КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124644

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Сто две водородные бомбы [Томас Майкл Диш] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Томас М. Диш Сто две водородные бомбы

Двадцать семь сирот чистили свои винтовки М-1 в казарменном помещении 3-ей роты, в то время как двадцать восьмой читал им вслух сентябрьский выпуск «Солдатского юмора», ежемесячника комиксов, издаваемого армией Соединенных Штатов.

— Я вас урою, грязные ублюдки! — рычал он, подражая сержант-инструктору Гристу на ночных учениях, насколько позволял его подростковый голос. — Тут он швыряет гранату во вражескую траншею, — добавил он, чтобы объяснить рисунок. — БА-БАХ! Голова этого урода отлетает как Снарк XVIII.

Двадцать семь сирот тихо засмеялись, не отвлекаясь от своего занятия даже на то, чтобы оторвать взгляды от винтовок и глянуть на легкую улыбку, исказившую лицо Чарли 3-ей Роты. Так окрестил его дактилограф, у которого случилось короткое замыкание во время оформления документов о зачислении, и поскольку ему было в значительной степени наплевать, какую фамилию он носит, Чарли не предпринял никаких усилий, чтобы попытаться исправить ошибку. (Тем более что никто бы не перестал называть его таким образом). Вовсе не обезглавливание его позабавило, а тупость, безмерная тупость остальных сирот 3-ей роты. Улыбка на деле была вызвана чувством, более близким к гневу, чем к веселью. Потому что тупость его раздражала, а комиксы наводили тоску… даже когда он сам создавал для них сценарии. Он находил свои писания столь же малоинтересными, что и любые другие в журналах.

— Но остается еще недоносок, который не совсем помер. Тогда сержант Рок прыгает в траншею и начинает гнать его пинками…

В данный момент он уже импровизировал и гнусавый акцент Гриста звучал в его голосе как никогда явственно.

Подлинный рык сержанта грянул из громкоговорителей.

— Третья рота, отставить реготание! Оружие чистить до блеска. Мы должны выиграть войну. А вы… 3Р 743-22, на доклад в кабинет инструктора. Р-р-рысью!

Чарли застегнул свою маленькую застиранную рубашонку и заправил ее в брюки цвета хаки уже на бегу, покинув свое крыло и пересекая грязный двор лагеря Оверкиль. Выполнив перед дверью кабинета положенные десять вдохов и выдохов, нацепил на лицо пустую маску застывшего ужаса и постучал. Замер по стойке смирно.

Так и остался.

Принудить их дергаться: таков был девиз Гриста. Большинство кадетов (употребление термина «сироты» запрещалось в лагере Оверкиль) не могли, уставившись на дверь, выдержать более десяти минут. Они стучали снова… чего как раз и ждал сержант-инструктор.

Но Гристу не удастся получить этого удовлетворения от Чарли. По одной простой причине: кадет знал, что стучать не имеет смысла. Площадка перед дверью соединялась со звонком в кабинете сержанта, что позволяло тому проверять, выполняет ли кадет предписанное количество вдохов и выдохов. Грист догадался, что Чарли об этом известно и что он раскусил многие другие его трюки, и это заставляло инструктора злиться еще больше… как надеялся Чарли. Поскольку с момента прибытия в лагерь Оверкиль единственным его честолюбивым стремлением было довести сержант-инструктора до умопомешательства. Именно поэтому в течение двух лет он делал все возможное, чтобы стать лучшим кадетом 3-ей роты.

В ожидании Чарли разрабатывал систему, использующую платформу перед дверью, чтобы привести в действие мину, заложенную в кабинете. Он представлял, как голова Гриста, оторванная взрывом (БА-БАХ!), долетает до полигона Лагеря. Как Снарк XVIII. Но он не улыбался. Замерший по стойке смирно ребенок десяти лет с лицом, окаменевшим в совершенной маске.

— Доложите, — пролаял голос Гриста за дверью.

Прошло всего четыре минуты!

Чарли вошел и снова вытянулся в струнку перед столом Гриста. Сержант-инструктор сидел, его тонкие губы, сжимающие потухшую сигару, кривились в безрадостной улыбке. Это был человек маленького роста. Чарли всегда представлял среди унтер-офицерских знаков отличия язву, пришпиленную к клапану нагрудного кармана. Язва имела тот же цвет, что и его лицо.

— 3Р 743-22 прибыл, сержант.

Его каблуки щелкнули, рука взлетела в приветствии.

— Вольно, 743.

Чарли опустил руку и перешел в положение вольно, не потеряв при этом выправки и не отрывая прикованного взгляда от изможденного лица Гриста, как от василиска. Он чувствовал в кабинете еще чье-то присутствие и знал, что посторонние нередко не одобряют суровую дисциплину Лагеря. Он превратился в настоящий автомат.

— Я сказал… вольно.

— Слушаюсь, сержант!

Он едва уловимо расслабился.

— Представляю вам мисс Эплтон, — объявил Грист басом, который так мало вязался с его комплекцией. — Мисс Эплтон прислана Службой поиска новых талантов, куда вы писали, если я правильно понял.

* * *
Чарли повернулся к женщине. Она была моложе миссис Банкл, медсестры, под ответственностью которой он находился в приюте, перед тем как попасть в Оверкиль, и она была более любезной, это читалось на ее лице. Кроме того, она не носила униформы, даже серого костюма Гражданской Обороны. Быстро сообразив, он заменил военное приветствие наклоном головы.

Она улыбнулась, и ее улыбка не смотрелась машинальной.

— Рада познакомиться с вами, Чарли. Никогда не предугадаешь, каков он — победитель, и было очень приятно узнать от сержанта Гриста, что вы не только прекрасно успевающий ученик, но и образцовый кадет.

Чарли глядел на нее с бесстрастным лицом, в то время как им овладевала паника. Он не знал, каким образом воспринимает случившееся Грист и, конечно же, сможет узнать это не раньше отъезда мисс Эплтон.

— Вам сообщили, что вы выиграли приз?

— Приз? — переспросил Чарли.

— Разумеется, мой мальчик, — вступил Грист. — Я говорил вам на прошлой неделе.

— Мне сообщили, мисс Эплтон.

— Он очень взволнован, это и объясняет… — добавил Грист с широкой улыбкой, в которой только Чарли сумел прочесть угрозу.

(Площадка перед дверью могла бы привести в действие зажигательную бомбу, спрятанную под полом, — представилось ему).

— В таком случае, нет нужды говорить, насколько высоко оценила наша организация этот маленький текст, присланный Чарли, — заявила мисс Эплтон с воодушевлением. — Мистер Максимаст, директор Службы, был поражен оригинальностью сюжета и горит желанием встретиться с нашим вундеркиндом.

— Да, Чарли у нас умнее всех, — пробормотал Грист, не глядя на мисс Эплтон.

Грист никогда еще не называл его Чарли, и в устах сержанта имя прозвучало так, словно он вложил в него все свои обиды.

Чарли проклял тот день, когда заметил объявление Службы поиска новых талантов на задней обложке журнала комиксов. Он проклял также Эплтон и Максимаста. Он боялся, что Грист может догадаться, до какой степени новость переполнила его радостью.

— Как у вас возникла идея подобного сюжета, Чарли?

— Просто так, сама по себе.

Он говорил чистую правду. Идея пришла ему в голову, когда он лежал в постели, как раз после отбоя. Он увидел его так явственно, словно смотрел на собственный рисунок, помещенный в журнале: такое большое и чудодейственным образом не тронутое взрывами, разрушившими все вокруг. Оно стояло монолитно среди деревьев и гигантской жимолости.

Потом он увидел, как оно поднимается. Зависнув неподвижно над парком, оно некоторое время накапливало энергию, затем стремительно исчезло в небе. Каменный корабль высотою в четыреста метров.

Таким образом, этюд на тему: «Что бы я сделал, если бы Эмпайр Стейт Билдинг принадлежал мне» — не стоил ему никаких усилий. Рассказ написался сам собой. Лишь одно не переставало его удивлять до сих пор — то, что он осмелился его отослать. Впрочем, в тот момент ему это казалось естественным.

Чтобы выиграть первый приз.

— А мой приз? — спросил он, словно получив частичку того мужества, которое позволило ему тогда отправить текст на конкурс.

— Ну, там все включено. Приз на самом деле выиграли многие, хотя в объявлении говорилось об одном. Вы… и ваш опекун проведете неделю в Новом Нью-Йорке, в качестве гостей Службы поиска новых талантов. Кроме того предусмотрена стипендия на обучение и небольшая сумма, чтобы покрыть расходы вашего опекуна.

Грист громко сглотнул.

— В Новом Нью-Йорке вы сможете познакомиться с остальными победителями конкурса, мальчиками и девочками. Всего вас сто два человека. По одному на каждый этаж Эмпайр Стейт Билдинг.

— Ужасно, — не выдержал Грист.

(«Если бы Эмпайр Стейт Билдинг принадлежал мне, — думал за него Чарли, — я бы набил его водородными бомбами… сто две бомбы. Затем…»)

Мисс Эплтон засмеялась, хрустальным смехом.

— Вы шутите, капитан!

(«Капитан! — подумал Чарли. — Капитан! Хороший ход»).

— Он беспокоится за вас, — добавила она для Чарли. — Первым его опасением было то, что поездка в Новый Нью-Йорк помешает обучению. Речь идет, естественно, об очень далеком путешествии, тысячи миль, а вы, конечно же, безмерно любите этот очаровательный лагерь, но капитан может помочь вам наверстать пропущенные занятия, как я ему заметила. Он сказал, что оставляет это на ваше усмотрение.

Она сделала паузу.

— Я согласен, — ответил Чарли 3-ей Роты. — Благодарю вас, мисс Эплтон. Благодарю равным образом и вас, капитан.

— В таком случае, решено. Мисс Эплтон… рад был с вами познакомиться.

Грист протянул руку.

Несмотря на специальную обувь с высокими каблуками, он оставался на пять сантиметров ниже посланницы Службы поиска новых талантов.

Мисс Эплтон предложила руку Чарли, официальность прощального жеста не вязалась с заговорщицким подмигиванием. Чарли улыбнулся.

— До пятницы, джентльмены. Доброго вам вечера.

— Аве Виктория![1] — ответил Грист.

Но она уже вышла.

— Если бы все зависело только от меня, я бы немедленно положил конец данной абсурдной истории. Но они предварительно связались с капитаном Лэнджером, и им удалось убедить его в том, что это станет хорошей рекламой Оверкилю. Именно его вам следует благодарить. Я полагаю, вы считаете себя очень хитромудрым, 743?

— Нет, сержант.

— Не спорьте со мной.

— Да, сержант.

За маской непреклонного вояки, зияла бездонная пропасть тоски и апатии, в которую Чарли не осмелился заглянуть.

— Смотрите у меня.

(«Смотреть на что?» — спросил себя Чарли, одновременно отвечая):

— Слушаюсь, сержант.

— Свободны.

3Р 743-22 отсалютовал и совершил положенный оборот.

— 743.

— Да, сержант?

— Сколько вдохов и выдохов проделали вы по прибытии сюда?

— Десять, сержант.

— Вы совсем распустились. Впредь будете проделывать пятнадцать.

— Слушаюсь, сержант.

— Свободны.

* * *
Официально Соединенные Штаты не находились в состоянии войны и сохранение такого положения стоило им самых больших затрат и тридцати тысяч человеческих жизней ежегодно в течение почти двадцати последних лет. Никто не знал в точности, когда эта невойна началась.

Все людские ресурсы нации были давно мобилизованы, и к настоящему времени ЦРУ и армия, две главные силы, ведущие в Вашингтоне политическую борьбу, состязались друг с другом в изобретении отчаянных мер. Возможно, самой отчаянной была милитаризация сиротских приютов, число которых во время невойны сильно увеличилось.

Недавняя отправка первого контингента сирот на фронт Исландии принесла такой успех, что армия теперь прилагала все усилия к тому, чтобы был принят вызвавший сильные разногласия закон Мангейма, делающий военную подготовку для детей мужского пола обязательной с десятилетнего возраста. Как отмечала армейская служба по связям с общественностью, период с десяти до четырнадцати лет является решающим в формировании характера ребенка. Часто случается, что уже чересчур поздно воспитывать истинный воинский дух у подростка, поступающего в колледж. Военное обучение является священной традицией Соединенных Штатов, и будет только справедливым, если все мальчики получат равные шансы на приобщение к нему.

Правда, некоторые дети настолько по своей натуре независимы, что даже в десятилетнем возрасте уже поздно делать из них идеальных солдат. Чарли 3-ей Роты относился к этой категории. Поэтому военное воспитание следовало начинать с рождения, но пока еще только самые смелые мечтатели из Пентагона с нетерпением ожидали введения этого уровня всеохватной воинской подготовки.

Между тем, если отвлечься от достойного сожаления свободомыслия, Чарли 3-ей Роты был почти столь же идеален, как и любой другой кадет Оверкиля. Психометрические тесты показывали, что потенциально он обладает большими задатками лидера и руководителя, и рекомендовали его в офицерское училище. Действия и поведение Чарли во время учений на полигоне являлись безупречными. Только школьные работы иногда бывали чересчур хороши, несмотря на его постоянные старания обуздать свою любознательность и способности. Он был любим другими кадетами, а повиновение старшим по званию не вызывало нареканий.

Грист его ненавидел. Основная причина ненависти коренилась в том, что он напоминал ему самого себя. Ну, может быть, менее очерствевшего. А Грист за двадцать лет военной карьеры приучился искренне себя презирать. Именно это делало из него образец унтер-офицера.

В целом жизнь в лагере Оверкиль была расписана таким образом, чтобы чувства Чарли и Гриста не имели возможности проявиться на свет. Но сейчас, поднявшись на борт реактивного лайнера назначением до Нового Нью-Йорка, они оказались в ситуации, к которой устав Оверкиля их не подготовил. Так, устраиваясь в кресле, Грист пробормотал: «Чертовски пронырливое ничтожество», — слова, которые он бы не стал употреблять в Оверкиле, в чем тотчас же отдал себе отчет.

— Ну, 743, — произнес он, восстанавливая дистанцию, — мы не позволим вашим способностям прозябать без дела в Оверкиле. После окончания этих маленьких каникул вы назначаетесь моим ординарцем. Мы вырастим из вас хорошего солдата вопреки всему. Что скажете?

— Слушаюсь, сержант.

Новость он воспринял с полным равнодушием, поскольку сейчас его заботила одна единственная мысль: трудно ли затеряться среди трех миллионов обитателей Нового Нью-Йорка?

Лайнер взлетел и быстро набрал высоту. Несколько минут Чарли, совершенно счастливый, смотрел в иллюминатор на розовые облака, проплывающие под ними. Как только погасла табличка «НЕ КУРИТЬ», Грист зажег одну из своих зловонных сигар, которую незамедлительно появившаяся стюардесса попросила потушить.

— Никакой закон не запрещает человеку в форме курить, когда у него возникает такое желание, и я не единственный, кто это делает.

— Дама, сидящая двумя рядами позади вас, особенно настаивает…

— Если дама, сидящая двумя рядами позади меня, не любит сигарного дыма, она может перестать его вдыхать.

Чарли, испытывавший к Гристу раздражения ни больше, ни меньше обычного, в изумлении услышал фырканье, перешедшее в долгий заливистый смех. Смех исходил из хвостовой части салона и принадлежал, вне всякого сомнения, ребенку, девочке… и она потешалась над Гристом. Он почувствовал, что и его самого неудержимо тянет расхохотаться. Интересно, сколько это продлится?

Грист сделался багровым, как язва, которой Чарли его постоянно награждал, и кадет был вынужден закрыть глаза, чтобы сосредоточиться и сдержать в себе хохот. Он начал думать об Эмпайр Стейт Билдинг, образ которого глубоко врезался в его память. Он представил его себе очень явственно.

Смех в конце салона неожиданно прекратился, и изображение огромного здания задрожало, как при землетрясении.

Он открыл глаза.

В проходе стояла девочка примерно того же возраста, что и он сам. От смеха у нее еще блестели слезы в глазах… глазах золотистого цвета с темными беспорядочными крапинками. Пока они смотрели друг на друга, к ней вернулась серьезность. Она совершенно не обращала внимания на присутствие Гриста.

— Вы в Новый Нью-Йорк? — спросила она.

Чарли согласно кивнул.

— Вы победитель конкурса, организованного Службой поиска новых талантов?

Чарли снова подтвердил. Хотя он отчетливо слышал оба вопроса, но не заметил, чтобы губы девочки шевелились.

— Я тоже, — добавила она. — Мое имя Линда. Линда Ван Шпи. А вас как зовут?.. Нет-нет, не говорите. Просто подумайте, как вы думали об этом здании.

— Чарли 3-ей Роты.

— Более глупой фамилии я еще не слышала. Сейчас мне нужно вернуться на место, но мы можем продолжить беседу до самого Нового Нью-Йорка. В тайне. Это самое приятное в мышлении… тайна всегда хорошо сохраняется.

Чарли снова кивнул, и девочка, Линда, тут же удалилась.

— Что все это значит, черт возьми? — спросил Грист. Он явно пребывал в замешательстве и даже раздавил свою сигару в пепельнице.

— Не знаю, сержант.

Жизнь в Оверкиле научила Чарли лгать убедительно.

— Расскажите мне о себе, — потребовал голос Линды.

Она сидела возле иллюминатора и смотрела на плывущие розовые облака. Чарли видел их глазами девочки. Она была близорука, и Чарли решил показать облака посредством своего зрения. От удивления у Линды перехватило дыхание, и Чарли почувствовав это, испытал легкий озноб.

— Я сирота, — сказал он.

— Я тоже, — ответила душа Линды.

Их сознания слились воедино.

* * *
Ничто в короткой и скучной жизни Чарли не давало ему повода считать себя телепатом, впрочем, он никогда и не пробовал искать подтверждений. Он знал, что подобные вещи возможны, хотя и маловероятны. В течение трех часов полета он был занят исследованием внутреннего мира Линды, — и само открытие в себе дара телепатии не потрясло его сверх меры.

Это казалось таким естественным. Он находил естественным знать во всех подробностях тело девочки, и что она может знать его так же; естественным, что она видит его отношение к Гристу, и естественным почувствовать шок, испытанный ею от того, насколько сильны его чувства (хотя сам он и не ощущал их силы); естественным помнить о тех давних пополуденных часах, проведенных ею в играх со своим братом-близнецом, и особенно — о том роковом дне, когда она, совершенно беспомощная, присутствовала при трагической гибели на воде самого близкого существа. И она ощутила ответную тревогу Чарли в собственной душе. Он никогда ранее не знал скорби и теперь открывал для себя, до какой степени она тяжела!

И все же было великолепно посетить душу Линды, точно он осматривал незнакомый город или жилой дом, глазея с открытым ртом на всякие странности, читая все вывески подряд.

Так, например, она любила цветную капусту!

И равным образом печенку!

И она учила французский. Она знала столько вещей, ему не известных вопреки многочисленным книгам, прочитанным украдкой. Словарный запас Линды был обширен… и теперь полностью в его распоряжении. Это воспринималось так, будто неожиданно у него стало два мозга. Или (сравнение пришло им одновременно, настолько они стали близки) словно в комнате, освещенной лампочкой в двадцать пять ватт, вдруг вспыхнули прожекторы.

Так же внезапно они осознали, что влюбились друг в друга. Ни малейшего сомнения в том не оставалось.

— Линда? — спросил Чарли.

— Да?

— Ты выйдешь за меня замуж?

— О, да.

Линда покраснела. Чарли никогда не понимал, что это значит.

— В один прекрасный день, — добавила она.

Они совсем забыли, что им всего по десять лет.

— Эй, мой мальчик. Я сказал, эй!

Чарли поднял взгляд на инструктора, который, положив свой атташе-кейс на колени, раздавал карты.

— Сыграем в покер. Мне надоело сидеть сложа руки.

— Я не умею.

— А то я не слышал, как вы в помещении своей роты надуваете этих идиотов. Вы их так ободрали, что им придется полировать вам башмаки и чистить винтовку до Рождества, — захихикал Грист.

С неохотой Чарли взял карты. Линда свернулась клубочком в его сознании.

— Научи меня играть, — попросила она.

Он взбодрился.

Грист сдал ему группу и пару.

— Играем на деньги, — предложил Чарли.

— С удовольствием, — ответил Грист.

Он рассмеялся. «Маленький хищник», — подумал он. Пока Чарли сидел в прострации, ослепленный своей любовью, сержант зарядил колоду и теперь имел в руке четырех тузов.

* * *
К тому времени, когда лайнер опустился на поле Гранд-Централа, Чарли с помощью Линды потерял четыреста тридцать долларов: двести пятьдесят в первой сдаче, остальные потом по мелочи.

— Мне очень жаль, что я не могу оплатить проигрыш немедленно, — гордо заявил он, расстегивая ремни безопасности. — У меня при себе всего десять долларов. Но если вы поверите в долг, я непременно…

— Это не срочно. Когда-нибудь оплатите. И, черт возьми, возможно, я их вам верну обратно.

— Так было бы лучше всего! — раздался голос в проходе.

Пожилая женщина, которой принадлежал голос, уклонилась от вопросительного взгляда Гриста, словно боясь замараться, и сжала руку Линды.

— Моя тетя Виктория, — объяснила девочка. — Она видела, как вы играете в покер, и полагаю, слышала ваш разговор о деньгах.

— Она мне не нравится.

Грист поработал локтями, чтобы опередить старую женщину, и протолкнул Чарли к выходу. У подножия трапа их встречала мисс Эплтон в совершенно штатском виде: сквозь тонкую вуаль розовой кисеи проглядывала розовая же кожа. Пышные рыжие волосы поддерживались ободком из зеленого бархата, усыпанным камнями блекло-желтого цвета, похожими на оливин. Увидев ее, Чарли почувствовал облегчение.

— Вы последние. Все остальные уже ждут, чтобы вас поприветствовать.

— Разве вы не говорили, что будут фотографы, телевидение и все такое прочее? — возмутился Грист. — Я здесь исключительно ради рекламы лагеря Оверкиль.

— Ах, да, — ответила рассеянно мисс Эплтон. — Но это нелегко устроить: военное время и так далее… и вы прибыли столь поздно… Линда! Радость моя!

Тетушка Виктория, похожая в этом отношении на Гриста, ни на минуту не могла забыть о своих обязанностях.

— Дорогая мисс Эплтон! Какое очаровательное платье!

Ни одной фразы она не произносила без того, чтобы не создалось впечатление, что она сама придумала, по крайней мере, одно слово из нее.

— Вы знакомы?

Грист и тетушка Виктория хмуро поглядели друг на друга.

— С кем? — спросила тетушка Виктория.

Завершив представления, мисс Эплтон повела их к лифту, связывающему открытую посадочную площадку с подземными переходами. На поверхности острова дорог почти не было. Пространство полностью отводилось под сельскохозяйственные культуры. Все известные виды фруктов и овощей выращивались на гидропонных фермах, созданных в развалинах, оставшихся после взрывов de la fin de siècle[2], и каждый месяц к уже имеющимся добавлялись новые мутации, превосходные по своей питательной ценности и вкусовым качествам. Никакая другая область Северной Америки не подверглась такой интенсивной бомбардировке во время краткого политического кризиса конца прошлого века, и Новый Нью-Йорк сделался основным сельскохозяйственным центром континента, несмотря на свое периферическое расположение.

Здание Эмпайр Стейт Билдинг, которое каким-то чудом уцелело, всегда находилось в руках различных частных обществ, и площадки панорамного обзора, как и век назад, все еще являлись местами наибольшего посещения туристами. Его популярность только возросла, потому что теперь оно было еще и самым старинным зданием острова. Остальная часть Манхэттена принадлежала исключительно федеральному правительству, устроившему там свой гидропонный комплекс.

Поднявшись на поверхность на 43-ей Улице (зона вокруг Эмпайр Стейт Билдинг сохранила старые названия, несмотря на то что все улицы, за исключением Бродвея, можно было уже стереть с карт), они оказались в Эмпайр Стейт Парке, где мутировавшие виды растений, составляющие гордость города, были представлены почти в естественном виде. Побеги гигантского горошка обвивали стволы тридцатиметровых дубов, достигших своей высоты за четыре года ускоренного роста. Газоны, покрытые густым и жестким мхом, простирались до Ист-Ривер, где вдоль берега виднелись кувшинки, с построенными на них резиденциями наиболее важных членов правительства. Вся ночная жизнь была перенесена на другой берег Гудзона.

Чарли и Линда мало внимания уделили парку. Сосредоточившись на самом здании, они пытались понять источник происхождения почти оглушающего приема, оказанного им серым монолитом… словно Эверест их приветствовал.

Мисс Эплтон заметила растерянность детей.

— Именно здесь вы будете жить во время вашего пребывания. Остальные дети находятся на площадке панорамного обзора. Вы можете различить их головы, выглядывающие из-за парапета… там наверху.

Они подняли лица и разглядели самих себя с высоты благодаря посредничеству двух сотен других глаз, и увидели взбегающие параболы контуров здания, уводящие взгляды в бесконечную перспективу пространства.

Чарли нащупал руку Линды, и их объединенное сознание ответило на грандиозное приветствие Эвереста.

* * *
Их комнаты располагались на первом этаже. Тетушка Виктория была шокирована, узнав, что номер, который занимали они с Линдой, сообщается (через ванную), с номером, отведенным Гристу и Чарли. Она немедленно уведомила об этом мисс Эплтон, но та заявила, что делает все возможное, и откланялась.

Вечером взрослые должны были отправиться осматривать листья кувшинок на Гудзоне и затем пойти на оперетту. Для детей же устраивался праздник на 86-ом этаже небоскреба. Даже сейчас в своих смежных комнатах Чарли и Линда могли воспринимать шепот и переплетение мыслей других. А не получится ли так, что мощное поле стольких сознаний поглотит их безмерную любовь? Чарли испытывал беспокойство, но Линду это не занимало. Предстоящий праздничный вечер станет для нее тем балом, о котором она мечтала всю жизнь.

Распаковывая вещи и переодеваясь, Чарли и Линда, проникнув за тонкий барьер, бродили по зачарованному лесу сознаний друг друга. Этот барьер, разделяющий их, не являлся элементом конструкции здания.

Чарли хотелось узнать побольше о тетушке Виктории. Он был частично солидарен с Гристом в инстинктивной неприязни к старой даме и не мог понять (хотя и разделял) чувство снисходительной любви Линды. Все представленное Линдой в защиту своей тети… ее непреклонность в вопросах морали, правдивость из-за страха перед Богом, даже пацифизм… увеличивало его отвращение к ней. Она напомнила ему медсестру из приюта, мисс Банкл — такая же суровая и ограниченная.

— Она прямо из двадцатого века.

— А что ты имеешь против двадцатого века? Ты полагаешь, сейчас стало лучше?

— О чем вы, мой мальчик? — спросил Грист.

Кое-что в телепатии оставалось Чарли еще не ясным.

— Я говорю… ээ…

Он поискал ответ, затем посчитал более предпочтительным сказать правду.

— Я говорю, что старая мегера из соседнего номера вышла прямиком из двадцатого века.

Грист захохотал.

— Если вы хотите знать мое мнение, то она просто…

Линда тоже обнаружила барьеры в сознании Чарли. В основном они были связаны с образом Гриста. Этот человек вызывал у Чарли злость, но под ней Линда обнаружила определенное восхищение, а еще глубже ненависть, причину которой не смогла понять. Пытаться усвоить эти чувства, выявленные в сознании Чарли, было все равно что проглатывать кусок шоколадного пудинга вместе с вкрапленными в него камушками: переварить вряд ли удастся.

И тем не менее, эти загадочные косточки в сознании друг друга еще прочнее связали их. Когда настало время отправляться на прием, они уже не сомневались, что их любовь не растворится в широком ментальном союзе. Мистерия была бесконечной, и в настоящий момент она только начиналась.

* * *
Им пришлось запоминать чересчур много имен, и здесь телепатия помочь не могла. Бобби Райен и Уолтер Вагенкнехт — темнокожие. Брюс Бартон — это тот, что в коротких штанах. Дора и Кесси Бенсен были близнецами. Сто два ребенка выглядели совершенно не похожими друг на друга, какими и должны быть сто два необычных ребенка. Между тем способности, которыми они обладали, полностью стирали всякое различие: они являлись телепатами. Они имели, в пределах трех месяцев, один и тот же возраст; они были сиротами… и, «совпадение» еще более редкое, все они потеряли матерей при рождении, а отцов никогда и не знали.

Следовательно, становилось понятным, что желание детей веселиться легко уступило место стремлению как можно быстрее осознать, кто они есть в точности и зачем их собрали в Эмпайр Стейт Билдинг. Сто две свечи огромного пирога, составлявшего главное блюдо праздничного стола, полностью догорели, и воск оплывал на глазурь, но никто этого не замечал.

Дети думали. Из-за отсутствия опыта они испытывали трудности при ясном обмене мыслями. Дух Уолтера Вагенкнехта неоспоримо был одним из самых мощных, и члены группы позволили его сознанию объять и направлять объединенный поток их мыслей.

Чарли тотчас же впал в раздражение, однако признал (и перед самим Уолтером, немедленно заметившим бунт), что кто-то должен этим заняться, иначе их многочисленные сознания станут беспорядочно сталкиваться друг с другом, как частицы в броуновском движении. С неохотой Чарли все же позволил общему сознанию группы поглотить свое собственное.

Каждый ребенок в тот или иной момент жизни начинает думать, что он сирота, и каждый сирота убежден, что его отец — человек знатный и богатый, а в некоторых крайних проявлениях — даже из богов. Собравшиеся дети не являлись в этом плане исключением. И в их случае имелись веские причины полагать, что теория кукушонка обоснована.

Проблема, таким образом, состояла в том, чтобы понять, до какой степени она верна. Были ли они людьми в полном смысле этого слова?

Уолтер так не считал.

Они походили на людей, но достаточно зрелый ум не позволял им выносить однозначных суждений по внешним признакам. Дар телепатии был очень сильным аргументом не в пользу их принадлежности человеческому роду, хотя и недостаточным для того, чтобы окончательно склонить чашу весов в противоположную сторону.

Существовала вероятность того, что идея Эмпайр Стейт Билдинг, улетающего в пространство, тем или иным образом была внедрена в сознание каждого из них. Имелась надежда, что так могло произойти, но это была не более чем надежда, и они располагали таким малым количеством доказательств в подкрепление этой теории, что никто не осмеливался тешить себя иллюзиями.

Главным доводом против их принадлежности роду людскому выступало то, что всем им глубоко претила человеческая глупость, но поскольку та же самая мизантропия отличала многие великие умы истории, это доказательство не являлось убедительным.

Одно не вызывало сомнений: независимо от того, люди они или не люди в биологическом смысле, по своему сознанию они им не принадлежали. Из этой уверенности Уолтер вывел следующее заключение:

— Мы можем делать все что захотим. Осталось узнать, что именно мы захотим… что, по их мысли, мы должны захотеть.

Образ ста двух водородных бомб, сам по себе всплывший в сознании Чарли, светился так ярко, что другие восприняли его очень отчетливо. Замешательство, возникшее среди тех, кто сразу осознал, что именно это значит, распространялось по залу, как круги по воде, пока не достигло самых простодушных.

Лицо Чарли зарделось.

Вагенкнехт заговорил вслух.

— Мы должны обдумать данное решение. Возможно, уничтожить их — это единственно имеющийся вариант выбора. Не исключено, что они задумали нас устранить.

Вагенкнехт?

Юный негр открыл свое сознание Чарли. Все остальные сироты в данный момент были исключены из их мысленного обмена.

Удивительно, сколько общего обнаружилось между ними. Оба они выросли в приютах, оба в настоящее время являлись военными. В мире Уолтера образу Гриста соответствовал некий капитан Фербер.

Но самым сближающим пунктом стала мысль, родившаяся у обоих прямо в момент слияния сознаний: вместе (при поддержке других детей) они смогут стать властителями мира.

Или же уничтожить его.

Чарли?

Чарли снова взял Линду за руку. Но он уже заключил с Вагенкнехтом негласное соглашение о том, что мир будет поделен на две части, когда они им завладеют.

* * *
Гриста страшно мучила похмельная жажда, а «небольшая сумма», пожалованная Службой поиска новых талантов на расходы, растаяла как снег на солнце. И хуже всего, он был настолько пьян, что совершенно не помнил, каким образом потратил эти деньги.

Грист, сто два ребенка и сто один попечитель были собраны в маленькой аудитории, бывшем ресторане, на 15-ом этаже здания, где подвергались наказанию лекцией невыносимого м-ра Максимаста.

— …и в этот период мирового кризиса самым ценным ресурсом нашей дорогой страны является не что иное, как вы, ее дорогие дети. Вы ее будущее. В свои двадцать лет вы изобретете ее новое оружие, вы будете определять ее глобальную стратегию, командовать ее армиями, образуете новое поколение, которое понесет дальше факел, полученный из наших рук.

Лекция, читаемая с тем же накалом вдохновения, длилась уже более часа и вкратце сводилась к тому, что дети получат стипендию на обучение в элитной школе, находящейся где-то в Европе, или в каком-то другом месте, о котором Грист и не слыхал. Учреждение для сверходаренных детей. Ну что ж, он скорее рад, что Чарли 3-ей Роты покинет армию.

Но ведь и остальные присутствующие дети — тоже. Половина этих мальчиков, похоже, из армейских приютов. Грист чуял тут что-то подозрительное.

А что если Служба поиска новых талантов — всего лишь вывеска? И кому прятаться за ней, как не ЦРУ? Оно покушается на монополию армии. Пытается перекроить закон Мангейма. Невозможно представить, как далеко оно может зайти.

Отношение детей к происходящему было странным, это бросалось в глаза. Грист занимался выучкой детей — по крайней мере, мальчиков — годы и годы… и никогда еще не видал, чтобы они в какой-либо группе вели себя подобным образом. Они сидели как зомби, слушая этого дебильного тягомота.

Грист, терпение которого не выдержало сурового испытания, поднялся и двинулся к выходу из аудитории, откуда мисс Эплтон с любовью следила за своим выводком юных гениев.

— Где-нибудь неподалеку есть таксофон? — спросил он.

Мисс Эплтон объяснила, где находится ближайший.

И все это время м-р Максимаст долбил свое как заведенный.

* * *
Дети заерзали на стульях, почувствовав неловкость. М-р Максимаст только что объявил себя их общим отцом. Сознание Чарли потянулось к сознанию Линды, чтобы подбодрить ее. «Сестра моя, сестра», — какое все-таки грустное ободрение.

В то время как видимый м-р Максимаст машинально продолжал свою бесконечную лекцию на тему подхваченного факела свободы (взрослая часть аудитории задыхалась от скуки), основной Максимаст объяснял телепатически, что их отцом он выступает скорее в общенаучном смысле, чем сугубо биологическом. Различие стало более понятным после того, как они узнали, что м-р Максимаст — существо искусственно созданное, а не живое. Мисс Эплтон, несмотря на все свое очарование, тоже не была человеком.

Затем он сообщил детям, что их матери (то есть, те женщины, которые умерли при родах) не являлись им матерями в генетическом смысле слова.

Потом пообещал, что каждый из них получит возможность встретиться со своими настоящими родителями. В детали м-р Максимаст вдаваться не стал и не уточнил, какова была природа тех, кто произвел их на свет. Эти указания отсутствовали в том сообщении, которое он передавал.

То, что телепатическое послание можно транслировать техническими средствами, дало ответ, по крайней мере, на один вопрос, встававший перед детьми: загадку ста двух идентичных текстов. Максимаст признался, что однажды вечером, вскоре после того как объявление Службы поиска новых талантов появилось на всех телеканалах и во всех основных изданиях комиксов, полный текст рассказа был передан во всех направлениях… и с такой силой, что никакой ребенок, воспринявший послание, не мог устоять перед необходимостью представить его на конкурс.

М-р Максимаст закончил свои речи, и ту, что произносил вслух, и ту, что телепатически, и пригласил детей полюбоваться панорамой, открывающейся со 102-го этажа, последнего уровня Эмпайр Стейт Билдинг.

Когда он спустился с кафедры, раздались жидкие аплодисменты, перешедшие в тягостное молчание. Несколько взрослых поднялось. Тетушка Виктория толкнула племянницу, оставшуюся сидеть с застывшей на лице отсутствующей улыбкой. Она не могла всерьез упрекнуть девочку за то, что та уделила речи так мало внимания. Ей самой еще никогда не доводилось слушать столь скучного оратора.

Мисс Эплтон суетилась в коридоре.

— Мы запланировали специальную экскурсию в новые ботанические сады. Она предусмотрена для взрослых.

Тетушка Виктория умирала от желания увидеть знаменитые сады, да и дети вели себя чрезвычайно хорошо.

— Ничего, если я тебя оставлю, милая?

— Да, конечно, тетя Виктория. Уверена, что экскурсия будет очень интересной. Не беспокойся. Чарли обо мне позаботится.

Чарли вообще-то не особенно пришелся ей по сердцу. Он был грубоватым. В то же время, она знала, что это не вина самого ребенка, а следствие воздействия армейской среды — достаточно глянуть на его опекуна Гриста. Прошлой ночью она слышала, как сержант вернулся в четыре часа, натыкаясь на все, что попадалось на пути, несомненно, мертвецки пьяный. Неизвестно, где он провел больше половины ночи. Каким примером он может служить десятилетнему мальчику? И долг Линды как христианки — уравновесить дурное влияние этого унтер-офицера. Тетушка Виктория улыбнулась и опустила руку в свою сумочку. Она выискала там две карамельки, завернутые в целлофан.

— Одну из них ты дашь Чарли.

— О, да, тетя Виктория.

И Линда поспешила бегом присоединиться к остальным детям. Маленькое сокровище.

* * *
За последние двадцать четыре часа генерал Вирджил Трикер из Службы Безопасности Армии получил два телефонных звонка из Нового Нью-Йорка. Оба по поводу попытки ЦРУ похитить сирот. Один исходил от некоего капитана Фербера, второй — от некоего сержанта Гриста.

Мысль, естественно, совершенно нелепая, но несмотря ни на что, он поручил нескольким следователям собрать сведения об этой Службе поиска новых талантов. И хотя ЦРУ, похоже, никоим образом не было в этом замешано, ситуация начинала выглядеть все более и более странной.

Объект внимания назывался Службой поиска новых талантов. С виду, организация не имела иных целей, помимо разыскания одаренных сирот. Она не располагала ни известными источниками финансирования, ни постоянным штатом сотрудников. Служба являлась проектом Фонда Мортемейна, некоммерческого общества, ведущего свое официальное существование с 12-го июня 1996 года, когда оно приобрело Эмпайр Стейт Билдинг. После этой покупки единственными действиями Фонда, следы которых удалось обнаружить Трикеру, были несколько дюжин отказов, решительных, но учтивых, Туристическому Бюро Федерального Правительства, желавшему арендовать помещения под свои офисы в здании. Все свободные площади (не занятые собственно Фондом) оказались сданы предприятиям и отдельным лицам из состава владельцев и служащих самого Фонда Мортемейна, в задачу которых, похоже, не входило ничего, кроме как занимать эти помещения… на бумаге.

Все это казалось чрезвычайно подозрительным генералу Трикеру, и то, что Фонд собрал вокруг себя группу сверходаренных детей, только усилило его желание сунуть туда свой нос. Чем же еще заниматься Службе Безопасности Армии?

Он быстро просмотрел досье всех офицеров, призванных в данный момент в Новый Нью-Йорк в качестве опекунов, но только у Гриста, своего второго информатора, обнаружил ту беспредельную злобу, которая является основным качеством всякого шпиона, под какими бы обличиями она ни пряталась и в чем бы ни выражалась.

Трикер велел своему секретарю сообщить Гристу о его новых обязанностях, затем позвонил прокурору. Задним числом поставил его в известность о разработке Фонда Мортемейна. Особой надобности в том не возникало, но генерал Трикер имел очень прочное уважение к законности.

Было шестнадцать часов, и он почувствовал полную удовлетворенность. Супруга ожидала его к обеду не ранее, чем через час. Он решил, что теперь самое время пойти хлебнуть глоток свежего воздуха. Уже несколько недель он не выбирался на поверхность.

Двадцатью минутами позже он преодолел последний шлюзовой тамбур и поднялся в сады Пентагона. Шел дождь, и это привело его в восторг. Три года минуло с тех пор, как он видел дождь в последний раз. Он добрался до беседки, в которой никто не мог его видеть, и снял фуражку.

Жизнь бывает иногда прекрасной.

* * *
Чтобы достичь 102-го этажа, следовало сначала воспользоваться скоростным лифтом, идущим на 80-ый. И здесь уже начинало шуметь в ушах. На этом уровне имелось четыре лифта, осуществлявших сообщение между 80-ым и 86-ым этажами, где обычно приобретали билеты.

Но сегодня обзорная площадка была в полном распоряжении детей. С 86-го до 102-ого этажа ходил всего один лифт… с ручным управлением! Детям не понадобилось много времени, чтобы распознать в лифтере робота.

Одновременно на 102-ой этаж могли подняться только двадцать детей. Остальные вышли пока на смотровую террасу.

— Я был на сто втором этаже в первый день, — сообщил своим приятелям Брюс Бартон. — Ничего необычного я там не нашел.

Остальные с ним согласились, погрузившись в сознание Брюса и увидев мысленную картинку обзорной площадки 102-го этажа.

В этот день видимость была хорошей, дул сильный северный ветер. Вид с такой высоты бодрил сознание, охватывающее и вмещающее в себя все вокруг. Там внизу, со своими гигантскими деревьями, осажденный гидропонными чанами, огромный город насмехался над человеческой природой.

Расстояние соблазняет рациональный ум, так же как близость — иррациональный. Не поэтому ли Христос был возведен на вершину горы, чтобы подвергнуться искушению? Уолтеру и Чарли казалось, что ничто не сможет помешать им овладеть зеленым массивом Нового Нью-Йорка силой, так же как они вобрали его в себя взглядом.

Линде было не по себе. Поднялись почти все, за исключением маленькой группы из десяти детей. Лифтер позвал их, и она подумала: «Наши родители… надеюсь, они на нас похожи». Даже осознав глупость этой мысли, все сочувственно откликнулись.

Двери лифта закрылись за ними. Затем распахнулись в маленьком, шесть на шесть метров, помещении с бетонными стенами без единого окна. Потолки нависали столь низко, что любому взросломупришлось бы наклоняться, чтобы войти в него. Детей, которые поднялись перед ними, здесь не было.

— Мы не на сто втором этаже, — пробормотал Бартон.

— И все же мы там, — заявил мальчик-лифтер. — Обзорная площадка находится не на самом последнем этаже этого здания. И никогда не находилась, несмотря на то что так считалось. В двадцатом веке последний этаж Эмпайр Стейт Билдинга, как раз этот, занимала станция радио- и телетрансляции. Именно отсюда распространялись передачи. После бомбардировок передавать стало нечего и некому… по крайней мере, в Нью-Йорке… и мы присвоили эту комнату. Никто о ней не знал.

Несколько рядов электронной аппаратуры, установленной в центре помещения, не выглядели очень впечатляюще.

— Космический корабль?

— Исключено, — ответил Уолтер. — Возможно, передатчик материи. Самое удобное средство быстрого перемещения в различные места.

Словно желая подтвердить предположение Уолтера, в окружении приборов неожиданно возник м-р Максимаст. Материализовался, наверное, будет более точным словом. Он сделал детям знак приблизиться.

Они подходили к нему один за другим. Он ставил их перед работающим аппаратом, и они исчезали.

Оставались только Уолтер, Линда и Чарли.

Потом только Уолтер и Чарли. Последний чувствовал, как растет паника юного негра, который вспоминал поэму, не известную Чарли, про десять маленьких индейцев.[3]

Наконец Уолтер остался один. Максимаст подозвал его жестом, но тот боялся: подобный страх должна испытывать душа перед Страшным судом. А ведь несколькими минутами ранее он собирался захватывать мир!

Максимаст адресовал ему другой жест, уже с нетерпением. Уолтер бросился к выходу, но лифтер перехватил его. Он отнес визжащего и пинающегося мальчика к Максимасту. Рядом с двумя роботами Уолтер выглядел совсем маленьким.

* * *
В ушах Чарли опять загудело.

Он оказался в центре похожей комнаты, наполненной детьми, но явно более чем ста двумя. Телепатическая сумятица в этом тесном пространстве была такой сильной, что он с трудом разбирал собственные мысли.

К нему подошли два незнакомых ребенка. Мальчик и девочка. Мальчик протянул руку, в то время как девочка плакала.

— Привет, — сказал Чарли, не очень понимая, чего от него ожидают. — Меня зовут Чарли.

— Естественно, — подумал мальчик, пожимая ему руку. — Мы все о тебе знаем. Я Грегорс, а это Бернис. Мы твои родители.

— Но как?..

Озадаченный Чарли сказал вслух:

— Я имею в виду… вы не выглядите старше меня.

Ответила ему Бернис, на английском, в котором чувствовался небольшой акцент.

— И тем не менее, мы старше. Твоему отцу двадцать четыре, а мне через несколько дней исполнится двадцать один.

— Но мне десять лет! Как…?

Его мать засмеялась, откровенно забавляясь.

— Мы созреваем очень рано, знаешь ли.

Чарли смутился.

Позади них раздался рев. То прибыл Уолтер Вагенкнехт. Двое детей (если их можно называть детьми), белая девочка и чернокожий мальчик, подошли к своему сыну.

В сознание Чарли закралось неприятное подозрение.

— Карлики! Вы карлики, а значит и я тоже.

Это было ужасно.

Грегорс откликнулся дружелюбной мыслью:

— В стране карликов всякий высокий человек был бы уродом.

Чарли чувствовал, что сможет полюбить Грегорса. Но как отца? Нужно время, чтобы к этому привыкнуть.

— Грегорс, — подумал он. — Бернис.

Ему нравилось звучание имен, но…

— Какая у меня фамилия? — спросил он.

— Форрестел, — ответил Грегорс.

И повторил, с наслаждением раскатывая все «р»:

— Чарльз Форрестел!

Бернис взяла его за руку. Рука матери была не больше его собственной.

— Пойдем… пойдем, посмотрим город. Обзорная площадка прямо под нами. Тебя ожидает куча сюрпризов сегодня. Потом еще обед в вашу честь. А завтра… если тебя отпустят с нами… мы все вернемся в наши земли в Поконосе. Лето в Нью-Йорке такое… — она нашла слово, которое искала, в сознании Чарли, — такое ужасное.

— Нью-Йорке?

— Ах, да, — подумала мать, — вы зовете его Новым Нью-Йорком, совсем забыла.

Они спустились гуськом по узкой лестнице, ведущей на обзорную площадку. Она была во всех отношениях похожа на то, что Чарли видел в сознании Брюса Бартона.

Но открывающаяся панорама ничего общего с видом Нового Нью-Йорка не имела. Он видел гигантские сотовые сооружения с бесчисленными разноцветными ячейками, составленными самым причудливым образом… и город (Чарли заметил это, испытав кратковременное чувство паники) продолжал изменять свои формы. Поскольку там и сям какие-то элементы или группы элементов отделялись от материнской структуры, поднимались в воздух, чтобы перелететь и прикрепиться к другому сооружению. Чарли смутно сознавал, что эти перемещения подчиняются какому-то логическому порядку, но их было так много, что он не мог пока ухватить его смысл.

Рассеянная мысль матери проникла в его сознание:

— Терпеть не могу часы пик.

Она заметила его замешательство.

— Это квартиры, — объяснила она. — Когда люди заканчивают работу, они возвращаются в своих квартирах обратно в дом.

Нью-Йорк? Однако, присмотревшись внимательнее, он смог узнать очертания острова, выделенного двумя реками. И там, вдали за Ист-Ривер — Бруклин. А на другом берегу Гудзона — Нью-Джерси.

Чарли ощутил знакомое присутствие. Линда. Она подбежала к нему, и он подхватил ее на руки. Они обнялись так, словно не виделись целые годы.

— Чудесно, правда?

Ее мысли ворвались в его сознание, обгоняя одна другую, и он с трудом разбирал их. Она догадалась о причине его растерянности.

— Милый, ты не знаешь в каком мы времени?

Стоял 3652-ой год.


Для Чарли поездка за город оказалась сродни путешествию на Альтаир. Грегорс вел его по полю цветущих легочных деревьев, пока не заметил, что сын испытывает недомогание. Окраска некоторых альтаирских растений вызывала у отдельных людей идиосинкразию. Это происходило из-за того, что силовое поле, накрывающее владения Форрестелов, не пропускало свет самой длинноволновой части видимого спектра.

Семья в полном составе, Грегорс, Бернис и Чарли, добралась до цветника с альтаирским любовным мхом, источавшим слегка эйфоризирующие запахи, и расстелила скатерть для пикника. После завтрака Бернис принялась мысленно мурлыкать одну из своих любимых мелодий, но неискушенному уху Чарли эта песенка напоминала потрескивание радиопомех.

Несмотря на расслабляющее воздействие любовного мха, Чарли чувствовал нарастающее раздражение. Все увиденное в Нью-Йорке и в этом месте, Поконосе, приводило к мысли, что он променял свое право первородства на чечевичную похлебку, причем никто не спрашивал его мнения. Вместо того чтобы жить в этом мирном будущем среди изобилия и всеобщего братства, он появился на свет в XXI-ом веке, отмеченном беспокойством и тревогой, и познал жизнь сироты, лишенного компании себе подобных.

— Но все это уже закончилось, — успокаивающе протянула Бернис.

— Если бы это было правдой, — подумал Чарли с горечью. — Но вскоре мне придется вернуться туда, в то страшное время. В то нелепое здание.

Образ небоскреба вырос в сознании его родителей, пробуждая их уважение. В XXXVII-ом веке, как и в XXI-ом, Эмпайр Стейт Билдинг был наиболее древним сооружением человеческих рук на острове Манхэттен… и, за исключением кафедрального собора в Шартре и пирамид, во всем мире. Но собор в Шартре и пирамиды пережили века благодаря своим собственным качествам… без помощи заботливых путешественников во времени, поддерживающих их в нормальном состоянии.

Путешествия во времени начались в 3649-ом году, после четырех веков опытов и ошибок. За эти столетия удалось достичь значительного прогресса в области математического анализа истории. Так, например, стало известно, что непрерывная последовательность человеческого развития нарушалась только однажды… в промежутке с 1996-го по 2065-ый год. Когда первую машину подготовили к установке на последнем этаже Эмпайр Стейт Билдинг (учитывая долговечность здания, оно было единственно подходящим местом для их проекта), методы историко-математического моделирования уже позволяли разработать достаточно эффективную программу.

Не хватало лишь людей, которые претворят упомянутую программу.

В период с 1996-го по 3649-ый год человеческая раса эволюционировала до такой степени (большей частью благодаря искусственным методам), что стало невозможным взрослым людям будущего отправляться в прошлое на сколь-нибудь значимое время, даже для выполнения такого простого дела, как покупка Эмпайр Стейт Билдинг. На взгляд людей этого далекого прошлого, взрослые будущего больше походили на детей. Но самым важным было то, что сверхчувствительная психика человека будущего не выдерживала долее нескольких минут губительной ментальной атмосферы XXI-го века. Поэтому для осуществления начальных этапов операции предназначался м-р Максимаст с группой помощников.

Первое задание Максимаста заключалось в приобретении этого здания и в окружении его защитным полем, чтобы предохранить от бомбардировок наступающего года. С 1997-го по 2050-ый он следил за состоянием здания и поддерживал существование Фонда Мортемейна в ожидании, когда созреет историческая ситуация.

Именно по поводу следующего этапа проекта высказывал свои упреки Чарли, того этапа, что так тяжело отразился на его судьбе: введение в действие операции «Поиск новых талантов». Прежде чем собрать таланты, их нужно сначала посеять. И снова это было поручено Максимасту.

Оплодотворенные яйцеклетки доставили из 3650-го года и имплантировали ста двум несчастным женщинам, в телах которых они развивались столь стремительно, что все без исключения «носительницы» (матери, в данном случае, слово неточное) скончались во время родов.

Метод, примененный для их рождения, был жесток, но по-другому поступить было невозможно. Поскольку ребенок не смог бы пережить разлучения со своей матерью-телепаткой после рождения: психическая связь между матерью и ребенком наиболее прочная. Равным образом не имело смысла оставить их расти в XXXVII-ом веке, в этом случае сделалось бы бесполезным их использование в прошлом. Требовалось, чтобы те, кто будет выполнять Операцию, являлись подлинными детьми своей эпохи.

И значит…

— Но я не хочу туда возвращаться!

Чарли почти канючил.

— Тебе и не нужно этого делать, — по крайней мере, раньше чем через год.

Чарли отказывался образумиться.

— Я не хочу этого делать… никогда!

Сознание отца вмешалось в беседу.

— Будь мужчиной, Чарльз. Тебе десять лет, и это твой долг — вернуться туда.

И он добавил с тенью улыбки:

— Иначе как же ты покоришь мир?

Чарли не смог устоять перед совместным действием добродушного юмора отца, нежности матери и эйфоризирующего эффекта любовного мха. Его сознание успокоилось, и родители принялись терпеливо переливать в него всю накопленную за годы мудрость и опыт.

* * *
— Привет, 743. Где вас носило?

— Я был с остальными… на обзорной площадке.

Хотя он и репетировал многократно свой ответ, темпоральные расхождения приводили его в замешательство. С тех пор как он видел Гриста в последний раз, Чарли повзрослел на год, в то время как для унтер-офицера прошло всего несколько часов.

Гостиничный номер был погружен в темноту. Чарли с трудом различал силуэт сержанта, растянувшегося на кровати. Сейчас, когда чувствительность его сознания возросла, Чарли страдал от пребывания в атмосфере, столь сильно насыщенной злобой. Теперь он понимал, почему его родители, или любые другие люди, выросшие в будущем, не могли отправляться в прошлое: речной форели легче перенести чудовищное давление на дне Марианской впадины.

Неожиданно Грист включил свет.

— Нам нужно поговорить как мужчине с мужчиной.

— Слушаюсь, сержант.

Сознание Чарли потянулось к соседней комнате, но Линды еще не было. И он с грустью вспомнил, что, возможно, она вернется не ранее чем через несколько часов. Высадившись на 102-ом этаже здания, Чарли и Линда встретили по дороге тетушку Викторию, и та взяла племянницу с собой в вегетарианский ресторан и затем на лекцию о непротивлении злу насилием.

— Партию в покер?

— Да, сержант.

— А вы не трус. Но, возможно, сегодня вам удастся отыграть те четыреста тридцать долларов, что вы мне должны.

Улыбка Гриста мерцала, как лампа дневного света.

Посреди комнаты уже находился столик. На поверхности, словно выставленные для осмотра, располагались: бутылка бурбона, ведерко со льдом, два стакана и еще новенькая упаковка карт.

— Вам распечатывать, — повелел Грист.

Чарли повиновался, перетасовал колоду и раздал. Он выиграл… с парой дам.

— Я приготовлю выпивку, — объявил Грист. — Может, вам воды?

Чарли не ответил, и Грист вышел из комнаты с двумя пустыми стаканами в руках. Когда он вернулся, в одном из них была вода.

Грист взял бутылку бурбона.

— Желаете попробовать?

Улыбка расплылась на его лице.

Завороженный кристальной злобой этого человека, Чарли кивнул головой.

— Вам сдавать, — сказал он.

Чарли опять выиграл… на этот раз с помощью блефа. Грист снова налил бурбона в стаканы.

— Расскажите мне, что вы делали, — потребовал Грист, со стаканом в руке наклоняясь вперед. — Что вы думаете об остальных детишках? Они слегка странные, вы не находите? А что за тип, этот Максимаст? И фамилия Максимаст, она что, иностранная?

— Обычная малышня, — ответил Чарли, делая очередной глоток.

В последний год, прожитый в будущем, он приучился выпивать немного вина за обедом в доме Форрестелов, но ему следовало бы помнить, что в бурбоне содержание алкоголя значительно выше.

— Вам сдавать, — сказал Грист.

Он заметил, что движения мальчика становятся более затрудненными. Хватило одного звонка в Службу Безопасности Армии, чтобы получить необходимое. Скополамин ему доставили в течение получаса.

— Говорите, Чарли, — повторил он. — Расскажите мне обо всем, что происходило.

Он чувствовал, что новое дело ему понравится.

* * *
На душе было пусто, все выгорело дотла. Линда шевелила в нем золу в поисках оставшихся углей. Занимаясь этим, она была вынуждена прятать слезы от тетушки Виктории, расчесывающей свои длинные седые волосы перед зеркалом и одновременно комментирующей выступление доктора Верстла на конференции, с которой они только что вернулись.

Чарли перевернулся на другой бок в своей кровати. Булавочные уколы Линды породили в нем кошмар. Она пробуждала его сознание самым настойчивым образом.

— Чарли… что случилось?.. ответь мне!

Ответ всплыл из глубин сознания Чарли до того, как он сумел полностью прийти в себя. Он не противился ее расспросам. Он не лгал. Скополамин продолжал оказывать свое действие.

Он услышал, как в ванной пришла в движение задвижка на двери между номерами. Линда вошла в комнату, зажгла лампу в изголовье и вытерла ему пот со лба изнанкой простыни.

— Грист все знает? — спросила она.

— Все! Абсолютно все!

Она попыталась смягчить его чувство вины, которое было сильнее ее ошеломления, сильнее ее страха, сильнее даже ее сострадания.

Однако не сильнее их любви.

Она обняла его. Руки Чарли притянули ее ближе, и их сознания слились воедино.

— Линда!

Это был голос тетушки Виктории.

— Что ты делаешь?

Линда повернулась к тете, стоявшей на пороге ванной комнаты в ночной рубашке с заплетенными на ночь волосами.

— Мне показалось, что Чарли болен, и я зашла его проведать.

— Это правда, Чарли?

Неспособный поступить по-другому, он ответил:

— Нет, мадам.

— В таком случае, что вы делаете?

— Я обнимаю Линду.

«По крайней мере, — подумала тетушка Виктория, — я должна занести в актив этому мальчику его поразительную честность».

— Я займусь тобой позже, — сказала она Линде. — Возвращайся в наш номер, молодой барышне нечего здесь делать.

— Равно как и старой барышне, — раздался заплетающийся голос Гриста.

Он стоял на пороге входной двери, ухватившись рукою за косяк. В процессе допроса Чарли он прикончил бутылку бурбона. За его спиной маячили два человека из Службы Безопасности Армии.

— Вы пойдете с нами, мой маленький Чарли, — приказал он со всем авторитетом сержант-инструктора, который ему удалось собрать в нынешнем состоянии. — Вам предстоит поведать высокопоставленным особам длинную и запутанную историю.

Чарли поднялся с кровати, но тетушка Виктория удержала его за руку.

— Этот мальчик не выйдет отсюда, пока не предъявит удовлетворительного объяснения той сцене, свидетельницей которой я была.

Сбитый с толку Грист сдержанно икнул.

— Я застала его в данной комнате… в постели… обнимающим мою племянницу.

— Вам повезло, что вы видели только это.

Грист схватил Чарли за другую руку и попытался вырвать его у пожилой женщины. Она держала мальчика крепко.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что они женаты. Муж и жена. Чарли сам признался.

Чарли почувствовал, как пальцы тетушки Виктории с силой впиваются в его бицепс. Стало больно.

— У вас все в порядке с головой? — спросила она сержанта совершенно спокойным голосом.

— Абсолютно. По их виду не скажешь, но эти детишки такие же взрослые, как и мы с вами. И они телепаты! Можете себе представить, какое это оружие в умелых руках? А теперь отпустите его! Нас ждут в штаб-квартире Службы Безопасности в Пентагоне. Все здание находится под контролем армии, и еще до завтрашнего утра ваша племянница окажется в карцере рядом со своим возлюбленным.

— Тетя… тетя…

Линда настойчиво тянула за ночную рубашку тетушки Виктории.

— Не сейчас, милая.

Она не знала, как защитить мальчика, хотя бы до утра. Ей всегда казалось, что в Гристе есть что-то ненормальное.

— Тетя, это тот человек, который научил нас обниматься, — солгала Линда, наставив на Гриста обвиняющий палец.

Сержант захохотал.

— Ну, хватит! — воскликнул он.

Но мочки его ушей покраснели, а двое охранников отступили на шаг.

— Он научил нас всем поцелуям больших… и сказал, что мы теперь тоже большие. Он нас обманул, тетушка Виктория?

Когда требовалось, Линда умела произвести впечатление, что ей намного меньше десяти лет. Чарли с трудом удерживался от улыбки.

Тетушка Виктория опустилась на колени перед Чарли. Она повернула правой рукой его голову к себе, и они встретились взглядами. У нее были такие же глаза, как у Линды, и впервые она показалась Чарли симпатичной.

— Чарли, я знаю, что вы не станете врать. Вы только что продемонстрировали это. Линда говорит правду? Этот человек действительно учил вас таким вещам?

Чарли, неспособный солгать, открыл рот, но воля Линды перехватила ответ. И когда он заговорил, это были уже не его слова. Это Линда произнесла его ртом:

— Да, тетя.

Тетушка Виктория была тронута, услышав, как мальчик назвал ее «тетей». В конце концов она приняла его в свое сердце. И если у него дурные манеры, то в этом не его вина.

Она решительно поднялась.

— Господа, — сказала она, обращаясь к двум людям из Службы Безопасности Армии, сопровождавшим Гриста. — Я требую, чтобы вы арестовали этого человека по обвинению в совращении малолетних. Показания исходят от детей, но и его объяснения совершенно несуразны.

Грист гневно повернулся к стражам.

— Вы должны арестовать того, за кем я вас привел сюда, — заревел он в пьяном бешенстве.

Затем, ткнув пальцем в Чарли, приказал:

— Схватить его!

В этот самый момент Чарльз Форрестел сел на пол гостиничной комнаты и расплакался.

— Господа, — заявила тетушка Виктория категорично, — если вы немедленно не приступите к аресту этого пьяного чудовища и не уведете его отсюда, я приложу все усилия к тому, чтобы армейские приюты были закрыты еще до конца месяца. И лично вам выдвину обвинения в преступном сговоре с этим негодяем.

Без дальнейших колебаний два человека надели на Гриста наручники и выволокли его из номера.

Тетушка Виктория снова опустилась на колени рядом с Чарли и подняла ему голову.

— Все кончено, все кончено, — сказала она успокаивающе. — Это был всего лишь плохой сон. Но теперь он в прошлом. Ты переедешь к нам и пойдешь в приличную школу. Ты можешь стать братом Линде.

* * *
Все, включая генералов, ненавидели невойну. Она обходилась чрезмерно дорого и ничего не приносила взамен: ситуация совершенно абсурдная. Однако почти все взрослые чересчур глубоко укоренились в системе, порожденной самой невойной, чтобы придумать, как из нее выбраться. Это точное определение взрослости: состояние неспособности отыскать выход.

Дети же, наоборот, легко находили решение: будет совершенно достаточно, если люди перестанут воевать друг с другом и выпускать оружие. Те, что производят пушки, вполне могут посвятить себя другой, более полезной деятельности.

Но это все пацифистские концепции, а из взрослых очень редко кто (не считая оригиналов преклонного возраста, таких, например, как тетушка Виктория) располагал необходимым временем, терпением и свободой действия, чтобы быть пацифистом.

Что касается детей, то проблема состояла в другом. Они имели достаточно времени и не боялись потерять место. Требовалось одно: начать всеобщий Крестовый поход детей, другими словами, найти того, кто способен их повести.

При достойных руководителях, похоже, ничто не сможет стать помехой подобному миролюбивому движению. Под предводительством соответствующих вождей, дети могли завладеть миром.

— Тетя Виктория?

— Да, Чарли?

— Если люди творят какое-то зло и никто об этом не говорит, или не осознает, что должен делать я?

Тетушка Виктория никогда об этом еще не думала.

— Ты должен не подражать, а попытаться помешать им творить зло.

— Тетя Виктория, а война — это зло?

— Война всегда — зло.

Всю оставшуюся часть обратной дороги домой дети были тихими и мудрыми, как святые на иконах.

Перевод с английского: Иван Логинов

Примечания

1

Да здравствует Победа! (лат.) — Прим. перев. (Ошибка переводчика: Ave — по-латыни «радуйся», в данном контексте означает «Привет, прощай». — Прим. верстальщика).

(обратно)

2

конца века (франц.) — Прим. перев.

(обратно)

3

Имеется в виду считалка «Десять негритят» — в оригинале «Ten Little Indians». — Прим. верстальщика.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***