменить пиво на виски и, уходя, захватить с собой целую бутылку виски? – Да не знаю. Почему вообще люди делают такие вещи? Просто я подумал о виски и взял его. – Да, понимаю, – подтвердил доктор Фелл. – С мыслью пойти на это место, Гриннинг-Копс, и выпить там? – Верно. Если я приношу бутылку домой, миссис Витерсон сразу начинает приставать ко мне со своими проповедями. Она всегда поджидает меня. Надеюсь, вам это поможет, – сквозь зубы произнес Беллоуз. – И насколько вы были пьяны? – равнодушно задал вопрос доктор Фелл. – В дым… В стельку. – Вы хорошо переносите опьянение? – Нет. – Вы отправились на Гриннинг-Копс, когда паб закрывался, – в десять вечера. Гм… да! Уселись в роще на железную скамью или на пень и начали пить виски. Ничего, я знаю, что вы об этом уже заявили. Просто расскажите, что вы помните об этом. – Больше я ничего не могу сказать, – со скучающим видом протянул Беллоуз. – У меня в голове все смешалось, но именно это мне и нужно было. Мне смутно помнится, что кто-то со мной разговаривал, но не воспринимайте это слишком серьезно – возможно, я сам с собой говорил. Декламировал стихи или что-нибудь в этом роде. Сожалею, но это все. Следующее, что я осознал, – это что я сижу на какой-то другой поверхности, которая оказалась кожаной, и в каком-то другом месте, что оказалось коридором наверху в «Четырех входах». Вы знаете, что я сделал. Я подумал, что это такое же подходящее место, как и любое другое, чтобы поспать, поэтому улегся на диван. – Вы можете указать, в какое это было время? Хотя бы приблизительно? – Нет. – В своем заявлении в полицию вы говорите… Где же оно? А, вот: «Сейчас мне кажется, что я не сразу заснул. Пока я там лежал…» Ну и так далее до описания появления фигуры в униформе. Вы уверены, что не спали? – Нет, не уверен. – Мне хотелось бы установить следующее, – продолжал доктор Фелл с таким упорством, что Хэдли встревожился. Каждый свистящий вздох, казалось, подчеркивал слово. – Вы отдавали себе отчет об интервале времени между тем, как вы лежали на диване, и моментом, когда увидели эту фигуру? – Не знаю, – простонал Беллоуз, потирая тыльную сторону ладони. – Неужели вы думаете, что я не пытался припомнить? Думаю, какой-то интервал был, да. Это имеет какое-то отношение к лунному свету. Но я не уверен, какое именно. – Он прервался. – Кстати, вы юрист? Определенно, доктор Фелл напоминал представителя этой профессии, хотя в любое другое время он бы с горячностью отверг подобное предположение. – Значит, вы называете это полубессознательным состоянием, верно? – Да, это, так сказать, вежливая форма определения моего тогдашнего состояния. – Пока вы там лежали, слышали какие-нибудь звуки? Кто-то двигался или что-то в этом роде? – Нет. – Но что вас разбудило? Понимаете, меня интересует именно этот момент. Что-то должно было заставить вас посмотреть вверх или как-то побеспокоило вас. – Наверное, – неуверенно согласился допрашиваемый. – У меня смутное воспоминание, будто кто-то разговаривал или шептался. Но больше ничего не могу вспомнить. – Послушайте. Я хочу прочитать вам часть вашего заявления. «Я бы описал его как человека среднего роста, одетого в униформу, которую можно видеть в крупных отелях вроде „Королевского багрянца“ или „Королевского пурпура“. Это была темно-синяя куртка с высоким воротником и серебристыми или медными пуговицами. В лунном свете я не очень разглядел их цвет. По-моему, обшлага куртки были отделаны красной тесьмой. Темно-красной тесьмой. У него в руках было что-то вроде подноса, и сначала он стоял просто в углу и не двигался. Вопрос: А его лицо? Ответ: Лицо я не разглядел, потому что там, где у него должны быть глаза, была тень или словно дыра». Доктор Фелл опустил лист. В освещенном и теплом коридоре гостиницы, покрытом ковром, подобная фигура выглядела просто фантастично. Здесь, в отдаленном деревенском месте, это приобретало совсем другой оттенок. Кент, который раньше не был знаком с этим описанием лица, испытал чувство, сходное с тем ужасом, который его охватил, когда он увидел тело Дженни. – Вы можете что-либо добавить, мистер Беллоуз? – К сожалению, нет. – Вы бы узнали лицо этого человека, если бы снова его увидели? – Нет, не думаю. Оно было полным, как мне кажется, или такое впечатление ему придавала тень. Господи! – вскричал Беллоуз, и, к всеобщему замешательству, у него на глазах показались слезы. Похоже, слезы жалости к себе. – Кем вы меня считаете? Я был не в том состоянии, чтобы его рассматривать. Если бы у меня не было феноменальной зрительной памяти, может, я вообще бы ничего не заметил. А может, у меня вообще двоилось в глазах в тот момент. – Успокойтесь! – встревожился доктор Фелл, оглушительно чихнув. – Здесь вы упоминаете о Голубой комнате. Это там был убит мистер Кент? – Так мне сказали. – А вы туда не заходили? Беллоуз притих. – Мне известно о тех отпечатках пальцев или о том, что их приписывают мне. Но, несмотря на это, честно говоря, не думаю, что заходил туда, даже будучи пьяным. Еще с детства я терпеть не мог ту комнату. Понимаете, это была комната моего деда. Поэтому там такая старомодная мебель, от которой я с радостью избавился, когда продал дом. Отец пугал меня дедом, чтобы приструнить, как каким-нибудь великаном-людоедом из сказки. – И последний вопрос, мистер Беллоуз. Вы помните поднос или, скорее, подносик для визитных карточек? – Помню, что видел его. Доктор Фелл подался вперед: – На нем что-нибудь лежало? – На нем? – Он что-нибудь нес на нем? Подумайте. Когда перед вами раскладывают множество маленьких предметов, вы их легко запоминаете. Это ваш талант. Вы должны его использовать. Лежалочто-нибудь на том подносе? Ричи Беллоуз потер лоб, уставясь на журнал, пошаркал подошвами ботинок. Ничего не произошло. – Сожалею, – извинился он в сотый раз, – нет, может, что-то и было, но я не помню. – Большое вам спасибо, – уныло промямлил доктор Фелл. – Это все. Но даже теперь он не успокоился. Когда они уже выходили, Фелл вернулся задать заключенному еще один вопрос. О чем бы он ни спросил, Беллоуз отвечал решительным отрицанием. Это, казалось, немного развеселило доктора. Во время допроса замкнувшийся в себе Хэдли с видимым усилием хранил молчание. Но по дороге в Норфилд он дал волю своим чувствам. – Ладно, – мрачно произнес Хэдли. – Давайте вас послушаем. Раньше я задавал вам почти те же вопросы. Что лежало на том подносике? Чья-то голова? – Да. – Доктор Фелл отвечал вполне серьезно. – Моя. Голова осла, и очень большого! Понимаете, до вчерашнего вечера я не понимал назначения или значения этого подноса. Это представляло для меня настоящую проблему. Вместе с тем это совершенно просто. Должно быть, я впадаю в старческое слабоумие. – Хорошо, – нетерпеливо перебил его Хэдли. – Я хочу сказать, я рад, что вы находите это простым. Признаюсь, я ничего пока не понимаю. Но не это главное. Вы же не хотите, чтобы я пренебрег надежной информацией из Южной Африки. Вчера вечером вы обрушили на меня массу версий. Среди них была теория, что кто-то пригласил Беллоуза в дом вечером, а ночью произошло убийство. Что стало теперь с этой вашей версией? Доктор Фелл благодушно уступил: – Вычеркиваю ее в той форме, в какой представил вам. Я также обращаю ваше внимание… – Новые предположения? – А вы никаких не видите? – Как только я заслышу призыв мумбо-юмбо, – свирепо заявил Хэдли, – мне приходят в голову идеи. Да, должен признать, что вы, похоже, на верном пути. Но все равно мне это не нравится. В один из этих дней, мой друг, вы потерпите крах. И это будет самый выдающийся крах. Зачем вам понадобилось снова похоронить под этими снегами нашу компанию? Если вы хотели просто посмотреть на дом, разве вы не могли приехать сюда один и не тащить всех за собой? Когда они были в Лондоне, я хотя бы держал их у себя на глазах. В Норфилде у меня нет такого успокоительного ощущения. Доктор Фелл не ответил. Их машина обогнула деревенский луг и покатила по дорожке рядом с церковью, занесенной тонким слоем снега, напоминающего порошок для снятия отпечатков пальцев. В конце пологого спуска живая изгородь расступалась, открывая вид на небольшую территорию «Четырех входов». Здание, построенное в стиле королевы Анны, казалось одновременно и массивным и сдавленным, из-за толстых стен с натыканными тут и там окнами с закругленным верхом. Парадный вход, выкрашенный белой краской, как и окна на фасаде, был квадратным. Как и приземистый большой дом, его стены обвила высохшая глициния. Маленький садик с бордюром из цветов и с солнечными цветами на каменной дорожке в центре примыкал к фасаду. Группа из Лондона, очевидно, уже прибыла – на дорожке стоял большой черный автомобиль. За домом виднелся склон холма, а на фоне неба вырисовывался силуэт огромного вяза. Дующий с востока ветер отчетливо доносил бой часов на церкви. Наступил полдень. Некоторое время компания во главе с доктором Феллом рассматривала дом, а ветер шумел в кустах, поднимая снежную пыль вокруг солнечных часов. – Вы понимаете, что я хотел сказать? – обратился к доктору Хэдли. – Не понимаю, – ответил Фелл. – Позвольте вас уверить, здесь нет никакой опасности. Не успела их машина остановиться перед домом, как сэр Гайлс открыл им дверь. Гэй стоял на пороге, приветствуя гостей. Он по-прежнему казался заинтересованным, даже улыбался, держа руки за спиной, словно в раздумье. Но его безупречный галстук был помят, и он приветствовал гостей излишне серьезно. – Заходите, джентльмены. Я все ждал, когда же вы приедете. Мы здесь всего час, но уже произошло несколько событий. Кажется, деревенский воздух производит странный эффект. Хэдли, как вкопанный, застыл в дверях. – Нет-нет! – с кривой усмешкой поспешил успокоить хозяин. – Не то, что вы могли подумать, ничего серьезного. Я хотел сказать, что деревенский воздух, видимо, обостряет чувство юмора. Но юмор какой-то необычный, извращенный, так что… – он оглянулся на уютный теплый холл, – не могу сказать, что он мне нравится. – Что случилось? Гэй опять оглянулся, но не сделал попытки войти в дом. – Помните, вчера я говорил, что мы играли здесь в разные игры, включая прикалывание бумажного хвоста обезьяны? – Да. А что? – встрял в разговор доктор Фелл. – Когда вы спрашивали, я не знал, поедем ли мы все сюда, понадобимся ли мы вам только на день или на несколько дней. Во всяком случае, я оставил для вас комнаты, если бы вы пожелали остановиться у меня. – Он взглянул на доктора Фелла: – Это касается комнаты, которую я предназначил для вас, доктор. Но полчаса назад кто-то зло пошутил, прикрепив бумажный обезьяний хвост к двери вашей спальни. Все переглянулись. Но никого известие не насмешило. – Но это не все, – продолжал Гэй, высовывая голову наружу и заглядывая за дверь. – Юморист на этом не успокоился. Я обнаружил вот что… засунутым в очень любопытное место. Кто-то явно рассчитывал, что его скоро найдут. Он вынул руки из-за спины и протянул кусок твердой бумаги. Это была групповая фотография, сделанная профессиональным фотографом, которые подстерегают свои объекты на отдыхе, а потом убеждают купить снимок. Кент сразу узнал эту часть Луна-парка под Дурбаном. Он вспомнил спускающиеся вниз желоба, стойку с лимонадом у окна. Люди были сфотографированы стоящими наверху широкой платформы, откуда начинался спускной желоб, по которому вы несетесь вниз в темноту. Там стояла вся компания Дэна, большинство из них повернули смеющиеся лица к камере, хотя Мелитта выглядела величественной, а Франсин – недовольной. За спиной Дэна кто-то сидел на краю желоба, отчаянно взмахнув руками, явно протестуя против спуска. – А теперь посмотрите на другую сторону. – Гэй перевернул фото. Там была надпись, сделанная точно таким же способом: частью печатными буквами, частью скорописью, как они уже видели в отеле «Королевский багрянец». Сделанная красными чернилами, она сползала сверху вниз: «Еще один умрет».Глава 14 Красные чернила
– Очень смешно, правда? – спросил Гэй. – Когда я это увидел, чуть не надорвался от хохота. Однако, прошу вас, заходите. В особняке работало центральное отопление, поэтому в доме было так же тепло, как в гостинице. Гэй провел их через уютный холл в гостиную, где в дополнение к отоплению весело полыхал огонь в камине. Хотя здание было массивным и тяжеловесным, с веерообразными окнами над высокими дверьми и деревянными балками, выступающими на потолке, Гэй обставил его очень удобной и уютной мебелью. В доме не слышалось признаков присутствия других людей, кроме хозяина. Но Гэй старательно закрыл высокие двойные двери. – Где вы это нашли? – тихо спросил Хэдли. – А, вот это еще одно из проявлений тонкого юмора. Я пошел в ванную умыться, а потом протянул руку за полотенцем. Откуда-то и выпала фотография. – Когда вы ее обнаружили? – Да не больше десяти минут назад. Кстати, я установил один факт. Мы прибыли сюда в одиннадцать часов, и тогда этой забавной штуки в полотенцах не было. Понимаете, у меня работают повар и две горничные. Когда мы приехали, Летти только что закончила убирать ванную и повесила для нас свежие полотенца. Следовательно… – Кто-нибудь, кроме вас, знает об этом? – Только тот юморист, который это сделал. Надеюсь, вы не думаете, что я сказал об этом Летти. Я также сдернул бумажный обезьяний хвост с двери до того, как кто-то его заметил. Не знаю, когда его успели приколоть. Я его увидел по пути в ванную. – Да. И что, по-вашему, все это означает? – Дорогие мои, – Гэй смотрел прямо в глаза Хэдли, – вы отлично понимаете, что я об этом думаю. Я люблю почитать о преступлениях, но мне не нравятся похороны. Этому нужно положить конец. – Поколебавшись, он с полной серьезностью обратился к Кенту: – Сэр, прошу у вас прощения. – Охотно вам его даю, – ответил Кент, которому нравился забавный старикан, – но за что? – Потому что я почти наверняка подозревал вас. Э-э-э… Простите, вы ведь были с доктором Феллом и начальником полиции? Между одиннадцатью и двенадцатью часами? – Да. В это время мы были в полицейском участке. Но почему вы подозревали именно меня? – Честно говоря, – искренне признался Гэй, – потому, что вы как-то слишком подозрительно оказались вчера в гостинице. И потому, что ходили упорные слухи, будто вас очень привлекала миссис Джозефина Кент. – Это может подождать, – резко прервал их Хэдли и протянул фотографию доктору Феллу: – И вы еще уверяли меня, что опасности больше нет? А как вот это согласуется с вашим утверждением? Доктор сунул шляпу под мышку и прислонил к стене трость. Слегка озабоченный, он поправил очки и стал внимательно рассматривать фотографию. – Ничего не имею против обезьяньего хвоста, – пробормотал он, – думаю, это вполне современная шутка. Временами мне кажется, что я заслуживаю участи старого дуралея, над которым все потешаются. Но, честно говоря, это не совсем то. С другой стороны, мне не очень по душе новое осложнение. Видимо, кто-то начинает бояться. – Он посмотрел на Гэя: – Чья это фотография? Вы уже видели ее? – Да, она принадлежит мне. Не знаю, известно ли вам о страсти Рипера к фотографированию. Он присылает мне целые пачки фотографий, где его друзья сняты на акваплане, за кружкой пива и все в этом роде. – Вот как! И где вы ее видели в последний раз? – По-моему, она лежала с остальными снимками у меня в кабинете в письменном столе. – Интересно, что это не обычные чернила. – Доктор Фелл поскреб ногтем толстые слоистые штрихи надписи на обороте фото. – Они слишком липкие. Похоже… – Это тушь, вот что это такое, – предположил Гэй. – Пойдемте со мной. Он казался более напряженным, чем вчера, сохраняя твердый блеск глаз, как полировка на надгробии, даже когда улыбался. Как будто приняв решение, он провел их через другие двойные двери в конце гостиной, и визитеры оказались в расположенном в глубине дома кабинете. Его окна выходили в сад позади дома, где деревья гнулись от ветра. Из окон были видны ворота в кирпичной стене, а за ними – высокие кладбищенские вязы. В кабинете весело танцевал огонь в камине, бросая отблески пламени на стены, уставленные полками книг. На верху полок были расставлены бюсты. Если не считать внутренней лестницы, которая спускалась вдоль дальней стены, комната выглядела скорее современной, чем старинной. Хозяин взглянул на лестницу, прежде чем показать им на письменный стол. – Как видите, здесь у меня несколько флаконов туши разного цвета, – сказал он. – Я редко ею пользуюсь. Но зима тянется слишком долго, и однажды, в это тоскливое время года, я увлекся архитектурой. Судя по всему, надпись сделана вот этой тушью. Он снял крышку с флакончика с черной тушью. Изнутри к крышке было прикреплено широкое перо – обычное приспособление для туши, чтобы проверить ее перед употреблением. Он помахал крышкой перед своими гостями. Теперь Кенту не понравилось выражение его лица. – Думаю, вы догадываетесь, куда ведет эта лестница? Наверху дверь, она рядом с верхней ванной комнатой. Очевидно, этот неуловимый юморист просто спустился сюда, намалевал надпись на фото, как мальчишки рисуют на стенах, и ушел по лестнице, захватив фотографию. Впервые Хэдли выказал нерешительность. Очевидно, ему тоже не понравилась шутка и напряжение, которое ощущалось в доме с первого момента их появления. Но он изучал Гэя с очень странным выражением лица. – Вы держите бюро запертым? – Нет. Да и зачем? В нем нет ничего ценного. Чаще всего я даже не опускаю крышку, вот как сейчас. – А где же фотографии? – спросил доктор Фелл. – Я проделал длинный путь, чтобы увидеть их. Гэй быстро обернулся к нему: – Прошу прощения, я не расслышал. Что вы проделали? – Длинный путь, чтобы посмотреть на них. Где они? Гэй протянул было руку к брючному карману, затем пожал плечами и выдвинул один ящик из правой тумбы бюро. – Боюсь, вы будете недостаточно вознаграждены, – язвительно сказал он. – Здесь мало что… Боже мой! Он быстро отдернул руку. Липкая жидкость, стекавшая у него с пальцев, была не кровью, а красной тушью. Столпившись вокруг хозяина, гости увидели внутри ящика то, что доктор Фелл назвал дьявольской шуткой. В ящике находились разорванные на мелкие клочки фотографии, щедро политые красной тушью. Доктор Фелл застонал от досады. Сэр Гайлс Гэй воздержался. Стоя с вытянутой рукой, чтобы не забрызгать одежду, он вытирал ее носовым платком и ругался. Он ругался так витиевато, с таким спокойствием и сдержанностью, что это показало его с новой стороны. Дало, так сказать, новое употребление его белоснежным искусственным зубам. Он ругался на английском, на африканос и на кафрском, угрожая снять шкуру с проклятого слуги или с правительственного департамента. Тем не менее Кент не мог отделаться от впечатления, что точно так же ругаются во время игры в гольф, промахнувшись на шестом, очень легком ударе. Кент видел, как на шее Гэя вздулись вены. – Надеюсь, – Гэй старался не изменять тон, – меня можно назвать хорошим хозяином. Я люблю принимать гостей. Мне очень нравится их общество. Но это! Черт побери! Это заходит слишком далеко. Тушь все еще течет. Значит, ее вылили там не больше получаса назад. А где сейчас мои гости? Могу вам сказать. Не сомневаюсь, что каждый сидит или лежит у себя в комнате. Не сомневаюсь, что никто из них не выходил по каким-то другим делам. И все совершенно тихо и спокойно, бот таким образом. Доктор Фелл задумчиво почесал подбородок. – Не сердитесь, – заметил он, – но вы кажетесь мне довольно странным человеком. – Премного благодарю. – Нет, серьезно. Когда было совершено убийство – да еще в вашем собственном доме, – вы старались помочь, относились к случившемуся философски и все такое. Вы считали это проблемой для ума. Трагическое происшествие возбуждало вас. Но самым неожиданным образом вы полностью потеряли самообладание, когда кто-то подстроил эту грубую шутку, из-за чего вы испачкали руку. Вы не возражаете, если кому-то перережут горло, но не выносите, когда вас дурачат. – Я могу понять убийство, – широко раскрыв глаза, заявил Гэй, – но не в состоянии понять это! – И вы не видите здесь никакого смысла? – Не мне судить! Но я хочу знать, что происходит. До сих пор неизвестный предпочитал действовать ночью. А теперь этот тип выходит на свет божий и пишет… А чековая книжка! – вдруг воскликнул Гэй. Уже не обращая внимания на беспорядок в ящике, он начал в нем рыться. С облегчением старик вытащил чековую книжку «Капитал каунтис» в кожаной обложке. К счастью, она осталась незапачканной, и Гэй осторожно положил ее на стол. Затем вынул небольшой кожаный кошелек – в таких жители деревень обычно носят мелочь – и, щелкнув замочком, открыл его. – Здесь что-то не так. – Его голос изменился. – Не хватает денег. – Денег? – переспросил Хэдли. – Но вы сказали, что не держите в этом столе ничего ценного. – Совершенно верно, господин полицейский, не держу. В этом кошельке обычно лежит мелочь, серебро, на случай, если нужно оплатить посылку или дать на чай. Больше фунта здесь никогда и не бывает. – И сколько пропало? – Судя по всему, двенадцать шиллингов, – уверенно сказал Гэй. – Это тоже чья-то остроумная шутка, да? Тяжело вздохнув, Хэдли обвел комнату взглядом, в котором читалась мстительность, равная мстительности Гэя. Обернув пузырек с красной тушью платком, он поставил его на стол. Наверняка именно с ее помощью и натворили эту пакость в ящике стола. Он был почти пустым. – Да, – протянул Хэдли, – я принимаю эти меры предосторожности на случай, если на пузырьке обнаружатся отпечатки пальцев шутника. Помню, Фелл, как-то раз, в случае с Мэдом Хаттлером, когда мы разгадали автора шутовского номера, мы узнали, кто убийца. Понимаете… – Хэдли оборвал себя на полуслове. – Займемся этим безотлагательно. Не могли бы вы, – обратился он к Кенту, – собрать остальных? Нет, сэр Гайлс, не надо посылать слуг. Пусть они тоже придут сюда, позовите их. С них и начнем. Если у вас служат две горничные, понять не могу, как этому озорнику удалось проделать все так, что его не заметили. – Он угрюмо добавил: – Можете сказать им что хотите. Этим вы уже не повредите. Кент поднялся по внутренней лестнице и оказался в верхнем коридоре. Он шел быстро, не желая задумываться о произошедшем. Особняк, в соответствии с первоначальным планом строительства, был довольно продолговатым, с центральным коридором, который тянулся вдоль всего здания. Он без труда нашел тех, кого искал. Франсин, Дэн и Мелитта сидели в верхней гостиной, с окном эркером, выходящим на парадный вход, вокруг газового камина и ворчали друг на друга. Дэн сварливо приветствовал Кента: – Хороший же ты друг! Вчера ушел с Франсин, и это еще можно понять. Но сегодня утром исчез вместе с полицейскими… Все было опять как дома. – Я ушел с ними, – ответил Кент, – потому, что доктор Фелл позволил, и потому, что мне хотелось найти хоть что-нибудь, что помогло бы нам в этом деле. И могу уже многое сообщить. – Он огляделся. – А где Рейберн? Интуиция Дэна оказалась острой, даже острее, чем Мелитты. Он сидел, согнувшись и опершись руками на колени, но тут же выпрямился. Справа от него Мелитта, в платье от Шанель, пребывала в своем обычном расстроенном состоянии. Сидящая с другой стороны Франсин курила сигарету, проявляя должное внимание к происходящему. Кент навсегда запомнил, какими они были в этот момент. Наверное, из-за домашней атмосферы – случившееся сегодня утром походило на обычную домашнюю перебранку, которая обернулась стычкой или дурной шуткой. Самое ужасное, что все так и было. Это могло случиться и случилось, только закончилось не примирением, а убийством. И Дэн догадался. От этой догадки он забыл, что стоит близко к огню, пока не почувствовал запах гари от его костюма. – Гарви? – переспросил Дэн. – Он пошел в паб за сигаретами. А что случилось? – Кто-то здесь валяет дурака. – Кент замолчал. Это было не совсем точное выражение, несмотря на все признаки насмешливого издевательства в утренних проделках. – Сколько времени вы просидели здесь втроем? – Мы с Мел только что пришли. Франсин была здесь все время. Да что случилось-то? Кент обо всем рассказал. То, как они восприняли сообщение, можно было считать странным. Все оставались спокойными и равнодушными, что отчасти напоминало унылое настроение Мелитты, когда они приехали отдохнуть на побережье и вынуждены были целыми днями торчать в гостиной, потому что все две недели шел непрерывный дождь. Только в конце рассказа до Дэна стало что-то доходить. – В жизни не слышал о более идиотских проделках! – заявил он, оглядываясь по сторонам, словно высматривал предателя в углах комнаты. – Постой, все ли я правильно понял? Кто-то берет фотографию, делает на обороте эту надпись и засовывает ее в стопку полотенец? Кто-то рвет на клочки другие фотографии и поливает их красной тушью. Потом кто-то крадет двенадцать шиллингов… Стоп! Кто украл деньги? – Ты понял, – сказал Кент, начиная и сам все понимать. Наконец-то он осознал, что ему показалось подозрительным с фотографией. – У меня было ощущение, что здесь что-то не стыкуется, и ты это понял. Деньги! Остальное можно считать следствием извращенного юмора. Во всяком случае, это как-то можно объяснить, и, думаю, одно объяснение я уже могу предложить. Но украденные деньги не вписываются в эту картину. – Может, они не имеют к этому отношения, – подчеркнул Дэн. – Ведь деньги могла стащить горничная, верно? – Помните, у Дженни тоже ничего не было, – вставила свое слово Мелитта. – Чего у нее не было? – Не было серебряных монеток, меди, никакой мелочи, – послушно пояснила она. – Ее не нашли у нее в сумочке. Я точно знаю, потому что меня попросили проверить ее вещи. Так оно и было. Кент вспомнил, что сам отмечал это в своих заметках. Мелитта, чей хорошенький носик порозовел сегодня утром, не на шутку разгорячилась: – Только не говорите, будто я не понимаю, что говорю. Мне и тогда это показалось очень странным, и я сказала об этом мистеру Хэдли. Человек во время поездок обязательно имеет при себе мелкие деньги, и я совершенно уверена, что у Дженни они были. Когда я обнаружила, что их нет, я подумала, что их кто-то взял, но, конечно, не решилась об этом сказать. – Но у нее было тридцать фунтов банкнотами, а их не тронули. – Правильно, дорогой. Но откуда ты знаешь? – Потому что я сам об этом позаботился, – мрачно ответил Дэн, очевидно не понимая намека. – Кто-то должен был взять на себя ответственность. Я – тот человек, который потом все разгребает. Да, я исполнитель, но я хочу, чтобы вся эта бессмыслица прекратилась. Ты считаешь, что кто-то постоянно крутится поблизости, чтобы стащить мелкие деньги, оставив на месте крупные банкноты? – Не знаю, дорогой, – отвечала Мелитта со своей раздражающей безмятежностью и разгладила платье на коленях. – Как говорил мой дед… Дэн на мгновение опустил голову. – Мел, – медленно проговорил он, – я хотел бы тебе кое-что сказать. И пожалуйста, пойми меня правильно. Я твой муж. И я люблю тебя как никто другой, если бы ты не отгораживалась от моей любви. Но я хочу сказать тебе как человек человеку. Провались они пропадом, твой дед, дядюшка Лайонел, тетушка Эстер с тетушкой Гарриет и со всеми твоими кузинами, черт знает, как их зовут, со всей их проклятой мудростью! Мне до чертиков надоели твои родственники, которые давным-давно уже на том свете! – Спокойно! – остановил его Кент, и Дэн мрачно побрел к окну. – Все это действует нам на нервы… – Наверное, – согласился Дэн. – Прости, Мел. Только я много бы дал, чтобы снова услышать, как ты смеешься. Так что же мы имеем? – Если ты сможешь удовлетворить интерес Хэдли к тому, где находился с момента своего приезда в одиннадцать утра и до без четверти двенадцать… – В библиотеке, – сразу ответил Дэн. – Я рылся в книгах, гадая, куда подевались все остальные и какого черта мы сюда приехали. – Ты не имеешь в виду кабинет Гэя? – Нет, нет! Я говорю про библиотеку. Она в другом конце дома. – И ты говоришь, что Гарви пошел за сигаретами. Когда он ушел? – Почти сразу после нашего приезда. Он вышел вместе с водителем, который нас привез. Так что он в стороне от этого дела. И на этот раз. Оба взглянули на Франсин, которая хранила необычное молчание. – Надеюсь, Крис, – проговорила она, не отрывая задумчивого взгляда от огня, – ты меня не подозреваешь. Я всем рассказала о твоих подозрениях в отношении Хардвика. Так что, думаю, никто не находится в безопасности. – Я и не думал об этом. – Он хотел сказать, что вчера вечером он не смог во всем разобраться, когда они оба готовы были говорить, а потом между ними встала эта стена ее настроения. Но он говорил не об этом. – Через минуту тебя будет допрашивать полиция… – О да! Я была здесь, между своей прежней комнатой и этой гостиной. Я вообще не спускалась вниз. – А ты, Мелитта? – Я принимала ванну. Наступило молчание. – Ты принимала ванну? – спросил Дэн. – Кажется, каждый раз, когда случается нечто подобное, ты принимаешь ванну. Когда, то есть где? На этот раз она засмеялась, искренне и по-прежнему весело. – Но, дорогой, обычно я делаю это только в одном месте. Хотя, помню, когда мы поженились, то мылись в бочке с водой и каждый раз выдергивали перо из хвоста попугая, чтобы решить, чья очередь. Конечно, я была в ванной. Ты так рано поднял нас в гостинице, я не успела принять там душ. Я позвонила горничной, не то Летти, ни то Элис. Нет, кажется, Летти… и она приготовила для меня ванну. Это было сразу после нашего приезда. Я знаю, потому что она только что закончила убираться в ванной и несла туда свежие полотенца, когда я попросила ее включить воду. – Тогда… – начал Кент. – А сколько времени ты провела в ванной? – Думаю, не меньше сорока пяти минут. – Мелитта наморщила лоб, вспоминая. – Во всяком случае, я меняла воду. А потом эти очаровательные часы на церкви, их слышно из дома. Они пробили половину двенадцатого, а потом еще четверть, прежде чем я вышла из ванны… – Ты пользовалась полотенцем? – Спросил бы еще о чем-нибудь! Разумеется, даже двумя. И там не было этой фотографии. Кент медленно проговорил: – Мы прибыли сюда ровно в двенадцать по этим часам. Мы слышали их бой. Гэй встретил нас в дверях, держа фото. Он сказал, что обнаружил его в ванной… – Это точно, что вы прибыли ровно в двенадцать, – прервала его Франсин. – Я сидела у окна и видела вас. И видела, как он стоял вон там, пряча фотографию за спиной. Но я не спустилась вниз спросить. Я не хотела, чтобы мне сказали, что это не мое дело. – Постойте! – Кент чувствовал себя словно под гипнозом. – Гэй сказал, что нашел ее десять минут назад. Точнее, его же словами, «не больше десяти минут назад». Мелитта вновь погладила юбку на коленях. – Ну, мне не хотелось бы дурно отзываться о ком-то, но ты помнишь, Крис, и ты, Дэн, я вас предупреждала. Может, он и нашел ее в ванной, но я не понимаю, как он мог это сделать. Потому что я вылезла из ванны только в сорок пять минут двенадцатого, сейчас мне кажется, именно потому, что часы пробили уже три четверти часа. А потом вытерлась, привела в порядок ванну и открыла окно, чтобы выпустить пар, и, фактически, я только что оделась, как видишь. Дэн изменился в лице: – Ты думаешь, старый черт сам это написал? – Лично я думаю, – решительно сказал Кент, – стоит поскорее спуститься вниз. И пусть Мелитта все это расскажет, пока они не подумали, что мы здесь сидим и придумываем, что сказать. Есть что-то чертовски странное в том, что все здесь делали это утро. Поведение Гэя вызывает удивление. И Хэдли тоже. У него свое на уме. Он не возражал, чтобы я нашел вас и все вам рассказал. Собственно, он даже велел мне это сделать, хотя мне казалось, что он должен неожиданно задать вам все эти вопросы и посмотреть, как вы себя поведете. Говорю вам, происходит что-то такое, чего мы не знаем. И меня это бесит. Через две минуты Кент узнал, в чем дело.Глава 15 Правило дуэли
Когда Кент уже хотел открыть дверь на верхней площадке лестницы, ведущей в кабинет сэра Гайлса, он услышал голос Хэдли и застыл на месте. Хэдли говорил спокойно и бесстрастно, будто обсуждал деловой вопрос. Дверь оставалась слегка приоткрытой, и он увидел их сверху, как в театре, даже ближе, так что были заметны каждое движение и взгляд. Он видел коричневый ковер с поблекшим от времени узором из роз. За люстрой виднелась голова Хэдли, который сидел у камина спиной к Кенту. Напротив него расположился в кресле сэр Гайлс Гэй, приподняв руки и сомкнув кончики пальцев, словно рассматривая их. Два типичных бизнесмена, обсуждающих важный вопрос. Пламя камина ярко освещало лицо Гэя, его встревоженные глаза. Доктора Фелла не было. За стенами дома бушевал ветер; из дальних комнат доносился запах горячей еды. – И пока мы одни, – говорил Хэдли, – я хотел бы сказать вам кое-что из того, что мне известно. Кенту не понадобилось жестикулировать, чтобы остановить друзей, которые шли за ним по пятам. Все остановились и стали прислушиваться. Гэй слегка кивнул. – Вы только что прослушали показания вашей горничной, Элис Уэймисс, верно? Гэй опять кивнул. – Вы слышали, как она сказала, что ящик вашего бюро, где находились фотографии, вы всегда держите запертым? – Слышал. – Это правда? – Видите ли, господин полицейский, Элис нет дела до того, открыт или заперт ящик. Если ей это известно, значит, ставится под вопрос мое доверие к ней. Вы сами видите, что сейчас ящик не заперт. Хэдли наклонился вперед: – У вас есть ключ от этого ящика, сэр Гайлс? – Наверное, где-то есть. – А случайно, он сейчас не в правом кармане ваших брюк? Гэй не стал ни отрицать, ни подтверждать, просто слегка покачивал головой, словно на этот вопрос не требовалось ответа. – Вы также слышали, что сказала ваша вторая горничная, Летти Кинг. Она сказала, что вскоре после одиннадцати приготовила ванну для миссис Рипер. Миссис Рипер оставалась там до без пяти минут двенадцать – она точно это знает, поскольку ждала, когда она выйдет, чтобы привести ванну в порядок. Казалось, хозяин дома немного растерялся. – Естественно. Я ничего не отрицаю. Когда я сказал вам, что нашел фотографию в течение последних десяти минут, наверное, мне следовало посмотреть на часы. Может, мне нужно было сказать «пять минут» вместо десяти. Но я не взглянул на часы. Я спустился вниз и спросил Летти, была ли фотография в ванной, когда она приносила туда полотенца. – Следовательно, вы считаете, что фото положила туда миссис Рипер? – Ну, ну! – несколько разочарованный, воспротивился Гэй. – Ничего подобного я не считаю. К сожалению, я не знаю, кто это сделал. Чтобы подложить снимок, хватит и десяти секунд, если угодно. И сделать это можно было после того, как оттуда вышла миссис Кент, или в любое другое время. Когда Хэдли, помолчав, снова заговорил, в его голосе слышались веселые нотки, хотя слышать их было не очень приятно. – Сэр Гайлс, неужели вы думаете, что все, кто вам противостоит, слепы? Не думаете же вы, что мы были слепцами с самого начала этого расследования? У меня есть указания не беспокоить вас больше необходимого. Вы знаете, что к вам всегда благоволили. Поэтому я не решался сказать вам это, пока у меня не накопилось достаточно сведений, чтобы потревожить вас. Но после вашего утреннего представления у меня нет иного выхода. Дело в том, что вы наговорили много лжи. – С какого момента? – полюбопытствовал тот. – Со вчерашнего дня. Но мы начнем со дня сегодняшнего. Ваш рассказ об обезьяньем хвосте, приколотом к двери комнаты, предназначенной для Фелла, – это чушь, выдумка. Не пытайтесь отрицать. Вы говорили своим гостям, что сегодня вечером ожидаете доктора Фелла или меня? Подумайте, прежде чем отвечать. Они вспомнят, имейте в виду. – Нет, кажется, не говорил. – Конечно, не говорили… сэр. Тогда откуда они могли знать, что он вообще приедет сюда, не говоря уже о том, какую комнату вы ему выделили? Этот резонный вопрос заставил Гэя покраснеть, хотя он старался поддерживать дух деловой беседы. – Думаю, все знали, – без колебаний ответил он, – что вы сюда приедете. Как вам известно, в доме восемь комнат. Остальные гости должны были занять свои прежние комнаты, и, разумеется, я никому бы не предложил комнату, где убили мистера Кента. Так что оставалось только две. Здесь ошибиться трудно. Впрочем, возможно, обезьяний хвост предназначался для вас. – Скажите между нами, вы все еще настаиваете на этой ерунде? – Не может быть никаких «между нами»! Вы сами все поймете. Но я как раз говорю правду. В камине горел уголь. Он потрескивал и вспыхивал, бросая неровные отблески на спокойное, заинтересованное лицо Гэя. Хэдли подался вперед, подняв фотографию: – Давайте обратимся к этой надписи на обороте. Даже не прибегая к услугам почеркиста, мы можем сказать, что она сделана той же рукой, что и слова «Мертвая женщина» в гостинице. Вы согласны? И я тоже. Была ли эта надпись сделана сегодня, между одиннадцатью и двенадцатью часами? – Очевидно. – Нет, не очевидно. Это определенно, сэр Гайлс, – возразил Хэдли. – Это заметил Фелл – помните, он поскреб чернила? Этой густой туши требуется много времени, чтобы высохнуть. А надпись не просто высохла – стоило ее потрогать, как кусочки туши отваливались. Вы сами видели. Надпись была сделана неделю назад, если не больше. И снова Гэй не был поколеблен. Проблески злости показались у него в глазах, Кент вспомнил нечто подобное, когда у него возникло странное впечатление человека, недовольного своим ударом по мячу. Но сэр Гайлс продолжал рассматривать свои сцепленные пальцы. – Я высказал свое мнение, друг мой. – Я указываю на факты… сэр. Если фотография действительно была надписана только сегодня утром, то какой смысл рвать все снимки и заливать их тушью? Но она сделана не сегодня. Пока что, как я понимаю, мы с доктором Феллом имеем разное мнение по данному случаю. Но что касается истории с фотографией, здесь мы друг с другом согласны. Переходим к другому. Ваша горничная клянется, что вы постоянно запираете этот ящик. Вы же настаиваете на том, что он всегда открыт. Все ясно. Но когда вас попросили открыть его и показать фотографии, вы машинально потянулись к карману, прежде чем вспомнили, что ящик должен быть отперт. Затем вы пошарили рукой в ящике – слишком нарочито, – чтобы измазать ее в красной туши и показать нам, как это для вас неожиданно. Любой другой сначала заглянул бы в него. Вы этого не сделали. Мне известны два взломщика и один сумасшедший, которые допустили подобную ошибку. Немного подумав, Гэй скрестил ноги и поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. – Вы уже поговорили, – пробомотал он, – теперь моя очередь. Вы обвиняете меня в том, что все подстроил именно я? Что я подложил фотографию в стопку полотенец, я разорвал фотографии в своем собственном ящике и залил их тушью? – Да, тушь была свежей. – Совершенно верно. Тогда меня обвиняют в безумии? Потому что в вашем обвинении есть две стороны, и они не соответствуют друг другу. Сначала вы настаиваете, что все это сделал я примерно час назад. Затем вы резко изменяете направление размышлений и утверждаете, что надпись сделана не меньше недели назад. Что же тогда верно? Я попытаюсь принять ваши обвинения, мистер Хэдли, если сумею их понять. – Хорошо. Для начала… – Минутку. Кстати, вероятно, я обвиняюсь и в том, что украл двенадцать шиллингов из собственного кошелька? – Нет. Вы действительно удивились, когда обнаружили это. Ваше поведение в тот момент отличалось от прежнего. – А, значит, вы признаете, что к ящику имел доступ кто-то еще? До сих пор вы исходили из уверенности, что ключи от ящика есть только у меня. Простите, что я цепляюсь за такие мелочи, – Гэй обнажил в язвительной улыбке кончики искусственных зубов, – но, поскольку вы не выдвигаете иного основания для своих предположений, мне хочется, чтобы вы по крайней мере были последовательны. Хэдли снова сменил тон. Не хотелось бы Кенту сейчас сидеть перед ним и смотреть ему в глаза. – Я приведу одно обоснование, сэр Гайлс, недоверия к вашим словам. Вы были знакомы с миссис Джозефиной Кент, когда четыре года назад она приезжала в Лондон. В то время она была известна как Джозефина Паркес. – Согласен, уже кое-что. Если вы считаете это правдой. Но что заставляет вас думать, что она бывала в Англии? Вы слышали, как ее друзья и родственники утверждали, что она никогда в жизни не покидала Южную Африку. – Да, – мрачно подтвердил Хэдли, – я слышал. Еще они утверждали, что она никогда не путешествовала, терпеть не могла никаких поездок и что даже небольшая поездка по Южной Африке делала ее больной. Но вчера я увидел ее дорожный сундук – мое внимание к нему привлек Фелл. Вы видели этот сундук? – Нет. – Думаю, видели. Это старый, потертый сундук. Судя по надписям на нем, он давно и хорошо служил своей хозяйке. Этот сундук точно принадлежал миссис Кент. Он не достался ей по наследству от прежнего хозяина, любителя путешествовать. На боку сундука было написано ее девичье имя, Джозефина Паркес. Буквы выцвели и осыпались, как немного одряхлел и сам сундук; надпись пропутешествовала столько же времени, сколько и сам сундук. Вы понимаете, к чему я веду. Этим сундуком пользовалась она сама. Кент обернулся и посмотрел на Дэна, который с виноватым видом заглядывал в кабинет. Кент слышал дыхание Дэна. Никто не прятал глаз, устыдившись своего занятия, все слушали. И Кент отчетливо вспомнил ту надпись на старом сундуке. – Мы также слышали, как тяжело Джозефина переносила поезда и корабли, хотя она одна из немногих отлично перенесла качку во время теперешнего переезда в Англию. Ладно, это не важно. Но нам сказали, что три года назад эта женщина неожиданно оказалась в Йоханнесбурге. По ее словам, она приехала из своего дома, который находился в Родезии. Всех удивило, что она располагала большими средствами, которые, опять же по ее заявлению, «унаследовала» от родителей, которые уже умерли… – Но… – Минутку, сэр Гайлс. Это стоило уточнить, что я и сделал. У меня был ее паспорт или, точнее, общий паспорт на мистера и миссис Родни Кент. Вчера ночью я послал телеграмму в Преторию и получил ответ. Для того чтобы получить этот паспорт, ей нужно было предъявить предыдущий паспорт Южно-Африканского союза за номером 45 695, выписанный на имя мисс Джозефины Паркес. – Хэдли неторопливо открыл кейс и заглянул в свои записи. – У меня здесь записан штемпель, который на нем проставили при въезде. Четыре года назад в сентябре она высадилась в Саутгемптоне. Затем в разное время совершила поездки во Францию, даты указаны. Но ее постоянное место жительства было в Англии, откуда она уехала через год, в декабре, и в январе прибыла в Кейптаун. Вы удовлетворены? Гэй слегка покачал головой, словно восхищаясь чем-то: – Конечно, я не стану отрицать эти факты. Но какое это имеет отношение ко мне? – Она приехала в Англию, чтобы встретиться с вами. – Гм… Вы можете доказать? – Я уже сделал это. Вот документы. Тогда, если помните, вы были товарищем министра Союза, и вы должны это признать. Миссис Кент заявила, что хочет устроиться на работу. Ей дали форму для заявления. Она важно написала в ней – вот этот бланк – «Встретиться с моим другом сэром Гайлсом Гэем, который устроил мне работу». Не желаете взглянуть? Мне переслали ее вчера вечером из Южной Африки. – Интересно, мой друг, представляете ли вы себе, сколько людей проходило через мой офис в то время? – Значит, вы не были ее другом? – Нет, не был. Эту женщину я в жизни не видел. – Тогда посмотрите сюда. Мне сказали, что это очень необычный документ, личное приглашение. На бланке написано: «Личное собеседование, удовлетворительно» – написано и подписано лично вами. Вы признаете, что это ваш почерк? Гэй не взял документ, который Хэдли протягивал ему. Он резко встал и начал расхаживать под книжными полками. Огонь в камине угасал, в кабинете сгущались сумерки. Остановившись возле коробки с сигарами, Гэй побарабанил по ее крышке, затем поднял ее и достал сигару. Он казался скорее задумчивым, чем встревоженным. Не оборачиваясь, старик обронил: – Дайте подумать… Вы считаете, будто до приезда компании Рипера я знал, что некая миссис Джозефина Кент на самом деле мисс Джозефина Паркес? – Может, знали, а может, и нет. У нее изменилась фамилия. – И все-таки я должен был знать, кто она такая? У меня были эти фотографии, недавно присланные мне Рипером. Хэдли помолчал, прежде чем ответить. – Да, у вас были фотографии, сэр Гайлс. Вот почему их понадобилось разорвать и до неузнаваемости залить красной тушью. – Признаюсь, я не понимаю. – Я хочу сказать, – слегка повысил голос Хэдли, – что фотографии, присланные мистером Рипером, были не единственными в этом ящике. В вашем альбоме было много старых снимков, принадлежащих лично вам. Полагаю, на некоторых вы засняты вместе с миссис Кент. Вот почему они должны были исчезнуть. Гэй с треском захлопнул крышку ящичка и повернулся: – Черт побери вашу изобретательность! Все очень умно, очень красиво и вместе с тем – совершенно неверно. Каким бы я ни был, я же не какой-то лунатик. Ваша теория не выдерживает критики, мой друг. Если вы говорите правду, у меня была не одна неделя, чтобы заранее их уничтожить. А вы считаете, что я ждал до сегодняшнего утра, затем нарочно вышел из себя, чтобы привлечь ваше внимание. Как вы это объясните? – Я жду, когда вы сами объясните. – То есть вы этого сделать не можете, верно? Тогда возьмем фотографию с угрожающей надписью на обороте. Вы утверждаете, что тушь сохла целую неделю. И при этом якобы я воспользовался ею по каким-то причинам, которые я не постигаю. У вас есть еще что-нибудь? Очевидно, он уже достаточно оправился после напряжения, вызванного внезапной атакой, и начал сопротивляться. Но, отрезая кончик сигары, он едва не поранил палец. Хэдли сохранял полное спокойствие. – Есть. Прошлой ночью нам пришлось усердно потрудиться. Следуя этой нити расследования, сержант Беттс ездил в Дорсет повидать тетушек миссис Кент. Пока что мы можем их исключить. Они действительно никогда раньше ее не видели. Джозефина не сочла нужным навестить их в свой предыдущий приезд в Англию. Видимо, у нее были другие дела. Но их существование оказалось ей очень на руку. Когда она захотела избежать встречи с вами и поддержать свою теорию, что никогда не была в Англии, она решила остановиться у них… – Провались все пропадом! – драматически воскликнул Гэй, словно действительно потрясенный. – Зачем ей вообще делать вид, что она никогда не была в Англии? Ответьте! Если можете. Она что, совершила преступление? Кроме того, вы забываете, что мы с ней встречались позавчера вечером. – В тот вечер, когда она была убита, – согласился Хэдли, словно просто подтверждал факт. – Да. Я сказал, что у меня есть еще кое-какие факты. Когда миссис Кент находилась у тетушек, она получила два письма, отправленных отсюда. Одно было от ее мужа – его почерк старушки уже знали. Второе написано неизвестным им почерком. – Письма, конечно, у вас? – У нас имеется письмо Родни Кента. Второе она уничтожила. Почему? Но она ответила на оба письма. – Хэдли подался вперед. – Сэр Гайлс, я полагаю, что вы узнали миссис Кент по снимкам, которые прислал вам мистер Рипер. Ничего удивительного в том, что она возражала против поездки в Англию. Затем вы написали, что готовы встретиться с ней как с незнакомкой. В тот вечер вы так и сделали. Гэй раскурил сигару. – Вы набрасываетесь на меня с обвинением в бессмысленных шутках. Где-то в процессе вашего расследовании вы сбились с пути. Мне начинает казаться, что вы обвиняете меня в убийстве. – Гэй вытянул руки вперед и сплел пальцы, неприятно хрустнув ими, и продолжал говорить с сигарой во рту: – Господи, да неужели вы думаете, что я… – Его пальцы разжались и снова стиснулись в кулак. – Я взял и убил этих двух невинных… – Он закончил глубоким воплем. – Но это нелепо, чудовищно! – Сэр Гайлс, я попросил вас объяснить некоторые факты. До сих пор вы не ответили ни на один вопрос. Если вы так и не ответите на них, мне придется просить вас поехать со мной в Лондон для дальнейшего расследования. А вы знаете, что это означает. В конце комнаты Кент видел белую дверь в переднюю гостиную. Снаружи вдруг кто-то заколотил в нее. Кент знал, почему это его напугало. Это был первый признак жизни, громкий стук, который нарушил призрачную тишину дома. Стук в дверь был не очень громким, но в окутанномтишине доме показался тяжелым и настойчивым. Из-за двери донесся голос Гарви Рейберна. Он задавал вопросы и сам на них отвечал. «Тук-тук!» – говорил Рейберн. «Кто там?» – «Джек». – «Какой Джек?» – «Джек Кетч». Рейберн внезапно открыл дверь и усмехнулся: – Простите, я понимаю, шутка глупая и выходит за рамки моих правил, но я только что из паба и подумал, что вы поймете. Гэй покрылся мертвенной бледностью. Остальные не стали ждать, что скажет Рейберн, который был слегка навеселе, когда увидит Хэдли. За спиной Кента раздался хриплый шепот Дэна: – Давайте уйдем отсюда. Никто из них не обращал внимания на ароматный запах жареного ягненка, когда они возвращались по черной лестнице через верхний коридор. Мелитта и Франсин повернули первыми. Все ступали на цыпочках, словно воры. Впрочем, таковым себя и чувствовал Кент. И первое, на что они наткнулись, удирая с наблюдательного поста, что высилось в коридоре, как бы преграждая им путь, была объемистая туша доктора Фелла.Глава 16 Женщина на спуске
– Я только что рассматривал знаменитую Голубую комнату, – дружелюбно сказал доктор Фелл. – И думаю, вы поступаете правильно: так же, как и я. Вы не хотите спускаться. Почему бы нам не присесть? Он показал на открытую дверь комнаты, окнами выходящую на фасад здания, и направил компанию туда своей тростью, словно церемониймейстерским жезлом. Кенту стало жарко от стыда. Повинуясь, он, как и остальные, растерянно вошел в помещение. Несколько секунд все подавленно молчали. Затем Мелитта Рипер, которая инстинктивно направилась к газовому обогревателю, обернулась и несколько резко воскликнула: – Итак?! – Очевидно, вам не приходилось слышать, как Хэдли открывает огонь из своих замаскированных батарей? – спросил доктор Фелл, утопив подбородок в воротник. – Да, это искусный прием. И любой, кому удастся пробить самооборону сэра Гайлса Гэя, заслуживает моего искреннего восхищения. Интересно, удалось ли Хэдли? Сможет ли он это сделать? Дэн виновато посмотрел на доктора: – Вы все слышали, да? – Конечно. С таким же интересом, как и вы. Разумеется, я знал, что он прячет в рукаве, – отчасти я сам помогал ему в этом, – но не знал, когда и как он это сделает. Хрмпф! Доктор лучезарно улыбнулся. – Значит, виновен Гэй? – спросил Дэн. Казалось, он близок к истерике. – Господи, никогда бы не подумал, честное слово! Похоже, Дженни со своим прошлым всех нас обвела вокруг пальца. Но даже если это был он, почему он это сделал? Доктор Фелл присел на край подоконника. Он стал очень серьезным. – Вы были бы довольны, узнав, что он виновен? – Во всяком случае, стало бы значительно спокойнее, – быстро взглянув на него, ответил Дэн. – А сейчас каждый раз, когда я сворачиваю за угол или открываю дверь, я чувствую настороженность. Проблема в том, что тебе нечем ответить на удар. – А разве он виновен? – тихо спросила Франсин. – Ведь вы так не думаете, правда? Доктор подумал, прежде чем ответить. – Просто мне хочется побольше обо всем знать. Поскольку у меня очень рассеянный ум, меня всегда разбирает любопытство к самым незначительным деталям. При этом главным я пренебрегаю. Ха! – Он приобнял набалдашник трости. – И я поделюсь с вами впечатлением, которое получил от этого маленького эпизода. Всегда предполагая, что вещи таковы, какими кажутся, в каждом важном моменте разговора Гэй терялся. Но в каждом мелком пункте он ставил в тупик Хэдли. Можно было бы выстроить против него обвинение в убийстве. Но его нельзя обвинить в том, что он подстроил все эти глупые шутки. Понимаете, я – один из тех, кто находит забавным раскрасить статую красной краской. И я понимаю всю привлекательность этой идеи. – А как такое соотносится с остальным? – Вот послушайте! Если в ящике действительно находились фотографии, где Гэй снят вместе с миссис Кент, или еще что-то, что могло его выдать, почему же он не уничтожил доказательства раньше, а ждал до сегодняшнего утра? Почему он не сделал этого заранее и потихоньку, вместо того чтобы намеренно измазаться в этой туши, привлекая к себе внимание? Снимок можно было сжечь за одну минуту, и никто бы об этом никогда не узнал. Гэй сам подчеркнул эти моменты. И они были такими неуязвимыми, что Хэдли пришлось уклониться от ответа. Затем надпись на фото. Хэдли совершенно прав: тушь нанесена по меньшей мере неделю назад, если не больше. С психологической точки зрения угроза звучит довольно неприятно: «Еще один умрет». Но смысл подобного трюка с угрозой – в ее немедленном исполнении и полном наслаждении местью, пока вы находитесь в этом настроении. Приведу пример. Предположим, я – член палаты лордов. Однажды, пока я скучаю на своей скамье во время очередного заседания, мне приходит в голову: как было бы здорово написать на бумаге «Зовите меня просто Проныра» или «Готовое платье, цена 1 фунт 3 шиллинга 6 пенсов», приколоть ее на спину ничего не подозревающему члену палаты, который маячит передо мной, а потом посмотреть, какое впечатление он произведет на окружающих, выйдя в коридор. Затем я принимаю решение не делать этого или – если я из крутого теста – решаю привести идею в исполнение. Есть только одно, чего я наверняка не сделаю. Я не стану заготавливать надпись, чтобы потом аккуратно сложить ее и спрятать в карман, сказав себе: «Я прицеплю плакат к спине того болвана ровно через неделю, это будет самый подходящий момент, а тем временем буду держать его наготове и постараюсь не потерять». Зачем мне это делать? Написать можно за секунду. Да и настроение у меня может измениться, или придет в голову идея получше… Бессмысленно таскать с собой бумагу с надписью – не дай бог, еще вывалится из кармана во время обеда, например. Не думайте, что я шучу, только потому, что привел такой пример. Этот же принцип работает и в нашем случае, но в гораздо более строгом смысле. Если меня поймают с этим дурацким плакатом, я рискую только получить угрожающий взгляд старого дуралея или получить в нос. Человек же, который написал такое и держит это при себе, рискует быть повешенным. Так зачем Гэю совершать бессмысленные поступки: заранее писать угрожающую надпись и держать ее под рукой в ожидании возможности выполнить свою угрозу? Все в замешательстве молчали. – Я все время думала, – серьезно сказала Франсин, – когда вы наконец начнете нас просвещать. Но я не думаю, что ваши слова касаются только сэра Гайлса Гэя. Это относится и ко всем нам, правда? – Вот именно. И меня интересует, почему Хэдли не задал единственно важного и значительного вопроса о фотографии. – Какого вопроса? – Ну как же! Вопроса о том, кто изображен на фото, какого же еще? – прогремел доктор Фелл и опустил ладонь на набалдашник трости. – Или, точнее, кого на ней нет. Это ведь не очень сложно определить, не так ли? Если надпись означает угрозу, то она должна касаться кого-то из тех, кто изображен на фотографии. А если в ней содержится извращенно-насмешливый намек, а только такой смысл и может иметь эта надпись, то жертва, на которую она указывает, – человек, которого на фото сталкивают в желоб, тот самый, что возражает против спуска. Но в группе есть единственный человек, кого нельзя разглядеть, – его загораживает мистер Рипер. – Доктор Фелл помолчал, тяжело отдуваясь, и мягко добавил: – Вот это я и хочу выяснить. Вы помните тот день? И если помните, то кого сталкивали в желоб? Он посмотрел на Дэна. Тот кивнул и задумчиво произнес: – Здорово! Да, конечно, я помню тот день. Это была Дженни. Она не хотела спускаться в воду. Может, боялась, что задерется юбка и она будет выглядеть непристойно, не знаю. Но я ее подтолкнул. – Но это значит… – воскликнула Франсин, будто ее озарило. Доктор Фелл кивнул: – Это была миссис Кент, я так и думал. И это очень печальная и неприятная история. Вы начинаете понимать, почему надпись «Еще один умрет» была сделана неделю назад? Да? Когда был убит Родни Кент, убийца нацарапал эти слова на обороте фото и собирался оставить его на месте преступления. Точно так же, как он позднее издевательски написал «Мертвая женщина», когда угроза была выполнена. Надпись «Еще один умрет» относилась к миссис Кент. Но убийца передумал оставлять ее. Видимо, преступник не в состоянии решиться ни на что – это его и выдало. Но он поступил разумно, не оставив на месте первого преступления этой фотографии. Это было бы неосторожно. И снимок вкупе с надписью спокойно отдыхал здесь, в доме, со дня убийства Родни Кента, в письменном бюро Гэя. Пока не понадобился сегодня утром для идиотской шутки. Что ж, ведут ли вас эти серьезные размышления к каким-либо выводам? – В столе Гэя, – пробормотал Кристофер Кент. – Если размышлять серьезно, я бы сказал, что Гэй не может быть убийцей. – Почему? – Это же ясно. Если надпись на фото представляла собой угрозу для Дженни, значит, убийца знал, что женщина, которую сталкивают вниз, была Дженни. Но по снимку невозможно даже сказать, что это была женщина. Ее не видно – только руки. Следовательно, убийца – один из тех, кто изображен на снимке. А это исключает Гэя. – Не сходится, – решительно потряс головой Дэн. – Я помню, что говорил Гэю, кто это, или писал ему… Постойте! Мне кажется, я видел эту фотографию совсем недавно… где-то я видел ее… Где же я ее видел? – Да, – подтвердил вдруг доктор Фелл, – я тоже ее видел. Мы ее видели… Оба замолкли. Доктор Фелл чмокнул губами, еще раз. Безрезультатно. – Бесполезно, – мрачно сказал Дэн. – Я забыл. – Гм… Ха! Ладно, не важно. Но все-таки вас еще что-то поражает? – подтолкнул его доктор. – Да, насчет виновности Гэя, – опять вступил в разговор Кент. – Мне бы хотелось… э… да, я хочу, чтобы он оказался виновным. Все равно это возвращает нас к тому, о чем мы недавно спорили, – нужно быть полным болваном, чтобы две недели хранить эту фотографию. Вы говорите, что она могла лежать в столе Гэя. Но если бы он был убийцей, разве он ее не уничтожил бы? – Тепло, – улыбнулся доктор Фелл, – без сомнения, тепло. Следовательно? – Единственное, что приходит в голову, – все было подстроено против него, – начал Кент и осекся, словно увидел все под иным углом, – как говорят, разглядел в луне другое лицо. – Кажется, я понял! Слушайте! Кто-то положил это фото ему в стол две недели назад. Но Гэй его не обнаружил, потому что за это время ни разу туда не заглянул. Когда сегодня он вернулся домой, то посмотрел в ящик и обнаружил фото с надписью среди остальных снимков. И вот… – Крис! – холодно попыталась остановить его Франсин. – Он страшно испугался, подумав, что снимок могут найти. А вдруг уже кто-то видел! И то и другое одинаково плохо. Ведь он имел отношения с Дженни прежде и по какой-то причине упорно это отрицал. Вот он и сделал вид, что нашел фотографию с надписью в другом месте. Чтобы скрыть ее неожиданное появление и сделать вид, будто убийца опять взялся за свое грязное дело, Гэй разорвал остальные снимки и залил их красной тушью. Он придумал историю с обезьяньим хвостом и вытащил мелкие деньги из своего кошелька. Вот и все! Это объясняет и его вину, и другие невинные поступки, его сегодняшнее поведение и его ужасное поведение, когда… – Все теплее и теплее, – расплылся в улыбке доктор Фелл. – Но, боюсь, не совсем в точку. Очень важно, что на этой единственной сохранившейся фотографии не видно миссис Кент. Правда, мне удалось извлечь из обрывков один снимок, который сохранился целым и незапачканным, но… Он замолчал, услышав в коридоре чьи-то шаги. В дверь заглянули Хэдли и расстроенный Рейберн, которому уже явно не хотелось шутить. Он машинально поздоровался со всеми. – Могу я попросить вас выйти на минутку? – обратился Хэдли к доктору Феллу. Доктор Фелл выплыл в коридор, и шеф полиции старательно закрыл дверь. Оставшиеся в комнате неловко молчали, украдкой переглядываясь. Рейберн, по обыкновению засунув руки в карманы и ссутулившись, попытался весело заговорить: – Может, вам будет интересно знать, что я сбросил с себя тяжкий груз. Дело в том, что я не имел ни малейшего представления, что происходит. Когда-то я изучал психологию, но все равно ничего не понимаю. Я вернулся из паба, выпив пару кружек пива, двинулся в кабинет и сказал что-то глупое. Хотя не понимаю, что именно показалось им таким уж глупым. Но Хэдли обрушился на меня с проклятиями. Наш хозяин после беседы с Хэдли сидит внизу, обхватив голову руками, и выглядит как мертвец. Бедный старик, мне стало его жаль. Когда-то я знал одного парня по имени… – Замолчи, – бросил Дэн. – А, ладно. Но дело есть дело, и кто-то должен мне все объяснить. Если меня все еще презирают за то, что я оказался таким дураком с Дженни… – Тебе сказали, помолчи! – повторил Дэн. И вновь наступила гнетущая тишина. – Да, но все равно, – не унимался Рейберн, – что это вы все словно замороженные? Мне нужно было выпить пару пинт пива, чтобы спросить об этом, но что такого я сделал? Знаете, я все время думаю о том, о чем раньше и не задумывался. То есть, почему вы звали ее Дженни? Разве это правильно? Обычно уменьшительным именем от Джозефины считается Джо или там Джози. Но она всегда называла себя Дженни, вы же это знаете. – Что ты несешь? – устало возмутился Дэн, отрываясь от своих дум. Но в этот момент дверь открылась. И тогда Кент вспомнил замечание доктора Фелла, что прежде всего его интересуют имена. В комнату вошел доктор Фелл. Он был один. – Боюсь, – серьезно сказал он, – кто-то из нас не останется на ленч. Но прежде чем мы уйдем, не могли бы вы оказать мне услугу? Поверьте, это необходимо. Не подниметесь ли вы со мной на минутку в Голубую комнату? Все гурьбой вышли в коридор, шаркая ногами. Длинный коридор, разделявший дом пополам, в обоих торцах имел по большому оконному проему, застекленному маленькими оконцами. Слегка искривленные стекла отражали сверкание снега. Кент сразу понял, где находится дверь в известную Голубую комнату, потому что рядом с ней стоял диван. Все неловкой толпой протиснулись в дверной проем. Комната, в которой погиб Родни Кент, находилась в дальнем конце дома. Ее окна выходили на огораживающую сад стену и кладбищенские вязы. Подобно остальным помещениям, она была большой, но узкой, стены ее оклеены темно-голубыми обоями, что делало ее довольно мрачной. Старая мебель, изготовленная лет семьдесят назад, – огромная двуспальная кровать с дубовыми изголовьем и изножьем, приподнятым в центре и постепенно закругляющимся к изгибу у маленьких столбиков, изукрашенных затейливой резьбой, – властно доминировала над комнатой. Здесь были бюро, туалетный столик с очень высоким зеркалом – оба с мраморными столешницами, как и круглый столик в центре комнаты, два стула с очень прямыми спинками и умывальник с мраморным верхом, на котором стояли бело-голубые фаянсовые туалетные принадлежности. С торчащей рядом вешалки аккуратно свисали полотенца. На ковре с узором из темных цветов недалеко от стола виднелось широкое сероватое пятно. Видно было, его тщательно оттирали, чтобы уничтожить пятна крови. Гардины с кистями на окнах были опущены не до конца, так что за окном можно было видеть несколько надгробных памятников и церковную колокольню. Часы на ней пробили час, и стекла задребезжали. Доктор Фелл остановился у стола. – Я хочу спросить, – прогремел он, – все ли в этой комнате так, как было в тот день, когда убили мистера Кента? – Да, – ответил Дэн. – Признаков борьбы не было? – Ни одного. – Я видел фотографии в полиции, – проговорил доктор Фелл, – но они не показывают того, что меня интересует. Вы не могли бы лечь на пол, стараясь по возможности занять то положение, в котором находилось тело жертвы? Гм… благодарю вас, все ясно. На правом боку, голова почти касается левой ножки кровати; ноги рядом со столом. Синяк на затылке был довольно высоко, не так ли? – Да. – А где было полотенце? – Валялось на плече. – Как в случае с миссис Кент? – Да. Вопросы и ответы падали в пространство комнаты, как бой часов. – Так, понятно, – сказал Дэн. – Но что это дает теперь, когда вы это видите? – Склонен думать, что это показывает очень многое, – ответил доктор Фелл. – Видите ли, до сегодняшнего утра я все думал, не ошибаюсь ли я. Сейчас я знаю, что прав. Во всяком случае, теперь нам известен один факт, который прежде скрывался от нас. Мы знаем, как именно погиб Родни Кент. Это замечание нисколько не просветило друзей Рипера. Все только озадаченно уставились на доктора Фелла. – Чушь какая-то! – Мелитта подозрительно шмыгала носом, словно вот-вот заплачет. – Вы отлично знаете, что нам известно, как погиб бедняга Родни. – Убийца довольно дружелюбно разговаривал с ним, – продолжал доктор Фелл. – Затем чем-то отвлек его внимание, заставив мистера Кента отвернуться. Тогда преступник нанес ему удар по затылку орудием, по размеру меньше кочерги. Когда мистер Кент потерял сознание, убийца сначала задушил его, а затем начал кочергой избивать его лицо. Да. Но мы действительно не знали раньше, как он был убит. Я не говорю загадками. Понимаете, убийца страшно ненавидел Родни Кента. И поэтому убийца Джозефины Кент… – Дженни, – поправил Рейберн. – Ты не можешь помолчать? – повернулся к нему возмущенный Дэн. – Нет, я серьезно, – не сдавался Рейберн. – Мы все знаем, какой очаровательной… э… женщиной была Дженни. Простите меня. Я хотел сказать – штучкой, но это к ней не подходит. Есть такие женщины. Они вроде… крепко хватаются. – Ты пьян! – презрительно поморщился Дэн. – От двух кружек? Нет, я в порядке. Я говорил им, доктор, что недавно вдруг задумался, почему ее стали звать Дженни. Ей это, конечно, нравилось. Но не она же взяла себе это имя. Нет, это какой-то мужчина так ее называл. Никому не известно, кто он такой и где он сейчас. А если я и догадываюсь, то вам не скажу. Но он определенно среднего возраста, как нравилось Дженни. И он был идеалом женского представления о старом мужчине, или это кто-то сказал? И может быть, сейчас он находится не так уж далеко, размышляя, почему он ее убил и как ему теперь жить, когда у него уже нет предмета его ненависти. – Ох, прекрати, – простонал Дэн. – Мы и так уже с ума сходим. Почему бы тебе не перейти на стихи? – Могу и на стихи, – как ни в чем не бывало сказал Рейберн. Он важно кивнул, засунул руки в карманы и устремил взгляд за окно.Дженни поцеловала меня, когда мы встретились,
Вскочив со стула, на котором сидела;
Время, ты, вор, которому нравится
Записывать наслаждения в свой реестр, внеси и это!
Скажи, что я слаб, что я печален,
Скажи, что мне не хватает здоровья и благополучия,
Скажи, что я все старею, но добавь…
Последние комментарии
3 часов 9 минут назад
3 часов 18 минут назад
9 часов 30 минут назад
9 часов 34 минут назад
9 часов 44 минут назад
9 часов 50 минут назад