КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706105 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124641

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Инерционный корректор [Стивен Бакстер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Стивен Бакстер Инерционный корректор

Нашему посетителю было, возможно, лет двадцать восемь: этот невысокий, широкоплечий молодой человек, немного склонный к полноте, обладал высоким тонким голосом и передвигался, как птица, слегка подпрыгивая. Его лицо, обрамленное редкими волосами, выглядело таким бледным, что невольно закрадывалась мысль, не болен ли он чахоткой. Зато синие глаза, большие и мечтательные, просто поражали. Внешне и манерой держаться он был полной противоположностью моего друга Холмса, что проявлялось и в их оживленной беседе — по складу ума они отличались, как два полюса огромной электрической батареи.

Он вручил Холмсу несколько фотографий невысокого качества, сделанных «Кодаком», столь модным нынче в Нью-Йорке. Холмс рассматривал их с помощью лупы. Посетитель с каким-то веселым ехидством предложил моему другу в качестве развлечения испытать себя и при помощи дедукции найти на каждой фотографии признаки чего-то необычного.

Холмс только что закончил рассматривать нечеткое изображение увядших белых цветов. Я тоже взглянул на снимок и не нашел ничего особенного, правда, не сразу смог определить, какие именно цветы на нем запечатлены — возможно, из семейства мальв, хотя гинецей, который получился четко, имел довольно необычную форму. Холмс, казалось, был порядком раздражен этой безобидной фотографией и перешел к просмотру следующей, на что наш молодой посетитель ухмыльнулся.

— Не удивлен, что ему не удалось ничего понять. Техника мастера классических розыгрышей! — просветил он меня по-дружески.

Холмс передал мне следующий снимок.

— Взгляните на это, Ватсон. Что скажете?

Изображение представлялось более обнадеживающим — и, как я заметил, посетитель относился к нему куда серьезнее. Передо мной была фотография самого заурядного на первый взгляд застолья, разве что происходившего в необычной обстановке — и стол, и гости чуть ли не тонули в громоздкой электрической аппаратуре, проводах и валиках, катушках и конических элементах, а на заднем плане можно было разглядеть специальное оборудование для мастерской: паровой токарный станок, принадлежности для сварки ацетиленом, штамповки по листовому металлу и тому подобное.

— Ну, могу сказать, что наш гость был тем вечером среди приглашенных на обед. Остальных, увы, не знаю… — ответил я.

— Это братья Бримикум из Уилтшира — Ральф и Тарквин, — сообщил посетитель, — хозяева и организаторы того обеда. Ральф — мой давний университетский приятель. Братья вместе работают — вернее, работали — над изобретениями в области механики и электричества.

— День был солнечный, — продолжил я. — Тут, на скатерти, пятно света, прямо позади блюда с аппетитной колбаской.

— Вы правы, — спокойно произнес Холмс. — Но что вы скажете по поводу самой колбасы?

Я еще раз взглянул на снимок. Колбаса, как главное блюдо трапезы, лежала на отдельной тарелке в центре стола.

— Мясистая, сочная. Немецкая?

Холмс вздохнул:

— Ватсон, это не колбаса — немецкая или какая-либо еще. Это очевидный розыгрыш сомнительного вкуса, устроенный гостям братьями Бримикум.

Посетитель рассмеялся:

— Точно, мистер Холмс. Видели бы вы наши лица в тот момент, когда это «произведение кулинарного искусства» покинуло свою тарелку и поползло по скатерти!

— Человек вашей профессии должен был опознать эту тварь, Ватсон. Это водяной кольчатый червь класса Hirudinea, их используют для отсасывания крови…

— Боже мой! — воскликнул я. — Гигантская пиявка!

— «Кодак» не передает цвет, — сказал посетитель, — но вам следует знать, что она была ярко-красная — алая как кровь.

— Но как это возможно, Холмс? Игра природы?

— Природы… или науки. — Холмс ненадолго замолчал, размышляя. — Подумайте, какие факторы оказывают влияние на несчастную пиявку. Ее уплощенная форма — следствие земного притяжения; пока это все, что мы знаем. А то, что она совсем не превратилась в блин под тяжестью своего веса, объясняется исключительно ее собственным внутренним сопротивлением. Однако сложно поверить, что существо таких огромных размеров, как этот экземпляр, вообще могло сохранить свои пропорции. Так почему же оно так выросло? Что дает ему силы поддерживать себя изнутри и двигаться? — Он пристально посмотрел на посетителя. — Или, возможно, следует спросить, что уменьшает силу земного притяжения?

Посетитель восторженно захлопал в ладоши:

— Вы правы, сэр!

Холмс вернул ему фотографию.

— Полагаю, это так. И возможно, у вас есть желание изложить нам обстоятельства вашего дела более подробно.

Я был сбит с толку и спросил:

— Холмс, а вы уверены, что вообще есть какое-то дело?

— О да, — сказал он серьезно. — Разве наш гость, говоря о работе братьев Бримикум, не употребил прошедшее время? Очевидно, что-то нарушило равновесие в их жизни; и вас бы, сэр, здесь не было, не случись чего-то серьезного.

— Действительно, — ответил посетитель, помрачнев. — Действительно, все серьезнее некуда: посетить вас меня заставила смерть старшего из братьев, Ральфа, при необычных обстоятельствах — обстоятельствах, относящихся к самой периферии того, что изучено нашим естествознанием!

— Это убийство? — спросил я.

— Местный следователь так не думает. Однако у меня есть сомнения. Смущают некоторые особенности — противоречия, — и поэтому я пришел к вам, мистер Холмс, — я ведь журналист и писатель, а не сыщик.

Я улыбнулся:

— На самом деле, сэр, мне уже известно, кто вы.

Он казался удивленным:

— Простите меня. Я не представился.

— Никаких официальных представлений и не требуется, как и сложной цепочки умозаключений с моей стороны. Публикации ваших работ в этом году повсюду.

Он выглядел польщенным:

— Вы с ними знакомы?

— С теми, которые были в «Пэлл-Мэлл баджет», в «Нэшнл обсервер» и во всех других журналах. Я большой поклонник ваших научно-фантастических романов. — Я протянул ему руку. — Рад с вами познакомиться, мистер Уэллс!

* * *
Холмс согласился поехать с Уэллсом в дом Бримикума, находившийся около Чиппенхэма, и уговорил меня сопровождать его, несмотря на мое нежелание уезжать из Лондона и на то, что мне уже почти удалось отказаться. Но Холмс мягко настоял.

— Вам известно, как редко мои расследования соприкасаются с глубинными тайнами науки, Ватсон, — сказал он. — Возможно, это дело вы сможете включить в вашу книгу! Почти как в старые добрые времена.

И вот так получилось, что на следующий день я вместе со своим саквояжем оказался в вагоне поезда, отправлявшегося в 10.15 с вокзала Паддингтон. Мы заказали себе отдельное купе — для Холмса, Уэллса и меня. Холмс закутался в серый дорожный плащ и вытянул длинные ноги на мягком сиденье, а Уэллс в это время тонким писклявым голосом излагал нам детали дела во всех подробностях.

— Я знал Ральфа Бримикума с той поры, когда мы в восьмидесятых оба еще ходили в университетский колледж, готовивший преподавателей естественных наук, — начал он рассказ, — и наши дружеские отношения продолжались вплоть до его недавней смерти. Ральф был довольно странным, погруженным в себя человеком, удивительно непрактичным в быту — до такой степени, что, когда он женился, еще учась в колледже, я воспринял это как нечто совершенно невероятное. Но в голове Ральфа всегда кипели творческие идеи. Предметами его увлечения в колледже были астрономия, астрофизика и все в том же роде — наряду с изучением электричества и магнитного поля. Еще студентом Ральф начал выдвигать интересные идеи касательно сопряжения, как он выражался, электричества с гравитацией. Наши теории гравитации давно уже нуждаются в пересмотре, утверждал он, и возможны даже практические достижения. В споре он был восхитителен! Можете себе представить, какую родственную душу я в нем нашел!

— Сопряжение? — уточнил Холмс.

— Как вам известно, гравитация — это сила, которая придает нашим телам вес. Ральф пришел к убеждению, что силу притяжения такого крупного тела, каким является Земля, можно ослабить путем правильного распределения токов высокого напряжения и магнитных потоков. Ослабить, или уменьшить.

— Уменьшить? — спросил я. — Но если это так, то коммерческая польза была бы просто колоссальная. Подумайте об этом, Холмс. Если бы можно было снизить вес перевозимых товаров, к примеру…

— О, к черту коммерцию и грузоперевозки! — вскричал Уэллс. — Доктор Ватсон, Ральф Бримикум утверждал, что нашел способ полностью устранить влияние силы притяжения. А при отсутствии силы притяжения человек обретает способность летать! Он даже говорил, что построил небольшую капсулу… и пролетел в ней — прошу заметить, один, без свидетелей — до Луны и обратно. Он показывал мне следы на своем теле, которые, по его словам, появились вследствие недостатка во время полета пищи и воды и под воздействием космических лучей, а также ожоги от лунного вакуума. И он вручил мне маленький пузырек, в котором, если рассказанное им — правда, находится лунная пыль — «доказательство» его путешествия. Пузырек со мной. — Он похлопал себя по карманам.

Холмс вскинул тонкую бровь:

— И вы в это поверили?

Уэллс задумался.

— Пожалуй, я хотел верить. Но сомнения все-таки были. Ральф имел склонность преувеличивать собственные успехи. Он с таким нетерпением ожидал признания и уважения. Однако я забегаю вперед. Несмотря на огромный талант, Ральф с большим трудом сдавал экзамены в колледже, настолько одержим он был своими навязчивыми гравитационными идеями. Поэтому никакое приличное учреждение не приняло бы его на работу, и ни один журнал не опубликовал бы его теорий и скороспелых выводов из ограниченного числа экспериментов. — Уэллс вздохнул. — Вероятно, величайшей трагедией для Ральфа стала безвременная кончина его отца спустя несколько месяцев после того, как Ральф окончил колледж. Бримикум-старший сколотил состояние в Трансваале и, выйдя в отставку, вернулся в Чиппенхэм, лишь затем, чтобы умереть от хронической малярии. Он оставил все свое состояние двум сыновьям: Ральфу и младшему — Тарквину. Это внезапное наследство сделало Ральфа богатым человеком. Ему больше не нужно было убеждать коллег в значимости своей работы. Теперь он мог двигаться собственной дорогой, куда бы она его ни привела. Ральф обосновался в Уилтшире и всецело посвятил себя исследованиям. Он в частном порядке публиковал их результаты, которые — вызывая огромный интерес у таких же, как я, студентов, увлекающихся эзотерикой, — резко и грубо отвергались другими учеными.

— А что скажете о Тарквине? — спросил Холмс.

— Я его не очень хорошо знал. Мне он особо никогда не нравился, — сказал Уэллс. — Он разительно отличался от Ральфа. Тщеславный, эгоистичный, умом он с братом тягаться не мог, однако знаний поднахватался и, если я правильно понимаю, кое-что в его достижениях смыслил. Тарквин промотал свое наследство, попытавшись пойти по стопам отца в Южной Африке, потерпел неудачу и вернулся домой, преследуемый кредиторами. В конце концов брат взял его к себе старшим ассистентом. Тарквин покупал оборудование для экспериментов Ральфа, готовил установку и так далее. Но даже с этим он справлялся плохо, и Ральф вынужден был определить его помощником к своему инженеру, флегматичному местному парню по фамилии Брайсон.

— Похоже на то, что ваш обед проходил прямо в центре сделанной Ральфом установки, — заметил я.

— Да, — улыбнулся Уэллс. — Он обожал такие представления. И я обязан описать вам назначение установки, поскольку это будет важно для расследования. Я уже упоминал о попытках Ральфа — иногда успешных, по его словам, — ослабить силу земного притяжения. Но результата он добивался лишь с малыми величинами. Для того чтобы расширить свои возможности — строить корабли больших размеров, способные переносить группы людей через космическую пустоту, — Ральф продолжал изучение более тонких аспектов феномена гравитации, особенно эквивалентности инерционной и гравитационной масс. Знаете…

Я замахал руками:

— Погодите, мистер Уэллс. Не могу говорить за Холмса, но у меня уже голова идет кругом. О гравитации я знаю только то, что она вызывает у моих пациентов сколиоз и плоскостопие.

— Позвольте объяснить вам с помощью аналогии, доктор Ватсон. Мистер Холмс, вы не дадите мне пару монет? Соверен и фартинг подойдут — то, что надо. Спасибо. — Он поднял монеты вверх. — Послушайте, Ватсон. Соверен значительно тяжелее фартинга.

— Это совершенно очевидно.

— Если я отпущу обе монеты одновременно, они упадут на пол.

— Разумеется.

— Но какая из них упадет первой — фартинг или соверен?

Холмс, казалось, забавлялся. Я же почувствовал оторопь, которая иногда на меня находит, если мне не удается выстроить цепочку логических рассуждений. Однако вопрос казался довольно простым.

— Соверен, — уверенно ответил я. — Не принимая во внимание сопротивление воздуха, а по той причине, что он тяжелее…

Уэллс отпустил монеты. Они упали рядом друг с другом и звякнули о пол купе одновременно.

— Я не эксперт в гравитационной механике, — упрекнул меня Холмс, — но принципы Галилея помню, Ватсон.

Уэллс вернул монеты.

— Все это объясняют различные законы Ньютона. Под действием силы тяжести все предметы падают с одинаковым ускорением, вне зависимости от их массы. Представьте себе следующее, Ватсон: если бы вы оказались в лифте, а трос порвался, то вы бы с лифтом упали одновременно. Но вы ощущали бы себя парящим в кабине лифта.

— Недолго, — мрачно сказал я, — только до дна шахты.

— Безусловно. Именно этот феномен стремился изучить Ральф. В лаборатории, где мы обедали, — вы видели ее на фотографии, — при помощи установки из катушек индуктивности, диффузоров и электрических контуров он сумел создать некое пространство, в котором — Ральф неоднократно демонстрировал нам этот фокус — благодаря коррекции гравитационного поля с помощью электрической энергии более тяжелые предметы действительно падали быстрее легких! Это был инерционный корректор, как называл его Ральф. Дело вроде бы пустяковое — и гораздо менее зрелищное, чем полет капсулы на Луну, — однако столь же невероятное и удивительное. Если, конечно, реальное.

— Но вы в этом сомневаетесь, — сказал Холмс. — К тому же вы использовали слово «фокус».

Уэллс вздохнул.

— Дорогой старина Ральф! Не думаю, чтобы он лгал намеренно. Но его энергия и оптимизм в отношении собственной работы подчас мешали ему мыслить критически. Тем не менее признание его теорий и устройств — в особенности инерционного корректора — было главной жизненной целью, настоящей идеей фикс Ральфа.

— Идеей фикс, которая привела его к смерти.

— Совершенно верно, — сказал Уэллс. — Потому как именно там, внутри инерционного корректора, Ральф Бримикум и умер — или был убит!

* * *
Шел уже четвертый час, когда мы наконец добрались до Чиппенхэма.

Мы наняли двуколку, чтобы доехать до места, где жил Бримикум, — хорошо обставленного дома времен Регентства. Правда, справедливости ради надо сказать, что дом был в довольно запущенном состоянии.

Холмс вылез из двуколки и повел носом, принюхиваясь. Затем направился к обочине щебенчатой подъездной аллеи и осмотрел траву на газоне, которая, как я заметил, местами изменила свой цвет и была в мелких бурых круглых пятнах, одно из которых Холмс осторожно потрогал мыском ботинка.

Нам навстречу вышел молодой человек — высокий блондин с водянистыми серыми глазами. Он приветствовал Уэллса с некоторым презрением:

— Неужели это Берти Уэллс! — и представился Тарквином Бримикумом.

Нас проводили в дом и познакомили с остальными домочадцами: Джейн, вдова Ральфа, высокая, стройная женщина, была моложе, чем я ожидал, а ее опухшие глаза позволяли предположить, что она часто плачет; инженер Джек Брайсон, надежный помощник Ральфа, лысый и широкоплечий, казалось, был в недоумении и чувствовал себя не в своей тарелке.

Холмс улыбнулся вдове с внезапной теплотой, которую могут подметить в нем только хорошо знающие его люди. Те же эмоции переполняли и меня, поскольку я тоже очень сочувствовал этой леди, потерявшей своего супруга.

— Мадам, — сказал Холмс. — Мои глубочайшие соболезнования.

— Благодарю вас.

— А как поживает ваш лабрадор? Бедная девочка еще болеет?

Она выглядела смущенной.

— Думаю, поправляется. Но откуда вы узнали?

Он наклонил голову.

— Следы на лужайке отчетливо свидетельствуют о присутствии собаки — причем суки, поскольку хорошо известно, что сука опорожняет мочевой пузырь в одном месте, выделяя, таким образом, достаточное количество едкого вещества, чтобы попортить траву, тогда как кобель метит свою территорию везде понемногу. У меня готов черновой вариант монографии по экскреторным повадкам домашней и городской живности. А что касается породы, миссис Бримикум, то я определил ее по оставшейся у вас на нижней юбке золотистой шерсти, которая также показывает вашу привязанность к этому лабрадору.

— О! Но как вы узнали о ее болезни?

Холмс грустно улыбнулся.

— Если бы собака была здорова, следовало бы ожидать, что она выйдет с вами, чтобы облаять трех таких бесцеремонных незнакомцев, каковыми мы являемся.

Уэллс восхищенно хмыкнул.

Джейн Бримикум неопределенно махнула рукой.

— Симптомы болезни ставят ветеринаров в тупик. Шеба с трудом держится на ногах, а ее кости до странности хрупки и предрасположены к переломам. Понимаете, Ральф использовал ее в своих экспериментах, и…

— Я знаю, — прервал ее Холмс.

— Знаете? Откуда?

Но Холмс не ответил. Вместо этого он отвел меня в сторону.

— Ватсон, я был бы вам очень признателен, если бы вы взяли у несчастного животного мочу на анализ.

— Что мы ищем?

— Мой дорогой друг, открыв это вам, я мог бы повлиять на ваши выводы.

— А каким образом я должен сделать анализ? Я не ветеринар, Холмс, и уж тем более не химик. К тому же мы далеко от города.

— Уверен, вы найдете способ. — Он снова повернулся к миссис Бримикум и стал деликатно расспрашивать ее о смерти мужа.

— Было раннее утро. Я находилась в кухне. Мистер Брайсон только что вошел, проработав уже целый час. — Я заметил, что она старалась не смотреть на инженера Брайсона, и словосочетание «мистер Брайсон» давалось ей с трудом. — Мы, как правило, ели вместе, хотя мистер Брайсон всегда был занят и очень торопился. На завтрак он обычно съедал яичницу из одного яйца и тост.

— Яйцо? — заинтересовался Холмс. — Какое яйцо?

— Из нашего небольшого курятника за домом, — ответила миссис Бримикум.

— Понравилось ли вам яйцо в тот день? — спросил Холмс.

Миссис Бримикум опустила глаза.

— Мистер Брайсон отметил, что оно было превосходно. Помню, что Тарквин — мистер Бримикум — принес в тот день свежие яйца из курятника.

— Правда? — Холмс оценивающе посмотрел на Тарквина, брата погибшего. — Сэр, вы имеете привычку посещать курятник?

Тарквин взорвался:

— Конечно, нет! В детстве я всегда помогал Милли приносить яйца, а в тот день… было прекрасное утро — неужели человек не может изредка поддаться порыву?

Уэллс начинал терять терпение:

— Послушайте, Холмс, почему вас так заинтересовала эта история с утренней яичницей? Разве она не банальна? И разве вы не видите, что это причиняет боль леди Бримикум?

Я достаточно хорошо знал своего друга, чтобы понять, что не бывает ничего несущественного — несомненно, в его подробных расспросах есть какая-то логика, которую никто из нас не может постичь. Но миссис Бримикум действительно начала сильно волноваться, поэтому Холмс перестал ее расспрашивать и позволил Тарквину провести нас в гостиную, где тот налил нам хереса.

— Вынужден признаться, что мистера Уэллса я не приглашал, — сказал он. — Поначалу я расценивал его интерес и настойчивость в желании прийти сюда как непрошеное вмешательство в горе моей семьи. Но я изменил свое мнение, обдумав последние трагические события. Теперь, когда вы здесь, я этому рад, мистер Холмс. Мне нужна ваша помощь.

— В чем?

— Ральф не просто лишился жизни, мистер Холмс, жизнь была у него отнята. После заключения следователя… полицию это дело не интересует. Я не знал, к кому обратиться, и…

Холмс поднял руки.

— Скажите точнее, что вы имеете в виду.

Бесцветные голубые глаза Тарквина пристально смотрели на Холмса.

— Смерть Ральфа не была несчастным случаем.

— Кто находился в камере инерционного корректора в момент трагедии?

— Только мы двое. Я и Брайсон, инженер моего брата.

— Значит, — вмешался я настойчиво, — вы обвиняете Брайсона…

— В убийстве. Все верно, доктор. Джек Брайсон убил Ральфа.

* * *
Холмс всегда нетерпелив в стремлении осмотреть место преступления, и Уэллс, без сомнения, получал огромное удовольствие, наблюдая за ним; а потому мы сразу согласились сопровождать Тарквина в камеру инерционного корректора, на место смерти Ральфа Бримикума.

Мы прошли около сотни ярдов по саду к отдельному строению. День уже подходил к концу. Я глубоко вдохнул воздух, наполненный ароматом деревьев, пытаясь проветрить голову после дыма паровоза. Было слышно кудахтанье кур, доносившееся, очевидно, из упомянутого миссис Бримикум курятника.

И вдруг, я даже вздрогнул от неожиданности, потревоженное моим приближением насекомое, размером не менее шести дюймов в длину, поспешно перебежало передо мной дорогу. Сначала я решил, что это таракан, но при ближайшем рассмотрении узнал, к своему удивлению, муравья. Он бежал, быстро семеня ножками, по направлению к муравейнику — гигантскому сооружению, возвышавшемуся над молодыми деревьями как разрушенный монумент.

— Боже правый, Холмс, — сказал я. — Вы только посмотрите! Что это, по-вашему, — какой-нибудь тропический вид?

Он покачал головой:

— Ральф Бримикум не коллекционировал насекомых. При известном нам раскладе событий я ожидал увидеть здесь нечто подобное.

— Ожидали? Но почему?

— Разумеется, та мерзкая пиявка Уэллса была ключом к разгадке. В любом случае — все в свое время, мой дорогой друг.

Мы подошли к лаборатории, грубой, но функционально продуманной конструкции, и я впервые окинул взглядом устрашающую начинку самого инерционного корректора. Основное помещение, около пятидесяти футов в высоту, было целиком занято гигантским остовом корабля — конической формы, футов пятнадцати в длину и, возможно, не меньше в ширину. Но при этом — никаких колес, парусов или полозьев, потому что его предназначением, как со всей серьезностью объяснил нам Тарквин, были полеты — при отсутствии гравитации, благодаря изобретению Ральфа — в космос! Для имитации определенных воздействий и нагрузок, с которыми пассажир сталкивается во время полета, корабль был подвешен в воздухе, в сердце инерционного корректора, при помощи нескольких тросов и кардановых подвесов.

Теперь тросы безжизненно болтались. Корабль, очевидно упав, вдавился в пол на несколько дюймов — словно гигантский молот, ударивший по бетону. И именно в этой капсуле, этой алюминиевой мечте о полете в космос, разбился насмерть Ральф Бримикум.

Рухнувшую громадину окружали элементы инерционного корректора: катушки индуктивности и якоря электромагнита, элементы конической формы из бумаги и железа, стеклянные трубки с нитью накаливания внутри, полюса огромных постоянных магнитов, какие-то столбы, терявшиеся во мгле наверху и столь же, с моей точки зрения, загадочные, как и все сооружение. Кроме того, были там еще всевозможные инструменты, кульманы, заваленные пыльными светокопиями, токарные станки, тиски, а также свешивающиеся с потолка цепи для перемещения тяжелых грузов.

Между тем я заметил, что падение аппарата нанесло большой вред оборудованию, находившемуся в помещении, и несомненно вывело его из строя.

Мой взгляд привлекли маленькие стеклянные камеры рядом с анатомическим столом. В закрытых пробками сосудах я увидел несколько крупных пиявок, хотя и не таких огромных, как экземпляр на фотографии Уэллса. Однако и эти были столь велики, что им даже не удавалось сохранять свойственную пиявкам трубкообразную форму; они лежали распластавшись по толстым стеклянным днищам колб. Из более высокоорганизованных животных в стеклянном заточении находились мыши, и все они имели странную особенность — поразительно длинные тонкие конечности. Некоторые из подопытных мышек прилагали невероятные усилия, чтобы выдерживать свой собственный вес. Я обратил на них внимание Холмса, но он это никак не прокомментировал.

Холмс, Уэллс и я подошли к краю пролома в полу и двинулись вокруг помятого алюминиевого корпуса аппарата. Падение произошло, по моим подсчетам, с высоты не более десяти футов. Удар казался недостаточным даже для того, чтобы причинить человеку хоть какой-то вред, не говоря уже о том, чтобы убить его. И тем не менее вся конструкция корабля была сдавлена примерно на треть.

— Какой ужас! — воскликнул Уэллс. — В этом самом месте — под сверкающим брюхом своего космического корабля — Ральф угощал нас обедом.

— В таком случае вам очень повезло, — заметил Холмс мрачно.

— Рабочие вскрыли кабину. — Тарквин указал на зиявшую в обшивке квадратную дыру, сквозь которую смутно виднелось внутреннее пространство. — Тело убрали после того, как полиция и коронер все осмотрели. Хотите заглянуть? Тогда я покажу вам, где мы с Брайсоном работали.

— Через минуту, — пробормотал Холмс и осмотрел остов фантастического корабля со своей обычной ошеломляющей дотошностью. Затем спросил: — Каким человеком был Ральф? Я вижу доказательства его научных способностей, но каков он был в жизни — в отношениях, в работе?

— Ральф сильно выделялся среди тех, с кем работал. — Открытое лицо Тарквина не позволяло предположить, что он снедаем завистью. — С самого раннего детства Ральф всегда был лидером. Таким он остался и во взрослой жизни.

— Я до сих пор не знаю, любили ли вы его, — заметил Уэллс.

Глаза Тарквина сузились.

— Не могу ответить на этот вопрос, Берти. Мы были братьями. Я на него работал. Думаю, я любил его. Но мы всю жизнь соперничали друг с другом, как и большинство братьев.

Холмс спросил прямо:

— Вы что-то выиграли от его смерти?

— Нет, — покачав головой, ответил Тарквин Бримикум. — Наследство отца не перейдет ко мне. Ральф оставил завещание, согласно которому все унаследовала его жена, а мы недолюбливаем друг друга. Можете проверить мои слова у нашего адвоката — и у Джейн. Если вам нужен мотив убийства, мистер Холмс, копайте глубже. Я не возражаю.

— Буду, обязательно буду, — проворчал Холмс. — Тем более что и Ральф Бримикум возразить уже тоже не сможет. Пойдемте заглянем в кабину.

Переступив через бетонное крошево пола, мы шагнули к проему, вырезанному в корпусе аппарата. Там была установлена маленькая лампа, наполнявшая внутреннее помещение унылым светом. Я знал, что тело — вернее, то, что от него осталось, — уже унесли, дабы подготовить к похоронам, но уборка еще не производилась. Я бросил взгляд вниз, ожидая увидеть — что? Ужасающие лужи крови? Однако на разорванной обивке сиденья пилота, в котором находился Ральф в момент своей смерти, оказалось только несколько пятен неправильной формы. Удивительно мало внешних повреждений было на оборудовании, приборах, циферблатах, переключателях и рычагах, предназначенных, очевидно, для управления кораблем. В большинстве своем они просто сплющились.

Но запах внутри кабины напомнил мне запах госпиталей времен моей военной службы.

Я отшатнулся.

— Не знаю, что я ожидал увидеть, — пробормотал я. — Больше крови, наверное.

Тарквин задумчиво нахмурился, а затем, вытянув руку, указал пальцем вверх. Я снова заглянул в кабину и поднял голову.

Господи, что здесь произошло?! Будто кто-то с силой швырнул в воздух дюжину баллонов с краской ржаво-коричневого цвета. Верхняя часть стен и потолок корабля, инструменты, циферблаты и переключатели, даже единственное оконце — все было обильно покрыто высохшей кровью.

— Боже правый, — сказал Уэллс, и лицо его побелело. — Как это туда попало?

— Коронер решил, что корабль, должно быть, перевернулся во время падения, и кровь брата растеклась по всей внутренней поверхности, — пояснил Тарквин.

Пока мы шли дальше, Уэллс прошептал мне:

— Корабль такого размера, переворачивающийся при падении с десяти футов?! Очень маловероятно!

Я согласился с ним. А Холмс промолчал.

Тарквин подвел нас к металлической ферме, на которой крепился корабль. Мы остановились у висящих пучками тросов, концы которых были истончены, размочалены и посечены; они явно не выдержали сверхвысокой нагрузки. Но один — толстый, как моя рука, — трос с оранжевой полоской имел гладкий блестящий срез на конце. На полу, практически у нас под ногами, лежали защитные очки и аппарат для газовой резки. Казалось до абсурдности очевидным, что несущий силовой трос был перерезан этой газовой горелкой!

— Не все тросы здесь несущие, — сказал Тарквин. — По некоторым осуществлялась подача электричества и воздуха для пассажира, а также они выполняли еще ряд функций.

— Вы говорили, что вместе с Брайсоном работали наверху, когда произошел несчастный случай? — уточнил Холмс. — Только вы и Брайсон, вдвоем?

— Именно так. Мы делали кое-какую вспомогательную работу. И кроме нас здесь никого не было — если не считать Ральфа, разумеется. Он находился внутри корабля, занимался расчетами.

— А инерционный корректор был в тот момент включен? — спросил Холмс.

— Да.

Я указал на толстый трос с оранжевой полоской:

— Он нес основную нагрузку?

Тарквин кивнул.

— Хотя в тот момент я этого не знал.

— И он был перерезан этой газовой горелкой?

— Все правильно, — подтвердил Тарквин ровным голосом. Прислонившись к перилам ведущей на ферму лестницы, он сложил руки на груди. — Пламя рассекло его ровно, как струя горячей воды льдину. Когда большой трос был перерезан, стали натягиваться и рваться остальные. И вскоре корабль упал.

— Так, значит, трос перерезал Брайсон? Я правильно вас понял?

— О нет-нет! — Тарквина, похоже, слегка удивил вопрос Уэллса. — Это сделал я. А Брайсон руководил работой.

— Но если это сделали вы, то как можно обвинять в убийстве Брайсона? — спросил я.

— Потому что ответственность несет он. Разве не понимаете? Брайсон велел мне перерезать трос, помеченный оранжевым цветом. Я следовал его инструкциям, понятия не имея, что на тросе держится корабль.

— Вы сказали, что прошли обучение и знаете каждую деталь корабля, внутри и снаружи.

— Самого корабля — да, доктор. Но не подсобного оборудования. А вот Брайсону тут все было известно до мелочей.

— Но потребовалась бы не одна минута, чтобы перерезать такой кабель, — заметил Уэллс. — Посмотрите на его толщину! Неужели Брайсон не видел, чем вы занимались, и не остановил вас?

— В тот момент Брайсона здесь не было, — холодно ответил Тарквин. — Как вы уже слышали, он завтракал с моей невесткой, по их обыкновению. Понимаете, джентльмены, — добавил он, и в его голосе явственно прозвучало сдержанное раздражение, — я был всего лишь орудием, которое использовал Брайсон для достижения своих целей. Столь же невинным, как и этот аппарат для газовой резки, лежащий у ваших ног.

Уэллс пристально посмотрел на газовую горелку и на оборванные тросы.

— Тарквин, ваш брат знал Брайсона много лет. Он полностью доверял ему. С чего бы Брайсон стал совершать такое?

Тарквин выпрямился и смахнул пыль со своей куртки.

— Это вы должны спросить у него, — ответил он.

* * *
Наш следующий шаг был очевиден для всех: необходимо провести очную ставку с обвиняемым.

Мы вернулись в гостиную и встретились с Брайсоном, которого Тарквин только что представил нам не в самом лучшем свете. Он стоял на ковре, его сильные мускулистые руки беспомощно свисали вдоль тела, а из всех карманов запачканного масляными пятнами рабочего халата торчали инструменты. По утверждению Уэллса, Брайсон был серьезным человеком без особого воображения, умелым и абсолютно надежным. Я не мог не испытывать смущения, когда Холмс изложил Брайсону выдвинутое против него обвинение.

Джек Брайсон понурил голову и провел ладонью по лысой голове.

— Значит, вы думаете, что это я его убил, — сказал он покорно. — Что ж, ничего не поделаешь. Вы собираетесь вызвать полицию?

— К чему такая спешка? — ответил Холмс, пожав плечами. — Во-первых, я не знаю, какой у вас мог быть мотив, чтобы причинить зло Ральфу Бримикуму.

— Мой мотив — Джейн, — внезапно признался инженер, слегка покраснев.

Уэллс нахмурился:

— Жена Бримикума? Что вы имеете в виду?

— Мы с ней… — Какое-то мгновение Брайсон колебался, а потом продолжил: — Я вполне могу сказать об этом прямо, все равно вы узнаете. Не уверен, можно ли назвать наши отношения романом. Я значительно старше ее, но все же… Ральф всегда был таким сдержанным, понимаете, так поглощен своей работой. А Джейн…

— Женщина, полная теплоты и преданности, — мягко закончил его мысль Холмс.

— Я давно знаком с Джейн, — снова заговорил Брайсон. — Сближение — возможность. Да. Вот вам и мотив, мистер Холмс. Любовник, убивший мужа-рогоносца. И так удачно выбранный момент для убийства… Все это не вызывает сомнений.

Я пристально посмотрел ему в лицо, и на меня нахлынули тягостные чувства. Брайсон был до удивления спокоен — ни горечи, ни гордости, одно лишь угрюмое смирение.

Уэллс повернулся к Холмсу.

— Итак, — сказал он, — дело раскрыто. Вы разочарованы, Холмс?

Прежде чем ответить, Холмс набил и раскурил трубку.

— Раскрыто? — переспросил он тихо. — Я так не думаю.

Брайсон выглядел смущенным:

— Сэр?

— Не торопитесь осуждать себя, старина. Вы — подозреваемый. Но от этого вы не становитесь убийцей — ни в моих глазах, ни в глазах закона, ни пред всевидящим оком самого Господа Бога, если на то пошло.

— А суд с этим согласится? Я уже смирился, мистер Холмс, и готов покорно принять свою участь. Пусть все будет, как должно быть.

То, с каким благородством он отдавал себя на волю судьбы, заставило даже Холмса воздержаться от едких замечаний.

Холмс велел Брайсону сопровождать нас при повторном осмотре места ужасной трагедии, где незадолго до этого присутствовал Тарквин. Вскоре мы снова обходили тросы и перешагивали через обломки техники и бетона. В отличие от Тарквина Брайсон не видел места происшествия со дня несчастного случая и был явно потрясен.

— Даже после устранения основного держателя падение произошло далеко не сразу, — сказал он. — Тросы со звоном лопались один за другим, а я ничего не мог сделать. Тогда я побежал звать на помощь, еще надеясь предотвратить трагедию. А потом выяснилось, что Ральф разбился… — Он повернул морщинистое лицо к Холмсу. — Какая разница, кого вы в результате признаете виновным, мистер Холмс, я — убийца. Я это знаю. Все, что касается лаборатории, — сфера моей ответственности; жизнь Ральфа Бримикума была в моих руках, когда он находился в этой комнате, и я с задачей не справился…

— Перестаньте, старина, — резко прервал его Холмс. — Бередящее раны самобичевание вряд ли поможет. Сейчас мы должны сосредоточиться на фактах.

Холмс подвел Брайсона к дыре, вырезанной в стенке корабля. С явной неохотой инженер приблизился к этому подобию двери. Свет внутри позволял все хорошо рассмотреть. Я наблюдал, как Брайсон оглядывает стены кабины, остатки сиденья пилота на полу. Потом он выпрямился и с удивлением спросил Холмса:

— В кабине убирались?

Холмс показал вверх.

Брайсон еще раз просунул голову в проем и взглянул на потолок кабины. Увидев там засохшую кровь с ошметками человеческой плоти, он ахнул и отпрянул назад.

Холмс мягко сказал:

— Ватсон, вы не могли бы…

Я взял Брайсона под руку, собираясь увести его из лаборатории, но он возразил:

— Ничего-ничего. Это просто шок.

— Один вопрос, — обратился к Брайсону Холмс. — Расскажите мне, как был перерезан трос.

— Работы аппаратом газовой резки осуществлял Тарквин, — начал он. — По моему указанию. Задача была простая, требовалось лишь вырезать поврежденный участок кислородного провода.

— Вы хотите сказать, что смерть Ральфа — несчастный случай?

— О нет, — возразил Брайсон без тени сомнения в голосе. — Это не несчастный случай, это умышленное убийство. — Создавалось впечатление, что он сознательно пытается вызвать у нас недоверие к себе.

— Говорите, Брайсон, я хочу знать всю правду, — попросил Холмс.

— Я не следил за каждым движением Тарквина. Я дал ему необходимые указания и ушел, чтобы позавтракать перед тем, как заняться решением следующей задачи.

— Что конкретно вы велели ему делать?

Брайсон на мгновение задумался, прикрыв глаза.

— Я указал на кислородный провод, объяснил, для чего он служит и как вырезать поврежденный участок. Воздуховод — это помеченный красным цветом кабель, толщиной примерно с большой палец руки.

— Тогда как несущие кабели…

— Все помечены оранжевым и где-то вот такой толщины. — Он обозначил круг, соединив большие и средние пальцы обеих рук. — Трудно — невозможно — перепутать эти два троса.

— Вы не видели, что он делает?

— Я завтракал с миссис Бримикум, когда это случилось. Однако я рассчитывал вернуться раньше.

— Почему же не вернулись?

Он пожал плечами:

— Яйцо на завтрак готовилось гораздо дольше обычного. Я помню, как экономка извинялась.

Уэллс воскликнул с досадой в голосе:

— Опять эти злосчастные яйца!

— В любом случае, — продолжил Брайсон, — меня не было всего несколько минут. Но к моему возвращению Тарквин уже полностью перерезал несущий трос.

— Значит, вы четко указали Тарквину на кислородный кабель.

— Я ведь уже говорил: и указал, и объяснил его назначение.

— И Тарквин никаким образом не мог перепутать воздуховод с несущим тросом?

Брайсон недоуменно вскинул брови:

— Что вы имеете в виду?

Я почесал голову.

— Возможно ли, чтобы он как-нибудь задел горелкой центральный трос, пока работал с кабелем кислородной подводки?

Брайсон недобро усмехнулся:

— Едва ли, доктор. Несущий трос находится примерно в четырех футах от воздуховода. Ему пришлось бы повернуться, вытянуться и держать там горелку, чтобы сделать то, что он сделал. Можно подняться на ферму и в этом убедиться, если вам угодно. — Казалось, он потерял уверенность в себе. — Послушайте, мистер Холмс, я не жду, что вы мне поверите. Конечно, я всего лишь простой инженер, а Тарквин — брат Ральфа.

— Брайсон…

— Но лично у меня сомнений нет. Тарквин намеренно перерезал несущий трос и таким образом убил брата.

* * *
На этом мы закончили в тот день наше расследование.

Я выполнил просьбу Холмса в отношении собаки по кличке Шеба. При беглом осмотре мне удалось обнаружить, что конечности бедного животного тонкие и искривленные от большого количества переломов. Я взял образец ее мочи и доставил его в больницу Чиппенхэма, где один мой старый друг по медицинскому факультету провел несколько простых анализов. В течение часа уже были готовы результаты, мне их вручили в запечатанном конверте, который я сунул в карман, после чего вернулся к своим спутникам.

Они остановились на ночь в Чиппенхэме на постоялом дворе «Маленький Джордж». Трактирщик с огромным пузом, прикрытым белым фартуком, дружелюбно поприветствовал нас, мы поужинали хлебом с сыром и, наслаждаясь местным элем (впрочем, Холмс удовольствовался своей трубкой), без умолку разговаривали.

— Тем не менее это совершеннейшая загадка, — рассуждал Уэллс с набитым хлебом ртом. — Так было ли вообще убийство? Или все это — просто какой-то ужасный и непонятный несчастный случай?

— Думаю, такую возможность мы можем исключить, — возразил Холмс. — Тот факт, что между рассказами Тарквина и Брайсона столько противоречий, достаточен, чтобы дать нам понять: что-то тут не так.

— Один из них — предположительно убийца — врет, — подхватил Уэллс. — Но кто? Давайте размышлять логично. Их рассказы о нескольких решающих секундах, когда был перерезан трос, на девяносто процентов схожи; оба они подтверждают, что Брайсон давал инструкции Тарквину. Разница в том, что, по словам Брайсона, он достаточно четко велел Тарквину резать воздуховод. А Тарквин утверждает, что получил столь же определенные инструкции перерезать трос с оранжевой полосой, оказавшийся несущим. И тут возникает небольшая проблема. Две версии симметричны, как зеркальное отражение. Но какая из них — оригинал, а какая — подделка? Что ж, обратимся к мотивам. Могла ли зависть, которую испытывал Тарквин к своему брату, — думаю, очевидная всем, — сподвигнуть его на убийство? Кто знает. Однако финансовой выгоды он не получал. А с другой стороны — инженер. Мягкий, отзывчивый характер Брайсона побудил его проникнуться нежностью к Джейн Бримикум. Как может такой отзывчивый человек быть способным на заранее спланированное убийство? Выходит, у нас опять симметричность. У каждого из них есть мотив…

Холмс все это время удовлетворенно попыхивал трубкой, не мешая Уэллсу развивать его теорию. Наконец он включился в разговор:

— Рассуждения о психическом состоянии подозреваемых редко бывают столь же полезны, как сосредоточенность на существенных фактах дела.

А я добавил:

— Уверен, что характерные обстоятельства смерти были как-то связаны со свойствами самого инерционного корректора, хотя и не могу понять как.

Холмс одобрительно кивнул:

— Молодец, Ватсон.

— Но, — возразил Уэллс, — мы даже не знаем, работал ли вообще корректор, или это было пустое хвастовство Ральфа — полет фантазии, вроде его путешествия на Луну! Пузырек с той лунной пылью все еще у меня…

— Вы ведь присутствовали на обеде в лаборатории, — напомнил Холмс.

— Ну да. И Ральф устраивал небольшие демонстрации своих идей. Например, он ронял горсть камней, и самые тяжелые камни притягивались к земле быстрее остальных, что опровергало знаменитый опыт Галилея. Но я не увидел ничего такого, что не смог бы повторить умелый фокусник.

— А что вы скажете о мышах?

Уэллс нахмурился.

— Они были довольно странными, мистер Уэллс, — заметил я.

— Мы можем представить себе, как искаженная гравитация сказалась бы через ряд поколений на насекомых и животных, находящихся в этой комнате, — снова заговорил Холмс. — Допустим, мыши: им, из-за маленького размера, хватило бы самых тонких конечностей для поддержания уменьшившегося веса.

Уэллс сразу ухватил мысль Холмса:

— Иони развивались бы в этом направлении, согласно закону Дарвина, — несомненно! У последующих поколений появились бы вытянутые конечности. Насекомые вроде вашего муравья, Ватсон, могли бы вырасти до больших размеров. Но вот животные покрупнее притягивались бы к земле сильнее. Лошадям, к примеру, возможно, потребовались бы ноги такой же толщины, как у слона, чтобы выдерживать их вес.

— Вы правы, — подтвердил Холмс. — Но я сомневаюсь, чтобы у Ральфа было время или возможность изучить больше одного-двух поколений более развитых животных. Для экспериментов он использовал только несчастного лабрадора жены. И когда Ватсон вскроет конверт, лежащий у него в кармане, вы увидите, что анализ образцов мочи собаки свидетельствует об избыточном уровне кальция.

Я был поражен. Но, достав и открыв конверт, не удивился — надо знать этого человека! — что результаты анализа полностью соответствовали тому, о чем сказал Холмс.

— Избыток кальция — из костей самого лабрадора, — продолжил Холмс. — Пока Ральф удерживал Шебу в таком месте, где ее вес уменьшался, мускулатура и структура костей животного становились все слабее, при этом костный кальций вымывался и выходил с мочой. Такое же явление наблюдается у пациентов, вынужденных соблюдать постельный режим, а о наличии этого синдрома у собаки мне сказали изменившие свой цвет участки газона.

— В таком случае способ убийства Ральфа Бримикума, — рассудил Уэллс, — действительно должен быть связан с успехами Ральфа по изменению гравитации.

— Разумеется, — согласился Холмс. — И аналогичным образом с этим же связаны мотив убийства и возможность, — добавил он.

Возбуждение Уэллса нарастало.

— Вы уже распутали дело, Холмс, и знаете, кто убийца? Не могу не восхищаться вами!

— Это завтра, — сказал Холмс. — А пока давайте наслаждаться гостеприимством нашего хозяина и приятным обществом друг друга. Мне тоже понравилась ваша «Машина времени», Уэллс.

Тот казался польщенным:

— Спасибо.

— Особенно как вы описали гибель нашей безрассудной цивилизации. Хотя я не уверен, что ваш мир будущего достаточно хорошо продуман. Деградация человечества, на мой взгляд, произойдет более драматично и без каких-либо шансов на возрождение.

— Да, в самом деле? Тогда позвольте мне бросить вам вызов, мистер Холмс. Что, если бы я переместил вас сквозь время в какую-нибудь отдаленную эпоху — такую же далекую, как эпоха огромных ящериц, — скажем, через десятки миллионов лет. Как бы вы установили дедуктивным способом, существовало ли человечество в прошлом?

Мой друг удобно устроил ноги на скамеечке и набил трубку.

— Хороший вопрос. Прежде всего, мы должны помнить, что все, построенное человеком, с течением времени вернется в изначальное состояние — к простым химическим соединениям. Достаточно лишь внимательно изучить разрушение египетских пирамид, чтобы это заметить, а они еще сравнительно молоды относительно геологических эпох, о которых мы говорим. Никакой наш бетон, сталь или стекло не выдержит и миллиона лет.

— Однако, — сказал Уэллс, — есть вероятность, что окаменевшие человеческие останки могут сохраниться в вулканическом пепле, как, например, в Помпеях и Геркулануме. Тогда где-то рядом, в непосредственной близости, непременно будут обнаружены предметы бытовой культуры, такие как драгоценности или хирургические инструменты. И геологи будущего обязательно найдут слои пепла, свинца и цинка — свидетельства существования нашей некогда прекрасной цивилизации…

Но Холмс не уступал, продолжая отстаивать свою точку зрения.

И они все говорили и говорили друг с другом, Герберт Джордж Уэллс и Шерлок Холмс, в сгущающемся тумане табачного дыма и пивных паров, пока моя бедная голова не пошла кругом от тех идей, которыми они жонглировали.

* * *
На следующее утро мы снова отправились в дом Бримикума. Холмс хотел видеть Тарквина.

Бримикум-младший вошел в гостиную, устроился поудобнее и непринужденно положил ногу на ногу.

Лицо Холмса было непроницаемо. Он мельком взглянул на Тарквина и сказал, обращаясь ко всем присутствующим:

— Это дело напомнило мне об одной азбучной истине, о которой мы, увы, частенько забываем: как мало в действительности люди понимают окружающий их мир. Вы, Ватсон, продемонстрировали это, когда не смогли верно предсказать, как именно упадут соверен и фартинг, хотя фокус с монетами — всего лишь пример того, что вы наблюдаете по сто раз на дню. И только истинный гений — Галилей — сумел первым провести понятный и убедительный эксперимент в этой области. — Закончив вступительную речь, Холмс вновь посмотрел на Тарквина: — Вы не гений, мистер Бримикум, а инженер Брайсон и подавно. Но тем не менее вы изучали работу брата; ваши познания в теории и ваше понимание поведения объектов внутри инерционного корректора значительно шире, чем у бедного Брайсона.

Тарквин уставился на Холмса, пальцы у него слегка дрожали.

Холмс скрестил руки за головой.

— В конце концов, корабль рухнул всего с каких-то десяти футов. Даже наш Ватсон пережил бы такое падение — возможно, с синяками и сломанными костями. Но ведь Ральфа убило не падение, не так ли? Тарквин, какова масса аппарата?

— Около десяти тонн.

— Это примерно в сто раз больше массы Ральфа. А значит — в специфических условиях инерционного корректора, — корабль летел к полу в сто раз быстрее, чем Ральф.

И тут меня озарило, я сразу все понял. В отличие от моей доброй кабины лифта из примера Уэллса металлическая капсула, двигаясь относительно Ральфа с ускорением, упала бы, как бы «захватив» его. Воображение, совсем некстати, вело меня дальше. Я увидел, как потолок кабины с размаху впечатывается в изумленное лицо Ральфа, за долю секунды до того, как металлическая махина обрушивается на его тело, и оно лопается, будто воздушный шарик…

Тарквин закрыл глаза ладонями.

— Картина того, что случилось с моим братом, до сих пор не выходит у меня из головы. Почему вы мне это рассказываете?

Прежде чем ответить, Холмс повернулся к Уэллсу:

— Мистер Уэллс, давайте проверим вашу наблюдательность. Какой единственный аспект этого дела поражает больше всего?

Уэллс нахмурился.

— Когда мы впервые были в инерционном корректоре с Тарквином, я помню, как заглянул в капсулу и осмотрел пол и кресло пилота, чтобы увидеть следы, свидетельствующие о смерти Ральфа.

— Однако, — заметил Холмс, — доказательства кончины Ральфа — дикие, гротескные — были на потолке, а не на полу.

— Да. Тарквин обратил на это мое внимание, указав на потолок. Но позже, как я припоминаю, уже вы, мистер Холмс, были вынуждены объяснить инженеру Брайсону, куда надо смотреть, и, когда он поднял голову, его лицо исказил ужас. — Уэллс с видом победителя взглянул на Холмса. — Вот наконец симметрия и нарушена. Тарквин знал, куда смотреть, а Брайсон — нет. О чем это нам говорит?

— Пытаясь найти следы гибели Ральфа на кресле пилота и на полу, мы проявили непонимание того, что с ним случилось, — ответил Холмс. — Нужно было, чтобы нам показали это — и Брайсону тоже! Если бы Брайсон хотел убить Ральфа, он выбрал бы какой-нибудь другой способ. Только человек, изучивший свойства гравитационного поля, изменяемого инерционным корректором, мог знать, как перерезанный трос убьет Ральфа.

Тарквин сидел очень тихо, с закрытыми глазами.

— Кто-то вроде меня, вы хотите сказать?

— Это признание, Тарквин? — спросил Холмс.

Тарквин поднял голову и задумчиво посмотрел на Холмса:

— У вас нет никаких доказательств. К тому же Брайсон мог бы меня остановить до того, как я перережу трос. Как вам такой контраргумент? То, что этого не случилось, доказывает его вину!

— Но Брайсона там не было, — ровным голосом сказал Холмс. — Вы все очень ловко подстроили.

Тарквин засмеялся:

— Он завтракал с моей невесткой! Как я мог это подстроить?

— Все дело в яйце к завтраку для Брайсона, которое необычно долго готовилось, — ответил Холмс.

— Опять это яйцо, Холмс! — вскричал Уэллс.

— В то утро, — продолжил Холмс, — и только в то утро, вы, мистер Бримикум, принесли свежие яйца из курятника. Я проверял у экономки. Здесь обычно для завтрака используют яйца суточные или даже более давние. Как вы, Тарквин, несомненно, узнали еще в детстве, поскольку любили кур, свежее яйцо готовится намного дольше, чем суточное, не говоря уже о прочих. В свежем яйце содержится значительное количество прозрачного вещества альбумина, уплотняющего яичный белок. Это не дает яйцу растечься при готовке. Спустя несколько дней альбуминовые слои перерождаются, такое более водянистое яйцо легко растекается по сковородке и готовится быстрее.

Уэллс ахнул.

— Честное слово, Холмс! Неужели ваш разум безграничен?

— О-о-о… — протянул Бримикум. — Но это…

— Мистер Бримикум, — твердо сказал Холмс, отчеканивая каждое слово, — вы не обычный преступник. Но когда я приглашу сюда полицию, они найдут все доказательства, которые только могут потребоваться любому земному суду. Вы сомневаетесь в этом?

Тарквин Бримикум немного подумал, а потом ответил:

— Наверное, нет. — Он ухмыльнулся Холмсу, как не унывающий при проигрыше игрок. — Возможно, я пытался быть слишком умным, думал, что в собственном доме не стану подозреваемым, тем более в убийстве родного брата. Но когда Берти сообщил о вашем приезде, я решил подстраховаться и свалить вину на Брайсона. Я знал о его интересе к Джейн, знал, что у него есть мотив, за который вы ухватитесь…

— И поэтому вы пытались сделать козлом отпущения невиновного человека, — резко прервал его Холмс. Я видел, как он начинает закипать от гнева.

— Итак, дело раскрыто, — констатировал Уэллс. — Скажите мне одну вещь, Тарквин. Если это не ради денег, то зачем?

Тарквин выглядел удивленным:

— Разве вы не понимаете, Берти? Первый человек, побывавший в космосе, обретет всемирную славу на все времена. Я хотел стать этим человеком, хотел полететь на корабле Ральфа в космос, может, даже к другим мирам.

— Но, — возразил Уэллс, — Ральф утверждал, что уже летал до Луны и обратно.

Тарквин отрицательно покачал головой:

— Ему никто не верил. Я мог бы стать первым. Но мой брат никогда бы этого не допустил.

— И вы, — с горечью сказал Уэллс, — уничтожили своего брата — и его работу, — только чтобы не отдать ему первенство.

Оттенок гордости прозвучал в голосе Тарквина, когда он ответил:

— По крайней мере, я попытался изменить свою жизнь, воспользовавшись великолепным шансом, который предоставила мне судьба, Берти Уэллс. Можете ли вы похвастать тем же?

* * *
По завершении всех формальностей, касающихся ареста Тарквина Бримикума и предъявления ему обвинения, мы втроем без всяких сожалений отправились на поезде в Лондон. Путешествие было довольно утомительным. Уэллс, еще недавно наслаждавшийся охотой на преступника, теперь, когда расследование закончилось, выглядел немного огорченным.

— Боже мой, — сокрушенно сказал он. — Все механизмы так сильно попорчены, а Ральф почти не вел записей, да еще его брат — независимо от того, убийца он или нет, — такой тупица. Все это настоящая трагедия. Боюсь, работу Ральфа невозможно будет восстановить.

Холмс задумчиво посмотрел на Уэллса:

— Нет, настоящая трагедия — это трагедия ученого, который пожертвовал своей человеческой природой — любовью жены, семьей — ради знания.

Уэллс начал злиться:

— В самом деле? А как же вы, мистер Холмс, с вашим сухим, сугубо рациональным стремлением к фактам, фактам, фактам? Чем пожертвовали вы?

— Я никого не сужу, — спокойно ответил Холмс. — Я только констатирую.

— Во всяком случае, — сказал Уэллс, — могут пройти годы, прежде чем человек действительно полетит на Луну. О, я вспомнил. — Он покопался в кармане куртки и вытащил маленький закупоренный пузырек. Сквозь прозрачное стекло было видно, что внутри пузырька находится какая-то темно-серая пыль, похожая на угольную. — Вот она — «лунная пыль», которую дал мне Ральф. — Уэллс открыл пузырек и вытряхнул по щепотке пыли в наши с Холмсом ладони.

Я перемешал частицы. Они были с острыми краями. Пыль имела характерный запах.

— Пахнет дымом, — высказал я свое мнение.

— Или влажной золой, — предположил Уэллс. — Или порохом!

Холмс задумчиво нахмурился.

— Полагаю, что лунная почва, никогда не подвергавшаяся воздействию воздуха, должна была бы вступить в реакцию с кислородом нашей атмосферы. Металл, содержащийся в ней, вызвал бы что-то вроде медленного сгорания…

Уэллс забрал у нас пыль. Он казался раздраженным и расстроенным.

— Да ну, все это глупости, не заслуживающие нашего внимания. Какая трата времени! Сколько достижений ума стало жертвой слабости человеческого сердца?! О, вероятно, я сумел бы написать об этом роман — единственное, что еще можно сделать! Вот! Покончим с этим! — И стремительным движением он открыл окно купе и вытряхнул содержимое пузырька, развеяв пыль вдоль дороги. Холмс поднял изящную руку, словно желая его остановить, но было уже слишком поздно. Скоро пыль бесследно исчезла, а Уэллс выбросил и пузырек.

Оставшуюся часть пути до Паддингтона Холмс был странно задумчив и говорил мало.