КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706317 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272772
Пользователей - 124662

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Калюжный: Страна Тюрягия (Публицистика)

Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Ключ к убийству [Дороти Ли Сэйерс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Все книги автора

Эта же книга в других форматах


Приятного чтения!




Дороти Ли Сейерс Ключ к убийству (Whose Body)(Перевод В.П. Псарева)

Посвящается М.Дж.

Дорогой Джим, эта книга выходит по твоей вине. Если бы не твоя грубая настойчивость, лорд Питер никогда не дошел бы До конца этого расследования. Он благодарит тебя со своей обычной учтивостью.

Всегда твоя Д.Л.С.


УИМЗИ, Питер Дэс Бридон, кавалер ордена «За боевые заслуги», родился в 1890 году, второй сын Мортимера Джеральда Бридона Уимзи, 15-го герцога Денверского, и Хонории Лукаста, дочери Фрэнсиса Делягарди из Беллингхэм-Мэнор, Хэнтс.

Образование: Итон-Колледж и Бэллиол-Колледж, Оксфорд, закончил с отличием Школу современной истории, 1912; служил в Вооруженных силах ее величества в 1914—1918 годах (майор, стрелковая бригада).

Автор книг: «Заметки о собирании инкунабул», «Карманный справочник убийцы» и др.

Увлечения: криминология, коллекционирование книг, музыка, крикет.

Клубы: «Мальборо», «Эгоисты»,

Места жительства: 110а Пикадилли, Юго-Западный Лондон; Бридон-Холл, Дьюкс-Денвер, Норфолк.

Оружие: сабля, 3 обычные мыши, серебро, шлем, домашняя кошка, присевшая перед прыжком.

Девиз: «Во власти Уимзи»[1].

Глава 1

— Черт возьми! — воскликнул лорд Питер Уимзи, когда такси вырулило на площадь Пикадилли-Серкус. — Эй, шофер!

Таксист, возмущенный тем, что его отвлекли в момент преодоления трудностей, связанных с поворотом на Нижнюю Риджент-стрит поперек маршрута автобусов номер 19, номер 38-В и какого-то велосипедиста, неохотно повернул голову.

— Я забыл взять каталог, — заявил лорд Уимзи обвиняющим тоном. — Необычное для меня легкомыслие. Не могли бы вы вернуться к тому месту, откуда мы выехали?

— То есть к клубу «Сэвил», сэр?

— Нет, к дому 110а на Пикадилли — как раз за клубом. Благодарю вас.

— Мне показалось, что вы торопитесь, — буркнул шофер, все еще переживая обиду.

— Боюсь, что здесь неудобное место для поворота, — произнес лорд Питер, отвечая скорее на невысказанную мысль, чем на слова. Его удлиненное дружелюбное лицо, казалось, только что появилось на свет Божий, вынырнув из цилиндра, словно поколение белых личинок из любимого им сыра «Горгондзола».

Под бдительным взглядом полицейского такси в несколько коротких рывков с зубодробительным скрежетом развернулось.

Большой многоквартирный дом, на втором этаже которого в одной из новых великолепных и дорогих квартир обитал лорд Питер, стоял прямо напротив Грин-парка, на месте, которое много лет занимало скелетоподобное здание какого-то разорившегося торгового предприятия. Едва войдя в квартиру, лорд Питер услышал доносившийся из библиотеки голос своего слуги — неестественно высокий и резкий, — в котором звучало высокомерие, свойственное хорошо вышколенным слугам, когда они разговаривают по телефону.

— Я полагаю, что его светлость как раз сейчас вернулся. Если ваша светлость соблаговолит подождать одну минуту у телефона...

— Кто это, Бантер?

— Ее светлость только что позвонила из Денвера, милорд. Когда вы вошли, я как раз говорил, что ваша светлость уехали на аукцион.

— Спасибо, — ответил лорд Питер. — Не мог бы ты найти мой каталог? Думаю, что я забыл его либо у себя в спальне, либо на столе.

Он устроился за столиком около телефона и неторопливо набрал номер.

— Алло, матушка?

— Это ты, дорогой? — услышал он голос вдовствующей герцогини. — Я боялась, что уже не застану тебя.

— Ну, фактически так оно и получилось. Я как раз отправился на аукцион в Броклбери, чтобы выбрать пару книг, но пришлось вернуться за каталогом. Что-нибудь случилось?

— Такая странная вещь, — сказала герцогиня. — Я подумала, что мне стоит рассказать тебе об этом. Ты знаешь маленького мистера Типпса?

— Типпс? — повторил лорд Питер. — Типпс? Ах да, этот маленький архитектор, который реставрирует крышу церкви. Да. А что с ним произошло?

— Миссис Трогмортон только что была у меня. Она была крайне взволнована.

— Извини, мама, я не расслышал. Миссис — кто?

— Трогмортон, жена нашего приходского священника.

— А, Трогмортон, да — и что же?

— Сегодня утром мистер Типпс позвонил им. Сегодня его день — он должен был приехать в Денвер, если помнишь.

— Да?

— Он позвонил, им и сказал, что приехать не сможет. Он был так расстроен, бедняжка: он нашел у себя в ванне мертвое тело.

— Прости, я не расслышал. Нашел что, где?

— Мертвое тело, дорогой. У себя в ванне.

— Что? Нет, нет, мы еще не закончили разговор. Пожалуйста, не разъединяйте нас. Алло! Алло!.. Да, да, телефонистка хотела разъединить нас. Что за тело?

— Тело мертвого человека, дорогой, совсем без ничего, не считая пенсне. Миссис Трогмортон даже стыдливо покраснела, когда рассказывала мне об этом. Боюсь, что в этих деревенских приходах люди становятся несколько ограниченными.

— Да, это звучит несколько необычно. Типпс его знал?

— Нет, дорогой, не думаю, но, конечно, он не мог рассказать миссис Трогмортон все подробности. По ее словам, он был очень расстроен. Он такой уважаемый человек — и представь себе: полиция в доме и прочие неприятности, — тут есть от чего расстроиться.

— Бедный малыш Типпс! Весьма неловкая ситуация. Постой-ка, он живет в Бэттерси, верно?

— Да, дорогой. Квин-Кэролайн-Мэншнс, 59. Напротив парка. Это целый квартал как раз за госпиталем. Я подумала, что тебе, может быть, захочется проведать мистера Типпса. Спросить, не сможем ли мы что-нибудь для него сделать. Я всегда считала его очень приятным человечком.

— Да, очень, — ответил лорд Питер, улыбаясь в телефонную трубку. Герцогиня всегда потакала его маленькой слабости — расследованию уголовных преступлений, — хотя никогда не позволяла себе никаких намеков и вежливо делала вид, словно ничего не знает об этом его увлечении. — В котором часу это случилось, мама?

— Думаю, бедняжка Типпс нашел тело сегодня рано утром, но, конечно, вряд ли он сразу же бросился звонить миссис Трогмортон. Она зашла ко мне как раз перед ленчем — такая усталая, что мне пришлось упросить ее остаться; хотя она ужасная зануда. К счастью, я была одна. Я могу вытерпеть, когда докучают мне, но не вправе позволить кому бы то ни было наводить скуку на моих гостей.

— Бедная матушка! Ну что ж, ужасно благодарен тебе за то, что ты рассказала мне. Думаю, что пошлю на распродажу Бантера, а сам сейчас прогуляюсь в Бэттерси — попробую утешить беднягу Типпса. Пока.

— До свидания, дорогой.

— Бантер!

— Да, милорд.

— Ее светлость только что рассказала мне, что некий уважаемый архитектор из Бэттерси обнаружил у себя в ванной мертвого человека.

— В самом деле, милорд? Это очень радует.

— Очень, Бантер. Ты выразился весьма удачно. К сожалению, ни в Итоне, ни в Бэллиоле меня не научили столь точно формулировать свои мысли. Ты нашел каталог?

— Вот он, милорд.

— Спасибо. Я сейчас же отправляюсь в Бэттерси и хочу, чтобы ты вместо меня посетил аукцион в Броклберне. Не теряй времени, я не могу упустить старое издание ин-фолио Данте[2] — вот здесь, видишь? — Лорд Питер водил пальцем по строчкам каталога. — «Золотая легенда» Винкин де Вордэ, 1493 года — это понятно? Да, особенно постарайся купить кэкстоновское ин-фолио «Четырех сыновей Эймона» — это издание 1489 года и к тому же единственный экземпляр, доступный частным коллекционерам. Вот, посмотри. Я отметил лоты, которые меня интересуют, и проставил против каждого свои максимальные цены. Постарайся изо всех сил. Я вернусь к обеду.

— Очень хорошо, милорд.

— Возьми мой автомобиль и скажи шоферу, чтобы поспешил. Для тебя он, может быть, постарается, а вот меня он терпеть не может.

«Не знаю, — размышляя лорд Питер, разглядывая себя в зеркале восемнадцатого века над каминной полкой, — хватит ли у меня совести нанести несчастному мистеру Типпсу еще одну душевную травму, появившись перед ним в цилиндре и фраке? Думаю, нет. Десять к одному, что он примет меня за представителя похоронного бюро. Полагаю, серый костюм, элегантный, но не вызывающий, со шляпой в тон костюму лучше подошел бы моему второму «я». Уходит со сцены любитель первых изданий, соло на фаготе вводит новый мотив, появляется Шерлок Холмс, одетый как прогуливающийся джентльмен. А Бантер уже на пути в Броклбери. Бесценный человек — никогда не напоминает о ранее порученной работе, когда его просят сделать что-нибудь другое. Надеюсь, что он не упустит «Четырех сыновей Эймона». Конечно, существует еще один экземпляр этой книги — в Ватикане[3]. Но заполучить его можно будет, только если Римская Церковь разорится или если Швейцария вторгнется в Италию. — Лорд Питер разрывался между аукционом в Броклбери и квартирой мистера Типпса. — С другой стороны, даже если голые трупы будут каждый день появляться в чужих ваннах, шанс обнаружить пенсне на носу хоть у одного из них невероятно мал. Горе мне! Ужасная ошибка иметь два хобби сразу!»

Он медленно прошел но коридору в свою спальню и стал переодеваться с быстротой, неожиданной для человека с его манерами. Он выбрал темно-зеленый галстук в тон носкам и аккуратно завязал его без колебаний, раздумий и поджимания губ, сменил коричневые ботинки на черные, сунул монокль в нагрудный карман и взял превосходную прогулочную трость из Малакки с тяжелым серебряным набалдашником.

— Думаю, это все, — пробормотал он. — Постой-ка, можно взять и тебя… Ты можешь пригодиться никогда нельзя знать заранее. — Он добавил к своему снаряжению плоскую серебряную спичечницу, взглянул на часы и, увидев, что уже без четверти три, проворно сбежал по лестнице. Поймав такси, он поехал в сторону Бэттерси-парка.


Мистер Альфред Типпс представлял собой маленького нервного человечка, чьи светло-желтые волосы уже начали сдаваться в неравной борьбе с судьбой. Можно заметить, что его единственной особой приметой был большой синяк над левой бровью, который придавал ему несколько хулиганистый вид, не соответствовавший его облику в целом. Поприветствовав гостя, он на одном дыхании застенчиво извинился за свой синяк, пробормотав что-то насчет того, как он в темноте налетел на дверь столовой. Он был почти до слез растроган визитом лорда Питера, его вниманием и снисходительностью.

— Ваша светлость очень, очень добры, — повторял он в десятый раз, быстро моргая своими близорукими маленькими глазками. — Я весьма ценю это, очень ценю, действительно; так же как и моя мама, только она настолько глуха, что я не решаюсь беспокоить вас разговором с ней. Весь этот день был такой тяжелый, — прибавил он, — полиция в доме и вся эта суета. И мама и я никогда не сталкивались с этим. Мы всегда жили очень уединенно, и для человека с устоявшимися привычками это очень тяжкое испытание, милорд, и я почти рад, что мама ничего не понимает, так как уверен, что, если бы она узнала, что тут произошло на самом деле, она была бы просто потрясена. Сначала мама была очень расстроена, но сейчас у нее возник собственный взгляд на случившееся, и я уверен, что это все к лучшему.

В ответ на взгляд своего сына старая леди, сидевшая с вязаньем у камина, угрюмо кивнула.

— Я всегда говорила, Альфред, что тебе надо пожаловаться насчет этой ванны, — внезапно сказала она громким, резким голосом, характерным для глухих. — И надо надеяться, что сейчас хозяин дома все же осмотрит ее. Не думаю, что тебе удалось бы обойтись без полиции, да ведь ты всегда был готов сделать из мухи слона, начиная с ветряной оспы.

— Ну вот, — сказал мистер Типпс извиняющимся тоном, — вы сами видите, как обстоят дела. И то хорошо, что она успокоилась на этом, поскольку понимает, что мы заперли ванную комнату, и не пытается войти туда. Но для меня это было ужасное потрясение, сэр, то есть я хочу сказать — милорд, но ведь мои нервы совершенно расстроены. Такого никогда еще не происходило со мной за всю мою жизнь. Этим утром я был в таком состоянии… Не знаю даже, что со мной было, действительно не знаю, и при моем больном сердце я едва смог сообразить, что мне необходимо выбиться из этой ужасной ванной комнаты и позвонить в полицию… Это потрясло меня, действительно потрясло — я не мог и притронуться ни к завтраку, ни к ленчу, а тут еще разговоры по телефону, и клиенты, визиты которых пришлось переносить на другое время, и бесконечные расспросы-допросы, и так все утро. Не знаю уж, что мне с собой и делать.

— Уверен, что это было для вас крайне огорчительно, — сочувственно сказал лорд Питер. — Особенно когда такое происходит перед завтраком. Терпеть не могу, когда что-нибудь досадное происходит перед завтраком. Это застает тебя врасплох, верно?

— Именно в этом все дело, именно в этом, — горячо ответил мистер Типпс. — Когда я увидел в своей ванне эту жуть — человека, и к тому же голого, можно сказать, в чем мать родила, не считая пенсне, то, извиняюсь, милорд, меня просто затошнило. Я не очень крепок, сэр, и временами по утрам у меня появляется легкое головокружение, а при том, что случилось сегодня, мне пришлось... послать прислугу за крепким бренди, или я просто не знаю, что могло бы случиться. Я почувствовал себя так странно... Честно говоря, я не любитель спиртного, но все же всегда держу в доме бренди — так, на всякий случай, знаете ли.

— Это очень разумно с вашей стороны, — бодро вставил лорд Питер, — вы очень дальновидный человек, мистер Типпс. Просто удивительно, что может сделать всего один маленький глоток в случае необходимости, и чем меньше вы привыкли к спиртному, тем лучше его действие. Надеюсь, что эта ваша прислуга — здравомыслящая молодая женщина, да? Такая скука, когда приходится иметь дело с женщиной, которая то и дело визжит или падает в обморок.

— О, Глэдис славная девушка, — сказал мистер Типпс, — действительно очень здравомыслящая. Конечно, она тоже была потрясена, это очень понятно. Я ведь и сам был потрясен, и было бы странно, если бы молодая женщина не была потрясена при таких обстоятельствах, но это действительно разумная, энергичная особа, на которую можно рассчитывать в критической ситуации, если вы понимаете, что я хочу сказать. Я считаю, что нам очень повезло, что в такое время у нас есть хорошая, достойная девушка, которая все делает для меня и мамы, даже если она немного беззаботна и забывает всякие мелочи, но ведь это, в конце концов, естественно в ее возрасте. Она действительно очень огорчилась, когда узнала, что оставила открытым окно в ванную комнату, и, хотя я сначала очень рассердился на нее, это были пустяки, не стоит и говорить, во всяком случае в обычных обстоятельствах, как вы могли бы заметить. Знаете, девушки часто очень забывчивы, милорд, и к тому же она была так расстроена, что я не стал ее особенно ругать. Я только сказал ей: «Ведь сюда могли влезть грабители. Так что запомни это, на случай, когда ты в следующий раз решишь оставить окно открытым на всю ночь. В этот раз это оказался мертвец, — так я сказал, — хоть это и достаточно неприятно, но в следующий раз это могут оказаться грабители, — сказал я, и всех нас могут зарезать в постели». Но инспектор полиции — инспектор Сагг, как они называли его, из Скотленд-Ярда, — так он был очень строг с ней, бедной девочкой. Он совсем запугал ее; она даже подумала, что он в чем-то ее подозревает. Он и со мной был груб, милорд... я бы сказал, что мне совсем не понравились его манеры. «Если у вас есть что-нибудь определенное, чтобы предъявить обвинение Глэдис или мне; инспектор, — сказал я ему, — то и предъявите, вот что вы должны сделать, — сказал я, — потому что вам платят не за то, что вы грубо разговариваете с джентльменом в его собственном доме — квартире то есть». И действительно, — продолжал мистер Типпс, порозовев до самой макушки, — он все время выводил меня из себя, все время раздражал меня, милорд, а я ведь мягкий человек, как правило.

— Сагг, всюду этот Сагг, — сказал лорд Питер. — Знаю я его. Когда ему нечего сказать, он начинает грубить. Понятно же, что ни вы, ни девушка не занимаетесь коллекционированием трупов. И кому хочется таскать на себе мертвое тело? Главная трудность обычно заключаемся в том, как от него избавиться. Кстати, вы еще не избавились от него?

— Оно все еще в ванной комнате, — ответил мистер Типпс. — Инспектор Сагг сказал, что никто не должен ни к чему прикасаться, пока его люди не придут, чтобы забрать его. Я ожидаю их с минуты на минуту. Если вашей светлости интересно взглянуть на него…

— Большое спасибо, — сказал лорд Питер. — Мне бы очень хотелось, если только я не причиню вам неудобства.

— Нисколько, — сказал мистер Типпс.

Его манера держаться, когда он шёл впереди по коридору, убедила лорда Питера в двух вещах. Во-первых, как ни отвратителен был находившийся в ванне мистера Типпса экспонат, маленький архитектор явно наслаждался отблеском важности, который тот отбрасывал на него и его квартиру, а во-вторых, что инспектор Сагг запретил ему показывать труп кому бы то ни было и даже отобрал ключ от ванной. Последнее предположение подтвердилось, когда мистер Типпс отправился за ключом в спальню, сказав при этом, что он взял себе за правило иметь по два ключа для каждой двери — так, на всякий случай.

Ванная комната была ничем не примечательна. Длинная, узкая, с окном, расположенным прямо над передней частью ванны. Оконные стекла были матовыми. Рама достаточно широкая, чтобы через нее можно было протолкнуть человеческое тело. Лорд Питер быстро прошел к окну, открыл его и выглянул наружу.

Квартира находилась на верхнем этаже здания, в средней его части. Окно ванной комнаты выходило во двор, который был заполнен угольными складами, гаражами и тому подобными строениями. За ними находились здания и сады параллельной линии застройки. Справа возвышалось огромное здание госпиталя Святого Луки, Бэттерси-парк и связанная с ним подземным переходом резиденция знаменитого хирурга сэра Джулиана Фрика, который руководил хирургическим отделением большого нового госпиталя и был, кроме того, известен на Харли-стрит как выдающийся невропатолог с весьма своеобразными взглядами.

Все эти сведения с пространными подробностями вливались в ухо лорда Питера мистером Типпсом, который, казалось, чувствовал, что соседство столь выдающихся учреждений и лиц бросало ореол славы и на него, и на всю улицу Квин-Кэролайн-Мэншнс.

— Он сам был здесь сегодня утром, — с волнением произнес маленький архитектор, — в связи с этим ужасным делом. Инспектор Сагг подумал, что кто-нибудь из студентов-медиков затащил сюда этот труп шутки ради, поскольку они, можно сказать, трупы в анатомичке не переводятся. Поэтому инспектор Сагг сегодня утром отправился к сэру Джулиану узнать, не пропал ли у них какой-нибудь труп. Он был очень любезен, этот сэр Джулиан, — действительно очень любезен, хотя и был занят, когда полисмены пришли к нему в анатомичку. Он проверил по книгам, и оказалось, что все трупы на месте, и затем очень любезно пришел сюда, чтобы поглядеть на этот, — Типпс показал на ванну, — и сказал, что не может, пожалуй, ничем помочь нам, так как в морге госпиталя все трупы на месте, а мертвец в ванне не соответствует описанию ни одного из тех, что находятся у них.

— А также, надеюсь, он не принадлежит кому-нибудь из пациентов сэра Джулиана, небрежно заметил лорд Питер.

При этом неприятном намеке мистер Типпс побледнел.

— Не слышал, чтобы инспектор Сагг интересовался этим, — сказал он с некоторым волнением. — Это было бы просто ужасно — благослови Господь мою душу, милорд, я и не подумал об этом.

— Ну, если у них исчез какой-нибудь пациент, то сейчас они, вероятно, уже обнаружили пропажу, — сказал лорд Питер. Давайте-ка взглянем на этого. — Он вставил монокль в глазницу и добавил: — Как я заметил, вас здесь очень беспокоит залетающая в окна сажа. Досадное неудобство, верно? У меня та же проблема — портятся книги, знаете ли. Вот, да вы не переживайте, можете не смотреть на него, если вам так неприятно.

Он взял из дрожащей руки мистера Типпса край простыни, наброшенный поверх ванны, и отвернул ее.

В ванне лежал труп высокого крепкого мужчины лет пятидесяти. Его волосы — густые, черные и от природы вьющиеся — были подстрижены и расчесаны на пробор рукой мастера. От них исходил слабый запах фиалок, превосходно различимый в закрытом пространстве ванной комнаты. Лицо его было довольно полным, мясистым, с резкими чертами, выпуклыми темными глазами и длинным носом, изогнутым навстречу тяжелому подбородку. Щеки его были чисто выбриты, губы полные и чувственные. Опущенная нижняя челюсть открывала зубы в табачных пятнах. Словно насмехаясь над смертью, на носу у него с гротескной элегантностью красовалось изящное пенсне. Тонкая золотая цепочка изгибалась на обнаженной груди. Ноги были вытянуты параллельно друг другу, руки лежали вдоль тела, пальцы их были слегка согнуты естественным образом. Лорд Питер приподнял одну руку трупа и, слегка нахмурясь, взглянул на ее кисть.

— А он щеголь, ваш гость, верно? — пробормотал он. — «Пармская фиалка» и маникюр. — Он снова наклонился и просунул руку под голову трупа. Пенсне соскользнуло и звякнуло о ванну. Этот звук нанес решающий удар по расшатанным нервам мистера Типпса.

— Извините меня, — пробормотал он, — но это зрелище вызывает у меня головокружение. Я, кажется, сейчас потеряю сознание.

Он выскользнул из ванной, и, едва за ним закрылась дверь, лорд Питер, быстро и осторожно приподняв тело, перевернул его и осмотрел, наклонив голову вбок, с видом покойного Джозефа Чемберлена, одобряющего редкую орхидею. Сэр Чемберлен тоже имел привычку носить монокль. Затем, положив голову себе на предплечье, лорд Питер достал серебряную спичечницу, которая оказалась замаскированным карманным фонариком, к посветил в открытый рот трупа. Затем, озабоченно бормоча что-то себе под нос, он положил тело, взял таинственное пенсне, повертел в руках, посмотрел сквозь его стекла. Потом, стараясь не оставить никаких следов своего вмешательства, дабы не злить раздражительного инспектора Сагга, он водрузил пенсне на нос мертвеца и привел тело в его первоначальное положение, после чего вернулся к окну и, высунувшись наружу, пошарил по сторонам своей тростью, которую он зачем-то захватил с собой. Не обнаружив ничего существенного, он прекратил свои исследования, закрыл окно и присоединился к мистеру Типпсу, ожидавшему его в коридоре.

Мистер Типпс, тронутый этим полным сочувствия интересом со стороны младшего сына герцога, осмелился по их возвращении в гостиную предложить ему чашку чаю. Лорд Питер, подошедший к окну и любовавшийся видом на Бэттерси-парк, готов был уже согласиться, когда в конце Принс-Уэльс-роуд показалась карета «Скорой помощи». Вид ее напомнил лорду Питеру о предстоящей важной встрече, и, пробормотав: «Боже милостивый!» — он торопливо попрощался с мистером Типпсом.

— Моя матушка просила передать вам свои добрые пожелания, — сказал он, горячо пожимая ему руку. — Она надеется, что вы вскоре опять появитесь в Денвере. До свидания, миссис Типпс, — проорал он добродушно в ухо старой леди. — О нет, мой дорогой сэр, пожалуйста, не провожайте меня.

Он ушел как раз вовремя. Едва он повернул к станции, как у дома Типпса остановилась карета «Скорой помощи» и из нее показался инспектор Сагг с двумя констеблями. Инспектор поговорил о чем-то с дежурившим около дома полицейским и бросил подозрительный взгляд в сторону удаляющейся спины лорда Питера.

«Старина Сагг, — подумал Уимзи с симпатией, — стреляный воробей! Как же он, вероятно, ненавидит меня».


Глава 2


— Превосходно, Бантер, — сказал лорд Питер, опускаясь со вздохом в роскошное кресло.— Даже я сам не смог бы сделать это лучше. При мысли о Данте у меня уже слюнки текут — а тут еще и «Четыре сына Эймона». И ты еще сэкономил мне шестьдесят фунтов — это великолепно. На что бы нам их потратить, Бантер? Подумай об этом — ведь все это наше, мы можем потратить их как захотим, ибо, как справедливо отметил Харолд Скимпоул, сэкономленные шестьдесят фунтов — это выигранные шестьдесят фунтов, и я за то, чтобы их целиком истратить. Это твоя экономия, Бантер, и, собственно говоря, это твои шестьдесят фунтов. Итак, что нам нужно? Что-нибудь по твоей части? Не хотелось бы тебе что-нибудь изменить в квартире?

— Ну, милорд, раз уж ваша светлость так добры… — Слуга помолчал, собираясь налить старое бренди в ликерную рюмку.

— Ну ладно, выкладывай все, Бантер, невозмутимый старый лицемер! Не надо торжественности — ты проливаешь бренди. Да, твой голос — это голос Иакова, но руки — руки Исава. Чего еще не хватает этой твоей проклятой фотолаборатории?

— Знаете, милорд, существует такая вещь, как объектив двойной анастигмат с добавочными линзами, — сказал Бантер с почти религиозным жаром. — Так вот, если мы имеем дело со случаем подделки банкнотов или документов или с отпечатками пальцев, я мог бы сам увеличивать фотоcнимки. Могла бы пригодиться и широкоформатная линза. Она работает так, словно у камеры есть глаза на затылке, милорд. Вот посмотрите, здесь есть ее описание.

Он вынул из кармана каталог и дрожащими руками поднес его к лицу своего хозяина.

Лорд Питер внимательно прочел описание, и уголки его широкого рта приподнялись в легкой усмешке.

— Для меня это совершенно непонятно, — сказал он. — Кажется нелепой такая цена за несколько кусочков стекла. Думаю, Бантер, что и ты мог бы сказать, что семьсот пятьдесят фунтов — это несколько слишком за грязную старую книгу, написанную на мертвом языке, верно?

— Мне не пристало говорить такое, милорд.

— Верно, Байтер, я плачу тебе двести фунтов в год как раз для того, чтобы ты держал свои мысли при себе. Скажи-ка, Бантер, в эти демократические времена тебе не кажется, что это несправедливо?

— Нет, милорд.

— Не кажется. Не скажешь ли ты мне откровенно, почему это не кажется тебе несправедливым?

— Откровенно говоря, милорд, ваша светлость получает чуть ли не королевский доход, чтобы приглашать к обеду леди Уорсингтон и воздерживаться в ее присутствии от остроумных замечаний, к которым ваша светлость имеет несомненный дар.

Лорд Питер обдумал это.

— Так вот о чем ты, Бантер. «Положение обязывает» — за вознаграждение? Я бы сказал, что ты прав. Значит, ты более состоятельный человек, чем я, поскольку мне пришлось бы вести себя достойно с леди Уорсингтон, даже если бы у меня не было ни пенни. Бантер, если бы я тут же уволил тебя, мог бы ты сказать мне, что ты обо мне думаешь?

— Нет, милорд.

— Ты имел бы полное право сделать это, мой Бантер, и, если бы я уволил тебя, попивая великолепный кофе, который ты готовишь, я бы заслуживал самых гнусных эпитетов. Ты настоящий волшебник по части приготовления кофе, Бантер, — не знаю и знать не хочу, как тебе это удается, потому что считаю это твое умение самым настоящим колдовством и не собираюсь вечно гореть в аду за соучастие. Ты можешь купить эти твои добавочные линзы.

— Благодарю вас, милорд.

— Ты уже все закончил в столовой?

— Не совсем, милорд.

— Ну, в таком, случае возвращайся, когда закончишь. Мне нужно очень многое тебе рассказать…

Резко зазвенел дверной звонок.

— Если это не кто-нибудь интересный, то меня нет дома.

— Очень хорошо, милорд.

Библиотека лорда Питера была одной из самых восхитительных холостяцких комнат в Лондоне. В ней преобладали черный и бледно-желтый цвета. Стены до самого потолка закрывали стеллажи с редкими книгами, в одном углу стоял черный кабинетный рояль, в широком старомодном камине пылали настоящие дрова, а вазы из севрского фарфора на каминной полке были полны рыжих и золотых хризантем. Глазам молодого человека, которого ввели сюда прямо из объятий сырого ноябрьского тумана, вся эта роскошь казалась не только редкой и недостижимой, но и уютной и знакомой, словно цветистый и позолоченный рай на средневековой картине.

— Мистер Паркер, милорд.

Лорд Питер вскочил на ноги с подлинным энтузиазмом:

— Дорогой мой, я так рад видеть вас. Какой отвратительный туманный вечер, не правда ли? Бантер, еще этого восхитительного кофе, чистый стакан для Паркера и сигары. Паркер, я надеюсь, у вас в рукаве больше нераскрытых преступлений, чем тузов у шулера. Что может быть лучше изощренного убийства или старого доброго отравления! «В такую ночь, как эта…» Мы с Бантером как раз присели, чтобы покутить. Сегодня на аукционе в Броклбери я купил Данте и ин-фолио Кэкстона, практически уникальное издание. Бантер, который там торговался от моего имени, скоро получит объектив, делающий множество чудесных вещей. А еще я имел честь познакомиться с чудесным, восхитительным, потрясающим трупом, возлежащим в ванне одного уважаемого архитектора.

На этом свете радостей не счесть,
Зачем еще нам тело в ванне, ваша честь?
Ты прав, любезнейший, приятней на диване
Уткнуться в фолиант. Однако ж — тело в ванне!
И на меньшее мы не согласны, Паркер. Сейчас оно наше, собственность фирмы, но мы готовы поделиться акциями в этом деле. Не хотите ли, присоединиться к нам? Но вы должны обязательно поставить хоть что-нибудь на кон. Может быть, у вас в запасе тоже есть какой-нибудь труп? Принимается любой, даже самый что ни на есть плохонький.

Паршивое, скажу вам, это дело —
Нос к носу встретиться с каким-то телом,
Которое уже порядком насмердело.
Но старый Сагг мозгами жидковат —
Разнюхает навряд ли, кто здесь виноват.
А тело разве скажет? Дудки, брат.
Что-то мне подсказывает, что старине Саггу придется повозиться с этой историей.

— А, — ответил Паркер, — я знал, что вы побывали на Квин-Кэролайн-Мэншнс. Я тоже заглянул туда, встретил Сагга, и он сказал мне, что видел вас. Он сердит на вас. Неоправданное и непростительное вмешательство — так он это называет.

— Я знал, что он рассердится, — сказал лорд Питер. — Люблю подразнить старину Сагга, ведь он всегда такой грубый. Я прочел в «Стар», что он превзошел сам себя, посадив в тюрьму эту девушку, Глэдис Как-ее-там. Сагг — герой дня, великолепный Сагг! Но что там делали вы?

— Сказать вам правду, — ответил Паркер, — я зашел, чтобы проверить, не мог ли семитского типа незнакомец в ванной мистера Типпса оказаться по совершенно невероятной случайности сэром Рубеном Ливи. Но он таковым не оказался.

— Сэр Рубен Ливи? Подождите-ка минутку, я что-то припоминаю… Ах, ну да! Заголовок: «Таинственное исчезновение знаменитого финансиста». Что все это значит? Я лишь пробежал начало этого материала.

— Ну, это, конечно, немного странная история, хотя я бы сказал, что, в сущности, ничего особенного — старик и сам мог внезапно исчезнуть по какой-нибудь одному ему ведомой причине. Это произошло только сегодня утром, и за такой короткий срок, разумеется, никто бы не забил тревогу, но дело в том, что сэр Ливи не явился на одну чрезвычайно важную встречу финансистов, где должен был заключить некую сделку на миллионы фунтов. Всех подробностей я не знаю, но уверен, что у него есть враги, которые заинтересованы в том, чтобы сделка сорвалась. Поэтому, когда я услышал об этом парне в ванной, я тут же помчался туда, чтобы взглянуть на него. Конечно, это казалось невероятным, но ведь в нашей профессии действительно то и дело сталкиваешься с невероятными вещами. Самое смешное — это то, что старина Сагг вбил себе в голову, что тело принадлежит именно Рубену Ливи, и он тут же телеграфировал леди Ливи, чтобы та приехала и опознала труп. Но на самом деле этот тип в ванной такой же сэр Ливи, как я — принц Уэльский. Впрочем, следует отметить одну странность: он был бы чрезвычайно похож на сэра Ливи, будь у него борода. Но поскольку леди Ливи с семьей находится сейчас за границей, то кто-нибудь может сказать, что это и есть он и Сагг вполне может разработать целую теорию, вроде Вавилонской башни, которая, конечно, обречена рассыпаться.

— Сагг просто осел, — сказал лорд Питер. — Он похож на детектива из какого-нибудь романа. Так вот, я ничего не знаю о Ливи, но я видел труп и должен сказать, что эта идея мне кажется нелепой. Как насчет бренди?

— Невероятно, Уимзи, — еще и это? Поневоле поверишь в рай. Но я хочу попробовать ваше зелье.

— Вы не будете против, если и Бантер тоже послушает? Неоценимый человек этот Бантер — он делает чудеса с фотоаппаратом. И странное дело — он всегда на месте, когда мне нужна ванна или ботинки. Не знаю, когда он все успевает, — вероятно, он делает все, когда спит. Бантер!

— Да, милорд.

— Кончайте там бездельничать и займитесь настоящим делом — пейте и веселитесь. Присоединяйтесь к нашей теплой компании.

— Конечно, милорд.

— Мистер Паркер придумал новый фокус: Исчезающий Финансист. Никакого обмана. Эй, presto, поехали! И где же добровольцы? Не соблаговолит ли какой-нибудь джентльмен из аудитории подняться на сцену и осмотреть шкаф? Благодарю вас, сэр. Никакого обмана.

— Боюсь, что моя история не такая уж выдающаяся, — сказал Паркер. — Это всего лишь одна из тех простых вещей, из которых ничего не следует. Вчера вечером сэр Рубен обедал в «Ритце» с троими друзьями. После обеда друзья поехали в театр. Он отказался от их приглашения, сославшись на важную деловую встречу. Я пока не смог выяснить, что это была за встреча, но, во всяком случае, он вернулся к себе домой на Парк-Лейн около двенадцати часов.

— Кто его видел?

— Повариха, которая в тот момент укладывалась спать, видела его на крыльце и слышала, как он вошел. Он поднялся по лестнице, оставив свое пальто на вешалке в холле, а зонтик — в стойке, помните, какой был дождь вчера вечером? Он разделся и улегся в постель. На следующее утро его там не оказалось. Вот и все, — закончил Паркер и развел руками.

— Это не все, далеко не все. Папочка, рассказывай дальше, это даже не половина сказки, — взмолился лорд Питер.

— Но ведь это и в самом деле все. Когда его слуга вошел к сэру Ливи, его в комнате не было. Постель была смята, как если бы в ней спали. Была там и пижама, и вся его одежда. Единственная странность заключалась в том, что они были довольно неаккуратно брошены на оттоманку, стоявшую в ногах кровати, а не уложены аккуратно на стуле, как это обычно делал сэр Рубен. Словно он был чем-то слегка взволнован или возбужден. Ничего из чистой одежды не пропало — ни костюм, ни обувь — ничего. Ботинки, которые он носил, были, как обычно, в его туалетной комнате. Он умылся, почистил зубы. Горничная уже в полседьмого была внизу и занималась уборкой и может поклясться, что после этого времени никто не входил и не выходил. Так что приходится предположить, что уважаемый и немолодой еврейский финансист средних лет либо сошел с ума между двенадцатью ночи и шестью утра и тихо ушел из дому в чем мать родила в ноябрьскую ночь, либо был тайно похищен, как говорится, с телом и костями, оставив после себя кучку смятой одежды.

— А была ли дверь заперта на засов?

 — Конечно, такой вопрос вам пришел в голову сразу же, но я догадался проверить это только через час. Нет, вопреки обыкновению, на двери был только обычный американский замок. С другой стороны, в тот вечер нескольких девушек из прислуги отпустили в театр, и, может быть, сэр Рубен намеренно оставил дверь открытой, полагая, что они еще не вернулись. Такие вещи случались и раньше.

— И это действительно все?

— Действительно все. Кроме одного пустякового обстоятельства.

— Я очень люблю пустяковые обстоятельства! — воскликнул лорд Питер с детским восторгом. — Так много людей оказалось на виселице благодаря этим самым пустяковым обстоятельствам. Рассказывайте скорее!

 — Сэр Рубен и леди Ливи, которые были прекрасной парой, всегда спали в одной комнате. Как я уже сказал, в данный момент леди находится в Ментоне по причине расстроенного здоровья. В ее отсутствие сэр Рубен спит обычно в двуспальной кровати и неизменно на своей стороне, то есть с краю. Прошлой ночью он подложил под голову две подушки и спал посредине кровати, ближе к стене. Горничная, очень умная девушка, обратила на это внимание, когда пришла убирать, постель, и, проявив благоразумие настоящего детектива, не стала трогать постель и другим не разрешила до прихода полиции.

— А был еще кто-нибудь в доме, кроме сэра Рубена и слуг?

— Нет. Леди Ливи уехала с дочерью и своей горничной. Камердинер, повариха, горничная, уборщица и помощница поварихи были единственными людьми в доме. Естественно, они еще час или два ругались и сплетничали. Я пришел туда около десяти утра.

— А чем вы занимались после этого?

— Попытайся узнать, что это за деловая встреча была накануне вечером, поскольку, не считая поварихи, второй участник этой встречи был последним, кто видел сэра Рубена перед его исчезновением. Конечно, может оказаться, что для всего этого есть какое-нибудь очень простое объяснение, хотя будь я проклят, если в данный момент могу указать на кого-нибудь конкретно. Да пропади оно все, так не бывает, чтобы человек пришел домой, лег спать, а потом снова ушел в середине ночи в чем мать родила.

— Может быть, он не хотел, чтобы его узнали, и переоделся?

— Я подумал об этом — ведь это пока единственное возможное объяснение. Но это чертовски странно, Уимзи. Известный в городе человек, накануне важного разговора, не сказав никому ни слова, тихонько уходит из дому, переодевшись неизвестно в кого, и при этом оставляет дома часы, бумажник, чековую книжку и, что самое важное, свои очки, без которых он ничего не видит в шаге перед собой, так как чрезвычайно близорук. Он...

— Это действительно важно, — перебил его Уимзи. — Вы уверены, что он не взял запасные очки?

— Его слуга клянется, что у него было только две пары очков, одну из которых нашли на его туалетном столике, а вторую — в ящике стола, где он ее всегда держал.

Лорд Питер присвистнул.

— Ну, вы поразили меня, Паркер. Даже если бы он пошел куда-нибудь, чтобы покончить с собой, он и в этом случае обязательно взял бы с собой очки.

— Я уже начал проверять эту версию и раздобыл подробности всех дорожно-транспортных происшествий, случившихся до сегодняшнего дня, ведь сэр Ливи мог запросто угодить под машину и по чистой случайности — без очков он был слеп как крот. Но ничего подозрительного в сводках я не нашел. Кроме того, он взял с собой ключ от наружной двери, что свидетельствует о его намерении вернуться.

— Вы повидали тех, с кем он накануне обедал?

— Я встретил двоих из них в клубе. Они говорят, что он в тот день выглядел образцом здоровья и находился в наилучшем расположении духа, говорил, что с нетерпением ждет встречи с леди Ливи — позже, может быть на Рождество, — и с большим удовлетворением говорил о состоявшейся утром деловой встрече, в которой участвовал один из моих собеседников. Его фамилия Андерсон, он член клуба «Уиндхэмс».

— Значит, по крайней мере до девяти часов или около того у сэра Ливи не было никакого видимого намерения исчезнуть?

— Никакого — если только он не был актером исключительных способностей. Если что-то и заставило его изменить свои планы, это должно было произойти либо на таинственной встрече, которая произошла после обеда, либо когда он был в постели, между полуночью и половиной шестого.

— Ну, Бантер, что ты обо всем этом думаешь? — спросил лорд Питер.

— Это не по моей части, милорд. Разве что кажется странным, что джентльмен, который был слишком взбудоражен или нездоров, чтобы сложить свою одежду так, как он привык это делать, вспомнил, что ему надо почистить зубы и поставить ботинки за дверь. Обычно эти две вещи и забывают делать, милорд.

— Если ты на кого-то намекаешь, Бантер, — возмутился лорд Питер, — то я могу сказать только, что эта речь была недостойна тебя. Это мелкая личная проблема, дорогой Паркер. Послушайте, я не хочу вмешиваться, но мне ужасно хочется увидеть эту спальню, и притом как можно скорее.

— Конечно, вы можете пойти и посмотреть на все это — вы, вероятно, обнаружите много вещей, которые я проглядел, — спокойно ответил его собеседник.

— Паркер, друг мой, вы — гордость и честь Скотленд-Ярда! Смотрю я на вас, и Сагг представляется мне мифом, сказкой, мальчиком-идиотом, порожденным на свет мозгом какого-то поэта-фантазера. Сагг слишком совершенен, чтобы быть настоящим. Кстати, он что-нибудь узнал о трупе?

— Сагг говорит, — ответил Паркер, стараясь точно передать слова Сагга, — что человек умер от удара по шее. Это ему сказал врач. Сагг говорит, что убийство произошло день или два назад. Это тоже ему сказал врач. Сагг полагает, что это тело принадлежало богатому еврею в возрасте около пятидесяти лет. Это ему мог сказать кто угодно. Он говорит, что нелепо предполагать, что труп втащили через окно так, чтобы никто ничего об этом не знал. Он говорит, что, скорее всего, человек вошел через дверь и был убит кем-то из семьи или прислуги. Он арестовал девушку, хотя она мала ростом и выглядит хрупкой и болезненной и никак не могла угробить кочергой крепкого и рослого мужчину. Сагг арестовал бы и Типпса, но Типпс весь вчерашний день, а также позавчерашний был в Манчестере и вернулся домой только прошлой ночью, — сказать по правде, Сагг все равно хотел арестовать его, хотя если человек был мертв уже день или два, то малыш Типпс никак не мог убить его накануне вечером. Но завтра он все равно арестует его как соучастника, а также старую леди с ее вязаньем — я бы этому не удивился…

— Ну что ж, я рад, что у малыша такое крепкое алиби, — заметил лорд Питер, — хотя, если вы основываете свою версию на трупной бледности, синюшности, окоченелости и прочих, казалось бы, вполне убедительных для здравомыслящего человека доказательствах, вы должны быть готовы к тому, что какой-нибудь скептик из прокуратуры просто-напросто наплюет на все свидетельства медицинского характера. Помните защиту Импи Биггза в деле с этим чайным магазином в Челси? Шесть медиков в расцвете сил, противоречащие один другому, и старый Импи, расписывающий всякие аномальные случаи из Глейстера и Диксона Манна, пока глаза присяжных не завертелись в глазницах! «Готовы ли вы поклясться, доктор Сингамтайт, что начало трупного окоченения указывает без всякой возможной ошибки на час смерти?» — «Согласно моему опыту, в большинстве случаев», — отвечает доктор холодно и непреклонно. «А, говорит Биггз, — но ведь это суд, а не парламентские выборы. Мы не можем продолжать без выражения особого мнения меньшинства. Закон, доктор Сингамтайт, уважает права меньшинства, живого или мертвого». Какой-нибудь осел смеется, и старый Биггз выпячиваем грудь и бесстрастно продолжает: «Джентльмены, это не предмет для смеха. Мой клиент — честный и уважаемый джентльмен, он боролся за свою жизнь, джентльмены, и дело обвинения доказать его виновность — если оно это сможет — без всякой тени сомнения. Итак, я снова спрашиваю вас, доктор Сингамтайт, можете ли вы торжественно поклясться, без малейшей тенисомнения, — вероятной или возможной тени сомнения, — что эта несчастная женщина встретила свою смерть не раньше и не позже, чем вечером в четверг? Вероятнее всего? Джентльмены, мы не иезуиты, мы прямые и честные англичане! Вы не можете просить жюри, состоящее из прирожденных англичан, осудить кого-либо на основании «вероятности». Гром аплодисментов.

— Подзащитный Биггза все равно был виновен, заметил Паркер.

— Конечно. И тем не менее он был оправдан. Уимзи подошел к книжному шкафу и вынул из него том «Судебной медицины». — «Время наступления трупного окоченения может быть установлено только самым общим образом весьма приблизительно, так как результат определяется многими факторами». Осторожная скотина. «Однако в среднем окоченение может наступить — шея и нижняя челюсть — через 5—6 часов после смерти»… м-м-м... «до полного окоченения проходит, по всей вероятности, до 36 часов. Однако при некоторых обстоятельствах оно может наступить и необычно рано или значительно задержаться»! Очень помогает, верно? «Браун-Сэкар утверждает… три с половиной минуты после смерти... В некоторых случаях наступало только спустя 16 суток после смерти... сохранялось в течение 21 дня». Господи! «Модифицирующими факторами являются: возраст... состояние мускулатуры или лихорадочное состояние... или высокая температура окружающей среды... и так далее и тому подобное... почти все, что угодно. Впрочем, не важно. Вы можете сообщить свои доводы насчет того, чего это все стоит, инспектору Саггу. Уж он-то и того не знает. — Он отложил книгу подальше. — Вернемся к фактам. Что вы сами разузнали о трупе?

— Ну, — ответил детектив, — не так уж много. Я был озадачен, откровенно говоря. Могу сказать, что это был богатый человек, но вышедший из низов и что его богатство пришло к нему совсем недавно.

— А, так вы заметили мозоли у него на руках — я уж думал, вы это пропустили.

— Обе ноги у него были сильно натерты и даже с пузырями — он носил тесную обувь.

— А также прошел много пешком, — сказал лорд Питер, — чтобы натереть себе такие пузыри. Не поразило ли вас это — у такого несомненно небедного человека?

— Ну, не знаю. Пузыри были двух-трехдневной давности. Может быть, однажды ночью он задержался где-нибудь в пригороде — трамвай только что ушел, такси не видно — и ему пришлось пешком добираться домой.

— Это возможно.

— У него на спине и на одной ноге были какие-то красные пятна, происхождение которых я не могу объяснить.

— Я видел их.

— Как вы их объясняете?

— Позже скажу, продолжайте.

 — У него была очень сильная дальнозоркость — странно сильная для человека в расцвете лет.  Стекла пенсне были как у старика. Кстати, к пенсне была прикреплена превосходной работы цепочка из плоских звеньев, образующих определенный рисунок. Мне пришло в голову, что с ее помощью труп можно было бы опознать,

— Я только что поместил о ней объявление в «Таймс», — заметил лорд Питер. — Продолжайте.

— Он носил пенсне довольно долго — оно было а починке два раза.

— Прекрасно, Паркер, прекрасно. Вы понимаете важность этого?

— Боюсь, что не особенно, а что?

— Не важно, продолжайте.

— Он был, вероятно, угрюмым и вспыльчивым человеком — его ногти были обгрызены до мяса, даже пальцы его были покусаны. Он выкуривал горы сигарет без мундштука. Он тщательно следил за своей внешностью.

— Вы осмотрели комнату в целом. У меня не было такой возможности.

— Что касается улик, то мне удалось найти немного. Сагг и компания все там истоптали, не говоря уж о малыше Тиггсе и его служанке, но я заметил очень четкое пятно сразу же за изголовьем ванны, словно там стояло что-то очень мокрое. Вряд ли это можно назвать уликой.

— Конечно, всю ночь шел сильный дождь.

— Да. А вы заметили, что копоть на подоконнике была с каким-то неясным узором?

— Заметил, — ответил Уимзи, — и тщательно осмотрел его, но не увидел ничего, не считая того, что кто-то или что-то опиралось на подоконник. — Он снял свой монокль и передал его Паркеру.

— Ей-богу, это же мощная линза.

— Именно, — пояснил Уимзи, — и к тому же крайне полезная штука, когда вам надо незаметно что-нибудь осмотреть и в то же время иметь вид набитого дурака. Только она не подходит для того, чтобы носить ее постоянно, — если на вас посмотрят анфас, то непременно скажут: «Господи, как же он вообще видит этим глазом!» И все же она полезна.

— Мы с Саггом обследовали и почву под окном позади здания, но не обнаружили ни следа, — продолжал Паркер.

— Это интересно. А на крыше вы смотрели?

— Нет.

— Мы займемся этим завтра. Водосточный желоб находится всего, в паре футов над окном. Я измерил его своей тростью — спутник джентльмена-разведчика, как я ее называю его, — на нее нанесены дюймовые деления. Временами она — неоценимый помощник. У нее внутри спрятан стилет, а в набалдашнике — компас. Я специально взял ее с собой. Еще что-нибудь?

— Боюсь, что нет. Давайте послушаем вашу версию, Уимзи.

— Ладно, я думаю, что вы выдержали экзамен по большинству пунктов. Я заметил только одно или два небольших противоречия. Например, человек носит дорогое пенсне в золотой оправе, и притом довольно долго, поскольку чинил его дважды. Но вот его зубы не только в табачных пятнах, но и сильно испорчены, они выглядят так, словно он никогда в жизни не чистил их. На одной стороне у него отсутствуют четыре коренных зуба, на другой — три, а один из передних зубов сломан как раз посредине. Этот человек тщательно следил за своей внешностью, о чем свидетельствуют его волосы. Что вы там еще сказали в дополнение к этому?

— О, эти вышедшие из низов люди не особенно заботятся о своих зубах и приходят в ужас от перспективы обратиться к зубному врачу.

— Правильно, но один из коренных зубов обломан так, что его острый край врезывается в язык. Нет ничего более мучительного. Уж не думаете ли вы, что человек стал бы терпеть такое, когда он вполне может позволить себе подпилить сломанный зуб?

— Ну, люди странные существа. Я знавал слуг, которые терпели страшные муки, но не решались войти кабинет дантиста. Как вы все это понимаете, Уимзи?

— Что ж, может быть, вы правы, — кивнул лорд Питер. — Второе: этот джентльмен, у которого волосы пахнут «Пармской фиалкой», а ногти аккуратно подстрижены, никогда не мыл уши. У него полно серы в ушах. Это отвратительно.

— Ну, здесь вы меня обошли, Уимзи, при осмотре трупа я совсем не обратил на это внимания. Да, действительно, старые привычки умирают с трудом.

— Вот именно! В-третьих: джентльмен с маникюром, бриолином и всем остальным страдает от блох.

— Ей-богу, вы правы! Блошиные укусы. Мне это в голову не приходило.

— В этом нет никаких сомнений, старина. Следы их были слабые и старые, но несомненные.

— Конечно, раз вы это говорите. И тем не менее, это может случиться с каждым. На позапрошлой неделе я всю ночь отбивался от блох в лучшем отеле в Линкольне.

— Да, конечно, все эти вещи могут случиться с кем угодно, но — по отдельности. Четвертый пункт: джентльмен, который пользуется «Пармской фиалкой» при уходе за волосами и тэ дэ и тэ пэ, моет свое тело крепким карболовым мылом — таким крепким, что его запах висит в воздухе спустя 24 часа или около того.

— Карболовое мыло — хорошее средство от блох.

— Паркер, у вас на все готов ответ! Пятый пункт: у джентльмена с ухоженными, наманикюренными, хотя и обгрызенными ногтями оказываются отвратительные, черные ногти на пальцах ног, словно он годами не подстригал их.

— Это опять-таки дело привычки!

— Возможно, но, согласитесь, привычка странная. Далее, шестой, и последний, пункт: этот джентльмен с целым набором неджентльменских привычек прибывает в чужой дом в середине ночи под проливным дождем и к тому же, очевидно, через окно, будучи, напоминаю, мертвым уже в течение суток, и спокойно ложится в ванну мистера Типпса, одетый не по сезону в пенсне. На голове у него идеальная стрижка, будто бы он только что побывал у парикмахера, о чем говорит некоторое количество коротких волосков, прилипших к шее и стенкам ванны, кроме того, он совсем недавно брился — на щеке у него даже осталась полоска высохшего мыла...

— Уимзи!

— Подождите минутку — а также засохшая мыльная пена у него во рту...

Бантер встал и вытянулся перед детективом — с ног до головы почтительный вышколенный камердинер.

— Еще немного бренди, сэр? — пробормотал он.

— Уимзи, — сказал Паркер, — от вашего рассказа у меня мурашки бегут по коже.

Он опрокинул в себя содержимое рюмки, пристально посмотрел на нее, словно удивленный тем обстоятельством, что она вновь оказалась пустой, поставил ее на стол, встал, прошел к книжному шкафу, повернулся кругом, постоял, прислонившись к нему, и произнес:

— Послушайте, Уимзи, вы начитались детективных историй, вы говорите чепуху.

— Почему же чепуху? — сонно возразил Уимзи. — Великолепный сюжет для детективного романа получился, а? Бантер, мы его запишем, а ты проиллюстрируешь его своими фотографиями.

— Мыло у него во рту?.. Да ерунда это! — сказал Паркер. — Это должно быть что-нибудь другое...

— Э, нет, возразил лорд Питер, — там даже были волосы. Жесткие и довольно длинные — у него была борода.

Он вынул из кармана свои часы и вытащил из них пару волосков, которые были зажаты между внутренней и внешней крышками.

Паркер повертел их в руках, поднес к свету, чтобы рассмотреть внимательнее с помощью, лупы, передал их невозмутимому Бантеру и сказал:

— Вы хотите мне сказать, Уимзи, что живой человек, — он хрипло рассмеялся, — сбрил себе бороду с открытым ртом, а затем пошел куда-то и был убит с полным ртом волос? Да вы с ума сошли.

— Я вам этого не говорил, — возразил Уимзи. — Вы, полицейские, все похожи друг на друга — у вас в голове только одна мысль. Будь я проклят, если могу понять, как вас вообще назначили на эту должность. Он был побрит после того, как его убили. Ловко, не правда ли? Веселенькая работенка для парикмахера, а? Ну, сядьте, наконец, и перестаньте топать, как слон, по всей комнате. Во время войны происходят вещи и похуже. Это только старый дешевый бульварный ужастик. Но вот что я вам скажу, Паркер, мы имеем дело с необычным преступником — настоящим артистом с богатым воображением. Это настоящее, артистичное и законченное дело. Мне это нравится, Паркер.


Глава 3


Лорд Питер закончил играть сонату Скарлатти и задумчиво посмотрел на свои руки. У него были длинные сильные пальцы с широкими плоскими суставами и прямоугольными концами. Когда он играл, обычное довольно жесткое выражение его глаз смягчалось, но зато его большой нерешительный рот приобретал жесткость. Он никогда не старался выглядеть красавчиком — его лицо портил длинный узкий подбородок и высокий покатый лоб, подчеркнутый приглаженными, зачесанными назад паклеобразными волосами. Лейбористские газеты в своих карикатурах, смягчая характерность его подбородка, изображали его как типичного аристократа.

— Какой чудесный инструмент, — заметил Паркер.

— Да, он не так уж плох, — сказал лорд Питер, — но для Скарлатти требуется старинный клавесин. Фортепиано слишком современный инструмент — он слишком выделяет все колебания и обертоны. Это не годится для нашей работы, Паркер. Ну как, пришли вы к какому-нибудь выводу?

— Человек в ванне, — методично стал излагать свои соображения Паркер, — никоим образом не был состоятельным человеком, очень заботившимся о своей внешности. Он был рабочим, безработным, но только недавно потерявшим работу. Он бродил по городу в поисках работы, когда нашел свою смерть. Кто-то его убил, вымыл, надушил и побрил, чтобы изменить его внешность, после чего, не оставив никаких следов, уложил его в ванну Типпса. Вывод: убийца был очень сильным человеком, поскольку он прикончил его одним ударом по шее, человеком с холодным умом и весьма высоким уровнем интеллекта, поскольку он проделал все эти отвратительные манипуляции не оставив никаких следов, человеком богатым и утонченным, поскольку все необходимое для элегантного туалета было у него под рукой, и человеком со странным, почти извращенным воображением, о чем говорят такие отталкивающие детали, как то, что он раздел его, уложил в ванну и к тому же украсил пенсне.

— Да, он просто поэт преступления, — заметил Уимзи. — Кстати, ваше недоумение относительно пенсне можно прояснить: очевидно, пенсне никогда не принадлежало убитому.

— Ну, это только создает новую загадку. Можно предположить, что убийца оставил его столь любезно как ключ к собственной личности.

— Вряд ли можно принять это: скорее всего, у него есть то, что отсутствует у большинства преступников, — чувство юмора.

— Довольно мрачный юмор.

— Верно. Но человек, который может позволить себе демонстрировать чувство юмора при таких обстоятельствах, ужасен. Интересно, а что он делал с телом в промежутке между убийством и размещением трупа в ванне у Типпса? И здесь возникает еще ряд вопросов. Как он его туда донес? И зачем? Втащил ли он его через дверь, как предполагает наш горячо любимый Сагг, или через окно, как полагаем мы на основании не очень убедительной улики в виде пятна на подоконнике? Были ли у убийцы сообщники? Участвовал ли в этом малыш Типпс или его служанка? Не стоит пренебрегать этой версией только потому, что Сагг склоняется к ней. Даже идиоты иногда высказывают истину — случайно. А если это не так, то почему именно Типпс был выбран жертвой этого отвратительного розыгрыша? Разве у кого-нибудь может быть злоба на Типпса? Что за люди живут в других квартирах этого дома? Все это мы должны выяснить. Может быть, Типпс играет на пианино по ночам над их головами или портит репутацию подъезда, приводя домой женщин легкого поведения? Существуют ли архитекторы-неудачники, жаждущие его крови? Черт возьми, Паркер, должен же быть где-нибудь мотив для этого преступления? Вы ведь знаете — нет преступления без мотива.

— Может быть, убийца — сумасшедший?.. — с сомнением произнес Паркер.

Вы можете представить себе, чтобы сумасшедший действовал столь разумно? Он не совершил ошибок — никаких, если не считать ошибкой то, что он оставил волосы во рту жертвы. Итак, во всяком случае это не Ливи, здесь вы правы. Как бы там ни было, но ни ваш гипотетический сумасшедший, ни мой убийца-артист не оставил нам никаких настоящих улик, с помощью которых мы могли бы продвинуться дальше, так? И нет никаких очевидных мотивов, объясняющих его действия. И еще не хватает двух костюмов, которые исчезли минувшей ночью: сэр Рубен уходит, не прикрывшись даже фиговым листочком, а таинственный тип оказывается в пенсне, совершенно неуместном с точки зрения благопристойности. Черт побери! Если бы только у меня был какой-нибудь повод взять это тело для обследования официально...

Зазвонил телефон. Молчаливый Бантер, о котором и лорд Питер, и Паркер почти позабыли, снял трубку.

— Это пожилая леди, милорд, — сказал он. — Думаю, что она глухая, — она ничего не слышит, но спрашивает вашу светлость.

Лорд Питер схватил трубку и заорал в нее «Алло!», от которого могла бы расколоться какая-нибудь вулканическая порода. Несколько минут он слушал с недоверчивой усмешкой, которая постепенно расплылась в широкую улыбку восторга. Наконец он несколько раз воскликнул: «Хорошо, хорошо!» — и повесил трубку.

— Ну и ну! — провозгласил он, сияя лучезарной улыбкой. — Старая охотничья птица! Это старая миссис Типпс. Глухая, как столб. Но решительная. Настоящий Наполеон. Несравненный Сагг сделал очередное открытие и арестовал малыша Типпса. Старая леди осталась одна в квартире. Уходя, Типпс крикнул ей: «Сообщи об этом лорду Питеру Уимзи!» Неустрашимая старая дама вступила в схватку с телефонной книгой. Перебудила всех на телефонной станции. Не принимает ответа «нет», поскольку не слышит его, заявляет, чтобы ее соединили, спрашивает меня, смогу ли я сделать все, что только в моих силах. Говорит, что будет чувствовать себя в безопасности в руках настоящего джентльмена. Ах, Паркер, Паркер! Я бы поцеловал ее, я бы действительно мог, как говорит Типпс, поцеловать ее. Но я напишу ей... нет, черт возьми, Паркер, мы отправляемся в гости. Бантер, захвати свою адскую машину и порошок магния. Я сказал бы, что мы образуем товарищество — объединяем оба дела и разрабатываем их совместно. Сегодня вечером мы обследуем труп, а завтра я займусь поисками вашего еврея. Я чувствую себя таким счастливым, что готов, кажется, взорваться. Бантер, мои ботинки! Да, кстати, Паркер, я полагаю, ваши ботинки на резиновых подошвах? Нет? Это не годится, вам нельзя ходить в такой обуви. Ладно, мы одолжим вам пару. Перчатки? Вот они. Моя трость, фонарик, сажа, пинцет, коробочки для пилюль — все готово?

— Конечно, милорд.

— Ах, Бантер, да не смотри ты так, я вовсе не хотел тебя обидеть. Я верю в тебя, доверяю тебе... Сколько у меня денег? Этого достаточно. Знаете, Паркер, я когда-то был знаком с одним человеком, который позволил всемирно известному отравителю проскользнуть сквозь его пальцы, потому что кассовый аппарат в метро не принимал ничего, кроме пенни. В кассу стояла очередь, и дежурный у входа не пустил его. Он предложил дежурному пятифунтовый банкнот — все, что у него было с собой, — за поездку до Бейкер-стрит, которая стоила два пенни, и, пока они ругались, преступник вскочил в поезд. И далее оказался в Константинополе, где он жил под личиной пожилого представителя Англиканской Церкви, путешествующего со своей племянницей. Ну, все готовы? Пошли!

Едва они вышли на сверкающую огнями Пикадилли, как Уимзи резко остановился с коротким восклицанием.

— Подождите-ка минутку, — пояснил он. — Мне пришла в голову одна мысль. Если Сагг сейчас там, то у нас будут неприятности» Я должен сделать ему короткое замыкание.

Он побежал обратно, а оставшиеся двое воспользовались несколькими минутами его отсутствия, чтобы поймать такси.

Инспектор Сагг и подчиненный ему цербер дежурили у дома 59 на улице Квин-Кэролайн-Мэншнс и не были расположены допускать в дом неофициальных следователей. Здесь лорд Питер столкнулся с весьма грубыми манерами и с тем, что лорд Биконсфилд охарактеризовал бы как «очень умелую бездеятельность».

Напрасно лорд Питер пытался объяснить, что его пригласила миссис Типпс от лица ее сына.

— Пригласила! — фыркнул инспектор Сагг. — Вот я ее уж точно «приглашу», если она не побережется. Не удивился бы, если окажется, что она тоже замешана в этом деле, только она так глуха, что уже вообще ни на что не годится.

— Послушайте, инспектор, — обратился к нему лорд Питер, — какой смысл в вашей упрямой несговорчивости? Вы же знаете, что в конце концов я все же попаду в дом. Черт возьми, я же не вырываю хлеб изо рта ваших детей. Никто ведь не заплатил мне за то, что я нашел для вас изумруды лорда Эттенбери.

— Моя обязанность — не пускать сюда посторонних, — угрюмо ответил инспектор Сапу — и пусть они держатся подальше.

— Я никогда не говорил вам, чтобы вы держались подальше, — беззлобно ответил лорд Питер, усаживаясь на ступеньки, чтобы обсудить это дело с комфортом, — хотя у меня нет никаких сомнений в том, что осторожный человек в принципе хорошая вещь, если, конечно, это не преувеличивать. Золотое правило, Сагг, как говорит Аристотель, не позволять себе становится собакой на сене. Вы когда-нибудь были собакой на сене, Сагг?

— Я не собираюсь сидеть здесь и болтать с вами, — не выдержал Сагг. — Вот что, Которн, сбегай и посмотри, в чем там дело, если только эта старая стерва позволит тебе войти в квартиру. Заперлась там наверху и чего-то кричит, — пояснил инспектор — Одного этого достаточно, чтобы заставить человека отказаться от преступления и заняться садоводством.

Констебль вернулся.

— Это из Ярда, сэр, — доложил он, деликатно покашливая. — Сэр говорит, чтобы лорду Уимзи были предоставлены все благоприятные возможности, сэр. Хм-м! — Он бесстрастно стоял в сторонке, глядя на свое начальство тусклым взглядом.

— Пять очков, — весело сказал лорд Питер. — Ваш шеф — близкий друг моей матери. Не ходите туда, Сагг, а? У вас и так полный дом? Не надо ворчать, я сделаю его еще немного полнее.

И он вошел в дом вместе со своими спутниками.

Тело уже унесли несколько часов назад, и когда они исследовали ванную комнату и всю квартиру как невооруженным глазом, так и с помощью фотокамеры компетентного в этом деле Бантера, то поняли, что настоящей проблемой этой семьи была миссис Типпс. Ее сына и служанку забрали в тюрьму, и сразу же оказалось, что никаких друзей в городке у них нет, не считая нескольких деловых знакомых мистера Типпса, но у миссис Типпс не было даже их адресов. Остальные квартиры в доме занимали семья из семи человек, уехавших на зиму за границу, пожилой полковник из Индии со свирепыми манерами, живший один со слугой-индусом, и еще одно уважаемое семейство на третьем этаже, которых беспорядок над их головами раздражал до крайней степени. Когда лорд Уимзи воззвал к главе семейства, тот, правда, проявил некоторую человечность, но миссис Эплдор, появившись внезапно в теплом халате, избавила его от трудностей, в которые он так неосмотрительно вляпался.

— Мне очень жаль, — заявила она, — но боюсь, что мы никоим образом не можем вмешиваться в это дело. Это очень неприятное дело, мистер... э-э... боюсь, что не расслышала ваше имя... И к тому же мы всегда считали, что лучше держаться от полиции подальше. Конечно, если Типпсы действительно ни в чем не виновны, а я надеюсь, что эта так, то это для них большое несчастье, но я должна отметить, что все обстоятельства этого дела кажутся мне весьма подозрительными — и для Теофилуса тоже, — и мне совсем не нравится, чтобы потом говорили, что мы помогали убийцам. Еще подумают, что мы соучастники. Вы, конечно, молоды, мистер... э-э...

— Это лорд Питер Уимзи, моя дорогая, — мягко пояснил Теофилус.

Она оставалась невозмутимой.

— Ах да, — сказала она, — полагаю, что вы дальний родственник моего покойного кузена, епископа Карисбрукского. Бедняга! Его всегда водили за нос всякие самозванцы. Он так и умер, не научившись разбираться в людях. Мне кажется, вы похожи на него, лорд Питер.

— Сомневаюсь в этом, — ответил лорд Питер. — Насколько мне известно, он очень дальний мой родственник, хотя, как говорят, мудр тот ребенок, который знает своего собственного отца. Поздравляю вас, дорогая леди, с вашим сходством с другой стороной семейства. Надеюсь, вы простите мне это вторжение к вам посреди ночи, хотя, как вы говорите, мы все одна семья, и я буду очень обязан вам за то, что вы позволили мне полюбоваться этой просто очаровательной вещью, которая на вас надета. Нет, не беспокойтесь, мистер Эплдор. Думаю, что самое лучшее, что я могу сейчас предпринять, — это отвезти эту старую леди к моей матери и убрать ее с вашей дороги. Иначе вы в один прекрасный день обнаружите, что ваши христианские чувства овладеют всем, что в вас есть хорошего, — ведь ничто так не нарушает домашний комфорт, как христианские чувства. Спокойной ночи, сэр, спокойной ночи, дорогая леди, просто потрясающе, что вы позволили мне войти к вам в квартиру.

— Прекрасно! сказала миссис Эплдор, когда за ним закрылась дверь.

Благодарю любовь и доброту,
Что улыбались мне, когда родился я, —
сказал лорд Питер, — и научили меня быть бесстыдно наглым, когда мне это надо. Ну и стерва!

В два часа ночи лорд Питер Уимзи на автомобиле одного своего друга прибыл в «Дауэр-Хаус» в Денвере в компании со старой глухой леди и древним чемоданом.

— Очень мило, что ты заехал ко мне, дорогой, — безмятежно сказала вдовствующая герцогиня. Это была маленькая полная женщина с белоснежными волосами и изысканно красивыми руками. Лицом она настолько же не походила на своего младшего сына, насколько была похожа на него характером. Ее темные глаза весело и задиристо поблескивали, а манеры и движения отличались быстротой и решительностью. Она сидела, набросив на плечи очаровательную шаль, и смотрела, как лорд Питер ел холодное мясо я сыр, словно его приезд в таких нелепых обстоятельствах и с такой компанией был самым заурядным событием, каковым оно, с его точки зрения, и являлось.

— Ты уложила в постель старую леди? — спросил лорд Питер.

— Да, конечно, дорогой. Такая удивительная личность, не правда ли? И очень смелая. Она говорит, что никогда еще не садилась в автомобиль. Но она думает, что ты очень милый молодой человек, дорогой, так заботишься о ней. Ты похож на ее сына. Бедный маленький мистер Типпс! Почему это твой друг инспектор решил, что Типпс мог кого-то убить?

— Мой друг инспектор решил доказать, что назойливый гость, которого нашли в ванне мистера Типпса, — это сэр Рубен Ливи, который прошлой ночью таинственно исчез из своего дома. Вот линия его рассуждений: куда-то делся средних лет джентльмен из дома на Парк-Лейн, причем без какой-либо одежды. С другой стороны, мы нашли джентльмена средних лет без одежды в Бэтгерси. Следовательно, это один и тот же человек, что и следовало доказать, и поэтому малыш Типпс сейчас в тюрьме.

— Ты что-то недоговариваешь, дорогой, — мягко заметила герцогиня. — Почему надо было арестовывать мистера Типпса, даже если эти двое — одно лицо?

— Сагг должен был кого-то арестовать, — пояснил лорд Питер, — есть кое-какие незначительные улики, которые как будто поддерживают версию Сагга. Только я точно знаю, на основании того, что видел собственными глазами, что эта версия неверна. Прошлой ночью, приблизительно в четверть десятого, одна молодая женщина прохаживалась по Бэттерси-парк-роуд по причинам, известным только ей, когда она увидела некоего джентльмена в шубе и цилиндре, с раскрытым зонтиком, который медленно шел по улице, всматриваясь в названия поперечных улиц. Он выглядел несколько неуместно в это время и в этом районе, поэтому, не будучи женщиной застенчивой, видите ли, она подошла к нему и сказала: «Добрый вечер». А таинственный незнакомец отвечает ей: «Пожалуйста, вы не скажете мне, ведет ли эта улица к Принс-Уэльс-роуд?» Она кивнула и спросила его в шутливой манере, что он здесь делает и все такое. Однако она не была очень уж откровенна в отношении этой части разговора, поскольку раскрывала свое сердце инспектору Саггу, видите ли, а благодарная наша страна платит ему за то, чтобы у него были чистые и очень возвышенные идеалы, так? Во всяком случае, этот ночной джентльмен сказал ей, что не может пойти с ней в данный момент, поскольку у него назначена деловая встреча. «Мне надо пойти к одному человеку и поговорить с ним, дорогая» — так, по ее словам, он сказал и дальше пошел по Александр-авеню в направлении к Принс-Уэльс-роуд. Она стояла и смотрела ему вслед, удивленная и встревоженная, когда к ней присоединился ее дружок, который сказал: «Нечего тебе терять на него свое время — это Ливи. Я знал его, когда жил в Вест-Энде, и девушки называли его Неприступным». Имя ее дружка не разглашается ввиду его возможного соучастия в этой истории, но девушка клянется, что было сказано именно это. Она больше и не вспоминала об этой встрече, пока молочник не принес весть о всяких волнениях на Квин-Кэрблайн-Мэншнс. Тогда она пришла в полицию, хоть она, как правило, полиции не любит, и спросила дежурного, не было ли у мертвого джентльмена бороды и очков. Ей сказали, что у него были очки, но никакой бороды, и тогда она неосторожно сказала: «Ну, значит, это был не он». И тогда дежурный спросил: «А кто этот он?» — и схватил ее за ворот. Такова ее история. Конечно, Сагг был в восторге и на основании этих ее показаний посадил Типпса в тюрьму.

— О Господи, — сказала герцогиня. — Я надеюсь, у этой бедной девушки не будет неприятностей?

— Не стал бы на это надеяться, — ответил лорд Питер. — Именно Типпс, кажется, получит по шее. Кроме того, он сделал одну безумную вещь. Я вытянул это из Сагга, хотя он очень неохотно давал любую информацию. Похоже, что Типпс запутался, когда рассказывал о поезде, в котором он приехал из Манчестера. Сначала он сказал, что приехал домой в десять тридцать. Затем они прижали Глэдис Хоррокс, которая выдала, что он вернулся только после одиннадцати сорока пяти. Затем Типпс, когда его попросили объяснить это расхождение, начал заикаться и путаться и заявил, что опоздал на поезд. Затем Сагг навел справки на вокзале Святого Панкраса и обнаружил, что Типпс оставил сумку в камере хранения в десять часов. Когда Типпса попросили объяснить это, он, еще больше запутавшись, сказал, что шел несколько часов пешком — встретил друга. На вопрос, кого именно, ответить не смог и окончательно растерялся. В общем, неизвестно, на что он потратил столько времени, почему не вернулся за своей сумкой, в котором часу возвратился домой, каким образом получил синяк на лбу. Фактически он ничего не может рассказать о себе. Снова допросили Глэдис Хоррокс. На этот раз она заявила, что Типпс пришел в десять тридцать. Затем призналась, что не слышала, как он вошел, и не смогла объяснить, почему она вначале сказала прямо противоположное. Разрыдалась. Противоречит себе. У всех растут подозрения. Обоих сажают в тюрьму.

— Судя по тому, что ты рассказал, дорогой, — начала герцогиня, — вся эта история кажется очень запутанной и не совсем респектабельной. Бедный маленький мистер Типпс был бы ужасно расстроен всем, что кажется неприличным.

— Интересно, что он сделал, — задумчиво произнес лорд Питер. — Я действительно не думаю, что он совершил это убийство. Кроме того, я полагаю, что тот парень был уже мертв день или два, хотя не следовало бы особенно полагаться на свидетельство врача. Да, занятная задачка.

— Очень любопытная, дорогой. Но так печально думать о бедном сэре Рубене. Я должна написать несколько строк леди Ливи — ты знаешь, я была с ней хорошо знакома еще в Хэмпшире, когда она, была девочкой. Ее тогда авали Кристина Форд, и я так хорошо помню, какой был скандал, когда она решила выйти замуж за еврея. Конечно, это было до того, как он разбогател на нефти в Америке. Ее семья хотела, чтобы она вышла замуж за Джулиана Фрика, который потом так достойно держался и был связан с семьей, но она влюбилась в этого еврея и сбежала с ним. Он был тогда очень красивый, знаешь ли, дорогой, на какой-то иностранный манер, но у него не было никаких средств, а кроме того, Фордам не нравилась его религия. Конечно, в эти дни все мы стали немножко евреями и они не так бы уж и возражали, если бы он хотя бы для вида старался казаться чем-то другим, не евреем, как, например, этот мистер Саймонс, которого мы встретили у миссис Порчестер. Он всегда всем объясняет, что получил свой нос в Италии в эпоху Возрождения, и уверяет, что каким-то образом происходит от Прекрасной Лауры, — так по-дурацки, знаешь ли, дорогой, словно кто-нибудь верит этому. И я уверена, что некоторые евреи очень хорошие люди, но лично я предпочла бы, чтобы они во что-нибудь верили, хотя это, конечно, очень неудобно — этот их обычай не работать по субботам и делать обрезание бедным малюткам, да еще с этой их зависимостью от полнолуния, и это их чудное мясо с каким-то странным названием, и невозможность есть бекон на завтрак. И все же это произошло, и, конечно, для девушки было гораздо лучше выйти за него замуж, если она действительно любила его, хотя я думаю, что молодой Фрик питал к ней нежные чувства и они до сих пор большие друзья. Не то чтобы они когда-либо обручались, было только молчаливое понимание со стороны ее отца, но он так и не женился, знаете, и живет совсем один в этом огромном доме рядом с госпиталем, хотя сейчас он очень богат и известен, и я знаю, что очень многие пытались заполучить его, — например, леди Мэйнуэринг хотела заполучить его для своей старшей дочки, хотя я помню, что в то время говорила, что бесполезно ожидать, чтобы хирург увлекся фигурой, со всех сторон обитой ватой, — у них ведь так много возможностей судить об этом, знаешь ли, дорогой.

— Кажется, у леди Ливи особый дар заставлять людей испытывать к ней нежные чувства, — заметил лорд Питер. — Посмотри на этого неприступного Ливи.

— Совершенно верно, дорогой. Она была просто чудо, и говорят, что ее дочь как две капли воды на нее похожа. Я почти потеряла их из виду, когда Кристина вышла замуж, к тому же твой отец всегда недолюбливал бизнесменов, но я знаю, все считают, что они были образцовой парой. Уже вошло в поговорку, что сэра Рубена так же любили дома, как ненавидели за границей. Я не имею в виду другие страны, ты это знаешь, дорогой, это просто иносказательный способ пояснить суть дела — как в другой пословице «За границей — святой, а дома — сущий дьявол», только наоборот.

— Да, — сказал лорд Питер, — но все же парочку врагов он успел приобрести.

— Даже десятки, дорогой. Сити — такое ужасное место, верно? Они там все измаильтяне, хотя я думаю, что сэру Рубену понравилось бы, если бы его так назвали. Кажется, это означает «не совсем еврей»? Я всегда путала всех этих ветхозаветных персонажей.

Лорд Питер улыбнулся и зевнул.

— Думаю, мне следует вздремнуть часок-другой, — сказал он. — Я должен вернуться в город к восьми утра. Паркер обещал прийти к завтраку.

Герцогиня посмотрела на часы, которые показывали без пяти минут три.

— Я пришлю тебе завтрак в полседьмого, дорогой, — сказала она. — Надеюсь, тебе все понравится. Я сказала им, чтобы положили тебе в постель грелку с горячей водой, — эти льняные простыни такие холодные. Ты можешь вынуть ее, если без нее тебе больше нравится.


Глава 4


— Вот как, значит, обстоят дела, Паркер, — сказал лорд Питер, отодвигая от себя кофейную чашку и раскуривая свою традиционную после завтрака трубку. — Пока что мы ни на шаг не продвинулись в этом деле. Вы что-нибудь еще разузнали после моего ухода?

— Нет, но сегодня утром я побывал на крыше.

— Черт побери, сколько в вас энергии! Послушайте, Паркер, я думаю, что этот план совместных действий чрезвычайно удачен. Гораздо легче следить за чужой работой, чем делать свою — это дает такое восхитительное ощущение, что ты в курсе всех событий, всем нужен и играешь роль босса, а также великолепное чувство, что кто-то другой выполняет всю твою работу. Вы что-нибудь обнаружили?

— Не так уж много. Я искал следы ног, но, естественно, после такого дождя ничего не нашел. Конечно, если бы это все происходило в детективном романе, то дождь прошел бы в самое удобное время — за час до преступления — и осталась бы превосходная коллекция следов, которые могли быть оставлены там только между двумя и тремя часами ночи, но поскольку все это происходило в ноябрьском Лондоне, то с таким же успехом можно было бы искать следы в Ниагаре. Я обыскал и крыши соседних домов и пришел к веселому заключению, что любой человек в любой благословенной квартире по всему этому благословенному ряду домов мог сделать это. Со всех лестниц есть выход на крышу, и сами крыши совершенно плоские — можно бродить по ним так же легко, как и по Шефтсбери-авеню. И все же я нашел кое-какие признаки того, что наш покойник и в самом деле прогуливался там.

— И что же это?

Паркер вынул из кармана несколько клочков какой-то ткани и выложил их перед своим другом.

— Один застрял в водосточном желобе как раз над окном ванной мистера Типпса, второй — в трещине каменного парапета, чуть повыше, а остальные я нашел позади дымовой трубы, где они зацепились за железную стойку. Что вы можете сказать о них?

Лорд Питер тщательно осмотрел их через лупу.

— Интересно, — сказал он. — Чертовски интересно. Ты уже проявил пленку, Бантер? — добавил он, когда его сдержанный помощник вошел с утренней почтой.

— Да, милорд.

— Обнаружил что-нибудь?

— Не знаю, можно ли назвать это «что-нибудь», милорд, — задумчиво произнес Бантер, — но отпечатки я сейчас принесу.

— Пожалуйста, Бантер, — сказал Уимзи и повернулся к Паркеру: — Взгляните, друг мой, в этом номере «Таймс» помещено наше объявление о золотой цепочке. Выглядит очень прилично: «Звоните или приходите на Пикадилли, 110а». Может быть, безопаснее было бы дать номер абонентского ящика, хотя я всегда думаю, что чем более вы искренни с людьми, тем с большей вероятностью вы их обманете — так непривычен наш современный мир к открытой руке и простодушному сердцу.

— Но вы же не думаете, что тот тип, который оставил цепочку на теле, захочет обнаружить себя, придя сюда и расспрашивая о ней?

— Не думаю, олух, — ответил лорд Питер с небрежной учтивостью истинного аристократа, — поэтому я и попытался отыскать того ювелира, который продал эту цепочку. Видите? — Он постучал рукой по газетной заметке. — Это не старая цепочка — вряд ли ее вообще носили. О, спасибо, Бантер. А теперь посмотрите-ка сюда, Паркер. Это те отпечатки пальцев, которые вы вчера заметили на подоконнике и на стенке ванны. Я проглядел их — воздаю вам должное в полной мере за это открытие. Я уничтожен, падаю ниц, меня зовут Ватсон, и вам совсем не надо говорить то, что вы сейчас собираетесь сказать, потому что я признаю все это справедливым. А теперь внимание!

И все трое уставились на фотографии.

— Этот преступник, — заговорил лорд Питер, — прошел по крышам в сырую погоду, и вполне естественно, что сажа попала на его пальцы. Он уложил тело в ванну и тщательно стер все следы своего пребывания, за исключением двух, которые он любезно оставил, чтобы показать нам, как следует делать свою работу. Пятно на полу показывает нам, что он носит обувь на резиновой подошве, а по этой восхитительной серии отпечатков пальцев на краю ванны мы узнаем, что у него обычное количество пальцев и что он был в резиновых перчатках. Вот и все.

Он отодвинул фотоснимки в сторону и снова стал рассматривать обрывки ткани. Внезапно он тихо свистнул.

— Что вы думаете о них, Паркер?

— Мне кажется, что они оторваны от какой-то грубой хлопчатобумажной ткани, — может быть, это простыня или какая-нибудь импровизированная веревка.

— Да, — произнес лорд Питер. — Да. Может быть, это ошибка — это, возможно, даже наша ошибка. Интересно. Скажите мне, вам не кажется, что эти тонкие волокна достаточно длинны и крепки, чтобы удержать висящего человека?

Он замолчал, и его удлиненные глаза превратились в узкие щелочки. Он тихонько попыхивал трубкой.

— Чем вы думаете заняться этим утром? — спросил Паркер.

— Ну что ж, — сказал лорд Питер. — Мне кажется, сейчас настало самое подходящее время и мне принять участие в вашей работе. Давайте заглянем на Парк-авеню и посмотрим, какие проказы замыслил сэр Рубен Ливи, лежа у себя на кровати прошлой ночью.


— Да, миссис Пэмминг, не будете ли вы столь любезны дать мне какое-нибудь одеяло, — сказал мистер Бантер, входя в кухню, — и позвольте мне завесить простыней нижнюю часть окна, чтобы... чтобы уничтожить все блики и отражения, если вам понятно, о чем я говорю, и тогда мы приступим к работе.

Кухарка сэра Рубена Ливи, на которую произвели впечатление джентльменский вид Бантера и его хорошо пошитый костюм, поспешила найти все необходимое. Ее посетитель поставил на стол корзинку, содержащую бутылку для воды, щетку для волос с серебряной отделкой, пару ботинок, маленький рулон линолеума и «Письма купца-самоучки к своему сыну» в сафьяновом переплете. Он взял из-под руки свой зонтик и присоединил его ко всей коллекции. Затем он выдвинул вперед громоздкую фотографическую машину и установил ее по соседству с кухней, после чего, расстелив газету на чистейшем выскобленном столе, он закатал рукава и натянул на руки резиновые хирургические перчатки. Камердинер сэра Рубена, войдя в этот момент и обнаружив Бантера за этим занятием, отодвинул помощницу повара, стоявшую с оторопелым видом, и оглядел аппарат критическим взглядом. Мистер Бантер с дружеской улыбкой кивнул ему и вынул пробку из горлышка бутылки с каким-то порошком.

— Странная птица этот ваш хозяин, верно? — непринужденно спросил камердинер.

— Он не такой, как все, это точно, — ответил мистер Бантер. — А теперь, дорогая моя, — обратился он к девушке с обезоруживающей улыбкой, — не могли бы вы насыпать этого серого порошка на край бутылки, которую я подержу... И то же самое проделать с этим ботинком — вот здесь, у носка. Благодарю вас, мисс, как вас зовут? Прайс? О, но у вас ведь есть и другое имя, кроме Прайс, верно, да? Мэйбл, да? Мне очень нравится это имя — вы очень хорошо это сделали, у вас твердая рука, мисс Мэйбл. Видите, вот здесь? Это отпечатки пальцев — три вот здесь и два здесь, и еще смазанные в двух местах. Нет, не прикасайтесь к ним, моя дорогая, а то вы их сотрете. Мы установим их вот здесь, чтобы сфотографировать, сделать их портреты. А теперь возьмем щетку для волос. А теперь, миссис Пэмминг, не приподнимете ли вы ее за щетину.

— За щетину, мистер Бантер?

— Да, спасибо, миссис Пэмминг, и положите ее вот здесь. А теперь, мисс Мэйбл, еще одна демонстрация вашей ловкости, будьте любезны. Нет, на этот раз мы попробуем воспользоваться сажей. Прекрасно. Я бы и сам не сделал лучше. На этот раз никаких пятен. Это заинтересует его светлость. А теперь займемся этой маленькой книжицей — нет, я сам возьму ее, видите? В этих перчатках и за края — я ведь опытный преступник, миссис Пэмминг, и не хочу оставлять никаких следов. Ну-ка, мисс Мэйбл, обсыпьте порошком весь переплет, а теперь с этой стороны — вот так это надо делать. Множество отпечатков, и нигде не смазано. Все по плану. О, пожалуйста, мистер Грэйвз, не надо прикасаться руками — это может стоить мне места.

— И часто вам приходится этим заниматься? — свысока поинтересовался мистер Грэйвз.

— Сколько угодно, — ответил мистер Бантер со вздохом, рассчитанным на то, чтобы смягчить сердце мистера Грэйвза и завоевать его доверие. — Если вы любезно подержите за край этот кусок линолеума, миссис Пэмминг, то я подержу его с этой стороны, пока мисс Мэйбл орудует с порошком. Да, мистер Грэйвз, нелегкая это жизнь — днем обслуживать хозяина, а ночью заниматься проявлением фотографий. Утренний чай в любую минуту с половины седьмого до одиннадцати, расследование преступлений в любой час. Просто удивительно, какие мысли приходят в головы этих богатых людей, которым нечего делать.

— Удивляюсь, как только вы это выносите, — заметил мистер Грэйвз. — Нет, здесь у нас совершенно не так. Спокойная, размеренная патриархальная жизнь, мистер Бантер. Можно многое сказать в ее пользу. Еда — в определенные часы. К обеду приглашаются достойные, уважаемые семьи — никаких ваших размалеванных женщин, а по ночам никакого обслуживания. Да, многое можно сказать в ее пользу. Как правило, я не якшаюсь с евреями, мистер Бантер, и, конечно, я понимаю, что вам даже льстит, что вы служите в знатном семействе, но в наши дни об этом не так уж заботятся, и я даже скажу, что для человека поднявшегося из низов сэра Рубена никак нельзя назвать вульгарным, а моя хозяйка происходит из графов — бывшая мисс Форд, я хочу сказать, — так она из хэмпширских Фордов. И он и она — оба они всегда очень тактичны.

— Я согласен с вами, мистер Грэйвз, его светлость и меня никогда не относили к людям с узкими взглядами... что? Да, мой дорогой, конечно, это след ноги. Это водостойкий линолеум. Хороший еврей может вполне оказаться хорошим человеком — я всегда говорил это. А еда в определенные часы и тактичность очень дажеговорят в их пользу. Очень прост в своих вкусах этот сэр Рубен, верно? Для такого богатого человека, я хочу сказать.

— Ваша правда, — отозвалась кухарка, — он и ее светлость никогда не привередничают, если обедают вдвоем. Но когда у них собирается хорошая компания, я знаю, что моя стряпня должна быть на высоте, — иначе я здесь просто зря растрачивала бы талант и мастерство, если вы понимаете меня, мистер Бантер.

Мистер Бантер добавил к своей коллекции ручку от зонтика и с помощью горничной начал натягивать простыню на окно.

— Восхитительно, — сказал он. — А теперь это одеяло надо бы расстелить на столе, а второе — на вешалке для полотенец или на чем-нибудь в этом роде, чтобы создать однородный фон... вы очень любезны, миссис Пэмминг... Ах, как бы мне хотелось, чтобы его светлость никогда не тревожил меня по ночам. Много раз случалось, что я не спал до трех и даже до четырех часов ночи, а через час-другой опять на ногах, чтобы напомнить ему, что нам пора отправляться в Шерлокинг на другом конце страны. А грязь, которую он всегда приносит на одежде и ботинках!

— Я уверена, это просто стыд и позор, мистер Бантер! — воскликнула миссис Пэмминг. — Просто низко — так я называю это. Я считаю, что полицейская работа — неподходящее занятие для джентльмена, уж не говоря о лорде.

— И к тому же он такой неряха, — продолжал мистер Бантер, благородно принося в жертву ради доброго дела и характер своего хозяина, и свои собственные чувства. — Уличные ботинки брошены куда-то в угол, одежда, как говорится, развешана на полу....

— Такое часто бывает с людьми, родившимися с серебряной ложкой во рту, — вставил свое слово мистер Грэйвз. — Вот наш хозяин, сэр Рубен, так тот никогда не изменяет хорошим старомодным привычкам. Одежда аккуратно сложена, ботинки поставлены в туалетной комнате, чтобы слуга мог их взять и почистить утром, — старается не осложнять нам жизнь.

— Однако он забыл их выставить позавчерашней ночью.

— Да, действительно, бедный джентльмен, — вступила в разговор кухарка, — а насчет того, что они там говорят, что он будто бы тайком ушел и совершил что-то, чего ему не следовало делать, так я никогда этому не поверю, мистер Бантер, даже если мне придется поклясться в этом собственной жизнью.

— Да! — изрек мистер Бантер, устанавливая свои дуговые лампы и соединяя их с ближайшей розеткой. — Это больше, чем большинство из нас может сказать о своих хозяевах.


— Пять футов и десять дюймов, — сказал лорд Питер, — и ни дюймом больше. — Он недоверчиво уставился на впадину в постельном белье и еще несколько раз измерил ее своим «спутником джентльмена-разведчика», то есть тростью с нанесенными делениями. Паркер прилежно занес эту деталь в записную книжку.

— Я полагаю, что человек ростом в шесть футов два дюйма мог бы оставить в постели вмятину длиной в пять футов и десять дюймов, если бы он спал свернувшись в клубок.

— Неужели в вас есть примесь шотландской крови, Паркер? — спросил с горечью его коллега.

— Насколько мне известно, нет, — ответил Паркер. — А что?

— А то, что из всех осторожных, педантичных и хладнокровных дьяволов, которых я знаю, — пояснил лорд Питер, — вы самый осторожный, педантичный и хладнокровный. Я тут денно и нощно напрягаю мозги, чтобы добавить сенсационную ноту в ваше скучнейшее и сомнительное мелкое полицейское расследование, а вы отказываетесь проявить хоть единственную искорку энтузиазма.

— Но ведь не годится делать поспешные умозаключения?

— Умозаключения? Да вы даже близко не подошли к какому-либо подобию вывода. Я думаю, что, если бы вам попался кот на месте преступления с головой, засунутой в кувшин со сметаной, вы бы сказали, что, по-видимому, кувшин был пуст, когда кот полез в него.

— Но ведь это можно было бы предположить, разве нет?

— Черт вас побери! — рявкнул лорд Питер. Он вставил в глазницу монокль и наклонился над подушкой, тяжело и натужно дыша. — Скорее, дайте мне пинцет, — наконец произнес он. — Господи, да не дышите вы так, вы же не кит. — И он поднял с простыни что-то невидимое.

— Что это? — спросил Паркер.

— Это волос, — угрюмо ответил Уимзи, и его жесткий взгляд стал еще суровее. — Давайте-ка пойдем и обследуем шляпы сэра Ливи, не возражаете? А вы могли бы позвать сюда этого парня... Его фамилия Грэйвз, кажется.

Мистер Грэйвз нашел лорда Питера в туалетной комнате сэра Ливи сидящим на корточках перед рядом шляп, выставленных на полу полями вверх.

— А, вот и вы, — весело сказал Уимзи. — Сейчас мы проведем соревнование по угадыванию — что-то вроде фокуса с тремя шляпами, выражаясь метафорически. Вот девять шляп, включая три цилиндра. Как вы считаете, все они принадлежат сэру Рубену Ливи? Можете вы их опознать? Очень хорошо. Теперь я попробую с трех раз угадать, в какой он был шляпе в ночь своего исчезновения, и если я попаду пальцем в небо — считайте, что я проиграл. Понятно? Вы готовы? Начнем. Между прочим, я думаю, что вы уже сами знаете ответ.

— Ваша светлость хочет спросить, какая шляпа была на сэре Ливи, когда он ушел вечером в понедельник?

— Нет, вы ничегошеньки не поняли, — ответил лорд Питер. — Я спрашиваю, знаете ли вы, — но не говорите мне, я хочу угадать.

— Я действительно знаю, ваша светлость, — сказал Грэйвз с упреком в голосе.

— Ну что ж, — сказал лорд Питер, — поскольку он обедал в «Ритце», он надел цилиндр. Вот три цилиндра. За три попытки я обязательно угадаю правильный, верно? Но это будет не очень спортивно. Я берусь угадать с одной попытки. Он был вот в этом цилиндре. — И он указал на цилиндр рядом с окном. — Прав я, Грэйвз? Выиграл ли я приз?

— Да, это та самая шляпа, — невозмутимо ответил Грэйвз.

— Спасибо, — кивнул лорд Питер. — Это все, что я хотел узнать. Теперь, пожалуйста, попросите Бантера подняться.

Бантер появился на пороге с обиженным видом. Его обычно гладко причесанные волосы растрепались от возни с покрывалом для фокусировки фотоаппарата.

— А, вот и Бантер, — сказал лорд Питер.

— Я здесь, ваша светлость, — произнес Бантер с почтительным укором, — но если вы извините меня за такие слова, то мое место там внизу, у лестницы. Любая служанка покажет вам шляпу сэра Ливи, милорд.

— Я взываю к твоему милосердию, — сказал лорд Питер, — я безнадежно рассорился с мистером Паркером, и сбил с толку вполне достойного уважения мистера Грэйвза, и прошу тебя сказать мне, какие отпечатки пальцев тебе удалось найти. Я не могу быть счастливым, пока не получу ответа, поэтому не будь жесток со мной, Бантер.

— Ну, милорд, ваша светлость, конечно, понимает, что я их еще не сфотографировал, но не стану отрицать, что их вид чрезвычайно интересен, милорд. Маленькая книжка, которая была на ночном столике, имеет отпечатки пальцев только одного человека — на большом пальце его правой руки есть небольшой шрам, и это позволяет легко отличить отпечатки его пальцев. На щетке для волос, милорд, тоже имеется та же самая серия отпечатков. На зонтике, стакане для зубных щеток и на ботинках — на всех этих предметах есть две серии отпечатков: отпечатки пальцев руки со шрамом на большом пальце, которую я считаю рукой сэра Рубена, милорд, и серия пятен, наложенных поверх отпечатков первой серии, если можно так выразиться, милорд, которые могут принадлежать — или не принадлежать — той же руке, но в резиновых перчатках. Я смог бы рассказать вам точнее, если бы сфотографировал их, чтобы сделать нужные измерения, милорд. Тот линолеум, который лежал перед умывальником, очень подходящий объект, милорд, если вы извините меня за упоминание о нем. Помимо следов от ботинок сэра Рубена, которые отметили ваша светлость, там есть отпечаток голой мужской ноги — гораздо меньшего размера.

Лицо лорда Питера озарилось слабым, почти религиозным светом.

— Ошибка, — едва выдохнул он. — Ошибка — маленькая, но он не может ее себе позволить. Когда в последний раз мыли линолеум, Бантер?

— В понедельник утром, милорд. Его мыла горничная и запомнила этот факт. Она сделала только одно замечание, и очень к месту. Остальные домочадцы...

— Ну, что я говорил, Паркер? — воскликнул лорд Питер. — Пять футов и десять дюймов, и ни одним дюймом больше. И он не посмел воспользоваться щеткой для волос. Прекрасно. Но ему все же пришлось надеть цилиндр. Джентльмены ведь не могут возвращаться домой поздней ночью да еще под дождем без шляпы, знаете ли, Паркер. Взгляните-ка. Что вы об этом думаете? Два набора отпечатков пальцев на всем, кроме книги и щетки, следы двоих людей на линолеуме и два типа волос в цилиндре!

Он поднес один из цилиндров поближе к свету и пинцетом извлек из него улику.

— Подумайте об этом, Паркер: помнить о щетке и забыть про шляпу, все время помнить о пальцах и беззаботно ступить ногой на линолеум. Вот они — видите? — черные волосы и каштановые, скорее даже рыжие. Черные в шляпе-котелке и в панаме, а черные и рыжие в том цилиндре, в котором он вышел из дому в свою последнюю ночь. А еще — просто чтобы убедиться, что мы на правильном пути, — всего один рыжий волос на подушке, вот на этой подушке, Паркер, которая находится не на своем обычном месте. У меня просто слезы наворачиваются на глаза.

— Вы хотите сказать, что... — медленно произнес детектив.

— Я хочу сказать, — ответил лорд Питер, — что человек, которого кухарка видела прошлой ночью на крыльце, не был сэром Рубеном Ливи. Я хочу сказать, что это был другой человек, который на пару дюймов ниже ростом, который пришел сюда в одежде и обуви сэра Ливи и открыл дверь ключом сэра Ливи. Да, это был смелый и хитрющий дьявол, Паркер. На руках у него были резиновые перчатки, которые он ни разу не снял, и он изо всех сил старался заставить нас поверить, что именно Ливи спал здесь прошлой ночью. Он рискнул — и выиграл. Поднялся наверх, разделся, даже умылся и почистил зубы, хотя и не воспользовался щеткой для волос из опасения оставить на ней свои волосы. Ему пришлось гадать, что Ливи делал со своей одеждой и обувью, когда ложился спать. Оказалось, что одна догадка была верной, другая — нет. Постель должна выглядеть так, словно в ней спали, поэтому он ложится в нее и лежит там в пижаме своей жертвы. Затем ночью, вероятно в самые глухие часы между двумя и тремя, он встает, одевается в свою собственную одежду, которую принес с собой в сумке, и прокрадывается к выходу. Если кто-нибудь проснется и обнаружит его, он пропал, но он смелый человек и идет на риск. Он открывает дверь, вслушивается, нет ли поблизости случайного пешехода или полицейского, совершающего обход. Он тихонько выскальзывает из дома, спокойно закрывает дверь своим ключом и быстро уходит в ботинках с резиновыми подошвами — он принадлежит к тому роду преступников, которые просто неполны без резиновых подошв. Через несколько минут он уже у Гайд-парк-корнер. После этого...

Лорд Питер помолчал и продолжил:

— Все это он проделал, и, даже если ему нечего было терять, он все поставил на карту. Либо сэра Рубена Ливи тайно похитили ради какого-то дурацкого розыгрыша, либо человек с рыжевато-каштановыми или темно-рыжими волосами имеет на своей душе грех убийства.

— Господи! — воскликнул детектив. — Вы это так драматично описали.

Лорд Питер устало провел рукой по волосам.

— Знаете, Паркер, в конце концов, мне абсолютно наплевать на то, чем закончится это дело.

— Какое дело — ваше или мое?

— И то и другое. Послушайте, друг мой, а не вернуться ли нам спокойно домой? Позавтракаем и пойдем в «Колизей»?

— Вы-то можете все бросить в любой момент, но не забывайте, что я занимаюсь этим ради куска хлеба.

— А у меня нет даже такого оправдания, — вздохнул лорд Питер. — Ну ладно, каков будет наш следующий шаг? Что бы вы стали делать на моем месте?

— Я бы проделал кое-какую скучную, но необходимую рутинную работу, — ответил Паркер. — Я бы не стал доверять ничему из того, что раскопал Сагг за все это время, и поинтересовался бы семейной историей каждого обитателя каждой квартиры дома на Квин-Кэролайн-Мэншнс. Я бы проверил все их кладовки и закоулки чердаков; вовлек бы всех этих особ в разговор и неожиданно вставлял бы в беседу такие слова, как «труп» или «пенсне», и посмотрел бы, как они станут реагировать.

— Вы бы это сделали, да? — Лорд Питер широко улыбнулся. — Ну что ж, мы ведь поменялись нашими делами, как вы помните, вот вы и займитесь этим. А я собираюсь весело провести время в «Уиндхэме».

Паркер состроил гримасу.

— Ладно, Питер, — вздохнул он. — Я все равно не представляю вас в роли дотошного сыщика. Вы не станете профессионалом, пока не научитесь делать всякую мелкую рутинную работу. Так как насчет ленча?

— Я приглашен в другое место, — величественно произнес лорд Питер. — Я тут пройдусь кое-где и переоденусь в клубе. Не смогу есть с Фредди Арбатнотом, имея при себе эти сумки. Бантер!

— Да, милорд.

— Собирайся, если ты все закончил.

— Работы здесь еще на два часа, милорд. Требуется экспозиция не меньше тридцати минут. Напряжение в сети пониженное.

— Вот видите, Паркер, как со мной обращается мой собственный слуга? Ну что ж, полагаю, что мне придется это вытерпеть. Трам-та-та!

Спускаясь по лестнице, он что-то насвистывал.


Лорд Питер и достопочтенный Фредди Арбатнот, представляя собой ходячую рекламу дорогих брючных тканей, прошествовали в зал для обедов в клубе «Уиндхэмс».

— Сто лет тебя не видел, старина, — сказал достопочтенный Фредди. — Чем же ты все это время занимался?

— Да так, дурака валял, — вяло пробормотал лорд Питер.

— Густое или прозрачное, сэр? — спросил официант у достопочтенного Фредди.

— Какое ты закажешь, Уимзи? — спросил этот джентльмен, перекладывая бремя выбора на своего гостя. — Что одно, что другое — все отрава.

— Что ж, прозрачное легче слизывать с ложки, — сказал лорд Питер.

— Прозрачное, — сказал достопочтенный Фредди.

— Консоме «Полонез», — согласился официант. — Очень вкусно, сэр.

Разговор тянулся довольно вяло, пока достопочтенный Фредди не нашел кость в филе из палтуса и не послал за главным официантом, чтобы тот объяснил ему ее присутствие. Когда этот вопрос был разрешен, у лорда Питера хватило сил, чтобы сказать:

— Слышал печальную новость о твоем гувернере, дружище.

— Да, бедный старый хрыч, — произнес достопочтенный Фредди. — Говорят, он долго не протянет. Что-о? Ах, это «Монтраше». Здесь совсем нечего пить, — мрачно добавил он.

После этого преднамеренного оскорбления в адрес благородного вина последовала следующая пауза, пока наконец лорд Питер не спросил:

— А как «Чейндж»?

— Отвратительно, — ответил достопочтенный Фредди.

Он положил себе в тарелку рагу из дичи.

— Могу я что-нибудь сделать? — спросил лорд Питер.

— О нет, спасибо, очень благородно с твоей стороны, но все устроится в свое время.

— Неплохое рагу, — отметил лорд Питер.

— Случалось есть и похуже, — согласился его друг.

— А как с этими аргентинцами? — поинтересовался лорд Питер. — Эй, официант, у меня в рюмке кусочек пробки.

— Пробки? — воскликнул достопочтенный Фредди с чем-то напоминающим волнение. — Вы еще услышите об этом, официант. Удивительное дело — человек, который получает зарплату за свою работу, не умеет вытащить пробку из бутылки! Что ты сказал? Аргентинцы? Пошли они все к черту! Старый Ливи, неожиданно сбежав, выбил почву из-под ног у всего финансового мира.

— Ты преувеличиваешь, — сказал лорд Питер. — Как ты думаешь, что могло случиться со стариком?

— Будь я проклят, если знаю! — воскликнул достопочтенный Фредди.

— Может быть, он уехал по каким-то своим делам? — высказал предположение лорд Питер. — Двойная жизнь или что-то в этом роде. Все эти дельцы из Сити — ветреные старые зануды.

— Нет, нет, — возразил достопочтенный Фредди, слегка оживившись. — Пропади оно все пропадом, Уимзи, я бы не постеснялся сказать тебе, мне все равно. Он вполне достойный джентльмен, и у него очаровательная дочь. Кроме того, он достаточно честный, прямой человек — он мог бы надуть тебя в два счета, но он никогда тебе не навредит, никогда не подведет. Старый Андерсон сильно пострадал из-за этого.

— Какой Андерсон?

— Парень с какой-то земельной собственностью черт знает где. Он член этого клуба. Он должен был встретиться с Ливи во вторник, обсудить одно дельце насчет железной дороги. Теперь же он опасается, что все пойдет прахом.

— А кто там сейчас верховодит у этих железнодорожников? — спросил лорд Питер.

— Один зануда американец, Джон П. Миллиган. Он получил опцион — или говорит, что получил. Нельзя доверять этой сволочи.

— А разве Андерсон не может его переиграть?

— Андерсон — это тебе не Ливи. У него нет ни одного шекеля. А кроме того, он один. Ливи прочно удерживает свои позиции — он смог бы бойкотировать эту поганую железную дорогу Миллигана, если бы захотел. Здесь он имеет преимущество, видишь ли.

— Кажется, я где-то встречался с этим Миллиганом, — задумчиво произнес лорд Питер. — Такой громила с черными волосами и бородой?

— Нет, ты вспомнил кого-то другого, — сказал достопочтенный Фредди. — Миллиган ростом не выше меня, если, конечно, ты не считаешь, что пять футов и десять дюймов — это уже громила. И кроме того, он абсолютно лыс.

Лорд Питер обдумал все это, наклонившись над бокалом. Затем он сказал:

— Я не знал, что у Ливи есть очаровательная дочь.

— О да, — ответил достопочтенный Фредди с деланным безразличием. — Я встретил ее с мамашей в прошлом году за границей. Вот так и познакомился со стариком. Он был очень славным, держался скромно, но с большим достоинством. Он ввел меня в это аргентинское дело на выгодных условиях — ты разве не знаешь?

— Как сказать, — заметил лорд Питер, — могло быть и хуже. Деньги есть деньги, верно? Но знакомство с леди Ливи вполне искупает этот грех. По крайней мере, моя мама знавала ее семью.

— О, что касается ее, то здесь все в порядке, — сказал достопочтенный Фредди, — и в наше время ей нечего стыдиться за старика. Ни с какой стороны. Конечно, он вышел из низов, но он ни на что большее и не претендует. Каждое утро тащится в свою контору на девяносто шестом автобусе. «Не могу решиться ездить в такси, мой мальчик, — говорит он. — Мне пришлось считать каждый пенни, когда я был молодым человеком, и до сих пор не могу избавиться от этой привычки». Хотя он вывозит свою семью за границу, все для них недостаточно хорошо. Рейчел — это дочка — всегда смеется над мелочной экономией старика.

— Полагаю, полиция уже известила леди Ливи, — сказал лорд Питер.

— Я тоже думаю, что ее известили, — согласился Фредди. — Надо бы мне зайти к ней и выразить свое сочувствие? Будет нехорошо не поехать, как ты думаешь? Но как-то ужасно неудобно. Не знаю, о чем с ней говорить.

— Не думаю, что это имеет такое значение, что ты там скажешь, — поддержал его лорд Питер. — Я бы спросил, не могу ли чем помочь.

— Спасибо, — с облегчением сказал влюбленный Фредди. — Поеду. «Можете на меня рассчитывать. Всегда к вашим услугам. Звоните мне в любое время дня и ночи». В этом духе, как ты думаешь?

— Это мысль, — сказал лорд Питер.


Мистер Джон П. Миллиган, лондонский представитель «Железнодорожной и транспортной компании Миллигана», диктовал своей секретарше закодированные телеграммы в своем офисе на Ломбард-стрит, когда ему принесли визитную карточку с простым текстом: «ЛОРД ПИТЕР УИМЗИ. Клуб «Мальборо».

Мистер Миллиган был раздражен этим вторжением, но — подобно многим представителям его нации — у него было одно слабое место, и этим местом была английская аристократия. Он на несколько минут отложил свое решение стереть с лица земли одну скромную, но весьма перспективную фирму и приказал, чтобы посетителя привели к нему.

— Добрый день, — приветливо сказал вошедший аристократ, — с вашей стороны необычайно мило, что вы позволили зайти к вам, отнимая у вас драгоценное время. Я постараюсь говорить кратко, хотя не очень силен в умении прямо переходить к сути дела. Мой брат никогда бы не позволил мне баллотироваться от графства, знаете ли, — говорит, что я так разливался бы, что никто бы не понял, о чем я говорю.

— Очень приятно познакомиться с вами, лорд Уимзи, — ответил мистер Миллиган. — Садитесь, пожалуйста.

— Благодарю, — сказал лорд Питер, — но я, знаете ли, не пэр, пэр — это мой брат Денвер. Меня зовут Питер. Мне всегда казалось, что это дурацкое имя, такое старомодное и так напоминающее о домашних добродетелях и тому подобном, но в этом виноваты мои крестные отец и мать, но винить их тоже довольно трудно, поскольку не они в действительности выбрали его. У нас в роду всегда был хоть один Питер — после третьего герцога, который изменил пяти королям когда-то во времена войны Алой и Белой розы, хотя, если подумать, в этом нет ничего, чем стоило бы гордиться. И все же ничего не остается, как достойно нести свое бремя.

Мистер Миллиган, которого так простодушно поставили в неловкое положение, сопутствующее неведению, совершил маневр для укрепления своей позиции и предложил своему незваному гостю дорогую сигару.

— Огромное спасибо, — поблагодарил лорд Питер, — хотя, в сущности, вам не следовало бы искушать меня возможностью весь день проболтать с вами. Ей-богу, мистер Миллиган, если вы предлагаете своим посетителям такие удобные стулья и такие сигары, то странно, почему они не переселяются в ваш офис навсегда. — И добавил про себя: «Как же мне хочется стянуть с тебя эти долгоносые ботинки. Как же человеку узнать размер твоих ног? И голова как помидор. Одной ее достаточно, чтобы заставить человека ругаться последними словами».

— А теперь скажите, лорд Питер, — сказал мистер Миллиган, — могу ли я что-нибудь сделать для вас?

— Право, не знаю даже, сможете ли, — сказал лорд Питер. — С моей стороны ужасная наглость спрашивать вас об этом, но все дело в моей матери, знаете ли. Чудесная женщина, но она не понимает, что это значит, что это займет время такого человека, как вы. Мы там и не представляем все кипение вашей жизни, мистер Миллиган.

— Не стоит и говорить об этом, — горячо возразил мистер Миллиган. — Я бы с искренней радостью сделал все, что угодно, чтобы только доставить удовольствие герцогине.

Он почувствовал приступ растерянности, не зная, может ли мать герцога быть герцогиней, но почувствовал облегчение, когда лорд Питер продолжил:

— Благодарю, это чрезвычайно любезно с вашей стороны. Да, так вот в чем дело. Моя мать — в высшей степени энергичная и самоотверженная женщина — хочет устроить этой зимой у нас в Денвере нечто вроде благотворительной ярмарки: все вырученные деньги пойдут на починку церковной крыши, знаете ли. Очень печальный случай, мистер Миллиган, прекрасный древний памятник: староанглийские окна, украшенная ангелами крыша — и все рассыпается на куски, дождь льется внутрь и тому подобное. Наш викарий подхватил ревматизм на утренней службе из-за сквозняков около алтаря — вы знаете, как оно бывает. У них там есть один человек, который занимается реставрацией этой крыши, малыш Типпс, он живет со старой матерью в Бэттерси — довольно вульгарный тип, но, как мне сказали, весьма знающий по части ангельских крыш и тому подобных вещей.

В этот момент лорд Питер пристально посмотрел на своего собеседника, но, обнаружив, что эта болтовня не вызвала в том никакой реакции, кроме вежливого интереса с оттенком ошарашенности, он оставил эту линию расследования и продолжил:

— Послушайте, прошу меня извинить, ужасно боюсь показаться вам зверски многоречивым. Дело в том, что моя мать устраивает эту ярмарку... И она подумала, что будет крайне интересно, если организовать еще несколько лекций — что-то вроде небольших бесед, знаете ли, — с участием выдающихся деловых людей со всех концов света. «Как мне удалось это» — в таком роде. «Капля нефти с керосиновым королем», «Деньги, совесть и какао» и так далее. Это заинтересует наших гостей до бесконечности. Видите ли, там будут все друзья моей матери, а ни у кого из нас денег нет — я хочу сказать, того, что вы называете деньгами... То есть я полагаю, что наши доходы не покроют ваших счетов за телефон, верно? — но нам ужасно нравятся рассказы о людях, которые умеют делать деньги. Это дает какое-то чувство душевного подъема, понимаете ли. Ну так вот, я хочу сказать, что моя мать будет необычайно польщена и благодарна вам, мистер Миллиган, если вы приедете и скажете нам несколько слов, как типичный представитель Америки. Это займет не более десяти минут или около того, знаете ли, потому что наше местное население ничего не понимает за пределами разговоров об охоте и стрельбе, а сборище, которое соберется у моей матери, не в состоянии удерживать свое внимание на чем-либо свыше десяти минут подряд, но мы бы весьма оценили, если бы вы смогли приехать и остановиться у нас там на денек-другой и сказать нам несколько ободряющих слов о всемогущем долларе.

— Ну что ж, почему бы нет, я согласен, — сказал мистер Миллиган, — я не прочь, лорд Питер. Очень мило со стороны герцогини предложить мне это. Очень печально, что эти прекрасные древние здания начинают ветшать. Приеду с большим удовольствием. И может быть, вы любезно согласитесь принять маленький вклад в реставрационный фонд.

Такой неожиданный поворот событий чуть не заставил лорда Питера вскочить со стула. Подоить с помощью хитроумной лжи гостеприимного джентльмена, которого вы подозреваете в совершении особенно изощренного убийства, и принять от него в результате переговоров чек на крупную сумму на благотворительную цель — в этом есть что-то неприятное для любого человека, кроме, может быть, закаленного агента какой-нибудь секретной службы. Лорд Питер заколебался.

— Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, — сказал он. — Я уверен в их бесконечной благодарности. Но лучше бы вы не передавали этот чек мне, понимаете ли. Я мог бы растратить эти деньги или потерять его. Боюсь, что я не очень надежный человек. Правильнее было бы отдать чек викарию, достопочтенному Константайну Трогмортону. Дом священника — Сент-Джон — перед Латинскими воротами в Дьюкс-Денвере, если вы захотите выслать их туда.

— Я вышлю, — сказал мистер Миллиган. — Скут, выпишите мне прямо сейчас чек на тысячу фунтов — на случай, если я забуду.

Секретарь, молодой человек с рыжеватыми волосами и волевым подбородком, молча выписал чек. Лорд Питер, переводя взгляд с лысой головы мистера Миллигана на рыжую голову секретаря, набравшись мужества и нахальства, сделал еще одну попытку:

— Что ж, я просто бесконечно благодарен вам, мистер Миллиган, и так же благодарна будет моя мама, когда я расскажу ей. Я дам вам знать о дате открытия ярмарки — она еще точно не назначена, и мне надо повидать кое-кого из других деловых людей, знаете ли. Я думал о том, чтобы попросить кого-нибудь из владельцев крупных газет представлять британскую рекламу. А еще один мой друг обещает заманить в Денвер ведущего германского финансиста — очень было бы интересно, если б только не сильные предубеждения против немцев у нас в стране, а еще мне надо отыскать кого-нибудь, кто мог бы выразить и еврейский взгляд на это дело. Я хотел бы пригласить Ливи, знаете ли, да он отчалил от нас таким неудобным способом.

— Да, — заметил Миллиган, — это очень любопытное дело, хотя я не стал бы отрицать, лорд Питер, что для меня это действительно удобно. Он держал в узде мой железнодорожный картель, но лично против него я ничего не имею, и если он вернется после того, как я завершу одну маленькую сделку, которой я сейчас занимаюсь, то я буду счастлив подать ему руку в знак приветствия.

Перед глазами лорда Питера прошло видение какой-то темницы, в которой держат сэра Рубена, пока не пройдет финансовый кризис. Это было в высшей степени возможно и гораздо более приемлемо, чем его предыдущее предположение; оно также лучше соответствовало тому впечатлению, которое произвел на него мистер Миллиган.

— Да, это с его стороны странный ход, — заметил лорд Питер, — но я бы сказал, что у него были свои основания. Знаете, лучше не интересоваться причинами человеческих поступков. Особенно когда один мой друг из полиции, связанный с расследованием этого дела, утверждает, что старик, перед тем как уйти, перекрасил волосы.

Уголком глаза лорд Питер увидел, что рыжий секретарь нажал на несколько клавиш сразу.

— Перекрасил волосы, в самом деле? — переспросил мистер Миллиган.

— Выкрасил их в рыжий цвет, — подтвердил лорд Питер.

Секретарь поднял голову, оторвавшись от пишущей машинки.

— И странное дело, — продолжал Уимзи, — полиция не нашла флакон с краской. Здесь что-то кроется, вам не кажется?

Заинтересованность секретаря тут же испарилась. Он вставил лист бумаги в блокнот с зажимом и выписал в него ряд цифр из предыдущего листа.

— Я бы сказал, что ничего в этом нет особенного, — сказал лорд Питер, вставая со стула, чтобы уйти. — Ну ладно, было чрезвычайно любезно с вашей стороны потратить столько времени на мою болтовню, мистер Миллиган. Моя мать будет чрезвычайно польщена. Она напишет вам, когда определится число.

— Я очарован, — сказал мистер Миллиган. — Очень рад был познакомиться с вами.

Мистер Скут встал, неожиданно оказавшись обладателем огромного роста, который лорд Питер, вздохнув про себя, определил в шесть футов четыре дюйма.

— Как жаль, что нельзя поставить рыжую голову Скута на плечи Миллигана, — сказал лорд Питер, выходя в водоворот города, — а еще интересно, что скажет моя матушка?


Глава 5


Мистер Паркер был холостяком и жил в квартире в доме 12а на Грейт-Ормонд-стрит, хоть и относящейся к временам королей Георгов, но очень неудобной, за которую он платил один фунт в неделю. Его служение закону и порядку регулярно вознаграждалось, но не дарами в виде алмазов и колец от императрицы или сверхщедрых чеков от благодарных премьер-министров, а скромной зарплатой, извлекаемой из карманов британских налогоплательщиков. После долгого дня утомительной и малорезультативной работы он проснулся, разбуженный запахом подгоревшей овсянки. Сквозь окно спальни, в целях гигиены полностью открытое, медленно вплывал сырой туман, и вид зимних штанов, торопливо повешенных на стул прошлой ночью, вызывал у него раздражение убогой нелепостью форм человеческого тела. Зазвонил телефон, и Паркер с несчастным видом выбрался из кровати и прошел в гостиную, где миссис Манс, которая днем вела его хозяйство, накрывала на стол. Увидев его, она фыркнула.

Звонил мистер Бантер:

— Его светлость говорит, что будет очень рад, сэр, если бы вы сочли возможным прийти к нему позавтракать.

Хотя запах жареных почек и бекона и не обладает способностью просачиваться по телефонным проводам, мистер Паркер не мог испытать более живого ощущения утешения.

— Передайте его светлости, что я буду у него через полчаса, — сказал он с благодарностью и, ввалившись в ванную комнату, которая одновременно являлась кухней, сообщил миссис Манс, которая как раз заваривала чай, что должен уйти и позавтракает в другом месте. — Вы можете взять с собой овсянку для вашей семьи, — добавил он с оттенком раздражения и сбросил свой халат с такой решительностью, что миссис Манс ничего не оставалось, как, фыркнув, отшатнуться в сторону.

Девятнадцатый автобус высадил его на площади Пикадилли на пятнадцать минут позже, чем подсказал ему его оптимистический импульс, и мистер Бантер подал ему великолепную еду, несравненный кофе и «Дейли мейл», усадив его перед бушующим пламенем камина. Отдаленный голос, распевающий «Et iterum venturus est» из баховской Мессы си минор, свидетельствовал, что духовность и хороший вкус не чужды хозяину квартиры, который как раз в этот момент появился в гостиной, с мокрыми после душа волосами, благоухающий вербеной и в банном халате, пестрящем разноцветными павлинами.

— Приветствую вас, старина, — сказал лорд Питер, — ну и прескверный день, не правда ли? Очень хорошо, что вы согласились заглянуть ко мне. Я хотел ознакомить вас с одним любопытным письмом, но у меня, признаться, не хватило мужества выползти из дому в такую погоду. Что касается письма, мы с Бантером из-за него всю ночь не спали.

— Что же это за письмо? — спросил Паркер.

— Никогда не говорите о делах с набитым ртом, — осуждающе ответил лорд Питер. — Попробуйте оксфордского мармелада, и тогда я покажу вам моего Данте — его доставили мне как раз вчера вечером. Бантер, что я должен прочитать сегодня утром?

— Коллекция лорда Ирита подлежит продаже, милорд. В «Морнинг пост» есть заметка об этом. Думаю, далее ваша светлость должен просмотреть рецензию на новую книгу сэра Джулиана Фрика «Физиологические основы совести» в литературном приложении к «Таймс». А еще в «Кроникл», милорд, есть заметка о весьма своеобразной мелкой краже со взломом, а в «Геральд» — статья о нападении на титулованные семейства, довольно плохо написанная, насколько я могу судить, но не без нечаянного юмора, который ваша светлость, несомненно, оценит.

— Очень хорошо, дай мне эту статью и еще про кражу, — сказал его светлость.

— Я просмотрел и другие газеты, — продолжал мистер Бантер, показывая на устрашающую кипу газет, — и отметил вашей светлости кое-что для чтения после завтрака.

— Ах, пожалуйста, даже не упоминай об этом, — взмолился лорд Питер, — ты испортишь мне аппетит.

За этим последовала тишина, нарушаемая лишь хрустом поджаренного хлеба и шуршанием газет.

— Как видно, они отложили дальнейшее дознание, — заметил наконец Паркер.

— Видимо, им больше ничего не оставалось, — ответил лорд Питер, — но зато леди Ливи приехала вчера вечером, и сегодня утром ей придется идти в морг, чтобы не опознать тело, к разочарованию Сагга.

— Да уж пора бы.

Снова воцарилась тишина.

— Я невысокого мнения о вашей краже со взломом, Бантер. Сделано, конечно, умело, но не чувствуется воображения. Меня интересует преступник с воображением. А у кого «Морнинг пост»?

Через некоторое время лорд Питер нарушил общее молчание:

— Ты можешь послать за каталогом, Бантер. Этот Аполлон Родосский[4] заслуживает того, чтобы взглянуть на него. Нет, будь я проклят, если одолею этот обзор, но ты можешь отметить эту книгу в списке библиотечных заказов, если хочешь. Его книга о преступлениях была довольно занятной в то время, когда она вышла, но этот парень стал чудить. Он думает, что Бог — это выделение желчи печенью; сказать об этом раз-другой — это куда ни шло, но нет нужды кричать об этом на всех углах. Нет ничего, чего вы не могли бы доказать при условии, что ваше мировоззрение достаточно ограниченно. Посмотрите на Сагга.

— Прошу прощения, — сказал Паркер, — я не слышал, что вы сказали. Курс аргентинских акций постепенно устанавливается, как я вижу.

— Миллиган, — кивнул лорд Питер.

— С нефтью дела плохи. Здесь Ливи заработал на разнице в курсах акций. А забавный маленький бум с перуанскими акциями снова сошел на нет. Вам об этом что-нибудь известно?

— Очень мало, — ответил лорд Питер, — так о чем там речь?

— О, абсолютно липовое предприятие, о котором много лет никто ничего не слышал. На прошлой неделе оно неожиданно снова воспрянуло духом. Я случайно заметил его, потому что моя мать давным-давно впуталась в него, приобретя пару сотен его акций. Оно ни разу не выплатило дивиденды. Теперь оно снова обанкротилось.

Уимзи отодвинул свою тарелку и зажег трубку.

— Раз уж мы закончили, я не прочь заняться кое-какой работой, — сказал он. — Как у вас прошел вчерашний день?

— Да никак, — ответил Паркер. — Я сам обошел все квартиры в доме Типпса, дважды изменив внешность в интересах следствия. Я сыграл роли инспектора газовой службы и сборщика пожертвований для приюта потерявшихся собачек и не нашел ни одной зацепки, кроме любопытного рассказа служанки из верхней квартиры. Она слышала, как недавно в одну из ночей кто-то топал на крыше. На вопрос, в какую именно ночь, она не смогла ответить точно. На вопрос, не была ли это ночь на понедельник, ответила, что это очень вероятно. На вопрос, не мог ли быть причиной шума тот сильный ветер в ночь на субботу, который сдул с меня цилиндр, не смогла ничего ответить, кроме того, что это возможно. На вопрос, уверена ли она, что эти звуки раздавались на крыше, а не в квартире, ответила, что на следующее утро они увидели свалившуюся со стены картину. Очень внушаемая девушка. Повидал я и ваших друзей — мистера и миссис Эплдор. Приняли меня холодно, но не смогли сформулировать никакой определенной жалобы на Типпса, кроме того, что его мать не произносит «х» там, где это следует произносить, и что однажды он зашел к ним без приглашения, вооруженный брошюрой против опытов на животных. Отставной полковник, служивший в Индии, оказался громогласным, но неожиданно дружелюбным человеком. Его квартира на первом этаже. Он угостил меня индийским карри, но мало что смог сообщить — ведь он живет отшельником, — кроме того, что терпеть не может миссис Эплдор.

— А нашли вы что-нибудь в доме Ливи?

— Только личный дневник Ливи. Я унес его с собой. Вот он. Впрочем, из него мало что можно извлечь. Он полон записей вроде: «Том и Анни к обеду», или: «День рождения моей дорогой жены. Подарил ей старинное кольцо с опалом», или: «Мистер Арбатнот зашел к чаю. Хочет жениться на Рейчел, но я предпочел бы для моего сокровища кого-нибудь более солидного». Все же я думаю, что из него можно узнать, кто и когда приходил в дом и тому подобное. Очевидно, он писал его вечерами. В понедельник не было никаких записей.

— Думаю, что он пригодится, — заметил лорд Питер, перелистывая страницы дневника. — Вот уж бедняга. Да, послушайте, я сейчас не так уж уверен, что с ним разделались.

Он подробно рассказал Паркеру о проделанной вчера работе.

— Арбатнот? — переспросил Паркер. — Не тот ли это Арбатнот, который упоминается в дневнике?

— Думаю, что так и есть. Я выследил его, потому что знал, что он любит болтаться около фондовой биржи. Что касается Миллигана, то на первый взгляд с ним все в порядке, но мне кажется, что в делах он совершенно безжалостен и непредсказуем. Да, а еще там есть некий рыжеволосый секретарь с рыбьим лицом — молниеносно считает на калькуляторе. Все время молчит, думаю, что в его генеалогическом древе есть что-то восточное. У Миллигана был, оказывается, очень хороший мотив для устранения Ливи на несколько дней. Есть и еще один человек, новый.

— Что за человек?

— Автор письма, о котором я вам говорил. Куда же я его подевал? Вот оно. Хорошая плотная бумага, на конверте — адрес одной адвокатской конторы в Солсбери, соответствующая почтовая марка. Очень точно написано прекрасным металлическим пером пожилым бизнесменом со старомодными привычками.

Паркер взял письмо и прочел:

«КРИМПЛСХЭМ и УИКС адвокаты

Милфорд-Хилл, Солсбери,

17 ноября 192.,.

Сэр, в ответ на ваше сегодняшнее объявление в «Таймс» сообщаю: я склонен полагать, что описываемые вами пенсне и цепочка являются, по всей вероятности, теми предметами, которые я потерял на железной дороге в минувший понедельник, возвращаясь из Лодона, Я выехал с вокзала Виктория в 5.45 и заметил пропажу только по прибытии в Бэлхэм. Точное указание времени, а также прилагаемый ярлык магазина должны быть достаточным подтверждением моих слов.

Если окажется, что означенные предметы принадлежат мне, я буду весьма обязан вам, если вы вышлете их мне заказной бандеролью, поскольку цепочка была подарена мне дочерью и является одной из драгоценных для меня вещей.

Заранее благодарный за вашу доброту и сожалея за причиненные хлопоты, остаюсь

искренне ваш Томас Кримплсхэм».

— Господи, — воскликнул Паркер, — вот это можно назвать неожиданностью!

— Либо это какое-то недоразумение, — продолжал лорд Питер, — либо мистер Кримплсхэм чрезвычайно смелый и хитрый негодяй. Конечно, может быть, это не те очки. По этому пункту мы можем сразу же получить судебное решение. Я предполагаю, что очки находятся в Скотленд-Ярде. Я попросил бы вас сразу же позвонить туда и попросить их выслать справку оптика — и еще вы можете сразу же спросить их, можно ли получить такие очки по обычному рецепту.

— Вы совершенно правы, — сказал Паркер и снял телефонную трубку.

— А теперь, друг мой, — предложил лорд Питер, когда Паркер закончил телефонный разговор, — давайте-ка зайдем на минутку в библиотеку.

В библиотеке лорд Питер разложил на столе ряд фотоснимков. Некоторые из них были влажными — только что проявленными.

— Вот эти маленькие — оригиналы фотографий, — стал пояснять лорд Питер. — А большие — их увеличения, выполненные строго в одном масштабе. Вот отпечаток ноги на линолеуме — мы положим его отдельно. Да, а эти отпечатки пальцев можно разделить на пять групп. Я проставил на них номера — видите? — и составил следующий список.

Группа А: отпечатки пальцев самого Ливи, снятые с его книги и щетки для волос, — вот и вот — их нельзя перепутать с другими из-за маленького шрама на большом пальце.

Группа Б: пятна, оставленные одетыми в резиновые перчатки руками того человека, который спал в постели Ливи в ночь на понедельник. Они отчетливо видны на бутылке с водой и на ботинках. Они наложены на отпечатки пальцев Ливи. Они очень отчетливо видны на ботинках — даже удивительно четко для рук, одетых в перчатки. Отсюда я делаю вывод, что перчатки были резиновые и недавно побывали в воде.

Здесь есть еще один интересный момент. В ночь на понедельник Ливи шел под дождем, и эти темные пятна — брызги грязи. Вы видите, что они лежат поверх отпечатков пальцев Ливи во всех случаях. А теперь посмотрите вот сюда: на этом левом ботинке мы видим, что отпечатки большого пальца незнакомца наложены поверх брызг грязи — вот здесь, на пятке. Странное место для отпечатка большого пальца на ботинке, вы не находите? То есть странное, если Ливи сам снимал свои ботинки. Но именно здесь можно ожидать увидеть их, если кто-то другой с силой стаскивал их с него. Опять же большинство следов от пальцев незнакомца располагаются поверх пятен грязи, но есть одно пятно, которое оказалось поверх отпечатков рук незнакомца. Из этого я делаю вывод, что незнакомец вернулся в дом на Парк-Лейн, надев ботинки Ливи, в кебе или в автомобиле, но в каком-то месте ему пришлось немного пройти пешком — как раз достаточно, чтобы наступить в лужу и получить несколько брызг грязи на ботинках. Ну, что вы скажете?

— Замечательно, — ответил Паркер. — Немного сложновато, впрочем, и, кроме того, эти смазанные следы от резиновых перчаток не могут считаться уликой, в отличие от нормальных отпечатков пальцев.

— Ну что ж, я не так уж настаиваю на их значимости. Но они подтверждают наши предыдущие предположения. А теперь обратимся к новым данным. Группа В: отпечатки, любезно оставленные нашим злодеем на стенке ванны Типпса, где вы их обнаружили, и меня, конечно, следует выбранить за то, что я не нашел их. А левая рука — видите? — отпечатки основания ладони и пальцев, имеют вид, словно он оперся о край ванны, когда наклонился, чтобы что-то уложить на дно, может быть пенсне. На перчатках не было швов, поэтому я и сказал, что они были резиновые. Вот так вот.

А теперь взгляните сюда: группы отпечатков Г и Д сняты с моей визитной карточки. Есть еще это пятно на уголке,которое я обозначил как Е, но его можно не принимать во внимание: в оригинале это липкое пятно, оставленное большим пальцем юноши, который взял ее у меня, удалив сначала из зубов кусок жевательной резинки этим пальцем, чтобы сказать мне, что мистер Миллиган, может быть, примет меня, а может быть, не примет. Г и Д — это отпечатки пальцев мистера Миллигана и его рыжего секретаря. Я не берусь пока определить, кому какой принадлежит, но я видел, как жующий жвачку юноша вручил карточку секретарю, а когда вошел во внутреннее святилище, то увидел стоящего мистера Миллигана с карточкой в руке, так что это отпечатки то ли одного, то ли другого, но в данный момент это несущественно для нашей цели. Когда я уходил, я стащил эту карточку со стола.

Ну так вот, Паркер, вот что задержало нас с Бантером до поздней ночи. Я ходил и ходил по комнате во всех возможных направлениях, пока у меня не закружилась голова; смотрел и смотрел на эти фотографии, пока у меня в глазах не помутилось, но пусть меня повесят, если я могу сделать вывод. Вопрос номер один: идентичны ли Б и В? Вопрос номер два: идентичны ли Г или Д с Б? Здесь не из чего исходить, кроме размера и формы, конечно, и отпечатки очень слабые, но — что вы думаете?

Паркер нерешительно покачал головой.

— Я думаю, что Д можно и не обсуждать, — сказал он. — Кажется, что это слишком длинный и узкий большой палец. Но я думаю, что имеется вполне определенное сходство размера пятна Б на бутылке и В на стенке ванны. И я не вижу никаких оснований, почему отпечатки группы Г не могут быть тождественны Б, хотя для окончательной оценки здесь очень мало материала.

— Ваша предварительная оценка и мои измерения привели нас обоих к одному и тому же выводу — если это можно назвать выводом, — с горечью заметил лорд Питер.

— Еще одно, — сказал Паркер. — Скажите, чего ради мы пытаемся связать Б и В? Тот факт, что мы с вами оказались друзьями, вовсе не означает, что те два дела, которые мы параллельно расследуем, как-то связаны между собой. Единственный, кто эту связь признает, — инспектор Сагг, но у него нет никаких доказательств. Было бы иначе, если б была хоть доля истины в предположении, что человек, найденный в ванне, это Ливи, но мы определенно знаем, что это не так. Смешно предполагать, что один и тот же человек участвовал в совершении двух абсолютно разных преступлений одной и той же ночью, в Бэттерси и на Парк-Лейн.

— Я понимаю, — согласился Уимзи, — хотя, конечно, мы не должны забывать, что Ливи действительно был в Бэттерси в это время, а кроме того, сейчас мы уже знаем, что он не вернулся домой в двенадцать часов, как предполагалось. У нас вообще нет никаких доказательств того, что он покинул Бэттерси.

— Это верно. Но ведь в Бэттерси есть и другие места, помимо ванной комнаты Типпса. И единственное, в чем мы полностью уверены, — это в том, что сэра Ливи там не было. Итак, какое отношение имеет к этому делу ванна Типпса?

— Не знаю, — ответил лорд Питер. — Может, мы сегодня найдем для нашего похода что-нибудь более интересное?

Он откинулся на спинку стула и задумчиво покуривал свою трубку, просматривая статьи, которые для него отчеркнул Бантер.

— До чего же унылый этот столбец с объявлениями о розыске! — произнес он. — «Милая Пипси, вернись к своему обезумевшему от горя Попси», и, как обычно, молодой человек, нуждающийся в финансовой помощи... Обычное судебное предписание: «Помни о Создателе в дни твоей юности». О! Кажется, почтальон принес ответ из Скотленд-Ярда.

В конверте из Скотленд-Ярда находилось заключение оптика, признающее пенсне, найденное на трупе в Бэттерси, идентичным описанному мистером Кримплсхэмом, с замечанием об одной странности: линзы были очень сильные, с резким различием между зрением правого и левого глаз.

— Что ж, это неплохо, — отметил Паркер.

— Да, — сказал Уимзи. — Значит, версию номер три можно выбросить из головы. Остаются: версия номер один — введение в заблуждение и версия номер два — сознательное злодейство, совершенное необычайно смелым и расчетливым преступником, по существу портрет автора наших двух загадок. Следуя методу, практикуемому в университете, членом которого я имею честь состоять, мы теперь скрупулезно рассмотрим различные предположения, допускаемые версией номер два. Эту версию можно, в свою очередь, подразделить на две или более гипотез. Согласно первой гипотезе преступник, которого мы можем обозначить символом «Икс», не идентичен Кримплсхэму, но использует имя Кримплсхэма в качестве прикрытия. Эту гипотезу можно далее подразделить на две версии. Версия А: Кримплсхэм не виновен и является невольным соучастником, а «Икс» — главное действующее лицо «Икс» пишет от имени Кримплсхэма письмо на фирменном бланке конторы Кримплсхэма и получает ответ, что рассматриваемый объект, то есть пенсне, будет отправлен на адрес Кримплсхэма. Он имеет возможность перехватить бандероль до того, как она дойдет до Кримплсхэма. Это подразумевает, что «Икс» — это служащий Кримплсхэма: уборщица, курьер, клерк, секретарь или носильщик. Это дает нам широкое поле для расследования. Методом получения информации будет в этом случае беседа с Кримплсхэмом с целью выяснения, отправлял ли он письмо, а если нет, то кто имеет доступ к его корреспонденции. Версия Б: Кримплсхэм находится под влиянием «Икса» или в его власти, и его вынудили написать письмо путем подкупа, введения в заблуждение или угроз. В этом случае «Икс» может представлять собой умеющего убеждать родственника или друга либо кредитора, шантажиста или убийцу, а Кримплсхэм, со своей стороны, человек корыстный либо дурак. В этом случае в качестве метода получения информации я бы предварительно предложил следующее: снова расспросить Кримплсхэма, выложить перед ним все факты, касающиеся этого дела, и заверить его в самых устрашающих выражениях, что он вполне может получить длительный срок тюремного заключения как пособник или соучастник по факту совершения убийства... Надеюсь, джентльмены, что вы не потеряли нить моих рассуждений, и предлагаю перейти к рассмотрению гипотезы номер два, к которой лично я склоняюсь и согласно которой «Икс» идентичен с мистером Кримплсхэмом.

В этом случае Кримплсхэм, являющийся — говоря словами английского классика — человеком бесконечной находчивости и проницательности, сделает правильный вывод, что из всех людей последним, от кого мы можем ожидать ответа на наше объявление, будет сам преступник. В соответствии с этим он смело блефует: изобретает обстоятельства, при которых очки с легкостью могли быть потеряны или украдены, и просит их вернуть ему. Если ему представить факты, то никто больше, чем он, не будет столь ошеломлен, узнав, где они были найдены. Он найдет свидетелей, готовых подтвердить, что он действительно выехал с вокзала Виктория в 5.45, и вышел из поезда в Бэлхэме в положенное время и всю ночь на понедельник играл в шахматы с весьма уважаемым джентльменом, хорошо известным в Бэлхэме. В этом случае метод расследования должен заключаться в том, что мы выдоим этого почтенного джентльмена из Бэлхэма, и если окажется, что это одинокий джентльмен с глухой экономкой, то будет очень нелегко поставить под сомнение это алиби, ибо только в детективных романах кондукторы автобусов точно помнят в лицо всех пассажиров, курсирующих между Бэлхэмом и Лондоном в любой вечер недели.

И наконец, джентльмены, я должен откровенно указать на слабый пункт всех этих гипотез, а именно: ни одна из них не предлагает какого-либо объяснения того, с какой целью этот инкриминируемый предмет — пенсне — был оставлен на теле явно напоказ.

Мистер Паркер выслушал это академическое изложение проблемы с достойным похвалы терпением.

— Не могло ли так случиться, — предположил он, — что «Икс» является врагом Крймплсхэма и решил бросить подозрение на него?

— Конечно могло. В этом случае его можно было бы легко обнаружить, поскольку он живет, очевидно, в весьма тесной близости к Кримплсхэму и его пенсне, и тогда Кримплсхэм из страха за свою жизнь может оказаться ценным союзником для обвинения.

— А как насчет самой первой версии — введение в заблуждение?

— Она могла бы пригодиться для интересной дискуссии, но совершенно ничего не дает для продвижения расследования.

— Во всяком случае, — заметил Паркер, — из этого следует, что нам необходимо отправиться в Солсбери.

— Кажется, об этом уже было сказано, — ответил лорд Питер.

— Очень хорошо, — продолжал детектив. — Кто отправляется — вы, я или мы оба?

— Это буду я, — сказал лорд Питер, — и по двум причинам. Во-первых, поскольку в случае, если Кримплсхэм есть невинное орудие в чьих-то руках, тогда человек, поместивший объявление в газете, и есть самая подходящая кандидатура для передачи ему собственности. Во-вторых, поскольку — если мы примем гипотезу номер два — мы не должны проглядеть мрачную возможность того, что Кримплсхэм-«Икс» тщательно готовит ловушку, чтобы избавиться от человека, который столь неосторожно объявил в газете о своей заинтересованности в решении тайны Бэттерси.

— Мне кажется, что это довод в пользу того, чтобы мы отправились туда вместе, — возразил детектив.

— Никоим образом, — ответил лорд Питер. — Зачем играть на руку Кримплсхэму-«Иксу», передавая ему единственных двоих людей во всем Лондоне, располагающих какими ни на есть уликами и, если мне будет позволено так выразиться, умом, чтобы связать его с трупом, найденным в Бэттерси?

— Но если мы предупредим Скотленд-Ярд о том, куда мы идем, то в случае, если нас обоих пристукнут, — продолжал мистер Паркер, — это даст сильные, хотя и косвенные доказательства вины Кримплсхэма, и во всяком случае, если он и не будет повешен за убийство человека в ванне, его, по крайней мере, повесят за наше с вами убийство.

— Нет, — возразил лорд Питер. — Если он убьет только меня, вы все же сможете повесить его — стоит ли терять такого здорового, взрослого, достигшего брачного возраста мужчину вроде вас? А кроме того, как насчет старого Ливи? Если вас выведут из строя, то неужели кто-нибудь еще сможет найти его?

— Но мы могли бы запугать Кримплсхэма, пригрозив ему Ярдом.

— Ну, черт побери, если дойдет до этого, то я смогу напугать его вами, что — принимая во внимание тот факт, что вы держите в руках все улики, — будет более кстати. И далее, поскольку, в конце концов, это все вообще есть сумасбродная затея, то вы попусту потеряете свое время, тогда как могли бы продвинуться дальше в своем расследовании этого дела. К тому же именно я уполномочен старой леди миссис Типпс, к которой я питаю глубочайшее уважение, расследовать дело с трупом в ванне, и только по своей любезности я позволяю вам вмешиваться в него.

— Возьмите с собой хотя бы Бантера! — простонал Паркер.

— Из уважения к вашим чувствам, — ответил лорд Питер, — я таки возьму Бантера, хотя он мог бы принести гораздо большую пользу, проявляя снимки или проводя ревизию моему гардеробу. Когда идет удобный поезд в Солсбери, Бантер?

— Есть превосходный поезд в десять тридцать, милорд.

— Будь любезен все подготовить, чтобы попасть на него, — сказал лорд Питер, сбрасывая свой халат и волоча его за собой по дороге в ванную комнату. — А вы, Паркер, если вам больше нечего делать, вы могли бы заняться секретаршей Ливи и узнать подробности относительно этого дельца с перуанской нефтью.


Лорд Питер взял с собой для чтения в поезде дневник сэра Рубена Ливи. Это был простой и в свете последних фактов довольно трогательный документ. Грозный боец на фондовой бирже, который мог одним кивком заставить пуститься в пляс угрюмого медведя или заставить дикого буйвола есть из своей руки, чье дыхание опустошало целые районы, повергая их в голод, или сдувало финансовых воротил с их кресел, оказался в своей частной жизни добрым и милым, простодушно гордящимся собой, доверчивым, щедрым и немного скучноватым человеком. Его мелочные попытки сэкономить должным образом регистрировались в этом дневнике наряду с экстравагантными подарками жене и дочери. Выявлялись мелкие события повседневной домашней рутины, как, например: «Пришел человек починить крышу оранжереи» или «Приехал новый мясник (Симпсон), рекомендованный Голдбергами. Думаю, что он подойдет». Неизменно отмечались все посетители и развлечения, от великолепного ленча для лорда Дьюзбери, министра иностранных дел, или доктора Джейбеза К. Уорта, полномочного представителя США, и серии дипломатических обедов, устроенных для выдающихся финансистов, до семейных вечеринок среди своих, участники которых обозначались либо собственными именами, либо прозвищами. В мае впервые появилось упоминание о нервах леди Ливи, в последующие месяцы эта тема упоминалась несколько раз. В сентябре было отмечено: «Пришел Фрик посмотреть мою дорогую жену и посоветовал полный отдых и смену обстановки. Она думает поехать за границу вместе с Рейчел». Имя знаменитого невропатолога в качестве гостя за обедом или ленчем попадалось приблизительно раз в месяц, и лорду Питеру пришла в голову мысль, что это подходящий человек, с кем можно было бы проконсультироваться относительно самого Ливи. «Иногда люди многое выбалтывают доктору, — пробормотал он про себя. — И конечно же, если Ливи просто пошел повидаться с Фриком в ту ночь на понедельник, тогда это исключает связь с инцидентом в Бэттерси, разве не так?» Он сделал в записной книжке запись о том, что Ливи собирался сходить к сэру Джулиану, и перевернул страницу. 18 сентября леди Ливи с дочерью выехали на юг Франции. Затем неожиданно под записью «5 октября» лорд Питер нашел то, что искал: «Голдберг, Скрайнер и Миллиган на обед».

Это свидетельствовало, что Миллиган побывал в этом доме. Это был официальный прием гостей — встреча, на которой двое дуэлянтов обмениваются рукопожатиями перед боем. Скрайнер был хорошо известен как торговец картинами. Лорд Питер представил себе послеобеденную экскурсию наверх, чтобы посмотреть двух Коро в гостиной и портрет старшей дочери Ливи, умершей в возрасте шестнадцати лет. Это была работа Огастеса Джона и висела в спальне. Имя рыжего секретаря нигде не упоминалось, если только начальное «С.», встреченное в другой записи, не относилось к нему. В течение сентября и октября частым гостем был Андерсон.

Лорд Питер закрыл дневник, покачал головой и вернулся к размышлениям о тайне квартиры около Бэттерси-парка. Если в деле Ливи легко было найти достаточное количество мотивов для совершения преступления, если только здесь было преступление и трудность состояла в том, чтобы найти метод его выполнения и местонахождение жертвы, то во втором деле главным препятствием для расследования было полное отсутствие какого-либо мыслимого мотива. Казалось странным, что, хотя газеты разнесли новость об этом деле от одного конца страны до другого и описание тела было послано в каждый полицейский участок страны, никто еще не объявился, чтобы опознать таинственного незнакомца, оказавшегося в ванне мистера Типпса. Конечно, описание трупа, в котором отмечались чисто выбритый подбородок, элегантно подстриженные волосы и пенсне, было несколько обманчивым, но, с другой стороны, полиции удалось установить количество отсутствующих коренных зубов, а рост, телосложение и другие особенности были определены достаточно верно, так же как и дата наступления смерти. И все же создавалось впечатление, что этот человек каким-то образом выпал из общества, не оставив после себя никакой зияющей пустоты или хотя бы ряби. Приписать какой-нибудь мотив для убийства человека, не имеющего родственников, не зная его прошлого, не имея на руках хотя бы его одежды, было бы подобно попытке представить себе четвертое измерение пространства — великолепное упражнение для развития воображения, но сложное и бесполезное. Даже если сегодняшняя беседа позволит раскрыть темные пятна в прошлом или настоящем мистера Кримплсхэма, то как можно будет связать их с человеком, не имеющим прошлого, настоящее которого было ограничено тесными пределами ванны и полицейского морга?

— Бантер, — обратился лорд Питер к своему слуге и помощнику, — я прошу тебя в дальнейшем удерживать меня от охоты за двумя зайцами сразу. Эти два дела все больше нарушают мое душевное равновесие. Одному зайцу неоткуда было выскочить, а другому некуда убежать. Что-то вроде умственной белой горячки. Когда это все пройдет, я хочу стать улиткой в раковине, отрекусь от полицейских новостей и сяду на щадящую диету трудов покойного Чарльза Гарвиса.


Относительная близость к Милфорд-Хилл побудила лорда Питера перекусить в ресторане отеля «Минстер», а не в «Уайт-Харт» или каком-нибудь другом отеле, расположенном в более живописном месте. Он не рассчитывал, что ленч поднимет его настроение. Как и во всех других городах, жизнь в которых сосредоточена вокруг собора, атмосфера собора Клоуз пронизывает все углы и закоулки Солсбери и вся еда здесь словно приправлена духом молитвенников. Уныло пережевывая эту безвкусную бледную массу, известную англичанам как «сыр несертифицированный» (ибо существуют сыры, открыто выступающие под своим именем, как-то: «Стилтон», «Камамбер», «Грюйер», «Уэнзлидэйл» или «Горгондзола», но сыр есть сыр, и он повсюду одинаков), он расспросил официанта о местонахождении конторы мистера Кримплсхэма.

Официант направил его к дому на противоположной стороне улицы, расположенному несколько поодаль, добавив:

— Но любой вам скажет, сэр, что мистера Кримплсхэма здесь все хорошо знают.

— Надеюсь, он хороший адвокат? — поинтересовался лорд Питер.

— О, конечно, сэр, — подтвердил официант. — Вы не могли бы поступить лучше, как довериться мистеру Кримплсхэму, сэр. Говорят, правда, что он старомоден, но я бы предпочел, чтобы мое маленькое дело вел мистер Кримплсхэм, а не один из этих патлатых молодых людей. Жаль только, что мистер Кримплсхэм скоро уходит от дел, сэр, и я бы не удивился, потому что ему уже, должно быть, лет восемьдесят, сэр, никак не меньше, и тогда дело поведет молодой мистер Уикс, а он очень приятный, с виду приличный молодой джентльмен.

— Неужели мистер Кримплсхэм действительно так стар? — воскликнул лорд Питер. — Господи! Но он должен быть очень активным для своих лет. Один мой друг вел дела с ним в этом городе неделю назад.

— Удивительно активный, сэр, — согласился официант, — и это при хромой ноге, вы бы удивились. Но я часто думаю, сэр, что когда человек достигает определенного возраста, то после этого чем старше он становится, тем делается крепче. И к женщинам это тоже относится, более или менее.

— Очень похоже на то, — согласился лорд Питер, вызывая в своем воображении и тут же отбросив картину, как джентльмен восьмидесяти лет, хромой к тому же, глубокой ночью перетаскивает труп по крыше дома и проталкивает его через окно в ванной. — «Он очень крепок, сэр, крепок — наш старый Джоуи Бэгсток, крепок и дьявольски хитер».

— В самом деле, сэр? — удивился официант. — Я бы не сказал, уверен в этом.

— Прошу прощения, — сказал лорд Питер. — Я процитировал одно стихотворение. Глупо с моей стороны. У меня эта привычка еще с тех времен, когда я сидел на коленях у мамы, и мне никак не переделать себя.

— Конечно, сэр, — с пониманием ответил официант, кладя себе в карман щедрые чаевые. — Большое вам спасибо, сэр. Вы легко найдете этот дом. Идите прямо до Пенни-Фартинг-стрит, сэр, примерно через два квартала, с правой стороны напротив.

— Боюсь, что вариант Кримплсхэм-«Икс» придется отбросить, — произнес лорд Питер. — Виноват. Я представлял его довольно мрачной и угрюмой личностью. И все же он может оказаться мозгом преступной организации — пожилой паук, сидящий незримо в центре своей вибрирующей паутины. Понимаешь, Бантер?

— Да, милорд, — ответил Бантер. Он шел рядом с лордом Питером.

— Я вижу эту контору, — продолжал лорд Питер. — Я думаю, Бантер, что ты мог бы зайти вот в эту лавочку и купить спортивную газету. И если я не выйду из злодейского логова — скажем, минут через сорок пять или через час, — то ты можешь предпринять такие шаги, какие подскажет тебе твое здравомыслие.

Мистер Бантер повернул в лавочку, как ему было указано, а лорд Питер перешел через улицу и решительно позвонил в контору адвоката.

— Правду, только правду и ничего, кроме правды, — таков мой козырь. Да, думаю, что это так, — пробормотал он, и, когда клерк открыл дверь, лорд Питер решительно вручил ему свою визитную карточку.

Его сразу же провели в уютный кабинет, обставленный, очевидно, еще в начале царствования королевы Виктории и с тех пор не претерпевший никаких изменений. Едва он вошел, как тощий, хрупкого вида старый джентльмен резво вскочил со своего стула и захромал ему навстречу.

— Мой дорогой сэр! — воскликнул адвокат. — Это в высшей степени любезно с вашей стороны, что вы лично приехали ко мне! Мне просто стыдно перед вами за то, что я причинил вам столько беспокойства; я надеюсь, что вы просто проходили по этой улице и что мои очки не причинили вам большой неприятности. Прошу вас, присядьте, лорд Питер. — Он с благодарностью посмотрел на молодого человека через свое пенсне — очевидно, это была копия того, что ныне украшает одно досье в Скотленд-Ярде.

Лорд Питер сел. Сел и адвокат. Лорд Питер взял со стола стеклянное пресс-папье и задумчиво взвесил его на руке. Подсознательно он отметил, какую великолепную коллекцию отпечатков своих пальцев он на нем оставил. Он аккуратно поставил его точно в центр стопки писем.

— Все в порядке, — сказал лорд Питер. — Я пришел сюда по делу. Очень рад, что оказал вам уолугу. Ужасно неудобно обходиться без пенсне, мистер Кримплсхэм.

— Да, — согласился адвокат. — Уверяю вас, без него я почувствовал себя совершенно несчастным. У меня есть это, но оно плохо сидит у меня на носу. Кроме того, эта цепочка имеет для меня огромную ценность. Я был ужасно расстроен, когда по прибытии в Бэлхэм обнаружил, что потерял его. Я навел справки на железной дороге, но это оказалось бесполезно. Я боялся, что его украли. На вокзале Виктория была такая толпа и вагон был битком набит всю дорогу до Бэлхэма. Вы наткнулись на него в поезде?

— Нет. Нет, — ответил лорд Питер. — Я нашел ваше пенсне в довольно неожиданном месте. Не скажете ли вы мне, узнали ли вы кого-нибудь из ваших попутчиков в поезде, когда ехали в нем?

Адвокат удивленно уставился на него.

— Ни души, — ответил он. — А почему вы спрашиваете?

— Ну, — сказал лорд Питер, — я подумал, что человек, у которого я нашел пенсне, мог взять его у вас ради шутки.

Лицо адвоката выразило изумление.

— Разве этот человек заявил, что знаком со мной? — спросил он. — Я практически никого не знаю в Лондоне, кроме одного друга, с которым я проживал в Бэлхэме, доктора Филпотса, и я был бы весьма удивлен, если бы он так подшутил надо мной. Он очень хорошо знал, как огорчен я был потерей пенсне. Мои дела потребовали, чтобы я присутствовал на встрече владельцев акций в банке «Мэдликотс», но все остальные присутствовавшие там джентльмены были мне лично незнакомы, и я не могу подумать, чтобы кто-либо из них позволил себе такую вольность. Во всяком случае, — добавил он, — поскольку пенсне здесь, я не стану слишком подробно вникать в способ его нахождения. Я глубоко обязан вам за ваши хлопоты.

Лорд Питер колебался.

— Пожалуйста, простите мне кажущуюся настырность, — сказал он, — но я должен задать вам еще один вопрос. Боюсь, что это прозвучит довольно мелодраматично, но дело действительно серьезное. Можете ли вы сказать, есть ли у вас враги... я хочу сказать, кто-нибудь, кому была бы выгодна ваша... э-э... болезнь или бесчестие?

Мистер Кримплсхэм словно окаменел, выражая свое изумление и неодобрение.

— Могу я узнать о цели такого необычного вопроса? — сухо поинтересовался он.

— Ну что ж, — сказал лорд Питер, — обстоятельства действительно несколько необычны. Вы, может быть, вспомните, что мое объявление было адресовано ювелиру, продавшему цепочку.

— В тот момент это меня удивило, — ответил мистер Кримплсхэм, — но я начинаю думать, что ваше объявление и ваш приезд сюда — звенья одной цепочки.

— Это так, — сказал лорд Питер. — Сказать по правде, я не ожидал, что на мое объявление ответит владелец очков. Мистер Кримплсхэм, вы, несомненно, читали то, что пишут газеты о тайне Бэттерси. Ваше пенсне как раз и было найдено на том трупе, и сейчас оно находится в распоряжении полиции в Скотленд-Ярде, в чем вы можете убедиться на основании этого документа. — Он положил перед Кримплсхэмом справку оптика о характеристиках линз и официальное извещение.

— О Господи! — воскликнул адвокат. Он мельком взглянул на бумагу и затем стал пристально всматриваться в лорда Питера. — Вы сами как-то связаны с полицией? — спросил он.

— Неофициально, — ответил лорд Питер. — Я расследую это дело частным образом в интересах одной из сторон.

Мистер Кримплсхэм встал.

— Дорогой мой, — сказал он, — это очень дерзкая попытка, но заявляю вам, что шантаж — это наказуемое оскорбление, и я советую вам оставить мой кабинет до того, как вы скомпрометируете себя. — И он взял со стола звонок и позвонил.

— Я боялся, что вы поймете это таким образом, — сказал лорд Питер. — Так это выглядит, хотя эту работу, в конце концов, должен был выполнить мой друг детектив Паркер. — Он положил визитную карточку Паркера на стол рядом со справкой оптика и добавил: — Если вы захотите снова увидеть меня, мистер Кримплсхэм, до завтрашнего утра, то найдете меня в отеле «Минстер».

Мистер Кримплсхэм был слишком возмущен, чтобы ответить, только приказал вошедшему клерку проводить своего собеседника к выходу.

У выхода лорд Питер столкнулся с высоким молодым человеком, который как раз в этот момент входил в дверь. Парень посмотрел на лорда Питера с изумлением, явно узнав его. Тем не менее его лицо не вызвало в лорде Питере никаких воспоминаний, и он, вконец сбитый с толку, вызвал Бантера из газетной лавочки и отправился в свой отель, чтобы по междугородному телефону поговорить с Паркером.

А тем временем в офисе размышления негодующего мистера Кримплсхэма были прерваны явлением его младшего партнера.

— Послушайте, — сказал вошедший, — неужели кто-нибудь совершил что-то действительно серьезное? Что привело этого выдающегося любителя расследовать преступления к нашему прозаическому порогу?

— Я стал жертвой вульгарной попытки шантажа, — ответил адвокат. — Этот тип выдавал себя за лорда Питера Уимзи...

— Но он действительно лорд Уимзи, — сказал мистер Уикс. — Здесь не может быть никакой ошибки. Я видел его, когда он выступал в качестве свидетеля по делу об алмазах в Эттенбери. Он известный в определенных кругах человек и ездит на рыбалку с главой Скотленд-Ярда.

— О Господи! — воскликнул мистер Кримплсхэм.


Судьба так устроила, что нервы мистера Кримплсхэма должны были подвергнуться испытанию еще раз в этот же день. Когда в сопровождении мистера Уикса он прибыл в отель «Минстер», портье сообщил ему, что лорд Питер Уимзи куда-то ушел, упомянув, что намеревается посетить какой-то концерт.

— Но его слуга находится здесь, — добавил он, — так что если вы хотите оставить ему сообщение...

Мистер Уикс подумал, что в общем было бы неплохо оставить сообщение. Мистер Бантер, когда к нему вошли, сидел у телефона, ожидая междугородного звонка. Едва мистер Уикс обратился к нему, как зазвонил телефон, и мистер Бантер, вежливо извинившись, снял трубку.

— Алло! — сказал он. — Это мистер Паркер? Что? Что? Коммутатор! Коммутатор? Виноват, можете вы соединить меня со Скотленд-Ярдом? Извините меня, джентльмены, что вам приходится ждать... Коммутатор! Алло! Это Скотленд-Ярд? Инспектор Паркер на месте? Могу я поговорить с ним?.. Я закончу через минуту, джентльмены. Алло! Это вы, Паркер? Лорд Питер был бы весьма обязан, если бы вы нашли возможность приехать в Солсбери, сэр. О нет, сэр, у него превосходное самочувствие, сэр, — он отправился на концерт, сэр... О нет. Я думаю, что завтрашнее утро превосходно подойдет, сэр. Благодарю вас, сэр.


Глава 6


На самом деле мистеру Паркеру было не с руки покидать Лондон. В начале дня он еще успевал съездить к леди Ливи, чтобы поговорить с ней, а вот последующие его планы на этот день рушились один за другим. Все намеченные поездки ему пришлось отложить после получения извещения, что ранее отсроченное судебное разбирательство о неизвестном посетителе мистера Типпса должно состояться сегодня в полдень, поскольку изыскания инспектора Сагга не дали, по-видимому, ничего определенного. Соответственно жюри присяжных и свидетели были вызваны на три часа. Мистер Паркер мог, конечно, не пойти на это заседание, если бы не наткнулся утром на Сагга и не вытянул из него эти сведения, как вытаскивают качающийся зуб. В сущности, инспектор Сагг полагал, что Паркер ему только мешает. Более того, он находится в очень дружеских отношениях с лордом Питером Уимзи, а что касается последнего, то инспектор Сагг просто не находил слов, чтобы выразить, как ему мешает лорд Питер. Но он все же не мог в ответ на прямой вопрос отрицать, что сегодня днем должно состояться судебное разбирательство, как не мог он отрицать и неотъемлемое право любого заинтересованного англичанина присутствовать на суде. Поэтому незадолго до трех часов мистер Паркер был уже на своем месте и развлекался, наблюдая усилия прибывших после того, как помещение было уже забито до отказа, осторожно пробраться, дать взятку служителям или просто грубо протолкаться на более удобные места. Коронер, следователь, ведущий дела о насильственной или скоропостижной смерти, — невзрачного вида человек, привычный к пунктуальности, — прибыл точно к трем и, брюзгливо оглядев переполненный зал, приказал открыть все окна, тем самым напустив в зал поток мокрого тумана на головы тех несчастных, что сидели ближе к окнам. Это вызвало кое-какое волнение среди публики и выражения неодобрения, сурово остановленные коронером. Он пояснил, что при нынешней эпидемии инфлюэнцы оставаться в непроветриваемом помещении означало бы верную смерть. И что всякий, кто возражает против открытых окон, может воспользоваться простым средством, а именно оставить помещение суда, и, далее, что при малейшем шуме он отдаст приказ очистить зал от публики. Затем он принял таблетку формаминта и после обычных формальностей вызвал четырнадцать честных и законопослушных граждан и предложил им присягнуть в том, что они с усердием и подлинным беспристрастием расследуют все материалы и обстоятельства, касающиеся смерти джентльмена в пенсне, и вынесут справедливые решения по всем пунктам. Когда возражения, высказанные председателем жюри — пожилой леди в очках, владелицей кондитерской, которая, по-видимому, мечтала только об одном — вернуться в свой магазин, — были в целом отметены коронером, жюри удалилось, чтобы осмотреть тело. Мистер Паркер снова оглядел зал и увидел несчастного мистера Типпса и девицу Глэдис, которых ввели под охраной полиции в соседнюю комнату. За ними последовала сухопарая старая леди в шляпке без полей и накидке. С нею, в великолепной шубе и в шляпке удивительной конструкции для езды в автомобиле, вошла вдовствующая герцогиня из Денвера. Ее живые темные глаза пробежали по толпе. В следующий момент они загорелись, остановившись на мистере Паркере, который несколько раз посетил их дом, «Дауэр-Хаус». Она кивнула ему и что-то сказала полицейскому, после чего магическим образом перед ним открылся проход сквозь толпу представителей прессы и его удобно усадили в первый ряд как раз позади герцогини, которая приветствовала его очаровательной улыбкой и спросила:

— Что это случилось с бедным Питером?

Паркер стал ей объяснять, и коронер бросил раздраженный взгляд в их сторону. Кто-то подошел к нему и что-то шепнул на ухо, после чего коронер раскашлялся и принял еще одну таблетку формаминта.

— Мы приехали на автомобиле, — рассказала герцогиня. — Это так утомительно. Дороги между Денвером и Ганбери-Сент-Уотерс... К ленчу должны были явиться гости... Мне пришлось перенести встречу — не могла же я позволить старой леди поехать одной, верно? Кстати, с фондом реставрации церкви случилась такая удивительная вещь... Наш викарий... ах, дорогой, сюда опять идут эти люди... ну, я расскажу вам об этом после... Посмотрите на эту женщину — у нее потрясенный вид, а девушка в твидовом костюме старается выглядеть так, словно она каждый день видит раздетых джентльменов... ой, я не это хотела сказать... я имела в виду трупы, конечно... Что за ужасный человек этот коронер, правда? Бросает на меня убийственные взгляды... Как вы думаете, посмеет он выдворить меня из зала суда или сделать мне... как это там у вас называется?

Первая часть показаний не представляла большого интереса для мистера Паркера. Несчастный Типпс, которого держали в тюрьме, показал под присягой (вернее, жалобно промямлил), что обнаружил тело в восемь часов утра, когда зашел в ванную комнату, чтобы принять ванну. Он был так потрясен, что ему пришлось сесть на стул и послать служанку за бренди. Никогда раньше он умершего не видел. У него нет ни малейшего представления, как труп попал в его, Типпса, ванну.

Да, он был в Манчестере за день до этого. Он прибыл на вокзал Святого Панкраса в десять часов. Он оставил свой чемодан в камере хранения. В этот момент мистер Типпс сильно покраснел, он выглядел несчастным и смущенным и нервно оглядел зал суда.

— А теперь, мистер Типпс, — отрывисто сказал коронер, — нам придется прояснить картину ваших перемещений. Вы должны понять важность этого дела. Вы предпочли дать показания, которых вы могли бы и не давать, но раз уж вы это сделали, то вам было бы лучше изложить все предельно ясно.

— Да, — еле слышно ответил Типпс.

— Вы предупредили этого свидетеля, инспектор? — спросил коронер, резко повернувшись к инспектору Саггу.

Инспектор ответил, что уведомил мистера Типпса, что все сказанное им на суде может быть использовано против него. Мистер Типпс мертвенно побледнел и проблеял, что он не... не имел в виду намерения совершить что-нибудь противозаконное.

Это замечание вызвало умеренную сенсацию, и коронер стал еще более брюзгливым.

— Здесь кто-нибудь представляет мистера Типпса? — раздраженно спросил он. — Нет? Разве вы не объяснили ему, что он может — что он должен иметь своего адвоката? Неужели нет? В самом деле, инспектор! Неужели вы не знаете, мистер Типпс, что у вас есть право нанять адвоката?

Мистер Типпс уцепился руками за стул, чтобы не упасть, и ответил едва слышно:

— Нет.

— Это невероятно, — воскликнул коронер, — что так называемые образованные люди не осведомлены о судебной процедуре своей собственной страны! Это ставит нас в очень неловкое положение. Я сомневаюсь, инспектор, могу ли я позволить заключенному — мистеру Типпсу — вообще давать показания. Это очень деликатное положение.

Пот выступил на лбу мистера Типпса.

— Спаси нас от наших друзей, — зашептала герцогиня Паркеру. — Если бы этот пожиратель таблеток открыто проинструктировал присяжных, — а какие у них полуграмотные лица, столь характерные, как мне всегда казалось, для нижнего слоя нашего среднего класса, похожие на бараньи или телячьи головы, — чтобы они обвинили в предумышленном убийстве этого бедного человечка, то он не мог бы выразиться яснее.

— Ведь вы же понимаете, что он не может заставить его обвинить самого себя, — заметил Паркер.

— Чепуха! — возразила герцогиня. — Как может человек обвинить сам себя, если он в жизни своей не сделал ничего дурного? Вы, мужчины, никогда не думаете ни о чем, кроме своего бюрократизма.

А тем временем мистер Типпс, вытерев лоб носовым платком, собрал воедино все свое мужество. Он стоял с видом дрожащего достоинства, словно припертый к стене белый кролик.

— Я бы скорее признался вам, — сказал он, — хотя это действительно очень неприятно для человека в моем положении. Но я действительно не мог ни на мгновение подумать, что это я совершил столь ужасное преступление. Я заверяю вас, джентльмены, что я не мог бы вынести этого. Нет. Я бы предпочел сказать вам правду, хотя боюсь, что это ставит меня в довольно... Ну ладно, я скажу вам.

— Вы полностью осознаете всю серьезность подобного заявления, мистер Типпс? — сказал коронер.

— Вполне, — ответил мистер Типпс. — Ладно, со мной все в порядке... Я... Могу я попросить глоток воды?

— Не спешите! — сказал коронер и одновременно, сводя на нет свой совет, нетерпеливо посмотрел на часы.

— Благодарю вас, сэр, — сказал мистер Типпс. — Ну, значит, это верно, что я прибыл к вокзалу Святого Панкраса в десять часов. Но со мной в вагоне был один человек. Он сел в поезд в Лестере. Сначала я его не узнал, но это оказался мой старый школьный друг.

— Как зовут этого джентльмена? — спросил коронер. Его рука с карандашом замерла в воздухе.

Мистер Типпс весь сжался.

— Боюсь, что не смогу вам это сказать, — ответил он. — Видите ли — то есть вы увидите, — это навлекло бы на него большие неприятности. Поэтому я не могу назвать его, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Нет! — добавил он, когда зловещее значение последней фразы дошло до него. — Я уверен — я не мог бы сделать это.

— Хорошо, хорошо, — сказал коронер.

Герцогиня снова наклонилась к Паркеру.

— Я начинаю просто восхищаться этим человечком, — прошептала она.

Мистер Типпс продолжил свой рассказ:

— Когда мы вышли из поезда на вокзале Святого Панкраса, я собрался отправиться сразу домой, но мой друг сказал «нет». Мы долго не виделись, и нам следовало бы отметить как следует нашу встречу, как он выразился. Боюсь, что я проявил мягкотелость и позволил ему уговорить меня отправиться вместе с ним в один из его притонов. Я намеренно использую это слово, — продолжал Типпс, — и заверяю вас, сэр, что если бы я знал заранее, куда мы идем, то никогда бы ногой не ступил в это место.

Я сдал свой чемодан в камеру хранения, так как ему не хотелось обременять нас этой тяжестью, и мы сели в такси и поехали на угол Тоттэнхэм-Корт-роуд и Оксфорд-стрит. Затем мы немного прошлись пешком и повернули в боковую улицу — не могу вспомнить ее название, — где была открытая дверь, из которой на улицу падал свет. Там за стойкой стоял какой-то человек, и мой друг купил какие-то билеты, и я услышал, как человек за стойкой сказал ему что-то насчет «вашего друга», подразумевая меня, а мой друг ответил: «Да, конечно, он уже бывал здесь, верно, Элф?» — так меня называли в школе, — хотя я заверяю вас, сэр, — здесь мистер Типпс стал очень серьезен, — я никогда там не бывал и ничто в мире не соблазнило бы меня опять пойти в такое место.

Ну хорошо, мы спустились на один этаж ниже в какое-то помещение, где продавались напитки, и мой друг выпил несколько рюмок и меня заставил выпить одну или две — хотя, как правило, я человек очень воздержанный в отношении спиртного. Он заговорил с какими-то другими мужчинами и девушками, которые находились там, — очень вульгарный тип людей, как я, помнится, подумал, хотя и не произнес этого вслух, а некоторые молодые леди были достаточно хорошенькими. Одна из них села моему другу на колени и назвала его забавным стариканом, а потом позвала его куда-то. И мы прошли в другое помещение, где масса людей танцевали эти современные танцы. Мой друг стал танцевать, а я сел на диван. Одна из молодых леди подошла ко мне и спросила, не потанцую ли я с ней, а я сказал «нет», и тогда она попросила угостить ее виски. «Тогда ты угостишь нас виски, дорогой» — вот что она сказала, и я спросил: «Разве сейчас не поздно?» А она ответила, что это не имеет значения. Поэтому я заказал ей виски — мне показалось неудобным не предложить ей. Молодая леди, казалось, ждала этого от меня, и я чувствовал, что будет не по-джентльменски отказать ей, раз она попросила. Но это было против моей совести — ведь это была еще совсем юная девушка. После этого она обвила меня рукой за шею и поцеловала — так, словно она этим заплатила мне за напиток, и меня это действительно тронуло, — сказал мистер Типпс несколько двусмысленно, но с необыкновенным чувством.

В этом месте кто-то из задних рядов сказал: «Вот это да!» — и все услышали, как кто-то громко чмокнул губами.

— Удалите того, кто издал этот непристойный звук, — сказал коронер с большим негодованием. — Продолжайте, пожалуйста, мистер Типпс.

— Итак, — сказал мистер Типпс, — приблизительно в половине первого, как я припоминаю, там стало несколько шумно, и я стал искать моего друга, чтобы попрощаться с ним, не желая там больше оставаться, когда увидел его с одной из молодых леди, и им, кажется, было очень весело, если вы следите за моим рассказом. Мой друг развязывал ленты на ее плече, а юная леди смеялась... и так далее, — торопливо сказал мистер Типпс, — так что я подумал, что мне лучше тихонечко выскользнуть из заведения, когда внезапно я услышал шум драки и крик. Не успел я сообразить, что происходит, как появилось с полдюжины полицейских и свет погас, все затопали и закричали — это был ужас. В суматохе меня сбили с ног, и я ударился головой об угол стола — вот тогда-то я и получил эту шишку, о которой меня спрашивали. Я ужасно перепугался, что мне никогда отсюда не выбраться и, может быть, завтра моя фотография появится в газетах, когда кто-то схватил меня за руку — думаю, что это была та юная леди, которую я угостил виски. И она сказала: «Сюда!» — и потащила меня по коридору куда-то в заднюю часть дома. Я выскочил на улицу, пробежал несколько кварталов и поворотов и наконец оказался на Гудж-стрит. Там я взял такси и приехал домой. Потом я видел в газетах рассказ об этом полицейском рейде и понял, что моему другу удалось бежать. И поэтому, поскольку мне не хотелось, чтобы эти мои ночные приключения стали всем известны, и чтобы не навлекать неприятности на моего друга, я просто ничего никому не сказал. Но все это правда.

— Хорошо, мистер Типпс, — сказал коронер. — Мы, вероятно, сможем подтвердить значительную часть этой истории. Имя вашего друга...

— Нет, — твердо сказал мистер Типпс, — ни за что.

— Очень хорошо, — сказал коронер. — А теперь не могли бы вы сказать, когда вы пришли к себе домой?

— Думаю, что приблизительно в половине второго ночи. Хотя, по правде сказать, я был так расстроен...

— Это понятно. Итак, вы сразу же легли спать?

— Да, только сначала я съел сандвич и выпил стакан молока. Я подумал, что это, так сказать, успокоит меня изнутри, — добавил свидетель извиняющимся тоном, — поскольку я не привык принимать алкоголь так поздно и на пустой желудок, если можно так выразиться.

— Да, понятно. И никто не встал, чтобы встретить вас?

— Никто.

— Сколько же времени прошло, когда вы наконец легли спать?

Мистер Типпс подумал и сказал, что на все это ушло, вероятно, полчаса.

— Вы заходили в ванную комнату перед тем, как лечь в постель?

— Нет.

— А ночью вы ничего не слышали?

— Нет, я быстро уснул. Я ведь был довольно взволнован, поэтому я принял небольшую дозу снотворного, чтобы легче уснуть, и, если учесть усталость и мое не вполне трезвое состояние, я просто отключился и не просыпался, пока Глэдисне разбудила меня.

Дальнейший допрос мистера Типпса мало что прояснил. Да, окно ванной комнаты было открыто, когда он вошел туда утром, он уверен в этом, и он очень резко сказал об этом прислуге. Он готов ответить на любые вопросы — он будет только счастлив, если это ужасное преступление удастся раскрыть.

Глэдис Хоррокс показала, что служит у мистера Типпса около трех месяцев. Ее предыдущий хозяин может дать ей рекомендации. В ее обязанности входило каждый вечер делать обход квартиры, после того как она укладывала миссис Типпс в постель около десяти вечера. Да, она помнит, что делала это и в ночь на понедельник. Она заглянула во все комнаты. Помнит ли она, как закрывала окно в ванной комнате в ту ночь? Нет, она не могла бы поклясться в этом, но, когда мистер Типпс позвал ее утром в ванную комнату, оно точно было открыто. Она не заходила в ванную комнату до того, как в нее вошел мистер Типпс. Да, конечно, случалось, что она раньше оставляла это окно открытым, когда вечером никто не принимал ванну. В ночь на понедельник ванну принимала миссис Типпс. Она всегда принимала ванну в воскресенье вечером — это был один из ее дней. Она очень боялась, что не закрыла окно в ночь на понедельник, хотя и пожелала, чтобы ей голову сняли с плеч за то, что она такая забывчивая.

Здесь свидетельница разрыдалась, и ей дали воды, в то время как коронер освежился третьей таблеткой.

Оправившись, свидетельница показала, что она конечно же заглянула во все комнаты, перед тем как лечь спать. Нет, совершенно невозможно допустить, что труп был спрятан в квартире, а она этого не заметила. Она весь вечер находилась на кухне, и там едва ли достаточно места, чтобы как следует приготовить обед, не говоря уж о том, чтобы спрятать тело. Старая миссис Типпс сидела в столовой. Да, она в этом уверена. Почему? Потому что она поставила там молоко и сандвичи для мистера Типпса. Там не было ничего — она может поклясться в этом. Так же как и в ее собственной спальне и в холле. Обыскала ли она шкаф в спальне и комод? Ну, нет, конечно. Она не привыкла каждую ночь обыскивать дома приличных людей в поисках скелетов. Значит, какой-нибудь человек мог спрятаться в шкафу или в ящике для постельного белья? Она полагает, что мог бы.

Отвечая на вопрос председателя жюри, она признала, что выходила из квартиры с одним молодым человеком. Уильямс его зовут, Билл Уильямс. Уильям Уильямс, если вы настаиваете. Он стекольщик по профессии. Ну да, он иногда бывал в квартире. Да, она полагает, что можно сказать, что он был знаком с квартирой. Имела ли она когда-либо с ним... Нет, не имела, и если бы она знала, что ей будут задавать такие вопросы — ей, уважающей себя девушке, — то она бы вообще отказалась давать какие-либо показания. Викарий церкви Святой Марии может дать характеристику и ей, и мистеру Уильямсу. В последний раз мистер Уильямс был в квартире две недели назад.

Нет, это не было последнее их свидание с мистером Уильямсом. Да, в последний раз они виделись в понедельник, — ну да, вечером в понедельник. Да, если надо говорить правду, значит, надо. Да, инспектор предупредил ее, но ведь от этого никто не пострадал, и, конечно, лучше уж лишиться своего места у мистера Типпса, чем быть повешенной, хотя это просто стыд, если девушка не может немножко развлечься без того, чтобы какой-нибудь отвратительный труп не залез в квартиру через окно и причинил ей столько неприятностей. После того как она уложила в постель миссис Типпс, она выскользнула из квартиры, чтобы сходить на танцы в «Блэк фэйст рэм». Мистер Уильямс встретился там с ней, а потом проводил ее домой. Он может подтвердить, где она была и что ничего плохого в этом не было. Вернулась она, должно быть, около двух часов ночи. Она взяла ключи от квартиры из комода миссис Типпс, когда та не смотрела. Мистер Типпс в ту ночь отсутствовал. Она бы попросила разрешения уйти, но не могла получить его, оттого что мистер Типпс был в отъезде в ту ночь. Она горько сожалеет, что так вела себя в ту ночь, и была уверена, что ее за это накажут. Когда она вошла в квартиру, то не заметила в ней ничего подозрительного. Она сразу же легла в постель, не осмотрев квартиру. Лучше бы она умерла.

Нет, у мистера и миссис Типпс вряд ли когда-либо были какие-либо посетители, они жили весьма уединенно. Она обнаружила, что наружная дверь, как обычно, закрыта на задвижку. Она никогда бы не подумала, что мистер Типпс способен совершить что-нибудь плохое.

— Благодарю вас, мисс Хоррокс. Вызовите Джорджиану Типпс. — И коронер подумал, что следовало бы зажечь газовые лампы.

Допрос миссис Типпс принес больше развлечения, чем просвещения для публики, явившись, как оказалось, превосходным примером игры, называемой «перекрестные вопросы и уклончивые ответы». После пятнадцати минут страданий обеих сторон коронер отказался от дальнейшей борьбы, оставив за леди последнее слово.

— Не пытайтесь запугать меня, молодой человек, — энергично заявила восьмидесятилетняя женщина. — Вы можете испортить себе желудок этими противными таблетками.

В этот момент вперед вышел некий молодой человек и заявил, что хочет дать показания. Представившись как Уильям Уильямс, стекольщик, он был приведен к присяге и подтвердил свидетельство Глэдис Хоррокс в отношении ее присутствия в «Блэк фэйст рэм» в ночь на понедельник. Они вернулись к дому мистера Типпса, скорее всего, до двух часов ночи, как ему кажется, но определенно позже половины второго. Он сожалеет о том, что уговорил мисс Хоррокс пойти с ним, когда ей не следовало этого делать. По дороге туда и обратно он не заметил на Принс-Уэльс-роуд ничего подозрительного.

Инспектор Сагг показал, что его вызвали в квартиру утром во вторник приблизительно в половине девятого. Он нашел поведение этой девушки подозрительным и приказал арестовать ее. На основании дальнейшей информации, приведшей его к подозрению, что умерший мог быть убит прошлой ночью, он арестовал и мистера Типпса. Он не обнаружил никаких следов проникновения в квартиру со взломом. На подоконнике окна ванной комнаты были какие-то следы, которые говорили о том, что кто-то проник в квартиру этим путем. Во дворе под окнами не было обнаружено никаких следов от ног или отпечатков опор лестницы. Двор был заасфальтирован. Он осмотрел и крышу, но ничего не обнаружил. По его мнению, тело кто-то принес в квартиру заранее и спрятал до вечера, а затем ночью ушел через окно ванной комнаты при содействии служанки. Почему в этом случае она не выпустила его из квартиры через дверь? Ну что ж, он мог выйти и через дверь. Не обнаружил ли он какие-либо признаки того, что тело, или человек, либо и тот и другое были спрятаны в квартире? Он не нашел ничего противоречащего такому предположению. На основании каких данных он пришел к выводу, что смерть наступила в эту же ночь?..

В этом месте инспектор Сагг вдруг стал нервничать и сделал попытку прикрыться своим профессиональным достоинством. Но под нажимом коронера он признал, что у него фактически нет доказательств этого.

Один из членов жюри:

— Оставил ли преступник какие-либо отпечатки пальцев?

— На стенке ванны были видны какие-то отпечатки, но преступник был в перчатках.

Коронер:

— Сделали ли вы из этого выводы, что преступник был очень опытным типом?

Инспектор Carr:

— Да, похоже на то, что у него был опыт в таких делах, сэр.

Председательница жюри:

— Очень ли это согласуется с обвинением против Альфреда Типпса, инспектор?

Инспектор молчит.

Коронер:

— В свете тех показаний, которые вы только что слышали, вы все еще настаиваете на выдвижении обвинения против Альфреда Типпса и Глэдис Хоррокс?

Инспектор Сагг:

— Я считаю всю эту компанию подозрительной. История Типпса ничем не подтверждена, а что касается девицы Хоррокс, то откуда нам известно, что этот Уильямс не их соучастник?

Уильям Уильямс:

— Эй, вы это бросьте. Я могу привести сюда сотню свидетелей...

Коронер:

— Замолчите, пожалуйста. Я изумлен, инспектор, что вы высказали такое предположение, да еще в такой манере. Это в высшей степени недопустимо. Кстати, можете вы сказать нам, действительно ли в ночь на понедельник был проведен полицейский рейд по ночным клубам в окрестностях Сент-Джайлз-Серкус?

— Кажется, что-то такое было, — угрюмо буркнул инспектор Сагг.

Коронер:

— Разумеется, вы наведете необходимые справки об этом рейде. Кажется, я припоминаю, что в газетах кое-что упоминалось об этом. Благодарю вас, инспектор, этого достаточно.

После того как еще несколько свидетелей дали показания о личностях мистера Типпса и Глэдис Хоррокс, коронер объявил о своем намерении приступить к рассмотрению данных медицинского характера.

— Сэр Джулиан Фрик!

Зал суда зашевелился и зашумел, когда для дачи показаний вперед вышел великий специалист. Он был не только выдающейся личностью, но и весьма примечательной фигурой, с его широкими плечами, прямой осанкой и львиной гривой. Когда он присягал на Библии под обычное подобострастное бормотание судебного чиновника, он был похож на святого Павла, снисходительно наблюдающего языческие ритуалы суеверных коринфян.

— Глядя на него, я всегда думала: какой красавец, — зашептала герцогиня Паркеру. — Точно Уильям Моррис, с этой копной волос и бородой и этими волнующими глазами, такой великолепный, как и все эти славные мужчины, вся жизнь которых посвящена чему-нибудь... не то чтобы я считала, что социализм — это ошибка... Конечно, он подходит всем этим приятным людям, слишком хорошим и счастливым в своей красивой одежде и при хорошей погоде... это у Морриса, хочу сказать, ну, вы понимаете... но это так трудно в реальной жизни. Наука — дело другое. Думаю, что, будь у меня смелость, я бы отправилась к сэру Джулиану, просто чтобы посмотреть на него — такие глаза заставляют о чем-то задуматься, только у меня никогда бы не хватило смелости.

— Вы — сэр Джулиан Фрик, — сказал коронер, — и живете при госпитале Святого Луки на Принс-Уэльс-роуд в Бэттерси, где осуществляете общее руководство хирургическим отделением этого госпиталя?

Сэр Джулиан коротким кивком выразил согласие с этим определением его личности.

— Вы были первым из врачей, осмотревших покойного?

— Да.

— И после этого вы совместно с доктором Гримбоулдом из Скотленд-Ярда провели более подробное обследование тела?

— Верно.

— Пришли ли вы к соглашению относительно причины смерти?

— В общем да.

— Не выскажете ли вы ваше мнение жюри?

— Я занимался своей исследовательской работой в прозекторской госпиталя Святого Луки — это было в понедельник утром, когда около девяти часов мне передали, что инспектор Сагг хочет видеть меня. Он сообщил мне, что в доме номер 59 на Квин-Кэролайн-Мэншнс при таинственных обстоятельствах обнаружено тело какого-то мужчины. Он спросил меня, не могло ли это быть шуткой, разыгранной кем-либо из студентов-медиков, работающих в госпитале. Проверив больничные книги, я смог заверить его, что из прозекторской не исчез ни один труп.

— Кто заведует хранением трупов?

— Уильям Уоттс, служитель при прозекторской.

— Присутствует ли здесь Уильям Уоттс? — спросил коронер у кого-то из служащих при суде.

— Уильям Уоттс находится в зале суда и может быть вызван, если коронер сочтет это необходимым.

— Я полагаю, что ни одно мертвое тело не может быть передано госпиталю без того, чтобы вы об этом не знали, сэр Джулиан?

— Безусловно, нет.

— Благодарю вас. Вы можете продолжать.

— Далее инспектор Сагг спросил меня, не могу ли я послать кого-либо из медицинского персонала осмотреть это тело. Я сказал, что приеду сам.

— Почему вы так решили?

— Признаюсь, что мне не чуждо обыкновенное человеческое любопытство.

Из задних рядов зала раздался смех какого-то студента-медика.

— По прибытии в эту квартиру я обнаружил, что покойник лежит на спине в ванне. Я осмотрел его и пришел к заключению, что причиной смерти был удар по шее, нанесенный сзади, что привело к смещению четвертого и пятого шейных позвонков, вызвав повреждение спинного мозга, внутреннее кровоизлияние и частичный паралич мозга. Я пришел к выводу, что покойный был мертв уже по крайней мере двенадцать часов, возможно, больше. На теле я не нашел никаких следов насилия, кроме вышеупомянутого следа от удара. Покойный был крепким, хорошо питавшимся мужчиной в возрасте около пятидесяти или пятидесяти пяти лет.

— Как по вашему мнению, мог он сам нанести себе смертельную травму?

— Конечно нет. Удар был нанесен тяжелым тупым предметом сзади с большой силой и весьма умело. Совершенно невозможно допустить, что сам покойный сделал это.

— Могло ли все это быть результатом несчастного случая?'

— Конечно, это возможно.

— Если, например, умерший высунулся из окна и поднятая оконная рама вдруг резко упала на него?

— Нет. В этом случае на шее остались бы следы удушения, а также синяк на горле.

— Но ведь умерший мог погибнуть и в результате случайного падения на него какого-нибудь тяжелого предмета?

— Да, мог.

— Как по вашему мнению, была ли смерть мгновенной?

— Трудно сказать. Такой удар вполне мог вызвать мгновенную смерть, или же человек мог находиться еще некоторое время в полупарализованном состоянии. В данном случае я склонен полагать, что он мог находиться в таком состоянии несколько часов. В своем выводе я исхожу из состояния мозга, наблюдавшегося после вскрытия. Тем не менее я должен отметить, что доктор Гримбоулд в этом пункте не вполне согласен со мной.

— Как я понимаю, вами было высказано предположение о личности усопшего. Можете ли вы опознать его?

— Определенно нет. Я его никогда раньше не видел. То предположение, которое вы имеете в виду, нелепо, и его не следовало бы даже высказывать. До сегодняшнего утра я даже не знал о нем. Если бы мне его высказали раньше, я бы знал, как мне поступить, а в данный момент я хотел бы высказать мое крайнее неодобрение по поводу совершенно ненужного потрясения, вызванного у леди, с которой я имею честь быть знакомым.

— В этом нет моей вины, сэр Джулиан, — заметил коронер, — я не имею к этому никакого отношения. Я согласен: то, что с вами не посоветовались, было большой ошибкой.

Репортеры деловито что-то царапали в своих записных книжках, в то время как участники судебного разбирательства с недоумением переглядывались, а присяжные пытались делать вид, что они в курсе упомянутой истории.

— Кстати, о пенсне, найденном на трупе, сэр Джулиан. Может ли врач по его виду сделать какие-либо выводы о личности погибшего?

— У него несколько необычные стекла. Окулист мог бы сказать о нем более определенно, но сам я сказал бы, что оно принадлежит более пожилому человеку, чем умерший.

— С точки зрения врача, имевшего возможность много раз наблюдать человеческое тело, можете ли вы на основании вида умершего сказать что-нибудь о его персональных привычках?

— Я бы сказал, что этот человек не знал нужды, но богатство свое он получил лишь недавно. Зубы у него в очень плохом состоянии, а на руках остались мозоли.

— Какой-нибудь австралийский колонист, например, заработавший много денег?

— Что-нибудь в этом роде. Конечно, я не могу утверждать это с уверенностью.

— Конечно нет. Благодарю вас, сэр Джулиан.

Вызванный затем доктор Гримбоулд подтвердил показания своего выдающегося коллеги во всех деталях, за исключением того, что, по его мнению, смерть не могла произойти через несколько часов после нанесенного удара. Он заявил, что лишь с большими колебаниями осмелился разойтись во мнениях с сэром Джулианом Фриком и не исключено, что он сам ошибается. Определенный вывод сделать трудно, но, по его мнению, человек был мертв по крайней мере двадцать четыре часа.

Снова был вызван инспектор Сагг. На вопрос, не может ли он сказать, какие шаги были им предприняты для опознания личности умершего, Сагг ответил, что описание трупа было разослано во все полицейские участки и передано в газеты.

— Ввиду сделанного сэром Джулианом Фриком предположения, были ли наведены справки во всех морских портах?

— Да, были.

— И каковы результаты?

— Абсолютно никаких.

— Никто не пришел, чтобы опознать тело?

— Приходило много людей, но никто не опознал труп.

— Были ли сделаны попытки проследить нить, идущую от пенсне?

Тут инспектор Сагг заявил, что в интересах следствия он просил бы разрешения не отвечать на этот вопрос.

Уильям Уоттс, будучи вызван, подтвердил показания сэра Джулиана Фрика касательно трупов, находящихся в прозекторской. Он объяснил систему их учета. Обычно они поступали из исправительных тюрем и бесплатных больниц. Они находятся под его единоличным наблюдением. Студенты вряд ли могли получить доступ к ключам. Ни у сэра Джулиана Фрика, ни у кого-либо из больничных врачей своего ключа не было. В ночь на понедельник ключи оставались у Уильяма Уоттса.

Затем коронер обратился к жюри, напомнив его членам с некоторой строгостью, что они здесь собрались отнюдь не для того, чтобы сплетничать о том, кем являлся или не являлся усопший, но дать свое мнение относительно причин смерти. Он напомнил им, что они должны рассмотреть, в соответствии с данными медицинского характера, была ли смерть случайной, или это было самоубийство, или же, наконец, это было преднамеренное убийство. Затем он отпустил их на закрытое заседание с невысказанной мольбой поскорее закончить это дело.

Сэр Джулиан Фрик после окончания своих показаний поймал взгляд герцогини и теперь подошел и поздоровался с ней.

— Я не видела вас уж не помню сколько, — сказала герцогиня. — Как вы поживаете?

— Напряженно работаю, — ответил специалист. — Только что выпустил свою новую книгу. На такого рода дела приходится понапрасну тратить уйму времени. Вы еще не видели леди Ливи?

— Нет. Вот бедняжка, — ответила герцогиня. — Я приехала только сегодня утром — и прямо сюда. Миссис Типпс живет сейчас у меня — это очередная причуда Питера, знаете ли. Бедная Кристина! Мне еще надо заехать проведать ее. А это мистер Паркер, — сказала она. — Он как раз расследует это дело.

— О! — воскликнул сэр Джулиан и сделал паузу. — Знаете, — тихо сказал он Паркеру, — я очень рад познакомиться с вами. Вы еще не виделись с леди Ливи?

— Я виделся с ней сегодня утром.

— Она просила вас продолжить расследование?

— Да, — ответил Паркер. — Она думает, что сэр Рубен может находиться в руках каких-нибудь финансовых конкурентов или, может быть, какие-нибудь негодяи держат его ради выкупа.

— А каково ваше мнение?

— Думаю, это вполне вероятно, — откровенно ответил Паркер.

Сэр Джулиан нерешительно помолчал.

— Когда все это будет закончено, я хотел бы, чтобы вы навестили меня, — сказал он.

— Зайду с удовольствием, — ответил Паркер.

В этот момент вернулись члены жюри и заняли свои места. Слышался шорох и шепот. Обратившись к председательнице жюри, коронер спросил, вынесли ли они свой вердикт.

— Мы пришли к заключению, господин коронер, что неопознанный мужчина умер в результате удара по шее, но что касается того, как и кем был нанесен этот удар, мы считаем, что данных недостаточно для вынесения окончательного суждения.


Мистер Паркер и сэр Джулиан Фрик вместе вышли на улицу.

— До встречи с леди Ливи сегодня утром я и не предполагал, что существует идея связать это дело с исчезновением сэра Рубена, — заметил доктор. — Это совершенно чудовищное предположение. 0но могло зародиться только в голове этого нелепого полицейского чиновника. Будь у меня хоть какое-то представление, что у него на уме, я мог бы разубедить его и избежать всего этого.

— Я изо всех сил старался разубедить его, — сказал Паркер, — как только меня вызвали по делу Ливи...

— А кто вызвал вас, если я могу спросить? — поинтересовался сэр Джулиан.

— Ну, в первую очередь прислуга, а затем дядя сэра Рубена, мистер Ливи из Портман-сквер, написал мне, чтобы я продолжал расследование.

— А сейчас леди Ливи подтвердила эти поручения?

— Конечно, — ответил Паркер с некоторым удивлением.

Сэр Джулиан помолчал.

— Боюсь, что именно я первым подбросил эту мысль Саггу, — сказал Паркер с оттенком раскаяния. — Когда исчез сэр Рубен, моим первым шагом, одним из первых, было решение проследить по горячим следам все уличные несчастные случаи — самоубийства и тому подобное, — которые произошли в течение дня. Вот я и отправился к Бэттерси-парку, чтобы взглянуть на труп, считая это рутинным делом. Конечно, я сразу же понял, что это его предположение — чушь, едва я увидел тело, но Сагг одержим этой идеей — и, действительно, есть некоторое сходство между этим покойником и портретами сэра Рубена, которые я видел.

— Большое, но чисто внешнее сходство, — подтвердил сэр Джулиан. — Верхняя часть лица принадлежит к довольно распространенному типу, и поскольку сэр Рубен носил пышную бороду и не было возможности сравнить рот и подбородок, то можно понять, что такая мысль могла прийти в голову любому. Но только чтобы быть сразу же отброшенной. Я огорчен тем, — добавил он, — что все это дело принесло столько мучений леди Ливи. Знаете, мистер Паркер, что я принадлежу к старым, хотя не могу сказать близким, друзьям семьи Ливи.

— Я приблизительно так и понял.

— Да. Когда я был молодым человеком... короче, мистер Паркер, когда-то я надеялся жениться на леди Ливи.

Мистер Паркер хмыкнул в знак сочувствия.

— Как вы знаете, я так и не женился, — продолжал сэр Джулиан. — Но мы остались добрыми друзьями. Я всегда старался, насколько мог, разделить с ней ее огорчения.

— Поверьте мне, сэр Джулиан, — сказал Паркер, — что я очень сочувствую вам и леди Ливи и что я сделал все, что только мог, чтобы разубедить инспектора Сагга. К сожалению, совпадение того, что сэра Рубена видели в тот вечер на Бэттерси-парк-роуд...

— Ах да! — воскликнул сэр Джулиан. — Вот мы и дошли. Может быть, вы зайдете ко мне на минутку, мистер Паркер, и выпьете чаю, или виски с содовой, или еще чего-нибудь?

Паркер с готовностью принял это приглашение, чувствуя, что сэр Джулиан хочет рассказать ему еще кое о чем.

Они вошли в квадратный, прекрасно обставленный холл с камином на той же стороне, что и дверь, и лестницей напротив. Справа была открыта дверь в столовую, и, когда сэр Джулиан позвонил в колокольчик, в дальнем конце холла появился слуга.

— Что вы будете пить? — спросил доктор.

— После этого жутко холодного места, — ответил Паркер, — чего мне действительно хочется, так это целый галлон горячего чаю, если вам, как специалисту по нервам, не претит сама мысль о чае.

— При условии, что разрешите добавить в него разумную долю китайского чая, — ответил сэр Джулиан в том же тоне, — у меня нет возражений. Чай в библиотеку немедленно, — добавил он, обращаясь к слуге, и первым стал подниматься по лестнице. — Я мало пользуюсь комнатами первого этажа, не считая столовой, — пояснил он, вводя гостя в маленькую, но уютную библиотеку на втором этаже. — Эта комната примыкает к моей спальне и гораздо более удобна. Я живу здесь только часть моего времени, но она всегда под рукой, что удобно при моей исследовательской работе в госпитале. Это просто фатально для теоретика, мистер Паркер, когда он отстает от практической работы. Вскрытие — это основа для всякой хорошей теории и для правильного диагноза. Нужно всегда тренировать и глаза, и руки. Это место для меня гораздо важнее, чем Харли-стрит, и в один прекрасный день я совсем брошу свою работу по консультированию и осяду здесь, в прозекторской, чтобы мирно резать покойников и писать книги. В этой жизни, мистер Паркер, столько вещей, заниматься которыми — пустая трата времени.

Мистер Паркер согласился с этим.

— Очень часто, — продолжал сэр Джулиан, — единственное время, которое у меня остается для исследовательской работы, — хотя она требует зоркости в наблюдениях и напряжения всех способностей, — это ночь, после долгого рабочего дня, да к тому же еще при искусственном освещении, которое всегда требует большего напряжения глаз, чем дневной свет. Без сомнения, вашу работу вам приходится выполнять в еще более трудных условиях.

— Да, случается, — сказал Паркер, — но, понимаете ли, эти условия являются, так сказать, составной частью работы.

— Совершенно верно, совершенно верно, — согласился сэр Джулиан, — вы хотите сказать, что, например, взломщик не демонстрирует свои методы при свете дня или не оставляет свои следы на сыром песке, чтобы облегчить вам работу.

— Да, как правило, — сказал детектив, — но я не сомневаюсь в том, что многие ваши болезни действуют так же незаметно, как любой взломщик.

— Вот именно, вот именно, — рассмеялся сэр Джулиан, — и для меня, так же как и для вас, предметом моей гордости является умение вывести их на чистую воду для блага общества. Неврозы, знаете ли, это особенно умные преступники. Они проникают повсюду, меняя обличья, как...

— Как Леон Кестрел, мастер маскарадов, — предложил сравнение Паркер, который любил читать детективные романы, купленные в железнодорожных киосках.

— Без сомнения, — ответил сэр Джулиан, не читавший детективных романов, — и они великолепно умеют маскировать свои следы. Но когда у вас есть возможность действительно исследовать больного, мистер Паркер, и вы вскрываете его труп или живое тело своим скальпелем, вы всегда находите следы — крохотные следа разрушения или нарушения, оставленные безумием, болезнью, или пьянством, или какой-нибудь подобной заразой. Но трудность состоит в том, чтобы обнаружить их, наблюдая только внешние симптомы — истерию, преступление, религиозный фанатизм, страх, застенчивость, совесть или все, что угодно. Как вы наблюдаете кражу или убийство и ищете отпечатки пальцев или ног преступника, точно так же и я наблюдаю истерический припадок или взрыв благочестия и тому подобное и выслеживаю то крохотное механическое нарушение, которое обусловило эти проявления.

— Вы рассматриваете все эти причины как чисто физические?

— Без сомнения. Я знаю, что появилась и другая школа мысли, мистер Паркер, но ее сторонники — это либо шарлатаны, либо люди, которые обманывают сами себя. Они до такой степени запутались в своих тайнах, что начинают верить в собственную бессмыслицу. Я бы хотел исследовать мозг одного из последователей этой точки зрения, мистер Паркер; я бы показал вам те мелкие сдвиги и оползни в клетках — осечки и короткие замыкания в нервах, которые создают все эти представления и эти книги. По крайней мере, — добавил он, угрюмо глядя на своего гостя, — по крайней мере, если я и не могу показать вам все это сегодня, я смогу сделать это завтра — или через год — прежде, чем умру.

Он несколько минут пристально глядел в пламя камина, и красный свет играл в его рыжеватой бороде и зажигал ответные блики в его полных убежденности и веры глазах.

Паркер молча пил чай, наблюдая за ним. В целом, однако, его не очень интересовали физические первопричины нервных явлений, и его мысли устремились к лорду Питеру, который сейчас где-то в Солсбери сражается с опасным Кримплсхэмом. Лорд Питер хочет, чтобы он приехал. Это означает, что этот Кримплсхэм оказался упорным человеком или что эта ниточка ведет куда-то дальше. Но Бантер сказал, что можно приехать и завтра, и это его устраивало. В конце концов, дело с трупом в Бэттерси не было делом Паркера — он и так потратил свое ценное время, проведя это неубедительное дознание, и ему действительно нужно было продвигаться вперед в своей законной работе. Нужно было еще встретиться с секретарем Ливи и заглянуть в это мелкое дело с перуанской нефтью. Он посмотрел на часы.

— Надеюсь, вы извините меня... — пробормотал он.

Вздрогнув, сэр Джулиан вернулся к действительности.

— Ваша работа призывает вас? — улыбнулся он. — Ну что ж, мне это понятно. Не стану вас задерживать. Но я хотел кое-что сказать вам в связи с вашим нынешним расследованием...

Паркер снова сел и убрал какие-либо признаки спешки со своего лица.

— Буду очень благодарен за любую помощь от вас, — сказал он.

— Боюсь, что это будет с моей стороны скорее помеха или препятствие, — сказал сэр Джулиан с коротким смешком. — Дело идет об уничтожении важной улики для вас и о бреши в моей профессиональной уверенности. Но поскольку — случайно — кое-что вышло наружу, то лучше, вероятно, чтобы вы узнали обо всем.

Мистер Паркер поощрительно кашлянул, каковой звук среди непрофессионалов играет роль первого вопроса священника: «Да, сын мой?»

— В ночь на понедельник сэр Рубен Ливи шел ко мне, — сказал сэр Джулиан.

— Да? — произнес мистер Паркер без всякого выражения.

— Он нашел основание для серьезных подозрений, касающихся его здоровья, — медленно сказал сэр Джулиан, словно взвешивая, как много он имеет право сказать незнакомому человеку. — Он пришел ко мне, предпочтя меня своему постоянному врачу, поскольку был крайне озабочен тем, чтобы об этом деле не узнала его жена. Как я сказал вам, он давно и хорошо знал меня, а леди Ливи еще летом консультировалась у меня по поводу своего нервного расстройства.

— Он договорился с вами о встрече? — спросил Паркер.

— Простите?.. — переспросил его собеседник с отсутствующим видом.

— Он договорился с вами заранее?

— Договорился? О нет. Он зашел ко мне вечером после обеда — я не ожидал его прихода. Я привел его сюда и осмотрел. Он ушел от меня, как мне кажется, около десяти часов.

— Могу я спросить, каков оказался результат вашего осмотра?

— Зачем вам надо знать это?

— Это могло бы прояснить... некоторые странности в его дальнейшем поведении, — осторожно сказал Паркер. Эта история, казалось, не имела особой связи с остальной частью этого дела, и он подумал, не могло ли быть чистой случайностью исчезновение сэра Рубена в ту же самую ночь, когда он посетил доктора.

— Понимаю, — сказал сэр Джулиан. — Да. Ну хорошо, скажу вам честно, что я сам тоже усмотрел серьезные основания для подозрения, но пока что у меня нет абсолютной уверенности в наличии признаков преступления.

— Благодарю вас. Сэр Рубен ушел от вас в десять часов?

— В десять или около того. Я не рассказал об этом раньше, поскольку сэр Рубен очень хотел, чтобы его визит ко мне оставался тайной, и к тому же не могло быть и речи о несчастном случае на улице или о чем-то подобном, поскольку он благополучно добрался домой к полуночи.

— Совершенно верно, — подтвердил Паркер.

— Это было бы и есть нарушение врачебной этики, — сказал сэр Джулиус, — и я рассказываю вам об этом только потому, что сэра Рубена случайно увидели, и потому, что предпочитаю рассказать вам лично, нежели заставить вас рыскать здесь и расспрашивать моих слуг. Надеюсь, вы извините мою откровенность.

— Конечно, — ответил Паркер. — Не стану защищать перед вами методы работы полиции, сэр Джулиан. Я весьма обязан вам за то, что вы мне об этом рассказали. Я мог бы потерять много времени, пытаясь продвинуться по ложному пути.

— Уверен, что мне в свою очередь нет необходимости просить вас сохранить все в тайне, — сказал сэр Джулиан. — Дать этим сведениям просочиться за границу означало бы нанести непоправимый вред сэру Рубену и причинить боль его жене, не говоря уж о том, что это выставило бы меня в неблагоприятном свете перед моими пациентами.

— Обещаю не разглашать эти сведения, — заверил его Паркер, — за исключением, конечно, того, — торопливо добавил он, — что мне придется сообщить их моему коллеге.

— У вас есть коллега в этом деле?

— Есть.

— И что это за человек?

— Это в высшей степени ответственный человек.

— Он имеет отношение к полиции?

— Вам не следует опасаться, что ваше конфиденциальное сообщение попадет в архив Скотленд-Ярда.

— Я вижу, что вы умеете быть осторожным, мистер Паркер.

— У нас тоже есть своя профессиональная этика, сэр Джулиан.

Вернувшись к себе на Грейт-Ормонд-стрит, мистер Паркер нашел ожидавшую его телеграмму, которая гласила:

«Нет необходимости приезжать. Все хорошо. Возвращаюсь завтра. Уимзи».


Глава 7


На следующий день, как раз перед ленчем, когда лорд Питер вернулся в свою квартиру, проведя кое-какие исследования в Бэлхэме и в окрестностях лондонского вокзала Виктория, его у самых дверей встретил мистер Бантер, и, бросив на него суровый взгляд заботливой няньки, вручил ему телефонограмму и сообщил:

— Звонила леди Свэфхэм и выразила надежду, что вы не забыли о том, что договорились пообедать с ней.

— Забыл, Бантер, и совершенно сознательно. Ты, надеюсь, сказал ей, что я внезапно подхватил летаргический энцефалит?

— Леди Свэфхэм сказала, милорд, что рассчитывает на вас. Вчера она встретила герцогиню Денверскую...

— Если моя невестка будет там, то я не пойду. Решительно отказываюсь, — заявил лорд Питер.

— Прошу прощения, милорд, я хотел сказать — вдовствующую герцогиню.

— Что она делает в городе?

— Думаю, что она приехала в связи со следствием, милорд. Ее светлость обедает с леди Свэфхэм.

— Бантер, я не могу. Я действительно не могу. Скажи, что я лежу в постели с коклюшем, и попроси мою мать приехать ко мне после обеда.

— Очень хорошо, милорд. У леди Свэфхэм будет также миссис Томми Фрейл, милорд, и мистер Миллиган, а также...

— О Господи, Бантер, почему ты сразу не сказал об этом? Я успею приехать туда раньше его? Прекрасно, я еду. Если взять такси, то я могу как раз...

— Не в этих брюках, милорд, — заявил Бантер. — Это будет стоить мне моего места.

— Вполне достойные брюки, Бантер.

— Не для обеда у леди Свэфхэм, милорд. Кроме того, ваша светлость забыли, что в Солсбери столкнулись с человеком, который нес бидон с молоком.

И мистер Бантер направил обвиняющий перст на почти незаметное жирное пятно на светлом фоне брюк.

— От всей души сожалею, что позволил тебе превратиться в привилегированного вассала нашей семьи, Бантер! — воскликнул лорд Питер с горечью, швыряя свою уличную трость в стойку для зонтиков. — Ты и не представляешь, какие ошибки может наделать моя мать.

Мистер Бантер угрюмо усмехнулся и увел свою жертву из прихожей.

Когда безукоризненно одетый лорд Питер с большим опозданием появился в гостиной леди Свэфхэм, вдовствующая герцогиня Денверская сидела на диване, погрузившись в оживленную беседу с мистером Джоном П. Миллиганом из Чикаго.


— Мне очень приятно познакомиться с вами, герцогиня, — такова была вступительная реплика финансиста, — и поблагодарить вас за ваше исключительно любезное приглашение. Заверяю вас, что для меня это большая честь.

Герцогиня лучезарно улыбнулась ему.

— Ну что ж, подойдите и садитесь рядом. Рассказывайте, мистер Миллиган, — сказала она. — Я так люблю беседовать с вами, великими бизнесменами, дайте-ка я вспомню, вы либо железнодорожный король, либо...

Мистер Миллиган закивал.

— Вы совершенно правы, — сказал он. — Я думаю, что для нас, деловых людей, очень интересно встречаться с британскими аристократами, так же как и для англичан — встречаться с американскими железнодорожными королями, герцогиня. Да, так вот на днях я позвонил вашему утонченному отпрыску — лорду Уимзи, и он подумал, что я принял его за его брата. Я почувствовал себя довольно кисло.

Это был совершенно неожиданный поворот разговора. Герцогиня устало вздохнула.

— Дорогой мальчик, — сказала она. — Я так рада, что вы познакомились с ним, мистер Миллиган. Оба они мои сыновья и мое великое утешение, знаете ли, хотя, конечно, Джеральд более склонен к общепринятой манере держать себя, — но он как раз наиболее подходящий человек для палаты лордов, знаете ли, и великолепный фермер. Я не вижу Питера у себя в Денвере и наполовину так часто, хотя он всегда ходит на все интересные мероприятия в городе и иногда бывает очень забавен, бедный мальчик.

— Я был очень польщен предложением лорда Питера, — продолжал мистер Миллиган, — которое, как я понимаю, исходит от вас, и, без сомнения, с удовольствием готов прийти в любой день, когда вы только пожелаете.

— A-а, ну да, — ответила герцогиня, — не знаю, мистер Миллиган, не знаю, можно ли считать вас лучшим судьей в этом. Не то чтобы я сама знала что-нибудь насчет бизнеса, — добавила она. — Я ведь довольно старомодна для нашего времени, знаете ли, и не могу претендовать на что-либо большее, чем понять, что имею дело со славным человеком, как только увижу его. В остальных делах я целиком полагаюсь на своего сына.

Тон этой речи показался мистеру Миллигану настолько лестным, что он чуть ли не замурлыкал, ответив:

— Знаете, герцогиня, я думаю, что именно здесь леди с настоящей прекрасной старомодной душой имеет преимущество перед этими современными молодыми болтунами. Не так много мужчин, которые не покажутся славными по отношению к ней, но и тогда, если это люди не очень уж низкого сорта, она сможет видеть их насквозь.

— Мне кажется, — ответила герцогиня, — что я должна поблагодарить вас от имени викария Дьюкс-Денвера за очень щедрый чек, который пришел вчера в фонд реставрации церкви. Он был так потрясен и растроган, бедняжка.

— О, это мелочь, — сказал мистер Миллиган, — у нас в Америке совсем нет прекрасных старинных зданий, таких, как здесь у вас, по эту сторону океана, поэтому для меня это большая честь, когда мне позволяют пролить каплю керосина в ходы жучков-древоточцев или когда мы слышим, что какое-нибудь такое здание страдает от старческой немощи. Поэтому, когда ваш сын рассказал мне о церкви в Дьюкс-Денвере, я позволил себе внести свой вклад, не дожидаясь открытия ярмарки.

— Я уверена, что с вашей стороны это очень добрый поступок, — сказала герцогиня. — Значит, вы собираетесь прийти на ярмарку? — продолжала она, с мольбой глядя ему в глаза.

— Дело решенное, — с большой готовностью ответил мистер Миллиган. — Лорд Питер сказал, что вы дадите мне знать, когда будет определен день, ведь всегда можно выкроить кусочек времени для доброго дела. Конечно, я надеюсь, что смогу воспользоваться вашим любезным предложением остановиться у вас, но если меня прижмут мои дела, то я уж как-нибудь сумею неожиданно прийти, сказать, что там от меня потребуется, и так же неожиданно уехать.

— Я очень-очень надеюсь на это, — сказала герцогиня, — я должна посмотреть, что можно сделать относительно назначения даты... конечно, я не могу обещать...

— Нет, нет! — сердечно воскликнул мистер Миллиган. — Я знаю, что о таких вещах надо договариваться заранее. И ведь дело не только во мне, ведь должны приехать действительно большие люди — люди европейского значения, и, как мне рассказал ваш сын, с ними тоже надо договориться.

Герцогиня побледнела при мысли, что кто-нибудь из этих именитых персон когда-нибудь может заявиться в чью-нибудь гостиную, но к этому времени она уже удобно уселась в кресле и даже начала улавливать нужное направление беседы.

— Не могу выразить, как мы вам благодарны, — сказала она. — Это будет такое удовольствие. Расскажите мне, о чем вы собираетесь говорить?

— Ну... — начал было мистер Миллиган.

Внезапно все вокруг встали и послышался полный раскаяния голос:

— Виноват, просто ужасно, действительно ужасно, знаете ли, надеюсь, вы простите меня, леди Свэфхэм, да? Дорогая леди, как я мог забыть о вашем приглашении? Дело в том, что мне пришлось поехать в Солсбери повидаться с одним человеком, абсолютно верно, клянусь вам, и этот парень никак не хотел меня отпустить. Я просто падаю ниц перед вами, леди Свэфхэм. Могу я, пойти в угол и там съесть мой ленч?

Леди Свэфхэм милостиво простила преступника.

— Ваша дорогая матушка здесь, — сообщила она.

— Ну как ты, мама? — с тревогой спросил лорд Питер.

— Как ты поживаешь, мой дорогой? — ответила герцогиня. — Тебе и в самом деле можно было не спешить сюда. Мистер Миллиган как раз собирался рассказать мне, какую потрясающую речь он готовит для открытия ярмарки, а ты пришел и перебил его.

Разговор за ленчем, как и следовало ожидать, перешел к расследованию инцидента в Бэттерси, и герцогиня живо изображала в лицах, как коронер допрашивал миссис Типпс.

— «Вы слышали что-нибудь необычное в эту ночь?» — спрашивает этот маленький человек, наклоняясь вперед и пронзительно крича на нее, а лицо у него такое багровое и уши торчат вот так — совсем как у херувима в той поэме Теннисона... Или херувимы синие? Может быть, я хотела сказать — серафим? Ну, вы знаете, что я имею в виду, — одни глаза с маленькими крылышками у него на голове. А милая старая миссис Типпс говорит: «Ну конечно же в любой момент моих восьмидесяти лет», — присяжные в недоумении, пока они не поняли, что она подумала, что он спросил: «Вы спите без света?» — и все рассмеялись, а затем коронер сказал довольно громко: «Черт побери эту женщину», а она услышала это, не могу понять почему, и сказала: «Разве вы не давали присягу, молодой человек, сидя здесь в присутствии самого Провидения, как вы сказали бы, и я просто не знаю, что за молодые люди приходят сюда в нынешнее время», а ему по крайней мере шестьдесят, знаете ли, — рассказывала герцогиня.

По совершенно естественной ассоциации миссис Томми Фрейл вспомнила о человеке, который был повешен за убийство трех невест в бане.

— Я всегда думала, что это было исполнено так хитроумно, — сказала она, доверчиво глядя в глаза сэру Питеру, — и знаете, когда это произошло, Томми сразу же принял меры, чтобы обеспечить мою жизнь в случае... И я так испугалась, что даже отказалась от своей утренней ванны и стала принимать ее в полдень, когда он был в палате общин, то есть я хочу сказать — когда его не было дома, вот что я имею в виду.

— Дорогая леди, — поддержал беседу лорд Питер, — я отчетливо помню, что эти три невесты были крайне некрасивы. Но это действительно был необычайно хитроумный план — только ему не следовало бы повторяться.

— В наше время требуется больше оригинальности, даже от убийц, — заметила леди Свэфхэм. — Как и от драматурга, знаете ли, — насколько им легче было во времена Шекспира, не правда ли? Всегда одна и та же девушка, переодетая в мужчину, и даже это заимствовано у Боккаччо, или Данте, или еще у кого-то. Я уверена, что будь я шекспировской героиней, то, едва увидев какого-нибудь пажа со стройными ногами, сказала бы: «О Господи! Опять здесь эта девчонка!»

— Именно это на самом деле и произошло, — сказал лорд Питер. — Видите ли, леди Свэфхэм, если бы вам когда-нибудь пришло в голову совершить убийство, то первым делом вам следовало бы воспрепятствовать людям мыслить логически и выстраивать цепочки ассоциаций. Большинство людей не способны к каким-либо ассоциациям — их мысли просто катятся туда-сюда, как горошины на тарелке, производя много шума и никуда не продвигаясь, но, как только вы позволите им нанизывать свои горошины на нитку, они станут достаточно сильными, чтобы задушить вас, верно?

— Господи сохрани! — воскликнула миссис Томми Фрейл. — Какое счастье, что ни у кого из моих друзей вообще нет никаких мыслей!

— Я вижу, — сказал лорд Питер, держа на вилке кусочек утки и хмурясь, — что только в рассказах о Шерлоке Холмсе и ему подобных люди думают о вещах логически. Обычно в наше время если кто-нибудь скажет вам нечто неординарное, то вы просто воскликнете «Подумать только!» или «Какая жалость!» и не поддержите разговора, а через полчаса вовсе забудете об этом, если тольковпоследствии не случится чего-нибудь такого, что заставит вас вспомнить. Например, леди Свэфхэм, когда я вошел, я сказал вам, что был в Солсбери, и это действительно так, только я не уверен, что это произвело на вас большое впечатление, и я не думаю, что на вас произвело бы большое впечатление, если бы вы прочитали завтра в газетах о драматическом обнаружении мертвого нотариуса там, в Солсбери. Но если бы я на следующей неделе поехал бы в Солсбери и на следующий день был бы найден труп местного доктора, то вы могли бы подумать, что я зловещая птица для жителей Солсбери. А если бы я снова поехал бы туда еще через неделю, а на следующий день вы услышали, что озеро в Солсбери вдруг высохло, то вы могли бы и задуматься о том, что же меня влечет в это Солсбери и почему я ни разу не упомянул в разговоре, что у меня там есть друзья, и вы могли бы решить тоже съездить в Солсбери и порасспрашивать местных жителей, не случалось ли им заметить молодого человека в темно-фиолетовых носках, слоняющегося около епископского дворца.

— Именно так я бы и поступила, — заметила леди Свэфхэм.

— Конечно. И если бы вы обнаружили, что этот адвокат и этот доктор когда-то давным-давно побывали по делу в Погглтоне-на-болоте как раз тогда, когда епископ был там приходским священником, и вы стали бы просматривать в этом месте приходские книги и обнаружили, что я был там обвенчан этим священником с вдовой богатого фермера, который неожиданно умер от перитонита, что удостоверено этим доктором, после того как этот нотариус составил завещание, оставляющее мне все ее деньги, то тогда вы могли бы подумать, что у меня есть очень хорошие мотивы, чтобы избавиться от таких многообещающих шантажистов, как нотариус, доктор и епископ. Но если бы я не привел в движение механизм ассоциаций в вашей голове, избавившись от всех троих в одном и том же месте, вам бы никогда не пришла в голову мысль поехать в Погглтон-на-болоте и вы бы даже не вспомнили, что я когда-либо побывал в нем.

— А вы там бывали? — озабоченно спросила миссис Томми Фрейл.

— Не думаю, — ответил лорд Питер. — Это название не тянет за ниточку никаких горошин у меня в уме. Но, знаете ли, это может случиться в любой день.

— Но если вы расследовали какое-нибудь преступление, — вступила в беседу леди Свэфхэм, — вам бы следовало начать с обычных вещей, как я полагаю, выяснив, что этот человек там делал и кому он должен был звонить, и поискать мотив, верно?

— Конечно, — ответил лорд Питер, — но ведь большинство из нас имеет столько мотивов для убийства всевозможных безобидных людей. Есть масса людей, которых бы я с удовольствием поубивал, а у вас разве нет? _

— Толпы, — ответила леди Свэфхэм. — Есть, например, этот ужасный... но я лучше не буду говорить о нем, а то вы потом мне это припомните.

— Ну, на вашем месте я не стал бы, — дружелюбно возразил лорд Питер. — Никогда не знаешь заранее. Я бы почувствовал себя зверски неловко, если упомянутое лицо завтра неожиданно умрет.

— Как я думаю, в этом деле главная трудность заключается в том, что никто как будто не имеет никакой связи с человеком в ванне, — заметил мистер Миллиган.

— Столько свалилось на голову бедному инспектору Саггу, — сказала герцогиня. — Я просто сочувствую этому человеку, которому пришлось стоять там и отвечать на кучу вопросов, а ему нечего было сказать.

Лорд Питер попросил себе кусочек утки и получил немного из остатков. Наконец он услышал, как кто-то спросил герцогиню, не навестила ли она леди Ливи.

— Бедняжка в большом горе, — сказала женщина, задавшая вопрос, миссис Фримэнтл, — хотя и цепляется за надежду, что муж вернется. Я предполагаю, что вы знали его, мистер Миллиган... мне следовало сказать — знаете его, потому что я все еще надеюсь, что он жив и сейчас находится в каком-нибудь безопасном месте.

Миссис Фримэнтл была женой видного директора железной дороги и была знаменита своим полным невежеством в мире финансов. Ее забавные оговорки в этой области весьма оживляли званые вечера жен городских деятелей.

— Что ж, один раз я обедал с ним, — добродушно ответил мистер Миллиган. — Думаю, что мы с ним наилучшим образом постарались разорить друг друга, миссис Фримэнтл. Если бы дело происходило у нас в Штатах, — добавил он, — я был бы весьма склонен подозревать самого себя в том, что это я засадил сэра Рубена в безопасное место. Но здесь, в вашей старой доброй Англии, мы не можем вести дела таким образом. Нет, мэм.

— Это, должно быть, очень занятно — делать бизнес в Америке, — сказал лорд Питер.

— Это действительно так, — ответил мистер Миллиган. — Думаю, что мои коллеги там сейчас здорово веселятся. Скоро и я присоединюсь к ним, как только улажу здесь кое-какие дела для них по эту сторону океана.

— Но вы не должны уезжать, не посетив нашу ярмарку, — сказала герцогиня.


Лорд Питер провел этот день в безуспешной охоте за мистером Паркером. Наконец он встретил его после обеда на Грейт-Ормонд-стрит.

Паркер сидел в старом, нежно любимом кресле, положив ноги на каминную полку, и пытался успокоить свой ум чтением современного комментария к «Посланию к галатам» апостола Павла. Он принял лорда Питера со спокойным удовольствием, хотя и без восторженного энтузиазма, и смешал для него виски с содовой. Питер взял книгу, оставленную его другом в кресле, и стал ее пролистывать.

— Так или иначе, но все эти люди работают целенаправленно, — сказал он. — Они находят то, что ищут.

— Да, это так, — согласился детектив, — но знаете, в конце концов приходишь к тому, что отбрасываешь всякое предубеждение автоматически. Когда я еще учился в колледже, я был целиком на их стороне, — знаете, Конибэар, Робертсон, Друс и другие, — пока не пришел к выводу, что они так заняты, выискивая какого-нибудь взломщика, которого никто и в глаза не видел, что уже не в состоянии распознать следы, так сказать, всех домочадцев. После этого я потратил два года, учась осторожности.

— Гм, — сказал лорд Питер, — в таком случае теология должна быть хорошим упражнением для мозга, ибо вы самый осторожный дьявол из всех, кого я знаю. Ну что ж, продолжайте читать, мне должно быть стыдно вот так без спросу заявиться и отвлекать вас в ваше свободное время.

— Ладно уж, старик, — ответил Паркер. — Все в порядке.

Они немножко помолчали, а затем лорд Питер спросил:

— Вы любите свою работу?

Детектив обдумал вопрос и ответил:

— Да. Люблю. Знаю, что она полезна, я к ней приспособился. Я справляюсь с нею довольно хорошо — не то чтобы с вдохновением, может быть, но достаточно хорошо, чтобы гордиться этим. Она полна неожиданностей, и заставляет человека сохранять свой уровень, и не дает расслабляться. Да, я люблю свою работу. А что?

— Да ничего, — ответил Питер. — Для меня это хобби, знаете ли. Я занялся частными расследованиями, когда у меня была выбита почва из-под ног и потому, что это было так волнующе интересно. Но хуже всего то, что я наслаждаюсь каждым своим шагом в этой работе, но только до определенной границы. Я люблю начало работы, когда не знаешь еще никого из участников, но как раз это и волнует, и поднимает настроение. Но когда дело доходит до необходимости буквально преследовать живого человека и добиваться, чтобы его повесили или хотя бы посадили беднягу в тюрьму, то кажется, что с моей стороны было совершенно непростительно влезать в это дело, поскольку я не зарабатываю этим себе на жизнь. И у меня возникает такое чувство, что это дело не так уж забавно и весело. Но я все же его делаю.

Паркер выслушал эту речь с искренним вниманием.

— Понимаю, что вы имеете в виду, — сказал он.

— Например, этот старый черт Миллиган, — продолжал лорд Питер. — Будь он персонажем какого-нибудь детективного романа, мне бы доставило сказочное удовольствие прищучить его. Но когда с ним разговариваешь, он кажется довольно приличным бизнесменом и даже неплохим парнем. Моей матушке он нравится. И мне он полюбился. Ужасно весело было пойти к нему и наболтать всякой всячины о благотворительной ярмарке для покрытия издержек на реставрацию церкви, но, когда он так радуется тому, что совершил благородный поступок, я чувствую себя подонком. Ну и пусть старина Миллиган перерезал глотку Ливи и выбросил его в Темзу! Это меня не касается!

— Касается, друг мой, вас, так же как и любого другого, — возразил Паркер. — Эта работа стоит того, чтобы ее делали — за деньги или бесплатно. Если Миллиган перерезал глотку бедному старику Ливи только ради того, чтобы стать еще богаче, то я не понимаю, как он может откупиться от этого преступления, отдав тысячу фунтов на ремонт церковной крыши в Дьюкс-Денвере. Или что его можно простить только за то, что он по-детски тщеславен или по-детски заносчив.

— Заносчив-то он не по-детски! — воскликнул лорд Питер.

— Вам виднее.

— Но...

— Послушайте, Уимзи, неужели вы считаете, что он действительно убил Ливи?

— Ну, он мог бы его убить.

— Но думаете ли вы, что он действительно убил?

— Мне бы не хотелось так думать.

— Потому что он так полюбился вам?

— Ну, это, конечно, делает меня пристрастным...

— Осмелюсь заявить, что вы имеете на это право. Неужели вы считаете, что бессердечный убийца не может внушить симпатию?

— Ну... Но ведь, кроме того, и он ко мне неплохо относится.

— Осмелюсь заявить, что это тоже вполне законно. Вы понаблюдали за ним и сделали подсознательный вывод: вам кажется, что Миллиган ни при чем. Но у вас нет доказательств!

— Может быть, я ошибаюсь, и он — убийца.

— Вот видите! Вы сами колеблетесь и при этом еще считаете себя тонким знатоком человеческой натуры! Ваше самомнение, Уимзи, мешает вам разоблачить хладнокровного убийцу невинного человека!

— Дело не в самомнении, — покачал головой лорд Питер. — Просто подозрения в адрес Миллигана мне кажутся нечестными, а по моему глубокому убеждению, нужно играть по правилам в любой ситуации — независимо от того, кто твой противник.

— Послушайте, лорд Питер, — сказал его собеседник с оттенком строгости, — не следует ли вам выбросить раз и навсегда из вашей системы этот итонский кодекс чести? Нет никаких сомнений в том, что с сэром Рубеном Ливи случилось нечто неприятное. Назовите это убийством, чтобы усилить аргумент. Если сэр Рубен был убит, разве это по правилам? И честно ли будет относиться к этой ситуации как к игре?

— Это именно то, чего я стыжусь в самом деле, — ответил лорд Питер. — Для меня это действительно игра. В самом начале я весело отдаюсь ей и вот неожиданно вижу, что кто-то из участников должен пострадать, и тогда мне хочется выйти из игры.

— Да, да, я понимаю, — продолжал детектив, — но это потому, что вас заботит то впечатление, которое вы производите. Вам хочется быть последовательным, хочется выглядеть красиво, хочется с важным видом расхаживать по сцене среди марионеток или величественно шагать сквозь трагедию человеческой боли и скорби. Но это детский подход. Если у вас есть долг перед обществом, заключающийся в том, что вы должны вывести убийцу на чистую воду, вы должны выполнять этот долг независимо от того, что о вас подумают. Вам хочется быть элегантным и беспристрастным? Что ж, пожалуйста, если вы при этом выясните истину, но эти качества сами по себе не представляют никакой ценности, знаете ли. Вам хочется выглядеть достойным и последовательным человеком, но какое это имеет отношение к делу? Вы хотите загнать убийцу ради спортивного интереса, а затем пожать ему руку и сказать: «Здорово сыграно, трудная была работа, но завтра вы отыграетесь!» Но ведь вы не можете поступать таким образом. Жизнь — это не футбольный матч. Вы хотите в жизни быть спортсменом. Но вы не можете быть спортсменом. Вы — человек с чувством ответственности.

— Друг мой, вам следует заняться изучением человеколюбивых трудов отцов Церкви, — проворчал лорд Питер. — Они смягчат ваше ожесточившееся сердце.

Он встал, походил по комнате, лениво оглядывая книжные полки, затем снова сел, набил и раскурил трубку, после чего сказал:

— Ну ладно, лучше я расскажу вам о свирепом Кримплсхэме.

И он поведал Паркеру о разговоре с владельцем пресловутого пенсне.

— И я все проверил, — простонал лорд Питер, — и если только он не подкупил половину Бэлхэма, то нет никаких сомнений в том, что он ночевал дома. А день он действительно провел общаясь со служащими банка. И половина жителей Бэлхэма видели его на улице в понедельник до ленча. И кажется, никто, кроме его собственной семьи и компаньона Уикса, ничего не выиграет от его смерти. И даже если бы у юного Уикса и возникла мысль избавиться от старшего товарища, то было бы нелепо предполагать, что он поехал в Бэттерси и убил незнакомого человека в квартире Типпса только для того, чтобы нацепить ему на нос пенсне Кримплсхэма.

— А где находился юный Уикс в понедельник? — спросил Паркер.

— На танцах, устроенных регентом церковного хора, — свирепо ответил лорд Питер. — Дэвид — его зовут Дэвид — танцевал перед ковчегом Господа на глазах у всех собравшихся на площадке перед собором.

Последовала пауза.

— Расскажите мне о следствии, — попросил лорд Питер.

Паркер коротко передал ему содержание всех показаний.

— Вы верите, что тело было заранее спрятано в доме Типпса? — спросил он. — Я помню, мы там все тщательно осмотрели, но могли ведь что-нибудь... проглядеть.

— Могли, конечно. Но ведь и Сагг облазил всю квартиру.

— Сагг!

— Вы несправедливы к нему, — сказал лорд Питер. — Если бы там были хоть какие-нибудь признаки соучастия Типпса в этом преступлении, то Сагг нашел бы их.

— Почему же?

— Почему? Да потому что он искал их. Он похож на ваших комментаторов к «Посланию к галатам». Он уверен, что либо Типпс, либо Глэдис Хоррокс, либо ее молодой человек совершили это убийство. Поэтому он нашел следы на подоконнике в ванной комнате. Он не нашел никаких следов на крыше, потому что не искал их там.

— Но ведь он прошел по крыше раньше меня.

— Да, но только чтобы доказать, что на ней нет никаких следов. Он рассуждает примерно так: молодой человек Глэдис Хоррокс — стекольщик. Стекольщики пользуются стремянками. Стекольщики имеют легкий доступ к стремянкам. Поэтому и молодой человек Глэдис Хоррокс тоже имеет доступ к стремянкам. Следовательно, он влез в окно по стремянке. Именно поэтому никаких следов на крыше быть не может, а могут быть следы на подоконнике. И следовательно, он находит следы на подоконнике, но не находит их на крыше. Он не находит никаких следов или отпечатков на земле, но считает, что они бы там непременно обнаружились, если бы двор не был заасфальтирован. Точно так же он думает, что мистер Типпс мог спрятать тело в буфете или еще в каком-нибудь шкафу. Поэтому можно быть уверенным, что он обыскал все, стремясь найти следы пребывания тела. Если бы они там были, он бы обязательно их обнаружил. Следовательно, если он не нашел никаких следов, значит, их там и не было.

— Ладно, — сказал Паркер. — Вы меня убедили.

После этого он подробно изложил данные медицинского характера.

— Между прочим, — заметил лорд Питер, — если на секунду перескочить на другое дело, не приходило ли вам в голову, что, может быть, Ливи отправился в ночь на понедельник на встречу с Фриком?

— Да, и он там побывал, — ответил Паркер, довольно неожиданно для лорда Питера, и далее рассказал о своем визите к невропатологу.

— Гм! — фыркнул лорд Питер. — Ну и веселенькие же эти два дела, Паркер, разве не так? Каждая линия расследования словно высыхает. Это очень интересно до какого-то момента, знаете ли, а потом вдруг оказывается, что дальше дороги нет. Это похоже на реки, теряющиеся в песках.

— Да, — согласился Паркер. — Есть и еще одна линия, которую я потерял сегодня утром.

— И что же это за линия?

— О, я пытался выудить из секретаря Ливи сведения о его бизнесе. Я не смог выжать из него ничего стоящего, за исключением дальнейших подробностей об аргентинских акциях и так далее. Затем мне пришло в голову, что надо бы порасспрашивать в Сити насчет тех перуанских нефтяных акций, но Ливи даже не слышал о них, насколько я смог разузнать. Я обошел брокеров и встретил массу тайн и умолчаний, как это всегда бывает, знаете, когда кто-то искусственно повышает или понижает цены, и все же в конце концов мне удалось выяснить имя того, кто стоит за всем этим. Но это оказался не Ливи.

— Не он? Так кто же это?

— Странно, но это Фрик. Здесь скрыта какая-то тайна. На прошлой неделе он скупил уйму акций, но тайно. Из них совсем немного на свое имя, а затем преспокойно продал их во вторник с небольшой прибылью — всего несколько сот фунтов, что явно не стоит всех этих хлопот.

— Вот уж не подумал бы, что он вообще может увлекаться такой игрой.

— Он, похоже, никогда и не увлекался. И здесь кроется самая забавная часть этого дела.

— Ну, никогда нельзя знать заранее, — возразил лорд Питер. — Некоторые люди занимаются такими вещами, просто чтобы доказать самим себе или кому-нибудь еще, что они могли бы разбогатеть, если бы захотели. Я и сам делал это, только в меньшем масштабе.

Он выбил свою трубку в пепельницу и встал, собираясь уходить.

— Вот что, старик, — неожиданно сказал он, когда Паркер тоже встал, чтобы проводить его. — Не приходило ли вам в голову, что эта история, которую рассказал вам Фрик, не очень-то согласуется с тем, что говорил Андерсон насчет старика Ливи, который так веселился за обедом с друзьями накануне своего исчезновения? Стали бы вы так веселиться, зная, что у вас развивается такая болезнь?

— Нет. Конечно, не стал бы, — ответил Паркер. — Но, — добавил он со своей обычной осторожностью, — некоторые люди шутят даже в кабинете у зубного врача. Вы, например.

— Что ж, это верно, — сказал лорд Питер и стал спускаться по лестнице.


Глава 8


Лорд Питер добрался домой около полуночи, чувствуя себя необычайно бодрым и полным энергии. Какие-то не оформившиеся еще мысли не давали ему покоя. Ему казалось, что в голове у него гудит рой растревоженных пчел. У него было ощущение, словно он смотрит на сложную загадку, ответ на которую ему когда-то рассказали, но он его забыл и вот-вот должен вспомнить.

— Где-то, сказал он, размышляя вслух, — где-то у меня есть ключ к этим двум преступлениям. Я знаю, что он у меня есть, только не могу вспомнить, где он. Кто-то подсказал мне разгадку. Может быть, я сам до нее додумался. Не могу вспомнить, в чем она состоит, но я знаю, что она у меня есть. Отправляйся спать, Бантер, я еще посижу. Только переоденусь в халат.

Он сидел перед горящим камином с трубкой в зубах, в окружении стайки разноцветных павлинов, застывших на шелке его халата. Он мысленно прослеживал старые линии расследования, но все это были реки, теряющиеся в песках. Они вытекали из мысли о Ливи, которого видели в последний раз на Принс-Уэльс-роуд. Они бежали вспять от картины этого гротескного покойника в ванне мистера Типпса, бежали по крыше и здесь терялись — терялись в песке. Реки, бегущие в песок, реки, текущие под землей, очень глубоко внизу...

Там, где Элф бежит, священная река,
Сквозь неизмеримые пещеры
Прямо в то бессолнечное море.
Лорд Питер наклонил голову, и ему казалось, что он может слышать, как реки едва слышно бурлят и бормочут где-то там, в темноте. Но где? Он был совершенно уверен, что кто-то ему когда-то сказал об этом, только он забыл.

Он встал с кресла, бросил полено в камин и взял с полки книгу, которую неутомимый Бантер, верша свой ежедневный труд камердинера среди волнений, связанных с особыми поручениями, принес ему из Книжного клуба газеты «Таймс». Это оказалась работа Джулиана Фрика «Физиологические основы совести», рецензию на которую он прочел за два дня до этого.

— Должно быть, это вполне подходящее снотворное, — сказал вслух лорд Питер. — Если я не смогу передать все проблемы моему подсознанию, то завтра я буду вял, как тряпка.

Он медленно раскрыл книгу и небрежно пробежал предисловие.

«Интересно, действительно ли сэр Ливи болен? — подумал он, опустив книгу. — Не похоже на это. И все же... Да ну его к черту, все, перестану думать об этом!» Он решительно погрузился в чтение и прочел несколько страниц.

«Не думаю, что мать так уж близка была с семейством Ливи, — такова была следующая назойливая линия его размышлений. — Отец всегда терпеть не мог людей, вышедших из низов, и не стал бы принимать их у себя в Денвере. Интересно, была ли мать знакома с Фриком в те годы? И она, кажется, нашла общий язык с Миллиганом. Я очень доверяю суждениям моей матери. Она оказалась молодчиной с этой выдумкой насчет ярмарки. Мне следовало бы заранее предупредить ее. Один раз она что-то сказала...» Несколько минут он пытался удержать ускользающее воспоминание, пока оно совершенно не исчезло, насмешливо махнув хвостом. Он вернулся к чтению.

Наконец еще одна мысль промелькнула в его мозгу, вызванная фотографией какого-то хирургического эксперимента. «Если бы свидетельства Фрика и этого Уоттса не были такими уверенными, — сказал он про себя, — я был бы склонен повнимательнее исследовать те клочья корпии, приставшие к дымовой трубе». Он подумал над этим, покачал головой и снова вернулся к чтению.

Сознание материально — такова была тема книги физиолога. Материя может как бы прорываться в мысли. Можно резать ножом страсти, возникающие в мозгу. Можно избавиться от воображения с помощью лекарств и исцелить болезнь усилием мысли. «Осознание добра и зла есть феномен, сопутствующий определенным состояниям клеток мозга, которые можно удалить». Такова была первая фраза, привлекшая его внимание. И далее: «Совесть человека, по сути дела, можно сравнить с жалом пчелы из улья, укол которого не только не способствует благополучию его обладательницы, но и не может выполнить свое назначение, не вызвав, даже в одном-единственном случае, ее смерть. Таким образом, ценность этого средства с точки зрения выживания является в каждом случае чисто социальной, и если человечество когда-либо перейдет от своей нынешней фазы социального развития в фазу более высокого индивидуализма, как осмеливаются предполагать некоторые наши философы, то мы можем предположить, что этот интересный психический феномен постепенно перестанет проявляться; так же как и мускулы и нервы, некогда управлявшие движениями наших ушей и скальпа, постепенно атрофируются у всех людей, за исключением немногих отсталых индивидов, и вскоре будут представлять интерес только для физиологов».

«Ну и ну! — лениво подумал лорд Питер. — Да это же идеальная философия для преступника. Человек, который поверил этому, никогда бы не...»

И тогда это случилось — то событие, которого он полусознательно ожидал. Озарение произошло внезапно, так же неудержимо, как восход солнца. Он вспомнил — не отдельные улики и эпизоды, не их логическую последовательность, а все сразу. Полная картина происшедшего предстала перед ним как бы во всех измерениях, словно он стоял вне этого мира и увидел его висящим в бесконечном пространстве. Ему больше не надо было рассуждать об этом, даже думать об этом. Он просто знал.

Существует игра, в которой участнику предлагают бессмысленный набор букв и от него требуется составить из них слово, например: ЫЦЖОННИ. Медленный способ решения этой задачи состоит в том, чтобы попытаться осуществить все возможные перестановки и комбинации букв по очереди, отбрасывая заведомо невозможные сочетания букв, как, например, ИЫО или ЖНЦН и т. п.

Второй способ состоит в том, чтобы просто смотреть на расположенные бессмысленным образом элементы до тех пор, пока, без всякого выстраивания логических цепочек, без внешних влияний, искомая комбинация элементов — НОЖНИЦЫ — не предстанет перед сознанием со всей спокойной очевидностью. После этого не нужно даже переставлять буквы в должном порядке. Дело сделано.

И все разбросанные элементы двух причудливых головоломок в полном беспорядке кружились в сознании лорда Питера и соединялись в правильные сочетания, отныне неоспоримые. Глухие удары на крыше дома Типпса; Ливи в хаосе проливного дождя, разговаривающий с проституткой на Бэттерси-парк-роуд; один рыжий волос; корпия от повязки или бинта; инспектор Сагг, вызывающий великого хирурга из прозекторской; нервный припадок у леди Ливи; запах карболового мыла; голос герцогини «Ну, не то чтобы помолвка, но нечто вроде взаимопонимания с ее отцом»; акции перуанской нефтяной компании; смуглая кожа и резкий профиль мясистого лица у человека в ванне; доктор Гримбоулд, дающий показания: «По моему мнению, смерть не могла произойти через несколько часов после удара»; перчатки из индийской резины и даже — хотя и едва слышно — голос мистера Эплдора: «Он зашел ко мне, сэр, с какой-то брошюрой против опытов над животными» — все эти и многие другие эпизоды звучали вместе, сливаясь в один звук, точно колокола на колокольне, с глубоким басом, гудевшим сквозь грохот: «Осознание добра и зла есть феномен, обусловленный структурой мозга, и оно может быть удалено хирургическим путем. Осознание добра и зла может быть удалено, удалено, удалено...»

Лорд Питер Уимзи уже не был тем молодым человеком, который по привычке относился ко всему, и к себе в том числе, очень серьезно, но на этот раз он был искренне потрясен. «Но ведь это невозможно», — слабо сопротивлялся его разум. «Верю, ибо невозможно», — ответила его внутренняя уверенность с непробиваемым самодовольством. «Ладно», — сказала совесть, мгновенно солидаризируясь со слепой верой, — но что ты собираешься делать дальше?»

Лорд Питер встал и зашагал по комнате. «О Господи! — вырвалось у него. — О Господи!» Он снял с полочки над телефоном толстый справочник «Кто есть кто» и открыл его на букве «Ф»:

«ФРИК, сэр Джулиан, награжден рыцарским званием в 1916 г., кавалер Большого креста королевы Виктории с 1919 г.; кавалер ордена Бани, 1918 г.; доктор медицины, член Королевского колледжа радиологов, член Королевского общества врачей, член Королевского общества хирургов, доктор медицины (Париж), доктор наук (Кембридж), кавалер ордена Святого Иоанна в Иерусалиме, хирург-консультант при госпитале Святого Луки в Бэттерси. Родился в Гриллингхэме 16 марта 1872 г. Ед. сын Эдуарда Керзона Фрика, эсквайра из Грилл-Корт (Гриллингхэм). Образование: Хэрроу-Колледж и Тринити-Колледж (Кембридж), Колледж военной медицинской службы; быв. член Консультационного совета военной медицинской службы. Публикации: «Заметки о патологических аспектах гения», 1892; «Статистические данные к вопросу об изучении детского паралича в Англии и Уэльсе», 1894; «Функциональные нарушения нервной системы», 1899; «Цереброспинальные заболевания», 1904; «Пограничная область безумия», 1906; «Исследование методов лечения лунатизма бедняков в Объединенном Королевстве», 1906; «Последние достижения психотерапии: критика», 1910; «Криминальный лунатизм», 1914; «Применение психотерапии к лечению контузий», 1917; «Ответ профессору Фрейду с описанием некоторых экспериментов, проведенных в базовом госпитале в Амьене», 1919; «Структурные изменения, сопровождающие тяжелые неврозы», 1920. Клубы «Уайтс», «Оксфорд», «Кембридж», «Альпийский» и другие. Увлечения: шахматы, альпинизм, рыбная ловля. Адрес: Харли-стрит, 82, и госпиталь Святого Луки, Принс-Уэльс-роуд, Бэттерси, Юго-Западный Лондон».

Он отложил книгу в сторону нетерпеливым жестом.

— Все правильно! — простонал он. — Как будто мне нужно подтверждение!

Он снова сел и спрятал лицо в ладонях. Неожиданно он вспомнил, как много лет назад он стоял перед накрытым к завтраку столом в Денвер-Касле — маленький тощий мальчуган в голубых коротких штанишках — и сердце у него бухало, словно удары грома. Семейство еще не собралось к завтраку. На столе стоял большущий серебряный кофейник со спиртовой лампой под ним и со сложнейшим стеклянным сосудом, бурно кипящим под стеклянным куполом. Он дернул за угол скатерти, дернул сильнее, и вся конструкция торжественно поехала вперед, чайные ложки зазвенели. Он крепко ухватился за угол скатерти двумя руками и потянул изо всех сил. Он и сейчас чувствовал этот тонкий и жуткий холодок на спине, когда кофейник и сервиз из севрского фарфора с грохотом свалились со стола, превратившись в громадную кучу обломков. Он вспомнил застывшее в ужасе лицо дворецкого и вопль прислуги.

Прогоревшее полено в камине разломилось пополам и свалилось в кучу белого пепла. Мимо окна прогрохотал запоздалый грузовик.

Мистер Бантер, спящий сном истинного и верного слуги, глубокой ночью был разбужен хриплым шепотом:

— Бантер!

— Да, милорд, — произнес Бантер, садясь и включая лампу.

— Выключи свет сейчас же, черт побери! — сказал голос. — Послушай... вот там... слушай... Ты разве не слышишь?

— Там нет ничего, милорд, — сказал Бантер, торопливо вставая с постели. — Все в порядке, сейчас вы быстренько ляжете в постель, и я принесу вам успокоительное. О, да вы весь дрожите — уж очень вы засиделись.

— Тише! Нет, нет, это вода, — сказал лорд Питер, стуча зубами. — Сейчас она им по пояс, беднягам. Но вслушайся! Неужели ты не слышишь? Кап, кап, кап — они роют что-то под нами, только я не знаю где. Не слышу больше. Не слышу. Послушай, послушай! Вот оно снова... Мы должны найти... Должны остановить... Слушай! О Господи! Больше не слышу — ничего не могу расслышать из-за грохота стрельбы. Неужели они не могут прекратить эту стрельбу?

— О Господи, — пробормотал Бантер. — Нет, нет, все хорошо, майор, вам не надо беспокоиться.

— Но я слышу это, — запротестовал Питер.

— Я тоже, — решительно и спокойно подтвердил Бантер. — Очень хорошо слышно, милорд. Это наши саперы работают в соединительной траншее. Не ваша это забота, сэр.

Лорд Питер торопливо схватил его за запястье горячей рукой.

— Наши собственные саперы, вот как, — сказал он. — Ты уверен?

— Абсолютно уверен, — весело ответил Бантер.

— Они подорвут башню, — сказал лорд Питер.

— Обязательно подорвут, — подтвердил Бантер, — и как следует. А вы сейчас все же пойдете, ляжете и поспите чуток, сэр, они пришли, чтобы сменить нас на этом участке линии обороны.

— Ты уверен, что это безопасно — оставить его? — спросил лорд Питер.

— Абсолютно безопасно, — заверил его Бантер, беря его под руку и тихонько ведя в спальню.

Лорд Питер послушно выпил капли и позволил уложить себя в постель, больше не оказывая сопротивления. Мистер Бантер, совершенно непохожий на мистера Бантера в своей полосатой пижаме и с растрепанными жесткими черными волосами, сел рядом, озабоченно глядя на острые скулы своего хозяина и на темные круги под его глазами.

— Ему почудилось, что мы снова отражаем одну из тех последних атак, — тихо сказал он. — Перетрудился. Спит? — Он озабоченно вгляделся в лицо Питера. Теплая нота прозвучала в его голосе. — Бедняга!


Глава 9


Мистер Паркер, вызванный на следующее утро на Пикадилли, 110а, прибыл туда, чтобы оказаться в полной собственности герцогини. Она приветствовала его с чарующей улыбкой.

— Я хочу взять этого глупого мальчишку с собой в Денвер на уик-энд, — сказала она, указывая на Питера, который, сидя за столом, что-то писал и только коротко кивнул вошедшему другу. — Он слишком много работает, ездит зачем-то в Солсбери и в другие места, все время на ногах до глубокой ночи — и вам совсем не стоит поощрять его в этом. Это очень гадко с его стороны — разбудить бедного Бантера посреди ночи со своими кошмарами насчет немцев, словно с этим не было покончено много лет назад, и он уже сто лет как не подвергался ничьим атакам, так нет же! Нервы — это такая удивительная штука, а Питер всегда страдал от ночных кошмаров, когда был еще совсем маленьким мальчиком, — хотя очень часто, конечно, ему нужна была только маленькая пилюлька. Но в 1918 году, знаете ли, ему стало просто ужасно плохо. Я думаю, что нельзя ожидать, что мы забудем все, связанное с этой великой войной, за один или два года, и я действительно должна быть благодарна за то, что оба моих мальчика остались целы. И все же я думаю, что немного мира и покоя в Денвере никак не повредит ему.

— Вы, видно, попали в переделку, старик, — сказал Паркер с неподдельным сочувствием. — У вас немного усталый вид.

— Чарльз, — ответил лорд Питер голосом, лишенным всякого выражения, — я уезжаю на пару дней, потому что сейчас я буду бесполезен вам здесь, в Лондоне. То, что должно быть сделано в данный момент, вы сможете сделать гораздо лучше, чем я. Я хочу, чтобы вы взяли с собой вот это, — он сложил лист, на котором что-то писал, и вложил его в конверт, — и немедленно передали в Скотленд-Ярд, с тем чтобы его разослали во все больницы, полицейские участки, Христианский союз молодежи и так далее по всему Лондону. Это описание трупа из квартиры Типпса, соответствующее его облику до того, как его побрили и почистили. Я хочу узнать, поступал ли туда какой-нибудь мужчина, живой или мертвый, соответствующий этому описанию, в течение последних двух недель. Вы должны лично встретиться с сэром Эндрю Маккензи и попросить его разослать это описание немедленно, пусть использует весь свой авторитет. Вы скажете ему, что разрешили загадку убийства Ливи и покойника из Бэттерси, — мистер Паркер издал вздох потрясения, на что его друг не обратил никакого внимания, — и попросите его, чтобы он подготовил группу агентов с ордером на арест одного очень опасного и важного преступника в любой момент по вашему указанию. Когда начнут поступать ответы на запрос, вы должны искать в них намеки и указания на госпиталь Святого Луки или на любое лицо, связанное с этим госпиталем, после чего вы сразу же пошлете за мной.

А тем временем вы завяжете знакомство — мне все равно, каким способом, — с одним из студентов, работающих в госпитале Святого Луки. Не вздумайте там болтать об убийствах и полицейских ордерах, иначе вы можете оказаться на Квир-стрит. Я вернусь в город, как только получу от вас вызов, и ожидаю, что меня здесь встретит один симпатичный хитроумный мясник, то бишь хирург. — И он едва заметно улыбнулся.

— Вы хотите сказать, что добрались до разгадки?

— Да. Возможно, я ошибаюсь. Надеюсь на это, но знаю, что напрасно..

— Вы мне не расскажете?

— Откровенно говоря, — сказал Питер, — я предпочел бы не рассказывать. Я ведь все-таки могу ошибиться — и тогда буду чувствовать себя так, словно опорочил епископа Кентерберийского.

— Ладно, но все же скажите мне — это две разные тайны или одна?

— Одна.

— Убийство Ливи! Он мертв?

— О Господи — да! — ответил Питер, содрогнувшись.

Герцогиня посмотрела на них со своего места, где она читала «Тэтлер».

— Питер, — сказала она, — у тебя еще один приступ лихорадки? О чем бы вы там сейчас ни болтали, прекратите немедленно — тебе вредно волноваться. Кроме того, нам уже пора ехать.

— Ладно, мама, — ответил Питер. Он повернулся к Бантеру, который почтительно стоял в дверях с пальто и чемоданом в руках. — Ты знаешь, что нужно делать, так ведь? — сказал он.

— Разумеется, милорд. Машина как раз подъезжает, ваша светлость.

— Миссис Типпс будет в восторге, снова увидев тебя, Питер. — Герцогиня потянула сына к выходу. — Ты так напоминаешь ей мистера Типпса. До свидания, Бантер.

— До свидания, ваша светлость.

Паркер проводил их вниз по лестнице.

Когда они уехали, он тупо посмотрел на конверт в своих руках, затем, вспомнив, что сегодня суббота и нужно поторопиться, он остановил такси.

— В Скотленд-Ярд! — крикнул он.


Утром во вторник лорд Питер и некий человек в охотничьей вельветовой куртке весело рыскали по большому полю, поросшему сплошь высокой ботвой турнепса, слегка пожелтевшей от ранних заморозков. Извилистая полоса волнующихся листьев впереди говорила о невидимом, но всегда близком присутствии одного из щенков сеттера из имения герцогов Денверских. Наконец с треском и шумом впереди вспорхнула куропатка, и лорд Питер мгновенно прореагировал на это с живостью весьма похвальной для человека, который всего лишь несколько ночей назад прислушивался к работе воображаемых немецких саперов. Сеттер большими прыжками ринулся сквозь заросли и вернулся с мертвой птицей в зубах.

— Хорошая собака, — похвалил его лорд Питер.

Обрадованный этой похвалой, пес подпрыгнул и залаял, его ухо при этом вывернулось наизнанку.

— К ноге! — резко приказал человек в вельветовой куртке.

Пристыженный пес робко подошел к ним.

— Глупый пес! — сказал человек в вельветовой куртке. — Не может держаться спокойно. Слишком нервный, милорд. Это щенок старой Черной Лэсс.

— Ну и ну! — воскликнул Питер. — Разве она еще бегает?

— Нет, милорд. Еще весной нам пришлось прикончить ее.

Питер кивнул. Он всегда заявлял, что терпеть не может сельскую жизнь в имении, и чувствовал благодарность за то, что ему не приходится заниматься семейными поместьями, но в это утро он с наслаждением вдыхал холодный воздух и прислушивался к чавканью мокрых листьев под его начищенными до блеска сапогами. В Денвере все шло как обычно — никто не умирал внезапной и насильственной смертью, за исключением престарелых сеттеров, ну и, конечно, куропаток. Он с удовольствием вдыхал аромат осеннего воздуха. В кармане у него лежало письмо, полученное с утренней почтой, но он не прочитал его. Паркер не телеграфировал — значит, ничего срочного.


Он прочел письмо в курительной комнате после ленча. Там же присутствовал его брат, тихо подремывавший над номером «Таймс», — красивый, хорошо сложенный англичанин, твердый и ревностный приверженец традиций, похожий на Генриха VIII, — одним словом, Джеральд, шестнадцатый герцог Денверский. Герцог считал своего младшего брата чуть ли не вырожденцем и крайне не одобрял его пристрастие к полицейским и судебным новостям.

Письмо было от Бантера:

«Милорд,

я пишу вам (мистер Бантер был образованным человеком и знал, что нет ничего более вульгарного, чем старание тщательно избегать употребления в начале письма местоимения первого лица единственного числа), согласно указанию вашей светлости, чтобы информировать вас о результатах моего расследования.

Я без всяких затруднений познакомился с Джоном Каммингсом, камердинером сэра Джулиана Фрика. Он принадлежит к тому же клубу, что и слуга достопочтенного Фредерика Арбатнота — мой старый приятель, который охотно представил меня. Вчера (в воскресенье) вечером он повел меня в клуб и мы там обедали с Джоном Каммингсом, после чего я пригласил Каммингса к себе домой, чтобы угостить сигарой и напитками. Смею надеяться, что ваша светлость простит мне столь дерзкий поступок, но я по своему опыту знаю, что лучший способ заслужить расположение человека — это дать ему понять, что ты используешь в своих интересах собственного нанимателя.

(«Всегда подозревал, что Бантер — исследователь человеческой натуры», — прокомментировал это про себя лорд Питер.)

Я угостил его лучшим старым портвейном («Черта с два», — сказал лорд Питер), вспомнив, как он помогал вашей беседе с мистером Арбатнотом («Гм», — сказал лорд Питер).

Его действие вполне соответствовало моим ожиданиям в отношении главной моей цели, но я с большим сожалением должен отметить, что этот человек столь мало оценил предложенное ему, что он продолжал курить сигару, попивая вино (одна из «Виллари Вилларс» вашей светлости). Разумеется, я это никак не прокомментировал в тот момент, но ваша светлость поймет мои чувства. Могу ли я воспользоваться случаем, чтобы выразить, как высоко я ценю превосходный вкус вашей светлости в отношении еды, напитков и одежды? Служить вашей светлости — это более чем удовольствие, это, так сказать, настоящая школа жизни».


Лорд Питер серьезно кивнул.

— Какого черта ты там делаешь, Питер, — сидишь, кивая и улыбаясь неизвестно кому? — проснулся герцог Денверский. — Кто-то пишет тебе приятные вещи, да?

— Очаровательные вещи, — ответил лорд Питер.

Герцог с сомнением посмотрел на него.

— Надеюсь от всей души, что ты не собираешься жениться на какой-нибудь красотке из хора, — пробормотал он себе под нос и снова вернулся к «Таймс».


«После обеда я попытался исследовать пристрастия Каммингса и обнаружил, что они устремлены к эстраде мюзик-холла. Во время поглощения им первого бокала я вел его в этом направлении. Поскольку ваша светлость любезно предоставили мне возможность видеть всевозможные представления в Лондоне, то я мог говорить более свободно, чтобы стать для него приятным и интересным собеседником. Могу сказать вам, что его взгляды на женщин и на эстраду вполне соответствовали тому, чего я мог ожидать от человека, который мог курить, попивая портвейн вашей светлости.

После второго стакана я перевел разговор ближе к теме изысканий вашей светлости. Чтобы сберечь время, я запишу наш разговор в форме диалога, настолько близко к нашему действительному разговору, насколько это только возможно.

Каммингс. Кажется, у вас было много возможностей повидать кусочек настоящей жизни, мистер Бантер.

Бантер. Всегда можно найти такие возможности, если знать — как.

Каммингс. Да, вам легко говорить так, мистер Бантер. Во-первых, вы не женаты.

Бантер. Есть более приятные вещи, мистер Каммингс.

Каммингс. К сожалению, не для меня. (Он тяжело вздохнул, и я наполнил ему стакан.)

Бантер. А миссис Каммингс живет с вами в Бэттерси?

Каммингс. Да, мы оба служим у одного хозяина. Такова жизнь! Это не то что приходить каждый день и выполнять всякую домашнюю работу. Ну а что такое наша работа? Я скажу вам, что самое трудное — это скука: сидеть все время вдвоем в этом чертовом Бэттерси.

Бантер. Да-а, с мюзик-холлами у вас там негусто.

Каммингс. Уверяю вас. Вам хорошо жить здесь, на Пикадилли, прямо на месте действия, можно сказать. И уж конечно, ваш хозяин часто не бывает дома всю ночь?

Бантер. О, часто, мистер Каммингс.

Каммингс. Ну и конечно, вы время от времени пользуетесь такой возможностью, чтобы улизнуть на часок-другой, а?

Бантер. Ну а как вы думаете, мистер Каммингс?

Каммингс. Вот оно! Вот оно как! А что делать человеку с вечно ноющей и ворчащей дурой женой и с проклятым ученым доктором хозяином, который целыми ночами режет трупы и экспериментирует с лягушками?

Бантер. Но ведь он тоже куда-нибудь уходит иногда?

Каммингс. Не часто. И всегда возвращается до двенадцати. А как он бушует, когда звонит, а меня нет на месте! Уж поверьте моему слову, мистер Бантер.

Бантер. Вспыльчивый?

Каммингс. Не-е-ет, но смотрит сквозь тебя, мерзко так, словно ты лежишь у него на операционном столе и он собирается вскрыть тебя. Понимаете, мистер Бантер, ничего такого, чтобы можно было человеку пожаловаться, просто мерзкие взгляды. Хотя он очень вежлив. Извиняется, если случится, что он сорвется. Но что в этом хорошего, когда он то дома, то уходит куда-то и лишает тебя ночного отдыха?

Бантер. Как же он это делает? Вы хотите сказать — держит вас на ногах допоздна?

Каммингс. Нет, совсем не так. В половине одиннадцатого вечера дом запирается и все домочадцы ложатся спать. Это его маленькое правило. Не то чтобы я был против соблюдения правил, но то, что у нас получается, — .это ужас. Должен сказать, что, когда я ложусь спать, я хотел бы иметь возможность заснуть!

Бантер. Так что же онделает? Ходит по всему дому?

Каммингс. Ходит ли? Да всю ночь. И приходит и уходит в госпиталь через черный ход.

Бантер. Вы хотите сказать, мистер Каммингс, что такой большой специалист, как сэр Джулиан, ночами работает в госпитале?

Каммингс. Нет, нет. Он делает работу для себя — исследовательскую работу, как вы могли бы сказать. Он режет людей. Говорят, что он очень умный. Может разобрать вас или меня на части, как часы, мистер Бантер, а потом собрать снова.

Бантер. Вы что же, спите в подвале, что слышите его так отчетливо?

Каммингс. Нет, наша спальня находится на самом верхнем этаже! Но, Господи! Что с того? Он так хлопает дверью, что его слышно во всем доме!

Бантер. Эх, сколько раз приходилось мне говорить лорду Питеру все о том же. А разговоры всю ночь напролет! А ванна!

Каммингс. Ванна? Хорошо вам говорить это, мистер Бантер. Ванна? Мы с женой спим рядом с помещением, где стоит цистерна с водой. Шум от этого такой, что и мертвого разбудит. В любое время суток! И когда, по-вашему, он решил принимать ванну? Да после ночи на понедельник он так и не принимал ванну, представляете, мистер Бантер?

Бантер. Мне случалось готовить ванну и в два часа ночи, мистер Каммингс.

Каммингс. В два, вы говорите? Так я скажу вам — на этот раз это было в три! В три часа ночи он еще не спал и нас всех разбудил. Даю вам мое слово!

Бантер. Ну, не говорите этого, мистер Каммингс.

Каммингс. Он режет больных, видите ли, мистер Бантер, а после этого он не хочет ложиться в постель, пока не смоет с себя всех микробов, если вы меня понимаете. И это, я бы сказал, очень естественно и правильно. Но что я хочу сказать: середина ночи — неподходящее для джентльмена время, чтобы он забивал себе мозги мыслями о болезнях.

Бантер. У этих великих людей привычка все делать по-своему.

Каммингс. Да, конечно, но я бы сказал, что это не моя привычка. (Могу поверить в это, ваша светлость. У Каммингса не видно никаких признаков величия, а его брюки — совсем не то, что я хотел бы видеть на человеке его профессии.)

Бантер. И часто он так шумит по ночам, мистер Каммингс?

Каммингс. Ну, нет, конечно, мистер Бантер. Я бы сказал, что это не общее правило. Утром он, конечно, извинился и сказал, что ему пришлось наведаться в ванную комнату, да, я бы сказал, по необходимости, потому что воздух попадает в трубы и от этого они так воют и стонут, что подчас страшно становится. Ну просто Ниагара, честное слово.

Бантер. Но ведь так и должно быть, мистер Каммингс. Многое можно вытерпеть от джентльмена, если у него есть привычка извиняться. Ну и иногда, конечно, им деваться некуда. Какой-нибудь посетитель может неожиданно прийти и задержать его допоздна.

Каммингс. Это, конечно, верно, мистер Бантер. Да, как я припоминаю, к нему действительно приходил какой-то джентльмен — в ночь на понедельник. Не то чтобы он пришел поздно, но он оставался у него примерно час и мог, конечно, задержать сэра Джулиана допоздна.

Бантер. Вполне вероятно. Позвольте мне налить вам еще портвейна, мистер Каммингс. Или немного старого коньяка лорда Питера.

Каммингс. Немного коньяку, благодарю вас, мистер Бантер. Думаю, что вам даровано право пользоваться здешним винным погребом (тут он подмигнул мне).

«Уж доверьтесь мне в этом деле», — сказал я и достал ему «Наполеон». Заверяю вас, ваша светлость, что сердце мое разрывалось, когда я наливал коньяк такому человеку. Тем не менее, видя, что мы попали на верную тропинку, я чувствовал, что эта жертва не будет напрасной.

«Я надеюсь, и я бы хотел, чтобы сюда вечерами приходили только джентльмены», — сказал я (я уверен, ваша светлость извинит меня за такое пожелание).

(«О Господи, — пробормотал лорд Питер, — я бы хотел, чтобы Бантер был не столь основателен в своих методах».)

Каммингс. Он у вас такой, его светлость? Да? (Он хмыкнул и ткнул меня под ребра: Я опускаю здесь часть его замечаний, поскольку они, несомненно, были бы столь же оскорбительны для вашей светлости, как и для меня. Но он продолжал.) Нет, с сэром Джулианом все совсем не так. Вечерами или ночью очень мало посетителей, и это всегда джентльмены. И уходят, как правило, рано — как тот, о котором я говорил.

Бантер. Ну, это ничем не лучше. Нет ничего более утомительного и скучного, мистер Каммингс, как сидеть и не спать, пока посетители не уйдут.

Каммингс. О, я не видел, как выходил этот посетитель. Сэр Джулиан сам проводил его к выходу часов в десять вечера или около того. Я только и услышал как этот джентльмен крикнул: «Спокойной ночи!» — и только его и видели.

Бантер. А что, сэр Джулиан всегда так их провожает?

Каммингс. Ну, это как когда. Если он провожает посетителей вниз по лестнице к выходу, то он сам и запирает за ними двери. Если он сидит с ними наверху в библиотеке, тогда он звонит мне.

Бантер. А этого посетителя он, значит, проводил до двери?

Каммингс. Да, конечно. Сэр Джулиан сам открыл ему дверь. Это я хорошо помню. Случилось так, что в тот вечер он работал в холле. Хотя, как я сейчас припоминаю, они потом пошли наверх в библиотеку. Это как-то странно. Я знаю, что они пошли туда, поскольку в этот момент я принес в холл уголь для камина и слышал, как они разговаривали наверху. И кроме того, через несколько минут после этого сэр Джулиан позвонил мне, чтобы я пришел в библиотеку. И все же около десяти часов мы услышали, что он уходит. Может быть, это было немного раньше. Так что пробыл он у нас минут сорок пять или час. И все же, как я уже рассказывал, именно сэр Джулиан всю ночь входил и выходил через свой отдельный вход в госпиталь и каждый раз жутко хлопал дверью, а в три утра он стал принимать ванну, а потом в восемь мне пришлось вставать, чтобы подать ему завтрак. Меня это просто бесит. Если бы у меня было столько денег, как у него, то будь я проклят, если бы стал по ночам ходить резать покойников. Я бы нашел способ поинтереснее проводить свое время... да уж, мистер Бантер...

Нет необходимости дальше пересказывать его откровения, так как эта болтовня становилась все более неприятной и бессвязной, и мне не удавалось вернуть его снова к событиям той ночи на понедельник. Я не мог отделаться от него до трех часов. Он рыдал у меня на плече и уверял меня, что я отличный парень. Сказал, что сэр Джулиан страшно разозлится на него за то, что он придет так поздно, но ночь на субботу — это его ночь, когда ему разрешается отлучаться из дома, и если кто чего скажет, то он сделает предупреждение о своем увольнении. Думаю, что с его стороны было бы опрометчиво поступить так, поскольку я чувствую, что не стал бы рекомендовать такого человека следующему хозяину, будь я на месте сэра Джулиана Фрика. Я заметил, что его каблуки были несколько стоптаны.

Должен все же добавить, как дань великим достоинствам погреба вашей светлости, что, хотя я вынужден был выпить довольно большое количество как «Кокберн-68», так и «Наполеона-1800», сегодня утром у меня нет ни головной боли, ни каких-либо иных последствий.

В надежде, что вашей светлости пойдет на пользу деревенский воздух, а та скудная информация, которую я смог получить, окажется небезынтересной, остаюсь ваш покорный слуга

Мервин Бантер».

— Знаю, — задумчиво сказал сам себе лорд Питер. — Иногда я думаю, что Мервин Бантер просто морочит меня. Что такое, Соумс?

— Телеграмма, милорд.

— От Паркера, — сказал лорд Питер, открывая ее. Она гласила:

«Описание распознали в работном доме Челси. Неизвестный бродяга ранен в результате дорожно-транспортного происшествия в среду прошлой недели. Умер в работном доме в понедельник. В тот же вечер доставлен в госпиталь Святого Луки по приказу Фрика. Весьма озадачен. Паркер».

— Ура! — воскликнул лорд Питер, внезапно просияв. — Я рад, что мне удалось озадачить Паркера. Это придает мне уверенности в себе. Я кажусь себе чуть ли не Шерлоком Холмсом. «Это элементарно, Ватсон». Впрочем, ну его к черту! Да, дрянное это дело. И все же оно озадачило Паркера.

— Что случилось? — спросил герцог, вставая и зевая.

— Приказ на марш, — ответил лорд Питер. — Возвращаюсь в город. Большое спасибо за твое гостеприимство, старина, — чувствую себя гораздо лучше. Готов взяться за профессора Мориарти, или за Лайона Кестрела, или за любого им подобного.

— Я все-таки хотел бы, чтобы ты держался подальше от полицейских дел и судов, — проворчал герцог. — Мне ужасно неловко иметь такого брата, который все время старается стать заметным.

— Извини, Джеральд, — ответил лорд Питер, — я знаю, что представляю собой отвратительное пятно на нашем гербовом щите.

— Почему ты не можешь, наконец, жениться, остепениться и жить спокойно, делая что-нибудь полезное? — упрямо продолжал герцог.

— Потому что это означало бы признать себя неудачником, — ответил Питер. — А кроме того, — весело добавил он, — я бесконечно полезен. Может быть, когда-нибудь ты сам будешь нуждаться во мне — никогда ведь нельзя знать заранее. Когда кто-нибудь станет тебя шантажировать, Джеральд, или когда твоя первая брошенная тобой жена неожиданно вернется из Вест-Индии, тогда ты осознаешь, как это полезно — иметь в семье своего частного детектива. «Тонкий конфиденциальный бизнес, проводимый с тактом и благоразумием. Выполняются всякого рода расследования. Специальность — доказательства, необходимые для оформления развода. Всяческие гарантии».

— Осел, — рявкнул лорд Денверский, яростно швырнув газету в кресло. — Когда тебе нужна машина?

— Немедленно. Послушай, Джерри, я забираю мать с собой.

— Зачем надо впутывать ее во все это?

— Ну, мне нужна ее помощь.

— Я считаю, что это ей не подобает, — сказал герцог.

Но у герцогини не было никаких возражений.

— Я знала ее довольно хорошо, — сказала она, — еще в те времена, когда она была Кристиной Форд. А что, дорогой?

— Дело в том, что у меня есть ужасная новость, — пояснил лорд Питер, — которую придется обрушить на нее, — это касается ее мужа.

— Он что, мертв, дорогой?

— Да, и ей придется приехать и опознать его.

— Бедная Кристина.

— И при весьма отталкивающих обстоятельствах, мама.

— Я поеду с тобой, дорогой.

— Спасибо, мама, ты молодчина. Ты не против того, чтобы выехать прямо сейчас? Я обо всем расскажу тебе в машине.


Глава 10


Верный, хотя и вечно сомневающийся мистер Паркер в должное время привел к лорду Питеру студента-медика — крупного молодого человека, похожего на щенка-переростка, с невинными глазами и веснушчатым лицом. Он сидел в честерфилдовском кресле перед пылающим камином в библиотеке лорда Питера, в равной мере ошеломленный как своим заданием, так и окружающей его обстановкой и напитком, который он поглощал. У него был естественно здоровый, хотя и неискушенный вид, и он понимал, что даже назвать эту жидкость пойлом — таким термином он обычно пользовался для обозначения дешевого виски, послевоенного пива или рюмки сомнительного кларета в каком-нибудь ресторане в Сохо — было бы святотатством.

Паркер случайно встретил этого молодого человека накануне вечером в одной из пивных на углу Принс-Уэльс-роуд, и тот показался ему славным типом. Паркер настоял, чтобы они вместе зашли к одному его другу, который живет на Пикадилли. Студенту мистер Паркер показался вполне понятной личностью. Он определил его про себя как правительственного чиновника или, может быть, как какого-нибудь дельца из Сити. А вот его приятель привел парня в замешательство: начать с того, что он оказался лордом, а его одежда представляла собой упрек в безвкусице всему миру в целом. Он нес какую-то бессмыслицу, но что-то в ней смущало. Он не старался развить шутку до конца, а шутил, так сказать, походя и перескакивал на что-нибудь другое еще до того, как ты сообразишь что ответить. Лорд Питер показался молодому человеку не особенно высоким — фактически он был довольно малорослым мужчиной, но не выглядел коротышкой и совершено не стеснялся своего роста. У него был поистине жуткий слуга — о таких только в книгах пишут, от его молчаливого неодобрения просто кровь стыла в жилах. Паркер, казалось, стойко выдерживал это, благодаря чему его авторитет значительно вырос в глазах студента — он казался более привычным к этому великолепию, чем можно было бы предположить по первому впечатлению. Глядя, как Паркер небрежно сбрасывал пепел на ковер, он невольно прикидывал стоимость этого ковра. Ведь его отец занимается обивкой мебели — мистер Пиггот из фирмы «Пиггот и Пиггот», Ливерпуль, — но реальная цена наверняка превосходила даже самые смелые предположения.

А еще эти ужасающе солидные книги повсюду на полках, рассуждал молодой человек, и ты смотришь на лежащее перед тобой на столе старинное издание Данте, огромный томище, а твои хозяева при этом разговаривают совершенно обычным и вполне разумным образом о тех книгах, которые ты сам читаешь, — первоклассные романы о любви или детективы. Ты ведь прочел массу таких книг и составил о них свое мнение, и они слушают внимательно то, что ты им говоришь. И все здесь обращаются с тобой весьма учтиво — никто не сказал ничего такого, чего ты не мог бы понять, никто не насмехается над тобой. А у лорда Питера очень забавная манера говорить об этих книгах — так, словно автор заранее поведал ему свой замысел, как и в какой последовательности была написана эта история, что было написано сначала, что потом. Это напомнило ему то, как Фрик методично режет на куски покойников.

— Что мне не нравится во всех этих детективных романах, — говорил мистер Пиггот, — так это то, как эти парни запоминают каждую ничтожную подробность или эпизод, случившийся с ними за последние шесть месяцев. Они всегда готовы вспомнить, в какое время суток это было, и шел ли тогда дождь или нет, и что они делали в такой-то час. Но ведь в реальной жизни все не так, как вы думаете, лорд Питер? — Лорд Питер улыбнулся, и молодой Пиггот, смутившись, тотчас повернулся к своему первому знакомому. — Ну, вы ведь понимаете, что я хочу сказать, Паркер. Ну посудите сами. Один день так похож на другой, что я не в состоянии вспомнить, что когда было. Ну, конечно, я мог бы вспомнить, вероятно, что было вчера, но никогда не могу с уверенностью сказать, что я делал на прошлой неделе, даже если бы мне угрожали расстрелом.

— Но ведь показания, которые даются в полиции, — возразил Паркер, — кажутся такими же невозможными. Свидетели же излагают события совсем не так, знаете ли. Я хочу сказать, что люди не говорят, например, что «в прошлую пятницу в десять часов я вышел из дому, чтобы купить бараньих отбивных. Когда я поворачивал на Мор-тимер-стрит, то заметил девушку приблизительно двадцати двух лет, брюнетку с карими глазами, одетую в зеленый джемпер, юбку в клетку, шляпку-панамку и черные туфли, которая ехала на велосипеде марки «Ройал Санбим» со скоростью около десяти миль в час и на углу около церкви Святого Симона и Святого Иуды выехала на запрещенную часть улицы, направляясь в сторону рынка»! Конечно, все к этому сводится, но в реальной жизни все это приходится выуживать из памяти свидетеля с помощью серии вопросов. И к тому же в романах все это приходится излагать кратко и последовательно, потому что реальный разговор был бы таким долгим, таким перегруженным пустословием и таким нудным, что ни у кого не хватило бы терпения дочитать его до конца. Писателям приходится, видите ли, считаться со своими читателями, сколько бы их ни было.

— Да, — согласился мистер Пиггот, — но все же я готов спорить, что для большинства людей было бы зверски трудно все припомнить, даже если вы будете задавать им наводящие вопросы. Я бы не смог — но ведь я знаю, я немного дурак, — но ведь большинство людей тоже не смогут. Вы понимаете, что я хочу сказать. Свидетели — это не детективы, они просто средние идиоты, вроде вас или меня.

— Именно так, — ответил лорд Питер и улыбнулся, увидев выражение лица несчастного студента, когда до того дошел смысл собственной последней фразы. — Вы хотите сказать, что, если бы я спросил вас в общей форме, что вы делали, скажем, в этот день неделю назад, вы не смогли бы мне ничего рассказать вот так, с ходу?

— Нет, уверен, что не смог бы. — Он подумал. — Нет. Думаю, что работал, как обычно, в госпитале, ну а поскольку это был вторник, то несколько часов отсидел на лекции — будь я проклят, если помню на какой, — а вечером я пошел погулять с Томми Принглом... нет, это было, вероятно, в понедельник... или в среду? Вот видите, я ни о чем не мог бы заявить под присягой.

— Вы несправедливы к себе, — серьезно сказал лорд Питер. — Я, например, уверен, вы можете вспомнить, что вы делали в тот день в анатомичке.

— Господи, нет же! Не точно. Я хочу сказать, что мог бы вспомнить, если бы долго поразмышлял над этим, но я не мог бы присягнуть в суде.

— Ставлю полкроны против шестипенсовика, — сказал лорд Питер, — что вы это вспомните за пять минут.

— Уверен, что не смогу.

— Посмотрим. Ведете ли вы какие-нибудь записи, когда делаете вскрытие? Рисунки или что-нибудь вроде этого?

— Да, конечно.

— Подумайте об этом. Что вы записали туда в последний раз?

— Это легко, поскольку я в то утро только это и сделал. Это была характеристика мышечной ткани ног.

— Понятно. А что за труп это был?

— Какая-то старуха. Умерла от воспаления легких.

— Так. А теперь мысленно переверните назад страничку вашего дневника Что там было до этого?

— О, какие-то животные — одни ноги. Сейчас я работаю с двигательными мускулами. Да. Это был демонстрационный урок старика Каннингема по сравнительной анатомии. Я сделал довольно хорошие зарисовки ног зайца, лягушки и рудиментарных ног змеи.

— Так. А в какой день недели была лекция мистера Каннингема?

— В пятницу.

— В пятницу, так. Переверните назад еще одну страницу. Что было до этого?

Мистер Пиггот покачал головой.

— Ваши рисунки ног находятся на левой странице или на правой? Можете вы вспомнить свой первый рисунок этой серии?

— Да. Да! Помню дату, надписанную сверху. Это часть задней ноги лягушки, на правой странице.

— Так. Мысленно представьте перед собой ваш дневник открытым. Что вы видите напротив этой ноги?

Этот вопрос потребовал некоторой умственной концентрации.

— Что-то круглое, окрашенное... ах да, это рука.

— Так. Вы, значит, перешли к ногам после того, как занимались мышцами руки и кисти?

— Да, правильно. Я сделал серию рисунков рук.

— Так. Вы делали ее во вторник?

— Нет. По вторникам я никогда не бываю в анатомичке.

— Может быть, в среду?

— Да, должно быть, я сделал их в среду. Да, так и было. Я пошел туда после того, как утром нам показали тех больных столбняком. Я сделал зарисовки в среду днем. Я знаю, что вернулся туда, потому что хотел закончить эти рисунки. Я работал довольно напряженно — для меня. Вот почему я помню.

— Так, вы вернулись, чтобы закончить их. В таком случае когда вы их начали?

— Ну, значит, днем раньше.

— Днем раньше. Это был вторник, верно?

— Я уже потерял счет... Да, день перед средой... да, вторник.

— Так. Были это руки мужчины или женщины?

— О, руки мужчины.

— Так. Значит, в прошлый вторник неделю назад вы анатомировали руки какого-то мужчины в прозекторской. Шестипенсовик, прошу вас.

— Ну, знаете!

— Подождите-ка. Вы помните обо всем этом гораздо больше. Вы себе просто не представляете, как много вы помните. Вы знаете, что это был за человек?

— Ну, я ни разу не видел его целиком, если можно так выразиться. Помню, что в тот день я немного опоздал. Я специально попросил для работы руку, потому что в руках я разбираюсь неважно, и Уоттс — это служитель при анатомичке — обещал приберечь мне одну руку.

— Так. Значит, вы опоздали и обнаружили, что ваша рука ждет вас. Вы распиливаете ее на части — берете ножницы, разрезаете кожу и отгибаете ее. Была это молодая, гладкая кожа?

— О нет, нет. Обыкновенная кожа, как я думаю, покрытая темными волосами... Да, это было так.

— Хорошо. Длинная сухощавая рука без лишнего жира где-либо?

— Нет, нет, меня она немного раздражала. Мне нужна была хорошая мускулистая рука, но это была рука с довольно слабой мускулатурой, и жировые отложения на ней мешали мне.

— Так. Человек сидячего образа жизни, непривычный к ручной мускульной работе.

— Верно.

— Так. Допустим, вы вскрыли кисть и сделали ее рисунок. Вы бы, конечно, заметили любые жесткие мозоли.

— Ну, ничего подобного на ней не было.

— Не было, значит. Но могли бы вы сказать, что это была рука молодого мужчины? Крепкая молодая плоть, гибкие суставы?

— Нет, пожалуй, нет.

— Нет. Вероятно, старая и жилистая рука.

— Нет, скорее рука человека среднего возраста, пораженная ревматизмом. Я имею в виду, что в суставах были заметны похожие на мел отложения, а пальцы были немного распухшие.

— Так, человек в возрасте около пятидесяти лет.

— Около того.

— Так. А были там еще какие-нибудь студенты, которые работали над тем же телом?

— О, конечно.

— Так. И они отпускали, как это водится, всевозможные шутки насчет покойника?

— Я бы не удивился этому — да, да!

— Вы можете вспомнить какие-нибудь из них? Кто из студентов ваш, так сказать, главный остряк?

— Томми Прингл.

— А что делал там Томми Прингл?

— Что-то не припоминается.

— А в каком месте работал Томми Прингл?

— Немного поодаль, около шкафа с инструментами — около раковины С.

— Так. Мысленно представьте себе Томми в тот момент.

Пиггот рассмеялся:

— Теперь я вспомнил. Томми Прингл сказал, что старый Шайни...

— А почему он назвал его Шайни?

— Не знаю, но помню, что он так его обозвал. Может быть, у него был соответствующий вид. Ведь «шайни» значит «блестящий».

— Вы видели его голову?

— Нет.

— А у кого была голова?

— Не знаю... нет, впрочем, знаю. Старый Фрик присвоил ее себе, а малыш Биннз был этим очень недоволен, так как старый Скруджер обещал голову ему.

— Понимаю, а что делал с этой головой сэр Джулиан?

— Он позвал нас и стал что-то нудно рассказывать о кровоизлиянии в шейном отделе позвоночника и повреждениях нервов.

— Так, хорошо. Но вернемся к Томми Принглу.

Пиггот не без некоторого смущения повторил шутку Томми Прингла.

— Значит, так. И это все?

— Нет. Тот парень, что работал с Томми, сказал, что эта штука, то есть излишний жир, происходит от переедания.

— Отсюда я делаю вывод, что партнера Томми Прингла интересуют проблемы нормальной работы пищеварительного канала.

— Да, и Томми сказал, что если бы он знал, что его будут так кормить, то он бы сам пошел в работный дом.

— Значит, этот человек был бедняк из работного дома?

— Да, должно быть так, я полагаю.

— Разве среди бедняков из работного дома часто попадаются жирные или откормленные?

— Ну-у, нет, конечно, если подумать.

— Значит, Томми и его друга поразил тот факт, что это было необычно для покойника из работного дома?

— Да.

— И если состояние пищеварительного канала так развеселило этих джентльменов, то я полагаю, что этот субъект умер вскоре после обильной еды?

— Да... Да, конечно! Должно было быть так, верно?

— Ну, не знаю, — ответил лорд Питер. — Это было в вашем департаменте. Это должно быть вашим выводом из того, что они сказали.

— Да, конечно. Без сомнения.

— Да. Ведь они не могли сделать такие замечания, если бы этот пациент, например, долго болел или питался больничной кашицей.

— Конечно нет.

— Ну что ж, вы видите, что на самом деле вы очень многое знаете об этом. Неделю назад во вторник вы препарировали мускулы руки страдавшего ревматизмом еврея средних лет, ведшего сидячий образ жизни, умершего вскоре после сытного обеда от какого-то ранения, вызвавшего кровоизлияние в шейном отделе позвоночника и повреждения нервов и так далее, и что он предположительно прибыл из работного дома. Так?

— Да.

— И при необходимости вы могли бы подтвердить эти факты под присягой?

— Ну, если вы ставите вопрос таким образом, то думаю, что мог бы.

— Конечно могли бы.

Несколько мгновений мистер Пиггот сидел, о чем-то размышляя.

— Послушайте, — сказал он наконец. — Я и в самом деле все это знал, верно?

— Конечно, вы все это прекрасно знали как раб Сократа.

— А кто это?

— Так, один персонаж из книги, которую я читал в детстве.

— О, это из «Последних дней Помпеи»?

— Нет, из другой книги, Полагаю, она прошла мимо вас. Довольно скучная.

— Я никогда не читал много, только Хэнти и Фенимора Купера, еще в школе... Но тогда выходит, что у меня исключительно хорошая память?

— У вас она лучше, чем вам кажется.

— Тогда почему я не могу запомнить всякие медицинские тексты? Они вытекают из моей памяти, как сквозь сито.

— И почему же вы не можете их запомнить? — спросил лорд Питер, стоя на коврике у камина и с улыбкой глядя на своего гостя.

— Ну, — ответил молодой человек, — парни, которые экзаменуют, не задают вопросов, как это делаете вы.

— Не задают?

— Нет, они требуют, чтобы мы вспомнили все сами. А это зверски трудно. Абсолютно не за что ухватиться, чтобы вспомнить, разве вы не знаете? Но послушайте, как вы узнали, что Томми Прингл остряк и...

— Я и не знал, пока вы не сказали мне.

— Нет, я знаю. Но как вы узнали, что он был там, если вы спросили? Я хочу сказать... послушайте! — сказал мистер Пиггот, несколько размякший под воздействием на пищеварительный канал. — Послушайте, или вы слишком умный, или я слишком глупый?

— Нет, нет, — сказал лорд Питер, — я всегда задаю столько глупых вопросов, что все думают, будто я знаю больше, чем нужно.

— Не обращайте внимания, — сказал Паркер, успокаивая Пиггота, — он всегда такой и ничего с собой не может поделать. Это преждевременное старческое слабоумие, которое часто наблюдается в семьях наследственных законодателей. Знаете, Уимзи, сыграйте нам, пожалуйста, «Оперу нищих» или что-нибудь такое...


— Ну как, неплохо, а? — воскликнул лорд Питер, после того как счастливый мистер Пиггот после действительно великолепного вечера был отправлен домой.

— Боюсь, что так, — ответил Паркер. — Но ведь это просто невероятно.

— В человеческой натуре нет ничего невероятного, — возразил лорд Питер. — По крайней мере, в натуре образованных людей. У вас есть ордер на эксгумацию?

— Он будет у меня завтра. Я хотел сначала договориться о встрече с персоналом из работного дома завтра в полдень. Мне придется сначала встретиться с ними.

— Вы совершенно правы. А я дам знать моей матери.

— Я начинаю чувствовать то же, что и вы, Уимзи, — мне не нравится эта работа.

— А мне она теперь нравится гораздо больше, чем раньше.

— Вы действительно уверены, что мы не совершаем ошибки?

Лорд Питер прошел к окну. Портьеры не были полностью задернуты, он некоторое время рассматривал в щелку ярко освещенную площадь Пикадилли. Затем он отвернулся от окна.

— Если мы сейчас не уверены, — сказал он, — то завтра уж узнаем наверняка, и никому от этого не будет никакого вреда. И все же я думаю, что по дороге домой вы рискуете получить некоторую подтверждающую информацию. Послушайте, Паркер, на вашем месте я бы провел ночь здесь. У меня есть еще одна свободная спальня, я могу устроить вас без хлопот.

Паркер пристально посмотрел на него:

— Вы хотите сказать, есть вероятность, что на меня нападут?

— Я действительно считаю это очень вероятным.

— Вы увидели кого-нибудь на улице?

— Не сейчас, полчаса назад.

— Когда ушел Пиггот?

— Да.

— Послушайте, я надеюсь, что этот мальчик вне опасности.

— Именно поэтому я провожал его до двери. Не думаю, что ему угрожает опасность. Не думаю, чтобы кому-нибудь действительно могло прийти в голову, что мы и в самом деле превратили Пиггота в свидетеля. Но я думаю, что опасность угрожает вам и мне. Так вы остаетесь?

— Черта с два, Уимзи. Почему я должен прятаться?

— Господи, Паркер! — воскликнул Питер. — Похоже, вы все еще не уверены в том, что я вышел на верную дорогу. Что ж, идите с Богом, но не говорите после, что я вас не предупреждал.

— Не буду. Прежде чем испустить последний вздох, я продиктую записку, в которой признаюсь, что был не прав.

— Что ж, как знаете. Но не стоит хотя бы идти пешком — возьмите такси.

— Очень хорошо, возьму такси.

— И не позволяйте никому подсаживаться к вам.

— Не буду.


Ночь была неприятная, моросил дождь. Какое-то такси выгрузило пассажиров около соседнего многоквартирного дома, и Паркер поймал его на развороте. Едва он начал говорить водителю свой адрес, как из переулка торопливо выбежал какой-то мужчина. Он бросился к машине, отчаянно жестикулируя:

— Сэр... Сэр! О Господи, да это же мистер Паркер! Какая удача! Не будете ли вы столь добры... Меня вызвали из клуба — заболел друг... Не мог найти такси — все возвращаются домой из театра. Не могли бы вы меня подвезти? Вы ведь возвращаетесь в Блумсбери? Мне нужно попасть на Рассел-сквер... могу ли я позволить себе... Речь идет о жизни и смерти.

Он говорил торопливо, задыхаясь от одышки, словно бежал изо всех сил и издалека. Паркер с готовностью вышел из машины.

— Рад буду быть вам полезным, сэр Джулиан, — сказал он, — берите мое такси. Я и пешком доберусь до Крейвен-стрит. Я никуда не спешу. Пожалуйста, воспользуйтесь этим такси.

— Это чрезвычайно мило с вашей стороны, — сказал хирург. — Мне просто стыдно...

— Все в порядке, — весело ответил Паркер. — Я могу подождать. — Он помог Фрику сесть в такси. — Номер дома? Рассел-сквер, 24, поезжай, — сказал он шоферу, — и смотри в оба.

Машина отъехала, Паркер снова поднялся по лестнице и позвонил в квартиру лорда Питера.

— Спасибо, старик, — сказал он. — Пожалуй, я переночую у вас.

— Входите, — ответил Уимзи.

— Вы все видели? — спросил Паркер.

— Кое-что видел. А что, собственно, произошло?

Паркер поведал ему свою историю.

— Откровенно говоря, — признался он, — я уж было подумал, что вы немножко того, но сейчас я в этом не так уверен.

Питер рассмеялся:

— Блаженны те, кто не видел и все-таки поверил. Бантер, мистер Паркер ночует у нас.

— Послушайте, Уимзи, давайте взглянем на это дело с другой точки зрения. Где письмо?

Лорд Питер достал опус Бантера, написанный в форме диалога. Некоторое время Паркер молча изучал его.

— Знаете, Уимзи, возможно, информация, добытая Бантером, кажется вам убедительной, у меня же она вызывает слишком много возражений.

— У меня тоже, друг мой. Вот почему я хочу выкопать нашего бедняка из Челси. Я еще не готов заявить, что все точки над «i» расставлены. Но мы столкнулись с двумя таинственными событиями, случившимися в одну и ту же ночь, и у нас есть связующее звено — конкретный подозреваемый. Все это кажется чудовищным, но, к сожалению, правдоподобным.

— Да, согласен. Но в этом деле есть очевидные неувязки.

— Возможно. И все же неоспоримо, что Ливи исчез после того, как его видели в последний раз в десять часов вечера, когда он искал дорогу на Принс-Уэльс-роуд, где должен был встретиться с Фриком, по собственному признанию последнего. На следующее утро, в восемь часов, в ванне дома на Квин-Кэролайн-Мэншнс был обнаружен покойник, внешне похожий на сэра Ливи. Согласно информации, полученной из работного дома в Челси, некий покойник, соответствующий описанию трупа из Бэттерси, был накануне доставлен Фрику. Таким образом, нам известно прошлое Ливи и, так сказать, будущее неизвестного бродяги. И то и другое связано с Фриком. Далее: у Фрика есть мотив, чтобы избавиться от Ливи, — старая ревность.

— Очень старая — это не слишком убедительный мотив.

— Человечеству такие вещи известны с давних пор. Вы думаете, что люди не могут продолжать ревновать в течение двадцати и более лет? Ну, может быть, не той первобытной, грубой ревностью, но тайно, страдая не от боязни потерять любимого человека, а от унижения, уязвленного самолюбия. У каждого из нас есть свое больное место, и мы не любим, когда его задевают. У меня оно есть, есть и у вас. Один старый зануда сказал, что даже ад не знает той ярости, на которую способна отвергнутая женщина. Но ведь это касается не только женщин. Секс — слабое место любого мужчины. Не смущайтесь, вы знаете, что это правда: мужчина выдержит разочарование, но не унижение. Я знавал одного человека, который получил от ворот поворот — не слишком деликатно — от девушки, с которой он был обручен. Он говорил о ней вполне достойным образом. Я спросил его, что с ней сталось. «О, — ответил он, — она вышла за другого парня». А затем разрыдался — не мог сдержаться. «Господи, да! — кричал он. — Подумать только, выскочила замуж за шотландца!» Я не знал, что он не любит шотландцев, но именно это задело его за живое. Посмотрите на Фрика. Я прочел его книги. Его нападки на оппонентов просто дики. А ведь он ученый. И все же он не выносит никаких возражений, даже в научных спорах, то есть именно там, где любой специалист чувствует себя уверенно и имеет полное право отстаивать свое мнение. Неужели вы думаете, что такой человек способен стерпеть пусть даже самую незначительную обиду? Знаете, ведь люди чрезмерно самоуверенны и своевольны, когда дело касается именно незначительных вещей, — я, например, зверею, как бык от красной тряпки, если кто-нибудь оспаривает мои суждения о книгах. А Ливи, который двадцать лет назад был ничем, легко выигрывает соревнование и увозит девушку Фрика из-под его носа. Фрик страдает не из-за девушки, а из-за того, что какое-то маленькое еврейское ничтожество прищемило ему его аристократический нос.

У Фрика есть еще одно слабое место — его влечет преступление как таковое. Я прочел его книгу по криминологии и заметил, что между строк там просто просвечивает его восторг всякий раз, когда он пишет о жестоком, но успешном преступнике. Он не скрывает своего презрения к жертвам, или отбывающим свой срок в тюрьме, или к людям, которые, совершив преступление, потеряли голову и потому были найдены. Среди его героев есть некий Эдмон де Поммерэ, убедивший свою любовницу быть соучастницей ее же собственного убийства, а также Джордж Джозеф Смит, который ночью мог предаваться страстной любви со своей женой, а утром хладнокровно убить ее. В конце концов, Фрик считает, что совесть — это что-то вроде червеобразного отростка. Отсеки ее и выбрось — и ты будешь только лучше себя чувствовать. Фрика не тревожат обычные барьеры со стороны совести. Об этом он сам свидетельствует в своих книгах. И вот опять же. Человек, который пришел в дом Ливи вместо него, знал этот дом. Фрик знал этот дом. Это он был тем рыжеволосым человеком, чуть ниже ростом, чем Ливи, поскольку одежда сэра Рубена оказалась ему почти впору. Вы видели Фрика, знаете его рост — думаю, что около пяти футов одиннадцати дюймов, — и его каштановую гриву. Вероятно, на преступнике были хирургические перчатки — Фрик, напоминаю вам, хирург, он мог прихватить их в госпитале. Это был человек методичный и смелый — хирурги обязаны быть методичными и смелыми. Теперь возьмем другую сторону. Человек, тащивший нашего покойника до самого Бэттерси, должен был и раньше иметь дело с трупами. Он должен был уметь обращаться с трупами, то есть быть хладнокровным, проворным и достаточно черствым. Все хирурги таковы. Он должен был быть сильным человеком, чтобы пронести труп по крышам и запихнуть его в окно ванной комнаты Типпса. Фрик — человек мощного телосложения и к тому же член Альпийского клуба. Вероятно, на нем были хирургические перчатки, и он спустил тело с крыши на хирургических бинтах. Это снова указывает нам на хирурга. Несомненно, что преступник должен был хорошо знать район. Фрик живет в соседнем доме. Горничная Типпса, которую вы допрашивали, слышала топот на крыше соседнего дома. Обратите внимание, всякий раз, когда мы беремся за Фрика, обнаруживается его связь с преступлением, тогда как подозрения в адрес Миллигана, Типпса и Кримплсхэма не дали нам ровным счетом ничего.

— Великолепно, Уимзи, но все не так просто, как вы обрисовали. Что делал Ливи у Фрика в ночь на понедельник, появившись там с такими предосторожностями?

— Ну, у вас есть объяснение Фрика.

— Вздор это, Уимзи. Вы сами сказали, что его объяснение никуда не годится.

— Превосходно. Оно не годится. Значит, Фрик лгал. А лгал он для того, чтобы скрыть правду.

— Ладно, но зачем ему было вообще упоминать об этом?

— Потому что Ливи, вопреки всем ожиданиям, видели на углу той улицы. Для Фрика это был крайне неприятный инцидент. Ему показалось, что лучше всего заранее дать этому объяснение — некое подобие объяснения. Без сомнения, он рассчитывал, что никому не придет в голову связывать исчезновение Ливи и инцидент в Бэттерси.

— Хорошо, но это снова возвращает нас к первому вопросу. Зачем Ливи в ту ночь отправился к Фрику?

— Не знаю, но каким-то образом он все же попал туда. Зачем Фрик скупил все акции перуанской нефтяной компании?

— Не знаю, — сказал Паркер в свою очередь.

— Во всяком случае, — продолжал Уимзи, — Фрик ожидал его и собирался сам открыть ему дверь, чтобы Каммингс не смог увидеть посетителя.

— Но ведь посетитель опять ушел в десять часов.

— Ну, Чарльз, от вас я такого не ожидал. Похоже, Сагг на вас дурно влияет. Кто видел, как он пришел? Кто-то сказал: «Добрый вечер» — и пошел дальше по улице. И вы верите, что это был Ливи, только потому, что Фрик не потрудился признаться, что это был не он?

— Вы хотите сказать, что Фрик беззаботно прогулялся до Парк-Лейн, оставив Ливи — живого или мертвого — у себя дома, не заботясь о том, что того может обнаружить Каммингс?

— У нас есть свидетельство Каммингса, что он ничего подобного не делал. Через несколько минут после того, как затихли шаги вышедшего из дома, Фрик позвонил в колокольчик из библиотеки и приказал Каммингсу закрыть на ночь наружную дверь.

— Значит...

— Ну конечно, ведь есть же еще один боковой вход в дом, так я предполагаю, вы даже знаете где, об этом рассказал Каммингс, — через госпиталь.

— Ну хорошо, но где был Ливи?

— Ливи вошел в библиотеку и больше никогда из нее не выходил. Вы были у Фрика в библиотеке. Где бы вы на его месте спрятали труп?

— В спальне — это соседняя комната.

— Значит, именно там Фрик его и спрятал.

— Но предположим, что кто-нибудь из слуг зашел туда, чтобы постелить постель?

— Этим занимается экономка не позже десяти часов.

— Так... Но Каммингс всю ночь слышал шум, который производил Фрик.

— Он слышал, как тот два или три раза входил и выходил.

— Вы хотите сказать, что Фрик провернул дело до трех часов ночи?

— Почему до трех? Каммингс ни разу не видел его, пока тот не позвал его в восемь утра, чтобы принесли завтрак.

— Но ведь в три часа Фрик принимал ванну.

— Я не говорю, что он не возвращался с Парк-Лейн до трех часов. Но я не думаю, что Каммингс пошел наверх и поглядел в замочную скважину, чтобы убедиться, что это именно его хозяин принимает ванну.

Паркер снова задумался.

— А как насчет пенсне Кримплсхэма? — спросил он.

— Вот это загадка, — ответил лорд Питер.

— А при чем здесь ванна Типпса?

— Чистейшая случайность, вероятно, или дьявольское совпадение.

— И вы думаете, что весь этот сложнейший замысел мог оформиться в голове у преступника за одну ночь?

— Никоим образом. Он был задуман, как только в работный дом поступил этот человек, имевший некоторое поверхностное сходство с Ливи. У Фрика было в распоряжении несколько дней.

— Понимаю.

— Фрик проговорился во время расследования. Он разошелся во мнениях с Гримбоулдом относительно времени, прошедшего после смерти этого человека. Если средней руки специалист вроде Гримбоулда осмеливается не согласиться со светилом, то это значит, что он чувствует твердую почву под ногами.

— Выходит, если ваша гипотеза верна, Фрик допустил ошибку.

— Да. Очень незначительную. Он старался — с чрезмерным усердием — сбить с толку всех присутствовавших на суде, особенно доктора из работного дома, рассчитывая на то, что люди не станут повторно возвращаться к уже проанализированным фактам и пересматривать свои выводы.

— Что же заставило его потерять голову?

— Цепь непредвиденных событий. В частности, то, что ваш покорный слуга намеренно растрезвонил о своем интересе к трупу, найденному в ванне, и о знакомстве с неким инспектором Паркером, чья фотография совсем недавно гуляла по страницам газет в связи с делом об исчезновении сэра Ливи, а через некоторое время вышеупомянутого Паркера видели на судебном разбирательстве убийства в Бэттерси сидящим рядом с вдовствующей герцогиней Денверской. Фрик запаниковал и сделал все возможное, чтобы развести два преступления по углам и скрыть связь между ними. Кстати, многие преступники попадаются именно из-за своей чрезмерной осмотрительности.

Паркер задумчиво молчал.


Глава 11


— На улице туман, как всегда, — заметил лорд Питер.

Паркер хмыкнул и с раздражением стал надевать пальто.

— Мне доставляет, если можно так выразиться, величайшее удовлетворение, — продолжал благородный лорд, — что в нашей команде вся неинтересная и неприятная рутинная работа выполняется вами.

Паркер снова хмыкнул.

— Вы не предвидите никаких затруднений с получением ордера? — спросил лорд Питер.

Паркер хмыкнул в третий раз.

— Я полагаю, вы побеспокоились о том, чтобы все прошло тихо?

— Конечно.

— И весь персонал работного дома будет держать язык за зубами?

— Конечно.

— И полиция?

— Тоже.

— Потому что в противном случае полиции некого будет арестовывать.

— Мой дорогой Уимзи, неужели вы думаете, что я дурак?

— Я на это никогда и не надеялся.

Паркер хмыкнул в последний раз и ушел.

Лорд Питер сел за стол и погрузился в своего Данте. Но это не дало ему успокоения. В карьере частного детектива лорду Питеру очень мешало образование, полученное им в привилегированной частной школе. Несмотря на предостережения Паркера, он не всегда мог отбросить это наследие. Его ум еще в юности был извращен такими книгами, как «Лотереи» или «Приключения Шерлока Холмса», и нравственными принципами, которые те защищали. Он принадлежал к семье, в которой никто никогда не убил ни одной лисицы.

— К сожалению или к счастью, я всего лишь любитель, — сказал лорд Питер.

И тем не менее в процессе общения с Данте он принял решение.


В полдень он оказался на Харли-стрит. По вторникам и пятницам с двух до четырех часов дня любой желающий мог проконсультироваться у сэра Джулиана Фрика по поводу расстроенных нервов. Лорд Питер позвонил у входной двери.

— Вам назначено, сэр? — спросил слуга, открывший дверь.

— Нет, — ответил лорд Питер, — но не передадите ли вы сэру Джулиану мою карточку? Думаю, что он, может быть, примет меня и без предварительной записи.

Он опустился в кресло в уютной комнате, где пациенты сэра Джулиана дожидались его целительного совета. Страждущих было много. Две или три модно одетые женщины вели разговор о магазинах и слугах и дразнили крошечную собачку. В углу одиноко горбился крупный мужчина, с озабоченным видом все время поглядывавший на часы. Он контролировал финансы пяти стран, но не мог справиться с собственными нервами. Лорд Питер знал его в лицо. Это был Уинтрингтон, миллионер, пытавшийся покончить с собой несколько месяцев назад. Теперь финансы пяти стран находились в умелых руках сэра Джулиана Фрика. У камина расположился молодой человек, по виду военный. У него было преждевременно постаревшее морщинистое лицо, держался он прямо, но его беспокойные глаза реагировали на малейший шорох. На диване сиделаскромного вида пожилая женщина с маленькой девочкой. У девочки был апатичный и несчастный вид. Во взгляде женщины светилась нежность к ребенку и тревога, смягченная робкой надеждой. Рядом с лордом Питером сидела еще одна молодая женщина с маленькой девочкой, и лорд Питер обратил внимание на их широкие скулы и прекрасные, серые, широко расставленные глаза, выдававшие славян. Ребенок-непоседа наступил на дорогой, из патентованной кожи ботинок лорда Питера, и мать сделала девочке замечание по-французски, после чего повернулась к лорду Питеру, чтобы извиниться.

Mais je vous en prie, madame[5], — сказал молодой человек, — это пустяки.

— Она очень нервная, бедняжка, — сказала молодая женщина.

— Вы пришли проконсультироваться по поводу ее?

— Да. Он чудесный человек, этот доктор. Представьте себе, мсье, она никак не может забыть, бедное дитя, того, что ей пришлось увидеть. — Она наклонилась ближе к Питеру, чтобы девочка не могла слышать. — Мы бежали... Из умирающей от голода России... Шесть месяцев назад. Не осмеливаюсь вам рассказать, у нее такой острый слух, а потом крик, она вся дрожит, начинаются судороги — и все это повторяется снова и снова. Когда мы приехали, мы были похожи на скелеты — о Господи, — но сейчас уже получше. Она была бы покрепче, если бы не нервы, из-за которых бедняжка не может есть. Мы — те, кто постарше, — мы быстро забываем, в конце концов, можем заставить себя не думать об этом, — но дети! Когда люди молоды, мсье, они более впечатлительны, — добавила она по-французски.

Лорд Питер, вырвавшись из рабства британской сдержанности, находил удовольствие в общении на языке, в котором сочувствие не обречено на немоту.

— Но сейчас ей уже лучше, гораздо лучше, — с гордостью говорила мать, — это великий доктор, он творит чудеса.

— Да, это драгоценный человек, — ответил лорд Питер по-французски.

— Ах, мсье, да это настоящий святой, он просто творит чудеса! — продолжала она, мешая французские фразы с английскими. — Мы все время молимся за него — Наташа и я, каждый день. Верно, дорогая? И подумайте только, что этот великий человек, этот знаменитый человек делает все это совершенно бесплатно. Когда мы приехали сюда, у нас не было даже теплой верхней одежды — мы были разорены, погибали от голода. А поскольку мы происходим из хорошей семьи, увы, мсье, в России, как вы знаете, мы терпели только оскорбления и унижение. И вот великий сэр Джулиан видит нас, он говорит: «Мадам, ваша девочка очень меня заинтересовала. Больше ни слова. Я буду лечить ее бесплатно — за эти прекрасные глаза!» Ах, мсье, это святой, настоящий святой! И Наташе сейчас стало лучше, гораздо лучше.

— О мадам, я желаю вам счастья!

— Ну а вы, мсье? Вы такой молодой, здоровый, сильный — неужели вы тоже страдаете? Вероятно, это все последствия войны?

— Кое-какие остатки контузии после взрыва снаряда, — ответил лорд Питер.

— Ах да. Столько хороших, смелых молодых людей...

— Сэр Джулиан может уделить вам несколько минут, милорд, если вы сейчас пройдете со мной, — сказал слуга.

Лорд Питер поклонился своей соседке и прошел через комнату ожидания. Когда дверь приемного кабинета закрылась за ним, он припомнил, как однажды он, переодетый, вошел в штабной кабинет одного немецкого офицера. Сейчас он испытывал то же чувство — словно он оказался в ловушке.


Лорд Питер видел сэра Джулиана несколько раз издали, но ни разу вблизи. Теперь, тщательно и довольно подробно описывая ему обстоятельства своего недавнего нервного срыва, он рассматривал сидящего перед ним человека. Это был крупный мужчина с невероятно мощными плечами и изящными кистями рук. Красивое бесстрастное лицо в ореоле рыжей гривы и бороды. Ярко-голубые глаза, жесткий, высокомерный взгляд. Это не были спокойные и дружелюбные глаза семейного доктора, это были задумчивые глаза вдохновенного ученого, они пронизывали собеседника насквозь.

«Ну, — подумал лорд Питер, — надеюсь, мне не придется расписывать ему все подробности».

— Да, — сказал сэр Джулиан, выслушав рассказ своего нового пациента, — так. Вы слишком напряженно работали. Бились над какой-то проблемой. Да. Вероятно, даже больше — вы мучили свой ум, если можно так выразиться?

— Я оказался лицом к лицу с очень тревожащим меня стечением обстоятельств.

— Так. Вероятно, неожиданно.

— Да, действительно очень неожиданно.

— И за этим последовал период умственного и физического напряжения. Неожиданное стечение обстоятельств носило для вас личный характер?

— Скажем так, оно потребовало немедленного принятия решений относительно моих дальнейших действий, — да, в этом смысле оно, несомненно, носило личный характер.

— Без сомнения, вам пришлось взять на себя какую-то ответственность.

— Очень серьезную ответственность.

— Касающуюся и других, помимо вас?

— Напрямую касающуюся одного лица и очень многих — косвенно.

— Итак, приступ случился ночью. Вы сидели в темноте?

— Нет, сначала при свете. Затем я сам его выключил.

— Да, несомненно, это действие естественно пришло вам в голову. Вам было тепло?

— Думаю, что камин к тому времени уже погас. Мой слуга говорит, что, когда я вошел к нему, у меня зубы стучали.

— Так. Вы живете на Пикадилли?

— Да.

— Как я понимаю, там всю ночь интенсивное движение транспорта?

— О, как правило.

— Именно так. Теперь об этом вашем решении — вы приняли его?

—Да.

— Вы решили предпринять какое-то действие, в чем бы оно ни заключалось.

— Да.

— Так. Ваш план, вероятно, подразумевал и некоторый период бездействия?

— Относительного бездействия — да.

— Или неопределенности — можем мы это так сформулировать?

— Да, неопределенности, конечно.

— Возможно, и некоторой опасности?

— Не думаю, что в то время у меня были такие мысли.

— Значит, это были обстоятельства, в которых вы, вероятно, не могли себя представить?

— Да, если вы так ставите вопрос.

— Именно так. Да. У вас были частые приступы такого рода в 1918 году?

— Да, я был очень болен в течение нескольких месяцев.

— Ясно. А с тех пор они случались не так часто?

— Я бы сказал, редко.

— Так. А когда это было в последний раз?

— Около девяти месяцев назад.

— При каких обстоятельствах?

— Меня беспокоили кое-какие семейные дела. Надо было принять решение о вложении денежных средств, и на мне лежала большая ответственность.

— Так. В прошлом году, мне кажется, вас очень интересовало одно полицейское расследование?

— Да, я тогда увлекся поисками пропавшего изумрудного ожерелья из коллекции лорда Эттенбери.

— Расследование потребовало от вас определенных умственных усилий?

— В общем, да. Но я занимался этим с большим удовольствием.

— Так. Но ваши умственные усилия при решении этой проблемы имели какие-либо дурные последствия физического характера?

— Никаких.

— Значит, нет. Вы чувствовали интерес, но никакого недомогания?

— Совершенно верно.

— Так. Вы занимались и другими исследованиями того же рода?

— Да, мелкими.

— С плохими последствиями для вашего здоровья?

— Ни в малейшей степени. Наоборот. Я рассматриваю мое участие в этих расследованиях как вид развлечения. Сразу же после войны я получил сильнейший удар, который, знаете ли, никак не способствовал улучшению моего состояния.

— A-а! Вы женаты?

— Нет.

— Нет, значит. Не позволите ли вы мне осмотреть вас? Подойдите чуть-чуть ближе к свету. Я хочу посмотреть ваши глаза. У кого вы консультировались до этого?

— У сэра Джеймса Ходжеса.

— А! Да, это печальная потеря для всей медицины. Действительно великий человек, настоящий ученый. Так. Благодарю вас. Теперь я хочу испытать на вас это маленькое изобретение.

— Для чего?

— Ну... Оно скажет мне многое о ваших нервных реакциях.

Последовавший осмотр имел чисто медицинский характер. Когда он был закончен, сэр Джулиан сказал:

— Итак, лорд Питер. В своих выводах я постараюсь избегать технических терминов...

— Благодарю, — перебил его Уимзи, — это очень любезно с вашей стороны. Я чувствую себя полным дураком, когда приходится иметь дело с длинными непонятными словами.

— Вы любите домашние театральные представления, лорд Питер?

— Не особенно, — ответил Питер, искренне изумленный. — Как правило, это ужасная скука. А что?

— Я был уверен в обратном, — сухо проговорил специалист. — Ну так вот. Вы прекрасно понимаете, что напряжение, которому подверглась ваша нервная система во время войны, не прошло для организма бесследно. Он оставило то, что можно назвать старыми ранами вашего мозга. Ощущения, получаемые нервными окончаниями, передаются в мозг и производят там мелкие физические изменения — изменения, которые мы только начинаем распознавать, даже с помощью самых тонких приборов. Эти изменения, в свою очередь, вызывают определенные ощущения, или, если выразиться более точно, ощущения — это те имена, названия, которые мы даем этим изменениям в тканях, когда мы воспринимаем их. Мы называем их «ужас», «страх», «чувство ответственности» и так далее.

— Да, я слежу за вашей мыслью.

— Очень хорошо. Далее, если вы повторно подвергаете воздействию поврежденные участки мозга, то вы рискуете потревожить старые раны. Я хочу этим сказать, что если вы получаете какие-либо нервные раздражения, вызывающие реакции, которые мы называем «ужас», «страх» или «чувство ответственности», то они могут продолжать и далее воздействовать на определенные участки мозга, используя первоначальный канал, и, в свою очередь, повлекут физические изменения — отсюда ужас перед немецкими минами, ответственность за жизни ваших солдат, напряженное внимание и неспособность различить незначительные шумы на фоне подавляющего грохота пушек.

— Да, понимаю.

— Да. Вам следует избегать такого рода ситуаций. Вы должны научиться быть безответственным, лорд Питер.

— Мои друзья говорят, что я и так слишком безответственный.

— Очень возможно. Чувствительный нервный темперамент часто бывает следствием заторможенной психики.

— О! — вскинул брови лорд Питер.

— Да. Та ответственность, о которой вы говорили, все еще лежит на вас?

— Да, лежит.

— Вы уже выполнили тот план, на который решились?

— Нет еще.

— Вы чувствуете себя обязанным довести дело до конца?

— О да, теперь я уже не могу выйти из игры.

— И вы ожидаете, что нервное и умственное напряжение будет продолжаться?

— В определенной степени.

— И вы ожидаете, что оно продлится довольно долго?

— Нет. Теперь уже нет.

— A-а! Но ваши нервы сейчас далеко не в лучшей форме.

— В самом деле?

— Да. Ничего такого, о чем следовало бы беспокоиться, но, подвергаясь такому напряжению, вы должны быть внимательным к своему здоровью, а после этого обязательно дайте нервам полный отдых. Как насчет путешествия на Средиземное море или в другие теплые края?

— Спасибо. Я это обдумаю.

— А тем временем, чтобы поддержать вас в ближайшее трудное время, я выпишу вам кое-что для укрепления нервной системы. Это лекарство не даст вам полного выздоровления, но поможет продержаться в трудный период.

— Благодарю вас.

Сэр Джулиан встал и прошел в маленький хирургический кабинет, примыкающий к приемной. Лорд Питер наблюдал, как он там что-то делает — что-то кипятит и пишет. Наконец он вернулся, держа в руках листок бумаги и шприц.

— Вот вам рецепт. А сейчас, если вы просто закатаете свой рукав, я приму кое-какие меры, необходимые в данный момент.

Лорд Питер послушно закатал левый рукав. Сэр Джулиан Фрик выбрал место на его предплечье и смазал его йодом.

— Что вы собираетесь мне вколоть? Какой-нибудь вирус?

— Не совсем, — рассмеялся хирург. — Думаю, что вы уже знакомы с этой жидкостью.

— Да, конечно, — ответил лорд Питер. Он как зачарованный следил за холодными пальцами и неуклонно приближающейся иглой. — Да, меня раньше кололи, и, знаете ли, я совсем не боюсь уколов.

Он поднял правую руку и сомкнул пальцы вокруг запястья хирурга в железной хватке.

Тишина грянула как удар грома. Голубые глаза были неподвижны; они ровно пылали под прикрытыми веками, которые затем медленно поднялись: взгляд серых глаз встретил взгляд голубых — холодный, острый — и выдержал его.

Когда любовники смотрят друг на друга, все звуки мира затихают, слышно только их дыхание. Сейчас, в полной тишине, двое дышали в лицо друг другу яростью.

— Как вам угодно, лорд Питер, — вежливо сказал сэр Джулиан, прекрасно владевший собой.

— Боюсь, что вел себя как осел, — сказал лорд Питер, — но я всегда терпеть не мог эти колючие штуковины. Однажды, когда мне делали укол, игла пошла не туда, куда надо, и заставила меня здорово помучиться. С тех пор шприцы меня немного нервируют.

— Ну, в таком случае, — ответил сэр Джулиан, — разумнее будет воздержаться от инъекции. Это может вызвать как раз те ощущения, который мы желали бы избежать. Возьмите лучше рецепт и постарайтесь ослабить, насколько это возможно, ожидающее вас нервное напряжение.

— Да, конечно, благодарю вас, — ответил лорд Питер. Он неторопливо опустил рукав и аккуратно застегнул запонку. — Весьма вам обязан. Если у меня появятся новые неприятные симптомы, я загляну к вам еще раз.

— О, милости прошу... — весело ответил сэр Джулиан. — Только в следующий раз договоритесь о приеме заранее. В ближайшие дни мне предстоит напряженная работа. Надеюсь, ваша матушка в добром здравии. Я видел ее на днях на судебном разбирательстве. Вам надо было побывать там. Это было бы для вас интересно.


Глава 12


Мерзкий сырой туман разъедает горло и глаза. Не видно даже собственной вытянутой руки. Ноги спотыкаются о могилы бедняков.

Ощущение теплого шерстяного полупальто Паркера под пальцами успокаивает и утешает. Его плечо было рядом и в передрягах похуже. Сейчас ты цепляешься за него, боясь оторваться. Смутные фигуры людей, идущих впереди, похожи на призраков.

— Поосторожней, джентльмены, — говорит чей-то бесцветный голос из желтой мглы тумана, — как раз здесь где-то находится открытая могила.

Отходишь вправо и тут же вязнешь в ледяной массе только что выкопанной глины.

— Держитесь, старик, — говорит Паркер.

— А где леди Ливи?

— В морге; с ней герцогиня Денверская. Ваша мать просто чудо, Питер.

— Ну, еще бы.

Кто-то впереди помахал фонарем: тусклое синее пятно света качнулось в тумане.

— Вот мы и пришли, — сказал чей-то голос.

Из тьмы выступили две громоздкие фигуры, словно из Дантова ада.

— Ну как, закончили? — спросил кто-то.

— Почти закончили, сэр. — И демоны снова принялись за работу, орудуя лопатами, нет, шпагами.

Кто-то чихнул, и Паркер назвал по имени простуженного, закутанного по самые глаза человека:

— Это мистер Ливит, он представляет здесь министерство внутренних дел. Лорд Питер Уимзи. Мы сожалеем, что пришлось вытащить вас из дому в такую погоду, мистер Ливит.

— Это входит в мои обязанности, — сказал мистер Ливит охрипшим голосом.

Еще несколько минут слышится стук лопат. Металлический стук отброшенных в сторону инструментов. Демоны наклоняются над черной дырой могилы.

Рядом появляется чернобородая фигура. Человека представляют — это начальник работного дома.

— Очень неприятное дело, лорд Питер. Вы уж простите меня, но я надеюсь, что вы и мистер Паркер ошиблись.

— Мне бы тоже хотелось так думать.

Тяжелый, облепленный землей гроб достают из могилы.

— Поосторожнее, парни. Сюда. Вам видно? Не наткнитесь на чей-нибудь надгробный камень — они здесь на каждом шагу. Вы готовы?

— Вы правы, сэр. Идите вперед с фонарем, а мы пойдем за вами.

Тяжелые, неуклюжие шаги. Рука снова хватается за плечо мистера Паркера.

— Это вы, старина? Ой, простите, мистер Ливит, я думал, что это Паркер.

— Эй, Уимзи, вот вы где.

Еще какие-то могилы. Покосившийся набок могильный камень. Скользкая трава под ногами, потом скрип и скрежет гравия.

— Сюда, джентльмены. Здесь ступеньки.

И вот морг. Отсыревший красный кирпич и шипение газовых ламп. Две женщины в черном и доктор Гримбоулд. С тяжелым стуком гроб опускают на стол.

— Ты взял с собой отвертку, Билл? Спасибо. Поосторожней с долотом. Эти доски сильно размокли, сэр.

Несколько долгих скрипов. Рыдания. Голос герцогини, добрый, но решительный:

— Кристина, дорогая, не надо плакать.

Гул голосов. Шаткой походкой Дантовы демоны удаляются. Добрые, приличные демоны в плисовых штанах.

Голос доктора Гримбоулда — холодный и отстраненный, словно в кабинете врача-консультанта:

— Мы не хотим без нужды расстраивать вас, леди Ливи. Вы только скажите нам, что искать... Какие-ни-будь приметы... чтобы?.. Да, да, конечно. А еще? Да. Золотые пломбы? Да... на нижней челюсти, предпоследний справа? Да. Все зубы в сохранности? Нет? Какая-нибудь родинка? Да... как раз над левым соском? О, прошу прощения, как раз под... аппендицитом? Да... Длинная... Да... посредине? Да, понятно... след ожога на руке? Да, не знаю, сможем ли мы его найти... да... Какой-нибудь незначительный дефект, который помог бы нам?.. Ах да, артрит. Да, благодарю вас, леди Ливи, это совершенно ясно. Не подходите, пока я не разрешу. Помогите, Уингейт!

Пауза. Бормотание:

— Вытащили? Думаете, после смерти? Да, я тоже так считаю. А где доктор Колгроув? Вы посещали этого пациента? Да. Вы его вспоминаете?.. Нет? Вы совершенно уверены в этом? Так, мы не имеем права совершить ошибку, вы это знаете. Да, но есть определенные причины того, что сэр Джулиан не может здесь присутствовать. Я спрашиваю вас, доктор Колгроув. Так, вы уверены? Это все, что я хочу знать. Пожалуйста, мистер Уингейт, поднесите свет ближе. Эти жалкие гробы слишком быстро пропускают влагу. А что вы думаете об этом? Так, хорошо, это уже почти без сомнений, верно? А кто делал трепанацию? А, Фрик, конечно. Я хотел сказать, что они здорово работают в этом госпитале Святого Луки. Прекрасно, не правда ли, доктор Колгроув? Прекрасный хирург, я видел его, когда он работал в больнице у Гая. О нет, я давно уже этим не занимаюсь, потерял сноровку... У вас здесь есть полотенце, сэр? Спасибо. Над головой, пожалуйста, я думаю, что мы можем найти еще один шов здесь. А теперь, леди Ливи, я хочу попросить вас взглянуть на этот шрам — посмотрим, сможете ли вы его узнать. Я уверен, что вы нам очень поможете, если будете держаться стойко. Попробуйте, вам не придется увидеть ничего, кроме того, что абсолютно необходимо.

— Люси, не оставляй меня!

— Нет, милая.

Окружившие стол мужчины расступились. Яркий свет от электрической лампочки упал на белые волосы герцогини.

— Ох, да... Боже мой! Нет, нет, я никак не могу ошибиться. Здесь еще этот смешной завиток — я видела его сотни раз. О, Люси, это Рубен!

— Еще один момент, леди Ливи. Эта родинка...

— Я... Я думаю... да, как раз на этом месте.

— Так. А шрам — он имел треугольную форму — как раз над локтем?

— Да... О Господи, да.

— Это он?

— Да, да...

— Я должен получить от вас четкий ответ, леди Ливи. Можете ли вы на основании этих трех признаков идентифицировать тело как тело вашего мужа?

— О, я должна это сделать, должна? Ведь совпадения быть не может? Это мой муж. Это Рубен, о-о...

— Благодарю вас, леди Ливи. Вы держались очень мужественно и очень помогли нам.

— Но... Я все еще не понимаю. Как он оказался здесь? Кто совершил это ужасное убийство?

— Успокойся, милая, — сказала герцогиня, — этот человек будет наказан.

— Да, но как это жестоко! Бедный Рубен! Кто мог желать его смерти? Я могу взглянуть на его лицо?

— Нет, дорогая, — сказала герцогиня. — Это невозможно. Пойдем выйдем отсюда, не надо огорчать докторов и всех других.

— Нет, нет, они были так добры ко мне. Ой, Люси!

— Поедем домой, дорогая. Мы вам больше не нужны, доктор Гримбоулд?

— Нет, герцогиня, спасибо. Мы очень признательны вам и леди Ливи за то, что вы пришли.

Последовала пауза. Паркер, собранный и внимательный, проводил женщин к ожидавшему их автомобилю. Когда он вернулся, говорил доктор Гримбоулд:

— Я думаю, лорд Уимзи должен понять... подтверждение его выводов... Да, на заседании суда я очень нервничал... Да... Леди Ливи... замечательно четкое и убедительное свидетельство... Да... В высшей степени страшное дело. А, мистер Паркер... вы и лорд Питер Уимзи оказались совершенно правы, верно я понимаю? Действительно? С трудом верится этому. Такой выдающийся человек... Как вы сказали: когда великий ум принимается за преступление... Да... Вот, посмотрите сюда. Изумительная работа, изумительная! Прекрасные разрезы... вот здесь, например, — видите? — левое полушарие... А здесь — через мозолистое тело, а вот опять — поперечное сечение через деформированные от удара ткани. Чудесно. Ах, я бы хотел увидеть его мозг, мистер Паркер. Силы небесные! Лорд Питер, вы не представляете, какой удар нанесли нашей профессии — да что там! — всему цивилизованному миру! Эх, мой дорогой сэр!.. Что вы говорите? Попросить об одолжении? Конечно, мой рот на замке! Я понимаю — интересы следствия...

Обратный путь через кладбище. Снова туман и скрежет гравия.

— Ваши люди готовы, Чарльз?

— Они уже на пути к госпиталю Святого Луки. Я отослал их, когда провожал леди Ливи к машине.

— А кто с ними?

— Сагг.

— Сагг?

— Ну да. Бедняга! Они вызвали его на ковер в Управление за провал всего дела. Все показания Типпса насчет его приключений в ночном клубе подтвердились, знаете ли. Девушку, которую он угощал виски, разыскали, она пришла и опознала его. В полиции решили, что это дело не заслуживает внимания, и отпустили Типпса и мисс Хоррокс. После этого они заявили Саггу, что он превысил свои полномочия и в дальнейшем надо быть более осторожным. Надо, конечно, но ведь дурака от глупости не вылечишь. И все же мне его жаль. Ему пойдет на пользу сегодняшняя прогулка — пусть посмотрит, как выглядит смерть вблизи. В конце концов, Питер, у нас с вами были кое-какие преимущества перед ним.

— Да. Впрочем, все это не имеет значения. Кто бы ни участвовал в задержании, не должен опоздать. Сагг будет не хуже любого другого.

Сагг — редкий случай в его карьере — прибыл вовремя.


Паркер и лорд Питер расположились в гостиной на Пикадилли, 110а. Лорд Питер играл Баха, а Паркер читал Оригена, когда Бантер объявил о приходе Сагга.

— Мы взяли убийцу, сэр, — сказал инспектор.

— Милостивый Боже! — воскликнул Питер. — Живого?

— Мы прибыли как раз вовремя, милорд. Слуга пытался нас задержать, но мы прошли прямо в библиотеку. Он сидел там и что-то писал. Увидев нас, он попытался схватить шприц, но мы оказались быстрее его, милорд. Мы вовсе не хотели, чтобы он выскользнул у нас из рук, раз уж дело зашло так далеко. Мы все тщательно обыскали и отправили его в участок.

— Так, значит, он сейчас в тюрьме?

— Да, конечно, в надежном месте, с двумя надзирателями, которые присматривают за ним, чтобы он не покончил с собой.

— Вы удивляете меня, инспектор. Хотите что-нибудь выпить?

— Спасибо, милорд. Хочу сказать, что я очень благодарен вам, — это дело грозило мне большими неприятностями. Если я был груб по отношению к вашей светлости...

— Ладно, инспектор, все в порядке, — торопливо ответил лорд Питер. — Мне просто повезло — была возможность кое-что узнать об убийце из других источников.

— Вы знаете, что сказал Фрик? — Великий хирург был теперь в глазах инспектора обыкновенным преступником. — Он заявил, что, когда мы схватили его, он как раз писал полное свое признание, адресованное вашей светлости. Полиция, конечно, получит его, но, увидев, что оно написано для вас, я захватил его с собой, чтобы вы первым прочли его. Вот оно.

И он передал лорду Питеру внушительную стопку бумаги.

— Спасибо, — сказал Питер. — Хотите послушать, Чарльз?

— Я не прочь.

И лорд Питер зачитал вслух признание сэра Джулиана.


Глава 13


«Дорогой лорд Питер!

Когда я был молодым человеком, я часто играл в шахматы с одним старым другом моего отца. Он был плохим стратегом, долго обдумывал каждый ход, и неизбежный мат всегда оказывался для него неожиданным. Он всякий раз настаивал, чтобы ему позволили отменить ход и сыграть по-другому. Я же всегда соблюдал правила и сейчас откровенно признаю, что вы выиграли эту партию. Мне остается либо сдаться и быть повешенным, либо бежать за границу и жить там в праздной и небезопасной безвестности. Я предпочитаю признать свое поражение.

Если вы читали мою книгу «Криминальный лунатизм», вы вспомните, что я в ней писал: «В большинстве случаев преступник выдает себя какой-нибудь неправильностью, аномалией, сопровождающей патологическое состояние его нервных тканей. Его психическая неустойчивость проявляется в различных формах: в чрезмерном тщеславии, заставляющем его хвастаться своим достижением; в неадекватной оценке важности нанесенной ему обиды или оскорбления, обусловленной галлюцинациями религиозного характера и толкающей его к признанию; самовлюбленность, вызывающая чувство ужаса или убежденность в совершенном им грехе, заставляющая его бежать, не позаботившись о сокрытии следов преступления; безрассудная самоуверенность, приводящая к пренебрежению самыми обычными предосторожностями, как в случае с Генри Уэйнрайтом, который оставил мальчика присматривать за останками убитой женщины, пока он сам ходил за кебом. Или, с другой стороны, нервозное недоверие к предчувствиям, пережитым в прошлом, заставляющее его вернуться на место преступления, чтобы убедиться, что все улики уничтожены. Я без колебаний заявляю, что совершенно здоровый человек, не страдающий религиозным или иным бредом, всегда может полностью обеспечить себя от разоблачения при условии, что преступление в достаточной степени обдумано заранее и если его расчеты не нарушит какая-нибудь совершенно непредвиденная случайность».

Последнее утверждение, как вы знаете, мне почти удалось доказать на практике. Две случайности, которые выдали меня, я никак не мог предвидеть. Во-первых, Ливи узнала какая-то девушка на Бэттерси-парк-роуд, что указало на возможную связь между двумя происшествиями. Во-вторых, Типпс договорился приехать в Денвер во вторник утром, благодаря чему вы узнали от вашей матери о трупе, найденном в квартире Типпса, и успели осмотреть его до приезда полиции. К тому же герцогиня Денверская поделилась с вами кое-какими подробностями из моей биографии. Если бы у меня была возможность разрушить эти две случайно возникшие цепочки фактов, то я отваживаюсь заявить, что вы никогда не смогли бы заподозрить меня, не говоря уж о получении достаточных доказательств для вынесения приговора.

Из всех человеческих эмоций, кроме, может быть, голода и страха, сексуальная потребность вызывает самые яростные и, при некоторых обстоятельствах, самые стойкие реакции. Тем не менее полагаю, я прав, утверждая, что в то время, когда я писал свою книгу, мой первоначальный порыв убить сэра Рубена Ливи был уже коренным образом модифицирован благодаря моей склонности к анализу. К животному вожделению и к первобытному человеческому желанию отомстить прибавилось рациональное намерение подкрепить мои собственные теории практикой. Если бы все обернулось так, как я планировал, то я отдал бы на хранение в Английский банк запечатанный конверт с отчетом о моем эксперименте, с указанием распорядителям моего завещания опубликовать его после моей смерти. Теперь, когда случай нарушил чистоту эксперимента, я доверяю этот отчет вам, человеку, которого он не может не заинтересовать, с просьбой ознакомить с ним научные круги, чтобы отдать должное моей репутации ученого.

Главными факторами, определяющими успех в любом предприятии, являются деньги и возможность, и, как правило, тот, кто обладает первым, имеет и второе. В самом начале моей карьеры, хотя я и был достаточно обеспеченным человеком, у меня не было абсолютной власти над обстоятельствами. По этой причине я и посвятил себя своей профессии и удовлетворился сохранением дружеских отношений с Рубеном Ливи. Это давало мне возможность быть в курсе его проблем, чтобы, когда настанет момент действия, я мог знать, каким оружием мне воспользоваться.

А тем временем я тщательно изучал криминологию — как по художественной литературе, так и фактически (моя книга по криминологии стала побочным продуктом этой деятельности) — и увидел, что в каждом убийстве реальной ключевой проблемой было как избавиться от трупа. Средства для убийства были у меня, как у врача, всегда под рукой, и я не собирался допустить какую-либо ошибку в этом отношении. Я также не был склонен предать себя в руки полиции из-за иллюзорного чувства греха. Единственная трудность состояла в том, чтобы уничтожить всякую связь между моей личностью и личностью покойника. Вы, вероятно, помните, что Майкл Финсбери в развлекательном романе Стивенсона отмечает: «Что действительно может довести человека до виселицы, так это чувство вины». Мне стало ясно, что один только факт наличия трупа не может считаться уликой, при условии, что никто не замечен в связи с этим конкретным трупом. Таким образом, мысль о замене одного трупа другим довольно рано пришла мне в голову, а вот возможность появилась только после того, как я стал практическим руководителем госпиталя Святого Луки и оказался совершенно свободен в выборе и обработке трупов. В ожидании удобного случая я внимательно следил за всем материалом, который поступал к нам для вскрытия.

Наконец врач из работного дома в Челси сообщил мне, что какой-то бродяга, проявлявший очень интересные нервные и мозговые реакции, был ранен обрушившимися на него строительными лесами. Я приехал туда, увидел пациента и был поражен сильным внешним сходством этого человека с сэром Рубеном.

Упавшая с большой высоты балка вызвала смещение четвертого и пятого позвонков и сильный ушиб спинного мозга, и казалось в высшей степени невероятным, что бродяга сможет когда-либо поправиться, психически или физически, и не было сомнений, что его дальнейшее существование будет абсолютно бесполезно и для него самого, и для кого-либо другого. Очевидно, что до недавнего времени он был вполне способен сам зарабатывать себе на жизнь, поскольку был довольно упитан, но состояние его одежды говорило о том, что он потерял работу и при нынешних обстоятельствах у него нет шансов найти ее. Я решил, что он очень хорошо подходит для моих целей, и поэтому провернул в Сити кое-какие дела, которые заранее подготовил. Упомянутые врачом из работного дома реакции представляли для меня интерес, и я их тщательно исследовал, после чего договорился, чтобы тело доставили в госпиталь к тому моменту, когда я закончу свои приготовления.

В среду и четверг той недели я частным образом договорился с разными брокерами, чтобы те скупили для меня акции одной перуанской нефтяной компании — «Перувиан ойлфилдз», стоимость которых упала почти до уровня стоимости макулатуры. Эта часть моего эксперимента стоила мне совсем немного, но я умудрился вызвать немалое любопытство и даже легкое волнение. В тот момент я, конечно, принял все необходимые меры к тому, чтобы мое имя нигде не фигурировало. Ухудшение состояния пациента вызвало у меня некоторое беспокойство, что мой больной может умереть раньше, чем я буду готов к этому, но с помощью инъекций соляного раствора я умудрился поддерживать его жизнь, и к концу субботы он даже стал проявлять не входившие в мои планы симптомы выздоровления.

Утром в понедельник на бирже заинтересовались перуанскими акциями. Очевидно, поползли слухи, что кто-то о них что-то знает, и уже в этот день я оказался не единственным покупателем. Я купил еще пару сотен акций на свое имя и предоставил бирже самой позаботиться о себе. Ко времени ленча я подстроил случайную встречу с сэром Ливи на углу Мэншн-Хаус. Как я и ожидал, он удивился, увидев меня в этой части Лондона. Я изобразил некоторое смущение и предложил отобедать вместе. Затем отвел его в относительно спокойное местечко, заказал там хорошего вина и выпил достаточно, чтобы он счел это причиной моего доверительного настроения. Я спросил его, как идут дела на бирже. Он ответил: «О, все прекрасно», но казался озабоченным и спросил меня, предпринял ли я что-нибудь в этом направлении. Я ответил, что время от времени развлекаюсь финансовыми операциями и что, говоря по правде, мне предложили одну хорошую сделку. При этих словах я с опаской оглянулся и придвинул свой стул поближе к нему.

— Я предполагаю, что вы ничего не знаете о компании «Перувиан ойлфилдз», верно? — спросил он.

Я вздрогнул, снова оглянулся и, наклонившись к нему, сказал едва слышно:

— Что ж, сказать по правде, знаю, но не хочу, чтоб об этом узнали все вокруг. Я решил хорошо на ней заработать.

— Но я думал, что это пустышка, — заметил он. — Они не платили дивидендов несчетное количество лет.

— Да, это так, — сказал я, — но они скоро начнут выплачивать. У меня есть надежный источник информации.

Он недоверчиво посмотрел на меня, но я опрокинул еще один бокал и нагнулся к его уху.

— Послушайте, — сказал я. — Я не выдам эту информацию первому встречному, но не против того, чтобы оказать вам и Кристине добрую услугу. Знаете, я всегда чувствовал к ней большую симпатию, еще с молодых лет. В тот раз вы меня обошли, но зла я на вас не держу и хотел бы сделать для вас обоих что-нибудь приятное.

К этому времени я был несколько взволнован, а он подумал, что я пьян.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказал он, — но я стреляный воробей, знаете ли, и всегда был таким. Мне бы хотелось получить от вас кое-какие подтверждения. — Он посмотрел на меня с хитрецой ростовщика.

— Я дам вам подтверждение, — ответил я, — но здесь небезопасно. Приходите ко мне сегодня вечером после ужина, и я покажу вам финансовый отчет компании.

— Как вам удалось заполучить его? — спросил он.

— Я все расскажу вам вечером, — ответил я. — Приходите в любое время после, скажем, девяти.

— На Харли-стрит? — спросил он, и я понял, что он собирается прийти.

— Нет, — сказал я, — в Бэттерси, улица Принс-Уэльс-роуд. Мне надо доделать кое-какую работу в госпитале. И послушайте, — добавил я, — не говорите ни единой душе о том, что придете ко мне. Сегодня я купил пару сотен этих акций на свое имя, и все уверены, что я что-то узнал. Если нас увидят вместе, то кое-кто поймет кое-что. Поверьте мне, говорить о таких вещах в таком месте, как это, небезопасно.

— Ладно, — сказал он. — Никому не скажу ни слова. Я загляну к вам около девяти. Вы уверены, что это надежное дело?

— В высшей степени, — заверил я его. И я действительно так думал.

После этого мы расстались, и я пошел в работный дом. Мой больной умер около одиннадцати часов. Я видел его сразу же после завтрака, и меня его смерть не удивила. Уладив обычные формальности с начальством работного дома, я договорился, что труп будет доставлен в госпиталь приблизительно к семи часам.

После полудня, поскольку в этот день мне не надо было находиться в госпитале на Харли-стрит, я заглянул к одному моему старому другу, который живет вблизи Гайд-парка, и нашел, что он как раз собирается уехать в Брайтон по какому-то делу. Мы с ним выпили чаю, после чего я проводил его к поезду, отправлявшемуся в 5.35 с вокзала Виктория. Когда я выходил с перрона, мне пришло в голову купить вечернюю газету, и я бездумно пошел к ближайшему киоску. Но на пути к нему я попал в толпу людей, бегущих к пригородному поезду. Я свернул и оказался в другом встречном потоке пассажиров, выходящих из подземки или стекавшихся со всех сторон к поезду, отправлявшемуся в 5.45 в Бэттерси и Уондсворт-Каммон. После некоторой борьбы я выбрался из этой толпы и поехал домой на такси. Оказавшись наконец в машине, я обнаружил чье-то пенсне в золотой оправе, зацепившееся за каракулевый воротник моего пальто. Время с 6.15 до семи я провел, пытаясь состряпать нечто похожее на липовый отчет компании для сэра Рубена.

В семь часов я прошел через свой личный вход в госпиталь и обнаружил, что фургон из работного дома только что доставил моего субъекта к боковой двери госпиталя. Я приказал перенести его прямо в прозекторскую и сказал служителю, Уильяму Уоттсу, что буду работать там всю ночь и сам подготовлю тело — инъекция консерванта будет здесь самым трудным делом. Отпустив его, я пошел домой и пообедал. Своему слуге я сказал, что весь вечер буду работать в госпитале, не знаю, когда вернусь, и добавил, чтобы он отправлялся спать, как обычно, в 10.30. Он привык к моим нерегулярным отлучкам и возвращениям. В своем доме в Бэттерси я держу только двоих слуг — Каммингса и его жену, которая мне готовит. Более грубую домашнюю работу делает приходящая горничная. Спальня слуг находится на верхнем этаже и выходит окнами на улицу Принс-Уэльс-роуд.

Пообедав, я расположился за столом в холле с кое-какими бумагами. К четверти девятого мой слуга убрал посуду, и я приказал ему принести мне сифон и подставку с несколькими графинами вина. После этого я отправил его вниз. В двадцать минут десятого в дверь позвонил Ливи, и я сам открыл ему. В другом конце холла появился мой слуга, но я крикнул ему, что все в порядке, и он ушел. На Ливи было пальто, надетое поверх вечернего костюма, в руках он держал зонтик.

— О, да вы насквозь промокли! — сказал я. — Как вы добрались сюда?

— Автобусом, — ответил он, — но дурак кондуктор позабыл высадить меня в конце улицы. Льет как из ведра, да и темень, как... Я не мог определить, где нахожусь.

Я был рад, что он не взял такси, но я и рассчитывал на это.

— Ваша мелочная экономия в один прекрасный день приведет вас к смерти, — заметил я. — Особенно в наше время. — И я оказался прав, хотя и не предполагал, что это будет и моя смерть. Повторяю, что не смог предвидеть этого.

Я усадил его у пылающего камина и налил ему виски. Он был в приподнятом настроении в связи с каким-то делом, связанным с аргентинской компанией, которое он должен был успешно завершить на следующий день. С четверть часа мы говорили о деньгах, после чего он сказал:

— Так, а как насчет ваших перуанских пустышек?

— Это вовсе не пустышки, — ответил я. — Можете сами убедиться, пролистав отчет компании.

Я провел его наверх в библиотеку и включил центральную люстру и лампу на письменном столе. Усадив его спиной к огню, я вынул из сейфа бумаги, которые сам состряпал. Он взял их и стал внимательно читать, низко склонившись над столом из-за своей близорукости, в то время как я поправлял поленья в камине. Как только я увидел, что его голова оказалась в удобном положении, я нанес ему сильный удар кочергой по шее, как раз по четвертому позвонку. Это была тонкая работа, поскольку требовалось так рассчитать силу удара, чтобы убить его, не повредив кожу, но мой профессиональный опыт оказался мне полезен. Он только один раз громко ахнул и бесшумно повалился на стол. Я положил на место кочергу и осмотрел его. У него была сломана шея, и он был мертв. Я отнес его в спальню и раздел; было без десяти минут десять. Я затолкал его под кровать, расстеленную на ночь, и привел в порядок бумаги в библиотеке. Затем я спустился по лестнице вниз, взял зонтик Ливи и вышел через парадную, крикнув «Спокойной ночи!» достаточно громко, чтобы было слышно на первом этаже, если слуги еще не спят. Я прошмыгнул по улице и, войдя в здание госпиталя через боковую дверь, бесшумно прошел к себе. Было бы весьма неприятно, если бы кто-нибудь увидел меня в этот момент, но я перегнулся через перила лестницы и услышал, что повариха и ее муж все еще разговаривают о чем-то в кухне. Я проскользнул тихонько в холл, поставил зонтик в стойку и позвонил. Когда появился слуга, я приказал ему запереть все, кроме моей личной двери в госпиталь. Подождав в библиотеке, пока он выполнит все это, я примерно в 10.30 услышал, как слуги улеглись спать. Я подождал еще с четверть часа и затем прошел в прозекторскую. Подкатив стол-носилки по коридору поближе к двери, я отправился за телом Ливи. Пришлось тащить его на себе вниз по лестнице, но ведь, если бы я спрятал труп в одной из комнат первого этажа, моим слугам могло прийти в голову выглянуть из спальни в течение тех нескольких минут, когда я был вне дома или запирал дверь, так что я решил не рисковать. Итак, я положил Ливи на стол-тележку, прикатил его в прозекторскую и там подменил им труп бродяги. Я пожалел, что приходится отказаться от мысли взглянуть на его мозг, но свежие следы трепанации могли бы вызвать подозрение. Было еще довольно рано, поэтому я потратил несколько минут на подготовку тела Ливи для анатомирования. После этого я погрузил бродягу на стол-тележку и отвез в дом. Было пять минут двенадцатого, и я подумал, что мои слуги, скорее всего, уже спят. Я пронес тело к себе в спальню. Оно было довольно тяжелым, хотя и полегче, чем тело Ливи, но мой опыт альпиниста кое-чему меня научил. Тут требуется не только сноровка, но и сила, а я сильный человек, во всяком случае для моего роста. Я положил труп в свою постель и с головой укрыл его одеялом — если кто-нибудь заглянет сюда в мое отсутствие, он увидит мирно спящего сэра Джулиана Фрика. Затем я разделся и надел на себя одежду Ливи, не забыв захватить с собой его очки, часы и прочие личные вещи. Чуть раньше половины двенадцатого я уже был на улице. В этот час люди только начали возвращаться домой из театров, и я легко нашел кеб на углу Принс-Уэльс-роуд. Я сказал человеку, чтобы он отвез меня к Гайд-Парк-Корнер. Там я вышел, хорошо заплатил ему сверх названной суммы и попросил забрать меня снова на этом же месте примерно через час. Он изъявил согласие, понимающе мне улыбнувшись, и я пошел по Парк-Лейн. Я прихватил с собой одежду в небольшом чемоданчике, а также мое пальто и зонтик Ливи. Добравшись до дома номер 9а, я увидел огни в некоторых окнах верхнего этажа. Вероятно, я пришел несколько преждевременно — из-за того, что старик отправил своих слуг в театр. Я подождал минут пять и услышал, как пробило четверть первого. Вскоре после этого все огни в доме погасли, и я вошел в дом, воспользовавшись ключом Ливи.

Когда я обдумывал план убийства, я сначала намеревался позволить Ливи исчезнуть из кабинета или столовой, оставив после себя только кучку одежды на каминном коврике. Но случайно мне удалось обеспечить отъезд леди Ливи из Лондона, и это позволило найти решение еще более загадочное. Я включил свет в холле, повесил на вешалку мокрое пальто Ливи, а его зонтик поставил в стойку. Шумно и тяжело ступая, я прошел в спальню и выключил свет с помощью дублирующего выключателя на лестничной площадке. Конечно, я достаточно хорошо знал дом. Не было ни малейшего шанса, что я могу наткнуться на кого-либо из слуг. Старик Ливи был человек без претензий и любил делать все сам. Он не утруждал своего камердинера чрезмерной работой и никогда не требовал услуг поздно вечером или ночью. В спальне я снял перчатки Ливи и надел хирургические, чтобы не оставить никаких предательских отпечатков пальцев. Поскольку я хотел создать впечатление, что Ливи лег спать, как обычно, я просто лег в постель. Самый простой и надежный метод показать, что какое-то действие было проделано, — это просто проделать его. Например, кровать, которую просто примяли чьи-то руки, никогда не будет выглядеть так, словно в ней спали. Конечно, я не посмел воспользоваться щеткой для волос Ливи, поскольку у меня волосы другого цвета, но проделал все остальное. Я предположил, чторассудительный старик вроде Ливи выставит свои ботинки на видное место, чтобы слуга мог почистить их, и путем дедукции пришел к выводу, что он должен был сложить свою одежду. Это было ошибкой, но не такой уж важной. Я также не забыл смочить его зубную щетку.

В час ночи я встал и при свете карманного фонарика переоделся в свою собственную одежду. Я не осмелился включить свет в спальне, поскольку на окнах были только легкие занавески. Я надел ботинки и уже за дверью пару старых галош. Лестница и холл были застланы толстым турецким ковром, и я не боялся оставить на нем следы. Я колебался, не хлопнуть ли мне напоследок входной дверью, но решил, что будет безопаснее воспользоваться ключом. (Сейчас он на дне Темзы — на следующий пень я бросил его через перила моста Бэттерси.) Я тихонько подошел к двери и несколько минут прислушивался. Я слышал, как мимо прошел постовой полицейский. Как только его шаги замерли вдали, я осторожно потянул на себя дверь. Она закрылась почти бесшумно, и я направился к месту, где меня должен был ждать кеб. На мне было пальто почти такого же покроя, что и пальто Ливи, кроме того, у меня хватило предусмотрительности захватить в чемоданчике складной цилиндр. Я надеялся, что кебмен не заметит, что на этот раз у меня нет зонтика. К счастью, проливной дождь на некоторое время сменился изморосью, и если он и заметил что-нибудь, то воздержался от замечаний. Я сказал ему, чтобы он остановился на улице Оуверстэнд-Мэншнс у дома номер 50, и там расплатился с ним, затем постоял под навесом у какого-то крыльца, пока кеб не скрылся в темноте. Затем я поспешил к своей боковой двери и вошел в госпиталь. Было приблизительно без четверти два, и передо мной стояла, пожалуй, самая трудная часть плана.

Моей первой задачей было так изменить внешность моего субъекта, чтобы устранить всякое, даже поверхностное сходство как с Ливи, так и с бродягой из работного дома. Мне казалось, что этого будет вполне достаточно, поскольку бродягу вряд ли кто станет оплакивать и суетиться из-за него. Его присутствие в анатомическом театре было вполне объяснимо, и представитель работного дома будет всегда под рукой, чтобы дать нужную информацию о нем. Даже в случае, если путь Ливи будет прослежен до моего дома, не составит труда доказать, что данный труп никак не принадлежит ему. Чисто выбритое лицо, немного бриолина для волос, маникюр — и в моем молчаливом соучастнике уже невозможно было узнать бродягу из работного дома. Его руки были хорошо отмыты еще в госпитале и, несмотря на наличие мозолей, не имели признаков глубоко въевшейся грязи. Конечно, у меня не было возможности проделать всю эту работу настолько тщательно, насколько мне хотелось, так как времени было в обрез. Я не знал, сколько времени мне понадобится, чтобы избавиться от него, и, более того, я боялся, что вот-вот начнется трупное окоченение, которое очень усложнит мою задачу. Когда я выбрил его достаточно, на мой взгляд, хорошо, я достал крепкую простыню и пару широких бинтов, обернул его простыней и тщательно перевязал, проложив слои ваты в тех местах, где бинты могли оставить на теле полосы или потертости.

Теперь подошла самая трудная и рискованная часть работы. Я уже решил про себя, что единственным подходящим способом убрать труп из дома был путь через крышу. Пройти через садик позади дома в такую дождливую погоду означало бы оставить после себя предательские следы. Тащить на себе глубокой ночью покойника по улице пригорода было бы за пределами практической целесообразности. На крыше же, с другой стороны, тот же дождь, который выдал бы меня на земле, становился моим другом.

Чтобы попасть на крышу, надо было пронести мой груз на верхний этаж дома, пройти мимо комнаты слуг и выпихнуть его наружу через люк в кладовке. Если бы речь шла о том, чтобы спокойно выйти самому, то я не боялся бы разбудить слуг, но сделать это неся на себе тяжелый труп было гораздо труднее. Это было бы возможно при условии, что слуги спят крепким сном, но если они не спят, то тяжелая походка на узкой лестнице и скрежет ключа в замке люка были бы слишком явно слышимы. Я тихонько поднялся по лестнице на верхний этаж и послушал у их двери. К моему неудовольствию, в этот момент слуга застонал и что-то пробормотал, переворачиваясь на другой бок.

Я посмотрел на часы. Мои приготовления заняли почти час, ни больше и ни меньше, и мне не хотелось выбираться на крышу, когда уже начнет светать. Я решил сделать смелый шаг и заодно обеспечить себе алиби. Без всяких предосторожностей в отношении шума я вошел в ванную комнату, открыл краны с горячей и холодной водой и выдернул затычку из ванны.

У моих домашних часто возникал повод жаловаться на мою привычку пользоваться ванной в любое время ночи. Шум воды, льющейся в ванну, не только разбудит всех спящих на улице Принс-Уэльс-роуд, куда выходят окна ванной комнаты, но вдобавок к этому моя ванна при заполнении ее водой немилосердно булькает и глухо стучит, при этом часто и трубы начинают громко гудеть. На этот раз, к моему великому удовольствию, ванна была в превосходной форме, завывая, свистя и бухая, словно железнодорожная станция. Я выдержал пять минут такого шума, затем, рассчитав, что к этому моменту все спящие вокруг исчерпали свои проклятия в мой адрес и засунули свои головы под подушки, чтобы спрятаться от шума, я прикрутил краны, оставив только небольшой ручеек воды, вливающейся в ванну, вышел, не забыв оставить включенным свет, и запер за собой дверь. Затем я взвалил на плечи труп и понес его наверх, ступая как можно легче.

Кладовка представляет собой небольшой чердак и располагается по другую сторону лестничной площадки напротив спальни слуг и ванной комнаты. В ее потолке имеется люк, к которому можно добраться с помощью короткой деревянной лестницы-стремянки. Я приставил к стене эту лестницу, поднял по ней и пропихнул наружу труп бродяги и выкарабкался на крышу вслед за ним. Вода все еще с шумом врывалась в ванну, которая шумела и гудела, словно пытаясь переварить железную цепь, а трубы выли и стонали на все лады. Я не боялся, что кто-нибудь услышит какие-либо другие звуки. Я вытащил лестницу за собой на крышу и закрыл люк.

Между моим домом и последним зданием улицы Квин-Кэролайн-Мэншнс имеется зазор шириной всего в несколько футов. Я припомнил, что, когда Мэншнс только начинала застраиваться, возник какой-то спор по поводу уличного освещения, но я полагаю, что обе стороны как-то его уладили. Во всяком случае моя семифутовая лестница благополучно легла над щелью между домами. Я крепко привязал моего бедняка к лестнице и толкал ее, пока она не легла на парапет крыши соседнего дома. Затем я разбежался, прыгнул через щель и легко приземлился по другую сторону.

Остальное оказалось еще проще. Я пронёс своего бедняка по плоским крышам, намереваясь оставить его на чьей-нибудь лестнице или в дымовой трубе. Я прошел почти полпути по крышам сплошного ряда домов, когда внезапно мне пришла в голову мысль: «О, я, должно быть, как раз над квартирой малыша Типпса!» И тут я вспомнил его лицо и глупую болтовню насчет вреда вивисекции. И я с удовольствием представил себе, как было бы здорово оставить мою посылочку у него и посмотреть, как он отреагирует. Я лег на краю крыши и глянул вниз. Там была тьма тьмущая, снова лил дождь, и я рискнул воспользоваться карманным фонариком. Это была единственная неосторожность, которую я допустил, и шансы, что меня могут увидеть с противоположной стороны улицы, были достаточно велики. Секундная вспышка показала мне то, на что я едва мог надеяться, — открытое окно как раз подо мною.

Я достаточно хорошо знал планировку квартир в таких домах, чтобы быть уверенным, что это окно, кухни или ванной комнаты. Из бинта, который я прихватил с собой, я сделал петлю и продел ее у трупа под мышками, затем закрутил двойной бинт в виде каната и прикрепил его к концу железной стойки рядом с трубой. После этого я перекинул бродягу через парапет, а затем спустился вслед за ним по водосточной трубе и скоро уже втаскивал его через окно в ванную комнату Типпса.

К этому моменту я почувствовал некоторую самоуверенность и не пожалел потратить несколько минут на то, чтобы аккуратно уложить его в ванне и привести в полный порядок. Повинуясь внезапному порыву вдохновения, я вспомнил о пенсне, которое случайно зацепилось за воротник моего пальто около вокзала Виктория. Я наткнулся на него рукой, когда искал в кармане нож, чтобы разрезать петлю, и подумал, какую изысканность оно может придать его внешности, еще более запутав все дело. Я нацепил пенсне ему на нос, уничтожил все следы моего присутствия и отбыл, как и пришел, легко поднявшись на крышу с помощью водопроводной трубы и веревки.

Я спокойно вернулся по крышам обратно, перескочил щель между домами и вернул в кладовку лестницу и простыню. Мой тайный сообщник — ванна — приветствовал меня бульканьем и воем. На лестнице я не выдал себя ни единым звуком. Заметив, что вода льется уже почти три четверти часа, я закрутил краны и тем самым позволил моим терпеливым домочадцам немного поспать. Я также почувствовал, что не мешало бы и мне последовать их примеру.

Но сначала мне надо было пройти в госпиталь и навести там порядок. Я отделил голову Ливи и стал открывать мышцы его лица. Через двадцать минут его собственная жена не смогла бы его узнать. Затем я вернулся в дом, оставив мокрые галоши и макинтош около двери в садик. Брюки свои я высушил около газовой печки у себя в спальне и отчистил щеткой все следы грязи и кирпичной пыли. Бороду моего бедняка я сжег в камине библиотеки.

Я хорошо поспал в течение двух часов — с пяти до семи, — когда мой слуга, как обычно, зашел ко мне. Я извинился перед ним за шум в ванной в такое позднее время и добавил, что мне надо бы распорядиться, чтобы починили трубы.

Мне интересно было отметить, что к завтраку я оказался чрезмерно голодным, — значит, моя ночная работа вызвала определенную перегрузку тканей. После этого я отправился в прозекторскую продолжать анатомирование. Еще утром ко мне пришел какой-то особенно тупоголовый полицейский инспектор и поинтересовался, не исчез ли из госпиталя какой-нибудь труп. Я приказал привести его прямо ко мне, то есть в анатомичку, и имел удовольствие показать ему проделанную мной работу над головой сэра Рубена. После этого я прошелся с ним в квартиру Типпса и с удовлетворением отметил про себя, что мой бродяга выглядит весьма убедительно.

Как только открылась биржа, я позвонил своим брокерам и, изобразив некоторую обеспокоенность, смог продать большую часть моих перуанских акций по повышенной цене. Однако к концу дня покупатели ощутили некоторую тревогу в связи со смертью Ливи, и в конце концов я заработал не больше нескольких сотен фунтов на сделках с акциями.

Надеясь, что мне удалось прояснить вам все пункты этого дела, которые могли остаться для вас неясными, и с поздравлениями с удачей и проницательностью, которые позволили вам одержать верх, остаюсь с добрыми пожеланиями вашей матери

искренне ваш Джулиан Фрик.

P.S. Я составил завещание, в котором оставляю все свои деньги госпиталю Святого Луки, а тело свое передаю тому же учреждению для вскрытия и изучения. Я чувствую уверенность, что мой мозг представляет интерес для научного мира. Поскольку я умру от своей собственной руки, я полагаю, что выполнить это можно будет без особых затруднений. Прошу вас оказать мне любезность, если будет возможность, повидать лиц, которые будут проводить дознание, и присмотреть за тем, чтобы при посмертном вскрытии тела какой-нибудь неумелый полицейский врач не повредил мозг и чтобы тело передали госпиталю в соответствии с моим завещанием.

Кстати, может быть, вам будет небезынтересно узнать, что я высоко оценил мотив вашего визита ко мне сегодня днем. Ваш приход означал предупреждение, и я сейчас действую в соответствии с ним. Несмотря на гибельные для меня последствия, мне было приятно понять, что вы оценили мою выдержку и ум и отказались от инъекции. Если бы вы позволили мне сделать ее, то никогда, конечно, не добрались бы до дома живым. В вашем теле не осталось бы ни малейшего следа от этой инъекции — раствор, который я применил, состоял из безобидного препарата стрихнина, смешанного с почти неизвестном ядом, для обнаружения которого в настоящее время не существует общепризнанного теста и который представляет собой концентрированный раствор соединения свин...»


На этом месте рукопись обрывалась.

— Ну что ж, по-моему, все достаточно ясно, — сказал Паркер.

— Но разве это не странно? — возразил лорд Питер. — Весь этот холодный расчет... И все же он не мог выдержать искушения написать свое признание, чтобы показать, как он умен, даже рискуя не успеть вытащить свою голову из петли.

— И сослужив нам хорошую службу, — заметил инспектор Сагг, — но — да благословит вас Господь, сэр, — все преступники таковы.

— Эпитафия для Фрика, — сказал Паркер, когда инспектор ушел. — Что будем делать дальше, Питер?

— Сейчас я хочу устроить званый обед, — заявил лорд Питер. — Для мистера Джона П. Миллигана и его секретаря, а также для господ Кримплсхэма и Уикса. Я думаю, что они заслужили его тем, что не убивали сэра Ливи.

— Ну, тогда не забудьте и семейство Типпсов, — напомнил Паркер.

— Ни за что на свете, — ответил лорд Питер, — не могу лишить себя удовольствия оказаться в обществе миссис Типпс. Бантер!

— Да, милорд?

— Коньяк «Наполеон»!


ПРИЛОЖЕНИЕ

Краткая биография лорда Питера Уимзи, написанная его дядей Полом Остином Делягарди
Мисс Сейерс попросила меня заполнить некоторые пробелы и исправить несколько незначительных фактических ошибок, допущенных в ее рассказе о карьере моего племянника Питера. Я с удовольствием сделаю это. Появиться публично в печати — это честолюбивая мечта каждого человека, и, даже играя роль бегущего рядом с каретой ливрейного лакея при триумфе моего племянника, я проявлю лишь скромность, подобающую моему преклонному возрасту.

Род Уимзи — древний род, даже слишком древний, если вы спросите меня. Единственная разумная вещь, которую когда-либо совершил отец Питера, состояла в том, что он породнил иссохший ствол своего генеалогического древа с сильной франко-английской ветвью рода Делягарди. Но и при всем при этом мой племянник Джеральд (нынешний герцог Денверский) представляет собой всего лишь тупоумного английского сквайра, а моя племянница Мэри была достаточно ветреной и глупой, пока не вышла замуж за полицейского и не остепенилась. Я рад отметить, что Питер пошел в меня и свою мать. Правда, весь он состоит из нервов и носа, но это лучше, чем представлять собой одни мускулы и никаких мозгов, как его отец и братья, или эмоций, как сын Джеральда Сент-Джордж. По крайней мере, он унаследовал мозги рода Делягарди и развил их, всегда подавляя в себе буйный темперамент рода Уимзи.

Питер родился в 1890 году. В то время его мать была сильно обеспокоена поведением своего мужа (Денвер всегда был надоедлив и скучен, хотя большой скандал разразился только в юбилейный год), и ее тревоги, вероятно, повлияли на развитие мальчика. Ребенком он казался бесцветной козявкой, был неугомонный и непослушный и всегда слишком сообразительный для своего возраста. У него не было ничего от грубой физической силы и красоты Джеральда, но он сумел развить в себе ловкость и быстроту реакции. Он превосходно играл в футбол и был отличным наездником. Обладал он и своего рода дьявольской смелостью — умной смелостью, которая оценивает риск, прежде чем пойти на него. Ребенком он страдал от ночных кошмаров. К ужасу своего папаши, он вырос со страстью к книгам и музыке.

Его первые школьные годы не были счастливыми. Он был разборчивым и утонченным мальчиком, и неудивительно, что товарищи по школе прозвали его Флимзи («слабак») и относились к нему насмешливо. И он вполне мог из чувства самосохранения принять эту позицию и превратиться в покорного шута, если бы какой-то тренер в Итоне не открыл в нем блестящего прирожденного игрока в крикет. Обитатели Итона до сих пор вспоминают Великого Флима и его игру против Хэрроу. Конечно, после этого все его причуды воспринимались как проявление остроумия и Джеральд претерпел целительный шок, видя, как его презираемый младший брат стал более крупной личностью, чем он. К тому времени, когда он перешел в шестой класс, Питер умудрился стать для итонцев образцом для подражания — атлетом, грамотеем, arbiter elegantiarum — пес pluribus impar. Крикет сыграл в этом большую роль, но есть тут и моя заслуга: я познакомил его с хорошим портным, научил весело проводить время и отличать хорошее вино от плохого. Отец мало заботился о нем — у него были свои трудности, как личные, так и связанные с Джеральдом, который в то время влип в какую-то неприятную историю в Оксфорде. По правде говоря, Питер никогда не ладил с отцом — он был безжалостным юным критиком отцовских проступков.

Нет нужды говорить о том, что герцог Денверский был из тех, кто ненавидит собственные недостатки в своих отпрысках. Ему стоило больших денег вытащить Джеральда из его оксфордской затеи, и у него достало ума передать своего второго сына на мое попечение. В сущности, в свои семнадцать лет Питер пришел ко мне по своей собственной воле. Для своего возраста он казался слишком взрослым и чрезмерно рассудительным, и я обращался с ним как со светским человеком. В Париже я передал его в заслуживающие доверия руки и проинструктировал насчет амурных дел, посоветовав не растрачивать попусту свое здоровье, всегда проявлять великодушие и щедрость и следить за тем, чтобы романы заканчивались по доброй воле обеих сторон. Он полностью оправдал мое доверие. Я верю, что ни одна женщина ни разу не нашла повода жаловаться на обращение Питера; и по крайней мере две из них удачно вышли замуж за отпрысков королевской семьи (довольно неясно связанных с королевской семьей, должен это отметить, но некоторым образом причастных к ней). И здесь я должен отметить свою роль в его воспитании — сколь бы ни был хорош материал, с которым приходится работать, было бы смешно полагаться на случай в таком деле, как социальное воспитание любого молодого человека.

В этот период своей жизни Питер был поистине очарователен, очень искренен, скромен, остроумен и к тому же отличался хорошими манерами. В 1909 году он достиг такого уровня учености, что его пригласили читать историю в Бэллиоле, и там, я должен в этом признаться, он стал довольно заносчив. Мир был у его ног, а он начал важничать. В нем появилось какое-то жеманство, преувеличенно оксфордская манера держаться и монокль. Он стал слишком часто высказывать свои мнения, как внутри, так и вне нашего Соединенного Королевства, хотя надо воздать ему должное в том отношении, что он никогда не пытался держаться покровительственно с матерью или со мной. Он был на втором курсе, когда герцог Денверский сломал себе шею во время охоты и Джеральд унаследовал титул. В управлении имением Джеральд проявил больше ответственности, чем я ожидал от него. Самая большая его ошибка состояла в том, что он женился на своей кузине Хелен — сухопарой перекормленной ханже, провинциалке от головы до пят. Она и Питер от всего сердца ненавидели друг друга, но он всегда мог найти убежище у своей матери в Денвер-Хаус.

И как раз в это время — в свой последний год в Оксфорде — Питер влюбился в девчушку семнадцати лет и тотчас забыл все, чему его когда-либо учили. Он обращался с этой девушкой словно с осенней паутинкой, а со мной — как с закоренелым старым монстром, воплощением развращенности, который сделал его недостойным касаться ее нежной чистоты. Не стану отрицать — они составляли изысканнейшую пару, белое с золотым, принц и принцесса из лунного света, как их называли. Точнее было бы сказать — из лунного сияния. Что Питеру было делать в свои двадцать лет с женой, у которой не было ни мозгов, ни характера, об этом никто, кроме его матери и меня, не потрудился спросить, а он, конечно, был полностью одурманен. К счастью, родители Барбары решили, что она еще слишком молода, чтобы выходить замуж, так что Питер, подобно сэру Иглмору, отправился в свою последнюю школу характера и убил своего первого дракона — положил, словно голову дракона, к ногам своей леди свидетельство об отличной сдаче последних экзаменов и успокоился, чтобы добропорядочно выждать свой испытательный срок.

Затем пришла война. Конечно, юный идиот возымел безумное желание жениться перед уходом на фронт. Но врожденные совестливость и щепетильность сделали его игрушкой в руках других. Ему было сказано, что если он вернется с войны покалеченным, то это будет нечестно по отношению к девушке. Он не подумал об этом и устремился в крайность самоотречения, решив отменить помолвку. В этом я не участвовал: цель была хорошая, но средства отвратительные.

Он отлично показал себя во Франции, стал хорошим офицером, и подчиненные любили его. А затем пожалуйста — в шестнадцатом году он вернулся в отпуск в звании капитана, чтобы узнать, что его девушка вышла замуж за тощего, как кочерга, майора Важная Шишка, за которым она ухаживала в военном госпитале и чей девиз в отношении женщин гласил: «Хватай побыстрее и обращайся с ними грубо». Для Питера это был удар, поскольку девушка даже не набралась смелости предупредить его обо всем заранее. Они поженились второпях, когда услышали, что он возвращается домой, и все, что он получил после высадки на берег, было письмо, объявляющее о свершившемся факте и напоминающее ему, что он сам освободил ее от обязательств.

Что касается Питера, то он приехал ко мне и признал, что вел себя как дурак. «Ладно, — сказал я, — ты получил свой урок. Не надо делать из себя дурака в противоположном смысле». И вот он вернулся на фронт с твердым намерением (я уверен в этом) быть убитым, но все, чего он добился в этом направлении, был чин майора и орден «За боевые заслуги», которого он удостоился за какую-то дерзкую и удачную агентурную операцию в тылу германского фронта. В 1918 году он взлетел на воздух при взрыве неприятельского снаряда и был заживо погребен в воронке близ Кодри. В результате этого он получил нервный срыв, продолжавшийся, исчезая и возвращаясь, два года. После этого он поселился в квартире рядом с площадью Пикадилли-Серкус с преданным ему слугой по имени Бантер, с которым они вместе служили, и начал потихоньку приходить в себя.

Я был потрясен изменениями, произошедшими с Питером. Он полностью утратил свою чарующую искренность, лишил всех своего доверия, включая мать и меня, усвоил развязные манеры и превратился, в сущности, в дешевого комика. Он был богат и мог делать все, что угодно, и я не без некоторого сардонического удовольствия наблюдал за усилиями женской половины послевоенного Лондона охмурить его. «Очень нехорошо, — сказала одна заботливая матрона, — что бедный Питер живет как отшельник». — «Мадам, — возразил я, — если бы он так жил, это было бы неплохо». Нет, с этой точки зрения он не давал мне повода для беспокойства. Но я не мог не видеть определенной опасности в том, что человеку его способностей нечем занять свой ум, и я сказал ему об этом.

В 1921 году полиции пришлось заняться поисками пропавших изумрудов семейства Эттенбери. Об этом деле никогда не было ничего опубликовано, но оно наделало много шума, даже в тот шумный период. Суд над вором дал целую серию самых горячих сенсаций, но самой большой сенсацией из этого букета оказался момент, когда перед судом присяжных появился лорд Питер Уимзи в качестве главного свидетеля обвинения.

После этого он стал знаменитостью. Я не думаю, что для опытного следователя это дело представляло особо большие трудности. Но «благородный сыщик» — это было нечто новое, захватывающее. Герцог Денверский был в ярости. Что до меня, то мне было все равно, чем занимается Питер, при условии, что он действительно что-то делает. Я заметил, что, распутывая преступление, он выглядел почти счастливым, и мне понравился инспектор из Скотленд-Ярда, с которым он подружился во время расследования. Чарльз Паркер оказался спокойным, здравомыслящим, хорошо воспитанным человеком, который стал для Питера добрым другом, а затем и зятем. Он обладает ценным качеством делать добро людям, не требуя ничего взамен.

Единственным затруднением, связанным с этим новым хобби, было то, что ему предстояло стать больше, чем хобби, если у джентльмена может вообще быть какое-то хобби. Нельзя помогать правосудию вешать убийц для личного развлечения. Ум Питера тянул его в одну сторону, а его чувства — в другую, пока я не стал опасаться, что его разорвет на части. В конце каждого расследования к нему снова возвращались старые кошмары и последствия контузии. А затем и самого герцога Денверского, этого великого болвана, гневно осуждавшего унижающее честь рода занятие Питера, угораздило предстать перед судом по обвинению в убийстве и выдержать разбирательство, да еще публичное, в палате лордов. Питер с огромным трудом вытянул своего брата из этой передряги и, к моему облегчению, оказался достаточно человечным, чтобы напиться после такого напряжения. Сейчас он признает, что его «хобби» приносит пользу обществу, и у него появился достаточный интерес к общественным делам, чтобы время от времени выполнять мелкие дипломатические поручения для министерства иностранных дел.

В последние годы он стал несколько охотнее проявлять свои чувства. Самым последним чудачеством с его стороны было влюбиться в ту девушку, которую он освободил от обвинения в убийстве своего возлюбленного. Она отказалась выйти за него замуж, что сделала бы на ее месте любая женщина с характером. Благодарность и зависимость — это не основа для брака, и у Питера хватило здравого смысла внять моему совету. «Мальчик мой, — сказал я. — То, что было неправильно для тебя двадцать лет назад, сейчас правильно. Это не невинное юное создание, которое нуждается всего лишь в нежном обращений, — это женщина, пережившая настоящую душевную травму! Можешь снова начать с самого начала, но я предупреждаю, что тебе понадобится вся самодисциплина, которой ты научился за всю жизнь».

Вот он и попробовал. Не думаю, что я когда-либо наблюдал такое терпение. У этой девушки есть и ум, и характер, и порядочность, но ему пришлось научить ее принимать заботу, тепло, участие, что гораздо труднее, чем научить отдавать. Я думаю, что они все-таки найдут путь друг к другу, если удержат свои страсти от стремления бежать впереди воли.

Сейчас Питеру сорок пять лет, и это как раз тот возраст, когда уже пора остепениться. Как вы видите, я оказал серьезное влияние на его карьеру, и, в общем и целом, я чувствую, что он мне за это благодарен. Он истинный представитель рода Делягарди с небольшой примесью черт рода Уимзи, за исключением, говоря честно, лежащего в основе его характера чувства социальной ответственности, которое не дает английским дворянствам стать полными банкротами в духовном смысле. Детектив он или не детектив, но он прежде всего ученый и джентльмен; мне будет интересно увидеть, не прогадает ли он, став мужем и отцом. Сейчас я уже почти старик, и у меня нет сыновей (насколько мне известно), и я буду рад видеть Питера счастливым. Как говорит его мать, «у Питера всегда было все, кроме того, чего он действительно хотел», но я полагаю, что он все же счастливее многих.

Пол Остин Делягарди





Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

Примечания

1

Игра слов: фамилия Уимзи (Whimsey) созвучна со словом «whinsy» — «прихоть», «причуда», «каприз» (англ.). (Здесь и далее примеч. ред.)

(обратно)

2

Это первое флорентийское издание 1491 года, выпущенное Никколо ди Лоренцо. Коллекция лорда Питера первых печатных изданий Данте заслуживает того, чтобы узнать о ней поподробнее. Она включает, помимо знаменитого «октаво» Олдайна 1502 года, еще и неаполитанское инфолио 1477 года — «редчайшее издание», согласно Коломбу. У этого экземпляра нет истории, и, согласно личному мнению мистера Паркера, нынешний его владелец приобрел его путем кражи где-то или у кого-то. Сам лорд Питер объясняет, что он «приобрел его в одном живописном городке среди холмов» во время пешего путешествия по Италии. (Примеч. авт.)

(обратно)

3

Лорд Питер сказал это по рассеянности. Упомянутая книга принадлежит Эрлу Спенсеру. Экземпляр из Броклбери неполон — последние пять сигнатур отсутствуют ,— но уникален благодаря наличию колофона. (Примеч. авт.)

(обратно)

4

Apollonius Phodios Lorenzobodi Alopa, сочинения в 4-х тт., Флоренция, 1496 г. Волнение, связанное с разгадкой тайны Бэттерси, не помешало лорду Питеру обеспечить себе приобретение этого редкого издания перед своим отправлением на Корсику. (Примеч. авт.)

(обратно)

5

Здесь: Ну что вы, мадам (фр.).

(обратно)

Оглавление

  • Дороти Ли Сейерс Ключ к убийству (Whose Body)(Перевод В.П. Псарева)
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • ПРИЛОЖЕНИЕ
  • *** Примечания ***