Художник [Вячеслав Михайлович Рыбаков] (fb2) читать постранично

Вячеслав Рыбаков. Художник

Лес был бесконечен. Плоская, душная мгла обволакивала тело туго и незримо. Иногда в ней вспыхивали багровые огоньки глаз – то ли зверя, то ли духа, и художник замирал, стараясь не дышать. Дважды ему попадались маленькие поляны, и тогда можно было взглянуть на мерцающие в вышине звезды, такие спокойные и голубые после опасных звезд леса. Но потом вновь приходилось нырять в сладковатую затхлость под низкими кронами. Лес кричал и выл, лес зловонно дышал, иногда доносились крадущиеся шаги – то ли зверя, то ли духа… Художник мечтал услышать голос птицы Ку-у, птицы его предков, – это значило бы, что он на верном пути. Но лес кричал иными голосами. Художник шел из последних сил, все сильнее припадая на искалеченную ногу, облизывая спекшиеся губы сухим языком.

Посреди очередной поляны он остановился и запрокинул шишковатую голову. Над ним, обрезанный темными тенями ветвей, мерцал звездный туман, клубясь по высокому, неистово синему своду. Звезды всегда помогали художнику. Стоило их увидеть – и самые сложные картины всегда получались хорошо. Художник не понимал, почему другие не любят смотреть на звезды.

Со сдавленным стоном он опустился на влажную землю и коротко обратился к Ку-у, прося помощи. Только знак. Больше не надо ничего, только знак, остальное он сделает сам. Он будет неутомим, как ветер, он вечно будет идти, не замечая боли, – только знак, что путь выбран верно, что страдания не напрасны. Но не было знака.

…Он кончил рисовать медведя и приготовился проткнуть его где полагалось черточками копий.

Род рос, ему нужна была пещера побольше. Но в единственной пещере, которую удалось найти в округе, жил медведь. Надо было его убить. С такой задачей род не сталкивался давно – только самые старые помнили, как убивать медведя, да и то каждый из них советовал свое.

Чья-то тень упала на стену, и художник услышал за спиной знакомое дыхание. Художник обернулся. Вождь некоторое время внимательно рассматривал картину, а потом сказал:

– Хорошо. – Помедлил и добавил: – Хватит.

– Что – хватит? – удивился художник.

– Рисовать – хватит.

– Надо копья.

– Не надо копья.

– Не надо копья?

– Не надо копья. Мы не будем плясать у картины.

Художник опустил выпачканные красками руки.

– Мы не пойдем на медведя?

Вождь прятал глаза.

– Мы пойдем на медведя, – ответил он. – Мы не будем плясать у картины. Ты не будешь рисовать копий. Ты не будешь рисовать ничего.

Художник медленно поднялся, и его помощник, деловито растиравший глину, поднялся тоже.

– Как же можно не рисовать копий? – растерянно спросил художник. – И как же можно ничего не рисовать?

– Ты будешь охотиться, как все, – с внезапной твердостью сказал вождь. – Твой помощник тоже будет охотиться, как все. Рисовать не надо. Вы, двое мужчин, тратите все время на дело, с которым справится любая старуха. Это глупо. – Он помолчал. – Рисовать не надо. Мы сотрем все это. – И он широко взмахнул рукой в сторону стены художника.

Художник посмотрел на вождя, а потом повернулся к своим картинам. Здесь были все звери, каких только видели глаза людей. И люди здесь тоже были. В каждом из них был кусочек вечного неба, в каждой линии искрились звезды. Не рисовать художник не мог.

– Я не дам, – хрипло сказал он и вновь повернулся к вождю. – Пускай останется. – И чтобы сделать свои слова более весомыми, страшно оскалился и зашипел, пригибаясь, хотя прекрасно понимал: если они решили, они сотрут. Он только не мог понять зачем.

– Мы решили, – сказал вождь и уставился художнику прямо в глаза. – Они не нужны и мешают.

– Кому мешают? – спросил художник.

Вождь стиснул кулаки. Каждый из них был величиной чуть ли не с голову художника. Художник старался не смотреть на эти кулаки.

– Кому мешают? – отчаянно спросил он еще раз, и вдруг его помощник тоже стиснул кулаки. Вождь недобро покосился на помощника и медленно сел, скрестив могучие ноги, бугристые от шрамов.

– Садись и ты, рисующий людей и зверей. – Он стукнул по земле рядом с собой. – Ты хочешь говорить, тогда поговорим, раз ты хочешь. И ты садись, растирающий глину. Нет, не здесь, а там садись, чтобы не слышать, что я буду говорить.

– Почему он не будет слышать, что ты будешь говорить? – спросил художник. – Он растирает глину. Я велю ему остаться здесь.

– Ты не велишь ему остаться здесь, – возразил вождь. – Потому, что я хочу говорить так, чтобы он не слышал, а только ты слышал.

– Я хочу, чтобы он слышал все, что слышу я, – упрямо сказал художник, но вождь лязгнул челюстями и гулко ударил себя в волосатую грудь.

Когда растирающий глину отошел, вождь перевел взгляд на художника.

– Ты рисуешь копья, – проговорил он. – И все пляшут, и старейшины просят удачи. А потом настоящие копья не попадают.

– Значит, надо рисовать еще, – вспыхнул было художник, но вождь прервал его.

– Ты рисуешь, а мы охотимся. Ты сидишь в пещере и ешь, что мы приносим, а мы погибаем и получаем раны, а