КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124644

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Девять дней в мае [Всеволод Непогодин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]



          

      

Всеволод Непогодин

ДЕВЯТЬ ДНЕЙ В МАЕ

роман

                                                                                    Посвящается Ирине Астаховой


Памяти всех жертв трагедии в одесском доме профсоюзов 02 мая 2014 года


Три вещи меня поразили в жизни – дальняя дорога в скромном русском поле, ветер и любовь(с)Андрей Платонов «Однажды любившие»


ПЕРВОЕ МАЯ


    В семидесятых годах микроавтобус «Volkswagen Transporter», хаотично раскрашенный яркими цветами, был одним из символов движения хиппи. Поклонники «Fleetwood Mac» и Janis Joplin колесили по Америке в похожем на буханку минивэне и радовались жизни под влиянием каннабиса. Спустя четыре десятилетия после пика эпохи свободы и любви ранним утром по Одесской области в оранжевом фургончике «Volkswagen Caddy» ехали трое мужчин, весьма далеких от идеалов хиппи. Троица встретилась на рассвете возле филиала само  й большой в мире сети бесплатных туалетов и бесвкусных гамбургеров, пополнила свои телефонные счета в ближайшем платежном терминале и спешно покинула спальную окраину под названием «Таирово». Трио отправилось в районный центр Белгород-Днестровский, дабы там по старинке отпраздновать день солидарности трудящихся. Тройку уже давно объединила любовь к футболу и совместное участие в проекте по созданию в Одессе филиала знаменитого клуба «Барселона». Владелец фургончика тридцатипятилетний Владислав Бондарь был заводилой компании на правах старшего и активно жестикулировал, постоянно выпуская руль из рук во время движения. Тридцатидвухлетний Алексей Шумков, пригласивший друзей на маёвку к себе на родину в Белгород-Днестровский, сидел впереди рядом с водителем и указывал ему маршрут, как и подобает штурману. Двадцатидевятилетний Вениамин Небеседин тихонько расположился на заднем сидении и молчаливо косился в сторону, посматривая на мелькающие за стеклом ставки, железнодорожные переезды и сельские домишки.

    Поскольку все трое были болельщиками каталонской команды, то с названием своего детища компания проблем не имела. Чтобы приобрести синтетическое футбольное поле Бондарь залез в долги, а Шумков продал квартиру. Небеседин не был среди инвесторов проекта, а лишь на общественных началах помогал налаживать контакты со спортивными изданиями и региональными телеканалами. Специализированная школа «Черноморец» в Отраде не могла принять всех детей, желающих заниматься футболом и поэтому у одесской «Барселоны» не было отбоя от клиентуры. Родители, одурманенные информацией о заоблачных доходах нынешних футбольных звезд, насильно тащили за шкирку своих сыновей в одесскую «Барселону» и готовы были платить тренерам приличные деньги, дабы их чадо совершенствовало мастерство обводки и удара с прямого подъёма. Спустя четыре года после основания в клубе занималось уже пятьсот детишек и две команды самых старших ребят участвовали в юношеском чемпионате Украины по своим возрастам.

   Долгое время Бондарь ездил на салатовом «Chevrolet Aveo», но после того, как дела пошли в гору, он отдал долги и сменил машину украинской сборки на аутентичного немца. Бывший футболист Бондарь слыл простым парнем и не подозревал о том, что «Volkswagen» имеет репутацию народного автомобиля. Владу было по барабану, что его средство передвижения  считается в Европе транспортом для широких народных масс. Бондарь был антиглобалистом, презирал Запад и не ориентировался в своем мировозрении на взгляды современных европейцев.

- Влад, а чего ты именно оранжевую машину купил? Ты поддерживал оранжевую  революцию в две тысячи четвертом? – в шутку спросил Шумков.

- Я подержанную машину брал, а не новую. Цвет нормальный как по мне. Мы ведь живем в солнечной Одессе, теплые цвета у нас в моде, - ответил Бондарь.

- Слушайте, давайте только не про политику и не про автомобили. Меня тошнит от этих тем. Влад, расскажи лучше как семья и дети, - вмешался в диалог Небеседин.

   Вениамин трудился на ниве политической публицистики и в свой выходной день явно не хотел говорить о работе. Вообще Небеседин мечтал о карьере кинодраматурга, но так как в Украине фильмы практически не снимались, а в Москве скептически относились к молодым авторам с периферии, то ему приходилось довольствоваться написанием язвительных статей о вороватых депутатах парламента и головотяпствующих галичанах, оккупировавших киевский Майдан Незалежности в ноябре 2013 года. Вениамин по утрам строчил дерзкие тексты про обезумевших сторонников евроинтеграции, отправлял их в редакции российских информационных агентств, а потом весь день скитался по прибрежным склонам, изучая с портативного компьютера киносценарии Геннадия Шпаликова и пьесы Александра Вампилова. Небеседин даже готов был начать с написания сценариев для телесериалов, продюсеры хвалили его синопсисы, но постоянно что-то не складывалось. Вениамин не отчаивался и придумывал все новые идеи для экранизаций.

- Веня, все отлично. Жена красавица, на других мужиков не засматривается. Сын первый класс заканчивает, лучший нападающий в своём составе. Доця маленькая ещё совсем. Моя семья – моё богатство! – гордо произнес Бондарь.

- А у тебя когда уже первенец появится? Работаете с супругой над этим вопросом? – обратился Вениамин к Шумкову.

- Пятый месяц беременности, да только мы сейчас с женой в контрах. Даже перестали жить вместе. Она вернулась к родителям в Киев. А всё из-за этой чертовой политики! Она и её предки активно поддерживают евромайдан. Больные люди, честное слово! И самое печальное, что им бесполезно что-либо объяснять! Упрямо настаивают на своём и не хотят прислушиваться к моей точке зрения! – пожаловался Лёша друзьям.

- Это она у тебя еще молодая совсем! Двадцать три это разве возраст?! Повзрослеет и поумнеет, попомнишь мои слова! Как родит ребёнка, то сразу начнет чаще мозги включать, - сказал Бондарь.

- Надо было раньше узнать о политических пристрастиях супруги и её семьи. Теперь уже поздно, - произнес Вениамин.

- А какой она скандал закатила, когда открыла мои личные сообщения «вконтакте»! Мне писали всякие тролли из «Правого сектора» что знают мой домашний адрес. Угрожали, что придут домой и жестоко расправятся со мной. Я на эти дешевые трюки не обращаю внимания, а вот она купилась! Кричала, чтобы я не смел ходить на митинги и не писал глупости в интернете. Я, конечно, пожалел её. Беременная все-таки. Теперь стараюсь быть в стороне от политики, - рассказывал Лёша.

  Помаранчевый фургончик проезжал мимо городка Ильичёвска, служившего спутником Одессы и целиком зависевшего от загруженности местного порта. Через пару километров, занятых сельскохозяйственными угодьями, виднелись контуры новостроек и башенные краны.

- Все поля рапсом засеяли – дожились мля, - сокрушался Бондарь.

- Влад, а ты в бытность футболистом катал в Ильичёвске? – спросил Небеседин.

- Было дело в конце девяностых. Мне только восемнадцать стукнуло как сюда в «Портовик» позвали. Пригласили без всякого блата, а не то, что как сейчас этих тепличных пацанов мамы за ручку приводят в нелюбительские клубы и башляют тренерам, чтобы взяли в команду. В восемнадцать лет вторая лига это неплохо. Платили по сто долларов за победу. Естественно зарубы за премиальные были нехилые. Первые заработанные деньги отдал родителям. Два сезона в «Портовике» откатал и думал уже завязывать с футболом. Иду мимо стадиона «Спартак» загорать на Ланжерон и слышу, как мне с поля кричит Саныч Мельник: «Влад, ты куда пошел? Давай раздевайся - тренировка через десять минут начинается!». Ну я и согласился, в «Балкане» у нас крепкая банда тогда сложилась. Попылил там немного и позвали в «Буковину» из Черновцов. Побегал там полгодика и решил, что с меня хватит футбола. Хочется стабильности, а с этими командами никогда нельзя ни на что серьёзное рассчитывать, - рассказывал Бондарь.

- И что делал дальше? – полюбопытствовал Вениамин.

- Ушел в рейс на пассажире. Четыре контракта по девять месяцев отпахал. Я ж высшее профессиональное училище сферы обслуживания заканчивал. Специальность «Официант на пассажирских судах». Устроился старшим по этажу. Круизные лайнеры они многоэтажные. На моих посудинах могло распологаться до пяти тысяч человек. Моя работа заключалась в том, чтобы встречать и провожать гостей, а также командовать стюардами. Двадцать кают под моим контролем. Стюарды всегда азиаты, индонезийцы всякие. Тупые, но исполнительные. Вот я и руководил ими. Зарплату в долларах всегда чётко переводили на карточку день в день, а вот ночные смены меня жутко напрягали. Ходили мы все время по Карибам или из Флориды в Латинскую Америку. Хоть за границей настоящей побывал, - с усмешкой сказал Влад.

- А теперь ты Влад у нас солидный дядя! Президент футбольного клуба! Голда на шее толщиной с бивень мамонта! – юморил Лёша.

На правах хозяина авто Бондарь выбирал музыку для прослушки в дороге. Радио из компании никто не жаловал, и поэтому пришлось слушать те песни, что находились в памяти мобильного телефона Влада. Бондарь слуховым эстетством никогда не отличался и предпочитал незамысловатый русский рэп. Баста бубнил нечто нечленораздельное под вялый бит и никого из троих в машине не качало от его речитативов. Шумков был безразличен к хип-хопу, а Небеседин предпочитал «Касту». Дело в том, что ростовский квартет невольно стал предвестником целого направления в русской культуре, получившего название «новый реализм». Хамиль, Шим и Влади своей песней «Мы берём это на улицах и несем сюда» достучались в сердца тысяч парней, желавших говорить о своих проблемах на простом и понятном языке. И вскоре молодежь понесла с улиц в интернет своё творчество. Появились сотни рэперов, поэтов и писателей, сумевших сохранить в своих произведениях подростковую дерзость и жестокую правду подворотен.

«Каста» показала путь к славе из провинции и вслед за ними потянулись говорить о проблемах общества новые трибуны молодежи. А рэпер Баста это заурядный коммерческий исполнитель, чья лирика ориентирована на пошляков, обывателей и позёров от хип-хопа.

- Лёха, а что случилось в кризис с шарагой в которой ты работал? Ты никогда об этом подробно не рассказывал, - сказал Влад.

- Кризис перепроизводства. Компания сахаром занималась, я там был главным по маркетингу. Изучал динамику продаж и прочую лабуду. Вся Украина потребляет три миллиона тонн сахара в год, а в две тысячи восьмом произвели целых пять миллионов тонн. В Одесской области всего три сахарных завода и все они раньше принадлежали нашей компании, а сейчас простаивают бесхозные и гниют. Перед кризисом компания бурно развивалась – новое оборудование покупали, людей на работу охотно брали, два из этих трех заводов в области приобрели. А потом пришлось продавать сахар за рубеж ниже себестоимости. Нормальная контора была, мне лично пятьсот баксов в месяц платили, - делился опытом Шумков.

- Вы ребята, конечно, молодцы, что рискнули после кризиса вложиться в столь непопулярное дело как детский футбол, - сказал Небеседин.

- Мы занимаемся любимым делом, прививаем детям правильные русские ценности и стараемся отгородить их от влияния евросодома, - произнес Влад.

- Насиделся я в офисах, хватит с меня. Надо работать там, где нравится и получать удовольствие от труда каждый день, а не скакать как бараны по Майдану и вечно искать виноватых в своих проблемах, - Лёша поддержал точку зрения Влада.

- У меня есть мечта – хочу, чтобы годков так через семь, когда наши детишки подрастут наша «Барселона» заявилась во вторую лигу и играла там коллективом, полностью состоящим из наших воспитанников! – уверенно произнес Бондарь.

- Главное чтобы мальчишки людьми стали даже если из них и не выйдет классных футболистов. В этом я вижу свою миссию, - твердо сказал Шумков.

- А поле стандартное когда у нас появится? – спросил Небеседин.

- С этим пока проблемы. Геша, депутат от нашего района, все обещает пробить в горсовете выделение земли под поляну, но пузатые дяди за просто так ничего не дают. На Украину играем пока на «ЗОРе», там газон шикарный, катаем бесплатно – Геша помог. Поживем – увидим, - оптимистично сказал Влад.

- Так я после того как развалилась сахарная компания немного поработал в спортивном управлении при мэрии. Интересно было побыть в шкуре чиновника и попробовать себя на государственной службе. Бумажки всякие, аппаратные совещания – мне это всё было в диковинку. Короче я хотел через одного зама райадминистрации перевести в частную собственность заброшенный стадион, который все пацаны называют «Яма». Два месяца документы нужные собирал, всё было на мази и вот в самый кульминационный момент этого зама арестовали за взятку и закрыли в тюрягу. А больше у меня не было выходов ни на кого из влиятельных начальников и вся операция провалилась. Разочарование было сильным, столько писанины и различных согласований улетели в мусорное ведро. Уволился я из спортуправления. «Яма» до сих пор вся в бурьянах и кочках, - с грустью в голосе вспоминал Лёша.

  Оранжевая машина петляла по извилистым дорожкам и вскоре компания очутилась на въезде в курортный посёлок Затока. Прямо на обочине стоял блокпост украинской самообороны. Мордатые толстяки в камуфляже вальяжно расхаживали туда-сюда. У одного из них в руках был автомат Калашникова. Небеседин глянул в сторону блокпоста и увидел с детства знакомую физиономию гвардейца, стоявшего на шухере. Лысоватый дядечка предпенсионного возраста с типичной еврейской внешностью смотрел в бинокль. Вениамин с детства наблюдал за этим колоритным персонажем, условным Соломоном Шницельсоном. Дядечка всегда приходил на старый стадион «ЧМП» аккурат за час до начала игры, садился исключительно на первую трибуну в одном и том же месте, вынимал из футляра очки и принимался внимательно изучать предматчевую программку. Иногда Шницельсон приходил с коричневым кожаным портфелем, доставал из него рюмочки, коньячок и нарезанный лимончик, а потом культурно выпивал, угощая соседей по трибуне. В девяностые годы милиция закрывала глаза на распитие спиртного прямо во время футбола. Шницельсон всегда выглядел эталонным советским интеллигентом, еженедельно отбывающим пятидневное наказание в научно-исследовательском институте по изучению метеоризма у членистоногих млекопитающих, а в субботу и воскресенье находящегося в каких-нибудь Малых Кизяках на слёте любителей бардовской песни и почитателей книг братьев Стругацких. Соломон наверняка не смог приспособиться к жизни в условиях дикого капитализма, так как на новом стадионе «Черноморец» он теперь сидел на угловом пятом секторе. Престижная первая трибуна ему уже была не по карману. И вот этот безобидный израилев сын облачился в военную форму, прикрепил к груди жёлто-синюю ленту и стережёт Затоку от нападения мифических пророссийских террористов. Цирк, да и только.

- Всю жизнь кичились, что они евреи и вдруг резко стали украинцами! – сказал Небеседин, указывая друзьям на Шницельсона.

- Жидобандеровцы, - кратко произнес Влад.

Национальная самоидентификация одесских евреев весной 2014 года была главной темой для шуток у русских патриотов. Жидобандеровцы (так они сами себя назвали) громче всех кричали о своей любви к Украине. Рабиновичи в коллективном экстазе украинства отрезали себе пейсы и выбривали оселедцы. Выходящими из синагоги часто стали замечать горбоносых мужчин в вышиванках. Кошерное сало было хитом номер один гастрономического сезона, а в некоторых ресторациях предлагали мацой закусывать перцовку. Никто из жидобандеровцев и слышать не хотел о том, как галичане устраивали еврейские погромы во Львове в 1941 году.

- Люди здесь работящие. Видите вон домик трехэтажный стоит? Год назад его еще не было, а сейчас он уже готов к курортному сезону и приёму гостей. Сдача комнат туристам – самый выгодный бизнес в Затоке. Народ охотно вкладывается в строительство. Зимой, правда, немного печально. Все живут на заработанное летом и ждут теплого времени года, - рассказывал Шумков.

- С нынешней политической ситуацией в стране сюда никто этим летом не приедет, - произнес Влад.

- Полная жопа, увы, - согласился Лёша.

- А с виноделием тут как обстоят дела? – спросил Небеседин.

- В Шабо винзавод. Туда крестьяне урожай свозят, но у завода и своих полей с виноградом предостаточно. Вино добротное, но на мировом рынке неконкурентоспособное. Бренд нераскручен и денег на рекламу особо нет. Красное сухое у нас отменное, но мы не так известны, как французские виноделы, - рассказывал Шумков.

Оранжевый фургончик въехал на автомобильно-железнодорожный мост, возвышающийся над местом, где Белгород-Днестровский лиман соединяется с Чёрным морем. Под мостом проплывало небольшее заржавленное судёнышко, на корме которого был накрыт стол, и люди пританцовывали, отмечая первомай.

- Красота! – сказал Бондарь, мельком глянув на судёнышко.

- Местным не надо никаких белоснежных яхт, напичканных электроникой. Выходят в море на том, что есть в наличии и кайфуют себе! – произнёс Леша.

- Молодцы, что проснулись в самую рань и уже навеселе, - сказал Вениамин.

      Небеседин первый и единственный раз побывал в Белгород-Днестровском ровно двадцать лет назад. В 1994 году, когда свет в квартирах отключали почти каждый день, к Вениамину приехала из Беларуси целая свора двоюродных братьев и сестер по отцовской линии и все они единогласно захотели посмотреть старинную крепость в Аккермане. Небеседин не разделял увлечения родни историческими развалинами и категорически не хотел ехать смотреть древние стены из ракушняка и башни, в которых испражнялись молдавские туристы, но под давлением отца он все-таки согласился и сел в набитый до отказа «Москвич-2141» своего дяди. Вениамину было откровенно скучно слоняться по территории крепости, заросшей выгоревшей на солнце травой. Он пропускал мимо ушей все словесные пассажи экскурсовода и не мог дождаться, когда уже все обратно поедут в Одессу.

- Ты мерзкий негодник! В старину тебя бы скинули в ров, вырытый возле главного входа в крепость или отдали бы на растерзание голодным псам! – сказал Вениамину дядя, недовольный его поведением.

    Самым запоминающимся моментом в той поездке была видеосъёмка. Отец Небеседина пригласил своего приятеля Андрея, увлекающегося компьютерной техникой, заснять прогулку по крепости для семейного архива. Мающийся бездельем Андрей, лишь изредко зарабатывавший на свадьбах, с радостью согласился на предложение. Гонорар оператору был весьма солидным по тем временам – бутылка водки «Столичная». Денег тогда почти ни у кого не было, и вовсю процветали бартерные отношения. Дядя Небеседина, трудившийся начальником цеха по распилу древесины на Бобруйской мебельной фабрике имени Халтурина, вдруг возомнил себя Стивеном Спилбергом и принялся командовать Андреем и всем процессом видеосъёмки. Сцена первого купания в Белгород-Днестровском лимане дядиных дитятей переснималась двенадцать раз. Дяде казалось, что видеозапись омовения его чад в пресном водоёме захолустного бессарабского райцентра обязательно будет номинирована на «Оскар» и лично он непременно получит золотую статуэтку в номинации «За лучшую режиссуру». Бобруйскому мебельщику не хватало разве что раскладной сидушки с надписью «Director» и мегафона. Дядя настолько вошел в амплуа режиссера, что орал «Не верю!» и «Стоп! Снято!» со столь матерой интонацией как-будто он является потомственным кинематографистом из клана Михалковых или Бондарчуков, а не белорусским лесопилом в третьем поколении. Андрей был робким болгарином и не смел перечить дяде. В итоге видео получилось никудышным и Вениамин посмотрел его всего один раз, а вскоре VHS-кассета с записью аккерманского трипа потерялась при очередной генеральной уборке. В той истории Небеседин больше всего затаил обиду на ловко сбежавшую от нашествия бобруйских варваров мать, вовремя выбившую путёвку в круиз на теплоходе по Средиземному морю и не взявшую сына с собой.

- Парни, как насчет того чтобы подкрепиться? – спросил Шумков.

- Хорошая идея, - ответил Влад.

- Если честно, то я порядком проголодался. Толком ведь не завтракал, - сказал Вениамин.

- Знаю одно неплохое местечко неподалеку. Кормят вкусно и недорого, - произнес Лёша.

- Тогда говори где повернуть, - подытожил Бондарь.

    Оранжевый фургон остановился возле молдавского ресторана. К первомаю в заведении готовились давно. Бросались в глаза побеленные бордюры возле одноэтажного строения, где распологалась харчевня.

- В помещении сидеть не будем. Пройдемте лучше на открытую площадку с видом на лиман, - на правах знающего местность произнес Лёша.

Троица села за столик, накрытый бело-красной скатертью с орнаментом.

Официант в нелепом костюме мигом подскочил к столику и вручил троице меню.

- Что-нибудь сразу закажете?

- Три яичницы по-молдавски со шкварками и помидорами. Греческий салат. Две плацинды с брынзой, - Бондарь на правах старшего сделал заказ на всю компанию.

- Пить что-нибудь будете? Может вина? – полюбопытствовал официант.

- Я за рулём, мне нельзя. Принесите, пожалуйста, бутылочку негазированной минералки, - сказал Влад.

- И мне минералки. Охлажденной, если можно, - произнес Лёша.

- А мне стаканчик каберне, - уверевенно вымолвил Вениамин.

Официант записал карандашом в блокноте заказ и удалился.

- А ведь я помню его еще совсем юнцом. Шалопай обыкновенный. Фигней разной страдал, как и все белгородские пацаны. Уехать в Одессу, видимо, не решился. Работы толком нет в городе, вот и трудится на побегушках, - Шумков рассказывал об официанте.

- Типичная провинциальная биография, ничего удивительного, - произнес Небеседин.

С лимана подуло свежим весенним ветром и это еще больше увеличило аппетит у троицы.

- Отличное место для трапезы, - сказал Бондарь.

Проголодавшаяся троица моментально съела все принесенное официантом, а потом ради любопытства решила дозаказать порцию мамалыги. Фирменное блюдо молдавской кухни всем пришлось по душе.

- Хороша кашка под винцо! – произнес Вениамин.

- С домашней сметанкой и сальцем самый цимес! – сказал Бондарь.

- Мамалыга точно вкуснее овсянки! – вытирая губы салфеткой вымолвил Шумков.

      После сытного завтрака оранжевый фургончик наконец-то въехал на административную территорию Белгорода-Днестровского. Влад свернул с главной дороги и покатил по колдобинам и буеракам.

- Куда это мы держим путь? – полюбопытствовал Вениамин.

- К Васе в гараж. Это мой одноклассник и лучший друг. Мы там договорились встретиться, - ответил Лёша.

   Около гаража Васи были припаркованы три автомобиля, чья рыночная цена не превышает стоимость нового айфона. Двое «Жигулей» сорокалетней давности с помятыми бамперами и дышащий на ладан праворульный японец с угловатыми формами стояли с включенными моторами. Хозяева драндулетов собрались в гараже Васи и по очереди курили травку через папиросы. Шумков и Бондарь по-дружески поприветствовали Васю крепкими мужскими объятиями. Небеседин увидел Васю впервые в жизни и посему ограничился рукопожатием.

- Ну шо, пыхнешь? – обратился Бондарь к Вениамину.

- Не, это не моя тема, - ответил Небеседин.

- Зато это наша тема. Бухло мы не уважаем. Синька это зло. А иногда покурить шмали это совсем не вредно, - произнес Шумков.

- Давай дёрни пару хапок, - Влад протянул Небеседину папиросу с марихуаной.

- Не хочу, - ответил Вениамин.

- А что ты хочешь? – спросил Бондарь.

-  Я хочу жить в мирной стране! Хочу, чтобы все устаканилось в Одессе. Хочу, чтобы люди могли спокойно гулять по улицам нашего любимого города. Хочу, чтобы на Украине не было войны. Хочу, чтобы наши граждане начали жить в согласии. Хочу, в конце концов, чтобы она была со мной и мы счастливо жили вместе. А курить траву я категорически не хочу! – импульсивно ответил Небеседин.

   Влад не ожидал столь развернутого ответа, выдержал пятисекундную паузу и полюбопытствовал:

- А она это кто?

- Да так, есть одна девушка… - с грустью произнес Вениамин.

- Красивая? – спросил Шумков.

- Да, - ответил Небеседин.

- Я её знаю? – поинтересовался Бондарь.

- Я не хочу сейчас говорить о ней, это слишком личное, - отрезал Вениамин.

- Ну ладно. Не хочешь – как хочешь, - сказал Лёша и забрал папиросу у Влада.

    Марихуанный ритуал аккерманских гаражных курильщиков не имел ничего общего с каннабиозными практиками хиппи. Бессарабцы тянули косяки с хмурыми физиономиями, а дети цветов баловались травкой с улыбчивыми лицами. Та, о которой думал Небеседин, в это время находилась за полторы тысячи километров от Одессы. Уже год Вениамин был безумно влюблен в московскую поэтессу Арину Астафьеву. В фэйсбуке Небеседин часто видел ссылку на видеоролик «Тебя хоть там любят?», но долгое время по непонятным причинам не решался посмотреть его. И вот когда этот клип заполонил все новостные ленты в социальных сетях у Вениамина, то он, наконец, осмелился глянуть поэзодекламацию, заснятую на камеру. Небеседина зацепили и нежный голос Арины, и её пронзительные слова, и её чарующая внешность, и её неповторимая интонация. Вениамина не смутил тот факт, что у Астафьевой уже были десятки тысяч поклонников и она жила в другом государстве. Он написал смешную поэму про свое отношение к творчеству Астафьевой и отправил её Арине личным сообщением «вконтакте». Небеседин несказанно удивился, когда она ответила ему, выделив хвальбы Вениамина из моря лестных словес от иных почитателей. Между ними завязалась бурная переписка. Выяснилось, что Астафьева никогда не была в Одессе и давно хочет увидеть своими глазами Дерибасовскую, Оперный театр и Аркадию. В мае 2013 года Арина приехала в Одессу, выступила на авторском вечере в подвальном арт-кафе и после этого в неформальной обстановке между ними началось живое общение. С первых же мгновений личного знакомства Небеседин понял, что Астафьева это та девушка, которую он искал всю свою жизнь. Они бродили вместе по паркам после жуткого майского урагана и фотографировались для инстаграма на фоне поломанных деревьев. Вениамин рассказывал гостье как весела и беззаботна местная молодежь. Арина говорила ему о том, как стала писать стихи, снимать на них видеоролики и гастролировать по всей стране. Она поведала ему историю о том, как возник её сценический псевдоним «Ох Астафьева». Арина всегда была веселой и озорной девченкой, любившей всякие проделки и поэтому окружающие, возмущенные её эксцентричным поведением часто произносили вслух «Ох уж эта Астафьева!». Так к ней и приклеилось прозвище «Ох Астафьева», под которым она и стала известным как поэтический голос своего поколения.

    Небеседин сразу же начал ревновать ко всем парням, пытавшимся добиться внимания Арины, но со временем остыл и понял, что к публичной персоне всегда липнет множество кавалеров. На свою беду Вениамин познакомил Астафьеву со своим приятелем по кличке Морда. Арина имел с Мордой много общих друзей из московской хипстерской тусовки, и они быстро нашли общие темы для разговоров. Квартиру в Одессе Арине помог снять организатор её выступления в арт-кафе, но Вениамин настоял на том, чтобы она поселилась совсем рядом с его домом. Организатор не присмотрелся к личности владелицы жилья, и это стоило Астафьевой нервов и денег. Однажды Арина и Морда поздно вечером возвращались навеселе с прогулки. Подвыпившая хозяйка жилья решила проверить, как квартиросъёмщица обращается с её имуществом. Хозяйка под парами алкоголя взбесилась, заперла Морду в квартире и поколотила Астафьеву на лестничной клетке. Хрупкая поэтесса не ожидала физического насилия в свой адрес и долго не могла прийти в себя после инцидента. На хозяйку написали заявление в милицию, но предоплату за аренду квартиры она не вернула. Из высотного нового дома Арине пришлось перебраться в скромную и тесную однушку в самом центре города на Греческой улице.

    Астафьева оправлялась от происшествия загарая на пляже и катаясь на голубом американском велосипеде, который ей дал Морда. Арина всегда расстилала свое полотенце в полусотне метров ближе к Ланжерону от стилизованной под голливудские холмы надписи на глыбе из ракушняка «Villa Otrada». Она обедала фруктовыми салатами в пляжных кафе, выпивала бокал белого вина и купалась в море. Как-то раз Небеседин пришел на её любимое место, но Астафьевой не было. Вениамин зашел в воду метров на двадцать пять от берега, окунулся с головой, обернулся и увидел её. Арина только пришла на пляж в ситцевом платьице, сняла босоножки и с элегантностью прима-балерины пробовала воду оголенной стопой. Небеседин умудрился остаться незамеченным и вынырнул из воды прямо к ногам Астафьевой. Он поцеловал её в щеку и улыбнулся. Арина несказанно обрадовалась этой незапланированной встрече и сияла счастьем. После морских процедур драматург и поэтесса пошли бродить по улочкам. Она танцевала босиком по лужам и постоянно роняла на асфальт зарядное устройство от мобильного телефона. Вениамин показал ей самое сокровенное место из всех тех, что имеются в старых одесских двориках. На Маразлиевской улице прямо напротив аллеи, ведущей к стадиону, в глубине двора прямо на стене у входа в подъезд висят красивейшие старинные часы с маятником. На втором этаже живет лучший в городе часовой мастер и он не побоялся повесить прямо во дворе один из экспонатов своей коллекции. Арине пришлись по душе раритетные ходики. До поэтических выступлений Астафьева работала парфюмерным дизайнером и она тонко чуяла любой аромат Одессы. Арина рассказывала Небеседину о запахах лаванды и вербены, а он делал вид, что понимает о чем идет речь. Вениамин осознавал, что обоняние это не его конек и дарить Астафьевой духи это заведомо провальное занятие. Девушке с парфюмерным прошлым невозможно угодить с ароматами.

    Арина прожила в Одессе весь июнь и собиралась уезжать. У Морды был паркетный внедорожник «Mitsubishi» и они решили покататься по Украине с гастрольным туром. Вениамин долго не решался признаться Астафьевой в любви, но узнав о скором её отъезде таки открылся. Небеседин купил букет красных роз, вырядился в единственную имевшуюся у него рубашку с длинным рукавом, погладил брюки, начистил до блеска туфли и на рассвете пришел в дворик на Греческой к дверям её съёмной однушки. Он хотел признаться в любви, как только она проснется и выйдет на порог. Несколько часов Вениамин сидел на ступеньках с букетом в руках и ждал её пробуждения. Наконец он решился постучать в дверь, но никакой реакции не последовало. Мимо Небеседина по лестнице постоянно ходили жильцы дома и посматривали на него сочувственным взглядом. Рыжий откормленный котяра постоянно ластился к ногам Вениамина, но он не жаловал усатого мурлыку. Во дворе детвора пинала резиновый мячик, хозяйки развешивали на веревках выстиранное белье, старушки боязливо выглядывали из окошек, а Небеседин все сидел на ступеньках, несмотря на солнцепёк, и ждал Арину. Он просидел на лестнице семь часов пока она появилась. Вениамин готов был ждать её сколько угодно. К тому времени одна пенсионерка сжалилась над Небесединым, и пригласила его пообедать чем Бог послал, но он отказался от еды, согласившись лишь временно поставить розы в вазу с водой, чтобы они не завяли. Астафьева появилась навеселе вместе с новыми одесскими подружками. Они гуляли всю ночь напролет по дискотекам и клубам, а потом встречали рассвет прямо на пляже. Вениамин уверенно сказал главные слова Арине и вручил ей букет. В ответ она его крепко обняла и заявила, что рада тому факту, что он открыл своё сердце перед ней. Астафьева сообщила, что пока не хочет никаких отношений с мужчинами и Небеседин не посмел давить на возлюбленную. На следующий день Арина уезжала вместе с Мордой и Вениамин пришел к ней проститься. Она впустила его в тесную однушку и непостеснялась переодеваться в его присутствии. Небеседин неоднократно видел её на пляже в бикини, и стесняться было глупо. Астафьева собрала сумку, решив уже уходить и садиться в машину к Морде, но Вениамин захотел все проверить в квартире. Вдруг чего забыла. Творческие девушки собранностью никогда не отличались. Он открыл все ящички в платяном шкафу и в одном из них обнаружил её черные кружевные трусики. Любой бы фанат немедленно спрятал сей раритет, но Вениамин без раздумий передал Арине найденный трофей. И она сразу же поняла, что никакой он не поклонник, а парень с весьма серьезными намерениями.

   А потом они пересеклись лишь в холодном декабре, когда Астафьева снова приехала выступать в Одессу. Уже вовсю полыхали костры на Майдане Незалежности в Киеве, и Арина опасалась ехать в гастрольный тур по Украине, но согласилась после долгих уговоров устроителей турне. Они встретились на Греческой возле дворика, где Вениамин в июне признался ей в любви, сели на такси и поехали в клуб, принадлежавший продюсеру, с которым Небеседин планировал реализовать свой кинодраматургический талант. У Астафьевой только вышел дебютный поэтический сборник, и она подарила книжки с дарственными надписями Вениамину и продюсеру. Она пила красное испанское вино, тайком затягивалась электронной сигаретой (курение в клубе было запрещено) и говорила, что порядком устала от постоянных разъездов. Небеседин радовался каждой секунде рядом с ней, каждому её правдивому слову и отточенному жесту. Арина жаловалась на то, что Морда её сильно разочаровал и не справляется с распространением дебютного сборника. Как и все продвинутые модницы Астафьева любила селфи и они с Небесединым сделали фотографический самострел в зеркале возле туалета.

   На её декабрьском выступлении был аншлаг. Школьницы заполонили арт-кафе за час до начала её концерта. В зале, рассчитанном на сорок мест, было под сотню тинейджеров. Все замерли, когда Арина подошла к микрофону и начала по памяти декламировать свои стихи, она никогда не читала по бумажке. Вдруг из коридора в зал ворвался здоровенный длинноволосый бугай и с криком «Астафьева, я люблю тебя!» понесся с ножом в руке на Арину. Охранники успели нейтрализовать маньяка, скрутили его, вытащили из зала и сдали милиционерам.

- Этот псих везде преследует меня! Он и в Киеве пытался напасть, но там его сразу вычислили! – шокированная Арина жаловалась Небеседину.

- Не бойся, моя девочка, я никому не дам тебя в обиду! – сказал Вениамин на ушко Астафьевой, обнимая и успокаивая её.

   Полтора месяца Небеседин не решался открыть книжку Астафьевой и прочесть её стихотворения. Вениамин был погружен в политическую суету и не мог отвлечься от бурно развивающихся событий в Киеве. В начале февраля он уехал на несколько дней в Львовскую область, чтобы научиться кататься на сноуборде и увидеть живьем всамделишных бандеровцев. Он поселился в одноместном номере в небольшом частном пансионате в поселке Славское и в первый день пребывания в Карпатах не пошел со своей туристической группой ходить по окрестностям, а принялся изучать вирши Астафьевой. Ранним утром Вениамин открыл окно настежь, несмотря на пятиградусный морозец и снегопад, вдохнул полной грудью горного воздуха и погрузился в художественный мир прелестной Арины. Он чувствовал сердцем каждую написанную ей букву и каждый поставленный восклицательный знак. Небеседин пропускал через свою душу строчки Астафьевой о том, как касаются её руки сеющие скуку женихи. Он изучал сборник Арины как Библию. Вениамин не заметил, как в комнате похолодало из-за открытого окна, и не мог ни на что отвлечься, пока не дочитал сборник до конца. Закрыв книжку, Небеседин ощутил сильнейший катарсис. В своих стихах Астафьева сказала всю правду, которую Вениамин порой боялся произнести вслух. После ознакомления с книжкой он утвердился во мнении, что Арина это главный человек в его жизни. Небеседин закрыл окно, накинул теплую куртку на плечи и пошел бродить по проселочной дороге. Встречные местные жители злыднями смотрели на него. Аборигенов раздражало его приподнятное настроение и внешний вид городского денди. Небеседин даже не стал общаться с поселковой публикой. Ему хватило тайком послушать их разговоры. Бандеровцы хаяли Россию и Януковича, восхваляли Майдан и Европу, не желая видеть бревна в собственном глазу. Вениамин каждый вечер на Львовщине ложил себе под подушку книжку Астафьевой и потом засыпал. Для жесткого Небеседина это было неслыханным проявлением сентиментальности. Он набил десяток шишек, освоил сноуборд и вернулся в Одессу, поняв, что диалог с бандеровцами бесполезен.

     После гаражной встречи компания отправилась в частный дом к родителям Васи.

- Шашлычок пожарим, ухи наварим, всё как положено! – весело говорил Бондарь.

- Маёвочка выйдет знатной! – вторил ему Шумков.

Небеседин в ответ на это ничего не сказал, потому что, по правде говоря, не слишком любил праздники по календарю и в особенности мероприятия, сопровождающиеся групповым приготовлением съестного. Он поехал в Белгород-Днестровский ради компании и впечатлений, но не для желудочных удовольствий. Вениамин не был гурманом и не проводил кулинарные эксперименты, считая эти увлечения недостойными для истинного творца. Он брезговал шашлыками из баранины, считая их тяжелой пищей для брутальных мужланов.

   Дом родителей Васи порадовал ухоженной территорией, подстриженными газонами и чистотой на кухоньке.

- Я камбалу взял на базаре – шашлычок из неё получится отменный! – сказал Вася.

Рыбные шашлыки не раздражали Небеседина и поэтому Вася начал ему нравится из-за своей смекалки. Бондарь вспомнил навыки, полученные в высшем профессиональном училище сферы обслуживания, и принялся ножиком разрезать камбалу на части, вынимая несъедобные внутренности. Вася приносил из дома посуду и столовые приборы, Влад занимался разделкой рыбины, Шумков подкидывал дровишек в мангал, Вениамин тихо сидел на скамеечке и наблюдал за процессом со стороны.

- Парни, а что мы будем делать на девятое мая? Надо как-нибудь задвижнячить, - произнес Бондарь, окончательно раскромсав камбалу и умывая ладони в миске, наполненной водой с лимоном.

- Надо что-нибудь придумать, - неопределенно сказал Шумков.

- Владислав Владиславович, дорогой ты мой! Я не знаю, что, где и с кем я буду делать сегодня вечером, а ты хочешь заранее спланировать, что мы будем делать через целую неделю! Мы живем в такое время и в таком месте, что нельзя ничего загадывать заранее. Еще дожить надо до девятого числа, - эмоционально произнес Небеседин.

- Веня, всё будет хорошо, не переживай! – с привычной улыбкой ответил Влад.

    Шашлык удался. Белые куски камбалы всем понравились, несмотря на вкрапление шипов. Шумков предложил сходить на лиман, но Бондарь и Небеседин отказались, сославшись на то, что им уже пора возвращаться в Одессу. Лёша остался на ночь в родном городке, а Влад и Вениамин поехали домой вдвоем. Весь путь Бондарю кто-то звонил, и он постоянно разговаривал по телефону, отвлекаясь от дороги. Беспокоили тренеры его «Барселоны», чьи подопечные оконфузились в Кировограде и проиграли с разгромным счетом 1:6. Владу морочила голову чудачка из Санкт-Петербурга, получившая в наследство половину прав на частный дом, где проживали его родители. Она безбожно грузила Бондаря своими проблемами и не пыталась даже найти точки соприкосновения. А Небеседин сидел на переднем сидении и всё также думал об Астафьевой. Как она там в Москве без него поживает. Не нашла ли хахаля себе или замуж не выскочила по глупости. Он сильно хотел увидеть её живьем и любя расцеловать.

    Влад как настоящий друг решил подвезти Вениамина прямо к дому. Оранжевый фургончик проезаж мимо Артиллерийского парка, где еще сорок лет назад было Еврейское кладбище, и остались валяться надгробия с написанными на идише фамилиями умерших и датами их жизни. Небеседин неприятно удивился, когда увидел, что на месте бывшего кладбища множество компаний решили устроить первомайский пикник.

- Селюки долбанные! Понаехали из навозных куч в Одессу и не знают, что на месте их пьянки люди похоронены!  - возмутился Небеседин.

- Тупое бычье, что ты с них хочешь? – Бондарь задал риторический вопрос.

- А потом они вывешивают флаги Украины из окон своих общаг и исподтишка сверху льют кипяток на русские марши! Патриоты херовы! – негодовал Вениамин.

   Бондарь остановил машину прямо напротив дома Небеседина и они попрощались. Вениамин зашел в квартиру, сразу же включил компьютер и обрадовался сообщению «вконтакте» от Арины.

- Веня привет. Вопрос такой. Только честно! Без всяких. Ок? – написала она.

- Привет, спрашивай, - ответил он.

- Насколько с моей стороны сейчас разумно было бы, учитывая ситуацию в Украине на недельку смотаться к вам в Одессу? – спросила она.

- Не стоит, я за тебя переживаю. В преддверии 09 мая возможны провокации. Лучше побудь в Москве, - написал он.

- Тогда я на другие моря. Спасибо. Значит до лета! – написала Арина.

    Конечно Вениамин был бы рад приезду Астафьевой, но он не мог допустить того, чтобы его любимый человек оказался в месте, где была напряженная обстановка и кровопролитие могло начаться со дня на день. Любить человека это в первую очередь беспокоится о его безопасности и комфорте, а не дарить цветы, говоря изысканными фразами из красивых слов.


class="book">ВТОРОЕ МАЯ


Небеседин второго мая собирался пойти на футбол. В семнадцать часов на новом стадионе в парке Шевченко должен был начаться матч чемпионата Украины между одесским «Черноморцем» и харьковским «Металлистом». Вениамин никогда не пропускал домашних игр любимой команды и старался садиться на своё место в ложе прессы за час до начала действа. Небеседин обычно приходил заранее, чтобы потолковать с обозревателями региональных газет и выведать что-нибудь любопытное у сотрудников пресс-службы гостевой команды. Утром он как всегда выпил большую чашку крепкого чая, съел бутерброд с сыром и принялся читать городские новостные сайты в интернете. Поездка в Белгород-Днестровский расслабила Вениамина, и он не планировал писать статьи в ближайшие дни, устроив себе мини-отпуск. Из новостных сайтов он узнал, что в пятнадцать часов от Соборной площади к парку Шевченко пойдет марш футбольных болельщиков Одессы и Харькова «За единую Украину!», а в четырнадцать часов на Александровском проспекте возле памятника погибшим милиционерам собираются активисты антимайдана, которые решили помешать фанатскому шествию. Сначала Небеседин не воспринял эту информацию всерьёз, но просмотрев группы обоих противоборствующих сторон в социальных сетях, он понял, что конфликт достиг апогея и сегодня что-то произойдет. Он решил, что пойдет пообедать в свою любимую вареничную на Дерибасовской и перед походом на футбол посмотрит, чем закончится инициатива антимайдана по предотвращению марша ультрас. Вениамин не любил держать в голове мысли о политике и поэтому написал пост в фэйсбуке: «Я думаю, что майданная движуха сделала ненужной в Украине профессию психоаналитика. За пять месяцев из граждан наружу вырвались все самые потаённые страхи. Страна выговорилась донельзя. Подсознательное из области тайного стало обыденным. Теперь никто ничего не умалчивает, опасасаясь предосуждений и говорит без купюр. Украина легла на майданную кушетку и утомила окружающих своим галлюцинаторным бредом. Теперь вся дилемма в том, чья на пациенте будет усмирительная рубашка – американская или российская…». Пост активно одобряли виртуальные друзья Небеседина и переправляли этот месседж на свои страницы. Вениамин подзарядил портативный компьютер, потому что интуитивно чувствовал, что днём ему придется вести онлайн-репортаж с места событий. Небеседин не любил снимать видео, а вот фотографировал он охотно. Вениамин считал репортеров низшей журналистской кастой, и терпеть не мог записывать слова за кем-то из спикеров или фиксировать подробности происшествий. Но в тот день он понимал, что должен быть в одном строю с русскими патриотами, чтобы заметить каждую деталь в их поведении и записать каждое слово, вылетающее из их уст. В Небеседине проснулся человек и гражданин, оттеснив на второй план публициста, зарабатывающего деньги своими статьями. Конечно, он мог бы сразу пойти на футбол, не заглядывая на Соборную площадь и Александровский проспект, но так поступить, было бы нечестно, прежде всего, по отношению к самому себе. Вениамин легко бы нафантазировал репортаж, предварительно прочитав информацию о марше на паре сайтов, но ему не хотелось врать и сочинительствовать в тот день.

     Небеседин всегда был очень осторожен и предусмотрителен. К сборищу антимайдана он приблизился на расстояние в пятьдесят метров, а место дислокации украинских патриотов он осматривал издалека от дома Либмана, стоящего на углу Садовой и Преображенской улиц. Среди антимайдановцев преобладали парни спортивного вида в камуфляжах и масках с прорезями для глаз. В толпе мирных футбольных болельщиков с шарфиками и дудками были заметны бойцы с битами в форме цвета хаки. Вениамин понимал, что до начала возможных столкновений еще полно времени и не мешает подкрепиться. Он привычно зашел в торговый центр посреди Дерибасовской, сел в быстрый лифт вместе с парочкой девиц приятной наружности  и поднялся на самый верхний шестой этаж, где находится кафе украинской национальной кухни «Пузата хата». Небеседин взял порцию блинов с мясом, вареники с вишней и фруктовый компот, отдав в кассе за всё это около трех долларов в гривневом эквиваленте. Он мог бы спокойно пообедать и дома, но мать с маниакальным упорством пичкала его сырниками собственного приготовления. Вениамин не сильно жаловал молочные продукты, и в последнее время его начинало тошнить от одного только вида творога. Небеседин постоянно заходил в «Пузату хату» и заказывал вареники с разной начинкой: с картошкой, с капустой, с мясом, с грибами. Из всего многообразия товаров и услуг, что дала Украину миру, Вениамин больше всего любил вареники. Сало всегда было закуской к водке в питейных заведениях для малообеспеченных слоев населения и поэтому Небеседин его не ел. Горилка – слишком тяжелый напиток для легковесного Вениамина. А вот вареники он уплетал за обе щеки. Именно вареники были самой эффективной духовной скрепой, до поры до времени объединявшей жителей Донбасса и Галичины в единое государство. Под настроение худенький и непрожорливый Вениамин мог запросто заказать четыре порции вареников с разной начинкой и проглотить их за считанные минуты. А еще в «Пузатой хате» есть несколько столиков, откуда открывается чудесный вид на Дерибасовскую. Ты смакуешь вареники и кажется, что прямо под твоими ногами внизу по улице бегают суетные людишки, к которым назойливо пристают аферисты, цинично набивающие свои карманы под предлогом сбора благотворительных пожертвований для онкобольных детей. Со столиков на краю зала открывается чарующая панорама старой Одессы. Небеседин любил с угла зала, находящегося над местом, где Красный переулок упирается в Дерибасовскую, поглядывать на Свято-Преображенский собор. Вениамин не был верующим человеком, но всегда с любопытством заходил в храмы и внимательно рассматривал тамошнее убранство. Он редко прохаживался внутри церквей больше десяти минут, но всегда выходил оттуда в состоянии умиротворения и благоденствия.

    Небеседин неспешно жевал блины, орудуя ножиком и вилкой, а за соседними столиками было полно харьковчан, легко идентифицируемых по желтым футболкам «Металлиста». Одесские и харьковские болельщики всегда были лучшими друзьями, и между ними никогда не возникало конфликтов. Годом ранее в мае Вениамин ездил в Харьков на финал Кубка Украины поддержать родной «Черноморец», но его команда досадно уступила донецкому «Шахтёру» со счетом 0:3. Зато от пребывания в столице Слобожанщины у него остались самые лучшие впечатления. Гостеприимные харьковчане были вежливы с одесскими болельщиками и старались показать свой город в наилучшем свете. Небеседин даже заходил на территорию Свято-Покровского мужского монастыря, где на колокольне разговаривал с Богом герой романа Эдуарда Лимонова «Молодой негодяй». Вениамин любил Харьков и харьковчан за то, что это приятный русский город с настоящими русскими людьми, тотально игнорирующими бандеровцев с их фашистскими идейками.

     После трапезы Небеседин спустился вниз на лифте и очутился на Дерибасовской. Он присел на подоконник филиала сети халявных сортиров, достал из сумки портативный компьютер, нашел свободный wi-fi и принялся лазить по интернету. Он открыл инстаграм и первым делом увидел фотографию своей знакомой Алёны Хорошевской. Темноволосая кудрявая девица с характерным еврейским лицом мило улыбалась, отдыхая на природе. Он нажал сердечко под снимком и тем самым одобрил фотографию. Периферийным зрением Вениамин заметил, что по улице шастает подозрительно много юношей, явно не похожих на одесских подростков. Красно-черные футболки с эмблемой «Правого сектора», вышиванки с трезубцами и надписью «УНА-УНСО». Впалые скулы, хмурые лица, настороженность во взгляде. У одного из молодчиков на икроножной мышце была вытатуирована нацистская свастика. А мимо этих сомнительных хлопцев как ни в чем не бывало прохаживались мамочки с колясками и бабушки, держащие внучат за ручку. Небеседин смекнул, что это приезжие хулиганы, приехавшие на марш ультрас. От этой публики можно ждать всё, что угодно. Он немедленно написал в фэйсбуке: «В центре полно отморозков-правосеков. Женщины и дети – не выходите из дома! У меня нехорошее предчувствие». Вениамин спрятал портативный компьютер в сумку и немедленно направился к месту сбору антимайдана на Александровском проспекте, находившемуся в трех кварталах и шести минутах ходьбы от Дерибасовской.

     Небеседин сначала побоялся влиться в общую массу антимайдана и залез на турник неподалеку, откуда пару раз сфотографировал сборище. Только он спустился с турника на землю, как к нему подскочил широкоплечий амбал в черной маске, держащий в правой руке бейсбольную биту.

- Веня, а тебя сюда каким макаром занесло? – спросил амбал.

- Ой, а ты кто? Я тебя не узнаю в маске, - испуганно ответил Небеседин.

Амбал снял маску, и Вениамин узнал в нём своего давнего знакомого Ивана Ковальского, моряка и сына православного священнослужителя. Ковальский периодически появлялся на митингах антимайдана, но среди активистов движения не был. Иван из-за своих внушительных габаритов выглядел на сорок лет, хотя на самом деле был младше Небеседина на полгода.

- Так бы сразу и сказал, что это я, Ваня Ковальский, а то трудновато соображать, когда на тебя летит махина с битой в руке, - Вениамин пожурил приятеля.

- Как настроение сегодня? Готов рвать на части бандеровских упырей? – спросил Иван.

- Я не боец. Мое дело – наблюдать и писать, но мне эти рагули в Одессе давно уже надоели, - ответил Небеседин.

- Я вообще удивлен, что разрешили провести марш ультрас. Наши фанаты ведь безбашенные. Я раньше всегда ходил на фан-сектор, там часто имперка висела, но после того, как они 20 февраля на матче с «Лионом» начали скандировать «Слава Украине! – Героям слава!» «Слава нации! – Смерть ворогам!», то я туда больше ни ногой! – сообщил Ковальский.

- Не, фан-сектор это точно не для меня. Я привык к ложе прессы – чаёк с печеньками всегда, интернет беспроводной, интересные собеседники, теплые застекленные боксы зимой. Рядом с крикливыми малолетками мне некомфортно, - сказал Вениамин.

    Небеседин отошел от Ковальского и принялся выискивать знакомых среди антимайданной публики. Первым он приметил некоего Григория, у которого пару лет назад смотрел квартиру для друзей. Квартира на Гоголя ему запомнилась причудливой старинной обстановкой с дорогой мебелью и лазом на крышу дома, где была роскошная терраса. Вениамиану понравилась квартира Григория, но его друзья остановили свой выбор на другом объекте, более близком к пляжной зоне. Миниатюрного роста Григорий был экипирован в дорогую униформу американских пехотинцев и держал в руках плакат «ДОЛОЙ ХУНТУ!». В Одессе никого не удивишь антиамериканистом в американской военной форме и поэтому на Григория никто не обращал внимания.

     Рядом с Григорием стояла в белом платье Таня Суркова. Она бесплатно раздавала всем желающим георгиевские ленточки. Взгляды Небеседина и Тани пересеклись. Они молча поздоровались кивком головы и отвернулись в разные стороны. Им нечего было сказать друг другу. Еще до того, как Вениамин познакомился с Астафьевой, он как-то раз пригласил Таню на свидание. Суркова преподовала культурологию у младших курсов университета и увлекалась уличными танцами. В общем, милое гуманитарное создание без малейшего намека на чисто одесскую базарно-вокзальную стервозность. Они договорились встретиться апрельским вечером на бульваре Жванецкого. Лавочка с видом на портовые краны и остатки судоремонтного завода приютила на время два одиночества. Свидание продлилось всего семь минут. Таня делала замечания Вениамину из-за того, что он, по её мнению, делал неправильные ударения в словах. Небеседин никогда не придавал особого значения устной речи и привык общаться с употреблением крепких непарламентских выражений. После очередного замечания у Вениамина случайно вырвалось хлёсткое словечко из трёх букв, и Таня немедленно встала с лавочки и пошла в сторону автобусной обстановки.

- Это неприлично! Вы невоспитанный молодой человек! – уходя, произнесла Суркова.

Небеседин не ожидал подобной манерности и еще долго сидел на лавочке, уткнувшись взглядом в пришвартовавшийся в порту сухогруз.

     Вениамин ощутил на правом плече чью-то могучую руку. Обернувшись, он увидел своего давнего приятеля Сашу Добронравова, опытного арт-дилера и начинающего художника. Добронравов разбогател на торговле картинами классиков южнорусской живописной школы и принялся собственноручно клепать забавные инсталляции и арт-объекты. Основной темой творчества Саши была лениниана. Он скупал бюсты вождя народов, значки и вымпелы с его профилем, а потом делал из них всяческие хохмы. Ильич у него бывал и с прилепленным ирокезом, и с пририсованными ушами Чебурашки, и с включенными лампочками в глазницах. Добронравов не глумился над красным революционером, а наоборот, будучи убежденным социалистом, восхвалял его личность и популяризировал среди молодежи. Саша часто жаловался, что убрали памятник Ленину с  Куликова поля и теперь в центре города негде возложить цветы и поклониться старику Крупскому.

- Как сам? – Саша спросил Небеседина.

- В порядке. А ты как? Накатил уже с утра? – поинтересовался Вениамин.

- Опустошил пару рюмок. Пустячок, - ответил Добронравов.

- Какой прогноз на сегодня? – полюбопытствовал Небеседин.

- Наше дело правое и мы победим! – уверенно сказал Саша, указывая на прикрепленную к лацкану пиджака георгиевскую ленточку.

    Вениамин заметил, что возле Григория ошивается господин Паст, владелец нескольких кафе и ресторанов, один из которых находится прямо на Дерибасовской улице. Наверняка Паст не хочет, чтобы антимайдановцы и украинские националисты устроили столкновение прямо возле его заведения. Прошлой зимой в клубе Паста произошла перестрелка. Подвыпившие полтавские бандюганы решили покуражиться и устроили пальбу из автомата Калашникова в самый разгар вечеринки. Как итог – пять погибших и убытки у Паста. После инцидента со стрельбой и жертвами одесские тусовщики перестали посещать еще недавно модный клуб господина Паста. Григорий и Паст о чем шептались. Наверняка Паст хотел узнать, кто вожак сборища и договориться с ним, чтобы антимайдановцы не бузили возле его ресторана на Дерибасовской.

   Антимайдановцы были прилично вооружены. Цепи, бейсбольные биты, ножи, арматурины, кувалды. Высоченный бородатый мужик, по всей видимости, мясоруб с Привоза, прохаживался по аллее с топором в руке. Колоритная дама с сигареткой в зубах стояла у каштана со скалкой и деревянной доской для резки овощей. Казалось, что она поджидает на пороге квартиры подгулявшего мужа. К зданию близлежащей школы подъехал микроавтобус, и возле него началась раздача антимайдановцам щитов и касок. Антимайданная команда была разделена на три условные группы: левее всего ближе к Преображенской улице в форме цвета хаки формировала свою колонну «Одесская дружина», посередине собирались вооруженные чем попало неравнодушные граждане, справа ближе к Екатерининской улице строилась «Народная дружина», облачённая в черную форму. Вожаки трех условных групп постоянно перекрикивались между собой и обсуждали план дальнейших действий. Возле предводителя «Народной дружины» Вениамин приметил заместителя начальника городской милиции Карабаджака и звезду одесской журналистики Валерию Милашкину. Карабаджак пытался найти общий язык с вожаком хлопцев в черной форме, а вездесущая Милашкина фиксировала их беседу на камеру телефона. Из всех ментовских шишек Карабаджак был самым адекватным и всегда пытался дипломатическими методами предотвратить возможные конфликты. Журналистка Валерия прославилась своим эксцентричным поведением и привычкой лезть вперёд батьки в пекло. Милашкина даже успела подраться в Киеве со знаменитым хулиганом Вадимом Титушко. На сессии городского совета она однажды помешала проголосовать депутату чужой карточкой за отсутствующего коллегу по фракции. Осенью Небеседин и Милашкина сидели рядом на футболе, и она умудрилась нарваться на тумаки от пьяного в хлам болельщика, причем всё это происходило прямо на виду у губернатора и начальника областной милиции. Вениамин тогда её вывел со стадиона потаёнными маршрутами во избежание неприятностей. Валерия любила удивлять своими материалами, в которых могла хвастаться всякими пустяками вроде того факта, что она уплатила в маршрутке за парня из «Правого сектора», потому что у него совсем не было денег. Милашкина действительно была милашкой и все без исключения чиновники любили давать ей интервью.

     Таня Суркова с подружкой раздали все имевшиеся в наличии георгиевские ленточки и по команде одного из вожаков стали клеить куски красного скотча на руки всем антимайдановцам. Делалось это с той целью, чтобы в пылу сражения можно было быстро узнать своих.

- Получайте, кацапы поганые! – из-за угла улицы Жуковского со стороны Преображенской выскочил хлопец и выстрелил в толпу антимайдановцев.

    По счастливой случайности он ни в кого не попал. «Одесская дружина» мигом обступила провокатора и блокировала его на асфальте. Пока на шум прибежала милиция, провокатор неоднократно получил берцами по почкам.

- Он еще утром приходил на Куликово поле и угрожал! – сказал кто-то из антимайдановцев, глядя на провокатора.

Карабаджак приказал скрутить провокатора и милиционеры под белы рученьки потащили его в автозак. Менты изъяли у бандеровца пневматический пистолет. Напряжение нарастало. Колонны дружин построились по приказанию своих командиров, а простые патриоты ходили по аллее туда-сюда с нервозными лицами.

- Оружие! У нас во дворе склад боеприпасов! Спасите! – закричала женщина с открытого балкона на четвертом этаже дома по Жуковского, находившегося прямо напротив школы.

   «Народная дружина» побежала на крик женщины. Украинские националисты оставили автомобиль в тесной подворотне и забаррикадировались внутри двора. Карабаджак вместе с рядовыми ментами мигом оказался в новой боевой точке. Милиция живым щитом встала на входе в подворотню и не дала дружинникам прорваться внутрь. Сотня зевак сразу обступила место возможной стычки. Дружинники вскоре битами раскрошили стекла в нескольких машинах, припаркованных на ближайшей стоянке. Они решили, что в картонных коробках, находившихся в салонах, есть автоматы и взрывчатка.  Их подозрения оправдались. Ближе всех к подворотне стоял белый джип с надписью «ОБСЕ» на кузове и это моментально вызвало десятки матерных монологов с упоминанием европейских «миротворцев». Вскоре с областного управления милиции на Еврейской улице подтянулся отряд спеподразделения, и они принялись арестовывать находившихся во дворе националистов. «Народная дружина» вернулась на исходные позиции.

    «Один за всех и все за одного!», «Пока мы едины мы непобедимы!», «Одесса! Смелее! Гони Бандеру в шею!», «Майданутых на кол, чтоб Бандера плакал!» - скандировала колонна антимайдановцев, проходя квартал по Александровскому проспекту от Жуковского до улицы Бунина. На Бунина впереди колонны встал Карабаджак. Он постоянно отчитывал по рации подчиненных и не хотел, чтобы толпа сейчас пошла вверх к Преображенской улице, откуда совсем рукой подать до Соборной площади, где собрались футбольные болельщики. Вожаки колонны согласились с требованием Карабаджака, и толпа пошла вниз по Бунина в сторону Екатерининской. Небеседин, наверное, был единственным из шедших с колонной антимайдана, кто прочел «Окаянные дни» Ивана Бунина и понимал, что спустя век история повторяется. В Одессе снова наступили окаянные дни. Власть опять переходит из рук в руки и это действо не обойдется без трупов.

      Колонна свернула на Екатериненскую и пошла в сторону Дерибасовской. Шустрая Милашкина бежала впереди всех и снимала ходоков на видео. Многие антимайдановцы сочли своим долгом посильнее стукнуть по металлическому забору, ограждавшему строящийся торгово-развлекательный центр от проезжей части по Екатериненской. Тем самым они хотели разбудить разморившихся на майском солнышке одесситов, не понимавших что сейчас происходит. И люди стали массово выходить на балконы. Особо боязливые лишь высовывали носы из окон. Жильцы близлележащих домов с явной опаской смотрели на толпу антимайдановцев. А посетители кафетериев потеряли связь с реальностью и с веселыми улыбками на лицах фотографировали русских патриотов. Любителям капуччино и круасанов чудилось, что они на карнавале в Рио-де-Жанейро и парни с битами шагают перед ними в качестве танцоров и клоунов, специально призванных развлекать богатую публику, расслабляющуюся в кафешантах под открытым небом.

      Карабаджак дал команду, и милицейское спецподразделение немедленно обогнало колонну антимайдановцев, встав на пути их следования на Дерибасовской. Заместитель начальника городского управления поступил абсолютно верно, не дав разгоряченным вооруженным парням очутиться на главной городской улице, где полным полно иностранных туристов, женщин и детей. И в этот момент в колонне антимайдановцев кто-то зычно гаркнул «Погнали!» и толпа стихийно хлынула вверх по Греческой. Дружинники неслись, что есть прыти, и милиционеры не успевали их догнать. Менты старались повалить антимайдановцев на асфальт как в американском футболе, но их попытки редко оборачивались успехом. Возможно, это была спланированная провокация, но вышло так, что толпа разъяренных дружинников со щитами и битами прибежала к месту расположения футбольных болельщиков и напала них. И началась бойня.

     Надо сказать, что место для столкновения было очень неудачное. В квартале между Греческой площадью и Преображенской улицой находятся Русский театр, театр юного зрителя и супермаркет товаров для малышей. Битва началась с примитивной драки стенка на стенку. Бились всем, что попадало под руку. Потом подоспела милиция и стала между двумя враждующими сторонами. Тогда началась фаза камнеметания и светошумовых гранат с обеих сторон. Небеседин, насмотревшийся телетрансляций из Киева, где на Банковой и Грушевского проходили уличные бои, не стушевался и вел себя абсолютно спокойно. Он встал на широкий подоконник расположившегося на первом этаже магазинчика и спрятался в оконной нише. Вениамин выжидал момент, доставал портативный компьютер и фотографировал им беспорядки. Прямо перед окном, в котором скрывался Небеседин, сидел инвалид-колясочник и просил милостыню. Первые несколько минут бойни он был совершенно невозмутим, но когда услышал выстрелы с неимоверными муками встал с коляски без посторонней помощи и весь искривленный с гримасой страшной боли на лице пошел прочь. Инвалид сделал шагов пятнадцать пока сердобольные тетушки не взяли его под руки, тем самым облегчив ходьбу. Глядя на него, Вениамин вспомнил знаменитую сцену из фильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец Потемкин», в которой безногий инвалид, спасаясь от белогвардейцев, в панике спускается вниз по Потёмкинской лестнице на маленькой квадратной сидушке с колёсиками. Художественный образ, к превеликому сожалению, стал реальностью тем жарким пятничным днём.

     Одесское солнце сыграло злую шутку второго мая. Будь тогда пасмурное небо и дождь, то ничего бы серьезного не случилось, но солнышко сильно напекло в голову бойцам, быстро потерявшим рассудок. Пластиковые мусорные контейнеры моментально стали использоваться в качестве баррикад. Дружинники соориентировались на местности и принялись разбирать тротуары. Брусья тротуарной плитки на Греческой были слишком тяжелыми для метания, и их разламывали на две части, со всей силы швыряя на асфальт. Квартал заволокло едким белым дымом. Вениамин отказался от предложенной ему марлевой повязки и стал кашлять. Первого раненого с разбитой головой оттащили в тыл. Женщины быстро купили бинты в ближайшей аптеке и сделали ему перевязку. Небеседин заметил, как в белый «Форд», припаркованный в самой гуще событий, сел его знакомый Саша Дорошенко. Видно купил первый в жизни автомобиль, кредит еще Бог знает сколько времени выплачивать, а тут такое месиво, что от машины скоро ничего не останется. Саша успел ловко вырулить и его авто не пострадало. Со стороны Соборной площади было полторы тысячи человек, со стороны антимайдана – тристо бойцов. Значительный численный перевес был у украинских националистов. Минут пятнадцать антимайдановцы атаковали, но вынуждены были отступить. Вениамин также отошел в относительно безопасное место к супермаркету товаров для малышей.

- Веня, что это за ад? – Небеседин услышал знакомый голос корреспондента Архангельского.

- Я в шоке, - коротко ответил Вениамин.

- Машину удалось спасти, но я теперь не могу найти своего оператора! – возмущался Архангельский.

- Дрюня, ты тут главное себя сейчас не потеряй! – посоветовал ему Небеседин.

   У Милашкиной напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения, и она пробиралась на самую линию фронта, не имея никаких средств защиты. В переулке вице-адмирала Жукова, пересекающем Греческую, Вениамин увидел боязливо шагающего господина Василенко, открыто поддерживавшего евромайдан. Небеседин как-то раз пересекся с ним на киностудии, где вручали грамоты участникам конкурса сценариев для короткометражных фильмов.

- Это вражеский лазутчик! Пришел разведать обстановку! – произнесла одна взволнованная женщина, ткнув пальцем в сторону Василенко.

- Да брось ты! Мужчина как мужчина, - ответила ей подружка.

     Вениамин понимал, что если он сейчас подтвердит, что Василенко пришел шпионить, то дружинники моментально накинутся на него и сильно изобьют. Небеседин решил не сдавать Василенко, хотя и придерживался других политических взглядов. Знакомство в стенах киностудии нельзя пачкать стукачеством и кровью. Плохо для кармы.

    Три милиционера из спецподразделения тащили на руках раненого сослуживца. Менту попали в бедро.

- Огнестрел! – возмущенно крикнул один из милиционеров.

     Небеседина порадовал тот факт, что милиционеры оттащили своего раненого в сторону антимайдана, а не к украинским националистам. Столики из близлежащих кафешек изымались дружинниками в срочном порядке и направлялись на строительсво защитных сооружений. Женщины покупали минеральную воду и отпаивали ей антимайдановцев, получивших повреждения. Закрылись двери торгового центра «Афина», находящегося посереди Греческой площади. Толпа ультрас пошла в наступление по переулку вице-адмирала Жукова со стороны Дерибасовской. Небеседин понял, что ситуация полностью вышла из под контроля правоохранительных органов, когда увидел растерянное лицо Карабаджака, не знающего что делать дальше. Вениамин глянул время на портативном компьютере и сообразил, что ему пора уже идти на стадион. Он ведь изначально собирался на матч «Черноморец» - «Металлист», а не на бойню между дружинниками и украинскими националистами.

    Небеседин шел по Греческой вниз как никогда быстро. Он мельком заглянул во дворик, где летом признался в любви Астафьевой и спустя каких-то десять минут уже был в ложе прессы. Вениамин залпом выпил литр воды и обессиленно сел на свое излюбленное место.

- Веня, чего ты такой красный прямо как рак? Участвовал в марафоне? – весело спросил Франц Искевич, обозреватель городского спортивного портала.

- Франц, на Греческой настоящая бойня с кровью и стрельбой, а ты тут сидишь на расслабоне и дурака валяешь! – ответил Небеседин.

- Что, прямо на улице стреляют? – спросил Искевич уже без всяких приколов.

- И прямо и косо и криво стреляют! – ответил Вениамин.

- Фигассе, - удрученно произнес Искевич.

Небеседин немедленно выложил в инстаграм фотографии, сделанные на Греческой. Первой снимки прокомментировала Арина:

- Веня, что у вас там? – написала Астафьева.

- Это дурдом и поэтому не может быть и речи, чтобы ты сейчас приехала – отморозки бьют всех подряд, - ответил ей Вениамин.

     Небеседин взял у пресс-атташе программку и протокол матча, но никак не мог сосредоточиться на футболе. Он постоянно думал о том, что происходит сейчас на Греческой, и смотрел в фэйсбуке обновления на странице Милашкиной. Бесстрашная Валерия выложила на ютуб видеоролик, на котором видно как украинские националисты захватили пожарную машину, поливали из брандспойта дружинников, а потом на полном ходу поехали на толпу и врезались в газетный киоск. Затем Милашкина опубликовала запись того, как девочки с желто-синими ленточками разливают коктейли Молотова на Греческой площади и передают их бойцам «Правого сектора». Еще чуть позже она написала: «Мы забаррикадировались в «Афине». Со мной все в порядке. Не звоните по пустякам!». «Афина» уже была закрыта, когда Небеседин был на Греческой и он не мог понять как в итоге Милашкина оказалась там внутри. Видимо дружинники пригрозили оружием, и охрана торгового центра впустила их.

    Когда Вениамин пришел на стадион, то трибуна болельщиков «Металлиста» уже была забита до отказа. Небеседин сообразил, что на Греческой под видом болельщиков воюют специально засланные казачки, а нормальные фанаты в это время спокойно готовятся к просмотру футбола. После событий 20 февраля на Майдане перед каждым матчем чемпионата Украины стали исполнять национальный гимн. Тимбилдинг не возымел действия и многие одесситы демонстративно сидели и, насупившись, молчали, когда из колонок доносилось «Ще не вмерла…». Украина умерла 20 февраля 2014 года, но сторонники евромайдана отказывались верить в этот факт. И в этот раз в ложе прессы гимн Украины пело лишь пару Рабиновичей. Двое жидобандеровцев с местного радио разместились в сторонке от журналистской публики, и с ними никто не здоровался за руку из завсегдатаев ложи прессы.

   Первый тайм был вялый и бессобытийный. Небеседин больше смотрел в портативный компьютер, чем на поле. Лишь на последних минутах нападающий «Черноморца» Алексей Антонов замкнул прострел с фланга, и хозяева повели 1:0. В перерыве полностью оголилась двадцатая трибуна, где всегда находились ультрас «Черноморца». Небеседин сообразил, что они понеслись сражаться на Греческую на стороне украинских националистов. Сразу после перерыва «Металлист» сравнял счёт. Нигериец Айила Юссуф в падении головой подсуетился после подачи штрафного. Второй тайм был еще скучнее первого. «Черноморец» играл на удержание, харьковчане не особо старались атаковать. Вениамина к тому времени футбол уже совсем не волновал. Он мысленно находился на Греческой.

- Веня, на послематчевую пресс-конференцию идешь? – с финальным свистком судьи спросил Искевич.

- Франц, мне не до этого, - ответил Небеседин и устремился вниз по лестнице.

     Вениамин резво поднялся вверх по Греческой. Увиденное им у «Афины» было ужасающим. Толпа националистов окружила торговый центр и истерически визжала, требуя немедленной расправы над дружинниками. Трое антимайдановцев бегали по крыше «Афины» и стреляли по националистам из пистолетов. Прямо возле районного отдела милиции четверо тинейджеров-фашистов тягали за волосы взрослую женщину. Им не понравилось, что она ответила на русском языке. Милиционеры стояли на пороге райотдела, трусливо покуривали и боялись заступиться за женщину.

    Небеседин завернул в Красный переулок и оказался на Дерибасовской. Главная городская улица была ужасающе пустынна. Все магазины и кафе закрылись. Тротуар был усыпан мусором. Вениамин прошел вверх до вице-адмирала Жукова и увидел, что открытая площадка ресторана господина Паста разнесена в щепки. Белые столешницы превратились в обгоревшие дровишки. Мягкие диваны были изорваны в клочья. Таки чуял Паст, что будет заварушка, но это не помогло ему уберечь своё заведение от разгрома.

    Вениамин заметил, что по Дерибасовской шастает множество разгневанных украинских националистов и спешно ретировался, пойдя по Ришельевской в сторону железнодорожного вокзала. По параллельной Пушкинской улице под надзором милицейского спецподразделения на вокзал шла колонна мирных харьковских болельщиков. Небеседин присоединился к ним и увидел, что на Пушкинской разбиты бигборды с портретами кандидатов в президенты, не поддерживавших евромайдан. На проезжей части было полно стекольных осколков.

     Едва очутившись на Привокзальной площади, Вениамин посмотрел в сторону Куликова поля, откуда высоко поднимались клубья черного дыма. Небеседин сообразил, что это пожар и скорее всего, горит палаточный городок, где он единожды побывал тремя днями ранее. В палаточном городке обитали русские патриоты, готовившиеся защищать Одессу от нашествия бандеровцев. В городке была армейская дисциплина и строгий распорядок дня. Постели отбивались по кантику как в казармах. Каждое утро построение. Питание трехразовое четко по расписанию. В лагере преимущественно находились простые восемнадцатилетние парни, не обладавшие выдающимися антропометрическими данными и опытом ведения боевых действий, но зато у них был несгибаемый характер и сила воли.

- Заявится сюда хоть один хорошо обученный отряд «Правого сектора», так от Куликова поля ничего не останется. Мало у нас народа и оружия, - сказал тогда Небеседину руководитель палаточного городка, выводя его с огороженной территории лагеря.

     Приблизившись к Куликову полю, Вениамин увидел, как к палаточному городку устремились сотни обезумевших бандеровцев с ножами, палками и стальными прутьями. Он сделал несколько шагов в сторону подземного перехода, ведущего к вокзалу, и тут же из него вышла Алёна Хорошевская, чей фотопортрет он одобрил в инстаграме несколькими часами ранее. На лице Хорошевской был страх за свою жизнь. От недавней улыбки не осталось и следа. Она понимала, что с её характерной еврейской внешностью здесь опасно находиться. Любой кровожадный фашист может пырнуть её ножиком просто так. Алёна поначалу хотела запрыгнуть в мусорный контейнер и спрятаться там, но муж взял её за руку и увел прочь с Привокзальной площади.

     Небеседин осторожно перешел дорогу и направился к палаточному городку на Куликовом поле. Он шел медленно и его постоянно обгоняли бежавшие стремглав нацисты, желавшие уничтожить палаточный городок.

- В сторону все! Здесь небезопасно! Работает снайпер! – прокричал на русском парень с украинским флагом на спине и стал пытаться направить толпу с тротуара в кусты.

     Вениамин послушался его совета и начал по зарослям пробираться к площади. Он нашел хорошую точку для обзора, откуда увидел, что на втором этаже дома профсоюзов уже полыхает огонь. Люди в окнах кричали о помощи. Задыхающаяся женщина выбросилась с третьего этажа и вскоре замертво плюхнулась на землю. Огонь разгорался, а бандеровцы продолжали методично забрасывать здание коктейлями Молотова. Боевики стреляли по зданию автоматными очередями.

- Веня здаров, - услышал Небеседин за спиной.

- Шурик привет, давно не виделись, - ответил Вениамин старому институтскому другу.

- Давай позырим, что здесь будет, - невозмутимо произнес рыжий толстяк Шурик.

- Мне кажется это плохая идея. Пора уходить. Оглянись вокруг – полный хаос, - сказал Небеседин и пошел обратно кустами в сторону железнодорожного вокзала.

- Восемь убитых! Уже восемь убитых! – орала женщина с растрепанными длинными волосами у подземного перехода.

    Вениамин очутился у вокзала и заметил, что сотрудники станции закрыли на замок ворота и никого не пускают на платформы к поездам. Разъяренные бандеровцы пытались вырвать ворота, но у них ничего не получалось. Небеседин тихонечко прошмыгнул мимо них и пошел прочь. Он видел, как фашистское шакалье смывалось подальше от дома профсоюзов. Приезжие изверги понимали, что натворили делов. Вениамин глянул на дом профсоюзов. Боевики из «Правого сектора» стреляли по дружинникам, находившимся на крыше здания, красный петух охватывал все большее пространство и стремительно несся вверх. А больше сотни милиционеров в пятидесяти метрах от горящего здания спокойно наблюдали за происходящим и ничего не предпринимали для спасения заблокированных в доме профсоюзов людей. Небеседин ужаснулся преступному бездействию ментов и поспешил домой. Уже заходя в свой двор, он обернулся и увидел, что черный дым захватил всё небо над окрестностями железнодорожного вокзала. Мать на кухне смотрела прямую трансляцию с места событий.

- Черти что творится, - сказала она.

- Обыкновенный фашизм, - ответил ей Вениамин.

Небеседин разделся, сел рядом с матерью на кухне и стал смотреть онлайн с Куликова поля. Он не переваривал бездарные местечковые телеканалы, но решил сделать исключение по печальному поводу и посмотреть, что происходит там, где он ходил полчаса назад. По телевизору показывали в прямом эфире, как бандеровцы на асфальте добивали несчастных мучеников, выбрасывавшихся из окон в надежде спастись от пожара. В кустах лежало три трупа, чьи тела были уже накрыты тканью. Окровавленных дружинников стаскивали в кучу и кричали на них со всех сторон. Приехала скорая помощь и врачи пытались всеми силами спасти тех, кто наглотался дыма в здании. Вениамин не смог смотреть трансляцию с Куликова поля больше пяти минут, зашел в ванную, принял душ, прилег на свою кровать и отрубился на несколько часов.

    Проснувшись, Небеседин включил ноутбук. Все социальные сети уже были переполнены информацией о пожаре в доме профсоюзов. Новостные сайты пугали статистикой количества погибших и пострадавших на Куликовом поле. Первым делом он решил написать Астафьевой чтобы она не переживала за него.

- Ариш, у нас гранаты, стрельба, камнеметание и лужи из крови, - написал Вениамин личным сообщением возлюбленной.

- Жесть какая! Украина любимая сошла с ума! – ответила ему Астафьева.

- И пока не видно конца безумию.

- Держитесь!

- 38 погибших сегодня в Одессе. И это еще не предел, - продолжал диалог Небеседин.

- ??? Как так? Что у вас там? Боже! – писала Арина.

- Сгорели заживо в доме профсоюзов. Есть и смерти от огнестрельных ранений.

- Как так? – интересовалась Астафьева.

- Наши решили обороняться в здании, а фашисты его подожгли, я в шоке от происходящего вокруг… - ответил ей Вениамин.

  После Арины Небеседин написал Ковальскому.

- Ваня, с тобой все в порядке?

- Как тебе сказать… Да цел, здоров. Блин, я даже не соображаю, как выбрался оттуда.

- Дома уже?

- Да.

- Вот и хорошо.

- Спасибо, что волновался, - написал Ковальский.

   Остыв, Вениамин начал соображать и вспомнил, кто обычно собирался на Куликовом поле в шесть часов вечера. В это время на место, где раньше стоял памятник Ленину, приходили старики, не имевшие возможности смотреть российское телевидение в интернете. Украина бесцеремонно отключила российские каналы и людям негде было получать информацию, отличную от контента киевских пропагандистов евромайдана. Посереди Куликова поля стояла сцена, на которой был размещен большой экран. Каждый вечер по нему показывали российские новости, и пенсионеры с георгиевскими лентами на куртках сразу же обсуждали между собой последние известия. Куликово поле было клубом русских патриотов, не боявшихся публично высказывать свое мнение. Небеседин часто приходил вечером к месту сбора патриотической публики и слушал разговоры седоватых мудрецов. Орденоносные старцы хотели воссоединения с Россией и признания русского языка вторым государственным в Украине. Они не собирались мириться с тем, что их внуки станут пешками в мире глобализации. Деды приносили андреевские флаги и делились историями из своей боевой молодости.

     А в это время киевские сайты уже полнились ложью про то, что в Одессе сгорели российские террористы, приднестровские диверсанты и чеченские наёмники. Вениамин понимал, что это циничное вранье и медийная война в самом разгаре. Он закрыл ноутбук и долго еще не мог заснуть. Вениамин думал о том, что ему суждено было появиться на свет в великой и могучей державе под названием Советский Союз. При рождении ему вручили памятную медаль «Строить коммунизм тебе!». А второго мая он мог получить шальную пулю на Греческой или чего хуже задохнуться в доме профсоюзов. В советском детстве Небеседина все было спокойно и не было никаких вооруженных разборок в центре города с четырьмя десятками погибших. Но бандеровцы обожают кричать «Коммуняку – на гиляку!» и больше всего на свете боятся на свете социалистического строя. Небеседин не мог поверить, что можно запросто заживо сжечь трудяг-стариков, всю жизнь карачившихся на заводах ради процветания своей Родины. Не укладывалось в голове, что в стране, декларирующей свои намерения об интеграции с Европой, происходят средневековые зверства, а милиция предпочитает не вмешиваться в творимый на её глазах произвол. Вениамин понимал, что его жизнь теперь поделена на два периода – до 02 мая и после. Он как минимум три раза в неделю пересекал Куликово поле по диагонали, направляясь к стадиону «Спартак». Все мнгновения русской весны калейдоскопом мельками у него перед глазами. Как бойкий революционер Антон Давыденко орал с трибуны в микрофон «Россия! Россия! Россия!» и двадцать тысяч собравшихся поддерживали его аплодисментами. Как на день освобождения Одессы несли по Ришельевской флаг России размером три на восемь и колонна русских патриотов заняла пять кварталов. Как вызволили из плена народного депутата Олега Царева, заблокированного украинскими националистами в гостинице на десятой станции Фонтана. Как все антимайдановцы обсуждали на Куликовом поле планы по торжественному празднованию 09 мая. 

     Пиликнул мобильный. Небесединупозвонил Бондарь.

- Ты жив? – спросил Влад.

- Ну если я взял трубку, то наверное я жив, - ответил Вениамин.

- Ты в норме?

- Нет.

- Что скажешь по поводу этого кошмара?

- Я устал и пока не знаю что сказать. У меня нет слов, - сказал Небеседин.

- Ладно, отсыпайся. Баюбай! – попрощался Бондарь.

     Миф о добродушной, хлебосольной и спивучей украинской нации 02 мая превратился в пепел. Дети независимой Украины оказались извергами и моральными уродами, заживо сжигающими безобидных стариков и слабых женщин. Школьное образование в Украине было полной профанацией. Хочешь – читай, познавай мир, формируй в себе личность, становись человеком. Не хочешь – будь невеждой, жлобом, ретроградом, люмпеном. Педагоги не возились с трудными подростками как в советское время и никого не заставляли учиться. Их тяжело обвинить в непрофессионализме потому, что невозможно полностью выкладываться на работе за мизерную учительскую ставку. Рухнула проверенная временем система воспитания человека с самых пеленок, а взамен её ничего не предложили.

    А еще косвенно виновен лоялист Виктор Янукович, отменивший всеобщий призыв молодежи в вооруженные силы и сделавший армию профессиональной. Закончил парубок девять классов, проторчал потом еще три года в училище, а потом ему куда? Работы нет, до институтского уровня ему как до луны пешком. Раньше таких парубков забривали в солдаты и выбивали с них всю спермотоксикозную дурь. Бром в пищу, лопату в руки и давай копай траншею от забора и до вечера. А сейчас тысячи лоботрясов шляются по улицам неприкаянными и ищут приключения на свою голову. Никто не занимается трудными подростками кроме рекрутеров «Правого сектора», забивающих болванам мозги националистической мутью.

   С домом профсоюзов сгорела и веселая Одесса. Исчезла навсегда столица юмора. Одесситы, привыкшие прогибаться под любую власть и не способные оборонять город от агрессоров, тоже виновны в случившемся. Одесса это город беспринципных приспособленцев, которым проще сдасться на милость победителю, чем взять в руки оружие и защищать своих близких от врагов. Одесса это город предателей, готовых продаться кому угодно при первом же удобном случае. Одесса это город спекулянтов собственной совестью и честью. Торгашеская ментальность это бомба замедленного действия.

     Погибшие в доме профсоюзов это святые, отдавшие свои жизни в надежде на то, что их дети и внуки будут жить в стране без фашизма. На небесах им уготована лучшая участь, чем на грешной земле. Они не виноваты в том, что не продались Западу и не предали коллективистские идеалы своей юности. Обгорели до неузнаваемости их мученические тела, но уцелели их светлые души. И память о них всегда будет жить в сердцах тех, кто каждый вечер приходил на Куликово поле и остался жив по счастливой случайности.

      Небеседин не спал и думал о том, как жить дальше. Многие приятели стали бывшими из-за расхождения в политических взглядах. Друзей кроме Бондаря и Шумкова у него больше не осталось. Все двести двадцать лет славной истории Одессы были перечеркнуты одним чёрным днем. Никого теперь не заинтересуешь рыбачками Сонями, Костями моряками и прочими фольклорными персонажами. Отельно-туристический бизнес обречен. Отдыхающие перестанут стремиться в Одессу. В городе полнейший застой в культурной сфере. Издательств нет, киностудия лишь изредка предоставляет аппаратуру московским сериальщикам, в театрах идет нудноё старье, в галереях выставляют картины киевских шутов от искусства. Одесса из культурной столицы превратилась в дискотечную деревню. С кем он тут будет обсуждать произведения Шпаликова и Вампилова? Местная богема – сборище запойных алкоголиков, неумело имитирующих творческие потуги и вовлеченность в актуальный культурный процесс. Директор художественного музея собственноручно красит фасад здания, потому что в муниципальном бюджете нет денег на то, чтобы нанять квалифицированных рабочих для реставрации. В литературном музее сотрудницы сразу на входе спрашивают посетителей «Вы хотите провести у нас свадебную фотосессию или корпоратив?» и очень удивляются, когда кто-нибудь заявляет что пришел посмотреть экспозицию, посвященную одесским писателям. В музее западного и восточного искусства постоянно экспонируют европейских грантоедов, от чьих работ за версту смердит либерализмом. Сгоревший морской музей долго и скрупулезно восстанавливают, но когда его откроют никому неизвестно. В краеведческом музее коллекция эскпонатов давно уже перестала обновляться из-за пресловутого отсутствия финансирования.

    Кухонная интеллигенцая долго спорила о бренде Одессе. Часами не могли выбрать концепцию эмблемы города. Маркетологи писали многостраничные трактаты с обоснованием цветовых гамм, оттенков, шрифтов и прочей дизайнерской мелочевки. А теперь брендом Одессы стал не якорь как предлагали деляги, а почерневший от копоти дом профсоюзов. Весь мир узнал о сером каменном здании с колоннами на Куликовом поле, внутри которого мученическую смерть приняли русские патриоты. С Одессой случился нравственный дефолт.

     Вениамин понимал, что как только он проснется, то его сразу завалят звонками и сообщениями сотрудники десятков информационных агентств. Все будут хотеть узнать самые свежие новости от очевидца событий. Телефон начнет трезвонить без перерыва. В социальных сетях случится наплыв комментаторов, не оставшихся равнодушными к трагедии. Он был готов к подобному повороту и обдумывал, что написать и в какое издание отправить.

    Небеседин решил, что если он сегодня целехонький после всех кошмарных происшествий, то это Всевышний оставил его на Земле, дабы он поведал всему миру об увиденных ужасах и чтобы подобное не происходило впредь. Вениамин вспоминал все знакомые ему способы быстро заснуть, но это не помогало. Считал овечек, закрывал глаза и отворачивался к стенке, но всё без толку. И когда бессонница уже окончательно его замучила, то он включил настольную лампу, взял на книжной полке поэтический сборник Астафьевой и прочел несколько её стихотворений. Случилось чудо, и вскоре он задремал. Небеседин засыпал с мыслью о том, что он жив здоров и что цела и невредима его любимая Арина, которая легко могла внезапно прилететь в Одессу, но не сделала это после его совета. Утром пойдёт гулять по московским паркам прелестная Астафьева, а значит, есть для Вениамина стимул жить и бороться.


ТРЕТЬЕ МАЯ


 Проснувшись, Небеседин не стал завтракать. Он быстро умылся, не захотел тратить пару минут на чистку зубов, а сразу же принялся писать репортаж об увиденном и пережитом второго мая. Бывает состояние, когда необходимо срочно выговориться, потому что невозможно держать эмоции и боль в себе. Хочется поскорее расстаться с багажом тяжелых слов, придавливающим человеческое сердце. Перебродившие за ночь впечатления гнали вперед Вениамина словно наездник, стимулирующий хлыстом скаковую лошадь. Небеседин, привыкший к литературности в статьях, на этот раз злоупотреблял жаргонизмами и уличной речью. Правда жизни побеждала нарочитую художественность.

- Иди покушай. Каша на столе, - обратилась к нему мать.

- Отстань, - не отвлекаясь от писанины ответил Вениамин.

- Как ты разговариваешь с матерью?!

- А ты разве не видишь, что я занят?!

- Хамло, - сказала ему мать и закрыла дверь в комнате.

  Небеседину тяжко было переносится на день назад и вновь прокручивать в памяти страшные фрагменты событий на Греческой и Куликовом поле. Он писал очень быстро и не особо следил за знаками препинания, расставляя запятые, где попало. Через час материал был готов. Вениамин отослал текст в редакцию «Известий» и заметил, что весь мокрый. В порыве написания статьи он аж вспотел, чего с ним никогда не случалось прежде за компьютером. Небеседин подошел к зеркалу и увидел, что у него красный лоб то ли от вчерашнего загара то ли от утреннего перевозбуждения. Он принял холодный душ, чтобы успокоиться и снова услышал голос матери:

- Каша уже остыла. Давай я тебе разогрею, а то ведь голодный наверняка.

- Знаю я твои штучки – придешь на кухню, и вместо каши как всегда будут сырники!

Раздался телефонный звонок. На экране мобильника высвечивался московский номер. Вениамин нехотя ответил на вызов.

- Здравствуйте Вениамин! Вас беспокоят из студии радиовещания «Российского новостного агентства». Скажите пожалуйста, какова сейчас обстановка в Одессе? Что происходит возле дома профсоюзов? Есть ли у вас информация о действиях правоохранительных органов по задержанию виновных в трагедии?

- Гражданочка, а не обнаглели ли вы в край? У меня таких как вы московских болтушек и так по пять штук ежедневно на телефоне, а сейчас вообще засыпят звонками. Вы понимаете, что я с вас всех даже копейки не имею и при этом вынужден рисковать своей жизнью, чтобы вы получили поощрение от начальства! Отлично устроились! Сидите в теплых офисах в безопасной Москве, отъедаете себе ягодицы эклерами в «Жан-Жаках», стабильно получаете высокую зарплату, летаете отдыхать по заграницам, а я должен под пулями выплясывать за спасибо ради вашего карьерного роста!

- Вениамин, ну пожалуйста, - прервала монолог Небеседина московская журналистка.

- Что «пожалуйста»? Хорошо живете! Почему ни одна столичная редакция, учитывая нынешнюю актуальность украинской тематики, не предложила мне штатную должность со стабильным окладом, соцпакетом и прочими ништяками? Почему вы считаете, что я забесплатно обязан вам всем подавать на блюдечке с голубой каемочкой самую свежую информацию с места событий? Давайте поменяемся местами -  я в Москву кофе с печеньками гонять в офисе, а вы в Одессу на фриланс где стрельба и мордобой? Что, не нравится такое предложение? Тогда идите к чертовой матери и забудьте навсегда мой номер телефона! – проорал в трубку Небеседин и сбросил вызов.

     Вениамин ненавидел московских журналисток больше, чем всех членов «Правого сектора» и сторонников евроинтеграции вместе взятых. Зажравшиеся мерзавки из обеспеченных семей, дочери толстопузых нефтяников и высокомерных газовиков, вызывали у него чувство глубокого неуважения и классовой неприязни. Хороших девочек из денежных семей насильно запихивали на факультет журналистики МГУ, дабы их родители могли похвастаться перед знакомыми, что устроили дочь в престижное место. Дщери толстосумов пять лет отбывали номер в стенах самого известного российского университета. Они учились не для себя, а для родителей. Красили ногти на лекциях по словесности, переписывались с подружками на занятиях по логике, играли в виртуальных фермеров на семинарах по философии. Каждые полгода как наступала сессия, они брали у отцов пачки долларов и разносили их преподавателям. А после получения дипломов специалисток по битью баклуш и убийству времени пристраивали по редакциям газет и телекомпаний. Юные журналистки гордились тем, что им выпала роль рассказывать правду обществу о происходящем в стране и мире, хотя они были полными профанами. Они умели разве что худо-бедно написать маленький абзац без ошибок и пользоваться кнопкой «Вкл/Выкл» на диктофоне. Способность к аналитическому мышлению отсутствовала напрочь. Факультет журналистики это место, где девицы из богатых семей коротают время после окончания школы и до замужества. Работать по специальности они шли не из-за денег, а потому что хотелось имитировать самореализацию и удовлетворить родительские амбиции. Всегда случалось так, что уроженки Сургута выходили замуж лишь после того, как отцы приобретали им квартиры в Москве. Без жилплощади в столице редакторши модных радиостанций никого не интересовали в качестве потенциальных невест. После замужества нефтеюганские принцессы стремительно полнели до неприличия и весьма символично, что их вес приближался к баррелю. Они постоянно терроризировали Небеседина бесцеремонными звонками и глупыми вопросами в личных сообщениях. Вениамин досконально изучил стиль поведения трубопроводных дочурок и мог спокойно написать научную диссертацию на тему «Русская провинциальная бестактность у корреспонденток московских информагентств».

     Редактор «Известий» поместил материал на сайте издания через полчаса после отправки текста Небесединым. Вениамин опубликовал ссылку на статью у себя в социальных сетях и задумался, что делать дальше – отсиживаться дома или пойти в город? Под статьей на сайте быстро появились десятки комментариев и он решил, что необходимо идти к дому профсоюзов.

- Ты куда? – спросила его мать.

- На Куликово поле, - ответил он.

- Сиди лучше дома. Мало ли чего вдруг случиться.

- Вчера уже случилось.

- Ты совсем не думаешь обо мне! Я ведь переживаю за тебя! – возмущалась мать.

- Не переживай. Посмотри кино, постирай белье, приготовь обед. Отвлекись как-нибудь, - Вениамин успокаивал мать.

- Никого не слушаешь так же, как и твой папаша!

- А кто мне такого папашу нашел, а?! Я, что ли, его выбрал?!  – резонно спросил он.

- Иди уже прочь, чтоб мои глаза тебя не видели!

   Небеседин спешно шагал по солнечной улице на Куликово поле. Пешеходов практически не было. Мимо него быстро проносились редкие автомобили. Как всегда специфическими запахами обозначали свою работу масложиркомбинат и кондитерская фабрика. Стоянка ближайшего торгового центра пустовала. Одесситы боялись высунуться наружу из своих квартир после трагедии.

    Свернув на Пироговскую, Вениамин увидел безрадостную картину. Заплывшие жиром милиционеры неумело пытались влезть в бронежилеты. Втягивали в себя животы, мудрили с застежками. По дорогому «Лексусу» было понятно, что это ментовские тыловые крысы, привыкшие крышевать торгашей и таксистов. Они бесполезны при боевых действиях и не способны задерживать преступников. Паразитируют на предпринимателях и вдобавок получают квартиры от государства, нагло обставляя очередников-инвалидов и многодетные семьи. Оторвали разбалованных котов от миски со сметаной и заставили охранять братскую могилу русских патриотов.

    Небеседин приблизился к зданию дома профсоюзов со стороны внутреннего дворика и еще больше ужаснулся. Пять милиционеров стоя прикрывали собой трех боевиков «Правого сектора», сидя прислонившихся к розовому каменному забору. Боевики были экипированы в форму цвета хаки с националистскими нашивками. У каждого из них в руках был автомат Калашникова. Русские стволы на вооружении русофобов – и смешно, и грустно. Один из боевиков с оселедцем на голове звонил по мобильному и, судя по его наглому выражению лица, хвастался пятничными убийствами.

   Вениамин решил обойти вокруг дом профсоюзов и внимательно осмотреть его. Небеседин сразу заметил добротную пожарную лестницу, ведущую вниз с крыши здания. Наверняка люди в суматохе не смогли соориентироваться, не заметили схемы эвакуации и поэтому сгорели заживо внутри дома. Вениамин удивился тому, что совсем не пострадало кафе при доме профсоюзов. Рекламный стенд зазывал на обед в кафе всего за 25 гривен, но Небеседин все никак не решался отведать профсоюзную кухню. Стекла кафе были целые, никаких признаков повреждений. Все окна на первом этаже здания были с решетками. Скорее всего, решетки кому-нибудь помешали выбраться наружу в зловещую пятницу и стоили жизни простым людям.

    Асфальт возле дома профсоюзов изобиловал осколками битых стекол и пластиковыми бутылками из-под минеральной воды. Милиционеры, присланные охранять дом профсоюзов, ленились искать мусорные баки и, утолив жажду, бросали бутылки прямо себе под ноги.

- Я вообще не одупляюсь! Третьи сутки без сна! Ну её нахер такую работу! – возмущался вслух мент с лейтенантскими погонами.

     Небеседин очутился у главного входа в дом профсоюзов и увидел вереницу людей, возлагавших цветы к импровизированному мемориалу возле здания. Вениамин доселе никогда не видел столько цветов в одном месте. Преобладали гвоздики. Горожане клали на свободное место траурные веники, молча стояли с каменными лицами, а потом принимались рыдать.  Женщины вытирали слезы носовыми платочками. Мужчины старались ладонями скрыть свой плач. Старушки зажигали сотни свечей в память о невинно убиенных и молились за упокой их душ. Одновременно работники коммунальных служб убирали остатки сожженного палаточного городка. Кровавая власть пригнала бульдозеры, экскаваторы, краны, поливальные машины, чтобы поскорее расчистить площадь и дабы впредь ничего не напоминало о месте, где жила русская патриотическая молодежь.

- Еще угли не дотлели, а нас уже заставляют убирать! – восклицала дворничиха, которая явно была не рада расчищать в субботнее утро место преступления перед человечеством.

    Милиционеры со щитами никого не пускали внутрь дома профсоюзов.

- Убийцы! Убийцы! Убийцы! – скандировали в их адрес разнервничавшиеся женщины.

- Христа на вас нет! – сказала бледная дама и плюнула менту в лицо.

    Небеседин периферийным взглядом заметил на площади Милашкину. Валерия была в черных солнцезащитных очках, но её все равно узнавали. Жажда сенсаций была отличительной чертой Милашкиной. Еще вчера она бесстрашно лазила с телефоном в самой горячей точке столкновений на Греческой улице, была окружена в «Афине» вместе с антимайдановцами, а уже на следующий день как ни в чем не бывало рыщет по площади в поисках свежих новостей. Все дело в том, что украинские журналистки это антиподы журналисток московских. Украинские журналистки это дочери бедняков, дети из семей со скромным достатком, безотцовщина. Они идут работать сразу же с первого курса. Они затаскивают в постель главных редакторов и владельцев изданий, льстят без устали, лебезят напропалую, постоянно подсиживают и подставляют сослуживцев, лезут во все задницы без мыла лишь бы только выбраться из грязи в князи. О квартире в Москве им и не приходится мечтать, потому что их отцы никак не связаны с экспортом нефти и транспортировкой газа, а обычно трудятся грузчиками и реализаторами на промтоварных рынках. Одесские журналистки в лучшем случае способны снять себе крохотную комнатушку в старой коммуналке и зачастую живут вместе с мамашами и сводными братьями в тесных квартирах на окраинах, где в подьездах можно задохнуться от удушающего сочетания кошачей мочи и людского дерьма. Они мечтают выскочить замуж за какого-нибудь депутата, но папикам с мандатами не очень нужны коварные бесприданницы с рваческими жизненными установками. Так и болтаются по одесским редакциям как говно в проруби неприкаянные журналистки, ищущие место потеплее и дядю пожирнее. Вениамин ненавидел одесских голодранок от журналистики точно так же, как и их сытых московских коллег. В журналистике не бывает девушек из среднего класса – туда либо ломятся нищенки, либо нехотя идут богачки.

     Небеседин сделал множество фотографий дома профсоюзов со всех ракурсов и пошел выкладывать снимки в инстаграм на Привокзальную площадь к ближайшему филиалу всемирной бутербродницы. Он зашел внутрь, словил wi-fi и  поразился настроению окружающих. Молодежь в заведении беспечно улыбалась, хохмила, обезьянничала, прикалывалась. Как будто это на другой планете днем ранее спалили заживо сорок мирных людей, а не в двухстах метрах от забегаловки. Как будто они не читают новостей и не знают, что происходит в их городе. Как будто они не в курсе, что в Одессе объявлен траур и неэтично веселиться, когда такое горе. Как будто кола способна затуманить сознание и заглушить в сердцах боль от трагедии.

     Вениамин вышел из бутербродницы в прескверном настроении. Ему постоянно названивали из московских редакций, но он принципиально не брал трубку. «Пусть Милашкиной звонят – она похлеще меня им популярно объяснит что и как!» - думал он.

Ларек с тельняшками, магнитами на холодильник в виде якорей, тарелками с изображением порта и прочей одесской атрибутикой был закрыт. Патрульные милиционеры у железнодорожного вокзала боязливо озирались по сторонам. Исчезли надоедливые раздатчики листовок и говорливые старушки, предлагающие квартиры и комнаты посуточно. Не было даже назойливых продавцов самых дешевых пакетов связи. Привокзальная площадь была неузнаваема.

- Ну что там? – спросила Небеседина в дверях мать.

- Ничего хорошего. Люди в панике, город пуст. К дому профсоюзов несут цветы.

- А милиция как?

- А никак. Стоят как истуканы и не пускают народ внутрь здания.

- По телевизору передают…

- Только не надо опять мне пересказывать всю ту чепуху, что молотят по ящику! – Вениамин перебил мать.

- Ты невоспитанный!

- Так ты меня и не воспитала! – сказал Небеседин и заперся в своей комнате.

   Вениамин принялся срочно писать материал об увиденном возле дома профсоюзов и управился всего за тридцать минут. Слова молниеносно выскакивали на дисплее и складывались в весьма эмоциональный текст. Он отослал статью в «Свободную прессу» и в его комнату постучалась мать:

- Что ты хочешь? – спросил Небеседин.

- Обед готов. Приходи кушать.

- Готов угадать с одной попытки – ты сварила красный борщ! Я прав?

- Да, - ответила мать.

- Мне надоело это свекольно-помидорное варево! Такое ощущение, что больше в мире не существует других первых блюд! Почему ты не приготовишь щи, окрошку или солянку? Борщ это бандеровская похлебка, а мы ведь русские!

- Потому что мы живем на юге! Щи варят на севере, где есть только капуста и не растут помидоры и буряк!

- Ты уже называешь свеклу буряком? Скоро станешь говорить на зонтик «парасолька» и поедешь во Львов маршировать вместе с фашистами из дивизии СС «Галичина»?

- Не утрируй!

- Ладно, съем я твою баланду.

- Баланду в тюрьме будешь хлебать, когда тебя туда хунта посадит за твои статейки, а у меня борщ!

- А ты хоть станешь носить мне еду в тюрягу в случае чего? – поинтересовался Вениамин.

- И не подумаю даже!

- А кого ты тогда будешь травить своими сырниками?! Бабу Лену с первого этажа или соседских котиков, которые порой спят у нас на лестничной клетке?!

- У меня самые вкусные сырники в мире! Не нравится – не ешь! И вообще найди уже себе жену и пусть она тебе готовит!

- Ха, а кто выдержит такую свекровь, которая только и делает, что постоянно компостирует мозги и морочит голову своими проблемами? – с шутливой интонацией спросил Небеседин.

- Я посмотрю сначала какая тебе тёща попадется! Будешь у неё лететь и переворачиваться как миленький!

- Да конечно, ишь чего захотела!

- Трепло бестолковое. Вот я в твоём возрасте…

- Всё, прекрати этот базар. Дай спокойно пожрать без всяких нравоучений. Говорят, что вчера Дарья Донцова выпустила юбилейный десятитысячный роман – пойди в книжный магазин, купи его, прочти немедленно где-нибудь на пляже и будет тебе счастье!

- Дурачина ты редкостная. Ни мозгов, ни совести. Пожалел бы мать…

- Моя мамочка читает газету «Жизнь»! Она сидит и всех палит кто кого отайзеншпицит кто кого отшаповалит, - Вениамин на свой лад принялся напевать песню рэпера Гуфа.

- Достал ты меня! – сказала мать и удалилась на балкон развешивать белье.

     После обеденного борща Небеседин немедленно отправился в центр города. Он не хотел больше слушать причитания матери и стремился поскорее увидеть места, где днем ранее произошли столкновения украинских националистов и антимайдановцев. Никогда доселе он не видел Одессу столь мрачной и безлюдной, несмотря на теплый солнечный день. Он завернул с Пушкинской на Дерибасовскую. Обычно заставленные автомобилями тротуары были свободны. Большинство кафе и ресторанов не открылись. На летних верандах работавших заведений не было посетителей. Всегда улыбчивые официанты бессловно хмурились. Вениамин приблизился к ресторану господина Паста и увидел, как персонал растерянно пытается подсчитать убытки и привести в порядок не сильно пострадавшие столешницы и диваны. Бармен неловко белил столешницу и запачкал черные брюки краской. Администратор старалась с важным видом давать указания как нужно реставрировать сидушки, но было заметно, что она совсем ничего не понимает в восстановлении мягкой мебели. Рестораторы оказались не готовы к столь печальному повороту событий. Разобранную брусчатку никто не спешил возвращать обратно на место. Булыжники валялись повсюду.

   На Греческой площади было столпотворение из тинейджеров, фотографировавших сожжёный микроавтобус, от которого остался лишь дочерна обгоревший кузов. Молодежь ранее никогда не видела живьем боевых действий и поэтому с любопытством фиксировала последствия локальной войны. Газетный киоск, протараненный бандеровцами на пожарной машине, поднимали с помощью крана, чтобы он вернулся на свой бетонный постамент. Горожане с опустошенными лицами блуждали по Греческой улице и пугливо рассматривали свидетельства столкновений. Раскуроченный рекламный стенд напоминал инсталляцию современного художника, злоупотребляющего тяжелыми наркотиками. Вмятины на стенах, выбоины в асфальте, сломанные ветки акаций на проезжей части. Букет сирени с черной ленточкой и горящей рядом свечкой лежал на тротуаре возле Преображенской улицы.

    Вениамин пошел по Преображенской, завидев через квартал массовое сборище возле городского управления милиции. Люди перегородили автомобильное движение, трамваи остановились. Собравшиеся требовали освобождения из милицейского изолятора своих родственников, арестованных на Греческой и Куликовом поле. «Нет политическим репрессиям!» - гласил плакат в руках у одной женщины, по всей видимости, матери арестанта. Два мужика лоб в лоб разговаривали на повышенных тонах:

- Наши дети ни в чем не виноваты! Они вышли защищать свой город от фашистских оккупантов и их за это закрыли! Беспредел!

- Ваши дети недостойны быть украинцами! Они предали свою страну и продались России! Позорные путинские проститутки! Москальским рабам нет места в свободной Украине!

- Свободная Украина?! О чем вы говорите?! Да киевская хунта шагу ступить не может без согласования с американским госдепом! Янки командуют нынче Украиной!

- Америка помогает нам бороться с тоталитарным режимом Москвы! Устали мы от диктатуры Кремля!

- Простите, пожалуйста, а в чем собственно проявляется эта диктатура Кремля? В заниженных ценах на газ для Украины? В том, что в России пашет шесть миллионов украинских заробитчан, присылающих ежегодно в страну миллиарды долларов?

- С Европой нам все равно будет лучше!

- С вами бесполезно разговаривать!

- Да пошел ты!

Родственники арестантов молотили кулаками по милицейским воротам, пытались попасть внутрь через проходную, но всё безуспешно. Мелкий ментовский чин в фуражке успокаивал собравшихся и говорил, что с их близкими нормально обращаются в изоляторе. Народ негодовал, требуя немедленного освобождения задержанных во время беспорядков. На все гневные упреки ментовский чин отвечал, что вопрос о дальнейшем пребывании арестованных в следственном изоляторе не находится в его компетенции и будет решаться высшим милицейским начальством в Киеве.

      Небеседин наслушался истерик арестантской родни и свернул с Преображенской на Жуковского,  пойдя к Александровскому проспекту. Как раз в том месте, где второго числа собирались антимайдановцы, он увидел идущего навстречу Шумкова.

- Леха здаров! Рад видеть! – Вениамин поприветствовал друга.

- Веня привет! Взаимно!

- Вчера, надеюсь, не был на Греческой и Куликовом поле?

- Не был, мне повезло. Я ж у родителей в Белгород-Днестровском задержался на сутки после того как вы с Бондарем укатили в Одессу. Обратно ехал днем на маршрутке и решил выйти пораньше на Балковской, чтобы там пересесть на транспорт до поселка. А так бы как раз попал на Куликово поле. Не знаю, как бы я отреагировал, если бы увидел этот ад своими глазами. Может, бросился спасать людей в доме профсоюзов, а может поскорее ушел. Трудно предугадывать, как поведешь себя в экстремальной ситуации.

- Зрелище было не для слабонервных.

- Еще бы. Жена насмотрелась репортажей в новостях, и теперь не хочет ни в какую возвращаться в Одессу. Говорит, что до рождения ребёнка будет жить в Киеве у родителей.

- Я её прекрасно понимаю. Ей здесь нечего сейчас делать.

- Вот тебе и дела. Даже и не знаю, удастся ли нам вместе с Владом провести девятое мая втроём как хотели. Жизнь – непредсказуемая штука! – сказал Шумков.

- Ну раз Влад сказал, что все будет хорошо, то ему надо верить!

- Родители весь день трезвонят и спрашивают, будут ли тренировки. Я пока отменил занятия на ближайшие три дня, а дальше видно будет. Посмотрим, как станут развиваться события.

- А сам не хочешь в политику пойти? Ты ведь политолог по образованию. Русскому движению сейчас нужны лидеры как никогда, - поинтересовался Вениамин.

- На самом деле хочется, но времени не хватает. Тренировки, совещания в федерации, деловые встречи, закупка формы, прочая текучка. А политикой надо заниматься обстоятельно. Мыслей полно в голове, но чтобы их оформить хотя бы в статью надо серьезно сосредоточиться и отложить в сторонку все футбольные дела. Митинги и шествия выпадают на те дни, когда у меня игры у малышей, а оставить детишек я не могу.

- Значит не судьба, но возможно и Бог уберег. Политика ведь дело грязное, а ты сейчас занят полезным для общества трудом, - констатировал Небеседин.

- Сначала малышню вырастим, клуб на ноги поставим, а потом уже будем в депутаты метить!

- Удачи, дружище! – попрощался Небеседин.

- И тебе не хворать! – сказал Лёша.

    После случайной встречи с приятелем Вениамин решил вернуться на Дерибасовскую чтобы еще раз посмотреть как приходит в себя после бойни главная городская улица.

Около ювелирного магазина на углу с Преображенской он приметил трех настороженных мужчин в голубых рубашках с короткими рукавами. Небеседин знал одного из них по юношеским футбольным баталиям на пыльной площадке в ближайшем от своей школы сквере. Это был Гоша, неуклюжий защитник в детстве и пронырливый сотрудник прокуратуры в настоящем.

- Привет, чем занят? – обратился Вениамин к старому приятелю.

- Собираем записи с камер наблюдения, - ответил Гоша.

- Начальство припахало в связи со вчерашними событиями?

- Само собой. Всю ночь не спали. Экстренное совещание, планёрка на рассвете.

- И когда будут результаты расследования?

- Еще не скоро. Мы пока собрали лишь часть видеозаписей. Дело находится на контроле в генпрокуратуре. Все материалы будут отосланы в Киев.

- А записей у вас много? – спросил Небеседин.

- Предостаточно. Здесь в квартале полно магазинов ювелирки и золота. Естественно за такими товарами нужен глаз да глаз. Хозяева не поскупились на камеры, и теперь у нас хватает материалов. Глупцы, конечно, с обеих сторон конфликта – зачем было устраивать побоище в месте, где столько камер? Рано или поздно все виновные получат по заслугам. Будем тщательно рассматривать видеозаписи, распознавать нарушителей, выписывать ордера на арест. Чую, что долго еще наша прокуратура будет работать в круглосуточном режиме из-за всех этих событий…

- Ладно Гоша, не буду отвлекать от работы! Посади всех преступников!

     Распрощавшись с Гошей, изрядно утомившийся Вениамин побрел к бульвару Жванецкого, где когда-то назначал свидание Тане Сурковой. Он присел на скамейку и принялся разглядывать розовощекого карапуза, кидающего голубям хлебные крошки. Небеседин в детстве тоже любил кормить голубей, но с возрастом охладел к этому занятию. Голубь, как известно, птица мира, а миром в майской Одессе и не пахло. Посидев десяток минут и едва не задремав, Вениамин решил возвращаться домой. Небеседин почему-то потерял бдительность и решил пройтись по Приморскому бульвару мимо памятника Дюку де Ришелье. Он совсем позабыл о том, что там по вечерам собираются сторонники евромайдана и члены «Правого сектора». Зевающий Небеседин вяло брел по цветущему бульвару, как вдруг на него неожиданно налетел с тумаками малолетний бузотер в джинсовых бриджах и толстовке с капюшоном. Молодчик пытался вырвать у Вениамина сумку с планшетом, но Небеседин не собирался расставаться с дорогой вешью. Он моментально взбодрился, оттолкнул бузотера и решительно рванул в сторону ближайшего милицейского поста возле памятника Екатерине.

- Хана тебе! – крикнул ему вдогонку молодчик.

Вениамин чувствовал себя нормально, но заметил, как кровь стала капать ему с макушки на футболку. Он не знал, как следует останавливать кровотечение и поэтому немного взволновался. Небеседин достал из заднего кармана штанов чистую салфетку и принялся ей промакивать кровоточащую рану. Через три минуты после инцидента он стучался в двери ближайшего милицейского отделения на Греческой улице.

- Откройте! Наша милиция нас бережет или как?! – вслух возмущался он.

Вениамин дубасил кулаком по двери что есть мочи, но все безрезультатно. Милиция закрылась от народа и не хотела заниматься своими прямыми обязанностями. Небеседин решил, что все равно прорвется в милицейское отделение и напишет заявление. Он прошел несколько кварталов и оказался возле областного управления на Еврейской улице. Вениамин позвонил в дверь рядом с памятником кинематографическому менту Давиду Гоцману, имеющему лик актера Владимира Машкова.

- Что вам нужно? – донесся строгий голос из динамика, вмонтированного в стену.

- Здравствуйте, я репортер, только что на меня было совершено нападение возле Дюка. Хочу написать заявление по поводу случившегося, - ответил Небеседин.

- Подождите минуточку.

Вскоре дверь открылась, и весьма услужливый молодой человек проводил Вениамина в кабинет, где дежурили оперативники.

- Что случилось? – спросил бритоголовый опер.

- Шел по Приморскому бульвару. Неожиданно на меня набросился какой-то ультрас. Ударил пару раз. Я не видел смысла втягиваться в драку. Их там много было. Я резко стартанул и убежал. Я пишу в российские издания и связываю нападение со своей профессиональной деятельностью. Сначала пришел в райотдел на Греческой, но мне не открыли.

- Должны были открыть, - удивился опер.

   Вениамина смутила обстановка в кабинете оперативников, находившемся на первом этаже. Все окна были заколочены досками и укреплены деревянными подпорками.

- А что это у вас такое? – спросил Небеседин.

- Будто вы не знаете, что у нас сейчас творится в городе. Соорудили на случай возможного штурма. Всякое может случиться, - тревожным голосом ответил опер.

- Можно выпить? – поинтересовался Вениамин, указывая на бутылку газировки.

- Пей.

Небеседин налил себе в кружку газировки и шустро все выпил до дна.

- Так что мне делать? – продолжил Вениамин.

- В твоей ситуации надо обращаться в райотдел. Мы сейчас позвоним на Греческую и скажем, чтобы они открыли тебе дверь. Тебя как зовут?

- Вениамин Небеседин.

- Вот так и передадим им сейчас. Можешь идти. У нас контора серьёзная. Слов на ветер не бросаем. Ты только там на кнопочку нажми рядом с дверью. Стучаться не надо.

- Хорошо, спасибо и до свидания! – попрощался Вениамин с опером.

      Небеседин вернулся на Греческую, выполнил все указания бритоголового опера и ему открыли. В свой первый визит в райотдел Вениамин попросту не заметил звонка.

- Меня к вам с Еврейской отправили, - сказал он участковому.

- Нам уже сообщили. Присаживайтесь и пишите заявление. Что, где, когда и почему. Пишите, по возможности, разборчиво. Достало тратить полдня на расшифровку каракулей. Пишут как курица лапой! – произнес участковый.

- Сейчас все изложу, как было, - согласился Небеседин.

- Я вижу, что у вас рана кровоточит.

- Ага.

- Тогда сейчас вызову «Скорую». Приедут, снимут побои, наложат швы. Все как положено.

Участковый был явно младше Небеседина и поэтому обращался к нему исключительно на «вы». В райотделе царила атмосфера унылого безделья. Менты травили друг другу приевшиеся анекдоты и постоянно поглядывали на часы. Все ждали окончания своих смен и хотели поскорее отправиться по домам к жёнам и телевизорам.

- Сильно ударил? – спросил участковый.

- Да не очень, - ответил Небеседин.

- Голова болит?

- Ну такое, - Вениамин произнес самое неопределенное одесское выражение.

- Много ударов нанес? Как выглядел?

- Пять – семь где-то. Типичный ультрас. Лицо знакомое, я часто на футболе бываю, но фамилию его не знаю. По фото смогу опознать. Он еще сумку пытался вырвать - это можно квалифицировать как ограбление? – поинтересовался Небеседин.

- Раз не вырвал сумку, то значит и не было ограбления, - констатировал участковый.

- Понятно.

 Небеседин настолько привык печатать на компьютере, что совершенно разучился писать ручкой на бумаге. Буквы в его заявлении танцевали канкан и не попадали в строчки. Даже когда он старался выводить печатные литеры, то у него все равно выходили причудливые загогулины. Компьютерные клавиатуры уничтожили искусство калиграфии. Сегодня красивый подчерк встречается также редко, как дельфин возле одноименного одесского пляжа. Вениамин не любил обращаться в милицию и старался как можно меньше сталкиваться со всяческими государственными органами и учреждениями. Украинская бюрократическая машина это громоздкий и неэффективный механизм по переводу продукции российских целлюлозобумажных комбинатов. Самое пустячковое заявление должно пройти многочисленные согласования, проверки, одобрения, получить визы от десятка должностных лиц. Электронный документооборот был фикцией, еще более неудобной для населения, чем бумажная волокита по инстанциям. Небеседин считал сутяжничество и доносительство уделом мелких людишек, которым больше нечем заняться в жизни и поэтому писал заявления лишь в исключительных случаях. На Вениамина порой писали заявления всякие обиженки, но до суда дошло лишь единожды. Небеседина оштрафовали на три необлагаемых налогом минимума доходов граждан (эквивалент шести долларов) за мелкое хулигантство, сопровождавшееся нецензурной бранью на улице.

- Написали?

- Да.

- Дату и подпись внизу поставили?

- Конечно.

- О даче заведомо ложных показаний предупреждены?

- Да.

- Тогда дожидайтесь «Скорую». Я вам позвоню, как только вы понадобитесь.

- Звоните в любое время суток. Я уверен, что милиция не должна оставлять без внимания нападение на обозревателя российских изданий, - строго и официозно произнес Вениамин.

- Мы сделаем все возможное с нашей стороны, чтобы виновный был найден и понес заслуженное наказание, - набором заезженных клише разродился участковый.

- Милиция не должна показывать свою слабость в столь лихую годину, - художественно выразился Небеседин.

   В милицейском вестибюле появилась женщина лет шестидесяти в белом халате и с врачебным металлическим ящичком в руке. Вениамин сразу понял, что это к нему.

- Ну кто тут у нас раненый и травмированный?! – с характерным говором произнесла она.

- Я, - сразу же ответил Небеседин.

Врач осмотрела Вениамина и без промедлений обработала ему рану проспиртованной ваткой.

- Не переживай, все будет в порядке, - приободрила его врач.

- Вы в этом уверены?! – поинтересовался Небеседин.

- Убеждена! Голова не кружится?

- Нет.

- Тогда поехали со мной в больницу на Слободку. Соблюдем все формальности. Хирург наложит шов.

- Быть по-вашему, - согласился Вениамин и пошел вслед за врачом на улицу, предварительно попрощавшись с участковым.

Врачиха была из той исчезающей породы одесситок, которые, несмотря на любые негоразды, никогда не вешают нос и не теряют чувство юмора. Как давно известно, настоящая одесситка за десять минут может сделать прическу, салатик и скандал. Их обычно зовут Роза Арнольдовна или Сюзанна Вольфовна. Первые пятнадцать минут личного знакомства они по традиции будут вам жаловаться на жизнь и говорить как всё у них плохо. Обрушить на незнакомца шквал не самой приятной для прослушивания и малоинтересной информации это своего рода проверка на вшивость. Если новый собеседник в ответ начинает грустить и хандрить, то этого человека они не воспримут всерьёз. А коль он будет весьма оптимистичен после всех баёк, то к нему отнесутся со всем уважением и будут обходиться как с близким родственником.

- Ой, устала я с вашими разборками! Всех перебинтуй, обработай йодом, сделай укольчики, а у самой нет времени даже в туалет толком сходить! Круглые сутки на ногах! Сменщиц не хватает! Молодежь не хочет идти работать за гроши. Это мы старое поколение корячимся по привычке. Давали ведь клятву Гиппократа, - весьма театрально говорила врачиха.

- Зато вы чувствуете пульс жизни! Это ведь лучше, чем менять утки у лежачих пациентов! – приободрил её Вениамин.

Небеседин и врачиха сели в ветхий «РАФ» со следами ржавчины на кузове. Вениамин несказанно увиделся при виде рижского микроавтобуса, выпущенного давным-давно.

- Мда, ну и транспорт у вас, - произнес он.

- А что ты хочешь?! В бюджете каквсегда нет денег. Механики эти «Рафики» постоянно перелопачивают и вот ездим кое-как.

Микроавтобус покинул Греческую улицу и через бывший Жовтневый район покатил к Слободке.

- А вы были вчера у дома профсоюзов? – спросил Вениамин.

- Была, конечно, куда я денусь!

- И как?

- Куча жмуров. Многим помощь уже была не нужна. Весь халат в крови. Половину ящика на пострадавших истратила. Мы лекарства обычно за свои покупаем, а потом просим возьместить расходы у тех, кто сделал вызов, но вчера я денег ни с кого не взяла. Черные как уголь тела погибших. Не дай Господь кому-нибудь такое увидеть!

- Вы достойны уважения.

     В больнице Небеседина отправили на рентген. Он полчаса прождал, пока сделают снимок пенсионеру, сломавшему себе шейку бедра и не способному самостоятельно передвигаться. Дед стонал, кряхтел, охал, ныл и мычал. Сия картина, разумеется, не обрадовала Вениамина. Девушка шустро подвела Небеседина к аппарату, щелкнула и через пять минут вручила ему снимки.

- Надо зашивать, - сказал лысый хирург в очках, осмотрев Вениамина и взяв в руки рентгеновские снимки его черепа.

- Зашивайте.

    Акушерка сделала Небеседину обезболивающий укол, и после хирург проворно совершил несколько стяжек. Вениамин чувствовал, как его голова на время стала старинным футбольным мячом, который зашивали обувных дел мастера. Повалявшись на кушетке и придя в себя, Небеседин нашел врачиху.

- И что мне делать дальше?

- Выпить холодного компота и выпустить пар через уши, потому что ты горячий как тот агицин паровоз! – популярным одесским речевым оборотом ответила она.

- Это само собой, а если серьезно?

- Домой езжай. Снимки забирай с собой. Я в заключении напишу всё как надо. Мол, сотрясение мозга, серьёзное повреждение, потерял сознание и всё в таком духе. К участковому на стол бумага попадет через пару дней.

- Спасибо вам огромное! – сказал Вениамин и поклонился врачихе.

     Небеседин очень редко бывал на Слободке и поэтому не знал, как оттуда следует выбираться. Надо сказать, что Слободка – район удручающий. Возле онкологического диспансера сплошь обреченные лица. Одноэтажные домики из ракушняка кажутся маленькими склепами. Собачьи стаи рыскают по округе в поисках съестного и часто набрасываются на прохожих. Со Слободки можно было уехать на трамвае, но в нем всегда ездит столько криминальных персонажей, что Вениамин решил воздержаться от этой затеи и дождался микроавтобуса, ехавшего к железнодорожному вокзалу. От вокзала до дома он медленно добрел пешком.

- Чего так поздно? Где ты шлялся? – спросила его мать, едва Вениамин переступил порог квартиры.

- Где надо, там и был!

- А что это за рана у тебя на голове? Получил по чайнику?

- Не твоё дело!

- Говорила я тебе дураку, что получишь когда-нибудь за свои выкрутасы!

- Ойойой!

- Мало тебе дали!

- Всё! Отстань от меня! Это моя голова и я что хочу, то и делаю с ней! За собой лучши следи!

- Кого я вырастила…

- Ты со своим старческим бормотанием и перманентным капанием на мозги страшнее любого «Правого сектора»! Пока всю кровь не выпьешь ведь не успокоешься!

- Ну и сволочь же ты!

- Спасибо за моральную поддержку, мам! – сказал Небеседин и закрылся в своей комнате. Он снял с себя запачканную кровью одежду и бросил её прямо на пол. Вениамин плюхнулся на кровать и мигом заснул, не став даже включать компьютер и читать новостные сайты. Он так утомился за день, что ему уже было наплевать на всех и вся.


ЧЕТВЕРТОЕ МАЯ


 Первым делом Небеседин принялся просматривать электронную почту. Он несколько дней не открывал свой e-mail и решил проверить, не пришли ли ему какие-нибудь важные письма. Вениамину поступило лишь одно текстуальное послание, отправителем которого значился некий Антон Соседин.

- Пишешь по две статьи в день! Пиаришься на костях! И не стыдно тебе? Побойся Бога! Всевышний видит грехи твои и непременно накажет тебя за непристойное для христианина поведение! – возмущался в своем письме Соседин.

      Надо сказать, что Антон Соседин без устали критиковал всех украинских публицистов и колумнистов после каждой их статьи. Ему везде мерещелись кулуарные сговоры, заказные материалы и происки мирового сионизма. Сначала Соседин пытался экспериментировать на литературном поприще и написал роман «Содом в Оптиной пустыни». Рукопись произведения, в котором Антон воспевал православный гомосексуализм, отвергли все без исключения книжные издательства и художественные журналы. Прочитавшие рукопись критики писали, что это безнравственная графомания, вызванная вялотекущей шизофренией и осложнениями на мозг после перенесенного сифилиса. Непонятный современниками Соседин обозлился на литературную публику и принялся поливать грязью в социальных сетях всех рецензентов своего гомоэротического шедевра. Поняв, что романная форма это не его конек, Антон переключился на написание рассказов. Он накатал сто девяносто семь миниатюр на различную тематику от обрезания усов у клубники и до технологии ковыряния в носу погрызенной шариковой авторучкой. Случилось чудо и один из его рассказов напечатали в журнале «Бузулукские дали» в переводе на чувашский язык. Гонорар за публикацию Соседин естественно не получил, зато отныне стал позиционировать себя писателем-прозаиком. Он уговорил супругу взять внушительный кредит, чтобы издать сборник его рассказов. Жена заняла денег у знакомых и влезла в банковскую кабалу. Сборник сосединских миниатюр таки появился на свет тиражом в пять тысяч экземпляров. Презентации своей дебютной книжки Антон проводил в сети супермаркетов «Всё для дома», в которой он трудился младшим ревизором отдела сантехники. Соседин совмещал командировки с презентациями. Он приезжал в областной центр, пересчитывал ванные на складе, составлял акт проверки, а потом садился в супермаркете на подконтрольный унитаз и принимался декламировать свои рассказики. По обыкновению на презентации его книги приходило полторы калеки. За время командировочных гастролей по стране Соседин продал лишь три экземпляра своей книжки. Оставшиеся нераскупленными экземпляры он по пьянке дарил попутчикам в поездах и говорил, что со временем его книги с автографом автора будут стоить баснословных денег на лондонских аукционах. Как и все графоманы, Антон был чудовищно косноязычен и безграмотен, поэтому большинство его текстов редактировала и переписывала жена. Кроме супруги и матери постоянных читателей у Соседина не было. Он худо-бедно болтался в пятом ряду среди третьесортных писак пока на его счастье не вышли бандеровцы на Майдан и не произошло присоединение Крыма к Российской Федерации. Антон имел симферопольскую прописку и на волне востребованности крымской тематики его статейки начали печатать в российских изданиях. Заголовки материалов Соседина всегда отличались краткостью и религиозностью – «Окститесь!», «Одумайтесь!», «Вразумитесь!», «Исповедайтесь!», «Не прелюбодействуйте!», «Молитесь!», «Поститесь!», «Венчайтесь!», «Покайтесь!». Антон был одержим лаврами литературного генерала, но так как в Крыму не было никаких мало-мальски значимых творческих объединений, то он основал свою организацию «Союз православных писателей имени Сергия Радонежского». Так как настоящие писатели не шибко стремились вступать в союз Соседина, то он записал в члены организации жену и маму. Разумеется, он хотел нажиться на членских взносах и после того, как попросил супругу внести средства за участие в организации, то моментально получил от неё по лбу скалкой. Разгневанная жена лишила Антона карманных денег, и ему приходилось натужно волочить свою грузную тушу по симферопольским улицам вместо поездок на троллейбусе. Как и все советские мужья Соседин отдавал жене всё заработанное до последней копейки. При рождении он получил украинское имя Богдан, с которым нечего делать в русской литературе и поэтому уже в зрелом возрасте стал по документам Антоном. Новое имя он выбрал как дань уважения Чехову.

    Антон недолюбливал Небеседина за легкость в изложении мыслей, фривольное поведение в литературной среде и обласканность вниманием критиков. Соседину казалось, что Вениамин нагло ворует идеи его гениальных материалов и занимается плагиатом. Антон грозился подать в суд на Небеседина, если тот не прекратит калькировать его опусы. Естественно Вениамин не обращал внимания на больного на всю голову Соседина и не читал его статьи. Небеседин жалел, что однажды дал Антону адрес своей электронной почты.

- Антошик, ты конечно у нас герой! Сидишь себе ровно на жопе в Крыму, где сейчас все тихо спокойно и гавкаешь оттуда на весь мир! Да, пиариться на костях нехорошо, я согласен, но я это всё видел своими глазами! Прикажешь весь этот ужас держать в себе? Ты думаешь со всем этим можно спокойно жить?! Ты хоть раз на митинге был за последний год?! Видел живьем огнестрел с кровякой?! Знаю я таких диванных атаманов как ты! Мама попу вытирает мягкой бумагой, жена с ложечки кормит протёртым яблоком, а он весь в думах об изящной словесности и судьбах России! – отписался Небеседин.

- Ты бесстыжий подлец! У тебя нет ничего святого! Советую тебе немедленно пойти в ближайший храм, перекреститься, поставить свечку и поговорить по душам с батюшкой. Православие всегда снисходительно относится к пакостникам, честно раскаявшимся в своих дрянных поступках. Иоанн Креститель говаривал, что нравственное очищение возможно только в условиях полного доверия к Богу и осознания своего места в мире падшим человеком, - написал Антон.

- Что за бредятину ты несешь? Может мне еще выпить из кадила литр самогона, освященного батюшкой и закусить просвирной, которую матушка неделю носила в подоле платья?! – написал Вениамин.

- Не богохульствуй! Как ты смеешь так отзываться о представителях Бога на земле? Святой отец выбирает своими наместниками самых достойных сынов и дочерей рода человеческого! – написал Соседин.

- Антошик, едрен батон, ну завяжи уже с писательством! Не твоё это дело, не твое! В Одессе таким как ты обычно говорят: «Не можешь срать – не мучай жопу!»! Что ты прицепился ко мне как банный лист, а?

- Таких как ты небесединых надо изолировать от общества! Вы заражаете народ чумой цинизма и бациллой безверия! Вы портите население язвой бездуховности!

- Наша песня хороша – начинай сначала! Соседин, иди проспись! Хватит мне с бодуна всякую ересь писать!

     Небеседин закрыл электронную почту и принялся просматривать с левого аккаунта в фэйсбуке страницы представителей либеральной интеллигенции. Он превентивно внес в черный список на своем основном аккаунте всех проамериканских шестерок, тявкавших на Россию. Жидобандеровцы радовались смертям русских патриотов в доме профсоюзов и называли между собой погибших «копчёной сотней». Вениамин и не ожидал другой реакции от этой насквозь прогнившей публики, так как досконально знал их гнусные нравы. Стихотворец Берл Херснимский, которому раввин в синагоге обрезал поэтический дар сразу после рождения, писал, что наконец-то сдохли проплаченные Кремлем агитаторы, мешавшие становлению украинской государственности. Херснимский видимо забыл, как годом ранее ездил в Москву получать денежное вознаграждение за победу в конкурсе подражателей Иосифу Бродскому и клятвенно уверял столичную богему в том, что Одесса всегда была, есть и будет русским городом. В юности он был осведомителем КГБ и закладывал своих однокурсников-антисоветчиков, но теперь любил приврать, что был диссидентом и вызывался на допросы в органы исключительно из-за своей подпольной деятельности, направленной на свержение советской власти. Берл менял свои политические взгляды практически ежемесячно в зависимости от текущей обстановки. Он сочинял стихотворные оды всем одесским градоначальникам и губернаторам, долго не засиживавшимся на своих местах. Херснимский снимал шляпу даже перед самыми незначительными работниками прокуратуры. Берл низко кланялся перед каждым судьёй и милицейским начальником. Он был очень плодовитым и корыстолюбивым поэтом, легко соглашавшимся за деньги сочинять поздравительные вирши всяческим чинушам. Херснимский прославлял в стихах руководителей таможни, пожарнадзора и санэпидемстанции, а как только их снимали с должностей, то Берл немедленно клеймил их на своей странице в фэйсбуке взяточниками, сволочами и хапугами. В литературном кругу он нажил целую армию недоброжелатей и его поэтические экзерсисы пинали все кому не лень. За долгие сорок лет потуг на высокую поэзию Херснимский обзавелся лишь одним ярым защитником своего творчества. Разумеется, это был Антон Соседин.

    Либеральные трепачи устроили виртуальную пляску на костях мучеников, сгоревших в доме профсоюзов. Они радовались как-будто были уничтожены серийные убийцы, маньяки-педофилы или живодеры, насилующие собак. Либеральное шапито давно уже держалось только на круговой поруке, вранье и лицемерии. Инертные борцы за свободу и демократию постоянно пускали пыль в глаза несведущим одесситам, дабы они уверовали в их значимость и авторитетность. На самом деле мнение светил либеральной мысли в городе значило не больше, чем мнение безграмотной торговки семечками, продающей свой товар на станции «Раздельная». Дело в том, что точка зрения абсолютно любого либерального говоруна не подкреплялась финансовым благосостоянием. Местечковая демократическая шушера была беднее, чем церковные мыши и довольствовалась жалкими подачками от своих хозяев. Самые обеспеченные либеральные деятели ездили зайцами на общественном транспорте и скоморошничали за жалкие двести долларов в месяц на убогих городских телеканалах. Они любили кричать на каждом углу, как они любят Одессу, правда слова так и оставались словами. Никаких действий по сохранению разрушающихся памятников архитектуры с их стороны не было. Феномен либеральной интеллигенции заключался в том, что они и не пытались создавать новые культурные ценности. Нищие демократы не писали книг, не снимали фильмов, не рисовали картин, не лепили скульптур, не устраивали новые театральные постановки. Они только торговали рожами на открытиях бесчисленных мемориальных досок и пытались приватизировать право говорить от имени той Одессы, которая давно уже стала замшелым мифом.

      Либеральные интеллигенты сильно страдали из-за того, что вовремя не уехали в Израиль, США или Германию. Они в свое время побоялись бросить все и улететь в неизвестность. Они наивно верили в то, что новая независимая Украины непременно одарит их всеми благами цивилизации за неумелый пересказ баек Утёсова и знание рецепта приготовления фаршированной рыбы. Чуда не случилось, и ленивые болтуны оказались на обочине жизни. Им постоянно приходилось унижаться. Каждые выходные либеральные тугодумы ходили утром по Привозу и с важным видом пробовали балык, творог и брынзу. Они имитировали дегустацию с целью последующего приобретения продуктов, а на самом деле пытались досыта наесться бесплатными кусочками. Продавщицы вскоре раскусили трюк никогда ничего не покупавших снобов и стали гнать их половыми тряпками от своих прилавков.

    Больше всего безденежные демократы пресмыкались перед владельцами ресторанов. За возможность полакомиться туристическими объедками они готовы были круглосуточно петь осанну хозяину любой тошниловки, в которой стейк по фирменному рецепту от шеф-повара готовится из умершей естественной смертью дворняжки, отбитой до неузнаваемости молоточком и отмоченной в уксусе.

     Либеральная шваль опасалась Небеседина. Лакеев американизма смущала его откровенно пророссийская патриотическая позиция, демонстративное неуважение к дутым персонам и резкость в публичных высказываниях. Вениамин не церемонился с теми, кто оплевывал Русь в своих грязных газетёнках и телепрограммах с нулевым рейтингом. Он постоянно уличал во лжи демократическую тусовку и не стеснялся самых суровых слов в адрес слуг Запада.

     Однажды Вениамин опозорил местную либеральную интеллигенцию на всю страну. Демократы решили собрать средства на установку памятника скрипачу Давиду Ойстраху. Они устроили массированную кампанию в региональных СМИ, заявляя о том, что Ойстрах это легенда Одессы и память о нём должна остаться на века. Небеседина насторожила эта ситуация. Долгие годы про Ойстраха никто и не вспоминал, а сейчас резко стали его любить больше, чем самого Жванецкого! В банке открыли счет на имя Берла Херснимского. Реквизиты для отправки пожертвований на установку памятника заполонили все городские группы в социальных сетях и новостные сайты. Вениамин понял, что эта афера и нужно непременно вывести либеральное жулье на чистую воду. Небеседин не увлекался детективами и не имел опыта расследований. Поначалу он долго копался в городских архивах и выяснял подробности биографии скрипача, но это не дало никаких наводок. Он расспрашивал об Ойстрахе преподавателей музыкальных школ и академии имени Неждановой, но все безрезультатно. Вениамин слушал сохранившиеся записи концертов скрипача и просматривал его фотографии в интернете. Он интуитивно чувствовал, что разгадка близка, но все не мог нащупать нужную ниточку.

    И вот Небеседин решил расспросить об этой затее своего приятеля скульптора Чечеленко, также недолюбливавшего либералов. Чечеленко и открыл тайну памятника Ойстраху. Отец заслуженного скульптора Украины Салмановского в свое время вылепил на заказ прижизненный памятник Никите Хрущеву. Старший Салмановский получил аванс, а когда закончил работу, то ценителя кукурузы сняли с должности генсека и памятник стал никому не нужен. Хрущев и Ойстрах были внешне похожи. Оба лысые, упитанные, щекастые, круглолицые. После смерти отца и Ойстраха младший Салмановский чуть видоизменил лицо Никите и присобачил ему скрипку. Памятник Ойстраху уже фактически был готов, а все собранные деньги хотели разворовать Херснимский сотоварищи. Небеседин бесцеремонно заявился в мастерскую к Салмановскому, сфотографировал Хрущева со скрипкой и выложил снимок в фэйсбуке со своими пояснениями. Разгорелся скандал, сбор средств тут же приостановили. Херснимского вызвали в прокуратуру и хотели возбудить дело по статье «Мошенничество», но он откупился и не сел на скамью подсудимых.

    Начитавшись либеральных мерзостей Небеседин стал собираться на Куликово поле, где должен был состояться традиционный воскресный митинг. Всю весну в последний день недели в 14-00 у дома профсоюзов собирались русские патриоты. Они хотели быть услышанными официальным Киевом, но власть не обращала на их требования никакого внимания. Они выступали за бюджетную реформу, федерализацию и придание русскому языку статуса государственного в Украине. Хунта лишь арестовала вожака Куликова поля Антона Давыденко и не думала считаться с мнением русской Одессы. Спецслужбы получили полный список подписей под требованием реформ. Всех подписантов вызывали на допрос в здание областного управления службы безопасности Украины на Еврейской улице и проверяли на предмет причастности к диверсионным группам. На русских активистов спешно фабриковались дела об измене Родине, хотя их Родиной были Советский Союз и Россия, но никак не Украина. Вениамину не раз предлагали поставить свою подпись под требованием реформ, но он все время вежливо отказывался. Небеседин знал, что в Украине оставлять автограф можно лишь в ведомости на получение заработной платы.

     Так как джинсы и футболка были запачканы кровью после субботнего инцидента, а гладить вещи Вениамину не хотелось, то он облачился в спортивный костюм одесской «Барселоны», подаренный ему Бондарем. Серое питерское небо было редкостью для майской Одессы, но четвертого числа оно пришлось кстати. Палящее солнце не сочеталось с траурным настроением горожан. Небеседин не стал брать зонтик и пошел на Куликово поле, несмотря на моросящий дождик.

     У входа в дом профсоюзов толпились люди всех возрастов. Субботняя разгневанность сменилась воскресной печалью. К колонне здания был прислонен черный щит с надписью белыми буквами «Помним Хатынь» и крестом.

- Пустите нас внутрь, ироды окаянные! – женщина преклонного возраста обращалась к милиционерам, преграждавшим путь внутрь.

    Всем было трудно привыкнуть, что уничтожен помост, с которого вещали политики. Вместо снесенного помоста ораторы становились на ступени у входа в дом профсоюзов и по очереди бурчали в барахлящий мегафон. Речи были нечленораздельные, разобрать что-либо было трудно.

- Поеду в село, возьму ружье и перестреляю всех бандеровцев к чертовой матери! – вслух произнес обросший щетиной мужик лет сорока, скорее всего нетрезвый.

    Желающих попасть внутрь дома профсоюзов становилось все больше. Толпа напирала, но милиция удерживала позиции. К ментовскому начальнику подошли переговорщики из числа активистов русского движения. Беседа продолжалась недолго, и милиционер разрешил всем желающим пройти внутрь. Вениамин не решился ломиться вместе с толпой. Он был морально не готов бродить по столь страшному месту. Дождь усилился, Небеседин сделал глубокий вдох и зашел в дом профсоюзов через крайнюю дверь справа. Магазинчик с канцелярскими принадлежностями в вестибюле особо не пострадал. Аккуратные стопочки тетрадей лежали на стеллажах. Никто не мародерствовал.

     В вестибюле было черным черно. Людям приходилось переступать через груды обугленных досок. Никто ничего не говорил. Все ужасались увиденному. Стояла гробовая тишина.

   Вениамин поднялся по центральной лестнице на второй этаж. Перила оплавились. От оконных рам не осталось ничего. Ему приходилось переступать через груды черных обгоревших вещей, не поддававшихся идентификации. На втором этаже он увидел сидящую на корточках женщину с повязанным на голове платком. Она поставила в перевернутую солдатскую каску длинную тонкую свечку и молилась. В коридоре на втором этаже Небеседин увидел во многих кабинетах выбитые двери, за которыми были решетки. В пятницу спасавшиеся от пожара и фашистских карателей русские патриоты вынуждены были играть в страшную угадайку – выбиваешь дверь и надо, чтобы за ней не было решетки с замком. Вениамин завернул в один из кабинетов, чьи окна выходят прямо на площадь. У окна валялся деревянный щит с наклейкой «Одесской дружины». В кабинете был порядок. Лишь старый телефон с циферблатом упал на паркетный пол, давно не знавший циклёвки и лакировки.

      Потом Небеседин зашел в кабинет, чьи окна находятся с торца здания. Там все было вверх дном. Разбитые горшки с кактусами, разломанные столы, раскуроченные стулья, сорванные шторы. Подоконник был усеян бумагами. Вениамин сообразил, что утром видел на записях в интернете, как с этого кабинета в пятницу через окно эвакуировались люди. В коридоре он наткнулся на старушек, сооружавших мемориал из икон и хоругвей. Он поднялся по боковой лестнице на третий этаж и сразу же увидел перед собой засохшую лужу крови. Трупов уже нигде не было, иначе бы милиция не пустила зевак внутрь здания. Вениамин заглянул в одну из открытых дверей и увидел, как типичные офисные труженицы второй свежести впопыхах забирали документы со своих рабочих мест. Было понятно, что дом профсоюзов отныне гиблое место, где никто не захочет арендовать помещения.

     Небеседин наткнулся возле центральной лестницы на взрослого мужчину с двухлетним малышом на руках. Вениамин не мог понять, зачем нужно тащить с собой ребенка в братскую могилу русских патриотов. Он с недоумением посмотрел на недальновидного отца и, закашлявшись, спустился вниз. Вениамину тяжело дышалось в выгоревшем здании. Небеседин не смог находиться внутри дома профсоюзов больше пяти минут. Уже на выходе он заметил в мусорной урне каску с символикой «Правого сектора».

    Народ прибывал на площадь, несмотря на дождь. Пенсионерка умело обращалась с планшетом, ловко переключаясь с российских телеканалов на новостные порталы и обратно. Старикам не оставили другого способа получать информацию без налета киевской пропаганды. За видеооператором украинского национального канала по пятам ходили возмущенные одесситы и высказывали свои претензии:

- Уроды! Вы не показываете правду людям! Все перевираете по указке ваших заокеанских кукловодов! Пошел вон отсюда, гнида бандеровская! Убирайся по-хорошему пока по морде не получил! Скотина поганая, как тебе не стыдно лгать народу?!

     Трое шустрых молодых людей ловко забрались на подоконник на первом этаже и прикрепили большой российский триколор. Небеседин сразу узнал этот флаг России размером три на восемь, который патриоты несли по центральным улицам города 10 апреля на день освобождения Одессы от фашистских захватчиков. Собравшиеся на площади встретили триколор продолжительными аплодисментами, и принялись скандировать «Россия! Россия! Россия!». Каждое русское сердце на Куликовом поле учащенно стучало при виде триколора на первом этаже дома профсоюзов. По могучим голосам патриотов было понятно, что русские не собираются капитулировать на радость разбушевавшихся украинских националистов.

    Барахливший мегафон исчез. Вместо него ораторы стали вещать в микрофон, подключенный к усилителю и колонкам. Слово взял депутат облсовета от коммунистической партии Роман Байков. Он был одет в черный кожанный пиджак и напоминал чекиста двадцатых годов прошлого века.

- Во-первых, я хочу сказать, что нам всем надо взять себя в руки. Во-вторых, я обещаю, что мы обязательно восстановим наш сожженный палаточный лагерь на Куликовом поле. В-третьих, я уверен, что мы добъёмся наших неоднократно озвученных целей. И еще мы будем добиваться того, чтобы погибшие в доме профсоюзов были похоронены прямо тут на Куликовом поле у мемориала борцам за власть советов, - патетично произнес Байков.

     Горожане поддержали слова Байкова аплодисментами и одобрительными возгласами.

- Все на Преображенскую к зданию городской милици – не допустим отправки в суд наших арестованных! – прокричал в микрофон Байков и люди начали формировать пешеходную колонну.

- Мужчина, вон у дерева активистки собирают деньги в помощь семьям погибших – дайте пару гривен, если вам не затруднительно, - неожиданно обратилась к Небеседину колоритная одесситка с характерным акцентом.

    Вениамин прислушался к совету от дамы в возрасте, подошел к активисткам и кинул в обыкновенный целлофановый кулек несколько помятых купюр. Никаких специальных прозрачных урн как при сборе средств нуждающимся инвалидам у женщин не было.

- Активно жертвуют? – спросил Небеседин.

- Только за последний час тысячу двести гривен собрали, - ответила активистка.

    Пешая колонна начала движение от Куликова поля в сторону железнодорожного вокзала, и Вениамин присоединился к патриотам, шедшим вызволять своих товарищей из ментовского плена. Он заметил хромающего седого незнакомца с перевязанной головой. Вениамин видел его среди антимайдановцев в пятницу на Александровском проспекте и нынче обрадовался, что тот, несмотря на повреждения, остался жив. Колонна русских патриотов шла по проезжей части без всякого милицейского сопровождения. Никто из автомобилистов не осмелился бибикать толпе взвинченных граждан, потерявших друзей и знакомых двумя днями ранее. Лил неслабый дождь, но никто и не помышлял о том, чтобы спрятаться под навес и переждать небесную неприятность. Арестованных могли с минуту на минуту отправить в суд или чего хуже этапировать в Киев, где лояльные хунте судьи закрыли бы их всерьез и надолго.

     Небеседин весь промок. Его спортивный костюм впитывал влагу как губка, но Вениамин и не думал о том, чтобы развернуться и пойти домой. Он смелой поступью шагал по лужам вместе с сотнями таких же отчаянных храбрецов, готовых свернуть горы, чтобы их друзья вновь очутились на свободе. Колонне уже нечего было бояться. Марширующие понимали, что они унаследовали гены своих непобедимых дедов, которые, несмотря на все невзгоды, сумели отстоять Родину от фашистского нападения и заставили немцев сложить оружие. Одесские патриоты осознавали, что они носители могучего русского духа, вдохновляющего бойцов на ратные подвиги во славу Отечества. В пути марширующие разминали кулаки, так как догадывались, что могут быть провокации и надо быть готовыми ко всему. Чтобы не продрогнуть Небеседин успел по дороге заскочить в столовую и выпил там горячего чая с лимоном.

     Вениамин был уверен лишь в том, что на Преображенской будет присутствовать Милашкина. Без нее не обходилась ни одна заварушка в городе. Валерию притягивали конфликты и разборки. К городскому управлению милиции было не пробиться. Около пяти тысяч человек пришли с требованием немедленно освободить всех задержанных 02 мая на Греческой и Куликовом поле.

- Свободу героям Одессы! – скандировали собравшиеся горожане.

    Юркий Небеседин сумел пролезть к воротам здания. Милашкина уже была тут как тут и фиксировала все происходящее на камеру телефона. Толпа начала напирать на ворота-ролеты с механическим подъёмником, но они не поддавались.

- Если вы сейчас же не выпустите всех задержанных, то мы снесем ворота и сами освободим их! – кричал в мегафон один из активистов.

  Толпа налегла посильнее на ворота, и они дали трещину. Через считанные секунды друзья и родственники арестантов хлынули во внутренний двор городского управления милиции через образовавшийся вход. И тут мудрый Карабаджак взял на себя ответственность и принял волевое решение освободить всех задержанных. Он понимал, чем это для него может обернуться, но совесть и гражданский долг затмили карьерный прагматизм. Он приказал открыть камеры изоляторов и немедленно выпустить всех арестованных в пятницу во время беспорядков.

    Уставшие, измученные, проголодавшиеся и понурые арестанты мигом приободрялись, очутившись в объятиях родных и товарищей. Так встречали на перронах поезда с победителями в 1945 году. Толпа во внутреннем дворике ликовала и качала на руках своих героев. Сильный ливень никого не смущал. Небеседин торжествовал вместе со всеми и всматривался в лица выходящих из здания изолятора.

- Саня, родной ты мой, как я рад тебя видеть! – выкрикнул Вениамин, увидев опухшую физиономию Добронравова.

- Веник, ты как всегда оказываещься в нужное время в нужном месте!

- Сань, как сам? Рассказывай что там и как.

- Меня мусора упаковали на Греческой. Я одному бандеровцу по кумполу зарядил с кулака и вырубил его. Хотел убежать, но мусоров было трое, все молодые, а я в возрасте уже. Мордой в асфальт ткнули, нацепили наручники и затащили в бобик. Всего наших в изолятор доставили шестьдесят семь человек. Мест в камерах не хватало и некоторые сидели прямо на полу в коридоре под надзором ментов. Кормили херово. Каша перловая слипшаяся в комок и тухлая селедка. Противно жрать такую гадость, но выбора не было. В коридоре вчера днем духотища стояла невыносимая, можно было задохнуться. Все ещё потом воняют. Мы еле уговорили ментенка, чтобы он открыл окно и проветрил в коридоре. Хоть пускали в милицейский туалет, там цивильно все. Параши в камерах похуже будут.

- Самочувствие как? – спросил Небеседин.

- Не ахти. Хочу помыться и выспаться нормально в человеческих условиях рядом с женой.

- Сань, ну ты теперь настоящий мужик с большой буквы. Не струсил перед фашистской нечистью и не сдулся в изоляторе. Респект тебе и уважуха как говорится!

- Спасибо Веник! Я всегда знал, что ты нормальный пацан, не то, что эти либеральные понторезы!

- Жду новой серии арт-объектов, на которой Ленин будет уничтожать бандерлогов!

- Все непременно будет – дай только прийти в себя!

    Небеседин вернулся домой с Преображенской полностью опустошенным морально. Он не знал, о чем ему писать впредь, с кем общаться, куда ходить гулять и где черпать вдохновение. Вениамину хотелось немедленно уехать в какое-нибудь тихое спокойное местечко, где нет перестрелок на улицах и горожане заняты своими личными делами, а не выяснением отношений между собой на кулаках. Он открыл свою страницу в фэйсбуке и принялся просматривать входящие сообщения. Небеседину написало много незнакомых людей, благодаривших его за честный и правдивый репортаж с места трагических событий. Вениамин не отвечал малоизвестным персонам и уже хотел закрывать свою страничку, как вдруг пришло сообщение от таинственной мадам, сумевшей его заинтересовать:

- Здравствуйте Вениамин! Я прочитала в «Известиях» ваш репортаж из Одессы и поражена вашим умением тонко подмечать и передавать детали. В вашем материале есть эффект присутствия и ощущается авторская оптика. Я редактор программы «Прямой эфир» на телеканале «Россия» и хочу пригласить вас к нам на завтрашнюю передачу в Москву.

     Сначала Небеседин воспринял сообщение как чью-то злую шутку и веселый одесский розыгрыш, но потом решил ответить таинственной мадам:

- Если оплатите перелет туда-обратно и проживание в гостинице на четверо суток, то я согласен.

- Хорошо, нам подходят ваши условия. Скажите ваш номер паспорта, чтобы мы немедленно купили вам электронный билет на рейс «Одесса – Москва».

    Вениамин отправил ей сообщением две буквы и шесть цифр, выбитые вверху на первой странице его паспорта.

- У нас запись эфира завтра в 12-00. Чтобы успеть вам придется лететь рейсом в 01-40. Вам подходит? – отписалась мадам.

- Не самый лучший вариант конечно, но я соглашусь, - ответил Небеседин.

- Дайте мне ваш e-mail. Сейчас пришлю вам электронный билет. Распечатаете его на принтере и предъявите при регистрации на рейс. В Москве вас встретит наш водитель. У него в руках будет табличка «Россия».

    Вскоре на почту Небеседину пришло письмо со всеми данными предстоящего авиаперелета. Он распечатал письмо на принтере и призадумался. Москва, разумеется, город шумный и густонаселенный, но зато он наконец-то сможет увидиться с Астафьевой и, возможно, впервые в жизни попадёт на Парад Победы 09 мая. Вениамин с детства обожал смотреть по телевизору как бравые солдаты маршируют по Красной площади и все русские благодарят орденоносных ветеранов за Великую Победу. А если Небеседину удасться попасть на Парад Победы, взявши за руку Арину, то он будет счастлив как никогда прежде.

- Маман, у меня для тебя хорошая новость.

- Ты решил наконец-то пропылесосить у себя в комнате? Три недели ведь уже прошу. Зайти в комнату невозможно. Дышать нечем, а у меня бронхи!

- Нет. Я ночью улетаю в Москву. Пригласили на телеканал «Россия».

- О нет! Только не это! Ты там наговоришь всяких гадостей, а мне потом будет стыдно смотреть в глаза соседям!

- Спокойно, опять ты всякую чепуху несешь. Оплачивают перелет туда-обратно и проживание в гостинице. А на эфире я скажу пару пустых ничего не значащих фраз. Не надо переживать. Отдохну в Москве от этого бардака. С друзьями столичными повидаюсь. Выпьем, поговорим за жизнь…

- Нажрёшься как скотина и будешь куролесить! Знаю я твои гульки с дружками! – возмущалась мать.

     А в это время украинские националисты возмущались в интернете тому факту, что к дому профсоюзов прикрепили российский триколор. Они собирались вечером устроить факельное шествие и пройти от Дюка до Куликова поля, чтобы сорвать флаг соседнего государства. Вениамин принялся спешно гладить чистые джинсы и кофту. Он собрал дорожную сумку и предусмотрительно положил в неё осеннюю куртку и зонтик. Небеседин и без прогнозов погоды чуял, что в Москве будет гораздо холоднее, чем в Одессе. Настроение Вениамина улучшалось с каждой минутой. Сначала он вспомнил, что ему в российской столице должны деньги за публикации статей в феврале и марте. Редакторы были слишком заняты и постоянно не успевали с банковскими переводами Небеседину. Перспектива получения заработанного придавала ему оптимизма. А потом с ним давно хотел лично познакомиться редактор одной из кинокомпаний Саша Алексеев, набиравший сценаристов для написания сериалов. Глядишь, и выйдет чего-нибудь путного из живого общения с Алексеевым.

- Ты в Москве непременно заедь к Георгию. Я у него кой-какие вещи оставила. Заберешь их с собой, - сказала мать Вениамину.

- Ладно, быть по-твоему, - ответил Небеседин.

    Георгий приходился двоюродным братом матери Вениамина и неплохо относился к своему племяннику, но был, мягко говоря, со странностями. Мать Небеседина вместе со своей старшей сестрой поделили между собой отцовское имущество. Доставшаяся Небесединым часть наследства хранилась у Георгия, и Вениамин не знал, что именно находится у дяди. Перспектива перевозки дедовского хлама не прельщала Небеседина, но он не стал спорить с матерью.

   Вениамин пару раз видел мельком программу «Прямой эфир» когда еще российские телеканалы свободно транслировались в украинских кабельных сетях. Говорливый ведущий ловко дирижировал процессом обмена мнениями между десятком приглашенных экспертов и пятёркой гостей студии. Зрители слишком синхронно и единодушно хлопали или неодобрительно мычали в зависимости от ситуации, поэтому Небеседин считал «Прямой эфир» такой же постановкой, как бои американских рестлеров. Вениамин недолюбливал телевизионщиков за излишнюю претенциозность и зацикленность на скучных разговорах о всяких синхронах и подводках. Небеседин всегда отвечал отказом на приглашения одесских каналов принять участие в записи какой-либо передачи. Региональная медийная специфика заключалась в том, что какая бы публика не собиралась в студии, то диалог все равно происходил в стилистике ругани на Привозе. Даже депутаты парламента, кандидаты наук и ректора университетов спорили между собой на телевидении, оперируя выражениями из лексикона раздельщиков рыбы и продавщиц сельдерея. Дикторами на местном телевидении работали бесцеремонные хабалки с манерами бандерш. В монтажёры шли запойные пьяницы и компьютерщики-неумехи. Операторами трудились сплошь одержимые кино параноики, мнившие себя Кубриками и ежегодно подолгу отлеживавшиеся в психиатрических лечебницах. Одесское телевидение было пространством безумия и вульгарности. Небеседин на всю жизнь запомнил, как комментатор Грымов перед прямым эфиром с баскетбола прямо во Дворце Спорта залпом выпивал граненый стакан водки на глазах у всех болельщиков, а потом два часа дышал перегаром в микрофон, болтая несусветные глупости. После финального свистка он выпивал второй гранчак и начинал буянить, нападая на окружающих, и однажды просто так выписал затрещину юному Вениамину. Умер Грымов от цирроза печени прямо в здании телестудии.

    Небеседин заказал такси до аэропорта и присел на дорожку по русской традиции. Вениамин сильно сторонился пассажирской авиации. Предстоящий перелет должен был стать лишь вторым в его жизни. В детстве Небеседин, как только включал телевизор, то часто попадал на сюжеты об авиакатастрофах. Он помнил о трагедиях с «Манчестер Юнайтед» и «Пахтакором». Вениамин не забывал о том, как погибли журналист Артём Боровик и генерал Лебедь. У Небеседина был слабый вестибулярный аппарат и в свой единственный полет в возрасте двенадцати лет он по неосторожности блеванул на новую юбку матери, получив за это наказание в виде месячного лишения денег на карманные расходы.

- Всё, я ушел. Передача вроде прямо завтра и выйдет, так что не прозевай! – сказал Небеседин матери на прощание.

- Куда ж я денусь! Обязательно гляну на сынулю родненького!

    Таксист вез Вениамина в аэропорт по тёмным ухабистым улочкам через Курсаки и разразился монологом проезжая возле остатков завода имени Январского восстания:

- Какое предприятие было! На весь союз гремело! Краны мощнейшие, сооветствовали лучшим мировым образцам! Вся Одесса гордилась «Январкой»! И квартиры бесплатные давали работникам и детям оплачивали путевки в летние лагеря. Люди держались за работу на заводе. А потом всё рухнуло и кому от этого лучше стало?! Цеха разрушены, по территории бегают стаи голодных собак, на месте подшефного заводу лагеря теперь бандитские виллы…

- И что вы предлагаете по этому поводу? – резонно спросил Небеседин.

- А хрен его знает. Надо восстанавливать промышленность, но это не так просто. Мы отстали от Запада на десятилетия. Нам пахать надо по шестнадцать часов в сутки как китайцам, но разве всех торгашей и менеджеров поставишь к станку?! Они только с ксероксами умеют обращаться и офисными кофемашинами!

- Так теперь свободный рынок труда. Рабочая сила где востребована там и фигачит.

- Неправильно это! Надо закон издать, что если получил образование за государственный счет и не отслужил в армии, то надо на производстве три года отрабатывать!

- Вообще-то обязательный призыв в армию у нас отменен и по бумагам все учившиеся на бюджете пару лет после институтов числятся в каких-то государственных конторах, но на практике они банально дают взятку и не появляются там. Какие еще у вас есть рациональные предложения по реформированию экономики? – продолжил расспрос Вениамин.

- Обязать олигархов строить детские сады, школы и дома престарелых. У них денег много и вот пусть они делятся с народом!

- А как вы определите кто олигарх, а кто нет? Есть ли в каком-нибудь нормативном акте юридическое определение «Олигарх»? Если вы имеете в виду крупных предпринимателей, то называйте вещи своими именами, а не вешайте на всех газетные ярлыки. Так вот крупные предприниматели и без того платят немалые суммы в качестве налогов и отчислений в социальные фонды. Почему на их плечи должна лечь двойная нагрузка?

- Ворюги они все!

- Скажите, пожалуйста, а почему вы до сих пор крутите баранку, если на словах так радеете за восстановление производства?! Бросьте кастрюлить, устройтесь на какой-нибудь захудалый заводец и вытачивайте железяки по копеечным расценкам. Кто вам мешает так поступить, а? – Небеседин любил задавать неудобные вопросы.

- Да ну вас к бесу, дрянное поколение дебилов, - с негодованием произнес таксист и махнул рукой на Вениамина.

     Они подъехали к кругу возле здания аэропорта. Небеседин сунул таксисту пятьдесят гривен и забрал свою сумку из багажника. Вениамин зашел внутрь здания. Зал ожидания был практически пуст. Лишь троица моряков пила минералку, восстанавливая здоровье после тяжелых алкогольных проводов. Небеседин легко опознавал моряков по колодам паспортов в руках. Старпомы и механики всегда чудовищно напивались перед отправкой в рейс и сразу по возвращению домой. Они пытались заглушить водкой боль от долгой разлуки с родней и усталость от работы в экстремальных условиях. Вениамин не любил общаться с моряками из-за их ограниченности, меркантильности и нервозности. Ему было не интересно знать, кто сколько привез из рейса и кому какой контракт предложили. Моряки хоть и получали прилично, но безбедную старость себе обеспечивали редко, потому что много пропивали и тратили на всякие безделушки. Небеседин вырос в Одессе, но даже и не помышлял о том, чтобы поступить в какое-либо мореходное училище. Во-первых, Вениамин был склонен к труду умственному, а океанам нужен труд физический. Во-вторых, он не умел плавать и был среднего роста, так что вряд ли бы прошел профотбор при поступлении. Морская романтика не притягивала сухопутного повесу Небеседина.

       Началась посадка на рейс и Вениамин стал первым в очереди к окошку регистрации.

- Ваш паспорт, - спросила его приятная девушка в белой блузе.

- Возьмите, - сказал Небеседин.

Он собирался дать ей распечатку электронного билета, но девушка сказала, что это лишнее.

- Проходите на таможенный контроль, - произнесла сотрудница авиакомпании, возвращая Небеседину паспорт с вложенным в него посадочным талоном.

- Спасибо, - машинально ответил он.

- Всего хорошего и приятного полета! – с дежурной улыбкой произнесла она.

    Вениамин раскрыл паспорт и прочел на свеженапечатанном посадочном талоне своё имя и фамилию на английском языке. Жизнь распорядилась так, что он бесплатно отправился в город, где живет девушка его мечты. Небеседин вывернул все карманы на таможенном контроле. Его сумку особо не досматривали и вопросов не задавали. Он подошел к кабинке пограничников и протянул паспорт с посадочным талоном.

- Цель визита? – спросила его казенным голосом суровая бабища.

- В телик пригласили.

- Это как?

- Буду гостем на телеканале «Россия». Я – очевидец событий второго мая.

- Понятно, - с кислой миной ответила ему бабища и вернула паспорт.

   Теперь уже никто не мог помешать ему улететь в Москву. Вениамин был безразличен к магазинам duty-free. Он зашел в уборную, открыл кран умывальника, набрал в ладони холодной воды и плеснул себе на лицо. Небеседин смотрел в зеркало на свою мокрую физиономию и думал о том, как ему распорядиться временем в столице. Ему хотелось встретиться со всеми друзьями, но главное это, конечно же, увидеться с Астафьевой. Найдет ли она время для него или обделит вниманием? Этот вопрос был первостепенным для Вениамина, но он пока не знал ответа на него.


ПЯТОЕ МАЯ


    Небеседин не спал в аэропорту как некоторые ожидающие рейса. Он достал планшет, нашел бесплатный wi-fi и стал по обыкновению смотреть все голы украинской футбольной премьер-лиги. Киевские болельщики бесновались на трибунах и прыгали в проходах, скандируя «Хто не скаче – той москаль!». Львовские ультрас вместо того, чтобы прославлять свои «Карпаты», напевали оскорбительную песенку про Владимира Путина. Украинцы весной 2014 года приходили на футбольные матчи не для того, чтобы насладиться игрой мастеров мяча, давно уже не изготавливающегося из кожи. Они шли на стадионы, чтобы громко и нецензурно высказывать свои политические взгляды. Видимо им было мало участия в шумных митингах и некорректных дискуссий в интернете. Футбольные стадионы из мест семейного досуга незаметно превратились в место сбора психопатов, свихнувшихся на ниве политики.

    Рядом с Вениамином присел молодой человек в строгом сером костюме и с черным портфелем в руке. У него была перевязана голова. Бинт был со следами крови. Небеседин сразу узнал депутата облсовета от коммунистической партии Андрея Акимова, неоднократно выступавшего с трибуны на Куликовом поле.

- Андрей доброй ночи! Вы в Москву летите, как я понимаю? – начал диалог Вениамин.

- Да, так точно.

- Меня зовут Вениамин Небеседин. Пишу для российских изданий. Меня пригласили на канал «Россия» поучаствовать в программе «Прямой эфир».

- И меня туда позвали.

- Тогда будем знакомы. Я знаю, как вас зовут и чем вы занимаетесь – часто бывал весной на митингах, - сказал Небеседин.

- Наш человек!

- Так как оно все там случилось в доме профсоюзов?

- Орава варваров налетела на палаточный лагерь и стала крушить всё на своем пути. Мы испугались и решили спрятаться в доме профсоюзов. Никто не ожидал, что у них будут коктейли Молотова и нас начнут сжигать заживо. Я забрался на крышу и там переждал пожар. Меня выводили менты уже ночью, но они не смогли уберечь от ударов отморозков. Мой соратник депутат Марченко вышел целым и невредимым из дома профсоюзов часов в десять вечера, но его забили насмерть бандеровцы у входа прямо на глазах милиции.

- Как самочувствие сейчас? Не страшно лететь?

- У меня сотрясение мозга. В субботу чувствовал себя отвратно. Сейчас уже полегчало.

- Андрюша, ты тоже в Москву на «Прямой эфир» летишь? – неожиданно в диалог вмешалась бабулька с бодрым голосом.

- Здравствуйте. Да, в Москву на передачу, - ответил ей Акимов.

- Простите, а вы кто? Лицо до боли знакомое, но не могу вспомнить вашу фамилию, - обратился Вениамин к бабульке.

- Кураховская Галина, еще известна как «Мисс баррикада».

- А, точно! Слышал ваши пламенные речи на Куликовом! Извините, что сразу не признал! – сказал Вениамин.

     «Мисс баррикада» была знаменитостью городского масштаба. Кураховская работала обычным дворником в жилищно-эксплуатационном кооперативе и принимала активное участие в политической жизни Одессы. Она постоянно вещала на пророссийских митингах и хулила демократов самыми крепкими словечками. По темпераменту публичных выступлений с Галиной Сергеевной мог сравниться лишь ныне покойный президент Венесуэлы Уго Чавес. «Мисс баррикада» часто выступала, держа в руках своё орудие труда. Она размахивала метлой на трибуне и обещала вымести из Одессы всю либеральную перхоть. Демократы обзывали её Бабой Ягой, и все время обещали вручить Кураховской ступу.

- О! Да здесь все свои, - сказала полная прихрамывающая женщина, подойдя к Акимову, Небеседину и Кураховской. Это была мать арестованного активиста Куликова поля Антона Давыденко. После ареста Антона движение возглавил её младший сын Артем.

- Как Артём? – спросила её Кураховская.

- Не знаю! У меня нет с ним постоянной связи! Его ранили у дома профсоюзов! Он храбрец и защищал наших до последнего патрона! Друзья увезли его на восток и сделали операцию в каком-то райцентре. Пулю вытащили. В одесские больницы нельзя было соваться – всех поступивших с ранениями менты берут на карандаш, - ответила Давыденко.

- Ба, какие люди! Сепаратистки, титушки, рыгокоммунисты – в общем, лучшие жители Одессы! – к четверке обратился двухметровый брюнет в белом свитере со змейкой.

- Ты тоже на «Прямой эфир»? – спросила его Галина Сергеевна.

- Да. Хочу, чтобы весь мир узнал, как нас убивали фашисты! – ответил брюнет.

- Мы теперь все в одной упряжке, - сквозь сон произнес Акимов.

- Это точно, - согласился Небеседин.

- Давайте будем держаться вместе, - предложила Давыденко.

- Один за всех и все за одного! – поддержал её брюнет.

- Я два раза была этой весной у них на программе. Встречают без опозданий, размещают нормально, так что вы не переживайте, - сказала новообразованной компании Кураховская.

- А мы и не переживаем. Чего нам теперь в жизни бояться после этой черной пятницы?! – сказал Небеседин.

- Уважаемые пассажиры рейса «Одесса – Москва»! Из-за неблагоприятных погодных условий вылет задерживается ровно на один час! – из динамиков в зале послышался услужливый женский голос.

- Не отпускает нас Украина, - произнес брюнет.

- А может это отговорка? Задержали рейс, чтобы мы не улетели? Вдруг сейчас появятся спецслужбисты и повяжут нас? – испуганно сказала Давыденко.

- Бросьте вы мине этих глупостей! Никто нас не закроет! – успокоила ее Кураховская.

- Погода пасмурная, всё может быть, - сказал брюнет.

- Уцелеть второго мая и после всего погибнуть в авиакатастрофе это будет слишком несправедливо, - вымолвил Небеседин.

- Андрюша вон уснул и ничего плохого не думает, - сказала Кураховская, указывая на задремавшего Акимова.

- Во мне эмоции до сих пор кипят, никак не могу уснуть, - сообщил брюнет.

- Хорошо, что вечным сном не уснули в пятницу, - констатировала Давыденко.

     Час ожидания прошел незаметно. Компания вспоминала самые яркие моменты митингов на Куликовом поле и обсуждала планы визитов в Москве. Наконец-то к зданию аэропорта подъехал автобус и доставил всех пассажиров прямо к трапу.

- Мы рады приветствовать вас на борту «Аэрофлота»! Российские авиалинии гарантируют вам кофмортные условия во время полета! – сообщила компании стюардесса в красной корпоративной форме.

- Надеюсь, пилоты будут лететь не по пачке «Беломорканала»? – в шутку спросил её Небеседин.

- Простите, что вы сказали? – с улыбкой переспросила его стюардесса.

- Да так, ничего, проехали, - произнес Вениамин с разочарованием потому, что стюардесса не знала классический советский анекдот.

Небеседин, высокий брюнет и Кураховская получили места в тринадцатом ряду. Вениамин сел к окну на место «А», брюнет занял кресло «В», «С» досталось Галине Сергеевне.

- Тринадцать – число нефартовое, - хмуро произнесла Кураховская.

- Мамаша, не каркайте! – шутливо сказал ей брюнет.

- Ну хотя бы сегодня не пятница, - констатировал Вениамин.

- Пятницу мы, слава Богу, пережили! – сказала «Мисс баррикада».

- Я совсем забыл представиться – Вадим Тимофеев, член партии «Русские патриоты», - брюнет обратился к Небеседину и протянул руку.

- Вениамин Небеседин, публицист.

Вениамин пожал руку Тимофеева и спросил его:

- А какими судьбами в пятницу на Куликово поле занесло?

- Румянцев, мой товарищ по партии, пригласил.

    Пассажиры пристегнули ремни, выключили мобильные телефоны и самолет устремился вперед по взлётно-посадочной полосе. Беседа продолжилась лишь после того, как самолет набрал высоту, и стюардесса стала расхаживать по салону с тележкой.

- Пить что-нибудь будете?

- Чай, - ответила Кураховская.

- Апельсиновый сок, - сообщил Тимофеев.

- Минеральной воды налейте, пожалуйста, - произнес Вениамин.

Соседи по ряду утолили жажду и Тимофеев начал рассказывать о пережитом в пятницу:

- Я Румянцеву давно говорил: «Саня, надо срочно покупать стволы!», а он в ответ: «Не стоит, всё обойдется». Когда погром начался я забежал внутрь дома на третий этаж и начал из окон кидать на этих тварей всё, что было под рукой. Вазы, чашки, чайники, телефоны, стулья. Пару раз я точно попал в головы фашистов. Выглядываю в окно, а в меня целится из пистолета сотник Мыкола, четырнадцатая сотня самообороны майдана. Я успел пригнуться, он промазал, а кадры того, как он в меня стрелял, сейчас везде в интернете.

- Видел, ага, - Небеседин согласился со словами Вадима.

- Когда бандеровцы зашли в здание, то я поначалу не знал что делать. Мы с Саней уже прощались с жизнью. Обнялись по-братски, поцеловались и я ему говорю: «На этом свете, наверное, уже не увидимся! До встречи в раю!». Открывается дверь в кабинете, где мы были, и заходит молодчик-бандеровец. Саню он не заметил, а меня сразу увидел и спрашивает по-украински: «Ты хто?». Я ему отвечаю: «Вадым». Он опять спрашивает: «На мове розмовляешь?». Я ему в ответ: «Не тилькы розмовляю, а ще й спиваю!». Он подумал, что я свой и побежал к главной лестнице. А я был в бронежилете – если бы он это заметил, то меня бы здесь не было с вами. Всех, кто был в бронежилетах, они сразу убивали из пистолета выстрелом в голову. Короче, как только молодчик исчез, то мы дали дёру в противоположную сторону и побежали с Румянцевым в боковое крыло. Там мы заперлись в актовом зале и просидели до глубокой ночи. Нас эмчээсник обнаружил. Мы сначала не хотели идти с ним – думали, что на улице нас подкарауливает «Правый сектор» и всех уничтожат, но он дал гарантии безопасности и вывел нас наружу. Самое страшное было, когда мы вышли из актового зала – весь коридор в трупах, я поначалу не верил глазам своим. Оказывается, только я и Саня выжили на третьем этаже. Все остальные погибли. Или задохнулись, или фашисты пристрелили. Румянцев пошел искать своего брата и его сразу взяли менты, он ведь депутат городского совета. Ну а я домой смылся тихонько.

- Охренеть можно, - произнес Небеседин, шокированный рассказом Вадима.

- Мне повезло. Я была на втором этаже и успела эвакуироваться вовремя. Пожар только начинал разгораться. Нас было трое в кабинете. Неизвестный мне мужчина сорвал штору, привязал её узлом к батарее, и я спустилась по ней вниз как по канату. На площади была неразбериха, и я поскорее пошла прочь от этой нацистской вакханалии, - сообщила Кураховская.

   Неожиданно Тимофеев достал из-за пазухи икону размером двадцать на тридцать сантиметров:

- Это моя спасительница! Она была в кабинете на третьем этаже, где мы бомбили фашистов. Когда началась стрельба, то я её спрятал под бронежилет. Теперь не могу с ней расстаться ни на секунду.

- Твой ангел-хранитель добросовестно выполнил свои обязанности в пятницу! – произнесла «Мисс баррикада».

- А правда, что в доме профсоюзов погибла беременная женщина? В интернете сейчас много споров о том, что её фотография это фейк, - Небеседин спросил у Вадима.

- Чистая правда! Я с ней лично общался за час до трагедии. Она работала секретарем в какой-то мелкой конторе. Я говорил ей: «Уходи отсюда! Нечего тебе сегодня здесь делать!», а она ни в какую! Отвечала: «Моя работа в доме профсоюзов и я её не брошу!». Её задушили шнуром от телефона и изнасиловали, - сообщил Тимофеев.

- Страсти какие! – ужаснулся Небеседин.

-  Еще мимо проходила по Куликову полю женщина с двумя детьми. Просто гуляла по району, к политике отношения не имела. Она в панике забежала с малышами в дом профсоюзов. Все трое сгорели в вестибюле. А бойцу дружины Генке Кушнареву голову отрезали, тело облили бензином  и подожгли. На следующий день у Генки родилась дочь.

- Всё, хватит мне ужасы рассказывать! Я не могу такое слушать! – сказал Вениамин.

- А что теперь делать нам? – спросила Кураховская Вадима.

- Достать оружие и перестрелять всех фашистов! – эмоционально ответил ей Тимофеев.

- А где его взять? – продолжила «Мисс баррикада».

- Через Приднестровье можно постараться завезти. У них Калашников восемьсот баксов на чёрном рынке стоит. Но нужны деньги, - сказал Вадим.

- А кто нам даст денег?! – произнесла Кураховская.

- Москва и даст! Пусть помогут нам. Русские своих в беде не бросают! – сказал Тимофеев.

- На палаточный городок Россия давала всего десять штук зелени в месяц. Этих денег не хватало – ребят надо было кормить ежедневно, обувать и одевать. Плюс экран на Куликово поле купили. А сколько еще денег ушло на печать агитационных материалов. Мы в какие только российские организации не обращались с просьбами о помощи, но никто нам ничего так и не дал, - печально сообщила Кураховская.

- В Государственную Думу обратимся! Совет Федерации на уши поставим! К Жириновскому на прием запишемся! Ты, кстати, не знаешь, как связаться с Владимиром Вольфовичем? – Вадим спросил у Небеседина.

- Не знаю, - ответил Вениамин.

- Революция – дело затратное, - констатировала Галина Сергеевна.

- Был бы у меня крупный бизнес и большие деньги, то я бы накупил стволов, но у меня сегодня лишь маленькая туристическая фирма. Девочки продают путевки в Черногорию, - сказал Тимофеев.

- Кушать будете? – обратилась стюардесса к троице.

- С удовольствием! – ответила Кураховская.

- Давайте, - произнес Вадим.

- Я воздержусь, - сообщил Небеседин.

- Чего ты? Давай поешь! – Галина Сергеевна сказала Вениамину.

- Вестибулярный аппарат у меня слабый. Не хочу рисковать, - ответил Небеседин.

Тимофеев и Кураховская подкрепились аэрофлотовскими харчами. Вадим продолжил:

- Румянцева только вчера из ментовки выпустили. Двое суток просидел в изоляторе.

- Я был вчера на Преображенской когда освободили всех арестованных, - сообщил Вениамин.

- Если бы наших не освободили мусарню разнесли бы нахрен! – сказала Кураховская.

      Небеседин глядел в крохотное самолетное окошко и любовался рассветом. Лучи восходящего солнца придавали ему оптимизма. Вениамин думал о том, что летит над могучей страной, где мирню уживаются представители двухсот национальностей, и практически нет вражды между различными этническими группами. Он вспоминал детство и юность в России как лучшую пору своей жизни. Как убегал летом в тайгу, кишащую мошкарой, и бродил там часами в одиночестве. Как собирал у бабушки на даче чёрную смородину, голубику и малину, а потом промывал ягоды в тарелке из гэдээровского сервиза пятидесятых годов и ел их. Как дед брал его с собой на строительные площадки и рассказывал о необходимости предоставления бесплатного жилья трудящимся. Как маленький Вениамин на день рожденья ел блины с клубничным вареньем и пироги с капустой, специально испеченные бабушкой. Как завороженно смотрел на Пионер-горе в Ухте на огромный профиль Ленина, созданный из сотен горящих лампочек.  Как на день железнодорожника совершал круг почёта по стадиону вместе с колонной энергоучастка, которым руководил его дед. Как для бабушки за очками отправился на другой конец городка в ликино-дулёвском рычащем автобусе и высыпал усатому кондуктору горсть мелочи, расплачиваясь за проезд. Как часами просиживал в районной библиотеке за изучением периодики и краеведческих книг.  Как ходил  на речку с томиком Есенина, бросал камешки в воду и читал стихи, аккуратно ступал по шаткому подвесному мосту, а потом гулял по деревне, любуясь покосившимися домиками, нескошенными травами и высокими елями. Он обожал после обеда убегать из дома и поспать часок-другой в зарослях иван-чая недалеко от железнодорожных путей. Вениамин просыпался от гудка тепловоза, ташущего за собой на юг сотню вагонов с воркутинским углём. Небеседин ощущал себя стопроцентно русским парнем, которому было некомфортно на Украине.

   Вениамин погрузился в себя и не слушал, о чем говорят Кураховская и Тимофеев. Он мысленно готовился к долгожданному возвращению в Россию. Пытался угадать, какой предстанет Москва его взору и раздумывал о том, не будут ли его обзывать хохлом за специфический акцент. Предвкушение радостного момента нарастало. Вениамин понимал, что будет счастлив, если даже по его прилету в столице выпадет снег по колено, сопровождающийся тридцатиградусными морозами.

   После приземления все пассажиры по русской воздухоплавательной традиции аплодировали пилоту за успешную посадку.

- Давай вставай – мы уже в России! – Вениамин разбудил спавшего в кресле Акимова.

- Угу, - буркнул ему в ответ заспанный Андрей и поднялся с места.

    Утро в Шереметьево было пасмурным и холодным, не больше пяти градусов тепла. Вениамин быстро замерз и достал из сумки осеннюю куртку. Одесских гостей встречали  три водителя с табличкой «Россия». Небеседина вместе с Кураховской забрал седой очкарик на старенькой «Мазде». Они попали в пробку, как только выехали за территорию аэропорта. Пару километров они медленно ползли в потоке машин.

- Шесть утра и уже пробки?! – удивился Вениамин.

- Обычное дело для Москвы, - ответил ему водитель.

Небеседин пристально смотрел по сторонам, и всё ему казалось враждебным. Свинцовое небо, многострадальные химкинские леса, строящийся путепровод, бетонные отбойники, дорожные указатели. Вениамин не привык к столь резкой смене окружающей среды, ведь еще вчера он ходил по Преображенской. Кольцевая автодорога представлялась ему бесконечной, по которой словно белки в колесе несутся несчастные столичные автомобилисты, обречённые на постоянную спешку и суету. Больше всего Небеседина настораживали дымящиеся заводские трубы. В Одессе промышленность давным-давно умерла и Вениамина удивляло, что где-то ещё что-то производят. В Одессе все только торговали, продавали и воровали, но ничего не производили сами.

   Когда водитель свернул с кольцевой в хмурый спальный район, то Небеседину полегчало. Его успокаивал вид шестнадцатиэтажек и первых торопящихся на метро клерков. Кураховская задремала в салоне и посапывала.

- Быстрее долететь с Одессы в Москву, чем доехать в Одессе на сто двадцать первой маршрутке от вокзала до края посёлка Котовского. И в то же время быстрее долететь с Одессы в Москву, чем доехать от аэропорта «Шереметьево» до Останкино. Наши города роднит то, что они переполнены автомобилями, - сказал Вениамин водителю.

- Москва сегодня это один большой затор, - констатировал водитель.

   Одесситов поселили в гостинице «Звездной» на углу Звёздного бульвара и Аргуновской улицы. Всех приглашенных на «Прямой эфир» разместили на десятом этаже. Небеседин заглянул в свой номер и сразу плюхнулся на кровать. Он ощущал странное недомогание и слабость, чего с ним никогда не случалось. Его подташнивало и мучал подозрительный кашель. Вениамин долго не мог собразить, что с ним происходит, пока не вспомнил, где побывал вчера днем. Небеседин понял, что скорей всего в доме профсоюзов было применено химическое оружие, и за пять минут своего похода по зданию он успел надышаться вредоносной гадостью. Вениамин решил не искать врача в гостинице и не просить телевизионщиков об оказании медицинской помощи. Он лег спать не раздеваясь. У него не было сил, чтобы снять джинсы. Небеседин проспал с семи до одиннадцати, пока его не разбудил звонок администратора гостиницы на стационарный телефон в номере:

- Просыпайтесь, пожалуйста! Через полчаса вас будет ждать машина. Вас отвезут в студию на запись программы.

- Ок, - еле вымолвил Вениамин.

    Небеседин почувствовал сильный голод и пожалел о том, что не послушался Кураховскую и не стал есть аэрофлотовские харчи. Он совершенно не знал район и побрел наугад по Аргуновской. В супермаркете Вениамин взял ватрушку, пакет кефира, шоколадку «Алёнка» и два банана. Он устроил импровизированный завтрак прямо на улице и немедленно поглотил всё купленное, чем изрядно смутил прохожих стариков.

     Водитель дворами довез всего за пять минут Небеседина и Тимофеева от гостиницы до павильона киностудии имени Горького, где записывалась передача. Ассистентки редактора встретили гостей и проводили по разным комнатам. Ассистентки с наушниками и прикрепленными ко рту микрофонами напоминали сотрудников центра управления полётами, координирующих процесс запуска космических ракет. Современное телевидение высокотехнологично и работает как отлаженный механизм, в котором не бывает мелочей. Небеседин оказался в комнате с четой пенсионеров-ветеранов Мацигор. Количество орденов на кителе девяносточетырехлетнего Ивана Григорьевича не поддавалось подсчёту.

- Вы откуда сами? – обратился Вениамин к старикам.

- Из Севастополя! – с гордостью ответил Иван Григорьевич.

- А я из Одессы, другого города-героя, - сообщил Небеседин.

На столе в гостевой комнате было столько съестного, что Вениамин сразу набросился на пиццу и мигом заглотил парочку пирожных с заварным кремом. Он питал слабость к сладкому и мучному, но это не сказывалось на его комплекции.

- Как хорошо, что мы вернулись домой в Россию! Столько лет мечтали о том, чтобы восторжествовала историческая справедливость, и дождались этого момента! – произнесла супруга орденоносца.

- Ужас что в Украине сейчас творится! Людей убивают просто так! Страшно новости включать! Когда же прекратится это безобразие?! – возмущался Иван Григорьевич.

- Не знаю, я не провидец, - ответил Вениамин.

- В стране должен быть порядок и строгий руководитель, а иначе Украине как государству настанет конец! – командным армейским голосом произнес ветеран.

- Дожились, что украинцы и русские стали врагами! Это как до такого можно было дойти?! – вопрошала его супруга.

- Долгие годы возле вокзала в Одессе бегала чудаковатая бабка, подскакивала к прохожим и говорила: «Америка заметает следы!». Все считали её сумасшедшей, но время показало, что она была права и что-то знала. США сегодня хочет поссорить братские народы, это очевидно, - констатировал Небеседин.

- Янки везде лезут, куда их не просят. Ирак, Ливия, Сирия. Теперь и до Украины добрались, - Иван Григорьевич демонстрировал удивительную ясность рассудка для его возраста.

- Давайте будем оптимистами и не станем помышлять о самом плохом, - сказал Вениамин.

В комнату зашла расфуфыренная девица на высоких каблуках и, глядя Небеседину в лицо, спросила его:

- Вы уже были на гриме?

После субботнего происшествия у Дюка под правым глазом у Вениамина был сливового цвета фингал, который было просто нельзя не заметить.

- Конечно был! – ответил ей Небеседин.

- Вот и хорошо! Ожидайте приглашения в студию! – произнесла девица и покинула комнату. Небеседин моментально рассмеялся из-за её слепоты вперемешку с тупостью и разлегся на чёрном кожаном диване.

    С редактором программы, пригласившим его в Москву, Вениамин пересекся уже за кулисами перед началом записи:

- Я рада, что вы к нам добрались. Поднимайте руку, когда хотите что-то сказать и ведущий предоставит вам слово. Чувствуйте себя раскованно и не волнуйтесь.

- Спасибо за приглашение, я учту ваши рекомендации, - ответил Небеседин.

- Сейчас зачитываюсь вашими материалами – талант налицо!

-  Я просто делаю то, что лучше всего умею, – скромно сообщил Вениамин.

      Он ожидал, что программа будет постановочная и заранее оговаривается  кто, когда и что должен сказать, но ошибся. «Прямой эфир» проходил без предварительного распределения ролей и реплик. А еще Небеседин обладал феноменальным периферийным зрением и во время разговора с редактором подсмотрел смету программы, которую она держала в руке. Из сметы он выяснил, что его пребывание в Москве обойдется телевизионщикам в тридцать четыре тысячи рублей: два авиабилета по семь тысяч и четверо суток в гостиничном номере за пять тысяч. Но смутило его не это: в смете была графа «Гонорар», в котором напротив фамилии «Тимофеев» значилось «10 000 руб.». Вениамин, привыкший к безденежью в одесском телевидении, и не подозревал о том, что гостям передач могут еще и платить за участие.

- Так ты еще десять штук с них выбил? – Небеседин спросил у Вадима.

- Да, я сразу выдвинул такое требование, еще находясь дома, - ответил ему Тимофеев.

- Блин, вот я лоханулся! Мог бы триста баксов запросто получить!

- А хочешь пятьдесят тысяч долларов?

- Конечно хочу! – с радостью выпалил Вениамин.

- Тогда убей меня! – с улыбкой ответил Вадим.

- Ты что гонишь?

- Я на полном серьёзе! Мне только что жена звонила из Одессы и сообщила о том, что по городу поползли слухи мол «Правый сектор» обещает вознаграждание за мою голову в пятьдесят штук грина! – эмоционально сообщил Тимофеев.

- Обещать у нас всё что угодно могут, особенно «Правый сектор», а вот выполняют обещания в Украине редко! Да и слухов сейчас столько, что их нельзя воспринимать всерьез. Каждый брехун что-нибудь ляпнет бездумно, и эта ложь выдается за правду, - Небеседин успокаивал брюнета.

- Бормана ночью убили, нашего Бормана. Он был полный, запоминающийся и его легко опознали на видеозаписях. Борман стрелял с Калашникова по врагам на Греческой.  Фашисты начали вырезать наших, - печальную весть сообщила Кураховская.

- В Одессу нельзя возвращаться – пристрелят прямо в аэропорту! – сказал Вадим.

- Началась охота на русских, не желающих стать на колени перед нацистами, - констатировала «Мисс баррикада».

- Откуда вы это узнали? С новостного сайта, поддерживающего майдановцев? Вы уверены, что это правда? В интернете нынче полно дезинформации, - произнес Вениамин.

- Одесса просто так не сдасться, это я вам гарантирую! – уверенно сказал Тимофеев.

- Мне уже нечего терять – внуки взрослые, прожила прилично, так что я выбрасывать белый флаг не собираюсь! – бодро произнесла Галина Сергеевна.

- Отчаянные вы граждане, - констатировал Небеседин.

     Началась запись программы. Тимофеева и Кураховскую сразу позвали в студию и представили собравшимся. Чета Мацигор заняла места среди зрителей. Вениамин остался за кулисами и смотрел на мониторе что происходит в студии. Он пил воду из пластиковых стаканчиков и настраивался на эфир.

- Украинские журналисты врут о количестве погибших в доме профсоюзов! Сорок восемь человек говорите? Это абсурд! По моей информации погибло сто двадцать семь человек! Десятки трупов спрятали в подвале здания и тайком вывезли ночью! Морг переполнен неопознанными телами! Милиция сейчас специально отказывается принимать заявления о розыске пропавших без вести! – Вадим резал правду-матку перед камерами.

- Это спланированный акт геноцида русских! – визжала Кураховская.

- А кто стоит за этой акцией? – спросил ведущий.

- Олигарх Коломойский и его ставленник губернатор Немировский! В пятницу Немировский в сопровождении охранников был на Греческой площади и наблюдал со стороны за битвой. Рядом с ним были два парня с ноутбуками и они наверняка в режиме реального времени информировали Коломойского о том, как происходит расправа над русскими патриотами! – сказал Тимофеев.

- Немировский – дрянь! Он не одессит, сам с Кривого Рога. Его назначили, чтобы он уничтожал всё русское в городе! – кричала Галина Сергеевна.

     Наконец в студию позвали Небеседина. Он присел на красный кожаный диван и прищурился из-за ярких прожекторов, направленных на лица гостей. Телевизионщики не жалели средств на освещение. После слов Тимофеева и Кураховской пошел активный обмен мнениями между приглашенными экспертами. Выступали военные специалисты, представители общественных организаций и два депутата Государственной Думы. Все сходились на том, что произошедшее в доме профсоюзов это заранее подготовленная акция, направленная на то, чтобы сломить дух русских патриотов на юго-востоке Украины. Споры шли ожесточенные. Градус дискуссии накалялся. Вениамин не решался вставлять свои пять копеек, когда дебатировали статусные дяди. Ведущий увел обсуждение в сторону от одесской трагедии и начал говорить о роли украинских средств массовой информации в антироссийской пропаганде. Небеседин выждал момент, протянул руку как школьник на уроке и ведущий предоставил ему слово:

- Киевские журналисты оболванивают граждан! Судите сами – еще год назад никто не знал кто такие титушки и сепаратисты, а сегодня эти слова самые обиходные у ведущих столичных каналов! Не могли ведь из воздуха взяться миллионы титушек и сепаратистов?! – сказал Вениамин.

- Киевские журналисты это обслуга хунты. Они выполняют задания своих хозяев-олигархов, того же Коломойского, - поддержал Небеседина отставной полковник российской армии.

- На языке каждого украинского телеведущего сейчас привкус крови! Когда мы включаем киевские каналы, то видим на экранах вампиров, наслаждающихся гибелью русских героев в доме профсоюзов! – образно выразился Тимофеев.

- Украинские журналисты хуже проституток! Даже у шлюх на Таможенной площади есть честь и совесть, а у этих дешевых болтунов ничего нет за душой! – «Мисс баррикада» была в своём репертуаре.

- А как же профессиональная журналистская этика? – поинтересовался ведущий.

- О чем вы говорите?! Они не знают что это такое! Украинские журналисты знают только как лизать попу редактору и стоять по стойке «смирно» перед хозяином! – сообщил Вадим.

    В студии появились Акимов и мать братьев Давыденко. На большом экране в студии начали показывать запись видеообращения религиозного деятеля Кавунова, которого в Одессе все давно считали проходимцем, чьи слова не стоят и дырки от бублика. Бородач Кавунов говорил медленно и скучно:

- В пятницу сожгли на Куликовом поле православную палатку, где ежедневно молились русские патриоты за мир и спокойствие в Одессе. В доме профсоюзов погиб мой товариц Семенов. Я отговаривал его появляться в пятницу на Куликовом поле, но он настоял на своём. Я – лидер русских Одессы и поведу за собой всех, кто готов бороться с произволом фашистов…

- Выключите этого провокатора! – заорала мать братьев Давыденко.

- Кавунов ни разу не был весной на Куликовом поле! – крикнул Тимофеев.

- Мы у него просили денег на палаточный лагерь, но он нам даже гривну не дал! Это самозванец, а никакой не лидер русских Одессы! – возмущалась Кураховская.

- Кавунова давно раскусили в городе и никто его не воспринимает всерьёз! – сказал Вениамин.

Давыденко, Тимофеев, Кураховская, Небеседин мгновенно закипели, и только Акимов умудрился в этот момент заснуть прямо в студии. Андрей не постеснялся камер и разлегся прямо на диване рядом с одесской четвёркой. Ведущий с пониманием отнесся к Акимову и не сделал ему замечание. Мать братьев Давыденко упала на колени и начала причитать:

- Я не знаю, где два моих сына! Антона арестовали и за два месяца мне разрешили только одно десятиминутное свидание в Киеве! Артема ранили возле дома профсоюзов, и друзья увезли его неизвестно куда! У Антона остались без присмотра жена с грудным ребёнком! Когда Антона задержали у бабушки его жены случился инфаркт, и она умерла через двоё суток! А этот жулик Кавунов хочет примазаться к русским патриотам и нажиться на нашем горе!

- Кавунов – аферист! Он столько народа кинул со своим кредитным союзом во время кризиса! – вопила Галина Сергеевна.

- Стоп! Хватит! Успокойтесь, пожалуйста! – ведущий приостановил запись программы и подошел к маме братьев Давыденко. Возникла десятиминутная пауза. Разревевшуюся Давыденко увели за кулисы. Кураховская проследовала за ней в знак солидарности. Оставшаяся часть программы была посвящена боям в Донецкой области. Морщинистая женщина в чёрном траурном платье рассказывала о своей убитой племяннице, трудившейся санитаром в госпитале и помогавшей раненым ополченцам. Все присутствующие в студии синхронно встали, и передача закончилась минутой молчания.

- Почему вы не поинтересовались у нас о личности Кавунова? Одесситы его на дух не переваривают, - Вениамин обратился к ведущему.

- Извините, пожалуйста! Я расстроен, что так вышло! Это редактор подбирает участников, а не я! – сказал ведущий в своё оправдание.

   Небеседин пулей вылетел из студии и устремился в уборную. Выпитая перед эфиром водичка давала о себе знать. Справив малую нужду, Вениамин резко открыл дверцу и случайно ударил ей по лбу возрастного мужчину в клетчатом пиджаке. Небеседин давно не смотрел телевизор, но лицо мужчины показалось ему знакомым с детства. Мужчина от боли приложил ладони к лицу и уселся на пол. Перспектива сесть в российскую тюрьму за непредумышленное убийство явно не прельщала Вениамина, и он шустро покинул ватерклозет. Уже в коридоре он сообразил, что треснул по лбу сценариста Аркадия Инина. Уважаемый Аркадий Яковлевич! Если вы сейчас читаете эти строки, то я как рассказчик имею вам сказать, что Небеседин не хотел вас травмировать и приношу вам извинения от имени порой неловкого Вениамина!

    Небеседин вернулся в комнату за курткой, оставленной на вешалке. Мужчина лет тридцати пяти в светлой рубашке с галстуком общался с четой Мацигор:

- Нацгвардия действует хитро против ополченцев. Отправляют сначала парубков, призванных в армию из сел, строить блокпосты. Понятное дело, что наши ополченцы это гуманисты  и они не будут стрелять по обычным пацанам. Как только те достраивают блокпосты, туда сразу подтягивается нацгвардия и начинает палить по нам.

    Вениамин не хотел больше слушать разговоры о войне, забрал куртку с вешалки и попросил ассистенку редактора отправить его обратно в гостиницу. Шел проливной дождь, он заскочил в авто, доехал до «Звёздной», поднялся в свой номер и развалился на кровати. Небеседин не знал, что делать дальше, но как-только проверил свои карманы, то понял, что ему немедленно надо встретиться с редакторами изданий, для которых он писал. У Вениамина оставалось всего пятьсот рубей - с этой суммой нечего делать в одном из самых дорогих городов мира.

- Дэн, я на нуле. Мне сегодня же нужны причитающиеся мне деньги, - Небеседин позвонил выпускающему редактору «Свободной прессы».

- Хорошо, я после семи освобожусь. Ты где территориально находишься?

- Гостиница «Звёздная», метро «ВДНХ».

- Тогда в восемь на «Белорусской» кольцевой прямо в центре зала.

- Добазарились! – воодушевленно сказал Вениамин.

    Небеседин немедленно написал в фэйсбуке о том, что находится в Москве, готов встретиться со всеми желающими и вечером его можно будет увидеть в программе «Прямой эфир» на канале «Россия». Столичные сетевые друзья активно прореагировали на статус и завалили его предложениями о совместных чаепитиях. Были и комментарии, откровенно разочаровавшие Вениамина.

- Там и оставайся, москаль! – написал Франц Искевич.

Небеседин не ожидал подобного предательства от Франца, которого считал своим надежным товарищем и не знал, как отреагировать на прочитанный комментарий.

Вениамин распахнул окно и с высоты своего десятого этажа увидел, как закончился дождь и взошло солнце. Он вспомнил старую мудрость о том, что за каждой черной полосой непременно следует полоса белая и скоро и на его улице обязательно будет праздник. Небеседин включил телевизор и с любопытством посмотрел программу со своим участием. Себе со стороны он показался немного робким и застенчивым, хотя таковым не являлся. Сказались накопившаяся усталость и недосып.

- Ты довольна? – он немедленно позвонил матери сразу после окончания передачи.

- Да, очень! Ты хорошо смотрелся в кадре!

- А ты переживала…

- Признаю свою ошибку!

- Вот и хорошо! Не скучай там без меня!

 В приподнятом настроении Небеседин направился по Звездному бульвару к станции метро «ВДНХ». В середине нулевых он неоднократно гулял по выставке достижений народного хозяйства и даже сделал на память снимок в вестибюле станции метро с панно «Ярмарка в Замосковоречье», сделанным под гжель. Он предусмотрительно купил проездной на десять поездок, спустился на эскалаторе и сел в голубой состав, умчавший его в центр.

   Дэн оказался пунктуальным, они крепко обнялись и поднялись наверх. Еще  было светло и Небеседин заметил, как мимо Белорусского вокзала на репетицию Парада Победы  проезжали танки, бронетранспортеры и зенитные установки. Вениамин немедленно достал планшет, сделал снимок и выложил его в инстаграм как только они с Дэном очутились в полуподвале, где находился уютный бар. Что-то ёкнуло в сердце Небеседина при виде боевой техники и он понял, что обязательно надо увидеть живьем парад 09 мая. Да и «Белорусский вокзал» был одним из его любимых фильмов, так что место встречи с Дэном он воспринял как знак. Вениамин заказал ноль пять светлого пива. Дэн пил вискарь.

- Рассказывай что у тебя интересного, - начал алкольный диалог Небеседин.

- Достал меня этот дегенерат Соседин! Продыху от него нет! Ежедневно мне на почту всякую чушь пишет! Оказывается, мы с тобой сговорились!

- Ха, вот это новость! И каков наш сговор? – удивленно спросил Вениамин.

- По мнению Соседина, я публикую твои тексты за откаты! – сообщил Дэн.

- Идиот! Что у него в голове?!

- Антон мне пишет: «Ты публикуешь всего два моих текста в месяц, а у Небеседина берешь ежемесячно десяток статей! Это несправедливо!». А я ему отвечаю: «Так Небеседин мне присылает десять статей в месяц, а ты всего два текста. Как я могу ставить десять твоих текстов, если ты мне присылаешь всего два материала?!». Редкостная тупица этот Соседин!

- Не повезло его жене, - констатировал Вениамин.

- А теперь он меня терроризирует своим ребенком! Пишет: «Ты должен меня публиковать, потому что мне надо кормить ребёнка!».

- У этого валенкауже есть ребенок?! – удивился Небеседин.

- Сын, с полгодика уже где-то, - сообщил Дэн.

- Да ладно, я не верю!

- Сейчас тебе покажу фотографию!

Дэн достал айпад и показал Вениамину снимок, на котором грудничок лежал на розовой материи среди нераспроданных сборников рассказов Соседина.

- Его книжки не сгодятся даже на то, чтобы ими подтирать задницу! – прокомментировал Небеседин увиденное.

- Не читал его прозу. Мне хватает того бреда, что он мне присылает! – заявил Дэн.

- Айпад юзаешь – фанат яблочной продукции? – поинтересовался Вениамин.

- Друзья на день рожденья подарили. Так бы я себе его не купил – зачем мне эти понты для малолеток?!

- Наш человек! Уважаю! Я сторонюсь секты Джобса и принципально себе ничего не покупаю из эппловской линейки, - сообщил Небеседин.

 - Яблочники хуже майданутых!

- Это точно! Ты моё бабло не забыл взять?

- Держи, - сказал Дэн и протянул Вениамину конверт.

      Небеседин заглянул в конверт, быстро пересчитал наличность и его настроение моментально улучшилось.

- Спасибо брат! Теперь буду чувствовать себя человеком! А то с пятихаткой на кармане в Москве нечего ловить! Лучше писать в «Свободную прессу», чем оповещать в бигмачечной про свободную кассу! – сказал Небеседин.

   За соседним столиком поддатые мужики спорили о футболе. Один из них произнес:

- А помните, как в восемьдесят восьмом Беланов пенальти в финале не забил…

- Помним, - дружно ответили его товарищи.

    Услышав это, Небеседин достал планшет, нашел в своих архивах одну любопытную фотографию, встал из-за стола и обратился к футбольным спорщикам:

- Кто-нибудь из вас узнает, кто на снимке стоит рядом со мной?

- Давай поглядим, - сказал один из них.

     Вениамин протянул планшет, и мужики по очереди начали рассматривать фотографию.

- Дядька какой-то. Я его в первый раз в жизни вижу.

- Совершенно неприметная физиономия.

- Харя протокольная.

- Вы этого человека вспоминали только что, - уточнил Небеседин.

- Не знаем.

- Да Беланов это, - раскрыл загадку Вениамин.

- Офигеть, как я его мог не узнать!

- А постарел-то как!

- Не похож он на себя на фотографии!

- Да это ты просто перебрал уже!

Снимок вместе с обладателем «Золотого мяча» 1986 года Игорем Белановым Небеседин сделал пару лет назад в Одессе. Это была его любимая из всех памятных фотографий.

- А ты знаешь, почему в свое время Беланова выгнали из менхенгладбахской «Боррусии»? – Вениамин спросил у Дэна.

- Нет.

- За советские повадки. В 1990 году, будучи обладателем «Золотого мяча» и имея на руках приличный контракт его спалили в супермаркете на том, что он пытался своровать несколько рубашек. Трудное детство без отца и все такое. В Германии к подобным фокусам относятся строго и контракт с ним немедленно разорвали. Ты за кого сейчас болеешь?

- За «Локомотив»!

- Паровозник значит! Думаешь, есть шансы у «Локо» стать чемпионами в этом году?

- Буду надеяться, что железнодорожники победят! – сказал Дэн.

- Игроков «Локомотива» надо в воспитательных целях отправить на неделю куда-нибудь на север, чтобы они своими руками шпалы меняли при отрицательной температуре. После этого будут носиться по полю с утроенной энергией! – Вениамин поделился своими соображениями касаемо повышения мотивации футболистов.

- Боюсь, что после подобной командировки у них не останется сил для продолжения футбольной карьеры!

   Дэн с Небесединым неоднократно повторяли пиво и виски. Они быстро нашли множество общих тем для разговоров кроме Соседина и футбола, став к окончанию посиделок лучшими друзьями. В итоге они прилично напились и расстались ближе к полуночи. Вениамин плохо соображал и добрался до гостиницы на автопилоте. Уже расстелив кровать он вспомнил, что замотался за день и поэтому не успел сообщить Арине о своём прибытии в Москву. Сей факт огорчил Небеседина и он решил что утром как проснется первым делом напишет сообщение Астафьевой. Вениамин знал, что трезвое утро мудренее хмельного вечера и не стал ей ничего писать в состоянии опьянения. Он засыпал с мыслью о том, что российская столица начала оправдывать ожидания. Один день в Москве для Небеседина был интересней и насыщенней, чем месяц, проведенный в Одессе. Теперь он мог выбирать, с кем выпить и куда пойти. Полученный конверт с деньгами придал уверенности веселому одесситу.


ШЕСТОЕ МАЯ


Встав с кровати, Небеседин припал к мини-кулеру в номере и выпил из него всю воду. Его сушило после пивной посиделки с Дэном. Дабы прийти в чувства Вениамин принял холодный душ. Окончательно протрезвев, Небеседин  написал сообщение Арине, как и задумал вечером. Его мучал голод и он пошел в уже знакомый ему супермаркет на Аргуновской, где купил докторской колбасы, пошехонского сыра и бородинского хлеба. На сей раз он не стал трапезничать прямо на улице, а позавтракал в своём номере. Москва быстро наложила отпечаток на поведение Небеседина.

- Ты договорился уже о встречах с людьми, которые могут нам помочь? – Тимофеев спросил Вениамина в гостиничном коридоре.

- Вадик, давай завтра. На сегодня у меня полно планов. Хорошо?

- А мне что прикажешь делать целые сутки?

- Отсыпаться! Ты выглядишь усталым.

- Ладно, постараюсь уснуть, - расстроенно сказал Тимофеев.

     Первым делом Небеседин решил наведаться в логово идеологических врагов. Его пригласили на интервью в редакцию либерального издания «Сноб.ру». Идя по Звездному бульвару к станции метро он набрал Влада. Бондарь всегда рано вставал и его не смущали утренние звонки.

- Владислав Владиславович, как там ваше ничего? – по-одесски спросил Небеседин.

- Весь в непонятках. А ты как?

- Я в Москве и у меня все пучком. А как там обстановка в городе?

- Стрёмно. Антимайдановцы затихли и забились по норам. Неясно, что будет дальше.

- Держитесь там! Покедова!

- На связи! – Бондарь закончил телефонный разговор.

       Небеседин вышел на «Кропоткинской», обогнул Храм Христа Спасителя, прошел по пешеходному мосту над Москвой-рекой, взглянул на Кремль и очутился на территории, где ранее находилась кондитерская фабрика «Красный октябрь». Он увидел вывеску «Bar Strelka» и вспомнил, что там любит зависать Астафьева с подружками. Вениамин долго не мог найти вход в дом 8 корпус 2, где гнездятся снобы от журналистики. Он блуждал мимо однообразных строений из красного кирпича и не понимал принципа их нумерации. Наконец после расспросов необщительных охранников он попал в искомый дворик и зашел в нужный подъезд. Небеседин поднялся по узкой лестнице на пятый этаж и с важным видом переступил редакционный порог.

- Кто к нам пришел! Это же Вениамин Небеседин, знаменитый рупор путинизма из Одессы собственной персоной! – с улыбкой произнес редактор «Сноб.ру» Евгений Дедушкин.

- Хочу вот полюбоваться, как вы тут поживаете и отрабатываете олигархическое бабло! – столь же шутливо сказал Вениамин.

    Небеседин и Дедушкин были заочно знакомы по фэйсбуку. Они никогда не ссорились в сети и относились друг к другу с уважением, несмотря на расхождение в политических взглядах. Дедушкин был типичным питерским интеллигентом, приехавшим в столицу за длинным рублем и профессиональной реализацией. Евгений постоянно поправлял свои ниспадавшие на плечи локоны и ему для полноты имиджа салонного эстета не хватало разве что веера.

- Угощайся, - сказал Дедушкин и протянул Вениамину коробку с жевательной резинкой «Love is…».

- Спасибо! –  удивленно произнес Небеседин. Он привык, что в офисах гостям предлагают чай, кофе, печенье, но никак не жевательную резинку с инфантильными вкладышами.

- Что у тебя написано на вкладыше? – поинтересовался Евгений после того, как Вениамин открыл жвачку.

- Любовь это когда вы, взявшись за руки, ночью считаете звёзды на небе.

- Это так романтично! – вздохнув, произнес Дедушкин.

   Небеседин не любил жеманничать с молодыми людьми тонкой душевной организации и перешел к делу:

- Так где девица, пригласившая меня на интервью?

- Тысячу извинений – она немного задерживается и обещает появиться в редакции в течение получаса, - театрально разведя руками, сказал Евгений.

- Совсем непунктуальны соловьи либерализма! – констатировал Вениамин.

- Но мы же представители творческой профессии и нам простительна некоторая расхлябанность, - Дедушкин пытался успокоить одесского гостя.

- И где у вас тут творчество?! Пляшете ведь под дудку Прохорова и не смеете сделать даже шаг в сторону!

- Мы самое честное, независимое, объективное и незаангажированное издание в России! – с гордостью сообщил Евгений.

- Только не надо мне рассказывать сказки про белого бычка! – отреагировал Небеседин.

     Дедушкин улыбнулся и ничего не сказав, уставился в свой монитор. Вениамин воспользовался моментом и позвонил заместителю главного редактора «Известий»:

- Валерий Борисович, где и когда мы встретимся?

- Подъезжайте через часок на «Савеловскую». Наберите меня как прибудете.

- Договорились.

     Евгений сильно смутился, услышав этот разговор:

- Вениамин! И не стыдно вам писать в «Известия», пресмыкаясь перед кровавым режимом?! Поддерживать политику нынешней российской власти это преступление!

- Евгений, дорогой вы мой! Кровавый режим это киевская хунта и их американское начальство, а сегодняшнее российское руководство это разумные и адекватные люди! Вы говорите «кровавый режим», но где сегодня проливается кровь в России?! Одесса в крови, Донбасс в крови, а в России сейчас тишина и спокойствие! Вроде образованный парень, а мыслите банальными стереотипами! Что за компост гниёт в либеральных головах?!

- А вот и пришла Наталья! Сейчас пообщаетесь с ней, - Дедушкин тактично съехал со спора о политике.

       Наталья и Вениамин уединились в небольшой комнатушке, заваленной глянцевыми изданиями. Она была противной москвичкой-отличницей и не походила на сложившийся у Небеседина стереотип столичной журналистки с нефтеюганскими корнями. Наталья, вооружившись блокнотом, ручкой и диктофоном, принялась засыпать Небеседина вопросами. Вениамин не напрягался и отвечал как попало безо всяких раздумий.

- Как вы считаете: кто может навести порядок в Одессе?

- Если Жванецкий выступит в амплуа Махатмы Ганди и выйдет на Дерибасовскую с речью мира, то возможно его послушаются.

- Как отреагировала одесская интеллигенция на случившуюся трагедию?

- Давайте называть вещи своими именами. Вы говорите «одесская интеллигенция» подразумевая «околокультурные персоны еврейской национальности с одесской пропиской». Так вот сегодня они себя называют жидобандеровцами и радуются смертям русских в доме профсоюзов.

- Кто является фаворитом предстоящих президентских выборов на Украине?

- Наверняка победит шоколадный король Петр Порошенко, но с ним страна окажется в субстанции аналогичного с шоколадом цвета, правда имеющей не самый приятный запах.

- Какое будущее ждет Виктора Януковича?

- Меня сегодня интересует моё будущее, а до этого трусливого дурака мне нет дела.

- Каковы перспективы Юлии Тимошенко?

- Ездить по ушам наивных бабушек до конца своих дней. С политического Олимпа она никогда не исчезнет.

- Кто виноват в нынешней ситуации на Украине?

- Что-нибудь попроще спросите.

- Видите ли вы пути примирения западных и восточных областей?

- Если бы я видел пути примирения дончан и галичан, то не сидел бы сейчас перед вами, а находился в кресле депутата Верховной Рады и занимался разворовыванием бюджетных средств, выделенных на эти благие цели.

- Сколь долго еще в Украине будет напряженная ситуация?

- Вопрос не по адресу. Спросите лучше об этом президента Америки!

- Спасибо за ваши ответы! У меня больше нет вопросов как вам, - с глупой улыбкой сообщила журналистка.

- Как только выйдет интервью, то скиньте, пожалуйста, ссылку на него личным сообщением в фэйсбуке, - попросил Небеседин.

- Хорошо, я постараюсь не забыть.

     Вениамина до сих пор сушило и он приложился к редакционному кулеру, выпив почти что литр воды за несколько десятков секунд.

- Может кофе? – вежливо поинтересовался у него Дедушкин.

- Кофе по утрам это слишком буржуазно. Я предпочитаю пить простую воду.

- Моё дело предложить…

- А моё дело это писать статьи, а не пить кофе! Вы в офисе столько времени тратите на пустую болтовню и чайные ритуалы, что мне аж страшно представить! Работа на дому больше дисциплинирует. Креаклы обыкновенные – что я еще могу сказать про вас!

- Экий вы шутник, Вениамин, - сказал с улыбкой на лице Дедушкин.

- Счастливо оставаться! Я побежал получать бабло у кровавого режима! Привет Прохорову от меня передавайте! Скажите вашему куршавельскому жирафу, что его сестра Ирина ни черта не смыслит в литературе и её премия «НОС» это галиматья!

- Удачи вам, Небеседин! Пишите еще!

- Непременно напишу о том, как побывал в редакции «Сноб.ру»!

- Только чур без выдумки! Вы ведь любите приукрасить! – произнес Евгений.

    Небеседин пошел обратно на «Кропоткинскую». Проходя мимо Храма Христа Спасителя, он вспомнил произошедшую с ним историю лет шесть назад. Тогда Вениамин зашел внутрь Храма и принялся фотографировать алтарь, иконостас и своды. Строгий милиционер, завидев щёлкающего фотоаппаратом Небеседина, грубым голосом пробормотал:

- Немедленно прекратите фотосъемку! Здесь запрещено снимать!

Вениамин был одет в оранжевую адидасовскую олимпийку сборной Голландии образца 1974 года и быстро соориентировался, ответив по-английски:

- I am from Holland. I don’t understand what you say!

- Excuse me, sir! – милиционер немедленно сменил тембр голоса и улыбнулся Небеседину. Принять Вениамина за иностранца мог только совсем недалекий человек.

    Вениамин очутился на площади перед Савеловским вокзалом и набрал замглавреда «Известий»:

- Я уже на Савеловском вокзале. Куда дальше идти?

- Пройдёте под эстакадой и увидете вывеску ФГУП «Пресса». Буду ждать вас на крыльце через десять минут.

- Понял.

     Валерий Борисович появился минута в минуту и пригласил Небеседина выпить по кружке пива в ближайший бар. Он, в отличие от Дэна из «Свободной прессы», передал деньги Вениамину прямо из рук в руки без всяких конвертов. Валерий Борисович был университетским интеллектуалом, читал лекции по философии в МГУ и совмещал преподавательскую деятельность с редакторской работой.

- Рад вас, наконец, увидеть живьем, - сказал Валерий Борисович.

- Взаимно. Я счастлив, что попал в Москву, - сообщил Вениамин.

    Они чокнулись бокалами за знакомство и Валерий Борисович продолжил:

- У вас есть чувство юмора. Вы – настоящий одессит. А вот тексты Соседина я порой не понимаю – то ли он всерьёз пишет, то ли в шутку. Странный парень этот Антон из Симферополя. Но приходится его публиковать – других крымских авторов у нас нет на примете, а регион нынче под пристальным вниманием Москвы.

- Соседин – литературный инвалид первой степени. Я ему давно еще написал, что у него есть только один вариант как стать популярным писателем – не увлекаться чтением всякой макулатуры, а вместо этого бегать ежедневно десятикилометровый кросс, чтобы похудеть, а потом навалять книгу о своем успешном опыте борьбы с лишним весом. Эта книга пользовалась бы успехом у домохозяек, содержанок и пенсионерок.

- Ну что вы так жестоки по отношению к коллеге по перу! Будьте снисходительны к провинциальному дарованию. Человек старается, пытается ухватиться за путёвку в жизнь, - с интонацией опытного педагога произнес Валерий Борисович.

- Он смеет меня обвинять в том, что я пиарюсь на доме профсоюзов!

- Дом профсоюзов это, конечно, огромная трагедия для всех русских. А я помню, как расстреляли дом правительства в 1993 году. Я тогда в школе учителем истории работал. Детишки на уроке задают мне вопрос «А почему танки стреляют в Москве?», а я и не знаю, что им сказать в ответ.

- Я во втором классе учился, когда это произошло. Помню, что пришел домой со школы, включил телевизор, а там как раз в прямом эфире танки вовсю палят. То в октябре было, а через восемь лет в сентябре случилось дежа-вю. Опять прихожу домой со школы, включаю телик, а там башни-близнецы в Нью-Йорке горят, - рассказал Вениамин.

- Катастроф уже было предостаточно на нашем веку.

В это время Небеседину на телефон пришло сообщение: «Вениамин привет, это Игорь Караваев. Предлагаю пообедать в ресторане «Чито-грито» на «Таганской»». «Ок, я скоро буду!» - отписался Вениамин.

- Я слышал, что вы еще и книжки пишете? Что-нибудь художественное или как? – поинтересовался Небеседин.

- Философские размышления об историческом пути России, - сказал Валерий Борисович.

- Тогда давайте выпьем за Россию! – предложил Небеседин и они снова чокнулись бокалами.

- А помните, как в начале февраля вы писали, что всё будет хорошо…

- Конечно помню! Никто не мог предположить, что Янукович, имея в подчинении армию, милицию и спецслужбы, не решится разогнать этот вонючий бомжатник на Майдане Незалежности! Уму непостижимо, каким надо быть боягузом, чтобы не применить силу против бандеровских боевиков! У меня до сих пор в голове не укладывается, как он умудрился потерять власть, имея на руках все козыри! – оправдывался Небеседин.

- Столько людей пострадало из-за одного Януковича, - согласился Валерий Борисович.

- И самое печальное, что он наверняка не понесет никакого наказания.

- Обеденный перерыв подходит к концу, так что мне пора возвращаться в редакцию. Был рад личному знакомству. Жду от вас новых текстов!

- Взаимно. Тексты непременно будут! – сказал на прощание Вениамин.

      Небеседин добрался до «Таганской». Лил нехилый дождь, и ему пришлось достать зонтик из сумочки. Он не знал, как попасть в «Чито-грито» и не хотел беспокоить звонком Караваева. Вениамин всегда плохо понимал устные объяснения как пройти куда-либо, но зато хорошо ориентировался по картам. Он держал в левой руке зонтик, а в правой планшет и мучительно долго искал wi-fi без пароля. Когда поиски увенчались успехом, то он нашел в интернете план местности, бегом пересек три пешеходных перехода и спустился вниз по маленькой улочке, ведущей к Москве-реке.

- Я дико извиняюсь – чуть задержался на встрече и не мог найти заведение. Я раньше никогда не гулял по Таганке и окрестностям, - сообщил запыхавшийся Небеседин.

- Ничего страшного. Тебе простительно, - добродушно сказал Караваев.

- Встречи одна за другой. Я не умею правильно рассчитывать время в метро, чтобы добраться без опозданий.

- У меня сегодня выходной и я никуда не спешу.

   Игорь Караваев был футбольным комментатором и спортивным журналистом. Вениамин всегда с удовольствием заслушивался его репортажами с матчей и не мог отказаться от личной встречи. Беседа, разумеется, началась с трагедии в доме профсоюзов.

- Я сначала не поверил, когда мне друзья сказали о произошедшем в Одессе. Потом включил новости и обомлел. Парни из западных областей совсем без мозгов, - сказал Игорь.

- Галичане это дикие люди со средневековыми нравами. Дай им волю, так они с удовольствием будут жечь русских на кострах инквизиции!

- Я в Подмосковье живу, в Пушкино. У меня частный дом и участок десять соток. Баньку мне два мужика со Львова строили. Работящие мужики. Делали как для себя. И вот они закончили работу, и я им в благодарность стол накрыл. Так-то они молчаливые были, но от водки у них быстро языки развязались. Один и говорит: «Надо всех жидов повесить! Они специально жизнь украинцам портят!». А второй одобрительно кивает головой и поддерживает: «Жиды Украину продали!». Я их спрашиваю сразу: «А лично вам евреи что-нибудь плохое сделали?». Оба молчат в ответ. Странные ребята.

- Я не хочу больше говорить о галичанах и Украине. Сильно устал от этой тематики. Она неисчерпаема, к сожалению. Что нового в российском футболе?

- Все в предвкушении чемпионата мира в Бразилии. Надеемся, что в этот раз наша сборная не подведёт. Из группы надо выходить обязательно.

- Но ведь опять, как и двенадцать лет назад, попалась Бельгия. Я хорошо помню тот день, как в 2002 году играли решающий матч с бельгийцами. У меня в этот день в школе был выпускной экзамен по истории Украины. Я её совсем не знал. Списывать не давали и я боялся, что могу получить неудовлетворительную оценку. Чемпионат тогда был в Японии и Корее, игра была днем по нашему времени и начиналась одновременно с экзаменом. И вот стою я в школьном коридоре возле кабинета истории и нервничаю. Волнуюсь и за экзамен и за сборную Россию. А тогда мобильники еще не у всех были, не говоря уже об интернете в телефонах, так что я не мог узнавать как проходит матч. И вот подходит моя очередь по алфавиту, я как раз в середине списка класса. Захожу в кабинет, беру билет, попадается  №17, а там вопросы «1. Галицко-Волынское княжество. 2. Гимн, флаг и герб Украины». Про княжество я ничего не знал, второй вопрос достаточно простой, и я почти сразу сел отвечать. Про флаг быстро рассказал – желтый цвет внизу символизирует пшеничное поле, а голубой вверху небо. С трезубцем тоже всё понятно – в нем скрыто слово «Воля», а вот гимн я напрочь забыл. Туплю минуту, краснею со стыда и тут учительница истории начинает постукивать карандашом по столу. Я сначала не мог понять к чему это, а потом сообразил. Она мне карандашом показывала, что у неё над головой висит текст гимна. Я смекнул и прочитал: «Ще не вмерла…». Потом честно сообщил, что мне нет дела до Галицко-Волынского княжества, и она мне в итоге поставила оценку «хорошо». Я весь радостный прибегаю домой и надеюсь, что Россия уже набила Бельгии полные ворота, врубаю ящик, а там 1:3 не в нашу пользу. Потом Сычев забил с передачи Кержакова, но Россия все равно проиграла. Я свой экзамен тогда сдал, в отличие от сборной под руководством Олега Романцева, - делился воспоминаниями Небеседин.

- Капелло умеет настроить ребят. Его все игроки боготворят и уважают, - сказал Игорь.

- Авторитет Фабио в сборной России сопоставим с авторитетом Лобановского в «Динамо» Киев? – поинтересовался Вениамин.

- Да, но у Капелло другие методы. Валерий Васильевич любил вызывать чувство вины у футболистов. Был у него в сборной администратор, который после тренировок предлагал игрокам пойти выпить и расслабиться. Администратор наливал в меру по согласованию с Лобановским. Когда игроки доходили до нужной кондиции, то на месте пьянки как по мановению волшебной палочки появлялся Лобановский и ругал провинившихся. На следующей тренировке он отчитывал их перед строем и говорил, что они должны непременно выиграть предстоящую игру, чтобы загладить свою вину. Так вот молодой Горлукович как-то попался на подобную уловку и когда его Лобановский отчитывал перед командой, он упал перед ним на колени, а затем начал кусать и жевать газон, причитая: «Валерий Васильевич, отец родной, прости меня, пожалуйста! Я в игре буду землю рвать и жрать!», - Караваев рассказал футбольную байку.

- Тренер – профессия сложная. Если ты был хорошим футболистом, то это ещё совсем не значит, что ты станешь классным тренером, - произнес Вениамин.

- Тренер, в первую очередь, неблагодарная профессия. Один вот слёг недавно с инсультом, хотя ему немного за сорок. Ты его знаешь, но фамилию не буду говорить. И в сборной играл, и в Лиге Чемпионов блистал. А всё от невостребованности. Перестали приглашать на работу. И опыт есть и желание, а нет предложений. Не может сидеть дома на диване. Вот и прихватило сердце.

- Ну хоть живой остался. А вот сердце Цымбаларя не выдержало. Его приглашали детским тренером в спартаковскую школу, а он в ответ: «Там столько писанины, что мне надо будет круглые сутки за столом сидеть в тренерском кабинете, а я хочу на поле детишкам свои навыки передавать». Не смог Илья приспособиться к жизни после футбола. Печально, что из спартаковцев на его похороны только Игорь Ледяхов прилетел. Что сейчас в «Спартаке» происходит? – спросил Вениамин.

- Ищут тренера на место Карпина. Стадион почти что достроили, а вот создадать боеспособную команду у Федуна не получается. Не могут его менеджеры с таким внушительным бюджетом угадать с покупкой игроков и добиться давно ожидаемого чемпионства, - ответил Караваев.

   У Игоря затрезвонил мобильный, и он взял трубку:

- Здравствуйте Станислав Саламович! Конечно, я помню о нашем разговоре. Непременно все будет так как мы договаривались. Постараюсь как можно скорее навести справки и сразу сообщу вам всю имеющуюся у меня информацию. Думаю, что все завершится благополучно. Не переживайте ни в коем случае! У вас не должно быть серьезных поводов для беспокойства! До скорой встречи!

- Футбольный истеблишмент названивает? – полюбопытствовал Небеседин.

- Ну а как ты думал! Московские футбольные клубы весьма сложные структуры с множеством подводных течений, кулуарных интриг и прочего закулисья. Фанатские группировки, организации болельщиков, совет директоров – между всеми надо лавировать.  Когда новый человек извне получает пост главного тренера, то почти сразу начинаются всякие сплетни и косые взгляды. Звонят, спрашивают, выясняют, ищут точки соприкосновения. В общем, помогаю сглаживать углы, - объяснил Караваев.

- У нас в этом плане футбольное хозяйство попроще, - сообщил Вениамин.

- Я уже  такого на своем веку повидал! Один функционер подсиживал главного тренера в клубе, так как хотел занять его место и платил ультрас, чтобы они его постоянно освистывали во время игр и заказывал карикатуры с его изображением чтобы они висели на фанатской трибуне, - делился опытом Игорь.

- А в судейском корпусе грязи, наверное, еще больше.

- Судьи – закрытая каста. Держатся особняком ото всех. На интервью соглашаются неохотно. Во время беседы с них лишнего слова не вытащищь. Язык у всех подвешен и это понятно – один проболтается и потянет за собой на дно всех остальных.

- А между тренерами отношения нормальные или нет корпоративной этики как у судей?

- По-разному на самом деле. Есть такие, кто и не здоровается при встрече. Я как-то раз по молодости пригласил в студию на прямой эфир двух наших мэтров тренерского цеха и не знал тогда, что они не ладят между собой. Весь эфир они волками смотрели друг на друга и передача не удалась. Вышел хороший урок мне и впредь я больше внимания стал уделять межличностным отношениям футбольных персон, - рассказывал Караваев.

- А за кого персонально из тренеров переживаешь, если не секрет? – спросил Вениамин.

- За новое поколение тренеров. Аленичев, Бородюк, Колыванов – за ними будущее! Они были отличными футболистами, наделали шороху в Европе и теперь стали оправдывать ожидания как тренеры.

- А из президентов футбольных клубов кто импонирует? Галицкий из «Краснодара»?

- Да. Адекватный современный человек, не жалеющий средств и души на свой футбольный клуб. Ему, конечно, тяжело конкурировать с монстрами вроде «Газпрома» и «РЖД», но он старается. Детская школа у него лучшая в России. Идеальные натуральные поля. Дети живут в домиках рядом с полями и тут же учатся в общеобразовательной школе. Самые перспективные мальчишки, начиная с двенадцатилетнего возраста, получают стипендию, которая увеличивается постоянно. Созданы все условия для роста мастерства у будущих футболистов.

- Но в России мало предпринимателей, вкладывающих в футбол. Все клубы в основном через корпорации содержит государство. Инвестиции в детский футбол – дело хорошее, но малоприбыльное нынче.

- Надеюсь, что со временем больше миллионеров будут тратить деньги на детский спорт и строительство инфраструктуры. Без этого фундамента невозможен успех национальной сборной. Наша главная команда сейчас собрана из тех, кто начинал играть в детских школах в начале девяностых, и у них не было таких условий для фундаментальной подготовки как у их ровесников, например, из Голландии. Китайские кеды, дерматиновые мячи, ужасные поля с лужами и ямами – они росли в неблагоприятных условиях, - констатировал Караваев.

- Радует, что российские безмозглые футболисты хоть не лезут в политику! Нам в Украине хватает боксера Виталика Кличко с отбитой головой! Тупица тупицей, двух слов связать не может, а лезет на трибуну к микрофону и хочет что-то донести до народа! – жаловался Небеседин.

- У нас есть Коля Валуев, но он безобидный. А Кличко, действительно, человек с травмированным мозгом, который утратил чувство реальности. Я порой наблюдаю его публичные выступления и вижу, как он еле сдерживает себя от того, чтобы отправить в нокаут  несогласного с его мнением. Старшему Кличко кажется, что он до сих пор на ринге и может победить с помощью джебов и апперкотов, - согласился Игорь.

- Обидно за Украину мне. Неплохая была страна. Я как-будто вчера гулял по Киеву во время ЕВРО-2012 и выплясывал прямо на Крещатике с английскими фанами под хит «Im on fire» группы  «Kasabian». Британцы веселились и швыряли в воздух стаканчики с пивом. Все прохожие были мокрые из-за них, но никто не жаловался! Жгучие итальянские брюнеты расхаживали по Андреевскому спуску и киевлянки моментально теряли голову от одного взгляда в их сторону. И везде в украинской столице был праздник футбола! На Майдане Незалежности, на том месте, где сейчас эта дебильная ёлка, стоял специальный адидасовский павильон и я на его крыше играл в футбол с пацанами. Всем желающим давали во временное пользование фирменные бутсы, официальный мяч чемпионата и резвитесь на здоровье на искусственной площадке мини-футбольных размеров. Сейчас кому рассказать, так не поверят! Уже никто и не помнит, что когда-то Майдан был местом досуга и веселья, а не бандеровским логовом и притоном бездомных наркоманов! А в прошлом июне в Киеве на «Олимпийском» я был на концерте «Depeche Mode» и стоя в темноте с фонариком в руке пел со всеми  «Enjoy the silence». Я с детства хотел увидеть их выступление живьем и моя мечта, наконец, осуществилась! Я довольный брёл после концерта по Крещатику и Киев был для меня тогда самым счастливым городом в мире! А потом повылезали вурдалаки из схронов и началось…

- Вениамин, не грусти! Я верю, что в Украине скоро все устаканится! 

- Не знаю – не знаю.

- Будем расходиться, наверное – мне ведь далеко возвращаться домой.

- Ага.

  Они прошли вместе до «Таганской». Уже заходя в метро, Небеседин пожалел о том, что не подошел к театру на Таганке и не поглядел афишу. «Ещё успеется» - подумал он.

- Ты как до Пушкино добираешься? – спросил Вениамин.

- На электричке от Ярославского вокзала. Минут сорок ехать, это недолго по столичным меркам, я давно привык, - ответил Караваев.

- Почти что целый тайм в пути! – констатировал Небеседин, и они распрощались.

    Небеседин добрался до «Сухаревской», где его встретил давнишний приятель Петр Сергеев. Они постоянно куролесили вместе в Одессе, куда Сергеев приезжал в отпуск каждое лето. Петр был старше Вениамина на десять лет, но это не было препятствием в общении и они прекрасно понимали друг друга с полуслова. Сергеев постоянно звал Небеседина в Москву и обещал ему показать места алкогольной славы, но у Вениамина всё не получалось приехать. Вечер вторника Петр предложил провести в знаменитой «Чебуречной» на Сухаревской. Небеседин хотел расслабиться в более престижном заведении, но Сергеев настоял на своём и Вениамин решил не спорить со старшим товарищем.

- Вот ты и в Москве! – радостно сказал Пётр.

- Второй день уже и мне здесь определённо по душе! – сообщил Небеседин.

- Пойдем поскорее. Тут недалеко. Устал за день на работе и мне не терпится выпить.

- Наша служба и опасна и трудна! Допросы, дознания и всё такое? – спросил Вениамин.

- Если бы! Бумагомарательство, бумагомарательство и еще раз бумагомарательство!

Сергеев трудился в генеральной прокуратуре и занимался там надзором за милицией. Они зашли под вывеску «Чебуречная» и Небеседин удивленно сказал:

- Вот это наливайка! Антураж периферийной заводской столовки!

- Ни одного сидячего места! Все пьют только стоя! – довольный собой произнес Пётр.

- А бухарики-то какие колоритные! У нас таких днём с огнем не сыщещь!

- Бомжи, бродяги, попрошайки, слесаря, автомеханики – все как на подбор!

- Весь цвет ежедневно пьющего общества! – согласился Вениамин.

   Они выстояли короткую очередь и взяли на кассе по два чебурека.

- Чебуреки хоть не из собачатины? – Небеседин поинтересовался у друга.

- Не бойся. Готовят они добротно. Я сколько раз ел и ничего со мной не было.

- С тобой ничего не было после чебуреков, так как ты после них продезинфицировал желудок водочкой! Кстати, а почему мы ничего не заказываем из спиртного?

- Тссс! Бухло и закусон у меня в сумке! – сообщил Сергеев.

- А, понял!

Они еле успели занять освободившийся столик. В «Чебуречной» был аншлаг. Петр попросил официантку протереть их столик и лишь после того, как она убрала за предыдущими выпивохами, Сергеев поставил на столик бутылку водки, аккуратно завернутую в газёту.

- Народа, конечно, многовато! – сказал Вениамин, оглядываясь по сторонам.

- Это разве многовато?! Ты себе представить не можешь, что тут творится в пятницу вечером! Это сегодня вторник, рабочий день и еще достаточно нелюдно по здешним меркам! – открывая бутылку водки сообщил Петр.

- А официантка не будет ругаться, что ты водяру принес с собой?

- Они знают, что люди приносят с собой, но обычно не делают замечаний, если пойло завёрнуто в газету или спрятано в кульке, - сказал Сергеев, доставая из сумки маленькую баночку солёных огурчиков.

- Ты угадал с закуской. Не люблю томатами закусывать. При виде помидоров сразу вспоминается борщ, Украина, бандеровцы и все в таком духе. Лимон как по мне не подходит к водке. А оливками сорокградусную закусывать так это вообще извращение!

- Кушай чебуреки, не стесняйся!

- Ай! Горячий! – сказал Небеседин, взявшись пальцами за чебурек и быстро одёрнув руку.

- Ты бери ножик и вилку – так удобнее чебуреки есть! – произнес Петр, разливая водку по пластиковым стаканчикам.

- Попробую, - ответил Вениамин и принялся кромсать чебурек с помощью столовых приборов.

- За встречу! – сказал Сергеев, подняв стаканчик.

- За встречу! – поддержал его Вениамин.

Они выпили по пятьдесят грамм и облегченно вздохнули.

- Хорошо пошла! – торжественно произнес Пётр.

- Согласен! Только выпив водки я по-настоящему ощутил, что оказался в России. Вчера пил пиво и вискарь, но это совсем не то!

- Водка это лучший бальзам для русской души!

- Чебуреки неплохие. Огурчики вообще отличные. Ты не зря меня сюда привел, - жуя, сказал Небеседин.

- Я знаю, куда гостей водить и чем их потчевать!

- Я последний раз чебурек ел еще летом 1998 года как раз перед дефолтом. Мы с матерью ездили на «Седьмой километр» мне за шмотками и тетрадями к школе. Мать у меня помешана на диетическом питании и мне захотелось её понервировать. Выпросил у неё деньги. Сказал, что на мороженое, а сам побежал к ближайшему контейнеру, где выпекалась всякая пирожковая гадость, купил там чебурек и начал его есть прямо у матери на глазах. Я еще специально чавкал, жир по бороде растекался. Мать орала на меня: «Выбрось немедленно эту отраву, а иначе у тебя скоро случится заворот кишок! Я не хочу, чтобы тебя забрали в реанимацию! Они готовят чебуреки из чего попало! У них дизентерия в контейнере - крысы по полу бегают, тараканы прямо по прилавку стаями ползают, мух полным полно! Они даже руки не моют с мылом перед тем как жарить котят в тесте!». Я тогда все-таки доел чебурек. Он был вполне съедобен и никакого отравления со мной не случилось, но впредь я решил не рисковать с чебуреками, - рассказывал Вениамин.

- Чебуреки это по-нашему! Шаурма или как ещё говорят щаверма это азиатчина, и я её не люблю. Русские тефтели теперь стали митболами называть – это преступление перед традициями русской кухни и за такое надо бить по морде я считаю! – возмущался Сергеев.

- Солидарен с тобой в этом вопросе! Петруха, так что у тебя интересного на работе?

- В командировку недавно ездил на Дальний Восток. Владивосток, Хабаровск, Сахалин. В милиции там служат одни лентяи и разгильдяи. Беру выборочно дела на проверку, открываю, а там всего две-три страницы написано. Ни опросов свидетелей, ни пояснений. Я сразу влепил кому выговор, а кому и неполное служебное соответствие. Они в ответ: «Обижаешь начальник!» и давай дарить кто банки с чёрной икрой, кто красную рыбу. Мне их пищевые дары не нужны и я сказал, чтобы они прекратили это безобразие.

- А баб не подкладывали? Периферийные менты любят в сауну с девочками ходить, - сказал Небеседин.

- Нет. Девки там ничего так, но дороговато! Проститутки в гостинице хотят пятнадцать тысяч рублей за ночь! Это больше четырехсот долларов!

- За эти деньги в Одессе с путанами можно себе мозоль на одном месте натереть! – сообщил Вениамин.

- Я временно холостой сейчас и конечно хотелось оторваться.

- Что значит «холостой»? Что значит «временно»?

- С бывшей женой уже развелся, с будущей пока еще официально не расписан, - сказал Сергеев.

- Вот это новость! Ну ты даешь! Рассказывай подробнее!

- Бывшая жена надоела до смерти! Отношения уже давно испортились, но как-то терпели друг друга до поры до времени ради сына. Можно вывезти девушку из Тамбова, но нельзя вывезти Тамбов из девушки – мне с ней попросту не о чем поговорить. Она ограниченная до неприличия! Круг общения у нее это её коллега по отделу и её супруг-айтишник. Я всего раз выдержал их компанию – битый час обсуждали кого должны повысить по службе, кто с кем спит, её коллега взахлеб рассказывала про то, как провела отпуск в Турции, а её муж-айтишник грузил какой-то компьютерной фигней, в которой я ничего не понимаю. Я начал деградировать рядом с бывшей женой! У меня депрессия началась – мог не бриться трое суток и не мыться две недели, пил почти что каждый день. Мы, живя под одной крышей, порой месяц вообще не разговаривали – это разве семья?! Спали в разных комнатах, старались не пересекаться на кухне.

- Печальная история, - констатировал Вениамин.

- Но самое страшное, что она стала сына против меня настраивать, когда я подал на развод! Малый начал ко мне настороженно относится – смотрит исподлобья, не просит помочь  с домашним заданием. Я когда понял в чем дело, то обругал её последними словами в присутствии сына чтобы он все слышал. Малый вразумился и теперь у нас с ним все нормально. Эта курва потребовала в суде алименты на ребенка в размере двадцать тысяч рублей! – возмущался Пётр.

- Ничего себе! Двадцать тысяч рублей это гораздо больше, чем средняя зарплата на Украине! – сообщил Небеседин.

- Вот и я о том! Она начала говорить, что ребенок хочет посещать секции, кружки и факультативы всякие. Нашла дурака! Малый только в компьютер таращится и его на улицу не выгнать! Я всё объяснил судье, она приняла мои доводы и присудила алименты в размере двенадцать тысяч рублей.

- Это терпимо. А с квартирой как?

- А никак! Десять лет назад, когда мы только поженились, эту квартиру нам купили мои родители и я немного своих денег доложил. А она до сих пор прописана у своей мамаши в Тамбове. Квартира принадлежит моим родителям и у бывшей жены нет никаких прав на неё. А вообще ей суд пошел на пользу – она от стресса похудела на двадцать килограмм!

- Повезло тебе! Бабы любят нынче оставлять мужиков без крыши над головой.

- Хочу, чтобы потом квартира сыну досталась. Сам я в Екатеринбург перебираюсь к новой жене. В складчину купили двухкомнатную в новострое, дом будет сдан летом.

- Так, а что за новая жена? Где познакомились? Как давно встречались? – спросил Вениамин.

- Прокурор из Екатеринбурга. Познакомились на одном совещании. То я к ней летал, то она ко мне. Снимали номер в гостинице и отдыхали на всю катушку. Так два года продолжалось. Я прикипел к ней душой, мы сошлись характерами и решили, что нам следует узаконить отношения.

- Отраслевые браки в такой сфере как прокуратура это серьёзно! А не думаешь, что тебе будет скучно в Екатеринбурге после Москвы? Провинция все-таки. Или там с уралмашевской ОПГ не соскучишься? – поинтересовался Небеседин.

- Меня там всё устраивает. Я ведь из провинции сам.

- А в Крым не думал перевестись? Новый регион, новые возможности и впечатления.

- Туда не пробиться! В Крым только по блату берут, а у меня нет связей! Я наслышан про то, как в Крыму прокуроры жили при Украине – ездили на «Бентли», открыто носили швейцарские часы по пятьдесят тысяч баксов, взятки брали без стеснений и посредников. В России им не дадут так шиковать иборзеть!

- Так в России у прокуроров хорошая белая зарплата, высокая пенсия и социальные гарантии, люди дорожат своей работой. А в Украине львиная доля прокурорских доходов это левые поборы. Все стремятся поскорее накосить побольше пока их не сняли, чтобы осталось на безбедную старость, - говорил Вениамин.

- Ты мне лучше расскажи, что это за персонаж живет в Крыму по имени Антон Соседин. Читал вчера его статью – дурак дураком, но пафоса в тексте выше крыши! – поинтересовался Сергеев.

- Как мне надоели разговоры о Соседине и сам Антон со своим внутричерепным калом, который он мне постоянно шлёт на электронную почту! Соседин это дегенерат, дебил и неудачник, считающий себя великим писателем земли русской! У него мозг давно уже заплыл жиром и он ничего не соображает! Не читай его статьи – от них моментально тупеешь! – разнервничался Небеседин.

- Да я случайно на его статью наткнулся и дай думаю, прочитаю как оно там сейчас в Крыму. Пробежал глазами по тексту и обомлел от авторской напыщенности и невежественности, - сообщил Пётр.

- Давай лучше по второй выпьем! – предложил Вениамин.

- Давай. Заболтались мы с тобой и отвлеклись от водочки!

- За Крым в составе России! – произнес Небеседин.

- Отличный тост! – согласился Сергеев.

- Я уверен, что Крым выиграет от присоединения к России. Был там два года назад летом – удручающее впечатление. Хамский советский сервис. Везде грязно. Дома обшарпанные. На остановках открыто орудуют карманники. Но больше всего меня поразили троллейбусы шестидесятых годов, курсирующие по маршруту «Ялта – Симферополь». Когда их видишь, то сразу вспоминаются комедии Гайдая. И вот едешь на автобусе с Ялты и постоянно обгоняешь эти старые развалюхи, которым давно пора на металлолом. Россия наверняка поставит в Крым всё самое лучшее, чтобы оставшимся в составе Украины регионам было завидно. Воздух и климат там отличные, так что со временем крымские курорты сравняются по качеству отдыха с лучшими зарубежными здравницами, - сказал Вениамин.

- По крайней мере, по ценам они уже давно обогнали западные курорты! Дешевле в Карловы Вары съездить, чем в Крым! – произнес Петр.

- В этих завышенных ценах была заложена украинская коррупционная составляющая, которая наверняка уменьшится с приходом России.

    Сергеев и Небеседин опустошили поллитровую бутылку водки, выпив еще за Сергея Довлатова, Венедикта Ерофеева и за то, чтобы Одесса оказалась в составе Российской Федерации. После «Чебуречной» они бродили по Чистопрудному бульвару. Сергеев приставал к девушкам с непристойными предложениями, Небеседин сфотографировался  у памятника Абаю Кунанбаеву. Когда Вениамин затемно вернулся в гостиничный номер, то первым делом проверил входящие сообщения. Он ждал, что ему ответит Астафьева, но Арина ничего не написала. Зато ему очередное гневное письмецо прислал Соседин. Наталья из «Сноб.ру» оперативно опубликовала  на сайте интервью с Небесединым и Антон счел своим долгом раскритиковать ответы одессита. Вениамин не стал читать бредни симферопольского шизофреника и, открыв форточку, лег спать. С каждым днем в Москве ему становилось всё интереснее. Столичная жизнь увлекла южанина.


СЕДЬМОЕ МАЯ


- Рота подъём! – Вениамин постучался в дверь гостиничного номера Тимофеева.

- Я в ванной, подожди минутку, сейчас вытрусь и открою, - ответил Вадим.

- Жду.

- Привет, чего ты пришел в такую рань? – открыв дверь, поинтересовался Тимофеев.

- Нам надо ехать в «Российский патриотический союз». У этой организации сходная политическая программа, что и у твоей партии «Русские патриоты». Сегодня у них будут журналисты японской телекомпании – расскажешь узкоглазым популярно о доме профсоюзов, - сообщил Вениамин.

- Отлично! Обсохну, позавтракаю и поедем!

- В девять утра встречаемся на крыльце гостиницы – не опаздывай! Нам ехать целый час.

- Хорошо, я всё успею, - сказал Вадим.

Тимофеев появился вовремя на крыльце гостиницы, и они с Небесединым пошли на метро «ВДНХ» по Звёздному бульвару.

- Так куда мы едем? Я в Москве плохо ориентируюсь. Последний раз был в 1991 году. Нас направили на практику в институте после второго курса, - сказал Вадим.

- Метро «Беговая», улица Поликарпова 27/2, конструкторское бюро имени Сухого.

- Ничего себе! Так может они нам дадут Су-27 во временное пользование? Разбомбим Львов и вернем им обратно!

- Не знаю.

- Нам надо срочно найти оружие! Автоматы, пистолеты, пулеметы, подствольные гранатометы. Время разговоров с фашистами закончилось! Только стрельба на поражение и никакой жалости! – агрессивно произнес Тимофеев.

- Ты что совсем сдурел?! Ты собираешься бегать по Одессе с подствольным гранатомётом?! Много в «Quake» играл, как только персональные компьютеры у нас появились?! – возмущенно спросил Небеседин.

- Они еще не понимают, что натворили второго числа! Они нажили себе больше тысяч кровников, которые будут мстить! У погибших в доме профсоюзов есть жены, братья, родители, которые никогда не смирятся с произошедшим второго мая!

- И что ты предлагаешь?

- Убивать бандерлогов без разбора! Приехали тайком в какое-нибудь село в Тернопольской области, расстреляли автоматными очередями первых попавшихся мужиков и скрылись под покровом ночи! – сказал Вадим.

- Но так ведь могут пострадать ни в чем не повинные люди!

- А меня это не волнует! Нечего было поддерживать государственный переворот!

- Насилие ни к чему хорошему в итоге не приведет, - произнес Небеседин.

- Плевать! В интернете уже есть списки гастролеров, участвовавших в поджоге дома профсоюзов! Будем приезжать в Харьков, Киев и уничтожать этих выродков!

- Ты еще не успокоился после чёрной пятницы, - констатировал Вениамин.

- Я до конца своих дней не успокоюсь после того, что пережил второго мая!

- Надо тебе все-таки прийти в себя и настроиться на мирный лад.

- Я мужчина и я воин! Я не могу сидеть сложа руки, когда заживо сжигают русских! Во мне течет русская кровь. Мой дед был ранен под Курском. Двоюродный брат погиб в Афганистане. Я не боюсь получить роковую пулю сражаясь с врагами! Страшнее смириться с происходящим и ничего не делать, когда убивают твоих друзей! – эмоционально сказал Вадим.

- А о жене ты хоть подумал?!

- Жена мне не указ. Она всегда соглашается со всеми моими решениями и не её дело осуждать мой выбор.

- А с оружием ты умеешь обращаться? – спросил Небеседин.

- У меня такая школа жизни за спиной, что ты себе даже представить не можешь! В девяностых без ствола я на улицу не выходил!

- Так может тебе в войнушку поиграть захотелось? Пейнтбол не пробовал?

- Нет во мне никакого мальчишества! Я хочу поквитаться с обидчиками одесситов! Настала пора платить по счетам!

    Добравшись до «Беговой» и выйдя из метро на поверхность, они заблудились. Небеседин хоть и держал в руках планшет с планом района, но все равно не мог соориентироваться куда идти. Вениамин всегда преодолевал путь от вагона метро до улицы с планшетом в руках. Дело в том, что милиционеры часто проверяют документы в метро, придираясь к иностранным гражданам и в особенности к украинцам. Небеседин понял ментовскую психологию и еще с середины нулевых начал проходить мимо них, делая вид, что читает газету. Настоящий москвич всегда изучает периодику в общественном транспорте. Милиционеры никогда не останавливают в метро людей с газетой, так как думают что это коренные москвичи. Когда газеты отошли на второй план и стали уделом людей возрастом за сорок, то Вениамин стал проходить мимо ментов с планшетом в руках, мимикрируя под продвинутого московского хипстера.

- Кажется, мы не туда пошли, - сказал Небеседин, когда они очутились в тупиковом переулке.

- Я совсем Москву не знаю. Ты Сусанин – ты и веди! – произнес Тимофеев.

- Я перепутал выход из метро, как мне кажется.

- Ищи верный путь. Я тебе в этом вопросе не помощник!

- Постараюсь понять, куда нам следует идти.

   Вениамин огляделся вокруг, посмотрел номера близлежащих девятиэтажек, нашел их на карте и скорректировал маршрут.

- Пошли дворами. Срежем чуток, - сказал Небеседин.

- Дворы все ухоженные. Асфальт гладкий в междворовых проездах. Везде убрано и подметено. Нигде не валяется мусор. Коммунальное хозяйство в Москве на высоте!

- Таджики – народ работящий. Они мне муравьев напоминают. Такие же мелкие и незаметные трудяги. Москва правильно делает, рекрутируя азиатов в дворники.

- Не галичан же им нанимать, в конце концов! Убирать за москалями это позор для украинского патриота! А вот мыть унитазы за европейцами это совсем другое дело! – юморил Тимофеев.

   Они прошли больше километра от «Беговой». Обоих удивляло, что на улицах практически не было машин и пешеходов.

- Настораживает, что тут безлюдный район, - сказал Вениамин.

- Оборонка, секретная территория, доступ строго по пропускам, ничего удивительного.

- Не люблю шастать по промзонам в Одессе – везде грязь непролазная, псы гавкают, сторожа умалишенные. А здесь все ухожено.

- У нас почти все промзоны в упадке, потому что промышленность умерла. В Москве наоборот все развивается, - объяснил Вадим.

    Нужную проходную они не могли найти минуть пять. Наконец они предъявили паспорта угрюмому охраннику, который записал их данные в книгу учета посетителей и выдал им пластиковые пропуска.

- Я бы без тебя никогда не нашел это место! – сказал Тимофеев.

- Да ладно тебе! Когда жизнь заставит, то мигом всё что угодно найдешь!

    Они увидели табличку «Российский патриотический союз».

- Нам сюда, - произнес Вениамин.

- Я уже догадался.

В фойе их уже ждал функционер.

- Одесситы! Храбрецы! Герои! Рад вас видеть!

- Вы конечно зашифрованные ребята – спрятались так, что не найдешь! – сказал Небеседин.

- Полная конспирация! – поддержал его Тимофеев.

- Японцы уже наслышаны от меня о произошедшем в доме профсоюзов. Расскажите им, всё как было, - произнес функционер.

- Пусть в стране восходящего солнца узнают, что творят неонацисты! – сказал Вадим.

- Есть страна восходяшего солнца, а есть страна победившего быдла, - констатировал Вениамин.

- Вы поможете нам с оружием? – спросил Тимофеев.

- У нас общественная организация, а не боевое братство. Увы, но ничем помочь не могу.

- Одессе нужны пушки для восстановления справедливости! – сказал Вадим.

- Я из одесситов только с этим вашим Давыденко знаком, которого арестовали, - сообщил функционер.

- И как он вам? – поинтересовался Тимофеев.

- Скользкий тип. Я когда приезжал в Одессу в декабре он меня пригасил в ресторан. Так вот в ресторане у него было две встречи до меня. Он в конце разговора тихонько смылся, и мне пришлось оплатить всё то, что съели и выпили Давыденко и его собеседники. Я прекрасно понимаю, что он революционер и у него могло не быть с собой денег. Объяснил бы по-человечески, я бы вошел в его положение, а так он поступил очень некрасиво, - рассказал функционер.

- С такими крохоборскими замашками в большой политике делать нечего, - произнес Небеседин.

- Молодой еще просто. С возрастом ума наберется, - сказал Тимофеев.

- Проходите в видеозал. Мы включим на экране фрагменты одесской трагедии, а вы их прокомментируете японцам через переводчика, - сказал функционер.

- Вадик, давай ты один с японцами пообщаешься. Я уже немножко отошел от случившегося и не хочу заново погружаться в эту чернуху, - попросил товарища Вениамин.

- Хорошо, без проблем. Я сам справлюсь, - сказал Вадим.

   Тимофеев вместе с функционером проследовал в видеозал. Небеседин присел на стул в коридоре, достал планшет и стал лазить по интернету. Вадим экспрессивно комментировал видеозаписи, периодически вставляя в свою речь непереводимые на японский матерные тирады. Вениамин лишь на секунду заглянул в видеозал и увидел, как у японского видеооператора потекли по скулам слёзы при виде обгоревших тел в доме профсоюзов. Японец отложил камеру и разрыдался. Переводчица принялась его успокаивать. Тимофеев больше часа общался с японцами, а потом стал отвечать на вопросы пресс-атташе «Российского патриотического союза». Небеседин в это время не скучал, почитывая сайты украинских информагентств.

- Приглашаю вас завтра в четырнадцать часов на торжественное возложение цветов к могиле неизвестного солдата в Александровском саду. Отдадите дань памяти ветеранам вместе с активистами нашего союза, - произнес функционер после того, как Вадим отделался от занудного пресс-атташе.

- Отличная идея! – сказал Вениамин.

- Мы обязательно будем! – поддержал Вадим.

- Цветы и георгиевские ленточки мы вам дадим! Ни о чем заботиться не нужно!

- А где здесь можно перекусить? – спросил Тимофеев.

- Через дорогу на Поликарпова столовая конструкторского бюро. Кормят сносно и цены приемлемые, - ответил функционер.

- Пока патриотам! Завтра увидимся! – сказал Небеседин.

    Они зашли в здание конструкторского бюро, где располагалась столовая и увидели в холле целый магазин с атрибутикой предприятия. Продавались макеты самолетов, чашки, вазы и вымпелы с эмблемой КБ имени Сухого.

- Вот это уровень! Корпоративные сувениры в свободной продаже! Популяризируют производство! Ты где-нибудь видел подобное в Украине на фирмах? – спросил Вадим.

- Нет, - ответил Вениамин.

- Из таких мелочей и состоит великое государство! Знание своей истории, семейные династии на заводах, настоящая гордость за принадлежность к работникам предприятия!

- Я так понимаю, что здесь весь район пропитан патриотизмом! – в шутку сказал Небеседин.

    Тимофеев взял борщ, гречку с котлетой и компот. Вениамин выбрал гороховый суп, вареную картошку с сосиской и чай.

- Борщ кушаешь – так ты у нас латентный хохол! – Небеседин продолжал шутить.

- Я как-то не задумывался о национальной подоплеке обеденных блюд, - сказал Тимофеев.

- Борщ выдает в тебе скрытого бандеровца!

- Ешь свой гороховый суп и не мели чепуху!

- «Ешь суп с грибами и держи язык за зубами!» говорил мне в детстве дед, - сообщил Вениамин.

- Ешь суп из гороха, а иначе будет тебе плохо! – произнес Вадим.

После обеда Небеседин и Тимофеев побрели обратно на «Беговую».

- А как ты вообще попал в политику? – спросил Вениамин.

- Так получилось. Был у меня бизнес небольшой – ларьки с пивом. Поменялся мэр города. Новый захотел с меня взятку в размере сорок тысяч евро, чтобы их не демонтировать. У меня таких денег и в помине не было. Стал обращаться в политические партии и только «Русские патриоты» откликнулись. Судебные тяжбы были длительными, но ларьки все-таки постановили снести. А с партийцами я сдружился и продолжил поддерживать с ними контакты, - рассказал Вадим.

- В депутаты баллотироваться не пробовал?

- Я не умею на людях выступать и хлопотное это дело даже если по партийным спискам избираться. А если одномандатником пробиваться то и подавно.

- Ты сейчас куда поедешь? – спросил Небеседин

- В гостиницу, наверное, а ты куда?

- У меня встреча с редактором кинокомпании. Сам доберешься назад?

- Постараюсь.

- Если что звони мне.

    Вениамин всматривался в лица пассажиров метрополитена. Хватало, конечно, хмурых и насупившихся физиономий, но не было агрессивных рож. Столица как всегда спешила по делам. Водоворот встреч и знакомств всё больше затягивал Небеседина. Он читал внутри вагонов объявления о продаже новостроек и запоминал схему линий подземки. Вениамин старался как можно быстрее адаптироваться к Москве и её скоростному ритму жизни. Он категорически не хотел, чтобы его воспринимали как провинциала, которого в столице готовы облапошить на каждом шагу. Небеседин понимал, что следует равняться на Москву и её наиболее продвинутых обитателей. Надо постараться забыть Одессу с её своеобразным южным менталитетом. Вениамин давно уже находился во внутренней эмиграции и не воспринимал всерьез все одесские тренды. И вот теперь он оказался в эмиграции фактической, которая была стократ любопытнее его причерноморского бытия.

     Небеседин легко нашел «Шоколадницу» на Автозаводской улице, где его ждал Саша Алексеев. Вениамина сразу смутило, что все официантки в заведении были из Таджикистана.

- Ты куда меня пригласил?! Это не «Шоколадница», а душанбинская «Чайхана»! – сказал Небеседин.

- Офис кинокомпании через дорогу и других мест, где можно посидеть и попить чай, поблизости нет, - ответил Саша.

- Все таджикские официантки с георгиевскими ленточками, ходят улыбчивые накануне праздника, а в Одессе нынче убивают за георгиевскую ленточку на груди!

- А я так ни разу и не побывал в Одессе, хотя мне много рассказывали про ваш город.

- И куда же ты ездишь отдыхать?

- В Лондон. Сначала в командировки туда летал, а потом и ради удовольствия начал наведываться.

- В Лондоне моря нет и солнца мало, но зато там нет и украинских неонацистов.

- В Одессу с учетом последних событий я вряд ли поеду в ближайшие годы, - сообщил Алексеев.

- Если есть материальная возможность летать в Лондон, то тебе в Одессе делать нечего. Слишкой убогий сервис, провинциально всё до неприличия.

- Будет и у тебя со временем материальная возможность летать в Лондон, не переживай. Ты парень способный. В нашем деле для успеха нужен конформизм.

- Я понимаю, - произнес Вениамин.

- Все хотят снимать что-нибудь великое как Феллини или Антониони, но рынок диктует свои законы и приходится создавать продукт, востребованный у зрителя. Надо уметь наступать на горло собственным желаниям. Я может тоже в юности мечтал о настоящем творчестве, но приходится заниматься сериалами.

- Я готов начать карьеру сценариста с сериалов, никаких душевный терзаний и угрызений совести по этому поводу. Спрос определяет предложение, - сообщил Небеседин.

- История длится четыре серии. Одна серия сорок пять минут. Главный герой милицейский майор слеплен по образу и подобию комиссара Катани.

- Я смотрел в детстве «Спрут», «Рабыню Изауру», «Просто Марию» и «Богатые тоже плачут», - с улыбкой сказал Вениамин.

- Это хорошо. Первая серия всегда начинается с убийства. У майора есть три версии преступления. Сначала он распутывает две версии, которые оказываются ложными, а потом находит верную и раскрывает преступление.

- Придумаю историю, это не проблема.

- Я работал редактором проекта в пятом и шестом сезонах. Потом ушел, рейтинг упал и меня позвали снова. Сейчас снимают девятый сезон, а ты напишешь для десятого.

- Внесу своё лепту в киноэпос про майора Бакланова! – согласился Небеседин.

- Я Одессу в основном по фильмам знаю, сам понимаешь.

- И какие фильмы тебе больше всего нравятся? «Любимая женщина механика Гаврилова» - мой любимый фильм из снятых в Одессе, - сказал Вениамин.

- «Долгие проводы» Киры Муратовой, - сообщил Алексеев.

- Обожаю этот фильм! Он прекрасен!

- Сценарий к нему написала Наталья Рязанцева.

- Я знаю кто это – первая жена Геннадия Шпаликова. Читал с ней интервью недавно.

- Это мой мастер во ВГИКе, - сказал Саша.

- Тебе повезло!

- Хочешь сегодня вечером пойти к ней в гости вместе со мной? – спросил Алексеев.

- Да ладно?! – удивился Небеседин.

- Я тебе на полном серьёзе говорю, - подтвердил свои слова Саша.

- Конечно хочу! О чём разговор! – радостно выпалил Вениамин.

- Тогда подъезжай в девять вечера на «Алексеевскую». Я буду тебя ждать наверху.

- Хорошо. Алексеев приглашает на «Алексеевскую» - любопытно.

- Тогда до вечера. Я побежал в студию.

- До вечера.

     Окрыленный интересными перспективами на вечер Вениамин достал планшет, открыл личные сообщения и обрадовался вдвойне – наконец-то пришел долгожданный месседж от Астафьевой:

- Веничка, я за городом у папы на дне рождения. Давай встретимся завтра днем?

- Отлично! Завтра спишемся! – ответил ей Небеседин.

    Вениамин вышел навеселе из «Шоколадницы» и решил скоротать время до вечера на Поклонной горе. Он старался свыкнуться с мыслью, что сегодня ему предстоит познакомиться с одной из самых интересных женщин шестидесятых, а завтра он встречается с самой роскошной девушкой современности. Небеседин любил чудаковатые фильмы Киры Муратовой, которые многие не понимали из-за собственной обывательской ограниченности. Он ощущал особый авторский мир режиссера, хотя он в большинстве моментов не был ему близок. Годом ранее Вениамин даже случайно очутился в квартире Киры Георгиевны в начале Успенской улицы. Серая четырехэтажная сталинка, лестница из белого мрамора, дверные таблички с фамилиями и регалиями жильцов. Он помогал забрать вещи знакомым питерским художникам, случайно остановившимся переночевать у Муратовой по приглашению её внука. Вениамин сначала и не подозревал, куда идет и смекнул лишь тогда, когда увидел в прихожей гигантский постер с изображением Ренаты Литвиновой. Потолки в квартире были высокие, около четырех метров. Всё жилище было забито арт-объектами нынешнего мужа Муратовой. Он мастерил нечто сумасбродное из использованных батареек, поломанных гаечных ключей и порванных велосипедных цепей. Обстановка в квартире напоминала давно заброшенный запылившийся склеп, нежели место обитания всемирно известной киноперсоны.

- Женя, а можно я зайду в комнату твоей бабушки и возьму у неё автограф? – спросил Небеседин у внука Киры Георгиевны.

- Она не любят когда её беспокоят!

- Всё понял! Spiderman is having you for dinner tonight! Spiderman is always hungry! – Вениамин вспомнил строчки из песни «The Cure». Интерьер квартиры походил на их старый видеоклип  «Lullaby» и Небеседин сообразил, что если посмеет заглянуть в комнату Муратовой, то она приготовит его тушку на ближайший ужин.

  Небеседин лет в двадцать уяснил для себя, что живя в Одессе надо непременно связать свою жизнь с футболом или кино. Увлекательное занятие, внимание девушек, приличные деньги, в конце концов. Профессиональным футболистом ему стать не удалось, и тогда он переключился на изучение кинематографического искусства. Читал книжки Митты и Макки по сценарному мастерству. Пересматривал классические советские фильмы. Делал для себя пометки в блокноте – подмечал, анализировал, обобщал. Актерская стезя его не прельщала, с техникой он особо не дружил и не помышлял об операторской или  режиссерской карьере, а вот для того, чтобы стать сценаристом у него были необходимые задатки. От школы «Черноморца» в Отраде до одесской киностудии идти всего десять минут неспешным шагом, и он часто курсировал между этими местами. Сначала посмотрит игру на зимнее первенство города, а потом бегом в зал согреваться чайком и смотреть европейское авторское кино. Или во время летнего кинофестиваля послушает лекцию какого-нибудь выжившего из ума мэтра режиссуры, а потом через легкоатлетический стадион «Динамо» вниз по склонам к футбольному полю, где он играл за свою любительскую команду. Он понимал, что столь славные киношные и футбольные традиции есть только в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве и Одессе. Живя в каком-нибудь периферийном Стерлитамаке трудно стать большим футболистом или крупным фильммэйкером.

   Однажды Вениамина пригласили сняться в качестве актёра в полнометражном украинском артхаусном фильме. Небеседину предложили сыграть дерзкого гопника, избивающего ногами главного героя – никчемного и невостребованного рокера, чья известность не простиралась дальше пределов его двора. Денег за съёмку не платили, но Вениамин ради любопытства согласился потратить часик собственного времени на творческий процесс. Он надел старый спортивный костюм с тремя полосками и появился в назначенное время на импровизированной съемочной площадке на уже неоднократно упоминавшемся бульваре Жванецкого. В роли режиссера выступала боязливая московская недотыкомка, выгнанная с первого курса операторского факультета ВГИК за прогулы и бесперспективность. Оператором был молодой венгр, ни слова не понимавший по-русски и общавшийся с недотыкомкой с помощью жестов. Английского ни он, ни она не знали. Средств на качественное оборудование естественно не было, и снимал венгр на цифровой фотоаппарат. Исполнитель главной роли был вдребезги пьян и коряво бренчал нечто отдаленно напоминающее песни группы «Ноль» на расстроенной гитаре с четырьмя струнами. Недотыкомка никогда не видела живьем мужскую драку и весьма абстрактно разъяснила Небеседину как он должен избивать главного героя. Вениамин плевать хотел на её нелепые рекомендации и во время первого дубля засандалил рокеру по харе с такой силой, что выбил у него два передних зуба.

- Что ты делаешь, парень? – спросил его рокер, отхаркиваясь кровью.

- Ненавижу я вас говнарей проклятых! – ответил ему Вениамин.

 Недотыкомка пересмотрела на фотоаппарате видеозапись удара Небеседина и решила, что можно ограничиться и одним дублем. Она попросту побоялась, что рокер не выдержит второго удара Вениамина и потеряет сознание. Недотыкомка целый год монтировала свой шедевр и все-таки позвала Небеседина на официальную премьеру фильма. Пригласительный был на две персоны и Вениамин ради прикола позвал с собой мать. Полтора часа главный герой шатался по улицам и везде его шпыняли, гнобили и посылали куда подальше. Завидев кадр с Вениамином, мать сморщилась. Она еле смогла высидеть пятнадцать минут и вышла из зала с недовольным лицом:

- Вас лечить всех надо! Больные люди! Начитались Пелевиных всяких, насмотрелись разврата и взялись снимать какую-то ахинею! Веня, я не для того тебя родила, чтобы ты скатился до участия в подобном убожестве!

    Недотыкомка, несмотря на полный зрительский провал фильма, все равно осталась довольна своим режиссерским дебютом и напилась прямо в зале вместе с ассистировавшими ей обрыганами. Бюджет ленты составил всего две тысячи долларов. После этого опыта Вениамин навсегда для себя решил, что следует сторониться всех артхаусных деятелей и независимых режиссеров. Инди-тусовка это отбросы художественного общества, невостребованные монстрами коммерческой киноиндустрии. Небеседин хотел славы, самоактуализации, финансовой независимости и внимания прессы, но никак не попоек с разливным винцом в районе Нового рынка. Ему была не интересна локальная известность с пустыми карманами, мешками под глазами и протёртыми до дыр джинсами двадцатилетней давности.

    Он приехал на Поклонную гору и принялся вспоминать, как гулял здесь десять лет назад. Тогда было полным полно роллеров и скейтеров с длинными дредами, косившими под популярного в те времена рэпера Децла. Пацаны катались на досках, набивали синяки, а потом потягивали пивко из банок. Седьмого мая на Поклонной горе молодежи не наблюдалось. Гуляли лишь трио формата «папа, мама, я – вместе дружная семья!». Небеседин присел на лавочку и стал вспоминать свои давнишние визиты в Москву. Как в двухтысячном году он поехал на Горбушку и накупил там видеокассет с мультиками про Бивиса и Баттхеда – в доинтернетную эпоху развлечений было значительно меньше. Как купил тогда красную спартаковскую футболку с номером 9 и фамилией «Титов» на спине. Как часами гулял по усадьбам в Кусково и Царицыно, мысленно переносясь на пару столетий назад, когда там проходили светские рауты и балы для важных особ. Как впервые попал на старый Арбат и сфотографировался с памятником Булату Окуджаве. Как оказался в чаше реконструированных «Лужников» и навсегда полюбил это магическое олимпийское место. Как бросал монетки в миниатюрные фонтаны на Манежной площади. Вениамин чувствовал, что Москва это сердце его Родины. Киев для Небеседина был просто точкой на географической карте, не вызывавшей никаких эмоций. Москва его поражала, удивляла и вдохновляла. Киев радовал лишь несколько первых часов пребывания в нём, а потом нагонял тоску.

     Вениамин воспринимал Россию как страну сытой стабильности, а Украину считал краем нищей неопределенности. Его всегда удивляла тупая и злобная зависть галичан по отношению к русским. Львовяне априори ненавидели русских, но никто и никогда не мог внятно объяснить почему. Русофобия передавалась среди галичан по наследству от отца к сыну. Порой западенцы что-то балакали про коммунистическую диктатуру и красный террор, но это нельзя было воспринимать всерьез. В СССР Львов знали, прежде всего, как место где производят автобусы, и никто из галичан не задумывался, что автомобильный завод построили отнюдь не под руководством Степана Бандеры и Романа Шухевича. Небеседину нравилось бывать во Львове, да только считал он его старинным австро-венгерским местечком, захваченным у поляков украинской деревенщиной.

     Вениамин был огорчен тем фактом, что нельзя было иметь одновременно украинский и российский паспорт. Двойное гражданство мечтали иметь множество украинцев, но законодатели двух стран препятствовали этому желанию. Небеседин давно уже помышлял о том, чтобы сменить гражданство. В российскую армию забирали до двадцати семи лет включительно, и ему нечего было беспокоиться. Его раздражал синий паспорт с трезубцем, и он хотел красный с двуглавым орлом.

    Небеседина воодушевлял простор на Поклонной горе. Он порой чувствовал себя некомфортно в городском пространстве, забитом зданиями и сооружениями. В Одессе нет мемориалов с большой свободной территорией вокруг. Вениамин засиделся и совсем не хотел покидать Поклонную гору, но надо было поторапливаться на «Алексеевскую». Вечерняя Москва внушала ему спокойствие.

      Он добрался до «Алексеевской» в означенный час, но Саши нигде не было. Вениамин набрал его номер, но телефон оказался выключенным. Небеседин решил, что это какое-то недоразумение и не стал расстраиваться. Он принялся бродить по округе. По проспекту Мира мчались сотни машин с включенными фарами. Столичная жизнь кипела, бурлила и била ключом. Никто и не думал засыпать. Вениамин проболтался на улице целый час, пока дождался звонка Алексеева:

- Извини, пожалуйста. У меня телефон сел.

- Видно мы разминулись у метро, - сказал Небеседин.

- Подходи на Звездный бульвар, 30. Встречу тебя внизу.

- Что ж ты раньше не сказал! Я через несколько домов в «Звёздной» живу!

- Так я не знал, - произнес Саша.

- Уже бегу! – сообщил Вениамин и устремился дворами к Звёздному бульвару.

     Он добрался закоулками к искомому дому и заметил Алексеева:

- Вроде Москва и огромный город, а всё рядом.

- Это редкое совпадение.

Они поднялись на четвертый этаж. Хозяйка квартиры ждала их на лестничной клетке.

- Присаживайтесь за стол, молодые люди. Я вас заждалась, - сказала она манерным голосом опытного педагога творческого института.

- Наталья Борисовна, извините за опоздание. У меня села батарея на телефоне и мы с приятелем не могли найти друг друга, - произнес Саша.

- Пустяки, - сказала она.

    Квартира Рязанцевой была забита книгами и картинами. Наверняка многие из них были подарены непосредственно авторами. Вениамин увидел на стене фотопортрет Геннадия Шпаликова, запечатлел его планшетом и немедленно выложил снимок в инстаграм. «Шпаликов крутой» - вскоре прокомментировала фото Арина. Стол был сервирован как положено. Последний раз Вениамин пользовался столь старыми тарелками и вилками еще в детстве у бабушки. Небеседин не решался что-либо сказать, а лишь жевал грибочки и поднимал рюмки с Натальей Борисовной и Алексеевым. Его так заворожила обстановка в квартире, которая судя по всему не менялась с конца шестидесятых когда дом был сдан, что он лишь бессловно посматривал на книжные названия и слушал хозяйку.

- Кира – сложный человек. Мы раньше переписывались активно. В смысле писали бумажные письма. А потом всё как-то сошло на нет. Я человек старомодный, компьютером не пользуюсь. С Кирой было интересно работать, но тяжело. Сценарий «Долгих проводов» мне пришлось переписывать семнадцать раз. Спорили с ней до хрипоты о каждой реплике героев. В Одессе я давненько не была.

- А где вы жили в Одессе? – осмелился спросить Вениамин.

- Сначала я жила у Киры, она мне сделала уголок сценариста, но потом мы поссорились и я ушла от неё. Прямо напротив киностудии было общежитие. Там все киношники останавливались. У меня была своя небольшая комнатка. В соседнем доме жили Тодоровские, и я часто общалась с Петром Ефимовичем. Это был островок диссидентства. Мы были вольнодумцами. Не стеснялись в разговорах критиковать партию. Говорили на запрещённые темы. Однажды Рейн читал мне свои стихи прямо на кухне. С Бродским как-то выпивали.

- А ты знаешь историю о том, как Бродский снимался на одесской киностудии? – Саша спросил у Небеседина.

- Конечно знаю. Его вырядили в униформу офицера гестапо. Тот фильм в итоге так и не вышел на экраны.

- Всё ты знаешь, я смотрю! – констатировал Алексеев.

- Так печально, что молодежь сейчас ничего не читает. Я у своих студентов спрашиваю: «Что вы читаете?». В лучшем случае называют пару неизвестных имён. Мы помню в молодости старались доставать интересные книжки. Выменивали их на импортные вещи. Читали в общежитие по ночам под светом настольной лампы. Давали только на сутки какую-нибудь новинку, и надо было успеть всё прочесть за ночь, - вспоминала Рязанцева.

- А со Шпаликовым чего у вас не сложилось? – Вениамин не побоялся задать личный вопрос.

- Генка пил много. Душа у него болела. Это его и погубило, - ответила Наталья Борисовна.

- А кто тебе еще нравится из сценаристов кроме Шпаликова? – Алексеев обратился к Небеседину.

- Фридрих Горенштейн, черная овца шестидесятничества как его называли некоторые, - сказал Вениамин.

- У тебя отменный вкус! – сообщил Саша.

Алексеев и Наталья Борисовна принялись рассказывать вгиковские истории, но Вениамин их не запомнил. Его убаюкал голос Рязанцевой, и расслабила водочка с грибочками. Небеседин заснул в креслице младенческим сном. Около полуночи застолье закончилось, и Вениамин легко прошел несколько сотен метров от дома Натальи Борисовны до  гостиницы. Он лег в кровать с ощущением счастья, усиливающегося с каждой минутой. Небеседин соприкоснулся с миром кинематографических легенд и был в предвкушении встречи с любимой Ариной.


ВОСЬМОЕ МАЯ


- Вадик, вставай! Хватить спать! Пора просыпаться! – Вениамин постучал в дверь номера Тимофеева.

- Да проснулся я уже, - сказал Вадим, выйдя к Небеседину в коридор.

- Как настроение?

- Получше. Отдохнул немножко.

- Готов выдвигаться в город?

- В принципе да.

- Можно я у тебя свои вещи оставлю? У меня номер оплачен до полудня, а к дяде я планирую перебраться вечерком.

- Оставляй, конечно.

- Кстати интервью с тобой уже появилось на сайте «Российского патриотического союза». Ты солидно смотришься на фото.

- Дай почитать.

- Подожди, сейчас принесу планшет.

   Вениамин притащил свою сумку в номер Тимофеева и дал ему свой портативный компьютер.

- Всё четко написано. Ничего не переврали. Пресс-атташе с виду тормоз тормозом, а своё дело знает, - сказал Вадим, ознакомившись с интервью.

- Я бы тебя не повел в какую-нибудь левую контору, где всё тяп ляп.

     Небеседин и Тимофеев вышли на Звёздный бульвар. Утро было солнечным и неимоверно позитивным.

- Так куда мы направляемся? – спросил Вадим.

- Культурная программа у нас нынче. До четырнадцати часов уйма времени. Поедем в парк Горького. Там Крымскую набережную говорят классно сделали. Оценим своими глазами.

- А может следовало еще интервью устроить или в какую-нибудь политическую организацию поехать? Нам нужно оружие! Еще раз тебе повторяю – нам нужно оружие!

- Хватит болтовни, хватит стрельбы. Оглянись вокруг – мы в одном из самых красивых городов мира. Май, всё цветет, люди радостные. А ты зацикливаешься на негативе! Так нельзя! Мы уже ничего не изменим в Одессе! Там нужны профессиональные военные, а не стрелки-любители вроде тебя! – сказал Вениамин.

- А что мне делать?!

- Жить! Любить! Раз ты выбрался из дома профсоюзов без повреждений, то значит, ты вытащил счастливый лотерейный билет! Тебе радоваться надо каждый день, а не тосковать и обдумывать планы мести! Абстрагируйся от второго мая! Это уже прошлое! Не надо жить позавчерашним днем! Думай о будущем! – Небеседин старался приободрить товарища.

- Да, но я не знаю, что меня ждет по возвращении в Одессу. Кураховская, Давыденко и Акимов улетели назад вчера днем и пока от них нет никаких известий. Вдруг их уже арестовали менты или похитили бойцы из «Правого сектора».

- Вы уже рассказали на «Прямом эфире» всю правду о случившемся в доме профсоюзов – какой смысл вас арестовывать или похищать сейчас?! Где в этом логика?! Был смысл вас нейтрализовать, чтобы вы молчали, но вы ведь уже проговорились! Если с вами что-нибудь произойдет, то это будет лишь подтверждением того, что вы ничего не наврали на программе и пролили свет на обстоятельства трагедии!

- У меня сегодня вечером самолет и я не знаю, как быть! – сказал Тимофеев.

- Решать, конечно, тебе, но я думаю, что ничего страшного с тобой в Одессе не случится. Всех пересажать невозможно! Ментовку в воскресенье штурмовали пять тысяч человек! На митингах было тридцать тысяч! Русских в Одессе большинство!

- Я вот думаю сбежать сразу по приземлении самолета. Не буду выходить как все через аэропорт, а перелезу через забор и убегу через сады.

- С таким же успехом можно пешком идти из Москвы в Одессу, - произнес Вениамин.

- Они наверняка мониторят фамилии регистрирующихся на рейсы.

- Кто они? Что за боязнь мифического врага? Мания преследования? Ты конкретизируй, пожалуйста!

- Да какая разница кто! Они все в одной упряжке – милиция, СБУ, «Правый сектор», нацгвардия, - возмущенно сказал Вадим.

- Такой потрясающий день, а ты опять о плохом! Выкинь все свои страхи из головы! Жизнь продолжается!

   Они добрались до парка Горького. С моста они увидели, как на Крымской набережной проходит митинг в поддержку Донецкой народной республики.

- Ты нарочно меня сюда привел? – спросил Тимофеев.

- Нет. Честное слово, я не знал что здесь митинг, - ответил Вениамин.

Юноши и девушки держали в руках плакаты «США, ответишь за Одессу!», «Киевская хунта – горите в аду!», «Вечная память героям, павшим в неравной борьбе!». Молодежь периодически скандировала: «Но - во - ро - сс – ия!».

- Мы из Одессы! Спасибо вам за поддержку! – Вадим обратился к митингующим.

- Одесса – русский город! – хором ответила ему молодежь.

- А кто организатор митинга? – спросил Тимофеев.

- Вон там в сторонке две женщины,  - ответили ему.

- Пойдем пообщаемся.

    Вадим и Небеседин подошли к организаторам митинга. Две дамочки были им совершенно незнакомы. Одна была тощая в розовом спортивном костюме. Вторая полная в чёрном бесформенном балахоне.

- Вы кто такие? – обратилась к ним тощая.

- Мы из Одессы. Бывали на Куликовом поле. Нас пригласил в Москву канал «Россия», - ответил ей Вениамин.

- Вы из Одессы?! Что вы мне брешете?! Я вас ни разу не видела на Куликовом поле! Вы провокаторы и засланные казачки! – нервозно сказала тощая.

- Я вас тоже, если честно, первый раз в жизни вижу, - сообщил Небеседин.

- Да меня вся Одесса знает! – произнесла тощая, задрав нос вверх и затянувшись сигаретой.

- А мы вас не знаем, - спокойно сказал Тимофеев.

- Моя фамилия Мякинина – неужели ни разу не слышали обо мне?! – сказала тощая, выпуская изо рта кольца табачного дыма.

- Представьте себе, что не слышали, - вежливо ответил ей Вениамин.

- Наберите в интернете мою фамилию и прочитайте про меня! – гордо сказала тощая.

- Да расскажите в двух словах кто вы. Сейчас нам не до чтения статей в интернете, - произнес Вадим.

- Я руководитель одесской областной организации «Русского единства» и председатель кредитного союза «Финансовая инициатива»! – сообщила тощая, притаптывая окурок об асфальт.

- Понятия не имею что это за конторы, и чем они занимаются, - сказал Небеседин.

- И моё лицо вам тоже незнакомо? – в беседу вступила полная.

- Ну может видел когда-то разок, - неуверенно ответил ей Вениамин.

- Я председатель комитета солдатских матерей юга Украины. Я собирала подписи на Куликовом поле! Меня объявили в розыск! За мою голову дают награду! Я вынуждена скрываться! Меня тайком вывезли через Крым! – полная скатывалась в бабскую истерику.

- А я как раз и не поставил подпись под петицией на Куликовом поле, - сообщил Небеседин.

- А как вас зовут? Сообщите ваши настоящие имена и фамилии! – требовательно произнесла тощая.

- ВадимТимофеев, партия «Русские патриоты».

- Вениамин Небеседин, публицист.

- Это значит, вас в Москву телевидение пригласило? – спросила тощая.

- Ага, - ответил Вениамин.

- А вы вообще понимали, что это билет в один конец?! Вас немедленно арестует СБУ как только вы вновь ступите на одесскую землю! – эмоционально сказала тощая.

- Не знаем мы ничего про СБУ. Мы не находимся под следствием или под подпиской о невыезде, - сказал Тимофеев.

- Хаха, у вас еще все впереди! – посмеиваясь, сказала тощая.

- Я собираюсь вечером возвращаться в Одессу, - сообщил Вадим.

- Твоя жена уже морально готова к тому, чтобы носить тебе передачки в тюрьму? – тощая цинично поинтересовалась  у Тимофеева.

- Мне терять нечего. Я был вечером внутри дома профсоюзов, - ответил ей Вадим.

- Я там не была, но была на марше антимайдана на Александровском проспекте. С чего там все началось, скажите мне, пожалуйста? Я хочу удостовериться, что вы действительно из Одессы, - сказала тощая.

- Какой-то отморозок выскочил из-за угла с улицы Жуковского со стороны Преображенской и с криком выстрелил в толпу антимайдановцев из пневматического пистолета, - моментально ответил ей Небеседин.

- Все верно. Видать, вы действительно были там, - констатировала тощая.

- Мы не знаем, что делать дальше и как быть. Повсюду предатели и стукачи. Сегодня такое время, что никому нельзя верить! – заявила полная.

- И кто, по вашему мнению, стукач и предатель? Уточните, пожалуйста, - сказал Вадим.

- Давыденко самые главные предатели! Вы думаете, откуда у них в семье стали появляться машины и дома?! Они брали деньги у майдановцев и намеренно сливали протестное движение! – сообщила полная.

- Я ничего не слышал про то, что у Давыденко появились машины и дома. Их мать выглядит бедной и несчастной женщиной, - сказал Вениамин.

- Они умеют прибедняться лучше любых цыган! – произнесла тощая.

- С каждого митинга себе в карман клали по несколько тысяч долларов! Палаточному лагерю доставались крохи! Почти всё себе забирала семья Давыденко! – вторила ей полная.

- И откуда вас подобная информация, если не секрет? – поинтересовался Тимофеев.

- Из надежных и давно проверенных источников! – ответила ему полная.

- Позвольте тогда узнать, почему Давыденко сейчас сидит в изоляторе СБУ если он, как вы говорите, сотрудничал с майдановцами?! Неувязочка выходит! – сказал Небеседин.

- Это специально сделано для отвода глаз! Лучше сидеть в изоляторе СБУ, чем в горящем доме профсоюзов! – сказала полная.

- И что вы намерены предпринимать дальше? – спросил Вадим.

- В Украину мы точно не вернемся. Это исключено. Будем пытаться помогать оставшимся в Одессе антимайдановцам, - сообщила тощая.

- Вы не знаете где в Москве можно достать оружие? Сейчас легко переправить стволы через Луганскую область, - сказал Тимофеев.

- Еще чего захотели! Если б я знала все равно бы вам не сказала! Такое не сообщают незнакомым людям! – произнесла тощая.

- Вадик, пошли отсюда. Я не вижу смысла продолжать этот разговор. Мы явно не находим общий язык и у нас выходит беспредметная трепотня, - сказал Вениамин.

- Пойдем тогда. Счастливо оставаться! – Вадим обратился к дамочкам.

- Гуляйте-гуляйте, звезды телеэкрана! Как говориться «Перед смертью не надышишься!», - со злорадством произнесла тощая.

- Ох и не нравятся мне ваши лица! – сказала полная.

     Небеседин и Тимофеев шли по реконструированной Крымской набережной в направлении Кремля. Вениамин был раскован. Вадим был наоборот сосредоточен.

- А неплохо они сделали набережную! Велодорожки, скамейки новые, магазинчики со всякой хипстерской ерундятиной, за клумбами следят, - сказал Небеседин.

- Да ничё так, - вяло согласился Тимофеев.

- Чего ты такой кислый?! Мне надоел твой пессимизм! Мы находимся в центре Москвы, кругом красотень, солнышко светит, а ты до сих пор понурый! Вадик, в конце концов, что с тобой такое?

- Мне не понравились эти чудачки.

- Мне они тоже не понравились и что теперь?!

- Как ты думаешь, она правду сказала, когда говорила, что СБУ нас немедленно арестует, как только мы вернемся в Одессу?

- Да она в полном неадеквате, ты что! Я её не воспринимаю всерьез! Дамочка явно не в себе! – сказал Небеседин.

- Кредитный союз, председателем которого она представилась, кажется, лопнул, если мне не изменяет память.

- Не знаю как насчёт кредитного союза, но судя по вульгарному акценту и хамским манерам она точно из Одессы!

- Да, голосок у неё наш.

- Выбрось немедленно из головы этих двух дур! Хватит зацикливаться на болтовне двух чудачек, которых мы сегодня видели в первый, и надеюсь в последний раз в жизни! – уверенно произнес Вениамин.

- Но я так и не решил, лететь мне сегодня вечером или нет.

- У тебя есть какие-нибудь другие варианты?

- Нет.

- Тогда лети! Ты главное не забудь с собой икону, которую ты засунул себе под бронежилет в доме профсоюзов. Я уверен, что с тобой все будет в порядке, если ты возьмёшь её с собой.

- Икона и сейчас при мне, - сказал Тимофеев и постучал костяшками пальцев себе по животу.

- Ты хоть знаешь что это за здание? – спросил Небеседин, показав товарищу на конструктивистский жилой дом.

- Понятия не имею.

- Это дом на набережной. Ты разве не читал одноименный роман Трифонова?

- Я вообще ничего не читаю!

- Знаменитый дом. Почти все первые жильцы были репрессированы в конце тридцатых.

- У нас сейчас в Одессе ситуация похуже, чем в тридцать седьмом году! – эмоционально произнёс Вадим.

- Ну разве что черные воронки еще по городу не ездят.

- Скоро будут, не переживай!

- Короче давай сменим тему. Я порядком устал от обсуждения событий, произошедших в пятницу. Завтра большой праздник и я хочу отметить его как полагается. Сегодня у меня встреча с девушкой, которую люблю и я не собираюсь её грузить своими проблемами. Надо, кстати, ей сообщение отправить. Она не знает мой московский номер телефона.

- У тебя в Москве есть подружка?! – удивленно спросил Тимофеев.

- Да.

- Красивая?

- Обалденная!

Они прошли Большой Каменный мост, Кремлёвскую набережную, Васильевский спуск, Храм Василия Блаженного и очутились на Красной площади.

- Всех вожаков майдана со временем казнят на Лобном месте! – сказал Вадим.

- Это будет слишком большой честью для них! – не согласился с ним Небеседин.

Прогулки по Красной площади были запрещены. Все было огорожено. Площадь готовили к завтрашнему параду, и одесситы направились к Александровскому саду через ГУМ.

- Посмотри по сторонам – на витринах лучшие бренды мира! Самые крутые торговые марки представлены в ГУМе! Любой майдановец увидь сейчас это изобилие своими глазами, немедленно бы попросил в России политическое убежище! – сказал Вениамин.

- Это тебе не «Седьмой километр»!

- Еще бы!

- Никаких турецких и китайских подделок!

- Пойдем к фонтану и кинем в него монетки по традиции, чтобы еще раз сюда вернуться, - предложил Небеседин.

- А если целую жменю монет высыпать в фонтан, тогда неоднократно будешь возвращаться в Москву?!

- Вот этого я не знаю!

- А монеты надо бросать украинские или российские? – спросил Тимофеев.

- Да без разницы.

Они нашли в карманах копейки и бросили их в фонтан. Вениамин отправил Астафьевой сообщением «вконтакте» свой номер телефона.

- Молодые люди, попробуйте новые ароматы от «Givenchy», - обратилась к ним худощавая кучерявая девушка и протянула тонкие полоски из белой бумаги, пропитанные духами.

- С удовольствием! – ответил ей Вадим и взял тонкую полоску.

- Пахнет весной, - сообщил Вениамин, понюхав тонкую полоску.

- Купите жене в подарок, - сказала девушка.

- Я холост, - с улыбкой ответил ей Небеседин.

- Моя жена не пользуется духами, - произнес Тимофеев.

- Вероятно она не нашла свой аромат, - сказала худощавая кучеряшка.

- Девушка, а можно я с вами сфотографируюсь на память? – спросил Вадим.

- Да пожалуйста, - ответила она.

- Веня, сними нас!

Небеседин достал планшет и щелкнул их в обнимку.

- Потом пришлешь мне фотографии, - сказал Тимофеев.

- Может мне сразу послать их твоей жене? – в шутку спросил Вениамин.

- Не стоит!

«Российский патриотический союз» назначил сбор у подножия памятника маршалу Жукову. Одесситы появились одними из первых.

- Молодцы, что пришли! – поприветствовал их функционер.

- Для нас большая честь участвовать в возложении цветов к могиле Неизвестного солдата! – сообщил Вадим.

- Чувствуется праздничная атмосфера. Вся Москва в ожидании парада. Георгиевские ленточки повсюду, - сказал Небеседин.

- Каждый год мы чтим память тех, кто не вернулся с фронта и пал в битве с фашистскими захватчиками. Ветеранов становится всё меньше и тем ценнее их воспоминания о тех героических днях. Наш союз оказывает старикам адресную помощь – помогаем с медикаментами, присылаем волонтёров для помощи в уборке квартир. Мы обязаны ветеранам за наше мирное настоящее без войн и массовых человеческих жертв, - рассказывал функционер.

- Хорошим делом занимаетесь, - произнес Вениамин.

- Так и надо! – поддержал его Тимофеев.

У Небеседина зазвонил телефон. На дисплее высвечивался незнакомый номер.

- Алло, это Веня.

- Привет, это Арина.

- Да дорогая! Рад тебя слышать! Какие планы на день? Где и когда мы встретимся?

- Я сейчас в консульстве получаю визу. Освобожусь через часок. Ты где хочешь пересечься?

- Серебряный бор конечно!

- Тогда езжай до «Полежаевской», а там садись на троллейбус или маршрутку. Жди меня у танка возле троллейбусного круга. Его легко найти.

 - Хорошо!

Функционер вручил одесситам по две красные гвоздики и по одной георгиевской ленточке.

- С нами всегда на возложении цветов бывает кто-нибудь из иногородних. В прошлом году были севастопольцы, а в этом – вы.

- Надеюсь, что вскоре после возложения цветов мы с вами как и севастопольцы вновь станем соотечественниками, - сказал Вадим.

Церемония проходила очень медленно. Всех проходящих в Александровский сад тщательно осматривали милиционеры и заставляли пройти сквозь металлоискатель. Цветы возлагали по строгой заранее спланированной очередности. Сначала Русская православная церковь, потом коммунистическая партия, затем детдомовцы из регионов и лишь в самом конце шел черед патриотических сил. Вениамин рисковал опоздать на встречу с Астафьевой.

- Вадик слушай – я пойду отсюда. Церемония затянулась. Мне пора на свидание. Возьми цветы и возложи их за меня.

- Твоё право.

- Дождись меня вечером в номере – мне ведь надо сумку забрать.

- Я отсюда сразу в гостиницу.

- Отлично!

  Небеседин добрался до «Полежаевской» и сообразил, что надо перекусить. Он в первом попавшемся магазинчике купил булочку с йогуртом и спешно съел их, сидя на остановке. Вениамин полагал, что в троллейбусе надо рассчитываться за проезд с кондуктором как это было в последнее время в Одессе, и он неприятно удивился, наткнувшись на турникет возле водительского отсека. Ему пришлось выйти, купить билет на две поездки в ларьке и дождаться следующего троллейбуса до Серебряного бора.

    Он добрался до конечной остановки за пятнадцать минут и присел на скамейку возле танка Т-34. Пятилетний малыш пытался залезть на танк, и это не нравилось его отцу.

- Слезь немедленно, кому говорят! Ты ведь или упадешь или весь перепачкаешься! По-другому у тебя не бывает!

Двадцатиминутное опоздание Арины было сущим пустяком. После того, как Вениамин прождал её семь часов перед тем как признаться в любви, ему уже нечего было бояться. Она шла легкой походкой. Её лицо было веселым и беззаботным. Они обнялись и поцеловались в щёчку.

- Ты восхитительна!

- Спасибо! Давно ждешь?

- Нет. Тебя я готов ждать сколько угодно!

- Как поживаешь?

- Рад, что свалил из Одессы. Постепенно прихожу в себя после пятницы.

- Я не ожидала, что такое может произойти у вас.

- Вот поэтому я и написал тебе, чтобы ты даже и не думала сейчас о приезде в Одессу.

-  До сих пор не могу поверить в случившееся.

- Увы. А ты тут как?

- Как всегда хорошо. Учусь кататься на лонгборде. Вечером с девочками в клубе была.

- Стыдно признаться, но я не знаю что такое лонгборд, - сообщил Небеседин.

- Это скейт, только он длиннее обычного.

- А гастроли как?

- Сочи посетила – дороговато там. В Северодвинске была. Выхожу из номера в гостинице, а там прямо в коридоре бандитские разборки. Пистолетами угрожают, матерятся. Я заперлась у себя в номере, звоню организатору концерта, а он как назло не берёт трубку. Испугалась сильно.

- Ну прям как у нас в Украине! Слушай – в Серебряном бору офигенно! Это самое потрясное место в Москве! Тишина, зелень. Помню, год назад в мае я был в Харькове, там есть классный парк Горького, его привели в порядок. Сидел на лавочке, переписывался с тобой и мечтал, что мы будем вместе гулять по какому-нибудь парку в средней полосе. И вот моя мечта осуществилась!

- Я обожаю Серебрик! Он меня вдохновляет на творчество. Могу здесь часами ходить и оставаться наедине с мыслями.

- И какие у тебя сейчас мысли? – спросил Вениамин.

- Визу вот получаю. Собираюсь в Европу – Прага, Берлин, Париж. Затем еду в Италию записывать альбом.

- Вот это новость! Я не могу забыть, как ты мне пела, когда мы летом шли вместе в центр с пляжа в Отраде. Так что за альбом?

- Парень один попросил написать стихотворение, хотел таким образом сделать предложение своей девушке. Я сказала, что за это не могу взять с него деньги. Тогда он предложил меня отблагодарить помощью в записи альбома. У него студия в Италии.

- Правильно поступила – за такое некрасиво брать деньги.

Они присели на скамейку возле озерца и сделали совместное селфи на планшет Вениамина.

- Надо пополнять наш семейный фотоальбом, - сказал он

- Да ладно тебе.

- Я всё для себя уже решил – хочу идти с тобой вместе по жизни.

- Я знаю, что ты меня любишь, - произнесла она.

- Андрей Платонов как-то написал, что его поразили в жизни три вещи – дальняя дорога в скромном русском поле, ветер и любовь. Так вот все эти вещи я нашел в тебе. Ты самый необыкновенный человек, которого я когда-либо встречал и я хочу с тобой связать свою жизнь.

- Да влюбишься ты еще в кого-нибудь, не переживай! – сказала Арина.

- Не влюблюсь я уже больше ни в кого! Мне двадцать девять, тебе двадцать шесть – пора подумать о будущем! Не будешь же ты всю жизнь шататься по хипстерским тусовкам!

- Не буду, согласна, но мне и так пока хорошо живется.

- Вчера вечером я побывал в гостях у Натальи Рязанцевой, первой жены Геннадия Шпаликова и сделал для себя один очень важный вывод – жениться надо на той, с кем хочешь встретить старость.

- Правильно мыслишь, - согласилась Астафьева.

- Она и в свои семьдесят пять интересная. Женская красота с возрастом блекнет,  а вот человеческие качества сохраняются получше.

- Отчаянный ты парень, Веня.

- Есть такое.

- Идеалист.

- Может быть.

- Не может быть, а точно!

- И я не собираюсь просто говорить тебе красивые слова. Я мужик, в конце концов. Мне в Москве уже предлагают сериалы писать. Платят нормально. Я остаюсь в России и буду выбиваться в люди!

- Я верю в тебя! – сказала Арина.

- Я знаю об этом!

- Какие у тебя планы на завтра?

- Еще не думала.

- Если ты согласна идти со мной вместе по жизни, то пошли завтра на парад Победы! Или после парада погуляем по праздничному центру! – сказал Небеседин.

- Заманчивое предложение, я подумаю.

- Тут нечего думать – надо идти поближе к Красной площади, взявшись за руки!

- Посмотрю по обстоятельствам, - кокетливо произнесла Астафьева.

     Они гуляли по безлюдному Серебряному бору. Арина делилась наболевшим.

- Морда подлец! Нагло допечатал тираж моей книжки и не признается в этом! Мне девочки на концерте принесли подделку, и пришлось выяснять, кто к этому причастен. Хорош гусь – заработал на моих стихах денег и свалил отдыхать в Тайланд вместе с подругой!

- Паразитировать на поэте это так низко.

- У меня котик умер и это сблизило нас с сестрой. Он долго болел, мы возили его в ветеринарную клинику, не жалели средств на лечение, но это не помогло. Я так скучаю по нему.

- Я не люблю домашних животных, но ради тебя соглашусь жить под одной крышей даже с сен-бернаром! – сказал Вениамин.

- Сфоткай меня на мостике! – Арина протянула ему айфон, прислонилась к парапету и сделала выражение лица, присущее роковой даме.

- Готово.

- Ты только не думай, что я такая тупая – это всё для девочек! Они у меня преобладают среди подписчиков в инстаграме.

- Я все прекрасно понимаю и знаю, что ты самая лучшая!

- Пошли на остановку, мне пора на встречу с подружкой. Давно с ней не виделись, она только утром из Нью-Йорка прилетела.

- Пошли.

    Они сели в пустую маршрутку. Вениамин сразу при входе заплатил за двоих.

- Мне выходить через три остановки. Сам доберешься с Полежика? – спросила Астафьева.

- Конечно. Мы договорились насчёт завтра?

- Договорились, но я тебе ничего не обещаю. Без обид?

- Без обид.

Они крепко обнялись, и Арина вышла на своей остановке. Небеседин за час добрался от Серебряного бора до «Звёздной».

- Вижу, ты пребываешь в отличном настроении, - сказал ему Тимофеев.

- У меня всё замечательно.

- Так расскажи что у тебя за подружка. Как всё прошло?

- Смотри, - Вениамин достал планшет и включил ролик, на котором Астафьева декламирует одно из своих стихотворений.

- Потрясающая! Тебе повезло, брат! – сказал Вадим, посмотрев ролик.

- Я знаю! – согласился Небеседин.

- В общем, так: если я завтра днем тебе не отзвонюсь, то это значит, что меня арестовали или похитили. А если наберу, то тогда со мной всё в порядке!

- Хорошо, буду ждать твоего звонка!

     Вениамин забрал свои вещи из номера Тимофеева и поехал на «Выхино» к своему дяде Георгию. Дядя был типичным холостяком возрастом за пятьдесят, коротавшим вечера за просмотром ток-шоу «Давай поженимся». Сам он никогда не был женат – его мать опасалась, что Георгия специально охомутает какая-нибудь провинциалка, желающая получить столичную прописку и поэтому специально настраивала его против всех женщин. Мать Георгия умерла, и он остался один одинёшенек. Георгий работал на электромеханическом заводе, и целый день паял всякие микросхемы. Возле заводской проходной была большая помойка, на которой Георгий выискивал выигрышные акционные крышечки из под пивных бутылок и прохладительных напитков. За свою холостяцкую жизнь он, таким образом, собрал немыслимое количество призов, которыми была заставлена вся его двухкомнатная квартира. Почти весь его гардероб состоял из шорт, футболок и толстовок с логотипами «Pepsi», «Coca-Cola» и «Клинское». Георгий увлекался  рыбалкой, и весь отпуск проводил в Рязанской области, где своей сетью ловил всякую речную мелочь. Почти вся его книжная полка была заставлена рыболовецкими справочниками и охотничьими энциклопедиями.

- Вот я и приехал жить к тебе, - с порога заявил Небеседин.

- Проходи, я тебе уже сосиски с картошкой приготовил на ужин.

- Мать моя не звонила сегодня?

- Нет, она только вчера сообщила, что ты переберешься ко мне.

Вениамин заглянул в комнаты и увидел, что они доверху заставлены картонными коробками. Тактичный Небеседин не решился открыть их. Он поинтересовался содержимым коробок у дяди.

- А что это за коробки, которыми вся квартира забита?

- А это твоя мама приволокла ко мне библиотеку вашего деда, - равнодушно сообщил Георгий.

Вениамину стало не по себе от подобного ответа. Он долго не знал что сказать, провел минуты три в раздумьях и позвонил с мобильного матери:

- Если ты считаешь, что я когда-нибудь притащу всю эту макулатуру в Одессу, то ты глубоко ошибаешься! Я тебе грузчиком не нанимался! Завтра же выкину этот хлам в ближайшую мусорку!

- Но там ведь Пушкин, Чехов…

- Плюшкин! А ты задумывалась о том, кто это всё будет читать? Для кого эти книги? Для моих еще не родившихся детей?! Думаю, что когда они появятся на свет и подрастут, то к тому времени бумажные книги совсем потеряют актуальность и им будет не интересна эта классика, которой и так пичкают донельзя в русских школах!

- Ты невыносимый, - сказала мать Небеседину.

- Весь в тебя!

Вениамин поужинал и сел на диван рядом с дядей, смотревшим вечерние новости. Небеседин заметил на диване стопку женских юбок и удивился.

- А юбки тебе зачем? – спросил Вениамин у дяди.

- Халява! По сто рублей штука! Сегодня попал на распродажу возле «ВДНХ» и целых десять юбок прикупил – в хозяйстве всё пригодится! – ответил Георгий.

Небеседин, едва сдерживая смех, вышел из комнаты и заперся в ванной. Его распирало от того факта, что возрастной холостяк накупил десяток женских юбок для того, чтобы они просто валялись по квартире. Вениамин умылся, почистил зубы и лег спать. Завтра его ожидал самый важный  и волнительный день в жизни.


ДЕВЯТОЕ МАЯ


    Небеседин проснулся от позывных «Радио России». Приёмник на кухне у Георгия работал круглосуточно. Вениамин радио не жаловал, но уже не мог без него представить квартиру дяди. Приёмник создавал иллюзию человеческого присутствия в месте проживания возрастного бобыля. Комната, в которой спал Небеседин, была наполнена рассветным солнцем. Даже картонные коробки с книгами, заполнившие почти всё пространство комнаты, не раздражали его тем праздничным майским утром. Вениамин принял душ, выпил чашку черного чая с тульским пряником и отправился к станции метро «Выхино». Он прекрасно понимал, что парад Победы вызовет огромный ажиотаж и следует приехать пораньше, чтобы занять место с хорошим обзором. Таджикские дворники в оранжевых безрукавках заканчивали подметать тротуары спального района. В тот момент каждый азиатский гастарбайтер был Небеседину роднее и ближе, чем любой украинский патриот в вышиванке. Рухнул миф о братстве славянских народов. Теперь братство определялось отношением к России и Великой отечественной войне. Ходишь с георгиевской ленточкой – свой человек. Поносишь русских и веришь в то, что США выиграли Вторую мировую – ты чужак.

    Вениамин привык к тому, что «Выхино» - конечная станция, на которой можно спокойно занять сидячее место в вагоне, но таганско-краснопресненская линия уже вышла за пределы МКАД и обзавелась двумя новыми станциями – «Лермонтовский проспект» и «Жулебино». Сидячих мест в вагоне уже не было и Небеседину пришлось ехать стоя. По вдохновлённым лицам большинства пассажиров было понятно, что они тоже едут в центр столицы, чтобы увидеть парад Победы. Вениамин вышел на станции «Китай-город», но у эскалатора действовал строгий пропускной режим. Милиционеры пускали на эскалатор только тех, у кого были пригласительные билеты на Красную площадь. Остальных отправляли восвояси. Небеседину пришлось доехать до «Кузнецкого моста» и лишь там он смог выйти на поверхность.

    Он сразу наткнулся на аутентичную фронтовую полуторку. На борту грузовика красовалась надпись «Мир помнит 09 мая 1945 года». Мальчишки хотели пробраться в кабину водителя, но она была закрыта. Вениамин достал планшет и по привычке принялся лазить в интернете. У него оставалось еще много предложений о встречах, но он решил, что в торжественный день он хочет увидеться только с Ариной. В почте были свежие послания от окончательно спятившего Антона Соседина. В фэйсбуке одесские трепачи обсуждали новое красное платье Валерии Милашкиной. Берл Херснимский продолжал штамповать рифмованную сионистскую пошлость. Архангельский с бодуна заявил, что музей-усадьба «Архангельское» должна быть передана ему в собственность по наследству. Франц Искевич как всегда лепил материалы из клише вроде «склонили чашу весов в свою пользу». Новостные сайты размещали сводки из Луганска и Донецка. Но всё это совсем не волновало Небеседина. Он думал только об Астафьевой и победе над фашизмом.

     На Красную площадь было невозможно попасть. Всё было огорожено. Повсюду милицейские кордоны. Вениамин не привык к специфике ментовского государства с постоянными проверками документов и досмотрами личных вещей. В Украине милиция более халатно выполняет свои обязанности, нежели их российские коллеги. Но он понимал, что лучше ментовское государство, чем бесполезная милиция, не способная защитить своих граждан. После трагедии в доме профсоюзов он был согласен хоть каждый день подвергаться допросам в милиции, лишь бы это только помогло в борьбе с неонацизмом. Украине не хватало жесткого ментовского контроля. Украинцы перестали уважать и бояться милицию, что повлекло за собой сотни человеческих жертв.

   Он направился к памятнику Пушкину по Большой Дмитровке и прошел мимо здания Генеральной прокуратуры, где трудился его товарищ Пётр Сергеев. Переулки, ведущие к Тверской улице, были под милицейским оцеплением. Народу было не протолкнуться. Разве что на голову поэту не сели. Все хотели рассмотреть боевую технику, участвующую в параде. Десяток студентов забрались на крышу биотуалета, не рассчитанную на столь большую нагрузку и один из парней провалился прямо в толчок под смех приятелей. Вениамин долго выискивал хорошую точку для обзора и таки нашёл её. Выручила одесская смекалка. На лестнице, ведущей в подземный переход, была дорожка для инвалидных колясок, оборудованная перилами. Он встал на перила, и ему теперь отлично была видна Тверская. Отцы носили малышню на гаргошах. Женщины снимали происходящее на камеры мобильных телефонов. Из окон сталинок выглядывали едва проснувшиеся жильцы. У одного из них в руках был Георгиевский флаг.

    Парад начался. Взревели моторы бронетранспортёров. Зашевелились гусеницы танков. Покатили по Тверской пушки и зенитные установки. Повсюду слышались восторженные возгласы зрителей. Русский народ был единым в тот момент всеобщей национальной гордости. Глаза собравшихся на Тверской сияли радостью весны и счастьем за мир на родной земле. У Небеседина зазвонил телефон. Номер был украинским, но неизвестным ему.

- Это Вениамин.

- Здарова, это Тимофеев.

- Рад слышать! Ты в Одессе? Все в порядке?

- В Одессе. Долетел без происшествий. Пока на свободе. В городе полно нацистских карателей. Борман оказывается жив и сбежал в Приднестровье. Туда кстати слинял и мент Карабаджак.

- Что значит «пока на свободе»?! Тебя никто не посмеет арестовать! Успокойся уже наконец!

- Время неспокойное нынче.

- Береги себя, - сказал Небеседин.

- Надеюсь, что мы еще встретимся когда-нибудь.

- Я тоже на это надеюсь!

- С праздником победы тебя!

- И тебя с праздником!

- Победа будет за нами!

- Непременно!

Небеседин дождался того момента, когда вся техника проедет мимо памятника курчавому классику и решил пробираться на Триумфальную площадь, чтобы увидеть там момент возврата колонны. Он пошел по Малой Дмитровке и через Садовое кольцо попал на Маяковку. К парапету было не пробиться, но Вениамин опять схитрил. Он зашел в расположенное на углу кафе, встал на высокий подоконник и увидел площадь поверх голов зевак. Вениамин прождал колонну около получаса. Он достал планшет и принялся фотографировать проезжающие мимо него военные «Уралы» и «Камазы». Детвора ликовала при виде боевой техники. Наверняка в те секунды многие мальчишки захотели в будущем стать военными и защищать Родину от вражеских нападок. Охранник в кафе сделал замечание Небеседину. Мол, слезьте с подоконника. Не стоит на него вставать в уличной обуви. Тогда Вениамин снял кроссовки и встал на подоконник в носках. Претензий у охранника больше не было.

   Колонна проехала и следом за ней появились поливальные машины. Улицы спешно приводили в порядок после проезда тяжелой военной техники. Небеседин решился набрать Арину. Она как раз любила просыпаться около полудня. Вениамин вместо любимой услышал лишь сухое послание от оператора: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Тогда он позвонил Бондарю.

- Здравствуй дорогой Владислав Владиславович! С праздником победы тебя! Как сам?

- Тебя тоже с праздником победы, дорогой Веня! Я сейчас с семьей в Белгород-Днестровском как раз в том ресторане, где мы на первомай сидели втроём вместе с Лёхой. Малый хочет в лимане искупаться, но вода еще холодная для него. Жена доцю убаюкивает. После обеда собираемся с Васей уху варить.

- А где, кстати, сейчас Лёха? Тоже в Белгород-Днестровский приехал к родителям?

- Нет, он к жене в Киев поехал. Решили помириться.

- Видишь, как все обернулось? Помнишь, как ты первого числа спросил, что мы будем делать девятого мая? Судьба нас всех разбросала по разным городам, а меня вообще в другую страну занесло! – сказал Небеседин.

- Конечно, я не мог предположить, что все так выйдет, но я ведь тогда сказал, что всё будет хорошо. Что там твоя любовь?

- Становимся ближе друг к другу.

- Веня, я тебе еще раз повторяю, что всё будет хорошо! Ты меня понял?

- Понял.

- Вот и имей себе в виду и не вешай нос!

- Слушаюсь, Владислав Владиславович!

- Не скучай там!

- В Москве не соскучишься! Звони если что.

- Ок, на связи.

Затем Вениамин решил набрать Шумкова.

- Лёха здарова! С днем победы тебя! Я только что позвонил Владу и он мне сказал, что ты в Киеве. Миритесь с супругой?

- С днем великой победы над фашизмом! Помирились уже, слава Богу! Она все-таки поняла, что семья это важнее, чем политика. Теща совсем майданутая, никак не можем найти общий язык. С ней не о чем разговаривать. Село селом!

- Не суждено нам в этом году отпраздновать девятое мая втроём вместе с Владом, но наверняка еще выпьем в будущем за подвиг наших дедов! – сказал Небеседин.

- Обязательно выпьем!

- Будь осторожен в Киеве – там ведь полно бандеровских отморозков!

-  Я к Майдану Незалежности ближе, чем на два километра не подхожу! – сообщил Шумков.

- Пока! С тебя бутылка, как только станешь счастливым папашей!

- Выставлюсь!

После этого Вениамин еще раз набрал Астафьеву, но вновь услышал лишь мантру «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Он начал немного волноваться и думать о том, что Арина решила его проигнорировать. Вениамин побрел по Садовому кольцу в сторону Арбата. Улицу еще не открыли после парада для свободного движения транспорта и по проезжей части спокойно катались велосипедисты. Он сел на скамью напротив памятника Иосифу Бродскому и произнес вслух:

- Бедный Йося! Ты, наверное, уже тысячу раз в гробу перевернулся, когда узнал, что в конкурсе подражателей твоему творчеству победил Берл Херснимский!

Вениамин обращал внимание на все мемориальные доски, которыми изобилуют дома на Садовом кольце. Ему было интересно кто из знаменитых актёров или ученых проживал в месте, возле которого он сейчас проходил мимо.

    Небеседин свернул на Старый Арбат и сразу вспомнил строчки Окуджавы «Ах Арбат, мой Арбат, ты моя религия…». Он снова позвонил Арине, но её телефон был по-прежнему выключен. Вениамин начал раздумывать о том, почему она отгородилась от мира в праздничный день – «вконтакте» её не было онлайн. Вдруг пересидела в клубе с подружкой и заночевала непонятно где. Или катается на лонгборде в обществе хипстеров. Или поехала на рынок покупать себе нового котика взамен умершего. Небеседин заволновался.

    На Арбате как всегда было шумно и весело. Хитрые торгаши пытались впарить иностранным туристам матрёшки, солдатские шапки и валенки. Возле стены плача Цоя безголосые лабухи пели песни «Кино» и парень в черной майке приставал к прохожим с просьбой материально помочь бедным музыкантам. Уличные танцоры, расстелившие на тротуаре квадрат из линоулема, соревновались в брейке и хип-хопе. Вениамин поймал себя на мысли, что Старый Арбат не меняется с годами, оставаясь всё время милым местом, где уживаются маргиналы и коммерсанты. Небеседин пообедал двумя блинчиками с шоколадом и запил их смородиновым морсом. Жара стояла под тридцать градусов, и с полным желудком ходить было бы тяжеловато. Поэтому он ограничился легкой перекуской.

   Он посмотрел в интернете фотоотчёт о том, как одесские патриоты не побоялись провокаций неонацистов и возложили цветы к вечному огню в парке Шевченко. Он мысленно перенёсся в Одессу и почтил память всех жертв фашизма. Вениамин улыбнулся, когда увидел снимок, на котором Кураховская воинственно размахивала кулаком и что-то произносила в мегафон. «Мисс баррикада» не струсила и не стала отсиживаться в засаде, а это верный признак того, что русская Одесса не собирается сдаваться. Небеседин прочитал новость о том, что депутат-коммунист Акимов уехал в Крым восстанавливать здоровье. Вениамин решил, что в сложившейся ситуации он поступил абсолютно верно. Фашисты всегда первыми пытаются уничтожить коммунистов, и ему не стоит рисковать своей жизнью, находясь в Одессе. Небеседин наткнулся на интервью с матерью братьев Давыденко. Она говорила о необходимости продолжения протестного движения в городе и требовала власть освободить её старшего сына, до сих пор находящегося в киевском изоляторе СБУ. Как всегда в её словах женские эмоции и материнские инстинкты преобладали над холодным рассудком. Матери, ничего не знающей о судьбе своих двоих сыновей, трудно оставаться уравновешенной.

   Вениамин присел на скамью на Воздвиженке и принялся размышлять о судьбе своих предков. Его деда приглашали в Москву на хорошую должность в министерство путей сообщения, но он не решился на переезд. Его мать училась в Москве в институте на дневном отделении, но по распределению попала в Одессу. Может у него все-таки сложиться с Москвой…

  На Воздвиженке к отдыхающим приставали назойливые цыганки и поэтому он перебрался в Александровский сад. Он сел в тени прямо на ухоженную лужайку рядом с кремлёвской стеной и опять набрал Астафьеву. Результат был прежним - «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Вениамин начал расстраиваться. Скорее всего, Арина плюнула на него и развлекается как всегда.

   Он загрустил, и целый час просидел в Александровском саду. Все вокруг улыбались, смеялись, шутили, баловались, а Вениамин был печален. Он чувствовал себя брошенным и никому не нужным в эти минуты. Он оказался вдалеке от своего дома. Его никто не любит и никто не ждет. С понурым лицом он побрел к памятнику Пушкину через Манежную площадь. Он ощущал себя чужим на празднике Победы. Вениамину было больно видеть радостные лица влюбленных пар. Он присел на скамейку и хотел было нырнуть в фонтан от отчаяния, но тут у него неожиданно зазвонил телефон. Его голос хотела услышать Арина.

- Приветик, ты где? – спросила Астафьева.

- Приветик, я на Тверском бульваре через дорогу от памятника Пушкину. А чего у тебя сегодня весь день был выключен телефон?

- А ты разве не догадался?

- Нет.

- Веня, включи соображалку!

- Была на каком-нибудь хипстерском экофестивале. На лонгборде каталась. Минералкой отпаивалась после ночных гулек. Котика нового выбирала.

- Всё гораздо проще!

- Ну я не знаю…

- Веня, что я по жизни делаю, а?

- Отдыхаешь!

- Елки-палки, ты сегодня, наверное, не с той ноги встал!

- Ариш, я сдаюсь. У меня больше нет версий.

- Стихи я писала! Надо ведь сегодня поздравить ветеранов!

- Как я сразу не догадался! Извини, пожалуйста!

- Я отключила телефон, чтобы никто меня не отвлекал от творческого процесса!

- Теперь понятно.

- Я только что выложила стихи «вконтакте» - можешь прочесть.

- Сейчас же непременно прочту!

- Ты будешь там же на Тверском?

- Да.

- Я через полчасика подтянусь. Жди меня! – сказала Арина.

- Да куда я денусь!

  Вениамин вздохнул с облегчением и сразу же открыл страничку Астафьевой «вконтакте», где наткнулся на свежий стих под названием «Спасибо! С Днем Победы!»:


Слава Героям Великой Страны!

Слава и выжившим и не дожившим!

стих ужасающий голос войны,

и пулеметов не слышно.


- жил бы я, деда, коль ты б не погиб

в этой ужасной схватке?

старый портрет возле койки молчит.

бабушка плачет украдкой..


бабушка шепчет - и нет тишины!

шепчет и еле дышит:


- Слава Героям Великой Страны,

Слава и выжившим и не дожившим!



Чуть ниже было ещё одно новое безымянное стихотворение Арины:


страшно мне - и к нам пришла Война.

покрывает избы черный дым.

я всю ночь молилась у окна:

- Господи, верни его живым.


опустились ставни у старух,

неживой на улицах покой.

что есть сил, я повторяла вслух:

- Господи, верни его домой.


ветер растрепал мою косу,

в пепелище превратился сад.

я все в голове своей несу:

- Господи, верни его назад.


и ползли мучительно года,

вечностью казаться стали дни.

я шептала, сидя у пруда:

- Господи, верни его, верни..


за спиной послышались шаги,

и затихли прямо за спиной..

голос и касание руки:

- я вернулся, милая, Домой.


Вся грусть Вениамина моментально улетучилась после прочтения этих стихотворений. Он приободрился, воспрял духом и стал дожидаться возлюбленную. Арина приехала на Тверской бульвар ровно через час после своего звонка, хотя обещала быть через тридцать минут, но Небеседин не обиделся на неё за опоздание. Она была в легком черном платье, белых балетках и как всегда с голубым рюкзачком на спине. Их губы слились в страстном и продолжительном поцелуе. На них стали глазеть любопытные малыши и седые блюстительницы общественной морали, но это не смущало Астафьеву и Вениамина. Они наконец-то оба поняли, что не могут жить друг без друга.

- Женишок, а что мы будем делать сегодня вечером? – спросила Арина.

- Русских!

- В смысле?

- Русских людей! Ты забыла, сколько русских погибло второго мая в доме профсоюзов? Надо кое-кому родить новых русских патриотов, готовых сражаться за отчизну! Займемся практическим решением демографической проблемы! – с улыбкой объяснил Небеседин.

- Рожу я тебе русских, не переживай! – смеясь сказала Астафьева.

Взявшись за руки, они пошли по Тверскому бульвару в сторону старого Арбата. И так случилось, что они в унисон стали напевать старинную песню на стихи Геннадия Шпаликова:


Бывает всё на свете хорошо,

В чём дело, сразу не поймёшь, –

А просто летний дождь прошёл,

Нормальный летний дождь.


Мелькнёт в толпе знакомое лицо,

Весёлые глаза,

А в них бежит Садовое кольцо,

А в них блестит Садовое кольцо

И летняя гроза.


А я иду, шагаю по Москве,

Но я пройти ещё смогу

Солёный Тихий океан,

И тундру, и тайгу.


Над лодкой белый парус распущу,

Пока не знаю с кем,

Но если я по дому загрущу,

Под снегом я фиалку отыщу


И не было в тот майский вечер в Москве счастливее влюбленной пары, чем Арина и Вениамин. Они без устали целовались, обнимались, ходили на носочках по бордюрам, рассказывали друг дружке стихотворения, кормили голубей ржаным хлебом и танцевали под песни уличных музыкантов на Арбате. И ведь не зря первого числа Бондарь сказал Небеседину, что всё будет хорошо. У Вениамина вечером девятого мая все было не то, что хорошо, а просто отлично!



Май – Июль 2014