Легенда о Вавилоне [Петр Ильинский] (fb2) читать постранично

Петр Ильинский ЛЕГЕНДА О ВАВИЛОНЕ

Вавилон был золотою чашей в руке Господа: народы пили из нее вино и безумствовали.

Иеремия 51:7

Оправдание предмета

— А-а! Вы историк? — с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз.

М. Булгаков

Эта книга — о Вавилоне. Не только и не столько о знаменитейшем городе древности, сколько о его образе. Книга историческая, потому что и город, и образ — плоды цивилизации и культуры — существуют (совместно и по отдельности) многие тысячи лет, а значит, являются предметом истории — науки о существовании человечества во времени. Науки, к которой человечество относится, как японский аристократ хэйанской эпохи к надоевшей, но очень уж искусной любовнице, одновременно лаская ее и ею же постоянно пренебрегая.

Почему Вавилон? Потому что он — самый старый, самый удивительный, самый первый. Первый Город, город-миф мировой истории (а наша цивилизация есть цивилизация городов), символ, на тысячелетия переживший реальный прототип и живущий поныне. Можно даже назвать Вавилон первым Мировым Городом по аналогии с позднейшими Римом, Константинополем, Багдадом, Парижем и Нью-Йорком, первым центром цивилизации открытого типа (в отличие от герметичных цивилизаций и культур, например, древнеегипетской или китайской). И случайно ли, что неподалеку от Вавилона и при прямом участии города-символа многие века раскручивалась пружина человеческой истории — как событийной, так и духовной?

Что важнее — город или его образ? Есть соблазн предположить, что образ, и уж наверняка он долговечнее. Но ведь без настоящего города, без его волшебных реалий образ никогда бы не возник. Поэтому не будем пренебрегать теми крупицами вавилонского бытия, которые донесло до нас время, и к тому, как оно их преломило.

Рискнем сказать, что в двойной истории Вавилона — истории города и истории его легенды, мифа о Вавилоне — заключена значительная часть человеческой истории вообще. По крайней мере, для ее постижения (именно попытка такового, а не перечисление приодетых фактов будет нашей целью) Вавилон предоставляет более чем достаточно материала, на полный охват которого мы не смеем претендовать.

Потому точнее всего будет назвать наш труд размышлением или комментарием, причем весьма произвольно составленным. Монтень по сходному случаю заметил, что комментаторов много, а писателей мало. Впрочем, сам он тоже не удержался и сочинил еще один комментарий, по содержанию, между прочим, довольно близкий творениям библейских пророков, к которым мы не раз будем обращаться на протяжении нашего труда. Подобно им, перигорец не раз задумывался о Боге, заинтересованно обсуждал древние тексты, современную ему политическую ситуацию, да и самые жизнь и смерть. В результате получилось произведение самостоятельное и долгоживущее.

Из этого следует, что доказательством ценности данного метода должен послужить его плод: в нашем случае неизвестно, насколько съедобный и съедобный ли вообще? Автор сознает, что решение сего вопроса от него не зависит и вполне традиционно уповает на читательскую снисходительность.

Оправдание жанра

В мифе история улетучивается: она, словно идеальный слуга, все приготавливает, приносит, расставляет по местам, а с появлением хозяина бесшумно исчезает.

Роман Барт

Можно определить нашу книгу как очерк истории двух Вавилонов — реального и легендарного. Однако «историй» тоже бывает несколько, поэтому этот вопрос требует уточнения. Обычно при слове «история» на ум первым делом приходит дискурсивная история — связное изложение событий. Это понятие включает и собственно научную историю, поскольку отражать события можно как при помощи компилятивного набора дат, так и путем вдумчивого описания сложнейших социальных, этнических или культурных переворотов, происходивших на гигантских географических пространствах и занявших не одно столетие. Но в любом случае эта история опирается на материальные источники, излагается в определенной последовательности и — в идеале — с максимально возможным приближением к истине. Основывается она, в первую очередь, на фактах, а во вторую — на построенные на этих фактах теории и гипотезы.

Помимо дискурсивной истории, существуют еще два ее типа. Первой упомянем ее наиболее «антифактическую» разновидность, которую иногда называют мнемонической историей, проще — историей устной, а в более широком смысле — историей традиции, образа, идеологии. Частью культурного багажа любого человека являются образы прошлого — образы исторические, что часто означает память о событиях, которых попросту не было, о лицах, которые не существовали, и о многовековых традициях, выдуманных вчера или позавчера