Записки бойца Армии теней [Александр Михайлович Агафонов-Глянцев] (fb2) читать постранично

Александр Агафонов (Глянцев) ЗАПИСКИ БОЙЦА АРМИИ ТЕНЕЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Нет, на Героя Советского Союза или Российской Федерации он, конечно же, не тянет. Тут другой статус и другое измерение. Но по большому счету он - герой, хотя большую часть жизни он прожил с клеймом "опасного преступника". Гестапо проштамповало листовку с его портретом и грифом "Разыскивается опасный преступник". Это было в Париже в 43-м году, когда он бежал из-под расстрела. В МГБ он, скорее всего, проходил по разряду "Социально Опасного Элемента", пожизненно не выездного за кордон...

Еще бы! Кто и куда выпустил бы его в хрущевско-брежневские времена с такой вот его биографией, где, как ни смягчай формулировок, но между строк явственно читалось, как сын белого офицера был вывезен в Югославию и там учился в королевском военно-медицинском училище, и как попал в плен к немцам раненый, и как бежал во Францию и там примкнул к макизарам - бойцам Сопротивления, а затем сплошные аресты, побеги от немцев, от американцев...

Такая вот темная лошадка. Не зря и в советских лагерях посидел. Даром, что реабилитированный. Его судьбы хватило бы на семерых: на врача, на солдата, на подпольщика, на героя-любовника, на зэка, на учителя, а досталась она ему одному - Александру Михайловичу Агафонову. Он же Глянцев, он же Попович, он же... Кто он, работавший фактически на английскую разведку, будучи немецким шофером, французским подпольщиком, югославским гражданином и русским по рождению?

Однажды, сидя в камере смертников, - это уже в нашей тюрьме, - он, чтобы оттянуть срок расстрела, решил раскрыть наконец "тайны английской разведки" и сочинил весьма правдоподобную легенду о новом, неведомом на Лубянке, разведцентре под Лондоном, где он, якобы, прошел подготовку. Его сразу же увезли в МГБ на Лубянку выяснить, что и как. И уж потом, когда обман раскрылся, расстреливать все же не стали.

Какой переполох поднялся в крымском КГБ, и в киевском (и в союзном тоже), когда глава внешней разведки Франции Морис Монте вдруг пригласил в гости ничем не приметного учителя технического труда в сельской школе под Севастополем, с которым он сидел когда-то в одной гестаповской камере, и как Агафонову компетентные органы настоятельно рекомендовали отказаться под благовидным предлогом от поездки в Париж, а пригласить самому главного разведчика Франции не в севастопольскую Любимовку конечно, а в Ялту. И друг по подпольной борьбе, сделавший столь крупную карьеру после войны, все-таки приехал, и как старые друзья встречались, не обращая внимания на рой окружающих их советских штирлицев?.. Его биография легко читается по морщинам на лице. Складки на лбу - следы тех отчаянных раздумий, когда надо было находить выход из очередной смертельной западни. Чуть видимые шрамики на переносице - следы от пыточного шнура-удавки в гестаповской тюрьме "Фрэн" под Парижем. Ее накладывали на глаза и закручивали на затылке, и она врезалась в переносицу. Ему часто приходилось целиться, - морщинки быстро образовались у глаз. Он много улыбался, никогда не унывал, - следы былых улыбок навсегда запечатлелись у губ. А на руках, на запястьях и до локтя, - многочисленные круглые и длинные тонкие шрамики, - от пыток огнем и пилением.

Когда я вижу размалеванное лицо панка, когда пытаюсь поймать пустой взгляд юного наркомана, когда слышу сетования о неприкаянности нынешней молодежи, о том, что не с кого делать жизнь, когда в минуты душевной смуты и сам готов в это поверить, я вспоминаю лицо этого человека, чья судьба - сущий учебник жизни. И какой жизни!.. Порой кажется, что ее сочинил некий романист с неуемной фантазией. Он заставил пройти своего героя сквозь чужие страны, плен, ранения, бои, побеги, концлагеря... Он вынудил его играть со смертью в игры посложнее, чем "кошки-мышки". Но ведь всё это было, и не в романе, а в жизни одного человека.

Подумать только - четыре раза его приговаривали к смерти! Должно быть, он один из самых везучих людей на земле, ибо четыре раза, благодаря случаю, или друзьям по борьбе, или собственному мужеству и смекалке Агафонов оставлял "безносую с носом".

Первый раз его приговорил к расстрелу немецкий военно-морской трибунал во французском городке Ля Боль за разведывательную деятельность. Тюремный фургон, который вез его на расстрел, был отбит товарищами по Сопротивлению.

Второй раз смерть поджидала его в печах Бухенвальда. Лагерные подпольщики сменили ему номер, и он остался жив.

В третий раз он угодил в камеру смертников, как жертва произвола Берия. Спасло его вмешательство честных следователей.

Четвертый раз смертный приговор вынесли ему уголовники в Ухт-Ижмлаге, где он работал завмедпунктом, проиграв его в карты. Пришли ночью к дверям санчасти, стали стучать. Сказали, что в бараке погибает больной. Агафонов, предупрежденный об опасности, все же открыл дверь со словами: "Я знаю, зачем вы пришли. Но долг медика велит мне