Казнить нельзя помиловать [Галия Сергеевна Мавлютова] (fb2) читать постранично

Галия Мавлютова Казнить нельзя помиловать

Всем идеалистам посвящается

Выражаю признательность и благодарность за моральную поддержку и долготерпение в период создания романа Людмиле Николаевне Чубатюк и Елене Алексеевне Миролюбовой.

Глава 1

— Не брыкайся, малыш!

А я и не брыкался. В детстве я очень любил цирк — сидишь себе, наблюдаешь за действиями фокусника и абстрагируешься от реальности. Зрелище впечатляет, но не зажигает, ведь чужие манипуляции не причиняют видимого вреда твоему организму. Но в этот раз действия «фокусника» в черных перчатках причиняли мне настоящую физическую боль. Я валялся на полу, забрызганном моей собственной кровью. Белые манжеты рубашки, выглядывающие из-под куртки, уже залоснились от черных и красных пятен. Надо думать, что красные пятна происходили от крови, обильно вытекающей из моего организма, а черные — от немытого пола. Юля оказалась не совсем чистоплотной девушкой, наверное, до смерти не любит убирать квартиру. Не то что моя мамуля, она чистит квартиру три раза в день. И рубашки мне выдает вызывающе белые, до ослепления, ежедневно по одной порции. Как в аптеке! Я тихо охнул, мне почему-то стало жаль мою бедную мутхен. Я вспомнил ее грустные глаза, легкое прикосновение теплой руки к моей стриженой голове и опять застонал. Почему я всегда отдергиваю голову, когда она прикасается ко мне?

— Чо ты охаешь, сучонок? — рявкнул надо мной все тот же голос, и тяжелый ботинок въехал мне под самые ребра.

И почему в моду вошли такие тяжелые ботинки? Как было бы здорово, если бы вокруг все щеголяли в легких мокасинах. Я такие однажды видел, они считались супермодными в пору молодости моего папахена, этакие остроносенькие ботиночки на тонкой подошве с лаковым верхом, легонькие, аккуратненькие… Короче, неизвестно, что лучше — въедут тебе под ребра тяжелым омоновским ботинком или остроносым лакированным мокасином.

— Чо ты охаешь? — Удар и голос слились в единую манипуляцию. Тоже мне фокусник!

Мне даже стонать расхотелось, и образ моей милой мамочки растаял в реалиях суровой жизни. Я скрючился, поджав ноги. Главное, чтобы омоновский ботинок не въехал в почку или печень.

Моя мамуля частенько любит повторять за завтраком, кстати, и за ужином тоже: «Береги почки и печень, органы надо беречь от суровых реалий жизни! Других не будет! — Немного посидит, подумает и добавляет с важным видом: — И зубы надо беречь. Других не будет, на всю жизнь должно хватить».

И вот с зубами вышла неувязочка: в моей пасти уже не хватало нескольких штук, а жаль, мамуля будет переживать. Как же, и их не сумел сберечь!

Ко мне опять приблизился образ моей ненаглядной мутхен, захотелось тихо застонать, но я сдержался, с силой отталкивая от себя видение. Тяготы суровой жизни надо переживать в одиночку.

— Нацепи ему браслеты!

Ага, еще один голос прибавился, интересно, во что он обут? В сапоги или в сандалии? А может, в тапочки?.. Кто-то, выворачивая в локтях, скрутил мне сзади руки и туго стянул наручниками. Суставы трещали, хрустели, цокали, словно мне на руки надевали испанский сапожок.

Про этот испанский сапожок нам рассказывали на лекциях в университете, и, честно говоря, я не помню, на что напяливали его средневековые инквизиторы — то ли на ноги, то ли на руки — своим жертвам. Скорее всего на ноги, потому что испанский сапожок своего рода тяжелый армейский ботинок, вроде того, что мне постоянно суется под ребра. Я туже притянул ноги к животу и скрючился, окончательно превратившись в дождевого червя. Краем глаза я наблюдал, как корчится в углу комнаты Юля, она валялась по соседству со мной, тоже подогнув ноги к животу. Короткая юбчонка заголилась, и роскошные Юлины бедра вполне живописно открывали моему взгляду новые горизонты. Я стыдливо отвел взгляд. Надо же, в такую минуту я думаю о новых горизонтах, приоткрытых задравшейся Юлиной юбкой! Мне всегда казалось, что в экстремальной ситуации настоящий мужчина только и думает о том, как бы ему совершить подвиг. Хлебом не корми настоящего мужчину, только дай ему возможность совершить подвиг.

Армейские ботинки куда-то тяжело затопали, голоса вместе с ними удалились в коридор, и я тихо зашипел:

— Юля! Кто такие?

— Тихо, ты! Молчи, прошу тебя!

Мне пришлось покорно закрыть рот и про себя удивляться, почему голоса и ботинки звучат в унисон, будто «фокусники» говорят ногами. Или это ботинки заговорили? Человек-ботинок — такое слышать не приходилось? Признаюсь, до сегодняшнего дня и я не знал, что ботинки могут разговаривать и при этом скверно ругаться.

Голоса стихли, и вдруг около моего лица нарисовался огромный ботинок, смахивающий на бульдога.

— Сними ему браслеты! — рявкнул человек.

И кто-то завозился у меня за спиной.

«Это же веревка!» — мысленно ахнул и охнул я одновременно. Петля затянулась вокруг моей шеи, и все потому, что веревка поползла