КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706317 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272771
Пользователей - 124662

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Калюжный: Страна Тюрягия (Публицистика)

Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Хроноагент [Владимир Александрович Добряков] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Владимир Добряков

Хроноагент. Гексалогия



Название: Хроноагенты. Гексалогия в одном томе

Автор: Добряков Владимир

Издательство: Эксмо

Страниц: 2147

Год: 2014

Формат: fb2


АННОТАЦИЯ


После командировочных посиделок летчик-испытатель Андрей Коршунов просыпается поутру не только в чужом номере, но и в чужом времени и даже... в чужом теле. На дворе 41-й, через месяц начнется война, а он теперь — летчик-истребитель Злобин, прибывший в Москву за новым назначением.






Хроноагент


Часть первая

СОРОК ПЕРВЫЙ ГОД


Ктото скупо и четко отсчитал нам часы
Нашей жизни короткой, как бетон полосы.
И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда.
Ну а я приземлился, вот какая беда.
В. Высоцкий


Глава 1


…а ваш дворник довольнотаки большой пошляк.
Разве можно так напиваться на рубль?
И.Ильф, Е.Петров



Веселое майское утро будит меня, прицельно посылая в глаза солнечный луч, нашедший щель между занавесками. Будит? Да полно, спал ли я этой ночью?

Я отворачиваюсь от солнечного зайчика и пытаюсь все вспомнить. Вчера мы с Виктором приехали в Москву, сдали предписания, получили направление в гостиницу и инструкцию: куда и когда нам через пару дней явиться.

Едва я устроился в номере, как явился этот летчик ГВФ и стал доказывать мне, что произошла ошибка и номер принадлежит ему. Я отправил его разбираться с администрацией, а сам с Виктором пошел в ресторан. Надо было немного расслабиться после Афгана, глухих среднеазиатских и забайкальских аэродромов. Какникак когда еще придется побывать в Москве. Этот город не для летчикаистребителя. Наша судьба – дальние гарнизоны.

Выпили всего ничего, граммов по сто пятьдесят, хотя из соседнего столика к нам подсели два вертолетчика, тоже “афганцы”. Больше разговаривали, чем пили и закусывали.

Когда мы вернулись на свой этаж, ко мне опять пристал этот гээфовец: требовал, просил, умолял поменяться с ним номером. Потом он сбегал за двумя бутылками коньяку, и мы впятером, вместе с вертолетчиками, завалились ко мне. Я достал копченую изюбрятину, и мы продолжили.

Оказалось, гэвээфовец тоже бывал в Афгане, по крайней мере, он довольно точно описал один из аэродромов, где мы базировались, и подлеты к нему. Мы выпили за воздушное братство, потом помянули погибших, а гэвээфовец продолжал гнуть свое насчет номера.

В конце концов он объяснил мне, что утром к нему должна приехать какаято женщина и он с ней заранее договорился встретиться именно в этом номере. “Черт с тобой, меняемся”, – согласился я. Он на радостях ломанулся еще за коньяком. Виктор и вертолетчики ушли с ним, а я, так как здорово устал, в ожидании их прилег, да так и отрубился.

Ночью меня никто не будил, гэвээфовец кудато запропастился, но, странное дело, какойто довольно громкий и внятный голос говорил мне чтото про ошибку, время, задачу и еще про чтото… Вспомнить бы все… Чтото про разницу в пятьдесят лет… какуюто миссию, возлагаемую на меня… близкую войну (с кем?)… какуюто уверенность, что я справлюсь… якобы у меня есть все данные…

Стоп! Вспомнил! Или кажется, что вспомнил? Вроде бы речь шла о том, что я перенесен назад во времени, в май 1941 года… Все ясно. Виктор – рьяный поклонник фантастики, и он решил, пользуясь моим подпитым состоянием, меня разыграть. Да вот только впустую он тратил порох, я ни черта не помню.

Ладно, будем вставать. Делаю утреннюю гимнастику: потянувшись в положении лежа, перехожу в положение сидя.

Черт возьми! Номерто не мой! Надо же так нагрузиться, чтобы не помнить, как мужики перетащили меня в номер к этому гэвээфовцу! Ну ладно, это мне на руку, будет возможность подыграть Виктору. Сделаю вид, что я всему поверил, посмотрю, как будет расплываться в довольной улыбке его физиономия.

Я лезу за сигаретами, но руки мои вместо сигаретной пачки нащупывают нечто более объемистое. Достаю это из кармана… “Казбек”!

Ну, это уже слишком! Виктор зашел в своих шутках далековато… Тут я вижу такое, что челюсть моя отваливается, глаза квадратятся, а волосы на голове явно начинают принимать вертикальное положение.

На спинке стула висит синий китель! С петлицами вместо погон! С тремя красными кубиками на голубом фоне! Изпод кителя свисает ремень с портупеей, а к кителю прикреплен орден Красной Звезды (слава богу, хоть орден мой на месте).

Что же это такое? Я внимательно осматриваю номер. Так и есть! На том месте, где обычно должен стоять телевизор, ничего нет, зато под потолком висит черная тарелка репродуктора. Такие я видел только в кино!

Здесь розыгрышем уже не пахнет! Как ни велика фантазия Виктора, я еще могу допустить, что он извлек мундир из сундука своего дедушки, летчика с довоенным стажем, но предусмотреть такую деталь, как репродуктор, да и найти его!.. Неужели ночной голос не приснился мне и я действительно в 41м году? Невероятно! Как? Зачем?

Стоп! Это можно элементарно проверить. Достаточно включить этот репродуктор в сеть и послушать. Тогда все встанет на свои места: или это бред, или розыгрыш, или… О третьем варианте стараюсь не думать, а бросаюсь к репродуктору, как утопающий к спасательному кругу.

Под репродуктором, рядом с радиорозеткой, на стене висит зеркало. Включая репродуктор в сеть, я машинально смотрю на свое отражение, и у меня перед глазами все плывет. Через несколько минут ловлю себя на том, что прикуриваю уже третью папиросу, при этом сижу на полу и совсем не обращаю внимания на то, что доносится из репродуктора. В зеркале я увидел человека, совершенно мне незнакомого!

Репродуктор, который я наконец начинаю воспринимать, вещает о завершении ерелета летчицыкомсомолки Степаненко по маршруту Москва–Фрунзе с новым мировым рекордом, еще о какомто рекорде: не то рыбаков, не то лесорубов, о неукоснительности соблюдения торговых соглашений в рамках советскогерманского мирного договора, об успехах коллективизации сельского хозяйства в республиках советской Прибалтики.

Вроде бы для того, чтобы у меня началась белая горячка, мы выпили вчера явно недостаточно. Значит, это другое. Как это называется, когда человек слышит голоса и видит все в скаженном виде, шизофрения, что ли? Вот так и сходят с ума. Уже начинаю прикидывать, как проведу свои оставшиеся годы в уютной палате психбольницы, в приятном обществе Наполеонов и вицекоролей Индии, когда вновь звучит Голос:

– Андрей Николаевич, успокойтесь, вы в здравом уме и трезвом рассудке, но вы действительно находитесь в прошлом, как мы вам и объяснили этой ночью. Конкретно, сегодня 4 мая 1941 года.

Голос мужской, баритон нижнего регистра. Порусски он говорит с едва заметным акцентом. Непонятно только, откуда он звучит? Из репродуктора? Нет, тот продолжает бормотать чтото свое. В номере, кроме меня, никого нет.

– Кто это – мы? Где вы? Я вас не вижу!

– Видеть нас вы не можете, у вас нет соответствующей аппаратуры, остается только аудиоконтакт. Еще раз прошу вас успокоиться и приношу извинения за чудовищную и нелепую ошибку моих сотрудников. Заверяю, вам лично ничего не грозит, все закончится благополучно в том случае, если вы точно выполните наши инструкции.

– Да идите вы со своими инструкциями знаете куда! Раз совершили ошибку, исправляйте! Переносите меня обратно, раз вы это умеете, циркачи!

Вздох тягостный, будто полный мировой скорби.

– К сожалению, это уже невозможно чисто технически… Андрей Николаевич, возьмите себя в руки и поймите: ни у вас, ни у нас нет другого выхода, кроме как действовать в соответствии со сложившимися обстоятельствами…

– А почему невозможно?

– Это очень долго объяснять. Когда все закончится, мы расскажем вам подробно, а сейчас на это уже просто нет времени. В течение этого часа к вам зайдет ваш сослуживец, и вы пойдете с ним в управление кадров Главкома ВВС за назначением, ради которого вы и приехали в Москву…

– А если я не пойду с ним и откажусь от всех этих назначений, которые вы мне подсовываете?

– Андрей Николаевич! – Мое имя Голос произносит на французский манер: “Андрэ”, а потом как бы добавляет “й”, получается довольно своеобразно: “Андрэй”. – Вы же военный человек, вы получили приказ явиться в управление за назначением…

– Никакого приказа я не получал, я вообще еще не родился!

– Я оговорился, приказ получил тот, в чьем теле находится ваше сознание, но это не меняет вашего положения. Как вы объясните вашему, точнее, его командованию свое поведение?

– Да просто расскажу все как есть.

Молчание.

– Андрей Николаевич, я уверен, что за минуту до того, как я начал говорить с вами, вы мысленно примеряли на себя смирительную рубашку. Так вот, вы сейчас гораздо ближе к ней, чем полагаете. Или вы считаете, что командование отреагирует на ваше объяснение подругому?

– Верно, вы правы. Но, черт возьми, в своем времени я тоже приехал в штаб ВВС за новым назначением. Что будет, если я не явлюсь туда? Вы об этом подумали?

– Подумали. В вашем теле находится сознание хозяина вашего нынешнего тела. Сейчас мы его дополнительно инструктируем, так как он должен был делать в вашем времени совсем другие дела, а послезавтра он явится в штаб за вашим назначением. Все будет в порядке.

– В порядке! Да мы прибыли в Москву на курсы летчиковиспытателей! Он что, ваш летчик из 41го, имеет опыт пилотирования реактивных истребителей последнего поколения?

– Разумеется, нет. Но это роли не играет. В вашем теле, в вашем сознании остались ваши навыки, они ему помогут.

– Не знаю, кто из нас сошел с ума, я или вы! Да от этого назначения зависит все мое будущее, а я доверю его случайному человеку!

Снова молчание, и снова тяжелый вздох.

– Андрей Николаевич, за ваше будущее вы можете не беспокоиться. Это мы вам гарантируем. Ваша жизнь, ваше будущее, ваше благополучие нисколько не пострадают от того, что в этом времени вы выполните наше задание.

Снова молчание.

– Ну что? Ваше решение?

“Ничего себе, альтернатива, даже две. Либо дурдом, либо трибунал либо это неведомое задание… да еще этот парень из 41го. Выберу я первое или второе, всю жизнь себе этого не прощу”.

– Ваша взяла – в этой раздаче у вас все козыри, и пересдача, как вы говорите, невозможна, играйте, я пас. В чем состоит ваше задание?

– Вот это речь не мальчика, но мужа. Начнем по порядку.

Снова молчание, эти паузы уже начинают раздражать меня.

– Итак, по удачному совпадению, в этом времени вас тоже зовут Андрей. Андрей Алексеевич Злобин. Вам 25 лет, вы родились в городе Невьянске под Екатеринбургом. Ваша мать умерла в 1919 году от тифа. Отец – полковник танковых войск, погиб в последний день боев на ХалхинГоле. Вы в 1937 году кончили Качинское училище и служили в Ленинградском округе, сначала летали на “Чайке”, последние два года – на “И16”, участвовали в Финской войне. Сбили лично два самолета: “Юнкерс88” и “Мессершмит109”, а также три самолета в группе, награждены орденом Красной Звезды.

Сюда вы приехали получить новое назначение, суть которого вам не объяснили, но мы вам скажем: формируются три авиационные дивизии из летчиков, имеющих боевой опыт в Испании, на ХалхинГоле и в Финляндии. Вы будете служить в одной из них. Дивизия оснащается новейшими самолетами, на которых никто из личного состава еще не летал. Вам всем будет дано время на переподготовку. 22 июня, как вы знаете, начнется война. Кстати, вам придется контролировать себя, чтобы никто не догадался о вашей осведомленности по поводу 22 июня, 9 мая и прочих интересных дат. Последствия вам объяснить?

– Излишне.

– Я тоже так думаю. Да, раз уж речь зашла, не забудьте, что вам придется действовать в обстановке строгого контроля со стороны органов НКВД. Правда, этот контроль отнюдь не так тотален и страшен, как описывают в ваше время, но тем не менее он существует и осторожным быть не мешает.

– Учту.

– Итак. Однажды вы с напарником получите задание произвести разведку местонахождения и маршрута движения танковой группы Гудериана. Вы ее найдете, но на обратном пути вынуждены будете вступить в бой с большой группой самолетов противника. В этой реальности вы оба погибнете, разведданные к командованию не попадут. Гудериан необнаруженным пройдет во фланг обороняющимся войскам, совершит прорыв и в итоге окажется в опасной близости от Москвы. А сейчас вы с напарником договоритесь еще до вылета, что в этом случае он уходит, а вы остаетесь прикрывать его, что вы и сделаете. В итоге разведка завершится успешно, по Гудериану будет нанесен удар, и он не сможет выполнить поставленную задачу.

Я задумываюсь, легко сказать…

– А что это значит – “большая группа”? Конкретнее, если можно.

– Можно. Сначала их будет шесть, потом подойдут еще четыре.

– Ничего себе! Нет, помоему, вы определенно не в своем уме. Один на десять. Да это верная смерть!

– Я уже сказал, что жизнь мы вам гарантируем. На верную смерть мы вас не пошлем.

– Хорошо, только чтото здесь не все сходится. Когда это будет?

– Мы вас предупредим накануне, но это будет не ранее октября.

– Так какого лешего вы меня сюда так рано перетащили?

– Андрей Алексеевич, – я буду называть вас теперь так, чтобы вы скорее привыкли, – вы сами себе противоречите. Вы же почти не летали на винтомоторных самолетах – это первое, а второе: один к десяти – это действительно непросто. Вам необходимо будет набраться боевого опыта, иначе они вас растерзают в считаные секунды, а потом возьмутся за вашего напарника. Результат всей операции будет нулевым. Кстати, тот, кого мы готовили для этого задания и чье место вы, по нелепой случайности, заняли, прошел специальную подготовку, тем не менее он сам настоял на таком раннем сроке переброса.

– Да, вот еще, я догадываюсь, что ваш человек – это летчик ГВФ. Куда он делся? Ведь я же согласился поменяться с ним номером.

– Здесь имеет место еще одна случайность. Когда он с вашими друзьями пошел в ресторан, за коньяком, там у них произошел инцидент, в который они втянули и нашего человека. Сейчас он в отделении милиции, а ваши товарищи встречают утро на гарнизонной гауптвахте. Могу успокоить, зачинщиками инцидента были не они. Вернемся к нашему делу.

– Хорошо. У меня есть вопросы.

– Пожалуйста.

– В случае успеха моей, как вы говорили, “миссии” Гудериан будет разбит на подступах к Смоленску. Следовательно, Московской битвы не будет, Ленинград не будет блокирован, и вообще война может кончиться раньше и с меньшими потерями. Тем самым мы с вами изменяем, и довольно круто, ход истории. Значит, и после войны события будут развиваться подругому. И, когда я вернусь в свое время, я его не узнаю. Многие люди совсем не родятся, многие события не произойдут и т.д. Имеем ли мы на это право?

– В некотором роде имеем. Более подробно мы вам объясним все после завершения вашей миссии.

– Опять “после”! Не слишком ли много темных мест и неувязок вы собираетесь объяснять мне “после”? Получается, я должен работать вслепую, неизвестно ради чего.

Опять пауза.

– Андрей Алексеевич, я вас не понимаю. Вы достойно и мужественно воевали в Афганистане, действительно неизвестно ради чего, вслепую…

– А вот об этом не надо.

– Прошу прощения. Сейчас у вас есть возможность проявить себя, свои боевые качества летчика в самой справедливой из всех войн и своими действиями спасти тысячи жизней. Ваш отец воевал под Смоленском. Быть может, сейчас вы спасете его и тем самым дадите возможность появиться на свет самому себе. А вас гложут какието сомнения. И вообще ход и исход войны, да и всей истории, определяется не какимто отдельным событием, а совокупностью их. Как сотни ручейков образуют в итоге реку, так и множество событий, имеющих одинаково направленный вектор благоприятности, определяют ход исторического процесса. Вы просто начитались Бредбери и Азимова. Смело давите бабочек, пауков, убивайте врагов, на ход вашей истории это не повлияет.

– Ладно, будем считать, что вы меня убедили. Я ваш. Двигайте дальше, что там еще.

– А все. Теперь ваша задача вжиться в образ, освоить технику, набраться боевого опыта, а накануне события мы вас предупредим. Не забудьте о тех аспектах поведения, о которых я вас предупреждал: излишняя осведомленность и ocторожность в высказываниях. Через несколько минут к вам зайдет Сергей Николаев – ваш товарищ по училищу и Карельскому фронту, и вы пойдете с ним в штаб ВВС. До свидания. Удачи вам!

– К черту! До свидания.

Голос, хмыкнув, замолкает.

Я жду пару минут и иду в ванную, надо привести себя в порядок. Одеваюсь в чужой китель. Черт его знает, как правильно носили эту форму до войны? На всякий случай я стараюсь придать себе подтянутый и молодцеватый вид. Молодцеватость, правда, не совсем удается. В зеркале я вижу бледного нервно покусывающего губы субъекта с сумасшедшими глазами.

Нет, так не пойдет, надо успокоиться. Сажусь в кресло, закуриваю и перевожу взгляд от зеркала на окно. Вид неба удивительно успокаивает нервы, это еще Андрею Болконскому у Льва Толстого помогло.

Толькотолько я начинаю собирать свои разбегающиеся в разные стороны мыслишки, как раздается стук в дверь.

– Андрей, ты готов?

– А, Сергей, заходи. Я встаю и иду открывать.


Глава 2


Военновоздушные силы фашистской Германии, которые должны были участвовать в нападении на СССР, составляли более 3900 самолетов… кроме того, до 1 тыс. самолетов располагали вооруженные силы Финляндии и Румынии.
История Великой Отечественной войны, т.2

В управление кадров Главкома ВВС мы приходим за десять минут до назначенного срока. Дежурный капитан отмечает нас в списке и кивает: “Ждите, вызову”.

Мы присаживаемся на стулья у стены. Сергей толкает меня в бок и показывает на дверь:

– Ты понял?

Я смотрю на дверь. На ней прибита табличка: “Заместитель начальника управления п/пк Березин Иван Дмитриевич”. Ничего, конечно, не понимаю, но киваю.

В приемной многолюдно. Обращаю внимание на то, что здесь нет ни одного лейтенанта. У всех в петлицах по три кубика, по шпале, а то и по две. Многие, как и мы с Сергеем, при орденах, а уж медали – у каждого. Ято знаю, в чем дело, а Сергей теряется в догадках и строит различные предположения.

Дежурный начинает вызывать присутствующих по одному, в алфавитном порядке, невзирая на звания. Вот из кабинета выходит капитан Жеребцов, и дежурный объявляет:

– Старший лейтенант Злобин!

Захожу в кабинет и по уставу представляюсь начинающему седеть подполковнику. Он не дослушивает меня до конца:

– Проходи, проходи, Андрей Алексеевич! Присаживайся. Извини, что стоя не встречаю. Сам понимаешь…

Я опять ничего не понимаю, но тем не менее присаживаюсь к столу. Подполковник протягивает мне через стол руку, я жму ее, а он возбужденно говорит:

– Рад, очень рад снова видеть тебя, Андрей! И вдвойне рад, что вижу тебя при таких обстоятельствах. Короче, мы формируем новую дивизию. Дивизию особого назначения из летчиков, имеющих боевой опыт. Видел, полная приемная асов! Со всех ВВС собрали. И командовать дивизией будет не ктонибудь, а полковник Строев! Герой Испании!

Дьявол меня забери! Не слыхал про такого, но виду не подаю и пытаюсь изобразить восхищение.

– Тебе, Андрей, выпала честь служить в такой дивизии. Твое командование не хотело отпускать тебя с Сергеем, но с Главкомом не поспоришь. Так что поздравляю! В какой только полк тебя определить? Так… Будешь служить в 129м. Командир полка – подполковник Лосев… Тот самый!

Подполковник многозначительно поднимает кверху палец и смотрит на меня. Мне эта фамилия ничегошеньки не говорит, но я пытаюсь изобразить на лице восторг и энтузиазм одновременно. Актер из меня – никакой. Это не ускользает от проницательного кадровика.

– Ты что, Андрей, Лосева не знаешь, героя ХалхинГола?

– Ну как же, знаю, конечно…

– Нет, с тобой определенно чтото не то… Ты, часом, не перебрал вчера на радостях, что в Москву попал? Смотри, я этого не люблю, ты знаешь. Ну, честно, много вчера пили?

– Если честно, был грех. Сам не знаю, что со мной, но вот коекого действительно как бы забыл…

– Ты, может быть, и меня не помнишь?

– Ну как же, васто я не забыл… – Я мучительно стараюсь вспомнить его имя и отчество.

– Еще бы ты меня забыл, – свирепеет вдруг подполковник, – того, кто тебя летать учил, птенца желторотого!

Вот сволочи! Это же надо, сунуть меня в сорок первый год, а таких вещей не предусмотреть… Вспомнил!

– Да что вы, Иван Дмитриевич! Мы с Сергеем еще вчера, когда документы сдавали, подумали, что это – вы. Только… – я не знаю, что сказать дальше, и умолкаю.

Подполковник добреет и понимающе кивает головой.

– Только не поняли, что это вдруг Батя в штабе оказался а не полком командует? Так ведь?

– Так…

– Отлетался я, Андрей. Ты думаешь, я бы отдал вас с Сергеем Лосеву? Черта с два! Я бы вас к себе забрал. Но отлетался Иван Дмитриевич. Левую ногу я в Испании оставил, Андрей.

– Вон оно как! – У меня вытягивается лицо, на этот раз вполне искренне.

– Да, вот так. Пятерых я там на землю спустил, а шестой мне – пулю в колено.

Подполковник замолкает ненадолго, смотрит на меня и тихо говорит:

– Противник он серьезный, Андрей. Скоро и вы с ним силами тягаться будете,

– И как скоро?

– Не знаю, Андрей, не знаю. Знаю только, что времени у нас в обрез. Потому и торопимся. Не хватает времени всех летчиков на новые машины пересадить да боевой опыт им передать. Потому вашу дивизию и формируем. Вы и технику быстрее освоите, и воевать будете грамотно. Пыль от них полетит. Бояться вас будут, как черт ладана. Верно я говорю?

– Верно, Батя.

– Но и вам достанется. Не хотел бы я быть на вашем месте… Вру, не верь! Завидую вам. Ну, иди. У меня еще народу – полная приемная… Ты чтото сказать хочешь?

– Товарищ подполковник, если можно, то Николаева определите тоже в 129й.

– А как же иначе? Неужели я боевых друзей разлучу? Ну, иди… Назовешь дежурному номер полка, он тебе скажет, куда и когда прибыть.

Через час мы с Сергеем идем по улице Горького. Сергей не перестает восхищаться:

– Это же надо! У самого Лосева служить будем! Он на ХалхинГоле чудеса творил… Ай да Батя, ай да молодец!

А я его почти не слушаю, только киваю и отвечаю односложно. Мне страшно интересно посмотреть на Москву сорок первого года. Она так непохожа на ту Москву, которую я в общемто неплохо знаю. По улицам проезжают редкие автомобили: “эмки”, “ЗиСы” и еще какието, катят непривычно формы троллейбусы и автобусы.

А люди! Очень много мужчин в военной и полувоенной форме. Остальные преимущественно – в “толстовках”. Еще штрих: невзирая на теплую погоду, не видно людей с непокрытой головой, все в кепках, шляпах, фуражках, только мы с Сергеем в синих пилотках. И хотя военных на улице много, мы с Сергеем заметно выделяемся. Еще бы, два молодых офицера, или, как тогда говорили, командира, летчики, да еще при орденах! Замечаю, что многие женщины, особенно молодые, смотрят нам вслед.

Кстати, о девушках. Я, конечно, не сильный знаток истории моды, но меня не оставляет впечатление какогото несоответствия. По моим представлениям, одевались они в это время както подругому. Во всяком случае, плечи голые не торчали, юбки, помоему, были подлиннее, а каблучки пониже… Впрочем, откуда у меня такие представления? Из довоенных фильмов? А что я из них видел? “ВолгаВолга”, “Светлый путь”, “Свинарка и пастух” да “Трактористы”. Так ведь это фильмыто все о сельской да производственной жизни. И снималисьто они не в сороковом – сорок первом, а гораздо раньше. За это время мода, особенно женская, могла сильно измениться.

Мы выходим к Пушкинской площади. Здесь в мое время будет “Россия”, а сейчас… Стоп! А это что за лошадь? Вместо памятника Пушкину я вижу какогото витязя на коне. Батюшкисветы! Это же Юрий Долгорукий!

Какого черта! Нет, и площадьто это Пушкинская, я это точно знаю.

В растерянности я озираюсь по сторонам. Мы идем дальше и через несколько сот метров я вижу наконец и Александра Сергеевича. Вот оно что! Видимо, их после войны поменяли местами, а я об этом ничего не знал.

Хотя стоп! Насколько я помню, Юрия Долгорукого увековечили к 800летию Москвы. До войны его просто не было! Чтото здесь не то… Чтото с памятью моей стало…

Да бог с ними, и с Долгоруким, и с Пушкиным! Я прислушиваюсь к тому, что говорит Сергей, и на ходу врубаюсь.

– Знаешь, както неудобно. Я там никого не знаю в этой компании, и меня никто не знает. Будут думать: приперся леший знает кто…

– Вопервых, не леший знает кто, а мой товарищ. Вовторых, сам знаешь, после второй рюмки все становятся своими. А тем более что компания простецкая: все ребята и девчонки с моего двора. Командиры, студенты… Один только – важная шишка, начинающий дипломат. Посидим, пообщаемся выпьем понемногу. Именно понемногу. Что ты будешь один делать? Пойдешь в ресторан и опять же напьешься. Кстати, Батя мне наказал, чтобы я тебя проконтролировал в этом плане. Так что никаких разговоров!

– Ладно, уговорил, веди меня в свою компанию.

– Ну и прекрасно, договорились. Значит, в пять вечера я тебя жду в вестибюле гостиницы. Не заставляй меня подниматься.


Глава 3


Самый охмуреж идет! Под сладкий лепет мандолины.
И.Ильф, Е.Петров

Компания действительно подобралась неплохая. Еще не разлили по второй, а я уже стал здесь своим человеком. Этому способствовали как популярность Сергея, так и наша с ним боевая слава.

Всего вместе с нами собралось шестнадцать человек: десять парней и шесть девушек. Среди мужчин преобладала военная форма. Два танкиста, артиллерист, моряк и два пехотинца. Все, кроме нас с Сергеем и танкиста, лейтенанты. Важная шишка, дипломат, оказался простецким мужиком. Зато другой штатский – журналист, писатель и поэт держался с достоинством на уровне прессатташе великой державы. Правда, после первой же рюмки его спесь как рукой сняло.

Общий разговор постепенно перешел на тему близкой воины. Правда, эту близость все понимали посвоему. Дипломат авторитетно заявил, что Германия к войне не готова, что руки у нее связаны договором и Гитлер не такой безумец, что бы затевать войну на два фронта. Словом, он повторил те самые доводы, которые в это время убаюкивали товарища Сталина и его окружение. Впрочем, многие здесь были того же мнения.

Мы с Сергеем переглянулись, и он сказал вполголоса:

“Дайто бог. Дайто бог до осени дожить спокойно”.

На это капитантанкист ответил, что осенью войну начинает только сумашедший и, таким образом, вытекает, что войны раньше будущей весны не предвидится.

Одна из девушек сказала, что против Польши немцы начали войну именно осенью. Сашаартиллерист на это небрежно заметил: “Мы – не Польша”. Его опять поддержали. Я заметил, что только Виктор – моряк – отнесся сочувственно к словам Сергея. Дискуссия продолжалась.

Они спорят, а я сижу и прикидываю: кто из них доживет до нашего времени? Они сейчас спорят и не подозревают, что мирной жизни им осталось всего ничего, ровно семь недель. С другой стороны, как легко они об этом рассуждают! Хотя, конечно, откуда им сейчас знать, как она начнется, эта война! Какого напряжения и каких жертв она потребует! Они по наивности полагают, что это будет еще один ХалхинГол. А скажи им, что через два месяца немцы будут в Минске, а через полгода – у ворот Москвы, что будет блокирован Ленинград, что фашисты дойдут до Волги… Не поверят! И правильно сделают.

Возможно, что всего этого и не будет. Не случайно же какието силы вмешались и направили меня сюда. И, судя по всему, не одного меня. Чтото я ничего не слыхал об авиационных соединениях, подобных нашей дивизии, сформированных накануне войны. Наверняка чтото еще делается.

Поговорить бы с танкистами и моряком, но это опасно. Мало того, что они ничего не скажут, кто знает, может, и рапорт завтра своему особисту подадут. Так, мол, и так, был вчера тамто, был там летчик Андрей Злобин. Чтото он слишком интересовался, как идет формирование новых танковых корпусов. Да и слишком уж он осведомлен о характеристиках новейшей бронетанковой техники, откуда у летчикаистребителя такие сведения? И поеду я вместо новой дивизии на Лубянку.

Нет, ну его к черту. Гоню эти мысли подальше вместе с копошащейся гдето в глубине думкой о том, что всетаки чтото не сходится. Если война начнется не так, значит, и пойдет она не так. А отсюда следует? К дьяволу! Свихнуться, а это мне сейчас ни к чему. Буду лучше делать то, для чего я здесь. Им, как говорится, виднее. Кому всетаки “им”? И чего компания тем временем меняет тему. Все разговаривают какомто новом фильме. А мне даже название его ничего не говорит.

После четвертой Костя, пехотный лейтенант, садится к пианино и хорошо поставленным голосом запевает “Выхожу один я на дорогу”. Общество довольно стройно подтягивает. Я тоже присоединяюсь. Спели еще пару песен. Неожиданно Сергей достает гитару, протягивает ее мне и говорит:

– Давай, Андрюха, дерни чтонибудь свое. Вы знаете, Андрей – наш полковой поэт, сам песни пишет, сам поет.

– Серьезно? – удивляется поэтжурналист Виктор. – Любопытно, любопытно! Просим!

Я смотрю на Сергея. Вот уж подставил, так подставил! А тот протягивает мне гитару и широко улыбается. Нечего, мол, стесняться! Ударь по струнам, продай талант!

Ситуация… Чувствую на себе заинтересованные взгляды собравшихся и беру гитару. Хорошо, что хоть гитара, а не рояль. Но что я буду петь? Я им не Высоцкий и не Окуджава. Машинально перебираю струны.

Какоето чувство улавливает взгляд более, чем другие, заинтересованный и более сочувствующий мне. Поднимаю глаза. Почти напротив сидит светлорусая девушка с большими карими глазами, смотрит на меня, улыбается и ждет. Тоже ждет!

Ну, бог с вами! Я, конечно, не Высоцкий, но кто обвинит меня в плагиате? И я запеваю “Еще не вечер!”. Впечатление весьма благоприятное.

Виктор пытается влить ложку дегтя: в эпоху фрегатов, мол, не было “кольтов”, но его никто не слушает. Все требуют еще. Запускаю на пробу “Бумажного солдатика”. Тоже – на ура.

Сергей смотрит на меня квадратными глазами и качает головой. Он явно никогда не слышал от меня этих вещей и сейчас гадает, когда это я успел их сочинить.

Мне наливают рюмку поглубже, я выпиваю, и меня несет…

В течение почти часа я чередую Высоцкого с Окуджавой, того со шлягерами сначала шестидесятых, а потом и более поздних годов.

Кареглазая Ольга подсаживается поближе ко мне и слушает, затаив дыхание. Постепенно я начинаю петь персонально для нее.

Не знаю, что там думали ее друзья, но я не о них думал, когда, глядя прямо в большие карие глаза, выдавал: “Чистая моя, строгая, как бы я хотел рядом быть!” или “Посмотри, как я любуюсь тобой, как Мадонной Рафаэлевой!”. Но после того, как я пообещал взять велосипед и привезти ей букет, поскольку яде ее люблю, Сергей принимает спасительное для меня решение:

– Все, все! Пощадите моего товарища, он уже хрипит! Предлагаю пропустить еще по одной и пойти прогуляться на набережную.

Предложение принимается. Пока все собираются, Сергей отводит меня в сторону.

– Ну, ты дал! Что раньшето молчал?

– Да вот, прорезалось, – только и нахожу я что сказать.

– Ну, я вижу, отчего это у тебя прорезалось. Девушка она, конечно, симпатичная, но предупреждаю: если ты на нее глаз положил, то выбор твой вдвойне неудачный.

– Почему?

– Вопервых, она – недотрога и гордячка…

– Ерунда, не страшно. А вовторых?

– Вовторых, она занята.

– Кем? – оглядываюсь я по сторонам.

– Его здесь нет, может, и к лучшему.

– Почему это?

– Он, знаешь ли, – Сергей мнется, – оттуда…

– Из НКВД, что ли?

– Угу, – мрачно кивает Сергей, – правда, о нем ничего не слышно вот уже три года, но тем не менее осторожность не помешает.

Я усмехаюсь. Откуда Сергею знать, что ребята из “органов” делят участь своих подследственных с обнадеживающей постоянностью. Скорее всего сгинул Ольгин поклонник в лагерях, а еще скорее она – незамужняя вдова.

– Хорошо, учту, – успокаиваю я Сергея.

А сам задумываюсь над парадоксом. Кто из нас старше? Вроде бы – они. На целых пятьдесят лет! А с другой стороны? Я вроде бы прожил уже на пятьдесят лет больше их и усвоил весь опыт человечества за эти полвека. А с третьей – ведь именно они и добывали этот опыт, многие – ценой своей жизни. А с четвертой? Вот начнется сейчас война. Многие так и погибнут молодыми, они еще не умеют воевать и никогда уже не научатся. А я умею, и выжить у меня шансов больше. А с последней? Именно их смерти и дали это умение другим. И мне в том числе…

С такими мыслями я догоняю компанию. Там опять идет разговор о близкой войне. В центре внимания – Алексей, капитантанкист. Он убеждает всех, что сейчас именно танковые войска будут играть решающую роль. С этим трудно не согласиться. От немецких танков в первые два года нам достанется ойой как! Но нельзя же так абсолютизировать какойто один род войск.

– Танки, конечно, вещь серьезная… – начинаю я. В этот момент меня трогает за плечо Ольга. Она, оказывается, прихватила гитару и протягивает ее мне.

– Бросьте вы эти вечные военные споры! Андрей, лучше спойте еще чтонибудь.

Петь так петь. Я запеваю “По полю танки грохотали”, для моряка исполняю “Спасите наши души” и в завершение выдаю “Их – восемь, нас – двое”. Когда я заканчиваю: “Пусть вечно мой друг прикрывает мне спину, как в этом последнем бою”, ктото замечает:

– Чтото у тебя, Андрей, мрачные темы возобладали. Неужели нам всем, как ты поешь, “не светит”?

– А вы что думаете?! – не выдерживаю и взрываюсь я. – Вы тут рассуждаете о войне и думаете, что это будет еще один ХалхинГол или финская кампания? Забудьте об этом! Германия – это не Финляндия и даже не Япония. Мало того, что они уже второй год воюют и опыта набрались дай бог! Они уже всю Европу захватили, и она теперь на них работает. Вот с кем воевать будем!

– И что, ты думаешь, мы умереть не сможем за Родину как следует? – наступает на меня Саша.

– Брось, Александр! Я не о том. Умереть любой сможет, даже как следует, если постарается. Ты – командир, и твоя функция не в том, чтобы умереть самому и своих бойцов рядом уложить. Твоя функция – не допустить, чтобы им, – я киваю в сторону девушек, – умирать пришлось, даже как следует! Твоя функция в том, чтобы враг погибал, а ты и твои бойцы оставались живы и продолжали выполнять свою задачу. Вот тогда – честь тебе и слава!

– Ну, так не бывает, война она и есть война.

– Правильно! Но только если идти на нее с одной мыслью – погибнуть с честью, тогда лучше в тылу оставаться. Не для того нас с тобой учили.

– А для чего, потвоему?

– А для того, чтобы ты танки фашистские еще у границы расстрелял, а сюда не допустил. А меня для того, чтобы бомбы на их, – я опять киваю на девушек, – головы не падали. И вот если мы, выполнив эту задачу, головы сложим, вот тогда можно будет сказать: “Мертвые сраму не имут!”

– Прав ты, Андрей, полностью прав! – поддерживает меня Виктор. – Сраму не имут те мертвые, которые свой долг до конца выполнили. А долг у нас большой и тяжелый. Сколько на нас, военных, страна потратила, от себя отрывая! И все это она давала нам в долг. А теперь не за горами время, когда этот долг отдавать придется.

Слова моряка попали в самую точку. Во все времена народ кормил и содержал за свой счет довольно многочисленное военное сословие. Действительно, как бы в долг давал. А вот всегда ли это сословие умело, когда надо, этот долг отдавать?

– Хватит, ребята, спорить, – выводит меня из размышлений женский голос. – Спой, Андрей, еще чтонибудь на прощание, да расходиться пора. Поздно уже.

“По нехоженым тропам протопали лошади, лошади, неизвестно к какому концу унося седоков”, – пою я, а молодые командиры и их подруги сосредоточенно слушают меня. Помоему, этой песней я задел их за живое. Волейневолей, а каждый из них хоть както пытался угадать свою судьбу в том, что скоро всех их ждет.

Когда я допеваю последние строчки: “Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять”, воцаряется минутное молчание. Потом Алексей подходит ко мне, хлопает по плечу и признается:

– Хорошие у тебя песни, Андрей, настоящие. Я раньше о войне в таком плане и не задумывался. Ведь что мы пели? Все марши победные да “на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!” Ха! – Он невесело усмехается. – Малая будет эта кровь или большая, какая разница! Все равно многие и очень многие не доживут до конца войны. А вот об этом никто из нас никогда и не задумывался. Ты своими песнями нам словно глаза открыл. Полагаю, еще увидимся, поговорим, еще чтонибудь споешь.

– Даст бог, встретимся, – отвечаю я, а сам прикидываю, когда только и при каких обстоятельствах может состояться эта встреча.

Компания начинает расходиться. Я поворачиваюсь к Ольге, и мы с ней одновременно говорим друг другу:

– Вы разрешите вас проводить?

– Вы не проводите меня, Андрей?

Все смеются вместе с нами. Я отдаю комуто гитару, и Ольга берет меня под руку.

– Только извините, Оля, я – провинциал, Москвы не знаю. Так что маршрут придется выбирать вам, а то я только до своей гостиницы и смогу вас довести.

Ольга кивает, и мы идем по ночному городу. Каблучки Ольги звонко постукивают по тротуару. Меня снова на мгновение посещает мысль, что эти блестящие красные туфельки на высоком каблучке – из другой эпохи. Не могли их носить девушки 41го года.

Но эта мысль быстро убегает на задний план. Ольга рассказывает о себе. В принципе, и рассказыватьто нечего. Она – москвичка. Мама – бывшая оперная певица, после болезни потеряла голос, сейчас преподает музыку. Отец – летчик, она так и сказала “тоже”. Сейчас они с мамой гдето в Белоруссии. Сама Ольга заканчивает медицинский институт. В конце мая будет сдавать госэкзамены. Распределили ее в Великие Луки. Но сначала 19 июня она поедет на два месяца на военные сборы.

Мне о себе тоже почти нечего рассказать. Говорю, оставаясь в рамках изложенной мне легенды.

Незаметно переходим на “ты”.

– Знаешь, Андрей, – говорит Ольга, – мне сегодня показалось, только ты не смейся, что ты не такой, как все мы.

– А какой? – настораживаюсь я.

– Старше. Старше нас всех. Даже старше Алексея Климова. Старше и мудрее. Словно ты прожил уже большуюпребольшую жизнь и знаешь чтото такое, что нам еще только суждено узнать.

Я вздрагиваю: неужели это было так заметно? А Ольга продолжает развивать свою мысль, да так, что мне становится не по себе:

– Когда ребята спорили о войне, ты смотрел на них так, словно знал наперед их судьбу. Словно ты уже знаешь, что война начнется не в следующем году, а через неделю или через месяц (!). Знаешь, что Алексей сгорит в своем танке на второй день войны, а Виктор на своей подлодке потонет в Балтийском море еще через неделю. А когда ты пел песню про вас с Сергеем “взлетят наши души, как два самолета”, вообще прозвучало как пророчество.

Я не нахожусь, что ответить. Если у молоденькой девушки сложилось за один вечер такое впечатление, то что говорить об опытных и подозрительных особистах! Они меня в два счета расшифруют. А Ольга расценивает мое молчание посвоему.

– Прости, пожалуйста, я, наверное, чтото не так сказала…

– Нет, Оля, все так. Только я сам не знаю, что на меня сегодня нашло.

– Наверное, ты кажешься старше изза того, что у тебя жизнь так сложилась. Родителей ты потерял, а тут еще и война.

– Возможно и так, – соглашаюсь я, не желая развивать эту тему.

Тут я замечаю, что мы давно уже никуда не идем, а стоим возле большого нового дома. Ольга тоже спохватывается:

– Мы уже пришли. Вот здесь я живу. Обычно ребята в такие моменты начинают интересоваться моими планами на завтра. А тебе я сама скажу: планы у меня простые. Дом и институт, я к экзаменам готовлюсь. Так что свободна как птица. Поэтому я сама спрошу тебя: а какие планы на завтра?

– А вот этого, Оля, я и сам не знаю. Утром нас соберут и все скажут. Вот тогда и будет ясность.

– Тогда запиши мой телефон, позвонишь, как освободишься. Хорошо?

– Обязательно.

– До свидания, Андрей!

Она протягивает мне руку. Я давлю в себе первый порыв и подчиняюсь второму: беру ее руку в свою ладонь и целую длинные пальчики.

Глаза Ольги удивленно раскрываются, она смущается. О таком знаке внимания к женщинам она только в книжках читала. Словно испугавшись чегото, она выдергивает руку и быстро идет к подъезду. Но на пороге она оборачивается и машет рукой.

– Так позвони завтра!

– Непременно!

У ближайшего милиционера расспрашиваю о дороге в гостиницу. Почуяв запах спиртного, он напускает на себя суровый вид, но, увидев мои знаки различия и орден, сразу добреет.

– Хорошо погуляли, товарищ командир?

– Лучше некуда!


Глава 4


Первым делом, первым делом самолеты,
Ну а девушки? А девушки – потом!
С.Фогельсон

Утром наш полк собирается в большой аудитории Военновоздушной академии.

Подполковник Лосев оказывается невысоким, плотно сложенным, подвижным мужчиной лет тридцати – тридцати пяти. Черные, чуть тронутые сединой волосы коротко острижены. Живые карие глаза, кажется, постоянно улыбаются, хотя общее выражение лица – нейтральное. На груди – два ордена Красного Знамени, орден Ленина и Золотая Звезда Героя.

Мы узнаем, что дивизия будет состоять из трех полков. Наш полк оснащается истребителями “Як1”, два других, соответственно, – “ЛаГГ3” и “МиГ3”. Освоение техники – наша первая задача. Заниматься будем здесь и на Центральном аэродроме. Позже перелетим на подмосковный аэродром. Там будем отрабатывать слетанность, огневую подготовку и приемы ведения воздушного боя.

Все это должно быть закончено не позднее 7 июня. После этого дивизия должна отбыть к месту постоянной дислокации. Куда, никто спрашивать не стал. Не положено, да и так ясно.

Примерно через час начальник штаба, майор Жучков, зачитал состав эскадрилий и звеньев. Меня несколько озадачило необычное построение подразделений. Помоему, до войны все было подругому. Полк состоит из четырех эскадрилий, эскадрильи – из четырех звеньев, а каждое звено – из двух пар. Меняназначают ведущим второй пары третьего звена второй эскадрильи. Сергея – моим ведомым. Командир нашего звена – старший лейтенант Букин, командир эскадрильи – капитан Волков. Оба с боевым опытом, а Волков к тому же сбил шесть японцев на ХалхинГоле.

Слово опять берет командир полка:

– Товарищи командиры. Занятия на матчасти начнем прямо сегодня. Времени нам отпущено мало, поэтому заниматься будем по десять часов в день и практически без выходных. Настраивайтесь на упорную работу.

После небольшого перерыва на обед начинаем изучать “Як1”. Распускают нас только часов в шесть вечера.

– Ну, какие планы на вечер? – спрашивает Сергей, когда мы выходим на улицу.

– Не знаю, как у тебя, а свои я сейчас узнаю, – отвечаю я, подходя к телефонной будке.

Сергей с интересом наблюдает, как я набираю номер и жду ответа.

– Алло! Я слушаю, – отвечает голос Ольги.

– Это я, Андрей. Добрый вечер!

– Андрей! Ну, наконецто! Я уже думала, так и не дождусь.

– А ты ждала?

– Конечно! Где ты сейчас?

– Возле академии.

– Приезжай к моему дому, я через полчаса выйду. Помнишь, как добираться?

– Разумеется. Еду.

– И с кем это ты таким деловым тоном договаривался о встрече? – спрашивает Сергей. – Нехорошо, нехорошо! Бросаешь старых друзей. Только боюсь, напрасно ты с этой девушкой время потратишь. Я не знаю никого, кто мог бы похвастаться, что она подарила ему хотя бы невинный поцелуйчик в щечку.

– Это не аргумент, друже. Что не позволено быку, то позволено Юпитеру!

– Нуну, дерзай. Только боюсь, что времени у тебя на нее не будет. Нас здесь в оборот взяли капитально. Но если достигнешь успеха, коньяк за мной.

Сергей оказался прав. Освоение новых самолетов отнимает у нас почти все время. Больше того, мы часто остаемся допоздна в академии или на аэродроме. Сидим в кабинах самолетов, копаемся в моторах, возимся с радиостанциями и вооружением.

Потом начинаются полеты. Взлет – посадка, взлет – посадка… и так до бесконечности. Надо научиться чувствовать машину, чтобы она слушалась тебя, как твои собственные руки и ноги, чтобы она стала их продолжением. А для этого нужна упорная работа и, главное, время. Очень много времени.

Все чаще мое общение с Ольгой ограничивалось телефонными разговорами. Да и редкие, не чаще одногодвух раз в неделю, встречи продолжались не более двух часов. Начинались они поздно, а задерживаться особо не было возможности ни мне, ни ей. Мне в шесть тридцать уже надо было быть на аэродроме, а у нее – на носу госэкзамены. Расставаясь всякий раз я давал себе слово, что сейчас возьму ее за плечи, притяну к себе и поцелую в приоткрытые, зовущие, ждущие губы. Но всякий раз останавливала мысль, что очень не хочется делать это вот так, наскоком, наспех. И я ограничивался целомудренным поцелуем руки. Случай провести время вместе подольше, чтобы все сложилось само собой, все никак не представлялся.

Но вот однажды… Конец мая “обрадовал” нас погодой. Резко похолодало, на Москву наползли тяжелые низкие тучи, зарядили затяжные дожди. Полеты прекратились. Мы прекрасно знали, что, как только небо прояснится, нам придется наверстывать упущенное время. Поэтому мы с тоской и досадой каждое утро смотрели на свинцовое, низкое, ниже всех дозволенных пределов, небо.

Мне было обидно вдвойне. Я первым почувствовал, что “Як” – необычайно скороподъемная машина. Поделился этими мыслями с ребятами. Это, мол, позволит максимально использовать в бою вертикальный маневр. Меня восприняли с недоверием. Оно и понятно. Они все до сих пор летали на “Чайках” или “ишаках”. Там все построено на виражах. А здесь старлей Злобин предлагает ломать господствующую десятилетиями тактику воздушного боя.

Ято знал, что прав. Но как это доказать? Командир полка внимательно выслушал меня и предложил в ближайший полетный день провести с ним на пару показательный бой, чтобы все могли сделать вывод, какая тактика эффективней.

– Ты прав, Андрей. Машина – новая, возможности у нее – тоже новые. И воевать на них надо поновому. Иначе будут нас бить, бить и бить!

И вот на тебе! Сразу после этого разговора погода испортилась. Видя мою кислую физиономию, Лосев каждый раз шутил:

– Не расстраивайся, Злобин. Еще успеешь от меня трепку получить. Не спеши.

23 мая, прослушав на аэродроме очередную безрадостную сводку погоды, мы пошли в ангары ковыряться в моторах и другой матчасти. Часа через три я говорю Сергею:

– Пойду позвоню Ольге. Дня три уже с ней не говорил.

– Нуну, валяй. Если дозвонишься, передай привет от мокрого сокола – Сереги Николаева.

Ольга ответила сразу:

– Андрей! Это ты? Извини, я все эти дни в институте пропадала. Мы экзамены сдаем.

– И как успехи?

– Прекрасно! Завтра – последний.

– Здорово! И когда ты его сдаешь?

– К двум часам уже все кончится. А ты сможешь вырваться?

– Оля, посмотри на небо и поймешь все сама. У нас сейчас вынужденное бездействие.

– Ну тогда жди меня завтра, в два часа, в институте, у главного входа.

– Договорились.

У Сергея мое сообщение вызывает приступ энтузиазма и жажды деятельности.

– Ай да Олька! Так она завтра настоящим лекарем станет! Слушай, это надо отметить, но как?

Он на минуту задумывается, потом лицо его проясняется.

– Завтра мы должны получить денежное довольствие. Верно? Давай погусарим? Ты пойдешь ее встретишь и отвезешь в ресторан, а я там организую стол на четверых.

– На четверых?

– Ну да! Это будет для нее сюрприз.

– А кто такая?

– Ты ее знаешь, она – тоже. Больше ничего не скажу, а то проболтаешься.

– Ну ладно, как знаешь. Лишь бы погода не подвела.

– Прояснение будет только двадцать пятого мая, так что не беспокойся. Завтрашний день – наш.

Утром мы снова слушаем сводку погоды, получаем денежное содержание и идем в ангары. Около двенадцати я нахожу майора Жучкова и объясняю ему ситуацию.

– Эх, молодежь, молодежь, – вздыхает двадцатидевятилетний майор, – всето у вас одно на уме. Ну да бог с вами, грешите! Только не перебирать! Прогноз на завтра хороший. В шесть тридцать на аэродроме как штыки!

– Есть как штыки!

Без десяти два я уже как штык стою в вестибюле главного входа медицинского института с букетом цветов. Пожилой вахтер смотрит на меня с большим уважением и громко, чтобы я слышал, требует у всех входящих студенческие билеты или удостоверения. Меня он пропустил, ничего не спросив, только приложил правую руку к козырьку фуражки.

– Андрей! Ты уже здесь?

Ко мне через вестибюль быстро идет Ольга. Я смотрю на нее и теряюсь. Нет, мне никогда не разобраться в этих вывертах и спиральных витках женской моды. Ольга смотрится, как картинка из модного журнала девяностых годов. Но есть в ней в то же время и чтото из эпох более ранних. На ней короткий, чутьчуть не достигающий колен, розовый плащик и белый бархатный берет. На ногах белые узконосые, на высоком каблучке ботинки или сапожки почти до колен, но не на “молнии”, как в наше время, а на шнуровке. На руках – белые лайковые перчатки. Ольга не замечает моего замешательства. Она сияет.

– О! И цветы? Вы очень галантны, товарищ командир,

– Ну, как сдала?

– Отлично!

– Тогда этот букет ты вполне заслужила. Поздравляю с почетным званием потрошителя! Ты ведь хирург?

– Только попадись мне на стол, разрежу в лучшем виде, – смеется Ольга. – Я теперь мясник с дипломом врача.

– Это полагается отметить. Едем!

Ловлю такси и везу Ольгу в ресторан, где нас должен ждать Сергей. В фойе помогаю ей снять плащ и сдаю его вместе с беретом в гардероб. Пока Ольга перед зеркалом поправляет прическу, любуюсь ее фигурой, которую выгодно подчеркивает облегающее белое платье.

Ольга берет меня под руку. Мы проходим в зал. Метрдотель встречает нас у входа и проводит к столику, за которым уже сидит Сергей в обществе красивой стройной брюнетки.

– Верунчик! Вот это встреча!

Девушки обнимаются, а Сергей заговорщицки подмигивает мне.

– Они одноклассницы. Не виделись три года. А сейчас Вера после окончания кораблестроительного едет в Николаев.

Подразумевается, что я должен хорошо знать эту Веру, так как она, наобнимавшись с Ольгой, бросается ко мне.

– Андрюша! Никак не ожидала встретить тебя здесь, да еще и вместе с Оленькой!

– Земля, она, видишь ли, круглая, – бормочу я.

– Ой, Оля! Какая ты красавица! – восхищается Вера. – Как тебе это платье идет!

– А ей все идет, – замечает Сергей. – Ты, Андрей, еще не видел ее в купальном костюме. Вот этот наряд ей идет больше всего.

Ольга краснеет.

– Болтун!

– Все, все! Умолкаю. Давайте выпьем. Герой дня сегодня – Оля. Она сдала последний экзамен и стала дипломированным врачом. Вот за это и первый тост!

После этого мы пьем за Веру, которая неделю назад защитила диплом в Ленинградском кораблестроительном институте. В ответ девушки предлагают тост за нас, при этом Ольга называет нас ангеламихранителями, процитировав Высоцкого (ничего себе, с одного раза запомнила!): “А если у них истребителей много, пусть впишут в хранители нас…”

– Ты же знаешь, какие у Андрея есть песни, – объясняет она Вере.

– Я слышала его песни, но такой не знаю.

– Ну, тогда ты много потеряла! – смеется Сергей. – То, что он пел нам в Ленинграде, это пустяки. Послушала бы ты его здесь! Скажу откровенно, я и не подозревал, что у него их столько, да каких! А ведь я его с училища знаю.

– Я подозреваю, что на него подействовало, – говорит Вера и смотрит на Ольгу.

Та опять смущается и, покраснев, опускает глаза. Пьем мы только шампанское и сухое вино. Завтра предстоит полетный день, надо быть в форме, особенно мне. Лосев выполнит свое обещание и “выбьет из меня пыль”.

В ресторане играет музыка, мы танцуем. В танце Ольга невольно несколько раз прижимается ко мне и еще больше смущается.

Время бежит к вечеру. Пора заканчивать пирушку. Покидаем уютный зал ресторана и выходим под холодный дождь. Как назло, ни одного такси. До Ольгиного дома надо добираться на трамвае с двумя пересадками. Делать нечего. Мы едем.

Когда мы доезжаем до последней остановки, я обнаруживаю, что у меня кончились папиросы, и подхожу к киоску. Ольга проходит вперед. Продавец слишком долго возится со сдачей, и Ольга успевает скрыться за поворотом.

Спешу ее догнать и вдруг слышу, как по тротуару быстро стучат ее каблучки. Изза угла выскакивает Ольга, а за ней гонятся два амбала с уголовными рожами.

– Куда ты, кралечка?! Пойдем с нами! – кричит тот, что впереди, и хочет схватить ее за плечо.

Я перехватываю его руку и спокойно говорю:

– А вот этого делать не надо.

– Чего? – непонятливо спрашивает амбал.

– Не трогай девушку, – так же спокойно говорю я.

– Слушай, командир, топай своей дорогой, пока тебя ноги носят. Здесь мы хозяева!

– Вот что, хозяин, я тебя не трону при условии, что ты с корешем сейчас сделаешь так, чтобы я вас искал и не мог найти. Понял?

– Чего?

Амбал замахивается, но я упреждаю его прямым в челюсть, или в “нюх”, неважно. Тот валится на тротуар, а я слышу сразу два крика. Истошный и истеричный:

– Че! На моего кореша!

И Ольги, взволнованный:

– Андрюша, сзади!

Резко оборачиваюсь. Сзади в трех шагах уже готовый к прыжку второй амбал с финкой в руке. Ну, ребятки, не на того напали, я вам не фраер.

Ударом ноги выбиваю финку, но амбала это не смущает, он рассчитывает расправиться со мной голыми руками. Ха! Шаг влево, резкий удар локтем в шею, пониже уха. Амбал отлетает в сторону и гулко стукается головой об асфальт.

Тот, которого я ударил первым, уже на ногах. В его руке тоже сверкает финка. Он, в свою очередь, бросается на меня, участь кореша его ничему не научила.

Захватываю руку с финкой, выворачиваю назад, правой рукой хватаю за волосы на затылке и резко бью его коленом в морду. От души добавляю носком сапога в промежность и тут же сам поскальзываюсь на чемто и падаю в лужу. Быстро вскакиваю, готовый продолжать, но все уже кончено.

Амбал корчится на тротуаре и хрипло воет. Я ногой наступаю ему на руку, он затихает.

– Я предупреждал?

– Ну, че ты привязался? Пусти! – гундит амбал.

– Тото, “пусти”. Скажи спасибо, что в ментовку тебя с корешем не сдаю.

Я приподнимаю за волосы его голову и разворачиваю в, сторону Ольги.

– Видишь эту девушку, хозяин?

– Ну, че ты пристал? Пусти!

– Видишь, я спрашиваю?

– Ну, вижу, – нехотя соглашается он.

– А раз видишь, запомни ее хорошенько и как встретишь, переходи на другую сторону улицы. А поскольку ты здесь хозяин, то и другим накажи, один хрен с тебя спрошу. Если она мне хоть словом пожалуется, я тебя, гундосого, везде найду, и уж тогда не проси, как сейчас, не пожалею. А теперь бери своего кореша на закорки и тащись отсюда. Я сегодня добрый.

На прощание пинаю амбала в бок. Потом галантно подставляю Ольге левый локоть.

– Разрешите, сударыня, продолжить мне сопровождать вас?

Ольга, смотревшая на всю эту сцену затаив дыхание, оживает и протягивает руку в белой перчатке, но тут же испуганно отдергивает ее.

– Ой, Андрюша! У тебя весь китель…

В пылу схватки я совсем забыл о своем падении в лужу;

Стою в нерешительности: что делать? Не могу же я в таком виде ехать через всю Москву.

Ольга предлагает мне то, о чем я не решаюсь попросить ее:

– Пойдем ко мне. Просушишься и почистишься.

Я с радостью соглашаюсь.

Мы доходим до подъезда, поднимаемся на третий этаж и входим в прихожую большой квартиры.

– Снимай китель, – командует Ольга.

Она несет китель на кухню, вешает его над плитой и зажигает сразу все конфорки. На одну из них она ставит чайник.

– Пока он сушится, мы чайку попьем. Посиди пока здесь, а я переоденусь.

Она уходит в комнаты и через несколько минут возвращается в розовом халатике и почемуто в сапожках. Поймав мой недоуменный взгляд, она виновато поясняет:

– Шнурки намокли, никак не развяжу. Придется подождать, пока высохнут.

Не говоря ни слова, я присаживаюсь к ее ногам и начинаю развязывать намокшие шнурки. Узелки действительно тугие, поддаются с трудом. В этот момент замечаю, что Ольга запустила пальцы в мои волосы и ласково теребит их. Наконец я справляюсь со шнурками, ловлю Олины ладони и поднимаюсь. Она смотрит мне в глаза. Мне становится все понятно. Я целую сначала ее теплые ладони, а потом припадаю к чуть приоткрытым, ждущим губам. Когда я отрываюсь от нее, Оля проводит рукой по глазам, улыбается и, словно обессилев, опускается на табурет.

Снова присаживаюсь, расшнуровываю сапожки до конца и снимаю их, задерживая в ладонях маленькие ножки с высоким подъемом и длинными пальчиками.

– Где у тебя домашние туфли?

– В прихожей.

Я отношу сапожки в прихожую и нахожу там розовые бархатные домашние туфли. Приношу их на кухню. Оля сует в них ноги и почемуто шепотом говорит:

– Давай пить чай.

Она снимает с плиты чайник, и мы идем в комнату. Оля усаживает меня на диван, а сама начинает хлопотать возле небольшого столика. Накрыв стол, она садится в кресло напротив, и мы начинаем чаепитие.

– Андрей, а не слишком ли ты жестоко обошелся с этими? – На лице ее появляется гримаска отвращения.

– Думаю, что нет. Или ты считаешь, что лучше, если бы они жестоко обошлись с тобой и со мной?

Она мотает головой.

– Ну и хорошо. А этот урок они запомнят надолго.

Оля согласно кивает и тянется за печеньем. Неловкое движение задирает полу халатика и обнажает красивое бедро. Заметив мой взгляд, она смущенно поправляет халат. Потом допивает чай, поглядывая на меня поверх чашки своими огромными темными глазищами. Допив чашку, она вдруг решительно встает и, присев ко мне на диван, обнимает меня за плечи и прижимается щекой к моей щеке.

Мы сидим, обнимаясь, целуемся, и нам не надо никаких слов. Оля уже не обращает внимания на полы своего халата, которые распахнулись внизу до пределов, близких к непристойности.

– Китель! Он же сгорит!

– Нет, вроде паленым не пахнет.

Мы бежим на кухню, Оля сдергивает с веревки мой китель. Он – горячий.

В прихожей я очищаю его от грязи и одеваюсь.

– Ты сразу стал какимто официальным, – шутит Оля.

Я целую ее. Она вдруг спохватывается и оборачивается к окну. Там уже темно.

– А времято уже!

– Мне пора. Завтра рано утром у меня полет.

– Андрюша, звони в любое время, – шепчет Оля, когда я целую ее на прощание.

Хороший прогноз оправдался, и мы снова начинаем полеты. В этот же день Лосев “выбивает из меня пыль”. Где мне тягаться с асом ХалхинГола. Но главного мы с ним добились. Теперь весь полк поверил, что секрет победы в современном бою – это умелое использование возможностей машины на вертикальном маневре.

– Вот это мы и начнем завтра осваивать, – говорит Лосев, – когда перелетим на подмосковный аэродром. Там будет где развернуться.

Наутро мы перелетаем на новую базу. Здесь вообще нет времени ни на что, кроме полетов. Летаем и днем и ночью. Стреляем, штурмуем. Работаем в составе звеньев, пар, эскадрильи и полка. Отрабатываем операции прикрытия, расчистки, патрулирования. Ведем одиночные и групповые бои. Десять дней промелькнули как один. Погода стоит великолепная, и мы наверстываем упущенное время.

Утром 6 июня начальник штаба объявляет:

– Все. Сегодня полетов не будет. Завтра вылетаем к месту постоянной дислокации. Техсоставу подготовить машины к перелету. Летный состав свободен. Вылет завтра в шесть часов. Штурманам эскадрилий остаться.

Мы с Сергеем бежим в поселок звонить в Москву. Это, судя по всему, последняя наша возможность встретиться с подругами.

Меня соединяют первым. Сообщаю Ольге новость. Она на несколько секунд задумывается, потом предлагает провести этот вечер на подмосковной даче.

– Вере я сама позвоню, приезжайте с Сергеем на Савеловский вокзал.

По пути мы захватываем две бутылки вина, коекакой закуски и через час встречаемся с девушками на вокзале. Они одеты полетнему: в легких светлых сарафанах и босоножках.

Рядом с ними мы в военной форме и сапогах смотримся тяжеловесно.

Еще через час мы уже на даче у Ольги. Дача стоит в лесу, на берегу озера. Место живописное и, главное, безлюдное и тихое. Слышно только щебетание птиц и плеск рыбы в озере. Девушки быстро чтото готовят на кухне. Потом они тащат нас к лодке, стоящей у небольшого причала, и сажают на весла.

– Куда едем? – спрашивает Сергей.

– Курс на остров! – командует Ольга.

Ближе к противоположному берегу расположен небольшой островок, поросший кустами и березками. Пристав к острову, мы вытаскиваем лодку на песок. Девушки распоряжаются:

– Сначала купаться! Пировать будем потом.

Они сбрасывают сарафаны и остаются в купальниках. Серега не соврал. Ольга в своем зеленом купальнике смотрится великолепно. Она замечает мой восхищенный взгляд и смущается. Было бы чего! С такой фигурой в наше время ей была бы обеспечена карьера фотомодели.

Вдоволь наплескавшись, садимся “к столу”. Сергей объявляет тост: “За то, чтобы эта встреча была не последней!” Мы пьем, а мне становится грустно. Завтра мы улетаем, а еще через две недели начнется война. Так что эта встреча – именно последняя. Я стараюсь ничем не выдавать своих мрачных мыслей, но, видимо, это плохо мне удается. По крайней мере, от Ольгито я не сумел скрыть своего настроения.

– В чем дело? – шепчет она.

– Мы же завтра улетаем…

– Но жизньто завтра не кончается. У тебя будет отпуск, еще встретимся.

Я смотрю на нее и улыбаюсь. Как хорошо, что она не знает, что ближайший отпуск у нас будет не раньше, чем через четыре года, да и то только у тех, кто доживет.

Ольга понимает мою улыбку посвоему и успокаивается. Но чем ближе к вечеру, тем печальнее становятся ее глаза. Она както странно поглядывает на меня, и у меня складывается впечатление, что она уже жалеет о том, что пригласила сюда Веру с Сергеем. Мне приходит в голову мысль, что если я сейчас намекну ей, что не прочь бы остаться здесь с ней на ночь, она, не раздумывая, согласится. Но это – невозможно. В пять утра мне надо быть на аэродроме. Сейчас не девяностые годы. Попутку ночью не поймаешь ни за какие деньги.

С сожалением начинаем собираться. Девушки провожают нас до станции. Они остаются ночевать здесь.

– Андрюша, я 19го уезжаю на сборы, в войска. До этого времени буду жить здесь. Если окажешься в Москве, ко мне домой не заходи, приезжай прямо сюда, – говорит мне Ольга. – Я буду ждать.

– Оля, не жди напрасно. Мы завтра улетаем на запад. Когда теперь мы сможем вернуться?

– Кто знает… все равно я буду ждать. До конца.

Не стесняясь присутствием Сергея и Веры, она повисает у меня на шее и крепко целует. В поезде Сергей шутит:

– Ну, друже, с меня – бутылка! Я глазам своим не верил, когда видел, как тебя целует наша Снежная королева.

Я только отмахиваюсь. Ольга потеряна для меня уже навсегда. До начала войны – две недели. Даже если мы с ней и выживем, то все равно меня здесь уже не будет. Будет настоящий Андрей Злобин. Впрочем, может быть, это и к лучшему. Кто знает, одобрит ли настоящий Злобин мой выбор.


Глава 5


Я клянусь, что это любовь была.
Посмотри, ведь это ее дела!
Б.Окуджава

Ровно в шесть взлетает первая эскадрилья. Мы сидим в самолетах и ждем команды. Техсостав грузит в “Ли2” “движимое имущество” и загружается сам. Этими же самолетами летят три оказавшиеся “безлошадными” летчика. Вчера в моторах их машин нашли заводские дефекты, и инженер Котиков дал заключение, что до Елизова они не дотянут. Новые моторы прибудут не ранее 12–13го числа. Три “Яка” сиротливо стоят на стоянке. А у нас впереди длительный перелет, практически на пределе дальности.

Пошло первое звено, за ним – второе. Наша очередь – “Як” быстро катится по бетонке, шасси постукивают на стыках плит. Быстрее, еще быстрее. Вот воздух подхватывает легкую машину, и она – в своей стихии.

Пристраиваемся к своим, нас догоняет четвертое звено, и комэск берет курс на Белоруссию. Вот и все. Я лечу на войну. Будем считать, что мирная жизнь кончилась.

Два с лишним часа полета, и впереди открывается полевой аэродром. Садимся. Нам командуют, куда рулить. Заруливаю кудато чуть ли не в лес. Только когда выхожу на поле вижу, что из небольших просек торчат носы “Яков”. Через какоето время приземляются остальные две эскадрильи. “Ли2” с техниками – еще в полете. Лосев, не дожидаясь их, собирает нас прямо на стоянке, под деревьями.

– Товарищи командиры! Мы прибыли к месту постоянной дислокации. Начальник штаба выдаст вам карты. По ним вы сегодня изучите местность, район полетов, расположение соседних частей и все необходимое. Завтра приступаем к боевой работе. Заниматься будем по расписанию, которое также доведет до вас начальник штаба. Сразу скажу, какова наша задача в случае начала боевых действий.

Командир смотрит на небо в западном направлении, словно оттуда уже летят самолеты противника.

– Первая наша задача: воздушное прикрытие стратегических узлов – Осиповичи и Бобруйск, а также переправ через Березину и Птичь. Вторая задача: перекрыть противнику воздушный коридор на Могилев и Оршу. Третья задача: сопровождение нашей бомбардировочной и штурмовой авиации.

Подполковник задумывается на несколько секунд и добавляет:

– И главное. Ввиду того, что наша дивизия особая, командование будет ставить перед нами и другие задачи, так сказать, повышенной трудности. Задачи, которые обычным соединениям могут оказаться не по зубам.

Он снова замолкает, теперь уже на несколько минут. Несколько раз проходит перед нами взадвперед, глядя себе под ноги и нерешительно жуя губами. Наконец он говорит:

– И вот еще что. Я специально не стал дожидаться техников и собрал только летный состав. Имейте в виду и будьте к этому готовы. Боевые действия могут начаться в любой ближайший день. По сведениям из штаба округа, Германия сосредоточила на нашей западной границе огромные силы, в том числе ударную стратегическую авиацию. Не сегоднязавтра вся эта мощь обрушится на нас. Не будем питать иллюзий на этот счет. Так просто такие силы на границе не концентрируются. Превосходство у противника не только количественное, но и качественное. В соединениях, базирующихся западнее нас, “И16” и “Чайки” составляют более семидесяти процентов. Летный состав в подавляющем большинстве боевого опыта не имеет. Делайте выводы. Через час после начала – это полетное время бомбардировщиков от границы до нас – нам придется вступить в бой. Как я уже сказал, это может произойти в любой ближайший час. Отсюда некоторые особенности. Полк будет расквартирован в селе, что в двух километрах отсюда, но на аэродроме будет постоянно дежурить, днем и ночью, одна эскадрилья.

На другой день с утра начинаются полеты. Изучаем местность, объекты, отыскиваем запасные площадки. Часто встречаемся в воздухе с “ЛаГГами” и “МиГами” двух других полков нашей дивизии.

Глядя на стремительные, но тяжеловатые, хищные силуэты “МиГов”, я прихожу к интересной мысли. Что, если попробовать отработать с ними взаимодействие? “МиГи” прекрасно проявляют свои качества на больших высотах. На средних и малых они тяжеловесны и не так маневренны. Можно было бы сделать “бутерброд”. Внизу – мы или “ЛаГГи”, вверху – “МиГи”. Мы бьем противника внизу и гоним его наверх, где его будут ждать “МиГи”. Там они будут иметь неоспоримое превосходство.

Делюсь своими мыслями с майором Жучковым. Тот слушает с интересом и внимательно на меня смотрит.

– Далеко пойдешь, Злобин. А у тебя ничего, варит! Ты, оказывается, можешь не только за ручку держаться да на гашетку давить. Слетаюка я завтра к Иванову (начальник штаба 130го полка), перетру этот вопрос и вместе с ним – к Строеву. Но учти, Злобин, я тебя представлю как автора этой идеи. Так что готовься, все шишки на тебя посыпятся.

Через день мы уже начинаем отрабатывать со 130м полком строй “бутерброда”. “МиГи” ходят за нами с превышением в 2000 метров и отставая на километрполтора. 128й полк “ЛаГГов”, имитируя “противника”, попадает между нами, словно между молотом и наковальней. Эффект убийственный!

Я хожу в героях. Еще бы, за три недели я предложил две тактические новинки, и обе оказались эффективными. Уже все три полка отрабатывают бои на вертикалях. В полк прилетает комдив и вызывает меня.

– Пойдешь, Злобин, в штаб дивизии?

– Товарищ полковник, я – летчик с боевым опытом. Считаю, что мое место в строю.

– Верно считаешь. Потому и не приказываю, а просто предлагаю. Оставайся в строю. Но учти: я на тебя глаз положил и зуб наточил. Пойдешь на повышение. Со звеном справишься?

– Я звеном уже командовал. Справлюсь.

– А с эскадрильей?

– Должен справиться.

– А с полком?

– Малость опыта набраться и…

– Ну а с дивизией? – хитро прищуривается Строев.

– Нет, товарищ полковник, не смогу. Шпал не хватает, – показываю я на свои петлицы.

Окружающие хохочут.

– Лосев! – говорит комдив. – Вот этого старлея никогда не представляй к капитану. Он, как только первую шпалу получит, сразу меня с тобой подсиживать начнет.

Сергей гдето раздобыл гитару и теперь каждый вечер заставляет меня “давать концерты”. Сначала моими слушателями и ценителями были летчики и техники нашей эскадрильи, потом на огонек начинает собираться чуть ли не вечь полполка. Частенько приходит и Лосев.

Он, оказывается, тоже хорошо играет на гитаре и поет красивым высоким голосом. Очень быстро он осваивает мой репертуар, и теперь редкий вечер проходит без нашего дуэта.

Утром 13 июня меня вызывает майор Жучков. В штабе я застаю своего комэска и командира звена первой эскадрильи – старшего лейтенанта Степанова. Жучков выдает нам командировочные предписания.

– Через час на наш подмосковный аэродром идет “Ли2”. Мотайте туда, примите наши “Яки” и гоните их сюда.

“Яки” мы застаем уже заправленными, подготовленными к перелету. Получаем полетные задания. Нам предлагают пообедать, но мы отказываемся.

– Дома обед стынет, – шутит Волков.

Запускаем моторы. Мне кажется, что мотор моего “Яка” эвучит както не так, с надрывом. Прибавляю оборотов. Так и есть. Глянув на датчик температуры, поспешно глушу мотор.

– В чем дело, старлей? – вскакивает ко мне на плоскость командир БАО.

Я молча показываю на датчик температуры. Капитан свистит от удивления.

– Как же так? Час назад пробовали, все было в норме.

По его команде техники поспешно “раздевают” мой “Як”. Два цилиндра буквально раскаленные. Их охлаждают и снимают головки. Мы не верим своим глазам. Некогда зеркальные стенки цилиндров нещадно изодраны, а поршни ощетинились мелкой стружкой. Откуда она взялась? Еще через полчаса техники ставят диагноз: диверсия на заводе.

– Ну, старлей, в сорочке ты родился. А если бы в воздухе?

– Лучше без если. Что делатьто будем?

Капитан убегает. Быстро вернувшись, говорит, что новый мотор придет только к концу дня 17го. Ночью его поставят и опробуют, а утром 18го можно будет лететь. Мы связываемся со своим полком и попадаем прямо на Лосева.

– Волков и Степанов, гоните машины сюда. Злобину продлеваю командировку до 18го. Нечего ему взадвперед мотаться.

Ребята улетают, а я иду к коменданту.

– Товарищ майор, разрешите отлучиться в Москву. Здесь мне до 18го все равно делать нечего.

Майор удивительно легко соглашается. Видимо, ему не хочется возиться со мной: устраивать с жильем, ставить на довольствие. Он сразу выписывает мне увольнительную до 18 июня.

– Смотри не перегуляй, а то под трибунал попадешь.

– Как можно!

Выхожу из комендатуры и бегом к станции. Через два часа я уже иду быстрым шагом по проселочной дороге к Ольгиной даче. Она говорила, что до 19го будет жить там. Представляю, как она сейчас обрадуется!

Странно, на даче никого нет. Она закрыта. Присаживаюсь на веранде и задумываюсь, как мне поступить? Ехать в Москву? В этот момент замечаю, что на веранде стоят Ольгины белые босоножки. Хм! Она из Москвы приехала в них, Не могла же она в город уехать босиком. Может быть, купается? Тогда почему дача заперта? В голову начинают лезть всякие неприятные мысли.

– Поздно мы с тобой поняли, что вдвоем вдвойне веселей… – доносится справа знакомый голос.

– Даже проплывать по небу, а не то что жить на земле! – громко продолжаю я припев.

– Ой! – Изза кустов на тропинку выходит Ольга. – Андрюша!

Она стоит передо мной босиком, несколько растерянная. В руках у нее авоська с хлебом и бидон. Бидон она ставит на тропинку, авоську роняет на траву и бежит ко мне. На глазах у нее слезы. Ольга обнимает меня за шею, целует и прижимается мокрыми глазами к моей щеке.

– Я знала, я верила, что придешь! Ты не мог не прийти. Ведь я так ждала тебя, мне так много надо тебе сказать…

Она замолкает и смотрит на меня виновато.

– А сказатьто и нечего. Все слова из головы вылетели. Как тебе удалось вырваться?

Я коротко объясняю. Она, словно не веря, закрывает глаза и качает головой. На губах – счастливая улыбка.

– Целых четыре дня. Это судьба!

Целую ее, забираю хлеб и бидон с молоком. Ольга проводит меня на дачу.

– Ты, наверное, голодный?

– С семи утра ничего не ел, – сознаюсь я.

– Сейчас я тебя обедом накормлю, потом искупаемся, а потом…

Она подходит к буфету и достает бутылку сухого вина.

– Потом отметим нашу фатальную встречу.

– Почему фатальную?

– Потом объясню. Пойдем обедать.

Ольга оказалась более радушной хозяйкой, нежели искусным кулинаром. Впрочем, я не стал придавать этому особого значения. Наскоро поглощаю то, чем она меня угостила. Пока пью молоко, Ольга уходит переодеться и через пять минут возвращается в своем зеленом купальнике. Оставляю свою форму на причале, и мы на лодке плывем к островку.

Там мы самозабвенно купаемся, ныряем, гоняемся друг за другом в прозрачной до синевы воде. Москва еще не успела отравить все Подмосковье промышленными отходами. Погони заканчиваются долгими объятиями, поцелуями и ласками, потом ктото из нас вырывается, и все начинается сначала.

Со стороны это выглядит, наверное, не только смешно, но и глупо. Взрослые дядя и тетя гоняются в воде друг за другом, брызгаются, хохочут, кричат и взвизгивают. И никак не могут остановиться. В другой раз я бы и сам при виде этой сцены пожал плечами. Но стороннему наблюдателю никогда не понять поведения влюбленных, не постичь их логику. Впрочем, какая логика может быть у любви? Она сама по себе не логична. Если бы люди в любви руководствовались логикой, род человеческий давно бы уже пресекся. Наше сумасбродное плескание прекращают сумерки.

– Ой! Уже вечер. Темнеть начинает. Давай к дому, – предлагает Ольга.

На причале я нагибаюсь, чтобы подобрать свою форму, но Ольга останавливает меня:

– Оставь! Неужели так и будешь ходить передо мной в кителе? Сейчас я дам тебе во что переодеться.

Через минуту она выносит мне рубашку песочного цвета с короткими рукавами и такого же цвета шорты. Я удивленно смотрю на них. Откуда?

– Это папа привез из Испании, – поясняет Ольга. – Он хотел носить это на даче, но мама сказала, что он в этом похож на колонизатора. Одевайся.

Она уходит в дом. Быстро одеваюсь, мокрые трусы вешаю на перила веранды. Через несколько минут выходит Ольга в тонком коротком халатике синего цвета с большими белыми многоконечными звездами. Свой купальник она тоже вешает на перила.

– Пойдем ужинать.

Дача не электрифицирована. В комнатах уже темно, и Ольга ставит на стол два подсвечника на две свечи. На столе – бутылка вина, бутерброды, конфеты. Освещены только столик и диван, на который мы и садимся. По углам комнаты колеблются тени. Ольга разливает вино, потом нерешительно смотрит на меня и спрашивает тихо:

– Когда тебе надо уезжать, чтобы успеть попасть на аэродром?

– Около одиннадцати.

Ольга вздыхает, и я торопливо поясняю:

– Но, в принципе, мне можно туда и не спешить. У меня увольнительная до восемнадцатого июня.

А сам думаю, где я буду ночевать, если Ольга не решится сегодня оставить меня здесь. Но ее лицо светлеет.

– Значит, и спешить не будем. Заночуешь здесь.

– Удобно ли?

– Сегодня все удобно.

Она поднимает бокал.

– Ты спрашивал, почему наша встреча фатальная? Давай выпьем за нее, и я тебе все объясню.

Мы выпиваем, Ольга порывается чтото сказать, но я опережаю. Положив руку на ее ладонь, говорю:

– Оля, мы скоро расстанемся, скорее всего надолго, возможно, навсегда. Но я хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя. Люблю уже давно, с первой нашей встречи…

Оля почемуто смеется. Я удивленно поднимаю брови.

– Андрюша! Ты опередил меня. То же самое хотела сейчас сказать и я. Почти слово в слово. Действительно, сейчас такое время, что трудно загадывать даже на месяц вперед. Когда ты уехал, я решила: если не вернешься, значит, так тому и быть. А если вернешься до моего отъезда, значит – это моя судьба…

Я прерываю ее поцелуем и спрашиваю:

– Так я всетаки не понял, чего ты больше хотела, чтобы приехал или наоборот?

– А ты как думаешь?

– Думаю, хотела, чтобы приехал.

Вместо ответа Оля обнимает меня и целует. Оторвавшись от меня, она снова наполняет бокалы и предлагает:

– Выпьем за нашу судьбу.

Вино мы “закусываем” долгим поцелуем, таким долгим, что перехватывает дыхание. Оля упирается мне в плечи, отстраняется назад и смотрит мне в глаза долгим внимательным взглядом своих больших темных глаз. Она медленно, словно в полусне, расстегивает две верхние пуговки халата, берет мою руку и кладет себе на грудь. Сама она при этом закрывает глаза и затаивает дыхание.

Я осторожно ласкаю упругую девичью грудь с твердеющим розовым соском, пропуская его между пальцами, целую его, нежно захватывая губами. Оля вздыхает и расстегивает свой халатик до конца. Дальше все происходит уже само собой.

Время для нас перестает делиться на день и ночь, утро и вечер. Мы живем в какомто своем измерении. Отдыхаем, когда устаем, бодрствуем, когда любим. Когда в нас просыпается голод, я иду на кухню и демонстрирую Оле свои кулинарные способности.

Иногда, чтобы взбодриться, мы идем на озеро. Если это случается днем, то мы из предосторожности облачаемся. Причем Оля принципиально не застегивает верхнюю часть купальника, а заправляет ее под нижнюю, оставляя грудь открытой солнцу и моим восхищенным взорам.

Я вдохновенно обучаю ее премудростям сексуальной культуры, которой я вдосталь хлебнул в наши развращенные восьмидесятыедевяностые годы. И хотя это на нее, дитя сороковых, производит впечатление разорвавшейся бомбы, она оказывается на редкость способной ученицей. Все она схватывает с лету и во все привносит чтото свое, неповторимое.

Особенно по душе пришлась ей поза “наездницы”. Ее Оля исполняет виртуозно, с вдохновением. Она то откидывается назад, то садится прямо, как струна, закрывая глаза и прислушиваясь к своим и моим ощущениям. То она почти ложится на меня, пожирая мое лицо своими темными, бездонными, широко раскрытыми глазищами. Моими руками она манипулирует, как своими: кладет их то на свои бедра, то на ягодицы, то на талию, то на грудь, то сплетает их на плечах или на шее – словом, руки мои находятся там, где они ей в данный момент нужнее.

Какимто образом, постигая мое состояние, она то почти замирает, то ускоряет движения, то снова замирает, и в итоге мы приходим к финишу почти одновременно. Она падает на меня усталая, но безмерно счастливая.

Но, невзирая на это состояние опьянения любовью, гдето в подсознании все равно копошится предчувствие близкой общей беды. В предрассветных сумерках Оля лежит головой у меня на груди и смотрит в окно. Я глажу ее густые длинные волосы, а она вдруг шепчет:

– Знаешь, Андрюша, мне кажется, что мы с тобой спим и видим прекрасный сон, но вотвот зазвенит будильник, и все закончится кошмарным пробуждением…

– У всех будильников есть такие кнопочки, – пытаюсь я перевести это в шутку, – надо эту кнопочку нажать и досмотреть сон.

– Нет, Андрюша, – не поддерживает шутки Оля. – Этот будильник кнопочкой не выключить, ее у него просто нет. И самое страшное, что, когда он прозвонит, жить нам останется, быть может, всего ничего, а счастью нашему – и того меньше.

Я внутренне содрогаюсь от воистину пророческих слов Оли. Откуда у нее такое предчувствие? И что ей сказать? Утешать, врать, что это – игра воображения?

– Не надо об этом, – я целую ее, – пойдем лучше на озеро, уже утро.

Оля, как будто это не она только что высказывала мрачные мысли, живо бежит на кухню и собирает на скорую руку завтрак. Мы плывем на остров…

Возвращаемся мы, когда солнце стоит уже довольно высоко. Я гребу, а Оля полулежит на корме, закрыв глаза, подставив утреннему солнцу лицо и обнаженную грудь. Медленно гребу и любуюсь ее фигурой. Сергей был тысячу раз прав, когда говорил, что в купальнике от нее глаз не оторвешь. Бедняга, он не видел ее без купальника.

Внезапно Оля испуганно ойкает и поспешно натягивает купальник на грудь. Ее расширившиеся до предела глаза смотрят кудато за мою спину. Оборачиваюсь. На причале возле моей аккуратно сложенной формы стоит генералмайор авиации с четырьмя орденами Красного Знамени и Золотой Звездой на груди и внимательно смотрит на нас. Я цепенею. Лодка по инерции проходит вперед и ударяется носом в причал.

Ольга, пискнув: “Ой, папка!”, стремительно выскакивает из лодки и исчезает в доме. А мне бежать некуда. Положение мое довольно пикантное, но субординация есть субординация. Выхожу из лодки и, совершенно забыв, что я в одних трусах, представляюсь, став во фронт:

– Старший лейтенант Злобин, 129й истребительный полк 44й авиадивизии.

– Оденьтесь, старший лейтенант! – хмуро бросает генерал.

Начинаю одеваться, а он спрашивает:

– Это ваша дивизия дислоцируется под Елизовым?

– Так точно.

– Хм! А что это вы делаете здесь, в Подмосковье? Отрабатываете боевое взаимодействие?

Я уже одет и коротко объясняю генералу, почему я здесь, а не в Елизово.

– Так. Значит, завтра улетаете? – Он замечает на моей груди орден. – За что награда?

– Финская кампания. Шестнадцать боевых вылетов, два сбитых, товарищ генерал.

– Вояка, значит! – Лицо генерала добреет. – И много вас таких в 44й?

– Почти все, товарищ генерал.

– Слыхал я про вас, слыхал. – Генерал замолкает, потом тихо спрашивает: – Ну а это как прикажешь понимать?

Он кивает через плечо в сторону, куда исчезла Ольга. Что ему ответить? Задумываюсь на секунду и отвечаю просто:

– Любовь.

Генерал с интересом смотрит на меня, я жду, что он скажет. А он неожиданно улыбается.

– Любовь, говоришь? Ну, бог с вами, любитесь! Совет, как говорится, да любовь. – Лицо генерала вдруг снова становится серьезным. – Ох, не вовремя, старшой, не ко времени посетила вас эта любовь.

– А она, товарищ генерал, на время не смотрит.

– Вот как? – Генерал задумывается ненадолго и хлопает меня по плечу. – А ведь ты прав, черт возьми! Она всегда не вовремя и всегда вовремя. А уж если пришла сразу и к ней, и к нему, то уж тут ничего не поделаешь. Хоть земля под ними разверзнись, а они все обниматься будут. Так в обнимку в пропасть и полетят. Как зовутто тебя, сын?

– Андрей.

– А меня – Иван. Иван Тимофеевич. Пойдем в дом.

На пороге нас встречает Ольга. Она уже в сарафане и босоножках. Конечно, здорово смущена, но держится.

– Папа, а мама где?

– В Москве осталась, приболела она.

– Что с ней?

– Да все то же. Горло опять воспалилось, температура поднялась. Я ее, дочка, решил в Ашхабад отправить, к Петру Семеновичу. Что ей одной в Москве делать? А там она подлечится на туркменском солнышке. Потому за тобой и приехал, помоги ей в дорогу собраться.

Ольга стоит в нерешительности, не знает, что сказать.

– Ну, что думаешь? Нечего здесь думать! Не умрете друг без друга до вечера. Мать – дело святое. Вечером Гриша тебя сюда привезет. Ты пока возьми этот списочек, отбери койкакие вещички, а мы с Андреем посидим, поговорим, по рюмочке выпьем.

Иван Тимофеевич берет меня за локоть и ведет в комнату, к столу. Из буфета он достает бутылку коньяку и разливает по рюмкам.

– Давай, Андрюша, выпьем за тебя с Олей. Раз уж любите друг друга, то и любите дальше. Я вам в этом деле не помеха.

Мы выпиваем. Он хитро подмигивает и спрашивает:

– А может быть, тебя просто на генеральскую дочку потянуло? Карьеру рассчитываешь сделать?

– Иван Тимофеевич! То, что вы – генерал, я узнал пятнадцать минут назад. Про вас мне Оля сказала просто: “Мой папка – тоже летчик”. А что касается карьеры, то уж выто знаете, от чего она у нас, истребителей, зависит. За чужой спиной ее не сделаешь.

– Верно говоришь. Давай еще по одной. За нас,летучее племя!

Мы снова выпиваем, генерал идет на кухню, приносит хлеб, ветчину.

– Закусывай, а то, пока Ольга собирается, мы с тобой упьемся.

– Елизово, значит, – говорит он после паузы. – Что ж, соседями будем. Наша дивизия недавно в Гродзянку передислоцировалась.

– Тоже истребители?

– Нет, штурмовики.

– “Ил2”?

– А ты откуда знаешь? – с подозрением смотрит на меня генерал. – Это же секретная машина.

– Иван Тимофеевич, если новые машины держать в секрете от собственных истребителей, то их лучше вообще в воздух не поднимать. Опасно это.

Генерал смеется.

– И то верно! У нас есть мудрецы, дай им волю, засекретят самолет даже от того, кто на нем летать должен. – Он закусывает кусочком ветчины и продолжает: – Хорошо хоть догадались подальше от границы нас перебросить, изпод первого удара. А то мы стояли в Щучине! Нас бы через два часа уже танками подавили.

– Как там, на границе?

– Напряженно.

– Я не о том, Иван Тимофеевич. То, что в каждый момент может начаться, это мы знаем. Ходят слухи, что затеяли ремонт полевых аэродромов и посгоняли полки с четырех на один.

Генерал мрачнеет, снова наполняет рюмки и говорит неохотно:

– Был такой идиотизм. Мы в Щучине чуть ли не в два яруса с дивизией “СБ” стояли. Но этим затейникам уже вправили мозги. Сейчас в спешном порядке ремонтные работы сворачивают, части рассредоточивают. Не знаю, успеют ли?

Генерал замолкает, уходит в себя. Кажется, перед его внутренним взором проходит то, что он видел на границе. Наконец он говорит:

– Будь я на месте Гитлера, не стал бы тянуть. Ударил бы прямо сейчас, немедленно. Пока не успели корпуса новыми танками укомплектовать, пока ГСМ и боеприпасы на окружных складах сосредоточены, пока вооружение в старых укрепрайонах установить не успели… Я на днях в штабе округа с Карбышевым встретился. Так он весь на матюги изошел и голос в спорах потерял, пока доказывал то, что и курсанту ясно. Ведь как ни крути, а раз они первыми ударят, то потери территории нам не избежать. Хошь не хошь, а на первых порах отходить придется. А где сдерживать? За что зацепиться? Да только на старой границе, в укрепрайонах! А там доты – пустые! Из артиллерийских амбразур винтовками и пулеметами танковые атаки отбивать!

Генерал горько смеется.

– Так нет же! Это, мол, пораженческие настроения! Мы воевать будем малой кровью и непременно на чужой территории! Ни пяди земли врагу не отдадим! Стратеги! Интересно, как они хотят это сделать? Да для того, чтобы немца хотя бы остановить, малой кровью уж никак не обойдешься! А чтоб до чужой территории добраться… – Он машет рукой. – Вот еще пример. У меня в дивизии стрелков некомплект. Направляют мне пулеметчиков из пехоты: сажай их в самолет. Представляешь! Посадить бы этих ворошиловских стрелков самих в кабину да поднять разочек в воздух, я бы на них посмотрел! И не докажешь им ничем, что стрельба на земле и в воздухе – это разные вещи.

Интересно. Насколько я помню, первые штурмовики были одноместные, стрелков на них не было. Двухместный вариант появился примерно через годполтора.

Генерал, не замечая моего недоуменного взгляда, поднимает рюмку.

– Знаешь, за что мы сейчас выпьем? Чтобы Ольгу законопатили куданибудь в Сибирь или Забайкалье, лишь бы подальше от нас с тобой. В Белоруссии скоро настоящее пекло будет. Как ни поворачивай, а главный удар немцы наносить будут именно у нас. Самая короткая дорога на Москву! Нам деваться некуда, мы – люди военные, а вот ей там делать нечего.

Словно почувствовав, что разговор пошел о ней, входит Ольга.

– Пап, я все собрала.

– Ну и чудненько. Сейчас едем, только выпьем с Андреем на посошок. – Генерал разливает коньяк. – Бутылку оставляю вам… Оля, неси еще одну рюмку, выпьем втроем. Кто знает, когда еще встретиться сможем. Вот мы с Андреем – соседи, а может, и не увидимся больше.

Выпив коньяк, генерал обнимает меня и шепчет:

– Береги ее, сынок, если, конечно, сам убережешься. Жаль, короткая у нас встреча получилась.

– Еще встретимся, Иван Тимофеевич…

– Вряд ли. Не знаю, как ты, а мне, чувствую, совсем мало осталось землю топтать и по небу летать.

– Да что вы!

– Молчи, молчи! Я знаю.

Генерал резко поворачивается и идет к выходу. В дверях оборачивается и спрашивает:

– Не в обиде, что невесту забираю?

– Иван Тимофеевич! Вы же сами сказали: мать – дело святое.

– К вечеру жди ее назад – и сам не буду задерживать, и матери не дам.

Ольга чмокает меня в щеку.

– Жди! – и выбегает вслед за отцом.

Оставшись один, я выпиваю еще рюмку коньяку и пытаюсь осмыслить слова Ивана Тимофеевича. Конечно, он сказал мне далеко не все, что знал, но и этого было вполне достаточно. Я понял главное. В основном история повторяется. Тот же бардак и та же неподготовленность. Но в то же время есть и существенные отличия. Формирование новых дивизий, переброска ударных соединений из опасной полосы, возврат вооружения в старые укрепрайоны. Да и всеобщая моральная готовность не оставляет сомнения в том, что фактор внезапности уже не сыграет такой роковой роли. Вспоминаю, что говорил нам Лосев, что говорил Иван Тимофеевич. Значит, многое уже делается. Пусть не все еще готово, пусть у немцев превосходство, но командование знает и ждет. А это немало.

Переодеваюсь в шорты и рубашку, нахожу удочки, копаю червей и иду на причал порыбачить. Не знаю я лучшего способа разрядки. Клюет неплохо, и я увлекаюсь, не замечаю, как летит время. Отвлекает меня от этого занятия шум машины. Вернулась Ольга. Водитель подходит ко мне.

– Товарищ старший лейтенант! Комдив приказал заехать за вами с супругой завтра в шесть утра и отвезти вас на аэродром.

– Хорошо, старшина. Завтра – в шесть.

Гриша улыбается, садится в машину и уезжает.

– Лихо твой батя действует! С супругой! Иди, “супруга”, жарь добычу, да смотри не сожги! – Я протягиваю Ольге ведерко с уловом.

На столе стоит сковородка с горкой рыбьих косточек и голов и бутылка, на дне которой на два пальца коньяку. Все это освещено двумя свечами. Я сижу на диване, а Оля лежит головой у меня на коленях и смотрит в потолок. Она почти нагая. Мы знаем, что это – наша последняя ночь, но не торопимся. Нам и так хорошо. Оля ловит мою руку, целует ее и кладет себе на грудь.

– Ты знаешь, папа все сразу рассказал маме.

– Ну, и как она?

– Как и все мамы в такой ситуации. Сначала поплакала, потом успокоилась, расспросила и под конец благословила. Одно ей только не понравилось.

– Что же?

– Что ты – летчик. Она сказала, что я ничему не научилась, глядя на нее с отцом. А папка сказал, что это – семейная традиция и что внук должен стать летчиком, а внучка – за летчика выйти замуж.

Я целую Олю в губы, шею, грудь, но она вдруг отстраняет меня и спрашивает:

– Андрюша, а как ты воспринял то, что ты у меня не первый мужчина?

– Никак. Разве это имеет какоето значение?

Оля смотрит на меня удивленно. Вот она – разница в пятьдесят лет. Что ни говори, а моральные рамки за эти десятилетия существенно раздвинулись.

– Ну что ты говоришь? Разве это может не иметь значения?

– Для меня – да. Я люблю тебя, а не твою девственность.

– А вот для меня имеет. Я все эти годы места себе не находила, все думала, как это объяснить тому, кто меня выберет?

Оля замолкает, потом начинает говорить, быстро, словно боясь, что я ей помешаю:

– Я еще в школе училась, когда Женя Седельников привел меня к себе домой. От него все девчонки нашего двора с ума сходили, а он выбрал меня. Он сказал, что давно уже полюбил меня, и я была на седьмом небе от счастья. Когда он раздевал меня, я не только не сопротивлялась, но даже помогала ему, только дрожала сильно. До сих пор помню. Он старше меня на два года и тогда учился в какомто закрытом училище. Губы его были жесткими, а руки не то что грубыми, а скорее… глухонемыми. Он все время делал ими не то, что в данный момент надо делать, они у него не на месте были. Я знала, что в первый раз будет больно, и терпела. Но это было не только в первый раз. Мы встречались редко, раз в месяц, а то и реже. И всегда у меня оставалось неприятное чувство, словно я делаю с ним не самое естественное дело, а нечто низкое, постыдное. Но я никак не могла положить конец этим странным отношениям. А все девчонки ничего не знали и завидовали мне. Три года назад он кудато пропал. Отца у него не было, он погиб еще в Гражданскую войну. Через две недели и мама его кудато уехала, никто не видел, куда и как. Признаться, я вздохнула свободно…

Исповедуясь, Оля смотрит в потолок какимто странным взглядом. Мне начинает казаться, что она видит там этого Женю. Я решительно прерываю ее рассказ:

– Хватит об этом. Все это в прошлом и не вернется.

Я наклоняюсь и крепко целую ее в губы, но Оля не отвечает на поцелуй.

– Подожди, я не сказала тебе самого главного. Когда я встретила тебя, я очень боялась, что все будет так же, как с ним, и долго не могла решиться. Ты, наверное, это заметил?

– Положим, я и сам не торопил тебя.

– Спасибо, – шепчет Оля.

– Ну и как, подтвердились твои опасения?

Вместо ответа Оля притягивает меня к себе.

– Ты совсем другой. С тобой все подругому, я сама себя не узнаю…

Осторожно и нежно целую соски ее грудей, а рукой ласково поглаживаю бедра и попку, обтянутую шелком трусиков. Оля сладко вздыхает, ловит мою руку и помогает ей пробраться под резинку…

Утро застает нас лежащими в объятиях. Смотрю на часы: пять тридцать.

– Пора, – говорю я, – через полчаса за нами приедет Гриша.

– Неужели все, – бормочет Оля, не открывая глаз. – Нет, так просто я с тобой не расстанусь, не рассчитывай. Обними меня покрепче…

Мы еле успеваем одеться, когда подъезжает машина. Ольга запирает дачу, и мы едем.

– Сначала на аэродром, как комдив приказал, – говорит Гриша.

Всю дорогу до аэродрома Ольга молчит, о чемто думает, положив голову мне на плечо.

Служебную машину Ивана Тимофеевича и Гришу на аэродроме, видимо, знают хорошо, поэтому нас пропускают без формальностей. Часовой у шлагбаума только с любопытством смотрит на Ольгу. Гриша подруливает прямо к “Яку”.

На крыле лежат мои комбинезон и шлемофон, под крылом сидят два техника. Увидев меня, они встают.

– Здравия желаем, товарищ старший лейтенант. Все в порядке, можете лететь.

Я бегу в штаб, получаю полетное задание и возвращаюсь к самолету. Ольга стоит возле “Яка” и гладит рукой гладкую обшивку.

– Красивый он у тебя. Я таких еще не видела.

– Хороший самолет, Оля, как и женщина, должен быть красивым, – говорю я, натягивая комбинезон, – потому мы и называем его “она” – машина.

Быстро проверяю машину – все в порядке.

– Ну, Оленька, мне пора.

Ольга, не смущаясь присутствием техников и Гриши, обнимает и целует меня. Они деликатно отворачиваются.

– Прощай, любимая.

– Не прощай, а до свидания. У меня предчувствие, что мы с тобой скоро встретимся…

Я вздрагиваю. Какого черта! В памяти сразу всплывают слова ее отца: “В Сибирь, в Забайкалье, только подальше от нас!”

– Вот этого, Олешек, мне меньше всего хотелось бы. Лучше потерпеть.

– Почему это? – Ольга смотрит на меня с удивлением.

Ее огромные темные глаза становятся еще больше, занимая почти поллица. Я целую ее в эти глазищи.

– Скоро сама все поймешь. Кстати, куда ты завтра едешь?

– Еще не знаю. Сегодня в институте выдадут предписание и билеты на дорогу. Андрюша, ты чтото знаешь и недоговариваешь.

– Оленька, скоро сама все узнаешь. Прощай!

– Я напишу тебе, как только приеду на место. Жди.

Я еще раз целую ее и поднимаюсь в кабину.

– От винта!

Запускаю мотор, машу Ольге рукой. Она машет в ответ. В неимоверно больших глазах – тревога и сомнение. Такой она и остается у меня в памяти. Все. Закрываю фонарь и рулю на полосу. Взлетаю. Курс на запад. До начала войны – четыре дня.


Глава 6


Грянул год, пришел черед,
Нынче мы в ответе
За Россию, за народ
И за все на свете.
А. Твардовский

Приземлившись и сдав самолет, я иду на свою стоянку. В глаза сразу бросается чтото необычное. Подхожу ближе. Так и есть! Вдоль фюзеляжа, от хвоста к носу, нарисована красная стрела, изломанная зигзагом, наподобие молнии.

На другом борту – такая же стрела. А поверх нее мой техник, Ваня Крошкин, по трафарету наносит рисунок головы лося с могучими широкими рогами.

– Что это, Вань?

– А это, командор, отличительные знаки. Чтобы дивизию нашу и полк ни с кем не спутали.

– А почему сохатый?

– У нас командир кто? Лосев! В 130м у “мигарей” подполковника Акопяна как зовут? Тигран! Вот они на “МиГах” тигров рисуют.

– А в 128м? У них – подполковник Михайлов Петр Константинович.

– Михайлов, от слова “Михаил”, Мишка, медведь…

– Понятно. Значит, на “ЛаГГах” медведи будут.

–Ага!

– А начальство как на это смотрит?

– Одобряет. Пусть, говорят, издалека нас видят и шарахаются.

– Шарахаются не от внешнего вида, а от репутации. А ее еще создать надо.

– А она уже есть, репутациято. Позавчера комдив прилетал, рассказывал. Недавно австрийский летчик через границу перелетел. Так он, среди прочего, рассказал, что их предупредили: в районе Бобруйска базируется дивизия красных асов, оснащенная новейшими истребителями. В бой с нами им приказано, не имея двойного превосходства, не вступать. Для бомбардировочной авиации наши аэродромы – цель номер один.

– Вот как!

Интересно, война еще не началась, а по люфтваффе уже идет паническая команда: “Ахтунг! Ахтунг! 44я – в воздухе! Уносите ноги!” Что же будет, когда они реально столкнутся с нами? Я далек от преувеличения наших возможностей, но уже ясно: неприятности мы Герингу доставим немалые.

Последние дни перед 22 июня тянутся до невозможности медленно. Впрочем, это только так кажется. Я точно знаю, когда начнется, и жду этого момента. А в этом случае время тянется как резина. Все остальные живут в другом ритме. Мы много работаем, часто летаем.

Последний мирный вечер выдается на редкость тихим и теплым. Мы сидим у палатки и курим. Уже вторая неделя, как весь полк перебрался из поселка на аэродром. Серозеленые палатки стоят на опушке леса, под широко раскинувшимися ветвями сосен. Я смотрю в небо, усеянное звездами. Смотрю туда, куда совсем недавно село солнце. Пройдет всего несколько часов, и оттуда поплывут на нас волны “Юнкерсов” и “Хейнкелей”.

– О чем грустишь, друже? – спрашивает Сергей. – Получишь ты от нее весточку, очень скоро получишь. Могу поспорить, что она тоже гденибудь здесь, неподалеку от Минска. Вон сколько здесь частей сосредоточено.

Он вчера получил письмо от Веры из Николаева и теперь пытается утешить меня. Только ему невдомек, что своими словами он добился обратного эффекта. Сергей посвоему истолковывает мой красноречивый взгляд, залезает в палатку и достает гитару. А мне сейчас вовсе не до нее. Но, увидев гитару, от соседних палаток потянулись летчики и техники. Теперь так просто не отделаешься. Я еще раз смотрю на запад и неожиданно для самого себя запеваю “В лесу прифронтовом”.

Ребята слушают внимательно и ждут продолжения, но у меня после этой песни ни на что больше рука не поднимается. Минут через двадцать все так же тихо, как сидели, расходятся, унося в себе строчки песни “и что положено кому, пусть каждый совершит”.

– Пойдем баиньки, – предлагает Сергей.

Смотрю на часы: двадцать три двадцать. Осталось чуть больше четырех часов. Уснешь тут, как же.

– Иди, я еще покурю.

Проходит час, полтора. Тишина, аж в ушах звенит. Эти часы тянутся, как годы. Как плохо всетаки знать все наперед. Спал бы сейчас в палатке вместе со всеми…

Гитара лежит у входа в палатку. Беру ее и ухожу к своему “Яку”. Присаживаюсь на плоскость и вполголоса запеваю ту песню, которая весь день просилась наружу и которую никак нельзя было выпускать.

– Небо этого дня ясное, но теперь в нем гремит, лязгает…

Сейчас как раз еще не гремит и не лязгает. Загремит часа через дватри. И как еще загремит!

– Дым и пепел встают, как кресты…

Спят мои друзья, спят и ничего не подозревают. Досыпает страна свои последние мирные часы. Пробуждение будет кошмарным, а комуто уже никогда не проснуться. И начнется иной отсчет времени. Все, что сейчас, будет называться “до войны”.

– Колос в цвет янтаря, успеем ли? Нет, выходит, мы зря сеяли…

Спит моя Оля. Сергей скорее всего прав. Она наверняка в нашем округе. Дайто бог, чтобы не на самой границе, гденибудь в Бресте или Гродно! Дайто бог, чтобы миновали ее первые бомбы и не выскочила она в чем мать родила под гусеницы танков и очереди мотоциклистов. Для нее тоже пойдет другой отсчет времени, и все наши встречи, и эти дни и ночи тоже будут “до войны”.

– И любовь не для нас, верно ведь? Что важнее сейчас? Ненависть!

– Не спится, товарищ командир?

Незаметно подошел часовой. Он стоит, опершись на винтовку, и смотрит на меня.

– Какуюто страшную песню вы поете. Я давно уже слушаю. И поете както странно. Пару строчек споете и молчите. Потом еще дветри строчки…

– Ты, Кравчук, никому про эту песню не рассказывай. Хорошо?

– Хорошо. А почему?

– Это новая песня. Я ее еще только сочиняю. Ты расскажешь, ребята будут просить: спой, а она еще не готова.

– Так вот вы их как сочиняете! А мы все спорим, как это у вас получается. А оно вон как.

– И так тоже.

Я спрыгиваю на землю и смотрю на восток. Небо уже светлеет. Скоро там появится розовая полоска зари. А с другой стороны, словно навстречу ей, потянутся тяжелые машины с черными крестами на крыльях.

Оставляю гитару у палатки и иду к штабу. В штабной палатке дежурит капитан Свиридов.

– Разреши прикурить? – прошу я и киваю на радиостанцию. – Что слышно?

– А ничего не слышно, Андрей. Тишина, – и помолчав, добавляет: – Мертвая тишина.

Странно. В это время должна идти директива в войска о приведении в полную боевую готовность. Впрочем, может быть, не так уж она сейчас и нужна. Нашато дивизия уже в полной боевой, возможно, и другие также.

– А что наш “вероятный противник” говорит?

– А тоже ничего, – недоуменно пожимает плечами Свиридов. – Молчит во всех диапазонах. Я специально крутил. Обычно трещат без умолку, а сегодня как языков лишились.

– Странно.

– Действительно странно, – соглашается Свиридов.

Докуриваю папиросу и смотрю на часы. Три двадцать. Сейчас они, наверное, запускают моторы. Иду к своей палатке и присаживаюсь так, чтобы видеть штабную.

Три тридцать пять. Все. Они уже в воздухе. Началось. Но все попрежнему тихо. Мне хочется вскочить и заорать: “Подъем! Тревога! По машинам!” Но этого делать нельзя. Я смотрю на штабную палатку. Капитан Свиридов неподвижно сидит возле рации. Если бы я с ним не разговаривал несколько минут назад, подумал бы, что он спит.

Три сорок пять. Попрежнему все спокойно. Встаю и начинаю ходить вдоль линейки палаток. Повернувшись в очередной раз к штабной палатке, вижу, как Свиридов чтото слушает, натянув наушники. Я замираю.

Из штабной палатки выскакивает дневальный и бежит к ближайшей сосне.

Бам! Бам! Бам!

Несутся в ночи звуки колокола громкого боя. Откуда его раздобыл Жучков?

Из командирской палатки выбегают, застегивая на бегу гимнастерки, Лосев с Жучковым.

Бам! Бам! Бам!

Я врываюсь в свою палатку и хватаю комбинезон со шлемофоном, лежащие в изголовье.

– Подъем, мужики! Тревога!

Ребята быстро одеваются и ворчат:

– На тебе, в воскресенье, чуть свет, не срамши, по тревоге поднимают…

Дневальный бежит вдоль линейки.

– Комэски, командиры звеньев – в штаб!

Мы бежим к самолетам. Я с ходу выбиваю изпод шасси колодки, вскакиваю на плоскость и открываю фонарь. Через пару минут прибегает Букин.

– Настроиться на первую боевую частоту!

Сергей вопросительно смотрит на меня.

– Похоже, началось, Андрюха, – говорит он.

– Да, похоже на то, – соглашаюсь я.

Еще через несколько минут слышим крик Волкова:

– Вторая эскадрилья! Ко мне!

Мы быстро собираемся.

– Немцы, не объявляя войны, нарушили границу и крупными силами вторглись на нашу территорию. В воздухе в разных направлениях движутся большие группы их самолетов. По неуточненным сведениям приграничные части и города уже подверглись бомбардировке. Нам объявлена готовность номер один. Находиться у самолетов, запуск моторов по зеленой ракете.

Он замолкает, но, прежде чем вернуться в штаб, тихо говорит:

– Как думаете, мужики, это провокация или… – Он нерешительно замолкает.

– Или, – за всех отвечаю я.

Он внимательно смотрит на меня.

– Что ж, тогда что положено кому, пусть каждый совершит.

Он резко поворачивается и бежит в штаб. Напряженно тянутся минуты. Крошкин десятый раз обходит вокруг “Яка”, проверяет управление, залезает в кабину…

Снова бежит Волков и машет нам рукой, собирая к себе.

– Квадрат 4Г, на высоте пять тысяч перехватить большую группу бомбардировщиков. Идем курсом 190 на высоте пять пятьсот…

Над летным полем взлетает зеленая ракета. Быстро вскакиваю в кабину.

– От винта!

Мотор, чихнув, взревывает. Меняю обороты: все в порядке. Показываю Крошкину большой палец и задвигаю фонарь.

– Первая эскадрилья! На взлет! – слышу в наушниках голос майора Жучкова.

Еще немного погодя:

– Вторая эскадрилья! На взлет!

Выруливаю на полосу. По ней уже разбегается первое звено. Заруливаю на старт. Вперед выкатывается Букин с ведомым. Вот они пошли. Выжидаю, пока отнесет пыль, и толкаю сектор газа. “Як” легко отрывается от земли, и мы идем за первой парой.

Вот он – первый боевой вылет! Мир кончился, начинается война.


Глава 7


Им даже не надо крестов на могилы,
Сойдут и на крыльях кресты.
В.Высоцкий

Весь полк – в воздухе. На стоянках остались два “Яка”: начальника штаба и батальонного комиссара Федорова, его вчера вызвали в Минск. Нас ведет сам Лосев. Полк идет строем “пеленга”. Наша эскадрилья – чуть сзади и левее первой.

Десять минут… пятнадцать… Внизу все спокойно. Страна еще спит. Наша армада идет так высоко, что гул шестидесяти шести моторов никого не беспокоит.

Замечаю движение на горизонте.

– “Сохатые”! Я – шестьдесят пятый. Четвертой – прикрывать, следить за верхней полусферой. Первая, вторая, третья! За мной! Атакуем!

Пара Лосева делает “горку” и во главе первой эскадрильи бросается на передовую группу противника. Поднявшись “горкой”, вижу, что немецкие самолеты идут девятка за девяткой, четко, как на параде, с правильными интервалами. И хвоста у этой колонны не видно, он теряется гдето за пределами видимости. Не так уж их и мало!

Мне плохо видно, что творит первая эскадрилья, там какието дикие перемещения. Вижу только, как вниз падают, дымя, самолеты. Теперь я вижу, это – “Дорнье210”. Мощное зверье!

Первая эскадрилья разметала две первые девятки и стремительно, не ломая своего строя, отваливает влевовверх. Теперь перед нами – третья девятка.

– Вторая! Я – “Сохатый17”. Атакуем!

Мы падаем на строй “Дорнье” с высоты пятьсот метров. Выбранный мною бомбардировщик стремительно растет в прицеле. Я жду, что он сейчас начнет маневрировать, но у пилота – крепкие нервы. В мою сторону несутся огненные трассы, но у меня нервы не слабее. Взаимная скорость – около тысячи! Силуэт “Дорнье” стремительно растет… Пора!

Дудудуду! Отрывисто стучит пушка. Нос “Яка” окутывается дымками, вперед уносятся трассы снарядов и пуль. “Дорнье” проскакивает внизу, но я успеваю заметить, как мои трассы гаснут в его левом моторе и центроплане.

– Серега, добей!

– И так хорош… – отвечает он и бьет по ведомому, с таким же, как и у меня, успехом.

Мы попадаем под плотный огонь следующей девятки и, развернувшись, атакуем ее с фланга. На этот раз бью по кабинам. Результат – налицо: “Дорнье” закачался, но меня начинают доставать трассы стрелков. Быстро отваливаю вслед за Букиным.

– Доделал я его, Андрей!

– Добро!

То, что осталось от двух девяток, посбрасывало бомбы и пытается уйти поодиночке.

– “Сохатые”! Я – 65й. Бегущих не преследовать! На подходе – вторая колонна. Атакуем!

Первая колонна шла понаглому, без прикрытия. Рассчитывали на внезапность и огневую мощь “Дорнье”. Не помогло.

Вторая колонна – “Хейнкели111”. Лосев разворачивает полк, и мы атакуем их из задней верхней полусферы. Правда, здесь уже есть прикрытие. На нас сверху заходит стая “Мессершмитов”, но до нас они не доходят. Их перехватывает четвертая эскадрилья. Что там происходит, я не вижу, да мне и не интересно. Сейчас мы атакуем сразу шесть девяток “Хейнкелей”, по два звена на девятку.

Мы заходим на них чуть справа. Стрелки пытаются достать нас, но им трудно это сделать. Пилотов “Хейнкелей” отрезвляет вид горящих и удирающих “Дорнье”. Они пытаются сбить нам прицел, маневрируют. Но тем самым они только ломают строй и мешают своим стрелкам. “Хейнкель” вырастает в прицеле, закрывает весь обзор, я жму на гашетку. Снаряды ложатся в кабину штурмана, центроплан и левый мотор. “Хейнкель” загорается и освобождается от бомб.

Мы проходим над ними и разворачиваемся для второго захода. Но он уже не нужен. Ктото падает, ктото удирает. Лосев ведет нас на следующую группу. Опять “Хейнкели”. Эти, наученные горьким опытом, не шарахаются, а, наоборот, уплотняют боевой порядок и встречают нас огнем. Отработанным маневром отваливаем, расходимся в разные стороны и снова атакуем. Все. Эти тоже не выдерживают и, не дожидаясь наших трасс, сбрасывают бомбы и уходят со снижением.

Бомбы падают куда попало: в поле, в лес. Несколько бомб попало в деревню. Наверное, жители этой деревни будут потом говорить, что в первый день войны немцы налетели огромными силами, чтобы разбомбить их скотный двор. Я не буду этого оспаривать. Посвоему они будут правы.

Так же и через пятьдесят лет трудно будет спорить и разубеждать наших ребят, раненных нашими же снарядами в Афгане. Они будут говорить, что их расстреливали специально, чтобы они не попали в плен. А “правозащитники” и профессиональные разоблачители ужасов советского строя будут во весь голос и с пеной у рта озвучивать эту ересь с высоких трибун.

– “Сохатые”! Я – 65й. Отставить преследование! Идем домой!

Как домой? Вон они, еще идут: девятка за девяткой, и конца им не видно. А, вон в чем дело. Высоко над нами стремительно проносятся хищные остроносые тени. Это “тигры”, или “МиГи”. Часть из них сразу отсекает “мессеров” от нашей четвертой эскадрильи. Остальные, развернувшись, обрушиваются на “Хейнкелей”.

С чистой совестью идем домой. И то – пора. Бензин в баках уже на исходе.

Встав в круг над аэродромом, замечаю, что на краю поля стоит одинокий “Як”. Возле него копошатся люди. Видимо, одного из наших подбили, он вышел из боя и дотянул до дома.

На войне как на войне. Выясняется, что домой не вернулись трое. Двое из четвертой и один из первой эскадрильи. Вот и первые потери. Хотя, возможно, они живы. Или выбросились с парашютом, или сели гденибудь. Но при любом раскладе сегодня счет – в нашу пользу.

Заруливаю на стоянку и глушу мотор. Крошкин вскакивает на плоскость и помогает мне открыть фонарь. Отстегиваю ремни и снимаю шлемофон, подставляя разгоряченное лицо утреннему ветерку.

– Ну, как? – нетерпеливо спрашивает техник.

– Сделали мы их, Ваня! Крепко сделали. – Я вылезаю на плоскость и закуриваю.

– Ну а они? Как они?

– Ничего, крепкие, но горят и удирают нормально. Главное, много их, очень много! Но досюда они не дойдут. Там сейчас “тигры” работают.

Спрыгиваю на землю и обхожу “Як” кругом, внимательно его осматривая. Повреждений нет, от мотора тянет жаром, стволы пушки и пулеметов закоптились.

– Давай, друг, заправляй машину, заряжай оружие. Скоро снова пойдем.

– Передохнуть бы вам надо.

– Передыхать теперь после войны будем.

От своих самолетов тянутся летчики. Они возбуждены боем, глаза еще горят, коекого даже дрожь бьет. Один прикурить никак не может, ломает одну спичку за другой. Волков быстро проводит разбор полетов и убегает в штаб, а мы присаживаемся в тени деревьев. Все молчат, только дышат все еще тяжело, сплевывают и посматривают на запад. Говорить, в принципе, не о чем.

Через полчаса приходит Волков. Он сияет.

– Хотите знать, сколько мы сейчас завалили? Семьдесят восемь! Десять “Мессершмитов”, двадцать девять “Дорнье”, остальные – “Хейнкели”. У нашей эскадрильи – двадцать один! Вот так и дальше надо!

– Но и сами троих потеряли, – бросает Букин.

– Ничего не попишешь, война есть война. Все равно, если и дальше будет так же: одного за двадцать пять, это очень неплохо. А без потерь воевать способа еще не изобрели. Сейчас машины подготовят, позавтракаем и будем сидеть в дежурном режиме. Поднять могут в любой момент. Обстановка во многом еще не ясная. Связь местами порушена. Некоторые посты воздушного наблюдения вообще молчат. Видимо, диверсанты поработали. Ночью будет дежурить первая эскадрилья. Следующая ночь наша.

Дневальный зовет на завтрак. Идем в столовую. Быстро проглатываю чтото, не разбирая толком, что ем, и возвращаюсь к машине. “Як” уже готов к вылету. Выслушиваю рапорт Крошкина и отправляю его в столовую. Сам ложусь в тени крыла. Сергей пристраивается рядом и протягивает мне папиросы. Мы закуриваем.

– Нормально поработали, – говорит Сергей, выпуская дым, – если так и дальше пойдет, то у Геринга скоро ничего не останется.

– Твоими бы устами, друже, да мед пить. Только дальшето так не пойдет.

– Почему так думаешь?

– А потому, что мы имеем дело далеко не с дураками.

– Хм!..

– Нечего хмыкать. Ты сам подумай. Если ты попробовал атаковать в лоб и противник не дается, что будешь делать? Снова в лоб пойдешь? Конечно, нет! С одного фланга попробуешь, с другого, с тыла… словом, будешь искать. Так почему же ты немцев за дураков держишь?

– Верно. Сегодня они хотели нас численностью задавить – обожглись. Будут брать умением.

– Вотвот! А воевать они умеют. Завтра, а может быть, уже и сегодня они снова полезут. Но такими колоннами они ходить больше не будут. По дветри девятки, с разных сторон, на разных высотах, с рваными интервалами и с хорошим прикрытием. Вот тут попотеем, только успевай поворачиваться!

– Букин! Злобин! В штаб! – кричит дневальный.

Майор Жучков сидит над картой и чешет затылок карандашом. Увидев нас, он оживляется.

– Вот что, орелики! Из штаба округа, то бишь фронта, поступило задание. Проверить железную дорогу от Осиповичей до Слуцка и Барановичей на предмет, не перерезали ли ее немцы десантом? Поступают сведения о большом числе парашютистов. Но сведения противоречивые и непроверенные. Вот вы и проверьте. Мне так кажется, не десант это. Это экипажи тех самолетов, что вы наколотили, а сейчас 128й добивает. Но проверить все равно надо. Действуйте.

– Есть!

Мы выходим из штабной палатки, и Букин предлагает:

– Давай пойдем так: до Барановичей я с Ванькой иду справа от магистрали, ты с Серегой – слева. В Барановичах меняемся. Что одни не увидят, другие заметят.

– Идет, мудро глаголешь!

Через пять минут мы уже в воздухе. У Осиповичей снижаемся до восьмисот метров. Справа и чуть сзади идет Сергей. Еще правее, метрах в пятистах, мелькают Букин с ведомым.

Видимость отличная. Под крылом проплывают поля, рощи, лесные массивы. Пока не видно вообще никаких следов войны, не то что десанта.

Первый признак войны замечает Сергей. Неподалеку от станции Уречье он замечает торчащий среди поля обгорелый хвост “Дорнье”.

– Не твой, часом?

– С таким же успехом и твоим может быть.

Дальше стали попадаться воронки от бомб, еще два обгоревших самолета. Местами воронки покрывают землю сплошной рябью, как оспа лицо больного. Здесь немцы поспешно освобождались от бомбового груза.

Под крылом проплывает горящий поселок. По улицам бегают, суетятся люди. Заслышав звук наших моторов, они останавливаются и смотрят нам вслед. Мне так и слышится:

“Вот они – соколы! Как немцы улетели, так они сразу храбрыми стали!”

Как объяснить им, что армада немцев шла вовсе не для того, чтобы убить племенного, увенчанного медалями бугая Буяна и его полупьяного скотника Панаса. И что произошло это только потому, что мы хорошо сделали свое дело.

Под крылом – Слуцк. Здесь картина иная. Подъездные пути забиты эшелонами. Прекрасная цель! Сама станция разбита в пыль и в дым. Здесь бомбили прицельно. Видимо, воздушное прикрытие не успело или не сумело помешать немцам.

Идем дальше. Признаков десанта нет. Минут через двадцать вижу самолеты. “Юнкерсы”!

– “Сохатый25”! Я – 27й, вижу “Юнкерсов”!

– Понял, 27й. Наше дело – разведка, да и не справимся мы вчетвером. Видишь, “мессеры”, – откликается Букин и докладывает: – Всем, кто меня слышит! Я – “Сохатый25”. В квадрате 6Д, на высоте три пятьсот, вижу три девятки “Ю88” и двенадцать “Мессершмитов”. Курс – на Слуцк.

Нам отвечает Жучков:

– “Сохатый25”! Я – “Пирамида2”, понял вас. В бой не вступать. Продолжайте выполнять задание.

Над Барановичами делаем круг и ложимся на обратный маршрут. Вновь проплывает под крылом горящий Слуцк. Неожиданно впереди по курсу вспыхивают разрывы зенитных снарядов. Нас обстреливают свои же зенитчики! Спохватились, черти! Меняю высоту, курс, покачиваю крыльями: “Я – свой”, показываю зенитчикам красные звезды. Бесполезно! Лупят самозабвенно. Даю полные обороты и ухожу из опасной зоны с набором высоты. Совсем ошалели от бомбежек!

А где Букин? Он отстал. Закладываю круг и дожидаюсь его. Вот и он с ведомым. Но самолет Букина ведет себя както странно. Он то резко лезет вверх, “бодает воздух”, то проваливается, то сваливается на крыло, то вновь выравнивается.

– Коля! Что с тобой?

– Зацепило… черт…

Чувствуется, что говорит он, сжав зубы от боли.

– Тянуть сможешь?

– До дому не дойду… буду падать.

– Не надо падать, Коля! Держись! Здесь, под Уречьем, аэродром есть. Иди за мной! Иван, Сергей! Прикрывайте!

Беру курс на Уречье. Букин тянется за мной. Видно, что он с трудом держится в воздухе. Так глупо пострадать! И от кого? Добро бы от немцев, а то – от своих!

Вот и аэродром, на нем полтора десятка “И16”. Посадочный знак – на противоположной стороне. Плевать!

– Коля! Аэродром видишь?

– Ви… вижу…

– Садись с ходу! Наплюй на все знаки! “Ишачков” только не подави.

Букин уже не отвечает, он садится по диагонали, с ходу, когда только шасси выпустить успел!

Только бы не свалился! Нет, коснулся земли, подскочил пару раз и покатился.

Мы кружим над аэродромом. “Як” остановился, но мотор продолжает работать, фонарь не открывается. К самолету бегут люди. Открывают кабину и через минуту вытаскивают Букина. Нам машут руками: “Жив! Летите домой!”

Я докладываю:

– Я – “Сохатый27”. В районе Слуцка обстреляны зенитками. Букин ранен. Сел в Уречье на вынужденную. Самолет цел.

Жучков молчит, потом со вздохом отвечает:

– Понял вас, двадцать седьмой.

И после долгой паузы добавляет:

– Идите скорей домой.

Наших на аэродроме нет, они на задании. Приземлившись, я иду в штаб докладывать о выполнении задания. Выслушав меня, Жучков говорит:

– Похоже, что Букин выбыл из строя надолго. Принимай, Злобин, звено.

– Есть принять звено!

Радиостанция начинает выдавать команды Лосева и переговоры комэсков. Там начинается бой. Судя по переговорам, немцы уже поменяли тактику. Идут группами, на разных высотах, между группами – истребители прикрытия. Через час полк возвращается. Сначала – четвертая эскадрилья, потом – первая, третья и наконец наша. У нас еще на одного стало меньше. Погиб Явкин из четвертого звена.

Волков, вернувшись из штаба, угрюмо выслушивает меня.

– Вот, значит, и так на войне бывает. От немцев отобьемся, а со своими дураками что делать? Не будешь же мстить им.

Часов в шесть вечера наша и первая эскадрильи, во главе с комиссаром, снова поднимаются на перехват. Я иду во главе звена. Сзади справа – Сергей, слева – Баранов.

В указанном квадрате противника нет. Из штаба поступает команда: патрулировать участок в течение часа. Мы барражируем на пяти тысячах, но бомбардировщиков не видно. Или ушли на запасную цель, или посты наблюдения наврали.

Зато нас обнаруживает огромная, не менее пятидесяти машин, стая “мессеров”. Видимо, они явились сюда для расчистки воздуха. Они смело идут на сближение, но вдруг резко отворачивают и уходят на предельной скорости. Мы не преследуем их. Наша задача – перекрыть воздушный коридор. Что мы и делаем, пока горючее не подходит к концу.

На земле Сергей говорит:

– Видел, как они от нас дернули? С чего бы это такая прыть?

– Молнии на фюзеляжах увидели, – отвечает Баранов.

– Когда они успели про нас узнать? – сомневаюсь я.

– Ничего удивительного, если мы в первый же день завалили более сотни. Теперь о “молниях” все люфтваффе знать будет.

Сергей смеется.

– Если так дело дальше пойдет, нам и летать не нужно будет. Сесть на их частоту и понемецки: “Ахтунг! “Блитцен” ин дер люфт! Ахтунг!” Да еще и квадрат назвать. Они бомбы посбрасывают и деру!

Мы смеемся, нам вторят подошедшие Волков с Федоровым. Отсмеявшись, Федоров говорит:

– Хорошо бы так! Да только вряд ли они будут долго нас терпеть. Наверняка выставят против нас какуюнибудь эсэсовскую суперэскадру со спецзаданием: охотиться на “Красные молнии”. Я серьезно говорю. Англичане тоже сформировали полк из лучших летчиков для прикрытия Лондона. Немцы против них бросили группу “Нибелунги”. Через три недели от английского полка два звена осталось. Не пугаю, но предупреждаю. Будьте готовы ко всяким пакостям. Немцы очень любят “охоту”. Выскакивают из облачности, со стороны солнца, клюнут и назад. Так что внимание, внимание и еще раз внимание. Хорошая боевая слава – это палка о двух концах.

– Тогда вопрос встает, что лучше: иметь ее или не иметь? – говорит Баранов.

– А ты самто как думаешь?

– Да плевать я хотел на этих “Нибелунгов”! Буду я их бояться! Пусть они меня боятся.

– Вот это – правильный взгляд! – хвалит его Федоров.

– Товарищ комиссар, а что на границе? – спрашивает ктото.

– Не знаю, ребята, поэтому и врать не буду, – неохотно отвечает Федоров, – Сведения неточные и противоречивые. По одним, немцы продвинулись на пятьдесят километров. По другим, их остановили на границе. По третьим, они прорвали нашу оборону и движутся к Минску и Барановичам. А по четвертым, наши войска нанесли контрудар и развивают наступление на Варшаву.

– Да уж, букет полный, – констатирую я.

– Одно ясно – идут бои, – говорит комиссар, – и другое ясно: закончатся они не скоро. Ясно и третье: закончатся они в Берлине.

За ужином нам выдают по сто граммов водки, для снятия нервного напряжения. Выпиваю ее, как воду. Еще не слишком поздно, но ноги уже свинцовые, а глаза сами слипаются. Всетаки три боевых вылета в первый же день – не шутка. А дальше еще тяжелей будет.

Засыпаю с мыслями об Ольге. Где она? Что с ней? Хоть бы во сне приснилась!

Но мне снятся черные туши “Дорнье” и горящие хлебные поля.


Глава 8


Мы взлетали, как утки с раскисших полей.
Двадцать вылетов в сутки, куда веселей!
В.Высоцкий

Война вступает в свои права. Устанавливает свой распорядок, свои законы. И мы живем по этим законам.

До пяти раз в день вылетаем на боевые задания. Немцы чаще всего боя не принимают. Завидев нас, сбрасывают бомбы и рвут когти. Вот что значит репутация, которую мы заработали в первый же день войны!

Но и наши потери растут. К вечеру 24 июня мы потеряли уже одиннадцать человек! Лосев ходит мрачный. Его не утешает, что в других частях потери значительно больше. Задачу свою мы выполняем, свои объекты дивизия прикрывает надежно. Но какой ценой!

Как я и предвидел, немцы изменили тактику и больше не пытаются действовать на нашем направлении массированными группировками. По дветри девятки с разных направлений, на разных высотах почти непрерывно пытаются прорваться к целям, пока для них недосягаемым.

Лосев вынужден посылать в бой по одной эскадрилье и даже по два звена. Для бомбардировщиковто этого хватает. Но когда мы их разгоняем, за нас берутся истребители прикрытия. Когда на двенадцатьчетырнадцать, а то и на шестьвосемь “Яков” наваливается по двадцатьтридцать “Мессершмитов”, становится жарко. Тут спасает только недюжинный опыт и отличная слетанность пар. В этих боях я сбиваю “Юнкерс” и “Мессершмита”, увеличив свой счет в этой войне до четырех, а общий – до шести. Но и мы теряем. В бою с “Мессершмитами” гибнет Петр Иванов – ведомый Волкова.

Каждый вечер комиссар Федоров знакомит нас с обстановкой на фронте. Наши части держатся, но сила силу ломит, и преимущество у немцев бесспорное. Они медленно, но неуклонно отжимают наши войска на восток. Возникла угроза окружения 3й и 10й армий. В районе Бреста, уже в тылу у немцев, идут ожесточенные бои. Ребята гадают, кто там еще может держаться? Ято знаю, что там происходит, но, в силу известных обстоятельств, осведомленность не демонстрирую.

После обеда 25 июня получаем приказ: перелететь в местечко Новогрудок. Задача: прикрыть с воздуха выходящие из окружения части 3й и 10й армий. Туда же перелетают и “тигры” на “МиГах”. “Медведи” остаются под Елизовым. Не завидую им. То, что делала вся дивизия, теперь будут делать они одни. Но и у нас задача не из легких. Нам в помощь дают полк “Чаек”, точнее, то, что от него осталось. А осталось всего ничего, семнадцать машин.

В первый же день мы разгоняем “лаптежников” (“Ю87”), которые до нашего появления непрерывно клевали колонны отходящих войск. Но с утра двадцать шестого числа за нас крепко берутся истребители. Естественно, немцы не желают мириться с нашим господством в воздухе, пусть даже на небольшом участке фронта. Если в боях с “Ю87” “Чайки” действовали наравне с нами, то на другой день мы их уже не видим. Правильно, нечего здесь им делать. В небе только “Яки”, “МиГи” и “Мессершмиты”.

Бои идут непрерывно. Садимся, заправляемся, заряжаем оружие, перекусываем на скорую руку и снова на взлет. Спим когда придется и где придется. За два дня боев я сбиваю трех “Мессершмитов”, Сергей – двух. Но и наша эскадрилья теряет трех товарищей.

В таком ритме работаем более двух суток. Кажется, это предел. Мы обросли щетиной, глаза ввалились. Засыпаем в кабинах, техники будят нас по сигналу “на взлет”. Сергей ворчит, просыпаясь:

– Опять отлить неуспел…

Просыпается окончательно он уже в воздухе, и мы с ним и с Барановым снова идем гоняться за “мессерами” и убегать от них.

Очередной раз взлетев, 28 июня, в 12.30, мы обнаруживаем, что немцев в воздухе нет. Еще раз в этот день поднимаемся в воздух, но с тем же результатом. Вечером комиссар подсчитал, что за двое суток немцы потеряли здесь почти эскадру. Понятно, что такие потери протрезвили их.

Так же спокойно патрулируем и 29 июня. Нас не донимают ни “лаптежники”, ни “мессеры”. Последние части выходят из окружения по охраняемому нами коридору. Изредка встречаем по дветри пары “мессеров”, но, поскольку горячка уже кончилась и мы снова летаем в составе не меньше эскадрильи, они атаковать нас не рискуют. Крепко обожглись!

На рассвете 30 июня перелетаем назад, в Елизово. Там нас ждет пополнение – молоденькие лейтенанты, свежие выпускники авиашкол, на новеньких “Яках”. Жучков объясняет нам, что есть приказ Главкома ВВС: доукомплектовывать нашу дивизию в первую очередь. У меня теперь снова полноценное звено. Баранов становится ведущим второй пары. Я хотел назначить ведущим Сергея, но он отказался:

– Нет уж. Будем летать вместе. Война не скоро кончится, вырасти еще успеем. А вдвоем мы – сила. Как ты пел? “Сегодня мой друг защищает мне спину, а значит, и шансы равны”. Кто еще о тебе, кроме меня, позаботится? Если с тобой что случится, мне Ольга по гроб этого не простит.

Он достает из кармана конверт и невинно добавляет:

– Наверное, об этом она тебе и пишет.

Я выхватываю у него конверт и первым делом читаю обратный адрес. Мне кажется, что вставшие дыбом волосы приподняли мой шлемофон. Кобрин! Городок, взятый немцами в первые же часы! Ольга оказалась на самом острие удара 2й танковой группы немцев.

Смотрю на штамп: 21 июня. Вскрываю конверт. Ольга пишет, что все у нее хорошо, доехала благополучно, что в понедельник, то есть 23 июня, она уже приступит к работе в Госпитале…

Письмо падает из моих рук. Я сижу и прикидываю, какова вероятность, что Ольга уцелела в этом огненном водовороте. Вероятность получается исчезающе малой.

– Что это ты письмами разбрасываешься? – слышу над собой голос Волкова.

Молча протягиваю ему конверт. Он разглядывает его.

– Кобрин? Да, ситуация… – Он недолго раздумывает и решительно говорит: – Пошли, Андрей, к комиссару.

Мы находим Федорова беседующим с лейтенантами из пополнения. При нашем появлении он говорит:

– А вот и наши асы. Они будут вводить вас в строй… Только почемуто вид у них нерадостный, словно не они немцев побили, а наоборот. В чем дело, сохатые?

Я так же молча подаю ему письмо. Он быстро пробегает глазами первые строчки, лицо его темнеет.

– Так… минутку. – Он поворачивается к молодым летчикам: – Вы свободны, товарищи командиры.

Комиссар присаживается и угощает нас папиросами.

– Выше голову, Андрей! Рано ты свою подругу хоронишь.

Он еще раз смотрит на адрес.

– В Кобрине был госпиталь 4й армии. Насколько мне известно, 4я отступила на Пинск. Но там основательно погуляли танковые клинья 2й группы. Тылы армии могли отойти совсем в другом направлении.

Он задумывается.

– Попробую выяснить, что стало с ГБА 4й армии. Заодно наведу справки об этой девушке. Она – военврач?

– Теперь – да.

– Так. Колышкина Ольга Ивановна. Хм… Знакомая фамилия.

– Ее отец – генералмайор Колышкин, командир штурмовой авиадивизии, что в Гродзянке стоит.

– А, понятно. Не тужи, Андрей, много не обещаю, но, что смогу, узнаю.

Немного ободренный словами комиссара, я возвращаюсь к себе. Буду ждать и надеяться на лучшее.

На фронте и в воздухе наступило затишье. Бомбардировщики появляются не чаще одногодвух раз в день, да и то небольшими группами. По ночам на больших высотах на Смоленск и Оршу пытаются прорваться “Хейнкели” и “Дорнье”, но их перехватывают “МиГи” из 130го.

Вечером 3 июля Федоров говорит нам:

– Ждите, не позднее чем завтра, крайний срок послезавтра, они снова ударят. Нам опять выпадет тяжелая задача. Не легче, чем под Волковыском. Мы отвечаем за чистоту неба в секторе от Слуцка на Минск и Бобруйск. Драться придется много. Приглядывайте за молодыми…

Кончив беседу, он подходит ко мне и протягивает папиросы.

– Закуривай, старшой. Как настроение?

– Как обычно, товарищ комиссар.

– Значит, не в жилу. Плохо. Придется приподнять.

Он достает из нагрудного кармана листочек бумаги и протягивает мне. Я читаю: “Военврач третьего ранга Колышкина Ольга Ивановна, полевая почта…” Руки дрожат, и листочек падает на землю.

– Экой ты! – Федоров подбирает листок и отдает мне. – Держи крепче. Второй раз разыскивать не стану. И вот еще что. Садись на свой “Як” и лети в Гродзянку, порадуй отца. Сегодня такая возможность еще есть, завтра уже не будет. Он так и не знает: жива дочка или нет. С командиром полет согласован, заодно передашь генералу вот этот пакет. Здесь планы нашего с ним взаимодействия. Давай дуй!

Федоров толкает меня к стоянке. Лечу буквально на крыльях. Несколько минут полета, и я уже захожу на посадку на аэродром штурмовой дивизии.

Быстро нахожу штаб и докладываю дежурному майору. При моем появлении Иван Тимофеевич широко улыбается.

– Каким ветром сюда “сохатого” занесло? Ты, Андрей, часом, аэродромы не попутал?

– Никак нет, товарищ генерал. Привез вам планы взаимодействия с нашим полком.

– Дмитрич, это по твою душу, – говорит генерал седому полковнику, склонившемуся над картой. – Ну а ты, Андрей, явно не только с этими планами сюда прилетел. Вижу это по твоей бесхитростной физиономии. Выкладывай.

– Ольга нашлась, – просто говорю я и протягиваю ему листок с номером полевой почты.

Иван Тимофеевич хватается за сердце и садится на табурет. Он несколько раз судорожно глотает воздух и наконец произносит хриплым голосом:

– Жива… дочка…

Наливаю ему из кувшина стакан воды, он выпивает залпом, хватает меня за руку и быстро шепчет:

– А я уже похоронил ее. Знаешь, Андрей, когда я 24го у начальника медслужбы фронта узнал, что она 22го в Кобрине была, я так и решил: все, нет больше нашей Оли. Оттуда единицы сумели вырваться. Почему, думаю, она, неопытная девчонка, могла оказаться удачливее других? Ты написал уже ей?

– Нет. Я сам узнал об этом только полчаса назад. И сразу–к вам…

– Спасибо, сынок. Самто как?

– Воюю.

– Ясное дело, не на печи лежишь. Хотя что я спрашиваю! Про вас слава уже по всему фронту идет. Слышал я, что вы под Волковыском немцам крупно вложили.

– Было дело.

– Ну, и успешно?

– Маленько есть.

– Что значит “маленько”? Скольких завалил?

– Десять.

– Ого! Выходит, я в тебе не ошибся! Дмитрич! Да оторвись ты от этих карт! Как считаешь, можно за такого орла Ольгу отдать?

Полковник разгибает спину и смотрит на меня ошалевшими, воспаленными глазами.

– Вообщето ничего. Только я предпочел бы штурмовика.

– Да ну тебя! Мы кто? Стервятники! А он – сокол! Охотник. Знаешь, скольких фашистских воронов он уже завалил? Целый десяток!

– Да ну? – Полковник смотрит на меня с уважением. – Тогда другой разговор… Постой, Тимофеич. Ты что про Ольгу говорил? Она что, нашлась? Жива?

– Вот он эту весть и принес. Он ее и разыскал. Нука, давай графинчикто. По такому поводу грех не остограммиться!

– Положим, нашел ее не я, а наш комиссар Федоров, а вовторых, мне всетаки еще домой лететь надо, – пытаюсь я отказаться от коньяка.

– Федорову вашему передай от меня отцовское спасибо. А полюбому, если бы ты не побеспокоился, он бы и знать не знал, что есть на свете Ольга Колышкина. Верно? Мало у вашего комиссара других забот? Так что сто грамм ты все равно заслужил. А если перед таким плевым перелетом боишься за воротник малость принять, то какой же ты ас?

Выпиваю ароматный коньяк, закусываю кусочком сала. Генерал начинает торопить меня:

– А теперь давай лети к себе. Уже темнеет, не успеешь ей написать. Мне все одно некогда, а ты от меня ей привет передай, напиши: живздоров папка и ей того же желает. Иди, да не задерживайся с моими хлопцами, а то не ровен час, действительно коньяк в голову вдарит, улетишь вместо Елизова в Слуцк к немцам. Береги себя, сынок, ради Оли.

Он обнимает меня и подталкивает к двери, совсем как наш комиссар. Уже в дверях слышу, как Иван Тимофеевич говорит своему начштабу:

– Эх, Дмитрич! Дети, дети… Им бы любиться да детей рожать, а им вон что выпало…

Возле моего “Яка” стоит группа летчиков.

– А вон и сам “сохатый” идет! Как ты к нам попал? Заблудился? – спрашивает высокий капитан.

– Пакет привез вашему комдиву.

– Ага! И он за этот пакет тебя коньяком угостил!

– Каким это коньяком?

– Генеральским! И не делай круглые глаза, я еще не разучился по запаху коньяк от водки отличать. Давай, “сохатый”, колись, какую благую весть ты комдиву нашему привез? Может быть, дочка его нашлась?

– Верно. А ты откуда про нее знаешь?

– Эх ты, а еще “сохатый”! Да у нас в дивизии кто с командиром давно служит, все Ольгу знают. Мы еще на “Р5” летали, он ее на аэродром привозил. Росла на наших глазах. А тыто кем ей будешь?

Задумываюсь на мгновение, как ему сказать?

– Муж, – отвечаю я просто.

Капитан хлопает себя по бедрам.

– Ну, истребители! И здесь обогнали. Говорил я тебе, Толя, сватайся, не тяни… Так и придется теперь холостым воевать. Давно поженилисьто?

– Да недели три всего…

– Не повезло вам. Может, оно и к лучшему, что я холостяком остался. – Взгляд его падает на мой “Як”. – А это что, все твоя работа?

Он показывает на ряд звездочек под кабиной.

– Да нет, – смеюсь я, – это я на страх врагу нарисовал.

Капитан понимающе кивает, он оценил мой юмор.

– И много вас там таких?

– Да почти все.

– Ну, мужики, за прикрытие я спокоен! Слышать о вас слышали, а вот живого аса – “сохатого” – вижу впервые. Спрыснуть бы знакомство, а?

– Извини, друг, в другой раз. Я, как ты верно учуял, уже выпил, а мне еще до дому лететь. Темнеет уже…

– Ну, лети. Еще увидимся. Не на земле, так в воздухе.

Я взлетаю и беру курс на Елизово. Сажусь уже в потемках.

Естественно, написать Ольге в этот день не успеваю. Напишу завтра, с утра, решаю я, укладываясь спать.


Глава 9


И как будто не здесь ты,
Если почерк невесты
Или пишут отец твой и мать…
В.Высоцкий

А наутро немцы начали наступление. Начали они его авиационным налетом.

Нас поднимают по тревоге, и до обеда мы успеваем сделать два вылета на перехват бомбардировщиков. Я сбиваю “Ю87”. Может быть, их было и больше, но разобрать в этих свалках чтолибо точно было невозможно. “Безличные” самолеты противника записывались на общий счет полка.

Часа в три дня, едва я успеваю приняться за письмо, нас поднимают сопровождать штурмовиков. Они идут на штурмовку прорвавших нашу оборону танковых клиньев. Впервые вижу работу “Илов” в боевой обстановке. Впечатление жуткое. “Илы” бьют эрэсами, засыпают танки бомбами, поливают огнем из пушек. Внизу все горит и клубится. Появляются “Мессершмиты”, но, завидев нас, уходят, не принимая боя. Когда “Илы” разворачиваются, чтобы идти домой, вижу, как на земле горит около двадцати танков. “Илы” потерь не имеют.

Снова берусь за письмо, но меня с Сергеем вновь поднимают в воздух. Мы с ним идем туда, где только что поработали “Илы”. Надо выяснить, куда повернули танки. Садимся на аэродром уже в сумерках.

Наутро все повторяется. Штурмовка, перехват, разведка, перехват, штурмовка, перехват… Письмо заканчиваю и отправляю только на третий день.

В тот же вечер узнаю, что немцы овладели Старыми Дорогами и Дзержинском и на нашем направлении рвутся на Бобруйск и Осиповичи. Еще три дня изнурительных боев.

Сопровождая штурмовики, мы видим, что на пространстве от Старых Дорог до Осиповичей фактически нет линии фронта. Гдето вклинились немцы и совершают рейды по нашим тылам. Гдето наши отставшие на оставленных уже рубежах обороны части наносят удары по тылам прорвавшихся танковых колонн, отрезая их от штабов и тылов.

Бои идут на огромном пространстве. Часто бомбы, которые при нашем появлении в спешке сбрасывают немецкие бомбардировщики, падают на немецкие же войска. А наши летчики, выбросившись с подбитого самолета якобы за линией фронта, возвращаются в полк в течение суток. Поселки, высоты, переправы, станции переходят из рук в руки по несколько раз. То, что утром бомбили, вечером прикрываем, а утром снова штурмуем.

Действие “засланных”, вроде меня, сказывается. В той истории, которая мне известна, все было несколько иначе.

В этой круговерти теряем счет часам и дням. Увеличиваю свой боевой счет еще на один “Мессершмит”. Теперь у меня уже двенадцать.

Както не сразу до меня доходит, что ответ от Ольги пришел необычно быстро. Я уже сидел в кабине, готовый к вылету, когда прибежал дневальный и сунул мне письмо. Не успеваю даже разглядеть, от кого оно, как звучит команда: “Вторая! На взлет!” Сую письмо в планшет и выруливаю на полосу. Только к вечеру, возвращаясь с задания, я вспоминаю о письме. Достаю его из планшета. От Ольги! Впрочем, кто еще мне напишет? Не генерал же Колышкин!

Зарулив на стоянку, выскакиваю из машины и прямо под крылом читаю письмо. Ровные, аккуратные строчки, красивый, понятный почерк, а вот что пишет – непонятно. Видно, очень много пережила она за эти дни и, когда писала, хотела на одном листочке рассказать сразу все, но не получилось.

Я только понял, что из Кобрина они вырвались чудом, буквально на несколько минут опередив немецкие танки. Дальше ехали, нигде подолгу не останавливаясь. Над дорогами постоянно висели “Юнкерсы” и “Мессершмиты”. Ольгин госпиталь включали в состав то одной, то другой дивизии, которые через деньдругой сгорали в огне оборонительных боев.

Ведущий хирург госпиталя, к которому Ольгу назначили ассистентом, на пятый день войны умер от инфаркта прямо у операционного стола. Теперь на весь госпиталь, вместе с ней, три хирурга, а раненых поступает столько, что хирургов надо не три, а тридцать три.

Из Старых Дорог их направили в Бобруйск, а оттуда еще кудато. Они только что прибыли, и она пишет письмо, не зная даже, как называется поселок, в котором они остановились. Мое письмо она носила в кармане целый день и восемь раз его перечитала, но ничего из него не поняла. “Тороплюсь, некогда, сейчас привезут раненых. Привет отцу!” Вот и все.

– Ну, как она? – спрашивает Сергей, который уже минут десять стоит возле меня.

Я молча протягиваю ему письмо. Сергей просматривает его и хмыкает:

– Женщина есть женщина. Понять чтолибо трудно. Ясно одно – досталось ей крепко.

С утра снова вылетаем на разведку. Задача: найти выходы для нашей окруженной дивизии. Дивизию я нахожу, но прихожу к выводу, что дивизии этой не выходы из окружения сейчас нужны, а подкрепление. Наши бойцы оседлали три дороги, захватили переправы через Птичь и сейчас “наводят шороху” в тылу у немцев. Если им помочь, то шорох перейдет в грохот. Так я и докладываю.

Сразу же уходим на задание: сопровождаем “Пе2” на Слуцк. Возвращаемся к обеду и сразу бежим в столовую, дневальный торопит: “Скорее, вторая! Скорее! Вам снова на задание идти”. Успеваю заметить хитрые глаза Крошкина. Он явно хочет чтото сказать, но не успевает.

В столовой не вижу комэска. Волков прибегает под конец обеда и торопит нас:

– Скорее, мужики! Времени мало осталось…

Он вываливает гречневую кашу с гуляшом прямо в борщ и быстро хлебает эту смесь, запивая ее компотом. При этом он посматривает на меня и чтото неодобрительно ворчит с набитым ртом.

– Переведи, – прошу я.

Волков отмахивается, проглатывает остатки, вскакивает и смотрит на часы.

– К машинам! Бегом! – На ходу он бросает мне: – Черт страшный! Угораздило тебя найти эту дивизию. Даже пожрать толком некогда…

На стоянке он опять смотрит на часы и кричит:

– Запускай моторы! “Колышки” уже в воздухе!

Вместе с нами идет первая эскадрилья. Выруливаем и сразу видим, как над нами низко проходят боевые порядки штурмовиков. Их около тридцати, и идут они волна за волной. Как только они проходят, мы взлетаем и занимаем свое место.

Идем мы по тому же маршруту, которым я возвращался с разведки. На земле – большое движение. В сторону Птичи идут фашистские танки и пехота. Видимо, эта окруженная дивизия стала у немцев, как кость в горле, точнее, как заноза в заднице.

Впереди, над переправами, видим самолеты. Это “медведи” ведут бой с “мессерами”. Они прибыли сюда раньше нас, для расчистки воздуха. Обгоняем штурмовиков и с “горки” заходим в атаку. Немцы при нашем появлении рвут когти на форсаже, не пытаясь даже обороняться. “ЛаГГи”, сделав свое дело, уходят домой, а мы, рассредоточившись для прикрытия, наблюдаем работу “колышков”.

Плацдарм на левом берегу Птичи атакуют не меньше двух танковых полков. Фашисты уже развернулись в боевые порядки и предвкушают легкую победу. Еще бы! Им сейчас противостоят всего две противотанковые батареи. “Илы” разворачиваются для атаки и заходят вдоль боевой линии немецких танков. “Эрэсы”, бомбы, снаряды творят свое огненное дело, а вниз пикируют все новые и новые тройки “Илов”.

– “Сохатые”! Внимание! К нам идут гости!

Наша эскадрилья ближе всех к “мессерам”, атакующим “колышков”. В пикировании набираем скорость и стремительно атакуем непрошеных гостей, отжимая их наверх. А оттуда их уже атакует первая эскадрилья.

“Мессеры” отваливают и перестраиваются для новой атаки. Почемуто они не торопятся выйти из боя, а, наоборот, стремятся навязать нам его.

– Отжимаем их наверх! – слышу команду Волкова. – Там их должны ждать “тигры”.

Отражаем атаку и, перестроившись, одновременным ударом двух эскадрилий гоним немцев наверх. Они охотно уходят на высоту, полагая, что мы сейчас полезем за ними, а мы остаемся на пяти тысячах и наблюдаем, как на “мессеров” сверху обрушиваются “МиГи”.

– “Сохатые”! “Колышки” работу закончили, идем домой.

Мы не сбили ни одного “мессера”, но и сами никого не потеряли, а самое главное, не потеряли ни одного штурмовика. Навстречу нам попадается эскадрилья “ЛаГГов”, за ними идут новые волны штурмовиков, а над ними – еще одна эскадрилья “медведей”. Видимо, командование всерьез решило помочь смелым и инициативным ребятам, что крушат тылы у немцев, забыв, что сами находятся в окружении.

На стоянке Крошкин, выслушав мое “замечаний нет”, говорит, хитро улыбнувшись:

– А я знаю, командор, откуда ты письмо получил.

Я, не врубившись, говорю:

– Бог мой, все второй день знают, а ты только узнал. От Ольги!

– У тебя, Андрей, в школе с грамматикой, наверное, нелады были.

– С чего ты взял?

– Я сказал не “от кого”, а “откуда”. Почувствовал разницу? – спрашивает он, открывая горловины баков.

Вот теперь до меня доходит.

– И откуда же?

– Из Больших Журавлей!

Я сажусь на траву, где стоял, и закуриваю. Это же в двух километрах отсюда! Мы до войны “жили” в Малых Журавлях, а в Больших жили “тигры” из 130го. Теперь понятно, почему ответ пришел так быстро.

– Как ты узнал?

– Гаси папиросу, командор, заправщик едет. А узнал сегодня утром, когда с нашим “помощником смерти” ездил туда медикаменты и спирт получать. Там теперь госпиталь фронтового подчинения…

– Ну а про Ольгуто ты как узнал? Ты же ее в лицо не знаешь!

– А зачем знать? Ты говорил, что она – дочь комдива штурмовиков. А комдив у них – генерал Колышкин. Так вот, утром мы у них, то есть у медиков, получаем припасы, а какойто длинный как жердь военврач второго ранга стоит под окном и орет во всю глотку: “Колышкина! Ольга! Вставай, так твою растак! Я тебе завтрак в постель подавать не собираюсь, не рассчитывай! Опоздаешь в столовую, сам все съем!” Вряд ли на одном фронте могут быть два военврача с одинаковыми именами и фамилиями.

– Хм! Это, конечно, маловероятно. А ты видел ее?

– Увы, нет. Этот длинный ее не дождался, пошел в столовую один, да и нам сидеть там нельзя было. Ты вотвот должен был вернуться.

– Надо бы туда смотаться.

– Сегодня не выйдет, – сокрушенно говорит Иван.

– Почему?

– Забыл? Наша эскадрилья сегодня – ночная.

– В самом деле, из головы вон.

– Ну, потерпи, дольше терпел. Ох уж мне эти влюбленные…

На КП шумно. Лосев читает какието листки, которые ему дал майор Жучков, поднимает руку, успокаивая нас, и говорит:

– Поздравляю, орлы! Первая встреча с “Нибелунгами” – в нашу пользу. Знаете, с кем вы сегодня дело имели? С теми самыми “Нибелунгами”, которые, как вам комиссар рассказывал, полк английских асов расколошматили. Теперь Геринг их против нас бросил. Хотели и нас сожрать, да зубы обломали!

– Теперь понятно, – говорю я, – почему они так настырно лезли. Непонятно только, почему счетто в нашу пользу? Скорее – ничья.

– Я говорю обо всей дивизии. Вы их наверх загнали, а там их “МиГи” приложили. Сбили троих, двое из них упали в расположении окруженной дивизии, оттуда и сведения.

– А у “медведей” как с ними дела? – интересуется Волков.

– “Медведи” с ними не встретились. У них там вообще небо чистое было.

В полночь нас поднимают на перехват “Хейнкелей”, летящих на Могилев. При нашем появлении ведущий “Хейнкелей” резко идет вверх, увлекая за собой всю группу.

– Спокойно, “сохатые”, не дергаться, – слышу команду Волкова, – сейчас их там “тигры” терзать начнут, готовьтесь подбирать огрызки.

Но огрызков нам не достается. Один за другим яркими факелами пролетают вниз три “Хейнкеля”. Спустя какоето время далеко на западе вспыхивают в небе еще два костра и несутся вниз.

– Все. Идем домой. Ну, “тигры”, всех слопали и нам на рога поддеть никого не оставили.


Глава 10


Все лето кровь не сохла на руках.
С утра рубили, резали, сшивали.
Не сняв сапог, на куцых тюфяках
Дремали два часа, и то едва ли.
К. Симонов

С утра снова идем в район, где приковала к себе силы немцев 39я дивизия.

Мы знаем, что дивизия постоянно пополняется выходящими на нее из окружения частями. Эти части отыскиваем и нацеливаем на 39ю дивизию мы и другие летчики, постоянно летающие на разведку. Но известно нам и то, что в дивизии постоянная нехватка боеприпасов, горючего, продовольствия. К обеду на наш аэродром садится десяток “Ли2”. Теперь наша задача сопровождать их в 39ю со всем необходимым и на обратном пути – с ранеными. Раненых тут же увозят в Большие Журавли.

Над районом, где дерется дивизия, чуть ли не постоянно идет воздушный бой. Судя по тому, какие силы приковала к себе 39я и как мы ее поддерживаем, ее действия явно мешают развитию наступления немцев на Минск и Бобруйск.

Мы вылетаем по пятьшесть раз в день. Такую нагрузку трудно выдержать и опытным летчикам, а молодые заметно сдают.

Раза тричетыре встречаемся в воздухе с “Нибелунгами”.

Их легко отличить: на хвостовом оперении у них вместо свастики – золотая корона. Встречи эти, как правило, скоротечны и не приносят результатов. Но в конце концов и наша эскадрилья открывает счет этих стычек. Счет, правда, не в нашу пользу. После одной из атак “Нибелунгов” мы теряем лейтенанта Петрова, из недавнего пополнения.

Вообще, заметно, что эти “Нибелунги” – не чета всем тем немецким пилотам, с которыми мы встречались до сих пор. Их первая неудача в бою с нашей дивизией объяснялась тем, что они не знали о нашем строе “бутерброда” и попались в ловушку. Больше они так дешево не покупаются. Если обстановка заставляет их уйти на высоту, они уходят всегда на запад. А чаще всего отрываются со снижением, прижимаются к земле.

Атакуют они всегда дерзко, стремительно, с выгодной позиции. Но если первая же атака результата не приносит, второго захода они не делают, а тут же уходят. Если мы атакуем их, они умело уходят изпод огня и на высоких скоростях покидают поле боя. Все это похоже на взаимное прощупывание. Чувствуется, что решительные схватки с “Нибелунгами” ждут нас впереди.

Так проходит несколько дней. О том, чтобы вырваться в Большие Журавли, не может быть и речи. Вечером, после разборки полетов, добираюсь до своей палатки, падаю и засыпаю как убитый. Нередко в столовой можно видеть летчика, который, приняв свои сто грамм, засыпает, не кончив ужина, прямо за столом. Утешает только одно. От Федорова узнаем, что другие дивизии работают примерно в таком же ритме, но им еще хуже, у них большие потери. Но все равно, нагрузка на нас падает колоссальная.

Первой не выдерживает техника. В полете глохнет мотор “Яка” третьей эскадрильи. Хорошо, что это происходит уже на подходе домой. Летчик благополучно сел на аэродром. Хуже закончилась история с мотором в первой эскадрилье. Он отрубился над “пятачком”. Летчик изо всех сил тянул машину, но явно не мог дотащить ее до аэродрома, высоты не хватало. А куда садиться? Внизу все перемешалось. Боевые порядки, наши и немецкие, напоминают слоеный пирог. Летчику повезло, но не повезло самолету. Он сел в расположении пехотной дивизии, которая уже получила приказ оставить занимаемые рубежи. “Як” пришлось взорвать.

Когда у “медведей” на взлете тоже отказал мотор и “ЛаГГ” рухнул на стоянку, повредив при этом еще одну машину, дивизионное начальство поняло, что предел выносливости людей превысил предел выносливости техники. Вернувшись из очередного полета в пятнадцать с чемто, я заруливаю на стоянку. Крошкин показывает мне: “Подальше под деревья”. Едва я глушу мотор, как техник принимается его “раздевать”.

– В чем дело, Иван? У меня замечаний нет.

– У тебя нет, а инженер дивизии приказал сделать всем истребителям полка, кроме дежурной эскадрильи, к утру полную профилактику. Шутка ли, с мая месяца без регламентных работ…

– Так ведь война!

– Война войной, а регламент нарушать нельзя. Иди, Андрей, иди, не мешай. Сегодня полетов больше не будет. Лучше отпросись у командира да сгоняй в Большие Журавли. А то долбанешься с неисправным мотором и не увидишь больше своей зазнобы.

Я смущаюсь. Мой техник больше думает обо мне и Ольге, чем я сам. Минуту назад мысль о том, что можно воспользоваться паузой в полетах, мне и в голову не приходила. Иду в штаб. После разбора полетов и постановки задачи на завтра подхожу к Лосеву.

– Товарищ подполковник, разрешите отлучиться до ночи?

– Куда это ты собрался? – спрашивает Лосев, не отрываясь от карты.

– В Большие Журавли…

– Заболел, что ли? Так смотри, там ведь сплошные хирурги. Отхрулят чтонибудь, как летать будешь?

Я не успеваю ответить, как в разговор вступает комиссар:

– У него, командир, болезнь другого рода. Хирургическим путем не лечится. Только личным контактом. Пусть идет, я тебе все объясню.

– Не надо объяснять! – Лосев смотрит на меня, и глаза его смеются. – Иди, старшой, но в четыре тридцать как штык. Иначе – дезертирство.

– Этого можно было и не говорить.

– На всякий случай. И вот еще что. Здесь хоть и недалеко, но по дороге осматривайся, мало ли чего.

– Понял, товарищ подполковник. Разрешите идти?

– Беги, Ромео.

В палатке сбрасываю комбинезон, бреюсь, чищу сапоги. Долго, чертыхаясь, ищу пилотку. За этим занятием меня застает Сергей.

– Куда это ты прифрантился? Можешь не отвечать, и так знаю. Передай горячий привет от старого друга и от Веры.

– Что хоть она пишет? Как там, в Николаеве?

– Бомбят, – коротко отвечает Сергей.

Я нахожу наконец пилотку. Сергей водружает ее мне на голову, поправляет и критически осматривает меня со всех сторон.

– Видно сокола по полету, добра молодца – по соплям! Платокто носовой хоть имеешь? Вроде все в порядке, только чегото не хватает… Где твой “ТТ”? Мать твою! Ты в Москве или на фронте?

Сергей достает из нагрудного кармана моего комбинезона пистолет и запасной магазин. Я укладываю их в кобуру и поправляю ее.

– Вот, теперь все. Дуй! – Сергей вздыхает.

Его можно понять. Нам с Ольгой, можно сказать, повезло: один шанс на тысячу. Его же с Верой война разметала далеко и надолго.

Пока иду до Больших Журавлей, в голову мне приходит мысль, что я совершенно забыл, для чего я здесь. Война, повседневная, тяжелая, на грани физического и морального истощения, работа, переживания за Ольгу вытеснили все остальное. Впрочем, все идет как надо. До того единственного боя, ради которого и затеяна вся эта история со мной, еще больше двух месяцев. За это время я должен втянуться настолько, чтобы вполне выдержать бой одному против десятки. Прикидываю, сколько бы я сейчас смог продержаться против десяти “мессеров”, пусть даже не “Нибелунгов”… Получается, что те, кто послал меня сюда так рано, кругом правы. Я сейчас просто не удержу возле себя эту десятку. Пять сожрут меня, а остальные догонят и расправятся с Сергеем. Так что будем набираться опыта.

В Больших Журавлях все дома заняты под госпиталь. Поначалу я теряюсь: где же искать Ольгу? Потом вспоминаю, что она – хирург. Значит, надо искать операционную, там мне скажут, где ее найти. Операционная разместилась в здании сельсовета. Над крышей соседствуют два флага: красный с серпом и молотом и белый с красным крестом. На крыльце стоит довольно странная и весьма колоритная фигура.

Тощий и длинный как столб мужик неопределенного возраста, в белых полотняных брюках и такой же куртке почти до колен, с засученными выше локтей рукавами. Жилистые волосатые руки с длинными пальцами подняты на уровень плеч, ладонями вперед. Он словно собирается сдаваться и раздумывает: стоит это делать или нет. На голову плотно, по самые брови, натянута белая шапочка, на грудь свисает марлевая маска. Маска, шапочка, брюки и особенно куртка обрызганы чемто красным. Я догадываюсь: кровь. В зубах у странной личности дымится папироса. Серые глаза изпод рыжих бровей внимательно меня разглядывают.

– Кого разыскиваем, старшой? – скрипит личность сквозь зубы, не вынимая папиросы изо рта. – У нас здесь летчиков вроде нет.

– Старший лейтенант Злобин. С кем имею честь?

Личность поводит своим длинным, буратинообразным носом в сторону стоящего рядом пожилого санитара и чтото мычит. К моему удивлению, санитар услужливо вынимает папиросу из его зубов и держит ее наготове.

– Военврач второго ранга Гучкин, – представляется личность, не меняя позы, держа руки в прежнем положении: чи щас сдаться, чи погодить трошки.

– Что привело вас, товарищ старший лейтенант, в нашу обитель скорби? Товарища ищете? Как фамилия? Какой части? А вообщето точнее вам скажут в канцелярии, второй дом направо. Я всех вряд ли упомню. Знаете, сколько за день раненых проходит!

Он снова кивает носом, и санитар вставляет ему в зубы папиросу.

– Вообщето мне нужен не раненый, а военврач третьего ранга Колышкина.

Гучкин так резко открывает свою пасть, обнажая лошадиные зубы, что папироса выпадает изо рта. Санитар подхватывает ее на лету и укоризненно качает головой.

– Вас интересует Колышкина? Ольга Ивановна?

– Так точно.

– Ну, ты даешь, старшой! Откуда ты взялся?

Я беру официальный тон:

– 129й истребительный полк.

– А! Сосед. Мы с вами как у Христа за пазухой. Пока вы здесь, ни одна бомба сюда не упадет. Верно?

– Верно, не дадим. Так где я могу видеть Колышкину?

– Не вовремя ты пришел, старшой. Оперирует она. И еще долго будет оперировать.

– А когда освободится?

– Трудно сказать. Вчера закончили в четыре утра, позавчера – в три. Транспорт с ранеными только два часа назад пришел. Так что придется повозиться.

– А почему она оперирует, а вы курите? Почему не наоборот?

– А ты, старший, лют! Интересно знать, ты сам как, все двадцать четыре часа в воздухе проводишь или иногда, по нужде сходить, на землю спускаешься?

– Иногда спускаюсь.

– Вот видишь. А нам порой по нужде сбегать некогда бывает. Людито на столах лежат живые, помереть могут, а другие в очереди ждут, и всем больно до невозможности. Иваныч, – обращается он к санитару, – дайка я докурю, а сам посмотри, когда Ольга Ивановна с очередным закончит. Если скоро, скажи, что ее здесь командир дожидается, а если нет, не отвлекай, я сам ей скажу.

Санитар сует Гучкину папиросу в зубы и уходит.

– А что это вы так интересно курите?

– Руки должны быть чистыми. – Он выплевывает окурок и добавляет: – Идеально. Мы же ими в живом теле копаемся. После каждой операции моем и дезинфицируем.

– А, – догадываюсь я, – поэтому вы их так странно держите, словно сдаваться собрались.

– Или задушить коголибо, – смеется Гучкин. – А ты, старшой, что за интерес до Ольги Колышкиной имеешь? Если не секрет, конечно.

– Никакого секрета. Она – моя жена.

Гучкин сокрушенно качает головой.

– А вот вратьто не надо. Она же не замужем.

– Тебя как зовут?

– Константин Владимирович.

– Ты, Костя, хорошо сказал, что сейчас по нужде некогда сбегать. Ты в мирное время по сколько операций в день делал?

– Самое большее – две. Только к чему ты это?

– А к тому, что в мирное время я тоже делал по одному, самое большее по два вылета в день. А сейчас по пять, по шесть. Но мирноето время кончилось. Другой отсчет пошел. Если мы с ней не успели в загсе штамп поставить до 22 июня, то теперь это дело может несколько затянуться. Но для нас с ней это не имеет значения.

Гучкин хочет чтото сказать, но я его опережаю:

– Погоди, за нравственность ее можешь не переживать. За четыре дня до войны мы с ней получили от ее родителей благословение. Это она и сама тебе скажет, а ей не поверишь, у отца спроси.

Из дверей выходит санитар и докладывает:

– Ольга Ивановна уже зашивает. Через пару минут выйдет, – и добавляет, подмигнув: – Злая – жуть!

– С чего это? – спрашивает Гучкин. – А, она решила, что опять этот командир артдивизиона за своего наводчика ругаться приехал.

Гучкин грустно улыбается и поясняет:

– Пять дней назад к ней на стол попал наводчик из противотанкового дивизиона. Лично комдив его привез, сам ему первую помощь оказывал. Только вот ногу жгутом он зря перетянул да еще за весь день не ослабил его ни разу… Короче, гангрена у парня началась. Пришлось ногу ампутировать. Так тот майор уже три раза приезжал выяснять отношения. Напьется и приезжает. Два раза я ему морду бил, а последний раз предупредил, что, если он еще раз здесь появится, в штаб армии рапорт напишу.

– Сколько это будет продолжаться!? – слышу я злой, но до невозможности родной голос. – Константин Владимирович, дайте я сама с ним поговорю! Загубил, кретин, ногу парню и пытается вину на нас…

Ольга стремительно выходит на крыльцо, она в гневе, глаза мечут искры, а руки, которые она держит так же у плеч, ладонями вперед, готовы вцепиться комуто в горло. На ней такая же, некогда белая, а ныне забрызганная кровью униформа. Увидев меня, она столбенеет и лишается дара речи. Гучкин с любопытством смотрит на нее. Наконец Ольга приходит в себя.

– Андрей! – визжит она и, прыгнув с крыльца, повисает на мне.

– Ольга! – трагическим голосом кричит Гучкин. – Руки!

– Константин Владимирович! – кричат из операционной. – Раненый готов!

– Бегу! Ольга, десять минут!

Она оборачивается к нему.

– Я помню, Костя, – и снова припадает ко мне. Я даже не знаю, что сказать. Так долго ждать этой встречи и не знать, что сказать! Говорю первое, что приходит в голову:

– Почему только десять?

– Это норматив, – шепчет Ольга. – За это время санитары снимают раненого со стола, фельдшеры укладывают и готовят к операции другого, а мы можем передохнуть: покурить, попить, перекусить, в туалет сбегать…

– У нас перерывы побольше: от часа до двух.

– Как ты там?

– Воюю. Сережка тоже воюет, привет тебе от себя и от Веры передает.

– Да что это я ерунду всякую спрашиваю! Главное, что ты живой!

Ольга целует меня и снова прижимается к моей груди.

– Когда ты должен возвращаться?

– Первый вылет – в четыре тридцать. Я дождусь тебя.

– Не дождешься, милый. Раньше четырех мы сегодня не управимся.

– Так много работы?

– Видишь вон тот барак? Там раненые в два яруса лежат. Всех надо обработать.

Смотрю на длинный серый барак, и мне становится не по себе.

– А далеко ваш аэродром?

– Рядом. Километра два по этой дороге.

– Так это вы каждое утро спать мешаете, проноситесь над поселком с таким ревом.

– Теперь буду летать потише и другим скажу, чтобы не шумели. Ведь я не знал, что мы тебе отдыхать мешаем.

Ольга смеется:

– Ты все такой же.

– А почему я должен был измениться?

– Война всетаки…

– Как сказал сегодня мой техник: война войной, а регламент – по распорядку. Нам бы с тобой тоже регламент выработать. А то мы в противофазе. Я днем летаю, а ты ночью оперируешь.

– Не беда, Андрюша. Главное, мы оба живы, а два живых человека чтонибудь придумают, если очень захотят.

– Ольга Ивановна! – кричит ктото. – Раненый готов!

– Бегу!

Ольга чмокает меня на прощание и убегает.

– Я буду ждать! – кричу я ей вслед.

Она даже не оборачивается. Делать нечего, у каждого своя война. Присаживаюсь на крыльцо и закуриваю.

– Разрешите огоньку, товарищ старший лейтенант?

Рядом присаживается пожилой санитар. Он прикуривает самокрутку, затягивается пару раз и разглядывает мои петлицы и орден.

– Летчик?

Я киваю.

– Летчики к нам редко попадают, – вздыхает он, словно с сожалением. – Все больше пехота, артиллеристы да еще танкисты. Видно, у вас побезопаснее работа.

– Это как сказать, – усмехаюсь я. – Вопервых, нас всетаки поменьше, чем пехоты…

– Это верно, – соглашается санитар.

– А вовторых, если ранят легко, к вам не везут, своя санчасть есть, а если тяжело, тут уж гудеть вместе с машиной до самой земли, а тогда и оперировать не надо, ни один хирург не поможет.

– И это верно, – охотно соглашается санитар.

Мы какоето время молчим и курим. Санитар снова начинает разговор:

– Ольга Ивановна – девушка хорошая, самостоятельная. Главное, серьезная и добрая. Когда Виктор Степанович прямо у стола упал, она даже не ойкнула, а сразу перехватила операцию и все до конца доделала. Константин Владимирович все потом удивлялся. Он, говорит, обязательно бы растерялся. А она раненого зашила, а потом села на пол и разревелась. Я сам ей слезы и нос утирал.

– Вы давно вместе?

– Да с самого начала. Она к нам 20го числа приехала, а 22го все и началось.

– Досталось вам. Тяжело пришлось?

– И не спрашивайте… Такими добрыми словами вас, летунов, поминали, что и повторить неудобно. Но ведь от души! Почитай, от Кобрина до Бобруйска немцы над дорогой постоянно висели. Бомбят и стреляют, стреляют и бомбят. Десять минут едешь, полчаса в кювете лежишь. И все “лаптежники” да “мессеры”. За все время считаное число раз наших соколов только и видели. Да и то…

Санитар безнадежно машет рукой. Что мне ему сказать? Что в первый же день мы разбили армаду, шедшую на Могилев, Оршу и Минск? Что несколько дней, не просыхая, вели бои за коридор, по которому из окружения вышли две армии? Зачем ему это? Их несколько суток подряд долбили с воздуха, и никто не пришел им на помощь. У меня своя правда, у него – своя, и оба мы правы.

– Тебя как зовут, отец?

– Андрей Иванович.

– Тезки, значит. Я тебе, Андрей Иванович, вот что на это скажу. Тех, кто вашу дорогу должен был от немцев с воздуха прикрыть, в то время, может быть, и в живыхто не было уже. Приграничные аэродромы фашисты в первый же час раздолбили, а те, что уцелели, дрались один против десяти и тоже головы сложили. Так что “добрыми словами” вы покойников поминали.

– Да, – задумчиво говорит Андрей Иванович, – нехорошо получается. А как же это вышло, тезка, почему так получилось?

– Да все просто. Ударили они первыми, а кто первым начал, у того всегда преимущество. Но вот видишь, остановили их, пусть ненадолго, но остановили. Застряли они под Минском, а при ином раскладе могли бы уже и к Смоленску подходить.

– Говоришь, ненадолго остановили? Это что ж, и дальше отступать будем?

– Придется. Силы пока не равны. Слишком много мы потеряли в первые дни. Самолетов не хватает: мы по пять, по шесть вылетов в день делаем, еще и ночь прихватываем, а все одно не успеваем. Танков новых мало, а старые “БТ” против их “ТIV” не тянут. Противотанковой артиллерии не хватает. Вот они и прут, пользуются моментом.

– И долго мы еще так пятиться будем?

– Не знаю. Знаю одно: война кончится в Берлине.

– Верно говоришь. Не по зубам Гитлер кусок схватил, подавится и захрипит.

Наш разговор прерывает Ольга. Она присаживается рядом и кладет голову мне на плечо. Я обнимаю ее, но она отстраняется.

– Испачкаешься, Андрюша, я вся в крови.

Она принюхивается.

– Наодеколонился, а все равно бензином от тебя пахнет и порохом.

– От тебя тоже пахнет чемто непонятным.

– Кровью и карболкой.

– Войной от вас обоих пахнет, – поправляет Андрей Иванович.

Через несколько минут Ольгу снова зовут в операционную. Она опять чмокает меня и убегает.

– Молодец девочка, – говорит ей вслед Андрей Иванович, – работает без году неделя, а оперирует так, словно всю жизнь этим занималась. Константин Владимирович только диву дается.

– Чему это я диву даюсь? – раздается голос Гучкина.

– Я про Ольгу Ивановну, как она оперирует.

– Грамотный хирург, опыта ей набраться, и цены не будет, – коротко хвалит Ольгу Гучкин. – Давай, Андрей Иванович, закурим.

Санитар прикуривает папиросу и вставляет Гучкину в зубы. Тот затягивается пару раз и говорит мне:

– Шел бы ты к себе, старшой. Раньше четырех мы не управимся, и Ольга к тому времени будет, мягко говоря, никакая. Да и тебе с рассветом наверняка в бой идти. Долго ли до беды. А отпустить я ее, при всем к вам обоим расположении, никак не могу. Раненые ждать не могут. Увиделись, и хорошо. А так, что зря друг друга травить. Пошлет вам бог нелетную погоду или к нам раненых не завезут, обязательно дам тебе знать.

Гучкин прав, и я даже не хочу возражать.

– Сейчас она закончит, попрощаюсь и пойду.

– Ни пуха ни пера тебе, старшой. Всегда рад буду тебя видеть, только не в качестве пациента. Не сердись.

– Не буду.

Санитар уходит вместе с Гучкиным, и я остаюсь один. На этот раз Ольги нет долго. На крыльцо выходит еще один хирург, курит, как и Гучкин, с помощью санитара и с любопытством на меня поглядывает, вопросами, впрочем, не донимает.

Я успеваю выкурить три папиросы, когда наконец выходит Ольга. Обнимаю ее за плечи и говорю:

– Я, пожалуй, пойду, не буду тебя отвлекать. Работы у тебя невпроворот. Это не свидание, а одно расстройство получается. Найдем время, встретимся без суеты.

– Правильно, Андрюша, я сама сейчас хотела тебеэто предложить. Передай привет Сереже. И береги себя.

– Интересно, – усмехаюсь я, – как ты себе это представляешь?

Ольга безнадежно машет рукой.

– Ну, не подставляйся им, будь всегда сильнее их…. Ну, ты понял.

– Понял.

Мы целуемся, и Ольга убегает в операционную. Я снова закуриваю и выхожу на дорогу к аэродрому. Да, свидание получилось неудачным. Что ж, на то она и война, чтобы вмешиваться в нормальную человеческую жизнь и ломать её. К аэродрому подхожу уже в полной темноте. Изза деревьев появляется часовой.

– Это вы, товарищ старший лейтенант? Вас поздравить следует.

– Это с чем же?

– Орденом вас наградили, Красного Знамени! Майор Жучков сегодня приказ получил, а завтра комдив прилетит, вручать будет.

– Это неплохо! Спасибо за весть.

Эскадрилья уже спит. “Яки” стоят, готовые к завтрашней работе. Забираюсь в палатку, и мне снится Ольга, то в своем зеленом купальнике, то совсем без него.


Глава 10


На войне себя забудь,
Помни честь, однако,
Рвись до дела грудь на грудь.
Драка – значит драка.
А.Твардовский

Утром я сравниваю счет нашей эскадрильи с “Нибелунгами”.

Мы с Сергеем сопровождаем на “пятачок” “Ли2”. Убедившись, что он нормально сел, разворачиваемся и идем домой. Когда до аэродрома остается минут пятнадцать полета, я слышу вызов с наземного пункта наведения:

– “Сохатый27”! Я – “Обзор4”. Укажите ваше место!

– “Обзор4”! Я – “Сохатый27”, нахожусь в квадрате 14И.

– “Сохатый27”! В вашем квадрате шесть “мессеров” треплют четверку “ишачков”. Помогите!

– Понял, “Обзор4”, иду!

Набираем высоту и осматриваемся.

– Вон они, Андрей! Слева! – слышу голос Сергея.

Шестерка немцев долбит со всех сторон маленьких тупорылых “ишачков”. Те отчаянно крутятся, уходя изпод огня, и огрызаются из последних сил.

– Ну, хулиганы! На маленьких насели. Сергей! Атакуем ближайшую пару. Я бью ведущего, ты бери ведомого.

– Понял. Пошли!

У нас запас высоты метров триста. Увлеченные боем, предвкушающие легкую победу, немецкие летчики не замечают нас. Это дорого им обходится.

Бью почти в упор. “Мессер” несколько секунд летит прежним курсом, потом изпод фюзеляжа валит густой дым, выбивается пламя, и он проваливается вниз. Успеваю заметить золотую корону на хвосте. “Нибелунг”!

Я подошел слишком близко, и ведомый успевает меня заметить. Он пытается помешать мне, но, атакованный Сергеем, шарахается в сторону и уходит изпод огня.

Остальных “Нибелунгов” как ветром сдуло. Оставшись впятером против шести, среди которых еще и две “Молнии”, они быстро теряют боевой пыл. Я не преследую их. “Ишачкам” за нами не угнаться, а драться вдвоем против пяти “Нибелунгов” мне тоже чтото не хочется.

Подхожу поближе к “ишачкам”. Да, досталось им основательно, как еще в воздухе держатся? У ведущего – рваные пробоины в плоскостях и хвостовом оперении. Видимо, снаряды “мессеров” не раз находили свою цель. У других вид не лучше.

Бросать их нельзя, они станут легкой добычей. Покачиваю крыльями и сигналю ведущему рукой: “Следуй за мной!” Он согласно кивает и пристраивается к нам. Остальные “ишачки” идут за нами.

Зарулив на стоянку и заглушив мотор, говорю Крошкину:

– Рисуй еще одного. Только рисуй не звездочку, а желтую корону.

– Завалил? – радостно спрашивает Иван.

– Угу. Даже чирикнуть не успел.

От приземлившегося “ишачка” ко мне идет коренастый летчик.

– Майор Власенко, командир второй эскадрильи 32го истребительного полка, – представляется он.

– Старший лейтенант Злобин, командир звена 129го истребительного.

– Ну, спасибо, старшой! От души! Если бы не ваша помощь, гореть бы нам сейчас всем четверым на берегах Березины. Главное, что обидно, в первом же вылете попались. Только вчера изпод Мурома перелетели. Хорошо еще до аэродрома нас довел, а то они нас так закружили, что я всякую ориентировку потерял. Местностьто еще не изучил.

– Да, вляпались вы капитально. Эти бы вас не отпустили.

– Что это за звери такие были? Я вроде тоже не цыпленок, но эти волки мне оказались не по зубам.

– “Нибелунги”. Спецэскадра СС. В прошлом году они разбили в дым полк английских асов. Теперь вот их против нас бросили. Но они и другими не брезгуют.

– А вы что за звери?

Майор подходит к “Яку” и дивится.

– Ничего себе! И молнии, и лось! Ребятки, гляньте, куда мы попали! – говорит он своим летчикам.

Он заходит с другой стороны, где Иван пририсовывает к ряду звездочек желтую корону, и раскрывает от удивления рот.

– Старшой, это все ты нащелкал?

– Нет, они сами при виде меня попадали, – смеюсь я.

– Гляньтека, ребятки, – говорит майор. – Кто там болтал, что немецкие летчики непобедимые, что драться с ними невозможно? Вот! Наглядный пример: умеючи и ведьму бьют. Еще месяца не прошло, а он уже тринадцатого свалил. Вот как воевать надо!

Он смотрит на машину Сергея, и глаза у него округляются. Переводит взгляд на другие “Яки” и качает головой.

– Батюшкисветы! Куда же мы попали? Старшой, объясни мне, неразумному, что вы за звери такие?

– 44я истребительная дивизия полковника Строева, – коротко отвечаю я.

– Понятно, что ничего не понятно, – качает головой майор Власенко. – Ясно одно: вы здесь не лыком шиты. Не то, что мои птенчики. У меня почти все – вчерашние курсанты, да и техника не чета вашей. Моторы на “ишачках” новые, да что толку: вооружение не заменили. Четыре ШКАССа! Что ими против “мессеров” сделаешь?

Теперь уже моя очередь качать головой.

– Конечно, без пушек и тяжелых пулеметов много не навоюешь.

– Вот я и говорю. На убой нас сюда прислали. Еще одна такая встреча с этими “Нибелунгами”, и… даже я ничего не смогу сделать. Не будешь же всякий раз вас на помощь звать.

– Это ты брось, майор! Скажешь тоже – “на убой”. Ты хоть при них свои эмоции сдерживай, – киваю я на молодых летчиков.

– Ты, конечно, прав, старшой, погорячился я. Но ведь обидно до зеленых соплей! Когда моторы меняли, могли вместо этих трещоток пушки или БС поставить?

– Могли, да, видно, ктото или спешил шибко, или думал о чемто другом.

– Вот его бы и посадить в “ишачка” да бросить против “мессеров”!

– Ладно, майор. Пошли с ребятами в штаб. Вас покормить надо, самолеты ваши подлатать и заправить. Судя по всему, работы здесь – на весь день, а тебя уже в твоем полку, наверное, погибшим на боевом посту считают.

Через час над аэродромом появляется пара “ЛаГГов”. В отличие от истребителей 128го, на “ЛаГГе” Строева нет зверей, только молнии.

– А, гости! – кивает в сторону “ишачков” Строев и здоровается с майором Власенко. – Что, Семен Игнатьевич, проклинаешь начальство, что ко мне тебя не отпустило? Командовал бы сейчас моими орлами.

– Василий Петрович, а кто с ними работать будет? – кивает Власенко на молодых ребят. – Их ведь тоже учить надо, а кому, кроме нас?

– Верно говоришь. В Испании мы с тобой чуть постарше их были, помню, как доставалось.

– Такое разве забудешь!

– Ну а теперь посмотри, какими бойцами я командую. Целый портфель орденов и медалей привез. Грищенко! Тащи сюда баул! – кричит полковник своему ведомому. – А ты, Лосев, строй полк. Пусть твои ребята в следующий полет с наградами идут. Они им и сердце согреют, и дух поднимут.

Наград действительно много. Практически все в полку получили орден или медаль. Сергей, как и я, получил Красное Знамя, а Крошкин – Красную Звезду.

Вручая мне орден, комдив не упускает случая поддеть:

– Ордена мне для тебя не жалко, носи с честью, заслужил и, верю, еще не один заслужишь. А вот на шпалу не рассчитывай, я твои честолюбивые замашки хорошо помню!

И снова начинается боевая работа. Нашу и первую эскадрильи выделяют для сопровождения транспортов на “пятачок” и обратно. Туда “Ли2” везут горючее, боеприпасы, продукты, людей. Обратно – раненых. Такие же мосты действуют с аэродромов 128го и 130го полков.

Летаем три, иногда четыре раза в день. Полетная нагрузка поменьше, зато моральная – на износ. При сопровождении постоянно находишься в напряжении. Тихоходный, тяжело груженный “Ли2” – желанная добыча для “мессеров”.

Самыми тягостными были возвращения транспортников с “пятачка”. На аэродроме их уже ждали машины и подводы. “Ли2” загружались ранеными сверх всяких пределов грузоподъемности. Если бы летчикам дали волю, они грузили бы их штабелями. Один командир чуть не угодил под трибунал, когда оставил на “пятачке” весь экипаж и вместо них взял раненых.

Как правило, на посадку мы заходим со стороны Больших Журавлей. Пролетая с “Ли2” над селом, я всякий раз думаю: “Опять Ольге работу до утра везем”.

Однажды мы доставили очередной транспорт с ранеными. Я стою рядом с “Ли2” и беседую о чемто с Волковым. Из самолета выгружают носилки с теми, кто еще сегодня утром дрался на “пятачке” с немцами.

Внезапно мне показалось, что меня окликают: “Андрей!” Оборачиваюсь – никого нет, и снова слышу голос:

– Андрей! Злобин!

Голос доносится с носилок, стоящих на земле рядом с “Ли2”. На носилках лежит человек, укрытый шинелью. Голова вся замотана бинтами, видны одни глаза. Только когда он называет себя, я вспоминаю Алексея Климова, танкиста, что был на вечеринке, где я познакомился с Ольгой. Я наклоняюсь над ним, и Алексей замечает под расстегнутым комбинезоном мой новый орден.

– У Сергея такой же, – поясняю я.

– Я вижу, ты даром времени не терял. Значит, твои слова, когда ты с Сашкой спорил, не просто словами были. Знаешь, а ему это крепко в душу запало. Умереть как следует и дурак сможет, ты сделай так, чтобы враг умирал.

– А ты видел его?

– Три дня назад. Не знаю, жив ли он теперь. Он на плацдарме со своей батареей чудеса творил. Жарко у них. Ну, вы молодцы! Помнишь, хотел я с тобой встретиться еще раз, песни твои послушать? Видишь, как встретились.

– Это ничего. Главное – живой! Сейчас отвезут тебя в госпиталь, Оля тебя подлатает, а я завтра вечером к тебе с гитарой приду, спою персонально для тебя. Разговеюсь, с начала войны гитару в руки не брал.

– Постой, это какая Оля? Колышкина? Она здесь? И что здесь делает?

– А через час, когда к ней на стол положат, увидишь. Обработает тебя в лучшем виде. Она хирург в госпитале, куда тебя сейчас повезут. Два километра отсюда…

– Невероятно!

– Товарищ командир, разрешите нести раненого?

Только сейчас я замечаю, что рядом стоят два санитара и ждут, когда мы с Климовым закончим разговор.

– Конечно, конечно! – спохватываюсь я. – Выздоравливай, Леша!

– Постараюсь. А ты приходи, буду ждать!

Свое обещание я смог выполнить только через пару дней. Свободным от полетов вечером мы с Сергеем, прихватив гитару, пошли в Большие Журавли. Ольга снова оперировала, но это не помешало нам “дать концерт” для раненых. Он мог бы продолжаться до глубокой ночи, но нас остановил дежурный врач:

– Хорошо поете, товарищ старший лейтенант, главное – по делу. Но режим есть режим. Раненым нужен покой. Я и так отбой на полчаса задержал.


Глава 11


Сережа, держись!
Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.
В.Высоцкий

На другой день большая часть “Ли2” с ранеными у нас уже не садится, а уходит на Могилев. Мы усматриваем в этом признаки скорого отступления.

В Прибалтике немцы продвинулись далеко вперед и теперь нависают над нами с севера. Началось их наступление и на Украине. Если они ударят одновременно с севера и с востока, получится грандиозный Минский котел. Мне кажется, что в конце июля бои шли уже на подступах к Смоленску, а сейчас немцы все никак Минск не возьмут. Вот и первые результаты вмешательства в историю. Что же будет дальше, и что будет в моем мире, когда я вернусь в него? Эти мысли все чаще и чаще приходят мне в голову. Но я стараюсь особо на этом не зацикливаться. Мне надо сделать то, зачем я здесь, а с подобными мыслями такую работу не выполнишь.

На другой день нам ставят уже иную задачу: прикрытие плацдарма. Вылетаем в седьмом часу, на смену эскадрилье “медведей”. Сверху хорошо видно, как сократилось пространство, на котором ведет активные действия 39я дивизия. Это узкая полоска вдоль берегов Птичи шириной километров десять и длиной километров тридцать пять.

Минут через пятнадцать патрулирования замечаем большую группу истребителей, идущих на нас с югозапада. Когда они подходят поближе, различаем “Me110” и “Хейнкели113”. С этими нам встречаться еще не доводилось. Видимо, “мессеры” пришли на штурмовку, а “Хейнкели” их сопровождают. Их раза в три больше, чем нас, поэтому они не желают считаться с нашим присутствием. Двадцать четыре “мессера” снижаются, а двенадцать “Хейнкелей” нас атакуют. Волков быстро принимает решение;

– Андрей! С тремя парами иди на “мессеры”. Я прикрываю.

– Понял.

Мы с Сергеем пикируем на уже принявшие боевой порядок “Мессершмиты”, за нами идут еще две пары. Но “Хейнкели” тоже разделяются. Одна шестерка принимает бой с Волковым, а вторая гонится за нами. Ну и наглецы! Небитые еще, что ли?

Самое паршивое то, что скорость у “Хейнкелей” больше, чем у “Яков”, и они нагоняют нас. Но и мы быстро сближаемся с “мессерами”. Вот ведущий уже у меня в прицеле. Нажимаю на гашетку. Трасса уходит в кабину, и “мессер”, клюнув, валится вниз. Еще одного бьет Сергей.

А сзади… Сзади ребята уже ведут бой с насевшими на них “Хейнкелями”. А “мессеры” и не думают удирать. Гибель двух экипажей их не напугала. Сейчас они начнут долбить наши позиции на плацдарме. Что предпринять?

– Иван! Управитесь?

– Делай их, Андрей! Мы этих удержим.

Легко сказать “делай”. А как? Их всетаки двадцать два! И атаковать их мы сейчас можем только в лоб. Две наших пушки против их сорока четырех! Но делать нечего.

– Пошли, Серега!

“Мессеры” открывают по нам огонь с дальней дистанции. Нервы у них – ни к черту. Хотя при таком плотном огне…

Но я уже на боевом курсе и сворачивать не собираюсь. Стремительно надвигаются двухмоторные силуэты фашистов. Жму на гашетку не целясь. Их так много, что в когонибудь да попаду. Сейчас моя задача не сбить, а заставить их отвернуть, поломать боевой порядок. Один из “мессеров” вспыхивает, его достал Сергей. Остальные не выдерживают лобовой атаки пары “Яков” и отваливают с набором высоты. Это нам и надо! Быстро иду вверх и оглядываюсь. “Мессеры”, поломав строй и уйдя в сторону от целей, снова собираются в стаю и готовятся ко второму заходу. Теперь они как на ладони. Я снова иду в атаку.

На этот раз они не ждут, когда я открою огонь, а шарахаются в разные стороны. Так! Еще один заход сорвали. Разворачиваемся и снова атакуем, не давая им опомниться. Черт! Как их всетаки много для нас двоих! Хорошо еще, что ребята связали боем “Хейнкели” и нам никто не мешает. Впрочем… Мы с Сергеем из охотников превращаемся в дичь. “Мессеры” разделились на четыре группы и теперь уже сами атакуют нас. Достали мы их! Валяйте! Расходуйте на пару “Яков” боеприпасы и горючее.

Однако жарко! Нас атакуют с разных сторон. Куда ни кинемся, натыкаемся на пушечные трассы. “Мессершмит110”, хоть и тяжелый, но всетаки истребитель. И они довольно квалифицированно дают нам это понять. Мы с Сергеем крутимся, как ужи под вилами. Единственное, что нас спасает, это прекрасные качества “Яка” на вертикальном маневре. Здесь “мессеры” от нас отстают. Но они быстро раскусывают нас и перестраиваются, заняв разные эшелоны по высоте.

Дело дрянь.

Неожиданно приходит помощь. Сверху пикируют три пары “Яков”. Это Волков! Он уже расправился с “Хейнкелями” и идет к нам. Загораются два “Мессершмита”, а остальные быстро чешут на югозапад. Все. Теперь можно вытереть пот со лба. К нам пристраиваются еще четыре “Яка”, потерь нет. Дело сделано, можно идти домой.

Еще на рулежке открываю фонарь и осматриваю все, до чего могу достать взглядом. Дырки имеем. Дешево отделался. На стоянке глушу мотор, расстегиваю ремни. Крошкин забирается на плоскость, он почемуто сияет.

– Я вижу, досталось вам, командор. А у нас гости!

– Пошел ты со своими гостями, дай отдышаться! – Потом врубаюсь. – Что за гости?

– А вон сидит, вас дожидается.

Под деревом на снарядном ящике сидит Ольга! Забыв о боли в спине и ногах, я одним махом выскакиваю из кабины и, оказавшись на земле, подбегаю к ней. Она только начинает привставать, а я уже подхватываю ее за талию, и Ольга повисает на мне, обхватив за шею.

– Как ты здесь оказалась? – спрашиваю, вдоволь исцеловав ее лицо, уши и шею.

– Пришла, – просто отвечает она.

Я опускаю ее на землю и тут же ощущаю слабость в ногах. Всетаки те перегрузки, на которых мы с Сергеем мотались, уходя изпод огня “мессеров”, дают о себе знать. Опускаюсь на снарядный ящик, увлекая Ольгу за собой. Черт! Парашют мешает. Обычно я снимаю его, выйдя из кабины на плоскость, а сейчас, увидев Ольгу, забыл обо всем. Рывком расстегиваю замки подвесной системы и бросаю парашют на крыло.

– Как же ты пришла? Ведь у вас операции до утра.

– Вчера раненых было очень мало, мы к девяти часам управились.

Я вспоминаю, что вчера с “пятачка” пришли только три самолета с ранеными.

– А когда у тебя следующий полет?

Я не успеваю ответить. Слышен голос Сергея, который идет от своей машины. Его буквально качает.

– Ну, Андрюха, считай, что мы сегодня заново родились. Я уже, грешным делом, думал: все, Сережа, отлетался. Одна мысля только и была – от тебя не оторваться. Поодиночке они бы нас быстро сделали. Хорошо, что Волков подоспел, а то…

Он замолкает, трясет головой, словно отгоняя наваждение, протирает глаза.

– Олька! Здесь! Вот здорово!

– Ой, ребятки, как я рада, что вижу вас обоих целыми и невредимыми! Я тут извелась вся. Когда вы появились и начали садиться, у меня сердце замерло: а вдруг именно вы и не вернулись. Хорошо Иван успокоил, говорит: “Ну, слава богу, все!”

– О, у нас гости! – говорит Волков, подходя к нам вместе со всей эскадрильей. – Разрешите представиться, Ольга Ивановна, капитан Волков Владимир Геннадьевич. Честь имею!

Волков щелкает каблуками, как заправский гвардейский офицер.

– Позвольте узнать, надолго ли к нам? Смею надеяться, что до вечера прогостите. Очень хочу послушать, когда у Андрея голос наконец прорежется. Можете себе представить, с начала войны мы его не слышали. Раненым на днях давал концерт, а нам – ни одного куплета.

– Это когда ты у раненых был? – спрашивает Ольга.

– Позавчера, к Алексею Климову ходили. Ты оперировала, мы не стали тебя отвлекать.

– А, к Климову. Его сегодня уже эвакуировали.

Мы с Сергеем переглядываемся. Похоже, что догадка о грядущем отступлении – верная.

– Так всетаки надолго тебя отпустили?

– Да хоть на весь день. Если раненых привезут, за мной пришлют.

– А как ты не побоялась идти одна? Мало ли чего.

Ольга хлопает себя по кобуре.

– А это на что?

– Да ты стрелятьто из него умеешь ли? – спрашивает Сергей.

– Папка учил.

– Ну, тогда я молчу. Хотя это не твое оружие. Твое оружие – скальпель.

– Ладно, – прерывает нас Волков, – давайте быстренько проведем разбор полетов, и я пойду докладывать. Начнем с командиров звеньев. Кто что видел? Валяй, Андрей, первым.

Выясняется, что мы сбили три “Хейнкеля” и пять “Мессершмитов”, из них Сергей – двух.

– Ну, Николаев, тебе вечером – двойная норма! Теперь наши промахи. Зря я вас разделил, да и сами вы еще раз разделились. От этих “Хейнкелей” на скорости не уйти. А вот вертикальный маневр у них слабее. Следующий раз уведем их вниз и оторвемся на вертикаль. А если драться на одной высоте, виражи покруче. Они изза своей скорости радиус поворота в два раза больше имеют. Теперь… Лезут в лоб на пушечные двухмоторные “мессеры” только самоубийцы. Ты понял, Злобин?

– Другого выхода не было…

– Ты его не искал! Скажешь, времени на раздумья не оставалось? Да ты сам его себе не оставил! И не спорь! Ктокто, а ты должен воевать грамотнее. Хороша была бы картина: Ольга Ивановна стоит на пустой стоянке, а Владимир Геннадьевич ей объясняет: извиняйте, не убереглис… Ладно, сделайте выводы, а я – в штаб.

От той картины, что нарисовал Волков, мне становится не по себе. Ольга понимает мое состояние и пытается меня отвлечь.

– Андрей, можно мне твой самолет посмотреть?

– Да ты на него уже полчаса смотришь.

– Я имею в виду поближе.

– Пожалуйста.

Ольга обходит вокруг “Яка”.

– Красивый он у тебя. Изящный.

Она гладит машину по остывающему капоту и плоскостям.

– А дырки зачем? – показывает она на пробоины.

– Это для вентиляции, – с самым серьезным видом отвечает Иван, который в это время заправляет в магазин ленту со снарядами. – Хотите, Ольга Ивановна, в кабине посидеть? Вы на старшего лейтенанта не оглядывайтесь. Это в воздухе машина его, а на земле – моя. Давайте руку.

Ольга забирается на плоскость и считает звездочки.

– Ого! А это что за корона?

– Это – “Нибелунг”, эсэсовский ас. Я ему сейчас, за сегодняшний, еще одну звездочку нарисую.

Иван устраивает Ольгу в кабине и закрывает фонарь.

– Вань, ты дырки успеешь залатать?

– Не так уж их и много, командор. На час работы. Здесьто я залатаю, только ты их в других местах не получай.

– Накаркаешь – башку сорву. А то, может, помочь дырки латать?

Иван кивает в сторону Ольги и бормочет вполголоса какието непристойности про мои извращения. Он открывает фонарь и помогает Ольге выбраться из кабины и спуститься на землю.

– Здорово! – говорит она. – Все на месте, все под руками, как у нас в операционной.

– Да ты хоть чтото там поняла?

– Андрюша, ты забываешь, что я – дочь летчика. Только я на твоем самолете все равно бы не полетела.

– Почему?

– Страшно. Он такой маленький, тоненький, его любая пуля насквозь пробьет. Мотор такой большой и ревет так громко, трясется, наверное, чуть ли не у тебя на коленях. Ну, и сидеть слишком жестко.

Я смеюсь.

– Так мы же на парашютах сидим.

– А! А я думала, прямо так. За два часа мозоли кровавые на заднице заработаешь.

Из штаба возвращается Волков.

– Готовность к четырнадцати часам. Будем сопровождать “пешек”. Баранову и Мидодашвили через час вылет на разведку.

Оля спрашивает меня тихонько:

– Это что значит?

– Это значит, что до половины второго я свободен.

– Пойдем. Я тут, когда сюда шла, хорошее место разведала.

Место оказалось лесной поляной в двухстах метрах от стоянок. На краю поляны стоит копна сена, а в лесу ласково журчит ручей…

Мы лежим на мягком сене, глядя в голубое небо с редкими облаками. Стрекочут кузнечики, щебечут птицы и журчит ручей. Можно подумать, что нет никакой войны и лежит в копне сена беззаботная влюбленная парочка, вполне довольная жизнью.

Только резкий запах авиационного бензина, которым благоухает мой комбинезон, иногда прорывается сквозь аромат сена и напоминает о суровой действительности.

Но Оля не замечает этого или не обращает внимания. Она смотрит в небо, и мысли ее гдето далекодалеко. Внезапно с северозапада доносится гул авиационных моторов. Оля вздрагивает и напрягается.

– Это наши, – успокаиваю я и прислушиваюсь. – “Колышки” на работу пошли.

И точно, через пару минут низко над нами проходят три девятки штурмовиков. Оля провожает их странным взглядом затравленного зверька.

– А почему – “колышки”? – спрашивает она.

– Это штурмовики “Ил2” из дивизии, которой командует Иван Тимофеевич.

– Он тоже здесь?

– Немного подальше, в Гродзянке.

Оля замолкает, а я, вспомнив ее испуг при звуке моторов, спрашиваю:

– Досталось вам при отступлении?

Оля прячет лицо на моей груди и разражается плачем. Немного успокоившись, она рассказывает:

–Я не представляла, что это может быть так страшно, когда над головой постоянно гудят самолеты. Чужие самолеты, с крестами на крыльях. Весь день бомбы, пули, снаряды… Мы едем, а они гоняются за каждой машиной. Вся дорога до Бобруйска – это сплошной гул моторов, вой бомб и свист пуль. Вдоль дороги – сгоревшие машины и убитые, много убитых. Хоронить некому и некогда. Прыгаешь в кювет и падаешь на мертвое тело. Я всю дорогу тряслась и ревела как маленькая. Успокаивалась только со скальпелем в руке, у операционного стола.

А однажды я и у стола не могла успокоиться. В этот день мы увидели наш самолет. Это был такой же точно, как твой. Я еще в Москве его запомнила. Только у него не было молний и головы лося. Но я не знала, что у вас такие рисунки, и мне показалось, что это именно ты прилетел ко мне на помощь, и обрадовалась. Даже закричала: “Дай им, Андрей! Дай как следует!” И он дал. Но он был один, а их – пять. Одного он сбил, другого поджег, и тот улетел. Но остальные трое буквально растерзали его. Он упал в ста метрах от дороги. Мы не могли даже подойти к нему, так жарко он горел…

Оля прерывает рассказ и осыпает меня поцелуями, приговаривая сквозь слезы:

– Понимаешь… я думала, что… что это – ты… ты там горишь… у меня до сих пор… тот костер… когда я получила… твое письмо… я как снова родилась…

Я успокаиваю Олю, как могу: шепчу ей чтото на ухо, глажу плечи, грудь, покрываю ее шею поцелуями. Она успокаивается, только когда я начинаю проделывать все это активнее. Тогда она сама крепко обнимает меня, и мы снова отдаемся во власть любви.

Когда мы, отдыхая, лежим обнявшись, Оля шепотом продолжает рассказывать:

– В тот день я ревела, как никогда в жизни. Я не могла заставить себя успокоиться даже тогда, когда ночью, в какомто поселке, мы развернули палатки и стали оперировать раненых. Дрожь в руках уняла, а слезы – нет. Представляешь, стою за столом, а слезы капают. Костя увидел это и наорал на меня: “Истеричка! Иди, вылакай миску валерьянки и не смей в таком состоянии к столу подходить! Слезы в операционное поле роняешь. Ты же человека разрезала, а не куклу!”

– Этот ваш Гучкин, наверное, зануда и бурбон?

– Вот неправда! – Оля даже привстает. – Костя – очень добрый человек и хороший товарищ. Это он только вид строгий на себя напускает. Знаешь, неделю назад я измоталась настолько, что чуть не отключилась во время операции. Ноги подкосились, перед глазами все поплыло. Как он успел заметить и подскочить ко мне? Он подхватил меня, унес в ординаторскую, напоил чаем и укрыл шинелью. А сам доделал все то, что у меня оставалось. Утром он гдето раздобыл кофе и заставил меня выпить две кружки. Потом откудато притащил курицу, сам ее сварил и скормил мне. А на самого смотреть страшно: худой стал как палка, глаза ввалились, нос, что у Буратино. Знаешь, он всегда бреется сидя. Однажды он заснул, выбрив только правую щеку. Так он до сих пор не знает, что это я добрила его до конца, уже спящего. А знаешь, какой он замечательный хирург! Про таких говорят: “От бога!”

– Ну, про тебя мне в госпитале тоже много хорошего наговорили.

– Куда мне до него! Костя такие чудеса творит!

–Хватит расхваливать своего Костю, а то я приревную.

– Ревнуешь – значит, любишь. А ты не ревнуй, а лучше приласкай меня.

Оля ловит мои руки и кладет одну на грудь, другую между бедер, закрывает глаза и целует меня в губы долгим страстным поцелуем.

Когда мы окончательно успокаиваемся, я смотрю на часы. Уже второй час. Как быстро пролетело время!

– Пора, Оля, – говорю я и подтягиваю к себе комбинезон.

–Уже?

Я молча киваю и начинаю одеваться. Оля вздыхает и тоже одевается. Одевшись, мы очищаем друг друга от клочков сена и идем к аэродрому.

– Не уходи одна, – говорю я ей. – Опасно ходить одной, даже с пистолетом. Дождись меня или посыльного из госпиталя.

– Хорошо. А сколько времени вы будете на задании?

– Примерно часполтора, не больше.

– А это опасный вылет?

– Не очень.

– Не ври, ради бога. Ты что, успокоить меня хочешь? А кто нашему санитару говорил, что если уж вас в воздухе ранят, то ни один хирург не поможет?

– Болтун он старый.

– Он, по крайней мере, правду говорит, не то, что ты.

– “Не очень”, – передразнивает меня Оля. – Ты хочешь сказать, что вы с Сергеем – заговоренные? Как же! У меня таких заговоренных по несколько десятков в день через стол проходит, и все удивляются, как это именно их угораздило.

– Оля, чтобы разбиться насмерть, надо падать вместе с самолетом. А для этого надо летчика тяжело ранить. Ну а если подбит только самолет, то у нас есть парашюты. Так что у нас, как и везде на фронте, не каждая пуля в лоб.

Оля останавливается и смотрит мне в глаза, положив руки мне на плечи.

– Андрюша, я не буду тебя просить беречь себя. Знаю, беречься ты не будешь. Прошу одно: не лезь на рожон. Не подставляйся им поглупому. Ты же – ас! Вернись, пожалуйста, живым.

– Постараюсь.

На аэродром мы приходим за пять минут до построения. Сергей вздыхает с облегчением.

– Пришли! Я уже прикидывал, в каком направлении бежать вас искать.

Задачу ставит Лосев. Он – в летном комбинезоне и сам поведет нас.

– Сопровождаем полк “пешек”. Они будут пробивать проход для выхода 39й дивизии. Противодействие ожидается серьезное. 128й, сопровождая “колышков”, понес потери. Наша задача – не подпустить их к “пешкам”. По возможности гнать наверх. Там будет эскадрилья “тигров”. Задачу сможем выполнить, только если будем держаться вместе, кулаком. За самовольный выход из строя отдам под трибунал. Все ясно? Комэскам уточнить со звеньями эшелоны и точку рандеву. По машинам!

Волков быстро уточняет нам задачу и тоже командует:

– По машинам!

Ольга стоит возле моего “Яка”. Иван помогает мне застегнуть парашют. Мимо пробегает Баранов.

– А ты куда? У тебя еще мотор не остыл после разведки!

Он машет рукой.

– Жарко там, лишний “Як” не помешает.

Я целую Ольгу, поднимаюсь на крыло и устраиваюсь в кабине. Она смотрит на меня своими большущими глазами. В глазах этих ясно видна смертельная тоска. Еще бы, только встретились, и вот она провожает меня в бой. Вернусь или нет, бог весть. Ее можно понять: до сих пор она встречала только тех, кому не повезло, а таких, к несчастью, немало. Машу ей рукой, чтобы она отошла подальше. Она не понимает и пожимает плечами. В этот момент взлетает зеленая ракета.

– От винта! – командую я и запускаю мотор.

Машу Ольге на прощание, Иван закрывает фонарь, спрыгивает на землю и оттаскивает Ольгу в сторону. Вижу, как она машет мне, но я не отвечаю, я уже там.

На подходе к цели видим, как с югозапада приближается большая группа самолетов. “Мессеры”! “Пешки” уже принимают боевой порядок. А “мессеры” разделяются на две группы. Одна атакует “пешек”, а вторая идет прямо на нас.

– “Сохатые”! Я – 65й. Идем на перехват нижней группы. Держать боевой порядок! Будем проходить сквозь строй! За мной!

Лосев пикирует, за ним идут две наши эскадрильи. А “мессеры” все ближе, они тоже идут четким строем. Вот они выходят на дистанцию прицельного огня, и совсем близко начинают мельтешить огненные трассы. Сейчас самое главное – не шарахнуться, не поломать боевой порядок эскадрилий. Это называется идти сквозь строй. Неплохое испытание для нервов. Хорошо еще, что сближаемся мы почти на встречных курсах и “мессерам” остается слишком мало времени для прицельного огня. Быстрыми тенями проскакивают они над нами, взяв чуть выше, чтобы избежать столкновения. Пронесло! Теперь все внимание – той группе, что атакует “пешек”.

Впрочем, не всем повезло. Трое наших, оставляя дымные следы, идут со снижением на юг. Они пытаются дотянуть до плацдарма. Дотянут ли?

Но беспокойство за их судьбу быстро вытесняется на второй план. Теперь наша очередь пропускать, а точнее, не пропустить немцев сквозь свой строй. Наши трассы отсекают “мессеров” от “пешек”. Загорается один “мессер”, другой. Остальные не выдерживают и отворачивают. Наша эскадрилья, развернувшись, атакует их с фланга, а первая, во главе с Лосевым, заходит на них сзади и снизу. Еще один “мессер” посыпался вниз, оставляя за собой шлейф черного дыма. Немцы не выдерживают и уходят на высоту.

– “Тиграм” в пасть полезли, – ловлю я чьито слова в эфире.

А где первая группа “мессеров”? Вот они! Разворачиваются для атаки. Замечаю, что на хвостах у них блестят золотые пятна. “Нибелунги”! Эти не пытаются атаковать “пешек”, знают, что мы их к ним не пустим. У них другая задача. Они пришли по наши души! Сейчас они пытаются занять выгодное для атаки положение. Но вверх не лезут. Они уже попробовали наш “бутерброд”, он им не понравился.

“Пешки” спокойно, как на полигоне, пикируют и обрабатывают свои цели, словно то, что происходит в пятистах метрах над ними, не имеет к ним никакого отношения. Молодцы! Правильно мыслят.

А мы тоже маневрируем, не даем “мессерам” атаковать нас и пытаемся атаковать сами. И Лосев, и ведущий “Нибелунгов” на ходу изобретают хитроумные “крючки”, которые повторяем и мы, и немцы. Но, видимо, противники оказались достойны друг друга. Мне это напоминает прочитанное когдато, как в XVIIXVIII веках эскадры враждующих кораблей по несколько недель маневрировали друг вокруг друга, пытаясь “забрать ветер” у противника. Чем же закончатся наши попытки “забрать ветер”?

Кончаются они тем, что сразу два “Нибелунга”, загоревшись, идут к земле. Увлекшись нами, они не заметили пикирующих сверху “МиГов”. Честно говоря, я их тоже не заметил. А “тигры”, расправившись с теми, которых мы к ним загнали, решительно положили конец нашему хороводу. “Нибелунгов” как ветром сдуло. Мы не преследуем их. Наше дело – охранять “пешек”. А те уже закончили работу и собираются в девятки курсом на северовосток. У них потерь нет.

Я осматриваюсь и не нахожу в строю Баранова.

– Сашок, где Иван? – спрашиваю я у его ведомого.

– Сбили. В первую же минуту, – отвечает он, тяжело вздыхая.

Вот, значит, кому не повезло. Эх, Ваня, Ваня! Остается только надеяться, что ты дотянул до плацдарма и сумел выброситься там с парашютом. Но надо еще дотянуть…

Ольга сидит на снарядном ящике вся зареванная и жалобно смотрит, как я вылезаю из кабины и освобождаюсь от парашюта.

– В чем дело, почему слезы? – интересуюсь я.

– Вернулся, – говорит она, шмыгнув носом.

– Вернулся. И по этому поводу плакать надо?

– Ох, командор, не говори, – объясняет Крошкин. – Когда вы начали заходить на посадку, она бросилась вас пересчитывать. Троих недосчиталась – и в слезы: “Это он не вернулся! Я знаю!” Я ей показываю: “Да вон он, садится уже!” Не верит. Только как ты на стоянку заруливать стал, тогда и успокоилась. А тезка мой где?

– Сбили его “Нибелунги”. Не знаю, удалось ли до своих дотянуть.

Иван мрачнеет, а я спрыгиваю на землю и подхожу к Ольге. Она обнимает меня и прячет лицо у меня на груди.

– Вернулся. Живой. Слава богу!

– Нет, подруга, так не годится! Обещай, что будешь плакать только тогда, когда я действительно не вернусь.

Ольга испуганно смотрит на меня, а я говорю:

– Ну а я постараюсь сделать все, чтобы плакать тебе не пришлось.

– Обещаешь?

– Обещаю. Но и ты обещай мне, что больше не будешь встречать меня вся в слезах.

– Обещаю.

– Вот и хорошо! Думаешь, легко воевать, когда знаешь, что в этот момент на земле по тебе ревут?

На разборе полетов Волков дает всем высокую оценку.

– Так и в дальнейшем действовать надо. Баранова, конечно, жаль, но ничего не попишешь. Погиб как солдат.

– Может, он и жив еще, что ты его хоронишь? – говорю я.

Волков качает головой.

– Нет. Жучкову уже сообщили. Никто не смог дотянуть, все упали.

– А ведь я не хотел его брать в этот полет. Он только что из разведки вернулся, – говорю я, вспомнив короткий разговор с Барановым перед взлетом.

– Значит, судьба его такая. Теперь до 17.30 находимся в боевой готовности. Если за это время нас не поднимут, то больше сегодня не полетим.

Иван приносит на стоянку два котелка с борщом и макаронами с мясом.

– Пообедайте, – предлагает он мне с Ольгой.

Ну не техник у меня, а золото! И об этом позаботился. Сергей, пока мы обедаем, деликатно покуривает в сторонке, потом подсаживается.

– Ну как, наелась?

– Ну вас и кормят! Я с самого начала войны так не ела.

– А ты как думала! Мы же аристократия! Курить еще не научилась?

Ольга ошалело смотрит на него и мотает головой. А он смеется.

– Ну а как насчет спирта? Пьешь?

– Да иди ты в баню! У меня вон руки от него уже шелушатся, я запах его без содрогания вспоминать не могу, а ты – пить!

– Ну а водку принимаешь?

– Что ты привязался, Сережка?!

– Я к чему. Если ты у нас до шести задержишься, то как раз с нами поужинаешь, а водки у нас сегодня будет предостаточно.

– Откуда это?

– Ну, по сто законных, сто – Андрею, за “мессера”. Двести – мне, за двух. Это уже – поллитра. Будет чем Ивана помянуть… да еще его сто! А вам водку выдают?

– Дают, но я свою дяде Андрею отдаю.

– Ну и зря! После тяжелого дня очень способствует, это я тебе как врачу говорю.

– Что ты пристал к ней с этой выпивкой, ейбогу! – не выдерживаю я. – Нельзя о другом поговорить?

– Тоже верно. Расскажика, Олененок, как ты вырвалась от немцев из Кобрина?

Ольга снова начинает рассказ о своем страшном пути, теперь уже подробнее и спокойнее. А я слушаю вполуха, и перед моим взором встают пыльное шоссе, забитое горящими машинами, горящие поля, леса и поселки. Над головой постоянный гул моторов, вой бомб, треск очередей. Сзади, всего в нескольких километрах, ревут танки, грохочет канонада и трещит совсем близкая перестрелка. А на этой дороге – насмерть перепуганная девчонка с ужасом смотрит в небо и думает, что этому никогда уже не будет конца.

Как сказал Иван Тимофеевич? Почему молоденькая неопытная девчонка могла оказаться удачливее других, если из Кобрина сумели вырваться и добраться до Бобруйска буквально единицы? У нее не было никаких шансов. Это просто чудо, что она сейчас сидит здесь, с нами, и рассказывает о том, что уже позади.

Время идет, а нас все не поднимают. Похоже, что день должен завершиться спокойно. От этого мы уже успели отвыкнуть. Так и есть. В семнадцать тридцать мимо стоянки проходит Волков.

– Все, мужики, можете приводить себя в порядок и собираться на ужин. Дежурит сегодня четвертая.

Сергей срывается с места, догоняет Волкова и на ходу о чемто с ним договаривается. Тот кивает, и Сергей кудато убегает.

– Посиди здесь, – говорю я Ольге, – я пойду переоденусь.

– Значит, больше вы сегодня не полетите? – спрашивает она.

Киваю и ухожу к своей палатке. Там я сбрасываю провонявший бензином комбинезон и надеваю полевую форму. Вопреки уставу, мы сохранили свои синие довоенные пилотки. Начальство на это смотрит сквозь пальцы.

Возвращаюсь на стоянку с намерением позвать Ольгу в столовую поужинать, но застаю там странную картину. Ребята составили вместе несколько ящиков и сооружают чтото вроде импровизированного стола.

Только собираюсь спросить, что они затевают, как прибегает Сергей. Он ставит на ящики котелки с водкой.

– Здесь – сегодняшняя норма всей эскадрильи, – сообщает он. – А ты уже переоделся? Ну, тогда я тоже сбегаю.

Через несколько минут вся эскадрилья собирается за “столом”. Ольгу усаживают на почетное место. На столе – хлеб, каша с тушенкой, сало, огурцы.

Едва Сергей начинает разливать водку по кружкам, как мы слышим голос:

– Идите вдоль стоянок, товарищ военврач, ваша девушка должна быть у двадцать седьмого. Она с утра там.

Сергей замирает с котелком водки, поднесенным к кружке. Мы с Ольгой переглядываемся, и она встает. Изза деревьев показывается долговязая фигура Гучкина.

– Двадцать седьмой, – говорит он. – Это здесь. Так и есть! Меня не обманули. Но я, кажется, не вовремя?

– Вы за мной, товарищ военврач второго ранга? – официальным тоном спрашивает Ольга. – Раненых привезли?

– Вообщето я за вами, товарищ военврач третьего ранга, – так же официально отвечает Гучкин, – но, поскольку раненых не привезли, я не буду вас торопить. Я просто не ожидал, что гостеприимные хозяева дают ужин в вашу честь.

Волков подмигивает Крошкину, и тот быстро выставляет на “стол” еще одну кружку.

– Присаживайтесь к нам, военврач, – приглашает Волков. – Сегодня у нас редкий день, когда эскадрилья имеет свободный вечер и может собраться вместе: отпраздновать победы, помянуть погибших, принять гостей. Гостям мы всегда рады, тем более, как Андрей рассказывал, свободный вечер у вас – тоже редкость.

– Вы правы, капитан. Поэтому с двойным удовольствием принимаю приглашение.

Гучкин присаживается к нам, и Сергей, облегченно вздохнув, продолжает разливать водку. Волков берет свою кружку и встает.

– Сегодня не вернулся с задания старший лейтенант Иван Баранов. Месяц – срок малый в мирное время, но неизмеримо большой на войне. Он был хорошим другом и отличным пилотом. На его счету было восемь сбитых фашистов. Погиб он сегодня воистину смертью храбрых: не дрогнул, приняв на себя огонь, не свернул, не поломал строя. Погиб, но помог нам выполнить задание, ни разу немцы не смогли выстрелить по “пешкам”. Я намеренно не произношу слова “смерть”. Смерти нет, ребята! Пока хотя бы один из нас дышит, летает, Иван Баранов будет жить и будет драться вместе с нами. Вечная ему память!

Все встают и молча выпивают. Минуту мы молчим, потом Волков делает рукой знак Сергею, тот разливает по второй. Волков снова берет кружку.

– Сегодня утром в тяжелейшем бою пара наших асов, Андрей с Сергеем, одержала небывалую победу. Они дрались вдвоем против двадцати четырех “Me110” и сбили трех. Причем двух сбил Сергей. Но самое главное – не дали им отштурмоваться по нашим позициям. Я поздравляю наших асов с замечательной победой. Так держать, “сохатые”!

После третьей Сергей заглядывает в котелки и оценивает остатки водки. Он шепчется с Крошкиным, и тот кудато исчезает.

Через несколько минут он возвращается с небольшой канистрой и, подмигнув Сергею, ставит ее возле стола. А Сергей произносит очередной тост:

– Не так давно комдив вручил нам боевые награды. За боями мы както не спрыснули это дело. Поздравляю всех награжденных, пусть ваши награды носятся и множатся.

Ольга шепчет мне:

– Я только сейчас заметила, поздравляю!

Я небрежно машу рукой: мол, подумаешь, важность какая, у нас это не в диковинку.

Ктото приносит гитару, и Сергей говорит мне:

– Спой, Андрей, про нас с тобой. Она сейчас как раз к месту.

Я задумываюсь, стоит ли? Но Ольга смотрит на меня ожидающе, в ее глазах я читаю: “Давай!”

И я запеваю:

– Их восемь, нас двое. Расклад перед боем – не наш, но мы будем играть. Сережа, держись! Нам не светит с тобою, но козыри надо равнять!

Волков просит:

– Ещечтонибудь про нас есть у тебя?

– Конечно, есть, – отвечаю я, оборачиваюсь к своему “Яку” и запеваю: – Я – “Як”, истребитель. Мотор мой звенит. Небо – моя обитель…

И снова молча слушают летчики, а я рисую жуткую картину воздушного боя от имени израненного, готового взбунтоваться истребителя.

“Вот сзади заходит ко мне “Мессершмит”, уйду! Я устал от ран! Но тот, который во мне сидит, я вижу, решил на таран…”

Летчики слушают и смотрят кудато перед собой. Я понимаю, что перед их глазами сейчас мелькают тени “мессеров”, перекрещиваются огненные трассы. А бой подходит к концу.

“Терпенью машины бывает предел, но время его истекло, и тот, который во мне сидел, вдруг ткнулся лицом в стекло”.

Концовка “мир вашему дому” прозвучала реквиемом в честь Ивана Баранова.

– Налей, Сережа, – распоряжается Волков.

– Может быть, и меня угостит вторая? – слышим мы голос комиссара. – В честь чего застолье?

– Да здесь все сразу: и Баранова поминаем, и победы отмечаем, и ордена обмываем, и гостей привечаем.

– Дело хорошее. Кстати о гостях, ты с гостем о делето договорился?

– О каком еще деле? – не понимает Волков.

– Я еще не заводил об этом разговора, успеется, – говорит Гучкин.

– Правильно, успеется. Еще грамм по сто пятьдесят – двести, и завтра со своими делами будешь сам справляться. Надо, Волков, помочь завтра госпиталь эвакуировать. К обеду прилетит пара “Ли2”, грузовики нам выделили. После обеда поможешь в Больших Журавлях погрузить хозяйство и здесь перевалить на самолеты.

– Нет вопросов, сделаем, если полетов не будет.

– Это моя забота. После обеда я вашу эскадрилью из боевого расписания исключу. Надо помочь соседям.

– Значит, отступаем? – спрашивает ктото.

– Отступаем, – подтверждает комиссар. – Вот только 39я из окружения выйдет, и сразу отходим.

– Что, и Минск оставим, и Бобруйск?

– А что делать? Если мы здесь еще на дватри дня задержимся, нас немцы в мешок захлопнут. На полтора месяца мы их здесь задержали, и то ладно. Да не унывайте, хлопцы, будет и на нашей улице праздник, да не один. Давай, Андрей, спой лучше чтонибудь.

Я знал, конечно, что близкое отступление неминуемо, но слова комиссара добавили в настрой такого минора, что, кроме “Аистов”, я сейчас ничего спеть не могу.

– Небо этого дня ясное, но теперь в нем гремит, лязгает, а по нашей земле гул стоит, и деревья в смоле, грустно им…

Водка кончилась, в дело пошла канистра спирта. Уже стемнело, и небо заблестело звездами. А мы все сидим за “столом”, ребята слушают песни, которые должны зазвучать лет через тридцатьсорок. В двух шагах – война, которая для меня давно кончилась. Рядом сидит женщина, которая вполне могла бы стать моей мамой, а сейчас – моя жена. И над всем этим – звездное небо. Вот оно, как было пятьдесят лет назад, таким и будет через пятьдесят лет.

Гучкин смотрит на часы.

– Дорогие гости, – обращается он к Ольге, – не надоели ли вам хозяева?

Ольга недоуменно смотрит на него.

– Я имею в виду, Ольга Ивановна, нам не пора до дому?

Ольга, вздохнув, поднимается с места.

– Приходите еще, – приглашает Волков, – всегда рады вас принять.

– С удовольствием! – отвечает Гучкин. – Куда только!

– Тьфу, черт! Забыл. Вы же завтра улетаете, а мы – следом за вами и неизвестно куда. Но ничего, на войне дороги тесные.

– Я провожу вас, – говорю я Ольге.

– Разумеется, и я с тобой, – встает Сергей.

– Зачем это?

– Чтобы назад одному не идти, опасно.

– Правильно, Николаев, – говорит комиссар. – И не задерживайтесь, с рассветом вылетаем на задание.

Мы идем по ночной дороге. Ольга молчит, думает о чемто своем, а Гучкин вспоминает прошедший вечер:

– Хорошие песни у тебя, старшой. Прямо за самый мочевой пузырь берут.

– Одно слово – хирург! – смеется Сергей. – Нормальных людей за душу берет, а его за то, что и повторитьто неудобно.

– Вот попадешь ко мне на стол, я тебя за него чутьчуть трону, тогда поймешь, о чем я.

– Тьфу! Тьфу! Тьфу!

– Не отплевывайся! От этого на войне никто не застрахован. А вот тебе, старшой, не кажется, что ты сам себе противоречишь? Сам пел: “И любовь не для нас, верно ведь. Что важнее сейчас? Ненависть!” А сам смотри, как моего хирурга обхватил. Того и гляди, спрячет в карман и убежит!

– Завидовать дурно, – назидательно отвечаю я.

– Да не завидую я, а радуюсь, на вас глядя. Это же такая редкость сейчас – быть вместе. У меня жена с сыном в Сенгилее, под Ульяновском. Когда их теперь увижу?.. Но вот смотрю на вас, и душа отогревается, значит, и мне повезет когданибудь.

На окраине села Оля задерживает меня. Гучкин увлекает Сергея вперед.

– Пусть посидят, поворкуют. А мы с тобой, старшой, дойдем до хаты, покурим и по пятьдесят граммчиков примем, вдогонку.

– Идет! – соглашается Сергей. – А вы не задерживайтесь.

Оля провожает их глазами и прижимается ко мне. Ее губы находят мое ухо и, обдавая жаром, шепчут:

– Андрюша, кто знает, когда мы еще встретимся…

Сергей с Гучкиным сидят на крыльце хаты в обнимку и поют в два горла:

– Колос в цвет янтаря, успеем ли? Нет, выходит, мы зря сеяли…

Рядом, на бумаге, две кружки, фляжка, хлеб и ломтики сала.

– Пришли? Быстро же вы попрощались, мы с Серегой не успели фляжку, прикончить.

– Ну и слава богу. А то до вылета чуть больше пяти часов осталось, – говорю я.

– Тогда присоединяйся. Рванем на посошок. – Гучкин наливает в кружку спирт. – Хорошие вы мужики. Дай вам бег никогда нам в лапы не попадаться.

– Спасибо, – благодарю я и залпом выпиваю спирт.

Сергей протягивает мне ломтик сала:

– Зажуй.

Они с Гучкиным выпивают еще, мы, все четверо, расцеловываемся и расстаемся.

Серега напевает вполголоса:

– Я – “Як”, истребитель, мотор мой звенит…

– Смотри, завтра в голове зазвенит. Увлекся ты сегодня.

– Будь спокоен, ведущий. Когдакогда, а завтрато ты “Мииирр вашему дому” от меня не услышишь.

– Надеюсь.


Глава 13


What bloody man is that?
W.Shakespear

Кто этот окровавленный солдат?
В.Шекспир (англ.)

С рассвета до обеда дважды вылетаем на прикрытие штурмовиков, которые утюжат боевые порядки немцев, пытающихся перерубить пробитый за ночь коридор. По этому коридору выходят остатки 39й дивизии.

Возвращаясь второй раз, вижу, что на аэродроме стоят два темнозеленых “Ли2”, а на краю поля – несколько грузовиков. Это для госпиталя. Мы быстро обедаем и едем в Большие Журавли.

Там нас уже ждут. Разобраны операционные столы, светильники и прочая медицинская техника. Ребята начинают грузить все это добро в машины, а я подхожу к Гучкину.

– Ольга где?

– Там, в хате, – машет он рукой, – собирается.

Ольгу я застаю стоящей посреди комнаты с двумя вещмешками: своим и Гучкина.

– Вот, – объясняет она, – чемодан свой под инструментарий отдала, а свое добро оставлять приходится. В вещмешок не входит. Беру только самое необходимое.

Я вижу, что возле койки стоят ее красные туфельки, а на подушке лежит белый газовый шарфик. И туфельки, и шарфик были на ней в тот день, когда мы с ней познакомились.

– Это тоже оставляешь?

– А зачем мне это сейчас? Я же не на войну ехала. Думала, еще на танцы схожу, а теперь… – она машет рукой.

– Сходим еще, – твердо говорю я. – А оставлять их не годится. Они же совсем новые. Дня через два их какойнибудь Ганс своей фрау как трофей отправит. Я захвачу. Они много не весят, за бронеспинкой в “Яке” уместятся. Встретимся еще раз, отдам, и пойдем с тобой на танцы.

Ольга смеется, а на улице уже сигналят машины. Я сую туфельки и шарфик под комбез, беру вещмешки, и мы выбегаем на улицу.

Несколько рук подхватывают Ольгу и помогают ей забраться в кузов. Закидываю мешки и пристраиваюсь рядом.

На аэродроме, в таком же быстром темпе, загружаем “Ли2”. Я подхожу к командиру, наблюдающему за погрузкой.

– Куда летите, капитан?

– В Шклов, – коротко отвечает он.

К нам подходит Лосев.

– Уже готовы? Отлично! Надо бы вам когото в прикрытие дать, в районе Кличева “Нибелунги” рыскают, – говорит он капитану.

– Товарищ подполковник! – обращаюсь я к Лосеву. – Пошлите нас с Николаевым. Нашей эскадрильи все равно в боевом расписании нет.

– Отлично! – Лицо Лосева проясняется. – Вот вам, капитан, и прикрытие.

– Прикрытие? – Капитан недоверчиво смотрит на меня. – А ты, сокол, при виде “Нибелунгов” в штаны не наложишь?

Я теряю дар речи, но меня выручает командир:

– Выбирайте выражения, капитан! Старший лейтенант Злобин и его ведомый на пару уже около тридцати фашистов на землю спустили.

– Тьфу, дьявол! – конфузится капитан. – Извини, старшой, я совсем забыл, что с “молниями” дело имею.

– Ничего, капитан, я не обидчивый. Ты только скажи своим стрелкам, чтобы помалкивали, если “мессеров” увидят. А то у них сразу глаза блюдцами и давай палить как оглашенные. У нас так в первый день войны командира звена свои же и сбили.

– Будь спокоен, старшой, упрежу.

– Вот и хорошо. Серега! Скажи техникам, пусть машины готовят, пойдем на сопровождение до Шклова.

Подхожу к “Ли2”, возле которого стоит Ольга. Кладу ей руки на плечи и целую в лоб, глаза, губы.

– До свидания.

– Скоро ли оно будет, это свидание?

– Чувствую, что не за горами. Ну, мне пора.

– Куда ты?

– Мы с Сергеем вас до Шилова сопровождать будем.

– Здорово! – радуется Ольга. – У тебя номер двадцать седьмой?

Я киваю и иду к стоянке.

Через десять минут “Ли2”, один за другим, идут на взлет. Взлетаем и мы с Сергеем. Я пристраиваюсь справа и чуть выше того “Ли2”, в котором летит Ольга. Сергей поднимается выше, метров на двести. Всю дорогу до Шклова я чувствую на себе взгляд подруги.

Меры предосторожности оказались напрасными. Никто нас не побеспокоил. В Шилове, когда “Ли2” сели, мы с Сергеем делаем над аэродромом два круга и берем курс на Елизово.

Еще два дня ведем бои. В основном сопровождаем штурмовики. С воздухато мы их прикрываем надежно, но они несут большие потери от зенитного огня. У когото рождается идея: когда нет явной угрозы нападения “мессеров”, часть сопровождения выделять для подавления зенитных установок. Лосев эту идею одобряет, и теперь потери “колышков” становятся меньше.

Но над нами нависают новые неприятности. Вечером второго дня Лосев, собрав летчиков, сообщает тревожную новость. В 128м полку “медведи” потеряли за день от “Нибелунгов” троих летчиков.

– “Нибелунги” подкараулили их на посадке, когда все внимание летчика сосредоточено на полосе. Приказываю: с завтрашнего дня, пока одна пара садится, другой занимать позицию на тысяче метров и внимательно наблюдать за подходами к аэродрому, особенно со стороны солнца.

– С твоей пары завтра и начнем, – говорит мне Волков. – В первом полете дежурить будете вы с Сергеем.

Проснувшись утром, мы обнаруживаем на краю летного поля батарею 152миллиметровых гаубиц.

– Ого! – говорит Сергей. – Значит, видно, и нам уходить и прощаться без слов… Вот и к нам фронт пожаловал.

– Гаубицы – еще не фронт, – успокаивает его начальник штаба. – Вот когда здесь противотанковые появятся, тогда – да.

Жучков закуривает и, помолчав немного, говорит:

– Немцы Бобруйск взяли.

– Что?!

– Видишь, куда гаубицы развернуты? На юговосток. Немцы перебросили с ЮгоЗападного фронта две танковые дивизии, прорвали фронт и сейчас наступают по левому берегу Березины. Так что готовьтесь. Сегодня наверняка получим приказ на перелет.

Мы прислушиваемся. Точно. С югозапада доносятся звуки канонады.

Возвращаясь из полета, видим, что в стороне Бобруйска небо подернуто густой пеленой дыма и пыли.

Комиссар ошарашивает нас еще одной новостью. Наши войска оставили Минский укрепрайон и отходят на Борисов. В Минске уже немцы. Умом понимаем, что командование поступает правильно: нет смысла нести тяжелые потери в уличных боях, рискуя оставить в окружении несколько дивизий. Но внутри все кипит. Хотя… Как я помню, в той истории Минск был оставлен уже к началу июля, а сейчас – начало августа.

Еще через два часа из штаба дивизии приходит приказ: подготовить полк к перелету. Оставить бензина и боеприпасов на одну заправку, остальное вывезти в Кличев.

Нас снова поднимают на сопровождение штурмовиков. На этот раз они обрабатывают наступающие танковые колонны буквально в двадцати километрах от Елизова. Вернувшись, заправляемся и помогаем грузить в машины полковое имущество. Жучков выдает нам новые карты, на которых обозначен наш аэродром. Копысь.

Время идет, а команды на перелет все нет и нет. Осталась только одна машина, которая должна забрать связистов и охрану. Лосев нервно ходит вокруг штабной рации, возле которой сидит Жучков. Он оперся подбородком о кулаки и меланхолически слушает близкую уже канонаду. “Каждый рвет там, где ему удобнее” – вспоминается фраза из анекдота. В это время звучит зуммер вызова. Жучков хватает наушники и протягивает вторую пару и микрофон командиру. Лосев слушает и на глазах бледнеет.

– Товарищ третий! У меня все горючее то, что в баках. Они же потом не дотянут до точки, будут садиться на вынужденную в поле, в лес падать! Я полк угроблю…

Жучков трогает его за рукав и чтото показывает на карте, Лосев отмахивается и снова слушает рацию.

– Есть выполнить задание, – упавшим голосом отвечает он и поворачивается к нам.

Он обводит нас тяжелым взглядом и какоето время обдумывает поставленную ему тяжелую задачу, не зная, какое решение принять.

– Третья и четвертая эскадрильи! В квадрате 9Е отразить налет пятидесяти “Юнкерсов” на Могилев. Эскадрильи поведу я. В качестве запасного аэродрома используем Белыничи, потому как после боя бензина до Копыси не хватит. Первой и второй, после нас – взлет, курс на Копысь. Поведет майор Жучков.

– Командир, – тихо говорит Жучков, – приказ был – поднять на перехват весь полк.

– Кто полком командует, я или они? Была задача – отразить налет, а какими силами его отражать, мне виднее. Неужели два десятка “сохатых” не разгонят полсотни “Юнкерсов”? А если потом не сможем никуда долететь, так хоть половина полка останется в строю.

– Вот потомуто, – говорит комиссар тоном, не допускающим возражений, – третью и четвертую поведу я, а ты останешься с полком. Там ты будешь нужнее.

– А если вы упустите “Юнкерсов”, что тогда?

– А тогда тебе что сову об пень, что пнем об сову. Но ты же сам сейчас сказал: неужто двадцать “сохатых” не разгонят полсотни “Юнкерсов”? Разгоним, мужики?

– Разгоним!

– Все! Не спорь, будь другом. Задача ясна? По машинам!

Как бы ставя точку в этом споре, открывают огонь гаубицы. Под их басовитое рычание взлетают две эскадрильи. Мы провожаем их в тягостном молчании. Неизвестно, кого из товарищей мы больше не увидим.

К нам подходит командир дивизиона.

– А вы что, остаетесь? Смотрите, немецкие танки уже в четырех километрах, и их сдерживает только пехота. Ни танков, ни противотанковой артиллерии здесь нет. Скоро мне придется орудия на прямую наводку ставить.

– Не беспокойтесь, майор, – отвечает Лосев. – Сейчас и мы улетим.

– Давайте, мужики, от греха подальше. Не к лицу летчикам на земле погибать.

Взлетаем мы через десять минут.

Аэродром под Копысью расположен на окраине поселка. Эскадрильи расквартированы по хатам, но нас это не радует. Нам не до этого. Обе эскадрильи собираются в хате, где расположен штаб полка, и ждут известий о своих товарищах. Томительно тянется время. Невзирая на распахнутые окна, в хате не продохнуть от табачного дыма. Все смолят непрерывно. Никто ничего не говорит.

Не знаю, как другие, а мне было бы гораздо легче, если бы я сейчас сам вел бой с “Юнкерсами” и “Мессершмитами” или, дотягивая машину на последних каплях бензина, высматривал место для вынужденной посадки. Это все легче, чем сидеть, ждать известий и знать, что ничем не можешь помочь.

Наконец звучит сигнал. Лосев быстро хватает микрофон и наушники. Лицо его то проясняется, то снова мрачнеет. Положив микрофон, он прикуривает новую папиросу.

– Они сели в Белыничах, сели, но не все. Семеро не дотянули, – и немного помолчав, добавляет, обращаясь к Жучкову: – Отметь: задание выполнено.

В угрюмом молчании мы расходимся по хатам. Утром узнаем, что трое из семи погибли. Трудно в потемках угадать, какое оно, выбранное тобой для посадки место: ровное оно, как стол, или там, впереди, тебя ждет небольшой овражек…

Вскоре прибывает техсостав, и мы начинаем готовиться к боевой работе. Основная наша задача – прикрытие Орши и Смоленска. Вторая задача – сопровождение санитарных “Ли2” с ранеными. Отряд этих “Ли2” базируется также на нашем аэродроме. Это наводит на мысль, что Ольга гдето рядом.

На задания пока летаем редко, не чаще двух раз в день. Как правило, в составе двух эскадрилий отражаем попытки немцев прорваться на Смоленск или Оршу. В этих боях мы с Сергеем сбиваем по “Юнкерсу”. Часто летаем на разведку. В каждой эскадрилье уже появились звенья, зарекомендовавшие себя хорошими разведчиками. В нашей – это мы с Сергеем. В одном из таких разведывательных полетов мы с ним обнаруживаем, что под недавно взятыми Белыничами немцы интенсивно расширяют аэродром и строят рядом новый. Это настораживает командование, и теперь не проходит и дня, чтобы на Белыничи не сходила хотя бы одна пара.

Наконец получаю письмо от Ольги. Радостная весть: их госпиталь разместился в пяти километрах от нас, в селе на берегу Днепра. Летаем мы сейчас мало, можно бы и сходить к ней, но Ольга пишет, что они опять в прежнем режиме: с обеда за полночь – операции, с утра отсыпаются. Решаю отложить встречу до лучших времен.

Меня настораживает, что в воздухе мы почти не встречаем истребителей противника. Неужели хваленые “Нибелунги” отступились от нас? Чтото не верится.

Как потом оказалось, “Нибелунги” в это время перегруппировывались, перелетали на новые аэродромы, поближе к нам. Но то, что уже несколько дней подряд мы с ними не встречались, несколько расхолодило нас, и я чуть не поплатился за это.

Возвращаясь с очередного задания, по команде Волкова я, как обычно, ушел вместе с Сергеем на высоту. Пока эскадрилья садится, я делаю круг, осматривая окрестности. Вроде бы никого нет. Завершаю патрулирование и иду на посадку. Только успеваю выпустить шасси, как слышу тревожный голос Жучкова: “Двадцать седьмой! “Мессер” в хвосте!” И тут же чувствую, как “Як” вздрагивает от попаданий, чтото с силой бьет по левой руке.

Если бы меня потом спросили, какой маневр, какую фигуру высшего пилотажа я выполнил, уходя изпод огня, я бы не смог ответить. Руки и ноги сделали чтото такое, единственно верное, сами собой. Совсем близкая земля сначала вздыбилась, потом оказалась прямо под кабиной, вотвот фонарем зацеплю, потом перед глазами ничего, кроме неба, и вот в прицеле – “мессер”, крупным планом. Не целясь, жму на гашетку. Есть! “Мессер” взмывает вверх, словно ища там спасения, переворачивается и врезается в землю.

А я разворачиваюсь и оглядываюсь – должен быть еще один. Вот он! Они с Сергеем идут друг на друга в лоб. Убираю шасси и намереваюсь атаковать “мессера” на выходе из лобовой атаки. Делаю резкое движение левой рукой, и меня буквально скрючивает от боли. Я ранен. Левый рукав комбеза потемнел от крови.

А Сергей, разойдясь с “мессером” на лобовой, делает петлю. Немец делает такой же маневр, но у Сергея петля круче, и “мессер” оказывается у него в прицеле. Гремит пушка “Яка”, и “Мессершмит”, как бы завершая свою “фигуру”, врезается в землю.

На стоянке я не могу вылезти из кабины, настолько ослабел. Крошкин буквально вытаскивает меня, ухватив под мышки. Осмотрев и обработав рану, врач выносит решение:

– Ничего страшного: сквозное ранение, кость цела. Жить будешь, летать тоже. Но придется недельку на земле поскучать.

Ребята летают, дерутся, а я скучаю. Была мысль сходить к Ольге, но я прогнал ее. Не хватало еще явиться к ней перевязанным. Не хочу ее расстраивать.

Два дня подряд идут дожди. Сразу, как только прояснилось, хозяйка нашей хаты принесла целый кузов грибов. Глядя на такое богатство, расспрашиваю ее о грибных местах и отправляюсь в лес сам. К фронтовым ста граммам вечером ребята имеют большую сковороду жареных грибов.

– Молодец, Андрей! – говорит Волков. – Зря времени не теряешь. Если так и дальше пойдет, я сам тебе правую руку прострелю, когда левая заживет. Будешь нас грибами до зимы обеспечивать.

Утром, после завтрака и перевязки, я снова отправляюсь в лес. С детства люблю я это занятие – охоту за грибами, их поиск, поиск мест, где они могут расти. Вот знаешь точно: здесь должны быть белые, а их не видно. И начинаешь искать, осматривая участки под самыми различными углами. Бывает, что проходишь мимо крупного ядреного гриба, потом оборачиваешься и видишь, что едва не наступил на него. Как это объяснить?

В азарте грибной охоты я совсем забываю о войне. Она вторгается в мой лесной мир грубо и бесцеремонно. В дерево рядом с моей головой бьет пуля, тишину леса разрывает звук выстрела. Падаю на землю и выхватываю пистолет, хорошо еще, что в хате его не оставил. Кто стрелял? Откуда?

Тишина, нигде ничего не шевелится. Отползаю метров на пятнадцать и осторожно приподнимаюсь. Снова выстрел и свист пули над головой. Теперь ясно, стреляют вон из тех кустиков, на которые я как раз шел. Разглядеть чтолибо мешает листва. Отползаю к ближайшему кусту и толкаю его сухой веткой, не сводя глаз с кустов, где засел невидимый враг. Снова грохочет выстрел. Теперь я засек вспышку. Аккуратно прицеливаюсь чуть правее ее и плавно жму на спуск. Отдача кидает “ТТ” вверх. Из кустов слышится стон, там ктото возится. Снова гремит выстрел, и все стихает. На этот раз вспышки я не вижу, свиста пули тоже не слышно.

Выжидаю минут десять – все тихо. Еще раз шевелю кусты – никакой реакции. Значит, я или убил своего противника, или тяжело ранил. Осторожно привстаю. Все тихо. Медленно, крадучись, двигаюсь к кустам, держа наготове “ТТ”. За кустами, лицом вверх, лежит человек в сером изодранном комбинезоне. Светлые волосы, изможденное, заросшее щетиной лицо. На первый взгляд ему лет под пятьдесят. Приглядевшись, понимаю, что это мой ровесник. Левое плечо его разворочено пулей из моего “ТТ”. На левой стороне груди – пятно крови и пороховая подпалина. Правая, откинутая в сторону рука сжимает “вальтер”. Видимо, после того как я в него попал, он застрелился.

Правая нога убитого – в сапоге, левая босая и распухла до последней крайности. Мне все становится понятно. Этого парня сбили, он выбросился с парашютом и при приземлении сломал или вывихнул ногу. Пытался добраться к своим, но вот натолкнулся на меня. Когда я его ранил, он понял, что отсюда ему, уже не уйти.

Вынимаю из остывающей руки “вальтер” и расстегиваю на груди окровавленный комбинезон. Ого! Эсэсовские молнии на петлицах, на груди Железный крест, а ниже широко раскинутые золотые крылья, под ними – свастика. А между свастикой и крыльями – надпись готическими буквами: “Nibelung”. Вот они какие!

Из нагрудного кармана достаю удостоверение. Гельмут Шмидт, оберштурмфюрер. 1916 года рождения. С фотографии смотрит молодой симпатичный парень, ничего общего с убитым не имеющий. За поясом комбинезона замечаю планшет. В нем могут быть интересные для нас сведения. Достаю планшет и изучаю содержимое. Да, враг опытный. Карта почти вся уничтожена. Сохранился только кусок нашей территории, на котором карандашом прочерчен маршрут. Начало его помечено крестиком, конец упирается в линию фронта. Больше в планшете ничего нет, кроме фотографии стройной белокурой девушки в теннисном костюме и с ракеткой в руке.

Я еще раз смотрю на карту, потом перевожу взгляд на ногу убитого, и мне становится не по себе. Как же он с такой ногой сумел преодолеть эти двадцать километров? И как он надеялся переправиться через Днепр? Линия маршрута на карте просто пересекает водную преграду, и все! Во мне пробуждается невольное уважение к убитому врагу. А я смог бы так? Ведь даже от Днепра до фронта еще тридцать километров. А через Днепр еще и переправиться надо!

Я снимаю с груди убитого золотой знак и, забыв о грибах, иду на аэродром.

Ребята уже вернулись с задания, и Волков в штабе проводит разбор полетов. Когда он заканчивает, я рассказываю о встрече в лесу. Жучков смотрит на карту.

– Пять дней он добирался сюда. В этом месте его искал истребительный батальон. Нашли парашют, а летчика – нет. Нас предупредили, но в тот день он не появился и не мог появиться. Никто не знал, что у него нога повреждена. Короче, канул бесследно и только сейчас выплыл. Надо сообщить.

Мы выходим из штаба. Я останавливаю Волкова.

– Слушай, Володя, надо бы похоронить его. Он хоть и враг, хоть и эсэсовец, но вел себя как солдат. Держался до последнего.

– Ты прав. Мужество всегда заслуживает уважения. Надо только…

– Поговорить с комиссаром, – подходит сзади Федоров. – Считай, что уже поговорил, и я дал вам “добро”. Мужество и боевое мастерство, ты прав, всегда заслуживают уважения, даже если их проявляет враг. Случай этот не надо скрывать. Мы не стесняемся учиться у врага боевому мастерству, и мужеству поучиться не грех. В самом деле, если бы они были малодушными и бездарными, они бы досюда не дошли. Да и мало чести – воевать с таким противником. Ну а если мы победим таких, как этот Гельмут Шмидт, честь нам тогда и слава.

Иван Крошкин на доске от снарядного ящика выжигает:

“Летчикистребитель Гельмут Шмидт. 7.09.1916–21.08.1941. Оберштурмфюрер”.

Мы берем лопаты и идем в лес.

Могилу мы роем под березой. На грудь Гельмуту я кладу фотографию девушки. Мы насыпаем над могилой холмик, Иван прибивает доску к березе. Не сговариваясь, достаем пистолеты и салютуем поверженному врагу.

Назад возвращаемся молча. Наверное, каждый прикидывает, как бы он повел себя, оказавшись на месте Шмидта.

В полку нас ждет новость. Прибыло пополнение. Ускоренный выпуск авиашкол и училищ. К моему удивлению, все они – лейтенанты. Мне помнится, в 41м году из авиашкол выпускали сержантов. Значит, ктото в верхах не допустил этой глупости. Еще одно подтверждение того, что я здесь не один.

Через несколько минут я получаю еще одно подобное подтверждение. Несмотря на то, что выпуск ускоренный, у всех лейтенантов приличный налет. Когда успели?

Ребята начинают искать воспитанников своих училищ и школ и балдеют, узнав, что пополнение прибыло прямо из НарьянМара.

– Это что еще за школа такая?

Молодежь объясняет, что с началом войны все авиашколы перебазировали в Заполярье. В НарьянМаре оказались Качинское, Оренбургское училища. Липецкая школа и еще две какието.

– Это зачем же вас туда загнали, на белых медведей с воздуха охотиться?

– Чудакчеловек! – смеется Волков. – Неужели не понятно? Там сейчас – полярный день. Солнце круглые сутки не заходит. Летай сколько влезет. Посмотри на них: кожа да кости. Небось спали часа по тричетыре?

К нам в звено назначили лейтенанта Комова. Он расспрашивает нас о боях. Ребята рассказывают ему о повадках фашистских летчиков, об их тактических приемах. Особенно много внимания уделяют “Нибелунгам”. Беседу прерывает Волков, вид у него озабоченный:

– Андрей, ты же бывал над Белыничами?

– Да, а что?

Волков разворачивает карту на плоскости “Яка”.

– Расположение зенитных батарей хорошо помнишь? Давайка уточним.

Я показываю, где наблюдал зенитные батареи.

– Что, на Белыничи?

– Да, – кивает Волков, – идем сопровождать “пешек”.

– Когда летим? – загорается Комов.

Волков смотрит на него, склонив голову на левое плечо.

– Я сказал “мы идем”, а не “вы идете”.

– Как это? Мы что, на задание не пойдем?

– Конечно, нет.

– Почему?

– Милый мой! Мы идем на Белыничи. Знаешь, что такое Белыничи? Это восемь аэродромов, десятки зенитных батарей и полсотни, а то и больше “мессеров” в воздухе. И ты хочешь, чтобы я взял вас к черту в пасть? Нет, молодые не пойдут.

– Вы что, думаете, мы струсим?

– Вот этого я как раз и не думаю. Скорее наоборот. А именно этого мне как раз и не надо. Мне было бы лучше, если бы вы от страха в штаны наложили, “мама” закричали и мертвой хваткой в хвост ведущего вцепились. А получится что? Зенитки ударят, “мессеры” появятся, у вас – глаза квадратные, обо всем на свете забудете и начнете пилотаж демонстрировать. А мне придется решать: либо задание выполнять, либо вас выручать. Нет, дорогой мой Александре, в бою мало хорошо машину пилотировать. Тут надо еще коечто уметь.

– А как же мы научимся, если вы нас на земле оставляете?

– Научим, не переживай. Еще налетаешься, навоюешься и звездочки на фюзеляже нарисуешь. А сейчас в бой не рвись. Все равно не возьму.

Через полчаса две эскадрильи во главе с Жучковым уходят на задание.

– А вы почему не полетели? – спрашивает у меня Комов.

– Когда мы не в строю, я для тебя – Андрей. Привыкай, мы теперь с тобой боевые друзья. А почему не полетел? Руку мне “Нибелунги” повредили. Сейчас схожу в санчасть, узнаю, сколько мне еще по земле топтаться.

Эскадрильи возвращаются с задания. Волков мрачен как туча. У Жучкова вид под стать Волкову. Они уходят в штаб, а я спрашиваю у Сергея:

– Что случилось?

– Пять “пешек” потеряли, – со злобой в голосе отвечает Сергей.

– Как это вы умудрились?

– А что сделаешь, если зенитками там каждый квадратный метр утыкан? Море огня. И мы ничем помочь не смогли. “Мессеры” насели, целая группа.

Волков зовет меня в штаб.

– Пойдем, помозгуем. В санчасти был?

– Все, завтра уже могу летать.

– Это хорошо! Завтра с утра опять туда пойдем.

В штабе мы долго колдуем над картой с уточненным расположением зенитных батарей. Но куда ни кинь – всюду клин.

– Выход один, – говорит Жучков. – Идти завтра всем полком и хотя бы одну эскадрилью выделить на подавление зениток.

– Но тогда нагрузка на людей резко возрастет. Завтра всем придется делать по пятьшесть вылетов, – возражает Лосев.

– А что ты предлагаешь? Терять “пешки”? Может быть, молодых завтра в бой поднять?

– Нет! – Лосев категорически рубит воздух рукой. – Только не это! Ты же сам говорил, что “мессеров” там – тьма. Взять туда молодежь – это значит послать их на убой. А из них еще истребителей сделать надо. Как, мужики, – обращается он к нам, – выдержим завтра до шести вылетов?

– Выдерживали же, – пожимаю я плечами.

– Так и запишем, – соглашается Лосев. – Все. Вы свободны, товарищи, полетов сегодня больше не будет.

На стоянке нас ожидает сюрприз. Пришли Гучкин с Ольгой. Гучкин притащил две фляжки со спиртом, и они с Сергеем уже обсуждают чтото по поводу закуски. Сергей, как всегда в таких случаях, проявляет кипучую деятельность: о чемто советуется с Волковым, шепчется с Крошкиным. Потом они с Иваном кудато убегают. Волков объявляет:

– Ужинать в столовую не пойдем. Дружеский ужин в честь наших гостей состоится в расположении эскадрильи.

– У вас что, рабочий график сменился? – спрашиваю я Ольгу.

Она кивает:

– Да, уже второй день раненых привозят с утра, да и трех хирургов нам добавили.

Во главе с Волковым мы идем к нашей хате. Во дворе под яблонями стоит большой вкопанный в землю стол. Вокруг него Крошкин уже расставил скамейки. А на столе!

Когда только они все это успели? Вареная картошка, жареная рыба, два гуся, яблоки, огурцы, помидоры, сало… Венцом всего были четыре больших кувшина с вином.

Матрена Ивановна, наша хозяйка, радушно приглашает нас к столу:

– Сидайте, хлопчики, сидайте, сыночки! Чем бог послал…

– Садитесь с нами, мама, – приглашает Волков,

– Та стара я, – отказывается хозяйка, – вон у вас яка гарна дивчина, – показывает она на Ольгу.

Но мы неумолимы, и Матрена Ивановна водворяется во главе стола. Я ловлю за руку суетящегося Крошкина.

– Иван, когда ты все это успел?

– Тю! Да я с обеда это дело организую. Просто Константин с Ольгой так удачно попали.

– А в честь чего такое застолье?

– Щас узнаешь!

Вино разливается по кружкам, Волков было встает, но Сергей кладет ему руку на плечо и усаживает на место.

– Слово – Ивану.

Крошкин откашливается и произносит тост:

– Я предлагаю выпить за нашего комэска! Погоди, капитан, – тормозит он привставшего было Волкова, – ты ведь ничего еще не знаешь. Вчера наш комэск сбил двадцать пятого фашиста, а сегодня комдив подписал и направил в штаб фронта представление на него к званию Героя. За первого героя нашей эскадрильи!

– Ура! Ура!

Все вскакивают и тянутся с кружками к Волкову. Тот смущенно бормочет чтото, он явно растерян. Хотя зря смущается. Кто еще в полку более его достоин звания Героя?

Волков выжидает, пока стихнут наши восторги, и говорит:

– Нука, Сергей, разливай по второй. У меня тоже есть новость.

Сергей быстро наполняет кружки, и мы выжидательно смотрим на Волкова.

– Вчера подписан приказ Верховного, которым, возрождая традиции доблестной русской армии, учреждается Гвардия. Гвардейскими станут части и соединения, наиболее отличившиеся в боях. В соответствии с этим приказом мы с вами имеем честь служить во Второй Гвардейской авиационной дивизии. Ура, гвардейцы!

– Ура! Гвардия! Ура!

– А первая кто? – спрашивает Сергей, когда мы выпиваем.

– Первая – “колышки”!

– Слышишь, Оля? – поворачиваюсь я к подруге. – Иван Тимофеевич – командир Первой Гвардейской дивизии.

На глазах у Ольги слезы.

– Ой, Андрей! Как мне хочется его увидеть сейчас, ты не представляешь.

Когда застолье разгорается, Ольга шепчет мне на ухо:

– Водой пахнет. Вы ведь на самом берегу стоите?

Я киваю.

– Искупаться бы, – мечтательно шепчет Ольга.

– Нет проблем, пошли, – говорю я, и мы с Ольгой исчезаем изза стола.

На наш уход никто не обращает внимания. За столом – дым коромыслом. Веду Ольгу к небольшой заводи, заросшей по берегам ивняком. Я обнаружил ее на днях, когда, бездельничая, слонялся по окрестностям.

– Ой, какая прелесть! – восхищается Ольга. Она быстро раздевается и бросается в воду. Вынырнув, она оборачивается. – А ты что стоишь?

Была не была! Ребята пьют, им не до нас, да и место это никто из них не знает. Нечего стоять на берегу и караулить. Сбрасываю одежду и присоединяюсь к Ольге.

Наплескавшись вволю, Оля ложится на спину. Над водой только ее лицо и розовые соски грудей. Я подплываю и осторожно их целую. Она смеется и обхватывает меня за шею. Плыву с ней к берегу. На мелководье подхватываю ее на руки и несу в кусты на берегу.

Час, а может быть и больше, мы предаемся любви, страстной и ненасытной. Наконец утомленная Оля затихает, лежа на спине и глядя в небо. На нем уже зажглись первые звезды.

– Андрей, как ты думаешь, у этих звезд есть планеты?

– Должны быть.

– А на них есть жизнь? Я имею в виду такую, как у нас?

– И это вполне возможно.

– Представь, что они сейчас смотрят на нас в мощныймощный телескоп, и что они видят?

– Они видят, как идет кровавая война, все горит и рушится, люди убивают друг друга…

– А два молодых придурка наплевали на все это и среди кровавой бойни любят друг друга. Что они подумают?

– Они решат, что война – явление временное, раз любовь, даже на войне, заставляет людей отрешаться от всех забот и тревог, заставляет забыть о смерти и кидает в объятия друг к другу. Значит, подумают они, любовь сильнее жестокой войны, и в итоге она победит.

– Помоему, они будут правы.

Оля улыбается и гладит мою левую руку. Пальцы ее профессионально ощупывают шрам.

–И тебя пометило. Легкое, осколочное, поверхностное… Больно было?

– Терпимо. Давай одеваться, а то мужики сейчас нас хватятся, начнут искать и найдут в таком виде.

– Думаешь, им сейчас до нас?

– Ничего я не думаю. Я знаю только, что они уже добрались до спирта, и кто его знает, какие мысли им могут сейчас прийти в головы. Давай не будем их на грех наводить.

Оля соглашается, и мы, одевшись, возвращаемся к обществу. Там нас еще не хватились. Правда, Сергей, увидев меня, кивнул, “накапал” мне в кружку спирта и кудато исчез. Замечаю, что Саша Комов переводит восторженный взгляд с Волкова на Ольгу и обратно. Но ревности во мне нет. Наоборот, гордость за то, что у меня такая женщина, что от нее трудно отвести восхищенный взгляд.

Вернулся Сергей с гитарой.

– Выпей, друже, и ударь по струнам, – предлагает он.

Вечер продолжается под дружное пение. Часов в десять

Волков прекращает застолье:

– Все, отбой. Завтра – тяжелый день. Надо отдохнуть как следует.

Мы с Сергеем провожаем Ольгу с Гучкиным и возвращаемся уже к полуночи, когда эскадрилья дружным храпом шевелит крышу нашей хаты.


Глава 14


И в простор набивались мы до тесноты,
Облака надрывались, рвались в лоскуты,
Пули шили из них купола парашютов!
В.Высоцкий

“Есть упоение в бою”, – сказал в свое время Пушкин. Эх, Александр Сергеевич, дуэлянт вы наш неистовый! Вас бы сюда, в август 41го! Что б вы тогда сказали? Нет уж, оставайтесь в своем времени, а то, не дай бог, сложишь голову безымянным, как тысячи, десятки тысяч поэтов, художников, артистов, ученых, так и не подаривших миру своих творении.

Но поднимись Александр Сергеевич в эти дни над Белыничами, окинь он взором своим этот ад, это месиво из самолетов, продирающееся сквозь море огня, он написал бы подругому. “Есть озверение в бою!”

Через пятьдесят лет, на волне ревизии истории, под флагом “обнародования скрывавшихся фактов” и “освещения правды” кабинетные ученые и просто писаки всех мастей и расцветок, купленные гонорарами, будут писать, что операция по ликвидации авиационной базы под Белыничами была непродуманной, что людей гнали на убой, что можно было бы вообще не трогать эту базу и т.д.

Что можно сказать этим правдолюбам? Хорошо рассуждать о прошедшей войне, сидя в уютном кресле с чашкой кофе и сигаретой, обложившись справочной литературой и поглаживая мурлыкающую на коленях кошку. Можно дописаться до всего, особенно если тебе пообещают хорошие деньги за очередное разоблачение ужасов и бардака Совдепии. И допишутся! Будут писать, что воевали мы плохо, не так воевали. И победили не так, как надо побеждать, да и побеждатьто не нужно было. Лучше всего было бы сразу побросать оружие и запросить пардону. Жили бы сейчас в Германии! Только в качестве кого, позвольте спросить? И в какой Германии?

И начнут писаки изгаляться: и солдаты у нас были тупые, и полководцы бездарные, и летчики летать не умели, и танкисты собственных танков боялись, и артиллеристы мазали, больше по своим били. И величайший полководец XX века, маршал Жуков, вовсе не величайший полководец, а безграмотный мясник. Он, мол, только численностью и мог давить. Невдомек этим “писателям” и легковерным читателям, что военное искусство в том и состоит, чтобы в нужное время в нужном месте создать численное превосходство, а все остальное – дело техники.

И о технике будут писать: воевали мы на никуда не годных танках и самолетах, вот у немцев и американцев! Чтото я не припомню, чтобы за всю войну хоть в одной воюющей стране был создан танк, способный конкурировать с “Т34”, или штурмовик, хоть отдаленно приблизившийся по своим характеристикам и живучести к “Ил2”.

Да, немцы были сильным противником! И солдаты хорошо обучены, и командиры грамотные, и техника была хороня, а главное, много у них было и солдат, и техники. Да и трусами они не были. Тем больше чести нашим солдатам, полководцам и создателям оружия, что сумели переломить ход войны, разгромить и победить такого врага!

Да, цена победы велика. Могла ли она быть меньше? Вряд ли. Не следует забывать, что к войне Германия была подготовлена лучше, имела численное превосходство и в живой силе, и в технике. Все те бесчисленные корпуса и дивизии, которые перечисляет в своих книжонках писакаренегат, существовали только на бумаге, а в лучшем случае были развернуты по штату мирного времени и так никогда и не успели укомплектоваться. Потому что фактор, пусть даже не внезапности (только глупец не понимал, что вотвот начнется), а фактор первого удара, сыграл свою роль. Итог: вынужденное, подчас беспорядочное отступление. И не солдаты, и не командиры тому виной, а противник. Грамотный, умелый, бесстрашный, прекрасно оснащенный.

И опять звучат голоса: зачем было нести тяжелые потери в оборонительных боях, стоять насмерть – “Ни шагу назад!”, попадать в окружение? Лучше бы спокойно отступить до Волги или до самого Урала. Немецкая армия просто утонула бы в наших пространствах. А как быть с Турцией и Японией, которые готовились к вторжению и только ждали, когда падет Москва? А скольких потерь стоило бы потом выковыривание и изгнание врага из нашей земли? Достаточно и тех жизней, которые были пожертвованы на наступление от Сталинграда до Берлина.

Не следовало и Европу освобождать, достаточно было изгнать врага со своей территории. И оставить его недобитым? Чтобы он быстренько зализал раны и с новыми силами и новыми союзниками снова обрушился на нас? Были и другие потери. Когда хваленый Паттон обделался в Арденнах и “непобедимые” американцы заверещали о помощи, наша армия двинулась в наступление на восемь дней раньше срока. Она заплатила десятками тысяч жизней, чтобы спасти от позор “лучшего в мире генерала” с его “лучшими в мире солдатами”, которые так и не научились воевать.

Не надо было и Кенигсберг штурмовать, и Варшаву, Будапешт, и Берлин. Обойти их стороной, сами когданибудь сдадутся. И затянуть войну еще на полгода, на год! Не это было нужно, а нужна была победа, скорейшая победа, пусть даже тяжелой ценой. Тем более что солдат наших не надо было подгонять, они сами рвались в бой, они сами стремились скорее покончить с войной, несмотря на любые жертвы.

Наемные писаки скажут, что все это домыслы, что все это советская пропаганда. Они будут утверждать, что солдат подгоняли сзади пулеметами, что они не хотели воевать и т.д. Я ничего не стану им отвечать. За меня ответит мой отец. Вот что написал своим родителям 6 августа 1941 года лейтенанттанкист в свои неполные двадцать два года:

“Возможно, это письмо будет последним, на войне как на воине. Во всяком случае, праздновать труса не собираюсь и назад пятиться тоже вряд ли буду. Особенно не тревожьтесь. Ведь сейчас гибнут тысячи людей, и ни я, ни вы к лику святых не причислены. Убьют – значит, этому быть, буду жив – еще лучше. Так или иначе, но надо ко всему подходить трезво и в панику и в слезы не бросаться. Будьтемужественными, что бы ни случилось. Помните, что Родина требует в минуту опасности любых жертв. Так будьте же готовы и вы пожертвовать коечем.”

Не знаю, зачем я вступаю в эту полемику. Хочу спросить этих “писателей” только об одном. А какое вы имеете право судить тех, кто уже не может вам ответить, тех, кто отдал жизнь за то, чтобы вы могли сегодня изгаляться над ними? За это они отдали свои жизни? А вы выбирались из окружения? А вы зарывались в землю под вой пикирующих “Юнкерсов”, рев танков и грохот разрывов? А вы слышали свист пуль над головой, крики раненых и стоны умирающих? А вы видели толпы беженцев на дорогах, страх и слезы в глазах женщин и детей? А вы видели разбитые в щебень города и сгоревшие села? А вы нюхали, как горят хлебные поля? А обоняли гарь тротила и сотен трупов на ничейной земле? Хоронили погибших друзей? Нет? Так какое право имеете вы паскудить на тех, кто все это пережил?

Неправедно заработанные деньги не принесут счастья ни вам, ни вашим потомкам! На месте моих “работодателей” я бы взял таких вот “разоблачителей” вместе с их статейками и перебросил их сюда, в 41й. Полагаю, утопили бы их в отхожих местах вместе с их творениями. Впрочем, получилось бы, как в басне: “И щуку бросили в реку”.

Это строчки из подлинного письма отца автора, которое сохранилось в его семье. Молодой командир написал его, получив приказ занять оборону на переправе и держать ее в течение суток.


Три раза мы поднимались в небо и шли на Белыничи, coпровождая “пешек” или “Су2”. Это только мы. Подходя Белыничам и возвращаясь назад, мы всегда видели больши группы наших самолетов, идущих на цель или уходящих с нее.

Штурмовики, “пешки”, “Су2”, “Ил4”, “СБ” – все, что могло собрать командование ВВС фронта, обрушилось в этот день на Белыничи. Поперек горла стало всем это осине гнездо, этот гадючник, из которого с четкостью хорошо отрегулированного и смазанного механизма, девятка за девяткой, как пули из пулемета, вылетали на наши позиции “Юнкерсы”, “Хейнкели” и “Мессершмиты”.

Немцы в сказочно короткий срок создали в Белыничах образцовую воздушную базу, которая держала в напряжении весь фронт, не давая перевести дух ни наземным войскам, ни летчикам, ни железнодорожникам, ни беженцам на дорогах. А сколько наших пленных легло во рвы после завершения строительства!

Истребительные части прикрытия не успевали заправлять самолеты, возвращаясь на аэродромы. Один раз об этом был даже приказ командующего ВВС фронта. Эскадрилья “И16” поднялась на перехват без боеприпасов. В суматохе не успели перезарядить оружие. Пять человек виновных расстреляли. Но сделанного не вернешь. Девять “ишачков” сгорели в небе над Могилевом. Машины со снаряженными лентами подъехали через десять минут после того, как прозвучала команда: “На взлет!” А ребята даже не знали, что в коробках у них пусто!

Многочисленные разведки выявили десятки зенитных батарей, но в три, в четыре раза больше пряталось, сидело на положении “ни гугу”, ничем себя до времени не выдавая. Они начали работать, когда в небе над Белыничами появились наши бомбардировщики. И как еще работать!

Никогда – ни до сих пор, ни после этого – я не видел такого плотного, многослойного зенитного огня. Небо буквально горело и рвалось на куски. И через этот ад “пешки”, “Су2” и “Илы” рвались к целям, гибли в огне и ничего не могли сделать. Ущерб, который они причиняли немцам своими бомбами и “эрэсами”, был несопоставим с нашими потерями. Губительный зенитный огонь не давал им выйти на дистанцию эффективного удара. Бомбы и снаряды падали с большим рассеиванием, а те, кто, презрев опасность, не сходил с боевого курса, так и не сошел с него до самой земли.

Обиднее всего было то, что мы ничем не могли помочь своим товарищам, кроме как прикрыв их от истребителей. Каждый раз на подходе к цели нас встречали тучи “Мессершмитов”, которые буквально заслоняли собой небо. Самое большее, что мы могли выделить на подавление зениток, это одну эскадрилью. Капля в море! Наша четвертая эскадрилья, потеряв троих товарищей, заставляла замолчать дветри батареи. Но остальные свирепствовали.

Истребители полка постоянно были связаны боем с “мессерами”, если только это можно было назвать боем. Немцы не принимали боя с нами, они рвались к бомбардировщикам. А мы отсекали их огнем, расстраивали боевые порядки, заставляли отваливать и перестраиваться для новых атак. Сколькото “мессеров” мы сбили, но кто это сделал конкретно, осталось невыясненным. Их записали за полком.

После второго такого вылета на Белыничи нас уже не надо было ни агитировать, ни убеждать, ни отдавать нам боевые приказы. Мы просто осатанели. Нам уже было плевать на все. Все заслонила багровая ярость и могучее желание раздавить, выжечь эту язву, отомстить за погибших.

Такой же настрой был и у бомберов. Экипаж подбитого “Су2”, севший к нам на аэродром, в бессильной ярости ходил вокруг покалеченной машины и проклинал свое невезение: “Вот зараза! Теперь уже без нас туда пойдут!”

Третий вылет по результативности ничем не отличался от двух первых. Когда мы на земле покидали кабины, у нас гудели плечи, ныли спины, дрожали от усталости колени. Но машины быстро заправлялись, оружие перезаряжалось, и мы были готовы идти на Белыничи в четвертый, а если потребуется – и в пятый, и в шестой раз.

В таком вот настроении мы сидим возле “Яков”, курим, провожаем взглядом полк “Су2”, возвращающийся изпод Белыничей. Ждем команды: “На взлет!” Но вместо нее звучит: “Отбой боевой готовности!”

Эта команда действует на нас как ушат холодной воды. Мы переглядываемся, не в силах понять, что это значит. Из Штаба идет Волков. Мы бросаемся к нему.

– В чем дело? Почему отменили вылет?

– Сам не знаю, мужики. Поступил приказ из дивизии.

Два дня проходят относительно спокойно. Если считать покоем постоянные разведывательные полеты на Белыничи и по три вылета в день на отражение налетов бомбардировщиков с тех же Белыничей. Мы гадаем, неужели командование опустило руки и решило оставить эту авиабазу в покое?

Чтото не верится.

К концу второго дня Лосев ставит задачу:

– Завтра с утра снова идем на Белыничи. Наша задача прикрыть дивизию “колышков”. Они начнут первыми. Все зенитные батареи выявлены, схема их огня известна. “Колышки” должны их подавить. Мы туда соваться не будем. Они своими “эрэсами” и бомбами сделают это лучше нас. Мы должны как следует прикрыть их от “мессеров”. Чтобы ни один из них не прорвался. Второй вылет ориентировочно в одиннадцать часов. Будем сопровождать туда же “пешек”. Дальше – по обстановке.

Он смотрит в сторону молодых и добавляет:

– Завтра на счету будет каждая машина, но задача настолько сложная и ответственная, что я принял решение: молодежь завтра в бой не пойдет. Это я к тому, чтобы вы не вздумали ко мне сейчас всем кагалом заявиться. Выгоню!

С рассветом поднимаемся всем полком. На земле остаются только майор Жучков и молодое пополнение. Через десять минут встречаемся с “колышками”. Мать честная! По столько сразу я их еще не видел. Похоже, что в бой идет вся дивизия. Мы принимаем порядок прикрытия. Километров за двадцать до базы “колышки” снижаются и поэскадрильно расходятся в разные стороны. Мы продолжаем идти тем же курсом.

На подходе к базе видим “мессеров”. Конечно, пролет такой армады через линию фронта не остался незамеченным, и вот нас уже встречают. Их не меньше сотни. При нашем появлении они перегруппировываются и оттягиваются в сторону. Ясно, что перспектива боя с нами их не прельщает. У них другая задача: “колышки”. Они были бы не прочь перехватить их на подступах, но вместо штурмовиков встретили нас. Мы расходимся, охватывая “мессеров” с флангов, сверху и снизу. Поняв, какую перспективу сулит им этот наш маневр, немцы оттягиваются назад.

А в это время внизу, на бреющем полете, к базе выходят “колышки”. Как и два дня назад, их встречает плотный зенитный огонь. Но как раз на эти самые опасные батареи идет первая тройка, а за ней и остальные.

Я уже с трудом различаю штурмовиков в море разрывов. Представляю, что сейчас чувствует ведущий первой тройки, как ему хочется сманеврировать, изменить высоту, сбить прицел зенитчикам. Но именно этого ему сейчас делать нельзя. Он – на боевом курсе, и за ним, как по нити, идут остальные тройки. Стоит ему слегка отклониться, и все. Вся тщательно просчитанная на земле схема атаки будет сломана, и все надо будет начинать сначала.

Так и хочется крикнуть ему: “Держись, парень! Двум смертям не бывать!” Успеваю заметить огненные черты залпа “эрэсов” и… На месте ведущего – слепящая вспышка. Прямое попадание! Такая же участь постигает левый штурмовик первой тройки, правый задымил и отваливает с набором высоты.

Но свое дело, пусть даже ценой своих жизней, первая тройка сделала. Тройка за тройкой “Илы” кладут “эрэсы” и бомбы точно на зенитные батареи. С разных сторон заходят новые и новые эскадрильи и пашут, ровняют с землей позиции зенитчиков.

Но все это я вижу уже как бы боковым зрением. “Мессеры” пытаются выполнить то, ради чего их подняли в воздух: они атакуют “колышки”. Попытка не дает результата. Две наши эскадрильи ударами снизу и слева отбивают их и заставляют отвернуть, а сверху наваливаемся мы. Наша задача – поломать их строй, разорвать на отдельные пары, не дать им выполнить совместный маневр для новой атаки. Мы делаем это довольно успешно. Ведущий “мессер” неосторожно затеял разворот у меня в прицеле да еще на дистанции самого эффективного огня. Короткая очередь, и кривая разворота, отмеченная дымным следом, упирается в землю.

Волкову в прицел попадает еще одна пара. Он бьет ведущего, а ведомый шарахается в сторону и сталкивается с другим “мессером”. Еще три “мессера” в дыму и пламени пикируют до самой земли, остальные бросаются в разные стороны.

Повинуясь команде, они вновь пытаются сгруппироваться для атаки. Но мы наваливаемся на них уже всем полком. Еще пять “мессеров” выходят из боя, чертя по небу дымные линии. Похоже, одного сделал Сергей. Это – конец. Оставшиеся “мессеры”, хотя их попрежнему вдвое больше, не выдерживают и выходят из боя со снижением.

“Колышки” тоже закончили свою работу. Они выстраиваются в походный порядок и берут курс на северовосток. Разворачиваемся и занимаем место в боевом охранении. Мне трудно оценить, какие у них потери, но поработали они неплохо. Зенитки, конечно, все еще тявкают в нашу сторону, но этот огонь уже не идет ни в какое сравнение с тем, что был два дня назад.

На месте зенитных батарей – воронки, опрокинутые орудия, пожары. Уцелело, конечно, немало, больше половины, но такого большого урона они нам уже не нанесут. Не те возможности.

В наушниках слышу голос Волкова:

– Двадцать седьмой! Видишь, один из “колышков” отстает? Возьми его на себя.

– Понял.

Мы с Сергеем выходим из строя и приближаемся к отстающему штурмовику. Ему здорово досталось. Мотор тянет елееле. Но, пока тянет, бросать его нельзя. Я, вспоминая, какие Жучков называл нам частоты, когда говорил о связи с “колышками” в воздухе, подстраиваю рацию и выхожу на связь:

– Сто девятый! Я – “Сохатый27”. Слышишь меня? Ответь.

– И слышу, и вижу, “Сохатый”.

– Тяни домой, мы тебя прикроем.

– Спасибо, браток.

– Как дела?

– Скверно. Мотор не тянет, стрелок ранен.

– Сам цел?

– Слава богу!

Когда мы переходим линию фронта и подходим к Днепру, мотор штурмовика начинает давать перебои. Заглохнет, “Ил” проваливается, мотор оживает и тянет дальше, но высоту набрать уже не может. Такие “клевки” становятся все чаще, а землято вот она, рядом.

– Сто девятый! Садись к нам, а то ты так скоро до земли доклюешься.

– Показывай дорогу.

Сергей выходит вперед и берет курс на наш аэродром. Раненый штурмовик, периодически поклевывая носом, тянется за ним. Только бы при посадке не клюнул!

Садимся благополучно, все трое. “Ил” укатывается метров на сто дальше нас.

Зарулив на стоянку, я иду к штурмовику. Летчик стоит на крыле и помогает выбраться из кабины раненому стрелку.

– Прими его, – говорит он мне и обращается к стрелку: – Все, Гриша, уже прилетели, потерпи еще немного.

Мы с ним укладываем стрелка на землю, я машу рукой санитарам, и те бегут к нам с носилками.

– Здорово вы поработали! – говорю я штурмовику.

Тот мрачен.

– Здоровото здорово, только какой ценой!

– Война без потерь не бывает, браток. На то она и есть война, а не мать родна.

– Это смотря кого потерять. Командир у нас погиб.

– Какой командир?

– Какой, какой! Комдива сбили. Он первую тройку в атаку…

– Иван Тимофеевич!

– Знаешь его? Э! Да ты старый знакомый. Это ведь ты тогда к нам, в Гродзянку, прилетал.

Теперь и я узнаю того капитана, с которым мы разговаривали в Гродзянке об Ольге. Он еще предлагал мне выпить тогда.

– Вот так, братец. Осиротела твоя супруга.

Я молчу. Перед глазами стоит огненная вспышка на месте ведущего “Ила”. Какими словами передать все это Ольге?

Техники оттаскивают штурмовик на стоянку и начинают копаться в его моторе. А мы идем к штабу. Оба молчим, вспоминаем Ивана Тимофеевича – каждый посвоему.


Совсем мало знал я его. Всего две короткие встречи, но встречи эти оставили в моей памяти неизгладимый след. Не знаю, как он начинал свою авиационную биографию, где служил и как. Один раз только Ольга упомянула, что он был в Испании. Сам он об этом со мною не говорил. Мне он запомнился как умный, добрый и сердечный мужик, а отнюдь не как генерал, командир дивизии и герой Испании.

В одиннадцать мы снова поднимаемся в воздух. На этот раз мы сопровождаем два полка “Пе2”. Издалека видим столбы дыма и высоко взлетающее пламя. Мы уже знаем, что сегодня, после налета штурмовиков, над Белыничами поработали легкие “Су2” и тяжелые “Ил4”. Да и “пешки” идут туда уже на второй заход.

Нас встречает разрозненный огонь зениток. “Мессеров” в воздухе не видно. Их аэродромы на этой базе разбиты, а с дальних они работать не успевают. “Пешки” начинают работать прицельно. Пикируют и сбрасывают бомбы точно на цели. Внизу рвутся склады боеприпасов, вспыхивают цистерны с бензином, горят на стоянках “Юнкерсы”. Наконец появляются и “Мессершмиты”, но, увидев, что им противостоит полк “молний”, уходят, не приняв боя и даже не сделав попытки атаковать “пешек”.

– Ну, как там? – спрашивает меня капитан Борисов, когда я, оставив “Як” на стоянке, иду к штабу.

– Нет больше базы в Белыничах, – отвечаю я.

– Значит, не зря наш генерал там голову сложил.

Над нами, тяжело гудя, проходит полк “Ил4”, над ним проносятся эскадрильи “МиГов”. Они тоже идут на Белыничи.

После обеда мы делаем еще вылет, сопровождая “СБ”, которые продолжают крушить белыничский гадючник. В шестом часу вечера звучит команда: “Отбой!”

Сергей отправляется за водкой, а я с Борисовым и Волковым иду к нашей хате.

– Заночуешь у нас, – говорит ему Волков. – За ночь тебе двигун починят, и улетишь к своим.

– А пока помянем Ивана Тимофеевича, – предлагаю я.

Надо бы сходить к Ольге, но сегодня это выше моих сил. Я вспоминаю слова Колышкина, что сказал он мне, когда прощался на даче: “Чувствую, совсем мало осталось мне землю топтать и по небу летать”.

Когда мы выпили по первой, я, неожиданно для самого себя, процитировал Высоцкого:

– Мы летали под богом, возле самого рая. Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул.

– Откуда это? – интересуется Волков.

– Из новой песни.

– Спой, – предлагает он.

– Она еще не готова, – отговариваюсь я. Чтото не лежит у меня сегодня

душа к песням.

– Все равно ты так не отделаешься, – настаивает Волков. – Сергей, тащи гитару. Вон Анатолий еще не слышал наших песен.

Приходится скрепя сердце брать гитару в руки. Но, видимо, эмоции, вызванные гибелью Ивана Тимофеевича, рвутся наружу. Когда я начинаю петь, песни идут с таким накалом, что ему подивился бы и сам Владимир Семенович.

Пою “Их восемь, нас двое”, “Якистребитель”, “Аисты”.

Борисов слушает песни, как откровение свыше. Под конец я решаюсь подарить ему новинку и запеваю:

– Мы взлетали, как утки, с раскисших полей…

Когда песня кончается, Анатолий просит:

– Еще разок!

Приходится повторить.

– Возвращались тайком, без приборов, впотьмах и с радистомстрелком, что повис на ремнях, в фюзеляже пробоины, в плоскостях дырки…

Успокаиваемся мы уже довольно поздно.

А с рассветом начинается боевая работа. Утром мы вылетаем сопровождать штурмовики, после обеда “Су2”.

Немцев в воздухе мало. Во всяком случае, большой активности их авиация не проявляет. Нас ни разу не поднимали на перехват их бомбардировщиков. Видимо, никак не могут оправиться после разгрома базы в Белыничах. Однако нам хорошо видно, как на земле их части сосредоточиваются для мощного удара. И также хорошо видно, что у нас сил в дватри раза меньше. Видно, как растянута наша оборона, как слаба она в глубину. Становится ясно: нового отступления не миновать. Скоро немцы подтянут авиацию, и все начнется снова. Где же мы остановимся? Неужели придется отступать до Москвы? К концу того же дня я получаю ответ на свой вопрос.

Нас с Сергеем выделяют сопровождать тройку “Ли2”, эвакуирующую раненых в Смоленск. На обратном пути, когда внимание уже не так сосредоточено на наблюдении за воздухом, мы замечаем, что все пространство от Смоленска до Орши изрыто рвами, капонирами, окопами. Возводятся укрепления, прокладываются новые рокадные дороги. Всюду люди и техника, всюду кипит работа.

– Как думаешь, сумеют немцы такую оборону прорвать? – спрашивает меня на земле Сергей.

– Прорвать можно любую оборону, если создать хороший перевес в силах, плотный артогонь и иметь господство в воздухе. Если в эти укрепрайоны посадить те же войска, что сейчас Могилев и Оршу обороняют, долго они не продержатся.

– Мне кажется, эти укрепления сооружаются не для них, – поразмыслив, говорит Сергей. – Слишком уж большой масштаб. Видно, гдето сосредоточиваются силы. Сдайся мне, до Смоленска мы немцев не допустим.

– Дайто бог, – соглашаюсь я, – только вот отступления нам в ближайшее время не миновать.

– Скорее всего так и будет.

Волков сообщает нам новость. Пока мы летали до Смоленска и обратно, к нам прилетел комдив с членом Военного совета. Они вручили полку Гвардейское знамя и зачитали приказ о присвоении очередных воинских званий.

– Поздравляю, Андрей! Снимай кубари, цепляй шпалу.

– А Сергей?

Волков отрицательно мотает головой. Чтото здесь не так. Я иду в штаб и задаю этот вопрос Жучкову, теперь уже подполковнику.

– Знаешь, я сам ничего не понимаю, – отвечает мне Жучков. – Вот черновик представления. Николаева я сам туда вписывал, Лосев подписал, никого не вычеркивая. Я разберусь с этим, непременно.

На другой день после разбора полетов Сергей зажимает меня в угол.

– Ты, мать твою, к Ольге собираешься сходить или нет?

– Да надо бы, – нехотя соглашаюсь я.

– Хочешь не хочешь, а идти надо. Я понимаю, тяжело идти с такой вестью, но кому это сделать, кроме тебя?

Сергей, что ни говори, прав: идти надо. Нельзя оттягивать это дело до бесконечности. Договариваюсь с Волковым и Жучковым и отправляюсь в госпиталь.

Оказывается, Ольга уже все знает. Начальник штаба дивизии звонил в госпиталь в тот же день и сообщил ей о гибели отца. К моему удивлению, она восприняла эту весть не то чтобы спокойно, но без того, чтобы она надолго выбила ее из колеи.

– А как иначе, Андрюша? Идет война, и мы – люди военные. Нам расслабляться нельзя.

Неожиданно она припадает к моему плечу и дает волю слезам. Я молчу, не утешаю – это не нужно, только поглаживаю ее волосы и плечи. Через несколько минут Ольга успокаивается так же неожиданно, как и расплакалась.

– Что там у вас рассказывают, как он погиб?

– Зачем слушать, как рассказывают? Я сам все видел.

– Расскажи, – просит Ольга.

Приходится мне вновь восстанавливать все детали этого боя, этой страшной первой атаки штурмовиков.

Ольга вздыхает.

– Я маме письмо пишу, – показывает она на листок, что лежит на столе, – начала еще вчера, но не хотела заканчивать и отправлять, пока с тобой не встречусь. Хорошо, что ты все это видел. Сейчас допишу, и надо бы еще чтонибудь добавить.

Ольга задумывается в нерешительности, и я предлагаю:

– Добавь, что долг свой солдатский он выполнил до конца и смертью своей сохранил десятки, да что там десятки, если по большому счету, тысячи жизней. И добавь, – это хоть какоето утешение, хотя и слабое, конечно, – что смерть его была легкой, мгновенной. Многие из нас позавидуют такой смерти. Гораздо тяжелее падать последние несколько минут своей жизни в горящей неуправляемой машине. А тут мгновенный взрыв, и все.

Ольга смотрит на меня, потом протягивает листок.

– Напиши все сам: и как он погиб, и то, что ты сейчас сказал, у меня так не получится, – просит она.

Ее глаза просят меня: “Помоги мне, я не в состоянии описать его смерть”.

Делать нечего, беру листок и присаживаюсь к столу.

Ольга вздыхает.

– Больше всего мама будет переживать, что даже могилы , у него нет.

Я отрываюсь от письма.

– Что ж, это удел многих летчиков. Когда Белыничи освободят, там поставят памятник летчикам, погибшим при штурме этой базы. Их там много осталось, и ни у кого из них нет могил. Фамилия Ивана Тимофеевича будет там первой.

– Почему первой?

– По традиции. На братских могилах списки пишут в порядке воинских званий. А генерал погиб там только один – он.

– И это напиши, – просит Ольга, – мама сюда обязательно приедет, когда будет можно.

В дверь ктото деликатно стучит.

– Войдите! – отзывается Ольга.

В комнату входит Гучкин, сразу заполняя собой все свободное пространство.

– Не помешал?

– Отнюдь, – отвечаю я, заканчивая письмо словами: “С искренним уважением и соболезнованиями, Андрей Злобин”.

– Прочитай, – говорю я Ольге.

– Не буду, – качает она головой и сворачивает треугольник.

– Я смотрю, вас можно поздравить, Андрей Алексеевич. Вы теперь – капитан!

– Бери выше, уважаемый. Гвардии капитан.

Гучкин щелкает каблуками и вытягивается во фрунт.

– Извиняйтес, гвардии капитан, больше не ошибемсяс! Это дело надос отметить. – Он щелкает себя пальцем по горлу и резко бросает легкий тон. – Заодно Ивана Тимофеевича помянем. Один момент!

Ольга поворачивается ко мне и смотрит на мои петлицы.

– А я и не заметила. Поздравляю! К тому же вы теперь – гвардейцы.

– Дивизия твоего отца тоже гвардейская.

– Да, – вздыхает Ольга, – но уже без него.

Я еще раз внимательно смотрю на нее и принимаю решение.

– Знаешь, я не буду сегодня у тебя оставаться.

Ольга согласно кивает.

– Правильно.

В этот момент появляется Гучкин с фляжкой, половинкой хлеба, шматом сала и миской с яблоками и солеными огурцами.

– Ольга Ивановна, доставай кружки.

– У нас здесь стаканы.

– Я и забыл, что мы с вами – на женской половине. У нас им – все лучшее, – поясняет он мне.

Мы поминаем Ивана Тимофеевича, обмываем мою шпалу, Гвардию. После третьей Гучкин таинственно поднимает палец.

– А у меня еще одна новость.

– Что такое?

– Наш госпиталь включили в состав вашего корпуса.

– Ого! – Я смотрю на Ольгу и поясняю: – Теперь будем все время рядом.

– Здорово! – радуется она. – Вот за это надо непременно выпить.

Мы допиваем водку, сидим еще полчаса, и Гучкин с Ольгой провожают меня до околицы.

– Андрей, – говорит Ольга, прощаясь, – не забывай, пожалуйста, что теперь ты у меня один остался.

–А мама?

– Мама это мама. Но ты же знаешь, что женщине всегда нужно мужское плечо. Одно плечо я уже потеряла. Не оставляй меня совсем без опоры. Хорошо?

– Постараюсь, – говорю я и целую большие карие глаза.


Глава 15


Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
В.Высоцкий

Еще один день проходит в ожидании. В девять утра вылетаем в патрульный полет. Находимся над своим участком больше часа, но в небе чисто.

С рассветом следующего дня немцы начинают наступление. За день нас поднимают четыре раза. Отражаем налеты на Оршу. На следующий день немцы оставляют город в покое, но мы без дела не сидим. Нас перенацеливают на прикрытие наземных войск и сопровождение штурмовиков.

Три дня подряд делаем по пять вылетов. Я сбиваю два “Ю87” и одного “мессер”“Нибелунга”. Этот нахал после того, как Волков сбил ведущего группы, никак не желал отставать от нас и все время лез в драку. Пришлось его успокоить. Правда, мы с Сергеем вынуждены были изрядно потрудиться, прежде чем мне удалось прочно сесть этому “Нибелунгу” на хвост. Что ни говори, а “Нибелунги” – не слабые вояки.

Утром четвертого дня я с Сергеем вылетаю на разведку. То, что мы видим, производит удручающее впечатление. Оборона наша трещит, хотя и держится пока. Ясно, что долго она не выдержит, даже невзирая на хорошую поддержку с воздуха. В ближайшем тылу у немцев готовятся вступить в бой свежие пехотные и танковые соединения.

– Похоже, что скоро опять перелетать, – высказывает Сергей предположение.

К концу дня Жучков выдает нам новые карты.

– Утром поэскадрильно, с интервалом сорок минут, вылетаем на прикрытие переднего края вот на этом участке: узел дорог – переправа. Возвращаться уже предстоит на новую базу.

“Село Васняково” – читаю я на карте. Ясно. Интересно только, куда переводят госпиталь? Жучков словно читает мои мысли.

– А госпиталь эвакуируется вот сюда: село Краснове, три с половиной километра. Кстати, Николаев, выяснил я, почему задержали тебе капитана. В штабе корпуса засомневались, соответствует ли это воинское звание должности ведомого. Предлагал тебе Злобин стать ведущим, ты отказался. Так что теперь не спорь и готовься принимать звено. Вон молодых сколько, не их же командирами назначать.

Вечером мы собираем свои нехитрые фронтовые пожитки и прощаемся с хозяйкой. Комэск стоит в сенях и задумчиво смотрит на трех осиротевших на днях котят, которые, попискивая, трутся о его сапоги. Вдруг он решительно сгребает их и рассовывает по карманам.

– Куда ты их? – спрашиваю я.

– Знаешь, не могу их немцам оставить. Пропадут. Всетаки они – братья наши меньшие. А кошки – народец особый. Собаку, лошадь, корову человек домашними сделал, а кошка сама к нему пришла, сама его выбрала. И ведь они нас любят, надеются на нас. Замечал, как кошка, если приболеет, вокруг хозяина трется – плачет, жалуется, просит: “Помоги! Плохо мне!” Самые несчастные существа – брошеные кошки. Они – воплощение уюта и домашнего очага. И вне этого они быстро гибнут. Бродячие кошки долго не живут.

Вникая в эту “кошачью” философию, мы быстро идем к аэродрому. Там уже готова к вылету первая эскадрилья.

Вернувшись из штаба, Волков дает нам карту, где обозначен участок прикрытия, а сам присаживается под крылом “Яка” и выпускает на волю своих приемышей. Котята весело играют с ремешком планшета. Взлетает зеленая ракета.

– По машинам! – командует комэск и сгребает своих домочадцев к себе за пазуху комбинезона.

На рулежке я не перестаю дивиться вновь открывшейся грани характера нашего сурового, но такого доброго комэска.

Над линией фронта мы встречаем три девятки “лаптежников”, которых прикрывает десяток “мессеров”. Быстро оттесняем прикрытие и атакуем бомбардировщиков. Одного с ходу сбивает Волков. Я прикидываю: уже тридцатый! Еще одного зажигает Саша Комов. Это его первая победа. Молодец парень, становится настоящим истребителем. Больше нам “свирепствовать” не над кем. Потеряв две машины, фашистские летчики ретируются. Остальное время патрулируем свой участок без помех.

Домой идем уже по новому маршруту, на Васняково. Село это, к сожалению, существует только на карте. Вместо него – закопченные остовы печей да груды угольев. Видимо, здесь отбомбились немцы, освобождаясь от груза, когда не смогли прорваться на Смоленск.

Первая эскадрилья энергично роет землянки. По ночам уже холодно, в палатках не выспишься, да и дожди начинаются. Откудато появляется инструмент, и мы строим землянки себе и тем, кто еще не прилетел.

Когда землянка готова, Волков сгребает своих котят и пускает их первыми. Сам он стоит на пороге и наблюдает, какой угол они облюбуют.

– Где они успокоятся, там я и устроюсь, – объясняет он нам. – Кошки замечательно умеют выбирать лучшее место.

Утро “радует” нас обложным дождем, низкой плотной облачностью. Погода – абсолютно нелетная. Чуть ли не впервые с самого начала войны. Хорошо, что успели отрыть землянки. Весь день благоустраиваемся.

На другое утро Волков с ведомым вылетают на разведку. Едва они оторвались от земли, как тут же исчезли из виду. Интересно, как они будут возвращаться и что они смогут увидеть?

Возвращаются они часа через два.

– Ничего не видно. Везде сплошная облачность, до самой земли.

Настроение у всех – ниже нуля. Оно усугубляется вестью: немцы взяли Оршу, Могилев и Витебск. Утешает одно: их остановили на первой же линии смоленского рубежа. Дальше им придется тяжко. И тут же еще одна новость: такая погода продержится не менее недели. Грех не воспользоваться вынужденным перерывом, да и Волков говорит мне:

– Ну что ты томишься? Иди к командиру, отпросись на денек в Краснове.

Лосев отпускает меня до утра, и через час я уже подхожу к селу. Ольгу нахожу быстро. Они уже закончили работу и наводят порядок в операционной. Примерно через час мы уже сидим у Ольги, в учительской школы, где она живет вместе с пятью медсестрами. Гучкин “дает ужин” в честь гостя, то есть меня.

Застолье кипит, девушки вспоминают мирную жизнь, расспрашивают меня о полетах, о летчиках, особенно о молодых. Время катится к ночи, и я начинаю сожалеть, что кончилось лето и мы с Ольгой не можем сейчас уйти в копну сена или на берег реки. В этот момент Гучкин встает изза стола.

– Андрей, выйдем, поговорить надо.

Он ведет меня в другое крыло школы и отпирает дверь в небольшую комнатку. Заправленная койка, столик, две табуретки и даже занавески на окнах. Гучкин отдает мне ключ.

– Сиди здесь и жди. Ольгу я сейчас пришлю.

– А чья это комната?

– Моя. Есть еще вопросы?

– Есть. А ты где ночевать будешь?

– А вот это тебя пусть не тревожит. И еще. Пока мы здесь стоим, эта комната – в вашем распоряжении. Понял?

– Понятьто понял, только…

– Все, я сказал. – Гучкин резко поворачивается и уходит.

Минут через двадцать приходит Ольга с горячим чайником и пачкой печенья. Увидев меня, она чуть не роняет чай ник.

– Так это тебя надо чаем напоить? Ну, Константин!

Оказывается, Гучкин, вернувшись к столу, сказал ей:

– Оля, не в службу, а в дружбу. Вскипяти чайник и отнеси его с этой пачкой печенья в мою комнату. Я там одного товарища на ночлег устроил. Промок он, бедняга, пусть согреется.

Я многозначительно достаю ключ и запираю дверь. Ольга качает головой: “Ну, Костя!”, потом достает с подвесной полки заварку, кружки, и мы начинаем пить чай. Оглядевшись еще раз, она вздыхает:

– Почти как дома. Помнишь, как было у нас на даче? Давай сделаем все, как там было.

Оля достает с полки свечки, зажигает их, усаживается на постель и приглашающе манит меня рукой.

Пока стоит нелетная погода, мы с Ольгой еще два раза пользуемся гостеприимством Гучкина.

Днями в землянке, при свете коптилки, Волков занимается тем, что пытается обобщить опыт первых месяцев войны. Он рисует схемы боевых порядков при патрулировании и при сопровождении. Рассматривает различные варианты. Он постоянно советуется со мной, делится мыслями. Мы с ним часами спорим. Когда исчерпываем доводы, идем в другие эскадрильи.

Две общие тетради изрисовали мы с ним схемами и покрыли записями. Когда Волков достает свои тетради, через полчаса в землянке уже яблоку негде упасть, а от табачного дыма начинает есть глаза. Скоро за нашей землянкой закрепилось название “Академия воздушного боя имени гвардии майора Волкова”. Частым гостем на таких “конференциях” бывает полковник Лосев. Он с интересом слушает наши споры, просматривает схемы и записи. В конце концов он предлагает:

– Когда закончишь свой труд, дашь мне эти тетради. Покажу их в штабе корпуса. Надо это дело размножить. Пусть и другие истребители учатся бить немцев “посохатовски”.

– Да это никогда не закончится! Сколько войне длиться, столько и боевому искусству точиться.

– Пусть это будет первая часть. А продолжение писать будем все вместе.

На другой день к нам приезжают “тигры” и “медведи”. У них тоже есть свои теоретики воздушного боя. Землянка всех вместить не может, и Лосев созванивается с Гучкиным. Тот охотно соглашается, чтобы мы воспользовались одним из пустующих классов в школеоперационной. Но и этот просторный класс с трудом вмещает всех желающих. “Конференция” длится до полуночи. Отдавая мне ключ, Гучкин шутливо ворчит:

– Летной погоды на вас нет! Мало того, что такое помещение на весь день заняли, так и на ночь из своей же комнаты выгоняют.

Утром, когда я возвращаюсь в полк, Волков уже сидит над тетрадями. Увидев меня, он оживляется:

– Пришел! Нука, помоги мне вчерашние записи в порядок привести.

Часа через четыре у входа в землянку слышится оживленное движение.

– Встать! Смирно! – звучит команда.

Мы вскакиваем. Волков быстро ориентируется и делает шаг вперед.

– Товарищ генерал…

– Отставить! – командует комдив. – Ты бы еще строевым и за пять шагов. Смотри, люди от твоего рывка на нары попадали. Садись, садись. Показывай свои придумкиневыдумки.

Строев быстро просматривает записи, схемы, разрисованные карты, оценивающе смотрит на Волкова, потом неожиданно все сгребает.

– Конфискую!

– Как так, товарищ генерал?

– Конфискую по приказу Главкома ВВС. Это будет издано в Москве и разослано во все истребительные части и в училища в кратчайший срок. Не будешь возражать против названия “Наука Побеждать в воздухе”? И автор: гвардии майор Волков.

– Товарищ генерал, да разве я один над этим думал! Все мы: и Андрей Злобин, и Сергей Николаев, и…

– А основато все равно твоя. Не скромничай, не надо, – отрезает комдив.

Взгляд его падает на меня.

– Постой, постой! Это откуда у тебя шпала появилась? Кто посмел тебе капитана присвоить?

– По вашему представлению, товарищ генерал.

– Ну, Лосев, погоди! Подсунултаки в общем списке. Ладно, бог с тобой, снимать не буду, но на вторую не рассчитывай. Вот она, видишь? – Строев достает из нагрудного кармана пару новеньких шпал и вертит их у меня перед носом.

– Видишь? Больше не увидишь! Я их другому отдам, чтобы тебе не достались. Где Николаев?

Сергей пытается вскочить, но генерал останавливает его, положив руку на плечо.

– Сиди, сиди! Нары еще головой снесешь, чинить придется. Держи, гвардии капитан, и принимай звено. У тебя, Волков, в третьем звене – сплошной молодняк, вот пусть он их и учит.

– А Злобин с кем летать будет, товарищ генерал? – встревоженно спрашивает Сергей.

– Ишь, как за друга переживает, – смеется комдив. – Волков, это уже твоя забота.

– Из третьего звена переведем младшего лейтенанта Шорохова. Слышишь, Геннадий, с сегодняшнего дня ты – ведомый Злобина.

– Понял, командир, – отзывается молоденький парнишка, прибывший в полк десять дней назад.

– Вот и решился вопрос. Давай, комэск, пакуй свое хозяйство, и пойду я.

Мы сворачиваем карты и схемы, генерал забирает их, встает и вдруг, словно внезапно вспомнив, говорит:

– Вот дьявол! Чуть не забыл.

Он достает из кармана какуюто бумагу, разворачивает ее и читает:

– Указ Президиума Верховного Совета СССР и Ставки Верховного Главнокомандования от 12 сентября 1941 года. За выдающиеся заслуги в борьбе с немецкофашистскими захватчиками и самоотверженный ратный труд присвоить звание Героя Советского Союза… – генерал пропускает несколько строк, – гвардии майору Волкову Владимиру Геннадьевичу – командиру эскадрильи 2го гвардейского истребительного полка. Подписано: Калинин, Сталин.

Мы ошеломленно молчим. Конечно, мы знали, что Волкова представили к званию Героя, но никто не ожидал, что это будет так скоро. А генерал складывает листок, прячет его в карман, затем не спеша достает из того же кармана две коробочки и прикрепляет к гимнастерке Волкова Золотую Звезду и орден Ленина.

– Поздравляю, комэск! Носи с честью!

– Служу Советскому Союзу! – отвечает Волков.

– Раньше таких, как ты, в Кремль за наградами вызывали, а теперь – война. Пополевому приходится. Ты теперь в полку – второй Герой и, уверен, не последний. Злобин, ты что там скромно стоишь? Вторую шпалу я тебе не дам, а представление на Героя в штаб фронта уже отправил. Сейчас оно у самого Жукова.

– А менято за что, товарищ генерал? – удивляюсь я.

– Видали скромника! Третий десяток распечатал, а все кокетничает: недостоин, мол. Ну, гвардейцы, до свидания. Будете сегодня обмывать – не перестарайтесь. Завтра погоду обещают.

– Товарищ генерал! Разрешите вопрос? – спрашиваю я. – Вы сказали: у Жукова? Разве он теперь нашим фронтом командует?

– Уже третий день. Павлов переведен в Генштаб, на должность заместителя, а фронтом нашим командует генерал армии Жуков Георгий Константинович.

Так. Павлов не расстрелян, Смушкевич жив. Жуков назначен командовать самым ответственным фронтом. То ли еще будет! Теперь мне уже ясно, что война идет совсем не так, как она шла в том 41м. Каковы же всетаки будут последствия?

С утра начинается боевая работа. Впервые лечу с новым ведомым, Геной Шороховым. С Сергеем оно, конечно, спокойнее. Несколько раз оглядываюсь на новичка. Сегодня он вообще первый раз в боевом вылете. Вроде держится нормально. Я с ним много говорил на земле. “Главное, не оторвись на вертикальном маневре. Не бойся идти в крутой набор высоты. Если обороты не потеряешь, то в штопор не сорвешься, проверено. А если пойдешь плавненько, оторвешься. И сам один останешься, и меня сзади откроешь. Тут нас с тобой немцы и порешат. И осматривайся чаще. Твой сектор – сзади и справа. Остальному научишься в процессе”.

Волков применяет наши разработки. Мы разворачиваемся пеленгом, с превышением задней пары над передней до полутора тысяч метров, и барражируем с юговостока от участка патрулирования. Минут через десять появляется два десятка “Мессершмитов”. Поворачиваем “все вдруг”, широким фронтом атакуем их и вновь стремительно уходим на высоту. Немцы не успевают ничего понять, а три машины у них дымящими кострами уже падают вниз.

А вот и “Юнкерсы”. Как на гигантских качелях, эскадрилья обрушивается на них сверху, бьет и снова уходит вверх. Два “Юнкерса” разделили судьбу трех “Мессершмитов”. Истребители прикрытия разбираются, что к чему, и пытаются перехватить нас на втором заходе. Но им не хватает скорости. Мы проносимся мимо, клюем короткими очередями, в упор, и снова уходим вверх. “Мессеры” тянутся за нами, но скорости у них явно не хватает. Поняв, что сейчас мы начнем бить их, они поспешно отваливают в сторону и снова набирают высоту. Правильно мыслят: у кого запас высоты, тот и выиграл.

Но их маневр запоздал. После нашего третьего захода “Юнкерсы” оставляют поле боя, потеряв пять экипажей. Мы разворачиваемся в сторону “мессеров”, но те тоже охладели и в бой уже не рвутся.

Вся дивизия действует теперь поновому. И без того громкая слава “молний” растет как на дрожжах. Наше появление наводит на немцев ужас. Бомбардировщики, завидев характерный строй наших эскадрилий, панически сбрасывают бомбовый груз куда попало и улетают в обратном направлении.

“Мессершмиты”, правда, не хотят сдаваться так легко.

Раскусив нашу тактику, они при появлении “молний” стараются уйти наверх, выиграть высоту, а вместе с ней и скорость. Но там они попадают под удар “тигров”. Мы не отказались от хорошо зарекомендовавшего себя “бутерброда”. Строев старается постоянно держать на большой высоте по меньшей мере одну эскадрилью “МиГов” над тем районом, где мы работаем.

Волков, словно Золотая Звезда придала ему второе дыхание, творит в небе чудеса. Его атаки стремительны, точны и страшны по своей результативности. Редкий случай, когда он с первого же захода не сбивает немецкий самолет. Второй заход делать, как правило, уже не надо. Если противник не имеет тройного превосходства, то второй атаки он не дожидается.

Счет комэска растет. К концу сентября на его счету уже тридцать семь сбитых немцев. Добавляю к своему счету и я пару.

28 сентября Сергей, вернувшись из разведки, приносит тревожную весть: на нашем аэродроме, под Копысью, обосновались “Нибелунги”.

Волков приказывает:

– С завтрашнего дня возобновляем попарное дежурство при посадке. Тактику этих хулиганов вы знаете.

Через два дня, 1 октября, эскадрилья возвращается с задания. Волков в этом вылете довел свой счет до тридцати девяти.

Сергей говорит ему по радио:

– Смотри, комэск, Геринг за твою голову премию назначит.

– Денег у него не хватит, – смеется Волков.

Сегодня при посадке дежурит он сам с ведомым. Мы заходим на посадку, а Волков закладывает круг над аэродромом. Он начинает строить заход на посадку, только убедившись, что мы все уже благополучно сели.

Вот они с ведомым уже выпустили шасси и начинают “притирать” машины к земле, как вдруг в гул их моторов вплетается новый звук. Так звенит на высоких оборотах мотор “мессера”. Мы не успеваем сообразить, в чем дело, как гремят пушечные очереди, и “Як” Волкова валится на левое крыло. Он выравнивается, проваливается вниз и, ударившись шасси о землю, подпрыгнув пару раз, катится по полосе. Над аэродромом проносятся две быстрые тени.

Ведомый комэска. Рустам Мараджабов, выпрыгивает на ходу из горящей машины, которую он умудрился посадить.

Его “Як” укатывается в конец полосы и там взрывается. “Як” Волкова стоит, развернувшись поперек полосы, кабина не открывается. Переглянувшись, мы все бросаемся к нему. Мы еще не добежали до самолета, как над нами низко, с торжествующим ревом, проходят два “мессера” с золотыми коронами на хвостах.

Но нам уже не до них. В правом борту “Яка” – ужасные пробоины. Открываем фонарь. Вся кабина залита кровью. Волков лежит лицом на приборной доске, упершись лбом в бронестекло. Быстро отстегиваем ремни и осторожно вынимаем из кабины окровавленное тело. Весь правый бок разворочен, руки практически нет. Машину он выравнивал и сажал левой. Пока мы возимся,подбегают санитары с носилками и командир полка.

– Живой?

– Вроде живой, – отвечаю я, – дышит.

– На машину и в Краснове! Мухой! – кричит Лосев санитарам.

– Я с ним поеду, товарищ полковник.

– Давай, Андрей, ты их там всех знаешь, проследи, чтобы прямо с колес – на стол.

– Только бы живым довезти, у Гучкина – руки золотые.

– Я его лично спиртом по уши залью, если Володю спасет. Давай, Андрей, давай! Только не задерживайся там. В двенадцать – вылет, а эскадрилью вести некому.

Через пару минут наша “санитарка” на предельной скорости мчится в сторону Краснова. Я смотрю на бледное лицо Волкова, и меня не оставляет впечатление, что жизнь стремительно вытекает из этого сильного замечательного человека. Только бы довезти!

Словно навстречу нам на крыльцо школы выходит Ольга в своей окровавленной хирургической униформе.

– Оля! Быстрее, помогите, Волкова ранило!

– Володю? Где он? Куда ранило?

Санитары выносят из машины Волкова, и Ольга наклоняется над ним.

– О господи! И он еще жив?

Она хватает его за левую руку, нащупывая пульс, а сама кричит:

– Андрей Иванович! Срочно готовь резервный стол и кровь! Крови побольше!

Она поворачивается к санитарам.

– Несите его, бегом!

Она поворачивается ко мне, на глазах у нее слезы.

– Андрюша! Да что же они с вами делают?

– Оля! Не надо, успокойся, вытри слезы. Иди работай, спасайте его!

– Чем это его так?

– Снарядом. Прямо в кабине разорвался.

– Ой, мамоньки! Как же он долетел?

– Его над самой землей, при посадке подстрелили, сволочи.

– Ладно, Андрюша, я бегу. Начну я, а Костя освободится – поможет. Тут работы! Сделаем все, что сможем.

Ольга убегает, а я присаживаюсь на подножку машины и закуриваю, дожидаясь наших санитаров. Ловлю себя на том, что у меня дрожат руки и ломаются спички.

Вернувшись на аэродром, первым делом захожу в штабную землянку.

– Ну, как с ним? – с тревогой в голосе спрашивает Лосев.

– Довезли живого. Сейчас его Ольга Колышкина оперирует. Сказала, как Гучкин освободится, тоже им займется.

– Как думаешь, спасут? – с надеждой спрашивает Жучков.

– Не знаю, – качаю я головой. – Я понял, что он слишком плох. Ольга даже испугалась, когда его увидела. А уж онато насмотрелась всякого.

– Будем надеяться на лучшее и уповать на искусство хирургов. А ты принимай эскадрилью. Вот тебе первая, как комэску, задача. Взлет в двенадцать. В квадрате 6Г, на четырех тысячах, примешь полк “Пе2” и отведешь их в квадрат 8Д. Станция Горки. Зенитные батареи: здесь, здесь, здесь и здесь. “Мессеры” могут появиться вот с этого и с этого аэродромов. Соответственно пятнадцать и двадцать минут лета. На высоте могут ходить “Нибелунги”. “Медведи” видели их в этом районе на пятишести тысячах. И давай, чтобы поволковски, без потерь!

– Есть поволковски!

– Вы теперь не просто “сохатые”, вы теперь – “сохатые волки”!

– Ничего себе помесь!

– Чем страшней, тем лучше!

Я иду в нашу землянку. При моем появлении все замолкают и смотрят на меня. Ждут вести: хорошей или плохой. Мне нечем их порадовать. Коротко рассказываю, как сдал комэска Ольге, и ставлю задачу на боевой вылет. Сергей присаживается ко мне.

– Ты заметил номер этого “Нибелунга”?

– Заметил, двадцать второй.

– Я тоже заметил, – с нехорошей улыбкой говорит Сергей. – Помоему, эта тварь здесь еще не раз появится. Как бы его подловить?

– Волков пытался его подловить, да, видишь, сам попался.

– Тут подумать надо.

– Давай подумаем. Этот “Нибелунг” не из простых.

Через полчаса я поднимаю эскадрилью в воздух. Задание выполняем без помех, если не считать того, что дважды пришлось отбить наскоки “Нибелунгов”. Правда, обошлось без потерь как с той, так и с другой стороны.

Перед посадкой Сергей с ведомым делают несколько кругов над аэродромом на разных высотах.

– Есть койкакая мыслишка, – говорит он мне, приземлившись.

После разбора полетов он идет в штаб и берет у Жучкова карту окрестностей аэродрома с более крупным масштабом. Устроившись в землянке, он долго ее изучает, меряет расстояние, чтото считает.

Закончив свои операции, Сергей закуривает и долго в задумчивости сидит над картой.

– Андрей! – зовет он меня наконец. – Подсядь сюда.

Он показывает мне две глубокие извилистые балки, начинающиеся неподалеку от нашего аэродрома. Одна тянется на юговосток, другая – на запад.

– Ну и что? – спрашиваю я.

– А то, что незаметно подойти к аэродрому можно только по этим балкам, на бреющем.

Я прикидываю размеры этих балок, их длину, оцениваю их извилистость и недоверчиво качаю головой:

– Сомнительно. Они же не могут сидеть в этих балках и ждать нас, к тому же из них ни черта не увидишь. Значит, они должны засечь нас заходящими на посадку вот с этой или этой точек, потом нырнуть в балки и идти по ним к аэродрому, чтобы выскочить именно в тот момент, когда будет садиться последняя пара. Ты представляешь, какой точный здесь нужен расчет?

– Не только представляю, но и сделал его. Вот, смотри.

Сергей протягивает мне листок, исписанный цифрами.

Вглядываюсь, вникаю в расчеты, и меня охватывает еще большее недоверие к этой идее.

– С такой скоростью пройти на бреющем по этим балкам! Это слишком опасно и слишком трудно.

– Трудно, но можно! Другого варианта просто нет. Я исключаю такую возможность, что Волков, опытнейший в полку ас, прошляпил пару “мессеров”. Да и не один он был. Мараджабов тоже их не заметил. А в балках они их и не высматривали. Им это и в голову не приходило.

Я задумываюсь. Каким искусным надо быть пилотом и бесстрашным бойцом, чтобы осуществить такой маневр! Расчет с точностью до секунды, полет буквально брюхом по траве между откосами извилистой балки на скорости не менее 420–450 километров в час.

– На такое способен только самый опытный ас. Ас с большой буквы.

– А кто тебе сказал, что этот двадцать второй слабак? Видал, как он сделал комэска? Одним заходом на перпендикулярных курсах, короткая очередь: шмяк, и готово! Да и ведомый у него тоже не подарок. Можешь у Мараджабова поинтересоваться.

Я еще раз смотрю на карту, на расчеты, еще раз все оцениваю.

– И как же их подловить в таком случае?

– Есть у меня койкакие соображения и по этому поводу…

Нас прерывает голос старшины Шмелева, нашего оружейника:

– Вот землянка второй эскадрильи, заходите, они все должны быть здесь.

На пороге землянки появляется согнутая, как знак интеграла, длинная фигура Гучкина.

– Здорово, “сохатые”!

Не дожидаясь ответа, он проходит и садится к столу. За ним входит Ольга, кивает нам с Сергеем и присаживается рядом с Гучкиным. На лице ее – ни тени улыбки. В землянке воцаряется напряженная тишина, которую нарушает Гучкин:

– Андрей, у вас полеты сегодня еще будут?

– Нет, – отвечаю я, настороженно вглядываясь в каменное лицо военврача.

– Тогда, Сережа, организуй простецкую закуску.

– Это можно, только по какому поводу питьто будем?

– Поминать будем, – отвечает Гучкин, выкладывая на стол две фляжки со спиртом.

– Волков? – встает Сергей в страшной догадке.

Гучкин молча кивает. На Ольгу жалко смотреть: она вотвот расплачется.

– Эх! – машет рукой Сергей и выбегает из землянки. Мы молчим. Никак не укладывается в голове, что Володи Волкова больше нет. Почемуто все считали его бессмертным. По моей ноге, цепляясь коготками, взбирается на колени пушистый комочек.

“Вот ты и осиротел второй раз”, – думаю я, машинально поглаживая котенка. А тот тычется лбом в ладонь и тихонько урчит.

В землянку входят Лосев, Федоров и Жучков.

– Николаев сказал нам, что Волков скончался. Это правда? – спрашивает Лосев.

– К сожалению, правда. Горькая, но правда, – отвечает Гучкин.

Снова воцаряется молчание, командиры снимают пилотки и стоят, опустив головы. Гучкин нарушает молчание:

– Простите нас, если сможете. Мы не сумели спасти его. Я не оправдываюсь, но должен сказать: мы с Ольгой Ивановной сделали все, что было в наших силах. Бывают такие ранения, которые уже не вылечить. То, что он сумел посадить самолет и прожил еще полтора часа, говорит только о том, какой необычайно сильный и жизнеспособный был у него организм. Многим хватило бы и половины того, что получил он.

Мы снова молчим, начинаем осмысливать тот факт, что никогда уже комэск не поднимет в небо свой “Як” и не поведет за собой эскадрилью. В землянку заходят Сергей и Крошкин. Они выкладывают на стол хлеб, вареную картошку, соленые огурцы, лук, селедку и сало. Крошкин похозяйски быстро режет все на куски. Сергей разливает спирт по кружкам. Одну он ставит отдельно, накрыв куском хлеба.

Лосев берет кружку.

– Вот, “сохатые”, и нет вашего комэска, нет лучшего аса нашей дивизии. Подло, не посолдатски ударили его, ударили тогда, когда у пилота и голова, и руки заняты одним: последними метрами перед землей. Они не смогли одолеть его в открытом бою и никогда бы не одолели. Мастерством не превзошли, превзошли коварством. Они убили его, но не победили. Он так и ушел от нас, ничем не омрачив свою славу непобедимого аса. Вечная ему память!

Мы молча выпиваем. Закусив, комиссар делает знак разлить по второй.

– Ты, командир, ошибся. Волков от нас не ушел. Пока жив хоть один летчик нашего полка, Волков будет жить вместе с ним. Его боевое искусство, его опыт – в каждом из нас. И пока поднимается в небо хотя бы один “сохатый”, Волков летит вместе с ним. Давайте выпьем за эту память!

Такие слова ни у кого не вызывают возражений. Комиссар высказал то, что думали все, думали, но не могли выразить словами. А Федоров, выпив спирт, продолжает:

– Завтра мы с боевыми почестями похороним нашего друга. В таких случаях говорят: отдать последний долг. Это тоже неправильно. Пока живет и летает тот подлец, который коварно убил его, мы в неоплатном долгу. Месть! Вот наш священный и последний долг перед Владимиром Волковым. Кто возьмется отыскать и покарать убийцу?

– Я прошу доверить эту честь мне и Николаеву, – говорю я.

– А справитесь? Этого “Нибелунга” поймать непросто, а одолеть тем более.

– Насчет того, как поймать, у Сергея уже есть соображения. Ну а одолеть… Одолеем. Опять же Волков сам с нами будет, как вы сказали.

– Что, командир? Я думаю, они справятся, – говорит Федоров. – Завтра утром доложите нам свои соображения, а пока выпьем за месть!

Выпив, я беру гитару.

– Всю войну под завязку я все к дому тянулся, но хотя горячился, воевал делово…

Все внимательно слушают, глядя на меня, а я пою песню, как реквием по павшему товарищу:

– Он был проще, добрее, ну а мне повезло…

Он кричал напоследок, в самолете сгорая:

“Ты живи! Ты дотянешь!” –

Доносилось сквозь гул.

Мы летали под богом, возле самого рая.

Он поднялся чуть выше и сел там,

ну а я до земли дотянул…

Суровые лица летчиков слабо освещены коптилками. Их блики мерцают на глазах, заблестевших почти у всех. А я продолжаю:

– Я кругом и навечно виноват перед теми,

с кем сегодня встречаться я почел бы за честь…

Рустам Мараджабов не выдерживает и роняет голову на стол, а я завершаю реквием:

– Ктото скупо и четко

отсчитал нам часы

нашей жизни короткой,

как бетон полосы.

И на ней кто разбился,

кто взлетел навсегда.

Ну а я приземлился,

вот какая беда.

Звучит и затихает последний аккорд, но еще долго в землянке стоит тишина.

Снова трогаю струны:

– Как призывный набат прозвучали в ночи тяжело шаги…

Тревожные аккорды и горячие слова заставляют всех встрепенуться.

– Только вот в этих скачках теряем мы лучших товарищей, на скаку не заметив, что рядом товарищей нет!

Я вижу, как у Сергея сжимаются кулаки, как у Ольги текут по щекам слезы, и продолжаю:

– И когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,

и когда наши кони устанут под нами скакать,

и когда наши девочки сменят шинели на платьица,

не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!

Этой песнейклятвой заканчивается наша тризна. Мы выпиваем еще по одной и идем проводить Ольгу с Гучкиным.

– Не казни себя, – успокаиваю я Ольгу. – Всему есть предел, вашим возможностям – тоже.

– Все равно, Андрей, я чувствую себя виноватой.

– Не говори глупостей, Оля. Никто тебя не винит. Это война. На войне бывает всякое, только чудес не бывает.

Волкова мы хороним на краю аэродрома. Старшина Шмелев откудато привез обломок мраморной плиты. На плите Мидодашвили вырубил надпись, а над плитой мы установили трехлопастной винт от “Яка”.

Отгремел залп прощального салюта, мы снова приступаем к боевой работе, но уже без Володи Волкова.


Глава 16


Look here, upon this picture, and on this;
The counterfeit presentment of two brothers.
W. Shakespeare

Взгляни на медальоны, тот и тот;
Искусное подобие двух братьев.
В. Шекспир (англ.).

Возвращаясь с заданий, мы с Сергеем всякий раз, еще над линией фронта, отделяемся от эскадрильи и издалека, разных сторон заходим к аэродрому над проклятыми балками. Но дни идут, а двадцать второй “Нибелунг”, сделав свое черное дело, больше не появляется. Но мы упорно, из полета в полет, повторяем свой маневр.

– Не может быть, чтобы он отказался от этой уловки и не применил ее еще раз, коль скоро она принесла ему успех, – убежденно говорит Сергей. – Рано или поздно он появится.

– Лучше бы рано, – говорю я, – а то как бы не пришлось нам оставить и этот аэродром.

На земле немцы медленно, истекая кровью, неся огромные потери, взламывают один наш оборонительный рубеж за другим. И хотя уже ясно, что они выдыхаются, но их численное преимущество, особенно в танках, дает о себе знать.

Линия фронта хоть и медленно, но неотвратимо приближается к нам.

Сентябрь кончился, идет уже октябрь. Втянувшись в круговерть войны, я совсем забываю, для чего я здесь. Голос, прозвучавший в моем сознании на рассвете 7 октября, был как гром из осенней тучи.

– Андрэй! Вы слышите меня?

Я ошеломлен и отвечаю не сразу:

– Да, слышу.

– То, о чем мы с вами говорили пять месяцев назад в Москве, произойдет 11го числа, то есть через четыре дня. Вы готовы?

– Да.

– Желаю вам удачи. От вас зависят судьбы многих тысяч людей и исход войны. Помните об этом!

– Я помню. Постараюсь сделать все, что смогу.

– Я верю в вас, вы справитесь. Еще раз желаю удачи.

Вот оно, то, ради чего я здесь. Через четыре дня мне предстоит сразиться одному с десятком “мессеров”. Чем это кончится для меня, бог весть. Хотя Голос и говорил, что мне ничего не грозит, но в это слабо верится. Десять “мессеров” не десять куропаток. Это десять мощных истребителей, десять опытных вояк и десять пушек. Ладно, если так настраиваться, то лучше за дело не браться. Назвался груздем… Двум смертям не бывать!

Иду в штабную землянку, взглянуть на карту фронта. Он вытянулся напряженной дугой от Кирова через Рославль, Мстиславль, Горки, Дубровно, Лиозно и Демидов. За последние два дня немцы не продвинулись ни на шаг. Ктото уже считает, что это окончательно. Я тоже начал было так думать, но теперь мне становится все ясно. Они не выдохлись. Они ждут, когда Гудериан развернет свою танковую группу и ударит по нашим тылам отсекающим ударом с юга. Тогда они перейдут в наступление, Смоленск падет, и путь на Москву будет открыт. Огромные массы наших войск, сосредоточенные под Смоленском, а это четыре армии, окажутся в котле.

Значит, теперь судьба этих армий зависит от того, сумею ли я через четыре дня удержать возле себя десяток “мессеров” настолько, чтобы они уже не смогли догнать моего напарника и он передал сведения о расположении танковой группы Гудериана. Надо суметь! С таким настроем я вылетаю на задание во главе теперь уже своей эскадрильи.

На обратном пути мы с Сергеем, как обычно, отстаем, набираем высоту и расходимся. Он идет к западной балке, я – к юговосточной. До боли в глазах всматриваюсь в извилистую линию, боясь пропустить чтолибо. Чтото сверкнуло или у меня уже в глазах мельтешит? Набирая скорость, пикирую к балке, туда, где мне почудился блеск. Так и есть! Вдоль балки, повторяя все ее прихотливые изгибы, стремительно движутся две характерные тени. Их выдал случайный луч солнца, проникший в темную балку и бликанувший на фонаре.

– Сергей! Срочно ко мне! Я вижу их!

– Понял, иду!

На земле мы с Сергеем уже не один раз обговорили во всех подробностях, как будем действовать в этих случаях. Немецкие летчики сейчас не видят меня. Их внимание целиком поглощено пилотированием в сложнейших условиях.

Иду к аэродрому, туда, где на выходе из балки они сделают “горку”, чтобы атаковать у самой земли последнюю нашу пару. Вот на этойто “горке” они нам и подставятся. Я не смотрю, где Сергей. Знаю, он идет сюда, форсируя мотор, и выйдет к точке встречи в нужное время. Все это уже рассчитано и отработано. Вот последняя наша пара заходит на посадку, и из балки стремительно взмывают два “мессера”. Так кобры поднимают над землей свои головы для смертельного броска. Но ведущий “мессер” уже у меня в прицеле. Справа проносятся трассы, и ведомый “мессер” вспыхивает. Это Сергей! А ведущий вдруг резко уходит влево и круто идет вверх. Моя трасса прошивает пустоту. Как он успел меня засечь? Воистину истребитель от бога.

Я тоже иду вверх, еще круче, чем “мессер”, и, когда мы с ним одновременно выравниваемся, оказываюсь выше метров на полсотни. На борту “мессера” я отчетливо вижу номер “22”. Он!

Сергеи внизу добивает ведомого, но вверх не идет.

– Андрей! Не пускай его вверх, а внизу я его приласкаю!

– Смотри, как бы он сам тебя не приласкал!

Мы с “мессером” делаем несколько безуспешных попыток атаковать друг друга, выделывая в воздухе самые замысловатые, экспромтом изобретаемые фигуры высшего пилотажа. Пилот “Нибелунга” далеко не новичок в воздушном бою! Но и я не подарок. “Нибелунг”, видимо, тоже понимает это. Видит он и костер на краю аэродрома, видит и ждущего внизу Сергея. Он быстро оценивает обстановку, и решение его ошеломляет меня своей неожиданностью.

Перевернувшись через крыло, он стремительно обрушивается на Сергея. Тот в очень невыгодной позиции и вынужден отвернуть. А я автоматически повторяю маневр “мессера” и иду за ним в положении “вниз головой”. Наши машины несутся вниз по гигантской дуге. Но моя дуга круче. Вот я нагоняю его, вот центральная марка прицела ложится на его капот, вот уползает вперед.

Мой “Як” вздрагивает от пушечной очереди, и “Нибелунг” номер “22” исполняет “Мир вашему дому”! Искусный летчик чудом выравнивает смертельно раненную машину, открывает кабину, и в воздухе распускается купол парашюта. Ветер несет его прямо на наш аэродром. Ну, сейчас мы с ним побеседуем! Я иду на посадку.

Выбравшись из кабины на плоскость, я освобождаюсь от парашюта и вижу, как по аэродрому два бойца из роты охраны под дулами винтовок ведут немецкого летчика. Впереди выступает старшина Шмелев с “вальтером” в руке.

Впервые вижу сбитого мною фашиста. Высокий, сухощавый, в светлосером комбинезоне, таком чистеньком и новеньком, что сердце радуется, когда видишь обгоревшую штанину. Моя работа! У немца вытянутое бледное лицо, тонкие губы. Проходя мимо моего “Яка”, он замедляет шаг и оглядывается на меня. С улыбкой смотрю я на поверженного врага. А он, смерив меня колючим взглядом сероголубых глаз, презрительно выпячивает нижнюю губу и брезгливо дивится. Ну нахал! Он ведь наверняка понял, кто стоит на крыле “Яка”. Можно подумать, что не я сбил его, а наоборот. Боец толкает немца в спину стволом винтовки.

– Шнель, сволочь фашистская! Шнель!

Спрыгиваю на землю и иду в штаб. Немец стоит под охраной у входа в землянку. На его лице все то же презрительнобрезгливое выражение.

В штабе Лосев выражает мне свои восторги:

– Ай да Злобин! Ай да сукин сын! Уделалтаки волка! Вот спасибо! Дайка я тебя обниму от души. Готовь дырочку под Красное Знамя. Сколько будет твое представление на Героя ходить, не знаю, а к Знамени я тебя с Николаевым сегодня же представлю. Комдив сказал, что лично повезет это представление в штаб корпуса на тех, кто этих гадюк на землю спустит. А за тебя он вдвойне будет рад. Неравнодушен он к тебе.

– Настолько неравнодушен, – смеюсь я, – что твердо пообещал мне никогда майора не присваивать.

– А ты не переживай, срок придет, я сам ему твое представление между других подсуну, он и не заметит, подмахнет, – поддерживает Лосев старую шутку. – А где Николаев? Где этот чертяка?

В этот момент в землянку входит широко улыбающийся Сергей. Командир также обнимает и поздравляет его. Потом вдруг становится серьезным.

– Давайте сюда этого геринговского подонка! Зря ты, Андрей, живым его оставил. Теперь придется с ним разговаривать, а я его видеть не могу!

Мы садимся возле стола, и в землянку вводят немца. Он останавливается посередине, расставив ноги и заложив руки за спину. Холодные колючие глаза осматривают нас, и лицо его принимает надменное выражение.

Старшина кладет на стол пистолет и удостоверение пленного. Федоров берет удостоверение и читает понемецки.

– Штандартенфюрер Йозеф Кребс. Ого! Целый штандартенфюрер к нам пожаловал!

– Какой части и где базируетесь? – спрашивает он пленного.

– Не трудитесь, я довольно неплохо знаю русский язык, чтобы сообщить вам, что ни на какие вопросы я отвечать не буду, – говорит немец с небольшим акцентом, – тем более что я не намерен беседовать с комиссаром.

– Вот как? – с деланным удивлением спрашивает Федоров. – Это почему же? А мы так хотели с вами побеседовать.

– Вы можете расстрелять немецкого офицера, попавшего вам в руки волей нелепого случая, но сломить его вы не сможете.

– В отличие от вас, мы не расстреливаем пленных и не глумимся над ними, – резко говорит Лосев.

– Не рассказывайте мне сказки! Я своими глазами видел могилу нашего летчика Гельмута Шмидта. Над чем вы смеетесь?

– Над вашей наивностью. Неужели вы думаете, что над могилой расстрелянного врага мы устанавливаем памятные надписи? Если мы решим вас расстрелять, а у меня руки чешутся сделать это, то мы даже могилу вам рыть не будем. Прикажу отвести до ближайшей воронки. Что же касается Гельмута Шмидта, то этот офицер проявил величайшее мужество и верность воинскому долгу, и мы похоронили его с воинскими почестями, как он того заслужил.

– Чем же он заслужил это в ваших глазах?

– Я не обязан удовлетворять ваше любопытство, но так и быть. Раненный в ногу, он много километров полз по нашему тылу, не имея никакой надежды на спасение. Когда в лесу, возле аэродрома, он случайно встретился с капитаном Злобиным, – Лосев указывает на меня, – то отстреливался до конца и, будучи вторично раненным, выстрелил себе в сердце.

– Я не верю ни одному вашему слову.

– Мне на это глубоко плевать! Я знаю одно: Шмидт предпочел плену смерть, а вы, Кребс, добровольно сдали оружие в надежде сохранить свою жизнь. В отличие от вас, Шмидт – настоящий воин. А мы умеем ценить истинное мужество и доблесть, даже если его проявляет враг.

– Вы сказали, что Шмидт – настоящий воин, в отличие от меня. За кого же вы считаете меня, кавалера Рыцарского креста с дубовой ветвью?

– Я не желаю знать, за какие подвиги вы получили свои кресты, Кребс, но вы не воин. Вы – убийца.

– Все воины убивают.

– Воины убивают в открытом бою. А вы били наших летчиков исподтишка. Набрасывались на них внезапно, когда они уже садились. Я говорю вам с солдатской прямотой: вы подлец, Кребс!

Лицо Кребса багровеет от прихлынувшей крови, он сжигает кулаки и хочет чтото сказать, но Лосев командует:

– Увести! Нам не о чем говорить с ним. Хотя… Встань, Злобин. Пусть штандартенфюрер посмотрит на летчика, который его сбил.

Кребс бросает на меня косой взгляд.

– Не трудитесь, гауптман, я хорошо разглядел вас еще на аэродроме. И запомните этот день. Если вы доживете до тех лет, когда люди пишут мемуары, то можете смело написать что в этот день вам крупно повезло. Вы не только вышли живым из боя с Йозефом Кребсом, но и благодаря счастливому случаю сумели положить конец его летной карьере.

От такой наглости я несколько теряюсь, но Лосев выручает меня:

– Случай! Да, это случайность. Но это счастливая для вас случайность, что вы не встретились с ним раньше, в бою. С ним или с майором Волковым, которого вы подло расстреляли на днях. Тогда бы для вас война закончилась гораздо раньше.

Кребс не сдается и цедит сквозь зубы:

– Интересно, гауптман, какая это у вас по счету победа? Полагаю, третья или четвертая.

Меня вновь опережает командир:

– Вы, Кребс, не только подлец, но еще и нахал. Четвертая! А двадцать четвертую не хотите? Вот его товарищ, Николаев. У него семнадцать побед. А у их комэска Волкова, которого вы убили изза угла, было тридцать девять. У вас, я видел, восемьдесят четыре победы, но вы и воюетето третий год, а мои ребята – только четвертый месяц. Так что, Кребс, делайте выводы. В открытом бою вам их никогда бы не одолеть. И вы это поняли, потому и придумали, прямо скажу, искусный и хитрый прием. Но больше одного раза вам его применить не удалось. Вас расшифровали и подловили. А это тоже надо суметь сделать. – Лосев машет рукой. – Увести его и доставить в штаб армии. Нам некогда беседовать с этим фюрером.

Поникшая фигура Кребса исчезает в дверях землянки.


Глава 17


Мне этот бой не забыть нипочем;
Смертью пропитан воздух…
В.Высоцкий

Утро 11 октября выдалось ясным. Летать в такую погоду – одно удовольствие. Невысокое еще солнце ярко высвечивает желтую листву берез и редкие кучевые облака.

Я стою на пороге землянки. Эскадрилья собирается завтракать, а я прикидываю, когда же то, ради чего я здесь, случится. Видимо, очень скоро. Вчера пара из первой эскадрильи летала в район Дубровки и Бетлицы. Они не вернулись. Сегодня – моя очередь. Както все сложится? Гул моторов прерывает мои размышления. На посадку заходит пара “ЛаГГов”. Это комдив!

Минут через двадцать прибегает посыльный.

– Злобин, Николаев – в штаб!

Лосев сказал правду. Генералмайор Строев привез нам два ордена Красного Знамени.

– По нашим сведениям, в эскадре “Нибелунгов” объявлен траур по штандартенфюреру Кребсу и гауптштурмфюреру Ренике. Тем, кто собьет “Як1” с головой лося и номерами “27” или “28”, обещана награда и месячный отпуск в фатерлянд, – говорит нам комдив, вручая ордена. – Но я полагаю, вы не доставите им удовольствие получить такую награду?

– Постараемся, – обещает Сергей.

– Награды обмывать будете уже на новом месте. К концу дня вы перебазируетесь в район Починок. А теперь, Злобин, смотри сюда и слушай внимательно.

Строев достает из планшета карту и разворачивает ее на столе.

– С Брянского фронта немцы сняли танковую группу Гудериана. По данным разведки, ее разворачивают против нашего фронта для прорыва с левого фланга. Ясно, что район сосредоточения этой группы – вот здесь. – Карандаш в руке Строева обводит на карте район между Дубровкой и Бетлицей. – Мы уже знаем, что они здесь. Но не знаем ничего о готовности группы к наступлению: подтянуты ли тылы, где сосредоточены ударные группировки, на каком они расстоянии от линии фронта, куда направлен главный удар. Об этом мы не знаем ничего. Четыре пары разведчиков, в том числе из вашего полка, уже побывали в этом районе и не вернулись. Они успели только передать по радио то, что уже известно. Группа Гудериана – там. Этот участок очень плотно прикрывают немецкие истребители, там действуют и “Нибелунги”. Они просто не выпускают наших разведчиков из района.

– Товарищ генерал, – предлагает Жучков, – а что, если послать на разведку не пару, а эскадрилью? С эскадрильей они не справятся.

– Это верно, не справятся. Но эскадрилья, вернувшись целой, вернется и без результата. Пролет большой группы через линию фронта не останется незамеченным, и немцы успеют принять меры. Они очень тщательно маскируются. Поэтому надо идти всетаки парой. Задача ясна, Злобин?

– Так точно, товарищ генерал: найти и нанести на карту расположение группы Гудериана.

– Это не все. Надо еще и доставить эту карту сюда.

– Есть доставить карту сюда, товарищ генерал!

– Надо вернуться с данными разведки, Злобин. Обязательно вернуться. Времени не остается. Не исключено, что Гудериан уже изготовился к удару и находится на исходных позициях. Удар может последовать в любой час. Поэтому и посылаю тебя. Больше некого. Был бы Волков жив, послал бы его. А сейчас пойдешь ты. Пойдешь и вернешься. Никто другой этого не сумеет сделать.

– Я понял, товарищ генерал.

– Товарищ генерал, разрешите обратиться! – неожиданно говорит Сергей.

– Слушаю, Николаев.

– Разрешите мне идти вместе со Злобиным. Нас двоих они наверняка не одолеют.

Генерал с сомнением качает головой.

– Твоими бы устами да мед пить. Если “Нибелунги” навалятся на вас, они вас не выпустят. Поэтому задача не в том, чтобы отбиться от них, а в том, чтобы не попасться им или уйти в случае чего. Тут вся надежда на вашу изобретательность, на ваш боевой опыт.

– Разрешите действовать, товарищ генерал?

– Идите. Удачи вам!

Мы получаем у Жучкова карты и идем сначала в свою землянку. Там я сажусь за стол и, развернув карту, предлагаю Сергею сесть рядом.

– Слушай сюда. Хоть один из нас должен вернуться, это ясно. Как это сделать?

– Вот это не ясно.

– Предлагаю создать у немцев впечатление, что разведку ведет один самолет. Фронт пройдем раздельно и начиная с этой точки пролетим над районом сосредоточения восьмерками, на сходящихся курсах, но так, чтобы одновременно в одной точке не появляться. Это будет выглядеть вот так.

Я рисую схему маневров и временной график. Сергей внимательно смотрит и усмехается.

– А что? Должно сработать. Но самая большая опасность – на обратном пути.

– Здесь придется идти на риск. Я развернусь в этой точке и пойду домой на высоте четыре пятьсот, ты развернешься здесь и пойдешь на шести тысячах. Если меня засекут, ты это увидишь. Я свяжу их боем, а ты проскочишь незамеченным.

– И брошу тебя им на съедение?!

– Ты доставишь разведку, – твердо говорю я. – Это намного важнее.

– Дудки! Прорываться – так вместе, и погибать тоже вместе!

Молча смотрю на разбушевавшегося Сергея. Достаю папиросу, прикуриваю и, затянувшись пару раз, говорю:

– В этом районе уже погибли восемь летчиков. Ну, теперь погибнут десять. А разведка доставлена все равно не будет. После нас пойдет еще пара и еще. И все с таким же результатом. Так можно попарно всю дивизию там положить. Только немцы времени нам на это не дадут. Гудериан ударит, а где – не знает никто. И не узнает, пока его танки на нашу оборону не обрушатся. Ты понял или нет? Что важнее?

Сергей хватает пачку папирос, закуривает и несколько раз взадвперед шагает по тесной землянке.

– А как я потом им в глаза смотреть буду? – показывает он на ребят, сидящих на нарах и молча слушающих наш спор.

– Нормально будешь смотреть, кацо! – говорит Мидодашвили. – Я своими руками задушу того, кто на тебя хотя бы косой взгляд бросит.

– И нечего спорить, – поддерживает Комов. – Никто тебя не посмеет упрекнуть, что ты товарища бросил. Не тот это случай! Андрей прав.

– Могу обещать тебе только одно, – говорю я, – если засекут и атакуют тебя, то отрываться буду я.

– Нет, черт возьми! Ты мне другое обещай. – Сергей прекращает метаться по землянке и останавливается передо мной, выдыхая дым из ноздрей, как СивкаБурка. – Ты обещай мне, что уйдешь от них, вырвешься. Пусть они меня не видят, пусть! А самто я как после этого жить буду? Как Ольге в глаза посмотрю, если ты не вернешься? Короче, клянись, что вырвешься оттуда, или ничего не получится!

– Клянусь! Сделаю все, что могу, чтобы вернуться. Не такой уж я и лапоть, чтобы меня так просто повязали. Но и ты вот сейчас, перед ребятами, клянись, что, если мне удастся оттянуть их на себя, ты не бросишься на выручку, а доставишь разведку.

Сергей молчит. Мараджабов подходит сзади и кладет ему руку на плечо.

– Клянись, Серега, или я полечу вместо тебя.

– Клянусь, – тихо, но твердо говорит Сергей.

– Все, дискуссия окончена, – говорю я и встаю. – Идем на работу.

Через десять минут два “Яка” поднимаются в осеннее небо Смоленщины и берут курс на северовосток. Чисто, без фальши поет свою песню мотор. Остроносые машины со свистом режут прохладный осенний воздух. Все дальше уходит земля, окрашенная в золотистый и охряный цвета нашей русской осени.

Я стараюсь не думать о том, что ждет меня через час. Сосредоточиваюсь на главном. А главное – это найти дивизии Гудериана, нанести их положение на карту и вернуться на аэродром. Буде встретятся осложнения, преодолеть. Вот и все.

В условленной заранее точке я ухожу влево, а Сергей – вправо, с набором высоты. Иду над нашими позициями. Помоему, Гудериану на этом участке ничего не светит. Сплошные рвы и надолбы. Передовая линия обороны хорошо прикрыта артиллерийским огнем. Несколько линий траншей, прорытых по всем правилам военноинженерного искусства. Мощные доты, способные выдержать многодневный бой в полном окружении. Не хотел бы я быть сейчас на месте немцев и ломать такую оборону.

Пролетаю линию фронта и беру курс на Бетлицу. Надо идти точно по рассчитанному на земле графику. На карте помечены точки и время, в которое я должен их пролетать. Вот точка разворота. Сверяю время. Все идет по плану. Под крылом мелькают леса, поля, речки, поселки. Так! Это уже интересно. Танки, и не менее полка! Через минуту полета отмечаю на карте еще один полк. Гдето здесь еще и третий должен быть. Я его не вижу, но это не беда. Минут через десять здесь будет Сергей. Но мне интересно другое. Ни в первом, ни во втором полку я не вижу ни автоцистерн, ни грузовиков с боекомплектами.

Иду дальше. Еще одна танковая часть. Неподалеку – два полка мотопехоты. В ста метрах от меня небо прошивают трассы “эрликонов”. Нервничают гады! Однако неблагодарное это дело – стрелять по одиночному “Яку”. Не такто просто в него попасть. Я продолжаю идти по маршруту и, выйдя в нужную точку, меняю курс. На карте отмечаю танковые и пехотные части, артиллерийские позиции. При этом не забываю следить за временем. Главное, чтобы мы с Сергеем не оказались в одном месте в одно время. У немцев должно сложится впечатление, что разведку ведет один самолет.

В селе Каменки обнаруживаю скопление легковых машин, сразу четыре. Рядом с ними стоят пять танков. Неподалеку – несколько мотоциклов. Это штаб группы. А вот и склады горючего. Но его здесь явно мало, даже для одной дивизии. Откуда же Гудериан собирается подвозить бензин для своих панцеров?

На этот вопрос я получаю ответ, пролетая над Дубровкой. На станцию толькотолько подали эшелон с цистернами. На подходе еще какойто состав. В окрестных лесах и на проселочных дорогах – полно автозаправщиков.

Так. Ясно. Пока их зальют, пока они довезут горючее до Бетлицы и в другие дивизии. Потом надо вернуться назад и залиться на вторую заправку, чтобы идти вслед за наступающими танками. Раньше завтрашнего утра Гудериан наступление не начнет.

Неплохо бы найти еще и место, где они складируют боеприпасы. Мне “везет” и здесь. Три подозрительных места я наношу на карту.

Почти везде по мне ведут зенитный огонь. Но мой “Як” для зенитчиков – цель слишком неудобная: малоразмерная, скоростная, да еще и маневрирует, как стрекоза. Попробуй порази!

Вот и конечная точка маршрута. Карта испещрена отметками. Надо полагать, что и у Сергея она не пустая. Недаром про него говорят: “Разведчик – от бога! Иной десять раз над одним местом пролетит и ничего не обнаружит. А от Сереги никакой маскировкой не укроешься”.

Бросаю еще один взгляд на карту. Становится ясно, что основной удар группа Гудериана будет наносить в междуречье Десны и Угры, в направлении на Ельню. Вспомогательный удар – на Рославль.

Ложусь на возвратный курс и набираю четыре пятьсот. Задание комдива выполнено наполовину. Танковая группа, ее тылы и штаб нанесены на карту. Осталось доставить ее домой. А вот мое задание только начинается. Я к нему еще не приступал. Но с минуты на минуту начнется то самое главное, ради чего я покинул свое время и переместился сюда, в октябрь 1941 года.

Иду почти на максимальной скорости. Внимательно осматриваюсь. Сергея не видно. Это хорошо! А где немцы? Неужели они проворонили нас? Как бы не так! Помяни черта…

Слева наперерез моему курсу идет шестерка “мессеров”. Других пока не видно. Но все равно, и этих немало. Вот оно! По спине пробегает холодок, и противно ноет гдето между желудком и печенью. Проглатываю застрявший в горле комок и еще раз оцениваю обстановку. Она непростая. В одиночку против шести мне еще не приходилось. А ведь должны подойти еще четыре.

Ладно. Глаза боятся, а руки делают. Только бы Сергей не забыл нашего уговора и не ввязался в бой. Подпускаю “мессеров” метров на четыреста и резко, “горкой”, набираю высоту. “Мессеры” расходятся парами, охватывая меня с разных сторон. Одна из пар идет на меня. Неожиданно для них атакую эту пару в лоб. Мы стремительно расходимся на встречных курсах, и я оказываюсь во фланге второй пары, а сзади на меня заходит третья.

Обстреливаю вторую пару и ныряю под нее. Задние, чтобы не столкнуться со своими, вынуждены отвернуть влево. А я снова ухожу на высоту, где на меня наваливается первая пара, с которой я только что разошелся на лобовой. Стряхиваю их с хвоста многократно отработанным маневром и, резко уйдя вниз, сам атакую третью пару. Да, ребятки, “сохатого” ловить – это вам не в тапочки гадить! Повозитесь!

Сколько времени проходит в этой карусели, трудно сказать. Все сливается в непрерывную череду маневров. Меня атакуют, я ухожу изпод огня и атакую в свою очередь. Пока бой идет почти на равных, если не считать того, что меня уже несколько раз зацепили. Хорошо еще, что только из пулеметов. В плоскостях вижу несколько пробоин.

Выйдя из очередной атаки и уйдя очередной раз изпод огня, быстро осматриваюсь на все триста шестьдесят и резко бросаю “Як” вправо. Сзади, незаметно для меня, подошла еще одна пара “мессеров”, а другая караулит меня вверху.

“Нибелунги”! Вот теперь покрутимся. Ну, верный мой “Як” номер “27”, настало для нас главное испытание. Сколько раз мы с тобой выручали друг друга, сколько раз побеждали! Теперь комуто из нас не миновать лежать на песке. Скорее всего обоим. Но перед тем как спеть “Мир вашему дому”, мы с тобой покажем все, на что способны. Надолго эти нордические рыцари запомнят “сохатого”.

Невозможно описать то, что происходит в следующие минуты. Я буквально просачиваюсь между огненных трасс, тянущихся ко мне со всех сторон. Мой самолет показывает все, на что он способен. Впрочем, только он на это и способен. Такие “свечки”, перевороты, виражи и крутые петли на максимальной скорости может делать только “Як”. Вот когда мне пригодилось то, что я выжимал из машины, осваивая ее еще в мае.

Очередная заходящая на меня пара не может удержать меня в прицеле более двух секунд. Но беда вся в том, что, выходя изпод ее огня, я сразу попадаю под огонь другой пары. Их слишком много. Все чаще “Як” вздрагивает от попаданий. Хорошо еще, что жизненно важные “органы” до сих пор не задеты.

Уходя от очередной атаки, замечаю, что меня ждут и справа, и слева, и вверху, и внизу. Выход один – туда, где меня не ждут, то есть назад! Маневр рождается мгновенно. В замедленной “бочке” “Як” теряет скорость и высоту, “мессеры” проскакивают надо мной. Когда я выравниваюсь, ведомый “мессер” оказывается ближе чем в ста метрах прямо передо мной. Грех не воспользоваться. Короткая очередь. “Мессер” качается, выпускает клубы черного дыма, вспыхивает и с воем устремляется вниз. Осталось девять. Повоюем дальше.

Как там уходил от меня штандартенфюрер Кребс? Немцы, наверное, рты разинули, когда я, резко взмыв вверх, с переворотом, в обратной петле, пошел на нижнюю пару. Те даже не успевают среагировать, как моя очередь прошивает кабину и центроплан ведущего “мессера”. Но миг моего торжества длится очень недолго. Дробно стучат пули по бронеспинке, вдребезги разлетается приборная доска, я резко ухожу влево… Ошибся! Надо было вправо… Поздно! “Як” резко вздрагивает. Изпод капота выбивается и тут же пропадает пламя.

По изменившемуся звуку мотора понимаю: разбит радиатор. Это конец. Минутадругая, и перегревшийся мотор заклинит. А может, и загорится. Это уж как повезет.

А немцы, поняв, что “Як” смертельно ранен, ликуют и теряют всякую осторожность. Верхняя пара “Нибелунгов” нависает в пятидесяти метрах надо мной. Ну, гады! Рано радуетесь, я жив еще! Три снаряда входят в брюхо ведущему “мессеру” и рвутся там, все калеча и круша. Но и я отлетался.

В надсадный звук перегретого мотора вплетается скрежет и стук, изпод капота валит дым. А вот пожар мне не нужен. Быстро перекрываю подачу бензина, и наступает относительная тишина. “Мессеры”то не ушли. Им очень хочется видеть, как загорится мой “Як”, как врежется он в землю. Они по очереди заходят на меня и расстреливают, как конус на полигоне. Но мой “Як”, хоть и без мотора, попрежнему выручает меня. Управление в порядке. Я маневрирую, сбиваю им прицел, как могу. Но снаряды и пули хоть и не все, но настигают меня, терзают подбитую машину.

Но у меня уже появилась еще одна проблема. До земли рукой подать. Выбрасываться нельзя – расстреляют. Надо садиться. Но куда? Подо мной линии траншей, воронки и еще черт знает что. Кажется, впереди, слева, относительно ровный участок. Доворачиваю туда. “Мессеры” клюют меня еще по разу и отваливают. Куда это они?

А, понятно. Я – над нашим передним краем. С земли бьют по “мессерам” зенитные орудия и пулеметы. А у меня теперь задача простая: не разбиться при посадке. Шасси не выпускаются. Это даже к лучшему. Хуже нет, чем скапотировать при пробеге. А ямы там вполне могут оказаться. Буду садиться на брюхо.

Планирую между первой и второй линиями траншей.

Только бы не сесть на минное поле.

Мне “повезло”. На мины я не попал, но неуправляемый “Як” потащило прямо на единственный торчащий посреди ровного и гладкого поля валун. Вмажусь в него – конец.

Удар! Земля встает дыбом. Успеваю сказать: “Мама!”, и мой “Як”, не перейдя верхнюю точку, с грохотом падает назад, на брюхо. Перевернуться ему уже не хватило скорости, совсем немного не хватило.

Мертвая тишина. Аж в ушах звенит.

С минуту или две сижу неподвижно. Никак не могу поверить, чтовсе кончилось и я остался жив. Все тело гудит. Болят плечи и поясница. До меня доходит, что я застыл в том положении, в которое меня бросил рывок вперед, когда “Як” врезался в валун.

Выпрямляюсь и расстегиваю ремни. Пытаюсь открыть фонарь. Его заклинило. Достаю пистолет и рукояткой бью по направляющим. С большим трудом сдвигаю фонарь до половины и протискиваюсь в щель. Мешает парашют, и я его отстегиваю. На земле он мне не нужен.

– Давай, давай, фашист, вылезай! – слышу я. – Только пистолетто брось на землю! Хенде хох, Геринг!

У разбитого “Яка” стоит молодой солдат и держит меня на прицеле автомата.

– Я тебе, сопляк, мать твою, в простодушии дышлом крещеную, покажу Геринга! Дай только вылезу, уши надеру!

– Отставить, Жилин! Опусти автомат и помоги выбраться летуну. Свой это.

Изза самолета выходит сержант с еще одним солдатом. Они помогают мне вылезти из покореженной машины.

Едва я ступаю на землю, как ноги у меня подкашиваются. Сержант подхватывает меня.

– Ранен, летун?

– Да вроде нет. Просто тряхнуло здорово. Все кости болят.

– Давай, браток, поможем тебе дойти.

– Погоди, сержант. “Яку” последний долг отдать надо.

Волоча ноги, обхожу искореженную машину. То, что от нее осталось, назвать самолетом можно, только обладая буйной фантазией. Хвоста нет, левой плоскости тоже. Правая закручена в штопор, капот разворочен. Неудивительно, что боец принял меня за немца. Поди разбери, что это за самолет.

Эх, “Як” мой, “Як”! Сколько раз мы с тобой побеждали в небе и выручали друг друга! И сейчас ты спас меня в последний раз, ценой своей жизни.

Прижимаюсь лбом к еще горячему капоту.

– Хорошо ты дрался, дружище, – говорю я, и мне кажется, что “Як” слышит меня и отвечает. Или это потрескивают остывающие детали раскаленного мотора?

Подхожу к бензобаку и открываю сливной кран. Весело журчит струйка бензина.

– Прощай, солдат. И прости, если сможешь, – говорю отойдя на несколько шагов, бросаю в лужу бензина горящую спичку. Останки “Яка” вспыхивают жарким пламенем.

Снимаю шлемофон, достаю “ТТ” и салютую “Яку”. Молча смотрю на пожирающее самолет пламя. Поняв смысл происходящего, солдаты тоже обнажают головы и в молчании смотрят на погребальный костер.

– Проводи меня до командира, сержант, – прошу я.


Глава 18


У костра, очерченного кругом
Чуть усталых солдатских глаз,
Идет разговор о многом
И, конечно, о нас.
Р. Шехмейстер

В блиндаже, освещенном двумя большими коптилками, сидят шесть командиров. У дверей – радиостанция, за которой дежурит девушкаефрейтор.

Я определяю старшего – это капитан моих лет – и представляюсь:

– Гвардии капитан Злобин, командир эскадрильи 2го Гвардейского истребительного авиационного полка. Находился в разведке, сбит в воздушном бою, сел на вынужденную посадку в вашем расположении.

Капитан представляется в свою очередь:

– Капитан Ненашев, командир батальона 414го стрелкового полка. Держим оборону. Здоров? Не ранен?

– Все в порядке, спасибо.

– Могу чемнибудь помочь гвардии?

– Можешь. Первое, – я отстегиваю планшет с картой и подаю его капитану, – эту карту надо как можно скорее доставить в штаб фронта. Здесь последние данные о расположении танковой группы Гудериана.

Капитан бросает на карту взгляд, и его скуластое лицо вытягивается.

– Еремин! Мухой – в штаб дивизии! Бери трофейный “Хорьх” и лети, словно тебе зад скипидаром смазали.

Молоденький лейтенант вскакивает.

– Есть доставить карту в штаб дивизии!

– Береги ее, лейтенант, как невесту, как маму родную, – прошу я его. – За эту карту восемь гвардейских асов головы сложили.

– Не беспокойтесь, товарищ гвардии капитан, доставлю в целостисохранности, – заверяет лейтенант и выбегает из блиндажа.

– Слушай, гвардия, что они, в самом деле уже сосредоточились для удара? – спрашивает Ненашев с беспокойством.

– Да нет, это я так, от балды нарисовал.

Капитан мрачно улыбается и спрашивает:

– Ну а второе?

– Мне нужна связь со своей частью.

– Нет проблем. Только на прошлой неделе рацию нам в батальон выдали. Хоть со Смоленском, хоть с Москвой поговорить можно. Тоня, помоги гвардейцу связаться с его частью.

Выяснив у меня частоту. Тоня быстро устанавливает связь со штабом моего полка и передает мне микрофон. Блиндаж наполняют восторженные и удивленные голоса Лосева, Федорова и Жучкова. Слышно, как к микрофону рвется Николаев. Я докладываю обо всем. Неожиданно рация отвечает голосом Строева:

– Ну, спасибо, Андрей! Тут посты наблюдения передали уже, что в этом квадрате упали три “мессера”. Я все гадаю, кто их приветил? На тебя никак не подумал, а, выходит, зря. Ты даже не представляешь, что вы с Николаевым сделали. Плюнь мне в глаза, если к 7 ноября я тебе Золотую Звездочку на грудь не повешу! Сам к Верховному поеду с представлением.

– Спасибо, товарищ генерал.

Микрофон снова берет Лосев.

– Андрей, как там обстановка?

Я вопросительно смотрю на комбата, тот неопределенно пожимает плечами.

– Спокойная, товарищ полковник.

– Есть возможность заночевать до утра?

– Комбат, приютишь на ночь? – спрашиваю я Ненашева.

Тот подходит к рации и берет у меня микрофон.

– Товарищ гвардии полковник! Говорит командир батальона капитан Ненашев. Не беспокойтесь. Примем вашего аса с армейским гостеприимством. Не каждый день у нас такие гости бывают. Он на наших глазах из троих “мессеров” черный дух выпустил. А такое мы не забываем. Все будет в лучшем виде.

Он протягивает мне микрофон:

– Тебя требует.

– Андрей! – снова слышу я голос Лосева. – Сегодня мы за тобой прилететь не сможем. Сам знаешь почему. Ночуй у пехоты, а завтра за тобой прилетит “У2”. Только смотри там, пехота – народ хлебосольный, не каждый день к ним летуны с неба падают. Ты уж не подведи, но и не увлекайся шибко.

– Буду вести себя, как подобает гвардии.

– Тото, до завтра!

– До завтра, товарищ гвардии полковник.

В блиндаж входит старший лейтенант. Лицо его мне кажется знакомым. Но где я его мог видеть?

– Старлей, а мы с тобой до войны нигде не встречались? – спрашиваю я, когда он заканчивает свой доклад комбату. Старший лейтенант всматривается в моё лицо.

– Андрей! Злобин! Это ты, что ли? Лавров я. Костя. Mы с тобой 4 мая встречались, ты с Серегой Николаевым вместе пришел. Еще песни нам пел. Только я тогда лейтенантом был.

– А! Вот и встретились!

Я вспоминаю молодого пехотного лейтенанта, который был на той вечеринке, где я познакомился с Ольгой.

– Вот это встреча! – восхищается Константин. – Славяне! Вы даже не представляете, кого нам с неба занесло. У нас в гостях – заслуженный артист Военновоздушных сил старший лейтенант Андрей Злобин!

– Гвардии капитан, – поправляет его Ненашев.

– Прошу прощения, но это сути не меняет. Женя, – обращается Константин к одному из командиров, – я в твоей роте гитару видел. Она жива?

– Жива.

– Все, славяне! За нами – выпивка и закуска, а за авиацией – звуковое оформление. Вечер у нас получится – на всю жизнь запомните. Ручаюсь!

– Многообещающее заявление, – усмехается Ненашев.

Пока он с командирами решает вопрос об “организации” вечера, мы с Лавровым рассказываем друг другу об общих знакомых. Весть о героической гибели Ивана Тимофеевича буквально потрясла его. Зато несказанно обрадовали его мой рассказы о Сергее. “Он всегда был мировой парень!” Особенно Константина удивляет то, что Ольга стала моей женой.

– Это просто потому, что ты – со стороны. Мыто все знали, что Ольга – неприступная красавица. А после Женьки к ней вообще боялись подходить. Ты ведь понял, о чем я?

Внезапно он мрачнеет.

– А ведь я его недавно видел.

– Кого?

– Женьку Седельникова. Он сейчас в особом отделе армии. Контрразведка или чтото в этом роде. Как бы он не узнал про вас с Ольгой, напакостить может здорово.

– Ерунда. Сейчас не 38й год. Сейчас война. На фронтового летчика дело не заведешь, а Ольгу он вряд ли обижать станет.

– Как сказать. Это такая категория людей, что им на все наплевать, даже на свою любовь, хоть и бывшую.

– Хорош, мужики! – прерывает нас комбат. – Соловья баснями не кормят. Прошу к столу.

На столе уже стоит солидная бутыль самогона и немудреная, но обильная фронтовая закуска. При виде ее во мне сразу просыпается острое чувство голода. Умял бы все, что на столе, в одни ворота.

В блиндаже довольно тепло, я снимаю меховую куртку и расстегиваю “молнию” комбеза. На свет божий являются мои регалии. Комбат удивленно свистит:

– Вот это, я понимаю, иконостас!

– Это ты “боевиков” уже на фронте получил? – спрашивает Константин. – В мае, я помню, у вас с Сергеем по Звезде только было.

– Где же еще. Кстати, у Сергея – такой же набор.

– Ну, вы даете! Если не секрет, сколько немцев уговорил, что летать больше не стоит?

– Скромничать не буду, сегодня был двадцать седьмой.

– Ну, славяне! У нас в гостях не просто гвардеец. У нас в гостях гвардейский ас! А Серега как?

– У него тоже за двадцать.

– Вот за это и выпьем! – говорит Ненашев, протягивая мне кружку. – За крылатую гвардию, за красных соколов! Дай им бог и дальше так же крушить этих стервятников!

Ядреный самогон обжигает глотку. Крякнув и закусив кващеной капустой, я показываю Ненашеву, чтобы он разбил по второй.

– Где вы берете такое забористое зелье?

– На дивизионном складе гэсээмщик его гонит. Только никто не может понять из чего. Злые языки утверждают, что из солярки и автола, но тем не менее пьют. Продукт, сам видишь, получается неплохой.

– Что верно, то верно. Как говорит мой знакомый хирург, до мочевого пузыря пробирает. Теперь – мой тост. Пью за вас, за пехоту. Сколько бы ни было самолетов, танков и артиллерии, все одно: без пехоты воевать способа еще не изобрели, да и вряд ли изобретут когданибудь. Вся тяжесть войны на чьих плечах? Пехоты! Самые большие потери где? В пехоте! Что бы ни говорили о войне моторов, человек с ружьем – главная фигура в бою! И мы, все остальные, просто ваши помощники. За вас, славяне!

Кружки опустошаются, мы закусываем, а из дальнего угла раздается голос:

– Что так, то так. Наша служба – самая тяжелая. Завидую я летчикам! Легкая у них война. Аэродромы – в тылу. Слетал, сел, заправился и живи в свое удовольствие. А здесь и бомбят, и обстреливают, и танками утюжат… Утром никогда не скажешь наверняка, доживешь до вечера или нет.

– Дурак ты, Скворцов! – не оборачиваясь, говорит комбат. – Хоть и лейтенант, а дурак! Я бы на месте гвардии капитана дал тебе сейчас по морде. Ты такую глупость сейчас выронил, что даже сам не подозреваешь. Легкая война! Как ты язык не сломал? Легкая война знаешь у кого? У интенданта, в глубоком тылу. Вот он рассказывал про девушку из госпиталя. Она не стреляет, и по ней не стреляют. Скажешь у нее война тоже легкая? А по двенадцатьчетырнадцать часов от операционного стола не отходить, когда даже по нужде сбегать некогда! Ты бы поменялся с ней? Боюсь, что через пару дней от такой легкой войны ты ноги протянешь. У каждого своя война, и у каждого она тяжелая. Ты вот зарылся в землю, и сам черт тебе не брат. Попробуй возьми тебя. А он, – комбат кивает на меня, – на его самолетик смотреть страшно: фанера, полотно, тонкий дюраль. Любая пуля навылет прошьет. А он на нем в небо поднимается! В тебя хоть снизу, от земли, не стреляют, а в него – со всех сторон. Поменялся бы с ним? Думаю, при виде “мессеров” ты заорешь “мама” и полные штаны наложишь. А он дерется и побеждает. Двадцать семь самолетов сбил! Что улыбаешься? Думаешь, это просто, раз он сумел, значит, любой сумеет? Да таких, как он, на всем фронте можно по пальцам пересчитать!

– Побольше всетаки будет, – поправляю я комбата.

– Пусть так, – соглашается он, – но ты мне соврать не дашь. Сколько ребят в первом же вылете гибнет!

Я согласно киваю, а комбат заканчивает свою гневную речь:

– Ну а как в небе приходится драться, ты. Скворцов, сам час назад видел. Все на твоих глазах было. Я только удивляюсь, Андрей, что тыто ему не отвечаешь?

– А ты сам все хорошо сказал. Я отвечу посвоему. Костя, где гитара?

Лавров с готовностью протягивает мне инструмент. Я запеваю:

– Всю войну под завязку я все к дому тянулся…

Голоса замолкают, потому что эта песня не только о летчиках, но и о всех воюющих вообще.

– Ктото скупо и четко отсчитал нам часы нашей жизни короткой, как бетон полосы. И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда, ну а я приземлился, вот какая беда.

– Давайте, славяне, выпьем за тех, кто уже никогда с нами не выпьет. “Он был проще, добрее, ну а мне повезло”. Лучше не скажешь, – говорит комбат.

После поминального тоста, само собой, воцаряется молчание. Но выпитое берет свое. Общая беседа распадается на отдельные разговоры. В нашем конце стола разговор идет о военном искусстве. Я рассказываю о Волкове, о его “академии” и трагической гибели. Рассказываю и о Кребсе, отдавая ему должное как искусному пилоту, грамотному тактику и очень опасному противнику. В заключение рассказываю, как мы с Сергеем дрались вдвоем против двух дюжин “Ме110”.

– Да, – говорит Костя. – Это похлеще, чем их – восемь, нас – двое.

– Запомнил?

– А как же! Спойка ее.

Беру гитару и запеваю песню, ставшую гимном нашей аскадрильи.

– Хорошо поешь, Андрей, – говорит Ненашев, – только в жизни у тебя както не по песне выходит. В песне ты с напарником даже на тот свет вместе летишь. “Пусть вечно мой друг прикрывает мне спину. Летим, друг без друга нельзя. А на деле? Вы же, как я понял, парой шли. Как же ты одинто оказался? Выходит, бросил тебя твой ведомый. Почему не помог?

Я закуриваю, затягиваюсь пару раз, глядя в голубые глаза, которые с прищуром смотрят на меня.

– Не наступай на мозоль, комбат. Мне этот разговор еще перед вылетом нелегко дался. Так было надо. Ктото один из нас должен был взять немцев на себя, чтобы другой прорвался и доставил разведку. Решили, что на этот раз им буду я. Если ты думаешь, что Сергея так легко было на это уговорить, ты ошибаешься.

– И я так думаю! – горячится Лавров. – Не такой Серега человек, чтобы друга бросить. Они с Андреем с Финской, да что там, с училища вместе.

– Постой, постой! – Ненашев перегибается через стол, забирает у меня недокуренную папиросу и жадно затягивается, глядя мне в глаза. – Не хочешь ли ты сказать, что еще на земле, перед вылетом, уже знал, что тебе придется остаться одному, принять бой с десятью “мессерами”, чтобы прикрыть его прорыв? Что же ты за человек? Неужели в тебе ничего не дрогнуло? Не страшно было?

– Если честно, то дрогнуло. А что я за человек? Да обыкновенный. Ты поставь себя на мое место. Вот ты приходишь к выводу, что задание можно выполнить, только пожертвовав одним из двоих. Скажешь ли ты напарнику: “Ты останешься прикрывать, а я доставлю разведку”?

Теперь молчит комбат, ему нечего возразить.

– И страшно мне тоже было. Страшно за то, что Сергей мог не выдержать и ввязаться в бой. Тогда все было бы напрасно.

– Костя, разливай, – командует пришедший в себя Ненашев. – Сейчас, Андрей, мы будем пить за тебя стоя. И не смей возражать!

Но возразить я не успеваю. Тяжелый взрыв затыкает мне рот и расплескивает самогон из кружек. С потолка сыплется земля. Тут же гремит еще один взрыв, за ним – третий, четвертый. Командиры хватаются за оружие, надевают каски. В блиндаж врывается сержант:

– Товарищ капитан! Немцы! Танки!

– Сколько их?

– Трудно разглядеть, далеко еще, и пыль мешает. Идут прямо на нас.

– По местам! К бою!

Комбат надевает каску, хватает бинокль и, проходя мимо меня, говорит:

– Ты же говорил, они раньше утра не начнут!

– Ничего не понимаю, – бормочу я, пожимаю плечами и выхожу из блиндажа вслед за комбатом.


Глава 19


Dun. Dismayed not this our captains, Macbeth and Banquo?
Cap. Yes; As Sparrows eagles, or the hare the lion!
W.Shakespeare

Дункан: И что ж, скажи, он этим устрашил командующих – Банко и Макбета?
Капитан: Да, устрашил, как воробьи – орлов и заяц – льва!
Шекспир (англ.)

Мне с Афгана не приходилось бывать под обстрелом. С отвычки жутковато и кажется, что все снаряды и все пули летят именно в меня. Но я быстро вспоминаю старую солдатскую мудрость: свою пулю не услышишь, и артиллерист в тебя никогда не попадет, потому как он тебя не видит. Нельзя сказать, что я перестаю обращать внимание на свист и разрывы, но они уже не мешают мне видеть и правильно оценивать обстановку.

Ненашев стоит на КП батальона и, опершись локтями о бруствер, смотрит в бинокль. Он сердито выговаривает сержанту:

– Не так уж они и далеко! Ты их даже не рассмотрел как следует, сразу ко мне побежал. Теперь опять побегаешь. Дуй в шестую роту, передай Алмазову: огня не открывать ни в коем случае. За каждый выстрел с него лично взыщу. Сенченко! Ты – к танкистам. Пусть сидят и без синей ракеты не дергаются. Да и по ракете – не больше двух! Кирилл! Есть связь с противотанковой?

Связист подает ему трубку.

– Ольха! Я – Судак! Все нормально, справимся сами, вы помалкивайте.

Отдав трубку, он обращается к лейтенанту с артиллерийскими эмблемами:

– Борис! Только двумя орудиями и только наверняка. Понял?

– Как не понять!

– Беги!

Лейтенант убегает по ходу сообщения, а я подхожу поближе. Нас атакуют пять танков и батальона два пехоты на бронетранспортерах. Танки уже довольно близко. Вот и пехота начинает спешиваться. На атаку основных сил Гудериана это не похоже.

– Разведка боем! – догадываюсь я.

– Верно! – соглашается Ненашев и тут же спохватывается: – А ты что здесь делаешь? Марш в блиндаж!

– Не командуй, будь другом.

– Правильно, приказывать тебе не имею права, но прошу. Нечего тебе здесь делать. Не твое это дело, пойми! Такие, как ты, там нужны, – он показывает в небо, – а не здесь. Знаю, ты мужик смелый. Но кому сейчас нужна твоя смелость? Шальная пуля, случайный осколок и – привет! А у тебя даже каски нет.

– Вот ты бы на правах хозяина и побеспокоился.

– А ну тебя! Башир! Сбегай в блиндаж, принеси летчику каску.

Бой между тем разгорается. Танки приближаются, ведя непрерывный огонь из орудий и пулеметов. С бронетранспортеров тоже бьют пулеметы, поддерживая пехоту, которая идет за танками густыми цепями. Пули все гуще свистят над головой и все чаще чмокают в бруствер. Наши пулеметчики тоже ведут огонь по немецкой пехоте, но та умело прикрывается танками.

Неожиданно совсем рядом звонко бьет противотанковое орудие, тут же еще одно. “Сорокапятки” открывают беглый огонь, в упор. Один танк загорается, но четыре других продолжают атаку. Снаряды высекают на лобовой броне танков фиолетовые искры и рикошетят.

Немецкие артиллеристы продолжают кидать снаряды. Сзади грохочет взрыв, и пробегающий по траншее боец спотыкается и падает в пяти шагах от нас. Наклоняюсь над ним. Он тяжело дышит, на губах кровавая пена, а по лопаткам расползается темное пятно. Я узнаю в нем парня, который хотел взять меня в плен.

– Разрешите, – меня отстраняет подбежавший санитар.

– Прости, друг, – говорю я и подбираю с земли ППШ. Солдат не в силах говорить и только глазами показывает на подсумок. Я понимаю его и забираю запасные диски и гранаты.

– Держись, Жилин! – подбадриваю я бойца, вспомнив его фамилию.

Я проминаю в бруствере амбразурку, пристраиваю в ней автомат и снимаю предохранитель.

Танки и цепи пехоты накатываются все ближе. Пора. Беру на прицел группу немцев и даю очередь патронов на восемь. Словно в ответ мне начинают бить автоматы по всей линии наших окопов. Немцы тоже ведут огонь из автоматов. Движение их замедлилось, но не остановилось. Оно и понятно. Пока впереди танки, они чувствуют себя уверенно. А танки уже совсем рядом. Похоже, что одно наше орудие они разбили, так как огонь ведет только то, которое ближе к нам.

Я не вижу, как Ненашев пускает в небо синюю ракету. Вижу только, как начинают менять курс и прицел своих орудий немецкие танкисты. Один танк вспыхивает, три других стреляют кудато позади нас.

Оборачиваюсь. Сзади накатываются две “тридцатьчетверки”. Теперь картина иная. На этот раз 75миллиметровые снаряды “ТIV” рикошетят от лобовой брони наших танков, а их трехдюймовые снаряды прошибают немецкую броню, как картон. Загорается еще один немецкий танк. Оставшиеся два останавливаются и начинают пятиться, огрызаясь огнем. Откуда взялись наши танки? С воздуха я, когда шел на вынужденную, их не видел. Значит, хорошо замаскировались. А гдето здесь еще и противотанковая батарея.

Странно, но немецкая пехота, оказавшись между своими танками и контратакующими “тридцатьчетверками”, не выказывает желания отступить. Ясно. Слишком близко они подошли, и их достаточно много. Один хороший рывок, и они – в наших траншеях.

Однако наши танкисты, разделавшись с немецкими танками, переносят огонь на бронетранспортеры, по ним же бьет и уцелевшее орудие. Пулеметы бронетранспортеров замолкают. Немцам не до нас. Наши же пулеметчики, наоборот, усиливают огонь по наступающим цепям, теперь им никто не мешает. Мне кажется, еще немного, и немцы не сдержат, покатятся назад.

Внезапно слева раздаются близкие разрывы гранат, крики и беспорядочная стрельба. Что там?

– Черт! Ворвались в окопы всетаки, мать их! – ругается комбат.

Бросаюсь влево по ходу сообщения.

– Андрей! Назад! – слышу сзади крик Ненашева.

Но я уже у поворота траншеи. На меня выскакивают два немца. Впереди крепыш небольшого роста, фельдфебель с рыжими усами. Сзади высоченный, длинноногий и долгорукий верзила с лошадиным лицом и “одухотворенным” горящим взглядом. Ни дать ни взять “белокурая бестия” с фашистского плаката. Он на ходу перезаряжает автомат.

Фельдфебель напарывается на мою очередь и падает как сноп. Верзила спотыкается об него и тоже падает. Это спасает его от моей второй очереди, она летит впустую. Он быстро вскакивает, я снова жму на спуск, но ППШ молчит. Патроны!

Прыгаю на верзилу, целясь ему прикладом в голову. Тот ловко отскакивает, и мой удар приходится ему в грудь. Верзила падает навзничь.

В этот момент сзади гремит взрыв, и меня бросает прямо на немца. На какуюто секунду у меня меркнет в глазах, и это позволяет верзиле подмять меня под себя и схватить за горло. Обеими руками держа автомат за приклад и ствол, упираюсь немцу в кадык. Он хрипит, но его руки гораздо длиннее моих и не ослабляют хватки.

Неужели все? Выжить в бою против десяти “мессеров” и погибнуть на земле от грязных лап “белокурой бестии”! Но что делать? При мне “ТТ”, но одной рукой я его не передерну. Финка!

Бросаю автомат. Немец радостно урчит, но я выхватываю изза голенища правого сапога нож и с силой бью фашиста в левый бок. Он ахает и сразу ослабляет хватку. Сбрасываю его с себя и бью еще раз, в шею. С этим – все.

Перезаряжаю автомат и одновременно массирую себе горло. Потом вытираю нож и снова сую его в сапог.

Как я мог забыть о нем? Ведь с самой Финской войны мы с Сергеем обязательно совали перед вылетом в правый сапог нож. Ребята смеялись: “Это они на тот случай, если снаряды кончатся. В рукопашную на “Юнкерсов” пойдут”.

Выглядываю за поворот траншеи и сразу прячусь назад. Там хозяйничают немцы. Их человек десять вместе с лейтенантом. Тот чтото командует, машет рукой в оба направления траншеи.

– Форвертс! Форвертс! Шнель! Шнель!

Бросаю гранату и сразу после взрыва выскакиваю за поворот. Бью вдоль траншеи длинной очередью. Сзади меня поддерживает еще один автомат. Оборачиваюсь через плечо: Ненашев! С другого конца траншеи набегают наши бойцы и добивают уцелевших немцев.

– Ну, гвардия, в сорочке ты родился! И в небе уцелел, и на земле. Я уже думал: все, накрыло тебя снарядом. А ты живой и шороху здесь наводишь.

Ненашев быстро распределяет бойцов по траншее, и они открывают плотный огонь по совсем уже близким немцам. Подбегают еще двое с “дегтярями”.

– Все! – кричит комбат. – Обойдемся без контратаки. Сейчас они залягут.

И точно. Не выдержав плотного пулеметного и автоматного огня, немцы ложатся, а потом начинают отходить назад. Автоматный огонь стихает, вдогонку бегущим бьют пулеметы и винтовки. Танки, ворча моторами, возвращаются на исходные позиции.

К Ненашеву подходит начальник штаба.

– Я уже доложил: атака отбита, мы дополнительных средств не привлекали.

– Уточни потери.

– Сейчас ротные сведения дадут.

По траншее проходит знакомый мне сержант. Я останавливаю его и отдаю ему автомат, неизрасходованный диск и гранату.

– Это – Жилина.

Через час в блиндаже собирается тот же состав. Не хватает убитого лейтенантаартиллериста и одного раненого взводного. Зато пришли экипажи двух танков со своим командиром взвода, молодым лейтенантом.

В блиндаж входит Ненашев.

– Так, славяне. Получен приказ. Держаться до завтра, до двадцати четырех часов. Держаться сколько сил хватит и сверх того. Помощи не будет, рассчитывать следует только на себя. В двадцать четыре то, что от нас останется, должно отойти вот на этот рубеж.

Он показывает на карте новый рубеж обороны.

– Наша задача – затормозить движение дивизий Гудериана, заставить их развернуться раньше времени. Тогда их и причешут.

– Опять отступать!

– А что прикажешь делать? Против нас – танковая группа. Можно, конечно, всей дивизией лечь Гудериану под гусеницы. Только это его не остановит. Так что, славяне, поняли? Отход в двадцать четыре и ни минутой раньше!

– Отход, отход! Когда это все кончится? Надоело пятиться!

– В самом деле, гвардия, ты же по небу летаешь. Тебе сверху все видно. Что там насчет наступления, ничего не разглядел?

– Разглядел.

– И что же?

– Будем наступать, мужики, непременно будем. Не так скоро, как нам хочется, но и не так долго этого ждать, как Гитлеру бы того хотелось.

– Интересно, как это все будет происходить?

– Ясно одно: нелегко это будет. Дайка гитару.

Перебрав струны, я запеваю:

– От границы мы землю вертели назад, было дело сначала. Но обратно ее раскрутил наш комбат, оттолкнувшись ногой от Урала…

Вслушиваясь в слова песни, Ненашев начинает разливать по кружкам самогон.

– Ктото встал в полный рост и, отвесив поклон, принял пулю на вдохе, но на запад, на запад ползет батальон, чтобы солнце взошло на востоке.

Лейтенанты и танкисты шепчут про себя врезающиеся в душу слова Высоцкого, а я завершаю:

– Нынче по небу солнце нормально идет, потому что мы рвемся на запад!

– Вот и выпьем за то, чтобы солнце всегда всходило на востоке, – говорит Ненашев, поднимая свою кружку.

Меня несет, и я выдаю весь свой репертуар. От выпитого зелья я несколько теряю контроль над собой и выдаю слушателям такие вещи, как “Звезды” и “Последний бой”. Правда, спохватившись, удачно захожусь кашлем на строчке “вон покатилась вторая звезда вам на погоны”, а слова “четвертый год” заменяю на “который год”.

Когда я устаю, запевает комбат. Звучат больше народные и казачьи песни. Здесь и знаменитый “Черный ворон” – древняя песнь русских воинов, и “Вниз по. Волгереке”, и “Любо, братцы, любо!”, и многое другое.

Снова гитара переходит ко мне. И снова в блиндаже звучат песни Высоцкого и Окуджавы.

Постепенно тяжелый день и выпитое берут свое. Голова становится свинцовой, пальцы уже не нащупывают струны гитары. Ненашев отводит меня к месту на нарах и через несколько минут сам пристраивается рядом.

Я засыпаю с мыслью, что мое дело здесь, в 41м году, сделано. Значит, скоро домой, в девяностые годы. Интересно, как это…


Глава 20


Если человек служит в спецслужбе, в сердце его поселяется вероломство, а в душе – жестокость.
Р.Хайнлайн

– Товарищ гвардии капитан! Подъем! – слышу я знакомый голос и чувствую, как меня ктото расталкивает.

Открываю глаза. Передо мной стоит мой ведомый. Гена Шорохов.

– Давай, командир, скорее. Полковник приказал: мухой! Живого ли, мертвецки ли пьяного, а доставь комэска.

– В самом деле, друг, собирайся скорее, – торопит меня Ненашев. – Немцы уже зашевелились. Не ровен час ударят, тогда уже не взлетите.

Он протягивает мне полную фляжку:

– Возьми в подарок. Это я специально для тебя налил, когда ты его похвалил. Спасибо за все, за песни в особенности. Хороший ты мужик, Андрей! Живи, удачи тебе!

– И тебе, комбат, удачи!

Мы обнимаемся.

– Даст бог, еще встретимся, – говорит Ненашев.

Киваю, а сам думаю: вряд ли. Со мной ты, во всяком случае, уже не встретишься. Я свое дело сделал, мне пора домой.

Мы подходим к “У2”.

– Куда летим, Гена?

– Под Починок.

– Ты не в курсе, – спрашиваю я Геннадия, – госпиталь куда перевели?

– В соседнее село. Мы над ним на посадку заходите будем.

Нам с Ольгой опять повезло.

В штабе мне не дают даже доложить о прибытии. Минут пять меня тискают в объятиях Лосев, Федоров и Жучков. Наконец мы садимся, Лосев закуривает, угощает меня и говорит:

– Честно сказать, я уже думал Николаева комэском назначать, когда он доложил, что ты с шестеркой схлестнулся. А когда твой голос услышал, решил, что у меня галлюцинации. Ну, Андрей, сто лет проживешь, раз из такого переплета выпутался!

– Это верно, Андрей, – подтверждает комиссар, – никто даже мысли не допускал, что ты жив останешься. Жучков сидит и репу чешет: кто же в этом квадрате трех “мессеров” завалил? На тебя, каюсь, даже я не подумал. Жди вечером в гости.

– Ладно, давай к делу, – говорит Жучков. – Ты как, работать можешь?

– Вполне. Руки целы, ноги целы, что еще?

– Вот и хорошо! Бери карту. Видишь расположение передовой дивизии Гудериана и ее тылы?

– Сам наносил.

– Сегодня первый вылет через сорок минут. “Колышки” пойдут месить эту дивизию. Твоя эскадрилья прикрывает. Второй вылет в двенадцать. “Су2” пойдут долбить склады ГСМ. Прикроешь и их. Вот точки встречи. “Колышки” жди на высоте две тысячи, по “сушкам” я уточнюсь перед вылетом. Задача ясна?

– Задачато ясна. Только машины у меня нет.

– Кто это тебе сказал? Хороши бы мы были, если бы комэска безлошадным оставили! Иди, принимай новую машину. Прямо с завода. Вчера вечером пригнали. Твой номер – семнадцатый.

– Как у Волкова?

– Как у комэска второй!

На стоянке я не успеваю подойти к новенькому “Яку” – меня перехватывает моя эскадрилья. Восторги плещут через край. С трудом утихомириваю их, чтобы поставить задачу.

Наконец я могу подойти к своей новой машине. На ней уже нарисована вся наша символика и красуется двадцать семь звездочек и корон.

Крошкин сияет, мнет мне бока (я уже начинаю уставать от этих проявлений восторга) и говорит:

– Командор, машина – зверь! Движок новый, модернизированный. Километров на тридцатьсорок в час больше даст. Клянусь мамой!

– Это хорошо! Только ты последнюю звездочку перекрась на корону.

Мы с Сергеем, Шороховым и Крошкиным сидим на плоскости “Яка” и ждем команды на вылет.

– Всетаки хорошо, что ты меня накачал перед вылетом, – признается Сергей. – Я когда увидел, что на тебя сразу шесть “мессеров” навалились, все на свете забыл и уже пошел в атаку. Потом вдруг как молотком по башке! Ведь он же специально вперед пошел, чтобы их всех на себя взять! Ведь об этом речьто и шла! Умом понимаю, а сделать ничего не могу. Руки сами по себе машину ведут. Метров шестьсот всего оставалось, когда я заставил себя отвернуть и уйти в облака. Лечу, а перед глазами ты среди шести “мессеров” кувыркаешься. Докладываю, а вижу все то же. Только когда твой голос услышал, это видение пропало. Не знаю, Андрюха, как бы я смог жить, если бы ты не вернулся?

Зеленая ракета прерывает разговор. Ребята спрыгивают на землю и бегут к своим машинам, а я устраиваюсь в кабине и запускаю мотор.

“Мессеры” встречают нас сразу за линией фронта, но их связывают боем “ишачки”, взявшиеся неизвестно откуда. Спасибо за помощь. Мы идем дальше, к своей цели. В районе сосредоточения дивизии нас опять атакуют “мессеры”. По очереди, с разных сторон, на “колышки” заходят три эскадрильи. Но мы поспеваем всюду. До штурмовиков они не доходят.

Небо вспарывают трассы. Мечутся узкие тени “мессеров”. Привычная картина боя. Наши молодые уже ничем не уступают старичкам. Вот Комов заходит в хвост “мессеру” и договаривается с ним, что летать тому хватит, пора и на покой. Вот Сергей добавляет к своему счету еще одного. Однако жарко! Всетаки маловато для такой работы одной эскадрильи. Сейчасто ребята держатся неплохо. А если такая нагрузка выпадет и в следующем вылете?

Так и получилось. В следующем вылете мы теряем Илью Пестова. И хотя за два вылета мы сбили восемь “мессеров”, все равно боль потери камнем ложится на сердце. Не радует и сбитый мной двадцать восьмой “мессер”.

После ужина собираемся в своей избе. Просторная комната. Вдоль стен тянутся нары. Мне выделено самое лучшее место, у стенки, рядом с печкой. Там уже дружно урчат во сне три пушистых комочка. Котята прижались друг к другу и уже не разобрать, где кончается один и начинается другой.

Сергей и Крошкин отодвигают от окна на середину длинный дощатый стол и начинают хлопотать вокруг него, таская чугунки с картошкой, миски с огурцами и капустой и прочую снедь. Опять застолье. Но деваться некуда. Ребята будут праздновать мое возвращение с того света.

Мои мысли возвращаются к вопросу: а сколько мне самому еще находиться здесь? Задание мною выполнено. Можно возвращаться “домой”, в свои девяностые годы. Сюда вернется настоящий Андрей Злобин. Интересно, как это все будет происходить? Тот раз я был изрядно на взводе и ничего не заметил. Может, и в этот раз так будет? Тогда более удобного случая, чем сейчас, им (кому же всетаки это “им”?) не представится. Впрочем, прошлая ночь была для такого дела еще лучше.

Внезапно меня потрясает страшная мысль. Настоящий Андрей Злобин должен будет командовать второй эскадрильей. И не простой эскадрильей, а волковской! Полк “сохатых”, дивизия “молний”. А фронтового опыта у него – кот наплакал. Что такое шестнадцать вылетов на Финской?

Ведь это у меня и 28 сбитых, и четыре месяца войны: четыре месяца фронтовой школы под руководством Лосева и Волкова. А у Андрея ничего этого нет. Чем он лучше Гены Шорохова? Гену мы десять дней учили на земле и только потом выпустили в бой. Кто же будет учить награжденного двумя орденами Красного Знамени, без пяти минут Героя Советского Союза, гвардии капитана Злобина? Он сам других учить должен! Чему сможет научить когото Андрей Злобин? Да он в первом же вылете не только сам погибнет, но и всю эскадрилью подставит!

От таких дум мне становится жутко.

Мне так и хочется вскочить и закричать, чтобы услышали те, неведомые мне люди, которые перебросили меня сюда, в 41й год: “Не делайте этого! Оставьте все так, как есть!” Что же мне, в самом деле оставаться здесь до конца войны?

От этой мысли настроение мое никак не улучшается. Опять жертвовать собой? Да сколько можно! А Ольга? Как с ней? Придется вырезать ее из своего сердца. И бог знает, когда зарастет эта рана. А она? Как отнесется к ней настоящий Андрей Злобин? Нет, эта задача неразрешима!

Мои размышления прерывает появление командиров. Все дружно усаживаются за стол. Сергей разливает водку по кружкам. Лосев произносит тост:

– Выпьем за Андрея Злобина и поздравим его с днем рождения. Не с тем, когда говорят: второй раз родился, а с настоящим днем рождения. Он и сам, наверное, забыл, что вчера ему исполнилось двадцать шесть лет!

Меня поздравляют, а я, мало сказать, ошеломлен. Я шокирован. Это же надо! Я и сам не знал, когда мой день рождения. Идиот! Ни разу за эти пять месяцев не догадался посмотреть в свои документы. Знаю, что с пятнадцатого года, и ладно.

Комиссар таинственно улыбается и выходит в сени. Возвращается он с гитарой. Да с какой! Это старинный инструмент, явно сделанный одним из лучших мастеров. По периметру верхней деки идут красные звездочки, общим числом двадцать восемь.

– У аса и гитара должна быть соответствующая, – поясняет Жучков.

Со священным трепетом беру в руки драгоценный инструмент. А Федоров рассказывает, как они с комдивом неделю назад объехали все музыкальные магазины Москвы и только на Сретенке нашли то, что искали. Продавец магазина антикварных инструментов долго не хотел отдавать им гитару, все рассказывал, какой мастер ее сделал, какие виртуозы на ней играли. “Извини, не запомнил фамилий, все чудные какието, вроде ЛибертовичСтограммский”. И только когда Строев заверил его, что гитару они покупают для виртуоза воздушного боя и поэтапесенника по совместительству, продавец неожиданно отдал им гитару и даже сбросил треть цены.

– Ну, что ты нам споешь под новую гитару?

– Подарок сначала обмыть полагается, – отвечаю я, забирая инструмент.

У гитары чистый, глубокий, богатый тончайшими нюансами звук. Кажется, что резонируют не только деки, но и сам гриф. Не исключено, что она действительно побывала в руках знаменитостей, вроде какогонибудь ДербалызкинаПоллитрова.

Сергей тем временем наполняет кружки. Мы выпиваем, и я задумываюсь. О чем спеть? Тему подсказывает Жучков:

– Я вот все думаю. Война кончится, это мы все знаем. Но ведь будет у нее последний день! Каким он будет, этот последний день войны?

– Хорошо бы он пришелся на май, – говорю я.

– Нет, к маю не управимся, – возражает Федоров.

– А я не говорю о мае 42го. Пусть это будет май 43го, даже 45го! Почему май? В мае расцветает природа, хочется жить и любить. Самое время кончать войну. Но все дело в том, что это будет последний день войны. И в этот последний день прозвучит последний выстрел, и будет солдат, который погибнет от этого выстрела. Он так и не узнает, что война кончилась.

Я запеваю песню “О конце войны”.

– А все же на запад идут и идут батальоны, и над похоронкой заходятся бабы в тылу…

Когда все угомонились и мы стали укладываться, я спросил Сергея:

– Где Ольга, ты не в курсе?

– В Озерках госпиталь стоит. Рукой подать.

– Это хорошо. Завтра вечером навещу.

С утра делаем два вылета. Первый – на прикрытие переднего края под Рославлем. Наши две эскадрильи разгоняют полк “Юнкерсов”. Я с первого захода сбиваю ведущего, Гена Шорохов – еще одного. Сергей с ведомым поджигают еще одну пару. Мидодашвили бьет пятого. Этого достаточно. Третья эскадрилья бьет уже удирающего противника. Второй заход нам делать уже не на кого. Прикрытие исчезает, едва мы разворачиваемся в их сторону.

Во втором вылете идем на северовосток. Сопровождаем штурмовиков. Они идут обрабатывать колонны Гудериана, вклинившиеся в нашу оборону. Пока “колышки” работают, к ним дважды пытаются прорваться “мессеры”, но, потеряв троих, оставляют эту затею.

Вернувшись на аэродром, пытаюсь проанализировать увиденное. Ясно, что главный удар танковой группы на Ельню проваливается. Хотя Гудериан и врубился в нашу оборону километров на пятнадцать, но его клинья похожи сейчас на сигарету, брошенную в сугроб: снег топит и сама гаснет. И в лоб, и с флангов колонны “TIV” расстреливают многочисленные противотанковые батареи. Рвы и минные поля заставляют командиров дивизий маневрировать, искать обходы. А обходы приводят, как правило, в огневые засады, где их встречают противотанковые дивизионы.

Они откатываются назад, посылают вперед пехоту, а тех встречают наши танки. Наши “Т34” – всюду. Такого их количества я еще не видел. Они гуляют по тылам немцев. Отсекают танковые колонны Гудериана от баз снабжения. Атакуют с флангов, расчленяют их. Словом, нашла коса на камень. Здесь, на подступах к Ельне, приходит конец славе танкового стратега Третьего рейха Гейнца Гудериана.

Зато под Рославлем, где наносится вспомогательный удар, картина иная. Немцы уже взяли Воргу и Екимовичи. Еще один удар наносится через Шумячи. Участь Рославля решена. Его придется оставить. Но это не страшно, дальше немцам не пройти. Между Рославлем и Починком – сплошные рубежи обороны. Идеальные условия для борьбы с танками. Если Гудериан вздумает повернуть туда, там его добьют окончательно. Операция по окружению нашей смоленской группировки срывается.

Я иду в штаб докладывать о результатах вылета. Обращаю внимание, что в штабе сидит незнакомый мне младший лейтенант с эмблемами чекиста. Выслушав мой доклад, Жучков говорит:

– Собирайся. Тебя вызывают в особый отдел армии. Вот посыльный сидит, за тобой приехал.

– Зачем это?

– Не знаю, товарищ гвардии капитан, – отвечает посыльный. – Я получил приказ доставить вас в армейское отделение Смерша, а зачем, мне не объяснили.

– Наверное, это связано с твоей разведкой группы Гудериана, – предполагает Жучков.

– А при чем здесь Смерш?

Жучков пожимает плечами.

– Я пойду переоденусь, вы подождете? – спрашиваю я младшего лейтенанта.

– Конечно, конечно, – соглашается тот. Он явно робеет перед гвардейскими летчиками.

Узнав, куда я еду, Сергей мрачнеет.

– Чтото, друже, мне это не нравится.

– Мне самому не нравится. Только что они могут мне предъявить?

– Э! Был бы человек, а статья у них найдется!

– Брось. Сейчас война идет. Им не до этого.

– Тото и оно, что война. Под военное время они что угодно приписать могут.

– Не думаю. Скорее всего я им нужен как свидетель по какомунибудь делу.

– Это по какому же?

– Пути ЧК неисповедимы.

– Вотвот! Комиссар знает?

– Нет. Он на задании, а Лосев – в штабе дивизии.

– Езжай, а я, как Федоров прилетит, подойду к нему.

Мы с младшим лейтенантом садимся на мотоцикл и едем в Починок, где расположен штаб армии. То, что посыльный приехал за мной один и преспокойно едет, имея меня на заднем сиденье мотоцикла, окончательно убеждает меня, что ничего серьезного в Смерше меня не ожидает.

Особый отдел армии расположился на окраине города в двухэтажном кирпичном доме. Мы с младшим лейтенантом проходим по коридору первого этажа и останавливаемся перед одним из кабинетов. Заходим в “предбанник”. Там сидят три солдата и старшина. Посыльный говорит мне:

– Вы раздевайтесь, товарищ гвардии капитан, у нас тут жарко, а я пока доложу.

Я вешаю куртку на гвоздь. Младший лейтенант проходит в кабинет, через минуту возвращается и показывает мне на открытую дверь:

– Проходите.

В кабинете за столом сидит лейтенант. Жгучий брюнет. Вьющиеся волосы, высокий лоб, густые брови, полные губы, томный взгляд. Одним словом, красавецмужчина. Ни дать ни взять эстрадная звезда. Япредставляюсь:

– Гвардии капитан Злобин.

Лейтенант не обращает на меня внимания и возмущенно кричит:

– Птицын! Почему он при оружии?

– Вы же не говорили…

– А вы на что? Порядка не знаете? Обезоружить! Быстро!

– Какого черта… – начинаю я, хватаясь за кобуру. Сзади меня хватают крепкие руки. Мою правую умело блокируют, расстегивают кобуру и извлекают “ТТ”.

– Ордена! – кричит лейтенант.

Старшина протягивает было руку к моей груди. Видимо, в моем взгляде он читает нечто такое, что заставляет его поспешно отдернуть руку и сделать шаг назад.

– Ладно, успеется, – говорит лейтенант и указывает на табурет.

Меня усаживают. Лейтенант кивает, все выходят и закрывают дверь.

– В чем дело, лейтенант? – спрашиваю я.

Тот не отвечает, листает какуюто папку. Минуты три он как бы игнорирует мое присутствие. Ясно. Хочет поиграть на нервах. Не на того напал. Достаю папиросы и закуриваю.

– Объясните, лейтенант, в чем дело? – повторяю я.

Лейтенант захлопывает папку и, улыбаясь, смотрит на меня.

– Объяснять будете вы, Злобин. А вот курить я вам не разрешал.

– А я не имею привычки спрашивать разрешения у младшего по званию.

– Ничего, это дело наживное. А сейчас рассказывайте.

– С чего начать? Со школьной скамьи, с училища, с Карельского фронта или с 22 июня?

– Не валяйте ваньку, Злобин! Говорите по существу. Рассказывайте все о своей подрывной деятельности, – он похлопывает рукой по папке. – И учтите, мы знаем про вас все.

Интересно, что он может такого знать? Взять сейчас и сказать ему всю правду! Сразу его кондратий хватит или он сначала поорет?

– Тогда зачем мне рассказывать, если вы все и так знаете?

– Вы, Злобин, плохо разбираетесь в наших законах и плохо представляете себе функции НКВД. Наша задача – не только и не столько разоблачить и покарать преступника, сколько дать ему возможность исправиться и облегчить свою участь. Я даю вам такую возможность, а вы не цените.

Правильно, не ценю. Интересно всетаки, проходят годы и десятилетия, а тактика у этого сословия не меняется. Они все время ищут дураков, которые клюнут на эту удочку, испугаются и начнут оговаривать себя и других. Ведь именно последнее понимается этими “слугами закона” под “помощью следствию”. И ведь что самое страшное, они таких дураков находят, иначе они давно бы отказались от этого метода.

– Вы правы, лейтенант. Я действительно не могу оценить всего гуманизма вашего предложения. Не могу по той простой причине, что не припомню за собой ничего такого, что можно было бы расценить как подрывную деятельность.

– Вот как?

– Да, так.

– Это ваше последнее слово?

– В данный момент да.

– Зря вы так, Злобин, зря, – сокрушенно качает головой лейтенант. – Я хотел как лучше. Значит, вы предпочитаете, чтобы я задавал вам вопросы?

– Да.

– Хорошо. Но учтите, с этого момента возможности облегчить свою участь чистосердечным признанием у вас уже не будет.

– Благодарю за заботу.

Лейтенант игнорирует мою фразу, встает изза стола и несколько раз проходит по кабинету из угла в угол. (“Как по камере”, – невольно приходит мне в голову.) Сапоги его поскрипывают. Внезапно он останавливается у меня за спиной и быстро спрашивает:

– Кто дал вам задание распространять пораженческие настроения и восхвалять военную мощь Германии?

Вот оно что! Пораженческие настроения и восхваление противника – стандартный набор. Обвинение абсурдное, но интересно: откуда растут ноги?

– Это когда же и где я этим занимался?

– Здесь спрашиваю я! Извольте отвечать на вопрос.

– Хорошо. Мне никто не давал такого задания.

– Значит, вы действовали в соответствии с собственными убеждениями?

– Нет. Я убежден в обратном: войну мы выиграем, победа будет за нами.

– Это вы сейчас мне говорите. В другое время и в другом месте говорили совсем другое.

– Не припомню такого.

– Придется напомнить, раз у вас такая плохая память. Четвертого мая, в обществе командиров Красной Армии и студентов вузов, вы утверждали, что скорая война неизбежна, что нас ждут тяжелые бои с огромными потерями, как людскими, так и территориальными. Вы утверждали, что Германия – противник очень сильный и что победить ее невозможно. Что вы скажете на это? Было такое или нет?

Какая б… катнула донос? Впрочем, народу там было много, поди узнай, кто чем дышит. В чужую душу не заглянешь.

– Было. Не отрицаю. Вы вообщето довольно точно передали тот разговор, за исключением одной детали. Я действительно говорил, что война вотвот начнется, что она будет очень тяжелой, не такой, как ХалхинГол или Финская кампания, что большие жертвы неизбежны…

– Значит, признаете?

– Признаю что? Что оказался прав?

– В чем прав?

– А что? Война началась не 22 июня, а 22 сентября? Или наши потери не исчисляются уже сотнями тысяч? Или это мы стоим у стен Берлина, а не немцы у стен Смоленска и Ленинграда? И Киев в наших руках? И Германия оказалась настолько слаба, что вообще непонятно, как они досюда добрались?

– Допустим, здесь вы какимто образом оказались правы. А как быть с непобедимостью Германии?

– А вот этого я никогда не говорил, и вы не сможете этого доказать.

– А вы сможете доказать, что не говорили?

– А почему я должен это доказывать? Наше законодательство основано на презумпции невиновности. Доказывать должны вы.

– Хорошо. У меня есть показания свидетеля, что вы это говорили. Чем вы можете их опровергнуть?

– Хотя бы тем, что могу представить вам по меньшей мере трех свидетелей, которые покажут, что показания вашего свидетеля – ложь. Этого достаточно?

– Вполне. Кто ваши свидетели?

Лейтенант садится за стол и берет лист бумаги.

– Только не думайте, что сейчас изза вас их будут разыскивать по всей стране, вплоть до оккупированных районов, – предупреждает он.

– Я ограничусь теми, кого вы можете найти в пределах этой армии. Записывайте. Гвардии капитан Николаев Серов, 2й ГИАП. Старший лейтенант Лавров Константин, 414й стрелковый полк. Впрочем, не знаю, жив он или нет. Но два дня назад я с ним разговаривал.

Я задумываюсь. Стоит ли впутывать сюда Ольгу? Лейтенант ждет и нетерпеливо торопит меня:

– Кто третий?

– Военврач третьего ранга Колышкина Ольга. ГБА 5го воздушного корпуса.

Лицо лейтенанта судорожно дергается, он бросает карандаш и закуривает.

– Допустим, они подтвердят ваши слова. Но это не все. Вы упомянули 414й стрелковый полк. Как вы, летчик, в нем оказались?

– Меня сбили, когда я возвращался из разведки. Я сел на вынужденную посадку в расположении этого полка и ночевал у них.

– И весь вечер сеяли там пораженческие настроения и прославляли немцев.

– Вы в своем уме, лейтенант?

– Выбирайте выражения, Злобин! Будете отрицать, что вы дали высокую оценку боевому мастерству штандартенфюрера Йозефа Кребса?

– Вот оно что! А вы, лейтенант, знаете, кто такие “Нибелунги”?

– Зачем мне это знать?

– А если не знаете, то помалкивайте. Это эскадра немецких асов, мастеров воздушного боя. У каждого на счету не менее десяти сбитых самолетов. В прошлом году они в дым разбили элитный английский полк. То, что я говорил о Кребсе, может повторить любой летчик нашей дивизии: от моего ведомого до комдива, генералмайора Строева. Вы всех их обвините в прославлении врага? Мы признаем высокое мастерство “Нибелунгов” как летчиков, тем не менее мы с ними деремся и бьем их. Что касается Кребса, то сбил его непосредственно я. Так что я имею полное право говорить о том, что он был выдающийся летчик. Что вы там строчите?

Карандаш в пальцах лейтенанта быстро летает по листку бумаги.

– Стенографирую ваши показания. Хорошо. Здесь более или менее ясно. А как расценивать ваш призыв к дальнейшему отступлению?

Видимо, лицо мое выражает такое искреннее недоумение, что лейтенант от души смеется. Вытерев выступившие слезы платочком, он говорит:

– Вы там пели много разных песенок. Так вот, в одной из них были такие слова…

Он раскрывает папку, находит нужный лист и читает:

– “От границы мы землю вертели назад, было дело сначала. Но обратно ее закрутил наш комбат, оттолкнувшись ногой от Урала”. Что скажете?

В его карих глазах столько торжествующего идиотизма, что я теряюсь. Хорошо иметь дело с умным врагом, вроде Йозефа Кребса. Но иметь дело с дураком! Хотя нет. Этот лейтенант далеко не дурак. Я закуриваю.

– Слушайте, лейтенант, мне интересно: кто из нас двоих больший идиот, а кто только притворяется? Где вы здесь увидели призыв к дальнейшему отступлению? Вся песня говорит как раз о наступлении, о неминуемом наступлении. “Нынче по небу солнце нормально идет, потому что мы рвемся на запад!” Это разве не оттуда?

– Допустим. Но в первыхто строчках вы призываете отступать до Урала, чтобы от него оттолкнуться ногой.

Я вздыхаю. Пусти ворону в Париж, она и там на помойку сядет.

– А почему вы не хотите расценить эту строчку более широко, чем просто отступление до определенного географического рубежа? Что такое Урал? Это зона, где сосредоточена наша оборонная промышленность. Комбат из песни олицетворяет собой всю Красную Армию. Он отталкивается от Урала не как от Уральских гор, а как от всей нашей оборонной мощи… Что вы там записываете?

– Ох и хитер же ты, Злобин! Но нас не перехитришь! Хорошо. Оставим пока эту тему.

Лейтенант листает папку. Молчание затягивается. Вопрос звучит неожиданно, как выстрел:

– Когда и при каких обстоятельствах вас завербовал гражданин Колышкин Иван Тимофеевич?

– Завербовал? – От неожиданности у меня перехватывает дыхание.

– Да, завербовал. Или вы не знали, что Колышкин – агент абвера?

– Вы отдаете себе отчет в том, что вы говорите, лейтенант? Если бы генерал Колышкин не погиб геройской смертью, на глазах всей дивизии, вы бы ответили ему за свои слова. Колышкин, командир штурмовой авиадивизии, Герой Советского Союза, герой Испании – агент абвера!

– Вотвот! – словно не замечая моего возмущения, цедит сквозь зубы лейтенант. – Именно в Испании он и стал агентом абвера, а если бы он не погиб геройской, как вы говорите, смертью, он сейчас тоже сидел бы передо мной.

Что это? Фарс или трагедия? У меня темнеет в глазах. Словно заметив мое состояние, лейтенант быстро спрашивает:

– Вы летали к нему в Гродзянку в июле месяце. С какой целью? Какие сведения вы ему передали?

– У вас, лейтенант, дикие представления о режиме поведения летчика в прифронтовой полосе. Вы думаете, что любой летчик в любое время может сесть в свой самолет и слетать куда ему вздумается? Как бы не так! Я летал в Гродзянку по приказу своего командира, и об этом есть запись в журнале боевых заданий. А сведения, как вы изволили выразиться, представляли собой планы взаимодействия нашего полка с дивизией Колышкина.

– И в эти планы вы вложили и свою информацию!

– Каким образом? Пакет был опечатан. Да и Колышкин его даже в руки не брал, а сразу приказал отдать его начальнику штаба.

– Колышкин – опытный враг. Да и вы, Злобин, я вижу, считаете себя крепким орешком. Но не забывайте, вы в Смерше! Здесь и не такие орешки раскалывают! Нам известны все ваши приемы. Однако вернемся к факту вашей вербовки. При каких обстоятельствах она произошла?

– Вы хотите, чтобы я начал сейчас наговаривать на себя и на покойника? Не добьетесь. Никакой вербовки не было и быть не могло. Если на то пошло, я и общалсято с генералом Колышкиным за все время не больше часа в общей сложности.

– А больше и не нужно было. – Глаза лейтенанта буравят меня как сверла. – Ни к чему резиденту подолгу общаться с рядовым агентом. Все задания вы получали и информацию для абвера передавали через третье лицо. Вы сами упомянули здесь, в этом кабинете, его имя.

Лейтенант берет лист бумаги, на котором он несколько минут назад делал записи, и смотрит на меня, победно улыбаясь.

– Колышкина Ольга Ивановна, военврач третьего ранга.

Интересно, табурет привинчен к полу или нет? Скорее всего нет. Это помещение не было изначально предназначено для допросов. Пусть со мной делают что угодно, после того как я убью этого следователя и уничтожу документы. Мне все равно, я свое дело здесь сделал. Но Ольгу я им не отдам. Чуть привстаю и подтягиваю табурет ногой. Так и есть, он не привинчен…

Сзади открывается дверь, лейтенант вскакивает и вытягивается “смирно”.

– Товарищ корпусной комиссар! Следователь…

Вошедший останавливает его жестом и неслышно подходит к столу. Это невысокий, широкоплечий человек, абсолютно седой. Он поворачивается в профиль, и я вижу, что он сильно сутулый, почти горбатый. Черты лица жесткие, глаза посажены глубоко и смотрят недобро. Он поворачивается ко мне, и я невольно встаю. На малиновых петлицах горят три рубиновых ромба. Комиссар берет со стола папку и быстро ее пролистывает. Его колючие глаза снова изучают меня с явным неодобрением.

– Паникер, значит? Да еще и агент абвера!

Он делает несколько шагов по кабинету своей кошачьей походкой и опять останавливается напротив меня.

– Надо же, как умело маскируются враги! Три ордена, двадцать девять сбитых самолетов и при этом прославляет мощь врага и сеет пораженческие настроения. Такое надо суметь разглядеть! Молодец! – поворачивается он к лейтенанту. – Что бы мы делали без таких, как вы?

Он снова заглядывает в папку.

– Ах, Колышкин, Колышкин! Даже меня объехать сумел! Я с ним за два дня до его гибели разговаривал и ни черта не смог понять, какой матерый враг под личиной героя скрывался. Жаль, погиб! Мы бы его раскрутили. Впрочем, не все потеряно. Онто погиб, а дочь жива. Она должна многое знать. Сегодня же арестуйте и допросите, лично!

– Товарищ корпусной комиссар, я бы не хотел…

– Нет, нет! Никаких возражений! Вы эту семейку разоблачили, вы и ведите дело до конца. И никому не доверяйте ее арест. Только лично! А то получится, как с этим агентом, передоверите комунибудь, а ее приведут к вам вооруженную. Этотто не сориентировался, а она вам сразу – пулю в лоб! Я такого ценного сотрудника терять не желаю. Ведь, кроме вас, никто не смог разглядеть в этом летчике вражеского агента. Подумать только! Еще вчера я Строеву согласовывал представление на этого капитана к званию Героя, а он, оказывается, – агент абвера! Вы знаете, что он сделал? Обнаружил с напарником группу Гудериана со всеми ее тылами, а на обратном пути нарвался на “Мессершмитов”. Так он один против десяти остался, чтобы напарник смог данные разведки доставить. Сам при этом трех сбил! Вот это, я понимаю, маскировка!

Лейтенант стоит бледный как полотно, а я уже начинаю понимать, куда клонит комиссар. Неожиданно тот говорит:

– Вы, товарищ гвардии капитан, пока погуляйте. Мне вашему следователю ЦУ дать надо.

Не говоря ни слова, я выхожу в “предбанник”. Там сидят все те же три солдата и старшина. Старшина недоуменно смотрит на меня, а я спрашиваю его с самым невинным видом:

– Старшина, а где здесь у вас нужник?

– Как выйдете во двор, товарищ гвардии капитан, направо, в конце здания.

Он уже понял, в чем дело. Я выхожу во двор, но голос, доносящийся из окна, заставляет меня остановиться и забыть о первоначальном намерении.

– Мерзавец! Дрянь! Неужели эти три года тебя ничему не научили? – гремит разъяренный комиссарский баритон.

В ответ слышится какоето невразумительное бормотание.

– Что?! – вновь гремит комиссар. – Ты менято за дурака не держи! Можно подумать, я не знаю, изза чего ты на Злобина дело завел. Жаба тебя ест! Девушка твоя к нему ушла, и правильно сделала. Ты сам в этом виноват.

Опять чтото бормочет лейтенант.

– Не лги! – гремит комиссар. – Ты никогда ее не любил! Такие, как ты, любить не могут, они могут только пользоваться. Почему нас, чекистов, ненавидят и боятся? Да изза такого дерьма, как ты! Все, что мы с Феликсом Эдмундовичем создавали, вы все изгадили, все опозорили! Слава богу, прикрыли мы ежовскую лавочку! Сейчас война, кадры понадобились. Посчитали мы, что вы поняли, а вы ни хрена не поняли! Вы подумали: справедливость восторжествовала. Это выто, которые ее годами попирали! Глаза бы мои на тебя не глядели! Но приходится смотреть: таких, как ты, у меня здесь пятнадцать человек. Но запомни, пока комиссар Лучков жив, он все видит и все знает! Я лично все ваши дела курирую, ни одно мимо не проскочит. И запомни вот еще что. Еще раз узнаю, что ты за старое взялся, расстреляю без суда и следствия, как истинного врага народа! Прочь с глаз моих! Старшина! Позови капитана Злобина!

Я возвращаюсь в “предбанник”, не говоря ни слова, забираю со стола свой пистолет и вхожу в кабинет.

– Ну а теперь я с тобой буду беседовать, гвардии капитан Злобин! – говорит комиссар и кричит в “предбанник”: – Закрыть двери и никого сюда не впускать!

Он подходит к дивану в дальнем углу кабинета.

– Присаживайся, покурим. – Он протягивает мне пачку. “Кэмел”!

– Кури, кури! Никогда не курил их, что ли? Не знаю, как у тебя, а у меня от “Казбека” и “Беломора” горло дерет. Спасибо союзникам, выручают!

Я уже все понял, но догадка настолько невероятная, что не нахожу слов.

– Ну что, попался? – смеется комиссар. – А ведь тебя предупреждали: следи за тем, что говоришь. Ты, правда, не говорил, ты пел, но какого лешего тебя на Высоцкого потянуло? Он же совсем в другое время свои стихи сочинял! Надо же: “Оттолкнувшись ногой от Урала!” Скажи спасибо, что таких ретивых, как этот Женя, мы еще три года назад укоротили. Кого в лагеря, кого еще подальше загнали. А то они бы тебе не дали до выполнения своего задания здесь дотянуть.

– Извините, как к вам обращаться? – спрашиваю я.

– Зови меня Василий Петрович.

– Василий Петрович, вы давно здесь?

– Я же сказал: четвертый год.

– И много сделали?

– Достаточно. Ежовщину придушили. Таких вот кадров, как этот тип, – поганой метлой. Сейчас, к сожалению, выпустить их пришлось, но силу былую они уже не наберут. Берию мы уже полтора года как зажали. Он сейчас на Колыме лагерем командует, самое ему место. Мехлиса отправили политакадемией руководить. Буденный – главком кавалерии. Климент Ефремович курсами переподготовки старшего комсостава заведует. Жаль, не успели вовремя резню в армейских кадрах предотвратить. Но и это немало.

– А Сталин?

– Что Сталин? Пусть руководит, он это хорошо умеет. Главное, убрали тех, кто с ним спорить боялся и веру в собственную непогрешимость в нем раздувал, а сам этим умело пользовался. А с Жуковым, Шапошниковым, Василевским и другими он свой амбиции не разовьет. Вон даже Тимошенко встряхнулся. Хоть Киев и сдал, а жару немцам дает, грамотно воюет.

– Ну, и когда вы – назад?

– А Время его знает! Сам видишь, чем заниматься приходится. Как их без присмотра оставить? Ты скажи спасибо, что Федоров успел до меня дозвониться. Я хотел сегодня в Москву съездить. Узнал, что ты у Седельникова, все бросил и – сюда. Помоему, я вовремя успел?

– Вовремя. Еще полминуты, и я бы его табуреткой – по черепу!

– И правильно бы сделал! Горбатого могила исправит.

– А много здесь таких, как мы?

– Достаточно. Кто уже делает свое дело, кто только готовится. А кто, как ты, уже свое сделал. Но, я вижу, тебя чтото гложет. Выкладывай.

– Понимаете, Василий Петрович, если сейчас настоящий Злобин сюда вернется, он в первом же бою не только сам погибнет, но и всю эскадрилью угробит.

– Вот ты о чем. И какой же вывод?

Я вздыхаю. Нелегко сказать это, но надо.

– Значит, мне здесь надо оставаться до конца. Или до конца войны, или до своего собственного.

– Вот и хорошо, что ты сам к этому пришел. А я все время думал, как тебе это сказать?

– Не надо ничего говорить. Я уже все решил, еще вчера.

Василий Петрович прищуривается.

– А может быть, у тебя еще один весомый аргумент есть не торопиться с возвращением?

Я вздыхаю и молчу. Комиссар тоже вздыхает.

– Неосмотрительно, Андрей, неосмотрительно. У таких, как мы, все дорогое должно быть не здесь, а там. Нельзя себя здесь приковывать ничем, кроме своего долга.

Он снова закуривает и продолжает:

– Но и осуждать тебя нельзя. Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо. А здесь в особенности. Как еще остаться в такой обстановке человеком, когда кругом такое творится?

Он снова замолкает, потом тихо спрашивает:

– Ну а как всетаки думаешь из этой ситуации выкручиваться?

– Не знаю, пока не знаю, – качаю я головой.

– Ладно, раз решил, оставайся. А там Время покажет, Время рассудит. Что ж, Андрей, будем расставаться.

– Встретимся еще?

– Маловероятно. Разные у нас уровни, да и дела разные. Что у нас общего, кроме победы? Ты в чистом небе летаешь, а я с грязью разгребаюсь. Но я подскажу тебе одного человека, можешь с ним при случае поговорить, посоветоваться. Он, правда, не знает, кто ты такой, но можешь говорить с ним открытым текстом – один на один, разумеется. Полковник Михайлов, знаешь такого?

– Командир “медведей”!

– Он самый. Его задание впереди. В январе его назначат командиром новой дивизии. Его дивизия Севастополь защищать будет.

– Последний вопрос, Василий Петрович. Когда, по вашим расчетам, война кончится?

– Трудно сказать, Андрей. Это всетаки война. Здесь слишком много факторов действует. Удастся мятеж против Гитлера или нет? Когда союзники откроют второй фронт и где? Везде наши люди работают, но какой результат будет?

– Понятно.

– Ну, раз понятно, то по коням! Старшина! Капитана доставить в его часть незамедлительно!


Глава 21


Ктото высмотрел плод, что не спел, не спел,
Потрусили за ствол, он упал, упал…
В.Высоцкий

Итак, решение принято и “согласовано”. Я остаюсь здесь, в 1941 году. Буду воевать дальше, не перекладывая эту тяжесть на другие плечи.

Три дня подряд летаем на прикрытие переднего края. Гудериан перегруппировал свои дивизии, и сейчас бои идут на линии Хислваичи – Остер. Удар наносится через Починок опятьтаки на Ельню. Далась она этому Гудериану!

На земле идут тяжелые бои, и мы делаем все, чтобы облегчить задачу нашим бойцам: отгоняем бомбардировщики, сопровождаем штурмовики и пикировщики. Очевидного господства в воздухе нет ни у нас, ни у немцев. Количественно они нас превосходят, но качественное превосходство, несомненно, за нами. Кроме “Нибелунгов” никто не смеет вступать с нами в бой, не имея двойного или тройного перевеса. Но и “нибелунгам” приходится туго. Мы применяем волковские тактические разработки и, как правило, ставим немцев в безвыходное положение. Им ничего не остается, кроме как нести потери или покидать поле боя. За три дня увеличиваю свой счет еще на двух, в том числе на одного “Нибелунга”.

К концу этого третьего дня из низин и речных пойм поднимается копившийся там весь день туман. Пятый боевой вылет срывается. И тогда я, договорившись с Лосевым, иду наконец в Озерки.

Ольга на этот раз устроилась неплохо: в отдельной хате. Хозяин с двумя сыновьями воюет, а хозяйка работает в Починке, на станции. Операционная – в соседней избе. Гучкин там и живет. Я попал удачно. Андрей Иванович только что протопил баньку, и мы с Гучкиным, а потом и Ольга с медсестрами как следует попарились.

Ольга сидит на кровати, завернувшись в простыню и свесив ноги в сапожках.

– Ну, рассказывай про свои подвиги.

– Какие еще подвиги?

– А как ты один против десяти дрался.

– Кто тебе такую ерунду сказал? Я что, потвоему, самоубийца?

– Не умеешь ты врать, Андрюша! Вон, гляди.

Она показывает мне армейскую газету. Там на развороте – моя фотография и статья, где в восторженных тонах описывается бой одного “Яка” с десятком “Мессершмитов”. Бегло просматриваю статью, замечаю кучу неточностей и нелепостей, неизбежных, когда человек с чужих слов описывает то, о чем не имеет ни малейшего представления. Заключительное утверждение: “Так наши соколы бьют хваленых фашистских асов: не числом, а умением!” вызывает у меня усмешку.

– Смеешься! А я ревела, когда это читала. Как ты вывернулся из такой переделки?

– Если честно, то сам не знаю.

– А зачем полез один против десяти?

– Так надо было, Оля.

– Так надо! А обо мне ты подумал в этот момент?

– Если честно, то нет.

– Ну и как тебя называть после этого? Герой! Вон вся газета от моих слез раскисла. Я как увижу ее, так реву. Ты же обещал мне, что не будешь на рожон лезть. А сам…

Глаза Ольги наполняются слезами, она встает и прячет лицо у меня на груди.

– Оленька, ты прости меня, но так было надо.

– Да что ты слушаешь дуру бабу, – шепчет она сквозь слезы. – Мы бы рады вас к своим юбкам привязать и не отпускать никуда. Это моя бабья натура тебя ругает. А ты не обращай внимания, воюй, как воюешь. Я же знаю, ты не можешь иначе. И папка мой таким же был. Ну что ты меня все по головке да по спинке гладишь! Будто не знаешь, что я совсем другого от тебя жду.

Простыня сваливается с ее плеч на пол, и я подхватываю Олю на руки.

За окном – предрассветные сумерки. Голова Оли лежит на моем плече, и она тихо дышит мне в шею. Правую ногу она закинула на меня, со стороны можно подумать, что она спит. Но я знаю, что это не так. Слишком невесомо лежит ее рука у меня на груди. Я раздумываю, стоит ли рассказать ей о моей встрече с Седельниковым? Чем дальше думаю об этом, тем тверже решаю: нет. Не хочу омрачать ее настроение любым упоминанием этой “личности”. Я помню, как Оля вспоминала о своих встречах с ним, и не хочу, чтобы на эту ночь легла хоть малейшая тень подобных воспоминаний.

– Ты хочешь мне чтото сказать? – шепчет она.

– Хотел, но раздумал. Не стоит сейчас об этом говорить.

– О чем же всетаки? Может быть, тебя удивило, как я вела себя этой ночью?

– Нет, что ты! Это было прекрасно, но неудивительно.

– Почему? Я сама себе удивлялась.

– Когда любишь, стараешься доставить любимому как можно больше радости. Что же в этом удивительного?

– Тогда о чем ты думал?

– Понимаешь, мы с тобой живем уже четыре месяца, и до сих пор нет никаких последствий, – нахожу я тему.

– Вот ты о чем! Должна тебя разочаровать. Последствия уже есть.

– Серьезно?

Приподнимаюсь и смотрю в ее глаза. Помоему, она не шутит.

– Что, – спрашивает она, – тебя это огорчает?

Я целую ее глаза, щеки, нос, уши и замираю, целуя ее губы.

– Отнюдь, – говорю я, оторвавшись от любимой. – Только есть два момента. Первый: нам пора узаконить свои отношения, то есть расписаться.

– Ну, это не главное. Главное, где это сделать?

– Действительно. Починок непрерывно бомбят, вряд ли загс уцелел и действует. Вот что… Я договорюсь с командиром, возьму “У2”, и мы с тобой слетаем в Смоленск.

– Когда?

Я прикидываю. Вчера Лосев говорил, что в Починок прибывает и будет там разгружаться танковый корпус. Наша задача – прикрыть эту разгрузку с воздуха. Это дня на два, на три, никак не меньше.

– Через три дня. И сразу сыграем свадьбу. Ты оденешься пограждански. Платье у тебя есть, а туфли твои я сохранил.

– Хорошо. А что второе?

– А второе: тебе больше нельзя оставаться на фронте.

– А вот это вне твоей компетенции. Буду служить, сколько смогу. По крайней мере, месяца тричетыре продержусь.

– А дальше?

– Дальше Гучкин заметит. А как заметит, дня не даст здесь остаться. Демобилизует, – вздыхает Оля.

– Да я прямо сейчас к нему пойду и все расскажу.

– Только посмей! Учти, если ты это сделаешь, свадьбе не бывать!

– Хорошо, договорились. Я думаю, ты и сама не глупая, тем более что ты – врач. Вряд ли ты будешь без нужды рисковать здоровьем и жизнью ребенка. Только обещай мне одно.

– Что?

– Если со мной что случится…

– Не говорит так! – прерывает меня Оля.

– Если со мной что случится, – повторяю я и поясняю: – Идет война, а я не в летном училище курсантов готовлю. Так вот, ты должна будешь выполнить волю отца: сын должен стать летчиком.

– А дочь выйти за летчика замуж! – смеется Оля. – Этото я тебе обещаю. Но с тобой ничего не должно случиться, пока я жива. Понял? Я на тебя зарок положила.

– Как это?

– А так. Ты что, не знал, что я – ведьма?

– Хорошо, ведьма моя, согласен. Мы будем жить долго и умрем в один день.

– Вот и славно, – мурлычет Оля и обнимает меня. Провожая меня, она спрашивает:

– Значит, свадьба – через три дня?

– Да, готовься. Прилечу сразу после обеда. Сяду вон на том поле.

– Надо платье приготовить. Где свадьбу справлять будем?

– Ясное дело, у нас. Прямо с самолета – за свадебный стол.

– Надо девчонок и Гучкина предупредить.

– Это уже твоя забота. До свидания.

– До свадьбы! – смеется Оля.

Я иду по дороге к аэродрому, а она стоит на крыльце и смотрит вслед. Чувствую этот взгляд на своей спине, но не оборачиваюсь. Не люблю на земле оборачиваться, плохая это для меня примета.

Задача нашей дивизии сформулирована предельно просто. Обеспечить безопасную разгрузку танкового корпуса на станции Починок. Лосев от себя добавляет:

– На голову танкистам не должна упасть ни одна бомба. Как это сделать, думайте.

Мы встречаем “Юнкерсы” на дальних подступах. Одна эскадрилья сразу связывает боем прикрытие, а “Юнкерсов” успевают перехватить две или три другие. Когда немцев слишком много, Строев экстренно поднимает “тигров” или “медведей”. Или нас, когда немцев обнаруживают другие.

Работать в таком режиме архитрудно, приходится делать по шесть, а то и по семь вылетов в день. Хорошо еще, что не каждый вылет заканчивается боем. Но мы не жалуемся, терпим. Знаем, что такую нагрузку надо выдержать всего три дня. А это всетаки по силам даже молодым летчикам.

В перерывах между вылетами договариваюсь с Лосевым по поводу полета в Смоленск на “У2”. Узнав, в чем дело, командир тут же записывает на 19 октября в журнал боевых заданий: “Спецполет “У2” по маршруту: база – Озерки – Смоленск – база”.

– Ради такого дела я тебе даже прикрытие выделю. А что? Вдруг тебя с супругой “мессеры” атакуют. Что будешь делать? Николаев! Прикроешь “У2” со Злобиным и Ольгой, когда они из загса к нам полетят?

– С радостью! – смеется Сергей.

Задачу свою дивизия выполнила довольно успешно. За три дня работы в район станции сумели прорваться не более двухтрех десятков “Юнкерсов”. Утром 19 октября “медведи” отразили последний налет на Починок. Поднявшись на патрулирование в 10.30, наша эскадрилья проходит над станцией. Там пусто. Последние танки и тылы корпуса уже ушли в район сосредоточения. Значит, конец нашей напряженной работе.

Чтобы не жечь зря бензин, мы пару раз шуганули группы “Мессершмитов”, которые, впрочем, и сами не горели большим желанием связываться с нами. Тем не менее Сергей оставляет одного из них удобрять смоленскую землю.

Приземлившись и зарулив на стоянку, я говорю Крошкину:

– Подготовь к вылету “У2”, а потом займись столом. Надо, чтобы гости остались довольны. У меня под нарами десяток банок тушенки, задействуй их тоже.

Иван молчит и смотрит на меня както угрюмо. Но мне некогда разбираться в причинах его плохого настроения. Я спешу в штаб. Там тоже какаято унылая атмосфера. Ясное дело, все вымотались за эти дни. Ничего, к вечеру настроение поднимется. Докладываю о результатах вылета и спрашиваю:

– Разрешите лететь в Озерки и Смоленск, товарищ гвардии полковник?

Лосев, не поднимая головы от карты, тихо отвечает мне какимто бесцветным голосом:

– Не надо лететь в Озерки, капитан.

До меня не сразу доходит смысл слов.

– А в чем дело? Планы изменились?

Федоров говорит, глядя в окно:

– Никто тебя там уже не ждет, Андрей. Нет там Ольги Колышкиной.

– А куда она делась? Гучкин!

Мне приходит в голову мысль, что Гучкин, узнав какимто образом об Ольгиной беременности, отправил ее в тыл.

– И Гучкина там нет, – таким же тоном, не меняя позы, говорит Федоров.

– Куда же они все подевались?

– Погибли.

– То есть как?

Я все еще ничего не могу понять, точнее, не хочу поверить.

– Бомба, – нехотя говорит Лосев. – Прямое попадание, прямо в операционную.

У меня темнеет в глазах. Сделав два быстрых шага, подхожу к столу и опираюсь на него сжатыми кулаками.

– Когда? – только и могу выдавить я сквозь стиснутые зубы.

– Сегодня утром, – отвечает Жучков. – Когда “медведи” отбивали последний налет на Починок, “Юнкерсы”, удирая, сбросили груз на Озерки.

Резким ударом кулака о край стола в кровь разбиваю себе костяшки пальцев.

– За что?! За что это?! Почему не меня, почему ее? Ведь это я каждый день со смертью играю и других гроблю. А она всю войну людей от смерти спасает. Почему так? Где же справедливость?!

Федоров быстро подает мне кружку, и я залпом выпиваю водку, как воду. А он, обняв меня за плечи, говорит:

– Не надо так, Андрей. Война не разбирает, кого когда скосить. Успокойся, насколько сможешь, и иди туда. Попрощайся с ней и отдай последний долг. – Помолчав, он добавляет: – Хотя с кем там прощаться, если прямое попадание.

Не говоря ни слова, я выхожу из штаба и на автопилоте направляюсь в Озерки. Сергей догоняет меня.

– Андрей! Я с тобой.

Я молчу. Перед глазами все плывет, а в мозгу стучит одна мысль: “За что? Почему так? Почему именно сегодня, в день нашей свадьбы?” Я был готов ко всему, но только не к этому. Что мне теперь делать в этом времени? Ради чего я должен в нем оставаться?

Не помню, как мы дошли до Озерков. Тягостное зрелище предстает перед нами.

На месте операционной – большая воронка. “Пятисотка”, – машинально определяю я. Воронка больше чем наполовину засыпана землей. Вокруг нее с лопатами трудятся Андрей Иванович и шесть санитаров.

– Что делаете, бойцы? – спрашивает Сергей.

– Братскую могилу, товарищ гвардии капитан, – отвечает один из санитаров.

– Она – там? – спрашиваю я, снимая шлемофон.

Андрей Иванович втыкает лопату в землю и подходит ко мне. Положив мне руки на плечи, он тихо говорит:

– Никого там нет, тезка. Нечего туда было положить, но должна у человека в конце пути быть могила. Пусть хотя бы и такая.

Я не выдерживаю и, обняв старого солдата, как отца, припадаю лицом к его груди. Он похлопывает меня по спине и бормочет:

– Не надо, Андрюша, не надо. Ты – солдат, а солдату это не к лицу.

Но я чувствую, как его слезы орошают мой затылок. Сергей берется за оставленную Андреем Ивановичем лопату. Я подхожу и бросаю в воронку горсть земли.

Андрей Иванович рассказывает:

– Все они здесь: и Оленька, и Костя, и другие хирурги, и медсестры, и раненые. И я был бы здесь, да когда “Юнкерсы” загудели, она спохватилась. “Андрей Иванович, – говорит, – найди, пожалуйста, утюг. Скоро Андрей прилетит, а у меня платье толькотолько из вещмешка. Погладить надо”. Я только вышел, до ее хаты дошел, а сзади как ухнет! Меня на землю швырнуло, оглушило. Когда в себя пришел, смотрю, а здесь только воронка дымится.

Сергей идет в хату и приносит белое платье, в котором Ольга была с нами в ресторане в день сдачи последнего экзамена.

– Вот все, что нам от нее осталось, – просто говорит он.

Я целую край платья, как знамя, и Сергей укладывает его в могилу.

Когда над бывшей воронкой вырастает могильный холмик, Андрей Иванович устанавливает на нем столбик с дощечкой. На дощечке выжжена звезда, а под ней – четырнадцать фамилий. Колышкина Ольга – третья, после полковника Веселова и Гучкина.

Я оглядываюсь. Полтонны тротила разнесли и разбросали вокруг полтора десятка человек, в том числе и балагурадобряка Гучкина, и мою Ольгу, и нашего, так и не увидевшего свет ребенка.

Андрей Иванович приносит фляжку со спиртом, кружки, и мы поминаем погибших. Долго сижу у могилы. Внутри меня все молчит, там пусто. Я ловлю себя на том, что в шелесте опавшей листвы, в шорохе капель дождя пытаюсь услышать ее голос. Ведь в могиле ее нет. Она – вокруг, она – везде. Я никак не могу смириться с мыслью, что больше никогда не увижу и не услышу ее.

Сергей с Андреем Ивановичем под руки уводят меня с этого места. Я все время оглядываюсь, а в голове стучит один и тот же вопрос: “Почему? Почему я тогда не обернулся?”


Глава 22


Revenge his foul and most unnatural murder.
W. Shakespeare

Отомсти за гнусное и подлое убийство.
В.Щекспир (англ.).

Никто не пытается говорить мне слов утешения и сочувствия. И я благодарен ребятам за это. Один только раз я заговорил с Сергеем об Ольге. Сказал ему, что она ждала ребенка. Он только зубами скрипнул.

Я все так же вожу эскадрилью на задания. Точнее, это мне только кажется, что так же. В перерывах между полетами и по вечерам ощущаю на себе недоуменные взгляды ребят. Вроде все в порядке: боевой счет эскадрильи растет, задания она выполняет. Но я начинаю понимать, что ребятам становится страшно летать со мной.

Все идет нормально, пока мы имеем дело с “Мёссершмитами”. Но стоит мне увидеть характерные ромбические крылья “Ю88”, я сразу забываю обо всем. Мне начинает казаться, что именно в этой машине сидит тот самый Курт, Ганс или Фриц, который, удирая, на ходу убил Ольгу. Я уже не комэск. Багровая ярость застилает мне глаза, и я иду на “Юнкере” в лоб, напролом, невзирая на опасность. Настигаю и бью его. Стараюсь бить в упор, по пилотской и штурманской кабинам. Меня ведет одна мысль: “Карать! Карать любой ценой!” Кровь Ольги и нашего с ней ребенка застилает мне взор, и я не вижу ни атакующих меня “мессеров”, ни пулеметных трасс. Хорошо еще, что эскадрилья идет за мной.

Когда этот “Юнкере” падает, я замечаю другого, и вцепляюсь в него мертвой хваткой, и бью, пока он тоже не упадет. А эскадрилья идет за мной. Она не может не идти.

Боевой счет растет, задания выполняются, но Андрей Злобин из комэска превратился в мстителя и сделал вторую эскадрилью заложником своей мести. Сергей несколько раз порывается поговорить со мной, но, внимательно посмотрев на меня, отказывается от своего намерения.

А до меня начинает доходить, что я не просто мщу. Я сам ищу смерти. Я зову ее, но она не приходит. Мне нечего больше делать в этом мире, мире, где нет ее, единственной, кто меня в нем удерживал. Свое основное предназначение я выполнил, что же еще? Воевать вот так, до конца войны? Сколько еще лет?

Но ведь я летаю не один. Со мной моя эскадрилья, а они своей смерти не ищут, скорее наоборот. Нет, так нельзя! Каждый вечер, когда я думаю об этом, даю себе слово, что завтра ставлю точку и в бою буду держать себя в руках. Но все эти намерения кудато пропадают при виде первого же “Юнкерса”. Пять “Юнкерсов” я сбил за три дня, но мне все кажется, что убийца Ольги живздоров и смеется над незадачливым “сохатым” номер 17.

На пятый день в нашу избу приходит Федоров.

– Андрей, пойдем прогуляемся, – зовет он меня.

Нехотя поднимаюсь с нар. Голос Федорова грубо заглушил голос Ольги, которая мне сейчас говорила о чемто очень важном. Я не успел разобрать о чем.

Мы долго, до самого аэродрома, идем молча. Я уже наверняка знаю, о чем будет говорить со мной комиссар, не могу только понять, почему он затягивает начало разговора. Слов не находит, что ли? На него это не похоже. Комиссар начинает говорить, когда мы идем уже вдоль строя “Яков”.

– Не нравишься ты мне, Андрей. Ох не нравишься! И не мне одному.

– А ты в этом, Григорьич, не оригинален. Я сам себе не нравлюсь.

– Обнадеживающее начало. Потому я с тобой и разговариваю, прежде чем решение принять.

– И какое, если не секрет?

– Да какой уж тут секрет. Отстранить тебя от полетов. Временно.

– Совсем добить хотите?

– Не добить, а спасти. И спасти не только тебя. Ты знаешь, что с тобой люди уже стали бояться на задание вылетать? Даже друг твой закадычный, сорвиголова Николаев.

– Уже пожаловались?

– Плохо ты о них думаешь! Никто ни словом не обмолвился. Но ято не слепой. И командир у нас не мебелью командует, а людьми. Он тоже все видит. Онто и предложил отстранить тебя дней на десять.

– Валяйте. Вы начальство, вам и карты в руки.

– Раньше ты так не говорил, – обижается Федоров. – Если мы по каждому летчику, а тем более по комэску будем так легко решения принимать, грош нам как командирам цена! Нам не полком командовать, а кочегаркой в дальнем тыловом гарнизоне. Мы решили, что сначала я должен с тобой поговорить.

Закурив, он снова начинает разговор:

– Вроде бы все нормально. За пять дней эскадрилья сбила семнадцать немцев, из них ты – пять. Но это – арифметика. А есть еще и алгебра. А она в том, что за три дня вы потеряли двух человек. А высшая математика в том, что за последние два дня изза тебя выполнение заданий трижды оказывалось под угрозой срыва. Не поволковски ты стал воевать, Андрей.

Я молчу, мне нечего возразить.

– Что молчишь? Не согласен? Возьмем последний вылет. Твоя эскадрилья имела задачу: связать боем истребители сопровождения. А что сделал ты? Провел первую атаку, затем поломал строй, поломал всю картину боя и атаковал “Юнкерсы”. Атаковал в лоб! Знаешь, что бы я сделал на месте твоих мужиков? Бросил бы тебя к едрене матери, раз ты смерти ищешь, и продолжал бы выполнять поставленную задачу. Но ведь они так никогда не сделают! И что самое скверное, ты в этом уверен. Гена Шорохов никогда не оставит своего ведущего. Сергей Николаев никогда не бросит тебя одного, хватит с него и того случая с разведкой. А за ними, да что я говорю “за ними”, за тобой вся эскадрилья пошла. Результат: всем остальным надо было срочно перестраиваться, на ходу, сумбурно, устраивать сумятицу… – Федоров машет рукой. – Хорошо еще, что мы – “сохатые”. А то это была бы та каша. А человека ты потерял потому, что резко, слишком резко, как умеешь только ты да еще человек пять, изменил курс и высоту. А молодой парень так еще не умеет, да и не готов он был к этому. Оторвался, а “мессеры” и рады подарку!

– Слушай, Григорьич, не жми на мозоль. Отстраняй, да и дело с концом!

– Пошел ты знаешь куда! Не знаешь? Вот и я не знаю, куда тебя послать. “Отстраняй”!

Он останавливается возле моего “Яка”, обходит вокруг и качает головой.

– “В этом бою мною “Юнкере” сбит. Я делал с ним что хотел, но тот, который во мне сидит, изрядно мне надоел!” Это он мог бы про тебя сказать. Ты посмотри на свой “Як”! Если тебе на себя наплевать, если людей своих не жалко, то ты хоть егото пожалей. Ты ему жизнью обязан, а он тебя тоже уже боится. Смотри, сколько заплат за эти дни появилось. Так раньше не было. А сейчас! Что с тобой творится, Андрей?

Я молча смотрю на него. Неужели он не понимает? Да нет, всето он понимает! Федоров садится на снарядный ящик и увлекает меня за собой.

– Я вижу две причины. Первая. Ты смерти ищешь. Что ж, в своей жизни волен каждый. Я не поп, запретить тебе этого немогу, хотя и поощрять тоже не вправе. Но если тебе белый свет не мил стал, я тебя могу понять. Я сам себя на твое место поставил и понял, что и мне после этого жизнь не в жизнь стала бы. Но я бы так себя не повел. Людей своих я за собой тащить не стал бы. Я бы попросил тебя отвернуться, а сам ушел бы за “Як” и… Впрочем, нет. Это смерть глупая и оставляет неприятный осадок, на истерику похоже. Я бы, как Гастелло, в колонну бензозаправщиков! Уж этотто маневр эскадрилья моя за мной повторять не станет. Или на таран, лоб в лоб!

Федоров снова замолкает и, выдержав паузу, продолжает:

– Итак, ни один из трех вариантов тебя не устраивает. Значит, я делаю вывод: ты хочешь продолжать воевать и наносить врагу урон. Так?

Я киваю.

– Значит, жизнь тебе не мила, но месть для тебя важнее?

– Одно слово, Григорьич, комиссар! – говорю я. – Всето ты про нас знаешь, даже больше, чем мы сами. Я бы так емко свое состояние не выразил.

– “И любовь не для нас, верно ведь? Что нужнее сейчас? Ненависть!” – цитирует комиссар Высоцкого. – Только вот, Андрюша, мстить можно и нужно поразному.

– Это как?

– А так, как ты за Волкова мстил. С умом, талантливо. Результат: “Нибелунг” – на земле, а ты тоже, только в другом качестве. Понятно, Волкова ты любил, но он не был твоей женой, и вместе с ним не погиб твой ребенок. И свет белый не померк, и внутри пусто не стало, и голос его по вечерам не слышался, и руки его тебя по ночам не касались. Только ненависти прибавилось и желания бить, бить и бить. Сейчас у тебя, понятно, все подругому. Ято понимаю, а вот Ольга вряд ли тебя понимает. Что смотришь на меня таким чумовым взглядом?

– А почему, Григорьич, ты о ней в настоящем времени говоришь?

– Читать побольше надо. Наукой доказано, что сознание человека умирает через сорок дней после физической смерти тела. Недаром все религии поминают покойника на сороковой день. Так вот, в любом случае она твое поведение никак не одобрила бы. Она знала, что ты ас, что не в твоих правилах избегать опасностей, и никогда не осуждала тебя за это. Но она очень не любила бессмысленной игры с опасностью, когда прут на рожон…

– Григорьич! А этото ты откуда знаешь?

– Не считай меня за кудесника, я с душами умерших разговаривать не умею и мысли читать тоже. Просто я с ней разговаривал, еще летом.

– Вон оно что.

– Грош бы мне как комиссару была цена, если бы я упустил возможность с женой своего летчика поговорить. – Он вздыхает. – Мы с ней часто разговаривали… Изумительная она женщина! Не будь я вашим комиссаром, отбил бы ее у тебя. Ну, как? Мы договорились?

– О чем?

– О том, что ты нам всем, включая тебя самого, не нравишься. И что такое положение дальше терпеть нельзя.

– Сказать легко, нелегко сделать. Я сам себя казню больше всех, каждый вечер себе разборку устраиваю. А на другой день увижу “Юнкере”, и все. Вот уверен я в том, что летит в нем та сволочь, что эту бомбу на Озерки сбросила. Летит и насмехается надо мной: “Ты думаешь, отомстил? Ошибаешься, “сохатый”, другого ты сбил. А я вот он, живой! И буду жить, пока ты меня не собьешь!” Сколько же мне “Юнкерсов” расстрелять надо?! Григорьич, ты не знаешь, сколько они их в день выпускают?

– Леший его знает, наверное, много. Так что сбивать тебе их, не пересбивать. Но я знаю другое. В то утро над Озерками – это я узнал у “медведей” – прошли три “Юнкерса” 172й группы люфтваффе. Бортовые номера 134, 139, 141. Я понимаю, что ты не успокоишься, пока не сгорят все трое. Это, конечно, трудно, но я попробую узнать их судьбу.

– Это как же?

– Есть один человек, который для тебя может это организовать.

Федоров протягивает мне пачку, я машинально беру сигарету, прикуриваю и роняю ее на землю. “Кэмел”!

– Понял, о ком я говорю? – Федоров подбирает сигарету и возвращает мне. – Так вот, он просил передать тебе, что ты ему тоже не нравишься. Вы с ним о другом договаривались. А чтобы ты поверил, просил дать тебе закурить из этой пачки. Я, конечно, ни черта не понимаю, что у тебя с ним общего и что для вас означают эти американские сигареты. Но вчера в Смоленске он сам нашел меня и расспрашивал о тебе подробно.

– Спасибо, я понял.

– Что ты понял?

– Все понял. И что корпусной комиссар говорил, и что ты весь вечер мне говорил. Лосеву передай: от полетов меня отстранять не надо. Пусть включает меня на завтра в боевое расписание.

– Ну и слава Перуну! Ты думаешь, ему легко отстранять от боевой работы лучшего аса фронта? Ладно, пойдем до хаты. По пути поговорим о завтрашней работе.

Мы идем назад, и Федоров обрисовывает мне ситуацию.

Битва за Смоленск вступила в новую фазу. Контрудары нашего танкового корпуса приостановили наступление группы Гудериана на Починок и Ельню и заставили его перейти к обороне. Но прорвать эту оборону наш корпус не смог. Сейчас обе стороны подтягивают резервы, накапливают силы. У нас на подходе свежая дивизия тяжелых танков прорыва и два полка реактивных минометов. Но немцы опережают нас на несколько часов. У Гудериана уже есть все, что ему необходимо для нового удара. Но у него возникли осложнения. Хорошо поработали наши партизаны и десантники. К северу и западу от Рославля железные дороги практически уничтожены. В Рославле скопилось огромное количество эшелонов с горючим и боеприпасами. Там как раз то, что требуется Гудериану.

Грунтовые дороги раскисли, машины не успевают, и разгрузка эшелонов производится прямо на станции, на землю. Горючее сливают в местное пристанционное хранилище. А эшелоны все прибывают и прибывают. Восточную и южную ветки десантники намеренно не трогали. Сейчас на станции скопилось бензина и снарядов столько, что, если эту свалку хорошо запалить, Гудериан надолго забудет о наступлении.

– Завтра и начнем. Первыми пойдут “колышки” и “медведи”. Они подавят зенитные батареи. Их там много, но не столько, сколько было в Белыничах. Немцы не предвидели такой ситуации и не успели создать мощной системы ПВО. Правда, “мессеров” там будет с избытком.

Второй заход – наш. Пойдем с “пешками”. Наверху постоянно будет патрулировать эскадрилья “тигров”. Поэтому непосредственное сопровождение выпадает на нас и “медведей”.

Единственное, что немцы успели сделать, это хорошо замаскировали подлинные и соорудили ложные цели. Разведка ясности не внесла, да и времени на это нет, оно сейчас работает на Гудериана. Поэтому бомбить придется все подряд. Здесь одним заходом не обойтись. Надо рассчитывать самое меньшее на пять вылетов.

– Ну как, можно на тебя надеяться? Не подведешь?

– Не подведу, – смеюсь я, – “Юнкерсам” там завтра делать будет нечего.

– Ну и ладно! А судьбу этой троицы я тебе завтра же узнаю. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи.

Комиссар уходит в штаб, а я захожу в избу. Ребята о чемто тихо разговаривают и замолкают при моем появлении.

Смотрю на часы: двадцать два тридцать.

– Непорядок, “сохатые”. Давайте баиньки. Завтра на Рославль пойдем, рассчитывайте на пять вылетов как минимум.

Сдвигаю в сторону урчащее семейство, бесцеремонно оккупировавшее мою подушку, и закрываю глаза. Ольга присаживается рядом со мной и спрашивает:

– Что, получил? Я говорила тебе: мне твое глупое геройство не нужно. Мне нужно, чтобы ты побеждал и всегда возвращался. Возвращался ко мне. Я всегда буду ждать твоего возвращения и плакать раньше времени по тебе не буду. Я тебе это обещала. Но и ты обещал, что мне никогда не придется плакать. Я свое слово сдержала. А как быть с твоим? Или ты своему слову не хозяин? Тогда ты не мужчина! – Она вздыхает. – А я так хотела, чтобы у него, – она кладет мою ладонь себе на живот, – был отец…

Утром, получив боевое задание, мы на стоянке ждем вылета. Сергей присаживается ко мне.

– Как настрой?

– Как всегда, – отвечаю я и угощаю его папиросой.

– Как всегда – это как когда? Смотри, друже, от тебя скоро не только “Юнкерсы”, но и “Яки” шарахаться будут.

– Что было, то прошло. На эту тему можешь не беспокоиться. Будем считать, что мое состояние депрессии кончилось и мы снова начинаем воевать поволковски. Только обещай мне одну вещь.

– Какую?

– Что ты тоже будешь водить эскадрилью поволковски, когда меня убьют.

Сергей недоверчиво смотрит на меня, и я поясняю:

– Я, сознаюсь, эти дни смерти искал.

– Это заметно было. Ну и как?

– Не нашел. Но я с ней поговорил.

– И что она тебе сказала, если не секрет?

– Да никакого секрета. Сказала, что искать ее бесполезно, она сама меня в нужный момент найдет и что она еще никогда не опаздывала. Ну и решил я, раз такое дело, не тратить драгоценное время на ее поиски.

– Тогда зачем же такой разговор?

– А затем, что понял я: момент этот – совсем рядом.

Сергей насмешливо свистит.

– Смеешься? А зря. Я в это тоже раньше не верил, а сейчас, представь, верю. Я не рассказывал тебе о нашем разговоре с Колышкиным?

– С Иваном Тимофеевичем? Нет.

– Так вот, в июне, перед самой войной, он сказал мне: “Чувствую, совсем немного мне осталось землю топтать и по небу летать”. А его в мистицизме и в том, что он сам смерти искал, никак не обвинишь. Еще тогда он мне сказал: “Береги ее”. Это про Ольгу. А я не уберег.

– Ну, твоей вины в этом нет.

– Есть! Мне надо было сразу пойти к Гучкину и сказать, что она беременна. А я послушался ее, захотелось нам, видите ли, свадьбу сыграть. А она, когда прощались, сказала мне: “Я на тебя зарок положила: пока я жива, с тобой ничего не случится”. Теперь ее нет, стало быть, и зароку – конец.

– Слушаю я тебя и ушам своим не верю. Член партии, а несешь хрен знает что! Зароки какието.

– Ты не перебивай, ты слушай. Дальшето еще интереснее будет. Разговаривал я ночью с Ольгой. Я теперь с ней каждую ночь встречаюсь. И сказала она мне: “Я всегда желала, чтобы ты возвращался. Возвращался ко мне. Ты обещал это и слово свое держал. Я обещала, что плакать не буду, и до сих пор не плачу, хотя ты ко мне больше не возвращаешься. А вот он плачет, – и на ребенка показывает, – папку зовет. Ему отец нужен. Плохо нам без тебя”.

Сергей смотрит на меня как на безнадежно больного, потом решительно встает.

– Все! Достал ты меня. Я иду к Лосеву и…

Взлетает зеленая ракета. Я вскакиваю с места.

– Кончай базар! По машинам! Пора на работу.

В этом вылете, сопровождая “пешек”, мы вдрызг разносим полк “Мессершмитов”. Все эскадрильи работают поволковски, нанося противнику быстрые сокрушительные удары. Группы “Яков” быстро собираются в кулак, на предельной скорости обрушиваются на врага, бьют и тут же рассеиваются. Рассеиваются, чтобы через несколько секунд таким же кулаком ударить с другого направления. И такие удары сыплются со всех сторон. “Мессеры” так и не сумели ничего предпринять против “пешек”, только потеряли девять самолетов.

На земле Сергей не скрывает восхищения:

– Ну, ты давал! Давненько за тобой такого не наблюдал. В тебя словно дух Волкова вселился.

– Кстати, о Волкове. Это чтобы поставить точку в нашем разговоре. Знаешь, что он мне сказал перед последним вылетом?

Сергей вопросительно смотрит на меня.

– “Знаешь, Андрей, много бы я дал, чтобы сейчас густойгустой туман опустился”. Я спрашиваю: “Зачем это?” А он говорит: “Не лежит у меня душа в небо подниматься. Бывает же такое. Прямо щемит чтото вот здесь”, – и показывает пониже сердца. Я ему говорю; “Может, ты приболел?” – “Нет, – отвечает, – здоров я, как всегда. Понимаешь, не болит, а както ноет”.

Сергей молчит, ждет продолжения, потом спрашивает:

– Ну а дальше?

– А дальше ты сам все знаешь. Так ты бы и его после такого разговора к Лосеву потащил?

– Ну тебя в баню! Заморочил ты мне голову. Я теперь сам себя уже на такие ощущения проверять начал. Ты хоть скажи, за самогоном для поминок прямо сейчас идти или погодить малость?

– Малость погоди. Я еще полетаю.

Во втором вылете мы сопровождаем штурмовиков. Те наносят удар по подъездным путям и по подозрительным местам в окрестностях станции. Пытаются нащупать емкости, в которые слито горючее. Но их не видно. Все ложные цели уже разбиты, а настоящий склад ГСМ до сих пор не обнаружен. А это сейчас – задача номер один!

Но у нас сейчас другая задача: прикрыть штурмовиков от “мессеров”. А они появляются почти сразу. Нас они не видят. Наш полк растянулся “змейкой” на большой высоте, со стороны солнца от зоны, где работают штурмовики. Обрадованные немцы занимают исходное положение для атаки. Моя эскадрилья в самой выгодной позиции. Лосев командует:

– Семнадцатый! Делай!

Я вижу, что над основной группой “мессеров”, изготовившейся к атаке, ходит еще одна. Ага! Коечему они уже научились. Решение созревает мгновенно. Сваливаю “Як” на правое крыло и с разворотом пикирую на головную пару атакующих “мессеров”. Я не оглядываюсь, знаю, что эскадрилья идет за мной. Ведущий “мессер” не успевает среагировать и получает в мотор и кабину длинную очередь. Словно сорвавшись с подвески, он камнем рушится вниз.

До других мне дела нет. Не снижая скорости, рву ручку на себя и резко ломаю траекторию полета круто вверх. У “Яка” даже лонжероны скрипят, а у меня в глазах темнеет от перегрузки. Мелькает мысль: “А выдержат ли такой маневр молодые? Их в эскадрилье пятеро. Должны выдержать! Иначе какие они, к черту, “сохатые”!”

Пилоты верхних “мессеров” выругаться не успевают, а я уже на дистанции прицельного огня. Бью ведущего. Неточно! Трасса прошивает плоскость и фюзеляж сзади кабины. Это не смертельно, но для “мессера” этого оказывается достаточно, чтобы он запаниковал, заметался и нарушил строй всей группы. А вот и остальные мои ребята подоспели. Они бьют смешавшихся в кучу “мессеров”. Опять я опередил свою эскадрилью на однудве секунды.

С левым разворотом ухожу еще выше, потеряв тем самым остатки запаса скорости. Ничего, сейчас в пикировании наверстаем. Но пикировать уже не на кого. Расстрелянные эскадрильи “мессеров” удирают на юговосток. А наш полк расположился “змейкой”, но теперь уже в вертикальной плоскости. Очень удобно для атаки. Как кобра, готовая к броску. Но бросаться уже нет необходимости. “Колышки” заканчивают работу и строятся в походный порядок. Мы занимаем положение для прикрытия и ведем их домой. Быстро окидываю взглядом свою эскадрилью. Черт! Одного не хватает.

– Я – “Сохатый17”! Звеньевые! Быстро доложить: кого нет?

И тут же получаю ответ Мидодашвили:

– Глебова Вити. Отстал на “горке”, а “мессеры” своего не упустили.

Ясно. Вот оно – то, чего я опасался.

На земле Сергей поздравляет меня:

– Ну, друже, ты свое слово держишь! Еще немного, и Волкова переплюнешь.

Мимо проходят лейтенанты Гордеев и Трошин. Оба мрачные. Гордеев говорит вполголоса:

– Да разве за ним угонишься, у него движок новый, модернизированный.

– Верно говоришь, – поддерживает его Трошин. – Разве можно так круто вверх лезть, так и в штопор недолго сорваться.

– Подожди ликовать, – говорю я Сергею. – Строй эскадрилью. Сейчас коекому мозги шлифовать буду.

Сергей понимающе кивает, и через пару минут я стою перед строем.

– Гордеев! Воронцов! Спичкин! Трошин! – называю я фамилии молодых летчиков. – Выйти из строя! Пять шагов вперед! Кругом!

Я стою на правом фланге. Слева у меня “старые” летчики, справа – молодежь.

– Коекто полагает, – начинаю я, – что раз уж мы – “сохатые”, то немцы при виде нас сами должны на землю падать, а уж стрелять по нам они тем более не смеют. А вот они, представьте себе, так не думают. Они не только сами по себе не падают, но и, мать их, еще и дерзят! Стреляют! И довольно метко. Самое страшное на войне – это считать противника слабее себя! Это значит, что ты заведомо сбит. Оставьте иллюзии, в кабинах “мессеров” не саксофонисты сидят, а истребители. Не хуже нас, между прочим. Спросите, почему мы их побеждаем? Да потому, что мы – “сохатые”. А “сохатые” сильны тогда, когда они воюют поволковски, когда они появляются там, где их никто не ждет, когда они ходят вместе, бьют одним кулаком.

Выразительно трясу кулаком над головой, потом отгибаю мизинец и продолжаю:

– Но стоит одному пальчику от кулака отогнуться, как его тут же сломают! Это с радостью и удовольствием сделают любые истребители люфтваффе. Я уж не говорю о “Нибелунгах”, те проделают это играючи, на ходу. А вот от кулака они все побегут, и “Нибелунги” тоже. Вы думаете, почему они до сих пор живы и бьют немцев? – Я показываю на строй “ветеранов”. – Да потому, что они эту истину еще 22 июня постигли. И еще они постигли все возможности “Яка”. Они хорошо знают, как силен он на вертикальном маневре. Да, у них моторы послабее моего, потому они и отстают на однудве секунды. Но у васто машины такие же, как и у меня, а вы тоже отстаете. А в воздушном бою секунда ой как дорого стоит! Вот эту секунду на наборе высоты и потерял наш товарищ, а мы потеряли его. Запомните: как бы круто вы ни шли вверх, “Як” не сорвется в штопор, если вы не потеряете скорости. Да, перегрузки будут страшные, в глазах потемнеет. Но лучше несколько секунд выдержать тяжелую перегрузку, чем долго, спокойно, без перегрузок лежать в могиле! Кому это не понятно? Молчите? Значит, понятно всем. Гвардии капитан Николаев!

– Я! – отвечает Сергей.

– С завтрашнего дня в каждый свободный час поднимай этих орлов в воздух и гоняй их на “горках” до тех пор, пока у них все, что они в столовой съедят, на парашюты не выдавится! Так, и только так! А кто не выдержит… Вон у нас “У2” беспилотный стоит. Будет на нем постоянным летчиком. А мне здесь летающих мишеней не надо! На “Яках” воевать надо так. Опередил противника в наборе высоты – выиграл в скорости. Ты выше его, ты быстрее его. Вон он, внизу, под тобой, как на ладони. Заходи с любой стороны и бей как хочешь. Так учил нас воевать Волков, так мы и будем воевать. Я все сказал. Разойдись!

– Вот это я понимаю! – слышу я сзади голос Федорова. – Правильно, комэск! Только так и надо. Пусть у них кости трещат, а у “Яка” набор скрипит, зато и “мессеры” ни от вас не уйдут, ни за вами не угонятся. Волков как все придумал? Скорость “Яка” – пятьдесятшестьдесят. А можно выжать больше? Можно! Так, как он сказал, – комиссар кивает в мою сторону. – И этому вы будете учиться. И чтобы не пищать! Пусть немцы пищат, когда вас увидят. Злобин, Николаев, пойдем к командиру.

– Слушай, Серега, – говорю я по пути к штабу, – может быть, молодых оставить сейчас дома? Два вылета уже сделали, нагрузка дай бог! Боюсь, не выдержат, не тренированы еще как следует. Справимся без них, как думаешь?

– Мыто справимся, – соглашается Сергей, – только вот в этом вылете не стоит их оставлять на земле. После такого разговора они подумают, что мы им не доверяем.

– Верно, Николаев! – поддерживает Сергея комиссар. – Не надо им давать повода для таких мыслей. Вот если будет сегодня четвертый вылет, другое дело. Его они уже точно не выдержат. На четвертый вылет всю молодежь на земле оставим. Это мы уже с командиром решили.

Мы входим в штабную избу. Лосев сидит мрачный, но при нашем появлении оживляется.

– Такое дело, гвардейцы. Весь день долбят эту станцию, а хорошего пожара там все еще нет. Значит, бензохранилище до сих пор не обнаружено. А деньто близится к концу. Смекаете? Если хранилище не накроем, ночью Гудериан заправится и утром пойдет в атаку. Через час вылетаете на сопровождение “пешек”. Вам двоим – персональное задание, как лучшим разведчикам дивизии. Смотрите в четыре глаза, где эти чертовы емкости? Не могли же их немцы в землю закопать! Но главная задача, мужики, не допустить “мессеров” к “пешкам”. Все остальное – между делом. Но если что заметите, вот частота “пешек”. Сейчас настройте на эту частоту резервный диапазон. Задача ясна?

– Предельно. Бить “мессеров” и искать бензохранилище, – отвечает Сергей.

– Как настроение, Андрей? – спрашивает Лосев.

– Нормальное, командир, будем считать, что я переболел.

– Рад за тебя. Значит, еще повоюем?

– Повоюем.

– А я тебе сейчас еще немного настроение приподниму, – говорит Федоров, – гляди сюда.

Он подает мне листок. Я читаю:

“По данным постов наблюдения и разведки, самолеты III/KG38 люфтваффе “Ю88” номера 134, 139, 141 сбиты:

134 – 21.10.41 истребителем 2 ГИАП №17;

139 – 21.10.41 истребителем 2 ГИАП №17;

141 – 23.10.41 зенитным огнем 311 ЗАП”.

Удовлетворен? – спрашивает Федоров.

– Вполне, – отвечаю я, отдавая ему листок.

– Теперь не будешь на каждого встреченного “Юнкерса” бросаться?

– Буду. Иначе какой я тогда, к черту, истребитель?

– Но, надеюсь, не очертя голову и без оглядки на тылы?

– За это можешь не беспокоиться.


Глава 23


Досадно, что сам я немного успел,
Но пусть повезет другому.
Выходит, и я напоследок спел:
“Мир вашему дому!”
В.Высоцкий

Мы выходим из штаба и идем к столовой. Там застаем необычную картину. За столом сидит женщина лет тридцати с двумя детьми: девочкой десяти лет и мальчиком лет семи. Все трое исхудалые и изможденные до крайности. Одеты в невообразимые лохмотья. Причем детито еще одеты почти по сезону, а женщина явно не для конца октября. На ней выцветшее ситцевое платье и легкая, сильно потертая кофточка неопределенного цвета. Вот и все. На ногах у всех троих – грубые самодельные лапти.

С одеждой резко контрастируют чистые, умытые лица и аккуратно причесанные волосы девочки и женщины. Мальчик стрижен “под горшок”.

Детишки с аппетитом хлебают борщ, а женщина, хотя перед ней тоже стоит большая миска, не ест, смотрит на детей, на нас и робко, недоверчиво улыбается. На лице ее можно прочесть целую гамму чувств: тут и смертельная усталость, и гордость за хорошо сделанное дело, и неверие, что все уже кончилось. Серые глаза, которые, кажется, одни только и остались на исхудалом птичьем лице, светятся внутренней энергией, неожиданной в такой маленькой хрупкой женщине. Эти глаза притягивают как магнит и заставляют снова и снова смотреть в них.

– Кто такие? – тихо спрашиваю я.

– Беженцы, – так же тихо отвечает мне Мараджабов. – Это жена командира погранзаставы. Муж погиб в первые же часы войны. А она шла с детьми от самой границы. Шли по ночам. Не заметили, как миновали линию фронта. Сегодня их патруль в стогу сена обнаружил. До сих пор не верит, что до своих добрались.

– От самой границы шли?!

– Ну да.

Я еще раз смотрю на эту женщину с детьми, и перед глазами проходят аналогичные случаи: Алексей Маресьев; симоновские солдаты, тащившие свою пушку по немецким тылам; Гельмут Шмидт. Но все это были сильные мужчины, солдаты. А здесь передо мной сидит маленькая женщина с двумя детишками, сильная только своим духом и святой материнской любовью.

– Да вы ешьте, Наталья Анатольевна! – говорит повар. – И детям хватит, и вам. Не хватит, я еще добавлю, а сейчас еще и второе принесу. Мы здесь не голодаем. Ешьте досыта!

Женщина неуверенно берет ложку, но, взглянув на детей, снова опускает ее. Она так привыкла за эти месяцы сначала накормить детей, а себе потом что останется, у нее теперь это на всю жизнь.

Присаживаюсь рядом и заговариваю с ней. Узнаю, что она и ее муж – бывшие беспризорники, воспитывались в детдоме. Сейчас ей податься совершенно некуда.

– Товарищ командир, – просит женщина, – можно нам у вас остаться? Я все умею делать: и стирать, и шить, и готовить, и раненых перевязывать. Стрелять тоже могу.

Я смотрю на нее, перевожу взгляд на детей. Нет, хватит с меня Ольги и нашего ребенка.

– Наталья Анатольевна! Вопервых, я всегонавсего комэск и таких вопросов не решаю. А вовторых, здесь женщине с детьми не место. Это фронт. Завтра прорвутся немецкие танки, и опять для вас все сначала начнется. А вам поправляться надо, детей подлечить. Им учиться надо. Выбирайтесь, голубушка, в тыл: на Волгу, на Урал.

– На Волгу, на Урал… – Женщина вновь закрывает глаза и качает головой.

Ее явно пугает этот неимоверно долгий путь. Словно его вновь надо будет преодолевать пешком, по ночам, прячась от немцев и побираясь на хуторах.

– Да туда еще добраться надо, – тихо говорит она.

– Вот что, – говорю я и встаю. – Вижу, вы все равно есть не будете, пока дети не поедят. Пойдемте со мной.

– Куда? – испуганно спрашивает она.

– Пойдемте, пойдемте. Здесь недалеко.

Она бросает взгляд на детей, которые уже уплетают гуляш с макаронами, и, успокоившись, встает.

В штабе я подхожу к Жучкову и достаю финансовый аттестат.

– Григорий Николаевич, оформите выдачу моего денежного довольствия в полном объеме Наталье Анатольевне. Как ваша фамилия?

– Фридман, – отвечает женщина, глядя на меня недоуменным взглядом.

Жучков тоже смотрит на меня, ничего не понимая. Коротко объясняю суть дела. Подполковник кивает головой и сочувственно смотрит на женщину. Я добавляю:

– И вот еще что. Аттестат, за вычетом небольшой суммы – на курево, мыло и прочее, ну, сами прикиньте, сколько надо, переведите на ее имя. А вы, Наталья Анатольевна, когда устроитесь на месте, дела все уладите, сами дадите знать, когда вас снять с довольствия. Хорошо?

– Нет, извините, – качает головой Фридман. – Товарищ командир, как вас зовут?

– Андрей. Андрей Алексеевич Злобин.

– Андрей Алексеевич! Я такое принять от вас не могу! За кого вы меня принимаете?

– За вдову красного командира, мать двоих детей, которая намучилась за эти четыре месяца сверх всякой меры и которой надо помочь чем возможно. Извините, что не могу больше.

– А вы? Самито вы как будете?

– Я же сказал, чтобы товарищ подполковник оставлял мне нужную сумму.

– А ваши родные? Вы же от них отрываете.

– У меня, как и у вас, никого нет: ни родителей, ни братьев, ни сестер.

– А жена, дети?

– Нет у меня никого.

– Невеста будет!

– Уже не будет. И кончим этот разговор! Оформляйте, товарищ гвардии подполковник, – говорю я и выхожу из штаба.

Уже в дверях слышу, как Жучков тихо говорит Наталье Анатольевне:

– У него жена неделю назад…

На стоянке нахожу молодых летчиков. Они о чемто спорят, но при моем появлении замолкают. Я подхожу и кладу руки им на плечи.

– Вот что, орелики. Вы на меня не серчайте, отчихвостил я вас для вашей же пользы.

– Да что вы, товарищ гвардии капитан! – начинает Гордеев.

– Я уже говорил, что, когда мы не в строю и не в бою, я для вас – Андрей, в крайнем случае Андрей Алексеевич. А сказать я хочу вам вот что. Вылет сейчас будет особый. Мы с Сергеем будем искать непораженное бензохранилище. Поэтому и направление, и высоту менять будем резко и неожиданно. Будьте вдвойне внимательны. “Мессеров” там будет, как всегда, с избытком. Чуть оторветесь – растерзают. Ясно?

– Ясно.

– И вот еще что. В следующий вылет вы не пойдете. И не возражайте! Вы его просто физически не выдержите. Это решение командира полка. Вам, ребятки, еще тренироваться и тренироваться. О чем я сегодня вам и говорил. Нам, истребителям, как спортсменам, надо хорошую форму поддерживать. А форму эту надо набирать постепенно. Кстати, – я смотрю на Трошина, – я заметил, что кое у кого боевые вылеты аппетит отбили. Оставляет обед недоеденным. Для восстановления аппетита могу отстранить от боевой работы.

– Андрей Алексеевич! – протестует Трошин. – Да как прочитаешь письмо из дома, кусок в горло не лезет. В тылу дети голодают, а нас как на убой откармливают.

– Не на убой, а на победу! Думаешь, те, кто нормы составляет, – дураки? Или считаешь, что такие нормы тебе дают за кубики в петлицах да за красивые глазки? Черта с два! Эти нормы тебе дают не за кубики, а вот за эти крылышки, – показываю я на авиационные эмблемы. – Если тебя на наземный паек посадить, ты много не налетаешь. Так что, Игорек, кончай дурью маяться. Этот кусок потому у детей отбирают и тебе отдают, чтобы ты ни одного фашистского самолета до этих детей не допустил. Лишнего нам не дадут. Понятно?

– Понятно.

– Ну, за ужином я посмотрю, как ты понял.

Иду к своей стоянке. Иван докладывает о готовности “Яка” к вылету. А я, вспомнив, говорю:

– Иван, в нашей избе под нарами в моем вещмешке лежат десять банок тушенки и шмат сала. Я их у интенданта выменял, к свадьбе заначил, да и забыл про них. Отдай все это Наталье Анатольевне с детишками. Добро?

– Добро, командор! – Иван понимающе улыбается и помогает мне застегнуть парашютную систему.

Замечаю, что из штаба вышла Фридман. Она начинает оглядываться по сторонам. Наверное, меня ищет. Ухожу за машину, чтобы не увидела. Не хватало еще, чтобы она стала меня сейчас благодарить или отказываться. Не обнаружив меня, она останавливает какогото солдата и расспрашивает его. Тот показывает рукой на мою стоянку. Наталья Анатольевна направляется ко мне. В этот момент на пороге штаба появляется Жучков с ракетницей. Взлетает зеленая ракета. Я быстро залезаю в кабину и пристегиваюсь. Крошкин хлопает меня по плечу, помогает закрыть фонарь и спрыгивает на землю.

На рулежке оглядываюсь. Маленькая мужественная женщина стоит на стоянке и смотрит мне вслед. В сердце кольнуло. Почти как Ольга. Она машет мне рукой. К ней подходит Иван и чтото говорит. Фридман испуганно оборачивается и резко опускает руку. Я усмехаюсь. Наверняка Иван сказал ей: “Не надо. Плохая примета!”

Взлетев, эскадрилья занимает свое место в строю. Полк ведет Федоров. Лосева вызвали в штаб дивизии. Через несколько минут в точке рандеву, на четырех тысячах, встречаем полк “Пе2” и занимаем место в походном охранении. Моя эскадрилья прикрывает нижний передний сектор. Еще пятнадцатьдвадцать минут полета, и под нами открывается Рославль. Станция разбита в щебень. Во многих местах очаги пожаров. Но горит вяло. Ясно, что основное бензохранилище до сих пор не обнаружено.

Наша эскадрилья отрывается от строя, снижается до пятисот метров и широким фронтом проходит над станцией. Нет. Ничего не видно. Снова уходим на высоту и занимаем свое место в боевом порядке прикрытия. И вовремя. В наушниках звучит команда Федорова:

– “Сохатые”! Внимание! Справа “мессеры”! Первая! Атакуйте! Вторая! Отсечь от “пешек”!

Первая эскадрилья обрушивается на “мессеров” сверху, а мы уходим в сторону солнца с набором высоты. Наша задача – отразить атаки тех “мессеров”, которые всетаки прорвутся к “пешкам”. Первая ломает строй немцев. Третья вносит в их действия сумбур. А Федоров с четвертой обрушивается на “мессеров” с тыла. Три фашиста добавляют свой дым к дыму пожарищ.

Наши пикировщики принимают боевой порядок и начинают работать. Они бомбят все маломальски подозрительные объекты. Но желаемого результата все еще не видно. Я делю внимание между небом и землей. Только обнаружу чтолибо подозрительное, а “пешки” уже пикируют туда. Видимо, Сергей опережает меня. Недаром он лучший разведчик дивизии.

Но вот и нам нашлась работа. Около двадцати “мессеров” прорвалисьтаки из кольца, в которое их взяли наши ребята.

– Вторая! Я – семнадцатый! Атакуем! Делай, как я!

Бросаю “Як” в крутое пике, наращиваю скорость и чуть выше атакующих “мессеров” выравниваюсь и иду им на перехват. Наши траектории должны пересечься в пятистах метрах от “пешек”. “Мессеры” заметили нас, но от атаки не отказываются. Восемь самолетов отваливают и набирают высоту. Мне понятен их маневр.

– Серега! Возьми верхних на себя!

– Понял!

Ему даже не надо маневрировать. Он ведет вторую восьмерку с превышением четырехсот метров. Эта восьмерка – “добивающая”. Ее задача – бить расстроенные в результате первой атаки пары немцев.

С двухсот метров открываю огонь. Не прицельный, заградительный. Но чтото ведущему “мессеру” достается. Он резко проваливается вниз и отваливает вправо. За ним уходит ведомый. Вторая пара тоже попадает под огонь и тоже отворачивает. Атака сорвана. Делаю “горку” и набираю высоту, чтобы вторым заходом разбить эту двадцатку окончательно.

– “Сохатые”! Я – “Тигр14”! К вам прорвалась эскадрилья. “Нибелунги”!

Быстро осматриваюсь. Черт! Сверху на “пешек” пикирует не менее эскадрильи “Нибелунгов”. Ведущий, оторвавшись от основной массы, уже почти на дистанции прицельного огня. Можно не успеть!

Резко, боевым разворотом бросаю “Як” влево и круто набираю высоту. Опять резко сваливаю машину на крыло и атакую ведущего “мессера”. В результате моего маневра я сажусь ему на хвост. Но вряд ли ктото из наших успел повторить мои эволюции. Опять отрыв в дветри секунды!

А “мессер” с золотой короной уже в хвосте у заходящей на цель “пешки”. Он вотвот откроет огонь. Надо спешить. Вижу, что и ко мне в хвост пристраивается еще один “мессер”. Ничего, я успею выйти изпод огня. Ловлю “Нибелунга” в прицел и выношу упреждение. В наушниках звучит тревожный голос Гены Шорохова:

– Андрей! “Мессер” на хвосте! Мне не достать!

– Вижу! Спокойно, – отвечаю я, открывая огонь. Длинная очередь сотрясает мой “Як”. Снаряды рвутся в моторе “мессера”, который так и не успел выстрелить по “пешке”. Отпускаю гашетку. Сороковой!

Резко сваливаю “Як” на крыло. Опоздал! Машина дергается, на капоте вспышки разрывов. Ухожу влево, а надо мной проносится “мессер”. Успелтаки, гад! Достал, чертов “Нибелунг”!

– Андрей! Ты горишь, прыгай!

Это кричит Сергей. Но куда прыгатьто? Прямо на станцию?! Там меня встретят!

Мотор еще работает. Пытаюсь сбить пламя, но в результате моих действий оно еще больше разгорается. Перекрываю подачу бензина, но пожар не прекращается. Уже начинает припекать. Кабина наполняется дымом, ничего не видно. Я немного приоткрываю фонарь, и дым вытягивает. Но одновременно пламя, проникнув в кабину, начинает лизать мои сапоги и комбез.

Кажется, это все. Вот ты и отлетался, Андрей Коршунов.

Прыгать нельзя: внизу немцы, да и прыгатьто уже не с чем. Сиденье напоминает раскаленную сковородку, парашют, наверное, уже сгорел. До фронта не дотянуть. И высоты не хватит, да и сгорю раньше.

Пламя уже жжет невыносимо. Стискиваю зубы, чтобы не заорать от боли в эфир. Гореть заживо выше моих сил. Я был готов к любому концу, только не к такому. Выход один. Крутое пике, до земли. Толкаю ручку от себя и вдруг ясно слышу голос Ольги: “Я на тебя зарок положила. Пока я жива, с тобой ничего не случится”. Как ты была права, Оленька! Тебя не стало, и со мной случилось. Да еще как! Даже в страшном сне мне не снилось, что я горю в бушующем пламени. Тлеют волосы, загорается комбез. Как медленно приближается земля! И как больно моим ногам, на которых уже обуглились сапоги!

Что это? Чуть левее я вижу на земле характерные тени от емкостей, в каких хранят большие запасы топлива. Вот он – склад ГСМ! Его миновали бомбы, но ударные волны и комья земли промяли маскировочные сети, и емкости стали отбрасывать свою тень.

Ну вот, Андрей Злобин, вот твоя последняя цель! Не промахнись, Андрюха!

И снова я слышу голос Ольги: “Не бойся, Андрюша. Потерпи еще чутьчуть, милый. Еще секундадругая, и все кончится. Это нестрашно…”

Уже не чувствующей ничего ногой давлю педаль. Слава богу! И нога послушалась, и тяги управления не перегорели еще. “Як” отворачивает влево. Теперь ручку чуть на себя… Я уже не ощущаю боли. Я атакую. Мне нельзя промахнуться в этой последней в моей жизни атаке!

– Прощай, Андрей! – слышу я в наушниках.

Емкости с бензином уже заполнили все поле зрения. Сегодня Гудериан горючего не получит! Я кричу:

– Мииррр вашему дому!



Часть вторая

МОНАСТЫРЬ


Мы крылья и стрелы попросим у бога,
Ведь нужен им ангелас.
А если у них истребителей много,
Пусть впишут в хранители нас.
Хранить – это дело почетное тоже,
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей,
И в воздухе, и на земле.
В.Высоцкий

Глава 1


Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу…
Данте Алигьери

– Как вы себя чувствуете?

Я слегка балдею от этого вопроса. Как может чувствовать себя человек, которого разнесло на атомы в яростной вспышке взрыва?! Второй мыслью до меня доходит, что главная необычность не в содержании вопроса, а в том, что я его слышу. А может быть, я уже на том свете?

– Не притворяйтесь, я прекрасно вижу, что вы уже пришли в себя. Откройте глаза.

Голос женский, довольно приятный. Что, если действительно открыть глаза? Что я увижу? Емкость бензохранилища, закрывающую все поле зрения? Небо? Пламя? Адское пламя! Райские кущи? А может быть, обладательницу этого приятного голоса?

– Ну же, смелее! Там для вас уже все кончилось.

“Значит, я действительно на том свете”, – думаю я и, вздохнув, открываю глаза…

Небо… нет, это не небо, скорее потолок, но какогото необычного жемчужноголубоватого цвета.

“Гм, приятный цвет у того света”, – отмечаю я и кошусь направо. Дисплеи, экраны, частью погашенные, частью заполненные символикой, гуляющими кривыми и еще чемто: то ли петлями гистерезиса, то ли фигурами Лиссажу. Корпуса дисплеев – в тон потолку и стене, свечение мягкое, тоже голубоватое. Както не соответствует все это моим представлениям о том свете.

“А что налево?”

Налево сидит молодая женщина, скорее девушка, лет двадцатитридцати, скандинавскославянского типа с длинными, до пояса, соломенного цвета волосами. На ней жемчужноголубоватое платье из настолько прозрачной ткани, что отчетливо виден бюст, что, однако, ничуть не смущает его обладательницу. Впрочем, ниже широкого белого пояса юбка, отдавая дань скромности, совершенно непрозрачная, что не мешает ей быть вызывающе короткой и почти полностью выставлять на мое обозрение до неприличия красивые длинные ноги, форму которых подчеркивает начинающееся от самых колен плетение белых ремешков, переходящих в изящные босоножки.

Сие творение “того света” сидит вполоборота ко мне перед внушительного вида компьютером и наблюдает сразу за четырьмя дисплеями, заполненными какойто абракадаброй.

“Ничего себе, тот свет. Рай это или ад, а может быть, чистилище? Где же я?”

Видимо, последние слова я говорю вслух, так как “творение” поворачивается ко мне и говорит с улыбкой:

– Вот нормальная, здоровая реакция. Пришел человек в себя, первый вопрос: где я? Мыслю – следовательно, существую! Ну, поздравляю с возвращением!

А я снова закрываю глаза: “У них что, здесь другого цвета вообще не признают?” – глаза “творения” такие же жемчужноголубоватые, как и все в этом помещении.

– Может быть, хватит изощряться в остроумии? Объясните толком: где я, как сюда попал и кто вы?

– И, конечно, в двух словах?

– Да, желательно покороче.

Открываю глаза, “творение” стоит надо мной и улыбается, показывая ровные, перламутрового блеска зубы. О господи!

– Вы в Монастыре, сюда вас перенесли в виде вашей матрицы, я – психофизиолог Елена. Удовлетворены?

– Древние спартанцы, Елена, по сравнению с вами – безудержные болтуны. Спасибо, я, безусловно, удовлетворен.

– Что ж, наличие чувства юмора – хороший признак для возвращающегося. Осталась одна формальность.

– Какая?

– Сейчас…

Она поворачивается к компьютеру, и я замечаю еще одну своеобразную деталь ее костюма: сзади от плеч и почти до нижнего края юбки платье прикрыто пришитым вверху к плечам то ли плащом, то ли накидкой с рукавами до локтей из прозрачной бесцветной ткани все с тем же перламутровым отливом. В верхней части накидки, на плечах, свободно лежит капюшон. Елена тем временем, пока я отвлекаюсь на изучение ее одежды, чтото делает с клавиатурой, и мои мышцы както все разом непроизвольно дергаются, так что я чуть не вывихнул себе тазобедренный сустав и позвоночник.

– Полегче бы… – бормочу я.

– Двигательные рефлексы – в норме, – как ни в чем не бывало констатирует Елена и кидает мне пластиковый пакет.

– Хватит валяться, одевайтесь.

Только теперь я обнаруживаю, что лежал перед ней совсем голым – впрочем, это уже несущественно. В пакете находятся рубашка из тонкой материи с большим вырезом на груди, шорты из эластичной ткани почти в обтяжку и легкие удобные сандалии. Все имеет перламутровый оттенок (я уже начинаю к нему привыкать), но, в отличие от голубоватого тона одеяния Елены, все более темного, почти синего цвета.

Пока я одеваюсь, Елена вполголоса разговаривает с чьимто изображением, появившимся на одном из дисплеев. Я не могу разобрать ни слова, впрочем, я и не прислушиваюсь, занятый своими мыслями. Монастырь… матрица… перенесли… возвращающийся… Черт знает что! Слишком уж резкий переход: воздушный бой над Рославлем, горящая машина и вдруг этот монастырь! Как я сюда попал? Ведь я пикировал на емкости с бензином…

– Готовы? Пойдем, Магистр ждет нас.

– Магистр? А может быть, аббат? Ведь я всетаки в монастыре.

– Как вы сами сказали, хватит изощряться в остроумии. Магистр вам все объяснит, и не в двух словах, как я. Пойдемте же.

Она берет меня за руку, как непослушного ребенка, и ведет к выходу из помещения. Замечаю еще одну деталь туалета Елены: ее руки до локтей затянуты в тонкие перчатки из такой же прозрачной ткани, что и накидка. Елена ведет меня по коридору, освещенному голубоватыми потолочными экранами, так стремительно, что ее плащнакидка развевается сзади, как крылья. “Падший ангел или всетаки дьявол”, – успеваю машинально подумать. Мы кудато поднимаемся на лифте, затем проходим по стеклянной галерее, так быстро, что я успеваю заметить только необычные здания разной расцветки. Затем мы вновь кудато поднимаемся, идем по коридору. Елена уже почти бежит, когда мы останавливаемся перед дверью, обитой синим пластиком с серебряной табличкой “Магистр Альфа14”.

За дверью – просторная светлая комната с широкими окнами, расцвеченная в те же голубоватосиние тона. У стены, за таким же четырехдисплейным компьютером, в удобном кресле расположился худощавый черноволосый мужчина лет сорока. Одет он в такую же, как и у меня, синюю рубашку, только вместо шорт на нем брюки фиолетового цвета, наподобие спортивных. Полнейшим диссонансом к его одежде был легкомысленный беленький шейный платок.

Как только мы входим, мужчина встает изза компьютера и идет нам навстречу.

– Ну, здравствуй, Андрэ! Я рад, что все кончилось и ты наконец здесь. Элен, почему так долго? Я заждался вас.

– Мы шли пешком, я посчитала, что для Андрея слишком много будет в первый день. Кстати, Магистр, немедленно верни мой платок!

– Только через выкуп! А в отношении Андрэ ты, как всегда, права.

– Я тебе покажу выкуп! – С этим криком Елена ловко срывает с шеи Магистра платок и без всякого перехода заявляет: – Приступай.

– Один момент,пока усаживайтесь.

Магистр широким жестом показывает на кресла возле низкого пятиугольного столика, а сам подходит к компьютеру. Его пальцы бегают по клавиатуре, один из дисплеев моргает, и на белой дверце, встроенной в стену, загораются сначала желтый, а потом зеленый сигналы. Магистр открывает дверцу и достает поднос с бутылками, стаканами и тарелочками. Что там конкретно, я разглядеть не успеваю. Елена взвизгивает от удовольствия.

– Магистр, как всегда, меня балует!

Она прямо на ходу хватает с подноса бокал, наполняет его из бутылки золотистым напитком и зацепляет пригоршню красных палочек. Затем она удобно устраивается в кресле и спрашивает, показывая на поднос, который Магистр уже поставил на столик:

– А это что такое?

Ее длинный, затянутый в перчатку пальчик указывает на куски черного хлеба, селедку, порезанную с луком, и четыре соленых огурца.

– А это, милая, не про твою честь.

Магистр подходит к небольшому, встроенному в бар холодильнику и достает… бутылку водки.

– Андрэ прибыл к нам из такого дела, что ему фронтовые сто грамм никак не помешают. – Его живые темнокарие, почти черные глаза быстро с участием глянули на меня. – Я правильно говорю?

Я молча опускаю глаза в знак согласия. Магистр очень верно догадался, что именно мне сейчас необходимо. Он разливает водку: мне полстакана, себе на два пальца.

– За тебя, Андрэ! Будем?

– Будем!

Мы выпиваем стоя. Магистр смачно закусывает огурчиком и усаживается в кресло, я следую его примеру. Елена опять подает голос:

– Магистр! А ведь этого напитка нет в номенклатуре линии доставки, и в каталогах синтезатора я его не встречала. Где ты берешь водку?

– Я все же немножечко Альфа, – обиженно бормоча Магистр. – Ну, Андрэ, поговорим.


Глава 2


А крановщик Сысков был с похмела
И свои чувства матом выражал.
Е.Евтушенко

Магистр задумчиво посматривает на меня, потирая средним пальцем левой руки переносицу. Чувствуется, что ему нелегко начать этот разговор. Он словно колеблется, как человек, размышляющий, бросаться в холодную воду или нет.

Вид его выражает не то что нерешительность, скорее – сомнение.

Я смотрю на него и молчу. Елена, уютно, покошачьи, с ногами расположилась в кресле и с интересом наблюдает за нами, не забывая при этом потягивать из бокала и закусывать каждый глоток красной палочкой. Молчание затягивается. Наконец Магистр кончает холить переносицу.

– Сколько раз я проводил такой разговор, и всякий раз самое сложное для меня – с чего начать. Так с чего начать?

Я пожимаю плечами: если бы мне знать, о чем пойдет речь.

– С самого начала, – подает голос Елена.

– Хорошо. Андрэ, примерно через триста лет после твоего времени будет совершено грандиозное открытие. Будет открыто, что на нашей планете, да и во всей обозримой Вселенной существует бесконечное множество параллельных миров. Эти миры нигде не пересекаются друг с другом, так как существуют в различных фазах времени, то есть в каждом из миров время течет самостоятельно. Мы называем эти миры фазами или реальностями…

– Или миром вообще, – вставляет Елена.

– Ну, это жаргон. Есть миры, практически не отличающиеся друг от друга, как бы дублирующие сами себя, за исключением некоторых деталей. Например, ты заметил, что в той реальности, из которой ты сейчас вернулся, памятники Пушкину и Юрию Долгорукому в Москве поменялись местами. Заметил ты и некоторые другие отличия, кроме главного, которого ты не знал. Эта реальность отставала от твоей на пятьдесят лет.

– Значит, я действовал не в своем мире?

– Совершенно верно. Поэтому я и сказал тебе тогда, что на ход ВАШЕЙ истории твои действия не повлияют.

– Вот оно что. А я все время гадал, как же может такое быть, почему ход войны складывается более благоприятно, а мы в своем времени ничего об этом не знаем. Получается, что я работал не на свой, а на чужой мир.

– Андрэ, для нас и для тебя теперь все миры свои, а не чужие. Это – наша Земля, наши люди. Если у твоего соседа горит дом, ты же не будешь сидеть сложа руки, а бросишься на помощь, даже если будет опасность самому обгореть при этом.

– Хорошо, а почему вы не попытаетесь подправить нашу реальность, ведь и у нас все идет далеко не лучшим образом?..

– А будущее у вас еще более безрадостное. Поэтому в вашей фазе сейчас работают наши люди именно с целью избавить ее от пагубных последствий, вызванных ошибками как прошлого, так и настоящего.

– А почему бы не исправить эти ошибки в прошлом?

– А потому, что в прошлое вторгаться нельзя…

– То есть Бредбери всетаки был прав насчет раздавленной бабочки?

– Нет, раздавленные бабочки здесь ни при чем. Все гораздо сложнее и гораздо хуже. Вторжение в прошлое состоявшейся реальности со стопроцентной вероятностью вызывает схлопывание времени, или “схлопку”, как мы его называем, в результате которой время замыкается на себя, образует временную петлю, или кольцо, в котором оказывается данная реальность. Мы можем наблюдать прошлое любой реальности с целью выяснить источники той или иной деформации в историческом развитии, но вторгаться в прошлое мы не можем.

– Понятно, но не очень. Непонятно также, каким образом сосуществуют на одной планете бесчисленные миры, не только не пересекаясь, но и так, что их обитатели и не подозревают о существовании друг друга.

– Ну, это объяснить проще.

Магистр какоето время молчит, потом встает и начинает прохаживаться по комнате, как профессор перед аудиторией.

– Легко сказать, проще… хотя… Положение точки в пространстве описывается тремя координатами, и если у двух точек хотя бы одна из координат отличается, то положение точек в пространстве не совпадает. Так?

–Так.

– Добавим к триаде пространственных координат четвертую – время. Я говорю очень упрощенно, тебе предстоит узнать все это на более высоком уровне. Так вот, пусть у точек совпадают все три пространственные координаты, но не совпадает четвертая, временная, будут ли точки накладываться?

– Нет.

– Более того. Эта четвертая координата не просто вектор. – Магистр подходит к компьютеру. – Представим синусоиду, – на дисплее возникает с детства знакомая кривая, – пусть это будет твое время…

– А почему – синусоида? Что, время может принимать отрицательные значения?

– Это для простоты изложения, так это будет выглядеть на плоскости, в пространстве будет иначе. Ось абсцисс – наши пространственные координаты. Время каждой реальности может отличаться от других по амплитуде… частоте… и фазе. – При этих словах на дисплее появляются разноцветные синусоиды, постепенно заполняющие весь экран. – Теперь понятно, как в данной точке пространства может оказаться бесконечное множество непересекающихся миров?

– В общих чертах…

– Ну а если быть более точным, то эти синусоиды надо развернуть в пространственные спирали, а по каждой из них будут двигаться, опятьтаки с разными скоростями, триады пространственных координат… – Картина на дисплее изменяется соответствующим образом. – Я доходчиво объясняю?

– Идите к черту, Магистр, – я уже ничего не могу понять в мелькании живых разноцветных спиралей, извивающихся на дисплее, словно веселая компания из серпентария, – остановимся на синусоидах, так проще.

– Ну и слава Времени! Потому что я сейчас в таком же положении, в каком оказался бы ты, пытаясь объяснить средневековому механику, как устроен и летает реактивный истребитель или, скажем, принцип действия ядерного реактора. Поехали дальше. Когда была открыта эта множественность параллельных миров, выяснилось, что даже простое визуальное наблюдение за ближайшей фазой требует колоссальных энергетических затрат. Поэтому открытие долгое время не находило практического применения и оставалось гдето на уровне теоретической возможности межзвездных полетов для конца XX века. Так продолжалось до тех пор, пока один из хронофизиков (так стали называть новое направление в науке), Майкл Стоун, не выдвинул гипотезу о наличии такой фазы, откуда связь с другими фазами возможна при минимальных энергетических затратах. Он назвал ее нульфазой. Сначала это было воспринято как интересное теоретическое предположение, не более. Но вскоре Стоун обнаружил такую фазу, да не одну, а сразу несколько. При этом выяснилось, что одна из фаз необитаема, то есть свободна от разумных существ. Тогда возникла идея использовать эту фазу как посредника для связи с другими. Не буду рассказывать, какие при этом возникли технические, энергетические и правовые проблемы. Но все они с течением времени были преодолены, и сейчас мы находимся в нульфазе, или фазе Стоуна…

– Или в Монастыре, – вновь вставляет Елена.

– Да, наши остряки называют нульфазу Монастырем, в отличие от мира, как они называют остальные фазы. Из фазы Стоуна мы установили контакты с другими фазами, которые согласились с нами сотрудничать, разработали правовой статус, или Хронокодекс. Кстати, тебе надо изучить его в первую очередь. Фаза Стоуна существует уже более трехсот лет, объем работы и сфера контактов растут в геометрической прогрессии. Все технические аспекты ты усвоишь в процессе обучения. А теперь спрашивай. У тебя ведь накопилось много вопросов.

– Вы сказали, что у вас установлены контакты со многими фазами, сотрудничающими с вами. Значит, и с нами? Если так, то почему мы об этом не знали?

– Нет. Пункт четвертый части первой Хронокодекса гласит: “Ни одна фаза, не достигшая в своем развитии уровня самостоятельного открытия множественности миров, не должна узнать об этом раньше своего срока”. Так что с вашей фазой контакт у нас только односторонний.

– А в чем конкретно выражается сотрудничество?

– Прежде всего это обмен информацией, оказание помощи в реализации различных проектов, передача технологий, достижений культуры и т.п. Ну а вовторых, к нам часто обращаются с запросами о последствиях, как социальных, так и экологических, когда речь заходит о внедрении новых технологий, реализации научных открытий, осуществлении крупных воздействий на среду обитания и т.д. Мы можем не только построить точный прогноз, не только проследить его в будущем, но, если визуального наблюдения недостаточно, даже заслать в будущее своих агентов.

– Ну а контакты с фазами, которые еще не знают о вас, в чем они заключаются? Как вы работаете с ними?

Магистр задумчиво смотрит на меня. Он снова похож на человека, раздумывающего, прыгать ему в холодную воду или нет.

– Гм. Вообщето такую информацию тебе следовало бы получить попозже, но я сделаю исключение. Две трети нашей работы, если не больше, составляет именно работа с такими фазами. Мы активно воздействуем на ход исторического процесса посредством внедрения в фазы своих хроноагентов. Хроноагенты своими действиями или корректируют допускаемые ошибки, или предотвращают их и тем самым удерживают процессы в необходимых рамках.

– Ну а кто устанавливает эти “рамки”?

– Исторический опыт. Закон целесообразности.

– То есть вы сами! А кто дал вам право решать судьбы миров, вмешиваться в их жизнь? Это что, новая форма диктатуры? Мудрые дяди из будущего шлепают по попкам расшалившихся дикарей!

– Не закипай, Андрэ, остынь. – Чувствуется, что мои слова задели его за живое, расшевелили в нем то, что ему самому давно не дает покоя.

Его живые проницательные глаза слегка затуманиваются. Он смотрит кудато поверх компьютера, затем, сделав несколько шагов по комнате, останавливается напротив меня и продолжает:

– Один из примеров такого вмешательства ты только что имел возможность наблюдать и даже участвовал в нем. Что плохого, если война закончится на два года, на год, на месяц, даже на неделю раньше? Сколько миллионов жизней будет спасено? А между тем прогноз на окончание войны по этой фазе был даже не на 1945й, а на начало 1947 года, причем за последние два года в войну должны были втянуться Ближний Восток и Южная Америка.

Голос Магистра становится тверже, глаза начинают блестеть, весь его облик показывает, что он обрел былую уверенность и старается вселить ее в меня.

– Другой пример. В одной из фаз, на равнинной местности, в сейсмически безопасной зоне произошло землетрясение силой в девять баллов. Погиб город с населением более двух миллионов человек, жертв не счесть, мало кто уцелел. Причина: шестьдесят лет назад недалеко от города устроили подземное хранилище жидких отходов. Отходы, проникнув в более глубокие слои, постепенно размыли мощный солевой пласт. Происшедший обвал вызвал землетрясение. Наши наблюдатели обнаружили, что в соседней фазе готовят такое же хранилище. Хроноагент, внедренный в главного инженера проекта, перенес хранилище в другое, безопасное место. Результат – город спасен. Еще нужны примеры?

Я молчу.

– Молчишь? Согласен или тебе просто нечего возразить?

– Возразить действительно нечего. Ты все это хорошо говорил. Но… Я все равно не могу принять этого… Еще Стругацкие сказали, знаешь их, наверное?

– Знаю и ценю.

– Так вот, они сказали: “Нельзя переломить хребет Истории, не переломив при этом хребет Человечеству”. Такие вмешательства, ну… безнравственны, что ли. И мне стыдно, что я, даже против своей воли, принимал в этом участие.

– Да ты, кроме Стругацких, оказывается, еще и Азимова почитывал! Тоже мне – Эндрю Харлан! – Магистр уже откровенно смеется надо мной, огоньки в его глазах превращаются в бесенят. – Кстати, “Конец Вечности” у нас – настольная книга. В том плане, что она дает богатый материал на тему, как не надо работать во времени. Эх, Андрэ! Да кто же здесь ломает хребты? О чем идет речь? Человечество никто не лишает права совершать свои ошибки и исправлять их. Но разве преступно смягчать последствия, уменьшать количество жертв, предотвращать гибельные результаты непродуманных действий амбициозных политиканов, воображающих себя истиной в последней инстанции, или маньяковтехнократов, возомнивших себя гениями, чьи действия всегда безошибочны? Все они посвоему хотят осчастливить или все человечество, или свою нацию, или часть ее, а большей частью – себя самое. Мы отнюдь не ломаем хребтов Истории. Если Вторая мировая война в какойто фазе должна начаться, то она все равно начнется, даже если мы ликвидируем Гитлера вместе с его окружением. Не они развязали войну, а те, кто их толкал к этому, те, кто насыпал им золота в карманы и потом сказал: “Отрабатывайте с процентами”. Не Гитлер, так другой, не важно. Важно, что мы можем не допустить, чтобы последствия войны стали такими же или еще более ужасными, чем в вашей фазе. Подумай над этим хорошенько, прежде чем стыдиться. Времени у тебя достаточно.

– Хорошо, я подумаю на досуге. А теперь о времени. Когда вы вернете меня к себе?

Воцаряется молчание. Магистр снова начинает чесать свою переносицу, а Елена разглядывает меня с еще большим интересом. У меня нехорошо ноет гдето между печенью и желудком от паршивого предчувствия. Молчание на этот раз длится недолго.

– Я ждал этого вопроса с самого начала. Отдаю тебе должное, ты терпеливо выслушал первичную лекцию по основам хронофизики, работе хроноагентов и даже задавал толковые вопросы, приберегая главный из них напоследок. Я отвечаю тебе прямо. Никогда.

– То есть? Поясните.

– Поясняю. Никогда – это значит совсем никогда, – твердо говорит Магистр, в глазах его попрежнему светятся огоньки, но теперь они, кажется, жгут меня, как лучи лазера. – Твое время, Андрэ, для тебя больше не существует. Ты – человек мужественный и прими это как неизбежную реальность. В свое время ты никогда больше не вернешься.

Видимо, в моих глазах он читает чтото такое, что заставляет его быстро схватить бутылку и налить мне почти полный стакан. Я пью его залпом, занюхиваю кусочком ржаного хлеба и разражаюсь монологом. Новость, сообщенная мне Магистром, настолько ошеломляет, что мои моральные устои рушатся в мгновение ока. Невзирая на присутствие Елены, а точнее, забыв о ней, я высказываю этому типу все, что думаю о нем, о его организации, об их деятельности и их методах. При этом я совершенно не ограничиваю себя в лексиконе и в идиоматических выражениях с использованием всего разнообразия могучего русского диалекта.

Пока я так ораторствую, Магистр спокойно сидит в кресле, глядя на меня так доброжелательно, словно я рассыпаюсь, перед ним в комплиментах. Время от времени, когда я выдыхаюсь, он предупредительно подливает мне водки в стакан, и я, получив новый заряд своему красноречию, извергаю его на Магистра.

Что делает в это время Елена, я не вижу, а точнее, не обращаю на нее внимания, все мое негодование адресовано Магистру. Это он – главный виновник, я узнал его голос.

Наконец я окончательно выдыхаюсь, глотнув последний раз из стакана, закусываю луком и падаю в кресло. Всем своим видом я даю понять, что не сдвинусь с места, пока меня не отправят в свое время.

– Примерно такой реакции я и ожидал, – спокойно говорит Магистр. – Элен, сохрани запись беседы. После анализа эти красоты русского диалекта конца XX века пригодятся для более тщательной подготовки хроноагентов… Все! Хватит! Ты высказался, а теперь – моя очередь.

Да, я намеренно сообщил тебе этот факт прямо в лоб. Тебе надо было разрядиться, что ты и сделал. А теперь…

Магистр наливает мне в стакан какойто шипучей жидкости сиреневого цвета.

– Пей! – властно приказывает он.

Я послушно пью, может быть, это яд, а может – наркотик. Мне уже все равно. Жидкость приятного вкуса и отдает розой и сиренью одновременно.

– А теперь слушай. Ты узнал факт. Да, с этим фактом трудно примириться, но придется. А теперь узнай причины, породившие этот факт, – их две. Каждая из них в отдельности уже напрочь отрезает тебе дорогу в свое время, а в совокупности и подавно. Первая причина вытекает из той статьи Хронокодекса, которую я тебе уже цитировал. Нельзя допустить, чтобы в твоей фазе узнали раньше времени о существовании фазы Стоуна и о той деятельности, которой она занимается, в том числе и в твоем мире. Это может привести к непоправимым последствиям, вроде пресловутой “охоты на ведьм”, под этим соусом наверх выплывут самые низменные инстинкты, самые подлые личности и, манипулируя “общественным мнением” в своих интересах, начнут “спасать цивилизацию”. Такое уже было, да и сейчас происходит в твоем отечестве… Постой, я знаю, что ты хочешь сказать. Ты хочешь сказать, что будешь нем как рыба, что поклянешься самой страшной клятвой и т.д. Но полагаться на твое слово нам нельзя. Нельзя потому, что в данном случае ты своему слову не хозяин… Стоп! Я еще не все сказал. Возражать будешь после. Дело в том, что, очутившись в своем времени, ты постоянно будешь помнить о нас, о том, что мы существуем, что мы работаем. Ты будешь в каждой ситуации подозревать влияние “нашей руки”, в каждом человеке подозревать нашего агента, и в итоге нервный срыв неминуем. Что ты натворишь и с какими последствиями, одному Времени известно. Мы этого допустить не можем. Так бездарно разбрасываться людьми не позволяет наша мораль. Мотивы понятны?

– Понятны. Но ведь вы можете подстраховаться и “стереть” мою память о пребывании здесь. Неужели вы, с вашим уровнем, не можете этого сделать?

– Можем, но не будем. Не будем потому, что такое воздействие на память неизбежно влечет за собой частичное искажение, скажем больше, разрушение личности. Ты станешь совсем другим человеком, с уровнем неизбежно ниже среднего. Такое отношение к личности наша мораль также не допускает, так как это равносильно смерти одного индивидуума и появлению другого. Этот другой, не имея ни прошлого, ни настоящего, страдая ложной памятью или частичной амнезией, неизбежно станет постояльцем психиатрической больницы. Тебя устраивает такой вариант?

– Разумеется, нет. Да, все, что вы сейчас сказали, очень серьезно, и обдумать все это надо не менее серьезно. Но вы говорили о двух причинах. В чем состоит вторая?

– Ну, это проще. Вторая причина в том, что тебя в твоей фазе уже нет.

– Как нет?!

Вместо ответа Магистр подходит к компьютеру.


Глава 3


Вот сзади заходит ко мне “Мессершмит”.
Уйду, я устал от ран!
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу, решил на таран!
В. Высоцкий

Магистр подходит к компьютеру и чтото набирает на клавиатуре, на двух дисплеях возникает изображение.

– Это – запись нашего наблюдения в твоей фазе от 11 сентября 1991 года. Объект наблюдения – Коршунов Андрей Николаевич, старший лейтенант ВВС, летчикиспытатель. На этом дисплее ты увидишь то, что видел Коршунов, на другом – то, что видели мы. Смотри.

Я вглядываюсь в изображение на втором дисплее и вижу… себя, идущего по московской улице, гдето в районе Большой Полянки. Вид у меня далеко не радостный. Потом до меня доходит, что это не я, а Андрей Злобин, который из 41го года был перенесен в мое тело.

На первом дисплее мелькают витрины, дома, люди, машины. На экране ничто конкретно не фиксируется. Понятно, что Андрей (или я?) идет, думая о чемто своем, не обращая внимания на окружающее.

Вдруг на первом экране изображение зафиксировалось.

У стены стоит высокий седой старик, окруженный группой накачанных молодых людей в кожаных куртках и с короткими стрижками. На пиджаке старика отчетливо блестит Звезда Героя, а под ней – пять рядов орденских планок. Старик стоит, напрягшись, взгляд его прищуренных, словно прицеливающихся глаз выражает одновременно презрение, ненависть и ярость… “Гдето я его видел?” – мелькает мысль.

Молодняк между тем, наседая на старика, возбужденно орет: “Ты, козел старый!”, “Герой е…!”, “Если бы вы там не геройствовали, мы бы сейчас, как в Германии, жили!”, “Обвешался побрякушками, как петух, б…!”.

На втором дисплее видно, что прохожие смотрят на эту сцену с осуждением, но никто не вмешивается, а молодняк продолжает наседать: “Кончилось ваше время..!”, “Недобиток е…!”, “Немцы вас не добили, так мы доделаем!”, “Чем скорее сдохнете, тем лучше!”. Мерзавцы от слов переходят к делу, мелькают кулаки, цепи… Андрей рванулся: “Руки прочь! Подонки, мразь!” Сбивает с ног одного, заворачивает руку другому… Внимание компании переключается на него.

“Смотри, еще один коммуняка!”, “Летун!”, “Афганец” б… с орденом!”, “Из тех, что “Белый дом” бомбить хотели!” “Тебя в Афгане духи пощадили, ну от нас, б…, не уйдешь!”.

Драка разгорается. На первом экране мелькают озверевшие морды, перекошенные злобой и страхом одновременно. Андрей действует профессионально, мерзавцы откатываются от него как кегли. Впрочем, крепко достается и ему. Прохожие попрежнему не вмешиваются.

Я обращаю внимание, что на первом экране изображение часто перемещается, охватывая практически все триста шестьдесят градусов – сказывалась привычка летчикаистребителя: видеть все, что происходит за спиной. Старик тем временем медленно поднимается с асфальта, вытирая кровь, заливающую ему глаза. Вдруг на первом дисплее лицо старика фиксируется, и тут же дисплей освещается ярким светом и гаснет. На нем мелькают какието символы. На втором дисплее видно, как один из подонков сзади ударил Андрея по голове арматурным прутком. Андрей падает на землю… Мразь мгновенно разбегается.

Андрей лежит на мостовой, а старик сидит рядом, весь в крови, своей и Андрея, держит на коленях его голову и кричит, просит: “Парень! Не умирай, парень! Мы им еще покажем! Эта мразь не навсегда! Парень, не умирай!.. Люди, вызовите же “Скорую”! Лейтенанта ранили!” А кровь из раны на голове уже не бежит, а на первом дисплее загорается надпись: “Матрица считана”…

В этот момент второй экран показывает лицо старика крупным планом, и я немею, я узнаю его. Это Серега Николаев, постаревший на пятьдесят лет! Так вот что ошеломило Андрея – он тоже узнал старого друга.

Магистр чтото переключает, и на экране возникает холл какогото здания, крупно появляется лист ватмана с моей фотографией в траурной рамке и текстом:

“11 сентября 1991 г. трагически погиб летчик второго отряда летноиспытательного комплекса ст. лейтенант Коршунов А.Н.”

Дальше я не читаю. Все ясно и так.

– Похороны показать? – спрашивает Магистр.

– Излишне.

– Теперь понимаешь, что тебе в свое время дорога закрыта?

– Не совсем. Ведь можно перенести меня в десятое число, и я просто не пойду по этой улице или вовсе не приеду в Москву…

– И позволишь этим мерзавцам безнаказанно изувечить фронтового друга?! Не верю. Ты туда не только сам прибежишь, но еще с десяток друзей приведешь! Ну а вообще, это несерьезно. Нельзя посылать человека в прошлое состоявшейся реальности. Я уже говорил, что это вызывает схлопывание времени. В данном случае образуется временная петля между 10 и 11 сентября, а это – катастрофа для твоей фазы.

– Нельзя ли подробнее? Может быть, этого можно както избежать?

– К сожалению, подробности слишком сложны. Придется тебе поверить на слово. Впоследствии я дам тебе посмотреть на то, что творится в закольцованной фазе. Сейчас твои нервы этого просто не выдержат. Ну, это к слову. Ты понял, что тебя в твоем времени уже нет?

Я задумываюсь: “Да, меня в моем времени уже нет. Эх, Андрей, Андрей, как это ты так неаккуратно лишил меня последнего шанса поспорить… Хотя какая уж тут аккуратность… С другой стороны, чья бы корова мычала, самто я не больно аккуратно обошелся с его жизнью в 41м… А что, если…”

– А что, если мне вернуться в 41й год?

– То есть? Ты ведь там тоже погиб.

– В таких делах всякое может случиться. Отбросило меня взрывной волной, вот и уцелел…

Магистр до того ошарашен, что даже не сразу находит, что сказать. Раза два он беззвучно, как выброшенная на берег рыба, открывает рот, наконец его прорывает:

– Андрэ! Опомнись, от твоего тела даже похоронить нечего, ты же на атомы разлетелся. Да если бы и случилось так, как ты говоришь, что там было взрывной волне выбрасывать? То, что у тебя ноги заживо сгорели, я не сомневаюсь. Так куда нам тебя вселять прикажешь?

Я с сомнением качаю головой. Магистр свирепеет:

– Ну, не хотел я этого, думал поберечь твои нервы, но раз ты такой настырный, смотри!

Он пробегается пальцами по клавиатуре.

– Запись фазы 136/24151801 DC от 26 октября 1941 года, объект наблюдения: Андрей Алексеевич Злобин, капитан ВВС.

Снова загораются два экрана. У меня подкашиваются ноги, и я сажусь прямо на пол.

– Смотри, смотри! – орет Магистр. И я смотрю, смотрю на свой последний бой в небе над Рославлем.

Всетаки Магистр в какойто мере садист. В течение суток дать человеку третий раз пережить свои последние минуты – это уже слишком.

Вот она, воздушная свалка… вот на первом экране в хвост “пешке” заходит “мессер”, и тут же он начинает резко увеличиваться, а на втором экране видно, как мой “Як” вываливается из строя и идет на перехват. На первом экране “Мессершмит” вотвот откроет огонь по “пешке”, а через мое левое плечо виден второй “мессер” у меня в хвосте, уже довольно близко. А на втором экране он в еще более опасной позиции, чем я тогда это оценил. Крик Шорохова, перекрывающий рев мотора: “Андрей! “Мессер” в хвосте! Мне не достать! Уходи!”, мой ответ: “Вижу. Спокойно”.

На первом экране прицел с кабины “мессера” скользит чуть вперед, и изображение дрожит, а все звуки перекрывает грохот пушки. Нос “Яка” дымится, вперед несутся трассы… Вдруг изображение пропадает на миг, потом возникает снова: снаряды рвутся на капоте “Мессершмита”, а на втором экране задний немец тоже открывает огонь и…

– Почему погасло изображение? – быстро спрашиваю я.

– Сам не знаю, – отвечает Магистр, – стопкадр – давайка назад.

Снова момент открытия огня, пропажа изображения, и оба экрана застывают. На втором “Мессершмит” у меня в хвосте еще не стреляет…

– Понял! Ведь этот экран показывает то, что вижу я? А я в этот момент моргнул. Пот заливал глаза…

– И не увидел, что первый же твой снаряд попал в кабину немца и убил его. Смотри!

Магистр показывает на второй экран и дает атакованный мною “мессер” крупным планом. Вместо кабины у него – огненный шар…

– А когда я открыл глаза, то видел уже только его капот, куда попадали остальные снаряды. Выходит, я бил уже убитого, а в это время…

Изображение вновь оживает, снаряды заднего “мессера” корежат мой “Як”…

Я закрываю глаза и стискиваю до скрипа зубы, смотреть нет сил. Чьято рука сжимает мое плечо. Это Елена подошла вплотную к экранам и смотрит на них широко раскрытыми и остановившимися глазами. А я на экраны не смотрю. Но слух мой терзают гул пламени, вой ветра, ранее заглушавшийся ревом мотора, и мой искаженный болью крик: “Мииииррр вашему до…” – и грохот взрыва.

– Возврат, стопкадр, – слышу я голос Магистра, вновь ставший спокойным и деловитым, – смотри, Элен, вот в этот момент он заметил замаскированные емкости с горючим, которые миновали бомбы пикировщиков, и довернул на них горящий самолет. Ладно, хватит.

Я снова смотрю на экраны, на первом горит надпись: “Матрица считана”, на втором все горит и громыхает, чтото рвется, раскидывая языки огня, клубы дыма и обломки.

– Да, натворил ты дел. Ну, садись, выпей еще.

Откудато появляется вторая бутылка водки, я машинально пью две трети стакана, будто воду глотаю. Меня всего трясет…

– Ну, прости меня. Это, конечно, было слишком жестоко. Но больно уж ты меня достал. Думаешь, легко всякий раз вести такие разговоры? А ведь другие бывали поспокойнее, чем ты. Но вот как раз такие нам и нужны. Я уверен, мы с тобой хорошо поработаем.

– Хрен тебе!

– Хрен так хрен. Не хочешь оставаться у нас, уходи, – Магистр безнадежно машет рукой и устало опускается в кресло.

– Куда?

– В будущее, лет на пятьсот вперед от твоего времени, туда, где твое появление уже не вызовет нежелательных последствий. Некоторые так и делают.

– А что я там делать буду?

– А это уже твое дело, – безразлично говорит Магистр. – Здесь ты будешь обеспечен работой сверх всякой меры, продохнуть некогда будет. А там как уж сможешь адаптироваться. – Всем своим видом он показывает, что смертельно устал меня убеждать.

Я представляю себя этаким РипВанВинклем в XXV веке, и мне становится не по себе.

– Магистр, а ты случайно в покер не играешь?

– Играю, но предпочитаю преферанс.

– Эта игра не для тебя.

– Почему?

– Потому что ты – шулер первостатейный. Преферанс – игра джентльменская, а у тебя при раздаче всегда длинная масть на руках.

Магистр хохочет.

– Во! Чувство юмора вернулось. Еще чутьчуть, и ты – наш!

– Я же сказал: хрен тебе!

– А я сказал: хрен так хрен.

– Ну, хватит вам хреном закусывать, – вступает в полемику Елена. – Андрею надо отдохнуть.

– Не возражаю, только, может быть, ты, Андрэ, другого мнения?

– Отдохнуть бы после всего этого не мешало. Только у меня есть одна просьба. Можно ли посмотреть, что сейчас творится у нас в эскадрилье, все ли вернулись, кроме меня?

– Нет ничего проще.

Он снова подходит к компьютеру. На экране возникает наш аэродром под Смоленском. На старте – два дежурных “Яка”, солнце уже садится, возле самолетов, на краю летного поля, копаются техники. Изображение плывет, потом фиксируется на знакомой деревеньке. Магистр безошибочно выводит изображение на нашу избу. Стены избы как бы растворяются. На экране появляется наша комната, освещенная светом керосиновой лампы. На столе стоят несколько бутылок самогона, банки консервов, чугунок с картошкой и две миски квашеной капусты.

Ребята сидят за столом и смотрят в угол, где было мое место. Нары аккуратно застелены одеялом. К подушке прислонены две фотографии: моя и Ольги. В ногах почемуто лежат Ольгины туфельки и шарфик.

Я быстро пересчитываю ребят. Все на месте, кроме меня. Значит, бой закончился удачно… Удачно! Ничего себе!

В центре сидит Сергей и рисует на моей гитаре сороковую звездочку.

– Вот и все, – говорит он, кончив рисовать. – Вот и все, что от них осталось. От него – гитара да унты, от нее – туфельки и шарфик.

– Недожили, недолюбили, даже ушли одинаково, и могил не осталось, – подает голос Геннадий Шорохов. Сергей трогает струны:

– Он кричал напоследок, в самолете сгорая: “Ты живи! Ты дотянешь!” – доносилось сквозь гул. Мы летали под богом, возле самого рая, он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул. Встретил летчика сухо райский аэродром…

“Да нет, на сухую встречу не похоже”, – думаю я, покосившись на столик. А разговор в избе между тем продолжается. Сергей встает и поднимает кружку:

– А помнишь, как они с Волковым теорией боя занимались? Академики! За такое, кроме Героя, надо еще и Ленинскую премию давать!

Пока Сергей говорит, я против воли шагаю к столику и наливаю себе полстакана. Вернувшись к компьютеру, я замечаю, что Магистр и Елена последовали моему примеру.

– Дай я скажу, кацо, – говорит Мидодашвили. – Мало они были друг с другом, ты, Гена, хорошо сказал, правильно: “Недолюбили”. Дай им бог, чтобы был тот свет, и встретились они на том свете, и были бы вместе навсегда.

– Плохо, ребята, берегли мы наших комэсков. Волкова потеряли, теперь вот Андрея… – говорит Мараджабов. – А какие вояки были! Нет, Серега, хоть бог троицу и любит, но тебя мы до конца войны сохраним. Это я обещаю.

Кружки опрокидываются. Мы молча присоединяемся. Магистр выключает компьютер и тихо говорит:

– Мир праху Андрея Злобина. Вот ты и поприсутствовал на собственных поминках. Клянусь, я здесь ни при чем. Наблюдение шло в реальном времени, Элен, подтверди.

– Совершенно верно. Какоето дикое совпадение… – Вид у нее потрясенный.

– Как ты сказал? “Мир праху твоему, Андрей Злобин”. Так, Злобин погиб, Коршунов погиб, кто же я теперь такой?

– А сам решай, кем быть. Я предлагаю тебе стать хроноагентом. Ты считаешь, что это преступно, что быть хроноагентом – значит вмешиваться в историю, лишать народы права самим решать свою судьбу… А мы считаем, что хроноагент для реальных фаз – чтото вроде ангелахранителя. Вот и храни их, и неси им удачу. Что может быть лучше?

– Дай мне подумать, не дави.

– Магистр, хватит, в самом деле, на сегодня. Андрею необходим отдых.

– Твои слова – закон, о несравненная! – провозглашает Магистр и, спохватившись, добавляет: – В данном случае.

Он опять наливает в стаканы сиреневой шипучки, которая, как я понял, хорошо прочищает мозги после перебора. На этот раз я пью ее без опаски. Потом задумчиво говорю:

– Значит, я теперь – дважды Герой. Ну, Магистр, держись, хоть на этом отыграюсь. Буду теперь пирожки в буфете брать без очереди.

Магистр странно смотрит на меня. Конечно, он же не знает ни Штирлица, ни анекдотов про него. Наверное, у него сложилось мнение, что я уже “готов”.

– Займись Андрэ, – говорит он Елене. – Вы с ним свободны на пять наших суток.

– Хорошо.

Елена подходит к компьютеру.

– Андрей, где бы ты хотел жить? Я имею в виду не одноразовый ночлег, а постоянное жилище: какое тебя больше всего привлекает, где ты будешь чувствовать себя лучше всего?

– Ну, если вы действительно такие всемогущие… Тогда лучше всего я бы чувствовал себя в деревянном доме, среди русского леса, на берегу реки или озера.

Елена склоняется к клавиатуре:

– Сейчас посмотрим, что у нас есть на эту тему… Пожалуйста.

На одном дисплее возникает изображение уединенно двухэтажного бревенчатого дома на лесной поляне, а на другом – план: опушка леса, дом и рядом лесное озеро.

– Пойдет?

– А не слишком роскошно?

– Не надо ложной скромности. Прекрасно, зарегистрируем коттедж за Школяром Дельта1 из группы Магистра Альфа14, в миру – Андреем Коршуновым.

На дисплее высвечиваются наборы цифр и букв. Елена нажимает клавишу, и изпод процессорного блока вылезает пластиковая карточка с рядами символов. Елена протягивает мне.

– Ну, пошли к тебе домой.

– А далеко это?

– Время его знает. Какая разница. До свидания, Магистр.

Тот машет рукой в ответ. Он уже сидит за столом и разглядывает какуюто карту. Елена подходит к желтой дверце стенного шкафа и, открыв ее, приглашает:

– Заходи.

Обалдев от такого приглашения, я вхожу следом за ней в помещение вроде кабины лифта с рядом клавиш на противоположной стене. Елена закрывает дверь, потом она берет мою карточку и набирает на клавиатуре какойто код. Стена с клавиатурой открывается, и мы с Еленой выходим в соседнее помещение.


Глава 4


Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен,
Во вкусе умной старины.
А.Пушкин

Это – просторный холл или большая комната с двумя окнами. У стены стоит четырехдисплейный компьютер (я уже начинаю понимать, что это атрибут каждого помещения). Диван, четыре кресла, два стола, какието шкафы, не очень громоздкие, и… камин. Помещение резко отличается от соседней комнаты еще и тем, что оно не выдержано в тонах синей части спектра и стены выполнены под структуру бревен. Это помещение имеет более жилой вид, чем комнат Магистра.

– Куда дальше?

– Никуда. Мы уже у тебя. Нравится?

– То есть как это у меня? Мы же никуда не уходили.

– О Время! Я забыла сказать тебе, – она поворачивается к желтой дверце, – это – нульТ. Мы входим в кабину, набираем код той кабины, в которую нам надо попасть, открываем дверь и выходим в месте назначения.

– НульТ?

– Да, нультранспортировка. Мгновенное перемещение в пространстве.

– Понятно, читал в фантастике. Нас разлагают на волны и передают в другую…

– Вот глупости! Стала бы я разлагаться! Нет, принцип здесь другой. НульТ – это нуль пространства. Происходит мгновенная свертка пространства, как бы перегиб листа бумаги, и мы оказываемся в нужной точке. Технические подробности мне неизвестны. Если интересно, можешь обратиться в техническую службу.

– Но, наверное, затраты энергии колоссальные?

– Ничего подобного, так думали в твое время. А лет через сто поняли, что трехмерное пространство – вещь весьма неустойчивая. Надо только знать, с какой стороны на него воздействовать.

– Понятно, что ничего не понятно, но эффект налицо. Примем это так, как есть. Понятно также, что это мое место обитания.

Я еще раз осматриваюсь. Нда!

– Слушай, Елена…

– Можешь называть меня Леной, Леночкой, Ленкой. Словом, как нравится. Елена – это слишком официально.

– Хорошо, Лена, я вот что хочу спросить. Если я соглашусь на предложение Магистра, сколько мне будут платить. Сколько мне понадобится лет, чтобы отработать все это?

Елена недоуменно смотрит на меня и вдруг смеется:

– Вот ты о чем, а я сначала не поняла. Платить тебе не будут ничего. Все это предоставляется тебе наравне с другими обитателями Монастыря в вечное и безраздельное пользование. Деньги здесь не в ходу.

– То есть как не в ходу?

– А так. Все, что тебе нужно, ты можешь получить по линии доставки или с помощью синтезатора…

– А если мне понадобится, к примеру, автомобиль?

– А зачем он тебе? Какой смысл часами ехать в автомобиле, когда можно мгновенно перенестись с помощью нульТ?

– У вас что, получается, – коммунизм?

– Чтото вроде этого. Но учти, за каждую услугу придется отрабатывать по двадцать пять, а то и тридцать часов в сутки и практически без выходных. То, что Магистр дал нам пять суток отдыха, – случай небывалый.

– Значит, в смысле материальных благ нет никакой разницы между, скажем, мной и Магистром?

– Еще чего захотел! Здесь у нас строжайшая иерархия. Я говорю в том смысле, что синтезатор – вещь великолепная, но слишком сложная в обращении. Есть разные уровни его освоения и степени использования. Для того чтобы сотворить водку, надо быть Магистром, и не просто Магистром, а Альфой. Я, к примеру, этого не могу.

– Понятно, но не очень.

– Поймешь. Сейчас я тебе покажу, как всем этим пользоваться. Вот твои коды, я записываю их в компьютер… Вот линия связи… Вот линия доставки, набираешь коды, а из этого приемника получаешь заказанное. Вот – синтезатор, но им лучше пока не пользоваться, а то вместо бутерброда с икрой получишь бутерброд с мышьяком… Я записала в память коды связи и нульТ, свои и Магистра. Все понятно?

– Вроде все.

– Тогда устраивайся и отдыхай, утром я к тебе зайду. Всего хорошего.

– До свидания.

Елена заходит в кабину нульТ, на дверце мигает красный сигнал, и я остаюсь один. Подхожу к окну, оно выходит на березовососновый лес. Вид его действует на меня успокаивающе. Я сажусь в кресло и задумываюсь.

Ничего себе оборот. Да, вляпался ты, Андрюша, капитально. Самое главное, что вызывает во мне чувство протеста, это не предложение Магистра работать у него, не сама эта работа, она, как ни крути, выглядит довольно интересно. Самое главное – то, что все это произошло помимо моей воли. Меня затащили сюда практически силой, а потом выясняется, что выбора у меня нет… Интересный метод вербован! Я еще раз представляю себя гденибудь в XXV веке, и меня передергивает. Нет, прозябание в обеспеченном будущем, в общем без профессии, без друзей, в мире чужой культуры, непонятных нравов и обычаев… Это не для меня.

С другой стороны, здесь я тоже как бы в будущем. Техника у них – дай бог! Одна только нульТ чего стоит! Да еще линия доставки, синтезатор… Взять хотя бы этот компьютер о четырех дисплеях. Я подхожу к пульту. Да… Черт ногу сломит. Но осваивать его придется. Судя по всему, здесь это основное рабочее место. И все это только за первый день. Что я здесь еще увижу и узнаю?

Многое мне непонятно. Вот к примеру. Я подхожу к зеркалу. На меня глядит незнакомый мужчина лет тридцати пяти, со светлорусыми волосами и серыми глазами. Слава богу, что хоть славянин, а не лицо “кавказской национальности”… Это уже третье мое обличье за полгода. А что там Елена говорила про какието матрицы? Ничего не понятно. Еще менее понятны все эти манипуляции с временными фазами, с внедрениями, схлопываниями и т.п. Прежде чем принимать решение, надо во всем разобраться.

Я чувствую острую потребность закурить. Интересно, предусмотрено ли это линией доставки? Подойдя к компьютеру, я набираю код, который мне показала Елена. На одном из дисплеев загорается “МЕНЮ”. Я “прошелся по дереву”, так и есть, вот он, раздел “ТАБАК”. Я “раскрываю” его. Ни одного знакомого сорта! Выбираю наудачу, заказываю две пачки и нажимаю командную клавишу на исполнение.

Получив сигареты, я вспоминаю о спичках или зажигалке. Опять придется… Хотя раз здесь есть камин, должны быть ипринадлежности для его растопки. Точно. На каминной доске лежит предмет, напоминающий зажигалку, каковой он в итоге и оказывается.

Я закуриваю и снова задумываюсь. Хотя, собственно, о чем тут думать. Выбора у меня практически нет… Надо соглашаться. Это называется “подчиниться обстоятельствам”. Неприятно, но где выход?

Не знаю, сколько проходит времени в таких раздумьях. За окном давно темнеет, панель в потолке начинает светиться мягким светом, а я все сижу и курю. Из этого состояний меня выводит мелодичный сигнал вызова. Я подхожу к компьютеру и нажимаю клавишу ответа. На экране появляется лицо Елены.

– Андрей, я смотрю, ты не спишь?

– Как видишь, нет.

– Почему? Все думаешь?

– Думаю. А ты, я вижу, тоже бодрствуешь.

– Тоже думаю. Мне кажется, тебе сейчас нельзя оставаться одному. Не будешь возражать, если я приду к тебе?

– Не буду, приходи. Если уж не спится, то хоть поговорим.

– Тогда разблокируй нульТ, я заблокировала ее, когда уходила. Просто нажми на двери желтую кнопку.

– Хорошо, – говорю я и исполняю ее просьбу.

Через минуту на двери нульТ загорается красный сигнал, и в комнату входит Елена.


Глава 5


Кто вы такая? Откуда вы?
Ах! Я смешной человек!
Просто вы дверь перепутали,
Улицу, город и век.
Б.Окуджава

Первый же взгляд на нее ввергает меня в состояние шока. Она переоделась, но так, что это не могло быть названо иначе чем “разделась”. Свое полупрозрачное платье она сменила на полностью прозрачную перламутровую то ли рубаху, то ли накидку. Это был просто кусок ткани с большим вырезом посередине, куда она просунула голову, рукавов не наблюдалось. “Одеяние” это свободно свисало с нее и заканчивалось гдето повыше колен. Ткань испещрена мелкими серебряными фигурами, напоминающими знак $. Эти фигуры не мешали видеть, что под тканью нет ничего, если не считать символических трусиков. Эта, с позволения сказать, “одежда” да прежние босоножки составляли весь ее наряд. Может быть, здесь это называется “домашней одеждой”, но для ночного визита к мужчине это выглядело довольно двусмысленно.

Я преодолеваю смущение и, изображая гостеприимного хозяина, широким жестом указываю на кресло. Елена, нисколько не смущаясь своего вида, видимо нормы морали здесь допускают еще и не такое, проходит к креслу и смотрит на столик.

– Так я и думала. Одни сигареты! Джентльмен ожидает леди и даже не позаботился об угощении! Придется хлопотать самой.

Она порхает к компьютеру и через несколько минут из линии доставки вынимает поднос: две бутылки вина, фрукты, сыр, гамбургеры, какаято рыба. На другом подносе – горячий кофейник, печенье и пирожные.

– Водку я творить не умею, это под силу одному Магистру, но вино, помоему, неплохое. Тем более что мы планируем не напиваться, а только слегка выпить и поговорить. Я права?

– Желание дамы – закон.

Она заставляет меня съесть гамбургер: “Ты же сегодня, кроме соленых огурцов и селедки, ничего не ел”. И действительно, после первого же куска во мне просыпается волчий аппетит, я набрасываюсь на еду, не стесняясь присутствия Елены. Впрочем, она не отстает от меня.

Когда мы утолили голод и распили полбутылки вина, Елена разливает по чашкам кофе. Потом она удобно усаживается в кресле, вытянув при этом свое произведение искусства в виде женских ног, и спрашивает:

– Как ты думаешь, чем я занималась все это время?

– Представления не имею.

– Я просматривала записи твоей работы в 41м году. Не все подряд, конечно, а выборочно. Меня интересовало, как можно жить и работать в условиях такой войны и оставаться при этом нормальным человеком?

– Не совсем нормальным. По крайней мере, в моем времени последние годы я читал, что человек, прошедший войну и привыкший к узаконенному убийству, уже не может считаться психически нормальным…

Лена возмущенно прерывает меня, гневно сверкнув своими “жемчужными” глазами:

– Глупости! Это все писалось по специальному заказу и с дальним прицелом. Вопервых, необходимо было в глазах общественности дискредитировать вас – “афганцев”, а вовторых, вспомни, каким почетом и уважением до недавнего времени пользовались участники войны. Они были почти святыми. Можно ли было предпринять чтото в стране, если бы они этого не одобрили? А сейчас их мнение никого не интересует. После этих статей их считают психически ущербными. Вспомни, как банда подонков избивала старикагероя, и ведь никто не заступился, кроме Злобина! Но я другое имею в виду. Понимаешь, полыхает война, кругом смерть, страдания – ад, одним словом. Вы каждый день летаете под Богом. Деретесь яростно, но на земле становитесь другими людьми. Не только ты: и Волков, и Федоров, и Сергей. А ты и Ольга! Ваша любовь… – Лена замечает, что я мрачнею. – Извини, я задела больное место.

– Ничего, Лена, что было, то прошло, этого уже не вернуть. Я только думаю, что, наверное, вот такие “отдушины” и помогали нам остаться людьми.

Лена смотрит на меня с интересом.

– А верно. Я просто не пыталась взглянуть на все это с такой позиции. Но сейчас речь не об этом.

– А о чем?

– Не о чем, а о ком. Речь – о тебе. Я знаю многих хроноагентов, но ни один из них не смог бы справиться с этим заданием так, как это сделал ты.

– Ты имеешь в виду то, как я прикрывал отход Сергея?

– И это тоже. Я имею в виду твое поведение на войне. Ведь в любую минуту тебя могли убить, а ты… ты даже нe остерегался. Ты все время работал на грани…

– Но ведь Магистр сказал мне, что моя жизнь – вне опасности…

– Мало ли что скажет Магистр! Откуда ты мог знать о том, как мы можем тебя вытащить оттуда? А может быть, Магистр просто лгал тебе, чтобы успокоить? Были у тебя кие мысли?

– Я вообщето никогда ему особо не верил.

– Вот видишь! В любом случае в твоей ситуации, после гибели Злобина в 91м году, ты мог вернуться из 41го года, только пережив свою смерть.

– Почему?

– Я час назад задала этот вопрос Магистру: “Почему мы не перетащили Коршунова сразу после выполнения основного задания?” Знаешь, что он мне ответил?

– Что же?

– Перетащить тебя можно было, только послав на замену тебе Злобина, он в это время был уже свободен…

– Так он – здесь?

– Да, ты с ним еще встретишься. Не отвлекай. Так вот, отправить в 41й год Злобина прямо так, без подготовки, – значит послать его на верную смерть.

– Я и сам пришел к такому выводу еще месяц назад.

– И правильно решил. Но и твоя собственная смерть в 41м была уже у тебя на плечах. Магистр сказал, что такие, как ты, на войне долго не живут. Вспомни Волкова. Вспомни себя, как после гибели Ольги ты искал смерти.

Я мрачнею.

– Извини, я опять допустила бестактность. Понимаешь, у нас здесь к тому, что остается в реальных фазах, где мы работали, несколько своеобразный подход. Ты к этому тоже привыкнешь. Это как у вас, летчиков. Товарищ погиб, а вы, помянув его, начинаете анализировать: почему, что он не так сделал. Ищете, где он допустил ошибку, чтобы самому ее потом не повторить.

– Понимаю.

– Вот и хорошо. А я постараюсь, пока ты к этому не привыкнешь, следить за собой. Так вот, твой конец должен был последовать между октябрем 1941го и февралем 1942го, в зависимости от расклада вариантов, а их на войне – великое множество.

– Вот как. Значит, все было заранее рассчитано?

– Не до конца. Мы можем точно предсказать будущее отдельной личности только в нормальной обстановке. В экстремальной ситуации – стихийные бедствия или война – вариантов возникает такое множество, что они накладываются друг на друга, и общая картина как бы размывается. Можно увидеть вероятный вариант, но точный – никогда. Ну, к примеру, этот нелепый трагический случай с твоим командиром в первый день войны. Можно ли рассчитать такое? Магистр сказал, что он наблюдал двенадцать вариантов твоей гибели, но такого, какой имел место в реальности, он даже и не предполагал.

– Да, такое предположить было трудно.

– Но тем не менее ты тогда принял решение и осуществил его. Значит, ты был готов к этому. На такое способен далеко не каждый. Я бы, например, не смогла, – голос Лены дрогнул.

– Ну, вопервых, когда я понял, что спасения нет, то пошел в пике, чтобы ускорить конец и не гореть заживо, а увидел эти емкости, и решение пришло автоматически. Продать свою жизнь подороже. Ну а что касается тебя, то, извини, на войне женщинам не место, не женское это дело – воевать.

– А Ольга? – какимто странным голосом спрашивает Лена.

– Что Ольга? Ольга – врач. Она занималась своим делом, лечила людей, лечила до последнего мгновения, пока не погибла, и погиблато случайно, нелепо…

– Ну, знаешь, – возмущенно говорит Лена, – “лепых” смертей не бывает, кроме как от старости. По мне так лучше нелепая смерть, чем нелепая жизнь. А что касается меня, то я – тоже врач, и неужели ты думаешь, что я не смогла бы часами стоять у операционного стола, как и она?

– Думаю, смогла бы… На войне часто бывает, что человек делает такое, чему потом сам удивляется: “Да полно! Да неужели я мог такое сделать?” Когда я после боя с десятью немцами оказался наконец в блиндаже у пехотинцев живым и невредимым, и они, и я сам не могли поверить в это. Так и Ольга, если бы в июне ей сказали, что она будет оперировать часами, без перерывов, она бы рассмеялась и сказала, что это невозможно, человек такого не выдержит.

– А она выдержала… Скажи, а ты ее очень любил?

– Леночка, какие смешные вопросы ты задаешь, а еще женщина. Разве можно любить “не очень”?

Елена о чемто задумывается, наматывая на палец прядь волос. Весь ее вид выражает сомнения и колебания.

– Вот ты, оказывается, какой.

– Какой?

– Цельный. Любить так любить, воевать так воевать. Во всем до конца и без оглядки на тылы. Ты знаешь, я – женщина опытная, но мне такие еще не встречались. Хоть в делах, хоть в любви нетнет да и проскользнет расчетливость. А такие, как ты, встречаются крайне редко. Поэтому Магистр и сказал: “Такие долго не живут!”… Потомуто меня, наверное, к тебе и потянуло, с первой минуты твоего появления здесь. И чем больше я тебя узнаю, тем больше эта тяга.

– Да ты знаешь меня всего несколько часов!

– Неправда! Я просмотрела эпизоды твоей жизни в обеих фазах… Да и какую роль здесь играет фактор времени?

Она опять замолкает, длинные ее пальцы продолжают наматывать волосы, изумительные, слегка затуманившиеся глаза смотрят кудато в темноту окна. Медленно, очень медленно она переводит взгляд на меня. Весь ее вид выражает сильнейшее душевное волнение.

– Вчера твой друг, грузин, очень хорошо сказал: “Дай им бог встретиться на том свете и больше не расставаться…” Я не бог и не могу устроить так, чтобы ты встретился здесь с Ольгой, но… может быть… я смогу ее тебе заменить?

Ее глаза смотрят на меня так, что я понимаю – она не шутит, и теряюсь.

– То есть как?

– Так, в прямом смысле…

Я, разумеется, никак не готов к такому повороту дела, и Лена читает это в моих глазах. Она встает и отходит на несколько шагов, чтобы я смог ее как следует разглядеть.

– Что, неужели я такая страшная, неужели я не бужу в тебе никаких чувств?..

Она стремительно поворачивается так, что ее накидка взлетает вверх, обнажая ее великолепную фигуру, которую, впрочем, видно во всех подробностях и без этой демонстрации. Я теряюсь еще больше и, чтобы скрыть смущение, начинаю пороть всякую чушь:

– Как я понимаю, ты отвечаешь за мою адаптацию… Это что – один из методов?

Лена вспыхивает, покраснев всем телом, и, отвернувшись от меня, стремительно подбегает к двери нульТ.

– Великое Время! Дурак! Каакой дурак…

Ее плечи вздрагивают, рука тянется к клавише. Одним прыжком я догоняю и останавливаю ее, обняв за плечи:

– Лена!

– Что Лена! Что Лена! Неужели ты мог подумать, что я приперлась к тебе среди ночи исполнять свой профессиональный долг? Нашел дуру! А я действительно дура, несколько часов подряд просматривала твою жизнь и ревела как маленькая над каждым эпизодом. А ты… ты…

Она разражается рыданиями, уткнувшись мне в грудь. Чтото надо делать.

– Лена, прости идиота. Но я просто не привык, чтобы женщины были вот так откровенны со мной. В мое время…

– А ты думаешь, в мое время так было принято? Черта с два! Во все времена вы, мужики, всегда одинаковы. Как же! Вы – ведущее начало! Инициатива всегда должна исходить от вас, и если ее проявляет женщина, значит это ужасная непристойность… А если женщина полюбила, полюбила сразу и насмерть… и не может ждать… когда он посмотрит на нее благосклонно… это… это…

Рыдания мешают ей говорить, ее всю трясет, этого я выдержать уже не в силах. Я сжимаю ее виски, отрываю от своей груди и несколькими поцелуями осушаю ей глаза, а потом припадаю губами к ее губам. Она страстно отвечает на поцелуй, крепко обняв меня за шею и за плечи. Я не знаю, куда деть свои руки, и кладу их ей на талию. Накидка ее задирается, и я словно обжигаюсь, коснувшись обнаженного тела, так она горяча. Руки мои мечутся, потом касаются таких же горячих грудей. Лена со стоном откидывается назад и быстрым движением сбрасывает свою накидку, затем она таким же быстрым движением освобождает меня от рубашки и снова припадает ко мне, обжигая своим горячим телом.

Я понимаю, что надо идти до конца. Руки мои с ее грудей спускаются на поясницу и, слегка задержавшись там, нащупывают ее ягодицы и трусики. Лена изворачивается всем телом, как змея, и под моими руками трусики ползут вниз. Когда Лена, переступив через них, снова припадает ко мне, я обнаруживаю, что она уже освободила меня и от шорт.

Подхватываю Лену на руки и несу к дивану. От босоножек ее освобождать некогда, да я бы и не рискнул в такой момент разбираться в хитросплетении ремешков, опутывающих ее ноги…

…Я не ханжа и далеко не новичок в любовных делах, но я никогда не сталкивался с такими женщинами, как Лена. Она вела себя так, словно мы знаем друг друга сто лет. Все мои желания она угадывала так быстро, что они не успевали возникать. Одновременно она сама довольно тактично, но настойчиво доминировала там, где это было необходимо. Более того, от нее исходили какието живительные токи. Я никогда не подозревал, что во мне может скрываться такая бездна сексуальной энергии. Порой мне даже становилось страшно…

– Ты не боишься исчерпать себя до дна в первую же ночь? Ведь у нас впереди целых пять суток. Если так пойдет дальше, мы пресытимся друг другом уже послезавтра…

– Глупый! Любовь неисчерпаема, если она настоящая. Ты любишь меня?

– Люблю. Теперь люблю. Ты влюбила меня…

– Тогда иди сюда, не прячься… а насчет пяти суток не заблуждайся. Магистр выдернет нас самое позднее через три дня…

…Я не подозревал, что обыкновенная женщина может любить так необыкновенно. Впрочем, Лена была женщиной самой что ни на есть необыкновенной…

…Я просыпаюсь, когда солнце стоит уже довольно высоко и потолочная панель погасла. Лена лежит рядышком, и ее ровное дыхание говорит, что она спит. Голова ее лежит у меня на груди, а рука… Мне становится даже неудобно, словно ктото может нас видеть. Я осторожно освобождаюсь и, присев в кресло, разглядываю свою подругу, так неожиданно появившуюся у меня в этом странном, непонятном пока для меня мире.

Я гдето читал, что женщина наутро после страстной ночи выглядит крайне непривлекательно. Интересно, что за идиот это придумал, не помню, ну и черт с ним. Лена еще вчера, в платье, показалась мне верхом совершенства, а сейчас, когда на ней нет ничего, кроме босоножек, я просто не могу отвести от нее глаз, так она красива.

Лена улыбается, не открывая глаз, протягивает ко мне руки и привлекает к себе…

Минут через тридцать мы просыпаемся окончательно.

– Ты знаешь, удивительный сон я видел этой ночью.

– Расскажи.

– Снилось мне, что меня сбили в воздушном бою, я взорвался, попал на тот свет, а там меня встретил ангел, которого я сначала принял за демона… а может быть, и наоборот, это был демон, которого я принял за ангела.

– Первая часть, несомненно, дурной сон, а вторая – нет, это не сон, милый, и ты не ошибся.

– Не ошибся в смысле ангела или демона?

– А сам как думаешь?

– Ты – демон в ангельском обличье и одновременно ангел с повадками демона…

– Поцелуй меня… Молодец! Ты очень догадлив.

– Как и ты. С кем поведешься…

– Слушай. Давай быстренько позавтракаем и пойдем осматривать твои владения, ты ведь еще ничего здесь не видел, да и мне интересно. Здесь должно быть озеро. Нет ничего лучше, чем искупаться после сна, это превосходно заряжает на весь день. Я тебе как медик говорю…

Болтая таким образом, она вызывает по линии доставки завтрак, заметив при этом:

– Надо бы сотворить тебе кофейник и пакетик хорошего кофе, что за удовольствие пить его остывшим, тем более что я не знаю, как его там готовят. Может быть, он растворимый, для простоты приготовления. Вообще, линия доставки – это примитив, годится, только когда надо чтонибудь на скорую руку. Тебе надо поскорее освоить синтезатор…

Лена щебечет без умолку, а я слушаю ее голос как музыку, не вникая в смысл. Никогда бы не подумал, что есть такие женщины, которые могут так влюбить в себя практически с первого взгляда. От нее исходила какаято мягкая и добрая энергия. Она была “уютной” в прямом смысле этого слова. Видно было, что Лена не только умеет хозяйничать, но и делает это с удовольствием.

Не успеваю я допить кофе, который оказался совеем неплохим, как Лена, набросив свою накидку, хватает меня за руку:

– Пошли на озеро!

Я тянусь за своими шортами…

– Стоп! Тебе же абсолютно нечего надеть, кроме этого стандартного набора.

Лена критически осматривает меня и быстро, подходит к компьютеру. Через дветри минуты из камеры синтезатора она извлекает роскошный синий халат из атласной ткани с серебряными ящерицами на плечах. Только тут я замечаю, что накидка у Лены испещрена не долларами, а такими же ящерицами.

– Слушай, а что это за ящерицы?

– Это мой фамильный знак!

– Понятно, твой. А при чем здесь я?

– Какой ты недогадливый! Зря я тебя похвалила. В старину рыцари считали за величайшую честь носить цвета и эмблемы своих дам. Ты мой рыцарь или нет?

– Твой.

– Ну, тогда носи и не скули! Скажи спасибо, что ящерица, а не жаба или гадюка.

– Огромное спасибо.

– Вот такто, рыцарь. Помни!

Озеро оказывается метрах в пятидесяти за домом.

– Какая прелесть! – восклицает Лена. – Давно я мечтала отдохнуть в таком месте! Слушай, а ты рыбу ловить умеешь?

– Конечно, если она здесь водится.

– Эх ты, дитя XX века! Это у вас все водоемы отравлены либо промышленными отходами, либо навозной жижей. А здесь фаза Стоуна, свободная от homo sapiens и его деятельности с начала времен. Ну а у нас, в Монастыре, экология на первом месте.

Лена легко прыгает с валуна на валун, которые, образуя гряду, уходят от берега метров на сорок. Я еле поспеваю за ней. Добравшись до последнего валуна, Лена снимает босоножки, сбрасывает накидку и, с криком: “За мной!” – ныряет в воду. Я не заставляю себя долго ждать.

Плавает Лена, как наяда. Я гоняюсь за ней минут двадцать, пока на глубине не умудряюсь поймать ее за ноги. Вода в озере прозрачная и отливает синевой. В этих струях тело Лены кажется еще прекраснее… Из воды я выношу ее на руках совсем в другом месте и сажусь с ней на траву.

…Примерно через час я нахожу ее накидку и свой халат, и мы, побродив вокруг озера, возвращаемся в дом.

Часа тричетыре проходят в беседе, в ходе которой Лена пытается объяснить мне принцип работы синтезатора. Сам принцип я ни черта не понял. Но усвоил одно: это удивительная машина, которая, улавливая биотоки оператора, может удовлетворять любые желания. Все дело в опыте работы с ним и в умении ярко и точно представить себе образ и характеристики того, что ты хочешь получить.

Вечереет. Лена требует, чтобы я растопил камин. Пока я ищу дрова – они оказались в пристройке к дому, – она творит на синтезаторе роскошный ужин и какуюто шкуру, не то тигра, не то леопарда, но размером с мамонта. Она расстилает эту чудовищную, но непередаваемо мягкую и теплую шкуру перед камином и туда же помещает поднос с ужином. Когда я кончаю возиться с камином и он разгорается, я обнаруживаю, что Лена уютно расположилась на шкуре, соблазняя меня своим матовым телом, просвечивающим во всех подробностях через прозрачную накидку, которая поблескивает в отсветах пламени камина.

И начинается вторая ночь любви, не менее страстная и разнообразная, чем первая…

Страсть и фантазии этой женщины не знают никаких границ, вернее, она постепенно сама смывает все границы и все условности, раскрепостившись до предела и полностью отдавшись переполняющим ее счастью и любви. Я только диву даюсь, обнаруживая в себе и в ней такие способности, о которых и не подозревал…


Глава 6


Удобную религию придумали индусы,
Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.
В.Высоцкий

Весь следующий день мы бродим по окрестным лесам и полянам, сидим на берегу озера и ручьев, впадающих в него, и в перерывах между приступами любви Лена посвящает меня в детали и подробности работы, которая мне предстоит.

Речь на этот раз идет о “переселении душ”. Как Лена объясняет, человеческое сознание представляет собой совокупность электромагнитных, биологических и еще какихто полей: псиполя, лямбдаполя и т.п. Все эти поля характеризуются набором векторов, которые постоянно колеблются, годографы колебаний описываются в громадных многомерных массивах, которые для простоты называются матрицами. Вот эта матрица и представляет собой личность человека. Память человека, его навыки, характерные особенности – все это очень точно описывается в многомерном массиве. Так что во времени, точнее, между фазами, путешествуют не вещественные тела, а эти массивыматрицы.

– Понимаешь, – поясняет Лена, – мы выбираем человека, в которого будем внедрять хроноагента, считываем его матрицу, записываем ее в памяти компьютера, а ему в мозг внедряем две матрицы: первая – это его собственная, только полностью инвертированная, этим самым подавляется его собственная личность, вторая – это матрица хроноагента, тем самым личность хроноагента внедряется в мозг носителя и он готов действовать в образе человека, живущего в данной фазе. Эта операция производится, как правило, ночью, во сне, потому что во время внедрения минусматрицы происходит потеря сознания. Бывают и исключения, во время срочного возврата хроноагента. Тогда мы делаем это просто в состоянии покоя.

– А зачем считывать его матрицу? Как я понял, после завершения операции с сознания носителя снимается и матрица хроноагента, и минусматрица, и он снова становится сам собой.

– Только с провалом в памяти. Хорошо, если на несколько часов, а если дней или месяцев? Это уже непоправимая психическая травма. А так все это время между матрицей хроноагента, работающего в фазе, и матрицей “хозяина” поддерживается постоянная связь. Когда эту матрицу переписывают в его мозг, она накладывается на прежнюю, и человек воспринимает все так, словно он проделал это сам. Правда при этом он не всегда может объяснить почему.

– И эта операция проходит для человека без последствий?

– Как правило, да. В худших случаях наблюдается легкий невроз. Но мы всегда держим объект под контролем достаточно долгое время и всегда можем вмешаться и во сне, внушением, исправить противоречия в его сознании.

– Значит, эта самая матрица и представляет собой сущность человека, его личность?

– Не совсем так. Даже при полном обнулении матрицы в мозгу у человека остаются выработанные им условные рефлексы, моторная память и т.п. Но мы и не стремимся подавить их. Представь, что хроноагент вырос и воспитывался в фазе, где сигналы светофора имеют другое значение. Как бы его ни тренировали перед забросом, все равно только условный рефлекс носителя остановит его от перехода улицы на красный свет.

– Ну а при возвращении хроноагента в Монастырь не происходит таких противоречий при совмещении матриц?

– Нет. В этом случае совмещение происходит в компьютере, и мы сразу снимаем ненужные последствия. Тем более что и в этом случае поддерживается непрерывная связь между матрицами.

– То есть ты хочешь сказать, что пока хроноагент находится на задании, его матрица хранится в компьютере? Зачем?

– А затем, чтобы подстраховаться от различных ошибок, неизбежно, с разной степенью вероятности, возникающих при операциях внедрения, а также от разных непредвиденных случаев, которые могут вызвать непрогнозированную смерть хроноагента в тот момент, когда он не находится под наблюдением.

– Ну и что за беда? Ведь в фазу внедряется только дубликат моей матрицы, а самто я нахожусь здесь…

– Только в виде матрицы в компьютере. Понимаешь, если оставить твое сознание в этом теле, то при возвращений с задания происходит накладка матриц, а это, я уже говорила, приводит к противоречиям в сознании. Порой на их устранение уходит много времени, а хроноагент, вопервых, должен сразу отчитаться о задании и, вовторых, быть готовым к следующему. Не так уж и много у нас хроноагентов, чтобы давать каждому после задания достаточно времени на адаптацию.

– Ты хочешь сказать, что, когда я ухожу на задание, это тело лишено сознания, его мозг чистый?

– Совершенно верно. Это тело дано тебе как бы напрокат. Более того, по возвращении твоя матрица может быть записана в совсем другое тело, взятое из “запасника”… Такое, увы, случается. – Лена тяжело вздыхает.

– Веселое дело!

– А что ты, собственно, расстраиваешься? Что в этом ужасного? Наоборот, в этом есть свои преимущества. Вопервых – разнообразие, вовторых… ну, к примеру, сколько, потвоему, лет Магистру?

– Тридцать пять–сорок.

– Семьдесят два! Хроноагенты в Монастыре никогда не выглядят старше сорокапятидесяти. Их матрицы не вселяют в старческие тела, так как они должны постоянно тренироваться и поддерживать хорошую физическую форму. Поэтому хроноагенты практически бессмертны… Самому старому хроноагенту – Магу Бетадвадцать восемь – сейчас двести четыре реальных года, а биологически – сорок два…

– Так, значит, после каждого задания я могу оказаться в другом теле?

– Не обязательно, но возможно. И что тебя волнует?

– Да ничего, кроме одного. Нужен ли я буду тебе в новом обличье?

– Глупый! Я что, полюбила тебя за внешние данные? Да таких “суперменов” в Монастыре сачком не переловишь! А ты меня – за фигуру и прочие прелести, которые я тебе так откровенно демонстрировала? Вот такто, милый, молчи, раз нечего сказать. Здесь только хроноагенты, и то по необходимости, живут всегда в молодых телах. А аналитики, научнотехнические работники, они к своим телам, в которых живут десятилетиями, привыкают настолько, что не хотят их менять и не замечают возрастных изменений.

– Но они могут “переписаться” в другое? Или “бессмертие” – привилегия хроноагентов?

– Пожалуйста. В любое время. Особенно тогда, когда их телоноситель начинают одолевать старческие болезни, которые мешают работе. А к бессмертию как таковому никто не стремится. Это же очень утомительно. Маг Бетадвадцать восемь не раз говорил мне, что только непочатый край незавершенных операций удерживает его от ухода на вечный покой. Так он устал. Не физически, а морально. Представь себе, какой объем информации, эмоций, стрессов прошел через него за время работы во многих фазах. А ведь ничто не остается без последствий. Я увлеклась, но вижу, что тебя еще чтото беспокоит?

– Да. А где первоначальные хозяева этих тел, в которых мы находимся?

– Нигде. Их просто никогда не было. Эти тела – искусственные… Нуну! Не кривись! Ты не понял. Искусственные – это не значит синтетические. Хотя здесь могут и это. Берется яйцеклетка, сперматозоид, яйцеклетка оплодотворяется и помещается в инкубатор. Генные инженеры производят необходимые воздействия, в результате плод развивается в ребенка, а ребенок вырастает во взрослого человека. Причем рост его и развитие искусственно ускоряются и занимают всего четырепять лет. Мозг теланосителя до внедрения матрицы хозяина остается чистым, в нем – только самые необходимые рефлексы, которые внедряются при развитии…

– Значит, я сейчас нахожусь в теле идиота…

– Ох, Времечко! Ты невыносим. Ну почему ты не можешь смотреть на эти тела как на одежду, как на временную оболочку для твоей сущности?

– Я постараюсь привыкнуть.

– Да уж, постарайся, милый. Кстати, ты не стал испытывать ко мне отвращения, узнав, что мое тело искусственное?

– Кажется, нет.

– Проверим. Поцелуй меня здесь… и здесь… и здесь… вот так… хорошо, милый… Кстати, если эти ночи не пройдут для меня бесследно, я сдам свою яйцеклетку в инкубатор, у нас должно получиться прекрасное чадо!

– А почему бы его не родить естественным путем?

– Милый мой! Ребенку, чтобы он вырос полноценным человеком, нужны отец и мать. А много внимания сможет уделить своему ребенку хроноагент, который постоянно и в мыслях, и реально живет в других фазах?

– Но я еще не решил, стану ли я хроноагентом или нет. Я знаю, что у меня нет обратного пути, но…

– Никаких “но”! – Мягкие жемчужноголубые глаза вспыхивают молниями, Лена вскакивает на ноги и продолжает с видом разгневанной богини: – Выбирай: или быть хроноагентом и быть со мной, или… Короче, или я, или спокойная жизнь!

Я даже пугаюсь, слишком уж резкий и неожиданный этот переход от состояния мурлыкающей кошки к облику разъяренной тигрицы. Ну, уж с нейто спокойной жизни точно не будет.

– Леночка, не выдвигай ультиматумов! У нас в запасе еще целых два дня и три ночи…

Я подозревал, что Лена – импульсивная натура, но не догадывался, насколько резко у нее это выражено. Переход от делового разговора к гневу был неожиданным. Еще более неожиданным для меня и резким стал переход от гнева к нежности.

– Хорошо бы так, милый. Но, насколько я знаю Магистра, он уже сейчас жалеет, что дал нам пять суток… Да ну его, будем жить, как будто у нас не двое суток впереди, а целых два года… Иди ко мне и целуй меня… Так… прекрасно…

К сожалению, Лена как в воду глядела.


Глава 7


Враг не ведал, дурачина,
Тот, кому все поручил он,
Был чекист, майор разведки
И прекрасный семьянин.
В. Высоцкий

Рано утром Лена “творит” спиннинг и тащит меня ловить рыбу. Она оказалась права: рыба в озере не только водится, но и водится в изобилии. Уже через десять минут я одну за другой вытаскиваю двух щучек.

Лена приходит в восторг и начинает перечислять, какие блюда можно из этих щук приготовить. Я еще раньше понял, что моя подруга неравнодушна к хорошей кухне, а теперь до меня доходит, что она – просто гурман. Тут меня черт тянет за язык сказать ей, что я не только знаю одно блюдо, неизвестное ей, но и могу его приготовить, а именно: рыбу, запеченную в углях. Глаза Лены загораются неестественным блеском, и она тут же отправляет меня осуществлять этот замысел, напутствуя:

– Даю тебе на это один час, а я пока сплаваю вон туда, за лилиями. Смотри, если испортишь рыбу, я тебя съем вместо нее!

Пока я ищу бумагу, пока заказываю по линии доставки соль и специи, пока закладываю рыбу в угли камина и жду, проходит почти час. Вскоре бумага высыхает, начинает обугливаться, и по комнате распространяется ни с чем не сравнимый аромат. Я уже предвкушаю, как меня похвалят, и сочиняю небрежные ответы на комплименты в адрес моих кулинарных талантов, но внезапно все это прерывается сигналом вызова.

Включаю блок связи, и на экране возникает Магистр.

– Привет, Андрэ! Как чувствуешь себя? Отдохнул?

– Твоими молитвами, – бурчу я, припоминая то, что вчера вечером говорила Лена.

– Очень хорошо, – продолжает Магистр, не замечая моего недружелюбия, – рад за тебя. А где Элен?

– Представления не имею, – вру я с самым невинным видом.

– Странно, ее ответчик сообщил мне, что она – у тебя…

– Ну да, она заходила ко мне вчера, мы поговорили, и она ушла, а куда – не сказала, наверное…

– Наверное, она уходила за цветами, – подхватывает Магистр. – Где ты взяла такие великолепные лилии?

Я оборачиваюсь и краснею. Сзади стоит Лена с охапкой лилий в руках и с венком на голове, все в той же своей откровенно прозрачной накидке.

– Привет, Магистр, – улыбается моя подруга, нисколько не смутившись. – Что тебе надо?

– Вас обоих, и срочно.

– “Схлопку” на тебя. Магистр! Дай хоть позавтракать. Андрей приготовил запеченных щук – пальчики оближешь! Чуешь, какой аромат идет?

– Разумеется, нет, наша техника до этого еще не дошла, но по твоим глазам я вижу, что это чтото необыкновенное. Не будьте эгоистами, берите вашу рыбу – и ко мне. Я с утра тоже ничего не ел. Кстати, время обедать, а они еще только завтракать собираются… Хватит болтать, даю пять минут.

– Двадцать, мне надо заскочить домой и одеться.

– Только из уважения к тебе – десять. К твоим услугам линия доставки. Кстати, не забудь выкуп.

Изображение гаснет.

– Интересно, что я опять у него оставила? – задумчиво говорит Лена. – А впрочем, ерунда! Одевайся, Андрей… Линия доставки… пошел ты со своей линией… буду я одеваться в стандартные мешки… Хотя… сочинять времени нет… Где каталог синтезатора? Так… не то… опять не то… вот это подойдет… так… на ноги… подойдет… Ох! Чуть не забыла…

Бормоча таким образом, Лена лихорадочно листает каталог синтезатора и набирает коды на пульте. Затем она отбрасывает каталог, кладет левую ладонь на сенсорную пластинудатчик и закрывает глаза, сосредоточиваясь. Синтезатор мигает, и Лена начинает извлекать из его недр предметы туалета, приговаривая:

– Бета я, в конце концов, или мешок с опилками… Да нет – мешок, платье узковато сотворила… Андрей, помоги влезть и застегни.

Я помогаю Лене втиснуться в необычное белое с серебряной отделкой платье, с широкой юбкой чуть ниже колен, открытой до пояса спиной и полностью открытыми плечами.

“Интересно, как оно будет держаться на груди?” – думаю я, застегивая “молнию”. Платье держится какимто непостижимым образом…

– Ты откуда такое взяла?

– Из каталога, разумеется, сочинять было некогда, не забудь рыбу, причешись, – на одном дыхании выдает моя подруга, обувая при этом белые открытые туфельки на высокой шпильке.

– Вперед! – восклицает она, направляясь к двери нульТ, натягивая на ходу белую лайковую, длинную, почти до локтей, перчатку, на которой она даже в спешке не забыла изобразить своих голубых ящериц. Уже войдя в кабину и натягивая вторую перчатку, Лена ругается:

– Вот дура! Перчатки сотворила, а трусы забыла!

– Ничего, ты только подол не задирай и ногу на ногу высоко не закидывай…

Я с трудом увертываюсь от разящей маленькой ручки в белой перчатке.

– Ничего реакция, – замечает Лена, – хорошо хоть в этом я Магистру не солгала, ты вполне боеспособен, – продолжает она, набирая код.

– Слушай, а почему ты всегда ходишь в перчатках да еще таких длинных?

– Здесь так принято, не знаю, из какой фазы пришел этот признак хорошего тона. Женщина на людях должна быть в перчатках, и чем выше ее положение, тем они должны быть длиннее… Хватит болтать, пошли.

Магистр сидит за компьютером и меланхолически вертит в руках одну из перчаток, в которых Лена была накануне.

– Выкладывайте вашу рыбу, умираю с голоду.

Когда от щук остались одни косточки, а я выслушал полагающиеся мне комплименты и должным образом на них ответил, Магистр перешел к делу:

– Простите, друзья мои, что я вынужден прервать ваш отдых. Двое суток – за мной, слово Магистра. Дело срочное. В фазе, подобной той, откуда Андрэ недавно к нам прибыл, в ближайшем будущем обнаружена серьезнейшая аномалия, настолько противоречащая естественному ходу истории, что мы объявили общую тревогу. Проследив источники аномалии, мы обнаружили, что события, породившие ее, развиваются именно сейчас. Необходимо срочное внедрение в ближайшие сутки. К такому срочному внедрению у нас не готов ни один хроноагент. Тогда я подумал о тебе, Андрэ. Ты как, принял решение?

Я не знаю, что ответить. Слишком уж это неожиданно. Я им что – мешок с опилками, как Лена говорит?

– Все нормально, Магистр, – слышу я голос Лены, – Андрей принял решение.

Я смотрю на нее. Моя подруга сидит в кресле и, наматывая, как и накануне, на пальчик прядь волос, внимательно на меня смотрит.

– Да, я готов.

– Прекрасно. Приступим к деталям. Объект внедрения – сержант полиции округа Колумбия, США, Джон Блэквуд.

На экране возникает портрет мужчины тридцати пяти лет в полицейской форме.

– Холост, сирота. До поступления в полицию состоял в компартии США. Сутки назад к Блэквуду обратились бывшие товарищи по партии. Они изложили ему план государственного переворота и хотели, чтобы он помог им в его осуществлении. Дело в том, что 2 ноября состоится прием в Белом доме по случаю победы Красной Армии под Смоленском. Блэквуд назначен старшим наряда, обеспечивающего порядок. Вот в чем состоит план переворота.

На дисплее возникает изображение какойто конторы. Блэквуд сидит в окружении восьми человек.

– Понимаешь, Джон, – слышится голос. – Сегодня, когда Красная Армия разбила Гитлера под Смоленском, полный успех нам обеспечен. Мы арестуем президента и обратимся к народу с призывом о поддержке. На местах все готово, надо только захватить власть в центре, хотя бы на несколько часов. Твоя задача – просто не мешать и не дать полицейским открыть огонь, чтобы не было случайных жертв. Сами мы стрелять не собираемся. Что же ты молчишь, Джон? Ведь ты – один из нас. Мы знаем, что в полицию ты попал не по доброй воле и не от хорошей жизни. Ты тогда сказал, что остаешься с нами и мы можем всегда на тебя рассчитывать. За эти пять лет мы хоть раз обратились к тебе за помощью? Нет! А теперь этот час настал, Джон.

– Не нравится мне это, товарищи, – говорит Джон, – президент Рузвельт не тот человек, которого надо арестовывать. Да и время неподходящее. Война.

– Вот именно, война! И на войну пытаются списать все безобразия, которые творятся при попустительстве твоего Рузвельта!

– Да, идет война, а что делаем мы, американцы? Отсиживаемся за океаном! А взяв власть в свои руки, мы вместе с Советами всей мощью обрушимся на Гитлера и Муссолини и покончим с войной за один год.

– Дайте мне подумать, – говорит наконец Блэквуд. – Когда я должен дать ответ?

– Не позднее чем через три дня.

– Значит, 1 ноября, в 9 утра. Где?

– Здесь. Мы будем ждать тебя в это время здесь.

Изображение на экране застывает, и Магистр начинает излагать задание:

– Сейчас там час ночи, 31 октября. Ты пройдешь сеанс подготовки. В 9 утра Блэквуд придет в дежурное помещение с ночного патрулирования и задремлет. В этот момент производится твое внедрение. В 14 часов ты идешь к начальнику отдела политических преступлений ФБР – капитану Патрику 0'Доногану и подаешь ему рапорт о готовящейся акции с указанием фамилий, места и времени встречи. После этого идешь домой и ложишься отдыхать. В этот момент мы возвращаем тебя обратно. Задание очень простое. Ты все понял?.. Что ты так смотришь на меня, Андрэ?

– Простите, Магистр. За кого вы меня принимаете?

– За хроноагента, а что?

– Да ничего. Вы меня с кемто путаете. С профессиональным провокатором, например.

– Ах, вот ты о чем…

– Да, именно об этом. Магистр, вам хорошо известно, что и в своей фазе, и в последней, откуда я вернулся, я был коммунистом. Сейчас меня нет ни там, ни там, но коммунистом я остался. И вы хотите…

– Ну и что? К твоему сведению, я тоже коммунист. Ну и что? Потвоему, быть коммунистом – значит из партийной солидарности поддерживать все ошибочные и убийственные решения партийных организаций? А помоему, долг коммуниста – предотвратить опасные, гибельные последствия.

– Да откуда вы взяли, что последствия будут гибельные?

– Андрэ, ты забываешь, где ты находишься.

– В самом деле, Андрей, это несерьезно, – говорит Лена. – Ведь мы можем видеть будущее любой фазы. Давай, Магистр, посмотрим, иначе ты Андрея не уговоришь. Да и мне такое задание не по душе, а ведь готовить его буду я.

– Да, давай посмотрим. Смотри внимательно, Андрэ.

Экран мелькает, потом изображение восстанавливается. По фотографиям я узнаю Белый дом. На площадке возле него находится большая группа людей. В центре группы в инвалидной коляске – президент Рузвельт, неподалеку я вижу Трумэна. Больше я никого узнать не могу.

–Вот, смотри, товарищи Блэквуда!

Я узнаю всех восьмерых. Они стоят за спиной какогото деятеля, который разговаривает с президентом. Вдруг они выступают вперед, выхватывают пистолеты и обступают Рузвельта. В этот момент гремят выстрелы. Огонь открывает охрана президента. Заговорщики начинают отстреливаться, разбегаясь. Но далеко они убежать не успевают, падают один за другим. Никто не пытается их арестовать, похоже, что их просто расстреливают.

Экран фиксируется на Рузвельте. Изо рта президента стекает струйка крови, правую руку он прижимает к левой стороне груди, сквозь пальцы сочится кровь.

– Все, Рузвельт убит, – говорит Магистр. – А теперь смотри на Трумэна.

Крупным планом возникает лицо вицепрезидента. Сначала оно выражает растерянность, потом растерянность меняется торжеством, и наконец лицо искажается в злорадной усмешке. Но это только один миг, затем лицо его принимает озабоченное и скорбное выражение.

– Ну как, достаточно? Ты понял?

– Не до конца.

– Ну а конец – такой. Трумэн в тот же день вводит чрезвычайное положение и обвиняет во всем коммунистов, которых на это, естественно, подтолкнула Москва. К концу первого месяца концлагеря, построенные на скорую руку, заполняются сначала коммунистами, потом всеми сочувствующими. Затем Трумэн разрывает договор с Советским Союзом, а после протеста Черчилля и с Англией и заключает пакт о взаимопомощи с Германией. Это для того, чтобы вместе с Гитлером раздавить подлых врагов демократии, убийц американских президентов… врагов мировой цивилизации – советских большевиков. Это я цитирую его речь. Еще через два месяца…

Щелчок. На экране возникает Архангельский порт. У причала – грузовые суда под американским флагом. На пирс высаживается американская пехота, идет разгрузка танков.

– Еще через два месяца…

Щелчок. Москва: над Кремлем два флага – звезднополосатый и со свастикой. На улицах немецкие патрули…

– В это же время.Свердловск…

Щелчок. В небе темно от “Боингов” и “Юнкерсов”. Бомбы сыплются на город. И ни одного истребителя!

– Восточную Сибирь показать? Там бои идут на подступах к Байкалу.

– Не надо. Когда американцы так воевать научились?

– Учителя хорошие. Немцы. Теперь ты понял?

– Понял. Но все это както нечистоплотно. Неужели ничего нельзя сделать без этого… подругому?

Магистр безнадежно машет рукой.

– А как? Андрэ, просчитаны все варианты, этот – самый безболезненный. Их просто задержат, но, так как никаких доказательств, кроме показаний Блэквуда, не будет, их дня через три отпустят.

– А если Блэквуд просто откажется помочь им? Понимаешь, Магистр, я не представляю, как он будет жить дальше с пятном предателя?

– Ну, вопервых, товарищизаговорщики не такие дураки, и у них есть запасные варианты. Давай вернемся к сцене у Белого дома… Смотри, Блэквуда нигде не видно. Так что сработал именно их запасной вариант. А знаешь, почему я это знаю? В три часа ночи 1 ноября Джон Блэквуд застрелится у себя в квартире. Он не выдержит противоречия между присягой и своими убеждениями. Так что можешь быть спокоен: с клеймом предателя ему не жить. Более того, при обратном переносе мы на шесть часов заблокируем его память о том факте, что он подал рапорт в ФБР. Пусть он умрет с чистой совестью.

Я молчу. Магистр ждет ответа. Пауза затягивается.

– Ну, в чем ты еще сомневаешься? Ах да, я не сказал тебе еще об одной детали. Ты обратил внимание на реакцию Трумэна и на то, как вела себя охрана президента?

– Да, они били только на поражение, это был расстрел…

– Более того. Детальный анализ этой сцены нашими аналитиками показал, что Рузвельт убит именно охранником. То есть ктото заранее готовил переворот, и заговор коммунистов оказался им на руку. Кто эти ктото, ты, я думаю, понимаешь?

– Понимаю, но не понимаю, откуда они узнали…

– Давай вернемся к сцене вербовки Блэквуда… Вот, обрати внимание на этого человека. Это Луиджи Гальдони. А теперь смотри, с кем он встретится 31 октября в одиннадцать тридцать возле вокзала “Юнион”.

На экране возникает грязный, захламленный переулок, заставленный мусорными баками. Возле одного из них стоит Луиджи. Появляются еще двое.

– Один из них – Антонио Сфорца: фюрер местной фашистской организации, бывший офицер охраны президента, второго мы пока вычислить не можем.

На экране идет разговор.

Антонио: “Принес?”

Луиджи: “Да, все здесь”.

Передает неизвестному пакетик.

Неизвестный: “Вот, как договаривались, половина, – передает Луиджи пачку долларов, – остальное – завтра, здесь же, в девять вечера”.

Антонио: “И тогда же получишь задаток за второе число. Сколько их будет, говоришь?”

Луиджи: “Восемь вместе со мной. Синьор Антонио, я должен остаться вне подозрений”.

Антонио: “Это твоя забота. Как только начнут стрелять, падай и прострели себе ногу. Не забудь, стрелять надо из того “вальтера”, который я тебе дал. Охрана вооружена ими. Ну, до завтра”. – “До завтра”.

Расходятся.

– Так этот Луиджи – провокатор!

– Да, он работает на американских фашистов, которые также готовят переворот. Правда, в отличие от коммунистического, их переворот удастся. Так в чем наша задача?

– Помешать этому.

– Любой ценой?

– Да. Любой ценой.

– Уф! – Магистр устало опускается в кресло. – Андрэ, с тобой очень трудно работать. Тебя приходится так долго и обстоятельно убеждать, что на все другое сил уже не остается. Но это к лучшему. Когда ты идешь на дело убежденным, ты превосходишь все ожидания. В этом я убедился еще по прошлому заданию.

– Переброска через семь часов. – Усталость Магистра резко уступает место деловитости, говорит он энергично, глаза вновь блестят, он уже весь в работе. – Элен, за это время проведешь экспресссеанс мнемонической подготовки. Кроме легенды, добавь законы США и округа Колумбия. Одновременно – лингвистическая подготовка: вашингтонский диалект и полицейский жаргон Восточного побережья сороковых годов. На все это – пять часов. Вперед! Стоп! Андрэ, тебе это будет интересно, а времени много не займет. В ближайшей фазе – аналогичная ситуация, но туда мы не вмешиваемся. Там компартия США решила согласовать свои действия с руководством Коминтерна. Димитров не рекомендовал им проводить эту акцию, и они от нее отказались. Там все пойдет нормально.

– Это хорошо, а то у вас агентов не хватит для каждой фазы.

– Это плохо, Андрэ, что у нас катастрофически не хватает хроноагентов. А еще хуже то, что некоторых из них приходится уламывать на дело, словно невинную девочку на дефлорацию. Все! Убирайтесь!

И мы убираемся.


Глава 8


Колдуй, баба, колдуй, дед,
Трое сбоку – ваших нет,
Туз бубновый, гроб сосновый,
Про Стрельца мне дай ответ!
Л.Филатов

Из нульТ мы выходим в незнакомое мне помещение. Стены завешены гобеленами, выдержанными в синих тонах. На них развешены оружие и доспехи различных эпох. У окна – большой аквариум. У одной стены – компьютер, у другой – уютный уголок с камином, тремя креслами, подсвечниками на столике. На стене – голографическое изображение молодой красивой девушки.

– В нашем распоряжении пять часов, – говорит Лена, – это и много, и мало. Работать буду в основном я. Твоя задача делать все, что я скажу, и не мешать мне. Пока садись и сиди тихо, как послушный мальчик.

Лена усаживается за компьютер. Ее длинные пальцы бегают по клавиатуре, а я устраиваюсь в кресле и разглядываю голограмму. Чтото в изображении этой девушки мне когото напоминает, но кого и чем? Бывает такое, называется “ложной памятью”. Но здесь – не то. Чтото в этой девчонке мне определенно знакомо. Но что, я не могу уловить.

Я начинаю рассматривать голограмму подробнее, по деталям. Первое, что бросается в глаза, это четко очерченное, аристократическое лицо, широкое в висках и узкое в подбородке. Тонкий правильный нос, слегка припухлые красивые губы. Большие, чуть грустные, карие глаза. Шея длинная, но не тонкая, скорее изящная. Вокруг шеи – белая лента, венчающаяся впереди кулоном с голубым камнем. Густые волосы ниспадают по плечам роскошным темнорусым водопадом, кончающимся ниже талии. Высокий чистый лоб, обрамленный выбивающейся изпод берета челкой. Длинные, идеально красивые, совсем как у Лены, ножки в остроносых высоких сапожках на каблучкахшпильках. Нет, это все ни о чем не говорит.

Стоп! Цветовая гамма! В одежде доминируют голубой и белые цвета: белые сапожки, голубая кожаная юбочка, белая блузка с широкими рукавами, голубой жилет с серебряной вышивкой, полупрозрачная пелерина, разделенная на белые и голубые четверти, голубой бархатный берет. Это же цвета Лены! Мне становится ясно, что эта девушка имеет к моей подруге какоето отношение. Но какое?

Левая рука лежит на сумке из белой кожи, которая свисает с плеча на длинном тонком ремешке.

Девушка легко шагает, слегка повернувшись влево.

Я уже понимаю, что нахожусь у Лены дома. Спросить у нее? Бросаю взгляд на свою подругу и мгновенно забываю о голограмме и о девушке на ней.

Лена Работает. Именно Работает – с большой буквы. На всех дисплеях бегают ряды строчек, какието картинки, кривые… А она, подавшись вперед, как бы влезая в компьютер, следя за всеми дисплеями сразу, работает на клавиатуре, как пианистка, вслепую. Изредка она отрывает руки от пульта и обхватывает ими виски, задумываясь на несколько секунд. Затем пальцы сами опускаются на нужные клавиши, и продолжается прежняя работа в бешеном темпе. Да, чтобы так работать, надо долго учиться и много тренироваться. Впрочем, работа летчика со стороны тоже кажется невообразимо сложной. Но я же ее освоил.

Из этих размышлений меня выводят слова Лены:

– Чем пялиться на меня, сварика лучше кофе покрепче. Все, что надо, найдешь на камине. Я полагаю, что человек, который умеет так запечь щуку, сумеет и кофе при заварке не испортить.

– Спасибо за доверие.

Когда я подхожу к камину, ноги мои тонут в такой же шкуре, какую Лена расстелила у меня на полу. Интересно, что это за зверь такой? Надо будет спросить. Повозившись с незнакомой конструкцией нагревательного прибора, минут через пятнадцать я наливаю две чашки крепкого напитка. Лена подносит чашку к губам, не отрываясь от дисплеев:

– Сносно, можно было и покрепче. Через десять минут я закончу. Подожди.

Ровно через десять минут Лена откидывается в кресле и сладко потягивается.

– Все! Программа готова. Ну, милый, держись, сейчас я буду начинять тебя всякими полезными и бесполезными сведениями.

– Это не больно, надеюсь?

– Нет, но приятного мало. Самое главное, что от тебя потребуется, это не заснуть. Заснешь – разбужу, и начнем сначала. Надевай, – она протягивает мне розовый эластичный шлем, похожий на купальную шапочку. Шлем изнутри металлизирован сложными узорами и ячейками, а на лбу имеет дисковидное утолщение из желтого металла, с тонкой сеткой в центре.

Я безропотно натягиваю его на голову. Лена чтото переключает на пульте.

– Что чувствуешь?

– В висках щекочет.

– Контакт хороший, – щекотание прекращается, – а теперь выпей это. – Лена протягивает мне полстакана желтой жидкости с запахом земляники, но горькой на вкус.

Минуты через три она говорит:

– Посмотри мне в глаза… Так, хорошо. Теперь сядь поудобнее и расслабься. Старайся думать о постороннем, не сосредоточиваясь на ощущениях. И, самое главное, не спи! Готов?

– Готов.

Все вокруг исчезает, перед глазами вспыхивает палевый свет, который постепенно переходит в розовый, потом – в голубой, потом салатный, бежевый, розовый, голубой, палевый и т.д., то набегая, то отступая, как волны на морском берегу, плавно сменяя друг друга. Одновременно звучит какаято странная мелодия, меняющая ритм в соответствии с изменением цвета, но без всякой системы. И какоето лепетание, бормотание или нашептывание: “Увалалаувылилолиулала…”

И так – без конца.

Какоето время я пытаюсь отвлечься, думаю о Лене: улалолилиулулули… о своей эскадрильи: увулулолоулулу… об оставленной навсегда жизни в моем времени: увалалали… Потом понимаю, что засыпаю… Уляуляляленьки, купим сыну валенки…

Нечеловеческим усилием я встряхиваюсь. Попробуй тут не засни, когда тебя так баюкают. Надо сосредоточиться на команде: “Не спать!”

Не спать… не спать… улалалать – спать… не улалать… не улилить…

Мне кажется, что я борюсь со сном уже целую вечность… Я гдето читал, что святая инквизиция практиковала пытку лишением сна. Какие всетаки были гуманисты, эти добрые инквизиторы. Они так и не смогли додуматься до такой пытки: пытки усыплением! А как приятно было, наверное, когда тебя после пыток притащат в твою камеру, бросят на соломенный тюфяк, ты отключишься, и спишь, и улаляляулулу…

Черт возьми! Я начинаю вспоминать все бравурные военные марши начиная чуть ли не с Петра Великого… Под марши не заснешь!..

Не знаю, сколько я так маршировал, но все, даже самое приятное, когданибудь кончается. Цветовые волны гаснут, и перед моими глазами вновь возникает голограмма с девушкой.

Лена смеется:

– Вот уж никогда не думала, что меня будут сравнивать с инквизитором!

– Они по сравнению с тобой мягкосердечные и добродушные создания…

– Ничего, это только первый раз тяжело, еще раз пятнадцать, и привыкнешь. Ладно, проверим. Where d'you look?

– That charming lass. D'you know her?

–Yea.

– Who's she?

– I'll tell you. Tomorrow, if you not object.

– Nice.

[– Куда ты смотришь?

–  Это очаровательная девушка. Ты знаешь ее?

–  Да.

–  Кто она?

–  Я расскажу тебе. Завтра, если не возражаешь.

– Хорошо (англ.). ]

– С лингвистикой – порядок. Легенду проверять не будем, слишком долго это…

– А что такое – легенда? Чтото наподобие того, что сочиняют разведчикам?

– Чтото в этом роде. Но там легенда большей частью вымышленная, а здесь легенда – это набор необходимых сведений из жизни объекта внедрения. В самом деле, как ты сможешь выполнить задание, если не знаешь, как зовут твоих сослуживцев, где ты живешь, и хорош же ты будешь, отыскивая у себя в полицейском участке нужник, если тебе приспичит…

– Но я ничего этого не знаю…

– И не надо. Зачем тебе это здесь? Вот когда на твою матрицу наложатся неподавленные гармоники матрицы Блэквуда, тогда все узнаешь автоматически. Ну все… у нас осталось около двух часов. Тебе сейчас лучше всего отдохнуть. Да и я устала дьявольски, торопилась.

Лена сбрасывает туфли и устраивается на шкуре со старинной книгой. Правой рукой она производит какието манипуляции в воздухе. На окнах опускаются шторы, свет приглушается, остается освещенным только участок, где сидит она. Начинает звучать тихая спокойная музыка.

– Ты приляг, вздремни. Я тебя разбужу.

Покорно вытягиваюсь на диване и “убаюкиваюсь”.


Глава 9


Люди Ваги Колеса, изловив осведомителя, вспарывают ему живот и засыпают во внутренности перец… А пьяные солдаты засовывают осведомителя в мешок и топят в нужнике. И это истинная правда, но он не поверил.
А. и Б. Стругацкие

Мягкий сигнал таймера возвращает меня к действительности.

– Пора, – тихо шепчет мне Лена.

А меня неожиданно посещает мысль. А что, если?..

– Лен, нельзя ли посмотреть еще раз сцену встречи этих провокаторов?

– Почему нельзя? Все, что надо для работы, не только можно, но и нужно…

С этими словами Лена встает и босиком шлепает к компьютеру. На экране возникает сцена встречи Луиджи Гальдони, Антонио Сфорца и того, третьего.

– Пожалуйста, стопкадр, а затем просмотр в различных ракурсах… Так, хорошо, спасибо.

Лена обувается, и мы идем к нульТ. Из кабины мы выходим в уже знакомое мне помещение. Именно здесь я несколько дней назад пришел в себя и увидел Лену.

Лена не дает мне осмотреться:

– Раздевайся и ложись на этот стол.

Сама она подходит к стеклянному шкафчику и готовит какуюто смесь, сверяясь с таблицей, горящей на мониторе.

– Пей, – подает она мне полстакана похожей на чернила жидкости.

Беру и с опаской нюхаю: пахнет соленой рыбой. Пробую: вкус и крепость, как у мадеры…

– Пей, пей, – смеется Лена, – от этого еще никто не умирал. А теперь ложись и расслабься, – командует она, когда я выпиваю зелье.

Замечаю, что стол покрыт сеткой изолированных друг от друга контактов.

– Электрический стол, – шучу я.

Это сходство усугубляется еще и тем, что Лена присоединяет к моим ступням и вискам контактные пластины.

– Сейчас вот дам тебе триста восемьдесят – и привет начинающему хроноагенту Андрею.

Она быстро целует меня и садится за компьютер. От потолка к моей голове начинает опускаться сооружение в виде решетчатого усеченного конуса, сделанного из золотистой проволоки. В узлах решетки – темные, тускло блестящие кристаллы.

– Магистр, мы готовы, – докладывает Лена.

– Ну как, Андрэ? – спрашивает Магистр. – С нами Время?

– С нами Время! – отвечаю я, стараясь побороть волнение и придать своему голосу бодрые интонации.

– В добрый путь!

Я не успеваю ответить: “К черту!”, так как проваливаюсь во тьму.

– Эй, Джон, задремал! – слышу я голос Сэма Колли.

– Да брось ты, Сэм, – отвечает ему за меня Билл МакКинли, – дай отдохнуть парню. У нас с тобой ночь спокойно прошла, а ему до утра пришлось по своему участку хулиганов гонять.

Встаю изза стола и, потягиваясь, бросаю взгляд на часы. До встречи Гальдони и Сфорца осталось чуть больше часа.

– А и в самом деле задремал. Пойду пройдусь по участку, освежусь.

– Давай, давай! Мало ты там ночью жути нагнал!

Сначала – в фотолабораторию.

– Дик, дай мне на часок заряженную камеру с длинным объективом.

Несловоохотливый фотоэксперт протягивает мне фотоаппарат.

– Девятнадцать DIN.

– Спасибо, Дик. Если я через час принесу пленку, когда сможешь сделать снимки?

– К тринадцати.

– Договорились.

В одиннадцать я уже захожу в знакомый переулок. Ни души, кроме кошек. Сразу подхожу к облюбованному мною контейнеру с дырой в боку. Он валяется у стены. Ставлю его в рабочее положение дырой к тому контейнеру, у которого сейчас будет стоять Луиджи. Залезаю внутрь и закрываюсь крышкой.

Через десять минут появляется Луиджи. Он нервно пошагивает у “своего” контейнера, курит и вполголоса ругается на смеси английского и итальянского. Внезапно он успокаивается, прислоняется к контейнеру спиной и смотрит кудато вверх, насвистывая сентиментальный мотивчик.

Еще через десять минут приходят Антонио и третий. Начинаю снимать. Мне не слышно, о чем они говорят, да это мне и не нужно, знаю и без того. Зато и они не слышат щелчков затвора. Когда они расходятся, я нащупываю рукоятку “кольта” и с трудом подавляю в себе желание выскочить из контейнера, арестовать эту троицу и доставить их в ФБР.

Чтото говорит мне, что этого делать не надо. Да и вряд ли они без оружия. Гальдони – мелкая сошка, а вот Сфорца и этот третий – птицы другого полета. Этот контейнер станет по совместительству и моим гробом. Пусть ими ФБР занимается.

Выждав минут десять, покидаю свою засаду и иду в участок. Пока Дик делает снимки, я пишу рапорт на имя начальника отдела ФБР. Все это дико неприятно, но…

Тринадцать двадцать. Забираю фотографии и поднимаюсь на второй этаж. В приемной 0'Доногана рыженькая Синди, увидев меня, радостно вскакивает:

– Джон!

Я предупредительно поднимаю палец:

– Я к твоему шефу. Он на месте?

Лицо Синди вытягивается, она нажимает кнопку селектора. “Пусть заходит”, – слышу я искаженный динамиком голос. Капитан Патрик 0'Доноган смотрит на меня с плохо скрываемым интересом. С чего бы это бывшие коммунисты повадились в его отдел?

– Джон? Что привело тебя?

Молча подаю ему рапорт. Капитан хмыкает и начинает читать. Буквально сразу брови у него лезут вверх, и он время от времени переводит на меня недоуменный взгляд. Кончив читать, он кладет рапорт на стол, лицевой стороной вниз, и смотрит на меня долго и внимательно. Левой рукой он берет из коробка спичку и начинает катать ее в зубах. Все знают, что капитан 0'Доноган не курит, но на столе и в кармане у него всегда лежат спички. И если спичка появилась в зубах, не жди ничего хорошего.

Наконец Патрик 0'Доноган цедит сквозь зубы, не вынимая спички:

– С чего бы это вы, Джон, стали писать доносы на своих товарищей?

– Это не донос, сэр, это рапорт.

– Пусть будет рапорт, сути это не меняет. Я не первый день работаю в ФБР и не первый раз встречаюсь с комми. И вот я думаю: а почему вдруг у Джона Блэквуда проснулось служебное рвение и он решил посадить за решетку своих товарищей по партии? Пусть даже и бывших. Объясни, пожалуйста.

– Сэр, в рапорте я достаточно подробно написал, что они готовят. Я считаю, что сейчас, когда идет война…

– Ну, вопервых, мы не воюющая страна, а вовторых… Я, Джон, старый сыщик и ни за что не поверю, что это единственное, что тебя беспокоит. Кстати, о войне. Мы – союзники Советов. Не кажется ли тебе, что сейчас, во время войны, необоснованный арест группы коммунистов в столице вызовет нежелательный политический резонанс? Прости, Джон, но я тебе не верю. Ты просто хочешь свести со своими товарищами какието счеты и сделать это хочешь руками ФБР. В такие игры я не играю.

С этими словами капитан протягивает мне рапорт. Я даже не делаю попытки взять его.

– Сэр, вам известны имена Луиджи Гальдони и Антонио Сфорца?

– Разумеется. Но что между ними общего? Один – коммунист, другой – фашист.

– Вот тот же самый вопрос мне задали и в партийной организации, когда я сказал им, что мне не нравятся шашни Гальдони и Сфорца.

– У Гальдони и Сфорца какието шашни? Ты смеешься! Даже если бы они и были, в чем здесь криминал?

– Я готов объяснить.

– Короче, пожалуйста.

– Я буду краток, сэр. Сегодня, чтобы добыть для товарищей доказательства, я проследил за встречей Гальдони и Сфорца. То, что я увидел, полагаю, может заинтересовать и вас.

Я достаю фотографии и передаю 0'Доногану. Он начинает просматривать их. Внезапно лицо его вытягивается, он вскакивает и почемуто шепотом спрашивает:

– Где? И когда?

– Третий переулок у вокзала “Юнион”, полтора часа назад.

Патрик бессильно падает в кресло и запускает в зубы очередную спичку.

– Надо же! Все ФБР, вся армейская контрразведка ищут его по всему побережью, а он спокойно встречается со своей агентурой в самом центре Вашингтона! И главное – у меня под носом!

– Завтра в девять вечера они встретятся там же.

– Откуда знаешь?

– Слышал их разговор.

Патрик кивает и снова разглядывает фото.

– Что это они передают? Плохо видно…

– Простите, сэр, не мог же я им сказать: “Извините, джентльмены, не могли бы вы встать чуть подругому, чтобы было лучше видно, что вы передаете, а еще лучше, разверните пакет. Благодарю вас, джентльмены! Скажите “cheese”… спасибо”.

Капитан Патрик усмехается:

– Ладно, Джон, не язви. Ты оказал нам большую услугу. А твоих товарищей придется арестовать по подозрению в связях с иностранной разведкой.

– Услуга за услугу, сэр.

– Говори.

– Мне бы не хотелось, чтобы они знали об этом рапорте.

Капитан Патрик рвет рапорт на клочки и бросает в корзину.

– Вполне достаточно фотографий. Все будет о'кей.

В приемной меня с нетерпением ожидает Синди.

– Джон! Наконецто! Куда пойдем вечером?

– К сожалению, никуда. У меня была крайне тяжелая ночь.

Глазки Синди тускнеют, она тихонько вздыхает и начинает перебирать бумаги на столе. Надо както сгладить свой отказ.

– Зато завтра, после обеда, я свободен, и у меня есть два билета на койкакое шоу.

– Правда?!

Я молча целую ее в щечку. Глазки Синди загораются, и она, отложив бумаги в сторону, достает косметичку. Киваю ей на прощание.

– До завтра, Джон! – слышу в дверях ее голосок.

В коридоре я тяжко вздыхаю. Если бы ты знала, Синди, как ты завтра встретишься с Джоном!

По пути домой захожу в паб выпить кружку пива. За пивом сосредоточенно думаю, что можно сделать, чтобы Джон не кончил жизнь самоубийством этой ночью. Выбросить патроны? Он может сигануть с пятого этажа…

Нет уж, чему быть, тому быть. Жалко тебя, Джон Блэквуд, но, раз уж ты сам принял такое решение, мое вмешательство тебе не поможет. Вот только хорошенькие глазки Синди завтра совсем потускнеют, и одно Время знает, когда она снова улыбнется.

Допиваю пиво и иду домой, к Блэквуду. Я свое дело сделал.


Глава 10


Ну, браток, каков итог?
Обмишурился чуток?
Только сей чуток потянет
Лет примерно на пяток!
Л. Филатов

Знакомые голубоватоперламутровые стены, над головой медленно поднимается вверх решетчатый, тускло блестящий конус, за пультом сидит Лена.

– Так. Ты, я вижу, уже здесь?

– Угу.

Лена поворачивается ко мне, чтото переключает на пульте, и тут же мое тело сводит в страшной судороге. Как бишь это называется? Проверка двигательных рефлексов, что ли?

– Ох! Неужели нельзя без этого?

– Нельзя! – категорически отрезает Лена – Впрочем, все это – милые шутки по сравнению с тем, что ждет тебя у Магистра. Одевайся, пойдем!

– А что случилось?

– Увидишь.

Сказать, что Магистр был злой как черт, значит сделать комплимент черту. Едва мы выходим из нульТ, как сразу же, с порога, я попадаю под огонь его красноречия. Глаза мечут молнии, из ноздрей только что дым не валит. Ему бы очень пошла полосатая шкура вместо элегантного костюма.

Я уже ясно вижу, как его задняя нога когтями выстругивает на паркете глубокие борозды, а стружка отлетает далеко назад…

– Вот он, наш герой! – атакует меня Магистр.

Ловлю себя на том, что ясно слышу в его голосе рычание крупного хищника семейства кошачьих.

– Тебя для чего посылали в эту фазу?

– Вы мне дали задание, и я его выполнил…

– Выполнил! Полюбуйся на него, Элен! Он смеет являться сюда и спокойно говорить, что он выполнил задание!

Лена спокойно, как у себя дома, подходит к линии доставки, вызывает кофейник с кофе и сигареты. Затем она устраивается в кресле, наливает себе чашку, пьет и с плохо скрываемым интересом ожидает развития событий. Не найдя у нее поддержки, Магистр обрушивается на меня в одиночку:

– Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Он, видите ли, задание выполнил! Да если все хроноагенты будут так выполнять задания, нам надо будет срочно прикрывать свою лавочку!

Я следую примеру Лены: наливаю себе кофе, сажусь в кресло и закуриваю. В конце концов, если у него есть претензии к моей работе, пусть говорит конкретно, а его эмоции до меня както плохо доходят. Я просто не понимаю, чем они порождены.

– Магистр, я понимаю из твоих слов, что гдето я допустил прокольчик…

– Гдето! – взрывается Магистр. – Андрэ, ты знаешь, кто опаснее простого дурака?

– Дурак с инициативой.

– Именно! Извини, но в нашем деле ты пока дилетант, то есть дурак. Тебя кто инструктировал перед заданием?

– Ты.

– И я тебе говорил, что надо залезть в мусорный контейнер, сфотографировать встречу этих прохвостов, а фото отдать в ФБР?

– Нет, но я посчитал, что…

– Интересно, как ты считал? Каким математическим аппаратом пользовался? Открой секрет.

– Я не понимаю, Магистр, в конце концов, задание выполнено…

– Как? Как оно выполнено, вот в чем суть! Неужели до тебя не доходит? Посмотри на него, Элен! Еще пару дней назад он вот здесь, сидя в этом кресле, развивал мне идеи насчет раздавленных бабочек и прочей ерунды…

– Положим, это было не здесь, а в Москве 41го года…

– Какая разница, Время побери! – машет рукой Магистр. – Правомерность вмешательства в естественный ход исторических событий, лишение человечества собственной истории и т.д. Был такой разговор? Это все – твои слова. Эх ты, Эндрю Харлан! Ты сегодня не бабочку раздавил и не травинку вытоптал. Ты сдал целого резидента итальянской разведки!

– И что в этом плохого? Все равно рано или поздно его бы взяли.

– Что плохого? Вопервых, неизвестно, взяли бы или нет. Вовторых, рано или поздно? Что он успел бы, а что не успел бы сделать? А может быть…

Магистр опять машет рукой и тоже садится к столу. Он наливает кофе. Мне кажется, что основной пар он уже стравил.

– Здесь, Андрэ, столько различных “может быть”, такая ветвистая причинноследственная цепочка событий…

– Но, предотвратив переворот, мы рубили еще более мощную цепочку.

– Здесь все было заранее просчитано, все последствия предусмотрены, да и само воздействие было минимальным. Почувствовал разницу?

– Но, Магистр, я же хотел сделать как лучше, наверняка…

– Слушай, Андрэ, не притворяйся идиотом, – устало говорит Магистр. – Я начинаю бояться, что в следующий раз, если я поручу тебе предотвратить террористический акт, ты воспользуешься ядерной бомбой. Шумно, грязно, но уж террористыто погибнут наверняка. Пойми, Андрэ, работа в реальных фазах требует максимальной аккуратности, осторожности и деликатности. Здесь главный принцип – не навреди! Каждое воздействие, каждый шаг хроноагента в реальной фазе тщательно рассчитывается в Аналитическом секторе на предмет неблагоприятных последствий, а ты… Короче, сейчас аналитики просчитывают последствия твоей “инициативы”. И не дай Время, если мне придется хотя бы одного хроноагента направлять в эту фазу расхлебывать твою кашу! Сошлю в Хозсектор, пожизненно!

Магистр залпом допивает остывший кофе и устало откидывается на спинку кресла. Я осторожно, чтобы не разбудить притихшего зверя, интересуюсь:

– Магистр, а ведь бывают же в реальных фазах непредвиденные обстоятельства? Неужели все можно рассчитать заранее?

– Увы, бывают. Это, как правило, происходит, когда внедрение и само задание требуют длительной работы в реальной фазе. Сутки, недели, а то и месяцы. Здесь всего не предусмотришь. Особенно если это связано с военными действиями или стихийными бедствиями. Наслоение случайностей таково, что реальная фаза начинает порождать гармоники… Я понял, что ты хочешь сказать. Так вот, на такие задания мы неучей вроде тебя не посылаем, туда идут люди опытные…

– Умеющие принимать правильные решения интуитивно!

– Черта с два! Интуиция в нашем деле слишком дорого обходится! Настоящий хроноагент должен уметь быстро, на ходу, рассчитать последствия изменения ситуации и своих действий в новых обстоятельствах… Хотя бы в первом приближении.

– Они что, таскают с собой компьютеры?

– Разумеется. У каждого хроноагента всегда с собой лучший в мире и незаменимый компьютер, – Магистр постукивает себя пальцем по лбу. – Только надо научиться им пользоваться. А то, о чем мы говорили, рассчитывается с помощью аппарата темпоральной математики. А им надо овладеть. Хроноагент, не умеющий на ходу составить систему темпоральных уравнений, не хроноагент, а авантюрист. А авантюристов в реальные фазы мы не посылаем. Там и своих хватает.

Магистр наливает себе еще кофе и после паузы продолжает:

– Вот завтра с утра и приступишь к учебе. Хватит ваньку валять. Пора в борозду. Программа уже готова, утверждена, дело за тобой, впрягайся.

– Магистр, – просит Лена, – дал бы ты ему хоть денек отдохнуть после задания…

– Работа для хроноагента – лучший отдых! – назидательно отвечает Магистр и снова обращается ко мне: – Будь готов, отдыхом я тебя загружу под завязку…

– Представляю! – фыркает Лена. – По какому хоть классу будешь его готовить?

– Экстра.

Брови Лены удивленно лезут вверх.

– Чтото я не знаю такого класса.

– Правильно, не знаешь. Откуда тебе знать, если этот класс и программу для него только сегодня утвердили.

– И сколько агентов будет по нему готовиться?

– Пока двое. Он и Андрэ Злобин.

– Ты с ума сошел! С нуля и сразу…

– А что ты предлагаешь? Стандартный путь? Сначала третий класс, стажировка, потом – второй… Годы уйдут. А Время не ждет. Не ждет Время, Элен, пойми! У нас сейчас каждый хроноагент на вес золота, сама знаешь. А они со Злобиным словно созданы для такой работы. Вот, посмотри на него! Видишь, какой настырный, да и Злобин ему не уступит. Если они не справятся, то я больше не вижу кандидатов на экстракласс…

– Ну как же! У нас такие корифеи…

– Вопервых, они – корифеи, а это значит, что они уже имеют солидный опыт и устоявшийся подход к работе. В данном случае это может оказать им медвежью услугу. А вовторых, работы – выше макушки, и я не могу выдернуть из “обоймы” ни одного человека и отправить его на переподготовку.

– Ну ладно. А кто будет наставниками?

– У него, – Магистр кивает на меня, – ты и я, у Злобина – я и еще когонибудь пристегну.

– Нэнси, – советует Лена.

– Вполне возможно, – соглашается Магистр.

Пока они разговаривают, я пытаюсь прикинуть, что это будет за учеба. Мысли мои постоянно крутятся вокруг “темпоральной математики”. Осознание того, что мне на ходу придется составлять и решать системы какихто уравнений, действует на меня как ковш ледяной воды. Нет, не такой я представлял себе работу хроноагента.

– Магистр, а что будет, если я не освою эту вашу программу? – робко спрашиваю я.

– Пойдешь работать в Хозсектор, – равнодушно отвечает Магистр, – а если еще раз в реальной фазе проявишь такую инициативу, как сегодня, сразу же уедешь в XXV столетие. И тоже пожизненно. Понял?

Я киваю.

– Я рад, что ты такой понятливый. Это вселяет надежду, что программу ты всетаки освоишь. А теперь исчезните! Устал я от вас.

Мы быстренько исчезаем.


Глава 11


Ты не оченьто щедр,
Всемогущий Творец,
Сколько в мире тобою разбитых сердец!
Губ рубиновых, мускусных локонов сколько
Ты, как скряга, упрятал в бездонный ларец!
Омар Хайям

С веселым смехом Лена вытаскивает меня из нульТ в свою комнату. Она сразу же достает откудато бутылку вина, два бокала и фрукты.

– Магистр не догадался, точнее, в ярости забыл, а вот я помню: первое задание надо спрыснуть!

Она разливает золотистое вино и протягивает мне бокал.

– За твое первое задание и за то, чтобы все последующие завершались так же удачно.

– Ничего себе, удачно! Я думал, Магистр меня съест.

– Не съест. Не принимай близко к сердцу его угрозы по поводу Хозсектора. Даже если и придется отправить в ту фазу сразу пятерых хроноагентов, он это сделает, но тебя пальцем не тронет.

– Почему ты так думаешь?

– Я давно его знаю. Когда он так атакует, значит, значительная доля вины лежит на нем самом. В самом деле, он должен был тебя четко проинструктировать, что твоя задача сделать все “от” и “до”, и ничего более. А он отправил тебя, как отрока в пещь огненную. Я думала, его инфаркт хватит, когда ты в контейнер полез. Но вот что касается второй его угрозы, это серьезно.

– Ты имеешь в виду XXV век?

– Да. Потому, что говорил он это спокойно и даже холодно. Запомни, Андрей: не бойся Магистра, когда он перед тобой прыгает, рычит, брызжет слюной и на дерьмо исходит. Это все – эмоции. А вот когда он тебе будет выговаривать спокойно, вежливо, с холодком, тщательно подбирая и взвешивая слова, вот тогда можешь паковать багаж. Прощай, Монастырь, здравствуй, XXV столетие!

Лена отпивает из бокала, потом некоторое время смотрит на меня и поясняет:

– А когда я предлагала выпить за удачное завершение, я имела в виду совсем другое: удачное возвращение.

– А что, часто бывают неудачи?

– К счастью, редко. Крайне редко. Но иногда возвращение бывает осложнено. Я сама прошла через это.

Лена замолкает, уходит в себя. Выпиваю вино и, чтобы не потревожить мыслей своей подруги, снова обращаюсь к голограмме с девушкой. Где же всетаки я ее видел?

Лена встает и подходит к камину. Я говорю:

– Ты обещала мне рассказать про нее.

– Потом. Иди сюда.

Она снимает перчатки, небрежно бросает их на диван. Туда же, к дивану, летят и туфельки.

– Помоги мне расстегнуться.

Расстегиваю “молнию”, и платье падает к ногам Лены. Она опускается на густой мех, увлекая меня за собой.

– Что это за зверь? – спрашиваю я, указывая на шкуру.

– Потом, потом, – шепчет подруга и расстегивает мою рубашку.

Потом мы лежим утомленные, но довольные друг другом. Лена дышит мне в шею.

– Это леопардовый мастодонт, – неожиданно говорит она, проводя ладонью по меху. – Водится он в одной из фаз биологических цивилизаций. Там его специально вывели. Из шкуры шьют одежду, но в основном используют ее в качестве постели.

– Почему?

– А ты обратил внимание, как этот мех эротичен? О! В той фазе знают в этом толк.

– Ну а она кто такая? – спрашиваю я, указывая на голограмму.

– А, – коротко отвечает Лена и протягивает к голограмме руку ладонью вперед.

Внезапно голограмма оживает. Девушка легкой походкой идет по городской улице, движением руки останавливает микроавтобус и едет по городу.

– Это – Гелена Илек, – объясняет Лена. – Она жила в предместье Праги, центре Чешского воеводства Великой Славянской Республики.

Микроавтобус въезжает в поселок, утопающий в пышных садах, застроенный домами из разноцветного кирпича. Гелена открывает калитку и идет к дому по дорожке, вымощенной сиреневыми плитками. На крыльце ее ждет женщина, очень на нее похожая.

– Это – мама, – комментирует Лена. – Гелена приехала на пару дней. Она работает врачом в институте экспериментальной физики, в шестистах километрах от Праги. Утром она должна уехать.

Гелена целует маму и входит в дом. Она поднимается на второй этаж, в свою комнату. Там она раздевается и, оставшись в одних трусиках, накидывает такую же полупрозрачную накидку, в какой Лена приходила ко мне в первый вечер. Обувшись в белые тапочки, она спускается в столовую.

Они с мамой ужинают, о чемто разговаривают. После ужина Гелена выходит в сад и, посидев немного у бассейна с проточной водой, уходит к себе.

Минут десять она разговаривает по видеофону с молодым человеком в военной форме.

– Это – ее жених, офицер флота, – поясняет Лена.

Закончив разговор, Гелена берет бумагу, пишет письмо, запечатывает конверт. Она садится у раскрытого окна и смотрит на вечерний поселок. На коленях у нее устраивается белая с черным кошка. Голограмма останавливается.

– Все, – говорит Лена, – на этом Гелена Илек кончается.

– То есть? Как это – кончается?

Лена рассказывает.

Ночью произошло внедрение, и на работу в институт в образе Гелены Илек поехала хроноагент. Задача у нее была довольно простая, но очень ответственная.

В институте готовился эксперимент по свертыванию пространства. Такой же эксперимент готовился и в Новосибирске. Эксперимент в институте, где работала Гелена, должен был закончиться катастрофой. В расчеты вкралась ошибка, и генераторы, формирующие поле, выдавали не ту частоту. В результате жертвы и разрушения.

Руководитель проекта, пятнадцать лет трудившийся над этой проблемой, настаивал на скорейшей экспериментальной проверке. Но директор института был осторожным, умудренным опытом человеком. Он решил узнать, как обстоят дела в Новосибирске. Сравнив расчеты, он обнаружил несоответствие. Директор занялся проверкой расчетов и передал в свой институт распоряжение: отложить эксперимент до его возвращения. Но он опоздал.

Руководитель проекта самовольно начал эксперимент, и произошло непоправимое. В нульфазе решили, что проще всего будет уложить его на больничную койку до возвращения директора. Это и сделала хроноагент в образе Гелены Илек. Она “накачала” ученому высокую температуру, спровоцировала сильный кашель и одышку и уложила его в институтскую больницу. Так как ученый порывался нарушить предписанный ему больничный режим и заняться тем, чем ему заниматься было никак нельзя, хроноагент на ночь дала ему сильнодействующее успокоительное. Это была ее ошибка. Она просто не знала, что много лет назад ученый получил черепномозговую травму, и в результате ее успокоительное подействовало на него, наоборот, как мощное тонизирующее средство.

Под действием этого средства ученый не спал всю ночь, а на рассвете оставил больничную койку и пошел в лабораторный корпус, готовить эксперимент. Хроноагент, увидев на пульте сигнал, что палата пустая, все поняла и бросилась следом, намереваясь остановить ученого. Но было уже поздно. Первое, что он сделал, это включил генераторы на пятнадцать процентов мощности и попытался посмотреть, как будет формироваться поле. Этого было достаточно. Взрыв уничтожил лабораторный корпус вместе с ученым и хроноагентом, которая как раз вошла в лабораторию.

Так безуспешно закончилась операция, а в нульфазе появился новый сотрудник.

– Это ты? – спрашиваю я.

– Ты удивительно догадлив, – подтверждает Елена. – Сначала, когда мою матрицу внедрили в телоноситель, я была в шоке. Вспомни, как возмущался ты. А теперь представь, как психовала двадцатидвухлетняя девчонка… Но Время – лучший лекарь, особенно в юности. Скоро я успокоилась, прошла курс обучения и стала хроноагентом. Работала я много и с интересом, но однажды…

Лену внедрили в молодую ведьму, которую только что схватила инквизиция. Задача была довольно трудной. В споре с инквизиторами надо было доказать абсурдность обвинений, выдвинутых не только против нее, но и против целой группы ведьм, схваченных в этом городе. Среди обвиняемых была женщина, беременная мальчиком, который через сорок лет должен был стать кардиналом и полностью упразднить инквизицию.

Лена уже почти добилась успеха, когда нелепая случайность погубила все и всех. Верховный Инквизитор, совершая поездку по стране, неожиданно решил заглянуть и в этот город. Инквизиторы засуетились. Верховный Инквизитор в эти дни отмечал свое сорокапятилетие, и местная инквизиция не нашла для него лучшего подарка, чем сорок пять костров с осужденными еретиками и ведьмами. Осужденных на такое число костров не хватало, и на костры пошли подследственные, в том числе и Лена, и та женщина, ради которой была задумана операция.

Инквизитор мог и не принять такой “подарок”. Осужденные ждали на кострах, возле которых стояли палачи с горящими факелами. Наконец появился кортеж. Верховный Инквизитор увидел готовые костры, выслушал объяснения, улыбнулся и махнул ручкой. Костры запылали…

Но в Монастыре злоключения Лены не кончились. Поскольку ее возврат не планировался, тело ее находилось в “запаснике”, в глубокой консервации, а в пункте переброса женских тел не было. Ее матрицу внедрили в мужское тело. Четыре дня, пока ее собственное тело выводили из консервации, Лена прожила мужчиной.

– Ты не можешь себе представить, что я пережила при этом! Сейчас, когда я вспоминаю, меня всю трясет. Это был шок, ни с чем не сравнимый. Сам представь свое сознание в женском теле.

Я представил во всех подробностях и содрогнулся.

– От психологической несовместимости я чуть рассудка не лишилась. Нэнси потом лечила меня целый месяц. Уже думала, что со мной все кончено. Но постепенно я вошла в норму и вернулась к работе.

– И никаких последствий?

– Ну как же! Такое бесследно не проходит. Остались два осложнения. Первое: я испытываю ужас при мысли о переносе моей матрицы в другое тело. Правда, Нэнси старательно меня лечит и не теряет надежды на мое полное выздоровление.

– А второе?

– Второе? – Лена замолкает и какоето время смотрит на голограмму, где Гелена сидит у окна. – Второе – это отношение к мужскому полу вообще и к половой жизни в особенности. Вот от этого Нэнси вылечить меня никак не могла. Все, что она ни пробовала, не помогало. Вылечить меня могли бы только в одной из биологических фаз, где царит культ секса и эротики. Но туда я могу попасть только в виде матрицы, а фобию переноса я пока никак не могу преодолеть.

– И как же ты вылечилась? Я имею в виду мужебоязнь.

– А ты меня вылечил, – шепчет Лена. – В ту ночь вылечил. Неожиданно, раз и навсегда.

Лена обнимает меня и припадает к моим губам в поцелуе. Я крепко прижимаю ее к себе за плечи и талию, а Лена охватывает мои ноги своими, и со стороны, наверное, уже не разобрать, где – я, а где – моя подруга.


Глава 12


Затем Гаргантюа отправлялся в одно место, дабы извергнуть из себя экскременты. Там наставник повторял с ним прочитанное и разъяснял все, что было ему непонятно и трудно.
Франсуа Рабле

Проснувшись утром, обнаруживаю, чтоЛены рядом нет. Дверь в соседнее помещение открыта. Интересно, что там? Любопытство пересиливает во мне чувство деликатности, которое говорит мне, что не совсем удобно, будучи здесь всего второй раз, беззастенчиво шарить по всем углам.

В конце концов, я же для нее не чужой человек, говорю я себе и прохожу в эту дверь. За дверью оказывается обширное цилиндрическое помещение с широкой винтовой лестницей без перил. На дне этого “колодца”, на более чем десятиметровой глубине – большой бассейн, заполненный прозрачной, до голубизны, водой. Лена лежит на спине и мечтательно глядит в прозрачный свод над моей головой.

– Иди сюда! – зовет она меня. – Прыгай! Или боишься?

Лучше бы она этого не говорила. Я с подросткового возраста не прыгал в воду с высоты, а уж с такой тем более. Но нельзя же перед Леной показать свою нерешительность. Собираю в кулак все свое мужество, заталкиваю внутренний голос, который кричит: “Идиот! Разобьешься!”, кудато поглубже и с мыслью: “Только бы не плашмя…” – сигаю вниз. Кажется, я остался жив. Вынырнув, слышу смех Лены.

– Здорово! Я такого давно не видела. – Она невинно интересуется: – Ты, наверное, давно не прыгал?

– Это было в первый раз, – честно сознаюсь я.

– Для первого раза – неплохо, – одобряет Лена. – Ничего, здесь тебя и этому научат. А что ты умеешь водить помимо самолета?

– Автомобиль, мотоцикл, велосипед… самокат.

– А танк? Вертолет? Глайдер? Космический корабль? Звездный крейсер? Подводную лодку? Авианосец? Ничего, и их освоишь! На коне скакать умеешь?

– Мальчишкой пробовал…

– Здесь научишься скакать, как кентавр. Единоборства какие знаешь?

– Бокс, самбо, карате…

– Фи! Карате… – Лена ныряет, всплывает в десяти метрах от меня и, отфыркиваясь, говорит: – Тебя здесь научат таким видам борьбы, о которых ты и не подозреваешь. Фехтовать умеешь?

– Не пробовал.

– Научишься. Саблей будешь владеть, как пан Володыевский, а шпагой, как Атос. Стрелятьто хоть умеешь?

– Кандидат в мастера спорта, – отвечаю я с гордостью, хоть здесь не пришлось краснеть.

– Значит, сумеешь в падении поразить из автомата подброшенный спичечный коробок?

Погружаюсь в воду, чтобы Лена не видела моего лица. Но она вытаскивает меня за волосы.

– Не унывай! Здесь из тебя сделают настоящего мужчину. Даже больше – хроноагента!

– Ты хочешь сказать, что я еще не настоящий мужчина?

– В какомто плане да. Ты не обижайся, но вот я, слабая женщина, хроноагент всегото второго класса, во многом дам тебе сто очков форы. Не веришь? А нука, вырвись!

Лена обездвиживает меня какимто хитроумным захватом и утаскивает на глубину. Пытаюсь освободиться – бесполезно. Захват стальной. Самое смешное, что я не могу даже применить болевой прием. Хрупкие на вид руки моей подруги и ее длинные ноги приобрели свойства стальных канатов. Начинаю задыхаться. Теперь речь уже не о том, чтобы вырваться из захвата, а как бы выплыть. Словно почувствовав мое состояние, Лена выпускает меня. Всплываю, шумно вдыхаю полной грудью. А Лена, оставшись под водой, внимательно следит за мною.

Дав мне возможность вдохнуть пару раз, она хватает меня за ноги, резко поворачивает и снова увлекает в глубину. На этот раз руки мои прижаты к телу ее ногой. Прижаты – не то слово, прикованы. Наконец Лена отпускает меня на милость и через полминуты всплывает рядом. По ее состоянию незаметно, чтобы она задыхалась. А ведь она пробыла под водой более трех минут!

– Ну как, убедился?

Я молча киваю.

– Тото! – Лена плывет к гранитным ступенькам. Мы поднимаемся наверх. Лена открывает еще одну дверь, уходит туда и кидает мне полотенце. – Займись завтраком, я – сейчас!

Пока я вызываю по линии доставки завтрак, Лена завершает утренний туалет и выходит ко мне. Она в голубом обтягивающем комбинезоне из тонкой мягкой ткани. Кончики широкого отложного белого воротника кокетливо лежат у нее на плечах. Волосы захвачены белой лентой, на ногах мягкие тапочки из белой кожи.

– Так чем ты меня порадуешь? – подходит она к столу. – Понятно, линия доставки. Ну, ничего, не боги горшки обжигают, освоишь и синтезатор.

Позавтракав, Лена подходит к компьютеру и просматривает перечень поступившей информации.

– А вот это интересно, – говорит она.

На дисплее высвечивается надпись: “Программа подготовки Андрея Коршунова – Школяра Дельта2 по курсу Хроноагента, класс – Экстра”.

– Почему “школяр”? – спрашиваю я.

– А это твой официальный ранг на сегодняшний день, – объясняет Лена, – освоишь программу, сдашь зачеты, пройдешь курс моральнопсихологической подготовки и защитишь степень бакалавра. Дельта – твой статус, на этом уровне ты общаешься с техникой, а два – это значит, что ты уже выполнил два задания. Но давай посмотрим программу.

На дисплее начинают мелькать таблицы, графики. Я ничего не успеваю прочитать, но Лене этого достаточно. Лицо ее вытягивается, она качает головой и решительно набирает код Магистра.

– Элен! Чем могу быть полезен?

– Скорее вреден! Магистр, у тебя все в порядке? – Лена крутит пальцем у виска.

– А что? Я чтото не так сделал? – встревоженно спрашивает Магистр.

– Он еще спрашивает! Что за программу ты сбросил мне на компьютер?

– Программу вот его, – Магистр кивает в мою сторону, – подготовки. А что?

– Да ничего, кроме того, что нормальный человек не в состоянии в такие сроки управиться с таким объемом.

– Так то нормальный! Здесь я с тобой согласен. Но сейчасто речь идет о нем, – Магистр снова кивает в мою сторону.

– Магистр! Побойся Времени! Он не справится…

– Справится! – жестко отвечает Магистр. – А если не справится, тем хуже для него. Значит, я в нем ошибся. Все, Элен! Дискуссия окончена, решение принято. Кстати, через пятнадцать минут он должен быть на занятиях по технической подготовке, а одет он для этого, мягко говоря, легкомысленно. Позаботься.

Экран гаснет. Лена садится в кресло и печально смотрит на меня.

– Андрей, то, что нагрузил на тебя Магистр, выше человеческих сил. Ты не справишься, – качает она головой.

– Ты слышала, что он сказал? Он считает, что я справлюсь, а я не хочу его разочаровывать. Если не справлюсь, тем хуже для меня.

Лена вздыхает и безнадежно машет рукой.

– Все вы одинаковые. Я пыталась облегчить твою участь. Что ж, умываю руки.

– Леночка, что же ты заранее меня отпеваешь?

– Ты просто не понимаешь, что тебя ждет. Ну, да что сейчас говорить, отступать поздно. Иди работай. У себя в шкафу найдешь несколько комплектов одежды, в том числе и такой, как на мне, костюм. Это повседневная, рабочая одежда. Можешь одевать ее на технические и спортивные тренинга. Только не вздумай являться в ней к посторонним. Это признак дурного тона. Ко мне можно.

Я целую подругу и отправляюсь к себе. В шкафу действительно нахожу целый гардероб. Выбираю светлосиний комбинезон. Ткань мягкая, тонкая и легкая, но чрезвычайно эластичная и прочная. Комбинезон плотно облегает мое тело, при этом совершенно не стесняет движений. Ткань слегка отливает серебром. Такой же белый отложной воротник, правда, не такой щегольской, как у Лены. Но куда уж мне до нее в этом плане! На ноги обуваю синие не то туфли без каблуков, не то тапочки на тонкой подошве, куда удобнее наших кроссовок.

Подхожу к компьютеру и вывожу на дисплей программу своей подготовки. Она уже разбита по дням и часам. Через пять минут я уже должен быть на техническом полигоне. Ну что ж, Андрей Николаевич, в борозду! Я шагаю к нульТ, и с этого момента для меня начинается новая жизнь.

Жизнь эта наполнена до краев и даже сверх края. Ем и сплю между делом. Все сутки разбиты по часам твердым графиком. Денно и нощно меня накачивают разными полезными и на первый взгляд бесполезными сведениями и познаниями. Интенсивно используется компьютерное обучение и гипнопедия. Кроме того, ежедневные многочасовые тренировки в спортзалах, на манежах, полигонах и в медицинском центре.

Я осваиваю верховую езду на конях, ослах, верблюдах, слонах и других невообразимых животных, чуть ли не динозаврах. Учусь управлять всеми мыслимыми и немыслимыми транспортными средствами: от самоката до межзвездного крейсера. Попутно изучаю навигацию: как морскую, так и межзвездную.

Учусь стрелять из всех видов оружия: от первобытной пращи и примитивной рогатки до лазеров с термоядерной накачкой и жутких дезинтеграторов. Причем инструкторы добиваются, чтобы цель поражалась из любого положения и только с первого выстрела.

Фехтую на всех видах холодного оружия начиная с первобытных дубин. Осваиваю различные виды рукопашного боя, в том числе и довольно экзотические.

Часто из спортзалов и манежей еле приношу домой ноги. Тренеры и спаррингпартнеры промахов и ошибок не прощают и не щадят. Хорошо еще, что мечи, секиры и сабли не заточены побоевому, но следы на теле они оставляют все равно чувствительные. Такая же беда и с рукопашным боем.

Хорошо, что Лена умеет удивительно быстро заживлять ушибы, растяжения и прочие травмы. Без ее помощи мне пришлось бы намного тяжелее.

Впрочем, я и сам постепенно начинаю осваивать это искусство. В медицинском центре меня учат в совершенстве владеть своим телом. Я могу надолго останавливать дыхание. Регулировать ритм сердца, вплоть до полной его остановки. Учусь управлять теплообменом, ускорять и замедлять собственный ритм времени и многое другое. Сначала я усмотрел в этом искусстве аналогию с йогой, но мне объяснили, что с йогой это ничего общего не имеет.

“Йога – тупиковый путь, – объяснил мне начальник Медцентра. – Она подразумевает, что, овладевая ею, человек должен отрешиться от всего земного и посвятить этому делу всю свою жизнь. Только тогда он может добиться существенных результатов. Нам это не подходит. И вообще, все, что в вашей фазе было по этому поводу – все эти учения о карме, ауре и прочая дребедень, – гроша ломаного не стоит. Все это жалкие попытки постичь тайны человеческого организма, грубо извращенные религиозными наслоениями и националистической шелухой”.

Но самое тяжелое – это теоретическая подготовка. Я изучаю хронофизику (в разумных, понятно, пределах). Темпоральную математику я изучаю тоже в прикладном виде, но и этого достаточно, чтобы почувствовать, как “пухнут” мои мозги.

Кроме того, в программу входят: история – общая и частная, правоведение, биология, философия времени и параллельных пространств и миров, эстетика и этика поведения – для всех времен и народов, лингвистика и много еще чего другого.

Постепенно я втягиваюсь в ритм, дела идут хоть и с большим напряжением, но все же успешно. По некоторым разделам начинаю сдавать зачеты и экзамены. Требование одно: только “отлично”!

– Пойми, Андрэ, – внушал мне Магистр. – Четверка – это вроде бы тоже неплохо, но не для хроноагента. Четверка оставляет сомнение, что в сложной ситуации ты сможешь справиться самостоятельно. А посылать человека в реальную фазу, сомневаясь в нем, я не могу. Поэтому не возмущайся, а готовься и пересдавай. Только “отлично”, другого тебе не дано!

Все вроде входит в свою колею. С трудом, с напряжением, кряхтя и сопя, двигаюсь к финишу. Но на фоне всех успехов одна мысль не дает мне спокойно спать. Все меньше и меньше времени остается до зачета по темпоральной математике.

Эта дисциплина стала для меня настоящим камнем преткновения. Я болееменее усвоил основные понятия этой области математики. Но вот составлять в уме системы темпоральных уравнений, да еще и решать их…. На это меня уже не хватало. Все свободное время я отдаю этим уравнениям, но воз, то есть мои математические способности, остается на месте.


Глава 12


– There are more things in heaven and earth, Horatio,
Than are dreamt of in your philosophy.
W. Shakespeare

– И в небе и в земле сокрыто больше,
Чем снилось вашей мудрости, Горацио.
В.Шекспир (англ.).

Все мое свободное время, и без того урезанное донельзя, беззастенчиво забирал Магистр. В моем графике значились два ежедневных часа работы с реальными фазами. Звучало это так: “Наблюдение, анализ”. По замыслу это предполагало свободный поиск. Но очень скоро выяснилось, что Магистр понимает это иначе.

Он начал давать мне для проработки сначала дветри, а потом и пятьшесть фаз в сутки. Проработав эти фазы, я должен был составить ему отчет, и желательно не сбрасывать его на компьютер, а являться лично. В отчете я должен был представить свои соображения о причинах аномалий, дать прогноз на будущее развитие этих фаз и свои предложения по исправлению положения, если таковое возможно.

– Общение со мной тоже входит в твою подготовку, – пояснил мне Магистр.

– И, разумеется, это общение должно происходить в мое свободное время? – спросил я.

– А как же иначе? – удивился Магистр, глядя на меня невинным взором. – Не могу же я урезать в свою пользу и без того жесткий график твоей программы.

Поражало то, что среди фаз, которые давал мне для проработки Магистр, совершенно не было нормально развивающихся, благополучных миров. Все они носили на себе отпечаток или какогонибудь катаклизма, или какойлибо дикой несуразности. Как правило, источником катаклизма или злостной аномалии был сам человек или, крайне редко, силы природы. Чего я только не насмотрелся!

Вот мир, где динозавры соседствуют с homo sapiens, причем эти “sapiensbi” явно не от обезьян произошли. Они пестрые, желтокоричневые, носы похожи на клювы, глаза вытянутые, желтые, с вертикальными зрачками. Эти homo довольно активно охотятся на все виды плотоядных и травоядных тварей, а последних даже разводят. Я своими глазами наблюдал ферму на болоте, где паслось стадо стегоцефалов, и как homo с помощью прирученного тираннозавра отгонял от фермы хищников помельче. Этакий эволюционный выверт.

А вот мир, где реально живут Кощеи Бессмертные и Бабыяги. В лесах по ветвям сидят Соловьиразбойники, и от их свиста все мертвы лежат. Добрые молодцы на лихих конях дерутся со Змеями Горынычами, как правило безуспешно, изредка с чудамиюдами, а большей частью друг с другом, с переменным успехом. Ни дать ни взять – русская сказка!

Совсем необъяснимая, какаято мистическая фаза. Сплошные колдуны, маги, чернокнижники. Все интенсивно заклинают и вызывают демонов, бесов и прочую сатанинскую нечисть. С помощью этой нечисти творятся дела, как потребные, так и не очень. Нечисть, как правило, подчиняется, но частенько выходит изпод контроля. И тогда она “отрывается”, часами, сутками и неделями мстя роду человеческому за унизительные минуты подневольной службы.

А в другом совсем наоборот. Мир полностью принадлежит отродьям сатаны. Ангелы тьмы поделили его между собой и нещадно воюют друг с другом, пытаясь переделить поделенное, используя толпы людей в качестве пушечного мяса.

Чем ближе к нашему времени, тем жутче становятся аномалии и тем страшнее их последствия.

Мир, где правит бал инквизиция. На площадях городов – вечный огонь, гигантские костры, куда почти непрерывным потоком везут и кидают по несколько десятков на день колдунов, ведьм, еретиков всех возрастов, без исключения. Тюрьмы забиты, палачи в застенках трудятся в четыре смены (вредная работа). Все люди поделены на две категории: следователей и подследственных. О презумпции невиновности никто и не слышал. Не сумел оправдаться – на костер, не выдержал пыток – на костер, выдержал пытки – тем более на костер, значит, враг рода человеческого помогал тебе. Самое страшное, что люди привыкли к этому. Даже в семейном кругу разговор идет так: “Когда меня сожгут и ты унаследуешь мастерскую, как ты сможешь управляться с ней, когда у тебя в голове ветер гуляет!”

А в этом мире всем правит Его Величество Криминал. Закона нет. Все продается, и все покупается. Кто успел, тот и съел. Жизнь человеческая ничего не стоит, а состояние – подавно. Шестеро грабят двоих: одного убивают, а второго суд приговаривает к повешению за нападение на шестерых. Зрители казни рассуждают: “Ну и дурень! Надо было бросить кошелек и бежать, а он за оружие схватился. Поделом ему, другие умнее будут!”

“Еще страшней, еще чудней”… Где Александр Сергеевич увидел это? Не иначе как тоже “путешествовал” по аномальным фазам.

Тараканы, извечные враги людей в борьбе за место под солнцем, под действием неосмотрительно примененных людьми инсектицидов внезапно мутируют, увеличиваются в размерах до теленка и, самое страшное, начинают эволюционировать. Сотни тричетыре тараканьих поколений, и появляется новый вид: Таракан Разумный. Теперь уже не человек – царь природы, а этот, рыжий! А человек – его раб! И что самое ужасное: тараканы остались вегетарианцами. Все плодородные земли человек возделывает под хлеб своим повелителям. Самому ему хлеб есть строжайше запрещено, за это – смертная казнь! Вылавливаемая в океанах рыба идет на удобрение полей. Животных и птиц истребили, они поедали посевы злаков – любимой пищи владык.

Чем же питаются рабы? Правильно! С этой целью тараканы всячески поощряют рождаемость, и в их лабораториях ставятся успешные эксперименты по выведению породы многоплодных человеческих самок. Воистину: “Принеситека мне, звери, ваших детушек, я сегодня их за ужином скушаю!”

А этот мир загнал себя в экологическую катастрофу.

Желтосерое небо с сиреневыми тучами, из которых льют разноцветные дожди. Льют на поля, заросшие сорной травой, на леса, почти лишенные листвы и хвои. Дожди льют и на города, где живут изуродованные мутациями монстры, потомки тех, кто был когдато людьми. По берегам рек и морей сплошные, километровой ширины, полосы зеленой, синей и черной пены. А трубы дымят, а в воды льются отходы… То, что когдато было человечеством, уже смирилось со своим неизбежным концом.

А здесь темносерое, почти черное небо. Точнее, сплошная туча. Не видно ни людей, ни зверей, ни лесов, ни морей, ни рек. Сплошная серая пелена из смеси снега пыли и пепла. Вместо лесов – неоглядные пространства обгоревших пней. Там гнездятся грандиозные стаи воронья, которые летают охотиться на крыс. Неисчислимые полчища крыс, населяющие обугленные и сплавившиеся развалины городов и сел, совершают опустошительные набеги на гнездовья ворон. Это мир ядерной зимы. Возможно, через несколько тысячелетий здесь сформируется крысиная или воронья цивилизация, смотря кто из них победит.

Следующий мир пока еще живет и дышит, но уже на ладан. Сверхпотребление сожрало все ресурсы. Золотой некогда миллиард сверхпотребителей сократился до нескольких миллионов, живущих в трех тщательно охраняемых мегаполисах. Все остальное многомиллиардное население планеты, изнемогая, трудится, обеспечивая роскошную жизнь вырождающейся “золотой” аристократии, сносную – их охранникам и нищенскую – себе.

А вот – фаза торжества коммунизма. От коммунистической идеи освободить человека от рабского труда за кусок хлеба, сделать его понастоящему свободным не осталось даже легенд. Все сотворено по лучшим рецептам Льва Давыдовича и Мао.

Грандиозные города и села застроены однотипными зданиями, напоминающими казармы или бараки. В этих домах живут одинаково одетые люди. Этих людей, встающих утром в одно и то же время, кормят общим завтраком в большой столовой и везут в фургонах на заводы, шахты, поля, фермы, НИИ и КБ. В одно и то же время они обедают в общей столовой, после работы возвращаются домой. Вместо них заступает вторая или третья смена.

В своих бараках они ужинают, смотрят телепрограммы, пьют пиво в барах, на первых этажах казарм. Играют в шахматы, шашки, нарды и домино. Читают газеты и книги. Учатся без отрыва от производства. Семей нет. Мужчины и женщины встречаются в отдельных зданиях, дважды в неделю, при условии, что не имеют нарушений на производстве. Детей воспитывает государство.

Изнурительный труд и аскетическая жизнь подчинены одной цели: созданию мощных космических сил, способных отразить нашествие любых пришельцев. Четыре мощных флота курсируют в Солнечной системе. Но в НИИ и КБ разрабатывают все новые модели кораблей и оборонительных систем. Ими заменяют устаревшие, и так – до бесконечности.

Что меня поразило больше всего: руководители всех рангов, вплоть до верховных, избираются самым что ни на есть демократическим путем и ведут такой же образ жизни, что и все население. Одно отличие: спят они меньше других и имеют право на ежеутреннюю чашку кофе, которая другим достается только по воскресеньям. И отпуск у них на пять дней длиннее.

А вот в этой фазе от вторжения пришельцев уберечься не сумели. Земля – в их полной власти. Самих пришельцев никто и никогда не видел. Об их власти напоминают только ажурные конструкции вроде трансляционных вышек, высотой от полутора до двух тысяч метров. Эти конструкции покрывают поверхность планеты довольно густой сетью. С любой точки на горизонте видна хотя бы одна “вышка”.

Управляют всем “наместники”. Их еще в подростковом возрасте специальными тестами отбирают “наставники” и отводят в сиреневые здания у подножия “вышек”. После курса обучения они начинают четко осознавать, что в данный момент нужно “хозяевам”.

Весь мировой океан заселен желтыми водорослями, и львиная доля населения Земли занята разведением и переработкой этих водорослей в светящуюся голубоватую пасту. Эту пасту везут к “вышкам”. Там, в сиреневых домах, ее закладывают в “реакторы”, защищенные трехметровыми бетонными стенами и толстыми плитами желтого металла. Через час пасту, потерявшую свечение, извлекают из реакторов, отвозят к океану и сбрасывают туда, как корм водорослям.

Землянам категорически запрещен выход в космос. Запрещено использовать топливо органического происхождения. Весь транспорт и вся техника – электрические или антигравитационные. Энергия подается от тех же “вышек”. Запрещено и всякое оружие.

Больше ничем власть пришельцев себя не проявляет. Незаметно, чтобы земляне были ею недовольны. За все время из повиновения вышла только одна группа переработчиков водорослей и подняла мятеж, уничтожив продукт своего труда.

Наказание транслировалось на всю планету. Мятежники, вопя от боли и ужаса, помогая друг другу, насаживали сами себя на спиралеобразные колья. Их агонию транслировали во всех подробностях через каждые полчаса. Когда ктонибудь затихал, через спираль пропускали ток, нагревали или подключали ее к вибратору. Тогда казненный вновь оживал и снова корчился и хрипел. Последний мятежник умер на пятые сутки.

Впрочем, причины мятежа я так и не понял, как не поняло и все население планеты. Общее мнение было: “Поделом!”

И так из мира в мир, из фазы в фазу. Какую цель преследует Магистр, подбирая мне для изучения такие аномалии? Эта мысль частенько посещает меня, когда я, сидя за компьютером, пытаюсь анализировать: откуда, мол, и что это за темпографические новости?

Иногда я возмущаюсь, что эта работа с реальными или ирреальными фазами пожирает все мое свободное время. И тогда Магистр говорит мне ласково:

– Помнишь, я сказал тебе, что для хроноагента лучший отдых – это работа. Ты должен мне каждый вечер и каждое утро свечки ставить за то, что я обеспечиваю тебе такой полноценный отдых.

Мне ничего не остается ему ответить, кроме как:

– Огромное тебе мерси!

И идти ставить свечки.


Глава 13


Спробуй заячий помет!
Он – ядреный! Он проймет
И куды целебней меду,
Хоть по вкусу и не мед.
Л.Филатов

Несмотря на все усилия Магистра, я все же умудряюсь выкраивать минуты и даже часы, чтобы встретиться с Леной, побродить по лесу, поваляться на траве у озера, глядя в небо.

В одну из таких вылазок я обнаруживаю большое болото, где гнездится множество уток. Мне приходит в голову фантазия: угостить Лену утятинкой. С ружьем проблем не было, а вот с экипировкой было не все так гладко. В ассортименте линии доставки болотные сапоги отсутствовали. Но идея, раз уже возникшая, не оставляет меня и заставляет искать выход из положения. Я вспоминаю, как Лена творила на синтезаторе платье, туфли и перчатки, и решаю попробовать сам. Надо же, в конце концов, освоить и эту бытовую технику.

Смело подхожу к синтезатору. В “каталоге” болотные сапоги тоже отсутствуют. Не беда! Набираю команду “Обувь”, сосредоточиваюсь и извлекаю из камеры сапоги. В общемто это получились сапоги и именно болотные и даже моего размера. Правда, высотой они доходили мне почти до плеч и были тонкие, как презервативы, и почемуто нежнорозового цвета.

Еще успешней были мои опыты с продуктами питания.

Както Лена посетовала, что ей надоел кофе, которым я ее угощал, заказывая его по линии доставки. Понукаемый ложно понятым рыцарским чувством, я смело иду к синтезатору и с такой же отвагой, как и сапоги, “творю” две чашки кофе.

Он действительно оказался черным, но с запахом хороших чернил и вкусом рыбьего жира. Лена первая взяла в руки мое “творение”, понюхала, лизнула, удовлетворенно хмыкнула и уселась в кресло, всем своим видом показывая, как она сейчас будет наслаждаться божественным напитком. Я поспешил последовать ее примеру и даже сделал приличный глоток. Лена потом призналась, что она никак не ожидала такого эффективного результата своей шутки.

В другой раз Лена принесла полбутылки водки: украла у Магистра. Я размечтался о соответствующей закуске. “За чем же дело стало?” – спросила Лена, указывая на синтезатор.

Памятуя об “удачном” эксперименте с кофе, я решаю воздержаться от опытов с красной рыбой и тому подобными деликатесами. “Творю” обыкновенный соленый огурец! Но воображение играет со мною злую шутку. Синтезатор – агрегат очень чуткий. Весь принцип его действия основан на том, что он улавливает биотоки оператора, которые генерируются его воображением, и формирует объект, руководствуясь малейшими нюансами этого воображения. Короче, из камеры я вынимаю зеленый, покрытый пупырышками огурчик с запахом селедки и вкусом соленых рыжиков.

Мне бы здесь и остановиться. Но, подогреваемый насмешливым взглядом своей подруги, я иду дальше. Хорошо, раз не получился огурец, сделаем соленые рыжики! Вот здесь мое воображение, разыгравшись, выходит изпод контроля… Рыжики получились рыжими, как лисий хвост. Правда, этим сходство и ограничилось. По форме они напоминали пельмени. Вкус мы не распробовали, сильно мешал запах, который, как и цвет, имел своим первоисточником все ту же обладательницу пышного рыжего хвоста.

Но самым впечатляющим для меня был опыт с пельменями. Я проделал его в глубокой тайне: один на один с синтезатором. Я долго сосредоточивался, вспоминал, как мама готовила фарш… Мама моя умела все, особенно хорошо она пекла пироги и варила варенье, лучше всего получалось клубничное…

Пельмени получились как пельмени, чуть побольше размером, чем следовало, но пахло от них, как от настоящих пельменей. Я пожалел даже, что сделал только пять штук. Быстренько сдобрил их майонезом, посыпал перчиком, затем, расхрабрившись, сотворил еще и кружку пива. Пены было больше чем достаточно, зато запаха пивного не хватало. И на вкус оно оказалось остывшим чаем, заваренным третий раз на одной заварке. Страшная мысль посетила меня, и я осторожно попробовал пельмень.

Пельмень был как пельмень. Только фарш по консистенции немного напоминал хорошо проваренную вату пополам с мокрой газетой. Зато вкус был изумительный: свежесваренного клубничного варенья! Я уже привстал, чтобы выбросить свое “творение” в утилизатор. Но в этот момент принесло Лену. Под ее внимательным взглядом я мужественно, не моргнув глазом, с аппетитом съел ватнобумажное клубничное варенье, с майонезом и перцем, и запил все это холодным спитым чаем.

Когда я все прикончил, Лена спросила: “А меня почему не угостил?” Пришлось во всем честно признаться. Отхохотавшись, Лена сказала: “Я сразу это поняла, по тому, с каким аппетитом ты это поглощал. У меня даже слюнки текли. Если бы это действительно был кулинарный шедевр, ты бы непременно похвастался!”

Правда, с другой техникой дело обстояло успешнее. У меня даже прорезался талант в области создания голограмм. На движущиеся у меня, разумеется, опыта еще не хватило, но зато я создал трехслойную.

Естественно, на всех трех слоях я увековечил свою подругу в тех видах, в каких она запомнилась мне в первые сутки моей монастырской жизни. На первом слое Лена сидела за компьютером в зоне переброса и, обернувшись вполоборота, смотрела на меня. Такой я увидел ее в первый раз.

На втором слое она стоит передо мною в тот момент, когда признавалась мне в любви.

Третий слой был самым эротичным и самым, на мой взгляд, непристойным. Я изобразил ее спящую на моем диване после первой ночи любви, такую, какая она тогда была: в одних босоножках. Лена же находила эту голограмму самой удачной: “Здесь я получилась лучше всего. Те голограммы писало изумление, а эту – любовь”.


Глава 14


Экзамен нельзя по шпаргалке сдавать,
Профессор тобой недоволен.
Студенческий фольклор

А между тем время шло. В день я сдавал по дватри зачета или экзамена. Моя электронная “зачетка” стремительно заполнялась отличными оценками. Все это поднимало настроение. Но в то же время неотвратимо приближался роковой день экзамена по темпоральной математике. Вот это настроения никак не поднимало, не способствовало както.

Вот наконец и он – этот день. Проснувшись, я читаю на дисплее: “7.30 – тренинг верховой езды. 8.40 – отработка приемов конного боя: сабля, рубка пешего противника. 10.20 – темпоральная математика, экзамен”.

В десять я уже сижу за компьютером и мрачно размышляю о том, как хороша была бы всетаки жизнь, если бы ее не отравляла темпоральная математика. Я совсем было решаю сразу признаться экзаменатору, что я не готов. Но тут бес толкает меня в ребро, и я наскоро готовлю себе шпаргалку. Записываю необходимую информацию отдельным файлом, с тем чтобы в нужный момент вывести ее на один из четырех дисплеев. При этом я совершенно упускаю из виду, что, когда компьютер находится в режиме “экзамен”, экзаменатор имеет возможность просматривать все четыре дисплея моего компьютера. Совсем недавно это помогло мне на экзамене по хронофизике. Я решал задачу, используя один из дисплеев как “черновик”, и, выдавая ответ, от волнения вместо –17й степени умножил результат на +7ю. То, что получилось, не лезло ни в какие ворота. Экзаменатор улыбнулся и, сказав: “Ну, зачем же так волноваться, Коршунов?”, поставил “отлично”.

В 10.20 на дисплее появляется лицо экзаменатора. Это седой Маг с пышной шевелюрой. Чертами лица он мне чемто отдаленно напоминает Эйнштейна. Мы приветствуем друг друга, и экзамен начинается. Довольно быстро Маг разбирается, что теорию темпоральной математики я усвоил довольно прилично, и переходит к практическим задачам. Я вызываю “помощь”. Лицо Мага мрачнеет, он с минуту внимательно смотрит на меня, потом начинает говорить, словно гвозди в крышку гроба вколачивает:

– Молодой человек, до настоящего момента я страдал уверенностью в том, что в секторе Внедрения и Воздействия работают самые надежные, самые ответственные люди. Вы только что излечили меня от этого синдрома. Я сегодня же скажу об этом Филиппу, пусть он порадуется. А вам я скажу вот что: не надейтесь стать полноценным хроноагентом с таким отношением к делу. Такие вещи недопустимы вообще, но их еще можно представить в работе техника, хронофизика, аналитика. В их распоряжении наша компьютерная сеть, рядом более опытные товарищи, они подскажут и поправят. А вы? Вы выходите в реальную фазу, чтобы осуществить воздействие. Огромный коллектив работает на вас. И от того, какое вы примете решение, зависит результат. Я прекрасно знаю, как часто возникают нештатные ситуации, всего никогда не предусмотришь. Успех или неуспех в этом случае во многом зависит от того, как свободно хроноагент владеет аппаратом темпоральной алгебры. А вы, я вижу, готовите себя к тому, чтобы и там работать по шпаргалке. Неужели вы не можете взять себе в голову, что от ваших действий там зависит не только успех нашей работы здесь, но и судьбы десятков тысяч, миллионов людей в тех фазах, куда будут внедряться такие, с позволения сказать, хроноагенты?..

Маг безнадежно машет рукой, и дисплей гаснет…

Полчаса я сижу в кресле и курю одну сигарету за другой. Похоже, Андрей Николаевич, вы уже подвели итог своей карьере в фазе Стоуна. Пакуйте багаж, XXV век ждет вас. Интересно, а чем я там смогу заниматься? В принципе, можно будет попробовать свои силы на межпланетных трассах, а то и на звездных крейсерах. Эту технику я уже освоил.

Сигнал таймера прерывает мои “мечты” и возвращает меня к реальности. Пора работать по заданиям Магистра. Делаю это скорее по привычке, машинально.

Закончив, как всегда, готовлю отчет и несу его к Магистру. Как правило, он с интересом смотрит мои отчеты, сопровождает их язвительными замечаниями и задает массу вопросов. На этот раз Магистр даже не отрывается от компьютера при моем появлении.

– Положи на стол, – сухо говорит он, не оборачиваясь.

Ясно. Беседовать со мной он не расположен. Да и о чем ему теперь со мной беседовать? Молча возвращаюсь к себе. Скоро должна прийти Лена. Жду ее до вечера, но она не приходит. Здесь тоже все ясно.

Я вызываю по линии доставки бутылку какойто крепкой дряни вроде виски, пакет бутербродов и ухожу к озеру. Ну вас всех… И вас, и ваш Монастырь, и вашу работу. Раз уж я такой безответственный, то мне здесь и делать нечего. Интересно, когда меня будут перебрасывать в XXV век? Завтра или попозже?

Будит меня утренний холод. Умываюсь прямо из озера и иду в свой коттедж. Надо прощаться с ним. А жаль, откровенно говоря. Привык я к нему.

Ого! На компьютер пришла новая информация. Наверное, предписание: покинуть коттедж и явиться в пункт переброски для внедрения в XXV век. Что такое? Новая дата экзамена по темпоральной математике! Мне дают еще одну неделю на подготовку. А чему я радуюсь? Это только продлит мою агонию. Ладно, попробуем подрыгаться.

Отчеты мои Магистр принимает в той же манере, что и вчера. Правда, уходя, я слышу за спиной тяжелый вздох.

Компьютер у Лены выдает сообщение: “Отсутствую до 16.00 завтрашнего дня”. Вздыхаю еще тяжелее, чем Магистр, и сажусь за работу. Часа через три я начинаю понимать, что толку все равно никакого не будет. Тем не менее работаю еще столько же. Когда мои бедные мозги начинают излучать в пространство сигналы SOS, я бросаю это занятие, вызываю вчерашний комплект и, сидя у камина, надираюсь до бесчувствия. При этом я стараюсь сидеть так, чтобы голограмма Лены не попадалась мне на глаза.

Утром у меня два последних зачета. Стакан нейтрализатора приводит меня в порядок, и я иду на полигон. Зачет сдаю на “отлично”, не потому, что мне это надо, а для тог чтобы сказать: “Я сделал все, что мог”. Чтобы совесть был чиста. Дома застаю еще одну новость. Магистр не дал мне задания на проработку фаз. Это верный признак того, что в мне поставили крест.

Чтобы убить время до четырех, снова пытаюсь составлять и решать темпоральные уравнения и снова убеждаюсь, что это мне не по зубам. Четыре часа. Рука тянется к пульту, но останавливаю себя. Зачем? Зачем Ленке кандидат на отчисление из Монастыря? Да какой, к лешему, кандидат! Считай, уже отчисленный.

Снова подхожу к линии доставки и вызываю ставший уже традиционным комплект. Хочу идти к озеру, но на улице – дождь. Оставаться дома выше моих сил. Голограмма Лены настойчиво лезет мне на глаза, а уничтожить ее рука не поднимается.

Переодеваюсь в брюки и рубашку синего цвета и отправляюсь в первый же попавшийся мне в справочнике бар. Там я усаживаюсь за столик, рассеянно изучаю меню: сплошные коктейли. Выяснив у метрдотеля, какие из них покрепче, я заказываю пару и почти залпом выпиваю один из них. Едва я приступаю к другому, как слышу над собой голос:

– Здравствуйте, Андрей! Разрешите присесть?

За столик присаживается хронофизик, который занимался со мной в лаборатории. Он внимательно смотрит на меня:

– Я вижу, у вас проблемы. Поделитесь.

А почему бы и нет? Человек он для меня посторонний, пусть сыграет роль “жилетки”. И я, под влиянием выпитого, рассказываю ему все. Он ни разу меня не прерывает и только потягивает свой коктейль через соломинку.

– Знаете, – говорит он, когда я кончаю, – ваши проблемы не стоят пустого бокала.

Хронофизик заменяет опустевшие бокалы полными и продолжает:

– Почему вы решили, что ваши друзья и наставники вас осудили и отринули? А я скажу вам: наоборот. Конечно, то, что вы сделали, заслуживает осуждения, и самого сурового, спору нет. Но, поверьте, они сейчас переживают это даже острее, чем вы. Вам кажется, что наставник ваш отвернулся от вас. Нет. Просто он дает вам время прийти в себя, продумать все самому. Он сознательно не делает первого шага, чтобы вы не приняли это как жалость, как снисхождение. Он наверняка знает вашу сильную натуру, знает, что вы справитесь с собой, и Просто щадит ваше самолюбие. То же относится и к вашей подруге. Судя по вашим словам, она – женщина умная и чуткая. Вы знаете, чего она сейчас ждет? Она ждет, чтобы вы попросили у нее помощи. Сами ваши товарищи вам ее предлагать и навязывать не будут. То, что вы приняли за отчуждение, на самом деле особая, характерная для вашего сектора, профессиональная деликатность. Не навязывать свою помощь, пока тебя о ней не попросят. И то, что вы до сих пор не обратились к ним за помощью, они сейчас переживают еще тяжелей, чем вы. Вы для них не чужой. Все вы оставили в своих фазах чтото самое главное в жизни: родных, друзей, любимых… Так ведь? И вы знаете, что это – навсегда, возврат невозможен. Потомуто у вас, хроноагентов, так сильна привязанность друг к другу. Вы в своем секторе – своеобразная семья, со своими обычаями, традициями, этикой. Время мое! Как мы вам завидуем! Нам бы такие отношения! Извините, мне пора. Прощайте и поразмыслите над тем, что я вам сказал. Удачи вам! С нами Время!

– С нами Время! – отвечаю я.

Хронофизик уходит, а я допиваю коктейль и возвращаюсь к себе. Долго меряю шагами свою комнату, часто останавливаясь перед голограммой Лены. Неужели хронофизик прав? А почему бы и нет? Мне не терпится проверить догадку, но взгляд на таймер останавливает меня. Придется подождать до утра. Мне не спится, и я сажусь к компьютеру. Начинаю “путешествие по фазам” наугад. Так я коротаю ночь.

Рано утром я решительно вхожу в кабину нульТ и набираю код Лены. На мое счастье, ее кабина не заблокирована. Впрочем, в эти дни я и не пытался прийти к ней лично. Лена еще спит, уютно устроившись на диване. Но едва я осторожно присаживаюсь в кресло, она открывает один глаз.

– Пришел? Наконецто, я тебя заждалась. Займись завтраком, а я пойду приведу себя в порядок.

За кофе я рассказываю Лене о своей беде. Почти не задумываясь, она говорит:

– Скорее всего у тебя неправильный подход. Этим страдают все, кто не изучал темпоральную математику еще в Школе. Надо было сразу обратиться ко мне, когда ты только столкнулся с затруднениями, а ты все пытался сам справиться. Давай посмотрим.

Мы садимся к компьютеру, и Лена дает мне несколько ситуационных задач на составление систем темпоральных уравнений. Через полчаса я уже мокрый от умственного напряжения. Лена какоето время молча наблюдает за моими героическими попытками, потом говорит:

– Так я и думала. Милый, ты пытаешься объять необъятное. Так ты никогда не составишь систему, а даже если и составишь, то без помощи компьютера не решишь. А ведь в реальных фазах такие вещи надо делать в уме!

– Как же быть?

– Отсечь все второстепенное, несущественное. Ну, зачем тебе в данном случае учитывать скорость и направление ветра? А какое здесь имеет значение температура воды? Скорость движения объекта в данном случае тоже роли не играет: он прибудет в пункт назначения ночью, а действовать начнет на другой день в двенадцать часов.

– Но в этом случае заметно снижается точность.

– А зачем тебе такая точность? Ты что – начальник отдела в Аналитическом секторе? Это у них там стоят суперкомпьютеры, а у тебя будет только один, вот этот, – Лена стучит мне пальцем по лбу. – Такая точность требуется при подготовке операций. А наш раздел темпоральной математики потому и называется прикладным, что предусматривает более простой вариант использования, так сказать в полевых условиях.

– Я, кажется, начинаю понимать. Ведь для того чтобы получить ответ на вопрос, будет иметь мое действие значительное влияние или нет, мне достаточно знать значение детерминанта системы: положительный он, отрицательный или мнимый.

– Совершенно верно! Поэтому очень важно при составлении системы уравнений сначала оценить численные значения коэффициентов и, сравнив их, отбросить те, которые изза своей несоразмерной малости на знак детерминанта не повлияют.

– Так… – Я осмысливаю услышанное. – К этим членам, выброшенным из системы, можно и нужно будет вернуться, когда значение детерминанта получится очень близким к нулю. Для повышения, так сказать, порядка точности.

– А я и не подозревала, что ты у меня такой умный. Сам догадался или как?

– Или как. Без тебя, Леночка, я бы до этого никогда не допер. Давай попробуем еще разок.

За четыре часа мы с Леной решили целую вязанку ситуационных задач. Наконец Лена встает от компьютера и потягивается.

– Все. Теперь я за тебя спокойна. Еще пара дней работы, и ты выдержишь любой экзамен. Давай обедать.

За обедом Лена спрашивает, внимательно посмотрев на меня:

– Что еще тебя грызет? Колись, я же вижу, что ты не в своей тарелке.

– Да перед Магом дико неудобно, – признаюсь я и рассказываю о той отповеди, которую мне пришлось выслушать.

– Не бери в голову. Жиль – очень душевный человек и редкостный умница. А то, что он тебя так высек, закономерно. Он очень переживает за работу нашего сектора. Ведь он возглавляет отдел, курирующий наши операции. Он во всех нас души не чает и от всего сердца желает, чтобы все у нас было на высочайшем уровне. Если ты ему понравишься, он помирится с тобой и полюбит тебя, как и всех нас. А ты ему уже понравился, невзирая на свою выходку.

– С чего ты это взяла?

– Я слышала его разговор с Магистром. Жиль в дым разругал его за то, что он в период подготовки к экзамену перегрузил тебя своими аномальными фазами.

– Ясно. Слушай, а кто такой Филипп? – вспомнил я угрозу Мага.

Лена смотрит на меня большими глазами, потом смеется.

– Филипп Леруа, наш Магистр! Тычто, не знал?

– Нет. Тогда тем более странно. Маг грозил, что будет говорить обо мне с Филиппом.

– Они и говорили, часа два, не меньше. Я была при этом разговоре.

Я вздыхаю. Всетаки насколько прав был этот хронофизик и насколько я еще мало знаю тех людей, рядом с которыми Время сподобило меня жить и работать.

Еще два дня подготовки, и я уже без всякого трепета жду экзамена. В положенное время на экране появляется лицо Мага Жиля. Он смотрит на меня сурово.

– Нус, молодой человек. Надеюсь, вы не потеряли этого времени даром? Предупреждаю, на этот раз я намерен вынуть из вас душу.

Почти два часа Маг вынимает из меня душу, задавая мне одну ситуационную задачу за другой. К концу экзамена я чувствую, что душа моя уже покинула мое бренное тело, но лицо Мага светлеет, морщины на лбу разглаживаются, он откидывается в кресле и закуривает.

– Какие еще будут вопросы, Маг? – спрашиваю я.

– Только один: что, если я сейчас зайду к вам лично? Я не нарушу ваши планы?

– Никоим образом. Вот мой код.

На соседнем дисплее загорается “отлично”.

Через десять минут Маг выходит из нульТ. В руках у него бутылка коньяка. Я быстро организую легкую закуску. Мы садимся за стол, и Маг разливает коньяк.

– Давайте, Андрей, выпьем за успешное окончание вашей учебы. Я очень рад за вас, Андрей, что у вас все так удачно завершилось, – говорит Жиль, закусив коньяк кусочком семги. – Ваш товарищ, тоже Андрей, также произвел на меня самое благоприятное впечатление. Сейчас вам осталось пройти курс моральнопсихологической подготовки, и наши ряды пополнятся двумя неслабыми хроноагентами.

– Кстати, а как Андрей справился с математикой?

– Отлично! Он сдал экзамен еще пять дней назад. У него – прекрасная наставница! – Жиль зажмуривается и крякает. – Настолько прекрасная, что, будь я лет на шестьдесят моложе, увел бы! Кстати, а вам кто помогал? Стоп! Сам вижу.

Маг смотрит на голограмму, затем поднимает руку, щелкает пальцами и просматривает все три слоя.

– Как вы догадались, что она трехслойная?

– Ну, я всетаки немножечко Маг. Леночка. Лена Илек – одна из жемчужин фазы Стоуна. Вам несказанно повезло, что вы сошлись с такой женщиной. Давайте выпьем за нее, за Леночку Илек.

– Завидую я вам, – продолжает Маг после того, как мы расправились со второй рюмкой. – Не знаю даже, кому больше: вам или Злобину. А знаете, что это за бутылка? Откуда она?

– Представления не имею.

– Я выиграл ее у Филиппа. Мы держали пари. Я утверждал, что в назначенный срок вы сдадите на “отлично”. Филипп утверждал, что вы не сможете переступить через свою гордость и опять завалитесь.

– И что тогда?

– Тогда бы он сам пришел к вам на помощь. Но теперь я вижу, что он был заведомо неправ. Ведь он знал о ваших отношениях с Еленой. Неужели он полагал, что чьянибудь гордость устоит перед ней?

– Помоему, он переоценил меня.

– Нет, недооценил. Поверьте, Андрей, у меня хорошее чутье. Из вас получится незаурядный хроноагент.

Жиль подходит к окну, смотрит на пейзаж и вдруг предлагает:

– Елена говорила, что у вас здесь прекрасные места. Познакомьте меня с ними. Заодно расскажите мне о своей фазе. Я, к сожалению, мало с ней знаком.

Мы забираем коньяк, закуску и уходим к озеру. Часа через два Жиль, опьяненный коньяком и природой, переполненный информацией, засобирался к себе.

Провожая его к нульТ, я обращаю внимание, что на дисплее горит надпись: “В 17.00 – у меня. Лена”.

Время было как раз без пяти пять.


Давай с тобою поменяемся судьбою,

Махнем не глядя, как на фронте говорят!


Я выхожу из нульТ и застаю Лену стоящей босиком среди шести или семи пар туфель и босоножек. Она – в том самом платье, в котором я увидел ее в первый раз. Увидев меня, она бросается мне на шею и звонко целует.

– Поздравляю! Теперь ты уже наполовину настоящий хроноагент.

– Почему только наполовину?

– Надо еще пройти курс МПП. Но это ерунда, лучше подскажи, что мне обуть? – показывает она на свой арсенал.

– Вопрос сложный и чисто женский. У тебя такие ножки, что на них что ни обуй, все – хорошо. Лучше всего так, как есть – босиком. Но ты этого не примешь. А из того, что здесь есть, лучше всего тебе идут вот эти.

Я показываю на белые босоножки, с ремешками до колен, в которых Лена была в первый день и приходила ко мне ночью.

– Хм! Это я и без тебя знаю! Но, увы, они больше подходят для повседневной носки, а сейчас случай особый.

– Что за случай?

– Узнаешь, – загадочно улыбается Лена и вздыхает. – Дождешься от тебя совета, как же! Придется самой выбирать.

Она думает еще несколько минут и выбирает белые открытые замшевые туфельки на высокой шпильке с длинными серебряными ремешками.

– Помоги застегнуть, – приказывает она.

Я догадываюсь, что ремешки надо обернуть крестнакрест вокруг лодыжек, и молча выполняю просьбу.

– Вот, теперь со мной все в порядке. Дело за тобой. Вот лежит твой костюм, переодевайся.

На диване я вижу серосиние брюки, голубую рубашку и синюю короткую, чуть ниже пояса, куртку. Все сделано из эластичной, отливающей перламутром ткани. Пока я одеваюсь, Лена натягивает на руки длинные белые лайковые перчатки.

– Это теперь твоя официальная форма одежды для всех особых случаев, – говорит она, показывая на эмблему на левом рукаве: белый луч на синем фоне. – Остался последний штрих.

Лена прикалывает на левый лацкан небольшую серебряную ящерицу.

– А что за особый случай сегодня? – снова спрашиваю я.

– Узнаешь, – твердо отвечает Лена и берет со стола какойто сверток. – Пойдем.

– Скажи хоть куда?

– Мы сегодня ужинаем в приятном обществе, – говорит мне Лена уже в кабине.

Из нульТ мы выходим в вестибюле какогото кафе или ресторана. Поднимаемся на второй этаж. Нас встречает метрдотель, здоровается и ведет к сервированному на четверых столику.

– Мы пришли первыми, – констатирует Лена, усаживаясь за стол.

– И с кем мы ужинаем?

– Потерпи пару минут, скоро узнаешь.

Поняв, что вытягивать информацию из моей подруги бесполезно, я начинаю осматриваться. Ресторан, скорее ресторанчик, небольшой и весьма уютный. Мягкое освещение, пастельные тона отделки, ничего кричащего, режущего глаз. Занята примерно треть столиков, расположенных по периметру зала. Середина пустая, там танцуют пары под негромкую, не мешающую другим музыку.

Разглядывая зал, я упускаю момент, когда к столику подходит пара, поражающая своим контрастом. Он – высокий, крепкого сложения, светлорусый, славянского типа, глаза голубые, одет в такую же, как и на мне, униформу нашего сектора. Она – молодая девушка, почти девочка, миниатюрная, едва достает ему до плеча, жгучая брюнетка, типичная француженка. Пышная прическа обрамляет приятное лицо, на котором в первую очередь выделяются большие синие глаза. Это так необычно, что все остальное я разглядываю уже позже, когда девушка поворачивается ко мне в профиль, здороваясь с Леной.

На девушке такое же, как на Лене, короткое платье с полупрозрачной накидкой сзади. Только вся ее одежда выдержана в красных и розовых тонах. Накидка украшена золотыми четырехлучевыми звездочками, на руках красные, до половины локтя перчатки не то из пластика, не то из какойто блестящей ткани. На ножках туфельки бронзового цвета.

– Андрей, знакомься, – говорит Лена. – Это – Катрин Моро, восходящая звезда Аналитического сектора, а это – Андрей Злобин, восходящая звезда сектора Внедрения и Воздействия. И закрой, пожалуйста, рот, когда собираешься поцеловать руку дамы, она может подумать, что ты собираешься укусить ее.

Я нахожу в себе достаточно в данной обстановке галантности, чтобы поцеловать маленькую ручку в красной перчатке. Потом делаю шаг к Андрею, тот тоже шагает мне навстречу, и мы крепко, порусски, обнимаемся.

– Вот и встретились наконец два Андрея, – комментирует Лена. – Хватит обниматься, ребра друг другу поломаете. Андрей, открывай шампанское, выпьем за вашу встречу.

Какоето время мы с Андреем просто не можем прийти в себя и ничего, кроме хлопанья по плечу и маловразумительных: “Вот это да!”, “Это надо же!”, “Ну и судьба!”, – у нас не получается. Понаблюдав за нами несколько минут, Лена разворачивает пакет и ставит на стол бутылку “Столичной”. Мы с Андреем замираем и смотрим на бутылку широко раскрытыми глазами, а Лена поясняет:

– Это подарок Магистра к сегодняшней встрече.

Андрей первым выходит из микрошока, открывает бутылку и разливает водку по рюмкам.

Катрин спрашивает:

– А мне?

Андрей в нерешительности смотрит на нее.

– Вообщето этот напиток не для детей, но… А что, Лена, как тут у нас со статьей по поводу втягивания несовершеннолетних в пьянку?

– Прежде всего скажу тебе, что совершеннолетним у нас считается человек, способный к самостоятельной работе, а сие, как известно, от возраста не зависит. Вовторых, как мне известно, ты уже успел сделать коечто похуже спаивания. – При этих словах Катрин краснеет, а Андрей смущается. – А втретьих, налей, пусть попробует самый популярный русский напиток XX века.

– Это, Кэт, называется – водка, – поясняет Андрей, наливая рюмку.

– Давайте, ребята, выпьем за вас, – предлагает Лена, – за то, что Время свело здесь, в Монастыре, таких замечательных парней.

Катрин, посмотрев на нас, так же лихо опрокидывает свою рюмку. Ее огромные глаза стремительно увеличиваются, пытаясь вытеснить с лица все остальное, из них ручьями льют слезы, она задыхается.

Андрей быстро насаживает на вилку кусочек селедки.

– Быстро закуси! Водку лучше всего соленым закусывать.

– Или острым, – подхватываю я, – например, лучком в уксусе. Очень способствует.

– А лучшая закуска – соленые рыжики! – мечтательно говорит Андрей.

При этих словах мы с Леной прыскаем от смеха.

– Я чтонибудь не то сказал? – удивляется Андрей.

Тут Лена подробно, с “картинками”, описывает мои опыты с синтезатором. Рассказ, как и следовало ожидать, производит неизгладимое впечатление. Кэт буквально лежит на столе, трясясь от смеха. Андрей, отсмеявшись, подводит итог:

– Что ж, друже, первый блин комом. Ничего, освоим и эту технику. Звездные крейсера освоили и с синтезатором, даст Время, какнибудь справимся.

– Какнибудь не надо, – замечает Кэт и, в свою очередь, рассказывает, как Андрей сделал ей букет роз, которые через полчаса начали благоухать чесноком.

Когда проходит очередной приступ смеха, я спрашиваю Андрея:

– Ну что, теперь будем работать вместе?

– Конечно. А что, у тебя есть выбор? У меня нет. Мне после твоих подвигов в 41м делать больше нечего. Тоже мне – летчик, ас! Ломится в атаку без оглядки на тылы. Слушай, нехорошо получается. Тебе в распоряжение дают полный сил, молодой, здоровый организм, а ты его в дым распыляешь. Не ожидал!

Андрей сокрушенно качает головой. Я в долгу не остаюсь:

– А самто хорош! Здоровый, опытный мужик не смог справиться с пятеркой подростков. Где тебе было в 41м с “мессерами” драться!

Андрей мрачнеет.

– Да, подвел я тебя…

– Да брось ты! Шуток не понимаешь. Моя судьба была предопределена еще тогда, 4 мая. Кстати, ладно, я – человек случайный. А тыто как в эту историю влип?

– Еще в апреле, когда я служил в Ленинградском округе, мне предложил эту работу наш командир дивизии. Он был хроноагентом и присматривался ко мне еще с Финской кампании. Я было согласился, но, когда он начал рассказывать подробности, у меня возникли сомнения, что я справлюсь с этим заданием. Тогда и была задумана эта многоходовая комбинация. Ты просто слегка спутал карты, но ведь все закончилось нормально.

– А что это ты вдруг засомневался?

– Меня взяло сомнение, что я просто не доживу до октября. Комдив рассказал, как начнется война, какие будут потери и все остальные подробности. И тогда я понял, что просто забуду о задании, буду лезть в любую драку без оглядки и потеряю башку задолго раньше срока.

– Так и я мог так же сделать!

– Ты – нет! Я же видел, как ты воевал. Не так, как все наши, а подругому, поновому. Ты резко уходил в набор, выигрывая высоту. Сколько раз Сергей изза этого от тебя отрывался! И стрелял ты с малой дистанции, короткими очередями, в упор, наверняка. Мне бы этому учиться и учиться. А пока бы я этому учился, меня бы успокоили.

Я на мгновение задумываюсь.

– Да, ты, пожалуй, прав. Самолеты были новые, а вот инерция мышления подводила ребят. Буквально единицы – Волков, Лосев, Федоров и еще коекто – сразу поняли, что основа современного воздушного боя – вертикальный маневр и точный огонь, и умело пользовались этим.

– Это тебе было легко понять. Ты уже знал об опыте всей войны, да и на реактивных успел…

– Знаешь что, Кэт, – вступает в разговор Лена, – если мы их сейчас не остановим, они сядут на свои истребители и улетят от нас куданибудь далекодалеко.

Андрей смеется.

– В самом деле, мы увлеклись. – Он разливает по второй, а Кэт наливает вина. – К водке надо привыкать постепенно.

После того как вторую мы основательно закусили, я интересуюсь:

– А ты, часом, не выяснил, в чем конкретно будет состоять наша работа? Для чего нас так тщательно готовят?

Андрей качает головой, а Лена неожиданно говорит:

– Я приоткрою вам завесу. Судя по всему, Магистр готовит вас для выполнения особых заданий по своей теме.

– А что это за тема?

– Никто этого не знает. Доступ к информации строго ограничен.

Андрей хмурится.

– Ох! Не нравятся мне эти секреты.

– Если уж на то пошло, – подхватываю я, – мне все это вообще не нравится. Я на эту работу согласился только потому, что выбора у меня не было.

– Так, Андрей садится на любимую лошадку, – замечает Лена.

– И что это за лошадка? – интересуется Кэт.

– Неэтичность нашего вмешательства в ход исторического процесса. Помоему, эта проблема мешает ему спокойно спать по ночам.

Катрин смотрит на меня с любопытством. Андрей порывается чтото сказать, но Кэт останавливает его, положив ему на руку свою ладошку.

– Не знаю, Андрей, как вам это все объясняли и вразумляли вас, но я попробую еще раз. Вот вам простая аналогия. По железной дороге идет пассажирский поезд. Автоматы переводят стрелки, блокируют переезды, закрывают и открывают пути, задерживают встречные поезда на разъездах.

Но вот произошел сбой. Залипли нечищеные контакты, пробило транзистор, диспетчер вовремя не заметил или напился. А может сработать и злой умысел. Поезд можно загнать в тупик – это полбеды. Хуже, если его загонят на ветку, где сняты рельсы. Еще хуже, если рельсы оборвутся на недостроенном мосту. А еще хуже, если его пустят на ветку, по которой уже идет встречный поезд. И вот вы, зная об этом и имея возможность перевести стрелку вручную, чтобы восстановить нормальное движение, предотвратить катастрофу, неужели вы пройдете мимо? Неужели вы посчитаете неэтичным вмешаться и из этих же этических соображений предоставите пассажиров их страшной судьбе? Чему быть, того не миновать? Не мной задумано, не мне и исправлять?

– Ну, Кэт! – не сдаюсь я. – Это слишком уж приземленная аналогия.

– Почему же? – говорит Лена. – Аналогия вполне удачная. Мы здесь только и делаем, что переводим стрелки. К сожалению, не всегда успеваем это сделать.

– Довольно об этом, – прерывает Андрей дискуссию. – Думаю, Андрей уже давно принял решение, и сейчас он просто кокетничает. Давайте о чемнибудь менее отвлеченном и более приятном.

– Раз уж на то пошло, – предлагает Лена, – давайте обсудим, как мы отметим вашу защиту. А ведь она не за горами. Вам осталось пройти курс МПП и официальное собеседование.

– Неплохо бы вырваться на несколько дней на природу, – мечтательно произносит Андрей, – да где их взять, эти дни?

– Ну, это я беру на себя, – подмигивает Лена. – Вопрос другой: где будем отрываться?

– Почему не у меня в окрестностях? – предлагаю я.

– Вопервых, слишком близко, – возражает Лена. – Магистр нас там быстро найдет, вовторых, в твоих местах мы можем отдохнуть в любое время. А что вы скажете по поводу Звездного острова?

Мы с Андреем непонимающе переглядываемся, зато Катрин не скрывает восторга:

– Лена, ты – умница! Я давно уже мечтаю там побывать, Да все случай не подворачивается.

Лена объясняет нам с Андреем, что Звездный остров – это уединенный островок в океане, за две тысячи миль от берега. В плане он имеет форму многолучевой звезды, откуда и название. Климат нежаркий, но настолько мягкий, что позволяет бегать и спать практически нагишом. Природа – великолепная! Бухты, ручьи, лес, скалы, гроты, водопады… Словом, это излюбленное место отдыха тех, кто хочет уединиться с кемнибудь и ни с кем другим не общаться. Естественно, надо заблаговременно подать заявку, чтобы ни мы никому, ни нам никто не помешал.

– Но это уже моя забота, – заверяет нас Лена. – Ну как, идет?

– Принимается, – соглашаемся мы.

Водка постепенно допивается. Мы с Андреем чувствуем себя так, словно именно мы вместе учились в училище, вместе служили, вместе воевали, а теперь судьба свела нас здесь, в Монастыре, и впереди у нас совместная трудная, но интересная работа.

Но время уже позднее, пора расставаться. Мы прощаемся.

– Ничего, теперь по несколько раз на день встречаться будете, еще прятаться друг от друга начнете, – утешает Лена. Код в нульТ набирает Лена, и мы выходим у меня дома.

– Сделай кофе, – просит Лена.

Я вожусь с кофейником, а Лена спрашивает:

– Ну, и как тебе Кэт?

– Хорошая девушка, приятная во всех отношениях, – честно отвечаю я.

– Что, лучше меня?

Уловив в ее голосе интересные интонации, я осторожно поворачиваюсь с чашками кофе в руках. Лена сидит у камина, поджав под себя ноги, и смотрит на меня с вызовом. Молча присаживаюсь рядом на шкуру этого леопардового мамонта, или как его там… Лена принимает чашку и продолжает допрашивать меня:

– Ну, так как же? Говори. Лучше меня она или нет?

– Я бы так не сказал, – осторожно говорю я, – но если ты чувствуешь в чемто ее превосходство, то так и скажи, буду иметь в виду.

Пока я таким образом осторожно развиваю свою мысль, Лена допивает кофе и пристально на меня смотрит.

– И у тебя поворачивается язык говорить мне такое! Да единственное, в чем я не могу ее превзойти, это размер глаз. Их у нее действительно этой чашкой не закроешь!

Лена отставляет чашку в сторону, поворачивается ко мне и, не обращая внимания на мое ворчание: “Положим, тебе тоже грех жаловаться в этом плане”, протягивает мне одну ногу.

– А можно ли сравнить, к примеру, наши ноги? Вот, сними туфли и сравни.

При этом и без того короткий подол ее платья задирается буквально до пупка, и моим взорам предстают ажурные голубые трусики. Я бросаю возиться с ремешками, которые так удачно застегнул накануне, и обхватываю подругу одной рукой под колени, другой за плечи, притягиваю к себе. Лена прижимается ко мне, а мои руки движутся по ее теплым бедрам.

– Вот видишь! – шепчет Лена. – А она в тебе таких, чувств не возбудит…

Какоето время я безуспешно пытаюсь найти застежку Лениного платья, потом, махнув на все рукой, пытаюсь спросить у нее, но Лена запечатывает мне рот поцелуем…

Разбудил нас сигнал вызова на связь.

– Это Магистр, – шепчет Лена. – Подойди к компьютеру, а я пока оденусь.

Медленно подхожу к компьютеру, давая время Лене натянуть платье. Магистр недоволен.

– Андрэ! Наконецто! Ну и спите вы. Я уже четвертый раз вас вызываю. Элен у тебя?

– Я здесь, Магистр, – подходит к компьютеру Лена. Она уже одета и теперь натягивает перчатки.

– Очень хорошо. Срочно ко мне. Оба. Мы вас давно ждем.

– Интересно, кто это – мы? – рассуждает Лена, направляясь к нульТ.


Глава 17


Неправда, будто бы к концу
Я силы берегу.
Бить человека по лицу
Я с детства не могу.
В.Высоцкий

У Магистра – людно. Вместе с ним у компьютера сидят Андрей с Катрин, Маг Жиль и еще один сотрудник Аналитического сектора.

– Фридрих, – представляется он.

Вся компания смотрит на дисплеи с величайшим напряжением. Целую гамму чувств выражают их лица. Магистр смотрит на экраны, как всегда, сосредоточенно, с интересом, ничем не выдавая своих эмоций. Андрей, кажется, сопереживает событиям, которые наблюдает; руки его словно сжимают невидимые рычаги управления. У Кэт выражение лица такое, словно она смотрит фильм ужасов: глаза широко раскрыты, зубки покусывают губы, пальцы нервно разминают друг друга. Жиль смотрит на экран мрачно, подперев рукой щеку, весь вид его выражает одну мысль: “Я знал что, но не думал, что так!” Фридрих же чемуто невесело улыбается, как человек, чья догадка получила неожиданное подтверждение.

Поскольку нам ничего не говорят, мы с Леной присоединяемся к компании.

На всех четырех дисплеях разыгрывается драма. Внушительного вида корабль (галактический крейсер типа “Амазонка”, определяю я) находится в окрестностях голубой звезды, и, судя по всему, его атакует какойто неведомый противник. Большая группа кораблей противника охватывает земной крейсер с фронта и правого фланга. Это отчетливо видно на экране кругового обзора. “Конго”, – читаю я название над пультом управления. На правом фланге десяток десантных кораблей ведет бой в окружении другой группы противника.

Какойто странный это был бой. Я знаю, что представляет собой крейсер типа “Амазонка” – залпом бортовых установок такого крейсера можно уничтожить небольшую планетную систему или, по крайней мере, посбивать планеты с орбит. Десантноразведывательные корабли типа “Кугуар” тоже представляют грозную силу. Но впечатление такое, что и “Конго”, и его разведчики избегают вести огонь на поражение. Орудия главного калибра “Конго” ведут заградительный огонь, не позволяя противнику окружить себя. Так же точно ведут бой и “Кугуары”.

Противник, в свою очередь, явно не стремится уничтожить “Конго”. Видно, что его корабли работают термоядерными лазерами, стараясь поразить орудийные батареи “Конго” и его важнейшие узлы. Они пытаются лишить его способности двигаться и оказывать сопротивление. Корабли маневрируют, намереваясь охватить “Конго” со всех сторон.

У “Кугуаров” картина несколько иная. Противник умудряется отсечь два корабля от основной группы и теперь сжимает вокруг них кольцо окружения. Действуя лазерами, он ведет огонь по батареям и ходовой части. Одновременно другая группа безжалостно расстреливает остальных “Кугуаров”, которые героически сопротивляются, но гибнут в неравном бою один за другим. Становится ясно, что противник заинтересован захватить хотя бы один наш корабль целым. Лучше всего сам “Конго”, но, на худой конец, удовлетворился бы и “Кугуаром”.

“Что это за противник такой?” – успеваю подумать я, и, словно в ответ на эту мысль, на одном из дисплеев начинают мелькать сложные кривые и быстро меняющиеся символы.

– Наконецто мы увидим их! – с давно скрываемым нетерпением говорит Фридрих.

Но на дисплее на черном фоне плавают смутные радужные пятна. Временами они вспыхивают и исчезают, чтобы мгновенно появиться в другом месте.

– Чтоб вы в “схлопку” попали! – ругается Магистр и начинает переключать оптические диапазоны.

Но ни инфракрасный, ни ультрафиолетовый диапазоны ничего не дает. Только вблизи рентгеновского диапазона удается рассмотреть неясные змееподобные тела с большими плоскими головами, сзади которых колышутся не то мантии, не то крылья этих тварей. Именно тварей. Другого определения я для них не нахожу.

– Времечко мое! Какой кошмар! – в ужасе шепчет Кэт.

– Так я и думал! – восклицает Маг Жиль. – Это пришельцы! Такие существа не могли родиться под этой звездой. Они завоевали эту систему. Но откуда они пришли?

– Да. Здесь ни о каком контакте, ни о каком взаимопонимании не может быть и речи! – мрачно бросает Фридрих.

– Разумеется, – соглашается Магистр, – но, похоже, что командир этого никак не поймет.

Действительно, батареи “Конго” продолжают вести заградительный огонь, хотя крейсер уже полностью окружен. Мощные лазерные лучи крушат орудийные батареи “Конго”, заставляя их замолчать одну за другой. Крейсер практически лишен хода. То один отсек, то другой отключается от энергетической системы и выходит из строя. Экипаж “Конго” гибнет, не оставляя боевых постов.

Один из двух оставшихся “Кугуаров”, когда к нему подводят вплотную корабли противника взрывается вместе с ними. Зато другой, уже не подающий признаков жизни, противник берет на абордаж.

От дальнейшего наблюдения за судьбой “Кугуара” нас отвлекает драма, разыгрывающаяся с “Конго”. Крейсер тоже берут на абордаж. Лазеры беспощадно вскрывают сверхпрочную броню крейсера. Космос врывается внутрь отсеков и губит все живое. Но я замечаю, что противник старается повредить центральную рубку и пост управления. К отверстиям в борту “присасываются” корабли, и внутрь “Конго” пускается темнолиловый газ. Через минуту мы вынуждены перейти на субрентгеновский диапазон, чтобы увидеть то, что происходит на борту крейсера.

Там хозяйничают пришельцы. Плавно изгибая змеевидные тела, они движутся по отсекам и переходам, не встречая никакого сопротивления. Сопротивляться некому. Только в центральной рубке и на посту управления четырнадцать человек растерянно сжимают в руках оружие, не зная, что еще предпринять.

Группы пришельцев приближаются к последнему оплоту людей. Короткая возня у бронированных дверей, и помещение рубки и поста управления заполняет все тот же темнолиловый газ. Люди оседают на пол, не подавая признаков жизни. Двери раскрываются, и летающие “змеи” проникают в святая святых крейсера. Они деловито снуют возле центрального компьютера, курсового директора, стеллажа с дискетами и кристаллами. Несколько “змей” поднимают в воздух тела командира и штурмана (как они их узнали?). Они оставляют их в подвешенном состоянии и отплывают в сторону. Помещение рубки освещается зеленоватой вспышкой.

Это как бы служит сигналом к отходу. “Змеи” быстро покидают “Конго”, внезапно утратив к нему интерес. Их корабли отходят и, заняв место в строю, покидают мертвый крейсер.

– Вот и все, – говорит Жиль. – Они узнали галактические координаты нашей системы, теперь готовят вторжение.

На экране появляются десятки гигантских кораблей, напоминающих обрезки пруткашестигранника. Судя по расположению звезд, они находятся гдето между орбитами Нептуна и Плутона. Из пустоты возникают все новые и новые корабли. Группируясь по восемь, они разными курсами уходят в сторону Солнца. Я обращаю внимание, что эти корабли по форме дублируют те, что атаковали “Конго” у голубой звезды. Только размеры их во много раз больше. Какието ассоциации вызывают у меня эти “шестигранники”. “Гробы!” – догадываюсь я.

– Картину битвы за Солнечную систему мы смотреть не будем, – говорит Магистр. – Это займет слишком много времени, а его у нас нет. Скажу одно: битва будет тяжелой, и в результате наша система будет обречена на вымирание.

Все эти события – я имею в виду то, что сейчас мы наблюдали, – начнутся через четырнадцать часов. Наша задача – предотвратить пленение кораблей и тем самым не позволить “пришельцам” получить информацию о Солнечной системе. Предотвратить любой ценой, вплоть до увода крейсера в бесконечность.

– Неплохо бы попытаться захватить один из кораблей пришельцев, – говорит Жиль, – попробовать узнать, откуда они появились…

– Не советую, – предостерегает Фридрих. – Судя по всему, эти милые “червячки” обладают незаурядными телепатическими способностями. Мой вам совет: не подпускайте их слишком близко. Безопасное расстояние мы попробуем вычислить, пока вы будете готовиться.

– Теперь распределим роли, – снова берет слово Магистр. – Ты, Андрэ, будешь командиром “Конго” – Кеном Берто. А ты, – он обращается к Андрею, – командиром разведгруппы Досом Кубено. Задача вам ясна? Андрэ, ты чтото хочешь уточнить?

– Да, Магистр, – говорит Андрей, – мне неясны два момента. Первый: означает ли формулировка задачи, что мы можем вести огонь на поражение?

– Разумеется, – отвечает за Магистра Жиль.

– И второе: вы сказали, что надо любой ценой помешать пришельцам получить информацию о Солнечной системе. Означает ли это, что вы даете нам “добро” на любые действия?

– Да, – отвечает твердо Магистр, – на любые действия, которые приведут к желаемому результату.

Он обводит всю компанию взглядом и закуривает. Затянувшись пару раз и стряхнув пепел на пол, он объявляет:

– Вопросов и пожеланий больше не имеется? Тогда – за дело! Времени на подготовку мало. Элен, ты справишься сразу с двумя? Или тебе нужен ктонибудь в помощь?

– Я возьму Нэнси, – отвечает Лена.

– Отлично! Действуйте.

– Андрей, ты отправляйся к себе. Нэнси будет у тебя часа через четыре. Ну а ты, друг мой, пойдем ко мне. Будешь варить кофе и кормить меня, пока я работаю.

– Подожди минутку, – останавливаю я Лену и подхожу к Андрею. – Что ты имел в виду под словами “любые действия”?

Андрей внимательно смотрит на меня. Его сероголубые глаза становятся стальными.

– На любые, друже, это значит на любые. Ты – человек военный и знаешь, что боевое задание должно быть выполнено любой ценой.

– Я понял, велика Галактика, а отступать некуда, – говорю я и шагаю к нульТ вслед за Леной.

Процедура подготовки мало чем отличается от предыдущей. Единственное разнообразие в нее внес я, когда захотел побаловать свою подругу ее любимым миндальным пирожным и отважился “сотворить” его на синтезаторе. Я максимально сосредоточился, представил вкус этого пирожного, улыбку Лены, когда она закусывает им кофе…

Лена хохотала от души. Пирожное получилось отменным на вкус, но с запахом кофе и в форме губ Лены.

– Вызови себе по линии доставки завтрак, милый. Ты явно проголодался.

Не знаю, как Андрей перенес процедуру “записи”, но, когда мы пришли в “стартовый комплекс”, вид у него был довольно кислый.

– Не унывай, друже! – подбадриваю я его. – Лена говорила, что это только первые пятнадцать раз трудно, а потом привыкаешь. Ну же, не кисни, проснись!

– А ты что думаешь, – спрашивает Андрей, – сам выглядишь, как огурчик? Тебе впору белые тапочки примерять.

– Кто там про белые тапочки говорит? – подает голос Лена и показывает на свои ноги, которые она успела переобуть именно в белые тапочки. – Прошу без намеков. По местам! Нэнси, ты готова?

– Готова, – отвечает изза дальнего пульта рыжеволосая девушка.

Минут за десять до переброса наносит визит Магистр.

– Ну что, хроноагенты? Готовы? Напутственных речей не будет. Единственное, что скажу: Фридрих вычислил расстояние, на котором эти “змейки” проявляют свои способности. Считывать ваше сознание они могут со ста километров, внушать мысли – за пятьдесят, а управлять вашим сознанием – с тридцати. Имейте это в виду, особенно последнюю цифру. Ну, удачи вам. С нами Время! Действуй, Элен.

Лена молча кивает, напряженно вглядываясь кудато поверх дисплеев. Весь ее облик выражает величайшую тревогу и ожидание. Я начинаю беспокоиться. Прошлый раз было не так. Хочу уже спросить Лену, в чем дело, когда на верхней панели загорается красный сигнал. Этот сигнал сопровождается коротким низким гудком. Лена бросает на меня все тот же тревожный взгляд, кивает ободряюще и нажимает клавишу запуска. Я проваливаюсь в темноту.


Глава 19


Мы пред врагом не спустили
Славный Андреевский стяг,
Сами взорвали “Корейца”,
Нами потоплен “Варяг”.
Я.Репнинский

Мелодичный сигнал. Открываю глаза и вижу на зеленоватом экране связи женское лицо. Сажусь на постели и нажимаю клавишу дистанционного управления.

– Командор, вас вызывают в центральный пост, – произносит женщина и виновато улыбается. – Надеюсь, вы успели отдохнуть?

– Спасибо, Эста, болееменее, – отвечаю я. – Ты не в курсе, что там стряслось?

– Не совсем. Они очень взволнованы. Обнаружено чтото необычное.

– Хорошо, я иду.

В коридорах и переходах крейсера я не встречаю ни одной души. Это меня не удивляет. Все находятся на рабочих местах. Вот уже неделя, как крейсер вошел в гигантскую планетную систему голубой звезды, которая по каталогам и картам этой фазы значится как Древко Копья.

Тридцать одна планета! Для их детального обследования нужна не одна экспедиция. Мы решили ограничиться планетами, имеющими болееменее пригодные для жизни атмосферы. Особый интерес вызывали восьмая, десятая, одиннадцатая, тринадцатая и шестнадцатая планеты. Именно в окрестностях шестнадцатой сейчас и находится “Конго”. Второй день готовится десант на планету. Перед отправкой десанта я прилег отдохнуть, наказав разбудить меня только в том случае, если произойдет чтолибо необычное. И вот оно произошло.

Ято прекрасно знаю, что именно произошло. А вот Кен Берто еще не знает, как не знает и того, что ему предстоит. В центральном посту царит оживление. Еще бы! Долгожданная встреча с “братьями по разуму”. Времечко! Если бы вы видели их!

– Что за праздничное настроение? Никак Кубено подготовил свой отряд раньше намеченного срока? Или чтонибудь еще?

– Командор! Наконецто! – обрадованно говорит рыжеволосая Хелла Марто – мой заместитель по исследовательским работам. – Смотри! Оказывается, эта система заселена разумными существами!

Она тащит меня к экрану дальнего обзора. На экране отчетливо видны группы гробообразных кораблей.

– Откуда ты взяла, Хелла, что в этих гробах – разумные существа?

– Командор! Да проснись же наконец! Потвоему, это метеоритный поток? Пусть даже это автоматические разведчики. Все равно их породил неземной разум. Сколько поколений! Сколько экспедиций! И надо же, повезло именно нам! Нет, я сплю и вижу прекрасный сон. Разбуди меня, командор!

– Почему ты считаешь, Хелла, что нам повезло?

– Командор! Ведь это, в конце концов, не мхи и лишайники, не бактерии, не ящерицы. В этих кораблях либо разумные существа, либо их творения. Еще два дня назад мы с тобой говорили об одиночестве земного разума во Вселенной, о бесплодности многолетних поисков. И вот она – встреча! Неужели ты не понимаешь, сколько она нам даст?

– Я понимаю, я очень хорошо понимаю тебя, Хелла, но прошу пока умерить восторги. Наблюдатели! С какой планеты поднялись эти корабли?

Ответом мне было неловкое молчание. Я жду. Молчание затягивается до неприличия.

– Так откуда же появились корабли?

– Командор, – смущенно отвечает начальник вахты наблюдения, – мы заметили их слишком поздно…

– Ловили мух?

– Да нет же! Они появились както внезапно, будто возникли из пустоты…

– Интересно. В какой точке пространства они “возникли”, как вы изволили выразиться?

– Вот здесь, – наблюдатель показывает участок пространства между четвертой и пятой планетами.

– Интересно, – повторяю я. – Держите этот участок под постоянным наблюдением. Вахтенный астрофизик!

– Я здесь, командор! – откликается молоденькая девушка и быстро подходит ко мне.

Девушка ростом чуть выше моего плеча. Чтобы скрыть возникшее чувство неловкости, я отступаю на несколько шагов.

– Элла, проанализируй самым тщательным образом этот участок пространства и, если обнаружишь чтолибо необычное, немедленно извести меня, чем бы я ни был занят.

– Есть, командор! – Девушка быстро идет к своему пульту, но на полпути останавливается в нерешительности. – Командор, а что я должна искать?

– Не знаю, Элла, не знаю. Сделай самый тщательный анализ плотности межзвездного газа, пыли, интенсивности и спектра излучений… ну, и все прочее.

– Хорошо, – медленно отвечает девушка и снова направляется к пульту.

А я подхожу к экрану обзора. Минут десять я рассматриваю стаю “гробов” в различных ракурсах. Хелла подходит сзади и какоето время молча наблюдает за моими действиями.

– Не понимаю, что тебя смущает, командор? – спрашивает она.

– Видишь ли, Хелла, меня смущает, что их построение слишком напоминает боевой порядок.

– Какой порядок?

– Боевой. Эшелонированный боевой порядок, предназначенный для охвата нашего крейсера с обоих флангов.

– Ну, командор, ты, помоему, хватил через край. Тебе уже чертте что мерещиться начинает.

– Хотел бы я, чтобы это было именно так. Но чтото мне говорит, что не следует слишком радоваться этой встрече.

– Интересно, почему?

– Где Кубено? Срочно его ко мне!

– Я здесь, командор! – отвечает мне Дос Кубено, он же Андрей Злобин.

– Сколько тебе еще надо времени для подготовки десанта?

– Если речь идет о высадке на планету, то еще пять часов. Если же надо только разведать обстановку и выяснить все об этих, – он кивает на экран обзора, – то я готов уже сейчас.

– Отлично, Дос! Вылетайте немедленно. Постарайся охватить их левый фланг. Посмотрим, какая будет реакция. Слишком близко их не подпускай, будь предельно осторожен. Сам первым ничего не предпринимай, но в случае возникновения угрозы действуй решительно и без излишних дипломатических церемоний, вплоть до огня на поражение.

– Дос! Кен! – восклицает Хелла. – В своем ли вы уме? О чем вы говорите? Какой огонь на поражение? Какие охваты с флангов? Вы что, серьезно воевать собрались?

– Хелла, – успокаиваю я разбушевавшегося зама, – никто воевать не собирается. Просто я принимаю необходимые меры предосторожности. Пока что я отвечаю за безопасность нашей экспедиции, и лучше сейчас подготовиться ко всем неожиданностям, чем потом принимать на ходу скоропалительные решения. Ну а что касается огня на поражение, то еще древние мудрецы сказали: “Si vis pacem, para bellum” [1]. Вперед, Дос! Постоянно держи со мной связь и действуй решительно.

– Есть, командор! – отвечает Дос и, повоенному четко повернувшись кругом, выходит.

Я подхожу к экрану обзора. Картина изменилась. Левый фланг стаи “гробов” изогнулся, явно стремясь охватить “Конго” справа. Именно против этой группы, представлявшей для нас наибольшую опасность, я и послал Андрея, или Доса.

– Внимание! Пошли “Кугуары”!

Серия легких толчков извещает нас, что Дос вышел навстречу пришельцам. На экране один за другим появляются “Кугуары”. Я усмехаюсь. Десятка кораблей построена “пеленгом”. Причем в каждой паре четко просматривается ведущий и ведомый. Немного погодя “Кугуары” слегка изменяют строй. Сразу обрисовывается ударная четверка, четверка прикрытия и резервная пара. Чувствуется опытная рука боевого летчика!

Однако “гробы” тоже не дремлют. Группа, стремившаяся охватить “Конго” справа, перестраивается и явно намеревается вклиниться между нами и “Кугуарами”. Я смотрю на табло. Расстояние между нами и передовыми “гробами” – около пятнадцати тысяч километров, но оно быстро сокращается. Нажимаю кнопку общей тревоги. По крейсеру проносится низкий переливчатый гул. Почти сразу начинают загораться сигналы готовности служб крейсера. Меня в этой обстановке больше всего интересует готовность орудийных палуб. Вот загорается и их сигнал.

– Батареи главного калибра – к бою! – командую я. – Цель: скопление неопознанных объектов прямо по курсу. Удаление: от десяти до пятнадцати тысяч. Привести к бою вспомогательные батареи правого борта. Задача: поддержка группы “Кугуаров”.

– Цель поймана, командор, – отвечает командир огневой службы, – мы ведем ее.

– Огонь только по моей команда, – предупреждаю я. – Элла, у тебя есть чтонибудь?

– Ничего особенного, командор, – отвечает астрофизик, – разве что несколько повышенная интенсивность излучения, по частоте близкого к рентгеновскому.

– Продолжай изучать. Наблюдатели, глаз не спускать с этого участка пространства! А мы пока посмотрим с вами, Хелла, как выглядят наши “братья по разуму”. Благо дистанция уже позволяет.

Я выделяю передовой “гроб” и включаю излучатель. На соседнем экране возникает уже знакомая мне картина с радужными пятнами.

– Что это? – изумленно спрашивает Хелла.

– Элла! – быстро спрашиваю я астрофизика. – Какова частота интенсивного излучения?

Девушка отвечает, и я переключаю диапазон.

– Господи боже! – ошеломленно говорит Хелла, глядя на змеиные тела носителей неземного разума.

– А что, собственно, смущает тебя, Хелла? – спрашиваю я. – Ты что, полагала, что носители неземного разума будут обладать неземным совершенством форм? Или, по крайней Мере, будут похожими на нас?

– Ннет, но…

– Понятно. Ты была готова ко всему, но не до такой же степени.

Хелла не может ничего возразить, она еще не пришла в себя после шока, вызванного столь экзотическим видом “братьев по разуму”, а мне уже не до споров с ней. Из транслятора звучит голос Доса:

– Командор, мы атакованы! Открываю ответный огонь! На обзорном экране видно, что пришельцы атаковали резервную пару “Кугуаров”, которая, оттянувшись влево, пыталась помешать им отсечь группу “Кугуаров” от “Конго”. Один “Кугуар” погиб, а второй вел огонь по “гробам”, которые пытались вклиниться между ним и крейсером.

Андрей, то есть Дос, развернул обе четверки и повел их в решительную атаку на скопление “гробов” на своем фланге. Орудия “Кугуаров” сосредоточенным огнем уничтожили один за другим уже более десятка кораблей противника. Ошеломленные таким натиском, пришельцы, явно не ожидавшие столь активного отпора, сначала приостановили, как бы в нерешительности, свои попытки расчленить “Кугуаров” и отрезать их от “Конго”, а затем обратились в бегство. Андрей начал преследование, стараясь помешать этой группе соединиться с основными силами.

– Дос! Не увлекайся! – предупреждаю я его. – Как только выйдем на дистанцию эффективного огня, я тебя поддержу.

– Понял, командор! Проследи, чтобы не зашли с тыла и левого фланга, – отвечает Андрей.

Тем временем основные силы противника продолжают сближаться с нами. Их “клин” начинает разворачиваться, готовясь охватить “Конго”. Группа “гробов” отделяется и идет в направлении “Кугуаров”. Тянуть время дальше не имеет смысла, да и опасность уже очевидна. Я командую:

– Батареи правого борта! Цель: группа кораблей противника на правом фланге!

– Цель поймана, командор! – отвечает командир батареи.

– Огонь!

Словно тяжелый вздох прокатывается по крейсеру. На месте группы “гробов” вспыхивает малиновое “солнце” и, клубясь, рассеивается.

– Батареи главного калибра! По скоплению кораблей противника, прямо по курсу! Огонь!

“Вздох” на этот раз такой, что по крейсерупробегает дрожь. Вспышка прямо по курсу засвечивает весь экран. На локаторе видно, что в атакующих порядках “гробов” образовалась солидная брешь. Уцелевшие начинают рассредоточиваться и открывают по нам огонь.

– Всем батареям! Огонь на поражение противника! Служба защиты! Нейтрализовать огонь противника всеми возможными средствами!

К басовитому гулу орудий присоединяется более высокий звук генераторов защитных полей. Крейсер звучит музыкой боя.

Корабли противника гаснут на экране один за другим. На правом фланге АндрейДос, рассеяв своего противника, уже заходит в атаку на скопление “гробов” в центре. Я замечаю, что мы потеряли еще два “Кугуара”, и один, сильно поврежденный, медленно возвращается на “Конго”.

“Конго” еще резко вздрагивает от попаданий противника, по счастью, ослабляемых и частично нейтрализуемых защитным полем, однако общая победа уже за нами. Смотрю на Хеллу. Она стоит бледная и, не в силах вымолвить ни слова, как завороженная смотрит на картину устроенного нами побоища.

– Ну что, Хелла… – начинаю было я, но возглас наблюдателя прерывает меня:

– Командор! Они возникают из ниоткуда!

И тут же – голос Эллы:

– Командор! Интенсивность излучения резко возросла!

Прямо по курсу, на удалении около ста тысяч, словно из ничего возникают новые и новые группы “гробов”. Обращаю внимание, что в момент возникновения их строй образует выпуклую сферическую поверхность. Быстро спроецировав фокус этой сферы, я обнаруживаю, что он находится в той точке пространства, где Элла засекла интенсивное субрентгеновское излучение.

Теперь противник изменил тактику. Вновь появившиеся корабли разделяются на группы по двенадцать и, рассредоточившись, начинают интенсивно маневрировать. При этом около половины из них обрушивается на “Кугуары”, а остальные начинают приближаться к “Конго” сразу со всех сторон.

Не успеваю я принять решение, как на том же месте возникает новая волна атакующих нас “гробов”. Положение становится угрожающим. Расстояние между “Конго” и передовыми “гробами” быстро сокращается, еще немного, и они выйдут на дистанцию эффективного огня. “Кугуаров” на экране я уже не вижу. Их отметки полностью забиты отметками “гробов”.

Спускаюсь на батарейную палубу. Огневые расчеты находятся на местах. По их напряженным позам и по тому, как пристально вглядываются они в экраны прицелов, я понимаю, что сигнал “к бою” и целеуказания ими уже получены.

Захожу в боевую рубку.

– Как у тебя, Роджерс?

– Плохо дело, командор, – не отрывая от экрана напряженного взгляда, отвечает командир огневой службы, – сам видишь, их слишком много и на месте они не стоят. Ни о каком сосредоточенном огне не может быть и речи. У компьютера схема за схему цепляется, а я не смог пока придумать ничего лучшего, чем выделить по одному орудию главного калибра на вот эти, самые опасные группы.

Он показывает на группы “гробов”, выделенные красным цветом, и добавляет:

– Какой будет результат, не ведаю.

– Открывай огонь без команды, как только они окажутся на дистанции эффективного поражения, не раньше. Надо экономить энергию. Держись, Роджерс, от тебя сейчас многое зависит.

Я хлопаю его по плечу и иду в службу защиты. Там кипит работа. Командир службы защиты – угрюмого вида блондин, комплекцией напоминающий холодильный шкаф, выдвинув квадратную челюсть, сосредоточенно смотрит на экран, где почти уже нет места, свободного от отметок кораблей противника. Работники службы сидят за пультами, и каждый наблюдает за своим сектором.

– Клим! Вся надежда теперь на тебя.

– Сам вижу, – ворчит Клим. – Командор, если они начнут лупить сразу все, сосредоточенным огнем, то у меня энергии не хватит.

– Все будет нормально, Клим. Сразу от тебя я иду в энергоцентр. Всю мощность реакторов отдаем огневикам и тебе, пусть даже в ущерб скорости и маневру.

– Ну, если так, – Клим заметно приободряется, – тогда я попробую станцевать с ними. – Он кивает в сторону экрана.

– Да уж, ты попробуй!

В энергоцентре меня встречает главный инженер крейсера – Тибальд.

– Командор! Как там?

– Плохо, Тибальд, очень плохо.

– Даже так?

– Еще хуже, чем ты думаешь. Давай присядем, выпьем наскоро по чашечке кухи и поговорим. Точнее, – продолжаю я, приняв от Тибальда чашку горячего ароматного напитка, – говорить буду я, а ты слушай, запоминай и делай выводы. Короче, бой мы уже проиграли. Их слишком много, и они извлекли урок из той трепки, которую мы им задали. Сейчас они начнут трепать нас. Все, что нам остается, это погибнуть с честью и захватить их с собой побольше. Пусть запомнят навсегда: с землянами шутить нельзя. “Кугуаров” с Досом мы, считай, уже потеряли. Они отрезаны от нас. Сейчас ты отдашь распоряжение: всю энергию, без резерва, без малейшего резерва, ты понимаешь, – на огневые батареи и в службу защиты. А сам лично сделаешь вот что…

Я допиваю куху, молчу еще с минуту, собираясь с духом, и говорю тихо, но твердо:

– Ты снимешь все блокировки в цепях питания камер с антиазотом.

– Командор! Но ведь там его почти двести тонн! Если по цепи пройдет сбой, а когда вся энергия пойдет на защиту и на батареи, это будет почти наверняка, то…

– Мы превратимся в маленькое, но достаточно яркое солнышко.

– Командор, неужели все настолько серьезно?

В этот момент тяжелый вздох прокатывается по крейсеру, и, словно в ответ, слышится свист генераторов защитных полей.

– Вот тебе и ответ на твой вопрос, Тибальд. Готовь “Конго” к взрыву. Ни один из них не должен ступить на палубу крейсера. Они не должны узнать путь в нашу систему. Иначе… Ты понял?

– Понял, командор, – шепчет Тибальд.

– Ты все сделаешь сам.

– Сделаю, командор.

Я встаю, крепко обнимаю инженера и выхожу.

“Конго” вибрирует. Гул стоит непрерывный. Крейсер мотает от резких маневров. Даже на меня накатывают приступы тошноты и головокружения, и пол уходит изпод ног, когда за доли секунды махина крейсера изменяет курс и скорость. Я хочу еще раз заглянуть на орудийные палубы, но по громкой связи звучит голос Хеллы:

– Командор! Ты срочно нужен в центральном посту, тебя вызывает Дос Кубено!

Изображение Доса на экране нечеткое и бесцветное, но голос звучит отчетливо:

– Командор! У меня осталось три корабля. Сам я лишен хода, больше половины команды погибло. Орудия вышли из строя. Мы полностью окружены. По пятьшесть кораблей противника уже готовы взять нас на абордаж. Ты помнишь наш последний разговор? Так вот… Я вызываю огонь на себя. Другого выхода нет.

– Я понял тебя, Дос. Прощай!

– Прощай! Похоже, что у тебя тоже нет другого пути…

– Батареи главного калибра! Цель: скопление кораблей на правом фланге в секторе семнадцать. Удаление пятнадцать тысяч…

– Командор! Но там же…

– Знаю, Роджерс! Так надо. Дос здесь, у меня на связи. Так что исполняй!

– Есть, командор!

– До встречи, Андрэ!

– Огонь!

Изображение Доса гаснет. Вместе с ним гаснет и большое скопление “гробов” на правом фланге. Звука залпа вспышки на общем фоне сражения никто не замечает. Хелла сидит перед экраном, обхватив голову руками, бледная как полотно. Она медленно оборачивается.

– Берто! Что же это? – шепчет она.

– Это война, Хелла, – отвечаю я, подходя к экрану обзора, чтобы еще раз оценить обстановку для принятия окончательного решения.

Интересно, заметил ктонибудь, как прощался со мной Дос? Почему Андрэ? И почему “до встречи”?

“Гробы” атакуют нас со всех сторон. Они уже непозволительно близко и ведут по нам огонь со всех направлений.

– Роджерс! Почему подпускаете их так близко?

– Командор! У меня действуют только шесть орудий главного калибра. Остальные вышли из строя, расчеты погибли.

– Понял. Клим! В чем дело? Они что, пробивают нашу защиту?

– Командор! Они ведут сосредоточенный огонь с разных направлений. Я не могу окружить крейсер сплошным полем высшей защиты, а на наиболее опасных направлениях… Смотри сам.

У меня на экране высвечиваются красным цветом четыре группы “гробов” по восемьдвенадцать кораблей. Они ближе всех к нам. Грани “гробов” в одной из групп начинают сиять сиреневыми переливами. Тотчас взвизгивают генераторы защиты, но сразу же к ним присоединяются звуки сирен тревоги. В крейсер проникло мощное излучение. А на экране, на том месте, где была эта группа “гробов”, опадает малиновая вспышка. Это сработал Роджерс.

– Клим! Объясни, почему вы опаздываете?

– Мы вынуждены перейти на ручное управление, компьютер выдает команды с опозданием.

– Виола! Что происходит? – запрашиваю я начальника Центрального Компьютера.

– Командор! Три четверти оперативной памяти и микросхем центрального процессора вышло из строя. Какоето жесткое излучение выжигает pnпереходы в кристаллах.

– Понятно, но не совсем…

– Сейчас объясню, – говорит Клим. – Броня крейсера выдерживает попадания противника с такого расстояния, но в ней возникает наведенная радиация. Излучение очень жесткое, по частоте близкое к таудиапазону.

– Ничего себе! Хелла, каковы потери среди команды?

– Уже около половины экипажа, командор! Надо думать, как спасти оставшихся.

Продолжать бой бессмысленно. Через полчаса эти создания проникнут на “Конго” и узнают путь к нашему Солнцу. Осталось два пути: увести “Конго” на максимальном ускорении в бесконечность или…

Я задумчиво смотрю на экран. Если уходить вперед, прямо по курсу, то, пока мы наберем межзвездную скорость, мы пойдем как бы сквозь строй. Если я начну разворот, то “Конго” станет прекрасной мишенью. Надо попытаться прорваться вперед, вряд ли они ждут подобного решения.

– Тибальд! Приготовь двигатели к максимальному разгону!

– Командор! Это я, Стелла! – отвечает мне заместитель Тибальда. – Вряд ли возможно выполнить ваш приказ. Деформирован главный отражатель.

– Но это же исключено!

– Тем не менее это так. Тибальд пошел посмотреть, можно ли чтонибудь сделать.

– Тибальд покинул пост?

– Он сделал все, что ты приказал, и проинструктировал меня.

– Хорошо, Стелла. Оставайся на связи.

Я задумываюсь. С деформированным отражателем нечего и пытаться идти на прорыв сквозь строй “гробов”. Они расстреляют “Конго” через его дырявую защиту за считаные минуты. Значит… Значит, остается одно.

– Стелла! Ровно через пять минут отключишь питание камер с антиазотом.

Стелла закрывает глаза, проводит по лбу ладонью и медленно, но решительно говорит:

– Я сделаю это, командор.

Я включаю общую связь.

– Друзья мои! К вам обращается командир крейсера – Кен Берто. Наше положение безнадежно. Через несколько минут нас возьмут на абордаж превосходящие силы противника. Защищаться мы больше не можем. Главный двигатель вышел из строя, поэтому уйти от противника мы тоже не можем. Враг наглядно продемонстрировал нам свою агрессивную сущность. Мы не должны допустить, чтобы он узнал дорогу к нашему Солнцу. Ввиду сложившихся обстоятельств властью командира крейсера я принял решение… – Я собираюсь с духом. – Я принял решение – уничтожить крейсер, но не сдавать его врагу. Взрыв произойдет через… три минуты и двадцать секунд. Прощайте, друзья, и прощайтесь друг с другом.

Ответом мне была тишина. На экранах внутренней связи вижу, как люди молча встают.

“Правильно, солдаты должны умирать стоя”, – думаю я.

Внезапно от своего пульта ко мне рывком бросается молоденькая Элла, астрофизик. Всхлипнув, она прячет лицо у меня на груди.

– Не бойся, девочка, – говорю я, поглаживая ее пышные волосы. – Это не страшно и не больно. Мы даже ничего не успеем почувствовать, просто превратимся в маленькое, но яркое солнышко.

– Я не о том, – сквозь рыдания отвечает девушка, – умереть я не боюсь, боюсь другого – не успеть сказать то, о чем я думала, что мучило меня весь полет.

Она поднимает на меня свои полные слез карие глаза и продолжает:

– Я люблю тебя, Кен! Люблю давно, с самого начала нашей экспедиции. Я все не могла решиться сказать тебе это, все искала удобного случая, а сейчас… Я люблю тебя! Вот и все.

Великое Время! Этого мне только не хватало! Что же мне делать? Как спасти эту девчушку и этого капитана с их любовью? Ведь я, находясь в теле Кена Берто, ощущал его тягу к астрофизику Элле. Это же надо! Именно в этот момент они должны умереть!

Я обнимаю Эллу за плечи и прижимаю к себе, а сам, словно ища выход из создавшегося положения, осматриваюсь. На экране связи с энергоцентром вижу Стеллу. Она стоит у пульта, положив правую руку на большую красную кнопку, с которой уже снят предохранительный колпачок, и выжидающе смотрит на меня.

На экране внешнего обзора нет живого места от неисчислимого множества атакующих нас шестигранников. То здесь, то там малиновые вспышки пробивают в их строю огромные бреши, которые тут же заполняются новыми “гробами”. Генераторы защитных полей взвывают и взвизгивают с такой частотой, что их звучание сливается в сплошной переливчатый свист. “Огневики” и “защитники” ведут бой до последнего мгновения, нанося урон врагу и отражая его атаки.

Я еще раз глажу Эллу по голове, обхватываю ладонями ее виски и целую в открывшиеся мне навстречу губы.

“Может, всетаки попытаться прорваться?” – мелькает и тут же гаснет мысль – достаточно еще одного взгляда на экран обзора. Не разжимая объятий, в которых притихла Элла, я оборачиваюсь к экрану связи. Стелла стоит в прежней позе, спокойная, как Снежная королева. Я киваю ей, и она поднимает руку в прощальном жесте…


… – Чтото он слишком долго не приходит в себя.

– А ты как думала? Такое расстояние, ты прикинь. Кто знает, всю ли матрицу нам удалось принять без искажений? Да тут еще и этот взрыв…

– Стоп! Он, кажется, уже слышит. Андрей! Андрей! Ты слышишь меня? Ну же!

Голос Лены настойчиво требует ответа, но я ничего не могу поделать, даже глаза открыть. Я только слышу.

– Он слышит, это точно. Но он ничего не может: ни ответить, ни пошевелиться. А как с другими чувствами? Нет никакой реакции. Продолжим активацию…

Меня поглощает мерцающий розовый туман, из которого я выплываю в знакомой комнате – “стартовом комплексе”, как называет его Магистр. Первое, что вижу, это тревожные глаза Лены, она смотрит на меня с болью и надеждой.

– Слава Времени! Вернулся! Ты представить себе не можешь, как я за тебя боялась.

С этими словами Лена подскакивает к пульту и продолжает привычные манипуляции.

– Ты не представляешь, такое расстояние! И ведь надо было держать постоянную мгновенную связь. Практически все энергетические мощности Монастыря работали на нас. А тут еще и взрыв, который ты устроил под занавес. На матрицу наложились такие искажения, что я уже думала: все, не справлюсь. Пришлось бы оставить тебя с “чистой” матрицей и потом возиться с тобой недели дветри. Но ничего, все обошлось.

Тут меня скрючивает в судорогах. Лена, как всегда, без всякого предупреждения проверяет двигательные рефлексы. Я крепко ругаюсь про себя, а вслух спрашиваю:

– А как Андрей? С ним как?

– С ним все в порядке. Его успели выдернуть в тот момент, когда ты подал команду “огонь”. Так что взрыв его матрицу не исказил. Ну, были, конечно, сложности изза расстояния, но все обошлось.

– А ты знала, что будут такие осложнения? – спрашиваю я, вспомнив, каким тревожным взглядом она меня провожала.

– Конечно, – спокойно отвечает она, – мы не первый раз работаем на звездных расстояниях. Тут есть ряд сложностей, большой риск с вероятностью один к одному. Но ведь это и есть наша работа. Я была к этому готова. Другое дело, мы не могли предвидеть, что твое возвращение будет сопровождаться аннигиляцией двухсот тонн вещества. Взрыв такой мощности сильно исказил поле твоей матрицы. Вот к этому я не была готова. Мы ведь решили, что ты уведешь крейсер в бесконечность.

– У меня не было другого выхода, – говорю я, садясь и натягивая шорты.

– Да, мы это видели. Представь себе, какие минуты я пережила, когда у вас вышел из строя основной двигатель! Кстати, помоему, ты в последнюю минуту заколебался, стал искать альтернативный выход.

– Верно заметила, – прерываю я ее, вставая и застегивая рубашку, – уж больно мне не хотелось для них такого конца.

– В этом – наша работа, милый, – тихо говорит Лена, кладя мне руки на плечи, – и к этому придется привыкнуть. Будут еще более худшие варианты, поверь мне. Для этого и придется тебе пройти курс моральнопсихологической подготовки. А теперь пошли к Магистру. Он ждет нас.

У Магистра нас уже ждут Андрей и Катрин. Увидев нас, Магистр заметно оживляется.

– Слава Времени! Все наши покойнички в сборе! Кэт, как ты находишь, неплохо они выглядят для покойников? Думаю, неплохо, особенно если учесть, что тебя, Андрэ, он распылил на атомы, а сам умудрился превратиться в электромагнитный импульс. А что, Элен, как ты считаешь, можно покойничкам помянуть себя рюмочкой коньячку?

– Медицина не возражает.

– Только попробовала бы!

– Что тогда?

– Тогда бы мы все равно выпили, но уже без твоего участия. Пила бы себе кофе. Кстати, Андрэ, а на что похожа куха?

– Аромат кофе, а вкус шоколадный и еще какойто привкус, довольно приятный…

– Я бы сказал – пряный, – вставляет Андрей.

– А ты когда успел кухи попробовать?

– На “Кугуаре”. Там мы только этим и держались во время боя. Куха тройной крепости прекрасно тонизирует, повышает реакцию, но, говорят, здорово изнашивает организм.

– По тебе этого не скажешь, – шутит Магистр. – Давайка к столу.

На столе стояли бутылка коньяку (настоящего французского!), тарелочка с тонко нарезанным лимоном, открытая банка сардин, гренки с сыром, кофейник, чашки, печенье и пирожные для дам. Магистр торжественно разливает коньяк по рюмкам, обхватывает свою рюмку узкими жилистыми ладонями с длинными нервными пальцами, минуту молчит согревая напиток, потом говорит:

– Ну, хроноагенты, за ваше удачное, вопреки всем моим предчувствиям, возвращение!

Мы молча выпиваем и закусываем. Магистр вновь наполняет рюмки, молчит, чтото обдумывая, наконец говорит:

– Ну и жестокий же вы народ, летчикиистребители. Одно слово – вояки. Надо же додуматься… Нам такое и присниться не могло. Вызываю огонь на себя! Ты это имел в виду, когда испрашивал санкцию на любые действия?

– И это тоже. Надо было быть готовым к любому исходу.

– Ничего себе исход! Ну а этот… – Магистр кивает в мою сторону, – тоже хорош! Надо же такое придумать! Слушай, неужели не колебался?

– Почему же? Я до последней минуты искал другой выход. Был готов отменить приказ о взрыве и попытаться прорваться на планетарных двигателях, но потом…

– Что потом?

– Потом вспомнил о предостережении Фридриха: пришельцы могут не только читать наши мысли, но и управлять нашим поведением. Тогда я решил, что другого выхода у меня просто нет.

– И правильно решил. – Магистр поднимает рюмку. – Помянем доброй памятью Кена Берто, Доса Кубено, Эллу и весь экипаж “Конго”. Они погибли славной смертью.

Мы молча выпиваем. После того как опустел кофейник, Магистр еще раз наполняет рюмки.

– А теперь, друзья мои, я хочу выпить за вас. Из вас получаются прекрасные хроноагенты. Решительные, способные на самостоятельные, пусть неожиданные, но правильные действия. Главное, что эти действия – нестандартные. Именно такие агенты мне и нужны для решения моей задачи, над которой я бьюсь уже несколько лет. Чем дольше я с вами работаю, тем больше убеждаюсь: мне с вами повезло. Пью за вас!

– Магистр, – спрашивает Андрей, – а что это за задача?

– Узнаешь в свое время, – уклончиво отвечает Магистр.

– Тогда зайдем с другой стороны, – начинаю я. – Эта задача, помоему, какимто образом связана с тем странным набором аномальных фаз, которые ты мне даешь для проработки и построения прогноза?

Магистр рассеянно смотрит на меня.

– Ты, помоему, чрезмерно догадлив…

Потом, спохватившись, что сказал лишнее, быстро меняет тон:

– Все, все! Расслабуха кончилась. Завтра с утра – за работу. Досдать все зачеты и приступить к курсу МПП. Дамы, забирайте своих рыцарей и – по домам. Помогите им отдохнуть, набраться сил, чтобы завтра быть в форме.

Еще три дня я сдаю оставшиеся зачеты и экзамены. В конце третьего дня Лена предупреждает меня, что завтра меня, возможно, вызовут на МПП.

– А что такое МПП? Что со мной будут делать?

Лена грустно смотрит на меня.

– Не знаю, родной. Никто из моих знакомых не проходил эту подготовку по такому высокому классу, какой назначил Магистр для тебя и Андрея. В моем представлении, – я сравниваю с тем классом, по которому прошла сама, – из вас вынут душу, вывернут ее наизнанку, почистят и начинят чемто невероятным. Вы выйдете оттуда “суперменами”, если выйдете вообще.

– Брось так мрачно шутить, Леночка. Не такой Магистр человек, чтобы посылать на убой своих сотрудников. Да и моральный фактор, я думаю, ты преувеличиваешь.

– Не знаю, не знаю…. Да и Магистра ты еще не знаешь. Знаю я только одно: вы выйдете оттуда другими людьми.

– В каком плане?

– В таком, что вы будете способны на многое такое, о чем сейчас не можете даже подумать без содрогания. МПП – это как бы перестройка душевного склада, даже изменение моральных устоев личности.

– Но ведь это… – начинаю я, но Лена меня прерывает:

– Это не совсем так, как ты думаешь. Ты просто станешь несколько другим на подсознательном уровне. Впрочем, после твоих подвигов на “Конго” и в сорок первом году я не думаю, что тебе нужна серьезная перестройка подсознания.

– Значит, ты будешь любить меня попрежнему?

– Вот что тебя беспокоит, – смеется Лена. – На этот счет ты можешь не переживать. Ты уже вернулся с двух заданий и неужели не заметил, что каждый раз ты становился другим, пусть немного, но другим? Ты уже никогда не будешь тем Андреем Коршуновым, которым был в 1991 году, в своей фазе. Сейчас в тебе пусть немного, но присутствуют и Андрей Злобин, и Джон Блэквуд, и Кен Берто. Все эти контакты не проходят для хроноагента бесследно. Чтото он берет от каждого, в личности которого действует.

– Но это же страшно, Лена.

– Нет, родной, это только так кажется. Просто к этому, как и ко многому другому, надо привыкнуть и принять как должное.

Заметив, что я задумался, Лена переходит в атаку:

– Ну разве ты заметил, что я стала относиться к тебе подругому, что я както изменила свое отношение к тебе после этих двух внедрений? Стала меньше любить тебя?

– Да нет же…

– Тогда в чем дело? Пойми наконец, ты – хроноагент, а это не такой человек, как все. Вы живете особой жизнью. То, что ты знаешь, еще далеко не все. Со столькими нюансами вашей работы тебе еще придется столкнуться!

– Понимаешь, Лена… Почему вы – ты и Магистр – не сказали всего этого раньше? Помоему, это непорядочно. Если бы я знал все это раньше…

– Ты отказался бы от этой работы? Ха! Не говори глупостей! Вопервых, ты бы не отказался изза меня, ведь так?

– Ноно! Полегче на поворотах! Не слишком ли высоко ты себя ценишь?

– Не слишком! – отрезает Лена. – Даже слишком низко, если после такого высказывания продолжаю мирно с тобой беседовать. Ну а вовторых, как было объяснить тебе все эти тонкости до того, пока ты не столкнулся с ними в реальной работе? Ты бы понял чтонибудь?

– Вряд ли.

– Вот видишь! Так что, драгоценный мой АндрейДжонКен и как тебя еще там, перестань дуться, поцелуй свою любимую и приготовька хорошего вечернего чайку. Время уже позднее, а завтра день у тебя будет наверняка не из легких.


Глава 20


Когда же пытуемый впадает в беспамятство, испытание, не увлекаясь, прекратить.
А. и Б. Стругацкие

Утром меня будит сигнал таймера. Лена спит. На дисплее светится: “5.40”, а ниже: “Школяру Дельта3 прибыть в блок Z8 в 6.00”.

Я вздыхаю. Начинается так называемая МПП. Одевшись и заказав по линии доставки завтрак на двоих, я съедаю свою часть и, подойдя к камину, склоняюсь над Леной. Уютно лежит на роскошной шкуре моя подруга. Я нагибаюсь и осторожно целую ее туда, где шея переходит в плечо. Лена улыбается, не открывая глаз, и говорит:

– Уже? Ну, держись там, не раскисай. Самое главное, не теряй выдержки, что бы ни случилось.

Она встает и, обняв меня за плечи, целует в лоб, как ребенка (или покойника). Сопровождаемый таким напутствием, я шагаю к двери нульТ. Войдя в кабину, оборачиваюсь. Лена стоит у компьютера, нагая и прекрасная, как древняя богиня, и грустно смотрит мне вслед. Увидев, что я обернулся, она машет мне рукой в прощальном жесте и улыбается.

Закрываю дверь и выхожу в блок Z8. Блок как блок. Ничего страшного. Компьютеры, куча разнообразных экранов, столы и компания веселых ребят в салатовых комбинезонах.

– А, вот и еще один мученик пришел! – приветствуют они меня. – Не теряй времени, заголяйся и – на стол!

Я безропотно исполняю все, что мне сказали. Круглолицый молодой брюнет обклеивает меня датчиками и начинает наяривать на компьютере, как заяц на барабане. При этом он отпускает шуточки относительно преисподней, демонами которой они являются. Вдруг лицо его вытягивается.

– Слушай, друг. Они что у вас там, с ума посходили? Второго хроноагента подряд посылают по 7А! Что это? Группу для заброса в антимир готовят?

Он с сочувствием смотрит на меня.

– Тебя как зовут, дружище?

– Андрей.

– Виктор, – представляется круглолицый. – Вчера мы по 7А запускали одного, тоже Андрея. Какоето это имя роковое.

– И как он?

– Так же, как и ты. Ну, Андрюха, держи хвост пистолетом, а нос по ветру и не мякни. А уж мы сделаем все, что в наших силах. Это я тебе обещаю.

– Огромное вам мерси. Что я сейчас должен делать?

– Сейчас? Спать!

Он чтото переключает на пульте, и я засыпаю, проваливаюсь, точнее сказать.

Проснувшись, я обнаруживаю себя на том же столе. От компьютера ко мне подходит Виктор.

– Итак, Андрюша. За эти трое суток ты прошел гипнотический сеанс. Тебе теперь сам черт не брат! Под кожей у тебя вмонтированы теледатчики. Такие же датчики мы вживили в мозг…

– Это еще зачем?

– А затем, что если у тебя, – он выразительно крутит пальцами у виска, – то мы вовремя это заметим и вырубим тебя, тем самым сохранив для дальнейшей работы ценного хроноагента.

– Многообещающее начало. Надеюсь, что это хозяйство вы дали мне напрокат и изымете, когда все кончится.

– Разумеется, – улыбается Виктор. – Ну, пора за дело.

– С чего начнем?

– А вот это тебе знать не положено, дорогой. Видишь вон ту дверь, под номером четыре? Вот туда и ступай. Нажмешь кнопочку, вон ту, желтенькую, дверца и откроется. Ты туда сразу входи и постарайся ни на что не обижаться. Понял?

–Угу.

– Ну, вперед! С нами Время!

За дверью я попадаю в компанию накачанных молодчиков со зверскими физиономиями. Меня начинают превращать в котлету с таким хладнокровием и с таким знанием дела, что все мои навыки в различных видах единоборств дают только противоположный эффект. Ребята работают профессионально.

Моя первая реакция: “Что я им сделал? За что это?” Потом всплывают в сознании слова Виктора: “Постарайся ни на что не обижаться…” Я все понимаю и вместо того, чтобы оказывать бесполезное сопротивление, пытаюсь уклониться от ударов. Похоже, что только этого они и ждут. Мне устраивают такую “коробочку”, что все человеческое слетает с меня, как грязные носки перед баней. Я зверею и бросаюсь на них, готовый их разорвать. Это напоминает бой с тенью, с той только разницей, что тень бьет весьма жестоко и норовит попасть по морде, в солнечное сплетение, в пах и по почкам.

Сколько это все продолжалось, неизвестно. Когда я вырубаюсь, меня подтаскивают к вентилятору. Я прихожу в себя, и все начинается сначала. Но всему когданибудь приходит конец. То, что от меня осталось, выталкивают в соседнее помещение, я падаю на бетонный пол и забываюсь.

Очнувшись, я обнаруживаю себя распяленным короткими цепями между полом и потолком в мрачном помещении, напоминающем застенок инквизиции. В углу, сзади меня, горит очаг. В другом углу темнеет чтото наваленное грудой. Что там именно, я разглядеть не могу, не хватает света. Прямо напротив меня во мраке угадывается дверь. Я в этом помещении один.

Вишу я так довольно долго, руки и ноги начинает сводить мучительной судорогой. Никак не могу понять: для чего я здесь? Кроме пыточного застенка, никаких других ассоциаций это помещение не вызывает.

Время тянется. Боль от рук и ног распространяется по всему телу. Хочется кричать. Но тишина стоит такая, что в ушах звенит. Тут я обращаю внимание на то, что я совершенно голый. Боль сосредоточивается в районе поясницы, мучительно ноет шея и затылок. Рук и ног я уже не чувствую.

Сколько это продолжается – минуты или часы, – не знаю. Я уже потерял чувство времени, когда дверь, скрипнув, растворяется с железным лязгом. В помещение, пригнувшись в дверном проеме, входит широкоплечий мужчина, голый по пояс, в красном островерхом колпакемаске, закрывающем все лицо, с прорезями для глаз и рта. Не обращая на меня внимания, он проходит в темный угол, берет там кожаный фартук и надевает его. Затем он подходит ко мне и, не говоря ни слова, разглядывает. Потом проходит к очагу и зажигает факел, который втыкает в гнездо у двери. Сам встает рядом, скрестив на груди могучие волосатые лапы.

В помещении становится светлее, и я уже могу разглядеть темный угол. Лучше бы оставалось темно. С первого же взгляда мне становится не по себе. Там сложены пыточные инструменты, как известные мне по разным описаниям, так и совершенно непонятного назначения. Я мгновенно забываю о боли в пояснице и затылке. Все тело начинает ныть в недобром предчувствии.

В камеру входят еще трое. Двое – такие же, как первый. А третий – в желтом балахоне и в желтом же колпакемаске. Полуголые в красном проходят в угол, надевают фартуки и начинают деловито и спокойно перебирать инструменты. Желтый неподвижно встает у двери. Наконец они выбирают то, что им нужно. Один с какимито клещами проходит к очагу, а другой, держа в руках длинную толстую плеть с короткой ручкой, почти кнут, становится сбоку от меня.

Тот, который пришел первым, заходит сзади и с чемто возится. Слышится скрип и лязг. Цепи в потолке несколько удлиняются, и я повисаю под углом к полу. Плеть, дважды опоясав меня, сдавливает огненным обручем. Я хрипло вздыхаю от страшной боли. Но это только начало. Палач дергает кнут на себя, и тот скользит по телу, сдирая на ходу кожу, как бы перепиливая меня пополам. Перед глазами плывут разноцветные круги. Но едва я перевожу дыхание, как на меня обрушивается второй такой же удар, и снова – перепиливающее движение ремня по телу… Тем временем второй палач, который ковырялся в очаге, подтащил жаровню с углями. В углях калились какието прутки и замысловатые крючья.

Наконец первый палач, то ли устав, то ли выполнив свою норму, отходит в угол с инструментами и вновь начинает в них копаться. Я с облегчением вздыхаю. Но облегчение длится всего мгновение. Второй палач, выбрав на моем теле место, где кнут содрал кожу поглубже, прикладывает раскаленный докрасна прут. Я оглашаю камеру жутким воем. Когда прут, по его мнению, достаточно охладился, палач берет из жаровни крюк и вгоняет его в другое ободранное место, засадив его под кожу. Он оставляет его торчать там, а сам берется за какойто трехгранный предмет, тускло светящийся в жаровне. Помещение наполняется смрадом горящего мяса. Моего мяса! Это уже выше моих сил…

– За что?! Что вы от меня хотите?

Ответ поражает меня своим спокойствием:

– Мы хотим, чтобы ты сказал нам, кто ты, откуда и зачем здесь появился? А также куда ты дел ушайный комеплс?

– Какой комплекс?

– Притворяется сумасшедшим, – произносит человек в желтом. – Продолжайте!

Первый палач выходит из угла, держа в руках раскрытую коробку с набором игл различной длины и формы. Скрипит колесо, звенят цепи. Я опускаюсь на пол. Палачи обхватывают мои руки стальным кольцом, и палач с иглами начинает трудиться над моими кистями. Это был не садизм, а высококвалифицированная работа профессионала. Ее эффективность усугублялась спокойствием и деловитостью палача, а также тем, что он работал без всякого видимого наслаждения. Он добивался не моих мучений и воплей, а результата. И добивался весьма успешно. И добился бы, знай я, что такое “ушайный комеплс”. Без этого все мои вопли ничего для них не значили.

Боль горячими волнами накатывается от пальцев, растекается по позвоночнику и бьет кувалдой по затылку. Пот льется с меня ручьями. Я уже не вою, я хриплю. А другой палач раскапывает в углу очередное приспособление.

На этот раз меня подтягивают повыше, и палач начинает трудиться над моими ступнями и пальцами ног. Я не вижу, что он там творит, но впечатление складывается такое, словно он выдирает мне ногти, дробит кости, забивает клинья между пальцами. Когда я отрубаюсь, человек в желтом приводит меня в чувство, натирая мне виски какимто снадобьем из черного флакона, который он прячет под своим балахоном, едва я открываю глаза.

Палачи прекрасно знают все болевые точки человеческого тела и весьма умело используют свои знания. Огонь, иглы, лезвия, клещи, щипцы, всевозможные тиски, как холодные, так и раскаленные, трудятся надо мной, превращая мое тело в вопящее месиво. Несколько раз я уже считал, что пришел мой конец, но всегда адское снадобье возвращало меня в застенок.

Наконец один из палачей приспосабливает к моим половым органам какието специфические тиски и начинает медленно затягивать винт, а другой подносит к лицу жаровню, полную пылающих углей. Мое бешено колотящееся сердце, как мне кажется, выскакивает из груди, выкатившиеся глаза лопаются от жара, в мозгу чтото взрывается и…


Глава 21


А ты уйди, тебе нельзя тут быть,
Живой душе, средь мертвых!
Данте Алигьери

…Сильное жжение на левом плече заставляет меня открыть глаза. На груди сидит розовая не то ящерица, не то жаба и длинным языком слизывает запекшуюся кровь. Я мычу и пытаюсь пошевелиться. Все мое тело сразу же бурно протестует, а жабоящерица, подмигнув мутными голубыми глазками, лениво спрыгивает с меня.

Палачей рядом нет, застенка тоже нет. Я лежу на сиреневом песке, обжигаемый огромным голубоватым солнцем. Песок горяч, как угли, а солнце жжет немилосердно. Мои многочисленные раны, полученные в застенке, горят, как будто их щедро посыпали солью и перцем. Мучительно хочется пить.

С трудом повернув голову, я убеждаюсь, что лежу в бескрайней пустыне. Насколько я могу видеть, вокруг, кроме песка, ничего нет. Закрываю глаза, но сквозь веки яркое солнце проникает, жжет и иссушает мой мозг. Где я? Зачем я здесь?

Жажда становится невыносимой. Пытаюсь перевернуться на живот и сразу понимаю, что это невозможно. Изуродованное тело откликается целой серией вспышек боли в ответ на малейшую попытку хоть както изменить положение. Какоето время я лежу неподвижно, мучительно размышляя и собирая все свое мужество и волю к жизни. Если я останусь так лежать, то умру от жажды и высохну под этим солнцем. Зачем это мне? Надо действовать. Но как? И есть ли здесь гденибудь вода? Есть или нет, не знаю, но помирать вот так, пассивно, я не желаю. С другой стороны, израненное тело не желает мне повиноваться. Ну что ж, тем хуже для него. Собрав в кулак всю волю, стискиваю зубы, что само по себе ударяет волной боли, и с хриплым рычанием начинаю переворачиваться…

Первая мысль, какая приходит в голову: “Лучше бы этого не делать!” Но потом приходит ярость, загнавшая боль кудато в подсознание. Какоето время идет борьба между болью и яростью, потом последняя побеждает, я оказываюсь на животе и тычусь лицом в песок. Еще целую вечность я собираюсь с силами и столько же поднимаюсь, сначала на локтях, а потом и на руках. Слева, почти на горизонте, вижу какието камни и вроде бы какието растения.

Туда! Где растения, там и вода! Скорее! “А может быть, сначала поспать, собраться с силами?” – предлагает измученное тело, которое категорически протестует против такой экспедиции. Нет! Если я расслаблюсь хоть на минуту, ярость уснет, силы растают, и солнце добьет меня. Вперед! Вперед, пока еще есть решимость бороться за жизнь.

Каждое движение дается страшным напряжением всех сил и всей воли. Это длится, наверное, столетие, не меньше. Проклятые камни и кустики не приближаются. Я решаю не смотреть на них и, выбрав направление, опустив голову, начинаю работать локтями и коленями, изредка оглядываясь, чтобы по следу на песке определить, не забираю ли я вправо или влево. Так проходит еще тысячелетие. Наконец я роняю голову на песок, окончательно исчерпав свои силы. От жажды все мое нутро превратилось в раскаленную топку. Никакие силы в мире уже не могут заставить меня двигаться дальше…

Какойто невнятный звук заставляет меня открыть глаза и поднять голову. Камни и куст – в десяти метрах от меня. Из камней бьет родник! Поздно. Солнце, жажда и раны сделали свое дело. Я уже ничего не могу предпринять. Какоето время тупо смотрю на текущую воду. Потом мысль, что я умру от жажды вот так, рядом с источником воды, приводит меня в исступление. Уже не думаю о том, что я скорее всего не на Земле. У нас не бывает сиреневых песков, голубого солнца и розовых жабоящериц с голубыми глазами. И это может течь вовсе не вода. Это – жидкость, и она может меня убить… или спасти.

Протягиваю руки, зарываю их в песок и ценой невероятных усилий подтягиваюсь вперед. Я продвинулся довольно успешно, сантиметров на десять. Короткий отдых и снова: руки вперед, подтягиваемся… Еще сантиметров восемьдесять. И так до бесконечности.

Со стороны это, наверное, выглядит забавно. Лежит на песке червяк, корчится, поджариваясь, дергается в конвульсиях и судорожными рывками движется вперед. Но мне не до смеха. Каждое движение, каждое усилие отзывается во всем теле и в первую очередь в мозгу ужасной болью. Дышу я хрипло, с присвистом. И только нежелание умереть вот так, пассивно, заставляет меня издеваться над самим собой самым непостижимым образом.

Не могу сказать, сколько длилось это самоистязание. Примерно лет через сто, а может быть, через пятьсот я наконец приблизился к этим камням вплотную. И тут обнаружилось еще одно препятствие. Родникто стекает на противоположную от меня сторону. Издали, с десяти шагов мне была видна только его фонтанирующая над камнями струя. Надо или обогнуть камни, или вскарабкаться на них. Высота кучи камней примерно с метр. Цепляюсь за нижние камни и начинаю подтягиваться. Еще… еще… Лицо и грудь раздирают острые кромки, но я не обращаю на это внимания. Одной раной больше, одной меньше.

Вот правая рука касается прохладной воды. Как будто ктото вдыхает в меня свежие силы. Еще одно усилие… Небо темнеет, камни дрожат подо мною, раздается страшный грохот, налетает жаркий вихрь и, подхватив меня, швыряет кудато. Сознание меркнет.

Я прихожу в себя от холода. Холода, от которого нет спасения и который сковал все тело. Подо мной чтото жесткое и холодное. Открыв глаза, обнаруживаю над собой чтото вроде навеса. На мне грубый балахон из мешковины и больше ничего. Рядом, справа и слева, плотно лежат люди, одетые в такую же мешковину. Под навес свободно задувает ветер, который тащит жесткий, колючий снег и посыпает им лежащие вокруг меня тела.

Сумеречно. Шагах в тридцати горит костер, возле которого видны три неуклюжие фигуры. Над костром подвешен большой котел. Одна из фигур отделяется от костра и направляется к нам.

– Хватит дрыхнуть, бездельники! Вставайте, жрите и принимайтесь за работу! – хрипло лает она.

Люди вокруг меня шевелятся, слышится надсадный кашель. Сначала кашляет один, потом кашель подхватывают еще несколько, вскоре кашляют уже все, включая меня. Люди с трудом и кряхтением встают, стряхивают с себя снег и непрерывно кашляют. Пытаюсь встать и я и тут же понимаю, почему все кряхтят и ругаются. Закоченевшие члены слушаются с трудом. Каждое движение отдается болью в суставах и пояснице.

Люди тянутся к костру, плетусь туда же и я. На поясе у меня, как и у всех, болтается чтото вроде пиалы, не то из дерева, не то из камня. У костра выстраивается очередь, всем подходящим наливают чтото из котла в пиалы и суют в руки какойто предмет, который достают из мешка.

Троица у костра одета в меховые комбинезоны и меховые плащи. За плечами висит чтото вроде ружей, возле костра в землю воткнуты копья. Когда я подхожу поближе, то обнаруживаю у них на поясе еще и короткие прямые мечи.

В пиалу мне наливают горячей жидкости, в руки суют твердый кусок. По примеру остальных макаю его в жидкость. Тогда его становится возможным разжевать. Это – грубый, жесткий “хлеб”, то ли из кукурузы, то ли из гороха, пополам с мякиной. Жидкость оказывается обыкновенной водой. Пока мы “завтракаем”, один из “меховых” заглядывает под навес, пинает ногой оставшиеся на снегу тела, возле одного останавливается, достает меч…

– Восемь за эту ночь, – сообщает он, вернувшись к костру.

– Эй вы, бездельники! Хватит жрать! Пора за работу! Вот вы, четверо, везите мертвяков! Остальные вперед! – слышатся команды, пересыпаемые непонятной, но, видимо, отборной руганью.

Четверо тянутся под навес, а все остальные, и я в том числе, идут растянувшейся толпой, в сопровождении двух охранников, кудато в темноту. Идем мы недолго, метров через пятьдесят начинаем спускаться по камням кудато вниз. Становится светлее. В сером свете я вижу груду громадных камней. У нее мы останавливаемся. Все начинают разбирать инструменты: ломы, кайлы, кувалды. Стою в замешательстве, не зная, за что взяться. Жгучий удар по плечам заставляет действовать активнее, и я хватаю первый попавшийся лом. Но его одновременно со мной берет уже ктото другой.

– Что с тобой, Гу? Вот твоя кувалда.

Беру кувалду и начинаю присматриваться, что делают другие, которые с кувалдами. Они откалывают от каменных глыб куски помельче. Возле одной глыбы вижу несколько железных клиньев. Я начинаю загонять их в трещины и скоро откалываю кусок килограммов на триста. По примеру других кувалдой разбиваю его на куски помельче. Скоро понимаю, что здесь нужно найти золотую середину, так как второй удар по плечам сопровождается рекомендацией: “Не коли так мелко!”

Появляются еще какието люди в мешковине. Они подбирают наколотые камни и кудато уносят. Принимаюсь откалывать новый кусок. Но кувалда заметно потяжелела, и я уже не могу наносить удары так часто и так точно. Замечаю, что и у остальных работа идет так же. А охранники покрикивают:

– Веселее, бездельники! Зрятолько хлеб жрете! До обеда еще далеко!

Сквозь тучи проглядывает тусклое солнце. Оно действительно еще очень низко. Но оно достаточно освещает место работы, чтобы я мог осмотреться. Мы находимся в самом начале неглубокого, но длинного ущелья, противоположный конец которого теряется вдали. Чуть поодаль, на стене ущелья, копошится группа людей. Оттуда время от времени срываются каменные глыбы.

Еще подальше по стене наверх вереницей карабкаются те, кто забрал у нас камни. Вдоль лестницы, вырубленной в стене ущелья, на равном расстоянии стоят охранники и подбадривают носильщиков бичами. Вот один отстал, за ним образуется затор, вереница останавливается. Два удара бича проблему разрешить не могут. Тогда охранник подбегает к остановившемуся. Блестит меч… Тело вместе с камнями катится вниз, сбивая с ног тех, кто не успевает увернуться или отскочить. Голова несчастного прыгает по камням отдельно. А внизу подбежавшие со всех сторон охранники мечами и копьями расправляются с теми, кто, сбитый с ног, свалился вниз. На лестнице вершат расправу над теми, кто в суматохе не смог удержать и выронил свой камень.

– Работай, а не глазей! – Совет сопровождается ударом бича.

Резво хватаюсь за кувалду и начинаю долбить камень.

– Не надрывайся, Гу, – слышу я другой совет, произнесенный хриплым шепотом, – тебе что, не терпится вымотаться и попасть в камненосцы?

Внимательно присмотревшись, я понимаю, что мои товарищи по работе “замороженно” двигают кувалдами, ломами и кирками не столько от усталости и измождения, сколько из расчетливости и экономии сил. Ну, так я тоже могу. Минут через десять втягиваюсь в общий ритм и работаю “с прохладцей”, не обращая никакого внимания на оскорбительные покрикивания охранников.

Еще и еще раз к нам приходят камненосцы и забирают нашу “продукцию”. Наконец, звучат три громких удара в гонг или колокол. Все разом бросают инструменты и тянутся к выходу из ущелья.

У костра мы получаем по пиале горячей жидкости с какимито волокнами, по два твердых клубня, чтото вроде картошки или свеклы, и по куску “хлеба”, раза в два больше, чем на завтрак. Жидкость чуть солоноватая, с запахом вареной капусты и селедки одновременно.

После обеда мы минут двадцать сидим молча и, по команде охранников, вновь тянемся в ущельекаменоломню. Снова начинается монотонная, изматывающая работа. Она продолжается до захода солнца.

На ужин мы получаем по пиале горячей воды, кусочку полусырой, отдающей тухлятиной рыбы и куску “хлеба”. Также нам выдают по одной сигарете и разрешают минут по десять группами по семь человек погреться у костра. После “сугрева” мы плетемся под навес и начинаем устраиваться на ночлег. Улегшись на твердую мерзлую землю, я пытаюсь проанализировать прошедший день и продумать линию поведения.

– Что не спишь, Гу? – слышу шепот. – О чем думаешь?

– О жизни.

– Что о ней думать. Ее нет. Для нас, по крайней мере. Вчера мы – отбойщики, сегодня – ломовики, завтра – дробильщики, а послезавтра – камненосцы.

– Ну а потом?

– Что ты спрашиваешь? Разве сам не знаешь? Потом – печь.

Так, коечто уже ясно. Это чтото вроде фашистского концлагеря. Для начала информации хватит. Я плотнее прижимаюсь к соседу, который только что говорил со мной, и пытаюсь заснуть. Это довольно нелегко, но усталость берет наконец свое.

Потянулась вереница однообразных дней, настолько однообразных, что я теряю им счет. Холодные ночи, изнуряющая работа, скудная кормежка, побои охраны. Каждое утро мы недосчитываемся до восьми человек. Они либо умирают от истощения, либо замерзают за ночь. Тех, которые еще живы, но уже не могут подняться, охрана добивает мечами или копьями. Я заметил, что ружья висят у них за спиной совсем без дела. На моих глазах они никогда ими не пользовались. По всей видимости, они предназначены на случай массового бунта.

Один раз меня назначают выносить трупы. Мы укладываем их по два на волокуши и тащим в противоположную от каменоломни сторону. Километрах в двух – крутой обрыв. Мы сбрасываем с него мертвые тела. Внизу, метрах в сорока, я различаю низкое длинное строение с рядом труб, из которых валит густой черный дым. Противоположный конец крематория теряется в темносерой дымке. Внизу, под самым обрывом, целый отвал трупов, среди которых копошатся люди в мешковине. Они подбирают тела и носят их в крематорий. Ворота крематория непрерывно поглощают все новые и новые порции “топлива”.

– Счастливчики. Они, по крайней мере, могут погреться! – говорит про тех, кто таскает трупы, старый Дю.

Раз в неделю приходит “большой начальник”. Он, с помощью наших охранников, отбирает наиболее ослабевших которых кудато уводят. Я уже знаю: их переводят в дробильщики. В нашу же команду почти сразу после этого приводят пополнение: человек двадцать пять – тридцать. Они выглядят покрепче, чем мы, но уже не годятся для тяжелой работы отбойщиков.

Дни тянутся за днями, недели за неделями, все полные тяжелого труда и безысходности. Я уже забыл, что я – хроноагент из команды Магистра Альфа. Я забыл про Лену, про Андрея с Катрин. Я – каторжник Гу, обреченный до конца дней своих работать в этих каменоломнях. А о том, что конец этот не за горами, напоминают клубы черного дыма, которые время от времени поднимаются со стороны крематория. И что характерно, я смотрю на этот дым без всякого ужаса, а даже с надеждой на скорое избавление от страданий.

Я научился радоваться маленьким радостям: удалось улечься спать поближе к середине; клубень сегодня достался покрупнее; рыба менее тухлая; охранник прозевал и дал лишнюю минуту погреться у костра; соседа разобрал страшный кашель, и он уступил мне свою сигарету и т.п.

Временами, правда, перед тем как заснуть, мне приходят в голову мысли: “А зачем я здесь? Что я должен сделать?” Но сон берет свое, а с утра все эти мысли изгоняются жуткой безысходностью, которая меня окружает.

Но вот однажды среди рабочего дня приходит какойто начальник. Он о чемто говорит с нашими охранниками, и они отсчитывают двадцать человек вместе со мной. Нас гонят в сторону крематория. Дойдя до обрыва, я вижу, что крематорий не дымит.

“Что бы это значило?” – мелькает мысль.

Мы спускаемся вниз и, дойдя до ворот крематория, идем вдоль него. Компания наша приободряется. Идущий рядом со мной Ко шепчет;

– Повезло, хоть немного в тепле поработаем!

Я все еще ничего не могу понять. Мы доходим почти до конца здания. Оно заканчивается над обрывом, над краем которого слегка возвышается куча пепла.

Нам раздают скребки и метлы и объясняют задачу. У крематория засорился конвейер. Его надо очистить. Но крематорий нельзя остужать сильно и надолго (непрерывное производство!). Сейчас он остыл до температуры, при которой внутри можно работать. Но как только откроют люки, он начнет остывать еще быстрее. Поэтому время работы очень ограничено. Всего десять минут. Мы должны следить за свистком. После свистка зажгут факел и включат компрессор. Как только факел достигнет открытого люка, тот автоматически закроется. Поэтому если кто после свистка замешкается, пусть пеняет на себя. Приготовились!

Мы с Ко стоим у самого крайнего люка. От него до конца крематория, уходящего в обрыв, метров шестьдесятсемьдесят. Меня осеняет мысль. Это шанс! Люк открывается, и мы лезем в него.

– Ко! Это наш последний шанс!

– Какой еще шанс?

– Вырваться отсюда!

– Ты с ума сошел!

Мы уже внутри крематория. “Нормальная” для работы температура оказалась такой, что волосы потрескивают, а глаза, кажется, вотвот лопнут от жара. Легкие обжигает горячий воздух. Мне это живо напоминает жаровню с углями в застенке. Возле нас конвейер кончается, дальше идет простая труба. Стоять можно только на четвереньках.

– Ко! Слушай меня! К чертям этот конвейер! Давай сразу туда! – показываю я в сторону трубы. – За десять минут мы ее проскочим и выберемся отсюда.

– Ну а дальше что?

– А дальше то, что искать нас не будут! Подумают, что мы сгорели.

– Ну а дальшето что? Помрем с голоду и холоду?

– Ко! В любом случае мы умрем свободными! А может быть, и не умрем. Может быть, выберемся. Неужели ты предпочитаешь надрываться в каменоломне за кусок жмыха и тухлятину?! Неужели ты забыл, кем ты был раньше?

– Я был воином! – Глаза Ко вспыхивают. – И я хочу умереть свободным, а не свалиться здесь в гору трупов. Вперед, Гу! А если мы не успеем проскочить трубу?

– Тогда сгорим. Какая разница, сейчас сгореть или через полгода? Мы теряем время! Вперед!

Ползти по раскаленной трубе – это тяжелый вид спорта! Пот заливает глаза, и я не вижу даже, как далеко еще конец “путешествия”. Сзади слышится хриплое, надсадное дыхание Ко.

Свисток, хотя мы и ждали его с напряжением, режет по ушам. Я вытираю пот, заливающий глаза. До конца трубы остается еще метров десять. Прибавляю темп. А сзади уже слышится рев компрессора и несет нестерпимым жаром.

– Скорее, Гу! Ради всего святого! Сколько там еще?

– Держись, Ко! Еще совсем немного…

Боюсь оглянуться. Смерть несется по пятам. Мешковина уже дымится. Ну, еще немного… Рука проваливается в пустоту, и я лечу вниз, в кучу пепла. С хриплым воплем страха и боли, который сразу глушится ревом раскаленной струи, на меня падает Ко. Из трубы бьет пламя, как из хорошего огнемета.

– Мы выбрались, Гу? – хрипит Ко.

– Выбрались, Ко! – отвечаю я, и силы меня окончательно оставляют. Все плывет и мерцает…

Дальше начинается чтото невообразимое. Мелькают какието люди, гигантские змеи, астероиды, космические корабли… Чтото взрывается, ктото стреляет, я сам стреляю… Меня избивают и мучают, и я избиваю и мучаю… Женские тела, сексуальные оргии, сплошная порнография… И боль, страх… Но больше всего – безысходность. И как красной нитью через весь этот кошмар проходит одна мысль. Мне надо вспомнить, кто я такой, зачем я здесь? Если мне это удастся, то я вырвусь из этой бесконечной череды мерзости, страха и безысходности.

Заключительная сцена врезается в память ярче всего. Я лежу на полу, укушенный гигантской коброй, и корчусь от боли, раздирающей все тело. Надо мной на коленях стоит девушка и плачет.

– Джейкоб! Джейкоб! Не умирай! Не надо! Ты такой смелый, такой сильный, ты победил! Я так люблю тебя! Не уходи, прошу тебя, Джейкоб!

Я хочу утешить ее, но дыхание уже оставляет меня. Внезапно я вспоминаю все и, собрав силы, на последнем выдохе кричу:

– Я не Джейкоб! Я – Андрей Коршунов, хроноагент!


Глава 22


The spirit that I have seen
May be the devil: and the devil hath power
To assume a pleasing shape.
W. Shakespeare

Дух, представший мне,
Быть может, был и дьявол: дьявол властен
Облечься в милый образ.
В. Шекспир (англ.).

– Правильно, Андрей! Успокойся. Расслабься и отдохни. Первые два этапа МПП ты прошел успешно.

Надо мной салатный потолок, я лежу на столе. Рядом за пультом сидит Виктор.

– Ну, Андрей, ты – молодец! Из стольких переделок вышел достойно! Как только мы ни изощрялись, но выход ты находил всегда. Точнее, ты просто боролся до конца. Помоему, именно это называется – воля к победе.

– Ладно, оставь свое красноречие. Скажи лучше, где это я сейчас был.

– Нигде. Ты все время находился здесь. В твое сознание внедряли различные ситуации, смоделированные из реальных фаз. Не скрою, ситуации экстремальные. Я бы, например, там давно концы отдал. Впрочем, в четырех случаях ты тоже того… Но это был как раз наилучший выход из положения. Самый достойный.

– В четырех, говоришь? Я помню только два: в застенке и вот этот, последний.

– Просто мы не перегружаем твою психику излишними воспоминаниями. Если бы в твоей памяти остались все эти ситуации, ты бы нуждался в двухмесячном лечении в психбольнице. Мы оставляем только навыки, приобретаемые тобой в этих ситуациях.

– А в каких еще случаях мне пришлось выбрать смерть?

– На астероиде, где ты, капитан погибшего корабля, остался вместе с молодой парой: женщинойштурманом и мужчинойастрофизиком. У вас оставалось кислорода на два с половиной часа каждому, а спасательный бот должен был прийти через три часа. Ты, не сказав ни слова, перекрыл свой кислородный кран. Ну а в другом случае ты был испытателем космических кораблей. У тебя вышел изпод контроля реактор, дело решали секунды. Ты мог катапультироваться, но ты увел корабль от орбитальных станций на максимальном ускорении. Потом какнибудь на досуге посмотришь записи своих “похождений”. А сейчас шесть часов сна, потом – в Лабиринт. Учти, он будет по высшему разряду, ребята постарались на славу.

– Лабиринт? Что это такое?

– Увидишь. Отдыхай пока. Набирайся сил. Будь уверен, они тебе потребуются.

Это звучит столь многообещающе, что я решаю воспользоваться добрым советом и засыпаю довольно быстро.

– Вставай, пора! – будит меня голос Виктора. – Ну, как, ты готов?

– К самому худшему, – мрачно острю я.

– Хороший настрой, нужный, – сразу становится серьезным Виктор. – Давай облачайся, а я тебе помогу.

На тележке разложено всевозможное носимое оборудование. Виктор начинает передавать его мне, попутно давая пояснения:

– Это – фонарь, работающий в четырех диапазонах: видимом, инфракрасном, ультрафиолетовом и рентгеновском. Это – универсальный радар, показывает расстояние, температуру объекта, его биоактивность, радиоактивность, массу и все прочее, ну, ты сам знаешь.

– Знаю.

– Это – баллон с запасом кислорода на сорок минут. Это – контейнер с пищей и водой на десять суток. Это – прибор для прослушивания в ультразвуковом и инфразвуковом диапазонах. Это, ты знаешь, ручной бластердезинтегратор. Это – автомат Калашникова, для ближнего боя. Это – пистолет, чтобы застрелиться в случае чего. Запас патронов, гранаты: газовые, ослепляющие, парализующие, термитные, криогенные и осколочные. Запасные батареи. Универсальный резак. Всего гдето килограммов тридцать с гаком. Как, к земле не гнет?

– Да вроде нет.

– Ну, это пока. Пойдем!

Мы выходим в соседнее помещение. Почти одновременно с другой стороны входит Андрей Злобин, оснащенный точно так же. У пульта сидит высокий седой мужчина. Рядом стоит молодая женщина, похожая на индианку, одетая в какойто хитон бирюзового цвета.

– Очень хорошо, что вы пришли сразу оба. Не надо ни ждать, ни повторяться, – приветствует она нас низким красивым голосом.

Мы вежливо кланяемся.

– Перед вами стоит задача, – продолжает она, – пройти наш Лабиринт за определенное время. Запас продовольствия и воды на десять суток ограничивает предел пребывания в Лабиринте. По истечении этого срока вас просто извлекут из Лабиринта. Понятно, что в этом случае прохождение Лабиринта не засчитывается и вам придется начинать все сначала. Какое время прохождения на “отлично”, я вам говорить не буду, так как это придаст вам лишнюю нервозность. Вы будете стремиться уложиться в этот срок, будете спешить и наделаете ошибок. Поскольку главный экзамен на хроноагента вы уже выдержали, не следует опасаться возможного провала. Прохождение Лабиринта рассматривайте как тренировку ваших способностей.

Женщина отпивает из высокого хрустального бокала какогото желтого шипучего напитка и продолжает:

– Как вы, наверное, уже поняли по вашему снаряжению, наш Лабиринт – это не просто запутанная система ходов и тупиков. Вас ждут ловушки, сюрпризы, опасности и прочие развлечения. Ваш Магистр, Филипп Леруа, настоял на том, чтобы вы прошли Лабиринт вдвоем, то есть вошли и вышли вместе. Это усложняет вашу задачу на порядок. На пути вас будут ждать многочисленные разделители и рассеиватели. Первые разделят вас в пределах одного уровня, вторые разнесут вас на разные уровни. Ваши радиостанции не всегда смогут вам помочь, поскольку имеются многочисленные зоны непроницаемости радиоволн. Так как вы идете по высшему классу сложности, вам надо найти Красный Камень и отколоть от него кусок. Магистр, покажите ребятам Камень.

На дисплее возникает изображение огромного светящегося изнутри красного кристалла.

– Местоположение Красного Камня на каждом уровне свое, жестко обозначенное на плане. Он на данном уровне может быть только там, и нигде иначе. Но вот на каком его поместит Магистр и его команда? Он будет перемещаться с уровня на уровень, но, если вы окажетесь в радиусе ста пятидесяти метров от него, он останется на месте и никуда не убежит, если вы сами не провалитесь на другой уровень. Повторяю: выйти из Лабиринта вы должны вместе. Значит, кроме поиска Красного Камня, вы должны будете найти друг друга, так как вы неизбежно разделитесь, это я вам гарантирую. Желаю вам удачи! Магистр, ваше слово.

Седой Магистр протягивает нам две книжечки.

– Вот, ребята, планы всех уровней Лабиринта. Их двенадцать. Здесь обозначено положение Красного Камня на каждом уровне и переходы с уровня на уровень. Разумеется, не обозначены ни ловушки, ни сюрпризы, ни разделители, ни зоны радиомолчания. Это – наша игра. Нам редко приходится играть против команды, но на этот раз мы постараемся. Постарайтесь и вы переиграть нас. Хочу дать вам совет: никогда не теряйтесь, из каждой ловушки есть выход. Если вы его не найдете, что ж… тем хуже для вас. Потеряете время. Кроме того, это будет… ну… не совсем для вас приятно, я бы сказал, даже очень неприятно. Я имею в виду, если вы не найдете выхода. Да, оружие, когда сочтете нужным, применяйте без колебаний. И учтите, мы – народ коварный! Желаю вам удачи!

– Вам тоже – удачи! – отвечает Злобин.

Большая бронированная дверь открывается, за ней темнеет проход,

– Вперед! Время пошло! – командует Магистр.

Мы шагаем вперед, дверь закрывается, и мы остаемся в абсолютной темноте. Зажигаем фонари. Тоннель тянется вдаль без поворотов и ответвлений. В ИК– и УФдиапазонах – то же самое.

– Слушай. Как ты думаешь, что она имела в виду, когда сказала, что главный экзамен на хроноагента мы уже выдержали?

– Представления не имею. А как ты думаешь, во сколько надо уложиться суток, чтобы пройти Лабиринт на “отлично”?

– Думаю, не более пяти.

– Да, не больше, если десять – это двойка. Давай поглядим, где на этом уровне Камень?

– А какой это уровень?

– Вот черт! Да… На каждом уровне свои входы и выходы, и все устроены одинаково… но они разной длины!

Я посылаю импульс локатора.

– Двести пятьдесят метров.

– Значит, мы можем быть на втором, пятом, седьмом, девятом, одиннадцатом или двенадцатом уровнях. Пойдем до поворота или развилки и там сориентируемся.

– Как пойдем?

– Пеленгом: один – передняя полусфера, другой – задняя.

– Ага, – соглашается Андрей, – и тут же попадем под разделитель. Эти ребята только и ждут наших ошибок. Видел, как у них глазенки горели? Нет, пока есть возможность, надо идти рядом, локоть к локтю. Ну а за заднюю полусферу не переживай. Истребители мы, в конце концов, или саксофонисты?

– И то верно. Вперед!

На развилке один ход ведет направо, один – налево. От левого хода через десять метров виден отворот вправо.

– Так. Такая развилка имеет место на втором, седьмом и двенадцатом уровнях. На втором и седьмом к Камню надо идти налево, а на двенадцатом – направо. Налево шансов больше.

– Идем.

Мы неуклонно приближаемся к Красному Камню. У очередной развилки мы убеждаемся, что находимся на седьмом уровне, и уже уверенно идем, минуя повороты, разветвления и обходя тупики. Так проходит четыре часа.

– Тебе не кажется, что здесь чтото не так? Все слишком просто, – говорит Андрей.

– Нет, не кажется. Мне кажется другое. Они хотят, чтобы мы потеряли бдительность, и тогда они разделаются с нами, как повар с картошкой.

– Ты прав. Надо быть начеку.

Так оно и получается. Сразу за поворотом мы попадаем в тупик, которого на плане нет.

– Спокойно, – говорю я. – Давай я в ИК, а ты в рентгене.

Через минуту мы обнаруживаем в плите, закрывающей проход, квадрат величиной с ладонь. На нажатие и постукивание он не реагирует и никуда не сдвигается. Тогда Андрей посылает в него гравиимпульс. Плита сдвигается, освобождая проход.

– Пока все просто, – говорю я.

– Пока…

– “Схлопку” на тебя! Накаркаешь.

– Уже накаркал. Смотри!

Одна из плит пола, прямо перед нами, стремительно опускается вниз.

– Тридцать метров, – измеряет глубину Андрей. – Проваливаться нежелательно.

Я тем временем изучаю противоположный край пропасти во всех диапазонах. Ничего подозрительного. Но ширина – четыре восемьдесят.

– В снаряжении не перепрыгнуть.

– А что, если одному перепрыгнуть только с автоматом, другой перебрасывает снаряжение и прыгает сам? – предлагает Андрей.

– Другого выхода нет. Кто первый? Давай я.

– Прыгай.

Я снимаю все, кроме автомата, разбегаюсь и прыгаю. Андрей увязывает мое снаряжение в тюк, раскачивает и бросает. Тюк падает к моим ногам. Но как только Андрей нагибается над своим снаряжением, чтобы проделать с ним ту же операцию, сверху между нами опускается плита и чтото жужжит. Спокойно изучаю плиту. Ничего. Так. Интересно, что это? Разделитель? Это полбеды. Андрей найдет обход, и я тоже. А если это рассеиватель? Тогда неизвестно, на каких мы с ним сейчас уровнях. Радио, естественно, молчит.

Надеваю снаряжение и иду в прежнем направлении, сверяясь с планом, и время от времени вызываю Андрея на связь. За поворотом налево начинается зигзагообразный коридор. Я настораживаюсь. Вопервых, на седьмом уровне такого коридора нет, он есть на четвертом. А вовторых, такие зигзаги очень удобны для всякого рода сюрпризов.

Тревоги мои были не напрасны. Из глубины слышится уханье и подвывание. Я осторожно двигаюсь вперед, готовя автомат к бою. То, что я увидел, заставляет меня забыть об автомате. Закидываю его за плечо и беру в руки бластер. Весь объем туннеля заполняет морда чудовища, состоящая из огромных желтых глаз и пасти, усеянной великим множеством клыков устрашающих размеров.

Вскидываю бластер, но сразу опускаю его. Стрелять в таких зигзагах – безумие. Отразившийся импульс накроет и меня. Надо отступить в прямой туннель и разделаться с тварью там. Но едва я ступаю в прямой туннель, как кровь холодеет у меня в жилах. Навстречу мне движется такая же зверюга. Она уже довольно близко, метрах в десяти. Если я выстрелю из бластера, то на таком расстоянии от взрыва погибну сам. Что делать? Решение приходит мгновенно.

Прижавшись к стене, выхватываю парализующую гранату и изо всех сил швыряю ее в зигзагообразный туннель, тут же нырнув за стену. Все озаряется сиреневой вспышкой. Зверюге из прямого туннеля это не по вкусу. Она начинает выть громче и двигаться быстрее. Я бросаюсь за поворот, гоня от себя мысль: “А что, если граната не подействовала?”

Но она подействовала. За поворотом неподвижно застыла голова монстра. В моем распоряжении как минимум минут пятнадцать. Готовлю бластер. Изза поворота появляется чудовищная башка. Выстрелив прямо в нее, откидываюсь назад и прижимаюсь к голове монстра. В стену туннеля врезается поток газов и плазмы, а меня припечатывает к чудовищу. На месте, где была зловещая тварь, остались только оплавленные стены. И тут же звучит сигнал вызова:

– Андрей! Андрей! Ответь! Где ты?

– Я на четвертом уровне, в начале зигзагообразного коридора.

– Камень у тебя за левой стеной! Хотя… чтобы тебе к нему добраться, надо сделать крюк километра дватри. У меня до места, где должен быть Камень, метров восемьсот. Начинай двигаться к переходу на девятый уровень. Я там. Как только ты удалишься от своего Камня, он должен переместиться ко мне. Я иду на свое место. Встретимся у меня на переходе.

– Понял. Действуй!

– До связи!

Легко сказать “действуй”, а вот как пройти через эту тушу? Назад хода нет, там – тупик. Я подхожу к парализованному чудищу. Стрелять в него из бластера с трех метров равносильно самоубийству. Ждать, пока оно очухается, – неизвестно, когда это будет. Может быть, через десять дней.

– Что ж, будем надеяться, что ты придешь в себя не через пять минут, а там уже поздно будет, – с этими словами я извлекаю резак и нажимаю на нем кнопку виброусилителя.

После первого же разреза из туши хлещет светящаяся желтая жидкость, смердящая так, что у меня перехватывает дыхание и чуть не выворачивает наизнанку. Мгновенно оказываюсь в этой гадости с ног до головы. Но отступать некуда, и я продолжаю врубаться в тушу, затолкав свою чувствительность кудато в недра подсознания. Но она едва не вырвалась оттуда вместе с потоком рвоты, когда я добираюсь до брюха этого монстра. Оно набито массой отвратительных желтых, белых и синих червей, которые потоком хлынули на меня, когда я добрался до того места, где, по моим понятиям, должна находиться грудная клетка. Эти черви буквально похоронили меня с головой. Последствия не замедлили сказаться.

Отступаю, не зная, что предпринять дальше. Разгребать эту копошащуюся зловонную кучу? У меня нет лопаты, а резак ее не заменит. Время его знает, как далеко будет тянуться это “червехранилище”? Внимательно осматриваю свое снаряжение, выбираю термическую гранату и, бросив ее в глубь распоротого брюха, прячусь за поворотом.

Лучше бы я этого не делал! Минут пятнадцать меня выворачивает наизнанку уже одним желудочным соком и желчью. Сгоревшие черви наполнили туннель таким смрадом, что по сравнению с ним все предшествующее воспринималось как тончайшие духи. Добить обуглившуюся массу несколькими ударами резака и прочистить дорогу сквозь спекшееся туловище – дело пяти минут. Длина монстра оказалась около семи метров.

Подавляя новый приступ рвоты, я быстро иду дальше, ориентируясь по плану уровня. Миновав ряд развилок и поворотов, выхожу в огромный зал, огромный настолько, что луч прожектора не достигает противоположной стены. Прозондировав зал во всех направлениях и диапазонах, я не обнаруживаю в нем ничего подозрительного. Двигаюсь в обход по правой стене, отсчитывая проходы. Мне нужен четырнадцатый. Все время периодически вызываю на связь Андрея. Внезапно он откликается:

– Андрей! Привет! Как у тебя?

– Нормально. Двигаюсь к переходу, уже достиг большого зала. А у тебя как?

– Да были коекакие осложнения. Сейчас я на подступах к Камню. Нахожусь на звездообразной развилке.

Я быстро смотрю на план. Андрею до Камня – рукой подать, метров сорок, не больше.

– Отлично, Андрей! Так держать! Но будь предельно осторожен.

– Понял. Слушай, а если я останусь у Камня, а ты от перехода сразу двинешь ко мне?

– Отличная идея! Жди меня там.

– До связи!

Воодушевленный, я двигаюсь быстрее. Вдруг из двенадцатого прохода по мне режет автоматная очередь. Бросаюсь на пол и гашу прожектор, затем перевожу его в инфракрасный диапазон. В глубине прохода копошатся несколько фигур.

Спокойно снимаю предохранитель и бью длинной очередью, патронов на десять. Фигуры валятся на пол, и начинается перестрелка.

Подобравшись вплотную к стене, я швыряю в проход осколочную гранату. После взрыва сразу вскакиваю и посылаю туда длинную очередь. В ответ – молчание. Кажется, все. Ныряю в четырнадцатый проход и довольно быстро добираюсь до перехода на девятый уровень. Переход представляет собой колодец глубиной пятнадцать метров и около восьмидесяти сантиметров в диаметре. Стены совершенно гладкие. Как же спуститься? В снаряжении есть веревка, достаточно длинная и прочная, но к чему ее привязать?

Поразмыслив, я рискую расстаться на время с автоматом. В крайнем случае обойдусь пистолетом и гранатами. Откидываю приклад и привязываю веревку у его основания, чтобы снизу было легче сдернуть его к себе. Закрепляю на поясе страховочную петлю и начинаю спуск. Метров через пять обнаруживаю в стене ряд удобных выемок. Обрадовавшись, начинаю опускаться по ним, но радуюсь я рано.

До дна остается метров пять, когда, ступив в одну из выемок, я привожу в действие дьявольский механизм. Из стен колодца прямо подо мной во все стороны бьют лазерные лучи. Один из них чуть не перерезал мне ноги. Быстро поднимаюсь чуть выше. Но лучи бьют вновь, потом еще и еще. Замечаю, что интервалы между залпами были сначала секунд двадцать, а теперь сокращаются. Сейчас они не более двенадцати. Надо решаться, иначе будет поздно. Закрепляюсь на выемках и сдергиваю автомат к себе. Поймать его не удаётся, и он падает вниз. Ударившие вслед за этим лазеры искромсали веревку на кусочки. Выждав очередную вспышку, я прыгаю вниз, подхватываю автомат и откатываюсь в сторону.

Итак, я – на девятом уровне. Вызываю Андрея, но тот не отвечает. Пора подкрепиться. Я присаживаюсь на пол и закусываю не очень вкусным, но достаточно питательным брусочком из запасов продовольствия. Запиваю это сначала несколькими глотками бульона, а затем кофе с молоком.

Пора двигаться дальше. Из круглого зала ведет только один проход. Двигаюсь по нему, сверяясь с планом. Наконец я дохожу до тройной развилки. Согласно плану, все три прохода ведут к Камню и все три примерно одинаковой длины. Какой выбрать? Вот положение! Направо пойдешь, богатому быти, налево пойдешь, убитому быти… Пойду прямо. На всякий случай вызываю Андрея. Он неожиданно отвечает:

– Андрей! У меня все в порядке! Чуть башку не свернул, но кусочек откололтаки! Сижу возле Камня и караулю, чтобы он не убежал. Ну и подкрепляюсь, чем бог послал, точнее, тем, что они мне подсунули. Где ты?

– На твоем уровне у тройной развилки.

– Совсем рядом! Как пойдешь?

– Прямо.

– Действуй! Жду. Будь осторожен. До встречи!

– Конец связи.

Я прохожу по зигзагообразному туннелю триста метров и останавливаюсь. Впереди – провал метра четыре шириной и противоположный край выше метра на полтора. Преодолеть такое препятствие со всем снаряжением будет затруднительно.

Заглядываю в провал и отшатываюсь. На глубине пятисеми метров копошится гигантская змея, в несколько раз больше знаменитой анаконды, с головой, превосходящей размерами пивную бочку.

Почуяв свет, чудище шевелится активнее. Мне совсем не улыбается перспектива промахнуться во время прыжка и попасть в такое общество. Решаю вернуться и пойти по другому туннелю. Но тут слышу шаги, доносящиеся из туннеля, по которому я только что прошел. Андрей ждет меня у Красного Камня. Значит? Значит, это идет некто, с кем мне встречаться нежелательно. Тем более он идет один – значит, и оснащен он помощнее меня. Нет, назад нельзя.

Разбегаюсь и прыгаю, повиснув руками на противоположном краю провала. Змей заинтересованно поднимает голову и быстро тянется ко мне. Но я еще быстрее подтягиваюсь, взбираюсь наверх и привожу к бою автомат. Короткая очередь, попавшая точно в цель, не производит на змея ни малейшего впечатления, разве что заставляет его помотать головой. Я готовлю бластер и отступаю назад.

В этот момент изза поворота туннеля по ту сторону провала выходит… Лена! Она в своей любимой прозрачной накидке и босоножках. Идет, беспокойно оглядываясь, – видимо, ищет меня. Я предупреждающе кричу. Но она уже сама замечает змея, и, что хуже, змей тоже замечает ее. Крик ужаса Лены сливается с моим криком отчаяния. Но эти крики быстро глушатся злобным шипением. Змей стремительно бросается к Лене. Описав вокруг нее петлю и отрезав путь к отступлению, он поднимается над Леной в положение для броска. Лена замечает меня и кричит:

– Андрей! Помоги!

Бластер использовать нельзя, автомат – бесполезно. Я уже готов прыгнуть назад, чтобы вступить со змеем в рукопашную, когда в ушах у меня звучат заключительные слова Магистра – хозяина Лабиринта: “И учтите, мы – народ коварный!” Великое Время! Я даже вспотел. Откуда здесь взяться Лене, да еще в таком виде? Конечно же, это имитация, извлеченная из моего сознания. Чуть было не попался в ловушку! Но в любом случае я не могу допустить, чтобы змей сожрал эту имитацию у меня на глазах. Меня потом не только кошмары замучат, но я и Лене не смогу спокойно в глаза смотреть. Что же делать?

Стоп! Змеи – твари нетеплокровные, значит… Выхватываю криогенную гранату и швыряю ее в провал. Оттуда валит ледяной туман. Змей бьется в судорогах, корчится и начинает сползать в ледяную ловушку. Лена переступает через корчащееся туловище и, повернувшись ко мне, кричит:

– Андрей! Наконецто я тебя нашла! Давай скорее сюда! Ты срочно нужен. Лабиринт отменили. Для тебя есть сверхсрочное задание!

Я посылаю имитации моей подруги самый теплый воздушный поцелуй и иду своей дорогой. Сзади раздается крик:

– Андрей! Куда же ты? Не бросай меня здесь! Любимый! Я погибну в этих катакомбах! Андрей!

Но я не оборачиваюсь. Каждый шаг дается мне с трудом; родной, любимый голос зовет меня назад, но сознание берет верх над моими чувствами.

В этой внутренней борьбе иду минут десять и не замечаю, как сзади бесшумно опускается плита. Обнаруживаю я это слишком поздно, когда такая же плита, но уже с шумом и грохотом, взметнулась прямо передо мной. Одновременно, со скрипом и скрежетом, толчками начинает опускаться потолок.

Итак, я–в ловушке. Быстро зондирую стены во всех диапазонах. Пусто! Что делать? Потолок уже низко, я не могу стоять во весь рост. Какуюто секунду тихо паникую, затем ложусь на пол и начинаю напряженно думать. Выход есть, должен быть! Это имитация Лены выбила меня из колеи… Потолок уже так низко, что можно свободно коснуться его рукой.

Если ничего не видно, то надо послушать! Быстро включаю адаптер. В ультразвуке – ничего, зато в инфразвуковом диапазоне я слышу за задней плитой неслабый источник. Переключаю адаптер на излучение и даю импульс. Есть! Плита ползет вверх. Пытаюсь рвануться к просвету, но потолок уже так низко, что приходится ползти. Быстрее, еще быстрее, потолок уже давит на спину. Еще последний рывок… Поздно! Я вылез больше чем по пояс, но ноги мои хрустят под спустившейся плитой потолкапресса. От дикой боли вспыхивает в глазах. Боль кувалдой бьет вдоль спины по голове, и я вырубаюсь.


Глава 23


Вдоль дороги все не так,
А в конце – подавно.
В. Высоцкий

Ноги – на месте, даже не болят. Я лежу на каменном полу туннеля. Посмотрев на часы, обнаруживаю, что прошло уже более шести часов с того момента, как я заморозил змея. Сразу вспоминаю слова Магистра: “Если вы не найдете выхода из ловушки, то это не только чревато потерей времени, но и… неприятно”. Ничего себе, “неприятно”. Я вспоминаю, как хрустели мои кости…

Андрей на вызовы не отвечает. Я двигаюсь было по направлению к Камню, но сразу понимаю, что нахожусь уже совсем на другом уровне. На каком? Надо найти чтонибудь характерное. Осторожно иду вперед. Дойдя до развилки, по плану определяю, что она может быть и на первом, и на шестом уровнях. Туннель направо на первом уровне ведет к Камню, а на шестом – к переходу на восьмой.

Иду направо. Через триста метров понимаю, что нахожусь на шестом уровне. Передо мной возникает провал шириной метров десять и глубиной около пятидесяти. Стена абсолютно гладкая, веревку закрепить не за что. Я задумываюсь, но очень скоро понимаю, что времени на размышления у меня нет. Сзади опускается плита и начинает медленно, но неотвратимо двигаться в мою сторону, выталкивая меня в пропасть. Зондаж плиты в оптическом и акустическом диапазонах ничего не дает. Значит, выход не здесь. А где?

Начинаю исследовать провал. Время идет, плита приближается, а я все не могу найти выхода. Подо мной уже остается полоса чуть шире ступни, и я начинаю готовиться к падению и всем “неприятностям”, которые с этим связаны, и, самое главное, к очередной потере времени. Вдруг гравилокатор нащупывает аномалию с пониженной тяжестью. Она далековато, но выхода нет, плита уже сталкивает меня вниз. Толчок посильнее, и “рыбкой” – к аномалии. Долечу – спасусь, не долечу…

Аномалия подхватывает меня в десяти метрах от пола и плавно опускает на камень. Уф! Пронесло!

Впрочем, сие еще неведомо. Я на восьмом уровне, а куда дальше? На плане видно, что… Время меня побери! Я буквально в пятидесяти метрах от Красного Камня! Вот он! Сейчас по этому туннелю прямо, потом, через сорок метров направо. Вперед! Но едва я ступаю в туннель, как из стен, пола и потолка выдвигаются и начинают мерно смыкаться и размыкаться различные весьма остро отточенные режущие плоскости, маятники, штыкообразные и серпообразные орудия.

Так. Интересно. В принципе, если не распускать нервы, то между ними можно проскочить. Представить, например, что они резиновые. Я осторожно двигаюсь вперед. Плоскости и орудия начинают двигаться быстрее и хаотичнее. Делаю шаг назад. Характер движения не меняется. Два шага вперед, движение ускоряется.

Понятно. Этот туннель так просто не пройти. Смотрю на план. Если идти в обход, то я удалюсь от Камня метров на пятьсот, и он “убежит” на другой уровень. Да и ловушек на этих метрах будет множество. Я свирепею. Вот оно, рядом, а не укусишь! Слепая ярость охватывает меня. Вместо того чтобы зондировать стены, пол и потолок в поисках отключающей клавиши, срываю с плеча бластер и даю по всем этим механизмам, вдоль туннеля, такой заряд, что бластер нагревается у меня в руках, а сам я слепну минуты на две.

Когда способность видеть восстанавливается, взору моему предстает оплавленный туннель, из стен, пола и потолка которого торчат, слегка шевелясь, жалкие обрубки некогда адских приспособлений для расчленения тел. Я не верю своим глазам. Неужели все так просто? Осторожно шагаю в туннель. Ничего. Осматриваюсь и быстро иду вперед, держа, однако, бластер наготове. Но ничего не происходит. Свернув направо, оказываюсь в шестиугольном зале, освещенном призрачным красным светом. В середине зала лежит большой многогранный светящийся изнутри красный кристалл.

Уняв невольную дрожь в коленях, я подхожу к кристаллу и задумываюсь. Чем отколоть образец? Беру в руки резак и включаю виброусилитель. Никакого эффекта. Тогда я перехожу в ультразвуковой режим и усиливаю интенсивность. Камень вспыхивает разноцветными искрами, и к моим ногам падает его копия величиной с кулак. Я подбираю кристалл, облегченно вздохнув. Треть дела сделана. Осталось найти Андрея и выйти из Лабиринта вместе с ним.

На вызов Андрей не отвечает. Присаживаюсь у стены и при призрачном свете Красного Камня подкрепляюсь из своего комплекта. После нескольких глотков кофе чувствую, как сильно я устал. Вызвав еще раз безрезультатно Андрея, растягиваюсь на полу и погружаюсь в сон. Проспал я часа четыре. Пробуждает меня сигнал вызова.

– Андрей! Ну, наконецто! Где ты пропадал! – ору я.

– Не спрашивай лучше. Потом расскажу. Где ты сейчас?

– Я на восьмом ярусе, у Камня. Сижу, отдыхаю.

– Нашелтаки! Молодец! Я – на четвертом. Как будем действовать?

– Давай так. Ты иди к переходу на восьмой, а я к переходу на четвертый…

– Стоп! Они в разных местах, то есть не совпадают. Давай ориентироваться, к какому месту мы ближе.

– Я ближе к переходу с четвертого на восьмой.

– Я тоже. Значит, ты идешь к переходу и ждешь меня. Постарайся не залететь.

– Я уже понял, чем это чревато. Ты тоже не залетай. До встречи!

Поправляю снаряжение и шагаю в туннель. Он идет, слегка понижаясь. На пути нет никаких ответвлений, кроме тупиковых. Вот впереди выскакивают две пары стальных челюстей, одна из стен, другая из пола и потолка, наподобие тех, что я сжег бластером. Осторожно подхожу к ним. Нет, их темп работы не изменяется. Они смыкаются и размыкаются с частотой один раз в секунду. Расстояние между ними примерно метра полтора. Ничего страшного.

Я подхожу вплотную к первой паре челюстей и, выждав, когда они сомкнутся, делаю шаг вперед. Челюсти размыкаются и смыкаются вновь, но уже у меня за спиной. Но тотчас же частота работы обеих пар челюстей возрастает раз в десять. Они мелькают у меня перед глазами как бешеные, и от них даже ветерком тянет.

Вот это положение! Усаживаюсь на пол, прислоняюсь к стене и, поглядывая на стремительно “жующие” челюсти, пытаюсь осмыслить ситуацию. Постепенно я прихожу к выводу, что и при такой частоте можно пройти их. Разумеется, не шагом, а прыжком, если его хорошо рассчитать. Встаю и начинаю прицениваться к темпу, стараясь войти в такт работы челюстей и выбрать момент для прыжка. Чтото в подсознании заставляет меня глянуть на газоанализатор… Усилием воли я усаживаюсь в прежнюю позицию, натягиваю кислородную маску и нахожу в аптечке соответствующий шприцтюбик. Сделав себе инъекцию, минут на десять закрываю глаза. Еще немного, и челюсти распластали бы меня в лучшем виде на бифштексы. В воздухе туннеля был возбуждающий наркотический газ! Да, коварство этих ребят не знает границ.

Зондаж стен, пола и потолка во всех диапазонах ничего не показывает. Видимо, челюсти управляются дистанционно, и сейчас эти ребятки с интересом ждут моего решения. Я внимательно присматриваюсь к челюстям. Они представляют собой тонкие сплошные пластины с пилообразными краями. Очень хорошо такими челюстями “жевать” плоть из мяса и костей. А вот как им понравится легированная сталь? Думаю, чем мне рискнуть: автоматом или резаком? Останавливаюсь на резаке и решительно сую его в ту точку, где смыкаются челюсти.

Раздается звон, сыплются искры и осколки металла. Резак устоял, а вот от челюстей откололся приличный кусок. “А! Так твою!” – сказали русские рабочие. Недолго думая, откидываю автомат и врезаю по челюстям длинной очередью. Воют, рикошетируя, пули, с печальным звоном сыплются осколки челюстей, и в месте их смыкания образуется внушительная брешь. Не то чтобы большая, но достаточная, чтобы мог в нее пройти.

Отойдя от ловушки шагов на сто, вновь смотрю на газоанализатор. Концентрация газа упала до безопасной. Снимаю кислородную маску и смотрю на часы. Из сорокаминутного запаса кислорода я израсходовал больше половины. Кислорода осталось чуть больше чем на пятнадцать минут.

Довольно быстро дохожу до точки перехода с четвертого на восьмой уровень. В овальном зале под потолком, на высоте четырех метров зияет приличная дыра. Вызываю Андрея на связь, он не отвечает. Тогда я усаживаюсь у стены и жду, поглядывая на отверстие.

Ждать приходится около часа. Из трубы начинает тянуть жаром. Я настораживаюсь. Через некоторое время оттуда начинает валить пар, который вновь сменяется жаром. Потом снова валит пар, и в клубах этого пара из отверстия вываливается Андрей. От него исходят и пар, и дым одновременно, лицо сильно обожжено. Но Андрей, глядя на меня, улыбается, рот до ушей.

– Ну, слава Времени! Встретились!

– Что с тобой было?

– А, ерунда, чуть не изжарился. Все криогенные гранаты израсходовал. Ну, нам осталась сущая ерунда: выйти отсюда.

– Не думаю, чтобыэто было такой уж сущей ерундой, но думаю, что мы всетаки выйдем.

– Так, куда мы пойдем? Ого! Почти через весь уровень! Слушай, а может быть, здесь поблизости есть какойнибудь переход на другой уровень, где выход будет поближе?

Я критически осматриваю живописные лохмотья, которые остались от его костюма.

– Не думаю, чтобы это был лучший вариант. Все эти переходы мне уже прискучили. Да еще я имел возможность убедиться, что кратчайший путь здесь далеко не самый скорый. Лучше дальше, но надежней.

– И то верно, – соглашается Андрей. – Давайка осторожненько и с молитвой. Времени у нас достаточно. Сейчас самое главное – не потерять друг друга.

Так мы и делаем. Держась рядом, мы довольно долго движемся по туннелям и переходам. В одном месте нам приходится бластером уничтожить чтото вроде танка, атаковавшего нас из бокового прохода. В другом месте нас приковывает к земле чудовищная гравитация. Мы, с трудом ворочая руками, елееле находим способ ее отключить, но взамен получаем невесомость. Едва мы выбираемся из зоны невесомости, как нас атакует стая “панцирных” волков. Автоматные пули берут их только в упор, метров с пяти.

Изрядно потрепанные после рандеву с волками, мы входим в Zобразный туннель, где нас атакует желтый шар величиной с голову. Шар искусно увертывается от наших выстрелов и при этом норовит вклиниться между нами и стукнуть когонибудь из нас по голове. В конце концов мне удается поразить его из автомата, и он взрывается. Когда до выхода из Лабиринта остается не так уж и много, путь нам преграждает провал шириной метра четыре, заполненный кипящей жидкостью, от которой валит весьма холодный пар.

– Жидкий азот, – констатирую я, взглянув на газоанализатор, – попадать в него не хочется. Со снаряжением мы не перепрыгнем. Оставлять его нельзя, кто знает, какие сюрпризы могут быть на самом выходе. Прыгать порознь тоже нельзя, это мы уже проходили.

– Может быть, вскипятим его термическими гранатами? – предлагает Андрей.

– У тебя сколько кислорода осталось?

– Минут на десять. Значит, надо искать обход. Но обхода нет. Проклятый канал с жидким азотом надежно отсекает нас от выхода из Лабиринта. Все мыслимые и немыслимые попытки форсировать его приводят только к напрасной потере времени. В конце концов мы присаживаемся передохнуть, перекусить и подумать.

– Надо переходить на другой уровень, – предлагает Андрей.

– Придется, – соглашаюсь я. – Ближайший от нас переход – на пятый уровень, туда и двинем.

До перехода мы добираемся почти без приключений. В стене зала зияет круглая дыра, похожая на ту, через которую накануне пришел Андрей, только на уровне одного метра от пола.

– Да, похоже, – зябко пожимает плечами Андрей. – Даже слишком похоже.

Раздумывать, однако, некогда, и я лезу в трубу. Она идет вверх под углом. Передвигаться можно только на четвереньках. Время от времени труба сужается, и приходится ползти почти попластунски. Сзади чертыхается Андрей. Чертыхается, но ползет. Внезапно наклон трубы становится круче, ползти – труднее. Потом крутизна увеличивается настолько, что мы останавливаемся.

– Что делать? – спрашиваю я.

– Вопрос хороший, – хрипит, отдуваясь, Андрей, – только я не гарантирую на него такого же хорошего ответа. Думать надо, старина. Не зря же этот переход на плане обозначен именно как переход с восьмого на пятый.

Думай не думай, а ничего, кроме как долбить стенки трубы, вырубая упоры для рук и ног, мы придумать не в состоянии. Занятие это весьма веселое. Виброусилитель резака работает на пределе. Пот заливает глаза. Мы продвигаемся со скоростью дватри метра в час. Часа через четыре труба расширяется настолько, что мы можем встать рядом и передохнуть.

– Давай теперь я вперед пойду, – предлагает Андрей.

Я молча киваю.

Говорить уже нет сил. Руки дрожат. Еще пять часов. Трубе не видно конца. Снова расширение, и я меняю Андрея. Ужасно хочется лечь, вытянуть руки и ноги. О том, что с нами будет, если мы не удержимся и сорвемся, стараюсь не думать. Через два часа такой работы протянутая вперед рука попадает в пустоту. Я подтягиваюсь и кудато вываливаюсь. Мне уже все равно, наконецто можно лечь и вытянуться.

Рядом падает Андрей. У меня мелькает последняя мысль, что это путешествие напоминает одновременно и путь по конвейеру крематория, в компании с Ко, и путь к роднику по пустыне. Я засыпаю.


Глава 24


Запашок там будет.
Рыжий, так ты не того… не дрейфь.
А. и Б. Стругацкие

Мы проспали около шести часов. Я просыпаюсь, увидев во сне сочные бифштексы с румяной жареной картошечкой и зеленью, а рядом на сковородке аппетитнейшую глазунью с ветчиной. Понимаю, что смертельно проголодался. На многочасовое путешествие по трубе мы с Андреем затратили огромное количество энергии. Андрей лежит рядом и беспокойно мечется, непрерывно облизываясь. Судя по всему, его также преследуют гастрономические кошмары. Расталкиваю его, и мы основательно подкрепляемся, а затем снова засыпаем.

Просыпаемся мы одновременно. Выясняется, что проспали мы около двенадцати часов. Надо срочно наверстывать упущенное время. Первым делом заглядываем в план. То, что мы там видим, оптимизма не добавляет, скорее наоборот. До выхода из Лабиринта на этом уровне почти пять километров. Что это будут за километры, мы прекрасно представляем. Но, как говорится, глаза боятся, руки делают, а ноги идут.

– Вперед? – предлагает Андрей.

– Не назад же, – киваю я в сторону трубы.

И мы идем. Без всяких приключений проходим мы километра полтора, когда сзади раздается урчание мотора. Нас догоняет громадный асфальтовый каток. Туннель совершенно прямой, и нет никакой надежды на то, что это чудо техники застрянет на повороте. Мы прибавляем шагу, но каток не отстает, а, напротив, приближается к нам.

Я беру тяжелую гранату и швыряю ее под огромный цилиндр катка. Взрывной волной нас с Андреем сбивает с ног, но каток даже не покачнулся. Андрей хватается за бластер, но сразу опускает его. Стрелять с десяти метров из бластера невозможно. Надо отбежать подальше. Мы бежим, но каток, издавая радостное урчание, устремляется за нами, попрежнему неотвратимо нас нагоняя. Когда расстояние между нами и катком сокращается почти до двух метров, я замечаю узкий боковой проход. Недолго думая, хватаю Андрея за руку и увлекаю его в это ответвление. Каток с утробным урчанием прокатывает мимо, останавливается и, откатившись назад, закрывает узкий проход своей тушей.

Деваться некуда, и мы идем по ответвлению. Через десять метров проход сворачивает вправо и через два метра заканчивается тупиком. Мы с Андреем озадаченно переглядываемся и одновременно начинаем зондировать тупик и туннель во всех направлениях и диапазонах. Как и следовало ожидать, мы ничего не обнаруживаем. Остается один выход. Андрей готовит бластер и выходит в туннель. Я хватаю его за пояс и, крикнув: “Огонь!”, изо всех сил тяну своего товарища в тупик, повалившись вместе с ним на пол. Яростная вспышка энергии, дохнув ядерным жаром, отрывает нас от пола и швыряет на стену туннеля с неземной силой.

Придя в себя, первым делом проверяю, все ли кости целы. Наши комбинезоны обуглились. Андрей все еще без сознания. Судя по всему, его левая нога вывихнута. Пока он еще не пришел в себя, быстро вправляю ему ногу и делаю несколько уколов из аптечки. Сознание наконец возвращается к Андрею, и его первая реакция:

– Вот это да! – Он выглядывает в туннель. – Ничего себе!

Занятый его ногой, я туда еще не смотрел. Камень стен оплавлен, в основном туннеле напротив нашего прохода в стене – огромная вмятина, из которой торчит часть заднего цилиндра катка. Все остальное уничтожено взрывом, который чуть было не испепелил и нас с Андреем.

Несмотря на серию инъекций, Андрей заметно хромает, но крепится, хотя каждый шаг дается ему с трудом. Но все равно надо идти. Я предлагаю ему опереться на меня, но он отказывается.

– Вперед! Времени осталось в обрез.

Эти оставшиеся километры мы идем как в кошмарном сне. Ловушки, сюрпризы, засады следуют одна за другой. Но мы уже настолько освоились в Лабиринте, да и конец пути так близок, что нас, можно сказать, ведет интуиция.

В одном месте, при выборе двух равнозначных туннелей я чувствую, что ни за что не пойду в правый. Чтобы проверить себя, швыряю туда пустой магазин от автомата. Лучи лазера ловят его на лету, и он испаряется в яркой синеваторозовой вспышке.

Еще через триста метров мы попадаем в туннель круглого сечения, где те же лазерные лучи начинают обстреливать нас со всех сторон. Только невероятная реакция, отточенная на ежедневных тренировках, спасает нас. За мгновение до удара по нам лазер с щелчком включается, и его “зрачок” загорается рубиновым светом. Туннель этот тянется более ста метров, и эти метры мы с Андреем преодолеваем где прыжками, где ползком, а коегде приходится стоять или лежать минут по двадцатьтридцать. Местами приходится расстреливать не в меру ретивые лазеры, которые никак не хотят прекращать свою работу.

В узком зигзагообразном туннеле Андрей раскрывает контейнер и достает на ходу две термические гранаты. Буквально через три секунды температура в туннеле падает до минус восьмисот градусов и продолжает падать бешеным темпом, явно стремясь к абсолютному нулю. Две вспышки термита снова поднимают температуру до минус шестидесяти, и мы рывком выскакиваем из опасной зоны.

Опять круглый туннель. Из стен и из потолка начинают работать мощные излучатели в жестком рентгеновском, g– и sдиапазонах. Несколько минут мы тратим на их обнаружение и расстрел из автоматов.

На прямом широком участке мы оказываемся освещенными мощным прожектором, и нас начинают обстреливать из автоматов. Расстреляв слепящие нас прожектора, мы в инфракрасном диапазоне видим, что противник значительно превосходит нас численностью. Принимаем решение: отступить. Однако метров через тридцать та же интуиция заставляет меня нырнуть в левый, а Андрея в правый боковые проходы. И вовремя. Изза поворота появляется такая же толпа, вооруженная до зубов. Около получаса мы держим оборону на два фронта. И когда мы уже израсходовали все патроны и гранаты и я начинаю поглядывать на пистолет, вспоминая слова Виктора: “Чтобы застрелиться в случае чего”, нападающие внезапно откатываются и исчезают.

Выждав некоторое время, мы идем дальше, перешагивая через неподвижные тела. За поворотом мы попадаем в ад. Длинный туннель заполнен прикованными к стене людьми: стариками и старухами (а скорее обыкновенными мужчинами и женщинами), множеством детей. Цепи, которыми прикованы эти несчастные, достаточно длинные. Благодаря этому толпа при виде нас заполняет всю ширину туннеля, и все эти несчастные начинают тянуться к нам, хватать нас, о чемто просить, умолять. Они падают на колени, хватают нас за ноги. Судя по всему, они нуждаются в пище и воде. Но что мы можем сделать? Предложить им жалкие остатки нашего рациона? Мы не чудотворцы и не боги. Пройти вперед нет никакой возможности, обойти тоже. К выходу из Лабиринта ведет только этот туннель. Мы теряемся и отступаем назад.

– Что будем делать?

– Не знаю, – отвечает Андрей, – надо както все равно прорываться, уходить на другой уровень уже нельзя. Вдруг там такая же засада, а у нас только пистолеты действуют и бластеры.

– Стоп! Андрей, как ты думаешь, это настоящие люди?

– Наверняка нет. Скорее всего это биороботы.

– Тогда, может быть?.. – Я вынимаю бластер.

– У меня рука не поднимается.

– Да у меня тоже чтото не очень поднимается. Просто я вспомнил то, что нам сказали в напутствие. Когда сочтете нужным, применяйте оружие без колебаний! Возможно, это как раз и есть такой случай? Ведь десять минут назад мы стреляли без всяких угрызений совести.

– Сравнил! Там и по нас тоже стреляли. А этито не стреляют. Наоборот, ждут от нас помощи.

– А если это очередная проверка и от нас ждут именно такого решения?

– Похоже, ты стараешься убедить в этом в первую очередь самого себя.

– Да, ты прав.

Мы отходим на безопасное расстояние. Несмотря на принятое решение, не такто легко реализовать его. А толпа продолжает умоляюще роптать. Отворачиваюсь и палю из бластера вдоль туннеля. Раздается взрыв. Несколько минут мы не смотрим друг на друга и не можем заставить себя обернуться. Наконец я пересиливаю себя. Туннель чист.

– Пошли.

Бластердезинтегратор работает чисто, ничего не оставляя от органики, но мне мерещится какойто запах: не то разлагающихся трупов, не то нечистот. Трясу головой, чтобы избавиться от наваждения, но запах не исчезает. Скоро я замечаю, что и Андрей крутит носом с брезгливой гримасой. Запах усиливается. За поворотом мы видим его источник. Пол туннеля понижается и впереди залит зловонной жижей. Мы осторожно приближаемся и включаем фонари на предельную дальность. Лучи фонарей тонут в зловещих испарениях, густо поднимающихся от коричневатозеленоватой поверхности. Мы переглядываемся.

– Обхода нет.

– Пойдем. Интересно, а здесь глубоко?

– Думаю, местами нам по уши будет. Наш рост им хорошо известен.

– Да уж, по уши в дерьме! Всю жизнь мечтал об этом… У тебя кислорода на сколько осталось?

– Минут на десять, не больше.

– У меня на пятнадцать. Давай уравняем давление. Мы делим кислород и осторожно двигаемся вперед. Пол постепенно понижается, и очень скоро уровень плотной жидкости доходит нам до пояса. Жидкость напоминает обычное содержимое выгребной ямы, только, кроме характерного запаха нечистот, сильно отдает еще и падалью. К горлу подступает тошнота. Андрей заходится кашлем. Вонь принимает уже почти осязаемый характер. А дно продолжает понижаться. Жидкость доходит уже до груди, когда я замечаю…

– Ты что встал? – спрашивает Андрей.

– Смотри, – указываю я на ряд трубок, торчащих из стен практически на уровне жидкости, метрах в двадцати впереди нас.

– Да… Нырять придется. Брр!

– Этого следовало ожидать. Этого или чегото еще в этом роде. Я, когда увидел эту лужу, сразу вспомнил “Пикник на обочине”. Помнишь, как там…

– Я не читал этой вещи.

– Да, я и забыл, что ты из другого времени. Но могу сказать, что нам придется круто. Сколько можно, будем пользоваться кислородом, а там…

– Пошли уж, чего тут рассуждать.

Мы вновь двигаемся вперед. Когда до ближайших трубок остается совсем немного, мы погружаемся почти по шею. Трубки начинают светиться.

– Готовься, сейчас придется…

Договорить не успеваю. Начинают работать лазеры. Они бьют на разной высоте: одни почти на уровне жижи, другие сантиметров от десяти до двадцати пяти выше. Мы останавливаемся не только потому, что не оченьто хочется нырять в эту парашу, но и для того, чтобы прикинуть темп стрельбы. Залпы повторяются через пятнадцать секунд. Мы двигаемся вперед, отсчитывая время.

– …Двенадцать, тринадцать, четырнадцать!

Жижа смыкается над головой. Кошмарное впечатление усиливается, когда мы выныриваем. Вся эта вонючая дрянь стекает со лба по лицу и норовит затечь в рот, но утираться некогда. Надо идти вперед, отсчитывая время.

– …Тринадцать, четырнадцать!

Плюх!

– …Тринадцать, четырнадцать!

Плюх!

Внезапно длительность работы лазеров резко возрастает. Они начинают бить партиями, по очереди, во всех направлениях. Непрерывный огонь ведется секунд тридцать. Это прекрасно слышно, пока мы сидим в этой параше с головой. Едва мы высовываемся, отплевываясь, и делаем пять шагов, как вновь трещат лазеры. Лучи быстро приближаются к нам. Мы снова ныряем.

Я нащупываю Андрея и тащу его вперед. Он понимает, и мы двигаемся в “подводном” положении. Длительность работы лазеров снова возрастает, а интервалы между залпами сокращаются настолько, что мы едва успеваем, вынырнув, глотнуть “свежего воздуха”, а точнее, зловонных высококонцентрированных испарений. В конце концов я понимаю, что сознание вотвот покинет меня. Вынырнув в очередной раз, успеваю показать Андрею на кислородный прибор. Он понимающе кивает, и ныряем мы уже в масках.

Несколько глотков чистого кислорода возвращают меня к жизни. Помня о том, что его осталось крайне мало, я, когда мы вынырнули, снимаю маску. После кислорода атмосфера этой клоаки бьет по носу и по желудку со страшной силой. Слишком поздно до меня доходит, какую я совершил ошибку. Лучи уже приближаются к нам.

Скорчившись на дне, я не в силах сделать ни одного шага. Меня корежит в судорожных усилиях остановить рвоту. Было бы дьявольски обидно в самом конце пути захлебнуться в собственной блевотине и в этих нечистотах. Решаю: пусть лучше разрежет лучом лазера, – и выныриваю. Как раз в этот момент лазеры прекращают работать. Тут уж я даю себе волю. Но не успеваю опростать желудок, как ктото тянет меня вниз. Это Андрей. Он сохранил больше самообладания и успевает засечь начало работы лазеров. Андрей буквально силой тащит меня вниз.

Пока стреляли лазеры, мы продвигаемся еще метров на десятьпятнадцать. Вынырнув, обнаруживаем, что участок с лазерами кончился, но нас ждет другой сюрприз. Впереди потолок резко понижается и смыкается с поверхностью жидкости.

– Придется снова нырять, – говорит Андрей.

Я киваю, и мы снова идем в “подводном положении”. Тридцать секунд, еще тридцать, потом еще сколькото. Потолок попрежнему не дает вынырнуть. Захлебываться в конце пути в этой дряни не оченьто хочется, и я вновь открываю кислород, уповая на то, что Андрей придет к такому же решению. Три глотка кислорода – и вперед, гусиным шагом. Потом снова три глотка, и снова вперед, и снова, и снова…

А в голове одна мысль: “Что раньше кончится: кислород или эта ловушка?”

Дно туннеля начинает повышаться, и мы бодро, насколько это возможно, будучи по макушку в дерьме, двигаемся дальше. Неожиданно мы проваливаемся в яму глубиной метра три. Плыть в этой массе невозможно, и приходится снова воспользоваться кислородными приборами и идти по дну, благо оно продолжает повышаться. Избираю прежнюю тактику: три глотка – и, затаив дыхание, вперед. Интересно, надолго ли еще хватит кислорода?

Кислород кончается, когда над фонарем, закрепленным на голове, начинают плескаться волны нечистот. Елееле, поднявшись на носки, а затем и подпрыгнув, глотаю “воздуха” и рвусь вперед. Секунд через пять такой же маневр проделывает и Андрей. Дальше никаких сюрпризов в этой клоаке уже нет. Спустя несколько минут мы уже бредем по колено в жиже, а вскоре выбираемся на сухое место. Опустившись на пол, мы оглядываемся на пройденный путь. Над клоакой клубится плотный вонючий туман. Мы смотрим друг на друга и отворачиваемся – слов нет.

– Ну и фантазия у этих ребятишек! – спустя несколько минут говорит Андрей.

– Да уж! Воистину мордой – и в говно! Что же касается фантазии, то здесь ты не прав. Никакой фантазии у них нет, сплошной плагиат. Эту ловушку они бессовестно срисовали у Стругацких. А вот что бы ты сейчас дал за горячий душ и хорошую баньку?

– Я готов снова пройти Лабиринт, за исключением, конечно, этого бассейна…

Нашим мечтам о бане суждено было осуществиться самым неожиданным и оригинальным способом. За очередным поворотом, чуть ли не последним, если верить плану, мы видим, что туннель заполнен водой. Обычной на первый взгляд водой. Мы тщательно зондируем туннель и не находим ничего подозрительного.

Плохо дело. Где нет ничего подозрительного, жди самых неприятных пакостей. Но делать нечего, и мы входим в воду. Очень скоро она достигает уровня плеч. Это по всем параметрам обыкновенная вода.

– Здесь мы, по крайней мере, сможем плыть, – замечает Андрей.

– Слишком уж все это подозрительно просто, – отвечаю я. – Жди подвоха.

– Да. Слишком уж все легко для самого конца пути.

Ворча таким образом, мы бредем в воде и, разумеется, накаркиваем беду. Сначала я не придаю значения тому, что становится все теплее и теплее, просто расслабился в предвкушении конца наших испытаний. Андрей был более насторожен.

– Помоему, нас хотят сварить.

– Что ты сказал?

– А то, что за пять секунд температура воды поднялась на пятнадцать градусов.

– Ты серьезно?

– Куда уж серьезней! С таким градиентом через полминуты мы начнем вариться.

– Это факт. Что делать будем? Криогенные гранаты?

– Как бы не вмерзнуть в лед. Будем сидеть у самого финиша, как грешники в Коците. Тото ребятишки посмеются!

– А если кидать их подальше?

– Тогда кидай поскорей! Уже более пятидесяти! Я свои гранаты израсходовал.

Действительно, вода уже невыносимо горяча. Делаю шаг вперед, чтобы бросить гранату, и проваливаюсь с головой в горячую воду. Быстро вынырнув, бросаю гранату так далеко, как только могу из положения “на плаву”. Взрывается она не дальше чем в двадцати метрах. Свободное пространство туннеля быстро заполняется паром и холодным туманом. К нам стремительно приближается край льдины, возле которого курится пар.

Мы бросаемся навстречу и вскарабкиваемся на поверхность льда. Вскакиваем на ноги и бежим вперед. Метров через пятьдесят зона действия гранаты кончается. Край льдины тает и крошится. Я немедленно швыряю вторую гранату. Край новой льдины останавливается в пяти метрах от нас. Со всем снаряжением прыгнуть на такое расстояние нечего и думать. Попытка преодолеть полынью вплавь равносильна самоубийству. Вода между льдинами бурлит ключом.

– Черт с ним, со снаряжением. Осталось сто пятьдесят метров. Оставим при себе бластеры, гранаты, пистолеты и резаки.

– Правильно! – соглашается Андрей.

Мы бросаем все лишнее и отступаем для разбега. Тут я вспоминаю, что у Андрея была вывихнута нога.

– А как твоя нога? Ты сможешь перепрыгнуть?

– А куда деваться? Надо перепрыгнуть, причем прыгать надо вместе. Эти ребятки растащат нас по разным уровням с такими восторженными воплями… Представь, в самом конце пути!

На всякий случай я беру еще и веревку.

– Ну! Раз! Два! Три!

Разбег, толчок… Я приземляюсь на льдину, а сзади слышится плеск воды. Андрей не допрыгнул до кромки льда около метра. Дальше события развиваются молниеносно. Быстро швыряю ему конец, он хватается за него. Тащу и с ужасом вижу, как из стены между нами быстро выдвигается разделительная плита. Рывок! Андрей влетает на льдину, а сзади с лязгом смыкается “разделитель”.

Минут пять мы молча сидим на льду, предусмотрительно отойдя подальше от края. Край льдины тает. Кипяток борется со льдом. Кстати…

– Как это ты умудрился не свариться?

– Да ничего страшного. Было очень горячо, но терпимо. Видимо, граната здорово охладила воду. А знаешь, какая мысль пришла мне в голову, когда я там барахтался?

– Тебе там еще и мысли в голову приходили?

– Можно было и не рисковать с этим прыжком, и не оставлять снаряжение. Бросить в полынью еще одну гранату, и дело с концом.

Я какоето время осмысливаю его слова.

– Представляю, как сейчас вся эта команда балдеет, глядя на наши умные лица!

– Думаю, мы просто почуяли конец путешествия и расслабились. Ну и чуть не поплатились за это.

– Ну что? Заморозим полынью и вернемся за снаряжением? – предлагаю я.

– Сначала ты без снаряжения открой эту заслонку. Из бластера стрелять в нее чтото не хочется. Того и гляди лед растает вместе с ней, и мы опять окажемся в кипятке.

– Действительно. Пошлика лучше к выходу.

Нам приходится израсходовать еще четыре гранаты. На этот раз кидаю их с таким расчетом, чтобы полоса льда была сплошной.

Наконец мы ступаем по твердому каменному полу. До выхода из Лабиринта остается не более ста метров. Мы сворачиваем в нужный туннель и оказываемся в замкнутом с трех сторон помещении. Осматриваемся и выясняем, что выход закрывает стальная плита. Открыть выход, не имея снаряжения, нет никакой возможности. Отчаяние быстро сменяется яростью. Наплевать, что или кто там, за этой плитой! Мы отходим на безопасное расстояние и расстреливаем плиту из бластера.

За испарившейся плитой мы видим туннель, ведущий с небольшим уклоном вверх. В конце туннеля поворот в небольшое освещенное помещение, где нет ничего, кроме кабины нульТ. Мы озадаченно переглядываемся, затем входим в кабину. Я набираю код, и мы выходим в кабинете нашего Магистра.

Он, как обычно, сидит за компьютером. Когда мы входим, он недовольно отрывается от экрана и, увидев нас, раскрывает от удивления рот.

– Вы откуда?

– Из Лабиринта.

– Не может быть! Вы же блокированы на выходе! Смотрите сами.

На дисплее видны две светящиеся точки: синяя и желтая, которые застыли перед черной чертой, преграждающей выход из Лабиринта.

– Если это вы, то кто здесь в таком случае? – спрашивает Магистр, показывая на дисплей. – Объясните, по крайней мере, что все это значит?

Андрей делает вид, будто продувает ствол бластера.

– Видимо, от взрыва вышла из строя контрольная аппаратура. А перемычки этой уже нет. Мы поступили по принципу: если препятствие невозможно преодолеть, его уничтожают.

– Ну, вы даете! Вы знаете, что вы совершили? Пройти Лабиринт с таким заданием не удавалось еще никому. Да, впрочем, никто и не пытался. Считалось, что эта задача невыполнимая. Ай да вы! Утерли, сукины дети, нос сектору Z!

Магистр быстро набирает код. На экране возникает лицо Магистра из сектора Z.

– Хуан! Вы все еще ждете, когда ребята начнут преодолевать последнюю заслонку? Не ждите, а лучше пошлите в Лабиринт ремонтников, пусть проверят контрольную аппаратуру. Ребята у меня, а с тебя три бутылки коньяка!

– Ты шутишь… – В этот момент хозяин Лабиринта замечает нас, и его глаза лезут на лоб. – Как вы сумели пройти?

Я молча показываю ему бластер.

– Варвары! Дай вам волю, вы весь Лабиринт разнесете! Вооружили мы вас на свою голову, супермены чертовы! Ну, ребята, поздравляю, – неожиданно меняет он тон, – вы совершили невозможное!

– Кстати, на какую оценку мы выполнили задание? То есть за какой срок мы прошли Лабиринт?

– На “отлично”! А сроков никаких не было. Вам надо было просто его пройти, и все. Срок в десять суток – это срок существования ваших дубликаторов. А прошли вы чуть больше чем за восемь суток. Давайте срочно сюда! Мы снимем с вас характеристики. Нам это необычайно интересно. Вернетесь в собственные тела, приведете себя в порядок и будете отдыхать.

– Да уж, – ворчит Магистр, – в порядок привести вас надо. Ну и видок у вас! А уж смердит!

– Магистр, – невинно спрашиваю я, – ты когданибудь путешествовал по выгребной яме?

– Не приходилось, слава Времени!

– А зачем же нас в нее загнали?

– Это уже их изобретение. Я чуть не обалдел, когда увидел, куда вы попали.

– Изобретение их, а программуто составлял ты, – язвительно говорит Андрей. – Может быть, пойдем прогуляемся по нашему маршруту вместе с тобой?

– Сочту за честь, но вынужден отклонить ваше в высшей степени интересное предложение. Вряд ли я смогу пройти этот маршрут, особенно упомянутое вами препятствие, с такой грацией и достоинством, как вы. Рядом с вами я буду выглядеть весьма жалко и вряд ли доставлю удовольствие наблюдающим.

– Самокритика и скромность всегда были лучшими чертами твоего характера, – кротко замечаю я. – Лучше освободи место у компьютера.

Магистр поспешно отходит от пульта, завидев, как решительно я шагаю к компьютеру. Несмотря на горячую ванну, наша одежда, вернее – ее остатки, все еще хранит на себе следы путешествия по клоаке.

Я набираю код Лены и, когда ее лицо появляется на экране, представляюсь:

– Аве, цезарь! Вернувшийся из преисподней приветствует тебя!

Сначала на ее лице появляется выражение несказанной радости, потом оно сменяется удивлением и наконец жалостью.

– О Времечко! Что они с тобой сделали?

– Лена, речь не об этом. Мы вернулись. Сейчас мы снова идем в сектор Z, на обследование. А ты тем часом подумай, где бы нам можно было организовать хорошую баньку.

– Сложный вопрос, но я организую.

– Я ей в этом помогу, – вступает в разговор Магистр. – А тебе, Андрэ, прежде чем связываться с женщиной, не мешало бы посмотреть на себя в зеркало. Все, все! Двигайте в сектор Z. Освободитесь и сразу – ко мне. Андрэ, – обращается он к моему другу, – не вздумай, как этот оболтус, шокировать Катрин своим видом. Когда вы вернетесь, я вызову ее сам. Давайте, не задерживайте людей, вас ждут.

Нам приходится покориться.

В секторе Z нас встречают как героев, быстро освобождают от остатков одежды и отправляют в душ. Затем нас разгоняют по разным помещениям и укладывают на стол. Мной занимается мой знакомый, Виктор.

Пока он клеит на меня датчики, подключает их к своей аппаратуре, не переставая при этом восхищаться моими подвигами в Лабиринте, а главное – тем, что мы с Андреем сумели всетаки преодолеть его, выполнив задание, я замечаю, как из соседней комнаты на каталке, опутанной проводами, вывозят… меня. Я даже вскакиваю на своем ложе.

– Лежи, лежи, – ворчит Виктор. – Неужели ты думаешь, что мы позволили бы тебе гулять по Лабиринту в собственном теле? То, где ты сейчас находишься, это экспрессдубликатор, срок жизни его не более двух недель.

Только теперь я вспоминаю слова Магистра Хуана о сроке жизни дубликатора. Я тогда пропустил их мимо ушей. А Виктор продолжает:

– Когда тебе раздавило ноги, это были ноги не твои, а дубликатора. Разумеется, ты все чувствовал и на самом деле потерял сознание, а очнулся уже в новом дубликаторе. Сейчас мы перешлем твою матрицу “домой”, и ты пойдешь на заслуженный отдых. Я бы после таких нагрузок давал отдохнуть не менее месяца. К сожалению, начальство мою точку зрения не разделяет.

Рассуждая таким образом, Виктор готовит аппаратуру для переноса матрицы.


Глава 24


You must not think,
That we are made of stuff so flat and dull,
That we can let our beard be shook with danger
And think it pastime.
W.Shakespeare

Мы не настолько тупы,
Чтобы, когда опасность нас хватает за бороду,
Считать, что это вздор.
В.Шекспир (англ.).

Просыпаюсь я уже в своем “родном” теле.

– Ну, хроноагент класса “экстра”, с рождением вас! – приветствует меня Виктор, не забывая при этом проверить мои двигательные рефлексы.

Я сношу это молча, не возмущаюсь. Мне уже понятно, что это привычка всех, кто занимается переносом матриц. Они делают это механически, забывая всякий раз о том, что это довольно неприятная процедура, если ее проделывать без предупреждения.

Мы заходим в зал, из которого мы с Андреем начинали свое путешествие по Лабиринту. Андрей уже там. Магистр Хуан ждет меня с нетерпением.

– Ну, наконецто! Нас уже звали к торжественному ужину. Давайте не будем мешкать. Виктор, оставляю хозяйство на тебя.

Хуан широким жестом показывает нам на дверь нульТ. Мы входим. “Интересно, куда мы сейчас двинемся?” – думаю я и неожиданно для самого себя выхожу в свой дом.

Нас ждут Магистр, Маг Жиль, Лена и Катрин. Женщины – в своих лучших нарядах, они хлопочут возле синтезатора. Магистр и Жиль сервируют стол. Лица у них подозрительно румяные, а глаза блестят. Как только мы выходим из нульТ, эта компания дружно заслоняет от нас наполовину накрытый стол, а Лена заявляет:

– Сначала, как ты просил, – в баню!

– А где она?

– Тоже мне, хозяин дома! – ехидничает Магистр. – Живет здесь уже полгода и не знает своих владений. Мы и дамы ее уже опробовали. Кстати, дон Хуан, не желаете ли попариться в русской баньке? Клянусь Временем, это восхитительно!

– С удовольствием, – отвечает Хуан. – Много слышал о русской бане, но ни разу в ней не был.

Лена, стуча каблучками серебряных туфелек, провожает нас в баню, которая оказывается во дворе моего дома. В эту часть своего хозяйства я никогда не заглядывал. Магистр просто не давал мне на это времени.

Баня жарко натоплена и находится в полной боевой готовности, вплоть до жбанов с пивом и квасом и веников. Магистр Хуан смотрит на все эти атрибуты с недоумением, мы же с Андреем – с восторгом. Лена и Магистр предусмотрели все!

Мы с Андреем поддаем пару и затаскиваем Хуана на полок. Но долго он там с нами не выдерживает. Сидя на лавке, он с широко открытыми глазами наблюдает, как мы от души паримся. Больше всего его поражает, как мы, спрыгнув полка, окатываемся ледяной водой и вновь возвращаемся пекло.

Сидя с нами в предбаннике и потягивая прохладное пиво, он рассуждает:

– Мы с ребятами зря старались. Если для вас такой способ мыться – в порядке вещей, то как мы можем удивить вас своим игрушечным Лабиринтом?

– Магистр, есть вопрос, – говорю я. – Мы, конечно, догадываемся, что нашими противниками в Лабиринте были биороботы, да и самито мы были в телах таких же роботов. Но вот все эти монстры: это что? Игра воображения или…

– Или. Все это взято из реальных фаз. Там можно еще и не такое встретить.

– Еще бы! – отзывается Андрей. – Никакая фантазия не сможет выдумать эту помесь дьявола, летучей мыши и ежа, которая мечет в тебя иглы размером с лом!

– Ну, Андрей! Тебе грех жаловаться, ты довольно успешно с ним справился.

– После почти трехчасового боя! Единственное его уязвимое место оказалось на копчике! Представляешь, сколько я на него патронов извел. Ну, довольно, нас ждут.

Мы не возражаем, одеваемся и возвращаемся в дом. Компания уже сидит за накрытым столом. Чего там только не было! Коньяк, водка, шампанское, все самых лучших сортов: соления, тертая редька, вареная картошка, семга, осетрина и раки. Икра черная и красная. Большие куски горячего запеченного мяса, обложенные зеленью и истекающие соком. Индейка, тушенная с яблоками и маслинами, и много чего другого. На соседнем столе стоят вазы с фруктами, торт, печенье и другие сладости. У окна пыхтит самовар.

Нас с Андреем как героев дня усаживают на почетном месте. Рядом со мной садится Лена, рядом с Андреем – Кэт. Маг Жиль как старейший из присутствующих с громким выстрелом открывает бутылку шампанского и произносит тост. Говорит он много, не переставая восхищаться нашими с Андреем подвигами, рассыпается в комплиментах и выражает надежду, что мы справимся с задачами, которые стоят перед группой Магистра, так же успешно, как справились с программой подготовки и курсом МПП. В заключение он говорит:

– Ребята, я склоняю перед вами свою седую голову. Я поздравляю вас, вы стали полноправными членами нашего сообщества. Вас ждет очень интересная, но очень трудная и опасная работа. Я предлагаю выпить за то, чтобы в этой работе удача сопутствовала вам так же, как и до сегодняшнего дня. Счастья вам!

В ответ мы произносим два тоста: Андрей предлагает выпить за наших учителей и наставников, а я – за наших женщин. И без тех, и без других мы бы никогда не справились с программой.

Мужчины встают, и Магистр, в знак поддержки тоста, от души целует Лену и Кэт.

– А теперь отдадим должное столу, – предлагает Андрей. – Не знаю, как у вас, но у нас с Андреем после прогулки по вашему Лабиринту аппетит разыгрался такой, что я при виде этого изобилия рискую захлебнуться в собственной слюне. Конечно, если есть возражения, я потерплю, но только учтите: смерть моя будет на вашей совести.

Вместо возражений все тянутся к тарелкам с ломтиками лимона, семги и осетрины. Когда первый голод утоляется, слово берет Магистр:

– Друзья мои, Андреи, я хочу еще раз выпить за вас. Как только вы появились здесь, я, с первого разговора с вами, поверил в вас и не ошибся. Вы даже сами пока не понимаете, как это здорово, что вы успешно прошли курс обучения и сдали экзамены на хроноагентов. Жиль правильно сказал: Работа нам предстоит очень интересная, очень трудная и очень опасная. Я скажу больше: от успеха этой работы во многом зависит само существование нульфазы и благополучие почти всех реальных фаз. И для такой работы мы вас специально готовили. Пью за вас и за успех нашей работы!

Тихо спрашиваю у Лены:

– Что же это всетаки за работа такая?

– Потом. Давай не будем омрачать праздник. Лучше отведай мяса, мы с Катрин готовили его сами, без помощи синтезатора.

С этими словами Лена кладет мне на тарелку толстый ломоть горячего мяса и поливает его соусом.

– А соус готовил Магистр, – замечает Кэт, – здесь ему в этом нет равных, он достойно поддерживает честь своей национальной кухни.

Я отрешаюсь от забот и отдаю должное кулинарному искусству. Все великолепно! Вечер удался на славу. Коньяк и водка исчезают с умеренной скоростью, стол опустошается несколько быстрее. Наконец мы оставляем его и переходим к столу, сервированному десертом. Туда же перекочевывает и оставшаяся бутылка коньяку.

Лена и Кэт наливают из самовара крепкого чая. Жиль разливает по рюмкам коньяк. Удобно устроившись в кресле, он размешивает в чашке сахар, делает большой глоток чая и закусывает пирожным. После этого он берет в руки рюмку коньяку и, согревая ее в ладонях, говорит:

– Ну, друзья мои, для того чтобы стать полноправными хроноагентами, вам надо получить степень бакалавра. Степень будет утверждаться завтра на Совете Магов. Особенно не переживайте и не дрожите. Относительно вас уже все практически решено. То, что вы в заданные сроки сумели одолеть такую программу, говорит само за себя. Да плюс к этому отзывы мои, Филиппа и Хуана. Так что завтрашнее собеседование – это формальность. Я бы хотел сейчас немного поговорить о дальнейшем. Точнее, не о вашей работе, об этом поговорим позже. Я хочу поговорить о работе хроноагентов вообще. Какой мы ее видим? Ее цели, методы, которыми она должна осуществляться. Какими качествами должен обладать хроноагент? Пределы, в которых ему должно ставиться задание, и границы, в рамках которых он может действовать по собственному усмотрению…

– Хватит, Маг, хватит! – останавливает его с улыбкой Магистр. – Мы с Хуаном и Элен прекрасно знаем эту вашу больную мозоль. Тех вопросов, которые вы сейчас подняли, вполне хватит для обсуждения не на одном десятке заседаний Совета Магов. Мы знаем, что многие Маги считают, что все эти вопросы надуманные. Что надо работать и дальше так, как работали раньше. Что все ваши усилия поднять эти вопросы – не более чем попытка увести Совет в сторону от решения важнейших задач. Но вы также знаете, что у вас много сторонников, особенно в нашем секторе. Мы, те, кто непосредственно работает в реальных фазах, планирует задания по воздействию и выполняет их, давно уже поняли, что работать без глобальной корректировки нашей деятельности дальше нельзя. Я имею в виду те аномалии, которые мы обнаружили. Есть и достаточно других факторов, влияющих на нашу дальнейшую работу. Здесь надо разбираться очень и очень серьезно. А вы хотите, чтобы мы вот в таком составе, в подпитии, за чайным столом, решали такие жизненно важные для нульфазы вопросы!

– А почему бы и нет, Магистр? – неожиданно подает голос Лена. – Почему бы и не в таком составе, почему бы и не сейчас? Сейчас, когда у нас свободный вечер, когда у нас расторможенное после выпитого воображение! Ведь в другие дни у нас просто не будет для этого времени. Все съедают текущие дела. Давайте включим запись, и пусть каждый желающий выскажет то, что он думает по поводу проблем, поставленных Жилем. А он потом использует это в своей работе. Да и для нас это полезно. Согласны?

Не дожидаясь ответов, подхожу к компьютеру и включаю внешнюю звукозапись.

– Кто первый возьмет слово? – спрашиваю я.

Все задумчиво молчат, потом говорит Хуан:

– Над этими вопросами я задумываюсь уже давно, пожалуй, с самого начала самостоятельной работы. Мне кажется, скорее я убежден, что границы вмешательства в реальные фазы можно определить весьма просто и с довольно большой степенью точности. Согласитесь, вопрос точности границ вмешательства жизненно важен для той фазы, куда мы посылаем хроноагента.

Он делает глоток коньяку и продолжает:

– Идея моя весьма простая. Проглядывая будущее какойлибо фазы, мы с вами чем дальше, тем больше наблюдаем неоднозначности в существовании отдельных реальных субъектов. Эти неоднозначности, как мы знаем, вызваны гармониками, порождаемыми случайными, непредсказуемыми процессами. Вот мы с вами засекаем время появления первой гармоники. Засекли. Затем моделируем наше воздействие и опять наблюдаем рождение гармоник. Если гармоники, суть неоднозначности существования реальных субъектов, начинают появляться раньше, значит, наше воздействие слишком грубое, примитивное. Надо чтото корректировать. Если время проявления гармоник совпадет – воздействие оптимальное. Если же гармоники начнут появляться позже, то на первый взгляд это превосходный результат. Но только на первый. Здесь надо анализировать все вновь образующиеся (без нашего воздействия) гармоники, все без исключения. Что, если мы, ликвидировав гармонику, ликвидируем вместе с ней и нечто ценное для мировой цивилизации? Таким образом, я резюмирую. Мы должны стремиться к оптимуму. И достигнуть этого, я полагаю, можно, используя предложенный мной метод. Уважаемый Маг мог бы со своими работниками создать соответствующий математический аппарат для такой работы, чтобы она отнимала минимум времени. Dixi! [2]

Маг Жиль, допив коньяк, внимательно слушая Хуана, доит по ягодке большую виноградную кисть. Когда Хуан заканчивает, Жиль обращается к Лене:

– Елена, будь добра, налей мне кофейку покрепче. Ваша идея, Хуан, весьма интересна. Я тоже часто думал, как определить границы нашего вмешательства исходя из вековечного принципа: “Не навреди!” Но никогда я не придавал особого значения гармоникам, считая их неизбежным злом. Злом в том смысле, что они усложняют работу. А вот то, что это зло можно использовать во благо, мне и в голову не приходило.

Лена разливает кофе всем желающим, и слово берет Андрей:

– Я работаю здесь без году неделя, но мысли о некоторых аспектах нашей работы не оставляют и меня. Главная из них – это мысль о границах, точнее, о рамках, в которых хроноагент может действовать в реальной фазе. Я имею в виду моральные рамки допустимости применения тех или иных воздействий. Не далее как этой ночью мы с Андреем столкнулись с безвыходной ситуацией. Полагаю, что вы все видели и оценили ее. Это толпа измученных, голодных людей, заполнившая туннель и не дававшая нам пройти через него. Нашей целью, считайте заданием, было пройти именно через этот туннель. Как мы прошли, вы тоже видели. Я, конечно, понимаю, что это были всегонавсего биороботы, но… Неужели в реальных фазах нам придется столкнуться с такими ситуациями: уничтожать своими руками массу беззащитных людей, для того чтобы задание было выполнено? Я понимаю, что могут возникнуть и еще болеетяжелые варианты, то есть развязывание войны или глобальные катастрофы. Но если для того, чтобы предотвратить это, надо, чтобы хроноагент сделал то, что сегодня сделали мы… надо искать другие варианты. Посылать человека в реальную фазу с таким заданием – преступление! Ведь тем самым будут убиты не только жители реальной фазы, но и наш хроноагент. Убит морально. Вряд ли он сможет после того, что совершил, считать себя нормальным человеком.

Магистр прерывает Андрея:

– Андрэ, извини, но у нас был большой спор с Хуаном по поводу этого препятствия в Лабиринте. Хуан колебался, но я настоял, чтобы вы прошли через такое препятствие.

– Ты! Настоял?

– Да. А почему – это тема не для сегодняшнего разговора. Как сказал Маг, мы поговорим об этом попозже.

В разговор вступает Лена:

– Магистр, ты не до конца прав. Андрей имел в виду, наверное, не только данный конкретный случай. Выполнение заданий в реальных фазах сопряжено подчас с такими мощными стрессами, что это не может не отражаться на психике хроноагента. Не будем далеко ходить. – Лена кивает в мою сторону. – Вот Андрей. При выполнении задания во время Второй мировой войны он погиб в воздушном бою страшной, пусть геройской, но страшной смертью. Вы думаете, это не оставило шрама в его психике? А ведь в той работе, какая его ждет, ему, может быть, придется пережить такое не один раз… Да взять хотя бы последнее задание: он сначала расстрелял своего товарища, а потом взорвал крейсер вместе с собой и остатками экипажа. Кто знает, сколько таких потрясений сможет выдержать его психика? По статистике, около шести процентов внедрений в реальные фазы у нас заканчивается гибелью носителя. А четыре года назад было один и две десятых процента. Мы прогрессируем, только вот в каком направлении? Как медиколог, я встречаю многих хроноагентов при их возвращении в Монастырь. Если вас заинтересует, я могу передать вам записи своих наблюдений за изменениями в их психике после различных ситуаций в реальных фазах. Я веду эти наблюдения уже более трех лет.

– Заинтересует! – живо откликается Жиль. – Завтра же эти записи – ко мне!

– Я слегка прокомментирую их, – продолжает Лена. – Любое пребывание в реальной фазе, даже с элементарным заданием, типа пройти по бульвару, сорвать цветок, понюхать его, замечтаться и опоздать на трамвай, уже оставляет след в психике хроноагента. Если же надо сделать чтолибо посерьезнее – физическое воздействие или, еще хлеще, убийство, собственное увечье или даже смерть… Я только диву даюсь, насколько крепка оказалась психика наших заслуженных хроноагентов, годами работающих на пределе возможностей. Обычные люди давно бы уже свихнулись от всего этого. Мои предложения: или настолько тщательно разрабатывать задания, чтобы свести к минимуму отрицательные воздействия переходов, или разработать такую программу адаптации хроноагента, чтобы она полностью снимала последствия стрессов. Сразу скажу: такая программа мною уже разработана, но она требует от трех дней до двух недель отдыха хроноагента после возвращения.

– Предложение интересное, но труднореализуемое, – говорит Магистр. – Особенно второй вариант. Ты, Элен, знаешь, какой плотный у нас график работы. Если каждому хроноагенту после задания давать такой длительный срок восстановления, нам придется увеличить количество агентов в тричетыре раза. А где их взять? Ты же сама знаешь, что хроноагент – это один из тысячи! Для этой работы нужны особые данные. Вот, к примеру, как у них, – Магистр кивает в нашу сторону.

– Позволю себе не согласиться, Магистр, – реагирую я. – Я был обыкновенным летчиком, пока волей случая не оказался вовлеченным в сферу вашей деятельности. Разумеется, я и не подозревал, что являюсь хроноагентом экстракласса, как вы выразились. Скорее всего вы здесь сделали меня таким. Думаю, что Андрей полностью солидарен со мной.

Андрей кивает, а Магистр хмыкает скептически.

– Хватит прибедняться, Андрэ. Ну а тебе, Элен, я могу ответить и по первому твоему варианту. Ну как можно тщательно спланировать задание, имея дело вот с такими рубаками? Ты присутствовала при обсуждении последнего задания и все помнишь. Кто из нас мог предположить, что под словами “любые действия” они подразумевают такое? Я не удивлюсь, если их стараниями не шесть, а шестьдесят процентов внедрений будет завершаться гибелью. Так что…

Он безнадежно машет рукой. А я, раз уж взял слово, продолжаю:

– Ну а по существу сегодняшнего разговора мне хотелось бы сказать следующее. Мы с Магистром уже не раз спорили на эту тему. Вопрос стоит о правомерности нашего вмешательства в естественное историческое развитие реальной фазы. Да, иной раз вмешательство необходимо, чтобы предотвратить многочисленные жертвы войн, экологических и других катастроф. Во всех этих случаях наше вмешательство оправдано. Но имеем ли мы право вторгаться в реальную фазу и вмешиваться в ее дела всякий раз, когда нам покажется, что научнотехнический прогресс или социальное развитие там идут по неправильному пути? Кто определил: правильно или нет? Почему нельзя дать человечеству самому в этом разобраться? Кто дал нам право быть наставниками и опекунами многочисленных семей человечества? Мы сами присвоили себе такое право! Хорошохорошо! Я предвижу ваши возражения относительно Координационного Совета. Я понимаю, что слишком уж это дорого обойдется: позволять человеческим семьям ставить эксперименты на самих себе и оплачивать ошибки в своем развитии многочисленными жертвами. Здесь можно спорить…

– Вопрос: нужно ли? – бросает реплику Кэт.

– Может быть, и не нужно, – соглашаюсь я. – Но есть еще одна сторона медали, – я киваю на компьютер. – Вот подойдем и наберем случайный код. Мы увидим фазу, которую мы еще никогда не наблюдали. В каждой точке пространствавремени сосуществует бесчисленное множество реальных фаз. Это – аксиома. Мы даже наблюдать их все не в состоянии. А уж реально работать с ними тем более. Вот еще одна проблема. Как определить, кому помогать в первую очередь? Может быть, мы размениваемся на мелочи в то время, когда какаянибудь фаза действительно нуждается в нашей помощи? Помощи, которая потребует всей нашей мощи, всего нашего потенциала.

– Да, вот вторая проблема, поднятая тобой, действительно весьма серьезная. Но, увы, практически неразрешимая. Еще у Козьмы Пруткова было изречение: “Не пытайся объять необъятное!”, – говорит после паузы Жиль. – А ведь это – двуединая задача, я сразу и не заметил. Мы занимаемся коррекцией научнотехнического прогресса и социального развития, а в это время в других фазах происходят катастрофы, о которых мы даже не подозреваем. Как решить эту проблему, вот задача из задач!

Маг возбужденно вскакивает, закуривает сигарету и начинает быстро ходить по комнате. Тем временем Катрин, налив себе свежую порцию кофе и глотнув коньяку, говорит своим низким, звучным голосом:

– Мне кажется, что эта проблема вовсе не так уж неразрешима. Вот уже полгода моя группа работает над программой поиска наиболее опасных участков в реальных фазах. Правда, при экспериментах мы столкнулись с непредвиденными трудностями… Наш поиск все время, – Катрин делает паузу, еще раз отпивает из рюмки и запивает коньяк остатками кофе, – все время показывает наличие очень, очень больших и опасных аномалий в областях ультра– и инфравременных частот. Причем… градиент опасности все время увеличивается в сторону нормальных частот… и он явно стремится к нульфазе.

При этих словах Магистр вздрагивает и внимательно смотрит на Кэт. А Жиль удивленно спрашивает:

– Извини, Катрин, раз уж ты говоришь о программе и таких результатах, как градиент опасности, о его направленности… значит, математический аппарат решения этой проблемы уже готов? Почему я об этом ничего не знаю?

– Мы не стали трубить об этом раньше времени. Хотели сначала проверить. Мне кажется, что те результаты эксперимента, о которых я говорила, показывают, что разработанное нами матобеспечение еще несовершенно или неверно…

– К сожалению, Кэт, твои опасения напрасны, – мрачно прерывает ее Магистр. – Твои данные совпадают с моими. У меня, правда, не было твоего математического аппарата, но анализ донесений хроноагентов и мои наблюдения дают основания считать, что твоя программа работает верно. Я не хочу заканчивать наш вечер на столь мрачной ноте, поэтому, – Магистр разливает по рюмкам остатки коньяка, – выскажу свое мнение по поводу того, что мне видится основным качеством хроноагента. И мы выпьем за это. Хроноагент, по моему глубочайшему убеждению, должен быть очень и очень неравнодушным человеком. Человек с холодным сердцем просто не сможет изо дня в день, находясь в чужом теле, живя чужой жизнью и подчас рискуя ей, беречь эту жизнь как свою собственную, зная, что ему самому в конечном счете ничто не угрожает. Более того, человек с холодным сердцем не сможет, находясь в чужом для него обществе, воспринимать проблемы этого общества как свои собственные и, следовательно, не может отдавать решению этих проблем всего себя. А иначе эти проблемы не решить. Только неравнодушный человек может добровольно взяться за дело, которое, как весьма справедливо отметила Элен, грозит ему нервным истощением, психическими срывами да и, будем откровенны до конца, такими потрясениями, которые могут закончиться весьма и весьма плачевно. Я рад, что в лице двух Андреев я нашел именно таких вот неравнодушных людей. Проверка их характеров в ходе МПП, да и при выполнении немногих пока еще заданий, подтвердила, что это так и есть. А та целеустремленность и взаимовыручка на грани самопожертвования, которые они продемонстрировали, проходя Лабиринт, говорят, что они будут идеальной парой хроноагентов. Выпьем же за главное качество хроноагентов – неравнодушие!

Такой тост грех не поддержать, и мы дружно допиваем коньяк.

Поговорив еще немного на отвлеченные темы и выпив по чашке чая. Жиль с Хуаном откланиваются. На прощание Жиль высказывает пожелание, чтобы такие “посиделки на среднем уровне” происходили регулярно, хотя бы раз в дватри месяца.

Когда они оставляют нас, Магистр, заговорщицки подмигнув, направляется к синтезатору. Через несколько минут он возвращается с бутылкой холодной “Столичной”. Бутылка даже запотевшая.

– Ну, Магистр, ты даешь! – восхищается Лена. – Вот это я понимаю, яркость воображения! Нет, Андрюша, мы с тобой до этого никогда не дойдем!

– Особенно я, – мрачно соглашаюсь я, вспоминая свои вдохновенные опыты с рыжиками и пельменями.

Магистр утешает нас:

– Ничего, это дело опыта, а опыт – дело наживное. Думаете, я сразу научился “творить” водку? Как бы не так! Однажды я чуть не отравился бензолом с непревзойденным водочным ароматом. Хорошо, вовремя догадался сделать анализ. А то ведь на радостях, что наконец получилось, уже и соответствующую закуску “сотворил”.

– За что ценю нашего Магистра, – сквозь смех говорит Лена, – так это за самокритичность.

– Будет вам веселиться, – ворчит Магистр, разливая водку.

– Магистр, – говорю я, – а не будет ли немного много? Всетаки завтра – Совет Магов.

– Ну и что? – невозмутимо отвечает Магистр. – Ты хочешь сказать, что после всего, что вы проделали, какаято кучка дряхлых Магов будет для вас серьезным препятствием? Если это так, то я в вас жестоко ошибался.

Мы смеемся. Выпив и закусив соленым рыжиком и подцепив кусочек семги покрупнее, Магистр удобно откидывается в кресле.

– Итак, завтра в десять часов вы предстанете перед Советом Магов. Рекомендую не опаздывать. Старики этого не любят. Ну а после утверждения молодые бакалавры вместе со своими подругами получают в виде подарка четыре дня отпуска…

– Пять, Магистр! Ты же обещал мне пять! – бурно протестует Лена.

– Я сказал: четыре, – отрезает Магистр. – Сказал, глядя сейчас на вас. А вообщето хотел дать три. Поэтому давайте не будем обсуждать эту тему. Сразу после отдыха включитесь в работу на полную мощность. Как только вы уясните, с чем нам придется иметь дело, вы сразу поймете, что я – преступный разгильдяй, так как даю вам такие баснословно продолжительные отпуска.

Магистр еще наливает водки, и мы снова выпиваем. Я иду напролом, едва прожевав кусок рыбки:

– Слушай, Магистр! Хватит темнить. Что это за работа? В чем там проблема? Вы сегодня о ней так много и в таких патетических тонах говорили, что я не могу поручиться за Андрея, но сам буду весь отпуск ломать над этим голову. Ты что, решил в бочку меда влить свою ложечку дегтя?

– А ты еще не догадался? Я был лучшего мнения о твоей сообразительности.

– Это както связано с той подборкой фаз, которые ты мне давал для изучения? Хотя я тебя уже спрашивал об этом.

Магистр мрачно кивает и снова наливает водки.

– Вот за это и выпьем, чтобы ни сердце, ни рука у вас не дрогнули, чтобы разум оставался холодным и не давал осечек и, что бы ни случилось, рассудок ваш не помрачился.

Мы допиваем водку. Магистр, Андрей и Катрин желают нам спокойной ночи, и мы с Леной остаемся одни.

Я подхожу к компьютеру. Под влиянием всего сказанного, услышанного и выпитого мысли мои в таком разбеге, что мне трудно сосредоточиться. Мне надо вспомнить чтото важное.

Я поворачиваюсь к Лене. Она, сидя в кресле, расстегивает ремешки туфелек. Почувствовав мой взгляд, она поднимает на меня глаза.

– Что?

– Слушай. Ты знаешь, что они, я имею в виду группу Хуана, использовали в Лабиринте твой образ?

– Да. Правда, я узнала об этом слишком поздно, когда программа уже была запущена. Мои скандалы и истерики ни к чему уже не привели. Пришлось бы останавливать все и прерывать ваше прохождение Лабиринта. Поэтому я смирилась. Но надо отдать тебе должное, ты довольно быстро сориентировался в обстановке…

– Да, но какой ценой!

– Я все видела. Тебе пришлось нелегко. Но, полагаю, что это было далеко не самое тяжелое твое испытание в Лабиринте?

– Это тебе только так кажется. Из всего, через что я там прошел, именно это врезалось в мою память ярче всего.

– Да? Я польщена! Что, мой образ действительно имеет для тебя такую ценность? – В этот момент Лена уже справилась с туфельками и продолжила, расстегивая “молнию” платья: – А что бы ты сказал, если бы я сменила облик? Помоги мне вылезти из этого платья.

– Ну, вообщето мы с тобой уже выяснили этот момент. Я ведь люблю тебя не за длинные ноги и голубые глаза. Но я настолько привык уже к этому твоему образу, что решил бы, что меня обокрали, – с этими словами я стягиваю через голову подруги узкое блестящее голубое платье. – А что, ты уже преодолела свою фобию к перемене тел?

– Как сказать. А впрочем, увидим. – Лена расстегивает заколку в прическе, распускает волосы так, что они падают ей на грудь, и, сделав шаг вперед, крепко прижимается ко мне.


Глава 25


Век живи – век учись! И ты наконец достигнешь того, что, подобно мудрецу, будешь иметь право сказать, что ничего не знаешь.
Козьма Прутков

Утром меня, как и накануне курса МПП, будит звук таймера. На экране компьютера горит напоминание о том, что в 10.00 нас с Андреем ожидают на Совете Магов для собеседования на предмет присвоения нам степени бакалавра.

Лена спит или делает вид, что спит. Моя подруга любит поутру поваляться, а еще больше любит, когда я бужу ее поцелуем в шею и предлагаю готовый завтрак и горячий кофе. Ради этого обряда она готова пролежать с закрытыми глазами достаточно долго. С не меньшим удовольствием она хлопочет по вечерам с ужином, когда я, одуревший от изнурительных занятий, сижу, расслабившись, с сигаретой и смотрю в окно, отрешаясь от всех этих суперпремудростей. Это взаимное ухаживание доставляет нам ежедневные минутные радости, когда любимый человек отвечает теплой, довольной улыбкой на твои заботы о нем.

Я заказываю завтрак и, пока варится кофе, пытаюсь освежить в памяти вчерашнюю беседу. Сказано было очень много, но чегото главного недоговорено. Но чего именно?

Кофе между тем докладывает о готовности волной непередаваемого аромата. Я убеждаюсь, что завтрак в порядке, и иду будить Лену. Она, быстро приняв ионный душ и выскочив из кабинки свежая и резвая, как козленок, накидывается на завтрак, болтая при этом на тему того, как прекрасно мы проведем время на Звездном острове и какие там чудесные места.

А я почти не слушаю ее, размышляя о вчерашних разговорах и любуясь прекраснейшим произведением природы – женским телом. Лена абсолютно лишена всяких комплексов, и ей ничего не стоит сесть завтракать или ужинать, когда мы остаемся одни, в том виде, в каком она спала или собирается ложиться спать. Иногда исключение составляют туфельки, тапочки или босоножки, иногда – трусики, но, как правило, ничто не стесняет ее фигуру.

Этот “наряд” так ей идет и ведет она себя в обнаженном виде так естественно, что, находясь рядом с ней, я никогда не испытываю никакого чувства неловкости, обычно свойственного таким ситуациям.

– Да ты совершенно не слушаешь меня! – прерывает мои размышления возмущенный голос Лены.

– Отнюдь. Я просто задумался, как мы сегодня успеем вылететь на остров? Ты все уже предусмотрела, даже самолеты заказала, но ты забыла, что мы с Андреем сегодня в десять должны быть на Совете Магов.

– Ерунда! – решительно обрывает меня Лена. – К двенадцати часам вы уже освободитесь. Ты что, думаешь, Совету Магов больше делать нечего, кроме как с вами беседовать?

– Не думаю, но все же…

– Без всяких там “все же”! Пока вы будете там краснеть…

– А что, придется и краснеть?

– Не знаю. Я лично бледнела. Так вот, за это время мы с Кэт все подготовим. Сразу после Совета – сюда. Переоденешься – и на аэродром. Вылет не позднее тринадцати.

– Твоими бы устами да мед пить, – заканчиваю я разговор и начинаю одеваться, так как таймер показывает уже 9.40.

На этот раз моя подруга даже не желает мне удачи. Когда я ухожу, она оживленно беседует с Кэт и даже не оглядывается на мое: “Ну, я пошел”, а только рукой машет.

Впервые я вижу всех Магов вместе. Их более двухсот. Далеко не все они выглядят стариками. Основную часть их представляют зрелые люди лет сорокапятидесяти. Но есть и такие, которые поражают своей молодостью. Особенно обращает на себя внимание девушка лет восемнадцатидвадцати, темноволосая, с большими серыми глазами, одетая в черное платье. Я никак не могу взять в толк: то ли это действительно молодая девушка, за счет своих талантов и трудолюбия достигшая в раннем возрасте высокой степени Мага, то ли это зрелый Маг, “вселивший” свою матрицу в юное тело. И то и другое было необычно даже для Монастыря.

Правильно говорят, что защита диссертации – это десять лет упорного труда плюс десять минут позора. Это был какойто кошмар. Мы и краснели, и бледнели, только что не зеленели. Мы и потели, и даже дрожали и заикались. Среди всей этой жестокой, жаждущей нашего позора толпы Магов только прекрасные глаза юной брюнетки были для меня “спасательным кругом”. Всякий раз, отбившись от очередной атаки, я находил успокоение в этих добрых прекрасных глазах и в ее улыбке.

“Если бы еще и услышать ее голос”, – думаю я и слышу. Нежный, мелодичный голосок, напоминающий журчание лесного ручейка, произносит:

– Уважаемый Председатель! У меня вопрос к кандидату Коршунову. Скажите, пожалуйста, как вы оцениваете вероятность появления гармоник шестого порядка после вашего несанкционированного вмешательства в ход событий, когда вы выполняли задание в Вашингтоне 1941 года? И оцените, хотя бы в первом приближении, их последствия.

Это удар ниже пояса! Я молчу несколько секунд. Молчу, не составляя в уме темпоральные уравнения, а осмысливая коварство очаровательной незнакомки. Потом начинаю отвечать. Что я там плету, одному Времени известно. Говорю на какомто дьявольском вдохновении. Когда я замолкаю, то вновь слышу серебряный голосок:

– Благодарю вас, я удовлетворена, – при этом демоническая красавица награждает меня чарующей улыбкой.

Нас еще о чемто спрашивают, мы отвечаем. При этом меня не оставляют размышления на тему чертей, водящихся в тихих омутах, облика волшебницы Цирцеи и тому подобных истин.

Звук гонга прерывает “избиение младенцев”.

Степень бакалавра присуждается нам единогласно. На выходе из Зала Совета нас встречает Магистр. Он без лишних слов пожимает нам руки и тащит к бару, где нас уже ждут рюмки с коньяком.

– Поздравляю! – говорит наконец Магистр.

Мы выпиваем залпом, и я заказываю бармену по второй. Бармен наливает и, улыбаясь, говорит:

– Досталось? Ничего, все выходят оттуда в таком же состоянии. Ну а такие, как вы, тем более. Вы же – хроноагенты. Вам много дано, с вас и спрос большой. Что и говорить, ответственность на ваших плечах какая!

Вторую мы выпиваем медленно, смакуя и успокаиваясь. Но Магистр торопит нас:

– Нечего расслабляться. Быстренько к себе, переодевайтесь – и на аэродром. Девушки уже ждут вас там.

Действительно, когда я выхожу из нульТ в зале аэропорта, Лена и Катрин буквально пританцовывают от нетерпения. Одеты они практически одинаково. На обеих коротенькие юбочки из белой замши, до максимальных пределов открытые прозрачные блузки и босоножки с широкими ремешками, оплетающими ножки до колен. Только у Лены блузка светлоголубая, а у Катрин – розовая, и босоножки серебряные и бронзовые соответственно.

Мы с Андреем проходим к диспетчеру, получаем у него ключи от самолетов, маршрутные листы и сертификаты о заправке. Последние вызывают у меня улыбку. Эти машины заправляются обыкновенной водой.

– Счастливо отдохнуть, ребята! – напутствует нас диспетчер.

Мы захватываем багаж и вместе с подругами направляемся к стоянкам. Самолеты стоят в полной готовности. Инженер, поджидавший нас возле них, докладывает нам об исправности, при этом он почемуто смотрит не на нас, а на наших женщин. Мы залезаем в кабины, запускаем двигатели, пробуем их на всех режимах и расписываемся в актах приемки машин.

Внешне самолеты напоминают мне многоцелевые машины девяностых годов. Вся их поверхность – сплошная солнечная батарея. Ток разлагает воду, и в турбинах горит водород, обогащаемый встречным потоком воздуха. Когда напора не хватает, на больших высотах и при режиме работы вертикальной тяги смесь обогащается кислородом, накапливаемым в процессе разложения. Таким образом, самолет, как и вся техника в Монастыре, экологически абсолютно чист. Характеристики его и летные качества – изумительные. Я по достоинству оценил эту машину, когда осваивал ее в процессе обучения.

Лена садится на сиденье рядом со мной. Ее место снабжено дублирующим управлением.

– Ну как, готова? Взлетаем!

Следом за мной взлетает Андрей. Мы врубаем горизонтальную тягу и берем курс к океану.

Над океаном подруги уговаривают нас провести показательный воздушный бой. Им, видите ли, захотелось острых ощущений. Мы начинаем осторожно, но потом входим в азарт и минут тридцать гоняем друг друга, выделывая такие фигуры, что у Лены темнеет в глазах. Я уже не обращаю внимания на ее попискивания. Мне хочется одного: “сбить” Андрея.

Не знаю, что там думал в это время диспетчер, глядя на наши кульбиты, но когда я, отрываясь от Андрея, пошел в крутое пике, а потом так же круто пошел вверх – именно в этот момент Андрей оторвался от меня и я прочно сел ему на хвост, – диспетчер не выдержал:

– 06, 08! Объясните, что у вас происходит?

– Ничего особенного, – отвечает Андрей, бросив попытки скинуть меня со своего хвоста.

– Пробуем машины на пилотаж, – добавляю я. – А вы что подумали?

– Да тоже ничего особенного, – отвечает диспетчер, – не знаю только, что бы вы сами подумали, увидев, как две метки слились в одну и начали резко терять высоту. Причем ни один автомат не подает сигналов бедствия.

– Все в порядке, – успокаиваю я диспетчера. – Мы продолжаем полет по маршруту. Подведем итог? – обращаюсь я к Андрею.

– Три – один в твою пользу, – признается Андрей, – всетаки сказывается больший опыт работы на таких машинах.

– Плюс боевой, – добавляю я. – Как твой пассажир?

– Да вроде живая. А у тебя?

– Тоже. Ложимся на курс.

– Есть на курс. Думаю, этот цирк они запомнят надолго и больше приставать к нам не будут.

– Ну как? – спрашиваю я Лену. – Довольно с вас, или нам еще повоевать?

Она ничего не отвечает, только мотает головой и смотрит ошалелыми глазами.

– Полагаю, что этот аттракцион надолго отбил у тебя охоту к воздушным приключениям.

Мы приземляемся на галечной косе, а палатки ставим на опушке леса в ста метрах от берега.

Звездный остров оказался действительно райским местом. Климат очень мягкий, полностью отсутствуют летающие кровососы и ядовитые змеи. Это позволяет весь день ходить практически нагишом. Чем наши подруги и пользуются. Весь их “гардероб” составляют плавки или шорты: белые у Лены и розовые у Катрин. Иногда они еще обувают на ноги тапочки или босоножки, это когда мы идем в лес.

Мы охотимся, вооружившись арбалетами, ловим рыбу и изощряемся в кулинарном искусстве, поражая друг друга необычными блюдами из самой свежей дичи и рыбы. По вечерам сидим у костра, разговариваем и поем песни. Пою в основном я. А разговоры тоже почти сольные. То я, то Андрей рассказываем о войне. Я – об Отечественной и афганской, Андрей – о Финской. Лена вспоминает эпизоды своей работы в реальных фазах: то забавные, то грустные, то откровенно жуткие.

Катрин только слушает, широко раскрыв глаза. Эта девочка в своей жизни ничего не видела, кроме фазы Стоуна. Наши рассказы звучат для нее как откровение свыше. Огромное впечатление производят на нее песни Высоцкого. А когда Лена, невзирая на мои протесты, рассказывает историю любви Злобина и Колышкиной, по щекам Катрин непрерывным потоком текут слезы.

– Кстати, Андрей, – спрашиваю я. – Я там все время думал: а что будет, если Магистр, как он в свое время говорил, поменяет нас местами? Я не говорю о твоей боевой судьбе. Ты бы там на второй день и сам погиб, и эскадрилью угробил. – Здесь Андрей согласно кивает. – Потомуто я и сказал комиссару Лучкову…

– Стефану Кшестинскому, – вставляет Лена.

– Пусть Стефану, – соглашаюсь я. – Я сказал ему, что меня надо оставить там до Победы. Я имею в виду другое. Как бы Андрей Злобин отнесся к моему выбору? Как бы у него сложились отношения с Ольгой Колышкиной?

Андрей ошеломленно молчит и качает головой.

– Не знаю, друже, не знаю. Я ведь ее в жизнито никогда не видел. Это подруга детства Сереги Николаева. На экране монитора она, конечно, производит впечатление. Но ведь то на экране. Хотя… Знаешь, она действительно…

Он внезапно умолкает и бросает взгляд на Катрин. А у нее уже просохли слезы, и она пристально смотрит на Андрея.

Я смеюсь:

– Договаривай. Она действительно незаурядная женщина и могла бы составить счастье любому из нас: и мне, и тебе. А ты, Кэт, не ревнуй. Речь идет о гипотетическом предположении. Они могли бы стать счастливой парой, но в их судьбу вмешалась война и решила все посвоему. Теперь все это праздные разговоры.

Глаза Катрин вновь наполняются слезами, и я быстро перевожу разговор на другую тему.

Мы исследуем остров, совершая длительные, по полдня, походы. Но главным образом мы занимаемся любовью. Все остальное происходит как бы между этим основным делом. Кажется, сам воздух острова насыщен какимто чудодейственным эликсиром, который заставляет влюбленных отдаваться друг другу непрерывно, самым необузданным и изощренным образом, невзирая на место и время. Мы не знаем ни усталости, ни пресыщения. Наша изобретательность неисчерпаема.

Кажется, нет на острове поляны, пещерки или другого укромного уголка, заглянув куда нельзя было бы увидеть парочку, самозабвенно предающуюся любви. Сколько раз мы с Леной натыкались на Катрин с Андреем, которые не замечали ничего и никого, кроме друг друга. Наверное, и они тоже частенько “спотыкались” о нас.

Когда до конца отпуска остается два дня, мы за завтраком обсуждаем план на день грядущий. Андрей предлагает обойти остров по береговой линии, двигаясь навстречу друг другу, а вечером поделиться впечатлениями от того, что увидели.

– Этого хватит как раз на весь день, – говорит он.

“Боюсь, что с нашим любовным пылом дня на это не хватит”, – успеваю подумать я. В этот момент в шум прибоя, крики чаек и щебет птиц диссонансом врывается сигнал вызова.

Сигнал надоедлив, как мошкара. Мы переглядываемся и, не сказав друг другу ни слова, решаем его игнорировать.

Но Магистр, – а это был, несомненно, он, – хорошо знал, с кем имеет дело. Сигнал не прекращается долгих десять минут. Он действует нам на нервы не хуже бормашины и напоминает нам о том, что, кроме этого чудесного острова и нас четверых, существуют еще Монастырь с Магистром и его бесчисленные проблемы в бесчисленном множестве миров. Это становится невыносимым, и Андрей наконец не выдерживает и нажимает на клавишу ответа.

– Как отдыхается? – спрашивает Магистр. Его лицо невозмутимо, словно это не он добрых десять минут терроризировал нас сигналом вызова.

– Спасибо, прекрасно, – отвечает Андрей, вложив в свой ответ побольше яду.

Но на Магистра это всегда слабо действовало.

– Я рад за вас. Но, к моему глубокому сожалению, я вынужден прервать ваш отпуск.

– Магистр! Мы так не договаривались!

– Знаешь, Андрэ, мы вообщето ни о чем конкретно не договаривались. Я обещал вам несколько суток отдыха, вы их получили. Я очень рад, что вы, как ты сказал, прекрасно отдыхаете, и был бы рад не прерывать ваш отдых, но обстоятельства выше нас с вами.

– Что это еще за обстоятельства?

– Долго объяснять, Андрэ. Все узнаете на месте. Вылетайте немедленно. Скажу только, что счет идет уже не на дни, а на часы. И без вас мы не справимся. Я имею в виду вас как летчиковпрофессионалов. Все! Жду вас.

Магистр отключается. Мы с Андреем переглядываемся, потом смотрим на своих подруг. Катрин выглядит растерянной, ей явно жалко прерывать такой отпуск. Зато Лена восприняла известие неожиданно спокойно и деловито. Я ожидал увидеть взрыв ее ярости и услышать поток красноречивых эпитетов в адрес Магистра, но увидел женщину, спокойно готовящуюся к срочному отъезду.

Это было так неожиданно, что мы с Андреем, не говоря ни слова, отправляемся готовить самолеты к вылету. Было ясно, что “торг здесь неуместен”, как говорил Киса Воробьянинов. Довольно быстро Лена собирает все наши вещи в тюки, а Катрин уничтожает следы нашего пребывания на острове.

Меньше чем через час мы взлетаем и делаем круг над Звездным островом, где мы провели два незабываемых и неповторимых дня. Жалко, очень жалко покидать гостеприимный островок, но гдето в большом мире назревает беда, и приходит наш час. Нам надо выйти на сцену и совершить очередное чудо, чтобы предотвратить непоправимое. Надо выполнять свой долг. Если бы мы только знали, с чем нам предстоит иметь дело!


Глава 26


И упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источник вод. Имя сей звезды полынь: и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.
Откровение Иоанна Богослова, гл. 5, ст. 10,11

Магистр прервал наш отпуск в самом разгаре. Было ясно, что только чрезвычайные обстоятельства заставили его принять такое решение. Поэтому, приземлившись и сдав самолеты, мы отправляем вещи домой, а сами, в чем были, быстро идем к Магистру.

То, как встречает нас Магистр, лучше всего говорит о срочности и важности дела.

– Скоро будут чертежи и документация, а пока смотрите, – бросает он нам, не отрываясь от экрана. – Я сам смотрю уже седьмой раз и никак не могу разобраться, в чем тут дело. Может быть, вы поймете? Вы всетаки летчики.

Мы усаживаемся поближе к компьютеру.

Группа техников готовит к вылету самолет. Судя по компоновке, это – одноместный многоцелевой истребитель. Впереди кабины пилота торчат – другого слова я не подберу – трапециевидные стабилизаторы. Два мощных двигателя, начинаясь воздухозаборниками необычной шестиугольной формы, прямо от кабины уходят в хвост и заканчиваются соплами большого диаметра. Крылья сложной формы: большой стреловидности у воздухозаборников, сложной кривой расходятся к хвосту и там вновь резко обрываются назад, увенчиваясь двумя мощными килями.

Все остальное в этом самолете, начиная с форм и аэродинамики и кончая мощными шасси, указывающими на солидный вес машины, настолько необычно, что я даже затрудняюсь описать все это. Поражает сильная вытянутость фюзеляжа в поперечном сечении, обилие продольных и поперечных не то рулей, не то тормозов.

Мое внимание отвлекает подъехавший пикап. Из него выходит пилот в оранжевом летном костюме. Человек в кремовом комбинезоне несет гермошлем. Двое техников сразу подбегают к пикапу и достают из него яркозеленый баллон размером с кислородный. Пригибаясь под его тяжестью, они тащат его к самолету. Другие техники тем временем открывают люк между воздухозаборниками позади кабины пилота. Туда они начинают устанавливать баллон.

– Что это за баллон? – спрашивает Андрей.

– Активатор, – коротко отвечает Магистр, но, поняв, что нам ничего не понятно, пытается пояснить: – Насколько я разобрался, из этого баллона поступает добавка в горючую смесь, которая обеспечивает стопроцентное сгорание топлива и резко увеличивает тягу двигателя. На выходе – окислы углерода, азота и вода.

– Здорово! – восхищаюсь я.

– Это еще не все. Впрочем, смотрите сами.

Самолет тем временем выруливает на полосу. Короткая пауза, стремительный разбег, и вот он в воздухе. Мне показалось, что машина весьма летучая, она как бы сама просилась на высоту. Довольно быстро пилот набирает двадцать пять тысяч метров.

– Внимание! Включается подача активатора! – предупреждает Магистр.

Пламя, вылетающее из сопел, становится из розоватого сначала голубым, потом белым и наконец почти бесцветным. Скорость самолета резко возрастает, как будто ему “дали пинка”.

– Три целых две десятых «М» [3], – комментирует Магистр. – Сейчас он начнет наращивать скорость площадками. В программе полета достижение максимальных скоростей на высотах пятьсемь тысяч метров.

Самолет входит в пике, разгоняется, выравнивается и какоето время идет в горизонтальном полете. Затем снова пике, разгон, выравнивание. И так несколько раз.

– Внимание! – раздается голос Магистра, – Вот сейчас все начнется. Высота десять тысяч, скорость четыре и восемь десятых «М»!

– Как выдерживает такую температуру корпус? – удивляюсь я.

– Углепластик и чтото еще, – бросает Магистр. – Не отвлекайся, смотри.

Тем временем пилот бросает машину в очередное пике, и тут чтото происходит. Вместо того чтобы на шести тысячах выровняться, самолет сначала резко задирает нос вверх, затем клюет вниз, потом снова лезет вверх… Раскачка становится угрожающей. Летчик явно потерял контроль над машиной. Все его попытки погасить скорость приводят к увеличению амплитуды раскачки. Она уже составляет около двух тысяч метров. При такой близости к земле это становится опасным. А самолет продолжает терять высоту, попрежнему летя со скоростью более пяти «М»!

Все происходит в считанные секунды. Потерявший управление самолет, раскачиваясь вверхвниз уже более чем на две тысячи метров, на скорости, которая намного превышает скорость артиллерийского снаряда, в нижней точке своей раскачки врезается в землю…

Яркая вспышка, и нет ни самолета, ни его пилота, ни какогото завода, на который, на беду его, упал самолет.

– Дааа… – только и могу сказать я, вставая.

– Подожди, – останавливает меня Магистр, – это еще далеко не все и далеко не самое худшее.

Над местом взрыва, быстро разрастаясь, поднимаются клубы светящегося желтоваторозового дыма. Сильный ветер тащит эту фосфоресцирующую тучу в сторону, а от земли поднимаются все новые и новые клубы дыма. Там чтото весьма интенсивно горит.

– Что это горит?

– Продукция завода. Довольно безобидные вещества. Продукт переработки полимерных отходов и бытового мусора. Сырье для производства удобрений и красителей. А вот этот дымок… Это уже продукт горения этого сырья. Дымок далеко не безобидный. Наши химики уже восемь с лишним часов бьются над его составом. Пока выдали, что в его состав входят летучие группы цианидов и сложные фосфорорганические яды.

– Ого! – присвистывает Андрей.

– Да, вот именно! Токсичность превосходит многие известные боевые отравляющие вещества. Более того, при соединении с водой токсичность возрастает в шестьсемь раз!

– Но откуда взялась эта гадость? – возмущается Катрин.

– Химики предполагают, что началась цепная реакция, запалом которой послужила высокая температура взрыва баллона с активатором.

– Но надеюсь, что… – начинает Лена.

– Не надейся! – отрезает Магистр. – Ветер несет облако на город с более чем трехсоттысячным населением. Через сорок минут там не останется ничего живого: от людей до воробьев.

– Какой кошмар! Но надеюсь…

– Не надейся, я сказал! Дальше облако накроет водохранилище большой реки, на которой стоят десятки городов. Стоп! Я предвижу и другой твой вопрос. На складе было восемнадцать тысяч тонн продукта. Он продолжает гореть. Какието меры начнут принимать только завтра утром. Поймите правильно: яд действует стремительно. Пока выяснят, что к чему, пока разберутся, куда сообщить и что именно надо сообщать, сообщать уже будет просто некому. В штаб по чрезвычайным ситуациям стекаются отрывочные, малопонятные сведения. Пока их сведут в одно целое, пока произведут разведку… А пожар тушить просто некому. Продукт продолжает гореть, ветер разносит газ все дальше, река течет… Короче, Андрэ, ваш Чернобыль по сравнению с этой катастрофой детская забава! Или, если хотите, ручная граната по сравнению с ядерной бомбой.

– И каково же число жертв? – интересуется Андрей.

– Нездоровый у тебя интерес, Андрэ. Но, чтобы ты прочувствовал ответственность задания, скажу. По разным вариантам число жертв колеблется от одиннадцати до восемнадцати миллионов.

Андрей только свистит. А мы все подавленно затихаем. После тягостной паузы Магистр продолжает:

– Я не буду щекотать ваши нервы зрелищем мертвых городов. Это – для любителей острых ощущений. Вам надо не охать и ахать, а работать. До полета осталось… – Магистр смотрит на дисплей, – шестьдесят три часа реального времени. Чертежи и вся необходимая документация уже у вас на компьютерах. Все дополнительные сведения запрашивайте в Аналитическом секторе, в группе Бернарда. Жду вас с решением через пятьдесят три часа. Предупреждаю заранее: решения типа “сорвать полет” Совет Магов не примет. Полет состоится в другой день, и Время знает с какими последствиями. Надо разобраться, почему самолет потерял управление, найти способ вывести его из этого состояния, сделать это, посадить самолет на аэродром и объяснить все конструктору. Я понятно изложил?

– Вполне понятно, – говорю я, – непонятно только, за кого ты нас принимаешь? Если ты думаешь, что мы гении, то ты ошибаешься. Решить такую задачу за такой короткий срок…

– Запомни, Андрэ, – глаза Магистра темнеют, а в голосе скрежещет гранит, – я не ошибаюсь. Вы не гении, вы – хроноагенты, а еще вы – летчики! Только хроноагенты и только летчики смогут решить эту задачу. Спасите самолет и эту фазу от катастрофы. За дело!

После такой отповеди спорить дальше и возражать чтолибо – бессмысленно. Нам остается только молча согласиться и взяться за работу. Андрей, пошептавшись с Катрин, говорит:

– Мы попробуем создать математическую модель поведения самолета в этом полете и сравним с предыдущими полетами. Думаю, это подскажет решение.

– Правильно. А я попробую проанализировать все действия пилота и найти ошибку. Кроме того, мне кажется, здесь чтото скрыто в аэродинамике машины. Поехали.

С этими словами я ухожу в нульТ.

Дома я сразу сажусь к компьютеру. Лена подходит сзади и, положив мне на плечи руки, спрашивает:

– Чем я могу помочь?

– Вари кофе, побольше и покрепче, “твори” еду и слушай. Я буду рассуждать вслух. Слушай, старайся вникать и тормози, если меня понесет не туда.

– Хорошо, я постараюсь, – отвечает Лена и идет заваривать первый кофейник.

Для начала я тщательно просматриваю все записи предыдущих полетов. Нет, ничего там мне не подсказывает причину потери управления и страшной раскачки.

При замедленном просмотре видно было, что все приборы управления работают. Онито работали, только самолет на них не реагировал. Вернее, реагировал, но с таким опозданием и так резко, что невольно возникало сравнение с необъезженным мустангом. Вот все управление тянет машину вверх, а она стремительно падает вниз и вдруг “встает на дыбы” и круто идет вверх. Пилот выравнивает машину, но она упрямо лезет вверх. Выпускаются все воздушные тормоза и закрылки в попытках погасить скорость… Никакой реакции, зато машина резко проваливается вниз и падает, не обращая внимания на положение рулей. Словом, идет неуправляемая раскачка самолета. Как на гигантских качелях: вверхвниз, вверхвниз…

Но почему? Что заставляет ее проделывать такие странные и страшные эволюции?

Раз за разом просматриваю я запись последнего полета и не могу найти ответа на этот вопрос. Все чаще мысли мои обращаются к неприятному выводу: ошибка пилота. Но какая? Какие действия или бездействие Адо Тукана привели его и машину к гибели, а планету к глобальной катастрофе?

– Лена, запроси в группе Бернарда все данные на этого Адо Тукана, – прошу я, допив очередную чашку кофе.

Я закуриваю сигарету и, откинувшись на спинку кресла, закрываю глаза.

– Хорошо, милый, – отвечает Лена, – а ты пока перекуси. Ты уже почти двенадцать часов живешь только на кофе и сигаретах.

Лена уходит на второй этаж к резервному компьютеру, а я подсаживаюсь к столику с едой. Ем, не замечая, что именно, и продолжаю размышлять.

Чтото во мне восстает против вердикта “ошибка пилота”. Не только то, что Адо симпатичен мне, не только то, что в бытность мою летчиком ВВС я всегда чувствовал фальшь таких заключений о причинах гибели товарищей. И не только то, что я не знаю, в чем именно эта ошибка. Чтото было еще. Не только поведение пилота: спокойное, уверенное, без малейших следов паники, его героические, хотя и бесплодные попытки вернуть контроль над машиной. Чтото еще… Но что именно?

В таких размышлениях вслух менязастает Лена.

– Вот интересующие тебя данные. А что касается твоего вопроса, то мне кажется, ты зациклился на этом полете. Ты ведь хотел еще проанализировать конструкцию машины и ее аэродинамику.

– Но он показал себя абсолютно надежным во всех полетах, кроме…

– Значит, есть чтото такое, что проявилось именно в этом полете. Чем этот полет отличается от всех предыдущих?

– Ну, прежде всего достижением максимальных скоростей. Причем разгон сопровождается пикированием с последующим выравниванием.

– Вот от этого и танцуй.

Я с удивлением смотрю на свою подругу.

– Ты рассуждаешь, как профессиональный летчикиспытатель.

Для начала я всетаки просматриваю данные на Адо Тукана. Ветеркапитан (соответствует нашему подполковнику) Адо Тукан, сорок три года, летный стаж двадцать один год, из них шестнадцать лет работает летчикомиспытателем. Был ведущим испытателем на четырнадцати машинах, эта – пятнадцатая. Да. Мне не зря понравился этот парень. Такие ошибок просто не допускают.

Изучение конструкции я начинаю с внешнего вида машины. Еще у Магистра я обратил внимание на необычное поперечное сечение, а сейчас я замечаю, что и крылья являются как бы продолжением контуров фюзеляжа. Чечевицеобразное внизу и треугольник вверху. Гдето я это видел. Определенно! Но где? Я записываю изображение сечения крупным планом и начинаю изучать другие элементы конструкции.

Слов нет, эта машина – действительно прорыв в будущее. Но за пять часов работы я так и не нахожу ответа на вопрос: “Почему самолет потерял управление и вошел в раскачку?”

Держа в руке чашку кофе, вызываю на дисплей сечение фюзеляжа, закуриваю и, рассеянно глядя на экран, пытаюсь отвлечь свои мысли перед очередным “натиском”.

Внезапно сзади раздается голос Лены:

– А при чем здесь “Тюльпан”? – Лена указывает на сечение фюзеляжа.

– Да нет же, Лена. Это поперечное сечение фюзеляжа того самого самолета.

– Серьезно? Но какое сходство!

Я закрываю глаза. Перед моим мысленным взором предстает упомянутый Леной корабль. Прекрасная, маневренная и очень, очень скоростная машина. Предназначена для разведывательных полетов, высадки на планеты и связи между планетарным лагерем и орбитальным звездолетом.

Я сам налетал на “Тюльпане” не менее двадцати часов и всегда поражался его прекрасной летучести на высоких скоростях. Мне всегда казалось, а может быть, это так и было на самом деле, что чем выше скорость полета, тем лучше проявляются его аэродинамические качества…

Стоп! И вдруг словно молния сверкает в моем сознании.

Я начинаю вспоминать особенности пилотирования “Тюльпана”, потом вызываю на дисплей “Наставление для пилотов”. Так и есть! Я не ошибся.

“Преодолевать рубеж между 4,5 и 5М следует на постоянном ускорении, на большой высоте и избегая резких маневров”.

Вот оно!

– Лена, смотри!

Лена несколько раз внимательно читает выделенную фразу.

– Значит?

– Значит, это не ошибка Адо Тукана. Он просто не мог знать, как ведут себя такие летательные аппараты на критических скоростях. Да и о самом существовании критических скоростей он не подозревал. Он пытался погасить скорость резким набором высоты, а самолет вырывался у него изпод контроля и входил в раскачку. Откуда он мог знать, что спасение в дальнейшем наращивании скорости. Это противоречит всему его предшествующему опыту.

– Действительно! Но тыто теперь знаешь, в чем дело. Дальше уже все просто.

Я задумываюсь.

– Нет, подруга моя, далеко не все так просто. Машина идет вниз, скорость огромная. Чтобы вернуть управляемость, надо увеличить скорость еще больше. А запаса высоты практически нет. Выходить из пике придется довольно резко. На такой скорости перегрузки могут превысить все допустимые пределы. Вот и получается: будешь выводить резко, развалишь машину; будешь выводить плавно, землю зацепишь.

– Где же выход?

– Посередине, Леночка, как всегда, посередине. Задача только в том, как эту серединку золотую найти?

– Да…

– Прервемся на часок. Голова пухнет. Надо ее очистить и сосредоточиться на поисках середины.

Мы идем на озеро. Здесь Лена объясняет мне еще одну особенность нульфазы. Лето длится девять месяцев, осень и весна – по четыре, а зима – два. И, кстати, оказывается, что через месяц будет Новый год. Не очень удивляюсь этим обстоятельствам, так как мысли мои все в работе.

Не успеваю я подойти к компьютеру, как звучит сигнал вызова. Это Андрей.

– Как успехи?

– Причина катастрофы понятна, непонятно пока, как ее предотвратить.

– Ну, и в чем, потвоему, дело?

– Скорости, близкие к 5М, для этой машины – критические. На этих скоростях попытки произвести резкие эволюции типа вывода из пике или резкое гашение скорости приводят к потере управляемости. Выход я вижу в дальнейшем увеличении скорости полета. Но как в этом случае спасти машину? При резком выводе из пике перегрузки могут превзойти допустимые пределы, при плавном – не хватит высоты.

– Мы с Кэт пришли к такому же выводу. Вот, посмотри. – На соседнем экране появляется изображение кривой. – Это режим и траектория вывода машины из критического состояния.

Я присматриваюсь.

– Почему в точке перегиба кривая раздваивается?

– А это как раз то, о чем ты говорил. Верхняя граница определяется пределом прочности конструкции, нижняя касается земли. Задача состоит в том, чтобы провести машину в этом коридоре.

– Тааак. – Я еще раз задумчиво смотрю на дисплей. – Мы сейчас будем у вас.

– Приходите к Кэт.


Глава 27


Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустой забавою.
Козьма Прутков

Через две минуты мы уже сидим у Катрин и молча смотрим на траекторию вывода машины из критического состояния.

– Ну? – нарушает молчание Катрин, взглянув на меня.

– Что «ну»?

– Я чувствую, что тебе чтото не нравится.

– Правильно чувствуешь. Первое. Нельзя входить в режим наращивания скорости сразу из последнего пикирования. Надо, чтобы самолет сначала потерял управление.

– Но ведь это почти на дветри тысячи метров ниже! Коридор вывода сузится до минимума. Зачем этот риск?

– Андрей прав, – поддерживает меня товарищ. – Как иначе Адо Тукан сумеет мотивировать свое решение? Он имеет жесткое полетное задание, а тут вдруг такая самодеятельность! У летчиковиспытателей не котируются такие доводы типа: “Я почувствовал, что самолет сейчас потеряет управление, решил прервать выполнение задания и увеличить скорость”. Ну а чтобы уменьшить риск, я предлагаю следующее.

Андрей выводит на дисплей траекторию полета Адо Тукана в режиме раскачки и указывает на второй пик, после которого машина вновь обрушивается вниз.

– Наращивать скорость следует вот с этого момента, когда машина, вздыбившись во второй раз, начинает падать вниз. Двух взмахов раскачки вполне достаточно, чтобы принять мотивированное решение. Нука, Кэт, рассчитай траекторию вывода от этой точки.

Кэт пробегает пальцами по клавиатуре. Синусоида раскачки начиная со второго гребня исчезает. Вместо нее на экране светится траектория вывода. Коридор действительно сузился, довольно заметно сузился.

– Ну вот, пожалуйста, вы удовлетворены? Сейчас вы уже должны попасть из пистолета в игольное ушко. Стоп! Это было первое. А дальше что?

– Необходимо немного изменить курс влево. Так мы подстрахуемся от взрыва завода и пожара в случае неудачи.

– Изменить курс? Прекрасно! – Пальцы Катрин вновь пробегают по клавиатуре. – Каждый градус изменения курса влечет потерю запаса высоты на пятьсот метров. Так на сколько изменить курс, шеф?

Я делаю вид, что не замечаю издевательских интонаций в ее голосе, и смотрю на карту местности.

– Градуса на три – этого достаточно, чтобы в случае неудачи самолет упал вот на это поле…

– Он туда упадет, будь уверен! Коридор сужается до немыслимых пределов.

– Ничего, зато завод в худшем случае пострадает только от ударной волны. Если и будут пожары, то без выделения цианидов и всякой там фосфорорганической экзотики.

Мы с Андреем минут пять разглядываем траекторию. Каждый из нас мысленно проигрывает ситуацию и прикидывает свои действия. Наконец, посмотрев друг на друга, мы встаем. Катрин не выдерживает:

– Это самоубийство! Лена, что же ты молчишь? Почему не удержишь этих мальчишек от безумства?

– Они не мальчишки, Кэт. Они – хроноагенты, а кроме того, они – летчики. Я думаю, они хорошо понимают, на что идут.

– Да, Кэт, Лена права, мы – летчики. Магистр правильно сказал: только мы можем сделать это. Успокойся, – говорю я. – Пойдем, Андрей, покурим на воздухе.

Мы выходим на балкон тридцать шестого этажа.

– Что скажешь? – спрашиваю я Андрея, который, опершись на перила балкона, смотрит вдаль с огромной высоты.

– Я считаю, что на задание должен идти ты.

– Почему я?

– Здесь мало быть просто пилотом экстракласса. Здесь надо так почувствовать машину, словно это твое собственное тело. Таким чутьем к скоростным машинам ты обладаешь в большей степени. В этом я убедился во время нашего боя над океаном. И не время считаться, кто сколько заданий выполнил. Для пользы дела лететь надо тебе.

– Решено.

Мы докуриваем сигареты и возвращаемся в комнату.

Катрин сидит мрачнее тучи и угрюмо глядит на дисплей с траекторией вывода. Лена сидит за столом и меланхолически обрывает лепестки астры.

– На задание иду я, – отвечаю я на ее вопросительный взгляд.

Катрин вскакивает.

– А что с вашими коррективами?

– Какими коррективами?

– Я же говорила тебе, – спокойно произносит Лена, – что они даже не будут обсуждать этот вопрос. Это дело для них решенное. Они будут решать, кто поведет самолет. И вот, как видишь, решили.

– Нет, это безумие, гусарство какоето! – возмущается Кэт.

– Нет, Кэт, – отвечаю я, подходя к компьютеру. – Это не безумие и не гусарство. Это наша работа. Хроноагент должен делать свое дело так, чтобы его не пришлось потом переделывать. Исправлять ошибки и недоделки всегда труднее, чем делать заново.

Я набираю код Магистра.

– Чем порадуете? Есть решение? – спрашивает он.

Рассказываю ему все, что мы решили, демонстрирую расчеты Катрин и траекторию выхода, не упускаю и сходство между этим самолетом и кораблем “Тюльпан”, которое подметила Лена. В заключение я предлагаю свою кандидатуру для выполнения задания.

Магистр отключается, мы снова остаемся вчетвером.

– Ну, Кэт, заварика нам хорошего чайку, – говорит Лена. – Решение принято, можно и расслабиться. А расслабляться лучше всего за чашкой чая с вареньем, печеньем и пирожными. От кофе у нас уже ум за разум заходит.

Катрин безропотно принимается хлопотать с чаем. Мы усаживаемся за стол. Чай получился превосходный: с вареньем из черной смородины, медовыми пряниками и миндальными пирожными. Но отдыхает и откровенно наслаждается чаем одна Лена. Мои мысли заняты предстоящим заданием. Андрей тоже сосредоточенно думает о чемто; судя по всему, он в очередной раз проигрывает в уме варианты поведения самолета. Катрин смотрит на меня так, словно прощается навсегда. Я улыбаюсь.

– Кэт, ты словно уже похоронила меня. Безусловно, задание сложное и опасное. Но ты же знаешь, что даже в случае катастрофы я все равно вернусь целым и невредимым.

– Андрей, ты просто забыл нашу беседу. Даже в этом простом случае ты пройдешь через свою смерть. А сколько раз можно через нее проходить? Ты уже два раза прошел. Сколько этих стрессов ты еще сможешь выдержать? Но это простейший случай. А что, если мы имеем дело с Черным Вектором Противодействия – ЧВП, о котором я тогда говорила?

– Интересно, ты уже и название этому явлению придумала. Такты считаешь…

– Ничего я не считаю. Проиграть эту ситуацию через свою программу у меня просто не было времени. Но этот Черный Вектор мне уже всюду мерещится. Особенно в ситуациях с таким страшным исходом.

– Не беспокойся, Кэт. Все будет нормально. Не такие мы с Андреем люди, чтобы можно было сжевать нас, не подавившись. Вот, бери пример с Лены: пей чай и закусывай пряничком и вареньем. Кстати, чай у тебя – замечательный! Поделись с Леной секретом заварки.

– Спасибо за комплимент. Обязательно поделюсь, – улыбается Катрин.

– Ну, наконецто мрачные думы нас оставляют, – радуется Андрей.

Без сигнала вызова на экране появляется Магистр.

– А, вы на месте. Отлично! Совет Магов утвердил задание. Элен, ты почему еще здесь? Почему не занимаешься подготовкой к внедрению?

– Магистр! Дай хотя бы чайку попить! Ты же знаешь мои слабости. Имею я на них право?

– Нет! Ты будешь иметь на них право после того, как он вернется с задания.

– А там последует другое задание, потом еще и ещё. Когда же женщине потакать своим слабостям? Так вся жизнь и пройдет, как у Магистра.

Ворча, Лена встает и направляется к нульТ, с сожалением поглядывая на накрытый столик.

– Когда все будет готово, я тебя найду, – говорит она мне уже из кабины.

Посидев немного и допив чай, мы расходимся. Лена выходит на связь со мной через два часа:

– Андрей, мне придется провозиться еще часа четыре. В этой фазе оказался неожиданно сложный язык. Надо подстраховаться, а то не дай Время, разоблачат тебя изза грамматических оплошностей. Ведь Адо Тукан – ветеркапитан, окончил академию, принадлежит к высшему обществу и должен говорить правильно.

Я решаю посидеть у компьютера, понаблюдать жизнь фазы, в которой мне придется работать. Сразу становится ясно, насколько права Лена. Синхронный переводчик выдает такие двусмыслицы, что невозможно понять, о чем идет речь. Вдобавок ко всему, жизнь фазы пронизана такими сложнейшими сословными и иерархическими взаимоотношениями, что очень скоро я понимаю, что только качественная работа Лены может обеспечить успех моей миссии. Прямые наблюдения ничего мне не дадут. Оставляю компьютер в покое и иду к озеру. Переступая с камня на камень, добираюсь до середины уходящей от берега гряды. Усевшись на камне, я засматриваюсь на зеркальную гладь.

Вечереет. Солнце уже клонится к западу, горизонт окрашивается в розовый цвет. В воде у водорослей, облепивших камень, резвятся мальки. Налево, у камышей, изредка всплескивает рыба покрупнее. Над озером, посвистывая, охотятся на мошкару ласточки. На лист осоки у моих ног усаживается большеглазая стрекоза – видимо, решила отдохнуть после охоты.

Всюду жизнь, думаю я, даже эта странная, ирреальная нульфаза заполнена всеми формами жизни, как и все остальные. Впрочем, стоп! Я сам наблюдал некоторые абсолютно безжизненные фазы, не говоря уже о фазах, населенных такими неземными и жуткими, почти мистическими формами жизни или нежити, понимай как хочешь, что просто оторопь берет. Откуда это на нашей голубой планете? Ну а само существование этой нульфазы, разве оно не идет вразрез со всеми человеческими понятиями и представлениями о жизни и живущем? Не являемся ли и мы, давно похороненные и оплаканные в своих мирах, но тем не менее живущие да еще и активно вмешивающиеся в дела реальных миров (привидения, да и только), такой же нежитью с точки зрения обитателей бесчисленного множества реальных фаз?

Бесчисленное множество…

Я бросаю в воду камень. Кругиволны бегут по воде, отражаясь от камней, и образуют при наложении затейливый узор. Это дает новое направление моим мыслям. Беру сразу три камешка и бросаю их одновременно, веером. По воде пробегают сразу три круга волн. Накладываются друг на друга, отражаются от камней и снова накладываются. Получается еще более интересная картина. Местами образуются стоячие волны, местами интерференция гасит колебания и среди сплошной ряби образуются островки гладкой воды.

Вот оно – подобие бесчисленного множества. Воистину мы пытаемся объять необъятное. Если наша нульфаза – это камень, на котором я сижу, то сколько вот таких участков водной поверхности, сиречь реальных фаз, я могу наблюдать и контролировать? Через пятнадцать метров я уже не вижу, что стало с этими волнами. А что творится за этими камнями, я вообще не вижу, это для меня – тайна. Да, бесконечность… Бесконечность в пространстве, помноженная на бесконечность во времени. Бесконечность в квадрате или всетаки бесконечность в степени бесконечность? Но ведь это – неопределенность!

Вот и ответ. Невозможно постичь неопределенность. Госпожа Вселенная, вы оказались гораздо сложнее, чем казалось минуту назад. Ваши бесконечность и многообразие не имеют пределов не только в пространстве, но и во времени. Что по сравнению с этим существование цивилизации? Так, временный нарост плесени на грани камня, гдето в глубине пирамиды. Стоит ли тратить жизни поколений в попытках познать непознаваемое? Не напоминают ли потуги наших научных коллективов потуги вот этого клопаводомерки постичь тайны своего водоема? Как было бы поражено это двумерное существо, если бы узнало вдруг, что мир не ограничивается гладью озера, что у озера есть глубина, а над озером – толща атмосферы и бездна Космоса, а вокруг озера поля, леса.

Помоему, у него было бы такое же состояние, как и у меня сейчас. А ведь мы только начинаем познавать бесконечное многообразие параллельных миров! А пространственная бесконечность? Ведь даже самые развитые в техническом отношении фазы пока что не удалились от Земли на расстояние больше нескольких десятков световых лет. Что это такое по сравнению с бесконечностью?

А мы? Сотни четыре, ну пять сотен фаз мы наблюдаем, контролируем события в них, еще сотня с нами сотрудничает. А сколько их всего? Бесконечность! А в каждой точке пространства время опятьтаки дает бесконечное множество параллельных мировфаз; почему мы должны быть исключением? Вот и опять я вернулся к понятию бесконечности в степени бесконечность – к неопределенности. Вот и клади, Андрюха, жизнь свою в попытках постичь неопределенность…

Интересно, а что имели в виду средневековые философы, шедшие на костер в защиту своей идеи множества обитаемых миров? Вряд ли такая идея могла родиться от простого созерцания звездного неба. Да и что такое – звездное небо? Все экспедиции ценой невероятных усилий и затрат обнаружили в окрестностях Солнца радиусом шестьдесят световых лет только три десятка планет, имеющих биосферу. А из них только четыре, где жизнь достигла высших форм и зародилась цивилизация.

Скорее всего этим философам было подсказано из будущего именно о бесконечной множественности параллельных миров. А они, в силу ограниченности знаний, восприняли это иначе и нафантазировали селенитов, марсиан и прочих. Это все равно как если бы беглецы из фазы, погибающей в ядерной войне, рассказали об этом древним грекам, индусам или иудеям. Результат: миф о погибшей Атлантиде, “Астравидия” и Апокалипсис. Сколько лет востоковеды ломали головы, откуда в “Махабхарате” такое точное и подробное описание ядерной войны, если на Земле нет никаких ее следов? Да и откуда им было взяться? Я видел эту фазу, одну из тех, что погубили себя в ядерном безумии…

Писк сигнала вызова прерывает мои размышления. Вызывает Лена.

– Привет, где пропадаешь?

– На озере.

– Я так и думала. Рыбу ловишь или философствуешь на тему смысла бытия и тщетности попыток познать многообразие окружающего мира?

– Угадала. Второе.

– Ну, я думаю, вряд ли ты найдешь ответ на интересующие тебя вопросы в обозримом будущем. Поэтому отрываю тебя от твоих занятий без всяких угрызений совести. Нам пора получать благословение Магистра.

– Через десять минут буду у него.

– Да, постарайся уложиться. Он ищет нас уже минут двадцать.

Когда я вхожу к Магистру, Лена уже сидит у него. На ней светлоголубой, с перламутровым отливом, обтягивающий тело комбинезон и белые открытые туфли на высокой шпильке. Декольте на груди, чуть выше пределов пристойности.

Лена сидит за столиком, уплетает чебуреки, запивает пивом и болтает о чемто с Магистром, который также отдает должное чебурекам и пиву. Андрей сидит в стороне, в разговоре участия не принимает, а сосредоточенно изучает какуюто таблицу. На столике перед ним стоит тарелка с чебуреками, а в руке он держит стакан с пивом. Катрин не видно.

– Присоединяйся, – увидев меня, приглашает Магистр.

Я не заставляю себя упрашивать, тем более что давно уже чувствую настоятельную потребность подкрепиться. Поглощаю горячие чебуреки, запиваю их превосходным темным пивом и слушаю рассуждения Магистра.

– Так вот, Андрэ. Я изучил все расчеты Кэт, выслушал ее замечания и сомнения и разделяю их. Я выслушал также ваши предложения, которые мне изложил Андрэ, и также разделяю их. Я полностью поддерживаю вашу концепцию подхода к выполнению задания. Задание должно быть выполнено так, чтобы потом не пришлось вносить коррективы. Но и Кэт права. Осторожность, осторожность и еще раз осторожность! Риск очень велик, велик настолько, что это граничит с подвигом. Ты понимаешь это, Андрэ?

– Нет, не понимаю. Один из старых летчиковиспытателей, Григорий Седов, както сказал: “Если летчик, отправляясь в полет, считает, что идет на подвиг, значит, он к полету не готов!”

Магистр с интересом смотрит на меня, затем допивает стакан пива и закуривает сигарету.

– Отлично сказано, клянусь Временем! Элен, я предлагаю сделать эти слова девизом нашего сектора. Они как нельзя лучше отражают специфику нашей работы. Но вернемся к нашим текущим делам. Хорошо, Андрэ, пусть не подвиг, но мобилизация всех своих способностей – с этим ты согласен?

– В принципе, да. Но не надо слишком все это драматизировать. Мне просто в полете надо будет выбрать оптимальный режим, чтобы избежать как соприкосновения с землей, так и разрушения самолета от недопустимых перегрузок.

– Ничего себе просто! Да еще на пять «М»! Это похлеще, чем под мостом пролететь. Все равно что, сидя на качелях, стрелять из пистолета по прыгающей мишени и попадать всякий раз в яблочко!

– Похоже. Но ведь опытные стрелки такие вещи проделывают. А в моем случае, кроме опыта и сноровки, точный расчет…

– Знаю я ваш точный расчет! Будешь тянуть машину вверх, пока лонжероны не затрещат, а там чуть отпустишь. Верно? Что молчишь? Ладно, хватит об этом. Вы всетаки летчики, до этого допустить не должны. Хотя, конечно, чувство машины, летная интуиция и прочее – это такие, мягко говоря, неточные инструменты, что исход может быть всякий. Но пойми главное, Андрэ. Мне бы очень не хотелось чтото еще подчищать в этой фазе. Ты должен сделать все, чтобы попасть в это игольное ушко.

– Я постараюсь.

– Хороший ответ. Уж ты постарайся. Теперь вот о чем. Я разговаривал с Катрин о возможностях проявления в этой фазе Черного Вектора Противодействия. Кстати, очень удачное название она подобрала. По ее мнению, она довольно высока. Будь предельно собран. Старайся фиксировать все, с твоей точки зрения, необычное, экстравагантное, и, в случае чего, никакой самодеятельности. Действуй строго в рамках утвержденного задания. Ты понял?

– Понял. Я постараюсь.

Магистр откидывается на спинку кресла и закуривает очередную сигарету.

– Он постарается! Что мне с ним делать, Элен? Может, перевести из хроноагентов в Хозсектор пожизненно? Жалко. Ну, Время с тобой, старайся. Но не лезь, пожалуйста, на рожон, Андрэ. Ты понял?

– Понял. Постараюсь не лезть.

Магистр только рукой махнул и потянулся за чебуреком.

– Налейка мне пивка, Элен. Спасибо. Итак, внедрение через семь часов. Это за пять минут до того, как Адо Тукан проснется в своей комнате отдыха перед полетом. Возвращение оттуда же, когда он вновь заснет. Это будет примерно через четырнадцать часов после внедрения.

– Семь часов, – замечает Лена, – мы успеем прикончить этот ужин, и время еще останется.

Мы следуем ее благому совету и минут через двадцать приканчиваем пиво и чебуреки.

Когда мы прощаемся, Андрей отводит меня в сторону и говорит:

– Будь постоянно на взводе, как пружина. Кэт встревожена не на шутку, и мне кажется, что она чтото недоговаривает.

– Недоговаривает? Почему?

– Видишь ли, она никогда ничего не утверждает, если у нее нет стопроцентной уверенности. А в этом случае ее программа “Черный Вектор” однозначного результата не дала.

– Я понял, Андрей. Передай Кэт, пусть не беспокоится. Если Черный Вектор себя както проявит, я буду к этому готов.

– Но ты понимаешь, что еще никто не сталкивался с его проявлениями напрямую. Это все только предположения, построенные на следствиях, вероятности и на статистике катастроф в труднодоступных фазах.

– Я все понимаю. Главное, знать, что противник может в любой момент напасть, и быть готовым к этому. А уж как он это будет делать… посмотрим. Главное, что мы к этому готовы.

– Ну, тогда ни пуха ни пера!

– В “схлопку”!

Мы с Леной проходим к ней домой, точнее, в рабочий кабинет. Лена тут же притягивает меня за плечи и припадает лицом к моей груди.

– Андрей, – шепчет она, – я очень прошу тебя: будь осторожен и, пожалуйста, вернись. Если ты не вернешься, я не знаю, что со мной будет! Ты вернул меня к жизни, больше этого сделать будет некому.

– Лена, да что с тобой? – удивляюсь я.

– На людях я скрывала свою тревогу, но сейчас, когда нас никто не видит… Одним словом, Андрей, я боюсь.

– Чего?

– Мне страшно, Андрей. Кэт, всегда такая сдержанная, во всем, кроме любви… Ее тревога и нервозность – это неспроста. Она не стала бы так нагнетать атмосферу, если бы у нее не было веских оснований. Что ты будешь делать, если в самом деле столкнешься с этим «Черным Вектором»?

– Лена, мы с Андреем только что говорили на эту тему. Понимаешь, никто еще толком не знает, как проявляет себя на деле этот Черный Вектор. Мы пока знаем только имя противника, да и то сами его дали. А как он действует, каков он на самом деле: нападает он внезапно или его нападению чтото предшествует? Никто этого не знает. Возможно, я буду первым, а может быть, все пройдет благополучно. Самое главное, что я, спасибо Кэт, знаю, что этот Черный Вектор может проявить себя, и готов к этому. Да, я не знаю, как это будет происходить и как себя при этом вести. Но не забывай, что мы с Андреем – хроноагенты экстракласса, и прими во внимание ту подготовку, которую мы получили.

– Времечко! Да какая подготовка может все предусмотреть?!

– Лена, поверь мне, боевому летчику и хроноагенту. Я прошел множество всяких курсов и переподготовок. Как правило, в жизни ситуации намного проще и безобиднее тех, которые проигрывают через тебя при подготовке. Тут везде один принцип: “Тяжело в учении, легко в бою!”

– Так то в жизни! А ты сейчас, возможно, идешь на встречу с неведомым, никакой ситуационной игрой не предусмотренным.

– Леночка! Я клянусь тебе, что буду осторожным, как змея, и я обязательно вернусь. Что бы ни произошло, с чем бы я ни столкнулся, я все равно вернусь к тебе. Ты веришь мне?

Когда я уже лежу на “стартовой площадке”, на напутственный сеанс связи выходит не только Магистр, но и Андрей.

– Удачи тебе, Андрэ! Я думаю, что ты помнишь все, о чем мы с тобой говорили.

Андрей также краток:

– Держись, гвардии капитан! И, главное, не суетись!

Когда они отключаются, Лена подходит ко мне, целует сначала в лоб, потом в губы и шепчет:

– Андрей, помни, ты обещал мне вернуться во что бы то ни стало.

– Жди меня, и я вернусь, только очень жди, – отвечаю я строчками из Симонова.

Лена грустно смотрит на меня и садится за пульт. Через минуту сознание мое погружается во тьму.


Глава 28


Но плевать я хотел на обузу примет!
У нее есть предел, у меня его нет!
Поглядим, кто из нас засбоит, кто заплачет.
В.Высоцкий

– Друг мой, ветеркапитан, пора вставать!

Я открываю глаза. Голос принадлежит женщине лет тридцати пяти, высокого роста, с серыми глазами и волосами цвета червонного золота. Под непривычным (для меня) оранжевосалатового цвета халатом угадывается военная форма.

– Доброе утро, тучакапитан! Ну, как я, в норме?

– Все прекрасно! Вы редко чувствовали себя лучше. Подавать ваш завтрак? Времени до полета осталось не так уж и много. Вас уже ожидает Ело Бикар.

– Делать ему в такую рань нечего, – шутливо ворчу я.

Через минуту другая женщина, помоложе, приносит поднос с завтраком и ставит его на столик.

– Вот ваш завтрак, брат.

– Спасибо, сестра.

На подносе – салат из редьки и моркови, бифштекс с луком и зеленью, яичница из трех яиц, посыпанная зеленым луком, овсяная каша, крупные ломти еще теплого белого хлеба, бисквиты и большая кружка молока.

“Неплохой аппетит бывает у Адо Тукана перед полетом!” – отмечаю я про себя и усаживаюсь за стол.

– Минут через пятнадцать пригласите Ело Бикара, сестра.

– Хорошо, брат.

Завтракаю я с аппетитом Адо Тукана. Впрочем, все, не исключая и овсянки, было очень хорошо и весьма вкусно приготовлено.

“Это вам не из синтезатора!” – думаю я и мысленно улыбаюсь в “диафрагму”, зная, что за мной неотрывно наблюдают друзья. Впрочем, это ведь только у меня из синтезатора выходит редиска со вкусом клюквы и клюква с ароматом огурцов и вкусом персика. Даже Андрей превзошел уже меня в искусстве владения синтезатором и однажды угостил меня прекрасным шашлыком, а для Катрин “творил” каждое утро такие необычайно красивые цветы, что мы с Леной только дивились его фантазии.

Когда я допиваю молоко, входит Ело Бикар, высокий брюнет в кремовом комбинезоне.

– Привет, Адо!

– Здравствуй, Ело! – Я ставлю на стол кружку, и мы обнимаемся.

– Я помешал тебе? – спрашивает Ело, указывая на кружку.

– А, ерунда, – отвечаю я, залпом допивая молоко.

Я подхожу к окну. Оно выходит на летное поле. Метрах в трехстах разлаписто стоит яркожелтый самолет, вокруг него копошатся люди.

– Вот он, наш “птенчик”, даже цвет подобающий.

– Ну, цвет по необходимости.

– Что за необходимость?

– Будто не знаешь! Чтобы легче было найти обломки в случае чего.

– А в случае чего?

– Не притворяйся, Адо. Ты же знаешь. В случае катастрофы.

– Ело, ты не хуже меня знаешь, на каких скоростях ходит наша птичка! Ты что, серьезно считаешь, что можно будет чтото найти, если она со скоростью тысяча двести – тысяча пятьсот метров в секунду соприкоснется с землей? А как славно полыхнут тонны топлива! Да еще и активатор. Там будет что искать?

– Ты, пожалуй, прав. В этом случае найти чтолибо будет затруднительно.

– Да просто невозможно! – прерываю я его, а перед глазами встает картина моего огненного пике над Рославлем. – Кстати, Ело, а ваши спецы не задавались вопросом: как в таких случаях поведет себя активатор? Что будет, если такая машина на полной скорости ухнет, например, на нефтехранилище или химсклад? Или на лес? Или в воду? При такой энергии и температуре взрыва не сработает ли он в роли запала для какойнибудь реакции?

– Насколько мне известно, такие вопросы специально не прорабатывались. А это действительно интересно, но… Слушай, Адо, а что это ты вдруг об этом заговорил? Ты что, думаешь…

– Договаривай, – подбадриваю я своего товарища, – ты хотел сказать, что я предчувствую катастрофу в одном из ближайших полетов?

– Ну да… – тянет Ело.

– Ело! Я был бы никуда не годным летчикомиспытателем, если бы у меня появлялись такие предчувствия. Даже если бы они и промелькнули, я бы не стал делиться ими ни с кем, я просто стал бы искать, что их вызвало. Напротив, я гарантирую тебе, что эту машину я благополучно доведу до конца. То есть выполню всю программу испытаний вашего КБ. Может быть, не без осложнений, так редко бывает, но и без крайних исходов.

– Тогда зачем все эти разговоры? – спрашивает Ело, отпив глоток кофе.

– И такие вопросы задает мне создатель машины! Она что, останется в единственном экземпляре и летать на ней буду только я? Правильно, нет. Как я понимаю, это многоцелевая боевая машина. Значит, ее ждет серийное производство на заводе. Десятки, а потом сотни таких машин появятся в строевых частях. А там и наземное обслуживание без участия научных светил, как у нас, да и у летчиков квалификация далеко не у всех как у ведущих испытателей. Летные происшествия неизбежны… Ну, ты знаешь статистику. Не исключено, что некоторые будут с такими исходами, о которых я говорил. Это в мирное время. Но ведь машина военная. Поверь, я не знаю ни одного самолета, который нельзя было бы сбить, каким бы выдающимся он ни был. Полагаю, ты понял, о чем я говорю?

– Понял, Адо, – отвечает Ело, делая запись в электронный блокнот. – Этот вопрос действительно заслуживает внимательного изучения.

– Ело, как ты думаешь, ваша машина полностью соответствует ТЗ?

– Ну, сегодняшний полет многое должен показать. А потом именно ты и должен ответить на этот вопрос.

– Почему вы, конструкторы, не всегда до конца знаете возможности своего творения?

– А ты знаешь? – ехидно спрашивает Ело.

– Чувствую. Я чувствую, что он, – я киваю в сторону самолета, – еще не показал до конца своих возможностей. Я чувствую, что вы, сами того не ведая, создали нечто такое, чему суждена долгая и счастливая жизнь. Я имею в виду не эту машину конкретно, а целое поколение, которое последует за ней. Это как первый реактивный самолет – революция в авиации.

– Ты имеешь в виду активатор?

– Нет, это только ступенька. Я имею в виду саму машину, пусть даже без активатора.

– Ну, ты даешь! Что же ты в ней разглядел такого особенного?

– Форма. Почему она такая? – Я обрисовываю пальцами в воздухе контур сечения фюзеляжа машины.

– А, ты это имеешь в виду? Продувка разных вариантов сечений показала, что такое сечение больше всего подходит к этим скоростям…

– А почему?

– Над этим мы пока не задумывались.

– То есть вы нашли форму эмпирически. А ято думал… Значит, вы до конца сами не знаете, что вы нашли.

– А ты знаешь?

– Чувствую.

– Чувствую! Не слишком ли много ты берешь на себя, Адо? Весь коллектив КБ не знает, что он создал, а в этом коллективе есть весьма талантливые ученые, и вот они не знают. А Адо Тукан, видите ли, чувствует!

Я останавливаю поток красноречия, положив руку на плечо Ело, и смотрю ему в глаза.

– Мы – летчики! – говорю я твердо и внушительно. – Мы пилотируем машину в воздухе, мы ощущаем всеми фибрами, как она себя ведет, чего она хочет. Да, именно хочет! Машина живет в воздухе, в полете. Вы родили ее в чертежах, построили в цехах, ковырялись в ее нутре, когда она спала на земле. А я общаюсь с ней с живой. Почувствуй разницу!

– Почувствовал. Ты меня почти убедил. Значит, ты считаешь…

– Ничего я не считаю. Ело. Я чувствую. Сегодняшний полет многое покажет. – Я смотрю на часы. – Мне пора одеваться.

Пока я одеваюсь в летный костюм, Ело хранит сосредоточенное молчание. Под конец он спрашивает:

– Адо, а что, потвоему, может показать этот полет?

Перед моим внутренним взором встает пожар завода и клубы ядовитого дыма, ползущего на город. Эту картину меняет “коридор выхода”, узкий донельзя.

– Что покажет, то покажет. Сделаю все, что смогу, это я обещаю, – говорю я и иду к выходу.

– Ты забыл гермошлем, – напоминает Ело.

– Захвати, – бросаю я через плечо.

У выхода нас поджидает пикап с двумя техниками, которые сопровождают баллон с активатором. На пикапе мы быстро подъезжаем к самолету. Я выслушиваю доклад старшего инженера, контролирую установку баллона с активатором, затем обхожу самолет, внимательно его осматривая. Глянув на рули высоты, я отмечаю, что триммеры установлены так, чтобы в случае потери управления задрать нос самолета вверх и погасить скорость.

“Так!” – говорю я про себя.

Мы еще раз обнимаемся с Ело, я хлопаю дружески по плечу старшего инженера и усаживаюсь в кабину. Запросив разрешение, запускаю двигатели и, как только они выходят на режим, ставлю триммеры в нейтральное положение. При этом замечаю удивление на лице старшего инженера. Он жестами показывает мне, что я сделал, полагая, что я ошибся. Успокаивающе машу ему рукой, давая понять, что все в порядке.

Двигатели набирают обороты, и я начинаю выруливать на взлетную полосу. Остановившись на старте, запрашиваю:

– Башня! Я – Гепард. Двигатели на режиме, все системы в норме. Разрешите взлет!

– Гепард! Я – Башня. Взлет разрешаю!

Добавляю обороты. Машина, сначала тяжело и лениво, трогается с места. Затем ее движение становится легким и стремительным. Носовая стойка шасси быстро отрывается от земли. Какоето время основные шасси еще постукивают на стыках плит, но вот воздух подхватывает машину, и она легко идет на высоту. Я не ошибся, машина весьма “летучая”. Убираю шасси, убавляю закрылки и, добавив тягу, беру круче угол атаки. Меня слегка прижимает к спинке кресла, а через пару минут загорается табло “Скорость на режиме!”

Я полностью убираю закрылки и даю полную тягу. Меня прижимает посильнее. Самолет продолжает набирать высоту и скорость. Выполняю разворот в сторону рабочей зоны и отмечаю, что машина легко слушается рулей.

Довольно быстро преодолеваем звуковой барьер, о чем я докладываю диспетчеру. Высота достигла двадцати пяти тысяч, небо приобретает чернофиолетовый оттенок. Скорость приближается к трем «М».

– Башня! Я – Гепард. Высота – двадцать пять, скорость – три. Включаю подачу активатора!

Передвигаю зеленый рычаг, и тотчас невидимая сила перегрузки мягко, но властно вдавливает меня в кресло. В зеркале видно, как выхлоп становится сначала голубым, потом бесцветным. Машина рвется вперед. Скорость быстро достигает четырех «М». Высота становится двадцать восемь тысяч. Ориентируюсь по карте.

– Башня! Я – Гепард. Вошел в зону, достиг заданного режима. Приступаю к выполнению задания.

– Гепард! Я – Башня. Понял вас, работайте.

Спокойно вхожу я в первое пике. Разогнав машину до положенной скорости, выравниваюсь и прогоняю площадку. Второе пике, вторая площадка. Третье… Скорость постепенно нарастает, высота падает. Мы с машиной приближаемся к критическому режиму. Вот они – роковые десять тысяч и четыре целых восемь десятых «М». Я гоню последнюю площадку. Разворот, теряю еще триста метров.

– Башня! Я – Гепард. Высота девять семьсот, скорость четыре целых семьдесят девять сотых. Пикирую.

Машина падает вниз. Быстро бегут цифры на приборах, скорость приближается к пяти «М». Ну! Ручку беру на себя, падение замедляется, но очень незначительно. Машина явно не желает выходить из пике. Еще больше на себя… Машина откровенно не торопится задрать нос. Налицо все признаки потери управления. Ято знаю, что надо делать в такой ситуации, но Адо Тукан еще не знает. Надо вводить самолет в раскачку.

Высота пять тысяч двести. Пытаюсь погасить скорость. Ручку на себя до предела. Выпускаю закрылки, тормоза… Машина резко и неожиданно встает на дыбы и круто лезет вверх. Вотвот свалится на крыло или перевернется. Пытаюсь выровнять самолет, толкаю ручку от себя, убираю закрылки. Никакой реакции, машина упрямо лезет вверх, скорость прежняя – пять целых пять сотых «М».

– Башня! Я – Гепард. Потерял управление на скорости 5,05. Пытаюсь вернуть контроль над машиной.

Неожиданно (для Адо Тукана, а не для меня) проваливаюсь вниз и падаю еще стремительней, чем раньше. Энергично пытаюсь затормозить падение, вывести машину из крутого пике. Никакой реакции. Высота четыре тысячи пятьсот!

Снова неуправляемый, совершенно неконтролируемый скачок вверх до шести шестисот, и снова падение вниз…

– Башня! Я – Гепард. Вошел в неуправляемую раскачку. Пытаюсь выйти увеличением скорости!

– Гепард! Гепард! Я – Башня… – слышится в наушниках, но я уже не реагирую.

Мне не до них, я должен попасть в “коридор выхода”, в “игольное ушко”. Отключаю приемник и добавляю тягу двигателям. Стремительно несется навстречу земля. Как скорость? Ого! Уже пять целых четыре десятых «М». Высота? Четыре тысячи! Пора!

Пробую ручку на себя. Действует! Земля начинает быстро скользить подо мной, горизонт ползет вниз. “Ура! Заработало!” – откудато всплывает в сознании. Пора отворачивать влево.

Внезапно окружающий мир резко меняется. Сначала зеленое становится желтым, а синее – коричневым. Потом земля и небо начинают стремительно меняться местами, словно я кручу “бочку”. Затем они сворачиваются в трубу, точнее, в сильно вытянутую воронку, стены которой стремительно темнеют, а гдето впереди, прямо по курсу, начинает чтото светиться и переливаться, меняя цвет от желтого до красного и пурпурного. Какието причудливые тени мелькают там…

И нет силы, которая может сейчас заставить меня изменить курс и отвернуть от этого пятна. Меня влечет к нему, как стрелку компаса к магнитному полюсу, как кота к валерьянке, как наркомана к шприцу с заветной жидкостью… Помимо воли я даже добавляю тягу двигателям (или мне только кажется, что добавляю?).

Мелькающие тени становятся яснее, начинают появляться какието образы, фигуры, лица; кто это и что, я не могу разглядеть толком, слишком быстро все там мелькает. Вдруг подсознание улавливает знакомые образы: Андрей и Лена, и тут же в ушах звучат их слова: “Главное, не суетись!” и “Помни, ты обещал мне вернуться!”. И, как взрыв в мозгу, ясная и отчетливая мысль: “ОТТУДА я не вернусь!”

Независимо от моего сознания, которое почти уже не подчиняется мне, руки и ноги сами выполняют нужные движения, и самолет изменяет курс… Яркая вспышка. Воронка со светящимся пятном и тенями в конце исчезает, и вновь навстречу несется земля.

Круче вывод, еще круче! Время меня побери! Как мал запас высоты! Не успеваю! Добавлю еще на себя… Перегрузка властно вжимает меня в кресло. Самолет мчится по гигантской кривой, и, где будет ее нижняя точка, я не знаю. Все расчеты Катрин рухнули, когда я сделал лишнее качание, сверх оговоренных. Да и эта воронка! Пусть мое вынужденное бездействие длилось какието секунды, но на такой скорости… Теперь вся надежда на то, что истинный запас прочности машины превышает расчетный и она выдержит то, чему я вынужден ее подвергнуть.

Еще круче вывод… Перегрузка становится сильнее, но машина, кажется, ведет себя нормально. Впрочем, сие еще неведомо. Скорость пять целых пять десятых «М», земля под крылом мелькает сплошной полосой. Высота всего тысяча четыреста!

Впереди по курсу – лес, за ним река и поселок. Завод с его складами остается справа. Так вот куда тянула меня мерцающая воронка! Еще круче вывод! Горизонт все еще выше носа машины. Еще… Еще… Горизонт ползет вниз. Слишком медленно! Высота уже триста! Еще круче! Высота сто пятьдесят! Горизонт уже внизу. Нос машины нацелен в небо. Вместо земли – сплошная желтозеленая полоса.Что там творится на земле, когда над ней с такой скоростью и на такой высоте проносится многотонная махина? Перегрузка такая, что темнеет в глазах, но машина держится молодцом…

Время возьми! Накаркал! Предательский треск и дробный стук извещают меня о том, что машина достигла предела выносливости. Рука ложится на рычаг катапульты и замирает на нем. Самолет продолжает набирать высоту, хотя потрескивание и постукивание не прекращаются. Раз уж идем вверх, то будем идти, пока есть возможность. Пусть все неприятности, включая возможное катапультирование, произойдут повыше, а не здесь, у самой земли.

Высота растет, уже две тысячи. Осторожно убавляю тягу. Треск переходит в похрустывание. К этому добавляется звук, будто ктото мнет огромные листы жести. Высота четыре тысячи, скорость продолжает падать. Как бы сбросить ее порезче, чтобы побезопасней проскочить барьер неуправляемости? Если я буду продолжать маневрировать на такой скорости, я доломаю машину, которая, судя по издаваемым ею звукам, уже имеет серьезные повреждения.

Идея! На пяти с половиной тысячах метров осторожно выравниваю машину, также осторожно убавляю подачу активатора и наконец перекрываю его совсем. Впечатление такое, словно я с автострады съехал в песок. Скорость резко падает до двух целых пяти десятых «М». Сбрасываю тягу еще и осторожно разворачиваюсь в сторону аэродрома. Ловлю себя на том, что даже затаил при этой операции дыхание.

Да! Ведь я все время молчал, а меня наверняка вызывали! Что там сейчас творится! Наверное, паника. Включаю приемник.

– …чему не отвечаете? Гепард! Гепард! Я – Башня. Что с вами? Почему молчите?

– Башня! Я – Гепард. Управление машиной восстановил. Имею разрушения конструкции. Иду к вам. Освободите полосу, посадка, возможно, будет осложнена.

– Гепард! Я – Башня. Понял вас. Можете визуально оценить повреждения?

Я оглядываюсь и осматриваю самолет. Сзади кабины фюзеляж приобрел гофрированную поверхность. От результата осмотра плоскостей и килей меня прошиб холодный пот. Впечатление такое, что ктото гигантскими пассатижами ухватил их за концы и пытался разломать, крутя в разные стороны. Видимых повреждений не имели только углепластиковые и металлокерамические обтекатели носовой части фюзеляжа, воздухозаборников, передних кромок плоскостей и килей, а также кожухов двигателей. Так то видимых… Как же я еще лечу? А как я буду садиться?

– Башня! Я – Гепард. Имею значительные деформации задней кромки плоскостей и килей, незначительную деформацию поверхности фюзеляжа. Повторяю: посадка будет осложнена.

– Гепард! Я – Башня. Понял вас. Готовимся встречать. Полоса свободна.

Только сейчас я замечаю, как дрожит раненая машина, как ее бьет и кидает, словно автомобиль на ухабистой дороге.

Скорость тем временем падает до шестисот километров в час, высота снижается до четырех тысяч. Заранее выпускаю шасси, решив, что если при этом чтолибо произойдет, пусть это случится повыше. Закрылки я, еще раз критически глянув на заднюю кромку плоскостей, решаю не выпускать. Ни к чему мне эти лишние неприятности.

Чем ближе к земле, тем заметнее, с каким трудом мне удается удержать машину на курсе, как водит ее из стороны в сторону и вверхвниз. Да, посадочка мне предстоит не из легких.

Издалека прицеливаюсь на полосу. Точнее, вывожу машину так, чтобы средняя линия, вокруг которой ее мотает, совпала с осью полосы. Сейчас самое главное подгадать, чтобы машину качнуло вниз тогда, когда она окажется точно над полосой. У самой земли колебания становятся устрашающими. Нос самолета гуляет по проекции полосы, словно пистолет в дрожащей руке пьяного и неумелого стрелка.

Не знаю, чего здесь было больше: везения или умения, но машину я посадил, точнее, грохнул ее шасси о бетон полосы далеко за посадочным знаком. Скорее всего здесь сработала злость. Слишком уж было бы обидно расколотить машину под самый конец, после всего, что мы с ней выдержали. Подпрыгнув несколько раз, самолет покатился по бетонке. Тормоза, реверс тяги, тормозной парашют. Я использую все, но тем не менее выкатываюсь далеко за конец полосы. Да и трудно было ожидать, что при такой посадочной скорости и с таким “промазом” чтото получится иначе.

Когда все кончается и турбины уже докручивают по инерции холостые обороты, я открываю фонарь, откидываю гермошлем и с наслаждением подставляю лицо свежему ветерку. Заметив мчащуюся ко мне машину, я отстегиваю ремни, вылезаю из кабины и усаживаюсь на плоскость, свесив ноги над воздухозаборником. Левой рукой я похлопываю по фюзеляжу “в сборочку”: “Хорошо ты держался, старина!”

Из подкатившей машины выскакивают руководитель полетов, Ело и тучакапитан из инженерной службы. Ело и тучакапитан бросаются осматривать плоскости и кили, а руководитель полетов подбегает ко мне.

– Как ты, Адо?

– Ято как всегда. А вот он, – я снова хлопаю рукой по гофрированному фюзеляжу, – сегодня – молодец! Дай закурить, Иво.

– Закурить?

– Да.

– Ты же…

– Да, бросил! Ну и что? Разве тут бросишь!

Иво хмыкает, протягивает мне пачку сигарет и зажигалку. Я с удовольствием затягиваюсь, болтаю еще немного ногами над воздухозаборником и прыгаю на землю.

Ело подбегает ко мне.

– Адо! Как ты сумел приземлиться?

– А это ты у него спроси, – киваю я в сторону самолета. – Он у нас – молодец! Солдат!

Мы идем к машине. Уже когда мы трогаемся. Ело спрашивает:

– Как это ты рискнул увеличить скорость, когда попал в раскачку? Я уже думал: все, конец!

– Помнишь наш разговор перед полетом? Я из полета в полет все более убеждался, что он создан именно для сверхвысоких скоростей, а когда его повело, я понял, что спасение именно там, за пятью махами.

– Да, ты не ошибся. – Ело замолкает и провожает взглядом тягач, облепленный техниками, которые направляются к самолету. – Но как ты сумел вывести самолет из такого режима? Ведь запаса высоты практически не оставалось, да ты еще зачемто и влево отвернул.

– Чтобы оставить в стороне завод по переработке отходов. Один бог знает, чем бы все кончилось, если бы самолет на такой скорости ухнул на него. Ну а как мы с ним выкручивались, расспросишь его самого. Все записи в целостисохранности.

Мы подъезжаем к зданию управления. Прежде чем отправиться в свою комнату, я захожу в пункт наблюдения и прошу показать мне записи моего полета. Больше всего меня интересовал участок перед моим поворотом влево. Ни на локаторе, ни в телеметрии с борта НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Похоже, что странную мерцающую воронку видел только я.

Я и бровью не веду, но многозначительно смотрю в угол диспетчерской. Пусть Магистр и Андрей, если они сейчас наблюдают за мной, а в этом я не сомневаюсь, поймут, что я обнаружил нечто интересное.

– Что тебе сейчас нужно, Адо? – слышу я вопрос руководителя полетов.

– Душ, хороший обед и сон, – отвечаю я и направляюсь в свою комнату.

После плотного обеда из четырех блюд, обильно запитого большим количеством сока и молока, укладываюсь и закрываю глаза.

Перед глазами мелькают стремительно несущаяся под меня земля, мерцающая воронка и взлетная полоса, качающаяся справа налево и вверхвниз.

– Время с вами! Отвяжитесь! Я свое дело сделал, мне пора домой! – сержусь я и проваливаюсь в глубокий сон.


Глава 29


For we will fetters put upon this fear,
Which now goes too freefooted.
W.Shakespeare

Пора связать страшилище, что бродит
Так не стреножено.
В.Шекспир (англ.).

Перламутровые голубые стены “пункта возвращения” на этот раз не вызывают во мне никакого эмоционального подъема. Так я опустошен морально.

– Хоть бы выспаться дали, Время побери! – ворчу я, снова закрывая глаза.

Лена подходит и кладет руку мне на голову.

– Я все видела. Что это было, Андрей?

– Он.

– Черный Вектор?

– Да, Лена, это был он.

Лена, вздохнув, отходит. Она быстро проделывает все манипуляции и молча ждет, пока я оденусь. Она смотрит на меня как на тяжелобольного, чудом вернувшегося к жизни.

У Магистра собран весь “синклит”. Кроме Андрея и Катрин, там сидят еще Маг Жиль, Магистр Фридрих и еще несколько человек. Все они с интересом смотрят на дисплей, на котором изображен мерцающий центр воронки и фрагмент стены, которые я имел удовольствие видеть в полете. При нашем появлении все взоры обращаются ко мне с таким выражением, как будто именно я – создатель столь тщательно изучаемого ими феномена.

– Что скажешь, Андрэ? Как ты это объяснишь?

– Что я могу сказать? Практически ничего. Вы видели то же, что и я. Могу добавить только два момента. Первый: ни на экране локатора, ни по данным телеметрии ничего не зафиксировалось.

– Ну, это мы поняли по умному выражению твоего лица, когда ты просматривал записи. А второй момент?

– Второй момент в том, что все началось в ту минуту, когда я решил отвернуть влево. Не начал поворот, заметьте, а только еще решил отвернуть.

– Ты понял, куда вел тебя этот туннель?

– Отлично понял. К заводу. Должен сказать, что отвернуть стоило больших усилий. Меня словно приковало к этому курсу.

– Андрей, а ты не заметил…

– Подождите, остановитесь! – вмешивается Лена. – Андрей сильно утомлен, ему необходим отдых. Ничего нового к тому, что вы сами видели, он не добавит. Сейчас дело за Аналитическим сектором. Они предсказали этот Черный Вектор, Андрей добыл им его первое реальное проявление, теперь им и карты в руки. А я как врач не позволю больше донимать Андрея вопросами. Ему необходим отдых.

Все, кроме Магистра и Андрея, возмущенно галдят.

– Выпей, друже, и пойдем. Я помогу Лене дотащить тебя до постели.

Я послушно выпиваю и закусываю. Потом встаю и, поддерживаемый с одной стороны Леной, а с другой Андреем, нетвердыми шагами направляюсь к нульТ.

Дома у Лены Андрей усаживает меня на диван, а Лена, похлопотав у синтезатора, ставит передо мной чайник с горячим чаем, блюдо со сдобными лепешками и вазочку с ароматным медом.

Меня всегда удивляла способность Лены угадывать мои тайные желания, как бы извлекать их из моего подсознания. Я молча благодарю свою подругу взглядом и принимаюсь за угощение.

Лена усаживается рядом с Андреем и, беседуя с ним вполголоса, подливает мне чай, по мере того как я опустошаю чашки. Покончив с чаем, медом и лепешками, я, еще раз благодарно взглянув на Лену, блаженно растягиваюсь на диване и расслабляюсь. Последнее, что слышу, это слова Андрея:

– Нет, Лена, что бы ты ни говорила, я такое сделать не смог бы. У меня руки опустились, когда я увидел, что происходит. Андрей – пилот экстракласса!

И возражение Лены:

– Нет, Андрей, он просто…

Что “просто”, я уже не слышу.

Я проспал четырнадцать часов. Лена будит меня со словами:

– Хватит мять бока! Вставайте, бакалавр, вас ждут великие дела! Я хочу сказать, что Магистр ждет тебя не дождется. Он опять чтото замыслил, а замыслы, как ты знаешь, у него всегда великие.

После сна я чувствую себя хорошо отдохнувшим и посвежевшим. Одновременно ощущаю неслабый голод. Взгляд на столик. Он удручающе пуст. Лена перехватывает мой взгляд.

– Позавтракаем у Магистра. Я уже сказала, что он тебя ждет и знает, что тебе сейчас нужно.

Лена, как всегда, не ошиблась. На столе у Магистра стоит блюдо гречневых блинчиков с клюквенным сиропом.

Когда мы утолили первый голод, Магистр “творит” на синтезаторе для Лены пачку красных палочек и бокал золотистого напитка, а для нас с ним бутылку “Столичной” и блюдо рыбного ассорти: селедочка, горбуша, осетрина, икра, клешни краба и прочее. Закурив сигарету, он, откинувшись на спинку кресла, начинает:

– Ну, Андрэ, я не буду возвращаться ко вчерашнему делу. Скажу только, что ты своими действиями превзошел самые смелые наши ожидания. Даже твой друг побледнел при виде цирка, который разыгрался в небе над той фазой. Результаты сейчас обрабатываются в Аналитическом секторе. Ну а мы с вами сейчас должны поговорить о нашей дальнейшей работе. Ты, разумеется, догадываешься, о чем пойдет речь?

– ЧВП?

– Да. – Магистр встает и делает несколько шагов по комнате. – Ты еще раньше догадался по тому набору аномальных фаз, которые я давал тебе на проработку, что речь пойдет о чемто необычном, что вызвало все эти аномалии. Но тогда я сам еще не знал, что это такое. Просто многолетние наблюдения за жизнью различных фаз научили меня какимто образом, чуть ли не подсознательно, обнаруживать неблагополучие. Дальше – больше. Я научился выделять во многих этих неблагополучиях нечто общее… я пока не мог объяснить даже себе, что именно. Затем во всех этих общих моментах я увидел общее начало. Открытие ошеломило меня. Долго я носил его в себе, пока не поделился своими мыслями с Верховным. Он негласно дал мне “добро” на эту тему, при условии, что она будет вестись параллельно с текущими делами сектора.

Магистр останавливается у столика, наливает в две рюмки водки. Взяв одну, он взглядом указывает мне на другую.

Мы молча выпиваем. Я закусываю, взяв кусочек рыбы наугад. Магистр же долго шевелит пальцами над тарелкой, пока не останавливает свой выбор на кусочке семги. Лена молча смотрит на нас, прихлебывая из бокала мелкими глотками и закусывая красными палочками.

Магистр продолжает:

– Примерно год назад я наконец добился определенных результатов и доложил о них на закрытом (по моему настоянию) Совете Магов. Речь шла о том, что из какойто, пока неопределенной, фазы исходит влияние, полностью противоположное нашему. То есть существует некая антинульфаза, которая, как и мы, занимается вмешательством в жизнь реальных фаз, только с противоположной нам целью. Это сообщение я подтвердил огромным количеством записей, расчетами и отчетами хроноагентов. Все это подействовало на Совет Магов подобно взрыву бомбы. Закрытое заседание тянулось с перерывами около двух недель. Наконец было принято решение: создать специальную группу для работы по этой теме. Четкой формулировки задачи и плана работы Совет не принял. Мне предоставили свободу действий в подборе и подготовке кандидатов в группу. Формулировку задачи и план действий мы должны представить сообща с этими хроноагентами, после того как они пройдут спецподготовку и будут ознакомлены с проблемой. Тебе пока все ясно?

– Не все. Где же в таком случае Андрей? Почему мы совещаемся только вдвоем?

– Втроем, – поправляет меня Магистр. – Элен – тоже член нашей группы.

Лена утвердительно кивает и улыбается, допивая свой напиток.

– Ну а Андрэ в настоящее время готовится к заданию. Довольно простому, но достаточно ответственному и напрямую связанному с нашей проблемой.

Я делаю нетерпеливый жест, но Магистр успокаивает меня:

– Нетнет, Андрэ, никакого риска. Задание типа “остановиться, сорвать цветок, понюхать, замечтаться и опоздать на трамвай”. Завтра он присоединится к нам, а сегодня не будем ему мешать. Тем более что наша беседа записывается, и он перед ее продолжением все просмотрит. Ведь формулировка задачи и составление плана работ – дело далеко не одного дня. Так что продолжим.

Магистр снова делает несколько шагов по комнате своей неслышной походкой, напоминающей поступь тигра, льва – словом, любого крупного хищника из семейства кошачьих. Он берет сигарету, вертит ее в пальцах, словно сомневаясь: закуривать или нет, затем всетаки закуривает. Затянувшись пару раз, он подходит к компьютеру, рассеянно барабанит пальцами по пульту и наконец говорит:

– Когда Кэт в тот вечер сказала, что ее группа пришла к тому же, что и я, но другим путем, я был ошарашен. Понимаешь, в глубине души я надеялся, что ошибаюсь, что я просто постарел, что долгая работа в реальных фазах наложила свой отпечаток на мою способность анализировать и делать выводы. Короче, я надеялся, что все мои тревоги напрасны. Кстати, на Совете была высказана и такая точка зрения.

Магистр гасит сигарету, подходит к столу и наполняет рюмки. Взглянув на Лену, он достает для нее из синтезатора еще один бокал с золотистым напитком. Затем он садится в кресло, берет рюмку, но не пьет, а снова говорит. Говорит горячо и торопливо:

– Пойми, Андрэ, я бы очень много дал, чтобы мои догадки и выводы оказались ложными. Я и васто в группу подобрал, чтобы с вашей помощью убедиться, что все, что я считал проявлением какойто злой силы, не более чем трагические стечения обстоятельств, точки пересечения случайных процессов. Но…

Он залпом выпивает рюмку, хватает, теперь уже без разбора, кусочек рыбы, быстро прожевывает и снова закуривает. Я же, наоборот, выпиваю не спеша, выбираю себе бутерброд с красной икрой, смачно жую его, медленно разминаю сигарету, закуриваю, а Магистр между тем продолжает:

– Но когда Кэт рассказала о своем открытии, я понял, что стало уже горячо. Ну а когда ты вчера в своем полете попал в этот туннель, я явственно ощутил запах серы. Ты понял, о чем я говорю?

Я молча киваю, дожевывая бутерброд.

– Итак, все это оказалось отнюдь не игрой моего воображения, как я надеялся. Действительность гораздо страшнее, чем мы сейчас думаем.

– Ну, это не так уж страшно сейчас, когда мы знаем, с чем имеем дело… – начинаю я, но Магистр взрывается:

– С чем? С чем, я спрашиваю тебя?!

Он резко гасит сигарету в пепельнице, выхватывает из пачки новую и прикуривает. Руки его трясутся, чего я раньше никогда у него не замечал.

– Если ты знаешь, как ты выразился, тогда скажи, что это? Что это за сила, я спрашиваю? Откуда она исходит? Как себя проявляет? Что стоит за ней? Как ее обнаруживать? Как с ней бороться? Каковы последствия будут для тех, кто вступит в контакт с нею или ее источником? И каковы будут последствия вообще для всех реальных фаз, если мы попросту игнорируем ее?

Я докуриваю сигарету, встаю и, в свою очередь, начинаю шагать по комнате.

– Зря ты так, Магистр, зря! Мы знаем не так уж и мало. Вопервых, у нас есть математический аппарат Катрин и ее исследования. Это немало. Кстати, не мешало бы привлечь ее, я имею в виду Катрин, к нашей работе.

– Уже сделано, – нечленораздельно отвечает Магистр: пока я размышляю вслух, он, не теряя зря времени, закусывает. – С завтрашнего дня группа Кэт переподчиняется нашему сектору на правах аналитического отдела.

– Очень хорошо. Ну а вовторых, помоему, Магистр, ты занимаешься самоуничижением. Что, годы наблюдений, анализа, работы в реальных фазах ничего уже не стоят?

Магистр хочет чтото сказать, но я останавливаю его:

– Втретьих, мы уже имеем формулировку задачи. Я имею в виду те вопросы, которые ты высыпал на меня в ответ на мою безобидную реплику.

С этими словами подхожу к столу и разливаю водку по рюмкам. Магистр молча обдумывает мои слова, а я тем временем принимаюсь за еду.

– Правильно, Андрей, – говорит мне Лена, – не теряй времени, а то у Магистра в пылу спора всегда аппетит просыпается. Он, увлекшись, както раз в одиночку здоровый окорок умял.

– Молчи, женщина! В следующий раз ты от меня своих лакомств не дождешься. А ты, Андрэ, прав. Коечто мы уже знаем. Как ты сказал перед заданием? Я знаю, что я там могу встретить, значит, я готов к этой встрече. Не совсем точно, но смысл такой. А раз так, то пришла пора обсудить план действий, поскольку задача, как ты сказал, сформулирована.

Лена привстает, словно порываясь чтото сказать, но, раздумав, садится на место.

– Полагаю, – продолжаю я, – что нам необходимо в первую очередь искать проявления ЧВП, противостоять им всеми имеющимися у нас средствами, изучать эти проявления, их влияние…

Я останавливаюсь, а Магистр подхватывает:

– И через это выйти на первоисточник…

– То есть произвести разведку боем и начать борьбу непосредственно с источником этого ЧВП, – завершаю я мысль.

– Нет! – неожиданно заявляет Лена. – Это все – пассивная тактика.

– Пассивная? – удивляется Магистр.

– Да, пассивная. Мы оказываемся в положении обороняющихся. Таким образом мы можем выходить на первоисточник не одно десятилетие, будем попусту тратить время, распылять силы хроноагентов, подвергать их опасности, а ЧВП не будет ждать. Он будет делать свое дело, отвоевывая у нас позиции и сводя к нулю нашу работу в одной фазе за другой.

– Что же ты предлагаешь? – спрашиваю я.

– Да, с чего же нам начать? – поддерживает меня Магистр.

– С начала, – отвечает Лена.

Воцаряется молчание. Я закуриваю и задумываюсь. Какой смысл вложила Лена в это слово? Пауза затягивается.

– А ведь ты права, Элен! – радостно говорит вдруг Магистр. – Именно с начала! Начала в смысле источника! Если мы сейчас начнем искать проявления ЧВП в реальных фазах и организовывать противодействие им, мы просто распылим свои и без того ограниченные силы. Мы будем пытаться объять необъятное. Надо искать, активно искать центр, источник противодействия, а найдя, уже тогда изучить и нейтрализовать его.

– Думаю, что это не исключает нашей работы по нейтрализации проявлений ЧВП в реальных фазах? Не можем же мы оставаться сторонними наблюдателями в случаях, подобных последнему? – интересуюсь я.

– Разумеется, нет! – с живостью отзывается Магистр. – Это также будет частью нашей работы. Хотя, конечно, это сильно осложнит ее. Но, с другой стороны, каждое соприкосновение с ЧВП будет обогащать нас информацией. Поэтому мы не только не должны пренебрегать такой работой, но необходимо стремиться к ней. Чем больше мы будем знать о нашем противнике, тем больше шансов победить его. Еще Мао Цзэдун сказал: “Только плавая, научишься плавать!”

Снова воцаряется молчание. Все мы перевариваем только что сказанное. Мы с Магистром курим, а Лена заваривает кофе. Чтото не дает мне покоя, чтото не было еще сказано. Лена разливает кофе по чашкам, я беру свою и гляжу поверх нее на Лену. А! Вот оно!

– Вот что мы упустили! Вопрос номер один: а что стоит за этим ЧВП? – При этих словах Магистр бросает на меня быстрый взгляд. – Силы природы как реакция на нашу деятельность или человек либо организация, подобная нашей? Ведь если это природные силы, тут подход будет один, а если люди – совсем другой!

Магистр молчит, а Лена, допив кофе, медленно, с расстановкой говорит:

– А что, если и то и другое? Что, если это люди, умело использующие в своих интересах законы природы?

– А в чем их интересы? – спрашиваю я.

– Вот в этомто и есть вопрос вопросов, – подводит черту Магистр. – И ты, Андрэ, и ты, Элен, вы подняли самый важный вопрос. И если Элен окажется права, то мы имеем дело с наихудшим вариантом.

Магистр тяжело вздыхает и берет рюмку.

– Давайте на сегодня поставим точку.

– Вернее, многоточие, – поправляю я.

– Пусть будет многоточие, нам есть о чем подумать. Вот и подумайте до завтра, а завтра начнем работу. Работу без выходных и отпусков. – Подумав немного, он добавляет: – А что, у тебя есть еще какието соображения?

– Да так, есть одна идея, в порядке, так сказать, бреда. Требует обмозговывания.

– Вотвот, обмозгуй ее сегодня на досуге, а пока давай выпьем.

Мы выпиваем, закусываем, допиваем кофе и, попрощавшись, расходимся.

Лена отправляется к себе, сославшись на усталость. Мне тоже хочется побыть одному и без помех все обдумать. Дома я выпиваю еще пару чашек кофе, рассеянно глядя в окно. Затем вызываю по линии доставки три бутылки пива и два пакетика соленых орешков и отправляюсь к озеру. Снова забираюсь на середину каменной гряды и усаживаюсь на облюбованный мною камень.

День клонится к вечеру. Солнце уже ясно обозначило дорожку на спокойной глади воды. Я сижу на камне, потягивая пиво, а перед глазами проходят картины аномальных фаз, которые я наблюдал по заданию Магистра.

Фазы эти были какието ирреальные. Фазы, населенные нежитью: какимито монстрами, скелетами, упырями и еще Время знает чем. Фазы, где люди сражаются с нежитью. Фазы, где нежить победила людей и подчинила себе. Фазы, где, наоборот, люди покорили нежить. Чтото за всем этим есть, но что?

Вот более поздние времена. Элегантные медиумы вызывают духов, привидений, а те, в свою очередь, вмешиваются в дела людей и то служат медиумам, то, наоборот, подчиняют их себе. Это что?

А вот целая серия фаз, где жрецы, колдуны, шаманы и маги одним словом вызывают землетрясения, ливни, засухи. А вот фазы, где буквально все люди владеют телепортацией, телекинезом, левитацией и само Время знает, чем еще. Что это?

Когда я прогнал от себя эти видения, солнце уже садилось. Вызываю Лену. Вопреки моему ожиданию, она отвечает сразу.

– Лена, – спрашиваю я, – что ты имела в виду, когда сказала “с начала”? Разумеется, кроме того аспекта, который мы обсудили.

Лена удивленно молчит, потом спрашивает:

– Нет. Ничего я больше в виду не имела. А что тебе в голову пришло?

– Да так, есть тут одна мысль, я думал, что она и у тебя тоже на уме, хотел посоветоваться.

– А где ты сейчас? Приходи ко мне. Попьем чайку и поговорим.

Лена встречает меня подомашнему. На ней коротенький перламутровый халатик, белые ажурные гольфы и туфельки из мягкой голубой кожи. Волосы прихвачены белой лентой. Чай уже Готов. Лена приглашает меня к столу.

– Прошу, Андрюшенька, побаловаться чайком. Кэт выдала мне свои секреты, так что – оцени.

И я оценил. Я пью чашку за чашкой прекрасный душистый чай с вареньем, медом и сдобным печеньем и разглядываю свою любимую. А Лена, поболтав немного на отвлеченные темы, умолкает и пьет чай, задумчиво глядя на голограмму Гелены Илек. Внезапно глаза ее оживляются, она подается вперед, словно хочет чтото сказать, но передумывает и, откинувшись в кресле, закинув ногу на ногу, покручивая ступней в голубой туфельке, спрашивает:

– Ну, дорогой, что ты там, на озере, надумал?

А я, глядя на ее красивую длинную ногу, ни о чем серьезном думать уже не могу.

– Забыл, – честно признаюсь я.

Лена смеется и перепархивает из кресла ко мне на колени. Ее теплые бедра обжигают мне ноги, а она, быстро освободив меня от рубашки, припадает ко мне в поцелуе. Через какоето время мы с дивана перебираемся к камину и там продолжаем предаваться безумной страсти.

Когда мы отдыхаем в очередной раз, легко и нежно лаская друг друга, Лена зачемто оживляет голограмму Гелены Илек. Я смотрю на движущийся прообраз своей подруги, расслабленно отдыхая в ее объятиях, и вдруг… Меня словно озаряет.

Медленно освобождаюсь из Лениных объятий и подхожу к компьютеру. Сев за пульт, я на какоето время задумываюсь, приводя в порядок свои мысли и сосредоточиваясь. Лена, опершись на локоть, с любопытством за мной наблюдает.

Набираю код одной из аномальных фаз, затем задаю программу и включаю “искатель”. Через дветри минуты мерцающий дисплей оживает. Я вижу человека, сидящего у догорающего костра и беседующего с кемто, смутно различимым в темноте. Этот некто имеет форму не то мешка, не то медведя. Добавляю яркости, и становится видно, что этот некто – облако, ежеминутно меняющее свои очертания как бы в такт своим словам.

– Баньши, – определяет Лена.

Прислушиваюсь к переводу. Разговор идет на бытовые темы. Я попал в фазу, где люди соседствуют и сотрудничают с нежитью.

Еще один код, набранный по памяти, короткий поиск, и перед нами предстает совсем другая картина. На лесной поляне три всадника мечут стрелы в чащу леса, откуда на них сверкают, переливаясь всеми цветами радуги, огниглаза. Стрелы всадникам подает совершенно голый, если не считать короткого, до пояса, плаща, сплетенного из травы, человек с длинной рыжей бородой и волосами почти до лопаток. Перед тем как подать стрелу всаднику, человек чтото шепчет над ней и макает в сосуд, висящий у него на шее. Ясно. Здесь люди сражаются с нежитью.

Набираю еще один код.

В грязной, заваленной всяким околонаучным хламом “лаборатории” средневекового мага на полу возле очага начертана пентаграмма. Внутри нее светится огонь, меняющий свой цвет от желтого до синего и обратно. Неопрятно одетый маг с выражением страха на лице стоит посередине “лаборатории” и творит заклинания. А из огня в ответ слышится мерзкое, злорадное хихиканье.

Еще одно переключение, и я наблюдаю “ведьму”. Молодая, привлекательной внешности, абсолютно голая женщина варит “зелье” у себя в хижине. Варит она его своеобразно. Сидит за столом, подперев голову ладонями, и сосредоточенно смотрит на котел, кипящий над очагом. Развешенные по стене пучки трав и стоящие на полках горшки со снадобьями как бы сами по себе снимаются с места и отсыпают в котел нужную дозу. Время от времени мешалка, торчащая из котла, делает дватри взмаха, а в огонь под котлом прыгают поленья.

– Довольно, – слышу я голос Лены. – Что все это значит? Зачем ты вдруг ринулся наблюдать эти сцены? С чего это тебя потянуло на средневековую мистику?

– Посмотри, Лена, – отвечаю я, не оборачиваясь, – тебе не кажется, что вот это и есть Начало? Вся эта нежить, мистика и чертовщина. Вся эта левитация, телекинез и так далее. Не является ли все это проявлением ЧВП?

– Ах, вот оно что! А ято, грешница, подумала, что ты упорно искал по всем фазам эту молоденькую колдунью. Живая ведьма тебя уже не устраивает.

Лена еще раз внимательно смотрит на дисплей, где ведьмочка успешно занимается телекинезом, потом хмыкает, встает и подходит к компьютеру.

– Да, впечатляет, только что ты скажешь на это?

Лена набирает код какойто фазы и без “искателя” находит нужную сцену. В необычно обставленной комнате, скорее всего кухне, женщина, одетая в странный наряд, состоящий из разрозненных полос прозрачной и непрозрачной переливающейся ткани, чтото готовит в прозрачном сосуде, стоящем на чемто вроде плиты. Как и ведьма, она манипулирует с кухонными принадлежностями, не вставая с места. Только в отличие от ведьмы женщина читает какойто журнал, отрываясь от него время от времени. Повинуясь ее взгляду, в сосуд засыпаются специи, большая ложка помешивает содержимое.

– Ну?

– Что это?

– Это фаза биологической цивилизации. Как видишь, они тоже владеют телекинезом, и весьма успешно. Причем пользуются им в повседневном быту, а не только для приготовления адских зелий, как твоя ведьма. Так что, дорогой мой, наличие телекинеза, левитации – кстати, могу показать тебе и такую фазу, я в ней бывала и успешно левитировала, – так вот, это ничего не доказывает.

– Да, ты права. Это само по себе ничего не доказывает, но при наличии определенных условий доказывает все.

– Это каких же условий?

– При наличии в этой фазе других проявлений ЧВП. Надо бы дать Кэт задание проверить все эти фазы на наличие ЧВП.

– Ну, ты даешь! Ты думаешь, что ты говоришь? Ты предлагаешь проверять на наличие этого сатанинского ЧВП наиболее благополучные во всех отношениях фазы! Да над тобой весь Монастырь ухохочется в лежку!

– Может быть, Леночка, может быть. Но прими во внимание то, что мы практически ничего не знаем об этом ЧВП. Каковы у него методы, какие цели он преследует? Что, если твои любимые биофазы – это только промежуточный этап в его деятельности? Ты можешь точно предсказать, какое их ждет будущее?

Лена, не говоря ни слова, вновь тянется к компьютеру, но я, поняв свою оплошность, останавливаю ее.

– Стоп, стоп! Не надо доказательств, я просто опять забыл, где я нахожусь и каковы наши возможности. Но, Лена, речь не идет конкретно о биоцивилизациях и конкретно о телекинезе и левитации. Хотя это момент интересный. Я говорю о Начале. Том Начале, мысль о котором преследует меня весь день, с того момента, как ты сказала это слово. И только сейчас я понял, что это такое. Не знаю, как это объяснить с точки зрения хронофизики, но у меня создается впечатление, что во всех этих аномальных фазах существует возможность свободного или почти свободного перемещения из фазы в фазу. Во всяком случае, без колоссальных энергетических затрат и отнюдь не в виде матриц, а напрямую, в собственном теле.

Лена с сожалением смотрит на меня, словно на помешанного, а я продолжаю:

– Я вижу, ты не до конца понимаешь мою мысль. Вот, посмотри. – Я вызываю на дисплей характеристики тех аномальных фаз, коды которых вспоминаю. – Видишь, все они относятся к низкочастотным фазам. Более того, они близки по частотам, почти не отличаются по амплитуде, а по фазам, я имею в виду фазы, как характеристики, почти совпадают. Это – фазыблизнецы. Почему бы не предположить, что связь между ними гораздо проще, чем между такими, с которыми мы в основном имеем дело. Ведь нам весьма трудно проникать во все высокочастотные фазы, а в эти, низкочастотные, в особенности. Недаром Кэт называет их труднодоступной областью. Если наложить сюда графическую характеристику нульфазы, – я опять обращаюсь к пульту, и на дисплее поверх характеристик аномальных фаз накладывается яркая синусоида, резко отличающаяся от них по всем параметрам, – то обрати внимание, как велико расстояние между точками графика нашей фазы и этими. Зато как они все близки друг к другу!

Лена смотрит на меня все так же сочувственно.

– И эта мысль пришла тебе в голову, когда ты лежал в моих объятиях? Милый, ведь все это – только расстояние между кривыми на плоскостных графиках. Ты и сам прекрасно понимаешь, что на деле это гораздо сложнее.

Я перебиваю ее, опасаясь вновь потерять свою мысль:

– Пусть это примитив, пусть! Но, может быть, сейчас нам надо помыслить именно примитивно!

Лена молчит, а я пытаюсь привести последний аргумент:

– Эйнштейна, кажется, спросили, как делаются великие открытия? Знаешь, что он ответил?

Лена отрицательно мотает головой.

– Все знают, что это невозможно, что это чушь, ерунда. Находится невежда, который этого не знает, вот он и делает открытие.

Лена улыбается и еще раз внимательно смотрит на дисплей.

– Не знаю, не знаю… Ты говоришь так убежденно, что мне начинает казаться, что ты прав. Трудно так активно защищать заведомую ахинею. Видимо, ты просто не можешь правильно, с точки зрения хронофизики, выразить свою мысль. Надо будет завтра посоветоваться с Магистром. А вот что касается Начала, то здесь твоя мысль довольно интересна.

Лена снова задумывается. Она встает и ходит по комнате, рассуждая вслух:

– Эти фазы – фазыблизнецы. Нам туда проникать трудно. Визуальный контроль мало что дает. Весьма трудно даже понять толком, что там происходит… Значит, это идеальное место, где можно творить все, что вздумается, не опасаясь серьезного противодействия с нашей стороны.

Она резко останавливается.

– Андрей, ты – гений!

Она подскакивает к компьютеру, целует меня и набирает код вызова Магистра. Я смотрю на таймер.

– Ты с ума сошла, он же спит!

– Сомневаюсь. Да даже если и спит, то он будет несказанно нам благодарен за то, что мы оторвали его от такого прозаического времяпрепровождения, чтобы сообщить ему такую весть. Иначе никакой он не Магистр, он тогда – саксофонист, как вы говорите. Пусть сам тогда идет в Хозсектор, пожизненно…

На экране появляется недовольная физиономия Магистра. Но по мере того, как Лена излагает ему суть идеи, глаза его проясняются, лицо принимает выражение глубочайшей заинтересованности. Когда Лена заканчивает, он какоето время молчит, потом говорит задумчиво:

– Вот над этим я бился почти четыре года. Пришел Андрэ, и все оказалось так просто!

Он еще немного молчит, собираясь с мыслями, потом оживляется.

– Так. Отдохните, ночь всетаки. Приведите себя в порядок и приходите ко мне завтра в десять часов.


Глава 30


Был у царя генерал,
Он сведения собирал.
Спрячет рожу в бороду
– И шасть по городу.
Л.Филатов

Мы провели у Магистра несколько часов. Кроме нас пятерых, в работе участвовал еще невысокий худощавый брюнет с тонким нервным лицом. “Это Ричард, из сектора Наблюдателей”, – представил его Магистр. Присутствовал еще и Маг Жиль, правда в виде своего изображения на дисплее компьютера.

Поначалу Ричард заинтересовал меня, поскольку я слышал, что такой сектор существует, но ни разу не сталкивался с его работниками и не имел ни малейшего представления о том, чем они занимаются. Но Ричард почти никакого участия в нашей полемике не принимал. Он только очень внимательно слушал всех и иногда, когда Магистр обращался к нему: “Обратите на это внимание, Дик”, делал записи в электронном блокноте. Было ясно, что в нашей проблеме он “плывет”.

В другое время я бы обязательно улучил момент для разговора с ним, но сейчас мне быстро стало не до него. Меня интенсивно обстреливали вопросами, авторы которых были весьма не удовлетворены обстоятельностью моих ответов. Как следствие, в меня летели дополнительные вопросы, каковые также не получали исчерпывающих до дна ответов. И так далее до бесконечности. Я понял, что в конце концов мы зайдем в тупик, и предложил:

– Вот что. Я понял, что идея наличия свободного межфазового перехода в низкочастотных фазах вами, в принципе, принята и решение по этому поводу у вас готово. Сейчас вы пытаетесь заставить меня дать этой идее обоснование или сами пытаетесь обосновать это. Но, братцы мои, вы же не хронофизики, а я тем более. Раз уж мы пришли к решению, давайте начнем работу, а проблемы теоретического обоснования, я считаю, надо передать в Научный сектор. Есть возражения?

Противников такого решения не оказывается. Больно уж надоели всем эти теоретические мудрствования. Всем не терпится поскорее приступить к живой работе. Магистр кратко подводит итоги:

– Значит, так. Я ставлю на Совете Магов задачу для Научного сектора. Пусть поломают себе голову. А мы тем временем займемся поисками таких переходов в низкочастотных фазах. В этом нам должен помочь Ричард.

– Извини, Магистр, – предлагаю я, – мне кажется, что Ричарду необходимо сначала поглубже вникнуть в нашу проблему. Вряд ли он успел получить о ней хотя бы частичное представление, послушав наши сумбурные споры.

Магистр хочет мне возразить, но Ричард опережает его:

– Я понял твое беспокойство, Андрей, но для того, чтобы мой отдел мог вам помочь с наибольшей эффективностью, мне вполне достаточно того частичного представления, которое я уже успел получить. Что же касается более глубокого изучения ваших проблем, то это может только повредить делу.

– То есть? Почему?

– Представь себе, я полностью вник в проблему. То есть я знаю, что вы ищете, зачем, что вы будете делать, когда найдете, какие будут последствия как в случае успешного решения, так и наоборот, что за всем этим стоит, что будет дальше и так далее. И всем, что я узнаю, я поделюсь со своими сотрудниками, когда буду ставить им задачу. Да мы тогда не обнаружим то, что вам нужно, никогда. Мы волейневолей попытаемся подменить вас. Будем на все, что наблюдаем, смотреть через призму вашей проблемы, за всеми наблюдаемыми событиями будем видеть проявление этого вашего ЧВП. Вы заметили, что я даже не спросил вас, что означает эта аббревиатура? Я просто понял, что ничего хорошего за этим не стоит, и – все. А ведь нам надо просмотреть Время знает сколько картин и событий в фазах Сумеречных миров и найти то, что вам нужно. А уж просматривать это подробно, анализировать, то это или не то, принимать решения и действовать будете вы сами.

Магистр в продолжение всей этой речи одобрительно кивает головой, а когда Ричард заканчивает, хочет чтото сказать, но его опять опережают, на этот раз Андрей:

– Как вы сказали, Ричард, Сумеречные миры?

– Да. Так мы, наблюдатели, называем эту группу фаз. Это как бы предрассветные сумерки истории человечества.

– Если это сумерки, да еще предрассветные, представляю, что творится ночью! – замечает Лена.

– Красивый термин, – говорит Андрей. – Магистр, я предлагаю нашу задачу по поиску свободных переходов и базы ЧВП в низкочастотных фазах закодировать как “Операция “Сумеречные миры”.

– Не возражаю. Да будет так! А теперь – к делу!

– Магистр, – напоминает Андрей, – мы не обсудили еще, а что мы будем делать, когда обнаружим свободный переход или, чем Время не шутит, даже базу ЧВП.

– А это мы обсудим в более тесном кругу, из тех же соображений. Не стоит забивать Ричарду голову спецификой нашей работы, а то он, не дай Время, будет искать для нас объекты побезопаснее. Верно?

Ричард согласно кивает и добавляет:

– К тому же рано или поздно, волей или неволей я все равно неизбежно вникну в вашу проблему достаточно глубоко, но все равно буду держать это подальше от своих сотрудников. А сейчас я представлю вас своим сотрудникам и сформулирую им задачу.

Пока он вызывает на связь руководителей групп, я замечаю, что Катрин подошла к Лене и чтото тихо говорит ей. От меня не ускользнул быстрый взгляд, который Лена бросила на меня, и то, как, коротко чтото ответив Кэт, она задумалась. “Так, – отмечаю я, – наши девочки готовы поставить перед нами еще одну проблему. Поговорим об этом на досуге”.

На дисплеях появляются лица сотрудников Ричарда. Он представляет им нас и объясняет, что их отдел переподчиняется сектору Внедрения и Воздействия для участия в операции “Сумеречные миры”.

– Все коды и данные этих товарищей уже занесены на ваши компьютеры. При необходимости можете обращаться непосредственно к ним. А сейчас я поставлю вам задачу на наше участие в операции “Сумеречные миры”. Нам необходимо сосредоточиться на изучении событий в низкочастотных фазах. Предмет поиска: все необычное и аномальное в этих фазах. Я имею в виду необычное и аномальное с точки зрения этих фаз, так как в этих фазах практически все необычное и аномальное, с нашей точки зрения. Особый интерес будут представлять события, которые раньше в данной фазе не наблюдались или были исключительно редкими, но стали повторяться в ней с некоторой регулярностью. А уж если такие события в будущем этой фазы собираются войти в систему, связывайтесь с любым из них, – Ричард кивает на нас, – в любое время суток. Я правильно поставил задачу, Магистр?

– Я бы не смог сделать этого лучше. Повторю только один момент. Когда упыри пожирают ночного путника, это само по себе ужасно, аномально и необычно. Но нас интересует не сам этот факт, а то, что если раньше упыри выходили на охоту только раз в месяц в безлунные ночи, то сейчас они вдруг стали охотиться каждую неделю и пожирают путников не выборочно – только тех, кто идет по своей воле, – а всех подряд. Понятно?

Все согласно кивают, и Ричард говорит:

– Более подробно я поставлю вам задачу примерно через час. Возвращайтесь к текущей работе.

Ричард прощается с нами и уходит к себе. А мы наливаем себе по последней чашке кофе, и вдруг Андрей предлагает:

– А что, если нам, пока наблюдатели отрабатывают Сумеречные миры, порыться в более позднемСредневековье?

– Обоснуй, – просит Магистр.

– Видишь ли, в Сумеречных мирах ЧВП базируется, разворачивает свою деятельность. Но серьезных результатов он может добиться, если действует не одно поколение. Кто знает, не обнаружим ли мы, что такие деятели, как Чингисхан и его потомки, Игнатий Лойола, Кортес, тамплиеры и их аналоги в других фазах, – порождения ЧВП?

– Мысль интересная… Вот что, мы с Кэт сделаем вам подборку таких фаз, а вы их проработайте. В самом деле, нельзя замыкаться на одном. Ну а сейчас давайте разбежимся, отдохнем, благо день уже кончился, а с утра за работу.

Магистр достает из своего неисчерпаемого бара бутылку сухого вина. Мы с удовольствием выпиваем и, попрощавшись, расходимся.

Дома, перед сном, я решаю прогуляться. Но на дворе, оказывается, заметно похолодало. Небо затянуто тучами, моросит дождь, и дует порывистый ветер. Вот и пришла осень. Да, одет я явно не по сезону. Возвращаюсь домой, критически смотрю на синтезатор и решительно направляюсь к линии доставки. Вызвав себе куртку и осенние сапоги, переодеваюсь и снова выхожу. Около часа я брожу по лесным дорожкам, на которые уже начали падать желтые листья. Воздух, поосеннему свежий, вначале взбодрил меня, и только к концу прогулки я понимаю, что устал. Интересно, от чего? Видимо, встреча с ЧВП оказывает всетаки какоето влияние. Как всетаки резко наступила осень. Чтото здесь не то. Еще вчера мы с Леной купались в озере, а сегодня уже желтые листья летят.

Вернувшись в свой коттедж, я застываю на пороге. В кресле возле столика сидит Андрей и, вертя в пальцах какуюто безделушку, задумчиво смотрит на голограмму Лены. Лена колдует у синтезатора, а Катрин у камина заваривает чай. Все они одеты подомашнему. Лена в голубом обтягивающем комбинезоне, Катрин в коротеньком розовом халатике, а на Андрее роскошный халат из алого бархата с золотым шитьем. Подарок Катрин, судя по всему.

– Что это вы здесь делаете? – вырывается у меня глупый вопрос.

– Тебя ждем, – не отрываясь от синтезатора, отвечает Лена. – У нас уже все готово, а ты гдето гуляешь.

Она открывает камеру и выставляет на стол бутылку легкого вина, сыр, зелень, пирожные и конфеты. В заключение на столе появляется небольшой, но довольно изысканный торт, наподобие “Киевского”. Катрин несет поднос с чайным прибором. Все еще ничего не понимая, я присаживаюсь рядом с Андреем.

– Друже, объясни толком… – начинаю я.

– Ты с нами за стол в таком виде сядешь? – негодует Лена. – Иди переодевайся!

Безропотно ухожу в соседнюю комнату, где сбрасываю куртку и расшнуровываю высоченные, до колен, сапоги. Надо же, умудрился какие заказать! Других, что ли, не нашел? Поразмыслив, натягиваю синий эластичный комбинезон, обуваюсь в спортивные тапочки (надо както гармонировать с гостями) и возвращаюсь к друзьям.

– Ну, и кто же наконец объяснит, что означает этот полуночный сбор таким экспромтом? – спрашиваю я.

– Почему ты решил, что это экспромт? – интересуется Лена.

– Вопервых, посмотри на таймер (он показывает 23.40). А вовторых, только экспромтом можно прийти даже к самым близким друзьям в таком одеянии.

Я киваю на голые ноги Катрин, обутые в изящные домашние туфельки из малинового бархата.

– Ты прав, друже, – отвечает Андрей. – Просто Катя в переживаниях и суете напрочь забыла, что у нее сегодня день рождения.

Катрин виновато улыбается, а я возмущаюсь:

– Ну хоть бы за полчаса предупредили! Мы бы чтонибудь подарили…

– И что бы ты за полчаса сделал? – ехидно спрашивает Лена. – Букет лилий с ароматом давно не мытого туалета? Молчи, дорогой! Они предупредили меня, и я коечто успела.

Катрин и Андрей улыбаются. Они хорошо знают тот уровень, на котором я общаюсь с синтезатором. А Лена откудато достает три изящные золотые цепочки, украшенные розовыми жемчужинами. Она подходит к Катрин и застегивает на ней цепочки. Одну – на шее, вторую – на правом запястье и третью – на левой лодыжке. Катрин краснеет от удовольствия и шепчет:

– Большое спасибо, Леночка.

– И сколько же нам сегодня стукнуло? – интересуюсь я.

– Вообщето такие вопросы женщинам не задают, – делает мне замечание Лена. – Но Кэт у нас в таком нежном возрасте, что в этом плане до секретов дело еще не дошло. Ей исполнилось семнадцать.

– Локальных семнадцать, – уточняет Катрин.

– Ну, разумеется, локальных, – соглашается Лена. – Ведь ты, в отличие от нас, ни разу не бывала в реальных фазах.

Это существенное уточнение. В реальных фазах время течет поразному. Выражаясь на языке хронофизики, в каждой фазе присутствует индивидуальная хроночастота. Поэтому хроноагенты, проведя в реальной фазе месяцдругой, возвращаются постаревшими на год, а то и два. При наблюдениях компьютеры компенсируют разницу в хроночастотах, и в Монастыре мы все видим в нашем ритме. Но от этого физическая разница во времени не исчезает, и матрица хроноагента либо стареет, либо молодеет относительно фазы Стоуна. Отсюда и идет счет возраста на локальные и относительные годы.

– Хватит годы считать, – говорит Андрей и разливает вино по бокалам. – Лучше выпьем за новорожденную. С днем рождения, Катюша!

Я медленно пью вино и разглядываю Катрин. Она в своем розовом минихалатике и малиновых туфельках на миниатюрных лапках сейчас кажется мне совсем еще девочкой. Ято считал ее просто “маломеркой”, а ей, оказывается, еще вчера было только шестнадцать лет. Тем не менее с Андреем она встретилась и стала его женой еще в пятнадцать и уже в это время была неслабым специалистом в области темпоральной математики. В шестнадцать лет создала программу поиска Черного Вектора Противодействия и возглавила аналитический отдел нашего сектора. Далеко пойдет девочка. Мне вспомнились слова Лены: “Здесь совершеннолетие считается с того момента, когда человек становится способным к самостоятельной работе”. Что ж, раз эта девушка созрела во всех отношениях раньше времени, то, как говорится, и флаг ей в руки. Неожиданно мне вспоминаются ее сексуальные подвиги, невольным очевидцем которых я не раз оказывался на Звездном острове. У меня возникают не оченьто лестные ассоциации, но я быстро одергиваю себя. Несмотря ни на что, во мне еще слишком много осталось от “своей” фазы. Нельзя всетаки лезть во все монастыри со своим безнадежно устаревшим уставом. Тем более в наш Монастырь.

Лена берется за бутылку, разливает вино и только хочет произнести второй тост, как раздается сигнал вызова. Отработанным движением кисти руки дистанционно включаю монитор связи, там появляется лицо Магистра.

– Гм! Вот вы где, оказывается. Что это у вас за ночные посиделки?

– У Катрин день рождения, шеф, – докладываю я. – Извините, что в связи с этим мы решились на нарушение спортивного режима и не поставили вас в известность. Готовы понести…

– Хватит болтать! Разошелся, – прерывает меня Магистр. – Меня в компанию примете?

– С удовольствием! – отвечает за всех Катрин.

Через минуту Магистр выходит из нульТ. В отличие от нас, он в своей обычной одежде, которую он, как мне кажется, никогда не меняет. Магистр бросает на стол критический взгляд и тут же, не присаживаясь, направляется к синтезатору. Поколдовав несколько минут, он возвращается к столу и выставляет запотевшую бутылку “Столичной”. Мы с Андреем переглядываемся и вздыхаем. Вторым заходом Магистр ставит на стол исходящий вкусным паром горшок. В нем, судя по аромату, жаркое с картошкой. На отдельном блюде красуется почищенная и порезанная селедочка с луком. Я еще раз вздыхаю. Куда мне до Магистра!

Быстро откупорив бутылку, Магистр наливает водки мне с Андреем, себе и тянется за бутылкой вина, чтобы налить Лене и Катрин. Андрей быстро переглядывается со своей подругой. Та кивает. Андрей показывает Магистру на водку:

– И ей тоже налей. Этот напиток она уже освоила.

– Хм! Быстрые вы, как я погляжу. А тебе, Элен, что налить? Неужели тоже водки?

Лена кивает, а Магистр бормочет под нос:

– Да уж. Маловато “сотворил”, не рассчитал. На пятерых одной бутылке и делать нечего, – и продолжает уже в полный голос: – Извини, Кэт. Ты в нашем секторе работаешь совсем недавно, и я еще не успел запомнить, когда твой день рождения. Спасибо, что напомнила. Разреши поздравить тебя.

Когда мы опорожняем рюмки и закусываем селедочкой, Лена раскладывает по тарелкам жаркое и между делом спрашивает Магистра:

– Раз ты не знал, что у Катрин день рождения, с какой целью ты нас всех разыскивал так поздно?

– Стоит ли, Элен, отвлекаться от главного события? – отвечает Магистр, запуская вилку в свою тарелку. – Просто захотелось с вами встретиться, провести приятно вечерок…

– Брось, Фил. Это несерьезно. Такую лапшу можешь вешать на уши вот им, – Лена кивает на нас с Андреем. – Они тебя еще мало знают. А уж ято и тебя, и твою матрицу изучила досконально. Так что, уважаемый шеф, не мажь нам матрицы майонезом, а колись: с чем пожаловал, что у тебя на уме?

Магистр оглядывает всех нас, подцепляет ложку майонеза и еще раз оглядывает нас. Он словно решает, с кого, по выражению Лены, начать мазать матрицы майонезом. Затем он сдабривает свое жаркое и вздыхает:

– Разве скроешь чтонибудь от профессионального психолога? Что ж, Кэт, извини, буду портить тебе день рождения рабочими разговорами.

При взгляде на Катрин отнюдь незаметно, что она хоть както этим огорчена. Наоборот, весь её вид выдает крайнюю заинтересованность. Она вся подобралась, подалась вперед и пожирает Магистра своими неправдоподобно большими синими глазами. Обнаружив такую реакцию “главного действующего лица”, Магистр усмехается, откидывается в кресле, закуривает сигарету и внезапно становится серьезным.

– Видите ли, друзья мои, когда я, после того как вы меня покинули, остался один, я спокойно попытался проанализировать события последних дней и наши разговоры. Особенно разговоры. Сами того не подозревая, вы все высказали несколько очень ценных мыслей. И ты, Элен, и ты, Андрэ, и ты, – он кивает в сторону Злобина. – И вот, продумав все как следует, я пришел вот к такому выводу. Пора ученичества кончилась, начинается серьезная, очень ответственная и очень сложная, даже опасная работа. Я имею в виду не только вас, но и всю нашу организацию в целом. То, чем мы занимались еще вчера, можно рассматривать как тренировку, что ли. Это была разминка, стадия наработки опыта, методик, проба сил перед действительно настоящим делом.

Я вспоминаю битву у голубой звезды и гибель “Конго” вместе со всей командой. Ничего себе – проба сил!

А Магистр продолжает:

– Если до сих пор нам противостояли слепые силы природы и различные деятели, которые не ведали, что творили, то сейчас картина совсем иная. Сейчас, в результате операции “Сумеречные миры”, мы с вами выйдем на организацию людей, которые прекрасно знают, что они творят, и которые весьма не слепо используют силы Природы. Дада, Элен, ты была права, когда сказала это. Я сейчас полностью уверен. Вот только кто они и какие силы они используют? И ты был прав, Андрэ, когда предположил существование прямых межфазовых переходов. Не сомневаюсь, что наблюдения отдела Ричарда подтвердят твою догадку. Но отсюда вытекает еще один вопрос: какую цель они преследуют? Для чего они используют эти природные силы? Вот тут выступает на сцену и твое предположение, Андрэ. Я уже дал задание сектору Практической Истории отработать все неблагополучные фазы с помощью программы, составленной Кэт. Не исключено, что все эти деятели вроде Чингисхана, Лойолы, Бонапарта, Гитлера, Сталина, Трумэна, Мао Цзэдуна окажутся ставленниками ЧВП. Но Время с ними. То, что они сотворили, каждый в своей истории, мы уже исправить не в состоянии. Но мы можем не допустить появления аналогичных личностей в других фазах. Теперь, зная, как они появляются и что предшествует их появлению, точнее, чья деятельность предшествует им, мы можем своевременно вмешаться и разрушить их планы. Надеюсь, вы все понимаете, какой отпечаток это наложит на всю нашу работу? И почему я сказал, что всю нашу предшествующую деятельность можно рассматривать как пору ученичества?

Вместо ответа я разливаю по рюмкам остатки водки.

– Не желаешь ли ты запугать нас. Магистр?

– Нет, Андрэ, не запугать, а настроить. Настроить соответствующим образом. Запугать вас невозможно, это я прекрасно знаю. Хотя помнишь, что сказал твой комэск Волков в ответ на вопрос молодого летчика: “Вы что, думаете, мы струсим?” Вот и у меня сейчас такие мысли. Поменьше бы вам храбрости, а побольше осторожности. Что, не понял? Ну и дурак. Мы сейчас, если разработка Ричарда и Кэт принесет реальные результаты, выходим на прямой контакт с противником, о котором не знаем ничего, не знаем даже, каковы их цели. Ты представляешь, какая работа нас ждет? По твоему умному лицу вижу, что не представляешь. А жаль.

– Зато я хорошо представляю, – вступает в разговор Лена. – Даже слишком хорошо. Ты сказал о прямом контакте с противником и правильно сказал, что мы о нем не знаем ничего, кроме того, что он существует. Мы не знаем, какими методами он, а точнее, они пользуются, какими средствами располагают. А какие последствия для наших хроноагентов будут иметь такие контакты? Этого мы тоже не знаем. В свете сказанного не кажется ли тебе, Магистр, что на наших двух Андреев выпадет непомерная нагрузка?

– Кажется. Меры мы уже принимаем. Но они дадут результат не так быстро, как нам хочется. А кстати, Андрэ, после всего, что мы узнали, тебя не перестали грызть сомнения по поводу правомерности нашего вмешательства в жизнь реальных фаз?

Я игнорирую провокационный вопрос. На помощь мне приходит Андрей. Он поднимает рюмку и негромко произносит:

– Все это верно. И Магистр все мудро сказал, и Лена – тоже. Самое главное – это то, что предыстория кончилась и мы это осознаем. Верно и то, что сейчас у нас вопросов больше, чем ответов на них. Но никто не даст нам этих ответов, кроме нас самих. Помощи нам ждать неоткуда. Разве что ЧВП придет к нам сюда и все расскажет. Но на это надежда слабая. Так что, друже, мы с тобой очень вовремя включились в дело. Ты, Магистр, хорошо сказал о разумной дозировке храбрости и осторожности. Но ты забыл сказать об удаче. А у нас, военных летчиков, существует поверье: удача смелых любит. За удачу!

Магистр даже не пытается возразить против такого тоста. Когда мы с Леной остаемся одни, она присаживается поближе к камину, протягивает к огню ножки в белых тапочках и шевелит пальчиками.

– Ну, дорогой, что ты имеешь сказать по этому поводу?

– Только то, что предыстория фазы Стоуна действительно закончилась. Начинается совсем другая история.

– И история эта будет разворачиваться в основном в Сумеречных мирах, – подхватывает Лена.

– Верно. А на прошлой истории можно поставить точку.

Но Лена многозначительно поправляет меня:

– Вернее, многоточие.






СУМЕРЕЧНЫЕ МИРЫ


Глава 1


В заповедных и дремучих
Страшных Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей,
На проезжих сеет страх.
В.С.Высоцкий

Солнечный луч пробивается сквозь кружево кленовой листвы и падает мне на глаза. Пора вставать, сэр Хэнк.

Я откидываю плащ, некогда красный, а теперь от времени и непогоды ставший почти бурым, с бордовым оттенком. Потянувшись, поднимаю голову с седла, служившего мне вместо подушки, и смотрю, где мой конь. Гнедой пьет из ручья на опушке рощи. Встаю и еще раз потягиваюсь. Подхожу к ручью, умываюсь холодной водой. Солнце уже довольно высоко. Пора пускаться в путь. Беру попону, на которой спал. Седлаю гнедого. Покончив с этим делом, привожу в порядок свой арсенал.

На мне чешуйчатый железный доспех, усиленный на плечах и на груди стальными пластинами. Ноги защищены такими же чешуйчатыми чулками, обшитыми внизу кожей, некогда тоже красной, но теперь потертой до рыжины. Пристегиваю шпоры, надеваю перевязь с мечом: клинок шириной в два пальца и длиной больше метра. Поправляю на поясе кинжал (его я на ночь не снимал), подвешиваю справа от седла секиру, а слева – красный закругленный внизу треугольный щит. По красному полю щита, крестообразно пересеченному железными пластинами, золотом изображены головы драконов и языки пламени. Не иначе, ктото из предков благородного Хэнка был известным драконоборцем. Рядом с секирой я вешаю лук и колчан со стрелами.

На плечи накидываю плащ, скрепив его на правом плече бронзовой пряжкой, на голову надеваю алый бархатный берет, украшенный пером цапли. Этот берет – единственная новая вещь в моем гардеробе. На переднюю луку седла ставлю похожий на ведро железный шлем с неподвижным забралом, украшенный медными рогами. Натягиваю перчатки и сажусь в седло.

Подъехав к дереву, я беру прислоненное к нему копье. Утверждаю копье нижним концом в правое стремя и опершись на него рукой, трогаю гнедого шпорами. Поднявшись на ближайший холм, останавливаюсь. На горизонте виден Синий Лес. Синий Лес с недавно появившимся Синим Флинном на Желтом Болоте, которого я во чтобы то ни стало должен нейтрализовать. Не болото, понятно, а Флинна. Интересно, а почему, если все кругом «синее», болото «желтое»?

Но моя задача – не разгадать тайну этого природного феномена, а отыскать Флиннову смерть. Бабу Ягу, которая в таких случаях выступает в роли адресного бюро, я здесь вряд ли найду, придется действовать методом «опроса местного населения». Только вот захочет ли оно со мной разговаривать? Скорее всего сразу жрать начнут. Насколько мне известно, Синий Лес – царство всевозможной нежити, весьма жуткой и смертельно опасной. То есть до Синего Флинна еще надо суметь целым добраться. Но в конце концов кто я? Хроноагент или саксофонист? Вновь трогаю гнедого шпорами и спускаюсь с холма. Почти одновременно от опушки леса отделяется человеческая фигура и начинает двигаться мне навстречу.

Вот и «местный житель». Интересно, кто это? Живой или нежить? А если нежить, то какая? Гадая таким образом, я пускаю гнедого рысью. Фигура, идущая мне навстречу, то пропадает за складками местности, то вновь появляется. Не доезжая метров триста до одиноко растущего дерева, я совсем теряю ее из виду. Перейдя на шаг, подъезжаю к дереву и слышу голос:

– Рыцарь, будь милостив, дай глоток воды старому одинокому путнику. Не прогневись.

Под деревом стоит старик с седыми, длинными, ниже плеч, волосами и такой же седой, почти до пояса, бородой. Одет он в какоето подобие длинной серой рубахи, подпоясанной красным поясом с затейливой белой вышивкой. Спина старика согнута в земном поклоне. Я останавливаю коня и отстегиваю от пояса флягу с вином. Протягиваю флягу старику. Тот молча берет и делает два больших глотка.

– Благодарю тебя, рыцарь, – говорит он, возвращая флягу, – ты вернул меня к жизни. Здесь на расстоянии дня пути нет ни воды, ни пищи, пригодной для человека.

Слезаю с коня и развязываю дорожную суму. Запасы мои невелики. Полковриги хлеба, две луковицы, кусок сыра, размером с два кулака, и сильно похудевший окорок. Раскладываю все это на полотенце, достаю из сумы два оловянных кубка, наполняю их вином и усаживаюсь на корень дуба.

– Садись, отец, подкрепись, раздели со мной завтрак.

– Но здесь и тебе мало, рыцарь.

Вместо ответа я начинаю резать кинжалом хлеб, сыр и стругать окорок. Старик все еще не решается присесть рядом. Вдруг, поймав мой взгляд, он опускается на колени, берет мой кинжал и проводит лезвием по руке. Выступает алая кровь, и старик протягивает мне порезанную руку.

– Вот, смотри!

– Зачем ты это сделал?

– Ты, наверное, проверяешь меня, рыцарь? Нежить не ест человеческой еды, и вместо красной крови у них – желтая, которая кипит на солнце.

– Нет, старик, у меня и в мыслях не было проверять тебя подобным образом. Просто, я вижу, что ты устал и голоден. Прости, что не могу предложить тебе ничего больше.

Старик берет ломоть мяса с куском хлеба и говорит:

– Не тот милосерден, кто голодному псу кость с обильного стола бросает. Милосерден тот, кто делит с голодным псом свою последнюю кость. Но, рыцарь, ведь я же сказал тебе, что до ближайшей воды и пищи – день пути.

Вместо ответа я развязываю кошелек и высыпаю на ладонь две лежавшие в нем золотые монеты.

– Часа через три пути будет постоялый двор. Там ты сможешь подкрепиться поосновательней и передохнуть. Я бы и сам там остановился, но мне не понравился хозяин.

– Я знаю его и давно подозреваю, что он – оборотень.

– Бери же деньги. Там, куда я еду, они мне не понадобятся. А на обратном пути, если останусь жив, то, пока при мне мой меч и копье, я не пропаду.

Старик нерешительно берет монеты, бормоча при этом:

– Милосердие всегда благородно, а истинное благородство всегда милосердно.

– Отец, ты думаешь обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Ты проделал долгий путь без пищи и воды. Раз ты его выдержал, то и я выдержу. Тем более что ты шел пешком, а я поеду на коне. Что же касается денег, то я уже сказал тебе, что в Синем Лесу они мне ни к чему.

Старик усмехается, пряча улыбку в бороду, и спрашивает:

– А что привело тебя, рыцарь, в Синий Лес? Не такое это место, куда едут без сильной нужды.

– Если тебе это любопытно, скажу. Я ищу Синего Флинна. Собственно, сам Синий Флинн мне ни к чему и мне нужен его Золотой Меч.

Старик отпивает из кубка, внимательно глядя на меня изпод седых мохнатых бровей. Потом медленно говорит, не сводя с меня взгляда:

– Многие отважные рыцари искали встречи с Синим Флинном и хотели завладеть его Мечом, да только никто из них не вернулся обратно. А в Синем Лесу и его окрестностях появилось множество Черных Всадников. Слышал о них, Рыцарь?

Я киваю.

– Да сохранит тебя святой Жиго от встречи с ними! На что ты рассчитываешь, рыцарь? Да, кстати, я делю с тобой трапезу и не знаю, как тебя зовут. Кого я должен поминать в своих молитвах?

– Меня зовут сэр Хэнк, я из Гомптона.

– Ты рыцарь бухаса Гомптонского?

– Да.

– Я служил в свое время отцу нынешнего бухаса… Меня зовут Лок. Я, конечно, служил ему простым лучником. Так что же заставляет тебя, сэр Хэнк, искать смерти в Синем Лесу? Борода твоя уже тронута сединой, и ты не похож на тех молодых и задорных юношей, что ради улыбки своей дамы готовы вызвать на поединок Князя Тьмы.

– Ты сам уже сказал об этом: нужда. Моему сыну десять лет, а дочери – двенадцать. Жена умерла. Всю свою жизнь я провел в седле под знаменами бухаса Гомптонского и не приобрел на этой службе ничего, кроме ран. Пройдет несколько лет, и для дочери понадобится приданое. А сына уже сейчас надо обучать рыцарскому делу, но мне даже не на что купить ему вооружение. Раньше я мог одержать дветри победы на турнире и получить от побежденных выкуп за коня и доспехи. Но сейчас наш благочестивый король Гумай уже десять лет, как запретил турниры… А если я завладею Золотым Мечом, то я или сам смогу собрать себе отряд рыцарей, или в крайнем случае продам меч своему бухасу.

Старик задумывается, а я, в свою очередь, спрашиваю его:

– Ну, а тебя самого, Лок, что заманило в Синий Лес?

– Я – другое дело. Я ведун и лекарь, а многие травы и коренья, необходимые мне, растут только в Синем Лесу. Ну, а часть из них вообще только на Синем, то есть Желтом, Болоте.

– Ты сказал Синем? Значит, Желтым оно было не всегда?

– Да, сэр Хэнк. Пожелтело оно два года назад, как раз когда появился Синий Флинн. Время от времени над синими мхами болота поднимается желтый туман, и в нем появляются или исчезают разные фигуры. Говорят, что и Синий Флинн появился из такого же тумана над болотом.

«Так!» – отмечаю я про себя, а старый Лок продолжает:

– С тех пор и прозвали Синее Болото Желтым.

– А далеко до него отсюда?

– Не очень. Но, сэр Хэнк, в Синем Лесу прямой путь далеко не всегда самый короткий. Если поедешь прямо, то как раз наткнешься на стойбище ларок. И на этом твой путь кончится. Ларки слопают тебя и твоего коня, вместе с доспехами и седлом. Причем до последнего твоего пальца ты будешь чувствовать, как тебя едят живого. Ты будешь жить до самого конца… Лучше возьми левее, там, правда, много хур, но, если ты не посадишь их к себе на коня, они тебе ничего сделать не смогут. Смотри, не поддавайся на их мольбы. Они умеют упрашивать и умолять. Это прелестные создания, юные девушки в белых платьях. Голоса у них нежные, босые ножки могут свести с ума, глаза дивной голубизны, ручки нежные, словом… – старик выразительно крякает, глаза его блестят. – Но храни тебя святой Жиго взять хотя бы одну из них к себе в седло! После этого тебя уже ничто не спасет. Их тонкие пальчики имеют железную хватку, жемчужные зубки остры необычайно, а прелестные губки мгновенно высосут из тебя полведра твоей крови. Хуры очень опасны, но дорога через их владения хороша тем, что там ты не встретишь Черных Всадников. Они избегают встречаться с хурами. Для хур безразлично, что пить: алую кровь людей или желтую нежити. А встреча с Черным Всадником…

Старый Лок замолкает и качает головой. А я решаю идти напролом.

– Послушай, отец Лок, ты ведь, как я понял, хорошо знаешь Синий Лес и его обитателей. Ответь мне на дватри вопроса.

Лок вопросительно смотрит на меня, и я начинаю расспрашивать:

– Неужели в Синем Лесу нет живых? Он, что, заселен только нежитью?

– Почему же? Есть и живые, но, сэр Хэнк, они хуже нежити. Нежить так уж устроена, ей от природы написано вредить живым, что ж на нее обижаться за это! А вот живые, что обитают в Синем Лесу! Они вступили с нежитью в сговор. Те их не трогают, а они им за это помогают. С волками жить – поволчьи выть!

– А Синий Флинн, кто он: живой или нежить?

– Если бы это знать наверняка, рыцарь! Никто еще не видел его крови, а те, кто видел, увы, уже никому не расскажут.

– Что же, выходит, он непобедим?

– Я бы этого не сказал. Нет ничего невозможного для мужественного сердца и умелой руки воина. Я ведь повоевал немало, да и ты тоже. Сам знаешь, на всякого непобедимого бойца, как бы ни был он искусен, рано или поздно находится свой победитель. Да благословит тебя на это великое дело святой Жиго, сэр Хэнк! Да, вот только…

Старик задумывается.

– Что “только”? – спрашиваю я.

– Я думаю, что святой Жиго не обидится на меня, если я помогу ему по мере своих возможностей даровать тебе победу. Дайка мне твой меч и десяток стрел.

Я обнажаю меч и протягиваю его старику, рукояткой вперед. Старый Лок берет его, взвешивает в руках и одобрительно говорит:

– Хороший меч! Попробую сделать его получше, насколько это в моих слабых силах.

Он достает глиняный пузырек и капает на клинок несколько капель темной жидкости, которая тут же начинает дымиться на поверхности стали. Лок размазывает капли равномерно по клинку, чтото шепча при этом. Ту же операцию он проделывает со стрелами. Я внимательно наблюдаю за его действиями. Возвращая мне меч и стрелы, Лок объясняет:

– Теперь твое оружие может поразить и нежить с таким же успехом, как и живых. Но помни, действие снадобья и заклинаний кончится ровно через два дня. Значит, за это время ты должен разыскать Синего Флинна, сразиться с ним, победить; теперь ты сможешь сделать это, даже если он окажется нежитью, и выбраться из Синего Леса. Запомни еще одно: как только ты поразишь Синего Флинна, ты должен без промедления завладеть Золотым Мечом. Иначе не успеешь ты сосчитать до десяти, как он оживет и убьет тебя.

– Оживет? А если поразить его наверняка? Ведь не бессмертный же он! Должно же быть у него уязвимое место!

– Мне об этом ничего не известно, сэр Хэнк. Даже если у Синего Флинна и есть уязвимое место, я об этом ничего не знаю.

– Жаль. А ято было подумал, что ты все знаешь об обитателях Синего Леса.

– Синий Флинн – не такой уж давний обитатель Синего Леса, чтобы о нем можно было бы так скоро все узнать… – начинает старик, но, увидев мое удрученное лицо, замолкает.

Хитро посмотрев на меня, он тихо говорит:

– Зато мне известно, кто наверняка знает это.

– Кто же?

– Потан Глупый. Он появился в лесу одновременно с Синим Флинном. Трудно сказать, друг он или враг Синего Флинна, но то, что он глупый и может выболтать все, что знает, это – точно. Надо только суметь разговорить его.

– И как же его разговорить?

– Водой, – увидев мое недоумение, старый Лок поясняет. – Глупый Потан смертельно боится воды, она действует на него, как кислота. Спрысни его и держи над ним флягу с водой, и он расскажет все, о чем ты его спросишь.

– А как его найти?

– Как минуешь рощу с хурами, увидишь три кривые березы. От них бери вправо. Версты через две будет гнездо Потана. Найти его легко. Более мерзко в Синем Лесу никто не воняет.

– Ну что ж, отец Лок, спасибо тебе за все, что ты мне рассказал, спасибо за помощь. Солнце уже высоко, мне пора в путь.

– В добрый час, сэр Хэнк. Да сопутствует тебе удача!

Я сажусь на коня, старый Лок подает мне копье. Жму ему на прощание руку и хочу было тронуться в путь, но он останавливает меня.

– Подожди еще немного, сэр Хэнк. Вот, возьми этот камень, – он протягивает мне чтото, похожее на осколок гранита. – С его помощью ты распознаешь, годится ли тебе пища и вода. Если они безопасны, то камень будет вести себя нормально. Если же эти пища или вода отравлены нежитью, то, как только ты поднесешь к ним камень, с него посыплются искры.

– Благодарю тебя, отец, – говорю я, принимая дар.

– Счастливого пути тебе, сэр Хэнк!

– И тебе легкой дороги, отец Лок!

Я трогаю гнедого шпорами и продолжаю свой путь к Синему Лесу. Отъехав шагов тридцать, оборачиваюсь. Интересно, исчезнет ли старик, как и положено в сказках? Слишком уж неожиданна и удачна была эта встреча. Но нет, старый Лок стоит под деревом, опершись на посох, и глядит мне вслед. Увидев, что я обернулся, он машет мне рукой и медленно идет по дороге.

Скоро тропинка приводит меня к опушке. Перехватив копье за середину, укладываю его вдоль между ушей коня, чтобы не цепляться за ветки, и въезжаю в Синий Лес. Все кругом, даже нижние части деревьев, обросло синими, голубыми, фиолетовыми мхами и лишайниками. Копыта гнедого глухо ступают по этому ковру. В лесу полумрак, невзирая на то, что время уже близко к полудню. Чтото еще не так, необычно, но я никак не могу понять, что именно. Наконец, до меня доходит: не слышно ни щебетания птиц, ни шелеста листвы. Мертвая тишина царит в Синем Лесу.

Шорох. Или нет, показалось? Нет, не показалось. Впереди мелькает чьято тень. Кто это? Слева из кустов, сверкая красными глазами, вылезает жуткое существо. Тело женщины, вместо рук и ног кошачьи (или скорее тигриные) лапы, а голова, как у крокодила. Чудище клацает зубами и короткими прыжками направляется ко мне. Судя по всему, это – ларка. Я обнажаю меч и разворачиваюсь к ларке правым боком. В этот момент ларка, оттолкнувшись задними лапами, стремительно бросается на меня. Удар меча встречает ее на лету и рассекает голову и туловище почти на треть. Не издав ни звука, ларка валится на землю, окрасив ее дурно пахнущей желтой кровью, которая обильно хлещет из разрубленного тела.

Так, значит, близко стойбище этих тварей. Старый Лок советовал обойти его слева. Лучше последовать его совету. Если этих милых созданий окажется хотя бы несколько особей и они атакуют меня с разных сторон, то дальше мне ехать уже не придется. Поворачиваю налево. Впереди между деревьями виден просвет, наверное, поляна. Так и есть. Но на ее противоположном краю меня вроде как ктото ждет. На рослом черном коне – могучая фигура в черном плаще, под черным шлемом с черными перьями. Черный Всадник!

Едва я выезжаю из леса, как Черный Всадник, нацелив копье, скачет прямо на меня. Мне ничего не остается, как, надев на руку щит и взяв копье на упор, поскакать ему навстречу. Шлем надеть я просто не успеваю. Мы сшибаемся в центре поляны. Черный Всадник оказался могучим противником не только с виду. От моего удара он даже не качнулся, я же на себе чувствую солидную мощь его копья, которое ломается на три части. Свое копье отбрасываю в сторону. Выбить такого рыцаря из седла нечего и думать, а как оружие против нежити копье бесполезно. Я обнажаю меч. Черный Всадник бросается на меня с хриплым криком. Наши мечи звенят, высекая искры. Да, неслабые ребята выступали в свое время соискателями Золотого Меча. Но и я тоже – не подарок! Резким ударом отбиваю меч Черного Всадника вниз и тут же быстрым круговым движением бью его по шлему. Голова Черного Всадника отлетает прочь, а тело тяжело обрушивается на землю.

Из предосторожности, прежде чем пуститься в дальнейший путь, надеваю шлем. Кто знает, сколько еще этих Черных Всадников попадется мне на пути. Но вместо Черного Всадника мне попадается хура. Поначалу я теряюсь, и, если бы не предостережение старого Лока, здесь бы я и остался. Хура оказалась прекрасной, нежной, юной девушкой лет шестнадцати. Длинные светлые волосы ниспадают почти до талии. Тонкая белая сорочка до колен почти не скрывает прелестей девичьей фигурки. В больших голубых, как сапфир, глазах можно «утонуть», а голос… Словно все флейты мира собрались в оркестр, когда, выйдя на тропинку, заговорила хура:

– Рыцарь! Слава тебе, моему избавителю! Ты победил его, я все видела. Мой враг, похитивший меня из родного дома, убивший мою матушку и моего отца, повержен тобой! Его дерзкая голова откатилась вон в те кусты! Я отмщена! Слава тебе, рыцарь! Будь же милосерд до конца! Помоги мне добраться до дому. Три дня проклятый Всадник держал меня без еды и без отдыха. Он ждал, что я сама отдамся ему за кусок хлеба! Но теперь его нет, и я – твоя! Я буду для тебя, кем ты пожелаешь: женой ли, любовницей ли, наложницей… Не оставляй меня, рыцарь! Умоляю тебя!

С этими словами хура хватается за стремя и бежит рядом со мной. Я пришпориваю гнедого, и хура, не удержавшись на ногах, какоето время еще тащится по земле, но в конце концов отцепляется. Поднявшись на колени, она еще долго умоляет меня своим чарующим голосом вернуться и подобрать ее. Еще четыре хуры встречаются мне на пути. Две из них, чтобы соблазнить меня, срывают с себя сорочки, демонстрируя свои прекрасные тела, предлагая себя тут же, лишь бы я взял их в седло.

Но вот впереди вижу три кривые березы. Пора искать Глупого Потана. Беру вправо и очень скоро чую, что или сам Потан, или его логово довольно близко. Тот еще запашок! Помоему, этот Потан не только никогда не моется, но еще и страдает несварением желудка. Да! Вода… Надо же добыть воды, он только ее и боится. Я оглядываюсь. Слева, сзади чтото вроде родника. Интересно, что это за вода? Камень старого Лока не реагирует. Странно, старик говорил, что здесь на день пути не найти ни еды, ни воды… Скорее всего он просто испытывал меня.

Вода, булькая, заполняет флягу, и я, ориентируясь по запаху, как по радиопеленгу, двигаюсь на поиски Глупого Потана.


Глава 2


Там и звуки и краски не те,
Только мне выбирать не приходится.
Очень нужен я там, в темноте.
Ничего, распогодится!
Там чужие слова, там дурная молва,
Там ненужные встречи случаются.
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются,
В темноте.
В.С.Высоцкий

С чего все началось? Откуда все пошло? Не с того ли момента, когда я после спора с Магистром и безобидной реплики Лены: «С начала» – задумался над тем, что она имела в виду. Я тогда предположил наличие прямых переходов между низкочастотными фазами. Их характеристики настолько близки, что осуществление и поддержание таких переходов не потребует больших энергетических затрат. Это все может происходить за к счет какихлибо флуктуации темпорального поля.

С первого взгляда эта идея показалась сумасшедшей даже Лене и Магистру. Но Сектор Хронофизики подтвердил правомерность моей гипотезы. А через несколько дней Ричард, начальник отдела Сектора Наблюдателей, выдал нам первые координаты предполагаемых прямых переходов. И мы с Андреем отправились в Реальные фазы в разведку боем.

Или все началось раньше? Когда мы с Андреем завершили курс обучения, сдали все экзамены и зачеты, прошли курс моральнопсихологической подготовки и, вернувшись из Лабиринта, сидели за ужином, организованным в нашу честь?

Катрин тогда сказала:

– Моя группа обнаружила какоето странное наличие очень больших и опасных аномалий в области низких и высоких хроночастот. Причем вектор опасности явно устремлен в сторону нашей нульфазы.

Позднее она назвала это явление Черным Вектором Противодействия – ЧВП. А при выполнении своего первого задания в ранге Бакалавра и хроноагента экстракласса я столкнулся с этим ЧВП напрямую.

Нет, скорее всего началось все тогда, когда я очнулся на столе в пункте внедрения, и первым человеком, которого я здесь увидел, оказалась Лена. Именно она по команде Магистра извлекла мою Матрицу [4] из сознания летчика Андрея Злобина за мгновение до того, как ведомый его рукой горящий «Як» был готов врезаться в немецкое бензохранилище. Сейчас я уже привык к внедрениям и резким переходам из одного состояния в другое. А тогда…

Я почувствовал себя на том свете, и Лена показалась мне ангелом или демоном. Понимай, как нравится. Впрочем, в ней всегда сочеталось и ангельское, и демоническое. А как я возмущался, когда Магистр объяснил мне, что дорога в мое время для меня навсегда закрыта! Как я возмущался тем, что мне предлагали делать! Вмешательство в дела других фаз! Коррекция исторического процесса и так далее. И только Лена: ее беседы, ее такт и ее любовь; да, наша любовь сыграла в моем решении не последнюю роль.

Первое свое задание я выполнил, еще не начав обучения, и сразу же напортачил. Я тогда еще не имел никакого представления о том, что все действия хроноагента в Реальных фазах тщательно рассчитываются во избежание отрицательных последствий. Вместо того чтобы ни на йоту не отклоняться от задания, которое сформулировал мне Магистр, я проявил инициативу. Сейчас я усмехаюсь, вспоминая свою наивность. Подумаешь, сдал ФБР резидента итальянской разведки! Хорошо, что обошлось без серьезных последствий. Вправив мне мозги, Магистр запряг меня в учебу. Как я умудрился за столь короткий срок переварить такой объем информации и сдать столько зачетов и экзаменов? Впрочем, без помощи Лены и Магистра я бы никогда не справился с этой бездной премудрости. Особенно с темпоральной алгеброй.

А еще вернее, все началось 4 мая 1941 года, по летосчислению той фазы, куда по ошибке магистр забросил мою Матрицу. Все произошло случайно. А ошибку заметили только тогда, когда менять чтолибо было поздно.

Короче говоря, заснув в номере гостиницы в 1991 году, я проснулся в той же гостинице, но в мае 1941 года. Я едва не сошел тогда с ума. И сошел бы. Но Магистр вступил со мной в контакт, объяснил ситуацию и обрисовал то задание, которое я волей случая должен был теперь выполнять. Нельзя сказать, что я пришел в восторг, но деваться мне было некуда, разве что в дурдом или под трибунал. Так я почти на полгода (и каких полгода!) стал Андреем Злобиным [5], летчикомистребителем 129го авиаполка в составе дивизии особого назначения.

Началась война, началась боевая работа. Мы делали от четырех до шести вылетов в день. Дивизии поручали самые тяжелые и опасные операции. И мы с ними справлялись. Правда, многое приходилось осваивать на ходу. Я составлял исключение, мне было легче, чем другим. Еще в летном училище я освоил тактику ведения воздушного боя, выработанную Сафоновым, Покрышкиным, Глинками, Кожедубом и другими асами минувшей для меня войны. И по мере возможностей я передавал этот опыт своим новым товарищам.

Все то время, пока я находился в 41м году, я ломал себе голову над неразрешимой проблемой. Если все складывалось совсем не так, как я знал, то почему это никоим образом не отразилось на нашей истории, точнее, на сегодняшнем дне. И только когда я попал в Монастырь, Магистр объяснил мне, что я действовал не в своем Мире, а в другом, который отставал от моего ровно на пятьдесят лет.

На войне, как на войне. Там царят смерть и слепой случай. Только они постоянны и непреложны. Все остальное зыбко, преходяще и краткосрочно. Так краткосрочно и зыбко оказалось мое счастье, которому завидовал, за которое радовался и которое берег весь наш полк. В день, который мы с Ольгой назначили для нашей свадьбы, случайная бомба, сброшенная с «Юнкерса», удирающего от истребителей, попала в дом, где была развернута операционная полевого госпиталя нашего корпуса. Военврач Колышкина Ольга Ивановна в этот момент оперировала.

Я остался в 41м году один. Теперь меня, кроме долга, ничего здесь не удерживало. Кроме долга и мести за свою жену и своего не успевшего родиться ребенка. Но и сам я воевал и мстил недолго.

В бою над Рославлем немцы подожгли мой «Як». Падая в горящей машине, я вдруг заметил то самое замаскированное бензохранилище, которое и было главной целью нашей атаки на станцию. Не раздумывая, я направил горящую машину на емкости с бензином. Я только успел крикнуть ребятам на прощание: «Миррр вашему дому!» – и очнулся уже в Монастыре, на столе, под любопытным взглядом Лены.

Вот, пожалуй, именно с этого все и началось. Да, именно с этого. И стал волей Времени Андрей Коршунов, старший лейтенант ВВС, хроноагентом экстракласса.


Глава 3


Macb. I bear a charmed life, which must not yield To one of woman born.
Macd. Despair thy charm; And let the angel whom thou still hast served Tell thee, Macduff was from his mother's womb Untimely ripped.
W. Shakespeare

Макбет: Я защищен заклятьем от любого, кто женщиной рожден.
Макдуф: Так потеряй надежду на заклятье! Пусть твой демон, которому служил ты, подтвердит: до срока из утробы материнской и был вырезан Макдуф, а не рожден!
В. Шекспир.

Вонь становится нестерпимой. Я уже не раз мысленно поблагодарил организаторов испытания в Лабиринте, когда наконец увидел гнездо Глупого Потана. Это грубое сооружение из веток и мха на старой сосне, метрах в пяти над землей.

Под сосной сидит сам хозяин гнезда и источник «аромата». Я присматриваюсь. Ну и мразь! Голое, лишенное всякой растительности, грязнорозовое с серосиними пятнами тело, напоминающее кошачье, но без хвоста. Голова почти человечья, нет, скорее обезьянья, такого же цвета, как и тело, но обросшая рыжими патлами. Потан смотрит на меня весьма неодобрительно, при этом он чешет шею задней лапой, выставляя на обозрение свой грязный, весь в отвратительных язвах зад, и чтото бормочет.

– Эй! Глупый Потан! Я приехал поговорить с тобой.

Вместо ответа Потанпоказывает мне свой длинный желтый в синих пятнах язык и, ворча чтото неодобрительное, лезет к своему гнезду.

– Стой! Так гостей не принимают!

Потан оборачивается, снова показывает мне язык и шипит:

– Я тебя не звал. Убирайся, а то обдрищу, не отмоешься!

Ах, так! Достаю из колчана стрелу, «заговоренную» старым Локом, накладываю ее на лук и прицеливаюсь в грязную розовую задницу. Потан презрительно ухмыляется и снова показывает язык. С большим удовольствием я бы выстрелил именно в этот язык. Но как раз языкто его и нужен мне целым и невредимым. Тренькает тетива, Потан с визгом рушится на землю и принимается грызть древко стрелы, вонзившейся в его задницу. Не спеша схожу с коня, готовлю две ременные петли, связываю Потану задние и передние лапы и лишь тогда с наслаждением даю ему хорошего пинка.

– Ну что, будешь со мной разговаривать?

– Пошел ты к паркам!

– Тем хуже для тебя. Я думал, мы договоримся, теперь не обижайся.

С этими словами я отстегиваю флягу и вынимаю пробку. Потан замолкает и с нескрываемым ужасом следит за моими действиями. Несколько наклонив флягу, лью воду тоненькой струйкой ему на брюхо. Потан взвывает, словно я всадил в него нож.

– Что тебе надо? Зачем ты мучаешь меня?

– Я же сказал, что хочу поговорить с тобой.

– Спрашивай, отродье хуры, я отвечу.

– Ты знаешь Синего Флинна?

– Знаю! И если ты его ищешь, то жить тебе осталось недолго.

– Где его найти?

– По этой тропе доедешь до Желтого Болота, там остановись и протруби в рог четыре раза. Потом жди. Синий Флинн сам найдет тебя, к моей радости.

– Ну, а куда его надо поразить, чтобы он больше не встал?

– Ишь, чего захотел, отродье шмони!

Снова беру флягу и выразительно встряхиваю ее, но Потан упрямо мотает головой. Тогда я лью воду на то место, куда вонзилась стрела. Потан верещит, потом начинает быстро и хрипло говорить:

– Когда поразишь его, неважно куда, быстро, быстрее, чем успеешь сосчитать до десяти, сними с него венец с рубином…

Потан замолкает.

– Дальше! – требую я.

Потан упрямо молчит, и я снова поливаю его рану водой. Потан воет и, тяжело дыша, прерываясь, говорит:

– Возьми венец… иди влево… по краю болота… – при этом глаза Потана глядят на меня с жуткой ненавистью. – Увидишь две ели на болоте… между ними… клубится желтый пар… подойди как можешь ближе к ним, – желтые глаза горят злобой, – и швырни венец между елями… Ну, отстань же от меня, сын Пажи!

Молча разрезаю кинжалом ремни и сажусь на коня.

– Прощай, Потан. Полезай в свое гнездо и зализывай себе задницу. Впредь будь посговорчивее!

– Чтоб тебе Синий Флинн башку отстриг! Быть тебе Черным Всадником до Страшного Часа!

– Спасибо за пожелание. И тебе – всего наилучшего!

Я трогаю поводья и, не обращая внимания на угрозы Потана, скачу в указанном направлении. Вот и болото. Сняв шлем, трублю четырежды в рог, затем снова надеваю шлем и жду. Ждать приходится недолго. Скоро слева слышится тяжелый топот копыт, и на поляну выезжает на вороном коне рослый всадник в синем бархатном плаще.

– Кто ты? – спрашивает он.

– Я рыцарь Хэнк из Гомптона, а ты кто такой?

– Я тот, кого называют Синим Флинном. Зачем ты сюда пришел и зачем вызвал меня?

– Мне нужен твой Золотой Меч, Синий Флинн.

– Сэр Хэнк! Золотой Меч – опасная игрушка. Он еще не показал всего, на что он способен, и ждет своего часа. Лучше оставь мысль завладеть им и возвращайся в Гомптон. Там ты до конца жизни будешь знаменит тем, что проехал Синий Лес, встретился и разговаривал со мной, но при этом остался в живых.

– Нет, Синий Флинн. Мне нужен Золотой Меч, и я возьму его, отдашь ты мне его или нет.

– Ну, раз тебе, сэр Хэнк, не терпится пополнить ряды Черных Всадников, попробуй взять Золотой Меч из моих рук!

С этими словами Синий Флинн надевает цилиндрический, островерхий шлем. Я обращаю внимание, что в забрале шлема имеется гнездо, для того чтобы камень с шипами на лбу Флинна был снаружи.

Мы сшибаемся в центре поляны. Копья наши ломаются, но мы остаемся в седлах. Как молния сверкает Золотой Меч в руке Синего Флинна, и мгновение спустя наши клинки со звоном сталкиваются в воздухе. Меня хорошо научили биться на мечах в школе хроноагентов, но сейчас мне кажется, что Синий Флинн учился там же. Он оказался весьма искусным бойцом, и все мои попытки одолеть его наталкиваются на непробиваемую защиту. В свою очередь, он, казалось, удивлен тем, что никак не может поразить меня, и тем, что я довольно опасно атакую его.

Меч звенит о меч или глухо ударяется о щит. Кони храпят, мы с Синим Флинном тяжело дышим и чертыхаемся. Внезапно Синий Флинн ловит мой меч на движении сверху вниз и резким ударом выбивает его из моей руки. Но при этом конец моего клинка ударяет его по правому бедру и разрубает доспехи. Из раны выступает кровь. Красная! Значит, Синий Флинн – живой! Я быстро отскакиваю в сторону и отцепляю висящую у седла секиру.

Мы снова сходимся. Видимо, в обучении Синего Флинна рыцарскому делу был допущен серьезный пробел. Против секиры он защищается не так успешно, как против меча. Несколько хороших ударов, которые он принимает на щит, заставляют его потерять стремя. Я не упускаю случая и еще двумя ударами выбиваю его из седла.

Оказавшись на земле, Синий Флинн тут же вскакивает на ноги и сближается со мной. Он вновь показывает свое искусство бойца. Пытаюсь поймать его под свою правую руку, вооруженную секирой. Он же, под мордой моего коня, все время уходит влево, пытаясь ударить меня острием Меча снизу. Против таких ударов щит бесполезен. Покрутившись против часовой стрелки в смертельном падеде с Синим Флинном, я принимаю решение.

Спешившись, готовлюсь к изнурительному бою двух равных противников. Победителем в этом бою будет тот, у кого останется больше сил, кто дольше выдержит. На моей стороне то преимущество, что Синий Флинн быстрее должен потерять силы, вместе с кровью, что продолжает течь из раны в бедре.

– Ты ранен, перевяжись, – предлагаю я.

– Думай лучше о себе и защищайся, – хрипит Синий Флинн.

Вновь звенит оружие: слышны гулкие удары о щиты и звонкие стали о сталь. Да, Синий Флинн заметно сдал. И хотя у меня самого ноют плечи и поясница, а под доспехами я весь мокрый, хоть выжимай, Синему Флинну заметно хуже. Его удары уже утратили точность и стремительность. Щит под секиру он подставляет, уже не пытаясь отбить удар, а только защищаясь.

Вдруг он пропускает боковой удар моей секиры и, только резко присев, успевает уйти от смертельной раны. Секира ударяет его по навершию шлема, и Синий Флинн, оглушенный, шатается. Следующий удар секиры разрубает ему наплечник и повергает на землю. Секира глубоко вонзается ему в грудь с правой стороны. Мох под ним быстро окрашивается кровью.

Помня «наставления» Глупого Потана, я быстро срываю с Синего Флинна шлем и снимаю обруч с красным камнем и шипами. Когда обруч оказывается в моих руках, мне кажется, что в камне чтото щелкает и он как бы вспыхивает. Интересно, показалось или нет?

Смотрю на Синего Флинна. Лицо его бледно, глаза закрыты. Бледность лица подчеркивают черные, как крыло ворона, волосы. Черты лица, еще не тронутые смертью, правильные и не лишены приятности. Высокий лоб, тонкий прямой нос, ни усов, ни бороды. Волевой подбородок. Я не проверяю, жив ли он. Секира – не меч. Страшная рана, развалившая его почти на треть, не оставляет никаких сомнений на этот счет.

Золотой Меч лежит на земле. Беру его в руки. Клинок не отличается ничем особенным, разве что по стали идет затейливый узор, напоминающий таинственные письмена. Рукоятка действительно золотая, богато отделанная рубинами. Два камня красуются по концам крестовины, один – в центре, где начинается клинок. Сама рукоятка украшена углубленными в нее рубинами помельче, по четыре с каждой стороны, друг против друга. Венчает рукоятку еще один рубин, самый крупный. Странный Меч. Мне кажется, что рубины, углубленные в рукоятку, напоминают клавиши. Для пробы нажимаю верхний камень. Так и есть! Он чуть подается внутрь.

Рубины на крестовине начинают светиться, а по клинку пробегает волна синего света. Что бы это значило?

Тут я вспоминаю, что не довел до конца то, о чем говорил Глупый Потан. Сажусь в седло и еду вдоль края болота, рассматривая на ходу венец. Чем больше я в него всматриваюсь, тем больше он ассоциируется у меня с приемнопередающим устройством. Захватить бы его вместе с Золотым Мечом в Монастырь! Но об этом нечего и думать.

Вот и две ели. Между ними густо клубится желтый пар. Ближе чем на десять метров подъехать невозможно. Вода доходит гнедому до холки. Достаточно. Венец летит в желтый пар. Там чтото сверкает. Или показалось? Нет. Вроде бы ничего особенного. Но не успеваю я доехать до берега, как меня окликает чейто голос:

– Эй, сэр Хэнк!

Резко оборачиваюсь. На том месте, откуда я кинул венец, стоит всадник, одетый точно так же, как Синий Флинн. Лица в клубах тумана я разглядеть не могу. А всадник продолжает:

– Оставь на берегу Меч и поезжай туда, где ты бился с Синим Флинном. Там ты найдешь кожаный мешочек. Того, что в нем, тебе хватит, чтобы безбедно прожить до конца жизни и обеспечить своих детей. Только оставь Меч и не играй им. Эта штука не для тебя. Оставь Меч в покое, тебе говорят!

Пока он разглагольствует, я направляю Золотой Меч острием на него. Короткий угрожающий взмах, и неожиданно голова и правая рука всадника отделяются от туловища, и все это вместе падает в воду.

Вот это да! Мечто стал лазером! Вспоминаю эпизод из будущего этой фазы, который мы просматривали у Магистра при подготовке к внедрению. Там Синий Флинн одним взмахом Меча валил целые ряды врагов. Теперь все ясно, точнее, ясно мне как хроноагенту, а не рыцарю Хэнку. Да, любопытный Меч. А что делают другие клавиши? Плеск воды отвлекает мое внимание от изучения Меча. Разрубленный лазером всадник стоит по грудь в воде, целый и невредимый, достает чтото изза пояса и говорит:

– Ну, сэр Хэнк, зря ты так! Я же тебя предупреждал, не балуйся с Мечом! Теперь пеняй…

Не даю ему договорить. Пока он говорил, я успел разглядеть у него на голове венец Синего Флинна! Еще один взмах Меча, на этот раз прицельный. Луч лазера рассекает рубин венца вместе с головой, на которой он красуется. Слабый взрыв, малиновая вспышка, и снова вода смыкается над пришельцем, теперь в этом уже нет сомнений, из другой фазы. Жду еще минут десять, держа лазер наготове. Ничего. Впрочем, я был в этом уверен. Ведь я уничтожил прибор связи и, по всей видимости, аппаратуру, облегчающую межфазовый переход. Первыйто раз я сам перебросил его туда…

Ну и Потан! Глупый, глупый, а умный! Ловко придумал, как отомстить мне. Интересно, а как бы повел себя в данной ситуации настоящий рыцарь Хэнк? Время с ними! Займемся Мечом.

Очень быстро я устанавливаю, что если одна клавиша придает Мечу какието свойства, то противоположная возвращает его в обычное состояние. Итак, первая клавиша – лазер. Вторая клавиша заставляет клинок сначала искриться синими звездочками и оставляет на нем как бы серебристый налет. Я осторожно взмахиваю Мечом несколько раз, ничего. В раздумье подхожу к валуну, обросшему синим мхом, и ковыряю его концом Меча. Что такое! Вместе с мхом отваливается приличный кусок камня. Беру секиру, кладу ее на валун и ударяю Мечом. Меч легко отрубает кусок стального лезвия и кусок валуна. На клинке – ни малейшей зазубрины! Я стучу по клинку ногтем. Похоже, что это монокристалл… Ничего себе!

Странно, почему Синий Флинн в бою со мной не воспользовался суперсвойствами своего Меча? Очень странно, тем более ему самому уже было ясно, что бой со мной он проиграл. Надеялся на то, что его «восстановят»? Маловероятно. Ладно, оставим это «за скобками». Пока. Что там еще скрыто в Золотом Мече?

Третья клавиша делает клинок почти прозрачным. Только сиреневые искры, пробегающие по нему, дают представление о его существовании. Осторожно повожу клинком. Расколотый валун, на который в это время направлен Меч, исчезает, будто его и не было! Ого! Игрушечка еще та. Явно не для этой фазы.

Что там дальше? Последняя клавиша. По клинку пробегают желтые волны, и все. Движения клинка никаких эффектов не производят. Сзади слышится шорох. Резко поворачиваюсь и вижу, как две темные фигуры на четвереньках удирают в глубь леса. Ларки. Похоже, последняя клавиша сделала Меч опасным для нежити. Надо будет проверить.

На поляне, где я оставил поверженного Флинна, возле его тела сидят в ожидании чегото три гориллоподобные твари. Увидев меня, они настораживаются.

– Прочь отсюда! – кричу я на них.

Они угрожающе ворчат, но вид обнаженного Золотого Меча действует на них как лесной пожар. Их как ветром сдувает.

Посмотрев еще раз на убитого, я решаю похоронить его. Как бы жестоко ни поступал он сам с побежденными, у меня не поднимается рука сделать его самого Черным Всадником. Да и слишком уж опасен будет он в этой роли. Своим мечом и щитом Синего Флинна я рою могилу, в которую сбрасываю тело убитого. Над холмиком водружаю щит Синего Флинна. Интересный рисунок на щите: в центре синего фона – черный ромб, в нем – синий глаз; и от него в углы щита расходятся черные молнии.

Отдав поверженному врагу последние почести, пускаюсь в обратный путь. Золотой Меч держу обнаженным, положив его клинком вперед между ушей гнедого. Меч в режиме «антинежити». Хуры, ларки и прочая нечисть, названия которой я не знаю, с визгом разбегаются прочь. Но я не обращаю на них внимания. Размышляю о том, что, завладев Золотым Мечом, я делаю весьма опасный подарок этой фазе. Кто знает, в чьи руки он здесь попадет. Надо чтото придумать, но что?

Эти размышления прерывает мерзкий запах, ударивший в нос. Глупый Потан! Вот с кем мне еще надо посчитаться в Синем Лесу. Увидев меня, Потан неуклюже – мешает рана – карабкается на свое дерево и скрывается в гнезде. Перевожу Меч в режим лазера и одним взмахом срубаю сосну. Гнездо Глупого Потана рушится на землю, Потан вскакивает и пытается на четвереньках скрыться в кусты, но я быстро настигаю его. Взмах Меча, переключенного уже в режим «антинежити», и перерубленная пополам мерзкая тварь прекращает свое гнусное существование.

Из Синего Леса я выезжаю уже без приключений. Если не считать того, что на самой опушке мне встречается Черный Всадник. При виде Золотого Меча он резко поворачивает коня и скрывается в чаще.

Пока я еду до постоялого двора, меня не оставляют мысли о том, как сделать Золотой Меч менее опасным для обитателей этой фазы. При виде хозяина этого заведения, стоящего в дверях, мне приходит в голову идея.

– Привет, хозяин!

– Здравствуй, доблестный рыцарь! Не остановишься ли ты у нас? День уже клонится к вечеру, а путь твой далек.

– Я бы с удовольствием, – отвечаю я, спешиваясь, – но у меня нет ни медной монеты.

– Доблестному рыцарю я поверю и в долг, лишь бы он оказал мне честь остановиться у меня под крышей.

– Все, что я имею, – неторопливо продолжаю я, отлично понимая, что кроется за гостеприимством оборотня, – это мой Меч.

С этими словами, положив руку на рукоятку, нажимаю на клавишу «антинежити». Хозяин, прервав свои излияния, не отрываясь, смотрит на Меч и отступает в дверной проем. Я продолжаю наступать на него, обнажив Меч наполовину из ножен.

– Хочешь взглянуть на него?

Хозяин завывает, потом вдруг падает на пол и начинает кататься, разбрызгивая клочья пены. Я уже было хочу прекратить его мучения, когда внезапно на месте хозяина вижу обросшую рыжей и черной шерстью помесь гиены и небольшого тигра. Он неожиданности я немею, а тварь, клацнув на меня зубами, выскакивает за дверь и, завывая, скрывается в направлении Синего Леса.

Ну, что ж, дело сделано. Прохожу к стойке, где еще вчера приметил шкатулку с деньгами. Высыпав ее содержимое, выбираю шесть золотых монет подходящего размера. Оселком для заточки меча отшлифовываю одну сторону каждой монеты. Получившиеся «заглушки» аккуратно вставляю в рукоятку поверх рубиновых клавиш. Оставляю только клавишу «антинежити», пригодится и сэру Хэнку. Едва я кончаю с этим делом, как сзади раздается женский голос:

– Доблестный рыцарь заночует здесь или продолжит свой путь ночью?


Глава 4


Идет охота на волков, идет охота…
В.С.Высоцкий

Я резко оборачиваюсь. В дверях, улыбаясь, стоит высокая и стройная молодая девушка с длинными рыжими волосами. Она одета как служанка. Так как я не отвечаю, она продолжает:

– Не советую пускаться в путь на ночь глядя. Лучше переночуй здесь. Хотя хозяина нет, но я его успешно заменю: приготовлю и ужин, и постель, и коню твоему дам все необходимое.

А я продолжаю молчать, пристально всматриваясь в странные искры, то вспыхивающие, то гаснущие в ее синих глазах. Медленно протягиваю руку к Мечу и нажимаю оставшуюся незакрытой клавишу, не отводя от Девушки внимательного, изучающего взгляда.

По клинку пробегает волна желтого света, он становится страшным оружием против нежити. Я жду реакции, но она превосходит все мои ожидания. Девушка подходит к столу, улыбается, протягивает руку и проводит пальцем по лезвию. Все так же улыбаясь, она протягивает мне палец с выступившей на нем каплей красной крови. Облегченно вздыхаю. Слава Времени! Хурам, ларкам, потанам, оборотням и прочей нечисти, кажется, пришел конец. Я снова среди нормальных, живых людей!

– Так ты – служанка этого постоялого двора? – спрашиваю я.

– Да, и у меня все получится не хуже, чем у самого хозяина.

– Думаю, что отныне хозяйкой станешь ты. Хозяин убежал и не вернется.

– Вернется, – с грустной улыбкой отвечает девушка. – Он вернется, я знаю это наверняка. И вернется он, как только взойдет луна.

– Поэтому ты и уговариваешь меня остаться здесь на ночь?

– Да. Ведь у тебя, рыцарь, Золотой Меч, – она кивает в сторону клинка, – а это единственное оружие, которого они боятся.

– Кто они?

– Оборотни.

– Так ты знала, что хозяин – оборотень?

– С самого начала.

– И не уходила отсюда! Как долго ты здесь работаешь?

– Уже три недели.

– Ты отважная девушка!

Девушка смущенно пожимает плечами и снова улыбается.

– Так ты останешься?

– Конечно! Не бросать же тебя на съедение оборотню.

Она опять загадочно улыбается, кивает и идет хлопотать на кухню. Очень скоро она накрывает на стол. Наливая в кубки вино, она спрашивает:

– А как вас зовут, рыцарь? Должна же я знать, с кем мне приходится делить ужин.

– Я – Хэнк, рыцарь из Гомптона.

– А меня зовут Эва. Я – нагила из Стокса.

– Нагила!

Память Хэнка подсказывает мне: нагилы – это феи, но не простые феи, а феивоительницы, посвятившие свою жизнь борьбе с темными силами и их всевозможными проявлениями.

Я еще раз внимательно смотрю на нее. Теперь мне понятны искры, вспыхивающие в ее глазах.

– Ты, говоришь, знала, что хозяин – оборотень?

– Знала с самого начала. Я и прибыла сюда с целью освободить от него это место. Этой ночью я бы уничтожила его. Но твое появление, сэр Хэнк, спутало все карты.

– Прости, если так.

– Не за что. Ты же не знал этого, а твой Золотой Меч все равно сделал бы свое дело. Оборотни слишком хорошо его знают. Беда в том, что моя сила сможет проявиться ровно в полночь, а оборотни придут за час до этого.

– Ты говоришь, оборотни? Значит, он будет не один?

Эва кивает.

– Беда еще в том, что я могу разом уничтожить не больше пяти оборотней, а их придет никак не меньше семи. Тебе придется выдержать с ними бой, пока я не смогу прийти к тебе на помощь.

– Сразу с семью? – я с сомнением качаю головой, вид оборотня вызывает у меня ассоциацию с парками.

– Тот, кто победил Синего Флинна и отнял у него Золотой Меч, должен ли бояться семерых оборотней?

Смотрю на Эву. Девушка тоже смотрит на меня. Она «заводит» меня, как рыцаря Хэнка, не подозревая, конечно, что я – выходец из другого времени.

– Сколько еще времени до восхода луны?

– Около двух часов.

– Еще есть время подумать…

– Биться или нет?

Я согласно киваю, составляя в уме темпоральные уравнения. Бой с оборотнями и оказание помощи нагиле в отвоевании этого постоялого двора у нежити уже серьезно выходят за рамки моего задания.

Эва смотрит на меня выжидающе, а я наливаю в кубок вина, мысленно пожалев, что эта фаза еще не знает ни кофе, ни чая, ни компьютеров. У меня никак не укладываются в систему две нелинейности. Одна, обусловленная тем, что я знал: хозяин – оборотень. Вторая – тем, что я не знал, что служанка постоялого двора – нагила. С видом глубокого раздумья отпиваю вино, лихорадочно вычисляя при этом детерминант системы уравнений.

Эва встает и подходит к окну. На дворе уже сумерки. Если детерминант получится отрицательным или, не приведи Время, мнимым, то мы еще успеем вместе с ней доехать до селения километрах в пятнадцати отсюда. Впрочем, согласится ли она на это? Ведь она – нагила! Но не могу же я бросить ее здесь одну, беззащитную против семи оборотней! Но если детерминант… Если я натворю здесь дел, то быть мне в Хозсекторе пожизненно. В схлопку все! Займемся значением детерминанта. Детерминант получается очень близким к нулю, но всетаки положительным, не отрицательным и не мнимым, это – главное! Я еще раз проверяю себя. Все правильно. Наливаю вина себе и Эве.

– Выпьем. За нашу победу!

Эва быстро осушает кубок и вздыхает с облегчением.

– Значит, решил?

– Да. Мы будем драться, сколько бы их ни было.

– Я была уверена, что ты не откажешься.

– Почему?

– Такие доблестные рыцари, как ты, никогда не отказываются от возможности совершить еще один подвиг.

– Вот тут ты и ошиблась, Эвичка. Я далеко не такой доблестный рыцарь, как ты думаешь. Мне надо было добыть Золотой Меч. Это было трудно, но я это сделал. Зачем мне сейчас лишние осложнения? Если оборотни растерзают нас, что весьма вероятно, этот Меч даже не дойдет до людей. Оборотни утащат его назад в Синий Лес. Словом, – вздыхаю я, – решение драться я принял только минуту назад и, признаюсь, принял его нелегко.

– Спасибо, – тихо говорит Эва.

– За что?

– За то, что сказал правду. Теперь я уже не буду сомневаться в тебе во время боя. Те, кто трудно принимает решение, уже не отступят. А те, кто быстро вспыхивают, легко и гаснут.

Мы с Эвой выходим на крыльцо, присаживаемся рядом и молча вглядываемся в сгущающуюся темноту. Вот становится светлее, взошла луна. И тут же вдалеке слышится одинокий жуткий вой. Затем еще и еще. Эва встает.

– Ну, сэр Хэнк, тебе пора.

Киваю головой, и мы идем к коновязи. Сажусь в седло и замечаю, как по полю к нам приближаются пары красных огоньков. Я считаю: девять пар.

– Их девять.

– Держись, Хэнк. Продержись час, а там я помогу тебе. Главное, не допускай, чтобы они напали на тебя сзади.

Я нагибаюсь из седла, и Эва целует меня на прощание. Тронув поводья, посылаю гнедого вперед. Эва убегает к дому. Красные огоньки быстро приближаются. Обнажаю Меч. Вопреки ожиданиям оборотни не останавливаются, только несколько замедляют свое движение и хором завывают на бегу. Я понимаю: они пришли за мной и за Золотым Мечом, и потери их не остановят. Холодный пот прошибает меня, но отступать уже поздно.

Оборотни атакуют с ходу. Первый бросается на меня, целясь вцепиться в горло. Удар Меча встречает его в воздухе, и он, отброшенный в сторону, катится по земле. Еще двое уворачиваются от Меча и отскакивают. Теперь я уже могу разглядеть их как следует. От ларок их отличают морды гиен и костяной гребень вдоль хребта.

Не желая упускать инициативу, я бросаюсь в атаку, выбрав группу из трех оборотней. Они разбегаются, но одному из них, видимо, достается. Какоето время гоняюсь за ними по полю и отбиваюсь от их нападений. Двухтрех я раню, но и они успевают пару раз крепко поцарапать меня.

Тут я обращаю внимание на поведение моего гнедого. Ему явно не нравится соседство оборотней. Он нервничает, делает неожиданные прыжки, порой я с трудом удерживаюсь в седле. Оборотни тоже понимают это, и один из них бросается, пытаясь вцепиться гнедому в горло. Весьма опрометчиво он попадает под мою правую руку. Теперь их осталось семь. Хватит рисковать. Если они вцепятся гнедому в задние ноги и повалят его, придавленный конем, я окажусь полностью в их власти.

Спешиваюсь и, поставив коня сзади, готовлюсь защищаться. Оборотни не заставляют себя долго ждать. Они бросаются на меня то по двое, то по трое. Я прикрываюсь щитом и отмахиваюсь Мечом. При этом успеваю зарубить еще одного. Но тут гнедой не выдерживает. Пронзительно заржав, он скачет прочь, оставив меня одного. Оборотни приседают на землю, задирают морды к луне и воют. В их вое мне слышится торжество. Празднуют победу! Да, недолго мне осталось дергаться. Сейчас они перераспределятся и бросятся на меня с разных сторон.

Решительно иду на них, быстро вращая над головой Меч, словно винт вертолета. Оборотни пятятся и несколько расступаются. Прыжком нагоняю одного из них и бью. Но тот отскакивает. Нет, так не пойдет. Я останавливаюсь. Оборотни сбиваются в кучу и тихонько завывают, видимо, совещаются.

Вдруг все освещается какимто оранжевым светом. Оборотни в ужасе воют во весь голос, а я резко оборачиваюсь. В двадцати шагах сзади меня стоит Эва. Она совсем нагая, только белая короткая мантия развевается сзади вместе с волосами. Эва вся вытянулась вверх, и между ее ладонями разгорается шар яркого оранжевого огня. Оборотни не сводят с него своих красных глаз и, воя от ужаса, начинают пятиться. Вдруг Эва резко выбрасывает руки ладонями вперед в сторону оборотней. На том месте, где они только что были, вспыхивает и начинает разрастаться такой же шар оранжевого пламени. Достигнув двух метров в диаметре, шар беззвучно взрывается.

Резко пахнет паленым мясом. Оборотни исчезли, и только удаляющиеся в сторону леса завывания на два голоса напоминают о том, что они только что здесь были. Эва прислушивается к этим завываниям, улыбается и подходит ко мне.

– Ну, вот и все.

Она выглядит сильно уставшей.

– Но они могут вернуться с подкреплением, – говорю я.

– Нет. Вопервых, раны от этого огня не заживают, а эти двое обожжены очень сильно…

– Значит, четверых ты уничтожила?

– Да. Я говорила, что могу убить не более пяти зараз. Сейчас я убила четверых, а двух зацепила. Ну, а вовторых, сейчас они проклинали хозяина за его глупость. Онде говорил, что здесь только один рыцарь, хоть и с Золотым Мечом, но с ним можно справиться, а сам прожил столько времени под одной крышей с нагилой и не смог распознать ее. Пусть теперь идиоты вроде него пытаются отвоевать этот постоялый двор.

– Пойдем тогда в дом, хозяйка.

Вкладываю Меч в ножны, Эва опирается на мою руку, и мы идем к дому. Не сговариваясь, мы проходим к столу и молча набрасываемся на остатки ужина. Только сейчас я понимаю, как много сил отнял у меня сегодняшний день. Эва тоже выглядит измотанной. Видно, зажигать оранжевое пламя и повелевать им – задача не из легких.

– Вот и конец оборотням, – говорю я, прикончив остатки ужина. – Ну, что, Маленькая Хозяйка Большого Дома, какие теперь планы на дальнейшее?

– Это еще не конец, Хэнк, – отвечает Эва, – это только самое начало. Из Синего Леса исходит страшная опасность. Этот постоялый двор должен стать как бы форпостом для борьбы с нежитью. Сюда должны прийти еще нагилы, вместе с ними ошки и хлеи. Да и такие воины, как ты, здесь будут нужны.

Она внимательно смотрит на меня.

– Ты не останешься?

– Не знаю, Эвичка. Может быть, я и вернусь сюда, но не сейчас. Мне нужно побывать дома: там меня ждут сын и дочь. Да и что такое я один? Попробую собрать отряд рыцарей, вот тогда и решу.

– Хорошо, я не тороплю, – просто говорит Эва и добавляет: – Ты зачемто взял шесть золотых монет. Забери и остальные. Этим деньгам нельзя здесь оставаться, они будут притягивать сюда нежить. А там, куда ты их увезешь, их влияние на нежить сказываться не будет. Заберешь?

Я согласно киваю. Глаза мои уже слипаются от усталости. Эва отводит меня в соседнюю комнату, где уже стоит бадья с горячей водой, и помогает мне снять доспехи. С наслаждением моюсь. Эва перевязывает мне раны, оставленные когтями оборотней. При этом она проделывает над ними какието манипуляции, после чего боль утихает, и раны перестают меня беспокоить.

Эва отводит меня в комнату на втором этаже, где приготовлена постель. На столе стоит кувшин с вином и два кубка. Эва наполняет их, и мы молча пьем. Неожиданно для самого себя я шагаю к ней, беру за плечи и крепко целую. Эва выскальзывает из моих объятий, улыбается и быстрой легкой походкой выходит из комнаты.

Я вздыхаю, укладываюсь и гашу свечу. Будем возвращаться. Но не успеваю я задремать, как чувствую на себе чейто взгляд и слышу легкое дыхание. На коленях возле постели стоит Эва.

– Хэнк. Нам, нагилам, заказана плотская любовь. Но в такие ночи, после боя и победы, мы можем любить того, с кем только что сражались плечом к плечу. Считается, что от любви нагилы и мужественного воина может родиться тот, кто объединит все светлые силы против зла и тьмы.

Эва замолкает, а я, сев в постели, легко поднимаю девушку за талию и сажаю к себе на колени. Она все еще в своей белой мантии, в которой билась с оборотнями. Посмотрев мне в глаза, Эва решительно расстегивает застежку, и мантия падает с ее плеч.

Я уже засыпаю, когда слышу шепот Эвы:

– Хэнк. Мне кажется, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

– Почему?

– Простому смертному не под силу одолеть Синего Флинна.

– Как видишь, под силу.

– Не смейся. А зачем ты заделал шесть рубинов на Мече?

– Ты слишком умна, Эвичка. Только вот об этом никому и никогда больше не говори. Даже мне, обещаешь?

Эва внимательно, даже очень внимательно смотрит на меня. Мне кажется, что она все поняла.

– Хорошо, обещаю, – шепчет она и снова прижимается ко мне.


Глава 5


Я стою, стою спиною к строю:
"Только добровольцы – шаг вперед!
Надо провести разведку боем".
«Для чего?» – «Да кто ж там разберет!»
В.С.Высоцкий

– Явился, бабник!

Я еще ничего не вижу, но голос Лены не предвещает ничего хорошего.

– Я давно заметила, что тебя на молодых ведьмочек тянет! Так он и мне, и всему Сектору сумел мозги запудрить. Тутде должен быть свободный переход, пустите меня туда, я поищу, да заодно и ведьмочек пощупаю! Уууу! Глаза бы мои на тебя не глядели!

Мои же глаза тем временем обретают способность видеть. Лена в гневе не менее прекрасна, чем в любви. Ноздри подрагивают, глаза мечут искры, и все это она демонстрирует, не отрываясь от компьютера. Наконец ко мне возвращается голос, и я выдаю первое, что приходит в голову. Первое, но далеко не лучшее в данной ситуации:

– Леночка! Ведь это был не я, а рыцарь Хэнк…

Лена даже дар речи теряет, но только на мгновение.

– Молчи, лицемер! Вот тебе!

Она заряжает мне такую проверку двигательных рефлексов, что меня подбрасывает над столом. Я благоразумно молчу. Лена тоже молчит, бросая на меня испепеляющие взгляды.

С докладом к Магистру я иду один. Поведение Лены меня озадачило. Ведь она прекрасно знает, что во время работы в реальных фазах нам приходится делать всякое. Да и сама она работала там…

Магистр же, наоборот, встречает меня, не скрывая восторга:

– Андрэ! Ты становишься зрелым хроноагентом. У меня волосы встали дыбом, когда я понял, какой подарок, под видом Золотого Меча, мы оставляем этой фазе, но до такого простого варианта обезопасить его я бы не додумался. А когда Эва предложила тебе биться с оборотнями, о чем ты думал так долго?

– Решал систему уравнений.

– Я так и понял! Выпьем за то, что ты повзрослел, как хроноагент, и теперь я могу на тебя положиться.

Магистр достает коньяк, разливает его по рюмкам и только тут обращает внимание, что я один.

– А где Элен? Постой, постой! А ты что такой мрачный? Все понятно. Элен устроила сцену. Леночка ревнует!

Магистр протягивает мне рюмку.

– Не принимай этого слишком близко к сердцу, и Андрэ. Это у нее – заскок. Сегодня же к вечеру ей станет стыдно за свое поведение. А нам раскисать и грустить некогда. Пока ты там махал мечом, Ричард подкинул целую кучу интереснейших материалов. Злобин уже в работе. Мы с Кэт не справляемся. У себя на компьютере найдешь все, что я счел нужным тебе сплавить. Давай выпьем иза дело.

Магистр ошибся. Весь день и полночи, пока я перелопачиваю материалы Ричарда, а «сплавил» мне Магистр информацию о четырех десятках фаз, Лена не выходит на связь и не отвечает на вызовы. Остаток ночи я провожу в одиночестве. Не объявляется она и утром. Зато в компьютере возникает еще большая, чем вчера, куча материалов. Работа начинает засасывать.

После обеда на связь выходит Андрей.

– Здорово, старина! Чем занимаешься?

– Да вот, разгребаю тот ворох информации, что свалил на меня Магистр, а ты?

– Мне он тоже насыпал целую вязанку. Но я не спешу. Для начала посмотрел твои похождения, а потом Кэт напомнила мне, что через три дня – Новый год. Надо бы чтото подарить нашим дамам.

Я при упоминании о дамах мрачнею.

– Ты что это вдруг закис?

– Да Ленка чтото взбесилась. С тех пор как я вернулся, она не объявляется, а при возвращении такую сцену устроила!

Андрей широко улыбается.

– Понятно. А Эва – ничего девочка. Я бы ради такой и возвращаться не стал.

– Ну и двигай тогда в ту фазу.

– Это ни к чему. У меня здесь Кэт есть. А Елену, конечно, можно понять… Слушай, ты ведь там систему уравнений составлял?

– Да.

– А что бы ты стал делать, если бы детерминант оказался отрицательным или, не дай Время, мнимым? Оставил бы Эву на съедение оборотням?

– Знаешь, друже, я сам себе задаю этот вопрос, наверное, уже в сотый раз.

– И что?

– И пока не могу на него ответить.

Андрей хохочет, потом вдруг становится серьезным.

– В самом деле, задача не из легких. Ее ни в какие уравнения не втиснешь. А вообщето ты оказался удачливее, чем я. Тыто своего Синего Флинна победил, да еще и с оборотнями в придачу справился. Ну, а мне пришлось отступить. Ты видел?

– Каюсь, еще нет. Но сейчас сразу посмотрю.

– Во всяком случае я установил, что переход там есть и интенсивно действует. И ты знаешь, меня поразило то, что Магистр, когда я вернулся, ни словом об этом не обмолвился. Словно я побывал гдето на экскурсии. Весь разговор вертелся вокруг предстоящей работы.

– И со мной он вел себя так же. Это – странно.

– Да, тут есть над чем подумать.

Андрей отключается, а я решаю просмотреть запись его работы.

Андрей в какомто невообразимом панцире и шлеме, украшенном гребнем, сражался в темном туннеле с многоголовыми чудовищами. Чудовища эти напомнили мне легендарных Бриареев. Но эти «Бриареи» в отличие от легендарных дышали на Андрея языками пламени. Он же боролся с ними оружием, живо напомнившим мне гранатомет «РПГ7В». Заряды, толстые и короткие оперенные стрелы, он доставал из колчана, вкладывал с тыльной стороны в полую трубу, прицеливался, и с дульной стороны трубы вылетало пламя, а на месте «Бриарея» возникала огненная вспышка. Но на место погибшего «Бриарея» из глубины тоннеля появлялись все новые и новые чудища. И все начиналось сначала.

В конце концов стрелызаряды у Андрея кончились, и он вынужден был отступить. У выхода из пещеры его ожидало животное, напоминающее тура. Андрей вскочил на спину зверю, ухватился за его рога и стал спускаться в долину.

Я отметил, что из глубины тоннеля вытекал такой же желтый туман, как и на Желтом Болоте. И именно из этого тумана появлялись новые «Бриареи».

Так, все сходится. Но почему молчит Магистр? Ведь мой и Андрея выходы в Сумеречные миры подтвердили наличие прямого перехода между фазами. Больше того, стало ясно, что те, кто исполняет волю ЧВП, эффективно используют эти переходы. А мы?

Я решительно набираю код и вызываю Магистра на связь.

– А, Андрэ! – обрадованно приветствует он меня. – Я только что хотел пригласить тебя коечто обсудить.

– Мне тоже хотелось бы с тобой поговорить.

– Давай, двигай ко мне.

Когда я появляюсь у Магистра, тот вопреки обыкновению не сидит за компьютером, а, развалясь в кресле, просматривает какието бумаги. Это так необычно: Магистр и бумаги, что я даже немного теряюсь и молча усаживаюсь на диван. Всему Сектору было известно, что Магистр терпеть не может возиться с бумагами, предпочитая иметь дело с компьютерными документами. Там можно без риска задеть чувства автора лепить глубокомысленные, а иногда и просто непристойные замечания. Эти перлы магистерского остроумия я частенько наблюдал на своих отчетах, когда Магистр «забывал» стереть свои «мысли». К слову, он так часто «забывал» стирать свои изречения, что в Секторе уже составилась целая коллекция наиболее изощренных афоризмов Магистра Леруа.

– Ну что, так и будем молчать? – спрашивает Магистр, не отрываясь от бумаг. – Я полагаю, раз уж ты первым вышел на связь, то твой вопрос мы и обсудим первым.

– Что это, Магистр? – спрашиваю я, указывая на бумаги.

– Полагаю, первое, что ты пришел не для того, чтобы задать мне именно этот вопрос, – недовольно отвечает Магистр, откладывая бумаги в сторону.

При этом он кладет их чистой стороной вверх, так, чтобы я не мог видеть их содержание, после чего продолжает:

– Полагаю и второе: сие до тебя пока не касается. Нечего забивать свою голову всякой не относящейся к делу ерундой. Для этого существует моя голова. Некоторые наши сотрудники думают, что я могу работать по тридцать два часа в сутки, чтобы разбираться с их сырыми идеями, да еще и настаивают на… Словом, ну его… Так что у тебя?

Я собираюсь с мыслями.

– Магистр! И я, и Андрей побывали в Сумеречных мирах и своими выходами не только доказали наличие там прямых межфазовых переходов, но и обнаружили их. Так?

– Так, – соглашается Магистр, – что дальше?

– Как, что дальше?! Ведь я оказался прав! Переходы существуют, и не только существуют, но и эксплуатируются ЧВП, причем весьма интенсивно. Так?

– Так, – снова соглашается Магистр, – и что же дальше?

– Магистр! Я не понимаю тебя. Переходы действуют, ЧВП пользуется ими вовсю, а мы бездействуем!

Магистр откидывается в кресле, закуривает сигарету и с минуту молча разглядывает меня.

– Знаешь, Андрэ, кого ты мне сейчас напоминаешь?

– Кого?

– Врача на консилиуме, который, потирая от радости руки, торжествуя, говорит коллегам: «Ну, что я вам говорил? У больного рак в последней стадии, а вы мне не верили!»

– Какая здесь связь?

– А такая, что, когда коллеги спрашивают такого врача: «Ну, и что вы теперь предлагаете?», он отвечает: «Не знаю, коллеги, не знаю. Разве что наркотические ее препараты…»

– Не понимаю твоего черного юмора и не вижу аналогии.

– Зато я вижу и задаю тебе тот же вопрос: ну, и что вы теперь предлагаете?

– Как что?! Ведь еще тогда мы с вами и с Леной пришли к выводу, что наша тактика не должна быть пассивной. Мы обнаружили два перехода, через которые ЧВП распространяет свое влияние в Сумеречных мирах. Надо воспользоваться этими переходами и атаковать противника на его территории. Выяснить о нем все, что возможно, произвести разведку боем…

– Сядь, Андрэ, не мельтеши перед глазами. – Магистр закуривает вторую сигарету и протягивает мне пачку.

Я машинально прикуриваю, а Магистр говорит:

– Я думал, что имею дело с хроноагентом экстракласса, профессиональным военным, в конце концов со зрелым, умудренным опытом мужчиной. Оказывается, я заблуждался на сей счет. Ты оказался мальчишкой. Да вдобавок ко всему – зазнавшимся мальчишкой. Они, видите ли, открыли межфазовые переходы…

– Магистр, тебе очень нравится шипение гаснущей в глазу сигареты?

– Нет, не очень. Я вообщето далек от мазохистских наклонностей. Ну, а если серьезно…

Магистр подходит к бару, достает бутылку коньяка, лимон и пачку кофе. Поколдовав у плиты, которая у него пристроена прямо к компьютеру, он быстро готовит напиток. Спокойно разливает кофе по чашкам, а коньяк по рюмкам и после этого как ни в чем не бывало продолжает:

– Ты предлагаешь воспользоваться открытыми вами переходами. Я правильно понял?

Я киваю.

– Очень хорошо. А теперь, друг ты мой, постарайся ответить мне на следующие вопросы. Если на Желтом Болоте ты пройдешь между двумя елями, куда ты выйдешь? Где нам потом тебя искать? Сумеешь ли ты сам вернуться обратно? Совпадают ли точки прямого и обратного переходов? Каков вообще механизм действия этих переходов? Ну, что же ты молчишь?

Я теряюсь. На вопросы Магистра ответов не имею, но и сдаваться все равно не собираюсь.

– Вопросы сложные, слов нет. Но ведь какимто образом мы должны получить на них ответы. Во всяком случае, сидя сложа руки, мы ничего не узнаем. Что касается меня, то я готов рискнуть…

– Пей лучше кофе, – протягивает мне чашку Магистр. – Он, видите ли, готов рискнуть! Тоже мне, суперагент!

Магистр делает глоток коньяка и запивает его кофе.

– А вот я не готов рискнуть. Ты можешь гарантировать, что, пройдя между двумя елями, ты в другой фазе не окажешься в лаборатории такого же Магистра, как и я, только из ЧВП? И он, этот Антимагистр, не будет ждать тебя с распростертыми объятиями? Полбеды будет, если они тебя просто нейтрализуют или устранят физически. А если они тебя соответственно обработают и отпустят, только уже в качестве своего агента? Что смотришь на меня квадратными глазами? Думаешь, ты такой герой, что они с тобой и справиться не смогут. Понимаю, тыто сам, может быть, и готов на все, но ято не готов терять лучшие кадры. Да пусть даже никто тебя там и не ждет. Что это за фаза, в которой ты окажешься? Как нам тебя контролировать? Как тебя вытащить оттуда, если наступит критический момент?

Ответить мне нечего, и я, следуя примеру Магистра, занимаюсь коньяком и кофе.

– Это вопервых, – продолжает Магистр. – Ну, а вовторых, нет у нас никаких гарантий, что переход, открытый тобой, двухсторонний. Я даже больше чем уверен, что он односторонний. То есть работает только в направлении той фазы, где ты доблестно сражался с Синим Флинном и оборотнями.

– Это откуда такая уверенность?

– А оттуда, что мы не сидим, как ты изволил выразиться, сложа руки. Как только ты установил, что переход существует, мы тотчас же организовали наблюдение за ним. И не только через мониторы, но и непосредственно.

– Это как?

– А вот так, – Магистр подходит к компьютеру и включает его.

На экране я вижу знакомую мне картину перехода на Желтом Болоте. Вместо уничтоженного мною замшелого валуна громоздится точно такой же. Возле него стоят две фигуры. Приглядевшись, я узнаю хуру и Черного Всадника. Они о чемтотихо разговаривают.

– Это сотрудники нашего Техотдела, а в валуне – аппаратура. Пришлось поломать голову над тем, как ее туда забросить…

– Ошибочка, Магистр, хуры и Черные Всадники ненавидят друг друга, а здесь они мирно беседуют. Это может показаться подозрительным.

– Молодец, правильно заметил. Они тоже получили инструкцию: в таком составе не встречаться. Сейчас мы это исправим.

Он нажимает несколько клавиш и говорит:

– Немедленно разойдитесь! Вы не должны встречаться в таком составе. Вы что, забыли, что вы – непримиримые враги?

– Магистр, – слышится женский голос, – сейчас мое дежурство, а гравиметр начал показывать нарастающие пульсации поля тяготения. В этой области у нас специалист ЧинФу, и я вызвала его.

– Хорошо, пусть он останется, а ты немедленно уходи.

Хура быстро исчезает в кустах, а Магистр обращается ко мне:

– Так вот, Андрэ, за эти дни было шесть переходов на эту сторону и ни одного обратно. Разумеется, всех перешедших на эту сторону мы контролируем, но пока наблюдение ничего не дает. Где обратный переход, мы не знаем. Знаем только, что он гдето должен быть.

Магистр снова опускается в кресло и закуривает.

– Понял, Андрэ, какая ситуация? А ты рвешься в бой! Как там порусски, не зная броду… Зачем нам создавать критические ситуации? Чтобы героически из них выпутывались? Мне это не по душе. Не мой стиль. Ты согласен со мной?

– Вполне. Значит, будем работать, изучать явление, копить информацию, – соглашаюсь я.

– Разумные слова. Тем более что этот ЧВП неожиданно оказался довольно коварным противником.

Я замечаю, что при этих словах Магистр косится на бумаги, лежащие на столе, и хочу наконец спросить, что в них, но Магистр опережает меня:

– Теперь перейдем ко второй части разговора. Я имею в виду то, изза чего я хотел тебя вызвать. Он снова подходит к компьютеру.

– Ты, конечно, уже обратил внимание, какую бурную деятельность развил отдел Ричарда?

– Да уж… Материалов столько, что здесь работы на десять таких Секторов, как наш. И, Время меня побери, в каждой фазе всегда есть то, что заслуживает внимания. Они хорошо поняли свою задачу и не даром хлеб едят.

– Вот именно! Но самое интересное они нашли не в Сумеречных мирах, а несколько позднее. Точнее, во времени, соответствующем концу XVI – началу XVII веков. Андрэто оказался прав. Мы имеем дело с фазой, где ЧВП действует уже настолько активно, что противостоять ему весьма затруднительно. Сейчас придет Андрэ, и поговорим подробнее. А пока давайка по рюмочке. Он, – Магистр машет рукой в сторону компьютера, – подождет.

Едва мы успеваем налить по рюмке коньяку, как из НульТ выходит Андрей. Магистр, кивнув ему, наливает третью рюмку и приглашает нас присесть. Мы, не торопясь, выпиваем коньяк, закуриваем, и Магистр приступает к делу.


Глава 6


Something is rotten in the state of Denmark.
W.Shakespeare

Подгнило чтото в Датском королевстве.
В.Шекспир (англ.).

– Речь пойдет об Империи Лотарингия. Она занимает территорию, ограниченную с юга Пиренеями, с востока – Альпами, с запада – морем, а с севера граничит с Великим Княжеством Суздальским и государством духовнорыцарского Ордена Меченосцев. То есть это практически вся Европа, кроме Испании, Италии, Скандинавии, Англии, России и Прибалтики. Образование Империи завершилось около двадцати лет назад при отце нынешнего императора.

Сейчас Империя – наиболее мощное в экономическом и военном отношении государство Европы. С ней может соперничать только Суздальское Княжество, но в данный момент они находятся в дружеских отношениях.

В Лотарингии процветают ремесла, сельское хозяйство, торговля. Все это благодаря умело подобранному кабинету, которым руководит первый министр, кардинал Бернажу. Это довольно искусный политик и дипломат. Он на десять лет старше императора, Роберта VII. Император – опытный полководец, высокообразован, покровительствует наукам и искусствам. В Лотарингии – двенадцать университетов.

Несколько лет назад вся Европа, в том числе и Лотарингия, корчилась в ужасах гражданских войн на религиозной почве. Но три года назад Роберт VII по предложению кардинала Бернажу подписал эдикт о веротерпимости. Всякое притеснение лица по религиозному признаку каралось вплоть до смертной казни. И эдикт этот строжайше исполнялся.

Словом, примиренная Лотарингия стремительно развивалась и приближалась к расцвету абсолютной монархии, за которым неизбежно должна была последовать сначала буржуазная, а за ней и научнотехническая революция. Но…

Магистр включает монитор, набирает несколько кодов, и на экране возникает жуткая сцена. На площади средневекового города сооружен помост, над которым между двумя столбами возвышается перекладина. К этой перекладине за руки прикованы двадцать мужчин и женщин в зеленых одеяниях. Все пространство под помостом забито поленьями и хворостом, которые уже подпалили. Сквозь щели в помосте поднимаются клубы дыма и вырываются языки пламени, от которых несчастные пятятся, но деваться им некуда, сзади такое же пламя и дым.

Площадь оцеплена всадниками в красных одеждах, их лица закрыты капюшонами с прорезями для глаз. А на помосте на многих осужденных уже горят одежда и волосы, они в ужасе мечутся, исступленно кричат, пытаются вырваться из огня, но цепи не пускают их. То один, то другой бессильно повисают на этих цепях. Вот помост прогорает, и все жертвы зависают над гигантским костром. Ужасные судороги, жуткие вопли, и вот в пламени раскачиваются на цепях двадцать факелов.

– Магистр! Это както не вяжется с тем, что ты только что рассказывал нам о Лотарингии, – растерянно говорит Андрей.

– Да, совершенно не вяжется. Потомуто Ричард и обратил на нее самое пристальное внимание, а потом передал непосредственно мне. Катрин сделала анализ этой фазы и определила, что ЧВП действует в ней с необычайной активностью.

Магистр берет дистанционный пульт и возвращается к столу с кофейником и коньяком.

– Давайте присядем. Я дико устал. Изучаю эту Лотарингию уже трое суток, почти без передыха. Попьем кофе с коньячком, а заодно я расскажу вам все, что мне удалось узнать.

Магистр рассказывает долго и подробно, иллюстрируя свой рассказ демонстрациями на дисплее. Вот что мы узнаем.

Около трех лет назад на папский престол взошел Роман XVIII. Он с большим неудовольствием поглядывал на Лотарингию, где после эдикта о веротерпимости начали процветать атеизм и свободомыслие. Но предпринять чтолибо он был бессилен. Он выжидал и готовился. И вот гдето в Варшавском университете на открытом диспуте молодой философ, итальянский иммигрант Микеле Альбимонте, договорился до того, что отринул идею бога как Творца. Отринул идею богоподобия человека и человекоподобия бога. По его мнению, бог был вездесущ, но не всемогущ. Он, то есть бог, представляет собой всю совокупность материи во Вселенной, совокупность эта обладаетде высшим разумом, и мы сами являемся частицами этого Разума.

Мысль сама по себе разумная и несущая рациональное зерно, но слишком уж несвоевременная. Альбимонте опередил свою эпоху лет на тристачетыреста. Слова его произвели тяжелое впечатление даже на императора Роберта, и тот сослал еретика в дальний монастырь на строгое покаяние. Но было уже поздно. Папа воспользовался удобным случаем, а может быть, это была и провокация, и издал буллу о Лотарингской ереси.

Империю наводнили папские легаты. Повсюду создавались «летучие отряды защиты чистоты веры». Поначалу они действовали строго в пределах своих религиозных общин и были чемто вроде «полиции нравов». Все это началось около года назад. Довольно быстро каждая религиозная конфессия образовала свою инквизицию. Причем император был вынужден отказаться от вмешательства в эти религиозные дела под угрозой отлучения от церкви. Ничего не оставалось делать и Бернажу. На него оказывали интенсивное давление папские легаты.

Едва эти только что оперившиеся инквизиции набрали силу, как папа издал новую буллу, в которой объявил себя покровителем всех церквей Лотарингии. Этой же буллой он объединил все инквизиционные организации Империи и поставил во главе Всеобщей Инквизиции Лотарингии епископа Маринелло. Тот рьяно взялся за работу, не делая различий между католиками, протестантами, лютеранами и православными. «Над нами один бог, и он потом разберется, кто ему угоден, а кто нет!»

Лотарингия задохнулась в дыму. Застенки заполнились жертвами инквизиции, большая часть которых умирала на кострах. Преследовались в первую очередь преуспевающие купцы, банкиры, ремесленники, крупные землевладельцы. Имущество их инквизиция конфисковывала в свою пользу, аккуратно уплачивая с этих доходов налоги. При этом она не забывала пользоваться льготами, которые Бернажу установил для церковных организаций. Так что и здесь Бернажу только бессильно скрипел зубами от ярости.

Дальше больше. Маринелло переподчинил себе гвардию кардинала Бернажу, которая представляла собой прекрасно организованную военизированную полицию.

Бернажу с трудом удалось оставить в своем распоряжении часть гвардии во главе с лейтенантом графом де Легаром. Этот отряд представлял собой спецподразделение, занимавшееся, по сути, вопросами безопасности государства. Здесь уже Роман вместе с Маринелло бессильно скрипнули зубами, но император проявил твердость, и секретная полиция осталась в распоряжении кардинала Бернажу.

– Советую вам обратить самое пристальное внимание на графа де Легара, – говорит здесь Магистр. – Это одно из ключевых лиц в Лотарингии. Он обладает правом прямого доклада кардиналу, в любое время суток, исполняет его самые конфиденциальные поручения и может серьезно влиять на политику государства.

Положение императора было незавидным. Низы общества, уголовщина всех мастей с радостью вступали в «летучие отряды». Одни для того, чтобы половить рыбку в мутной воде, другие, чтобы отомстить обидчикам или просто удовлетворить свои низменные инстинкты. Основная же масса народа сначала выжидающе молчала, потом, затерроризированная инквизицией и «летучими отрядами», начала открыто одобрять их действия. Не одобрять или просто молчать стало опасно. Раз молчишь, значит, есть о чем молчать! Нука, что у тебя на уме?

Удивительно, как мало потребовалось времени, чтобы серая народная масса оправилась от первого ужаса, вызванного действиями инквизиции, и перешла от нейтралитета к активному участию в «искоренении ереси». Но этому есть простое объяснение.

– Вот вы, обыкновенные средние люди, – говорит Магистр, – разве вы не будете испытывать зависть к тем, кто в чемто преуспевает больше, чем вы? Неважно в чем: в науках, искусстве, ремесле… Да просто у него зерна с такого же участка собирается больше, чем у вас. У некоторых эта зависть порождает желание достичь того же, тем более если есть трудолюбие, а главное, желание. Ну, а уж если есть хоть какоето дарование, то тогда, при первых двух составляющих, вам и карты в руки. Но вся беда в том, что какоето дарование есть практически у каждого, а вот трудолюбие и желание, эти черты проявляются гораздо реже. И вот у этихто людей, а их, увы, большинство, зависть перерастает в недоброжелательство, сначала скрытое, а если это будет поощряться, то и в открытое, а отсюда недалеко и до ненависти. А уж если эту ненависть умело направить! Вы представить себе не можете, как интересно и увлекательно увидеть падение того, перед кем вы еще вчера преклонялись! А уж если вам дать возможность столкнуть его своими руками, то здесь впечатление и торжество переплеснут через край.

Здесь я не выдерживаю:

– Магистр! Ведь еще Стругацкие сказали: «Когда торжествует серость, к власти всегда приходят черные».

– «Трудно быть богом»! – быстро реагирует Магистр. – Вотвот! Онито и пришли! Катрин установила, что целый ряд ведущих инквизиторов, командиров и офицеров летучих отрядов – агенты ЧВП. Что же касается епископа Маринелло, то он скорее всего пришелец из другой фазы, то есть прямой агент ЧВП. Его Матрица заблокирована настолько, что мы не в состоянии зафиксировать даже элементарные эмоции.

Император Роберт в настоящее время мог рассчитывать только на поддержку дворянства, среди которого было немало иммигрантов, особенно из Англии. Там сорок лет назад религиозные войны завершились победой пресвитерианской церкви самого отвратительного, пуританского толка. Победители торжествовали и жгли костры. Шотландское дворянство, особенно приверженное католицизму, покидало страну целыми кланами. В Лотарингии их с готовностью принимали на военную службу и наделяли земельными угодьями.

Армиято и стала второй опорой императора в это смутное время. Основную ее силу составляли мушкетерские дивизии и мощный артиллерийский парк. Маринелло неоднократно пытался привлечь армию для сотрудничества с «летучими отрядами», но особого успеха не достиг. Особенно не повезло ему в столичном округе, где стояла гвардейская дивизия мушкетеров. Мушкетеры всех трех гвардейских полков «объявили войну» всем, кто сотрудничал с «летучими отрядами», и в первую очередь их командирам и офицерам. И взялись они за дело так успешно, что Маринелло чуть ли не два раза в месяц был вынужден менять командный состав отрядов, а затем и вовсе отозвал их от столицы.

Таким образом гвардейцымушкетеры очистили столичный округ от поборников чистоты веры. И хотя в самой столице инквизиция и действовала, но по сравнению с другими областями там дышать было намного легче.

Впрочем, и в других областях военные не давали спуску «летучим отрядам». Если бы не это противостояние, то в Лотарингии давно бы уже возобновилась гражданская война. «Летучие отряды» разных конфессий, а попросту говоря, узаконенные банды разбойников, быстро опустошили свои округа и начали вторгаться на «чужие территории». Между отрядами начались стычки уже далеко не на религиозной почве. Порой несколько отрядов объединялись для совместных операций, то есть для набегов на другие области. Для того чтобы придать своим набегам религиозный характер, отряды, кроме добычи, захватывали верующих других конфессий, которых объявляли еретиками и предавали в руки инквизиции.

Армия, как могла, противостояла этим безобразиям. Разведгруппы мушкетеров выслеживали объединившиеся «летучие отряды». Мушкетерские эскадроны перехватывали их на марше и задавали трепку, пользуясь любым поводом, а чаще без всякого повода. Ну, а если удавалось застать «летучие отряды» во время стычки друг с другом, тут уж для мушкетеров был настоящий праздник. Они отводили душу, лупцуя и католиков, и православных, и протестантов, и мусульман, а затем вешали попавших в плен также без различия вероисповедания, на одном суку. Господь бог, как сказал Маринелло, разберется с ними сам.

Но вернемся к гвардейской дивизии, – говорит Магистр. – Обратите особое внимание на лейтенанта Серебряного полка графа Джорджа Саусверка. Это английский иммигрант. В лейтенанты произведен после войны с Меченосцами, когда он, рядовой мушкетер, принял командование над остатками батальона, прикрывавшего отход дивизии, и целых пять дней сдерживал натиск рыцарей, дав время дивизии соединиться с армией и занять удобную для боя позицию. Свои дипломатические и организаторские способности он во всей красе проявил во время подавления мятежа датских баронов, пять лет назад. Он сумел так повернуть дело и договориться с баронами, что они сложили оружие на почетных для них и выгодных для Империи условиях. С тех пор граф Саусверк – доверенное лицо не только императора, но и кардинала. Он, как и граф де Легар, используется ими для самых секретных поручений. Для нас весьма важно и то, что Саусверк пользуется особым доверием императрицы Ольги.

– Раз уж речь зашла об императрице, – замечает Магистр, – то надо обратить внимание еще на одно лицо: фрейлину императрицы Нину Матяш. Пользуется безграничным доверием Ольги и имеет на нее большое влияние. Весьма предприимчивая и энергичная девица. Она может быть нам весьма полезной.

На внешнеполитическом горизонте Лотарингии тоже далеко не все было благополучно. Пресвитерианская Англия предъявила ультиматум, в котором требовала от Лотарингии прекратить рыбный промысел в Северной Атлантике, и особенно в Северном море, а также присоединиться к торговой блокаде Суздальского Княжества.

Разумеется, Лотарингия ответила отказом. В Лондоне нахмурились, а радикальнокатолическая Испания неожиданно забыла о непримиримых противоречиях с Англией и поддержала давнее ее требование о предоставлении независимости Бельгийской и Голландской провинциям. Свое требование Испания мотивировала заботой о процветании своих бывших подданных. Это уже не лезло ни в какие ворота. Обе провинции почти сто лет воевали с Испанией за свою независимость, и «доброе католическое воинство» испанцев настолько ретиво искореняло в них ересь, что если бы не вмешательство Лотарингии, к помощи которой обратились король Голландии и герцог Бельгийский, то вскоре эти страны пришлось бы вновь заселять. Кардинал Бернажу был настолько ошарашен нелепостью этих требований, что решил не давать на них никакого ответа. Испания выжидающе молчала, поджав губы.

На севере Орден Меченосцев объявил Крестовый поход против мусульманских общин Лотарингии. Эти общины располагались в основном в Болгарии, Австрии и Польше. До поры до времени они вели себя довольно тихо. Но вдруг, объединившись под зеленым знаменем Пророка, они стали сначала по примеру христианских общин искоренять свободомыслящих в своей среде, а затем и всех неверных в своей округе и ее окрестностях. Делалось это с восточным размахом и восточной экзотикой. Невозможно было без содрогания смотреть на дорогу, ведущую к Вене, вдоль которой через каждые десять метров торчали на кольях «неверные псы».

– Что ты нашел здесь смешного, Андрэ? – спрашивает Магистр, увидев, как Андрей вдруг улыбнулся при виде этой сцены.

– Я далек от мысли, Магистр, насмехаться над муками этих несчастных. Просто при виде этого способа казни я вдруг подумал: а что если бы христианство зародилось не в Иудее, которая в то время входила в состав Римской империи, а в Турции или в той же Иудее, но несколько позже, когда она принадлежала туркам? Христос тогда кончил бы жизнь не на кресте. Какому символу сейчас в этом случае поклонялись бы христиане?

Магистр ошеломленно молчит, переваривает сказанное, потом хохочет:

– А в мужские монастыри принимали бы только гомосексуалистов!

– Причем пассивных! – поддерживаю я.

Эта мысль так позабавила нас, что мы долго не можем успокоиться и перекидываемся шутками, описывая этот гипотетический мир. Но когда Андрей на полном серьезе предлагает поручить Ричарду найти такую фазу, Магистр прекращает веселье.

– Стоп! Приехали. Давайте лучше выпьем по рюмочке и закончим уяснение обстановки в Лотарингии. Благо, осталось немного.

От незамедлительного выступления в Крестовый поход рыцарей удерживало только «вооруженное до зубов перемирие» с Суздалем. Княжество сосредоточило свою огромную армию на границах с Орденом. Князю Сергию давно хотелось заполучить побережье Прибалтики. Ну а после такого приобретения Суздальское Княжество, верное союзному договору с Лотарингией, легко могло ударить по войскам Ордена с тыла.

– Ну вот, собственно, и все. Вопросов не задавайте. Изучайте все сами. Особое внимание – упомянутым личностям. Активные действия спланируем и начнем работу через неделю.

– Почему так долго? – не понимаю я.

– Потому что завтра – Новый год. Закрой рот, Андрэ, не делай вид, что ты это только сейчас узнал. А еще через четыре дня будет праздник, день нашего Сектора. До этого времени – никаких командировок в реальные фазы! За исключением экстренных случаев. Понятно? Если понятно, то – по домам, и думайте, что подарите своим дамам. А если непонятно, могу повторить.

– Не надо, – бормочу я.

При упоминании о дамах я вспоминаю, что уже три дня Лена не дает о себе знать. Это никак не способствует новогоднему настроению. Магистр смотрит на меня и, поняв мои мысли, хлопает по плечу.

– Нуну, Андрэ! Все устаканится.

Хотелось бы в это верить.


Глава 7


В темнокрасном своем будет петь для меня моя Дали,
В чернобелом своем преклоню перед нею главу.
И заслушаюсь я, и умру от любви и печали,
А иначе зачем на Земле этой вечной живу?
Б. Ш. Окуджава

Проснувшись утром, я вспоминаю вчерашние слова Магистра о подарках нашим дамам. Не вставая с дивана, некоторое время размышляю на эту тему, но ничего путного на ум не приходит. Вместо этого в голове у меня копошатся размышления на тему поведения моей подруги, ее упорного нежелания встречаться со мной и всякое другое в том же роде.

Махнув на все рукой, я встаю, варю кофе и, сидя с чашкой в руке, задумчиво смотрю на голограмму Лены. Внезапно само собой приходит решение.

Дивясь своей смелости, я подхожу к синтезатору, набираю соответствующие коды, кладу ладонь на датчик, закрываю глаза и сосредоточиваюсь. Через минуту тонкий писк извещает меня, что задание выполнено. Долго не решаюсь открыть камеру и, наконец, затаив дыхание приоткрываю лючок.

В камере лежат две крупные жемчужины. Осторожно беру их. Они не рассыпались, когда я взял их в руки, и хотя и были размером с виноградину, но не были такими мягкими, как она. Они были гладкими, твердыми и холодными. Кладу их на стол и разглядываю, все еще не веря, что мне удалось сотворить настоящий жемчуг. Почти воздушные, как бы светящиеся изнутри перламутровым светом, они отсвечивают чудесным голубоватым пламенем. Я усмехаюсь. Даже аккуратные дырочки имеются.

Вдоволь налюбовавшись делом рук своих, я помещаю жемчужины на каминную полку. Еще чашка кофе, и за работу. Бог с Леной и ее причудами. Подарок я приготовил. Объявится, вручу, не объявится, завтра отправлю по линии доставки.

Сажусь к компьютеру и набираю код Лотарингии. Примерно с час я изучаю столицу Империи, Лютецию (очень похожа на Париж). Потом переключаюсь на графа Саусверка.

Он сидит в какомто кабачке в обществе двух мушкетеров и наливается вином. Они явно никуда не спешат и, судя по количеству стоящих на столе бутылок, обосновались надолго. Минут двадцать слушаю их разговоры, которые крутятся вокруг любовной истории племянницы одного из мушкетеров. Потом переключаюсь на других людей, которых нам показывал Магистр.

Граф де Легар крепко спит.

Нина Матяш проверяет счета личного казначея императрицы.

Императрица Ольга играет в карты с другими фрейлинами. Они болтают о какихто пустяках. Из случайно оброненной фразы я улавливаю, что императрица Ольга – дочь Великого Князя Суздальского, Сергия. Так вот откуда столь прочный союз Суздаля и Лотарингии!

Император Роберт читает толстую книгу мемуаров и жизнеописания Якова Великого, короля, завоевавшего и объединившего почти всю Европу шестьсот лет назад. Император читает очень внимательно, делая выписки.

Кардинал Бернажу изучает отчет министра финансов. Судя по всему, он тоже взялся за дело основательно и надолго, так как приказал подать ужин прямо в кабинет.

А вот епископа Маринелло мне обнаружить не удалось. Программаискатель неизменно выдавала ответ: «Объект не обнаружен». Это еще больше убедило меня, что он – прямой выходец из другой фазы.

Возвращаюсь к графу Саусверку, все еще сидящему в кабачке. Граф внимательно, с интересом слушает про похождения озорной девушки, изредка вставляя остроумные замечания или задавая ехидные уточняющие вопросы. При этом он не забывает прихлебывать из кубка и закусывать с обильного стола.

Я решаю просмотреть прошлое этого мушкетера. Для упрощения составляю программу на совпадение с личностью графа де Легара.

Впервые Саусверк и де Легар встретились шесть лет назад в городке на границе с Орденом. Молодой мушкетер Саусверк прибыл туда со своим полком для несения службы в пограничных разъездах. Граф де Легар, в то время уже доверенное лицо кардинала, приехал в тот же городок с тайным и очень ответственным поручением.

При встрече в кабачке де Легар позволил себе сделать шутливое замечание по поводу шотландского акцента некоторых мушкетеров. Саусверк вспылил и вызвал де Легара на дуэль. Тот, не желая ставить под угрозу выполнение секретного поручения, не принял вызова и принес извинения. Саусверка это не удовлетворило, и он во всеуслышание обвинил графа в трусости. Тот тоже вспылил и схватился за шпагу. Если бы в этот момент не появился лейтенант мушкетеров и не объявил тревогу, на этом и закончилась бы чьято история.

Следующая встреча состоялась три месяца спустя в Лютеции. Граф де Легар, не забывший публичного оскорбления, дождался возвращения Серебряного полка с границы и в тот же день заявился к мушкетерам.

Тем же вечером будущие опоры Империи впервые скрестили шпаги. Тяжело ранив друг друга, они поклялись, что этим дело не кончится. И действительно, за три года они дрались девять раз с переменным успехом.

Их вражде положила конец Нина Матяш, в которую оба гвардейца были безнадежно влюблены. Она заявила, что, если ктонибудь из них убьет другого, она немедленно уйдет в монастырь. Смертельные враги стали закадычными друзьями и даже совместно написали и издали книгу сонетов, посвященных прекрасной мадьярке.

История отношений графов Саусверка и де Легара так увлекла меня, что я смотрел ее, не отрываясь от компьютера, целый день. Даже забыв про Новый год. Проголодавшись, вызвал себе обед, две бутылки пива и пачку сигарет.

Пообедав и выпив пива, решил прогуляться по лесу, прежде чем «возвращаться» в Лотарингию. Уже довольно поздно, в лесу сумрачно. Тем не менее я гуляю по дорожкам примерно полчаса, дышу свежим воздухом. Вернувшись домой, застываю на пороге от неожиданности. В кресле сидит Лена.

– Ничего себе! Осталось три часа, а он гдето гуляет! Да еще и пива напился!

Лена негодующе указывает на стол с остатками моего обеда. Я обалдело молчу.

– Ну, что ты стоишь и рот разинул? Ты будешь собираться или пойдешь в том в чем есть? С тебя станется!

– Куда? – только и могу спросить я.

– Как куда?! На бал, конечно! Или ты думаешь, что я неделю вместе с Кэт билась над этим нарядом только для того, чтобы его мог оценить ты один? От тебя дождешься!

Увидев по моему «умному» выражению лица, что я все еще ничего не понимаю, Лена взрывается.

– Ты что, уже совсем обмагистрился? Я, конечно, понимаю, работа есть работа, но не до такой же степени, чтобы заниматься ею в новогоднюю ночь!

– Лена, прости, родная. Ты не представляешь, какую увлекательную историю я смотрел весь день. Тут можно было забыть обо всем, не только о Новом годе!

– Довольно! – обрывает меня Лена, – Не хватает только, чтобы ты и меня сейчас усадил за компьютер. Лучше одевайся и скажи спасибо, что я обо всем позаботилась, тыто наверняка пошел бы в рабочей одежде.

На диване лежит темносиний костюм, словно на меня сшитый. Лена, видимо, постаралась.

Когда я кончаю одеваться, Лена встает и несколько раз проходит по комнате.

– Оцени, как мы с Кэт сработали?

Лена одета в великолепное платье. Голые плечи, декольте до самого крайнего предела, оголенная до поясницы спина. Плечи, грудь и спина прикрыты прозрачной до невесомости мантией нежноголубого цвета, по которой вышиты серебряные ящерицы. Перчатки до локтей такого же цвета, как и мантия, тоже украшены ящерицами. Голубые ящерицы – на внешней стороне белых чулок. Подъем ноги перехвачен ремешком серебряных туфелек на высокой шпильке. Во всем чувствуется отменный вкус и опытная рука. Лена еще раз проходится передо мной.

– Ну, как?

– Впечатляет! Вы с Кэт старались не зря. Кстати, а она, наверное, тоже принарядилась с твоей помощью?

– Увидишь, оценишь. А пока прими с наилучшими пожеланиями.

Лена подходит к кабине НульТ и берет прислоненный к стене длинный сверток. Он довольно увесистый. Пока я его разворачиваю, гадая, что это может быть, Лена с любопытством поглядывает на меня, сидя в кресле. Изумлению моему нет предела, когда, развернув сверток, я обнаруживаю… Золотой Меч! Конечно, не его самого, а его точную копию. Лена поясняет:

– Техсектор делал его пять дней. Он может все, что и настоящий, кроме одного: он не может рубить нежить. Механизм поражения нежити нам пока неизвестен, – при этих словах Лена виновато улыбается.

Я подхожу к синтезатору, набираю код и, держа в правой руке меч, кладу левую ладонь на датчик. Из камеры синтезатора достаю ножны для Золотого Меча. Лена удивленно поднимает брови.

– Ого! Прошло уже более пятнадцати лет, как ты освоил синтезатор.

Не говоря ни слова, беру с каминной полки жемчужины и протягиваю их Лене. Ее изумлению и восторгу нет предела. Она бросается мне на шею и порывисто целует. Потом начинает метаться по комнате, соображая, куда бы приспособить подарок, чтобы покрасоваться с ним в обществе сегодня же.

– Придумала!

Она подскакивает к синтезатору, сует в камеру жемчужины и извлекает их подвешенными к белой бархатной ленте. Она протягивает ее мне и, повернувшись спиной, просит:

– Застегни.

Я застегиваю ленту вокруг ее шеи «липучками». Лена отскакивает в сторону и опять проходит по комнате. Свет мягко играет на крупных каплях перламутра, висящих под белой лентой у самого основания шеи.

– Ну, как?

Я молча показываю большой палец. Лена смеется и, обхватив мою голову ладонями, приникает ко мне в поцелуе. Обнимаю ее за плечи и замираю, весь отдавшись ощущению вкуса ее губ и нежного тепла ручек, пробивающегося сквозь тончайшую кожу перчаток. Я опускаюсь на колени и обнимаю ноги своей подруги, не боясь помять пышную юбку. А Леночка, погладив мои волосы своей маленькой ручкой, тихо говорит:

– Пора, милый. Все уже собрались, бал начинается.

Из НульТ мы выходим в холле того здания, где я с Андреем защищал степень Бакалавра. Новогодний бал проводится в нескольких залах. В самом большом из них стоят столики, за одним из которых нас уже ждут Катрин и Андрей. Я обращаю внимание, что Катрин одета почти так же, как и Лена, но вместо голубых тонов у нее преобладают розовые и красные. По розовой мантии у Катрин рассыпаны золотые звездочки. Такие же звездочки у нее на красных перчатках и белых чулках, а туфельки в отличие от Лениных золотого цвета.

За соседним столиком сидит Магистр в обществе двух женщин. Одну из них я знаю. Это та самая Кристина, которая чуть не посадила меня в лужу на защите своим коварным вопросом. Лена знает здесь многих, и ее знают многие. Пока мы идем к своему столику, ее отовсюду приветствуют, выражают восхищение ее нарядом, а она «царственным жестом» своей ручки отвечает на приветствия и комплименты.

В зале шумно. Но шум этот воспринимается как ровный гул моря. В зале отличная акустика. Шум перекрывается музыкой, льющейся откудато изпод потолка. Одна мелодия сменяет другую. Мелодии мне незнакомы, и как бы в то же время я их гдето, когдато слышал. Многие пары танцуют.

Мы усаживаемся за столик, здороваемся с друзьями. Андрей предлагает первый тост: «За уходящий год!» Едва мы выпили и успели закусить, как к нам подсаживаются Магистр и Кристина.

– Познакомься, Кристина. Это наши хроноагенты экстракласса.

– Я их знаю, – певучим голоском отвечает юное существо.

– Ах да, я и забыл, что совсем недавно они имели честь предстать перед Советом Магов. Ребятишки, это Кристина, начальник отдела в Секторе Хронофизики. Вот уже неделю я уговариваю ее вплотную заняться проблемой прямого межфазового перехода. Но чтото не очень получается.

– Откровенно говоря, Филипп, я не оченьто верю в реальность такого перехода.

– Но мои ребята видели эти переходы своими глазами, а я наблюдал на экране. Ну, а наши технические группы? Они там дежурят уже несколько дней. Пойми, Кристина…

– Филипп, а не может ли это быть хорошо организованный технический трюк со стороны ваших противников? ЧВП, так ты их называешь?

– Трюк? Зачем?

– Чтобы направить тебя по ложному пути. Заставить затратить время и силы, а сами тем часом…

– Кристина, – вступает в разговор Лена, – вы просто придите к нам в Сектор и посмотрите все сами.

– Если потребуется, – добавляю я, – я готов еще к раз побывать в Синем Лесу и показать вам все это.

– Пойми, Кристина, – подхватывает Магистр, – нас опережают на целых три хода. Наш противник пользуется этими переходами вовсю, а мы еще даже не представляем себе их физическую природу.

– Хорошо, – соглашается Кристина, – вы меня почти уговорили. Тем более что вот он, – она кивает в и сторону подходящего к нам Жиля, – тоже ваш сторонник и тоже умеет уговаривать.

– С наступающим Новым годом! – приветствует нас Жиль. – Я вижу, что Филипп с Кристиной и в новогодний вечер не дают вам отдохнуть от дел. Давайте прекращать это безобразие. Предлагаю сдвинуть два наших стола в один общий, забыть на время о работе и встречать Новый год.

Предложение принимается. Мы быстро знакомимся с дочерью Жиля Жанной. Жиль предлагает тост за милых дам. Только мы его выпиваем, как слышится мощный звук гонга. Музыка смолкает, и воцаряется тишина. Я замечаю, что все смотрят в сторону обширного, невысокого помоста эллиптической формы, который возвышается в углу зала.

Свет в зале меркнет, помост же освещается. На нем с бокалом в руке стоит Председатель Совета Магов, или, как его чаще называют, Верховный Маг.

– Друзья! Я не буду многословным, с Новым годом!

Мы все встаем. Жиль подхватывает тост Верховного:

– С Новым годом!

Верховный Маг допивает вино, и бокал исчезает из его руки, как не было. Маг поднимает руки и медленно опускает их, как бы дирижируя. Откудато, словно с неба, начинает литься торжественная, напевная мелодия. Играет невидимый симфонический оркестр. Маг стоит, откинув голову назад и закрыв глаза. Его руки словно манипулируют невидимым оркестром. Он одновременно играет и на скрипках, и на духовых, и на ударных инструментах. А мелодия плывет, завораживает и уносит кудато с собой.

Я закрываю глаза, и мне кажется, что я на скоростном истребителе лечу над облаками, сзади их подсвечивает восходящее солнце. Розовеющие в его лучах облака проскакивают подо мною, а вокруг лазурное небо. И я один в этом бескрайнем просторе и лечу кудато, лечу, лечу…

Стихают последние аккорды, и я «приземляюсь» под грохот аплодисментов. Андрей толкает меня в бок:

– Впечатляет!

Я только качаю головой в ответ, а Магистр задумчиво говорит:

– Да, Верховный – выдающийся композитор. Мне до него далеко.

Как позднее выяснилось, Магистр скромничал. А Верховный, благодарно поклонившись, сходит с помоста и тут же возвращается назад, ведя под руку молодую женщину. Он помогает ей подняться на помост и возвращается к своему месту.

Женщина, как и Верховный Маг, поднимает руки и медленно опускает их. Слышится музыка, и женщина запевает низким сильным голосом. Это ария из какойто незнакомой мне оперы. Женщина поет о том, как безжалостно неумолимое Время, как жестоко оно ставит предел нашему существованию, разлучает любящие сердца и не дает нам познать Бесконечность. Она славит тех, кто до последнего мгновения работает на своем посту, тех, кто любит так, словно впереди у них бессмертие.

– Это Бланка, – поясняет мне Лена, – лучший голос Монастыря.

Бланку на сцене сменяют другие исполнители, и концерт продолжается. Закончивший свой номер берет за руку первого попавшегося и ведет к сцене. Похоже, что в Монастыре все имеют какойлибо талант. Магистр удивляет нас непревзойденной джазовой композицией, а потом берет под руку Лену и ведет ее к сцене. А Лена, как и ее предшественники, поднимает руки, и начинает литься какаято очень знакомая мелодия в быстром темпе. Никак не могу узнать ее, но знаю, это точно. Но вот Лена своим неожиданно высоким и сильным голосом включается в мелодию, и я слышу:

– Всегда быть вместе не могут люди,

Всегда быть рядом не могут люди!

Нельзя любви, земной любви, пылать без конца…

Я немею. Откуда она знает эту песню? Я слышал ее один, от силы два раза, и забыл напрочь и текст, и мелодию. А Лена, порывисто передвигаясь по сцене и неотрывно глядя на меня, продолжает:

– Скажи, мы сможем узнать откуда,

Что ты моя, а я твоя любовь и судьба?

Да, это она действительно поет для меня и про нас. Голос Лены звенит, и вдруг мне слышится в нем боль.

– Одной найти, любовь найти, всегда нелегко!

И вновь тебя я ищу по свету,

Опять тебя я ищу по свету,

Ищу тебя, среди чужих пространств и веков!

Стихают последние аккорды. Лена кланяется, виновато улыбается и отрицательно машет рукой на гром аплодисментов. Она легко соскакивает со сцены и направляется к нам. Приблизившись, она неожиданно берет меня за руку. Машинально встаю и, ничего не соображая, иду за Леной. Она подводит меня к помосту и возвращается назад. Хоть бы слово сказала, что я должен делать.

Стою на сцене дурак дураком. Отступать поздно, но что я могу сделать, чего от меня ждут? Чем я могу поразить это общество после такого фейерверка талантов? В руках у меня неведомо откуда появляется гитара. Я должен чтото спеть, но что?

Вопросительно смотрю на Лену. Она улыбается и ободряюще кивает мне. Неожиданно до меня доходит, что именно я должен спеть. Перебираю струны, проверяя строй гитары (он превосходный), и, глядя на Лену, запеваю:

– Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно.

Живешь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно…

Замечаю, как удивленно поднимаются у Лены брови, и внутренне усмехаюсь. Значит, и я могу ее сегодня чемто удивить. Но тут приходит очередь удивиться мне самому. Невидимые инструменты подхватывают мелодию. Я было опешил, но быстро справился с собой.

– Твой мир колдунами на тысячу лет

Укрыт от меня и от света…

Лена опирается подбородком на руки, задумчиво смотрит на меня, не слушая, что шепчет ей Магистр, а я пою:

– В какой день недели, в котором часу

Ты выйдешь ко мне осторожно,

Когда я тебя на руках отнесу туда,

Где найти невозможно…

Поклонившись на аплодисменты, хочу сойти со сцены, но меня не отпускают. Требуют еще. Я поражен. Неужели в Монастыре еще не слышали Высоцкого? Но что мне спеть еще? Что они смогут понять из творчества Владимира Семеновича? Ведь он весь в шестидесятых, семидесятых годах двадцатого века!

Видя мое замешательство, Лена кричит:

– Андрей! Из военного репертуара!

И я выдаю сразу несколько песен: «Их – восемь, нас – двое», «Я – „Як“, истребитель», «Братские могилы», «Спасите наши души!» и несколько других. Зал гремит аплодисментами. Под конец, решив разрядить атмосферу в зале, я говорю:

– В завершение я спою вам шуточную песню, которая как нельзя лучше отражает обстановку в той фазе, где я побывал совсем недавно.

Перебираю струны и начинаю:

– В заповедных и дремучих

Страшных Муромских лесах

Всяка нечисть бродит тучей…

После каждого рефрена "Страшно, аж жуть! " зал награждает меня взрывом хохота. Когда я заканчиваю, кланяюсь и схожу, наконец, с помоста, меня провожает гром аплодисментов.

По общему замыслу, я должен пригласить на сцену следующего, но я не знаю, кого, и поначалу теряюсь. Но потом вспоминаю, что и менято ведь никто не предупреждал. Лена просто подошла, взяла меня за руку и отвела на сцену. Положусь на интуицию, она редко подводит. Я направляюсь к столику, соседнему с нашим, за которым сидит молодая брюнетка в зеленом костюме. Она с улыбкой протягивает мне правую руку, а левой подхватывает своего соседа, и мы втроем идем к сцене.

Возвращаюсь к своему столу, когда эта пара уже начала свой номер. Что они там делают, я не вижу. В горле у меня пересохло, руки от волнения немного дрожат. Андрей, понимая мое состояние, протягивает бокал вина. Выпиваю залпом.

– Ничего, Андрэ, ничего, – хлопает меня по плечу Магистр, – это было здорово! Здесь еще ничего подобного не слыхали.

– Нет, так дело не пойдет! – протестует Жиль. – Пить после такого выступления в одиночку никуда не годится!

Он разливает по бокалам вино и предлагает:

– Давайте выпьем за наших артистов: за Андрея, за Елену, за Филиппа. Я не могу никому из них отдать предпочтение, поэтому предлагаю выпить за них всех вместе. Они заслуживают самых высоких почестей.

Мы выпиваем, и я протестую:

– Но ято здесь совсем ни при чем. Песнито не мои, а Высоцкого…

– Но спелто нам их все равно ты! – не соглашается Кристина. – Скажи лучше, а там, где ты был, в Синем Лесу, действительно живут кикиморы и шастают лешие?

– Там живут хуры, а шастают ларки и Черные Всадники, – мрачно отвечаю я.

– Хуры! Ларки! А кто это такие?

– Хуры – вампиры в облике прекрасных юных девушек. А ларки – жуткие твари с пастью крокодила, пожирающие вас живьем. Причем до самого конца вы чувствуете, что вас едят, – еще более мрачно поясняю я.

– Какой ужас! А Черные Всадники?

– Эти страшнее всех. Это погибшие души, попавшие под власть Синего Флинна. Все они – искусные воины, хорошо вооружены, неуязвимы для обычного оружия и служат Синему Флинну для охраны его владений. Если хуру можно игнорировать, от ларки – убежать, то встреча с Черным Всадником означает неминуемую гибель.

Тут я замечаю, что все еще держу в руках гитару, и вешаю ее на спинку стула. А Кристина никак не может прийти в себя от изумления.

– И часто вам приходится бывать в таких местах? Как же вы там работаете?

Магистр начинает ей чтото объяснять, а я поворачиваюсь к Лене и наливаю две рюмки коньяка. Беру ее руку в голубой перчатке и целую нежным долгим поцелуем, в который стараюсь вложить всю свою любовь и всю преданность своей повелительнице. Лена прижимается лбом к моему плечу и шепчет:

– Я люблю тебя.

Я молча кладу руку ей на горячее плечо, и мы выпиваем коньяк. На закуску припадаю губами к этому прекрасному плечу.

Еще долго мы сидим с Леной, взявшись за руки, глядя друг на друга, время от времени отвлекаясь на тосты. Концерт между тем кончился, и вновь свободное пространство заполнилось танцующими парами. Танцует Леночка так же превосходно, как и все, что она делает. Движения ее легки и грациозны, как у кошки. Иногда я танцую с Катрин, Кристиной или Жанной, но чаще, конечно, с Леной.

Возвращаясь после танцев на место, мы с Леной быстро находим руки друг друга, и онизамирают гденибудь у меня или у нее на колене. Мы молча смотрим друг на друга и разговариваем без слов. Это то редкое состояние, когда так легко и четко читаются мысли.

Приходим мы в себя, когда замечаем, что остались за столом одни.

– А где все? – спрашиваю я.

– Пойдем, поищем, – предлагает Лена, – не забудь гитару.

На выходе из зала нас останавливает мужчина лет сорока.

– Лена, будь добра, представь нас друг другу.

Лена улыбается.

– С удовольствием. Андрей, это Олег Никитин, ведущий специалист Технического Сектора. Именно он а сделал Золотой Меч. Олег, это Андрей Коршунов, хроноагент экстракласса, мой лучший друг. Именно для него ты делал копию Золотого Меча, оригинал которого он добыл в бою.

– Знаешь, Андрей, я знал, что вы существуете, что вы – один из двух суперагентов, что, невзирая на короткий срок пребывания в Монастыре, вы успели уже и совершить несколько подвигов в реальных фазах, но я не знал о вас всего…

– Чего же вы не знали?

– А того, что я узнал только сегодня. Оказывается, мы с вами – современники, то есть выходцы из одной фазы.

– В самом деле?

– Да! В этом меня убедили песни Высоцкого. Ни в одной другой фазе он не написал «Спасите наши души» и «Песню о тревожном времени». Я сразу хотел подойти к вам, но побоялся помешать вам с Леной.

– Олег, я очень рад встретить здесь земляка и современника! Пойдем с нами, мы ищем своих друзей, я представлю вас. Судя по Золотому Мечу, вы – мастер, каких мало. Как вы сюда попали?

– Куда?

– Ну, не на бал, разумеется, а в Монастырь.

– Это долгая история. Полагаю, мы еще не раз встретимся, тогда и расскажу.

Мы обнаруживаем всю компанию в небольшом зале. Они сидят за столиком, уставленным кофейниками, чайниками, тарелочками, бутылками с коньяком и рюмками. При нашем появлении все прерывают горячий спор, а Андрей восклицает:

– Ну, наконецто! Мы вас заждались, я хотел было пойти и вывести вас из транса, да Кэт не позволила. Присаживайтесь к нам и помогите добраться до истины.

Мы втроем усаживаемся на диван. Катрин наливает нам кофе, а Фридрих, он тоже оказался здесь, подает рюмки с коньяком.

Андрей продолжает:

– Я утверждаю, что ЧВП – это всемирный носитель зла. Есть резон проверить на наличие ЧВП все фазы, где в какойто момент истории силы зла активизируются настолько, что начинают определять направление развития общества. Примеров сколько угодно: Аттила, Чингисхан, Тамерлан, Игнатий Лойола, Кортес, Иван Грозный, Бирон, Бонапарт, Гитлер, Сталин, Мао Цзэдун…

– Хватит, хватит! – протестует Магистр. – Всетаки сегодня Новый год! А через три дня праздник, День нашего Сектора. До этого дня – никаких дел, кроме экстренных. Кстати, Кристина, приглашаю вас принять участие в этом празднике.

– Настоятельно советую, – поддерживает Магистра Жиль. – Это довольно интересное зрелище. Такого не увидишь нигде, ни в одном Секторе до этого просто не додумаются. Предпосылок нет, специфика работы не та… Знаете что, хватит все о работе и о работе. Новый год всетаки. Вот, Андрей пришел с гитарой. Пусть споет, а мы послушаем и подтянем, если сможем.

Общество предложение Жиля поддерживает, и я берусь за гитару. Пою «Песню о друге», «Дом хрустальный», «Я не люблю» и еще несколько.

Когда я останавливаюсь, чтобы промочить горло чашкой чая, Магистр задумчиво говорит:

– Вот это, я понимаю, поэт! Вдоль дороги – лес густой с Бабами Ягами, а в конце дороги той – плаха с топорами.

– Он как будто с вами работал, – поет Кристина своим голоском. – Ведь это про вас: вдоль дороги все не так, а в конце подавно.

– А меня больше всего поразили другие строчки, – говорит Фридрих. – Это ведь как хорошо надо знать хронофизику, это не просто поэтический образ: впервые скачет время напрямую, не по кругу.

– Кэт, – шучу я, – проанализируй, пожалуйста, мою с Олегом фазу на предмет наличия в ней ЧВП.

– Зачем это? – вскидывается Магистр.

– Ну, раз Высоцкий в числе сотрудников Монастыря не зарегистрирован, значит, он – агент ЧВП.

– У вас и без того ЧВП хватает, – ворчит Магистр.

– То есть?

– Приходи послезавтра, покажу. А что до Высоцкого, то он – гений, а гениям свойственны озарения, выходящие за рамки его эпохи. А что до вашей с Олегом фазы, то тут еще вопрос: удастся ли умыться нам не кровью, а росой? Он, похоже, и это предвидел.

– Что, неужели так серьезно?

– Серьезней некуда. Послезавтра, я сказал, послезавтра! Олег, забери у него гитару, а то он забыл о своих обязанностях.

Олег берет гитару. Его репертуар состоит в основном из песен Окуджавы. «Последний троллейбус», «Солдатик», «Баллада о закрытых дверях» словно возвращают меня домой. Ну, а «Песня Верещагина» производит на компанию убийственное впечатление.

– А вы знаете, что уже утро? – спохватывается Жиль. – Нука, Андрей, спой чтонибудь в заключение такое, чтобы в душу запало.

Я молча беру гитару и задумываюсь. Надо спеть чтото особое. Вдруг решение приходит само по себе.

– Небо там, впереди, подожгли,

Там стеною закаты багровые…

Олег подхватывает:

– Там чужие слова,

Там дурная молва,

Там ненужные встречи случаются…

Последний куплет все слушают затаив дыхание.

– Там и звуки и краски не те,

Только мне выбирать не приходится.

Очень нужен я там, в темноте,

Ничего – распогодится!

Припев поет уже вся компания. Потом Магистр предлагает:

– Эту песню надо сделать гимном нашего Сектора. Она как нельзя лучше отражает специфику нашей работы. "Только мне выбирать не приходится, очень нужен я там, в темноте, ничего – распогодится! "

Все соглашаются, и мы, еще раз выпив за Новый год и поздравив друг друга, начинаем расходиться.

Когда мы приходим к Лене, она по линии доставки вызывает несколько пакетов с соками. Я тем временем снимаю пиджак и галстук и располагаюсь в кресле.

– Хватит накачиваться кофе и коньяком, – заявляет Лена и, налив два стакана сока, усаживается ко мне на колени.

– Ну что, милый, доволен ли ты праздником?

– Сверх всякой меры! – отвечаю я, обнимая ее за талию и целуя в шею. – А откуда ты знаешь эту песню?

Лена отстегивает и сбрасывает с плеч голубую мантию.

– Из твоего подсознания, дорогой. Эта песня почемуто прочно там запечатлелась. А когда я ее расшифровала, то долго не могла прийти в себя: она словно про нас написана, особенно… – она вдруг замолкает.

– Что особенно?

– Ничего, так, к слову пришлось, – отмахивается Лена и, поставив на стол пустой стакан, принимается осыпать меня поцелуями.

Я отвечаю тем же, начав со лба, глаз, ушей, спускаюсь к плечам. Достигнув границы декольте, нащупываю сзади застежку. Руки Леночки тем временем освобождают меня от рубашки, и она прижимается ко мне грудью, нагая по пояс. Я расстегиваю пояс платья и, подхватив Леночку на руки, отношу ее к шкуре у камина.

– Дай хоть раздеться до конца, – шепчет Лена.

– Не дам! – так же шепотом отвечаю я.


Глава 8


Танцы были в среду, нынче воскресенье.
С четверга война, и нет спасенья!
А на поле брани смерть гуляет всюду,
Может, не вернемся, врать не буду.
Б. Ш. Окуджава

Просыпаюсь я довольно поздно. Лена, утомленная праздником и ночью любви, крепко спит, положив под голову свои перчатки. На ней осталась только бархатная ленточка с жемчужинами.

Я решаю не будить ее, потихоньку одеваюсь и иду к себе. Дома я выпиваю кофе и завтракаю. Посмотрев в сторону компьютера, решительно направляюсь к выходу. Не буду сегодня тревожить Саусверка, де Легара и прочих обитателей Лотарингии. Есть о чем поразмыслить и без них. Не часто выдается нам время, когда можно просто подумать.

В лесу я нахожу небольшую полянку, освещенную ярким осенним солнцем и усыпанную желтыми и красными листьями. Присаживаюсь на поваленное дерево и задумываюсь. Подумать есть о чем. Из прозрачных намеков Лены, Кэт и Магистра вырисовывается довольно интересная картина. Видимо, ЧВП оказывает какоето серьезное влияние на человека, вступившего с ним в контакт. И одно Время знает, какие последствия будет иметь это влияние. Не зря же Лена так глубоко копалась в моем подсознании. И в конце концов чем она занималась всю неделю, где пропадала? Не потратила же она ее целиком на то, чтобы изготовить для меня Золотой Меч, а для себя новогодний наряд!

Да и с переходом этим тоже не все ясно. Хорошо, что Кристина подключается к нам для решения этой проблемы. А то получается поганая картинка: ЧВП пользуется этими переходами, как хочет, а мы пока только знаем, что они существуют, но не имеем ни малейшего представления об их природе.

Что же до ЧВП, то он постиг природу этих переходов настолько, что не только умеет находить их и пользоваться ими, но, по всей видимости, может сам создавать новые переходы. Если так, то не исключено, что ЧВП может пробить переход и сюда… Если уже не пробил! Что, если в Монастыре уже действуют его агенты? Я бы ни за что сейчас не поручился.

Сзади слышится легкий шорох. Я оборачиваюсь. Никого. Показалось. Да и кто может здесь быть? Хотя в свете последних размышлений можно ожидать чего угодно и кого угодно. Усмехаюсь и достаю сигарету. Снова шорох. Резко оборачиваюсь, и опять – никого. Странно. Нервы у меня разыгрались, что ли? Вредно так много размышлять на такие темы. Я прикуриваю, затягиваюсь и внезапно оборачиваюсь. Никого нет. Это всетаки нервы. Вот оно, влияние контакта с ЧВП. Мерещится Время знает что! Какоето время курю, размышляя на тему того, как вредно распускать воображение.

Внезапно две руки в голубых перчатках мягко ложатся мне на плечи. Вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь. Лена! Она в белой кожаной куртке до колен и высоких белых сапожках. Ее глаза озорно смотрят на меня изпод отороченного мехом капюшона.

– Эх, ты, суперагент экстракласса! Я два раза нашумела, а ты меня и не заметил!

– Ну, Ленка, ты у меня настоящая ниндзя! Надо же так незаметно подобраться!

– Ты не забывай, – целуя меня, говорит Лена, – что я тоже хроноагент. Пусть второго класса, но всетаки.

Лена садится рядом со мной, оглядывает полянку и, прижавшись ко мне, тихо поет:

– И думаешь ты, что прекраснее нет, чем лес заколдованный этот… Или ты думаешь о чемто другом?

– Верно. У меня к тебе пара вопросов.

– Спрашивай. Ты – мой повелитель, и я отвечу тебе без утайки.

– Вопрос первый. Где ты пропадала всю эту неделю?

– Работала.

– Лаконично. Я еще в первый день нашего знакомства отметил у тебя эту черту. Тогда вопрос второй. Эта работа както связана с воздействием ЧВП на личность человека, вступившего с ним в контакт?

– И да, и нет. Точнее, не совсем да и не совсем нет.

– Значит, предоставляешь мне самому все додумать? Понимаешь, твои недомолвки, твоя тревога, тревога Кэт очень красноречиво обо всем говорят… К тому же позавчера я видел у Магистра какието бумаги. Представляешь? Магистр читает бумаги! Когда я вошел, он перевернул листы чистой стороной вверх, а в разговоре упомянул, что ЧВП оказался более коварным противником, чем он предполагал. При этом он бросил взгляд на эти бумаги. А перед этим он хоть и в общих чертах, но весьма неодобрительно отозвался об их содержании. Я понял, что оно ему очень не нравится. Кстати, он послал в схлопку некоторых своих сотрудников, которые настаивают на скорейшем рассмотрении этой проблемы. Нетрудно было сделать вывод, что эти сотрудники: ты и Катрин. Так что вы с ней обнаружили?

Лена молчит, собираясь с мыслями. Я закуриваю еще одну сигарету и беру ее руку в свои ладони.

– Ну? Колись!

– А ты действительно незаурядный хроноагент: и наблюдательный, и выводы правильные делаешь, – она снова замолкает.

– Так что, повелительница решила скрыть от своего рыцаря грозящую ему опасность?

– Да нет же, Андрюша! Просто все это настолько еще вилами на воде писано, не проверено, что я не знаю, как тебе это все сказать.

– Говори, как знаешь. Постараюсь понять, я умный.

– Даже слишком! Так вот, Андрей, мы с Катрин независимо друг от друга: она аналитически, я – изучая ваши Матрицы, пришли к тревожному выводу. То, что ЧВП при контакте воздействует на ваше подсознание, – это полбеды.

– А в чем же беда?

– Беда в том, что в случае поражения хроноагента при контакте с ЧВП, я имею в виду физическую гибель носителя в реальной фазе, мы будем не в состоянии вернуть сюда его Матрицу.

Лена снова замолкает. Она смотрит кудато отрешенным взглядом, руки ее лежат в моих ладонях, теплые и живые. Только это и говорит о том, что она здесь, а не гдето в другой фазе.

– И куда же она денется?

– Она останется в распоряжении ЧВП, и он может сделать с ней все, что пожелает. Может внедрить ее в любого носителя. Естественно, предварительно в Матрице будут произведены необходимые изменения, что сделает ее покорной воле ЧВП. И у ЧВП появится новый сотрудник, наделенный всеми качествами нашего хроноагента экстракласса. К тому же знающий о нас все. А у нас станет одним хроноагентом меньше.

– Подожди, Лена. Пусть вы не сможете извлечь Матрицу из реальной фазы и она останется в распоряжении ЧВП. Но ведь здесь остается копия Матрицы хроноагента… Что я говорю! Здесь остается оригинал Матрицы…

– Андрей! Я еще не сказала тебе самого главного и самого страшного. Поскольку между Матрицами: оригиналом здесь, в Монастыре, и ее копией в реальной фазе поддерживается постоянная связь, то ЧВП произведет изменения и в оригинале Матрицы.

– Ты хочешь сказать…

– Да! В случае поражения от ЧВП хроноагент потерян для нас навсегда. Более того, у нас здесь появится внутренний враг – агент ЧВП. Он – тот же самый и внешне, и психически, но его Матрица уже будет нести в себе программу. Он сам не будет знать, когда он начнет ее выполнять и что эта программа от него потребует.

Мне становится холодно. Слова Лены потрясли меня.

– Лена, а что, если заблокировать обратную связь между Матрицей и ее копией в реальной фазе?

– Нельзя. Это стопроцентная гарантия умственного расстройства хроноагента, которое может привести к полному идиотизму.

– Но ведь должен же быть какойто выход из этого положения, Время побери!

– Должен. Но пока мы его не знаем. Будем искать. Привлечем все лучшие силы Монастыря. Нельзя оставаться беззащитным перед лицом такого врага! Ты о чем это задумался?

– Вот что, Леночка, – начинаю было я, но, не найдя нужных слов, умолкаю.

Лена ждет. А перед моими глазами проходят сцены битвы у Голубой Звезды. Потом их сменяет стремительно несущаяся на меня земля и донельзя узенький «коридор выхода». Потом я вижу Синего Флинна, тяжело шагающего на меня с Золотым Мечом в руке.

– Я считаю, Лена, что Андрею об этом говорить не надо.

– Почему?

– Комплекс боязни поражения. Не понимаешь? Сейчас поясню. Если раньше, идя на задание, я думал только о том, как его лучше выполнить, действовал без оглядки, не щадя самого себя… Сейчас надо мною будет висеть, как дамоклов меч, боязнь поражения, этакий комплекс, который может повлиять на меня в самый решительный момент и привести к тому, чего я буду бояться, то есть к поражению.

Я смотрю на Лену, а она глядит на меня так, словно видит первый раз в жизни.

– Ты понимаешь, о чем я говорю? Это комплекс сверхответственности. Ведь теперь я знаю, что последует за моим поражением. И когда я встану перед проблемой риска пятьдесят на пятьдесят, я не говорю уже о пяти к девяносто пяти, этот комплекс может сработать, и тогда…

– Что тогда?

– Помнишь мой полет в образе Адо Тукана? Так вот, сейчас я не уверен, что справился бы с управлением. Тогда для меня главным было: избежать падения самолета на завод. А сейчас еще и выжить самому. Имея на плечах такой двойной груз, очень трудно балансировать на грани и принимать рискованные решения.

– Я понимаю, – Лена стискивает пальцы. – Но, Андрей, я уверена, что ты найдешь в себе силы справиться с этим двойным грузом, с этим комплексом. Ты победишь его, ты всегда побеждаешь. И ты будешь побеждать и впредь. Ведь ты у меня такой сильный!

– Может быть, справлюсь, а может быть, и нет. Не могу я сейчас ничего сказать заранее. В любом случае мне потребуется для этого время. Поэтому я настаиваю, чтобы Андрей пока ничего об этом не знал. Пусть хотя бы один из нас останется полноценным хроноагентом, без всяких комплексов.

– Хорошо, Андрюша, я понимаю тебя. Пусть будет так. Только надо предупредить об этом Кэт и срочно переговорить с Магистром. Кстати, интересно, почему он нас сегодня не беспокоит?

– Так ведь праздник, Леночка…

– Ты что, Магистра не знаешь? А где твой браслет?

– Оставил у тебя.

– Я тоже. Ох, и попадет же нам! Чует мое сердце. Пошли скорее.

Лена встает, мы выбираемся на дорожку и быстро идем к моему дому. Моя подруга, как всегда, права, на дисплее горит надпись: «Срочно выйди на связь с Магистром». Лена бросает на меня взгляд, вздыхает и, подойдя к компьютеру, набирает код. На экране появляется недовольное лицо Магистра.

– Где это вы пропадаете, да еще и без телебраслетов? Объявляю вам обоим по выговору! А сейчас срочно ко мне и без разговоров!

У Магистра мы застаем Катрин и Андрея. Они внимательно смотрят на монитор, на котором разыгрывается какаято батальная сцена.

– Пусть они смотрят, – говорит Магистр, – а я вам все объясню, в двух словах. Присаживайтесь.

Магистр достает бутылку, бокалы и разливает нам вино. Словно это не он минуту назад был в бешенстве.

Я снимаю куртку и усаживаюсь в кресло. Лена же только откидывает свой капюшон, но куртку не снимает, а на предложение Магистра раздеться только отрицательно мотает головой и берет бокал с вином. Магистр относит вино Катрин и Андрею и поздравляет нас с Новым годом. Мы отпиваем по паре глотков, и Магистр начинает рассказывать.

В фазе, которую сейчас наблюдают Катрин с Андреем, начало XIX века, относительно нашего времени. Пруссия и Франция, объединившись под скипетром Людовика XVIII, прямого агента ЧВП, завоевали всю Европу, включая и Англию. Непокоренной осталась одна Россия.

Два месяца назад армия Людовика XVIII вторглась в российские пределы. Но здесь ее вместо стремительного марша к столице и генерального сражения на подступах к ней ожидала затяжная война с боями «местного значения». Медленно двигаясь отдельными колоннами по российским дорогам, отбиваясь от казачьих и гусарских наскоков, армия Людовика достигла Тулы и сумела там соединиться.

Главнокомандующий русских войск, фельдмаршал князь Румянцев, был вынужден сосредоточить войска для генерального сражения. Силы сторон были примерно равны. У франкопрусской армии некоторое преимущество в кавалерии, у русских – в артиллерии.

Сражение состоялось у села Красное рано утром. Людовик оставил в резерве прусскую кавалерийскую бригаду под командованием генерала Дитриха, чтобы использовать ее в решающий момент. Этот момент наступил к полудню. Изнуренный бесчисленными атаками левый фланг русской армии под командованием генерала Кучкова начал перестраиваться. Людовик отдал приказ, который доставил его адъютант, полковник Огюст Жером, внедренный агент ЧВП. Бригада Дитриха обрушилась на расстроенные боевые порядки Кучкова, опрокинула их и оказалась в тылу у русской армии. Исход сражения был решен.

По дороге, которой ехал к Дитриху полковник Жером, за несколько минут до того проследовал гусарский разъезд русских, возвращающийся из разведки. Все это должно произойти через два часа.

– Итак, наша задача, – подводит Магистр итог, – внедриться в командира разъезда, поручика Зотова. Сейчас гусары отсиживаются в охотничьем домике. Надо выйти на точку встречи, дождаться полковника Жерома, убить его или ранить, словом, помешать доставить приказ. Сам приказ желательно изъять и доставить генералу Кучкову, чтобы он принял необходимые меры. Людовик не успокоится после потери адъютанта и пошлет другого гонца. Выполнять задание будет Андрэ. Андрэ, ты хорошо изучил место встречи?

– Да, Магистр, – отвечает Андрей, не отрываясь от компьютера.

– Тогда за дело! Матрица Зотова уже считана и обработана. Будь готов ко всяким неожиданностям и учти, полковник Жером – один из лучших фехтовальщиков французской армии, кроме того, он – агент ЧВП. То есть он получил подготовку не хуже, чем ты.

При этих словах мы с Леной переглядываемся, но не говорим ни слова. А Магистр продолжает:

– Андрэ уже имел дело с Синим Флинном и мог бы рассказать тебе, как нелегко ему пришлось. Так что мобилизуй свои возможности предельно. Тебе это потребуется. Лучше не доводи дело до сабель, подстрели его, и вся недолга. Возвращаться будешь после передачи приказа Людовика Кучкову. Просто присядь гденибудь, расслабься и закрой глаза.

– Понятно, Магистр, я готов, – говорит Андрей, вставая от компьютера.

– В таком случае, Элен, действуй. Полагаю, подготовка не должна занять много времени. Только самые необходимые сведения. Воспоминания детства поручика Зотова Андрэ не потребуются. И оставайся все время в пункте передачи. Андрэ может выбрать время для возвращения в любой момент.

– Хорошо. Пошли, Андрей.

Лена встает и направляется к НульТ. Андрей идет за ней, на пороге оборачивается и делает прощальный жест рукой. Магистр шутливо благословляет его. Дверь закрывается. Магистр тут же поворачивается ко мне.

– Ну, Андрэ, выкладывай, что там у тебя?

– Почему это ты решил, что у меня чтото есть? – спрашиваю я, покосившись на Катрин.

– А вижу по твоему победному и жизнерадостному выражению лица. – Магистр наливает вина в три бокала, жестом указывает Катрин на место за столиком и категорически говорит: – Выкладывай!

Смотрю на Катрин. А это даже неплохо, что она здесь. В конце концов в этой проблеме она ориентируется лучше меня. Я передаю Магистру наш разговор с Леной и излагаю свои мотивы, почему Андрею пока ничего не надо об этом говорить. Катрин смотрит на меня довольно мрачно, а Магистр, задумавшись на минуту, спрашивает ее:

– Андрэ чтонибудь знает?

– Магистр, я не такая болтливая, как Лена.

Я хочу было возмутиться, но Магистр успокаивает меня, положив руку на плечо.

– Ты не права, Кэт. Элен рассказала все Андрэ, видимо, исходя из какихто своих соображений. Теперь я нахожу, что это даже к лучшему. Действительно, пусть один из вас знает об опасности, другой – нет. После заданий Элен будет проверять: нет ли каких осадков в подсознании у того и у другого. Мне кажется, это поможет нам найти ключ к решению задачи и обезопасить и себя, и хроноагентов.

– Каким образом? – не понимает Катрин.

– А таким, что он, – Магистр показывает на меня, – зная об опасности, будет психологически настроен на противодействие ей, а Андрэ – нет. То, что не могут сейчас решить твои компьютеры, сможет наверняка решить человеческий мозг. Это несравненно более мощная и совершенная система. В критических ситуациях она способна выдавать такие решения, что компьютеры сгорят от зависти. Это наш шанс. Согласна?

Катрин смотрит на меня с сомнением, словно сравнивая характеристики моего мозга с процессором компьютера.

– Пожалуй, в этой идее есть рациональное зерно. Я согласна, пусть Андрей пока ничего не знает.

– Вот и прекрасно! А сейчас выясним, как дела у Андрэ и Элен.

В этот момент Лена выходит на связь. Андрей уже лежит на «стартовой площадке». Лена, все еще в своей куртке, сидит за пультом.

– Магистр, мы готовы. Что там сейчас делает Зотов?

Магистр смотрит на монитор:

– Сидит за столом и задумчиво смотрит на икону.

– Самое время!

– Действуй! Удачи тебе, Андрэ!

Андрей машет рукой и закрывает глаза. Лена набирает на пульте команды. На стенах пункта переброса начинается пляска разноцветных огней. Все.

– Магистр, я остаюсь здесь.

– Да, Элен. Будь готова принять Андрэ назад в любую минуту. Нечего ему там задерживаться.

А на нашем мониторе поручик Зотов, он же – Андрей отрывается от созерцания иконы и достает часы. Потом он встает и подходит к двери.

– Корнет!

– Да, Петр Иванович!

– Поднимайте людей. Через десять минут выступаем.

Зотов снова остается один, раскуривает трубку и подходит к окну. На дворе гусары подходят к колодцу, пьют, умываются. Через несколько минут входит корнет.

– Люди готовы, Петр Иванович.

– Ну, с богом, пора! – говорит Зотов, надевая кивер.

Они выходят во двор. Десяток гусар стоят у навеса где отдыхали лошади. Зотов командует:

– По коням!

Гусары садятся в седла, офицерам подводят коней, и через несколько минут разъезд уже скачет по лесной дороге. Выехав из леса, Зотов осматривается. Затем он направляется в сторону небольшой, но густой рощи. В роще он останавливается и выжидающе смотрит на дорогу.

– В чем дело, Петр Иванович? – спрашивает корнет.

– Сдается мне, едет ктото со стороны французов. Подождем, посмотрим.

Несколько минут проходят в напряженном ожидании. Никто не появляется, и не слышно ничего, кроме грохота близкого сражения.

– Показалось вам… – начинает было корнет.

В этот момент слышится конский топот, и на дороге показывается полковник Огюст Жером в сопровождении шестерки всадников.

– Гусары! Вперед! Руби их! – командует Зотов.

Сам он бросается наперерез полковнику, который пришпоривает коня и пытается скрыться. Но Зотов и два гусара быстро нагоняют его. Остальные гусары завязывают бой с конвоем. Метров за пятнадцать до Жерома Зотов вынимает пистолет и стреляет. Жером покачнулся, но остался в седле.

– Промахнулся! – не удерживаюсь я.

– Вряд ли, с пятнадцатито метров! – отвечает Магистр и берет крупным планом Жерома, – смотри, у него стальные наплечники, пуля срикошетировала от левого плеча.

Жером между тем тоже выхватывает пистолет и стреляет в Зотова. Тот резко пригибается к холке коня, и пуля только слегка задевает кивер.

– Молодец! – восклицает Магистр.

На Катрин жалко смотреть, она нервно грызет пальчик розовой перчатки.

Зотов выхватывает саблю и быстро догоняет Жерома. Тот также обнажает оружие. Сабли, сверкнув, с лязгом сталкиваются, и Зотов проскакивает мимо. Гусар, следовавший за Зотовым, оказывается менее удачливым. Они с Жеромом обмениваются парой ударов, и гусар валится из седла.

Второго гусара Жером встречает пистолетным выстрелом в упор и разворачивается навстречу Зотову. Звенят и сверкают сабли. Катрин ахает. Жером с Зотовым рубятся как бешеные. Жером действительно незаурядный фехтовальщик. Его сабля стремительно летает слева направо и сверху вниз, но всюду натыкается на защиту. Андрей тоже получил неплохую подготовку. Он не только умело защищается, но и результативно атакует. Дважды клинок Зотова достает Жерома. Но и у самого Зотова лицо в крови. После неудачно взятой защиты сабля Жерома разрубила Зотову кивер и надсекла лоб.

Сколько еще может продолжаться этот бой, неведомо. По опыту боя с Синим Флинном я знаю, что схватка равных по искусству противников заканчивается в пользу того, у кого останется больше сил. Мне тогда повезло. Будет ли такой шанс у Андрея?

Но вот Андрей словно услышал мои мысли. Вместо того чтобы отбить боковой удар, Зотов резко пригибается к холке коня и прямо оттуда делает быстрый выпад в незащищенную грудь Жерома. Тот без звука опрокидывается на круп своей лошади. Быстрым движением Зотов обрезает ремень фельдъегерской сумки и вскрывает ее. Пока он читает приказ Людовика, к нему подъезжают корнет и уцелевшие в схватке шесть гусар.

– Григорий Иванович! Луи посылает на корпус Кучкова конную бригаду Дитриха! Надо срочно предупредить генерала!

– Но вы ранены!

– Пустяки, царапина. Скорее! Вперед!

Спрятав приказ за пазуху, Зотов пришпоривает коня. Гусары устремляются за ним.

Магистр чтото прикидывает, набирает на компьютере код и говорит:

– Андрэ! Куда тебя несет? Вон за тем лесом движется эскадрон прусских кирасир.

– Знаю, Магистр, – слышим мы ответ Андрея, – только если я возьму левее, то наткнусь на батальон силезской пехоты, а если останусь на месте, то через пять минут здесь будет драгунский полк. А от кирасир мы уйдем, лишь бы проскочить!

Но проскочить не удается. Сразу за лесом гусары натыкаются на головной кирасирский разъезд. Гремят выстрелы, и сверкают сабли. Зотов, зарубив одного кирасира, командует:

– В бой не ввязываться! Уходим!

Начинается сумасшедшая скачка. Десятка два кирасир гонят по полю семерых гусар. Время от времени когонибудь настигают. Звенят сабли, и ктото остается на земле. Справа от Зотова, не желая отставать и пытаясь отжать его влево, скачут два кирасира. Неожиданно Зотов изменяет направление и бросается на своих преследователей. Выстрел из пистолета, падает один кирасир. Короткая рубка на саблях, и падает второй.

И вновь только быстрота коней решает все. Наконец, более тяжелые кирасиры отстают. Да и впереди уже показываются укрепления русских. Над ними то и дело вспыхивают разрывы гранат. Артиллерия французов ведет интенсивный огонь.

Гусары, их осталось четверо, подтягиваются к поручику.

– Ну, слава Времени! – шепчет Магистр.

Внезапно в пяти метрах от Зотова разрывается граната. Конь, пораненный осколками, взвивается на дыбы, а поручик валится вперед, обнимая холку коня, в попытке удержаться. Его левый бок и спина начинают быстро темнеть. Корнет и гусары подхватывают поручика и спускают его на землю.

– Магистр! – слышим мы голос Лены. – Поручик Зотов умирает! Я срочно принимаю Андрея.

Магистр секунду пребывает в замешательстве, потом набрасывается на Катрин:

– Кончай реветь и оставь в покое свою перчатку, скоро совсем ее съешь! Быстро проверь: откуда прилетела граната! Кто стрелял? Поняла?

Катрин, всхлипнув, кивает, и ее пальцы начинают бегать по клавиатуре компьютера, на которую, не переставая, капают крупные слезы. Лена тревожно глядит с экрана на Магистра. Ее рука в голубой перчатке лежит на пульте, а Магистр молчит. Я знаю, о чем он думает. Но секунды текут, и вместе с ними утекает жизнь поручика Зотова. Неужели Магистру придется отдать приказ: уничтожить Матрицу Андрея?!

Магистр сидит, сцепив пальцы на коленях, стиснув зубы, и молча смотрит на экран, где гусары столпились вокруг умирающего поручика. Замечаю, что он старается не глядеть ни на кого из нас.

– Все чисто. Магистр! Это обыкновенный недолет, – не отрываясь от компьютера, говорит Катрин.

Магистр кивает Лене, облегченно вздыхает, расслабленно откидывается в кресле и закуривает.

– Ну, теперь действительно слава Времени! Андрэ! – обращается он ко мне. – В холодильнике – водка, в баре – рюмки.

Достаю из холодильника бутылку «Столичной», бутерброды с красной икрой и соленые грибы. Взяв из бара пять рюмок, наливаю три из них. Одну рюмку я отношу Катрин, которая все еще вытирает слезы, сидя у компьютера. С другой я подсаживаюсь к Магистру.

– Магистр, а что было бы, если…

– А что бы ты сделал на моем месте?

– Как хорошо, что я не на твоем месте!

– Вот, давай и выпьем за то, что обошлось без этого. Никогда не надо пороть горячку. Давай, Катрин, выпей за благополучное возвращение Андрэ и заодно успокой свои нервишки.

Катрин, молча кивнув, залпом осушает свою рюмку, я протягиваю ей бутерброд, и мы с Магистром тоже выпиваем.

А Лена, не отключая канала связи, уже заканчивает прием Андрея. Через несколько минут они присоединяются к нам. Катрин сразу бросается к Андрею, тот обнимает ее и успокаивает, как может. Магистр вновь наполняет рюмки. Мы выпиваем, и Магистр разгоняет нас по домам.

– Все, все! Дело закончено, теперь – отдыхать и готовиться к празднику. Да, чуть не забыл, – он обращается ко мне, – Андрэ, загляни ко мне завтра, часов в десять. Я обещал тебе коечто показать.

Когда мы выходим из НульТ у Лены, я спрашиваю ее:

– Как ты себя чувствовала, когда Магистр задержался с ответом? Я имею в виду твое сообщение о гибели Зотова и возвращении Андрея.

– Скажу откровенно: скверно чувствовала. У меня руки дрожали на пульте. Я все время боялась, что Магистр прикажет уничтожить Матрицу Андрея.

– И что бы ты тогда сделала?

– Не спрашивай об этом, ладно?

– Хорошо, не буду.

Я закуриваю и только тут обнаруживаю, что Лена все еще в своей белой кожаной куртке.

– Ты, как мы из леса пришли, так до сих пор и не разделась!

Лена смеется и расстегивает молнию куртки. Под ней ничего нет.

– Я так торопилась утром найти тебя, что натянула только эту куртку на голое тело.

Она быстро одевается, а я спрашиваю:

– Лена, а что это за праздник: День Сектора? Как его празднуют?

– О, Время! Я же тебе еще ничего не рассказывала об этом!

И Лена рассказывает мне, что День Сектора празднуется с незапамятных времен. Четвертый день Нового года. Праздник этот напоминает старинные маскарады, с тем только отличием, что там нет сказочных персонажей и простых масок. Все хроноагенты, действующие и бывшие, изображают в мельчайших подробностях: от деталей одежды до манеры поведения – одну из тех личностей, в облике которой они действовали в реальных фазах. Сами они и присутствующие должны угадать и этот персонаж, и того хроноагента, который его изображает. Выигрывает тот, кого «раскрывают» последним или не «раскрывают» вовсе.

Зрелище это великолепное и увлекательное. Такого смешения стилей, эпох и стран, да и такого правдоподобия персонажей нигде не увидишь. Сотрудники других секторов буквально воюют между собой за пригласительные билеты на этот праздник, а число этих билетов строго ограничено. Ведь это наш, внутренний, праздник.

– А как делаются костюмы и прочие предметы?

– Синтезатор может все. Полагаю, ты его уже освоил, судя по жемчужинам и ножнам для меча.

– А лица, как скроешь их?

– Ну! Здесь есть такой грим из фазы, где искусство театра на небывалой высоте, что из старухи можно сделать семнадцатилетнюю девушку. А уж умения имитировать поведение, походку, владеть фигурой хроноагентам не занимать!

– А кого будешь изображать ты?

– Ишь, чего захотел! Это все держат в секрете, иначе какой интерес? Ну, а ты кого?

– Не знаю, у меня пока еще не очень богатый выбор.

– Потомуто тебя быстро и раскроют! Бедненький ты мой, иди ко мне, я тебя пожалею, – и Лена прижимает мою голову к своей груди.


Глава 9


Macd. What concern they?
The general cause? Or is it a fee grief
Due to some single breast?
Ross. No mind that's honest
But in it share some woe, though
the main part Pertains to you alone.
W.Shakespeare

Макдуф: Это горе: для всех или когото одного?
Росс: Для их, кто только наделен душою, но главное касается тебя.
В. Шекспир

Утром, оставив свою подругу досматривать сны, я иду к себе. Позавтракав, решаю было «отправиться» в Лотарингию, но, посмотрев на таймер, вспоминаю, что в десять часов меня ждет Магистр.

Филипп сидит у компьютера. При моем появлении он даже не оборачивается, словно заранее знает, кто это может быть.

– Присаживайся, Андрэ, и полюбуйся на этот список. Узнаешь имена?

Я вчитываюсь в длинный перечень имен.

– Что это значит, Магистр? Ты что, решил вплотную заняться знаменитостями моей эпохи?

Видные политические деятели, партийные лидеры, выдающиеся ученые, экономисты, писатели, артисты, известные журналисты, телевизионные обозреватели, военные составляют девять десятых этого списка.

– Увы, Андрэ, я опоздал! Всеми ими уже занялись, и занялись давно и основательно. Сейчас мне только остается констатировать факт, что я, старая калоша, прошляпил целую фазу!

Магистр закуривает, несколько раз проходится по комнате. Потом он садится в кресло и мрачно смотрит на меня. Весь его вид выражает крайнюю степень усталости и отчаяния. Плечи опущены, спина сгорблена, руки почти касаются пола.

– Ты понимаешь, Андрэ, я прошляпил твою фазу!

– Подожди, Магистр! Может быть, еще не все так безнадежно, как тебе представляется?

– Утешаешь! – горько усмехается Магистр. – Неведение – слабое утешение, а у тебя именно неведение. Ты внимательно посмотрел список?

– Ты хочешь сказать, что это… – я задыхаюсь от страшной догадки.

– Ты правильно понял, это – именно это!

– Но, Магистр, если это все они, – я киваю на компьютер, – то это же – катастрофа!

– Ты прав, Андрэ, это – именно катастрофа.

– Но, Магистр, надо же чтонибудь предпринимать!

– Ты опять прав, Андрэ. Предпринимать непременно надо. Я как раз сейчас и думаю, что именно?

– На меня ты, во всяком случае, можешь рассчитывать.

– А я и рассчитываю. Твое знание реальной обстановки в фазе – бесценно. При подборе и подготовке хроноагентов ты и Олег будете незаменимы. Разработку операций я также буду осуществлять при твоем участии.

– Я не это имел в виду.

– А я это, и только это! – передо мной сидит уже прежний Магистр, от убитого неудачей человека не осталось и следа. – Ты забыл пункт 14 части II Хронокодекса. «Никогда и ни при каких обстоятельствах хроноагент не может быть внедрен в ту фазу, в которой он существовал до привлечения к работе».

– Но, Магистр!

– Я не закончил, Андрэ! Цитирую дальше: «Исключения из данного правила не допускаются». Все.

Я было поднимаюсь.

– Все, Андрэ, все, дискуссия окончена.

Магистр снова закуривает.

– Помнишь свой первый день в Монастыре и наш первый разговор? Ты тогда еще спросил: когда ты вернешься к себе?

– Да. Ты тогда ответил: «Никогда».

– Совершенно верно, и добавил: «Никогда, это значит никогда!» – Магистр замолкает и продолжает после паузы. – Неужели ты думаешь, Андрэ, что ни меня, ни Элен не тянет хоть на денек вернуться в свою фазу? Что нам не хочется встретиться со всеми теми, кого мы оставили там навсегда? Правильно, ты об этом не задумывался. Поверь, тоска по Родине – это такая вещь, к которой невозможно привыкнуть. Но есть закон, и мы с Элен осознали его неотвратимость и справедливость, а ты еще нет.

Видя мое недоверчивое лицо, Магистр хмыкает.

– Ты думаешь, отчего это мы здесь так тянемся друг к другу? Ага! Вижу по твоему поумневшему лицу, что хоть это ты понял…

Магистр наливает две рюмки водки и говорит:

– Ну, будем считать, что на этом урок хроноэтики закончен. Давай, Андрэ, выпьем за тех, с кем мы уже никогда больше не встретимся, и помолчим немного.

Выпив, Магистр «уходит в себя». Проходит несколько минут. Леруа открывает глаза и как бы встряхивается.

– Так, Андрэ. Задача у тебя будет следующая. Вот на этом кристалле – коды материалов по твоей фазе, которые тебе надо будет срочно просмотреть. – Магистр достает из нагрудного кармана кристалл, показывает мне, но не отдает, а почемуто кладет обратно. – Когда ты просмотришь эти материалы и сопоставишь события с этим списком, я буду ждать от тебя конструктивных предложений по исправлению ситуации. Будем искать выход из создавшегося положения вместе. А уж работать в этой фазе ты, извини, не будешь. Там будут действовать другие, в том числе: Андрэ, я и, возможно, Элен.

– Но ведь Лена – не хроноагент!

– Кто тебе это сказал? Она – хроноагент второго класса. В настоящее время я готовлю ее переквалификацию на первый класс.

– Магистр! Ведь переквалификация включает в себя и курс МПП?

– Непременно. Нам, Андрэ, надо сейчас искать кандидатуры на экстракласс, а пока всемерно будем усиливать первый.

– Но почему за счет Лены? Ты что, хочешь ее загубить?

– Курс МПП еще никого не загубил. И потом, что с это ты решил, что это моя прихоть? Элен сама выразила желание повысить категорию.

– Сама? – я оторопел от неожиданности. Вся моя полемика с Магистром была построена на фобии Лены к перемещению своей Матрицы. Она сама рассказала мне о полученной ею психической травме.

– Да, сама, – подтверждает Магистр. – Я этому удивился не меньше тебя. Меня она вполне устраивала как медиколог и психолог высшей квалификации. Но если неплохой в прошлом хроноагент выражает желание не только вернуться к работе, но и повысить свою… Постой, постой! А ты что, ничего об этом не знаешь?

– Нет, она мне ничего не говорила.

– Так, – констатирует Магистр. – Я выболтал чужую тайну. Элен, конечно, знала, что ты будешь против. Сейчас ты будешь ее отговаривать.

– Разумеется!

– Вот и выходит, что ты не знаешь человека, с которым живешь так долго! Если Элен чтото решила, то пытаться заставить ее переиграть бесполезно. Так что и не пытайся, вы только поссоритесь. Давай лучше выпьем за нее, за то, чтобы ей сопутствовала удача. Ты ведь не против этого?

Мне приходится согласиться, и мы выпиваем. Магистр достает из холодильника два соленых огурчика и протягивает один мне. С минуту мы молча хрупаем.

– Завидую я тебе, Андрэ. Едва ты появился в Монастыре, как сразу же нашел себе подругу. Да и какую! Признаюсь тебе честно. Года три назад я сам пытался добиться ее благосклонности, но при всех своих достоинствах я смог стать для нее только очень близким другом. Не больше… Что же в тебе есть такого, что одна из самых прекрасных женщин Монастыря сразу стала твоей? Как тебе удалось ее уговорить?

– Признаюсь тебе так же честно: никак. Я ее не уговаривал, не склонял к себе, я вообще в тот день смотрел на нее, как на существо высшего, по сравнению со мной, порядка. И то, что она оказалась самой простой женщиной, для меня было чемто вроде шока. Поверь, инициатива в тот раз исходила только от нее. Я был слишком потрясен всем случившимся, да и обстоятельства моего появления здесь явно не провоцировали мою активность в сексуальной сфере.

– Да, я хорошо помню, как ты был всем этим ошарашен. Элен, конечно, отвечала за твою адаптацию, но то, что она… Что всетаки она в тебе тогда так быстро разглядела, что заставило ее принять такое решение?

– Магистр, давай не будем пытаться постичь логику женской души. Наверное, она разглядела во мне будущего хроноагента экстракласса, – невинно добавляю я, затягиваясь сигаретой.

– Но, но! Не заносись, – недовольно бурчит Магистр. – Тоже мне, супермен! Затащили мы вас с Андрэ сюда на свою голову. Научили всем премудростям, натренировали, а они в знак признательности лучших женщин Монастыря себе забрали… Ну, ладно, Время с вами! Раз они вас выбрали, значит, так им было нужно. Ступай теперь к себе и думай, кого ты завтра будешь изображать. Хотя, что тебе думать, выбор у тебя не ахти какой. Всего пять персонажей. Учти, я щадить тебя не намерен. Сразу разоблачу! Кстати, бьюсь об заклад на бутылку коньяку, что ты и Элен не сможешь узнать!

– Даже на пробку от пивной бутылки не буду! Пойду к себе, есть над чем голову поломать. Давай кристалл.

– Не дам. Сейчасне дам. Получишь после праздника, иначе ты про все забудешь и засядешь за компьютер. Не настаивай, не дам. Ступай.

Дома я первым делом пытаюсь связаться с Леной. Она на вызов не отвечает. Ее НульТ заблокирована. Я немало дивлюсь этому обстоятельству, затем оставляю Лене на компьютере запрос на срочную связь и пытаюсь связаться с Андреем. Его компьютер отвечает: «Работаю. Прошу не беспокоить!» Такой же ответ я получаю от компьютера Катрин. Мысленно послав всех их в схлопку, усаживаюсь в кресло, закуриваю и задумываюсь.

Тревожные события у меня «дома», неожиданное решение Лены, предстоящий праздник – все смешалось у меня в голове. Я никак не могу сосредоточиться на чемто одном. Мысли перескакивают с одного на другое. Да тут еще и Магистр со своей неразделенной любовью. Пара чашек кофе несколько возвращает мне равновесие. Вызываю на связь Олега, но его компьютер отвечает: «Отсутствую. Можете оставить сообщение». Мне было не совсем удобно оставлять Олегу на компьютере то, что я подумал. Я просто отключаюсь.

Чтобы както отвлечься, я решаю поизучать жизнь в Лотарингии.

Наблюдаю быт и нравы императорского дворца, где в это время граф Саусверк исполняет обязанности начальника караула. Насмотревшись на Саусверка, переключаюсь на Нину Матяш. Она примеряет обновку: красные сапожки на высоком каблучке.

Постепенно дворец затихает. На Лютецию, столицу Лотарингии, опускается ночь.


Глава 10


Кто позволил себе эту дьявольскую шутку? Схватить его и сорвать с него маску, чтобы мы знали, кого нам поутру повесить на крепостной стене!
Э.А.По

Утром, когда я сижу за чашкой кофе, на связь неожиданно выходит Лена.

– Привет! Ты хотел меня видеть?

– И сейчас хочу. Мне надо с тобой серьезно поговорить.

– Я догадываюсь, о чем. Это бесполезно, Андрей.

– Я не собираюсь тебя отговаривать. Просто хочу задать тебе несколько вопросов.

– Ну, если так, – улыбается Лена, – хорошо. Приготовь для меня кофе, а я сейчас переоденусь и приду.

Через несколько минут Лена в белом в обтяжку комбинезоне выходит из НульТ. Она берет предложенную мной чашку кофе и усаживается в кресле. Отпив пару глотков, спрашивает:

– Ну? Давай свои вопросы.

– Это что, окончательное решение?

– Да, – твердо отвечает Лена.

– Ты хорошо представляешь, через что тебе придется пройти?

– Достаточно хорошо. Ведь я уже проходила через это.

– Но это было, когда ты квалифицировалась на второй. А сейчас тебя ждет курс МПП по первому классу.

– Но это неизбежно, Андрей. Раз я хочу работать понастоящему, в полную силу, то мне необходимо пройти эту подготовку.

– А Лабиринт? Тебе придется и его пройти.

– Пройду. Ты прошел, и я пройду.

– Ты хоть знаешь, что тебя там ждет?

– В достаточной степени. Я ведь видела, как проходили его ты и Андрей.

Я с сомнением смотрю на свою подругу. Она выглядит довольно беззаботно. Уютно расположившись в кресле, закинув ногу на ногу, она покручивает ножкой в мягком белом тапочкечешке. Осеннее солнце через окно ярко освещает ее фигуру, обтянутую белой блестящей тканью. Перламутровые глаза с любовью глядят на меня поверх кофейной чашки.

– Лена. Зачем тебе это нужно? Тебя что, не устраивает твоя работа?

Лена молча ставит на стол пустую чашку и смотрит мне в глаза. Ее пальцы играют застежкоймолнией на груди.

– Давай не будем об этом, Андрюша, – наконец говорит она.

– Почему?

– Да потому, что я так решила, и, видит Время, это решение далось мне нелегко. Я рассказывала тебе о своем комплексе? Его было непросто преодолеть. Я преодолела его благодаря тебе. А ты сейчас своими вопросами и сомнениями пытаешься меня поколебать. Ты что, хочешь, чтобы я разревелась, как девчонка? Нет, Андрей, я снова стану хроноагентом, и не надо больше никаких вопросов. Хорошо?

Я встаю и подхожу к ней, она поднимается мне навстречу, и мы обнимаемся.

– Хорошо, – говорю я и целую ее. – Я люблю тебя.

– И я люблю тебя, – шепчет Лена, прижимаясь ко мне.

Через минуту она выскальзывает из моих объятий.

– Праздник начинается через три часа, а я еще не готова. Да и ты, я вижу, тоже. Пора, надо готовиться.

Она еще раз целует меня и исчезает в НульТ. Оставшись один, я еще раз с сожалением прикидываю, что и выбор у меня невелик. В кого же мне «воплотиться»? В задумчивости смотрю по сторонам. На глаза попадается Золотой Меч. Что ж, вот и решение. Пусть меня сразу узнают, но зато я буду выглядеть эффектно.

Через несколько минут достаю из синтезатора комплект снаряжения рыцаря Хэнка. Внимательно осматриваю и довольно ухмыляюсь. Все выглядит как подлинное, даже вмятина на наплечнике присутствует. Единственное, чего я не смог, да и не пытался добиться – это эффект заношенности одежды. Красные кожаные чулки, перчатки и плащ выглядели как новые. Да и вряд ли на празднике были бы они уместны заношенными до последней степени.

Так. Примерим снаряжение. Доспехи, чулки и перчатки, все впору. Теперь шлем. И гримироваться не надо, лицо закрыто забралом. Я усаживаюсь к компьютеру, усмехаясь. Эффектное должно быть зрелище: средневековый рыцарь – за суперсовременным компьютером!

Мою работу прерывает сигнал. На экране связи загорается надпись: "Сотрудникам Сектора Внедрения и Воздействия собраться в Галерейном зале для участия в празднике Дня Секторам!”

В Галерейный зал я попал впервые. Свое название он получил изза своеобразной формы. В центре находился большой многогранный зал, от которого расходились галереи к залам поменьше. Эти залы, в свою очередь, соединялись между собой. Правильнее было бы назвать этот зал «колесным».

Общество уже почти все собралось. Кого здесь только не было! Воины всех времен и народов, колдуны, жрецы, монахи, вельможи, придворные…

Играет тихая, ненавязчивая музыка. Возле стен, на столиках, расставлены всевозможные напитки и блюда с закусками. Желающие угощаются возле них. От волнения у меня пересохло в горле, и я направляюсь к одному из столиков. Но вовремя вспоминаю, что конструкция моего шлема не позволяет мне есть и пить, не снимая его. Мысленно я проклинаю свой выбор и завидую рыцарю в черных доспехах более поздней эпохи. Он может выпить, приподнимая забрало. Выпив, Черный Рыцарь направляется ко мне и, церемонно поклонившись, приветствует:

– Честь и слава обладателю Золотого Меча, добытого в бою!

– Благодарю вас, сэр, – отвечаю я. – Боюсь, что мое инкогнито уже раскрыто.

– Не знаю, как для других, но для меня оно не существовало. Я знал, что вы придете именно в таком облике.

С этими словами Черный Рыцарь удаляется. Я стою озадаченный, но потом прихожу к выводу, что под забралом Черного Рыцаря скрывается не кто иной, как Магистр.

Тихая музыка сменяется танцевальными ритмами. Я опять проклинаю свой неудачный выбор: длинный меч не дает возможности танцевать. Но тут мне приходят на помощь. Некто, одетый как камердинер, подходит ко мне.

– Рыцарь, меч мешает вам. Передайте его мне, в нужный момент я верну его.

Это как нельзя кстати. Избавляюсь от меча и оглядываюсь. В толпе мелькает знакомое лицо. Кристина!

Подхожу, отвешиваю галантный, насколько позволяют доспехи, поклон и приглашаю ее на танец. Кристина, не колеблясь, принимает предложение.

– Впервые в жизни танцую с рыцарем, – поет она своим чарующим голоском. – А вы – настоящий рыцарь?

При этом она прикасается пальчиками к железной чешуе доспехов.

– Если вы имеете в виду доспехи, то они абсолютно не отличаются от тех, которые были на мне в реальной фазе. А там я был самым настоящим рыцарем, мне даже пришлось защищать Прекрасную Даму.

– Мне кажется, я вас знаю.

– Несомненно, знаете.

– И кто же вы? – интересуется Кристина, пытаясь разглядеть мое лицо через прорези забрала.

– Узнаете в свое время, – усмехаюсь я.

– Скажите, а эти доспехи, они, наверное, очень тяжелые? – спрашивает она, снова касаясь рукой чешуи и наплечников.

– Не такие уж и тяжелые, как кажутся. Вон, у него, – я киваю в сторону Черного Рыцаря, наблюдающего за нами, – наверняка потяжелее. Но в любом случае тяжесть доспехов распределена по всему телу, и представление о том, что рыцари, закованные в броню, неуклюжи, как статуи, – сильное преувеличение. Как видите, доспехи не мешают мне танцевать с вами. Наверняка они не помешают и этому, черному.

Танец заканчивается. Я провожаю Кристину до места, поблагодарив за доставленное удовольствие. Снова звучит музыка, и я замечаю Катрин. Она – в своем новогоднем наряде. Приглашаю ее так же галантно, как и Кристину.

Танцуя, Катрин проводит ладошкой в красной перчатке по моему забралу и шепчет:

– А я узнала тебя, Андрей.

– Только никому не говори, – так же шепотом отвечаю я и спрашиваю: – а где Андрей?

– А ты разве не узнал его?

Я прослеживаю за ее взглядом и вижу Андрея в образе Доса Кубено, командира группы «Кугуаров». Он танцует с придворной дамой конца XVIII века. Одновременно я вижу Черного Рыцаря. Он попрежнему не танцует и наблюдает за мной. Обращаю внимание, что он даже не отдал своего меча камердинеру. Мне это не нравится и настораживает, но тут мое внимание переключается на даму, с которой танцует Андрей.

– Кэт, а ты не видела Лену?

– Нет, и представления не имею, как она выглядит.

Музыка кончается, я провожаю Катрин, и тут же к нам подходит Андрей. Мы здороваемся, и я спрашиваю:

– Слушай, ты не вычислил этого Черного Рыцаря?

– Нет, но мне не нравится, что он все время следит за тобой. Кто бы это мог быть?

– Он разговаривал со мною, и я решил было, что это – Магистр. Но теперь сомневаюсь. Видишь, он даже не отдал своего меча.

– Странно, очень странно.

Тут распорядитель объявляет «белый танец», и меня приглашает стройная красивая женщина в длинной, до пола, изящной белой меховой шубе с пушистым капюшоном, обрамляющим молодое красивое лицо. Изпод меха на меня улыбаются озорные карие глаза. Женщина носит свою шубу с природной грациозностью, она совсем не стесняет ее движений. Положив руки в белых, с меховой отделкой, перчатках мне на плечи, женщина движется в танце, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, то ли разглядывая меня, то ли давая разглядеть себя.

– Кто вы, если не секрет? – не удерживаюсь я от вопроса.

– Для вас пока секрет. Считайте меня Феей Зимней Сказки, – улыбаясь, отвечает она.

На следующий танец Фею приглашает старый астролог с дребезжащим голосом. Танцует он, однако, с юношеской резвостью. Я приглашаю молодую римскую аристократку, которая чемто напоминает мне Лену. Танцы продолжаются. Я танцую с ведьмами и гаремными женщинами, придворными дамами и цыганками… Изредка я ловлю на себе взгляд Черного Рыцаря, и мне становится не по себе. Наконец, он скрывается в одной из галерей, и мне становится легче. Вскоре звучит гонг, и раздается голос:

– Просим всех приготовиться к Обряду Снимания Масок!

Камердинер приносит мой меч, и я удаляюсь в галерею. Очень не хочется оказаться «рассекреченным» первому. В галерее я неожиданно сталкиваюсь с Черным Рыцарем. С минуту мы молча смотрим друг на друга, потом раскланиваемся и расходимся.

Дойдя до одного из малых залов, я прохожу по окружной галерее два других и оттуда направляюсь в центральный зал. Там уже стоят несколько «разоблаченных». Едва я вхожу, как астролог кладет мне руку на плечо и дребезжит своим козлиным голосом:

– Доблестный сэр Хэнк Гомптонский, он же Андрей Коршунов! Снимите маску!

Мне ничего не остается делать, как снять шлем и улыбнуться. Из угла зала на меня внимательно смотрит Черный Рыцарь.

Андрей тоже стоит с открытым лицом. А астролог свирепствует, разоблачая одного хроноагента за другим. Конец этому безобразию положила Фея Зимней Сказки. Она протягивает к астрологу руку и звонким голосом произносит:

– СенЛоран, придворный Маг и Астролог Гудвина VII, короля Ирландии, он же Филипп Леруа! Снимите маску!

Астролог распрямляется, морщинистое лицо разглаживается, тусклые глаза загораются знакомыми бесенятами, и я узнаю Магистра. Он подмигивает мне и снова переводит взгляд на трех еще «не рассекреченных». Вид у него озадаченный. Три персонажа остаются неузнанными. Это Фея Зимней сказки, капитан ВВС Красной армии в форме образца 1943 года и Черный Рыцарь. Наконец, Магистр улыбается и подходит к капитану.

– Капитан Дмитрий Лебедев, он же Генрих Краузе! Снимите маску!

Капитан снимает шлемофон с очками, и я узнаю одного из хроноагентов, которого раза три видел у Магистра. Но на двух оставшихся и всезнающий Магистр, и все собравшиеся явно споткнулись. А те медленно прохаживаются по залу, ожидая решения. Рыцарь ходит, тяжело ступая, а Фея перемещается совершенно бесшумно, метя пол длинной шубой. Я даже задумываюсь, а во что это она обута, что ее шагов по паркету совершенно не слышно, не иначе как босая!

Вдруг до меня доходит: это же Лена! Ведь ее нет среди «раскрытых». Первое мое побуждение, объявить об этом, быстро гаснет. Вопервых, я не знаю, кого она в данный момент представляет, а вовторых, мне хочется, чтобы она победила, вдруг ктонибудь узнает сейчас Черного Рыцаря. Планы мои рушит Маг Жиль. Он шагает вперед и говорит:

– Верховная Жрица Великого Бога Мороза и Северного Сияния из Поморской области, она же Елена Илек! Снимите маску!

Фея откидывает свой меховой капюшон и улыбается знакомой Лениной улыбкой.

Взоры собравшихся обращаются на Черного Рыцаря. Тот останавливается и, скрестив руки на груди, молча смотрит на нас изпод забрала шлема, украшенного перьями ворона. После минутного молчания, во время которого Магистр озадаченно переводит взгляд с Черного Рыцаря на собравшихся хроноагентов и обратно, начальник Сектора Маг Стремберг провозглашает:

– Черный Рыцарь! Вы победили! Никто из собравшихся не может опознать вас. Поднимите забрало, раскройте свое инкогнито и получите главный приз праздника.

Изпод забрала звучит глухой голос:

– Пусть мое забрало попытается поднять достойнейший из собравшихся здесь, при условии, что он сумеет это сделать. Вот мой вызов!

Черная перчатка падает к ногам общества. Все замирают, предчувствуя неожиданное завершение праздника. А Черный Рыцарь продолжает:

– Если собравшееся общество затрудняется выбрать достойнейшего, то, с его позволения, я бы хотел, чтобы мое забрало попытался поднять сэр Хэнк из Гомптона, доблестный победитель Синего Флинна! – при этом он кладет правую руку на рукоять своего меча.

После такого недвусмысленного вызова мне остается только поднять перчатку Черного Рыцаря. Я кланяюсь ему и надеваю шлем.

– Место для честного боя! – кричит Черный Рыцарь.

Лена, словно внезапно озябнув, снова надевает капюшон. Магистр, весь подавшись вперед, пожирает Черного Рыцаря глазами. Внезапно из толпы выходит Ричард и чтото тихо говорит Магистру, указывая на Черного Рыцаря. Магистр протягивает ко мне руку, желая чтото сказать, но в этот момент Черный Рыцарь обнажает меч и шагает ко мне.

Отключаюсь от всего постороннего и выхватываю из ножен Золотой Меч. Клинки сталкиваются со звоном, разрезавшим сгустившуюся тишину. Я предполагал, что мы с Черным Рыцарем проведем чтото вроде театрального боя, в конце которого я его обезоружу и подниму его забрало. Или будет другой финал, в том же роде. Но вопреки моему ожиданию удары, которые наносит мне Черный Рыцарь, оказываются довольно сильны и точны, чтобы не сказать: опасны.

Черный Рыцарь оказался искусным бойцом. Его меч мелькает передо мной сплошной сверкающей полосой. Я еле успеваю отражать удары, не понимая пока, в чем дело. В схему праздничной шутки это никак не укладывается. Стремительно перебросив меч слева направо, Черный Рыцарь наносит мне боковой удар, который я никак не успеваю отразить. Резко приседаю, и меч бьет по медным рогам моего шлема с такой силой, что у меня гудит в ушах, а перед глазами плывут разноцветные круги.

Шутки кончились. Это уже слишком. Если бы не моя отточенная на ежедневных тренировках реакция, то голова моя вместе со шлемом уже катилась бы по полу. Удар был нацелен под основание шлема, хорошо поставлен и нанесен опытной рукой. Я отскакиваю назад, выигрывая время, чтобы прийти в себя. Черный Рыцарь вновь шагает ко мне, занося меч для нового удара.

Все, поиграли и хватит! Резко отбиваю удар и решительно перехожу в атаку. Мне еще не известно точно, кто скрывается под черными доспехами, но, сопоставив все факты, я понимаю, что он явно не относится к числу моих друзей и вряд ли желает мне добра. Начинаю наносить удары на поражение. Но Черный Рыцарь – парень не промах! Он не только умело отражает мои удары, но и опасно контратакует. Задержавшись в атаке, я не успеваю вернуться в защиту, и удар Черного Рыцаря почти достигает цели. Я только успеваю слегка отвести его влево. Конец меча с силой бьет меня по наплечнику и, соскочив с него, проникает между чешуями, защищающими левую руку.

Чувствую, как по левой руке течет кровь. Все, достаточно, пора кончать представление. Честный бой кончился. Да и был ли он честным? Чтото это все здорово напоминает мне поединок Гамлета с Лаэртом. Но у меня в руках не чтонибудь, а Золотой Меч. Надо кончать эту комедию, которая в любой момент может перейти в трагедию. Мне уже ясно, кто скрывается под черными доспехами. Но я гоню от себя эту мысль. Не может быть! Так дерзко! Это просто не укладывается в голове.

Нажимаю клавишу и активирую Золотой Меч. По клинку пробегает серебряная волна. Меч стал монокристаллом. Мой противник в замешательстве начинает метаться. В отличие от большинства присутствующих онто прекрасно знает, что означают мои манипуляции с Золотым Мечом. К тому же он явно не ожидал, что мой Золотой Меч окажется не простой имитацией меча, отбитого у Синего Флинна, а его почти точной копией.

Взмахами меча решительно отсекаю его попытки отступить в одну из галерей. Затем я атакую его, вынуждая защищаться. С печальным звоном отлетает клинок его меча, перерубленный у самой рукоятки. Быстрым движением самого конца клинка вскрываю черный панцирь, словно это лист бумаги.

Черный Рыцарь отбрасывает бесполезный обрубок и медленно отступает к стене, сопровождаемый острием Золотого Меча, которое я держу у его забрала. Ткнувшись спиной в стену, он останавливается. Дальше отступать некуда.

– Финита ля комедиа! – говорю я. – А теперь посмотрим, кто это к нам пожаловал?

С этими словами я концом меча поднимаю забрало шлема Черного Рыцаря.

Под забралом ничего нет!


Глава 11


Неравный бой! Корабль кренится наш!
Спасите наши души человечьи!
Но крикнул капитан: "На абордаж!
Еще не вечер, еще не вечер!"
В. С. Высоцкий

С минуту я обалдело стою над грудой пустых черных доспехов. В зале царит напряженная тишина. Первым опомнился Андрей.

– Ушел, гад! – восклицает он, подбегая ко мне. – Ты видел вспышку?

– Какую вспышку?

– Его левая кисть, единственное место, не закрытое доспехами, засветилась желтым светом, когда ты протянул меч к его забралу.

– Значит, это был один из них!

– Ясное дело! Но какова дерзость!

У Лены первая мысль совсем другая.

– Андрей! Ты ранен?

– Пустяки, Леночка, царапина.

– А вдруг меч отравлен?

– Не думаю, – вступает в разговор Магистр, – хотя… все может быть. Возьмите ктонибудь меч на анализ!

Ктото быстро подбирает и уносит обломок меча.

– Ну, Кристи, – обращается Магистр к хронофизику, – что ты скажешь теперь?

– Мне нечего сказать, Филипп, – отвечает Кристина. – Мне пришлось бы изучать ваши материалы не менее двух недель, чтобы прийти к такому же состоянию убежденности, как сейчас. Если, конечно, – улыбается она, – все это – не ловкий трюк, сработанный с целью привлечь меня к вашей работе.

– Ничего себе, трюк! – возмущается не понявший шутки Андрей.

Он даже бросил успокаивать Катрин, которая расплакалась, усевшись прямо на пол.

– Вы только посмотрите! – он показывает зарубки на роге шлема и на наплечнике. – Если бы не сноровка Андрея, то в результате этого трюка у нас одним хроноагентом стало бы меньше.

Я еще раз нагибаюсь над доспехами. Мое внимание привлекает красный камень в основании султана перьев на шлеме. Так и есть! Это такой же обруч с тремя шипами и камнем, как и у Синего Флинна. Обрадовавшись, срываю его со шлема. Наконецто у нас в руках аппаратура перехода!

– Осторожно! – кричит Андрей. – Он может быть с самоликвидатором!

Реакция оказывается быстрее рассудка. Я еще хочу чтото возразить Андрею, а рука уже отбрасывает прибор назад, на доспехи. Вспыхивает лиловое пламя, взрыв раскидывает кучу железа и сбивает с ног меня, Андрея, Лену и Магистра.

– Так, – говорит Магистр, поднимаясь с пола и помогая подняться Лене, – почему он оставил прибор перехода, понятно: расчет на наше любопытство. А вот доспехи? Раз они остались здесь, значит, он пришел к нам без них. Гдето я их видел. Нука…

Он набирает код на телебраслете и чтото тихо спрашивает. Выслушав ответ, он поясняет:

– Так и есть. Сегодня утром один из сотрудников Технического Сектора получил в Отделе Материальной Истории для работы комплект вороненых доспехов начала XV столетия. Что это был за сотрудник, мы уже знаем.

В зале снова воцаряется тишина. Слишком жутко было все происшедшее, и слишком беспомощными мы все выглядели. Враг пробрался к нам. Он нагло смеется над нами и фактически открыл боевые действия, а мы…

Молчание прерывает Стремберг:

– Друзья! Хотя в нашем доме, по выражению Филиппа, и запахло серой, – он кивает в сторону разбросанной взрывом груды доспехов, – это не причина для того, чтобы мы скомкали конец нашего праздника. Поскольку Черный Рыцарь оказался не только самозванцем, но и непрошеным гостем, предлагаю главный приз Праздника присудить Елене Илек! Поздравим победительницу!

Все дружно аплодируют, а Стремберг продолжает:

– Уважаемая Елена! Завтра, точнее уже сегодня, вам будет установлен новый синтезатор самой последней конструкции с возможностями, значительно превышающими все имеющиеся модели.

По толпе проносится гул восхищенных возгласов. Многие подходят к Лене, которая стоит довольная и счастливая, и поздравляют ее. Стремберг объявляет:

– Музыка! Последний танец! Несравненная Елена, приглашаю вас на танго!

Начинает играть музыка. Андрей подходит ко мне.

– Спрячь, наконец, свой меч. Все уже закончилось. Еще поранишь когонибудь.

Машинально дезактивирую Золотой Меч и вкладываю его в ножны. Мысли мои заняты другим. Я вспоминаю, как после новогоднего бала мне в лесу мерещились агенты ЧВП. Может, это было неспроста? Кто знает, сколько времени этот Черный Рыцарь находился здесь. Может быть, он был и на новогоднем балу? Может быть, он уже давно охотится за мной и только сегодня решил со мной покончить? А может быть, он здесь был не один? Что, если ктото остался?

Оглядываюсь на собравшихся. Они танцуют! Лицо Лены озаряет счастливая улыбка, а Стремберг чтото говорит ей. Магистр танцует с Катрин, а Кристина – с Генрихом Краузе. Какойто пир во время чумы! Рядом со мной стоит только Андрей. Музык стихает, и Магистр, подняв руку, говорит:

– Благодарим всех участников и гостей нашего Праздника! Через год мы встретимся с вами вновь. Желаем всем вам счастья и удачи в работе! – И, обернувшись к нам, добавляет вполголоса: – Срочно, ко мне.

Все начинают расходиться по галереям. Мы с Андреем направляемся к ближайшей кабине НульТ. Возле нее – небольшая очередь. Люди оживленно обсуждают финал праздника. При нашем появлении все умолкают и с любопытством меня рассматривают.

Андрей ворчит:

– Тоже мне, нашли экспонат! И чего они на тебя глазеют? Ведь ты делал обычную работу, какую они сами не раз выполняли в реальных фазах…

– Не ворчи. Здесь же не только наши. Для посторонних увидеть такое не на экране монитора, а в реальности: впечатлений на всю жизнь.

Все сумели прибыть к Магистру раньше нас. Лена, Катрин и Кристина готовят кофе. Магистр по линии доставки вызывает соки, пиво и минеральную воду.

– А, вот и они, – ворчит он, – добрались, наконец. Присаживайтесь. Сейчас придет Стремберг, и начнем разговор.

Я осматриваюсь. Здесь сегодня необычно людно.

Жиль, Хуан, Фридрих, Краузе, Ричард и еще две девушки и парень из Сектора Наблюдения.

Лена усаживается в кресло. Повозившись со своей шубой, она уютно устраивается. Бьюсь об заклад, что она, пользуясь тем, что под шубой ничего не видно, сидит в своей любимой позе, то есть поджав ноги. Усаживаюсь рядом с ней и тут вспоминаю, что за весь вечер я ничего не пил и не ел. Взяв стакан с соком, я чуть было не разбил его о забрало шлема. Все смеются, а Магистр мягко говорит:

– Сними в конце концов шлем, Андрэ. Ручаюсь, что тебе здесь ни с кем не придется рубиться.

Я чертыхаюсь, вспоминая и схлопку, и сатану, и Синего Флинна, снимаю шлем и ставлю его на пол. При этом обращаю внимание, что на правом роге заметна глубокая зарубка. Пока я пью сок, появляется Стремберг.

– Верховный дал добро, – коротко говорит он Магистру.

Он берет стакан минералки, залпом осушает его и, усевшись в кресло, говорит:

– Давайте начнем. Выключи компьютер, чтобы никто нам не мешал, и заблокируй НульТ.

– Подожди, – отвечает Магистр, – я жду одно сообщение.

В этот момент на экране чтото высвечивается. Магистр читает сообщение и поворачивается ко мне.

– Слава Времени, с мечом все чисто! Да и сам меч был взят также из отдела Материальной Истории и наточен совсем недавно. Кстати, как твоя рана?

– Пустяки, уже подсохло.

Магистр с сомнением смотрит на меня.

– А зарубка на наплечнике приличная. Надо было бы поаккуратнее, Андрэ. Ведь учили же тебя чемуто. Пропустить два таких удара!

Взгляд его падает на Лену.

– Элен! Сотри грим с лица, а то мне все кажется, что у нас здесь сидит ктото посторонний.

Он протягивает Лене салфетку, которую достал из бара. Лена откидывает капюшон, проводит салфеткой по лицу, и как не было Жрицы Мороза и Северного Сияния. В кресле сидит моя Лена в длинной белой меховой шубе.

– Что, Магистр, – спрашивает она, – нервишки пошаливают?

– Пошаливают, – признается Магистр. – Хотел бы я знать, есть сейчас среди нас хотя бы один человек, сохранивший после всего этого ясный рассудок?

– Есть, – неожиданно говорит Ричард. – Это я.

– Ну, тебе по должности положено, – живо парирует Магистр, – иначе какой ты, в схлопку, наблюдатель.

Жиль отпивает кофе и замечает:

– Не нагнетай атмосферу, Филипп! Я понимаю, враг проник к нам, проник дерзко, нагло. Не сомневаюсь, что сегодня они хотели устранить нашего лучшего хроноагента. Представляете, что бы сейчас творилось в нульфазе, если бы это им удалось? Они опережают нас уже не на ход, а на целую комбинацию. Сейчас они ждут от нас именно растерянности и даже паники. Вот этого быть не должно. Какойто шок мы все, безусловно, пережили. Но, как я понял, у вас со Стрембергом готов план действий, и вы уже успели согласовать его с Верховным?

Стремберг кивает, берет чашку с кофе и отпивает несколько глотков.

– Вы правы, Жиль. С одной поправкой план был готов еще неделю назад, я сейчас только уточнил с Верховным некоторые детали.

– Вы готовы его нам изложить?

Стремберг опять кивает, допивает кофе и протягивает Катрин пустую чашку за новой порцией.

– Прежде всего в свете только что происшедшего необходимо запустить в компьютерную сеть усовершенствованную программу Катрин. Этим самым мы сможем выявить, нет ли у нас еще агентов ЧВП, и обнаружить их новые появления. Ведь компьютеры установлены во всех помещениях и, как правило, находятся в дежурном режиме. Твоя программа сможет сделать это, – спрашивает он Катрин.

Та кивает и протягивает ему чашку кофе.

– Спасибо, Катрин. Именно этот вопрос я сейчас согласовывал с Верховным Магом. Второе, и это я тоже только что обговорил, отдел Кристины переподчиняется нашему Сектору, и ему ставится задача: в кратчайший срок создать теорию прямого межфазового перехода, разработать практические рекомендации по его осуществлению и совместно с Техническим Сектором подготовить необходимую аппаратуру и приспособления для создания и использования этих переходов.

Он внимательно смотрит на Кристину, ожидая ее возражений, но та молчит. Тогда он спрашивает:

– Я полагаю, Кристина, что после сегодняшнего случая у вас больше нет принципиальных возражений?

– Разумеется, – отвечает Кристина – Маг, мне потребуются все наработанные вашим Сектором материалы.

– Они к вашим услугам. От записи работы наших хроноагентов до последних данных, добытых нашей рабочей группой. Кроме того, теперь именно вы будете ставить рабочей группе задачи.

– Очень хорошо, – соглашается Кристина, – я готова приступить к работе немедленно.

– Лучше завтра, с утра, – останавливает ее Стремберг. – Теперь третье. С этого момента все присутствующие здесь хроноагенты нацеливаются полностью на работу против ЧВП. Вас пока только пять. В ближайшее время постараемся подобрать нужных людей и xoтя бы удвоить вашу группу. Отсюда вытекает четвертое. Завтра Елена и Генрих приступают к циклу МПП: Елена для переквалификации на первый класс, ну, а Генри попытается пройти по 7А. Попробуем сделать из третьего хроноагента экстракласса. Как вы, готовы?

– К самому худшему, – мрачно шутит Генрих.

– Теперь пятое. Ричард и те его сотрудники, которых он отобрал для выполнения спецзадания, будут вести наблюдения, используя программу Катрин. Но теперь задача для них сужается. Необходимо искать прямых агентов ЧВП, то есть таких, которые проникли в другие фазы, используя прямой межфазовый переход, как говорится, в собственном теле. Работать вы будете в этом Секторе. Помещение для вас оборудуют завтра.

Стремберг обводит всех нас взглядом и завершает свою речь:

– И, наконец, шестое. Руководителем и координатором всех работ по противодействию ЧВП назначается Магистр Филипп Леруа. Филипп, если вы чтото хотите сказать, говорите. Но покороче, уже очень поздно.

Магистр закуривает и медленно говорит:

– Действительно, уже очень поздно. Завтра, а точнее, уже сегодня, с утра, я встречусь с каждым из вас и обговорю задание подробнее. А сейчас, полагаю, все могут быть свободны, кроме хроноагентов.

Все расходятся, а Магистр достает бутылку «Столичной» и стограммовые стаканчики вместо обычных рюмок.

– Это не помногу? – спрашиваю я.

– От кого я это слышу? – ехидно отвечает Магистр. – Понимаю, ты имеешь в виду Элен. Но ведь ей тоже надо снять стресс.

Магистр разливает водку и достает из холодильника соленые огурчики.

– Выпьем за то, чтобы все это благополучно завершилось, без жертв с нашей стороны. Пока Андрэ рубился с этим выходцем с того света, я думал, меня инфаркт хватит.

Мы выпиваем, и я спрашиваю:

– Магистр, а что сказал тебе Ричард перед самым началом нашего боя?

– Он обратил мое внимание на красный камень на шлеме Черного Рыцаря.

– Вот это наблюдательность! Я разговаривал с ним, потом еще в галерее встретились, и ничего не заметил.

– Профессионализм, – бросает Лена. – Я имею в виду не тебя, конечно, а Ричарда.

– Все, – говорит Магистр, – с утра за работу. Вы идете в Сектор Z, ты, Андрэ, с утра – ко мне, а ты, – он поворачивается ко мне и протягивает кристалл, – завтра работаешь вот с этим. Спокойной ночи.

Мы направляемся к НульТ. Меня останавливает голос Магистра:

– Андрэ! Забери свое ведро, оно мне без надобности.

– Это не ведро, а шлем! – возмущаюсь я, поднимая шлем за рог.

– Тем более он мне ни к чему. В ведро хоть налить чтото можно, а из твоего, гм, шлема все вытечет, весь в дырках.

Не отвечая на ехидные выпады, вхожу в кабину НульТ, где меня ждет Лена. Выходим мы у меня дома. Лена первым делом снимает перчатки и скидывает шубу на пол у камина. Сразу становится ясен секрет ее бесшумной походки. Под шубой Лена была одета все в тот же тонкий белый комбинезон и обута в те же мягкие тапочкичешки.

– Ну, слава Времени, можно, наконец, раздеться! – облегченно говорит она, усевшись в кресло и вытянув ноги.

Молча киваю и ставлю шлем на пол в углу. Затем скидываю плащ и отстегиваю меч. Освободившись от перевязи с мечом, усаживаюсь в кресло и начинаю стягивать свои «сапогичулки». Вдруг Лена срывается с места и, опустившись на колени, принимается стягивать с меня обувь. Я было удивляюсь, но Лена опережает меня.

– Если рыцарь ухаживает за своей дамой постоянно, то привилегия дамы: ухаживать за своим рыцарем после боя.

Вдруг она тычется лицом в мои колени и начинает реветь.

– Андрей… ведь он… он мог сегодня… убить тебя!

– Ну, это не так просто было бы сделать, – пробую успокоить я ее.

– Не петушись, хоть передо мной! Он дважды достал тебя мечом, а ты… ты ничего не смог бы с ним сделать, если бы не перевел меч в режим монокристалла.

– Но, Леночка, у меня и в уме даже не было, что это – настоящий бой. Я все понял только под конец.

– А вот я все сразу поняла. По тому, как решительно он шагнул к тебе, как нанес первый удар. Да все это сразу поняли, только ты ничего не понимал. Он бил тебя насмерть, а ты только эффектно отмахивался и искал случая выбить у него меч. Все, кроме тебя, сразу поняли, что он пришел за твоей жизнью. А ты вел себя не как хроноагент, а как заштатный актеришка из провинциальной труппы! А обо мне ты подумал? Что стало бы со мной, если бы он убил тебя?

Лена замолкает и снова прижимается к моим ногам.

– Ну, ну, Леночка, – пытаюсь я утешить ее на этот раз шуткой, – не надо так сильно тереться об меня. Исцарапаешься об эту железную чешую.

– Ну, так сними же поскорее свои железки, – сквозь слезы говорит Лена и, вставая, добавляет: – Давай помогу.

Она помогает мне отстегнуть наплечники, стянуть длинную кожаную рубаху с нашитыми на нее железными чешуями и чешуйчатые чулки. Я остаюсь в шортах и в майке. Лена осматривает «зарубку» на моем предплечье.

– Надо обработать и перевязать, – заявляет она. – И не возражай! Я всетаки врач.

Найдя в аптечке все необходимое, Лена профессионально обрабатывает рану и искусно ее перевязывает. Потом она усаживается ко мне на колени и шепчет:

– Любимый, обещай мне, что больше не будешь вести себя так легкомысленно.

Я целую ее в вырез комбинезона на груди и говорю:

– Родная моя, клянусь, что теперь я ни на минуту не забуду, с каким коварным врагом я имею дело. И все время буду помнить о тебе и об этой клятве.

– Тото, не забывай, пожалуйста, – говорит Лена и расстегивает молнию у себя на груди.

– Лена, – спрашиваю я, оторвав, наконец, свои губы от ее груди, – а почему Магистр не смог тебя узнать?

Лена смеется.

– Когда я выполняла это задание, то есть была Зимней Жрицей в биофазе, Магистр сам был на задании. Потомуто я и выбрала этот персонаж. И эффектно, и всезнайство Магистра посрамлено.

– Ты была прекрасна, – шепчу я, стаскивая с ее плеч комбинезон.


Глава 12


Alas, poor country!
Almost afraid to know itself. It cannot
Be called our mother, but our grave; where nothing,
But who knows nothing, is once seen to smile;
Where sighs, and groans, and shrieks that rend the air
Are made, not marked…
W.Shakespeare

Страна неузнаваема.
Она уже не мать нам, но могила наша.
Улыбку встретишь только у блажных.
К слезам привыкли, их не замечают.
К мельканью частых ужасов и бурь относятся, как к рядовым явленьям.
В.Шекспир

Несмотря на тяжелый день и бурную ночь, просыпаюсь я рано. Луч осеннего солнца, неяркий, но вполне достаточный, чтобы сделать свое дело, падает мне на глаза.

Лена тихо дышит мне в шею, уткнувшись в нее носом. Осторожно встаю, задергиваю занавески, чтобы солнце не потревожило мою подругу. Камин с вечера прогорел, а возиться с растопкой, поднимать шум мне не хочется. Однако в комнате довольно прохладно.

Беру в руки роскошную белую шубу, она оказалась на диво легкой, почти невесомой, и укрываю ею Лену. Хотя я знаю, что моя подруга довольно безразлично относится к проблемам жары и холода, но все равно, когда к смотришь на нее, лежащую нагишом в такой, мягко сказать, прохладе, сколько сам на себя ни надень, все холодно.

Почувствовав прикосновение теплого меха, Лена поджимает ноги и целиком скрывается под шубой. Я одеваюсь сам и начинаю варить кофе. Оборачиваюсь к камину: будить Лену или нет? А она улыбается во сне. Я сразу вспоминаю, какой ей сегодня предстоит день. Нет уж! Пусть этот день начнется для нее как можно позже.

Мой взгляд падает на компьютер и на кристалл, лежащий рядом с панелью. Этот кристалл дал мне вчера Магистр. Посмотреть? Снова смотрю на Лену и решаю сначала проводить ее. Кофе готов. Наливаю себе чашку и не успеваю поднести ее ко рту, как слышу тихий, вкрадчивый голос:

– А мне?

Изпод шубы на меня смотрят блестящие карие глаза.

– Извини. Хотел дать тебе поспать подольше. У тебя сегодня тяжелый день.

– Ага! Хотел дать выспаться, а сам развел здесь такой аромат, что в соседней фазе слышно. Нет уж, давай, делай свое черное дело дальше. Тащи кофе!

Она садится, завернувшись в шубу (прохладно даже ей!), и принимает от меня чашку. Изпод белого меха видны только рука с чашкой и голова.

– Ты что это так на меня смотришь? – спрашивает Лена.

– Да только сейчас дошло, что в тебе не так. Глаза. Они у тебя карие.

Лена смеется.

– Принеси из аптечки флакон линтирона, это такая розовая жидкость, и салфетку.

Капнув на салфетку несколько капель линтирона, Лена протирает глаза и через минуту вновь смотрит на меня своим привычным «перламутровым» взглядом.

– Теперь все в порядке?

– Да. Теперь ты совсем прежняя Ленка. Ну, как у тебя настрой на сегодняшний день?

– Нормальный. Но мне пора.

– Куда? Еще рано!

– Надо же переодеться. Ты что, предлагаешь мне идти в чужой Сектор вот в этом?

Лена показывает на свой комбинезон и тапочки.

– А почему бы и нет? Это, ты сама мне объясняла, рабочая одежда для тренингов и всего прочего. К тому же, кого ты собираешься поражать своим высоким вкусом в Секторе Z? Этих садистов? Как же! Уверяю, ты добьешься обратного эффекта. Лучше выпей еще кофе и проведем последние минуты вместе.

Лена молча соглашается, натягивает комбинезон, застегивает молнию и садится ко мне на колени, держа в руках тапочки. Я забираю их и обуваю ее маленькие ножки. Выпив еще по чашке, мы молча сидим, прижавшись друг к другу. Лена бросает взгляд на таймер и шепчет:

– Пожелай мне удачи, родной.

Она спрыгивает на пол и направляется к НульТ. В дверях оборачивается и улыбается. Я молча наблюдаю, как скрывается в кабине ее стройная белая фигурка. Какой она вернется, когда пройдет через все круги этого ада? Одно Время знает! Лучше об этом не думать.

Вздыхаю и подхожу к компьютеру. С сомнением смотрю на кристалл. Чтото не лежит у меня сегодня душа к серьезной работе. Постояв так в нерешительности несколько минут, одеваюсь и выхожу на улицу.

Медленным шагом подхожу к озеру. Оно синеесинее. Золотая листва берез отражается в нем, создавая причудливые оттенки. Золотые листья везде: плавают в воде, лежат на мокрых камнях, шуршат под ногами. В задумчивости стою я на берегу. Поверхность озера, гладкая и неподвижная, как стекло, будит во мне какието к странные ассоциации. Мысли перескакивают с одного на другое, большей частью одолевают воспоминания о навсегда утраченной жизни «дома».

Цепочка ассоциаций приводит меня в детство. Перед глазами встает картина, как отец учил меня «печь блинчики», бросая плоский камень почти по касательной к поверхности воды. Я нахожу плоскую гальку и запускаю ее по глади озера. Зеркало взбудораживается рябью волн. И снова, как и в прошлый раз, ассоциации уводят меня в дебри тайн мироздания, в бесконечность пространственновременных формаций.

А что я, собственно, здесь делаю, стоя на берегу озера? Я здесь, в сытой, благополучной и безопасной нульфазе, развлекаюсь швырянием камешков в озеро и размышляю о тайнах Вселенной. А в это время в конкретной фазе, у меня «дома», происходит нечто весьма тревожное. Возможно, мои друзья, пусть навсегда утраченные, мои родные сейчас в беде. Возможно, я могу им помочь. А я… У меня, видите ли, душа не лежит к работе!

Великое Время! Неужели я настолько оторвался от своих корней, настолько «благоустроился» здесь, в Монастыре, что сейчас переживания за свою подругу полностью вытеснили из моей души все, что когдато… Да не когдато, а совсем недавно, почти вчера, было мне близко и дорого! В Хозсектор меня, до скончания веков! Тоже мне, хроноагент хренов!

Резко повернувшись, быстро шагаю к своему коттеджу. Дома я, не раздеваясь, подхожу к компьютеру и заправляю кристалл в приемник.

То, что я узнал, заставляет волосы встать дыбом. Оказывается, пока я учился в училище, служил и летал, ЧВП исподволь внедрился в «мою» фазу и прибрал ее к рукам. Особенно активную деятельность он развил у меня на Родине. С помощью внедренных и прямых агентов они, используя «гласность», экстрасенсов, которых ктото допустил на центральное телевидение, сумели «зомбировать» сознание большой части населения и заручиться его поддержкой.

Я протягиваю руку к компьютеру, чтобы смотреть дальше, но вдруг понимаю, что это пока выше моих сил.

Не знаю, что меня толкает, но я подхожу к НульТ и отправляюсь к Лене. Впервые «хозяйничаю» у нее, когда ее нет дома.

Все здесь мне знакомо. Кажется, что Лена только что вышла отсюда на минутку и вотвот вернется. На столике лежат длинные белые перчатки, которые, кажется, еще хранят тепло ее рук. На полу у шкуры стоят серебряные туфельки, а на шкуре лежат, небрежно брошенные, белые колготки и короткое голубое платье.

Видимо, здесь Лена вчера утром в спешке переодевалась перед тем, как прийти ко мне. Интересно, куда это ее с утра носило?

Взгляд падает на предмет, которого раньше в комнате не было. Это новый синтезатор, о котором вчера говорил Стремберг.

Подхожу поближе. На панели лежит небольшая инструкция. Из любопытства листаю ее. Характеристики синтезатора поражают меня настолько, что я решаю немедленно проверить его возможности, тем более в инструкции написано, что агрегат настроен на биополе Елены Илек и Андрея Коршунова. Представления не имею, когда и кому успела Лена сделать такой заказ.

Так. Включаю синтезатор. Кодировать не надо, задается только род предмета, набираемый по карте. Никаких каталогов. Что бы такое сотворить?

Оглядываюсь по сторонам и останавливаюсь наголограмме Гелены Илек, идущей по Пражской улице. Хм… Я набираю код «одежда», кладу ладонь на датчик и внимательно смотрю на голограмму. Затем закрываю глаза и представляю себе вместо Гелены Илек Лену в ее нынешнем обличье. Когда образ моей подруги в одеянии Гелены Илек представляется наиболее отчетливо, нажимаю клавишу «исполнить».

Синтезатор гудит, и на панели загорается зеленый с сигнал. Осторожно открываю камеру и достаю полный комплект одежды Гелены Илек на Ленину фигуру. Белые остроносые на шпильках сапожки с длинными, до колен, голенищами, перетянутыми впереди несколькими рядами сборок. С удивлением отмечаю, что на внешней стороне голенищ аппликацией из голубой замши изображены ящерицы. Такие же ящерицы, только белые, расположились пониже пояса на коротенькой голубой юбочке из тонкой мягкой кожи. Белая блузка и пелерина тоже украшены ящерицами. Маленькая серебряная ящерка подвешена на белой атласной ленточке, которая опоясывает шейку Гелены, и такая же ящерка украшает голубой бархатный берет. Наряд Гелены Илек повторился в точности, только дополнен двумя парами длинных перчаток: голубыми и белыми. И на всем – «фирменный» знак ящерицы.

Я с удовлетворением хмыкаю и аккуратно складываю все на диван. Еще раз внимательно читаю руководство, выбираю код «напитки» и творю себе кофе с таким густым ароматом, какого не обонял никогда в жизни. С удовольствием выпиваю «нерукотворный» напиток. Затем программирую синтезатор на дублирование и добавляю к кофе пару миндальных пирожных. Ставлю исполнение на емкостное реле, то есть синтезатор должен выполнить заказ, когда Лена войдет в комнату.

Уже уходя, возвращаюсь и добавляю к заказу букет белых роз с капельками росы на лепестках.

Вернувшись к себе, я снова сажусь к компьютеру. Перед моими глазами разворачиваются события, происходившие уже без меня.

Выборы президента России. Миллионы зомбированных людей идут к избирательным урнам и, помимо своей воли, голосуют так, как угодно ЧВП.

Август 1991 года. Оперетта, пародия на переворот. Тщательно подготовленная провокация. Внедренные агенты ЧВП объявляют чрезвычайное положение, нагнетают обстановку, не предпринимая никаких действий, и в решающий момент покидают сознание своих носителей. Ошарашенные гэкачеписты ничего не могут понять и только хлопают глазами на прессконференции. Город наводнен войсками, которыми никто не командует; боевой техникой, которая непонятно куда движется или стоит без дела. А зомбированные люди выполняют очередную программу: строят баррикады и «грудью» защищают «всенародно избранного». А тот переживает свой «звездный час». Поднятые по тревоге спецподразделения, так и не получив никакого приказа, беспрепятственно дали возможность всем, против кого и был направлен «переворот», собраться вместе в Белом доме. А те, ликуя и радуясь, что все так удачно получилось, начали исполнять давно задуманное.

Первым делом разогнаны КПСС, Совет ветеранов войны и другие организации, которые по своему духу мешали осуществлению планов ЧВП. И, наконец, давно лелеемый и культивируемый крайний национализм торжествует. Вопреки здравому смыслу, воле народа, высказанной на референдуме, законам исторического развития; три агента ЧВП, собравшись тайно, в скрытом от всех месте, заявляют на весь мир, что Советского Союза больше нет. Вместо него – кучка республик, обалдевших от неожиданно свалившегося на них суверенитета.

То, чего так давно добивались враги русского народа, свершилось. Великая держава перестала существовать. Перестала существовать сначала политически. Но за этим последовало и экономическое уничтожение.

Внедренные агенты начали «экономическую реформу». В основу ее была положена бредовая идея саморегулирования экономики то есть кибернетическая модель с обрубленными обратными связями. Главное, чтобы государство не вмешивалось, а экономика, предоставленная сама себе, сама себя и отрегулирует. Чего можно было ждать от такого «шедевра экономического мышления»? Та одежка, из которой Запад вырос еще сто лет назад и теперь уже выбросил за ненадобностью, позаимствовав у социализма принцип планового регулирования и умело сочетая его с рыночными принципами; эта одежка с идиотским упорством напяливалась на Россию. Западные обноски были ей явно не по росту! Россия с ее колоссальными территориями, захватывающими все мыслимые климатические зоны; с ее расстояниями, соизмеримыми с астрономическими; с ее гигантской транспортной, энергетической и промышленной сетью никак не могла влезть в западные лохмотья. А если добавить к этому разорванные в результате расчленения Советского Союза экономические связи, то задача, поставленная «реформаторами», и вовсе выглядела нелепой. Как может работать металлургия без марганца, а легкая промышленность без хлопка?

Напрашивалось два выхода: либо эти обноски перекроить, либо урезать то, что в них не влезает. И вопреки разуму и логике было выбрано второе. Трезвые головы, сразу увидевшие всю нелепость происходящего, оказались в удручающем меньшинстве. Их голосов никто не слышал за громогласными заверениями, что через дватри года все будут жить не хуже, чем в Америке, и что ктото ляжет на рельсы, если хоть немного упадет уровень жизни народа.

И этот народ, десятилетиями привыкший доверять своей власти, в невиданно короткий срок оказался за гранью нищеты, лишившись работы, социальных гарантий и своих годами копившихся сбережений. Но толькотолько он начал отрезвляться, как последовал второй этап «реформирования».

Надо было сделать так, чтобы народ не мог потребовать назад то, что у него отняли. Отнять у него само право требовать. Несколько прямых агентов ЧВП начали кампанию «приватизации». Начался передел собственности, а точнее, прямое ограбление народа. Тот народ, который создал все достояние страны своими руками, взамен права пользования результатами своего труда, труда своих отцов и дедов получил на руки «ваучер», в который «оценили» его долю в общем достоянии страны, хозяином которой он еще вчера считался и был. Одураченные демагогией люди, как всегда, не сразу поняли, что все это означает.

Возглавляемые прямыми агентами чековые инвестиционные фонды быстренько изъяли у населения все права на собственность и растаяли, как дым, передав эти права другим прямым и внедренным агентам.

А дальше все пошло по плану, разработанному в лабораториях ЧВП. Изъятие наличных денег из оборота, задержки платежей между предприятиями, многомесячные задержки с выплатой заработной платы, удушение оборонной промышленности с помощью блестяще продуманной «конверсии».

Останавливаются сотни и тысячи предприятий, замораживаются стройки. Страна в коллапсе. Рынок открыт для залежавшегося на Западе и развитом Востоке третьесортного барахла. Свою промышленность развивать невозможно, в стране нет средств. Обогатившаяся на «реформах» прослойка «новых русских» перекачивает финансы за рубеж с помощью коммерческих операций и открывает там астрономические счета. И все это при попустительстве и даже при прямом участии высших эшелонов власти.

Словно бесово нашествие, хлынули из всех щелей новые хозяева жизни. Сбрасывая с себя маски коммунистов, советских людей, они заполонили Россию, штурмуя и поганя все и вся: рушили памятники, плевали в лицо ветеранам, срывали с них ордена, полученные ими за то, что они помешали этому отродью «жить, как в Германии» (какой только?). Под лозунгом защиты «общечеловеческих ценностей» насаждается одна ценность: ценность капитала, ценность частной собственности. Под лозунгом борьбы за «права человека» протаскивается одно право: право безнаказанно наживаться за счет других. Все остальные права и ценности забыты!

Нет денег ни на здравоохранение, ни на образование, ни на науку, ни на оборону, нет денег ни на что. Международные финансовые магнаты, опятьтаки с подачи ЧВП, расставляют кредитные сети. И правительство России ныряет в них, набирая кредиты, которые ему дают под «реформирование экономики». То есть на продолжение удушения собственной экономики для того, чтобы еще больше расцвела она на Западе и развитом Востоке, получив такой обширный рынок сбыта, как Россия. И опять большая часть этих кредитов перекачивалась на личные счета «реформаторов» в западные банки.

А народ, как сказал в свое время Пушкин, «безмолвствует». Впрочем, пошумливает в меру, «основ не затрагивая». В чем тут дело?

Откидываюсь в кресле, закуриваю очередную сигарету и задумываюсь. Постепенно все становится ясным. Наш наивный и легковерный народ десятилетиями проникался тем, что все, вещаемое по радио и телевидению, – неоспоримые истины. Этим и воспользовались «реформаторы». Они весьма творчески переработали ленинский план захвата власти, разработанный им еще в 1917 году. Они не стали захватывать телеграф и телефон. Они прибрали к рукам телевидение! Вот истинная власть, прикрытая демагогическим лозунгом: «Пресса – это четвертая власть, независимая и никому не подконтрольная!»

Свобода слова! Да здравствует свобода слова! Любое посягательство на нее – нарушение Конституции! Только вот очень интересно понимается эта свобода слова. Когда надо пропагандировать позицию правящей верхушки и близких к ней кругов, опорочить оппозицию, запугать народ ужасами, которые обрушатся на страну, если хоть чутьчуть отклониться от курса реформ, – здесь свобода слова переплескивает через край и вылезает за все рамки, гранича с непристойностью.

Когда же дается слово оппозиции (надо же иногда и им давать высказаться), то две или три недели потом в том же ключе «свободная пресса» изгаляется на все лады над теми, кому она на пять минут дала слово.

Телевидение, озвучивая политику «реформаторов» и промывая мозги народу, изливает с экранов потоки демагогии самой высшей пробы.

«Все цивилизованные страны пользуются кредитами, и все они уже давно должны друг другу огромные суммы. Так что ничего страшного, что и мы должны Западу пятнадцать годовых бюджетов».

«Дотации и поддержки из бюджета – пережиток коммунистического прошлого! Все должно существовать за счет собственной прибыли, это закон рыночной экономики!» Сворачиваются под эту музыку фундаментальные научные исследования и космическая программа. Начинается массовый исход научных кадров на Запад. Переводятся на коммерческую основу медицина и образование. Уделом большинства населения становятся анальгин и серая десятилетка. Лечение на должном уровне и диплом – тем, кто обеспечен!

«Армия должна быть профессиональной!» Это при нехватке средств на питание солдатам и на патроны для учебных стрельб. И гонят в горячие точки парнишек, которым только там, в окопах, впервые в жизни приходится прицелиться (сразу по реальной цели) и нажать на спуск! И довольно странно, что при этом переводе армии на профессиональную основу закрываются одно за другим лучшие военные училища. Где же тогда собираются готовить профессионалов?

«Судебная власть независимая и никому не подконтрольная!» И заполняются тюрьмы и зоны людьми, отбывающими сроки большей частью за то, что не смогли или не сумели откупиться от «цепких лап правосудия». Кассационные и надзорные жалобы оставляются без внимания. Как же! Марать честь мундира! А настоящие преступники гуляют на свободе, терроризируют население, делят страну на «сферы влияния». Все чаще звучат слова «заказное убийство». Все эти преступления, как правило, не раскрываются.

«Это в Совдепии процветали взяточничество и бюрократизм, при рыночной экономике это невозможно!» Правильно, взятку демагоги от «реформ» деликатно называют «личным интересом». И махровым цветом расцветает коррупция на всех уровнях: от участкового до министра.

«Коммунисты разоряли страну вывозом за границу сырья и природных богатств!» И текут на Запад реки нефти, моря газа, едут эшелоны металла, угля и леса. Только в отличие от прошлых лет вся прибыль оседает в карманах «новых хозяев».

«Пагубная национальная политика коммунистов привела к развалу страны!» Гм! Чтото не припомню я, чтобы начиная с конца двадцатых годов, когда было подавлено басмаческое движение, приходилось силой оружия решать национальные конфликты и годами вести войну против своего же территориального образования, пусть и обладающего автономией.

Вообще демагогия стала государственной политикой, «Глотайте суверенитета столько, сколько сможете переварить!», «У России нет больше врагов, и ей не нужна такая большая армия и такая мощная оборонная промышленность!», «Наши ядерные ракеты больше не будут нацелены на объекты США и стран НАТО!» На вопрос: «А куда они теперь будут нацелены?» следует ответ: «Они будут использоваться для предотвращения возможных террористических актов, направленных против нашей страны!» Что можно сказать на это?! Если человек путает термоядерную ракету с пистолетом и при этом за ним постоянно носят «ядерный чемоданчик», то, наверное, этот «чемоданчик» надо держать от него как можно дальше. Не дай Время, дорвется пострелять!

Верхом демагогии стало словоблудие, на которое купилось большинство народа. «Большевики ставили своей задачей уничтожить богатство. Цель реформ – уничтожить бедность. Все будут богатыми! Богатые граждане – богатое государство!» Я долго размышлял, чего здесь больше: откровенного цинизма или глумления и издевательства? Скорее всего – поровну. Интересно, как авторы этой бредятины самито представляют себе такое общество, где все без исключения богатые? Даже в благословляемой ими Америке разрыв между богатством и бедностью колоссален. Другое дело, что там уровень бедности выше нашего уровня процветания. Но не следовало бы забывать, что Америка принадлежит к Золотому Миллиарду, паразитирующему за счет остального населения нашей планеты.

Богатство на одном полюсе неизбежно подразумевает бедность на другом. Иначе богатству просто неоткуда взяться. Не может ктото стать богатым, не отняв чтото у бедного. Можно, конечно, загнать бедноту в резервации, чтобы она не оскорбляла глаз и там спокойно вымирала. Но почему бы тогда не сказать честно:

«Граждане России, вы – жители этой самой резервации бедности, и, когда вас выкачают до конца, вашим уделом будет вымирание. Это и есть истинная цель наших реформ!» Но ведь не скажут. Будут до конца хранить хорошую мину при плохой игре.

Самое грустное, что всю эту ахинею «озвучивали», комментировали и преподносили талантливейшие журналисты, писатели и артисты, или бессовестно запродавшие свой талант, или попавшие под контроль ЧВП. Они делали это настолько умело и вдохновенно, что у большинства одурачиваемых ими людей не возникало и тени сомнения в их словах.

На международной арене Россия полностью растеряла всех своих союзников и весь свой авторитет. Ее перестали замечать. Да и кто будет считаться со страной, которая уничтожила собственную экономику, а народ загнала в крайнюю нищету?! Которая в одностороннем порядке уничтожает свое вооружение и сворачивает его производство?! Которая очертя голову бросается в трясину иностранных кредитов, не думая, как и когда будет за них расплачиваться?! Которая в угоду Западу предает тех немногих своих друзей, что у нее еще остались?!

Но ведь невозможно дурачить весь народ все время!

В конце концов даже многие из вчерашних «реформаторов», «прорабов перестройки» прозрели и поняли, в какую пропасть сползает держава. Началась борьба ветвей власти, а точнее, борьба между патриотами и теми, кому уже нечего было терять, а страх расплаты придавал им решимости. И они приняли решение. Второй раз за два с небольшим года был проведен всенародный референдум, на котором, как и на первом, народ сказал совсем не то, на что рассчитывала власть. Если первый раз народ сказал: «Советскому Союзу быть!», то на этот раз он сказал: «Верховному Совету быть!» И второй раз Высший закон был попран, а воля народа растоптана самым беспардонным и преступным образом.

Что это было? Вера в собственную непогрешимость? Ощущение полной безнаказанности? А как быть с лозунгом о «неотвратимости возмездия за совершенные преступления»?

У меня уже не оставалось никаких эмоций, когда я смотрел, как из танков в упор расстреливают здание Верховного Совета, а снайперы с крыш стреляют в спасающихся из огня людей и в посторонних, случайно попавших в прицел.

Допив остатки коньяка, я вызываю по линии доставки новую бутылку, наливаю еще полстакана и начинаю просматривать оставшиеся материалы.

Морально убили меня выступления по телевидению членов правящей верхушки и нанятых ими деятелей культуры в ночь противостояния правительства и Верховного Совета. Каким надо было обладать цинизмом, чтобы кричать на всю страну, обращаясь к ограбленному тобой народу: «Спасите нас! Поддержите нас! Выходите на улицы! Стройте баррикады!» А тихая, скромная артистка истерически вопила: «Разбейте гадине голову!» Правда, в левом верхнем углу экрана горит знак внедренного агента ЧВП, но меня не оставляет мысль:

«Как она теперь будет жить с этим?»

Ясно, почему именно телецентр стал одним из самых жарких мест, вокруг которых разворачивались события той ночи.

Демагогия на государственном уровне быстро подготовила общественное сознание к необходимости коренного изменения Конституции. И сработано это было так ловко, что люди шли и голосовали за новую Конституцию, совершенно не зная, за что они голосуют, не читая проекта. Правда, одновременно с этим происходили выборы в Думу, эту пародию на высший законодательный орган. Победа коммунистов на этих выборах меня не удивила: невозможно оболванить или зомбировать все население страны. Да и не хватило бы у ЧВП агентов внедриться столь широко.

На этом текущие материалы кончились и начался обзор прогнозов возможного развития ситуации. Через час я обнаруживаю, что у меня кончились сигареты, а бутылка коньяка подошла к концу. Отрываюсь от компьютера, чтобы вызвать пару пачек сигарет и бутылку, затем выпиваю полстакана сиреневой шипучки, завариваю кофейник, достаю из бара пачку печенья и снова сажусь к компьютеру.

На мой запрос в Сектор Z отвечает Виктор:

– Она уже в Лабиринте, Андрей. Смотри теперь сам.

Переключаюсь на Лабиринт. На схеме третьего уровня к центру движется синяя точка. Включив прямое наблюдение, я вижу Лену, одетую и экипированную так же, как и мы с Андреем в свое время, разве что с поправкой на женскую кокетливость. Даже берет она надела поособому, старательно уложив прическу, и вместо положенных черных перчаток натянула синие. Лена быстро идет, положив правую руку на висящий на плече автомат.

Надолго ли хватит у нее сил «кокетничать»? Еще раз смотрю на план уровня. Впереди – только развилки и тупики, никаких сюрпризов и ловушек. Часа три ей придется пробираться по извилистым переходам, а там… Там три прохода, ведущие к центру, и в каждом ее чтото ждет. В одном проходе я вижу знак «Огонь», в другом – «Мясорубка», а в третьем – «Излучение». Какой она выберет?

Отключившись, пью кофе и анализирую то, что я увидел, как ближайшее будущее «своей» фазы.

Так. Все идет, как и следовало ожидать. Стремительное расслоение общества. Катастрофический рост преступности. Криминализация всех сфер жизни. Нарастание коррупции во всех эшелонах власти. Развал экономики, полнейшая зависимость России, точнее того, что от нее осталось, от иностранного капитала.

Обострение конфликтов на национальной и религиозной почве, перерастающих в локальные войны с применением всех видов оружия (слава Времени, до ядерного оружия дело пока не дошло!). Отделение от России некоторых автономных республик, в основном с преобладанием мусульманского населения. Многочисленные теракты, за которыми ясно просматривается международный терроризм, принимающие все более угрожающий характер. Было ясно, что террористы стремятся либо овладеть оружием массового поражения, либо захватить атомную электростанцию.

Наконец, война на Кавказе. Это уже не лезло ни в какие ворота. Молодые парни отдавали свои жизни и здоровье за то, чтобы новоявленные мафиози могли отмыть на этой войне как можно больше денег.

Новое поколение было полностью потеряно для общества. Доступ к образованию и на производство для молодежи был закрыт. Да она и не стремилась ни туда, ни оттуда, интенсивно пополняя ряды криминальных группировок и полукриминальных коммерческих структур.

Я наливаю себе еще коньяку и начинаю моделировать развитие ситуации. Результаты меня ошеломляют. Начинаю варьировать условия, производить частные воздействия вплоть до седьмого порядка, в различных узлах системы, но результат неизбежно оказывается один. Гражданская война, иностранное вмешательство, полный распад государства, прекращение существования русской нации как таковой. Причем чем позже начинаются события, тем тяжелее прогнозируется финал.

Интересно. А что, если… Я задаю задержку событий на пятнадцать лет. О, Великое Время! Здесь два варианта, и неизвестно какой их них предпочтительней. В одном случае сочетание экологической катастрофы с кризисом сверхпотребления (и то, и другое я уже наблюдал в «аномальных» фазах, которые мне давал для проработки Магистр), а исход все равно один: всеобщий мятеж, потопляемый в крови, и медленное угасание, точнее, агония «победителей».

Останавливаюсь на этом варианте подробнее. Так, все ясно. Лишившись в лице Советского Союза противовеса своему влиянию. Соединенные Штаты присваивают себе право диктовать всему миру свои правила игры. В конце столетия они пробуют свои силы в Югославии, где заодно проверяют и реакцию мирового сообщества. Сообщество, поморщившись, глотает пилюлю. Коготок увяз, всей птичке пропасть. В самом начале XXI века фактически прекращает свои функции Совет Безопасности, а следом за ним и ООН превращается в совещательный орган при США.

У Дяди Сэма развязаны руки. С помощью НАТО он начинает устанавливать «новый порядок», в том числе и в тех странах НАТО, которые както, даже шепотом, выражают свое недовольство.

А чего опасаться? Кто посмеет сказать «нет» самой могучей супердержаве? Ведь извечный соперник канул в небытие. Но свято место пусто не бывает. И на месте СССР у США появляются сразу два противовеса в мировой системе. Это Китай и объединившиеся под знаменем джихада мусульманские страны. Первый был страшен своей многочисленностью, вторые – своим фанатизмом. Ну, а Америке отступать было уже некуда, так как и Китай и исламский джихад поставили своей целью в первую очередь уничтожение «Империи Мирового Зла».

Солнце над планетой затмили вспышки термоядерных взрывов. К небу потянулись дымы гигантских пожаров, и пала на Землю ядерная зима, быстро погубившая тех, кто умудрился выжить в ядерном апокалипсисе. И настал Конец Света.

Такой вариант меня не устраивает. Я моделирую воздействие на Китай и исламские страны и сталкиваю их в локальной войне, в которой Америка помогает то одной, то другой стороне, пока они… Словом, все по Трумэну: «И пусть они убивают друг друга, как можно больше…» Причем Америка зорко следит, чтобы противники не применяли ядерного оружия. В противном случае виновник будет «строжайше наказан».

А результат? Смотрю дальше. Снова кризис сверхпотребления и фашистская диктатура в мировом масштабе. Нет, такой вариант тоже не годится.

Значит, надо любой ценой избежать иностранного вмешательства в дела России и ее уничтожения как самостоятельного государства.

Возвращаюсь к исходной точке и изучаю расстановку сил. В этой расстановке черт ногу сломит! Спецы в ЧВП действительно неплохо владеют темпоральной алгеброй, они предусмотрели и просчитали все варианты. Народившийся в результате «реформы» класс новых «хозяев» стремительно обрастает толпой охранников, прихлебателей и прочих паразитов, которых такая жизнь вполне устраивает. Онито будут драться за это насмерть.

К тому же правительство и «всенародно избранный» с упорством, достойным лучшего применения, пытаются протолкнуть через Думу закон о частной собственности на землю, с правом ее свободной куплипродажи. Зачем это им нужно? Почему в программе ЧВП этому придается такое большое значение? Гдето я уже слышал ответ на этот вопрос, причем только что…

Ага! Вот где! Я быстро отыскиваю запись теледебатов о земельной реформе. Один из урареформаторов, сверкая «комсомольским» огнем в очах, вещает: «Нам и нужен класс собственников, класс твердых хозяев, которые, встав на собственной земле, никому ее не уступят, вплоть до того, что будут защищать ее с оружием в руках! Именно тогда, и только тогда реформы станут необратимыми!» Поняв, что сболтнул лишнее, «реформатор» резко замолкает.

Воистину, эти «новые твердые хозяева» не остановятся ни перед чем и пойдут на что угодно. Они скорее допустят к власти фашистов, чем поступятся хотя бы частью награбленного.

Вот и еще одно непонятное обстоятельство проясняется. Телевидение временами вопит об опасности нарождающегося фашизма. Правда, то же телевидение меньше пугает обывателей фашизмом, чем «ужасами» возвращения к коммунизму. Иногда показывают «штурмовые отряды» и занятия «боевых групп» фашистов. Только при этом ничего не говорится о том, какие меры принимает по этому поводу правительство. Потому что сказать, по сути, нечего. Мер никаких не принимается. «Реформаторы» прекрасно понимают, что фашистские «штурмовики» и «боевики» их не тронут. У них будут другие задачи. Их готовят как ударную силу на тот случай, если народ вернет себе власть мирным путем и потребует возврата своего достояния и суда над преступниками.

Понятно становится также и упорное стремление реформировать армию, сделать ее «профессиональной». Наемникам, которые служат за деньги, все равно в кого стрелять: в чеченских террористов или в бастующих шахтеров. Их натаскают, как цепных псов, которым будет достаточно сказать: «Фас!», и они будут рвать все и вся, защищая тех, кто им платит.

Ситуация обрисовывается все яснее. Неясно одно: что сделать, чтобы обойтись как можно меньшей кровью, раз уж неизбежно она должна пролиться.

Снова начинаю составлять уравнения. И снова бросаю это занятие. Кровь и кровь! И чем дальше, тем больше. Надо подойти с другой стороны. Надо искать слабое звено, где тонко, там и рвется. Как бы ни были мудры эти дьяволы из штабов ЧВП, но не могут же они все предусмотреть. Невозможно объять необъятное!

Наливаю себе еще коньяку и снова начинаю анализировать обстановку. Слабое звено в цепи, выкованной в штабах ЧВП, нахожу относительно быстро. Это инженеры и рабочие, оставшиеся без работы, без средств к существованию, ограбленные «реформаторами» и «приватизаторами», чей труд и таланты не нужны «новым хозяевам». Это офицерский корпус армии, еще той, непрофессиональной, обманутый властью. Моряки и летчики, танкисты и ракетчики, вынужденные с риском для жизни эксплуатировать аварийную технику. Новая для реформируемой армии с ее кастрированным оборонным бюджетом слишком дорога, она продается за рубеж. Но и ее производство неуклонно сворачивается. Россию вытесняют со всех рынков. Организации, возглавляемой ЧВП, не нужна Россия, которая строит свои самолеты и корабли. Ей нужна Россия, покупающая ненужный за рубежом устаревший хлам.

Слабое звено есть. Что дальше? Дальше я снова начинаю колдовать над системами уравнений. Но результаты в который уже раз не удовлетворяют меня. Внезапно меня озаряет мысль, что я пытаюсь изобрести велосипед. Ведь почти за сто лет до меня тот же вопрос решал другой человек. И решил он его успешно, хотя и не владел аппаратом темпоральной математики. Ввожу в исходные условия четыре пункта ленинской теории революционной ситуации. Подумав, задаю граничные условия, исходя из пожеланий минимизации возможного числа жертв. Так…

Получается, что события могут и, исходя из требований к граничным условиям, должны начаться в 2001– 2004 годах. Но это будет, если сработает четвертый пункт начальных условий. То есть должна быть организационная сила, которая объединит и направит возмущение доведенного до крайности народа, которая сможет организовать наиболее здоровые силы в армии и поднять их в поддержку народного возмущения.

В оппозиции «реформаторам» находится немало партий и движений, но все они действуют разобщенно. Здесь тоже чувствуется опытная рука. Если в первой половине девяностых годов непримиримая, патриотически настроенная оппозиция действовала болееменее согласованно, то к концу десятилетия наблюдается полный разброд. Имея одну общую цель, все движения и партии движутся к ней порознь, стремятся самостоятельно пробиться к власти, отвоевывая друг у друга голоса избирателей. Тем самым они губят общее дело.

Вот и ответ. Облегченно откидываюсь в кресле, закуриваю, медленно допиваю остатки коньяка и только тогда понимаю, что меня одолевает неслабый голод.

Вызываю по линии доставки обед и, пока ем, формулирую в уме выводы и предложения по корректировке ситуации. Затем снова сажусь к компьютеру. Итак. Задание Аналитическому Сектору: найти группы партий и движений, которые возможно и необходимо объединить и усилить к 2001 году. Предложение нашему Сектору: широкое внедрение хроноагентов на ключевые посты в этих партиях и движениях; широкое внедрение хроноагентов в армейскую среду. На чьей стороне армия, тот в конечном счете и победит. Подумав, предлагаю широкое внедрение и на телевидении. Хотя здесь, помоему, уже поздно вмешиваться. Тут исправить чтолибо можно уже только хирургическим путем. Ну, пусть аналитики думают, они у нас «яйцеголовые».

А почему только «яйцеголовые»? Что, у нас своих мозгов не хватает? Вот еще один вариант. Контрмина! Взорвать «реформы» изнутри. Выбрать объекты, внедриться и подсунуть «реформаторам» кота в мешке!

Таких «котов» должно быть несколько. Они должны пользоваться абсолютным доверием «реформаторов», не открывая до поры своих истинных целей. Внедрившись на ключевые посты, они должны будут не свернуть «реформы», а направить их в другое русло. Чтобы осторожно, но твердо вывести страну изпод губительного влияния организации международных магнатов, контролируемой ЧВП. Так, чтобы они не сразу поняли в чем дело, а когда поймут, будет поздно. Возможно, что и в этом случае без крови не обойтись, но здесь ее должно быть меньше, гораздо меньше.

Конечно, это будет долгий путь, он потребует длительной и кропотливой работы, многолетней «командировки» хроноагентов. Но игра стоит свеч. А если этот метод умело сочетать с первым, то успех обеспечен. Готовлю второе предложение.

Я запрашиваю Магистра, но на экране связи загорается надпись: «Отсутствую. Буду в 20.00». До этого времени еще два часа. Посмотрим, что делает Лена.

Лена спит. Ее «кокетливому» внешнему виду нанесен существенный урон. Видно, что ее и жгли, и рвали. Нука, глянем, что с ней творилось.

Запись показала, что Лена на первой развилке выбрала правый проход, помеченный знаком «Огонь». Едва она прошла сто метров, как попала в тоннель, стены, пол и потолок которого были обшиты деревом. Насторожившись, она остановилась и, подумав, повернула было назад, но опустившаяся плита преградила ей дорогу. И тут же потянуло дымом. Проход осветился багровым светом. Лена начала зондировать плиту, но ято видел, что путь был только один, через огонь. А он приближался.

Лена натянула маску кислородного прибора и сунулась было в проход, но отступила. Оглядевшись по сторонам, она увидела ровик с водой. Ринулась к нему, но тут же проворно отскочила назад. Что она там увидела?

Она выхватила из подсумка осколочную гранату и бросила ее в ровик, повалившись на деревянный пол. Взрывом из ровика выбросило не то щупальца, не то гигантских змей. Лена вскочила на ноги и спрыгнула в ровик. Намочив одежду и волосы, она побежала сквозь пламя.

Мне показалось, что горящий проход тянулся не менее пяти километров. А что же показалось ей? Наверное, все пятьдесят!

Когда она выскочила из огня, одежда местами тлела и дымилась. Лена пригасила загоревшиеся волосы, сняла кислородную маску и побрела дальше. Постепенно она пришла в себя, походка снова стала твердой и упругой. Но через полкилометра путь ей преградил провал шириной десять метров. Лена посветила вниз. По стене провала через каждые полметра были забиты блестящие металлические скобы. Мне они сразу не понравились, тем более что возле седьмой скобы стоял знак высокого напряжения. Метром ниже предательской скобы из противоположной стены провала выступал карниз, на который можно было бы перебраться со скоб. Такие же скобы вели от этого карниза наверх.

Все слишком просто, если забыть о сюрпризах. А Лена забыла. Она не стала зондировать провал, а сразу начала спускаться. Вот ее руки коснулись первой скобы, второй, третьей… Я затаил дыхание. Шестая, седьмая… Я вздрогнул, словно это меня ударило током. С болезненным вскриком Лена полетела в глубину провала и плюхнулась в черную воду.

До нижней скобы – около метра. Не дотянуться. Тяжелое снаряжение тянет ко дну. Я вижу, что на глубине трех метров колодец имеет боковое ответвление, из которого есть выход на поверхность. Но Ленато этого не видит!

Впрочем, выхода у нее нет. Она, видимо, приходит к такому же выводу и, перестав барахтаться, погружается в воду. Найдя ответвление, она устремляется в него. Узкий лаз, заполненный водой, тянется долго, бесконечно долго. Я почти физически ощущаю муки удушья, которые испытывает моя подруга. Но вот, наконец, отверстие вверху.

Лена рванулась, но комбинезон зацепился за какието стержни. Рывок изо всех сил, и голова Лены выходит на поверхность. Глоток воздуха, руками она цепляется за край отверстия и бессильно повисает. Если она сейчас сорвется, то у нее уже не хватит сил вновь подняться с трехметровой глубины. Через несколько секунд Лена подтягивается, оставляя на штырях клочья комбинезона, и вылезает на поверхность.

Чуть ли не на четвереньках она отползает от колодца, падает на пол и засыпает.


Глава 13


Ночь темна, ни единой искры.
Звезд не видно, ковром облака,
Лишь мерцает в ночи серебристый,
Слабый отблеск стального штыка.
Р.И.Шехмейстер

У Магистра мои предложения, особенно первое, явно не вызывают восторга. Он выслушивает меня, не отрываясь от компьютера, время от времени бросая на меня через плечо хмурый взгляд. Я кончаю. Магистр молчит около минуты, потом бормочет:

– Армия, говоришь? Хм!

Он встает, проходится по комнате и останавливается напротив меня.

– А ты хоть знаешь ее, эту армиюто? Что она сейчас собой представляет?

– Ну…

– Ято знаю, а ты весь день смотрел материалы и ничего не увидел… Стоп! Ты хочешь сказать, что ты профессиональный военный, ты всю жизнь служил в армии и так далее. Милай! Ты же был летчиком, специалистом, общался с такими же спецами. Да и былото это более двух лет назад, а сейчас… Да вот, посмотри сам, что сделали с армией.

Магистр возвращается к компьютеру. На экране возникает ночная сцена. Два ряда колючей проволоки, между ними по дорожке идет часовой, молодой солдат. Он явно уже устал и зевает. Вопреки уставу автомат находится в положении «на ремень».

– Это пост охраны ПБТАБ – полевой базы технического обслуживания атомных боеприпасов, двадцать шесть боеголовок, – поясняет Магистр.

Позади часового, изпод проволоки бесшумно поднимается человек, неслышными крадущимися шагами и догоняет солдата. Удар ножом, и часовой без звука валится на дорожку. Через прорез в проволоке на территорию объекта проникают еще люди, человек восемьдесять, все вооруженные.

– Это боевикитеррористы, – комментирует Магистр.

– А как же сигнализация?

– Этот участок они блокировали под носом у растяпычасового. А даже если бы она и сработала, ну прибежал бы разводящий, с ним еще человек пять. Что толку? Смотри.

Террористы проникают внутрь объекта, проходят вдоль тропы и прячутся в канаве и кустах. Скоро появляется разводящий со сменой. Пятеро вооруженных автоматами солдат даже не пытаются применить оружие, когда их внезапно окружают террористы. Короткая схватка, нет, резня, и все кончено.

Через прорез проникает еще человек пятнадцать. Они быстро разделяются на группы. Большая часть направляется к караульному помещению. Через несколько минут и там все кончено. В живых остается только помощник начальника караула, сержантконтрактник.

Очень скоро подходит автобус с офицерами, приехавшими на рабочую смену. Его встречает помначкар. Офицеры, как положено, предъявляют ему документы и по одному входят в караулку, прямо в лапы к террористам.

База захвачена.

– Подожди, Магистр! Но ведь такие объекты помимо обычного караула должны иметь еще и технические средства охраны…

– Правильно. Должны иметь и имели. Ты обратил внимание, что на караульной тропе лампочки горят через две? Вопреки указанию правительства базу отключили за задолженность местного гарнизона электросети. Мощности дизельной станции елееле хватает на поддержание непрерывных процессов. Так что все технические средства охраны отключены.

Магистр закуривает, наливает себе крепкого чаю, садится в кресло и, помолчав, говорит:

– Армия разложена. Офицеры месяцами не получают жалованья. Боевой учебой с солдатами никто не занимается. Учебные стрельбы не проводятся по полгода и более. Нет денег на патроны, нет денег на обмундирование, на питание. И в этих условиях в обществе упорно насаждается идея о переводе армии на «профессиональную» основу, то есть на комплектацию не по призыву, а по контракту. Ну, а что представляют собой эти контрактники, ты уже видел.

Магистр снова замолкает, закуривает и, подумав, продолжает:

– Ну, а вообщето ты прав. Надо работать в армии, в КГБ, в партиях, искать «темных лошадок»… Словом, я согласен с тобой, твои исходные данные надо передать в Аналитический Сектор. Пусть работают.

– Магистр, а что будет с этой базой? Мы что, так это и оставим, или уже все кончено, и она в руках террористов?

– А! Чуть не забыл, – он бросает взгляд на таймер. – Пора смотреть в режиме реального времени.

Он переключается, и на дисплее появляется та же дорожка между рядами колючей проволоки. По дорожке шагает тот же часовой, но на этот раз автомат он держит в положении «для стрельбы стоя», под правой рукой. Свет ламп мерцает на примкнутом штыкноже.

– Это Андрэ, – говорит мне Магистр. Я не успеваю ничего сказать. Часовой проходит над лежащим под проволокой террористом. Что же он делает? Мы с Магистром недоуменно переглядываемся, и он тянет руку к пульту. А террорист уже нагоняет Андрея. Вот он заносит руку для удара… В этот момент Андрей резко разворачивается через правое плечо. При этом штыкнож описывает сверкающую дугу и врезается террористу в горло. Вот это расчет! Террорист с хрипом валится на землю. Одновременно с ним падает и Андрей. Прикрываясь телом убитого, он открывает огонь короткими очередями по фигурам, начавшим двигаться в темноте. Те начинают отвечать и Андрей – в невыгодном положении. На дорожке, между рядами колючей проволоки он полностью лишен свободы маневра. Противники же его перемещаются, как хотят. Скоро его уже обстреливают со всех сторон.

Но тут подходит помощь. Разводящий разворачивает смену в цепь, и те метким огнем прижимают нападающих к земле. Это так не вяжется с только что увиденным, что я вопросительно смотрю на Магистра.

– Это тоже наши, – подтверждает он мою догадку.

Но силы слишком неравны. Правда, на стороне наших агентов высокий профессионализм, но и террористы не лыком шиты. Тем более что их в три раза больше.

Однако скоро подходит подкрепление: пятнадцать караульных во главе с сержантомконтрактником. Но тот, вместо того чтобы принять командование боем, едва над ним засвистели пули, прячется в канаву и оттуда бестолково орет: «Вперед! Огонь!», перемежая слова непотребным матом. От такого «командования» солдаты теряются, залегают и открывают беспорядочную стрельбу только что не друг в друга.

Дело спасает разводящий, наш агент. Он быстро разбивает караульных на группы, во главе которых ставит также наших агентов. Одна группа открывает плотный огонь по нападающим, а две другие, перерезав проволоку, начинают заходить с флангов.

А контрактник продолжает чтото орать и материться. Конец этому «командованию» кладет Андрей. Он подбегает к канаве и короткой очередью прекращает эти вопли.

Справа и слева слышится автоматная стрельба. Это наши группы завершили охват террористов и вступают в бой. Те, поняв, что они «нарвались», начинают отходить, оставляя убитых и добивая раненых. Наши агенты преследуют их, увлекая за собой караульных.

На опушке леса террористов ждут два «КамАЗа». Они быстро грузятся, но уехать не успевают. Наши агенты еще на объекте забрали у караульных гранаты и теперь умело пускают их в ход. Через пару минут все кончено.

Магистр выключает компьютер, подходит к холодильнику и достает бутылку «Столичной»

– Насмотришься на вашу работу, истреплешь все нервы и алкоголиком станешь, – ворчит он, словно оправдываясь, – Как видишь, ЧВП не теряет времени даром. Это первая попытка захватить термоядерное оружие. Думаю, что не последняя.

– А что может им помешать внедрить своих агентов в состав команды боевого дежурства?

– Ничего. Поэтому я и отдал приказ держать все пусковые установки и базы под постоянным наблюдением.

– Но это невозможно!

– Возможно. Катрин составила программу, по которой компьютер будет постоянно вести наблюдение в автоматическом режиме. К тому же не так уж много у России осталось действующих пусковых установок. Правительство с идиотским рвением выполняет все условия договора по сокращению стратегических вооружений. Надеются на этом новые кредиты заработать! Хм! Как только гдето появится агент ЧВП, компьютер поднимет тревогу. Ну, давай, за первую нашу победу!

Мы выпиваем, и Магистр выпроваживает меня.

– Двигай к себе. Я сбросил тебе на компьютер массу материалов, рассиживаться некогда.

Но я не тороплюсь просматривать эти материалы, а первым делом включаю Лабиринт и чуть не падаю со стула. На меня обрушивается ураган впечатлений.

Лена идет по широкому тоннелю, непрерывно паля из бластера, а на нее накатываются бронированные монстры. Танки, БТРы, чуть ли не бронепоезда. Лена уничтожает их один за другим и продвигается вперед среди оплавленных обломков, обдаваемая адским жаром вспышек.

Но вот малиновая вспышка поглощает массивную, во весь проход полусферу, парящую в воздухе. На этом все кончается. Лена вытирает со лба пот, поправляет волосы и идетдальше, закинув бластер за спину.

У развилки она задумывается, сверяется с планом и направляется по левому ответвлению. Это ответвление помечено у меня на схеме «ловушкой», обозначенной как «Смертельная». Я холодею, мне хочется вскочить и закричать: «Куда ты? Вернись!» Но это бесполезный порыв. Остается только сидеть, смотреть и грызть в волнении ногти.

У меня сжимается сердце, когда сзади Лены с грохотом опускается плита. Лена останавливается, оборачивается, но времени на размышление у нее нет. Пол впереди раскалывается, и плита, на которой стоит Лена, начинает наклоняться вниз. Я вижу, что «педаль», восстанавливающая горизонтальное положение плиты, находится на самом ее конце. Но Лена этого не видит, а зондировать прибором у нее нет времени. Она разбегается, прыгает и повисает, ухватившись руками на противоположном краю разрыва. Но подтянуться она не успевает. Срабатывает вторая «педаль» дьявольского механизма, и тот край плиты, за который ухватилась Лена, тоже начинает наклоняться книзу.

Первая плита уже опустилась достаточно, чтобы обнажить восьмиметровый провал, дно которого ощетинилось стальными кольями.

Картина становится еще страшнее оттого, что все происходит в полной тишине. Ни скрипа, ни грохота. Плита, на которой висит Лена, наклоняется книзу все больше и больше…

Я быстро отворачиваюсь и отключаю Лабиринт, но всетаки успеваю услышать короткий крик своей подруги.

Какая тут, в схлопку, работа! Наливаю полстакана коньяку. Руки не просто дрожат, они трясутся.

Я знаю, конечно, что в провал полетела не сама Лена, а ее белковая копия, но сознанието в ней было Ленине, переживала все это она. Это она сама отчаянно пыталась удержаться за край плиты, предательски наклоняющийся все ниже и ниже. Это она старалась при этом не смотреть на стальные колья, ждущие ее внизу.

Закрываю глаза, и память услужливо подсовывает мне зрелище опускающейся на меня плиты. Слух мой ласкает хруст собственных костей. А разыгравшееся воображение во всех подробностях рисует мне окровавленное тело моей любимой, пропоротое во многих местах кольями.

Еще полстакана.

Я машу на работу рукой. Пройдясь по лесу, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, укладываюсь спать. Во сне меня преследуют жуткие видения, среди которых доминирует одно. В желтом свете ко мне приближается чьето лицо, но, как только я начинаю различать его черты, оно трансформируется то в кошачью морду, то в змеиную голову, то в железную маскузабрало. Не знаю, что это было, но всякий раз я с ужасом ожидал, что вот сейчас это лицо не трансформируется, и я увижу его подлинные черты.

Три дня я перелопачивал материалы, подброшенные мне Магистром. Время от времени приходилось отвлекаться на запросы Аналитического Сектора по ситуации в «моей» фазе. Лабиринт я намеренно не включал. Хватит с меня сцен, подобных последней.

Один раз меня посетила Кристина. Ее очень интересовали мои личные ощущения от контакта с прямым переходом на Желтом Болоте. Из разговора с ней я понял, что ее отдел вплотную приблизился к разгадке природы перехода. Овладение его механизмом – это уже вопрос ближайшего времени.

На четвертый день меня вызывает Магистр.

– Пора, пора вплотную заняться Лотарингией!

У него сидят Андрей, Катрин и Ричард. Ричард подходит к компьютеру и начинает:

– Буду краток. Не так давно граф де Легар по поручению кардинала встретился с тайным посланником Скандинавского королевства.

На мониторе возникает комната на постоялом дворе, которую я видел в канун Нового года, когда наблюдал Лотарингию. Граф беседует с какимто монахом.

– Они обговорили условия встречи графа де Легара с полномочным представителем Скандинавии, ярлом Хольмквистом. На этой встрече пойдет речь об условиях участия Скандинавии в боевых действиях против Ордена Меченосцев или по крайней мере нейтралитета. Понятно, что Маринелло заинтересован в обратном.

На экране появляется изображение монастыря. Ричард продолжает комментировать:

– Встреча состоится через три дня в монастыре святого Стефана, в городе Млене. После этого граф де Легар проводит ярла до Брюна. Там ярл раскроет свое инкогнито и уже официально направится в Лютецию, где будет принят императором как официальное лицо.

Изображение монастыря сменяется интерьером таверны, в которой сидит за столом компания. Крупным планом возникает изображение одного из пирующих.

– Барон де Ривак, внедренный агент ЧВП. Ему поручено сорвать переговоры и по возможности вбить клин в отношения между Лотарингией и Скандинавией. С этой целью он подготовил несколько групп, имеющих задание: убить ярла Хольмквиста еще до начала переговоров и представить это так, словно все сделали люди кардинала Бернажу. Граф де Легар разузнал все об этих планах и сумел обезвредить две группы. Однако он не подозревает о существовании еще двух. В случае, если покушение на ярла до начала переговоров не удастся, его убьют после. Причем все это будет инсценировано как замысел Бернажу.

– Отсюда ваша задача, – продолжает Магистр, – обезвредить остальные группы де Ривака и нейтрализовать его действия. С этой целью ты, Андрэ, внедришься в графа де Легара и проложишь свой маршрут таким образом, чтобы избежать засад и ловушек. Ты, Андрэ, – Магистр обращается ко мне, – внедришься в графа Саусверка. Накануне встречи де Легара и Хольмквиста императрица Ольга поручит Саусверку доставить секретное послание агенту своего отца, князя Сергия. Агент ожидает послание в трактире на переправе, в десяти милях от Млена. Надо ли говорить, что епископ Маринелло заинтересован прочесть это послание и добыть его поручил все тому же де Риваку.

– Опять де Ривак! – не удерживаюсь я. – А что он собой представляет? Я имею в виду его не как агента ЧВП, а как реальную личность.

– Барон де Ривак – профессиональный военный, бывший офицер гвардии кардинала, – отвечает мне Ричард. – Сейчас он командует сводным «летучим отрядом» округов Млена, Брюна и Магьюна. Так что возможности у него богатые.

– Поэтому не вздумай заявиться к нему в одиночку, – предупреждает Магистр, – обязательно добейся у капитана Баярда, чтобы он разрешил тебе взять с собой не менее десятка мушкетеров.

– Понятно.

– Теперь к делу. В вашем распоряжении шесть часов. Используйте это время для подготовки, изучения обстановки… Да что я распространяюсь? Сами все понимаете! Переброска – в ближайшую ночь. Готовьтесь.

Возле дверей НульТ меня останавливает голос Магистра:

– Андрэ! Задержись на минутку.

Когда мы остаемся одни, он спрашивает:

– Ты помнишь наш разговор о том, что ждет тебя и Андрэ в случае поражения?

– Отлично помню, ты мог бы и не напоминать лишний раз.

– Ты не до конца понял. Речь идет о том, что сейчас вы будете противостоять не только внедренному агенту в лице де Ривака, но и прямому агенту – Маринелло. Нет сомнений, что де Ривак будет согласовывать с ним все свои действия, а тот имеет возможности, не уступающие нашим… Даже пока что превосходящие.

Магистр подходит к столу и закуривает.

– Не исключено, что они уже имеют возможность создавать прямые переходы по своему усмотрению. Так что будь начеку и не лезь на рожон. Ты понял, почему я настаиваю на усиленном сопровождении?

– Разумеется.

– Тогда иди. Удачи тебе.

Часа через три со мной связывается Андрей.

– Ты обратил внимание, что в развитии событий слишком много неоднозначностей?

– Да. Фигуры нападающих раздваиваются и даже растраиваются. Ты понял, что это означает?

– Скорее всего то, что Маринелло сейчас вместе с де Риваком обсуждает план операции и так же имеет в виду наше вмешательство.

– Да, друже, игра нам предстоит сложная. Смотри, не зарывайся там. Береги ярла как следует, но и о себе не забывай. А я постараюсь тебя подстраховать.

– Я только на это и надеюсь.

– Надежда слабая. Как говорится: на бога надейся, а сам не плошай!

– Не буду, – улыбается Андрей и добавляет: – Тоже мне, бог!


Глава 14


Выстребаны обстряхнутся… и дутой чернушенькой объятно хряпнут по маргазам. Это уже двадцать длинных хохарей. Марко было бы тукнуть по пестрякам. Да хохари облыго ружуют. На том и покалим сростень. Таков наш примар…
А. и Б. Стругацкие

Слуга принес мне завтрак в семь утра. Два вареных яйца, кусок ветчины с зеленью и горчицей, чашка горячего молока, две белые булочки и стакан белого вина. На подносе лежит белый конверт без пометок и адреса, запечатанный красным сургучом с затейливым оттиском.

Подождав, пока выйдет слуга, я вскрываю конверт и достаю из него листок с надписью: «В 10 часов утра». Ни подписи, ни чего другого на листке нет. Но я знаю: меня вызывает императрица Ольга. Листок и конверт бросаю в горящий камин.

После завтрака слуга приносит мне мундир, сапоги, плащ и шпагу. Быстро, одеваюсь, натягиваю высокие серые сапоги и надеваю перевязь. Слуга набрасывает мне на плечи светлоголубой с серебряными крестами (отсюда и название полка) плащ и застегивает его спереди серебряной пряжкой. Затем он обходит вокруг меня с щеткой, смахивая невидимые пылинки. Поправляет широкий белый воротник, лежащий поверх плаща, и подает мне шляпу с белым пером.

– Все в порядке, милорд.

– Спасибо, Джон.

– Когда вас ждать?

– Не знаю, Джон. Не исключено, что сегодня я уеду на несколько дней.

Слуга вздыхает и открывает дверь.

От дома, где живет граф Саусверк, до императорского дворца – километра полтора. Времени у меня достаточно, и я решаю идти пешком. Надо привыкнуть к высоким каблукам сапог и длинной шпаге. Да и поглядеть на улицы Лютеции интересно.

– Отведи коня к дворцу. Я зайду в «Боярышник», – говорю я ординарцу.

Граф Саусверк в «Боярышнике» завсегдатай. Именно там я и наблюдал его застолье с двумя мушкетерами.

Я, не торопясь, выпиваю стакан вина, закусываю его зеленью, слушаю кабатчика, рассказывающего мне городские сплетни, шлепаю по попке хорошенькую служанку. Словом, проделываю все, что обычно делает граф Саусверк, когда заходит сюда.

Часы на башне показывают девять сорок, когда я прохожу в дворцовые ворота. Мушкетеры, стоящие в карауле, салютуют мне оружием. Я отвечаю им, касаясь правой рукой полей шляпы.

В приемную императрицы я вхожу ровно в десять. Точность – вежливость не только королей. Дежурная фрейлина вскакивает при моем появлении.

– Ее величество ждет вас, – шепчет она и исчезает в покоях императрицы.

Буквально тут же возвращается и, присев в реверансе, говорит:

– Прошу вас, граф.

Почтительно кланяюсь и вхожу в будуар императрицы. Согнувшись в «придворном поклоне», я «подметаю пол» перьями шляпы.

– Ваше величество желали видеть меня?

– Проходите, граф, я всегда вам рада.

Двадцатипятилетняя императрица выглядит никак не старше восемнадцати лет. Воплощение молодости и красоты. Лучшей императрицы для Лотарингии трудно было бы пожелать. Очаровательная женщина, в которой непостижимым образом уживается царственность с женской хрупкостью и беззащитностью. При взгляде на Ольгу испытываешь и желание и трепет одновременно.

Большие серые глаза императрицы радостно смотрят на меня. Она явно с нетерпением ждала меня и искренне рада моему появлению.

– Надеюсь, граф, вы в добром здравии?

– Благодарю вас, ваше величество, я готов выполнить любое ваше приказание.

Но императрица не торопится сразу переходить к делу.

– Вы, наверное, еще не слышали квартет австрийских скрипачей, которые недавно приехали в Лютецию?

– Нет, ваше величество, я еще не имел такого счастья. Вы же знаете, что в этом месяце мы несем караульную службу во дворце и патрулируем в городе.

– Да, конечно. Но эта беда поправимая. Квартет сейчас во дворце и через несколько минут начнет выступление. Приглашаю вас послушать их вместе со мной.

– Благодарю, ваше величество! Это большая честь для простого офицера.

– Что вы, граф! Должна же я както скрасить скучные часы службы такого «простого офицера», как вы. Идемте, прошу вас.

Мы проходим в небольшой зал, отделанный белым с золотом. Там уже разместился австрийский квартет и десятка два придворных. При нашем появлении все встают.

– Прошу садиться, господа, – с улыбкой говорит императрица и обращается к музыкантам: – Начинайте свой концерт, господа артисты.

Она указывает мне на стул рядом с собой и, как только начинает играть музыка, повернувшись ко мне, говорит:

– У меня к вам, граф, небольшое поручение.

– Я всегда в вашем распоряжении, ваше величество.

– Мне необходимо передать письмо моему отцу через его доверенное лицо.

– Считайте, что оно уже у него. Где и когда я его встречу?

– Он будет ждать вас в трактире «Зеленый Дятел» у переправы через Кору, в десяти милях от Млена. Зовут его – Питер Лачина, он агент торгового дома «Гоббс и сыновья».

– Понял, ваше величество.

– Полагаю, граф, излишне напоминать вам, что все это должно быть строго секретно. Никто, повторяю, никто не должен знать, что вы едете по моему поручению и что вы везете мое письмо.

– Это напоминание действительно излишне, ваше величество.

– Тем не менее эта змея Маринелло уже чтото пронюхал и приложит все усилия, чтобы перехватить письмо.

– Не беспокойтесь, ваше величество, для этого ему придется убить меня, а это, смею вас заверить, не такто просто сделать.

– Я не сомневаюсь в вашей доблести, однако позволила себе предусмотреть одну деталь, которая помешает ему прочитать письмо, даже если оно и попадет, не дай бог, к нему в руки. Подробности позднее. Еще одно. Вы ведь не знаете Питера Лачину в лицо. Его могут подменить. При встрече вы спросите: «Скажите, паром работает только днем или можно переправиться и ночью?» Он должен ответить: «Можно и ночью, но только за особую плату и без груза». В этом случае отдадите ему письмо и инструкцию.

Помолчав, императрица добавляет:

– И то, и другое вы получите у Нины Матяш. Она ждет вас. Ступайте, граф, и да сопутствует вам успех.

Я встаю, кланяюсь и выхожу из зала. Медленно иду по коридорам и залам дворца. Время меня побери! Ольга права, этот змей Маринелло какимто образом все узнал. Впрочем, это загадка для нее, мнето все ясно. Так что все уловки императрицы с паролем и прочими хитростями ничего не дадут. Он, Маринелло, наверняка наблюдал и этот наш разговор. Хорошо, если он еще не сумел расшифровать меня. В этом случае дело примет совсем скверный оборот. Пользуясь прямым переходом, он может притащить сюда все что угодно и не будет слишком щепетилен в выборе средств.

Незаметно для самого себя останавливаюсь в раздумье, словно разглядывая статую, стоящую в нише. Я стою и бездействую, я жду. Должен же Магистр заинтересоваться, почему я бездействую, и выйти на связь со мной. Сам я с ним связаться не могу, а переговорить надо.

Жду довольно долго, минут пятнадцать, не меньше. Наконец, в моих ушах звучит голос Магистра. Как в то памятное мне утро 41го года, в котором я оказался помимо своей воли.


– Андрэ! В чем дело? Почему бездействуешь? О чем задумался?

– Магистр, – мысленно произношу я, – Маринелло наверняка сейчас наблюдает за нами так же, как и ты. Так что все наши ухищрения обречены на неудачу…

– Ишь ты, уже испугался! А тыто на что? Ты кто: агент экстракласса или саксофонист? Почемуто я на это дело послал именно тебя и Андрэ. Именно сейчас начинается битва: я – против Маринелло, ты с Андрэ – против де Ривака. Это наш первый непосредственный контакт, и от вас с Андрэ зависит все. Не забывайте, я постоянно наблюдаю за вами и де Риваком…

– В таком случае включите в сферу наблюдения еще и Питера Лачину. Я не знаю, что в письме императрицы, но она неспроста опасается, как бы оно не попало в руки Маринелло.

– Хорошо. Итак, наблюдение за вами постоянно будем вести я, Ричард, Кристина и Стремберг, а также Элен, когда она выйдет из Лабиринта. Кстати, чтобы в следующий раз тебе не стоять таким обалдуем, как сейчас, придумай какойнибудь знак, что ты просишь связи.

– Я дважды проведу рукой по лицу, сверху вниз, зажимая в конце движения бороду.

– С Андрэ мы тоже договоримся. Действуй дальше.


Довольно быстро я нахожу покои Нины Матяш. Меня там ждут давно и с нетерпением. Хорошенькая служанка, увидев меня, чтото пискнула и скрылась в покоях своей госпожи. Оттуда она выскакивает, не задерживаясь, и, присев в реверансе, щебечет:

– Прошу вас, милорд.

Я улыбаюсь ей и прохожу к Нине. Прекрасная мадьярка протягивает мне руку для поцелуя. Припадаю к ней губами и долго не отпускаю длинные тонкие пальчики.

– Граф, нас ждут дела, – напоминает Нина.

– Когда я вас вижу, я забываю о всех делах.

– К сожалению, это дела не наши, а нашей государыни. Так что оставим объяснения и поцелуи и, обещаю вам, вернемся к ним после исполнения поручения.

– Ну, тогда давайте скорее перейдем к делу. Чем скорее мы к нему приступим, тем скорее я его завершу, и тем скорее вы исполните свое обещание.

– Вы неисправимы, дорогой мой, – смеется Нина.

Она подходит к бюро, неслышно ступая по ковру красными сапожками, которые не так давно примеряла.

– Кстати, граф, я еще не показывала вам свою обновку. Как вы их находите?

Нина приподнимает подол платья и показывает ножку, обутую в красный остроносый сапожок на высоком, тонком каблучке.

– Прелестно, неподражаемая! Вы всегда умели подбирать себе вещи с непревзойденным вкусом. Кто вам пошил такие, если не секрет?

– Никаких секретов! Это новый придворный сапожник, Карлос Родриго. Он недавно прибыл из Испании.

– Испанский сапожник может тачать только испанские сапоги! Дорогая Нина, это звучит зловеще.

– Да ну вас, граф, с вашими шуточками! От них пахнет инквизицией и застенками.

Нина достает из ящичка бюро конверт из белой бумаги. Конверт чист: ни единой надписи или пометки.

Он запечатан большой печатью из красного воска.

– Кому передать его, вы знаете. Государыня также говорила вам о…

– Я почти все знаю, – прерываю я Нину и подношу палец к губам, призывая ее молчать.

Меня осенила догадка, как можно обмануть Маринелло. Я решил прибегнуть к тайному жаргону, изобретенному де Легаром. Он пользовался им, ведя секретные разговоры с особо доверенными агентами, а также и со мной, когда опасался, что нас могут подслушать. От него я узнал, что он обучил этому фарго и Нину Матяш.

– Шокните куляписто, – говорю я.

Нина удивленно смотрит на меня и обводит взором комнату, затем снова смотрит на меня, уже вопросительно. Я утвердительно опускаю веки. Нина, подумав, начинает, с трудом подбирая слова:

– Если вы дрякните… шлюмку, то… шурша фыкнет, поэтому… разлякнуть … кулю надо… чебыкнув…. корку…

Тут она спотыкается. Шифр получается слишком прозрачным, а умная мадьярка почуяла опасность. Я подсказываю ей нужное слово:

– Укладки?

– Да, да, – обрадовано кивает она, – укладки! Вы все поняли?

– Да, – отвечаю я, забираю конверт и прячу его под камзолом.

Представив себе кислую мину Маринелло, который наверняка сейчас следит за нами и ни черта не может понять в нашем разговоре, я невольно улыбаюсь.

– Возможно, я встречу графа де Легара. Что мне передать ему от вас?

– Передайте, что я жду его с нетерпением и скучаю без его сонетов и серенад.

Нина кладет мне руки на плечи (совсем как Лена), приподнимается на носки и, поцеловав меня, говорит:

– Ступайте и не забывайте, что сказала вам государыня. Никто и ни под каким видом! А я попрошу вас об одном: будьте осторожны и вернитесь. Я не переживу, если с вами чтонибудь случится.

– Я вернусь, несравненная, клянусь вам!

– Ступайте, Джордж, и да хранит вас господь!

Нина благословляет меня и протягивает руку. Еще раз целую ее пальчики, почтительно кланяюсь и выхожу.

Возле кабинета капитана Баярда меня останавливает ротмистр гвардии кардинала.

– Господин лейтенант! Кардинал Бернажу требует вас немедленно к себе!

– Передайте его высокопреосвященству, господин ротмистр, что я прибуду к нему сразу же, как только меня отпустит капитан Баярд, – я киваю на дверь кабинета.

Ротмистр кланяется и уходит. Прохожу в приемную. Там ожидают приема около десятка мушкетеров нашего полка.

– Гвидо! – спрашиваю у адъютанта. – Кто у капитана?

– Мушкетер Виллар, из второго батальона, третий эскадрон. Он сейчас выйдет, господин лейтенант.

– Прошу прощения, господа, – обращаюсь я, ожидающим мушкетерам, – у меня служебное дело, не терпящее отлагательства. К тому же меня срочно требует к себе кардинал.

– Не стоит беспокоиться, лейтенант! Проходите! Проходите! – отвечают мне несколько голосов.

Через минуту от капитана выходит Виллар, и я прохожу в кабинет герцога Баярда, командира Серебряного полка мушкетеров его величества.

Герцог был лишен тщеславия. Вернее, оно было ему присуще в своеобразной форме. Он не любил, когда к нему обращались «Герцог» или «Ваша светлость». Он любил, чтобы его именовали просто: «Капитан», причем без прибавления слова «господин». Он говаривал:

«Герцогов в империи больше, чем карасей в ином пруду, а капитанов гвардии всего три!» К подчиненным он обращался в той же манере, добавляя к званию имя только в том случае, если разговаривал с двумя равными в чине.

– Здравствуй, лейтенант! С чем пожаловал? – такими словами встречает меня капитан Баярд.

– Капитан, мне необходимо отлучиться на четырепять дней.

Герцог смотрит в свой журнал, прикидывает чтото и отвечает:

– Могу дать даже семь. Батальон передай ротмистру Жерому.

Я киваю и только открываю рот, чтобы попросить сопровождение, как герцог опережает меня:

– А куда собираешься ехать, если, конечно, не секрет?

– Какие могут быть секреты от капитана! Мне надо съездить в Млен.

– Млен, Млен, – герцог задумывается. Встав изза стола, он подзывает меня к окну.

– Лейтенант, помнишь, на днях мы с тобой говорили о визите скандинавского посланника?

– Прекрасно помню.

– Так вот, де Легар ожидает посланника именно в Млене. До меня дошли сведения, что небезызвестный нам Маринелло с помощью еще более одиозной фигуры, де Ривака, намерен помешать посланнику прибыть ко двору императора. Причем заинтересован он в этом настолько, что не остановится и перед преступлением.

– Я понял, капитан. Этим планам надо не дать осуществиться. Думаю, у меня будет достаточно времени для этого. Только…

– Что только? – живо спрашивает Баярд.

– Де Ривак будет действовать наверняка не в одиночку и в средствах стеснен не будет. Одному мне с его командой справиться будет затруднительно. Вот если бы ты разрешил мне взять с собой десяток…

– Пять!

– Капитан!

– Семь! И вот еще что…

Герцог подходит к столу, достает из бюро чистый лист бумаги с подписью и печатью и пишет на нем несколько строк. Написав, он протягивает лист мне. Читаю:

«Настоящим предписывается всем мушкетерам дивизии неукоснительно исполнять приказы лейтенанта Серебряного полка графа Джорджа Саусверка. Начальник штаба дивизии, майор, граф де Лотрек».

Это было равносильно приказу императора, который номинально командовал гвардейской дивизией, имея чин ее полковника.

– С этой бумагой, лейтенант, ты в любое время сумеешь собрать неслабый отряд мушкетеров. Впрочем, если вправду говорят, что один мушкетер стоит десятка простых солдат, то тебе не потребуется подкрепления. Удачи, лейтенант.

К кардиналу Бернажу меня пропускают без доклада.

Первый министр сидит у камина и задумчиво смотрит на пламя.

– Садитесь здесь, граф, – не оборачиваясь, показывает он на кресло рядом с собой.

После минутного молчания он говорит:

– Меня сильно беспокоит возросшая в последнее время активность епископа и подчиненных ему летучих отрядов. Они взяли под контроль все дороги, ведущие с севера и северозапада к Лютеции. К чему бы это, граф?

– Полагаю, что его препохабие…

– Как вы сказали?

– Препохабие.

– Гм, – кардинал улыбается, – всетаки это полномочный легат его святейшества. Не дай бог, до него дойдет, как наши мушкетеры именуют его легата.

– Тогда пусть назначит другого. Так вот, он готовит нам какуюто пакость. Или он чтолибо пронюхал и хочет осуществить свои, как всегда, не очень чистые замыслы.

– Ну, пронюхалто он скорее всего то, что некий доверенный курьер едет по поручению одного высокопоставленного лица в окрестности Млена и везет конфиденциальное послание этого лица. И он, епископ, не прочь перехватить его. А пакость он готовит следующую. Он хочет помешать предварительным переговорам ярла Хольмквиста с графом де Легаром и по возможности воспрепятствовать визиту ярла к нашему двору. Тем самым он вобьет клин в отношения Лотарингии и Скандинавии. Здесь он не остановится ни перед чем.

Кардинал замолкает, задумчиво смотрит на пламя камина, потом продолжает:

– Поскольку этим доверенным курьером государыни являетесь вы, – при этих словах он властно поднимает руку, заранее отметая все мои возражения, – я хочу, чтобы после выполнения вашей миссии вы помогли де Легару обеспечить безопасность визита ярла Хольмквиста. Вы не имеете возражений?

– Отнюдь. Тем более, что несколько минут назад капитан Баярд говорил со мной о том же и дал мне такое же поручение.

– Гм! Положительно, в этом дворце невозможно сохранить тайну. Все, даже самое конфиденциальное, тут же становится всеобщим достоянием.

– Вы совершенно правы, ваше высокопреосвященство! – я лицемерно разделяю его огорчение.

Кардинал, казалось, не замечает моей иронии и снова замолкает, попрежнему глядя в камин. Насмотревшись на огонь, он спрашивает:

– И сколько мушкетеров он выделил вам в помощь?

– Семь, – я не считаю нужным упоминать о приказе нашего майора.

– Маловато. Против вас будут действовать по меньшей мере человек тридцатьсорок. Вся надежда на то, что вы – граф Саусверк, а он – де Легар. Да и ваши мушкетеры стоят эскадрона этих разбойников.

Он снова замолкает и достает из ящика стола серебряный крест.

– Попробую вас немного усилить. На пути в Млен, на постоялом дворе «Жаворонок», моих распоряжений ждет ротмистр моей гвардии, маркиз де Вордейль. С ним три гвардейца. Покажете ему это, и он поедет с вами.

– Благодарю вас, ваше высокопреосвященство, – говорю я, принимая крест.

– Еще одно, – говорит кардинал, – в Млене есть монастырь святого Иоанна. Передайте настоятелю мои замечания по его отчету.

Кардинал снова замолкает, и я понимаю, что сейчас получу еще одно секретное поручение.

– В странноприимном доме, при этом монастыре, проживает пилигрим из Италии, Роберто Модунио. Передайте ему, пожалуйста, мое благословение на дальнейший путь и вот эти наставления в его нелегком деле написания истинной истории нашей Веры.

Он протягивает мне чистый запечатанный конверт и добавляет:

– Я бы очень не хотел, чтобы плодами моих благочестивых размышлений воспользовался в своих корыстных интересах епископ Маринелло.

Это уже сильно выходит за рамки моего задания. Составлять темпоральные уравнения, а тем более решать их у меня нет времени.


Провожу рукой по лицу, зажимая в конце движения бороду, и сразу слышу голос Магистра:

– Мы все поняли, Андрэ. Кэт уже решает систему на компьютере, сейчас…

– Андрей, – слышу я голос Катрин. – Можешь брать письмо. Определитель больше нуля. Есть только одна нелинейность: английский рыцарь, которого ты встретишь в Млене. Неясно, кто он и как себя поведет. Решишь сам, на месте. В крайнем случае отдашь письмо через де Вордейля.


Я беру конверт.

– Ваше высокопреосвященство, весьма вероятно, что первые два поручения могут, мягко говоря, воспрепятствовать мне выполнить третье. Могу ли я в этих обстоятельствах доверить ваше послание де Вордейлю?

– Можете. Но предпочтительно, если вы передадите письмо сами. Модунио ждет именно вас, а не де Вордейля.

Кардинал благословляет меня, и я покидаю его.

В кордегардии отбираю семерых мушкетеров своего батальона. В том числе решаю взять с собой сержанта, шевалье де СенРеми. С ним лейтенант Саусверк уже не раз выполнял разные рискованные и щекотливые поручения, и я знаю, что могу положиться не только на его шпагу, но и на умение молчать. Это надежный во всех отношениях товарищ.

Приказав мушкетерам быть готовыми к отъезду через час, отправляюсь в свой кабинет.

Там я проверяю мушкет: мощное двуствольное оружие. За такой мушкет многие готовы заплатить бешеные деньги, но мушкетеры ценили свое оружие еще дороже, и взять его можно было только с убитого.

В дорожную сумку укладываю хороший запас патронов для мушкета, затем достаю боевой пистолет. Это тоже предмет вожделения многих. По сути, это четырехзарядный револьвер. Во всей Лотарингии их было не больше полусотни. Их год назад начал делать придворный оружейник, испанский иммигрант Ружеро.

В сумку укладываю пачки патронов к револьверу и, подумав, кладу туда же шесть ручных бомб.

Широкополую шляпу я меняю на синий замшевый берет с белым пером цапли. Критически посмотрев на комплект доспехов, решительно снимаю со стены легкую, но прочную кольчугу и укладываю ее в ту же сумку.

Письма императрицы и кардинала я укладываю в потайные карманы широкого пояса. К поясу подвешиваю кинжал и кобуру с револьвером. Из ящика стола достаю два кошелька с золотом: в дороге можно прожить без всего, а вот без денег не проживешь. Беру длинную саблю и решительно выхожу из кабинета.

Часовой не может удержаться от вопроса.

– В дорогу, лейтенант?

– Да, – односложно отвечаю я.

– И надолго?

– Пока все дела не переделаю.

– Понятно!

Неподалеку от кордегардии встречаю ротмистра Жерома.

– Очень кстати, ротмистр! Я на несколько дней отлучусь, примите команду над нашим батальоном до моего возвращения.

– Счастливого пути, лейтенант!

Во дворе меня уже ждут семь мушкетеров. СенРеми держит на поводу моего коня.

– Ну, господа, в путь!

Мушкетеры вскакивают на коней, и наш маленький отряд выезжает из ворот императорского дворца. Никто из мушкетеров не поинтересовался, куда мы едем, надолго ли, насколько опасно наше предприятие… Это были гвардейцымушкетеры, готовые всегда и ко всему.

Проезжая по людным улицам и площадям Лютеции мне ни разу не пришлось подать голос, приказывая уступить нам дорогу. Пешеходы, всадники и экипажи сторонились, пропуская всадников в голубых плащах на рослых вороных конях. Такое почтение жителям столицы внушал мундир императорского гвардейца.

За заставой мы пришпориваем коней и очень скоро достигаем постоялого двора «Мленский Тракт», откуда начинается наш путь. Наскоро пообедав, двигаемся дальше и останавливаемся только на вечерней заре в трактире «Три Медведя»


Глава 15


Oh, it's most sweet
When in one line two crafts directly meet.
W.Shakespeare

Есть прелесть в том, когда две хитрости столкнутся лбом.
В.Шекспир

Утром мы продолжаем путь, достигнув к полудню постоялого двора «Черепаха». Но там я решаю не останавливаться, так как до «Жаворонка», где я должен встретиться с де Вордейлем, остается всего семь километров.

Но едва мы отъезжаем от села, на окраине которого стоит «Черепаха», как нагоняем необычную процессию. Пятнадцать всадников в красных с желтым камзолах сопровождают повозку, на которой стоит большая клетка. В клетке заперты двенадцать человек: мужчины и женщины, преимущественно молодые. Все они скованы по рукам и ногам.

При нашем появлении пленники оживляются, а всадники, наоборот, приходят в некоторое замешательство, но быстро оправляются и берут повозку в кольцо.

– Кто вы такие и куда везете этих людей? – спрашиваю я.

– А кто вы такие, чтобы мы вам отвечали? – слышится голос.

Де СенРеми выезжает вперед и властно приказывает:

– Именем императора! Не сметь пререкаться, когда с вами разговаривает лейтенант гвардии его величества! Кто здесь старший?

Один из всадников, ошарашенный неожиданным натиском, выезжает вперед.

– Я, Мишель Дерю, командир четвертого эскадрона Смертельного летучего отряда округа Биони. С кем имею честь?

Сержант церемонно кланяется:

– Шевалье де СенРеми, сержант Серебряного полка мушкетеров его величества. Так кто эти люди, и куда вы их везете?

– Это преступники перед богом и людьми! Мы везем их в Бионь для публичного исполнения приговора.

– В чем состоит их вина? – все таким же властным тоном продолжает допрашивать СенРеми.

– Они продали души свои князю тьмы! – напыщенно отвечает Дерю. – Они занимались колдовством, наводили порчу, насылали болезни, приносили жертвы кровью невинных младенцев…

– Кто производил следствие, кто установил их вину, кто вынес приговор?

– Я.

– У вас есть для этого особые полномочия?

– Разумеется!

– Разумеется! Вы и следователь, и прокурор, и адвокат, и судья, и все в одном лице! А может быть, вы еще и судебный исполнитель? – СенРеми указывает на вторую повозку, загруженную наиболее ценным имуществом, конфискованным у несчастных.

– Полномочия… – начинает было Дерю.

– Своими полномочиями, грабитель, ты можешь трясти в других местах, а не перед лейтенантом гвардейских мушкетеров! Господин лейтенант! Какие будут распоряжения?

– Пленников освободить! Этих – арестовать!

– Барон де Ривак, командир сводного отряда… – начинает опять Дерю.

– Довольно болтать! – останавливаю его я. – Барон де Ривак – государственный преступник и скоро получит своё. Что касается вас, то лучшее, что вы можете сделать, – это отдать нам свое оружие и ключи от клетки и цепей.

Мишель Дерю обнажает саблю и достает связку ключей.

– Вот ключи, а вот оружие! Попробуйте взять их сами!

– Возьмем! – успокаиваю я его и командую: – За дело, мушкетеры!

Такую команду моим гвардейцам не надо повторять. Мгновенно начинают сверкать сабли и греметь выстрелы. Сам я в схватку не вступаю, всем своим видом показывая, что слишком много чести для таких разбойников скрестить оружие с лейтенантом мушкетеров. Я только достаю пистолет и взвожу курок. Сразу же приходится пристрелить одного из «летучих», неосмотрительно бросившегося на меня. Снова взвожу курок и поворачиваю барабан.

Но стрелять мне больше не приходится. «Летучие» явно никогда не имели дела с мушкетерами, и все их надежды на численное превосходство быстро рассеялись, как дым от моего выстрела.

Гвардейцы недаром считаются лучшими бойцами империи. Они быстро, без суеты делают привычное дело. Мишель Дерю пал одним из первых. На беду свою, он сошелся с моим сержантом и сумел только один раз замахнуться на него саблей. Второго случая шевалье ему ее не предоставил. СенРеми был едва ли не лучшим рубакой полка и еще раз подтвердил свою репутацию.

Все было кончено за какуюто пару минут. Восемь разбойников были убиты или ранены, трое обезоружены, четверо бросились бежать. Мушкетеры не стали их преследовать. Они дали вдогонку им залп, который положил конец деятельности этой кучки «летучих смертников».

Пока один из мушкетеров разжимал пальцы Дерю, доставая из них ключи, де СенРеми выстрелом из мушкета разбил замок клетки и освободил узников.

– Что будем делать с этими, лейтенант? – спрашивает он, показывая на обезоруженных бандитов.

– Довезем до ближайшего священника, который почтит их короткой исповедью, а мы – длинными веревками.

– И этого? – спрашивает один мушкетер и поясняет – Он не сопротивлялся и сразу бросил оружие.

Я смотрю на молодого человека, стоящего с опущенной головой, и колеблюсь. Моим сомнениям кладет конец молодая девушка, которую только что освободили от оков.

– Ваша милость! Господин граф! Все знают о вашем великодушии. Пощадите его! Он один из всех проявлял к нам сострадание. Шесть часов везли нас в этой клетке, и никто, кроме него, не подумал даже дать нам воды!

– Вы знаете меня, миледи?

– Кто же в Лотарингии не знает отважного и благородного графа Саусверка!

При этих словах пленники смотрят на меня. Молодой человек, о котором шел разговор, – с надеждой, другие – обреченно.

– Ну, вот они не знали, – киваю я в сторону побежденных.

– Бог им судья, но пощадите его.

– Хорошо, – решаю я, – быть по сему. Но он должен хорошо запомнить, что в дальнейшем не следует связываться с такой дрянью. Дайте ему десяток плетей и отпустите на все четыре стороны. Отдайте ему коня и оружие.

Парня быстро привязывают к повозке, и один из мушкетеров от всей души исполняет мой приказ. Во время наказания молодой человек не издает ни звука.

Пока мушкетеры собирают брошенное оружие, ловят коней и раздают все это освобожденным узникам, девушка приносит воды. Она обмывает спину и лицо молодого человека, снимает свой тонкий плащ и накидывает ему на плечи.

– Ну, за этого парня я спокоен, – со смехом говорит мне СенРеми. – Эта прекрасная колдунья больше не даст ему встать на ложный путь.

Девушка, услышав эти слова, вспыхивает, а молодой человек странно смотрит на шевалье.

– Берегись, сержант, – шучу я, – как бы этот красавец не вызвал тебя на поединок! Но, господа, пора в путь. Этих двоих привязать к седлам. Правильнее было бы заставить их побегать, но нам надо спешить. Прощайте и больше не попадайтесь этим выродкам. Не всегда рядом окажутся мушкетеры.

– Господь да благословит вас, благородный граф Саусверк! Господь да благословит вас, доблестные мушкетеры!

Под этот прощальный хор мы трогаемся в путь. Скоро мы прибываем в «Жаворонок».

Маркиза де Вордейля я увидел сразу. Высокий красавец с длинными, до плеч белокурыми локонами, скучая, стоит на крыльце и равнодушно смотрит на дорогу.

Подхожу поближе. От левого виска по щеке тянется шрам, который совсем не уродует помужски красивое, аристократическое лицо маркиза.

– Мессир?

– Я к вашим услугам.

Не говоря ни слова, я достаю из перчатки серебряный крест и протягиваю его маркизу. Тот, так же молча, берет его, прикладывается, как к святым мощам, крестится и говорит:

– Я готов выслушать волю его высокопреосвященства.

– Кардинал Бернажу приказывает вам вместе с вашими людьми поступить в мое распоряжение.

Маркиз вытягивается «смирно», бряцает шпорами:

– Я и мои люди – в вашем распоряжении, граф.

Он указывает на наших пленников.

– А это кто?

– Остатки разбойничьей шайки, которую мы потрепали неподалеку.

– И куда вы их?

– До ближайшего священника, который их исповедует, а от него – до ближайшего дерева.

– Зачем кудато ездить? Все офицеры нашей гвардии рукоположены кардиналом Бернажу в сан полевого священника. Я сам сейчас исповедую этих пройдох, а дерево искать тоже ни к чему. Ворота – к нашим услугам. Кстати, хозяин, – оборачивается он к стоящему в дверях толстяку, – можешь переименовать свое заведение в «Два висельника». Звучит!

– Господа! Господа! – причитает хозяин. – Пощадите! Если вы повесите здесь этих людей, меня ожидают крупные неприятности. Эти летучие отряды рыщут здесь постоянно.

– А ты объясни им, что их повесили не вы, а им оказал честь быть повешенными сам граф Саусверк, лейтенант гвардии его величества. И если они попытаются доставить тебе неприятности, то напомни им, что через несколько дней я буду возвращаться в Лютецию по этой же дороге. Маркиз, эти люди в вашем распоряжении.

Пленников снимают с коней. Маркиз де Вордейль наскоро, даже слишком наскоро, с моей точки зрения, отпускает им грехи. Один из мушкетеров взбирается на перекладину ворот, и через пару минут въезд на постоялый двор украшают собой два висельника в красных с желтым мундирах.

Маркиз приглашает меня к столу. В трактире довольно людно. За соседним столом сидят три гвардейца кардинала, выделяясь своими кожаными черными, с белыми разрезами куртками. Рядом, за большим столом, устроились мои мушкетеры. В темной стороне зала сидит за столами люд попроще: бродячие торговцы, ремесленники, монахи и другие личности. Еще одна компания: пять вооруженных мужчин тихо разговаривают между собой. Мое внимание они привлекли потому, что из всех, обедающих в трактире, они одни не проявили никакого интереса к казни и даже не вышли на крыльцо. Впрочем, один из них, когда все уже было кончено, вышел ненадолго, равнодушно посмотрел на повешенных и вернулся на свое место за столом. Это показалось мне подозрительным.

– Ну, граф, – спрашивает де Вордейль, разливая вино, – какова цель нашего путешествия? Я имею в виду, куда мы едем?

– Нам надо приехать в трактир «Зеленый Дятел» на этом берегу Коры. Причем желательно оказаться там вечером.

Де Вордейль ненадолго задумывается.

– Тогда нам лучше заночевать здесь. Если мы выедем завтра утром, то к вечеру как раз прибудем в «Зеленый Дятел», – добавляет он шепотом, – а потом в Млен?

Я киваю.

– Ясно, – коротко подводит итог маркиз.

Больше о делах мы не говорим. Болтаем о пустяках, вспоминаем общих знакомых, рассказываем анекдоты.

Мушкетеры тоже не вспоминают о событиях прошедшего дня, для них это была привычная, обыденная работа. Только де СенРеми прошелся еще раз по поводу того, как юная «ведьмочка» быстро взялась «наводить порчу» на молодого человека, которого мы пощадили. Я говорю шевалье, что мы ночуем здесь.

– В «Двух Висельниках»? – уточняет он со смехом и сразу требует еще вина.

Сержант умел пользоваться каждым часом отдыха, который удавалось выкроить, и всегда давал вволю по возможности расслабиться своим подчиненным. Мы с маркизом заглядываем в конюшню, чтобы с убедиться, что с нашими конями все в порядке, и решаем пройтись по окрестностям. Когда через полтора часа мы возвращаемся назад, то видим на дороге двоих из той компании, что привлекла мое внимание. Они неподвижно стоят, глядя в нашу сторону. Я готовлюсь к стычке, но они молча сторонятся и отвешивают вежливые поклоны. Мы так же раскланиваемся и проходим в трактир.

Маркиз заказывает бутылку вина, мы усаживаемся и перед очагом и начинаем беседу на литературную тему. По ходу маркиз выражает желание послушать мои новые стихи, поклонником которых он оказался. Беседа затягивается за полночь, когда я чувствую необходимость отдохнуть перед завтрашней дорогой, мы, пожелав друг другу спокойной ночи, расходимся по своим комнатам.

Довольно скоро я засыпаю, но еще быстрее просыпаюсь. Рука моя тянется под подушку, куда я перед сном положил револьвер.

В комнате ктото есть. Этот ктото перехватывает движение моей руки и колет ее шпагой, прошептав приэтом:

– Не надо, граф, уберите руку.

Когда я выполняю это требование, острие шпаги перемещается к моему горлу, а голос произносит:

– И не надо шуметь. Зажги свет, – это уже к комуто другому.

Загорается свеча. Я вижу двух мужчин, которые встретились нам с маркизом на дороге. Взгляд на дверь. Она на засове. Окно. Так и есть! Они проникли с крыши. В окне виден висящий конец веревки.

– Все верно, граф, – усмехается тот, что держит у моего горла шпагу. – Сразу видно, что вы тоже профессионал. Вы все поняли правильно. Поэтому вы, я надеюсь, поймете и другое.

Он убирает шпагу, но при этом поднимает левую руку с пистолетом. Курок взведен. Второй тоже держит меня на прицеле, стоя у окна.

– Вы проиграли, граф, – продолжает первый, – и сейчас вы в наших руках.

Он садится в кресло, не сводя с меня дула пистолета, и коротко говорит:

– Письма!

– Какие письма?

– Не притворяйтесь, граф, не надо. Но если хотите, поясню. Нам нужны письма развратного, продавшего душу сатане прелата, которого вы именуете кардиналом Бернажу, и суздальской блудницы, которую вы именуете императрицей Ольгой.

– И только?

– Да. Как только мы их получим, мы уйдем, наградив вас на прощание полезным советом.

– А можно совет сейчас, а письма потом.

– Нет ничего проще. Слушайте внимательно, от этого зависит ваша жизнь. Не ездите в Млен и особенно не приближайтесь к монастырю святого Стефана.

– Понятно. Но должен вас огорчить, советом вашим я не воспользуюсь и поеду именно в Млен и именно в этот монастырь.

– Очень жаль. Мне бы очень не хотелось еще раз перебегать вам дорогу. Вы мне нравитесь.

– Не могу сказать, что взаимно…

– Ближе к делу, Гуго! – напоминает второй.

– Действительно, мы заболтались. Соблаговолите передать нам письма. Ведь они у вас, не так ли?

– У меня их нет.

– А у кого же они, как не у вас? Неужели вы их комуто доверили?

– Я имею в виду, что они не при мне, а в дорожной сумке, под кроватью. Доставайте сами.

– Ага! Я или Симон полезем под кровать… Граф, я же сказал, что уважаю вас как профессионала. Уважайте и вы нас и не держите за дураков. Доставайте сами. Только не надо фокусов с оружием. Мы с Симоном выстрелим раньше.

– Хорошо, как пожелаете, – соглашаюсь я и лезу в сумку.

Правой рукой нащупываю бомбу и зажимаю большим пальцем пружину. Левой рукой освобождаю защелку ударника. Теперь стоит мне убрать большой палец, как ударник высечет искру, загорится пороховая трубка, и через три секунды заряд пороха разорвет чугунный шар и разнесет вокруг смертоносные осколки. Улыбаясь, я протягиваю Гуго правую руку с бомбой и демонстрирую ее, а левой указываю на снятую защелку. Гуго бледнеет и приподнимается в кресле.

– Симон! Не стреляй! – хрипит он..

– Вижу! – сдавленно отвечает Симон.

– Ну, Гуго, полагаю, такой оборот дела вы не предвидели. Можете стрелять. Письма все равно уцелеют, и их все равно доставят по назначению, – здесь я немного блефую, – а что касается меня… Вы же сами сказали, что я – профессионал.

Воцаряется молчание. Мои противники обдумывают свое положение. Наконец Гуго спрашивает:

– И что вы намерены предпринять? Хотите, чтобы мы составили компанию тем на воротах?

– Нет, зачем же? Я, как и вы, уважаю профессионалов. Прежде всего вы бросите свое оружие к моим ногам.

Шпаги и один из пистолетов летят на пол. Гуго явно не решается расстаться со своим пистолетом и продолжает держать меня на прицеле.

– А как вы гарантируете нашу жизнь? – спрашивает он.

– Слова лейтенанта мушкетеров вам достаточно? Если нет, то ничего другого я вам предложить не могу.

– Я верю ему, Гуго, – подает голос Симон. – Он вчера пощадил моего брата.

– Нет, тюрьма в Лютеции меня тоже не устраивает…

– Я отпущу вас на все четыре стороны, если вы ответите на три моих вопроса. Но бросьте, наконец, пистолет. У меня уже палец устал удерживать пружину.

Пистолет падает к моим ногам. Я запихиваю их оружие ногами под кровать, достаю изпод подушки револьвер, взвожу курок и только тогда вставляю на место защелку ударника. Гуго уважительно качает головой, наблюдая за моими манипуляциями.

– Давайте ваши вопросы.

– Вы – люди де Ривака?

– Да.

– Он здесь?

– Нет.

– Где он сейчас?

– В Млене, в гостинице «Перл».

– Ну что ж, Симон, вы свободны. А что касается вac, Гуго, то с вами я хотел бы продолжить беседу.

– Но вы же обещали, граф! Где ваше слово лейтенанта мушкетеров?

– Не надо оскорблений! Вы меня не так поняли.

Нагибаюсь и достаю изпод кровати шпагу Гуго.

– Мне плевать на ваши слова о кардинале Бернажу. Каждый волен поклоняться кому пожелает: Христу или сатане, исповедоваться кому пожелает: Бернажу или Маринелло. Меня это не волнует. Но я – лейтенант мушкетеров его величества и не могу оставить безнаказанным оскорбление моей государыни. А так как не в моих правилах убивать безоружных, то вот ваша шпага. Сейчас я возьму свою, мы выйдем во двор и… Кстати, Симон, у вас есть еще три сообщника. Уведите их подальше, чтобы нам с Гуго не мешали. Имейте в виду, бомбу я на всякий случай возьму с собой. Возьмите вашу шпагу, Гуго.

Гуго хватает шпагу, и глаза его загораются.

– Я беру свои слова назад, лейтенант, вы умеете держать слово. Но вы совершаете ошибку.

– Увидим. Симон, открой дверь. Гуго, вы спускаетесь первым. Не бойтесь, я не ударю вас в спину.

Перед выходом мы с Гуго несколько задерживаемся, чтобы дать Симону время освободить двор. Гуго шепчет мне:

– Вы допустили большую ошибку, граф. Я – бретер и к тому же бывший учитель фехтования. Считаю, что вы должны это знать.

– Не беспокойтесь, Гуго. Я – настоящий, а не бывший лейтенант мушкетеров. Вы, наверное, забыли это?

– Ну, что ж, пусть свершится судьба.

Гуго действительно хорошо владеет шпагой, это показал первый же его выпад. Поэтому я решаю не искушать судьбу, а применяю технику, ему еще неизвестную. Во встречном выпаде, совместив защиту с нападением, я выигрываю темп и пронзаю Гуго горло. Все кончено за три минуты.

– Уберите вашего товарища и больше не попадайтесь мне на дороге! – кричу я в темноту и иду досыпать дальше.


Глава 16


Гденибудь на остановке конечной
Скажем спасибо и этой судьбе.
Но из грехов нашей родины вечной
Не сотворить бы кумира себе.
Б.Ш.Окуджава

Наутро мы отправляемся в дальнейший путь. Теперь наш отряд вместе со мной насчитывает уже двенадцать опытных бойцов. Это серьезная сила.

– Помоему, ночью во дворе ктото дрался на шпагах. Я сквозь сон слышал звон клинков, – говорит де Вордейль, когда мы выезжаем из ворот.

– Я ничего не слышал. Может быть, ктото из наших мушкетеров поссорился с кемнибудь из постояльцев, а может быть, вам приснилось.

– Все может быть, – улыбается маркиз.

Больше мы об этом не вспоминаем. К концу дня утомительного пути мы достигаем берега Коры и, проехав по нему пять километров, прибываем в «Зеленый Дятел».

Пока мушкетеры устраивают коней, а де Вордейль хлопочет насчет ужина и ночлега, я выясняю у слуги, где мне найти Питера Лачину. Тот показывает мне высокого человека с русыми волосами и бородкой, который сидит за столом у окна и задумчиво смотрит на реку. Момент подходящий. Но я решаю не искушать судьбу и подаю сигнал запроса связи. Мне тут же отвечает Сгремберг:

– Все чисто, Андрей. Двое ребят из отдела Ричарда постоянно наблюдали за ним.

Я подхожу к столу.

– Скажите, пожалуйста, паром работает только днем или можно переправиться и ночью?

Питер Лачина внимательно смотрит на меня и медленно, с расстановкой отвечает:

– Можно и ночью, но только за особую плату и без грузов.

– Здравствуйте, Питер. Я – Джордж Саусверк, лейтенант мушкетеров его величества. Мне надо переговорить с вами.

– Я к вашим услугам, господин лейтенант. Я ждал вас.

– Пойдемте на берег реки. Здесь слишком много глаз и ушей.

Питер согласно кивает, мы встаем и идем к выходу. На ходу я говорю де Вордейлю:

– Постарайтесь, чтобы моей беседе с этим купцом никто не помешал.

Обернувшись на выходе, я вижу, что де Вордейль о чемто договаривается с СенРеми, и успокаиваюсь. Нам никто не помешает, кроме… Кроме Маринелло!

На берегу реки мы останавливаемся, и я передаю Питеру конверт императрицы со словами:

– Одна высокопоставленная особа поручила мне передать вам это письмо.

Питер Лачина внимательно осматривает печать.

– Да, это личная печать княжны Ольги, – он благоговейно прикладывается к ней, как к реликвии.

– Странно. Письмо мне передала Нина Матяш. И насколько мне известно, она же и запечатывала это письмо.

– Кто такая Нина Матяш?

– Фрейлина государыни и ее самое доверенное лицо.

Я отвечаю машинально, а сам лихорадочно соображаю, как сообщить Питеру инструкцию, чтобы этого не узнал Маринелло. Тут меня осеняет, и я подаю сигнал.

– Слушаю тебя, Андрей, – отвечает мне Стремберг.

– Нельзя ли перед передачей письма адресату внедрить в Питера Лачину нашего агента? Я не рискую раскрывать ему секрет конверта, может подслушать Маринелло.

– Хорошо, мы это сделаем, но поясни, ради Времени, в чем тут фокус. Или ты думаешь, мы чтонибудь поняли, из той тарабарщины, на которой ты любезничал с Ниной Матяш?

– Если вскрыть печать, содержимое конверта сгорит. Письмо надо вскрывать, надрезав конверт.

– Гм! Эта Нина – умная и изобретательная особа. Еще что?

– Мы можем блокировать какуюнибудь личность от внедрения в нее агента ЧВП?

– Трудно, но можно. В данный момент твой собеседник блокирован. Кого ты еще предлагаешь блокировать?

– Двух гвардейцев, которых я дам в сопровождение Питеру Лачине.

– Будет сделано. Действуй дальше.

– Господин Лачина. Куда и когда вы поедете дальше?

– Завтра утром через Кору переправят два воза с товарами, которые я якобы ожидаю. Мы сразу же отправимся через Мазовию в Гомель, где меня встретит князь Холмский. С ним я доеду до Суздаля. Или передам письмо ему, если он даст мне новое поручение.

– Ясно. До Гомеля вас проводят два моих гвардейца.

– Зачем это?

– Епископ Маринелло приложит все усилия, чтобы заполучить это письмо, и не остановится ни перед чем.

– Мои попутчики – надежные люди.

– Ни на кого нельзя полагаться в данном случае.

– Почему?

– То, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, а этого Маринелло не пожалеет. Тот человек, который сегодня утром спас вашу жизнь, ночью может или придушить вас, или просто выкрасть письмо. Смотря, сколько ему заплатят.

Питер задумывается.

– Пожалуй, вы правы.

Разговаривая таким образом, мы доходим до зарослей ивняка на берегу реки. Внезапно там трещат ветки, слышится возня, сдавленные крики, плеск воды. Я выхватываю револьвер, у Питера Лачины так же оказывается в руках пистолет. Но мы опоздали. В зарослях все стихает, а из них выбираются три моих мушкетера и вытаскивают какуюто личность.

– Их было шесть, лейтенант. Четверых мы закололи, один бросился в воду, а этого мы взяли.

Они бросают пленного к нашим ногам.

– Ваша милость! – вопит тот. – Пощадите! Ради спасителя!

– Поздно ты о нем вспомнил, – говорю я, приставив дуло револьвера к его лбу, – но я дарую тебе жизнь, если ты честно ответишь на три моих вопроса. Учти, ответы я знаю, и, если ты вздумаешь лгать, твои мозги испачкают эту траву. Ты человек де Ривака?

– Да.

– Он здесь?

– Нет.

– Где он?

– В Млене, в гостинице «Перл».

– Так. Дайте ему пятьдесят плетей, и пусть убирается к черту.

В трактире мы снова садимся за стол у окна. Питер делает знак слуге, и тот приносит нам ужин.

– Кто такой этот де Ривак? – спрашивает меня Питер, когда мы остаемся одни.

– Самый опасный человек в округе. В его распоряжении четыре отряда головорезов. Он – один из первых помощников епископа Маринелло. Это он организовал охоту за мной и письмом, которое я вам передал.

– Значит, дальше он будет преследовать меня?

– Нет. За вами будут охотиться его люди. Сам де Ривак останется здесь. У него будет достаточно хлопот со мной и моими делами.

– Спасибо и на этом, – улыбается Питер Лачина.

Мы выпиваем, молчим немного, потом я спрашиваю:

– Так кто вы такой, Питер Лачина?

– То есть?

– Ведь вы не тот, за кого себя выдаете. Никакой вы не купец. Вы – военный и весьма высокого ранга. Вас выдает выправка, властность в жестах, голосе, взгляде… И то, как вы выхватили и держали пистолет.

– А кто вы такой?

– Граф Джордж Саусверк, лейтенант Серебряного полка мушкетеров гвардии его величества императора Лотарингии Роберта VII.

– Нет. Вы ведь не француз, не нормандец, не гасконец, не…

– Я – англичанин, более того, я – шотландец.

– Вот, вот! Почему же вы в Лотарингии, а не в Англии?

– Я служу императору Роберту и не делаю из этого тайны. Моему слову верят друзья и враги. А вот как быть с вами?

Питер Лачина задумывается, отпивает вина и говорит:

– Я понял вас. Вы доверили мне письмо вашей государыни и хотите убедиться, что оно попало в надежные руки?

– Именно так.

– Меня зовут Петр Лачиков. Я – боярин тайного приказа Великого князя Суздальского.

– Так вы – русский?

– Да.

– Вот в чем дело! А ято думал, откуда вы знаете личную печать императрицы, да еще вдобавок назвали ее княжной? Вы знали ее на Родине?

– Да, – Петр мрачнеет.

– Интересно, как звучит русская речь? Вы не могли бы сказать чтонибудь на своем языке?

– Что ты можешь понять в русской речи, наемник? – говорит порусски Петр, глядя мне в глаза.

– Достаточно, чтобы не принимать всерьез вашего оскорбления, – отвечаю я, также порусски.

– Прошу прощения, – смущается мой собеседник, – но ведь, как ни посмотри, а вы служите за деньги. Вам все равно, где служить: в Англии, в Испании, в Лотарингии, в Ордене, в нашем княжестве…

– Если бы мне было все равно, то я, наверное, служил бы у себя дома.

– Почему же нет?

– Скажите, Петр, вы по роду своей деятельности бывали в Англии?

– Не приходилось, но я слышал, что это богатая, процветающая страна…

– Которой правит благочестивый Эдуард III и пресвитер Яков! С благословения пресвитера король отбирает дворянские грамоты и офицерские патенты и возвращает их только после принятия присяги на верность пресвитерианской церкви. А за тем, как соблюдается эта верность, королю и пресвитеру доносят тысячи шпионов.

– Вера, как и все остальное.

– Не совсем так, любезный Петр! Начнем с мелочей. Я должен носить камзол темнокоричневого цвета, черные сапоги с тупыми носками и низким, широким каблуком, серый плащ, черные перчатки, черную шляпу с высокой тульей и узкими полями. Волосы мои должны быть прямыми и на два пальца ниже ушей.

– К этому можно привыкнуть.

– Согласен. Привыкнуть можно ко всему. В том числе и к тому, что дома у вас не должно быть никаких книг, кроме Священного писания, что вино пить вы имеете право только по воскресеньям, а в остальные дни недели – только пиво, причем по пятницам и субботам – только воду. Можно привыкнуть и к тому, что петь вы должны только священные гимны, что с женщиной, если это не ваша жена, вы можете говорить только о спасении души, что, собираясь с друзьями числом более двух, вы должны только молиться и беседовать на божественные темы. А встретившись с кемто один на один, не позднее следующего утра передать содержание вашего разговора священнику. Можно привыкнуть и к тому, что посещать брачное ложе своей супруги вы можете только ради продления рода, и для этого опять же священник должен благословить вас и указать вам соответствующие дни. А если комуто: королю или пресвитеру – приглянулось ваше родовое имение, то вы никогда не получите этого благословения, и за отсутствием наследников после вашей смерти имение унаследует тот, кому оно приглянулось. Стоит ли говорить, что в этом случае смерть может последовать достаточно быстро…

– Неужели все так мрачно?

– Даже более того! Я сейчас высказал лишь малую часть. Теперь вы понимаете, что принять такую присягу я не мог. Меня лишили офицерского патента, дворянских прав, владения секвестровали, а сам я стал вне закона как опаснейший преступник.

– Но это ужасно!

– Это ужасно не столько для меня, сколько для самой Англии. Я и многие другие, гораздо лучше меня, покинули эту страну, и в других землях их с удовольствием приняли. Кто остался Эдуарду и Якову? Фанатичные тупые пуритане и хитрые приспособленцы, готовые за жизненные блага принять любую личину. Какие у них родятся дети и как они их воспитают? Англия обречена. А мой дом, моя Родина теперь здесь, в Лотарингии, и за императора Роберта и императрицу Ольгу я готов сложить голову, не задумываясь, чего не стал бы делать за «добрую старую Англию». Это несмотря на то, что там зарастают травой могилы не одного поколения Саусверков.

Петр молчит, осмысливая услышанное, и наливает в кубки вина.

– А всетаки, почему именно Лотарингия?

– А куда еще? В Испании то же самое, что и в Англии, только перекос в сторону католицизма. Итальянцы исповедуют культ непогрешимости папы римского. В Скандинавии слишком холодно. Орден отталкивает меня своими экспансионистскими замашками типа: «дранг нах остен», «дранг нах зюйден», «дранг нах все четыре стороны». К тому же там мне всегда дадут понять, что я – чужак. Может быть, я бы добрался и до вашей страны, но путь в нее лежал через Лотарингию, где осело много моих друзей. Остался здесь и я.

– Да. Беру свои слова обратно и прошу прощения. Вы не наемник, вы – несчастный изгнанник.

– Мне почемуто кажется, что и вас так же обошло счастье. Я прав?

– Пожалуй.

– И это какимто образом связано с нашей императрицей?

– Вы очень проницательны, лейтенант.

Петр снова наливает вина.

– Когда она еще не была вашей государыней а была просто княжной Ольгой, мы с ней любили друг друга. Любили так, как могут любить два безрассудных молодых человека. Не одно письмо, запечатанное этой самой печатью, получил я от нее. Когда ее просватали за вашего императора, она уговаривала меня бежать вместе с ней. Но я был постарше ее и уже немного умудрен опытом. Вряд ли по всей земле мы нашли бы такое место, где смогли бы укрыться от гнева Великого князя и императора.

– Да, пожалуй.

– Я уговорил Ольгу смириться с судьбой. Видит бог, чего мне это стоило! Теперь мне ненавистно все, что связано с именем вашего императора. Прошу прощения за то, что часть этой ненависти я перенес и на вас.

– Я понимаю вас и прощаю.

– Еще один вопрос, лейтенант. Откуда вы так хорошо знаете русский язык?

Все это время мы беседовали порусски. Я улыбаюсь и отвечаю понемецки:

– А вот это, герр Питер, пусть останется моей маленькой тайной. Нет возражений?

– Яволь! – соглашается Петр, и мы осушаем кубки.

Мы просидели с Петром Лачиковым до утренней зари. Он рассказывал мне о Руси. О той Руси, которой не смогла стать Русь в «моей» фазе. Руси, которая четыреста лет назад, перед угрозой уничтожения объединилась усилиями Суздальского князя, отбила татаромонгольское нашествие, а затем разгромила Батыя и сделала его своим данником. Руси высокой культуры и всеобщей грамотности. Руси развитой экономики. Руси, раскинувшейся от границ Ордена на Балтике до Байкала. В этой Руси нечего было делать династии Романовых и их немецким родственникам.

Утром прибыли возы с товарами, и мы с Петром стали прощаться.

– Прощай, Петр. Да сопутствует тебе удача!

– Прощай? А почему не до свидания? Мир тесен.

– Мир безграничен, Петр, а Время еще больше расширяет эти границы. В любом случае нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

– Ну, что ж, прощай, Джордж. Я буду вспоминать тебя до конца своих дней.

Обоз трогается в путь. Два гвардейца едут рядом с Петром и о чемто беседуют с ним. Мы переправляемся через Кору и через час въезжаем в Млен.


Глава 17


Live you? Or are you ought
The man may question?
You seem to understand me…
W. Shakespeare

Кто вы такие? Вы живые твари?
Вас можно спрашивать?
Как будто да. Вы поняли меня…
В.Шекспир.

Останавливаемся мы в гостинице «Золотой Фазан». При въезде в Млен мы нагнали пятерых мушкетеров Золотого полка и, воспользовавшись бумагой капитана Баярда, я присоединил их к своему отряду.

В отеле, в своей комнате, я собираю совещание, на которое пригласил де Вордейля, де СенРеми и сержанта Лефевра из Золотого полка. Я веду разговор без иносказаний, открытым текстом. Ни к чему уже все предосторожности. Если Маринелло за нами наблюдает, то он делает это уже давно и все прекрасно понял.

– Итак, господа, наша миссия выполнена на треть. Осталось выполнить две задачи. Первая: обеспечить безопасность встречи графа де Легара и ярла Хольмквиста и их маршрут до Брюна. Вторая: передать послание кардинала Бернажу пилигриму из Италии Роберто Модунио.

– Роберто Модунио? – переспрашивает де Вордейль.

– Именно ему, а что вас так заинтересовало?

– Ничего особенного, – улыбается де Вордейль.

– Кстати, маркиз, если при выполнении первой задачи со мной чтонибудь случится, послание кардинала доставите вы, – с этими словами я достаю и показываю ему конверт.

– Понятно.

– Теперь по первой задаче. Нам необходимо найти графа де Легара.

– Нет ничего проще, лейтенант, – говорит Лефевр. – Граф де Легар живет в этой же гостинице, на втором этаже. И сейчас он у себя.

– Господа, отдыхайте, но не покидайте гостиницы. Вы можете понадобиться нам каждую минуту.

Де Легар, он же Андрей, не скрывает своей радости при моем появлении. Мы крепко обнимаемся, садимся за стол, выпиваем и начинаем разговор о Нине Матяш. А сами, я уверен, что Андрей думает о том же, соображаем, как нам обговорить детали операции. Уж этуто встречу Маринелло наверняка внимательно смотрит и слушает. Я подаю знак.

– Слушаю тебя, Андрэ, – откликается Магистр.

– Выполни роль транслятора, передавай мои мысли Андрею, а его – мне.

– Еще чего! – возмущается Магистр. – Нашел попугая! Нет, дорогой, беседуйте с ним напрямую, через наш компьютер, а мы послушаем.

– Ну что, Андрей, – спрашиваю я. – Все остается в силе?

– Да, за исключением одного момента. Точек возможных засад теперь будет не пять, а четыре.

– Почему?

– Смотри сюда. – Андрей подходит к столу, на котором лежит подробная карта Млена и его окрестностей, такая же, по которой мы готовились к операции.

– Вот здесь, где Розовый переулок выходит на площадь, я от имени кардинала приказал начать ремонт храма. Сейчас здесь глубокий котлован. Нападать, выскакивая с трехметровой глубины, согласись, неудобно.

– Понятно. Значит, завтра утром ты отправляешься за ярлом с тюремной каретой и четырьмя гвардейцами?

– Да. Твоя задача – нейтрализовать возможные засады: здесь – у оврага; здесь – у моста через ручей; здесь – на перекрестке Кожевников и Перчаточников и здесь – на Каменной улице. Я с оставшимися людьми очищаю окрестности монастыря. Сколько у тебя людей?

– Сейчас – шестнадцать. Кроме того, по мере проезда кареты мои люди будут сниматься и следовать за ней.

– А если засада будет на первой же точке?

– Предусмотрено и это. Де Вордейль знает в Млене группу кадетовартиллеристов. Они будут связными.

– А что, если засады будут во всех точках? У де Ривака людей на это хватит.

– Тогда это будет самый тяжелый, но зато самый вероятный случай. Тогда придется положиться на то, что о мушкетерах не зря говорят, что один стоит десятка.

– Где будешь ты?

– У оврага. На месте возможной первой засады.

– Логично. Давай теперь уточним коекакие детали. Я не зря провел здесь эти два дня, облазил все кусты и каждый переулок.

Полтора часа мы беседуем таким образом. Со стороны это, должно быть, выглядит нелепо. Сидят два человека, смотрят друг на друга, показывают чтото на карте и при этом не издают ни звука. Только улыбаются иногда. Мы не можем удержаться от улыбки при мысли о том, как бесится сейчас Маринелло, или как его там.

Закончив обсуждение, мы спускаемся в обеденный зал. Там уже сидят мои мушкетеры. Я предупреждаю их, что надо быть готовыми завтра утром, к пяти часам. Мы с Андреем усаживаемся за стол.

В зале людно. Кроме постояльцев отеля, здесь немало горожан. Мы с Андреем беседуем на отвлеченные темы, понимая, что каждое наше слово сейчас может слышать Маринелло. Ну и пусть послушает наши споры на литературные темы. Увлекшись этим разговором, я даже не сразу замечаю, как гул голосов перекрывает музыка. Высокий молодой человек и красивая девушка в яркокрасном бархатном платье двигаются между столами и поют под гитару дуэтом.

После каждой песни посетители награждают артистов аплодисментами и золотыми или серебряными монетами. Молодой дворянин, сидевший за соседним с нами столом, после одной песни выскочил на улицу и вернулся с большим букетом роз, который он преподнес певице. Девушка приняла цветы с грациозным реверансом.

Вдруг концерт прерывается неожиданным вторжением. Между столами проходит высокий, крепко сложенный монах в коричневой сутане и хватает девушку за руку….

– Ты опять здесь! Ты опять совращаешь добрых христиан! Не тебе ли я говорил, что это плохо кончится? Теперь тебе не избежать темницы, а там и костра!

Сзади слышатся одобрительные возгласы. Оборачиваюсь и вижу целую толпу вооруженных людей, стоящих в пространстве между входом в зал и столами. Люди де Ривака, догадываюсь я.

Монах отбирает у девушки гитару и разбивает ее о пол. Партнер певицы, видимо, хорошо зная этого монаха, бледнеет и начинает пятиться. Печальный звон струн разбиваемого инструмента сливается с жалобным криком девушки. Тогда я решаюсь.

– Эй ты! Барбос! – кричу я, не вставая с места. – Оставь девушку в покое и покинь это помещение!

Монах медленно оборачивается, как бы не веря, что это к нему обращаются подобным образом. Я уже знаю, что это провокация де Ривака, но отступать нельзя.

– Да, это я! Что ты вылупил свои рачьи глазищи? Ты слышал, что тебе сказали? Так не заставляй повторять!

– А что здесь делает императорская гвардия? – как бы озадаченно спрашивает монах, обращаясь, однако, к своим людям.

– А им, видимо, меченосцы мало бока помяли, так они сюда за добавкой приехали, – отвечает ктото из хохочущей толпы.

Я выжидаю, пока стихнет хохот, и спокойно говорю:

– Ну, вот что. Я даю тебе минуту на то, чтобы ты оставил это помещение и забрал с собой этих жеребцов, которые только ржать и способны.

Краем глаза замечаю, что молодой дворянин поднимается изза своего стола.

– Неужели непонятно, – заканчиваю я, – что вы нам мешаете?

Если бы сегодня утром, собираясь в дорогу, я не надел под камзол кольчугу, мне пришлось бы плохо. Метко брошенный нож ударяет меня между лопаток.

– Вот с этого и надо было начинать, – говорю я, вставая, обнажая шпагу и доставая револьвер. – Давно бы так! За дело, мушкетеры!

Команду не надо повторять. Сверкают клинки, гремит несколько выстрелов. Мушкетеры и гвардейцы быстро вытесняют вооруженную толпу на площадь, где бандиты разбегаются, оставив несколько убитых и раненых. Особенно отличился молодой дворянин. Он был вооружен не шпагой, а узким обоюдоострым мечом, которым владел весьма искусно.

Монах исчез так же незаметно, как и появился. Артисты принесли девушке новую гитару, слуги расставили опрокинутую мебель, принесли перемену вин и закусок. Застолье продолжалось под возобновившееся выступление артистов. Молодой дворянин подходит к нам и представляется:

– Сэр Ричард Стэплтон из Англии.

– Граф Джордж Саусверк, – отвечаю я.

– Граф Анри де Легар, – представляется Андрей.

– Мы с вами земляки, граф! – обрадованно говорит сэр Ричард, когда я предлагаю ему место за нашим столом. – Давно вы из Англии?

– Порядочно. А вы?

– Скоро год. Но в Англии я был недолго, всего полгода, после того как вернулся из Африки. У меня сразу отобрали дворянскую грамоту и заставили присягать пресвитеру. Ну, я и дал тягу. Сначала вернулся в Африку – слишком жарко. Оттуда перебрался в Испанию – слишком дымно. Теперь здесь, в Лотарингии. Но я смотрю, что и в этой стране коричневые начинают задирать носы. Правда, здесь есть люди, готовые укоротить их. Такие, как вы. Не разрешите ли присоединиться к вам? Для меня большая честь – драться рядом с вами. Да и вам, наверное, лишний меч в опытной руке не помешает.

– С чего это вы взяли, что мы собираемся драться?

– Помилуйте, граф! Неужели вы думаете, что я не знаю, кто вы такие? Вы – лейтенант императорской гвардии, а вы, граф, лейтенант гвардии кардинала Бернажу. Вы полагаете, я поверю, что вы встретились здесь да еще прихватили с собой человек двадцать гвардейцев, в том числе ротмистра и двух сержантов, для того, чтобы просто посидеть в кабачке и погулять по окрестностям Млена?

– Вы слишком проницательны, сэр Ричард.

Пока мы беседуем таким образом, Андрей молчит и задумчиво смотрит на Степлтона. Я догадываюсь, о чем он думает. Наконец Андрей все с тем же меланхолическим видом принимается царапать ножом серебряное блюдо. Он переставляет блюдо так, что я могу увидеть нацарапанное: 0. Тогда я решаюсь.

– Хорошо, сэр Ричард, мы с графом обсудим ваше предложение и скорее всего примем его. Ответ мы дадим вам, – я смотрю на Андрея, тот кивает, – завтра, после обедни.

– Я очень рад, сэр Джордж, что вы не отвергли моего предложения. Осмелюсь ли просить вас еще об одном?

– Слушаю вас.

– Не составите ли вы мне протекцию для поступления в императорскую гвардию? Все равно в какой полк, но хотелось бы служить под вашей командой.

– Посмотрим, как вы покажете себя в деле, – усмехаюсь я и наполняю кубки.

В этот момент к нам подходят артисты, за которых мы только что заступились. Молодой человек кланяется и взволнованно говорит:

– Прошу прощения, господа, что прерываю вашу беседу, но я не могу не выразить вам нашу признательность.

– Не стоит благодарности, – отвечаю я, – мы сделали то, что должен был сделать любой порядочный человек. Но кто такой этот монах и почему он вас преследует?

– Это брат Реми, член священного трибунала инквизиции Мленского округа. Три месяца назад ему приглянулась Клеманс, и он предложил ей свое покровительство, разумеется, на определенных условиях.

При этих словах девушка становится краснее своего платья и смущенно опускает глаза.

– А когда она отвергла его домогательства, – продолжает артист, – он задался целью засадить ее за решетку или по крайней мере изгнать из города. На днях он прицепился к строчкам из песни, в которой возлюбленная сравнивается с Мадонной. Он обвинил нас в святотатстве. И сегодня, если бы не вы, он отправил бы нас в трибунал инквизиции.

– Брат Реми, говорите? – спрашивает де Легар. – Хорошо, я займусь этим братом.

Молодой человек кланяется, а Клеманс приседает в реверансе.

– Не знаем, как и благодарить вас.

– А вы спойте для нас чтонибудь, – предлагаю я.

Артисты переглядываются, Клеманс улыбается, кивает партнеру, и они негромким дуэтом поют песню о влюбленном, который, уезжая далеко и надолго, никак не может написать своей любимой самое главное. Всю ночь горит свеча на его столе. Вот уже светает, а влюбленный все никак не находит нужных слов. Догорает свеча, и вместе с воском тает надежда влюбленного.

Мы с Андреем смотрим друг на друга. Этот сонет написали вместе Саусверк и де Легар. Андрей спрашивает:

– А вы знаете, кто автор этих строк?

– Конечно, – отвечает девушка, – потому мы и спели вам именно этот романс.

– Вы хотели расплатиться с нами этой песней, но получается, что мы остаемся у вас в долгу. Я никогда не слышал, чтобы этот сонет исполнялся так красиво.

С этими словами я достаю кошелек и отдаю его Клеманс.

– Что вы, граф! – испуганно говорит она, взвешивая его на ладони. – Это слишком большая плата для бедных артистов.

– Берите, берите. Это еще слишком скупая плата за ваше высокое искусство!

Артисты еще раз кланяются и оставляют нас. Андрей шепчет мне порусски:

– Однако широкий жест, граф. А кто будет платить за ужин? Я?

– Не будь скрягой, – отвечаю я также шепотом, но уже пофранцузски, – тем более что платить будешь не ты, а де Легар.

Наша беседа с сэром Ричардом завершается ближе к полуночи. Когда я подхожу к своей комнате, меня останавливает слуга.

– Ваша милость, один человек желает с вами встретиться.

– Кто он?

– Этого он мне не сказал, сказал только, что встреча будет для вас полезной.

Я задумываюсь. Что бы это могло быть? Кто это здесь захотел со мною встретиться?

– Хорошо, – соглашаюсь я, – когда и где?

– В одном квартале отсюда есть церковь святой Женевьевы. Сейчас в ней начнется ночная служба. Будьте там. В конце службы к вам подойдет человек, который меня послал.

– Еще что?

– Он просил передать, что вам ничто не угрожает и чтобы вы приходили один.

– Хорошо, я приду.

Отпускаю слугу, дав ему монету, и сразу прохожу в номер де СенРеми. Мы договариваемся с ним, что он устроит засаду неподалеку о церкви, перед тем как я пойду туда.

У себя в номере я просчитываю варианты. Определитель оказывается равным нулю. Запрос Монастыря тоже ничего не дает, они не засекли ничего подозрительного. Чтобы не сразу выдать себя, я меняю голубой плащ мушкетера и синий берет на серый плащ и черную шляпу. Револьвер засовываю за пояс, а кольчугу решаю не снимать. Береженого и Время бережет.

В церкви не так уж мало народу. Я прохожу вдоль стены, чтобы получше разглядеть присутствующих. Мне показалось, что среди них мелькнуло знакомое лицо, но тот, на которого падает мой взгляд, быстро отворачивается, и я не могу разглядеть его как следует. Служба заканчивается, прихожане начинают расходиться. Я стою, прислонившись к стене, и жду.

– Граф Саусверк, – слышу я голос справа. Это звучит не как вопрос, а как утверждение. Смотрю направо.

– Барон де Ривак!

– Ты допустил тактическую ошибку, Андрэ, – слышу я голос Магистра.

– Я уже сам это понял, но сделанного не воротишь. К тому же он сам выдал себя: откуда он меня знает? Будем играть в открытую, кошкимышки кончились.

– Валяй, – мрачно отвечает Магистр.

Примерно полминуты де Ривак молчит, потом спрашивает:

– А откуда вы меня знаете, граф?

– А откуда вы меня знаете, барон? Ведь мы с вами еще не имели чести встречаться. Службу в гвардии его высокопреосвященства вы оставили за полгода до того, как я поступил в Серебряный полк.

– Но весь город гудит от того, что сюда прибыл сам лейтенант Саусверк.

– И вы решили, будто он такой дурак, что прибежит сюда по первому вашему зову? Нет, барон, зная, что вы никогда с ним не встречались, лейтенант Саусверк отправил бы на встречу с вами своего сержанта, а сам устроил бы засаду.

Де Ривак озадаченно молчит, потом спрашивает еще раз:

– Но как же всетаки вы меня узнали?

– Согласитесь, что такой же вопрос с полным правом могу задать и я.

Де Ривак снова замолкает. Его правая рука ложится на эфесе шпаги, он напрягается.

– Этому может быть только одно объяснение!

– Вы удивительно догадливы!

В свои слова я вливаю как можно больше яду. При этом нащупываю рукоятку револьвера и взвожу курок.

– На вашем месте, барон, я бы оставил шпагу в покое. Давайте придерживаться правил этой эпохи. Где ваше слово дворянина? Хотя, да! Вы же давали его графу Саусверку, а не мне. Тогда возьмите в соображение другой резон. Дуэль в церкви, вы убиты, а наутро я распространяю слух, что это я убил барона де Ривака, когда он пытался ограбить церковь святой Женевьевы. Интересно, как это понравится епископу Маринелло? Как бы то ни было, это сослужит ему хорошую службу, он будет вам весьма благодарен! Ну, и последнее, барон: махать шпагами в тесном церковном помещении, попутно крушить утварь…

– Андрэ! – вклинивается Магистр. – Внимание! К тебе приближается еще один агент ЧВП!

– Фи, барон! Я предпочитаю это!

С этими словами я выхватываю револьвер и, положив левую руку на барабан, делаю шаг в сторону и поворачиваюсь так, чтобы держать на прицеле и де Ривака, и вход в церковь.

Слышатся легкие шаги, и в церковь входит… Клеманс. Она бросает на меня взгляд, подходит к де Риваку и тихо говорит:

– Я все принесла.

– Ну и напрасно, – отвечает тот, – это уже ни к чему. Граф Саусверк действительно неподкупен, по крайней мере в настоящее время. Этому джентльмену удачи деньги ни к чему.

Барон делает многозначительное ударение на слове «этому», но девушка все еще не понимает ситуации до конца.

– Что это значит?

– А то, что он такой же Саусверк, как я де Ривак, а ты Клеманс, – так как она все еще не понимает, он начинает злиться. – Да ты только посмотри, Грета, как он держит револьвер! В этом столетии из него стрелять таким образом еще не умеют. Так что, Грета, позволь представить тебе нашего коллегу и противника по предстоящей игре. Как вас там на самом деле, граф?

– Это, барон, к делу отношения не имеет. Лучше ответьте мне: вновь открывшиеся обстоятельства не побуждают вас отказаться от задуманного?

– Нет. И предупреждаю вас, что я своего добьюсь и задание свое выполню. Может быть, лучше вы откажетесь?

– Нет. Чтото мне говорит, что этого делать не следует. И предупреждаю вас, что я помешаю вам выполнить ваше задание и выполню свое.

– Посмотрим.

– Вот и договорились. Чудненько! Времени осталось мало, планы менять поздно. Значит, за игру, барон? Карты сданы!

– До встречи, и считаю своим долгом предупредить, что вам эта встреча ничего хорошего не сулит.

– Взаимно. До встречи, и выходите первыми. Вас всетаки двое.

– Не беспокойтесь и спрячьте револьвер.

– Не бойтесь, я не буду стрелять вам в спину.

На выходе де Ривак оборачивается:

– Скажите, а граф де Легар…

Я неопределенно пожимаю плечами.

– Вы слишком много хотите узнать за один раз, барон.

Де Ривак кивает и выходит.

Выжидаю пару минут и тоже покидаю церковь. На улице меня ждет де СенРеми и три мушкетера, которые уже начали беспокоиться и хотели войти в церковь.

– Ну, что? – спрашивает шевалье.

– Это был де Ривак.

– Даже так?

– Он хотел купить меня, но малость продешевил.

Сержант и мушкетеры отвечают раскатистым смехом, и мы возвращаемся в гостиницу.

Итак, де Ривак теперь знает, кто ему противостоит. Хорошо это или не очень? А ведь это нам на руку! Судя по его реакции, они никак не ожидали, что мы тоже действуем здесь. Я был прав, времени действительно осталось мало. Скорее всего они сейчас полагают, что мы о них знаем все. А так как они о нас не знают ничего, то наиболее вероятно, что они сейчас начнут метаться и панически менять свои планы. Потом паника уляжется, и они придут к выводу, что менять чтолибо уже поздно, так как скоропалительные решения к успеху не приведут. Но замешательство уже будет посеяно, и от него никуда не денешься. В этих обстоятельствах они неизбежно наделают ошибок.

Нам останется только воспользоваться плодами этого замешательства. Что ж, нам и карты в руки!


Глава 18


Мы ждем атаки до тоски,
А вот альпийские стрелки
Сегодня чтото не в ударе!
В.С.Высоцкий

Мы, как я решил, менять ничего не будем. Так я и докладываю Магистру. Тот, поразмыслив, соглашается со мной, хотя и добавляет, что при попытке заглянуть в будущее этой фазы в ближайшие часы компьютер выдает такие размазанные картинки, что даже невозможно разобрать: кто есть кто.

В пять утра мы выдвигаемся на свои места. Я с четырьмя мушкетерами отправляюсь к месту первой предполагаемой засады, в овраг. Овраг вплотную подступает к дороге своим пологим, заросшим ивняком склоном. Место для засады идеальное. Мы проезжаем чуть дальше и спускаемся в овраг с таким расчетом, чтобы из этого идеального места нас не было видно.

Буквально через полчаса со стороны города слышится стук множества копыт, меняющийся затем мягкими ударами о траву и глину. Потом все стихает, только изредка всхрапывают и коротко ржут кони. Я мысленно благодарю конюхов Серебряного полка, которые отлично вышколили мушкетерских коней. Те стоят, как отлитые из бронзы, не издавая ни звука. Кивком головы я отправляю на разведку одного из мушкетеров. Тот спешивается и скрывается за поворотом оврага. Вернувшись, он коротко докладывает:

– Пятнадцать.

Нас вместе с охраной кареты десять. Нормально, справимся.

Еще около часа проходит в ожидании и в тишине, которую внезапно нарушает крик совы. Сова? В такое время! Это сигнал! Я решаю действовать незамедлительно, пока внимание нападающих сосредоточено на подготовке к атаке.

Взяв мушкет на изготовку, машу рукой, и мы шеренгой двигаемся вперед. Едва мы минуем второй поворот оврага, как нам открываются люди де Ривака, поднимающиеся по склону оврага к дороге. Лучших мишеней нельзя придумать. Даю команду. Грохочет залп, второй. Мушкетеры с показной неторопливостью достают из седельных сумок бомбы, и черные чугунные шары, начиненные порохом, с дымящимися запалами, летят в нападающих, сея вокруг себя смерть.

Тем временем мушкетеры деловито перезаряжают оружие. Но это уже ни к чему. Те, кто после двух залпов и взрывов бомб еще остался в седлах, в панике удирают в разные стороны.

Так. Первая попытка де Ривака провалилась. С крупным счетом в нашу пользу. У моста через ручей к нам присоединяются еще четверо. Там дело обошлось без стычки. Едва мушкетеры вышли из укрытия, как нападающие покинули засаду и ускакали без единого выстрела.

Зато на перекрестке Кожевников и Перчаточников кипит бой. Три гвардейца и Золотой мушкетер бьются сразу с двадцатью разбойниками. Пятеро, правда, уже лежат на мостовой, но это нисколько не охладило пыла нападающих. Слишком уж велико их численное превосходство. Наше появление сводит это превосходство на нет. Наши люди не стреляют, чтобы не задеть своих. В дело идут сабли.

Движение кареты ни на миг не замедляется. Так быстро мушкетеры и гвардейцы расчищают дорогу. Но на Каменной улице обстановка другая. Сержант Лефевр убит в перестрелке и лежит у стены. Трое оставшихся мушкетеров держат оборону в узком переулке. На них напирает толпа человек в двадцать пять.

Я кричу мушкетерам: «Ложись!», и в нападающих летят бомбы. После взрывов три мушкетера бросаются на противника со шпагами, а мы атакуем его с другой стороны. Это была моя ошибка. Мы закрыли разбойникам путьдля бегства, и они стали драться с отчаянием обреченных. Еще один их мушкетный выстрел находит цель среди наших людей. Чтобы обезвредить эту шайку, нам приходится затратить целых десять минут.

Больше засад не предвидится до самого монастыря. Андрей – де Легар встречает меня неподалеку от монастырской площади.

– Скорее! Мы разогнали две засады, но они могут вернуться с подкреплением.

Карета, стуча колесами по булыжнику, въезжает на площадь. Путь свободен. В этот момент открываются врата какойто церкви, в которой кончилась утренняя служба, и из нее высыпает большая толпа прихожан. Как только они там умещались? Вторая мысль: а почему здесь только мужчины?

Я еще не уяснил до конца ситуацию, а решение уже пришло, и команда прозвучала. Мушкетеры строятся в две шеренги впереди кареты, которой уже преграждает дорогу толпа «прихожан». Сам я с де Легаром и четырьмя гвардейцами предусмотрительно прикрываю карету с тыла.

Изпод одежд «прихожан» появляются пистолеты и даже мушкеты. Гремят выстрелы, которые тут же перекрывает залп мушкетеров, за ним грохочет второй. Как и в овраге, в ход идут бомбы. Гремят взрывы. Пока первая шеренга перезаряжает мушкеты, огонь открывает вторая. Мушкетеры надвигаются на толпу с неотвратимостью ледокола. И толпа, как лед под тяжестью могучего корабля, прогибается, ломается и рассеивается под огнем мушкетов и взрывами бомб.

Мушкетеры пускают в ход сабли, расчищая ими дорогу среди тех, кто замешкался и не спешит расступиться. В этот момент из боковых улиц нам с тыла наносят удар две группы по десять человек. Во главе одной из них я вижу самого барона де Ривака.

Я вскидываю мушкет, но пулю принимает один из его людей, неосмотрительно вырвавшийся вперед.

Де Ривак поднимает пистолет, и я резко пригибаюсь к холке коня. Пуля свистит над головой. Второй мой выстрел тоже пропадает даром. Де Ривак метнулся в сторону в тот момент, когда я нажимал на спуск. «Вот это реакция!» – мысленно хвалю я его и обнажаю саблю.

Начинается рубка. Разбойники, атаковавшие нас вместе с де Риваком, оказались неслабыми воинами. С каждым приходится повозиться. Но меня они не интересуют. Мне нужен сам де Ривак.

Здесь меня опережает Андрей. Он перехватывает де Ривака в тот момент, когда тот, прикрываясь нападающими, уже вплотную приблизился к карете. Де Легар и де Ривак рубятся на саблях. На это просто страшно смотреть. Оба пускают в ход приемы боя, совершенно не известные в этом столетии. Я ничего не могу предпринять, чтобы помочь своему другу. Нападающих слишком много, и они окружили меня и четверых гвардейцев.

Мушкетеры тоже не могут прийти на помощь, они связаны боем с толпой, которая после появления де Ривака несколько оправилась от паники. Бой принимает затяжной характер, и мы, несомненно, понесем большие потери. Но помощь приходит совершенно неожиданно. Из той же улицы, по которой мы только что проехали, выезжает рыцарь в полном вооружении и в сопровождении пятнадцати всадников.

Он атакует людей де Ривака, которые сразу не выдерживают и обращаются в бегство. Я не уточняю, кто это пришел нам на помощь, а бросаюсь к де Легару и де Риваку. Оказавшись один против наших двух сабель, де Ривак понял, что его дело проиграно.

– Будьте вы прокляты, оба! – ругается он и пришпоривает коня.

Не спеша, поднимаю револьвер, тщательно прицеливаюсь. Гремит выстрел.

– Dead, for a ducat, dead! – обрадованно кричит Андрей – де Легар.

[6]. ]

Барон де Ривак, взмахнув руками, откидывается на круп лошади и сползает на одну сторону. Совсем упасть ему не дают стремена. Напуганная лошадь тащит за собой его безжизненное тело.

Вместе с двумя уцелевшими гвардейцами и неизвестным рыцарем с его людьми мы врубаемся в толпу нападающих. Под нашим натиском они дрогнули и побежали. Мы не преследуем их, а смыкаемся вокруг кареты. Через минуту она въезжает в распахнувшиеся ворота монастыря святого Стефана. Я подъезжаю к рыцарю.

– Кого я должен благодарить за помощь?

Рыцарь поднимает забрало.

– Сэр Ричард!

– Да, сэр Джордж, к вашим услугам. Вчера я задумался, почему ответ вы мне дадите только после обедни. Рано утром я увидел, как вы и ваши люди выехали из гостиницы в полном вооружении. Тогда я понял, что вы идете на опасное дело, и решил, что моя помощь вам не помешает.

– Да, она оказалась весьма кстати. Но помнится, вы говорили о своей паре рук и своем мече, а привели еще пятнадцать пар умелых рук и столько же мечей. Кто они?

– Это солдаты моего полка, они эмигрировали вместе со мной. Но, сэр, я полагаю, что заслужил ваше доверие и вы больше не будете отказываться от моей помощи? Поверьте, для меня большая честь – сражаться рядом с графом Саусверком и графом де Легаром. Кстати, а где он?

– Он в этом монастыре выполняет весьма важное поручение кардинала Бернажу, а мы с вами должны обеспечить его безопасность.

– Я и мои люди к вашим услугам.

Из уцелевших мушкетеров и людей сэра Ричарда я организовываю караул вокруг монастыря. Караульное помещение мы бесцеремонно устроили в церкви, из которой нас атаковали люди де Ривака. На протесты священника я надменно отвечаю:

– Благодари бога, что я не заковываю тебя в цепи и не отправляю на суд кардинала. Именем императора закрываю твою церковь до особого распоряжения.

Перепуганный священник даже не стал уточнять, есть ли у меня такие полномочия.


Гневе 19

Еще не видел свет подобного аллюра,

Копыта били дробь, трезвонила капель.

Помешанная на крови слепая пулядура

Прозрела, поумнела вдруг и чаще била в цель.

В.С.Высоцкий

К вечеру из монастыря выходит граф де Легар.

– Переговоры успешно завершены, – сообщает он. – Ярл благодарит вас за помощь и надеется, что завтра вы так же надежно прикроете его в путешествии до Брюна и избавите от осложнений в пути. А сейчас он приглашает вас на ужин, который дает в вашу честь.

После ужина де Легар говорит ярлу:

– Мы, конечно, будем сопровождать вас до конца пути, ярл. Но что касается осложнений, то таких, как сегодня, быть уже не должно. Главный исполнитель замыслов Маринелло и организатор сегодняшних беспорядков мертв. Его на моих глазах убил граф Саусверк своею рукой, а она у него, смею вас заверить, тяжелая.

Тем не менее, выйдя из монастыря, Андрей приглашает меня к себе.

– Надо в деталях обсудить завтрашний маршрут.

– Погоди. У меня в Млене есть еще одно дело. Далеко отсюда до монастыря святого Иоанна?

– Полчаса верхом.

– Полчаса туда, полчаса обратно и там час. Я буду у тебя через два часа.

– Может быть, нужна моя помощь?

– Не думаю. Де Ривак убит, пока Маринелло организует ему замену… Полагаю, раньше завтрашнего утра нам не о чем беспокоиться. На всякий случай я возьму с собой де Вордейля и сэра Ричарда.

К монастырю мы подъезжаем уже довольно поздно, но, когда я называю свое имя, привратник сразу пропускает нас.

– Отец настоятель давно ждет вас, граф.

Мы въезжаем во двор, и я прохожу к аббату. Передав ему послание кардинала, прошу его провести меня в странноприимный дом к итальянскому пилигриму Модунио. Аббат посылает к пилигриму послушника, предупредить его, а сам неспешно ведет меня по переходам и галереям монастыря. Когда мы доходим до странноприимного дома, я говорю ему:

– Извините, отец настоятель, но с пилигримом мне надо встретиться с глазу на глаз. В какой келье он живет?

– В семнадцатой. Я и сам хотел предложить вам пройти к нему одному. Я подожду вас здесь.

– Не стоит беспокоиться, возвращайтесь к себе. Я с друзьями уеду через час, не позже.

Аббат кивает, но тем не менее остается в холле. Не обращая больше на него внимания, поднимаюсь по узкой и крутой лестнице на второй этаж и оказываюсь в тускло освещенном коридоре, по обе стороны которого прорублены двери в кельи постояльцев.

Странноприимный дом имеет форму буквы Г. Семнадцатая келья находится за поворотом. Я двигаюсь по коридору, когда слышу голос Ричарда:

– Андрей! Осторожно, за поворотом тебя ждет агент ЧВП!

Быстро достаю револьвер, взвожу курок и осторожно приближаюсь к повороту, прижимаясь к стене. Резкий бросок вперед с разворотом вправо, и тут же звук выстрела. Мой маневр удался. Не ожидавший этого агент выстрелил туда, откуда я должен был появиться. Стреляю навскидку, и револьверная пуля калибром двенадцать миллиметров сбивает с ног незадачливого агента, ударив его в грудь.

К моему удивлению, он приподнимается на локте и снова целится в меня. Бросаюсь вправо и падаю на пол, одновременно поворачивая барабан револьвера. Второй выстрел агента ЧВП тоже пропадает впустую, но я выстрелить вторично не успеваю. Меня опережают. Из глубины коридора гремит выстрел, пуля попадает несостоявшемуся убийце в голову.

Возле тела, безжизненно лежащего на полу, стоит сухощавый высокий старик лет шестидесяти с дымящимся пистолетом в руке. Вскакиваю на ноги и подбегаю к убитому. Первым делом забираю его оружие. Так и есть! Многозарядный автоматический пистолет вроде «кольта». Ай да Маринелло! Ай да сукин сын!

Второе, что я делаю, – это сую руку под камзол убитого. И эта догадка оказывается верной: бронежилет! Значит, за меня с Андреем взялись всерьез. Чего ждать дальше? Пулеметов, винтовок с оптическим прицелом, а может быть, еще и танков, и боевых вертолетов? Хорошо хоть не термоядерных ракет!

Осторожно приподнимаю голову трупа. Нет, я его не знаю. Старик с пистолетом молча наблюдает за моими действиями. Сзади я слышу шаги и оборачиваюсь. В пороховом дыму, заполнившем коридор, стоит отец настоятель. Глаза его широко раскрыты от ужаса.

– Господи! Что это? Ваше…

– Ничего страшного, отец настоятель, – прерывает его старик. – Все уже кончилось. Этот негодяй пытался проникнуть к одному из ваших постояльцев и ограбить или убить его. Доблестный лейтенант Саусверк воспрепятствовал этому.

Замечаю, что пистолет уже спрятан у старика под одеждой.

– Ну, раз вы так говорите, значит, это правда, – поспешно соглашается аббат.

– И распорядитесь, пожалуйста, отпеть убитого и совершить обряд погребения. Он хоть и грешник, но Душа его христианская, а милосердие божие не знает границ!

– Аминь! – откликается аббат.

– Пойдемте, граф, – обращается ко мне старик, считая инцидент исчерпанным, – я давно жду вас.

Видя мои колебания, он представляется:

– Я – Роберто Модунио.

Я оборачиваюсь к аббату, тот кивает головой в подтверждение. Прохожу в келью «пилигрима». Вопреки ожиданию она довольно богато обставлена. Модунио опускается в кресло, приглашая меня присесть на свободное.

– Итак, граф, что вы имеете передать мне от кардинала Бернажу?

Молча достаю изза пояса конверт и протягиваю его старику. Он сразу вскрывает его и, едва глянув на бумаги, снова сворачивает их. Взяв со стола графин, Модунио наполняет вином два кубка, протягивает один мне и говорит:

– Я рассчитывал отправить с вами мои замечания по письму, но, вопервых, Бернажу применил слишком сложный шифр, и я провожусь до утра, а вас ждет дорога и важные дела.

Он отпивает из кубка.

– А вовторых, епископ Маринелло, помоему, проявляет к вашей особе слишком уж пристальное внимание. Я прав?

– У него есть к этому основания.

– Поэтомуто я и переправлю свое письмо к Бернажу с менее приметным курьером. Так и передайте ему. Ваше здоровье!

Мы выпиваем.

– Желаю вам удачи, граф. Не смею вас больше задерживать. Вас ждут товарищи и поручение императора.

Рука «пилигрима» осеняет меня благословением, я кланяюсь и выхожу. Когда мы выезжаем из монастыря, я тихо спрашиваю де Вордейля:

– Этот Роберто Модунио – итальянский кардинал?

Маркиз кивает.

– Возглавляет оппозицию папе?

Маркиз снова кивает. Мне все становится ясно.

Андрей ждет меня у себя.

– Все нормально?

Вместо ответа я показываю ему пистолет. Брови моего товарища ползут вверх.

– Это что? Подарок Маринелло?

– Ты, конечно, понимаешь, что он вручил мне его через посредника.

Андрей берет пистолет в руки, вынимает магазин, выщелкивает патроны. Их оказывается пять, шестой – в патроннике.

– Так, значит, Маринелло взялся за нас всерьез, раз вооружает своих агентов такими аргументами. Интересно, что еще он намерен протащить сюда по межфазовому переходу?

– Ято в свое время ломал голову, как обезопасить Золотой Меч, а этот готов загнать сюда батальон десантников специального назначения со всем вооружением, лишь бы только добиться своих сомнительных целей.

– Ладно, перейдем к делу. В схлопку этого Маринелло!

Мы подходим к карте. Как и накануне, мы прибегаем к обмену мыслями через компьютер Монастыря. Я предлагаю проложить маршрут таким образом, чтобы он шел от гарнизона к гарнизону, которые между Мленом и Брюном были в достаточном количестве.

– Таким образом, чтобы уничтожить нас наверняка, Маринелло придется ввести сюда целую армию.

– Ну, зачем целую армию, достаточно батальона спецназа! – шутит Андрей.

– Полагаю, до этого дело не дойдет, – вмешивается Магистр. – А в целом план Андрэ хорош.

– Я тоже так думаю. Быть по сему. Главная задача конвоя: не дать нападающим прорваться к карете с ярлом. А тем часом связные поднимут по тревоге гарнизоны и приведут подкрепление.

Утром мы трогаемся в путь. Конвой вместе с людьми сэра Ричарда выглядит весьма внушительно: более тридцати человек. Так что, если Маринелло заготовил в окрестностях Млена засады, они просто не решились нас атаковать. Солнце уже перевалило зенит, а мы все еще продолжаем путь без осложнений. Я начинаю беспокоиться: если так долго все идет нормально, жди крупных неприятностей. Вряд ли Маринелло успокоился после гибели де Ривака. Догоняю де Легара, который едет в голове колонны.

– Как ты думаешь, долго еще нас никто не потревожит?

– Думаю, недолго. Вон, в той долине весьма удобное место для засады, да и до ближайших гарнизонов оттуда дальше всего. Маринелло ведь тоже не дурак, он понял уже, с кем имеет дело, и все просчитал. Если на нас сейчас навалятся приличными силами, нам придется тяжко.

Предположения Андрея оправдываются больше чем на сто процентов. В долину мы въезжаем беспрепятственно и какоето время едем спокойно. Внезапно с разных сторон нас атакуют всадники в красных одеждах.

Я прикидываю их численность, соотношение получается пять к одному. Плохо! До ближайшего гарнизона около десяти километров. Пока туда да обратно… Вряд ли мы столько продержимся. Остается одно: прорываться и бежать. Надо связать боем побольше нападающих, а экипажу с ярлом в сопровождении человек пятишести уходить.

Так мы и поступаем. Сэр Ричард со своими людьми, де Вордейль и де СенРеми завязывают неравный бой, а де Легар с пятеркой гвардейцев, разметав заслон, устремляется по дороге, пропустив вперед экипаж. Я собираюсь было тоже вступить в бой, но, посмотрев вслед де Легару, ощущаю такое сильное беспокойство, что не только сам пускаюсь вслед за ним, но и ослабляю своих товарищей еще на двух мушкетеров.

Интуиция не подвела меня и на этот раз. Менее чем через километр де Легара атакуют двадцать «красных». Их предводитель, видимо, предвидел такой вариант и выставил еще одну засаду. Рассчитывать на помощь своих людей я не могу. Шум боя сзади не затихает, скорее – наоборот. Вдруг я вспоминаю один значок на карте, по которой мы с Андреем вчера разрабатывали маршрут. Тогда мы не придали ему особого значения. Догоняю де Легара.

– Прикрой меня, а сам с ярлом – во весь опор по правой дороге. Развилка будет через километр.

Де Легар ничего не уточняет. Он с гвардейцами и мушкетерами открывает огонь по нападающим и пускает в ход бомбы. Но тех ведет опытный командир. Они быстро рассредоточиваются, но это дает нам возможность выиграть время. Я мчусь напролом через кустарник, овраги, ручьи и прочие препятствия. Меня никто не преследует. Карета с ярлом – главная цель.

Это мне на руку. Только бы де Легару удалось удержать дистанцию между собой и преследователями! Через десять минут бешеной скачки выезжаю к лагерю полевой батареи нашего полка, которая находится здесь на учениях.

– Командира ко мне! – командую я часовому. Часовой не успевает подать сигнал, как из палатки выскакивает артиллерийский поручик в мундире Серебряного полка. Не успевает он представиться, как я сразу перехожу к делу:

– Батарее – тревога! Картечные заряды есть?

Поручик стреляет из пистолета в воздух и тут же отвечает:

– Так точно, лейтенант! По пять зарядов на орудие.

– Заряжай! Орудия за мной, на позицию!

Выскочившие из палаток мушкетерыартиллеристы быстро выполняют мой приказ, продублированный поручиком. Через пару минут заряженные орудия поднимаются на пригорок, с которого хорошо простреливается дорога. Еще через две минуты я лично навожу все три орудия на опушку леса, откуда выходит дорога. Остается только ждать. Артиллеристы с дымящимися запалами замерли у орудий. Подносчики распаковали зарядные ящики и приготовили заряды картечи. Ждать приходится недолго.

Слышится стук колес, потом топот копыт… На опушку стремительно выкатывается карета. Следом за ней на дороге появляется де Легар, с ним трое: два гвардейца и мушкетер. Я поднимаю руку. Отставая метров на пятнадцатьдвадцать, из лесу выскакивают преследователи.

– Огонь! – командую я.

Звонко бьет первое орудие, сразу за ним – второе и тут же – третье. Артиллеристы быстро банят стволы и забивают по второму заряду. Но это уже ни к чему. Убийственный ливень картечи охладил пыл нападающих. Вдоль дороги валяется больше десятка тел. Уцелевшие бросаются врассыпную. Карета с ярлом без помех продолжает свой путь.

Благодарю артиллеристов и прощаюсь с ними. Надо догонять де Легара. Дорога снова уходит в лес. Я уже слышу стук копыт. Но такой же стук неожиданно раздается сзади. Наверное, наши, вырвавшиеся из боя, догоняют нас, подумалось мне. Но изза поворота показывается восемь всадников в красных камзолах. Во главе отряда скачет… де Ривак!

Быстро вскидываю мушкет и дважды стреляю. Де Ривак остается невредимым, но пули не пропадают даром: двое из нападающих «спешиваются», отнюдь не по своей воле. Вступать в бой с шестью, среди которых еще и де Ривак – чистейшее безумие. Я даю шпоры коню.

За поворотом дорога разветвляется. Беру влево, полагая, что де Легар захочет вернуться на старую дорогу. Впятером мы легко справимся с этой компанией. Но или де Легар ехал слишком быстро, или я ошибся: кареты с ярлом я нагнать не могу. А преследователи не отстают.

Вынимаю из сумки последнюю бомбу, взвожу ее и бросаю назад, через плечо. Грохочет взрыв. Оглянувшись, убеждаюсь, что преследователей становится на двух меньше. Но де Ривак, главная опасность, продолжает скакать за мной.

Лес кончается, и я скачу по прямой. Мой расчет прост: среди естественных препятствий оторваться от преследователей и вернуться на батарею. Но я не учел того, что преследует меня не ктонибудь, а барон де Ривак. Его люди растянулись цепью, охватывая меня справа. Они явно хотят меня кудато загнать. Куда, я понимаю через минуту.

Слева сверкает река. Кора! Прижатый к обрывистому берегу, я окажусь во власти де Ривака. Не тутто было, господа! Слегка замедляю бег коня. Когда крайний справа преследователь приближается на двадцать метров, я вскидываю револьвер, тщательно прицеливаюсь и выбиваю его из седла. Путь вправо свободен, но трое оставшихся приблизились ко мне вплотную. И вновь – безумная скачка. «Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?»

Путь преграждает овраг. Скачу вправо, еще ближе подпуская де Ривака. Вот место, где можно спуститься. Спускаюсь в овраг и снова беру вправо. Копыта преследователей стучат по дну оврага совсем близко. Сворачиваю в боковое ответвление и сквозь заросли продираюсь вверх. Сзади трещат кусты.

В зарослях сумеречно. Овраг довольно глубокий. Дневной свет почти не проникает сюда. Внезапно яркий желтый свет слепит мне глаза. Я невольно зажмуриваюсь.


Глава 20


По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.
В.С.Высоцкий

От неожиданности останавливаюсь как вкопанный. Я стою на опушке леса, метрах в ста от какогото поселка. Светлая лунная ночь. Отчетливо видны телевизионные антенны на крышах, легковой автомобиль возле дома. Великое Время! Где я?

В хлеву мычит корова, во дворе начинает лаять собака. Куда же я всетаки попал? Куда подевался овраг? Почему сейчас ночь? Ведь только что был день! Внезапно до меня доходит. Желтая вспышка! Я прошел межфазовый переход! Вот это да! Не могу поверить в случившееся. Я все стою и всматриваюсь в спящий поселок, когда за спиной внезапно слышится конский храп.

Резко обернувшись, вижу одного из тех, что гнались за мной вместе с де Риваком. Он сидит на коне и, обалдевший от неожиданности, выпученными глазами смотрит, ничего не понимая, на меня и на поселок. Что с ним делать? Двигаюсь к нему, он вскидывает пистолет, но тот разряжен. Тогда он тянет из ножен саблю. Я решаю не будить жителей поселка стрельбой и тоже берусь за саблю. Справиться с этим противником мне не составляет труда. Двумя ударами отбрасываю его клинок в сторону, а третьим сбрасываю его с коня.

Глядя, как тело поверженного противника дважды судорожно дергается и затихает, невольно думаю, что жители этого поселка поутру немало поломают голову: как сюда попало тело человека в одеждах и при оружии XVIXVII столетий. Вот будет мертвое дело у следователя! В том, что здесь век, соответствующий моему XX, я не сомневаюсь.

Еще какоето время смотрю на спящий поселок, испытывая острое чувство ностальгии. Невольно даже закралась мысль: а не послать ли все в схлопку и не остаться ли здесь. Мысль была мимолетна, но мне становится мучительно стыдно за то, что она у меня проскочила.

Между соснами клубится желтоватый парок. Решительно направляюсь прямо в него, держа в правой руке саблю, а в левой револьвер. Из желтого пара я выезжаю в горное, заснеженное ущелье.

Примерно с минуту я отупело смотрю на каменные стены, местами покрытые снегом, на темное небо, мучительно пытаясь понять хоть чтонибудь. Потом мне становится страшно. Страшно понастоящему. Меня буквально трясет. В ущелье холодно, дует пронизывающий ветер, но я обливаюсь потом.

Мне вспоминаются слова Магистра во время нашего спора, после моего возвращения из Синего Леса. «А почему ты думаешь, что точки прямого и обратного переходов совпадают? Я в этом не уверен».

Великое Время! Магистр, наш мудрый, опытный Магистр был, как всегда, прав! А я тогда, стыдно вспомнить, петушился, как мальчишка: «Я готов рискнуть!» Вот и рискнул. И как же ты теперь будешь отсюда выбираться? Магистр еще тогда сказал: «А я вот рискнуть не готов. Разбрасываться лучшими кадрами – не мой стиль!» Великое Время! Магистр мой родненький! Помогите мне, подскажите чтонибудь! Как мне выбраться отсюда?

С ужасом смотрю я на желтый туман, выползающий из расщелины немного впереди меня. В ушах звучат слова Магистра: «А ты уверен, что, пройдя этим переходом, ты не окажешься в лаборатории такого же Магистра, только с другой стороны?»

Я знаю, что связь со мной наверняка потеряна, но, чтобы проверить себя, даю условный сигнал. Никакого эффекта. Ну, что ж, надеяться следует только на себя самого. Какие у меня альтернативы? Да никаких! Только идти в этот желтый туман.

Осторожно приближаюсь к расщелине, собираюсь с духом и ныряю в желтый туман, как в воду. И оказываюсь в воде! Мой конь испуганно ржет. Вода доходит до моих колен. Мы стоим в море! Кругом бескрайнее море, и мы стоим на отмели. Вот это вляпался! Присмотревшись, различаю на горизонте темное пятно. Берег?

Двигаюсь в направлении этого пятна. Вода не убывает, не прибывает. Через час пути становится ясно, что впереди песчаный остров. Впрочем, может быть, дальше откроется какойнибудь берег? Еще через час отмель начинает повышаться, а еще через полчаса мы с вороным оказываемся на низком песчаном берегу, который тянется в обе стороны, насколько хватает взора. Это длиннющая, узкая, не шире пятисот метров, коса.

Куда ехать? Нет хода – ходи с бубен, вспоминаю старое правило и еду направо. Примерно через час вижу вдали не то кусты, не то камни. Подъехав ближе, обнаруживаю на песке беспорядочно разбросанные камни. От этих камней поднимается желтоватый дымок. Без колебаний въезжаю в этот дым. Куда угодно, только подальше из этого дикого, едва ли не протерозойского мира!

Место, куда я въехал из протерозоя, также не вызывает особого душевного подъема. Зимний выгоревший лес, точнее то, что осталось от этого леса после грандиозного пожара. Кругом, насколько видно глазу, изпод снега торчат головешки. Небо нависает низкими темносерыми, почти черными тучами. Ни малейшего просвета! Солнце не пробивается сквозь эту завесу. Полумрак.

Внимательно смотрю на снег, нагибаюсь с седла и зачерпываю пригоршню. Снег не белый, а тоже темносерый. Он смешан не то с песком, не то с золой или пеплом. Это мне не нравится. Гдето я уже видел это. Еще раз осматриваюсь. На горизонте чтото светится. В пятистах метрах по направлению к этому свету на земле чернеет большое пятно.

Трогаю поводья и еду на свет. Когда до черного пятна остается сто метров, оно начинает шевелиться. Огромная стая ворон поднимается в воздух и с криком начинает кружить надо мной. Тогдато я вспоминаю, где я это видел. Это я видел, когда наблюдал у себя на дисплее мир ядерной зимы. По спине пробегает струйка холодного пота. Одно дело – наблюдать все это через компьютер, и совсем другое – самому побывать в таком мире.

Продолжаю ехать на свет и пытаюсь представить, как выглядел этот мир, пока не уничтожил сам себя в ядерном пламени. Какие безумные амбиции толкнули его обитателей на этот шаг? Что побудило их переступить порог, изза которого нет возврата? У меня такое ощущение, словно я еду по грандиозной могиле. Впрочем, так оно и есть на самом деле.

Свет между тем приближается, теперь я могу разглядеть его источник. Желтым светом светится довольно обширный участок грязносерого снега с торчащими из него обгорелыми пнями. Не задумываясь, въезжаю в это световое пятно. Оставаться в мире ядерной зимы у меня желания еще меньше, чем в протерозое.

Опять ночь. Темный лес. Яркая луна. У меня возникает непреодолимое желание завыть на нее. Завыть воем, полным самой искренней, смертельной тоски. Великое Время! Сколько меня еще будет носить по этим мирам? На минуту я представляю себе, какая сейчас паника царит в Монастыре. Какие сверхоперативные решения принимают Магистр и Стремберг. Возможно, о случившемся уже извещен Высший Совет Магов. И уж наверняка меня интенсивно ищет весь Сектор Наблюдения, не говоря уже о группе Ричарда. О том, что сейчас творится с Леной, мне даже думать не хочется.

Оборачиваюсь. За моей спиной клубится желтый пар. Я въезжаю в него и… выезжаю в мире ядерной зимы! Минут пять стою неподвижно, осмысливая свое положение. Оно еще хуже, чем казалось недавно. Круг замкнулся. У меня остается один выбор: или мир ядерной зимы, при этом меня передергивает, или тот неведомый лес – Хорошо, если это простой лес, пусть даже глухой и дикий. А если это чтонибудь вроде Синего Леса? Меня снова передергивает.

Размышляя таким образом, я еду вдоль границы светового пятна. Стая воронья, успокоившаяся было, но вновь встревоженная моим появлением, оглушительно галдит в небе, почти закрывая его собой.

Еще раз смотрю на эту стаю, вспоминаю о полчищах крыс, населяющих развалины городов, и решаю окончательно в пользу таинственного леса. Тут я обращаю внимание на то, что пятно света имеет неправильную форму. Оно напоминает восьмерку или знак бесконечности. «Лемниската», – усмехаюсь я, вспомнив еще одно название.

Прошлый раз я въехал в пятно почти по большой оси лемнискаты. Теперь я нахожусь неподалеку от ее горловины. Не раздумывая слишком долго, въезжаю в пятно… Так! Интересно!

Я стою между двумя деревьями на аллее в какомто городе. Пасмурное серое утро. Часа четыре, не более. Еще раз осматриваюсь. Дома пятиэтажные, из силикатного кирпича, гдето подальше торчат девятиэтажные «башни». Ха! Да я же у себя дома! Или гдето в параллельной, но донельзя близкой к «моей» фазе. Более того, я в Советском Союзе. От визуального изучения города меня отвлекает возглас:

– Господи! Это что за чудо?

Смотрю направо и вижу пожилую женщину в старом коричневом плаще с большой хозяйственной сумкой в руке. Она удивленно смотрит на меня и крестится. До меня доходит, что говорит она порусски. В самом деле, впору начать креститься, если выходишь рано утром из дому и на бульваре встречаешь средневекового мушкетера в полном вооружении на боевом коне. Тут действительно крыша поедет.

– Вы что, мамаша, – начинаю я импровизировать, – никогда артистов не видели, в кино не ходили, телевизор не смотрели?

– Тьфу, нечистая сила! Напугалто ты меня как! – успокаивается вроде старушка; но в глазах ее вновь зажигаются огоньки недоверия. – А что это ты в такую рань здесь делаешь, артист?

– Ну, мамаша, я же не спрашиваю вас, что вы делаете в такую рань, куда вас несет?

– А никакого секрету. Вот, пушнину собираю, – старушка показывает на сумку, из которой торчат горлышки пустых бутылок.

– А, дополнительный доход!

– Сам ты – дополнительный! – обижается старушка, – Всю жизнь горбатилась, а теперь на мою пенсию можно купить аж пятнадцать буханок хлеба! Да и ту пенсию уж пятый месяц не выдают. А ты говоришь, дополнительный! А что тебя в такую рань сюда занесло?

– Да натурные съемки сегодня, а конь мне попался пугливый. Вот и объезжаю его, чтобы привыкал, не пугался. А с утра пораньше, чтобы народу поменьше попадалось. Выто вот креститься начали, а другой, не ровен час, концы отдаст с перепугу. Вы мне, мамаша, лучше вот что скажите. Здесь гденибудь поблизости не видели, чтобы желтый туман или пар клубился?

– А как же! Вон там, за углом из теплотрассы фугует. А тебе зачем?

– Товарищ у меня там живет. Так он про этот пар рассказывал, чтобы я его как ориентир использовал, когда буду его дом разыскивать. И давно этот пар там валит?

– Да уж месяца три. Раньше быстро бы починили, а сейчас… – старушка машет рукой, – рабочих посокращали, а тем, кто остался, платить нечем. Так они за бесплатно будут чинить! А что за фильм снимаете? Не по Дюма ли?

– Точно, по Дюма.

– Понятно. Ну, с богом, касатик! Мне пора.

– Всего доброго, мамаша!

Слезаю с коня и веду его на поводу в указанном направлении. Все стены домов, витрины магазинов обклеены плакатами, с которых сдержанно улыбается седовласый Президент, а под ним – призыв: «Голосуй или проиграешь!» Видно, здорово ктото боится проиграть, раз затрачивает на рекламу такие бешеные деньги. Мне вспоминается список, который я видел на компьютере, и холодок пробегает по моей спине. Демократия! Время ее побери!

За углом из камеры теплотрассы действительно «фугует» столб желтого пара. Камера огорожена колышками с веревками и давно уже выцветшими красными флажками. Въезжаю в пар и попадаю на железнодорожную станцию, судя по паровозам, гдето в третьей четверти XIX века. Следующий переход оказывается неподалеку, между двумя кучами шлака. Из него я попадаю в осеннюю степь.

Оттуда – в зимний лес. Из него – в тропическую саванну. Я перехожу из фазы в фазу, и меня не покидает мысль: «Когда это кончится? И кончится ли вообще когданибудь? Куда заведут меня эти переходы? Не лучше ли остановиться и просто ждать, когда меня найдут свои? Но, учитывая бесконечную множественность параллельных мировфаз, это потребует такого же бесконечного времени. Я могу так прождать до конца своей жизни и даже дольше. С другой стороны, исходя из тех же соображений, я могу так путешествовать из фазы в фазу тоже до бесконечности».

Великое Время! Что же сейчас творится в Монастыре? Нет, ждать на месте я не могу, лучше чтото предпринимать. А предпринять я могу только одно: оказавшись в другой фазе, искать переход в следующую. Слава Времени, все переходы не так уж далеко друг от друга. Дважды меня заносит кудато вообще на другую планету. Первый раз по желтому небу движется тусклое светило, в два раза меньше Солнца, скудно освещающее синюю растительность. Другой раз – сиреневые пески, и Солнце ярче и больше нашего. Помоему, по таким пескам и под таким палящим солнцем я полз, теряя силы, во время курса МПП.

Побывал я и в мезозое. Слава Времени, с тираннозаврами и другими подобными обитателями этой веселой эпохи встретиться не довелось. Но я вздохнул облегченно, попав в мир экологической катастрофы. Здесь хоть и погано, но никто тебя не съест.

Покидая арктическую пустыню, где проход находился между двумя торосами, я выезжаю прямо на ствол мушкета, наведенного на меня в упор. Быстро пригибаюсь к холке коня и выхватываю револьвер. Над головой гремит выстрел. Я не дожидаюсь второго и стреляю сам. Убитый оказывается последним спутником де Ривака.

Осмотревшись, с облегчением вздыхаю. Это тот самый овраг, с которого начались мои «хождения по фазам». Интересно. Я провел там много часов, одно скитание по мелководью протерозойского моря чего стоит. А здесь прошло всего ничего. Один из преследователей ринулся за мной, а второй остался ждать с мушкетом наготове. И он даже не успел устать и опустить мушкет! Так. Значит, де Ривак ждет меня поблизости. Осторожно спускаюсь в основной ствол оврага. Приблизившись к повороту, даю вороному шпоры и выскакиваю прыжком. Пуля свистит сзади. Стреляю навскидку. С головы де Ривака слетает шляпа. Он стоит с дымящимся пистолетом в руке и улыбается.

– Вот мы и обменялись приветствиями. Ну, как вам понравилось путешествие? Я не думал, что вы сумеете выбраться оттуда.

– А почему вы не последовали за мной?

– Я что, с ума сошел соваться в… – тут он произносит непонятное мне слово.

Я соображаю, что французский язык еще не знает слова «фаза» и он использовал свой термин.

– Ну что ж, нам вроде бы нечего больше делить. Ярла Хольмквиста вы упустили, он уже наверняка присоединился к своему посольству. Вы проиграли, барон.

– Вот поэтомуто нам и есть, что делить. Неужели вы думаете, что я оставлю все так, как есть? Теперь мне надо ни много ни мало, а вашу жизнь.

– Вот этого я вам обещать не могу, – говорю я и поднимаю револьвер.

Надо же быть таким идиотом! За все время скитания по фазам ни разу не догадался проверить оружие. Барабан пуст!

Выхватываю из ножен саблю. Де Ривак оказывается достойным и весьма не слабым соперником. Дважды меня спасает кольчуга. Поняв это, барон целит мне в голову и по рукам. Я, в свою очередь, уясняю, что бронежилет саблей не пробить и тоже целюсь по голове. Это изменение тактики сильно сужает нам обоим диапазон возможных приемов боя.

Не знаю, сколько бы продолжался этот бой. Поначалу мне не повезло. Сабля де Ривака задевает мне левую руку и ранит бедро. Передо мной сразу встает сцена моего боя с Синим Флинном. Его поражение началось с такой же пустяковой раны. Стискиваю зубы и мобилизую все свое умение. Ято прекрасно знаю, что меня ждет в случае поражения.

Но что я могу поделать, если противник во всем равен мне. Здесь можно надеяться только на случай. И случай помог. Наши кони грызутся между собой, словно разделяя вражду хозяев. Вороной оказывается более удачливым, и конь де Ривака шарахается. Барон на мгновение теряет стремена. Для меня этого достаточно.

Де Ривак лежит навзничь. Кровь из длинной раны на голове заливает песок. Лицо его быстро бледнеет. Спешиваюсь. Де Ривак не дышит, сердце его не бьется.

– На этот раз без обмана, – говорю я и обыскиваю де Ривака, забирая все бумаги.

Перед тем как покинуть место поединка, не могу удержаться, чтобы не пустить стрелу в Маринелло. Не знаю, читал ли он Шекспира, но я надеюсь, что он наблюдает эту сцену и слышит меня. Глядя на мертвого де Ривака, цитирую:

– Thou wretched rash, intruding fool, farewell! I took thee for thy better; take thy fortune; thou find'st to be too busy is some danger.

[7]

Выезжаю на дорогу и, поколебавшись, еду туда, где оставил в прикрытие ярлу и де Легару мушкетеров, гвардейцев и людей Степлтона. Очень скоро навстречу мне попадаются остатки моего отряда. Это четыре Серебряных и один Золотой мушкетеры, один гвардеец Бернажу и пять людей Стэплтона. Во главе едет де СенРеми. Вид их красноречиво свидетельствует о том, как нелегко им пришлось. Почти все они в окровавленных повязках, плащи и камзолы рваные, в крови. Сами все запыленные и измученные до крайней степени.

Де СенРеми подъезжает ко мне, отдает честь и докладывает:

– Приказ исполнен, лейтенант!

– Де Вордейль и сэр Ричард?

– Маркиз погиб, сэр Ричард тяжело ранен. Мы оставили его на артиллерийской батарее. Вы знаете, где это.

– Ясно. Главное мы сделали. Граф де Легар с ярлом сумели вырваться из засады и уйти от погони. Теперь они в безопасности.

– Я вижу, лейтенант, что и вам пришлось жарко. Мы проезжали по вашим следам. Один из раненых показал, что за вами гнался де Ривак. Мы его уже похоронили, а у него, оказывается, жизней не меньше, чем у кошки! Кстати, где он теперь?

– Можете отныне забыть о нем.

– Отлично! Но вы ранены, лейтенант?

– Не тяжелее, чем вы. Давайте не будем терять времени. Надо догнать де Легара.

Ярла с де Легаром мы нагоняем уже при въезде в Брюн. Андрей при моем появлении облегченно вздыхает.

– Когда ты так удачно отсек погоню картечью, я каждую минуту ждал, что ты вотвот нас догонишь. Но, сам понимаешь, остановиться и подождать тебя я не мог. Куда же ты пропал, что случилось?

– Де Ривак, – коротко отвечаю я.

– Ото! Живуч, сволочь! Ну, и как ты справился?

– С ним все в порядке, но не это главное.

– А что же?

– Сейчас сдадим ярла посольству, быстренько вернемся домой, и там все узнаешь. Разговор долгий.

Андрей сгорает от любопытства, но дело надо довести до конца.

Во дворце наместника ярла Хольмквиста ожидало скандинавское посольство. Ярл тепло прощается с нами, с мушкетерами и гвардейцами. Людям Стэплтона я сразу на постоялом дворе пишу рекомендации для вступления в мушкетерскую дивизию. Де СенРеми получает разрешение отдохнуть и расслабиться до утра. А мы с Андреем – де Легаром приказываем подать нам ужин и уходим к себе в комнату.

Заинтригованный Андрей требует, чтобы я все рассказал немедленно. Удовлетворяю его любопытство в части того, как я уходил от погони, как дрался с де Риваком, но ни словом не обмолвливаюсь о моем «хождении за три фазы». Андрей явно не удовлетворен, но я неумолим.

– Остальное дома и только дома. Мне самому надо еще все как следует осмыслить.

– Тогда зачем тянуть время с этим ужином?

– Андрюша, от каждой эпохи надо брать свои радости. Должны же мы както скрасить свою тяжелую работу.

Широким жестом указываю на стол, где, перемежаясь с бутылками отличного лотарингского вина, стоят блюда с изысканными кушаньями.

– Такого ты на синтезаторе не сотворишь, фантазии не хватит, и по линии доставки не получишь. А такую вещь можно попробовать только здесь.

Наполняю стакан превосходным брюнским пивом, подмигивая в угол комнаты, и тут же слышу голос Магистра:

– Андрэ, хватит резвиться. Время с тобой, заканчивайте ужин да побыстрее, а то у нас уже слюнки текут. После ужина – сразу домой! Хватит гулять по Лотарингии и еще Время знает где. Отпуск кончился, пора за работу.

Мы приканчиваем ужин и укладываемся в постели. Пора домой, дело сделано.


Глава 21


Расскажи, Снегурочка, где была?
Расскажика, милая, как дела?
Ю.Энтин

Принимает меня черноглазая Шелли. С монитора компьютера меня уже торопит Магистр. Попрощавшись с Шелли, шагаю в НульТ и выхожу у Магистра.

Андрея еще нет, Лены тоже. Хочу спросить, где она, но Магистр меня опережает:

– Присаживайся, Андрэ, сейчас придет твой товарищ, и мы начнем тебя потрошить. А пока пей кофе.

Катрин наливает чашку и подает мне. Открывается дверь НульТ, и входит Андрей.

– Ну, вот и все в сборе, – говорит Магистр.

– А где Лена? – спрашиваю я.

– Отдыхает, – просто отвечает Магистр. – Но давай не будем отвлекаться. Пей кофе и рассказывай. Нам всем не терпится узнать, где это ты пропадал целых три минуты. Ты не представляешь, какая тут поднялась паника!

Я улыбаюсь, самто я запаниковал намного позже, чем через три минуты. Вернувшись в кресло, беру чашку, не спеша выпиваю кофе, возвращаю чашку Катрин и прошу:

– Еще, пожалуйста, Кэт. Давно не пил кофе…

– Хватит тянуть кота за хвост, Андрэ! – вскидывается Магистр.

Все напряженно молчат и смотрят на меня.

– А ты, чем подгонять меня, лучше сотвори бутылочку «Столичной» и соответствующей закусочки. А повод выпить будет, это я обещаю.

Магистр смотрит на меня, как бык на матадора.

– Магистр, если после первых же моих слов тебя не потянет выпить, можешь сослать меня пожизненно в Хозсектор. Так что давай, делай.

Магистр молча достает две бутылки водки и бутылку сухого вина. Так же молча подходит к синтезатору и творит закуску. С каменным лицом ставит все на стол и усаживается напротив меня. Андрей тем временем достает рюмки, разливает мужчинам водку, а Кристине вино и вопросительно смотрит на Катрин. Та также молча показывает глазами на водку. Я усмехаюсь: воспитали, ничего не скажешь! Когда движение прекращается, я отпиваю кофе и говорю, глядя на компьютер:

– Значит, три минуты моего отсутствия вызвали здесь панику? – Я снова улыбаюсь. – А что было бы здесь, если бы я отсутствовал не три минуты, а, скажем, часов двенадцать?

– Не задавай глупых вопросов, Андрей! – не выдерживает Стремберг. – С тобой не было связи целых три минуты. Мы здесь с ног сбились, только вот он, – Стремберг кивает на Магистра, – не дал мне поднять общую тревогу. Куда ты скрылся? Что делал?

– То, что вы здесь изза меня пережили, – легкая икотка по сравнению с тем, что перечувствовал я. У вас этот стресс продолжался всего три минуты. Я же имел счастье переживать все это более двенадцати часов. Поверьте, в шевелюре графа Саусверка добавилось немало седины.

Все молчат, осмысливая сказанное. Катрин глядит на меня широко раскрытыми глазами, качая головой, словно не веря ни одному моему слову. Кристина задумчиво смотрит на меня, опершись подбородком на ладони в розовых шелковых перчатках. Магистр, не глядя, протягивает руку, берет рюмку, залпом выпивает ее, ставит на стол и, щелкнув пальцами, показывает на нее Андрею. Все это он проделывает, не сводя с меня напряженного взгляда. Андрей с готовностью наполняет опустевшую рюмку.

– Что, Магистр, я оказалсяправ? – ехидничаю я.

– Прав, прав, Время тебя побери! Что ты имеешь в виду, говоря о двенадцати часах? Ты хочешь сказать, что отсутствовал двенадцать часов твоего субъективного времени? Где же ты был так долго?

– Закуси, Магистр, рассказывать я буду долго, еще не раз мой рассказ запивать будешь.

Магистр послушно берет груздь и жует, попрежнему не сводя с меня напряженного взгляда. Я беру рюмку.

– Давайте сначала выпьем. Выпьем за мое возвращение. Если бы вы знали, как я рад, что имею возможность снова видеть вас, быть с вами рядом. Одно Время свидетель тому, что я уже потерял всякую надежду вернуться. Я готов был расплакаться, я молился на вас, как на богов, я уже прощался с вами. Но я всетаки выбрался. Вот за это и выпьем!

Кристина приподнимается и поднимает свой бокал:

– Андрей, я поздравляю тебя от всей души! Я уже поняла, где ты был, и сознаюсь честно, я бы от страха рехнулась. Как ты выбрался? Я с нетерпением жду твоего рассказа.

Я выпиваю и закусываю селедкой, потом говорю:

– Знаешь, Крис, я тоже был близок к этому. Никогда мне еще не было так страшно. Андрей, налей нам еще, а ты, Кэт, найди, пожалуйста, момент моего исчезновения и подготовь запись.

На мониторе возникает сцена погони де Ривака за графом Саусверком. Вот Саусверк устремляется вверх по ответвлению оврага сквозь заросли ивняка и… пропадает. Изза поворота показывается де Ривак с двумя своими людьми. Один из них выскакивает вперед и тоже пропадает.

– Стой! – кричит де Ривак.

Второй его человек останавливается и недоуменно смотрит на него.

– Жди его здесь. Заряди мушкет и будь наготове. Он сейчас должен вернуться, подождем.

– А если не вернется?

– Тем хуже для него, – с неприятным смешком отвечает де Ривак и снова говорит: – Подождем.

И, подумав, добавляет:

– С часок подождем. Ты здесь, а я за поворотом. Если появится, сразу же стреляй.

Ждать приходится недолго. Не успевает спутник де Ривака зарядить мушкет, как трещат кусты. Грохочут выстрелы, и граф Саусверк начинает осторожно спускаться в овраг. Прыжок коня, выстрелы, слетает шляпа де Ривака, и тот, улыбаясь, говорит:

– Вот мы и обменялись приветствиями! Ну, как вам понравилось путешествие? Я не думал, что вы выберетесь оттуда.

Мой вопрос:

– А почему вы не последовали за мной?

– Я что, с ума сошел, соваться в…

Опять какаято тарабарщина.

– Стоп! – говорю я. – Кэт, сделай, пожалуйста, повтор.

– Не надо, – вмешивается Магистр. – Он сказал «угон крадикс зуфель». Только не спрашивай меня, что это значит. Лингвисты расшифровывают это уже несколько часов.

А на мониторе тем временем продолжают развиваться события.

– …оставлю все так, как есть? Теперь мне надо ни много ни мало, а вашу жизнь.

Сверкают обнаженные сабли, звенят клинки.

– Ну, дальше неинтересно, – говорю я, – Кэт, включай запись.

Усаживаюсь поудобнее, выпиваю еще рюмку, закусываю и начинаю:

– Когда я проезжал эти заросли ивняка, меня ослепила вспышка желтого света. Эти кусты настолько густые, что, продираясь сквозь них, я ничего не заметил. Выехал я в другой фазе. Там была ночь. Судя по всему, это была фаза, где шла примерно вторая половина XX века. Приметы: телевизионные антенны и легковой автомобиль типа «Фиат».

Рассказываю я долго, прерываясь только затем, чтобы промочить горло глотком кофе, который мне подливает Катрин. Меня никто не прерывает. Все внимательно слушают, не сводя с меня глаз. Время от времени ктото опустошает рюмку, Андрей подливает. Когда водка кончается, Андрей трогает Магистра за плечо. Тот молча достает из бара коньяк. Водка у него кончилась, а творить новую ему некогда.

Когда я, наконец, заканчиваю свое повествование о «хождении по фазам», никто не произносит ни слова. Все попрежнему смотрят на меня. Жиль делает знак Андрею, и тот быстро наполняет коньяком опустевшие рюмки. Жиль берет свою и тихо говорит:

– Андрей, у тебя не было даже одного шанса из тысячи вернуться из этого «угон крадикс зуфеля». Видимо, агенты ЧВП хорошо знают, что это такое, и неспроста боятся его. Это просто чудо, что ты снова с нами.

Мы выпиваем. Потом Андрей спрашивает:

– Друже, ты говорил, что пережил весьма неприятные минуты. Ты что, действительно запаниковал?

– Это слабо сказано, Андрей. Я был близок к истерике. Помнишь курс МПП? Нас там готовили ко всякому, но не к такому!

– Сектору Z надо учесть этот момент, – говорит Жиль.

– Сектор Z и так уже распоясался сверх всякой меры, – недовольно ворчит Магистр, – слишком много они на себя берут…

– Ну, ну, Филипп, успокойся, – мягко говорит Стремберг, – они уже сами поняли свою ошибку.

– Дайто Время, чтобы все прошло нормально, без последствий, – снова ворчит Магистр.

Кристина не дает мне сосредоточиться на этом разговоре. Задумчиво вертя за длинную ножку бокал с вином, она спрашивает:

– Андрей, я очень внимательно слушала, но остался один неясный для меня момент. Меня интересуют и твои субъективные ощущения при переходах.

– Никаких, – отвечаю я. – Все, как у Грибоедова: и «Шел в комнату, попал в другую».

Кристина ненадолго замолкает, потом заявляет:

– Мне необходимо самой побывать там.

После паузы Магистр спрашивает ее:

– И как ты себе это представляешь?

– Очень просто. Вы внедряете меня в когонибудь в Лотарингии, и я сама пройду все эти переходы и узнаю все, что мне нужно. Что это ты улыбаешься, Филипп?

– Прости, Крис, но ты говоришь несусветную чушь!

– Что значит, чушь?!

– А то, что, вопервых, ты ничего не узнаешь, так как Андрэ только что сказал тебе, что физически переход не воспринимается…

– А приборы?

– Время с тобой, Крис! Какие приборы? Вовторых, как я понял, эти переходы являются спонтанным порождением какихто межфазовых процессов. Каких, это тебе предстоит выяснить. А значит, возникают они и исчезают случайно. Нет никакой гарантии, что, войдя в переход в Лотарингии, ты в конце концов в нее и вернешься. Прикинь сама, сможешь ли ты выдержать бесконечное путешествие по фазам, без всякой надежды выбраться назад. Да еще по каким фазам! Один мир ядерной зимы чего стоит! А есть фазы и похлеще. Что ты будешь делать, если один из переходов выведет тебя в застенок инквизиции или в стойбище ларок? Даже такой тренированный хроноагент, как Андрэ, и то был на грани срыва, по его собственному признанию. Так что не может быть и речи, чтобы ты или кто другой из нас повторил этот маршрут. Надеюсь, я тебя убедил?

– Вполне. Но, пока ты говорил, у меня родилось другое предложение, даже два.

– Интересно.

– Первое. Мне непременно надо поработать несколько дней в Синем Лесу. Надеюсь, это возможно?

– Возможно. С условием, что ты не полезешь в переход. Даешь слово?

– Даю.

– Ну, тогда тебе остается выбрать, в каком образе ты там будешь выступать. Кто тебе больше нравится: хура или ларка?

Я содрогаюсь, вспомнив и тех, и других, а Тристана смеется:

– Думаю, что хура больше соответствует моему характеру…

– А я думаю, что ты ошибаешься, – ворчит Магистр, – но будь потвоему. А что второе?

– Второе. Ричарду и его группе необходимо попытаться идентифицировать те фазы, где Андрей обнаружил переходы…

– Я уже наметил себе такую задачу, – говорит Ричард, – хотя она трудно осуществимая. Почти никаких конкретных зацепок. Надежду вселяют только поселок на опушке леса, российский город и железнодорожная станция. Однако здесь очень много вариантов, но мы все же попытаемся.

– Подожди, Ричард! – восклицает Магистр. – А как же фаза ядерной зимы? Нам известно только три такие фазы, а это сильно сужает круг поиска.

– Я уже думал об этом, но… Андрей, не было ли поблизости какихто характерных примет, развалин, например?

– Нет, ничего не было. Только обгорелые пни.

– Жаль. Эти обгоревшие останки леса могут быть в любом полушарии. Очень жаль. Ведь именно в этом месте переход имел вид пятна в форме лемнискаты, причем в зависимости от точки входа в пятно можно было попасть в разные фазы. Еще один момент, Андрей. Где, потвоему, может находиться эта железнодорожная станция?

– В Америке. Судя по паровозам, в Америке шестидесятых годов XIX столетия.

– Так, это уже дает привязку. Потом я еще обращусь к тебе, чтобы ты поподробнее описал мне поселок и город.

– Хорошо, я постараюсь.

Все замолкают. Стремберг, глядя на меня, говорит:

– Будем считать операцию прошедшей успешно. Первый непосредственный контакт с агентами ЧВП завершился в нашу пользу. Я имею в виду контакт, при котором обе стороны знали, кто им противостоит. Конечно, желательно впредь больше не афишировать так открыто нашу деятельность перед агентами ЧВП. Пусть сами разбираются, что к чему.

Мне кажется, что я покраснел. Магистр улыбается и чтото шепчет Жилю, а Стремберг продолжает:

– Теперь задача в том, чтобы поскорее обработать полученную информацию. А от вас, Кристина, мы ждем с нетерпением первых результатов.

Кристина с деланым безразличием водит пальчиком по столу и говорит:

– Я не люблю, как вы выразились, афишировать свою деятельность, а тем более раздавать авансы. Прошу потерпеть еще несколько дней, пока я не проверю в Синем Лесу одно свое предположение, и тогда, возможно, будут какието результаты.

– Филипп, незамедлительно займись подготовкой Кристины и позаботься о прикрытии.

– Понял, шеф, – улыбается Магистр.

– Ну, а теперь всем отдыхать. Через день начинаем подготовку к новой операции. Она потребует от нас не меньших усилий. Перед нами снова Сумеречные миры и снова агенты ЧВП. Не так ли, Ричард?

– Совершенно верно. Более того, та же фаза.

– Время Великое! Неужели опять ларки, Черные Всадники и оборотни?

– Нет, на этот раз противники будут посерьезнее. Агенты ЧВП.

– Но в прошлый раз я дрался с Синим Флинном. Он ведь тоже агент ЧВП.

– В этот раз им надо не просто сколотить отряд Черных Всадников. Но хватит об этом. Подробности обсудим послезавтра.

– Все свободны! – объявляет Магистр и поворачивается ко мне. – А ты, Андрэ, останься.

– А я никуда и не собираюсь уходить, – отвечаю я, не вставая с места, – покуда не получу от тебя ответ на пару вопросов.

– Вот по этомуто поводу я и хочу с тобой поговорить. Я ведь знаю, что тебя интересует.


Глава 22


Увы, надеяться могу ль на исцеленье,
Раз тяжко заболел единственный мой врач?
Омар Хайям

Магистр подходит к синтезатору и творит бутылку “Столичной”. Тем временем все уже разошлись, и мы остаемся одни. Я молча наблюдаю, как Магистр убирает лишние рюмки, откупоривает бутылку и наливает мне и себе. Он подвигает поближе тарелку с закуской, усаживается напротив меня и закуривает сигарету.

– Ну, что ты молчишь?

Я пожимаю плечами.

– Не смотри на меня таким недоуменным взглядом.

– Каким, каким?

– Доуменным! Ведь тебя интересует, где Элен и что с ней?

Я киваю. Магистр берет рюмку, выпивает залпом и взглядом приглашает меня сделать то же самое. Выпиваю. Магистр, прожевав кусочек селедки, ворчит:

– Жаль, что кодекс Монастыря запрещает дуэли. А, впрочем, правильно. Наш Сектор тогда имел бы непозволительное преимущество перед всеми другими, и вы все переквалифицировались бы тогда из хроноагентов в бретеры. Это нам ни к чему. Короче, Андрэ, я изза Элен насмерть разругался с Хуаном и уже поставил вопрос а Совете Магов о правомерности применения Сектором Z таких неэтичных методов.

Магистр снова замолкает и вновь наполняет рюмки. Молчу и жду, что он еще скажет. Магистр вздыхает и выдавливает:

– Плохо с Элен, Андрэ, очень плохо.

Он хватает рюмку и снова залпом осушает ее. Я предусмотрительно наполняю ее, попрежнему храня молчание.

– У нее нервный срыв. Сейчас она в Центре реабилитации. Я справлялся накануне совещания. Здоровье опасений не вызывает, но за психику они поручиться не могут. Хотя, как они говорят, она может приступить к работе в любой день, хоть завтра.

– Как и что случилось?

– Она блестяще прошла Лабиринт. Правда, в начале у нее были неприятности…

– Ну, это мягко сказано, ято видел, какие это были неприятности.

Мне ярко вспоминается, как Лена со сдавленным криком падает на стальные колья, и я, как и Магистр, залпом опустошаю рюмку водки. Магистр наливает мне и продолжает:

– Ну, дальшето она, умница наша, больше в такие ловушки не попадалась. Одного раза ей хватило, чтобы приобрести кошачью осторожность и дьявольскую интуицию. Я диву давался, как ей удавалось избегать смертельных ловушек и выбирать наиболее безопасные маршруты. Конечно, они не всегда были приятными. Например, ей пришлось пройти примерно такую же клоаку, в которой эти изобретательные ребятки чуть не утопили тебя вместе с Андрэ.

– Бррр!

– Да, похоже, что эта клоака стала теперь обязательным препятствием, так она им полюбилась. Генрих тоже в ней побывал. Их бы в нее мордой, затейников! Конечно, Элен прошла по ней в щадящем режиме: всего двести метров, да и нырять ей не пришлось, только по шею погрузилась. Учли всетаки, инквизиторы, что она женщина, да и идетто только на первый класс. Генриху пришлось испить эту чашу до дна.

– Испить?! – я зеленею от ужаса.

– Не придирайся к словам и не понимай все так буквально. Но вернемся к Элен. Она уже была на выходе и интуитивно на развилке выбрала проход, закрытый фантомами. Но вместо фантома ее встретил ты.

– Я?!

– Ну, не сам ты, конечно, а биоробот, твоя точная копия. Для достоверности он был в таком же истерзанном комбинезоне, с таким же снаряжением. Эти мерзавцы извлекли из ее сознания информацию о том, что ты не хотел, чтобы она вернулась к работе хроноагента.

Биоробот преградил ей путь и заявил, что он не допустит, чтобы она сдала этот экзамен. Он заявил, что не выпустит ее из Лабиринта, что хроноагентом ей не быть, и точка. Элен упрашивала, умоляла, даже на колени вставала. Но робот четко выполнял программу, он повторял все твои доводы, которыми ты в свое время убеждал Элен отказаться от этой затеи. А она уже видела выход из Лабиринта. Эти инквизиторы оставили ей один выход: уничтожить робота. То есть ей надо было выстрелить в твою копию. Она, разумеется, понимала, что это не ты, а биоробот, но… Выстрелить в «тебя» она, естественно, не смогла. Вместо этого она повернула назад и, как пьяная, я ясно видел, что она уже плохо контролирует свои действия, вернулась на развилку и свернула в первый попавшийся проход…

Магистр хватает рюмку, выпивает водку и закуривает. Я второй раз за все время нашего знакомства вижу, как у него дрожат руки.

– Проход вел в «Мясорубку», – глухо говорит он.

Я зажмуриваюсь и представляю мелькающие режущие инструменты: пилы, секиры, зазубренные плоскости и прочую экзотику. Открыв глаза, вижу, что Магистр протягивает мне рюмку. Машинально выпиваю и спрашиваю:

– И?

– Она не прошла и трех шагов.

Магистр наливает пустые рюмки, потом показывает на закуску:

– Давай, заедим немного, а то мы чтото увлеклись.

Мы молча закусываем, после чего Магистр заканчивает свой рассказ:

– Когда она, «восстановленная», очнулась лежащей ничком на каменном полу, на другом уровне Лабиринта, то даже не сделала попытки встать. Она лежала молча, без движений, глядя в одну точку на стене, почти три часа. Только тогда эти придурки поняли: здесь чтото не то.

Магистр снова поднимает рюмку, я тоже. Мы выпиваем и закуриваем. Помолчав, Магистр говорит:

– Когда ее выводили, точнее, вытаскивали из Лабиринта, она была как бы в отключке. Ей было все безразлично. Ты представляешь, что она пережила?

Я молчу. Магистр встает и несколько раз проходится по комнате.

– Хуан отказался подписывать свидетельство о переквалификации. Представляешь! Эленде не прошла Лабиринт! Тогда я… Короче, я пообещал ему, что, когда вы вернетесь с задания, я расскажу вам с Андрэ все, причем сделаю это в присутствии всех свободных хроноагентов. Боюсь, что в этом случае Хуан не сможет спрятаться от вас даже на самых глубоких уровнях своего Лабиринта. Он понял, чем ему это грозит. Мы крупно поговорили. Здесь я припомнил ему многое. Разговор был долгим, надеюсь, он пошел ему на пользу. Во всяком случае он обещал мне, что больше в курсе МПП он не будет заставлять хроноагентов стрелять в своих друзей и родных. Свидетельство Элен он тоже подписал. Но тем не менее в ближайшее время на Совете Магов будет стоять вопрос о методах МПП. Вот, собственно, и все.

– Ну, и когда же Лена выйдет из Центра реабилитации?

– Я же сказал тебе: в любой момент, когда она сама сочтет возможным. А дальше… Дальше многое зависит от тебя. Слушай, – неожиданно предлагает Магистр, – давай пойдем к тебе.

– Зачем? – удивляюсь я.

– Да просто у тебя уютнее и… пахнет Элен.

– Тогда, может быть, пойдем к ней. Там еще уютнее и еще больше пахнет ею.

– Нет. Вопервых, это неэтично, ведь хозяйкито нет. А вовторых, вдруг она уже дома, и ей хочется побыть одной? Нет, пойдем к тебе.

Молча киваю и направляюсь к НульТ. У меня дома Магистр первым делом подходит к синтезатору, а мне кивает на линию доставки:

– Хлеб, сало, лук, исландскую селедочку, ветчину, – скороговоркой говорит он.

Из синтезатора он извлекает бутылку водки, сковородку с шипящей, как гремучая змея, яичницей из десятка яиц, вазочку с красной икрой и миску с солеными рыжиками.

Мы расставляем все на столике. Магистр усаживается рядом со мной на диван, так, чтобы видеть голограмму Лены.

– Давай сначала закусим, как следует, а потом выпьем хорошенько. За нее, – он показывает на голограмму, – чтобы все у нее было хорошо и все закончилось благополучно.

Мы поступаем наоборот. Сначала выпиваем по рюмке, а потом отдаем должное столу. Я хвалю творение Магистра. Он слегка зазнается. Тогда я подхожу к синтезатору и творю два сочных, дымящихся бифштекса. Зная о моих совсем недавних опытах с синтезатором, Магистр весьма недоверчиво относится к аромату и внешнему виду жареного мяса. Он выжидает, пока я отрежу первый кусок, прожую и проглочу. Только тогда он отваживается попробовать сам.

– Неплохо, – снисходительно похваливает он и тут же стучит вилкой по бутылке, – но вот ее тебе сотворить все равно не удастся.

– А зачем мне стараться, когда к моим услугам всегда есть некий Филипп Леруа…

– Пошел бы ты в схлопку! Давай лучше поговорим об Элен.

– Слушаю вас внимательно.

– Это я тебя слушаю. Как ты будешь вести себя, когда она придет?

– Это в каком плане?

– А вот в каком. Ты же был ярым противником того, чтобы она вернулась к работе хроноагента?

– Ну, был. Не отказываюсь. Но сейчасто это уже в прошлом.

– Это очень важно. Важно в том смысле, что именно это твое нежелание и легло в основу конфликта, который послужил причиной нервного срыва. Ты понимаешь, Андрэ, я разговаривал с Нэнси, она сейчас работает с Элен. Так вот, она сказала мне, что состояние психики Элен сейчас поразительно напоминает то состояние, которое было у нее после нервного срыва, вызванного временным изменением пола.

– Даже так?!

– Нет, не пугайся. Ты просто не понял. Речь идет не о последствиях, а об общей картине состояния психики. Внешне это никак не проявляется, но… Это как скрытая программа, которая в любой момент может включиться.

– Понятно. Что же сейчас могу сделать я?

– Повторяю, я хочу это услышать от тебя. Элен говорила в свое время тебе, а Нэнси подтвердила мне, что именно с твоей помощью она смогла преодолеть свой болезненный комплекс. То есть ты, сам того не ведая, послужил для нее мощным оздоровливающим фактором. Нэнси не видит другого выхода, кроме как вновь прибегнуть к тому средству, которое уже дало однажды положительный результат. Так вот, в связи с этим я хочу знать, как ты себя поведешь?

Я встаю, делаю несколько кругов по комнате. Ничего себе! Останавливаюсь у окна и смотрю на голограмму Лены. Она улыбается. Смотрю в ее глаза, и ответ приходит сам собой.

– Я поведу себя так, как подскажут мне ее глаза, ее улыбка… То есть я поведу себя так, как ей будет нужно.

Магистр долго молча смотрит на меня.

– А ты уверен, Андрэ, что сможешь правильно понять это? – тихо спрашивает он наконец.

– Уверен, – отвечаю я без колебаний.

– Ты уверен, что сумеешь понять: что ей нужно? – продолжает допытываться Магистр.

Я усаживаюсь рядом с ним, кладу ему руку на плечо и наполняю пустые рюмки.

– Я прекрасно понимаю твои сомнения и твои чувства. Ведь ты тоже любил ее…

– Кто это тебе сказал, что я любил ее?

– Ты сам.

– Идиот! Да не любил я ее, а люблю и буду любить всегда! Пусть даже без всякой надежды на взаимность. Мне абсолютно наплевать, что есть ты и что она любит тебя. Мне плевать на ваши отношения. Для меня существует только Элен, такая, какая она была, появившись здесь, такая, какая она была до твоего появления, такая, какой она стала рядом с тобой… Вне зависимости от того, что она принадлежит тебе…

Магистр прерывает свой горячий монолог, выпивает водку и продолжает:

– Что это я бормочу? Это не она принадлежит тебе, а наоборот, ты – ей. Она же сама тебя выбрала. Наша несравненная, умная Элен. Она выбрала тебя своим прекрасным сердцем. И кто я такой, чтобы осуждать ее выбор? Я, который не достоин даже пальчика на ее ножке! Слушай, Андрэ! Давай выпьем за нашу богиню, за нашу Элен!

Мы выпиваем, и я чуть не силой заставляю Магистра съесть кусок ветчины. Он жует медленно и сосредоточенно, словно обдумывает чтото, а потом вдруг говорит:

– Ты знаешь, я полностью доверяю тебе и не буду вмешиваться. Поступай так, как сочтешь нужным. Пусть будет так, как она хочет. Давай, выпьем еще по одной и пойдем прогуляемся, а то мы сегодня слишком уж увлеклись этим делом.

Он показывает на бутылку водки. Я подхожу к бару и достаю бутылку с сиреневым нейтрализатором алкоголя, но Магистр недовольно морщится.

– Да ну ее в схлопку, эту химию! Я сказал: прогуляемся и – точка! Тем более что я еще не был в твоих владениях, а Элен мне их шибко нахваливала.

– На улице осень, – предупреждаю я. Магистр, не говоря ни слова, подходит к синтезатору и творит себе темносиний кожаный плащ и сапоги. Я одеваюсь в то, что мне в свое время сотворила Лена, и мы выходим. Вечереет. Легкий ветер играет желтыми и красными листьями. На лазурном небе – ни облачка.

– Куда ты меня поведешь? – спрашивает Магистр.

Молча иду по тропинке, ведущей к озеру. Магистр так же молча следует за мной. На берегу мы останавливаемся и несколько минут любуемся красотой озера, обрамленного золотым осенним лесом.

– Превосходно! – выдает, наконец. Магистр. – У тебя здесь прекрасные места. Ты не будешь возражать, если я иногда буду приходить сюда отвлечься?

– Какие могут быть возражения, только предупреждай.

– Понятное дело, а то, не дай Время, спугну вас здесь с Элен!

Магистр подходит к каменной гряде и двигается по ней в глубь озера. Я с интересом слежу за ним: вот он доходит до «моего» камня, останавливается, присаживается и, обернувшись, зовет:

– Андрэ, иди сюда!

Присаживаюсь рядом. Мы закуриваем и долго смотрим на гладь озера, на которой уже отражаются блики уходящего к горизонту Солнца. Я думаю о Лене. О чем думает Магистр, не догадываюсь и даже не пытаюсь. Неожиданно он достает из внутреннего кармана плоскую черную фляжку и два пластмассовых стаканчика. Когда он успел их туда засунуть? Разве что сотворил вместе с плащом? Ну и Магистр! Вот уж этого я никогда не смогу!

Напиток темнокоричневый, почти черный, густой, как ликер, и крепкий, как ром. Аромат и вкус не лишены приятности, хотя совершенно мне незнакомы.

– Что это?

Вместо ответа Магистр снова наполняет наши стаканчики. Потом достает из того же кармана целлофановый пакетик с красными палочками. Берет себе одну и протягивает пакетик мне. Я вспоминаю, что именно такими палочками лакомилась Лена, когда я в свой первый день в Монастыре беседовал с Магистром. Палочка была чуть солоноватой и имела вкус одновременно вяленой рыбы, краба, ветчины и острого сыра.

Неожиданно Магистр прерывает длительное молчание и начинает говорить, глядя перед собой. Его словно прорывает. Он рассказывает о себе: о своей жизни на Родине, о том, как оказался в Монастыре…


Глава 23


Как нужна для жемчужины полная тьма,
Так страданья нужны для души и ума.
Ты лишился всего, и душа опустела?
Эта чаша наполнится снова сама!
Омар Хайям

Он – марселец. Родился и вырос в небольшом рыбацком поселке на берегу моря. Закончил физикоматематический факультет Марсельского университета. Образование продолжил в Праге, где изучал философию, и в Саратове, где занимался историей. В Праге он встретил русскую студентку, Людмилу, которая спустя три года стала его женой. Собственно, изза неето он и поехал в Саратов.

Несколько лет он проработал в Уральском институте Физики Времени в ВерхНейвинске. Оттуда вместе с Людмилой и детьми: сыном и дочерью – переехал в Марсель, где открылся Французский филиал Уральского института. Филипп Леруа стал заведующим лабораторией.

Вместе с Людмилой он доказал существование параллельных фаз и теоретическую возможность не только наблюдения за ними, но и непосредственного контакта. Научный мир отнесся к этому довольно скептически. Два года Филипп провел в перелетах между Марселем и Свердловском, добиваясь поддержки у своих учителей и коллег, убеждая и доказывая. В конце концов лед недоверия был растоплен, создана проблемная лаборатория, и началась подготовка к эксперименту. И вот тутто и начались «неприятности».

Сначала Людмила неизвестно откуда заразилась СПИДом. Его давно уже научились лечить, но разновидность вируса, поразившего Людмилу, была настолько малоизученной, что лечение затянулось на целый год.

Филипп разрывался между лабораторией и больницей. Наконец Людмила уговорила его не прерывать работ, а наоборот, форсировать их, так как ее жизнь и здоровье вне опасности, а все остальное – вопрос времени.

Филипп покорился, и работа снова двинулась вперед. Но накануне эксперимента какаято банда террористов от экологии похитила тринадцатилетнюю Веронику. Два месяца с переменным успехом шли переговоры. Филипп героически скрывал от жены происшедшее. Он регулярно рассказывал ей, как продвигается подготовка к эксперименту, сочинял трудности, препятствующие его осуществлению. А трудность была одна: дочь. Эксперимент требовал минимум недели непрерывной работы. Отключиться в такой обстановке от внешнего мира Филипп, понятно, не мог и не хотел.

В конце концов девочку освободили, и Филипп отправил детей к бабушке, в Саратов. Можно было приступать к эксперименту. Он был назначен на 12 сентября, но 11 числа произошла авария в Европейской Энергетической Сети. Энергосистема Марсельского департамента, да и всей Франции, «не тянула» мощность, потребную для эксперимента.

Пока устранялись неисправности, восстанавливался энергетический баланс, прошло две недели. За это время начали появляться статьи за подписями ученых: физиков, математиков, философов, историков, деятелей церкви и общественных объединений. В статьях доказывалась опасность эксперимента, его аморальность, греховность, наконец. Ктото умело организовывал общественное мнение.

В итоге работы по эксперименту приостановили, а Филиппу пришлось ехать в Христианию, в штабквартиру Всеевропейского Совета, где он полгода подвергался иезуитским допросам и безуспешно доказывал бессмысленность выдвигаемых обвинений.

Людмила, выйдя из больницы, энергично включилась в борьбу. Она встречалась с учеными и церковниками, организовывала прессконференции. Но когда общественное мнение уже начало клониться в их пользу, Людмила пала случайной жертвой разборки двух молодежных банд. Шальная пуля оборвала жизнь умной, энергичной женщины, любящей и любимой жены и матери.

Не успел Филипп справить девятый день, как получил новый удар. Его сын, Борис, давно уже попавший под влияние индуистской секты «Сыны Арджуны», публично отрекся от отца, осудив его за греховные идеи. Он даже не приехал на похороны матери, которая, как он заявил, была опорой отца и его вдохновительницей в «греховных, противоестественных и сатанинских делах».

Лишившись жены и сына, Филипп с повзрослевшей и похорошевшей Вероникой оставил Марсель и уехал к себе на родину. Два года он с дочкой прожил в рыбацком поселке, где преподавал в местном лицее. Вероника училась у отца и проявляла недюжинные способности в астрофизике.

Под руководством Филиппа, которого она не желала оставлять, Вероника экстерном закончила соответствующий факультет Марсельского университета. Туда она летала только делать лабораторные работы, сдавать зачеты и сессии. Филипп вывез из института часть своей аппаратуры, и с ее помощью Вероника могла «присутствовать» на лекциях и семинарах.

Филипп потихоньку восстановил все, что было необходимо для осуществления эксперимента, но вопрос упирался в энергию. На такую мощность надо было получить санкцию Европейского Совета. Снова статьи в газетах и журналах, встречи, переговоры. Мнение начало склоняться в пользу настойчивого ученого. В это время Филиппу пришлось навсегда расстаться с любимой дочерью.

На лунной орбите завершилось строительство межзвездного фотонного корабля. Вероника получила приглашение участвовать в экспедиции к 64й Лебедя. Экспедиция была рассчитана на восемьдесят земных лет.

Девушка три дня не могла принять решение. Филипп настоял на том, чтобы она летела. В прощальный вечер Вероника пролила «море слез». Она потребовала от отца, чтобы он непременно довел до конца дело, которому они с мамой посвятили свою жизнь.

«Гелиос» стартовал 14 марта, а 18 марта войска Африканской Федерации форсировали Гибралтар и высадились на побережье Франции и Испании. Ученый спрятал свое оборудование в тайном гроте и отправился в Марсельский военкомат. Лейтенант Леруа получил под команду взвод рейнджеров.

Война длилась более двух лет. Слава Времени, обе стороны не решились применить оружие массового поражения. Филипп Леруа – старший лейтенант батальона рейнджеров, покрытый ранами, отмеченный многими наградами, вернулся в родной поселок. Среди его подвигов значился и такой, который приблизил окончание войны, поставив африканцев на грань поражения.

Его взводу было поручено произвести разведку сил Федерации на острове Мадагаскар и по возможности взять языка. Возглавлял операцию гауптман Курт Вернер. Филипп хорошо знал Курта как рассудительного и осторожного офицера, который сначала семьдесят семь раз отмерит. Но зато все его операции проходили успешно и с минимальными потерями.

Но на этот раз Филипп не узнавал гауптмана. Сразу после высадки он стремительно повел взвод в глубь территории противника, с чемто сверяясь по часам и несколько раз резко меняя маршрут. Особенно поразился Филипп, как смело, без подготовки и долгих наблюдений Курт трижды пересек оживленные шоссе.

Забегая вперед, следует сказать, что на одном из этих шоссе какойто рейнджер случайно передернул затвор автомата, и на шоссе упал патрон. Это сыграло роковую роль на завершающем этапе операции и полностью перевернуло судьбу Филиппа.

Филипп не знал и не мог знать, что в облике гауптмана Вернера действует хроноагент Стремберг. Он по минутам провел взвод между африканскими патрулями, проник на усиленно охраняемый объект и застал заместителя начальника Генерального Штаба войск Африканской Федерации одного, без охраны. Он возвращался от командующего с портфелем, полным оперативных карт с самой свежей информацией.

Генерала хватились через двадцать минут. За это время рейнджеры также стремительно прошли через линии охраны и уже приближались к площадке, где их ждали вертолеты. Неожиданно взвод наткнулся на отряд африканцев, которых здесь не должно было быть.

Объяснялось все просто. Через пять минут после того, как взвод пересек одно из шоссе, по нему проехал джип с начальником разведки Сенегальского корпуса. Полковник был очень наблюдательным, и от его внимания не ускользнул патрон от чужого автомата, валяющийся на середине шоссе. Полковник прекрасно знал все системы оружия, которыми были вооружены как союзники, так и противники. Появление чужого патрона в трех километрах от Ставки говорило о многом.

Без лишнего шума район Ставки был блокирован. Естественно, при разработке операции в Монастыре на этот патрон даже внимания не обратили, а возможно, и не было никакого патрона. Это был случайный момент, который невозможно предусмотреть. Так или иначе, для хроноагента Стремберга засада на пути к вертолетам была полной неожиданностью.

Время шло, а рейнджеры все никак не могли нащупать брешь в плотном кольце блокады. Тогда Филипп Леруа повел взвод на прорыв, отвлекая внимание на себя. Завязался неравный бой. Шум рейнджеры подняли такой, что создавалось впечатление, будто здесь действует целый батальон. На подавление «батальона» начали стягиваться отряды с других участков кольца блокады. Это дало возможность Вернеру вместе с пленным генералом незаметно проскользнуть к посадочной площадке.

Сдав пленного, он доложил, что взвод во главе с лейтенантом Леруа геройски погиб, обеспечивая успешное завершение операции. Однако через четыре дня Советская десантная дивизия, высадившаяся на Мадагаскаре, обнаружила на одном из речных островков пятерых израненных рейнджеров, находившихся уже на грани между жизнью и смертью. Одним из них был лейтенант Леруа.

Рубиновая Звезда, увенчавшая этот подвиг, не вернула отставному рейнджеру здоровья. Уволенный после госпиталя из вооруженных сил, Филипп понял, что он не только не дождется дочери, но и не сможет завершить дело всей своей жизни.

Послевоенной Европе было не до «сомнительных» экспериментов. Энергии не хватало для восстановления разрушенного войной. Грустно сидел Леруа перед своей аппаратурой. Он знал, что все кончено. Приговор врачей был недвусмысленным. Пять, от силы шесть, лет, не более. Оставалось одно: поддерживать аппаратуру в рабочем состоянии, найти ученика и перед смертью передать ему все.

Филипп включил генератор. Засветились индикаторы, экраны. На главном дисплее появилось изображение морского берега вблизи поселка. Не спеша Филипп проверял работу одного агрегата за другим.

Неожиданно он услышал голос: «Леруа! Филипп Леруа!» С главного дисплея на него смотрел незнакомый мужчина. Это был Арно Стремберг. Стремберг объяснил Филиппу все о многомерности нашего мира, о нульфазе и пригласил его работать в Монастыре. Для человека, жить которому осталось считанные годы, предложение было весьма заманчивым. Тем более, что ему представился случай наглядно убедиться в своей правоте. Но Филипп попросил время на то, чтобы подготовить преемника. Стремберг не стал его переубеждать и торопить, он только грустно улыбнулся и сказал:

«Хорошо, Филипп. Завтра, в конце дня я снова выйду на связь. Включи аппаратуру в двадцать два часа».

А наутро приехала команда из Комитета Спасения Цивилизации. Накачанные бритоголовые юнцы, обтянутые черной кожей. Они вели себя нагло. Какой отпор мог дать им старик, умирающий от ран? Правда, он был рейнджером, а они умеют драться. Но ведь это было так давно: еще до того, как он остался на Мадагаскаре прикрывать отход гауптмана Вернера.

Они обыскали весь дом, перевернули все, но при этом не тронули ни одного прибора, ни одного агрегата. После этого они предъявили Леруа предписание Департамента Безопасности, которым ему, Филиппу Леруа, запрещалось заниматься исследованиями в области физики времени. Всю аппаратуру было приказано отправить в Марсель, где она должна быть передана местному отделению КСЦ. У Филиппа опустились руки. Что будет, когда его детище попадет в лапы фашистов?

«Ну, Фил, давай, собирай манатки!» – приказал один из юнцов. Филипп еще раз внимательно прочитал предписание. «Здесь написано, что аппаратура должна быть передана исправной и в рабочем состоянии, а также в полной комплектности». – «Конечно». – «Но я только вчера перетащил ее сюда из тайника, надо все проверить, настроить. Потом надо демонтировать и упаковать. Да и для того чтобы вывезти ее отсюда, нужны два грузовика». Главарь задумался. «Сколько надо времени, чтобы все это проделать?» – «Двое суток». – «Хватит тебе и одних. Утром я пригоню из Марселя два грузовика, и храни тебя бог, если к этому времени все твое барахло не будет упаковано! Я оставляю здесь Поля и Туана. Они тебе помогут, да и присмотрят, чтобы ты не удрал. Тебя нам устно приказано привезти с собой».

Весь день Филипп прощался со своим детищем.

Под каждый агрегат он заложил по куску пластиковой взрывчатки с радиодетонатором. Поль и Туан топтались возле него, подавая то отвертку, то ключи, то тестер, то паяльник, то подтаскивая осциллограф. Они смотрели на него, как на чародея. За день общения с этой «золотой молодежью» Филипп понял, что их интересы не выходят из круга: автомобили, культуризм, попмузыка и секс. Но уж в этихто вопросах они были на редкость компетентны и могли говорить об этих предметах часами.

В половине десятого вечера Филипп включил генератор. «Вам, ребята, лучше выйти отсюда на пару часов».

Он не знал, сколько времени займет его переход в нульфазу.

«Зачем это?» – насторожился Туан. «Дело в том, – пояснил Филипп, – что аппаратура сейчас рассогласована. При включении агрегатов могут возникнуть жесткие излучения. Пока я не настрою все, как следует, здесь опасно находиться. В лаборатории все было заэкранированно, а здесь…» – Филипп махнул рукой. «А ты и как же?» – поинтересовался Поль. «Эти излучения вредно влияют только на потенцию. Мнето наплевать уже, я не мужчина, а одна видимость. А вот вы – ребята молодые, зачем вам это?» Поля и Туана как ветром сдуло.

Филипп усмехнулся и включил емкостное реле. Как только ктонибудь войдет в помещение, оно выдаст сигнал, который воспримут радиодетонаторы…

В двадцать два часа с экрана его приветствовал Стремберг. Филипп коротко обрисовал ему ситуацию и сказал: «Я принимаю ваше предложение. Что мне надо делать?» Стремберг снова грустно улыбнулся: «Именно это я и имел в виду. А делать вам ничего не надо. Расслабьтесь и закройте глаза».

Наутро они со Стрембергом наблюдали, как глазам молодчиков из КСЦ предстали дымящиеся развалины его дома, под которыми были погребены Поль, Туан и то, что осталось от Филиппа Леруа. Об аппаратуре не могло идти и речи.

– Гдето с полгода я знакомился с Монастырем, – заканчивает свой рассказ Магистр. – Попробовал свои силы в Секторе Хронофизики, но куда мне было до выходцев из высокочастотных фаз! Стремберг уговорил меня работать в его Секторе. Он хорошо помнил мою решительность и смелые действия на Мадагаскаре. Да и то, как я сумел оставить в дураках Комитет, говорило в мою пользу. И вот уже сорок лет, как я здесь. Правда, связей с Сектором Хронофизики не теряю. Степень Магистра я защищал по их тематике.

– Магистр, а тебе не кажется, что все твои беды в «твоей» фазе сильно смахивают на влияние ЧВП?

– Уже не кажется, – кисло усмехается Магистр. – Как только Кэт разработала свою программу обнаружения ЧВП, я тут же проверил свою догадку. Я и раньше относил свою фазу к разряду, близкому к аномальным. Ну, а применив программу Кэт, я убедился, что все, что мне мешало: и болезнь Люды, и ее смерть, и все политические напряженности, и аварии, и потеря сына, и даже война, а уж тем более последний эпизод, все это было давлением ЧВП с целью сорвать открытие и помешать моей фазе войти в контакт с Монастырем.

Он задумчиво смотрит на уже темную гладь озера и, разлив по стаканчикам остатки напитка, говорит:

– Слава Времени! После моей «смерти» ЧВП оставил мою фазу в покое. Сейчас там один иранский институт близок к осуществлению эксперимента. На этот раз мы курируем это дело и тоже вмешиваемся, но, естественно, с другой целью. Заодно прикрываем их от возможного вмешательства ЧВП.

– А что всетаки мы пили? – снова интересуюсь я.

– Это марсельский ром. Как, ничего?

– Впечатляет!

– А закусываем мы фирменной продукцией небольшой фабрички, что работала в моем поселке. Этот концентрат делают только там. Я в свое время угостил этими палочками Элен. Она от них в восторге.

– Магистр, сделай мне для нее несколько упаковок.

Магистр смеется, хлопает меня по плечу и встает.

– Здесь хорошо должна ловиться рыба. Впрочем, ты меня уже угощал дарами своего озера. Пойдемка домой. Солнце уже село.

Когда мы возвращаемся в коттедж. Магистр останавливается у камина.

– А у тебя здесь уютное гнездо.

Он кивает на шкуру, потом обращает внимание на шубу Зимней Феи, которую Лена оставила, когда уходила в Сектор Z.

– А это гардероб Элен.

Он берет шубу, дивится ее невесомости, нюхает:

– Все еще хранит ее запах.

Он садится на диван, положив шубу на колени. Задумчиво погладив белый мех, он предлагает:

– Затопика камин. Прохладно чтото стало. Посидим, повечеряем.

Я иду за дровами. Когда возвращаюсь, вижу, что Магистр подтащил к камину два кресла и столик, на котором он уже расставил полуторалитровую бутыль темного вина, большую вазу с фруктами: груши, яблоки, персики, виноград, и блюдо с помидорами, перцем, луком и зеленью. Сам Магистр сидит, развалясь в кресле и дымя сигаретой. Его босые ступни утопают в мехе шкуры «мастодонта».

– Вино опять из твоей фазы?

– Угу.

Затопив камин, я наливаю себе стакан и устраиваюсь в свободном кресле. Вино оказалось очень ароматным и превосходным на вкус.

– Магистр! Как рыцарь ордена святой Елены, назначаю тебя придворным хранителем винного погреба!

– Ишь, чего захотел! Многие в Монастыре хотели бы заполучить меня в качестве своего поставщика. Но эту честь надо еще заслужить.

– Неужто мы с Леной еще не заслужили?

– Элен – несомненно! А на тебя еще посмотреть надоть…

– Ну, Магистр, ты даешь! Что тебе еще смотреть надо?

– А что ты хочешь? Я с тобой, кроме неприятностей и нервотрепки, пока еще ничего хорошего не имел. Все твои задания сидел перед компьютером на стимуляторах. А ведь это бесследно не проходит! Неужто в знак благодарности за то, что ты напрочь расстроил мою нервную систему, я буду снабжать тебя лучшими винами своей родины.

– Тогда пошли меня куданибудь собирать цветы, а сам садись перед компьютером и включи приятную музыку. Уверяю, это задание я выполню с гораздо большим удовольствием, чем скакать по дорогам Лотарингии, драться с Риваками, Синими Флиннами, оборотнями или вытаскивать из аварийной ситуации опытныйсамолет.

Магистр смеется, берет с блюда большой помидор и впивается в него зубами.

Мы засиделись за полночь, потягивая вино и заедая его фруктами и овощами. Мы разговаривали о рыбалке и охоте. Магистр рассказывал о своих операциях в реальных фазах, вспоминая эпизоды: то забавные, то жуткие. Меня он расспрашивал о войне, о самолетах и летчиках, летавших на них, дравшихся рядом со мной и погибавших на моих глазах. Когда бутыль опустела, я помог изрядно захмелевшему Магистру, который упорно отказывался от нейтрализатора, добраться до дивана и укрыл его Лениной шубой.

Сам я растянулся на шкуре у камина и провалился в сон.


Глава 24


Я клянусь, что это любовь была,
Посмотри, ведь это ее дела!
Б.Ш.Окуджава

Из сна меня извлекает сигнал НульТ. Ктото пришел ко мне без предварительного извещения. «Кто бы это мог быть?» – лениво думаю я в полусне. Слышу шаги по полу, потом ктото садится в кресло рядом со мной. Мне лень открывать глаза, я еще не выспался и надеюсь, что посетитель поймет мое состояние и оставит меня в покое. Не тутто было. После минутной паузы меня тихонько толкают в бок чемто твердым.

Нехотя открываю глаза. В кресле сидит незнакомая молодая женщина и легонько толкает меня в бок острым носком белого сапожка. Помоему, я гдето ее видел? Определенно! Женщина вздыхает и смеется.

– Что, милый, не узнаешь?

– Простите, – бормочу я, – но как вы…

– Нет, не прощу! Вставай, лежебока! К нему приходит дама, а он валяется с похмелья. Сколько же вы вчера выпили? Водка… вино… фляжка… Великое Время! Хорошо еще закусить как следует догадались. Хороши, нечего сказать! Стоит их оставить одних, как они тут же начинают расслабляться. С кем это ты отрывался? Судя по вину и фляжке, с Магистром. Да и водка – явно его рук творение.

– Лена? – говорю я, не веря своим глазам.

Но это не Лена. Я вспомнил, кто это. Это Гелена Илек!

– Ну, а кто же еще? Прихожу домой, вижу, лежит почти полный гардероб Гелены. Ну, думаю, почему бы мне не стать ею на денек. Тем более что мы с ней – одна личность. Но я никак не думала, что ты после Праздника попадешься на эту удочку. Немного красителя на волосы, по капле эликсира в глаза, пять минут перед зеркалом, плюс вот этот гардероб, и готова Гелена Илек!

Я смеюсь. В самом деле, как я мог не узнать свою Ленку. А она бушует:

– Быстро наводи порядок в этом вертепе! Открой окно, проветри. Грязную посуду – в утилизатор! Бутылки и окурки – туда же! Рюмки помой и в бар. А это что?

Лена взвизгивает от радости и распаковывает пакетик с ее любимыми красными палочками. Восемь таких пакетов лежат на панели синтезатора.

– Когда ты научился их делать?

– Это не я, это Магистр. Я вчера попросил его об этом, и он сделал их, видимо, когда утром уходил от меня. Вчера их здесь не было.

– Молодец всетаки у нас Магистр! Скряга, зануда, бурбон, а все равно – молодец! Кстати, спасибо за кофе и цветы! Кофе – превосходный! Я такого никогда не пила.

Быстро прибираюсь в комнате, придаю ей обычный вид. Сидя в кресле, я смотрю на Лену и боюсь ее спросить о чемлибо. А она быстро передвигается по комнате, постукивая каблучкамишпильками.

– Так, чем ты здесь занимался? Ого! Я вижу, ты был на задании. Где это?

– В Лотарингии. Мы работали в паре с Андреем.

– Как интересно! Расскажешь?

– Долгая история. Легче посмотреть запись, а я расскажу о том, чего не было видно на экране.

– Даже и такое было? Тогда пойдем, погуляем. Там и расскажешь, я сгораю от любопытства.

Я с сомнением смотрю на ее наряд: коротенькая кожаная юбочка, замшевая жилетка и символическая накидкапелерина «от мух».

– На улице довольно прохладно.

– Не беда.

Лена подходит к синтезатору и через минуту извлекает из камеры блестящий перламутром голубой плащ на длинной молнии с капюшоном. Посмотрев на меня, она творит завтрак.

– Подкрепись, – командует она, поставив передо мной тарелку жареной рыбы с макаронами под соусом, – а мне сотвори свой фирменный кофе.

– Не получится, Леночка. Я уже пробовал. Такой кофе можно сотворить только на твоем новом синтезаторе, он повышенной чувствительности.

Лена вздыхает и творит две чашки кофе. Позавтракав, мы одеваемся и идем, не спеша, к озеру. Я начинаю повествование о своем «хождении по фазам». Лена слушает затаив дыхание, не перебивая и не задавая вопросов. Пока я рассказываю, мы от озера уходим по тропинке в лес, оттуда через поляны на дорожку. Когда я заканчиваю, Лена останавливается и внимательно смотрит на меня.

– Андрей, – шепчет она, – ты понимаешь, что ты мог не вернуться оттуда?

– Я понял это еще там. Не дай Время еще раз пережить такие минуты! Это просто чудо, что я оттуда вышел.

Лена хватает меня за плечи и энергично встряхивает.

– А я! Что стало бы тогда со мной?

Она уткнулась в мое плечо и разревелась. Сквозь рыдания я с трудом разбираю слова, которые Лена выговаривает в мою куртку:

– Где бы я тебя искала? И как? Ведь ты знаешь, что без тебя я не смогу оставаться здесь. Меня никто бы не остановил. Я бы сама внедрилась в любую женщину там, в Лотарингии…

Осторожно отнимаю голову Лены от своего плеча и пытаюсь поцелуями высушить ее слезы. Но, увы, добиваюсь обратного эффекта. Слезы начинают литься ручьем. Здесь все: и боязнь потерять меня, и возможность страшного пути в потерянных мирах, и только что пережитый нервный срыв.

Слова утешения бесполезны. Я тихонько увлекаю Лену к пеньку, сажусь на него сам и усаживаю Лену к себе на колени. Лена роняет голову мне на плечо и дает себе волю. Очень скоро воротник моей рубашки промокает весьма основательно. Она всхлипывает и дрожит в плаче, как маленькая девочка. Ее обтянутые голубыми перчатками пальчики вцепились в меня мертвой хваткой, словно она боится, что я могу исчезнуть в любую минуту.

Не обращая внимания на поток слез, уже затекающий под рубашку, осторожно снимаю бархатный берет и начинаю гладить Лену по головке, как маленькую.

При этом я потихоньку целую ее туда, куда только могу дотянуться.

Как ни странно, такой простой метод помогает. Плечи Лены вздрагивают все реже. Рыдания постепенно прекращаются, и она только прерывисто и протяжно вздыхает. Неожиданно она встает и идет по дорожке в глубь леса.

С минуту я смотрю ей вслед, любуясь, как солнце затейливыми узорами высвечивает перламутровые блики на ее плаще. Потом встаю и иду за ней. Услышав мои шаги, Лена останавливается. Я подхожу ближе и кладу руки ей на плечи. Лена оборачивается, притягивает меня за виски и принимается покрывать мое лицо поцелуями. При этом она порывается чтото сказать, но мешает сама себе, и я слышу только бессвязный лепет.

Я снимаю со своих щек ее ладони и припадаю к ним губами. Сквозь тонкую кожу перчаток отчетливо чувствуется тепло ее рук. Лена смотрит на меня с печальной улыбкой.

– Андрюша, родной мой, я никогда тебя не оставлю. Я найду тебя везде, последую за тобой всюду, – тихо говорит она. – Как в песне: «Среди чужих пространств и веков!» Никто меня здесь не удержит. Хоть сто Магистров и десять Советов Магов будут против этого. Но я никогда, никогда не оставлю тебя. Потому что… потому что я просто не смогу здесь жить без тебя. Нет! Не говори ничего и не возражай! Хватит возражений! Ты не представ…

Я не даю ей договорить.

Мы отдыхаем в объятиях друг друга, глядя в лазурное небо.

– Слушай, – шепчет Лена, – а ведь сейчас не лето, чтобы валяться на травке в таком экзотическом виде, словно мы на Звездном острове.

– Пойдем домой, – предлагаю я.

Мы помогаем друг другу подняться и наскоро привести в порядок свой гардероб. Я обнимаю Лену за плечи, и мы идем к коттеджу.

– Ты видел мои похождения в Лабиринте?

– Не все. Я же был на задании.

– Кстати, а что ты делал в Лотарингии, кроме того, что по фазам путешествовал?

Начинаю рассказывать, но Лена сразу задает столько вопросов, что я останавливаюсь.

– Проще все это посмотреть на компьютере. А по ходу я поясню.

В этот момент мы уже входим в мой дом. Лена смеется и сбрасывает плащ, а затем и сапожки.

Я тоже скидываю куртку.

– Но сначала затопика ты камин, – предлагает Лена, – а то я чтото озябла, и есть хочется.

Дрова и растопка лежат рядом с камином со вчерашнего дня. Быстро развожу огонь.

Мне приходит в голову идея угостить Лену пельменями. Направляюсь к синтезатору.

– Вызови по линии доставки пиво, майонез и красный перец, – говорю я.

– А что ты собираешься сделать?

– Пельмени.

– А, знаю, ты их уже делал!

– Надеюсь, что на этот раз получится не хуже, я, может быть, даже дам их тебе попробовать.

– А я уже пробовала. Меня ими Чин Фу угощал.

– То были китайские, а я сделаю уральские.

– Это интересно!

Но, видимо, я немного переоценил свои способности и возможности синтезатора. На мой вкус, фарш был немного не тот, ему явно чегото не хватало. Видимо, мой синтезатор не мог уловить всех нюансов вкуса настоящих уральских пельменей. Лена, напротив, была в восторге, о чем она и объявила мне, когда я поделился своими сомнениями. И тут же предложила:

– Давай какнибудь пригласим ко мне Андрея, Кэт и Магистра, и ты на моем синтезаторе сделаешь все как должно. Заодно угостишь их своим кофе.

– Ты думаешь, я смогу его повторить?

– Не сомневаюсь. Тем более что я записала его в режим повтора.

– А ты не боишься, что кофе всегда будет являться с букетом роз?

– Ну, и прекрасно!

– А когда будет это «какнибудь»? – интересуюсь я.

– Полагаю, через три дня, если, конечно. Магистр не разгонит нас по разным фазам.

– А почему именно через три дня?

Лена удивленно смотрит на меня, потом вдруг улыбается:

– Ах, да! Ты же не знаешь, а я тебе не говорила. Это будет мой день рождения.

Пока я перевариваю эту информацию, Лена уже переключается на другое:

– Показывай свою работу, – фыркает она и подходит к компьютеру.

Я включаю компьютер. Вот граф Саусверк идет по улицам Лютеции, вот он в кабачке: пьет вино и заигрывает со служанкой… Лена внимательно смотрит и часто задает вопросы, уточняя детали.

От императрицы Ольги она приходит в восторг. Посмотрев сцену с Ниной Матяш, Лена бросает на меня взгляд и хмыкает:

– И на эту вертихвостку Магистр советовал обратить самое пристальное внимание? Ничего в ней особенного я не вижу, обычная фаворитка. Что это ты ей с таким почтением и восторгом ручки лобызал?

– Леночка, ты не права дважды, даже трижды. Вопервых, граф Саусверк влюблен в Нину. Вовторых, она действительно красива и приятна во всех отношениях, если ты этого не замечаешь, то, прости, в тебе говорит ревность. Ну, а втретьих, эта девушка очень умна. Ведь это она придумала, как «заминировать» письмо.

– Нуну! Защищай, защищай, – зловеще говорит Лена, – я смотрю, у этой мадьярки, кроме графов Саусверка и де Легара, появился еще один поклонник – хроноагент Коршунов! А нука отвечай! Если бы эта особа предложила тебе провести с ней ночь, стал бы ты отказываться?

– Ну, Леночка, если обстоятельства…

Острый носок сапога больно бьет меня по ноге.

– Я тебе покажу обстоятельства! Развратник! Тебя, я смотрю, в реальные фазы и выпускатьто нельзя. Все норовишь какуюнибудь смазливую особу в постель затащить. Тот раз эту, рыжую, как ее там, нагила, что ли? В этот раз…

– Ну, вопервых, в этот раз ничего такого не было, а вовторых, хоть и было бы? Ты ведь тоже теперь хроноагент. Если тебе по ходу выполнения задания в реальной фазе потребуется переспать с мужчиной, что мне тогда, проникать в эту фазу и его на дуэль вызывать, а тебя бросить как развратницу и больше до себя не допускать?

Лена смеется и перепархивает ко мне на колени:

– Давай смотреть дальше, – предлагает она, оторвавшись от моих губ.

Мы, естественно, пропускаем в ускоренном режиме длинную дорогу, долгие беседы с де Вордейлем и Лачиковым. Вместе с Леной я вновь переживаю все мои приключения в Лотарингии. Теперь я смотрю на них, как бы со стороны, и вижу все неудачи и промахи как свои, так и своих противников. Бои в засадах, бой на площади, перестрелка в монастыре… Лена одной рукой сжимает мою руку, а другой вцепилась мне в плечо.

Вот нас с Андреем атакуют в лесу. Вот мы отрываемся и вновь попадаем в засаду. Вот за мной гонится де Ривак, я отстреливаюсь, спускаюсь в овраг и… пропадаю.

Внезапно Лена останавливает компьютер, откручивает действие назад и задумчиво смотрит на монитор, где граф Саусверк застыл вместе со своим конем в стремительном прыжке, продираясь сквозь заросли навстречу межфазовому переходу. Обращаю внимание на то, что Лена смотрит не на изображение, а на таймер, показывающий время Монастыря.

Лена набирает код, и на соседнем дисплее появляется она сама в Лабиринте. Она идет, держась за стенку, качаясь, как пьяная. Автомат тащится по полу…

– Смотри!

Гляжу на таймер и не верю своим глазам. Цифры совпадают! Лена на экране доходит до развилки и сворачивает в проход. Включается «Мясорубка»… Лена гасит изображение.

– Ты понял?

– Да… Похоже, ты тогда почувствовала, что я в беде?

– Я почувствовала, что ты в смертельной опасности. Меня тогда как по голове чемто ударило. Я шла, не понимая, где я нахожусь, я думала только о тебе, думала только о том, как тебе помочь.

Лена снова набирает код. На мониторе я вижу ее лежащей на каменном полу. Отрешенным взглядом она смотрит на стену перед собой.

– Вот здесь я уже точно знала, что тебя больше нет… А эти идиоты, да и Нэнси тоже, решили, что у меня просто нервный срыв. Они не поняли, что между нами установилась какаято связь, для которой межфазовые барьеры не препятствие.

– Но посмотри на таймер! В это время я уже вернулся в Лотарингию.

– Это по времени Монастыря и Лотарингии. А все время, пока ты бродил из фазы в фазу, ты жил по субъективному времени. Это, как ты говорил, заняло более двенадцати часов. Твое состояние, а оно у тебя было не лучшим, какимто образом передалось мне. Каким, это вопрос для Крис.

– Милая моя, – я крепко обнимаю подругу, – получается, что ты взяла на себя часть моего смятения, что это благодаря тебе я не рехнулся там, а набрел всетаки на выход. Значит, существует и обратная связь. Это я отнял у тебя силы…

– Если это и так, я об этом не жалею. Слава Времени, мы теперь снова вместе! И если бы для того чтобы ты вернулся сюда, мне снова понадобилось бы войти в «Мясорубку», я бы и глазом не моргнула.

– Ну, нет! Такой жертвы я не приму, – протестую я и целую Лену.

– А какую примешь? – спрашивает она, оторвавшись от меня.

– Вот какую! – кричу я и нажимаю на ручку кресла. Спинка принимает горизонтальное положение, и Лена, весело смеясь, падает на меня.

Дальше мы безумствуем практически без перерыва. Лишь глубокой ночью, пройдя через все круги страстной любви и предельно утомившись, мы затихаем, не разжимая объятий.

Утром я просыпаюсь первым, приподнимаюсь на локте и долго смотрю на свою подругу.

Какой всетаки импотент придумал, что женщина наутро после ночи любви выглядит крайне непривлекательно и не пробуждает никаких желаний? Видде ее вызывает только скуку и отвращение! Этот жалкий обрубок мужчины никогда не любил и не был любимым. Если женщина любит и любима, она всегда привлекательна и желанна: и вечером, и ночью, и утром, и в полдень. Она прекрасна в своей любви!

Но за окном разгорается утро. Выходной кончился, нас снова ждет наша работа.

Лена открывает глаза, целует меня и, сбросив остатки того, что не успела вчера снять, идет в душ. Оттуда она выходит светлая и сияющая, как утреннее солнце в ясный день. Осмотревшись, делает мне выговор:

– Даже накинуть на себя нечего. Вот что, дорогой, чтобы к следующему утру сотворил для меня комплект домашней одежды. Не бегать же мне каждый раз домой. Ну, иди пока в душ, а я займусь завтраком.

Когда я выхожу из душа, на столе уже дымится кофейник и стоит блюдо с горячими оладьями, плошка с медом и две чашки сметаны.

Смотрю на компьютер. Там горит надпись: «В 9.00 прибыть в кабинет начальника Сектора А.Стремберга».

Остается еще около часа.

Допив кофе, Лена вздыхает и говорит, кивая на компьютер:

– Видимо, намечается чтото серьезное. Стремберг редко собирает людей у себя. Ты не в курсе?

– Почти. Планируется большая операция в той фазе, где я рубился с Синим Флинном и общался с прелестной рыженькой нагилой…

Я удачно уворачиваюсь от скомканной салфетки, которую метко бросает в меня Лена, и продолжаю:

– Более того, планируется заброс Кристины в Синий Лес.

– Даже так?! – Лена удивленно приподнимает брови. – Она же не хроноагент, а Синий Лес – не место для увеселительных прогулок.

– Похоже, что она близка к открытию принципов действия и создания переходов. Так что игра стоит свеч. А готовить и страховать ее будет сам Магистр.

– Ну, коли так… – соглашается Лена и спохватывается. – А меня вызывают или нет?

Она протягивает руку к панели и набирает код. На дисплее высвечивается надпись с ее компьютера: «По возможности прошу быть у меня в 9.00. А.Стремберг».

– Как ты считаешь, у меня есть такая возможность?

– Полагаю, есть, – невинно отвечаю я, – а если оденешься, то тем более не будет причины игнорировать приглашение.

Лена смотрит на меня уничтожающим взглядом и наливает себе еще кофе. А я встаю, натягиваю брюки и подхожу к синтезатору. Каталог раскрываю на разделе «Одежда», нахожу подраздел «Женская домашняя одежда», и тут мои глаза разбегаются от обилия предлагаемых моделей.

Постояв в нерешительности, набираю код наудачу и кладу руку на датчик. Из камеры извлекаю короткий светлоголубой халатик из тонкой ткани с белой застежкоймолнией и серебряными ящерицами на широких рукавах.

– Как? Устроит тебя? – спрашиваю оборачиваясь.

– Опоздал, милый, – отвечает Лена. – А халатик ничего, симпатичный.

Она уже натянула чулки, надела блузку и голубую кожаную юбочку. Как она всетаки красива!

– Ну, что ты на меня уставился? Помоги сапоги застегнуть.

Я приношу сапожки и помогаю Лене обуться. Она достает из аптечки флакончик и аэрозольный баллон. Несколько капель в глаза, струя аэрозоля на волосы, и Гелена Илек исчезла.

– А теперь я немного пококетничаю, – говорит Лена.

Она надевает жилетку и свой коротенький плащпелерину. Накидывает она его и закрепляет так, что правое плечо остается свободным. Критически осмотрев свое изображение в зеркале, Лена задумывается, потом берет свою белую бархатную ленточку, расправляет волосы и застегивает ленточку поверх волос, прижимая их сзади к шее. Ниже ленточки Лена расправляет волосы по плечам и по спине.

– Ну, как?

– Прелесть! Стремберг и Магистр будут убиты наповал!

– Тогда пошли их убивать.

Таймер показывает уже восемь пятьдесят шесть.


Глава 25


Ну, а ты у нас на кой
С вострой саблею такой?
Мы ж за то тебя и держим,
Чтоб берег царев покой!
Л.Филатов

Совещание еще не началось, и у Стремберга сидит пока только один Магистр. Увидев Лену, он явно обрадовался, но остается верным себе: критически хмыкает и оценивающе смотрит на мою подругу, склонив голову набок.

– Как себя чувствуешь, Леночка? – спрашивает Стремберг.

– Вполне, – отвечает Лена, усаживаясь в кресло и закидывая одну ногу на другую.

Магистр тем временем за спиной Лены одобрительным жестом показывает большой палец, кивнув при этом в ее сторону. Это, понятно, относится только к ее внешнему виду, так как Магистр тут же вопросительно смотрит на меня тревожным взглядом. Я успокаиваю его, утвердительно опуская веки.

Пока мы ведем этот безмолвный диалог, появляются Катрин с Андреем и Ричард. Последним приходит Генрих Краузе. Стремберг начинает совещание, предоставив слово Ричарду. Тот включает компьютер, и мы видим на мониторе высокую башню, сложенную из красного камня.

Башня эта, рассказывает нам Ричард, построена около пятисот лет назад как основная постройка замка тогдашнего короля. Но сразу же после завершения строительства в башне поселились злые духи. Строительство замка бросили незавершенным. Правда, лет через двадцать придворный епископ, святой жизни человек, сумел изгнать нечисть. Звали епископа – Мог. Этот Мог был человеком не только святым, но и весьма ученым. В башне он устроил свою резиденцию. Там были библиотека, мастерская, лаборатории, молельня, исповедальня и другие помещения.

Епископ Мог прожил в башне еще пятнадцать лет и за свои подвиги, благие дела и святую жизнь был «живым взят на небеса». Но святой Мог не оставил своей паствы осиротевшей. Каждые десять лет он появляется в верхнем этаже своей башни и «делится своей мудростью и частью благодати» с тем, кто там в это время присутствует. Предпочтение он отдает преимущественно почемуто женщинам. Предпочтительно молодым.

После общения со святым Могом удостоенные его благодати приобретают необычные дарования. Они могут предсказывать будущее, исцелять болезни, даже останавливать эпидемии. Они отыскивают клады, водные источники, обладают даром телекинеза. Причем дар этот необычайной мощности. Триста лет назад некая Кана переместила приличных размеров холм и насыпала дамбу, предотвратив тем самым грандиозное наводнение.

Удостоенные не только не боятся огня, но и повелевают им. Сто семьдесят лет назад Гела потушила лесной пожар. Она просто шла в пламя, которое гасло, а за ней, где она прошла, даже головешки не дымились.

Они не только неуязвимы для всех форм нежити, но и становятся для них смертельно опасными. Мета уничтожила голыми руками целую стаю ларок.

При этих словах я представляю хрупкую женщину, которая голыми руками душит ларку, а та беспомощно лязгает крокодильими челюстями.

– Напрасно ты скептически улыбаешься, Андрей, – обращается ко мне Ричард. – Я рассказываю только то, что наблюдал сам на экране монитора. Могу продемонстрировать, но это отнимет у нас время.

– Не надо, – вмешивается Магистр. – Андрэ уже не сомневается. Верно?

– В общемто, верно, – отвечаю я. – А как насчет Черных Всадников? С ними эти девицы бороться не пробовали?

– К сожалению, сведений об этом нет. Черные Всадники появились совсем недавно, а последние пятьдесят лет удостоенные святой благодати женщины такими вещами не занимались.

Дело в том, продолжает свой рассказ Ричард, что королевская власть узурпировала право пользования Красной Башней. На встречу со святым Могом каждые десять лет ходили только королевы. Естественно, они не воевали с нежитью, не тушили пожары и не строили дамбы. Не королевское это дело. В лучшем случае они исцеляли по праздникам больных и иногда останавливали эпидемии. А обычно они занимались предсказаниями, ясновидением и отысканием кладов.

Дар святого Мога сохранялся десять лет, до того момента, пока другая женщина не приходила в Красную Башню на свидание со святым. Причем одна и та же женщина дважды получить дар не могла. Среди королей завелся обычай: жениться на десять лет. После этого старая жена постригалась в монахини, а молодая шла в Красную Башню.

Последней удостоенной дара была Гара, ныне вдовствующая королева, супруга преставившегося на днях короля Гумая. Его наследник – Рене холост. Он решил убить сразу двух зайцев: возродить древний обычай и жениться. Обычай состоял в том, что чести посетить Красную Башню раньше удостаивалась девушка, избранная победителем грандиозного рыцарского турнира.

Рыцарство давно уже роптало, что король Гумай запретил турниры. Рене, возрождая древний обычай, сразу завоевывал популярность среди этого сословия. Заодно он планирует жениться на избраннице.

– А если она окажется замужней? – интересуется Катрин.

– На то Рене и король, – отвечает Ричард, – чтобы отправить ее мужа туда, не знаю куда, принести то, не знаю что.

Все смеются, а Ричард продолжает.

Святой Мог должен явиться через три дня. Сейчас турнир в самом разгаре. Мы могли бы остаться посторонними наблюдателями, если бы не одно обстоятельство. В этом деле активно участвует ЧВП.

Наши противники тоже, как и король Рене, решили поохотиться на «зайцев». Задача первая: подставить святому Могу своего агента и тем самым заполучить в свое распоряжение могущественную силу. Задача вторая: выдать этого агента замуж за короля. Отсюда вытекает третье: решив первые две задачи, ЧВП беспрепятственно распространяет свое влияние в этой фазе и превращает ее в свой плацдарм.

Пока в столице действуют два внедренных агента. Первый – Лина.

На мониторе появляется молодая женщина. Длинные черные волосы окаймляют красивое аристократическое лицо с утонченными чертами. Чувственные губы, тонкий прямой нос, высокий чистый лоб, черные брови вразлет, а под ними сверкают изумрудные глаза. Ведьма, да и только. Не знаю, какого мнения Лена, она всегда критически относится к другим женщинам, но по мне, так лучшей кандидатуры на должность королевы не найти.

– Сейчас это внедренный агент, – поясняет Ричард, – но есть все данные за то, что в ближайшее время она будет заменена прямым агентом.

– Откуда эти данные? – интересуется Андрей. – У нас что, уже установили прямой канал наблюдения за штабквартирой ЧВП?

– Увы, нет, – виновато улыбается Ричард. – Просто речь идет о том, что держать королеву под постоянным контролем – дело хлопотное. А поскольку у ЧВП в эту фазу есть прямой переход, то вывод напрашивается сам собой. Тем более что ЧВП уже уверен в успехе операции.

На мониторе возникает портрет мужчины средних, лет. Массивная нижняя челюсть, черные усы над тонкогубым ртом, нос с горбинкой, угольночерные глаза под мохнатыми бровями, прямые черные волосы. На правой щеке шрам, от виска до подбородка.

– Это – крун Дулон, – говорит Ричард. – На турнире он уверенно идет к финалу без поражений. Как вы понимаете, он – внедренный агент ЧВП. В случае победы, а она сомнений не вызывает, он изберет Лину.

На экране проходят сцены турнирных боев. Соперники Дулона вылетают из седла, как пробки из бутылок, а он, несокрушимый и тяжелый, как скала, в своих вороненых пластинчатых доспехах, на таком же могучем черном коне, уверенно скачет от победы к победе. После каждого боя он подъезжает к ложе, где сидит Лина, и кланяется.

Я обращаю внимание, что на щите Дулона, над его гербом, изображен такой же ромб с глазом и черными молниями, как и у Синего Флинна.

Толпа восторженно приветствует победителя, и многие, в том числе и король Рене, статный мужчина лет сорока, смотрят на Лину уже как на будущую королеву.

– Вряд ли мы смогли бы помешать осуществлению этих замыслов ЧВП, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что в турнире участвует наш старый знакомый – сэр Хэнк. Этот рыцарь тоже идет к финалу без поражений, но таких зрительских симпатий не завоевал, так как он не рекламирует свою потенциальную избранницу, хотя по красоте она не уступает Лине.

На мониторе появляется портрет юной золотоволосой красавицы. Не берусь ее описывать, она – просто красавица. Увидеть такую – и умереть! Особенно вонзаются в душу ее синие глазищи…

Все невольно вздыхают, а Ричард говорит:

– Невзирая на столь богатые внешние данные, вряд ли король Рене одобрит выбор сэра Хэнка. Это Яла, она – нагила.

Я весело смеюсь, но, увидев, что общество за исключением Ричарда не оценило юмора ситуации, поясняю:

– Нагилам заказана плотская любовь, и они приносят обет безбрачия.

– Ты забыл уточнить, что запрет на плотскую любовь у нагил имеет исключения, – ехидно вставляет Лена.

– Не в этом суть, Леночка, – сквозь смех с трудом выговаривает Андрей, – вряд ли король Рене сможет стать таким исключением.

Ричард пережидает, пока уляжется вспышка веселья и продолжает:

– К сожалению, избрание Ялы в качестве Королевы Турнира относится скорее к разряду гипотез. Победа сэра Хэнка над круном Дулоном, даже если Хэнк дойдет до финала, более чем проблематична. Полагаю, вы знаете почему. Крун Дулон и сам по себе в этой фазе имеет славу непобедимого, а уж усиленный спецподготовкой агента ЧВП, он – вне конкуренции.

Я вспоминаю старого Лока и медленно, тихо говорю:

– Всегда и всюду на каждого непобедимого находился свой победитель.

В наступившей после слов Ричарда тишине моя фраза произвела впечатление. Какоето время хранится молчание, затем начинает говорить Стремберг:

– Задача ясна. Предлагаю тоже поохотиться на «зайцев»: сорвем планы ЧВП и с помощью святого Мога попробуем перекрыть доступ в эту фазу прямым агентам ЧВП. Андрей уже имеет опыт работы в образе рыцаря Хэнка. Как ты считаешь, сможешь сделать этого вояку?

– Постараюсь.

– Постараться мало, надо сделать. Ты понял? Надо приложить все свои таланты и бойцовские качества. Это крепкий орешек!

– Понял, постараюсь приложить…

– Оставь его в покое, Арно! – вмешивается Магистр. – Он никогда тебе не скажет: «Я это сделаю». Зато всегда сделает все как надо и даже чуть более того. За эту часть операции я спокоен. Считай, что Дулон уже валяется на песке ристалища, а Хэнк возлагает Венец Королевы Турнира на головку прелестной Ялы. Меня больше беспокоит дальнейшее.

– Что именно? – интересуюсь я.

– Вопервых, – отвечает Стремберг, – агенты ЧВП так просто не сдадутся, даже если Дулон и потерпит поражение на турнире. Рыцарьпобедитель должен, по традиции, сопроводить избранницу в Красную Башню и там представить ее святому Могу. Вот здесь могут быть осложнения. Если турнир происходит на глазах сотен людей и рыцари бьются не насмерть, специальным турнирным оружием, то у врат Башни ночью никто не помешает Дулону и Лине убрать Хэнка и Ялу и заменить их собою. Нужна подстраховка. Ричард, покажи, пожалуйста, Ургана.

Ричард набирает код, и на мониторе появляется рослый тридцатилетний мужчина: светловолосый, голубоглазый, с русой бородой. Широкие плечи и могучий торс обтягивает выцветшая зеленая куртка с золотыми застежками.

– Это Урган, – говорит Ричард, – своего рода Робин Гуд этой фазы. Они с рыцарем Хэнком хорошо знакомы. Здесь, на турнире, Урган набирает смельчаков для войны с нежитью в Синем Лесу.

– Я предлагаю внедриться в Ургана, – говорит Стремберг, – и подстраховать Хэнка на случай засады у Красной Башни. Полагаю, что Андрей успешно справится с этой задачей.

Андрей кивает, а Стремберг продолжает:

– Понятное дело, что король Рене будет весьма недоволен выбором сэра Хэнка, и у меня есть опасения, что он может, мягко говоря, наказать его, наказать вместе с нагилой Ялой…

– Здесь есть коекакие мысли, – прерывает его Магистр, – у нас еще есть время все это обдумать, турнир закончится через три дня. Меня сейчас больше беспокоит сама нагила.

– Нуну? – заинтересованно подается вперед Стремберг.

– Я понимаю, что Эва и Хэнк уже проинструктировали Ялу о том, что ей следует просить у святого Мога. Но вряд ли им пришло в голову, что все зло исходит из межфазового перехода. Надо, чтобы Яла при встрече с Могом заострила его внимание именно на этом и попросила его помощи.

– Я сильно сомневаюсь, – подает голос молчавший до сих пор Генрих, – что святой Мог и нагила сумеют выговорить такие слова, как межфазовый переход, да и понятие такое им вряд ли доступно. Кстати, мы тут все говорим: святой Мог, святой Мог, а кто он такой? Что он может? Откуда у него эти силы?

– На этот вопрос я ответить не могу, – говорит Ричард. – После смерти святого Мога Башня стала недоступной для нашего наблюдения. Что в ней происходит – загадка и для жителей той фазы, и для нас. Остается принять, что святой Мог – явление того же порядка, как хуры, ларки, оборотни, нагилы, ешки и другие экзотические явления этой фазы. Возьмем, к примеру, тех же нагил. Помните, как Эва уничтожила оборотней огненным шаром? Мне тоже непонятно: откуда у них такая сила? Но тем не менее мы принимаем нагил как должное и оказываем им помощь. Так же придется пока поступить и со святым Могом.

– Понятно, что ничего не понятно, но дело делать надо, – шутит Стремберг – Теперь о Яле. Краузе прав, не мешало бы нам взять ее под контроль. Но кого в нее внедрить?

– Как кого? – возмущается Лена. – Конечно, меня!

– Нет, нет, Элен, – протестует Магистр, – это исключено!

– Почему это? – изумляется Лена.

– Тебе еще надо отдохнуть, прежде чем приступать к серьезной работе.

Лена встает и медленно подходит к Магистру. Наклонившись над ним, она некоторое время молча на него смотрит, постукивая каблучком по паркету. В наступившей тишине этот звук не предвещает ничего хорошего. Магистр чувствует себя под ее взглядом весьма неуютно.

– Слушай, Филипп Леруа, – преувеличенно спокойно говорит, наконец, Лена, – ты что, всерьез решил законсервировать меня в Монастыре?

– Но, Элен! – протестует было Магистр.

– Никаких «но»! – повышает голос Лена. – Я что, зря прошла переквалификацию? Или эта задача не по рангу для хроноагента первого класса!

– Но твое состояние…

– А ты не переживай за мое состояние! – еще больше повышает Лена голос. – Оно нормальное, рабочее. А если ты думаешь, что я отпущу этого прохвоста, – она через плечо большим пальцем указывает на меня, – в эту фазу без присмотра, ты ошибаешься. Ишь ты, увидел прелестную Ялочку и уже предвкушает, как приятно проведет с ней время! Дудки, дорогой! Не выйдет! Лена уже стоит предо мной, прекрасная в своем гневе. Снова обернувшись к Магистру, она категорическим тоном заявляет:

– В образе Ялы работать буду я! Я так решила и – точка! Есть еще возражения?

Магистр вздыхает:

– Ну, если ты так настаиваешь, я согласен.

Стремберг, стерев с лица улыбку, подводит итог:

– Будем считать роли распределенными. Приступайте к подготовке.

– А я? – слышится голос Кристины.

– А ты, Крис, сейчас останешься здесь, и мы втроем обсудим твою работу в фазе. Отправляться тебе надо будет вместе с ними и даже раньше. Не исключено, что в ближайшее время ЧВП осуществит прямой переход Лины. Это будет весьма интересно понаблюдать.

– Я именно это и имела в виду.

– Вот и прекрасно. Вам с Леной надо будет согласовать свою встречу в Синем Лесу, для того чтобы обменяться полученной от Мога информацией.

– Если мое предположение оправдается, то мы сможем закрыть переход и без помощи Мога.

– Я бы не был так категоричен, – охлаждает ее пыл Магистр.

Когда Лена обрабатывает Матрицу Ялы, а я пою ее кофе, на связь выходит Андрей:

– Не возражаешь, если я приду? Надо поговорить.

– Никаких возражений, – отвечает Лена, – прошу.

Через минуту Андрей уже сидит в кресле и угощается кофе, сотворенным на новом синтезаторе.

– Видишь ли, Андрэ, какая меня посетила мысль…

– Тебя иногда еще и мысли посещают?

– Случается, только, к сожалению, изредка. Так вот, если этот Дулон приведет с собой ватагу наемников, то я со своими молодцами превращу их в подушечки для булавок. Это я тебе обещаю.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Теперь предположим, что он приведет с собой какуюнибудь нежить? Черных Всадников, к примеру.

– Мда… – я задумываюсь.

– Предположим, что двухтрех ты зарубишь. Ведь у тебя будет Золотой Меч. Но их может оказаться достаточно много, да плюс к ним сам Дулон, да и Лина не будет оставаться безучастной. Они – ребята не промах. Помнишь, сколько хлопот тебе доставили Синий Флинн и де Ривак? Да и мне с Жеромом пришлось повозиться. Самое грустное, что в этом случае я ничем помочь не смогу.

Я продолжаю думать. Положение действительно может оказаться незавидным. Против нежити стрелы Ургана окажутся бессильны, а пока я буду рубить ее Золотым Мечом, Дулон и Лина могут сделать свое дело и проникнуть в Башню.

– Есть один выход. Снять с Золотого Меча блокировку.

– Это очень рискованно. Может быть, сделаем так: ты вступишь в бой с нежитью, а мы отрежем Дулона с Линой от тебя и Ялы.

– Это тоже рискованно. Что, если нежити будет достаточно много? Когда они нападают организованно, их очень трудно поразить даже Золотым Мечом. Я смогу сдержать сразу трех, самое большее четырех. А остальные тем временем вас растерзают. При этом Дулон с Линой будут стоять в стороне и спокойно ждать, когда освободится дорога.

Андрей кивает и, в свою очередь, задумывается. Неожиданно Лена говорит нам, не отрываясь от компьютера:

– Не понимаю, в чем проблема и что это вы ломаете головы? Делото проще простого: надо найти старого Лока. Если он помог Андрею справиться с нежитью и Синим Флинном прошлый раз, почему бы ему не помочь вам и сейчас? Голову любого из вас даю на отсечение, он сейчас находится гденибудь на этом турнире.

Мы некоторое время молчим, потом Андрей говорит, не скрывая восхищения:

– Ну, друже, мне сдается, что тебе для работы голова не нужна, только руки и меч. Головато твоя вон, за компьютером сидит.

– Ты почти прав, она у меня – умница. Особенно тогда, когда выслушает все негодные предложения и надо будет сказать, наконец, чтонибудь путное.

– Андрей, как тебе нравится его нахальство? – спрашивает Лена, попрежнему не оборачиваясь от компьютера.

– Я в восторге! А где у тебя свободный компьютер? Или нам уйти к Андрею?

– В соседней комнате.

Старого Лока мы находим довольно быстро. Лена оказалась права, он торгует снадобьями, лечит раны и весьма процветает. Рыцари, потерпевшие поражение на турнире, постоянно пополняют его клиентуру и создают ему хорошую рекламу.

– Значится так: ты встречаешься с ним и от моего имени просишь заколдовать ваши стрелы против нежити. Если он будет колебаться, устрой его встречу со мной.

Лена уже закончила работу, скинула сапожки и сидит в кресле в своей любимой позе, поджав ноги.

– Андрюша, кто тебя готовит?

– Нэнси, – отвечает Андрей, присаживаясь рядом и пожирая глазами соблазнительные лапки моей подруги.

– Какая жалость! – вздыхает Лена и, чуть протянув в сторону Андрея свою ступню, слегка покручивает ею и шевелит пальчиками. – Я так хотела, чтобы меня готовила именно она.

Я выразительно смотрю на Андрея, он сглатывает слюнки и отводит взгляд в сторону.

– Думаю, что еще не поздно переиграть. Уступаю Нэнси тебе.

– Андрюша, ты – настоящий друг!

Лена вскакивает и чмокает Андрея. Он смущается и торопливо собирается к себе.

– Ну, Леночка, ты даешь! Андрей и так согласился бы, зачем было его своими ножками соблазнять?

– А ты уже ревнуешь?

– Не больше, чем ты меня к Яле и к Эве.

– Андрюшка! Ты живешь со мной уже Время знает сколько и до сих пор не понял, что я абсолютно не ревнива. Просто у меня такой вредный характер, люблю позаводить мужчин на эту тему. А вот за другими женщинами я наблюдаю очень внимательно. Вот хочу быть лучше и красивее всех, и все тут! Чтобы ты знал: другую, такую как я, тебе не найти ни в одной фазе. Таких просто негде взять!

– Нет, Ленка, чтобы тебя до конца понять, с тобой надо прожить не одну жизнь!


Глава 26


На дистанции четверка первачей
Каждый думает, что онто побойчей…
Все наслушались напутственных речей,
Каждый съел примерно поровну харчей,
Но судья не зафиксирует ничьей!
В.С.Высоцкий.

Меня будит оруженосец.

– Пора вставать, сэр! Солнце уже высоко.

Солнце действительно ярко просвечивает сквозь холст шатра. Лагерь уже пробудился. Утреннюю тишину нарушает ржание рыцарских коней, звон оружия, перебранка слуг.

Сегодня мне предстоят четыре поединка. В их исходе я не сомневаюсь. Другое дело – завтра. Завтра, выражаясь спортивным языком, мне предстоят полуфинальный и финальный бои. Один из них против агента ЧВП.

Оруженосец подает мне чашку с горячим бульоном и кусок вареного мяса. Подкрепившись, умываюсь, накидываю свой старый выцветший плащ и выхожу из шатра.

Шатер стоит в ста метрах от ристалища, где уже начинают собираться зрители. Неподалеку от моего шатра разместилось еще два десятка таких же. Над входом в и каждый висит щит с гербом рыцаря. Такой же щит висит и у меня. Обращаю внимание, что рисунок моего герба наискось пересекает изображение Золотого Меча. Поют трубы, возвещающие приближение короля со своей свитой. Пора одеваться для турнира.

Я натягиваю стеганые штаны и рубаху. Поверх них оруженосец помогает мне надеть доспехи: кожаные рубаху и чулки, обшитые плотной железной чешуей. Потом он помогает мне обуть высокие красные сапоги, подтянув голенища выше середины бедер.

Встав на колени, оруженосец почтительно протягивает мне пояс с Золотым Мечом. Я застегиваю пояс, натягиваю длинные красные перчатки, надеваю красный бархатный берет с белым пером. Оруженосец накидывает мне на плечи плащ и застегивает золотую пряжку. Одев меня, он выходит из шатра. Замечаю, что рыцарь Хэнк основательно обновил свой гардероб. Все, за исключением доспехов, было новым и ярким. На наплечнике я вижу глубокую царапину, которую оставил Золотым Мечом Синий Флинн.

Выхожу из шатра. Оруженосец держит за повод моего гнедого, покрытого алой попоной. Сажусь в седло и двигаюсь к ристалищу. Сзади едет оруженосец с моими щитом, шлемом и копьем. Шлем тоже новый, с более удобными прорезями забрала.

На ристалище я занимаю свое место в шеренге конных рыцарей. Мы ждем. Вновь поют трубы, на ристалище въезжает король. Мы выхватываем из ножен мечи и салютуем ему с криком: «Виват!» Король медленно едет вдоль нашего строя, не останавливаясь, подъезжает к своей ложе, спешивается, входит в ложу и звучным голосом произносит:

– Во имя отца и сына, и духа святого! Доблестные рыцари, сражайтесь во имя чести вашей и славы королевства! Пусть победит достойнейший из вас! Герольды! Начинайте!

Снова поют трубы, и герольды называют имена двух рыцарей, которым предстоит сразиться первыми. Мы отступаем на двадцать шагов, а названные рыцари скачут к разным концам ристалища, где в песок воткнуты турнирные копья.

Этот поединок не представляет для меня интереса. Я ищу глазами Дулона. Тем временем поет труба, рыцари скачут друг на друга и с грохотом сшибаются в центре ристалища. Толпа зрителей ревет от восторга. Один рыцарь лежит на песке, а другой гордо скачет по кругу, потрясая копьем. Его сопровождают крики «Виват!» и «Слава!». Герольды объявляют имя победителя и тут же вызывают следующую пару.

– Бухас Шеклтонский и крун Дулон!

Трибуны разражаются приветственными криками, которые еще более усиливаются, когда вслед за всадником в желтокрасном плаще и золоченых доспехах на ристалище выезжает рослый крупный рыцарь в вороненых пластинчатых доспехах. Рыцари подъезжают к королевской ложе, встают рядом икланяются. Затем они надевают шлемы и разъезжаются в разные концы ристалища.

Поет труба, и рыцари скачут друг на друга. Вот они сшибаются. Громкий треск, ржание коней. Дулон даже не качнулся и продолжает скакать размеренным галопом, уставив копье вперед. А бухас Шеклтонский лежит на песке. Его словно ветром выдуло из седла.

Дулон под восторженные крики зрителей проезжает вдоль трибун, буквально беснующихся от восторга. Возле одной из лож он останавливает коня, снимает шлем и склоняет свое копье. Стройная женская фигура в синем платье поднимается в ложе и приветственно протягивает руки к рыцарю. Трибуны вновь разражаются криками. Тем временем слуги помогают бухасу покинуть ристалище, ловят его коня и убирают обломки копья.

Герольды провозглашают: «Слава! Слава! Слава круну Дулону! Виват! Виват!» Трубы торжественно поют, а Дулон совершает круг почета. Да, это крепкий орешек! Но придется его разгрызть. Как бы только зубы не обломать. Звук труб прерывает мои размышления.

– Крун Готфрид и сэр Хэнк!

Трогаю гнедого шпорами, оруженосец на ходу подает мне шлем и щит, а я отдаю ему берет. Трибуны приветствуют нас громко, но не так горячо, как предыдущую пару. Поклонившись королевской ложе, я скачу к своему концу ристалища. Помоему, король даже не посмотрел в нашу сторону. Взор его обращен в сторону прекрасной Лины. Ну, ваше величество, погоди! Я покажу тебе Лину!

Помощник герольда подает мне турнирное копье. Старший герольд смотрит в мою сторону, я склоняю голову в знак готовности. Герольд машет рукой, и поет труба.

Укладываю копье на упор и даю шпоры гнедому. Навстречу мне мчится всадник в синем плаще и серебряных доспехах. Нацеливаю копье в середину его щита, разделенного на белые и синие поля. Зная в тонкостях искусство боя на копьях, я ловлю момент столкновения и резко двигаю щитом влево, отшибая копье противника. Одновременно всем телом делаю выпад, с силой посылая копье в цель.

Удара соперника почти не ощущаю, только несильный толчок по щиту. А трибуны разражаются криками. Мне не надо оборачиваться, чтобы понять: победа за мной. Доехав до конца ристалища, я всетаки оборачиваюсь. Конь без всадника скачет вдоль трибун, а крун Готфрид, уже поднявшись на ноги, идет к границе поля.

Я скачу, совершая круг почета. Подъезжаю к королевскому крылу и сдерживаю шаг гнедого. Вот я миную ложу Лины, вот королевская ложа. Трибуны кричат, а король спокойно сидит и смотрит на Лину. Ну, ваше величество, это уже хамство! Хоть ты и король, но победителя турнирного боя надо приветствовать.

Останавливаю коня, снимаю шлем, кланяюсь и склоняю копье перед королем. Его величество озадачен. Он встает и протягивает руку в приветственном жесте. Он улыбается. Он приветствует победителя, точнее, отвечает на его приветствие. Вид у него весьма и весьма удивленный. Но всетаки он неплохо владеет собой. Вот так, ваше величество, в следующий раз надо быть учтивее.

Прелат, стоящий рядом с королем, благословляет меня. Я еще ниже склоняю голову, затем надеваю шлем и, высоко подняв копье, двигаюсь дальше. Герольды кричат: «Слава! Слава! Слава сэру Хэнку! Виват! Виват!» Зрители тоже кричат, а я высматриваю Ялу, или Лену. Она сидит в общих рядах, в сорока метрах от королевской ложи. Проезжая мимо, я слегка киваю ей, а она машет мне рукой.

Примерно через час Дулон выбивает из седла еще одного соперника, а следом за ним я таким же приемом побеждаю сэра Гарта. И опять, проезжая мимо королевской ложи, останавливаюсь и приветствую его величество. Сцена повторяется. На этот раз король Рене смотрит на меня уже не озадаченно, а скорее заинтересованно.

Следующий мой бой должен состояться часа через три, уже после обеда. Отдаю шлем и щит Симону, моему оруженосцу, и еду в харчевню «Семь Осетров». Там я должен встретиться с Андреем, или Урганом.

Мне подают обед и кувшин вина. После двух поединков у меня разыгрался аппетит. Не обращая внимания на громкие перешептывания: «Сэр Хэнк! Тот самый? Золотой Меч! Неужели это он?», я выпиваю кубок вина и принимаюсь за похлебку (чтото вроде солянки). Ем и жду Ургана. Он с утра должен был встретиться со старым Локом и переговорить с ним.

Когда я осушил второй кубок и принялся за половинку жареного барашка, в харчевню вошел Урган. Он не сразу подходит ко мне, а направляется к стойке и громко требует кувшин самого лучшего вина.

– Доблестный сэр Хэнк! Прими от меня кубок этого вина, в знак преклонения перед твоей доблестью и мужеством!

Я принимаю вино и приглашаю Ургана за свой стол. Андрей поступил правильно. Урган никогда не смог бы запросто подсесть к столу, за которым сидит рыцарь. Но даже последний землепашец может угостить вином короля, и тот после этого просто не может отказать ему в месте за своим столом.

– И себе не забудь налить, храбрый Урган.

Мы выпиваем вино, которое действительно оказывается неплохим.

– Ты обедал?

– Даже еще и не завтракал.

Я пододвигаю Ургану блюдо с бараниной. Тот отрезает приличный кусок мяса и принимается с аппетитом жевать.

– Ты встретился с Локом? – тихо спрашиваю я.

Урган кивает, прожевывает кусок, запивает его вином и говорит:

– Он согласен помочь нам, но хотел бы сначала встретиться с тобой.

– Когда?

– Да хоть сейчас. Его лавка в пяти минутах ходьбы.

– Тогда ешь и пойдем.

Помогаю Ургану расправиться с бараниной и вином, и мы выходим на улицу.

У коновязи играют мальчишки. Я подзываю одного из них:

– Знаешь меня?

– Кто же не знает сэра Хэнка! – отвечает мальчишка, с восхищением глядя на золотую с рубинами рукоятку Меча.

Я протягиваю ему серебряную монету.

– Возьми моего гнедого, отведи к моему шатру и сдай Симону, моему оруженосцу. Скажешь ему, что я буду через час.

Мальчишка бросается исполнять поручение. Он лопается от гордости, что именно ему поручил отвести своего коня сам рыцарь Хэнк. А мы с Урганом идем по улице. Прохожие почтительно кланяются мне. Я же, как и положено благородному рыцарю, отвечаю на поклоны только дамам и священникам. За спиной слышится шепот: «Сэр Хэнк! Тот самый? Золотой Меч! Вон он, висит на поясе! Синий Лес! Оборотни!»

– Как тебе, не тяжело носить бремя славы? – шепотом спрашивает Андрей.

– Издеваешься? Далеко еще?

– Уже пришли.

Мы стоим перед входом в маленькую лавку. Чтобы войти в нее, приходится низко пригнуться.

– Мир дому сему! – говорю я, входя.

После яркого солнца в полумраке лавки невозможно ничего разглядеть.

– Здравствуй, здравствуй, доблестный сэр Хэнк! Я знал, что ты непременно посетишь меня, и ждал тебя.

Мои глаза, наконец, привыкают к полумраку, и я могу разглядеть старого Лока.

– Я должен отблагодарить тебя за помощь. Без нее я не только не добыл бы Золотого Меча, но и вообще не добрался бы до Желтого Болота. Меня бы разорвала первая же ларка.

– Не стоит благодарить меня. Все добрые люди должны помогать друг другу по мере возможности. Ты думаешь, я бы тогда стал помогать тебе, если бы хоть на миг усомнился в том, что ты способен использовать Золотой Меч только для добрых дел? Вот и сейчас я согласен помочь, но сначала я должен убедиться, что мой дар не причинит никому зла.

– А разве ты не рассказал, в чем дело, для чего нам это нужно? – спрашиваю я Ургана.

– Урган мне все рассказал. Но я хотел бы задать тебе несколько вопросов.

– Спрашивай.

– Кого ты выберешь, если победишь круна Дулона?

– Пока не знаю, но только не красавицу Лину.

– В таком случае я спокоен. Ты способен выбрать достойную, а недостойную ты уже отверг. Теперь второе. Рыцарь, сопровождающий избранницу в Красную Башню, имеет право попросить и для себя. Что ты пожелаешь?

– У меня одно желание. Сделать Желтое Болото снова Синим, то есть закрыть доступ в наш мир всяким Синим Флиннам и Глупым Потанам. Да поможет мне в этом святой Мог! У нас и без них достаточно всякой нечисти.

– Ну, здесь ты можешь на меня рассчитывать полностью. И теперь – последнее. Почему ты думаешь, что крун Дулон и Лина способны привести к Красной Башне нежить? Я имею в виду, почему ты думаешь, что нежить может им подчиниться?

Я задумываюсь. В самом деле, почему? Не говорить же ему, что Черные Всадники – это порождение ЧВП, а Дулон и Лина – его агенты. Он просто не поймет этого.

– Видишь ли, отец Лок, я весь турнир наблюдаю за круном Дулоном. И чем больше я смотрю на него, тем больше он своим поведением, своими приемами боя напоминает мне Синего Флинна. А ведь Черные Всадники – порождение Синего Флинна.

– Но Синий Флинн появился не так давно, а имя круна Дулона уже много лет гремит по всем странам. Тем более что Синий Флинн убит.

– Да, это так, но ты можешь поручиться, что Дулон не встречался с Синим Флинном и не сговорился с ним? А сейчас, после того как я убил Синего Флинна, не занял его место?

Лок задумывается, потом поднимает на меня взгляд своих внимательных глаз и тихо спрашивает:

– Это все предположения, сэр Хэнк, а где доказательства твоим словам?

– Хорошо. Ты ведь, наверное, уже побывал на могиле Синего Флинна и видел там щит, который я установил на ней. Теперь сравни гербы на том щите и на щите Дулона.

Лок немеет. Его глаза смотрят кудато сквозь меня. Губы чтото шепчут.

«Ужасно… – могу разобрать я. – Как обнаглели… как они смели… и я ничего не заметил, не сопоставил… и у нее на диадеме…»

– Кто они? – спрашиваю я.

Но Лок, казалось, не слышит меня. После долгого раздумья он глухо говорит:

– Ты раскрыл мне глаза, сэр Хэнк, Конечно, они способны на любое страшное дело. Вам надо помочь, и я помогу вам. Можете полностью на меня рассчитывать. Сколько у тебя людей, храбрый Урган?

– Десять, я – одиннадцатый.

– Завтра, после обедни, приходи за стрелами.

– Большое спасибо, отец Лок!

– Не надо благодарить меня. Я же сказал, что если добрые люди не будут помогать друг другу, то зло будет безраздельно править миром.

– Что ж, отец Лок, мы оставим тебя. Мне пора на турнир. Если я опоздаю к вызову, меня объявят побежденным, и тогда Дулона остановить будет некому.

– Идите с миром! Удачи тебе, сэр Хэнк, да поможет тебе святой Жиго! А тебя, Урган, я жду завтра.

Некоторое время мы с Урганом идем молча, потом он спрашивает:

– Не кажется ли тебе, что этот Лок знает гораздо больше, чем говорит?

– Не только кажется, я уверен в этом! Помоему, он неспроста встретился мне прошлый раз.

– Да, слишком уж кстати была эта встреча. Таких удачных случайностей не бывает.

– Интересно, кто он всетаки? Далеко не простой ведун, за которого он желает выдать себя.

– Это яснее ясного. Ну, мне туда, – Урган показывает в переулок.

– Храни тебя святой Жиго, храбрый Урган!

– И тебя все святые, доблестный сэр Хэнк!

Я без особого труда выигрываю еще два оставшихся на сегодняшний день поединка. Правда, во втором мне пришлось повозиться с сэром Рэндом. Первый раз он отбил мое копье моим приемом, но я обратил внимание, что он низко наклоняет голову, и во второй схватке ударил его копьем по шлему. Оглушенный сэр Рэнд тяжело рухнул на землю.

На этот раз, когда я совершал круг почета, король Рене встретил меня стоя. И немудрено. На завтрашний день оставалось четыре непобежденных бойца, и я был одним из них.

Я уже знаю, что завтра моим соперником в первом бою будет рыцарьмонах, брат Ордена святого Жиго. Рослый, плотный рыцарь в белом плаще с большими зелеными крестами. Он выбивал своих противников без особого труда, словно играючи. Короче говоря, брат Куно будет серьезным противником.

Вернувшись в свой шатер, обнаруживаю там бадью с горячей водой. Симон помогает мне снять доспехи. С удовольствием моюсь, переодеваюсь в чистое белье и начинаю размышлять: поужинать мне здесь или пойти в харчевню.

Эти размышления прерывает появление оруженосцев поверженных мною рыцарей. Они принесли выкуп за доспехи и коней своих хозяев. Отправляю их улаживать свои дела с Симоном. Но следом за ними в шатер входит новый посетитель. При виде его я встаю. Это бухас Ланкемский из свиты короля Рене.

– Приветствую доблестного рыцаря! Надеюсь, вы в добром здравии?

– И я приветствую тебя, высокородный бухас! Осмелюсь ли спросить, что привело тебя под скромный полог шатра простого рыцаря?

– Так уж и простого! – смеется бухас. – Весь город только и говорит, что о сэре Хэнке, брате Куно, сэре Перте и круне Дулоне. А у тебя есть еще одно преимущество перед ними. Вот он! Не у каждого рыцаря есть такой!

Бухас показывает на Золотой Меч, висящий на столбе шатра. Я согласно киваю.

– Но ты прав, я пришел не для того, чтобы рассыпаться в комплиментах. Его величество приглашает тебя на ужин.

– Я готов.

Несмотря на высказанную готовность, я пребываю в замешательстве. С чего бы это? Что скрывается за этим приглашением? Чтобы скрыть замешательство, начинаю возиться с поясом и Мечом, затем начинаю надевать берет. За эти две минуты вырабатываю линию поведения, хотя, конечно, темпорального уравнения не сумел и даже не пытался составить.

– Куда мы идем?

– Здесь рядом, гостиница «Певчий Дрозд». Кстати, его величество там инкогнито, под именем сэра Лунка.

Беседа с королем затянулась до позднего вечера. Король Рене, справедливо полагая, что я могу стать победителем турнира, пытался выведать: кого я намерен избрать Королевой. Естественно, я не рискнул назвать имя Ялы и, прикинувшись провинциальным простаком, попросил совета.

Его величество, доброжелательно глядя на меня, назвал несколько имен. Красавица Лина была третьей. Я поблагодарил его за совет, и беседа потекла в другом направлении. Короля и бухаса интересовал Золотой Меч и его чудесные свойства. Они попросили меня подробно рассказать о моем бое с Синим Флинном и с оборотнями. Под конец король и бухас пожелали мне удачи в завтрашних поединках.

Возле шатра меня встретил Симон:

– У вас гости, сэр.

– Гости? – удивляюсь я. – Сколько их?

– Один, но ждет вас с нетерпением.

Кто бы это мог быть? Откидываю полог и вхожу в шатер. На моей походной койке сидит нагила Яла, или Лена. Увидев меня, она вскакивает и бросается ко мне:

– Андрей! Где ты пропадал так долго?

– Ужинал с королем Рене. А ты зачем пришла? Ты что, с ума сошла?

– Тут сойдешь! Слушай внимательно. Мне Магистр сообщил, что минувшей ночью на Желтом Болоте зафиксирован переход с той стороны.

– Вот как! И кто же перешел?

– Женщина. Как две капли воды похожая на Лину!

Так. ЧВП пошел вабанк. Подмена произойдет скорее всего этой ночью. Упокой Время грешную душу красавицы Лины. Но все это резко меняет ситуацию и осложняет работу.

– Что ты молчишь? Ты понимаешь, что это значит?

– Прекрасно понимаю, Леночка. Даже более того, я представляю, что она может с собой принести.

– Ты думаешь…

– Уверен! Помнишь, в Лотарингии Маринелло снабдил своих агентов автоматическими пистолетами. Эта особа вполне может притащить с собой автомат.

– Может быть, мне тоже вооружиться?

– С ума сошла! Нагилы никогда не пользуются оружием!

– Что будем делать?

– Прежде всего надо предупредить Андрея. Пусть он завтра глаз не спускает с этой особы. И в случае чего не церемонится, а стреляет без предупреждения, сразу на поражение.

– Но в этом случае тебе придется завтра обязательно победить Дулона. Представляешь, что будет, если ночью мы пойдем на прорыв в Башню, и при этом будет убита законная избранница, будущая королева!

– Я сделаю его.

– Ох, Андрей! Не хвались на рать едучи! Я же видела, как этот Дулон разделывался со своими противниками.

Я кладу Лене руки на плечи. Она в облике Ялы едва достает мне до подбородка. Приходится целовать ее в лоб.

– Я сказал, что сделаю его, значит, сделаю. Не знаю еще, как это будет, но завтра ты увидишь его лежащим на ристалище. Знаешь, что сказал сейчас король Рене бухасу Ланкемскому?

– Что?

– Победитель Синего Флинна может победить и круна Дулона.

– Ох, Андрюша, – Лена прижимается ко мне, – боюсь я.

– Не бояться надо, Ленок, а действовать. Мы же – хроноагенты…

– А не саксофонисты, – подхватывает она улыбнувшись.

– Вот именно! Сейчас самое главное – предупредить Андрея. Займись этим немедленно. И уходи отсюда, пока тебя никто, кроме Симона, не увидел. Что скажут про нагилу, которая ночами шатается по шатрам рыцарей!

Лена снова улыбается и шепчет мне:

– Тем более что эта нагила еще к тому же и девственница. Ты прав, я ухожу. Но ради Времени, будь завтра предельно осторожен.

Лена встает на цыпочки, целует меня и выскальзывает из шатра. Оставшись один, я задумываюсь над тем оборотом, который приняли наши дела.

Что если Дулон победит меня? Это вполне возможно, учитывая его способности. Остаться безучастным? Нельзя! Это значит отдать эту фазу на растерзание ЧВП. Идти на прорыв в Красную Башню? Но король Рене не простит этого Хэнку и Яле никогда. Результат будет нулевым. Похитить Лину? Попробуйте похитить хроноагента! А что остается?

Достаю лист бумаги, перо и чернильницу. Вздыхаю и начинаю составлять темпоральные уравнения. Я никогда не был великим знатоком темпоральной алгебры, но то, что выходило изпод моего пера, не оставляло сомнений. Во всех случаях, вытекающих из победы Дулона на турнире, детерминант получался отрицательным и даже мнимым.

Я варьирую начальные условия, ввожу нелинейности вроде активации Золотого Меча в виде лазера, изменяю расстановку сил, но проклятый детерминант упорно не желает «плюситься». Плюю на все и начинаю исходить из того, что победа на турнире будет за мной. Здесь детерминант сразу становится положительным. Правда, беспокойство вызывают две неопределенности. Я ломаю над ними голову, когда слышу голос Стремберга:

– Андрей! Хватит упражняться в темпоральной алгебре. Катрин только что принесла мне все варианты. Сейчас она свяжется с Андреем и все с ним обговорит. Он все сделает, как надо. А от тебя завтра потребуется только одно: сделать Дулона. Так что ложись и отдохни как следует.

Я с облегчением вздыхаю, бросаю свои занятия и укладываюсь спать.


Глава 27


А он все бьет, здоровый черт!
Я вижу: быть беде…
В.С.Высоцкий

Утром Симон, когда приходит будить меня, с изумлением смотрит на листы, исписанные непонятными знаками и цифрами. «Уж не занялся ли сэр Хэнк каббалистикой?» – наверное, подумалось ему. На его вопрос я сдержанно смеюсь, сгребаю листы и подношу их к огню факела.

– Не бери в голову, Симон! У нас сегодня дела поважнее.

Симон согласно кивает, подает мне завтрак, помогает умыться и надеть доспехи. Он – простой малый и через полчаса вряд ли уже помнит о моем писании. К приезду короля трибуны заполняются до предела, а мы, четыре соискателя со своими оруженосцами, стоим на ристалище. Король Рене подъезжает к каждому из нас и отвечает на наши поклоны. Бухас Ланкемский останавливается возле меня, заговорщицки подмигивает и тихо говорит:

– Удачи тебе, сэр Хэнк!

Я киваю в ответ. В свите короля у меня появился доброжелатель. Это хорошо! Поют трубы. Мы проезжаем круг по ристалищу, затем герольды провозглашают:

– Сэр Хэнк из Гомптона и брат Куно – рыцарь Ордена святого Жиго!

Трибуны возбужденно галдят. Я надеваю шлем, принимаю от Симона щит и еду в свой конец ристалища. Брат Куно оказался крепким мужчиной. Он принимает мой удар в самый центр своего квадратного, белого с зеленым крестом щита и даже не качается в седле.

Я же, как и раньше, ослабил удар, отбив копье ударом щита влево.

Когда мы сближаемся во второй схватке, я замечаю, что брат Куно держит копье слишком высоко. Он явно целит в мой шлем. Это опасно. Пригибаюсь и прикрываюсь щитом. В такой позиции о точности и мощности удара говорить не приходится, и мы снова разъезжаемся.

В третьей схватке я решаю свалить брата Куно наверняка. Правда, существует определенный риск, что он применит мой же прием, и тогда я могу потерять стремена, что равносильно поражению. Но из опыта двух схваток, да и из вчерашних наблюдений за потенциальными соперниками я уже понял, что брат Куно незнаком с этим приемом и больше полагается на свои физические данные, чем на искусство.

Труба поет, я максимально откидываюсь назад и скачу навстречу противнику. На расстоянии копья я резко подаюсь вперед, почти падая, добавляя к мощи своего с конем веса, помноженного на скорость, еще и рывок своего тела. При этом целюсь в середину щита брата Куно. Его удар я вынужден при этом принимать также напрямую. Но брат Куно даже не успевает коснуться меня концом своего копья. Он грузно валится на землю, а его конь мчится мимо меня уже без всадника.

Трибуны взрываются криками и аплодисментами. Все вскакивают и орут: «Слава! Виват! Сэр Хэнк! Золотой Меч!» В воздух взлетают шляпы, береты. Трубы поют, главный герольд провозглашает: «Слава! Слава! Слава сэру Хэнку из Гомптона! Виват! Виват!» И снова рев трибун.

Когда я совершаю круг почета, король ждет меня стоя. Перекладываю копье налево, обнажаю меч и салютую королю. Благосклонная улыбка и приветливый взгляд были мне ответом. Еду дальше медленным шагом. Яла, как и все, приветствует меня стоя. Она машет мне левой рукой, а правую протянула вперед, подняв большой палец. Я под забралом усмехаюсь и киваю ей.

Трибуны постепенно успокаиваются, и герольды провозглашают: «Крун Дулон и сэр Перт!» И трибуны снова взрываются криками. Дулон управляется со своим противником быстрее, чем я со своим. Сэр Перт оказывается на песке после второй схватки.

Под рев трибун и клики герольдов Дулон проделывает круг почета. У ложи Лины он останавливается, снимает шлем, склоняет копье и почтительно кланяется. Трибуны кричат: «Дулон! Дулон!» Знали бы они, кого сейчас так радостно приветствуют и кому сейчас кланяется их кумир! С их точки зрения, Дулон и Лина – посланцы адских сил. Впрочем, это с моей точки зрения. В глазах этой толпы и я, и Лена, и Андрей нисколько не лучше Дулона и Лины.

Герольды объявляют перерыв на один час, чтобы окончательно согласовать условия последнего боя. Я спешиваюсь и иду вдоль трибун. Неподалеку от ложи прекрасной Лины я встречаюсь с круном Готфридом. Он поздравляет меня с победой, благодарит за умеренность, проявленную при назначении выкупа за его доспехи и коня. Готфрид желает мне удачи в поединке с Дулоном и начинает давать практические советы.

Разговаривая с ним, я встаю так, чтобы видеть красавицу Лину. Она смотрит на меня изучающим взглядом. Глаза наши встречаются. Впервые я смотрю в глаза прямого агента ЧВП, за исключением, может быть. Синего Флинна. Я смотрю спокойно и оценивающе, делая вид, что прислушиваюсь к словам Готфрида. Ни она, ни я не отводим глаз.

– На кого ты так пристально смотришь, доблестный сэр Хэнк? – прерывает свою речь Готфрид. – А! Прекрасная Лина! Любовница Дулона. Хотел бы я знать: так же она прекрасна душой, как и телом?

– Кто знает, кто знает… – рассеяно отвечаю я.

– За чем же дело стало? Выбей Дулона из седла, выбери ее и узнаешь!

Готфрид смеется, глядя в упор на Лину. Та отводит взгляд.

– Нет уж, уважаемый Готфрид. В случае своей победы я не буду так искушать свою судьбу.

– Правильно! Эта женщина внушает мне страх, а при взгляде на нее мне в голову приходят неприятные мысли. У меня мурашки бегут по коже, когда она смотрит на меня. Это невзирая на всю ее красу.

В этот момент в ложу Лины входит король. Он чтото принес ей, вовсю улыбается, говорит. Лина смеется и отвечает.

– Боже, храни наше королевство! – крестится Готфрид. – Вы поглядите на его величество. Воистину, если господь хочет когото наказать, то прежде всего лишает разума!

Я не успеваю ответить. Поют трубы, и герольды объявляют условия поединка. Если три схватки на копьях не выявят победителя, рыцари должны трижды сразиться на мечах. Каждая схватка начинается по сигналу трубы и длится, пока течет песок в часах, около одной минуты. Если победитель опять не будет выявлен, рыцари трижды сойдутся в бою на секирах, а затем, буде возникнет необходимость, на булавах.

Если после третьей схватки на булавах победитель все еще не выявится, король Рене будет молиться о ниспослании ему знамения. После этого он назовет победителя.

Такие условия меня не устраивают. Я предпочитаю биться до конца и не турнирным, а боевым оружием.

Но ничего поделать уже нельзя. Остается только драться и драться так, чтобы не заставлять короля беспокоить господа своими молитвами. Ясно, какое знамение он получит! Недаром он возле Лины, как кот у кринки со сметаной, трется.

Мы с Готфридом идем вдоль общих трибун, где сидит Яла. Увидев меня, она поднимает над плечом в боевом приветствии правый кулак. Я не могу ответить тем же, не привлекая всеобщего внимания, и просто киваю.

В это время опять поют трубы. Симон подводит мне коня. Через минуту герольды объявляют: «Крун Дулон и сэр Хэнк из Гомптона встречаются в заключительном поединке турнира!» Трибуны загомонили и больше уже не умолкали до самого конца. Под этот гомон мы с Дулоном занимаем места на разных концах ристалища и готовим копья. Король машет платком, и труба поет.

Все ближе и ближе всадник в черных доспехах. Его копье точно нацелено в центр моего щита. Я тоже целюсь в его щит. На расстоянии копья вытягиваю левую руку вперед, поворачивая щит под углом к противнику, и с силой двигаю его влево. Удар всетаки получается весьма ощутимым. Но и мой удар Дулон отбивает таким же приемом.

Вторая схватка опять не дает результата. В школе хроноагентов нас с Андреем основательно натаскивали в приемах боя на копьях. Чувствуется, что и Дулон прошел не худшую школу.

Третья схватка заканчивается тем, что мы с Дулоном одновременно применяем тот прием, которым я выбил из седла брата Куно. Удары получились такими мощными, что копья разлетелись в щепки, а кони присели на задние ноги и попятились. Помощник герольда подает мне турнирный меч.

Вновь поет труба, мы вновь скачем друг на друга и сшибаемся в центре ристалища. Да, Дулон не новичок! А что я, собственно, ожидал? Что ЧВП пошлет на такое с дело зеленого юнца? Ха!

Во время второй схватки я упускаю реальную возможность закончить поединок в свою пользу. Я так ловко отбиваю удар щитом, что Дулон теряет равновесие, и я обрушиваю удар меча на его шлем. Широкий рог, украшавший навершие шлема, гнется, а Дулон, ошеломленный, качается в седле. Еще бы один удар, и все! Но поет труба, возвещая конец «раунда».

В третьей схватке мы сходимся вплотную. Дулон озадачен и разозлен моим сопротивлением. Он не может понять, в чем дело. Глаза его яростно сверкают сквозь прорези забрала, он грязно ругается, горячится. Я наказываю его, ударив справа под щит. Помоему, я сломал ему ребро или два.

Это его отрезвляет. Когда дело доходит до секир, он дерется скупыми и точными ударами, которые я с трудом отражаю. Но как бы ни был я изощрен в искусстве боя на топорах, я никак не могу подловить его и нанести сокрушительный удар. Он – тоже.

К концу третьей схватки на секирах мое левое плечо сильно ноет. Не всегда удавалось принять удар секиры на щит по касательной. Впрочем, состояние Дулона, наверное, не лучше.

Когда трубы пропели конец третьей схватке, Дулон, опустив секиру, долго смотрит на меня, тяжело дыша. Его, видимо, потрясла мысль, что на всякого непобедимого всегда находится достойный соперник. Недооценка противника всегда чревата.

Булава представляет собой увесистую дубовую дубину, длиной около метра, на конце которой – восьмигранная насадка размером с два кулака.

Остается три схватки. Надо кончать. Меня явно не устраивает знамение, которое явится королю Рене. Мне приходит в голову спасительная мысль. Раз Дулон недооценивает меня, постараюсь укрепить его в этом заблуждении. Сделаю вид, что силы мои уже на исходе. Пусть растормозится, пусть начнет спешить. Потому что силыто наши с ним действительно не беспредельны.

В первой схватке я отвечаю одним ударом на два, а то и на три удара Дулона. Более того, перестаю отбивать удары щитом, просто подставляю его под булаву, делая вид, что рука моя уже онемела. Впрочем, эта игра дается мне без особого труда. На вторую схватку я выезжаю, преувеличенно низко держа щит и булаву, словно они своим весом оттягивают мне руки. И Дулон поверил в победу окончательно. Это я вижу по его глазам, заблестевшим сквозь прорези забрала. Трибуны тоже почувствовали близкую развязку и несколько притихли.

Чтобы окончательно усыпить противника, я весьма вяло и довольно неубедительно стукаю по его щиту и тут же подставляю свой, безвольно опустив булаву. Один могучий удар, второй… Удары такие, что кажется: щит сейчас треснет, а рука моя сломается. Третий удар. Замах для четвертого…

И тут моя булава стремительно описывает круг, и я, вместо того чтобы принять его удар на щит, встречаю его булаву мощным встречным ударом. Отдача так сильна, что правая рука Дулона вместе с булавой отлетает назад и увлекает его за собой. Он откидывается в седле, и тут же моя булава обрушивается на верхнюю часть его шлема. Не проронив ни звука, крун Дулон, как мешок с песком, грохается на землю. Он лежит в неестественной позе, не подавая никаких признаков жизни. Кажется, я его убил.

Но зрителей это не волнует. Воцарившаяся на несколько секунд тишина взрывается многоголосым криком. Я поднимаю высоко булаву и, победно взмахнув ею, подбрасываю в воздух. Обнажаю Золотой Меч, ярко сверкнувший на солнце, и салютую королю и зрителям.

Давно уже поют тубы, добиваясь тишины, чтобы провозгласить победителя, но трибуны не умолкают. А я, держа высоко над головой Золотой Меч, галопом скачу по ристалищу, совершая круг почета. Меня провожают крики: «Слава! Сэр Хэнк! Золотой Меч! Да здравствует сэр Хэнк! Гомптон! Виват!»

Выждав, пока слуги и герольды уберут тело круна Дулона, я беру у Симона боевое копье и подъезжаю к королевской ложе. Король Рене стоит, держа в руках Золотой Венец Королевы Турнира, и… радостно улыбается. Это уже выше моего понимания. Чему он радуется? Считает, что я сейчас последую его вчерашнему совету? Черта лысого! Ну, ваше величество, погоди! Посмотрим, как ты будешь улыбаться через пару минут.

Я кланяюсь королю и склоняю к нему копье. Король Рене держит Венец высоко над головой и провозглашает в наступившей тишине:

– Доблестный рыцарь Хэнк из Гомптона! Ты в честном и тяжелом бою доказал, что сегодня нет тебе равных из всех собравшихся здесь рыцарей! Ты завоевал право выбрать достойнейшую из дам, которая этой ночью в Красной Башне встретится со святым Могом! Возложи ей на главу этот Венец!

С этими словами король вешает Венец на острие моего копья. Я высоко поднимаю его. По трибунам пробегает и тут же стихает волна ропота. Все ждут. А я решаю пощекотать королю нервы. Мне вспоминается «Айвенго» Вальтера Скотта. Медленно двигаюсь вдоль трибун. Иногда я замедляю шаг своего гнедого и слегка склоняю копье, словно выбираю и не решаюсь выбрать.

Вот ложа прекрасной Лины. Ее аристократическое, точеное лицо бледно, пальцы судорожно сжимают барьер ложи. А глаза! Если бы хрусталики имели свойства лазерных рубинов, я бы уже лежал на земле пробитый двумя зарядами ненависти.

Хорошо, что я не снял шлема, и никто не видит выражения моего лица. На втором круге замедляю шаг у ложи Лины и останавливаюсь, глядя на нее. Выражение ненависти на ее лице сменяется недоумением. Я слегка склоняю копье с Венцом в ее сторону. Глаза Лины удивленно раскрываются, брови ползут вверх, губы складываются в робкую улыбку. Она начинает вставать… Хватит!

Я двигаюсь дальше. Как всетаки хорошо, что у нее обыкновенные глаза, а не лазеры! Впрочем… Не следует забывать, с кем я имею дело!

А король Рене глядит на меня улыбаясь! Время побери! Сейчас я сотру улыбку с твоего лица. Вот сидит на трибуне Яла, спокойная, как валенок. Она одна из всех присутствующих поняла мою игру.

Копье с Золотым Венцом медленно склоняется к ней на колени. Яла принимает Венец и встает, держа его над головой. Медленными шагами она спускается ко мне. Она в традиционном одеянии нагил. Белое платьетуника до колен, сзади тонкая до прозрачности белая мантия, почти до земли. На ножках белые сандалии с плетением по всем икрам широких, в два пальца, ремней, застегнутых под коленями. Она спускается с трибуны, моя Ленка в образе нагилы Ялы, своей грациозной походкой, а люди почтительно встают и освобождают ей дорогу. Молчание трибун становится напряженным.

Яла подходит ко мне. Я отбрасываю ненужное уже копье, забираю у нее Венец и надеваю ей на голову. Она протягивает ко мне руки. Подхватываю ее. Время великое! Как она мала и легка! Совсем девочка: легкая, как пушинка, и тонкая, как стебелек. Усадив Ялу впереди себя, я обнажаю Золотой Меч и, высоко подняв его, еду по кругу вдоль трибун. А они снова ревут. На этот раз преобладают крики: «Яла! Яла! Нагила Яла!»

Завершив круг, я подъезжаю к королевской ложе. Его величество стоит в ней и радостно, широко улыбается. Его руки в приветственном жесте протянуты ко мне и Яле. Ничего не понимаю! Два бухаса сбегают вниз и принимают у меня Ялу. Они почтительно ведут ее по ступеням к королевской ложе. Вот король Рене преклоняет перед ней колено, даже в таком положении его голова возвышается над Золотым Венцом, почтительно целует ей подол туники и руку.

Они стоят рядом. Яла ниже его плеча! Король склоняется к ней и чтото говорит. Брови Ялы удивленно лезут вверх, она недоуменно смотрит на короля, чтото спрашивает. Король кивает. Лицо Ялы озаряет улыбка. Она смотрит на меня: рот до ушей. Король тоже смеется и машет мне рукой. Я уже ничего не могу понять. Ну их в схлопку! Снимаю шлем и почтительно кланяюсь Яле и королю.

Герольды чтото кричат, толпа шумит, а я еду к своему шатру. Только спешившись и войдя в него, чувствую, как я устал, как много сил отнял у меня этот бой. Великое Время! Как ноет каждая моя косточка! Симон раздевает меня и продолжает переживать мой бой, словно это он сам победил круна Дулона. А я не реагирую. Оживляюсь я, лишь узнав, что Дулон жив, только серьезно ранен. У него сильно разбита голова, сломана левая рука, видимо, подвернул, когда падал, и два ребра.

После обеда Симон подает мне письмо.

– Кто принес?

– Какойто лучник.

Так, это от Ургана. Письмо написано порусски.

«Сэр Хэнк! Прими мои поздравления. Ты был великолепен. Твой подвиг войдет в анналы. Обо всем дальнейшем не беспокойся. Кэт и Стремберг все рассчитали и предусмотрели. Я полностью в курсе. Людей я расставлю и в нужный момент прикрою вас. Действуй по плану и не шарахайся. Держи хвост пистолетом, а нос по ветру. Андрей».

Я молча сжигаю письмо и ложусь отдохнуть. Несколько часов сна помогли мне восстановить силы. Просыпаюсь я свежим и почти бодрым. Кости левой руки и плеча все еще ноют, но в целом я чувствую себя нормально.

– Что будете надевать, сэр? – спрашивает Симон.

Прикидываю, что ночью меня могут ожидать любые неожиданности, и отвечаю:

– Доспехи.

Сапоги, плащ, берет и перчатки Симон почистил. Все на мне сияет. Даже чешую доспехов мой оруженосец успел почистить песком.


Глава 28


Within this hour at most
Acquaint you with the perfect spy o'the time,
The moment on't, for't must be done tonight
And something from the palace.
W.Shakespeare

– Через час, не больше, разведчик вам покажет, где вам стать, и вам назначит миг для нападенья. Кончайте все поодаль от дворца, сегодня ночью.
В.Шекспир (англ.).

В летнем дворце короля Рене яблоко могло упасть только на два свободных места рядом с королевским помостом. Участники турнира, придворные и дамы сидят за длинными столами.

Церемониймейстер усаживает меня на одно из двух пустующих мест во главе стола. Рядом с королем сидит Яла. Они о чемто оживленно беседуют. Интересно, о чем? Может быть, он склоняет ее к нарушению обета безбрачия?

Место напротив меня пустует. Но это продолжается недолго. Церемониймейстер появляется во главе странной процессии. Четверо слуг несут на носилках круна Дулона. С трудом усаживают его на свободное место. На Дулона страшно смотреть. Лицо, и без того широкое, распухло почти вдвое и представляет собой сплошной кровоподтек. Лоб и левый глаз перевязаны. Помоему, этого глаза у него уже нет. Левая рука в лубках.

Уцелевший глаз смотрит на меня со смесью любопытства и злобы. Я наливаю вина в два кубка и предлагаю один Дулону. Тот не отказывается:

– Рад поближе познакомиться с тобой, сэр Хэнк. Не ожидал встретить в тебе такого сильного соперника.

– А что ты ожидал, крун Дулон? Как бы ни был ты искусен, всегда найдется ктото, кто искуснее тебя.

– Я просто был уверен, что в этом королевстве мне нет равных. Откуда берутся такие, как ты? И где они обучаются так драться?

– Ответ простой: их женщины родят, а биться учатся в бою.

– Но так биться еще никто не умеет.

– Значит, научатся.

Дулон усмехается, выпивает вино и вновь наполняет кубки.

– Говоришь, научатся? Но когда? Не хотел бы я жить в то время, когда все здесь будут владеть такими приемами.

– А что в этом плохого? Сильные рыцари – сильная держава.

– Всегда должен ктото быть сильнее других. Это закон!

– Законы устанавливает Время… – я спохватываюсь и тут же поправляюсь. – Законы устанавливаются, время проходит, они меняются.

Но глаз Дулона уже загорелся, и он еще более внимательно смотрит на меня.

– Крун Дулон, а где прекрасная Лина?

– Она плохо себя чувствует.

– Даже хуже, чем ты?

Дулон игнорирует насмешку:

– Сэр Хэнк, а свой Золотой Меч ты действительно завоевал в честном бою?

– В не менее честном, чем с тобой.

– Но Синий Флинн – непревзойденный воин!

– А откуда тебето об этом знать, крун Дулон? Ты что, один из Черных Всадников? – шучу я.

Шутка пришлась Дулону не по нраву. Он еще раз внимательно смотрит на меня, потом переводит взгляд единственного глаза на Ялу. Снова внимательно, смотрит на меня и задерживает руку над своим кубком.

– Хватит нам спорить, – вдруг говорит он примирительным тоном. – Давай, сэр Хэнк, заключим союз. Поверь мне, два таких рыцаря, как мы с тобой, могут совершить много славных дел, если будут помогать друг другу. Ну, как?

– Я – не против.

– Тогда, в знак примирения и заключения союза, давай поменяемся кубками!

Дулон протягивает мне свой кубок с вином. Его глаз смотрит на меня, торжествуя. Я проиграл.

Если я выпью из его кубка, а в том, что он уже отравил вино, когда держал руку над кубком, я не сомневаюсь, я умру и попаду в вечное рабство к ЧВП, что хуже смерти. Если откажусь, нарушу старинный обычай и буду изгнан из зала, где пируют рыцари. Ялу, естественно, тоже выставят за порог. В Красную Башню пойдет Лина. Операция будет провалена.

Дулон держит кубок в руке и ждет. Наши соседи по столу и король с Ялой смотрят на нас и тоже ждут, многие уже поняли истинный смысл происходящего. А я лихорадочно соображаю.

Вряд ли яд, который подсыпал мне Дулон, мгновенного действия. Полагаю, ему не улыбается перспектива быть сваренным в кипятке как отравителю. Значит, я успею дойти до шатра или до какогонибудь кустика, откуда меня успеют перетащить в Монастырь, хотя бы еще полуживого. Да примет Великое Время мятежную душу сэра Хэнка! Что касается операции, то Лена с помощью Андрея сумеет довести ее до конца. Приняв такое решение, я уже протягиваю руку к кубку Дулона, когда бухас Ланкемский подходит к столу с двумя чашами в руках и протягивает одну мне, другую – Дулону:

– Доблестные рыцари! Его величество посылает вам чаши со своего стола и желает выпить вместе с вами за избранницу сегодняшнего турнира, прекрасную и могущественную нагилу Ялу. Вы можете не вставать, крун Дулон, – добавляет он вполголоса.

Подавая чаши, бухас случайно задевает кубок, который Дулон был вынужден поставить на стол, и опрокидывает его. Случайно ли? Король Рене смотрит на меня и загадочно улыбается. Встаю, принимаю чашу, и мы все втроем выпиваем за нашу Леночку. Интересно, знает ли крун Дулон, за кого он сейчас пьет?

Минут через двадцать Дулон извиняется и, сославшись на то, что раны сильно беспокоят его, просит у короля позволения покинуть пир. На прощание он так сверкнул на меня своим глазом, что у меня мурашки по коже пробежали. Пир продолжается. В начале двенадцатого король говорит:

– Сэр Хэнк! Пора вести вашу избранницу и нашу сегодняшнюю королеву в Красную Башню. Да будет благосклонен к вам святой Мог!

Молча встаю, кланяюсь и подхожу к Яле. Она подает мне левую руку, и мы, ощущая на себе взгляды всего общества, выходим из зала. У выхода из дворца нас ожидают Симон и бухас Ланкемский. Бухас держит в поводу оседланного дамским седлом белого коня.

– Расседлайте, пожалуйста, коня, бухас, – просит яла.

– Зачем? – изумляется бухас.

– Нагилы не ездят в седлах.

Бухас безропотно расседлывает коня. Я тем временем уже сажусь в седло и хочу помочь Яле сесть на своего коня. Но она подходит к коню, кладет руки ему на спину и вдруг одним прыжком садится на него верхом. Она садится посадкой амазонки, то есть сжав бока коня коленями, а голени откинув назад, параллельно хребту. Мантию свою она расправляет сзади так, что она ложится на круп коня.

Бухас удивленно покачивает головой и говорит:

– С богом! Удачи вам, друзья мои!

Мы трогаемся в путь. Я – впереди, Яла – чуть сзади, слева. Едем медленно, я внимательно осматриваюсь и прислушиваюсь, но ничего подозрительного не видно и не слышно. Вот дорога поворачивает, и за деревьями показывается Красная Башня. В этот момент путь нам преграждает темная фигура. Приглядевшись, узнаю Лину, закутанную в длинный черный плащ с глубоким капюшоном.

– Стой, сэр Хэнк, и ты стой, нагила Яла! Дальше вам дороги не будет!

– А если мы не остановимся? – спрашиваю я, не замедляя шага коня.

– Поверьте, я сумею остановить вас!

– Попробуй!

Правая рука Лины поднимается под плащом. Резкий свист, и Лина вскрикивает от боли. На землю падает тяжелый предмет.

– Думаете, это все? – шипит сквозь зубы Лина. – Как бы не так!

Она чтото выкрикивает, и справа изза деревьев выезжает десяток всадников. Они начинают охватывать нас с Ялой в кольцо.

Черные Всадники! Я вынимаю Золотой Меч и активирую его в режиме «антинежити». Но силы слишком неравны. В этот момент свистят стрелы, и несколько Всадников падают на землю. Остальные, прикрывшись от стрел щитами, продолжают смыкать кольцо, пытаясь отсечь от меня Ялу. Я схватываюсь с двумя из них, которые ближе всех подошли к Яле. Остальных сдерживают дождем стрел Урган со своими лучниками. Увлеченный схваткой с Черными Всадниками, я совсем забываю про Лину. Внезапно Яла кричит:

– Берегись!

Линаподнимает изпод плаща левую руку. Я уже ничего не успеваю сделать. Урган тоже. Мы с Ялой закрываем от него Лину. Неожиданно Яла спрыгивает с коня и встает между мной и Линой, протянув к ней руки ладонями вперед. Над ее пальцами поднимается синеватое свечение и тянется к Лине. Та застывает в неестественной позе.

Яла оборачивается ко мне, лицо ее искажено болью. Понимаю, что это действие причиняет ей сильные страдания, и долго сдерживать так Лину она не сможет. Надо действовать быстрее. Бросаюсь на Черных Всадников. Во мне словно открываются скрытые резервы. Всадники двигают оружием, как в замедленной съемке. Секунды растягиваются для меня в минуты. Двумя ударами отбиваю их медленно движущиеся клинки и еще двумя ударами сбрасываю их на землю. Короткий взгляд в сторону остальных Всадников. Их уже только двое, прочие повержены стрелами Ургана и его ребят.

Так! Теперь – Лина, этот выходец из недр ЧВП. Она все еще скрючена в нелепой, вызывающей жалость позе. Но мне не до сантиментов. Взмах меча, и она беззвучно опускается на землю. Спешившись, я поднимаю предмет, тускло отсвечивающий металлом. Так и есть! Автомат наподобие «Узи». А что в левой руке? Ого! Лазерный пистолет! Красавица Лина шла на нас, вооруженная до зубов.

Стараюсь не смотреть, во что превратил удар меча ее прекрасное лицо. Быстро подхватываю Ялу, у которой уже подгибаются ноги, забрасываю ее на гнедого и вскакиваю в седло сам. Яла обхватывает меня и прижимается к моей груди. Она вся дрожит. Мы скачем к Красной Башне. Белый конь Ялы следует за нами. Кажется, самое худшее позади…

Так и есть, накаркал! Возле самой Башни изза деревьев выезжают еще шесть Черных Всадников. Драться с ними одному, да еще и с Ялой в седле, – безумие. Обнажаю меч и оборачиваюсь, где Урган? А он со своими лучниками бежит ко мне на помощь. Далеко, не успеют. Надо отступать.

Внезапно изза башни выезжают еще четыре Всадника. Не слишком ли их много?

Но что это? Четверка атакует группу Всадников, пытающихся окружить нас. Между ними начинается свалка. Ничего не понимаю! Но в схлопку их! Главное, они нам не мешают. Быстро – вперед. У дверей Башни спешиваюсь, беру Ялу на руки, срываю с седла фляжку и вхожу в Красную Башню.

– На, глотни, – протягиваю фляжку Яле. Она делает большой глоток и кашляет. Из глаз льются слезы. Дрожащей рукой она отталкивает фляжку.

– Что это за зелье?

– Вода жизни. Обыкновенный самогон. Коньяк здесь делать еще не научились. Глотнешь еще?

– Давай!

После второго глотка Яла прекращает дрожать. Она присаживается на ступеньки широкой винтовой лестницы, обхватывает плечи руками и закрывает глаза.

– Идти можешь?

Яла встает, ее еще покачивает.

– Ноги как ватные, – виновато признается она, – а так вроде в норме.

Я беру девушку, какое там девушку, еще девочку, почти ребенка, на руки и начинаю подниматься наверх. Яла затихает и прижимается ко мне. Дойдя до верхней площадки, толкаю дверь и вхожу в обширное помещение. Оно освещено двумя плошками с горящим в них маслом. Света они дают немного, но сориентироваться можно.

В помещении вдоль стен шкафы с книгами, полки со странными предметами. Посередине стоит небольшой шестигранный стол, возле которого два стула. Напротив входа – очаг, в котором тлеют угли. У входа стоит скамья, обитая красной кожей.

Усаживаю Ялу на эту скамью и сам опускаюсь рядом. Вспомнив о фляжке с самогоном, делаю три больших глотка, чтобы самому успокоить нервы и снять напряжение после схватки с нежитью и выходцем из ЧВП.

– Как ты? – спрашиваю Ялу.

– Уже нормально.

– А что это ты сделала с Линой?

– Сама не знаю, – признается Лена, – просто я вспомнила, что я – нагила и, значит, чтото должна уметь. Но, судя по моему состоянию, я или сделала чтото не так, или не то, что нужно.

Лена тихонько смеется. Я целую ее в макушку.

– Все равно, ты у меня – молодец! Если бы не ты, не знаю, чем бы все это кончилось.

Я хочу еще чтото спросить, но в этот момент в очаге вдруг разгорается пламя, помещение наполняется дымом. Голос, зазвучавший неизвестно откуда, спрашивает:

– Кто здесь?

Я встаю.

– Я – рыцарь Хэнк из Гомптона, сын Берга.

– Кто с тобой?

– Нагила Яла, дочь Озы.

– Зачем вы здесь?

– Мы пришли встретиться со святым Могом.


Глава 29


Может быть, вы дьявол. Может быть, сын бога. Кто вас знает? А может быть, вы человек из могущественных заморских стран: говорят, есть такие… Я даже не пытаюсь заглянуть в ту пропасть, которая вас извергла.
А. и Б. Стругацкие

Огонь разгорается ярче, дым становится гуще. Яла уже стоит рядом со мной и держит меня за руку. Она во все глаза смотрит в угол возле очага. Смотрю туда же. Там высветился красный пятиугольник. Дым выходит не из очага, а из него. Пятиугольник освещается желтым светом, мы с Леной переглядываемся, и она сжимает мою руку. Свет переходит в зеленый, потом в синий и, наконец, в сиреневый. Дым сгущается. Строго говоря, это не дым, а туман. В помещении ничего не видно, кроме светящегося пятиугольника.

Внезапно дым исчезает, словно его выдуло в трубу очага. Плошки с маслом и очаг ярко разгораются. За столом сидит мужчина в сутане сиреневого цвета. Меньше всего я был готов к тому, что святой Мог окажется мужчиной лет пятидесяти. Я ожидал, что это будет седовласый старец с морщинистым изможденным лицом и горящим взором. А святой Мог оказался довольно крепко сложенный мужчиной с черными, как крыло ворона, прямыми волосами до плеч. Высокий лоб, волевые черты лица… Чемто он мне отдаленно напоминает Синего Флинна…

Некоторое время он молчит, глядит кудато отсутствующим взором. Потом вдруг поднимает на нас внимательный, изучающий взгляд.

– Подойди сюда, девочка, – голос его густой и низкий, – а ты, рыцарь, останься там.

Яла подходит к столу.

– Садись, Ромашка, – усмехается святой Мог.

Только сейчас замечаю, что Яла похожа на ромашку. Миниатюрная, стройная, в ослепительнобелых одеждах, с золотыми волосами и с Золотым Венцом на голове.

Яла садится и кладет руки на стол. Святой Мог накрывает ее ладошки своими темными руками, закрывает глаза, молчит, потом начинает чтото тихо говорить. Яла кивает и тоже чтото говорит. Что они говорят, я не могу расслышать. Так они беседуют довольно долго. Вдруг святой Мог повышает голос:

– Как?! Ты – нагила, просишь меня помочь тебе бороться с нежитью? Да ведь нет под Луной у нежити врага более страшного, чем нагилы!

– Нет, святой отец! Не понял ты меня. Не в борьбе с нежитью прошу я твоей помощи. Справимся мы с ней и сами. Нам нужна помощь в борьбе со злом, эту нежить порождающим и питающим.

– Что ты имеешь в виду, нагила? Объясни.

– Есть в Синем Лесу болото. Раньше и его называли Синим, но не так давно стало оно Желтым. Зло исходит на нашу землю из желтого тумана, что клубится над этим болотом. И не знаем мы, нагилы, не знают наши ведуны, что это за зло и как бороться с ним.

Святой Мог молчит, размышляя. Пауза затягивается. Я уже начинаю думать, что он или откажет Яле в помощи, или признает свое бессилие. Но в конце концов он говорит так:

– Понял я, о чем ты говоришь и о чем просишь. Выходит, не простая ты нагила, а нечто большее. Ну, да ладно… То место, где клубится над болотом желтый туман, – это ворота в ваш мир из царства зла. В этом ты права, верно догадалась… а может быть, знала? Откуда? Молчишь. Ну, что ж, каждый имеет право на свою тайну… Закрыть эти ворота можно только оттуда, откуда они были открыты, то есть из царства зла. Ты огорчена и разочарована? Погоди… Есть один способ. Это очень хорошо, что ты – нагила и что рыцарь, который тебя сюда привел, имеет Золотой Меч… Может быть, это не случайно? Я имею в виду, не случайно сюда пришли именно вы и именно с такой просьбой… Снова молчишь. Не слишком ли много у тебя тайн для столь юного возраста, нагила? Но я все равно помогу вам. Только тому, кто решится на такое дело, понадобится много мужества. Хватит у тебя его? Верю, хватит. И еще, одна ты не справишься. Тебе потребуется помощь по крайней мере еще двух нагил, столь же мужественных, как и ты. Найдешь таких? Хорошо. И еще… рыцарь Хэнк, подойди сюда… Так. Дай мне твой Меч.

Я обнажаю Золотой Меч и протягиваю его святому рукояткой вперед. Тот берет его и сначала смотрит на рукоятку, потом на меня. Взгляд его выражает недоверие. Он изучает клинок и бормочет:

– Хм… настоящий, но…

Еще раз он смотрит на рукоятку, и лицо его впервые озаряется улыбкой. Впрочем, улыбка быстро сбегает с его лица. Оно принимает озадаченное выражение. Он еще с минуту смотрит на Меч, потом переводит взгляд на меня и долгодолго смотрит изучающим взглядом своих темных, почти черных выразительных глаз. У меня складывается впечатление, что святой Мог пытается чтото прочитать во мне. Наконец он снова улыбается и протягивает руку:

– Дай твой кинжал.

Моим кинжалом он извлекает две заглушки с третьей клавиши и отдает их мне.

– Теперь этот Меч – ключ к вратам зла. Ты хочешь чтото спросить, рыцарь? Спрашивай.

– Святой Мог, у меня два вопроса. Этот Меч я добыл в бою у того, кто пришел из царства зла. Меч был у него. Значит ли это, что он сделан в царстве зла?

– Нет! – живо отвечает Мог. – Там не умеют делать такие вещи. Они украли его в другом месте.

– Где же он тогда был сделан? Ведь в нашем мире тоже не умеют делать такие вещи.

Святой улыбается и снова долго смотрит на меня.

– Ты – не простой рыцарь, как и она – не простая нагила. Вы чтото скрываете, но я все равно помогу вам, ибо цель ваша благая, а подвиг вам предстоит тяжелый. Но при одном условии, если вы не будете задавать лишних вопросов. Договорились?

Я киваю и снова спрашиваю:

– Еще один вопрос. Можешь не отвечать, если посчитаешь его лишним. На клинке Меча – узор, похожий на надпись на неизвестном языке. Можешь ты мне сказать, что там написано?

– Могу. Это имя Меча. Я научу тебя произносить его. Тот, кто знает имя Меча, становится его настоящим хозяином, и в его руках Меч способен творить чудеса.

Мог снова замолкает, на этот раз надолго. Мы с Ялой терпеливо ждем. Мог, кажется, задремал. Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Через несколько долгих минут он «просыпается» и смотрит на нас. В его глазах я читаю сомнение.

– Не знаю, хватит ли вам мужества довести это дело до конца. Хотя в конце концов хуже не будет. Разве что этот мир лишится нескольких смелых людей. Слушайте же меня внимательно и запоминайте. Вы должны найти еще двух нагил. Но прежде чем они окончательно решат: идти с вами или нет, вы должны им все рассказать. Если хоть одна из них дрогнет, испугается, все дело пропадет, а вы погибнете. Три нагилы должны прийти вместе с тобой, рыцарь, к Желтому Болоту. Там они должны зажечь Огненные Шары. Каждая и одновременно. Шары вы должны направить в желтый туман между двумя елями и удерживать точно между ними. В этот момент вы испытаете неописуемый ужас. Вам станет страшно, очень страшно. Вам захочется упасть на землю или убежать. Но упаси вас бог дрогнуть, отступить хоть на шаг. Огонь вырвется изпод вашего контроля и сожжет вас самих. Ты же, рыцарь, должен будешь встать впереди нагил, обязательно впереди, нажать вот этот камень. – Мог указывает на клавишу активации дезинтегратоpa. – При этом Меч следует держать клинком вверх, Внимательно следи за Огненными Шарами. Как только они сольются в один, направишь клинок повыше Шар и произнесешь имя Меча: «Горшайнергол!» Затем клинком сделаешь так.

Мог очерчивает Мечом круг, затем внутри круга рисует восьмерку и делает выпад в ее центр.

– Выпад сделаешь в центр Огненного Шара. После этого удерживай Меч в таком положении, пока все не кончится. И упаси тебя бог дрогнуть и отступить или опустить Меч. Ничто тогда не спасет вас…

– А что должно кончиться и что произойдет?

Мог странно смотрит на меня и говорит быстро, глухо, отрывисто и както странно, словно разговаривает не со мной, а с кемто невидимым:

– Когда ты нажмешь камень, Меч будет способен уничтожить ту часть пространства, на которую он направлен. Если при этом произнести имя Меча, то он разрушит и связь времен… Образуется Ничто, ограниченное линией, которую ты нарисуешь Мечом, произнося его имя. Мир устремится в это Ничто с той и с другой стороны. Небо обрушится на тебя, а земля встанет дыбом, но ты будешь удерживать Меч в этом положении до тех пор, пока не исчезнет часть Желтого Болота с твоей стороны. Это будет означать, что с той стороны, в царстве зла, Ничто поглотило такой же участок. Тогда, и только тогда ты нажмешь вот этот камень, – Мог указывает на клавишу гашения, – и опустишь Меч. Меч уничтожит все, кроме священного Огня нагил. Он протолкнет этот Огонь на ту сторону врат, в царство зла. Вот тогда все и кончится.

Мог замолкает, а я спрашиваю:

– А что произойдет там, куда попадет Огонь нагил?

Мог усмехается:

– А какая тебе разница, рыцарь? Ничего хорошего там не произойдет. Помнишь оборотней? Что с ними стало? То же будет и там. Вообщето ты мог бы справиться и один со своим Мечом, но те, кто находится с той стороны, помешают тебе, примут меры, и отдача будет страшной. А какие меры они сумеют принять, оказавшись в тройном священном Огне нагил?

– Но они могут его потушить, раз они такие могучие.

– Не такие уж они и могучие, – усмехается Мог. – Во всяком случае с Огнем нагил им справиться не под силу. Ну, как? Ты не отказываешься от задуманного?

– Нет!

– А ты, девочкаромашка?

– Нет!

– Мне нравится ваша решимость. Тогда вот еще что. Не уверен, но возможно, что вся нежить Синего Леса взбесится и попытается вам помешать, едва нагилы зажгут Огонь. Подумайте, как вам обезопасить себя. Отвлекаться вам будет нельзя.

– Я подумаю.

– Вот и хорошо. Сядь и подумай.

Мог протягивает мне Меч, добавив:

– Не забудь его имя: «Горшайнергол». Кстати, когда все кончится, можешь снова закрыть эти камни.

Я улыбаюсь, а Мог быстро спрашивает меня:

– А зачем ты закрыл их?

Я отвечаю так же быстро:

– Мы же договорились: не задавать лишних вопросов.

– Но, но! Не забывайся, сэр Хэнк! – смеется он. – Я всетаки святой Мог, а ты – простой рыцарь.

Сажусь на скамью, а Мог обращается к Яле:

– Ну, а тебе. Ромашка, я дам все, что давал другим, и даже больше. Дам и то, что у меня никто никогда не просил, и то, что я никому никогда не давал… потому что ты – нагила, и не простая нагила.

Он снимает с Ялы венец и кладет ей на головку свои ладони. Глаза его закрываются, губы шевелятся. В помещении пахнет озоном. Ладони святого начинают светиться сиреневым светом. Вот свечение окутывает голову Ялы целиком, оно как бы уходит в нее. Смотрю во все глаза, стараясь не упустить ни малейшей детали.

Вот последние лучики света сиреневыми струйкамиискорками соскакивают с пальцев Мога и тают в золотистых волосах. Мог открывает глаза. Улыбаясь, он говорит:

– Вот теперь. Ромашка, ты самая опасная в этом мире ведьма!

Мы смеемся.

– Но я ничего не чувствую, – говорит Яла.

– И не надо. Ты сама будешь, когда нужно, проявлять свои способности.

Святой Мог встает, подходит к одному из шкафов.

Он достает оттуда сверток, какието предметы, шкатулку и… пыльную, всю обтянутую паутиной бутылку вина. Из другого шкафа он достает три кубка.

– Подойди сюда, рыцарь Хэнк.

Святой Мог наливает в кубки вино, предметы кладет возле Ялы.

– Это тебе, Ромашка. Ты сама поймешь, что для чего и как этим пользоваться. А теперь давайте выпьем за вас, кто бы вы ни были. Давайте выпьем за то, чтобы сердца ваши не дрогнули, разум не помрачился, а руки оставались твердыми. Удачи вам! Ну, что ты смотришь на меня, Хэнк? Думаешь, я хочу тебя отравить?

Обалдело беру в руки кубок. Я ожидал всего, но то, что святой предложит мне выпить, да и сам себе нальет… Это уже не лезло ни в какие ворота! Не вязалось это както с моими представлениями о святых.

– Нет, конечно… – бормочу я, – но…

– Никаких но! Пей, пока я предлагаю тебе такую честь. Думаешь, моей святости от этого убудет? Как бы не так! Кто тебе поверит, что ты пьянствовал со святым Могом? Мне это не повредит, а себе ты репутацию навсегда погубишь.

Мог коротко хохочет и опрокидывает кубок. Мне ничего не остается, как последовать его примеру. Яла смотрит на нас широко открытыми глазами и не верит сама себе. Потом, словно опомнившись, выпивает вино и ставит кубок на стол.

– А теперь оставьте меня. Вам пора делать свое дело, да и у меня еще есть здесь свои дела. Вряд ли мы с вами увидимся еще раз, поэтому прощайте. Дай мне руку, рыцарь!

Мог крепко жмет мне руку. Рука его теплая и живая. Настолько живая, что я не могу удержаться от вопроса:

– Святой Мог, кто же ты всетаки такой?

Тот смотрит на меня изпод густых бровей и хмурится:

– Мы же договорились, кажется, не задавать лишних вопросов. – И вдруг, неожиданно улыбнувшись, спрашивает: – А ты самто как думаешь?

Мне нечего ответить. Мог подходит к Яле, кладет руки ей на плечи, смотрит в глаза и неожиданно крепко целует ее:

– Удачи тебе, Ромашка. Удачи и счастья! – желает он, гладя ее золотистые волосы. – Иди и не забудь магические вещи и свой венец.

Я беру Ялу под руку, и мы начинаем спускаться по лестнице. Мог стоит в дверях и смотрит нам вслед.


Глава 30


– Разве это чудеса?! Хаха! – Он отодвинул оторопевшего артиста в сторону и для начала изверг из своего рта один за другим пятнадцать огромных языков пламени, да таких, что по цирку сразу пронесся явственный запах серы.
Л.И.Лагин

У выхода из Красной Башни нас ждут Урган и… Черный Всадник. Они мирно беседуют, а лучники Ургана сидят поодаль на поляне.

– Лена! Андрей! – бросается к нам Урган. – Наконецто! Разрешите представить вам нашего коллегу – Генриха Краузе.

Андрей делает церемонный жест в сторону Черного Всадника, тот кланяется. С облегчением вздыхаю, вот и еще одна загадка разрешена.

– Ну, Генрих, ты подоспел вовремя!

– Так было задумано.

– Слушай, я никогда не видел лица Черного Всадника, они всегда под шлемами, интересно…

– Ничего интересного, – отрезает Генрих. – Я, конечно, могу снять шлем, но вряд ли это доставит тебе, особенно Лене удовольствие. Знаешь, как выглядит покойник двухтрехмесячной выдержки? Ну, тото!

– Ладно, все это лирика, – прерывает нас Андрей. – Виделись со святым Могом? Какой он?

– Странный, – отвечает Лена.

– Более чем, – поддерживаю я подругу.

– Ну, а благодать, или что еще там, он тебе подарил?

– И даже сверх того. Я теперь, если верить его словам, самая могущественная ведьма в этом мире.

– Ну, а с переходом на Желтом Болоте что он посоветовал делать? Есть способ закрыть его?

– Способ есть, он дал нам целую инструкцию и свод правил техники безопасности. Но боюсь, что без нашего участия Яла и Хэнк с этим делом не справятся.

– Да и без вашей помощи здесь не обойтись, – поддерживаю я Лену.

– Значит, остаемся здесь, – решает Андрей.

– Да. Надо довести дело до конца. Слушай, Андрей, дал бы ты команду своим ребятам. Пусть похоронят Лину. Если здесь найдут ее тело, король Рене сразу обо всем догадается, и нам с Леной, а точнее, Яле и Хэнку, придется туго.

– Ну, вопервых, уже сделано. У меня не поднялась рука оставить такую красавицу на съедение воронам, хоть она и выходец из ЧВП.

– А вовторых, – подхватывает Лена, – я просто не успела тебе сказать, что Королевский гнев нам с тобой не грозит. Ты, как я поняла, так и не узнал нашего Магистра в облике его величества.

– Магистр! Ну, тогда все понятно.

Мне сразу становится ясна и необычная реакция короля Рене на избрание мною нагилы, и его «доверительные беседы» с Ялой, и его вмешательство, когда Дулон протянул мне кубок с ядом. Ай да Магистр! Андрей тормошит меня:

– Давай, говори, что надо делать?

Коротко излагаю инструкции и предупреждения святого Мога.

Андрей раздумывает недолго:

– Вам с Леной надо срочно разыскать еще одну нагилу. Знаешь где?

Лена кивает.

– Мы с ребятами тем временем двигаемся на постоялый двор к Эве. Полагаю, она будет третьей нагилой. Да, надо разыскать и захватить с собой старого Лока. Нам понадобится много заговоренных стрел.

– Если не найдешь его на месте, – вмешивается Лена, – не теряй времени. Я сама смогу заговорить вам стрелы и мечи.

Андрей удивленно смотрит на нее, потом хлопает себя по лбу и понимающе кивает:

– Ты, Генрих, прямым ходом дуй в Синий Лес. Твоя задача: нейтрализовать там Черных Всадников. Это самые опасные противники.

– Ты еще ларок не видел, – ехидно замечаю я.

– Ничего, и увижу – не побегу. Ты едешь вместе с Леной. Ваша задача: найти и уговорить еще одну нагилу.

– Все ясно. Встречаемся на постоялом дворе у Синего Леса.

Андрей свистит. Изза Башни выходит лучник, ведя в поводу гнедого и белого коней. Помогаю Лене сесть на коня, подставив ей свою ладонь, как стремя, и сажусь в седло сам. Машу друзьям рукой на прощание и говорю Андрею:

– Симону передай, пусть тоже едет на постоялый двор.

ЛенаЯла ударяет своего коня пятками, я трогаю своего шпорами, и мы пускаемся в путь.

Уже рассвело, и солнце поднялось довольно высоко, когда мы оставляем столицу королевства позади и скачем по наезженной, но еще безлюдной в это время дороге.

– Куда мы едем? – спрашиваю я Лену.

– Я не знаю, – просто отвечает она, – Яла знает.

Хмыкнув, пропускаю ее вперед:

– Давай, Сусанин в тунике, веди!

Лена смеется, подгоняет коня и скачет быстрее. Ее полупрозрачная мантия развевается сзади как крылья. Дорога приводит нас к реке.

– Подожди! – кричу я.

Лена останавливается:

– В чем дело, Андрей?

Подъезжаю к берегу и далеко забрасываю автомат и лазер. Лена кивает и снова ударяет пятками своего скакуна.

За поворотом нам навстречу попадается повозка. Сидящие в ней крестьяне при виде девушки в белых одеждах нагилы и с золотым венцом на голове теряются. Кто падает на колени, а кто на всякий случай падает ниц. Лена смеется, но, когда мы минуем эту группу, снимает венец и бросает мне:

– Спрячь, а то начнут легенды слагать.

Минут через двадцать я замечаю небольшую рощу, из которой вытекает ручеек:

– Давай остановимся. Коням отдохнуть надо, да и нам подкрепиться не мешает.

Лена согласно кивает, и мы делаем привал. Проверяю дорожную суму. Так и есть, Симон, как всегда, позаботился обо всем. Из сумы я извлекаю хлеб, сыр, окорок, две зажаренные курицы, лук, огурцы и флягу с вином. Лена набрасывается на еду так, словно она не ела по меньшей мере дней пять. Немудрено, она много сил потратила, сдерживая Лину. Да и я чувствую голод.

– А Симон у тебя молодец. Хозяйственный мужик, – хвалит Лена моего оруженосца, ни на минуту не переставая жевать.

Когда мы утолили первый голод, я вернул себя к событиям минувшей ночи:

– Как ты думаешь, Лен, этот Мог, помоему, он расшифровал нас?

– Помоему, тоже. Чем это может нам грозить?

– Одно из двух: или ему наплевать, кто мы, и тогда он действительно нам помогает. Или он не верит нам и тогда дал нам ложную информацию. Но как это проверить?

Лена задумывается:

– Нука, достань то, что он мне дал. Если он действительно нам помогает, то я должна догадаться для чего нужны все эти предметы и как ими пользоваться.

Она раскладывает на траве все, что ей дал святой Мог.

– Это магический жезл для вызова и обуздания сил стихии. Это – камень для приготовления оружия против нежити. Это, – она разворачивает сверток, – перчатки для исцелений, они разных цветов: желтые – от оспы, черные – от чумы, синие – от лихорадки, зеленые – от психических расстройств, белые – от слепоты и глухоты, красные – для заживления ран и лечения переломов.

– Стой! – кричу я. – Надень красные!

– Зачем?

– А вот зачем!

Хватаю кинжал и режу себя вдоль левой руки. Из глубокой раны хлещет кровь. Лена ахает, потом, сообразив, натягивает длинные, до локтей, перчатки из тонкой красной замши и хватает меня за руку выше и ниже раны. Она начинает медленно сводить ладони, пристально глядя на мою рану. Когда она отнимает руки, от раны остается только еле заметный розовый шрам.

– Получилось! Значит, не обманул тебя святой Мог! – радуюсь я.

– А может быть, дары святого Мога здесь ни при чем? Я же всетаки нагила, – сомневается Лена, стягивая перчатки.

– Нет, Лена, нагилы умеют останавливать кровь, предотвращать воспаление, снимать боль, но заживляют раны они не так быстро, как ты сейчас сделала. Я помню, как Эва лечила меня после схватки с оборотнями.

– Вот что. Давай выколем тебе глаз, а я надену белые перчатки и верну тебе зрение! Согласен, а?

Она склонила голову набок и глядит на меня, приоткрыв рот и облизывая губы.

– Нет, – отказываюсь я, – воздержимся от дальнейших экспериментов. Примем за основу, что святой Мог нас не обманул. Теперь второй вопрос: а мы его расшифровали или нет? Как потвоему, кто он?

Лена задумчиво смотрит на ручей, вздыхает и говорит:

– Единственное, что я могу сказать: это хороший человек.

– Человек?

– А кто? Потвоему, дух бесплотный или нежить? Нет, Андрюша, Мог – человек. Руки у него тяжелые и теплые. А как он вино пил! Вопрос другой: откуда он?

– Ты заметила, как светилась пентаграмма?

– Да, я тогда сильно испугалась, даже убежать хотела. Думала, вылезет сейчас оттуда десяток чевэпэшников и утащит нас в очаг. Успокоилась только тогда, когда он начал говорить со мною и взял мои руки в свои… Ведь это был переход?

– Самый настоящий, – подтверждаю я, – только вот откуда? Да и отличие маленькое есть от того, что я до сих пор наблюдал. Ты помнишь, как менялся цвет пентаграммы?

– Желтый, зеленый, синий, потом сиреневый и больше не менялся.

– Я наблюдал всегда только желтый.

– Он из какойнибудь другой фазы.

– А может быть, он вообще не из фазы.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, вот мы с тобой. Откуда мы, строго говоря?

– Из нульфазы… Понимаю, ты считаешь, что Мог…

– Ничего я, Ленка, не считаю, я просто собрал воедино факты. А они таковы: святой Мог – живой человек; он появился из межфазового перехода; этот переход по своему действию отличается от тех, которые создает ЧВП; святой Мог в курсе того, что творит ЧВП. Мог обладает какимито способностями, которые нам кажутся сверхъестественными; Мог может наделять этими способностями других; вот этот Меч явно сработан там, откуда пришел Мог. Что еще?

– ЧВП какимто образом выкрал этот Меч…

– Но использовать его свойства до конца не умеет, так как не знает его имени. Кстати, попробуем испытать его?

– Нет, Андрей! – испуганно возражает Лена. – Помнишь, как он сказал: будет не только уничтожено пространство, но и разрушена связь времен… что бы это значило?

– Что бы ни значило, ты права. Эта штука слишком опасна, чтобы ею баловаться без толку. Но теперь мне еще меньше хочется оставлять ее здесь.

– Но прошлый раз ты ее обезопасил…

– Прошлый раз я не знал имени Меча. Кто знает, не потянет ли сэра Хэнка применить его в полную силу? Ты – специалист в этой области. Нельзя ли какимто образом блокировать память Хэнка?

– Нет, но можно попробовать загнать эту информацию поглубже, в подсознание.

– Вот и попробуй.

– Я попытаюсь сделать это на ночлеге.

– Кстати, куда мы всетаки держим путь?

– Тридцать километров отсюда – постоялый двор. От него еще пятнадцать – село. Там живет нагила Ила.

– Ясно. Тогда можно не гнать лошадей. Заночуем на постоялом дворе, а утром поедем к Иле.

Мы трогаемся в дальнейший путь, уже не спеша. Яла едет справа от меня. Попадающиеся навстречу нам путники почтительно нас приветствуют и долго потом оглядываются на Ялу.

– Андрей, давай продолжим. Что тебе говорят все эти факты?

– Говорят они, Лена, о многом, только как понять, что они говорят?

– Знаешь, мне кажется, что этот святой Мог, или кто он там на самом деле, Время его знает, – выходец из другой фазы, но не просто фазы, а такой же, как и наша, нульфазы…

– Очень может быть, Ленок, очень может быть… Только вот почему мы об этом ничего не знаем?

– А ЧВП? Мы ведь и о его существовании узнали буквально вчера. А здесь, я чувствую, у нас появился союзник, а мы даже не знаем, кто он и где его искать.

– Ты слишком торопишься с выводами: «союзник»! Ты сама говоришь, что не знаешь, ни кто он, ни где он. Ты по одномуединственному контакту пытаешься сделать вывод о том, что он наш союзник. Я был бы осторожнее. Мы не знаем, каковы его интересы в этом мире. Может быть, на данном этапе наше пожелание закрыть проход на Желтом Болоте совпадает с его целями, и он нам помогает. А завтра? Где еще пересекутся наши с ним пути? И в какой фазе это будет?

Лена, помолчав, говорит:

– Может быть, ты и прав, Андрюша, но мне не хотелось бы думать о нем плохо. Давай лучше не будем ломать над этим голову. Привезем домой информацию, а там будем привлекать к этому лучшие умы Монастыря.

– И то верно.

Мы умолкаем. Дорога выходит из леса и ведет нас среди хлебных полей. Золотится рожь, синеет небо, белеют облака. Кони мерно постукивают копытами. Лена чтото мурлычет вполголоса. Дорога вновь сворачивает в лесок.

На поляне горит костер. Возле него сидит десяток вооруженных людей, неподалеку пасутся кони. При нашем появлении один из сидящих, по виду и по одежде рыцарь, встает.

– Путники! Прошу оказать мне честь вашим присутствием у моего очага!

Вид этой компании и ее предводителя не внушают мне доверия, тем более, что, обращаясь ко мне, рыцарь смотрит не на меня, а на Ялу, и смотрит, как кот на мышь.

– Благодарю за приглашение, но приношу извинения за вынужденный отказ. Мы торопимся.

– В таком случае не откажите мне в удовольствии обменяться с вами ударами мечей в честь вашей прекрасной дамы! – продолжает он, попрежнему глядя только на Ялу.

Взгляд уже не скрывает его намерений: он раздевает, оценивает, предвкушает.

– Честь этой дамы, сэр, не нуждается в подкреплении ее ударами мечей. Еще раз прошу прощения, но я опять вынужден вам отказать.

– Меня зовут сэр Мунк из Ланкема, могу ли я узнать ваше имя?

– Сэр Хэнк из Гомптона, к вашим услугам.

Мунк свистит, подзывая коня, и садится в седло.

– Я принимаю ваши извинения, но не принимаю отказа. Я намерен сразиться с вами за обладание этой дамой.

К нему подбегают его люди, подают ему шлем, щит и копье. Он явно не намерен отпускать нас.

– Сэр Мунк! Вы не в своем уме! Эта дама не может никому принадлежать. Разве вы не видите, что это нагила!

– Какая разница! Слышал я про их штучки, но меня они не проймут. Мне она нравится и будет моей. Защищайся, сэр Хэнк!

– Ну, что ж, сэр Мунк, ты сам выбрал свою судьбу!

С этими словами я отбиваю щитом и перерубаю Мечом копье Мунка.

– Теперь не жалуйся, что ошибся! – продолжаю я, атакуя его с Золотым Мечом в руке.

Мунк, едва мы обменялись первыми ударами, понял, что собрался рубить дерево не по своим силам. Он начинает отступать, отчаянно защищаясь, и чтото кричит своим людям. Этот крик был последним в его жизни.

– Андрей! Берегись!

Быстро поворачиваюсь. Люди Мунка уже поднимают луки. Раздумывать некогда, выбора у меня не остается. Быстро активирую «дезинтегратор» и взмахиваю Мечом.

Единственный оставшийся в живых, не захваченный взмахом Меча разбойник обалдело стоит на поляне и никак не может взять в толк: куда же делись его товарищи, костер и шесть лошадей. Рассудок его не выдерживает, он бросает лук и, дико крича, бежит в лес.

Дезактивирую Золотой Меч, вкладываю его в ножны и подъезжаю к Яле.

– Ну, ты даешь! Единым махом восьмерых побивахом!

– А что оставалось делать? Рубиться с ними? Они бы меня в минуту утыкали стрелами, как дикобраза иглами!

– Да нет! Все правильно. Хорошо, что один жив остался. Будет кому рассказывать легенды о рыцаре Хэнке и его Золотом Мече.

Через несколько минут мы трогаемся дальше. Не успеваем проехать трех километров, как Яла останавливается и показывает на засыхающую рябину:

– Знаешь, почему она засыхает? Под ней клад закопан.

– Да ну?

– Точно говорю. Я даже вижу его. Два бочонка с золотыми монетами.

– И что ты предлагаешь? Пусть лежит себе, как лежал. Нам надо торопиться. Вон дождь собирается.

Небо в самом деле темнеет, на дороге понимается пыль. Яла соглашается, и мы едем дальше. Но буквально через минуту становится еще темнее, сверкает молния, грохочет гром, и на пыльную дорогу падают первые капли.

– Тебе хорошо, ты в доспехах и плаще, а на мне только эта туника да мантия.

– Я же не виноват, что нагилы выбрали себе такой легкомысленный наряд. Возьми мой плащ, укройся.

– Очень нужно! Ты забыл, что я ведьма. Нука, достань магический жезл!

Дождь тем временем усиливается. Я достаю из сумы хрустальный стержень с изумрудным шариком на конце. Яла поднимает его над головой и рисует им круг. Над нами словно появляется прозрачная крыша. Вокруг нас льет дождь, а на нас не падает ни капли. Яла смеется и ударяет коня пятками.

– Поехали!

«Крыша» двигается следом за нами. Я не перестаю дивиться дарам святого Мога, или как его там? Вдали показывается постоялый двор.

– Наверное, не стоит привлекать к себе излишнего внимания? Давай намокнем!

Взмах жезла, и «крыша» исчезает. За те две минуты, пока мы скачем до постоялого двора, Яла промокает насквозь. Ее белая туника прилипла к телу. Мокрая тонкая ткань стала совершенно прозрачной. Я заворачиваю ее в свой плащ. Коней передаем на попечение конюха, а сами проходим на постоялый двор.

Там горит очаг, пахнет жареным мясом и луком. Яла даже слюну сглатывает. Усаживаю ее у очага, а сам подхожу к хозяину, стоящему за стойкой.

– Хозяин, мы заночуем у тебя. Нам нужны две комнаты, ужин, а сейчас – две кружки горячего пива с перцем.

Пока слуга готовит пиво, хозяин расспрашивает меня:

– Откуда едете, сэр?

– Из столицы.

– Кто победил на турнире? Крун Дулон?

– Не угадал. Рыцарь Хэнк из Гомптона.

– Ого! И кого же он выбрал королевой?

– Нагилу Ялу.

Хозяин присвистывает:

– Здорово! А мы боялись, что в Красную Башню опять пойдет женщина, которую потом никто не увидит. Надо же! Нагилу выбрал!

Забираю пиво и отношу его к очагу. Яла начинает пить маленькими глотками, обжигаясь. Я сам с удовольствием прихлебываю согревающий напиток и протягиваю ноги к очагу. Туника Ялы просохла так же быстро, как и намокла. Она скидывает плащ и растягивает перед огнем свою мантию, чтобы просушить и ее. Слышится шепот: «Нагила! Нагила!» Хозяин осторожно подходит к нам и почтительно спрашивает:

– Прошу прощения, сэр. Ваша спутница не знает ли нагилу Ялу?

Яла резко поворачивается к нему:

– Вопервых, хозяин, ты должен спрашивать у меня; вовторых, ты должен знать, что все нагилы знают друг друга; и, втретьих, нагила Яла – это я.

Хозяин падает на колени.

– Прошу прощения, могущественная нагила! Я давно не видел нагил и совсем забыл, что вам только короли равны по рангу…

– Я прощаю тебя. В чем твоя нужда, ты же не просто так ищешь встречи со мной?

– Могущественная нагила! Ты была в Красной Башне у святого Мога. Скажи, не научил ли он тебя врачевать неисцелимые недуги?

– Какая тебе разница, чему меня научил святой Мог? Ближе к делу! Что тебе нужно?

– Дочь моя месяц назад спасала из горящего дома двух детей. Детишекто она спасла, но от жара сама ослепла…

– И ты просишь, чтобы я вернула ей зрение? Веди меня к ней! Сэр Хэнк, достань белые перчатки святого Мога.

Я достаю из сумы длинные белые перчатки из тончайшей кожи. Яла, натягивая их на ходу, идет вслед за хозяином.

Минут через пятнадцать они возвращаются. Яла ведет под руку высокую девушку с длинной и толстой каштановой косой. Коса, чтобы не оттягивать своей тяжестью голову назад, переброшена через плечо на грудь, и конец ее заправлен в карман синего сарафана. Большие синие глаза девушки смотрят испуганно, ступает она неуверенно, как человек, долго не ходивший без посторонней помощи. Девушка робко улыбается. Сзади идет хозяин. Он смотрит на Ялу как на богиню. Мне кажется, он вотвот упадет на колени и начнет целовать ее мантию. Яла подводит девушку ко мне и представляет:

– Сэр Хэнк, это Рита. Как видишь, у меня получилось!

Я вижу, что и Рита, и ее отец готовы начать целовать нашу с Ялой обувь, и быстро придаю их мыслям другое направление:

– Хозяин, а ведь я заказывал ужин! Где он? Мы с нагилой проделали долгий путь и проголодались.

Хозяин с дочкой бросаются накрывать на стол. Когда ужин, довольно обильный, уже стоит на столе, Яла настаивает на том, чтобы и Рита, и хозяин отужинали с нами:

– В противном случае ни я, ни сэр Хэнк к еде не прикоснемся!

Им пришлось повиноваться.

За столом я обращаю внимание, что Яла все еще в перчатках. Сказываются привычки Лены. Тихо шепчу: «Лен, мы не в Монастыре, перчаткито сними». Она тихо смеется и медленно стягивает перчатки.

А я снова смотрю на Риту, любуюсь ее высокой статной фигурой, большими синими глазами, неимоверной косой и замечаю:

– Наверное, много хлопот с такими волосами?

Рита вздыхает, давая понять, насколько я прав.

Пытаюсь ее утешить:

– Зато они очень красивые. Наверное, не один жених вздыхает по такой косе?

Эффект получается прямо противоположным. Прекрасные синие глаза вдруг наполняются слезами, девушка встает и покидает зал. Вопросительно смотрю на хозяина:

– Я чтото не то сказал?

– Да нет, сэр, вы все сказали верно. Коса Риты – одна такая на всю округу, ей все завидуют. Но вот жених… Одним словом, не везет им.

– Расскажи.

– Сватался два года назад парень. Хороший человек, да бедный. Но то бы не беда, да на что им жить? Я толькотолько после пожара отстроился, помочь им было нечем. Вот и пошел он на войну. Думал с добычей вернуться, а самто чуть жив остался. Кроме ран, ничего не привез. А у меня – опять пожар… Видите, домто совсем новый. Два месяца как отстроился. Опять нет ни гроша, чтобы помочь молодым. И опять Грин нанялся лучником к бухасу Шермонскому. Тот с кемто воевать собрался. Вернется ли, бог весть. Через месяц они выступают.

Хозяин грустно смотрит на стул, на котором сидела Рита. Смотрю на Ялу, она кивает, и тогда я говорю:

– Пошли к Грину человека, пусть уходит от бухаса. Простому солдату на войне, кроме ран да смерти, искать нечего. Пусть сватается снова. А сам завтра на рассвете поезжай по дороге на столицу. В восьми пранах отсюда, слева от дороги увидишь засыхающую рябину. Копай под ней. Половину того, что найдешь, отдай молодым, остальное возьми себе.

Хозяин слушает меня внимательно, но с явным недоверием.

Яла тихо говорит ему:

– Сделай так, как он говорит. Этого вам надолго хватит. А с твоими пожарами мы поступим так…

Она встает, копается в моей суме, достает кристалл красного цвета и сквозь него внимательно осматривается вокруг:

– Теперь этот дом – с огнем, но в огне не сгорит.

Хозяин уже «готов». Я снова боюсь, что он полезет целовать ей ноги, и пытаюсь его отвлечь. Расспрашиваю его о Мунке и его шайке. Хозяин, узнав, что с ними покончено, оживляется и произносит тост за Золотой Меч.

Едва я осушаю кубок, как слышу голос Ялы:

– Ну и что вы стоите так робко и смотрите на нас? В чем у вас нужда? Подходите, только по одному. Постараюсь вам помочь, чем смогу.

Почти весь зал вокруг нашего стола заполнен народом. Узнав, что на постоялом дворе остановилась нагила Яла, которая этой ночью побывала в Красной Башне у святого Мога, сюда собралось почти все селение.

– А ты, нагила, действительно была у святого Мога? – спрашивает горбатый старик.

Яла хмурится, достает из сумы Золотой Венец и надевает его на голову. Лицо старика проясняется, он к подходит к Яле и чтото шепчет ей на ухо, а затем падает на колени. Яла озадаченно смотрит на него. Подумав минутудругую, она достает из сумы красные перчатки, натягивает их и, закрыв глаза, начинает гладить старику горб. На наших глазах спина старика распрямляется, и мы видим, что это не старик, а здоровый, крепкий мужчина лет тридцати пяти.

– Чудо! – шепчет хозяин. – Тори был на войне вместе с Грином и вернулся со сломанной спиной. Работать не мог, кормил семью подаянием. И вот… Да будут славны во веки веков святой Мог и нагила Яла!

По толпе проходит восторженный гул. И люди один за другим начинают подходить к Яле. Она трудится не покладая рук: лечит, предсказывает, дает советы, снова лечит, отыскивает потерянное… Я хочу остановить поток просителей, но Яла властным жестом пресекает мою попытку.

– Никто не должен уйти обиженным!

Мне приходится подчиниться. Какникак она – могущественная нагила, а я – простой рыцарь. Работа Ялы затягивается до полуночи. Она выглядит совершенно измотанной. Хозяин с дочкой отводят нас в комнаты. Я желаю им спокойной ночи и начинаю укладываться.

Не успеваю задремать, как слышится легкий стук в дверь. Беру свечу и подхожу к двери, за ней – тихо. Даже слишком тихо. Возвращаюсь к кровати, обнажаю Меч и открываю дверь. На пороге стоит Яла.

– Время великое! Ты это меня с Мечом в руке встречаешь?

Я ничего толком не могу сказать, а она входит в комнату и закрывает дверь на засов.

– Ух! Еле отделалась от этой Риты! Представляешь, она так хотела за мной поухаживать, что принесла воды и намеревалась разуть меня и помыть мне ноги! Елееле вырвалась от нее! Сослалась на то, что мне надо исполнить некоторые запретные для непосвященных глаз обряды. Только мантию снять позволила. Ты что молчишь и так странно смотришь на меня? Ты что, не рад?

– Лена! Ты забыла, ты же – нагила!

– И нам, нагилам, заказана плотская любовь! Но после боя с силами зла мы можем любить того, с кем бились рядом. Или ты забыл, как я обездвижила красавицу Лину и сама чуть не вырубилась при этом?

– Время Великое! Всето у тебя обосновано. А я думал, что после такой ночки, дня пути и вечера работы у тебя сил хватит толькотолько до постели добраться.

– Бедненький! Ты так устал и хотел отдохнуть, а я тебе не даю. Но и ты должен меня понять. Эти сутки принесли мне столько волнений, что я никак не смогу заснуть. Правда, есть одно средство. Я смогу заснуть в твоих объятиях.

– Лена, но ты мне сама говорила, что Яла еще девочка!

Эту последнюю мою попытку Лена отшибает играючи:

– Не век же ей девственницей оставаться! Надо же и начинать когданибудь. А с кем здесь ей еще начинать, когда рядом такой рыцарь, как сэр Хэнк!

Лена повисает на мне, горячо целует, потом садится на кровать:

– Надеюсь, у этих, – она кивает на левый верхний угол комнаты и расстегивает застежки на плечах туники, – хватит такта прекратить наблюдение.

Туника падает с ее плеч, обнажив до пояса юное девичье тело. Я невольнолюбуюсь открывшимся мне зрелищем, этим телом, которого еще не касались мужские руки. А Лена освобождается от пояса и встает. Туника падает к ее ногам. Она стоит передо мной нагая, в одних белых сандалиях, и манит рукой.


Глава 31


И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, а солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров сдвинулись с мест своих.
Откровение Иоанна Богослова, гл. бет. 1214.

Утро пришло с пением петуха. Яла спит, безмятежно раскидав по подушке золотые волосы.

Еще вчера в комнате поставили бадейку с водой.

Отливаю половину и умываюсь. Снова смотрю на Ялу.

Жалко будить девочку, но придется.

Беру ее за руку и хочу поцеловать в лоб, но неожиданно для самого себя осторожно целую в теплую девичью грудь. Яла прижимает мою голову к груди и не отпускает, пока я не целую вторую грудь. Улыбаясь, она смотрит на меня, но я неумолим:

– Пора, путь до Синего Леса неблизкий, а нам еще надо заехать к Иле и уговорить ее.

– Хорошо, встаю. Только поцелуй меня еще…

Я удовлетворяю ее просьбу. Яла вздыхает, встает и шлепает босыми ногами к бадье с водой. А я смотрю на нее, сидя на кровати: ну ребенок еще, и только! И надо же, этой девочке предстоят скоро такие великие дела! А дальше? Ведь она теперь – носительница благодати святого Мога. Какая тяжесть падает на эти худенькие девичьи плечи. Ладно, проход мы закроем, точнее, закроет не она, а Лена. А дальшето Лена ей помогать не будет!

А Лена в образе Ялы ворчит:

– За что я люблю раннее Средневековье, так это за бытовые удобства…

Захватив в своей комнате мантию, Яла накидывает ее на плечи и спускается вниз. А я тем временем надеваю доспехи, натягиваю сапоги и тоже спускаюсь вниз. Пора в дорогу.

Через час с небольшим мы слышим звон колокола, собирающего прихожан к заутрене. Скоро мы въезжаем в поселок. Быстро находим харчевню, возле которой привязываем коней.

Яла отправляется к Иле, а я захожу в харчевню и заказываю завтрак. Пока слуга готовит еду, я раздумываю, что предпринять, если Ила по какимто причинам не сможет присоединиться к нам. Упавшая на меня тень прерывает мои размышления. Поднимаю голову. Передо мной стоит Урган с кувшином вина:

– Разреши угостить тебя вином, доблестный сэр Хэнк?

– Присаживайся к моему столу, храбрый Урган, и раздели со мной завтрак.

– Благодарю, сэр Хэнк, но я уже позавтракал, а вот вина выпью с удовольствием.

– Ну, как дела?

– Мои ребята и Краузе уже на пути в Синий Лес.

– А Лок?

– А вот старого Лока найти не удалось. Исчез. Нищий, что сидит у питейного заведения, напротив его лавки, сказал мне, что, после того как я унес от Лока стрелы, тот запер лавку и больше никуда не выходил.

– Может быть, с ним чтото случилось?

– В томто и дело, что ничего не понятно. Я выломал дверь заднего хода, она тоже была заперта изнутри, но ничего не обнаружил. Все: и двери, и окна заперто изнутри на засовы. В лавке – ни души. Все расставлено и разложено так, как в момент моего ухода. Нищий, выходит, не обманул. Но от самого старого Лока даже запаха не осталось.

– Странно. Очень странно…

– Что теперь будем делать? Ведь в Синем Лесу нам без заговоренных стрел нечего делать.

– Это не беда, Яла все вам сделает. Меня беспокоит другое: куда и каким образом исчез старый Лок?

– Давай оставим это пока за скобками. Вернемся домой, выясним.

– И то правда.

– А как ваши дела? Добрались без приключений?

– Да как сказать. Сначала пришлось шайку разбойников дезинтегрировать, потом Яла начала чудеса творить…

– Расскажи, расскажи, это интересно!

– Ну, сначала она увидела под землей клад: два бочонка с золотом… А вот и она сама, да еще и со спутницей.

К нашему столу подходит Яла с девушкой лет двадцати пяти. Та намного выше Ялы и одета в светлозеленый сарафан и розовую сорочку. На ножках такие же, как и у Ялы, белые сандалии.

– Это Ила, – представляет девушку Яла – Ила, это сэр Хэнк и Урган. Ила согласна помочь и готова отправиться с нами.

В этот момент слуга приносит заказанный завтрак.

– Присаживайтесь к нам, Ила, и позавтракайте.

– Спасибо, я уже ела, а вы не стесняйтесь, завтракайте.

Яла набрасывается на еду. Ила наливает себе вина.

Удовлетворив первый голод, я спрашиваю:

– Скажите, Ила, Яла все вам рассказала? – я делаю ударение на слове «все».

– Да, сэр Хэнк.

– И вы тем не менее готовы сегодня пойти с нами к Желтому Болоту?

– Да, – просто отвечает она. – То, что рассказала мне Яла, действительно страшно. Но ведь ктото должен это сделать. Почему не я с вами?

– Ну, что ж, тогда не будем тратить время на лишние разговоры.

Через несколько минут мы уже выезжаем из поселка. Едем мы, не останавливаясь, и лишь один раз даем передохнуть коням у постоялого двора, где сами обедаем.

От постоялого двора ведут две дороги: одна наезженная – на север, другая заброшенная – на восток. Но было заметно, что по ней недавно проехал конный отряд.

– Это мои лучники, – определяет Урган.

Еще через три часа мы прибываем на постоялый двор. Там весьма людно. По дороге к лучникам присоединились еще семь человек. Уже три недели на постоялом дворе живут шесть рыцарей с оруженосцами. Они тоже ждут нас.

При въезде меня встречает верный Симон. Он забирает наших коней и уводит их на конюшню. Мы заходим в дом. За столом ужинают рыцари. При нашем появлении они встают, радушно приветствуют нас, поздравляют меня и Ялу:

– Мы не сомневались, сэр Хэнк, что ты утрешь нос всем этим столичным недомеркам на турнире!

– Ну, как, Яла, не испугалась святого Мога?

– Наша Ялочка никого не испугается!

Поток приветствий прерывает Эва, незаметно вошедшая в зал:

– Сэр Хэнк! Поздравляю тебя с победой! Тебя и Ялу уже давно ждет твой старый знакомый.

– Старый знакомый?

– Пойдем, увидишь.

– Извините, друзья, я скоро вернусь.

Вместе с Ялой и Эвой мы поднимаемся на второй этаж. Там в одной из комнат у окна сидит… старый Лок!

– Здравствуй, сэр Хэнк, здравствуй, нагила Яла! Вот мы и встретились.

– Но каким образом…

– Не спрашивай, рыцарь. Помнишь, я сказал тебе, что в борьбе с силами зла все добрые люди должны помогать друг другу? Когда Урган ушел от меня с заговоренными стрелами, я подумал и решил, что после Красной Башни вы непременно отправитесь сюда и вам не помешает моя помощь. И вот я – здесь.

– Отец Лок, ты очень кстати, – говорит Яла. – Пусть сэр Хэнк, если ему больше нечего делать, ломает себе голову над тем, как ты догадался о наших планах и так быстро здесь оказался. Я же просто рада тебе. Семнадцать, нет восемнадцать лучников да шесть рыцарей! Я просто не успею до ночи заговорить их оружие.

– А вы хотите идти на Желтое Болото уже этой ночью?

– Конечно! Вдруг силы зла чтото проведали и готовятся дать отпор? Нельзя давать им времени.

– Правильно, девочка! Пойдем, у нас много работы. Поговорим потом, сэр Хэнк.

– Яла, пригласи сюда Илу, – просит Эва.

Оставшись наедине со мной, Эва кладет свои руки мне на плечи, смотрит в глаза и тихо говорит:

– Хэнк, у меня будет сын. Твой сын.

Я ошеломлен и не нахожу ничего лучшего, чем спросить:

– А откуда ты знаешь, что сын?

– Я же – нагила, а не деревенская баба.

Я целую Эву, а сам думаю: не хватает еще, чтобы и Яла обзавелась от меня сыном, не слишком ли много и будет потомков Андрея Коршунова в этой фазе.

– О чем это ты? – вдруг спрашивает Эва.

– Что, о чем? – не понимаю я.

– Думаешь о чем? Целуешь меня, а думаешь о чемто другом.

– Просто пытаюсь представить, какой он будет и какая судьба ждет его?

– Думаю, он будет сильным и отважным, как ты…

– И красивым и мудрым, как ты…

Внезапно на глаза Эве попадается рукоятка моего Меча.

– А почему ты открыл эти камни?

– Это не я их открыл, а святой Мог. Теперь это не просто Золотой Меч, а Горшайнергол – ключ к вратам зла на Желтом Болоте.

Разговор прерывает Ила, которая входит вместе с Ялой.

– Эва, у тебя найдется для меня мантия?

– Конечно.

– Тогда все в порядке. Теперь давайте все обсудим подробно. Как я поняла из рассказа Ялы: мы четверо – главные действующие лица. Остальные будут только прикрывать нас от нежити.

– Верно.

Эва садится за стол, приглашает нас, и мы начинаем обсуждать порядок движения к Желтому Болоту и действий там: кто где встанет, что и когда будет делать.

– Полагаю, что во время движения по Синему Лесу я смогу отпугнуть нежить от нашего отряда, – говорит Яла. – Другое дело, когда мы будем заняты Огнем. Здесь я отвлекаться не смогу. Вся надежда на рыцарей, лучников и…

Яла мнется, а я понимаю, что она не знает, стоит ли говорить о нашем союзнике в рядах Черных Всадников.

– Это я с Урганом беру на себя. Сейчас важнее всего вот что. Святой Мог предостерег нас с Ялой. Будет очень и очень страшно, но, если хоть один из нас дрогнет и отступит хоть на шаг, произойдет непоправимое. Давайте сейчас подумайте, трезво все взвесьте. Если в вас хоть на миг колыхнется сомнение в себе, лучше скажите об этом. Лучше отложить дело, чем, начав его, навлечь еще большую беду. Тебя, Яла, я не спрашиваю. Ты все это затеяла, тебе отступать нельзя.

Минуты тричетыре все молчат.

– Я готова, – говорит Ила.

– Я не отступлю и не дрогну, Хэнк, можешь быть уверен, – говорит Эва.

– Тогда – все, – подвожу я итог. – Яла, иди помогать Локу, Эвичка, займись хозяйством. Надо накормить людей как следует, ночь будет тяжелой.

– А я ей помогу, – предлагает Ила.

Примерно через час весь мой отряд собирается за столом в общем зале. Я подробно рассказываю о предстоящей операции.

– Все ли здесь хорошо поняли, на что мы идем, что нам предстоит?

Ответом было молчание.

– Тогда, если ктото из вас чувствует неуверенность, сомневается в себе, лучше скажите это сейчас. Никто вас не осудит. Мы четверо: я, Эва, Яла и Ила должны быть абсолютно уверены, что сзади нас никто не потревожит и не отвлечет. Иначе может случиться беда. Подумайте как следует.

Встает один лучник:

– Сэр, я несколько плохо вижу в темноте и могу промахнуться, если придется стрелять. Поэтому я попросил бы на всякий случай заговорить не только мои стрелы, но и мой меч.

– Хорошо, отец Лок сделает это. А ты, Урган, поставь этого лучника ближе к центру. Когда нагилы зажгут Священный Огонь, там будет достаточно света.

– Благодарю вас, сэр. Я сам хотел просить вас об этом, но не осмелился.

Наливаю кубок и поднимаю его:

– За успех нашего дела! Выступаем через полчаса.

Через полчаса отряд строится. Впереди встаю я с обнаженным Золотым Мечом. За мной – три рыцаря. За рыцарями – три нагилы, в середине – Яла. В левой руке она держит зеленый кристалл. За нагилами – лучники во главе с Урганом. Замыкают отряд еще три рыцаря.

Отец Лок подходит к Яле, обнимает ее за плечи и чтото тихо говорит. Яла удивленно смотрит на него и отшатывается. Лок улыбается, целует ее в лоб и быстро уходит на постоялый двор. Пора выступать, но Яла все еще смотрит вслед Локу. Но время терять нельзя, и я командую:

– Вперед, друзья! За дело!

До Синего Леса остается не более трехсот метров, когда из него внезапно раздается жуткое многоголосие. Визжат парки, воют оборотни, голосят хуры, ругается Потан, галдят шмони, пажи, рычит прочая нечисть. Лес наполняется морем разноцветных огоньков. Это горят глаза нежити. Все население Синего Леса встречает нас, словно догадываясь, зачем мы сюда идем. Я не замедляю шага, только оглядываюсь на Ялу. Та кивает головой и высоко поднимает левую руку с магическим кристаллом. Он начинает светиться зеленым светом, сначала как бы робко, потом все ярче и ярче. Наконец, зеленый свет становится ярче лунного. Разноцветные огни отступают в глубь Леса. Ага! Не нравится!

Однако далеко они не уходят. Галдеж не только не прекращается, но даже усиливается. Видимо, зеленый свет им не нравится, они боятся его, но в то же время он разжигает их ярость. Ну, как же так! Вот она, желанная добыча, сама идет, гоняться за ней не надо. Да так много! Но этот проклятый зеленый свет мешает полакомиться! На всем пути до Желтого Болота нас сопровождают мелькающие со всех сторон огоньки и яростные вопли. На подступах к Болоту отряд перестраивается. Каждый занимает свое, заранее оговоренное место. Цепь лучников и рыцарей создает вокруг нас примерно стометровую зону безопасности.

А мы, четверо, стоим у кромки Болота. Впереди, между двумя елями, клубится желтый туман.

– Ну, не будем терять времени, – говорю я, – приступим.

В этот момент шуршат кусты и на поляну выходит… хура! Как она здесь оказалась? Она идет прямо ко мне. Угрожающе поднимаю Меч, но она на него не реагирует, только протягивает вперед правую руку и нежным, мелодичным голоском говорит:

– Андрей, это – я, Кристина.

Опускаю Меч и перевожу дыхание. А Кристина продолжает:

– Я намеренно осталась здесь, чтобы все зафиксировать. Это очень ценная информация, нельзя ее терять.

За моей спиной Яла успокаивает Эву и Илу, которых появление хуры в зоне действия магического света несколько выводит из равновесия. Не знаю, что она им там говорит, но результата вроде достигла.

– Хорошо, Крис, занимайся своим делом. Только встань так, чтобы нагилы тебя не видели. Им нельзя будет отвлекаться ни на миг. И будь осторожна, следи, чтобы не попасть в зону поражения. Время с ней, с информацией. Ее можно наработать, а тебя не вернешь.

Кристина исчезает за камнем. Пока я с ней разговариваю, нагилы раздеваются. Оставшись в одних мантиях, они, ступая босыми ногами по мягкому мху, занимают свои места.

– Давай, Хэнк, мы готовы, – говорит Эва.

Встаю впереди и поднимаю Меч вверх. На минуту замираю и прислушиваюсь к тому, что творится сзади. А там идет сражение. Нежить атакует нас по всему фронту. Вопли, визги, рычания и завывания перемежаются с ударами мечей, звоном тетивы и свистом стрел. Лучники и рыцари подбадривают, поддерживают друг друга. Надо спешить. Неизвестно, долго ли они смогут сдерживать такой натиск. Хорошо еще Черных Всадников не видно. Видимо, Генрих сделал свое дело. Даю сигнал. Нагилы одновременно поднимают руки вверх и смотрят в темное небо. Минута, другая…

Сзади меня словно свечка загорается. Вот она ярче и ярче. Над вытянутыми вверх пальцами разгораются шары оранжевого пламени. Они все больше и больше…

Внезапно сердце мое замирает, а на горле словно сжимаются чьито ледяные пальцы. Желудок кудато подтягивает, по спине текут струйки холодного пота, по всему телу начинают бегать крупнокалиберные мурашки. Неописуемый ужас поднимает дыбом все волоски моего тела. Время Великое! В чем дело? Чего это я боюсь? А, вот и оно! На болоте двигаются неясные тени. Они колеблются, приближаются. Что это? Деревья, ярко освещенные оранжевым светом, отбрасывают тени от нас, а неясные силуэты тоже отбрасывают тени но… в нашу сторону. Эти тени тянутся, тянутся ко мне все ближе и ближе.

Я точно знаю, что, как только одна из них коснется меня, мне – конец. Конец, это мягко сказано. Это будет начало. Начало бесконечных, неописуемых мук, от которых уже сейчас кровь леденеет в жилах.

Что делают нагилы? Хочу обернуться и не могу заставить себя сделать это. Не могу оторвать взгляда от ползущих ко мне теней. Хотя я точно знаю, что сзади подкрадывается опасность еще большая. Я мог бы справиться с ней Золотым Мечом, но рука словно онемела…

Ктото касается моего правого плеча. Изза спины по моему предплечью тянется, перебирая пальцами, цепляясь за чешуи доспехов длинными загнутыми желтыми ногтями, рука. Она зеленая с синими и черными пятнами, покрыта белесыми волосами и язвами. Из страшных язв падают черви. Холод обдает правую щеку и воистину могильный голос стонет прямо в ухо: «Отдай! Отдай!» А ужасная рука тянется прямо к Золотому Мечу. Я не могу обернуться, так как вторая рука ложится на мое левое плечо и такие же пальцы тянутся к моей шее.

А по поверхности болота плывет ко мне змея, похожая на анаконду. Куда там, анаконда! В этой твари уже метров тридцать, а конца ее еще не видно. Да и в отличие от анаконды характерная форма головы говорит, что эта змеюка весьма ядовита. Ее желтые немигающие глазищи уставились с явным неодобрением.

С вершин елей срываются какието жуткие крылатые твари, похожие издали на летучих мышей. Они летят прямо на меня. Я уже вижу, это не летучие мыши! Это… Нет слов в человеческом языке, чтобы описать этих ужасающих монстров. Это сплошные красные зубастые пасти, когти, горящие глаза, искаженные в ярости и ненависти морды. Самое жуткое то, что все это не издает ни звука. Это сплошная смерть, налетающая на меня в могильном безмолвии.

Внезапно там, откуда летит этот ужас, вспыхивают три шара оранжевого пламени, и крылатая масса расступается. Шары колеблются в воздухе, жуткие тени шарахаются от них, но не прекращают своего движения к нам. Огненные шары, руководимые волей нагил, начинают сближаться, сливаются в один… Пора!

Нажимаю клавишу и с криком: «Горшайнергол!» очерчиваю Золотым Мечом круг. Странно, только что я не мог и рукой пошевелить, чтобы отбить атаку, а сейчас быстро описываю клинком круг, захватывая в него огненные шары и ели, между которыми шары сливаются в один. Рисую восьмерку. Огненные шары уже слились. Делаю выпад в центр восьмерки, который лег точно на центр огненного шара. И тут же, интуиция подсказывает, захватываю рукоятку Меча второй рукой. И вовремя!

То, что началось, можно было сравнить с предыдущим как детский утренник с дискотекой фанатов тяжелого рока. Клинок часто завибрировал и как бы начал стремительно удлиняться. Амплитуда и частота колебаний возрастают. Я уже не различаю конца Меча, вместо него серебристолиловый луч. Луч тянется к огненному шару. С трудом удерживаю Меч двумя руками. Да полно! Меч ли это сейчас? Дрожащий луч тянется, тянется, и когда он касается огненного шара…

Огненный шар стремительно уменьшается, сжимается до размеров искры и взрывается с грохотом атомной бомбы. Все вокруг заливает синий трепещущий свет. Земля ходит ходуном, словно я стою на спине пытающегося сбросить меня быка. Небо обрушивается на меня. Звезды срываются со своих мест и кружатся в жутком хороводе.

В той точке, где исчез, взорвался огненный шар, появляется черное пятно. Оно растет, ширится, как чернильная клякса на промокашке. Деревья, болотная осока, небо над болотом закручиваются вокруг этой «кляксы» и пропадают в ней! А «клякса» – черное пятно растет и глотает, глотает Желтое Болото. Граница черноты все ближе и ближе к осоке, растущей на краю болота. Земля подо мной уже не ходит, а прыгает и мечется. Чтобы не упасть, опускаюсь на одно колено. Из последних сил удерживаю Меч в нужном направлении. Луч бесследно тает в черном, неописуемо черном пятне. Вот в пятне, мелькнув, исчезает прибрежная осока… Хорош! Нажимаю клавишу дезактивации…

Мощный, неземной силы удар сбивает меня с ног. Все вокруг словно взбесилось. Грохот такой, словно взорвалась вся Галактика. Меркнущим сознанием улавливаю, что сзади ревет такой ветер, по сравнению с которым ураган – это дуновение от дамского веера. Чтото пролетает надо мной. Меня с силой прижимает к земле. «Не менее восьми g!» – мелькает мысль. А сама земля кудато стремительно несется. Великое Время! Когда все это кончится? Что за силы я пробудил Золотым Горшайнерголом?

Слава Времени, все это продолжается краткий миг, который, честно говоря, кажется мне вечностью. Наступившая тишина вязкая, как смола. Лежу, распластавшись на земле, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Впрочем, я и не могу никак решиться сделать это, все еще не веря, что все уже кончилось.

Не знаю, сколько времени я так пролежал, но стоны, раздающиеся сзади, и хриплые, полные боли крики побуждают меня, наконец, к действию. Собрав все силы и всю волю в кулак, встаю. Хотя, видит Время, это мне стоит таких же усилий, как повернуться со спины на живот в сиреневой пустыне во время МПП.

Первое, что мне бросается в глаза, – это то, что Желтого Болота нет. Нет, и все тут! Там, где была прибрежная осока, теперь растут кусты боярышника. Двух елей как не бывало. Оборачиваюсь. Нагилы лежат ничком, засыпанные обломанными ветками. Из леса доносятся стоны и крики о помощи. Что там? Неужели нежить победила и терзает моих людей? На всякий случай активирую Золотой Меч в режим «антинежити».

– Урган!

Нет ответа. Где же он? Что с ним?

– Урган!

Меня качает, колени подгибаются. Но надо всетаки идти туда. Но сначала займусь нагилами. Они сейчас – легкая добыча. С трудом делаю несколько шагов. Сзади меня, справа, должна была стоять Яла. Отбрасываю ветки и переворачиваю девушку на спину. Яла открывает глаза и шепчет:

– Андрей, что, уже все?

– Все, Леночка, как ты?

– Вроде живая. Ох, Андрюша, что это было?

– Время его знает, Лена. Дома разберемся. Встать можешь?

– Постараюсь… Ой! По мне словно танк проехался, – жалобно стонет Яла.

– Слушай, ты же – нагила! Да еще посвященная святым Могом. Соберись, приведи себя в порядок. У нас наверняка есть раненые. Им нужна твоя помощь. Ну же, давай! Ты же хроноагент, Время побери!

Яла с минуту молчит, закрыв глаза. Чувствую, что она внутренне собирается.

– Так. Помоги мне встать… Хорошо.

Она снова закрывает глаза, поднимает руки вверх, вытягивается в струнку и затаивает дыхание. Потом резко опускает руки и встряхивается.

– Все! Врачу исцелися сам. Займемся другими… Эх! Сюда бы перчатки святого Мога!

– Ты недооцениваешь меня, – я достаю изза пояса сверток.

Яла чмокает меня в подбородок, выше дотянуться не может.

– Ты – чудо! – и вдруг спохватывается. – А где Кристина?

Я иду к валунупульту. Там никого нет. Где же она?

– Смотри! Там, за кустами! – кричит Яла.

В траве лежит фигура в белых одеждах. Это хура, то есть Кристина. Видимо, это она перелетела через меня во время толчка. Бегу к ней. Услышав мои шаги, Кристина приподнимается и с ужасом смотрит на меня и Золотой Меч. Внезапно она вскакивает и с визгом убегает в лес.

– Что с ней? – удивляется Яла. – С ума сошла от потрясения?

– Нет, – отвечаю я, – это уже не Кристина. Это – обычная хура. Кристине нет причин бояться Золотого Меча. Она уже дома. Займемся другими.

Пока Яла приводит в порядок нагил, я иду к нашему оцеплению. Первым нахожу Ургана. Понятно, почему он не отвечал мне. Он лежит без сознания, придавленный огромным суком, почти деревом. Шлем помят, из ушей и изпод шлема течет кровь.

– Яла! – зову я. – Беги сюда, надо помочь Ургану!

В этот момент я совершенно забываю о нежити. А она о нас отнюдь не забыла.

– Хэнк! Сзади! – кричит Ила.

Из кустов на меня бросается чтото зеленое, мохнатое и очень когтистое. Взмах Меча, и это, обливаясь желтой «кровью», падает обратно в кусты. Так. Нежить, как более живучая, уже оправилась от этой встряски и сейчас полезет снова. Представляю себе, как ларки пожирают сейчас беспомощных лучников и ору:

– Яла! Нежить снова атакует! Делай чтонибудь, а то они всех сожрут!

Яла уже бежит ко мне со своим зеленым кристаллом. Тот разгорается в ее руках все ярче. Когда свечение достигает максимума, она передает его мне.

– Держи как можно выше.

Слава Времени! Решены сразу две проблемы: и нежить прогнали, и местность осветили.

К нам подходят Эва и Ила. Все вместе мы начинаем искать своих людей и помогать им, приводим их в чувство. Урган уже на ногах. Качается как пьяный, но тоже ходит и ищет своих лучников. Яла в красных перчатках перебегает по нашему зову с места на место: останавливает кровь, заживляет раны, сращивает переломанные кости. Вижу, что все это дается ей нелегко. Она на пределе, но я не могу позволить ей расслабиться, отдохнуть. Да и она сама словно не чувствует усталости.

Нагилы берут на себя «легкие случаи», чтобы хоть немного разгрузить Ялу. Это занятие затягивается почти до рассвета. Семи лучникам и трем рыцарям Яла уже ничем не может помочь. Ларки и другие зубастые твари буквально растерзали их. И случилось это, видимо, еще тогда, когда нагилы разжигали Священный Огонь, а нежить яростно атаковала линию оцепления. Вокруг каждого нашего товарища валяются не менее десятка зарубленных или пронзенных стрелами жутких тварей.

Погибших хороним на том месте, где еще в полночь было Желтое Болото. Молимся над свежей братской могилой и молча отправляемся в обратный путь.

Когда Синий Лес остается позади, один из рыцарей говорит:

– Самое главное сделано, сэр Хэнк. Ворота в царство зла закрыты. Больше никто из нас не станет Черным Всадником. А с остальной нежитью мы управимся.

– Вечная память тем славным рыцарям, что стали Черными Всадниками, – отвечаю я – Только, сэр Бирк, допустил я одну ошибку. Надо было спросить святого Мога, как нам успокоить этих Всадников. Рука у меня не поднимается рубить их. Ведь эти, некогда доблестные и честные рыцари ничем не виноваты, что они не смогли одолеть Синего Флинна.

– А может быть, Яла чтонибудь придумает? А, Яла?

– Постараюсь, – бормочет Яла.

Она елееле переставляет ноги от усталости. Время Великое! Что же это я? Решительно подхожу к ней и беру ее на руки. Девочка безропотно обхватывает меня за шею, прижимается ко мне и затихает.

– Не устанете, сэр Хэнк? – спрашивает Урган.

– Устану, тебе передам, – шучу я. – Да вряд ли устану, она – как перышко. Ромашка…

Яла вздрагивает, открывает глаза и шепчет мне на ухо:

– Андрей, знаешь, что сказал мне старый Лок на прощание? Удачи тебе, Ромашка… Ой! Что ты? Осторожнее!

От неожиданности я чуть не роняю ее.

– Что, сэр Хэнк, уже устал? – спрашивает с насмешкой Урган.

– Нет, просто споткнулся, – громко отвечаю я и тут же тихо спрашиваю: – Лен, это же значит, что?..

– Правильно: Мог и Лок – это одно и то же, – подтверждает она мою догадку.

– Выходит, что они уже давно работают здесь и противодействуют ЧВП.

– Оставим это, как ты говоришь, пока за скобками. Противодействуют ли? Это еще вопрос. Что ты знаешь о них? Только то, что они есть, и еще, что они на данном этапе помогли нам. Ты сам это говорил…

– Ладно, тише, отдыхай. Ты, я вижу, смертельно устала.

– Андрей. А я теперь понимаю твою Ольгу, которая по двенадцать часов не отходила от операционного стола. Она просто не могла оставить раненых без помощи. Сердце не позволяло ей оставить их страдать.

– Верно говоришь. Закрой глаза… Ромашка.

На постоялом дворе нас встречают встревоженные оруженосцы. По их словам, над Синим Лесом всю ночь сияло какоето марево. А в полночь небо словно раскололось. Звезды плясали, и земля стонала. Они уже не чаяли увидеть нас.

Укладываю Ялу на постель и борюсь с искушением улечься рядом. Надо еще поговорить с Андреем и разыскать старого Лока… или Мога. Кто его знает, как правильно. Урган распоряжается в общем зале. Там готовят столы к завтраку. Отвожу его в сторону:

– Урган, ты не видел отца Лока?

– Нет, а что?

– Надо срочно найти его.

– Что за спешка?

– Лена сказала мне, что Лок и Мог – это одно и то же лицо.

– А может быть, она напутала?

– Исключено. Лок на прощание назвал ее Ромашкой. Именно так обращался к ней в Красной Башне святой Мог.

Андрей присвистывает:

– Вот как! Тогда ты ищи наверху, а я обойду первый этаж и двор.

Поиски ничего не дают. Старый Лок как в воду канул. Оруженосцы рассказали мне, что он оставался на постоялом дворе до того момента, когда обрушилось небо и затряслась земля. Никто не заметил, когда и как он исчез. Не до него было. Мы оставляем бесплодные поиски и идем в общий зал. Завтрак проходит в тишине, все слишком устали.

– Иди, отдохни, – предлагаю я Ургану. – А я пойду, проведаю Лену, заодно поесть ей отнесу.

– Ты думаешь, она еще здесь?

Пожимаю плечами, укладываю в корзину жареную гусятину, сыр, овощи, яблоки, хлеб, беру кувшин вина и иду к Яле. Она еще спит. Эва и Ила положили в ногах постели чистую тунику и сандалии. Присаживаюсь на край и какоето время смотрю на девочку, потом осторожно целую ее в лоб. Яла открывает глаза и улыбается:

– Хэнк!

Потом вдруг замечает, что лежит передо мной совсем голая, прикрытая лишь полупрозрачной мантией. Она смущенно опускает глаза, на щеках вспыхивает румянец. Тут она замечает в ногах тунику, в глазах вспыхивают искры и…

Яла лежит передо мной уже в тунике! Телекинез! Да какой точный! Вот еще один дар святого Мога. А может быть, она умела это и раньше? Пока я размышляю, Яла садится, свешивает ноги с постели, и сандалии, обе сразу, сами обуваются, ремешки сами собой обвиваются вокруг голеней и застегиваются под коленками.

– Ты могла так раньше?

– Что могла? – не понимает она.

– Телекинез.

– Что, что?

– Ну, вот так одеться, не прикасаясь к одежде, одним только мысленным приказом.

– А, вот ты о чем. А я и не заметила. Просто захотелось поскорей стать одетой… Нет, я так раньше не умела. Наверное, святой Мог научил меня этому.

– Я принес тебе поесть.

– Спасибо, – отвечает Яла и с аппетитом принимается за еду.

Смотрю на нее и понимаю, что это настоящая Яла, без малейшей примеси Лены. Лена уже дома. Вопервых, она никогда бы не смутилась своей наготы передо мной. А вовторых, уж Ленато знает, что такое телекинез.

– Отдохнула?

Яла кивает и, приглядевшись ко мне, говорит:

– Тебе тоже не мешало бы отдохнуть, Хэнк. Вон какой ты бледный, да и глаза запали. Ложись, поспи. Нам всем пришлось нелегко.

– Очень страшно было?

– Лучше не вспоминай! – Яла закрывает глаза и качает головой. – Ты знаешь, мне даже не верится, что я смогла это выдержать и не убежала. Неужели мы это сделали, а, Хэнк?

– Еще как сделали, Ялочка.

– Ну, тогда ты заслужил отдых.

– Сначала мне надо увидеть Ургана.

На самом деле мне надо вставить заглушки на рукоятке Золотого Меча. Не хватало еще, чтобы сэр Хэнк случайно нажал клавишу и вспомнил при этом имя Меча. Что же всетаки это было?

Вопреки ожиданию мне приходится довольно долго провозиться с этим делом. Пришлось делать новые заглушки. Возвращаясь в комнату Ялы, встречаю Ургана. Он тоже уже не Андрей. Это видно по тому, что он приветствует меня, как сэра Хэнка, хотя в коридоре мы с ним один на один. Да и почтительный поклон, которым он меня встречает, говорит сам за себя. Быстро нас отсюда прибирают. Пора и мне. Сэр Хэнк управится здесь без моей помощи.

– Пойду, тоже отдохну.

– Но, сэр Хэнк, Яла сказала мне, что вы хотели встретиться со мной.

– Я уже все сделал сам. Давай отдыхать, а после соберемся и обсудим дальнейшие планы.

Яла ждет меня. Она словно чувствует, что сейчас мы расстанемся навсегда. Положив руки мне на плечи, она тянется вверх и робко целует меня. Обнимаю девичью фигурку, прижимаю к себе и крепко целую. Уже в постели сквозь набегающий сон вижу, как она сидит у меня в ногах и смотрит на меня. Шепчу:

– Ромашка.

Яла улыбается. Ее улыбка – это последнее, что я вижу в этой фазе.


Глава 32


Виноградную косточку в теплую землю зарою
И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву.
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою,
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
Б.Ш.Окуджава

Принимает меня Лена, собственной персоной.

– Ну, наконецто угомонился, сэр Хэнк! Давай, собирайся живее. Там все ждут только тебя.

Где это «там», я не уточняю. Лена уже тащит меня за руку к НульТ.

У Магистра дым коромыслом. На столе три кофейника, чашки, пепельницы, забитые окурками. Катрин и Кристина стоят у открытого окна и о чемто яростно спорят. Ричард, Стремберг, Жиль и еще двое, мне незнакомых, за столом чтото черкают на листах бумаги. Магистр, Андрей и Генрих молча сидят в креслах и дымят. Вид у них довольно измочаленный, особенно у Магистра.

При нашем появлении он смотрит на нас осовевшим взглядом и тусклым голосом приветствует:

– А, явился наконец. Присоединяйся. Да оторвитесь вы от ваших эпохальных изысканий! Полюбуйтесь, вот он – красавец! Натворил Время знает чего и заявляется сюда с самым невинным видом. Ты хоть понимаешь, Андрэ, что ты натворил?

Я пожимаю плечами. Магистр взрывается:

– Правильно! Ты все оставил за скобками: святого Мога – за скобки; красавицу Лину зарубил – и за скобки; часть пространствавремени уничтожил – за скобки; заполучил Время знает откуда супероружие – за скобки; старого Лока, этого сверхагента, у… не тебе чета! – за скобки… Они там, в Монастыре, яйцеголовые, сами во всем разберутся!

Магистр внезапно утухает, взгляд его снова становится тусклым. Он «обвисает», словно из него спустили воздух. Он закуривает новую сигарету и заканчивает свое «выступление» упавшим до обыденности голосом:

– Вот, как видишь, разбираемся уже вторые сутки. Аналитический Сектор перегружен работой, отдел Ричарда непрерывно наблюдает за Локом, пока ничего интересного. А у Кристины появились сумасшедшие идеи. Более того, кажется, удалось установить, в какой фазе базируется ЧВП. Правда, остается загадкой одно: откуда к вам прибыл святой Мог и его вторая ипостась – старый Лок? Кофе будешь?

Я киваю, и Лена протягивает мне чашку.

– Так что это за сумасшедшие идеи у Крис?

– Ну, – поет Кристина своим нежным голоском, – теоретически я уже знаю, как осуществить переход между фазами. Сейчас я готовлю ТЗ Научнотехническому Сектору на создание комплекса оборудования для формирования перехода.

– И когда это примерно будет?

– Месяц… может, быстрее.

– В первую очередь надо будет проникнуть к Хэнку и Яле.

– Почему именно туда?

– Нам надо забрать у них Золотой Меч. Слишком опасно его там оставлять.

– А это уже второе. Знаешь, что показали приборы, когда ты столь доблестно уничтожал переход на Желтом Болоте, сотрясая при этом небо и землю?

Я делаю такой умный вид, что присутствующие не удерживаются и долго смеются. Кристина машет рукой и продолжает:

– Да, ну тебя, Андрей! Неужели сам не догадался? Он, как сказал святой Мог, не только уничтожает пространство, он еще разрушает связь времен! Обычный Дезинтегратор уничтожает часть пространства, но это не катастрофа. Его действие ограничено рамками данной реальной фазы. А Золотой Меч…

– Как его там? – вставляет Магистр. – Горшутгарт… Язык сломаешь!

– Горшайнергол, – поправляю я.

– Вот, вот, именно он! – говорит Кристина. – Этот Горгон уничтожает сам пространственновременной континуум! Причем для него нет межфазовых преград, как мы и видели. Правда, при этом происходит уничтожение равноценных участков в обеих фазах.

Я молчу, осмысливая сказанное. Чтото в этом роде я и предполагал еще после слов святого Мога, но в такой степени… А у Андрея свой взгляд на это открытие.

– Представляешь, если бы такой Меч был у нас во время боя у Голубой Звезды! Тебе не пришлось бы взрывать «Конго» вместе с экипажем.

– Да, но в таком случае Горшайнерголом пришлось, бы действовать тебе. С меня хватит. И одного раза многовато для человеческих сил!

Все молчат. Да и что сказать, когда страшная картина разрушения пространствавремени еще живо стоит перед глазами. Я нарушаю молчание:

– А что вы говорили насчет фазы, где базируется ЧВП?

Мне отвечает Ричард:

– Понимаешь, такой катаклизм, как уничтожение части пространственновременного континуума, не может пройти для фазы, любой фазы, бесследно. Катрин быстро составила программу поиска возмущений по аналогии с тем, которое вызвал ты. Дальше все было уже без нашего участия. Компьютеры анализировали по тысяче фаз в секунду.

– И нашли! Это оказалась довольно развитая и относительно благополучная фаза. Правда, в ней много аномального и необъяснимого…

– Но это детали! Главное, главное! Вы видели их?

– В томто и дело, что нет! В этой фазе много объектов, недоступных для наблюдения. Какимто образом ЧВП заблокировал их от нас. «Искатель ЧВП» выводит нас на объект, и все. За стены мы проникнуть не можем. Более того, они чтото строят на большом полигоне, но что, мы увидеть также не смогли.

– Ничего, это все вопрос времени, – успокаивает нас Жиль. – Меня сейчас больше всего интересует так называемый святой Мог. Откуда он?

– Да, это вопрос! – соглашается один из незнакомцев. – Андрей, расскажите нам подробнее: как он выглядит, как он появился перед вами?

Мы с Леной описываем нашу встречу с Могом во всех подробностях и отвечаем на многочисленные вопросы. В заключение сотрудник Научнотехнического Сектора, Кемаль, договаривается о встрече со мной на завтра. Его интересуют мои личные ощущения при закрытии межфазового перехода. Здесь Лена вносит поправки:

– Встречайтесь до восемнадцати. У меня завтра день рождения.

– Вполне. Если не возражаете, я приду со своим сотрудником.

Киваю в знак согласия, допиваю кофе и наблюдаю, как собравшиеся расходятся. Мы остаемся всемером: я, Лена, Андрей, Катрин, Магистр, Стремберг и Генрих. Стремберг кивает Магистру, и тот достает традиционную бутылку, а Катрин хлопочет у линии доставки. Когда водка разлита по рюмкам, Стремберг говорит:

– Выпьем за успешное завершение сложнейшей операции. Когда мы ее планировали, я и не подозревал, что она окажется столь трудной. За тебя, Андрей, я просто рад. Это уму непостижимо, два таких труднейших момента: победить Дулона и разрушить переход! Признайся, что было труднее?

– Одно другого стоило, – честно отвечаю я.

– Да неужто? – иронизирует Магистр. – Какойто Дулон, пусть даже агент ЧВП, оказался для тебя чуть ли не страшней, чем пространственновременной континуум!

– Зря смеешься. Если там были силы природы, которые мы, не изучив толком, неосмотрительно потревожили, то Дулон… Если судить по моему опыту встреч с Синим Флинном, де Риваком и этим Дулоном, то эти ребята подготовлены весьма основательно. То, что мы до сих пор выходили из этих единоборств победителями, продолжаю я, – это просто наше везение.

– Не прибедняйся, Андрей, – возражает Генрих. – Везение всегда на стороне умения.

– Может быть, ты и прав, – соглашаюсь я, – но тем больше причин оттачивать умение.

– На этом согласимся и прекратим дискуссию, – говорит Стремберг и поднимает рюмку, – давайте все таки выпьем!

Мы все соглашаемся и выпиваем, после чего Стремберг продолжает:

– Ну, а теперь о ваших проколах. Андрей, ты опять раскрылся перед противником. Это второй раз подряд! Так дальше работать нельзя. Хватит! Пора понять, что перед нами умный, хорошо оснащенный, прекрасно подготовленный противник, который к тому же опережает нас на два хода. Что бы ты стал делать, если бы Филипп не выручил тебя? Я же видел, ты уже протянул руку за кубком.

Я подробно рассказываю о том решении, которое принял в тот момент. Стремберг закуривает и, поразмыслив с минуту, говорит:

– Что ж, это решение в создавшейся ситуации было верным. Но надо, чтобы таких ситуаций больше не создавалось.

– Постараюсь, – пожимаю я плечами.

– Вотвот, именно постарайся! Ты же можешь. Теперь, Елена. Что это ты такое делала с Линой, что сама вместо нее чуть концы не отдала?

– Видит Время, не знаю! Если бы я была прирожденной нагилой, я бы сразу поняла, что я не так делаю. А тогда я просто чувствовала, что силы мои стремительно тают и все тело пронизывает боль, но не могла ничего поделать. Я просто не знала, в чем дело. Лучше бы я воспользовалась какимнибудь оружием…

– Еще чего! – не выдерживаю я. – Вооруженная нагила, это чтото новое!

– Андрей прав, – продолжает Стремберг. – Ты, Елена, произвела свою собственную подготовку недостаточно глубоко, видимо, думала о чемто постороннем, отвлекалась.

– Уж ктокто, а ты, – поддерживает Магистр, – должна знать, что, внедряясь в фазу, мы не играем роль носителя, а живем его жизнью. От этого зависит не только успех задания, но и наша жизнь.

– А самто ты тоже хорош! – язвительно замечает Стремберг. – Так обрадовался победе Андрея на турнире, что забыл, как это ломает все планы короля Рене. С какой радостью ты воспринял избрание Ялы!

– Да, это даже я заметил и долго ломал себе голову, с чего бы это? Хорошо, Лена объяснила, – ехидно добавляю я масла в огонь.

– Нуну! Давайте, топчите меня, топчите, – ворчит Магистр, – попробовали бы вы сами работать в образе короля и одновременно оставаться вашим шефом и переживать за исход операции.

Выдав это оправдание своей ошибки, Магистр разливает по второй.

– Не ошибается тот, кто ничего не делает! Давайте выпьем за то, что мы делаем. За нашу работу!

Только вернувшись к себе, я начинаю ощущать нахлынувшую усталость. Она наваливается на меня страшной ношей, пригибая к земле и наливая свинцом веки.

Просыпаюсь рано. Лена спит на шкуре у камина. Осторожно, чтобы не потревожить ее сон, одеваюсь и выхожу из дома.

Меня встречает сильный холодный ветер, рвущий с деревьев последние листья. По небу быстро летят сплошные темносерые тучи. Вода в озере приобрела свинцовый оттенок. К берегу не подойти, тяжелые волны бьют о камни, обдавая брызгами все на много метров.

Иду в лес. Там я почти сразу обнаруживаю пенек, усеянный молодыми крепкими опятами. Подумав немного, возвращаюсь к дому, нахожу в пристройке корзину, ножик и возвращаюсь в лес.

Такой пенек оказался в лесу далеко не единственным. Меньше чем за час большая корзина переполняется опятами. Вздохнув, жаль оставлять такую благодать, возвращаюсь домой.

Лена уже проснулась и завтракает. Мой завтрак ждет меня на столе.

– Где это тебя носило? – недовольно начинает Лена, но, увидев грибы, преображается. – Это ты сейчас столько набрал?

– Нет, перед заданием сходил, а корзину в лесу припрятал. Это тебе для дня рождения. Угостишь гостей.

– А я хотела, чтобы ты сотворил свои знаменитые пельмени и щуку…

– Одно другому не помешает.

Раздеваюсь и сажусь к столу. Подождав, пока я позавтракаю и попью кофе, Лена чмокает меня в щеку и, напомнив: «Не забудь, в восемнадцать!», исчезает в НульТ вместе с корзиной. Наливаю себе еще чашку кофе, закуриваю сигарету и начинаю обдумывать мысль, пришедшую мне в голову еще вчера, когда на мониторе я увидел надпись: «18.00: день рождения Лены». Обдумав все, подхожу к синтезатору.

Мысленно представляю себе Ялу с венцом на голове. Заменяю фигуру Ялы на фигуру Лены и кладу ладонь на датчик. Из камеры достаю традиционное одеяние нагилы: тунику, мантию и сандалии, а также Золотой Венец. Все, ко дню рождения я готов. Теперь можно и за работу.

Первым делом – подробный отчет о выполнении задания. Теперь посмотрим, что сбросилмне Ричард? Так, есть две фазы, заслуживающие внимания. А это что? Великое Время! Оказывается, когда я скитался по фазам, я побывал у себя дома. Так и есть! Моя родная фаза, город Ленинград, точнее СанктПетербург. Интересно, как это они умудряются, не сломав язык, выговаривать «нктп»? С Петром Великим все болееменее ясно, он имел сдвиг в сторону Голландии и Германии. А нынешнието куда лезут? Жаль, конечно, что один из идентифицированных переходов – в моей фазе. Там будут работать другие хроноагенты, не я.

Возвращаюсь к материалам, подброшенным мне Ричардом. Так. В одной из фаз близится к концу Вторая мировая война. Советские войска ведут бои на подступах к Берлину. В то же время американцы и англичане, наступавшие до этого высоким темпом, вдруг останавливаются. Они начинают подтягивать тылы, затевают какието непонятные перегруппировки, сосредоточения, рассредоточения. То есть явно тянут время. Почему?

А вот и ответ. «Искатель ЧВП» приводит меня в штаб американских ВВС стратегического назначения. Генерал Гриссом бомбардирует президента Рузвельта настойчивыми требованиями: применить против Германии атомную бомбу. Ого! У них уже есть атомная бомба! Рузвельт постоянно отвечает отказами. Но Гриссом, внедренный агент ЧВП, не успокаивается. Президента уговаривают, атакуют ежедневно и со всех сторон. В том числе и вицепрезидент Трумэн. У Гриссома союзники везде: и в Генеральном штабе, и в командовании ВМФ, и среди английского правительства.

Заглянем вперед. Так, через два дня Рузвельт умрет от сердечного приступа. Что тогда помешает Гриссому приказать подвесить атомную бомбу к самолету и атаковать Германию? Ничего! Президентом станет Трумэн, а он уже не только согласен, но и оказывает давление на Рузвельта.

Закуриваю и задумываюсь. Здесь явно надо вмешаться. Я сбрасываю эту информацию на компьютер Магистра. Заодно формулирую предложение о том, что разработку операции беру на себя. В это время звучит сигнал вызова. Это Лена.

– Не заработался? Уже час. Приходи, пообедаем.

Салат из помидоров, перца и лука с укропом, душистая уха, бок жареной индейки. Два кувшина с напитками малинового и желтого цветов. Принюхиваюсь, так и есть. Пахнет малиной и какимито тропическими плодами.

– Ты не принюхивайся, ты ешь. Что с вами делать, все вы тянетесь за Магистром. Не позаботишься о вас, оставите себя без обеда. Ведь верно я говорю? Если бы я тебя не позвала, ты так и забыл бы пообедать.

Киваю головой.

– И что там за проблемы?

Я ем и рассказываю, что я сейчас наблюдал. Лена тоже ест и внимательно слушает. Когда я изложил свои мысли по этому поводу, мы уже прикончили индейку. Лена, разливая по высоким стаканам сок, замечает:

– Ты думаешь, это так просто: разработать операцию?

– Не думаю. Но когдато начинать надо. Почему не сейчас? Случай очевидный, надо только все детали просмотреть и найти способ помешать применить бомбу.

– А ты подумал, какая на тебя ложится ответственность? Если ты допустишь ошибку на стадии разработки, огромные жертвы неизбежны. Атомная бомба – это чтото вроде твоего Горшайнергола в руках Хэнка.

– Я уже сбросил информацию и свое предложение Магистру. Прошу его дать мне разрешение на разработку операции под его контролем.

– Резонно, – соглашается Лена, протягивая мне пачку сигарет и чиркая зажигалкой.

Убирая руку от моей сигареты, она локтем задевает стакан тропического сока, стоящий на краю стола. Я невольно смотрю на пол, потом на Лену, и дымящаяся сигарета выпадает на стол из моего раскрывшегося рта.

Лена спокойно пьет сок и интересуется:

– Что с тобой?

– Лен… – неуверенно начинаю я, – как ты это…

– Что, это?

– Ну… стакан… словом, телекинез?

– Какой телекинез? У тебя галлюцинации?

– Да нет же! Ты локтем задела этот стакан, и он упал на пол. Точнее, он должен был упасть, но не долетел, а оказался у тебя в руке. Это же – телекинез!

– Не может быть! Я никогда им не владела, да и не пыталась овладеть. Это требует слишком много времени…

– Подожди. Есть одно объяснение.

Я рассказываю ей, как, смутившись, Яла оделась в мгновение ока с помощью телекинеза.

– Понимаешь, она раньше им не владела, даже не знала, что это такое. Она объяснила это как дар святого Мога.

– Ты хочешь сказать… Интересно!

Лена смотрит на упавшую сигарету, но та не шевелится.

– Нет. Ничего не получается. Это тебе показалось.

– Помоему, эти способности, дары Мога, сидят слишком глубоко в подсознании и могут проявляться только в экстремальных ситуациях…

– Не знаю, не знаю, – с сомнением в голосе говорит Лена. – Надо попросить Нэнси, чтобы она проанализировала мою Матрицу.

Смотрю на таймер. Время уже около двух. В четыре придет Кемаль с сотрудником. А надо еще поработать с материалами Магистра.

– Ну, до свидания, пойду работать. Спасибо за обед.

Лена сидит, задумчиво глядя на стакан:

– Иди. Не забудь, в шесть вечера.

Работа над материалами Магистра представляет собой изучение конкретной неблагополучной ситуации в какойлибо фазе. Следовало сделать прогнозы на развитие этой ситуации и, в случае неблагоприятного исхода, разработать способ воздействия и дать свои рекомендации по его осуществлению. Работа интересная, нужная, но требует слишком много времени и большого напряжения.

Вызываю пару бутылок пива, пачку сигарет и сажусь к компьютеру. Работа не клеится. Постоянно отвлекаюсь на проблему предотвращения ядерного удара в Германии. Без пяти четыре звучит сигнал вызова. На соседнем мониторе появляется изображение Кемаля.

– Андрей, это я. Наша договоренность остается в силе?

– Прошу ко мне, – с облегчением говорю я и отключаюсь от работы.

Завариваю кофейник, вызываю печенье, сигареты. Надо же както принять гостей.

Сотрудником Кемаля оказалась Лючия, женщина лет двадцати пяти в униформе Научнотехнического Сектора: черный брючный костюм, черные перчатки. «Бакалавр», – определяю я по их длине. Угощаю гостей кофе. Еще не допив первую чашку Лючия приступает к делу:

– Нам необходимо выяснить два момента, Андрей. Первый связан со свойствами Золотого Меча в режиме «антинежити». Скажите, когда вы поражали этим Мечом нежить, вы чувствовали какоенибудь сопротивление клинку? Ну, как если бы вы поражали живое существо.

Лючия краснеет. Видимо, она делает над собой усилие, говоря так спокойно о таких неприятных вещах. Стараюсь закрыть эту тему побыстрее:

– Буду точен. Сопротивление было, но весьма незначительное. Впечатление такое, что нежить не имеет костей, а плоть ее подобна желе или мороженому.

Кемаль и Лючия переглядываются. Затем Кемаль констатирует:

– Значит, Кристина права. Когда она в образе хуры подошла к вам вплотную, ее тело начала пробирать мелкая дрожь. Она обратила внимание, что Меч был активирован в режим «антинежити». Когда она отошла подальше, дрожь пропала. Приборы же зарегистрировали, что клинок Меча совершал колебания с высокой частотой. Эта частота является резонансной для молекул, из которых формируется организм нежити. Кристина определила, что молекулы эти подобны ДНК, только вместо атомов азота в них хлор и бор. Так что секрет поражения нежити нам теперь известен.

– Теперь второй вопрос, – говорит Лючия, – давайте включим компьютер и посмотрим подробно сцену уничтожения межфазового перехода.

Включаю компьютер, набираю коды. На дисплее возникает картинка: я с Золотым Мечом стою впереди трех нагил, а они зажигают Священный Огонь. Обращаю внимание, что на дисплее, отражающем общую картину, видно только это. На дисплее, отражающем мое видение, отчетливо видны все кошмары, которые меня в то время атаковали.

Лючия ежится:

– Не понимаю, как вы все это выдержали: я бы убежала, сознаюсь честно.

– Не забывай, – объясняет Кемаль, – что Андрей и Елена, как и все хроноагенты, прошли специальную подготовку. У меня нервы крепкие, но я бы тоже не выдержал этого.

– Вы преувеличиваете роль спецподготовки, Кемаль, – возражаю я. – Конечно, она свою роль сыграла, но, поверьте, мне тоже хотелось заорать: «Мама!», бросить Меч и бежать без оглядки.

Лючия смеется:

– Тогда как же вы выдержали то, что последовало дальше?

На дисплее тем временем я делаю выпад Мечом в центр перехода, и начинается невообразимое.

– А вот здесь уже в большей степени сыграла свою роль спецподготовка.

– Мы отвлеклись от темы, – говорит Кемаль. – Мы пришли обсуждать не моральнопсихологические качества наших хроноагентов вообще и Андрея в частности. Нас интересуют субъективные ощущения Андрея в момент ликвидации перехода, то есть части пространственновременного континуума. Открутите, пожалуйста, немного назад, к тому моменту, когда вы начали движение Мечом.

Выполняю просьбу, и начинается подробный разговор. Идет буквально покадровая разборка. Кемаль и Лючия докапываются до мелочей. Они засыпают меня самыми неожиданными вопросами. А не ощущал ли я тепла за ушами? А не слышал ли я звона у себя между ногами? А не принимали ли звезды цвет «тела испуганной нимфы»?

Я уже начинаю уставать от этого копания в собственных ощущениях, которые я во многих деталях и вспомнитьто не могу. Мне непонятен их дотошный интерес. Но надо терпеть, вспоминать и отвечать на вопросы. Раз они тратят на это свое время, значит, это нужно. И я терплю и отвечаю, отвечаю и терплю. От этой пытки меня избавляет появление из НульТ Андрея в спортивном комбинезоне.

– О! Прошу прощения. Я думал, что вы уже закончили.

– Мы уже закончили, – отвечает Лючия. – Андрей, большое спасибо за помощь, которую вы нам оказали. Она – неоценима!

Интересоваться, для чего все это им нужно, у малознакомых работников чужого Сектора – признак дурного тона. Признак хорошего тона – выразить радость, что сумел помочь им.

– Я рад, что смог помочь вам, Лючия. Жаль только, что я не смог вспомнить всего в такой точности, как вам требовалось.

– Ничего страшного. Эта беседа превзошла все наши ожидания. Вы очень наблюдательны. А что вы сейчас собираетесь делать?

– У нас плановая тренировка по единоборствам на холодном оружии.

– Ой! Как интересно! Извините, может быть, это неэтично, но не разрешите ли вы посмотреть на это? Никогда не видела, как тренируются хроноагенты.

Лючия смотрит на меня так умоляюще, что я таю:

– Как, Андрей?

Тот пожимает плечами:

– При условии, что вас не будут шокировать крепкие выражения. Бить друг друга мы будем всерьез.

– Обещаю, что не будут! – глаза Лючии горят от возбуждения.

Кемаль откланивается, его звон мечей не привлекает. А мы проходим в спортзал, где на стенах развешаны различные орудия убийства и средства защиты. Я показываю Лючии, где ей сесть, чтобы не мешать нам.

Около часа мы работаем различными видами оружия и увлекаемся настолько, что забываем следить за временем. Нас прерывает сигнал монитора связи. С экрана смотрит разгневанная Лена:

– Андрей! Где твоя совесть? Уже десять минут седьмого!

– Извини, Леночка, мы увлеклись. Дай нам еще пятнадцать минут закончить бой.

Лена теряет от такой наглости дар речи. К моим просьбам присоединяется Андрей. Лена смотрит на нас, прищурив глаза, потом улыбается и предлагает:

– Хорошо. Я дам вам время до девятнадцати, но с одним условием. Сейчас я приду к вам и проведу с вами по одному бою до пяти поражений. Если победите, Время с вами. Если проиграете: Андрей мой, без возражений.

Мы переглядываемся и пожимаем плечами.

– Значит, согласны?

– Согласны, – отвечаю я за обоих. – Предоставляем тебе, как даме, выбор оружия.

– Разумеется, шпага! Неужели вы полагаете, что я буду рубиться с вами на секирах или махаться двуручным мечом? Так что сбрасывайте ваше железо и готовьтесь, я иду.

Экран связи гаснет. Мы снова недоуменно смотрим друг на друга.

– Девчонка просто зазналась и обнаглела, – говорю я. – Надо ее проучить как следует.

– Только не увлекайся. Она всетаки женщина.

Снимаем доспехи и шлемы, снова надеваем защитные маски. В этот момент в зал входит Лена. Она в том же белом блестящем комбинезоне и тапочках. На руках белые (Ленка и тут верна себе) фехтовальные перчатки, на голове прозрачная защитная маска, под мышкой шпага.

– Ого! Понятно, почему вы хотели продолжить бой! Как не покрасоваться перед таким зрителем! Здравствуй, Лючия. Признайся, они тут изображали из себя непобедимых бойцов? Так знай, еще два дня назад вот этот, – Лена показывает на меня концом шпаги, – убеждал меня, что на каждого непобедимого всегда находится свой победитель. Что ж, придется ему самому теперь в этом убедиться. Ты готов, милый?

– К самому худшему, миледи, – отвечаю я с шутливым поклоном. – Значит, до пяти? Сколько тебе дать форы? Три или четыре?

Лена не отвечает на мой ехидный выпад, а опускает забрало маски и выходит на дорожку.

– В позицию, друг мой, защищайся! Лючия, засекай время!

Хочу отпустить шутку насчет реплики «защищайся», но мне быстро становится не до смеха. С первых же выпадов понимаю, что мне действительно больше надо думать о защите, чем о нападении.

Я никак не ожидал встретить в своей подруге такого сильного фехтовальщика. Ее движения быстры и отточенны. Вдобавок она так опережает меня в темпе, что ее контратаки кажутся встречными выпадами. Но это не так. Ято прекрасно вижу, как отбрасывает она кончик моего клинка, принимая его на гарду своей шпаги. Флешатаки она проводит из любой позиции, чуть ли не от самого пола. Они так стремительны и остры, что мне почти ничего не удается предпринять против них.

– Стоп! Пять – два в пользу Лены! – объявляет Лючия.

Мне ничего не остается, как снять маску и жалко улыбнуться. Андрей смотрит на мою подругу «квадратными» глазами. Снова звенят клинки. Андрей в отличие от меня настороже. Он дерется расчетливее. Но все его искусство бессильно против быстрых и точных атак Лены. Его атаки, как бы тщательно он их ни готовил, она безжалостно подавляет еще в зародыше. Шпага ее летает, как молния. Кажется, что она одновременно! везде. Стремительно растет счет.

– Стоп! – объявляю я. – Пять – три в пользу Лены!

Андрей снимает маску и вытирает пот со лба. Лена не скрывает торжества

– Ну, Лючия, видела, чего стоят наши хроноагенты экстракласса? Что им делать в реальных фазах, если здесь слабая женщина от них живого места не оставила? Ну что, саксофонисты, признаете поражение?

– Против фактов не попрешь, – ворчит Андрей. – Ну, друже, больше я с тобой тренироваться не буду. Зачем тебе такой слабак? Вон какой у тебя партнер, оказывается, есть.

Леночка смеется:

– Так! Ты, Андрей, свободен до семи часов. Можешь проводить даму. Тренировка закончена. А ты, любезный, марш в душ! Даю тебе на него три минуты, и бегом ко мне.

Лена подгоняет меня шпагой, как бычка хворостиной. Вдруг она останавливается и начинает хохотать.

Хохочет до изнеможения. Она садится на пол рядом с Лючией и вытирает слезы. Мы смотрим с недоумением, а она говорит Лючии:

– Нет, Лючи, я не могу, сознаюсь, а то они покончат с собой от огорчения. Посмотри на их лица! Поверь, им действительно нет равных. Это бойцы экстра! Я, конечно, тоже не подарок, но куда мне до них! Им пришлось бы со мной повозиться, но…

Смех душит ее и не дает говорить. Отсмеявшись вволю, Лена встает и шпагой указывает на меня:

– Тебя, дорогой, я дважды, а тебя, – она указывает на Андрея, – я трижды поразила, прибегнув к телекинезу!

– К чему, к чему? – не понимает Андрей.

– К телекинезу.

Лена рассказывает, как за обедом я неожиданно обнаружил у нее этот «дар святого Мога», как она пыталась разобраться в этом, как безуспешно пыталась двигать предметы…

– Потом я вдруг поняла, что могу воздействовать только на предметы, которые уже движутся, то есть изменять их траекторию. Ну, как стакан, который падал на пол. Не верите? Нука, вставайте в позицию и атакуйте друг друга!

Мы послушно делаем несколько выпадов, Лена кричит:

– Раз! Два! Три!

Шпага Андрея упирается в мою маску, а моя буквально согнулась, вонзившись в пол. И все это против нашей воли.

– Убедились?

Лючия не верит ни глазам своим, ни ушам:

– Еще! Лена, еще!

Лена отбрасывает свою шпагу в сторону, но та тут же оказывается снова в ее руке и направлена опятьтаки в мою маску.

– Ну, хватит. Нам пора, извини, Лючи.

Мы покидаем спортзал. Я иду в душ. Когда выхожу оттуда, никого уже нет. Лены – тоже.

Направляюсь к Лене. Она вовсю хлопочет. Дверь в соседнюю комнату открыта настежь. Оттуда пахнет весьма аппетитно. Лена снует между плитой, стоящей в этой комнате, двумя столами, линией доставки и синтезатором. При моем появлении она скороговоркой выдает:

– Грибы я потушила в сметане чуешь как пахнут твоя задача пельмени помоему я не добавила в них чеснок кофе твой фирменный и опять не хватило майонеза непременно сделаешь запеченных щук дрова принесешь от себя перец и специи на кухне растопку тоже не забудь совершенно не помню какие пирожные любит Кристина ты не в курсе? Ну что ты стоишь и рот разинул всетаки наверное шоколадные приступай чуть укроп не забыла обе щуки в тазу на кухне…

Осмысливая, что в этой тираде относится ко мне, а что является ее размышлениями вслух, я иду за дровами с растопкой и развожу огонь в очаге. Дожидаясь, покуда прогорят дрова, присаживаюсь к синтезатору. Представляю себе мои любимые уральские пельмени и творю на пробу четыре штуки. Пробую и выкидываю, отдают рыбой. Нет, так не пойдет. Постараюсь не думать о том, получатся ли у меня сегодня щуки. Сосредоточившись, творю еще раз. Уже лучше, но все равно чегото не хватает. Еще раз. Почти то же самое.

Задумавшись, держу руку на датчике, а сам вспоминаю. Вспоминаю, как на родине мама вместе с соседями «творила» пельмени. Как тщательно подбиралось мясо для фарша, чтобы свинины было не больше, чем говядины. Чтобы сала было не много, а в самый раз. Как прокручивалось мясо, как добавляли рубленый лук и чеснок. Как рубили фарш сечкой. Как еще раз фарш пропускали через мясорубку и на этот раз добавляли белые сухари, вымоченные в молоке. И так далее, и тому подобное: всю сложную технологию приготовления основы хороших пельменей – фарша.

Лена останавливается возле меня и смотрит с подозрением: не заснул ли я за пультом синтезатора? Хорошо, что она молчит, не отвлекает меня. Даю команду на исполнение и вынимаю из камеры четыре горячих пельменя. Осторожно пробую… Получилось! Накалываю один пельмень на вилку и протягиваю его Лене. Она пробует, обжигаясь. Задумывается, потом внезапно быстрым движением забирает тарелочку и так же быстро съедает оставшиеся два пельменя.

– Сколько будет гостей? – спрашиваю я.

– Кэт, Андрей, Кристина, Нэнси, Магистр, Стремберг с женой. Жиль с дочкой, Ричард, Краузе, Олег, – скороговоркой выдает Лена. – А что?

– Значит, нас будет четырнадцать человек, – констатирую я.

Даю команду «запомнить», затем набираю количество.

– Ты с ума сошел! – удивляется Лена.

– Еще мало будет, – успокаиваю я ее, – позаботься о майонезе, перце и уксусе.

– Ладно, ладно. Смотри, дрова уже прогорели.

Я занимаюсь щуками. Когда закапываю в угли вторую, меня вновь окликает Лена:

– Ты собираешься праздновать мой день рождения в спортивном костюме или как? Марш к себе, переодевайся!

Стол уже накрыт, но, на мой взгляд, на нем чегото не хватает.

– Лен, ты собираешься отмечать свой день рождения насухую?

– Не твоя печаль! Переодевайся, тебе говорю!

Одеваюсь в «парадный» костюм и возвращаюсь к Лене. Там уже сидит часть гостей: Нэнси, Кристина, Ричард и Жиль с дочерью – молодой жгучей брюнеткой в алом платье.

– Андрей! Слава Времени, хоть ты пришел! Где же хозяйка?

Лены нигде нет. Надо исполнять роль хозяина. Неизвестно, что моя подруга еще такое затеяла и когда она появится. Будем скрывать собственную неосведомленность и делать хорошую мину при плохой игре.

Подхожу к бару, достаю кувшины с соком, бутылки с пивом, кофейные чашки. Затем направляюсь к синтезатору и творю кофейник кофе. Первой предлагаю чашку дочке Жиля:

– Пожалуйста, Жанна.

– Вероника, – смущенно улыбнувшись, поправляет меня девушка.

– ?

– Они у меня – близнецы, – смеется Жиль. – На новогоднем балу была Жанна, Вероника дежурила на работе, а сегодня – наоборот.

– Понятно, – бормочу я, – постараюсь не путать.

– Бесполезно! Они специально одеваются всегда одинаково. Даже мы с матерью не всегда можем сразу сказать, с кем мы разговариваем. Не присаживайся, не присаживайся, Андрей, я тоже хочу кофе. И готовься. Вероника, наслушавшись восторгов Жанны после новогоднего бала, настроилась выжать из тебя весь песенный запас. Учти, я держал пари, что она раньше устанет слушать, нежели ты иссякнешь.

– У меня к тому же будет поддержка.

– Кто?

– Да вот он, – киваю я в сторону Олега, который в этот момент выходит из НульТ.

Сразу вслед за Олегом прибывает Стремберг с Анной, работающей в Секторе Наблюдения. И почти одновременно приходят Ричард с Краузе. А Лены все нет. Рассаживаю гостей, угощаю их кофе, пивом, соками, отвечаю, точнее, отшучиваюсь на вопросы по поводу отсутствия виновницы торжества.

Вот и Катрин, как всегда в таких случаях, великолепная. А Лена все не появляется. Нет и Магистра. Таймер показывает девятнадцать нольноль. Открывается дверца НульТ, и появляется Магистр. Он тащит тяжелую корзину.

Из всех собравшихся он один не высказывает никакого удивления по поводу отсутствия Лены. Только принюхивается к аромату кофе, бормочет: «Ого!» и выставляет на стол бутылки шампанского. Едва он заканчивает эту процедуру, как открывается дверь соседнего помещения, и к нам вплывает, именно вплывает, Лена. Время мое! Такой я ее еще не видел!

Волосы распущены по плечам от шеи, где они перехвачены ниткой голубоватого жемчуга. Обнажены плечи и верхняя часть груди. Корсаж из белого, расшитого серебром атласа и длинная пышная юбка из голубой полупрозрачной ткани также с серебряным шитьем. Юбка немного не доходит до пола. Видны серебряные открытые туфельки на высокой шпильке и широкий серебряный браслет на правой ножке. Такой же браслет на левой руке, обтянутой белой шелковой перчаткой до локтя.

Все молча смотрят на нее. А Лена, сделав несколько шагов, останавливается и, улыбнувшись, делает реверанс. Не сговариваясь, мы с Магистром подходим к ней, целуем руки: я правую, Магистр левую, и ведем к столу. Усаживаем ее во главе стола. Я сажусь справа, Магистр – слева. А Андрей и Генрих раскупоривают бутылки. Слово как старший берет Жиль:

– Друзья, у нас, в Монастыре, не принято считать годы. Но есть у каждого из нас день, когда мы вспоминаем, что именно в этот день мы впервые огласили мир своим криком, заявили о своем существовании. Сегодня такой день у нашей прекрасной Елены. Выпьем за то, что счастливое стечение обстоятельств когдато подарило нам и всему миру этого прекрасного во всех отношениях человека. Елена, я пью за тебя, за то, что ты есть!

После этого тоста гости начинают преподносить моей подруге подарки. Мне запомнились два из них. Олег подарил Лене серебряную диадему, украшенную моими жемчужинами. Лена тут же надела ее, она как нельзя лучше шла ей и придала ей величественный и даже царственный вид. Магистр подарил Лене небольшой кристалл с какойто записью, загадочно улыбаясь при этом. Наклоняюсь к уху подруги и шепчу:

– Лена, я идиот! С этими пельменями и щукой забыл принести тебе подарок.

– А где он?

– У меня. На кресле возле камина.

Лена кивает: «Спасибо заранее» – и отвечает на тосты и поздравления. Тем временем Магистр с ворчанием: «Крутись не крутись, а от обязанностей придворного поставщика вин меня никто не освобождал» – достает из корзины бутылки водки, коньяка и вина. Начинается движение, во время которого Лена ускользает в НульТ. Когда напитки разлиты по рюмкам и гости замечают, что хозяйки снова нет, она появляется из кабины. Все немеют от изумления.

Нашим взорам предстает самая настоящая нагила, да еще и с Золотым Венцом на голове! Величественным жестом она протягивает ко мне руку. Сообразив, в чем дело, я поднимаю рюмку с коньяком, и она тут же оказывается на противоположном конце комнаты, в руке у Лены. Все изумленно ахают, а мы с Андреем переглядываемся, улыбаясь. Лена невозмутимо говорит:

– Спасибо, Андрей. Пью за всех вас, за то, что откликнулись на мое приглашение. Я всех вас люблю и желаю вам удачи и добра.

Пока она идет к своему месту, Магистр толкает меня в бок и в восторге показывает большой палец.

– Твоя идея?

– Что именно?

– Ну, не телекинез, конечно. Я имею в виду наряд нагилы.

Я киваю.

– Молодец! – коротко хвалит Магистр.

Лена усаживается на свое место, а Вероника просит:

– Еще, пожалуйста!

Лена на секунду задумывается, потом берет в руку яблоко, и оно тут же оказывается в руке Вероники. Та ахает и от неожиданности роняет его на колени.

– Хорошо, что не коньяк или, еще похуже, горячий кофе! – смеется Жиль. – И давно ты так научилась?

– Научилась еще на последнем задании, а обнаружила, что умею это, несколько часов назад.

Нэнси внимательно смотрит на нее:

– А что ты еще умеешь?

– Давай сегодня не будем говорить о работе. Тем более что Андрей намерен угостить вас чемто необычным. Давай, Андрей, действуй!

Подхожу к синтезатору и даю команду на исполнение. Из открывшейся камеры валит ароматный пар. Лена подмигивает мне, и я, поняв, в чем дело, беру в руку шумовку. Пельмени прямо с шумовки оказываются на тарелках гостей. Ахи и охи изумления искусством Лены сменяются тишиной. Быстро уничтожив свою порцию. Магистр разливает водку по рюмкам.

– Под этот кулинарный шедевр следует хорошо выпить. Кто творил?

– Андрей, – отвечает Лена.

– Отлично! – хвалит Магистр. – А повторить нельзя?

– Почему же? Конечно, можно! – поворачиваюсь к Лене. – Я же говорил, что еще мало будет.

Встаю, чтобы подойти к синтезатору, но Лена останавливает меня:

– Проверь рыбу.

Она уже готова. Вынимаю обе рыбины и одну делю на куски. Лена «транспортирует» их посредством телекинеза на тарелки. При этом она виновато поясняет, что пока умеет управлять только предметами, которые уже находятся в движении. Снова воцаряется короткое, милое сердцу кулинара молчание, когда обществу не до разговоров; рты заняты его творением. Тарелки быстро пустеют, наполняются рюмки, и Стремберг произносит тост:

– Я нарушу правило, но думаю, что Лена простит меня. Я хочу выпить за Андрея, за те его творения, которыми он нас угостил. Это шедевры! Один только у них недостаток: сколько ни съешь, все мало.

Все смеются, а я отвечаю:

– Нет проблем, босс! Принимаю заказы от общества. Кому чего: пельменей или рыбы?

Через полчаса Лена с моей помощью «телепортирует» на кухню лишнюю посуду. На столе остаются фрукты, сладости, соления, коньяк, водка и соки. Я творю кофе, а Магистр достает из корзины полуторалитровые темные бутыли с вином.

Вечер разгорается. Лена приглушает освещение, оставив лишь три настенных светильника. Откудато появляется гитара. Олег с Андреем садятся поближе ко мне. Долго перебираю струны, решая, с чего начать. Все выжидающе смотрят на меня, а я смотрю на Лену. Мне явно не хватает какогото толчка.

Лена наливает два стакана магистерского вина, подает один мне, а со вторым садится на шкуру у моих ног. Отпив вина, трогаю струны и запеваю чтото из Окуджавы. Меня сменяет Олег, Олега – Магистр. Лена тоже не остается безучастной. Песни сменяются танцами, те – разговорами. И вновь звучат песни и музыка.

Замечаю, что Лена вновь исчезла. Тихонько встаю иду к себе. Так и есть! Лена уже переоделась в свое праздничное платье и сидит за акустическим агрегатом, прослушивая запись. На сигнал НульТ она оборачивается и я вижу на ее глазах слезы.

Из агрегата доносится высокий, звучный женский голос, поющий какуюто печальную песню. Слов я разобрать не успеваю. Лена быстро встает и выключает запись.

– Что это было? – интересуюсь я.

– Это я пела. Точнее, не я, а Гелена Илек.

– Магистр подарил?

Лена кивает и, вздохнув, вытирает слезы.

– Пойдем. Потом дам послушать.

Согласно киваю, и мы возвращаемся к гостям. Почти без перерыва, промочив только горло, затягиваю «Дороги», за ними: «В лесу прифронтовом», «Последний бой». Время уже за полночь. Вино почти все выпито.

Стремберг наливает стакан и говорит:

– Как на Руси говорят: дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева? Будем откланиваться.

Выпиваем по последнему стакану. Гости откланиваются. Мы остаемся с Магистром, Андреем и Кэт. Магистр заговорщицки подмигивает и достает изпод компьютерного стола бутылку водки. Лена шокирована. А Магистр, словно оправдываясь, поясняет:

– Какой же я, в схлопку, выпивоха, если не припрячу бутылочку.

Водка тут же разливается, и Магистр заявляет:

– Так, засиживаться не будем. Не хотелось бы в такой день говорить о работе, но она, проклятущая, гони ее в дверь, в окно лезет. Я, Андрей, о том материале, который ты сбросил мне перед обедом. Времени мало осталось, справишься ли?

– Думаю, что за день управлюсь.

– Правильно думаешь! Пора, пора браться за самостоятельное дело. Вы уже созрели. Надо и тебе, Андрэ, чтонибудь подыскать, ато засидитесь в дельтах. Что ж, Андрэ, дерзай, желаю удачи!

Магистр поднимает рюмку, и мы выпиваем за мою удачу.

– Вижу, – говорит Магистр, – вы хотите пошептаться о чемто вчетвером. Не буду мешать.

Когда он уходит, Андрей разливает остатки водки и жалуется, что Катрин пристала к нему с требованием заняться с ней и подготовить ее к аттестации на хроноагента третьего класса. Мы с Леной пытаемся отговорить ее, но Катрин непреклонна. Ее уже не удовлетворяет роль аналитика. Она желает сама принять участие в реализации разрабатываемых ею воздействий. В конце концов Лена обещает составить ей программу подготовки.

Катрин и Андрей уходят в НульТ, а Лена обращается ко мне:

– Как тебе это нравится? Кэт – хроноагент!

– А что? Пусть попробует. Если не обломает себе крылышки, будет у нас одним хроноагентом больше.

Лена безнадежно машет рукой и наливает полстакана вина. Медленно выпивает его, берет кисть винограда и съедает несколько ягодок. Неожиданно кисть оказывается у меня в руках. Лена смеется, подходит ко мне и подставляет спину:

– Расстегни молнию.

Исполняю просьбу. Лена, обнаженная по пояс, усаживается на шкуру и смотрит на меня. Снимаю рубашку и присаживаюсь рядом.


Глава 33


Целый день генерал ум в кулак собирал..
Все кумекал в поте лица – как избавиться от стрельца.
Да в башке мысли от напряга скисли.
Вспомнил на досуге о старой подруге,
Бабе Яге – Костяной ноге.
Схожука к ней, она поумней.
Л.Филатов

После завтрака ухожу к себе и вношу в свой график коррективы. Простонапросто все из него выкидываю и приступаю к разработке операции.

Первое и самое простое решение: обезвредить бомбу на земле – сразу отпадает. Она тщательно охраняется. Возле нее постоянно находится не менее четырех человек. Можно было бы внедрить сразу четверых наших агентов. Но беда в том, что среди этих четырех всегда есть один внедренный агент ЧВП!

Видимо, мы их уже достали. Теперь они страхуются. Значит, вариант с обезвреживанием на земле отпадает. Будем смотреть дальше.

Вот бомбу везут к самолету. Это «Суперкрепость», «В29». Здесь тоже ничего не сделаешь. Подвешивают в бомболюк. Возле самолета охрана, шесть человек, и опять двое из них – агенты ЧВП. Экипаж, получив задание, идет к самолету. Первый пилот и штурман – агенты ЧВП. Здесь тоже ничего не сделаешь. Хотя… Вот идет бортинженер. Слить топливо, так «отрегулировать» подачу масла, чтобы моторы заклинило, да мало ли чего еще… Не выйдет. У пилота есть контрольные приборы. Впрочем, возьмем этот вариант на заметку.

«Суперкрепость» взлетает, набирает восемь тысяч и идет над Северным морем. Вот самолет разворачивается на восток. Еще через какоето время – разворот на юг. Штурман начинает выдавать команды. «Суперкрепость» ложится на боевой курс. Еще несколько секунд, и страшный груз идет вниз. Отключаюсь. Сижу, закрыв глаза. Никакого решения, кроме как внедриться в бортинженера, пока не вижу.

Завариваю кофе и закуриваю. Хорошо бы перехватить эту «Суперкрепость» на маршруте и сбить ее… Но какими силами? Посмотрим окружающее пространство на ее маршруте. Причем надо смотреть с опережением от одной до десяти минут. Так! Параллельным курсом, но на пяти с половиной тысячах, проходит большая группа «Ланкастеров». Чуть позже тем же маршрутом на семи тысячах идут «В17».

Но это все англичане и американцы. А где же люфтваффе с их «мессерами» и «фоккерами»? Ага! Вот они! Пронизывая густую облачность, на перехват «Ланкастеров» идет двенадцать «Ме109». Гдето в стороне замечаю еще самолеты. Это десятка «ФоккеВульф190» идет на «В17». Далековато от маршрута «Суперкрепости».

Возвращаюсь к пролету «Ме109», включаю таймер и жду. Есть! Через одну минуту над верхней кромкой облаков проходит «В29» с атомной бомбой. Вот и решение. Внедриться в ведущего группы… Нет. Они имеют задание: перехватить «Ланкастеры», и уклонение ради одиночной «Суперкрепости» объяснить будет невозможно. А если внедриться в пилота последнего самолета, отстать в облачности и… Нет. В одиночку с «Суперкрепостью» не справиться. Нужна минимум пара.

Значит, пойдем вдвоем с Андреем или Генрихом. Отыскиваю ведущего последней пары. Он как раз атакует «Ланкастеры». Неслабый летун! То, что надо. Беру его «крупным планом» и «раскручиваю».

Гауптштурмфюрер Курт Вольфсдорф. В люфтваффе с весны сорок первого года. Воевал на Восточном фронте. Сбил сорок три самолета. Железные кресты I и II степени. В настоящее время воюет в составе 32й эскадры СС ПВО рейха. Неплохой послужной список. А вот еще. Пять раз был сбит сам, трижды спасался на парашюте, два раза сажал самолет аварийно. Два серьезных ранения.

Значится, так. Курт, то есть я, при входе в облачность чуть снижает скорость и увеличивает угол набора высоты. Ошибка, вполне допустимая даже для опытного пилота. Ведомый в любом случае будет идти на расстоянии прямой видимости от ведущего и вынужден будет повторить его маневр. При выходе из облачности он, то есть я, потеряет контакт с основной группой и для восстановления ориентировки заложит круг. Именно в этот момент должна пройти на восьми тысячах «Суперкрепость». Я ее засекаю и иду с ведомым на перехват. Отлично!

Теперь обсчитаем ситуацию. Начинаю составлять систему темпоральных уравнений. Данные на исходные условия беру по текущему времени. Подставляю конечные условия по предполагаемому времени уничтожения «Суперкрепости».

Что за дьявольщина?! Детерминант получается мнимым! Моделирую воздействие на компьютере. Опять Время знает что! «Мессершмиты» то пропадают, то возникают на экране. «Суперкрепость» то падает в море, объятая пламенем, то продолжает лететь по своему маршруту. А дальше вообще ничего не понятно. То атомный гриб возрастает над Берлином, то тут же над Гамбургом, то его вообще нигде нет. Мелькают какието самолеты. Причем пропадают и возникают так часто, что невозможно их определить. Ктото спускается на парашюте…

Останавливаю все к чертям, закуриваю и завариваю кофе. Подхожу к окну. На улице глубочайшая осень. Правильно говорила Лена. Осень здесь переходит в зиму довольно резко. Мелькнувшая в голове мысль о Лене неожиданно вызывает воспоминание о вчерашнем вечере. Потом в голову приходит мысль: а вынула ли Лена кристалл с записью из музыкального центра?

Так и есть, он там. Включаю воспроизведение. Высокий, приятный, иногда звенящий на обертонах голос поет незнакомую песню. Еще одна. Что такое? «Эхо любви»? Конечно, текст песни несколько отличается от того, что я слышал в своей фазе, но общее впечатление от песни и смысл ее те же.

Прослушав запись до конца, смотрю на таймер. Время обедать. Долг платежом красен. Чем же мне угостить подругу? Раздумываю недолго. Подхожу к синтезатору и творю борщ и жаркое с грибами и картошкой в глиняных горшочках. По линии доставки вызываю овощи, фрукты, сыр. Из них, уже рукотворно, соображаю салат и поливаю его майонезом. Так, пора приглашать подругу к столу. Вызываю Лену. Она отвечает сразу:

– Что случилось, Андрей?

– Ничего. Просто пришло время пообедать. Ты не против?

– Ой! Действительно, я заработалась и еще даже не подумала об этом.

– Я подумал. Приходи, и… вино вчерашнее осталось?

– Сейчас посмотрю… Осталось.

– Тащи сюда.

– Через пять минут.

Пока жду Лену, мысли снова возвращаются к услышанной только что записи. Беру гитару и подбираю мелодию. Увлекшись, не замечаю, как пришла Лена. Она, ошеломленная, замирает у дверей, потом садится в первое попавшее кресло и слушает. Всего этого я не вижу. Замечаю ее присутствие, только когда она разражается рыданиями, уронив лицо в ладони. Бросаю гитару и подбегаю к ней:

– Что? Что случилось, Леночка?

– Откуда? – прорываются сквозь слезы слова. – Откуда ты знаешь ее?

– Эту песню? В моей фазе ее отлично исполняла польская певица. Песня эта была очень популярна. А вспомнил я ее, извини, послушав запись, которую тебе подарил Магистр.

Лена вскакивает и делает несколько шагов к музыкальному центру, потом машет рукой и снова садится.

Усаживаюсь рядом на пол, обхватываю ее колени и тихо спрашиваю:

– Я, наверное, поступил бестактно?

Лена молчит, потом, вздохнув, говорит:

– Нет, Андрей. Просто это так неожиданной так сильно затронуло мою старую рану, что я не смогла сдержаться. Нельзя так распускаться и принимать близко к сердцу то, что уже вычеркнуто из жизни и к чему не может быть возврата.

Она вытирает слезы и снова умолкает.

– Расскажешь? – спрашиваю я после паузы.

– Непременно, но какнибудь в другой раз. Хорошо? А сейчас давай обедать. Чем будешь меня угощать?

Достаю из синтезатора тарелки с борщом, горшочки с жарким, снимаю с салата крышку, наливаю в стаканы вино. Лена ест с аппетитом, словно это не она только что безутешно рыдала по навек утраченному. Молодец! А Магистр опасался, что у нее необратимый нервный срыв. Да с такими нервами ей можно и на экстракласс переквалифицироваться!

Великое Время! Как изменило мой образ мыслей всего одно задание, которое я выполнил вместе с Леной. Всего несколько дней назад я был категорически против того, чтобы она вернулась к работе хроноагента. А сейчас я понял, что это не только умная, чуткая, обаятельная и нежная, но еще и надежная женщина. Это редкий тип женщины, которая не только в тебе ищет опору, но и сама – такая поддержка, имея которую можно не беспокоиться о тылах. Лена, не подозревая, что я сейчас о ней думаю, спокойно доедает жаркое, облизывается, заглядывает в горшочек, разочарованно вздыхает и наливает кофе.

– Ну, как твои успехи?

– Да как тебе сказать…

– Все ясно, значит, есть проблемы. В чем дело? Обрисуй кратенько.

Пока я «кратенько обрисовываю», Лена задумчиво допивает кофе и наливает вторую чашку:

– Кофе, конечно, не тот. Вряд ли я смогу тебе чемнибудь помочь. Совершенно нет времени. А вот Кэт, она сможет. Это для нее – пара пустяков. Это даже к лучшему. Укрепит в ней чувство собственной значимости и на время отвлечет от бредовой затеи стать хроноагентом. Обратись к ней.

– Придется, – соглашаюсь я.

– Ну, спасибо за обед. Вечером, часиков в девять, я – у тебя. Жди.

Киваю, и Лена исчезает в НульТ. Прибираюсь на столе, выкуриваю сигарету и выхожу на связь с Катрин.

Подробно объясняю ей, в чем дело. Она внимательно слушает.

– Понимаешь, Кэт, я чтото не так сделал, а что – не могу понять. При моделировании картина получается такая, что черт ногу сломит. Да вот, посмотри сама.

Катрин, изучив «странное» поведение самолетов, говорит:

– Похоже, Андрей, что здесь имеет место сразу две личностные неопределенности. Они касаются и самого Курта, и его напарника. Ты вводишь их в систему как постоянных членов, а ведь идет война. Возможно, послезавтра их не будет в живых. Поэтому и происходит такая свистопляска. У меня есть немного времени, попробую причесать твою систему.

Примерно через час Катрин приходит ко мне. Мы пьем кофе, и она объясняет:

– Дело было в том, то ты ввел исходные данные на текущее время, а ведомого Курта Вольфсдорфа завтра ранят. С кем он будет дальше летать, неизвестно. Но ясно одно, он – командир звена, и ведомый у него будет. Я отсекла все нелинейности, вызванные этой неопределенностью, и детерминант получился положительным. При моделировании картинка получается четкая. Смотри.

На мониторе пара «Мессершмиттов» атакует «В29». Второй заход, третий… Два левых мотора горят. «В29» теряет высоту, пламя охватывает всю плоскость, перебрасывается на фюзеляж. Экипаж покидает самолет. Но пилот и штурман остаются на местах. Они пытаются удержать машину и направить ее к далекому берегу Германии. Но вот, видимо, перегорели тяги управления. «Суперкрепость» переворачивается и с воем устремляется вниз. Отваливается левая плоскость, и то, что осталось от грозного бомбардировщика, кувыркаясь, падает в море.

– А дальше опять неопределенность, – поясняет Катрин.

На экране начинается уже знакомое мельтешение самолетов.

– Я попыталась вычислить ситуацию, но неопределенностей столько, что ничего путного не получается. Более того, детерминант все время остается мнимым.

– Думаю, это уже несущественно. Сразу после боя с «Суперкрепостью» мы пойдем на свой аэродром. Даже если нас и собьют по пути американцы ли, англичане или русские, это уже ничего не изменит. Бомба уже лежит на дне моря, а второй у них в Европе нет. Покуда ее доставят из Америки, Красная Армия возьмет Берлин, и война кончится.

– Пожалуй, ты верно рассуждаешь. Дальнейшая судьба Вольфсдорфа и его ведомого никакого влияния на ход боевых действий и исход войны не оказывает.

– Хорошо, Кэт. Тогда я докладываю Магистру, что операция разработана. Ты не будешь ничего иметь против, если в качестве ведомого я назову ему кандидатуру Андрея?

– Никаких возражений. Мне так даже спокойней будет.

– Тогда договорились. Дублером пойдет Генрих, он тоже бывший летчик.

– Желаю удачи. Пойду, скажу Андрею. Пусть готовится завтра на работу.

Оставшись один, выкуриваю сигарету, чтобы привести в порядок мысли. Сосредотачиваюсь и начинаю тщательно, стараясь не упускать ни малейшей детали, составлять план операции. Часто отрываюсь от компьютера. Хожу по комнате, курю, пью кофе. Сейчас я «закрыт» от всех отвлекающих факторов. Компьютер заблокирован от внешних вызовов. В систему можно войти только с санкции Совета Магов.Такая же ситуация и с НульТ.

К двадцати часам план моей первой самостоятельной операции готов. Чтобы унять волнение, подхожу к бару и выпиваю рюмку коньку. Затем выкуриваю сигарету. Только после этого вызываю Магистра.

– Ну, как дела? – спрашивает он вместо приветствия.

– План и обоснование готовы.

– Покажи.

Несколько минут он молчит, бегло знакомясь с планом и обоснованием. Потом неожиданно спрашивает, точнее, утверждает:

– А матобеспечение тебе Катрин делала?

Вздыхаю и сознаюсь:

– Есть такое дело. Система в основном моя. Она только указала мне, как раскрыть одну неопределенность, изза которой у меня детерминант все время получался мнимым.

– Хорошо. Я посмотрю все как следует и через часокполтора сообщу тебе решение.

Мы отключаем связь. Я вспоминаю, что к девяти часам придет Лена, и мы проведем этот вечер и ночь вместе. Вспоминаю и то, как совсем недавно она раскритиковала меня за отсутствие в моем гардеробе домашней одежды для нее.

Халат я ей тогда сделал. Надо чтото еще. Открываю Каталог на разделе «Женская домашняя одежда». И опять, как и в прошлый раз, у меня рябит в глазах от обилия моделей. Ну их в схлопку. Выбираю наудачу комнатные кожаные тапочки с меховой отделкой, несколько фасонов чулок и гольфов. Тапочкам задаю голубой цвет, а чулкам и гольфам – голубой и белый. Все это укладываю в шкаф возле халата, а тапочки ставлю у камина.

Надеваю спортивный костюм и выхожу во двор. Холодный ветер несет мелкие, колючие капли дождя вперемежку со снегом. Погода – лучше не придумаешь.

Минут двадцать бегаю по лесным дорожкам, потом во дворе дерусь с поленьями. Между столбами возле поленницы я натянул кусок толстой резины. Швыряю в него поленья. Они отлетают по замысловатым, непредсказуемым траекториям. Задача простая: перехватить отлетающее полено и сбить его на лету ударом руки. Через пять минут сбрасываю куртку и майку. Продолжаю тренировку голым по пояс. От меня валит пар, несколько раз падаю, поскользнувшись на сырой земле. Вскакиваю и продолжаю…

Все, хватит. Подбираю мокрые майку и куртку и иду домой. Там меня уже ждет Лена. Она сидит у камина с чашкой чая в руке. Подруга уже переоделась в подготовленный мной «гардероб». Голубой халатик, белые гольфы и голубые тапочки очень идут ей. Вдобавок она перехватила волосы белой лентой. Выглядит она очень уютно, подомашнему.

– Времечко мое! – восклицает она при моем появлении. – Кто это тебя так? Я слышала, что ты во дворе воюешь с кемто, да так яростно, что я даже побоялась выглянуть.

Коротко рассказываю ей о своей системе тренировки. Глаза у Лены загораются:

– Здорово! Чего только наши ребята не придумают! А можно мне попробовать?

– Только не сейчас, – отвечаю я и ухожу в душ. Выходя из душа, тоже облачаюсь в домашнюю одежду.

Первым делом смотрю на таймер: двадцать один ноль девять.

– Магистр на связь не выходил?

– Нет еще. А что ты ждешь?

– Он смотрит мой план операции.

– Уже сделал? Расскажи.

– Подожди. Не знаю, как ты, а у меня после тренировки – зверский аппетит. Поужинаем, заодно все расскажу.

– Смотря чем угостишь.

Подхожу к синтезатору и, задумавшись на минуту, творю свиные отбивные, запеченные в тесте, с жареной картошкой и яичницу с сыром. Голод, видимо, придал моим ощущениям и воображению такую остроту, что едва я открываю камеру синтезатора, как Лена заявляет:

– Не глядя, соглашаюсь! Давай все сюда.

В камине горит огонь. Освещение пригашено. Мы сидим у камина и ужинаем. Со стороны ни за что не подумаешь, что дело происходит в «сказочной» нульфазе и что сидящие у камина в халатах и тапочках муж с женой обсуждают за ужином детали операции по предотвращению атомной бомбардировки доживающего последние дни Третьего рейха. В эту идиллию вторгается сигнал вызова. Подхожу к компьютеру. Это Магистр.

– Так. Вижу, вы вдвоем? Не будет возражений, если я присоединюсь к вам и немного побрюзжу?

– Не будет, приходи, – откликается Лена не оборачиваясь.

Брюзжать Магистр начинает еще в кабине НульТ:

– Ничего себе, они ужинают! Да еще так мило. И нет им никакого дела до старого Магистра, который вынужден проводить свои вечера в мрачном, холодном одиночестве. А несчастному, старому Магистру тоже хочется иногда ощутить чуточку домашнего тепла, уюта и заботы…

Он выходит из НульТ и сразу присаживается на диван, продолжая брюзжать:

– Хотя разве дождешься заботы от тех, за кого болеешь день и ночь, чьи ошибки и проколы покрываешь, за чьи огрехи в работе выдерживаешь головомойки от руководства…

Не давая ему добрюзжать, мы с Леной подхватываем его под руки, бережно ведем к камину и усаживаем в кресло. Но Магистр не унимается:

– Конечно, когда ты напомнишь им о своем существовании, совесть у них просыпается… иногда. Не спишь, не ешь, кусок в горло не лезет, когда думаешь, как они, как справляются. Вот так и помрешь от физического и нервного истощения, а они даже цветов на могилу не принесут…

Поток «красноречия» прерывается, когда я извлекаю из синтезатора еще одну отбивную. У Магистра мгновенно загораются глаза, и он привстает, глядя в сторону синтезатора.

– Стоп! – я кладу руку ему на плечо. – Давай сегодня обойдемся без твоей любимой «Столичной». Тем более что у меня есть коечто получше.

Достаю из бара початую бутылку коньяку. Магистр удивленно таращит глаза и нюхает налитый в рюмку напиток:

– Хм! Настоящий, французский… О том, чтобы он сотворил его, и речи быть не может. Лучшее, что у него может получиться, – это самогон. По линии доставки бакалавр, да еще и Дельта такое тоже никогда не получит…

– Не мучайся. Три бутылки подарил мне Жиль в честь защиты степени Бакалавра.

– Тогда понятно.

Магистр смакует коньяк, затем вооружается ножом и вилкой. Неторопливо жует, а мы с Леной молчим и ждем, что он скажет. Ведь пришелто он, разумеется, не затем только, чтобы просто выцыганить пару рюмок коньяку и хорошо поужинать. Дойдя до половины отбивной, Магистр наливает вторую рюмку и спрашивает:

– А чего ты молчишь, Андрэ? Тебя что, не интересует мое мнение о твоем плане операции?

Я продолжаю хранить молчание. Магистр пожимает плечами, выпивает коньяк и снова принимается за отбивную. Покончив с ней, он спрашивает, глядя кудато мимо нас:

– Кофе есть в этом доме?

– Сегодня у нас чайный вечер, – отвечает Лена. – С каким вареньем подать: черная смородина, вишня, абрикосы или черника?

Магистр задумывается с серьезным видом:

– Пожалуй, с черникой.

Лена наливает чай и ставит перед Магистром вазочку с вареньем. Магистр отпивает несколько глотков, ставит чашку на стол и говорит:

– Ладно, Андрэ, ты выиграл. План хорош. Есть в нем, конечно, коекакие сучки и задоринки, но в целом… Короче, утром представлю его на Совет для утверждения. А пока я дал задание вести наблюдение за Вольфсдорфом и записывать его Матрицу.

Сделав еще несколько глотков чая и закурив сигарету, Магистр продолжает:

– Что касается ведомого, то тут вопрос сложнее. Завтра в утреннем вылете ведомый Вольфсдорфа будет ранен. Кто его заменит, пока неизвестно. Вчера в одной и из авиагрупп СС советская авиация разбила в дым аэродром и уничтожила все самолеты. Сейчас там полно «безлошадных» летчиков, и любой из них завтра может стать ведомым Курта Вольфсдорфа. Вот тогда и начнем работать с ним. Внедрение произведем ночью. Будешь работать на пару с Андрэ, Анри – дублер.


Глава 34


Chercher la femme

Мы собрались у Магистра в одиннадцать часов. Не хватало только Ричарда. Магистр обводит нас веселым взглядом.

– Ну, вижу, настроение боевое. Летунам не терпится заняться любимым делом?

Андрей с деланым безразличием пожимает плечами. Магистр хмыкает и обращается ко мне:

– Вообщето тебе полагается оставаться и руководить операцией отсюда. Но сейчас обстоятельства исключительные. «Суперкрепость» – твердый орешек, и, кроме вас, его вряд ли ктото разгрызет.

– Да уж, – подхватывает Генрих, – в скорости она «Мессершмиту» мало уступает, да еще двенадцать крупнокалиберных…. Воистину «Суперкрепость»! Такую бы на двадцать девятом брать! А, Андрей?

– Не плохо бы… – мечтательно затягиваюсь я сигаретой. – Но тогда ни к чему было бы и весь огород городить. Нет уж, Генрих, придется брать ее тем, что есть под рукой. А под рукой у нас «Me109G4F2». Тоже, впрочем, неплохая машина.

– Тебе, кстати, не приходилось иметь с ними дело? – интересуется Магистр.

– Увы. Это последняя модификация. В сорок первом их еще не было.

Некоторое время мы молчим. Магистр встает и нервно начинает ходить по комнате.

– Где же Ричард? Неужели он до сих пор не узнал, кто назначен к Курту ведомым? Ведь по срокам они уже три часа как вернулись из полета, и его ведомый уже в госпитале… С тобойто все ясно, а вот в кого нам внедрять…

Словно в ответ на эти слова на дисплее загорается надпись: «Ведомым К. Вольфсдорфу назначен унтерштурмфюрерА. Кранц 1923 года рождения, летный стаж в люфтваффе 4 месяца, 3 сбитых самолета».

– Слава Времени! – вздыхает облегченно Магистр. – Вот и твой клиент, Андрэ. Катрин, найдика нам этого «фюрера», пусть Андрэ посмотрит на себя со стороны.

Катрин садится к пульту, и в этот момент входит Ричард. Вид у него озадаченный.

– В чем проблема, Дик? – весело спрашивает его Магистр.

Ричард недоуменно смотрит на него и отвечает вопросом на вопрос:

– А у вас, что, и проблем уже никаких? Быстро вы здесь решения принимаете!

– Поясни, о чем речь? Какие решения? Все решено еще вчера…

– Да вы что, до сих пор не поняли, что весь план операции летит в схлопку?!

– Ой! Мамочки! – словно в ответ ему визжит Катрин. С монитора на нас смотрит симпатичная блондинка в эсэсовской форме. Мы оторопело молчим, разинув рты. Магистр садится в первое попавшееся кресло и тоже, разинув рот, смотрит на экран. А Ричард поясняет:

– Вечно мои ребята торопятся. Нет чтобы набрать полностью. "А" это не Адольф или Альфред, а Ангелика.

Все молчат. Я перевожу взгляд с экрана на Андрея и обратно. Первым приходит в себя Андрей:

– А ничего. Неплохо я со стороны выгляжу, как ты, Магистр, находишь?

Тот продолжает хранить угрюмое молчание, мрачно глядя на Ангелику Кранц. Лена поворачивается ко мне и говорит:

– Теперь понятно, почему у тебя детерминант все время оказывался мнимым.

Я безнадежно машу рукой и обращаюсь к Андрею:

– Что делать будем?

– Что, что! Работать надо! Деваться некуда. Придется работать в ее образе…

– Это исключено! – категорически заявляет Лена. – Если бы речь шла только об одном полете, еще куда ни шло. Но тебе придется провести в ее теле много часов!

– Ну и что?

– Как что?! Ты посмотри: какая у нее фигура, какое лицо, как она смотрит! Это же настоящая сексбомба по германским стандартам! У нее любовников – полэскадры! И уж наверняка она с кемнибудь из них договорилась на завтра. Представляешь себя в такой ситуации? Я – нет! Ты просто рехнешься от психологической несовместимости. Это я тебе гарантирую. Я это уже проходила.

– Что же ты предлагаешь? – спрашивает Ричард.

– Я пойду.

– Нет, это тоже исключено… – возражаю я, но Лена возмущенно прерывает меня:

– Почему? Я что – не хроноагент? Не проходила подготовку? Почему ты думаешь, что я не справлюсь с этим «Мессершмитом»?

Генрих спокойно отвечает ей вместо меня:

– Леночка, конечно же, ты справишься с ним. Но ведь надо еще и с «Суперкрепостью» справиться, а для этого мало просто пилотировать истребитель. Надо еще и уметь на нем воевать! А этому быстро не научишься…

– Что же ты предлагаешь? У нас, что, богатый выбор хроноагентов женского пола, имеющих фронтовой опыт летчикаистребителя? Да среди мужчинто вас таких только трое!

– Я пойду один! – решительно заявляю я.

– В одиночку ты с этой дурой не справишься, – отрицательно качает головой Андрей.

– Какую дуру ты имеешь в виду?

– Конечно же, не эту, – кивает Андрей на монитор. – Я говорю о «Суперкрепости».

– Но я могу договориться с этой… – я так же киваю на монитор с изображением Ангелики Кранц.

– Интересно, как? – спрашивает Лена. Она смотрит на меня, прищурившись и склонив голову набок: – Как ты себе это представляешь? «Давай, Ангелика, отстанем от эскадрильи в облачности и уклонимся от боя». Так, что ли?

– Нет, конечно! Здесь надо подумать…

– А что тут думать?! Не будешь же ты ей говорить, чтоде сейчас вон там должен пройти «В29» с атомной бомбой на борту и неплохо было бы нам его сбить.

– Это, конечно, не пойдет, – соглашаюсь я. – Но она как ведомый пойдет за мной в любом случае…

– А вдруг не пойдет, – возражает Генрих. – Это маловероятно. Ты будешь отрываться от эскадрильи в облачности, она может просто потерять тебя и уйти за остальными тем же курсом, и ты выйдешь на «Суперкрепость» один.

– А какая разница, что один, что с ней? – киваю я в сторону Лены. – Какая мне от нее польза будет?

Лена опять взрывается:

– Как какая польза?! Да я хотя бы из двенадцати стволов шесть на себя отвлеку! Все тебе легче работать будет.

– Элен права, – выходит, наконец, из транса Магистр.

Он отрывается от мрачного созерцания Ангелики, встает и начинает мерить шагами комнату:

– Решение принято. В Ангелику будем внедрять Элен. Ну, а чтобы она там была не просто мишенью для стрелков «Суперкрепости», сделаем так…

Он садится за пульт и набирает код. На экране появляется рыженькая Нэнси.

– Нэнси! Возьми все данные на Ангелику Кранц и готовь Элен к внедрению. Особое внимание обрати на перенос из Матрицы Ангелики навыков ведения воздушного боя, она – летчикистребитель.

– Понятно. Когда внедрение?

– Этой ночью.

Нэнси, помолчав немного, смущенно говорит:

– Магистр, я не успею. Это слишком большой объем информации.

– А когда сможешь успеть?

– Гдето к утру, часов в семь.

– Ричард?

– В семь утра они уже будут в воздухе.

– Стой, стой! Как это, в воздухе? Ведь «Суперкрепость» появится в двенадцать!

– Они уйдут на патрулирование побережья, вернутся через час, а дальше… Сейчас посмотрим.

– Посмотри внимательно. Надо изыскать возможность внедрить Элен в Ангелику между восьмью и одиннадцатью. Не будет же эта фрейлейн все время на виду. Может быть, в туалет пойдет или еще куда…

– Не хватало еще мне начинать работу в фазе, свалившись с унитаза! – бурчит недовольно Лена.

– Хроноагент должен уметь начинать работу, даже выбираясь из выгребной ямы, – назидательно говорит Магистр.

– Вот сам и внедряйся в эту яму, а с меня и Лабиринта хватит!

– Ничего не получается, – прерывает их полемику Ричард. – До самого вылета она ни разу не остается одна.

– Тогда ищи, когда она будет с кемнибудь с одним. Надо выбрать момент, когда на нее не смотрят. Если увидят, что она на несколько секунд вырубилась, а это неизбежно, ее отстранят от полета, и все. Зачем тогда все наши придумки?

Ричард кивает и перенастраивает программуискатель.

– Вот она разговаривает с командиром эскадрильи… не пойдет… Вот она дает указания технику… тоже не годится. Вот она занимается, извините, любовью…

– Я же говорила, что она – сексбомба, точнее, шлюха. У нее это на морде написано, – ворчит Лена и тут же обращается к Андрею. – Ну как, Андрюша, ты больше не будешь рваться поработать в образе Ангелики?

Тот только машет рукой и тяжелым взглядом созерцает сцену «крутой эротики», разыгрывающуюся на дисплее. А Магистр неожиданно говорит:

– А что? Момент подходящий! Как ты на это смотришь, Элен? Я, конечно, не настаиваю, но…

Лена смотрит на него, как Ленин на буржуазию, тяжело вздыхает и грустным голосом спрашивает Ричарда:

– С кем хоть она там?

– Помоему, с Куртом Вольфсдорфом. Да, это он.

Лена улыбается и смотрит на меня:

– Чтото тебе слишком везет на эти дела, друг мой. Деваться некуда, будем внедряться в этот момент. Вряд ли подвернется что лучше.

– Ну, тогда – за работу! – подводит итог Магистр. – Только вот кому поручить Андрэ?

– Я сама его подготовлю и внедрю. Ведь мне внедряться только завтра утром.

С этими словами Лена увлекает меня в НульТ. Подготовка не заняла много времени. Матрица Курта Вольфсдорфа считывалась и анализировалась в автоматическом режиме со вчерашнего дня. В восьмом часу вечера Лена уже заканчивает мою «мнемоническую накачку», и я с облегчением снимаю ужасный шлем.

– Вот и все, дорогой Курт Вольфсдорф, ты готов к работе, – говорит Лена, пока я творю на синтезаторе кофе. – Как головка?

– Гудит, – признаюсь я. – Помнится, ты говорила, что к этому легко привыкают.

– Я сказала, что это первые пятнадцать раз тяжело, а потом наступает привыкание, как у наркомана, – смеется Лена, принимая чашку кофе.

Я смотрю на ее длинные, красивые ноги в серебристых туфельках на высочайшей шпильке и задумчиво пью кофе. Лена ловит мой взгляд и улыбается:

– Что, сравниваешь меня с Ангеликой? Нечего сравнивать, я – лучше.

Она подходит к компьютеру и вызывает Магистра:

– Магистр, мы готовы, – докладывает она.

– Выто да, а вот клиент ваш еще нет. Он в настоящий момент сидит с Ангеликой в офицерском казино и угощает ее коньяком, – говорит Магистр.

– Что ж, – отвечаю я, – будем ждать.

Чего терпеть не могу, так это ждать да догонять. Но ничего не поделаешь. По неписаному закону хроноагент, прошедший подготовку, до момента внедрения не должен отвлекаться ни на какие дела. Ничто постороннее не должно накладываться на его Матрицу, подготовленную к выполнению задания. Вот наблюдать за своим объектом, это – пожалуйста, это даже поощряется. Вызываю по линии доставки пару бутылок пива и сажусь к компьютеру. Лена, переговорив с Нэнси, уходит к ней.

Вольфсдорф сидит с Ангеликой за столиком и рассказывает ей, как он дрался в 41м году на Восточном фронте. Ого! Оказывается, он тоже воевал под Смоленском. Ангелика, развесив уши, внимательно слушает и, видимо, давно уже не пытается освободить свою руку из ладоней Курта, который нежно ее поглаживает, заглядывая Ангелике в глаза. Вот он расплачивается, и они под руку выходят на улицу. Ангелика буквально льнет к Курту. Они довольно быстро доходят до небольшого особняка. Я узнаю его. Здесь Вольфсдорф квартирует, снимая две комнаты на первом этаже. Они проходят в его «апартаменты», Курт достает бутылку вина, и любовники выпивают по рюмке.

Ангелика уходит в другую комнату. Вместо того чтобы остаться с Вольфсдорфом, я почемуто «следую» за ней. Ангелика начинает раздеваться. Ну и формы! Воистину, сексбомба… Ангелика освобождается от эсэсовского мундира и, оставшись в одном белье, садится на постель и зовет красивым низким голосом:

– Курт!

Вольфсдорф входит в спальню. Он в «полной боевой готовности». Начинается любовная сцена, исполняемая участниками с большим мастерством и страстью.

Неожиданно мне на плечо ложится рука, и голос Лены вкрадчиво спрашивает:

– Любуешься? Нуну. А, помоему, это самый удобный момент для внедрения. Как ты на это смотришь?

– Отрицательно. Лучше подожду, пока они угомонятся.

– Судя по их темпераменту и мастерству, это надолго. Возможно, на всю ночь.

– Вряд ли. Завтра утром у них боевой вылет. А если они будут мочалить друг друга таким образом до утра, то у них не останется сил даже в кабину истребителя подняться.

А на экране после недолгого антракта начинает разыгрываться второе действие эротической мелодрамы «Курт и Ангелика». Лена критически смотрит на меня:

– А ты совсем кислый. Отдохни, пока наши клиенты развлекаются, а я поработаю. Время придет, разбужу.

Согласно киваю. Действительно, Лена меня основательно загрузила. В голове гудит, глаза слипаются. Помоему, я толькотолько успел закрыть глаза, как Лена трясет меня за плечо:

– Подъем, ас! Пора на стартовую площадку. Бросаю взгляд на экран. Курт лежит, расслабившись, на спине, а Ангелика «трудится», сидя на нем верхом. Движения ее замедленны, видно, что она – на пределе.

– Ричард сказал, что через полчаса они отрубятся, – поясняет Лена.

Смотрю на таймер: «01.40».

– Ого! А через пять часов им идти в бой!

– Что ты за него переживаешь? Лететьто не ему, а тебе. А ты отдохнул.

– И то правда, – соглашаюсь я.

Мы с Леной уходим в «стартовый комплекс».


Глава 35


В этом бою мною «Юнкерс» сбит,
Я делал с ним, что хотел.
В.С.Высоцкий

Звон будильника возвращает меня к действительности. Ангелика лежит, уткнувшись мне в плечо и закинув на меня правые руку и ногу. Видимо, она как вчера последний раз кончила, так сразу и заснула. Небрежно хлопаю ее по упругой заднице:

– Вставай, одевайся! Через час – вылет.

Ангелика сладко потягивается и лезет обнять меня.

– Быстрее одевайся! С минуты на минуту за мной заедет Йозеф. Нам уже пора на аэродром.

Ангелика начинает одеваться и ворчит:

– Ох уж эта война! И когда она кончится? Никакой личной жизни…

– Ну, тебе грех жаловаться, – обрываю я ее, натягивая сапоги. – А если ты так высоко ценишь свою личную жизнь, то зачем поступила в СС, а тем более в люфтваффе?

– Странный вопрос! Здесь я по крайней мере всем обеспечена. А останься я гражданской, куда мне деваться? Разве что шлюхой, на панель.

– А что? Из тебя получилась бы отличная шлюха.

– Нахал, – беззлобно отвечает Ангелика и идет к зеркалу, расчесывая свои пышные волосы.

– Слушай, а они не мешают тебе под шлемофоном?

Ангелика не успевает ответить, с улицы доносится сигнал машины. У ворот стоит «Опель» нашего командира эскадрильи, штурмфюрера Йозефа Шварца. Увидев выходящую вместе со мной Ангелику, Йозеф удивленно приподнимает брови, но тут же его лицо приобретает невозмутимое выражение. Ему это проще, чем улыбаться или подмигивать. Лицо Йозефа – сплошная маска со страшными следами ожогов. В сорок втором году под Воронежем он десять минут тянул горящую как факел машину до линии фронта и только там выбросился с парашютом. Огонь пощадил только глаза, защищенные очками.

– Как отдохнули, фрейлейн? – интересуется он, когда мы усаживаемся в машину.

– Благодарю, штурмфюрер, прекрасно, – невозмутимо отвечает Ангелика.

Йозеф хмыкает и выжимает сцепление.

– Меньше чем через час летим на задание. Посмотрим, как унтерштурмфюрер ведет себя в воздухе. Хотя три сбитых самолета говорят сами за себя. Вам повезло, Ангелика. Курт – хороший боец, даже превосходный. Если бы не его вздорный характер, он давно бы стал командиром эскадрильи, а то и группы. Но, увы, он слишком любит коньяк и женщин!

– Я это заметила.

– Но невзирая на все его недостатки, – продолжает Йозеф, – а может быть, и достоинства, смотря с чьей точки зрения, Курт – летчик божьей милостью. Сорок три русских и английских аса могли бы вам сказать то же самое, если бы могли теперь говорить. Так, Курт?

Я киваю.

– Пилотирует он резко, склонен выполнять неожиданные эволюции. Так что за хвост его держаться будет трудно, но придется. Сумеешь крепко держаться за его хвост?

– Успокойся, Йозеф, – отвечаю я вместо Ангелики. – За мой хвост она умеет держаться мастерски. Это я уже проверил.

Мы все трое хохочем, и машина останавливается у аэродромного шлагбаума. Идем переодеться в комбинезоны, а затем собираемся на стоянке у заправленных самолетов. Выслушиваю доклад техника и подхожу к своей машине. На борту моего «Мессершмита» номер 23, Ангелики – 31. Она тоже в комбинезоне, ходит вокруг истребителя, внимательно его осматривая.

– Не беспокойся, – говорю я, – машина новая. Отто летал на ней только две недели, а так она была прямо с завода. Техник тоже надежный, проверенный, и не подведет.

Из штаба выходит Йозеф и направляется к нам.

– Слушай боевой приказ! В семь нольноль вылетаем на воздушное патрулирование портовых сооружений и нефтебазы. Время патрулирования: один час. В восемь нольноль нас сменит третья эскадрилья. Эшелон патрулирования: три пятьсот. Боевой порядок обычный. По машинам!

Через несколько минут эскадрилья уже в воздухе. Осторожно пробую машину, на которой мне через пять часов придется сражаться с «Суперкрепостью». «Мессершмит» есть «Мессершмит»! Отличная машина! Недаром немцы всю войну только модифицировали его, но с вооружения не снимали. Мощный, как раз по весу машины, мотор, легкое управление, отличный обзор. Единственное, кажется, он немного потяжелее «Яка» идет на высоту. Впрочем, это, возможно, только кажется, с непривычки.

Патрулирование проходит спокойно. Чужие самолеты не появляются. Только далеко на севере прошла на малой высоте в сторону моря большая группа советских штурмовиков «Ил2». Но они нас не интересовали, тем более что их прикрывало не менее эскадрильи «Ла7». Комуто в море сейчас придется туго. Такие большие группы штурмовиков вылетают явно не на прогулку.

Вернувшись на аэродром, мы сидим на краю летного поля, под кустами, курим и наблюдаем, как заправляют наши машины. Из штаба выходит Шварц:

– До тринадцати, если не поднимут по тревоге, вылетов у нас не будет. Аэродром не покидать.

Киваю. Мнето точно известно, что по тревоге нас поднимут в одиннадцать тридцать. Так. Сейчас должно состояться внедрение Лены. Где Ангелика? Она разговаривает со Шварцем. Они смеются, Йозеф хлопает ее по плечу и идет в штаб. К Ангелике подходит ее техник и чтото докладывает. Она его о чемто спрашивает, и они идут к небольшому сарайчику, где хранятся старые парашюты. Техник открывает дверь, чтото показывает ей и уходит. Ангелика машет мне рукой и исчезает в сарайчике.

Понятно. Докуриваю сигарету и, не спеша, направляюсь к сараю. Ангелика втаскивает меня за руку и запирает дверь на засов. В сарае полумрак, на полу толстым слоем лежат старые рваные парашюты. Ангелика уже сняла сапоги и наполовину расстегнула надетый прямо на голое тело комбинезон. Белые высокие груди с призывно торчащими сосками маячат прямо у меня перед глазами.

Изображаю страсть и припадаю к этому «богатству». Запускаю руки под комбинезон, обхватываю молодое, горячее тело и помогаю ему полностью освободиться от одежды. Ангелика, томно вздыхая, опускается на парашюты, увлекая меня за собой. Быстро сбрасываю мешающий комбез и попадаю в жаркие объятия унтерштурмфюрерши. Ангелика вцепляется в мои волосы и осыпает лицо страстными поцелуями, прижимает мое лицо к своей груди. Она вся дрожит от нетерпения. Не заставляю ее слишком долго ждать…

На каждый мой толчок Ангелика отвечает страстным стоном. Внезапно она затихает, глаза ее закатываются, и она только тяжело дышит. Через несколько секунд она снова открывает глаза, обнимает меня и шепчет порусски: «А это уже я». Хотя я и ждал этого, но слишком уж поразил меня этот переход. Впервые я наблюдаю внедрение со стороны.

– Ну, что же ты остановился? – спрашивает АнгеликаЛена. – Я что, хуже этой немки? Ха! Да она мне в подметки не годится. Давай, давай! Раз начал, доводи дело до конца…

Потом мы сидим на парашютах, и я последний раз инструктирую Лену:

– Близко к «Боингу» не суйся. Ходи не ближе трехсотчетырехсот метров. Запомни, твоя задача – отвлечь на себя огневые точки. Побольше маневрируй и постреливай. Это будет действовать им на нервы. Только смотри, меня не подстрели ненароком. Я буду работать с ближней дистанции, вплотную.

– Если они тебя подпустят, – возражает Лена.

– Ну, я всетаки истребитель, а не…

– Саксофонист! – со смехом подхватывает моя подруга.

– Вот именно. Зачем тогда вся операция нужна? Если бы можно было взять ее с большой дистанции, не надо было бы и истребителяпрофессионала сюда посылать. Любой хроноагент справился бы. С большой дистанции разброс снарядов и пуль будет такой, что попадания маловероятны.

– Зачем же тогда мне стрелять?

– Я же сказал: чтобы действовать им на нервы. Главное, побольше маневрируй, чтобы они в тебя не попали. И вот еще что. Может случиться всякое, идет война. Если тебя собьют, не геройствуй, а выбрасывайся с парашютом, сразу как дотянешь до берега. Там тоже не строй из себя суперменшу. Сразу выбрасывай пистолет на землю и руки – вверх! Запомни, ты – эсэс, а с эсэс разговор короткий. Репутация у эсэсовцев, не дай Время! Поняла?

Лена кивает.

– Тогда одевайся, и пойдем. До вылета – меньше часа, а мне еще радиостанции настроить надо.

В одиннадцать двадцать пять взлетает ракета, и из штаба бежит Йозеф Шварц:

– Идем на перехват большой группы «Ланкастеров»! – сообщает он. – Курс – 264, высота – пять пятьсот. Мы должны перехватить их в квадрате F5. По машинам!

Прыгаю в кабину истребителя. Техники уже запустили моторы по сигналу ракеты, и «Мессершмит» мой дрожит, словно от возбуждения перед боем. Оборачиваюсь, где Лена? Она тоже уже в кабине. Машу ей рукой, она машет в ответ и закрывает фонарь.

Разбег, и «Мессершмитт» – в воздухе. Убираю шасси. Машина легко идет на высоту. Легко, но всетаки немного потяжелее, чем «Як». В первом вылете я не ошибся. Оглядываюсь. Ангелика идет на своем месте: сзади, справа. Все нормально. Ложимся на курс и продолжаем набирать высоту. Проскакиваем береговую линию и идем над морем.

Впереди мощный облачный фронт. Нам, чтобы выйти в указанный квадрат на заданной высоте, надо пройти через него. Вот здесьто я и должен оторваться от эскадрильи и выйти из облачности в другой квадрат и на другой высоте. Облака стремительно приближаются. Покачиваю крыльями и сигналю Лене рукой. Она правильно понимает и подходит ко мне вплотную. Входим в облачность. Сейчас каждый летчик, чтобы эскадрилья не рассыпалась, должен строго выдерживать направление и скорость. За это Йозеф не беспокоится, ребята в эскадрилье опытные, но вот Ангелика, как поведет себя она?

– Бизон23! Бизон23! Я – Бизон11. Как там тридцать первый? – слышу я в шлемофоне.

– Бизон11! Я – Бизон23. Все в порядке, идет за мной, – отвечаю я.

Куда иду я сам, не уточняю. Как только мы вошли в облака, я увеличил обороты, взял ручку чуть на себя и слегка подвернул вправо. У менято задача совсем другая. Мне нет никакого дела до ваших «Ланкастеров». Несколько минут летим вслепую. Из облачности выходим на пяти тысячах, и я продолжаю набирать высоту, выходя на перехват «Суперкрепости». Ангелика исправно идет за мной. Вот это время и это место. Но «Боинга» не видно. Закладываю круг и снова иду в набор высоты. Мы уже на семи с половиной тысячах, становится трудно дышать. Надеваю маску и включаю подачу кислорода. В этот момент меня вызывает Йозеф:

– Бизон23! Я – Бизон11. Где вы? Вас не вижу. Ответьте!

– Бизон11! Я – Бизон23. Оторвались в облачности, сориентировались, иду к вам.

Черта лысого вы меня дождетесь! Но где же «Боинг»?

Поднимаюсь еще выше, почти до восьми. Самолет Ангелики вырывается вперед и качает крыльями. Быстро перехожу на «нашу» частоту.

– Андрей! Вон она! Видишь? Сзади, слева! – звенит в шлемофоне голос Ангелики.

Точно, чуть ниже нас, дымя инверсионными следами, прет «Суперкрепость». Она километрах в трех, не меньше. Быстро перехожу на частоту эскадрильи:

– Бизон11! Я – Бизон23. В квадрате С7, на семи с половиной обнаружил одиночную «Суперкрепость», курс на Берлин.

Несколько секунд эфир молчит, потом сквозь треск слышу голос Йозефа:

– Бизон23! Я – Бизон11. Это скорее всего разведчик. Сможешь его сделать?

– Я – Бизон23. Постараюсь.

– Делай его, Курт! Малышка с тобой?

– Здесь.

– Она поможет. За нами не гонись, справимся сами. «Крепость» постарайся не упустить.

– Понял, Йозеф, делаю.

А сам я уже давно развернулся на «Боинга» и медленно догоняю его. Медленно, потому что скорость его ненамного меньше моей. Но всетаки меньше. И чем ближе «Суперкрепость», тем это заметнее. Перехожу на «нашу» частоту. В схлопку Йозефа Шварца с его эсэсовской эскадрильей. Вот она, наша «Суперкрепость» с атомной бомбой на борту. Пятьсот метров. Нас заметили, длинные стволы крупнокалиберных пулеметов шевелятся, ловят нас в прицелы. Но курса американцы не меняют. Правильно! Что им бояться пары «Мессершмитов»? У них двенадцать стволов против наших шести.

Только вот ошибочка вышла, господа агенты ЧВП. Не знаете вы, что в одном из этих «мессеров», которые имеют наглость атаковать вас, сидит Андрей Коршунов, хроноагент экстракласса и фронтовой асистребитель. И что он, этот Андрей, знает, какой страшный груз вы везете. И он не допустит, чтобы этот груз был доставлен по назначению. Умрет, а не допустит! Пусть даже хуже чем умрет, плевать он хотел на все ваши жуткие хитрости! Сейчас он в кабине истребителя и выходит на цель, и ничто другое его не волнует. Цель вижу, атакую!

Однако соваться к этой «Суперкрепости» все равно жутковато. Эх! Прав был Генрих. Сюда бы мой «МиГ» двадцать девятый! Они бы даже и не поняли, что их сбило. Да что там двадцать девятый, хватило бы и семнадцатого, лишь бы парочку ракет сюда! Эх, немцы, немцы! «ФАУ2» сделали, а до элементарной ракеты «воздух– воздух», которыми русские с тридцать девятого года пользуются, додуматься не смогли. Теперь рискуй вот изза вас, арийцев проклятых, своей жизнью, и не только жизнью! Ладно. Глаза боятся, руки делают.

– Лена, действуй, как договаривались. Ты здесь потанцуй, а я пойду работать.

Утапливаю сектор газа до предела. Мотор уже не ревет, а верещит, как циркулярная пила. Захожу строго в хвост «Боинга», прикрываясь от огневых точек его хвостовым оперением. Но по мне начинает работать спаренный пулемет калибра 12,7 мм хвостового стрелка. Пули размером с небольшой огурчик проходят все ближе и ближе. Но и он у меня в прицеле.

Боковым зрением замечаю, как к «Суперкрепости» изза моей спины несутся трассы, рассеивающиеся вокруг ее левой плоскости. Это открыла огонь Ангелика. По ней тоже начинают бить пулеметы. Но моя задача сейчас: хвостовой стрелок. Вот пляшущие огоньки его стволов уже в перекрестии моего прицела. Эх, парень! Парень из Техаса или Оклахомы, прости ты меня. Тыто ни в чем не виноват. Что значит, не виноват?! Ты наверняка знаешь, что не простую бомбу подвесили вам в бомболюк. Да и жалованье за этот полет положили тебе раза в два, а то и в три больше обычного.

Жму на гашетку… Эх, Джон, Джон, зря ты сегодня сел в этот самолет! Нос истребителя окутывается дымками, в визг мотора вплетаются стук пушки и треск пулеметов. Снаряды рвутся в кабине стрелка. Достается и хвостовому оперению. «Суперкрепость» качается, но продолжает идти прежним курсом.

Я подошел слишком близко. Меня уже достают другие стрелки. Это опасно. Стремительно прохожу над «Боингом», ныряю вниз и закладываю обратную петлю. Так и есть, обманул! Они ждали меня вверху, а я прошел низом. Но при выходе из петли с трудом увертываюсь от пушечной трассы. Ангелика, потеряв меня из виду, тоже стала жертвой моего хитрого маневра. Она никак не ожидала, что я выскочу снизу.

– Поаккуратней, Ленок! – ворчу я. – Дело еще не сделано, а ты меня чуть в Монастырь не отправила.

Лена чтото отвечает, но я ее не слушаю и снова захожу в хвост «Суперкрепости». Теперь мне никто не мешает, хвостовой стрелок убит, а от остальных я надежно прикрыт хвостовым оперением.

Двести метров… сто пятьдесят… Только бы не «провалиться» вниз, там меня ждет не дождется нижний стрелок. С такой малой дистанции он не промахнется. Кажется, левый внешний мотор дымит… Точно! Ай да Ленка! С такой дистанции и попала, молодец! Добавим ему. Сто метров. Выношу упреждение, бью… Снаряды ложатся на левую плоскость и дымящийся мотор. Отваливаю. Стволы пулеметов ищут меня внизу. Они думают, что я повторю прежний маневр. Дудки! Не на того нарвались!

Мотор горит. «Суперкрепость» теряет высоту, но курса не меняет. Что ж, добавим! Делаю еще один заход. Снова захожу строго в хвост, сближаюсь на «кинжальную» дистанцию и бью по второму левому мотору. Горит уже вся левая плоскость. Внизу, сзади распускаются купола парашютов, но пилот и штурман – агенты ЧВП – не покидают самолета. «Суперкрепость», теряя высоту, разворачивается и идет к близкому уже берегу.

Мне становится ясен их замысел. До Берлина им, разумеется, не дотянуть, но на такой скорости и высоте бомба может долететь до берега. Да даже если немного и не долетит, ведь это не простая фугаска! Нет, господа, не выйдет! Раз уж Андрей Коршунов встал у вас на пути, он вас дальше уже не пустит, доведет дело до конца. Подхожу на пистолетный выстрел и буквально кромсаю снарядами хвостовое оперение. Летят куски дюраля…

«Суперкрепость» резко задирает нос, сваливается на левое крыло и входит в штопор. Все! Через несколько витков отваливается левая, плоскость, и обрубок огромной машины, беспорядочно кувыркаясь, падает в море.


Гнева 36

Себя как в зеркале я вижу,

Но это зеркало мне льстит!

А.С.Пушкин

Дело сделано. Пора идти домой. Беру курс на аэродром.

– Кончил дело, гуляй смело! Так, Ленок?

– Ой, Андрей, как ты ее! Мне даже страшно стало.

– Это только первые пятнадцать раз страшно! – смеюсь я и переключаю диапазон.

Йозеф Шварц не отвечает, тогда я вызываю КП группы:

– Вернер2! Я – Бизон23. В квадрате С8 уничтожили «Суперкрепость». Идем домой.

Мне отвечает штандартенфюрер Дитц:

– Бизон23! Я – Вернер2. Поздравляю с очередной победой. Будьте внимательны, на вашем маршруте работают блицы!

– Понял вас, Вернер2, – отвечаю я, а сам ни черта не могу понять, что еще за «блицы».

Смотрю на бензомер. Ого! Дай Время до аэродрома дотянуть! Внезапно неподалеку расцветают разрывы зенитных снарядов. Выходит, мы здорово уклонились к северу и уже попали на территорию, занятую Красной Армией. Надо рвать когти! Что же это за блицы такие? Американские «Мустанги» или английские «Спитфайеры»? Впрочем, ни те, ни другие нам не страшны. Поднимаемся повыше, и тут справа я замечаю какоето сверкание. Так и есть, истребители!

– Андрей, помоему, нас атакуют!

– Вижу, Леночка, оторвемся или отобьемся.

– Отбиваться нечем, у меня коробки пустые.

– Это даже к лучшему. Вдруг это наши, а ты по ним стрелять…

– Это для тебя они ваши, а для меня все, кто по мне стреляет, – враги.

Возразить нечего, да и некогда… Я уже вижу, что нас сзади атакуют четыре истребителя. Вот заходит первая пара. Свалившись на крыло, ныряю под них. Пара проходит совсем рядом. Ото! «Як3»!

– Влипли, Ленок! От этих мы не оторвемся!

Чтото еще в этих «Яках» заставляет меня в еще большей степени почувствовать всю безысходность нашего положения. Но что? Размышлять на эту тему мне не дают. В хвосте уже вторая пара. Однако резвые ребята! Ухожу изпод огня тем же маневром, импровизировать некогда. Успеваю заметить на фюзеляжах «Яков» изломанную молнией красную стрелу, а у другого на капоте еще и голову лося: сохатого с могучими рогами. Великое Время! Вот это нарвались! Это же дивизия Лосева, моя дивизия, более того – мой полк! И чтото еще… Так и есть!

«Яки» перестраиваются и проходят справа довольно близко. У каждого под кабиной по нескольку рядов звездочек, а у ведущего даже рядов не сосчитать. Вот мы и прилетели…

– Все, Лена, дальше некуда! Хорошо, что успели задание выполнить.

– Андрей, да неужели мы не отобьемся?

– От этих не отобьемся, те еще волки!

– Кто они такие?

– Молнии, Ленок. Сохатые Молнии! Видела, по скольку у них звездочек на фюзеляжах?

– Ой, мамочка! Что будем делать, Андрюша?

– Подергаемся, сколько можно… Хотя… Сейчас нас разъединят и будут рвать поодиночке. Помни, что я говорил, и не геройствуй, когда собьют…

Все, разговаривать больше некогда. Одна пара заходит в лоб, вторая падает сверху. Выхожу изпод удара, но Ангелику они успевают отсечь.

– Магистр! Вы видите нас?

– Видим, видим! Все чисто, будь спокоен, – отвечает Магистр.

– Иди ты в схлопку! Тебя бы сюда…

Некогда ругаться, пара «Яков» пытается зайти мне в хвост. Нет, ребятки, это не так просто сделать. Хоть вы и Сохатые, но я же сам учил вас в свое время! Тут я вижу такое, что моментально забываю о своих преследователях.

Ангелика, оставшись одна, становится легкой добычей. Все ее попытки оторваться, уйти изпод огня, Сохатые пресекают умело и решительно. «Как школьнику драться с отборной шпаной?» – мелькает в уме цитата из Высоцкого. Пара Сохатых аккуратненько, как на учениях, пристраивается ей в хвост и заходит в атаку. Бросаюсь на перехват. Вот ведущий Сохатых попадает в прицел, жму на гашетку. Пушка, коротко тутукнув, замолкает.

А, дьявол! Бросаю свой самолет между «Яком» и Ангеликой, пытаясь прикрыть ее собой. Мой «мессер» дрожит от попаданий, но мотор цел. Лечу пока. И главное, все бесполезно! Пара, атаковавшая меня, сваливается на Ангелику сверху, а «ее» пара – у меня в хвосте. Резко маневрирую, пытаясь сбросить их или по крайней мере не дать стрелять прицельно. Замечаю шлейф дыма. Это, конечно, Ангелика! Да, так и есть. «Мессершмит» с номером 31 горит и теряет высоту. Самато она где?

Открывается фонарь, и человеческая фигурка камнем летит за борт. Раскрывается парашют. Слава Времени! Цела.

Разрывы снарядов на капоте мотора возвращают меня к действительности. Теперь моя очередь. Мотор вспыхивает и почти сразу гаснет, замолкнув. Правильно, гореть там уже нечему, бензин кончился. Будем прыгать. «Як», сбивший меня, проходит совсем рядом. Кроме многочисленных звездочек, вижу на борту две «Звезды Героя». Ого!

В этот момент замечаю впереди поле. Даже не поле, а аэродром. Не люблю прыгать с парашютом, попробую сесть. Тем более что самолет не горит, только дымится слегка. Попытка не пытка. Выпускаю шасси и планирую на аэродром. Подойдя поближе, замечаю на стоянках «Яки». Вот черти! Ведь они оттеснили нас к своему аэродрому. Ну и асы! Где они, кстати? Сзади, слева, тоже выпустили шасси.

Посадка удалась. «Мессершмит» прокатился в конец поля и замер. Ко мне бегут солдаты с автоматами. Не знаю, может быть, Курт Вольфсдорф в такой ситуации и застрелился бы, но мне чтото не хочется. Откидываю фонарь и выбрасываю свой «парабеллум» на землю. Затем вылезаю сам и поднимаю руки вверх. Меня быстро обыскивают и тычут стволом автомата в спину. Иди, мол. Покорно иду. Четверка наших победителей уже зарулила на стоянку. Летчики стоят у машин и с любопытством смотрят в мою сторону. Один из них чтото говорит, показывая на меня, подполковнику в полевой форме. Тот кричит конвойным:

– Ведите его в штаб, я сейчас приду!

Он заходит в штаб сразу за нами, забирает у конвойных мои документы, читает и, зло глядя на меня, цедит сквозь зубы:

– Эсэсовец!

– Гауптштурмфюрер Курт Вольфсдорф, заместитель командира второй эскадрильи, 82й группы, 14й воздушной эскадры СС «Валькирия», – представляюсь я.

Гдето я этого подполковника видел? Определенно. Но где? А тот хмыкает:

– Вы довольно хорошо говоритепорусски… Давно воюете?

– С сорок первого года.

– И успешно?

– Сорок три, нет, – поправляюсь я, – уже сорок четыре сбитых.

– Ого! Какого зверя ребята свалили! Тото они говорят, что пришлось повозиться. А что это вы все еще капитан, и только замкомэска?

Пожимаю плечами:

– Шнапс, женщины, неуживчивый характер.

– Ясно. У нас тоже так бывает.

Подполковник с минуту молчит, потом спрашивает, глядя на меня в упор:

– Знаете, как поступают у нас с эсэсовцами?

– Знаю.

– Жить хотите?

– А кто не хочет? Покажите мне его.

Подполковник смеется:

– Ну, здесь таких, кажется, нет. Вот что, капитан или, как вас там поэсэсовски: гауптштурм… Тьфу, язык сломаешь. Вы отдаете себе отчет, что для вас война уже кончилась?

– Полагаю, что она уже кончилась для всего Рейха. Только еще не все это поняли.

– А вы когда поняли?

– Еще в сорок первом году.

– Отрадно видеть такого понятливого эсэсовца. Но тем не менее вы продолжали воевать.

– Я солдат, господин подполковник. В сорок первом вы тоже были у опасной черты, но ведь вы не прекратили бы драться без приказа…

Подполковник хмыкает и начинает допрос. Мне нет резона хранить секреты эсэсовской эскадры, и я рассказываю все о ее составе и задачах, указываю на карте аэродромы и сектор действий. Подполковник, помолчав, спрашивает:

– Так, так… Чтото не сходится, гауптман. Как же вы тогда здесьто оказались? Или темните, или на разведку ходили, – с подозрением говорит подполковник.

– Никак нет, – я показываю на карте квадрат. – Вот здесь я с ведомым оторвался от эскадрильи и обнаружил В29. Во время боя мы сильно уклонились к северу.

– Чем кончился ваш бой с «Суперкрепостью»?

– Она стала моим сорок четвертым… и последним.

– Вы сбили «Суперкрепость»?! – слышу я изумленный голос.

В штаб входит летчик в комбинезоне. Молния на груди расстегнута, и видны две Золотые Звезды.

– А американцы говорят, что она неприступна и неуязвима.

Летчик бросает на стол планшет, перчатки и шлемофон, выпивает залпом стакан воды, садится на табурет и с интересом разглядывает меня:

– Расскажите поподробнее, как вы это сделали?

Я в деталях описываю свой бой с «Суперкрепостью». Летчик и подполковник переглядываются и качают головами.

– Теперь понятно, – говорит летчик, – почему они не отстреливались: боекомплект кончился. Ты знаешь, Сергей, он довольно опасно меня атаковал…

Сергей! Великое Время! Это же Николаев! У меня темнеет в глазах. А этот летчик? Неужели это Андрей… то есть я… Тьфу! Запутался совсем! Не может быть! Он же, то есть я, погиб под Смоленском. Наверное, это ктото другой из нашей эскадрильи. А летчик продолжает:

– Если бы у него оставалось не два снаряда, а чуть побольше, я бы сейчас здесь не сидел. Причем понашему атаковал, как сохатый волк! Я даже удивился (я внутренне усмехаюсь: знал бы ты, кто я, ты бы удивился как раз тому, если бы я атаковал както иначе). А знаешь, что он сделал, когда понял, что он пустой? Ни за что не догадаешься. Он прикрыл собой своего ведомого, которого я в этот момент атаковал!

Великое Время! Знал бы ты, кого я тогда прикрывал, не стал бы удивляться.

Сергей смотрит на меня изумленным взглядом:

– Надо же! На такое и у нас не каждый способен…

Пожимаю плечами. Не объяснять же им, что я – такой же, как и они, да и прикрывалто я не когонибудь, а Ленку. Летчик достает фляжку:

– Думаю, Сергей, что гауптштурмфюрер заслужил сегодня наши фронтовые сто грамм?

Сергей кивает и наливает мне полстакана. Летчик говорит:

– Пейте! Вы действительно замечательный летчик. Я рад, что у фюрера стало одним таким меньше.

Вдохнув, выпиваю залпом. Ого! Это спирт. Затаиваю дыхание и мотаю головой. Летчик протягивает мне воды запить и говорит:

– Вам, наверное, интересно знать, кто положил конец вашей летной карьере? Представлюсь: гвардии полковник Андрей Злобин… Что с вами?

Все плывет перед глазами. Что это? Я еще не видел, как выглядит мир в схлопке, может быть, именно так? Хотя нет, наши аналитики этого не допустили бы… Но ведь он, то есть я, взорвался под Смоленском еще тогда, в сорок первом! Как же это… В голове все путается, ноги дрожат…

– Простите, господин полковник, слабость какаято…

– Садитесь, садитесь, капитан, – подвигает мне табурет Сергей. – Я полагал, что в люфтваффе народ покрепче.

– Тут, Сергей, надо принять во внимание еще и тяжелый бой с «Суперкрепостью», они ведь вели его почти на восьми тысячах, – заступается за меня Андрей.

Или я сам? Кто же? Время разберет!

Меня еще о чемто спрашивают, я машинально отвечаю, а сам судорожно пытаюсь составить темпоральные уравнения. Какие там, в схлопку, уравнения! Голова идет кругом. Ну и влип! Вдруг память Курта Вольфсдорфа услужливо подсовывает мне эпизод. Воздушный бой над станцией Рославль. Мой ведущий атакует «Пе2», и на него вдруг откудато сваливается «Як» с бортовым номером 17. Мой ведущий горит, но и я расстреливаю этого «Яка». Горящая машина падает на емкости с бензином…

Нет, надо расставить все по своим местам. Собравшись с мыслями, спрашиваю:

– Господин полковник, вы разрешите мне задать вам пару вопросов личного характера?

– Личного? – удивляется Андрей, – Спрашивайте.

– Вы в сорок первом году воевали под Смоленском?

– Да.

– А двадцать шестого октября вы были над станцией Рославль?

Андрей мрачнеет, молчит, потом нехотя отвечает:

– Был.

– Вы летали на «Як1» с бортовым номером 17?

– К чему вы клоните, гауптман? – Андрей глядит на меня в упор, исподлобья.

– Как же вы выжили, господин полковник? Вы же сами довернули горящую машину на емкости с бензином!

Андрей некоторое время молчит, потом, словно нехотя, цедит сквозь зубы:

– Вот вы о чем. Значит, вы там тоже были? Сам не знаю, как я уцелел… Видимо, выбросило из кабины ударной волной… Долго лежал без сознания, весь переломанный и обожженный. Через несколько часов Рославль взяли наши танкисты и меня подобрали. Был в госпитале. Ноги сильно обгорели… До сих пор ноют в холодную погоду. А вы где там были?

Я молчу, собираясь с духом. Потом, наконец, решаюсь:

– Я тогда летал на «Мессершмите» с бортовым 106. Вы сбили моего ведущего… А я сбил вас. Впрочем, через минуту меня самого сбили.

– А это уже был я! – говорит Сергей.

Несколько минут мы все трое смотрим друг на друга. Потом Андрей говорит:

– Доставай, Серега, коньяк, а то гауптмана наш спирт совсем уложит. Это же надо! Расскажешь кому – не поверят. Какие всетаки тесные дороги у войны!

Время Великое! Андрей, если бы ты знал, какова истинная вероятность такой встречи, ты изумился бы еще больше. Сергей наливает коньяк и открывает банку тушенки:

– Давайте выпьем за эту необычную встречу!

– Нет! – возражаю я. – Давайте выпьем за эту войну, вернее, за то, что она кончается. За то, что она несколько лет заставляла нас убивать друг друга, но никак не смогла этого сделать. Значит, она не всесильна. А раз так, то пусть она сгинет во веки веков!

– Аминь! – подхватывает Андрей, – Вот за это и выпьем. Хороший тост, Курт! Закусывай, закусывай получше. Небось, в рейхе сейчас такой тушенкито нет?

Я киваю и ем из пододвинутой ко мне банки.

– А что с вами было дальше? – интересуется Сергей.

– После госпиталя меня направили в другую эскадру, и к «Нибелунгам» я уже не попал.

– Ваше счастье, – хмуро улыбается Андрей. – Примерно через год под Белгородом «Молнии» схлестнулись, наконец, с «Нибелунгами» насмерть. Бои шли почти три недели. Мы потеряли примерно треть состава. Но от «Нибелунгов» не осталось и десятой части. Их расформировали.

– Я знаю.

Андрей закуривает и хочет еще чтото спросить. Но в этот момент в прихожей слышится какойто шум, потом – женский крик:

– Убери лапы, козел!

Звук удара, крик боли, шум падения тела и возня борьбы.

– Что там такое? – спрашивает Андрей. Сергей открывает дверь. В прихожей стоит Ангелика. У нее вид разгневанной Валькирии. Шлемофона нет, волосы растрепаны, верхняя часть комбинезона расстегнута, груди торчат наружу. Глаза мечут молнии, ноздри возбужденно раздуваются. И хотя руки у нее связаны за спиной, она явно способна загрызть любого, кто к ней прикоснется. Ее держит на прицеле автомата молодой солдат. Рука его окровавлена.

– Старшина Ткачук! Где вы там? Доложите, в чем дело, почему шум? – спрашивает Сергей.

С пола, кряхтя от боли, поднимается старшина. Он не может стоять ровно:

– Так что, товарищ подполковник, это тот летчик, точнее, летчица, что на парашюте у артиллеристов приземлилась. Вы приказали его, точнее ее, сюда доставить…

– А что за шум?

– Да лается понашему, да еще и лягается, стерва…

Старшине достался хороший удар в промежность. Ай да Ленка!

Солдат добавляет:

– И кусается как тигра. Я попытался ее успокоить, так она мне руку чуть не откусила.

Молодец, Ленка! Только ведь говорил я ей: не геройствуй.

– А что, она себя и у артиллеристов так вела? Это они ее связали? – интересуется Сергей.

– Нет. Там она не выступала. А связали ее мы, когда сюда везли.

– А зачем? – выходит вперед Андрей. – И что, она так и спустилась на парашюте в комбинезоне, расстегнутом до пупа, и с грудями наружу? Или это она у артиллеристов решила заголиться?

Старшина молчит. Андрей некоторое время ждет ответа:

– Ясно. Старшина Ткачук! За непотребное обращение с пленной женщиной: пять суток ареста!

– Товарищ полковник! Так это ж стерва, эсэсовская шкура…

– Слушай, Ткачук! Если бы к твоей сестре немец за пазуху полез и она его вот так бы отоварила, я бы сказал, что она еще мало ему дала. Ты в бою свою ненависть к ним проявляй! А с пленными, тем более с офицерами, а уж паче того с женщинами, веди себя достойно. Короче, еще пять суток, за пререкания!

– Есть, десять суток, – уныло отвечает Ткачук.

– А еще раз за тобой такое замечу, в штрафную роту пойдешь. Скоро Берлин штурмовать будем. Вот там твоя ненависть к немцам и пригодится. Степашкин! Развязать пленную!

Солдат перерезает веревки, и Ангелика быстро застегивает комбинезон:

– Благодарю вас, герр оберет!

– Так значит, это и есть ваш ведомый, Курт? – обращается ко мне Андрей. – Такого ведомого и я бы прикрыл собой! Как думаешь, Серега?

Николаев усмехается и передает Андрею документы Ангелики. Тот читает и обращается к ней:

– Плохо воюете, Кранц! Стоило вас оторвать от ведущего, и вы сразу стали легкой добычей. Вот у кого учиться надо, – кивает он на меня. – Мы с ним вчетвером еле справились.

– Потомуто он и ведущий, а я только ведомый, – огрызается Ангелика.

Сергей смеется, а я заступаюсь за Ангелику:

– Прошу прощения, господин полковник, но именно Ангелика Кранц помогла мне сбить «Суперкрепость», и именно она первая подожгла ей мотор.

– Беру свои слова обратно. Но к вам, унтерштурмфюрер, у нас несколько вопросов. Вы ведь только вчера переведены из другой эскадры?

Пока они допрашивают Ангелику, я прикидываю, что бы сейчас здесь творилось, не выполни мы с Леной своего задания. Конечно, ударная волна сюда бы не достала, но вот осадки… Ветер как раз от Берлина. Сейчас их уже накрыло бы радиоактивное облако. И они даже не знали бы, что уже обречены. Но, слава Времени, бомба лежит на дне моря.

– Что с вами делать? – размышляет Андрей, закончив допрос Ангелики. – В штабах сейчас не до вас, а в лагерь вас отправлять не хочется. Вот что, поживите пока у нас. Степашкин!

В штаб входит молодой автоматчик.

– Отведи их в немецкий госпиталь. Скажешь коменданту, что я приказал поселить их отдельно от прочих. Охранять, но не притеснять. Кормить не как пленных, а как раненых. Я зайду и проверю.

– Товарищ полковник, разрешите там задержаться и руку перевязать. Как бы не случилось чего…

– Не бойся, солдат, – говорит Ангелика, – я не ядовитая.

Андрей хохочет:

– Ладно, перевяжись. А вы, Курт, возьмите с собой это, – он подает початую бутылку коньяку, – и это, – достает две банки тушенки, кусок сала и буханку хлеба.

На улице Лена внезапно говорит Степашкину:

– А нука, дай твою руку, солдат.

– Чего, чего? – не поняв и наведя на Лену автомат, отступает он.

– Дай руку посмотрю, говорю тебе! Да не бойся ты. Мы же без оружия, а вас, вооруженных, вон сколько. Давай руку.

Степашкин перекладывает автомат в левую руку и, наведя его на Лену, протягивает ей укушенную руку.

Рана действительно жуткая. Ленка в ярости грызанула от души. Я качаю головой, а Лена накладывает ладони выше и ниже раны и медленно их сводит. Когда она убирает руки, на месте укуса остается только шрам, правда, довольно внушительный. Я ошеломлен. Степашкин же обалдел настолько, что даже забыл, куда и зачем он нас ведет. Приходится ему напомнить:

– Пошли, солдат! – и понемецки спрашиваю Лену. – Как ты это сделала?

– Ну, я всетаки была нагилой, да и со святым Могом недаром общалась. Коечто осталось. Жаль здесь нет тех красных перчаток, шрам остался бы косметический.

Я смеюсь и смотрю на Степашкина, а тот идет, забыв, что в левой руке у него ППШ, и удивленно разглядывает правую руку, все еще не веря своим глазам. А Лена ворчит:

– Все изза тебя. Не геройствуй, не геройствуй… Вот я и дала безропотно этому сластнику связать мне руки. Знала бы, для чего он это делает, еще там все кости ему переломала бы. Ишь какой, титьки Ангелики ему понравились! Всю дорогу смотрел на меня, как кот на киску…

Да, не повезло старшине. Думал, что это простая немка, а нарвался на хроноагента. Хорошо еще, что до самого штаба не мог решиться. А подвернись ему укромное местечко по дороге? Лежали бы сейчас там Ткачук со Степашкиным со сломанными шеями, невзирая на то, что у «жертвы» руки связаны. И автоматы бы им не помогли.

Когда мы, наконец, остаемся одни, я решаю разобраться всетаки в вопросе, который нестерпимо мучает меня.

– Лена, ты узнала их?

– Конечно, это Андрей Злобин и Сергей Николаев.

– И ты говоришь об этом так спокойно! Ты понимаешь, что произошло?

– Ничего особенного. Конечно, вероятность такой встречи была исчезающе мала. Гдето бесконечно малая, Время знает какого порядка. Но… Вспомни, когда ты моделировал на компьютере наше возвращение на аэродром, что он тебе выдавал? Ты же сам рассказывал и жаловался, что ничего понять не можешь.

– Но всетаки какие последствия может иметь эта встреча с самим собой?

– Никаких. Ты встретился не с самим собой, а с настоящим Андреем Злобиным.

Это параллельная фаза, а скорее всего гармоника той фазы, где ты работал.

– Почему ты так считаешь?

– Да потому что в той фазе Андрей Злобин, то есть ты, погиб, а здесь он живой.

– А может быть…

– Не может! Я после твоего спора с Магистром несколько раз тщательно проверила сцену твоей, то есть Андрея Злобина, гибели. Все искала зацепку, чтобы вернуть тебя назад. Но факт остается фактом. Андрей Злобин погиб вместе с самолетом во время взрыва.

– Но вот Андрей сказал, то его взрывом выбросило из кабины…

– Его выбросило, а тебя просто не могло выбросить. Фонарь закрыт, ремни не расстегнуты, как тебя могло выбросить? Когда твой «Як» загорелся, ты принял решение и даже не делал попыток спастись. Ты же сам говорил, что в то время искал смерти.

– Да, все так и было, – соглашаюсь я.

– Ну, ладно, с этим мы разобрались, а вот в честь чего полковник Злобин подарил гауптштурмфюреру Вольфсдорфу коньяк? – интересуется Лена.

– А в честь того, что именно Вольфсдорф сбил тогда Злобина над Рославлем, а через минуту сам был сбит Николаевым.

– А откуда он это узнал?

– Я ему сказал…

– Ты?!

– Ну, Вольфедорф, какая разница? Память Вольфсдорфа подсказала мне подробности этого боя с его точки зрения. Я уточнил у них детали и все рассказал.

– Ну, ты и рисковый! Он же мог тебя сразу шлепнуть…

– Нет, не мог. Ведь это был или я сам, или наш Андрей. Скорее – Андрей. А он на такое не способен.

Лена только головой качает и глаза таращит:

– Интересно, Андрей ведь наверняка смотрел всю эту сцену. Что он при этом думал?

– Ладно, вернемся, узнаем. А сейчас,. – предлагаю я, – давай граммов по пятьдесят выпьем, остальное оставим Курту с Ангеликой. А сами пойдем домой.

Лена соглашается и, выпив, растягивается на койке:

– Ох, и устала я, Андрюша! Всегото один день на войне, а устала смертельно. Как они уже который год воюют? А как ты сам тогда почти пять месяцев выдержал?

Я уже лежу на свободной койке и, глядя в потолок, отвечаю, многозначительно подняв палец:

– Мы – летчики!

– А не саксофонисты! – смеется Лена. Но я уже ничего не могу ей ответить. Усталость и выпитое берут свое. Проваливаюсь в бездну сна.


Глава 37


Зовет царь генерала, штырь ему в забрало!
У царя рожа на свеклу похожа,
а когда он красный – он на руку опасный!
Бьет, зараза, не более раза,
но попадает не мимо глаза.
Л.Филатов

– Знаешь, Андрей, что самое хорошее в нашей работе? – спрашивает Лена, едва мы с ней приходим в себя.

– Что же? Любопытно будет узнать твою точку зрения.

– То, что мы всегда возвращаемся. Как бы ни был труден путь к дому, мы все равно возвращаемся. Великое Время! Как приятно снова увидеть эти панели, компьютеры и приборы!

– И Магистра! – подхватываю я.

– Особенно тебе! – смеется Лена, одеваясь. – И особенно сейчас!

– Ладно, Ленок, победителей не судят…

– Еще как судят! Сейчас сам увидишь. Помнишь у Гюго «Девяносто третий год»? Там маркиз награждает канонира за подвиг орденом, а потом приказывает его повесить за допущенную им оплошность. Так вот, предсказываю, что сейчас тебя ожидает в основном второе.

Моя подруга, как всегда, оказалась права. То, как встретил нас Магистр, живо напомнило мне старый анекдот. «Вот я и вернулся, папа. Это моя жена и дети. – Очень хорошо. Но ято тебя за табаком посылал».

При нашем появлении Магистр хмуро кивает и показывает рукой на мониторы. На одном из них – ряды темпоральных уравнений, а под ними – значение детерминанта… Он – мнимый! Меня прошибает холодный пот.

– Полюбовался? – мрачно спрашивает Магистр и показывает на другой дисплей. – А это – твои уравнения. Здесь детерминант, хоть и весьма малый, но всетаки больше нуля и, самое главное, вещественный. Этото всех и ослепило. А видишь, чем отличаются уравнения?

– Одним членом.

– Правильно! Хоть это заметил. Ну, а что это за член?

– Помоему, фактор личности.

– Угадал! Не зря учили. А помнишь, как мельтешила картинка, когда компьютер моделировал завершение операции? Теперь смотри сюда.

На третьем дисплее я вижу, как четверка «Яков» атакует пару «Мессершмитов». Все четко, никаких мельканий и раздвоений, но картина несколько иная, чем была у нас с Леной. Правда, исход тот же самый. «Молнии» есть «Молнии», но ход боя совершенно другой, за это я могу поручиться.

Магистр поясняет:

– Здесь срез времени взят из памяти компьютера на момент твоего внедрения. Только одно отличие: в кабине не ты, а Анри. А вот уравнения с фактором личности Краузе.

Магистр показывает на четвертый дисплей. Там детерминант твердо положительный. Настолько твердый, что его даже пощупать хочется.

Закуриваю и сажусь в кресло. Мне уже ясно, что как разработчик операций я не состоялся. Это не для меня. Куда бы здесь провалиться? Чтобы скрыть свое состояние, глубоко затягиваюсь и пускаю дымовую завесу.

Магистр смотрит на меня так, словно решает, что ему со мной делать? «Канделяброй оглоушить аль подушкой придушить?» Неожиданно он подходит к бару и достает традиционную бутылку и три рюмки.

– Я был решительно против присвоения тебе категории Гамма. Но Катрин приняла весь огонь на себя, да и я тоже был хорош. Поторопились мы…

Магистр замолкает, потом машет рукой:

– Словом, давай выпьем за Бакалавра Гаммаодин! А заодно и за случайность, которая помогла нам избежать схлопки.

– А что за случайность, Магистр? – спрашивает Лена.

– Это то, что ведомым к нему была назначена Ангелика Кранц, а не мужчина. Тогда на задание вместе с тобой пошел бы Андрэ. Вот, смотри!

Магистр набирает код. На дисплеях мелькают ряды уравнений, пляшут сложные кривые … Внезапно помещение оглашается тревожными пульсирующими звуками, а на всех почерневших дисплеях ярко горят жирные красные восклицательные знаки.

– Схлопка! – поясняет Магистр. – Это я ввел фактор присутствия Андрэ.

Я ошеломлен и долго не нахожу, что сказать. Потом всетаки лепечу бессмыслицу:

– Но Магистр, кто же мог такое предвидеть…

Лена смотрит на меня с сожалением, а Магистр очень спокойно, мягким, отеческим тоном поясняет мне:

– Андрэ. Если мы здесь будем не в состоянии предвидеть такие моменты, то нам пора прикрывать лавочку и всем составом перебираться куданибудь в XXV или XXX век. Нечего нам тогда и соваться в реальные фазы со своим воздействием на грани фола.

Он снова замолкает, потом спрашивает:

– Элен, у меня седины не прибавилось?

– Да вроде нет.

– Что мне делать, Элен, с этим мальчишкой? Я думал, что не переживу того момента, когда он начал выяснять со Злобиным, кто кого сбил в сорок первом году. Ну зачем тебе это понадобилось? – устало спрашивает он.

– Я подумал, что он – это я и что сейчас, прямо на моих глазах, произойдет схлопка…

– Когданибудь я загоню тебя в настоящую схлопку, – мечтательно произносит Магистр, и по его тону я не сомневаюсь, что он это сделает. – Там ты прочувствуешь, что это такое. Какого черта ты провоцировал Злобина на эти приятные воспоминания? Ведь ты был на грани разоблачения, да еще и Элен подставлял при этом! Нет, Андрэ, с тобой не соскучишься.

Он еще какоето время смотрит на меня, как на комод, размышляя: переставить его или выбросить:

– Глаза бы мои на тебя не глядели! В гроб ты меня вгонишь раньше времени, Андрэ. Я вот даже не знаю, стоит ли отправлять тебя завтра на такое рискованное задание? После твоей сегодняшней выходки я бы ни за что не пустил. Но Совет настоял, что, кроме тебя, никто с этим не справится. Я так и не смог их убедить в том, что ты еще не хроноагент в сане Бакалавра Гамма, а мальчишка. Именно! Под внешностью серьезного мужчины скрывается безответственный подросток, для которого вся наша работа – сплошные приключения и романтика. Он все еще думает, что мы здесь в игрушки играем!

– Брось, Магистр, – тихо говорит Лена, – ведь ты же так не думаешь.

– С чего это ты взяла? Именно так я и думаю, только молчал раньше, думал, он образумится. А он… – Магистр безнадежно машет рукой. – Знаешь, что он мне недавно предложил? Послать его в какуюнибудь фазу собирать цветы на лугу! В этом случае онде никаких мне переживаний не доставит. Как будто я агента экстракласса готовил для таких заданий! Он потомуто и называется экстра, что его стихия – экстраординарные ситуации…

– Тогда почему же ты в претензии на то, что я веду себя экстраординарно?

Магистр смотрит на меня сквозь облако дыма безнадежным взглядом и молчит. Вместо него отвечает Лена:

– Экстраординарно, Андрюша, подобает вести себя в экстраординарных ситуациях. Но не подобает самому эти ситуации создавать. Ну, к примеру, как ты сегодня.

Мне нечего сказать. Друзья кругом правы. Тут я вспоминаю об особом задании, о котором обмолвился Магистр, и, чтобы скрыть смущение и перевести разговор в другое русло, спрашиваю:

– А что это за особое задание. Магистр?

– Ха! А вот этого я тебе и не скажу! Мучайся всю ночь и гадай. Побудь хотя бы немного в моей шкуре!

– Но, Магистр!

– Никаких «но»! Я сказал! Сгинь с очей моих ясных!

Спорить бесполезно, и мы с Леной идем к НульТ.

Нас останавливает голос Магистра:

– А ты, Элен, останься. У меня к тебе дело.

Лена осталась, а я сгинул.

Дома застаю на дисплее запись: «Андрей! Срочно свяжись со мной. Андрей». Вызываю Андрея. Он встревожен.

– Ну, наконецто отпустил тебя Магистр! Я думал, что он съест тебя в сыром виде и даже без соли и без луку. Кэт все глаза проплакала. Мы идем к тебе.

Заявившись ко мне, Катрин садится на диван и говорит:

– Одним словом, ребята, я сработала халтурно. Гнать меня надо поганой метлой. Увидела, что бомба благополучно упала на дно моря, и обрадовалась. Нет, чтобы до конца разобраться, почему картинка мельтешит.

На Катрин жалко смотреть, вид у нее совершенно убитый. Я пытаюсь ее утешить:

– При чем тут ты? Я во всем виноват, это я всех торопил, не терпелось скорее приступить к самостоятельной работе. Ангеломхранителем себя почувствовал. Даже спина чесаться начала, крылышки прорезались. Вспоминать противно.

– Что ты говоришь, Андрюша! Аналитическую экспертизу ситуации кто производил? Я! С меня и спрос, на мне и вина.

– Катя. Операцию разрабатывал я, курировал ее Магистр. Вот мы с ним и несем за все ответственность. Это мы схалтурили, а не ты. Понимаешь?

Андрей переводит разговор на другую тему:

– А как же ты, прославленный ас, не смог с самим собой справиться?

Я машу рукой:

– Какая разница, что дважды Герой Злобин, что молоденький лейтенант. Исход был бы таким же.

– Почему? – удивляется Катрин.

– Магазины у нас были пустые, горючее – на дне баков. Все израсходовали на «Суперкрепость». Тут уж не повоюешь.

– Кстати, – говорит Андрей, – лихо ты с ней расправился! Мне даже страшно стало, когда я вас увидел в одинаковом масштабе. Слон и «моськи»! Тем не менее эти «моськи» разделали слона под орех! Как это ты догадался, что атаковать ее надо именно так?

– Да я почти два часа моделировал на компьютере атаки в различных ракурсах! Воистину «Суперкрепость»! Откуда ни зайдешь: сбит, сбит, сбит! А подходить надо вплотную. Издалека ее не возьмешь: боекомплект у «мессера» ограничен. Это у них по пять, по десять лент, а у меня – по одной на ствол. Вот и пришлось придумать такой вариант атаки. Получилось.

Еще с полчаса мы разговариваем на разные темы и пьем темное густое пиво. Вдруг я вспоминаю слова Магистра:

– Андрей, а ты не знаешь, что запланировано на завтра? Магистр говорил, что нечто весьма рискованное.

– Представления не имею, – сознается Андрей, – от тебя впервые слышу.

– Помоему, к этому имеют отношение Кристина и Ричард, – говорит Катрин. – Они с Магистром и Стрембергом вчера больше часа были на Совете Магов.

– Интересно, – задумываюсь я, – что они могли придумать? Наверное, опять гденибудь ЧВП хулиганит.


Глава 38


Не спеши и, главное, не горбись,
Так боксер беседовал со мной.
Ты в ближний бой не лезь, работай в корпус,
Помни, что коронный твой – прямой.
В.С.Высоцкий

Я не угадал. Действительность превзошла самые смелые ожидания. Утром на совещании Магистр приказал мне готовиться к прямому переходу в фазу, где обитают сэр Хэнк, нагилы Эва и Яла, где я с Леной героически закрывал переход, созданный ЧВП.

Кристина, наконец, добилась результата и, помня наш разговор, предложила создать первый переход именно туда, чтоб извлечь из этой фазы Золотой Меч.

– Такое задание, – рассуждает Магистр, сидя спиной к компьютеру, – неизбежно предусматривает прямой контакт с обитателями фазы. Я не говорю уже о том, что снаряжение хроноагента должно быть полностью адекватным данной фазе. Это не проблема. Главное – это то, что при таком прямом контакте неминуемо придется раскрыться.

– Почему? – спрашивает Андрей.

– А как ты иначе убедишь сэра Хэнка отдать Золотой Меч?

– А может быть, не надо убеждать и тем более вступать в контакт и раскрываться? Осуществить переход ночью и подменить меч, – не сдается Андрей.

– Хм! В этом доме постоянно присутствуют четыре нагилы. Ты уже имел с ними дело, вот и попробуй подменить Золотой Меч, чтобы они этого не заметили.

Андрей сдается, а Магистр продолжает свою мысль:

– От хроноагента, выполняющего такое задание, потребуются выдержка, огромное чувство такта, осторожность, рассудительность, умение убеждать и, самое главное, умение предвидеть последствия каждого своего слова и каждого своего поступка.

Магистр смотрит на меня, покидает свое место, подходит к столу, наливает чашку кофе, закуривает сигарету и, глядя в угол комнаты, продолжает:

– Лично я у хроноагента Коршунова всех этих качеств не наблюдаю. Но, увы, мне не удалось убедить в этом Совет Магов. Там несколько другая точка зрения на качества этого хроноагента. Они считают его непревзойденным специалистом по нестандартным ситуациям. Они полагают, что у него особый талант успешно находить их разрешение. Я же полагаю, что у Андрэ, несомненно, есть талант: талант создавать нестандартные ситуации, а затем успешно из них выпутываться. Но мое мнение оказалось гласом вопиющего в пустыне. Кандидатура утверждена. Нам придется с этим смириться.

– Но, Магистр! – прерывает Лена поток его желчных излияний. – Из всех нас только Андрей дважды работал в этой фазе и оба раза в образе именно рыцаря Хэнка. Он уже вжился в него, постиг его образ мышления. Кто еще из хроноагентов сумеет лучшим образом найти с Хэнком общий язык?

– Вот этим аргументом меня на Совете Магов и припечатали. Кстати, – ехидно глядя на Лену, добавляет Магистр, – если на то пошло, то и с нагилами он имеет богатый опыт общения. Это ему тоже может пригодиться.

Лена хочет чтото сказать, но Кристина опережает и ее:

– Есть еще один аргумент в пользу Андрея. Он единственный, кто уже проходил через прямые переходы, в случае какоголибо сбоя он не растеряется.

От воспоминаний о «хождении по фазам» у меня между лопатками начинают бегать мурашки.

– Не знаю, Крис, не знаю, положительный это опыт или нет. Тот раз я просто не знал, что меня ждет, а теперь…

– Сейчас будет проще. Ты будешь иметь при себе Искатель Перехода, ИП1. Он будет показывать тебе направление на переход. Тебе не придется искать его.

– А если он покажет направление на переход, созданный ЧВП?

– Ты легко разберешься: у них свечение желтое, наш переход будет светиться розовым.

– Все, – прерывает нас Магистр, – дебаты закончены…

– Нет, у меня есть предложение, – говорит вдруг Лена. – Что если пойти мне? Я выступлю в роли нагилы. У меня это хорошо получится, тем более что дары святого Мога передались и мне.

– Идея интересная, Элен, но это исключено, – отвечает Магистр. – Я не сомневаюсь, что у тебя это получится отлично и ты – меньший фактор риска, чем Андрэ, но все нагилы знают друг друга. Как ты объяснишь им свое появление?

– Да, об этом я и забыла… Хотя ведь Андрею все равно придется открыться. Я тоже откроюсь.

– Нет, здесь есть нюанс. Андрэ придет туда в образе рыцаря, это никого не насторожит. А никому не известная нагила сразу вызовет недоверие, и дальнейший разговор будет вести весьма сложно.

– Ты прав, – соглашается Лена и успокаивается.

– Теперь вот еще что, – продолжает Магистр, обращаясь уже ко мне, – твой Золотой Меч уже в Техсекторе. Они разобрались с механизмом борьбы с нежитью и сейчас придают ему эту функцию. Надо, чтобы обмен был равноценным.

– Тогда пусть они лишат его функций лазера и дезинтегратора, – предлагаю я и, подумав, добавляю, – но пусть оставят функцию монокристалла.

Магистр согласно кивает и связывается с Техсектором. А мы с Кристиной обсуждаем, в какую точку надо осуществить переход.

– Лучше всего гденибудь в лесу, километрах в пятидесяти от постоялого двора. Нельзя появляться перед ними прямо из ничего, – говорю я.

– Лучше всего в Синем Лесу, – невинно предлагает Андрей.

– Если хочешь, я сделаю туда еще один переход, специально для тебя, – парирует Кристина. – А тебе Андрей, я думаю, самое подходящее будет появиться откуданибудь со стороны, противоположной Синему Лесу.

– Верно, – соглашаюсь я, – во избежание кривотолков. А теперь пора готовить снаряжение.

– У тебя же все есть, – удивляется Катрин.

– Далеко не все, – возражаю я, – доспехи и шлем я оставлю…

– Правильно, – вставляет Андрей, – на них даже боевые отметины есть, так правдоподобнее будет.

– Мне надо сотворить щит, секиру, кинжал, копье… Да, и чтобы не копировать полностью Хэнка, могут дурно понять, надо сменить цвет плаща и всего прочего.

– Это я беру на себя, – говорит Лена.

Я согласно киваю.

Кристина спрашивает:

– Два часа вам достаточно? Все будет готово к этому времени. В той фазе как раз будет утро.

Мы соглашаемся, и все расходятся. Мы с Магистром остаемся одни. Несколько минут он молча смотрит на меня, потом встает и подходит к синтезатору. Сотворив две бутылки «Столичной», он ставит их в холодильник.

– Этим мы отметим твое возвращение, Андрэ, – и, помолчав, добавляет, – если, конечно, оно будет удачным.

– А ты сомневаешься? Или опасаешься чегонибудь?

– И сомневаюсь, и опасаюсь.

Магистр садится в кресло, снова молчит какоето время, потом поясняет свою мысль:

– Я, Андрэ, сейчас, после того как нас здесь, в Монастыре, посетил гость из ЧВП, во всем сомневаюсь и собственной тени опасаюсь. Нервы стали никуда. В схлопку! Вот сейчас мы с тобой сидим, а мне не дает покоя мысль, что они сейчас за нами наблюдают и потирают ручонки от радости. Как же! Не бестелесная Матрица, а живой хроноагент экстракласса к ним сейчас пожалует! Ух, и встретим мы его!

Магистр трясет головой, словно отгоняя наваждение. Он встает, подходит к бару, наливает себе коньяку и выпивает залпом.

– Тебе не предлагаю, извини.

Я понимающе киваю.

– Все это может быть плод моего не в меру разыгравшегося воображения, но я, Андрэ, прошу тебя об одном. Будь предельно внимателен и еще более предельно осторожен. Не забывай главного: ты идешь в реальную фазу в собственном теле. Если тебя там убьют, значит, реально убьют. Да даже и убивать не надо. Достаточно ранить, и ты не доберешься до перехода. Истечешь кровью.

– Ничего, – пытаюсь я отшутиться. – Нагилы вылечат.

– Да? А что если нагилы первые же и начнут демонстрировать на тебе свое искусство управления оранжевым огнем? Ты такой вариант исключаешь. Почему?

Немного подумав, я прихожу к выводу, что такой вариант не исключен.

– Согласен. Но что ты предлагаешь?

– Я предлагаю тебе не изображать из себя супермена. Держи себя так, чтобы всегда был путь к отступлению. Если тебе будет грозить прямая опасность, пошли все в схлопку и беги. Никто тебя не осудит. Лучше не выполнить это задание, чем потерять хроноагента, и притом навсегда. Нам ничто не может помешать послать тебя туда еще раз, но уже не одного… Ну, что ты смотришь на меня? Я предлагаю тебе чтото неприемлемое?

– Почему же? Я все прекрасно понимаю, но пойми, я както не привык…

– В схлопку! Андрэ, ты меня слышал, и я не хочу повторяться, иначе мы поссоримся. Понимай это как приказ или как просьбу. Как тебе больше понравится.

– Хорошо, Магистр. Мы не будем ссориться.

– Я рад, что ты понял. Иди, готовься.


Глава 39


Чистоту, простоту мы у древних берем.
Саги, сказки – из прошлого тащим!
Потому то добро остается добром –
В прошлом, будущем и настоящем!
В.С.Высоцкий

На площадке полигона, где должен открыться переход, буквально некуда плюнуть. Я и не подозревал, что стольким людям необходимо присутствовать при осуществлении перехода одногоединственного хроноагента, пусть даже и на коне.

Кристины не видно. Она со своей аппаратурой – в большом ангаре на краю полигона. От ангара тянутся кабели к двум мачтам, на вершинах которых закреплены конструкции, напоминающие ветросиловые установки.

Наша группа стоит особняком. Я уже в полном рыцарском облачении. Лена сотворила мне голубой плащ, не забыв украсить его на плечах серебряными ящерицами. Сапоги, перчатки и бархатный берет тоже голубые. Лена – молодец. Она не забыла придать сапогам несколько поношенный вид. Щит я сделал тоже голубого цвета. Он у меня не такой, как у сэра Хэнка. Тоже треугольный, но с сильно закругленными краями, как у русских дружинников XIII века. На щите я изобразил эмблему нашего Сектора, а под ней – серебряную ящерицу в короне. Пусть герольды поломают себе голову, если увидят меня. Андрей держит мое копье, Генрих – шлем. Рядом стоит мой конь, Гвидон. Я привык к нему еще на курсах верховой езды и на занятиях по конному бою.

– Слушай, а как ты будешь представляться? – спрашивает Андрей.

– Своим именем, – отвечаю я.

– Не пойдет, – возражает Лена. – Андрей не пойдет. Там нет таких имен. Лучше – Андрэ.

– Сэр Андрэ, – соглашаюсь я.

– Не сэр, а крун, раз уж ты нарисовал это, – поправляет меня Магистр, указывая на корону, венчающую головку ящерицы. – Да и весу это тебе прибавит, решпекту, так сказать.

– Готовность – двадцать минут! – раздается из динамика певучий голос Кристины.

К нам подходят молодой человек и две девушки, судя по униформе, из Научнотехнического Сектора:

– Извините за любопытство, это оружие настоящее?

Я даже не сразу нахожу, что ответить. Меня выручает Андрей:

– А как вы думаете, можно идти в реальную фазу с бутафорским вооружением?

– А зачем оно вам?

– Как зачем? – я ошарашен. – А если на меня нападут, чем я буду защищаться?

– То есть вы хотите сказать, что если на вас нападут, – продолжает допытываться высокая длинноволосая брюнетка, – то вы будете драться вот этим мечом или вот этим топором?

– Разумеется.

– И при этом будете рубить людей?

– Придется, иначе они зарубят меня.

Девушка молчит и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Молодой человек говорит, глядя кудато между мной и Андреем:

– Но, согласитесь, это ужасно – рубить живого человека куском стали.

Я вспоминаю давний разговор в баре с хронофизиком. Выходит, он был прав. Но Магистр не снисходит до сантиментов:

– Знаете что, юноша! Вот сейчас Кристина откроет переход, и идите вместо Андрэ туда вы. Вы пройдете между вышками и окажетесь в средневековой Европе. Не исключено, что там вас встретят такие же, как он, рыцари. Только онто воспитан здесь, в наше время, как и вы, а они родились и выросли Время знает сколько столетий назад. Вот когда они начнут рубить вас мечами, топорами и прочими кусками стали, вы и объясните им, как это ужасно. А нам это объяснять не надо, это мы и без вас знаем!

– Готовность – пять минут!

Сажусь в седло, друзья подают мне щит, шлем и копье. Лена привстает на цыпочки, я наклоняюсь с коня и целую ее. Машу всем на прощание рукой и медленно еду к мачтам. Все замирают. Я останавливаюсь в десяти шагах от мачт и жду. Чувствую, как на меня смотрит множество пар глаз. Томительно тянутся последние минуты. Голос Кристины нараспев отсчитывает:

– Десять! Девять… Три! Две! Одна! Есть переход! Вперед, Андрей! С нами Время!

Лопасти «ветряков» вибрируют и исчезают, а между мачтами появляется мягкое розоватое свечение.

– С нами Время! – отвечаю я и трогаю поводья.

Гвидон шагом двигается вперед. Только бы не обернуться, плохая примета. А как хочется еще раз увидеть глаза Лены! Я ощущаю на себе ее взгляд… Все вокруг окутывается розоватым туманом.

Из тумана я выезжаю в березовую рощу. Меня сразу оглушает птичий гомон, пронзительный после напряженной тишины последних секунд на полигоне. Раннее утро. Солнце еще невысоко, в ложбинках лежит туман. Оборачиваюсь назад, там – ничего, никакого свечения. Для постороннего наблюдателя я просто возник из воздуха. Хорошо, что здесь нет их, этих посторонних наблюдателей. Смотрю на ИП1, замаскированный под шейную гривну из темного серебра. Экранчик пуст, только в центре горит зеленая точка. Значит, обратного перехода еще нет. Правильно. Мы договорились, что его создадут в двух случаях: когда я выполню задание к или когда мне будет грозить смертельная опасность.

Сориентируемся. Солнце сзади меня. Значит, чтобы попасть на постоялый двор, надо ехать прямо. Очень скоро выезжаю на дорогу. Она мне знакома. Не так уж давно я ехал по ней вместе с Ялой, Урганом и Илой. Пускаю Гвидона неторопливой рысью. Его копыта мягко выбивают по дороге мерную дробь. А я, помня о разговоре с Магистром, внимательно осматриваюсь на каждом повороте, у каждого оврага и группы кустов.

Вроде все спокойно. ЧВП прозевал нашу акцию. А может быть, они до сих пор не могут очухаться от того сокрушительного поражения, которое мы им нанесли в этой фазе? Вряд ли, на них это непохоже. Скорее всего они насторожились, поняв, что столкнулись с серьезным противником, и теперь будут действовать уже не так нагло. Что ж, это, возможно, и к худшему. Слишком уж легко дались нам первые победы. Надо ждать ответных ударов. Впрочем, я и еду именно за тем, чтобы завладеть эффективным оружием раньше, чем это догадается сделать ЧВП. Не дай бог, если они нас опередят. Этот Горшайнергол – серьезная штучка.

Часа через полтора подъезжаю к постоялому двору. Вот поле, где я когдато бился с оборотнями. До сих пор на том месте, где Эва зажгла Священный Огонь, не растет трава. Представляю, каково было оборотням.

У ворот меня встречает Симон. Он кланяется почтительно, но отнюдь не раболепно. Сразу видно, что он оруженосец самого сэра Хэнка. Отдаю ему свое копье, щит, шлем и представляюсь:

– Я – крун Андрэ. Приехал издалека, чтобы встретиться с рыцарем Хэнком. Он здесь?

– Да, крун, сэр Хэнк здесь. Соблаговолите подождать в столовой, я доложу о вас рыцарю.

Я прохожу в безлюдную в этот час столовую. Здесь мы с Эвой ждали наступления ночи и ужинали после победы над оборотнями. Мои воспоминания прерывает голос Хэнка:

– Ты хотел видеть меня, крун Андрэ?

Хэнк стоит на пороге и внимательно меня разглядывает.

– Да, сэр Хэнк, я приехал издалека, чтобы встретиться и поговорить с тобой. С глазу на глаз.

– Ну, здесь нам в это время никто не помешает. Хочешь подкрепиться с дороги? За завтраком и поговорим.

– Благодарю. Я не против.

– Симон. Будь любезен, подай нам кувшин вина, чегонибудь поесть и проследи, чтобы сюда никто не входил.

Хэнк пристально смотрит на мой меч, точную копию Золотого Меча. Наши ребята постарались, не отличить. Симон подает нам вино, ветчину, сыр, зелень и хлеб, а сам выходит из столовой, закрыв за собой дверь. Хэнк наливает в кубки вино:

– За всех странствующих и путешествующих!

– Да хранит их святой Жиго! – подхватываю я.

– Так о чем ты хотел поговорить со мной, крун Андрэ? – спрашивает Хэнк, попрежнему внимательно изучая рукоять меча.

– Я хочу сделать тебе, сэр Хэнк, предложение. Интересное, но довольно неожиданное.

Хэнк, наконец, приходит к выводу, что мой меч – точная копия Золотого Меча, и теперь начинаетрассматривать меня с таким же слабо скрываемым интересом.

– Я, сэр Хэнк, наслышан о твоей доблести и твоих подвигах. Ты победил Синего Флинна и завоевал Золотой Меч. Ты победил круна Дулона и завоевал для нагилы Ялы право встретиться со святым Могом. Наконец, ты успешно уничтожаешь нежить в окрестностях Синего Леса, и скоро в этом краю снова воцарится спокойная жизнь.

– Ну, в последнем деле не одна лишь моя заслуга. Мне помогают друзья: рыцари и лучники, а также нагилы. Без помощи нагил мне было бы не под силу одному воевать с нежитью, даже обладая Золотым Мечом.

– А старый Лок не появлялся здесь больше?

– Нет… А ты откуда знаешь старого Лока? – Хэнк с подозрением смотрит на меня.

– Наслышан.

Какоето время мы с ним молчим. Хэнк усиленно пытается понять, кто я такой и откуда знаю такие подробности, а я обдумываю: с чего начать. Наконец, я решаю «брать быка за рога»:

– Сэр Хэнк, я приехал, чтобы предложить тебе поменяться мечами.

Глаза Хэнка лезут на лоб, он привстает. Я спокойно кладу ему руку на плечо, удерживая его на месте. Затем встаю сам, обнажаю меч и протягиваю его Хэнку. Тот хватает его и внимательно изучает: сначала рукоятку, потом клинок.

– Откуда он у тебя, крун Андрэ? – спрашивает он, почемуто шепотом.

– Неважно, сэр Хэнк. Главное, что он не только внешне не отличается от твоего, но по своим свойствам не только не уступает, но даже и превосходит его.

– Это слова, – недоверчиво качает головой Хэнк.

– В том, что это правда, легко убедиться. Поехали вместе в Синий Лес, и там я на твоих глазах зарублю этим мечом первую попавшуюся ларку.

Хэнк снова замолкает, потом показывает на второй рубин на рукоятке:

– А это что? У меня такого нет.

– Если нажать на этот камень, меч будет рубить все: и сталь, и камень. Перед ним ничто не устоит. Ты сможешь перерубать им клинки и щиты, а также пробивать бреши в крепостных воротах и даже стенах. В этом тоже легко убедиться.

Хэнк встает и начинает задумчиво ходить по столовой. Проходит минута, другая. Внезапно Хэнк останавливается у стола, резко наклоняется ко мне и тихо спрашивает:

– Кто ты такой, крун Андрэ? Откуда ты приехал?

– А какая разница, сэр Хэнк? Я предлагаю тебе выгодный обмен…

– А такая! Пока я не пойму, кто ты такой, дальнейшего разговора не будет! Ну, а если ты будешь молчать, то разговор будет, но уже иной!

– Объяснись, сэр Хэнк, почему?

– Потому что мне это не нравится. Я знаю всех рыцарей, крунов и бухасов королевства, но ничего не слышал о круне Андрэ. Откуда ты взялся? Где был раньше? Потом, я ничего не слышал о том, что гдето есть еще один Золотой Меч. Где ты его взял или кто тебе его дал? Отвечай!

Я улыбаюсь и молча провожу ладонью по лезвию меча. Потом показываю Хэнку окровавленную ладонь. Тот качает головой:

– Если кровь желтая, это доказывает все, если она красная, это ничего не доказывает. Синий Флинн тоже был живой. Я сам видел, какого цвета у него кровь. Тем не менее он Золотым Мечом делал из доблестных рыцарей Черных Всадников.

– Тебе не откажешь в логике, сэр Хэнк. Давай присядем, выпьем и закусим. Я постараюсь ответить на твои вопросы убедительно и обстоятельно, так, чтобы ты понял. Но разговор будет долгим.

Хэнк садится за стол, не сводя с меня настороженного взгляда. Я оставляю Меч лежать на столе под его рукой, клинком ко мне. Так будет убедительней. А если у Хэнка не выдержат нервы, то увернуться я успею. Полагаю, мне удастся в этом случае сблизиться с ним, а уж тогда мне опасаться нечего. Наливаю в кубки вино и поднимаю свой. Хэнк выпивает свой кубок залпом и наливает еще.

– Я слушаю, – говорит он.

– Сэр Хэнк, откуда, потвоему, пришел Синий Флинн?

– Тебе лучше знать, – мрачно глядя на меня, отвечает Хэнк.

– Ято знаю. Но мне хотелось бы услышать твое мнение по этому поводу.

Хэнк задумывается, его пальцы перебирают золотую цепь, висящую у него на шее. Взгляд его направлен кудато за мою спину. Мысли его далеко. Наконец, он «возвращается» и, попрежнему перебирая цепь и глядя мимо меня, говорит:

– Синий Флинн родился не здесь. Он пришел из другого Мира, из Мира Зла. Пришел он через те врата на Желтом Болоте, которые мы закрыли.

– Так. А Золотой Меч, который ты отвоевал у Синего Флинна, принадлежал ему?

– Нет. Он украл его. Украл у святого Мога.

– А почему святой Мог не потребовал у тебя свою собственность, когда ты был в Красной Башне?

– Святой Мог хотел, чтобы его Меч послужил делу добра, во искупление того зла, которое он совершил в руках Синего Флинна.

– Так. Теперь слушай меня, сэр Хэнк. Ты только что сказал, что Синий Флинн пришел из Мира Зла. Значит, ты допускаешь, что существуют Миры помимо того, в котором ты существуешь?

– Да, получается что так.

– Хм! Я уже говорил, что ты весьма логичен. Так вот, ты угадал. Я действительно не из твоего Мира… Но и не из Мира Синего Флинна, как ты сейчас подумал. Сознайся, ты сейчас решил, что я пришел из Мира Зла, чтобы обманом вернуть Золотой Меч?

– Да, – неохотно соглашается Хэнк, – ты прав.

– Здесь ты ошибся. Я пришел совсем из другого Мира. Наш Мир уже давно воюет с Миром Зла, из которого пришел и Синий Флинн, и крун Дулон, и красавица Лина.

– Но я знал красавицу Лину еще девочкой, ребенком!

– Во время турнира они убили ее и вместо нее посадили женщину, внешне похожую на Лину, как две капли воды. Они могут не только это. Чтобы предупредить еще один твой вопрос, сразу скажу, что и крун Дулон не всегда был выходцем из Мира Зла. Перед турниром они вселили в его тело дух своего человека. Поэтому ты бился не с самим Дулоном, а с выходцем из Мира Зла. С самим Дулоном такой доблестный рыцарь, как Хэнк, расправился бы относительно просто. А тебе с ним пришлось повозиться не меньше, чем с Синим Флинном.

– Это верно, – соглашается Хэнк.

– Я уже говорил, что наш Мир давно воюет с Миром Зла. Но святой Мог запрещает нам воевать друг с другом напрямую. Поэтому мы воюем в других Мирах, таких, как твой. Во многих Мирах Мир Зла построил свои врата, через которые проникает в эти миры и сеет гам зло, жестокое и беспощадное. И вот, для того чтобы закрыть эти врата в других Мирах, я и прошу у тебя Золотой Меч, предлагая взамен свой.

– Но у тебя такой же меч, даже лучше, как ты сказал.

– У него одно отличие: он сделан нашими мастерами, а твой – мастерами святого Мога. Твой меч может закрывать врата зла, а мой нет.

– А почему вы не попросите такой меч у святого Мога?

– Святой Мог не желает помогать ни нам, ни им. Он считает, что победить должен сильнейший и своими силами. Поэтому он не дает нам такой меч. А воровать как сделали те, мы не желаем. Вот поэтому я и пришел к тебе.

Хэнк задумывается. Он снова встает и ходит по столовой. Я чувствую, что он колеблется. Еще небольшое усилие, и дело сделано. Наконец, Хэнк останавливается и говорит:

– Я бы охотно выполнил твою просьбу, крун Андрэ, но есть два момента, которые препятствуют этому. Первый. Когда святой Мог оставил мне Золотой Меч, он был уверен, что в моих руках он будет служить только добру. Как ты сможешь уверить меня в том же?

– Сэр Хэнк, если бы мы были такими же, как наши противники, я бы пришел сюда во главе отряда из двадцатитридцати человек. И вооружены мы были бы не мечами и луками, а оружием, которое мечет огонь, как нагилы свое Священное Пламя. Только нагилам для этого нужна полночь, а мы делали бы это среди бела дня. Поверь, за несколько минут от этого дома и от тебя остался бы один пепел, и ты ничего не смог бы поделать. Кстати, я не сомневаюсь, что наши противники скоро так и сделают. Им трудно смириться с потерей Золотого Меча. Тем более они и не подозревали, что он способен закрывать ворота. Я же пришел один и разговариваю с тобой как равный с равным. А сейчас даже сижу перед тобой без оружия.

– Хорошо, допустим, что это все так. Но остается еще один момент, не менее важный. Меч – оружие рыцарское. И рыцарь может получить его или из рук того, кто посвящает его в сан, или добыть в бою. Я добыл Золотой Меч в бою с Синим Флинном и имею на него право. Мне он служить может, а тебе – нет.

– Если на то пошло, сэр Хэнк, то я имею на Золотой Меч прав не меньше, чем ты, а даже больше.

– Как это понять? Докажи.

– Хорошо. Я не хотел говорить об этом, но другого выхода не вижу.

Теперь приходит моя очередь мерить шагами столовую. Я хожу и обдумываю, как все объяснить Хэнку, чтобы он понял, а главное, поверил. Хэнк сидит за столом и внимательно следит за мной. Я останавливаюсь возле него и начинаю говорить:

– Слушай меня внимательно, сэр Хэнк, но только не рассказывай никому того, что сейчас услышишь. Тебе никто не поверит, а ты навсегда прослывешь лжецом или сумасшедшим. Два раза мой дух, то есть мое сознание, вселялся в тебя. Первый раз, находясь в тебе, я победил Синего Флинна и отобрал у него Золотой Меч, а после вместе с Эвой сражался с оборотнями, вот здесь, на этом поле. Второй раз, будучи в тебе, я сражался на турнире с круном Дулоном, был вместе с Ялой в Красной Башне у святого Мога и закрывал врата из Мира Зла на Желтом Болоте…

– А где же в это время был я?

– Ты хочешь сказать, где было твое сознание? Оно спало, и ему снилось, что все это делаешь ты сам.

Хэнк недоверчиво качает головой, и я начинаю горячиться:

– Слушай, сэр Хэнк, я, конечно, не сомневаюсь в твоей доблести и в твоем мужестве, но посуди сам. Неужели ты думаешь, что из Мира Зла сюда пошлют такого воина, которого под силу победить простому рыцарю? Нет, у них точный расчет. Синий Флинн был такой боец, который должен был справиться с любым, слышишь, с любым рыцарем из вашего Мира. Если бы я не вселился в тебя тогда, на пути в Синий Лес, когда ты отдыхал возле ручья, быть бы тебе Черным Всадником! А крун Дулон? Этот был еще похлеще Синего Флинна! Мне с ним пришлось изрядно повозиться. Тебя бы он выбил из седла в первой же, ну, по крайней мере во второй схватке на копьях.

О, Время! Зря я все это наговорил! Хэнк смотрит на меня исподлобья мрачным взглядом. Пальцы его мнут скатерть. Надо срочно исправлять положение.

– Поверь, сэр Хэнк, и Синий Флинн, и крун Дулон владели такими приемами боя, о которых ты не имеешь представления. Я же эти приемы знаю, поэтому и смог победить их. Но если это тебя не убедило, то, – я наклоняюсь над Хэнком и говорю ему, понизив голос, – хочешь я расскажу тебе в точности, как ты ехал по Синему Лесу, как и откуда на тебя бросилась ларка. Расскажу, как ты дрался с Черным Всадником и каким приемом отрубил ему голову. Слово в слово перескажу твой разговор с Глупым Потаном. Во всех подробностях опишу, как ты бился с Синим Флинном, как убил потом Глупого Потана. Ведь всего этого, кроме тебя, никто не видел.

Хэнк смотрит на меня с удивлением, а я продолжаю:

– А главное, вспомника поподробнее, как ты закрывал врата в Мир Зла. Что ты делал?

Хэнк берет Меч:

– Я сделал так.

Он рисует клинком восьмерку и делает выпад в ее центр.

– И все? А ты чтонибудь говорил при этом?

– Я… Я произнес… заклинание.

– Какое? Откуда ты его узнал? Повтори его.

Хэнк с ужасом смотрит на меня.

– Повтори, не бойся, это же не твой Меч. Он не будет при этом творить того, что наделал твой Меч на Желтом Болоте.

– Мне сказал его святой Мог. Но повторить его я не могу. Я не помню… забыл.

– А ты и не можешь его помнить, потому что святой Мог сказал его не тебе, а мне. И это не заклинание, это имя твоего Меча, которое написано на клинке.

– Тогда скажи его, если знаешь.

– Имя это, – я перехожу на шепот, – Горшайнергол.

Хэнк смотрит на меня с испугом, вдруг лицо его проясняется:

– Я вспомнил! Именно Горшайнергол! – говорит и он тоже шепотом.

– Но, сэр Хэнк, ты хорошо знаешь, какие страшные силы способно развязать это имя. Решишься ли ты еще раз произнести это слово, держа в руках Золотой Меч?

Хэнк вздрагивает и бросает мой меч на стол. В глазах его ужас:

– Нет! Никогда больше! И одного раза слишком достаточно для простого смертного.

– Тогда зачем тебе Золотой Меч? Отдай его мне, я использую его в полную силу в борьбе с Миром Зла. А тебе, чтобы биться с нежитью, вполне достаточно и этого.

Хэнк все еще колеблется, и я спрашиваю:

– Неужели я все еще не убедил тебя?

– Нет, крун Андрэ, все что ты говорил, звучало вполне убедительно. Но все это слишком невероятно, чтобы быть правдой.

В этот момент сзади нас звучит женский голос:

– Все, что он говорил, Хэнк, – это чистая правда.

Мы резко оборачиваемся. В дверях стоит Эва, она внимательно смотрит на меня. Подойдя ближе, она улыбается:

– Вот и конец моим сомнениям и раздумьям! Вот, значит, кто победил Синего Флинна, оборотней, круна Дулона. Вот кто охранял Ялу и закрыл врата в Царство Зла.

– Ты хочешь сказать, Эва… – начинает Хэнк.

– Подожди, – останавливает она его, – осталась последняя проверка. Крун Андрэ, отойдем подальше, а ты, Хэнк, останься здесь.

Отведя меня в дальний угол, Эва шепчет мне на ухо:

– Как ты называл меня той ночью, после боя с оборотнями? Ну, ты помнишь.

– Эвичка.

Лицо Эвы сияет. Она смеется:

– Ты и есть! Вот Хэнк никогда меня так не назовет, – с сожалением добавляет она. – Он относится ко мне слишком почтительно.

Мы возвращаемся к Хэнку, Эва кладет руку ему на плечо:

– Все, что сказал крун Андрэ, – истина. Отдай ему Золотой Меч, Хэнк. Он заслужил его по праву.

Лицо Хэнка каменеет. Он отрицательно мотает головой:

– Нет. Раз он утверждает, что именно он одолел Синего Флинна и круна Дулона, а я этого не смог бы сделать, пусть докажет это на деле, а не на словах!

Эва ахает, а я внимательно смотрю ему в глаза. Нет, он не шутит.

– Следует ли понимать, сэр Хэнк, что ты вызываешь меня на поединок?

– Да! – отвечает Хэнк.

Он достает изза пояса красную перчатку и бросает мне под ноги. Я вздыхаю и поднимаю ее:

– Идите, вооружайтесь, сэр Хэнк. И скажите Симону, чтобы он принес мои щит и шлем.

– Зря ты так, Хэнк, – говорит Эва, – он же убьет тебя!

– Ну, это не так просто сделать! – бросает Хэнк и быстро выходит из столовой.

Я беру Эву за руку:

– Успокойся, Эвичка. В мои намерения не входит лишать жизни доблестного рыцаря Хэнка. Я даже воздержусь от того, чтобы его ранить. Поверь, мне самому он слишком дорог. Как никак я достаточно долгое время был им самим.

Эва улыбается и целует меня в щеку.

Мы решаем биться как раз там, где я сражался с оборотнями. После первой же серии атак, которые проводит Хэнк, я убеждаюсь, что нисколько не покривил душой, когда сказал, что ему суждено было стать Черным Всадником. Для своей эпохи Хэнк – отличный боец, но Синий Флинн и Дулон были бы ему явно не по зубам. Удары его быстрые, мощные и точные, но слишком прямолинейные. Да и мои удары он просто принимает на щит или клинок, но не отражает. Пора кончать. Делаю широкий замах слева. Хэнк пригибается и, тут же распрямившись, с силой бьет меня сверху по левому плечу. А я, быстро повернувшись на правой ноге, резко бью сверху по его Мечу, поражающему пустое пространство. Хэнк обезоружен. Приставляю ему к забралу клинок. Хэнк поднимает правую руку и снимает шлем.

– Сдаюсь!

Вкладываю меч в ножны и протягиваю ему руку, Хэнк пожимает ее.

– Ты действительно непревзойденный воин, крун Андрэ!

Он поднимает Золотой Меч и протягивает его мне рукояткой вперед:

– Он твой. Ты будешь владеть им по праву победителя. Никто не посмеет сказать, что ты не завоевал его у рыцаря Хэнка в честном бою.

Снимаю перевязь со своим мечом и отдаю его Хэнку:

– Грех оставлять столь доблестного рыцаря без достойного его оружия.

– Эва! – кричит Хэнк. – Прикажи накрыть стол и зови всех, кто есть, на обед в честь круна Андрэ.

– Кстати, сэр Хэнк, – тихо говорю я, – если хочешь окончательно завоевать сердце Эвы, будь с ней попроще и поласковей. И попробуй, когда вы будете одни, называть ее Эвичкой.

– Эвичкой?

– Именно.

Внезапно лицо Хэнка мрачнеет:

– Слушай, крун Андрэ. Получается, что сын, которого носит Эва, твой?

Я отрицательно мотаю головой:

– Нет, сэр Хэнк, на этот счет можешь быть спокоен. Это будет действительно твой сын.

Хэнк смотрит на меня с сомнением.

– Ну, ты же помнишь, как все было?

Хэнк кивает.

– Тогда какие у тебя остаются сомнения? Считай, что я просто за этим нескромно подсматривал. А если уж на то пошло, то у меня есть своя дама сердца, которой я предан по гроб жизни. Это ее цвета и ее герб, – показываю я на голубой плащ и серебряных ящериц.

– Как ее зовут?

– Елена.

– Она красива?

– Она – прекрасна! Больше того, она умна, смела, и она тоже хороший воин.

– Вот как?!

– Скажу больше, она была в образе нагилы Ялы, когда мы с тобой бились с круном Дулоном, ходили к святому Могу и закрывали врата в Мир Зла.

Хэнк поражен:

– Значит, в вашем Мире и женщины не уступают мужчинам?

– Ну, вашему Миру грех жаловаться. У вас есть прекрасные нагилы!

– Это правда. Без нагил нас давно бы уже всех нежить сожрала, – соглашается Хэнк.

Наш разговор прерывает Эва, приглашая к столу.

– Еще одна просьба, сэр Хэнк. Никому никогда не говори, кто я и откуда пришел на самом деле. Я – крун Андрэ и приехал из далекой страны, чтобы узнать у вас, как бороться с нежитью.

– Клянусь, крун Андрэ, про нашу тайну, кроме Эвички, никто не узнает.

После обеда Хэнк и Эва вызываются проводить меня.

– А тебе, Эва, конная прогулка не повредит? – с беспокойством спрашиваю я.

– Я – нагила! – многозначительно отвечает Эва.

Я усмехаюсь, вспоминая свое присловье «мы – летчики!». В это время Симон подводит нам коней. Я треплю гнедого по холке, тот приветливо ржет и пытается поймать мою руку губами. Хэнк смеется:

– Вот еще одно доказательство истинности твоих слов. Признал, шельмец!

Еду, руководствуясь направлением, которое показывает лучик на экранчике ИП1. В трех километрах от постоялого двора я вижу балку, над которой клубится розоватый туман.

– Ну, друзья, мне пора. Прощайте.

Эва целует меня:

– Береги себя, Андрэ. В Мире Зла достаточно могучих воинов помимо Флинна и Дулона. Мы будем молиться за тебя святому Могу.

– Спасибо, Эвичка.

– Крун Андрэ, – говорит Хэнк, – встретимся ли мы когданибудь еще?

– Кто знает, сэр Хэнк. Человек предполагает. Время располагает. Не исключено. Во всяком случае, – я показываю ему ИП1, – если увидишь у когонибудь такое, неважно у кого – у рыцаря, у лучника, простолюдина, монаха или женщины, знай, это мой ближайший друг. А теперь прощай.

– Прощай!

Мы обнимаемся. Хэнк и Эва смотрят мне вслед, смотрят, как я въезжаю в розовый туман и исчезаю в нем.


Глава 40


Человеческий облик потерять страшно, Антон. Запачкать душу, ожесточиться. Мы здесь боги, Антон, и должны быть умнее богов из легенд, которые здешний люд творит коекак по своему образу и подобию. А ведь ходим по краешку трясины. Оступился – и в грязь, всю жизнь не отмоешься.
А. и Б. Стругацкие

У меня, когда я между двумя «ветряками» въезжаю на полигон, складывается впечатление, что все, кто присутствовал и при моем переходе туда, невзирая на холодную погоду, не покидали своих мест. На полигоне всё так же негде яблоку упасть.

Все наши, разумеется, на месте. А как же иначе? Так же стоит толпа хронофизиков и аналитиков. На месте и группа молодежи, что приставала ко мне с альтруистическими идеями.

Как я узнал впоследствии, Кристина спроектировала между двумя «ветряками» картинку со своего компьютера, по которому она наблюдала за мной. Стоит ли говорить, что все присутствующие забыли о том, что на дворе поздняя осень. Зрелището весьма увлекательное: первый прямой переход хроноагента в реальную фазу!

Замечаю в общей массе группу людей в черных одеждах. Это работники Научнотехнического Сектора. Среди них вижу Лючию, Олега и Кемаля. Мне в голову приходит шальная мысль. Обнажаю Золотой Меч и салютую им с нетерпением ожидающим меня Магистру, Лене и Андрею. Но направляюсь я не к ним, а к Лючии и Олегу. Вонзив Меч в землю у их ног, говорю:

– Вот, махнул, не глядя! Принимайте, владейте, изучайте. Но, ради великого Времени, будьте с ним осторожны!

Олег берет Меч за эфес и клинок, как почетное оружие, внимательно и благоговейно его осматривает и передает Лючии:

– Спасибо, Андрей. Твой дар бесценен, тем более что достался он тебе нелегко.

Я спешиваюсь с Гвидона, и меня тотчас окружают люди. Обнимают, хлопают по плечам, жмут руки, восхищаются, поздравляют. Друзья увлекают меня к НульТ, но у самой кабины нам преграждают путь Кристина и Тара – начальник Сектора Медикологии.

– Куда это вы его тащите?

– Как куда? Домой, конечно! Он разве не заслужил отдых?

– Разумеется, заслужил, – соглашается Кристина. – Но его работа еще не закончена. Сначала мы его обследуем. Должны же мы знать, какое влияние оказывает межфазовый переход на человека. Не беспокойтесь, я сама его к вам приведу.

– Ничего не поделаешь, Андрэ, – сокрушенно говорит Магистр. – Она, конечно, права. Но я думаю, что если тебе ничего не сделали сэр Хэнк и нагила Эва, то уж Кристина и Тара тебе тем более не страшны.

Кристина и медики «обследуют» меня долго и с пристрастием. Поначалу я терплю, потом начинаю нервничать и дергаться. Но, поскольку на моих «палачей» эти эмоции никакого эффекта не оказывают, я впадаю в прострацию и позволяю творить со мной все что им вздумается. Из этого состояния меня выводит Кристина:

– Все, Андрей, мы закончили, ты свободен. Я здесь еще задержусь, а ты скачи к Филиппу, он уже раз восемь выходил на связь, интересовался, скоро ли мы тебя отпустим. Скажи ему, что я буду через час.

Облегченно вздохнув, одеваюсь и, провожаемый восхищенными взглядами персонала Медсектора (какникак первопроходец Прямого Перехода), направляюсь к НульТ. Перед кабиной задумываюсь: заскочить домой, сбросить доспехи или идти к ребятам так как есть? После недолгого колебания решаю идти прямо к Магистру. Они там уже заждались и, наверное, поминают меня и медиков предпоследними, если только не последними, словами.

Выхожу из НульТ и убеждаюсь, что я несколько заблуждался насчет моих друзей. Они уже не вспоминают меня, по крайней мере уже две бутылки, как не вспоминают. Зрелище довольно живописное. Магистр, Жиль, Андрей и Олег о чемто оживленно спорят, сидя за столом, уставленным пустыми и полными бутылками и тарелками с закуской. Генрих сидит у окна, отдельно от компании, с кружкой пива в руке и с выражением мировой скорби на физиономии.

Катрин сидит в кресле у компьютера, но спиной к нему. Подперев щеки кулачками, она меланхолично смотрит на спорящую компанию. По ней видно, что она вначале принимала участие в споре, но либо не смогла убедить спорщиков, либо ее переспорили. Одним словом, Катрин осталась «при своем мнении».

А Лена… Подложив под голову свою голубую, отделанную мехом куртку, моя подруга мирно дремлет на диване. Пустой стакан на столике рядом с диваном и початый пакетик красных палочек красноречиво свидетельствуют о том, что ее «укачало».

На мой сигнал НульТ никто не реагирует. И только когда я, подойдя вплотную к спорщикам, неловко, с шумом, ставлю на пол свой шлем, Магистр оборачивается в мою сторону:

– О! Явился, наконец! Судя по тому, сколько времени тебя терзали медикологи, тебе было легче и проще убедить Хэнка поменяться мечами, чем пройти эти обследования и не начать рубить их мечом. Ах да, ты его передал в Техсектор!

– Ты почти прав. Хотя, – я показываю на пустые бутылки, – вы здесь без меня не скучали и времени даром не теряли.

– Плохо же ты обо мне думаешь! – Магистр подходит к бару и достает приготовленные накануне бутылки «Столичной». – Мы пили «Кальвадос».

– Лучше бы самогон, – ворчит Андрей, протягивая свою рюмку Магистру, – наливай, будем чествовать первопроходца.

Все, кроме Лены, оживляются и разбирают свои рюмки. Я со своей рюмкой иду к Лене, но Магистр говорит мне вслед:

– Оставь ее, Андрэ. Ты же видишь, она – в отключке.

– Сам ты в отключке! – реагирует Лена, не открывая глаз. – Иди ко мне, Андрюша, захвати рюмку и чтонибудь закусить, выпьем вместе.

Лена спускает с дивана ноги в высоченных, выше колен, сапожках из белой замши с меховыми отворотами и освобождает мне место рядом с собой. Приняв от меня рюмку, она поясняет:

– Просто мне надоело слушать этих диспутантов. Знаешь, чем они занимались, пока медикологи вытягивали из тебя жилы? Спорили о том, как должна в дальнейшем строиться наша работа. Олег с Андреем утверждали, что перенос Матриц – это теперь вчерашний день. Всю работу надо строить, используя прямые переходы. Жиль сомневается, а Магистр категорически против. Мне, Кэт и Генриху это быстро надоело, а они, помоему, готовы продолжать.

– Но в самом деле! – вскидывается Олег. – То, что сегодня свершилось, – это революция в нашей работе.

– Стоп, стоп! – прерывает его Жиль. – Вот сначала мы выпьем по этому поводу. Тем более что герой дня наконецто с нами.

Все успокаиваются. Мы выпиваем, Лена чмокает меня в щеку, а Магистр интересуется:

– А где второй герой дня? Я имею в виду Кристину.

– Она будет примерно через час, ей еще надо проанализировать по горячим следам характеристики возмущения темпорального поля. А кстати, об отсутствующих, где наш босс?

– Он тоже немного задерживается. Дела. Но ты не переживай, он нас догонит. По второй?

– Разумеется.

После второй я присоединяюсь к спору:

– Нет, братцы, вы не правы. То, что сегодня произошло, только расширяет наши возможности, но никак не ставит под сомнение целесообразность применения прежних методов работы.

– Обоснуй! – требует Андрей.

– Наверное, ты уже лишку принял, если тебе надо объяснять такие элементарные вещи. Простейший пример. Ну кто бы допустил, чтобы никому не известный и Время знает откуда взявшийся летчик отправился в ответственный испытательный полет на экспериментальной, секретной машине? Или как бы отнесся Адо Тукан к тому, что неизвестный тип начал бы объяснять ему, как надо вести себя в той или иной критической ситуации, которые могут возникнуть в полете? А что бы мы с тобой стали делать на «Конго»? Кто бы послушал нас? И как бы восприняли наше появление?

– Ты, Андрэ, привел самые удачные примеры. Они лишний раз доказывают, что нам необходимо придерживаться традиционных методов работы. Прямые же переходы следует использовать только в экстренных случаях, подобных сегодняшнему, когда из Фазы необходимо извлечь опаснейший предмет.

– Вот, вот! – радостно кивает Андрей. – Гораздо проще было бы и менее рискованно перебросить по прямому переходу человек пять в Англию, нейтрализовать охрану и утащить атомную бомбу сюда. А так, чуть схлопку не устроили.

– Да, это аналогичный случай, – соглашается Магистр. – Но полюбому прямой переход – вещь слишком уж специфическая, и использовать его надо, просчитывая все варианты на порядок более тщательно, чем при внедрении Матрицы. И во всех случаях предпочтительнее использовать внедрение, чем переход, если есть хотя бы маломальская зацепка.

– Понимаю, – говорю я, – энергетические затраты несоизмеримы…

– Эх, ты – дитя XX века! При чем здесь энергия? Ее нам не занимать. Речь идет не об энергетическом, а о человеческом факторе.

– Поясни.

– Ради Времени, Андрэ! Мы же говорили с тобой на эту тему! Твою Матрицу мы можем вернуть в любой момент, ну почти в любой… А как вытащить тебя, если ты будешь в собственной шкуре? Буде возникнет такая необходимость. В этом случае твоя гибель будет реальна и необратима.

– Но что мешает записать копию Матрицы хроноагента перед его переходом и в случае неблагоприятного исхода внедрить ее в новое тело?

– Ничто. Только, Андрэ, ты забываешь, с кем мы имеем дело.

Андрей согласно кивает, а Магистр продолжает:

– И прими во внимание еще один фактор: мою нервную систему. Мои нервы не из мономолекулярных нитей. Те два с половиной часа, которые Андрэ провел в той фазе, стоили мне двадцати пяти лет жизни.

Магистр наливает рюмку, залпом выпивает ее и, помолчав, ворчит:

– Вы все время обижаетесь на меня: зануда, придира и так далее. Знаете, о чем я мечтаю? Поменяться с кемнибудь из вас ролями. Когда возникла необходимость внедриться в короля Рене, чтобы разорвать порочный треугольник Рене–Лина–Дулон, я ухватился за это с радостью. Хоть както самому повлиять на ход событий. Зато, когда вы с Элен и Андрэ закрывали этот переход на Желтом Болоте, я поседел, как полярная сова.

– Чтото не очень заметно, – усмехаюсь я, глядя на смолянисточерную шевелюру Магистра.

– Ну, я всетаки Магистр, к тому же – Альфа.

– Верно! – поддерживает его Лена. – Он это умеет. Когда ты вернулся из полета в образе Адо Тукана, я заметила седину у него на висках. На другой день ее не стало.

– Сопьюсь я с вами, сидя у компьютера и наблюдая за вашими похождениями. Повозитесь тогда со мной, хроническим алкоголиком, – усмехается Магистр, разливая водку по рюмкам.

– Ну, и какой ты тогда будешь, в схлопку, Магистр, да еще и Альфа? – смеется Генрих.

– Уел, уел! Согласен.

После паузы, вызванной выпивкой и закусыванием, в разговор вступает молчавший до сих пор Маг Жиль:

– Все, что вы говорили за и против использования прямых переходов, в принципе верно. Но вы забыли главное: правовую сторону этого вопроса. Существует и действует всем вам хорошо известный Хронокодекс. И там нет ни одного пункта, ни одного слова, регламентирующего использование прямых переходов, устанавливающего рамки, в которых их можно использовать, и все остальное. А это, согласитесь, немаловажно. На Совете Магов уже поставлен вопрос о разработке соответствующего раздела Хронокодекса. Наши юристы, историки и Сектор по связям с сотрудничающими фазами уже приступили к работе. Пока они ее не завершат, прямые переходы будут запрещены. В этом со мной согласны и Стремберг, и Кристина. Сегодняшний переход – исключение. Ситуация была чрезвычайной. Промедли мы на день или даже на несколько часов, и произошло бы непоправимое: Горшайнергол оказался бы в руках ЧВП. Кстати, Андрей интуитивно понял это и привел подобные соображения как основной аргумент в разговоре с Хэнком. И он был прав, предупредив об этом Хэнка. Зная методы, которые они применяют, действуя против нас, могу согласиться, они не стали бы тратить времени на переговоры. Сожгли бы, в схлопку, этот постоялый двор вместе с нагилами, рыцарями и лучниками. Да что я вам разъясняю? Сами помните, как они дважды пытались применить против вас в этих фазах современное оружие.

– Кстати, – говорит Генрих, – поскольку они применяют против нас автоматы и лазеры, почему мы должны с ними церемониться? Если мы точно знаем, что против нас действуют агенты ЧВП, что мешает нам передать нашим людям по прямому переходу соответствующее снаряжение? С волками жить, поволчьи выть!

Жиль, помолчав и закурив, отвечает:

– К счастью, Генрих, мы не волки, а хроноагенты. И должны оставаться ими даже среди волков. У нас есть свой Кодекс Чести, а он гласит именно так, как ты сказал: с волками жить, поволчьи выть. Только смысл здесь другой. Мы в отличие от ЧВП приняли для себя раз и навсегда: в чужой монастырь нельзя соваться со своим уставом. Есть у тебя стопроцентная уверенность, что в стычке с агентами ЧВП ты всегда будешь выходить победителем?

Генрих задумывается и отрицательно качает головой.

– Тото! Именно это я и имею в виду. Что будет с автоматом, с лазером или бластером, который ты, поверженный, выронишь из рук? Хорошо, если агент ЧВП окажется таким же добросовестным, как Андрей. А если он пройдет мимо и оставит твое оружие без внимания? Можешь представить, что получится, если твое оружие подберет ктолибо, и каких бед он с ним натворит? Нет, друг мой, в игры по правилам ЧВП мы играть не будем. Не имеем права! Сколько хлопот нам доставил этот Горшайнергол? А представь, если бы его у Синего Флинна захватил не Андрей, а настоящий Хэнк?

Мы все невольно рисуем в своем воображении страшные картины. Когда Хэнк уничтожил уже полкоролевства, я трясу головой, отгоняя жуткое видение, и говорю:

– Маг прав, полностью прав! Такие игрушки нельзя оставлять в недоросших для них фазах. Счастье наше, что Кристина вовремя сумела осуществить прямой переход. Мне все время не давала покоя мысль: а что будет, если сэр Хэнк вспомнит имя Меча и решится развязать его силу?

– Это была бы катастрофа, и не только для той фазы! – отвечает Жиль. – А вы знаете, что планировалось на тот случай, если бы миссия Андрея закончилась неудачно? Горшайнергол был бы все равно изъят из той фазы. Такое решение было принято Советом единогласно. Туда пошел бы отряд специального назначения. Обитателей постоялого двора пришлось бы усыпить или временно парализовать, если бы нагилы устояли против воздействия гипнотического излучения.

– Даже так?! – удивляется Андрей.

– А как иначе? – отвечает Магистр. – Кстати, сначала в качестве основного рассматривался именно этот вариант. Но я настоял, чтобы вначале попробовать обойтись без применения таких воздействий. Жиль и Кристина меня поддержали.

– Ты настоял?! – я вскакиваю с места. – Ну, Магистр, я уже ничего не понимаю!

– И не поймешь. Неужели ты думаешь, что я о тебе действительно такого мнения, какое высказал накануне? Педагогика, друг мой, и моральный настрой перед заданием! Не скрою, сначала я предложил свою кандидатуру. Но меня быстро убедили, что идти должен ты, и я не стал особо спорить. Но надо же было както настроить тебя перед работой. Ты – человек рисковый и увлекающийся и очень не любишь отступать. Так что, согласись, моя накачка пошла тебе на пользу.

– Ну тебя в схлопку. Магистр, с твоими педагогическими методами! Наливай лучше, да выпьем!

Все смеются, Лена обнимает меня и, успокаивая, гладит по голове. А Магистр разливает водку.

– А мне! – слышится голос Кристины. Под всеобщий хохот мы не услышали сигнала НульТ.

– А, вот и Крис! – обрадованно говорит Магистр и достает еще одну рюмку. – За Андрэ мы уже пили, теперь пьем за тебя, Кристина!

Кристина залпом выпивает протянутую Магистром рюмку, морщится, из глаз брызжут слезы, она заходится в кашле. Жиль укоризненно качает головой:

– Филипп, разве можно непривычной женщине подсовывать твое зелье, пусть даже и популярное в вашей среде?

– Пардон! – спохватывается Магистр и подает Кристине бокал вина. – Запей, Крис.

Кристина запивает, закусывает и, придя в себя, говорит Магистру:

– Ну, Фил, никогда тебе этого не прощу! Твоя отрава всю память мне отшибла. А ведь я хотела сказать чтото очень важное.

– Вспоминай.

– Тут вспомнишь, пожалуй. Сначала напоят, а потом с делами пристают.

– А так по русскому обычаю положено, – смеется Андрей. – Сначала напои, накорми, а потом дело пытай.

– Помоему, ты, Кристина, хотела сказать нам чтото о побочных эффектах прямых переходов, – неожиданно говорит Катрин.

– Точно! – обрадованно подхватывает Кристина. – А как ты догадалась?

– Помнишь, мы с тобой обсчитывали уравнения перехода? У нас появлялись незначительные остаточные члены. Их численные значения были настолько близки к нулю, что мы тогда решили ими пренебречь. Я на досуге собрала их вместе, проанализировала и обнаружила, что они составляют гармонический ряд. Это меня насторожило, но до конца я разобраться не смогла. Теперь могу предположить, что эти остаточные члены гдето дают гармонику.

– Кэт, ты – гений! Ты, сама того не подозревая, разработала математический аппарат для изучения серьезной проблемы, вставшей перед нами. Каюсь, я совсем забыла об этих остаточных членах и даже растерялась, когда компьютер выдал результаты анализа темпорального поля этой фазы. Правильно, Кэт, они дают гармоники, да еще какие! И не гдето, а именно в той же фазе. Другими словами, в результате наших действий сегодня в этой фазе образовались еще два перехода, как реакция на те, которые мы открывали. И открылись они не в нашу фазу, а в другие фазы, причем совершенно произвольно. Но в отличие от наших, которые перестали существовать, как только мы прекратили воздействие на темпоральное поле, они продолжают существовать и действовать. Вы понимаете, о чем идет речь? Это те самые, непредсказуемые, спонтанные переходы, в которых блуждал Андрей. Де Ривак назвал их «крадикс зуфель».

Воцаряется всеобщее молчание. Мы все смотрим друг на друга и осмысливаем сложившуюся ситуацию. Ничего себе! А мыто, дурни, обрадовались: овладели механизмом прямого перехода, теперь нам само Время – не брат! Как же, овладели! Первым молчание нарушает Магистр. Он закуривает и обводит присутствующих невеселым взглядом:

– Так! – Он затягивается. – Надеюсь, дискуссия о целесообразности или нецелесообразности интенсивного использования прямых переходов нашла свое логическое завершение?

– Слов нет, Филипп, – соглашается Жиль. – Теперь уже нет никаких сомнений, что до тех пор, пока мы не научимся подавлять эти гармоники, возникающие при открытии прямых переходов, эти переходы допустимо будет использовать только в самых исключительных случаях. Вроде сегодняшнего. Кто не согласен?

В ответ – ни слова. Глупо оспаривать то, что и так ясно.

Молчание снова прерывается, на этот раз сигналом НульТ. В сопровождении Стремберга в комнату входит мужчина невысокого роста, лет около тридцати. Жгучий брюнет с типично итальянскими чертами лица. Его живые черные глаза внимательно и настороженно оглядывают нас.

– Разрешите представить вам нового сотрудника нашего Сектора, – говорит Стремберг. – Школяр Микеле Альбимонте, кандидат в хроноагенты экстракласса.


Глава 41


– Как, еще один сын? – сказал Остап. – Это становится забавным.
И.Ильф, Е.Петров

Микеле Альбимонте. Помоему, я уже слышал это имя. Вот только не припомню, когда и при каких обстоятельствах.

А он явно ощущает себя не в своей тарелке. Впечатление такое, что под нашими внимательными взглядами он чувствует себя голым. А ведь это и на самом деле так. Бьюсь об заклад, что эта одежда настолько непривычна ему, что он действительно ощущает себя в ней неловко. Да и вся обстановка: компьютеры, НульТ, синтезаторы и прочие чудеса явно выводят его из равновесия.

На помощь ему приходит Катрин. Она подходит, берет его за руку и спокойно, доброжелательно говорит:

– Здравствуй, Микеле. Мы очень рады тебя видеть. Меня зовут Катрин, можно звать просто – Кэт.

После этого Катрин начинает знакомить Микеле со всеми присутствующими. Глаза Микеле рассеянно перебегают с одного представляемого на другого, особо ни на ком не задерживаясь. Только когда Катрин представляла Лену и меня, растерянность в них сменяется другим выражением: на Лену он смотрит с изумлением, а на меня, точнее, на мои доспехи, с недоумением, которое переходит в недоверие. Помоему, он хочет потрогать мои доспехи, чтобы убедиться в их реальности.

– Ты хочешь убедиться, настоящие они или нет? Не стесняйся, потрогай, – предлагаю я. – Они самые что ни на есть настоящие.

В глазах Микеле отчетливо читается вопрос: «Почему?» Настолько отчетливо, что Лена поясняет:

– Просто Андрей еще не успел переодеться после и задания.

Сразу становится ясно, что это объяснение Микеле ничего не говорит. Он все еще не понимает. Тогда Стремберг вмешивается:

– Стоп! Должен вам сразу сказать, что Микеле еще не полностью адаптировался в нульфазе. Я специально привел его сюда, чтобы вы помогли ему в этом. Сразу скажу, задача будет непростая.

– У нас здесь простых задач не бывает. Сам знаешь, – отвечает Магистр и разливает водку по рюмкам. Одну из них он подает Микеле:

– Ну, Микеле, вливайся в наш коллектив. За тебя!

Мы дружно выпиваем, а Микеле недоверчиво смотрит в рюмку. Он явно не может понять, что же ему в нее налили. Время мое! Откуда же он взялся? Наконец, Микеле следует нашему примеру и выпивает водку. Выражение недоумения на его лице быстро меняется на изумление. Он кашляет и крутит головой. Магистр протягивает ему вилку с наколотым на нее огурчиком:

– Закуси! Быстро!

Тут до меня, наконец, доходит, где я слышал это имя.

– Микеле Альбимонте! Не тот ли это богослов, который на диспуте в Варшавском университете выдвинул идею разумного Мироздания и отверг принцип богоподобия человека? Ведь верно, Микеле?

Тот смотрит на меня, хочет чтото сказать, но явно не находит нужных слов, теряется. На помощь ему приходит Магистр:

– Поскольку Микеле у нас еще не освоился и вряд ли способен рассказать о себе и о том, как он здесь оказался, я возьму эту функцию на себя. Если я в чемто навру, Микеле меня поправит. Хорошо?

Микеле кивает, и Магистр рассказывает нам его историю.

Микеле Альбимонте жил и действовал в той самой фазе, где мы с Андреем успешно боролись с епископом Маринелло и бароном де Риваком и где меня угораздило залететь в «угон крадикс зуфелы».

Родился он в Милане, в родовитой и богатой дворянской семье. Получил соответствующее воспитание и образование. Ему была уготована блестящая карьера военного или придворного. Но Время распорядилось иначе.

На девятнадцатом году жизни он влюбился в знатную молодую девушку, которой с детства было предназначено стать супругой наследника герцога Миланского. Невзирая на предостережения, он, со свойственным юности пылом, рвением и безрассудством, начал добиваться взаимности. И, на беду свою, добился. Результатом был поединок, в ходе которого наследник герцога упал на землю и больше, увы, не поднялся.

Микеле Альбимонте был вынужден покинуть родину и начать жизнь изгнанника. Он был и кондотьером, и моряком, и крестоносцем. Несколько раз он пытался вернуться домой, но всякий раз гнев герцога Миланского, который никак не мог простить ему смерти сына, гнал Микеле все дальше и дальше.

В конце концов его занесло в Лотарингию. Там он попытался вступить в императорскую гвардию, но ему дали понять, что итальянцев там не жалуют.

На этом месте я прерываю рассказ вопросом:

– Микеле, а вы встречались с лейтенантом Серебряного полка, графом Саусверком?

На этот раз Микеле отвечает сразу, видно, что речь идет о том, что составило поворотный пункт в его жизни:

– Нет, с графом Саусверком мне встретиться не удалось, хотя у меня и было к нему рекомендательное письмо. Лейтенант со своим полком находился на границе с Орденом. Меня принял граф де Лотрек, начальник штаба мушкетерской дивизии. Он внимательно прочитал рекомендации и выразил готовность зачислить меня в любой из полков. Но одновременно он честно предупредил меня, что вряд ли я обрету в гвардии друзей. Боевых надежных товарищей – сколько угодно,но друзей у меня не будет. К сожалению, сказал он, за итальянцами в гвардии закрепилась репутация вероломной нации. Дело в том, что пять лет назад, во время войны с Орденом, взвод, состоящий из одних итальянцев, оставил без приказа боевые позиции. Почему, никто не знает, так как через час этот взвод попал в засаду и погиб до последнего человека. Но что было, то было, теперь уже не перекроишь. После такого предупреждения я оставил мысль поступить в императорскую гвардию.

– После неудачи с гвардией, – продолжает Магистр, – Микеле решил переменить род деятельности и стал вагантом. Он побывал в трех университетах, где изучал математику, химию, медицину, философию и металлургию. («Однако, – бормочет Жиль, – широкий круг интересов!»)

Венцом его научной деятельности стал достопамятный диспут в Варшавском университете. Монастырь, в который император Роберт сослал на покаяние не в меру ретивого богослова, отличался не слишком строгим уставом и находился на самой границе с Великим Княжеством Суздальским. Микеле воспользовался этими обстоятельствами и, вместо того чтобы каяться, в очередной раз пересек границу.

В Суздальском Княжестве Микеле благодаря своим познаниям и воинскому мастерству быстро занял место в особом отряде великокняжеской дружины. Но служба его там была непродолжительна. Когда Московский князь Юрий Всеволодович был направлен с дипломатической миссией в Италию, Микеле включили в состав посольства в качестве переводчика. Он с радостью согласился. Рассчитывая на дипломатическую неприкосновенность, он надеялся побывать на родине, не опасаясь гнева герцога, встретиться с родными и друзьями и, кто знает, может быть, увидеть ту, изза которой и начались все его злоключения.

Но он недооценил злопамятность и коварство герцога Миланского. В одну из ночей люди герцога схватили Микеле. Князю Юрию был предъявлен обгоревший труп какогото бродяги. Микеле Альбимонте, объяснили ему, погиб в пьяной драке в таверне, которая во время этой драки загорелась. В доказательство князю предъявили серебряный перстень с изумрудом, якобы найденный на погибшем. Князь узнал его. Микеле сам рассказывал, что этот перстень подарила ему на память его возлюбленная, когда он бежал из Милана.

А Микеле передали в руки папской инквизиции.

Там давно жаждали «побеседовать» со знаменитым еретиком. Микеле прошел все круги ада в замке святого Ангела. Помимо ереси его пытались обвинить еще и в том, что он прибыл в Италию по поручению императора Роберта и Великого Князя Сергия с тайной миссией организовать заговор. Целью заговора, по мнению инквизиции, было ни больше ни меньше, как убийство Папы Романа и развязывание гражданской войны в Италии. Обвинение в ереси Микеле признал (смешно было отрицать то, о чем шумела вся Европа). Но никакой информации о тайной миссии по поручению Лотарингии и Суздаля инквизиторы от него не добились.

В конце концов с ним устали возиться и приговорили к смертной казни «без пролития христианской крови». В ночь перед казнью мы осуществили перенос Матрицы Микеле сюда, а тело самого Микеле Альбимонте оставили вовсе без Матрицы. Таким образом, вчера на Римской площади сожгли полного идиота, которому было все равно: сидеть ли в тюрьме, гулять ли на воле или гореть заживо.

– Я ничего не соврал, Микеле?

Микеле снова кивает. Я наблюдал за ним, пока Магистр держал свою речь. Он, видимо, все еще не верит, что все для него в его фазе уже кончилось, и все еще не может понять, куда он попал. Кто мы? И для чего он здесь? Он переводит взгляд с одного из нас на другого. Видно, что он никак не может освоиться. Все ему непривычно и непонятно: и оборудование, и мебель, и наш облик, и одежда, и манера поведения. Замечаю, что чаще всего его взгляд останавливается на Кристине, мне и Лене.

– Я заканчиваю, – говорит Магистр. – Еще предварительное зондирование Матрицы Микеле показало, и что это незаурядная личность. Когда же мы, без всяких помех и не спеша, протестировали его здесь, то сразу поняли: перед нами – прирожденный хроноагент. Его психологические данные, приспособляемость, способность принимать нестандартные решения почти не уступают, а в некоторых случаях и превосходят ваши.

Последние слова Магистр адресует мне и Андрею.

Я почувствовал укол самолюбия. Не то чтобы мне было неприятно, что ктото может превзойти в чемто нас с Андреем. В конце концов я же сам и сказал, что на каждого непобедимого всегда находится свой победитель. Просто мне не оченьто верилось, то этот выходец из Средневековья сможет освоить сложнейшую программу подготовки.

– И на какой класс вы его собираетесь готовить? – спрашиваю я.

– Прежде всего не мы, – Магистр показывает на себя, – а вы. – Он обводит широким жестом собравшихся. – Для того, чтобы Микеле смог освоить программу, потребуются общие усилия. Что же касается класса, то для начала попробуем аттестовать его на первый. А потом он в паре с Анри будет готовиться на экстра.

Я вспоминаю тяжелейшие месяцы своего «школярства» и с грустной улыбкой смотрю на Микеле. Андрей пожимает плечами и выражает сомнение в том, что выходец из Средневековья сумеет справиться с программой и освоить сложнейшую технику, о которой он не имеет ни малейшего понятия. Но тут вступает Магистр.

– А вот здесь, Андрэ, ты не прав! Андрэ, – обращается он уже ко мне, – ты полковника Михайлова помнишь?

– Конечно, это командир Медведей и наш хроноагент. А что?

– И корпусного комиссара Лучкова тоже помнишь? – игнорирует мой вопрос Магистр.

– Разумеется. Но при чем здесь они?

– А при том, что первого в миру звали Матвей Кривонос, а второго – Стефан Кшестинский.

– Ну и что?

– А то, что Матвей – запорожский казак, а Стефан – польский шляхтич. Мы их забрали сюда из XVII, относительно твоего времени, столетия. Они были заложниками, обеспечивающими перемирие. Один в войске запорожцев, другой – в Польском. Когда перемирие было нарушено, их должны были посадить на колья. Но мы вмешались. А теперь скажи, Андрей, были у тебя к полковнику Михайлову претензии как к пилоту?

Я развожу руками:

– Какие могут быть вопросы? Полковник Михайлов на своем «ЛаГе» за четыре месяца сбил двадцать два немецких самолета.

Андрей смотрит на меня и качает головой:

– Ну, раз Сохатый дает такую оценку, то мне крыть нечем.

А Магистр добивает его:

– А ведь это только одно задание! И Стефан, и Матвей – хроноагенты первого класса, работают уже пятый десяток лет, выполнили не одну сотню заданий. Кстати, им и в дальнем космосе, как и вам с Андрэ, действовать приходилось. И не один раз.

– Хватит, Магистр, хватит! – умоляет Андрей. – Сдаюсь, можешь снимать меня с вертела и подавать на стол. Я готов. Но мне хотелось бы спросить самого Микеле, что он сам думает по этому поводу? А, Микеле? Микеле!

Микеле в этот момент вновь созерцает Кристину, и видно, что мысли его гдето далекодалеко отсюда. Возглас Андрея возвращает его к действительности. Он как бы встряхивается и вопросительно смотрит на нас. Вопрос он не слышал. Андрей повторяет:

– Микеле, что ты сам думаешь обо всем этом?

Он задумывается. Воцаряется всеобщее молчание. Всем интересно, что скажет Микеле. Пауза несколько затягивается. Наконец Микеле еще раз смотрит на Кристину, вздыхает и медленно говорит:

– Андрей прав. Мне здесь многое непонятно. Непонятно даже, как я сюда попал. Когда я первый раз открыл здесь глаза, я подумал: «Вот он какой, тот свет!» Вам смешно, Андрей?

– Нет, нет, Микеле! – успокаиваю я его. – Просто, когда я сам попал сюда, моя первая мысль была такая же. А первый человек, которого я здесь увидел, была Лена, и я принял ее за ангела небесного.

Микеле улыбается и продолжает:

– Вы вытащили меня из ада, спасли от самой страшной, какую только можно вообразить, смерти. Синьоры Арно и Филипп объяснили мне, что за это я должен у вас работать. Я не совсем понимаю, что это за работа, но понял я одно: для того, чтобы ее выполнять, надо много узнать и многому научиться. Вы правы, мне будет очень трудно. Но вы зря спорили, я – человек упорный. И если вы мне поможете и объясните, то я научусь всему, чему нужно. Должен же я расплатиться с вами за свое спасение.

– Хороший ответ, – говорит Стремберг. – Будем считать знакомство состоявшимся, а дискуссию законченной. Завтра, после обеда, я жду от Елены и Филиппа программу подготовки Микеле. А сейчас, Филипп, помоги Микеле подобрать жилье по его вкусу. Не может же он все время жить в медицинской лаборатории. Все остальные свободны. Хотя, Микеле, у тебя, наверное, есть вопросы?

Микеле теряется. Конечно, у него масса вопросов, но он даже не знает, как их сформулировать. Магистр подбадривает его:

– Не стесняйся и запомни: лучше задать сто глупых вопросов, чем не получить ответа на один умный. Никто и не подумает смеяться над тобой. Наоборот, все будут рады помочь тебе поскорей все понять и освоиться. Так что, давай первое, что тебе приходит в голову.

– Мне непонятно одно, – решается Микеле. – Вы все одеты, на мой взгляд, довольно странно, особенно женщины, но примерно одинаково. Только вот, синьор Андрей, почему вы в таких странных доспехах? Я такие видел только в храмах, как святые реликвии старины. Вы всегда так одеты?

– Дело в том, Микеле, что я только что прибыл из такого Мира, где такие доспехи носят все рыцари, и еще не успел переодеться. Завтра ты увидишь меня в обычной одежде.

– Понятно. И еще, синьора Кристина, вы бывали в моем Мире?

– Нет, Микеле, я не работаю в других Мирах. Один только раз я была в том Мире, откуда только что пришел Андрей. А в твоем Мире я никогда не была.

Микеле смотрит на нее недоверчиво:

– Тогда почему вы так… – он мнется и замолкает.

Мы ждем продолжения, но Микеле молчит. Он снова кудато «ушел». Тогда мы прощаемся и оставляем его с Магистром. У дверей НульТ меня останавливает голос Магистра:

– Андрэ, ты опять оставляешь у меня свое ведро. Забери, пожалуйста, мне оно без надобности.

Дома, когда Лена помогает мне освободиться от доспехов, я спрашиваю ее:

– И что ты об этом думаешь?

– О чем? О твоем последнем задании или о побочных явлениях, которыми сопровождается образование прямых переходов?

– Ни о том, ни о другом. Я говорю о замысле сделать из этого Микеле Альбимонте хроноагента, да еще и экстракласса.

– А разве то, что сказал Магистр, тебя ни в чем не убедило? Ты же сам согласился, что к Матвею, как к летчикуистребителю, у тебя претензий нет. Ну, а как хроноагент, ты ему пока, извини, в каблуки не годишься…

– В подметки, – усмехаюсь я, поправляя Лену.

– Да хоть в перчатки! – смеется Лена, стягивая и бросая на стол свои перчатки. – Не в этом суть. Ты хоть и прошел подготовку по классу экстра, но по уровню работы до Стефана и Матвея тебе еще далеко. Можешь мне поверить, я знаю их давно и хорошо. Они давно уже Магистры. А ведь они и Микеле практически современники. Но, я помню, Магистр говорил о необычных данных его тестирования. Надо бы глянуть, что их так заинтересовало.

Лена встает и направляется было к компьютеру. Но левый, расстегнутый сапог сваливается с бедра и мешает шагать. Она смеется, машет рукой и снова опускается в кресло:

– Ладно, завтра посмотрю. А ты что уставился? Помоги лучше сапоги снять.

Присаживаюсь к ее ногам и начинаю стягивать белый замшевый сапожок.

– Что это ты себе такие ботфорты сотворила?

– Милый! Да ведь на улицето зима! Тебе хорошо было в гости к Хэнку ездить, там тепло. А мне каково было ждать тебя на морозе?

– Неужели такой сильный мороз был?

– Сильный не сильный, а около десяти градусов было, – отвечает Лена, шевеля ступней. – А ты заметил, как Микеле смотрел на меня и на Кристину?

– Заметил, – отвечаю я, принимаясь за второй сапожок. – На тебя – с восхищением, но это понятно, на тебя иначе смотреть нельзя. А вот на Кристину он смотрел както поособенному. С чего бы это?

– Как с чего? Кристина – весьма привлекательная женщина.

– Даже более, чем ты? – невинно спрашиваю я.

– Смотря с чьей точки зрения. Не будешь же ты спорить с Андреем, что я привлекательней, чем Кэт. Ручаюсь, что он свою Кэт на меня не променяет. Но на Кристину Микеле действительно смотрит както своеобразно. А помнишь, он спросил ее: не была ли она в его Мире? Послушай, дорогой, я просила тебя сапоги с меня снять, а о сарафане речи не было!

– Могу же я проявить инициативу!

Смеясь, я расстегиваю длинную молнию и освобождаю подругу от блестящего голубого сарафана из мягкого пластика. Оставшись в тонком белом свитере и голубых колготках, Лена направляется за халатом, но меняет решение и устраивается на диване в полулежащем положении.

– Все, о делах хватит. Давай ужинать.

Пока я «творю» ужин, моя подруга всетаки рассуждает о делах:

– Психологической подготовкой Микеле придется заняться мне. И знаешь, что будет самым трудным? Ни за что не догадаешься. Самое трудное – это искоренить из его психики ущербные взгляды на секс, свойственные Средневековью. Ведь он воспитан в убеждении, что половая жизнь имеет своей целью только продолжение рода человеческого, а все остальное – от лукавого. Причем все это насаждалось веками. От его времени до сексуальной революции – не одно столетие.

– А что, это так существенно?

– А как же? Представь, что ему придется работать в фазе, где все женщины разгуливают обнаженными, минимум по пояс. Прежде всего он сгорит от смущения, а потом от неудовлетворенного желания. Да, тут придется поработать.

Рассуждая таким образом, Лена, сама того не замечая, принимает такие эротические позы и так своеобразно и соблазнительно выглядит в своем наряде, что я с трудом дожидаюсь конца ужина.


Глава 42


Then there's hope a great man's memory may outlive his life half a year…
W.Shakespeare

Тогда есть надежда, что память о великом человеке переживет его на полгода…
В.Шекспир.

С Микеле мы вновь встречаемся только в конце следующего дня, когда Стремберг, обсудив с Леной и Магистром программу подготовки, собирает нас к нему.

От апартаментов Микеле веет Средневековьем, почти готикой. Узкие, высокие, стрельчатые окна. Стены из шлифованного камня. Добротная, но тяжеловатая деревянная мебель. Очаг старинной конструкции. Резким контрастом в этом помещении выглядят компьютер, синтезатор и линия доставки.

С линией доставки Микеле уже освоился. При нашем появлении он заказывает кофе и десерт. Я усмехаюсь: первое, что я сам освоил в Монастыре, тоже была именно линия доставки. Кроме кофе, Микеле достает из камеры пару бутылок легкого вина. Понятно, к кофе он еще не привык, но уже усвоил, что здесь это напиток номер один. (Разумеется, после водки, как сказал бы Магистр, выскажи я свои мысли вслух.) Впрочем, чтобы не затруднять хозяина, некоторые из нас сами заказывают по своему вкусу. Так, Андрей вызывает три бутылки пива, а Катрин творит на синтезаторе чашку крепкого чая.

– Итак, все в сборе, – начинает Стремберг, когда мы разбираем чашки и стаканы и рассаживаемся по местам. – Елена, ты – автор программы, тебе и начинать.

– Простите, – прерывает Микеле. – Вы сказали, что все в сборе, но я не вижу Кристины.

– Я сказал, что в сборе все, кто будет помогать тебе осваивать программу подготовки. Кристина – хронофизик. Вряд ли тебе потребуется ее помощь для того, чтобы освоить необходимые азы. В дальнейшем, если возникнет необходимость, она подключится.

Микеле вздыхает и смотрит на Лену, всем своим видом показывая готовность слушать. Но тут же он, словно обжегшись, отводит взгляд в сторону. Моя подруга нарядилась сегодня в гардероб Гелены Илек. Белые сапожки на высокой шпильке, коротенькая юбочка из голубой кожи, белая блузка из тончайшего батиста и голубой бархатный жилет. Это бы все ничего, но юбочка почти не прикрывает бедер, тем более что Лена сидит, закинув ногу на ногу, а жилетка расстегнута, и сквозь полупрозрачный батист отчетливо просвечивают груди с яркими сосками. Да, с точки зрения Микеле, картинка весьма непристойная. А Лена, словно не замечая смущения Микеле, поправляет рукой в длинной голубой перчатке прядь волос и, набрав на пульте коды (она предусмотрительно устроилась у компьютера), вызывает на дисплей программу подготовки.

Мы смотрим, а Лена комментирует и дает пояснения. Замечаю, что программа Микеле более растянута во времени, чем моя, да и составлена она несколько иначе. По каждому разделу программы предусмотрены куратор и наставник. Нам с Андреем и Олегу выпадает техническая подготовка Микеле. Когда Лена доходит до раздела единоборств, где нам с Андреем уготована роль тренеров, Микеле скептически улыбается:

– Не понимаю, зачем так много времени уделять освоению боя на холодном оружии? В моем Мире я был неплохим фехтовальщиком, и у меня богатый опыт.

– А я это знаю, – невозмутимо отвечает Лена, – и поэтому сократила время подготовки за счет освоения самых необходимых азов. Ихто ты уже знаешь.

– Азы! – возмущается Микеле.

– Не горячись, Мишель, – останавливает его Магистр. – Не сомневаюсь, что в своей эпохе ты действительно считался неплохим фехтовальщиком. Но для хроноагента этого мало. Надо стать непревзойденным мастером всех эпох. Да взять даже твою эпоху. Ты вчера говорил, что много слышал о графе Саусверке. Если бы ты сошелся с ним на поединке, ты бы его одолел?

– Ну! – усмехается Микеле. – Граф Саусверк – первый клинок Лотарингии, а может быть, и всей Европы.

– Вот видишь! А если, выполняя задание, тебе придется столкнуться с ним и выступить против него? Какой будет исход? Задание будет провалено. Нет, такие мелочи не должны мешать выполнению заданий.

– Вы хотите сказать, что… – Микеле смотрит на меня и Андрея.

– Именно! Любой из них справится не только с графом Саусверком, но и с любым другим противником.

Микеле недоверчиво качает головой. Тогда я не выдерживаю:

– Вот что, Микеле, когда у нас будет первое занятие по фехтованию, знаешь с чего я начну? Я не буду драться с тобой сам и Андрея не пущу. Я выпущу против тебя вот ее, – я киваю на Лену, а та зловеще улыбается. – Когда вы закончите бой, я спрошу тебя, не изменил ли ты свое мнение.

Микеле и Лена продолжают улыбаться: он – недоверчиво и снисходительно, она – еще более зловеще. Этой пантомиме кладет конец Стремберг:

– Подискутировали, и хватит! Продолжай, Елена.

Дальнейший доклад проходит без осложнений.

В завершение Лена демонстрирует раздел психофизиологической подготовки:

– А эту часть я беру на себя.

– Смотри, не перестарайся, – качает головой Магистр.

– Брось, Филипп, – возражает Стремберг. – Елена – специалист высокого класса, ей можно доверять без опасений.

– Хорошо, – соглашается Магистр. – В таком случае будем считать программу принятой, а график утвержденным. Есть у когонибудь замечания или предложения? Мишеля я не спрашиваю, его номер теперь пятнадцатый. Если возражений нет, то приступаем прямо с утра, завтра. Что до тебя, Мишель, то прими практический совет. Поскольку тебя пока я работой загружать не стану, посвяти свое свободное время общению с ребятами. Смотри, как они работают, как готовятся к заданиям, и задавай побольше вопросов. Отдохнуть с ними тоже можно неплохо. Люди они веселые, общительные и доброжелательные. Словом, чем скорее ты станешь членом нашей семьи, тем лучше для тебя и для нас. И еще раз напоминаю: здесь у нас нет от тебя никаких тайн. Побольше спрашивай, и тебе всегда ответят.

Микеле приходит ко мне в тот же день. Ему почемуто кажется, что я – его современник. В этом его еще раз убеждают доспехи и оружие, развешанные у меня по стенам. Приходится его разочаровать и рассказать, что в Миру я был летчикомистребителем. При этом приходится не только объяснять, что такое летчик, но и показать ему эпизоды летной работы.

– А кем были другие? Магистр, Андрей, Елена, все, – спрашивает он.

– Андрей и Генрих тоже были летчиками. Магистр был ученымфизиком. Лена была врачом. Стремберг был ученымисториком.

– А кем была Кристина? – прерывает меня Микеле.

– Никем. Она родилась здесь.

– Это точно?

– А какой мне смысл вводить тебя в заблуждение?

Микеле задумывается, потом спрашивает както нерешительно:

– А правда, что вы можете в любом Мире, то есть фазе, увидеть любого человека в любое время, хоть в прошлом, хоть в будущем.

– Да.

– А можно увидеть, к примеру… – Микеле снова замолкает, потом решается, – Витторию дель Бланке? Из моей фазы?

– В принципе можно. Но чтобы найти ее, потребуется очень много времени. Было бы проще, если бы я точно знал время и место или знал, что ты с ней встречался. Тогда бы я дал компьютеру задание, чтобы он отыскал все моменты твоих встреч с ней.

– Хорошо. 14 июня 357 года III Империи. Милан. Встреча Виттории со мной.

– Утро, вечер, ночь?

– Восемь часов вечера.

Настраиваю «искатель» на Микеле, задаю указанное время. Монитор минуты две мигает, потом на нем появляется небольшой садик. На скамейке сидит пара: Микеле с молодой черноволосой девушкой. Они прощаются. Я вспоминаю, что говорил Магистр про обстоятельства, заставившие Микеле покинуть родину. Значит, это и есть та девушка, изза которой он заколол на дуэли наследника герцога Миланского. Как бишь ее? Виттория дель Бланке.

Виттория снимает с пальца серебряный перстень с изумрудом и передает его Микеле. Тот хватает девичью руку и целует ее. А девушка порывисто обнимает Микеле и целует его. В этот момент на дорожке звучат шаги, и появляется еще один молодой человек.

– Извините, мадонна, но время не ждет. Микеле, люди герцога уже здесь, ищут тебя. Пора уходить.

Микеле и Виттория еще раз обнимаются и целуют друг друга.

– Прощай, Виттория!

– Прощай, Микеле! Я буду ждать тебя.

Микеле с другом быстро уходят, а девушка смотрит им вслед. Я останавливаю изображение и оборачиваюсь к Микеле. Он смотрит на застывшее изображение Виттории, и я читаю в его глазах такую тоску, что мне становится больно вместе с ним. Неожиданно Микеле спрашивает:

– А есть возможность посмотреть на нее сейчас, я имею в виду настоящее время, а не в прошлом?

– Это уже проще.

Настраиваю «искатель» на Витторию и задаю текущее время. Компьютер выдает следующую сцену. Виттория сидит у зашторенного окна. Она в темном строгом платье, лицо скрыто черной вуалью. Руки в черных перчатках сжимают молитвенник. Рядом в кресле сидит монах. Он уговаривает девушку:

– Дочь моя, вы всегда, сколько я вас помню, были доброй католичкой. Тем более мне не понятно ваше нынешнее поведение. Поймите, вы рискуете навлечь на себя немилость святой церкви. Ведь это просто неприлично, дочь моя!

– Неужели, святой отец? Почему? Разве траур может быть неприличен?

– Траур по доброму христианину не только приличен, но и полезен для спасения души. Но траур по еретику, казненному по приговору Святой Инквизиции…

– Но Инквизиция могла и ошибиться…

– Нет! Нет, дочь моя! Святая Инквизиция непогрешима, как и святейший отец нашей церкви. И не нам с тобой обсуждать справедливость ее приговоров! А что иначе может означать траур по сожженному еретику, кроме как сомнение в справедливости приговора или готовность разделить ересь?

Виттория гневно бросает на стол молитвенник и откидывает вуаль. Глаза ее горят:

– Ну, так донесите на меня! Тогда пусть и меня допрашивает Инквизиция по поводу этой ереси.

– Тише, тише, дочь моя! Да даже если бы я и имел такое намерение! Как я могу осуществить его? Да меня сразу спросят: откуда твоя духовная дочь узнала, что великий еретик сгорел на костре, а не погиб в пьяной драке? Нет, дочь моя, я только хочу показать тебе, как ты неосторожна…

Микеле протягивает руку и останавливает изображение:

– Так, значит, она носит по мне траур! Она помнит меня…

Он замолкает и уходит в себя. Я смотрю на него и вспоминаю самого себя. Перед моим внутренним взором быстро пробегают лица тех, кого я навсегда оставил в своей фазе, потом все они перекрываются лицом Ольги. Да, тысячу раз был прав комиссар Лучков, или как его там… Стефан, что ли? Все дорогое у нас должно быть только здесь, в Монастыре.

– Будь мужественным, Микеле. Никакие силы во Вселенной не помогут теперь тебе встретиться с ней вновь. Не растравляй себя и смирись с тем, что отныне ты сможешь увидеть ее только так. А лучше всего найди в себе силы забыть о ней. Поверь, так будет лучше.

– Ты так считаешь? – Микеле смотрит на меня странным взглядом. – Я тоже так думал, когда пришел в себя здесь, и Магистр мне все объяснил. Но посмотри на нее внимательней.

Я вглядываюсь в лицо и фигуру Виттории и цепенею. Великое Время! Рука сама набирает код связи, и через пару секунд слышится ответный сигнал, а на соседнем мониторе появляется Кристина. Она в домашней одежде, в светлосиреневой полупрозрачной накидке, наподобие той, в которой Лена заявилась ко мне в памятный первый вечер. Микеле смущенно опускает глаза, а Кристина поет своим чарующим голоском:

– Здравствуй, Андрей! Привет, Микеле! Рада вас видеть. Чем могу быть полезна?

– Один вопрос, Крис. У тебя в роду нет никого из Италии?

Кристина недоуменно пожимает плечами, а я смотрю на соседний дисплей. Сходство поразительное.

– Понятия не имею, – отвечает Кристина. – Ты же знаешь, что я – коренной житель нульфазы в четвертом поколении. А своей родословной в реальных фазах я както никогда не интересовалась. А в чем дело?

– Посмотри, – коротко говорю я и передаю на ее компьютер изображение Виттории.

Кристина смотрит, сначала недоверчиво, потом все более и более заинтересованно. А Микеле переводит взгляд с монитора на монитор. Наконец, позабыв о смущении, он останавливает взор на Кристине. Кристина же заставляет Витторию пройтись, сказать несколько слов и, окончательно убедившись в своей полной идентичности с переданным ей портретом, говорит:

– Невероятно! Одно лицо, походка, голос тот же у двух людей! Как в зеркале волшебном! Кто она? Что это за личность, Андрей? [8]

– Виттория дель Бланке, миланская дворянка. Живет в XVII столетии по относительному отсчету.

Пока Кристина наливает себе чашку чаю, я коротко излагаю причину, побудившую нас с Микеле отыскать Витторию. Выслушав меня, Кристина с интересом и сочувствием смотрит на Микеле и напевает ему:

– Так вот почему ты вчера спросил, не была ли я в средневековой Италии? Нет, Микеле, уверяю тебя, что это только невероятное совпадение. Никто из нас, кроме Андрея, не проникал в другие фазы в своем нынешнем образе. А всетаки интересно. Надо будет покопаться в своей родословной. Уж больно сходство поразительное. Микеле, когда у тебя будет время, приходи ко мне, расскажи про эту девушку. Меня она очень заинтересовала.

Микеле чтото бормочет в замешательстве. Он явно не ожидал такого приглашения. Думаю, что он готов отправиться к Кристине прямо сейчас, и его удерживает только чувство такта и незнание местных обычаев: удобно ли встречаться с женщиной наедине?

Мне же местные обычаи предписывают попрощаться с Кристиной и отключить связь. По правилам хорошего тона, принятым в Монастыре, связь отключает тот, кто первый на нее вышел. Мы с Микеле еще немного беседуем о неожиданных путях наследственности, и тут я замечаю, что его взгляд подолгу задерживается на голограмме Лены, и он явно хочет спросить меня о чемто, но не решается.

– Микеле, помнишь, что сказал Магистр? Лучше задать десяток глупых вопросов, чем не получить ответ на один умный. Ты хочешь чтото узнать у меня. Спрашивай, здесь не лгут и не уходят от ответа.

– Ну, если так, – Микеле решается и показывает на голограмму, – кто она?

– А ты что, не узнаешь?

– Я имею в виду, кто она для тебя?

– Подруга, самая близкая и любимая подруга.

– Вы – супруги?

Мне приходится объяснять Микеле, насколько изменились отношения полов с его времен. Он слушает с недоверием. Понятие «свободы любви» его несколько шокирует. Но с этим пока ничего не поделаешь.

Нас прерывает сигнал монитора связи. Это Лена.

– Привет, ребята! – улыбается она. – Сумерничаете? А почему бы нам не поужинать вместе? Я проголодалась, а самой возиться не хочется. Андрей, постараешься?

Я критически смотрю на экран. Но вижу только широкий кружевной воротник, закрывающий плечи. Пойдет. Киваю и направляюсь к синтезатору творить ужин. Творю жаркое с грибами и картошкой. Добавляю к этому салат с зеленью, сыром и овощами, которые я вызвал по линии доставки. Когда я кончаю крошить овощи, тереть сыр и поливать все это майонезом, из НульТ выходит Лена.

Великое Время! Умеют же некоторые женщины одеться так, что в этой одежде они выглядят эротичнее и соблазнительнее, чем раздетые. Моя Ленка владеет этим искусством в совершенстве. На ногах простые белые туфельки на высоком каблучке и с ремешком поперек подъемов ножек, затянутых в голубые колготки. Юбка длинная, почти до пола, но состоит из разрозненных широких белых и голубых полос, которые скрепляются только гдето чуть ниже пояса. Сверху голубая блуза из бархатистой ткани, с длинными широкими рукавами. Полы не сходятся на два пальца и перехвачены редкими серебряными завязками. Причем видно, что это произведение надето на голое тело. Впрочем, у меня складывается впечатление, что и под колготкамито ничего нет. Наряд венчается широким, закрывающим плечи белым кружевным воротником. На бедного Микеле такой наряд действует как заряд картечи. Он отводит глаза.

А Лена, не обращая на его смущение ни малейшего внимания, усаживается за стол, похозяйски оглядевшись, щелкает пальцами, обтянутыми белым шелком перчаток. При этом появляется последний слой голограммы, где моя подруга изображена лежащей на диване в одних босоножках. Микеле не знает уже, куда ему девать глаза. Он опускает их в тарелку и быстро приканчивает ужин, отделываясь односложными ответами, когда Лена обращается к нему.

Покончив с ужином, Микеле благодарит нас и прощается, сославшись на то, что завтра начинаются занятия и ему надо как следует отдохнуть. Когда он оставляет нас, я смотрю на Лену и не нахожу, что сказать.

– Ну, что ты на меня так уставился? – интересуется подруга.

– Лен, зачем так смущать несчастного Микеле?

– А что, его мой наряд шокировал?

– Ты бы еще в своей накидке явилась.

– А ты осуждаешь?

Я пожимаю плечами. Что можно ответить?

– Ну и не лезь не в свое дело. Я знаю, чего добиваюсь. Если бы ты знал, сколько времени я провела, выбирая этот комплект, ты бы меня не осуждал.

– И для кого же ты так старалась?

– Ну, конечно же, не для тебя! Тебя таким нарядом разве прошибешь? Ты вот сидишь и бровью не ведешь. А Микеле сразу понял, что к чему.

– Теперь я понимаю, что имел в виду Магистр, когда говорил тебе: «Не перестарайся».

– Будь спокоен, не перестараюсь, – смеется Лена. – В этом деле я норму чувствую точно и эротику дозирую очень тонко.


Глава 43


Все, что видишь ты, – видимость только одна,
Только форма – а суть никому не видна.
Смысла этих картинок понять не пытайся –
Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!
О.Хайям

Стремительно летят дни, недели и месяцы, заполненные работой и занятиями с Микеле. Он уже стал для нас с Андреем и Леной Мишей, для Магистра – Мишелем, для Ричарда – Майклом. Микеле не покривил душой, когда сказал, что он понятливый и упорный. Его обучение продвигается стремительно. Я просто диву даюсь, как успешно он усваивает все премудрости, которые мне в свое время казались неприступными (но, Время побери, я их все же одолел!).

Я и Андрей занимаемся с ним технической и спортивной подготовкой. Правда, я не сдержал своего слова и не свел его на фехтовальной дорожке для начала с Леной. Просто не смог. Она была на задании. Но Микеле вполне хватило и нас с Андреем, чтобы понять, что и в этом деле нет пределов совершенству. Позднее Лена всетаки встретилась с ним со шпагой в руке. Я попросил ее:

– Ленок, давай без своего телекинеза.

– И так будет хорош! – усмехнулась в ответ моя подруга.

За десять минут боя Микеле проникся к Лене таким уважением, которое она ни за что не смогла бы завоевать другими методами. Это невзирая на то, что Лена много занималась с ним психофизической подготовкой: учила владеть своим телом так, как никогда не научит никакая йога.

Одновременно Лена исподволь, ненавязчиво, в беседах, внушением на уровне подсознания помогала Микеле преодолеть нравственную пропасть, разделявшую средневекового ваганта и хроноагента вне всех времен. Микеле больше не отворачивался и не смущался, наблюдая на экране эротические сцены. Более того, его уже не шокировали откровенные, порой слишком откровенные, даже с моей точки зрения, одеяния и высказывания наших женщин.

Однако все его успехи в области нравственного совершенствования не мешали ему теряться и смущаться при виде Кристины, даже когда она была одета в строгий деловой костюм. Но здесь причина была далеко за пределами рядовых отношений.

Микеле дословно воспринял совет Магистра: «Лучше задать сто глупых вопросов, чем не получить ответ на один умный». Вопросы сыпались из него в любое время суток, как зерно из худого мешка. Больше всех доставалось мне и Андрею.

Постепенно я обнаружил, что его вопросы все глубже и глубже начинают уводить нас в дебри хронофизики. В конце концов я понял, чего он добивается. В разговоре со Стрембергом я обратил внимание босса на повышенный интерес Микеле к этой науке, а также на нашу с Андреем слабую подготовку в этой области.

– Не стоит ли для консультаций официально прикрепить к нему Кристину? – предложил я.

Стремберг, рассеянно глядя на дисплей, где высвечивались ряды темпоральных уравнений, ответил:

– Вообщето я считал, что для хроноагента вполне достаточно того объема знаний хронофизики, который освоили вы все. Но если работник желает углубить свои знания в какойто области, то почему мы должны этому препятствовать? Кристина – работник нашего Сектора, думаю, что она не откажется. Я поговорю с ней сегодня.

– Вы же сами в свое время сказали, что если возникнет необходимость, то и Кристина будет привлечена в качестве консультанта и наставника. Вот, такая необходимость и возникла.

– Я же сказал, что не возражаю.

Так я деликатненько сыграл роль сводника. При очередном вопросе из области хронофизики я с деланым безразличием переадресовал его Кристине. Заодно сообщил Микеле, что она назначена его консультантом для подготовки в этой области. Не без удовлетворения я заметил, как на мгновение вспыхнули его глаза, а щеки покрылись румянцем. Но только на мгновение. Всетаки Лена хорошо научила его владеть собой. Как бы то ни было, Микеле получил законный повод регулярно встречаться с Кристиной. Тем не менее я не заметил, чтобы это както способствовало их сближению. Они стали просто чаще встречаться, вот и все. Микеле просто робел перед Кристиной, как перед существом высшего порядка. Преодолеть эту пропасть могло только время, время, заполненное интенсивными занятиями. Микеле поставил себе цель: достичь нашего уровня и успешно и добросовестно двигался вперед. Мы всеми силами помогали ему в этом, заинтересованные в том, чтобы у нас поскорее появился новый сотрудник.

Особенную заинтересованность в этом проявлял Генрих Краузе. Я сначала не мог понять, почему. Но однажды Генрих в разговоре со мной высказался:

– Жду не дождусь, когда Микеле квалифицируется на первый класс и начнет стажироваться на экстра. Тогда я повторю свою попытку. Мы с ним пойдем в Лабиринт вместе.

– Ты думаешь, что вдвоем его пройти будет легче? – с сомнением спросил его я.

Генрих странно посмотрел на меня, словно я сморозил несусветную чушь:

– А как ты думаешь, почему вы с Андреем сумели пройти 7А с первого захода? Да только потому, что вы шли вдвоем!

– А разделители и рассеиватели?

– Это все ерунда по сравнению с преимуществом взаимовыручки и взаимостраховки. Вспомни: на рассеивателе вы попались только один раз, и вам этого хватило. Больше вы не покупались. Да, найти друг друга вам было трудновато. Но когда вы встретились, сколько препятствий и ловушек вы преодолели таких, которые в одиночку не прошли бы ни за что? После своего провала я десяток раз просмотрел запись вашего прохождения и пришел к выводу: 7А можно пройти только вдвоем.

– Кстати, а на чем ты залетел?

– А на том, о чем говорил. Я залетел потому, что шел один. Мне приходилось слишком часто отступать от тех препятствий, которые вы вдвоем брали без труда. Изза этого приходилось попадать в загазованные или задымленные участки и расходовать кислород. В итоге, когда я оказался в клоаке и мне пришлось нырнуть под понижающийся потолок, у меня не хватило кислорода. Я сдерживал дыхание, сколько мог.

– А дальше? – с трепетом спросил я.

– Дальше я просто остановил сердце, чтобы не захлебнуться в этом дерьме. А когда пришел в себя; то нарвался на два препятствия, которые в одиночку преодолеть было невозможно, и пошел по третьему пути. А там я попал… – Генрих усмехнулся, – помнишь. «Мясорубки» сзади и спереди, а между ними – возбуждающий газ? У тебя тогда был кислород, и ты вывернулся. А у меня баллон был уже пустой. В итоге: еще одна потеря времени… Короче, в десять суток я не уложился. Теперь ты понимаешь, почему я утверждаю, что 7А можно пройти только вдвоем и почему я с таким нетерпением жду Микеле?

– Понимаю. Но мы отвлеклись, давай вернемся к делу.

Этот разговор происходил, когда мы с Генрихом обсуждали детали разработанной им операции. В ней мне предстояло сыграть роль исполнителя. Я давно слышал, что Генрих Краузе при разработке операций отличается исключительным педантизмом, и все подшучивали над ним на эту тему. Но сейчас, когда мы с ним обсуждали детали, мне было не до смеха.

Целью операции было предотвращение гражданской войны в одной из Британских провинций. По прогнозам эта война должна была перерасти во всеевропейскую с непредсказуемыми последствиями. Одна из транснациональных компаний, контролируемая ЧВП, подкупив нескольких членов правительства, с целью придания законности сделке перекупила ряд частных шахт и приватизировала несколько государственных. Все было сделано тайно, без малейшей огласки. Дело в том, что компания планировала закрыть эти шахты и использовать их как могильники для токсичных и радиоактивных отходов. Уже были подписаны контракты с несколькими фирмами на захоронение этих отходов. Дело оставалось за малым: объявить о смене хозяина шахт, уволить горняков и начать захоронение.

Массовое увольнение десятков тысяч работников и угроза заражения обширной местности должны были вызвать такой взрыв недовольства, который быстро перерос бы в открытый вооруженный мятеж со всеми вытекающими отсюда последствиями. Необходимо было срочно предать гласности готовящиеся мероприятия, чтобы парламент был вынужден объявить сделку незаконной.

Генрих выбрал момент, когда все документы по сделкам, планы компании и контракты с фирмами оказались в одном месте. Пакет документов находился в сейфе банка, контролируемого компанией.

Генрих во всех деталях разработал операцию по изъятию этого пакета и передаче его представителям левой прессы. А чтобы не привлекать к этому делу лишнего внимания и дать прессе время изучить пакет и подготовить его к публикации, он решил инсценировать ограбление банка. Какая там инсценировка! Настоящее ограбление, так будет точнее. Вот как он это задумал.

Один из сотрудников компании извлекает кейс с документами из сейфа, чтобы доставить его в другой город, где должно состояться последнее совещание руководства компании. Охранники ждут его у заднего выхода из банка. Когда сотрудник вызывает лифт, в вестибюле никого не будет. В этот момент я, внедренный в одного из служащих банка, выхожу из соседнего лифта и ударом по голове «отключаю» сотрудника компании. Его тело я заталкиваю в «мусорный» лифт и отправляю его в подвал. Там лифт автоматически выгрузит его на кучу мусора. Кейс с документами я закладываю в вызванный лифт и отправляю его на первый этаж вместе со взведенной гранатой с нервнопаралитическим газом. В это время на первом этаже в сопровождении охраны двое служащих везут тележку с шестью кейсами.

В кейсах – двенадцать миллионов фунтов стерлингов. Это наличность, поступающая на счет компании как предоплата за захоронение отходов. Открывается дверь лифта, и газ из разорвавшейся гранаты заполняет вестибюль. Охранники, служащие и случайные посетители, кроме семерых, выходят из строя, то есть теряют сознание минимум на пятнадцать минут.

Семь же человек, со вставленными в ноздри тампонами с нейтрализатором газа, быстро заменяют кейсы: шесть на тележке и один в лифте. Затем они через неравные промежутки времени покидают банк до того момента, когда служащие и охранники придут в себя и поднимут тревогу.

Выйдя из банка, они расходятся в разных направлениях, но все они в назначенное время и в назначенном месте садятся в одну и ту же машину, проезжают в ней один, два квартала и выходят, оставив кейс, взятый в банке, и получив взамен точно такой же, но заполненный безобидным барахлом.

Машина оставляется водителем в назначенном месте, откуда я забираю ее через два часа. Пакет документов и часть денег я передаю представителю синдиката левой прессы. Остальные деньги ночью вручаю «грабителям», с которыми встречаюсь в разных местах и в разное время. Никто из участников ограбления друг друга не знает. Я должен встретиться с ними и все обговорить, с каждым в отдельности, ровно за сутки до операции. Расписание встреч расписано Генрихом по минутам. А сама операция в банке – буквально по секундам.

Генрих извел меня своей точностью и требованиями, чтобы я запомнил все детали и свои действия посекундно, а лица «исполнителей» до мельчайших подробностей. Более суток он «накачивал» меня и проверял, проверял и «накачивал». Когда я не выдержал и возмутился, он спокойно ответил:

– Пойми, Андрей, речь идет о двенадцати миллионах фунтов и о пакете документов, который стоит во много раз дороже. Малейший прокол, отклонение от графика хоть на секунду, и операция будет провалена. Я пошел бы сам, но кто, кроме меня, сумеет держать все под контролем и вмешаться в случае необходимости? Поэтому я должен оставаться здесь, а ты должен быть там alter ego и знать все детали и график не хуже меня, чтобы довести его до исполнителей.

Мне пришлось согласиться, и процедура продолжалась до тех пор, пока Генрих не сообщил Магистру: «Андрейготов».

– И он все сделает как надо? – последовал вопрос.

– Я же сказал, что он готов.

– Ты уверен в том, что он все сделает в соответствии с твоим графиком? Не забывай, что ты имеешь дело с Андрэ Коршуновым, мастером импровизации. Может быть, для спокойствия лучше подготовить другого агента?

– Нет. Объем информации слишком велик, чтобы начинать работу с новым человеком, времени уже не остается. Ну, а то, что Андрей – мастер импровизации, как раз неплохо. Даже при расчете металлоконструкций возможны погрешности. А мы рассчитываем жизненные ситуации, здесь погрешности могут быть на порядок выше. А кому их корректировать на ходу, кроме как Андрею? Тем более, что задача будет состоять в том, чтобы втиснуть выходящие изпод контроля детали операции в рассчитанный график.

– Успокойся, Магистр, – добавил я. – На этот раз можешь сидеть перед компьютером, включив хорошее музыкальное сопровождение, и наблюдать, как я собираю цветы на тихой полянке. После того, как Генрих все рассчитал и отработал со мной, это будет примерно то же самое.

К сожалению, Генрих оказался прав. Первая часть операции прошла удачно. В течение суток я встретился со всеми людьми, договорился с ними и расставил их по местам. Но вот на решающей стадии все чуть было не пошло прахом. Мало того, что ЧВП внедрил в сотрудника компании, доставляющего кейс с документами на совещание, своего агента, они еще и контролировали его.

Когда я двумя быстрыми, неслышными шагами, как классический ниндзя, приблизился к нему, он вдруг резко обернулся. Мой хорошо нацеленный удар пришелся совсем в другую точку. Противник сам атаковал меня, но быстро понял, что я ему не по силам и потянул изза пояса пистолет.

Тут я обнаружил еще одно слабое место в подготовке агентов ЧВП. Усилием воли я ввел себя в «режим двойного времени», не забывая при этом отсчитывать реальные секунды. Мой противник двигался (в моих глазах) раз в десять медленнее. Он еще поднимал пистолет, а я уже одним ударом ноги выбил у него оружие. Вторым ударом я отправил кейс с документами в лифт и туда же бросил гранату (время как раз приспело). Дальше все было просто. Он не успел еще понять, что обезоружен, и все еще поднимал руку, а я серией ударов вогнал его в «мусорный» лифт и уложил там на полу. В завершение я пинком отправил к нему валяющийся на полу пистолет. При этом я не забыл послать серию мощных гипнотических импульсов, блокирующих его память по меньшей мере на два часа.

Оба лифта пошли вниз: один в подвал, другой на первый этаж. Почти бегом я добрался до своей комнаты и там расслабился. Двойной ритм времени – вещь тяжелая и требует огромного энергетического и психического напряжения. Я уже испытывал такое, когда прорывался с Леной в Красную Башню. Тогда мне здорово помог местный самогон. Я упал в кресло, налил четверть стакана виски, залпом осушил его, содрогнулся (из какой дряни они его делают и как пьют эту мерзость?) и закрыл глаза. Через минуту я услышал голос Генриха:

– Все в порядке, Андреи. Ребята внизу действуют четко по графику. Ты сымпровизировал на все сто пятьдесят, пока расслабляйся. До твоего выхода еще полтора часа.

– Ну, погоди, аналитик хренов! Я на тебе еще отыграюсь! – пригрозил я ему.

Случай отыграться представился мне буквально через неделю. В одной из низкочастотных фаз шел конец XVI столетия. ЧВП разработал и успешно начал осуществлять там объединение Центральной Европы под эгидой Австрии. В дальнейшем планировалось создать в границах завоеванных государств духовнорыцарский орден, добиться нейтралитета западных стран и начать экспансию на Восток.

К осени 1592 года независимость от Австрии сохранили только несколько германских княжеств, Дания, север Польши и Литва. В сентябре короли и князья свободных территорий съехались в Копенгагене, где они решили объединить свои силы для борьбы с завоевателями. Коалицию возглавил король Дании Карл III. Во главе объединенного войска, основную часть которого составили датские и литовские полки, был поставлен датский генерал Шлипенбах, выходец из Швеции.

В конце сентября командующий объединенными силами Австрии, Венгрии, Чехии и Германии фельдмаршал Ракоши во главе огромной армии подошел к границам Датского королевства. Силы Шлипенбаха были примерно в два раза меньше, поэтому он решил по возможности избегать генерального сражения.

Разделив свою армию на четыре части, он окружил войско Ракоши и начал наносить ему короткие, но весьма болезненные удары. Тем самым он заставил Ракоши метаться из стороны в сторону в попытках разгромить то одно, то другое соединение Шлипенбаха. Ракоши напоминал медведя, отмахивающегося от пчелиного роя. В погоне за неуловимым Шлипенбахом Ракоши прошел южную Данию, Северную Германию и к началу декабря оказался в Северной Польше, донельзя разоренной войной.

Здесь Шлипенбах вынужден был соединить свои силы и принять бой с авангардом австрийской армии. Авангард Ракоши был уничтожен полностью, но и армия Шлипенбаха понесла существенные потери. Оба были вынуждены отступить. В середине декабря обе армии разделяло длинное озеро шириной пятнадцать километров. Край был полностью разорен войной: села сгорели, жители немногочисленных местечек разбежались кто куда. Продовольствие и фураж невозможно было достать никакими усилиями. В армиях начались повальные болезни.

Оба полководца стремились покончить с войной, но оба прекрасно понимали, что в случае генерального сражения победа будет пирровой. Особенно это относилось к Шлипенбаху, чье войско было в три раза меньше. В случае поражения новую армию в разоренных войной краях набрать было бы уже невозможно. И что хуже всего, изза отсутствия продовольствия и фуража всех лошадей придется пустить на мясо. Значит, армия останется без артиллерии. Все эти соображения Шлипенбах изложил в своем донесении королю Карлу.

21 декабря установилась небывалая для этих мест морозная погода. Температура упала до минус тридцати пяти. Это еще больше усугубило и без того тяжелое положение двух армий. На 23 декабря Шлипенбах назначил военный совет. Он решил не дожидаться ответа короля и принять решение сам. Решение было очевидным: взорвать орудия и попытаться спасти хотя бы часть армии.

С такими мыслями сидели: Шлипенбах в небольшой крепости на берегу озера и я у себя перед компьютером. Оба мы не видели достойного выхода из создавшегося положения. Не знаю, какие мысли бродили в голове полководца, но во мне все переворачивалось при мысли, что ЧВП возьмет здесь верх. Снова и снова я разглядывал позиции, которые занимала армия Ракоши на противоположном берегу озера. Она так соблазнительно растянулась, что просто сама собой напрашивалась мысль: разгромить ее по частям.

Но об этом нечего было и думать. Пока Шлипенбах будет совершать восьмидесятикилометровый марш по берегу озера, Ракоши успеет собрать свои дивизии в кулак. Да и вряд ли под силу обессиленному войску совершить столь длительный марш при таком морозе. Вот если бы ударить напрямую… Но озеро замерзло только пять дней назад, и лед не выдержит тяжести орудий. А атаковать пусть и обессиленную, но всетаки в три раза превосходящую по численности армию без артиллерии – авантюра. Пятнадцать раз я поразному маневрировал войсками Шлипенбаха: сосредотачивал их, рассредоточивал, заходил с разных сторон, нащупывал слабые места, но компьютер постоянно давал злорадный ответ: «Вы уничтожены!»

«Приходя в себя» после очередного «сражения», я рассматривал стены крепости, в которой располагалась ставка Шлипенбаха. Интересно, подумалось мне, крепость относительно новая, стены сложены из крупных каменных блоков, а гор поблизости нет. Откуда доставлялись эти блоки? Ради праздного любопытства я «опустился» в прошлое этой фазы, а именно: решил посмотреть, как строилась эта крепость.

Камень возили из каменоломни на другом берегу озера за сто тридцать километров. Но самые крупные блоки доставлялись по более короткому пути. По льду озера! Я просмотрел синоптическую карту этого периода. Время меня побери! Мороз тогда не достигал и минус тридцати, а сейчас – минус тридцать пять! Если лед тогда выдержал такие камни, то орудия тем более выдержит. Правда, тогда морозы держались около десяти дней, но… Кто не рискует, тот не пьет шампанское!

Компьютер, когда я ввел поправку на наличие артиллерии, быстро выдал мне победный вариант. Правда, тот же компьютер предупредил меня о возможности потери около трети орудий во время марша через озеро. Лед местами оставался еще весьма тонок, а на доскональную ледовую разведку времени просто уже не было. Тем не менее решение было готово.

Магистр, когда я доложил ему о своем решении, сразу предложил внедрить в Шлипенбаха Краузе:

– В этой ситуации, когда успех зависит от многотысячного войска, нельзя допускать ни малейшего прокола. Анри как раз такой агент. Он не семь, а семьсот семьдесят семь раз отмерит и взвесит, а уж только потом будет резать.

Сам Генрих от такого решения был не в восторге, но виду не подал, проворчал только вполголоса:

– Угораздило тебя найти именно такой вариант.

– А чем ты недоволен? – удивился я.

– Тебя бы самого в такой мороз прогнать маршем через озеро!

Однако подготовился он и выполнил все в самом лучшем виде. Мы с Микеле с восторгом наблюдали за его работой. К сожалению, Андрей с Леной были лишены этого удовольствия, так как были на задании. Пока шла операция, я постоянно проверял Ракоши: не внедрил ли в него ЧВП своего агента. Но, видимо, они были уверены в победе. А зря!

Генрих начал с того, что на военном совете огорошил своих офицеров, ожидавших приказа об отступлении, тем, что приказал готовиться к атаке на противника ближайшей ночью.

– Наступаем четырьмя колоннами вот в этих направлениях. – Он показал на карте пункты выхода к противоположному берегу. – Движение начинаем ночью, с тем чтобы на рассвете открыть по австрийцам орудийный огонь. Вы, князь Будрыс, – обратился генерал к седому длинноусому литвину, – поведете четвертую колонну и выступите со своими полками и тремя батареями на два часа раньше. Ваша задача: обойти Ракоши с юга и перекрыть ему дорогу на Судеты. Это единственное направление, не разоренное войной.

– Но, господин генерал, – возразил польский полковник, – лед не выдержит тяжести орудий.

– Выдержит. В архиве крепости я прочитал, что сорок лет назад самые крупные камни для ее строительства доставлялись по льду. А погода тогда стояла менее суровая. Ну, а для страховки, так как лед местами действительно может оказаться тонковат, я предусмотрел, что артиллерия пойдет не четырьмя, а восемью колоннами, с интервалами между орудиями не менее ста метров. Принимая во внимание, что стоит жестокий мороз и останавливаться во время марша будет нельзя, приказываю: всех ослабевших оставить в крепости, в качестве ее гарнизона. Если мы не дойдем до того берега, то хотя бы они уцелеют. Если дойдем, то сумеем добиться цели и малыми силами. И самое главное, господа, на марше должна соблюдаться полная тишина.

С интересом наблюдал я за реакцией офицеров на боевой приказ. Большая часть решила, что старый генерал просто сошел с ума от безысходности. Примерно столько же пришло к выводу, что от той же безысходности он решился на отчаянный шаг: надеясь обрести почетную смерть для себя и всего войска; мертвые сраму не имут. И лишь один из десяти, не более, понял замысел и поверил в победу. Но несмотря ни на что, все распоряжения генерала были выполнены, и к ночи армия была готова к маршу.

Последняя речь Шлипенбаха перед строем своей армии на берегу озера наверняка войдет в историю этой фазы.

– Солдаты! Под моей командой вы прошли дорогами этой войны. У нас с вами было все: и победы, и поражения. Но сейчас мы все стоим перед выбором: или бесславная смерть, или позорное поражение. Но я был бы плохим, недостойным вас полководцем, если бы не искал пути к победе. И я нашел его. Он ведет на тот берег озера. Не скрою, путь предстоит тяжелый. Но я был бы еще более плохим полководцем, если бы не поверил в вас и отказался от этого единственного пути, ведущего к победе. Там, за озером, нас ждет либо почетная смерть, либо славная победа. И я верю, мы победим. С такими славными воинами нельзя не победить! Артиллеристы! Победа во многом зависит от вас. Каждое орудие на том берегу утром станет не медным или чугунным, а золотым. Но, дети мои, все может случиться, если во время движения под вами затрещит лед, не пытайтесь спасать орудие. Оно все равно утащит вас за собой, и в самом лучшем случае вы окажетесь в воде. Даже если вы и сумеете выбраться, то все равно на таком морозе вы погибнете. Так что, если лед затрещит, бросайте орудие, режьте упряжь, спасайте лошадей и спасайтесь сами. Никто не посмеет осудить вас за потерю орудия. Это говорю вам я, генерал Шлипенбах! Вперед, к победе, дети мои!

Колонны молча двинулись на лед. В абсолютной темноте, ориентируясь по звездам, офицеры вели батальоны в нужных направлениях. Ни звука, только скрип снега под ногами да хриплое простуженное дыхание. Иногда треск льда, шум возни, плеск… И снова скрип снега и хриплое дыхание. Страшно было смотреть на торжественномрачные лица солдат с заиндевевшими усами и бородами. Они шли и шли в темноту, шли полные решимости победить или умереть.

По непонятной причине, а скорее всего изза сильного мороза в австрийской армии даже не выставили часовых вдоль береговой линии. Это позволило Шлипенбаху подвести свои войска вплотную, а орудия поставить на дистанцию картечного выстрела. И когда забрезжил рассвет и артиллеристам стали ясно видны цели, Шлипенбах произнес:

– С нами бог! – и махнул рукой.

Загремели орудия. Один залп, другой. С третьим залпом в атаку пошла конница, и двинулись батальонные колонны пехоты. Батальоны шли молча (Шлипенбах запретил воинские кличи, берег легкие солдат), шли ощетиненные пиками и штыками, похожие на дикобразов, пятящихся задом. Но штыкам не суждено было в этот день обагриться кровью.

Едва конница оказалась на берегу, как австрийцы, венгры, немцы и чехи начали бросать оружие и поднимать руки. Еще через несколько минут в австрийском лагере начали трубить сигнал сдачи. А через пятнадцать минут австрийский парламентер прискакал к Шлипенбаху и пригласил его в шатер Ракоши для обсуждения условий капитуляции австрийской армии. Шлипенбах приказал трубить «отбой». Это была самая быстрая победа за всю его военную карьеру.

Еще через час, подписывая капитуляцию, Ракоши объяснял Шлипенбаху:

– Вам крупно повезло, генерал! Если бы вы не атаковали нас этим утром, завтра вы бы здесь уже никого не нашли. Вечером я получил приказ императора: отойти на зимние квартиры в Судеты. На беду свою, я объявил об этом. Армия восприняла это как спасение, ниспосланное небесами. Понятно, что после этого никто уже не хотел умирать во славу императора. Тем более уж никто не ожидал артобстрела и атаки со стороны озера. Я сам не поверил, когда мне доложили, что нас атакуют именно оттуда. Да тут еще и донесение о том, что вы перекрыли дорогу на Судеты… Не могу понять, как вы решились на такой рискованный шаг?!

– Фельдмаршал, ни одна собака не сможет одолеть кошку, если загонит ее в угол. Та просто выцарапает ей глаза…

Слова Шлипенбаха были прерваны хриплым смехом Ракоши. Но генерал так и не смог закончить свою мысль. В шатер вошел, весь в инее, фельдъегерь и протянул Шлипенбаху указ короля Карла III. Шлипенбах вскрыл пакет, пробежал бумагу глазами, усмехнулся и невесело сказал Ракоши:

– А вот вам крупно не повезло, фельдмаршал. Фельдъегерь опоздал на несколько часов. Мой король приказывает мне взорвать орудия и отступить в Литву. К сожалению, я вынужден ослушаться своего государя.

Фельдъегерь ничего не мог понять. Он прекрасно знал о положении армии, знал он и о содержании королевского приказа. Однако, приехав в ставку, он застал в крепости лишь малочисленный гарнизон. Отправившись в указанном направлении, он пятнадцать километров скакал между замороженными трупами и проломами во льду, оставленными провалившимися орудиями. И, наконец, нашел Шлипенбаха в одном шатре с Ракоши! Что это? Самовольно заключенное перемирие или, хуже того, измена?! Видя замешательство фельдъегеря, Шлипенбах обратился к нему:

– Полковник, вы проделали тяжелый путь, но, к сожалению, я не могу дать вам достаточно времени для отдыха. Выпейте стакан водки, отогрейтесь, пообедайте, поспите часа четыре и собирайтесь в обратный путь. Вы отвезете королю вот это.

Шлипенбах показал на маршальский жезл Ракоши и акт капитуляции. Видя, что фельдъегерь все еще не понял в чем дело, он продолжил:

– Вас будут сопровождать десять офицеров, которые повезут в Копенгаген австрийские знамена.


Совет Магов по достоинству оценил эту операцию и присвоил мне категорию Бета.

Андрей тоже заработал Бету, ему ее присвоили, минуя категорию Гамма, за многоходовую операцию по спасению культуры негуманоидной цивилизации.

Это была цивилизация глубоководных головоногих, обитавших на дне Южной Атлантики, в обширной долине, лежащей на глубине три тысячи метров. Обнаружил ее, как ни странно, отдел космических катаклизмов и вторжений Сектора Наблюдения. По их расчетам, через шесть лет относительного времени в одной из фаз должны были пересечься орбиты Земли и не очень крупного, но всетаки внушительного астероида.

Эта фаза сильно отставала в техническом развитии. Достигнув высочайшего уровня культуры, соответствующего середине XIX столетия, обитатели этой фазы еще не имели представления ни о компасе, ни о порохе, не говоря уже том, чтобы освоить энергию пара. Хотя европейцы были уже близки к освоению электроэнергетики, основанной пока что на электростатических машинах. Правда, машины эти были небывалой мощности. Тем не менее судоходство в этой фазе ограничивалось каботажным плаванием, и жители Европы и Америки не подозревали о существовании заокеанских континентов.

Таким образом, нечего было и думать о том, чтобы попытаться изменить орбиту астероида или уничтожить его на дальних подступах. Совет Магов развел руками и поручил Отделу космических катаклизмов подробно изучить и оценить последствия катастрофы с целью поиска средств их скорейшей ликвидации.

«Забравшись в будущее» этой фазы, наблюдатели увидели, что астероид упал в океан, и успокоились. Но один любознательный сотрудник решил посмотреть, как будет выглядеть океанское дно после такого катаклизма. Посмотрел и решил, что переутомился и у него уже начались галлюцинации.

Отдохнув, он наутро снова «погрузился» на дно океана и «провел» там несколько часов. Его сообщение вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Никто, разумеется, не подумал, что он сошел с ума. Факты были налицо. На трехкилометровой глубине лежала погибшая страна.

Надо было быть профессиональным наблюдателем и иметь до предела расторможенное воображение, чтобы в этих скоплениях глубоководных кораллов разглядеть разрушенные сооружения, сгруппировать их в поселения (всего восемнадцать) и прийти к твердому выводу, что это результат разумной деятельности.

Впрочем, примерно в центре каждого поселения имелись развалины какогото сооружения, напоминающего амфитеатр. Поселения имели такой вид, словно они подверглись термоядерному нападению. И никаких следов обитателей.

Наблюдатели тут же настроились на реальное время этой фазы, и их глазам предстала подводная страна, населенная существами, напоминающими осьминогов. Только щупальцев у них было по шесть и еще по две конечности, завершающиеся чемто вроде многозахватных клешней.

Сама по себе негуманоидная цивилизация сенсацией не была. Среди наблюдаемых нами фаз было несколько таких цивилизаций. В трех носителями разума были китообразные, в двух – муравьи и термиты, в одной кошачьи и еще в одной – потомки динозавров. Контакты с ними не поддерживались и в дела их не вмешивались: негуманоиды они и есть негуманоиды.

Сенсация была в другом: соседство двух цивилизаций на одной планете. Правда, такая фаза уже была известна. Я сам наблюдал фазу мутировавших и ставших разумными тараканов, которые подчинили себе человека. Но там одна цивилизация по неразумию породила другую. Здесь же две цивилизации сосуществовали веками и не подозревали о таком соседстве. Причем цивилизация головоногих была намного старше и, судя по всему, мудрее. Недаром «осьминоги» называли себя «сущие».

Головоногая цивилизация имела биологический характер, кроме того, их познания в химии и электротехнике были поразительны. Сооружения для них строили запрограммированные колонии искусственно ускоренных в своем развитии глубоководных кораллов.

Из морской воды они выделяли удобрения, необходимые для обширных плантаций водорослей, обильно устилавших долину. Мясную пищу, рыбу и морских млекопитающих им доставляли дрессированные и управляемые с помощью внушения кальмары. На окраинах поселений размещались обширные крабовые фермы, а плантации водорослей перемежались с «пастбищами» моллюсков. Из морской воды и из грунта с помощью химических реакций извлекались соли металлов. Из растворов солей методом электролиза изготовлялись необходимые изделия. Об этой цивилизации можно было бы рассказывать без конца, если бы не ее близкий конец.

Возникал только один вопрос: почему за десятки тысяч лет существования, так развившись, сущие не распространились по всему океану? Ответ на этот вопрос был до смешного прост: изза своей «глубоководности». Долина со всех сторон ограничивалась горными хребтами, превышающими ее лоно на полторыдве тысячи метров. Родившись и выросши под давлением трех тысяч метров воды, сущие не могли выдержать более низкого давления. Их внутреннее давление расперло бы их до разрыва.

Только особи, находящиеся в самом расцвете сил (то есть в возрасте от 60 до 160 лет), и то только после длительных тренировок, могли подняться до глубин две тысячи, тысяча восемьсот метров. Впрочем, только на короткое время, и после этого они болели, тяжело и долго.

Впрочем, перед сущими не стоял вопрос о недостаточности «жизненного пространства». Прироста населения практически не было. Самки созревали для икрометания, начиная с пятидесятилетнего возраста, через каждые тридцать лет. Из всего помета вызревало не более трехчетырех икринок. Таким образом, прирост населения сущих практически не превышал естественной смертности. Все население долины сущих составляло около пятнадцати тысяч особей.

Высокоразвитая медицина, как ни странно, не ставила себе целью увеличение рождаемости. Медики больше занимались вопросами продления жизни взрослых.

Но те относились к проблеме жизни и смерти философски. Достигнув шестисотвосьмисотлетнего возраста, постаревшие сущие обращались к медикам за «спокойной смертью». Скончавшегося старика в торжественной обстановке съедало его племя. Считалось, что таким образом мудрость почившего переходит к потомкам. Это был единственный религиозный обряд сущих. Как таковая, религия у них полностью отсутствовала.

Общественный строй сущих представлял нечто среднее между первобытной общиной и коммунизмом. В каждом поселении обитало племя, во главе которого стоял старейшина. От каждого племени выбирался «мудрейший». Восемнадцать Мудрейших сами избирали себе девятнадцатого главу по своему усмотрению. Все вопросы решались Советом Мудрейших. В исключительных случаях собирались все жители долины. На этих собраниях право голоса имели все, начиная с двадцатилетних подростков.

Оплодотворенные икринки доставлялись в «детский сад» в центральном поселении, где они развивались под наблюдением медиков. Маленьких сущих воспитывали и обучали специально назначенные для этого педагоги. По достижении тридцати лет воспитанники возвращались в свои племена. Впрочем, если они имели желание, то не возбранялось, если молодежь отправлялась жить в другое племя. За тридцать лет обучения и воспитания молодые сущие усваивали все многотысячелетнее культурное наследие сущих. А это наследие представляло собой огромную библиотеку с несколькими десятками тысяч томов, написанных на бумаге, изготовленной из рыбьей чешуи. Беда была только в том, что все книги существовали в единственном экземпляре и находились именно в центральной библиотеке.

Вот еето и предстояло спасти, раз уж невозможно было спасти саму цивилизацию сущих. За эту задачу взялся Андрей. Почти сразу у него опустились руки. Попробуйте сами подготовить операцию с внедрением агента в негуманоида? Ведь образ мыслей у него все равно останется человеческим, и в этом случае он неизбежно саморазоблачится. Дело в том, что сущие видели в инфракрасной части спектра, а акустически общались в ультразвуковом диапазоне. Причем акустическое общение преобладало с особями в возрасте до шестидесяти лет. К этому возрасту сущие осваивали телепатическое общение. Особи старше шестидесяти лет общались акустическим способом только с молодежью. Здесьто и таилась главная опасность разоблачения хроноагента. Попробуйте так вжиться в образ головоногого, чтобы при общении с себе подобными у вас не промелькнуло ни одной человеческой мысли! А если привить нашему хроноагенту способность негуманоидного мышления, то что с ним станет при возвращении? Словом, задача перед Андреем стояла неразрешимая. И тут ему на помощь пришла Лена.

– Вот что, Андрей, – предложила она, – не лезь в чужую епархию, психика – не твой хлеб. Разрабатывай операцию так, словно эта проблема перед тобой не стоит. Я беру ее на себя.

Три недели я видел свою подругу от случая к случаю. Иногда она забегала поужинать, иногда мы встречались у Магистра или у Андрея. Она никогда не рассказывала мне о том, как продвигается работа, а я не расспрашивал. В конце концов чем я мог ей помочь, что мог посоветовать? В этом деле я не только не специалист, но даже и не дилетант. А расспрашивать из любопытства, зачем? Видно было, что у нее и так не все получается, как задумано. Зачем же я тогда полезу со своими расспросами? Она приходила ко мне отдохнуть от этой проблемы, отвлечься, а я буду снова возвращать ее к этим делам. Для этого моих познаний в психологии вполне хватало.

Както Лена не показывалась пять дней, и я при случае спросил Магистра: не знает ли он, где она? Магистр странно посмотрел на меня и ответил:

– Она проводит эксперимент.

– Что за эксперимент?

Магистр включил монитор:

– Смотри.

На мониторе я увидел сущего, управляющего агрегатом по переработке водорослей в съедобные брикеты.

Эти брикеты были для сущих аналогом земного хлеба. Насколько я освоился в половых и возрастных различиях сущих, это была молодая, лет восьмидесяти, самка. Тут до меня дошло.

– Это, что, Лена?

Магистр кивнул. А на мониторе было видно, как к самке подплыл двухсотлетний самец, и они начали о чемто беседовать. О чем, мы понять, разумеется, не могли. Они беседовали телепатически.

– Она работает там уже четвертые сутки, – объяснил Магистр. – Я всегда говорил, что наша Элен – редкостная умница. Она сумела нащупать ту грань, изза которой нет возврата. Но эта грань лежит достаточно глубоко, настолько глубоко, что сейчас, как видишь, она свободно общается со своим товарищем и не опасается разоблачения.

Я представил себе свою Ленку в образе существа, с совершенно чуждым образом мыслей, с нечеловеческим мировоззрением, и содрогнулся.

– Какой она вернется? – прошептал я.

– Ничего страшного, – успокоил меня Магистр. – Вопервых, сейчас ее непрерывно наблюдают Нэнси и весь Сектор Медикологии. Вовторых, по возращении она пройдет самое глубокое обследование, и если будут обнаружены остаточные воздействия на ее психику психики сущих, то эту Матрицу просто сотрут.

Я вспомнил, как Лена говорила мне, какие могут быть последствия от таких воздействий на Матрицу, и мне стало не по себе. Магистр словно прочитал мои мысли:

– Успокойся. Никаких последствий не будет. Элен сама, с помощью Нэнси, произвела консервацию своей Матрицы. А нынешняя ее Матрица пройдет тщательную очистку на уровне самого глубочайшего подсознания, прежде чем будет наложена на прежнюю. Это она тоже сама придумала. Я посоветую ей готовиться на этом материале к защите степени Мага. Теперь по ее методике мы сможем работать с любой негуманоидной цивилизацией.

Лена вернулась через неделю. Тем самым был завершен первый этап операции и была доказана возможность работы хроноагента в образе сущего. Мне не удалось встретиться с Леной и поговорить с ней по возвращении. Она сразу начала подготовку к внедрению сразу четырех хроноагентов, в том числе Андрея с Магистром.

Операция предстояла сложная. Попробуйте рассказать сущим, для которых все, что выше поверхности океана, – космос, об угрозе, которую несет им астероид, витающий в миллионах километров от Земли. Андрей и не пытался это сделать. Он просто нашел в библиотеке сущих описания давних катаклизмов: подводного землетрясения и извержения вулкана. От последствий этих катастроф сущие не могли оправиться несколько сотен лет.

– Застрахованы ли мы от повторения этих катастроф? – убеждал он Главу Совета Мудрейших. – Что будет, если погибнет наше хранилище знаний? Как мы будем учить своих детей? По памяти? Как восстановим наши книги? Тоже по памяти? Сомневаюсь, что даже самые мудрые из нас смогут запомнить все хранилище знаний. Если оно погибнет, то мы сами постепенно деградируем и выродимся в обычных кальмаров, наподобие тех, которые таскают для нас рыбу.

– Что же ты предлагаешь? Я не думаю, что ты приплыл ко мне только для того, чтобы нарисовать эту страшную картину. Полагаю, что у тебя есть и какието предложения.

– Я предлагаю для начала снять с наших книг копии.

– Это тяжелый и долгий, но вполне выполнимый труд. Но что дальше?

– Дальше несколько молодых сущих, предварительно натренировавшись, перенесут копию хранилища знаний через горные хребты, подальше от нашей долины. Они построят там новое хранилище, будут охранять его и по мере написания новых книг будут его пополнять.

Председатель задумался. Думал он долго. По его щупальцам периодически пробегали радужные волны, что свидетельствовало о том, насколько глубоко затронули и взволновали его слова собеседника.

– Ты прав, – сказал, наконец, Мудрейший. – Готовься выступить на ближайшем Совете, а я тебя поддержу. Переписчиков мы найдем, а вот тех, кто будет переносить хранилище через горы, подбери и начинай тренировать сам. Кстати, не мешает поискать в горах проходы, где пониже.

Так завершился второй этап операции. На третьем этапе Андрей, Магистр и Лена подобрали большую группу молодых сущих, около ста особей, и начали тренировать их. На ходу Андрей внес в ход операции коррективы. Он подобрал в группу специалистов в различных отраслях знаний и постарался, чтобы она состояла минимум на одну треть из самок. Одновременно были разведаны три прохода в горах на глубине более двух тысяч метров. Это уже существенно облегчало задачу. Когда группа была сформирована и прошла необходимый курс тренировок, другая группа, в которой тоже работали два хроноагента, закончила копирование библиотеки.

Начался завершающий этап операции. Группа Андрея, нагрузившись библиотекой, отправилась в путь. Преодолев перевалы, они десять дней отдыхали и приходили в себя на другой стороне склона. Затем они вплавь преодолели глубоководный каньон и через пять дней достигли обширного плато, лежащего на глубинах от трех тысяч двухсот до двух тысяч восьмисот метров. Там они вырастили хранилище, жилища, то есть заложили новое поселение. После этого Андрей и несколько сущих вернулись в столицу и доложили о проделанной работе. Их встретили как героев.

Так Андрей убил сразу двух зайцев. Целью операции было спасение культурного наследия сущих. А Андрей сумел спасти саму цивилизацию, заложив новый поселок за пределами зоны поражения ударной волной от падения астероида.

Присвоение нам с Андреем и Леной новых категорий совпало со сдачей Микеле всех экзаменов и зачетов. Дождавшись, когда он пройдет курс МПП и защитит степень Бакалавра, Магистр дал нам всем трехдневный отпуск и сам присоединился к компании.

На этот раз мы отдыхали в окрестностях моего коттеджа. На берегу озера мы разбили четыре палатки. В двух поселились мы с Леной и Андрей с Катрин, в одной Магистр с Микеле, а в четвертой – Кристина. Правда, на второй день, к нашему всеобщему удовлетворению, Магистр остался один, а Микеле переселился к Кристине.

Мы ловили рыбу, купались в озере, собирали грибы и ягоды, угощали друг друга кулинарными шедеврами. А Магистр постоянно бегал ко мне в коттедж к синтезатору и удивлял нас тончайшими французскими винами.

Тогда я, наконец, решился расспросить Лену, как ей работалось в образе сущих.

– Труднее всего было постичь их образ мыслей. Представь себе существо с совершенно иной шкалой ценностей, совершенно иным мировоззрением, совершенно иной космографией. Если перед человеком всегда стоял вопрос познания смысла своего бытия, то для сущих этот вопрос решен давно и навсегда. Только не спрашивай у меня, в чем смысл их жизни. Когда я была сущей, я могла это объяснить, а сейчас сама не могу представить, да и нет в человеческих языках таких понятий. Человеку свойственно честолюбие, он стремится к славе. У сущих этих стимулов нет. Для них, наоборот, идеал совершенства – не выделяться от остальных. Знаешь, как Мудрейшие тяготятся своим положением. А ведь их избирают пожизненно! Понятие любви, секса им недоступно. Они даже не имеют об этом представления. К производству потомства они относятся, как к священной обязанности, не более. Родители не знают своих детей, а те своих родителей. Зато молодое потомство окружено всеобщей любовью и заботой. Любой сущий скорее сам умрет с голоду, чем допустит, чтобы совершенно чужие для него дети получили хоть на йоту меньше того, что им положено. Впрочем, за всю историю сущих они только дважды испытывали недостаток в пище. Это после катастроф: землетрясения и извержения вулкана. Так что и такой мощный, с нашей точки зрения, стимул развития, как забота о хлебе насущном, у них отсутствует.

– Великое Время! Как же они достигли такого высокого развития, если у них нет к нему ни одного стимула? Самих себя, смысл своей жизни они познали, честолюбие у них отсутствует, смерти они не боятся, голода тоже. Даже любовь им чужда! А ведь сексуальность – мощнейший фактор развития любой культуры! Что же движет сущими?

– Вот видишь, дорогой мой, ты сейчас рассуждаешь как человек. Да, с человеческой точки зрения, сущие лишены всяких стимулов к совершенствованию. Но это только с человеческой. Чтобы понять, что ими движет, надо стать одним из них. Ну что тебе говорит, к примеру, то, что сущие очень тонко чувствуют химический состав воды? Ничего. А они его не только чувствуют, но и умеют им управлять, в разумных пределах, конечно. Так вот, это для них – высокое искусство. На «концерты» собираются большие группы сущих. «Солисты» начинают, задают основную гамму, а «публика» начинает им «подпевать». Получаются такие невообразимые «букеты», что присутствующие приходят в экстаз. Мало того, такие «концерты» записываются, чтобы и потомки, прочитав, могли насладиться шедеврами… Тебе смешно? А вот мне было не до смеха. Я тогда испугалась, что не захочу возвращаться, мне хотелось, чтобы этот экстаз длился вечно. Потребовалось страшное усилие воли, чтобы уплыть с этого «концерта», иначе я бы осталась сущей навсегда.

– Даже так?! – испугался я

– Представь себе, именно так. А ведь я описала к тебе только один аспект их бытия. Да и сделалато это грубо, примитивными, с точки зрения сущих, человеческими словами и понятиями. А управление своим цветом! Да еще если смотреть на это в инфракрасном диапазоне! А когда несколько десятков сущих собираются вместе и, объединив мысли, ткут из них чудеснейшие узоры… Я чувствую, тебе хватит. Ты все равно этого не поймешь. Я самато сейчас это все с трудом понимаю.

– Тебе Магистр предлагал готовиться на этом материале к защите степени Мага?

– Ха! Предлагатьто он предлагал, да только больно уж он шустрый. Прежде чем вылезать на соискание степени Мага, надо проверить: годится ли эта методика для других негуманоидов. Вдруг она уникальна и подходит только для сущих.

– Так проверь.

– И буду проверять. Если, конечно. Магистр даст мне для этого время. Да и от вас много зависит. На ком я буду все проверять? Тебя, что ли, в когонибудь воплотить? Кем тебе больше нравится быть: муравьем, котом или дельфином?

– Котом.

– Почему?!

– Их гладят!

– А они мурчат!


Словарь терминов и понятий, используемых в книге «Сумеречные миры»


МАТРИЦА – массив, содержащий описание полей, составляющих суть личности человека. Хроноагент действует в других фазах, внедряя свою Матрицу в Личность выбранного субъекта (хроноагенты называют его «объектом»). При этом собственная Матрица субъекта подавляется; в ней остаются только сведения, самые необходимые для выживания и действий хроноагента.


МОНАСТЫРЬ – (жарг.) – нульфаза или фаза Стоуна. В ней обосновались организации, занимающиеся работой в других фазах. Характеристики нульфазы таковы, что позволяют с минимальными энергетическими затратами связываться с другими фазами или внедрять в них своих хроноагентов. Эти параллельные фазы в отличие от нульфазы называются реальными.


НУЛЬТ – нультранспортировка. Средство для мгновенного перемещения в пределах нульфазы или Монастыря.


ПРЯМОЙ МЕЖФАЗОВЫЙ ПЕРЕХОД – создается искусственно. По таким переходам хроноагент может переходить из фазы в фазу собственной персоной; в отличие от внедрения, когда его Матрица подсаживается к избранному субъекту. Агенты, проходящие по прямому межфазовому переходу, называются «прямыми».


СИНТЕЗАТОР – изобретение далекого будущего, подарок нульфазе от высокоразвитого в техническом отношении общества. Используется в Монастыре для бытовых целей. Улавливая биотоки оператора, может создавать различные предметы. Качество создаваемых предметов целиком зависит от точности представления о них оператора. Поэтому, работая на синтезаторе, надо быть предельно сосредоточенным. Иначе запросто можно «сотворить» сладкую селедку; кофе, заправленный солью, или водку с ароматом ацетона.


СОВЕТ МАГОВ – верховный орган власти в нульфазе.


СХЛОПКА – петля Времени. Образуется в результате вмешательства в уже состоявшееся Прошлое. Время в фазе начинает двигаться в замкнутом цикле: от момента вмешательства в Прошлое до того момента в относительном для данной фазы Будущем, когда это воздействие осуществилось. В этой точке Время меняет свой знак на противоположный, и все начинается сначала. Схлопка – самое страшное и самое катастрофическое последствие вмешательства в жизнь параллельных фаз. Образуется только в результате трагических ошибок.


ТЕМПОРАЛЬНЫЕ УРАВНЕНИЯ – с помощью систем таких уравнений рассчитываются последствия воздействия или вмешательства хроноагента в события в реальной фазе. Аппарат темпоральных уравнений довольно сложный и громоздкий. В «полевых условиях» хроноагенты используют упрощенный метод. Они быстро прикидывают значение детерминанта системы по основным коэффициентам. Если детерминант получается больше нуля – исход воздействия положительный, если детерминант меньше нуля – исход отрицательный. Если же детерминант получается мнимый, то исход ожидается катастрофический, неминуема схлопка.


ФАЗА – параллельный Мир, существующий на том же пространственном участке, но в ином Времени.


ХРОНОКОДЕКС – свод законов и правил, регламентирующий работу в реальных фазах.








Владимир ДОБРЯКОВ

ЧАС СОВЫ


Впервые скачет Время напрямую, не по кругу.
Обещанное завтра будет горьким и хмельным.
Легко скакать, врага видать
И друга тоже, благодать!
Судьба летит по лугу!

Доверчивую Смерть вкруг пальца обернули,
Замешкалась она, забыв махнуть косой.
Уже не догоняли нас и отставали пули.
Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?
В.С.Высоцкий

Пролог


Вселенная бесконечна. Но пространственная бесконечность Мироздания, которая, как правило, понимается под этим словом, ещё не дает представления об его истинной Бесконечности. При всём многообразии форм материи; как живой, так и неживой, есть нечто единое для всех её форм и проявлений в обозримом Пространстве. Это – Время. Великий Хронос, не знающий пощады, не умеющий изменять ни скорости своего движения, ни его направления. По крайней мере, в известной нам части Вселенной. Какие бы формы, какие бы виды не принимала Материя; Время для всех видов и форм будет одно и то же.

Это считалось незыблемым. Но нет границ познанию. Положение любой точки в Пространстве описывают три координаты. Если хотя бы одна из них отличается от другой, это уже не мешает двум точкам мирно сосуществовать рядом, не мешая, друг другу. Но три координаты описывают положение точек не полностью. Нужна минимум ещё одна: координата Времени. И если эта, четвёртая координата, входящая в описание положения одной точки, отличается от такой же координаты другой точки, то… Это тоже позволяет этим двум точкам сосуществовать в одном и том же месте трёхмерного пространства, ничем друг другу не мешая. И каждая из этих точек будет считать своё Время, свой Хронос, единственным и незыблемым. При этом она не будут и подозревать, что в её же пространственной «ячейке» существует огромное множество таких же точек, каждая из которых живет в своём Времени, которое для каждой из них течет посвоему.

Из этого, на первый взгляд безобидного, научного открытия вытекало другое, имеющее огромное значение. На нашей довольно маленькой планетке параллельно сосуществует бесчисленное множество Миров. Каждый из них живёт в своём Времени. Время в этих Мирах отличается друг от друга, где на несколько секунд, где на часы, на дни, годы. А гдето и на столетия и даже тысячелетия. И все эти Миры никак друг другу не мешают; нигде и никогда не пересекаются. Впрочем, иногда пересекаются самым неожиданным и непредсказуемым образом. И появляются неопознанные летающие объекты. И пропадают без всякого следа в «Бермудском Треугольнике» корабли и самолёты. И посещают коекого время отвремени странные видения. И бьются богатыри со Змеями Горынычами, а рыцари – с драконами. И разгуливают по лесам, полям и болотам Кощеи Бессмертные, Бабы Яги, лешие, кикиморы, гоблины и прочая экзотика. И рождаются легенды об Атлантиде и Астравидьи. Поначалу осознание своего далеко не одиночества не только во Вселенной, но даже и на маленькой Земле, повергло Человечество в состояние шока. Но так уж устроен Человек, что он сначала пугается, потом балдеет, потом присматривается, а потом пытается извлечь пользу.

Сначала предположили, потом теоретически обосновали и доказали существование, а потом и открыли Мир, людьми не заселённый, из которого связываться с другими Мирами очень просто. Таковы оказались его темпоральные характеристики. Назвали это Мир НульФазой или Фазой Стоуна, по имени открывателя. А все остальные Миры назвали просто Фазами или Реальными Фазами. Нашлось в этих Реальных Фазах достаточное число добровольцев, что решились покинуть свои МирыФазы и навсегда переселиться в Фазу Стоуна и посвятить себя там работе на благо всех Человечеств, обитающих на нашей Планете. Удалившись от своего Мира, отрешившись от него, они в шутку назвали своё новое место обитания «Монастырём». Да так это название к Фазе Стоуна и прилипло.

Многие Фазы участвовали в заселении и обеспечении Монастыря всем необходимым, так как все они понимали настоятельную необходимость в существовании посредника для общения друг с другом. Обустроилась, оснастилась НульФаза. Создали там сети связи с Реальными Фазами, сети наблюдения… И тут выяснилось, впрочем, это было известно и ранее, но, так сказать, умозрительно. Выяснилось, что большинство Реальных Фаз, как правило, тех, которые сами ещё не дошли до открытия существования параллельных Миров на нашей Планете, нуждаются не в связи друг с другом, не в подсказках; а в помощи: настоятельной и неотложной помощи. Гдето разгорается война, гдето разражаются экологические катастрофы; гдето принимаются ошибочные решения с далеко идущими губительными последствиями. И чем больше развивалась сеть наблюдения за Реальными Фазами, тем больше таких, мягко говоря, «неблагополучных» моментов попадало в поле зрения наблюдателей НульФазы.

Руки чесались помочь, подсказать, предостеречь… Но как это сделать? Достаточно того, что перенос материального объекта из одной Фазы в другую требует колоссальных затрат энергии. Чтобы заселить НульФазу и снабдить её всем на первых порах необходимым, энергетические системы двух десятков Реальных Фаз отдавали до семидесяти процентов своих мощностей. А они были немалые. Кроме того, такие перемещения возможны только при определённом состоянии темпорального поля. И состояние такое наблюдается не чаще, чем, к примеру, Великое противостояние Земли и Марса. Да и что дало бы появление в Реальной Фазе никому не известного человека, который начал бы кричать: «Люди! Что вы делаете!? Остановитесь! Вам грозит беда!» Так уж устроен Человек. На чужом опыте учиться не желает, чужих советов не воспринимает. Все прекрасно знают, какой вред курение приносит здоровью. А сколько бросает? А сколько начинает курить?

Но из любого положения можно найти, если очень захотеть, выход. Человеческое сознание, его Личность представляет собой совокупность полей: электромагнитного, биологического, псиполей и ряда других. Все эти поля характеризуются набором векторов, которые постоянно колеблются. Годографы этих колебаний описываются в массивах, которые именуются «Матрицами». Эти Матрицы и представляют собой Личность человека. Память, навыки, характерные особенности; всё это очень точно описывается в многомерном массиве. В любой Реальной Фазе можно выбрать любого человека, считать его Матрицу, изучить её, а потом внедрить ему в мозг две Матрицы. Первая – это его собственная, только почти полностью инвертированная. Тем самым подавляется его Личность. Вторая Матрица – это Матрица человека, который после этого может действовать в теле «носителя» по своему усмотрению. Если произвести качественную подготовку и тщательно совместить обе Матрицы – носителя и агента, то никто не заметит подмены. Более того, носитель, после того как его Личность освободят от Матрицы агента, будет воспринимать всё так, словно он действовал сам. Правда, при этом он не всегда сможет объяснить даже сам себе: почему он так поступил.

Это было прекрасное решение проблемы. Однако здесь возникли проблемы нравственного, этического, юридического и исторического плана. Насколько правомерно вмешательство Фазы Стоуна в дела Реальных Фаз? А если правомерно, то каковы рамки этого вмешательства? Долго совещались юристы, историки и философы десятков Реальных Фаз. Наконец, все пришли к выводу, что аморально не вмешательство в дела Реальных Фаз, а аморально бездействие в тех случаях, когда есть возможность уменьшить число жертв, предотвратить гибельные последствия ошибочных или даже преступных действий. Был выработан Хронокодекс, строго регламентирующий действия Фазы Стоуна в Реальных Фазах. Через все его разделы и главы красной нитью проходили три идеи: «Не навреди!», «Семь раз примерь, один – отрежь!» и «Если можно обойтись без вмешательства, обойдись без него!»

Почти сразу эти три основных постулата дополнились четвертым. «Ни в коем случае нельзя воздействовать на уже состоявшиеся события! Вторжение в Прошлое – вне закона!» Оказалось, что само Мироздание защищается от такого вмешательства. Любое действие, предпринятое в уже состоявшемся Прошлом, порождает петлю Времени. Время течет с момента вмешательства в Прошлое, как обычно. До того момента в относительном для этой Фазы Будущем, когда было произведено вмешательство в Прошлое. Здесь Время меняет свой знак на противоположный. В нашей части Вселенной Материя не может существовать во встречном Времени, и поэтому обратное течение Времени никто не замечает. Дойдя до переломного момента в Прошлом, Время снова меняет знак и начинает течь в нормальном направлении. И всё для этой Фазы начинается сначала и снова идет до переломной точки в Будущем. А там – опять назад. Время в Фазе замыкается само на себя. Образуется Схлопка, самая страшная катастрофа во Времени. Выхода из этой петли нет. По крайней мере, никто ещё не смог его найти.

Иногда, правда очень и очень редко, Схлопка может образоваться и по другим причинам. С целью избежания подобных трагедий, а так же для более полной реализации первых трёх постулатов Хронокодекса в Фазе Стоуна был создан Аналитический Сектор, разработавший аппарат Темпоральной Математики. Аналитики тщательно рассчитывали каждое воздействие, планируемое в Реальных Фазах, каждый шаг и поступок людей, которые это воздействие будут осуществлять.

Ну, а для непосредственной разработки операций и осуществления воздействий в Реальных Фазах был создан Сектор Внедрения и Воздействия. Людей, которые осуществляли воздействие, внедряясь в «носителей» в Реальных Фазах, стали называть хроноагентами. Подбирали их из обитателей Фаз, соответствующих XVIII–XXII столетиям. Оказалось, что люди этой эпохи имеют наиболее устойчивую и одновременно наиболее гибкую психику. Они легче всех других могли приспособиться к работе в широчайшем диапазоне: от каменного века до эпохи освоения межзвёздных пространств. Большую часть хроноагентов подобрали с помощью специальной программыискателя, настроенной на соответствующие характеристики Матриц.

Стали хроноагентами и я – Андрей: Коршунов, лётчикистребитель из 1991 года, и мой тёзка, Андрей Злобин, тоже истребитель, только из 1941. Причем, перед тем, как попасть в Монастырь мы, в результате допущенного сбоя, поменялись личностями. Я провёл полгода в теле Злобина, и каких полгода! Мне пришлось принять участие в войне и выполнить там очень важное и сложное задание. Встретились мы уже в Монастыре, где стали хроноагентами экстракласса.

Вместе со своими подругами: Леной Илек, чешской девушкой из XXII столетия, и Катрин Моро, уроженкой Фазы Стоуна, мы работали в группе Магистра Филиппа Леруа, французского физика из XXI века. Группа Леруа была нацелена на раскрытие и противодействие организации, случайно обнаруженной Катрин. Эта таинственная организация тоже занималась воздействием в Реальных Фазах, но её воздействия носили противоположный характер. Там, где обнаруживалось их влияние, разгорались войны, вспыхивали эпидемии, разражались экологические катастрофы. Эту организацию назвали ЧВП – Черный Вектор Противодействия.

В ходе операции «Сумеречные Миры» я, Злобин, Лена Илек и Магистр Леруа неоднократно побывали в различных Фазах и напрямую сталкивались там в противоборстве с агентами ЧВП. В результате операции было обнаружено, что ЧВП может формировать прямые переходы между Фазами и посылать своих агентов не только в виде Матриц, но и в собственном теле и даже с необходимым оборудованием и оружием. Один из таких переходов мы с риском для жизни ликвидировали, использовав для этого таинственное оружие: Золотой Меч, разрушающий пространственновременной континуум.

Еще раньше я едва не пропал без вести, заблудившись в лабиринте спонтанных переходов. Эти переходы образуются случайно, как реакция ПространстваВремени на создание искусственных переходов. Много часов пришлось мне скитаться по этим переходам из одной Фазы в другую. Только настойчивость и, что греха таить, редкостное везение помогли мне выбраться из этой ловушки и вернуться к своим друзьям.

Хронофизики Монастыря, убедившись, что прямые межфазовые переходы – реальность, тоже начали работу по их созданию. Работами руководила Кристина – молодой Маг. Очень скоро Кристина достигла поставленной цели и создала прямой переход. Этот переход построили в ту Фазу, где мы ликвидировали переход, созданный ЧВП. Я вынес из этой Фазы Золотой Меч – опаснейшее оружие, которое никак нельзя было оставлять в эпохе раннего средневековья.

Много различных операций осуществили мы под руководством своего шефа – Магистра. Кем только мне не пришлось побывать! Я был и американским полисменом, и командиром звёздного корабля, и лётчиком испытателем, и средневековым рыцарем, и мушкетером императорской гвардии, и гангстером, и фашистским асом. И практически все операции, за редким исключением, были организованы как нейтрализация опасных действий ЧВП. Многие операции осуществлялись не только с риском для жизни объектов, в которых внедрялись хроноагенты, но и для них самих. Изучив воздействие ЧВП на Матрицу хроноагента, который входит с ним в контакт, Лена и Катрин пришли к тревожному выводу. ЧВП может блокировать Матрицу хроноагента и в случае его гибели, в момент её срочного переноса в Монастырь, производит в ней необратимые изменения. Хроноагент становится как бы машиной, запрограммированной на выполнение определённого действия. Когда и как может сработать эта программа, никому неизвестно. Но, слава Времени, до сих пор наши друзья поражений не знали.

Будет ли так и впредь? Об этом и рассуждали мы с Андреем, отделившись от компании друзей, отдыхающих у костра неподалёку от моего коттеджа. Друзья отмечали успешное завершение операции по спасению от гибели уникальной не гуманоидной цивилизации глубоководных головоногих. А я, заметив, что Андрея чтото гнетёт, утащил его к озеру, и там он разговорился:

– Не кажется ли тебе, Андрюха, что нам слишком уж легко даются победы над ЧВП? Слишком уж удачно для нас всё складывается. С того момента, как мы начали работать против них, мы всё время одерживаем верх. И вот я думаю, чего здесь больше? Везения? А почему ты думаешь, что им не достаёт умения? Я бы этого не сказал. Прямыето переходы они освоили намного раньше нас. А по поводу индивидуального мастерства тоже можно поспорить. Сам помнишь, сколько нам приходилось с ними возиться, и почти всегда нам на помощь приходили или случай, или хитрость. Андрюха! Не делай вид, будто не понимаешь, о чем я говорю. На нас пока работает фактор внезапности. Мы первые разобрались, что к чему, и начали активно действовать против них. Они же пока, кроме появления здесь Черного Рыцаря, ничего против нас не предпринимали. Так не может продолжаться бесконечно. Мы постоянно вмешиваемся в их деятельность и ломаем их планы. Одно закрытие прямого перехода чего стоит. Ты можешь себе представить, что творилось там, куда ты пропихнул Огненные Шары Нагил? Только последняя наша операция с головоногими не имела никакого отношения к ЧВП. Как ты полагаешь, долго они ещё будут терпеть? Помоему, мы их уже достали. Ты прекрасно знаешь, что девяносто кампаний из ста были проиграны именно изза недооценки противника. А мы ЧВП больше чем недооцениваем. У меня складывается впечатление, что мы уже перестали воспринимать их всерьёз. Мы как бы почиваем на лаврах. А вдруг они действуют умнее. Пока мы лихо срываем их планы, они, временно отступив, изучают нас, проводят разведку боем. А мы? Да мы знаем о них не больше, чем в самом начале противодействия. Нет, Андрюха, нам сейчас никак нельзя засыпать на лаврах. Я уверен, что они готовы нанести ответный удар и даже не один, а целую серию. Готовы ли мы к этому? Боюсь, что нет. Ручаюсь, что их удар последует в такое время, в таком месте и в таком направлении, что это будет для нас полнейшей неожиданностью. Мы уже будем уверены в победе и вдруг… Ты не допускаешь такой возможности?

Подумав, я согласился с ним:

– Я, друже, допускаю всё. Если я правильно понял, ты предлагаешь радикально пересмотреть как содержание, так и стиль нашей работы в тех направлениях, которые соприкасаются с ЧВП?

– Правильно понял. Пора разведки кончилась. И мы потеряли это время практически даром, если не считать того, что научились создавать прямые переходы, – продолжил свою мысль Злобин, – Но мы не сделали главного. Мы так и не выяснили, против кого мы работаем, и каковы их цели. А как бороться с противником, не зная о нём ничего? Тут поневоле будешь приписывать ему самые фантастические способности. Ну, как святому Могу. Кстати, кто же он такой и откуда взялся? Этого мы так и не выяснили. Операция «Сумеречные Миры» завершилась. Сумерки кончились, и сгустилась тьма. Как бишь называется этот период от наступления темноты до полуночи, когда силы зла действуют безраздельно?

– Не помню.

– Вот и я не помню. А не плохо бы помнить об этом.

– А я, кажется, вспомнил. Это – час Ежа.

– Почему «Ежа»?

– В это время ежи выходят на охоту.

– Гм! Тогда лучше час Совы. Она в это время тоже вылетает на охоту, но она, по крайней мере, мудрее.

– Хорошо. Пусть это будет час Совы. Давай, друже, закончим этот мудрёный разговор и выпьем за то, чтобы быть нам такими же мудрыми и осторожными, как Сова.

– За Сову!


Глава I


Ты снова тут, ты собран весь,
Ты ждёшь заветного сигнала.
И парень тот, он тоже здесь,
Среди стрелков из «Эдельвейс».
Их надо сбросить с перевала.
В.С.Высоцкий

В отличие от Магистра Стремберг не стал прерывать наш отпуск, хотя и ждал его окончания с нетерпением. Отдел Ричарда снова преподнёс нам задачу. Ознакомившись с ней, босс сразу пришел к выводу, что лучше нас с Андреем с этой задачей никто не справится. На повестке дня снова стояла Лотарингия.

Отдохнувшие и набравшиеся сил мы сидим у Магистра, а Стремберг и Ричард вводят нас в курс дела. На мониторах мелькают знакомые улочки Лютеции, переходы и залы императорского дворца, придворные, мушкетеры, а Ричард рассказывает.

После нашей успешной операции ситуация в Лотарингии да и во всей Европе существенно изменилась. Заговор кардиналов, в котором деятельное участие принимал Бернажу, принёс свои плоды. Папа Роман XVIII почил в бозе, не без посторонней помощи.

Обращаю внимание, что на этом месте Микеле печально улыбается и переглядывается с Магистром. В самом деле, инквизициято обвиняла в организации заговора против папы именно его. А заговорто действительно существовал, только Святая Инквизиция не там его искала.

Папой Римским стал кардинал Модунио, принявший имя Себастьяна. Папа Себастьян Х отменил буллу о грехопадении в Лотарингии. Тем самым, епископ Маринелло лишился поддержки Святого престола. Но сдаваться он не собирался. Использую свой высокий пост в ордене Сердца Христова, имеющего большие связи в высших эшелонах власти многих стран, Маринелло сменил религиозную деятельность на политическую. Он весьма преуспел в делах политической интриги.

В Лотарингии же, после нашей операции и переворота в Риме, император Роберт объявил «летучие отряды» вне закона. Мушкетеры засучили рукава и взялись за дело. Стоило посмотреть, как лихо искореняли они «искоренителей ереси». Местные армейские гарнизоны рьяно помогали им в этом богоугодном деле. Очень скоро в распоряжении Маринелло осталось только два отряда, и он поспешил придать им статус «местного ополчения», созданного на случай иноземного вторжения. Занятый подготовкой к отражению Крестового Похода, император был вынужден закрыть на это глаза.

После неудачной попытки поссорить Лотарингию и Скандинавию и вбить клин между императором Робертом и Великим Князем Сергием Маринелло стал действовать тоньше и осторожнее. Приложив немалые усилия, он поставил Орден Меченосцев в такие условия, что у того просто не оставалось другого выхода, кроме как объявить Крестовый Поход против Лотарингии.

Но Великий Магистр, не смотря ни на что, всё ещё колебался. Ему совсем не улыбалось вести войну на два фронта: против Лотарингии, с одной стороны, и Суздаля со Скандинавией, с другой. Вот если бы и Лотарингия была вынуждена воевать на два фронта… Но для этого необходимо, чтобы к Крестовому Походу присоединились Испания и Англия. Эмиссары Маринелло и браться Ордена Сердца Христова работали, не покладая рук, и почти добились успеха, но…

Король Англии Эдуард III скончался, и в Вестминстере короновали несовершеннолетнего Ричарда V. Регентом при нём и фактическим главой государства стал герцог Солсбери. Выдающийся дипломат и военачальник, всесторонне образованный, тридцати с небольшим лет, весьма незаурядной внешности, лорд Солсбери был во всех отношениях выдающейся личностью. Он вполне мог оставить заметный след в истории не только Англии, но и всей Европы. Первое, что он сделал, это удалил от двора пресвитера Якова, имевшего безграничное влияние на покойного короля Эдуарда. Герцог давно испытывал сильную неприязнь не только к этому пресвитеру, но и ко всем пастырям божьим. В том числе и к кардиналу Бернажу. Но об этом чуть дальше.

У герцога Солсбери были все данные для того, чтобы стать выдающимся государственным деятелем вроде Ришелье или Бисмарка. Но у него была одна слабость. Если ему чегото захотелось, пусть даже и не очень значительного, он бросал все дела, в том числе и важнейшие государственные, и не успокаивался, пока его желание не удовлетворялось. Ну, а если возникали препятствия, то здесь в ход шло всё, вплоть до государственных интересов. Девиз иезуитов: «Цель оправдывает средства!» можно было в полной мере отнести к герцогу Солсбери. Вопрос только, какие цели? Его бы энергию, да в нужное русло!

При короле Эдуарде герцог Солсбери был послом Англии при дворе императора Роберта. Поскольку отношения между державами оставляли желать лучшего, герцог был не слишком обременён дипломатическими трудами. Его время заполняли балы, приёмы, пиры, охота и флирт с придворными дамами. В этой обстановке он не нашел ничего лучшего, как влюбиться в императрицу Ольгу. Ну, а императрица? Как и все женщины (Евино племя!), она была польщена таким выбором и затеяла небольшой роман с герцогом Солсбери. Роман, впрочем, весьма невинный. По крайней мере, она так желала. Но не таков был герцог Солсбери. Ему уже шлея под хвост попала. Он вёл осаду императрицы по всем правилам любовного искусства, не обращая внимания на то, что эта амурная история уже стала предметом всеобщего внимания.

Император, человек широких взглядов, смотрел на это сквозь пальцы. Надо же его царственной супруге развлекаться, вот пусть и пощекочет нервы милорду, всё равно ему делать нечего.

Но милорд хватил через край. Он был очень богат и для достижения своих целей щедрой рукой раскрывал свой кошелёк. Както раз императрица давала небольшой вечерний приём для самых близких друзей. Ради того, чтобы придать вечеру некоторую пикантность, она пригласила и герцога Солсбери – остроумного и эрудированного собеседника. Что греха таить, Ольга рассчитывала ещё и продолжить свою игру, то есть пощекотать нервы милорду. Вот тутто она и просчиталась. Милорд накануне приёма посетил всех приглашенных и имел с ними доверительные беседы, кошелёк милорда при этом не закрывался. Сколько денег перекочевало из него в карманы придворных можно только догадываться. Но в ходе приёма приглашенные одни за другим, под разными предлогами, извинялись и покидали государыню. Все, кроме герцога Солсбери. Он оставался наедине с императрицей почти два часа!

Видит Время, это уединение носило самый невинный характер. Милорд на прощание поцеловал императрице руку, и только. Но «злые языки страшнее пистолетов»! Амурной истории, неожиданно принявшей скандальный характер, требовалось положить конец. Сам император ничего предпринимать не стал, чтобы не бросить тень на свою супругу. Лорд Солсбери был приглашен к кардиналу Бернажу, который возвратил ему верительные грамоты со словами:

– Вы сделали, ваше высочество, в Лотарингии всё, что могли. Отношения двух великих держав, благодаря вашим усилиям, носят отныне совсем иной характер. Полагаем, что теперь Английскую миссию может возглавить другой дипломат. Не смеем вас задерживать. С нашей стороны было бы непростительно удерживать здесь и лишать короля Эдуарда советов и поддержки столь выдающегося министра.

Всё это происходило в то время, когда мы с Андреем активно действовали против Маринелло и де Ривака. Но нам тогда было не до любовных историй английского посла и лотарингской императрицы.

Герцог Солсбери покинул Лотарингию, но не забыл императрицу Ольгу. Став лордомрегентом и сосредоточив в своих руках всю полноту власти, он решил, что пришла пора довести дело до конца.

Герцог начал донимать императрицу любовными посланиями, отправляя их с дипломатической почтой. Ольге бы просто раз и навсегда решительным отказом пресечь все эти поползновения. Но умная женщина вновь оказалась в плену своей слабой женской натуры. Она продолжила игру, отвечая герцогу тоже по дипломатическим каналам, не подозревая, что каждый её неконкретный ответ (и не то, что бы да, и не то, что бы нет) всё больше и больше распалял вожделения лордарегента.

В конце концов, она получила такое послание, от которого у неё волосы встали дыбом. Речь шла не больше, не меньше, как о ночи любви. Императрицу шокировало не столько это предложение, (нравы императорского дворца допускали и не такое), сколько условия, которые выставлял герцог. В случае согласия он был готов подписать мирный договор с Лотарингией и выступить на её стороне в грядущей войне с Орденом Меченосцев. В случае же отказа герцог угрожал немедленно выступить на стороне Ордена и Испании.

Императрица задумалась. Она была не только супругой императора Роберта, но и государыней Лотарингии. Посоветовавшись со своей наперсницей, Ниной Матяш, она приняла предложение лордарегента, оговорив при этом строжайшую конфиденциальность встречи.

Получив ответ императрицы Ольги, лордрегент забросил все свои дела в Англии и устремился в Лютецию. Там он первым делом встретился с лейтенантом Саусверком. Граф Саусверк был двоюродным братом герцога Солсбери. Их матери были сёстрами, в девичестве графини Черчилль. Лордрегент изложил Саусверку суть дела, в доказательство предъявил письмо императрицы Ольги и попросил помочь ему проникнуть во дворец.

Граф Саусверк крепко задумался. Он всегда с презрением относился к сводничеству, а уж на таком уровне… Любой другой, кто осмелился бы обратиться к нему с таким предложением, тут же получил бы перчатку в лицо, а через несколько минут – удар шпаги. Но здесь был особый случай. Граф ещё раз внимательно перечитал письмо государыни. В конце концов, принимая присягу императору Роберту, он отнюдь не принимал на себя обязательств охранять его семейный покой. А вот обязательства стоять на страже государственных интересов Лотарингии, он принял. Это с одной стороны. Но с другой стороны…

«Да что, я должен быть святее папы Римского?» – подумал он про себя, а вслух спросил:

– Значит, мир или война. Так стоит вопрос?

– Именно так, – подтвердил Солсбери.

– Ну, раз моя государыня выбрала мир, то не мне, как военному, предпочитать этому миру войну сразу на три фронта. Джон! – крикнул граф слуге, – Принеси мой запасной мундир, только спори с него офицерские лилии.

Вечером герцог Солсбери пришел во дворец в мундире мушкетера Серебряного полка для того, чтобы заступить на дежурство в резерве дворцового караула под именем шевалье де Брасса. Этот шевалье минувшей ночью был ранен на дуэли и сейчас лежал у себя дома. В десять часов вечера Нина Матяш провела новоявленного мушкетера, по ей одной известным тайным переходам, в покои императрицы. Герцог Солсбери добился своего.

Говорят, что аппетит приходит во время еды. Трудно с этим спорить, тем более что подтверждающих примеров больше чем достаточно. Во всяком случае, любовники остались настолько довольны друг другом, что за этой ночью последовала вторая, за ней – третья…

Ночевал, точнее, «дневал» герцог на квартире у Саусверка. Когда любовная кампания лордарегента приняла затяжной характер, граф намекнул ему, что, мол, любовь любовью, но есть ещё и Англия с её государственными делами.

– А пропади она вместе со своим королём Ричардом! – ответил лордрегент.

Граф Саусверк и Нина Матяш настолько квалифицированно законспирировали любовную связь императрицы и лордарегента, что о ней не знал никто. Никто, кроме графа де Легара (для него по роду его деятельности не существовало никаких тайн) и епископа Маринелло (по вполне понятным причинам). И если де Легар разделял пожелания Саусверка, чтобы лордрегент поскорее оказался по ту сторону пролива и приступил к исполнению своих обещаний, то намерения епископа были прямо противоположными.

Епископ потирал руки от радости. Еще бы, Великое Время даёт ему такой шанс! Его агенты и братья Ордена Сердца Христова развернули бурную деятельность. Цель была простая: спровоцировать императора Роберта на необдуманный поступок, результатом которого был бы полный разрыв отношений с Англией.

Кардинал Бернажу вызвал графа де Легара:

– Что вы знаете, граф, о любовных делах нашей государыни?

– Ваше высокопреосвященство, государыня занимается делами не любовными, а политическими. И действует она на благо Лотарингии.

С этими словами граф предъявил кардиналу копии писем, которыми обменялись любовники. Кардинал внимательно прочитал их, провёл в размышлении несколько часов и отправился к императору.

Тот был вне себя. Два часа назад он так же вызвал де Легара и получил от него полную информацию. Он хорошо оценил ситуацию и готов был закрыть глаза на всё и не наказывать никого из участников этой истории. Но чтото надо было предпринимать. Его сильно беспокоила кипучая деятельность Маринелло и его агентов. Как бы он сам к этому не относился, но чего хорошего, когда его честь становится предметом сплетен при дворах всей Европы.

– Ну, кардинал, что мы будем делать?

– Я полагаю, сир, что надо поступить похристиански.

– Похристиански!? Хотел бы я, чтобы это мнение разделял и епископ Маринелло! Кстати, я только что выразил своё недовольство графу де Легару: почему этот епископ осведомлён обо всём не хуже его самого? Ну, а милорд просто обнаглел. Я похристиански прощаю и ему, и супруге ночь, в конце концов, я и сам не святой. Тем более что если жена изменяет мужу, то в этом, в первую очередь, виноват он сам. Я готов простить даже дветри ночи, неделю, наконец. Но когда ночь любви, о которой он просил, превращается в медовый месяц! Ну, и, наконец, ято тоже имею право посещать ложе императрицы Ольги. Но как только я туда соберусь, место оказывается занято милордом. Короче, кардинал, я вызвал эту мадьярскую сумасбродку, Матяш и через неё передам милорду моё пожелание увидеть его как можно скорее по ту сторону пролива. А после неё меня посетит граф Саусверк, которому я вручу вот этот приказ. Ознакомьтесь.

Кардинал внимательно прочитал бумагу и покачал головой:

– Сир, но ведь это означает для Лотарингии войну сразу на три фронта: против Ордена, Испании и Англии.

Император пристально посмотрел в глаза кардиналу:

– Вот что, отец мой, лучше такая война, чем мир с испачканными знамёнами. Такой мир сразу отторгнет от нас всех наших союзников. Ну, а что касается войны на три фронта, то мы с вами прекрасно понимаем друг друга и хорошо знаем, что надо сделать, чтобы избежать её. Вы поняли меня?

– Да, сир, я всё понял.

Еще через час император вызвал графа Саусверка:

– Лейтенант! Вы давно уже доказали нам свою преданность и уже не раз исполняли подобные приказы. Поэтому, я надеюсь, что и этот приказ вы исполните надлежащим образом с соблюдением всех требований государственной тайны. И еще, пришлите ко мне капитана Баярда.

С этими словами император вручил графу Саусверку приказ. Лейтенант отдал честь и взял приказ:

– Будет исполнено, ваше величество!

Сделав поворот «кругом», лейтенант твёрдым военным шагом вышел из императорского кабинета и отправился к себе. По пути он передал командиру поручение императора. В кабинете начальника караула он развернул приказ и прочитал:

«27 июля 7864 года. Во имя Божие и во славу Лотарингии! Повелеваю. Лейтенанту Серебряного полка моей гвардии, графу Джорджу Саусверку, 28 июля с.г., в 10.00 арестовать находящегося в Лютеции британского подданного герцога Генриха Солсбери. Арестованного надлежит незамедлительно доставить на остров св. Петра, где передать его коменданту Бельвилю. Арестованного содержать на острове в обычном порядке. По пути следования на остров надлежит принимать известные меры предосторожности. Роберт».

Граф уронил лист на стол и задумался. Что делать? Бежать прямо сейчас в покои императрицы и предупредить герцога о грозящей опасности? Тем самым он не нарушит буквы приказа, ведь до назначенного срока осталось ещё около двенадцати часов. Или остаться верным своему долгу перед императором и Лотарингией и завтра исполнить зловещий приказ? Граф очень хорошо знал то, что ожидает герцога Солсбери, если приказ будет исполнен буквально. За безобидными словами: «остров св. Петра», «в обычном порядке» и «известные меры предосторожности» скрывалось такое, от чего у посвященного человека начинали шевелиться волосы по всему телу.

Остров Святого Петра находился в Северной части Бискайского залива, в сорока километрах от берега. Бесплодный каменистый островок, на котором стоит одинокий форт, где хозяйничает комендант Бельвиль. Мало кто в Лотарингии знал, что глубоко под фортом скрывается страшная подземная тюрьма для особо опасных государственных преступников. На попечении коменданта находилось сразу не более пятнадцати человек. Все они содержались в каменных одиночках размером три на четыре метра, куда воздух проникал через отдушину в потолке. Через эту же отдушину камеру можно было залить водой в случае нападения на остров неприятеля или в случае другой надобности. Ссылка на остров, как правило, означала пожизненное заключение. Впрочем, длилось оно не долго. Редкий узник мог прожить в таких условиях больше десяти лет. Когда за ним захлопывалась дверь камеры, она открывалась вновь только для того, чтобы вынести труп несчастного. Человек бесследно исчезал из жизни. Вот что означали слова об «обычном порядке». Иногда, очень редко, делалось исключение, и узника ссылали на остров на несколько лет. В этом случае он жил в форте и даже не подозревал о том, что находится в десяти метрах под ним.

Что же касается «известных мер предосторожности», то они означали передвижение по ночам. Арестованный при этом должен находиться в стальном шлеме особой конструкции, с неподвижной верхней частью забрала, дабы никто не мог увидеть его лица.

Всё это пробежало перед глазами графа Саусверка, когда он в раздумье сидел над приказом.

– В настоящее время граф Саусверк продолжает размышлять на тему: что же ему предпринять в сложившейся ситуации? Ну, а мы сейчас посмотрим на него в реальном режиме времени. Сейчас должен состояться интересный разговор, – говорит Ричард и включает соответствующий монитор.

Граф Саусверк сидит мрачнее тучи и барабанит пальцами по столу. На сигаре, торчащей изо рта, нарос пепел сантиметра на четыре. Видно, что лейтенант никак не придёт к решению. Открывается дверь, и в кабинет входит капитан Баярд. Саусверк вскакивает.

– Сидите, сидите, лейтенант, – говорит Баярд и усаживается рядом, – Вы угостите меня одной из ваших превосходных сигар?

– Сочту за честь, капитан.

Герцог Баярд стягивает форменные серосиние перчатки, небрежно бросает их на стол поверх императорского приказа, прикуривает сигару от свечи, затягивается и, откинувшись в кресле, спрашивает:

– Знаете, лейтенант, о чем сейчас со мной беседовал наш полковник?

– Полагаю, что об этом вот приказе.

– Угадали! – капитан стучит пальцем по своим перчаткам, – Именно об этом приказе и о том, как вы должны его исполнить.

– Я считаю, что приказы императора должны исполняться не какнибудь, а так, как в них написано.

– Верно, лейтенант. Согласно этому приказу, завтра в десять утра вы должны арестовать известную особу, буде она окажется в это время в Лютеции, и препроводить её с известными мерами предосторожности в определённое место. Так?

Лейтенант кивает.

– Это всё написано в приказе, и я не сомневаюсь, что он будет вами исполнен надлежащим образом. Но я хотел бы вам сказать о том, что в приказе не написано, но наш полковник пожелал, чтобы вы знали об этом.

– Это интересно. Значит, капитан, император дал вам для меня дополнительные инструкции?

– Именно, – капитан затягивается и медленно, с расстановкой, говорит, – Я хочу, чтобы вы уяснили: его величество не будет огорчаться или наказывать вас, если известная особа не доедет до определённого места.

Лейтенант вскакивает:

– Вы хотите сказать, что его величество…

– Сидите, лейтенант, и не горячитесь. Я хотел сказать, что государь не будет огорчен и не будет преследовать вас, если известная особа по пути следования к определённому месту совершит побег. При условии, конечно, что побежит она не в сторону Лютеции, а сторону Лондона. Вы поняли меня, лейтенант?

– Прекрасно понял, капитан! – лицо Саусверка проясняется.

– Отлично! Я всегда был высокого мнения о вашей сообразительности. Кого вы возьмёте для сопровождения?

– Сержанта де СенРеми, мушкетера Степлтона и ещё троих, по вашему усмотрению.

– Возьмите ещё пятерых. В дороге может случиться всякое. Известную особу могут попытаться похитить не менее известные личности. Необходимые распоряжения я отдам.

Не успевает дверь закрыться за капитаном Баярдом, как в неё входит гвардеец кардинала:

– Господин лейтенант! Его высокопреосвященство требует вас к себе для конфиденциальной беседы завтра в восемь утра.

– Ну, вот и всё, – говорит Ричард, выключая монитор, – В восемь утра кардинал подтвердит Саусверку то, что только что сказал ему капитан. Только в более прямой форме.

– А Нина Матяш? – спрашивает Андрей, – Ей не удалось уговорить герцога покинуть Лотарингию?

– Увы, нет. Если бы ей это удалось, то мы бы сейчас не сидели здесь и не обсуждали предстоящую операцию.

– И чем сейчас занимается герцог? – не унимается Андрей.

– Вот уж не думал, Андрэ, что тебя так интересует эротика, – бросает Магистр.

Мы все смеёмся, а Андрей со смущенным видом закуривает. Весь его облик говорит: «Ну, сморозил я чушь, ну и что? Смейтесь на здоровье». Когда веселье стихает, слово берёт Стремберг:

– Итак, обстановка, полагаю, ясна. Наша задача: переправить герцога Солсбери в Англию, ни в коем случае не допуская, чтобы он попал в лапы Маринелло. Расстановку сил предлагаю следующую. Злобин и Коршунов внедряются в своих подопечных. Это будет не сложно и не займёт много времени, так как их Матрицы уже прошли совмещение. С герцогом дело обстоит не так просто. Чего бы лучше, взять да и внедрить в него нашего агента, и хлопот бы не было. Но его Матрица оказалась слишком сложной. Сейчас с ней работает Нэнси, но когда она закончит, Время знает. В любом случае без внедрения в герцога не обойтись. Слишком сложен будет участок маршрута, где интенсивно действуют отряды Маринелло. Кстати, одним из них командует шевалье де Шом. Вам это имя ничего не говорит, но своими действиями и манерами он поразительно напоминает барона де Ривака.

– Ого! Старый знакомый, – комментирую я.

– Скорее всего, – соглашается Стремберг, – И бьюсь об заклад, на этот раз он сделает всё, чтобы взять реванш за своё прошлое поражение. Поэтому, как только Нэнси подготовит Матрицу Солсбери к совмещению, мы внедрим в него Генриха или Филиппа. Смотря, с кем она будет лучше совмещаться.

– А может быть, меня? – предлагает вдруг Микеле, – Я всётаки лучше знаю обстановку в этой Фазе.

Воцаряется всеобщее молчание, во время которого Микеле, как и Андрей накануне, смущенно закуривает. Магистр произносит, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Мне кажется, что ктото только что защитил степень Бакалавра, а перед этим сдал на отлично экзамен по хроноэтике? Что вы за люди? Что Мишель, что Андрэ. Складывается впечатление, что вы сдаёте экзамены с одной целью: тут же начисто забыть всё, что вы усваивали столько времени.

– Теперь остаётся последнее, – продолжает Стремберг, – По нашим прогнозам герцог Солсбери перед отъездом потребует у императрицы какойнибудь залог новой встречи. Ольга согласится, но выставит условие, что залог повезёт Нина Матяш и передаст его герцогу только на корабле. Поэтому, Елена, готовься к внедрению в Матяш. Думаю, что от тебя там будет пользы больше, чем от настоящей Нины.

– Хорошо, я готова, – отвечает Лена, – Когда внедряться?

– Следующей ночью. Точнее, в любое время, когда они остановятся на отдых. Полагаю, что передвигаться они будут в основном по ночам. Работа с Матрицей Матяш будет завершена к утру. Ну, а вы, друзья, – обращается Стремберг к нам с Андреем, – можете отправляться уже сейчас. Согласуйте только сначала свои действия.

Через два часа мы с Андреем лежим на «стартовых площадках». За пультом сидит Лена. Над нашими головами опускаются, золотисто поблёскивая, ячеистые конуса.

– До встречи, гвардейцы! – улыбается нам Лена.

– До встречи, прелестная мадьярка! – шутит Андрей.

Я хочу тоже отпустить шутку по поводу Лениной предубеждённости к Нине Матяш, но не успеваю, мрак поглощает меня.

Просыпаюсь я в шесть утра в кабинете начальника караула. На столе лежит императорский приказ, прикрытый забытыми перчатками капитана Баярда. Захватываю их, сворачиваю приказ и отправляюсь к кардиналу. По пути захожу в кабинет капитана, отдаю ему перчатки и забираю приказ об откомандировании в моё распоряжение десяти мушкетеров, в том числе сержанта де СенРеми и Степлтона.

В кордегардии отбираю восемь мушкетеров, инструктирую их и без двадцати восемь направляюсь к кардиналу. Как и во время моей единственной встречи с Бернажу, тот сидит у камина, глядя на огонь. Едва я прикрываю за собой дверь, кардинал, не оборачиваясь, спрашивает:

– Вам известно, граф, что в данный момент лордрегент Английского Королевства, герцог Солсбери, находится в покоях нашей императрицы?

– В самом деле, ваше высокопреосвященство?! И что же он там делает?

– Оставьте, граф! Вы прекрасно знаете, что для графа де Легара не существует тайн в нашем государстве. Этото мне понятно, но вот почему этих тайн не существует и для пройдохи Маринелло? Откуда же он узнаёт всё?

Я внутренне усмехаюсь:

– Наверное, оттуда же, откуда и граф де Легар.

– Да? Значит, эта маленькая мадьярка ведёт двойную игру? С таким же успехом в двойной игре можно заподозрить и вас с де Легаром. Клянусь муками Христовыми, если бы я не знал вас много лет, как голеньких, я бы именно так и подумал. Но оставим Маринелло в покое, пока. Граф, вчера вечером вы получили на руки приказ его величества. Да, да, я читал его перед тем, как он вам его вручил. Исполнить его вы должны через два часа. Что вы и сделаете. Но исполнять вы его будете с некоторыми изменениями. А именно: вы доставите герцога Солсбери не на остров Святого Петра, а в Шербур. Там вас будет ждать корабль «Апостол Фома». Вы передадите герцога капитану корабля, при этом спросите: «Когда вы рассчитываете достигнуть Лиссабона?» Он должен ответить: «При попутном ветре, через пять дней».

– Герцога доставят в Лиссабон!? Зачем?

– Разумеется, не в Лиссабон, а в Лондон. Это просто пароль. Боюсь, что Маринелло подменит мне капитана. Это – первое. Второе: во время следования до Шербура соблюдайте все меры предосторожности. Маринелло сделает всё мыслимое и немыслимое, чтобы похитить герцога или убить его. Надеюсь, вы понимаете, какими последствиями это грозит. Третье. Если вам не удастся пробиться к Шербуру, измените маршрут и доставьте герцога на остров Святого Петра. Только скажите Бельвилю, что узника следует содержать не на общих основаниях, а до особого распоряжения. И четвёртое: Маринелло хитёр и коварен, поэтому в качестве головной походной заставы перед вами поедет граф де Легар с пятью гвардейцами. Согласуйте с ним маршрут движения. Вам всё понятно, граф?

– Не совсем. Дело в том, что ваш приказ противоречит приказу государя…

– Отнюдь. Вы, граф, человек военный и должны знать, что надлежит исполнять последний приказ. Вот и исполняйте.

– Но…

– Никаких но! Неужели вы считаете, что я на свой страх и риск отменяю приказ его величества и отдаю другой, без его ведома.

– Разумеется, нет.

– Тогда, исполняйте. У вас есть вопросы?

– Да, ваше высокопреосвященство. Что мне делать, если герцог Солсбери откажется следовать со мной в Шербур?

– Тогда буква в букву исполните приказ его величества.

«Разумеется, с поправками, которые довёл до меня капитан Баярд», – говорю я мысленно, а вслух:

– Разрешите идти исполнять?

– Ступайте, граф. Да, вот ещё что. За жизнь герцога вы отвечаете головой. И никакие прошлые заслуги не спасут вас, если он попадёт в руки Маринелло. Стоило ли напоминать вам об этом?

– Не стоило, вашевысокопреосвященство.

– Я так и думал. Ступайте, благословляю вас.

Прямо от кардинала я направляюсь в покои императрицы. У дверей стоят два мушкетера моего полка и преграждают мне дорогу стволами мушкетов:

– Назад! – звучит грозная команда.

– Эфес, – тихо говорю я пароль, который сам же сообщил им, выставляя их на пост.

Мушкеты опускаются к ноге, и мушкетеры застывают в положении «смирно». Вхожу в приёмную. Там в кресле дремлет Нина Матяш. При моём появлении она вскакивает:

– Джордж! Зачем ты здесь?

– Мне срочно нужен герцог. Вызови его.

– Но, Джордж… – Нина никак не может решиться нарушить уединение царственных любовников.

– Нина. Если бы время терпело, я бы не вломился сюда сейчас. Немедленно зови его.

Нина понимает, что я не шучу и решительно дёргает три раза за шнурок звонка. Через несколько минут в приёмную выходит императрица Ольга. Она в атласном розовом халате, белых бархатных туфельках, роскошные волосы распущены по плечам. Увидев меня, она удивляется (или тревожится, всётаки она прекрасно владеет собой):

– Граф!? В такое время!? В чем дело?

– Ваше величество! Дело в том, что мне срочно надо увидеть герцога Солсбери.

– Но, граф! – глаза государыни загораются гневом.

– Ваше величество! Неужели вы считаете, что я посмел бы нарушить ваш покой, если бы у меня не было для этого веских причин?

Гневные искры в глазах императрицы угасают, она вздыхает и возвращается в свои покои. Через пару минут она выходит вместе с герцогом. Тот тоже одет по домашнему: на нём халат из белого бархата и домашние туфли.

– Джордж!? Что привело тебя сюда в такое время?

– Милорд! Вам необходимо срочно покинуть Лютецию и отправиться в Лондон.

– Хахаха! Эта девушка уже передала мне вчера такое пожелание. Но, увы, оно идёт вразрез с моими интересами. Так что, Джордж…

– На этот раз, милорд, речь идёт не о пожелании, а о приказе. Ознакомьтесь, пожалуйста.

С этими словами я протягиваю герцогу приказ императора. Все трое, включая и Нину, склоняются над листом и вчитываются в строки приказа.

– Ну, и что это значит? – спрашивает Солсбери, закончив читать.

Я кратко объясняю суть приказа и комментирую малопонятные места. Императрица приходит в ужас:

– Не может быть, граф! Неужели в нашей стране могут существовать подобные тюрьмы? Помоему, вы сгущаете краски, чтобы запугать нас.

– Вы так полагаете, ваше величество? А помните вы герцога Аквитанского?

– Конечно, помню. Было объявлено, что он после неудачного мятежа бежал из Лотарингии в Испанию и потонул вместе с кораблём во время шторма.

– Возможно, что и потонул. Только не в море вместе с кораблём, а в своей камере на острове Святого Петра, куда я лично доставил его в железной маске два года назад.

– Ну, если так… – императрица явно растеряна.

– Что вы предпочитаете, милорд: отправиться в Лондон, для этого ещё есть время, – я киваю на часы, которые показывают 8.50, – или поехать на остров Святого Петра? И в том и в другом случае я предлагаю себя вам в попутчики.

– Анри, тебе надо бежать. Дело оборачивается слишком серьёзно, – решительно говорит императрица.

Герцог опускается в кресло и невесело усмехается:

– Ну, и что вы мне посоветуете, кузен?

– Милорд. Более всего вам следует опасаться не столько гнева императора Роберта, хотя и не следует его вовсе игнорировать, сколько происков епископа Маринелло.

– Ох уж эта змея, Маринелло! – вне себя восклицает императрица.

– Так вот, – продолжаю я, – чтобы исключить возможные осложнения с этой стороны, я с десятком мушкетеров буду сопровождать вас до Шербура. Там вас ждёт корабль, который доставит вас в Лондон. Граф де Легар с пятью гвардейцами будет двигаться впереди нас, чтобы разведать возможные засады шевалье де Шома, правой руки Маринелло. Если же нам не удастся пробиться в Шербур, я отвезу вас на остров Святого Петра, где вы будете не узником, а гостем коменданта Бельвиля, до тех пор пока граф де Легар не прибудет за вами на корабле, который он перегонит туда из Шербура. Уж тамто Маринелло до вас не доберется.

Герцог надолго задумывается. Время идёт, и я начинаю с беспокойством поглядывать на часы. Еще час, и вступит в силу вариант, предложенный мне капитаном Баярдом. Както воспримет его герцог Солсбери? Наконец, герцог нарушает затянувшееся молчание:

– Вы правы, кузен, я последую с вами. И то правда, Ольга, наше свидание несколько затянулось. Я и сам удивляюсь сейчас долготерпению вашего царственного супруга. Но без залога новой встречи я не уеду.

– Хорошо, – соглашается императрица, – Какой вы хотите залог, Анри?

– Нашу с вами переписку.

Вот это – да! Ничего лучше его высочество не мог и придумать. Да Маринелло с радостью отдаст левую руку и правую ногу, лишь бы заполучить эти письма. Ему даже и сам герцог не нужен будет. В растерянности зажимаю в кулаке бороду и тут же слышу Магистра:

– Ничего не поделаешь, Андрэ. Придётся играть теми картами, что сданы. Кэт сейчас просчитывает ситуацию, а для нас главное, чтобы Ольга сейчас правильно среагировала.

– И ни на что другое, Анри, вы не согласны? – спрашивает императрица.

Герцог отрицательно качает головой.

– Хорошо, – отвечает Ольга и уходит в свои покои.

Через минуту она возвращается с ларчиком в руках. Ларчик она передаёт Нине Матяш:

– Вот, Анри, наша переписка. Но до Шербура её повезёт Нина. Если вас и схватят люди Маринелло, то письма в их руки не попадут. Нина отдаст вам письма, когда вы будете на корабле или на острове Святого Петра.

Герцог смотрит на изящно отделанный ларчик и спрашивает:

– Вместе с ларцом?

– Да.

Нина тоже смотрит на ларчик и словно пытается чтото вспомнить, но никак не может. Но время уже не терпит.

– Нина, – говорю я, – сейчас ты выведешь милорда за пределы дворца и доставишь его ко мне на квартиру. Ровно в десять мы выезжаем.

– Но, кузен, мне надо хотя бы одеться, – смеётся герцог.

– У вас есть для этого время, кузен. Но его остаётся всё меньше и меньше. Не забывайте об этом. Итак, ровно в десять мы отправляемся.

С этими словами я покидаю приёмную. Неподалёку от кордегардии меня ждёт граф де Легар.

– Ну? – коротко спрашивает он.

– Всё в порядке. Выезжаем ровно в десять. Можешь выдвигаться.

– До встречи, – бросает де Легар и быстро уходит.

Мои мушкетеры уже готовы, но я не тороплю их. Захожу к дивизионному каптенармусу и прошу его подобрать мундир моего полка самого маленького размера. Удивлённый каптенармус быстро выполняет просьбу. Он оправдывается:

– К сожалению, господин лейтенант, сапог маленького размера вашей расцветки нет.

– Ничего, и на том спасибо, – благодарю я каптенармуса.

Затем я приказываю де СенРеми приготовить ещё одного коня. Через десять минут мы выезжаем из дворца и отправляемся ко мне на квартиру.

Нина с герцогом уже ждут нас у меня дома. Оценивающе смотрю на них. С герцогом всё в порядке: он в полном мундире мушкетера Серебряного полка и не будет бросаться в глаза. Но вот Нина… Но не даром же я донимал каптенармуса. Протягиваю Нине свёрток:

– Ступай в соседнюю комнату и переоденься.

– Зачем? – удивляется Нина.

– Девушка, путешествующая в обществе двенадцати мушкетеров, будет слишком бросаться в глаза. Я подобрал для тебя самый маленький мундир моего полка. Ну, а мужскую одежду тебе не привыкать носить. Я знаю. Серых сапог твоего размера у каптенармуса не нашлось, тебе придётся ехать в своих. Это не страшно. В походе некоторые мушкетеры нарушают форму одежды.

Через несколько минут к нам выходит довольно изящно сложенный молоденький мушкетер, без усов и бороды.

– Хм! Кадет, да и только! Но, ничего, пойдёт.

– Это – Нина Матяш? – удивляется герцог и качает головой, – Несравненная, вам очень идёт этот мундир…

– Но, но, кузен! Воздержись от комплиментов и прибереги своё мастерство в этом плане для британских леди и нашей государыни. Уясни раз и навсегда: Нина Матяш может принадлежать только мне или графу де Легару. Если ты захочешь встать между нами, тебе придётся сначала убить нас, одного за другим. А это, смею тебя заверить, сделать далеко не просто.

Посмеиваясь таким образом, подбираю из своего арсенала шпагу для Нины, две сабли, два мушкета, пистолеты и по паре бомб. Кажется, всё. Пора в дорогу, время уже одиннадцатый час.

– С богом, господа! В путь!

И снова я во главе отряда мушкетеров еду по улицам Лютеции. Здесь ничего не изменилось. А что здесь, собственно, должно было измениться? В средние века перемены не спешили. За заставой пускаем коней рысью. Часа через три будет таверна, где мы пообедаем. Затем, ещё через пять часов будет постоялый двор, где мы поужинаем и отдохнём до ночи, а там продолжим путь. Надеюсь, что на отдыхе Нэнси внедрит Лену в Нину Матяш. Завтра уже могут начаться осложнения. Труднее всего будет в районе Кана. Полагаю, что к этому времени нас усилят ещё одним хроноагентом, внедрив его в герцога Солсбери. Ну, а сегодня, наверное, всё пройдёт спокойно.

Размечтался! Навстречу скачет гвардеец кардинала. Поравнявшись с нами, он останавливается и докладывает:

– Господин лейтенант! Граф де Легар приказал мне передать вам, что, не доезжая таверны, справа от дороги, он обнаружил подозрительный отряд из двадцати человек. Граф остановился у таверны и готов прийти к вам на помощь.

– Передайте графу, чтобы он следовал дальше. Двадцать человек – не двести. Сами справимся.

Однако из предосторожности приказываю Нине перейти на левую сторону, под прикрытие отряда. Храбрая мадьярка дуется, но подчиняется. Впрочем, предосторожность оказалась излишней. Если этот отряд и был авангардом Маринелло или де Шома, то он, судя по всему, состоял из людей, которые уже имели дело с саблями и мушкетами имперской гвардии. Нас они провожают недоброжелательными взглядами, и только. На всякий случай оставляю одного мушкетера проследить, не двинутся ли эти люди за нами.

Тот догоняет нас уже в таверне:

– Они поехали в сторону Лютеции, лейтенант.

Я успокаиваюсь. Мы обедаем, даём передохнуть коням и трогаемся в дальнейший путь. Но оказалось, что успокоился я рано. Через час замечаю далеко впереди два столба дыма. Это – условный сигнал. Де Легар чтото заметил. На всякий случай ставлю герцога и Нину в середину строя.

Дорога идёт лесом, потом выходит на небольшую поляну, и в это время слева гремит мушкетный залп. Один из моих мушкетеров падает с коня.

– К бою!

Строй разворачивается влево и принимает боевой порядок. И тут же справа из леса появляется десяток всадников и атакует нас.

– Противник справа!

Де СенРеми и четыре мушкетера разворачиваются вправо и открывают огонь. Я со Степлтоном, оставшимися мушкетерами и герцогом, имея в арьергарде Нину, отражаю атаку слева. Нас оттуда атакуют ещё пятнадцать человек. Гремят мушкеты, но противник уже вот он, рядом. Сверкают обнажаемые клинки и звенят сабли. Эти атакуют всерьёз. Придётся повозиться.

С той стороны, куда мы направлялись, доносится топот копыт. Это де Легар со своими гвардейцами спешит к нам на помощь. Уже легче. Схватка быстро угасает. Поняв, что мушкетеры с гвардейцами им не по зубам, нападающие скрываются в лесу, оставляя на поляне несколько убитых и раненых. Герцог держался превосходно. Недаром у него репутация отважного полководца. Вот только…

– Милорд, вы действовали прекрасно, как и подобает славному потомку рода Черчиллей. Одно только замечание. Мушкетеры действуют шпагой только в пешем бою. На коне они предпочитают работать саблей. Увидев вас на коне со шпагой в руке, люди Маринелло сразу поймут, что вы – не настоящий мушкетер и устроят на вас настоящую охоту. Тогда я просто не смогу довезти вас до Шербура. То же относится и к вам, мадемуазель.

Глаза Нины Матяш горят. В одной руке она держит разряженный мушкет, в другой – обнаженную шпагу. Не знаю, попала она в коголибо из мушкета, но кончик шпаги окровавлен. Зря я за неё опасался. Эта мадьярка сумеет постоять за себя не хуже Лены. К нам подъезжает де Легар:

– Всё в порядке, граф? Как наши подопечные: герцог и Нина?

– Держались молодцами, я бы с удовольствием зачислил их в свой батальон. У нас потерь почти нет, только один мушкетер ранен. Придётся оставить его в ближайшем селении.

– Однако, граф, если нас в первый же день атакуют такими силами, то что будет дальше?

– Бог не выдаст, свинья не съест! И не из таких переделок выходили. Вспомните, к примеру, ярла Хольмквиста.

– Да, есть что вспомнить. Трогаемся дальше?

Ко мне подъезжает Нина. Она бледная как полотно и чемто встревожена. Подъехав вплотную, она тихо говорит:

– Беда, Джордж. Я вспомнила, что это за ларец.

– Что ты вспомнила?

– Он с двойной крышкой.

– Ну, и что?

– Ольга в спешке перепутала ларцы и положила свою переписку с герцогом в тот, где в тайнике лежат письма её отца.

Великое Время! Час от часу не легче. Мало того, что Маринелло в случае удачи ожидает двойной успех. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы письма Великого Князя Сергия попали в руки герцога Солсбери. Великий Князь довольно часто давал своей дочери дипломатические поручения, мягко сказать, щекотливого характера. Ох, женщины, женщины! Даже самые трезвые из вас могут потерять голову. Вы, оказывается, далеко не Совы.

– Ты сможешь открыть двойную крышку?

– Постараюсь вспомнить, как это делается.

– Вспомни до посадки герцога на корабль. Эти письма не должны к нему попасть.

До «Четырёх каплунов» мы добираемся без приключений. Там мы ужинаем, выставляем караулы и устраиваемся на отдых. В полночь поднимаемся и трогаемся в дальнейший путь. Нина подъезжает ко мне и тихо говорит:

– Привет, Андрей.

– Здравствуй, Лена.

– Магистр просил тебе передать, что внедрение в Солсбери произойдёт на следующем ночлеге.

– Кого будут внедрять?

– Еще не решили. А эта мадьярка, ничего. Фигура у неё ладная.

– Великое Время, Ленка! Тебя даже негуманоиды не исправят.

– Уж какая есть.

Ночь проходит спокойно. Только на рассвете, когда мы останавливаемся в таверне «У старого монаха» и располагаемся позавтракать, нас неожиданно атакует человек сорок с разных сторон.

Принимаем бой. Гремят мушкеты и пистолеты. Помещение наполняется едким дымом. Где де Легар? С минуты на минуту нападающие подожгут таверну и тогда… А вот и он!

– За мной, мушкетеры! В атаку!

Со шпагами и пистолетами мы покидаем таверну и атакуем опешившего от такой наглости противника. Они никак не ожидали нашей вылазки, да тут ещё и конные гвардейцы с тыла. Справа от меня дерётся Нина, слева – герцог. Хрупкий с виду, молоденький мушкетер кажется нападающим лёгкой добычей. Бедолаги, они и не подозревают, что имеют дело с хроноагентом первого класса! Нина виртуозно действует непомерно длинной для своего роста шпагой. Один убит, другой, третий… Всё, больше на неё нападать не рискуют.

А вот мне достался крепкий орешек. Я впервые вижу этого человека, но впечатление такое, что мне уже приходилось скрещивать с ним клинки, и он знает все мои приёмы.

Потери нападающих слишком велики. Всётаки мушкетеры не даром имеют репутацию лучших бойцов Европы. Мой противник, оценив обстановку, командует:

– Уходим! Быстро!

Он обращается в бегство, увлекая за собой своих людей. Де Легар с гвардейцами преследует их до опушки леса, потом возвращается назад:

– Как потери?

– Один мушкетер убит, двое легко ранены, – отвечаю я и зажимаю в кулаке конец бороды.

– Кто был мой противник? – мысленно спрашиваю я.

– Шевалье де Шом, – отвечает Ричард.

– Тот самый, который был де Риваком?

– Именно.

– Тогда всё понятно. Придётся с ним повозиться.

– Будь осторожен, Андрей. Ты уже понял, что он – опасный противник.

– Не беспокойся, я тоже не подарок.

Вечером нас догоняет оставленный де Легаром сзади гвардеец.

– Лейтенант! Де Шом с большим отрядом движется за вами. Я слышал, они хотят атаковать вас на ночлеге.

Посылаю одного мушкетера вдогонку за де Легаром, а сам организую засаду по всем правилам. Мне не улыбается перспектива ночного боя с превосходящими силами противника в горящем жарким пламенем постоялом дворе. Минут через тридцать на дороге появляется отряд из сорока человек. Подпускаю их поближе и командую: «Огонь!» Два мушкетных залпа сильно прореживают отряд де Шома.

– Вперёд, мушкетеры! За дело!

Свистят обнажаемые сабли, и мушкетеры с гвардейцами с двух сторон устремляются в атаку. На этот раз де Шом сходится с де Легаром. И опять оба показывают чудеса фехтовального искусства, но ничего друг другу сделать не могут. Снова остатки отряда де Шома прорываются и уходят в направлении на Кан. У нас потерь нет.

Во время ночевки никто нас не беспокоит. Но я с трудом заставляю себя забыться сном. Завтра начинается самый опасный участок пути. В полночь меня будит герцог Солсбери:

– Проснись, Андрэ! Пора в путь.

– Магистр?

– Он самый.

– Слава Времени! Теперь прорвёмся. А я думал, что в герцога будет внедряться Генрих.

– У Анри особое задание. Ему опять придётся сыграть роль Черного Всадника.

– Не понял?

– Ричард обнаружил, что Маринелло подготовил засаду в Шербурском порту. Командиром там будет не агент ЧВП. Сейчас Нэнси обрабатывает его Матрицу. Мы внедрим в него Анри.

– Ловко! – смеюсь я.

– А что? На войне все средства хороши. Вообщето я был о ЧВП лучшего мнения. Так прошляпить!

– Подожди. Они ещё не сказали своего последнего слова. Уверен, мы ещё хлебнём с ними.

– Накаркаешь!

И я накаркал.

Окрестности Кана мы проезжаем относительно благополучно. За несколько километров до города нам преградили путь около полусотни вооруженных оборванцев и пятнадцать всадников. Два мушкетых залпа, и оборванцы разбегаются. Всадники пытаются нас атаковать с саблями в руках, но, потеряв восемь человек, обращаются в бегство. Слишком уж это всё примитивно, думается мне. На Маринелло и де Шома это не похоже. А может быть мы о них слишком высокого мнения? С такими мыслями я засыпаю на постоялом дворе «Сломанная подкова» на окраине Карантана. До Шербура осталось не более тридцати километров. Мы решили отдохнуть до утра и выступить на рассвете.

Глубоко за полночь меня будит Степлтон:

– Лейтенант, мы окружены!

– Сколько их?

– Черт знает, несколько сотен, не меньше.

Внизу слышен шум ломаемой мебели. Мушкетеры и гвардейцы, которые стояли в карауле и отступили в дом, укрепляются на первом этаже. К нам на третий этаж поднимается де Легар:

– Прочно они нас обложили. Самое главное, к конюшням не прорваться. Здесь их человек двести пятьдесят. Наверное, весь отряд де Шома.

Пока мы с де Легаром оцениваем ситуацию и прикидываем, какой отсюда может быть выход, внизу начинается перестрелка. Мушкетеры и гвардейцы в более выгодном положении, они стреляют из укрытия, и нападающие несут большие потери. Но их слишком много. Хорошо еще, что дом сложен из больших неотёсанных камней. Поджечь его будет затруднительно.

Мы с де Легаром осматриваемся из окон третьего этажа. Ничего утешительного, все прилегающие улицы запружены нападающими. Впрочем, я замечаю, что под одним из окон есть двухэтажный длинный пристрой, в конце которого чтото вроде коновязи. Помоему, там есть лошади. Это – шанс, но им ещё надо суметь воспользоваться.

– Ричард! – обращаюсь я к Степлтону, – Спускайся на первый этаж и передай де СенРеми, чтобы он, когда эти прорвутся, на первом этаже с ними не дрался, а отступил на второй. Пусть они рассредоточатся по всему зданию. И обязательно пусть пошлёт сюда, на третий этаж, одного или двух мушкетеров.

Степлтон бросается вниз, и вовремя. С первого этажа уже доносится звон клинков и крики. Там кипит рукопашная. Через некоторое время раздаётся топот множества ног по лестнице. Де СенРеми отступает на второй этаж. К нам поднимается Степлтон и ещё один мушкетер. За ними лезет целая толпа преследователей. Недолго думая, швыряю в них бомбу, а по уцелевшим мы все шестеро даёт мушкетный залп. Толпа откатывается вниз. Выглядываю в окно. Так и есть, народу на улице стало намного меньше. На втором этаже творится чтото невообразимое: слышатся крики, выстрелы, звон клинков, взрывы. Там кипит бой, и люди де Шома с улицы лезут и лезут туда. А где он сам? Впрочем, мне не до него. Пора воспользоваться единственным шансом. Оставляю Степлтона и мушкетера на лестничной площадке и приказываю им:

– Прикройте нас, я сейчас вернусь.

Сам я увлекаю Нину, де Легара и герцога к окну, которое выходит на двухэтажный пристрой.

– Видите, вон там, лошадей у коновязи? Спускайтесь на крышу, и – вперёд!

– А ты?

– Должен же ктото прикрыть ваш отход! Да не беспокойтесь вы за меня. В крайнем случае включусь в двойной режим времени. Не ждите меня, скачите в Шербур. Корабль «Апостол Фома», пароль Андрей знает. Вперёд, пока вас никто не видит, – убеждаю я их, перезаряжая мушкет и пистолет, – Да хранит вас мудрая Сова!

Они спускаются на крышу пристроя. Успеваю заметить, как они бегут по крыше: впереди герцог, за ним де Легар и, приотстав, Нина. Всё, некогда на них смотреть. Сзади раздаются выстрелы, и пуля свистит у меня над головой.

Де Шом снова атакует нас. Теперь он сам ведёт своих людей на штурм третьего этажа. Поздно, милый друг, птички улетели. Теперь моя задача: приковать его к себе, дать возможность моим друзьям оторваться. Присоединяюсь к мушкетерам, и мы втроём обстреливаем лестницу. Опустошив мушкеты, берёмся за пистолеты. У Степлтона револьвер, такой же, как и у меня. Мы с ним стреляем, а второй мушкетер перезаряжает мушкеты. Пули бьют в стену вокруг нас и завывают, рикошетируя.

Внезапно сзади, с той стороны, куда ушли мои друзья, доносится интенсивная стрельба. Что там случилось? Стреляю прямо в морду вырвавшемуся вперёд звероподобному детине с топором и бегу к окну. На улице опять полно вооруженных людей, они все стреляют в мою сторону, но не в окно, а ниже. Выглядываю. Великое Время!

По стене, цепляясь за выступающие камни, карабкается Нина Матяш! Пули густо щелкают по камням вокруг неё. Протягиваю руку и быстро втаскиваю девушку в окно.

– Почему ты вернулась? Ты что, с ума сошла?

Нина переводит дыхание и с трудом отвечает:

– Я немного приотстала… Герцог с де Легаром спрыгнули прямо в сёдла… Но тут откудато высыпало сразу больше полусотни… Мне прыгать было уже некуда, разве что к ним на шпаги… Вот я и вернулась.

– А они?

– Всё в порядке. Они прорвались и ускакали на Шербур.

– А ларец с письмами? Ты передала его де Легару?

– Говорю же тебе: не успела! Вот он.

– О Время!

Несколько пуль бьют в стену возле нас. Оборачиваюсь. Люди де Шома уже ворвались на площадку третьего этажа. Нельзя терять ни секунды. Толкаю Нину в зал, где они ночевали, там тлеет очаг.

– Быстро сожги и письма, и ларец. Я их задержу.

Но де Шом уже заметил нас:

– Взять мадьярку! У неё ценные бумаги. Десять тысяч золотых тому, кто захватит их!

Желающих заработать эту сумму находится так много, что меня просто заваливают телами. Двоих я закалываю, но шпага застревает в третьем, и меня сбивают с ног. Люди де Шома, мешая друг другу, лезут в зал. А сам де Шом во главе десятка человек со зловещей улыбкой на лице приближается ко мне:

– Вот мы и встретились ещё раз, граф Саусверк! Пора посчитаться.

– Попробуй!

Двое нападающих сразу валятся на пол: одного я поражаю в грудь, другого – в горло. Остальные предпочитают отступить. Де Шом сам в бой не рвётся. Это к лучшему, попробую прорваться к Нине. В этот момент толпа валит назад, точно так же мешаясь и давя друг друга в дверях.

– Ну её к черту эту мадьярскую стерву! Пусть де Шом сам с ней связывается!

Через освободившийся дверной проём вижу Нину Матяш. Одной рукой она кидает в огонь письма, а в другой держит взведенную бомбу. Изящный пальчик удерживает пружину ударника. Она смеётся и кричит:

– Куда же вы, господа? Вы так хотели пообщаться со мной!

Ай да Ленка! Но пока я отвлекаюсь на неё, люди де Шома успевают окружить меня. Замечаю, что в другом углу Степлтон и второй мушкетер, все израненные, продолжают удерживать возле себя человек десять. Де Шом кричит:

– Взять его живым!

– Ого, шевалье! Такой приказ легче отдать, чем выполнить!

Несколько взмахов шпаги, и ещё двое присоединяются к лежащим на полу. Остальные пятятся. Но их слишком много. Если они навалятся разом, они просто задавят меня. Одного, двух, ну трёх, я заколю, а дальше?

– Что же вы, шевалье!? Я жду!

– Я тоже подожду, – отвечает он и чтото вытаскивает изза пояса.

Что он там тащит, я не вижу, мешает его плащ. Хватит. Пора включаться в режим ускоренного времени. Правда, я не знаю, где и как буду восстанавливаться, но иного выхода не вижу. Мелькает мысль, что если и Лена присоединится ко мне, а она в таких делах – мастер, то вдвоём мы с ней пройдёмся по этой толпе как коса смерти. Тото будет гробовщикам работы! Отступаю к перилам и начинаю сосредотачиваться. Вдруг в глазах у меня темнеет, на голову словно дубина обрушивается, к горлу подступает ком, вотвот вырвет. По телу пробегают страшные судороги, всё поглощает чернильный мрак. Впечатление такое, будто меня ухватили за руки и за ноги и выворачивают в разные стороны.

Неожиданно всё кончается, но мрак не исчезает. Остаётся только тяжесть в голове и противный привкус во рту, как в тяжелейшем похмелье. Что это было? Пытаюсь снова встать в боевую позицию, но ничего не получается. Я скован по рукам и ногам и лежу на каменном полу. Поодаль горят два факела. При их тусклом свете я с трудом могу разглядеть, где нахожусь.

А нахожусь я в каменном закрытом колодце метров десяти в диаметре и столько же в глубину. Вдоль стены ведёт вверх винтовая лестница без перил. Гдето вверху угадывается дверь. Как я сюда попал? Смотрю в другую сторону. Там сидит какойто человек и с любопытством смотрит на меня. Де Шом! Он же де Ривак, он же Время его знает кто еще. Он замечает, что я пришел в себя и улыбается:

– Ну вот, граф Саусверк, или как вас там понастоящему, мы и встретились с вами ещё раз. Я же советовал вам не торопиться. А вы звали меня, спешили. Зря вы спешили. Боюсь, что наше свидание не доставит вам радости. У меня перед вами, кажется, есть небольшой должок? Как вы смотрите, если я его верну?

Он трижды хлопает в ладоши. Дверь на верху со скрипом отворяется, и по лестнице спускаются четыре фигуры, нагруженные какимито тяжелыми тюками. Когда они спускаются пониже, я могу различить, что это монахи в грубых коричневых сутанах. Они сваливают свою ношу на пол, при этом в тюках чтото лязгает. Два монаха начинают распаковывать тюки, а два других разжигают очаг. Мне нет нужды присматриваться к тому, что они принесли. Всё и так ясно.

Огонь разгорается, инструменты разложены и приведены в готовность. Монахи направляются ко мне, грубо меня поднимают и тащат к стене, в которую вделаны железные кольца. Ну что ж, ребята, долго вам придётся со мной возиться. Начинаю соответствующим образом настраиваться, но де Шом словно читает мои мысли:

– Зря стараетесь, граф! Я знаю, на что вы способны, но выто не знаете, на что способны эти ребята. Это братьяизгонятели Дьявола из Ордена Сердца Христова. Они – профессионалы. Через полчаса от вашей одержимости и следа не останется. Вы начнёте вопить и корчиться как рядовой грешник. А я буду стоять рядом, потирать руки и задавать вопросы. А вам придётся отвечать. Настраивайтесь.

Монахи приковывают меня к стене за руки и за ноги. В этот момент откудато справа раздаётся властный голос:

– Что это значит? Чем вы занимаетесь? Немедленно прекратить!

Я не вижу говорящего, но монахи застывают в нерешительности. Шевалье исчезает из моего поля зрения, и я слышу, как он начинает чтото громко и горячо говорить на не знакомом мне языке. Похоже, что этот язык состоит в основном из неудобопроизносимых сочетаний гласных звуков. Собеседники всё больше и больше горячатся, повышают голос. Вдруг оппонент де Шома произносит громко чтото вроде: «Аоыуа!» Де Шом пятится назад, он растерян.

Бросив на меня кровожадный взгляд, он резко поворачивается и быстро поднимается вверх по лестнице. В поле зрения появляется человек, закутанный в лиловую сутану.

– Расковать пленника! – командует он пофранцузски.

Монахи быстро освобождают мне руки и ноги. Я опускаюсь на пол.

– Убрать всё это! – человек показывает на пыточный арсенал, – Очаг пусть горит, здесь сыровато.

Он подходит к одному из монахов и чтото тихо говорит ему. Монахи начинают суетиться. Они собирают инструменты, притаскивают столик, скамейки. Появляются ещё люди. Стол накрывается для обеда. Там вино, зелень, сыр, жареная дичь, мясо, хлеб, фрукты и даже десяток сигар. Всё это время человек в лиловой сутане стоит к нам спиной и греет руки у очага. Когда суета завершается, он взмахом руки удаляет всех из камеры и подходит ко мне:

– Ну, здравствуй, Андрей, – говорит он порусски и откидывает капюшон, – Давай знакомиться. Я тот, кого вы называете епископом Маринелло.


Глава II


Ты при всех на меня накликаешь позор:
Я безбожник, я пьяница, чуть ли не вор!
Я готов согласиться с твоими словами,
Но достоин ли ты выносить приговор?
Омар Хайям

Молча разглядываю я нашего главного в этой Фазе врага. Впервые передо мной стоит деятель ЧВП собственной персоной, да ещё и сознаётся в этом.

Вопреки моим предположениям, Маринелло относительно молод. Ему лет около сорока, не больше. Хотя, судить о возрасте по внешнему виду у таких людей (людей ли?), занятие неблагодарное. Высокий лоб, длинные, прямые волосы каштанового цвета. Тонкий, с небольшой горбинкой, нос, чуть полная верхняя губа, мягкий подбородок. А вот глаза… Большие, тёмнокарие, они смотрят на меня без всякой злобы, с нескрываемым интересом и даже, помоему, доброжелательно. Клянусь Временем, доброжелательно! В них я вижу всё, что угодно: и лёгкую грустинку, и безмерную усталость. Вот только ни злобы, ни ненависти в них я не вижу.

– Плохо иметь дело со слишком ретивым, слишком злопамятным, да ещё и не слишком умным подчинённым, не так ли, Андрей? – прерывает мои физиономические исследования Маринелло, – Он получил ясный приказ: «Доставить сюда графа Саусверка». Но ведь никто не поручал ему допрашивать тебя. Представляю, что было бы здесь, задержись я минут на тридцать. Вот уж, воистину, услужливый дурак опаснее врага. А он – действительно дурак. Ведь мог же он в прошлой операции отбить у вас ярла. А он даже не сумел понять толком, что и де Легар – тоже ваш агент. Упёрся в тебя и поплатился за это. Теперь захотел отомстить за позор поражения. Да мститьто надо было подругому! А он и здесь наломал дров. Герцога Солсбери упустил, бесценные документы позволил уничтожить. Кстати, здорово вы переиграли меня с засадой в порту! Признаюсь, здесь я прокололся. Ну, да, да! Что ты так смотришь на меня? Лордрегент уже на пути в Англию, и мне его не достать. Можешь радоваться, вы снова победили, в этой операции. Однако присаживайся, пообедаем. Нам предстоит долгий разговор.

Он подаёт пример, усаживаясь за столик:

– Лично я голоден. Полагаю, что и у тебя, после такой напряженной работы, не слабый аппетит. Здесь хватит на двоих. Прошу.

Что ж, не буду заставлять упрашивать себя, тем более, что я действительно голоден. Да и кто знает, когда удастся поесть в следующий раз? Знаем мы эти приёмы: свирепый следователь, мягкий следователь; кнут, пряник… Всётаки я плохо собой владею, всёто у меня на морде написано, потому как Маринелло тут же говорит:

– Зря ты так думаешь. Дешевую игру и не играю. Вот мол, вырвал из лап палачей, а теперь задабривает, пытается в душу влезть. Ерунда! Я знаю, что тебя так дёшево не купишь. Лучше ешь спокойно, и не думай ни о чем плохом. Я тебя доставил сюда не для того, чтобы получать от тебя какуюлибо информацию.

– А для чего?

– Для того, чтобы поговорить.

Ничего себе! Просто для того, чтобы поговорить. Как вам это нравится?

– Ты считаешь, что нам есть, о чем разговаривать? Да и что это за разговоры, когда одного из собеседников тащат силой, да ещё и пыточным арсеналом стращают. Чтобы поразговорчивее был, что ли? – усмехаюсь я, раздирая жареную перепёлку.

– Зря иронизируешь. Каким образом мы смогли бы ещё встретиться? Представь себе ситуацию: гдето в таверне к тебе подходит шевалье де Шом и говорит: «Господин лейтенант, с вами желает встретиться для приватной беседы епископ Маринелло. Вам будет угодно назначить место встречи, или вы последуете со мной в его резиденцию?» Какая будет твоя реакция? А поговорить нам есть о чем. Зря ты так скептически улыбаешься. Я считаю, что двум неглупым людям всегда есть о чем поговорить. Не знаю, какого мнения о себе ты, но я нас с тобой глупыми отнюдь не считаю. За двух неглупых людей! – Маринелло поднимает кубок.

– Допустим, – говорю я, поставив на стол пустой кубок, – Но прежде чем беседовать с кемто, я должен знать, с кем. Хотя бы знать его имя. Ведь не Маринелло же ты на самом деле.

Он усмехается горькой усмешкой:

– Что в имени тебе моём? Что тебе это даст?

– Хотя бы видимость равноправия. Ты знаешь, кто я, а я – нет. Или даже имя твоё – страшная тайна?

Маринелло смеётся:

– Зачем же сразу так драматизировать? Никакой тайны нет, ларчик открывается просто. Моё настоящее имя для твоего языка настолько неудобопроизносимо, что мне будет доставлять мало радости наблюдать, как ты всякий раз насилуешь свои связки и язык.

– Но както я должен к тебе обращаться. Не называть же тебя всё время Маринелло.

– А называй, как хочешь. Ну, к примеру, Мефистофелем.

– Ха! Не слишком ли ты о себе высокого мнения? Ишь, куда хватил! Да какой ты, в Схлопку, Мефистофель? Меф, самое большее, Мефи!

– Пусть будет так. Я же сказал: называй меня, как тебе больше нравится. Хоть горшком назови, только в печку не ставь.

Тут он внезапно смеётся:

– Вижу по твоим глазам, что как раз в печкуто ты бы меня сейчас поставил с большим удовольствием. Ты знаешь, я готов многое для тебя сделать, но такую вот радость доставлять тебе не буду.

– Говоришь, что готов многое для меня сделать? Даже выпустить отсюда?

– И выпущу. Только сначала поговорим. А когда поговорим и всё решим, даю слово, выйдешь отсюда целым и невредимым.

– В таком случае, прежде чем мы начнём разговаривать, я хочу узнать, чем кончилась вся заварушка в «Сломанной подкове»? Ктонибудь из моих людей уцелел? Или это секрет?

– Я уже говорил, что у меня от тебя нет никаких секретов. Я и сам только что хотел рассказать тебе всё. Из твоего отряда и отряда де Легара остались в живых четыре мушкетера и один гвардеец. В том числе и твои друзья: де СенРеми и Степлтон. Израненные, но живые. Кстати, мушкетеры, слов нет, прекрасные воины. Надо было мне летучие отряды из них комплектовать. Теперь о твоей подруге. Мушкетеры своими жизнями обязаны ей. Когда де Шом захватил тебя, он сразу утратил всякий интерес к исходу сражения и покинул постоялый двор. А твоя подруга сожгла все документы и ларец и, держа наготове бомбу, выглянула на площадку. Тебя она не увидела, послушала что творится внизу, покачала головой и на секунду задумалась. Потом она сотворила такое, отчего я сразу понял, что она тоже ваш агент. Я и раньше заподозрил её, когда увидел, как она владеет оружием: в этом мире женщины на такое не способны; но тут убедился окончательно. Она вся напряглась, глубоко вздохнула и пропала с экрана моего монитора. А на втором этаже среди людей де Шома словно Ангел Смерти гулять начал. Я быстро сообразил что к чему и переключил масштаб времени. Там я вновь увидел её. Но все остальные напоминали статуи, они как бы застыли в самых нелепых позах. Это было здорово! Мы так не умеем. А вы все владеете этим?

– Да. Де Шом опередил меня на пару секунд. Еще мгновение, и я ушел бы в ускоренный режим, и тогда тебе пришлось бы искать нового носителя для своего агента.

– Ах да, верно! Я уже дважды наблюдал, как ты это проделывал. Первый раз, когда прорывался в Красную Башню через толпу Черных Всадников, а второй, когда вырубал нашего агента в банке.

– Точно.

– Слушай, научи меня этому.

– Ишь, чего захотел! Я же не спрашиваю тебя, каким образом де Шом вырубил меня в «Сломанной подкове» да ещё и доставил сюда так, что наши не смогли меня вытащить к себе.

– Так спроси, и я отвечу. Вот этим.

Он достаёт предмет, напоминающий старинный пистолет с широким раструбом вместо ствола.

– Это глушитель или блокиратор. Его излучение подавляет и полностью блокирует Матрицу того, на кого он направлен. Матрица подавляется настолько, что сторонний наблюдатель не может уловить никаких признаков её активности. Для него объект как бы умер. Это низкочастотный излучатель комбинаций пси и каппа полей. Работает в довольно широком диапазоне и весьма эффективно, как ты сумел заметить.

– Вряд ли смогу ответить тебе столь же откровенно. Дело в том, что для управления собственным ритмом времени надо пройти длительную подготовку под наблюдением специалистов, и эта подготовка для каждого отдельного человека индивидуальная. Здесь требуется настройка психики для управления гипоталамусом, который посылает по нервным волокнам импульсы с частотой резонансной собственным альфа ритмам. А дальше всё просто, задаёшь своему организму нужный ритм времени и действуешь в нём столько сколько тебе нужно.

Меф смеётся:

– Действительно, просто! Но я закончу. В настоящее время твои товарищи рыщут вокруг этого замка в безуспешных попытках проникнуть внутрь.

– Безуспешных? Плохо же ты знаешь де Легара, Мефи.

– Почему же? Я нисколько не умаляю его возможностей. Но даже если он сюда и проникнет, то он ничего не найдёт. Это помещение не сможет обнаружить ни один смертный.

– Но ведь ты знаешь, что де Легар – не простой смертный, и он в состоянии увидеть то, что не видят другие.

– Вот этого я бы ему не посоветовал делать. Конечно, он может запросто заполучить и предъявить мне указ императора или кардинала об обыске замка. Я не намерен сейчас ссориться ни с тем, ни с другим, и я пущу его сюда. И всё кончилось бы ничем, будь он просто де Легаром. Но в данном случае, проникнув сюда, он отсюда уже не выйдет.

Меф многозначительно поглаживает блокиратор, лежащий у него на колене.

– Кстати, обрати внимание на потолок этого помещения, – советует он.

Поднимаю глаза: ничего особенного. Потолок, как потолок, куполообразный, каменный. Только вот почемуто он густо утыкан медными прутками.

– Верно заметил, – кивает мне Меф, – в этой камере так же создана достаточная напряженность комбинации пси и каппа полей. Твои товарищи наблюдать тебя здесь не могут, для них это помещение блокировано. Между прочим, эти же поля блокируют все твои паранормальные способности, так что не пытайся здесь войти в ускоренный ритм времени, чтобы выбраться отсюда. Никакого результата, кроме сильной головной боли, ты не добьёшься.

Меф грустно улыбается, а мне нечего возразить. Да, сейчас у него все козыри на руках, и заход с его стороны. Делать нечего, будем играть и подождём своей раздачи, а там видно будет. Отрезаю себе приличный кусок мяса, наливаю в кубок вина и, прожевав первый кусочек, предлагаю:

– Ты ведь хотел поговорить со мной? Приступай, я готов.

Меф наливает себе вина, закуривает сигару и, внимательно посмотрев на меня своими чуть грустными глазами, начинает говорить, словно размышляя вслух:

– Признаюсь, я не сразу пришел к такому решению. Поначалу, когда ты дважды встал на моём пути и разрушил все планы, я был готов совсем к другому. Первый раз ты какимто чудом сумел восстановить потерянное управление самолётом и увести его от этого завода. Должен сказать, что в глубине души я был рад, что всё так кончилось. Мне самому доставляло мало радости уничтожение нескольких миллионов ни в чем не повинных людей. Но для того Мира это был единственный выход, и моё руководство настояло на таком варианте.

Я хочу спросить: выход куда и откуда? Но Меф продолжает, не обращая внимания на мой порыв.

– Второй раз ты вмешался в мои дела в Синем Лесу. Там было уже посерьёзнее. Мало того, что ты забрал у нас Золотой Меч, добыть который нам стоило немалых трудов, ты ещё убил моего лучшего друга. Вот этого я простить тебе не мог. Помнишь Черного Рыцаря? Я тогда пришел отомстить тебе. Кровь за кровь, жизнь за жизнь. Я был прав? Конечно, прав! Но я не учел одного. Твой Золотой Меч оказался точной копией настоящего. И когда ты понял, в чем дело, ты воспользовался его свойствами. Мне оставалось только бежать.

– Кстати, Мефи, ты говоришь, что Синий Флинн был твоим другом. Объясни тогда, если сможешь: я до сих пор не пойму, почему он не воспользовался свойствами Золотого Меча, когда ему уже было ясно, что он побеждён?

– Ну, положим, это было ясно тебе, но не ему. Он был из тех, кто борется до конца. А потом, я всегда говорил ему, что когданибудь его дурацкие принципы его же и погубят. Так и получилось. Он же не знал, кто ты есть на самом деле и, видимо, посчитал неэтичным применять против сэра Хэнка всю мощь Золотого Меча. К слову сказать, ты в своё время не постеснялся.

– Но в отличие от него, ято знал, что за противник противостоит мне. Да и ты был хорош. Вышел на меня как Лаэрт против Гамлета: с отточенной шпагой против спортивной, хорошо еще, что не с отравленной.

– Туше! – Меф разводит руками и отпивает из кубка вина.

Некоторое время он молчит и задумчиво разглядывает бок индейки, словно считает на нём рёбрышки. Пересчитав их, он продолжает:

– Дальше провалы пошли один за другим. Твой друг перехватил нашего агента во время сражения под Красным. Результат: Луи проиграл сражение. Затем он сорвал захват ремонтной базы ядерных боеголовок, и вся операция, которая готовилась долго и тщательно (надо же было ещё и обесточить базу, а это было далеко не просто), пошла псу под хвост. Здесь, в Лотарингии, вы с ним натворили такого, что если к этому добавить и сегодняшнее наше поражение, то в пору всю работу сворачивать. Но венцом всего была твоя вторая работа в образе сэра Хэнка. К этой операции мы готовились почти три года! Явился Андрей Коршунов и натворил такое, что сейчас моё руководство решает: либо начинать всё с нуля, либо махнуть на этот Мир рукой и оставить его вам. Я сразу понял, с кем мы имеем дело, ещё во время твоей второй схватки с Дулоном на копьях. Должен сказать, ловко ты купил его во время боя на булавах. Он долго чертыхался, но потом всётаки признал, что ты превзошел его по всем статьям, и он с удовольствием посидел бы с тобой за столом, поговорил с тобой по душам и выпил за твоё здоровье.Кстати, он вовсе не собирался отравлять тебя. В твоё вино он всыпал сильнодействующее снотворное, и только. Ты проспал бы до утра, а за это время Лина проникла бы в Красную Башню.

– Ничего бы у вас не получилось. Там, кроме меня, действовало ещё четверо. Андрей работал в образе Ургана, моя подруга – в образе Ялы, мой непосредственный шеф – в образе короля Рене, и ещё один агент – в образе Черного Всадника.

– Вот в чем дело! Последнегото я и не вычислил. Надо же, до чего додумались! А ято гадал, почему последняя засада у Красной Башни не сработала. Ну, да ладно. Пойдём дальше. Когда ты узнал имя Золотого Меча, кстати, мы два года пытались расшифровать надпись, и закрыл переход на Желтом Болоте, тебя у нас хотели объявить вне закона и начать за тобой глобальную охоту. Но я настоял на ином, а я всётаки имею немалый вес в нашей организации. Я ведь прекрасно видел, чего это тебе стоило, и оценил по достоинству. На такое способен далеко не каждый. Вот тогдато я и пришел к выводу, что с тобой надо не бороться, а договариваться.

– Ха! Договариваться!? Интересно, о чем? Да, ты сказал, что меня у вас хотели объявить вне закона. Это за что же?

– А ты хорошо представляешь, что такое Священный Огонь Нагил? Нет, конечно! Ты представляешь, каково гореть в нём? А ведь ты протолкнул на нашу сторону сразу три шара их пламени. Да ещё и уничтожил часть пространственновременного континуума. В страшных мучениях погибло тридцать восемь сотрудников, уничтожена центральная лаборатория по созданию прямых переходов. Уничтожена вместе с уникальных оборудованием. Да ты ещё и Лину зарубил, не пожалел красавицу. Стоила ли игра таких свеч?

– Ну, Лина – вопрос особый. Ведь я ударил её мечем, а она готова была меня лазером резануть…

– Снова туше, – сокрушенно разводит руками Меф.

– Ну, а что касается уничтожения перехода и жертв с вашей стороны, то на войне, как на войне. Сеющий ветер, пожинает бурю.

– Война, говоришь?

Меф допивает вино и долго с интересом смотрит на меня своими странными глазами. Неожиданно он спрашивает:

– А зачем война? Что мы делим? Я тебя спрашиваю. Зачем вы вмешиваетесь в наши дела? Ведь мыто вам не мешаем!

Интересный поворот. Они нам не мешают!

– Слушай, Мефи, ты в самом деле так думаешь или из меня дурака строишь?

Меф тяжело вздыхает, в его взгляде появляется оттенок разочарования.

– Я думал, ты поймёшь сразу, а ты оказался таким же, как и все. Хотя, чего я ожидал, на что надеялся? Глупо ожидать, что воспитанный в стае волчонок станет вегетарианцем, и, наоборот, лосёнок станет хищником. Придётся начинать с самого начала. Скажика мне, Андрей, какова цель вашей деятельности, для чего вы работаете, во имя чего взвалили на себя такое бремя?

Это ещё интересней. Умеет же он ставить вопросы, ничего не скажешь. Кстати, я никогда конкретно над этим не задумывался, просто некогда было. А ведь и в самом деле, для чего? В любом случае цель должна оправдывать средства, а игра стоить свеч. Я закуриваю, наливаю себе ещё вина, не спеша, общипываю кисть винограда. Меф молчит, ждёт моего ответа. Время побери, надо отвечать. Пауза затянулась до неприличия. Онто, наверное, думает, что я сейчас подбираю формулировки поточнее, а ято ломаю голову над другим. Плохо, когда в таким разговоре приходится отвечать одновременно и оппоненту, и самому себе. Тут надо обладать мудростью не Совы, а целой стаи этих птиц.

– Знаешь, на этот вопрос можно отвечать обстоятельно и долго, а можно в общем и кратко. Как ты предпочитаешь?

– Для начала: в общем, и кратко.

– В таком случае ответ будет звучать так: наша цель – счастье Человечества, мы работаем для его блага.

– Вот так; ни больше, ни меньше? – я вижу, как в глазах Мефа загораются огоньки, а он продолжает, – Не ошибусь, что, давая такой ответ, ты хорошо понимал, что за ним сразу последует ещё один вопрос, не менее сложный.

С каким удовольствием я послал бы его вместе с его вопросами в Схлопку! Но, увы, я лишен такой возможности. Ведь не он у меня «в гостях», а я у него. В конце концов, лучше беседовать на такие сложные темы, сидя за столом с кубком вина, хорошей закуской и сигарой, чем отвечать на самые простые, не абстрактные, вопросы, вися на дыбе и поджариваясь над жаровней.

– Понимаю, тебя интересует моя точка зрения на то, в чем состоит счастье Человечества, и что я понимаю под его благом?

– Угум, – мычит сквозь зубы Меф.

Пока я размышлял, он успел вцепиться зубами в тот самый бок индейки, который совсем недавно так внимательно изучал.

– И ты, наверное, ждёшь, что я сейчас дам тебе такое же краткое и точное определение? Не надейся. Над этим вопросом ломало головы множество поколений философов всех мастей. У каждого был свой ответ и свой путь достижения всеобщего счастья и блага, и все они были так же далеки от истины, как и их оппоненты. Так что не жди от меня новейшей и всеобъемлющей концепции счастья человеческого.

Меф быстро дожевывает и проглатывает кусок, запивает его глотком вина и поднимает палец:

– Вот, вот! Именно это я и хотел от тебя услышать. Вы поставили себе цель, взялись за её осуществление, а к чему стремитесь, сами толком не имеете представления. Так?

– Ты так агрессивен, что можно подумать: у тебя есть ответ на этот вопрос. Интересно было бы послушать.

– Не обо мне речь. Допустим, что у меня есть концепция всеобщего счастья и блага. Но раньше я хотел бы услышать тебя. Ведь вы противостоите нам и вмешиваетесь в нашу деятельность, исходя из своей концепции счастья человеческого и его блага. Так в чем заключается счастье Человечества? Эх, Андрей! Человечество – слишком большой коллектив и слишком сложная система, чтобы можно было преподносить ему рецепты единого счастья. Ведь даже то, что является индивидуальным счастьем личности – тайна за семью печатями. А ведь на Земле живёт несколько миллиардов человек, в каждом Мире. И каждый из них понимает счастье посвоему. Так как же ты определишь, что нужно для счастья всему Человечеству?

– Ты прав, каждый из этих миллиардов людей понимает счастье посвоему, но если тщательно проанализировать эти понятия, то найдётся много общего…

– Ага! – прерывает меня Меф, – Пища, кров, тепло, существо другого пола и так далее. Это, уважаемый Андрей, счастье домашнего кота: есть где подремать, тебя кормят, гладят, иногда на случку водят. Человеку для счастья нужно много больше. Хотя, взять, к примеру, твой Мир. Там подавляющему большинству для полного счастья больше ничего и не нужно. Разве что, денег побольше, чтобы побольше благ себе приобрести. Извини, я не имею в виду тебя лично. Ты ведь – не большинство. Кто бы из твоих современников согласился рисковать своей жизнью в чужом времени?

– Всётаки ты не прав. Конечно, настоящее человеческое счастье подразумевает нечто большее, чем совокупность этих животных его составляющих. Но беда моей Фазы в том, что даже эти составляющие даются людям с большим трудом и распределяются между ними крайне неравномерно. Да и обладание ими, в большинстве случаев, крайне неустойчиво. Поэтому в моё время родилась своеобразная концепция: счастье не в конечной цели, а в процессе её достижения.

– Странная концепция. Так можно всю жизнь чегото достигать, ничего не достигнуть и помереть счастливым. Не кажется ли тебе, что ктото из тех, кто уже всего достиг, специально её вам подбросил?

– Вполне возможно. Согласен также и с тем, что мне не известно, в чем состоит человеческое счастье и готов выслушать твою концепцию.

Меф берёт другую сигару, закуривает её и, помолчав, начинает:

– Хорошо. Мы договорились до того, каждый из многих миллиардов людей понимает счастье посвоему. Одному надо много, другому поменьше, одному хватает материальных благ, другому нужны духовные потребности, третьему – радости и муки творчества и так далее. Одни достигают желаемого с трудом, другим всё легко даётся. Но есть два общих момента, без которых счастье, заметь, я имею в виду всеобщее счастье, невозможно. Первый момент: ничто и никто не должны создавать препятствий для достижения человеком счастья, то есть, никто не должен строить своё счастье за чужой счет и препятствовать другим добиваться своего счастья. Второй момент состоит в том, что люди должны быть уверены, что в один не очень прекрасный момент они не лишатся всего, что на них не обрушится война, экологические бедствия, экономические кризисы, эпидемии и ещё Время знает что. У тебя есть возражения против такой концепции?

– В принципе нет. Но на твои два момента у меня есть два вопроса. Первый: ты гденибудь видел такое общество, где всё это осуществлено?

– Если ты не видел, то это не значит, что такого общества нет. Но об этом позже. Давай второй вопрос.

– Если такова ваша концепция всеобщего счастья, то почему вы вмешались в жизнь моей Фазы и разрушили государства, которые пытались построить жизнь именно на этих принципах? Ты знаешь, о чем я говорю.

– Ты говоришь о государствах, пытавшихся воплотить в жизнь коммунистические принципы. Вряд ли это им удалось бы. А даже если бы и удалось, конец был бы тем же. Этот конец запрограммирован для вашей цивилизации самим выбором пути её развития.

– Ты в этом убеждён?

– Не менее, чем ты. Ты же сам наблюдал концы цивилизаций, основанных на безудержной, так называемой, рыночной экономике. Здесь спектр весьма широк: от ядерной зимы до кризиса сверхпотребления или экологической катастрофы. Что может остановить группы людей, для которых прибыль, сверхприбыль и наращивание этой сверхприбыли заслоняют всё, становятся смыслом существования? Законы? Да они сами устанавливают эти законы и с помощью этих законов задавят тех, кто попробует ограничить их амбиции, удержать их в единых рамках. Все эти разговоры о «правовом обществе», о « верховенстве закона» – красивая сказочка для обывателей. Эту сказочку за хорошие деньги рассказывает им на все лады «независимая пресса». Демократия в том виде, в котором она у вас существует, неважно в какие одежды она рядится, это издевательство над самим этим понятием. Демократия – власть народа. Сколько стоит избирательная кампания? Так какой же представитель народа сможет выложить такие деньжищи? И ваш коммунизм недалеко ушел от этого. Тех же щей, да пожиже влей. Как там западная пресса обзывала вас? Тоталитарное общество? Ха! А чем отличается рыночное общество от коммунистического в этом плане? Да ничем! Здесь прекрасно работает политика двойных стандартов. Но я опять отвлёкся. Они, глупые, и не подозревают, что только диктатура может их спасти. Они сами придут к этому, но будет уже поздно!

Чтото Меф увлёкся. Начал с одного, переключился на другое, а сейчас говорит о третьем. И не пойму, куда он клонит? Попробую копнуть:

– Так ты считаешь, что спасение цивилизации в диктатуре. Давай уж, говори до конца. Какая именно диктатура тебе больше нравится? Может быть, фашистская?

Меф замолкает и странно сморит на меня, словно удивляясь, как я до этого додумался?

– Возможно, что и фашистская, – неожиданно спокойно говорит он, – А возможно, и любая другая форма диктатуры: теократия, диктатура пролетариата, абсолютная монархия, что угодно. Любая форма диктатуры, только не демократия. Демократия, это всегда говорильня, и за этими парламентскими словоблудиями всегда можно заговорить ценную идею и протолкнуть то, что выгодно той или иной группировке. Да здесь ещё и «свободная пресса», извечная спутница демократии. Нет, Андрей, коренные преобразования возможны только при диктатуре. Демократия не способна даже саму себя поддержать, не говоря уж о поддержании цивилизации. Вот, представь на минуту, что Человечество начало неотвратимо вырождаться. Столетие, другое, и общество будет на девяносто пять процентов состоять из кретинов или из уродов. Что делать? Предлагается вариант: подбор доноров и выращивание зародышей в искусственной среде. Но при этом надо на все сто застраховаться от случайностей, то есть свести на нет естественный способ размножения. Как это сделать? Ответ прост: половая жизнь должна быть объявлена вне закона. Как ты думаешь, демократически избранное правительство сможет когданибудь и при какихлибо условиях принять такой закон и проконтролировать его исполнение?

Мне, не взирая на всю трагичность описанной ситуации, становится смешно:

– А ты полагаешь, что диктатура сможет добиться исполнения такого закона? Да едва его обнародуют, как она будет сметена всеобщим восстанием!

– Вот тут ты ошибаешься. Да диктатура потому и диктатура, что ей глубоко плевать на мнение тех или иных слоёв общества. А для достижения поставленных целей она не остановится ни перед чем. Ни перед массовым применением смертной казни, ни, как в приведённом примере, перед массовой кастрацией. А для устрашения всё это можно будет проделывать публично. И будь уверен, если диктатура стоит на ногах твёрдо, она своего добьётся! Но сама по себе диктатура не является самоцелью. Это – только средство.

– Средство для чего?

Меф смотрит на меня, хитро улыбаясь:

– Вот мы и пришли к самому главному. По законам жанра я сейчас должен был бы оставить тебя поразмышлять над этим вопросом, но у меня нет времени на такие эксперименты. Поэтому, я сразу дам тебе ответ. Цель должна быть одна и она проста, как закон Ома. Отказ от технического прогресса. Не делай такие страшные глаза и не считай меня идиотом. Я сказал не «научнотехнического», я сказал «технического» прогресса. Это существенная разница. Научный прогресс способствует тому, что человек познаёт строение атомного ядра. Научнотехнический тут же догадывается о том, что эти ядра у некоторых элементов можно относительно легко расщепить, а из некоторых других синтезировать третьи ядра. А технический прогресс тут же реализует эти идеи в ядерную и термоядерную бомбы. Научный прогресс вопит в ужасе: «Побойтесь Бога! Да разве ради этого мы работали?» Тогда научнотехнический прогресс предлагает использовать внутриядерную энергию для преобразования её в электрическую. Но и тут технический прогресс говорит своё веское слово. Строят атомные электростанции, которые используют мизерную составляющую часть энергии атомного ядра, тепловую. Да и ту только на пятнадцатьдвадцать процентов, а всё остальное летит в трубу. Это при всём при том, что благодаря интенсивной деятельности цивилизации, построенной по техническому образцу, Земля уже перегрелась сверх всяких мыслимых пределов… Я вижу, у тебя есть возражения?

Меф прикрывает глаза и, слегка улыбаясь, ждёт моей реакции. А у меня в голове не укладываются его слова. Как его понимать?

– Я правильно тебя понял? Ты сказал: отказ от технического прогресса?

– Повторить? – Меф открывает глаза и в упор смотрит на меня.

– Не надо повторять. Те факты, которые ты привёл, довольно убедительны. Но попробуй, объясни мне, как может существовать и развиваться цивилизация без технического прогресса?

Глаза Мефа сморят на меня с иронией. В них ясно читается мысль: видел я кретинов, но такого вижу впервые.

– Вот видишь, ты даже не можешь представить себе такую возможность. А ведь вы очень хорошо изучили несколько цивилизаций биологического характера. Ваши агенты даже работали там. Правда, эти цивилизации отказываются сотрудничать с вами. Как ты думаешь, почему?

Не дожидаясь ответа (долго же пришлось бы ему ждать), он отвечает сам:

– А зачем вы им нужны? Чем вы можете им помочь, чему научить? Да вам самим у них учиться надо! Все технические цивилизации, которые вы поддерживаете, напоминают инвалида, которому все жизненноважные органы, начиная с конечностей, кончая сердцем и органами чувств, заменили протезами. Причем, львиная доля энергии у вас уходит на совершенствование этих протезов. А о главном, о человеке, вы забываете. Каково ему жить с этими протезами?

– Я бы не сказал, что слишком плохо. По крайней мере, до сих пор никто не жаловался.

– Это потому, что им не с чем сравнивать. Но выто сравнить можете! Но почемуто не хотите. Человек неотвратимо вырождается. Он уже не венец Природы, а раб технических протезов. Вы отрываете человека от его естественного единства с Природой, а над самой Природой, своей матерью, грубо надругаетесь. И она жестоко мстит вам. Сколько новых форм злокачественных заболеваний обнаружено в твоём только Мире за последние десятилетия? А как помолодела эта страшная болезнь! А вспомни СПИД! А вспомни, какие страшные эпидемии время от времени разражаются в благополучных, высокоразвитых в техническом отношении, цивилизациях. Медики с ног сбиваются, разрабатывая новые методы диагностики, лечения, новые медицинские препараты. Но… А вы никогда не завидовали вашим домашним любимцам: кошкам и собакам? Конечно, нет, чуть что – вы тащите их к ветеринарам. Да выпустите вы их в лес или в поле, и ваши сугубо домашние существа инстинктивно найдут нужную травку и вылечатся от любых недугов. А человек этот бесценный дар Природы утратил безвозвратно. А между тем, жители биологических цивилизаций крайне редко прибегают даже к лечению травами, не говоря уж о хирургическом вмешательстве. Все заболевания они лечат массажем, иглоукалыванием, внушением и сексом. Да, да, особенно сексом. Вы уже обратили внимание, что секс у них занимает особое, чуть ли не главнейшее место в жизни. И это не случайно. Для вас это одна из радостей жизни, а для них это вся жизнь. Ты не поверишь, но правильно дозированными и грамотно исполненными сексуальными действиями они способны даже заставить рассосаться злокачественную опухоль. Согласись, это значительно приятней, чем хирургическая операция, которая, впрочем, не всегда приносит успех. К слову сказать, раковые заболевания у них такая же редкость, как в твоём Мире чума или оспа. Они ведут слишком здоровый образ жизни, чтобы болеть этой дрянью. Кстати, Знаешь ли ты, какова средняя продолжительность жизни в биоцивилизациях? Ну, конечно, раз вы с ними не работаете, то ты и не интересовался. Так вот, я тебе скажу: восемьсотдевятьсот лет! И это не Мир старых развалин. В шестьсот лет они выглядят и чувствуют себя так, как вы – в сорок.

– Мефи, ты загибаешь. Биологический предел жизни человека, как вида, не превышает двухсот сорока лет.

– Кто тебе это сказал? Это относится только к техническим цивилизациям, где в самых высокоразвитых не смогли продлить жизнь более чем до ста восьмидесяти. Вспомни, какие усилия потребовались на расшифровку человеческого генома. Расшифровали, и что? Начали создавать новейшие и эффективнейшие лекарственные препараты, новые методики лечения и так далее. А в биоцивилизациях геном расшифровали давнымдавно и сразу ухватили суть. А суть в том, что микроскопические, бесконечномалые, не затрагивающие сути человеческой, воздействия на геном подарили им почти тысячелетие полноценной, активной жизни. С самого начала своего развития они, встав на путь единения с Природой, начали развивать скрытые потенциальные возможности человека. Им не нужен транспорт, к их услугам телекинез и телепортация. Им не нужны электростанции, они умеют напрямую высвобождать энергию, скрытую в веществе, и используют её не в примитивных формах тепловой или электрической… Да мало ли что они ещё умеют! Присмотрись к ним сам повнимательнее на досуге. Между прочим, тот Мир, где ты закрывал наш переход на Желтом Болоте, был буквально в двух шагах от поворота на биологический путь развития. Там даже были личности, которые могли возглавить это движение и повести за собой других. Я имею в виду Нагил. Они от природы наделены многими ценными качествами и усиленно развивают их в себе и в своих потомках. Но нужен был побуждающий толчок, хороший повод для того, чтобы Нагилы взялись за дело. То есть, нужна была критическая ситуация. Мы замыслили населить этот Мир враждебной для человека нежитью. Тогда Нагилы, объединившись, возглавили бы войну людей с нею. А там мы бы подсказали им, как надо действовать дальше. Но опять вмешался ты и перетянул Нагил на свою сторону.

– Стоп, Мефи! Ты должен признать, что у меня и в мыслях такого не было, когда я там впервые оказался. Эва сама попросила у меня помощи, и я долго колебался, прежде чем согласился. Это слишком выходило за рамки моего задания. Но сейчас речь о другом. Я согласен с тобой, что биологический путь развития цивилизации, это – благо. И возможно, что именно в этой форме цивилизации наиболее ярко воплощаются чаяния и представления людей о счастье. Хотя, я чтото плохо представляю себе Мир, где счастливы все, без исключения, и счастливы одинаково. Это, скорее, древняя легенда о рае. А в реальной жизни такой рай может быть только в палате психбольницы с безнадёжными идиотами… Ты хочешь возразить? Подожди, оставим возражения и этот спор о счастье на потом. Както странно звучит наш философский спор на эту тему здесь, в средневековом застенке, где ещё час назад позвякивали пыточные инструменты. Давай, ближе к делу. Пусть в жизнь той Фазы, где существуют сэр Хэнк, Урган, Нагилы Эва и Яла, мы вмешались неосмотрительно и тем самым навредили ей. Я готов это признать. Но вы своими вмешательствами в дела других Фаз разве не вредите им? Эта катастрофа на химическом заводе, эта ядерная бомбардировка Берлина, эти гигантские захоронения токсичных и радиоактивных отходов в центре Англии. Я уже не говорю о том, что вы творите в моей Фазе. Зачем всё это? Ты скажешь, что всё это для того, чтобы показать Человечеству пагубность технического пути развития. Мефи, я готов признать, что цель ваша благая, но средства… Извини, ваши средства я принять не могу и, пока имею возможность, буду противостоять вам всегда, когда вы замыслите подобное вмешательство.

– Так ты считаешь, что цель не всегда оправдывает средства. Смотря, какая цель…

– И смотря, какие средства!

– Для достижения великой цели хороши любые средства! – жестко парирует Меф и с хрустом откусывает большой кусок яблока.

Пока он его смачно прожевывает, я пытаюсь уяснить: кто сидит передо мной? На фанатика он не похож. Это убеждённый и уверенный в своих убеждениях человек. Такой противник вдвойне опасен.

– Что ж, Мефи, вот тебе и casus belli [9]. А ты ещё удивлялся, почему мы воюем с вами. Какая ещё может быть реакция на подобные методы работы? Вы непрошеными вторгаетесь в жизнь Фаз, обосновываетесь там как у себя дома, действуете годами. Вы организуете там прямые переходы, невзирая на пагубные последствия этих действий в виде спонтанных, непредсказуемых переходов. Да, да! Не делай вид, что тебе это неизвестно. Не даром де Ривак не пошел за мной в такой переход. Он знал, что выбраться оттуда – один шанс на тысячу. По прямым переходам вы тащите в средневековье автоматы, лазеры и ещё Время знает что; вот, блокиратор этот. Вы как пауки плетёте паутину своих заговоров и планируете катастрофы одна страшнее другой. Так какое же к вам может быть отношение? Чего вы в праве ожидать? Естественно, только противодействия этой вашей, с позволения сказать, деятельности.

Пока я говорю, Меф приканчивает яблоко и, дожидаясь конца моего монолога, смотрит на меня почти равнодушно, без всякого интереса.

– Примерно такой реакции я от тебя и ожидал, – говорит он, помолчав с минуту, – Но посуди сам, как разнится наша работа. Вам, чтобы предотвратить какойлибо, спланированный нами катаклизм, достаточно нескольких дней, а иногда и часов. Нам же, чтобы разобраться в ситуации, спланировать и осуществить серьёзное воздействие, приходится работать месяцы и даже годы. А как иначе убедить Человечество, что их любимые игрушки грозят гибелью его праправнукам, и заставить его отказаться от автомобилей, пароходов, электростанций и всего, что принято считать предметами первой необходимости? Только сильнейшим, экстраординарным воздействием. Таким, чтобы потрясло Человечество до глубины души. Но ведь это только начало. А дальше начинается самое сложное. Ошеломлённому Человечеству надо указать правильный путь, убедить свернуть на него и организовать сложнейшую работу по этому переходу. А это уже дело не одного поколения. Так что, давай, вопрос о методах работы оставим пока в стороне. У нас ещё будет время подискутировать об этом. Тем более, что я сам не всегда восторге от того, что приходится прибегать к таким гекатомбам. Но что делать? Когда имеешь возможность заглянуть в будущее, легче согласиться принести в жертву десятки тысяч, чтобы тем самым предотвратить гибель сотен миллионов. Что же касается casus belli…

Меф неожиданно умолкает и задумывается. Он встаёт и начинает мерять камеру неслышными шагами. Похоже, что он сомневается, говорить мне о чемто или нет. Остановившись у очага, он, не оборачиваясь, глухо говорит:

– Casus belli. Хорошо говорили древние римляне. Только вот с кем воевать? Мне кажется, Андрей, что мы, я имею в виду и вас, и нас, ищем врага совсем не там. У нас больше того, что должно объединять, а не заставлять враждовать. А силы нам надо поберечь для борьбы не друг с другом, а с совсем иным противником, гораздо более серьёзным.

– Поясни: кого ты имеешь в виду?

Меф молча возвращается к своему месту и закуривает. Он несколько раз затягивается, глядя кудато в пол, и, наконец, тихо говорит:

– Пока не скажу. Не думай ничего плохого, не скажу не потому, что хочу чтото скрыть, а потому, что и сам толком не знаю, что это за сила, которая пытается перекроить Миры или Фазы, как вы их называете, на свой лад. Причем, сила эта ставит себе целью не процветание этих Миров, неважно на техническом ли, на биологическом ли пути; её цель порабощение. Мы уже испытали её противодействие. Оно чудовищно по своей мощи. Я уже знаю несколько Миров, где эта сила победила и полностью подчинила эти Миры себе. Зрелище, если всмотреться внимательно, тягостное, не для слабонервных. Но что это за сила, кто её использует и в каких интересах, я пока не знаю. Поначалу я предполагал, что за всем этим стоите вы. Но потом понял, что вы на это не способны, вопервых, по моральным соображениям, а вовторых, по своим техническим возможностям. Сейчас мои люди работают в этих Мирах. Работают на грани провала, но другого пути я пока не вижу. Обещаю, как только у меня будут какието конкретные результаты, я выйду на связь с тобой, а ты доведешь всё до своего руководства. А там будете решать вместе. Сейчас мне ясно только одно: в одиночку ни мы, ни вы с этими неизвестными не справимся.

Меф снова умолкает и вновь упирается взором в очаг. Я обдумываю услышанное. Ничего себе! До последнего момента я считал, что кроме ЧВП у нас противника нет. А теперь получается, что они – наши союзники!? Интересно, как воспримут это известие мои товарищи? Наверное, лучше пока промолчать об этом, до тех пор пока Меф не сообщит мне конкретные результаты своей разведки в порабощенных Фазах. А, кстати!

– Ты говорил, что свяжешься со мной. Каким образом?

– По вашей компьютерной сети. Что ты удивляешься? У нас такие же возможности в этом плане, как и у вас. Твой личный код я знаю. Кстати, вот мой код, запомни его, пожалуйста. Возникнет необходимость, связывайся, – Меф протягивает мне карточку.

– Легко сказать: связывайся. Для этого мне надо, как минимум, вернуться к себе.

– И вернёшься. Вот только осуществишь одну, разработанную мной, операцию и вернёшься.

– Я не ослышался? Ты предлагаешь мне работать на вас?

– Ты не ослышался. Но ты неправильно меня понял. Я предлагаю тебе не работать на нас, а принять участие только в одной операции. У нас для этого просто нет людей с такими данными.

Я медленно встаю, а Меф спокойно сидит и улыбается.

– Слушай, Мефи, да плевал я на твой блокиратор! Ты его сейчас даже поднять не успеешь…

– И чего ты добьёшься? Ну, уделаешь ты сейчас меня, и придёт сюда да Шом. А он уговаривать тебя не будет. Он просто тебя вырубит блокиратором, потом твою Матрицу запрограммирует, и будешь ты осуществлять не одну операцию, а работать на нас всю оставшуюся жизнь, только уже в качестве зомби. Я же предлагаю тебе поработать только в одной операции. После неё я отпущу тебя с миром.

– И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Ха!

– А что тебе остаётся? Какие я могу дать тебе гарантии, кроме своего слова? Де Шом тебе даже слова не даст, он спит и видит, как будет тебя программировать.

– Ну, это ещё бабушка надвое сказала. Ты забываешь, что я в любой момент могу остановить своё сердце.

– Но твою Матрицу уже успеют списать, а во время программирования заблокируют твои возможности управления своим организмом в таких пределах. Так что, советую согласиться с моим предложением.

– Никогда!

– Зря ты так категоричен. Ты ведь даже не знаешь, что от тебя требуется. Клянусь Временем, что эта операция ни в коей мере не затрагивает ваши интересы и никак не связана с нашими воздействиями на Миры. Я же прекрасно знаю, что ни в том, ни в другом случае ничто не заставит тебя согласиться. Скажу больше, это чисто техническая операция. Она должна проводиться в высокоразвитом Мире и даже не на Земле, а глубоком космосе. У нас уже подготовлены два агента, и они уже приступили к работе. Но это не те люди, которые там нужны. Один из них – интеллектуал, мозговой центр, прекрасно всё обдумает и организует, но когда придётся действовать, ему – грош цена. Другой – отличный исполнитель, но если возникнет нестандартная ситуация, а таких там будет хоть отбавляй, он просто растеряется. А ведь ты словно создан для таких операций. Будешь потом вспоминать о ней, как об одной из самых лучших и ярких своих работ.

– Я сказал: нет! И ни к чему твоё красноречие.

– А я тебя не тороплю. Подумай. Только не слишком долго. У тебя в запасе пять суток.

– Пять суток? А дальше?

– Дальше ты просто не успеешь принять участие в операции. Да это и не существенно. В зомбированном состоянии ты там будешь бесполезен.

Меф встаёт и направляется к очагу, но почемуто проходит мимо него. Обернувшись, он говорит:

– Отдохни, пока. У тебя был тяжелый день. Мы ещё встретимся. И не торопись решать окончательно и бесповоротно.

Часть стены рядом с очагом как бы исчезает, и Меф покидает камеру, которую заливает золотистый свет, струящийся из проёма. Камни за его спиной снова возникают словно из ничего.

Через несколько минут наверху открывается дверь, и ко мне спускаются три монаха. Двое несут деревянный топчан, а третий – тюфяк, одеяло и подушку. Молча они готовят мне постель и покидают камеру. Отдыхать, так отдыхать. Если я буду всю ночь мерять камеру шагами, обдумывая слова и предложения Мефи, это делу не поможет, а завтра я буду ни на что не годен.

Утром молчаливые монахи приносят мне завтрак, кувшин вина и бадью с тёплой водой. После хорошего ужина и сна я чувствую себя в неплохой форме, и мне ничего не стоит уложить этих четверых, даже не прибегая к какойлибо сверхмобилизации. Но мысль о том, что наверху меня наверняка поджидает де Шом со своим блокиратором, действует отрезвляюще. Кивком головы благодарю монахов. Раздеваюсь и совершаю туалет, насколько это возможно при отсутствии мыла и зубной пасты. Как бы там ни было, но бедное тело графа Саусверка настоятельно нуждается в омовении после многодневного похода от схватки к схватке.

После завтрака, когда монахи приходят убрать посуду, один из них спрашивает меня:

– Что ваша милость желает заказать на обед?

Вот даже как! Оказывается, я – почетный пленник. Что ж, воспользуюсь этим правом. Я даю волю своей фантазии, разумеется, в рамках возможностей этой эпохи. Пусть епископ Маринелло похлопочет. Но монах, невозмутимо выслушав меня, только кивает.

До обеда меня никто не тревожит, после обеда тоже. Никто не мешает мне ходить вдоль стены моей камеры по тридцатиметровому кругу, обдумывать сложившуюся ситуацию и вырабатывать линию поведения. Как тогда Андрей сказал: «Силы зла властвуют безраздельно». Мы с ним назвали это время Часом Совы, мудрой и осторожной птицы. Что ж, пришла пора Сове показать свою мудрость.

А ситуация, прямо скажем, гуановая. У меня два варианта: или стать предателем, или стать зомби. Ни то, ни другое меня, мягко говоря, не привлекает. Значит, и соглашаться нельзя, и не соглашаться нельзя. Когда третьего не дано, его надо придумать и создать самому. Но что здесь можно придумать под этим колпаком? Я невольно смотрю на потолок, утыканный медными штырями.

Меф не обманывал меня. Я несколько раз пытался войти в различные режимы: то ускорить свой ритм, то отрегулировать температуру тела, то изменить ритм сердцебиения. Но всякий раз приступ головной боли, которая нарастала по экспоненте, заставлял меня отказываться от этих попыток. В таких размышлениях проходит время до ужина. И только когда монахи приходят накрывать на стол, я, глядя на них, прихожу к решению.

Не буду я сейчас ни дерзить, ни провоцировать Мефа, не буду, разумеется, и соглашаться на его предложение. Если соглашусь, надо будет приступать к работе, а это в мои планы никак не входит. В мои планы входит потянуть время, создать впечатление, что я в растерянности и мучительно ищу решение. Создать видимость того, что я пал духом. С павшим духом, ослабевшим морально, противником, Меф может расслабиться на мгновение, допустить ошибку, пусть самую незначительную. Главное, чтобы я сам не расслабился и в любой момент был готов к активным действиям.

А действия мои будут такие. Не используя никаких паранормальных способностей, рассчитывая только на своё мастерство в единоборствах, отключить Мефа и завладеть его блокиратором. Хотя… Время его знает. Я както раз имел возможность подраться с Магистром. До сих пор голова гудит, и рёбра болят, как вспомню. Но другого выхода у меня всё равно нет. Дальше, я, прикрываясь Мефом, как заложником, покидаю камеру и этот замок. Главное пройти мимо де Шома. Но, думаю, вряд ли он рискнёт жизнью своего шефа, особенно если у горла Мефа будет нож. Я с уважением смотрю на острый нож, воткнутый в одну из жареных бараньих ног.

Стол накрыт на двоих. Значит, ужинать я буду в компании Мефа. Что ж, один раз мне такая тактика помогла. Когда я сражался на турнире с Дулоном, то сумел заставить его поверить в близкую победу и потерять осторожность. Клюнет ли на это Меф? Надо, чтобы клюнул! Мне бы только из замка выбраться.

Меф заставляет себя ждать. От нечего делать разглядываю, что стоит на столе. Две жареные бараньи ноги, два карпа, много сыра и зелени, фрукты, два кувшина вина и коробка сигар. Неожиданно камера освещается золотистым светом. Резко оборачиваюсь и вижу Мефа, входящего тем же путём, каким он вчера меня оставил. Когда камни за его спиной «восстанавливаются», он бросает взгляд на стол и, оставшись довольным, приветствует меня:

– Здравствуй, Андрей! Извини за задержку, дела, Время их побери.

Меф усаживается к столу, наливает в кубки вино и, как бы невзначай, спрашивает:

– Ты решил?

Верный избранной тактике, я молча качаю головой. Вопреки ожиданию, Меф больше не затрагивает эту тему. Он поднимает кубок:

– Выпьем за твоего друга, который работает в образе графа де Легара. Сегодня он чуть не захватил де Шома. Того только чудо спасло.

Значит, Андрей время даром не теряет, действует, и весьма успешно. За такое известие я с радостью осушаю кубок. А Меф, тем временем, отрезает кусочек сыра и предлагает мне:

– Рекомендую, Андрей, обрати внимание на этот сыр. Его делают в монастыре святой Барбары, в десяти километрах от Шербура. Рецептуру и технологию его приготовления передал монахиням я. И то, и другое я нашел в одной из биологических цивилизаций, которая встала на этот путь под нашим чутким руководством. Ну, как?

Сыр действительно великолепный. Гурманы Магистр и Лена угощали меня всякими деликатесами, но такого превосходного сыра я не пробовал, это точно. Я только развожу руками. Меф смеётся:

– Конечно, сыр – не аргумент. Но я могу испытывать удовлетворение, хотя бы от того, что если, благодаря вам, наша работа в этом Мире пойдёт прахом, то останется в нём Шербурский сыр. С паршивого Маринелло хоть шерсти клок.

Что ж, с юмором у Мефа всё в порядке и проигрывать он умеет, ничего не скажешь. За ужином мы беседуем в основном на темы, связанные с прошедшими операциями, где мы тем или иным образом соприкасались и противостояли друг другу. Меф высказал мне своё восхищение по поводу моей выдержки и высокого мастерства, которые я проявил, восстанавливая управление сверхскоростным самолётом и уводя его в сторону от химического завода.

– Ты тогда сделал невозможное. Я просто не поверил своим глазам. Все наши расчеты и моделирование ситуации дали стопроцентный результат. И вдруг, пилот какимто чудом восстанавливает управление. Но этого мало. Вытащить машину, пикирующую с такой скоростью в какихто десяти метрах от земли, да ещё и суметь посадить её после этого!

– Видишь ли, Мефи, в реальной жизни я был лётчикомистребителем и летал на аналогичных машинах. Пусть не таких скоростных, но всё же.

– Вот этото меня и поразило. Как мог профессионал взяться за такое безнадёжное дело?

Я вспоминаю «игольное ушко», через которое я, по расчетам Катрин, должен был провести машину, и полностью соглашаюсь с Мефом.

– Ты прав. Затея была безнадёжной, один шанс на тысячу. Потомуто я тогда и подстраховывался. Еще в пике я слегка отвернул влево. Уж если и грохнуться, то в лес, в поле, но не на завод.

– Так ты сознательно шел на это? Ммда…

Я пожимаю плечами. Что можно сказать, если его это так удивляет?

Из дальнейшей беседы я узнаю, что при встрече «Конго» с пришельцами у Голубой Звезды люди Мефа действовали с такой же целью как и мы. Стелла, их агент, должна была вывести из строя главный отражатель, чтобы «Конго» не смог подойти к системе. Но у неё чтото не сработало, и отражатель вышел из строя в самый неподходящий момент.

– Но кто организовал встречу «Конго» с пришельцами? Мы считали, что это были вы, – спрашиваю я.

– А это как раз то, о чем я вчера говорил. То самое вмешательство неизвестных сил. Видишь теперь, к каким методам они прибегают и с кем сотрудничают. Ну, до завтра. Чтото засиделись мы с тобой.

Меф встаёт. Я жду, что сейчас он напомнит: «Осталось четверо суток». Но он просто подходит к стене, открывает проход и, кивнув мне на прощание, исчезает в золотистом сиянии.

Присаживаюсь на топчан. Первый день результата не принёс. Меф ни на секунду не расслабился, ни разу не выпустил меня из поля зрения. Он позволял себе отвернуться лишь тогда, когда стоял у очага, слишком далеко, чтобы я смог достать его одним прыжком. Да, Меф – настоящий профессионал. Ничего, время ещё есть.

Утром он неожиданно появляется вместе с монахами, которые приносят мне завтрак. Оценивающе посмотрев на столик, он вдруг предлагает:

– Как ты смотришь на чашку хорошего кофе?

– Разве здесь это возможно?

– Здесь, – он делает ударение на этом слове, – всё возможно. Прошу.

Он направляется к стене и жестом приглашает меня следовать за собой. Без опаски вслед за Мефом прохожу через стену золотистого свечения и останавливаюсь в изумлении. Это довольно просторная комната в одном из верхних этажей замка (а я полагал, что моя темница – в подземелье). Через стрельчатое окно видны поле, река и далёкий лес. У окна – рабочий стол, вращающееся кресло. Рядом кресло для отдыха, диван. А по другую сторону… компьютер! Именно компьютер. Пусть иной, чем у нас, конфигурации, но я же не Микеле Альбимонте, чтобы с первого взгляда не разобраться что к чему.

Справа от входа, кстати, каменная стена за моей спиной уже восстановилась, я вижу небольшой кухонный комбайн, бар с холодильником и ещё коечто знакомое. Приглядевшись, понимаю, что передо мной Синтезатор. Как бы его конструктивно не исполнили, от панели управления и сенсорного датчика никуда не денешься. Меф видит моё удивление и поясняет:

– Да, это – компьютер и Синтезатор. Не понимаю, чему ты удивляешься? Как же мне здесь жить и работать?

– А откуда ты берешь энергию?

– Видишь ли, дело в том, что мы с тобой уже не в Лотарингии, но ещё и не в моём Мире. Это чтото вроде промежуточной зоны или шлюзовой камеры между двумя Мирами. Вот здесь, – он подходит к окну, – у меня солнечные батареи. А когда нужна большая мощность, я включаюсь в энергосистему своего Мира по этой линии, – он показывает на уходящий под пол кабель, – Правда, работать можно ограниченное время, так как нагрузка на энергосистему получается слишком большая. Может возникнуть аварийная ситуация. Но я же обещал кофе, а сам угощаю тебя болтовнёй. Извини.

Он подходит к бару, достаёт пакет с кофе, кофемолку и начинает хлопотать у кухонного комбайна. При этом он совершенно не обращает на меня внимания. Всё во мне подбирается, вот он – долгожданный момент! Еще секунда, и Меф будет в моих руках. Но тут у меня будто шаровая молния в мозгу взрывается. «Мы уже не в Лотарингии. Это – промежуточная зона или шлюзовая камера…» Стоп! Страшным усилием воли буквально хватаю сам себя и торможу уже начавшийся боевой бросок на Мефа. Заставляю себя расслабиться. Отсюда я не выберусь. Еще мгновение, и я бы разоблачил себя. Меня прошибает холодный пот, в коленях появляется предательская слабость. Чтобы скрыть своё состояние, подхожу к окну, присаживаюсь в кресло и закрываю глаза. Интересно, заметил ли Меф чтонибудь? Хотя, выдержка у него, дай Время. Мне ещё учиться и учиться.

А Меф, поставив кофейник на конфорку, оборачивается ко мне и говорит:

– Последи, пожалуйста; как только пена поднимется, сними. А я пойду, переоденусь в своё. Ты не представляешь, как мне эта сутана надоела. Завидую вам: несколько дней и пошли домой. А поживите в средневековье несколько месяцев. Вся эта экзотика вам так осточертеет, что не будете знать, куда бежать от неё.

– Ты так полагаешь? – отвечаю я, – Не знаю, Мефи, не знаю. Вы, наверное, плохо мобилизуетесь на задание. Мне в своё время пришлось полгода провести на Второй Мировой войне в качестве лётчикаистребителя. Причем, воевал я на стороне Советского Союза в первые, самые тяжелые, месяцы войны. Думаю, это будет покруче десятка Лотарингий. А я тогда принял решение остаться там до конца войны, так как тот, кто пошел бы мне на замену, боевого опыта не имел и погиб в первом же бою, да ещё и эскадрилью погубил бы. Но меня сбили, и я с честью вышел из игры.

– Интересно, – глаза у Мефа загораются, – Я ничего не знаю об этой твоей работе.

– Это потому, что я выполнял её до того, как попал в Фазу Стоуна.

– Еще интересней! Расскажешь?

– Ну, если тебе это так интересно, почему бы не рассказать.

– Я сейчас вернусь, – говорит Меф и уходит в ранее не замеченную мной дверь.

Впрочем, когда дверь закрывается, я не могу отличить её от стены. Её выдаёт только дверная ручка, торчащая прямо из камня. Даже щелей нет. Сняв закипевший кофейник, подхожу к компьютеру. Пульт управления несколько иной, символика тоже не знакомая, но разобраться, в принципе, можно.Дисплеев не четыре, как у нас, а пять. А вот процессорного блока, блока памяти и считывающего устройства чтото не видно. Зато рядом с панелью на планшете лежит устройство, напоминающее «мышку». Но это явно не «мышь». Скорее, выносной пульт, так много на нём клавиш.

– Изучаешь? – слышу я голос за спиной, – Правильно делаешь. Пригодится, если вы будете сотрудничать с нами. А в этом я не сомневаюсь. Пусть не завтра, но послезавтра вы столкнётесь с более серьёзным, чем мы, противником. И тогда наше сотрудничество будет неизбежным.

Оборачиваюсь. Сзади стоит Меф. Он уже не в сутане, а в «цивильной» одежде. Хотя, на мой взгляд, лучше бы он оставался в сутане. Глаза режет сочетание яркозелёных и синих цветов. Вся одежда выполнена из ткани отливающей серебром и сверкающей при каждом движении. Всё в обтяжку: тонкий свитер, шорты до верхней трети бедра, не то чулки, не то колготки. Исключение составляет бархатистая мантия до пояса, которая свободно свисает, схваченная на шее серебряной цепью. Да, вид у Мефа ещё тот. Но что поделаешь, о вкусах в чужих Фазах не спорят.

– Так, я вижу, кофе готов, – говорит Меф и достаёт из бара чашки, – Сейчас мы с тобой выпьем кофейку, а потом пойдём к тебе, позавтракаем. У меня здесь только самое необходимое, вряд ли это доставит тебе удовольствие. В этом плане Лотарингия даст мне сто очков вперёд. А пока мы пьём кофе, расскажи мне о своей работе на войне.

Коротко рассказываю ему о своих действиях в сорок первом году. Разумеется, опускаю всё личное и в первую очередь свои отношения с Ольгой. Тем не менее, Меф слушает меня с напряженным вниманием, не сводя с меня заинтересованных глаз. Когда я заканчиваю, он вздыхает:

– Всё это лучше один раз увидеть, чем пять раз услышать. Ты сможешь набрать мне на этом компьютере код той Фазы, где ты работал?

Он подходит к компьютеру и начинает объяснять мне принятую у них систему кодирования. Я быстро врубаюсь, но тут мне становится неприятно при мысли, что Меф будет смотреть на меня с Ольгой.

– Знаешь, я чтото запамятовал. Столько времени прошло, да и события последних дней… – начинаю я.

– Ладно. Это дело поправимое. У меня есть характеристики твоей Матрицы, время и место я знаю. Запущу программуискатель и посмотрю, как ты воевал. А сейчас пойдём завтракать.

За завтраком он неожиданно вновь заводит разговор о преимуществах диктатуры перед демократией.

– Вот ты в сорок первом году воевал против фашизма. На твой взгляд, как я позавчера понял, это самая страшная форма диктатуры. Должен сказать, что здесь ты ошибаешься. Ты, выходит, ещё не знаком с диктатурой Святой Инквизиции, с восточной деспотией, где жизнь человека ценится меньше чем опиумная затяжка. Да мало ли какие страшные формы может принять неограниченная диктатура. Но это всё крайности. Главное в другом: любая форма диктатуры для Человечества более предпочтительна, чем любая форма демократии.

Далее Меф распространяется на тему того, что диктатура всегда открыто говорит народу: чьи интересы она выражает, и ставит этот класс или группу общества в привилегированное положение. Остальные слои общества знают свои права и обязанности и должны держаться в этих рамках. В этом случае они даже не заметят гнёта диктатуры. Тем более, что, как правило, четких границ между классами и группами не существует. Так что, родившись в крестьянской семье, ты можешь стать священником или офицером и, тем самым, попасть в класс или группу, интересы которой защищает диктатура. Более того, при любой диктатуре поощряется выдвижение достойных по их личным качествам.

Демократия же всегда базируется на лжи. И главная ложь, это – всеобщее равенство всех перед лицом закона. Взять даже обычное уголовное дело. Здесь процессуальный кодекс работает только для тех, у кого есть средства нанять хорошего адвоката. А если у человека этих средств нет, то будь он трижды невиновен, он никогда не сможет доказать, что следствие и суд грубо нарушили статьи процессуального кодекса и осудили его незаконно.

Вторая ложь демократии состоит в том, что она якобы выражает интересы всего народа. Это даже юридически невозможно. Демократия может выражать интересы только тех кругов, которые могут влиять на властные структуры, лоббировать их. То есть опять же тех, у которых для этого есть средства. Ни о каком движении между классами и слоями при демократии не может быть и речи. Вниз, пожалуйста; вверх, только при наличии средств. Тем самым, поощряется преступность, ибо честным путём средства для этого заработать невозможно.

Псевдокоммунистическая демократия, пока она была диктатурой пролетариата, была более прогрессивной, чем то, во что она превратилась после провозглашения так называемой социалистической демократии. Если при рыночной демократии главную роль играют деньги, то при псевдокоммунистической – связи, то есть близость к любым кругам, имеющим власть.

– Но мы увлеклись, – неожиданно прерывает себя Меф, – Оставляю тебя до ужина. Надеюсь, мои речи не пропадут втуне, и ты подумаешь над ними хорошенько. До вечера.

Меф уходит к себе, а я основательно задумываюсь. В том, что говорил Меф, многое соответствует истине. Но неужели он полагает, что я предпочту фашизм любой, даже самой ублюдочной, демократии. Конечно, демократия – жалкая пародия на сам смысл этого слова, но слишком уж много разных диктатур оставило на Земле свой такой неизгладимый след, чтобы я вот так, с разгону, уверовал в их благо.

Меф опять не дал мне никаких шансов осуществить свой замысел. Но мне кажется, что сегодня он уже держал себя несколько посвободнее, чем накануне. Вечером встретимся ещё раз, понаблюдаю. Главное, не упустить момент.

Я уже привык к графику, по которому меня посещают монахи, что приносят еду, уносят посуду и так далее. Поэтому, когда за час до ужина наверху лязгает дверь, я удивляюсь. По лестнице спускается фигура, закутанная в сутану. Кто бы это мог быть и зачем?

Настороженно жду. Фигура спускается вниз и подходит ко мне, откидывая капюшон, скрывающий лицо. Волосы встают у меня дыбом. Великое Время! Это – Нина Матяш, то есть Лена!


Глава III


Женщина, Ваше Величество,
Как вы решились сюда?
Б.Ш.Окуджава

Она смотрит на меня и ждёт, что я скажу. А что мне ей сказать? Своим появлением она развалила все мои планы. Уж теперьто Меф ни на секунду не расслабится.

– Ну, что же ты молчишь? – спрашивает Лена, – Ты что, не понял, что это – я? Я пришла за тобой.

– Ленка! Как ты сюда попала?

– А, пустяки, гипноз, ускоренный ритм и, вот я – здесь. На, одевайся и уходи.

Она стаскивает с себя сутану и протягивает мне. На ней мушкетерский мундир, только без плаща. Я молча отталкиваю протянутую мне сутану. Лена возмущается:

– Ишь, какой благородный! Не может он принять такую жертву. Да пошел ты в Схлопку! Мы с Андреем всё продумали. Как только ты уйдёшь, я объявлю, что я – Нина Матяш. Не рискнут же они держать здесь статсдаму императрицы. А даже если и рискнут. Андрей уже послал в Лютецию курьера. Завтра здесь будет батальон мушкетеров и две артиллерийские батареи. Да они приступом возьмут этот замок…

– И ничего здесь не найдут!

– Ха! Это Андрейто да не найдёт!

– Еще не хватало, чтобы и Андрей сюда сунулся. Хватит меня одного. А ты немедленно уходи.

– И не подумаю. Уйдёшь ты.

– И попаду прямо в лапы де Шома с его блокиратором.

– Что ещё за блокиратор?

– Та самая игрушка, которой они вырубили меня в «Сломанной подкове».

– Ну, вопервых, Андрей заколол де Шома, и сейчас он, в лучшем случае, лежит в постели. А вовторых, ты не блокиратора боишься, мимо него ты пройдёшь незамеченным, ты же хроноагент экстракласса. Ты боишься меня здесь оставить. Ну, сам подумай, что они могут сделать со статсдамой императрицы?

– Дурочка ты моя! Ты же ничегошеньки не знаешь. Неужели ты полагаешь, что Меф не знает, кто такая ты, а кто де Легар?

– Какой такой Меф?

– Ну, Маринелло. А потом, Леночка, здесь наши трюки невозможны. Посмотри на потолок.

Лена поднимает голову, присматривается и пожимает плечами:

– Здесь почти везде такое, ну и что?

– А то, что это – блокировка. Не вздумай здесь демонстрировать свои способности, кроме обморока ничего не добьёшься. Я уже пробовал.

Лена на секунду задумывается:

– А как же тогда у меня получилось там? – она машет рукой в сторону двери, – Хотя… Точно! В том зале, где я загипнотизировала охрану, этих штук не было, а перед самой темницей они меня только обыскали. Но всё равно, Андрей, выходить должен ты. Вы с Андреем вдвоём быстрее чтонибудь придумаете.

– Да не выпустят меня отсюда! Тыто еще, может быть, успеешь уйти. Кто стоит за дверями?

– Два монаха и один дворянин.

– Вот этотто дворянин и ждёт меня с блокиратором. А что касается нас с Андреем, то снаружи здесь ничего не сделаешь. Только тут, изнутри, можно чтото предпринять. Я третьи сутки морально воюю с Мефи. Может быть, сегодня, может быть, завтра, но я добью его и выйду отсюда. Но если и ты здесь застрянешь, дело обернётся совсем подругому. Так что, уходи скорей, пока у тебя ещё есть время.

Камера озаряется золотистым светом, и я слышу голос Мефи:

– Увы, времени у вас больше нет. Как я понимаю, нас посетила Елена Илек. Андрей, представь меня, пожалуйста.

Мы с Леной резко оборачиваемся. Сзади стоит Меф. На его устах привычная, для меня, печальная полуулыбка. Он грустно смотрит на Лену. Что остаётся делать? Надо хранить приличную мину при поганой игре.

– Лена. Разреши представить тебе нашего большого и последовательного недоброжелателя. Ты знаешь его под именем епископа Маринелло. Здесь он претендует на имя Мефистофеля, но не возражает, если его называют Меф или Мефи.

Лена смотрит на Мефа, прищурившись, нервно облизывая губы кончиком языка. Если бы у неё был хвост, он сейчас бил бы её по бокам. Короче, кошка готова броситься на мышь. Непроизвольно делаю шаг вперёд, чтобы встать между ней и Мефом. А Меф, как ни в чем ни бывало, шагает к Лене, галантно кланяется, берёт её руку и благоговейно целует ей пальчики.

– Я почтительно приветствую первую статсдаму императорского двора Лотарингии, а также хроноагента первого класса Елену Илек, в одном лице.

Чувствую, что Ленка сейчас чтото ляпнет, но вмешаться не успеваю. Меф поворачивается ко мне и говорит:

– Знаешь, Андрей, я, конечно, имел в виду, что ктото из вас здесь появится. Но на такую удачу, честно говоря, не рассчитывал.

Лена открывает рот, и с её языка уже готово сорваться чтото острей бритвы и ядовитей, чем яд гюрзы, но под моим взглядом она только дважды судорожно вздыхает и плотно сжимает губы. Чего уж тут! Пьяному ёжику ясно, влипли мы крепко. Как выбираться из этой ситуации, одно Время знает.

Наверху лязгает дверь, и в камеру спускаются монахи. Они сервируют стол к ужину. На троих! Пока я перевариваю это, Лена уже делает правильный вывод и, отшвырнув коричневую сутану, которую она до сих пор держала в руках, садится на топчан. Вид её выражает полнейшую безысходность и покорность судьбе. Но ято прекрасно вижу, как исподлобья она внимательно следит за каждым движением Мефа. Теперь она уже не кошка, а ядовитая змея, готовая к броску.

А Меф словно не замечает исходящей от Лены эманации ненависти. Он спокойно устраивается за столом, наливает вино, рекомендует Лене отведать знаменитый шербурский сыр, отрезает её самый лакомый кусок жареного фазана. Словом, он ведёт себя как радушный хозяин.

Внезапно нож, которым он только что резал дичь и положил на стол, взлетает и бьёт его точно в сердце. Удар такой сильный, что нож должен войти в грудь по самую рукоятку. Но он отскакивает, словно натолкнувшись на стальную плиту, и со звоном падает на каменный пол. Меф непроизвольно откидывается назад, но он цел и невредим.

Ай да Ленка! На неё жалко смотреть. Лицо искажено от боли, она охватила виски ладонями. Я же её предупреждал, но, тем не менее, она рискнула. Правда, ничего не получилось. Меф сокрушенно качает головой, встаёт и стягивает сутану. Под ней то самое серебристое одеяние, которое он надел утром. Он рассматривает дыру в сутане, прорезанную лезвием ножа:

– Ну вот, такую сутану испортила. Как я мог забыть, что ты в образе Нагилы побывала в Красной Башне и поднахваталась там всяких штучек, – он показывает на свой светлосиний, отливающий серебром, свитер, – Рекомендую, сертон. Пистолетный выстрел выдерживает в упор, винтовочный – со ста метров.

Лена, справившись с приступом головной боли, цедит сквозь зубы:

– Не туда ударила, Время побери! Надо было в горло.

– Да, надо было в горло, – соглашается Меф.

Внезапно он меняет тон. Мягкие, почти доброжелательные, интонации в его голосе исчезают. Он говорит резко, временами его слова производят впечатление вколачиваемых в доску гвоздей. Он смотрит на нас колючим, весьма недоброжелательным взглядом:

– И чего бы ты добилась? А? Ну, лежал бы я сейчас здесь с перерезанным горлом, а вы? Вы бы тоже лежали рядом, вырубленные! Об этом вы забыли? – он показывает на потолок, – Очнулись бы вы уже в лаборатории, готовые к любой работе, запрограммированные на любые действия. Неужели ты, Андрей, до сих пор не понял, что эти сутки я отвоевал для тебя специально, чтобы уберечь от страшной участи. Я сумел доказать своему руководству, что только твоё участие в предстоящей операции гарантирует ей стопроцентный успех. Эти пять суток я могу действовать по своему усмотрению. А дальше… – Меф машет рукой, – Не хочу и говорить о том, что может произойти дальше. Я слишком хорошо отношусь к вам, чтобы допустить до этого. Наши пути ещё не раз пересекутся, и не только на тропе войны. Я уверен, мы придём к сотрудничеству. Сейчас у вас ещё есть шанс выйти отсюда. Вы можете мне верить, можете не верить. Ничего другого вам не остаётся. Выбор простой: или соглашаться на моё предложение, или… Далеко не все у нас разделяют мою точку зрения на вас. Я же считаю вас слишком незаурядными личностями, чтобы предоставить столь жалкой участи. Подумайте об этом хорошенько. А сейчас, давайте ужинать, ато всё остынет. И прошу тебя, Лена, воздержись от телекинеза. Вы же хроноагенты, Время вас побери, неужели вы думаете, что здесь нас никто не контролирует?

Ужин проходит, в общемто, нормально, если не считать упорного нежелания Лены поддерживать беседу, которая вращается вокруг утренней дискуссии о преимуществах диктатуры перед демократией. Лена отделывается односложными ответами и упорно думает о чемто о своём. Выкурив сигару, Меф прощается:

– До завтра. Утром приглашаю вас к себе на чашку кофе.

С этими словами он покидает нас, ничем не намекая на оставшийся в моём распоряжении срок, и не спросив о моём решении.

Мы с Леной остаёмся одни. Одни, если забыть о том, что эта камера находится под постоянным контролем. Я задумываюсь: как же себя вести? А чего я, собственно, ожидал? Я и сам, содержа такого пленника как Меф, установил бы у него следящую аппаратуру. В принципе, мы можем разговаривать свободно, так как скрыватьто нам нечего. Побег отсюда невозможен, эти генераторы поля над головой надёжнее любых решеток и любой охраны, вместе взятых. А обсуждать свои дела и наши перспективы можно и в открытую. Никаких тайн мы не выдадим. В конце концов, если будет необходимость о чемто договориться, то мы с Леной давно уже научились понимать друг друга без слов. Взгляды и интонации скажут нам всё, что нужно.

Лена, видимо, тоже пришла к такому выводу. Она потягивается и начинает стаскивать с ног красные сапожки Нины Матяш. Присаживаюсь рядом с топчаном и помогаю ей разуться. Лена с облегчением шевелит пальчиками ног.

– Слов нет, – говорит она, – сапоги лёгкие и удобные, но столько дней не разуваться, и они покажутся колодками. Да, хороший подарочек я преподнесу Нине Матяш, когда передам это тело ей во владение. Почти трое суток в седле. Вряд ли статсдама была готова к этому. Даже я с ног валюсь, а о ней и говорить нечего. Как она ещё эти кровавые мозоли лечить будет.

Лена трёт ладонями свои бёдра, а я усмехаюсь. Действительно, вряд ли Нина Матяш, собираясь в это путешествие, предполагала, что оно так обернётся.

– Конечно, Нина на это не рассчитывала, но, думаю, ты о ней слишком низкого мнения. В начале пути она показала себя неплохой наездницей. Да и шпагой она владеет неплохо. Впрочем, можешь не терзать свою совесть. Одному Времени известно, как скоро в этом теле появится настоящая Матяш. Не исключено, что мозоли эти заживут ещё и на тебе.

– И то, правда, – соглашается Лена и заметно грустнеет.

– Расскажи лучше, что вы с Андреем делали? – предлагаю я.

– А что делали? То же самое, что делал бы и ты в таких обстоятельствах. От СенРеми и Степлтона толку было мало. Люди де Шома так их отделали, что они едва держались на ногах. Я оставила раненых на попечение хозяина постоялого двора, а убитых на попечение гробовщиков, и принялась искать тебя. Это было непросто. В первый день удалось выяснить только в каком направлении тебя увезли. Ночью ко мне присоединился Андрей, и стало уже полегче. Мы довольно быстро вышли на этот замок…

– Кстати, что это за место?

– Замок СенКант, в шести километрах от Кана. Это – одна из резиденций Маринелло. Наши мало чем могли нам помочь. Они не могли даже подсказать: в замке ты ещё или уже нет. Словом, они тебя не наблюдали.

– Ну, разумеется. Это поле блокирует Матрицу на сто процентов. И что вы решили?

– Андрей именем кардинала мобилизовал окрестные гарнизоны мушкетеров. Впрочем, ему не пришлось даже использовать свои полномочия. Узнав, что лейтенант Саусверк в плену, все отряды мушкетеров: и серебряные, и золотые, и белые прочно блокировали замок. Мышь не проскочит. Де Шом проскочить кудато всё же попытался. Но его загнали на постоялый двор на окраине Кана, где его ждали мы с Андреем. Андрей планировал захватить его в заложники и обменять на тебя.

– Ничего не получилось бы. Слишком велика ставка в этой игре. И потом, он же внедрённый агент, а Матрицу его мы заблокировать, как они, не можем. В ваших руках, в итоге, оказался бы подлинный шевалье де Шом, менять которого на меня никто не стал бы.

– Мы это тоже поняли, но позднее. На постоялом дворе присутствовало несколько местных дворян, и де Шом представил всё так, словно де Легар, используя своё положение, сводит с ним счеты. Пришлось Андрею взяться за шпагу. На это стоило посмотреть. Никто из присутствовавших, кроме меня, толком ничего не понял. Стремительные выпады, молниеносные движения шпаг, звон клинков, и противники снова стоят в позиции. Глаз не успевал замечать их движения. Наконец Андрей флешатакой от самой земли поразил де Шома в грудь. Монахи подхватили его и унесли кудато. Вот тутто Андрей спокойно вложил шпагу в ножны и сказал: «Время с ним. Сейчас это уже не агент ЧВП, и нам он не нужен». После этого у нас состоялся военный совет. Стремберг настаивал на максимальной осторожности. Кэт обсчитала и смоделировала все варианты. У неё получалось, что при любом раскладе ктото один, а то и двое, останутся у ЧВП безвозвратно. Ричард описал нам ту часть замка, которую он смог наблюдать, и дал схему расположения постов охраны. Генрих срочно готовился к внедрению для нашего усиления. Магистр всё время молчал и колебался. Потом он дал нам добро действовать, исходя из обстановки и по своему усмотрению. «Главное, – сказал он, – это не бросить в беде товарища, но и самим не подставиться при этом». А я как раз подставилась, и самым глупым образом, – печально заканчивает Лена свой рассказ, – Надо было просто произвести разведку, выяснить, где они тебя держат, разобраться во всей этой чертовщине, – она поднимает взгляд к потолку, – а активные действия предпринимать только когда прибудет Генрих, а может быть ещё ктонибудь. А я узнала, где ты находишься, и не удержалась, забыла обо всём.

– Ты говорила, что тебя даже не пытались задержать при входе в камеру, только обыскали и всё. Значит, они знали, кто сюда идёт. Да и ужин на три персоны довольно красноречиво говорит об этом.

– Выходит, так, – соглашается Лена.

– Но почему пошла именно ты, почему не Андрей?

– У тебя плохая память, Андрюша. Давай не будем возвращаться к нашему давнему разговору. Ты же знаешь, что я пойду за тобой всюду, хоть в пасть к дьяволу. Как я могла остаться там и отправить сюда Андрея? Он настаивал, но я убедила его. И выходит, что зря. Он поступил бы более рассудительно и трезво. А я, вместо того, чтобы помочь, только осложнила дело. Ведь так?

– Да, конечно, лучше бы тебе сюда не соваться, а произвести разведку и уйти. Но что сделано, то сделано, уже не поправишь. Придётся исходить из данной ситуации.

Мы замолкаем, каждый посвоему оценивая сложившуюся ситуацию и прикидывая возможные выходы из неё. Не знаю как Лена, а я ничего путного придумать не могу. Лена берёт меня за руку и тихо говорит:

– Андрей, у тебя ведь было какоето решение, пока я здесь не появилась? Что ты молчишь? Ведь было, ты об этом говорил.

– Ерунда, Лена! Дурацкое решение было. Я совсем упустил из виду, что камера должна быть под контролем. Подумал, раз это средневековый замок, то никакой электронной аппаратурой здесь и не пахнет. Ну, и хотел усыпить бдительность Мефа, взять его в заложники и выйти под его прикрытием из замка. Чем бы это всё кончилось, ты уже знаешь.

– Я не о том, – говорит Лена после недолгой паузы, – Раз я виновата в усложнении ситуации, я и должна нести ответственность. Мы с тобой хроноагенты, и грош нам цена, если мы вдвоём не сможем чтонибудь придумать. Да, двоим отсюда уйти трудно, практически невозможно. Но можно вырваться комуто одному. И этим одним должен быть ты.

Я вскакиваю:

– Ты хорошо подумала, прежде чем сказать?

– Хорошо.

– Я имею в виду хорошо, не в смысле долго. Так вот, подруга, ты плохо подумала. Прежде всего, обо мне плохо подумала. Неужели ты всерьёз полагаешь, что я в состоянии принять такое решение?

– А у тебя есть варианты?

– Пока нет. Но у меня есть мысль, и я её думаю…

Лена улыбается, а я продолжаю:

– Да, Леночка, решения пока нет, но оно должно появиться. И должно оно быть таким, чтобы мы вышли отсюда вместе: я и ты. Чувствую, что решение должно быть не стандартным…

– Ну да, ты же у нас специалист по нестандартным ситуациям, – Лена снова улыбается.

– Да, именно по не стандартным. Таким, чтобы им это и в голову не пришло. Каюсь, то, что я замыслил первоначально, было самым банальным, и, полагаю, Меф сразу понял мою игру. Он просто щадил моё самолюбие и не подавал виду. Сейчас надо придумать чтото такое, что поставит его в тупик. Думать надоть.

– Это будет не просто, – замечает Лена.

– Еще бы! – невольно вырывается у меня, – Если утром я думал за одного, то сейчас придётся думать за двоих.

Лена вздыхает, и мы снова умолкаем. На этот раз пауза затягивается надолго. Не знаю, может быть, Лена сейчас думает, что я лихорадочно вырабатываю не стандартное решение. А может быть, оно у меня уже готово, и сейчас я тщательно обдумываю детали. В таком случае она заблуждается. Я ни о чем таком не думаю. Просто сижу, смотрю в потолок и поглаживаю, слегка массируя, Ленины ножки, обтянутые тонким шелком чулок. Ведь, в принципе, решение у меня уже есть. Но говорить об этом Лене сейчас я не могу. Слишком уж оно не стандартное, даже для меня, и не известно, приведёт оно к благополучному исходу или нет. Но ничего другого я не вижу. И сейчас я просто отвлекаюсь от всего суетного, от того, что может мне завтра помешать твёрдо и без колебаний приступить к осуществлению своего плана.

Лена встаёт и босиком, в одних чулках, шлёпает к очагу. Присев возле него, она несколько минут задумчиво смотрит на синеватые язычки пламени, трепещущие над раскалёнными углями. Вернувшись к топчану, она снимает голубой, с серебряными галунами, мушкетерский камзол и бросает его на топчан.

– Андрей, а ты не пробовал противостоять этому? – она дёргает подбородком вверх, имея в виду генератор в потолке камеры, – Противостоять, в смысле собрать в кулак всю волю и наплевать на все.

– Пробовал, Леночка. Ни к чему хорошему это не привело. Воздействие стремительно нарастает и, если вовремя не отключить сознание, можно лишиться рассудка. Я, правда, до последнего себя не доводил, но отрубаться пару раз пришлось.

Лена тяжело вздыхает, присаживается рядом со мной на топчан и кладёт голову мне на плечо.

– Знаешь, Андрюша, в отличие от тебя, я далеко не специалист по нестандартным решениям. Сейчас я поняла, что стандартного решения просто не существует. Всё, что мне приходило в голову, это, как ты выразился, банальнейшие решения: захватить Мефа, взять дверь камеры штурмом, напасть на монахов, которые приносят еду и так далее. Ясно, что всё это – чушь.

Она обхватывает меня ладонями за виски, притягивает к себе и целует:

– Поэтому, Андрюша, я сейчас решила так. Коль скоро я тебе не помощница, отдаю свою судьбу в твои руки. Решай сам и за себя, и за меня. Я согласна и поддержу любое твое решение. Прошу только об одном: если встанет дилемма, что ктото должен остаться здесь, действуй без оглядки на меня.

– Вот этого, Ленок, говорить не надо. Или мы выйдем вместе, или я сделаю всё, чтобы вышла ты. А за себя я ещё повоюю. Даю тебе слово: от такого подарка судьбы они будут не в восторге.

Лена долгим внимательным взглядом смотрит мне в глаза. Я читаю в этом взгляде вопрос: «Ты чтото уже решил? У тебя есть план действий?» «Нет, – честно признаюсь я, так же взглядом, – Никакого решения у меня пока нет. Не стандартные решения рождаются только в ходе активных действий. Завтра я ввяжусь в схватку и буду действовать по обстановке. Уверен, что мне подвернётся случай пересдать карты в свою пользу. А пока…» Вслух я цитирую Высоцкого:

– Их – восемь, нас – двое. Расклад перед боем не наш, но мы будем играть. Серёжа, держись! Нам не светит с тобою, но козыри надо равнять.

– Я этот небесный квадрат не покину, – подхватывает Лена с печальной улыбкой, – мне цифры сейчас не важны. Я всё поняла, Андрей. Как сказал намедни Магистр: действуй исходя из обстановки и по собственному усмотрению. Я в тебя верю. Нам ничего другого не остаётся.

И чтобы до меня дошло, что она всё поняла правильно, Лена вновь цитирует Высоцкого:

– Ловите ветер всеми парусами! К чему гадать, любой корабль – враг. Удача – миф, и эту веру сами мы создали, поднявши черный флаг. С нами Время, Андрюшка!

– С нами Время! – отвечаю я, – А пока отдохни, как следует. Ято здесь сидел: спал и ел вволю. А вы всё это время с коней не слезали, действовали и переживали. Понимаю, тяжело сейчас отключиться, но ты же хроноагент, должна себя заставить. Давай, глазки закрывай, баюбай.

Лена усмехается и укладывается на топчан:

– Подчиняюсь, господин лейтенант.

Через несколько минут ровное спокойное дыхание моей подруги свидетельствует, что она сумела отключить себя. Я смотрю на свою любимую, пусть даже и в облике Нины Матяш (Ленка всегда остаётся Ленкой) и мне становится не по себе. Не беру ли я на себя слишком много? То решение, которое я принял, слишком уж страшное, и не известно к какому результату оно приведёт.

Встаю и начинаю медленно ходить по камере. Может быть, ещё не поздно отказаться? Временами останавливаюсь у топчана и смотрю на спящую Лену. Она доверилась мне. А имею ли я право так рисковать? Хорошо, если только собой, но ведь я и ей рискую тоже.

Но чем дальше я размышляю, тем твёрже прихожу к выводу, что все пути, кроме избранного, ведут к неминуемому проигрышу. А здесь есть шанс. Пусть самый призрачный, но он есть только на этом пути. Других вариантов просто нет. Главное, действовать завтра твёрдо и решительно. Так, чтобы самому в решающий момент не заколебаться и не отступить. Бросаю взгляд на Лену. А как она всё это воспримет? Пусть она сказала, что полностью доверяет мне. Но до такой степени!


Глава IV


Исхитриська мне добыть
ТоЧавоНе может быть!
Запиши себе названье,
Чтобы в спешке не забыть!
Л.Филатов

Утром Лена, проснувшись, спрашивает меня:

– Ну, ты принял решение?

Я вновь отвечаю ей строчками Высоцкого:

– Там чужие слова, там дурная молва, там ненужные встречи случаются. Там сгорела, пожухла трава, и следы не читаются, в темноте.

Лена с сомнением смотрит на меня. Похоже, что она не поняла. Пытаюсь пояснить подругому:

– Если хода нет, а ходить надо, с какой масти надо идти?

Взгляд моей подруги не становится более осмысленным. Поднимаю палец и назидательно декламирую:

– И всегда ходи с бубей, если хода нету!

Лена начинает понимать. Её лицо меняет выражение с недоумевающего на озабоченное:

– Андрюша, неужели всё так безнадёжно?

– Надежда умирает последней, Леночка. А мы с тобой пока ещё дрыгаем ногами и шевелим мозгами. В данный момент надо настраиваться. Это, как поётся, будет последний и решительный бой. От тебя потребуется только одно: верить мне, ничему не удивляться и не мешать. Да, и ещё одно: быть готовой к самому худшему.

Лена с сомнением качает головой и хочет возразить, но я останавливаю её:

– Всё, дискуссия и обсуждение планов закончены. До выхода на сцену главного действующего лица остались считанные минуты.

Пока я договариваю последние слова, камера озаряется золотистым светом. В стене появляется проём, и на пороге появляется Меф:

– Прошу на чашку кофе.

Лена смотрит настороженно, но я ободряюще улыбаюсь ей и шагаю в проём. Лена вздыхает и устремляется к проходу как в омут. Но на ходу она резко останавливается и возвращается к топчану. Там она натягивает сапожки и надевает камзол. Прихорашиваясь на ходу, Лена догоняет нас. Женщина всегда остаётся женщиной. А уж моя Ленка, тем более.

Кофе уже готов. Меф разливает его по чашкам и приглашает нас к столику. Лена ошеломлённо оглядывается и тихо балдеет. Я коротко объясняю ей, где мы находимся… Она кивает и подходит к окну.

– Андрей! Глянька! – зовёт она меня.

Подхожу к окну. Вдалеке скачут всадники, человек двадцать. Они в красных плащах, которые на солнце отблёскивают золотом. Золотые мушкетеры! Но Лена смотрит и протягивает руку в другую сторону. Через небольшую речку по мосту, по направлению к замку, движутся четыре пушки.

– Я знаю об этом, – спокойно говорит Меф, который стоит сзади нас.

– Но ты не знаешь главного, – резко поворачивается к нему Лена, – Если до двух часов пополудни я не выйду из замка, эти пушки откроют огонь, а мушкетеры пойдут на приступ. Они огнём выжгут твоё змеиное гнездо!

Меф молчит и только улыбается. От его улыбки мне становится не по себе, и я говорю Лене:

– Так. Значит, последний довод королей? Почему ты вчера об этом не сказала? Держала до самого последнего момента, про запас?

– Вопервых, я говорила, что должны подойти артиллерийские батареи, ты просто не обратил на это внимания. Вовторых, сейчас ещё не последний момент. У нашего хозяина в запасе ещё целых шесть часов. Пусть подумает хорошенько.

– Лена, я прекрасно помню, что ты говорила про артиллерию. Но я не помню, чтобы ты говорила о том, что начало штурма связано с тем: выйдешь ты из замка в определённое время или нет.

– Какая разница! Вот, сейчас сказала. Ну, что, будете отражать штурм или сразу выбросите белый флаг? – ехидно спрашивает она Мефа.

Но Меф олицетворяет собой олимпийское спокойствие:

– И не подумаю. Обрати внимание на толщину стен. Даже если мушкетеры притащат сюда кулеврины, стены устоят. Чтобы их разрушить, нужны шестидюймовые гаубицыпушки или калибром поменьше, но с кумулятивными снарядами. А полевые орудия стенам замка не страшны.

– Да мушкетерам и не надо разрушать стены. Им достаточно разбить ворота, и замок будет в их руках. Неужели твои наёмники и монахи смогут противостоять лучшим воинам Европы? Ха!

– Пусть берут. Ты думаешь, мне жалко тех наёмников, которые лягут перед воротами? Нисколько. Они набраны из всякого уголовного и полууголовного сброда. По многим из них верёвка плачет. Так что смерть от клинка или пули мушкетера для них как отпущение грехов. То, что мушкетеры возьмут замок, в этом я не сомневаюсь. Пусть даже ценой больших потерь, этого, увы, при штурме не избежать. Но сюда, в донжон, они не войдут. И вы знаете, почему. Едва только первый мушкетер проникнет за стены замка, я включу генераторы поля на полную мощность. Так что даже если их усилят ещё десятком ваших товарищей, они не достигнут желаемого результата.

Лена не сдаётся и вызывающе смотрит на Мефа. А я задумываюсь. Конечно, затея со штурмом смелая, как раз в стиле Андрея (да я и сам пришел бы к такому же решению), и при других обстоятельствах она непременно увенчалась бы успехом. Но сейчас она обречена на провал. Меф, безусловно, прав. Мало того, что мушкетеры понесут бессмысленные потери. Андрей с Генрихом, если он уже здесь, рискуют попасть в лапы Мефа. И они ничего не знают о том, что им угрожает, разведчицато ведь не вернулась. Но Ленкато знает и, тем не менее, она держится довольно самоуверенно. На что она надеется? И почему она вчера промолчала об этом? Ай да Ленка! Она играет свою игру и надеется взять Мефа на испуг. Как же, возьмёшь его! Тот еще, волчара! Но Меф правильно предостерёг меня. Надо както остановить Андрея. Но как?

– Кофе остывает. Не знаю, как вы, а я не люблю пить его холодным, – говорю я и направляюсь к столику с чашками.

Меф с Леной, переглянувшись, следуют за мной. Меф снова разыгрывает из себя радушного хозяина:

– Как ночевали? Я прошу прощения, но я только сейчас вспомнил, что в камере только один топчан. Сегодня же поставят ещё один. Елена, как кофе?

Лена одобряюще кивает, а Меф с улыбкой объясняет:

– Этот кофе, как и шербурский сыр, я похитил в одной из биологических цивилизаций. Да, чуть не забыл!

Меф протягивает руку и нажимает какуюто кнопку.

– Что это ты сделал? – подозрительно спрашивает Лена.

– Ничего особенного. Дал сигнал, чтобы несли завтрак.

– Ничего себе! – изумляюсь я, – Они придут, а нас в камере нет.

– А, пустяки, – отмахивается Меф, – Я приучил их ничему не удивляться.

– В таком случае, дай мне листок бумаги и перо.

Ничем не высказав удивления, Меф достаёт бумагу и пишущий стержень. Я пишу записку Андрею. Пишу порусски.

“Андрей!

Ничего не предпринимай и жди. Ты знаешь, что меня можно съесть только под изрядное количество водки, а её здесь делать не умеют. Привет от Лены, она здесь, вместе со мной.

Коршунов.

Р. S. Жди меня, и я вернусь, только очень жди.”

– Пусть монахи передадут это письмо графу де Легару, – отдаю я бумагу Мефу. – Написано порусски, чтобы Андрей понял и не сомневался, что писал лично я.

– А что за постскриптум?

– Это строчки одного известного в нашей с ним Фазе поэта. Еще один довод Андрею не сомневаться в авторстве письма. Вряд ли вы знаете Симонова. Ну, а если сомневаешься в переводе, запусти своим спецам на расшифровку, благо у нас в запасе ещё около шести часов.

– Зачем же? Я тебе верю. Так ты тоже поверил, что я тебя выпущу?

– Ничему я не верю. Просто не хочу, чтобы ещё один из нас попался в эту клетку.

– Хм! Ты прав, это вам ни к чему. Пойдёмте завтракать, – он дважды нажимает на кнопку и тут же поясняет, – Это я вызываю монаха, чтобы отдать ему твоё письмо.

Едва мы усаживаемся за стол в нашей камере, как приходит монах. Меф вручает ему письмо со словами:

– Возьмёшь белый флаг, выйдешь из замка и найдёшь графа де Легара. Если мушкетеры не будут тебя пропускать, скажешь, что несёшь ему письмо от лейтенанта Саусверка. Даю тебе на всё это не больше часа. Доложишь об исполнении. Ступай.

Монах с поклоном берёт письмо и уходит. Меф поворачивается ко мне:

– Что дальше?

– Дальше будут вопросы, – говорю я, наливая Лене вина.

– Вопросы? – брови Мефа удивлённо лезут вверх.

– Сейчас ты мне расскажешь содержание и цель операции, на участие в которой ты подвигаешь меня уже третьи сутки. А я буду задавать тебе уточняющие вопросы, если мне будет чтото непонятно.

Слышится звонкий удар и плеск. Это Лена роняет на пол кубок с вином. Но я не обращаю на неё внимания, я не спускаю глаз с Мефа. Похоже, что он озадачен. Да, именно озадачен. Чтобы скрыть своё замешательство, он наливает вина, делает три глотка и только потом спрашивает:

– Это следует понимать так, что ты принял решение?

– Никакого решения я ещё не принял. Сначала я должен узнать, что от меня требуется, что вы от меня ждёте. Решение я приму тогда, когда в этих вопросах будет полная ясность. Хоть ты и говорил, что участие в этой операции не идёт в разрез с моими принципами, но я должен в этом убедиться.

– Можно подумать, что у тебя есть альтернатива.

– Она всегда есть. Мёртвые сраму не имут. Мы всегда успеем остановить свои сердца до того момента, как заработают ваши чертовы генераторы. Надеюсь, ты похоронишь нас с воинскими почестями?

– Думаю, что до похорон с воинскими почестями дело не дойдёт, – улыбается Меф, – Но раз ты так ставишь вопрос, то я не вижу оснований дальше хранить секрет. Тем более, что тот выход из положения, который ты предусмотрел, так же гарантирует меня от утечки информации. А когда дело будет сделано, конфиденциальность будет ни к чему.

Меф задумчиво трёт себя пальцем по правому виску. Только сейчас я замечаю у него там небольшой шрам. Интересный шрам. Словно от пули. Он что, стрелялся во времена оны? А Меф, собравшись с мыслями, начинает:

– В одном из контролируемых нами Миров, в системе Беты Водолея, на планете Плей [10] (Интересное название, – отмечаю я про себя), в копях найден рубин, который тут же был окрещен Олимпиком. Это был первый в истории случай, когда в сообщении о драгоценных камнях прозвучали не караты, а метрические меры. Вес Олимпика двенадцать килограммов восемьсот тридцать граммов. Желающие, если им любопытно, могут сами перевести этот вес в караты. Но нас в Олимпике интересуют не караты и даже не его вес в килограммах. Нас интересуют его размеры. Через четверо суток Олимпик будет продаваться с аукциона. Туда уже съехалось много претендентов, но купить его должны мы.

– Вопрос первый, – перебиваю я Мефа, – Зачем вам этот суперрубин?

– Для чисто научных целей. Ты представляешь, какими уникальными свойствами обладает чистый природный рубин таких размеров? А какую энергию можно в нём накопить? Можем ли мы допустить, чтобы это чудо природы затерялось гденибудь в музее или в частной коллекции. Или, ещё веселее, чтобы его разрезали на куски и понаделали из него красивых и баснословно дорогих безделушек?

– Объяснение туманное и расплывчатое, – констатирую я, – но, за неимением другого, принимается. Продолжай излагать.

– С вашего позволения, – усмехается Меф, – Итак, целью операции является приобретение Олимпика. Приобретение любой ценой. Я не говорю о том, что даже стартовая цена на Олимпик, это уже почти годовой бюджет не очень большого государства, а дойдёт она, в процессе торгов, до поистине астрономической суммы. Основными претендентами на приобретение Олимпика будут выступать: компания «ГалактикаДиамант», компания "Михельсон, Шмуль и С0 ", корпорация «ЛуврЭрмитаж», Галактический Центр Искусств, император Цефея и некто Кохлиан Усота – один из богатейших гуманоидов Галактики. Все они и их представители уже прилетели на Плей с большими и хорошо оснащенными свитами. И мне сдаётся, что тому, кто купит Олимпик, будет довольнотаки не просто вывезти его с Плея. Эти люди проигрывать не любят и пойдут на все, тем более, что нравы этого Мира довольно свободные. Так что покупка Олимпика, это только вторая, и далеко не самая главная, часть операции.

– Ты сказал «вторая», а в чем состоит первая? – спрашиваю я.

– Не спеши, всё по порядку. Я продолжу. Наши представители сейчас летят к Плею на лайнере «Капитан Джуди Вис». Один из них прямой агент, как и я, а второй внедрённый. Вот его я и планирую заменить тобой. Потому как, на завершающей стадии операции от этого агента потребуется максимум инициативы, авантюризма, риска и, главное, нестандартные решения. Он всеми этими качествами болееменее располагает: одними более, другими менее. Менее всего в нём инициативности и ещё меньше способности принимать и исполнять нестандартные решения. Наше руководство уповает на то, что он может блестяще справиться с первой стадией операции, а на завершающей, будет на подхвате у прямого агента. Но я считаю, что на завершающей стадии, то есть при вывозе Олимпика с Плея могут возникнуть такие нештатные ситуации, которые никакими планами и расчетами не предусмотришь.

– И какой суммой располагают ваши агенты?

– А вот в этом и заключается первая стадия операции. Дело в том, что они везут с собой только десять тысяч галактических экю, или гэкю, как их там называют. Сумма сама по себе весьма немалая, но она не составляет и трети стартовой цены Олимпика. Мы, конечно, располагаем капиталами, которые позволяют забить на аукционе всех конкурентов. Но собрать такие средства воедино, перебросить их в этот Мир, конвертировать в галактические экю и доставить их на Плей мы просто не успеваем.

– И за какие, извини, шиши, они должны покупать Олимпик, да ещё и любой ценой? – интересуюсь я с самым невинным видом.

– Тут я должен сделать небольшое отступление, – говорит Меф, словно не замечая моего сарказма, – Планета Плей знаменита в этом Мире двумя достопримечательностями. Первая, это алмазные и рубиновые копи, равных которым нет в Галактике. Вторая, это знаменитые на всю Галактику игорные дома. В принципе, эта вторая особенность и дала имя планете. Алмазы и рубины там нашли позже. Самый крупный игорный дом на Плее и во всей Галактике называется «Алмазная пыль». Ставок там не ограничивают. Можно проиграть за вечер целую планету, а можно выиграть звёздную систему. Проблема только в том, как вынести выигрыш. Мафия, которая контролирует большую часть игорного бизнеса Плея, в том числе и «Алмазную пыль», очень не любит делиться своими доходами с кем бы то ни было. «Алмазная пыль» это – целый комплекс злачных мест для прожигателей жизни. Десятки игорных залов, несколько отелей класса «суперлюкс», рестораны, в которых можно отведать самые экзотические блюда из самых отдалённых дыр Галактики. Десятки публичных домов с такими женщинами, которые за одну ночь могут разорить мультимиллионера. Торговые комплексы, где можно приобрести всё, на что только способна фантазия, а если её, фантазии, у покупателя нет, то он всё равно оставит в этих комплексах всё, что осталось у него после визита к проституткам. Или наоборот. Стоит ли говорить, что и отели, и рестораны, и публичные дома, и торговыекомплексы принадлежат той же мафии. Кстати, ей же принадлежат и копи, где был найден Олимпик. Поэтому, он будет продаваться в одном из торговых залов «Алмазной пыли».

– Я понял, – говорю я, пользуясь паузой, вызванной тем, что Меф наливает себе вина и прикуривает сигару, – Вы хотите, чтобы ваши агенты выиграли в «Алмазной пыли» сумму, необходимую для покупки Олимпика.

Меф отпивает глоток вина, затягивается сигарой и смотрит на меня, склонив голову к левому плечу. Есть в этой его позе чтото от птицы. При этом поглаживает свой шрам и улыбается:

– Вот, видишь, ты сам всё понял. Приятно иметь такого догадливого сотрудника. И почему мы не работаем вместе?

– И сколько же надо выиграть, чтобы купить Олимпик? – спрашиваю я, игнорируя намёк Мефа.

– По нашим прогнозам продажная цена Олимпика должна несколько превысить пятьсот тысяч гэкю.

У меня невольно вырывается свист. На Лену я, вплотную занятый Мефом, давно не смотрю. А она всю эту беседу внимательно слушает и тут же высказывает своё мнение:

– Помнишь, Андрей, мы не так давно гадали, почему они всё время терпят поражение при столкновении с нами. Теперь я поняла. Если они все свои операции планируют в таком же духе, то удивительно, что у них вообще чтото получается.

Меф весело и от души смеётся:

– Права ты, Елена, тысячу раз права! Два ноль, в твою пользу!

– И ничего смешного я не вижу, – всё так же спокойно продолжает Лена, – Это же уму не постижимо, планировать операцию, всю состоящую из неопределённостей. Выиграют они нужную сумму или нет. Смогут перебить цену на торгах или нет. Сумеют вывезти камень с планеты или нет. Да к тому же все неопределённости вытекают одна из другой. Да где это видано!? Если я предложу такой план операции, меня тут же в Школяры разжалуют и заставят сдавать заново все зачеты и экзамены. А, скорее всего, сошлют в Хозсектор пожизненно, без права работы в реальных Фазах до конца дней своих. Интересно, кто автор столь блестящего плана? Уж не ты ли? В таком случае, преклоняюсь и весьма сожалею, что не могу взять с собой в Монастырь твой автограф. Я бы повесила его на стенку в Аналитическом Секторе: учитесь, как надо планировать операции, не то, что вы. Рассчитываете всё до мелочей, вплоть до того можно нам в определённый момент высморкаться или лучше чихнуть.

Ленка торжествует, она смотрит на Мефа, склонив голову к левому плечу, прищурившись и облизывая губы кончиком языка. Странно видеть у Нины Матяш знакомые повадки Елены Илек. Хорошо зная эти приметы, я делаю вывод: спёкся Меф, можно к столу подавать. Сейчас Ленка добавит перчику, горчички, польёт уксусом или майонезом и начнёт, не торопясь, кушать.

Но невозмутимый Меф одним движением разрушает прекрасно подготовленную атаку:

– И опять ты права, Елена, права на все сто пятьдесят процентов. И можно было бы сразу чехлить орудия и играть отбой, если бы не одно обстоятельство. В операции участвует прямой агент, отличительной особенностью которого является недюжинные аналитические способности и умение быстро, на ходу, принимать единственно верные решения. Правда, и у него есть недостаток. Всё рассчитать и принять верное решение он может, а вот воплотить… Здесь он, прямо скажем, не очень силён. Потомуто я и предложил, чтобы в связке с ним работал именно Андрей. Потому что, как не рассчитывай, а в таких делах всего не предусмотришь. Кстати, именно этим моментом и ограничилось моё участие в разработке операции. А что касается первого этапа, то за него я спокоен. Внедрённый агент в миру был профессиональным шулером, и при внедрении Андрея эти его навыки будут оставлены в Матрице носителя. К тому же, прямой агент имеет некоторые способности, которые помогают ему видеть карты противника и телепатировать эту информацию партнёру. Так что крупный выигрыш им гарантирован.

Лена хочет чтото возразить, но, поняв, что на каждый её аргумент у Мефа найдётся не менее аргументированный ответ, безнадёжно машет рукой, отрезает кусок жареного зайца и впивается в него зубками. Меф благосклонно смотрит на неё. Таким взглядом радушная, хлопотливая хозяйка награждает гостя, которому понравилось какоето предложенное блюдо, и он просит добавки.

Пользуясь молчанием, я обдумываю то, что услышал от Мефа. Слов нет, операция рискованная, и есть немало шансов за то, что успешно она не завершится. В этом случае у Мефа будут все основания не сдерживать данного слова. Ха! Словно я верю, что он намерен его сдержать! Но с другой стороны, в ходе этой операции может возникнуть такая масса непредвиденных моментов, что грош мне цена, если я не воспользуюсь хотя бы одним.

– Андрей, если ты намерен участвовать в этой авантюре, ты потеряешь себя в моих глазах дважды. Первый раз за то, что согласился вообще, а второй за то, что решился на эту глупость. Настоящие хроноагенты в такие игры не играют, – слышу я голос Лены, которая уже справилась с зайчатиной и теперь держит в руке кубок с вином.

Примерно такой реакции от своей подруги я и ожидал. Было бы удивительно, если бы она сказала чтото другое. Помоему, даже Меф знал это, потому как он продолжает глядеть на Лену отческим, благосклонным взглядом. Вдоволь насмотревшись на неё, Меф обращается ко мне:

– Ну, а ты, Андрей, разделяешь её мнение?

Я, хотя уже давно всё решил, делаю вид, что всё ещё колеблюсь. Закуриваю сигару и несколько раз медленно затягиваюсь, задумчиво глядя в горящий очаг. На Лену я стараюсь не смотреть. Если я увижу её глаза, то не смогу сказать то, что я сейчас должен сказать. Насмотревшись на пламя, перевожу взгляд на Мефа и медленно, с расстановкой, говорю:

– Что ж, если всё обстоит именно так, как ты говоришь, то я не вижу особых причин, мешающих мне принять твоё предложение, – энергичным взмахом руки гашу готовую выплеснуться реакцию Лены на мои слова.

Моя подруга с отчетливым звуком смыкает губы и хватается за голову, а я продолжаю:

– Выбора у нас всё равно нет, а так хоть какойто шанс будет. Я готов помочь вам, но при одном условии.

– Можешь не сомневаться, своему слову я хозяин, – быстро говорит Меф.

– Нет, ты меня не понял. Когда я вывезу Олимпик с Плея и вернусь оттуда, ты при мне снимаешь блокировку и выйдешь на связь с нашими. На моих глазах она, – я показываю на Лену, – вернётся домой. После этого ты выпустишь меня.

– Принято. Но почему ты сам не хочешь вернуться домой прямо отсюда?

– Сначала я вместе с де Легаром превращу этот ваш гадюшник в груду дымящегося щебня.

Меф смеётся:

– Согласен! Всё равно, судя по всему, работу здесь придётся сворачивать. Спасибо вам!


Глава V


Я ещё не в ударе,
Не втиснулся в роль.
Как узнаешь в ангаре,
Кто раб, кто король?
В.С.Высоцкий

– Что ж, – говорит Меф, – раз решение принято, не будем терять времени. Пойду готовить внедрение.

– Откуда будем внедряться? – интересуюсь я.

– Из моей лаборатории. Готовность примерно через полчаса.

С этими словами Меф открывает проход и оставляет нас. Дело сделано, теперь можно уделить внимание и подруге. Лена смотрит на меня, как на грязную женщину, которая вдруг предложила ей заняться лесбийской любовью.

– Что же ты молчишь, Ленок?

– А что я могу сказать? Ты уже всё решил и собрался. Так сказать, вживаешься в образ. Эх, Андрей, как же дёшево ты купился!

Как мне объяснить, чтобы она поняла? Вновь на память приходят строки Высоцкого, и я, слегка перефразируя его, говорю:

– Я снова тут, я собран весь, я жду заветного сигнала. И парень тот, он тоже здесь, среди стрелков из «Эдельвейс». Их надо сбросить с перевала!

В глазах моей подруги чтото меняется. Похоже, она начинает понимать, что к чему. Она долго смотрит на меня затуманенным взором. У неё такой вид, словно она решает сложнейшую систему темпоральных уравнений. Но ято знаю, что не уравнения она сейчас решает, а меня. Тихо и медленно выговаривает она слова Шекспира:

– Diseases desperate grown by desperate appliance are relieved, or not at all [11].

И хотя фраза, с точки зрения английской грамматики, построена как утвердительная, я четко слышу, как в ней звучит вопрос. Прикрываю глаза, откидываюсь назад и, опёршись спиной на камни стены, шепчу:

– Yes, my lady [12].

Мы снова молчим и только смотрим друг другу в глаза. У меня словно цепи с рук и ног сняли, а на сердце лопнул стальной, давивший на него, обруч. Ленка всё поняла. Слава Времени! Теперь мне будет легче работать. Камера озаряется золотистым светом. Лена вскакивает и, подойдя вплотную, быстро говорит мне:

– The single and peculiar life is bound with all the strength and armour of the mind to keep itself from noyance; but much more that spirit upon whose weal depends and rests the lives of many [13].

Вошедший Меф останавливается, вслушивается в слова Лены, и я, к своему удивлению, вижу, что он ничего не понимает. Здорово! Оказывается, их образование основательно хромает. Во всяком случае, Шекспира они не знают. Поняв, что я засёк его замешательство, Меф пересиливает себя и спрашивает:

– Что это ты говорила и на каком языке?

– Я цитировала ему Шекспира, найдя у него аргументы против участия в вашей авантюре

– А, того самого Шекспира, которого ты цитировал над телом убитого де Ривака! Да, это – глубокий мыслитель. Когда мне перевели эту фразу, я поразился, насколько к месту она тогда прозвучала. Надо будет почитать его на досуге.

Когда ещё ему переведут наш разговор с Леной, и когда он ещё врубится в его смысл! Обнаглев, я подхожу к Лене, целую её и говорю:

– Я всё понял. Adieu, adieu, adieu, remember me! [14]

– Adieu, adieu, adieu, remember me, – отвечает мне Лена.

– Снова Шекспир? – интересуется Меф.

Я утвердительно киваю и спрашиваю:

– У тебя всё готово?

– Да. Прошу! – он показывает на светящийся проход.

Тяжело вздохнув, (всётаки не на брачное ложе иду) направляюсь в лабораторию. На пороге оборачиваюсь. Лена сидит на топчане и с тоской смотрит мне вслед. Внезапно к ней обращается Меф:

– Елена, ты не поможешь мне по своей прямой специальности? Я, конечно, могу управиться и один, но всегда возможны непредвиденные осложнения, которые могут наложить на Матрицу Андрея необратимые изменения. Поэтому, лучше подстраховаться. Я тебе всё объясню.

Лена с готовностью вскакивает и идёт вслед за мной. В лаборатории Мефа стоит кресло с высокой спинкой. Компьютер включен. Меф указывает мне на кресло:

– Устраивайся.

Сам он разворачивает один из дисплеев так, чтобы я видел изображение:

– Это твой клиент, Риш Кандари.

На дисплее виден смуглый, чемто напоминающий индуса, брюнет лет тридцати, тридцати пяти. Совершенно голый он спит на постели в каюте лайнера. Каюта расцвечена непривычным сочетанием синих и желтых тонов.

– А кто второй? – спрашиваю я.

Меф бросает взгляд на таймер:

– К сожалению, сейчас уже нет времени. Тебя с ним познакомит капитан лайнера. Он – третий участник операции.

Меф подводит Лену к дисплею, на котором мельтешат разнообразные фигуры Лиссажу, и начинает ей чтото объяснять. Лена кивает головой и несколько раз машет рукой. Мол, поняла. Молодец всётаки у меня Ленка! С ходу разобралась в чужой технике и методике. Лена быстро чтото регулирует, и Меф одобрительно кивает головой. За эту часть работы он спокоен. Он подходит ко мне и протягивает мне сетчатый шлем, выполненный из мелких шариков, напоминающих жемчужины.

– Надевай.

– Одна просьба, Мефи.

– Слушаю.

– Ты будешь наблюдать меня?

– Разумеется, вот на этом дисплее.

– Тогда сделай так, чтобы она, – я киваю в сторону Лены, склонившейся над панелью, – видеть меня не могла.

– Хорошо, – соглашается Меф, – сделаю. Ты готов?

– Да. А ты?

Я подразумеваю мучительную процедуру мнемонической подготовки. Но оказывается, они обходятся без неё. Что ж, по сравнению с нами, они впереди.

– У меня всё готово, – отвечает Меф, усаживаясь у компьютера, и спрашивает, – Всётаки мне интересно, как ты решился? Ведь ты был так категорически против.

– Есть древняя восточная мудрость. Если ты схватил за заднюю ногу слона, а он вырывается, не сопротивляйся. Начинай.

Меф усмехается. Спинка кресла откидывается, и я принимаю горизонтальное положение. В этот момент Лена оставляет свой дисплей, подбегает ко мне, целует и шепчет в ухо:

– Adieu, adieu, adieu, remember me!

Меф бросает взгляд на её дисплей и командует:

– Андрей! Закрой глаза!

Послушно смыкаю веки и кудато стремительно падаю. Приземляюсь на удобной, мягкой постели, покрытой бархатным темносиним покрывалом.

– Господин Кандари! – слышу я голос стюарда, – Капитан Бульаф приглашает вас к себе в четырнадцать часов тридцать минут.

– Хорошо, я буду у него, – отвечаю я, не открывая глаз.

Ответитьто я ответил, но вставать чтото не больно тянет. В теле слабость, в голове звон, в желудке тошнота, а во рту препротивнейший привкус. Что это? Последствия переноса Матрицы по ЧВПшной методике? А может быть господин Риш намедни перелишил какойто дряни? Мне больно даже глаза открыть. Я знаю, что увижу ярко освещенное сочетание синего и желтого. И это заранее раздражает меня.

Но глаза открывать надо. Надо, чтобы узнать, сколько ещё осталось до встречи с капитаном. Вдруг не больше пяти минут. Делаю над собой усилие и открываю один глаз. Время побери этого стюарда! На таймере – двенадцать десять. Но ничего не поделаешь, надо вставать, раз проснулся.

Потягиваюсь, спускаю ноги на пол. Ступни утопают в тёплом, фиолетовом с желтыми узорами ковре. Шлепаю в туалетную комнату, где принимаю различные души: и контрастный, и ароматический, и ионный. Вроде бы, взбодрился, но отвратительный привкус во рту и свинец в голове не исчезли.

С робкой надеждой подхожу к бару. Ну, конечно! Он удручающе пуст. Надо идти в ресторан, пока есть время. С сомнением смотрю на одежду, лежащую в кресле. В здравом уме и трезвом рассудке я такое никогда бы не надел. Но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Тем более что мне, как хроноагенту, не пристало кочевряжиться. Разбираюсь, что к чему. Нда!

Вздохнув тяжко, натягиваю синие чулки, сродни дамским, только не прозрачные, а плотные. Влезаю в обтягивающие задницу и верхнюю часть бёдер фиолетовые шорты с широким салатным поясом и такой же каймой по низу коротеньких штанин. Почти плавки, только подлиннее. Натягиваю тонкий ядовитозелёный свитер с короткими, до локтей, широкими рукавами. На спинке кресла висит синяя мантия из тонкой замши, на ней по краям идут затейливые серебряные узоры.

Смотрю на обувь, и мне становится жутковато. Живо вспоминаются Ленины любимые босоножки с плетением до колен и сандалии Ялы. Здесь примерно то же самое, только ремешки короче, и они серебряного цвета. Как же я с ними справлюсь? В конце концов, решаю не перетруждать свою голову, а довериться моторной памяти хозяина моего тела.

Закрываю глаза и начинаю обуваться. Вроде получилось. На моих ногах сандалии, состоящие их серебряных ремешков, которые оплетают крестнакрест весь подъём и застёгиваются над лодыжкой Хорошо еще, что не на высоком каблуке. Накидываю на плечи короткую, чуть ниже пояса, мантию, застёгиваю её на шее серебряной пряжкой в виде скрещенных ног и подхожу к зеркалу.

Великое Время! Ну и вид! Вся одежда, за исключением замшевой мантии, выполнена из эластичной ткани, отливающей серебром и ярко сверкающей при каждом движении. Только сейчас до меня доходит, что такую ткань, такое сочетание цветов и такой фасон одежды я видел на Мефе. Что же из этого следует? А следует то, что Меф – выходец из этой Фазы. Интересно! Теперь понятно, почему он с таким знанием дела описывал Плей, «Алмазную пыль» и царящие там нравы. По возвращении надо будет поинтересоваться, не состоял ли он в мафии, контролирующей «Алмазную пыль»?

Но до этого ещё далеко, а пока надо сходить в ресторан. Покидаю каюту и сразу теряюсь. Конечно, память Риша Кандари сама отведёт меня куда надо, но мне точно известно, что во всей Галактике и всех Фазах нет пассажирских лайнеров с такими узкими и запутанными коридорами и, вообще, с такой планировкой. К тому же на лайнерах не должно быть дверей и люков без номеров и поясняющих надписей. А здесь они через пять, шестая.

В ресторане испытываю двойственное ощущение. Меня, как Андрея Коршунова, шокирует безвкусное, и даже дикое сочетание цветов. Риш Кандари воспринимает это как должное и направляется к стойке. Что это? Недостаток методики подготовки агентов ЧВП к внедрению или результат спешки, с которой меня готовил Меф? Раньше у меня таких двойственных ощущений никогда не было.

Бармен встречает меня с улыбкой, как завсегдатая. Не спрашивая заказа, он сразу наливает мне полстакана пойла, по цвету и запаху напоминающего денатурат. По вкусу, впрочем, тоже. Делаю пару глотков, стараясь ничем не выдать своего отвращения. Кладу на стойку монету, устраиваюсь на высоком табурете и начинаю осматриваться.

Время моё! И куда же меня занесла злая воля Мефа! Людей в ресторане немного, десятка полтора. Но и этого вполне достаточно, чтобы получить об этой Фазе некоторое представление. Мужчины и женщины одеты практически одинаково. Чулки, обтягивающие свитера, мантии, шорты или короткие юбочки. И то, и другое без различия пола. Есть и разница. Мужчины обуты или в такие как у меня сандалии, или высокие, до колен, сапоги на шнуровке. У женщин на ногах остроносые туфельки на высоченной шпильке или босоножки из очень тонких ремешков и на такой же высоченной шпильке. Правда, две женщины обуты в очень высокие сапоги, почти ботфорты, доходящие до самых шортов.

Самое главное отличие в расцветке одежды и обуви. У мужчин преобладают цвета от зелёного до фиолетового, встречаются черные, коричневые и лиловые детали. И ткань, и обувь у мужчин отливает серебром. Женщины одеты в белые, желтые, красные, розовые цвета, вплоть до светлозелёного. И ткань, и обувь у них отсвечивают золотом. И ещё деталь: все женщины, без исключения, в длинных, не ниже чем до локтей перчатках. Не отсюда ли переняли этот обычай женщины нашего Монастыря?

Разглядывая собравшихся, задерживаюсь на молодой женщине, сидящей за ближайшим столиком. Она сидит и вертит в пальцах высокий бокал с напитком малинового цвета. Очень длинные, тёмнокаштановые волосы роскошным водопадом струятся поверх бархатной мантии вишнёвого цвета. Черты её лица до такой степени тонкие и породистые, что невольно вспоминаются фамильные портреты старинных аристократических родов. Высокий чистый лоб. Слегка приподнятые брови придают её лицу несколько надменное выражение. Большие, чуть раскосые, карие глаза скучающе смотрят перед собой, ни на ком не останавливаясь. Женщина закинула ногу на ногу и покачивает ножкой, обтянутой розовым чулочком и обутой в золотистую туфельку на немыслимой шпильке.

Почувствовав, что я смотрю на неё, она переводит свой взгляд и разглядывает меня долго и внимательно. Я не отвожу глаз. У меня складывается впечатление, что эта женщина ясно читает мои мысли. А они, надо сказать, далеко не скромные.

– Я вижу, Риш, – говорит мне вполголоса бармен, – ты второй день не сводишь глаз с этой красотки. Ну и зря. Не по карману она тебе. Это Кора Ляпатч, дамочка высшего света.

– Какая разница, дама высшего света или горничная. В постели все они одинаковые.

– Не скажи. Кора там такие чудеса творит, что горничным и пригрезиться не может.

– А ты откуда знаешь? Сам что ли сумел переспать с ней?

– Куда уж мне! Говорят…

– Интересно, кто это говорит?

В этот момент Кора щелчком пальцев подзывает официанта и громко, не сводя с меня глаз, отдаёт распоряжение:

– Каюта 37, ужин на двоих к семнадцати часам!

Официант записывает заказ. А Кора, подарив меня на прощание выразительным взглядом, встаёт и идёт между столиков к выходу. Ну и походка! Ноги чутьчуть полусогнуты в коленях, отчего походка, даже при наличии высоченных шпилек, отличается редкой лёгкостью и невыразимой грациозностью. Впечатление такое, что она даже не касается земли своими стройными ножками, а плывёт по воздуху. А попка, обтянутая белыми шортами, так и играет! Она идёт, на ходу небрежным движением руки перекидывая роскошные волосы со спины на грудь. И весь ресторан провожает её взглядами.

Денатурат, хоть и мерзок, но своё дело сделал. Ощущение давно не чищеной конюшни во рту пропало, и головная боль отпустила. Заказываю обед и присаживаюсь за столик, где сидела Кора Ляпатч. Обед на редкость безвкусен. Явно сплошная синтетика. После того, чем меня угощал Меф в замке СенКант, эта стряпня с трудом проглатывается, а жуётся с ещё большим усилием. Теперь понятно, почему Меф сбежал отсюда (если он, в самом деле, уроженец этой Фазы) и обосновался не гденибудь, а в Лотарингии. Единственное, что имеет вкус натурального продукта, это яичница. Да. Хоть тут и звуки, краски не те, только мне выбирать не приходится.

Покончив с обедом, направляюсь к капитану, рассчитывая по пути постичь, что же это за странный лайнер такой «Капитан Джуди Вис». Очень скоро до меня доходит, что «Джуди Вис» лайнер только по названию. На самом деле он переделан из звёздного рейдера, довольно мощного боевого корабля, способного к длительным, автономным действиям. Я даже знаю тип этого рейдера, «Капитан Дрейк». Более того, у меня сложилось впечатление, что «Джуди Вис» не до конца переделан в лайнер. Часть функций, если не все, боевого корабля он сохранил. Об этом красноречиво говорят ненумерованные и не поименованные двери и люки. Они крепко заперты, но ято хорошо знаю, куда они ведут.

Вторая мысль, пришедшая мне на ум, кажется мне более верной. «Джуди Вис» только замаскирован под лайнер. Не ошибусь, что в реестре звёздных кораблей этой Фазы он, в настоящее время, и значится как лайнер. На самом деле «Джуди Вис» в любой момент может ощетиниться орудиями и вступить в бой с эскадрой какогонибудь звёздного князька или принца. Или совершить набег на какуюнибудь планетку. Да мало ли.

Это предположение переходит в уверенность, когда я переступаю порог апартаментов с надписью на двери «Капитан Бульаф». Меньше всего эта личность ассоциируется с капитаном пассажирского лайнера. Както трудно представить его в салоне за великосветской беседой или в диспетчерской звёздного космопорта. Вот в рубке боевого корабля, идущего в атаку, другое дело. Там он будет на месте, это уж точно. Двухметроворостая, гориллоподобная фигура венчается массивной головой, напоминающей футбольный мяч. В том смысле, что она начисто лишена растительности. Глаза и рот, словно ножом прорезаны. Общее выражение лица напоминает Фантомаса из знаменитого фильма с участием Жана Маре и Луи де Фюнеса. Только цвет лица не синезелёный, а желтый с красными пятнами.

Присмотревшись, понимаю, что некогда лицо капитана Буальфа основательно обгорело, и то, что сейчас оно представляет, результат пересадок кожи. Голос капитана тоже не назовёшь приятным. Сверкнув на меня желтыми белками мутносерых глаз, капитан выплёвывает слова так, словно во рту у него перекатывается небольшая горячая картошинка:

– Риш Кандари? Мне поручили проинструктировать тебя. Вот и получи первую инструкцию. Поскольку я здесь резидент, а ты всегонавсего внедрённый агент, то я для тебя здесь царь, бог и отец родной. По крайней мере, здесь, на борту «Капитана Джуди Виса». Понял?

– Понял.

– Мун!

– Понял, мун! – поправляюсь я, слово «мун» соответствует здесь английскому «сэру».

– Когда прибудем на Плей, перейдёшь в подчинение прямому агенту и будешь исполнять его приказы. Любые приказы, ты понял?

– Понял, мун. Но мне сказали, что вы представите меня ему.

– Он сам тебя найдёт. Пароль: «Наглость – второе счастье?» Ты должен ответить: «Для когото единственное.» Запомни, если этот пароль прозвучит здесь, на моём корабле, то с этого момента ты переходишь в подчинение прямому агенту. Но имей в виду, мне сообщили, кто ты такой есть. Запомни, перебежчиков не терплю вообще, а таких как ты, в особенности. Поэтому, следить за тобой буду в оба. Не вздумай отмочить здесь какойнибудь фокус. Живо окажешься за бортом. Таких как ты сюда можно десятками перебрасывать. А теперь ступай и запомни хорошенько всё, что я тебе сказал.

– Запомнил, мун, – отвечаю я, поворачиваюсь через левое плечо и четким, почти строевым, шагом покидаю капитанскую каюту.

Вернувшись к себе, я без всякого интереса смотрю по стерео какуюто видовую передачу, которую корабельный телецентр транслирует из ближайшей планетной системы. Смотрю на экран, по которому розовый океан накатывает на желтый берег волны с сиреневыми барашками пены, а мысли гуляют вокруг таинственного прямого агента, который ещё неизвестно когда на меня выйдет, и вокруг… Коры Ляпатч. Чемто эта женщина затронула меня. Внешность у неё, конечно, броская, но это – не то. Не это главное. Чтото другое.

Как она давала официанту распоряжение насчет ужина. А сама при этом смотрела на меня, словно говорила мне. При других обстоятельствах это можно было бы воспринять как недвусмысленное приглашение. Ха! А почему, нет? Смотрю на таймер: шестнадцать сорок пять. А она заказала ужин на семнадцать. Почему бы и не сходить? Как сказал капитан Бульаф: «Наглость – второе счастье». Чем я рискую? В худшем случае капитан выбросит меня за борт.

Выхожу из каюты и поднимаюсь на уровень, где расположены «люксы». Быстро нахожу каюту «37», звоню, никто не отвечает. Пробую дверь, она не заперта. Вхожу. В просторной комнате, отделанной розовым и желтым (как в только что виденной передаче), никого нет. Комната производит впечатление деловой приёмной. Несколько кресел, диван, журнальный столик, компьютер и экран стерео. Две двери: одна прямо, другая направо. Та, что направо, заперта. Попробуем прямо. Там не менее просторная комната. Доминирующее положение в ней занимает застеленная красным бархатом необозримая, как аэродром, постель. Стены и потолок зеркальные. Рядом с постелью – столик на колёсах, сервированный ужином на двоих.

– Что это значит? – слышу я сзади сердитый голос.

Оборачиваюсь. В дверях стоит Кора. Её резко приподнятые брови поднимаются ещё выше:

– А, это вы! Мало того, что вы так беззастенчиво пялились на меня в ресторане, вы ещё осмелились заявиться и сюда. Следует ли понимать это так, что ваш девиз по жизни: «Наглость – второе счастье?»

Вот это, да! Ну и партнёр у меня? Хотя, это может быть и простое совпадение. Проверим.

– Это для кого как. Может быть, для когото – единственное. Не каждый путешествует в таком люксе.

– Станешь прямым агентом, тоже будешь в люксах путешествовать. Присаживайся, – она пододвигает мягкий табурет, а сама присаживается на край постели, – И нечего было на меня так упорно пялиться два дня подряд. Я сразу поняла, что это – ты. Просто решила сегодня проверить: насколько ты сообразителен. Да и поговорить нам есть о чем. Ну, а ты не знаешь разве, что для меня нет никаких тайн?

– Увы, Кора, я знаю далеко не всё.

– Ну, хоть что мы должны сделать, этото ты знаешь?

– Это знаю. Только как, пока не знаю. Мне сказали, что все решения и разработки будут исходить от тебя.

– Странно. Мне дали понять, что ты тоже далеко не дурак и знаешь, откуда у черта растут рога, а у женщин ноги.

– Про ноги знаю точно, а вот про рога только догадываюсь. Понимаешь, обстановка для меня новая и несколько неожиданная…

В глазах у Коры появляется выражение недоверия и сомнения. Спешу её успокоить:

– Но это не страшно. Главное, уточнить некоторые детали, а там Время покажет. Сработаем.

– Какие тебя интересуют подробности?

– Более подробно про «Алмазную пыль». Какие там порядки? Во что играют? С какими препятствиями мы можем столкнуться, пытаясь вынести оттуда Олимпик?

Кора внимательно смотрит мне в глаза и недоумённо пожимает плечами:

– Ничего не понимаю. Ведь ты сейчас Риш Кандари, известный межзвёздный авантюрист, искатель приключений, а в мируто ты был профессиональным шулером. И в «Алмазной пыли» бывал неоднократно. Так меня инструктировали.

– Немного не так. Этого агента заменили мной несколько часов назад.

– А! Вот в чем дело! Теперь понятно, почему ты вдруг поумнел. Три часа назад мне дали на тебя характеристику, которая полностью противоречит той, что я получила в самом начале.

– Тогда не будем терять времени.

– Хорошо. Угощайся, а я буду знакомить тебя с деталями. Смелей, смелей! Это из меню по классу «люкс». Всё натуральное, и вино неплохое. Не то, что тебе бармен подсовывает.

Вспоминаю напиток а ля денатурат, синтетический обед и содрогаюсь. Действительно, ужин по классу «люкс» и в самом деле люксовый. Пока я ем и запиваю ужин недурным вином, Кора, так же отдавая должное столу, рассказывает.

С её слов я понимаю, что с оружием в «Алмазную пыль» проникнуть невозможно. Ношение оружия там строжайше запрещено во избежание самоубийств и «несанкционированных» сведений счетов между игроками. Это, разумеется, не относится к охране комплекса, членам Мафии, контролирующей «Алмазную пыль», и к телохранителям именитых и очень богатых особ. Есть одно исключение: телохранители не могут входить с оружием в игорные залы.

В первый день мы будем играть в рулетку. В неё много не выиграешь, но и не проиграешь. За этот день мы должны изучить схему расположения охраны на выходах из комплекса и засечь телохранителей конкурентов. Иными словами, произвести рекогносцировку. После этого мы приступим к разработке путей отхода. Одновременно с этим мы должны выиграть сумму, необходимую для покупки Олимпика.

К исходу первого дня в «Алмазной пыли» соберутся три весьма богатых любителя карточной игры. Они прилетают туда ежегодно и всегда оставляют Мафии в «Алмазной пыли» неплохую прибыль. Но никогда не теряют надежды на крупный выигрыш. В этот раз им придётся раскошелиться покруче. Играть будем в Большой Звон. Эта игра начинается с торговли за ставку, и играют четверо, назначившие самые крупные.

В ответ на мою просьбу Кора начинает излагать мне принципы и правила игры. Через минуту мне почти всё становится ясно. Я даже слегка балдею от удивления.

– Стоп! – говорю я Коре и задаю несколько уточняющих вопросов.

– Всё! – констатирую я, получив ответы, – Эту игру я хорошо знаю. Она довольно популярна у меня дома, и я неплохо и почти всегда успешно играл в неё.

– Ты уверен? – с сомнением в голосе спрашивает Кора.

Еще бы! Великое Время! Это же обыкновенный преферанс!

– Будь спокойна, Кора. Канделябрами за нарушение правил меня не побьют. А с твоей помощью, если меня правильно информировали о твоих способностях, я имею в виду ясновидение и телепатию; успех нам обеспечен.

– Тебя правильно информировали, – улыбается Кора, показывая ослепительнобелые ровные зубки, – Ты у капитана был?

– Был. Довольно неприятная личность.

– Время с ним. Он, кроме пароля, должен был сказать тебе ещё коечто.

– Да. Он сказал, что после того, как прозвучит пароль, я поступаю в твоё распоряжение и должен исполнять твои приказы.

– Какие именно, он не уточнял?

– Он сказал: любые приказы.

– Правильно сказал, – Кора смотрит на меня изпод изогнутых бровей оценивающим взглядом и неожиданно говорит, – Тогда, приказ первый. Раздень меня!

Видя моё замешательство, Кора встаёт, лицо её приобретает властное выражение. Она сердито топает каблучком золотистой туфельки:

– Тебе что, приказ повторять надо!?

– Слушаюсь и повинуюсь, госпожа, – отвечаю я и подхожу к Коре.

Расстегнув золотую пряжку на шее, осторожно начинаю снимать с её плеч мантию. Но Кора недовольна:

– Что, в твоём Мире мужчины так женщин раздевают?

Всё понятно. Та ещё штучка! Задерживаю ладони на плечах и легко провожу ими по шее, до ушей и обратно, попутно согревая шею своим дыханием.

– Так, уже лучше, – комментирует Кора более миролюбивым тоном.

Она приподнимает руки, и я медленно снимаю с неё тонкий красный свитер, мягко проводя ладонями по телу вверх от талии до грудей. Там я задерживаюсь, ласкаю нежные полушария вращательными движениями и, пропустив соски между пальцами, ласкаю их губами и языком.

– Почти удовлетворительно, – хвалит меня Кора и добавляет, – Себя не забывай.

С этими словами она расстёгивает у меня на шее пряжку и сбрасывает на пол мою мантию. Быстро стаскиваю свой свитер, и мы с ней остаёмся в одних шортах и чулках. Обхватываю Кору за плечи и талию и приникаю к её груди. Быстрыми поцелуями покрываю лицо, шею и плечи, а руками слегка поглаживаю поясницу и упругие ягодицы. Когда мои губы добираются до грудей Коры, я запускаю ладони под её шорты и начинаю медленно стягивать их, попутно покрывая поцелуями груди, живот, лоно и бёдра, обтянутые розовыми чулками. Когда я добираюсь до колен, Кора переступает через свои беленькие шорты и, погладив меня по плечам и шее, комментирует:

– Почти молодец.

Она подтягивает меня к себе и запускает ладони в золотистых перчатках мне под шорты. Делаю движение, чтобы стянуть с её руки длиннющую, выше локтя, перчатку, но Кора резко выдёргивает руку:

– Ты что!? – она гневно смотрит на меня, но её взгляд быстро смягчается, – Ах, да, я и забыла, ты же из другого Мира. Запомни: здесь обнаженные ладони и запястья, самое интимное место у женщин. И только женщина может решить, когда ей снять в присутствии мужчины перчатки и стоит ли это делать вообще. Понял?

– Понял, – отвечаю я и почтительно целую, упомянутые интимные места, обтянутые золотистой эластичной тканью.

– Ну и хорошо, что понял, больше не ошибайся, – миролюбиво ворчит Кора и снова запускает ладони под мои шорты.

На ходу приласкав мои самые интимные места (хотя, кто его знает, вдруг в этой Фазе у мужчин самой интимной частью тела считается пятка), она освобождает меня от шортов и забирается на постель в том виде как есть: в розовых чулках, золотистых туфельках и перчатках и с золотой цепочкой на шее. Мне некогда возиться с ремнями моих сандалий, и я быстро приземляюсь на красный бархат «аэродрома».

Чтото подсказывает мне, что здесь требуется не спешка, а всё моё искусство, и я высвобождаю записанную Леной секспрограмму. Странно, но Кора, похоже, ждала от меня именно этого. Она отвечает мне так же умело и так же тонко, словно и в ней работает такая же программа. Безотказными и эффективными приёмами мы, не спеша, разогреваем друг друга до высшего градуса и без всяких слов, чисто интуитивно, находим ту единственную, которая нам обоим в данный момент нужна, позу.

Соединившись, мы так же безошибочно определяем темп и амплитуду движений, точнее, ритм их изменения, тоже тот единственный, который нам с ней необходим. Работаю я аккуратно, всяческими методами задерживая приближение своего и ускоряя её оргазм. Руками и языком делаю всё, чтобы он у неё был наиболее ярок, наподобие затяжной вспышке молнии. А зеркала на стенах и потолке многократно отражают наши переплетённые и активно движущиеся тела, и это делает наши действия ещё более эффективными.

Кора, со своей стороны тоже делает всё необходимое, чтобы мои ощущения не опередили её по Фазе. Я чувствую приближение высшей точки. Пальцы Коры судорожно вцепляются в красный бархат. Верхняя губа приподнимается, обнажая ровные белые зубки. Из горла вырывается долгий, очень долгий, мучительносладостный стон, переходящий в крик. Тело Коры содрогается в судорогах, корчится и выгибается.

Примерно то же испытываю и я, но не могу описать, в зеркала оглядываться и мысли нет. Я не оставляю Кору, а замираю в ней, изредка осторожно пошевеливаясь. И каждое движение порождает у неё в ответ такую же вспышку экстаза. Вспышки постепенно становятся всё слабее, и когда она в ответ на моё движение только сладко вздыхает, я выхожу из неё и осторожно укладываюсь рядом.

Кора тут же прижимается ко мне, закидывает на меня ногу и начинает легко ласкать меня. Отвечаю ей нежными движениями. Внезапно Кора приподнимается, откидывает в сторону свои роскошные волосы и спрашивает:

– Так ты, оказывается, мой земляк?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты разве не из… – она произносит длинное и непонятное слово.

– Нет, Кора. Если я правильно понял, что ты имеешь в виду, то я не оттуда.

– А что ты понял?

– Я понял, что ты из Биологической Цивилизации. Только там люди так тонко владеют искусством секса и только там они свободно владеют ясновидением, телепатией, телекинезом и телепортацией. Я не ошибся?

Кора тяжело вздыхает:

– Нет, ты не ошибся. Но тыто как такому сексу научился?

Коротко рассказываю свою историю, предусмотрительно опустив лишь мотивы, которые побудили меня принять предложение Мефа. Кора слушает меня с грустной улыбкой и, выслушав, говорит:

– Ты чтото не договариваешь. Не забывай, что я немного умею читать мысли, по крайней мере, ясные. Но всё это – ерунда. Оказывается, мы товарищи по несчастью, и оба находимся здесь не по своей воле.

– Объясни. Со мнойто всё ясно. А вот ты, прямой агент, и вдруг, не по своей воле!

Кора сбрасывает на пол туфли и стягивает чулки. Соорудив из подушек горку возле стены, она прислоняется к ним спиной. Достав откудато расческу, она начинает расчесывать свой «водопад» и рассказывает.

Кора родилась и выросла в одной из биологических Фаз. Она ничем не отличалась от своих соплеменниц. Ничем, кроме одного. Кора страдала наследственной генетической болезнью, проявлявшейся через несколько поколений. Были испробованы все методики, но, в конце концов, болезнь была признана неизлечимой, и Коре пришлось смириться. Она читала и передавала мысли, владела телекинезом и всем прочим, чем владели её подруги. Но она начисто была лишена способности к телепортации.

В других Фазах на это не обратили бы никакого внимания. Там отсутствие дара телепортации не ущербность, а норма. Но в Фазе, где отсутствуют абсолютно все виды транспорта, за ненадобностью, Кора оказалась прикованной к собственному дому.

Да, к её услугам было молекулярное стереовидение, биологический компьютер, имеющий выход в сеть, наподобие Интернета. Но сравнится ли всё это с эффектом прямого присутствия, особенно когда речь идёт о спортивных состязаниях или сексуальном театре?

Не следует забывать и того, что Кора была молодой девушкой, которой жизненно необходимо было общение со сверстниками. А как это сделать? Конечно, подруги и друзья навещали её. Но когда они собирались гденибудь в другом месте, Коре приходилось оставаться одной или идти пешком дватри часа, если друзья собирались неподалёку.

Повзрослев, Кора, казалось, нашла выход из положения. Она поставила себе цель; долго тренировалась, училась. Наконец, она решила, что достигла желаемого, и связалась с продюсером одного из знаменитых секстеатров. Тот посетил Кору, посмотрел, на что она способна и тут же предложил оформить контракт. Но когда Кора стала оговаривать особые условия, то есть, выступление только в одном месте, продюсер, узнав, в чем дело, потускнел:

– Нет, Кора, ничего не получится. У наших трупп строго регламентированные графики выступлений в разных залах и парках. Да и если мы возьмём тебя для выступлений только в столице, всё равно, ты и тудато не сможешь попасть.

– А почему бы вам не перемещать меня с помощью телекинеза? – предложила Кора.

Продюсер от её слов пришел в ужас:

– Ты с ума сошла! Закон один для всех и в нём нет исключений даже для такой талантливой личности как ты!

Действительно, закон под страхом вечного изгнания с планеты, а ещё раньше под страхом смертной казни, запрещал телекинез живых людей даже в пределах прямой видимости. В самом деле, что будет если тот, кто перемещает человека телекинезом, отвлечется на мгновение или неправильно представит то место, куда он его перемещает? Где гарантия, что это место не будет занято другим предметом, или перемещаемый не окажется под землёй, под водой или в ста метрах над поверхностью?

Кора знала этот закон, но рассчитывала обойти его. Теперь её надежды рухнули. Продюсер оставил Кору, пообещав обязательно привлечь её к выступлению, когда оно состоится в местном парке.

На что ей было ещё надеяться? Кора начала всерьёз подумывать о самоубийстве, когда на контакт с ней вышли представители надвременной организации, контролирующей эту Фазу. По нашему – ЧВП. Ей предложили работу и полноценную жизнь при условии, что она покинет свой Мир.

Кора подумала и согласилась. Ей нечего было терять. Однако приобрела она не много. Её новые руководители подбирали ей задания связанные исключительно с её сексуальными талантами. Где она только ни побывала, с кем только ни общалась! Похоже, что её рассматривали только на амплуа вневременной галактической проститутки. На беду свою Кора выполняла задания добросовестно и весьма успешно. Это ещё больше укрепляло её руководство в правильности сделанного выбора. Так продолжалось года три, пока ей не заинтересовался Шат Оркан.

– Шат Оркан? – спрашиваю я, – Кто такой?

– Ты должен его знать. Но Шат Орканом его зову только я. Понашему это значит «Старый Волк». Настоящее его имя я не запомнила, да и не старалась особенно, так как его очень трудно произносить. Один раз попробовала, чуть голосовые связки не вывихнула.

Я сразу понимаю, кого она имеет в виду. Для уточнения описываю внешность Мефа, и Кора говорит:

– Ну, да. Я же сказала, что ты должен его знать. Именно он выходил на связь со мной перед нашей встречей.

– Я называю его Меф или Мефи, сокращенно от Мефистофеля. А почему ты называешь его Старым Волком?

– Я его боюсь, – признаётся Кора, – Ты знаешь, я могу читать мысли, при условии, что они ясные, или человек думает сосредоточенно о чемто одном. Так вот, у Шат Оркана таких мыслей никогда не бывает. Он разговаривает с тобой, улыбается: воплощенная доброжелательность и любезность. А мысли его гдето далекодалеко, никогда не поймёшь, о чем он думает в это время. От таких людей можно ждать чего угодно.

Шат Оркана или Мефа заинтересовали в Коре, прежде всего, её паранормальные, с точки зрения обычных Миров, способности. То, что Кора было неспособна к телепортации, его не волновало. Он добился перевода Коры в свою группу, и с той поры её работа стала много разнообразней и интересней. Правда, частенько приходилось использовать и свои сексуальные таланты, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как её эксплуатировали раньше.

Во время рассказа Кора несколько раз прерывалась и демонстрировала мне своё сексуальное искусство. Я в долгу не оставался, и мы заснули, удовлетворённые друг другом, уже под утро.

Проснувшись около обеда, Кора идёт в душ и переодеваться. Возвращается она, основательно обновив свой гардероб. На ней вместо вчерашнего свитера свободная блузка кремового цвета с короткими, выше локтей, широкими рукавами; белые, отливающиезолотом, колготки и босоножки из тонких золотых ремешков на высокой шпильке. Руки в розовых перчатках, исчезающих под рукавами блузки. Кора на ходу застёгивает широкий золотистый пояс яркокрасной юбочки, которая и застёгиваетсято только этими двумя пуговками на поясе. Юбочка едва доходит до середины бёдер. И юбка, и перчатки производят впечатление кожаных. Но это, скорее всего, какойто пластик, больно уж они отливают золотом.

– Подай мне мантию, – приказывает Кора, – и одевайся сам. Я заказала обед.

Обедаем мы в том же ресторане, за тем же столиком. Обед, естественно, по классу «люкс», всё натуральное, и вино неплохое. Вчерашний бармен, увидев меня в обществе Коры Ляпатч, отвешивает вниз челюсть. Бросаю в его сторону пренебрежительный взгляд и больше не обращаю на него ни малейшего внимания.

После обеда мы переходим в другой салон. Там на огромном стереоэкране демонстрируются короткометражные фильмы с разных планет Галактики. В основном видовые сюжеты и эротика на грани порнографии. Кора не обращает на экран внимания; и то и другое ей не интересно. Она заказывает многослойное мороженое и какойто тонизирующий напиток: по цвету – молоко, по вкусу – кофе, по запаху – коньяк, и просит:

– Расскажи подробнее о себе. Не как ты сюда попал, а чем занимался раньше, откуда ты?

Я рассказываю Коре о Земле своей эпохи, о Советском Союзе, о своей службе в ВВС. Потом перехожу к тому, как я попал в Монастырь, как воевал в 41 году. Кора внимательно слушает и изредка задаёт уточняющие вопросы. В семь часов вечера она прерывает меня:

– Пойдём ужинать, – и направляется в свою каюту.

Ужин носит откровенно эротический характер. Кора постепенно раздевается и раздевает меня. К десерту Кора остаётся в перчатках и символической юбочке, застёгнутой на две пуговки на поясе. Я выгляжу приблизительно так же. В этот момент нас прерывает голос, раздающийся из динамика внутренней связи:

– Говорит помощник капитана лайнера. Лайнер «Капитан Джуди Вис» пристыкуется к орбитальному космопорту планеты Плей завтра в восемь пятнадцать. Благодарю за внимание.

– Ну, вот, – огорченно говорит Кора, – приехали. Значит, сегодня нам надо улечься спать пораньше. Завтра начинается работа. Расслабляться будет некогда. Но сейчас у нас ещё есть время.

Она опрокидывается на спину и, разведя полы своей юбочки, широко раздвигает согнутые в коленях ноги. Не заставляю себя уговаривать, тем более что после «эротического» ужина я уже в полной боевой готовности.

Когда я, отдыхая, лежу на спине и рассматриваю наши отражения в потолочном зеркале, Кора вдруг приподнимется на локте и внимательно смотрит на меня. Я не успеваю спросить её, в чем дело, как она медленно стягивает розовые перчатки и подставляет мне ладони для поцелуя. Потом она усаживается верхом спиной ко мне и, приподняв полы своей юбочки, медленно надевается на меня. Сделав несколько медленных движений, она снимается и припадает ко мне в оральной ласке, подставляя мне своё лоно. Через полминуты Кора принимает прежнее положение. Еще несколько движений, и всё повторяется. Это длится бесконечно. Мне начинает казаться, что я вотвот сойду с ума или взорвусь. Но Кора знает, что делает. До меня доходит: она не зря сняла перчатки. Сейчас она демонстрирует мне высокое искусство секса, порождённое биоцивилизацией. Достигнув кульминации, Кора «отпускает тормоза», и мы обессиленные валимся на постель.

– А сейчас, спать, – шепчет Кора, отдышавшись.

– Ты думаешь, я смогу заснуть рядом с такой женщиной? – шучу я.

– Нет проблем.

Кора делает несколько движений, слегка касаясь различных частей моего тела, и я отрубаюсь.

Рано утром Кора будит меня:

– Пора, Андрей! До стыковки с орбитальным космопортом остался час. Нам ещё надо разделить деньги и обговорить сегодняшний день.

Она уже почти одета. На ней золотистые чулки, белые с желтым поясом шорты, свитер золотисторозового цвета и белые перчатки. Быстро принимаю душ и одеваюсь. Кора ждёт меня в спальне.

– Вот, твоя часть денег, – она подаёт мне пластиковую сумочку, которая крепится к поясу, – Снимешь номер, обновишь свой гардероб. В игорных залах надо выглядеть пореспектабельней. Сегодня играй, как договорились, в рулетку. Старайся не столько выиграть, сколько осмотреться. Я тоже буду посматривать, что к чему. Вечером, часов в десять, встретимся в седьмом баре на девяносто втором уровне.

– А почему не у тебя?

– Ишь, губуто как раскатал! Думаешь, если я этой ночью сняла перед тобой перчатки, то навеки твоей стала? Нет, любезный, теперь у нас начинается работа, и кончится она только тогда, когда Олимпик окажется здесь, на борту «Джуди Виса». Кстати, нам надо ещё зайти к капитану.

Она подходит к шкафу, достаёт оттуда белые сапогиботфорты с золотыми каблучками и, натягивая их, говорит:

– Вечером прилетают Лидарий Кост из системы Ориона и Гауфел Мески с Альдебарана. Это два твоих завтрашних партнёра. Третий, Даниил Ракоши с Гаммы Дракона, уже на Плее. Ну, пойдём к капитану.

Кора достаёт из шкафа и накидывает на плечи роскошную плащнакидку из меха, переливающегося всеми цветами радуги. Глядя на этот плащ, я понимаю, что вчера ошибся, когда решил, что юбка и перчатки у неё пластиковые. Такие женщины как Кора заменителями не пользуются.

Капитан Бульаф не прочь ещё раз показать мне, что на лайнере он мой ангелхранитель и тётя родная, но под властным взглядом Коры он мгновенно затухает, подходит к компьютеру, тяжело вонзая свои ножищи в пол, и достаёт кристалл.

– Это коды, с помощью которых я буду шифровать для вас депеши, – протягивает он кристалл Коре.

– Передай ему, – кивает Кора в мою сторону, – Депеши будешь отправлять на его имя. И не забудь распорядиться, чтобы мой багаж вовремя оказался на борту ближайшего бота, который пойдёт на «Алмазную пыль».

Последние слова Кора произносит через плечо, удаляясь из каюты своей немыслимолёгкой походкой. Забираю у капитана кристалл и прощаюсь с ним сдержанным холодным кивком головы. Он в бешенстве, но вынужден молчать, так как Кора задерживается в дверях, ожидая меня.

Планета Плей находится от своего солнца, Беты Водолея, примерно на таком же расстоянии, как Юпитер от Солнца. Но изза разницы в размерах звёзд Бета выглядит так, как Солнце выглядит с Марса. С высоты орбитальной станции Плей смотрится безрадостно и мрачновато.

Когда бот входит в атмосферу и пробивает густую облачность, впечатление ни на йоту не улучшается. Сумеречные равнины, заросшие синезелёными кустарниками. Коегде видны коричневатые и красноватые проплешины. Никаких следов жилья или иной человеческой деятельности. На горизонте показывается светящееся пятно. Когда бот приближается, перед нами вырастает гигантский усеченный конус высотой километра два и около пятнадцати километров в диаметре верхней части. Внутри конус полый. Толщина стенок около ста метров. Когда мы подлетаем вплотную, на наружной поверхности конуса становятся видны ярусы, галереи, большие светящиеся окна. Бот садится на верхний срез конуса.

– «Рубиновый рай», – объявляет штурман.

– Это – мегаполис, – объясняет мне Кора, – Он стоит над большой рубиновой шахтой.

– А «Алмазная пыль»? – спрашиваю я.

– Это такой же мегаполис. Здесь живут только в них. Они находятся на расстояниях от нескольких сотен до тысяч километров друг от друга.

Несколько пассажиров выходят, трое заходят и устраиваются в креслах. Бот взлетает.

– Следующая посадка – «Алмазная пыль», – объявляет штурман.

Примерно через час на горизонте показывается ещё один точно такой же мегаполис. Бот идёт на посадку.

– «Алмазная пыль», – объявляет штурман.


Глава VI


На стол колоду, господа!
Краплёная колода!
Он подменил её, когда,
Барон, вы пили воду.
В.С. Высоцкий

Осматриваюсь. Вдали, на верхней части мегаполиса, угадывается ещё несколько посадочных площадок.

– Это площадка государственной аэрокосмической компании, – объясняет мне Кора, – Ей мы воспользоваться не сможем. Вон там и там – площадки, принадлежащие Мафии, владелице «Алмазной Пыли». А дальше несколько частных площадок. Они, понятно, тоже контролируются Мафией, но ими воспользоваться легче.

При выходе из помещения аэрокосмической компании мы попадаем в офис «службы безопасности». Нас останавливают дюжие молодцы в фиолетовой униформе с бриллиантами в шевронах.

– Господа, вам должны быть известны законы, действующие в нашем мегаполисе. Прошу вас сдать оружие. Вы получите его, когда будете покидать нас. Ваш багаж будет доставлен в номера ваших отелей после досмотра. Это займёт немного времени.

Не говоря ни слова, Кора достаёт изпод своего плаща мощный лучевой пистолет и отдаёт его «таможеннику». Тот подходит к компьютеру, набивает карточку и передаёт её Коре:

– Своё оружие вы получите при обратном проходе, когда предъявите эту карточку.

Спускаюсь до 80 уровня. Там по движущемуся тротуару я добираюсь до отеля «Восход Водолея» и снимаю номер.

Осмотревшись в номере, проверяю работу компьютера и отключаю его от сети. Мне совсем не нужно, чтобы то, что я буду на нём делать, в ту же минуту стало достоянием Мафии. Памятуя инструкции Коры, отправляюсь в ближайший торговый центр, где основательно обновляю свой гардероб.

Когда я появляюсь в игорном зале №2, от прежней одежды у меня остаётся только мантия из синей замши. На мне сиреневая блузка из тонкой серебристой ткани. Задницу обтягивают шорты в тон мантии. На ногах серебряные чулки и сиреневые сапоги до колен на шнуровке. Я знаю пристрастие этой Фазы к пестроте, но мой вкус, независимо от моего разума, борется с этой аляповатостью. Что это? Раньше я такой двойственности за собой не наблюдал и воспринимал моду и вкусы тех Фаз, куда меня внедряли, как должное. А теперь? Вряд ли это недостаток методики подготовки. Еще меньше я могу заподозрить в спешке и безалаберности Мефа. Ведь ктокто, а онто заинтересован в успехе операции. Заинтересован ли?

Шорты и сапоги я выбрал из натуральной кожи, чем немало удивил продавца и сразу заставил его изменить своё отношение ко мне. Высокомерный тон и манеры, с какими он предлагал мне товар, резко сменились почтительностью, когда я отверг все предлагаемые мне шорты из эластика и синтетики и показал на вешалку, где висели изделия из кожи. Эта почтительность, правда, сопровождалась плохо скрываемым недоверием. Но когда продавец злорадно назвал мне сумму: «Один гэкю и сорок гасов» (галактических сантимов), и я достал из бумажника банкноту вс десять гэкю, у меня сложилось впечатление, что сейчас я могу потребовать от всего персонала торгового центра всего что угодно. Вплоть до того, чтобы они все поочерёдно тут же удовлетворили меня оральным способом.

Был, тем не менее, один нюанс. Старший продавец унёс кудато мою банкноту, видимо, проверять её на детекторе. Вернувшись, он почтительно поинтересовался, в какой валюте я желаю получить сдачу. Мой ответ: «В той же», вызвал замешательство и массу извинений за задержку. Пока они кудато посылали за сдачей, один из продавцов поинтересовался:

– Только что прилетели, мун?

– Час назад. А что, это так заметно?

– Еще бы! У нас здесь больше фишки в ходу.

Я сразу соображаю, что он имеет в виду фишки казино. Поэтому, войдя в игорный зал, я в первую очередь меняю в кассе тысячу гэкю на фишки. Там, правда, не стали проверять на детекторе купюры в сто гэкю, но сразу прониклись ко мне должным почтением. Из этого я делаю вывод, что обладатель даже десяти гэкю слывёт здесь весьма богатым человеком.

В игорном зале №2 играют в рулетку. Кора уже там. Я хочу, было, сыграть за тем же столом, но её взгляд отталкивает меня, и я ухожу к другому. Стол выбираю поблизости, чтобы и я, и она могли видеть друг друга.

Несколько ставок делаю «от фонаря» и, разумеется, проигрываю все, за исключением второй. Но, начиная с шестой или седьмой ставки, замечаю, что с рулеткой твориться чтото неладное. Стоит мне сделать маленькую ставку, поставить на цвет или на сектор; я проигрываю. Но как только я ставлю хорошую сумму или ставлю на номер, шарик как привязанный упорно останавливается в мою пользу.

Бросаю взгляд на Кору. Вроде бы она здесь не причем. Она вся занята игрой за своим столом и, похоже, вошла в азарт. Но, тем не менее, фокусы на моей рулетке продолжаются. За полчаса я возвращаю всё, что истратил в отеле и в торговом центре, да ещё остаюсь в прибыли. Оставляю игру и прогуливаюсь по торговым залам, лифтовым площадкам. Переезжаю с уровня на уровень, гуляю по переходам с безразличным видом. Через полчаса возвращаюсь в зал №2. История с рулеткой повторяется.

Снова прекращаю игру и иду навестить Олимпик. Он выставлен и будет продаваться по соседству с игорным залом №1.

Суперрубин производит сильнейшее впечатление. Никогда не видел я ничего подобного. Даже за толстенным бронестеклом, которое, помоему, не прошибёшь даже из гранатомёта, Олимпик представляет собой феерическое зрелище. Подсвеченный лазерами и поляризованным светом, он переливается и играет. Искры гуляют вдоль его тела. Именно тела. Другого слова я не нахожу, кажется, что рубин живёт своей непонятной жизнью. Зачарованный, я замираю перед витриной, вделанной в стену. Из состояния тихого экстаза меня выводит вежливое обращение охранника:

– Извините, мун. Я понимаю, что Олимпик может зачаровать насмерть. Но администрация дала нам распоряжение следить, чтобы никто не задерживался здесь дольше, чем на пятнадцать минут.

Соглашаюсь и ухожу. Делаю ещё несколько заходов на рулетку и ещё несколько прогулок по переходам, лифтовым и посадочным площадкам. Всё, что мне нужно, я уже увидел. Прикидки по выносу Олимпика так же сделаны. Та часть операции, которую я должен осуществить для Мефа, практически разработана. Другое дело моя собственная операция.

Что бы я ни предпринял, Меф легко парирует мой выпад, перенеся мою Матрицу в СенКант или ещё куданибудь. Правда, здесь можно подстраховаться. Например, взять заложника. Но кого? Кору? Ею пожертвуют, не задумываясь. Захватить «Капитана Джуди Виса»? Ну, и нужен им этот лайнеррейдер вместе с его капитаном Бульафом. А что если… От этой мысли мне становится весело, но потом у меня буквально перехватывает дыхание. А ведь это – идея! Но для этого нужно, как минимум, доставить Олимпик на борт лайнера. Что ж, будем исходить из того, что чем успешнее я выполню эту работу, тем удачнее смогу воспользоваться моментом и взять инициативу в свои руки, навязав свою волю Мефу и его руководству. Держись Старый Волк! Пусть ты хитёр и коварен, но на этот раз ты проиграешь мудрой и острожной Сове. Интересно, а умеешь ли ты проигрывать? Сова долго ждала своего Часа. И вот он настаёт!

Время близится к десяти часам, и я поднимаюсь на 92 уровень, где отыскиваю седьмой бар. Кора уже там. Не обращая внимания на плотоядные взгляды посетителей, она меланхолично лакомится мороженым зелёного цвета. Отмечаю про себя, что Кора, оказывается, неравнодушна к этому десерту. Сам я заказываю коньяк и подсаживаюсь к ней. Кора выбрала место в непосредственной близости от музыкальной колонки, которая визжит, грохочет и вздыхает. Понимаю, что это – не случайно. При таком шумовом фоне нас даже микрофономпушкой не услышишь.

– Ну, как? Чтонибудь придумал? – интересуется Кора.

Я делюсь своими соображениями. Кора выслушивает и задумывается. Она копается в чашке с мороженым маленькой серебряной ложечкой, а сама смотрит затуманенным взглядом кудато за мою спину.

– А ты знаешь, это должно сработать, – говорит она, наконец, – Недаром Шат Оркан охарактеризовал тебя как крупного спеца по нестандартным решениям. Я с утра пройдусь по всем этим местам и посмотрю всё сама. А ты прикинь, какое техническое оснащение тебе потребуется.

– А что здесь возможно раздобыть?

– Всё, что угодно. Не забывай, что мегаполис стоит над алмазной шахтой, а там можно раздобыть многое.

– А Мафия?

– Что Мафия! Мафия, хоть и бессмертна, но состоит из смертных людей. И ничто человеческое им не чуждо. Ты много выиграл?

– Прилично. Ты помогала?

Кора кивает и открывает свою сумочку. Она вынимает из неё пакетик.

– Здесь почти все мои фишки и большая часть валюты. Я оставляю себе только тысячу гэкю. Пригодится, например лучевик выкупить.

– А что, это реально?

– Нет, ты невозможен. Нестандартные ситуации тебе ни по чем, а в самых примитивных случаях ты как ребёнок. А тебе завтра деньги потребуются с утра. Начнётся торговля за ставку, и надо будет внести залог, иначе к игре не допустят. Кстати, ты выглядишь вызывающе.

– Ты имеешь в виду кожаные шорты и сапоги?

– Нет, это в самый раз. Решпекту тебе придаст завтра. А вот то, что ты так цвета подобрал, это излишне привлекает внимание. Посмотри, как люди одеты.

Я только вздыхаю. Кора права. Придётся совершить над собой насилие и одеться попестрее.

– Значит, так, – подводит итог Кора, – Когда начнёшь игру, особо не зарывайся. Я подключусь несколько позднее. Встретимся и обговорим всё завтра здесь же и в это же время. Да, советую приобрести юбку. Она спереди имеет разрез, и к её изнанке можно приклеить кармашки для всяких полезных мелочей. Понимаешь?

Иду в торговый центр и трачу часть выигрыша в соответствии с советами Коры. Приобретаю юбочку из тёмнолиловой кожи с широким зелёным поясом, синие колготки и ещё одни шорты зелёного цвета. В номере переодеваюсь и подхожу к зеркалу. Придурок, да и только! Надеюсь, Меф выполнил мою просьбу, и Лена меня сейчас не видит.

Утром, перед тем как пойти в игорный зал, ещё раз прохожусь по ключевым точкам и прикидываю, какое оснащение мне потребуется. Интересно, как всётаки Кора рассчитывает всё это раздобыть?

Большой Звон состоится в Зале №1, по соседству с торговым залом, где уже идёт аукцион. Желающих попытать счастья в такой игре набилось уже столько, что комару пролететь негде. Старший крупье объявляет:

– Господа! Прежде чем вы приступите к назначению ставок, считаю своим долгом напомнить вам одно немаловажное правило, которое действует во всех игорных и аукционных залах нашего мегаполиса. Если проигравший окажется не в состоянии выплатить проигранную сумму, его проигрыш выплачивает победителю Компания. Это справедливо. Не менее справедливо и то, что в этом случае проигравший принудительно отравляется на шахты, принадлежащие Компании. Там он будет трудиться до тех пор пока не компенсирует затраты, которые понесла Компания. Итак, назначайте ваши ставки, господа!

Первые ставки назначаются с десяти гасов. Это вызывает усмешку не только у меня, но и у других, которые пришли сюда за выигрышем покрупнее. А крупье напоминает:

– Господа! Вы должны отвечать за свои ставки. Перед началом игры партнёры вносят в банк стола залог в размере ста ставок. Партнёры и Компания должны быть уверены в вашей платёжеспособности.

Я подключаюсь к торговле, когда размер ставки достигает пяти гэкю:

– Отвечаю! Десять гэкю!

Все мелкие авантюристы быстро утихают. Торгующихся, вместе со мной, остаётся семь человек. Когда ставка возрастает до шестнадцати гэкю, отсеиваются ещё двое. Ставку в шестнадцать назначает Гауфел Мески. Вижу, что пятый, непредусмотренный, партнёр собирается поднять ставку до семнадцати, но при этом он лихорадочно роется в своём пристёгнутом к поясу бумажнике. Не даю ему пересчитать свои капиталы и говорю:

– Отвечаю! Двадцать!

Воцаряется тишина. Судя по всему, «Алмазная пыль» таких ставок ещё не знала.

– Отвечаю! – слышится голос Гауфела.

– Отвечаю! – торопится Лидарий Кост.

– Отвечаю! – после паузы говорит Даниил Ракоши.

Пятый претендент на игру, бросив на меня убийственный взгляд, отворачивается и уходит к другому столу. Мы вчетвером тут же вносим залог и подходим к стойке бара. Там мы за счет Компании выпиваем по рюмке коньяку и обговариваем условия. Они меня вполне устраивают. Играть будем «классику», до двухсот. «Слепая игра» поднимает ставку в десять раз. Служители, тем временем, готовят стол: устанавливают электронное табло для записи игры и машинки для тасования карт.

– Ну, господа, – говорит Лидарий, – пожелаем друг другу удачи!

Занимаем места за столом и разыгрываем первую раздачу. Раздавать выпадает Гауфелу Мески. После четырёх «распасов» «гора» у всех раскладывается примерно поровну, за исключением Лидария. Он на втором розыгрыше умудрился загрести семь взяток. Правда, у него же и первые очки в «пуле» В последнем розыгрыше он «прошелся по нулям».

В первую же «боевую» раздачу я снова заказываю «распасы» с целью «застолбиться» на «второй ступени» Игра идёт ровно. Понемногу пишется «пуля», записываются «висты», иногда пополняется и «гора». Партнёры мои – игроки не слабые и редко попадают впросак. Я играю три шестерных и одну семерную игру. Но это всё – мелочи.

При очередной раздаче я обнаруживаю у себя на руках шесть бубен, без дамы и короля, туза червей и три мелкие трефы. Собираюсь пойти на семерную игру, но какойто настойчивый внутренний голос нашептывает мне, что в прикупе лежит недостающий бубновый марьяж, а Даниил Ракоши готов пойти на восемь пик. Чтото больно уж настойчив этот «внутренний голос».

Моё слово первое и, заявив шесть пик, я, пользуясь возникшей паузой, осматриваюсь. Ага! Вот и источник «внутреннего голоса». У стойки бара вполоборота к нам сидит Кора со стаканом какогото сока и с безразличным видом наблюдает за игрой на соседнем с нами столе. Перебиваю Даниила восемью трефами и открываю карты. Так и есть! Бубновые дама с королём. Скидываю две трефы и заявляю девять бубен. Своя игра.

Следующая раздача моя. Открыв прикуп, покидаю стол и направляюсь к стойке бара. Заказываю чтото вроде кофе и, пока пью горячий напиток, смотрю на Кору оценивающим взглядом, словно прикидываю: стоит ли провести с ней ночку. На самом же деле, сосредоточившись, мысленно спрашиваю её:

– А почему ты не сообщила о марьяже чуть раньше? Я бы сыграл в тёмную.

Тут же «внутренний голос» выдаёт мне ответ:

– Ни к чему форсировать события. Вы должны завершить игру к началу торгов за Олимпик, иначе они уговорят тебя на следующую игру. Захотят отыграться.

Кора права, она всё предусмотрела. Мои партнёры, разыграв партию, тоже подходят к стойке и делают заказы.

– Очень рискованно вы выступили, – говорит мне Даниил, – Марьяж из прикупа пришелся точно в руки. Если бы не он, то у вас и восьмерной не получилось бы. Вы, Риш, словно знали, что там лежит.

Хм! Конечно, знал! Спасибо Коре. Вслух же я отвечаю сакраментальной фразой:

– Кто не рискует, тот не выигрывает!

Все одобрительно смеются, а Даниил спрашивает:

– Никто не желает купить скоростную трёхместную яхту? Или знает, кто желает купить?

– Продаёте? Что за яхта? – интересуется Лидарий.

Вряд ли он собирается покупать, спросил просто, чтобы поддержать разговор.

– Я прилетел на яхте типа «Гепард», – отвечает Даниил, – Но она меня не устраивает: скоростная, но удобств мало, да и вместимость меня не удовлетворяет. Вот и решил, если выиграю, продам за полцены и куплю новую. Если проиграю, продам за полную цену и буду играть дальше. В конце концов, должно повезти.

«Черта с два тебе повезёт, пока мы здесь!» – думаю я, а сам предлагаю:

– Продолжим, чтобы ваше желание поскорее осуществилось.

Между делом замечаю, что Кора заинтересовалась этим разговором. Интересно, что она задумала? Игра продолжается в том же духе. Кора дважды подсказывает мне удачный прикуп, и я выигрываю восьмерную и девятерную партии. Так же три раза она подсказывает мне удачные заявки на «вист», и я крупно поднимаю в «гору» Лидария и Даниила, а сам пишу на них висты. Пока вровень со мной идёт только Гауфел.

После очередной раздачи «слышу» Кору:

– Внимание! Сейчас будет мизер. Тот мизер!

«Мизер» объявляет Гауфел. Взяв прикуп, он серьёзно задумывается. На табло высвечиваются двенадцать его карт. Да, тут задумаешься! Наконец, Гауфел делает снос, и я тут же «слышу» Кору:

– Дама пик, девять червей.

Значит, валета пик он оставил. Мы с Даниилом выкладываем карты. Ну и расклад! Заход мой. Иду с бубен, которых у меня много. Со второго захода Даниил хочет снести червей, но я показываю на его пикового туза. Даниил пожимает плечами и соглашается. Еще заход, и он сбрасывает короля пик. Теперь пики остались только у меня, и все они младше валета! Еще заход; освобождаемся от «балласта», и на стол падает десятка пик.

Смотрю на Гауфела. Он бледнеет и выкладывает карты на стол. Все шесть взяток – его! Это у нас называлось «паровоз». Искоса бросаю взгляд на Кору. Она сидит бледная, словно не Гауфел, а она загребла шесть взяток.

– Мне надо отдохнуть, встретимся в седьмом баре, – «слышу» я её.

Мы играем ещё одну партию, и я предлагаю прерваться на обед. Никто не возражает. Поднимаюсь на 92 уровень и иду в седьмой бар. Кора уже там. Бледность исчезла, но выглядит она довольно измотанной.

– В чем дело, Кора?

Она невесело усмехается:

– Ты полагаешь, это так просто управлять тасующей машинкой, чтобы она выдала именно такой расклад? А потом ещё надо было внушить Гауфелу, сделать именно такой снос. Если бы он снёс обеих пик, то получил бы, в лучшем случае, две или даже только одну взятку.

– Так это ты всё проделала?

Кора пожимает плечами и не удостаивает меня ответом:

– Ты составил список?

– Вот он.

Я передаю ей карточку и внимательно смотрю на неё, как она отреагирует. В лице Коры ни один мускул не дрогнул. Похоже, что она ожидала именно этого.

– Хорошо, – спокойно отвечает она, пряча карточку под перчатку, – Ты всё это получишь, самое позднее, завтра утром. А теперь, давай мне все деньги и фишки, себе оставь только на карманные расходы.

– Зачем тебе?

– Ты думаешь, что все эти штучки, – она касается пальцем края перчатки, – мне за эти волосы и длинные ноги дадут? Это – первое. А второе, ты слышал, что говорил Даниил про яхту?

– Ну, и что?

– А то, что «Гепард» – одна из самых скоростных яхт.

– Я это понял. Дальшето что?

– Великое Время! И Шат Оркан даёт о тебе такие отзывы! Да за что? Ты на чем собираешься Олимпик вывозить? На рейсовом боте?

– Нет, конечно. Я планировал захватить какойнибудь корабль на посадочной площадке.

– Какойнибудь? Нет, друг мой в сиреневых сапогах, Мафия и наши конкуренты погонятся за нами не нв какихнибудь кораблях, а на таких, от которых только на «Гепарде» и ускачешь. Усёк?

– Усечьто я усёк. Но я не знаю, сколько стоит «Гепард».

– От пятидесяти до восьмидесяти тысяч, в зависимости от степени износа двигателей.

– Но у нас сейчас нет таких денег.

– А столько и не надо. Я сделаю вид, что хочу купить яхту и для определения цены мне надо опробовать её на ходу. Дам ему в залог тысяч пятьдесять. Ну, сколько он запросит.

– А если он запросит слишком много?

– Это – моя забота. Твоя забота сейчас, играть. Вот иди и играй. Я приду часа через два.

После обеда игра принимает некоторый накал. Мои партнёры начинают слегка рисковать. Воспользовавшись этим, я несколько «подсаживаю» их в «гору», а сам рисую на них вистики. С появлением Коры, которая устраивается за соседним столом, где играют во чтото вроде «штоса», игра опять поворачивается в мою пользу. Правда, Кора больше не пытается «организовать» интересные расклады, но регулярно сообщает мне содержимое прикупа, а иногда и расклад партнёров. А это тоже немаловажно.

Уже к самому вечеру, когда у меня на руках оказался сомнительный «мизер», и я задумался: стоит ли рисковать, Кора подсказывает:

– Играй. Сноси червей, а Лидарий сделает по ним третий заход. Тогда ты и сбросишь пику.

Так и играется. К девяти вечера мой выигрыш достигает почти четырёхсот тысяч. Договариваемся с партнёрами: стоит ли играть ночью? Гауфел возражает:

– Игра пошла серьёзная, требует свежей головы и ясности мысли. Давайте, через час прервёмся до утра.

Лидарий и Даниил поддерживают его. Я не возражаю и за час, с помощью Коры, увеличиваю свой выигрыш ещё на сорок тысяч. Видимо, мои партнёры надеются, что за ночь моя полоса везения прервётся. Что ж, надежда, это ваше последнее прибежище, господа!

В баре Кора передаёт мне небольшой пакетик:

– Здесь всё, что ты заказывал.

– Неужели всё?

Кора вновь не удостаивает меня ответом, только поясняет:

– В желтой бумаге – беститат, пластиковая взрывчатка. Взрыватели настроены так, как ты заказывал, с пультом разберёшься. Смотри, поосторожней с капсулами, не раздави их раньше времени. А сейчас, иди и готовься. У меня здесь ещё одна встреча.

У себя в номере я приклеиваю к изнанке передних пол юбочки кармашки и начинаю готовить снаряжение. Отщипываю маленький кусочек взрывчатки. С одной стороны приклеиваю к нему и активирую радиовзрыватель. Они уже разложены по группам. С другой стороны пристраиваю маленькую капсулу с нервнопаралитическим газом. Всё это вставляю в окурок сигареты. Таких «весёлых» окурков набирается у меня двадцать четыре штуки. Они разбиты на три группы.

Один взрыватель мгновенного действия я не активирую, а прячу вместе с остатками взрывчатки в отдельный кармашек. Только успеваю я закончить работу, как раздаётся звук сигнала, и голос из динамика говорит:

– Господин Кандари, на ваше имя поступила депеша. Будьте добры, получите кристалл.

Так, это Бульаф. На камере пневмопочты загорается зелёный сигнал. Открываю лючок и вынимаю пластиковый цилиндр. Внутри лежит кристалл. Вставляю его в приёмник компьютера и читаю, что тётя Шасти изза болезни суставов не только не сможет прилететь на праздник летнего солнцестояния, но и не сможет прислать, как обычно, желтых котят. Всё понятно.

Чтобы стало ещё понятнее, сохраняю текст депеши, а в приёмнике меняю кристалл на тот, который дал мне Бульаф. Теперь текст выглядит следующим образом:

«Капитан Джуди Вис» будет ждать вас завтра с 14 до 24 часов в 800 000 км от Плея к Бете Водолея. Пеленг на частоте 14,8274 МГц, 2 сек каждые 20 мин."

Ничего себе! И как же мы будем добираться за 800 тысяч километров от Плея? Надо срочно встретиться с Корой. Вызываю её номер. Ответа нет. Отправляюсь на 92 уровень, в её отель. Портье сообщает мне, что Кора Ляпатч ушла.

– Куда?

– Не знаю, мун.

– Одна?

Портье пожимает плечами. На стойку падает серебряная фишка достоинством в пять гэкю.

– Она ушла с Даниилом Ракоши. Отель «Звезда Соломона», номер сто семнадцать.

Едва я сворачиваю к коридору, ведущему в №117, как меня останавливает голос:

– Туда нельзя!

Сзади стоит откудато выплывший телохранитель с лучевиком в руке. Держит он его небрежно, полагая, что один вид его оружия повергнет меня в смятение.

– Куда нельзя? – спрашиваю я и подхожу к охраннику вплотную.

Этот дубина так и не поймёт никогда, что нельзя так близко подпускать противника. Как не понял он, какая сила швырнула лучевик в одну сторону, а его самого в другую, да так, что у него надолго потемнело в глазах. У дверей номера меня пытаются остановить ещё двое. Эти в переговоры не вступают, а сразу тянут изза поясов оружие. Но они допускают ту же ошибку и через несколько секунд оказываются на полу, в безжизненных позах. Студенты!

Дверь, естественно, заперта, но это – не проблема. Через минуту я вхожу в номер. Большая, шикарная гостиная пуста. Дверь в соседнюю комнату открыта, и оттуда несутся сопение и сладостные стоны.

Кора в одних ботфортах и перчатках сидит в кресле, закинув ноги на подлокотники. Господин Ракоши, стоя на коленях, уткнулся в её лоно лицом и трудится весьма самозабвенно. Глаза Коры, остановившись на мне, загораются гневом. Она быстро проводит ладонями по шее и плечам Ракоши, отчего тот замирает в неестественной позе. Перепрыгнув через него, Кора хватает меня за плечи и выталкивает в гостиную.

– Ты что, совсем рехнулся? Зачем ты сюда припёрся? – она толкает меня к дверям номера.

– Дело серьёзное, – останавливаю я её и пересказываю содержание депеши.

– Ну, и что? Я знала, что примерно так и будет. «Джуди Вис» – лайнер не совсем обычный и не имеет права заходить в один порт чаще, чем раз в полгода. Ты думаешь, я для чего этого болвана обрабатываю? Для собственного удовольствия?

– Кто тебя знает?

Даже моя быстрая реакция не спасает меня от ещё более быстрой, хлёсткой и звонкой пощечины.

– Предоставь это дело мне. А сам лучше подумай, что ты будешь делать с внешней охраной на посадочной площадке. Я выяснила, их там трое.

– А вот это предоставь мне. И позаботься, чтобы на яхте была бутылка чегонибудь крепкого: коньяка, водки, бренди или рома. Только не виски или денатурата. Надеюсь, что ты сможешь провести эту яхту самостоятельно минут двадцатьтридцать?

– Зачем это тебе? Я имею в виду спиртное.

– Не твоё дело. Делай, как я сказал.

– Хорошо. А сейчас проваливай скорее. Он сейчас придёт в себя. Не хватало, чтобы он тебя здесь увидел.

В самом деле, из оставленной нами комнаты доносится растерянный голос Даниила Ракоши:

– Киска моя! Куда ты пропала?

– Я здесь! – отвечает Кора и толкает меня к дверям, – Иду, я в ванную бегала…

Вернувшись в свой номер, я выхожу на балкон и, стоя у перил с сигаретой в руке, около часа пытаюсь разглядеть, что же представляет из себя Плей? Время для этого я выбрал неудачное. Мегаполис освещает местность в радиусе до пятисот метров, не более. Остальное теряется во мраке. Но и то, что видно, не оставляет места оптимизму. Густые кустарники, которые с такой высоты кажутся травой, небольшие проплешины и никакого движения. Планета кажется мёртвой. Похоже, что жизнь здесь сосредоточилась только в мегаполисах. А может быть, люди сами изолировали себя в этих гигантских зданияхгородах от окружающей природы? Интересно, какова история освоения человеком этой планеты? Как люди здесь пришли к такому образу жизни? Не может же быть, чтобы они сразу начали строить эти мегаполисы над алмазными и рубиновыми месторождениями. Когда вернусь, надо будет отыскать эту Фазу и поинтересоваться. Вернусь! Для этого надо ещё коечто совершить. Прежде всего, выиграть завтра игру в Большой Звон, перебить цену на аукционе и вывезти Олимпик с Плея.

В Схлопку! Завтра тяжкий день. Надо отдохнуть, как следует. С такими мыслями совершаю вечерний туалет и отправляюсь спать.

Утром, до начала игры, совершаю небольшой моцион по мегаполису. На прогулку одеваюсь в тёмнолиловую кожаную юбочку, под полами которой, в кармашках, лежат мои «сюрпризы». Фланирующей походкой, не выпуская из зубов сигареты, иду по маршруту, который я наметил для выхода на посадочную площадку. Задерживаюсь возле каждой урныплевательницы и оставляю в них по окурку.

Партнёры уже ждут меня. От меня не ускользает, что Гауфел заметно нервничает. Мы выпиваем по рюмке коньяку и возобновляем отложенную игру. Почти сразу появляется Кора. Она здоровается с Даниилом Ракоши и устраивается за столиком неподалёку. Подозвав официанта, она заказывает завтрак, вино и спрашивает Ракоши:

– Вы, как я поняла, до обеда управитесь?

– Должны, – коротко отвечает он, раздавая карты.

– Вот и хорошо. Хотелось бы опробовать яхту засветло.

Надежды моих партнёров не оправдались. Удача, то есть Кора, не оставила меня. Очень быстро закрываю свою игру и начинаю играть на своих партнёров. За каждое, записанное им в «пулю» очко, вознаграждаю себя десятью вистами. А если учесть, что игра ведётся уже на четвёртойпятой ступени, это весьма приличные суммы.

Раздав в очередной раз карты, ловлю на себе взгляд Коры. Она показывает мне глазами на потолок. Мельком бросаю туда взгляд. Ого! За ночь служители зала установили там шесть телекамер. Сейчас каждое моё движение фиксируется. Оно и понятно. Слишком крупный выигрыш намечается за этим столом.

Игра стремительно катится к концу. Кора старается во всю. На руках у моих партнёров никак не выпадает больше шестерной игры. Зато у меня эта игра – минимальная. Больше того, даже заказав шестерную, мои партнёры делают неверный ход и, как правило, либо проваливаются, либо дают мне дополнительные висты. Я вистую или играю почти непрерывно. Очередная раздача. Тасует Даниил, моё слово первое. Даниил ещё раздаёт, а я «слышу» Кору:

– Сейчас у тебя семь червей, кроме валета, туз и король треф и туз пик. В прикупе бубновые дама с валетом. Они позарез нужны Гауфелу.

Как только к Лидарию падает последняя пара карт, я говорю, не открывая своих:

– Шесть пик, в тёмную.

Гауфел смотрит на меня, на табло и после минутного раздумья отвечает:

– Шесть треф, в тёмную.

Лидарий с сомнением качает головой, но тоже темнит:

– Шесть бубен.

– Шесть червей, – отвечаю я.

– Семь пик! – не сдаётся Гауфел.

– Семь треф! – отвечает Лидарий.

Все они с напряжением смотрят на меня, но я невозмутим:

– Семь бубен!

Гауфел буквально трясётся. Он снова смотрит на табло. Его положение хуже всех, и если он отпустит когото в тёмную, то его проигрыш достигнет грандиозной суммы.

– Семь червей, – цедит он сквозь зубы.

Даниил переводит ошеломлённый взгляд с одного из нас на другого. А Кора… Коры уже нет. Она своё дело сделала и сейчас, наверное, «отходит» гденибудь в укромном уголке. Лидарий не выдерживает, открывает карты и тут же испуганно бросает их:

– Пас!

Я игнорирую своё право повторить заявку Гауфела через пасующего и повышаю игру:

– Восемь пик!

Здесь уже не выдерживает и Гауфел. Открыв карты, он долго изучает их, смотрит на табло и подсчитывает, что выгодней: отпустить меня в надежде, что я провалюсь и крупно «сяду», или рискнуть самому. Но рискнутьто он теперь, вскрыв карты, может уже только на девятерную. Наконец, он решается:

– Девять бубен.

– Десять пик! – отвечаю я.

Гауфел щелкает пальцами, подзывая официанта. Тот подносит ему рюмку коньку. Гауфел выпивает коньяк залпом, как воду, и выдыхает:

– Пас.

Медленно, очень медленно протягиваю руку к прикупу и, не открывая его, подталкиваю к Даниилу. Отказываюсь. Все затаили дыхание: это моё действие поднимает ставку ещё в два раза. Похоже, что Гауфела сейчас хватит удар. Поднимаю карты и разворачиваю их. Ай да Кора! Медленно обвожу взглядом своих партнёров. Они, не мигая, смотрят на меня. Ждут. Не спеша, закуриваю, затягиваюсь два раза и лениво говорю:

– Десять червей.

Еще одна пауза… Хватит! А то некому будет платить проигрыш.

– Ход мой, – я веером выкладываю карты на стол, – Своя игра, господа!

Все так резко наклоняются над моими картами, что сталкиваются лбами с отчетливым звуком. Но, похоже, что они даже не заметили этого. На табло быстро меняются цифры. Я смотрю на сумму моего выигрыша. Семьсот шестьдесят две тысячи гэкю с мелочью! Ай да мы! Первая часть операции успешно выполнена.

– Господа! Благодарю вас за замечательную игру! – я пожимаю руки своим партнёрам.

На Гауфела страшно и жалко смотреть. Его лицо приобрело землистый оттенок. Рука, которую он протягивает мне, кажется безжизненной, такая она холодная и влажная.

– Официант! Шампанское и коньяк!

Я угощаю проигравших, таков обычай. Пока нам несут заказ, Даниил и Лидарий выписывают чеки, а Гауфел сидит над чековой книжкой и в ужасе смотрит в неё. Да, он проиграл слишком много, похоже, что он разорен.

Нам наполняют бокалы, и я пью за здоровье партнёров и за прекрасную игру. Рюмки наполняются коньяком, и Лидарий провозглашает тост за сегодняшнего победителя и выдающегося мастера, игра с которым оставила ему неизгладимое впечатление на всю оставшуюся жизнь. Еще бы! Много лет придётся ему «изглаживать» такой проигрыш.

К столу подходит старший крупье, и Лидарий с Даниилом отдают ему свои чеки. Крупье передаёт их помощнику, тот кудато уходит. А крупье подходит к Гауфелу и вопросительно на него смотрит. Гауфел показывает ему чековую книжку и поднимает глаза на табло. Крупье кивает и улыбается. Повинуясь лёгкому движению его брови, к Гауфелу подходят два служителя и забирают его чековую книжку. Самого Гауфела они берут под руки и уводят из зала. Всё понятно. В шахтах Мафии появился ещё один рабочий. И, судя по сумме проигрыша, пожизненный. Крупье улыбается мне:

– Не беспокойтесь, мун. Компания доплатит ту часть, которую не в состоянии оплатить проигравший. В какой валюте желаете получить выигрыш?

Когда он произносит последние слова, его глаза, против его воли, становятся стальными. В этих глазах я читаю свой приговор. Передо мной не человек, а цепной пёс Мафии. Ему ничего не стоит отправить неудачника на пожизненную каторгу или моргнуть, и счастливчик никогда не донесёт своего выигрыша до посадочной площадки. И никто никогда не узнает, что с ним стало.

– Вашими фишками, – отвечаю я, – Я не прочь сыграть еще, раз мне так везёт. Только, если можно, желательно платиновыми, они меньше места займут.

– Как вам будет угодно.

Крупье снова сама любезность и предупредительность. Раз клиент не собирается сегодня же драпать с Плея вместе с выигрышем, завтра мы сделаем так, что весь выигрыш останется здесь.

– Вы можете получить выигрыш в кассе нашего зала незамедлительно. Чеки этих господ уже проверены, – добавляет крупье.

– Значит, мы будем иметь возможность отыграться? – выражает надежду Даниил.

– Да, да! Я бы не хотел так скоро расставаться с вами, мун Риш, и не прочь ещё раз полюбоваться на вашу игру, – подхватывает Лидарий.

– Разумеется, господа! Сегодня же вечером и начнём. А сейчас не мешает немного развлечься и отдохнуть. Мы с вами заслужили это. Не правда ли?

С этими словами я направляюсь к кассе.


Глава VII


Что было неважно, а важен лишь взорванный форт.
Мне хочется верить, что грубая наша работа
Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход.
В.С.Высоцкий

С сумкой, оттягивающей пояс без малого сотней платиновых фишек, я покидаю игорный зал. Меня провожают взгляды: восхищенные – случайных зевак, завистливые – менее удачливых игроков, настороженные и деловитые – сотрудников зала и боевиков Мафии, которых уже запустили контролировать каждый мой шаг.

Чтобы несколько усыпить их бдительность захожу в какойто бар, где выпиваю рюмку до сумасшествия дорогого и баснословно противного напитка. Договариваюсь о встрече с двумя шикарнейшими проститутками и только тогда, с видом безразличного ко всему зеваки, не спеша, направляюсь в торговый зал.

А в торговом зале уже решается судьба Олимпика. Народу там, примерно как в игорном зале перед началом торговли за ставки в Большом Звоне. Разумеется, активных участников торга всего несколько человек. Остальные собралисьсюда на небывалое шоу. Всем интересно, какую цену дадут за суперрубин, и кто окажется этим человеком? Да и сам Олимпик, выставленный на подиуме в открытом титановом футляре, отделанном изнутри белым бархатом, представляет уникальное зрелище. Умело подсвеченный лазерами и скрытыми источниками света, он «играет» и искрится, как живой. Кажется, что он вотвот спрыгнет с подиума и убежит от потенциальных покупателей и охраны или взлетит, пробьёт потолок и умчится в безграничный космос. Потомуто и стоят возле него четыре охранника с мощными лучевыми ружьями наготове.

На входе покупаю пульт, дающий право на участие в торгах. Протискиваюсь поближе, но в первые ряды не лезу. И так всё видно. Основные претенденты на покупку Олимпика сосредоточились вплотную к подиуму. Они окружены массой референтов, бухгалтеров, секретарей и телохранителей. Секретари, бухгалтеры и референты суетятся, чтото подсчитывают, с кемто связываются, кудато убегают и возвращаются, чтото шепчут боссам. Телохранители же спокойны как вымершие мамонты. Они плотным кольцом окружают суетящиеся группы.

А торги идут. Продажная цена Олимпика достигла уже 220 тысяч гэкю и продолжает расти. Я спокойно наблюдаю всю эту суету. Моя задача: не привлекать к себе внимания раньше времени. Я хорошо помню, как четко сработал на аукционе незабвенный Остап Бендер. Но у меня перед ним есть неоспоримое преимущество. Я не только точно знаю сумму, которой располагаю, но и не имею такого надёжного компаньона, как Киса Воробьянинов. Вся моя наличность – при мне.

Кто там борется за Олимпик и лидирует, я не знаю. Судя по мелькающим на табло номерам и суммам, их трое. Остальные либо уже выбыли из игры, либо выжидают, как и я. А за Олимпик предлагают уже 380 тысяч. Вот это число меняется на 390… 400… 420… 430… Стоп! Чтото заело. Зал освещается красным светом и громкий голос произносит:

– Номер тридцать восемь, четыреста тридцать тысяч!

Низкий, громкий звук проносится по залу, и тут же на табло появляется 435… 440… 450… Стоп! Снова – красный свет.

– Номер тридцать восемь, четыреста пятьдесят тысяч!

Снова меняются числа, и снова красный свет заливает зал.

– Номер сорок девять, четыреста девяносто тысяч!

495… 500… 505… 515… 520… Красный свет.

– Номер тридцать восемь, пятьсот двадцать тысяч!

Цифры не меняются. Проходит секунд тридцать, и зал заливает синий свет.

– Номер тридцать восемь, пятьсот двадцать тысяч!

Громкий, низкий сигнал звучит дважды. На табло появляется 525. Процедура повторяется, на этот раз с номером 23.

Я уже набрал на своём пульте число и держу палец на клавише. Но всякий раз не успеваю отсчитать после второго сигнала 30 секунд. И слава Времени! Не стоит светиться до решающего момента.

530… 535… 540… 545… 550…

Синий свет.

– Номер тридцать восемь, пятьсот пятьдесят тысяч!

Двойной сигнал. Я считаю: двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь… Пора! Нажимаю клавишу. На табло загорается: «217 – 700». 217 – мой номер, а 700 – цена, которую я предложил. В зале устанавливается тишина как в склепе. Её нарушает голос распорядителя торгов:

– Я хочу напомнить один из законов нашего мегаполиса «Алмазная пыль». Если тот, кто, назначив на аукционе цену, окажется не в состоянии заплатить её наличными или достоверным Чеком Галактического Банка, то он направляется на принудительные работы до тех пор, пока не заработает назначенную сумму.

Лихо! Это сколько же пожизненных каторг надо отбыть в данном случае? Лихо, но справедливо. Нет денег, не участвуй в аукционах. Распорядитель ждёт полминуты, но поскольку я не выказываю желания снять своё предложение, и никто не желает предложить хотя бы 701 тысячу, в зале загорается красный свет.

– Номер двести семнадцать, семьсот тысяч!

Гул сигнала, тридцать секунд, синий свет.

– Номер двести семнадцать, семьсот тысяч!

Два сигнала. В группах возле подиума начинается подозрительная суета. Вспоминаю слова Мефа: «Эти господа не любят проигрывать». Интересно, что они… Загорается желтый свет.

– Номер двести семнадцать, семьсот тысяч! Продано!

Сигнал звучит непрерывно почти минуту. Я направляюсь к подиуму и незаметно оглядываюсь. На всех выходах уже стоят охранники, перекрывая возможные пути бегства тому, кто, назначив фантастическую цену, вздумает уклониться от оплаты. Нет, друзья мои, я сюда прибыл не за этим. Поднимаюсь на подиум одновременно со словами распорядителя:

– Участника торгов под номером двести семнадцать просим подняться сюда, выплатить назначенную им сумму и получить покупку.

– Риш Кандари, – представляюсь я и протягиваю свой пульт.

– В какой валюте вы намерены платить? – спрашивает распорядитель.

– В вашей, – отвечаю я и расстёгиваю тяжелый подсумок.

На столе начинают появляться столбики платиновых фишек, из пяти штук каждый. У распорядителя темнеет лицо и сужаются глаза, но я не теряюсь:

– Я должен вам напомнить один из законов мегаполиса «Алмазная пыль». Фишки игорных залов имеют в мегаполисе хождение наравне с любой валютой Галактики, вплоть до галактических экю и ЧГБ (Чеков Галактического Банка), включительно. Отказ от приёма фишек в качестве уплаты карается ссылкой на принудительные работы до того времени, пока не будет отработана данная сумма.

Распорядитель делает глотательное движение и начинает считать столбики фишек. Их четырнадцать.

– Здесь их на семьсот тысяч. Я могу забрать свою покупку?

Распорядитель лишен дара речи и только кивает. Я подхожу к столу, на котором красуется Олимпик. Осторожно укладываю рубин на белый бархат и закрываю крышку футляра. Спускаться с подиума мне приходится прямо в толпу конкурентов и их приближенных. Они расступаются и провожают меня очень недобрыми взглядами. Вспоминаю красавицу Лину и усмехаюсь. Если бы их глаза могли стрелять, футляр с Олимпиком сейчас лежал бы на кучке неаккуратно порезанного мяса.

Преодолев кольцо конкурентов и их телохранителей, попадаю в кольцо журналистов. На меня нацелены видеокамеры и карандашимикрофоны.

– Мун Риш, один вопрос: вы частное лицо или представляете интересы какойто организации?

– Мун Риш, один вопрос: что вы намерены делать с Олимпиком?

– Мун Риш, на каком лайнере вы будете улетать с Плея?

– Мун Риш, вы заплатили за Олимпик вашим выигрышем в Большой Звон?

– Без комментариев, – коротко отвечаю я и вытираю с лица пот.

При этом я вставляю в ноздри противогазовые фильтры. Четыре охранника из «Службы безопасности» оттесняют от меня назойливую братию и берут меня в центр «каре».

– Не беспокойтесь, мун Риш. Мы доставим вас, куда требуется.

А вот это мне меньше всего нужно. Что ж, пойдём, вам же будет хуже. Выхожу из зала, сопровождаемый мафиози. За нами толпой тянутся журналисты, мешая приблизиться ко мне телохранителям конкурентов.

Вот поворот к лифтовой площадке, но мафиози незаметно, но настойчиво увлекают меня в другом направлении. Зря вы так, ребята, я же вас предупреждал! Ах, пардон, я предупреждал вас мысленно, но сути дела это не меняет. Вот только журналисты зря пострадают. А впрочем, я никогда не сочувствовал этим стервятникам. Любопытство не порок, а вторая древнейшая профессия.

Достаю изпод юбки пульт и нажимаю клавишу. Проход озаряется лиловыми вспышками, гремят взрывы и из урн, заминированных мною утром, вырываются облака нервнопаралитического газа. Секунда, другая, и коридор напоминает Куликово Поле сразу после завершения Мамаева Побоища.

Быстро сворачиваю к лифтовой площадке и вызываю два лифта: скоростной и грузовой. Меня хотят остановить ещё пятеро мафиози, появившиеся из бокового прохода, но тут взрываются ещё три урны (в них взрыватели установлены с заранее рассчитанным замедлением), и мне на руки падает самый прыткий. Толкаю его в открывшуюся кабину скоростного лифта и отправляю как можно ниже. Сам прыгаю в медленный грузовой лифт и отправляюсь на самый верхний уровень.

Когда я выхожу из лифта, охранники, дежурившие на выходе из мегаполиса, уже лежат в неживописных позах вперемежку с урнами. Очень хорошо! Остальная охрана и телохранители конкурентов, тем временем, ловят меня внизу. Сейчас они заблокируют лифт, остановят его и с восторгом поймут, как я их надул. Восторги их мне выслушивать некогда, хотя это было бы очень для меня лестно. Предо мной дверь на посадочную площадку. Там меня должны ждать Кора на «Гепарде» и три охранника. Этих ребят нейтрализовать мне не удалось. Газ малоэффективен на открытом пространстве. К тому же это было бы подозрительно, если бы я вылез покурить на крышу мегаполиса. Сосредотачиваюсь и открываю дверь.

Первое, что я вижу, два ствола лучевых ружей, нацеленные мне в грудь. Быстро сориентировались! Приседаю и ударом снизу задираю стволы в серое небо. Одно ружьё стреляет, второй охранник не успевает нажать на спуск. Ударами футляра успокаиваю обоих. Третий охранник целится в меня с пяти шагов. Отхожу в сторону и прыгаю на него. Луч лазера уродует закрывающуюся дверь, а охранник укладывается на жесткий бетон площадки. Теперь – к «Гепарду». Он стоит метрах в пятидесяти.

Вижу, как Кора, высунувшись из люка, целится в когото из пистолета. Откудато бегут ещё двое, их я не учел. Ну и в Схлопку их! Меня они не догонят и не поразят. Бегу к «Гепарду». А Кора успевает дважды выстрелить. А у неё реакция ничего, и стрелок она не слабый. Охранники медленно падают, а я заталкиваю Кору в люк, бросаю туда же футляр и прыгаю на свободное сидение.

– Стартуй!

Кора смотрит на меня «квадратными» глазами. Но мне не до неё, у меня начинается реакция. Я щелкаю пальцами. Она, поняв, в чем дело, суёт мне бутылку коньяка. Срываю пробку и снова хриплю:

– Стартуй!

А сам подношу бутылку ко рту и делаю глоток. Больше не успеваю. «Гепард» свечей уходит в небо. Внезапно Кора делает петлю и пикирует вниз, внутрь пространства, окруженного мегаполисом. Там она вырубает двигатели и, включив антигравитатор, зависает в пятистах метрах от поверхности. Я понимаю и должным образом оцениваю её манёвр, но смотрю на неё неодобрительно. Реакция ещё не прошла, а попробуйте выпить коньяк из бутылки в условиях невесомости!

Внезапно я вспоминаю. Лебедев описывал, как наши космонавты умудрились выпить нелегально доставленного на орбитальную станцию вина. Пользуюсь его советом. Подношу бутылку ко рту, а другой рукой хлопаю себя по затылку. В рот попадает порция обжигающей жидкости. Спасибо нашим космонавтам за совет! Повторим.

Кора бросает на меня недоуменный взгляд. Всё её внимание нацелено в серое, затянутое тучами, небо. Вот оно озаряется вспышкой. Еще одна и еще, и еще… Полтора десятка кораблей, не меньше, стартовали в погоню за нами. Вот только где они собираются нас ловить?

А Кора выжидает. Наблюдая за ней, понимаю, что сейчас она выполняет какойто сложный расчет. Не буду ей мешать, она знает, что делает. Сам я ещё пару раз глотаю коньяк. Противные дрожь и слабость постепенно оставляют меня. В этот момент Кора врубает максимальную тягу, и «Гепард» вновь взмывает в небо. Вылетев из мегаполиса, Кора сбрасывает скорость, пикирует почти до земли и на предельно малой высоте уходит от «Алмазной пыли».

Кора ведёт яхту не выше сорокапятидесяти метров, и я вижу, что курсовые радар и компьютер выключены. Это чревато. На такой скорости можно запросто вмазаться в какоенибудь препятствие, например, в приличный холм. Но Кора опять поступает правильно. Мы сейчас сливаемся с фоном планеты, и обнаружить нас невозможно. А вот излучение курсового радара засечь, пара пустяков. Но на наше счастье рельеф Плея такой же унылый, как и его растительный мир. Это даже позволяет Коре оглянуться на меня:

– Ну, как?

– Всё в порядке. Еще минут десять, и смогу взять управление.

– Как ты всё это проделал?

– Долго объяснять. Это называется ускорение собственного ритма времени.

– Весьма эффективно! Я с трудом смогла увидеть тебя. Открывается дверь, два охранника падают, третий стреляет и тоже падает. И вдруг ты заталкиваешь меня в люк и валишься сверху сам.

– Да, метод эффективный, но чреватый последствиями. За всё надо платить. Видишь, в каком я состоянии. Потомуто мы и пользуемся им только в самых крайних случаях, вроде этого. Есть здесь чтонибудь пожевать?

– Представления не имею. Посмотри сзади, там чтото вроде бара.

Оборачиваюсь и немею от удивления. В заднем кресле сидит Ракоши, застывший как памятник самому себе, и смотрит на нас остановившимся взглядом. На коленях у него – футляр с Олимпиком.

– Ракоши!?

– Ну, да. А как бы я без него проникла на яхту?

– Он, что, под гипнозом?

– Нет, я его парализовала. Сейчас он всё видит, всё слышит, но, как видишь, даже мигнуть не в состоянии.

– Бедняга. И долго он таким будет?

– Пока мы не прибудем на «Джуди Вис». Ну, а насчет бедняги, ты заблуждаешься. Он своё получил: всю ночь меня мочалил. Я и не подозревала, что в нём такая бездна сексуальной энергии. А уж если сравнивать его с Гауфелом, то Даниил просто счастливчик. Пусть он разорён, но яхтато останется при нём. И дурак он будет, если продаст её дешевле, чем за сто тысяч. А ты отдыхай, я же вижу, в каком ты состоянии. Не думай, я сумею довести яхту до «Джуди Виса».

Да, она сумеет, сразу видно. Кора ведёт яхту довольно профессионально. Она, повидимому, хорошо знает карту Плея, так как мы ни разу не оказались в виду какоголибо мегаполиса. Довольно скоро мы оказываемся на ночной стороне планеты.

– Пора уходить, – говорит Кора.

– Смотри, они могут караулить нас на орбите, – предупреждаю я.

– Ничего, они же не знают, откуда мы появимся. Всю планету они прикрыть не могут. А и засекут, не беда. Догнать всё равно не смогут.

Я с сомнением качаю головой. На месте наших преследователей я бы организовал нам хорошую ловушку. Но это во мне говорит военный опыт. А как с этим делом обстоит здесь, Время знает. Перегрузка вжимает меня в кресло. Яхта набирает скорость и круто идёт вверх. Очень скоро мы удаляемся от Плея на приличное расстояние. Похоже, что нас не обнаружили. Похоже. Но как там на самом деле, Время его знает. Мы всё ещё идём вслепую. Сейчас это уже опасно.

– Включи радар и пеленгатор, – предлагаю я.

Кора кивает и включает приборы. Я настраиваюсь на частоту «Джуди Виса». Скоро из приёмника доносится короткий сигнал. Пеленгатор делает засечку. Через двадцать минут будет ещё одна, и тогда можно включить автопилот. Внезапно тишину прорезает тревожный сигнал. Приборы обнаружили высокочастотное излучение. Нас засекли. Включаю поисковый радар. Так и есть! Прямо по курсу – три корабля, сзади ещё пять. Обложили по всем правилам. А ято думал, что они воевать не умеют. Черта с два! Кора, оценив обстановку, замедляет ход.

– Что ты собираешься делать?

– Менять курс. Надо обойти этих как можно дальше.

– Ага. И попасться вон тем, которые сзади? Вооружение на яхте есть?

– Есть. Лазерная пушка, вот её пульт. Да что толку? Драться в одиночку против троих? Нет, надо только обходить.

– Ни в коем случае!

– А что же делать?

– Прежде всего, передать мне управление. А второе, ни в коем случае не снижать скорость. Только в этом наше спасение. Садись на моё место и не дёргайся. Тоже мне, вояка!

Кора не возражает. Я пересаживаюсь в её кресло, первым делом включаю пушку и даю полную тягу двигателям. Взгляд на экраны. Задние начинают отставать, но те, кто впереди, стремительно приближаются. Лобовая атака! Я снова истребитель, я снова в своей стихии. Нука, посмотрим, что вы сможете сделать против фронтового аса?

Расстояние сокращается. Вот ближайшая отметка начинает мигать красным светом: мы на дистанции поражения. Детектор излучения верещит, не переставая. Это значит, что мы тоже в прицеле. Не в первой! Тут кто как сумеет!

Компьютер обрабатывает данные на упреждение, и я выношу марку прицела на головной корабль. Жму на гашетку. Яркая рубиновая вспышка, гдето далекодалеко загорается тусклая звёздочка, и метка головного корабля на экране гаснет. Резко меняю курс. Так я на Яке и МиГе делал «горки». Двигатели продолжают работать на максимальной тяге, и перегрузка получается жутковатая. В глазах темнеет, справа чтото пищит Кора. Но своего я достиг. Далеко внизу ту часть пространства, где я только что был, пронзают лучи.

Еще раз меняю курс и снова ловлю в прицел совсем уже близкие корабли. На прицеле уже горит сигнал о том, что пушка зарядилась и готова к стрельбе.

Ага! Они снизили скорость и пытаются маневрировать. Эх, вы! Да разве так уходят изпод атаки? Бью ещё одного, который пытается в этот момент войти в разворот. Пока пушка заряжается, третий на пониженной скорости проскакивает гдето вверху. В тылу его оставлять нельзя. На такой скорости он сумеет быстро развернуться, и от его луча нас не спасёт даже максимальная скорость «Гепарда».

Делаю «боевой разворот», от которого Кора уже не пищит, а сдавленно хрипит. Так и есть! Он уже разворачивается для атаки. Вот в этом развороте и настигает его мой третий выстрел. А преследователи уже близко. Еще один «боевой разворот», и максимальная тяга двигателей «Гепарда» уносит нас от противника. Детекторы засекли попадания. Ха! Они от злости палят за пределы поражения. Лучи на такой дистанции теряют свою энергию и рассеиваются. Стреляйте, стреляйте, господа! Счастливо оставаться!

Бой занял полторы минуты. Иду прежним курсом и жду второго сигнала с «Джуди Виса». Кора приходит в себя:

– Ну, ты даёшь! Что это было?

– Обычный бой.

– Обычный! У меня глаза чуть не выскочили, и шорты чуть не лопнули от натуги. Где ты этому научился?

– На войне. В таких боях я участвовал по несколько раз в день. Я же рассказывал тебе, что был лётчикомистребителем. А этим соплякам не с лётчиками воевать, а пассажирские и грузовые корабли грабить. Тоже мне, асы! Кто же в бою маневрирует на пониженной скорости?

Я хочу ещё както выразить своё презрение к побеждённым, но в это время звучит сигнал пеленга. Бросаю взгляд на экран, где преследователи? Далеко, уже не перехватят. Включаю автопилот, и «Гепард» меняет курс, разворачиваясь на «Джуди Виса». Потягиваюсь:

– Ну, вот и всё! У нас получилось. Мы с тобой, Кора, молодцы. Можешь меня за это поцеловать, а я тебя.

Кора улыбается, стягивает перчатки и протягивает мне обе руки для поцелуя.

– Ты знаешь, честно скажу, без тебя я бы ни за что не справилась!

Невзирая на двусмысленность и неопределённость своего положения, ловлю себя на том, что я всётаки рад тому, как я сумел выполнить такое сложное задание. Испытываю при этом такое удовлетворение, словно задание давал мне не Меф, а Магистр. Вот, что значит профессия!

– Ну, без тебя я бы тоже немного преуспел. Чего стоит только одна последняя раздача! Я ещё не сказал тебе за неё спасибо. А если бы не она, игра затянулась бы ещё на полчаса, час. И тогда Олимпик за это время уже ушел бы. Да и выигрыш был бы поменьше.

– Я это поняла, потому и пошла на такую сложную комбинацию. Если ты думаешь, что мне это далось легко, ты ошибаешься. Я была после этого нисколько не в лучшем состоянии, чем ты после ускорения своего времени. Полчаса в себя приходила.

– Потомуто и ушла?

– Да. Не было сил оставаться. Не хватало, чтобы я там в обморок шлепнулась. Как только я убедилась, что карты легли как надо, и ты правильно понял мой сигнал, я тут же ушла, точнее, почти уползла.

На экране появляется отметка лайнера. Смотрю на экран заднего обзора. Преследователи здорово отстали, но погоню не прекращают. Выхожу на связь, на заранее обусловленной частоте:

– «Капитан Джуди Вис»! Вызывает Риш Кандари. Мы на подходе, товар на борту. Нас преследует пять кораблей.

– Риш Кандари! – слышу я ответ капитана Бульафа, – Говорит «Капитан Джуди Вис». Вас видим, ваш эскорт тоже. Меры приняты. Стыкуйтесь к третьему шлюзу.

На экране визуального обзора вырастает лайнер. Какого черта! Это уже не лайнер, а рейдер, готовый к бою. Он развернут носом в сторону наших преследователей, и люки орудийных палуб открыты.

Пока я маневрирую для причаливания, нос рейдера расцвечивается вспышками, и гдето далекодалеко загораются звёздочки. На экране видно, что два уцелевших корабля резко разворачиваются и уходят назад. Эх, вы! Вам бы и в бою со мной так маневрировать! Пристыковываюсь к рейдеру. Пока соединяются шлюзы, и выравнивается давление, Кора вспоминает:

– О, Время! Даниил!

Она делает несколько движений рукой, и «кукла» оживает. Только сейчас Кора замечает, что она всё ещё без перчаток. Взвизгнув, она поспешно натягивает их.

– Не спеши, шлюха! – рычит Даниил Ракоши, – Я уже знаю твою истинную цену! Да и твою, Риш, тоже. Галактические проходимцы! Шулерская шайка!

– Зачем ты так, Даниил? – мирно говорю я, – У каждого свой бизнес.

Но Даниил не унимается:

– Ладно, меня с Лидарием обчистили. А Гауфел? Его же теперь из шахты только в гробу поднимут. Мерзавцы!

– Ах, да! Ты мне напомнил.

Беру судовой журнал и диктую в него:

– Я, Риш Кандари, заявляю, что мой выигрыш в зале № 1 «Алмазной пыли» в сумме семьсот шестьдесят две тысячи галактических экю получен нечестным путём. В игре были использованы телекинез, ясновидение, телепатия и внушение мыслей. Всеми этими способностями в совершенстве владеет моя напарница, Кора Ляпатч. Признание сделано мной в здравом уме, без всякого принуждения с чьейлибо стороны, на борту яхты «Гепард» в присутствии Даниила Ракоши и Коры Ляпатч. В знак подтверждения своей личности прилагаю отпечатки пальцев.

Кладу ладонь на сканер и говорю Ракоши:

– Если после предъявления этой записи Компания не вернёт вам проигрыш и не освободит Гауфела, обратитесь в «Галактик Ньюс». «Алмазная пыль» потеряет всю клиентуру и обанкротится. Так что, компенсация им обойдётся дешевле.

Ракоши ошеломлён, а Кора недоумевает:

– Зачем тебе это благородство? Ты же ставишь нас вне закона!

– А ты что, намерена ещё раз посетить Плей и «Алмазную пыль»? Грош цена твоему руководству, если они после такой операции ещё раз пошлют тебя туда в этом же образе. Впрочем, мнето на все ваши проблемы глубоко плевать. Мне Гауфела жалко, за что пострадал, бедолага? А если ты так переживаешь за будущее, можешь убрать свидетеля, – я киваю на Даниила, – Но только, предупреждаю, я тебе в этом деле – не помощник.

Кора морщится. Моё предложение ей не по душе. Одно дело: подстрелить в пылу боя двух вооруженных охранников, и совсем другое: выступить в роли хладнокровного палача. Она машет рукой:

– Пусть живёт. Будь потвоему.

Загорается сигнал готовности шлюза. Оборачиваюсь к Ракоши:

– Прощайте, Даниил, не поминайте лихом. Советую, как только отойдёте от нас, сразу подать сигнал бедствия. Иначе вас расстреляют на орбите вокруг Плея.

– Прощайте, Риш, – Даниил протягивает мне руку, – Вы, что бы там ни было, порядочный человек. Может быть, нам повезёт встретиться когданибудь ещё раз.

– Вам, может быть, и повезёт. А вот я тогда буду уже не Ришем Кандари, и Риш будет не мной.

– А кто вы на самом деле?

– Андрей Коршунов.

– Прощайте, Андрей.

Даниил жмёт мне руку и обращается к Коре:

– Прощайте и вы, Кора. Извините меня за необдуманные слова. Я погорячился. Вы просто мастерски выполнили свою работу, а это всегда заслуживает только восхищения, но не осуждения. И огромное спасибо за те часы, которые мы с вами провели наедине. Этого я не забуду до конца жизни. Вы были великолепны!

Подхватываю футляр с Олимпиком и открываю шлюз. На борту «Джуди Виса» нас встречает капитан Бульаф в сопровождении двух членов команды. Капитан улыбается (лучше бы он этого не делал!):

– Поздравляю с успешным завершением операции! Ваши каюты прежние.

Он протягивает свою ручищу к футляру.

– Отставить! – я резко отталкиваю его лапу, – Мы будем сопровождать Олимпик до конца!

Жуткая маскаулыбка мгновенно сползает с физиономии капитана. Его морда из желтокрасной становится багровой. Рука тянется к поясу с оружием.

– Оставь пушку в покое, болван!

Лучевик Коры смотрит прямо в лоб капитану.

– Ты что, не понял? Смирно!

Капитан из багрового становится пурпурным, но опускает руки и вытягивается во фронт.

– Риш имеет на это право! Он жизнью рисковал на Плее, дрался один против троих и на земле, и в космосе. А ты, хлом склизкий, прохлаждался в безопасности за миллионы километров отсюда. И ещё грабли свои поганые протягивает, будто это его собственность! Олимпик полетит в моей каюте под охраной Риша Кандари. Проводи нас туда. Иди вперёд, и без фокусов. Риш из тебя сделает мертвеца раньше, чем я успею выстрелить. Поверь мне, уж ято видела, на что он способен.

Капитану ничего не остаётся, кроме как выполнить приказ и проводить нас почетным эскортом к каюте № 37. Оставшись наедине со мной, Кора заливается весёлым смехом:

– Здорово мы его! А ты что, стоял как телёнок? Сделал бы его! Я же видела, как ты это умеешь.

– Кора, я же говорил тебе, что к таким методам мы прибегаем только в исключительных обстоятельствах.

– Ну, Время с тобой.

Она подходит к компьютеру и ругается:

– И компьютер заблокирован! Ну, мерзавец! Даже не приготовил каюту к моему прибытию. Меню на тот день, когда мы высадились на Плее. Подожди меня, пойду, распоряжусь.

На пороге она оборачивается и тихо говорит:

– Чтото ты мне не нравишься, Андрей. У тебя сейчас мысли, как у Шат Оркана, такие же туманные, и Время знает где. Чтото у тебя на уме такое…

– Ничего особенного, Кора, – успокаиваю я её, – Просто моя миссия закончена, и сейчас я гадаю, что ждёт меня дальше?

Кора с сомнением качает головой и выходит из каюты. Так. Времени терять нельзя, иначе она меня раскусит. Открываю футляр и ставлю рубин в гнездо на попа так, как он стоял на аукционе. Изпод юбки достаю припрятанную взрывчатку, детонатор и пульт. Взрывчатку я раскатываю в тонкую колбаску и эту колбаску спиралью обматываю вокруг рубина. В верхний конец колбаски вставляю миниатюрный радиодетонатор мгновенного действия. Теперь надо перенастроить пульт на размыкание. Так, готово.

– Что это ты делаешь? – слышу я голос Коры.

– Перенастраиваю пульт, – отвечаю я, не оборачиваясь, – Видишь, когда я нажимаю на кнопку, – я утапливаю пальцем клавишу, – ничего не происходит. Но стоит мне теперь убрать палец, как взрыватель сработает, и Олимпик разлетится на куски.

– Ты с ума сошел! Зачем тебе это надо, после всего, что мы с тобой сделали?

– Это была ваша игра, Кора. А теперь пошла уже моя. Ты же знаешь, я здесь не по своей воле, и что они хотят сделать со мной дальше, я даже не догадываюсь. А еще, в замке СенКант в качестве заложника сидит моя подруга. Чтобы я не отмочил какойнибудь фокус из любви к нестандартным решениям. Они меня боятся и правильно делают. Но теперь у меня в заложниках сам Олимпик. Согласись, это действительно нестандартное решение.

– Да, такого никто не мог предвидеть: ни я, ни Шат Оркан.

– Вот теперь я буду диктовать свои условия.

– Что ты требуешь?

Я не успеваю ответить. В каюту врывается капитан Бульаф и несколько членов его команды. Они вооружены. Капитан наводит на меня лучевик и рычит:

– Я знал, что этот прохвост способен на всё, меня предупредили! А ты, шлюха, поверила ему! Но теперь я сам с ним разберусь!

Кора в прыжке закрывает меня своим телом:

– Назад! Безумец! Не смей стрелять в него, иначе рубин разлетится на кусочки. Меня тоже предупреждали, я тоже ему не верила, тоже была всё время начеку. Но он переиграл нас! Так что, давай будем проигрывать достойно.

– Стреляй, стреляй, капитан, – усмехаюсь я, – После твоего выстрела Олимпик будет представлять интерес разве что для ювелиров. Ну, а что будет с тобой, это я сказать затрудняюсь. Право же, ваши законы и ваши нравы мне не ведомы.

Капитан, скрипя зубами, отступает. Кора поворачивается ко мне:

– Ну, каковы твои требования, Андрей?

– Прежде всего, выйди на связь с Мефом, то есть Шат Орканом.

Кора согласно кивает и направляется к компьютеру. Но не успевает она прикоснуться к панели, как монитор оживает, и на нём появляется лицо Мефа:

– Ничего не надо делать, Кора. Я давно уже наблюдаю эту сцену, и сейчас только включил обратную связь. Зачем же ты так, Андрей? Ведь я давал тебе слово, – укоризненно говорит он.

– Допустим, что твоему слову я поверил. Но могу ли я надеяться, что тебе позволят его сдержать? Ведь твоё руководство никакого слова и никаких гарантий мне не давало. Вот я и организовал гарантии сам. Как тебе это нравится?

Меф задумывается:

– Если я скажу, что я в восторге, ты, конечно, не поверишь и будешь прав. Поэтому, я промолчу. Но Кора права, ты переиграл нас. А ведь я видел, как ты возился с Олимпиком, но так и не понял, что к чему. Иначе тебя здесь уже не было бы. Но такое простое решение мне и в голову не пришло. Андрей, я преклоняюсь перед тобой. Ты действительно гений нестандартных решений.

– Хватит комплиментов, Мефи, а то я сейчас расплачусь от умиления.

– Действительно. Приступим к делу. Давай твои требования.

– Хорошо. Прежде всего, сними блокировку с СенКанта.

Меф чтото переключает на панели:

– Выполнено. Дальше?

– Приведи Лену.

Меф уходит и через несколько минут возвращается вместе с Леной. Она всё ещё в мушкетерском камзоле и красных сапожках Нины Матяш. Смотрит она с недоумением. Зачем её сюда привели, и что это за люди на мониторе связи? Молодец, Меф! Сдержал слово, Лена ничего из моих похождений не видела. Выходит, ему можно доверять?

– Здравствуй, Ленок! Это – я, Андрей.

– Андрюшка! Наконецто! Ну, как у тебя?

– Всё в порядке. Как я и обещал, теперь наша раздача, наш расклад и наш ход. Я не только уравнял козыри, но и играю свою игру. Собирайся домой.

Глаза Лены светлеют:

– Я верила, что ты это сможешь! А сам ты как?

– Обо мне не беспокойся. Итак, Мефи, теперь ты выйдешь на связь с нашими. Ты знаешь, как это делается.

Меф кивает, и через несколько минут на мониторе появляется родное и милое лицо Магистра. Но Время великое, как он осунулся, побледнел. Его, некогда смоляные, волосы на три четверти отливают серебром. Да… Не хотел бы я сейчас поменяться с ним местами. Может быть, действительно, пособирать для него цветочки на полянке под соответствующее музыкальное сопровождение?

Магистр, как и Лена, недоумённо смотрит на нас.

– Здравствуй, Магистр! Это – я, Коршунов.

– Андрэ! – Магистр оживляется, и глаза его загораются, – Время побери! Где ты? Как ты вышел на связь?

– Потом, Магистр, всё потом. Сейчас готовься срочно принимать Лену. Со связи не уходи, подтвердишь мне приём.

– А тыто? Где ты? Чем мы можем тебе помочь?

– Я сказал, потом! Не беспокойся, я сам себе помогаю. Принимайте Лену. Она сейчас в СенКанте.

До Магистра быстро доходит экстраординарность ситуации, и он начинает действовать. Через несколько минут он докладывает:

– Всё в порядке, Андрэ! Элен – с нами!

– Быстренько переключи меня на неё.

На мониторе появляется изображение пункта переноса. Лена лежит нагая на «стартовой площадке».

– Ленок, как ты?

Лена с трудом приподнимает голову, Нэнси шикает на неё, но Лена улыбается мне:

– Всё хорошо, Андрюша, – слабо шепчет она, – Давай, выбирайся сам. Я жду.

Она снова роняет голову на стол. На мониторе вновь появляется Магистр:

– Андрэ! Где же ты всётаки?

– Время знает, Магистр. Но я скоро вернусь. Ждите, и Андрей пусть ждёт и не делает глупостей. Конец связи.

На мониторе появляется Меф:

– Что дальше, Андрей?

– А дальше, забирай меня отсюда в СенКант.

– Да? А как это сделать, пока ты держишь палец на кнопке? Ведь Риш Кандари непременно потеряет сознание, хотя бы на несколько секунд. И тогда Олимпик разлетится на куски.

– Кора, – говорю я, – подойди ко мне и положи пальцы на моё запястье. Смотри внимательно мне в глаза. Готовься перехватить пульт, но не раньше, чем я уйду.

Кора подходит и берёт меня за руку:

– Прощай, Андрей. Жаль, что мы расстаёмся при таких обстоятельствах. С тобой было хорошо работать.

– Мне тоже понравилось с тобой работать и тоже жаль, что наше расставание омрачено. Но иначе я не мог.

– Я понимаю.

Перед глазами вспыхивает яркий свет, который заслоняет всё окружающее. Я кудато проваливаюсь и прихожу в себя уже сидя в кресле в лаборатории Мефа.

– С прибытием, – приветствует меня Меф, – Поздравляю с великолепной работой. Скажу честно, я любовался тобой.

– Без Коры ничего бы не вышло.

– Не прибедняйся. Она, конечно, здорово помогла тебе. Но и она без тебя не справилась бы. Вы с ней – идеальный тандем.

В этот момент я обращаю внимание на одежду Мефа и вспоминаю о своей догадке:

– Мефи, скажи честно. Ты из этой Фазы, где я только что работал?

– Да, – отвечает он, – Более того, я жил именно на Плее и был членом Мафии. Пришлось покинуть тот Мир, и не по своей воле.

Он трёт пальцами висок со шрамом. Я решаю не вдаваться в подробности и перехожу к делу:

– Итак, я своё слово сдержал. Олимпик – на лайнере.

– Я своё тоже держу. Ты свободен. Вот твоё оружие.

Он достаёт из шкафа мои шпагу и пистолет. Смотрю с удивлением, а он поясняет:

– На выходе тебя будет ждать шевалье де Шом. Он категорически против твоего освобождения и жаждет крови.

– Уже выздоровел?

– Живучий. Так что, будь осторожен.

Мефи надевает сутану и подходит к стене:

– Мы выйдем отсюда другим путём. В камере тебя ждёт Нина Матяш. Я перенёс её туда спящей и не хочу, чтобы она видела проход. Мы зайдём за ней через обычную дверь.

Мы выходим в какойто коридор замка. Меф идёт вперёд и поднимается по лестнице. Следую за ним. Лестница приводит нас на площадку, где на скамьях вдоль стен сидят три монаха. Увидев Мефа, они вскакивают. Тот делает знак рукой, и один из монахов отпирает дверь камеры. Там внизу, на топчане, сидит Нина Матяш.

– Нина! – зову я, – Выходи, мы свободны!

Девушка бегом поднимается по винтовой лестнице:

– Джордж! Наконецто! А я уже начала думать, что ты не придёшь за мной, – тут она замечает Маринелло и резко останавливается, – Епископ!

– Не бойся, – успокаиваю я её, – Мы с ним решили все вопросы, и теперь он отпускает нас на свободу. Недоразумение разрешилось.

– Недоразумение!? – удивляется Нина.

– Конечно, недоразумение, – подтверждает Маринелло, – Шевалье де Шом, как всегда, перестарался. Ну какие у меня могут быть претензии к статсдаме императрицы и лейтенанту имперской гвардии?

Нина попрежнему смотрит на него недоверчиво и с опаской. Тут она, наконец, замечает, что я при шпаге. Лицо её проясняется.

– Идём, – я беру её под руку, – Нас ждёт граф де Легар.

– Не забывайте, лейтенант, – напоминает Маринелло, – что кроме де Легара вас ждёт ещё коекто.

– Спасибо, что напомнили, а то я уже начал скучать по этой особе.

– Советую не относиться к нему легкомысленно. Он весьма искусный фехтовальщик.

– Тем не менее, граф де Легар оказался ему не по зубам.

– Как знаете. Моё дело, предупредить. Если де Шом вас одолеет, я вам ничем не смогу помочь. Желаю удачи, и до встречи!

С этими словами епископ уходит в боковой проход. Один из монахов, видимо получивший приказ, делает знак: «Идите за мной». Мы спускаемся во двор, там, у коновязи, стоят два вороных жеребца. Монах показывает нам на них, а сам идёт к воротам. Там он чтото говорит охранникам, они кивают и отпирают ворота. Мы с Ниной уже на конях. Но где же де Шом, о котором говорил Маринелло? Он же сказал: «На выходе».

Ворота раскрываются, и мы выезжаем из замка. В ста метрах от стен стоят группы мушкетеров из различных полков и гвардейцы кардинала. Еще подальше расположились орудия. Возле них – орудийные расчеты с дымящимися фитилями. Мушкетеры и гвардейцы стоят в пешем строю. Видно, что они готовы идти на приступ. Ближе к воротам расположились цепью вооруженные люди в красножелтых одеждах. Это – люди де Шома. Интересно, как они рассчитывают отбить атаку? Их в два раза меньше. Да будь их даже в два раза больше, и то в этом случае их положение безнадёжно.

При нашем появлении мушкетеры и гвардейцы разражаются радостными криками. Судя по всему, они нас ждали. В группе напротив ворот вижу графа де Легара. Мы с Ниной направляемся к нему, но внезапно один из защитников замка преграждает нам дорогу и берёт моего коня под уздцы.

– Прошу прощения, граф. Вы не хотите попрощаться со мной?

– А, это вы, шевалье! – я узнаю де Шома, – Вам что, так уж необходимо, чтобы я отдал вам долг вежливости?

– Видите ли, граф, я получил приказ выпустить вас и эту даму из замка. Как видите, из замка вы вышли. Но, если вы помните, я – ваш должник. Я должен вам сабельный удар или удар шпагой, как вам будет угодно. Я не люблю ходить в должниках.

– Хм! Насколько мне известно, вы уже попытались вернуть этот долг графу де Легару. С тех пор, как я понимаю, наросли проценты. Стоит ли наращивать их дальше?

– Довольно! Вы будете драться, или мне надо прибегнуть к крайним мерам?

– Знаю я ваши крайние меры, – ворчу я, слезая с коня и обнажая шпагу, – Несравненная, я не задержу вас. Это не займёт много времени.

Вижу, что де Легар направляется к нам, и делаю ему знак рукой, чтобы он не вмешивался. Тот останавливается шагах в тридцати и с интересом наблюдает за нами. Встаю в позицию. Не в ту позицию, которая принята в этой эпохе, а в ту, которую фехтовальщики будут принимать лет через четыреста или пятьсот. Я не собираюсь размахивать шпагой, я просто заколю его, и всё.

Де Шом принимает примерно такую же позицию. Несколько секунд мы с ним только чутьчуть шевелим кликами, выбирая направление для атаки. Никакого взаимного прощупывания. Мы оба прекрасно знаем, что за соперник перед нами. Любая атака может стать последней: и для того, кого атакуют и для самого атакующего. Это как уж повернётся.

Де Шом делает стремительный выпад, стремительный как бросок змеи. Парирую и мгновенно контратакую. Де Шом отбивает атаку. Со стороны это выглядит, наверное, так: соперники дернулись, дважды лязгнули клинки, и соперники снова стоят в прежних позах.

Еще одна атака де Шома, уже в другой сектор. Защита, контратака. Де Шом отбивает, но я тут же атакую снова. Этого он не ожидал и вынужден отступить. Не давая ему опомниться, я снова стремительно атакую. Но на этот раз он начеку и контратакует настолько опасно, что я с трудом отвожу его клинок в сторону. Отвожу, но всётаки не до конца. Шпага де Шома задевает моё левое плечо. Время побери! С ним надо быть действительно поосторожнее. В глазах де Шома загорается злорадный огонёк: он увидел мою кровь.

Рано радуетесь, шевалье! Атакую ещё раз… Ну и наглец! Он пошел на встречный выпад! Резко отскакиваю назад. Де Шом, преследуя меня, повторяет атаку… Вот ты и попался, шевалье! Твой выпад слишком длинный. Отвожу его клинок влево и тут же делаю стремительный, подобный распрямляющейся пружине, выпад. Шпага де Шома у меня за спиной, он не успевает взять защиту. А мой клинок вонзается ему в горло.

Де Шом хрипит и падает на колени. Выдёргиваю шпагу из раны, и шевалье валится лицом вниз как подкошенный. Всё. Вкладываю шпагу в ножны и, взяв под уздцы своего и Нининого коней, иду навстречу де Легару. Мы обнимаемся. Де Легар целует руку Нины. От группы золотых мушкетеров отделяется сержант и подходит к нам.

– Сержант де ла Кост, – представляет его де Легар и тихо добавляет, – Он же Генрих Краузе.

Мушкетеры и артиллеристы остаются на позициях, а мы вчетвером едем в ближайшее село. Там, на постоялом дворе, нас ждёт обед.

– Мы ждали вас, – рассказывает де Легар, – Нас предупредили, что вы вотвот должны выйти. Нина, в вашей комнате всё готово: и ваше платье и горячая вода. Вам, наверное, уже надоело изображать из себя мушкетера. Государыня прислала из вашего гардероба всё, что необходимо.

Нина, улыбкой поблагодарив де Легара, уходит в свой номер. А мы, выпив ещё по стакану вина, совещаемся.

– Сейчас будешь рассказывать про свои похождения или до Монастыря отложишь? – интересуется Андрей.

– Давайте лучше, поскорее домой, – предлагает Генрих.

– Вообщето, я не возражаю, – соглашаюсь я, – Меня здесь удерживает только одно. Я обещал его преподобию превратить его замок в кучу дымящегося щебня.

– Обещания надо выполнять, – говорит Андрей, – Но я полагаю, что Саусверк с де Легаром смогут сделать это и без нашей помощи.

– Тем более, что самого Маринелло там уже нет. Они сворачивают свою работу здесь.

– Серьёзно? А ты откуда знаешь?

– Мне он сам об этом сказал.

– Допекли мы их! Тогда тем более нам нечего здесь делать. Магистр, ты слышишь нас?

– Слышу, слышу.

– Мы готовы возвращаться.

– Подожди, – останавливаю я его, – А с Ниной попрощаться! Раз ЧВП сворачивает здесь работу, то мы с ней больше не встретимся.

– И то верно, – соглашается Андрей, – Магистр, возвращение откладывается до вечера.

– Время с вами, бабники! Прощайтесь со своей Матяш. Должен сказать, она этого заслуживает.


Глава VIII


Если ворон в вышине,
Дело, стало быть, к войне.
Б.Ш.Окуджава

Когда я завершаю рассказ о своих подвигах на Плее, среди собравшихся воцаряется молчание. Только что я рассказывал под несмолкаемый гомон уточняющих вопросов, междометий: то удивлённых, то восхищенных, то недоверчивых; под реплики и обмен мнениями. А сейчас все они словно умерли. Я понимаю, что сейчас все проигрывают ситуацию, в которой оказались мы с Леной, через себя и прикидывают: какое решение приняли бы они сами и как повели бы себя, и смогли бы выпутаться из всей этой истории.

Первым нарушает молчание Жиль. Он подходит, поднимает меня за плечи из кресла и крепко обнимает:

– Андрей, ты второй раз возвращаешься к нам оттуда, откуда, в принципе, вернуться невозможно. Первый раз против тебя были слепые силы Природы, и ты победил их, благодаря своему мужеству и настойчивости. В этот раз против тебя была злая воля наших врагов. Но ты сумел воспользоваться ничтожнейшим шансом… Что я говорю? Ты сам создал этот шанс и не только сам спасся, но и спас своего товарища!

– Полагаю, если бы Лена не влипла в ту же ловушку, то Андрей вряд ли сработал бы столь эффективно, – подаёт голос Андрей.

– В этомто и есть главный момент, – говорит Стремберг, – Я не думаю, чтобы Андрей решился пойти на такую рискованную, прямо скажем, авантюрную операцию, если бы от этого зависела только его судьба. Он бы тянул время до последнего и искал бы, и искал решение. Вёл бы игру, ставил различные условия, и всё время ждал бы случая взять инициативу в свои руки. Появление Елены заставило его пойти на самый рискованный шаг, потому что другого выхода у него просто не было. Я верно говорю, Андрей?

Я киваю, а Стремберг развивает своюмысль дальше:

– Этото я понял. Но вот, убей меня, не пойму, как ты пришел к решению шантажировать ЧВП взрывом рубина? Ведь когда ты соглашался на участие в этой операции, у тебя и мыслей таких не было. Откуда тебе было знать, что у тебя в руках окажется взрывчатка и детонатор?

– Верно, – соглашаюсь я, – Мыслей таких не было. Решение пришло, когда я разработал детали операции по выносу Олимпика из мегаполиса. Я всё время искал возможность, как вы сказали, взять инициативу в свои руки и навязать ЧВП свою волю. Лучшего варианта, чем взять заложника, я не нашел. Но я прекрасно понимал, что никакой заложник в глазах руководства ЧВП не имеет такой цены, чтобы его можно было обменять на двух наших хроноагентов. А вот Олимпик! Это ведь ради него и была затеяна вся эта игра. Вот я и подумал: он им слишком нужен, и за него они пойдут на всё. И, как видите, не ошибся.

– Да, Андрей, – качает головой Стремберг, – признаюсь, прежде я довольно отрицательно и настороженно относился к твоим рискованным импровизациям. Это, чтобы не сказать больше. Теперь я понимаю, что это просто твоя стихия, твой стиль. Лучшие решения ты находишь именно тогда, когда решения, по сути, нет. Так что, Филипп, я больше не потерплю твоих нападок на Андрея.

– Время с тобой, Арно! – ворчит Магистр, – Я давно уже понял, что представляет собой Андрэ. А если ворчу на него, топаю ногами, брызжу слюной и воспитываю на все лады, так это – мой стиль работы. Ты же меня знаешь. Имею я право на слабости или нет? И сейчас я скажу одно. Андрэ поступил очень правильно. Дальнейшая игра с этим Мефом привела бы только к тому, что мы безвозвратно потеряли бы и его, и Элен. И Андрэ скромничает, когда говорит, что решение взять этот камень в заложники родилось у него чуть ли не в самый последний момент. Не сомневаюсь, что он уже имел в виду именно это, когда соглашался на участие в операции. Только сам он об этом, возможно, и не догадывался. Решение созрело гдето на уровне подсознания. Иначе зачем ему было затевать все эти фокусы со взрывами урн и тому подобное? Проще было бы воспользоваться баллончиками с газом. А?

Я озадаченно качаю головой. Действительно, это было бы гораздо проще. А Магистр торжествует:

– Вот, видели! Я знаю самого Андрэ и его образ мыслей лучше его самого!

Внезапно он замолкает, и торжество на его физиономии резко сменяется озадаченностью. Он наливает себе на донышко стакана немного водки, выпивает и, вместо того чтобы закусить, закуривает сигарету. Затянувшись пару раз и обведя нас всех затуманенным взглядом, он тихо говорит:

– Но я не пойму другого. Зачем ЧВП понадобился этот гигантский рубин? Объяснения этого Мефи меня не удовлетворяют. Что это за научные исследования, ради которых надо организовывать такую сложную и рискованную операцию? Да ещё привлекать к ней пленного! А потом ещё отпустить и пленного, и заложника (хотя у них и мыслей таких не было!) ради того, чтобы этот рубин остался целым. Так зачем он им нужен?

– Знаешь, Магистр, – откликается Лена, – пока Андрей там действовал, я всё время ломала над этим голову. Ломала старательно, до скрипа в извилинах. Но ничего путного мне на ум не пришло. Впрочем, может быть, я больше за него переживала, сказать не могу. Но в одном я с тобой согласна. Слишком много они на этот камень поставили, раз так легко отпустили нас, едва возникла угроза его уничтожения. В операции участвовал прямой агент, обладающий паранормальными способностями, внедрённый агент… Кстати, именно этого агента перед самым началом операции заменили на пленного агента экстракласса, обладающего бесценным даром превосходно работать именно в таких ситуациях. Кроме того, в операции был задействован резидент и привлечен рейдер, замаскированный под пассажирский лайнер. Ну кто из вас хоть на секунду поверит, что всё это было привлечено для обеспечения пусть даже самых важных, самых перспективных научных исследований? Вот и Андрей, я уверена, не поверил ни одному слову этого Мефа.

– Да, Лена, я с самого начала понял, что Меф скрывает от нас истинное предназначение Олимпика. Правда, в отличие от тебя, у меня не было времени размышлять на эту тему. Но одно я уяснил точно. Ради Олимпика они готовы на всё. В том числе и на то, чтобы отпустить нас с тобой на все четыре стороны и пять измерений. И, как оказалось, я довольно точно расставил приоритеты ценностей.

– Всё это так, – говорит Андрей, – всё это верно. Но мы, друзья мои, ни на ангстрем не приблизились к ответу на вопрос, поставленный Магистром. Зачем ЧВП нужен Олимпик, и ради чего Андрей напрягал все свои способности?

– Ну, ради чего, понятно, – сердито обрывает его Катрин, – Точнее, не ради чего, а ради кого.

– Извини, я не точно выразился. Я хотел сказать, ради чего ЧВП эксплуатировал Андрея и заставлял его так выкладываться?

– А давайте не будем гадать на кофейной гуще, – предлагает Жиль, – Вот сидит начальник отдела наблюдателей, который до сих пор не сказал ещё ни одного слова. Полагаю, что он не просто так молчит, а ему уже есть что сказать.

Действительно, за всё время моего рассказа Ричард не задал ни одного вопроса и постоянно набирал чтото на панели компьютера. Он делал какието запросы, чтото сравнивал, чтото отбрасывал, чтото записывал, анализировал. И сейчас он сидит, уткнувшись своим острым носом в монитор, и чтото внимательно изучает. Услышав слова Жиля, он отрывается от своего занятия и поворачивается на вращающемся кресле к нам:

– Коечто я уже могу сказать. Мы знаем двадцать четыре Фазы, где в системе Беты Водолея имеется планета Плей. В двадцати из них она расположена на таком же расстоянии от звезды, как сумел оценить Андрей. В восемнадцати жизнь на планете сосредоточена в описанных Андреем мегаполисах. В семнадцати процветают игорный бизнес и добыча алмазов и рубинов. На всех этих Плеях вся деловая активность подчинена Мафии. На шестнадцати планетах имеется мегаполис «Алмазная пыль», и на пятнадцати, кроме него, есть ещё и «Рубиновый рай». Можно было бы прямо сейчас, зная временные рамки действий Андрея и Коры, найти эту Фазу и проследить дальнейшую судьбу Олимпика. Но задача осложняется тем, что во всех этих Фазах несколько другой ритм времени. Тем не менее, рамки очерчены, задача уже поставлена, и мои люди работают. Надеюсь, что к утру мы точно будем знать, что ЧВП собирается делать с этим камнем.

– Дайто Время, чтобы завтра у нас ещё оставалось время, – мрачно качает головой Магистр.

– У тебя есть какието догадки? – интересуется Жиль.

– Нет у меня никаких догадок, – отрезает Магистр, – Предчувствие у меня дурное, вот и всё. Я уже настолько изучил ЧВП и методы его работы, что, кроме большущих пакостей, ничего хорошего от них не жду. Не помню, кто из классиков сказал: «Если в первом акте на стене висит ружьё, то в последнем акте оно обязательно должно выстрелить».

– Помоему, это был Чехов, – говорю я, – Согласен с тобой, Магистр. Для честных и благовидных целей не используют такие откровенно жульнические средства, к которым вынуждены были прибегнуть я и Кора. Здесь я с тобой согласен. Но вот что касается того, что ты хорошо изучил ЧВП, извини.

– Ну, да, я помню, ты говорил, как этот Мефи намекал на общего противника, в борьбе с которым нам, якобы, предстоит объединить силы. Не знаю, что лучше: воевать на два фронта, или иметь такого союзника, на которого всё время с опаской оглядываться надо. Конечно, если верить этому Мефи, цели у них благие, но вот методы…

– Ну, о методах работы ЧВП с тобой вряд ли кто будет спорить, – соглашается Стремберг, – Давайтека закругляться. На ребят смотреть жалко. Хоть и держатся бодро, но ято вижу, измотаны они до предела: и физически, и морально. Верно?

– Это точно, – соглашается Андрей и разливает водку по стаканам, – И ещё вопрос: кто больше?

– Даже не буду пытаться оспаривать, – отвечаю я, – Давно уже известно, что гораздо легче рисковать самому, чем наблюдать это со стороны. А ещё хуже оставаться в неизвестности и гадать: что там происходит, какой будет исход, что предпринять? А может быть, лучше не предпринимать? И так далее. Когда я увидел Магистра с борта «Джуди Виса», мне жутко стало.

– А! Оценил, наконец! – торжествует Магистр и тут же безнадёжно машет рукой, – Да, всё равно, завтра же ты это забудешь. Оцените вы меня, как следует, только на поминках.

Он задумчиво смотрит в свой стакан, потом залпом осушает его и крякает. Я улыбаюсь:

– Ну, почти как на поминках.

Все смеются. Слава Времени, разрядились. Допиваем водку и расходимся. По установившейся традиции мы впятером распиваем последнюю бутылку. Обычно, эти последние сто грамм сопровождаются самыми интересными беседами. Но сегодня всё иначе. Мы молча сидим над своими стаканами, смотрим друг на друга и думаем, каждый о своём. Не знаю, о чем думает каждый из них, но я, в который уже раз, безуспешно пытаюсь оценить мизерную вероятность нашего счастливого возвращения домой. И всякий раз, запутавшись в размерах бесконечно малых величин, я прихожу к выводу: безвыходных положений не бывает, бывают безвыходные люди.

Всё больше убеждаюсь я, как правы были и мой покойный отец, и инструкторы в училище, и командиры с замполитами в воинских частях, которые внушали мне мысль, задолго до них высказанную великим Гёте. «Лишь тот, кто бой за жизнь изведал, жизнь и свободу заслужил!» Я особенно никогда с этим не спорил и в своей практике всегда убеждался: если прекратил дёргаться, заведомо проиграл. Но только сейчас я окончательно понял разницу между фатализмом и борьбой. Ведь если бы я тогда хоть на короткое время доверился судьбе, покорился ей, никогда бы нам не сидеть всем вместе. Всё было против нас. Всё кроме одного: моего нежелания смириться и плыть по течению, куда кривая вывезет. Кривуюто надо перегибать в нужных тебе точках. А то она туда ещё вывезет!

Воистину, человек сам кузнец своего счастья. Счастья. Мне вспоминается наш спор с Мефи по поводу счастья. Какое это всётаки растяжимое и относительное понятие. Для меня, в настоящий момент, счастье то, что я сижу у себя дома, в привычной обстановке, со своими друзьями. Что завтра я буду заниматься привычным делом, и никто не будет пытаться заставить меня делать чтото такое против моей воли. Как всётаки здорово, что я снова сижу со своими друзьями.

Я обвожу взглядом всех четверых. Вот Лена. Она, пользуясь тем, что здесь все свои, забралась в кресло с ногами и спрятала под подолом длинного белого платья серебристые босоножки своего любимого фасона: с ремешками до колен. Она смотрит на пламя камина и наверное вспоминает те дни, которые она провела в одиночестве, в камере замка СенКант, вот так, глядя на пламя очага и гадая: где я, что я, чем всё это кончится, сумею ли я «переломить кривую в нужном направлении» Да, ей, наверное, пришлось тяжелее всех. В отличие от всех других, она хорошо знала, куда меня понесло и как не просто будет оттуда выбраться. И что с нами будет, если мне это не удастся.

Вот Андрей. Левая рука его рассеянно мнёт подбородок, а правая пальцем рисует на столе вокруг стакана какойто замысловатый орнамент. Ему тоже пришлось не легко. Представляю себя на его месте. Товарищ пропал. Лена пошла на разведку и тоже пропала. Что предпринять? Единственное решение, которое они с Генрихом могут принять, чтобы не сидеть сложа руки, это брать замок приступом. Взять замок и разобраться самим на месте. И в тот момент, когда всё уже готово, какойто монах приносит маловразумительное письмо. Из него понятно только одно: штурм замка только ещё больше осложнит и без того сложное положение. Что же делать? В письме ясно сказано: «Ждать». Легко ему писать: «Жди». Я на мгновение представляю, каково было сидеть в неопределённости и ждать такой деятельной натуре, как мой друг, и невольно присматриваюсь: на появилась ли у него седина на висках? Вроде, нет. Значит, всё впереди.

Катрин. Она покручивает миниатюрной ступней (тридцать четвёртый размер, не больше) в красной туфельке, а пальчиком, обтянутым белой перчаткой, водит по краю рюмки. Её огромные синие глаза смотрят кудато в угол отсутствующим взглядом. Впечатление такое, что она засыпает. Помоему, это действительно так. Вот кому эта эпопея далась легче всего. Пусть скажет спасибо Магистру. Как только я исчез, Катрин не отходила от компьютера и все несколько суток ни разу не сомкнула глаз, держалась на стимуляторах. Магистр буквально завалил её расчетами различных вариантов. Он выдавал эти варианты по несколько в час. Как оказалось, все они были далеки от истины. Но, тем не менее, у Катрин не оставалось на эмоции ни одной свободной секунды. К слову, в такой же точно ситуации оказался и Ричард со своим отделом. Они перебрали и пересмотрели бесчисленное множество Фаз, пытаясь найти меня с Леной.

Сам Магистр пальцем левой руки передвигает по столу свою рюмку тудасюда, а правой трёт переносицу. При этом он морщит нос, словно тот интенсивно чешется, а сам смотрит кудато в то место, где стена сходится с потолком. Я вспоминаю, каким я увидел его с борта «Джуди Виса», и старательно гоню от себя это кошмарное видение. Нет, я всётаки найду для себя задание: пособирать на поляне цветочки, и посвящу его своему шефу. О чем сейчас думает Магистр, ясно. Он в очередной раз прикидывает, что собирается ЧВП делать с Олимпиком.

Вот тутто я и не угадал. Магистр, кончив чесать свою переносицу и изучать угол между стеной и потолком, спрашивает меня:

– Андрэ, а Меф ни разу не конкретизировал, что за противника такого страшного он имел в виду?

– Увы, ни разу.

– Хм! А с тобой, Элен, когда Андрэ работал на Плее, он об этом не говорил?

Лена вздыхает:

– Нет, Магистр. После того, как я помогла ему внедрить Андрея в Риша Кандари, я всё время оставалась одна в той камере, где нашла Андрея. Мефи раза четыре заходил ко мне, но не более чем на минуту. Интересовался, что мне нужно, не обижают ли меня монахи? Вот и все разговоры. Вид у него был весьма озабоченный. Чувствовалось, что ему в это время было не до занимательных бесед. Раза два я просила его дать мне посмотреть, как работает Андрей, но оба раза он категорически отказал мне.

– Молодец Мефи! – не удерживаюсь я, – Прости, Лена, но он делал это по моей просьбе.

– По твоей?

– Ну, да. Видишь ли, мне совсем не хотелось трепать тебе нервы…

– Можешь считать, что ты этого добился, – холодно говорит Лена.

Я улыбаюсь. Представляю, как бы она сейчас себя вела, если бы имела возможность наблюдать мои «постельные сцены» с Корой.

– Извини, Лена. Но это было первое побуждение, заставившее меня обратиться к Мефи с такой просьбой. Может быть, оно и было неверным, но когда я там работал, я несколько раз с ужасом думал: «А вдруг Мефи забыл о моей просьбе, и Ленка сейчас видит меня?»

– Интересно, – с подозрением смотрит на меня Лена, – что я могла увидеть?

«Как хорошо, что это Лена, а не Кора», – думаю я, а вслух говорю:

– В этой Фазе нравы и вкусы настолько экзотичны, что если бы ты меня там увидела, я бы надолго потерял твоё уважение. Выглядел я там дурак дураком.

– Не поняла.

– Попробую объяснить. Помнишь, как выглядел Риш Кандари, когда Мефи устроил нам сеанс связи перед твоим возвращением?

– Смутно.

– Тогда я поясню. Синяя мантия, салатная рубаха, лиловая юбка с зеленым поясом, синие колготки и сиреневые сапоги. И всё это отливает серебром.

Лена прикидывает, и глаза у неё округляются:

– Какой ужас! – шепчет она, – И что, там все так ходят?

– Увы, ещё хлеще! Перед этим я постарался подобрать одежду с менее кричащими сочетаниями цветов, более менее в тон, и получил выговор от Коры. Она сказала, что я выгляжу слишком вызывающе и сразу бросаюсь в глаза.

– О, Время! – смеётся Лена, – Действительно, какаято сумасшедшая Фаза.

Я коротко описываю нравы и обычаи этой Фазы и под конец добавляю:

– А знаешь, что ваш обычай: не снимать в обществе свои неимоверно длинные перчатки, имеет исток именно в этой Фазе?

– Почему ты так решил?

– А потому, что там самыми интимными местами женского тела считаются ладонь, запястье и внутренняя поверхность руки до локтя.

Лена поражена, а Магистр невинно интересуется:

– А ты случайно не выяснил, у мужчин какие части тела считаются там самыми интимными?

– К сожалению, не успел.

Все смеются, кроме Катрин. Бедняжка Кэт заснула, не справилась с собой. На этой весёлой ноте мы и заканчиваем встречу. Друзья прощаются с нами и уходят к себе. Андрей уносит свою Катрин на руках, как ребёнка. Она так и не проснулась.

Мы с Леной остаёмся одни. Напоив меня крепким, ароматным чаем, Лена направляется к камину, на ходу снимая платье. Она остаётся только в перчатках и босоножках. Обернувшись ко мне, она загадочно улыбается и спрашивает:

– Так значит, в той Фазе у женщин самые интимные места, вот эти? – она проводит ладонью по руке до локтя.

Я киваю и тоже начинаю раздеваться.

– Хм? А когда они занимаются любовью, они эти интимнейшие места обнажают?

– Не всегда, – по простоте душевной отвечаю я, – Только как знак высшего доверия.

– Ну, вот и считай, что я тебе сегодня не доверяю! – смеётся Лена.

Немало мне приходится потрудиться в эту ночь, чтобы вернуть доверие своей подруги. Ох и поиздевалась она надо мной! Надо же, как дёшево купила! Когда, в знак особой милости и прощения, Лена стягивает голубые велюровые перчатки, и я, пользуясь высочайшей милостью, покрываю её «самые интимные места» поцелуями, она вдруг спрашивает:

– А эта твоя напарница, Кора…

– Ляпатч, – подсказываю я.

– Да, Ляпатч. Как она тебе показалась?

– В каком смысле? – теряюсь я.

– Ну, не в сексуальном же, конечно! Здесь она, выходец из биофазы, вне конкуренции. Я имею в виду, что она представляет как человек?

Я задумываюсь. Легко сказать, дать характеристику человеку, с которым и общалсято только тричетыре дня. Хотя, за эти дни она раскрылась передо мной в таких качествах, что с иной женщиной, чтобы узнать такое, потребуется года четыре общения.

– Знаешь, помоему, это очень несчастный человек. Её истинная Родина её отторгнула, новой Родины она не обрела. Так и слоняется по пространствувремени, как неприкаянная. Но надо отдать ей должное, она на редкость умна и решительна.

– Даже умней меня? – улыбается Лена.

– В повседневной жизни, вряд ли. А вот в таких ситуациях, в которых мы с ней побывали, сравнивать не могу. Поэтому, не буду восхвалять ни тебя, ни её. Отношение её к ЧВП тоже двойственное. С одной стороны, она предана им душой и телом. Какникак, они удержали её от самоубийства и придали её жизни, пусть и сомнительный, но хоть какойто смысл. С другой стороны, она ненавидит их… Нет, не так. Не ненавидит, это слишком сильно сказано. Она их боится. В первый же день, как мы встретились, и она узнала, кто я такой, она сказала: «Значит, мы оба здесь не по своей воле». Знаешь, как она называет Мефа? Шат Оркан. На её языке это значит – Старый Волк.

– Старый Волк, – задумчиво произносит Лена, – Ты знаешь, это звучит. Я так и буду его теперь называть. Как там, Шат Оркан?

– Верно.

– Это гораздо точнее характеризует его сущность, чем Мефистофель. Кстати, а о нём ты какого мнения?

– Да, как и о Коре, двойственного. Было бы просто и легко сказать о нём: это враг, хитрый, коварный и злобный. Но это было бы неверно и примитивно. Мефи или Старый Волк, как тебе больше нравится, очень сложный человек. К тому же, он человек не простой судьбы. Ты знаешь, он оказывается выходец из той самой Фазы, где мы с Корой работали. Я, когда туда попал, сразу заподозрил это. А вчера, когда я вернулся в СенКант, он это сам подтвердил. Более того, он жил на Плее и был членом тамошней Мафии. Чтото у него там произошло. Ты заметила шрам на его правом виске?

– Ты хочешь сказать, что он в своё время чтото не поделил с Мафией и вынужден был уйти?

– Чтото в этом роде. Я его не расспрашивал, некогда было. Но до твоего прихода у меня было время с ним пообщаться. Должен сказать, общаться с ним довольно интересно. Ну, ты сама имела возможность это заметить. Не всё, что он говорил, можно принять с восторгом, но, большей частью, мысли его здравые и заслуживают того, чтобы над ними задумались. По крайней мере, он четко обрисовал мне ту цель, которая ими поставлена. К стыду своему и нашему, когда он спросил меня о нашей цели, я не смог дать не только четкого и конкретного ответа, но даже и в общемто обрисовать не сумел.

– Цельто у них замечательная, но вот средства…

– Они считают, что цель оправдывает средства. И здесь мы с ними радикально расходимся. Есть у него ещё одна черта: верность слову.

– Ха! Верность слову! Да освободилто он нас только после того, как ты заминировал камень!

– Нет, Лена, я был уверен, что он освободит нас. А камень я заминировал для того, чтобы ему в этом не препятствовало его руководство.

Мы замолкаем, и я некоторое время созерцаю языки пламени в камине.

– Знаешь, Лена, – говорю я, – меня не оставляет ощущение, что нам ещё предстоит с ним встретиться. Но, как говорится, в другое время и в другом месте.

– И при ином раскладе, – выражает пожелание Лена.

– Возможно, – соглашаюсь я, – возможно и желательно.

Утром меня будит сигнал вызова. Накинув халат, подхожу к компьютеру и включаю экран связи. Это – Ричард.

– Андрей, тебе интересно, для каких целей ты добывал этот Олимпик? Как они хотят его использовать?

– Ну, разумеется!

Лена от камина делает мне отчаянные знаки. Пока Ричард переключает свой пульт, подхожу к шкафу, достаю оттуда чтото из её домашнего гардероба и кидаю ей. Тем временем, на соседнем мониторе появляется изображение какойто странной конструкции, смонтированной в космосе. Впрочем, смонтированной, не то слово.

По гигантской окружности размещены двенадцать многогранных, широких усеченных пирамид. Основания пирамид направлены к центру окружности. Сами пирамиды выполнены из решетчатых конструкций, и внутри них чтото светится, наподобие огней электродуговой сварки, только зелёного цвета. Между собой эти пирамиды ничем не связаны. Видно, как они независимо друг от друга совершают колебательные движения. Таких окружностей, состоящих из пирамид, видно четыре. У них общая ось. На этой оси располагается ярко светящийся, голубоватый, сильновытянутый эллипсоид. Он как бы подёрнут дымкой.

Временами по эллипсоиду пробегает волна то малинового, то желтого света, и он начинает корчиться, как червяк в муравейнике. В такие моменты свечение в пирамидах становится интенсивнее, и эллипсоид «успокаивается».

Несколько дальше, по направлению к довольно близкой звезде, на оси этого эллипсоида расположена конструкция, напоминающая тороидальную космическую станцию. Только вместо центральной сферы у неё решетчатый цилиндр, ось которого совпадает с осью эллипсоида.

Еще дальше, по направлению к звезде, угадываются огромные сферические конструкции, расположенные так же по окружности, имеющей общую с эллипсоидом ось.

– Что это? – шепчет недоумённо Лена.

Она уже оделась в белую батистовую пижаму и теперь, опершись локтями о спинку кресла, дышит мне в шею.

– То же самое могу спросить и я. Ричард, будь ласка, поясни: при чем здесь Олимпик, и где его здесь можно наблюдать?

– То, что вы видите, – отвечает Ричард, – это лазер колоссальной мощности. Вот этот светящийся эллипсоид, расположенный по оси, это – накачанная за несколько лет часть энергии звезды, вблизи которой расположен лазер.

– Кстати, – спрашивает Лена, – а что это за звезда?

– Солнце, – Ричард печально усмехается.

– Ты имеешь в виду наше Солнце? – удивлённо спрашиваю я.

– Увы, да. В этой Фазе Солнце стало Сверхновой Звездой, и её внешние границы достигают орбиты Юпитера. Естественно, ни Юпитера, ни Сатурна, я уже не говорю о Земле, нет и в помине. От Системы остались лишь Нептун, Плутон и Гефест.

– Ясно, – говорю я, загоняя кудато вглубь страшную догадку. – А при чем здесь Олимпик?

Ричард вновь переключает изображение, и на мониторе возникает Олимпик, зажатый в какомто шпинделе. С обоих его концов трудятся механизмы, шлифующие его торцы, как я могу заметить, строго перпендикулярно оси кристалла. Минуты три я наблюдаю работу бешено вращающихся алмазных дисков, водопад и брызги охлаждающей жидкости. Лена тоже приумолкла, я даже перестал чувствовать её дыхание.

– Так. И куда же собираются установить этот сердечничек?

– Вот, сюда, – Ричард показывает на решетчатый цилиндр в центре тороидальной конструкции.

Я ещё немного размышляю. Практически, всё ясно. Титанической энергии, накопленной в светящемся эллипсоиде, нужен канал, по которому она обрушится на цель. Ну, как термоядерному заряду нужен для разогрева ядерный взрыв, с тем, чтобы началась звёздная реакция термоядерного синтеза. Но здесь есть ещё один нюанс. Вся энергия обрушится по тому пути, который задаст ей луч рубинового суперлазера. А сердечником у него будет Олимпик! Так вот какие научные исследования имеет в виду ЧВП! И куда же они собираются стрелять?

Видимо, последнюю фразу я произношу вслух, потому что Ричард говорит:

– Этого мы ещё не выяснили. Фаза высокочастотная, и гармоник в ней великое множество. Сейчас аналитики работают, не смыкая глаз. Но Кристина уже оценила мощность выстрела. По её словам он способен пробить межфазовые барьеры.

– Даже так!? – Лена ошарашена.

– А почему бы и нет? – отвечаю я, – Примерно такого эффекта и следовало ожидать. Ради чего ещё им мог понадобиться суперрубин, как только не для суперлазера? Я в глубине души подозревал чтото в этом роде. Но, признаюсь, дальше непосредственного использования Олимпика в качестве сверхмощного сердечника моё воображение не пошло.

– И когда состоится этот выстрел?

– Не ранее, чем через десять дней. Надо отшлифовать торцы камня, установить его с очень высокой точностью, накачать его энергией, прицелиться… Короче, до прицеливания картинка весьма ясная. А вот дальше идут наложения, неоднозначности и прочая катавасия. Складывается впечатление, что в руководстве ЧВП сейчас идёт спор о том: куда стрелять и стоит ли стрелять вообще. Думаю, что ближе к моменту готовности выстрела они определятся.

– А что если они собираются стрелять в нас? – спрашивает Лена.

Её вопрос повисает в воздухе. Лена высказала вслух ту мысль, которую я старательно гнал от себя. Не сомневаюсь, что и Ричард, когда говорил о выборе цели, тоже имел в виду именно нас. И что же получится, если из такой «пушки» выстрелить в какуюнибудь, пусть даже абстрактную Фазу? Судя по всему, я опять рассуждаю вслух.

– Сейчас Кристина делает подробный анализ этой картины. Она сказала, что к моменту установки рубина в прицельную систему у неё уже будут конкретные результаты.

– Я тоже на это надеюсь, – вздыхает Лена, – Знаешь, Андрей, у меня даже аппетит пропал. Завтракать совершенно не хочется.

– У меня такое же настроение. Пойдём к тебе, выпьем фирменного кофе и будем заниматься своими делами.

– Какие тут могут быть дела? – пожимает плечами Лена.

– Как какие? Текущие. Что бы там ни было, что бы нам ни грозило, а от нашей работы нас никто не освобождал. Ручаюсь, что наш Магистр если не сегодня, так завтра, но непременно найдёт для нас какуюнибудь задачку.

– Да, война войной, а Магистр Магистром, – соглашается Лена, – Одевайся.

Мы с подругой достаточно изучили характер своего шефа, чтобы ошибиться в его намерениях. Едва мы успеваем налить по второй чашке, как наш любимый начальник выходит на связь и вызывает меня к себе. Увидев, что мы пьём кофе, он милостиво разрешает мне не торопиться:

– Можешь особо не спешить. Пей свой кофе. У тебя ещё есть три минуты. Потом вместе с Элен зайдите в Сектор Медикологии. Они снимут твою Матрицу. Хотят пощупать её на предмет остаточных деформаций после твоего внедрения по методике ЧВП. Элен останется там, а ты сразу как освободишься – ко мне. Есть для тебя работёнка.


Глава IХ


Вчера изза дублонов золотых
Двух негодяев вздёрнули на рее,
Но мало, надо было четверых!
В.С.Высоцкий

Я не могу сказать, что «работёнка», которую имел в виду Магистр, вызвала у меня приступ энтузиазма. Нет, сама работа никаких отрицательных эмоций не будила. Всё дело в том, что работать мне предстояло именно там, где я добывал для ЧВП Олимпик. Практически, в той же самой Фазе или донельзя близкой к ней. Более того, место действия: снова планета Плей и её окрестности.

Пиратская Республика давно встала поперёк горла всем государствам Галактики. Пираты располагали тремя довольно мощными флотами и разветвлённой агентурной сетью. Они появлялись из подпространства внезапно, там, где их меньше всего ждали. И незавидна была участь той планеты, которую выбирали эти разбойники для очередного набега. Как правило, планета оказывалась практически беззащитной. Её флот в это время находился почемуто в десятках световых лет, у какойнибудь отдалённой звёздной системы, где он караулил появление тех же пиратов. Пока адмиралы получали сигнал бедствия, пока разбирались что к чему, пока перегруппировывались, пока возвращались в свою систему; пираты успевали сделать своё дело После чего пострадавшей планете только и оставалось, что находить утешение в древней мудрости: «Бедность – не порок».

Это бы ещё полбеды. Но пираты до такой степени не церемонились с местным населением, что после их набегов планеты превращались практически в пустыни. А на рынках рабовладельческих систем появлялись новые толпы «живого товара».

Несколько раз дерзкие разбойники настолько увлекались грабежами и насилием, что спешившие на помощь соединения космических сил заставали их на месте преступления. В этом случае одна часть пиратских кораблей принимала бой, а большая часть скрывалась в неизвестном направлении. Именно в неизвестном. Засечь направление, в котором уходили пиратские корабли, было невозможно.

Все корабли, движущиеся в подпространстве, со скоростью превышающей скорость света, излучают в направлении своего движения жесткие кванты энергии. Это явление было открыто ещё в ХХ веке и носило название эффект ВавиловаЧеренкова. Благодаря этому эффекту, легко засечь любой корабль, движущийся в подпространстве. Любой, кроме пиратского.

Примерно сто лет назад некий Гун Бельдан, житель системы Ориона, изобрел способ экранировать излучение ВавиловаЧеренкова. Он предложил своё изобретение самым могущественным галактическим державам, но при этом заломил такую цену, что правительства держав быстро утратили к нему всякий интерес. Утратили все, кроме Пиратской Республики.

Пираты согласились заплатить Гуну Бельдану затребованную им сумму. Но при этом поставили условие, что он должен перебраться на постоянное местожительство в Пиратскую Республику. Якобы для того, чтобы никто больше не сумел воспользоваться плодами его изобретения. Наивный Гун Бельдан согласился. Пираты быстро отсчитали ему нужную сумму в галактических экю и доставили изобретателя на одну из планет своей Республики. Несчастный Гун Бельдан никак не предполагал, что эта планета станет его тюрьмой и могилой. По законам Пиратской Республики любой человек, не принадлежащий ни к одному из пиратских кланов, попав в пределы Республики, уже никогда не сможет её покинуть. Он просто умирает для всего окружающего Мира.

Впрочем, Гун Бельдан умер не только формально, для всей Галактики, но и фактически, как только он наладил производство генераторов экранирующего поля и испытал пять из них на пиратских кораблях.

С тех пор пиратские корабли, оснащенные генераторами Бельдана, стали неуловимыми для Космических Сил Галактики. И если раньше они Галактику просто терроризировали, то с этого времени они стали терроризировать её нагло и вызывающе, полностью уверенные в собственной неуловимости и безнаказанности.

Все попытки Галактических Сил захватить хотя бы один пиратский корабль с работающим маршрутным компьютером или генератором Бельдана за эти сто лет ни разу не увенчались успехом. Пираты подчинялись жесточайшему закону. Если пиратский корабль терпел поражение и терял способность сопротивляться, последний, оставшийся в живых, пират взрывал корабль вместе с собой. Не было ещё случая, чтобы пират предпочел сдаться. Все пираты знали, что в этом случае их найдут даже в другой Галактике. И тогда они горько пожалеют, что не предпочли лёгкую и мгновенную смерть во вспышке взрыва.

На тот случай, если погибал весь экипаж, была предусмотрена система самоликвидации, которая включалась автоматически с первым выстрелом бортовых орудий. Она периодически опрашивала все места боевого расчета корабля, и, если через пять минут после запроса система не получала ответа ни с одного места, она уничтожала маршрутный компьютер и генератор Бельдана. Пираты предусмотрели всё. Всё, кроме одного. Их, не знающие удержу, наглость и жестокость, в конце концов, переполнили чашу терпения. Две самые могущественные сверхдержавы Галактики договорились о совместных действиях и поставили целью положить конец этому вселенскому беспределу.

Два крупнейших соединения Космических Сил, каждое из которых в десять раз по численности и мощи превосходило все пиратские флоты, вместе взятые, начали методично и целеустремлённо охотится за пиратами и блокировать их то в одной части Галактики, то в другой. Была назначена и на всю Галактику объявлена астрономическая сумма премии тому, кто укажет координаты Пиратской Республики или откроет секрет генератора Бельдана. Но, хотя при этом гарантировалась полнейшая секретность сделки, за последние тридцать лет никто за премией так и не явился.

Более того, пираты начали искусную игру со своими преследователями. В результате обе союзные стороны, независимо друг от друга, пришли к выводу, что их партнёр сотрудничает с пиратами и ставит их в известность о всех планируемых операциях. Отношения между союзниками накалялись всё больше и больше, и, в конце концов, дело дошло до прямых взаимных обвинений. Запахло конфликтом. Обе сверхдержавы имели многочисленных союзников и вассалов, и конфликт легко мог перерасти во Всегалактическую войну. Вот тутто на сцену и вышел ЧВП.

К настоящему моменту взаимная напряженность достигла такой степени, что оба соединения оставили охоту за пиратами и, развернувшись в боевые порядки, заняли позиции друг напротив друга. Их разделяла нейтральная полоса не более двух световых лет. По роковому совпадению Бета Водолея находилась именно в этой полосе. Впрочем, в этой же полосе находились и несколько других планетных систем.

Пираты, не без активного влияния ЧВП, решили совершить набег на одну их этих систем. Причем, они планировали обставить всё так, чтобы всем было ясно, что без помощи одной из сверхдержав здесь не обошлось. Что из этого должно было выйти, ясно даже трезвому дикобразу.

Мы решили внести свои коррективы в эти планы. Набег следовало, по нашему мнению, совершить именно на Бету Водолея, конкретно, на Плей с его алмазными и рубиновыми шахтами и богатейшими игорными домами. До сих пор Пиратская Республика и Мафия по взаимной договорённости не конфликтовали. Пираты в открытую транжирили свою добычу в злачных местах Плея, а Мафия никогда не выдавала их Галактическим Силам. Даже тогда, когда в силу своего разнузданного и дикого характера пираты устраивали в том или ином мегаполисе такой беспредельный дебош, что Мафия, в итоге, несла серьёзные убытки. Крёстные отцы Мафии закрывали на это глаза. Сегодняшние убытки пираты завтра, послезавтра сторицей компенсируют.

Мы рассчитывали, что Мафия, возмущенная столь бесцеремонным нарушением договора, обратится за помощью сразу к обеим сверхдержавам, благо их соединения стоят совсем рядом. Те, разумеется, сразу придут на помощь. А дальше, дальше дело техники.

Для участия в операции Магистр предложил две кандидатуры: меня, поскольку я уже работал на Плее, и Микеле Альбимонте, поскольку он в миру был кондотьером и пиратом, поэтому ему легко вжиться в образ. Мне предстояло выступить в роли командира пиратской эскадры, капитанадмирала Бертольера Горчи. Микеле должен был работать в образе капитана Зуета.

Знакомясь с жизнью пиратов, их нравами и обычаями, я с огорчением отметил, что шокировавшее меня пристрастие жителей и гостей Плея к ярким и безвкусным сочетаниям цветов в одежде, по сравнению с пиратским гардеробом, выглядит строгим одеянием монахов. Лена, посмотрев на наряд Бертольера Горчи, многозначительно поджала губы и, ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла: "De gustibus non est disputandum!” [15] Не знаю, что она больше хотела: утешить меня или уязвить.

Пираты, а в особенности их капитаны, абсолютно не признавали принятого в этих Фазах разделения цветов одежды по полам. Высшим шиком считалось одеться примерно так. Бархатная мантия черного или фиолетового цвета, украшенная серебряными черепами. Замшевая или батистовая рубаха с рукавами до локтей белого, желтого или нежнорозового цвета. Сапоги желтые или красные, такой высоты, что верхняя часть их голенищ или заправлялась под шорты, или скрывалась под юбкой. Причем, шорты или юбка были синими, если сапоги были красными, или зелёными, если сапоги были желтыми. И в завершение всего, перчатки: длиной до локтей, яркокрасного или золотого цвета.

На головах капитаны носили широкие замшевые или бархатные береты, белого или желтого цвета, украшенные спереди черными черепами.

В отличие от меня Микеле отнёсся к внешнему облику пиратов философски:

– Лена права, non est disputandum. Будем жить по их уставу.

Детали операции были обсуждены и утверждены. Подготовка много времени не заняла, и мы с Микеле приступили к работе.

Пираты держали свой флот буквально под носом у тех, кто за ними охотился: в нейтральной зоне, разделявшей соединения Космических Сил Великих держав. Обе стороны принимали пиратов за разведывательные дивизионы другой стороны. Нас с Микеле внедрили непосредственно перед началом совещания, где должно было приняться решение о предстоящем дерзком набеге.

Я прибыл на флагманский корабль «Голубая леди тумана» одновременно с Бригитой Стрит, единственной женщиной в пиратском флоте.

– Привет, Бертик! – обращается она ко мне, выходя из шлюзовой камеры, – Интересно, что на этот раз предложат нам отцыадмиралы?

– Как всегда, какуюнибудь чушь несусветную, – отвечаю я, – Большие потери, а добыча ничтожная. А ты, я смотрю, держишься молодцом. Ни время, ни тяготы нашей жизни тебя не портят. Давно мы с тобой не баловались.

– Давненько. Ты же не приглашаешь, а навязываться я не люблю, сам знаешь. Последний раз мы с тобой кувыркались после набега на Тритон. Здорово мы тогда поиграли! Я потом на своей «Черной вдове» сутки отсыпалась. Ну, как, прочистишь мне дымоход после этой операции? А то я по тебе заскучала.

Болтая таким образом, мы направляемся в каюткомпанию. Бригиту можно было принять за девушкуподростка. Стройная, ладно скроенная, обтянутая черной кожей и бархатом фигурка, тонкие, аристократические черты лица, невинные голубые глазки. Голосок нежный, чарующий. Ангел во плоти, да и только! Но под личиной ангелочка скрывалась самая сладострастная шлюха и безудержная садистка. Там, где высаживался десант с «Черной вдовы» не оставалось даже кошек. Бригита истребляла всех, кто попадался ей на глаза. Истребляла не по необходимости, а ради удовлетворения своих низменных страстей. Рассказывали, что она собственноручно сожгла из огнемёта всех обитателей школыинтерната на одной из планет.

Совещание было уже в разгаре. Командир дивизиона разведки докладывает детали предстоящей операции. На большом, во всю стену, картеэкране перемещаются разноцветные точки, изображающие корабли и эскадры пиратского флота. Адмирал Гутнаб, командующий нашим флотом, бросает на нас с Бригитой недовольный взгляд, но этим только и ограничивается. Мы с ней – далеко не последние.

Усаживаюсь в кресле и наливаю себе полстакана дымчатого напитка. Того самого, которым я угощался в баре после своего выигрыша в Большой Звон. На этот раз он не кажется мне таким отвратительным. Видимо, Лена поработала над моей Матрицей на славу.

Доклад окончен. Гутнаб обводит нас тяжелым взглядом своих водянистых глаз изпод опалённых бровей и, словно, выплёвывает:

– Ну? Ваше мнение, господа капитаны и адмиралы?

Капитаны начинают уточнять детали. Я молча потягиваю гнусное пойло. Мне соваться вперёд не по чину. Командиры эскадр высказываются последними. Но вот доходит очередь и до нас. Командир первой эскадры капитанадмирал Шольгут ворчит чтото по поводу того, что его эскадре после набега придётся отходить буквально сквозь строй космического флота одной из сверхдержав. Командир второй эскадры капитанадмирал Бесовский высказывает сомнение в том, что результаты операции оправдают неизбежные крупные потери.

– Берт? – хрипит Гутнаб.

Я выплёвываю остатки пойла на ковёр и, глядя в потолок, цежу сквозь зубы:

– Бес прав. Знаете, что говорил черт, остригая кошку? Он говорил: «Визгу много, а шерсти мало». Эта системка никогда не славилась своим богатством. Сейчас я вижу, что, почти как всегда, моя эскадра поставлена на прикрытие отхода. Учитывая близость соединений Космических Сил, это означает, что я потеряю не менее половины кораблей. А результат? Стоит ли такая игра таких свеч?

– У тебя есть другие предложения?

– Бета Водолея.

Воцаряется молчание. Такое предложение многим по душе, но… Первым взрывается Пист Лопча, командир пятой эскадры, выявленный нами как внедрённый агент ЧВП:

– Ты съехал Берт! Пить меньше надо! У нас же с ними договорённость!

– Когда тебя проберёт понос от страха, подотрись этой договорённостью! Кому она сейчас нужна, и какой от неё прок? После нашего набега эти армады ринутся друг на друга, и от того, что сейчас находится в нейтральной полосе не останется даже пыли. В том числе и от Плея с его алмазами, рубинами и тысячами миллиардов. Они всё равно никому не достанутся. Так почему бы не воспользоваться этим?

– Это – верная погибель! – не унимается Пист, – Стоит нам подойти к Плею, как на нас обрушатся с двух сторон!

– Вот видишь, ты уже и обдристался! А почему, спрашивается? Ведь прикрывать отход останусь или я, или Бес, а ты, как всегда, благополучно унесешь ноги вместе с добычей. А может быть, у тебя есть особые причины переживать за безопасность Плея?

Пист бледнеет от ярости. С моей стороны это – удар ниже пояса. Два года назад Пист с трудом отмазался от обвинения в тяжелейшем, по понятиям Пиратской Республики, преступлении. Его заподозрили в том, что он утаивает часть добычи и вкладывает еёв игорные дома на Плее. Тогда он ушел от обвинения в полном соответствии с традициями Республики. Он просто убрал всех, кто обвинил его и брался это доказать.

– Не слишком ли много ты берешь на себя, Берт? – шипит он и тянется к кобуре.

– Я беру себе ровно столько, сколько причитается, в отличие от других…

Я вскидываю пистолет, но выстрелить не успеваю. Меня опережают. Первой стреляет Бригита, и сейчас она, мило улыбаясь, прячет свой излучатель в кобуру. От четырёх попаданий Пист обуглился, и каюткомпанию заполняет смрад горящего мяса. Гутнаб нажимает кнопку сигнала, и в каюткомпанию входят два охранника.

– Убрать бифштекс! – приказывает адмирал и обращается к командирам, – Кто ещё имеет возражения против набега на Плей?

Поскольку больше никто не возражает, адмирал отдаёт распоряжения:

– Ронни, – обращается он к командиру разведки, – даю тебе три часа на разработку новой диспозиции. Ты, Берт, раз уж обмолвился, будешь прикрывать отход флота, Ронни, учти это. А тебе, Берт, я предоставляю право, в случае необходимости, а она неминуемо возникнет, привлечь для прикрытия дополнительно любые десять кораблей. Разумеется, кроме флагмана. Господа, корабль не покидать. Соберёмся вновь через три часа.

Адмирал кивает Бригите, и та, скромно опустив глазки, следует за ним в его апартаменты.

Три часа проходят в умеренной пьянке и в болтовне о пустяках. Никто не вспоминает злополучного Писта. Ровно через три часа Ронни знакомит нас с диспозицией, которая не отличается оригинальностью. Да и что тут изобретать, когда предстоит набег на такую слабо защищенную планетку как Плей. Спрашивается, что может Мафия противопоставить пиратскому флоту? Два десятка патрульных кораблей? Об этом и думать смешно. А вот Объединённые Космические Силы двух сверхдержав, которые обрушатся на наш флот… Думать об этом не смешно, но никто об этом старается не думать. Это будет потом, пусть об этом у Берта голова болит.

А у Берта, то есть у меня, голова сейчас болит совсем о другом (если не считать последствий этой дымчатой отравы). Вернувшись на свой крейсер «Диана», я прохожу в свою каюту и вставляю в компьютер кристалл с диспозицией. На большом стенном экране возникает план системы Бета Водолея, расположение кораблей нашего флота, временной график движения эскадр и расположение Космических Сил двух сверхдержав. Из них меня больше всего интересуют две эскадры из созвездия Гончих Псов. Их корабли оснащены псиизлучателями, подавляющими волю противника. Под действием этого излучения люди превращаются в зомби и уж никак не подумают уничтожить маршрутные компьютеры и генераторы Бельдана.

Моя задача, на первый взгляд, простая: завтра расположить корабли своей эскадры и те, которые я привлеку для усиления, так чтобы хотя бы пять из них попало под удар Гончих Псов. Сделать это надо наверняка, так как псиизлучатели эффективно действуют на дистанции не более пятнадцати тысяч километров.

Конечно, предусмотрен и дублирующий вариант. Капитан Зует, то есть Микеле, должен подставить свой фрегат «Единорог» таким образом, чтобы у него вышла из строя вся система энергоснабжения, включая и резервную, и слаботочную. Это тоже не просто, и сейчас Микеле наверняка ломает над этим делом голову. Но в случае удачи Объединённые Силы получат маршрутный компьютер с нестёртой памятью и целенький генератор Бельдана.

Мафия была готова ко всему, она даже сумела договориться с командующими соединений, что в случае конфликта они оставят систему Бета Водолея в стороне от зоны боевых действий. Но к тому, что на Плей в одночасье обрушится весь пиратский флот, она явно не готовилась. Космические станции на дальних и ближних орбитах сгорели в первые же секунды. Только две из них сумели передать сигнал бедствия. И только на одной из этих двух дежурный связист вспомнил межзвёздный код ZUW (НАС АТАКУЮТ ПИРАТЫ!) и успел бросить его в эфир. Но мы и не рассчитывали, что вся операция пройдёт без единого звука. Времени у нас достаточно.

Расстреляв «свою» станцию «Диана» занимает предписанное ей по диспозиции место, и я отправляю на Плей десантный шлюп с тремя сотнями головорезов. Сам располагаюсь в боевой рубке и внимательно наблюдаю за флотами Космических Сил. Там пока никакого движения. Внизу, на Плее, куда ушли десантные корабли и некоторые крейсера, приспособленные для посадки на планеты, тоже пока ничего не наблюдается.

Ищу «Алмазную пыль». Вот она, светящееся пятно в юговосточном полушарии. Впечатление такое, что там течет прежняя жизнь: рабы добывают рубины, а туристы прожигают состояния в казино и публичных домах. Но мегаполис уже обречен. Мне жутко подумать, что сейчас там творится. Над «Алмазной пылью» уже повис пиратский крейсер. И не какойнибудь, а сама «Черная вдова» во главе с Бригитой Стрит. Воображение рисует мне эту фурию с ангельским личиком. Я «вижу», как она, затянутая в черную кожу, блестя золочеными доспехами и серебряными сапогами, с волосами, развевающимися изпод черного шлема, подобная Валькирии, бежит во главе толпы своих отморозков по улицам и площадям мегаполиса. В руках у неё лучемёт или её любимый огнемёт. И она стреляет, стреляет непрерывно, стреляет во всё, что только движется: хоть в человека, хоть в кошку. Это – само воплощение смерти.

В соединениях Космических Сил начинается движение. Ничего, расстояние ещё большое. У нас в запасе почти сутки. Продолжайте грабить, собратья мои по «Весёлому Роджеру». Только не слишкомто рассчитывайте, что вам и сегодня удастся уйти безнаказанными.

Я прикидываю скорость движения противника, определяю, где находятся корабли из Гончих Псов. Затем сопоставляю всё это с графиком отхода нашего флота. Тут же определяю, какие корабли привлеку для усиления. Ха, для усиления! Для жертвоприношения, так будет вернее.

Время идёт. Корабли Космических Сил приближаются с трёх сторон. Выделяю на экране белым цветом Гончих Псов. Они атакуют с правого фланга. Эта группа уже почти достигла критической дистанции. Выжидаю ещё немного и включаю общую связь:

– Всем! Всем! Всем! Говорит «Диана»! Закончить работу! Отход по плану два! Повторяю. Закончить работу! Отход по плану два!

Через час с поверхности Плея начинают стартовать десантные шлюпы, крейсера и фрегаты. На месте «Алмазной пыли» – гигантский костёр. Представляю, что сейчас там творится, и содрогаюсь. Весь этот поганый пластик горит жарко и неугасимо. Те, кто хоть на время спасается от беспощадного пламени, задыхаются в ядовитом дыму. Вентиляционные компрессоры гонят в шахты поганый дым и раскалённый воздух. Что сейчас там происходит, мне даже представлять не хочется.

Лёгкий толчок извещает меня, что десантный шлюп уже пристыковался к «Диане».

– Адмирал! Десант на борту! – докладывает старший помощник.

– Понял, – отвечаю я, подходя к боевому креслу, – Как добыча?

– Ха! В основном, живая!

Включаю экран внутреннего обзора. На причальной палубе толпа разгоряченных десантников. Среди них очень много женщин, больше пятидесяти. Наверное захватили целиком какойнибудь бордель, да не один. Красивые, молодые, роскошно одетые женщины улыбаются, смеются, льнут к пиратам. Они предвкушают «выгодную работёнку» Наивные! Они и не подозревают, что когда через них по несколько раз пройдёт вся команда, то, что от них останется, будет без всякого сожаления выброшено за борт. А пока они весело идут за пиратами в каюткомпанию. Там сейчас такое будет твориться! Что ж, десантники своё дело сделали. В бою с Космическими Силами они бесполезны. Разве что дело дойдёт до абордажа. Но это – вряд ли.

Всю толпу десантников вместе с их «добычей» каюткомпания, естественно, вместить не может. Часть десантников тащит своих женщин, заголяя их на ходу, в кубрики. Веселитесь, ребята, вы это заслужили.

Все корабли покинули Плей. Противник уже близко. Усаживаюсь в центральное кресло в боевой рубке «Дианы». Из спинки, подлокотников и сидения «вырастают» широкие, гибкие жгуты, которые намертво прихватывают меня к креслу. По креслу и жгутам начинает циркулировать жидкость. Теперь я могу выдержать любую перегрузку. Под пальцами рук появляются пульты управления. Перчатки, оказывается, не простые. В них изнутри вклеены биодатчики. Металлизированные полоски на верхних отворотах ложатся на соответствующие площадки в подлокотниках кресел. Теперь «Диана» будет слушаться моих мыслей.

Справа и слева в такие же кресла усаживаются старший помощник и штурман. Сзади размещаются старший офицер (он в бою координирует действия огневых батарей), командир службы защиты, и главный инженер. Передняя и боковые стены рубки исчезают, их место занимают экраны обзора. Прямо передо мной прицел носовых орудий. Ими буду управлять я сам, точнее, не ими, а движением крейсера. Орудия стреляют точно вперёд, как на истребителе. «Диана» готова к бою.

Оцениваю обстановку и смотрю на большой экран компьютера, который прогнозирует ситуацию на ближайшие тридцать минут. Так. Я усмехаюсь и отдаю приказ:

– Слушать всему флоту! Говорит «Диана»! Названным кораблям занять указываемые позиции согласно варианту три!

Перечисляю десяток кораблей и указываю их позиции. «Черную вдову» называю шестой, с таким расчетом, чтобы она оказалась как можно ближе к белым меткам кораблей Гончих Псов. На экране видно, как названные мной корабли изменяют курс и занимают позиции. Все, кроме «Черной вдовы». Она уходит от Плея прежним курсом.

– «Черная вдова»! Вызывает «Диана»! Повторяю! Занять позицию шестнадцать по варианту три!

«Черная вдова» курса не меняет, но на этот раз Бригита откликается:

– Берт! Пошел бы ты на травку! У меня на борту четырнадцать тонн алмазов!

Добыча хорошая, жаль будет, если она пропадёт. Но я невозмутим:

– «Черная вдова»! Говорит «Диана»! Приказываю занять позицию шестнадцать!

Не знаю, может быть, на моём месте Гутнаб и изменил бы решение, но сейчас он не вмешивается, и правильно делает. По пиратскому закону сейчас командует тот, кто прикрывает отход флота. И никто не в праве оспаривать его действия. Поскольку «Черная вдова» не меняет курс, я разворачиваю «Диану» носом к ней и объявляю:

– Всем! Всем! Всем! Говорит «Диана»! На «Черной вдове» – мятеж! Приказываю! Ближайшим кораблям взять «Черную вдову» на прицел! «Черная вдова»! Застопорить ход!

С этими словами я даю залп из двух носовых орудий с таким расчетом, чтобы лучи прошли перед самым носом «Черной вдовы». Бригита знает, что следующий залп будет на поражение. «Черная вдова» включает тормозные двигатели и вырубает маршевые.

– Круст! – вызываю я командира десантной команды, – Возьми сотню ребят и следуй на «Черную вдову». Доставишь сюда Бригиту, её старпома, штурмана, старшего офицера и других командиров, которые будут её поддерживать. С рядовыми не церемонься. Если кто вякнет, кончай на месте. Лепкин! – обращаюсь я к старпому, – Пойдёшь с Крустом и примешь команду над «Черной вдовой». Твоя позиция – шестнадцать.

Через несколько минут десантный шлюп отваливает и берёт курс на «Черную вдову». Что там будет происходить, меня не интересует. Круст своё дело знает. Моя задача сейчас, руководить боем и не дать соединениям Космических Сил охватить наш флот. Надо продержаться не менее шести часов. Это время необходимо флоту, чтобы набрать нужную скорость и уйти в подпространство.

Но не следует забывать и о моей основной задаче. Корабли созвездия Гончих Псов выдвигаются вперёд. Правильно. Ребятам не терпится испытать своё новое оружие. Поможем им.

– «Синий пёс», «Благочестивый Ирон», «Кантироль», «Герцог Табунар»! Я «Диана»! Видите этих нахалов? Отсеките их от главных сил!

Так. А где Микеле? Он пока на своём месте.

– «Единорог»! Я «Диана». Вы уклонились от своей позиции!

– "Диана!! Я «Единорог», – отвечает Зует, – Атакую крейсер на 33 градуса.

– Понял, «Единорог». Действуй, старина, но не зарывайся!

Еще раз окидываю взглядом картину начинающегося сражения. Корабли Космических Сил движутся с большой скоростью. Если им не помешать, то через четыре, пять часов они сумеют нагнать уходящий флот Гутнаба. Растягиваю цепь своих кораблей пошире, с таким расчетом, чтобы на пути каждой эскадры Космических Сил оказался хотя бы один пиратский корабль. Они будут вынуждены с ним повозиться. Этого достаточно.

А где корабли Гончих Псов? Они уже отсечены четвёркой наших кораблей, которые пытаются их уничтожить. Но Гончие Псы умело маневрируют, уходя изпод огня, и идут на сближение. Еще полчаса, час, и пиратскую четвёрку можно будет списывать. Если конечно, псиизлучатели оправдают возлагаемые на них надежды.

– Берт! Ты о чем мечтаешь? Прямо по курсу – крейсер! – призывает меня к активным действиям штурман.

– Вижу, Пинк. Он ещё далековато, пусть поближе подтянется. Будем бить наверняка.

Увеличиваю изображение атакующего нас корабля. Ого! Это не крейсер, это ударный звездолёт типа «Синий Лев»! Такого близко подпускать нельзя. Отрабатываю прицел и даю залп из всех восьми носовых орудий. Есть! Попал в реактор! На месте звездолёта вспухает яркий шар: сначала ослепительнобелый, потом розовый, красный, затем малиновый… Прощайте, ребята!

– Что, нервы не выдержали? – смеётся штурман.

Я бросаю на него выразительный взгляд, но молчу. Не до него.

– Внимание! Дарчи! – командую я старшему офицеру, – Работа левым бортом!

Слева нас атакуют сразу два корабля. Левый борт вступает в бой. А мы продолжаем маневрировать, отрезая Космическим Силам пути к нашему флоту.

Толчок… Это причаливает десантный шлюп.

– Приказ выполнен, адмирал! – докладывает Круст.

Включаю экран связи. На причальной палубе стоят в наручниках Бригита и семь её офицеров.

– Вы понимаете, что вас ожидает за неисполнение боевого приказа? – спрашиваю я.

Офицеры молчат, они это прекрасно знают и не надеются на снисхождение, а Бригита взрывается:

– Пошел ты теньку в жопу, кислая вонючка! Импотент дёрганный! Тебе с твоим карликовым отростком только твою паршивую «Диану» дёргать!

– У неё всё одно на уме, – усмехаюсь я, – Даже перед смертью. Придётся доставить ей последнюю радость. Круст, заголи её и отдай десантникам на сорок минут. Пусть обслужат её хором во все отверстия. Через сорок минут то, что от неё останется, выбросишь в шлюз и доложишь мне. А этих, – я указываю на офицеров, – во второй шлюз.

Бригиту утаскивают, а офицеров уводят в шлюзовую камеру. На пульте загорается сигнал готовности шлюза.

– Dura lex, sed lex! [16] – говорю я и открываю внешний люк.

– Что это ты сказал? – озадаченно спрашивает штурман.

– Ничего особенного, не отвлекайся.

Помолчав немного, штурман говорит:

– Зря ты с ней так. Гутнаб тебе этого не простит.

– Гутнаб!? Ха! Хочешь, сейчас возьмём три градуса правее, и не будет Гутнаба. Вон, его «Голубая леди», рукой подать.

– Дело не только в Гутнабе. У Бригиты много друзей и покровителей. Они будут мстить.

– Ну, это, Пинк, ещё надо суметь сделать. Я тоже не на мирной планетке родился, стрелять обучен с детства, сам знаешь. И потом, мы с тобой не первый год летаем вместе. Когда заметишь, что я начал оглядываться на тех, кто чтото может мне сделать или косо посмотреть, скажи мне.

– И что будет тогда?

– А тогда я оставлю «Диану» Лепкину, а сам сниму деньги со счета, куплю имение на Шлене и буду выращивать розы и ловить колипомов. А ты будешь ко мне прилетать. Мы с тобой будем охотиться на желтых кумасов, а по вечерам играть в Большой Звон. Но не больше, чем по гасу за вист. А то ты меня быстро разоришь.

– Размечтался! – смеётся штурман, – До этого ещё суметь дожить надо. Посмотрика, что делается!

Четвёрка, атаковавшая Гончих Псов уходит в неопределённом направлении. Похоже, что псиизлучатели сработали. На всякий случай вызываю их, но ответа не получаю.

– Ты чтонибудь понимаешь, Пинк?

– Ничего не понимаю, – он даёт максимальное увеличение изображения, – Похоже, что у них нет никаких повреждений.

– Этото и странно, – говорю я и ещё раз безрезультатно вызываю корабли.

А корабли Гончих Псов уже охватывают нас с правого фланга. Ну нет, ребята! Со мной такие штучки не пройдут. Ято знаю, что за оружие у вас на борту, и в зомби превращаться не имею ни малейшего желания. Разворачиваю «Диану» и даю четыре залпа из двух орудий каждый. Три Гончих Пса прекращают своё существование во вспышках взрывов. Один сильно повреждён. Оставшиеся рассредоточиваются. Но я не оставляю их в покое, слишком уж они близко от меня. Орудия перезаряжаются, и я даю ещё четыре залпа. Еще две вспышки взрывов украшают звездную россыпь. Гончие Псы обращаются в бегство.

Но моя частная победа не может изменить ход боя. Силы слишком не равны. Пираты сражаются с отвагой обреченных. Потери Космических Сил велики, но и мы потеряли уже около трети кораблей, не считая четвёрки пораженной псиизлучателями. Те ушли уже так далеко, что мы не в состоянии прийти к ним на помощь. Вижу, как к ним направляются десантные шлюпы, и берут их на абордаж.

– Берт! «Единорог» дрейфует! – обращает моё внимание штурман.

В самом деле, «Единорог» ведёт себя странно. Он както неуправляемо движется прямо на скопление кораблей Космических Сил, и орудия его молчат. Даю увеличение и рассматриваю фрегат.

– Похоже, у него серьёзно поражен отсек энергообеспечения. Вызывай его, мне некогда! – приказываю я штурману.

– «Единорог»! Я «Диана». Ответь! «Единорог», ответь «Диане»! – вызывает штурман.

Но «Единорог» не отвечает. Похоже, что Микеле сделал своё дело на совесть. Уже почти весь пиратский флот ушел в подпространство. Осталось три корабля, в том числе и «Голубая леди тумана». Флагман отходит последним. Но теперь пиратская вольница кончилась. Космические Силы сегодня же узнают дорогу в Пиратскую Республику, и возмездие будет неотвратимо.

– «Черная вдова» накрылась, – сообщает штурман.

– И Лепкин тоже. Вот видишь, хотел я ему передать «Диану», да не получилось. Придётся самому командовать ей до конца.

– Ну, конецто наш не за горами. Видишь, нас берут в клещи!

– Адмирал! – слышу я голос Круста, – Бригита в третьем шлюзе.

Я не хочу смотреть во что превратили этого ангелочка десятки десантников. Мало удовольствия смотреть на окровавленную и истёрзанную женщину. Просто молча открываю внешний люк шлюза. Черти в преисподней, наверное, сейчас взвыли от восторга.

– «Единорог»! Ответь «Диане»! – вызываю я ещё раз.

– Не надо звать его, Андрэ, он уже дома, – слышу я Магистра, – Вы своё дело сделали. Собирайся и ты.

– Сейчас, Магистр. Дай только вытащу крейсер из этой заварушки.

– Попробуй.

Бросаю взгляд на экраны. Весь флот уже ушел в подпространство. У меня осталось восемь кораблей. Почти все окружены, как и я. Командую:

– Я «Диана»! Всем – отбой! Прорываться и уходить в подпространство!

То есть: спасайся, кто может.

Теперь подумаем о себе. Справа и слева «Диану» зажали основательно. Впереди два «Синих Льва». Назад нельзя, на развороте нас расстреляют. Пойду вперёд. Врубаю полную тягу и атакую ударные звездолёты. Залпом всех восьми орудий поражаю один и тут же резким маневром ухожу изпод атаки второго. Бортовые орудия ведут непрерывный огонь по тем, кто атакует нас с флангов. Сейчас орудия перезарядятся, я сожгу второй звездолёт, и можно считать, что мы прорвались.

Но в этот момент «Диану» швыряет вверх взрывом чудовищной силы. Приборы и мониторы словно взбесились. Вентиляция быстро наполняет рубку жарким воздухом пожара, дымом, смрадом горящего пластика, ароматом палёного мяса и неуловимым, неописуемым, но весьма специфическим запахом смертельной опасности.

– Куда нам вмазали, Кленч? – успеваю я спросить инженера защиты.

Но тот ответить не успевает. Второй, не менее мощный взрыв, раздирает пол рубки, и сзади меня вверх летит столб пламени, какието куски и то, что осталось от Кленча и других. Хорошо, что уши мои закрыты шлемом, иначе барабанные перепонки просто лопнули бы. И хорошо, что я основательно прихвачен к креслу, а кресло к полу. Меня бы просто размазало о лобовую панель рубки. Помещение рубки мгновенно наполняется светящимся и до невозможности горячим зеленоватым дымом. Не дай Время вдохнуть этот дым! Похоже, что это рванули накопители энергии носовых орудий (в этом отсеке было 12 человек технического персонала!).

Задерживаю дыхание и натягиваю маску. А вот штурман, опытный пират, не успел. Сейчас его всего перегнуло, из выкаченных на лоб красных глаз льют слёзы, и он заходится в жутком, выворачивающем его наизнанку, кашле. Он давится им и совсем не замечает, что правая его рука сгорела до плеча. А ноги… Изпод шортов торчат обрывки красных голенищ, а изпод них – розовые ошмётки мышц и белые обломки костей. Всё, Пинк, ты тоже отлетался.

Я, на первый взгляд, цел. Только левую руку жжет невыносимо. Биодатчики буквально накалились. Тонкая красная кожа перчатки темнеет на глазах и начинает дымиться. Правой рукой рву с левой длинную перчатку. Вся рука до локтя и выше покрыта страшными глубокими язвами. Пальцы уже не работают. Снимаю с кресла блокировку и встаю, но тут же падаю. «Диану» сильно раскачивает. В падении задеваю левой рукой за кресло, и теряю кусок мяса, который отваливается, обнажая белую кость. Странно, но боли я почти не чувствую.

На том месте, где сидели три офицера – яма, в глубине которой чтото трещит и полыхает. Нетвёрдой походкой направляюсь к боковой двери и покидаю мёртвую боевую рубку. Иду в последний обход своего корабля. Мельком замечаю, что правый сапог из лимонножелтого стал бурым от льющейся откудато крови. Но это уже несущественно.

«Диана» то встаёт на дыбы, то клюёт носом, то валится с борта на борт. Соответственно швыряет и меня. Кость правой руки обнажилась уже почти до плеча. Но я не обращаю на это внимания. Капитанадмирал прощается со своим крейсером. Часть дверей задраена, и на них горят красные сигналы. За ними – космос. Проходы заполнены дымом всех цветов радуги. И если бы я был без маски, то давно уже разделил бы участь тех, через кого переступаю на каждом шагу.

Спускаюсь на орудийную палубу правого борта. Вопреки всем правилам двери орудийных портов открыты настежь. Из большинства портов валит дым, там всё кончено. Заглядываю в один. Орудие сорвано со станины, и его казённая часть разворочена до неузнаваемости. Пульт управления буквально рассыпан по полу, а поверх него лежит большой плоский лоскут, по форме напоминающий контуры человека. Впечатление такое, что по пульту и канониру проехался каток для укатывания асфальта. Судя по всему, сюда попал гравитационный заряд.

Иду дальше. Из одного порта вместе с дымом несутся тяжелые вздохи. Так работает компрессор, обдувающий охлаждённым воздухом раскалённое орудие после каждого выстрела. Заглядываю туда. Одно орудие горит, но два других работают вовсю. Канониры в масках, не обращая внимания на десяток горящих в разных местах порта трупов, с маниакальным упорством ведут огонь. Значит, реактор «Дианы» ещё работает. Надо посмотреть, что там.

Одобрительно хлопаю канонира по плечу. Тот смотрит на меня диким взглядом и сбрасывает мою руку. Не мешай! Какой ты теперь, к Дьяволу, адмирал, и чем ты теперь командуешь? Теперь, каждый за себя, и каждый продаёт свою жизнь подороже.

Направляюсь к реакторному отсеку, но дойти до него не успеваю. «Диану» ещё раз резко встряхивает. Прямо мне в лицо от реакторного отсека летит огненный шквал. Он подхватывает меня и швыряет назад к орудийной палубе.


Глава X


А над пустыней медленно спадал
Дождь пламени, широкими платками,
Как снег в безветрии нагорных скал.
Данте Алигьери.

– Отвоевался, старый пират! – приветствует меня Лена, когда я открываю глаза на «стартовой площадке».

– Там на поле битвы нет и целой бритвы. На пригорке там лежит скелет… – всплывают в памяти строчки, написанной когдато моим одноклассником пиратской песенки.

– Ну, на скелет ты, положим, пока ещё не похож. Собирайся. Босс ждёт тебя на разборку операции.

– А что? Мы опять чтото напортачили? – интересуюсь я.

– Да нет, почему же, скорее, наоборот. Сработали на бис.

– Нет уж. Пусть бисируют желающие, – ворчу я, одеваясь, – С меня хватит.

Стремберг дал нашей с Микеле работе высочайшую оценку. Он наговорил много слов о высоком профессионализме, о стопроцентной адекватности поведения и тому подобное. В заключение он высказал пожелание и впредь держать такую же высокую марку. А меня во время разбора, особенно тогда, когда босс останавливался на деталях, не оставляли неприятные мысли.

Не оставляли они меня и в последующие дни. Но я тщательно скрывал их от своих друзей. Не хватало ещё и им болеть моими неясными проблемами. Сначала надо самому в этом как следует разобраться. Я сам не в состоянии понять, что заставляло меня так добросовестно исполнять обязанности командира пиратского корабля?

Ну, с подавлением бунта на «Черной вдове» понятно. Собакам и смерть собачья. Здесь я ни малейших угрызений совести не испытываю. Но ведь я собственноручно уничтожил несколько кораблей Соединённых Космических Сил! На моей совести не одна тысяча жизней! Не на совести Бертольера Горчи, капитанадмирала пиратского флота, её у него просто нет, а на моей, Андрея Коршунова, совести! Ведь даже когда Магистр сказал мне: «Всё. Дело сделано, собирайся домой», я ответил: «Сейчас, только вытащу крейсер из этой заварушки». После этого я уничтожил ещё один звездолёт. Зачем мне это было нужно? Что это? Идеальная адаптация моей Матрицы к образу или… А что если это неизвестное, и только сейчас всплывшее, последствие воздействия на мою Матрицу Мефи? Ведь он, когда внедрял меня в Риша Кандари, мог сделать всё, что ему угодно. В том числе и «запрограммировать» меня.

Вот и сейчас, когда наша дружная компания сидит в лесу, в окрестностях моего коттеджа, меня не оставляют эти мысли. Хотя, вроде бы, обстановка не должна им способствовать. Мы сумели вырвать полдня времени и выйти в лес за грибами. Правда, с нами нет ни Магистра, ни Кристины. Кристина уже вторую неделю не выходит из лаборатории, даже дома не ночует, а Магистр ещё вчера с восторгом собирался вместе с нами, но сегодня утром извинился, сославшись на неожиданное и очень важное дело. Но их с успехом заменяют Матвей Кривонос и Стефан Кшестинский, недавно вернувшиеся после длительного задания, которое они выполняли на фронтах Второй Мировой войны.

Не зря мы выбрались в лес. За какието три часа наши корзины наполнились; и не чемнибудь, а белыми грибами, рыжиками и лисичками. Правда, с Катрин пришлось повозиться. Это дитя Фазы Стоуна сначала не могла отличить гриба от пня. Но под чутким руководством Андрея быстро вошла во вкус и даже приобрела особый «нюх» на грибные места.

Собравшись на поляне, в километре от моего коттеджа, и оценив добычу, мы приходим к выводу, что задача дня выполнена на пятьдесят процентов. Осталось только хорошо посидеть и пообщаться, и свободный день можно будет считать состоявшимся. Разводим костер, и Матвей начинает мастерить грибные шашлыки. Женщины творят чтото из захваченных продуктов. Когда всё уже готово, Андрей, заговорщицки улыбнувшись, достаёт из рюкзака две бутылки «Столичной». Увидев водку, Матвей крякает:

– Ну, Магистр! Сам пойти не смог, так «Столичную» с нами отправил.

– А это он специально, – подхватывает Андрей, – Так и сказал: «Чтобы вы чувствовали: я – с вами».

Вопреки ожиданию, после первой же дозы невесёлые мои мысли с новой силой наваливаются на меня. Словно, это не я выпил, а их напоил, и они давно этого ждали. Стефан, замечает моё состояние и подсаживается поближе:

– Чтото ты мне не нравишься, гвардии капитан. Никак сумбур в голове и в душе смятение? Верно ведь? Давай, выкладывай. Представь, что ты опять на фронте, а я – твой комиссар. Нет, шутки в сторону. Помнишь, как Лосев хотел тебя от боевой работы отстранить? Так у нас здесь тот же фронт. Агенту в таком состоянии нельзя доверять серьёзные дела. Так что, ас, колись. Выпей, – он протягивает мне пластмассовый стаканчик, – и выкладывай, как попу на исповеди.

Я выпиваю и смотрю на Стефана. Всётаки Лена была права. Каждая личность, в образе которой мы работаем, накладывает на нас свой отпечаток. Если в сорок первом комиссар Лучков напоминал мне артиста Джигарханяна, то сейчас я ясно вижу, что передо мной сидит корпусной комиссар Лучков собственной персоной.

Закуриваю и, неожиданно для себя самого, выдаю всё, что грызло меня эти дни. Стефан слушает очень внимательно, не прерывая и не отвлекаясь. С другой стороны присаживается Лена, а к концу моей «исповеди» уже вся компания берёт меня в плотное кольцо. Ну, и пусть! Пусть слушают. Это им тоже полезно. Когда я заканчиваю, Стефан закуривает свой любимый «Кэмел» и весело смотрит на меня:

– Ну, гвардеец, ты даёшь! Надо же, изза чего он оказывается не в своей миске! Да радоваться надо, что ты, в конце концов, стал работать до такой степени профессионально, что тебя от подлинника даже ты сам отличить не можешь.

– Побойся Времени, Стефан! Чему тут радоваться? Тому, что я за здорово живёшь порешил десять тысяч жизней? Вот это радость! Да мне ещё и мало показалось, дальше на подвиги потянуло. Помнишь, Андрей, как в Лабиринте мы вынуждены были расстрелять из дезинтегратора толпу людей? А ведь мы знали, что это не люди, а биороботы. И всё равно, легко ли это было? А сейчас? Ведь в кораблях не роботы сидели! А я их расстреливал, как куропаток на охоте. Что это? Я это был или робот ЧВП?

Стефан затягивается сигаретой и спрашивает:

– А тогда, в сорок первом, ты таких угрызений совести не испытывал? Кем ты тогда был?

– Сравнил! Если бы я родился на пятьдесят лет раньше, я делал бы то же самое. Это был мой долг.

– Если бы ты родился на пятьдесят лет раньше. Это был твой долг. Хорошо. А если бы ты родился в Пиратской Республике Бертольером Горчи? В чем бы тогда состоял твой долг? Молчишь? И правильно делаешь. Скажи спасибо Елене, что она тебя так хорошо подготовила. Да и ты, тоже настроился добросовестно. Во всяком случае, Бертольер Горчи долг свой исполнил до конца. Вечная ему память и пиратская слава. Нечего смеяться! Посуди сам, если бы на «Диане» работал не ты, а настоящий Горчи, разве результат был бы иным? Я имею в виду потери Космических Сил.

– Возможно. Во мне всётаки говорил мой фронтовой опыт.

– Не заносись, – останавливает меня Андрей, – Фронтовой опыт – дело, конечно, не малое. Но ведь и Горчи не лыком был шит. Он на этой «Диане» не первый год воевал и почти всё время оставался на прикрытие отхода флота. Так что, опыт у него не меньше, чем у тебя, а применительно к данным обстоятельствам, и побогаче будет. Главное в другом. Ты, будучи в образе Горчи, сделал всё так, как сделал бы и он сам, но ты сделал ещё коечто. Уже не как Горчи, а как Андрей Коршунов. Теперь пиратскому гадюшнику конец.

– Но какой ценой!

– Андрей, – вступает в разговор Лена, – Ты уже и сам понял, что эти жертвы были неизбежны, независимо от того, кто бы там действовал: ты или Горчи. Это неизбежные издержки нашей работы, особенно когда речь идёт об участии в боевых действиях. Что же касается возможных воздействий на твою Матрицу со стороны Старого Волка, то здесь можешь быть спокоен. Я была у медикологов. Они разложили твою Матрицу до элементарных составляющих и самым тщательным образом исследовали. Никаких последствий они не обнаружили. Не считая остаточного наслоения личностей графа Саусверка и Риша Кандари. Но это, как ты знаешь, неизбежно и не страшно.

– А что до цели, – говорит Матвей, – то вспомни Антуана Коста. Ты ведь слышал о нём. Так что, тебе в сорок первом крупно повезло. Цена, Андрей, она разной бывает.

Да, я слышал про работу Антуана Коста. Внедрённый в оберштурмбанфюрера СС, коменданта секретного концлагеря, который занимался обогащением урана; Кост за полгода отправил в крематорий не один десяток тысяч людей. При этом он всячески саботировал работу предприятия и раз за разом срывал выдачу критичной массы урана 235. А самое главное, он воспрепятствовал взрыву завода вместе с заключенными, когда Советская Армия вплотную подошла к концлагерю. Он сдал Советскому командованию и уран, и оборудование завода. Трудно вообразить, что творилось бы в Европе, если бы этот завод, как замыслило гитлеровское командование, взлетел на воздух вместе со своей продукцией.

Наш разговор прерывается сигналами радиобраслетов. Они звучат у всех разом. Общий вызов! Мы переглядываемся. Стефан отвечает за всех:

– Слушаем вас. Мы находимся в одном километре от коттеджа Андрея Коршунова.

– Всем срочно прибыть на свои места! – слышим мы голос Стремберга, – Коршунову, Злобину, Альбимонте, Краузе, Илек и Моро немедленно явиться к Леруа!

Это уже серьёзно. Мы молча гасим костёр, забираем грибы и быстрым шагом направляемся к моему коттеджу. Прямо оттуда, не переодеваясь, мы, кого назвал Стремберг, отправляемся к Магистру. Он сидит перед компьютером. Когда мы входим, он, не оборачиваясь, спрашивает:

– Вы здесь? – и, получив утвердительный ответ, переключает изображение, – Смотрите.

На мониторе виден морской берег и какието, очень знакомые, здания. Я их раньше видел, но совсем в другом ракурсе, поэтому не могу вспомнить, что это за город. Обращаю внимание, что ни Стремберга, ни Кристины, ни Ричарда с нами нет.

– Они на Совете Магов, – отвечает на мой вопрос Магистр, – Не отвлекайся, смотри. Сейчас всё начнётся.

На голубом небе вспыхивает белая, ослепительнояркая точка. Она стремительно растёт. Вот она уже достигла размеров Солнца, но превосходит его по яркости. Вот она закрывает полнеба и вдруг, одним рывком, покрывает всё небесное пространство. Вместо голубого неба – сияющий белый свод, смотреть больно. В воздухе творится нечто трудно вообразимое. Он как бы горит, точнее, в нём зарождается и падает на землю чтото вроде огненного снега. Снегопад огня! Люди бегут по берегу горящего моря и тоже загораются. Нет, не загораются, а както вспыхивают изнутри. То же происходит с деревьями и травой. Горит земля, горят здания. Откудато приходит грандиозная ударная волна, и здания разлетаются на горящие куски и огненную пыль, словно они были построены не из бетона, а сложены из не скрепленных между собой кусков шлака и керамзита.

– Что это, Магистр? – шепотом спрашивает Андрей.

– Азотная реакция.

– Не понял. Объясни, – прошу я.

– Да, такое трудно понять. Это цепная реакция термоядерного синтеза. Только здесь не дейтерий и тритий синтезируются в гелий, а азот синтезируется в кремний. Не весь. Часть азота преобразуется в алюминий, фосфор, серу и хлор. Еще меньшая часть синтезирует более тяжелые элементы: галлий, германий, мышьяк и селен. Но всё это – ничтожные доли процента. Основная часть азота синтезируется в кремний.

Азотная реакция! Азот. Безжизненным назвали его древние ученые. Азот. Основа жизни на Земле! Один из самых распространённых элементов. Нет почти ни одного соединения в живой природе, где бы не присутствовал азот. А воздух, вообще, на две трети из азота состоит. И вот сейчас весь этот азот преобразуется в кремний. У меня пересохло в горле. Катрин шепчет:

– Магистр, разве такое возможно?

– Как видишь, Кэт, вполне возможно. Главное, нужный запал зажечь.

Тут до меня доходит, где я видел этот город:

– Магистр! Ведь это же, мы!

– Ты прав, Андрэ, Это – наша Фаза, Фаза Стоуна. А запалом послужил выстрел того самого суперлазера.

У меня холодеют руки и ноги, а язык отнимается. Я не в силах вымолвить ни слова. Вот, оно! Генрих коротко и глухо спрашивает:

– Когда?

– Завтра, в четырнадцать.

Эти слова звучат как приговор. Несколько минут мы мрачно смотрим на развернувшуюся перед нами картину огненного апокалипсиса. Первым приходит в себя Микеле:

– Что будем делать, Магистр?

– А что мы можем противопоставить этому? Какую защиту мы можем создать против луча лазера, который прошибает межфазовые барьеры?

Мы снова замолкаем, пораженные мощью готового обрушиться на нас супероружия. На этот раз молчание нарушает Генрих:

– Но нельзя же сидеть, сложа руки, и покорно ждать, когда над нами загорится небо!

– Конечно, нет. В настоящий момент Совет Магов обсуждает пути и график эвакуации и принимает непростое решение.

Со слов Магистра мы понимаем, что как только Ричард и Катрин подняли тревогу, Совет Магов собрался и обсудил все наши возможности в данной ситуации. Не такто просто эвакуировать несколько миллионов обитателей НульФазы. Уже сейчас на полную мощность работают пункты внедрения. Совет договорился с Фазами, которые сотрудничают с нами, и там быстро подобрали нужное число добровольцев, которые согласились временно предоставить свои тела в качестве пристанищ для Матриц эвакуируемых. Готовы к старту четыре звездолёта, которые могут принять на борт часть населения. Разумеется, в первую очередь эвакуируют женщин и детей.

– Кстати, – Магистр обращается в этом месте к Лене и Катрин, – сегодня в двадцать пятнадцать вы обе должны быть на пункте внедрения нашего Сектора.

Но всё равно, до четырнадцати часов завтрашнего дня около двухсот, двухсот пятидесяти тысяч эвакуироваться не успеют. О бомбоубежищах не может быть и речи. Их просто нет. Кому при освоении Фазы Стоуна могло прийти в голову, что нам когдалибо понадобятся бомбоубежища. Правда, есть Лабиринт, где на нижних уровнях можно укрыть и большее количество людей. Но, вопервых, Кристина, оценив мощность удара, высказала сомнение, что даже Лабиринт сможет спасти людей от «участия» в цепной азотной реакции. При его строительстве широко использовались различные пластики, которые контактируют с поверхностью планеты. А вовторых, даже если люди в Лабиринте и выживут, то на поверхность они не смогут выйти до конца дней своих.

– Вот что будет представлять после удара наша Фаза, – говорит Магистр и включает соседний монитор.

Нашим глазам предстаёт самый настоящий лунный пейзаж. Ни травинки, ни былинки, ни вороны, ни крысы, ни гадюки. Даже инфузорий и вирусов нет! Земля, лишенная азота. Это пострашней ядерной зимы.

– Возможно, когданибудь здесь возникнет какаято кремнийуглеродная форма жизни, – шепчет Лена.

– Сейчас Совет Магов решает труднейшую задачу: кого оставить здесь? – говорит Магистр, – Полчаса назад было принято решение: объявить по всем Секторам и Службам, что двести пятьдесят тысяч эвакуироваться не успеют. Здесь останутся только добровольцы. Разумеется, всех их поместят в Лабиринт. Там у них будет хоть какойто шанс. А в будущем мы, возможно, сумеем пробить туда прямой переход и вызволить их.

– Кстати! – вскакивает Микеле, – А прямые переходы! О них что, забыли?

– Конечно, нет. Но для того, чтобы поддерживать его открытым для прохода такой массы людей, потребуется колоссальная энергия. Её у нас просто не хватит. Переход будет работать сколько можно. Сейчас Кристина готовит его открытие. Она уже назвала примерное количество людей, которое она сможет через него пропустить, и это учтено в графике эвакуации.

Я подхожу к компьютеру и включаю монитор связи. Набираю код, по экрану несколько минут бегают замысловатые фигуры, ежесекундно меняющие свой цвет. Наконец он светлеет, и появляется лицо Мефи.

– Здравствуй, Андрей! – улыбается он.

Минуты две я мрачно смотрю на него, потом поворачиваю один из мониторов так, чтобы он видел остановленное изображение кульминации азотной реакции:

– Ты эти научные исследования имел в виду, когда посылал меня на Плей за Олимпиком?

Улыбка исчезает с его лица:

– Разумеется, нет.

– Ты хочешь сказать, что не знал о том, для чего его хотят использовать?

– Да, я ничего не знал об этом.

Считаю про себя до пятнадцати и делаю четыре глубоких вдоха. Что толку, если я сейчас покрою его отборным русским матом и вдарю кулаком по дисплею? Только смешно будет.

– Я тебе не верю!

Мефи пожимает плечами:

– Это твоё право. Но, прежде чем ты сделаешь окончательные выводы, разреши мне задать вопрос твоему непосредственному начальнику.

Теперь я пожимаю плечами:

– Валяй.

– Филипп. Мы с вами примерно в одном ранге. Скажите, вы, по роду своей деятельности, в курсе всех планов, которые принимает ваше верховное руководство или, как вы его называете, Совет Магов?

– То, что мне необходимо, я знаю. Во все детали работы и планов Совета я и не собираюсь вникать, своих забот хватает.

– Хорошо. А бывает в ваше практике такое, что вы, по заданию Совета Магов, планируете операцию, конечные, с далёкой перспективой, результаты которой вам не ведомы?

Магистр задумывается на минуту, потом говорит:

– Если честно, то несколько таких операций я организовал и даже сам принимал в них участие. Я же сказал, что во все детали планов вникнуть просто нет времени и возможностей.

Мефи печально улыбается и коротко разводит руками:

– Что же ты хочешь от меня, Андрей? Да, я говорил, что моё мнение имеет в нашей организации солидный вес. Солидный, но не решающий.

– Понятно. Имеется ли возможность отменить эту акцию?

Мефи печально качает головой:

– Нет, Андрей. Решение принято, должен сказать далеко не абсолютным большинством голосов. Было много противников, я уже не говорю о себе. Но у нас железный закон. Пока решение не принято, можно спорить, доказывать, обсуждать, протестовать. Но после принятия решения – никаких дискуссий. Все работают на его реализацию: и сторонники, и противники.

– Неплохой закон. Но, полагаю, он не помешает тебе, как противнику такого решения, дать нам практический совет: как наилучшим образом повести себя в данной ситуации?

Мефи задумывается, закуривает и, затянувшись пару раз, говорит:

– Сейчас лучшее, что я могу вам посоветовать, это спасаться. Эвакуироваться. Противодействие исключено. У вас для этого просто нет ни средств, ни времени. И послушайтесь, ради Времени, ещё одного совета. Я знаю, на что способен ты и твои друзья. И сейчас, я уверен, ты уже прикидываешь: успеете ли вы пробить прямой переход, перебросить на прицельное устройство десант и навести там шороху. Не ломай голову, скажу честно: успеете. Но это будет бессмысленной тратой ваших жизней и энергии, которую вам лучше сэкономить для успешной эвакуации. Мы прекрасно знаем, с кем имеем дело, и этот ваш возможный ответ был рассмотрен в первую очередь. Мы подготовились. Вас встретят не менее опытные и умелые бойцы, но числом они вас превосходят в десятки раз. Чтобы ты не подумал, что я блефую, смотри.

На мониторе появляется изображение внутренних частей прицельного устройства. Во всех свободных помещенияхдесятки, сотни людей в боевом снаряжении и хорошо вооруженных. По их внешнему виду, манере держаться, видно, что это далеко не котята. Те волки! Изображение меняется. Прицельное устройство показано издали. Вокруг него группы боевых кораблей. Их не менее пятидесяти. Да, приготовились на совесть. На экране вновь появляется Мефи.

– Ну, видел? В том, что вы сумеете половину из них покрошить в пирожную начинку, я не сомневаюсь. Но оставшиеся то же самое проделают с вами. Так что, с вашей стороны это будет красивый, эффектный, но поверь мне, бесполезный подвиг. Поэтому, мой совет один: эвакуируйтесь и как можно скорее. У вас ещё есть для этого время.

– Слушай, Старый Волк…

– Как ты меня назвал?

– Так тебя называет Кора. Шат Оркан, чтобы тебе было понятнее. Ты же говорил: называй меня так, как тебе нравится.

Мефи улыбается:

– Верно, говорил. А что? Старый Волк. Это звучит! Так что ты хотел сказать?

– Ты понимаешь, что вы идёте на преступление? И это после того, как ты говорил, что нам предстоит сотрудничество в борьбе с общим противником.

– Начну отвечать с конца. Я говорил тебе, что наша организация не монолитна. К сожалению, в последнее время влияние партии войны значительно усилилось. Увы, это факт, и с этим ничего не поделаешь. Нужно время, чтобы их отрезвить. Ну, а что касается преступления, то это смотря с какой точки зрения. У вас достаточно времени, чтобы вывести людей изпод удара. Я уверен, что вы это сделать успеете. Так что, ни о каком преступлении речи быть не может. Конечно, ваш Мир после лазерного удара будет для жизни не пригоден, и вам понадобится довольно много времени, чтобы восстановить всё в другом Мире. То есть, вы надолго выбываете из игры. Что нам и нужно, чтобы восстановить утраченные благодаря вашему вмешательству позиции. Так что, на данном этапе вы проиграли. Я уже имел возможность убедиться, что ты умеешь проигрывать достойно. Думаю, что в этом плане твои товарищи тебе не уступают.

Интересно было наблюдать, как изменялось его лицо в продолжении этой речи. Сочувствующее и доброжелательное в начале, оно под конец стало торжествующим и надменным. Не могу удержаться, чтобы не вылить на этого разгоряченного «победителя» ушат холодной воды. По крайней мере, хоть дверью громко хлопну.

– Теперь слушай меня, Старый Волк. Кажется, я уже показал тебе, как мы умеем поворачивать в свою пользу даже заведомо проигрышные положения. Или ты об этом успел позабыть? – при этих словах лицо Мефи мрачнеет, – Да и откуда вы взяли, что мы проигрываем? Почему это вы уверены, что до конца знаете наши возможности? То, что я сейчас мирно с тобой разговаривал, пытался предотвратить вашу акцию, ни о чем не говорит. Не делай из этого слишком поспешных и неправильных выводов. Просто я хотел решить вопрос мирным путём, путём переговоров. Увы, не получилось. Ты сказал: у нас есть время. У вас тоже есть время. Даю вам…, – я делаю вид, что прикидываю, – Даю вам восемь часов. Так вот, Старый Волк, передай своим ястребам, я имею в виду вашу партию войны, что наши ответные действия последуют ровно через восемь часов. И они будут адекватными. В течение этого времени вы ещё можете выйти на связь и вступить в переговоры. Дальше…

Я машу рукой.

– Я всё сказал, – и выключаю монитор.

Все долго молчат под впечатлением нашей беседы и особенно заключительных речей. Наконец, Магистр осторожно спрашивает:

– Объясни, пожалуйста, что ты имел в виду? У тебя есть какоето решение?

– Брось, Магистр, – безнадёжно машу я рукой, – Это был обыкновеннейший блеф. Время знает, вдруг сработает. Подождём, может быть, они вступят в переговоры. Хотя, вряд ли. Они слишком уверены в победе и слишком много поставили на кон. А решение у меня есть. Поскольку это я передал им в руки Олимпик, мне и отвечать за всё. Я остаюсь в Лабиринте.

– Это исключено! – возражает Магистр, – По решению Совета Магов все хроноагенты эвакуируются в безусловном порядке. Надо же комуто осваивать новую Фазу и передавать свой опыт новому поколению, которое будет работать дальше.

– Иди ты в Схлопку, Магистр. Имею я право, в конце концов, распоряжаться своей собственной жизнью или нет? Я себя приговорил, и, клянусь, никто этот приговор не отменит.

– Я тоже остаюсь! – заявляет Лена.

– А это тем более исключено! – Магистр вскакивает со своего места, – До двадцати четырёх часов все женщины должны покинуть Монастырь. Здесь, вообще, никаких исключений быть не может. Задержится только Кристина, до двух часов. В это время она откроет прямой переход и первой же и пройдёт по нему. А тебя, любезная, если будешь бузить, силой на пункт внедрения отведут!

– Попробуйте, – зловеще шепчет Лена.

– Да погодите вы! – останавливает их Генрих, – Перестаньте спорить! Есть идея!

Все разом поворачиваются к нему. Наконецто! Генрих – ас точного расчета и гроссмейстер сложнейших операций. Вряд ли он предложит какуюто ерунду. А Генрих смотрит на монитор с изображением прицельного устройства, окруженного кораблями.

– «Енисей»! С этим может справится только «Енисей»!

«Енисей» – галактический крейсер типа «Амазонка», однотипен «Конго», на котором я сражался с пришельцами у Голубой Звезды. В настоящий момент «Енисей» находится на стационарной орбите и готовится к приёму эвакуируемых.

– А как его туда доставить? – спрашиваю я.

– По прямому переходу. Главное, выяснить, нет ли у ЧВП там другого крейсера типа «Амазонка»? «Енисею» может противодействовать только такой же крейсер.

Магистр кивает и бросается к монитору связи. Мы все глядим на экран с изображением прицельного устройства, начинаем прикидывать и советоваться: в какой точке вывести «Енисей» в эту Фазу; с какой стороны и с какой дистанции открывать огонь; что предпринять, если у ЧВП в этом районе окажется такой же крейсер.

Нам начинает казаться, что угроза уже миновала. В самом деле, что могут эти кораблики противопоставить «Енисею» с его сверхмощными, дальнобойными дезинтеграторами, лазерами с аннигиляционной накачкой и «Кугуарами». Да одни «Кугуары» превратят эту шоблу в облако космической пыли! «Енисею» достаточно только подстраховывать их издали. Магистр отрывается от монитора и убито смотрит на нас.

– У них там нет «Амазонки», это, конечно, неплохо. Но чтобы такая масса как «Енисей» смогла перейти в другую Фазу, энергию для создания такого перехода надо накапливать не менее пятнадцати дней.

Мы удрученно замолкаем. Все наши воинственные планы разбились об «энергетический барьер». Время побери! Как обидно! Неужели ничего нельзя сделать? Нет, ничего. Неужели нам только и осталось, как выразился Генрих, сидеть сложа руки и ждать, когда над нами загорится небо? Не знаю, как другие, но моя натура резко протестует против такого положения. Я не могу ждать бездеятельно. Я должен чтото делать. Но что? Мучительно и лихорадочно, в который уже раз, перебираю все наши возможности, но не нахожу ответа.

А почему я думаю, что другим легче? Все они такие же неистовые и одержимые жаждой деятельности, как и я, и всем им эта покорная безысходность, как кость в горле. Впрочем, им всётаки легче. Я вздыхаю:

– Простите меня, друзья, это моя вина. Слишком уж добросовестно я выполнил задание этого Старого Волка.

– Брось, Андрей, если бы не тебя, то они когонибудь другого на эту операцию зарядили, – говорит Микеле, – А так, Магистр хоть насторожился, зачем им этот камень понадобился, и Ричард начал отслеживать его судьбу. Теперь мы всё знаем и ко всему готовы. А если бы камень добыл для них ктото другой? Завтра эта азотная реакция была бы для нас как молния из снежной тучи. Так что, никто тебя не винит. Наоборот, мы ещё должны быть тебе благодарны.

– Спасибо, Миша, – невесело усмехаюсь я, – Не подозревал, что у тебя есть такой талант: в бочке дёгтя отыскать ложечку мёда. Хоть и слабое, но утешение.

– Зря иронизируешь, Андрэ, – говорит Магистр, – Мишель прав на все сто. Если бы не ты, то завтрашний день для всех нас стал бы последним. И потом, брось казнить себя. Ты работал с одной целью: вытащить из плена себя и Элен. Разве ты мог предвидеть, для чего им нужен этот камень.

– Магистр, помнишь, что ты мне сказал после того, как я вернулся из Германии конца Второй Мировой войны? Я помню. Ты сказал: « Если мы здесь будем не в состоянии предвидеть такие моменты, то нам пора прикрывать лавочку и всем составом перебираться куданибудь в XXV или XXX век. Нечего нам тогда и соваться в реальные Фазы со своим воздействием на грани фола». Одним словом, я принял решение, и никто не заставит меня изменить его.

Воцаряется напряженная тишина. Лена привстаёт, намереваясь чтото сказать. Но неожиданно подаёт голос давно молчавший Андрей:

– Есть решение!


Глава XI


Ктото там, впереди, навалился на дот,
И земля на мгновенье застыла.
В.С.Высоцкий

– Есть решение! – говорит Андрей.

Мы все смотрим на него и ждём продолжения. А у Андрея вид такой, словно он только что заглянул в седьмой круг Ада и все ещё находится под впечатлением увиденного. Видимо, его решение не менее страшно, чем то, что мы только что наблюдали на мониторе.

– Ты сказал, что у тебя есть решение? – тихо спрашивает Магистр.

– Да. Решение есть, – медленно повторяет Андрей, – Решение есть, и его можно реализовать в любую минуту, и оно не потребует какихто сверхбольших энергетических затрат.

– И что же это за решение? – мягко на настойчиво давит из него слова Магистр.

– Помните, что сделал Андрей, когда добивался освобождения Лены и своего собственного? Он обернул вокруг камня спиралью жгут пластиковой взрывчатки, вставил радиодетонатор и настроил пульт управления на размыкание. Что было бы, если бы он убрал палец с кнопки?

– Глупый вопрос, – отвечаю я, – Олимпик разлетелся бы на кусочки. Ты и сам это знаешь.

– Но он не разлетелся, так как ты не убрал пальца с кнопки.

– Ну? – мне становится страшно подумать о том, куда он клонит, – Дальшето что? В чем твоё решение?

– Если бы Олимпик разлетелся на кусочки, то у ЧВП сейчас не было бы запального и прицельного лазера, и нам бы сейчас ничего бы не угрожало…

– Бы, бы, бы, бы, да бы! К чему эти упражнения в сослагательном наклонении?

– А вот к чему. Мы где находимся? В Фазе Стоуна, оснащенной всем необходимым оборудованием, или в лаборатории алхимика, добывающего Философский Камень? Кто может нам помешать ещё раз внедриться в этого Риша Кандари и убрать палец с кнопки пульта после того, как этот Старый Волк переправит сюда Лену?

Если бы здесь, прямо сейчас, разразилась азотная реакция, то тишина, которая наступила бы после неё, была бы дискотекой рокфанатов, по сравнению с той, что воцарилась после слов Андрея.

– Ну, и что вы так смотрите на меня? – после длительной паузы, во время которой никто не проронил ни слова, спрашивает Андрей, – Да, то, что я предлагаю, называется вмешательством в уже состоявшееся прошлое. Но если у вас есть другие варианты предотвращения катастрофы, я готов их выслушать. Только я имею в виду предотвращения, а не постыдного бегства от опасности.

И вновь ответом Андрею служит безмолвие. Конечно, то, что предлагает он, это, пожалуй, единственный выход из положения. Но вся наша практика, весь наш опыт возмущенно протестуют против вмешательства в прошлое. Это однозначно повлечет за собой Схлопку, петлю Времени, тягчайшую катастрофу. Время в Фазе замкнётся само на себя, и Фаза будет лишена будущего. Можно ли решиться на это? И кому? Нам, которые стоят на страже Времени и Прогресса!

– Андрэ, – тихо, почти шепотом спрашивает Магистр, – ты отдаёшь отчет своим словам?

– Вполне, – невозмутимо отвечает Андрей.

– А ты видел, что представляет Мир в Схлопке?

– Видел, Магистр. Кэт показывала мне.

– И, тем не менее, ты предлагаешь нам совершить это… – Магистр не в силах даже выговорить это до конца.

– Да, – твёрдо отвечает Андрей, – Потому что другого выхода сейчас просто нет. Магистр, когда на одной чаше весов Схлопка, а на другой без малого триста тысяч жизней наших товарищей, гибель нашей планеты, не знаю, как ты, а я выбираю Схлопку.

– Андрей! Но ведь это – преступление! – Лена выкрикивает те слова, которые не решился произнести Магистр.

– А это, потвоему, что? – Андрей тычет пальцем в монитор, где догорает азот на нашей планете, – Детский утренник? Невинная шутка? Хватит, Леночка! Пора понять, что началась самая настоящая война, где все средства хороши. И сейчас стоит вопрос: to be or not to be? [17] Я выбираю to be! Когда Андрей сказал этому Волку, что наш ответ будет адекватным, я подумал: а что мы можем такого предложить им ещё худшего, чем то, что они предложили нам? Ответ пришел сразу. Я просто долго не мог решиться высказать его.

– Андрей прав, – неожиданно говорит Генрих, – Я согласен с ним, другого выхода у нас просто нет.

– Не знаю, как другие, – говорит Микеле, – но я тоже поддерживаю Андрея.

Катрин молчит, она, когда волнуется, всегда грызёт пальчик своей перчатки. Вот и сейчас она почти изжевала мизинец. Не сдаётся только Лена:

– Но ведь есть же ещё один аспект! Тот, кто пойдёт на это дело, безвозвратно останется там и будет вечно жить в этой Схлопке!

– Но ведь там будет только копия его Матрицы!

– Дурак! Там будет такая же полноценная его личность! Ты же сам много раз работал в других Фазах. Ты что, заметил в себе какуюто ущербность?

Андрей умолкает на минуту, оценивая сказанное Леной, повидимому, примеряя это на себя.

– Что ж, Лена. На это придётся идти. Вспомни, во время войны в подобных ситуациях люди бросались грудью на амбразуры, под танки, шли на таран… Да что далеко ходить! Вот, перед тобой сидит живой пример! Как Андрей в горящей машине пикировал на бензохранилище! Андрей, а тыто что молчишь? Ты согласен со мной или нет?

– Согласен, Андрей. И согласен настолько, что готов вернуться в образ Риша Кандари и исправить свою ошибку. Пропади она пропадом эта рабовладельческая Фаза с её развращенными аристократами, пусть замкнётся она в Схлопке! Чем меньше таких Фаз, тем лучше для будущего.

– А почему, ты? – спрашивает Лена.

– А кто же? Я приволок этот Олимпик, я же его и уничтожу. Если ктото из нас и должен остаться в Схлопке, то пусть им будет тот, кто заварил всю эту кашу.

– Ничего не получится, Андрей! – вмешивается Катрин, – Уж тебето там никак нельзя появляться ни в коем случае. Твоё вторичное внедрение в тот же образ в прошлом вызовет Схлопку на момент твоего появления, и всё будет впустую. Олимпик останется целым. Идти должен ктото другой.

Мне остаётся только смириться и развести руками. Вот ведь как получается. Придётся сидеть здесь и безучастно наблюдать, как ктото жертвует собой, исправляя мою ошибку. Какое наказание может быть тяжелее? Молчавший последние минуты Магистр говорит вполголоса:

– Я вижу, вы уже всё решили и пришли к одному мнению. Хотя, Элен, ты как думаешь?

– Я согласна с ребятами, другого пути просто нет.

– Что ж. Ждите меня здесь. Я иду на Совет Магов, докладывать о нашем предложении. Не могу обещать, что Совет утвердит такое решение, но я буду убедительным, это я обещаю. Да, ещё одно. Могу я там сказать, что у нас есть кандидатура на внедрение? Я имею в виду, есть среди вас тот, кто готов оставить свою личность в Схлопке?

– Есть! – отвечаем мы хором.

Магистр молча смотрит на нас и направляется к НульТ. У дверей он останавливается и обращается ко мне:

– Ну, а ты, Андрэ, зря выражаешь свою готовность. Я полностью согласен с Кэт: твоё вторичное появление там наделает ещё больших бед, а положения не исправит. Так что, твой номер сейчас, пятнадцатый.

Когда он уходит, Лена творит на Синтезаторе кофе, разливает его нам по чашкам и спрашивает:

– Ну, что молчите? Кого я должна готовить к внедрению?

– Меня! – хором заявляют Андрей, Генрих и Микеле.

– А почему не Стефана или Матвея?

– Ну, вопервых, они ещё ничего об этом не знают, – говорит Генрих, – А вовторых, я – одинокий, обо мне никто не будет переживать.

– Брось, Генрих, ты опытный хроноагент, ты здесь нужнее, – возражает Микеле, – Если идти, то мне, я здесь без году неделя, невелика потеря будет.

Андрей смеётся деревянным смехом. Так, наверное, должен был смеяться Буратино:

– Ну, вы даёте! О чем вы говорите? Ведь там останется только дубликат личности, а самто хроноагент будет здесь. Ну, и потом, моя идея, мне и идти.

Мы не успеваем ничего ему сказать, звучит сигнал монитора связи. Это Стефан и Матвей.

– Ребята! Очень хорошо, что вы все здесь. У нас с Матвеем родилась идея. Хотелось бы её с вами обсудить. Что если комуто из нас внедриться в этого Риша Кандари и взорвать, к чертовой матери, этот камень? Пусть там будет после этого Схлопка. Удар на удар. Почему мы должны отступать? Что вы об этом скажете? Мы с Матвеем готовы туда внедриться… Что это вы так на нас смотрите? Не согласны?

– Почему же? – отвечает Андрей, – Просто мы сейчас сами обсуждаем между собой, кто на это пойдёт, а Магистр докладывает о нашем решении на Совете. Но раз вы тоже пришли к такому же решению, приходите сюда. Будем вместе решать, кто пойдёт.

Стефан кивает, и через минуту они с Матвеем выходят из НульТ. Лена наливает им кофе, они присаживаются, и начинается долгая дискуссия. Я в полуха слушаю их доводы и аргументы: почему должен идти именно он, а не ктото другой. У меня права голоса нет.

Прихлёбывая маленькими глоточками кофе, я размышляю на тему, что если бы тогда, когда увидел, что Лена вернулась в Монастырь, я решился взорвать этот долбанный Олимпик, а такая мысль у меня в то время мелькнула, то сейчас ничего этого не было бы. Что стало бы со мной, это совсем другой вопрос и другая проблема.

Спор, между тем, затягивается и благополучно заходит в тупик. Никто не желает уступать, кому бы то ни было, сомнительное счастье попасть в Схлопку. Надо положить этому конец. Ставлю на стол пустую чашку, закуриваю сигарету и говорю:

– Хватит спорить, мужики! Можно подумать, вы обсуждаете кандидатуру для длительной, года на два, многоходовой операции. А здесь и делто всегонавсего, вовремя убрать палец с кнопки. Любой стажер из отдела Ричарда справится. Так как моя кандидатура заранее исключена, то, без вашего позволения, я стану третейским судьёй в вашем споре.

– И кого же ты предлагаешь? – спрашивает Генрих.

– Я предлагаю жребий.

Все замолкают и удивлённо смотрят на меня. Матвей соглашается:

– А что, мысль здравая. А то мы так продискутируем до самого взрыва. Давай, Андрей, режь пять бумажек…

– Фи, Матвей! Сразу видно, что ты только что вернулся из сороковых годов ХХ века. Кэт, будь любезна, запиши в компьютер пять фамилий и запусти генератор случайных чисел. А я его остановлю. Чья фамилия выпадет, тому и идти. Согласны?

Все кивают. Через минуту Катрин сообщает:

– Готово.

Протягиваю руку к пульту и слышу, как Андрей бормочет:

– Если есть в этом Мире Высшая Справедливость…

– Будет тебе и Высшая Справедливость, и Схлопка будет, всё тебе сейчас будет, – утешаю я его и останавливаю генератор.

На дисплее загорается «Злобин». Андрей торжествует, а Катрин грызёт уже безымянный пальчик своей перчатки. На глазах у неё слёзы.

– Зря ты расстраиваешься, Кэт. Совет Магов может ещё и не утвердить эту акцию. Чтото от Магистра долго вестей нет никаких, – замечает Микеле.

– А ты думаешь, что такое решение так просто принимается? – отвечает ему Лена, – Мы самито здесь с Андреем чуть не полчаса спорили. А там сейчас, я представляю, какая дискуссия идёт. Тем не менее, Андрей, я иду тебя готовить. Чтото мне внутренний голос шепчет: как бы они там не спорили, а решение будет одно. За. Но посовещаться они могут еще, Время знает, сколько. А вот временито у нас как раз уже немного остаётся. Так что, извините, я вас оставлю.

Оставшись одни, мы стараемся говорить на посторонние темы, но разговор не клеится. Мысли у всех вертятся вокруг одного: Схлопки. Схлопка, петля Времени. Фаза, попавшая в Схлопку, лишена будущего. Вся её жизнь начинает двигаться по ограниченному интервалу Времени: от того момента, когда произошло изменение Реальности в Прошлом, до текущего момента. На этот момент дальнейшее существование Фазы в непрерывном Времени прекращается, и начинается существование в замкнутом кольце. Время в Фазе начинает течь в двух встречных направлениях. Обратного течения Времени никто не замечает, все живут в прямом Времени. Но как только прямое Время достигает того момента, с которого началось обратное движение, оно меняет знак на противоположный. В нашей части Вселенной вещественная Материя не может существовать во Времени с отрицательным направлением. Такое резкое изменение вектора Времени приводит к аннигиляции. Но её не происходит.

Не происходит этого потому, что в этот момент то Время, которое двигалось в обратном направлении, вновь меняет свой знак, на этот раз на положительный. И Фаза начинает вновь существовать с того момента, когда было произведено вмешательство в Прошлое. И будет существовать, пока Время снова не поменяет свой знак. Все события будут повторяться один к одному. А потом, всё – сначала. И так – до бесконечности. Всё равно, как если из видеоленты склеить кольцо и запустить этот кусочек на видеомагнитофон.

Если интервал между переменами знака течения Времени достаточно велик, то поначалу петли никто не замечает. Первыми начинают понимать, что здесь чтото не так, те, кого ближе всех коснулось изменение Реальности. Примерно к пятидесятому «витку» своё положение осознаёт половина обитателей обреченной Фазы. К сотому «витку» это становится известно уже всем.

Самое ужасное это то, что выхода из Схлопки нет. Наши хронофизики уже второе столетие бьются над этой проблемой, но решения нет до сих пор.

В схлопувшейся Фазе начинаются массовые психозы, люди просто сходят с ума. Ширится волна самоубийств. И самое страшное в том, что самоубийцы ещё более усугубляют своё, и без того кошмарное, положение. Как только Время меняет свой знак, самоубийцы начинают жить снова и снова стреляются, травятся, вешаются, прыгают из окон. Попробуйте пожить в такой обстановочке, когда вы точно знаете, что через четыре дня вам предстоит испытать смертные муки удушья или «насладиться» свободным падением с пятнадцатого этажа. Когда великий Данте описывал семь кругов Ада, у него не хватило фантазии на восьмой: Схлопку. Что такое по сравнению с ней Пасть Дьявола? Иуда, Брут и Кассий испытывали в ней только физические муки. Вот в Схлопку бы их!

История Монастыря знает четверых «авторов» Схлопок. Двое из них: Казимир Белинский и Чон Ван Дю покончили жизнь самоубийством. А Федор Соснин и Пауль Андерссон наказали себя той же мерой: они «ушли» в Схлопку, стерев при этом оригиналы своих Матриц. Никто им не препятствовал.

Вот такую сверхъестественную хронобомбу мы готовим для ЧВП в качестве меры самозащиты. В память назойливо лезут строчки из «Астравидьи». «В крайнюю минуту, ради спасения жизни, я пустил в ход дивное оружие. Но теперь вобрать его я не в силах»…

Время идёт, а Совет Магов молчит. Да. Решение им предстоит принять не из лёгких, это понятно. Но нельзя же совещаться до бесконечности. Время не ждёт. После ухода Магистра прошло уже около пяти часов. Замечаю, что все присутствующие, как и я, не отрываясь, смотрят на монитор связи. Кто в упор, как Микеле, кто искоса, как Андрей и Стефан, а кто и через зеркало, как Катрин. Лене сейчас легче всех из нас. Она уже работает, готовит совмещение Матриц Андрея и Риша Кандари.

Наконец монитор оживает. Магистр обводит всех нас невесёлым взглядом и сообщает:

– Решение принято. Делаем Схлопку. Уже дана команда освободить в нашем пункте внедрения одну из стартовых площадок. Но эвакуация не прекращается. На всякий случай, вдруг у нас сорвётся… – внезапно он останавливается и спрашивает, – А где Элен?

– Она готовит Матрицу Риша Кандари к внедрению, – отвечаю я.

– Вот как? – Магистр поднимает брови, – И кого же она намерена внедрять?

– Меня, – говорит Андрей.

– И кто же так решил? – продолжает допытываться Магистр.

– Мы, все вместе, – отвечает Стефан.

– Хм! – Магистр озадачен, – А не кажется ли вам, уважаемые хроноагенты, что вы несколько превысили свои полномочия?

– Нет, Филипп, не кажется, – возражает Стефан, – Кто знал, когда Совет примет решение? Может быть, за полчаса до выстрела. Поэтому мы и решили, что всё должно быть готово.

– Ну, о Совете вы слишком низкого мнения. Конечно, слов нет, пришлось продебатировать и поломать копья. Но, в итоге, восторжествовала древняя мудрость.

– И что же это за мудрость? – интересуется Матвей.

– Если твой ближний имеет на тебя зуб, выбей ему этот зуб! – изрекает Магистр.

– Интересно, где же звучала такая мудрость? – бормочет озадаченный Матвей.

– Евангелие! – усмехается Магистр.

– Это где же в Евангелии ты нашел такую мудрость? – не выдерживаю я.

– Пора бы знать! Евангелие от Филиппа, глава вторая, стих девятый! – заявляет Магистр, – Ждите, я сейчас буду.

– Вы мне не поверите и просто не поймёте, – заявляет он, выходя из НульТ, – Как вы думаете, кто был самым ярым противником нашего предложения? В жизни не догадаетесь! Стремберг!

– Ну, почему же? – говорит Стефан, – И поверим, и поймём, и догадаться не трудно. Арно не ктонибудь, а начальник нашего Сектора, хроноагент с богатым стажем. Он лучше всех в Секторе знает, что такое Схлопка. И у него, как и у нас, в кровь, в костный мозг впиталось… Как там у Высоцкого, Андрей? А! Нельзя за флажки!

Магистр согласно кивает и продолжает уже другим тоном:

– На Совете, как и у ЧВП, голоса разделились примерно поровну. Наше предложение прошло незначительным большинством голосов. Совет предоставил нам право самим определить кандидатуру хроноагента и время внедрения. Я сюда шел, обдумывая, как нам решить этот вопрос. А вы уже сами всё решили.

Магистр замолкает, собираясь с мыслями, затем долго смотрит в глаза Андрею:

– Андрэ. Ты хорошо представляешь себе, на что ты идёшь? Еще не поздно отказаться.

– Нет, Магистр, – Андрей решительно мотает головой, – Об отказе не может быть и речи. Моя идея, мне её и воплощать. Андрей – единственный, кто мог оспорить у меня это право. Но его участие исключено. Так что, я иду на это дело спокойно и с чистым сердцем. Ну, а что меня там, в итоге, ждёт, я знаю прекрасно. Ничего хорошего там не будет. Если бы был другой вариант, я ни за что на это не пошел бы. Но когда на карту поставлено двести пятьдесят тысяч жизней и само существование нашей Фазы, то ктото должен жертвовать собой. Почему не я?

– Время их разберёт, этих русских парней, – задумчиво говорит Магистр, – Вроде бы давно уже с ними работаю, а вот до конца понять…

Звучит сигнал связи, и на мониторе появляется Лена:

– У меня всё готово!

– Быстро ты, – удивляюсь я.

– А что мудритьто? Он там пробудет всегонавсего несколько минут. От того момента, когда Кора оставит его в каюте одного, до того, как он уберёт палец с кнопки пульта. Так что, сведения о розовом детстве Риша Кандари ему не нужны.

– Правильно, Лена, – говорит Андрей и встаёт, – Я тоже готов. Не будем терять времени.

Но я останавливаю их:

– Подождите! Еще не истёк срок ультиматума.

– Какого ультиматума? – удивляется Магистр.

– Который я предъявил Старому Волку.

– А! Вот ты о чем. Так ты же сам и сказал, что вряд ли они откажутся от задуманного и пойдут на переговоры.

– Я и сейчас так думаю. Но надо оставить хоть какойто шанс на завершение дела миром. Раз уж срок прозвучал, его надо выдержать. Мы дали им время на размышление, вот пускай и размышляют. Помешать они нам всё равно не могут. А если есть хоть какаято возможность избежать Схлопки, грех не воспользоваться ею. Чем Время не шутит, вдруг такая возможность представится.

Магистр хлопает меня по плечу:

– Быть по сему! Ты прав, Андрэ, слово надо держать. Элен, рассчитай, пожалуйста, время внедрения так, чтобы взрыв Олимпика состоялся ровно через восемь часов после завершения переговоров Андрэ с этим Волком.

– Старым Волком, – поправляю я его.

– Да хоть престарелым! Волчья сущность от этого не меняется.

Снова бежит время. Мы ждём. Ждём не выйдет ли на связь Мефи с предложением мира. Надежда слабая, но… Магистр подходит к бару, достаёт бутылку водки и наливает всем, кроме Андрея. Он говорит ему извиняющимся тоном:

– Ты, Андрэ, выпьешь после операции. Сейчас тебе не рекомендуется.

Генрих шутит:

– Если уж на то пошло, то сейчас Андрею надо, как камикадзе перед вылетом, чашечку саке налить.

Андрей невесело улыбается. Сравнение не в бровь, а в глаз. Для Андрея с момента внедрения в Риша Кандари начнётся двойная жизнь. Один Андрей останется здесь, а второй, как камикадзе, улетит в неизвестность. И судьбе его не позавидуешь. Какое там, камикадзе! У тех всё было ясно и просто: взлетел – погиб. А Андрей уйдёт в бесконечную петлю Времени, из которой не будет выхода никогда. Никогда! Это даже представить трудно. Трясу головой и залпом выпиваю водку. От этого можно с ума сойти.

Наконец Лена снова выходит на связь.

– Пора, – коротко говорит она.

Катрин вскакивает и убегает в НульТ. Никто не пытается её остановить. Мы начинаем прощаться с Андреем. Тот пытается шутить:

– Вы словно навсегда со мной прощаетесь!

– С тем Андрэ, который сейчас стоит перед нами, да, – серьёзно говорит Магистр.

Андрей соглашается и оставляет шутливый тон. Простившись со всеми, он подходит ко мне:

– Ну, друже, вот и мой черёд пришел. Ты понял, о чем я?

– Понял. Удачи желать не буду, это – глупо. Самое главное, друже, не мякни. Не забывай, мы с тобой – военные лётчики, а это значит – всегда готовы на взлёт.

Андрей кивает и вдруг тихо декламирует:

– И значит, нам нужна одна Победа…

Я подхватываю:

– Одна на всех, мы за ценой не постоим! Ну, друже, ты и Сова! Только Сова и могла придумать такое.

– А как же! А ты всё: «Ёж, да ёж». Вот тебе и ёж. Пусть теперь Старый Волк ёжится.

Мы с Андреем обнимаемся, и я подталкиваю его к НульТ:

– Пора, друже. С нами Время!

– С нами Время! – отвечает он уже из кабины.

Вряд ли ктото понял чтолибо из нашего диалога. Да и не прислушивался к нему никто, все думали о другом. После минутной паузы Магистр вновь разливает водку по рюмкам:

– Выпьем за Андрэ! За успех операции пить не предлагаю. Грех пить за удачную Схлопку. Впервые мы сознательно идём на такое дело.

– Первый раз и, дай Время, последний! – отвечает Стефан, поднимая рюмку, – За Андрея!

– А за которого Андрея мы пили? – спрашивает Матвей, – За того, кто останется здесь, или за того, что окажется в Схлопке?

– За обоих, – тихо отвечает Микеле.

И все с ним молча соглашаются. Не успеваем мы поставить на стол рюмки, как на связь выходит Лена. Они с Андреем уже в пункте внедрения. Андрей лежит на «стартовой площадке», над его головой нависла решетчатая пирамида с блестящими кристаллами в узлах. Лена сидит за пультом.

– Магистр, мы готовы, – говорит она.

– Подожди секунду, Элен. Я доложу Верховному.

Магистр набирает код, и на нашем мониторе и мониторе пункта внедрения появляется лицо Верховного Мага. Он с полминуты молча смотрит на Андрея и тихо говорит:

– Так. Значит, идёте вы, Злобин. Андрей Алексеевич, я должен вас спросить: вы отчетливо представляете себе, что вас ожидает в случае успеха операции? Представьте: вас ожидает Вечность. Бесконечное повторение одного и того же. Выдержит ли это ваш рассудок? Над проблемой раскрытия Схлопки мы бьёмся вторую сотню лет, и я не могу обещать вам, что она будет решена в ближайшем столетии. Подумайте еще, и я призываю вас: откажитесь от задуманного!

Андрей отрицательно качает головой. Верховный вздыхает и говорит:

– Что ж. Время с тобой, сын мой! Елена, действуйте.

Лена быстро встаёт, подходит к Андрею, наклоняется и целует его. Быстро вернувшись к пульту, она толчком нажимает красную клавишу.

На мониторе появляется интерьер каюты лайнера. Кора выходит и закрывает за собой дверь. Риш Кандари, точнее, я, а может быть, уже Андрей, Время ногу сломит в такой неразберихе, достаёт изпод юбки взрывчатку и минирует Олимпик. Дальше всё идёт как в видеозаписи.

Возвращается Кора, и Риш объясняет ей, что он сделал. Врывается Бульаф со своими подручными, и Кора отгоняет их от Риша. На связь выходит Мефи и выслушивает мои (или Андрея) требования. Короткий разговор с Леной. Связь с Магистром. Андрей разговаривает с Леной. В руке он держит пульт. Внезапно он улыбается:

– Ну, самое главное сделано. А теперь… Извини, Кора, но я вынужден так поступить.

Он снова оборачивается к монитору, откуда на него смотрит уже Магистр, и ещё раз улыбается:

– Прощайте, друзья. С нами Время!

С этими словами он отбрасывает пульт. Взрыв сбивает всех с ног. Но через мгновение все вскакивают и смотрят на стол, где стоял Олимпик. Там пусто. Зато пол усыпан рубиновыми осколками. Осколки торчат и из стен. На полу остались лежать только двое: Кора (она просто оглушена) и один из охранников. Этому сказочно повезло. Наверное, это единственный в истории случай гибели от рубинового осколка.

Первым приходит в себя Бульаф.

– Ах ты, паскуда! – он бросается на Андрея, – Да я тебя…

Договорить он не успевает. Андрей делает быстрое движение, и капитан всем весом своей сотни килограммов врезается в стену каюты. Охранники бросаются на Андрея все вместе. Пришедшая в себя Кора лежит на левом боку, оперившись щекой о ладонь и, приоткрыв рот, с интересом наблюдает, как Андрей одного за другим «успокаивает» всех семерых.

– Ну вот, давно бы так, – говорит она, – а то вёл себя как учитель воскресной школы. Смотреть было противно. А теперь успокойся. Повеселился и хватит.

Она наводит на Андрея лучевой пистолет. Андрей смеётся и присаживается на диван:

– Сдаюсь! – говорит он и поднимает руки, – Только не подумай, что я испугался твоего излучателя. Ты же знаешь, что мне справиться с тобой, даже если у тебя пистолет, раз плюнуть. Просто, я своё дело сделал, и мне совершенно безразлично, что последует дальше.

Вид у Коры весьма озадаченный и огорченный:

– Андрей, зачем ты это сделал? Ведь мы с тобой положили ради этого камня столько трудов, так рисковали!

– Дело в том, Кора, что мне стало известно, для чего вашему руководству понадобился этот гигантский рубин. И я решил сделать всё возможное, чтобы он им не достался. Да убери ты излучатель, не буду я больше никому кости ломать и тебя не трону.

Кора нерешительно опускает пистолет. В глазах её недоверие:

– И что же тебе стало известно?

– Олимпик должен был послужить сердечником для суперлазера, которым хотят уничтожить мою Фазу, моих друзей и близких. Подумай сама: могу ли я допустить, чтобы он попал в их руки?

– Тогда зачем ты так старался?

– Затем, чтобы вызволить из плена ни в чем не повинную женщину, которая пошла спасать своего друга и попалась в ловушку.

– Но как же ты? Ты же отрезал себе все пути к отступлению и спасению! И потом, почему я должна тебе верить? Откуда у тебя эти сведения про лазер?

– Обо мне речь не идёт, Кора. Я пошел на это вполне осознанно и не раскаиваюсь. А про лазер… Неужели ты сама ни разу не задумывалась, для чего ещё можно приспособить этот огромный рубин?

– Нет, – смущенно отвечает Кора, – Ни разу не задумывалась. Мне просто дали задание, и я его выполнила.

– А дальше? После нас, хоть потоп? – усмехается Андрей.

– Кунт поганый! Дерьмовый пшит! – шипит капитан Бульаф, который уже пришел в себя и смотрит на Андрея одним глазом, горящим ненавистью.

Второй его глаз заплыл от удара.

– Что ты там бормочешь, дерьмо кошачье? – недовольно спрашивает Андрей, – Мало тебе? Ты ещё хочешь?

– Полегче, Бульаф! – командует Кора, – Сделанного не исправить. Теперь надо разобраться до конца во всей этой истории.

– Заткнись, шлюха! Тебе тоже придётся за всё ответить! – рычит Бульаф и нажимает кнопку на пульте, вмонтированном в пояс.

В каюту врываются несколько молодчиков в маскахпротивогазах. Один из них кидает такую же маску Бульафу, и тот быстро её натягивает. Раздаётся шипение газовой струи, и Андрей с Корой отключаются.

– Взять его! – гудит через маску Бульаф, – Её тоже! Доставить их в семнадцатый отсек и приготовить, да поживее, а то они скоро очухаются!

Люди в масках подхватывают Андрея и Кору и тащат их по переходам в указанный отсек. Там их быстро раздевают, усаживают в кресла, закрепляют ремнями и обклеивают датчиками. Вдоль одной из стен выстроены многочисленные пульты и дисплеи.

В отсек входит сухонький, плюгавый человечек. Он осматривает Андрея и Кору и проверяет, надёжно ли они закреплены. Удовлетворённо хмыкнув, он подходит к пульту и чтото там включает. Андрей и Кора открывают глаза.

– Здравствуйте, дорогие мои, – шепелявит плюгавый человечек и противно улыбается, – Сейчас мы с вами будем беседовать.

Кора смотрит на него тяжелым взглядом:

– Ты всё ещё коптишь небо, мерзкая крыса? Тебя ещё никто не придавил?

– Фу, как ты груба, Корочка!

Плюгавый плотоядно улыбается и своими маслеными глазками откровенно изучает молодое, красивое женское тело.

– Я сколько раз говорила тебе, ублюдок, чтобы ты не смел меня так называть!

Плюгавый улыбается ещё противней:

– Ты говорила, я повиновался. Но это было, когда ты была госпожой, прямым агентом. А сейчас наши места поменялись, и ты это хорошо понимаешь, Корочка. Да! Я вижу, что ребята забыли коечто. Извини, Корочка, я тебя побеспокою. У меня есть одна игрушечка, специально для тебя.

С этими словами плюгавый наклоняется над Корой и вставляет ей во влагалище пару электродов. При этом он задерживает там свои руки и чтото делает. Кора шипит:

– У! Тварь вонючая, импотент засранный! Только на это ты и способен!

– Не ругайся, Корочка, не ругайся, – ласково шепелявит плюгавый, – Ты же знаешь, что когда капитан узнает от тебя всё, что ему нужно, ты будешь полностью в моём распоряжении. И вот тогда ты узнаешь: импотент я или нет.

Кора возмущенно плюёт в его физиономию. Тот хочет ещё чтото сказать, но в этот момент в отсек входит капитан Бульаф:

– Ну что, Клин, они готовы?

– Готовы, капитан.

– Тогда, приступим к допросу.

Сзади звучит голос Лены:

– Может быть, хватит любопытствовать? Я не думаю, чтобы Андрею эта сцена доставила удовольствие.

– Удовольствия, конечно, маловато, – говорит Андрей, – Но нервы у меня крепкие.

– Тем не менее, не будем их напрягать по пустякам, нервные клетки тебе ещё пригодятся, – говорит Магистр и выключает монитор наблюдения, – А вы уже здесь?

– И давно, – говорит Андрей.

– Давайте лучше посмотрим, что сейчас происходит на лазере, – предлагает Микеле.

– Боюсь, что ничего интересного мы не увидим. Если всё получилось как надо, то Время там уже течет в обратную сторону, началась Схлопка.

В самом деле, на дисплее пляшут замысловатые кривые, какието дикие фигуры переплетаются между собой и вновь рассыпаются на кривые.

– Вот, – комментирует Магистр, – имеем факт обратного течения Времени. Так это выглядит в прямом наблюдении. Значит, всё получилось. Поздравляю. Теперь можно выпить за успешное завершение операции.

Все соглашаются, и Магистр наполняет рюмки. Но не успеваем мы выпить по первой, как звучит сигнал монитора связи. Магистр ставит на стол пустую рюмку и подходит к компьютеру. На загоревшемся мониторе появляется Старый Волк. У него растерянный вид.

– Как вы это сделали? – спрашивает он.

– Что именно? – издевательски уточняет Магистр.

– Как вы сумели расколоть сердечник на мелкие части?

– А, это! Это – пустяки! Тебя же Андрэ предупреждал. Мы давали вам время на размышление, а вы, наверное, решили, что мы блефуем? Как видишь, Андрэ не блефовал.

Старый Волк с сомнением качает головой:

– Был только один способ сделать это. Неужели вы решились…

Он отходит от монитора связи, но нам видно, что он склонился над компьютером и чтото уточняет. Когда он вновь подходит к монитору, то в глазах его светится чтото вроде восхищения:

– Вы всётаки решились! Да, недооценили мы вас. Впредь надо будет иметь это в виду.

– Если ты думаешь, что мы всякий раз будем организовывать для вас Схлопку, ты ошибаешься, – говорю я ему, – Схлопка, это слишком примитивно. В следующий раз мы загнём вам чтонибудь покруче. Поэтому, примите добрый совет: оставьте свои попытки пакостить нам напрямую. Хватит нам войны в Реальных Фазах. Кстати, последнее время вы и там не больното блещете. Так что, вашу попытку расстрелять нашу Фазу можно расценить как жест отчаяния.

– Жест отчаяния, говоришь, – Старый Волк склоняет голову набок и прищурившись смотрит на меня, – Может быть, и так. Но согласись, у меня есть основания и ваши действия оценить так же. Очень похоже, ты не находишь? Кстати. Ведь вы отправили для организации Петли Времени своего человека, и он там остался. Как это звучит с точки зрения гуманности?

– Нормально звучит, – отвечает Андрей, – Там остался я, и не жалею о том, что сделал. Вот только женщина ваша зря пострадала.

– Какая женщина? – недоумевает Старый Волк.

– Кора.

– Гм! Но она здесь, мы с ней как раз готовим очередную операцию. Кора! Подойди, пожалуйста.

В поле зрения появляется Кора. Магистр смотрит на неё удивлёнными, широко раскрытыми газами. А Кора с любопытством рассматривает нас.

– Кто из вас Андрей Коршунов? – спрашивает она.

– Я.

– Так вот ты какой, Андрей. А это – та женщина, изза которой ты рисковал. Что ж, я запомню вас. Может быть, и встретимся когданибудь. Пути Времени неисповедимы.

– Но каким образом вы – здесь? – не выдерживает Магистр, – Всё, что попадает в Схлопку, лишено будущего. Вас просто сейчас не должно существовать!

Старый Волк кивает:

– Действительно, здесь чтото не так. То, что Кора сейчас здесь, со мной, это какойто феномен. Это требует изучения и объяснения. Ну, что ж. На этот раз вы победили…

– В очередной раз, ты хотел сказать, – не удерживаюсь я.

– Не буду спорить с тобой, Андрей, – соглашается Старый Волк, – Пусть, в очередной. Но не думай, что это будет продолжаться до бесконечности. Мы ещё встретимся. Всего доброго!

– До встречи. Будь здоров!

Мы отключаем связь и возвращаемся к столу, праздновать победу. Магистр, как бы между делом, замечает мне:

– Надо будет удвоить осторожность. Этот Волчара не из тех, кто бросает слова на ветер.

Я согласно киваю.

Утром на связь выходит Ричард:

– Андрей, Лена! Посмотрите, что творит в Схлопке Злобин!

Он переключаетизображение, и мы вновь наблюдаем отсек лайнера, где сидят прикованные к креслам и обклеенные датчиками Андрей и Кора. Ричард объясняет:

– Андрея пытали несколько часов. Хотели выяснить, какое отношение к уничтожению Олимпика имеют Старый Волк и Кора. Но Андрей умело поставил надёжные блоки и только улыбался на их вопросы. Дальше смотрите сами.

На мониторе видно, как Бульаф в бешенстве гоняет плюгавого палача по отсеку.

– И это всё, на что способна твоя техника!? Бельком! Грис несчастный! Десять тысяч гэкю истратили, и всё без толку!

– Но, капитан! – визжит палачик, – Этот тип какимто образом заблокировал своё сознание. Аппаратура работает на полную мощность, но эффекта никакого!

– Так сломай эти блоки, сожги их! Я что, учить тебя должен!?

– Ничего не получится, я уже пробовал. Блоки стоят гдето на уровне подсознания. Если я вторгнусь туда, он потеряет рассудок и тогда уж точно ничего не скажет.

– Крат с тобой! Сейчас мы с ним по старинке поработаем, а ты пока займись ею, – он кивает в сторону Коры, а сам обращается к троим помощникам, – Подтянитека его к тому кольцу. Я сейчас сам с ним побеседую.

Помощники отстёгивают Андрея от кресла, надевают ему наручники и тащат к стенке. Бульаф идёт следом.

– Сейчас я тобой сам займусь, и никакие твои блоки тебе не помогут.

Андрей смеётся. Бульаф в бешенстве хватает его за плечо, разворачивает к себе и бьёт его по зубам.

– А это тебе аванс, чтобы не скалился!

– Ну, гнида, держись! – бормочет Андрей, – Ты меня достал.

Он на секунду прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Лена, сообразив, в чем дело, быстро переключает масштаб времени. На мониторе все стоят в застывших, неестественных позах, как статуи. Все, кроме Андрея.

Андрей резко бьёт скованными руками по темени Бульафа и наручниками ломает ему череп. Еще три стремительных движения, и подручные капитана медленно валятся на пол. Андрей оглядывается по сторонам, подбирает в углу какойто металлический прут и подходит сзади к плюгавому палачу, который с плотоядной улыбкой наклонился над Корой. Андрей всаживает ему прут в задницу таким быстрым и мощным ударом, что конец прута выходит через горло.

Быстро освободившись от наручников, он рвёт ремни, которыми пристёгнута Кора и на время возвращается в нормальный ритм.

– Возьми оружие, будешь меня подстраховывать. Пойдём! В центральную рубку.

– Зачем?

– Чтобы завладеть кораблём.

– Андрей! Ты с ума сошел! Там же больше десяти человек. И потом, такие действия сразу поставят нас вне закона.

– Да будь их там хоть полсотни! Что это меня остановит, что ли? Ну, а хуже чем сейчас наше с тобой положение вряд ли будет. Мы и так уже вне закона. Впрочем, если ты предпочитаешь остаться здесь, я не буду настаивать. Тогда выходит, что я зря ухайдакал этого недоноска.

Кора смотрит на труп плюгавого палача, из горла которого торчит прут, проткнувший его насквозь, и содрогается:

– Ох, как ты его!

– Дерьму и смерть дерьмовая! – отвечает Андрей и теряет терпение, – Так ты идёшь со мной или остаёшься?

Вместо ответа Кора подходит к трупу Бульафа и вынимает из кобуры лучевой пистолет. Затем она идёт в угол, куда охранники побросали сорванную с неё и с Андрея одежду.

– Надо одеться. Не будем же мы бегать по кораблю в чем мать родила.

Она копается в куче одежды и ворчит:

– Вот негодяи, всё порвали, кроме кожи.

Кора кидает Андрею его юбку, сапоги и мантию и начинает одеваться сама. Впрочем, кроме шорт и сапог, надеть ей нечего. Со вздохом она накидывает на голые плечи свою красную мантию и застёгивает её на шее. Потом она снова наклоняется над кучей тряпья и пытается чтото нашарить в ней.

– Что ты там копаешься? – не выдерживает Андрей.

– Перчатки свои ищу.

– Нашла время думать об идиотских приличиях!

– Я же не заставляю тебя бегать по кораблю с голым задом, – ворчит Кора, натягивая свои перчатки, – Пошли, я готова.

Андрей отбрасывает мешающую ему мантию ( естественно, Лена торопилась и не внедрила в его Матрицу навыков образа жизни в такой одежде), и они бегут по переходам лайнера, представляя собой живописнейшую парочку. Невзирая на напряженный момент, Лена не может удержаться от смеха. Андрей, голый по пояс, в одной короткой юбочке и высоких шнурованных сапогах на босую ногу. Кора с развевающимися сзади роскошными волосами, в своих ботфортах и шортиках, тоже голая по пояс и прикрытая только накинутой на плечи мантией. Та ещё картинка!

Вот и центральная рубка. Андрей на ходу перестраивает ритм своего времени и исчезает из поля зрения двух удивлённых охранников, стоящих у дверей. Но удивиться как следует они не успевают. Сраженные могучими ударами невидимого для них противника, они одновременно падают на пол. Дверь в рубку распахивается. Там действительно двенадцать человек.

Лена переключает масштаб времени, но делает это слишком поздно. Шесть из двенадцати уже успели уткнуться в свои пульты, так ничего и не успев сообразить. Только двое из всей команды успевают схватиться за оружие. Но они тут же падают, сраженные выстрелами Коры. Всё происходит быстрее, чем за пятнадцать секунд реального времени.

Андрей восстанавливает нормальный ритм, захлопывает двери рубки и расслабленно падает в кресло. Наученная опытом общения со мной, Кора оглядывается и быстро находит то, что нужно. Она протягивает Андрею фляжку. Тот благодарно кивает, делает три больших глотка и кривится:

– Что это? Неужели здесь денатурат пьют?

– Извини, мы не в ресторане. Дала то, что попалось под руку.

– Ну, ладно, и на том спасибо. Сейчас я буду в норме.

– И что тогда?

– А тогда определимся, куда нам лететь.

– А с этими что делать? – Кора показывает на тела, загромождающие рубку.

– Мёртвых – в утилизатор, живых – за дверь.

– А как быть с пассажирами и с командой?

– Есть здесь десантный бот?

– Есть.

– Тогда пусть садятся в него и проваливают к чертовой матери.

– Может быть, оставить часть команды, которая согласится работать с нами? – осторожно предлагает Кора.

Андрей, не задумываясь ни на секунду, отвечает:

– И всё время ждать от них выстрела в спину? Благодарю покорно! Пусть все убираются.

– Но как же мы вдвоём будем управлять таким кораблём?

– Ничего. Справимся и вдвоём, – уверенно говорит Андрей.

Кора растерянно оглядывает приборы и экраны.

– Но от меня мало будет толку, я ведь не кончала курсов по управлению такими гигантами.

– Зато я кончал. Не мякни. Ты только делай, что я скажу, и всё будет в ажуре, поверь. А сейчас, дай по внутренней связи команду. Пусть все грузятся на десантный бот. Дай им времени не больше часа. Скажи, что через час в отсеки будет пущен ядовитый газ. А я пока посмотрю звёздные атласы и судовой журнал.

Через час с небольшим, когда бот отвалил, Кора спрашивает Андрея:

– Ну, и куда же мы полетим?

– Вот сюда.

Андрей показывает на небольшое звёздное скопление в районе Туманности Геркулеса и поясняет:

– Сюда частенько заходят корабли пиратского флота и отстаиваются здесь. Значит, они чувствуют себя здесь в безопасности. Есть и ещё один плюс. «Капитан Джуди Вис» не заходил сюда ни разу. Значит, у нас больше шансов, что там нас искать будут в последнюю очередь.

Кора согласно кивает, но тут же тяжело вздыхает:

– Но, Андрей, рано или поздно, нас всё равно найдут.

– В данном случае, скорее поздно, чем рано. Месяца два провозятся, как пить дать.

– А через два месяца куда мы побежим?

– А через два месяца нас искать будет уже поздно.

– Почему?

– Сама поймёшь. Денег в корабельной кассе достаточно. Два месяца мы проживём, ни в чем себя не ограничивая. Так что, давай готовиться к старту. Я займусь расчетами маршрута, а ты сходи в свою каюту и оденься. А то трясёшь передо мной тут голыми грудями, отвлекаешь. И мне принеси чтонибудь из одёжки.

Кора не возражает и направляется к дверям рубки. Но на пороге она вдруг останавливается и внимательно смотрит на Андрея, который уже уселся за маршрутным компьютером. На лице её ясно проступает недоумение, и она даже два раза нерешительно протягивает руку к излучателю, но раздумывает и продолжает пристально смотреть на Андрея. Я догадываюсь, в чем дело. А Андрей спрашивает, не оборачиваясь:

– Ты всё ещё здесь?

Кора тихо, но твёрдо говорит:

– А ведь ты – не Андрей.

– Как это – не Андрей? Самый настоящий Андрей. С рождения был им, как папа с мамой назвали, так и Андрей.

– Может быть, и Андрей, но ты не тот, с кем я работала на Плее. Ты – не Коршунов.

– Хм! А ведь ты права. Я – Злобин, друг Коршунова. А как ты догадалась?

– Ты думаешь подругому. Общий фон мыслей очень похож, потомуто я сразу и не разобралась. Но в деталях ты всё равно думаешь чуть иначе. В чем дело? Что произошло?

Андрей отрывается от компьютера и смеётся:

– Я и забыл, что ты – телепатка! Ну, раз уж на то пошло, копайся в моих мозгах дальше и всё поймёшь. Вот он, я, как на ладони.

Кора пристально всматривается в него и вдруг в ужасе обхватывает голову ладонями.

– Время великое! Неужели это – правда!

– Что именно?

– Вы вторглись в Прошлое и сделали Петлю Времени!

– Да. А что нам оставалось ещё делать? Ты читай, читай мои мысли до дна, и всё поймёшь. Как ты думаешь, откуда я узнал про лазер? Да у Коршунова не было ни минуты свободной, чтобы задуматься над этим. У него голова совсем в другом направлении работала.

– Но Андрей, что же мы будем теперь делать?

– Жить. Я потому и решил увести лайнер подальше. Теперь от нас с тобой зависит, сумеем ли мы провести эти пятьдесят дней так, чтобы они не превратились в вечно повторяющийся кошмар. Правда, потом всё равно придётся вернуться на несколько часов в отсек, где меня пробовали пытать. Но я, вроде бы, сумел там неплохо продержаться.

– Я тебе помогала, – признаётся Кора.

– Спасибо. Я это чувствовал. Ну, теперь тебя оставили сомнения? Понимаю, вечное существование в такой Петле, вещь жуткая, многим может крышу сорвать. Но сделанного не поправишь. Так что, настраивайся.

Кора молчит, собираясь с мыслями, и тихо говорит:

– А я ещё коечто прочитала в твоих мыслях.

– А вот это, извини, потом! – испуганно заявляет Андрей, – Я же сказал, чтобы ты шла, оделась и не отвлекала меня. Мне надо курс рассчитать.

Он демонстративно отворачивается к компьютеру, а Кора звонко смеётся и уходит.

Лена выключает компьютер:

– Ну, слава Времени, у Андрея всё складывается не так уж плохо. А последующие эротические сцены мы смотреть не станем. Не интересно, не так ли, милый?


Глава XII


Смертный, если не ведаешь страха – борись.
Если слаб, перед волей Аллаха смирись.
Омар Хайям.

Прошло примерно полгода. Загруженные повседневной работой, мы постепенно начали не то чтобы забывать, такие события не забываются, просто пережитое утратило свою остроту, сгладилось. Только Андрей время от времени неожиданно задумывался и «уходил в себя». Я понимал, что в такие моменты он думает о своём двойнике, который сейчас живёт в Схлопке. Както раз я, улучив момент, когда мы с ним были наедине, похлопал его по плечу и сказал:

– Знаешь, друже, не стоит так переживать. Я тебя понимаю, это – не легко. Но прикинь сам, ведь тыто готовился к гораздо худшему исходу. А получилось всё как нельзя лучше. Это, хоть и слабое, но всё же утешение.

– Да, – соглашается Андрей, – Я помню, как ты сказал Старому Волку, что мы даже безвыходные положения умеем поворачивать в свою пользу. Я иногда даже думаю, а сумел бы я сам всё это там проделать, как он?

От такого признания я немного обалдел:

– Ну, ты даёшь! Ты хоть самто понял, что сказал? Ведь это ты и есть. Ты бы сам действовал там точно так же.

– Не знаю, друже, не знаю. Он кончил быть мной, а я – им в том момент, когда взорвался Олимпик. После этого он начал жить самостоятельной жизнью.

– Но надо отдать ему должное, организовал и исполнил он всё неплохо. Ты наблюдаешь за ним?

– Конечно. Только, разумеется, тайком от Кэт. Она без слёз не может об этом вспоминать.

Со слов Андрея я понял, что РишАндрей и Кора продали лайнер за полцены какойто мелкой компании. На эти деньги они купили скоростную яхту, чуть ли не тот самый «Гепард», на котором мы с Корой уходили с Плея. На яхте они улетели в отдалённую курортную зону на окраине Галактики и там затерялись в пёстрой толпе богатых прожигателей жизни. Они выдавали себя за любовников, сбежавших от мести ревнивых супругов. Благодаря этому, они пользовались всеобщим сочувствием, поддержкой и покровительством. Потомуто те, кто пытался их разыскать, никак не могли этого сделать до момента поворота Времени. А после поворота это стало уже невозможно, да и бесполезно. Роль любовников им разыгрывать было не надо. Они просто в восторге друг от друга.

На этом месте я прервал Андрея:

– Скажу честно, Корой не возможно не увлечься. Это редкостная женщина. К тому же она воспитывалась в Биологической Фазе.

– Я полностью с тобой солидарен, – согласился Андрей, – Поэтому я абсолютно спокоен за судьбу своего двойника. С Корой не заскучаешь и не пресытишься до отвращения. А задумываюсь я сейчас совсем о другом.

Начиная с третьего «витка» Риш и Кора часть денег начали тратить на литературу по хронофизике. И сейчас на досуге, которого у них больше чем достаточно, они усиленно овладевают этой наукой. Видимо, им пришла в голову мысль: попытаться самим выбраться из Схлопки.

– Как ты думаешь, получится у них?

– А почему бы и нет? – ответил я после недолгого размышления, – Чегочего, а времени для этого у них хоть отбавляй. Считай, что впереди Вечность. К тому же, Кора – женщина очень не глупая, а про тебя и говорить не приходится. А интересно, как ведут себя другие участники этого увеселения с Олимпиком?

– Знаешь, они настолько тупы, и время их пребывания в Схлопке настолько мало, что до них ещё ничего до сих пор не дошло. И вряд ли когданибудь дойдёт. Всё повторяется один к одному. На всякий случай Риш с Корой договорились, что если начнутся какиелибо вариации, то Риш сразу войдёт в режим ускорения, как только взорвётся Олимпик. Тогда они захватят лайнер сразу и без всяких хлопот.

Таким образом, дело Олимпика было закрыто. Судьба Андрея Злобина, то есть Риша Кандари, в Схлопке определилась и беспокойства не вызывала. А жизнь в Монастыре текла своим чередом.

Лена готовилась к защите диссертации на соискание степени Мага. Ричард нашел для неё десяток не гуманоидных Фаз, и она большую часть своего времени возилась с ними. Иногда она шутила:

– Достали они меня, эти не гуманоиды! Скоро сама стану такой же. Ты как, не замечаешь ещё во мне ничего от муравья или ящера?

Катрин медленно, но уверенно двигалась к своей цели: стать хроноагентом. Теоретический курс она одолела без труда. Какникак, а она – Бакалавраналитик. А вот практические навыки ей давались с трудом. Я, Андрей, Лена и Микеле занимались с ней всё свободное время. Кэт была упорной ученицей. И она прекрасно понимала, что без виртуозного владения своим телом и техникой, всеми видами оружия и единоборствами хроноагент в Реальной Фазе будет, как голый среди волков.

У Микеле заканчивался срок стажировки в первом классе, и они с Генрихом начали готовиться к аттестации на класс «экстра», не дожидаясь официального утверждения программы. Микеле успешно отработал белее чем в десятке операций в Реальных Фазах. Правда, до самостоятельной разработки операций он ещё не дошел.

Нам с Андреем тоже скучать не приходилось. На Совете Сектора Стремберг поставил нам в план задание по защите диссертаций на соискание степеней Магистра в течение года. Нас интенсивно привлекали к самым сложным и опасным операциям, как единственных агентов экстракласса.

Несколько раз мне пришлось работать в паре со Стефаном и Матвеем. И я, положа руку на сердце, не могу утверждать, что они хоть в чемто уступали мне или Андрею. После одной из операций я прямо сказал об этом Матвею и спросил его:

– Почему бы вам со Стефаном не переаттестоваться на экстракласс?

Матвей засмеялся и похлопал меня по плечу.

– А зачем? Чтобы отбивать у вас с Андреем хлеб или пригасить малость ореол вашей славы? Ха! Шучу, конечно. Нет, Андрюха, куда нам до вас! Ты видел нас со Стефаном в рядовых операциях. Тут мы, действительно, как старые кони, борозды не портим. Но ведь и глубоко пахать уже не можем. А я посмотрел на досуге вашу с Андреем работу. Да, коечто мы смогли бы проделать не хуже вас. А вот в экстрординарных ситуациях, за Стефана говорить не стану, но я бы так, как вы, не сработал. Потомуто ваш класс и называется экстра. Так что, не агитируй, не надо. Вот, Генрих с Мишей, это вам будет подходящая компания.

ЧВП особой активности поначалу не проявлял. Видимо, они перегруппировывались и «зализывали раны» после серии поражений, венцом которой стала ликвидация нами суперлазера. Но нас они в поле зрения держали цепко, и прав был Магистр, когда сказал, что осторожность надо удвоить. Я об этом, конечно, помнил, но иногда позволял себе расслабиться, за что не один раз расплачивался.

Мы с Микеле летели на устаревшем бомбардировщике «Мицубиси» в составе японской эскадры, совершавшей налёт на аэродром на острове Гуам. Я был первым пилотом, а Микеле штурманом. Кроме нас в самолёте было ещё четыре члена экипажа, но это были уже настоящие японцы.

Эскадра имела задание: разбомбить аэродром. У нас с Микеле задача стояла поконкретнее: уничтожить малоприметный ангар №4 в пятистах метрах от лётного поля. Именно на этот ангар я и должен был вывести свой «Мицубиси», а Микеле уложить в него все четыре бомбы по двести пятьдесят кило каждая. Три дня назад в этот ангар поместили привезённых из Штатов «Малыша» и «Толстяка» – две первые американские атомные бомбы, которые вскоре должны будут обрушиться на Хиросиму и Нагасаки.

Когда операция была спланирована, и роли распределены, Магистр пошутил:

– У тебя, Андрэ, сложилось своеобразное амплуа: предотвращение атомных бомбардировок. На этот раз, надеюсь, ты над Тихим океаном не встретишь сам себя или Злобина?

На подходе к острову нас встретили две эскадрильи «Мустангов». Хотя их и было в три раза меньше, положение японской эскадры сразу стало опасным. Скоростные, хорошо вооруженные, маневренные машины легко могли разделаться с ещё большим количеством такого старья как наши «Мицубиси». Но командир эскадры не изменил курса. Американцам хорошо были знакомы азиатский фанатизм и наплевательское отношение к смерти японских лётчиков. Поэтому они двумя массированными атаками зажгли четыре бомбардировщика и заставили эскадру поломать строй. Разрозненные группки легче бить.

Всё нормально, всё так и должно быть. Всё, кроме одного. Один из «Мустангов» отделился от своей группы и пошел в нашу сторону. Вот это – необычно. Как правило, истребители атакуют или головную группу, выбивая командиров, или задних. Атаковать машину, идущую в середине строя, опасно. По тебе будут работать стрелки с разных сторон. Хотя, что мощному «Мустангу» наши слабенькие пулемётики!

«Мустанг» подошел совсем близко, и я с недоумением увидел, что он строит заход именно на меня. Вот это уже ни в какие рамки не лезло. Если атаковать машину из середины строя, то бить, по крайней мере, командира звена. Если я показался ему лёгкой добычей, то он ошибся. Не на того напал! У меня в руках, конечно, не «Як», а развалюха «Мицубиси», но, тем не менее… Настоящий истребитель и на «Мицубиси» – истребитель! Я подпустил «Мустанга» поближе и в тот момент, когда он уже был готов открыть огонь, пропал у него из прицела. Просто я увеличил скорость и скользнул на крыло влево. Так от меня уходили немецкие пилоты, когда я атаковал их в лоб. «Мустанг» проскочил надо мной и, сразу попав под интенсивный обстрел, вынужден был отвалить. Вот такто, парень из Оклахомы!

А строй эскадры уже рассыпался на отдельные звенья и машины. Загорелись ещё четыре самолёта. У американцев потерь нет. Но японцы с азиатским упорством пёрли к острову, невзирая на потери. Нет, самураи, это вам не ПерлХарбор!

А у меня свой, заранее обдуманный манёвр. Я набрал высоту, отвернул влево и пошел вдоль берега. У американцев могло сложиться впечатление, что я отказался от атаки на остров. Но это далеко не так. Просто из этого положения мне было удобней всего в пикировании атаковать ангар №4. Я должен был выйти точнёхонько на него и преподнести его Микеле с высоты триста метров, как на ладони. Микеле не промахнётся. Сейчас мы были в стороне от основного боя, и никто не мог мне помешать через два километра развернуться вправо и спикировать точно на ангар с ядерными бомбами. Так, ещё немного… Вдруг по переговорному устройству я услышал хвостового стрелка:

– Командир! Нас атакуют!

Я обернулся. Нас быстро догонял «Мустанг». Уж не тот ли самый? И что он к нам привязался? Но мне было пора разворачиваться на цель. Я передал Микеле:

– Штурман! Приготовиться, захожу на цель!

Сделав поворот, «Мицубиси» вошел в пологое пикирование, но «Мустанг» повторил мой манёвр один к одному. Вот он снова вышел на дистанцию эффективного огня и уже вынес упреждение. Ну, засранец, благодари Время, что в руках у меня не мой верный Як. Но я всё равно заставлю тебя попотеть!

Ведомый моей рукой «Мицубиси» увеличил угол пикирования и тут же, набрав дополнительную скорость, резко взмыл вверх, сразу же эту скорость потеряв. «Горка» получилась ублюдочной, всётаки это не «Як», это «Мицубиси». Но своего я достиг. Разогнавшийся «Мустанг» проскочил вперёд.

– Сабуро! Врежь ему! – крикнул я штурману.

И тот врезал. Точная пулемётная очередь полоснула по «Мустангу», но явного вреда ему не причинила. Но теперь он понял, с кем имеет дело и, может быть, отстанет от нас. Я снова нацелил бомбардировщик на четвёртый ангар. Но «Мустанг» не отвязался, он вновь развернулся, набрал высоту и снова зашел на нас, теперь уже спереди, справа. Мне снова пришлось менять курс.

– Этак ты никогда на цель не попадёшь! – проворчал Микеле.

Снова я увеличил скорость и нырнул под «Мустанг», на этот раз вправо. Но американец предугадал мой манёвр, и несколько крупнокалиберных пуль прошили фюзеляж «Мицубиси». Не страшно: моторы работали, управление было в порядке, мы шли на цель. Однако, парень из Техаса оказался хорошим учеником! Он запомнил мой манёвр при первой атаке.

Он развернулся и снова зашел сзади. А цельто уже совсем близко. Надо было чтото предпринять, а то этот настырный парень из Калифорнии сорвёт нам операцию. И в тот момент, когда я совсем было решил развернуться в лобовую атаку, у меня в мозгу «прозвучал» голос Ричарда:

– Андрей! Будь осторожен! В этом самолёте – агент ЧВП!

Я похолодел. Вот в чем дело! Теперь стало понятно, почему этот «Мустанг» так упорно нас преследовал. Он здесь тоже на задании. А он уже «сел» нам на хвост и вотвот откроет огонь. Что же делать? Снова применить «горку»? Не получиться. На этот раз он будет ждать нас вверху. Уйти вниз? Он пойдёт за нами и быстро догонит, у него скорость на двести километров в час больше. Размышляя таким образом, я скользил с крыла на крыло, сбивая «Мустангу» прицел. Но он уже приспособился и несколько его очередей попали в цель. Слава Времени, не в моторы. Конечно, ЧВП знали, с кем имеют дело, знали они и о моём боевом прошлом, поэтому в этот «Мустанг» они посадили тоже далеко не новичка. Я это уже заметил.

– Сабуро! Этот парень оттуда. Мне придётся маневрировать. Постараюсь вывести тебя на цель, но у тебя будут считанные секунды. Ты уж не подкачай!

– Будь спокоен, – ответил мне Микеле, – Я не промахнусь. Ты, главное, ему не подставься. Сам знаешь, чем это грозит. Обо мне не думай, я своё дело знаю.

– Ты на него не отвлекайся, знай, лови цель. А он – мой.

Легко было сказать: «Он – мой». А как было поступить на деле? Крупнокалиберные пули всё чаще рвали плоскости и фюзеляж «Мицубиси». Впервые я встретился в воздухе с равным противником. Какое, в Схлопку, равным. Он был бы равен мне, если бы я был на «Яке», а не на этом, на ладан дышащем, «Мицубиси»! Когда это в воздушном бою бомбардировщик был равен истребителю? Мне живо вспомнилось, как мы с Леной атаковали «Суперкрепость». Там, за штурвалом, тоже сидел агент ЧВП и тоже, надо думать, не новичок в лётном деле. Но тогда мы его уделали. И ведь это был В29, а не эта калоша!

Еще одна очередь прошила мою машину. Пули прошли совсем рядом, одна разбила боковое остекление моей кабины. Я снова свалил «Мицубиси» на крыло, уходя вправо. Нет, так Микеле никогда не сможет прицелиться. Вот он, ангар, уже рядом. Внезапно пришло решение.

Развернувшись в сторону ангара, я резко спикировал, набирая скорость, и так же резко кинул машину вверх. «Мустанг» тоже пошел вверх, ожидая меня там, где я потеряю скорость и начну выравнивать машину. Но дальше я проделал то, что этот парень из ЧВП никак не ожидал. Вместо того, чтобы выровнять машину, я дал полный газ обоим двигателям и взял ещё круче, заваливаясь на спину и уходя в Петлю Нестерова.

Наверное, у пилота «Мустанга» глаза на лоб полезли, когда он разобрался; куда вдруг подевался «Мицубиси». Ручаюсь, он никогда не видел, как бомбардировщик выполняет петлю. Вообщето, я тоже никогда такого не видел. Я только читал, что когдато Коккинаки проделывал такие штуки на Ил4. Но ведь это был Ил4, специально самим Коккинаки для такого пилотажа подготовленный, а не старый, изношенный «Мицубиси». От перегрузки потемнело в глазах, и я ясно услышал, как затрещал скелет старого самолёта. Выдержит или не выдержит… Когда «Мицубиси» завис в верхней точке петли, я с ужасом почувствовал, что потерял и скорость, и управление, и вотвот сорвусь в штопор. Пробив остекление кабины, вниз полетели борттехник и радист. Олухи царя небесного! Пристёгиваться надо! Жестом отчаяния я толкнул до упора сектор газа. Чудо! «Мицубиси» клюнул носом и, набирая скорость, пошел вниз. Именно пошел, а не посыпался в беспорядочном штопоре. Завершив петлю и выведя машину в крутое пике прямо на ангар, я закричал:

– Делай, Сабуро!

Тому не надо было повторять это дважды. Машина дрогнула и как бы рванулась верх. Тонна бомбового груза пошла точно на цель. Но у меня была ещё одна задача: вытащить «Мицубиси» из крутого пике так, чтобы он при этом не развалился. Как я это проделал, сам не помню. В памяти остался только зловещий треск лонжеронов, страшная перегрузка и толчок ударной волны, которым нас подбросило вверх.

– Цель поражена, – бесстрастно доложил штурман.

Ну, всё. Теперь, пока янки сделают новые бомбы, пока их доставят сюда, к этому времени и война кончится. Ни Хиросимы, ни Нагасаки не будет! Мы своё дело сделали. Теперь надо рвать когти. «Мустанг»то от нас всё ещё не отвязался. У него задача проще: уничтожить нас. Он снова пристроился нам в хвост. Еще несколько очередей, и стрелок доложил мне:

– Командир, горит правый!

Это я и сам уже заметил.

– Экипажу покинуть самолёт! – скомандовал я и, дождавшись, когда стрелок выпрыгнул, добавил, – А к тебе, Миша, сие не относится. Он, гад, расстреляет нас в воздухе.

Выбрасываться, кроме стрелка, было больше некому. Второй пилот убит, а борттехник и радист самолёт уже «покинули». В принципе, и нам можно было бы прыгать. Американцы не имеют привычки стрелять по спасающимся лётчикам. Но дело всё в том, что в «Мустанге» сидит далеко не американец, и задача у него конкретная: убить нас. «Мустанг» сделал ещё один заход и зажег второй двигатель. А я тянул, тянул горящую машину к морю, тянул из последних сил.

– Приготовьтесь к срочному приёму! – крикнул я и получил ответ Магистра.

– Мы готовы, Андрэ. Сажай самолёт на воду.

– Да пошел ты в Схлопку! Забирайте нас прямо сейчас, а то баки вотвот рванут! Всё равно этим ребятам – не жить!

Но Магистр, всётаки дождался, когда я плюхнул «Мицубиси» в воду бухты и только тогда забрал нас в Монастырь. После этого я имел с ним крупный разговор.

– А если бы баки рванули раньше, чем я посадил машину на воду? Что было бы тогда? – наскакивал я на него.

– Андрэ! Мы же успели прокрутить картинку и ясно видели, ты успевал. Надо же было дать этим парням шанс выжить. Если бы мы забрали вас в полёте, они бы разбились. Зачем же так сурово с ними поступать?

– Знаешь, Магистр, я никогда не испытывал особых симпатий к самураям. Раз уж они стремятся отдать жизнь за обожаемого императора, то пусть и отдают. А в данном случае, если каждый спасённый житель Хиросимы и Нагасаки поставит им свечку, то прямая дорога в рай им обеспечена. А так ещё неизвестно, что они могут натворить.

– Ну, Андрэ, раньше я не замечал такого за тобой, ты был гораздо гуманнее.

– Вот что, Магистр. Ты посиди в горящей, готовой в любую секунду рвануть, машине, тогда будем разговаривать о гуманности.

– Чтото после Рославля ты такой вопрос не поднимал.

– Сравнил! Тогда было совсем другое дело. Да и откуда мне тогда было знать, что и как вы можете?

– Ну, хорошо, признаю, здесь мы немного перетянули, – согласился Магистр и сменил тон, – Ты не находишь, что ЧВП слишком уж много внимания уделяет твоей скромной персоне?

– Нахожу. Хотя, если бы мне ктото насолил так, как мы с Андреем насолили им, я забросил бы все дела, организовал бы на них облаву по всем правилам и не успокоился бы, пока они не попали бы ко мне в лапы.

– Вотвот! Именно это я и имею в виду. Я даже подумываю последнее время, стоит ли вас с Андрэ посылать на задания? Не отсидеться ли вам, пока всё уляжется?

– Ну, ты предложил! Вопервых, не так уж много у нас хроноагентов экстракласса, чтобы держать их в резерве. А вовторых, это тоже не выход. Вспомни, как Старый Волк заявился сюда под видом Черного Рыцаря. Что им стоит пробить переход, гденибудь в лесу, в окрестностях моего коттеджа и уволочь нас с Леной к себе?

– Ну, это сейчас не такто просто проделать, – проворчал Магистр, но было ясно, что мои слова его почти убедили.

Еще раз меня спасла Катрин. Мы с Матвеем работали в одной из Фаз, где на окраинах Испании горел национальный конфликт. Баски развязали настоящую войну, наподобие той, которая велась в Чечне. Конфликт грозил перехлестнуть через границы Испании.

Мы с Матвеем захватили одного из полевых командиров басков, который пользовался большим влиянием. Дальше с ним должен был работать непревзойдённый психолог, Стефан. Он, через этого командира, должен был склонить басков к переговорам.

Мы уже доставили этого командира к Стефану, и Матвей остался с ними, а я с группой рейнджеров направлялся по ночной дороге к своему расположению. Вдруг я «услышал» голос Катрин:

– Андрей! Ты идёшь прямо на снайпера!

– Где он? – я взял автомат на изготовку.

– В канаве, на повороте дороги… Андрей, он – ЧВП! Он стреляет, Андрей!

Столько напряжения и искренней боли было в её голосе, что я рухнул как подкошенный. И тут же разрывная пуля снесла голову идущему за мной сержанту.

– По повороту дороги! Огонь! – скомандовал я и нажал на спусковой крючок.

Через две минуты мы нашли в канаве изрешеченноё пулями тело арабского наёмника.

И таких случаев со мной и Андреем было больше, чем достаточно для простых смертных.

Вот такие были эти полгода. Я сижу и вспоминаю минувшие события за чашкой чая. Кончился напряженный день. Я несколько часов назад вернулся с задания. Не очень сложного, но довольнотаки нервотрёпного. Мне пришлось из гранатомёта расстрелять пятнадцатитонный рефрижератор со взрывчаткой, который международные террористы гнали на открытие Олимпийских игр. Взрывчатка была замаскирована под мороженое. Мы подготовили шесть засад и ловушек, но рефрижератор миновал их объездными путями. О том, что он движется на меня, мне стало известно за считанные секунды до его появления. Я едва успел приготовиться к выстрелу, когда мимо меня промчался на полной скорости мощный грузовик. Мне пришлось стрелять, что называется, навскидку. Время знает, как я сам уцелел при этом. Слава Времени, террористы действовали самостоятельно, без поддержки и подсказки ЧВП.

Лена сидит за компьютером и работает. Её стройная фигура, обтянутая белым с серебряной нитью комбинезоном, застыла в напряженной позе и уже около часа не меняет своего положения. Не знаю, я бы так не смог. Лена потягивается, вздыхает и гасит компьютер, оставив только монитор связи на дежурном приёме. Быстро перепорхнув на диван, она протягивает мне свою чашку:

– Налей чайку.

– С кем ты сегодня работала? – спрашиваю я, протягивая ей чашку чая и вазочку с абрикосовым вареньем, – С разумными пнями или интеллектуальными гадюками?

– А вот и не угадал! – смеётся Лена, – У меня сегодня выходной. Я готовлю к внедрению Мишеньку.

– И куда он идёт?

– В своё родное средневековье. Послезавтра он станет Великим Инквизитором.

– Вот как!? – удивляюсь я, – Как же он согласился на это? Стать инквизитором после того, как он провёл в их застенках столько времени и прошел все стадии допросов с пристрастием? Я бы не согласился.

– Ну, так это ты! Тем более, что ты не знаешь, в чем состоит его задача. Если инквизиция приговорила Леонардо да Винчи к сожжению, то кто сможет отменить этот приговор? Только Великий Инквизитор! А как у тебя дела с диссертацией? Я давно не интересовалась.

– А я давно уже ей не занимался.

Лена качает не головой, а ножкой в белом тапочке и укоризненно смотрит на меня:

– Тебе осталось чуть больше пяти месяцев до защиты. О чем ты думаешь?

– Если честно, то вовсе не о ней. В данный момент я думал о том, что ЧВП не оставляет попыток свести с нами счеты. И рано или поздно, но они своего добьются.

– Откуда такие мысли?

– Очень просто, Лена. Если долго и часто стрелять по мишени, даже просто так, навскидку, то всё равно, когданибудь попадёшь в десятку. Я заметил уже, что Магистр со Стрембергом стали избегать посылать меня и Андрея в те Фазы, где обнаружены следы ЧВП. Но это чтото плохо помогает. Они следят за нашими действиями и вмешиваются там, где мы их совсем не ждём. Они посылают своих агентов с одним заданием: ликвидировать нас. И действуют, надо сказать, весьма эффективно. Как они подловили меня на Гуаме, выставив против тихоходного и слабенького «Мицубиси» мощный «Мустанг»? Мы с Мишей тогда чудом спаслись. А ночной снайпер в Баскской провинции? Следующий раз они в аналогичных ситуациях выставят против меня не одного агента на «Мустанге», а четверых. Посадят не одного снайпера, а шесть. Я даже удивился, что сегодня они не посадили своего агента за руль этого рефрижератора, и он не взорвался вместе со мной. Так что, Ленок, как верёвочке ни виться…

Я вздыхаю и наливаю чай в опустевшие чашки. Лена задумывается, по привычке она наматывая на палец прядь волос. Она исподлобья смотрит на меня, на лице её нет и тени улыбки:

– Ну, и мысли у тебя. С такими мыслями не жить и работать, а стреляться впору. Ты как, не подумываешь ещё об этом?

– Брось, Ленка. Это на меня после сегодняшней нервотрёпки нахлынуло. Попробуй попасть из гранатомёта в грузовик, летящий со скоростью под сто километров в час, в пятидесяти метрах от тебя. Да ещё если знаешь, что в нём пятнадцать тонн взрывчатки. А мысли у меня самые, что ни на есть актуальные. Если об этом забыть хотя бы на миг, чуть расслабиться, сразу – крышка.

Лена качает на этот раз уже головой:

– Но Андрей, нельзя же постоянно жить под таким давлением! Свихнуться можно. Надо чтото предпринимать.

– А что? У тебя есть какието идеи на этот счет?

Лена вздыхает и ничего не говорит. Идей у неё нет.

– Ну, а самто ты что думаешь? Так и собираешься вечно жить под занесённым мечем? – спрашивает она после паузы.

– А что? Вечно жить под занесённым над тобой мечем, в этом чтото есть! Это придаёт жизни особое содержание… – увидев, что Лена морщится, я меняю тон, – А если отбросить шутки в сторону, то выход я вижу один: переговоры со Старым Волком.

Глаза у Лены округляются:

– Ты это, что, серьёзно?

– Вот, видишь, даже ты не можешь сразу принять это. А ведь ты и ситуацию, и Старого Волка знаешь лучше всех. Что же говорить о том, какая будет реакция Совета Магов, если я выйду туда с таким предложением.

– Давай, начнём с другого. Что ты можешь предложить Совету? Какую цель будут преследовать переговоры?

– Прежде всего, прекращение взаимного террора…

– Разве он взаимный? Помоему, террор односторонний.

– Как сказать. Ведь мы первые начали вмешиваться в их деятельность. И делали это, в основном, я и Андрей. Так что, ничего удивительного не вижу я в том, что они нас преследуют.

– Но вопрос о сворачивании противодействия ЧВП невозможно ставить до тех пор, пока они не откажутся от своих методов работы. Они для нас неприемлемы.

– Вот, видишь, Леночка, получается замкнутый круг. Но есть ещё одна точка нашего соприкосновения с ЧВП. При тебе, насколько я помню, этот предмет в разговоре не затрагивался. Да и со мной Старый Волк об этом не больното распространялся, поскольку сам до конца не разобрался в этом вопросе. Речь шла о том, что у нас есть общий противник. И в одиночку с ним не в состоянии справиться ни мы, ни они.

– Да, я помню, ты говорил об этом. Но что это за противник?

– Если бы знать! Он же конкретно ничего не сказал. Так с чем мне выходить на Совет?

– Андрей, а ты не исключаешь такого расклада: враг моего врага – мой друг?

– Отнюдь. Но, Лена, ты же знаешь, что всё относительно, а во Времени, тем более. Вчерашний союзник сегодня может стать смертельным врагом, и наоборот. История даёт нам массу таких примеров. Тем не менее, у меня сложилось впечатление, что говоря об общем противнике, Старый Волк имел в виду врага одинаково опасного, как для нас, так и для них. Вот поэтому…

Я умолкаю, собираясь с мыслями. Лена ждёт продолжения, а я не знаю, как это сказать, чтобы она правильно поняла меня и не сделала ошибочных выводов.

– Одним словом, Лена, я хочу вступить с ним в переговоры от своего имени, как частное лицо.

– Андрей, – осторожно говорит Лена, – А не сложится ли у него впечатление, что они достаточно запугали тебя, и ты готов к переговорам на их платформе?

Я усмехаюсь. Лена попала в точку и подкопала под самый сомнительный камень в моём замысле.

– Вот с переговоров о платформе я и хочу начать. Сейчас я как раз обдумываю, как себя вести. А ты мне говоришь в это время о магистерской диссертации. Только, Ленок, это всё строго между нами.

– Ты мог бы об этом и не говорить. Только, Андрей, смотри, как бы он не объехал тебя на кривой козе.

– Я что, похож на дурака?

– Дураков не объезжают, их одурачивают.

– Вот ещё что. Запомни код Старого Волка. Если со мной чтонибудь случится до того, как я начну с ним разговор, передай его Магистру и расскажи всё, о чем мы сейчас говорили. Пусть дальше действует он.

– Ты уже забыл, что обещал мне: с тобой ничего не должно случиться. Это – раз. И ты забыл, что уже связывался со Старым Волком с компьютера Магистра, и компьютер этот код запомнил. Так что нет нужды запоминать его мне. Это – два…

– И три, – прерываю я её, – Я смертельно устал и хочу спать, а не вести бесконечные беседы даже и на интереснейшие темы.

Но выспаться, как следует, мне не удаётся. Громкий и резкий сигнал вызова вырывает меня из объятий Морфея. Я осторожно, чтобы не разбудить свою подругу, освобождаюсь из её объятий и снимаю её ногу со своих бёдер. Но, повидимому, я действовал не достаточно осторожно. Лена бормочет, не открывая глаз:

– Кто это?

– Время моё, ну кто же это может быть в такое время, кроме нашего любимого шефа, – отвечаю я разыскивая халат.

– А который час?

Смотрю на таймер:

– Три двадцать.

– Слушай, пошли его в Схлопку!

Я был бы рад последовать её совету, но сигнал вызова не унимается. Схватив полы халата широким поясом, подхожу к компьютеру и включаю изображение. Ну, конечно, это – Магистр.

– Доброе утро, Андрэ!

– Спокойной ночи, – ворчу я.

– Это ты мне скажешь сегодня вечером. А сейчас срочно двигай ко мне!

– Мне тоже? – спрашивает Лена.

Она тоже накинула халатик и стоит у меня за спиной.

– Продолжай отдыхать. А ты, Андрэ, собирайся живей. Счет идёт на минуты.

Это уже серьёзно.


Глава XIII


Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,
Не жалейте ни пуль, ни гранат.
И себя не щадите, но всётаки,
Постарайтесь вернуться назад.
Б.Ш.Окуджава

Буквально через три минуты я выхожу из НульТ у Магистра. Он о чемто беседует с Микеле. Компьютер включен. На дисплее маловразумительная картинка. Железнодорожный разъезд, на котором одиноко стоят четыре сцепленные вагона. Они загружены чемто серьёзным, так как возле них расположилась вооруженная охрана.

Магистр не успевает поприветствовать меня, как следом за мной из НульТ выходит Андрей. У него недовольный, заспанный вид.

– Что это за сверхсрочные дела такие? Почему нельзя подождать до утра? – ворчит он вместо приветствия.

– Сейчас ты всё поймёшь, – говорит Магистр, – А поняв, перестанешь сердиться. Дело в том, Андрэ, что времени нам отпущено крайне мало. Сейчас Кристина готовит прямой переход. Как только она это сделает… Сколько, она сказала, ей потребуется времени? – спрашивает он Микеле.

– Еще двадцать минут.

Магистр бросает взгляд на монитор.

– Ну, это ещё терпимо. Вам, ребята, предстоит работёнка, с которой только вы и в состоянии справиться. Как бывшие военные и как хроноагенты экстракласса. Ну, и Мишелю это должно быть по плечу.

– А почему по прямому переходу? – интересуюсь я.

– Потому, что внедрение готовить уже некогда, да и внедряться не в кого. Постарайтесь меня не прерывать. Времени у нас в обрез, а я должен изложить вам суть операции. Дело происходит в вашей стране. В этой Фазе идёт гражданская война. А вот в этих вагонах находятся контейнеры с плутонием. Их надо срочно эвакуировать из зоны боевых действий. Но путь повреждён, и тепловоз подойдёт только через полтора часа.

Магистр переключает изображение, и на дисплее возникает план местности.

– Вот отсюда наступает противник, а вот здесь держал оборону взвод. Это в двух километрах от разъезда. По этому участку был применён объёмный заряд. От взвода осталось только три человека, которые после взрыва оставили позиции. Не будем их винить, есть вещи, которые человеческому разуму трудно переносить… Через сорок минут противник снова пойдёт в атаку. Точнее, он сначала произведёт разведку боем, силами танкового взвода. Если с позиций ответят огнём, то в атаку пойдут две стрелковые роты и два танковых взвода. Их надо задержать до подхода тепловоза, который утащит вагоны.

– Ачто будет, если они прорвутся? – интересуется Андрей.

– Противник захватит плутоний. Нам, в принципе, всё равно кому он достанется. Но всё дело в том, что вагоны заминированы, и охрана имеет приказ: при появлении вблизи разъезда противника взорвать вагоны. Вы представляете, что при этом произойдёт?

– Всё ясно, – отвечаю я, – подробности можно опустить. Значит, как я понял, наша задача: удержать позицию до тех пор, пока тепловоз не утащит эти вагоны.

– Еще один вопрос, Магистр, – говорит Андрей, – А кто с кем здесь воюет, и на чьей стороне мы будем выступать?

Магистр с недоумением смотрит на Андрея:

– А какая разница, Андрэ? У нас задача не содействовать чьейлибо победе, а предотвратить экологическую катастрофу. А уж потом, если надо, будем разбираться, кто в этой войне прав, кто виноват, и стоит ли нам когонибудь здесь поддерживать. Больше вопросов нет? Тогда даю вам ещё семь минут на изучение позиции, на прикидку и так далее. Потом пойдём в арсенал, подберёте себе оружие, экипируетесь, и – на полигон, к переходу.

Бегло просматриваю позицию. Она довольно удачная, на господствующей высоте. Хорошо оборудована. Окопы отрыты в полный профиль. На правом фланге, в капонире, стоит боевая машина пехоты.

– Интересно, а почему они бросили машину?

Магистр пожимает плечами. Я беру БМП крупным планом, повреждений не видно. «Заглядываю» внутрь. Боекомплект почти полный, даже три ПТУРСа [18] стоят в укладке. Эту машину я знаю довольно хорошо. Еще раз внимательно осматриваю машину, но на глаз никаких повреждений не видно. Странно, почему она не пострадала при объёмном взрыве! А, понятно, капонир отрыт на возвышении.

– Попробую поработать из неё, – предлагаю я.

– Правильно, – поддерживает меня Магистр, – Если она окажется исправной, то три ПТУРСа и орудие смогут многое натворить.

Обращаю внимание, что в правом десанте лежит гранатомёт, два ящика с гранатами и несколько цинков с патронами.

– Итак, – говорит Андрей, – Значит, ты будешь в БМП, на правом фланге. Я, пожалуй, устроюсь вот здесь, слева, с пулемётом. Когда пойдёт пехота, лучшей позиции не придумаешь.

– А я, – прикидывает Микеле, – займу позицию в центре, с гранатомётом. От пехоты вы меня прикроете, а танки отсюда очень удобно будет поражать.

– А я вам вот что скажу, – говорит Магистр, – Вы, я смотрю, уже развоевались. Но не забывайте, что вы пойдёте туда по прямому переходу, то есть в собственном теле. И если в вас попадёт пуля или осколок, то они попадут именно в вас, а не в когото другого. Мы, конечно, на всякий случай, будем держать вас под контролем, но всё же…

– Лучше этого избежать! – смеётся Андрей, – Не переживай, Магистр, чемуто мы всётаки обучены. Грош нам как хроноагентам цена, если мы дадим себя ухлопать за здорово живёшь.

– А если они снова применят объёмный заряд?

– А вы на что? Смотрите за ними в оба и вовремя нас предупредите, чтобы мы успели скрыться. Кстати, куда Кристина строит переход?

– Вот, в этот окоп. Здесь же будет и обратный переход. Она будет держать его в горячем режиме и откроет сразу по моей команде.

Магистр смотрит на таймер:

– Ого! Уже пора. Пошли в арсенал.

Арсенал расположен в Секторе Z. Там мы быстро вооружаемся и экипируемся. Предпочитая большую свободу движений, мы отказываемся от непробиваемых, но тяжелых металлокерамических бронежилетов и надеваем мелтановые трико. Мелтан хорошо держит не очень крупные осколки, автоматные пули выдерживает с расстояния в сто метров, а пистолет – практически в упор. И движений он не стесняет. Поверх мелтана надеваем камуфлированные комбинезоны из несгораемого тирлона, с множеством удобных карманов. Обуваемся в удобные высокие, почти до колен, ботинки. На голову надеваем шлемы с устройствами связи, приборами ночного видения и светофильтрамибиноклями.

Экипировавшись, мы переходим к оружию. Все берём автоматы Калашникова со складными прикладами и по три полных магазина. К поясу подвешиваем универсальные резаки. Пистолеты выбираем каждый по своему вкусу. Я беру «Вальтер». Берём по две пары гранат: лимонки и РГД. Андрей берёт пулемёт Калашникова и коробку с лентой на двести патронов. Подумав, я тоже беру пулемёт.

– А тебето зачем? – удивляется Микеле.

– Время его знает, Миша, в каком состоянии вооружение в БМП. На глаз определить было трудно. На твоём месте я бы захватил гранаты с собой, может быть, у БМП люки заклинены.

Микеле согласно кивает и берёт с собой две сумки с четырьмя гранатами каждая.

– Может быть, лучше бластеры возьмём? – улыбаясь, предлагает он.

– Чточто!? – не разобрав шутливой интонации, вскидывается Магистр, – Правильно, возьми бластер и потеряй его там при отходе. Совет с меня тогда голову снимет, но помни, что при последнем издыхании я сомкну руки на твоём горле.

Мы смеёмся и через несколько минут в полной боевой готовности входим в лабораторию, где священнодействует Кристина со своими, как она их называет, «колдунами». «Колдуны» сидят за пультами, и каждый из них «держит» свой параметр перехода. Естественно, все параметры держит компьютер, но прямой переход, вещь ещё новая, и программа контроля и коррекции параметров пока ещё не отработана, как следует. Когда я ходил за Горшайнерголом, параметры перехода пришлось пятнадцать раз корректировать вручную.

– А, ребята! – грустно улыбается нам Кристина, – Вы, я вижу, уже готовы. Переход открываем… – она бросает взгляд на таймер, – Через шесть с половиной минут. А пока возьмите вот это.

Она протягивает каждому из нас чтото вроде массивных часов на браслете.

– Это искатель перехода, ИП2. На этом экранчике, когда перехода нет, просто светится точка. Когда переход есть, и он точно определён, направление на него показывает луч. Здесь загораются цифры, показывающие расстояние до перехода в сотнях метров. Если переход есть, но он не определён, или расстояние до него слишком велико, луч совершает колебания в некотором секторе. Этот сектор тем шире, чем неопределённее или чем удалённее переход.

– А что значит неопределённый переход? – интересуется Андрей.

– Это значит, что он не устойчивый или им давно не пользовались. В этом же приборе имеется таймер, компас и дозиметр. Всё это разработал и сделал Олег.

– Спасибо, Крис, и тебе, и Олегу, – принимает прибор Андрей, – С такими искателями мы не заблудимся.

– Готовность – две минуты! – докладывают от центрального пульта.

– Откуда будем выходить? – спрашиваю я.

– Переход откроем вон там, – Кристина показывает на удалённый конец лаборатории.

– Ну, ребята, – говорит Магистр, – Удачи желать не стану, плохая это примета. Прошу только об одном: не лезьте там на рожон. Показывайте там не удаль свою, а своё умение.

– Готовность – одна минута! Пошел отсчёт!

Кристина пожимает нам с Андреем руки:

– Будьте осторожны ребята, и вернитесь, пожалуйста, живыми и здоровыми.

– Постараемся, – отвечаю я и дёргаю Андрея за рукав, – Пойдём.

Мы уходим в конец лаборатории, где уже стоит Магистр, и оставляем Микеле с Кристиной. В отличие от нас, ему не удалось избежать процедуры проводов. «Колдуны» провожают нас неназойливыми взглядами. Они прекрасно знают, куда мы идём, и что нас там ждёт отнюдь не увеселительная прогулка. Недаром мы обвешались оружием с ног до головы. Андрей заметно волнуется, хотя и пытается это скрыть. Шутка ли, первый раз идти по прямому переходу, да ещё в такое дело!

– Есть переход!

Стена лаборатории исчезает, вместо неё колеблется розоватое марево.

– Ну, ребята, с нами Время! – говорит Магистр.

– С нами Время! – отвечаю я и командую сам себе, – Вперёд, гвардия!

Шагаю вперёд, Андрей идёт рядом. Последнее, что я успеваю заметить, это тревожный взгляд Магистра.

Под ногами звенят гильзы. Лёгкий ветерок доносит запах гари. В пяти шагах на дне окопа лежит убитый. Андрей стоит рядом и ошеломлённо оглядывается. Естественно, он первый раз прошел прямым переходом. Поносило бы его по ним, как меня в своё время, не удивлялся бы. Сзади из розового свечения появляется Микеле, нагруженный гранатными сумками. Свечение сразу гаснет.

Подхожу к брустверу и осматриваюсь. Поле довольно часто изрыто воронками. В непосредственной близости стоят два подбитых танка Т72. И ещё два танка – подальше, около километра.

– Да, держались мужики здесь крепко, – замечает Андрей, – Ну, что, по местам?

– Да, пора, – соглашаюсь я, – Миша, ты оставь гранаты пока здесь, пойдём со мной к БМП, заберёшь оттуда еще.

Микеле кивает, сбрасывает с плеча сумки, и мы идём к капониру. Андрей машет нам рукой и уходит по ходу сообщения налево. Подойдя к машине, я переступаю через тело ещё одного убитого и открываю правый «десант».

– Миша, забирай гранаты.

А сам через левый «десант» пробираюсь на место механикаводителя. Пулемёт с автоматом, чтобы не мешали, оставляю в десантном отделении. Первым делом включаю «массу». Приборы загораются, значит, аккумуляторы на месте и в порядке. Интересно, двигатель работает? Если крутить башню от аккумулятора, то его можно быстро посадить, а наводить орудие и спаренный пулемёт вручную – неблагодарное занятие.

Баки почти полные, масло и антифриз тоже в норме. Попробуем. Сделав несколько оборотов, двигатель «схватывается» и взрёвывает, выбросив из выхлопа клуб тёмного дыма. Есть, работает! Регулирую обороты и устанавливаю двигатель на холостой ход. Теперь – в боевое отделение. Усаживаюсь в кресло операторанаводчика, и тут же из правого «десанта» меня окликает Микеле:

– Андрей! Смотри, что я тут нашел!

Под гранатными сумками лежит десяток «мух» [19].

– Ого! Возьми себе, сколько сможешь, пригодятся. Она, конечно, послабее, чем РПГ [20], но, кто знает, как обернётся, может быть, и они в дело пойдут.

Сам я включаю прицел и прибор наводки. Припадаю к окуляру. Четко светится прицельная сетка. Пробую прибор наводки. Под действием его ручек башня исправно поворачивается, а орудие поднимается и опускается. Слава Времени! Машина вполне боеспособна.

– Всё в порядке, Миша! Двигай к себе и смотри, не спеши там. Из РПГ дальше пятисот метров стрелять тяжело, а я отсюда смогу их ПТУРСом взять за три километра и орудием почти за полтора.

– Знаю, – отвечает Микеле, – Ну, держись тут. С нами Время!

Заряжаю орудие и пулемёт, устанавливаю ПТУРС в боевое положение. Машина готова к бою.

Вылезаю наверх и усаживаюсь на нагретую солнцем броню, свесив ноги в башню. Еще раз осматриваю поле. Да, позиция прочная. Обойти её с флангов затруднительно, практически, невозможно. Справа широкая река с крутыми берегами, слева её приток. Речка не широкая, возможно даже мелкая, берег низкий, но основательно заболоченный.

Реки сливаются в нескольких километрах сзади нас. Вдоль берега реки идёт железнодорожная колея. Как раз на ней и занял позицию Андрей. В двухстах метрах правее колеи – просёлочная дорога. Её перерезает линия наших окопов. Сзади, в двух километрах, разъезд. Оборачиваюсь и пытаюсь разглядеть вагоны с плутонием. Их не видно, скрыты лесом.

– Андрей, помоему, они уже идут, – слышу в наушниках голос Андрея.

Я присматриваюсь. Вроде бы вдоль дороги вьётся пыль. Опускаю светофильтрбинокль. Так и есть, чтото движется. Ныряю в машину, пробираюсь на место командира и приникаю к прибору наблюдения. Точно, четыре танка. Идут походной колонной. Определяю расстояние: три тысячи двести. Пора. Возвращаюсь в боевое отделение и ловлю в прицел головной танк. Изпод сидения выдвигаю пульт управления и нажимаю кнопку готовности. А сам смотрю в прицел.

Три тысячи. Рано. Две восемьсот… Две пятьсот. Пора! Левой рукой нащупываю ручку управления, а правой жму кнопку «Пуск». Никакого эффекта. Что за черт?

Смотрю вниз, на пульте горит красный сигнал: ПТУРС к пуску не готов. Я чтото пропустил или не так сделал? Осматриваюсь и лихорадочно вспоминаю порядок подготовки ПТУРСа к пуску. Идиот! Люк не закрыт и заслонку на прицел не опустил. Быстро закрываю люк и нажимаю педаль, опускающую на наружный «глаз» прицела заслонкусветофильтр. Красный сигнал гаснет, и загорается зелёный: «Изделие установлено». Слава Времени! А танки уже в двух километрах.

С грохотом срывается с направляющей и уходит вверх ПТУРС. А, Дьявол! Вояки хреновы! Не могли догадаться обложить бруствер капонира дёрном! И я хорош! Куда смотрел? Хоть бы водой полил. Реактивная струя снаряда подняла тучу пыли, которая не только выдаёт место пуска, но и мешает мне прицелиться, как следует. И так теперь будет при каждом выстреле.

Но делать нечего, ПУРС уже в полёте. Поднимаю заслонку прицела и лёгкими движениями ручки успокаиваю раскачку снаряда. Завожу его влево на головной танк, а сам вслух отсчитываю секунды полёта. Секунда – сто метров. Похоже, что танкисты ещё не заметили опасности. Тем лучше. Пятнадцать секунд, до танка – шестьсот метров. Опускаю ПТУРС к земле, выравниваю и совмещаю огонь двигателя снаряда с силуэтом движущегося танка. Только бы вниз не качнуть! Нет, ПТУРС идёт над землёй ровненько, не раскачиваясь.

Девятнадцать… Есть! Под башней танка вспыхивает взрыв, из люков выбивает пламя и дым. Готов! В наушниках слышу голос Микеле:

– Молодчина, Андрей! Один – ноль!

Но мне не до эмоций. Сбрасываю опустевшую направляющую и устанавливаю второй ПТУРС. Но в этом уже нет необходимости. Оставшиеся три танка разворачиваются и уходят, выстрелив в мою сторону по два раза.

– Мужики! – зову я, – Быстренько, пока есть время, ищите какиенибудь ёмкости и – бегом за водой. Надо срочно полить бруствер.

Сам я резаком срезаю верхнюю часть пустой канистры и бегу к речке. Следом за мной скачет Микеле с помятым ведром. Андрей тоже нашел пустую канистру. Слава Времени! Хотя меня уже засекли, но хоть эта пыль мне самому мешать не будет. Успели мы вовремя. Только ребята разбежались по своим местам, как снова поднялось облако пыли, и донеслось урчание моторов. Теперь облако расползается вширь. Сморю в прибор. Восемь танков и бронетранспортёры. Они уже развернулись в боевую линию.

На этот раз я пускаю ПТУРС на предельной дистанции, с трёх километров. Как и в предыдущий раз, танкисты его не замечают. Но они знают, где примерно я сижу, и с ходу постреливают в мою сторону.

Двадцать восемь секунд, и ещё один танк сначала вспыхивает ярким пламенем, а потом пускает к небу жирный, черный дым.

Пускаю последний снаряд. На этот раз танкисты засекли и ПТУРС, и место пуска. К ПТУРСу тянутся пулемётные трассы, в мою сторону летят снаряды, танкисты интенсивно маневрируют. Но всё это бесполезно. ПТУРС как привязанный следует за выбранным мной и фактически уже обреченным танком. Взрыв, и ещё один фонтан огня и дыма украшает поле. Три ноль!

Но ПТУРСы у меня кончились. Мой расчет на то, что они, потеряв три машины, отступят, не оправдался. Они словно знают, что у меня больше нет управляемых снарядов, и продолжают двигаться вперёд. Они непрерывно ведут огонь, но я не отвечаю. Мне надо дождаться, когда они подойдут на прицельную дальность моего орудия: тысячу триста метров. Танковые снаряды проносятся надо мной или вздымают столбы земли на недолётах. Не такто просто попасть, даже с лазерным прицелом, в башенку БМП, которая возвышается над бруствером всего на сорок сантиметров.

Ребята пока молчат и ничем не выдают своего присутствия. Я непрерывно замеряю расстояние до танков. Они приближаются, но стрельба становится менее интенсивной. Так как я молчу, у них могло сложиться впечатление, что они меня накрыли. Пусть тешат себя иллюзиями. Жаль, что здесь только одна БМП, а не взвод с полным комплектом управляемых снарядов. Дальше того места, где они сейчас находятся, эти ребята не прошли бы.

Полторы тысячи. Ловлю на нижнюю марку прицельной сетки крайний справа танк. Он уже идёт не маневрируя. А зря! Тысяча триста. Жму на гашетку. Резкий звук выстрела звонко отдаётся в тесном пространстве машины. Открывается клинзатвор вылетает стартовый заряд и с лязгом падает в сборник. А граната, обозначая себя огнём работающего маршевого двигателя, летит к танку. Есть! Еще один готов!

Вентилятор высасывает из башни едкий пороховой дым, а я уже вновь зарядил орудие кумулятивным выстрелом и ловлю на прицел второй справа танк. Они ещё не врубились, а я снова жму на гашетку. Еще один готов!

Скорее, скорее, пока они не опомнились! Скорострельность орудия на много выше, чем ПТУРСами. Правда, расстояние маловато, они уже совсем рядом. Они маневрируют, ведут по мне интенсивный огонь и прикрываются дымами. Несколько моих выстрелов пропадает даром. Загорается ещё один танк и два бронетранспортера. Но и меня припекает.

Танки сместились влево и оттуда продолжают меня обстреливать. Нет, ребятки, не такто просто попасть в зарытую в землю БМП.

Мне до них далековато, да и пехота уже на подходе, а у неё есть и гранатомёты. Открываю огонь из пулемёта. Пехота залегла и начинает двигаться перебежками. Но ближе трёхсот метров они подойти не могут. Слева их во фланг «причесывает» Андрей. Один из танков разворачивается и идёт на него, но тут же вспыхивает, пораженный из гранатомёта Микеле.

Оставшиеся танки откатываются назад, но продолжают вести огонь, поддерживая свою пехоту. Чтото он больно смелые? Пехота залегла и постреливает из автоматов и пулемётов. Мы с Андреем не даём ей подняться. Странно, по всем канонам, встретив такое сопротивление, они должны отступить, но эти начинают окапываться. В чем дело? БТРы тоже не рискуют идти вперёд и лишь посылают в нашу сторону длинные крупнокалиберные трассы.

Неожиданно вокруг моей машины вспыхивает несколько разрывов. Вот в чем дело! Пока мы занимались пехотой, подошло ещё шесть танков. Они, правда, не рискуют идти вперёд, опасаются моих ПТУРСов. Остановившись на дистанции около двух тысяч метров, они, медленно перемещаясь, бьют по мне беглым огнём. Снаряды ложатся всё ближе. Отвечать мне им нечем. Они за пределами моей прицельной дальности. Надо менять позицию. Еще пара минут, и они накроют меня.

Перебираюсь на место механикаводителя. Взявшись за штурвал, выжимаю педаль главного фрикциона, чтобы врубить заднюю передачу и выехать из капонира. В ответ слышится жалобный визг. Теперь понятно, почему машина брошена. Неумелый механикводитель спалил главный фрикцион – один из основных узлов трансмиссии. Машина лишена хода. Жалко машинку, но оставаться в ней – смерти подобно.

Включаю систему термодымопуска. Из выхлопа валит густой дым, который ветром относится влево и прикрывает меня от противника. Я пробираюсь в боевое отделение, вытаскиваю из пулемётного магазина приличный кусок ленты и обматываю его вокруг пояса. Забираю автомат и пулемёт. Вспомнив о «мухах», беру из правого «десанта» две штуки и оставляю машину.

Перебежками, лавируя между разрывами, перебираюсь в окоп. Но и здесь снаряды ложатся весьма густо. Тогда я перебираюсь через бруствер и, прикрываясь дымом, делаю рывок вперёд, метров на сто. Там я занимаю позицию в одной из воронок. А танки продолжают вести огонь по капониру.

Наконец, один из снарядов попадает в несчастную машину. Во мне всё отдаётся болью, словно это в меня попали. А ведь я провоевалто в ней всего около часа.

Ободрённая гибелью БМП, пехота поднимается и с криками «Ура!» устремляется в атаку. Сзади её нагоняют танки. Но пехота тут же напарывается на меткие очереди и снова начинает топтаться на месте. С танков и БТР по мне и Андрею бьют пулемёты и орудия. Но мы часто меняем позиции и вновь режем пытающуюся подняться пехоту. Они видят, что по ним работают только два, пусть метких, но только два пулемёта. И они перегруппировываются, перебежками, медленно, но верно приближаются к нам. Уцелевшие от первой волны танки, экипажи которых забыли о судьбе своих товарищей, снова выскакивают вперёд и идут на Андрея. Но Микеле далеко их не пускает и останавливает один из них выстрелом из гранатомёта.

Однако те танки, что разбили мою БМП, уже близко. За ними вплотную идут БТРы. Ободрённая пехота весь огонь сосредотачивает на позиции Микеле. Очень надеюсь, что он догадался её сменить после последнего выстрела. Достаётся и нам с Андреем. Теперь уже мне трудно поднять голову. Пули свистят вплотную, густо чмокают в землю. Разрывы снарядов ложатся совсем рядом. Сменив позицию, я успеваю дать не больше двух длинных очередей. Снова приходится прижиматься к земле, выжидать и снова менять позицию.

Пуль в воздухе больше, чем пчел на пасеке в погожий день. Земля от них буквально дымится. Боюсь, что долго мы так не продержимся. Всему есть предел. Я уже потерял чувство времени. Впечатление такое, что бой идёт уже много часов.

Вот один из танков вырывается вперёд и тут же напарывается на гранату Микеле. И снова по его позиции сосредотачивается весь огонь. Пользуясь моментом, перемещаюсь вправо и оттуда длинной очередью укладываю поднявшуюся, было, пехоту.

– Всё, ребята! Дело сделано! – «звучит» в голове голос Магистра, – Домой! Быстро домой!

Это легко сказать, но нелегко сделать. Тем не менее, откудато, из глубины поднимается небывалое ликование. Ай да, мы! Втроём полтора часа сдерживали две пехотные и одну танковую роту! Вот что значит, хроноагенты!

– Миша! – кричу я, – Отходи первым, мы тебя прикроем!

Я открываю огонь и боковым зрением замечаю, как Микеле, перебежками добирается до траншеи.

– Я на месте! – докладывает он, – Давайте вы, а я вас от танков прикрою.

– Андрей! – слышу я товарища, – Я прикрываю, ты перебегай, Потом – наоборот.

– Идёт, – соглашаюсь я, – Делай!

С левого фланга длинной очередью бьёт пулемёт, а я, пригибаясь к земле, стремительно перебегаю к воронке, что поближе к траншее. Падаю в неё и открываю огонь. Пулемёт на левом фланге замолкает. Меня начинает «припекать». В это время открывает огонь Андрей. Снова перебегаю. Микеле расстреливает свои последние гранаты по танкам, которые буквально уже нависают над нами.

Последний рывок, и я буду в траншее. Но добежать до неё мне не дают. Справа и слева под ногами поднимаются две пыльные дорожки. Очередь сверлит воздух прямо над головой. Прыгаю в свежую воронку, из которой поднимается желтоватый дымок.


Глава XIV


Вдоль дороги лес густой,
С бабамиягами,
А в конце дороги той
Плаха с топорами.
В.С.Высоцкий

Тишина после грохота разрывов, свиста пуль, треска очередей и рёва танковых моторов такая вязкая, что её хочется потрогать. Примерно с минуту я обалдело сижу и никак не могу понять, где я. Я точно помню, что прыгал в воронку и готовился открыть огонь.

А теперь я сижу во дворе пятиэтажного кирпичного дома, в детской песочнице, между двумя мальчишками лет пятишести. Они, забыв обо всём, смотрят на меня ошалелыми глазами. А у меня глаза, наверное, нисколько не лучше. В руках у меня дымящийся пулемёт с раскалённым стволом, за спиной висит автомат, вокруг пояса – пулемётная лента, словом, есть на что поглазеть. Я сижу и тихо балдею.

Великое Время! Куда подевались танки и наседающая пехота? Почему я здесь, в этой песочнице с мальчишками? Как я сюда попал? Может быть, меня убили, и я в раю, в специальном отделении для отважных воинов, где они своим героическим видом вдохновляют молодёжь? А может быть я успел свихнуться, и у меня глюки? И пока я здесь обалдело гляжу на этих мальчишек, сейчас на меня накатится многотонная махина, и захрустят мои косточки?

Тут мне вспоминается, что когда я прыгал в воронку, из неё поднимался желтоватый дым, и мне хочется заорать, завыть от злости и выпустить в когото все оставшиеся патроны. В когото? Не в когото, я точно знаю, в кого! Достал! Достал, сволочь! Досталтаки Старый Волк! Какой там Волк?! Пёс! Шакал! Попадись ты мне! Да ещё какой издевательский переход подсунул. Это же надо! Изпод танков, изпод огня, да в детскую песочницу! Наверняка, падла, рассчитывал, что я от такого резкого перепада умом тронусь. И ведь верно рассчитал. Едваедва не тронулся.

Осторожно осматриваюсь. Интересно, кто, кроме этих малышей, обнаружил моё появление здесь? Во дворе пусто. Только у подъезда сидят три старушки и чтото оживлённо обсуждают. Меня они пока не заметили. И хорошо. Появление до зубов вооруженного вояки, наверняка, вызовет панику.

– Дядя! – подаёт голос один из мальчишек, – Вы ведь из телевизера?

– Дада, мальчик, из него самого, из телевизера, – отвечаю я, а сам смотрю на искатель перехода.

В самом деле, не сидеть же мне в песочнице с пулемётом, держа оборону неизвестно против кого. Луч показывает направление на гаражи, стоящие вдоль забора. Горят цифры «1.5»: сто пятьдесят метров. Хорошо, что не полтора километра. Интересно бы я выглядел, пробираясь днём через оживлённый город.

– А он у вас взаправдашний? – снова спрашивает мальчишка, робко трогая висящий за спиной автомат.

– Взаправдашний, – отвечаю я, понимаясь на ноги.

– Вот, видишь, Витька, а ты говорил, что в телевизере всё понарошку! – торжествует мальчишка и снова спрашивает, – А вы назад, в телевизер пошли?

– Да, мальчик, во вторую серию, – отвечаю я, не оборачиваясь.

Переход оказался между двумя гаражами. Из него я выхожу на опушку редкого леса. Так. Началось. Вот уж, действительно, вторая серия. Прошлый раз мне повезло, я выбрался. Может быть, и на этот раз повезёт? Везёт же дуракам и пьяницам. Хотя, вопервых, я себя ни к тем, ни к другим не причисляю (а выпить сейчас было бы в самый раз!), а вовторых… Тогда я шёл по спонтанным переходам, а сейчас эти переходы наверняка создаёт для меня и кудато по ним ведёт Гнусный Пёс.

Присаживаюсь на траву, достаю из кармана пачку сигарет и закуриваю. Попробуем оценить положение, Андрей Николаевич, и поискать выход из него. Выход всегда есть. Только куда?

Собственно, сейчас у меня только два варианта. Первый: послать в Схлопку этого Вшивого Шакала и остаться на месте. То есть, не играть в его игру. Пусть лопнет от злости. Но что это мне даст? Очень сильно я сомневаюсь, что меня быстро найдут. Да и станут ли искать вообще? Кто знает, сколько секунд просуществовал этот переход? Успели его засечь или нет? Может быть, наши считают, что я погиб от разрыва снаряда? Но, допустим на минуту, что переход засекли. Что это даёт? Легче найти иголку в стоге сена, чем человека, затерявшегося в безднах пространствавремени. Меня могли бы неизвестно сколько искать в той песочнице. А ведь я ещё и оттуда ушел по переходу. Значит, процедура поиска усложнилась во много раз. Таким образом, первый вариант категорически отпадает. Сидеть здесь и ждать, пока меня найдут, можно не только до Второго Пришествия, но и в пять раз дольше.

Остаётся второй вариант: двигаться по той системе переходов, которую мне предлагают. То есть, сделать вид, что я принял игру, но, по ходу дела, искать способ взять инициативу в свои руки и навязать свои условия игры. Это, конечно, крайне не просто. Но простые решения бывают только у простых задач. Итак, решено. Я вновь пускаюсь в «хождение по Фазам». Но на это раз, я уверен, что этот путь рано или поздно закончится. Только вот где, и чем? И что ждёт меня на этом пути?

Смотрю на ИП2. Луч показывает направление на ближайший переход. До него четыре километра с небольшим. Но прежде чем пускаться в путь, полный всевозможных неожиданностей, надо проверить, чем я располагаю.

В пулемётной ленте осталось восемь патронов. Сматываю с пояса ленту, которую я забрал из БМП, присоединяю её к остатку и заправляю в опустевшую коробку. Автоматом и пистолетом я не пользовался. Их боекомплекты в сохранности. Гранаты тоже на месте и, плюс к ним, две «мухи». Огневая мощь у меня серьёзная.

Что ещё? Две пачки сигарет, из которых одна початая. Придётся экономить. Универсальная аптечка с «микродоктором». Пригодится. Чем Время не шутит, пока Схлопка спит.

Это что за пакет? Ого! Я вспоминаю, как Андрей отмахивался, но Магистр силком сунул эти пакеты нам в карманы. Месячный паёк космодесанта. По крайней мере, с голоду не помру. Правда, есть проблема. Чтобы эти микроскопические таблетки и порошки превратились в питательные продукты, нужна вода и, желательно, горячая. Сделать её горячей, нет проблемы. В пакете лежат пластиковые ампулы. Достаточно одну из них сдавить пальцами и бросить в воду, и через минуту получишь литр кипящей воды. Только вот в чем эту процедуру проделывать? Придётся, на первых порах, есть из шлема. А там какойнибудь сосуд раздобуду.

Ну что, Андрей Николаевич, двинемся в путь. Закидываю ремень пулемёта на плечо и шагаю в направлении, которое показывает луч. Иду речной долиной. Никаких признаков цивилизации, дикая природа. Впрочем, зверей и их следов тоже не видно. Только птицы щебечут и кружатся над головой. Хорошо еще, что здесь лето. Я вспоминаю Фазу Ядерной Зимы, и у меня «холодок бежит за ворот». Впрочем, моя экипировка позволяет мне выдержать любой мороз. Мелтан защищает не только от пуль и осколков, но и от холода. Ботинки на толстой подмётке, с обогревом. Перчатки из синей кожи на взгляд хоть и тонкие, но тоже обогреваются. Так что, я готов к любым превратностям судьбы.

Переход нахожу легко. Между двумя берёзами клубится желтый туман. Перед тем как войти в него, беру автомат на изготовку и снимаю предохранитель. Нет, ничего особенного. Здесь осенний вечер. Я стою у подножья какойто горы. Тут и там из травы торчат каменные глыбы, почти скалы, частично поросшие мхом. Следующий переход в полутора километрах, по направлению к вершине горы. Закидываю автомат за спину, но через сто метров останавливаюсь как вкопанный.

Возле одного из камней лежит человеческий скелет. Череп его разрублен топором или мечем. Так. Здесь имеют обыкновение рубить головы острыми предметами. Привожу пулемёт в боевое положение, вешаю его на правое плечо и осторожно двигаюсь вперёд, руководствуясь указаниями луча. Когда до перехода остаётся не более ста метров, ухо улавливает шум. Впереди, прямо по моему пути, за камнями слышится какойто гомон. Похоже, что там люди. Кто они?

Судя по разрубленному черепу, от них можно ждать любых сюрпризов. Вряд ли они встретят меня с хлебом и солью. Это был бы самый неожиданный сюрприз. Лучше всего было бы вообще с ними не встречаться, обойти стороной. Но луч ИП2 показывает прямо на них. Снимаю пулемёт с предохранителя и вхожу в проход между камнями.

Луч указывает прямо на пещеру. Перед пещерой горит большой костёр, над которым подвешен соразмерный котёл. Вокруг костра сидят человек около пятидесяти и возбуждённо галдят, передавая по кругу глиняные оплетённые бутыли. Одеты они кто во что горазд: кто в шкуры, кто в какието дерюжные лохмотья, кто в кожаные куртки и плащи. Общее у них одно: все они обриты наголо. Я даже не вижу у них бровей.

Поодаль лежит человек пять. Они совершенно голые и связаны по рукам и ногам. Все они с ужасом смотрят на костёр и веселящуюся компанию. С другой стороны костра я замечаю кучу костей. Приглядевшись, убеждаюсь, что это кости человеческие. Здорово, Андрей Николаевич! Вы вышли прямо на стоянку каннибалов. Но деваться мне некуда. Луч показывает прямо на пещеру. Надо както пробираться туда.

Не тутто было. Меня уже заметили. Один из пирующих вскакивает и, радостно крича, показывает в мою сторону. Гомон смолкает, каннибалы оборачиваются ко мне, вскакивают и хватаются за оружие. Вооружены они тоже, кто чем. Здесь и луки, и пращи, и топоры, и дротики, и даже несколько примитивных ружей. Они направляются ко мне с явным намерением пополнить своё меню.

Отступаю на пару шагов и даю поверх их голов короткую очередь. Это не производит на них ни малейшего впечатления. Зато в скалу за моей спиной ударяют несколько камней, стрел и две пули.

Ах, так! Положив ствол пулемёта на высокий камень, выпускаю длинную очередь прямо по толпе каннибалов. Вопли, визги, несколько человек падает, но остальные не отказываются от своей затеи. Они разбиваются на группы и пытаются атаковать меня с разных сторон. Ну и наивный народец! Они просто не знают, на что способен пулемёт Калашникова в умелых руках. Группы тают одна за другой. Стреляю, не целясь. С такого расстояния, при такой скорострельности и убойной силе, каждая пуля поражает не менее двух каннибалов.

Последние шесть человек, поняв, что с пулемётом шутки плохи, бросаются ко входу в пещеру, чтобы укрыться там. А вот это меня не устраивает, пещера нужна мне самому. Швыряю им вслед гранату. Всё, путь свободен.

Но сначала я подхожу к пленникам. Они смотрят на меня с не меньшим ужасом, чем на людоедов. При виде обнажаемого резака они в страхе зажмуриваются. Перерезаю их путы и направляюсь в пещеру, переступая через мёртвые тела. В глубине длинного, узкого и извилистого грота мерцает желтый свет. Без малейшего колебания покидаю Мир людоедов.

Темно. Ноги утопают в песке. Сильный ветер валит с ног и прямо в лицо швыряет песок, смешанный со снегом. Опускаю светофильтр и включаю прибор ночного видения. Передо мной безжизненная, гладкая пустыня. Однако холодно. Включаю обогрев и пытаюсь сориентироваться. Переход есть, но до него около семнадцати километров, и идти надо против ветра. Далековато и тяжеловато, но не оставаться же здесь! Через пять с лишним часов добираюсь до перехода. За всё время пути характер местности совершенно не изменился. И никаких признаков жизни.

Выхожу в какойто степи, поросшей густой коричневой травой. Зеленоватое небо почти сплошь покрыто тучами цвета охры. Помоему, я явно не на Земле. До перехода восемь километров. Присаживаюсь на траву. Надо отдохнуть после тяжелого перехода по пустыне. И есть хочется. Надо бы гденибудь найти воду. Раз есть трава, должна быть и вода. Хотя, Время его знает, что здесь за вода. Впрочем, у меня в аптечке есть «микродоктор», сделаю анализ. Отдохнув и выкурив сигарету, пускаюсь в путь. Очень скоро нахожу ручей. «Микродоктор» показывает, что вода пригодна для питья. Быстро готовлю обед и, подкрепившись, продолжаю путь.

Километра через два моё внимание привлекает постепенно вырастающее изза холма, по склону которого я поднимаюсь, коническое образование желтоватокоричневого цвета. Иду и гадаю: что бы это могло быть? Одновременно ухо улавливает не слишком громкие, но многочисленные однообразные звуки. Впечатление такое, что большая толпа быстробыстро рвёт на мелкие кусочки лоскутки ткани, жуёт их и сплёвывает. На всякий случай снимаю пулемёт с плеча и привожу его к бою.

Поднимаюсь на вершину холма, и моим глазам открывается картина, от которой у меня кровь холодеет в жилах. Прямо передо мной, метрах в трёхстах, высится огромный конус неправильной формы, высотой около пятнадцати метров. А по склону холма снуют и стригут коричневые лопухи желтые муравьи размером с крупную овчарку. Их великое множество, как и должно быть в хорошем муравейнике, и все они заняты делом. Впрочем, не все. Два десятка, растянувшись в цепь, неподвижно стоят по периметру муравьиной стаи. Похоже, что это – охранники.

Меня заметили. Несколько охранников бросились в стаю, а около десятка особей устремилось в мою сторону. Мне это не нравится. Луч искателя показывает направление прямо на эту муравьиную колонию. А в паре километров справа, слева и ещё чуть подальше виднеются такие же конуса. К переходу мне надо добираться как раз между ними.

Охранники уже добрались до стаи. Там происходит интенсивное шевеление, муравьи бросают свои лопухи, разворачиваются «все вдруг» и устремляются в мою сторону. Похоже, что они горят желанием поохотиться на меня. Я – против. Даю длинную очередь, стараясь прежде всего поразить тех охранников, которые первыми бросились ко мне. От муравьев летят клочья, и в их волне образуется брешь. Но она тут же заполняется новыми особями. Впечатление такое, что убийственная пулемётная очередь произвела на них впечатления не больше, чем шлепок ладонью на тучу комаров, решивших полакомиться вашей кровушкой.

Всё понятно. Воевать с ними бессмысленно, так только все боеприпасы израсходуешь, и всё зря, надо уносить ноги. Отправляю пулемёт за спину и беру в руки автомат. Переводчик ставлю на стрельбу одиночными и тут же расстреливаю трёх муравьёв, которые успели зайти с тыла.

Путь к «почетному» отступлению свободен. Бегу, забирая вправо, памятуя о ручье, который тёк в ту же сторону. Может быть, он впадает в реку? Время от времени оборачиваюсь и расстреливаю наиболее резвых преследователей. А муравьи не отстают. Судя по всему, их задача не прогнать меня, а поймать. Теперь они – охотники, а я – добыча. И они загоняют меня по всем правилам охотничьего искусства.

Гонка продолжается уже второй час. Не такто просто убегать от муравьёв, имея за спиной пулемёт весом девять и три десятых килограмма, да плюс ещё коробка с патронами, автомат в руках, да два магазина, да гранаты, да «Вальтер» с резаком. Поднимаюсь на очередной холм и с облегчением вздыхаю. Внизу течет река шириной около тридцати метров. Только бы она была достаточно глубока, но не слишком. Я в своём снаряжении переплыть её не смогу. Ноги сами несут меня к берегу, и, не ища брода, я устремляюсь в воду. Раздумывать некогда, преследователи буквально уже кусают меня за пятки. На середине реки вода достигает мне до плеч, но не больше. Выхожу на другой берег и оборачиваюсь. Муравьи толпятся и суетятся на противоположном берегу, который я только что оставил. Некоторые из них суются в воду, но тут же отскакивают назад. Две группы отделяются и отправляются вверх и вниз по течению. Побежали брод искать.

Спокойно смотрю на них, присаживаюсь на камень и выкуриваю сигарету. Это далеко не те муравьи, с которыми работала Лена. Уж тето быстро сообразили бы, как меня поймать. Впрочем, они бы и не полезли на пулемёт. Потери их быстро привели бы к правильному решению.

Три дня, кружным путём, добираюсь я к переходу, обходя опасные места поселений муравьиных колоний. Дважды меня засекают «разведчики», но я быстро расстреливаю их, не давая сообщить в колонию об обнаруженной «добыче». Чтото мне не понравилось исполнять её роль.

Переход приводит меня в дремучий тропический лес, через который мне приходится продираться несколько километров, отстреливаясь от многочисленных змей, которые, забыв о присущей им осторожности, проявляют к моей особе излишнее внимание.

Еще несколько безлюдных и практически необитаемых Фаз, и очередной переход выводит меня на окраину большого города. Луч искателя показывает, что переход находится в четырёх километрах к его центру. Тоже интересный вариант. Идти через весь город, бряцая оружием, мне не улыбается. Я принимаю решение: переждать гденибудь до темноты, а ночью осторожно, не привлекая внимания, пробраться к переходу.

Не без труда нахожу заброшенный, полуразрушенный дом. Поднимаюсь подальше от любопытных глаз на чердак. Там очищаю место от слоя густой пыли и устраиваюсь под самым скатом крыши, положив вдоль него автомат и пулемёт. Усталость берёт своё, и я быстро и незаметно засыпаю.

Просыпаюсь я не от громких звуков; всё было тихо, не от чьихто прикосновений; никто до меня не дотрагивался; а от ощущения присутствия рядом когото постороннего. Не открывая глаз, ничем не выдавая своего пробуждения, я прислушиваюсь к своим ощущениям. Да, здесь ктото есть, и этот ктото внимательно меня рассматривает. Не успеваю я принять решение, как слышится тихий, но внятный шепот:

– А это что за гусяра?

– Лех его знает. Бомж какойто, наверное, – отвечает второй голос.

– Ну, нет! – не соглашается первый, – На бомжа он не похож. Смотри, какие колёса! А шлем! Да и весь остальной прикид. Нет, это – не бомж.

– Украл гденибудь.

– Всё вместе?

– Хорошо, тогда почему он спит здесь? Другого места ему нет?

– Может быть, это – засада? Хотя… Почему он в засаде спит? Ладно, по любому он здесь лишний. Придётся его убрать.

– А может быть, пусть себе спит?

– Ага! А ты сможешь заткнуть пасть этим шалавам? Они здесь такой визг поднимут, что мёртвый проснётся. Вот и сделай так, чтобы он не проснулся.

– Ох, не по душе мне эта мокруха…

– Первый раз тебе, что ли? Давай, Хрип, делай.

Ко мне направляются чьито шаги. Хватит притворяться. Я рывком вскакиваю и оказываюсь лицом к лицу с высоким субъектом с длинным, почти лошадиным, лицом. В руке у него блестит нож. Моё пробуждение, и то, что я так лихо вскочил, нисколько его не удивляет. Не останавливаясь, он отводит руку с ножом назад для замаха. Ловлю эту руку, резко выворачиваю и дёргаю. Хрустит сломанная кость, длинный сдавленно хрипит и падает на колени.

Здесь ещё трое. Один коренастый, широколицый, стоит поближе. Это он сейчас разговаривал с длинным. И ещё двое, тоже высокие, широкоплечие, бритоголовые. От этой троицы веет смертельной угрозой. Разговаривать с ними нет смысла. Раз они хотели прирезать меня сонного, то уж бодрствующего пришьют, не задумываясь. Коренастый делает знак рукой, и бритоголовые здоровяки, не спеша, направляются ко мне. Мне ничего не стоит положить эту троицу одной очередью, но я не хочу шуметь.

Здоровяки, видимо, имеют представление о коекаких системах единоборств. Приблизившись ко мне, они принимают стойку, и один из них, резко выдохнув, делает опасный выпад ногой. Отскакиваю назад, ловлю его ногу и резко поднимаю вверх. Он в падении пытается достать меня другой ногой, но я успеваю «успокоить» его, ударив носком ботинка в копчик. Второго я тоже ловлю за ногу и резко выворачиваю его ступню. Взревев от боли, тот переворачивается и, в перевороте, пытается левой ногой ударить меня по уху. Но я быстро приседаю и опять бью носком ботинка. На этот раз попадаю в промежность. Трое лежат.

Коренастый изумлённо смотрит на меня, и в руке у него появляется пистолет. Ага! Он шума не боится. Падаю на спину и, перевернувшись, хватаюсь за автомат. Гремит запоздалый выстрел. Я откатываюсь в сторону, одновременно снимая предохранитель и досылая патрон. Второй выстрел, тоже мимо. Увидев у меня в руках автомат, коренастый бросается к лестнице.

– Стоять! – командую я и для убедительности короткой очередью расщепляю перила лестницы, – Ствол – на землю! Лапы – за голову!

Коренастый быстро, даже очень быстро, выполняет команду. Что же мне с ним делать? Коренастый сам подсказывает решение. Когда я, отбросив ногой его пистолет, нагибаюсь за ним, крепыш обрушивается на меня всей тяжестью. Но «промахивается», я тоже не лопух, и брякается ничком на пол. Не раздумывая, стреляю ему в затылок из его же пистолета. С такими, не в меру шустрыми, разговор должен быть коротким.

Двое бритоголовых здоровяков корчатся на полу, а верзила с лошадиной физиономией стоит на коленях и, обхватив левой рукой сломанную правую, с ужасом смотрит на меня. Я прохожу мимо него и подбираю свой пулемёт.

– Что вы здесь делали? –спрашиваю я верзилу.

Он молчит, только дрожит крупной дрожью. Для убедительности тычу ему в зубы ствол пулемёта.

– Ну?

– Схрон у нас здесь, – бормочет он, выплюнув выбитый зуб.

– Что за схрон?

– Порошки, травка…

– Ясно. А что за шалавы, про которых вы говорили?

– Да привезли двух. Они внизу ждут.

– И вы их так просто сюда водите?

Верзила молчит. Я поднимаю автомат:

– Ну, что? Еще один зуб выбить или пониже врезать? Говори!

– Да они бы ничего никому не рассказали.

– Это почему?

Верзила ухмыляется и мнётся.

– Всё ясно, – говорю я, – И что же мне с вами делать?

– Ты лучше о себе подумай, – вдруг советует верзила, – Ты Чирья замочил. Это тебе так не сойдёт, ты уже покойник.

– Ты ещё грозишь, падаль!

– Не грожу, а предупр…

Договорить он не успевает, я бью его ногой прямо по лошадиной морде. Меня начинает бить противная дрожь. От ненависти я уже не владею собой. Вот ведь, мерзота какая! Мало того, что наркотой торгуют. Они этих девок, которых гдето подобрали, прикончить собирались, после того как попользуются. И меня собирались во сне прирезать!

– Ты кто такой? – шепелявит верзила.

– Я? Смерть твоя! – отвечаю я и одной очередью поражаю всех троих.

Не оглядываясь на трупы, спускаюсь вниз. Во дворе стоит синий джип с раскрытыми дверцами. Женщин, конечно, и след уже простыл. Дуры они сидеть здесь, когда там стрельба идёт! Уже смеркается, скоро можно будет пускаться на поиски перехода. Еще раз смотрю на джип, и в голову приходит неплохая мысль.

Усаживаюсь за руль и откидываю шлем за плечи. Слишком уж экзотично я в нём выгляжу. Еду, не спеша, стараясь избегать главных улиц. Город производит странное впечатление. Людей на улицах не видно, а те, кто попадаются, стремятся сразу куданибудь скрыться. Только полицейские, одетые в бронежилеты и длинные черные плащи, вооруженные короткоствольными автоматами, попарно стоят на перекрёстках. Мой джип они провожают недобрыми или равнодушными взглядами, но остановить желания не выказывают. Дома производят впечатление нежилых. Несмотря на тёмное время суток, во многих из них не светится ни одного окна. А там, где светятся, они кажутся редкими искрами на черных глыбах домов. Одно, три, не больше, да и то, не ниже пятого этажа. На улицах полно мусора: бумага, пустые банки, коробки. Обращаю внимание, что не видно ни собак, ни кошек. Какимто жутким неблагополучием веет от этого города.

Когда до перехода остаётся примерно полкилометра, двое полицейских делают попытку остановить меня. Один из них преграждает мне дорогу. Правой рукой он держит автомат стволом вниз, а левую поднял вверх. Но останавливаться мне не с руки. Не хватает только, чтобы они увидели мой арсенал. Объезжаю полицейского и давлю педаль газа.

Полицейский свистит, его напарник вскидывает автомат, но я сворачиваю в переулок. Автоматная очередь прошивает пустоту. На повороте я краем глаза замечаю, что тот, который пытался меня остановить, чтото передаёт по портативной рации. Сейчас меня будут ловить. Ловите на здоровье. До перехода – триста метров. Вам придётся долго поломать голову, куда это делся джип местного мафиози, Чирья?

Еще два поворота, и я въезжаю в тупик, который завершается дощатым забором. Луч искателя указывает прямо на него. Не сбавляя скорости, тараню забор и тут же резко жму на тормоз.

Придя в себя, вытираю со лба пот. Реакция у меня, слава Времени, в порядке. Джип остановился в двух метрах от крутого обрыва. Далеко внизу морские волны яростно бьются о прибрежные скалы. Выкуриваю сигарету и проверяю джип. Горючего, по моим прикидкам должно хватить километров примерно на сто. В багажнике стоит ящик пива и коробка какихто консервов. Пиво на вкус, отвратное. В «бардачке» нахожу снаряженный пистолетный магазин (не моего калибра) и три пластиковых пакета с белым порошком (наркотик). И то, и другое я без сожаления бросаю с обрыва в море.

Переход довольнотаки далеко: около тридцати километров. Но это не беда, у меня есть джип. Пять километров еду по бездорожью, и у меня уже начинает складываться впечатление, что эта Фаза или необитаема, или её цивилизация находится ещё на ранней стадии. Но только я прихожу к такому выводу, как с левой стороны появляется грунтовая дорога. Она идёт как раз в нужном мне направлении. Дорога хорошо укатана, и отнюдь не подводами и двуколками. Через десять минут замечаю ещё один признак цивилизации: в небе появляется вертолёт.

На всякий случай подтягиваю пулемёт поближе. Время знает, что за люди сидят в этой машине, и что у них на уме. Но вертолёт проходит надо мной, не меняя ни курса, ни высоты. Видимо, одинокий джип на этой дороге – явление обычное.

Переход обнаруживается на какойто заброшенной ферме. Прежде чем въехать в него, заполняю канистру колодезной водой и подбираю в домике металлическую чашку литровой ёмкости. Хватит питаться из шлема.

До следующего перехода мне приходится ехать около десяти километров по степному бездорожью и восемь из них в весьма необычной компании. На меня из оврага выскочило десять Кентавров. Самых настоящих Кентавров, только почемуто красного цвета. Они были вооружены увесистыми дубинками и имели явное намерение поохотиться на невиданную дичь.

Степь ровная, без ухабов. Я развиваю скорость под восемьдесят километров в час, но Кентавры не отстают. Время от времени то один из них, то другой нагоняют меня и обрушивают на джип хороший удар дубины. Вдребезги разбито заднее правое стекло, погнута передняя правая дверь, крыша. Слава Времени, дело обходится без стрельбы, и я на полном ходу вкатываюсь в переход.

Здесь зима, да ещё какая! Мороз под сорок градусов. Выскочившие вместе со мной два Кентавра с визгом бросают дубины и, жалобно вопя, скачут в разные стороны. Провожаю их печальным взглядом. Далеко им здесь не ускакать, замёрзнут. Ну, и Время с ними, с Кентаврами. Что же мне теперь, гоняться за ними по этой арктической пустыне, чтобы обогреть их и приголубить? Они бы меня приголубили своими дубинами, если бы поймали. Никто их силой не тянул за мной в это переход. Пора заняться собой. До перехода далековато: пятьдесят километров, без малого. А если учесть, что снег довольно глубокий, и придётся всё время ехать с включенным передним мостом, то горючего до перехода может и не хватить.

Завывая мотором, тащится джип по заснеженной пустыне. Никаких ориентиров, только снег и черное небо. Пока я еду, светает. Если можно назвать рассветом то, что небо стало из черного свинцовым. Солнце не в состоянии пробить толстый слой туч. Чтото это всё мне напоминает. Бросаю взгляд на дозиметр. Так и есть! Фон радиации повышен. Причем, фонит со всех направлений одинаково. Ну и везёт же мне! Я снова в Мире Ядерной Зимы. Только на этот раз не видно ни обгорелых пней, ни вороньих стай.

Мотор начинает чихать, и джип останавливается, когда до желтого светящегося пятна на снегу остаётся не более километра. Толкать машину по глубокому снегу – задача непосильная. Да и бессмысленная. Неизвестно, куда я выйду, и можно ли достать там горючее. Решаю не насиловать себя. Забираю оружие, канистру с водой и, проваливаясь по колено в снег, бреду к желтому пятну эллиптической формы.

Выхожу я на склон холма. Летнее утро. Часов пять, не больше. Ориентируюсь по искателю. Переход гдето за холмом, в четырёх километрах. Тихо, только жаворонки щебечут в вышине. Еще раз внимательно прислушиваюсь; мне показалось, что в трель жаворонка вплёлся металлический лязг. Но нет, кроме жаворонков и кузнечиков ничего и никого.

Надо подкрепиться, прежде чем пускаться в путь. Готовлю себе завтрак и обед, одновременно. Неизвестно, когда ещё на этом маршруте у меня выдастся такая спокойная минута. После еды выкуриваю сигарету и с сожалением отмечаю, что первая пачка подходит к концу. Но пора двигаться к переходу. Встаю и нагибаюсь к пулемёту. И тут же слышу негромкий, но властный голос:

– Стой! Руки вверх!

В спину упирается чтото острое. Пытаюсь обернуться, но голос снова командует:

– Не вертись! Руки вверх, я сказал!

Остриё нажимает сильнее. Конечно, мелтан оно не проткнёт, но приятного мало. Тоже мне, хроноагент хренов! Так дёшево попасться! Вот и расслабился. Спорить не приходится, поднимаю руки вверх.

– Вот, так! – говорит голос, – Трофим, обыщи его.

Изза спины выходи человек в черном бушлате и черных, широко расклешенных внизу, брюках. На голове у него бескозырка с надписью на ленточке «Грозящий». На плече – трёхлинейка с примкнутым трёхгранным штыком. Значит, такой же штык колет меня между лопаток. Хорошо, что я не дёргался. С такого расстояния мелтан винтовочную пулю не выдержит.

Матрос снимает с моей спины автомат, осматривает его и скептически хмыкает. Потом он начинает обхлопывать мои карманы. В этот момент мне ничего не стоит обезоружить и его, и того, кто стоит сзади. Но чтото подсказывает мне, что делать этого не стоит. Пистолет и гранаты перекочевывают в карманы матроса, на «мух» он не обращает внимания, а резак вешает себе на пояс.

– Гриш, глянь, таблетки какието, лекарства, наверное, – говорит он, рассматривая пакет с продовольственным пайком.

– Оставь ему, из этого он выстрелить не сможет. Вперёд! – командует мне тот, что сзади.

– Рукито можно опустить? – спрашиваю я.

– Опускай, только не дёргайся, пуля всё равно быстрее летит.

Оборачиваюсь. Сзади стоят ещё два матроса. Один упёр мне в спину штык, другой шагов на пять подальше и справа. Да, ушлые ребята, от таких не вывернешься, быстро успокоят. Шагаю к вершине холма. Тот, что стоял сзади подбирает мой пулемёт и идёт следом. Противоположный склон холма перерезан траншеей со стрелковыми ячейками. В центре траншеи оборудована позиция для пулемёта «Максим». В траншее спят матросы. Сколько их, я прикинуть не успеваю. Конвоиры заворачивают меня к землянке, отрытой позади траншеи. Неподалёку установлено трёхдюймовое орудие.

В землянке, освещенной двумя коптилками, за столом, сколоченным из снарядных ящиков, сидит над картой человек лет сорока. У него усталое, давно не бритое, лицо, глаза воспалены. Он массирует веки. На столе, поверх карты, лежат очки. Человек одет в потёртую черную, кожаную тужурку. Черный кожаный картуз лежит на краю стола.

– Что за личность? – тихо спрашивает сидящий за столом человек.

– Товарищ комиссар! – докладывает один из конвоиров, – Вот, неизвестно откуда взялся. Мы прошли с дозором, никого не было. Обошли посты и через десять минут возвращались назад, а он сидит в нашем тылу и харчит чтото. Потом курить стал. Мы затаились, думаем, куда он пойдёт. Ведь прийтито ему неоткуда было, мы бы заметили. А он встал, за пулемёт схватился, да прямиком на нашу позицию. Тут мы его и взяли. Оружия при нём, на взвод хватит. Пулемёт, ружьецо какоето, коротенькое, пистолет, три гранаты, вроде «лимонки», да ещё тесак. И одет както странно. Одни башмаки чего стоят. Я таких даже у англичан не видал.

Комиссар с интересом выслушивает доклад. Выражение усталости с его лица, как корова языком слизнула. Надев очки, он рассматривает меня с плохо скрываемым любопытством.

– Кто такой? Что делали в нашем тылу? Как прошли через посты? – спрашивает он меня.

– Прежде я хотел бы узнать, куда я попал? Поверьте, я оказался здесь совершенно случайно.

– Случайно!? – комиссар усмехается, – Слышите, братки, как поёт? Вооружился до зубов и случайно оказался у нас в тылу, да ещё и с пулемётом!

Матросы дружно смеются, а комиссар неожиданно меняет тон:

– Ну, добро. Следуя традициям хорошего тона, я, как хозяин, представлюсь нашему непрошеному гостю. Платонов Максим Петрович, комиссар сводного отряда балтийских матросовбольшевиков. Теперь, ваша очередь.

Я на мгновение задумываюсь. Что ему сказать? Представиться хроноагентом, не поймёт. А, была, не была!

– Старший лейтенант, Коршунов Андрей Николаевич. Военновоздушные силы, лётчикистребитель.

– Я так и думал, что это – офицер! – торжествует один из матросов.

А Платонов смотрит на меня с сомнением:

– Лейтенант? Я не ослышался? Во французской армии служил, что ли?

– Вот уж в какой армии никогда не служил, так это во французской. В Красной Армии доводилось, а так служил в Советской Армии.

– Не понял, – качает головой Платонов, – Какаятакая Советская Армия и причем здесь Красная Армия? У нас офицеровлейтенантов отродясь не было.

– Вы хотите узнать правду? – спрашиваю я.

– Конечно! Только правду и ничего, кроме неё. И уж поверьте, я сумею отличить её от вымысла. Сам столько раз жандармам головы морочил, что все уловки знаю.

– В таком случае, товарищ комиссар, разрешите мне поведать вам эту правду один на один.

– Хм! У меня от моих людей секретов нет, и вам перед ними секретничать не рекомендую. Разговор будет коротким: к стенке, и не надо лишних слов. Время, сами понимаете, военное.

– Вот, именно этого я и опасаюсь. Максим Петрович, правда, которую я вам собираюсь поведать, настолько невероятна, что даже один человек воспримет её с великим трудом. Объяснять же её и доказывать чтото сразу четверым, тем более настроенным скептически, бесполезное дело. Я не буду возражать, если вы потом всё им сами расскажете, после того, как я объясню это вам. Со своей стороны даю слово, что не буду делать никаких попыток силой вырваться отсюда. Впрочем, товарищи матросы могут охранять вход в землянку снаружи.

Платонов задумывается. Чувствуется, что мои слова заинтересовали его, но слишком уж необычен мой вид, и то, что я сказал. А не сумасшедший ли я? Хотя, откуда у сумасшедшего возьмётся столько оружия? Наконец, комиссар решается?

– Хорошо. Товарищи, оставьте нас на полчасика. Вам нечего опасаться. Он без оружия, а у меня есть маузер, – он выкладывает на стол пистолет, – Что он сможет сделать?

Я улыбаюсь, а «муха»? От тебя и клочков не останется вместе с твоим маузером. Да и «муха» мне не нужна, так справлюсь. Но я дал слово. Матросы, между тем, нехотя покидают землянку. На пороге один из них оборачивается:

– Осторожней, Петрович. Не верю я этому офицерику.

Комиссар кивает головой и успокаивающе похлопывает по маузеру. Когда последний матрос выходит, он спрашивает меня:

– Так объясните, пожалуйста, в какой всётаки армии вы служили?

– Служил я в Вооруженных Силах Советского Союза. Только, боюсь, это вам мало что говорит.

– Знаете что? Давайте, не будем рассказывать здесь небылиц. Говорите всё честно и по порядку. Это всё, что я могу вам посоветовать.

– Вы знаете, я тоже хочу рассказать вам всё честно. Только вот не знаю, в каком порядке начать. Давайте, начнём вот с чего: какое у вас образование?

Комиссар невесело усмехается:

– А какое вам дело? Хотите посмеяться: вот мол, какие у большевиков безграмотные комиссары? Не удастся, милейший. Реальное училище, потом Московское высшее техническое училище. Его, правда, кончить не пришлось. За участие в революционной деятельности меня исключили с последнего курса и определили служить на флот. Потомуто меня сейчас комиссаром к морякам и направили. Они меня за своего считают. А после службы пошли тюрьмы, ссылки, эмиграция, снова тюрьмы и снова ссылки. И даже один смертный приговор. Такое вот моё образование. Удовлетворены?

– Вполне. Значит, вы, практически, инженер. Это упрощает дело. Значит, вы не будете открещиваться и отмахиваться, если я скажу, что я пришел к вам из будущего.

Платонов смотрит на меня скучным взглядом. Ясно, что он не верит ни одному моему слову, но начатую игру поддерживает:

– Из какого же будущего, если не секрет?

– Это смотря с какой стороны. Если по тому Времени, в котором я жил, то оно будет лет через семьдесят после вас. А если брать то Время, из которого я сейчас к вам прибыл, то это уже лет через пятьсот, а то и шестьсот.

– Даже так? – скептически улыбается Платонов, – так всётаки, из какого вы будущего?

– Видимо мне придётся рассказать вам всё. Иначе вам трудно будет меня понять. Только одна просьба: приберегите вопросы на конец. Очень трудно рассказывать, когда тебя постоянно сбивают. Договорились?

– Угу, – кивает Платонов.

Я рассказываю ему о параллельных МирахФазах. Рассказываю о Фазе Стоуна, о нашей работе в реальных Фазах. Коротко говорю о том, кто я такой, и как попал в Монастырь. Упоминаю о ЧВП и нашей борьбе с ним. И более подробно рассказываю о той ситуации, в которую я попал. Платонов слушает очень внимательно. Выражение недоверия на его лице сменяется сначала заинтересованностью, а под конец и сочувствием. Он дважды сворачивает себе самокрутку. Я тоже выкуриваю сигарету. Мне начинает казаться, что Платонов всё понял и уже поверил мне. Но всётаки здравый скептицизм одерживает в нём верх.

– Складно рассказываешь. Даже не сбился ни разу, – хвалит меня он, – Я, грешным делом, почти поверил. Только вот, мил человек, Андрей Николаич, а чем ты мне докажешь, что всё это правда?

– А какой мне смысл врать? В конце концов, я мог бы придумать чтонибудь попроще и поправдоподобней.

– А такой. Вот, мол, прибудет человек из Светлого Будущего, и большевики уши развесят, бросятся к нему с распростёртыми объятиями и всю свою бдительность утратят. У Антанты таких хитрецов, раком не переставишь.

– Значит, Максим Петрович, вам нужны доказательства? Пожалуйста. Взгляните на моё оружие, – я показываю на автомат Калашникова, – Вы видели чтонибудь подобное?

– Если я не видел, то это не значит, что его не существует, – резонно отвечает комиссар, – Я вот аэроплана никогда не видел, но ведь они есть и летают. Вон, на станции, на платформе один стоит, англичане вместе с танком белякам привезли. Возьмём станцию, и увижу, и руками потрогаю.

– Хорошо, – я задумываюсь ненадолго и решаюсь, – Берите свой маузер и стреляйте мне в грудь. Только не в грудину, а в рёбра: вправо или влево, всё равно. Не опасайтесь, вы меня не убьёте, только с ног сшибёте. Не скрою, это будет больно, но не опасно.

– Это почему? – удивляется комиссар.

Я расстёгиваю комбинезон и показываю блестящий мелтан:

– Эту ткань винтовочная пуля может пробить с расстояния не дальше чем в сто метров. Пистолетную же пулю она выдерживает и при выстреле в упор. Этого мало?

– Мало ли чем Антанта может своих агентов снабдить.

– Ну, и скептик же ты, Максим Петрович! Угостика меня махорочкой, давно её не курил.

Платонов протягивает мне кисет и с интересом смотрит, как я сворачиваю самокрутку, прикуриваю и затягиваюсь. А я смотрю на его измождённое, усталое лицо, и мне приходит в голову, что во время Гражданской войны пайки были весьма скудными.

– А вы ели сегодня, Максим Петрович?

– Когда бы я успел? Сейчас, как раз время завтрака, а я с вами разговоры разговариваю.

– Где ваш котелок?

– Вон стоит, – Платонов показывает на полочку.

– А вода есть?

– В ведре.

– Тогда я вас сейчас угощу завтраком, раз вы пропускаете его изза меня.

– Не извольте беспокоиться, – язвительно говорит Платонов, – Ребята мне принесут.

– Ничегоничего, какое там беспокойство.

Под пристальным взглядом комиссара я наливаю в котелок воды, бросаю туда термическую капсулу и высыпаю пакетик порошка. Через две минуты по землянке разносится аромат настоящего плова. Ставлю котелок перед обалдевшим комиссаром:

– Приятного аппетита!

Платонов смотрит на плов, как на касторку. Я усмехаюсь:

– Не извольте сомневаться, это вполне съедобно и даже вкусно.

Беру ложку и снимаю пробу:

– Конечно, вкусно! Прошу! – я протягиваю ложку Платонову.

Тот недоверчиво берёт её и осторожно пробует плов. Глаза у него лезут на лоб, и он начинает наворачивать с аппетитом изрядно изголодавшегося человека. Спохватывается он только, когда ложка начинает цепляться за дно котелка.

– А вы?

– Обо мне не беспокойтесь. Матросы же сказали вам, что я только что поел. Ещё нужны доказательства?

Платонов молчит, и я выхожу из себя:

– Послушайка, Максим Петрович! В конце концов, я ведь могу с вами здесь и не разговаривать, а сделать вот так.

Я делаю угрожающее движение правой рукой. Платонов пытается схватить маузер, но тот уже в моей левой руке и смотрит прямо ему в лоб. Правой рукой я беру свой автомат.

– Вот, теперь, – говорю я, – одной очередью я прикончу матросов, что стоят за дверью и пристрелю вас. Потом возьму пулемёт и в упор расстреляю ваш отряд. И если бы я был белогвардейцем, я бы так и сделал…

Платонов, пока я говорю, медленно встаёт. На лице его ни страха, ни растерянности, только ненависть.

– Но я же этого не делаю! – договариваю я и бросаю пистолет на стол, а автомат на землю.

Махнув рукой, я снова сажусь на скамейку и, не спрашивая позволения, беру со стола комиссарский кисет и сворачиваю самокрутку.

– Какие ещё нужны доказательства? Да если на то пошло, мне и оружиято не надо, чтобы с вами справиться. Зовите ваших матросов с винтовками, и вы увидите, как я успокою их голыми руками. Только, лучше не надо. Не дай Время, кости им поломаю, ущерб вашему отряду нанесу.

Платонов смеётся:

– Ладно, Николаич, успокойся, не горячись. Убедил ты меня. Не оружием своим и не этими фокусами убедил. Убедил ты меня вот, этим, – он показывает на пустой котелок, – ещё тем, что оружие сейчас бросил. А больше всего, знаешь чем?

– Чем же? – спрашиваю я и затягиваюсь махоркой.

– А вот этим самым, – он показывает на мою самокрутку, – Уж больно ты её мастерски крутишь, да и куришь махру, что твой «Дюбек». Офицерьё так не может.

Я смеюсь, а он снова садится за стол и смотрит на меня внимательно, доброжелательно и с любопытством.

– Так говоришь, из будущего? И какое же оно, наше будущее?

– Ваше? Не знаю.

– Как это, не знаешь?

– Ваше будущее ещё не состоялось, Максим Петрович. Я же говорил тебе, что Время состоит из бесчисленного множества Фаз. И жизнь каждой Фазы течет посвоему. Ваше будущее делается в настоящий момент, и зависит оно от множества факторов. В том числе и от того, успешно ли выполнит ваш отряд свою задачу или положите вы здесь свои жизни. Я не шучу. Возможно, что ктото из этих молодых матросов после войны станет выдающимся ученым, а может быть в вашем отряде есть и Пушкин, и Айвазовский, и Чайковский, и Шаляпин. Или у когонибудь из них родятся гениальные дети, которые окажут заметное влияние на развитие вашей Фазы. А вот сегодня они могут головы свои сложить, так и не сделав того, что могли бы сделать. И история ваша пойдёт подругому. С основногото пути она не свернёт, а вот в деталях… А ведь из этихто деталей она и складывается.

Платонов задумывается и долго кивает головой, словно продолжает слушать меня и соглашается со мной.

– Верно ты сказал, – говорит он наконец, – Ну, а в общихто чертах, на основномто пути, что будет?

– Ну, Мировой Революции не будет, это точно. А так всё будет: и радости, и горести, и приобретения, и утраты, и мирные дни, и войны, и победы, и поражения, и надежды, и разочарования. Короче, жизнь будет идти своим чередом.

– Здорово у тебя получается! Ну, ладно, не буду тебя зря пытать, спрошу только одно. Этуто войну мы выиграем или нет?

– Выиграете. Должны выиграть, если постараетесь и дров не наломаете. Главное, народу не давайте от вас отшатнуться. Поскорее продразвёрстку прикройте, дайте крестьянству вздохнуть свободно. Оно по добройто воле вам хлеба в три раза больше даст!

Платонов прищуривается и вкрадчиво спрашивает:

– Чтото ты вдруг интересно заговорил. Ты не эсер ли часом?

– Коммунист я, такой же как и ты, большевик. А то, что я сейчас сказал, это вывод, какой в нашем Времени сделали, когда разбирались в тех ошибках, изза которых много бед произошло.

– И кто же такой вывод сделал?

– Ленин.

Платонов молчит и смотрит на меня исподлобья.

– Не заостряйся, Петрович. Я понимаю, что ты сейчас думаешь. Явился из будущего какойто дядя и учит нас жить. Я не прав. Диалектически не прав. Каждый народ должен сам пройти через свои ошибки и беды, выстрадать их. Только тогда вкус победы будет понастоящему сладок.

Платонов миролюбиво улыбается:

– Значит, говоришь, что товарищ Ленин сам признает, что разверстка была ошибкой.

– Ошибкой была не развёрстка, а то, что она затянулась дольше нужного времени. Нельзя было упускать важнейшие экономические моменты. Бытие определяет сознание, а не наоборот.

– Ну, с этим более менее ясно. А как с тобой быть? Как я понял, задача у тебя потяжельше нашей будет. У нас враг рядом, и мы знаем, чего он хочет. А ты врага своего не видишь и не ведаешь, какие у него цели. И, тем не менее, ты идёшь ему навстречу. И куда же ты сейчас пойдёшь?

Я смотрю на искатель и показываю рукой направление, обозначенное лучом. Платонов тихо свистит.

– Вот тудато, друг мой сердечный, ты и не пройдёшь. Там станция. А на станции почти двести беляков: офицеры и юнкера, при трёх пулемётах и трёх орудиях. А ещё там танк. Мы сами имели вчера задачу: взять эту станцию. По данным разведки, там было человек пятьдесят, не больше. Да пока мы выдвигались, туда подошел эшелон с подкреплением. Мы сунулись, а нам так дали, что мы двадцать человек потеряли, в том числе и командира. Вот, сейчас я сижу и кумекаю уже не о том, как задачу выполнить, а о том, как этот участок фронта удержать. Белякито сегодня в атаку пойдут, а нам подкрепление подойдёт не раньше как завтра утром.

Я прикидываю: двести офицеров и юнкеров, профессиональных военных, три орудия, три пулемёта и танк. Не слишком многие из морячков увидят завтрашний рассвет. А фронт на их участке наверняка будет прорван. Ловлю себя на том, что механически прикидываю систему темпоральных уравнений, и усмехаюсь. Ну её, в Схлопку! Надо помочь им. Так или иначе, на станцию мне пробираться надо. И вряд ли с белыми офицерами я найду такой же общий язык, как с этим комиссаром.

– Попробую вам помочь. Я имею в виду, взять станцию.

– Не свисти, Николаич! Ты хоть и из будущего, но что ты можешь одинто?

– Ну, не один, а с вами. И потом, бывает, что и одна последняя соломинка ломает хребет верблюду. Особенно, если эта соломинка в полтонны весом.

– А ведь верно! Ты же военспец. Подскажика мне, мил человек, как нам действовать?

– Не только подскажу, Петрович, но и сам буду действовать вместе с вами. Нука, дай на карту взглянуть.

Оцениваю расположение сил по карте и предлагаю:

– Пойдём, посмотрим на местности.

– Оружие своё забери.

– На, возьми во временное пользование, – я протягиваю ему автомат.

Откидываю приклад и показываю на предохранительпереводчик:

– В этом положении он будет стрелять как пулемёт, очередями. Но для этого нужен навык, а ты только зря патроны пожжешь. Поэтому, стреляй вот при таком положении, одиночными. Перезаряжать не надо. Один раз затвор оттянешь, патрон дошлёшь, а дальше он будет действовать автоматически. В магазине тридцать патронов. Бьёт он не хуже трёхлинейки. Потом вернёшь.

Платонов с уважением смотрит на автомат и вешает его на плечо. Пулемёт я оставляю в землянке. Мы выходим наружу. При виде комиссара с автоматом на плече и меня с пистолетом за поясом матросы застывают с раскрытыми ртами. Комиссар делает успокаивающий жест, и мы поднимаемся на вершину холма. Я опускаю светофильтрбинокль, осматриваю поле и станцию. Вон артиллерийская батарея, а вон и танк. Вокруг него копошится экипаж. Готовятся.

– Вот что, товарищ комиссар, – говорю я Платонову, – Пусть комендор сосредоточит весь огонь только на их батарее. По танку он лишь снаряды зря израсходует: цель малоразмерная, подвижная. Полевая трёхдюймовка для таких задач малопригодна. Ему и так жарко придётся: один против трёх. Беляки тоже будут, в первую очередь, работать по нему.

– А танк?

– Это не его забота. Пойдём дальше.

– Слышал, Тарасенко? – говорит Платонов комендору орудия, – Делай, как сказано.

– Понял, сделаю, – отвечает Тарасенко с ноткой недоумения в голосе.

– Ты знаешь, Петрович, что такое кинжальный огонь? Только не говори, что это – огонь, который ведётся из винтовки с примкнутым штыком.

Платонов смеётся:

– Слышал про такое. Так ты предлагаешь сделать пулемётную засаду?

– Да. И сам в ней сяду со своим пулемётом. Больше того, сам и позицию оборудую, вон там.

Я показываю бугорок на правом фланге в ста с лишним метрах впереди траншеи.

– А как у вас с патронами? – интересуюсь я.

– Да, негусто, – признаётся комиссар.

– Тогда дай команду, чтобы стреляли скупо, прицельно, а пулемётчик пусть работает короткими. Надо, чтобы у беляков сложилось впечатление, что с патронами у вас совсем плохо. Пусть они осмелеют, а когда они будут думать, что их дело уже в шляпе, тогда я ими и займусь.

– Угу, – угрюмо ворчит Платонов, – а танк займётся тобой. Они даже стрелять по тебе не станут, а раздавят, как муравья…

– Да что вы все заладили: танк! танк! Подумаешь, танк! Что, я танков не видел? Видел. Да такие видел, что вам и в страшном сне не приснятся. Я того и добиваюсь, чтобы он на меня повернул. Когда я с ним разделаюсь, поднимайтесь в атаку. Беляки вам не помешают, я их пулемётом к земле прижму.

– Чем же ты с ним, всётаки, разделаться хочешь? Не из пулемёта же?

– Зачем из пулемёта? Вот – этим, – я похлопываю по висящей на поясе «мухе».

– Этой игрушкой? Смеёшься! – не верит Платонов.

– Эта, как ты выразился, игрушка способна настоящие танки ломать. Я уже не говорю об этом допотопном английском «Вилли».

Платонов недоверчиво качает головой, а я ещё раз смотрю на готовящихся к атаке белогвардейцев.

– Запомни, Петрович: танк, он с виду страшен, грозен, а на деле глух и слеп. И боятся их не пристало, тем более революционным матросам. Обеспечька мне лопату и пошли одного из матросов, пусть пулемёт мне притащит.

Лопату мы находим в траншее. Перед тем как направиться на свою позицию, я ещё раз напоминаю Платонову:

– Значит так, запомнил? Как только танк загорится, сразу – вперёд. И предупреди матросов, чтобы в мою сторону не стреляли, а то ещё пристукнут ненароком. Ну, удачи вам. Я пошел. С нами Время!

– Как ты сказал? – не понимает Платонов.

– Я сказал: с нами Время.

– А! – Платонов улыбается, до него дошло, – Время с тобой!

Рою окоп и поглядываю в сторону станции. Там пока не видно никакого движения. Земля мягкая, и я успею отрыть окоп полного профиля. Матрос Григорий, который конвоировал меня к комиссару, приносит мой пулемёт.

– Что же ты, браток, не сказал, что тебя к нам от Реввоенсовета фронта на подмогу направили? Ведь запросто шлёпнуть могли и не почесались бы.

– Да я не был уверен, куда я попал, – отвечаю я, поняв, что это Платонов придумал для меня такую «легенду».

– Давай, я с тобой вторым номером останусь, – предлагает Григорий.

– Что, не доверяете? – спрашиваю я, выбрасывая из окопа очередную лопату земли.

Григорий обижается:

– Если бы не доверял, пулемёт бы к тебе не понёс. А как тебе не доверять, когда ты и окоп себе сам роешь, не боишься военспецевские рученьки натрудить. Я к тому, что вдвоёмто сподручней. Мало ли что? Я, конечно, знаю, о чем ты с комиссаром договорился, а вдруг обстановка изменится, кого пошлёшь? Да и второй номер не помешает: ленту подавать, чтобы не перекосило.

– Ну, эту не перекосит, здесь второй номер ни к чему. А вот насчет того, что обстановка может измениться, это ты прав. А ля гер, ком а ля гер [21]. Да и веселей вдвоёмто воевать, верно, Гриш?

– Конечно, верно!

– А раз верно, берись за лопату и расширяй окоп для себя. Только бруствер не забудь дерном обложить. А я пока технику свою проверю. Она хоть и ни разу меня ещё не подводила, но ведь береженого и Бог бережет.

Разбираю пулемёт, внимательно осматриваю все части. Выдвигаю из рукоятки резака ультразвуковой щуп и чищу им отверстия газовой камеры. Лучше подстраховаться сейчас, чем делать это под огнём. Григорий, быстро докопав окоп, смотрит, как я собираю оружие.

– Хорошая у тебя машина! Не чета нашему «Максиму». Главное, простая и лёгкая.

– А увидишь, как он работает, ещё больше понравится, – обещаю я.

Со стороны станции доносятся кашляющие звуки запускаемых танковых моторов.

– По местам, Гриша, пора!

Мы прыгаем в окоп. Железное кашлянье сменяется треском моторов, лязгом гусениц и дребезжанием плохо подогнанных и слабо склёпанных броневых листов. Изза станционных строений вытягиваются колонны пехоты, которые быстро разворачиваются в цепь и залегают. Треск, лязг и грохот усиливаются. Плюясь дымами выхлопов лезет танк. Когда он доползает до залёгшей цепи, белогвардейцы встают и ровной цепью, с правильными интервалами, как на учениях, следуют за танком чуть ли не строевым шагом.

Над нами с шепелявым свистом пролетают снаряды, и сзади слышатся разрывы. Оглядываюсь назад: перелёты. Тарасенко отвечает с недолётом. Больше на артиллерийскую дуэль я внимания не обращаю. Смотрю на приближающуюся цепь белых офицеров и танк.

Ну, с танкомто всё понятно. Ползёт без малого тридцатитонная махина и лупит в белый свет, как в копеечку, из всех пулемётов. Может быть, на свежего человека это страшилище и производит устрашающее воздействие. У меня же это чудо боевой техники ничего, кроме усмешки, не вызывает. Вот уж, воистину tank [22]!

Другое дело – белогвардейцы. Опускаю светофильтрбинокль и вглядываюсь в их лица. На них написана решимость: победить или умереть. За что? За веру, за царя и отечество? Всего какихто два, три года назад эти офицеры и эти матросы составляли одно целое и воевали против общего врага. А сейчас и те, и другие наплевали на этого врага и полны решимости уничтожить друг друга. И решимость эта, и ненависть перешли уже те пределы, изза которых нет возврата. Если в войне с Германией были возможны и переговоры, и перемирья, могло быть и просто прекращение боевых действий с разведением войск на исходные позиции, то в гражданской войне, особенно, если она ведётся между двумя враждующими классами, всё это исключено. Эта война на уничтожение, до решительной победы. И горе той стране, которая втянется в такую войну!

Сзади меня лежат матросы, которым до смерти надоела прежняя жизнь. Они взялись за оружие, чтобы построить для себя жизнь новую, чтобы кто был ничем, тот стал всем. А эти, которые идут на меня, взялись за оружие потому, что ихто прежняя жизнь вполне устраивала. И они в этой жизни были всем, а если проиграют, станут ничем.

Тоже всё понятно. Мне бы, как хроноагенту, встать в сторону и оттуда наблюдать, чем всё это кончится. Нет, я сел в окоп, вооружился пулемётом и через несколько минут открою огонь. Непрофессионально это както, Андрей Николаевич.

Впрочем, мне же надо какимто образом проникнуть на станцию, а там беляки… Не криви душой, Андрюха. Хоть самомуто себе признайся, что если бы станция была занята матросами, и они бы сейчас атаковали белогвардейцев, ты бы ни за что не стал предлагать белым свою помощь. Ты бы пошел на станцию и договорился с матросами. Или искал бы путей в обход, как обходил муравьиные колонии. Всётаки хорошо, что наши сейчас меня не видят. За такое несанкционированное вмешательство прозябать бы мне в Хозсекторе пожизненно.

Матросы открывают огонь по наступающей цепи. Белогвардейцы на ходу отвечают. Коротко постукивает пулемёт. Правильно, молодец Платонов! Григорий пристраивает свою винтовку на бруствер, но я решительно накладываю ладонь на прицельную рамку:

– Ша, Гриня! Наше дело сейчас: сидеть на положении «ни гугу» и раньше времени себя не обозначать.

– Так они же не слепые, видели, как мы здесь копались, – возражает Григорий.

– Видетьто видели, да ни хрена не поняли. Они точно знают, что у вас только один пулемёт, и они видят, откуда он сейчас работает. А если бы они знали, что мы здесь сидим с такой штукой, – я поглаживаю ствол ПК [23], – то танк сейчас шел бы прямо на нас, и, самое меньшее, два взвода, сосредоточили бы по нам свой огонь. Так что, друг мой, Гриня, сиди и не рыпайся, жди своего часа.

– И долго ещё ждать?

– Ну, Гриня, если бы я знал, что ты такой нервный, ни за что бы тебя к себе в окоп не взял. Нам надо открыть огонь тогда, когда они по отношению к нам будут в самом невыгодном для них положении. Когда им под пулемётным огнём не только ни назад, ни вперёд, но даже и головыто поднять невозможно будет. Когда пули им травинки на головы состригать будут, когда у них от их свиста штаны начнут мокнуть. Хотя, эти кадры во всех смолах варены, но поверь; и у них очко не железное.

– А ты сумеешь поймать такой момент?

– Не извольте сумлеваться, чай оно не в первый раз! – успокаиваю я его словами Леонида Филатова.

А офицеры с юнкерами и впрямь не подозревают, какой сюрприз их ожидает. Они идут красиво, пулям не кланяются, изредка останавливаются, чтобы вскинуть винтовку и выстрелить, и снова идут вперёд пружинистым шагом. Ах! Взвейтесь соколы орлами!

Танк с грохотом, лязгом и дребезжанием ползёт чуть впереди цепи и стегает пулемётными очередями по матросским окопам.

Офицеры совсем близко. Мне уже отчетливо видны рыжеватые усы крайнего из них и папироса, зажатая у него в зубах. Ах ты, сукин сын! Ты ещё и с папироской в зубах идёшь в атаку! Устанавливаю пулемёт сошками на бруствер, приминаю землю, чтобы ничего не мешало. Оттягиваю затвор и приникаю к прицелу. Вот в его прорези появляется рыжеусый офицер и ещё несколько фигур. И в тот момент, когда цепь с криком «Ура!» уже готова бегом броситься в последний рывок, пулемёт Калашникова выплёвывает длинную убийственную очередь. Со звоном падают на дно окопа гильзы и опустевшие звенья цепи. Падают, так и не успевшие понять, откуда на них обрушился это смертоносный ливень, офицеры и юнкера. Чтото восторженно кричит Григорий, паля из своей винтовки. Пулемётная очередь прошлась вдоль цепи подобно косе смерти и продолжает выбивать атакующих беляков сразу по несколько человек. Огненные трассы несутся вдоль всей цепи и, в конце концов, находят свою цель. Движение застопорилось. Офицеры, немного опомнившись под плотным, режущим их десятками, огнём, залегли. Теперь длинными очередями стрелять уже не эффективно. Выбираю тех, кто пытается переползти или приподняться и режу их короткими очередями. Над прочими пули либо свистят в опасной близости, либо совсем рядом чмокают в землю. Хорошее испытание для нервов! Всего минута, и всякое движение прекращается. Для убедительности я продолжаю стегать залёгшую цепь очередями.

Представляю, каково им сейчас лежать под таким огнём. Лежат сейчас и, наверное, молятся ХристуСпасителю, Богородице и святым угодникам. А скорее всего, проклинают тот день и тот час, когда они взялись за оружие, чтобы отстоять свои сословные, да пропади они пропадом, привилегии. Одно дело, шагать за танком на кучку слабо вооруженных матросиков, и совсем другое: лежать, уткнувшись носом в землю, прислушиваться к свисту пуль, к их чмоканью об землю и думать при этом: «Не моя! И эта, слава Богу, не моя! Господи, сколько же ещё своейто ждать!? Пресвятая Богородица, когда же это кончится? Мама!»

– Танк! – кричит Григорий.

Неповоротливая махина, описывая широкую дугу, разворачивается в нашу сторону. Вот на этом развороте я его и сделаю. Танковые пулемёты уже нащупывают наш окоп. Но нам огонь прекращать нельзя, нельзя давать белякам передышки.

– Гриня! – командую я, – Берись за пулемёт, бей вдоль цепи короткими!

Сам я снимаю с пояса «муху» и, потянув за концы, привожу её в боевое положение. Откидывается рамка прицела, и я ловлю в неё тёмносерую ромбообразную тушу. Куда же его битьто? А, какая разница! Кумулятивная граната своё дело сделает, куда бы ни попала.

С такого расстояния промахнуться из гранатомёта невозможно. Грохочет выстрел, и между нашим окопом и танком вырастает и тут же тает в воздухе огненная черта. А на танке вспыхивает яркий букет взрыва. И тут же из многочисленных щелей наружу рвётся пламя. Огонь вышибает люки. Из танка валит густой черный дым. До слуха доносится непрерывный треск. Это рвутся пулемётные патроны.

Всё перекрывает громкий крик «Ура!» Матросы поднимаются в контратаку. Перехватываю пулемёт и длинной очередью прижимаю к земле зашевелившихся, было, белогвардейцев. Они снова затихают, но не надолго. Выбор у них не богатый. Останешься лежать: смерть неминуемая; вскочить и побежать, авось пронесёт. И они обращаются в бегство. Еще одной длинной очередью внушаю коекому из них, что это – неудачный выбор. Но уцелевшие бегут, не оборачиваясь и не отстреливаясь. Это уже паника.

– Ну, вот и всё, Гриня, – говорю я, – теперь можно и перекурить.

Достаю пачку сигарет и угощаю Григория. Он дивится сигарете с фильтром, но всётаки берёт её и прикуривает. Потом он поднимает опустевший стволфутляр от «мухи» и спрашивает:

– Чем это ты его так?

– Это, Гриня, называется противотанковый гранатомёт одноразового действия, – отвечаю я, затягиваясь, и предлагаю, – Пойдёмка за нашими на станцию. А то они там все трофеи расхватают, и нам ничего не достанется.

Григорий смеётся и вылезает из окопа. Я вешаю пулемёт на правое плечо стволом вперёд и быстрым шагом двигаюсь за бегущими к станции матросами. Когда мы туда приходим, там почти всё уже кончено. Только в здании станции и между вагонами ещё стучат редкие выстрелы. Два десятка обезоруженных офицеров стоят на перроне, подняв руки. Их охраняют четыре матроса.

– Где комиссар? – спрашиваю я их.

– Там, – машет один из них рукой вдоль эшелона, стоящего на первом пути.

Платонова я нахожу возле платформы, на которой закреплён самолёт без плоскостей. Вглядываюсь и узнаю «Сопвич Е.1», знаменитый «Кемел». Один из лучших истребителей Первой Мировой войны.

– А! Андрей! – обрадовано кричит Платонов, – Вот аэроплан, о котором я тебе говорил. Поможешь нам собрать его? Ты же лётчик.

Я ещё раз внимательно осматриваю истребитель:

– Собратьто нетрудно. Трудно будет его в воздух поднять. Даже не трудно, а просто невозможно.

– Это почему?

Я показываю на развороченный крупным осколком нос самолёта:

– Один из цилиндров срезан начисто. Вряд ли вы сможете найти мотор, и не думаю, что англичане согласятся вам его поставить. Так что, лучше его сжечь.

– Эх, Тарасенко! Как он неаккуратно! – сокрушается комиссар.

Я смотрю на две разбитые трёхдюймовки и мысленно преклоняюсь перед высоким мастерством рыжего комендора. Это же суметь надо: одиннадцатью снарядами два орудия подбить! Да ещё при том, что они тоже не молчали, а долбили по нему.

– Брось жадничать, Петрович! – говорю я, – Какие у вас потери?

– Трое убитых и восемь раненых.

– Во! С такими потерями станцию взять, захватить орудие и три пулемёта, взять два десятка пленных! А ты ещё об аэроплане разбитом сокрушаешься и Тарасенко укоряешь. Да его за такую работу награждать надо!

– Не знаю, как Тарасенко, нобез тебя мы бы не только станции не взяли, но и фронт вряд ли удержали бы. Так и напишу в донесении в штаб фронта.

– Ага! Заодно объяснишь им, откуда я взялся и куда делся. Вот весельето там будет! А уж репутацию ты себе заработаешь! – я качаю головой.

Платонов мрачнеет:

– В самом деле, не только не поверят, но и подумают, что я либо умом повредился, либо крепко отметил взятие станции. Кстати, ты определился, куда тебе сейчас идти?

Смотрю на искатель. Луч показывает на мастерскую.

– Туда, – показываю я рукой.

– Как у тебя со временем?

– Сам знаешь, времени у меня, хоть отбавляй. Спешить мне некуда.

– Тогда, погоди часок. Братки здесь цистерну спирту реквизировали. Победу спрыснем и на посошок примешь. Идёт?

– Что, целую цистерну?

– Да брось ты! Ну, задержишься?

– Задержатьсято можно. Только на ту сторону мне надо трезвым переходить. Мало ли что меня там ждёт.

– И то верно. Но не беда. По стаканчику грянем, а до утра проспишься. Сам же сказал, что торопиться тебе некуда.

– Ну, Петрович, ты мёртвого уговоришь. Остаюсь.

– Вот и дело! Григорий, – обращается Платонов к стоящему рядом моему напарнику, – на втором пути Семёнов цистерну охраняет. Скажешь, комиссар приказал нацедить бидончик. Ну, и насчет прочего позаботься. Встретимся через час в телеграфной. Я побежал: надо распоряжения сделать, посты расставить, да и донесение написать и отправить.

Григорий уходит исполнять поручение, а я иду в мастерскую. В дальнем её углу светится желтоватым светом давно погасший горн. Это – здесь. Иду по станции. Матросы уже не сторонятся меня. Они от комиссара и Григория уже знают о моей роли в сегодняшнем бою. Меня радушно приветствуют и угощают махоркой. Не отказываюсь и закуриваю, остановившись возле пленных офицеров. Они сидят в тени здания вокзала и равнодушно смотрят перед собой. Только один артиллерийский поручик разглядывает меня с заинтересованным видом. Точнее, даже не меня, а моё снаряжение. Мне кажется, что в его глазах горят искорки удивления: откуда, мол? А вдруг, это – наш? Вот было бы здорово! Тогда мои скитания можно считать завершившимися. Но как это проверить?

– Что это вы, поручик, так на меня уставились? – спрашиваю я и тут же закидываю пробный камень, – Любопытствуете, кто я такой? Коршунов Андрей Николаевич. А вас, разрешите узнать, как зовут, и давно ли вы покинули Монастырь?

– Что, в Совдепии за погляд уже деньги стали брать? – раздраженно говорит поручик, – В монастырях я отродясь не бывал, вы меня с кемто путаете, а с теми, кто большевикам продался, предпочитаю не знакомиться.

Он демонстративно отворачивается, а я вздыхаю: или ошибся, или на агента ЧВП нарвался. Уж нашто хроноагент меня бы узнал и понял. А жалко.

К назначенному времени прихожу в помещение телеграфа. Там уже сидят Платонов и Григорий. На столе стоят бидон спирта, жбан с квасом, коврига хлеба, шмат сала, полдюжины яиц, пять луковиц и две селёдки.

– Чем богаты, тем и рады, – приглашает Григорий.

– Погоди, – говорю я, – я тоже коечто могу на этот стол добавить. Принеси воды.

Когда Григорий приносит в котелке воду, я предлагаю:

– Давайте, первую – под сало и селёдочку. А ко второй я горяченького организую.

Все соглашаются, и Григорий по знаку комиссара наливает в стаканы спирту на два пальца.

– Ну, за Победу! – провозглашает Платонов, поднимая стакан.

Выпиваем спирт, запиваем его квасом и закусываем салом и селёдкой с луком. Я кидаю в котелок термическую капсулу, наливаю кипяток в миску и кидаю туда три таблетки. Через пару минут ставлю перед сотрапезниками три дымящихся бифштекса, каждый с полторы ладони размером, с жареной картошечкой, луком и яйцом. У Григория глаза лезут на лоб, а Платонов смеётся:

– А знаешь, Гриша, откуда к нам товарищ Коршунов пришел?

– Знаю одно: не от Реввоенсовета он, как ты нам сказал, – он достаёт изза пояса ствол от «мухи», – Таких штук там нет, это точно.

– Угадал. Не из Реввоенсовета он пришел, а из будущего. Только ты ребятам ничего об этом не говори, всё равно не поверят, только болтуном ославят. А мы сейчас попросим Николаича рассказать нам поподробней об этой, как её?

– Фазе Стоуна, – подсказываю я.

– Вотвот, о Фазе Стоуна и о том, как вы там работаете. Расскажешь?

– Расскажу, – соглашаюсь я, – Только давай, сначала выпьем за вашу окончательную Победу и закусим как следует.

– Это что, в будущем такими таблетками питаются? – спрашивает Григорий, закусывая спирт бифштексом.

– А что, не вкусно? – спрашиваю я, улыбаясь.

– Нет, почему же? Просто любопытно.

– Это спецпаёк десантника, чтобы можно было в полевых условиях приготовить чтонибудь на скорую руку. А так там едят так же как и здесь. И от выпивки не отказываются.

– Этото мы поняли! – смеётся Платонов.

– Вы закусывайте, – предлагаю я, – не экономьте. Кончится, я ещё чтонибудь приготовлю.

До поздней ночи я рассказываю комиссару и матросу о Монастыре, о его жизни, о своих товарищах, о нашей работе. Они слушают с интересом, не прерывая. Григорию даже приходится напоминать, чтобы он закусывал.

– Эх! Вот это – жизнь! Вот это – дела! – вздыхает он.

– Выходит, вы, как ангелыхранители? – говорит Платонов, – Где беда, и вы туда.

– Получается, что так, – охотно соглашаюсь я.

– А какой же вы там нации? – интересуется Григорий.

– А разных. Я – русский, жена моя – чешка. Друзья мои – русский и итальянец, а жены у них: француженка и полячка. Есть среди нас и немец, и поляк, и украинец. Начальники мои: один – француз, другой – швед. Есть и англичане, и американцы, и испанцы, и китайцы, и японцы.

– Интернационал, одним словом, – поводит итог Платонов.

– Григорий, а в вашем отряде есть гитара?

– В отряде нет, но я видел у когото из пленных.

– Разыщи.

Григорий уходит. В этот момент раздаётся сигнал телеграфного аппарата, и он начинает отстукивать ленту. Вернувшийся с гитарой Григорий, пока я настраиваю инструмент, читает сообщение, и лицо его светлеет:

– Штаб фронта поздравляет нас с успешным выполнением задания. Утром сюда прибудут: кавалерийский полк, два пехотных батальона и артдивизион. Задача: закрепиться и готовиться к участию в общем наступлении фронта.

– Вот такто, Николаич! – радуется Платонов, – Дела идут успешно. Может, останешься с нами и пойдёшь до Победы?

– Нет уж, Петрович. Каждый должен жить в своём Времени.

– А ты разве в своём живёшь? Да и сейчас, пойдёшь, леший знает, куда попадёшь. Сам же рассказывал, как с людоедами воевал и от муравьёв бегал.

– Я же говорил, что в своём Времени нас всех уже похоронили. Теперь мой дом – Фаза Стоуна. И чтобы туда попасть, я готов и не через такое пройти. Подумаешь, муравьи! Могли быть и динозавры. Послушайте лучше пару песен, да прилягу я отдохнуть. Завтра мне снова в дорогу, а путь предстоит долгий и трудный.

Я пою своим новым друзьям «Пожары», «Песню о тревожном времени», «Черные бушлаты» и в заключение «В темноте».

– Очень нужен я там, в темноте. Ничего, распогодится!

– Ну, раз нужен, иди. Задерживать не станем, – Платонов берёт в руки автомат, – Отличное оружие, работает как часы. Подарил бы на память, а? Шучу, тебе он нужнее. Мало ли куда тебя ещё занесёт.

– Я бы подарил, да только патроны к нему появятся не раньше чем через тридцать лет. Израсходуешь их, а дальше что?

Утром мы втроём приходим к мастерской. Горн попрежнему светится желтым.

– Это ты сюда пойдёшь, что ли? – спрашивает Платонов.

Я киваю. Неожиданно Григорий предлагает:

– Николаич! А давай, я с тобой пойду. Вдвоёмто и легче и веселее, сам же говорил.

Я с удивлением смотрю на молодого матроса. Похоже, что он не шутит. Это же надо решиться на такое!

– Нет уж, Гриня. Оставайся в своём Времени. Слишком уж ты мне по душе пришелся, чтобы я потащил тебя разделить мою злую судьбу. Может быть, враги мои так и хотят, чтобы я до конца дней своих скитался по разным Мирам, как неприкаянный. Тебето это зачем? Оно первые раза тричетыре интересно, необычно, в диковинку, а затем, знаешь как надоедает! Ну, друзья, желаю вам обоим дожить до Победы и найти своё счастье в вашем Мире. С нами Время!

– Время с тобой, – отвечает Платонов и крепко меня обнимает, – Удачи тебе, Николаич. Дай тебе Бог поскорей пройти свой путь и поменьше встретить на этом пути опасностей.

Жму руку Григория и шагаю в очаг горна.


Глава XV


Я часто думаю, что было бы со мной, если бы я выбрал другую дорогу.
– Помоему, было бы то же самое, – философски ответил Боб Тидбол, – Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.
О'Генри.

Жаркий летний день. Я стою на берегу широкой реки, что медленно катит свои чистые, до голубизны, воды среди низких степных берегов. Что это за Фаза? Абсолютно никаких ориентиров. Но это, всётаки, Земля, а не, Время знает, какая планета. Хоть это утешает. Искатель показывает, что переход расположен в восьми километрах, гдето в глубине поросшей ковылём и разнотравьем степи. Я смотрю на ласковую, манящую воду и решительно раздеваюсь. Время с ним, с переходом! Никуда он не денется. А мне так хочется освежиться!

Около часа я плещусь в спокойных водах реки с неизвестным мне названием. Да и есть ли у неё название? Потом долго лежу на траве, глядя в голубое небо с редкими белыми облаками и слушаю щебетанье птиц. Ни о чем думать не хочется. Особенно о том, что ждёт меня впереди. Перед Платоновым и Григорием я старался не выказывать того смятения, которое владеет мной. Но, ведь если разобраться, то более безысходного положения трудно придумать. Что если выроненная мной нечаянно фраза действительно отражает истину? Что если Шат Оркан в самом деле приговорил меня к пожизненному скитанию по Фазам? Зная мой характер, он уверен, что я не останусь сидеть на месте, а буду искать выход. И вот он построил для меня бесконечную цепь переходов, по которым я, как Агасфер, буду бродить до скончания века. Брр!

Может быть, действительно, лучше было остаться с комиссаром Платоновым и матросом Гришей и идти с ними по дорогам Гражданской войны? Примкнуть, в итоге, к какомунибудь авиаотряду и стать красным военлётом. А что? На МиГ29 я воевал, на Як1 воевал, на Ме109 воевал, даже на «Мицубиси» воевал. Для полного комплекта не хватает Сопвича, Ньюпора или «Ильи Муромца». Ладно, Андрей Николаевич, размечтался. Теперь уже не переиграешь, назад не вернёшься. Выбрал ты свой путь и иди по нему до конца, не вякай.

Вздохнув, встаю, одеваюсь, подбираю оружие и отправляюсь в путь по холмистой степи. Всё спокойно, всё дышит миром. Но буквально через пару километров эта иллюзия рушится самым жутким образом.

Сначала в одной балке я натыкаюсь на два десятка свежих трупов. Свежих до такой степени, что над ними даже ещё вороньё не летает. Они раздеты и порублены.

Оружие к бою! Здесь раздевают и рубят. Поднявшись на холм, засекаю направление на переход. Он, скорее всего, в развалинах, что виднеются на горизонте. Но до них ещё надо добраться. А это оказывается далеко не просто. Меня четыре раза атакуют самые разнообразные шайки и отряды. Впечатление такое, что сюда собрались разбойники всех времён и народов. Мой пулемёт дожевывает остатки ленты буквально возле самого перехода, где на меня набрасываются «малайские пираты». Приходится обращать их в бегство гранатами.

Смотрю на искатель. Переход гдето в десяти метрах. Проверяю карманы. Увы, ни одного пулемётного патрона. Жалко расставаться с таким оружием, но не тащить же на себе девять с лишним килограммов в надежде гденибудь найти для него боеприпасы. Закапываю пулемёт под камнем и усмехаюсь. Вот поломают археологи себе головы над этой загадкой.

Из перехода, расположенного между двумя полуразрушенными столбами, выхожу в зимний лес. Долго бреду по снегу, порой проваливаясь почти по пояс и гадая, кто меня сейчас встретит: медведьшатун, лихие разбойнички или богатырь на могучем коне? Но на пятнадцати километрах пути мне, кроме глубокого снега, никаких препятствий не встречается.

Зимний лес сменяется зарослями гигантских хвощей и папоротников. Мезозой, да и только. В том, что это действительно мезозой, я убеждаюсь очень скоро. Неподалёку от перехода довольно крупный и весьма наглый ящер вознамерился подкрепиться мною. Я расстрелял в его огромную, состоящую, казалось, из одних челюстей (но какие это были челюсти!) голову почти полмагазина. Но, видимо, мозги его были настолько малы, что пули их благополучно миновали, и ящер только тряс головой при каждом попадании.

Я уже подумал, было, о том, чтобы разнести его башку из гранатомёта, но интуиция подсказала мне, что «муха» мне ещё может пригодиться. Тщательно прицеливаюсь и всаживаю одну за другой три пули точно между его маленьких, желтых глаз. Ящер заваливается на спину и визгливо хрипит, дёргая задними лапами, оснащенными гигантскими когтями.

Прохожу ещё три или четыре относительно спокойные Фазы и выхожу на опушку какогото леса. Впереди ровное поле, за полем ещё лес. В лесу – переход. Так, по крайней мере, показывает искатель. Вроде, всё тихо и спокойно. Но не успеваю я пройти и трёхсот метров, как натыкаюсь на свидетельство того, что здесь могут случиться весьма интересные встречи. Передо мной скелет дикого кабана. Он пришпилен к земле шипообразным колом длиной около полутора метров и толщиной в два пальца. Этот шип или кол сделан не то из кости, не то из камня: очень твёрдый и даже звенит, когда я постукиваю по нему резаком. Неподалёку в землю воткнуты ещё три таких кола.

Еще через километр моим глазам предстаёт аналогичная картина. Только на этот раз к земле колом прибит скелет оленя. Интересный способ охоты. А за мной здесь никто так поохотится не желает? Привожу автомат к бою и продолжаю путь.

Подозрительный шум заставляет меня обернуться. Птица, напоминающая ворона, только размером со штурмовик, летит на меня на высоте около десяти метров. С криком вроде ослиного с примесью карканья тварь пикирует на меня и резко взмахивает крыльями. Только отточенная на постоянных тренировках реакция спасает меня от печальной участи. Быть бы мне приколотым к земле, как тот кабан или олень. Штук шесть кольев вонзается в землю вокруг меня.

Вскидываю автомат и, когда чудовище пролетает надо мной, даю очередь. Пули с визгом рикошетируют от плотного слоя шиповкольев, которые вместо перьев прикрывают тело чудища, как ежа иглы. Так вот кто так своеобразно охотится в этих краях.

Каркнув с ослиным акцентом, гибрид ворона и ежа разворачивается и снова атакует меня. Стреляю ему в голову и снова уворачиваюсь от летящих в меня игл размером с лом. Однако, шутки в сторону. Хорошо, что я не израсходовал «муху» на динозавра. Автомат его не берёт, посмотрим: устоит ли он против гранатомёта. Пока чудовище разворачивается, привожу «муху» к бою и ловлю его в прицел. Выстрел, и клочья монстра летят в разные стороны.

Теперь пора скорее бежать к переходу. Если появится ещё одна такая летающая крепость, а я не успею добежать до леса, мною полакомятся.

Выйдя из перехода в каменистой пустыне, я присаживаюсь и перевожу дыхание. Подобьём бабки. Еще одна подобная встреча, и мой путь можно считать завершившимся. Да и менее опасные встречи чреваты последствиями. Пулемёта нет, гранат нет, «мух» тоже нет. Патронов к автомату осталось чуть больше полутора магазинов. Правда, есть ещё «Вальтер» с двумя обоймами, но что я с ним буду делать, если меня опять занесёт в мезозой? Разве что, самому застрелиться.

В этой пустыне мне приходится израсходовать ещё с десяток автоматных патронов, отгоняя от себя волчью стаю.

Десять дней я скитаюсь по безлюдным, а порой и безжизненным Фазам. Особенно запомнился пятнадцатикилометровый переход по зловонной желтой трясине, в которую ноги проваливаются по колено, и где я на каждом шагу рисковал провалиться по уши. Из этого болота я выхожу в сплошную темноту. Под ногами чтото вроде бархана. Падаю на этот «бархан» и, не обращая внимания на мелкий дождь, засыпаю как убитый.

Просыпаюсь, когда лучи солнца назойливо пробиваются сквозь сомкнутые веки. Прежде всего, убеждаюсь, что лежу я на большой куче шлака. Осматриваюсь. Оказывается, я попал на крупную железнодорожную станцию.

Луч на искателе гуляет в довольнотаки широком секторе, сориентированном на запад. Цифры, указывающие расстояние, мельтешат, но можно разобрать, что до перехода около пяти тысяч километров. Ничего себе! Вот это – шуточки! Как мне туда попасть? Идти пешком, нечего и думать. Добираться на попутных машинах? Вы остановитесь, когда на обочине голосует человек, вооруженный автоматом? Ехать зайцем по железной дороге? С оружием это тоже не очень удобно. А бросить его нельзя. Мало ли что ещё ждёт меня впереди. Закапываю в кучу шлака автомат, резак и шлем. Прячу поглубже «Вальтер» и иду на разведку. На станции мне сразу становится ясно, что я попал в Америку второй половины тридцатых годов. Сейчас я нахожусь на Атлантическом побережье, а переход гдето в районе СанФранциско или ЛосАнджелеса. Значит, мне надо пересечь весь континент. Без денег это невозможно.

Послонявшись по окрестностям станции, забредаю на грузовой пакгауз. Выясняю, что каждое утро там набирают бригады для разгрузки и погрузки вагонов. Оплата сдельная. Сегодня я уже опоздал.

Ночую, зарывшись в шлак. На рассвете я уже возле пакгауза, один из первых. С восьми утра до шести вечера таскаю мешки, ящики, катаю бочки. На левой руке у меня повязка с номером. Каждый мой переход с грузом фиксирует учетчик. Вечером получаю расчет: два доллара шестьдесят центов.

Я уже знаю, что поблизости есть ночлежка, где за десять центов дадут постель и полотенце. Здесь же неподалёку есть дешевая закусочная, где можно хорошо пообедать за сорокшестьдесят центов.

Начинается череда одинаковых, похожих один на другой, дней тяжелой работы. Утром иду на станцию, меня там уже знают и охотно берут на работу. По своим физическим данным я выгодно отличаюсь от основной массы докеровподёнщиков. До обеда – беготня из вагона в пакгауз и обратно. Потом закусочная: супчик неопределённого названия и безвкусный, хотя и сочный, бифштекс с суховатой картошечкой и сок. Потом снова работа до шести вечера. А там расчет и ужин. На ужин беру пару хотдогов и кружку пива. Сижу над ними часа полтора, два. Прислушиваюсь к разговорам и сам беседую «за жизнь» с посетителями, что присаживаются к моему столику. С наступлением темноты иду в ночлежку. Она довольно тесная, но чистая. Хотя я уплатил за десять дней вперёд, но каждый раз при входе мне дают новый пакет с чистым бельём, и «комната»: фанерный футляр с узкой койкой, табуретом и занавеской вместо двери, всегда другая.

По моим подсчетам, через три недели такой жизни у меня накопится достаточно денег, чтобы доехать в вагоне IV класса до Тихоокеанского побережья.

Некоторое разнообразие в мою жизнь вносит шайка подростков, которая иногда ловит рабочих на выходе из пакгауза и требует, чтобы они поделились с ними заработком. Некоторые безропотно отдают деньги, некоторые отказываются, и подростки жестоко их избивают. До меня тоже домогались раза три, но я молча отшвыривал их в сторону и уходил в пивную. Всякий раз меня встречала и пыталась отнять деньги всё большая компания.

В четвёртый раз, к исходу первой недели работы, меня встречает сразу восемь хулигановрэкетиров. Я иду прямо на них, не сбавляя хода и не обращая внимания на их наглые требования и угрозы. Когда они от слов переходят к делу, я «успокаиваю» их быстрыми, незаметными выпадами. Хулиганы валятся в разные стороны, как кегли, на которые накатывается шар в кегельбане.

Когда я сижу со своей традиционной кружкой пива и хотдогами, к столику подходит мужчина лет сорока в клетчатом костюме и серой шляпе. В руках у него кружка пива и гамбургер.

– Разрешите присесть к вашему столику, мистер?

Я киваю. Мужчина присаживается.

– Видел я, как вы разделались с этой шпаной. Красивое было зрелище. Мне понравилось.

Я неопределённо пожимаю плечами. Понравилось, так понравилось. Мнето что?

– Через день их будет в два раза больше.

Я снова пожимаю плечами. В два, так в два. Мнето что?

– А если они будут вооружены?

Третий раз пожимаю плечами и, отхлебнув пива, спрашиваю:

– Послушайте, мистер… Извините, не знаю, кто вы?

– Моя фамилия – Винд.

– Мистер Винд, я не понимаю цели вашего любопытства. Если вас интересует: сумеют ли они меня когданибудь уделать, и вы хотите посмотреть на эту сцену; уверяю вас, этого зрелища вы не дождётесь. Мне совершенно наплевать: сколько их будет, и чем они будут вооружены. Вы удовлетворены?

– Таким ответом, вполне. Простите, как к вам обращаться?

– Моя фамилия – Кайт [24] .

– Мистер Кайт, я вижу, что вы в затруднительном финансовом положении.

– Ну, и что?

– Я мог бы дать вам хорошо заработать. Всего одна ночь, и при ваших способностях вы можете получить приличную сумму и больше не ходить разгружать вагоны. Как я понял, вы зарабатываете деньги на поездку кудато?

– Вы угадали. Мне надо добраться до ЛосАнджелеса.

– Что вы скажете, если я предложу вам билет в вагон I или II класса и сто долларов на дорожные расходы?

– Что я должен буду сделать?

– А вот что.

Винд – хозяин авторемонтной мастерской, заправочной станции и небольшого магазинчика в этом районе. Несколько месяцев назад его начала одолевать шайка подростковрэкетиров. В принципе, деньги им были не нужны, все они – дети состоятельных родителей. Это вымогательство было для них своеобразным спортом, хобби.

Когда Винд обратился в полицию, оказалось, что один из малолетних рэкетиров – сынок помощника шерифа, а ещё один – племянник местного конгрессмена. Полиция потребовала, чтобы Винд предъявил доказательства. Их у него, естественно, не было. Платить рэкетирам каждую неделю по триста долларов Винд был не в состоянии. Он обратился в частную охранную фирму. Там согласились помочь ему, но оговорили непременным условием, чтобы он приобрёл лицензию на вооруженную охрану. Винд так и сделал. Лицензия вступает в силу завтра утром. Но сегодня к нему приехали рэкетиры и потребовали деньги за месяц вперёд. Винд отказал, у него просто нет сейчас тысячи двухсот долларов. Рэкетиры уехали, сказав на прощание: «Пожалел сегодня тысячу двести, завтра придётся потратить в три раза больше».

То есть, этой ночью они намерены устроить погром. Никто из рабочих Винда не пожелал остаться на ночь охранять предприятие. Винд уже начал подумывать о том, чтобы занять гденибудь денег и откупиться от хулиганов, когда, проходя мимо пакгауза, увидел как я разделываюсь с такими же оболтусами.

– Как вы смотрите, мистер Кайт, на моё предложение?

Я в очередной раз пожимаю плечами. Предложение, как предложение.

– Сколько их будет?

– Не больше пяти. Их лимитирует количество мест в Форде, на котором они катаются. Учтите, у них, скорее всего, будут цепи и водопроводные трубы. Вас это не пугает?

Я отрицательно качаю головой, а Винд продолжает:

– Огнестрельное оружие у них вряд ли будет, они никогда не заходят так далеко. Но на всякий случай я могу дать вам на ночь свой револьвер.

– В этом нет необходимости.

– Отлично! Мне бы очень хотелось обойтись этой ночью без стрельбы. Ведь лицензия вступает в силу только завтра, в восемь утра. Так вы согласны?

– Да.

– В таком случае, – Винд достаёт бумажник и протягивает мне банкноту в сто долларов, – вот вам аванс. Если завтра утром на моей станции всё будет в порядке, получите билет в вагон первого класса до ЛосАнджелеса. Договорились?

Я киваю.

– Тогда, выпьем ещё по кружечке, и я отведу вас на свою станцию. Уже темнеет.

Ночь. Я сижу в конторке авторемонтной мастерской и варю кофе. Пока всё спокойно. По пустынной улице изредка проезжают машины, но ни одна из них не останавливается ни возле заправки, ни возле мастерской с магазином. Предложение Винда пришлось как нельзя кстати. Мне уже порядком поднадоело работать грузчиком на товарной станции, ночевать в ночлежке и питаться безвкусной пищей в третьеразрядной забегаловке. При воспоминании о меню закусочной мне приходит в голову, что Ильф и Петров в своей «Одноэтажной Америке» описывали именно это время. Выходит, они не погрешили против истины. Невольно вспоминается «Пешком по Европе», где Марк Твен произносит панегирик американской кухне и поносит европейскую. Полвека не прошло, а как всё изменилось: полная инверсия. Конечно, я мог бы разнообразить меню закусочной своим пайком, но лучше его экономить. Одно Время знает, сколько мне ещё скитаться по Фазам.

У бензозаправки останавливается светлосерый Форд. Разом открываются все дверцы, и из машины выходят четверо молодых людей в одинаковых коричневых кожаных куртках и клетчатых брюках. В руках у них обрезки водопроводных труб и цепи. Приехали мои клиенты. Юнцы направляются к магазинчику. Выхожу из мастерской и громко спрашиваю:

– Господа! Вы хотите чтото купить или заправить машину? Обращайтесь сюда!

Не говоря ни слова вся компания поворачивает в мою сторону.

– Приготовьтесь, сейчас будет грустно, – предупреждаю я их.

Но они пропускают предупреждение мимо ушей и пытаются меня окружить. Быстро перехватываю самого резвого, «гашу» его лёгким ударом в шею и завладеваю его трубой. Второй пытается достать меня цепью, но я опережаю его ударом трубы по локтю. Ой, как ему, наверное, стало больно! Он бросает цепь и, схватившись за локоть, вприсядку вертится по мостовой. Третьего, неосторожно приблизившегося ко мне, юнца я встречаю прямым ударом в челюсть. Нокаут. Четвёртый, бросив обрезок трубы, бежит к машине. Но я уже вошел в азарт. Обрывок цепи, пущенный над самой землёй, настигает его в двух шагах от машины. Юнец с разбегу бьётся лбом о дверцу Форда и затихает.

Подхожу к нему и вижу, что он лбом врезался в зеркало заднего вида и разбил его. Не порядок! Иду в мастерскую, беру новое зеркало и заглядываю в прейскурант. Затем подхожу к Форду и меняю разбитое зеркало на целое. Из всех четверых в сознании только один: тот, которого я ударил трубой по локтю. Он сидит на бордюре, нянчит свою правую руку и хнычет.

– С вас семь долларов, сэр, за замену разбитого зеркала.

Юнец обалдело смотрит на меня и молчит. Не говоря ни слова, обшариваю его карманы и нахожу бумажник. Отсчитав семь долларов, сую бумажник ему в карман и снова подхожу к Форду. Спокойно и деловито заправляю бак под горловину и снова возвращаюсь к юнцу, который уже перестал хныкать и только хлопает глазами.

– С вас ещё восемь долларов, сэр, за заправку вашей машины.

На это раз он сам достаёт бумажник и протягивает мне деньги.

– Благодарю вас, сэр! – говорю я и возвращаюсь в мастерскую.

Там я в журнале отмечаю установку зеркала, заправку машины и кладу пятнадцать долларов в кассу. Через окно наблюдаю, как юнец приводит в чувство своих незадачливых приятелей, как они, пошатываясь, подходят к машине и усаживаются в неё, предварительно бросив в мою сторону взгляды, полные ужаса. Форд тихотихо, на первой передаче, уползает в ночь. Всё. Теперь я с чистой совестью могу получить от Винда билет до ЛосАнджелеса.

В семь утра приезжает Винд. Увидев своё предприятие в целости и сохранности и обнаружив в кассе приход в пятнадцать долларов, он приходит в восторг:

– Мистер Кайт, ну зачем вам ехать в ЛосАнджелес? Оставайтесь здесь, будете моим компаньоном.

– Нет, мистер Винд, – отказываюсь я, – Мне непременно надо быть в ЛосАнджелесе.

– Настаивать не буду. Раз надо, значит надо. Поехали за билетом.

На прощальный ужин с Виндом в привокзальном ресторане я прихожу уже в цивильном костюме. Камуфлированный комбинезон вместе со шлемом, автоматом и резаком я уже упаковал в чемодан и сдал его в багаж. За ужином Винд говорит:

– Мистер Кайт, моё предложение остаётся в силе. В любое время вы можете приехать и принять участие в деле.

Через час я уже сижу в комфортабельном купе вагона первого класса, в поезде, который везёт меня на Запад. Четверо с лишним суток я откровенно отдыхаю: отсыпаюсь, обедаю и ужинаю в вагоне ресторане. На больших станциях захожу в бар выпить кружечку пива. Мне надо истратить доллары до того, как я доберусь до перехода. Там они будут уже не нужны.

Переход я обнаруживаю в пригороде ЛосАнджелеса, в какомто заброшенном доме. Выйдя из него на побережье какогото северного моря, я переодеваюсь в свой привычный комбинезон. Костюм вместе с чемоданом оставляю прямо на берегу. Снова начинаются мои скитания по безлюдным Фазам. Сколько я миновал переходов, Время знает, я уже сбился со счета. Временами меня посещала мысль, что я напрасно отказался от предложения Винда. Но всё это уже праздные мысли, назад мне не вернуться, как и к комиссару Платонову. Неожиданно очередной переход приводит меня в какойто город.

Чтобы не светиться я поднимаюсь на чердак шестнадцатиэтажного дома и дожидаюсь там темноты. Искатель показывает, что переход здесь в семи с половиной километрах. Когда я с чердака осматриваю город и прикидываю свой маршрут по нему, мне начинает казаться, что я уже был или в этом городе, или в подобном ему. Точно. Этот город очень напоминает мне тот, где я ликвидировал шайку торговцев наркотиками и угнал их джип. Конечно, это не тот же самый город, но по своей неблагополучности, неустроенности и тому тяжелому впечатлению, которое он производит, этот город ничем не отличается от того.

Дождавшись темноты, спускаюсь вниз и двигаюсь, руководствуясь указаниями луча искателя. Город быстро переходит в такой же безлюдный и неблагополучный пригород. Пригород кончается, начинаются садовые участки, почти не возделанные, заросшие бурьяном, с полуразвалившимися домиками.

Внезапно участки кончаются, и передо мной открывается голое поле. Примерно в километре (именно столько осталось до перехода) светятся какието дома. Судя по всему, там, в отличие от города, во всю кипит жизнь. Доносятся звуки музыки, слышится шум машин. Но почемуто мне это не нравится. Еще большим неблагополучием веет от этого праздника жизни, он напоминает мне пир во время чумы.

Разглядывая посёлок и размышляя: чем он мне так не нравится, я забываю смотреть под ноги и чуть не влетаю в спираль Бруно. Откуда она здесь? Осторожно преодолеваю препятствие и ещё раз внимательно осматриваюсь, включив прибор ночного видения. Ого! В поле зрения попадает сразу шесть усиковрастяжек, идущих к минным взрывателям. Это мне нравится ещё меньше.

Внимательно смотрю на посёлок, до которого осталось уже не более сотни метров. Путь к нему перекрыт забором из колючей проволоки. Не высокий забор, не выше полутора метров, но интересный. Поизучав его полчаса, я обнаруживаю сразу четыре системы сигнализации, не считая телекамер, установленных на столбах. А вот и охрана. С внутренней стороны забора медленно проходит человек в «камуфляже». Он вооружен автоматическим карабином. Очень интересный посёлок. И что же они там, за колючкой, делают, если окружили себя такой охраной?

Но это – местная проблема. У меня проблема другая: мне надо проникнуть внутрь периметра и добраться до приземистого бетонного строения, окруженного кустами. Переход – в этих кустах. Надо искать слабое место в этой системе охраны. Начинаю двигаться направо. Внезапно изза облаков появляется Луна, и её свет заливает всё вокруг. Выключаю прибор ночного видения и передвигаюсь короткими перебежками, минуя усырастяжки. Мне всё видно, но и меня тоже неплохо видать.

Через несколько минут слышу близкий шум мотора. Метрах в пятнадцати вижу ворота, возле них чтото вроде КПП, неподалёку – вышка. На вышке установлен пулемёт. С внешней стороны к воротам подъезжает роскошный лимузин. Из него выходят шесть молодых людей. Три девицы в коротких юбочках и высоких сапожках и трое парней в шортах и свитерах в обтяжку. Парни и две девицы подходят к воротам и прикладывают правую руку к коробке, прикреплённой с внешней стороны ворот. Один из парней вступает в переговоры с охранником. При этом он несколько раз показывает через плечо на третью девицу. Охранник приоткрывает ворота, и парень проходит в домик КПП. Через несколько минут он возвращается, ворота раскрываются, и компания, усевшись в лимузин, въезжает в посёлок. Ворота снова закрываются.

Пожалуй, это единственное место, откуда можно проникнуть в посёлок. Но как это сделать? Пока я изучаю обстановку, к воротам с разных сторон подъезжают ещё четыре машины. Процедура повторяется, за тем лишь исключением, что из этих машин никто не проходит в КПП. Охранники ограничиваются тем, что пассажиры прикладывают руку к коробке на воротах. Похоже, что эта коробка представляет собой дактилоскопический детектор…

Мне удаётся выяснить, что охрану на воротах осуществляют трое. Один находится у ворот, второй в здании КПП и третий – на вышке с пулемётом. Одновременно выясняю, что за воротами наблюдаю не я один. Правее, ближе к дороге, лежат и смотрят на ворота ещё два человека. Поодаль, возле спирали Бруно, ещё один. Рискнуть или не рисковать? А, в принципе, что я теряю? Вчетвером легче чтото предпринять, чем одному. Тем более, что эти люди наверняка знают здешнюю обстановку лучше меня. Решение принято. Тихо подползаю к двоим, лежащим у дороги, и кладу руки им на плечи. Они дёргаются, но я зажимаю им рты:

– Тихо! Услышат! – шепчу я им.

Они удивлённо осматривают меня.

– Ты, что, оттуда? – спрашивает один.

– Оттуда, оттуда, – отвечаю я.

– Ну, и долго же ты. Мы уже хотели без вас прорываться. А что сделаешь с этими игрушками? – он показывает мне револьвер.

– Так, парень, я вижу: вам надо проникнуть туда. Мне тоже. Почему бы нам не помочь друг другу?

– Слушай, да ты кто такой? – подозрительно спрашивает второй, – Не похоже, чтобы ты был из СН.

– Какая тебе разница, парень? Считай, что я – пришелец из космоса. Удовлетворён? Мне нужно проникнуть за периметр и пробраться вон к тому зданию. Вы поможете мне, я помогу вам. Я же не спрашиваю вас: кто вы такие, и что вам там нужно? Сделаем своё дело и забудем друг друга.

– Куда тебе надо? Покажи ещё раз.

– Вон, туда, – я ещё раз показываю на приземистое строение.

– Хм! И нам надо туда же.

– Вот и отлично! Тогда быстренько объясните мне, что это за посёлок, почему он так охраняется и, по возможности, обрисуйте мне систему охраны.

– А ты и в самом деле пришелец из космоса. Ты что, действительно, не знаешь, что это за посёлок?

– Сказал же тебе, я здесь человек сугубо случайный. Хочешь, чтобы я вам помог, рассказывай.

Парни переглядываются, и один из них рассказывает.

Лет двадцать пять назад, ещё до их рождения, здесь не было никаких подобных посёлков. Все жили в обычных городах и сёлах. В стране было чтото вроде социализма. Правда, социализм этот был довольнотаки ущербным (вроде того, который был и у нас). Неизвестно откуда появились люди, объявившие себя борцами за демократию, за социализм «с человеческим лицом», за рыночную экономику. Они обещали, что если им поверят, если за ними пойдут, если их поддержат, то через пятьсот, ну самое большее, через тысячу дней страна поднимется до самого высшего уровня, и все будут жить как в самых развитых странах. И им поверили, поддержали и помогли прийти к власти.

Первое, что эти люди провозгласили в качестве основных принципов новой жизни, придя к власти, два девиза. Первый: «Разрешено всё, что не запрещено законом!» Второй: «Обогащайтесь все, кто как может!» Вот тутто всё и началось. Используя эти два принципа на полную мощность криминальные и сросшиеся с ними правительственные структуры, прибрали к рукам все богатства страны. Бывшие преступники быстро узаконили свою собственность и стали крупнейшими бизнесменами. О социализме уже никто не вспоминал. Его объявили пагубной ошибкой исторического развития и заявили, что с ним покончено навсегда. О развитии экономики тоже не вспоминали. Чтобы поднять промышленность до мирового уровня, нужны были крупные инвестиции. А их было жалко. Кредиты международных банков беззастенчиво присваивались и утекали на личные счета чиновных и криминальных мафиози. Работали только нефте– и газодобыча, лесоразработки, горнообогатительные комбинаты, некоторые металлургические и химические предприятия. То есть, те отрасли, которые производили сырьё. Сырьё это широкой рекой утекало за кордон, а прибыль оседала в карманах дельцов. Отечественные предприятия не могли приобрести это сырьё по мировым ценам. Да и ни к чему оно им было, не могли они производить из этого сырья конкурентоспособной продукции, оборудование устарело. А новое купить было не на что.

Заводы закрывались один за другим. Предприятия добывающей промышленности быстро насытились рабочей силой. Уделом прочих стала безработица или подённая работа за нищенскую плату. В стране начался обвальный рост преступности. Население резко расслоилось. С одной стороны оказались те, кто ближе стоял к кормушкам, их было меньше одного процента населения, и они жили безбедно. С другой стороны, те, кто не мог свести концы с концами. Это были все остальные. Богатый класс стал чувствовать себя в городах очень неуютно. Там на них смотрели весьма косо. Пользуясь своими немалыми средствами, новоявленные богатеи стали строить далеко за городами шикарные коттеджи. Строили их поближе друг к другу. Так появились загородные посёлки. Но обездоленный народ не мог терпеть этой роскоши, которой обзаводились за его счет. Начались опустошительные набеги на богатые посёлки. Тогда жители посёлков наняли вооруженную охрану и спрятались за колючую проволоку. В городах остались только низкооплачиваемые рабочие, безработные, пенсионеры и полиция.

Заключительным актом стала отмена паспортов и удостоверений личности. С пятилетнего возраста ввели поголовную дактилоскопию населения. У каждого полицейского появился детектор, связанный с центральным компьютером. Теперь полицейский, приложив палец любого человека к датчику, мог за минуту узнать о нём всё. Но это было бы не так уж и плохо, только палкато оказалась о двух концах. Проверив отпечатки пальцев человека, полицейский мог одновременно послать на компьютер сообщение, что это лицо совершило некоторое нарушение общественного порядка, и на него наложен штраф. После этого человек не только не мог получить свою нищенскую зарплату, пенсию или пособие, но даже купить себе кусок хлеба, пока не уплатит штраф. Проклятые детекторы установлены повсюду; везде, где производятся какиелибо платежи.

Нашлись люди, которые отказались от дактилоскопии, посчитав это нарушением своих прав. Они объединились в Союз Неповиновения (СН). Их сразу же объявили вне закона, и группы СН ушли в леса и горы. Оттуда они совершали набеги на государственные учреждения, добывая себе всё необходимое.

Но у большинства населения жизнь стала невыносимой. Мало того, что они страдали от многочисленных преступных шаек, а тут ещё и полицейский террор. Люди начали объединяться в союзы, группы, но это строжайше преследовалось. В короткий срок большинство объединений было разогнано, остальные ушли в глубокое подполье.

Мои рассказчики как раз принадлежали к одной из таких подпольных групп с романтическим названием «Ностальгия». Один из членов группы разработал новый компьютерный вирус, который, будучи запущенным в сеть, полностью должен был уничтожить дактилоскопическую базу данных. Но для того, чтобы он сработал, его надо было запустить в центральный компьютер хотя бы районной сети. Периферийные компьютеры, установленные в городе, были блокированы на предмет ввода новых программ. Поэтому они и собрались сегодня здесь, чтобы проникнуть на территорию посёлка, в помещение центрального компьютера (возле него как раз и был нужный мне переход в другую Фазу). Дискета с программойразрушителем была у того парня, который залёг возле спирали Бруно. «Ностальгия» договорилась с одним из отрядов СН, что они помогут им проникнуть в посёлок. Поэтому парни, поначалу, приняли меня за одного из них.

– И как вы думаете проникнуть к компьютеру? – спрашиваю я.

– Надо снять часового у ворот и на вышке.

– А тот, что сидит в КПП? Он же поднимет тревогу.

– Нет. За ложную тревогу его сразу уволят. Он сначала убедится, как следует, только потом подаст сигнал. Тут главное, быстрота: снять часового у ворот и на вышке, а этого, пока он разбирается, что к чему, мы быстро пристрелим.

– Но того, кто на вышке, без стрельбы не снять.

– Ну и что? Охранники ночью частенько постреливают по подозрительным теням. На это никто не обращает внимания.

– Ну, хорошо. Вы проникаете к компьютеру и разрушаете его базу данных. Ну и что? Её рано или поздно восстановят, и всё вернётся на круги своя.

– Чудак! Да ведь этот компьютер включен в центральную сеть. По этой сети вирус распространится вплоть до столицы. Вся правительственная система, вся жизнь страны будут парализованы. Нет, ты действительно, пришелец! Да без этих грёбанных детекторов сейчас шагу никто не сделает. Они даже через эти ворота ни туда, ни обратно не проедут. Из домов своих выйти не смогут. Литра бензина не нальют, на связь выйти ни с кем не смогут. Вот тутто их тёпленькими и взять, и продиктовать свои условия. Что они сделают, один против тысячи?

– Но ведь выто этого всё равно не увидите. Неужели вы думаете, что вас отсюда выпустят?

Парни снисходительно смотрят на меня. Нашёл о чем спрашивать! Они для себя уже всё решили.

– Хорошо. Я помогу вам. Помогу и к зданию проникнуть и, по возможности, прикрою ваш отход. Но с одним условием. Беспрекословное подчинение.

– Идёт.

Около часа я изучаю процедуру въезда и выезда машин через ворота. Кажется, всё ясно.

– Так. Подтягивайтесь вплотную к воротам. Он – тоже, – киваю я на парня с дискетой, – Двигайтесь попластунски. Только осторожней, здесь мины.

– Да мы их наизусть знаем.

– Тем лучше. Как только я сниму часового у ворот, вы сразу бегите в КПП, а он к компьютеру. Часового на вышке я беру на себя. Приготовились. Прорываться будем с первой же машиной, которая будет выезжать из посёлка.

Ждать эту машину приходится около получаса. Вот лимузин, в котором сидят две роскошные дамочки, выезжает за пределы посёлка. Створка ворот медленно ползёт на своё место, а часовой перекрывает своей фигурой временно освободившийся проход.

Я кидаю в него резак. Парни тут же вскакивают и вместе со мной бегут в проём. Пробежав в ворота, я с колена бью короткой очередью по зашевелившемуся на вышке пулемётчику. Словно в ответ на мою очередь из КПП доносятся выстрелы. Путь свободен. Забираю свой резак и бегу за парнем с дискетой, который уже наполпути к зданию компьютера. Двое других выбегают из КПП и тоже бегут вслед за нами.

Парни из «Ностальгии» врываются в помещение, а я быстро нахожу переход. Он за кустами, выглядит как пятно света от фонаря. Занимаю оборону спиной к переходу, перекрывая подступ к входу в компьютерный зал. Оттуда доносится несколько выстрелов, и всё стихает.

Но ктото из персонала компьютерного центра успел поднять тревогу. Через минуту со стороны посёлка появляется десяток вооруженных охранников. Подпустив их на сто метров, я открываю огонь. Охранники, потеряв троих, рассредоточиваются, залегают, и начинается перестрелка.

Я в более выгодном положении. Они освещены, а я в темноте. Но их намного больше. Впрочем, я не ставлю перед собой задачу поразить их всех. Я просто хочу удержать свободным проход к воротам, поэтому весь огонь сосредотачиваю на тех, кто пытается охватить меня справа. Отбрасываю опустевший магазин и вставляю последний, оставшийся у меня. Чтото ребятишки долго копаются. Еще пять минут, и я уже не смогу их прикрыть. Нечем будет стрелять.

А вот и они. Один за другим из дверей выбегают парни и падают на траву рядом со мной.

– Чего ждёте!? – кричу я им, – Быстро – к воротам! Перебежками! Я прикрою.

– А ты?

– Обо мне не думайте. Я остаюсь здесь. Ну, вперёд!

Выскакиваю на открытое место и длинными очередями прижимаю охранников к земле. Но те тоже не лаптем щи хлебают. Их пули свистят и бьют в землю в опасной близости.

Охранники, понимая, что я – главный противник, не забывают и о своих обязанностях. Перемещаясь под огнём, замечаю, как двое парней, не добежав до ворот, успокаиваются навсегда. Из троих только один успевает выскочить наружу. И то ладно. Самито они на такой успех и не рассчитывали. Теперь можно подумать и о себе.

Даю последнюю очередь и отступаю в кусты. На меня падают срезанные пулями ветки. Уже в тот момент, когда я ступаю в желтый круг, одна из пуль всётаки настигает меня и с такой силой бьёт в левое плечо, что я кувыркаюсь вперёд через голову, прямо в центр круга.

Первая мысль: скорее назад! Лучше под пули, чем сюда. Кажется, я попал в Ад. Осматриваюсь. Я лежу на горячей, остывающей лаве в кратере гигантского вулкана. Извержение закончилось несколько часов назад, но оно явно готово повториться. Я слышу непрерывный громкий рокот, доносящийся изпод земли. Лавовая корка подо мной не дрожит, а буквально трясётся. Раскалённый воздух насыщен серными испарениями. Через многочисленные трещины в лаве фонтанируют струи желтоватого дыма.

Выбраться отсюда невозможно, стены кратера высокие, крутые и гладкие. Да и не нужно мне выбираться. Луч искателя показывает направление на центр кратера. Кратер грандиозен. Я не знаю на Земле вулканов таких размеров. Этот кратер под стать Лунному. Не вижу его противоположного края, но, судя по кривизне стены, его диаметр около пятидесяти километров. Хорошо еще, что переход всего в двух километрах, а не в самом центре кратера.

Поднимаюсь, пытаясь опереться на левую руку, но она не слушается и резкой болью отдаёт в плечо. Делаю беглый осмотр. Мелтан выдержал попадание. Кости целы, но ушиб приличный. Больно, но надо терпеть, оставаться здесь нельзя. Время знает, когда начнётся очередное извержение: через день, через месяц или через полчаса. Да и без извержения здесь долго не высидеть: изжаришься или высохнешь до стадии египетской мумии.

Превозмогая боль, поднимаюсь и, обливаясь потом, задыхаясь в сернистых испарениях, двигаюсь к переходу. Двигаться приходится своеобразно, зигзагами; лавируя как парусник, что движется против ветра. Лава местами такая раскалённая, что на неё невозможно ступить. Жжет даже через толстые подмётки ботинок. Приходится прыгать по выступающим глыбам. Они тоже горячие, но на них можно простоять с минуту, чтобы выбрать направление следующего прыжка. Вдобавок многочисленные столбы дыма и пара тоже заставляют отклоняться в сторону.

Двухкилометровый маршрут я преодолеваю не менее чем за три часа. Обильный пот щиплет глаза. От горячего, насыщенного сернистым газом воздуха донимает постоянный сильный кашель. Течет, мягко говоря, из всех дыр. Левое плечо отзывается болью при каждом шаге, не говоря уже о прыжках.

Но всё когданибудь кончается. Кончается и мой путь по этому кратеру. Некоторое время я стою в размышлении перед глубокой впадиной, в которой тускло светится ещё не остывшая лава. Правда, светится она желтым светом, но прыгать туда всё равно както не хочется.

Рокот, тем временем, переходит в грохот. Колебания, воспринимаемые ногами, усиливаются в амплитуде и возрастают по частоте. Застывшая лава вокруг меня начинает трескаться и вздыматься, как льдины на реке во время ледохода. Пар и дым поднимаются уже не фонтанами, а сплошной стеной. Начинается извержение. Мне остаётся один путь; нравится мне он или нет, не важно. Вздыхаю и прыгаю вниз.

Приземляюсь я в лесу. В самом обыкновенном лесу нашей среднерусской полосы. Лежу ничком, головой почти в муравьиной куче. Тихо. Кроме птичьего разноголосья, никаких других звуков. Крякнув от боли, прошившей левое плечо, переворачиваюсь на спину. Прямо у моих ног растут сосна и осина. Видимо, между ними я и ввалился сюда.

Какоето время я лежу и откровенно отдыхаю. Как всётаки хорошо оказаться в родном, знакомом и безопасном русском лесу после путешествия по кратеру действующего вулкана. Однако, пора сориентироваться.

Смотрю на искатель. Что такое!? Луч гуляет, и гуляет он не в какомто ограниченном секторе, а гуляет как луч на индикаторе кругового обзора: по всей окружности.


Глава XVI


Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живёшь в заколдованном, диком лесу,
Откуда уйти невозможно.
В.С.Высоцкий

Интересно. Про такой вариант Кристина нам ничего не говорила. Где же здесь искать переход? Если бы его не было вообще, то и луча бы не было: была бы просто точка в центре индикатора. А так получается, что переход может оказаться в любом направлении. Куда же идти?

А может быть я уже пришел? Хотя, вряд ли. На конец пути это не похоже. Если Шат Оркан посчитал, что я уже созрел, то конец пути должен был бы привести меня прямо к нему в логово. Но тогда как понять такое: переход и есть, и в то же время, его нет? Куда же всётаки идти?

Стоп, Андрюха, давай без суеты и паники. Осмотрись, подумай и принимай решение.

Осматриваюсь. Никаких следов человеческой деятельности. То есть, ни пеньков, ни тропинок. Это, впрочем, ни о чем не говорит. Настраиваю портативную рацию в шлеме и прокручиваю весь диапазон. Эфир молчит. Одно из двух: либо эта Фаза не обитаема, либо её жители ещё не знают радиосвязи. Впрочем, может быть и третий вариант: они ей уже не пользуются. Радиационный фон в норме. Это тоже ни о чем не говорит. Наличие фона говорит о многом, отсутствие его не говорит ни о чем.

Отсоединяю магазин автомата и выщелкиваю из него оставшиеся патроны. Семь штук. Лихо! Если бы ребята из «Ностальгии» ещё чутьчуть задержались в компьютерном центре, я бы остался пустым. Пара очередей, и всё. С патронами положение поганое. Будем надеяться, что мне больше не придётся вести такие бои. Хотя, на что можно надеяться?

Куда же мне всётаки идти? Еще раз с надеждой смотрю на искатель, но он продолжает издеваться. А пойдука я, куда глаза глядят. А глядят они в том направлении, в котором я ввалился в этот Мир. А что? Чем в создавшейся ситуации это направление хуже прочих?

Чем дальше я углубляюсь в лес, тем больше убеждаюсь, что здесь никогда не ступала нога человека. Этот уголок природы не знает двуного безжалостного хищника. Даже осторожная белочка, сидящая на ветке, не убегает со всех лап, а с любопытством сморит на меня, подрагивая пушистым хвостиком.

Обходя густые заросли кустарника и вековые сосны, я стараюсь выдерживать прямое направление движения, сверяясь по солнцу и компасу. Примерно через километр выхожу на берег реки. Набираю воды и готовлю себе обед. За едой ещё раз пытаюсь осмыслить своё положение. Искатель попрежнему показывает в «никуда». Но ведь кудато идти всётаки надо. Не сидеть же на берегу реки. Река! Все цивилизации издавна тяготели к речным берегам.

Покончив с едой, берусь за резак и начинаю мастерить плот. Через три часа у меня готово грубое плавсредство. Гружусь на него и медленно спускаюсь вниз по течению лесной реки, следуя всем её затейливым поворотам. Признаков цивилизации пока не видно. Более того, олень вышедший к водопою, при моём появлении не шарахается в чащу леса, а поднимает голову и провожает меня долгим взглядом своих грустных карих глаз.

Я настолько проникаюсь спокойствием и безмятежностью окружающей меня лесной жизни, что когда за очередным поворотом реки вижу на поляне небольшой бревенчатый дом, то чуть не проплываю мимо. Поспешно пристаю к берегу и высаживаюсь.

Спрятавшись в кустах, долго наблюдаю за домом. Никакого движения. Впечатление такое, что там никто не живёт. Хотя, хозяева могли кудато уйти, и к вечеру вернутся. А дом интересный. Построен он давно, брёвна уже потемнели. Построен весьма примитивно, даже грубовато. А вот крыша. Крыша крыта не дранкой, не шифером и не соломой, а какимто тёмным блестящим материалом. Очень напоминает солнечные батареи.

Беру автомат на изготовку и осторожно приближаюсь к дому. Обхожу его кругом. Никаких признаков жизни. Дверь не заперта. Вхожу и убеждаюсь, что первое впечатление не было обманчивым. В доме никто не живёт. Нет тех мелких признаков того, что хозяева только ненадолго покинули свой дом и намерены вернуться. Нет в прихожей ни какойлибо обуви, не висит никакая одежда. Рукомойник в углу сухой и давно. Дрова у очага сложены аккуратной кучкой, рядом лежит растопка, но в очаге нет ни золы, ни даже копоти.

Освещение в доме электрическое. Но на полке стоят и свечи в подсвечниках. Прохожу в другую комнату и останавливаюсь как вкопанный. У стены развёрнут компьютер. Преодолев естественное удивление, подхожу к нему. Конструкция мне не знакомая, но, в принципе, разобраться можно. Три монитора; один из них явно предназначен для связи, так как мельчайшие его ячейки чередуются, как воспроизводящие и воспринимающие.

Что еще? Какие меня здесь ещё ждут сюрпризы? В той же комнате стоит ещё один агрегат непонятного назначения. Долго осматриваю его, соображаю и постепенно прихожу к выводу, что это здорово смахивает на Синтезатор. Куда же я всётаки попал? Кому принадлежит этот дом и вся эта техника?

Возле очага нахожу полку с посудой. Больше в доме нет никаких признаков того, что здесь живут. Окна без занавесок. На двух постелях лежат только матрацы, никакого белья. На полах ни ковриков, ни половиков, ни циновок.

В пристройке нахожу кладовую. Там лари с мукой, крупами, ёмкости с солью, сахаром, какието специи. Но нет никаких следов, что этим добром когдато пользовались. Кроме того, обнаруживаю погреб с запасом овощей. Вот тут я крепко призадумываюсь. Всю эту картошку, капусту, морковь, свеклу и редьку не могли затарить сюда слишком давно. Все эти овощи имеют вполне товарный вид, хоть сейчас вези на рынок. И как это всё соотносится с тем, что в доме никто не живёт по меньшей мере полгода?

Пока я изучаю дом и его устройство, начинает смеркаться. Время с ними, с хозяевами, решаю я и спускаюсь в погреб. Набрав и почистив картошки, разжигаю очаг и готовлю себе ужин. Давно я мечтал о горячей свежесваренной картошечке! При внимательном осмотре кладовой обнаруживаю большую коробку с чаем и такую же с кофе. Отлично!

Завершив ужин тремя кружками ароматного горячего чая, устраиваюсь на диван, пристроив автомат так, чтобы он был под рукой. Бросаю взгляд на искатель. Он всё в той же позиции.

От очага тянет теплом. Умятый мной котелок картошки и чай создают ощущение довольства. Хочется мурлыкать; жаль, некому меня погладить. Мне уже надоело гадать. Если некуда больше идти, то ничего лучшего для длительной остановки мне не найти. Здесь нет ни динозавров, ни рэкетиров, ни гигантских муравьёв, ни белых офицеров, ни гибридов ворона с ежом. Непонятно одно: кто построил и оснастил этот дом и куда делся его хозяин? Время с ним! Придёт, какнибудь найду с ним общий язык. Я засыпаю.

Утром, проснувшись, варю кофе и завтракаю своим пайком. Ни ночью, ни утром меня никто не побеспокоил. В таком случае, будем пока считать это пристанище своим.

После завтрака решаю осмотреть окрестности. Неожиданно на опушке леса обнаруживаю курятник: двадцать несушек, петух и цыплята. Долго сижу, глядя на это семейство и гадаю: а ихто кто кормил всё это время? Всётаки интересный этот дом. Солнечные энергетические батареи, компьютер, Синтезатор. Запас овощей, свежих, совсем недавно завезённых. И в то же время, полное отсутствие какоголибо намёка на то, что здесь когдато, в обозримом прошлом, жили люди.

А, в Схлопку всё это! Решительно захожу в курятник. Всё становится ясно, по крайней мере здесь. Под потолком расположены внушительная ёмкость с комбикормом и цистерна с водой, а посередине курятника – автоматическая кормушка с дозатором. Набираю дюжину яиц и возвращаюсь в дом.

Нерешительно подхожу к компьютеру. Внимательно осматриваю его. Да, панель управления мне совершенно непонятна. Зато всё остальное на месте. Вот центральный блок с процессором и накопителем. Это, судя по всему, принтер, правда, мне непонятна его конструкция и принцип действия. Это явная «мышка». Где гнездо для чтения и записи кристаллов? Его нет, вместо него две щели для дискет. Большая пачка этих дискет обнаруживается в выдвижном ящике стола. Часть дискет пронумерована арабскими цифрами. Интересно, что это за диски?

Включаю компьютер и заряжаю дискету №1. На мониторе появляется блоксхема компьютера, и разноцветные стрелки показывают порядок действия при работе. Отлично! Компьютер мы освоим.

Направляюсь к Синтезатору. Наверное, я вечером был слишком возбуждён и ошеломлён, поэтому и не смог ни в чем толком разобраться. Сейчас мне всё понятно. Вот сенсорный датчик, вот камера, вот пульт управления: на нём только цифры и стрелки. Не понятно назначение монитора. В ящике стола обнаруживаю цветной каталог на плотной бумаге. Вместо текста в нём вполне понятные пиктограммы, обозначенные девятизначными кодами. Попробую.

Включаю Синтезатор и, полистав каталог, набираю девять знаков кода «боеприпасы». Монитор оживает, на нём появляется «дерево». Быстро нахожу автомат Калашникова калибра 7,62 мм и даю команду на исполнение в количестве ста двадцати штук. На дверце камеры загорается сначала зелёный, потом синий сигнал. Открываю дверцу и достаю три полностью снаряженных магазина. Здорово! Магазины я не заказывал.

Войдя во вкус, нахожу в каталоге код «оружие» и по «дереву» добираюсь до пулемёта Калашникова. Есть! Даже с запасным стволом! Творю ещё две ленты на двести патронов каждая и останавливаюсь. Хватит, а то я себе сейчас сотворю танк или БМП.

Тщательно обшарив дом, его помещения, погреб, чердак и окрестности, я прихожу к выводу, что здесь всё предусмотрено для нормальной жизни. Есть необходимый инструмент, есть рыболовные снасти, есть даже двуствольное охотничье ружьё шестнадцатого калибра и к нему три коробки патронов с разной дробью.

На ужин делаю себе грандиозную яичницу, какая только смогла уместиться на самой большой сковороде: девять яиц. Говорят, что вредно есть сразу столько яиц, ну и пусть. Это вредно для тех, кто ест их каждый день. На Синтезаторе творю три бутылки пива. Сидя перед сковородкой у очага и запивая яичницу пивом, я размышляю по поводу сложившейся ситуации. Искатель показывает погоду на мысе Горн в Северной Австралии. Значит, идти мне некуда. Что это значит? Это может означать, что, либо Шат Оркан потерял меня из виду, утратил контроль надо мной, либо он утратил ко мне интерес; то есть, он считает, что я уже отсюда никуда не выберусь, и меня здесь никогда не найдут.

В любом случае, мои похождения или временно приостановились, или кончились. Но и в том, и в другом случае; что для передышки, что для пожизненного заключения, условия не такие уж и плохие. Этот Старый Волк мог бы загнать меня в такие условия, что небо с овчинку показалось бы. Чего стоил хотя бы кратер действующего вулкана. Так что, грех тебе, Андрей Николаевич, жаловаться на судьбину свою горькую. Не такая уж она и горькая. Условия сносные, даже можно сказать, комфортабельные.

Ято, конечно рассчитывал, что венцом моих скитаний будет или камера, или лаборатория, где мне поставят какието условия, и я буду искать выход из положения и, конечно, найду. Но такого конца я, откровенно говоря, не ожидал.

А может быть, он действительно потерял контроль надо мной? Не похоже. Почему именно сейчас, именно возле этого дома? Мне в голову приходит неожиданная мысль. Я встаю и подхожу к компьютеру, потом – к Синтезатору. Нет. Ни тот, ни другой агрегат не имеют ничего общего с теми, что я видел в его лаборатории, когда сидел в замке, в Лотарингии.

Но, тем не менее, слишком уж всё это не похоже на простую случайность. Только вот зачем всё это? Интересно, а как бы я сам поступил, окажись на месте Старого Волка или Шат Оркана? Да что зря гадать. Его психология, его мировоззрение и его возможности для меня тайна за семью печатями. Что я о нём знаю? Только то, что он счел возможным сказать мне тогда, в замке.

Словом, нечего теряться в догадках. Надо осваиваться здесь, настраиваться на долгую жизнь и искать возможность связаться со своими, дать знать о себе. Бросаю взгляд на компьютер. Нет, это глупости. Если всё это дело рук Старого Волка, то он наверняка позаботился о самой строгой изоляции, о том, чтобы я отсюда никак не смог дать знать о себе в Монастырь.

При мысли о Монастыре моё, и без того нулевое, настроение падает ещё ниже. Что сейчас там творится? Интересно. Прошлый раз я скитался по Фазам часов двенадцатьчетырнадцать, а в Монастыре прошло только три минуты. Сейчас я «гулял» около двух месяцев, сколько же времени прошло в Монастыре? Несколько минут? Или несколько лет? То, что меня сейчас интенсивно ищут, или искали, по всем мыслимым и немыслимым Фазам, в этом я не сомневаюсь ни на секунду. Хотя, скорее всего, они могли прийти к выводу, что я попал сразу в лапы ЧВП, и в данной ситуации моя Матрица заблокирована.

Нет. Всё равно ищут. Лучше бы мне было остаться там, куда я попал сразу после боя с танками. При этой мысли я усмехаюсь. А как бы я объяснялся с местными властями? Занял бы оборону в песочнице? Или взял этих мальчишек в заложники? И ждал бы, пока наши не вычислят и не восстановят этот переход? Глупо. У меня просто не было другого выхода. И это положение сложилось тогда не случайно. Так было задумано. Старый Волк прекрасно знал, что наши смогут относительно быстро найти меня, при условии, если я останусь на месте. Поэтому он и создал такую ситуацию, что я просто был вынужден сразу же уйти в другой переход и, тем самым, спутал своим товарищам все карты, отрубил всякую надежду на то, что меня смогут найти в обозримом отрезке времени. Не случайно и переходто там оказался буквально в двух шагах. Нет, надо отдать должное этому Волчаре, враг он серьёзный.

На другой день, искупавшись в реке, я приступаю к постройке бани. Не знаю, как моются соплеменники Старого Волка, но мне без этого подсобного помещения никак не обойтись. Одновременно, по вечерам осваиваю компьютер и создаю на Синтезаторе всё, что необходимо для придания дому жилого вида и обеспечения нормальной жизни.

В первую очередь скидываю с себя надоевший мелтан и тяжелые ботинки. Впрочем, далеко всё это не прячу. Я не на курорте, а в стане врага, здесь можно ожидать чего угодно. Готовлю себе подходящую одежду и обувь.

Один или два раза в неделю с утра ухожу изучать окрестности. Всё больше убеждаюсь в том, что кроме этого дома, в радиусе до двадцати километров нет никаких следов человеческой деятельности. Эфир всё время молчит, искатель никуда не показывает. Чтобы не отвлекаться на приёмник и искатель по несколько раз в день, я присоединяю их к компьютеру. Теперь при малейшем оживлении в эфире или стабилизации движения луча искателя, компьютер зафиксирует это и выдаст мне сигнал.

Во время разведки окрестностей нахожу то место, через которое я вышел в эту Фазу. Оно всего в двух с половиной километрах от дома. Это по прямой. По реке получилось более десяти километров. Оно и понятно. Мне редко встречались реки, у которых так прихотливо извивалось бы русло.

В лесу много грибов и ягод. Особенно обильно растут смородина и малина. В малиннике я обнаруживаю следы пребывания там медведей. Теперь, когда иду в лес за грибами, за ягодами или на рыбалку, беру с собой автомат. Охотничье ружьё висит без дела. Не хочу тревожить здешнюю природу выстрелами и гробить без особой нужды её доверчивых обитателей. С меня пока хватает и Синтезатора.

Правда, я присмотрел в лесу озеро, на котором уток и гусей такое обилие, как муравьев в муравейнике. Когда они поднимут на крыло своё потомство, надо будут посетить это место. Творю на этот случай резиновую лодку.

В природе ощущается приближение осени. Надо готовиться к зимовке. Заготавливаю дрова для бани и очагов. Сушу, солю и мариную грибы. Грибов становится особенно много с наступлением осени. Какоето дикое изобилие. За лето я наварил достаточное количество варенья из смородины и малины. Скоро пойдёт клюква. Её тоже заготовлю. Несколько раз посещаю заросли орешника.

Решившись, наконец, пошуметь, делаю три выхода на озеро. Без собаки тяжеловато, приходится плавать на лодке за каждой подбитой птицей. Тем не менее, три вечера подряд лакомлюсь дичью. Приличное количество гусей и уток спускаю в погреб, где замораживаю их в обнаруженном ещё летом морозильнике.

В одно прекрасное утро выпадает снег. Я и забыл, что зимой бывает холодно. Не откладывая в долгий ящик, пока варится кофе, творю себе комплект зимней одежды и обуви. Получилось не плохо. Конечно, Лена сделала бы всё это с большим вкусом и фантазией. При воспоминании о Лене мрачнею. Как она там? Что делает? Тут же гоню прочь эти мысли. В долгие зимние вечера у меня ещё будет немало времени для этих невесёлых размышлений. Деваться от них некуда будет.

Наконец, после нескольких оттепелей, окончательно устанавливается зима. Снег выпадает так обильно, что я сразу же убеждаюсь в том, что далеко не всё предусмотрел, когда готовился к зиме. Приходится творить себе лыжи с палками и совковую лопату для расчистки снега.

В пятнадцати километрах от дома обнаруживаю берлогу. Мишек решаю не беспокоить. Пусть спят. Но вот другое соседство вызывает тревогу. Во время путешествий по зимнему лесу мне попадаются многочисленные волчьи следы. Летом я этих зверей не замечал. В принципе, это не значит, что их не было поблизости. Просто, сейчас они оставляют за собой заметные следы, которых не было видно летом.

Особенно встревожило меня появление этих следов в непосредственной близости от курятника. Уж не собрались ли серые тёзки Шат Оркана ко мне с визитом? Что ж, приходите, мне есть чем вас встретить. Только вы ведь никогда не предупреждаете о своих посещениях. Творю на Синтезаторе и устанавливаю вокруг курятника не хитрую, но эффективную сигнализацию

В один из тёмных вечеров сигнализация срабатывает. Быстро надеваю шлем с прибором ночного видения, хватаю автомат и выхожу во двор. Так и есть. Возле курятника копошатся непрошеные гости. Почуяв меня, волки прекращают возню и поворачиваются в мою сторону. Ну, конечно! Они же не знают, чем грозит им моё появление. Вскидываю автомат, и ночную тишину разрывает грохот нескольких одиночных выстрелов. Бью прицельно, на поражение.

Трое из непрошеных гостей остаются на снегу, кровавые следы четвёртого тянутся в лес. Больше они сюда не сунутся. Волки, в отличие от людей, осторожные твари. Дураков среди них не бывает.

Снимаю с убитых волков шкуры и обрабатываю их. Туши оттаскиваю в лес и бросаю их на снегу подальше от дома. Если голодуха припрёт, то сородичи схарчат их.

Но моё спокойствие продолжается не долго. Дней через десять сигнализация вновь извещает меня о том, что ктото пытается проникнуть в курятник. На этот раз визит нанесла чернобурая кумушка. Её красивая, с серебряной проседью, шкурка присоединяется к трём волчьим. За долгую зиму волки больше меня не беспокоили, зато лисички навещали ещё три раза. И все они оставили свои роскошные шубки мне, в качестве компенсации за беспокойство.

Долгими зимними вечерами сижу за компьютером. Я уже достаточно освоил его, чтобы составить программы наблюдений за другими Фазами. Почти сразу я понял, что это и есть основное назначение компьютера. Однако все мои попытки выйти на Фазу Стоуна кончаются неудачей. Компьютер даже не запрашивает пароль доступа, он просто блокируется, и мне приходится перезагружать его.

Это в очередной раз убеждает меня в том, что я попал сюда не случайно. Какие, в Схлопку, случайности! Всё ясно и понятно. Несколько раз пресекаю свои порывы набрать код связи Старого Волка. На мой взгляд, это было бы равносильно признанию своего поражения и мольбе о пощаде.

Нет, этого я делать не буду! Не дождётся Старый Волк, чтобы Андрей Коршунов встал перед ним на колени. Всю зиму я не прекращаю попыток взломать блокировки и выйти на Фазу Стоуна. Я полагаю, что это будет самым трудным этапом, дальше я уже найду способ связаться со своими. Но все мои попытки ни к чему не приводят. Тем не менее, я не оставляю их, перебирая один за другим бесконечное множество вариантов. А их, действительно, бесконечное множество. Я уже произвёл необходимые расчеты. Получилось 74! А может быть и больше. Это только в первом приближении.

Я, было, составил программу автоматического перебора всех этих вариантов. Но как только я ввёл её и дал команду на исполнение, компьютер мягко, но решительно пресёк эту попытку. Пришлось снова перезагружаться. Ничего, время у меня есть. Нет таких крепостей, которых бы не взяли большевики! Кто так сказал? Не помню, да это и не важно. Важна суть. Главное, не падать духом и не опускать руки.

В промежутках между попытками взломать проклятую блокировку «путешествую» по Фазам. Наблюдаю их жизнь, отыскиваю критические ситуации. Заодно практикуюсь в поисках решений по их исправлению; планирую операции, которым, увы, не суждено осуществиться. А какие они получаются красивые: отточенные, без сучка и задоринки!

Нахожу время заглянуть и к своим старым знакомым. Сэр Хэнк уже очистил от нежити Синий Лес. Король простил ему победу на турнире и выбор Ялы в качестве королевы. Он пожаловал ему достоинство круна. Сейчас он крун Гомптон. Под его командой отряд из тридцати рыцарей и сотни латников и лучников. Бок о бок с ним действует нагила Эва, подарившая ему сына. Эва собрала двадцать нагил. Они вместе с отрядом круна Гомптона ведут планомерное истребление нежити во всём королевстве. Яла редко сидит на месте, она вместе с Урганом разъезжает по всему королевству и щедро эксплуатирует дары святого Мога на благо всем нуждающимся. Но по первому зову круна Гомптона или Эвы, она бросает все дела и мчится к ним на помощь.

Навещал я и другие Фазы, где мне приходилось действовать. В одной из Фаз я с удивлением и не без удовольствия наблюдал счастливую семейную пару: Ольгу Колышкину и Трижды Героя, полковника Андрея Злобина. Война уже кончилась. Она работала главным хирургом в районной больнице, а он командовал дивизией МиГ9. Впереди их ждала долгая и счастливая жизнь. Понятно, что это была одна из гармоник той Фазы, где я работал.

Понаблюдав их немого, я отключился. У менято и там, у них, и здесь сложилось всё подругому. Снова мои мысли вернулись к моей подруге. Как она пережила моё исчезновение? Я хорошо помню, что она говорила мне о том, что если со мной случится беда, то жизнь для неё потеряет всякий смысл. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я вновь пытаюсь найти способ выйти на Фазу Стоуна и снова, в который раз, натыкаюсь на непробиваемый барьер.

Так проходит зима. Весной я оказываюсь практически запертым в своём доме. Река разлилась, и вода подступила почти до крыльца. Правда держалось половодье недолго, всего три дня. У меня нет точного календаря, я не знаю, какое здесь было число, когда я попал сюда. Поэтому и Новый Год я отмечал весьма приблизительно, взяв установление снежного покрова за 15 ноября.

Когда по моим расчетам наступает конец апреля, я берусь за лопату. Неподалёку от дома вскапываю грядки, где сажаю картошку, редис, морковку и другие овощи. Зимой я подумывал о том, чтобы по весне посеять хлеб, но для этого не нашлось достаточно места. Надо будет летом присмотреть участок леса, окопать его и к осени запалить. Займусь подсечным земледелием. Я уже втянулся в этот неспешный ритм жизни натурального хозяйства. Конечно, все эти овощи и хлеб я могу сотворить на Синтезаторе, но коли уж я попал в такие условия, то и жить надо соответственно.

В одно майское (по моим расчетам) утро я бегу с утра на речку проверить поставленные с вечера жерлицы. Притащив оттуда пару щучек и поставив на очаг кофейник, сижу на крыльце и обдумываю, что мне сегодня надо прополоть грядки, где уже взошли редис и сделать салат. К обеду нужно почистить и пожарить щук а, может быть, запечь?

Надо сходить к лесному ручью, присмотреть место для мельницы. Коль скоро я вознамерился заняться хлеборобством, то не молоть же мне зерно вручную. Надо ставить мельницу. К вечеру истоплю баньку. А после бани, поужинав, проверю одну идейку по поводу прорыва блокады.

Докуриваю сигарету и собираюсь идти заваривать кофе. В этот момент тишину прорезает сигнал компьютера. До меня не сразу доходит смысл этого звука. Я затягиваюсь сигаретой, потом, поняв, наконец, что произошло, срываюсь с места и бегу к компьютеру. Искатель ожил. Открылся переход. Судя по всему, тот самый, через который я вошел сюда. Направление строго на него, расстояние две тысячи шестьсот метров.

На этот случай у меня всё приготовлено. Остаётся только переодеться… Быстро натягиваю мелтановый и камуфлированный комбинезоны, на ноги – ботинки, на голову – шлем. Пулемёт – за спину, туда же вещмешок. Хватаю автомат, искатель и бегу к переходу.


Глава XVII


Не бродяги, не пропойцы,
За столом Семи Морей,
Вы пропойте, вы пропойте
Славу Женщине моей.
Б.Ш.Окуджава.

Не успеваю я отбежать от дома и трёхсот метров, как луч на искателе начинает колебаться. Сначала в узком секторе, ориентированном в направлении на переход. Затем колебания становятся всё шире и шире. И наконец, луч начинает «гулять» по всей окружности, как ни в чем ни бывало. Переход закрылся. Я в нерешительности останавливаюсь.

Что это значит? Зачем понадобилось открывать переход, чтобы через несколько минут снова его закрыть? Что за глупые шутки? А может быть, это – не шутки, а часть плана? Психологическое воздействие, так сказать. Чтото Андрей Коршунов прижился в этой Фазе, слишком уж он комфортно себя чувствует: и материально и морально. Не потрепать ли ему нервишки?

Хотя, глупости всё это. Если бы у меня были такие мысли, то я бы этому Старому Волку, будь он на моём месте, открывал бы переходы через день, и всё время в разных местах. И заставлял бы его совершать маршброски по пятнадцатьдвадцать километров, по сильно пересеченной местности. Здесь чтото другое. Во всяком случае, навестить место, где открывался переход, не мешает. Но торопиться особенно, уже ни к чему.

Возвращаюсь в дом, оставляю там пулемёт и вещмешок и с одним автоматом отправляюсь к переходу. Луч искателя попрежнему «гуляет» на все триста шестьдесят. Очень скоро прихожу к сосне и осине, между которыми в моё время открывался переход. Всё спокойно: никакого свечения и никакого тумана. На всякий случай бросаю между деревьями сосновую шишку. Она свободно пролетает в проход и падает на траву.

Присаживаюсь на поваленное дерево, чтобы выкурить сигарету и поломать голову над тем, что же произошло. Почему переход открылся на несколько минут и вновь закрылся? И тут я вижу такое, от чего у меня перехватывает дыхание.

В нескольких шагах от бывшего перехода тянется довольно широкая полоса голой земли: желтая глина с примесью старой хвои и листьев. На этой полосе видны три четких отпечатка ног. Примерно такое же чувство испытал Робинзон, когда увидел на своём острове след босой ноги. Я уже настолько привык к своему одиночеству в этой Фазе, что следы эти ассоциируются у меня с самым худшим, на что только может хватить воображения.

Первое, что я делаю, это снимаю предохранитель, оттягиваю затвор и досылаю патрон до места. Причем, при обратном движении придерживаю затвор, чтобы не было слышно щелчка. Еще пару минут тупо смотрю на следы, свыкаясь с мыслью, что отныне я здесь не один.

Догоревшая сигарета обжигает мне губы и напоминает о том, что пора действовать. Выплёвываю окурок и подхожу к глинистой полосе. Следы очень четкие, хоть слепки снимай. До удивления знакомые следы, гдето я такие видел. Тьфу, черт! Понятно, где. Ставлю рядом свою ногу, и на глине отпечатывается точно такой же след: отпечаток ботинка армейского образца середины XXII столетия. Только мой отпечаток больше. След неизвестного «переходопроходца» гдето тридцать шестого, тридцать седьмого размера, не более. Гм!? Ребёнок? В армейскихто башмаках! Может быть, выходец из Фазы, заселённой пигмеями? Всё может быть.

Осматриваюсь. На траве местами видны свежие следы глины, а на мягкой весенней почве хорошо заметны ещё отпечатки. Других следов нет. Значит, пришелец был один. Начинаю разбирать следы. Вот он сделал несколько шагов. Вот остановился и потоптался, осматриваясь. Здесь он присел на упавшее дерево. Встал, постоял, переступая с ноги на ногу, и пошел в том же направлении, в котором пошел и я, когда появился здесь. Иду по следам дальше.

Дальше почва становится суше, трава гуще, и явные следы теряются. Ориентируюсь по едва заметным признакам. Сдвиги слоев старой хвои, сбитая с травы роса, свежесорванная паутина и тому подобное. Впрочем, это всё не очень существенно. Мне уже ясно направление, которое взял пришелец, и на берегу реки его следы вновь проявятся. Там я точно буду знать, куда он пошел: вверх или вниз по течению.

Иду бесшумно. По крайней мере, мне так кажется. Стараюсь даже дышать в полдыха. Вдруг мой слух улавливает негромкий, но характерный звук: сухой щелчок затвора, досылающего патрон в патронник автомата. Звук доносится спереди, справа. Тут же делаю бросок влево и, упав на землю, откатываюсь назад, вправо. Огня не открываю. Не имею дурацкой привычки стрелять наобум, не видя цели. Да и нет у меня того ощущения, что я сам четко посажен на мушку.

Выжидаю. Всё тихо. Осторожно переползаю вправо, выбирая направление таким образом, чтобы не тревожить кустов и низких веток. Слева раздаётся возмущенный щебет птицы. Ага! Это на поляне, где я рубил деревья для плота. Подползаю чуть ближе и внимательно, буквально сантиметр за сантиметром осматриваю поляну. Есть! У самой опушки изза пенька торчит ствол автомата. Только самый кончик, но вполне достаточно, что бы определить, это АКМ. Ствол смотрит чуть в сторону от меня.

Очень хорошо. Двигаясь вдоль опушки, сползаю к речке. Сейчас под берегом я переберусь на другую сторону поляны, зайду пришельцу в тыл и выясню, кто это посетил меня с оружием в руках.

Вода ещё высокая, но если двигаться вплотную к корягам, обильно торчащим по берегу, можно довольно быстро и бесшумно проскочить открытое место. Короткими перебежками, от коряги к коряге, двигаясь почти на четвереньках, я уже достиг края поляны, когда, упав у последнего, вывороченного водой, пня, слышу над головой тихий вздох и ещё более тихий голос, полный удивления, боли, тоски и недоверия:

– Андрей!

От неожиданности делаю рывок вправо и оказываюсь в воде. Мой автомат смотрит точно в цель, палец лежит на спусковом крючке. Я готов открыть огонь. А на коряге сидит…

Лена смотрит на меня и не верит тому, что видит. Она одета точно так же, как и я. Только вместо шлема на ней тёмноголубой берет. Руки бессильно опущены, автомат лежит на земле.

Минуту или две я смотрю на неё, не веря своим глазам, изредка встряхивая головой, чтобы прогнать наваждение. Но «призрак» не исчезает. Он только качает головой, и губы его чтото шепчут. Я елееле могу разобрать этот шепот, хотя нас разделяют всего три шага:

– Неужели? Неужели я нашла? Нет. Не может быть! Сейчас я проснусь и… У меня просто мания…

Она поднимает автомат, берёт его за ствол и, опираясь им о землю, пытается привстать. Но ноги её не слушаются. Она закрывает глаза и, тихонько покачиваясь взадвперёд, шепчет:

– Сейчас открою глаза, а его нет. Нет, и всё. Потому, что не может мне так повезти…

Осторожно, словно боясь, что Лена исчезнет, я подхожу к ней и, присев рядом на корягу, трогаю её за плечо. Живая.

– Лен, это ты, что ли? Или у меня глюки? – тихо спрашиваю я.

Спрашиваю даже не её, а себя. Этого просто не может, не должно быть. А Лена, попрежнему не открывая глаз, шепчет:

– Нет. Это я сплю, и ты мне снишься.

– Ленок? Как ты здесь оказалась?

Лена перестаёт раскачиваться и настороженно спрашивает:

– Как ты меня назвал? Повтори.

– Ленок.

Лена резко поворачивается ко мне и визжит на весь лес так, что, наверное, даже медведи шарахнулись в неизвестном направлении:

– Андрей! Андрюшка!

Она мёртвой хваткой вцепляется в мои плечи, прижимается ко мне и начинает реветь. Реветь самым откровенным образом. Сквозь рыдания прорывается то смех, то не оченьто связные фразы:

– Нашла! Я нашла тебя! Никто мне не верил! Я сама уже перестала верить! Ты ведь не пропадёшь больше? Не пропадай, Андрюшенька, прошу тебя, любимый мой. Я думала, что уже навеки заблудилась в этих бесконечных переходах… Ты никуда больше не исчезнешь? Я уже застрелиться хотела… Как я устала! Устала искать тебя, устала надеяться. Теперь я тебя никуда не отпущу! Куда ты, туда и я! Мне так было плохо без тебя, любимый!

Похоже, что у моей подруги начинается истерика. Надо чтото делать. Я в таких случаях всегда теряюсь и делаю такое, о чем потом не могу вспоминать без того, чтобы не покраснеть, по крайней мере, внутренне. Вот и сейчас я не нахожу ничего лучше, чем вытащить аптечку и извлечь из неё аэрозольный баллончик с успокоительным. Но, не взирая на своё состояние, Лена тут же реагирует на моё движение:

– Что это?

– Успокоительное.

– Идиот!

Резким ударом Лена выбивает у меня баллончик. Её заплаканные глаза тут же просыхают и загораются гневом:

– Ты что, спятил? Собираешься накачивать меня всякой гадостью! Думаешь, у меня истерика? Как не так! Я кто, потвоему: психолог или саксофонист? Если я после такого нервного перенапряжения позволила себе разрядиться, это не значит, что я потеряла контроль над собой.

– Вот теперь я вижу, что это, действительно, ты! – смеюсь я и целую сердитые, но до невозможности родные и любимые глаза.

– Андрей, это просто чудо, что мы с тобой сумели найти друг друга! – шепчет Лена.

– Нет, Леночка, боюсь, что это далеко не чудо, – бормочу я.

Но Лена пропускает мои слова мимо ушей.

– Я просто растерялась, когда увидела, что дальше идти некуда. Растерялась, не то слово. Я ужасно испугалась, меня просто трясти начало. И вдруг, надо же, ты оказался именно здесь и именно в это время. Теперь мы не пропадём. Теперь мы вместе найдём выход. Куда ж нам идти, Андрей? Ты чтонибудь уже прикинул?

Она с надежной смотрит на меня. До неё просто ещё не доходит, что отсюда нет выхода. Она ещё не знает, что я живу здесь уже около года. Чтобы сразу не отвечать на её вопросы, я перевожу разговор на другую тему:

– Хорошо еще, что мы не начали палить друг в друга. Это была бы та встреча!

– Действительно, только этого и не хватало. Но, милый мой, должна сказать, что ты ходишь по лесу, как медведь. От хроноагента экстракласса я ожидала большего. А когда ты ввалился под берег, я дважды могла подстрелить тебя. Рука не поднималась. Решила сначала поближе посмотреть, кто это за мной охотится? Как оказалось, правильно сделала.

Я вспоминаю, как тихо и незаметно Лена подобралась ко мне, и мне становится стыдно. Да, Андрей Николаевич, подрастерял ты свою квалификацию за этот период беззаботной жизни.

Как ни приятно сидеть на поляне и держать в объятиях вновь обретённую подругу, но не сидеть же так вечно. Впрочем, сейчас я готов просидеть с ней так до самой ночи. Встаю и поднимаю Лену:

– Ну, что ж, пойдём.

– Куда? – спрашивает она.

– Я знаю куда.

Лена с радостью закидывает автомат за спину, хватается двумя руками за мою правую, словно боясь, что я опять исчезну. Помоему, это, действительно, так. Я тоже никак не могу поверить, что мы снова вместе, и Лена не пропадёт сию же минуту, не растает в воздухе. Беру автомат за цевье левой рукой и не спеша направляюсь к дому. Лена прижимается ко мне, не отпуская руки.

– Как ты всётаки сюда попала? – спрашиваю я её.

– Да, так же, как и ты. По переходам.

– Нет. Я – другой разговор. Я влетел туда, когда мы отходили к переходу, подготовленному для нас Кристиной. Со мной всё ясно. А вот тебято как угораздило?

– А ты думал, я буду сидеть сложа руки и ждать пока ты оттуда выберешься? Я же говорила тебе, что я тебя не оставлю, что я всюду тебя найду. И вот, нашла же! Знаешь, как это было трудно.

– Знаю, Леночка, знаю, родная. Но тебя опять понесло на эмоции. Расскажи толком, как ты попала в этот круговорот?

– Когда ты исчез в этой воронке, все решили, что ты опять влетел в систему спонтанных переходов. Магистр даже сказал в сердцах: «Ну и везёт же этому Андрэ! Пусть только вернётся, никуда его больше не отпущу. Будет сидеть здесь и разрабатывать операции, а в Реальных Фазах я сам буду работать». Только я одна поняла, что здесь не всё так просто. Слишком уж ничтожна вероятность открытия случайного перехода именно в этот момент и именно в той воронке, куда ты прыгнул, прячась от пуль. Здесь не обошлось без вмешательства Старого Волка, решила я. Правильно?

– Несомненно, Ленок. Ты, как всегда, умнее всего нашего Сектора, вместе взятого.

– Но когда через сутки Кристина с Ричардом восстановили параметры этого перехода, и все увидели, куда он тебя привёл, тут уже никто не сомневался в том, что это была ловушка.

– Через сутки, говоришь?

Я качаю головой. Да, расчет у Старого Волка был точным. Хорош бы я был, сидя в этой песочнице на виду у всего двора целые сутки. А может быть и больше. Кто знает, какая у той Фазы частота.

– Да, именно через сутки, – продолжает Лена, – Когда все увидели эту песочницу, то сразу поняли, что искать тебя в этой Фазе бессмысленно, что ты сразу же ушел в другой переход. А в этом случаевосстановить чтолибо невозможно. Я заявила, что такая коварная шутка как раз в стиле Старого Волка. Магистр согласился со мной и сразу же вышел на связь с ним. Старый Волк поклялся Временем, Пространством и Схлопкой, вместе взятыми, что тебя у него нет. Ему, естественно, никто не поверил.

– А зря. На этот раз он говорил истинную правду.

– Это я теперь тоже понимаю. А тогда Магистр послал его в Схлопку, в Черную Дыру и в НульПространство, вместе взятые, и пообещал, что всё равно до него доберётся. Старый Волк улыбнулся своей традиционной грустной улыбочкой и отключил связь.

– А дальше?

– Дальше все стали гадать и строить планы, один другого фантастичней и не сбыточней. Андрей и Миша договорились до того, чтобы выйти на «Енисее» в Фазу, где базируется ЧВП, и учинить там дебош и потасовку. Совет Магов непрерывно заседал и решал, какие условия мы сможем принять, чтобы Старый Волк согласился вернуть тебя. У всех ум заходил за разум. Отдел Ричарда и весь Сектор Наблюдения искали тебя по всем Фазам, но безуспешно. Кэт высказала предположение, что ты заблокирован, как и в прошлый раз. Многие с этим согласились, но поиски не прекращали.

– Ну, а ты?

– А я сразу поняла, что Старый Волк не отдаст тебя ни на каких условиях. Раз уж ты снова попал в его лапы, то второй раз он на одни и те же грабли не наступит. Я пришла к решению, что тебе нужна моя помощь. Вместе мы будем сильнее и справимся с любым Волком, пусть даже и Старым.

«Да, с ним справишься, пожалуй!» – думаю я про себя, а вслух спрашиваю:

– А как же ты всётаки угодила в этот лабиринт переходов?

– Я внимательно осмотрела то место, где вы воевали, и откуда ты исчез, и установила, что переход, который организовал для тебя Старый Волк, просуществовал ещё полчаса.

– И что же?

– А дальше Кристина создала для меня переход в это же место, но в прошлое, пять минут спустя после того, когда танки и пехота миновали линию вашей обороны.

– Но ведь это же вторжение в Прошлое! Как Крис могла пойти на это? Могла же образоваться Схлопка!

– Откуда Схлопка? Вмешательства не было, я же не собиралась там совершать никаких действий.

– Всё равно. На открытие прямого перехода нужна санкция Совета. Значит, Крис самовольничала?

– Нисколько. Я убедила и её, и Совет в том, что у меня появилась идея по поводу твоего освобождения, но для её окончательной формулировки мне надо детально проанализировать обстановку на месте.

– И тебе поверили?

– Ты не представляешь, что там творилось. У всех от мозгов шел пар, они уже почти трое суток заседали непрерывно. Если бы им подкинули мысль: обратиться за помощью к Господу Богу, они бы и её утвердили.

– Неужели никто ничего так и не заподозрил?

– Плохо ты всётаки знаешь нашего Магистра. Он, помоему, прекрасно понял мой замысел, но вмешаться и остановить меня не успел. Как раз в это время к нему ворвались Андрей с Мишей со своей идеей вторжения на «Енисее». Ну, а я времени терять не стала. Быстро экипировалась, вооружилась, захватила пакет с пайком, аптечку и – в переход. Да! Кажется, Олег тоже понял, что к чему. Он дал мне вот это, в самый последний момент, и сказал: «Надеюсь, это тебе поможет».

Лена показывает искатель перехода, такой же как и у меня, только в браслете горит ещё один желтый индикатор.

– Это – маяк, – объясняет Лена, – Когда он работает, а запас энергии у него на пять тысяч лет, его сигналы можно засечь и запеленговать не только в той Фазе, где я нахожусь, но и из соседних, – Лена вздыхает, – Правда, до сих пор меня никто из наших не обнаружил.

– И куда же ты попала из воронки? Тоже в песочницу?

– Нет. Ты не поверишь. Это было ещё хлеще. Я попала в цирк, на вечернее представление.

– На арену, где выступали львы и тигры?

– Слава Времени, нет. Я оказалась в проходе между рядами. Понятно, что в таком виде я не могла там долго оставаться. Хорошо, что переход оказался рядом. Я быстро прошла на конюшню и там, за тюками с сеном, перешла в другую Фазу. Ты что остановился?

– Всё сходится, Лена.

– Что сходится? – не понимает она.

– Ты тоже была под контролем Старого Волка. Ситуация – один к одному. Что детская песочница во дворе, что многолюдное сборище в цирке. И там, и там переходы буквально в двух шагах: даётся возможность быстро исчезнуть, не привлекая внимания. И в том, и в другом случае быстро последовавший второй переход в другую Фазу делает невозможным дальнейшие поиски нас из Монастыря. Ты понимаешь? Мы исчезли безнадёжно и безвозвратно.

До Лены начинает доходить, её лицо мрачнеет:

– Теперь понимаю. А ято, наивная, полагала, что раз я сразу не попала к Старому Волку, значит меня занесло в лабиринт спонтанных переходов, и я во власти слепых сил природы. А оказывается, это он устроил себе из меня игрушку. Посадил, сволочь, как крысу в лабиринт, загоняет в разные интересные, с его точки зрения, ситуации и с любопытством наблюдает мои реакции. Значит, всё это было не случайностью, а его умыслом. Ну, гад!

Глаза у Лены темнеют. Она механически, безотчетно, тянет изза спины автомат. Левая рука уже сжимает цевье, а правая ложится на предохранитель. Лена оглядывается по сторонам, словно ожидает, что Старый Волк притаился гдето здесь, за деревьями, и сейчас она его обнаружит, с наслаждением всадит ему в живот очередь и оставит здесь подыхать. Здорово повлияло на характер моей подруги это путешествие по Фазам. А что будет, когда она узнает всю правду? Чтобы отвлечь её, я спрашиваю:

– Успокойся, здесь стрелять не в кого. Лучше скажи, откуда ты сюда попала? Я, лично, из кратера действующего вулкана. Прыгнул в переход за минуту до начала извержения. А ты? Тоже из вулкана?

– Нет, – Лена улыбается и оставляет автомат в покое, – У этого Старого Волка слишком богатая фантазия и ещё более богатые возможности, чтобы повторяться. Помнишь, как ты путешествовал по протерозойскому морю? Вот и я час назад выбралась из примерно такой же ситуации. Только вместо моря у меня было бескрайнее болото, абсолютно лишенное надводной растительности, зато обильно заросшее водорослями. Я шла по нему семь часов, то по пояс, то по плечи в воде, с трудом продираясь сквозь подводные заросли. Об ноги постоянно тыкались какието невидимые, но довольно крупные твари. Я всё время думала, что если они начнут меня есть, я ничем не смогу им помешать, так как я их даже не вижу.

Только сейчас я замечаю, что комбинезон у Лены всё ещё мокрый. Беру её под руку и увлекаю за собой:

– Пойдём.

– Куда же ты меня, всётаки, ведёшь?

– Скоро увидишь, – успокаиваю я её.

Через несколько минут мы выходим на поляну, где стоит «мой» дом. Лена останавливается как вкопанная и снова хватается за автомат.

– Оставь оружие в покое. Я же сказал, что здесь стрелять не в кого.

Лена нерешительно идёт за мной. Мы заходим в дом, и я приглашаю:

– Входи и будь здесь Хозяйкой.

Лена смотрит на меня с недоумением:

– Чей это дом, Андрюша?

– В данный момент, наш. Во всяком случае, пока никто не пытался предъявить мне свои права на него.

– Ты хочешь сказать… – Лена не решается продолжить.

– Да, именно это я и хочу сказать. Я здесь живу, а теперь и ты будешь жить здесь. Ведь идтито нам дальше всё равно некуда. Ты посмотри на искатель. Подожди удивляться, пройди в соседнюю комнату и посмотри, что там.

Лена открывает дверь и столбенеет. Дар речи возвращается к ней только через пять минут, после того как она внимательно осматривает компьютер и Синтезатор:

– Андрей, чье это хозяйство? Откуда ты всё это взял?

– А ты не догадываешься?

Лена ещё раз внимательно осматривается, и страшная догадка осеняет её:

– Ты хочешь сказать… – снова начинает она и снова останавливается.

Ей страшно высказать ту мысль, что пришла ей в голову. Я спокойно присаживаюсь на диван и закуриваю:

– Да, Лена. Ты правильно поняла. Это – конечный пункт нашего маршрута. Хотя, возможно, что это только промежуточная остановка. Но, согласись, условия здесь более комфортные, чем те, в которых мы с тобой гостили у Старого Волка не так давно.

Автомат со стуком падает на пол. У Лены подгибаются ноги. Она качает головой и спрашивает:

– И давно ты здесь обитаешь?

– Через два месяца будет год.

– Год!?

Я киваю. Силы окончательно оставляют Лену, и она опускается на пол рядом со своим автоматом. Да, такое переварить с разгону трудновато. Я поднимаю подругу с пола и отношу её на диван. Там я расшнуровываю и снимаю с неё высокие ботинки, освобождаю от сырого комбинезона. Укрыв Лену, оставшуюся в одном мелтане, одеялом, я тихо говорю ей:

– Успокойся, отдохни и приди в себя. А я пока приготовлю обед. Кстати, сам сегодня ещё ничего не ел. Затоплю баньку, после обеда попаримся, а потом и поговорим обо всём.

Лена молчит, и я оставляю её. Первым делом отправляюсь топить баню. Потом иду хлопотать с обедом. С первым блюдом проблем не будет. Только вчера я сварил чугунок щей с грибами. Что сделать на второе? Ну, разумеется, хорошую яичницу. Что еще? Ведь Лена изголодалась за семь часов прогулки по болоту. А когда она ела перед этим, одному Времени известно. Тут я вспоминаю о щуках, пойманных сегодня утром. Прекрасно! Угощу её своим фирменным блюдом с варёной картошечкой.

Когда всё готово, иду за Леной. Она всё ещё находится в прострации. Или просто измучена? Скорее всего, и то, и другое.

– Кушать подано, ваше величество! – докладываю я, – Прошу к столу.

Лена встаёт и босиком шлёпает к очагу, где уже накрыт стол. Смотрю, как моя подруга ступает босыми ногами по голому полу, и решительно направляюсь к Синтезатору. Времени изобретать чтото особое нет. Я вспоминаю, в чем Лена любила ходить дома, и достаю из камеры мягкие кожаные тапочкичешки голубого цвета. Лена кивает и натягивает их на ножки. Потом она сама сотворит всё, что ей будет нужно.

Ест Лена равнодушно, почти механически. Видно, что тяжелые думы всё ещё одолевают её. Но постепенно аппетит у неё разыгрывается, и она с явным сожалением заглядывает в опустевшую миску. Не давая ей высказать сожаление по поводу быстрой кончины щей, выставляю на стол сковороду с горячей яичницей. Лена вопросительно смотрит на Синтезатор, но я отрицательно качаю головой:

– Самые, что ни есть, натуральные. Только вчера снесённые.

Брови у Лены удивлённо лезут вверх, но я делаю небрежный, успокаивающий жест рукой. Ешь мол, потом всё объясню и покажу. Лена набрасывается на яичницу с аппетитом давно не евшего человека. Настроение моей гурманки заметно поднимается. Когда же я выставляю на стол запеченных щук и чугунок горячей картошки, сдобренной маслом, моя подруга окончательно обретает утраченное было душевное равновесие. А говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Ерунда! Женщины устроены так же. По крайней мере, моя женщина. Обсасывая рыбьи косточки, Лена спрашивает:

– Так ты здесь прожил уже, без малого, год?

Я киваю.

– Здорово! – качает головой Лена, – Я ушла на твои поиски через три дня после того, как ты пропал. Скиталась я около трёх месяцев. Может быть и больше. А у тебя здесь прошел почти год. Вот что значит разность хроночастот. А интересно, сколько времени прошло в Монастыре?

– Лучше не ломать над этим голову. Одно Время разберётся в этой частотной чехарде. Помнишь, в тот раз я по собственному времени плутал более двенадцати часов, а в Монастыре прошло всего три минуты. А сейчас вполне может получиться и наоборот.

– Да, – соглашается Лена, – всё может быть. А сколько времени ты скитался на этот раз?

– Время его знает, Ленок. Очень трудно было проследить. По субъективным ощущениям, гдето около двух месяцев. А конкретно засечь было невозможно. Ты и сама, наверное, переходила из дня в ночь, из утра в вечер и наоборот. Мне только в одной Фазе пришлось задержаться дней на десять.

– Где это? – живо интересуется Лена.

– В довоенной Америке. Пришлось пересечь весь континент и зарабатывать деньги на дорогу.

Я рассказываю о своей жизни в той Фазе, о том, как выходил из положения, и чем всё кончилось. Рассказываю подробно, не жалея ни красок, ни юмора. Лена заинтересованно слушает, кивая и чемуто улыбаясь. Пока я рассказываю, мы расправляемся со щуками и картошкой. Ставлю на стол кофейник, а на десерт подаю орехи и испеченное мной накануне печенье. Отпив несколько глоточков, Лена говорит:

– Ты знаешь, у меня была аналогичная ситуация. Только это было в Европе, почти сразу после Первой Мировой войны. Я вышла в районе Ниццы, а переход, по моим прикидкам, был гдето на Урале.

– Ого! И как же ты вывернулась?

– Так вот и вывернулась. Пришлось порядком поломать голову. Но, в конце концов, мне просто повезло. А в начале ситуация была незавидной. Грузить вагоны, как ты, или работать в порту я не могла. Меня бы просто на смех подняли. К тому же после войны царила жутчайшая безработица и конкуренция была страшная. Тебе повезло с этим Виндом. Но я на такое рассчитывать тоже не могла.

– А что? – прерываю я её, – Помоему, ты бы справилась.

– Я тоже так думаю. Но ведь надо чтобы так подумали и другие. А кто так подумает? У меня оставался один легальный путь заработать деньги. Ага! Ты, я вижу, правильно понял. Мне оставалось только идти на панель. Но и этот вариант отпадал. Не по моральным соображениям, отнюдь. И не потому, что у меня ничего не получилось бы. Тут я была бы вне конкуренции. Но… Кто пригласит на ночь девушку в камуфлированном комбинезоне, в этих ботинках, да ещё и вооруженную автоматом? Конечно, после войны в Ниццу съехалось немало самых разных извращенцев со всей Европы, и, возможно, в конце концов, я бы и нашла любителя такой экзотики. Но, боюсь, слишком долго пришлось бы его искать. Я поразмыслила и выбрала другой способ.

– Какой же?

Я уже сгораю от любопытства. В самом деле, как может в такой ситуации обзавестись необходимой суммой молодая женщина? Впрочем, Ленка на то и Ленка, чтобы всегда найти выход из положения. А она спокойно отвечает:

– Криминальный.

– Какой, какой? – я не верю своим ушам.

– У тебя плохо со слухом? Я в один прекрасный вечер совершила два налёта. Сначала я ограбила ювелирный магазин, потом лавку старьевщика.

– Ну, ювелирный я понимаю. А старьевщикато зачем?

– Ты слушай. Я заявилась в магазин перед закрытием. Там дежурил полицейский, сторож, и оставались ещё два продавца. Лицо у меня было закрыто очками ночного видения. Я навела на них автомат. «Стоять! Не двигаться! Руки за голову! Лицом к стене!» Полицейский, было, дернулся.

– И ты, что, убила его?

– Мокруху шьешь, начальник? Не выйдет. Никого я не убивала, меня там даже не было, никто ничего не докажет. Я просто дала очередь в потолок. Много грохоту, много звону и полные штаны у всех четверых. Но надо отдать должное полицейскому и сторожу. Продавцы безропотно отдали мне остатки дневной выручки (они уже успели сдать большую часть её в банк), раскрыли передо мной сейфы и сами загрузили их содержимое в любезно предоставленные ими два саквояжа. Вот тут, когда я, пожелав всем спокойной ночи, покидала магазин, полицейский заметил, что руки у меня заняты, а автомат висит на ремне. Я не успела дойти до дверей, как он бросился на меня с дубинкой. Сторож тоже пришел ему на помощь. Лучше бы они этого не делали. Боюсь, что им пришлось обоим пролежать в больнице больше месяца.

Я от души хохочу, представив, как моя подруга, аккуратно поставив на пол саквояжи, ещё более аккуратно укладывает рядом с ними полицейского и сторожа. А Лена невозмутимо продолжает:

– На прощание я погрозила пальцем сильно побледневшим продавцам и спокойно вышла на улицу. Саквояжи я зарыла в мусорном контейнере, в трёх кварталах от магазина. Затем я взломала лавку старьевщика и выбрала там платье поприличнее, какието туфли и старенький чемодан. Старьевщик заявлять в полицию не стал, так как я оставила на прилавке купюру в сто франков. Потом я переоделась, сложила свою амуницию в чемодан и сдала его в камеру хранения на вокзале. Утром я пришла на место своего преступления. Там вовсю работала полиция. Я нашла хозяина магазина. «Мсье, – сказала я ему, – Вчера, в восемь вечера, вас ограбили. Ради Бога, не прогоняйте меня, а выслушайте! Вчера, в половине девятого, я видела, как какойто тип прятал в мусорном контейнере два саквояжа».

– Ну, и рисковала же ты! – удивляюсь я.

– Уверяю, никакого риска не было.

– Но тебя могли опознать продавцы, сторож и полицейский могли дать твоё подробное описание.

Лена звонко и заливисто хохочет:

– Ну, и наивный же ты, Андрюша! Сразу видно, что ты плохой психолог. Конечно, и полицейский, и сторож, и продавцы уже подробно описали грабителя. Но неужели ты думаешь, что по этому описанию можно было опознать хрупкую девушку с тихим голосом и изящными ручками, пусть и бедно одетую. Ха! В описании; я его не читала, конечно, но знаю точно; значился широкоплечий громила ростом более ста восьмидесяти сантиметров, с огромными ручищами и зычным, хриплым голосом.

Теперь уже я смеюсь от души. Ленка – умница, она никогда не промахнётся. В самом деле, ни полицейский, ни сторож никогда не признаются, что их голыми руками уделала слабая, на их взгляд, девушка. А продавцы… Да им от страха всё, что угодно могло пригрезиться. Я не сомневаюсь, что если их допрашивали и по отдельности, они дали примерно такое описание грабителя, какое нарисовала Лена.

– И что было дальше? – спрашиваю я, вытирая выступившие слёзы.

– Дальше? Мы с двумя полицейскими поехали к тому контейнеру, где я запрятала саквояжи.

– Опять риск. Тебя могли опознать по отпечаткам.

– Нет, – Лена мотает головой, – Вопервых, им и в голову не пришло брать у меня отпечатки. А вовторых, на саквояжах они обнаружили только отпечатки продавцов. В магазине я работала вот в этих перчатках.

Лена вынимает из кармана комбинезона свои, некогда голубые, а теперь буросиние перчатки.

– Когда проверили содержимое саквояжей, и выяснилось, что ничего не пропало, хозяин тут же выплатил мне вознаграждение в пять тысяч франков. Я посчитала, что достигла цели, но, увы, этих денег хватало на билет только до границы. Сам понимаешь, время послевоенное: разруха, инфляция, дикая дороговизна. К тому же возникла ещё одна проблема: у меня не было никаких документов.

– А не проще ли было бы самой продать хотя бы часть драгоценностей?

– И тут же попасться на этом! Ждать, пока всё утихнет, я не могла. Уехать куданибудь подальше, тоже. Это был единственный вариант.

– А если бы старьевщик заявил о взломе своей лавки, и полиция сопоставила бы факты?

– А с чего бы он стал заявлять? Я же не ограбила его, а купила у него вещи, правда, без его ведома.

Я с восхищением смотрю на подругу. Гениальная женщина! Я бы всё так тонко продумать не смог. А Лена продолжает:

– Я призадумалась. Повторять трюк с ограблением магазина нельзя, меня быстро привлекут, как сообщницу. Я уже начала подумывать об ограблении банка и стала присматривать объект для операции, когда на глаза мне попалось объявление. «Мадам Бенуа приглашает молодых, не старше 25 и не моложе 18 лет, женщин привлекательной внешности с хорошей фигурой для работы в варьете. Труппа поедет в Екатеринбург, где через две недели открывается международный съезд золотопромышленников. Знание русского языка, вокальные и балетные способности необязательны». Последняя фраза меня насторожила. Я навела справки и выяснила, что мадам Бенуа вовсе не антрепренер варьете, а бандерша. Она формирует публичный дом и действительно хочет ехать с ним в Екатеринбург, рассчитывая порастрясти кошельки золотопромышленников. Я приоделась по последней моде. Выглядело это несколько шокирующе. Представь: светлобежевое атласное платье в обтяжку, без рукавов и намного выше колен. Такого же цвета сапожкиботфорты, чуть ли не до середины бедра и на высоченной шпильке. Плюс ко всему, золотистые велюровые перчатки выше локтя. В парикмахерской я привела в порядок свою прическу и в таком виде заявилась к мадам Бенуа. При виде моих форм мадам чуть в обморок не хлопнулась. Придя в себя, она устроила мне собеседование, чтобы выяснить, насколько я гожусь для работы на съезде. Я не стала разыгрывать из себя святошу и поведала мадам такое, что она тут же стала отпаивать себя коньяком, впрочем, она не забыла налить и мне рюмочку. Мои познания в сексуальной сфере шокировали даже эту, видавшую всякие виды, бандершу.

– Представляю, что ты ей наговорила! – хохочу я.

– Да ничего особенного, – невинно отвечает Лена и продолжает рассказ.

– Мадемуазель Елена, – заявила бандерша, придя в норму, – Вы будете самым ярким бриллиантом в коллекции моего предприятия. Если вы возьмётесь обучить всему, что знаете в нашем деле, моих девушек, я выплачу вам пятнадцать, нет двадцать процентов прибыли. Договорились?

– Я согласна, – ответила я.

– Приступайте к работе немедленно. Девушки будут приходить сюда каждый день, и вы будете работать с ними с двенадцати до девятнадцати часов. Жить можете здесь, на всём готовом. Если вам понадобятся деньги на какиенибудь расходы, касса предприятия к вашим услугам. По вечерам будут приходить клиенты. Предоставляю вам право проверять, как девушки усваивают ваши уроки. Для этого я устроила систему скрытого наблюдения за номерами, я покажу её вам. Понятно, что вам самим нет необходимости подрабатывать вместе с ними. Вы созданы не для местной клиентуры. Выпьем за успех нашего предприятия!

– Целую неделю, – рассказывает дальше Лена, – я добросовестно исполняла обязанности наставницы и тренера в заведении мадам Бенуа. Девушки, в большинстве своём, оказались способными ученицами. Еще неделю заняла дорога до Екатеринбурга. Оказавшись там, я, разумеется, не стала способствовать процветанию нашего бизнеса. В тот же день я совершила поездку в Верхний Уфалей, где и исчезла в одной из пещер. Боюсь, мадам Бенуа до сих пор оплакивает моё исчезновение.

– Ну, Ленка! Ты у меня – гений! – не удерживаюсь я от похвалы.

– Скажешь, тоже, гений! – улыбается Лена, – Никакой я не гений, просто, нормальный хроноагент. И потом, с кем поведёшься, того и наберёшься. Не ты ли всегда говорил: нет безвыходных положений, есть безвыходные люди. Да то ли ещё было! Это ещё ситуация была, можно сказать, тривиальная.

– Ну, хватит, – предлагаю я, – Рассказывать о своих приключениях друг другу мы можем очень долго. На что другое, а на это у нас времени будет с избытком. Пойдёмка лучше попаримся. Банька готова. Ты не против?

– Ой! Ты даже об этом позаботился! – радуется Лена.

– Плохим бы я был мужем, если бы не знал, о чем ты сейчас, после всех этих злоключений, мечтаешь. Пойдём.

Отвожу Лену в баню, а сам возвращаюсь в дом. Подхожу к Синтезатору и творю для Лены голубой бархатистый халат с серебряными ящерицами и белым поясом. Подумав, добавляю белые гольфы. Спустившись в подвал, наливаю из бочонка ведёрко пива и со всем этим добром направляюсь в баню.

В предбаннике я оставляю халат и гольфы рядом с мелтановым комбинезоном и тапочками. Раздеваюсь сам и, набрав ковш пива, вхожу в баню. Лена уже нежится, разлёгшись на полоке. Выплёскиваю на каменку полковша пива. Горячий пар, насыщенный запахом хлеба и хмеля, мгновенно заполняет баню. Беру в руки берёзовый веник и, подойдя к подруге, командую:

– Расслабься!

Лена с готовностью распластывается, и я начинаю работать веником. Паримся мы долго и самозабвенно. То обливаемся ледяной водой, то поддаём пару: водой или пивом. Наконец, Лена бессильно распластывается на полоке и бормочет:

– Всё. Я, кажется, уже вся испарилась. Облако без штанов.

Обливаемся тёплой водой и выходим в предбанник. При виде роскошного халата Лена взвизгивает от радости и целует меня в щеку. А я набираю ковш пива и присаживаюсь на скамейку. Сделав два глотка, передаю пиво подруге. Мы пьём пиво и медленно сохнем. Обсохнув, Лена одевается, а я, прихватив её мелтановый комбинезон и свой камуфляж, иду в дом в одних ботиках. Там я надеваю халат и домашние тапочки.

Лена критически меня оглядывает:

– И всегдато так. Для меня старается, а себе ничего толком не может сделать.

– Так, Леночка, со стороныто оно всегда виднее.

Лена вздыхает и подходит к Синтезатору:

– Объясни, как с ним надо работать.

Выслушав мои инструкции, она тут же творит мне синий атласный халат и белые тапочки на мягкой подмётке.

– Завтра проверю твой гардероб и займусь им отдельно, – обещает она.

– Лена, ну перед кем мне здесь наряжаться?

– Как перед кем!? А я? Что, я уже не женщина? Мне что, не доставляет удовольствия смотреть на тебя? Ты же хочешь, чтобы я выглядела красиво и была одета со вкусом, пусть даже и с твоим вкусом.

– Ну, если говорить о вкусах, то мне больше всего по вкусу, когда на тебе вообще нет никакой одежды.

Лена смеётся:

– Это я прекрасно знаю. Но знаю и то, что даже излюбленным зрелищем нельзя наслаждаться постоянно. Приедается. Надо както разнообразить.

Мне ничего не остаётся как только согласиться и принять её дары. А Лена меняет тон и тему разговора:

– Так значит, это – наш с тобой конечный пункт? Я правильно поняла тебя перед обедом? И ты здесь находишься уже почти год.

– Знаешь, Ленок, ещё сегодня утром я думал именно так. И именно потому, что живу здесь почти год. Поначалу, как только я сюда попал, я, было, решил, что это – временная остановка. Что Старый Волк готовит для меня какието новые испытания, намного более «весёлые» чем прежде. Но потом, сопоставив факты, я решил, что для временного заключения он мог бы оборудовать тюрьму и попроще. Знаешь, в чем разница между КПЗ и стационарной тюрьмой, где сидят месяцами и годами?

Лена кивает, а я продолжаю:

– Вот, на основании этих признаков я и пришел к выводу, что эта Фаза – место моего пожизненного заключения. А вот сегодня утром, когда мы встретились, и ты, обалдев от неожиданности и нахлынувшей радости, сказала мне, что это просто невероятное чудо, что мы, наконец, встретились, я вдруг решил, что это далеко не чудо, и это часть замысла Старого Волка. И с этого момента я каждый час жду от него какогото сюрприза. Подожди, не возражай, выслушай до конца. Понимаешь, если бы он просто хотел нам напакостить, он развёл бы нас с тобой по этим переходам на недостижимые дали, и мы бы больше никогда не встретились. А сейчас ты, после всех перенесённых мытарств, пришла именно туда, куда нужно. Нужно кому?

Лена порывается чтото сказать, но я останавливаю её движением руки.

– Ясно, что это нужно в первую очередь тебе и мне. Но емуто что до этого? Когда ты с ним общалась в СенКанте, он произвёл на тебя впечатление альтруиста? На меня он такого впечатления не произвёл. Вывод? Наша сегодняшняя встреча, это – часть его плана. Теперь нам следует ждать его дальнейших действий. Каких? Не знаю. Предлагаю не гадать, а готовиться. Материальную часть я уже частично подготовил. Сотворил пулемёт и четыреста патронов. Надо будет сделать ещё несколько гранат и «мух», а может быть и бластердезинтегратор. Но всё это так, для самоуспокоения. Главное, моральная готовность, готовность к тяжелой борьбе: моральной и психологической; борьбе более тяжелой, чем была прошлый раз. Ведь он тоже извлёк определённый урок. Ты понимаешь меня?

Лена кивает. Она встаёт и, скрестив на груди руки, с задумчивым видом начинает мерять шагами комнату. Ножки её в мягких тапочках неслышно ступают по циновкам. Я не нарушаю течения её мыслей. Беру с полки у очага трубку, набиваю её табаком и раскуриваю. Ходит и размышляет Лена довольно долго. Я успеваю выкурить трубку, выбить в очаг пепел и почистить чубук с мундштуком. Наконец, Лена останавливается возле компьютера и, всё так же задумчиво, смотрит на него. Помолчав ещё несколько минут, она, не оборачиваясь, говорит:

– Знаешь, Андрюша, ты прав. Я сейчас изо всех сил искала, чем бы тебе возразить, искала аргументы против твоих доводов. И, признаюсь честно, не нашла ни одного. Что ж, будем готовиться. Если он думает, что мы после всего перенесённого созрели и тёпленькими упадём ему в руки, он сильно заблуждается. Мы с тобой всётаки хроноагенты.

– А не саксофонисты! – улыбаюсь я.

– Именно, не саксофонисты, – поддерживает меня Лена и вдруг резко поворачивается ко мне, ужаленная пришедшей ей в голову мыслью, – Андрей! А что если за то время, пока ты здесь жил, переход гденибудь уже несколько раз открывался, а ты этого не знаешь. Ты же не сидел, непрерывно глядя на искатель.

– Нет, Лена. За всё это время переход открылся только один раз. И это было сегодня утром.

Я подхожу к компьютеру, снова подключаю к нему искатель и объясняю Лене принцип действия придуманной мной системы слежения. Лена понимающе кивает и снова смотрит на компьютер.

– Объясни мне, как он работает. Ты ведь уже разобрался в нём?

Я присаживаюсь рядом, и через полчаса Лене уже почти всё ясно. Она спрашивает:

– А ты не пытался связаться с нашими? Хотя, что за ерунду я спрашиваю. Это было первое, что ты попытался сделать, и у тебя ничего не вышло.

– Ты правильно поняла. Старый Волк не для того оснастил мою тюрьму компьютером, чтобы я с его помощью сообщил в Монастырь, где я нахожусь. Больше того, я могу наблюдать любые Фазы, кроме нашей. Разумеется, я не оставляю попыток пробить эти блокировки, даже спецпрограмму составил, но увы.

– Ну, сейчас мы будем работать вдвоём. Одна голова хорошо, а полторы лучше! – смеётся Лена, – Больше того, мы можем работать в две смены. Кстати, пусть сейчас будет моя смена, заодно компьютер поосваиваю. А ты пока займись ужином. Не забывай, что я пока твоя гостья.

В самом деле, за окном уже начинает смеркаться. Я решаю приготовить на ужин цыплят табака и отправляюсь в курятник. Когда я возвращаюсь, то Лена уже вовсю работает. Быстро она разобралась в чужой технике. К ужину я творю бутылку сухого вина, а к чаю любимые Леной миндальные пирожные. За ужином Лена признаётся:

– Действительно, этот Старый Волк применил такую систему защиты, что ключ к ней подбирать можно будет достаточно долго.

– Но можно наткнуться на него и случайно, – возражаю я.

– Боюсь, что это – не тот случай. Старый Волк далеко не прост. Он, как мне кажется, не любит случайностей такого рода. Нам остаётся одно: работать, работать и работать. Не может быть, чтобы два таких, отбросим ложную скромность, незаурядных человека не нашли решения.

– Если только он сам не решит чтонибудь за нас в ближайшее время, – мрачно добавляю я.

– Брось, Андрюша. Мы с тобой на эту тему уже говорили. И настроились мы соответственно, значит, мы готовы. А жить всё время под гнётом того, что вотвот всё рухнет, это прямой путь к психическому расстройству. Помоему, ты уже поехал. Я вижу, ты даже не оченьто рад тому, что я, наконец, нашла тебя.

– С чего ты это взяла?

– А с того, что женщина сидит перед ним, соблазняет, – Лена кокетливо откидывает полу халата, обнажая ногу почти до основания, – а ему даже некуда с ней прилечь, кроме этого дивана. Предупреждаю, вдвоём нам на нём будет тесно и неудобно.

– Лена, прости засранца. Я совсем упустил это из виду. Кровати в соседней комнате, но на них нет ничего, кроме матрацев и подушек.

– И ты предлагаешь мне идти туда? От этого очага? От комфорта? От той атмосферы, к которой я уже привыкла. Ну, нет! Пошли, перетащим кровать сюда.

Лена ведёт меня в соседнюю комнату, пробует раскачать обе кровати и прислушивается:

– Терпеть не могу, когда они скрипят, – объясняет она, – Берём эту.

Пока я устанавливаю это сооружение поближе к очагу и укладываю на него матрац, Лена творит на Синтезаторе простыни и наволочки. Они получаются почемуто алого цвета и с какимито крупными цветами. Лена озадаченно смотрит на них.

– Чтото сбойнуло, – виновато говорит она, – А впрочем, в этом есть своя прелесть. Я ещё ни разу на таких не лежала.

Застилая постель, Лена смотрит на пол перед очагом и вздыхает:

– Жаль, что здесь нет нашей шкуры.

– А что мешает сотворить её?

– Ничего. Но не всё сразу. Надо сначала как следует освоить этот Синтезатор, а то вместо леопардового мастодонта получится шкура носорога или кожа акулы. Сам видишь, какие простыни у меня вышли.

Кончив расправлять простыни, Лена усаживается на край постели. Кровать довольно высокая, и её длинные ноги едва касаются пола. Я присаживаюсь на циновку, обнимаю эти ноги и целую тёплые колени. Лена развязывает пояс халата и, распахнув его, притягивает меня за плечи.

После долгой разлуки мы с таким пылом отдаёмся неистовой любви, что, как мне кажется, перед этим меркнут все наши прежние ночи. Всякий раз после короткой передышки мы с ней вновь и вновь готовы предаваться самым пылким и самым изощренным любовным утехам, словно никак не можем насытиться друг другом и насытить друг друга. В один из тех моментов, когда на смену буре приходит затишье, Лена спрашивает меня:

– Я тебе хоть снилась в это время?

– Снилась, конечно.

– И часто?

– Врать не буду, не так часто как хотелось бы.

– И в каком виде я тебе снилась?

– Чаще всего в том, в каком я тебя увидел в первый раз. Помнишь, как ты тогда выглядела?

Лена кивает и снова спрашивает:

– А кто тебе снился чаще? Уж не Эва ли? А может быть, Яла или Нина Матяш? А, догадалась! Тебе чаще всех снилась Кора Ляпатч!

– Ты почти угадала. Только чаще всех мне снилась не Кора, а её шеф, то есть Старый Волк. И снился он мне в виде гораздо более экзотичном чем ты.

– В каком же?

– Как правило, мне снилось, что я его душу, а иногда я разделывал его на мясо…

Лена смеётся и возобновляет прерванные любовные игры. Обессилевшие, но всё ещё не до конца удовлетворённые, мы засыпаем, когда за окном уже начинают брезжить предрассветные сумерки.


Глава XVIII


Избави меня, Господи, от друзей, а уж от врагов я, какнибудь, сам избавлюсь.
Вольтер

Просыпаюсь я довольно поздно. Солнце заливает комнату через окна. Обоняние моё дразнит аромат кофе. Постель смята так, словно на ней предавался любви целый эскадрон гусар с кордебалетом из какогонибудь варьете. А где Лена?

Компьютер включен, но Лены не видно. Встаю, накидываю халат и подхожу к очагу. В нём тлеют угли и пристроен кофейник. Пристроен он таким образом, чтобы сваренный кофе не закипел, но и не остыл. Молодец, Ленка! Но где же она?

В это время в прихожей слышатся лёгкие шаги, и в комнату входит Лена. Я смотрю на неё и не нахожу слов от восторга. Она полностью повторила тот туалет, о котором я вспомнил ночью. То же белое, полупрозрачное, с перламутровым отблеском платье с капюшоном и мантией. Те же босоножки с плетением ремешков до колен. Те же белые до локтей перчатки из тонкой эластичной ткани. Даже голубая лента в волосах на месте. Вот это память!

– Я тебе такой снилась? – спрашивает она.

Не говоря ни слова, я подхожу и обнимаю её. Она порывисто прижимается ко мне всем телом, и во мне вновь вспыхивает неукротимое желание. Подхватываю подругу на руки и несу её к постели прямо такую, как есть: в платье, босоножках и перчатках. Она не протестует, только крепче обхватывает меня за плечи и горячо целует в губы. Ночь любви находит своё продолжение утром. А Лена и утром всё такая же неутомимая как и ночью. Потом мы сидим на краю смятой постели, свесив ноги, и пьём кофе.

– Когда ты успела освоить Синтезатор и сотворить всё это? – спрашиваю я.

– А утром, пока ты спал. Я и тебе коечто сотворила, – говорит Лена, показывая на диван обутой в белую босоножку ногой.

На диване лежит эластичный комбинезон синего цвета. В такие мы в Монастыре одевались дома и в них же занимались спортивной подготовкой. Еще шорты, брюки, рубашки.

– Приводи себя в порядок, одевайся, и займёмся делом.

Сама она снимает перчатки и отправляется мыть посуду. Я успеваю умыться, одеться, сбегать в курятник за свежими яйцами. За это время Лена приводит в порядок комнату, и я застаю её стоящей в раздумье перед Синтезатором.

– Надо сделать пару масок, шпаги и сабли, – предлагает она, – Нехорошо терять форму.

Я не возражаю, и Лена приступает к исполнению задуманного. Сам я отправляюсь колоть дрова. Когда я возвращаюсь и складываю дрова у очага, Лена предлагает:

– Давай, до обеда обдумаем, как мы будем действовать. Ты мне расскажешь, что ты уже попробовал сделать, я изложу свои идеи, которые пришли мне в голову вчера и сегодня.

– Хорошо, – соглашаюсь я, – потом надо будет…

Договорить я не успеваю. Резко звучит сигнал вызова на связь. Всегда нежный и мелодичный, сейчас он больно бьёт по нервам своей неожиданностью. Мы переглядываемся и медленно идём к монитору связи. А сигнал настойчиво повторяется. И каждое его повторение подобно раскалённому гвоздю, забиваемому под ноготь.

У монитора мы останавливаемся и снова смотрим друг на друга. Глаза Лены широко раскрыты, в них я вижу страх. Страх того, что сейчас злая воля вновь может вторгнуться в наш едва устоявшийся мирок и вновь разметать нас. А она, Лена, столько сил затратила, сколько усилий воли приложила, чтобы найти меня. И вот сейчас всё может начаться сначала.

Я тоже догадываюсь, точнее, знаю, кто нас вызывает на связь и не жду от этого вызова ничего хорошего. Он не напоминал о себе всё время, пока я жил здесь; почти год. И вдруг, именно сейчас, когда здесь появилась Лена, он почемуто решил нарушить режим изоляции. Мне очень не хочется включать монитор, но уподобляться страусу, прячущему голову в песок, тоже глупо. Я протягиваю руку и решительно включаю связь. На мониторе появляется лицо Старого Волка.

– Здравствуйте! – приветствует он нас и улыбается своей знакомой грустной и многозначительной улыбкой.

Лена порывисто делает два шага назад, словно пытаясь убежать. Напрасно она так. Ведь мы с ней вчера договорились: надо быть готовыми ко всему. Понимаю, вид Старого Волка производит на неё не самое благоприятное воздействие. Но кого она ещё рассчитывала увидеть? Ведь не Магистра же? Отступив назад, она полностью попадает в поле зрения Старого Волка, и он не упускает случая сказать ей комплимент:

– О, Елена! Я вижу, что в своём подлинном виде вы не только не уступаете Нине Матяш, но и намного превосходите её. Клянусь Временем, мне редко доводилось видеть такие фигуры и такой вкус в одежде.

Лена вспыхивает и отступает за мою спину. А я усаживаюсь перед монитором и некоторое время молча разглядываю Старого Волка. Он совсем не изменился с тех пор, как мы с ним дискутировали о природе человеческого счастья.

– Здравствуй, Шат Оркан! Что побудило тебя выйти на связь именно сейчас, а не днём раньше или днём позже?

– Странные тебя однако вещи интересуют, это в твоёмто положении!

– А чем плохо моё положение?

– Почти ничем. И ты прекрасно понимаешь, что оно могло бы быть гораздо хуже. Причем, тебе было бы грех жаловаться на него. Я не ошибусь, если скажу, что ты сам рассчитывал на гораздо худшее и правильно рассчитывал. Ты этого заслужил.

– А ты считаешь, что сам заслужил лучшего?

– Не знаю, – пожимает Волк плечами, – Вот когда я окажусь в твоём положении, тогда и буду думать, как я дошёл до жизни такой? А пока, ты – у себя, а я – у себя, и каждый – на своём месте.

Ну и наглец! Чтобы не сорваться я около минуты вспоминаю таблицу интегралов. Успокоившись, спрашиваю:

– Значит, всё это, – я обвожу вокруг рукой, – твоих рук дело?

– Совершенно верно, включая и Елену.

– То есть, как!? – вскакивает Лена.

– Я имею в виду, что без моей помощи ты вряд ли попала бы сюда.

– Ничего себе, помощь! – возмущается Лена, – Огромное вам мерси, за такую помощь!

– Audiatur et altera pars! [25] – виновато улыбается Волк, – Но об этом чуть позже.

– Значит, все эти экзотические Фазы, в которые меня заносило, это всё твоими стараниями? – спрашиваю я.

– В основном, да. Но поверь, я не всегда был свободен в своём выборе. Я старался сделать так, чтобы переходы находились друг от друга не очень далеко. За исключением тех случаев, когда ближайшие переходы могли завести тебя туда, где ты заведомо не выжил бы.

– Ну, а первый переход? Ты ведь специально поставил меня, да и её, – я киваю на Лену, – в такие условия, чтобы мы никак не смогли там задержаться и сделали для своих товарищей дальнейшие поиски невозможными.

– Ты правильно понял. Я всегда был очень высокого мнения о твоих аналитических способностях.

– Ну, и фантазия у тебя! Ну, цирк, ещё куда ни шло. Но детская песочница!! Это уже какоето извращение. А если бы я там от такого резкого перехода повредился и открыл стрельбу?

– Тогда я посчитал бы, что сильно заблуждался относительно тебя. Я специально создал для тебя такую ситуацию. Мне было очень любопытно понаблюдать твою реакцию. Должен сказать, что реальность превзошла все мои ожидания.

Я даже не нахожу, что сказать. Нервно обшариваю руками пульт и хлопаю себя по карманам. Лена быстро соображает, что мне нужно и приносит пачку сигарет. Закуриваю и, затянувшись несколько раз, говорю:

– Ладно, хватит об этом. Ближе к делу. Что тебе от нас нужно? Чего ты всем этим добивался? Ты же не просто так, из любопытства, нанёс свой визит. Или тебе доставляет радость наблюдать за поверженным противником и для полного счастья не хватает продемонстрировать своё торжество?

– А хоть бы и так? – улыбается Старый Волк, – Почему я должен отказывать себе в маленьких слабостях? Тем более, после того, как сложная и не раз оказывающаяся на грани срыва, операция завершилась так успешно. Здесь я могу торжествовать. И буду прав. Но ты правильно подумал, я нанёс тебе свой визит отнюдь не для этого. Поверь, для меня было бы гораздо проще и менее хлопотно оставить вас здесь в пожизненном заключении. Это такое место, откуда вы сами никогда и никуда не уйдёте. Конечно, ты уже заметил, что все твои попытки выйти на вашу Фазу, кончаются неудачей? Ставлю вас в известность, что так будет и впредь, какие бы усилия ты ни прилагал.

Лена порывается чтото сказать, но он останавливает её:

– Нетнет, Елена, ты неправильно поняла мои слова. Избави Время, я далёк от мысли убить в вас всякую надежду. Вероятность того, что вы сможете связаться отсюда со своими, конечно, есть. Но она настолько ничтожна, что её скорее можно отнести к разряду бесконечно малых. Смею вас заверить, что я очень хорошо позаботился о вашей самой строгой изоляции. Желаемого результата вы сможете достигнуть только после нескольких десятков лет непрерывной работы у компьютера или благодаря случайности, которая будет граничить с чудом. А чудес, как вы знаете, не бывает. Я их просто не люблю.

На мониторе в поле зрения появляется женская рука, которая ставит перед Старым Волком чашку кофе. Тот улыбается, берёт чашку, делает глоток и благодарит:

– Спасибо, Кора. Так я продолжу свою мысль. Изоляции я достиг,вывел вас из игры и мог бы на этом успокоиться и оставить вас в пожизненном одиночном заключении. Кстати, ещё один момент. Этот Мир абсолютно необитаем. То есть, кроме вас двоих здесь людей больше нет. И переход можете не искать. Кроме того, через который вы сюда проникли, других переходов здесь не существует, – внезапно лицо его становится серьёзным, и он, понизив голос, добавляет. – Должен предупредить вас: иногда, правда, очень редко, этот переход включается спонтанно, и в этих случаях я не могу даже догадываться, на какой Мир он откроется. Я, конечно, держу его под контролем и сразу гашу эти включения, но несколько секунд, а иногда и минут, он действует. Так что, имейте это в виду.

Я киваю:

– Я уже принял меры и тоже держу этот переход под контролем. Лена, – обращаюсь я к подруге, – завари, пожалуйста, кофе. Я чувствую, что разговор будет долгим.

– Ты прав, – соглашается Старый Волк, – Кора, сделай то же самое и присоединяйся к нам. Но я продолжу. Почему я так сделал? Это тебя интересует? И зачем сделал всё именно так? Это тебя тоже интересует? Начну с самого начала. После того, как вы успешно ликвидировали нависшую над вашим Миром угрозу и исключили из нашей сферы целый Мир, организовав в нём Петлю Времени, тебя и твоего друга приговорили к смертной казни. Я был против, но оказался в меньшинстве. Ты, конечно, заметил, что было предпринято несколько попыток ликвидировать тебя. Скажу сразу, что я к ним никакого отношения не имел. Более того, я сказал своим, чтобы они оставили эти бессмысленные затеи. Ни тебя, ни твоего товарища такими банальностями не прошибёшь. Но разве у нас когданибудь прислушиваются к голосу рассудка? У меня самого были в отношении вас с Андреем Злобиным совсем другие планы, и я тоже постоянно держал вас под наблюдением. Я прикидывал и так, и этак, и, наконец, случай подвернулся. Я получил возможность заполучить даже не Матрицу, а тебя самого, в собственном, так сказать, теле. Кстати, вы там вели себя великолепно. Я откровенно наслаждался, наблюдая за вашими действиями. У нас немало профессионалов высокого класса, сам я тоже не подарок, но держать оборону втроём против почти батальона, на это из наших мало кто сгодится. Итак, умыкнув тебя в переход, я должен был выполнить триединую задачу. Первое: вывести тебя из игры. Этого я добился. Второе: спрятать тебя от наших киллеров. Я имею в виду ту группу, что имела задачу ликвидировать тебя. Они уже вошли в азарт и начали всерьёз подумывать о прямом вторжении в ваш Мир. Я не думаю, чтобы они тебя, в конце концов, достали, но превратить твою жизнь в сплошной ад они вполне могли бы. В итоге тебе пришлось бы до конца дней своих быть пациентом психиатров с диагнозом «мания преследования». Это меня не устраивало. Так вот, вторая задача оказалась намного сложнее первой.

Разумеется, я мог сразу, или почти сразу, доставить тебя туда, где ты сейчас находишься. Но мне надо было убедить и киллеров, и своё руководство, что ты, скитаясь по лабиринту спонтанных переходов, или затерялся там безвозвратно, или погиб лютой смертью. Именно для этого я подставлял тебе Миры, где любой человек, обладающий хоть чутьчуть меньшими способностями чем ты, погиб бы неизбежно. В тебето я был уверен, знал, что ты там не пропадёшь. Я знал, что группа киллеров ищет тебя и контролирует, по возможности, твои перемещения. Но они не знали, что переходы из Мира в Мир организую я. Эти многочисленные переходы запутали их и сбили с толку. Тем более, что Кора разработала программу, с помощью которой мы запустили твой «фантом» в совсем другой Мир. Всё это было неимоверно сложно, но цель оправдывала средства. В настоящее время тебя у нас считают погибшим.

Лена приносит кофейник, две чашки и разливает в них кофе. Почти одновременно на мониторе с такими же атрибутами в руках появляется блистательная Кора. Она присаживается рядом с Шат Орканом и улыбается:

– Здравствуй, Андрей! Здравствуй, Лена!

Я мрачно киваю, а Старый Волк с интересом смотрит на Лену.

– Елена, перестань смотреть на Кору так, словно ты собираешься забодать её изображение на мониторе. Если бы ты знала, что она для тебя сделала, ты бы вела себя совсем подругому.

– Что же она для меня такого особенного сделала? – голосом, каким возможно заговорила бы кобра, спрашивает Лена.

– А то, что ты с Андреем, в конце концов, встретилась. Этому ты обязана, в основном, Коре. Понимаешь, мы постоянно держали в поле зрения не только Андрея, но и Злобина, и тебя. Когда Кора узнала о твоих замыслах отправиться на поиски Андрея, она предложила мне помочь тебе. Я не то, чтобы был против, просто я опасался, что проследив твой путь, наши киллеры выйдут и на Андрея. К тому же, работая с Андреем, я сильно отвлёкся от текущих дел, объясняя всем, что усиленно ищу его и пытаюсь с ним расправиться. Если бы я так же занялся и тобой, это вызвало бы ненужные подозрения. Я предоставил Коре полную свободу действий и только консультировал её время от времени. Именно я подсказал ей, что твоим маршрутом заинтересовался один из киллеров. Поэтомуто твой путь к Андрею так затянулся. Коре очень долго не удавалось «сбросить их с твоего хвоста». Но, в итоге, она блестяще справилась со своей задачей.

Лена немеет от удивления и с интересом, как будто впервые видит, смотрит на Кору. А та скромно опускает глазки, деликатно молчит и пьёт кофе. Ай да Кора! Вот уж никогда бы не подумал, что она так расположена к нам с Леной.

Старый Волк наливает себе ещё одну чашку, закуривает сигарету и несколько раз переводит взгляд своих загадочных глаз с меня на Лену и обратно:

– Сейчас вы находитесь, – говорит он, – на моей секретной базе. Кроме меня и Коры о её существовании не знает никто. Я использовал её, когда мне надо было поработать одному с полной гарантией, что меня никто не потревожит.

Он снова замолкает и ещё несколько минут изучаеще всматривается в нас. Докурив сигарету, он говорит, медленно, обдумывая каждое слово:

– Ты правильно понял, Андрей. Всё это было задумано и исполнено далеко не с праздной целью и не просто для того, чтобы изолировать тебя. Андрей, мне нужна твоя помощь.

Лена ядовито улыбается, а я саркастически усмехаюсь:

– Что, опять чтонибудь гдето украсть надо для научных исследований? Мы это уже проходили.

Старый Волк печально улыбается и качает головой.

– Я понимаю, – говорит он в той же манере, – что не имею права рассчитывать на полное доверие с твоей стороны после всего, что произошло. Но сейчас речь идёт совсем о другом. Пойми, Андрей, я сейчас остался у себя совсем один, мне никто, кроме Коры, не верит. Все считают, что я пытаюсь отвлечь их от важнейших дел на те, что, по их мнению, являются лишь плодом моего воображения. Мне нужен союзник.

Это чтото новое! Хотя, именно так чувствовал себя Магистр, когда обнаружил влияние ЧВП, только он тогда ещё не знал что за этим стоит. Я молчу и внимательно смотрю на умолкнувшего Волка. Впервые я вижу, как он выглядит в сомнении, в растерянности. Ясно, в его положении он ещё и вынужден просить! Хотя, Время знает, какое у него сейчас положение. Кора поднимает глаза и тоже смотрит на меня. Смотрит с надеждой и мольбой. Время побери! Под таким взглядом устоять невозможно. Я закуриваю новую сигарету.

– Я готов выслушать тебя. Но предупреждаю: мы ни о чем не договариваемся, никаких обязательств я давать не намерен. Просто я хочу разобраться в ситуации и расставить до конца все точки. То есть, получить ответ на третий вопрос. Зачем всё это?

Пока я говорю, Старый Волк встаёт и, не исчезая из поля зрения, начинает в задумчивости вышагивать взад и вперёд. Его бархатистая, лиловая, с серебряными узорами, мантия, откидываясь при каждом резком повороте открывает худощавую, но ладно скроенную, мощную фигуру. Неожиданно он останавливается перед монитором и, движением головы отбросив назад свои длинные волосы, говорит:

– Помнишь, я говорил тебе о том, что у нас есть общий противник?

Вот оно что! Я оборачиваюсь и смотрю на Лену. Она откинулась на спинку стула и со скучающим видом покачивает оплетённой ремешками сандалии ножкой. Но ято хорошо знаю свою подругу и вижу, что она крайне заинтересована. Но весь её вид сигнализирует мне: «Внимание! Не попадись в ловушку!» Я вздыхаю и смотрю в потолок. Наливаю себе чашку кофе и отпиваю несколько глотков, делая вид, что совершенно не замечаю напряженного ожидания, написанного на лицах Старого Волка и Коры. Выдержав паузу, цежу сквозь зубы:

– Ну, конечно, я помню. Мы ещё у себя обсуждали это и пришли к выводу, что этот мифический противник, не более как часть твоей игры. Приманка для простака, за которого ты меня пытаешься держать.

Старый Волк взрывается:

– Когда это ты успел прийти к такому выводу, что я держу тебя за простака!? Скорее, наоборот! Мифический, говоришь? Так вот, Андрей, у меня есть сведения, что этот мифический противник уже готов к активным действиям, если только уже не приступил к ним. Скажу прямо, в результате этих действий и нам, и вам придётся в спешном порядке сворачивать свою деятельность и уносить ноги по разным Мирам, чтобы нас как можно дольше не нашли.

– Words, words, words [26]. И ничего кроме них. Ты и в прошлый раз ничего конкретного не сказал мне об этом противнике и сейчас пытаешься отделаться намёками. Извини, но у меня складывается впечатление, что ты, как и тогда, пытаешься под этим предлогом привлечь меня для участия в какомто крайне необходимом для тебя, но весьма пагубном предприятии. И что ты опять не можешь без меня обойтись. Не находишь ли ты, что у нас получается игра в одни ворота. Нет уж, Старый Волк, как сказал Владимир Высоцкий: «На стол колоду, господа! Краплёная колода!»

Я замолкаю и всем своим видом показываю, что дальнейшего разговора на прежних условиях не будет. Вид у Старого Волка довольно кислый. Ему явно нечего сказать, а сказать очень хочется. Надо говорить, пора. И он говорит:

– Видит Время, Андрей, – он тяжело вздыхает, – я до сих пор не могу сказать тебе прямо, кто этот противник. Не потому, что это какаято тайна. Просто, если я тебе сейчас назову его, ты мне не поверишь и, боюсь, навсегда. А доказательств у меня пока нет, Я имею в виду такие доказательства, которые не вызвали бы сомнений в фальсификации и окончательно убедили бы тебя. Но, клянусь Временем, я ищу и найду для тебя такие доказательства. Хотя, пока я этим занимаюсь, ты, возможно, и сам вычислишь этого противника, если подумаешь как следует.. А может быть, случайно натолкнёшься на следы его пагубной деятельности в других Мирах.

– Вот тогда и будем вести разговор. Это первое условие, при котором я согласен вести переговоры: карты на стол.

– Согласен. Будут карты на столе. Это я тебе обещаю и условие это принимаю. Какие ещё условия?

Это уже интересно. Старый Волк рассматривает мои условия. Значит, он действительно неотложно нуждается в моей помощи. Тогда пойдём дальше.

– Условие второе и последнее. Я буду вести переговоры о сотрудничестве только из своей Фазы. То есть, я требую нашего возврата к себе.

– А вот это не принимается. Сейчас объясню почему. В данный момент ты разговариваешь со мной от своего имени и от имени своей подруги. Здесь ты ничем не связан. А оказавшись у себя, ты будешь связан обязательствами перед своей организацией, своим руководством и так далее. Сейчас у тебя может быть одно решение, а там оно будет совсем другим. Сейчас ты будешь советоваться только с самим собой, своей подругой, своей совестью и своим разумом. А там советчиков будет… Так что, Андрей, это исключено. Я готов работать с тобой и Еленой, готов, хотя и в меньшей степени, работать с Андреем Злобиным и Филиппом Леруа. Но не со всей вашей организацией. Пойми, я же не призываю тебя сотрудничать со всей своей организацией. Я предлагаю сотрудничество только со мной и Корой. Я ведь говорил тебе, что никто у нас меня не поддерживает.

– Ты говоришь, что готов работать со мной. А вот я на таких условиях не готов. Выходит, мы не договорились.

– Выходит, не договорились, – соглашается Старый Волк и вздыхает, – А жаль. Ну, ничего. У тебя будет достаточно времени, чтобы изменить свою точку зрения. Тем более, что я не снимаю с себя обязательства по выполнению первого условия. Хотя, сразу скажу, не рассчитывай, что это будет скоро. Наш противник не из тех, кто беззаботно оставляет повсюду свои автографы и отпечатки пальцев. Он предпочитает работать чужими руками. Ну, что ж? До встречи.

– До встречи.

Кора сморит на меня с сожалением. Понимаю, она очень надеялась, что мы согласимся на сотрудничество. Но, увы, на таких условиях я работать не согласен. Обжегся один раз на молоке, теперь дую уже и не на воду, наверное, а на расплавленную сталь. А Старый Волк говорит на прощание:

– Код мой ты помнишь. А в принципе, в этом даже нет нужды. Компьютер настроен так, что если ты включишь монитор связи и в течение минуты не введёшь код, он автоматически выйдет на меня. Всегда готов с тобой побеседовать. Да! Иногда, когда у меня будут посторонние, я не смогу ответить сразу, чтобы не раскрывать твоё существование, сам понимаешь. В этом случае мой компьютер тебе ответит, а я сам потом выйду на тебя. Всего доброго! До свидания, Елена!

– Будьте здоровы!

Монитор гаснет. Мы с Леной долго сидим и смотрим на серый экран. Я выкуриваю сигарету, стараясь не смотреть на Лену. Имел ли я право решать за неё?

– Что скажешь, Ленок?

– Скажу одно. Ты действовал совершенно правильно, Андрюша. Сознаюсь честно. Когда я представила, что придётся прожить здесь всю оставшуюся жизнь, я дрогнула. И если бы пришлось принимать решение мне, то я бы не смогла поручиться ни за что. А ты вёл себя твёрдо, как и полагается настоящему хроноагенту. Не сочти за комплимент, но я горжусь тобой.

– А может быть, всётаки согласиться на его условия? – осторожно предлагаю я.

– Нет! Ни в коем случае! – твёрдо отвечает Лена, – Это была мгновенная слабость, и она больше не повторится. Ведь я теперь с тобой, а с тобой мне ничего не страшно. С тобой я готова жить здесь до глубокой старости. Но ведь мы не собираемся жить здесь так долго? В конце концов, мы найдём способ вырваться отсюда.

– Ну, конечно, родная, – я обнимаю свою подругу, – Вместе мы всё преодолеем.

Поздно вечером, когда мы уже лежим перед очагом на шкуре, сотворённой Леной, моя подруга вдруг спрашивает:

– А что это ты, когда разговаривал со Старым Волком, улыбался время о времени? Ты находил в нашем положении или его словах нечто забавное?

– Совсем не поэтому. Мне тогда вспомнился наш разговор с Андреем. Помнишь, после вашей работы с цивилизацией головоногих, нам дали небольшой отпуск? Мы с Андреем тогда разговаривали о ЧВП вообще и в частности о том, что они готовы нанеси нам неожиданный удар. Это и подтвердилось в ходе первой же операции. Ты помнишь. Так вот, Андрей тогда спросил меня: не помню ли я, как по старинным поверьям называется период времени с того момента, когда сумерки сгустились и до полуночи. Тот период, когда силы зла властвуют безраздельно. Я, конечно, не помнил и в шутку предложил назвать его по имени какогото животного, которое в это время выходит на охоту. Андрей поправил меня, что лучше назвать это время Часом Совы, мудрой и осторожной птицы. Я согласился, и мы выпили за Сову. И вот сейчас я, мудрый и осторожный Филин, не только сам залетел в ловушку, но и Совушку свою туда же заманил. Этот час получился не Часом Совы, а Часом Волка, да ещё и Старого. Воистину, силы зла властвуют безраздельно, и Волки воют, торжествуя победу.

– Час Совы или Час Волка? – спрашивает Лена, подумав пару минут, – Знаешь, Андрюша, а мне почемуто кажется, что мудрость Совы весит больше чем коварство Волка, и, в конце концов, она победит. От нас с тобой зависит, чтобы этот час остался всётаки Часом Совы. Но мне не даёт покоя ещё одна мысль. Он второй раз говорит нам о какомто очень опасном противнике. Кого же он всётаки имеет в виду? У тебя есть по этому поводу какието мысли?

– Есть. Но я пока не буду их озвучивать, они могут показаться слишком дикими.

– У меня тоже есть, – тихо говорит Лена, – И я тоже пока промолчу.

Проходят день за днём. Мы, конечно, в пожизненном заключении. Но для нас это заключение заполнено до предела. Это и отдых, о котором мы давно мечтали, но не могли урвать для него больше одногодвух дней. Это и хлопоты по хозяйству. Разумеется, Синтезатор может предоставить нам абсолютно всё. Но какое удовольствие сходить утром на огород, набрать там редиски, лука, листьев салата, зелени петрушки и укропа и самому приготовить превосходное блюдо! Да и многое другое мы предпочитаем делать своими руками. Моя подруга словно рождена для такой жизни. Создаётся впечатление, что эти хозяйственные хлопоты она сама для себя выдумывает, и, чем больше их, тем лучше она себя чувствует.

Это и напряженная работа. Мы сидим за компьютером посменно, иногда до двадцати часов в сутки. Несколько программ поиска вариантов компьютер уже отверг, но мы не оставляем надежды взломать его защиту. Мы пытаемся зайти с разных сторон: и в лоб, и с флангов, и с тыла. Выражаясь военным языком, «маневрируем огнём и подразделением». Но блокировка поставлена искуснейшим мастером. Она не поддаётся. Но и мы не отчаиваемся.

Не менее двух часов в день, чтобы не потерять форму, работаем с реальными Фазами. Ставим друг другу задачи. Или выбираем ситуации посложнее, моделируем, потом сравниваем результаты.

Каждое утро Лена, едва проснувшись, в чем мать родила, бежит к речке, где плещется не менее двадцати минут. В любую погоду. Затем она, опять не менее двадцатитридцати минут занимается на поляне гимнастикой по какойто сложной системе. Когда наблюдаешь за её прыжками, поворотами и переворотами в воздухе, за замысловатыми позами, которыми изобилуют её движения; возникают опасения, что она вотвот свернёт себе шею, вывихнет позвоночник или тазобедренный сустав. Но всё кончается благополучно.

Каждый день мы с Леной тренируемся на той же поляне в различных видах единоборств. Занятия мы чередуем: день с оружием, день врукопашную или с подручными средствами. Я нахожу, что Лена – прекрасный партнёр и мало чем мне уступает. Разве что в физической силе, да и то не всегда.

Однажды утром, когда Лена убежала на реку, я включил компьютер, чтобы записать обдуманный мной накануне блок программы взлома. Пока я работаю, Лена заканчивает водные процедуры и приступает к своей гимнастике. Я завершаю работу с программой и через открытое окно любуюсь ярким зрелищем. Такое никогда не увидишь: ни на спортивной площадке, ни в цирке. Обнаженная, красивая женщина, с фигурой, словно античным мастером слепленной, выполняет в воздухе тройное сальто. А вот она разбегается и, подпрыгнув, делает в воздухе два оборота вокруг оси, а третий оборот переводит в сальто и приземляется на свои упругие, длинные ноги.

В этот момент по ушам бьёт сигнал открытия перехода. Бросаю взгляд на дисплей, куда выводится информация с искателя. Что такое? Луч показывает не туда, где вошли в эту Фазу я и Лена, а в противоположную сторону. И расстояние всего семьдесят метров!

Смотрю в направлении, которое показывает луч. Из леса на поляну выходит мужчина и останавливается как вкопанный. Отсюда я плохо различаю черты его лица, но в фигура и осанка напоминает мне чтото знакомое. Уж не Старый ли Волк к нам пожаловал?

Лена тоже замечает пришельца и, охнув, прячется в кустах. А пришелец обращает на обнаженную молодую женщину внимания не больше, чем на бабочкукапустницу. Он разглядывает дом. Нет, это – не Старый Волк.

Я встаю, застёгиваю халат и выхожу навстречу пришельцу, положив на всякий случай в карман «Вальтер». Автомат оставляю на месте, так как у пришельца никакого оружия не видно. Медленно иду к нему и внимательно разглядываю его. Это точно не Старый Волк. Тем не менее, Лена, быстро пробегая мимо меня в дом, бросает мне на ходу какуюто фразу. Я могу разобрать только одно слово: «Волк!» Странно, Лена не могла ошибиться, у неё отличная зрительная память. Эта личность не имеет со Старым Волком ничего общего. Однозначно, я встречал его в одной из Реальных Фаз.

Время Великое! Это же святой Мог, он же старый Лок! Я с облегчением вздыхаю. Тот, кто знает, как закрывать и открывать межфазовые переходы, и кто дважды уже помог нам, поможет и в третий раз. С его помощью мы выберемся отсюда. Такого оборота Старый Волк предвидеть, конечно же, не мог. Представляю, как он в ярости лязгнет зубами, узнав, что клетка пуста, а птички улетели. Только как Мог сюда попал? А он и не смотрит на меня, точно так же, как перед этим он не смотрел на Лену. Всё его внимание приковано к нашему дому. Вид у него недоумённый. Я уже подошёл довольно близко и могу разобрать, как он бормочет:

– Клянусь Эребом, ничего не понимаю. Откуда это всё взялось? Когда и, главное, кто натворил здесь это…

Я подхожу вплотную и прерываю его созерцательные размышления приветствием:

– Здравствуйте, святой Мог! Я прошу прощения, но мне неизвестно ваше настоящее имя, и я обращаюсь к вам так, как я вас знаю.

Мог медленно переводит свой взгляд на меня. Так, нехотя, смотрят на надоевшего комара, пищащего над ухом, перед тем как его прихлопнуть.

– Кто ты? Откуда здесь взялся? – отрывисто спрашивает он, – Что это за дом? Откуда тебе известно это имя?

Его поведение и тон мне не нравятся и начинают раздражать. Но я сдерживаю себя. Мало ли по каким причинам он может быть сейчас не в духе. И откуда ему знать меня. Я ведь сейчас не в образе сэра Хэнка. Вежливо отвечаю:

– Я напомню вам. Мы с вами встречались в Красной Башне.

– В Красной Башне? – перебивает он меня, – Хм? Не помню. Когда это было? По вашему исчислению времени.

По нашему исчислению. Легко сказать. Я вспоминаю. Этой зимой я видел сына Эвы и Хэнка. Ему было полтора года. Когда я приходил к ним за Горшайнерголом, Эва была беременна. Значит…

– Это было примерно два года назад.

– Два года назад? Значит это было… – он задумывается, – Нет, не помню. Напомни мне детали встречи.

– К вам пришли рыцарь Хэнк и нагила Яла, которую вы, как святой Мог, должны были по обычаю, раз в десять лет, наделить чудесными дарами. У рыцаря Хэнка был Золотой Меч, который он завоевал на Желтом Болоте. Хэнк и Яла попросили вас помочь им закрыть ворота в Царство Зла, и вы рассказали им, как это сделать, воспользовавшись Золотым Мечем, назвав при этом его имя: Горшайнергол…

– Горшайнергол!? Где он? Где он сейчас?

Глаза Мога впервые за время нашего разговора оживляются. Тусклое выражение равнодушия и непомерного превосходства покидает их, они загораются и смотрят на меня с нескрываемым интересом.

– Не беспокойтесь, он в надёжных руках.

– Что значит, в надёжных? – нетерпеливо допытывается Мог.

– Это значит, что он больше не будет служить Злу.

– Кто ты такой, что берёшься судить обо всём? Кто ты такой, что воображаешь, будто тебе известно, что есть Зло, а что есть Добро, и есть ли они на самом деле? Горшайнергол принадлежит моему народу, и он должен вернуться к нам!

– Вы хотите сказать: Горшайнергол принадлежал вашему народу, и вы его какимто образом утратили. Случайно или нет, но он оказался в руках наших врагов. Мы с большим трудом, рискуя жизнью, отбили его у них. Теперь он принадлежит нам по праву военной добычи. Может быть, мы и вернём его вам, когда сочтём нужным.

Я уже с трудом сдерживаю себя и готов наговорить Могу ещё больших дерзостей. Но на моё плечо ложится и сжимает его лёгкая, но сильная рука. Оборачиваюсь. Сзади стоит Лена. Она уже надела халат и голубые тапочки. Лена предостерегающе опускает веки. Я успокаиваюсь и поворачиваюсь к Могу. А тот уже смотрит на меня прежними тусклыми глазами.

– Хорошо, – произносит он, – Оставим это на будущее. Я теперь вспомнил всё. Но откуда ты знаешь всё это? Тебя же там не было.

– Пройдёмте лучше в дом, – приглашает Лена, – и там, за столом поговорим в нормальной обстановке.

Но Мог словно не слышит её. Лена для него как бы не существует. Он попрежнему смотрит на меня и ждёт ответа. Мне очень хочется дать ему в морду, чтобы он получил хоть небольшое представление о том, как не надо себя вести. Но рука подруги вновь сжимает моё плечо, и я повторяю её приглашение от своего имени.

– Нет, – отказывается Мог, – В ваш дом я не пойду. Если тебе трудно разговаривать стоя, мы можем присесть вон там.

Он показывает на две скамейки у крыльца. Мы усаживаемся друг напротив друга, а Лена поднимается на крыльцо. Оттуда она демонстрирует мне красноречивый жест двумя пальцами: мизинцем и большим, кивая в сторону Мога. Я предлагаю:

– Может быть вы желаете чтонибудь выпить? У нас найдутся напитки на любой вкус.

– На мой вкус ты здесь напитков не найдёшь, так как просто не знаешь моего вкуса. Дай мне воды из этого колодца.

Лена идёт к колодцу, а я, пользуясь возникшей паузой, разглядываю Мога повнимательней. Да, это – Мог, и в то же время, это не он. Лицо то же самое, но вот его выражение и глаза, всё это мне совершенно не знакомо. Я помню живые, заинтересованные лица старого Лока и святого Мога. Помню выражение их глаз. Это были человеческие лица и человеческие глаза. А сейчас передо мной сидит какойто египетский Фараон, привыкший беседовать с Богами и боящийся уронить своё бессмертное достоинство проявлением элементарных человеческих эмоций. А глаза! Тусклые и неподвижные, они смотрят и на меня, и одновременно кудато сквозь меня. Впечатление такое, словно их владелец видит чтото недоступное взорам простых смертных. Когда его взгляд останавливается на мне, мне кажется, что по мне прыгают лягушки.

А одеяние его чего стоит! Я хорошо помню простую одежду старого Лока и сутану Мога. Ничего яркого, ничего экстравагантного. А сейчас на нём какойто невообразимый яркомалиновый халат с зелёными узорами, высоким стоячим воротником и широким желтым поясом. Ткань халата производит впечатление жесткой как листовой металл. Ниже пояса полы расходятся и видно, что на ногах у него не простая обувь, а какието яркокрасные чулки не то из кожи, не то из пластика. Они обтягивают ноги и отсвечивают бликами на солнце.

Лена протягивает ему ковш с водой, но он не реагирует. Тогда Лена передаёт ковш мне, и я предлагаю его Могу. Тот принимает ковш и проводит над ним ладонью левой руки. Вода темнеет, от неё идёт пар или дым. Мог маленькими глотками выпивает жидкость и ставит ковш на скамейку.

– Ну, я жду объяснений, – говорит он.

Даже голос у него другой. И Лок, и Мог говорили простыми человеческими голосами. У этого в голосе не то петли дверные скрипят, не то жернова трутся. Или мне это только кажется?

– В образе рыцаря Хэнка в Красной Башне был я, а в образе нагилы Ялы – она, – я киваю на Лену.

– Что это значит? Как это – в образе? Объясни.

Я кратко рассказываю ему о том кто мы такие, чем занимаемся и каким образом состоялась наша с ним встреча в Красной Башне. За всё время рассказа с лица Мога не исчезает выражение недоверия. Лена оставляет нас и молча уходит в дом. Минут через пять она возвращается переодетой. На ней белое короткое платьице и босоножки с ремнями до колен. Это то, что она сотворила в первое утро, когда я сказал, что она снилась мне в таком виде. Конечно, слов нет, в этом наряде она выглядит очень эффектно. Только зачем она так принарядилась перед этим «восточным сатрапом», который ведёт себя так, словно её вообще не существует?

Лена присаживается рядом со мной. Холодные, ничего не выражающие, глаза Мога останавливаются на ней, и на мгновение в них вспыхивает чтото человеческое. Они как бы оживают. По каменному надменному лицу пробегает тень улыбки.

– Вспомнил, – говорит он, – Теперь я вспомнил и вас, и наш разговор.

До меня доходит смысл Лениного переодевания. Сейчас она похожа на нагилу в её традиционном наряде. А Лена невинно покачивает ножкой, словно всё это не имеет к ней ни малейшего отношения. Оживившееся на мгновение лицо Мога снова принимает бесстрастное выражение.

– Было бы довольно странно, если бы вы так и не вспомнили нас. Ведь в Красной Башне вы поняли, что я не простой рыцарь, а она не обыкновенная нагила. Или я заблуждаюсь?

– Нет, почему же, не заблуждаешься. Я тогда понял, кто вы такие, и цели наши совпадали. А что ты делаешь здесь, и как ты сюда попал? Здесь никого и ничего не должно быть: ни людей, ни строений.

– А вы часто бываете здесь?

– Нет. Но иногда я пользуюсь этим Миром, чтобы сократить длинную дорогу между различными Мирами.

– И как давно вы были здесь последний раз?

– Вопрос лишен смысла. Время в тех Мирах, из которых я прихожу сюда и в которые ухожу отсюда, течет совсем иначе чем здесь. Можно сказать, что я был здесь два часа назад, а может быть и два столетия. Но ты не ответил на мой вопрос: как ты сюда попал и долго ли собираешься здесь оставаться?

Я вновь пускаюсь в объяснения. Узнав историю нашего появления здесь, Мог криво усмехается:

– Значит, вы в своём противостоянии дошли уже до того, что готовы сразиться напрямую. Это интересно. Тот раз успех был на вашей стороне, а сейчас ты проиграл. И долго ты собираешься торчать здесь?

– Мы не можем ни выбраться отсюда, ни связаться со своими. Наш противник поставил нам неприемлемые условия. Поэтому, мы рассчитываем на вашу помощь.

Мог издаёт короткий, неприятный смешок:

– Рассчитываешь на мою помощь? Клянусь Великим Хаосом, этот оригинально! Более забавных вещей я ещё не слышал. С чего это ты взял, что буду помогать тебе?

– Но ведь вы уже дважды помогали нам.

– И ты думаешь, почему бы мне не помочь тебе и в третий раз? Тот раз я помогал не тебе, а себе, так как то, что вы намеревались делать, отвечало моим планам. А зачем я буду помогать тебе сейчас?

– Но мы же были союзниками.

– Мы не были врагами. Так будет точнее. Если бы моим планам в том Мире отвечали действия твоих противников, то я помогал бы им, а не тебе. Ведь тогда я вас просто принёс в жертву. То, что вы сделали, простым смертным было не под силу. Вы должны были погибнуть, но вы выжили. Это ваше дело. Но, клянусь Великим Хаосом, я и этого не стал бы делать, если бы не получил приказа. Слишком уж тогда обнаглели ваши противники. Меня совершенно не интересуют ваши взаимоотношения, и то положение, в котором ты сейчас находишься. Так что, можешь на мою помощь не рассчитывать.

Интересный поворот! Этого я ожидал меньше всего. Почему он настроен столь категорично? Попробую с другой стороны:

– Ни при каких условиях?

– О каких условиях может идти речь? Какую пользу мне принесёт твоя помощь? Никакой. Помогать тебе у меня нет никакого резона. Выпутывайся сам, как сможешь. У меня и своих дел достаточно.

Я хочу выяснить более подробно причину столь категорического отказа, но Лена кладёт мне на плечо руку и отрицательно качает головой. Я понимаю свою подругу. Ей неприятно продолжение этого бесполезного разговора, и она хочет положить ему конец. В самом деле, зачем нам унижаться перед этим непрошеным гостем, который к тому же чувствует себя хозяином положения.

– Значит, мы не договорились, – подвожу я итог, – А жаль.

– А мы и не могли договориться. Нас ничто не объединяет, у нас нет ничего общего. Ты для меня значишь меньше, чем этот дом. Он мне здесь мешает, а ты даже помешать мне не в состоянии. Самое лучшее, что вы и ваши противники можете сделать, это истощить друг друга в смертельной вражде и не путаться у нас под ногами. Чем скорее вы это сделаете, тем лучше для вас. Храни вас Эреб, если у нас лопнет терпение, и мы займёмся вами.

Мог встаёт и направляется в сторону, противоположную той, с которой он появился. Я молча смотрю ему вслед и замечаю одну особенность: его ноги в яркокрасных чулках не оставляют следов на песке, но в то же время трава под ним приминается. Мог проходит по направлению к лесной опушке шагов тридцать. Но не дойдя до неё резко поворачивает направо и исчезает. Не растворяется в воздухе, а именно исчезает. Он как бы свернул за угол невидимой стены.

Мы с Леной вновь остаёмся одни. Хотя, мне такое одиночество больше по душе, чем компания с Могом. Или как его там? Несколько минут я молча смотрю на то место, где исчез этот неприятный пришелец. Ято, наивный, обрадовался, размечтался. Как же, союзника встретил. Думал, закончилось наше заточение здесь. Как бы не так!

– Помнишь наш разговор, когда мы ехали из Красной Башни в Синий Лес? – спрашивает Лена.

Я киваю. Прекрасно помню. Я тогда, сам не зная почему, наверное из врождённого чувства противоречия, возразил Лене, когда она назвала святого Мога нашим союзником. «Мы же не знаем, что побудило его действовать так, а не иначе», – сказал я тогда. И, выходит, был прав.

– Хорошо, что он ушёл, – говорю я, – Мне теперь непонятно, какой противник хуже: Старый Волк или этот Мог?

– Теперь ты понял, кого этот Волк имел в виду?

– Теперь понял. Но кто бы мог подумать? Знаешь, мне почемуто запало в голову ещё тогда, в Монастыре, что он именно этого Мога и имел в виду. Ну, может быть, не его самого, а его соплеменников, какая разница. Но мысль эта была настолько нелепа, что я не решился высказать её вслух.

– А мне зерно сомнения ты заронил ещё тем нашим разговором. Правда, когда он пришёл помогать нам в ипостаси старого Лока, я отбросила все сомнения. Но когда мы с тобой застряли в подземелье замка, я вновь вспомнила наш разговор, сопоставила с тем, что говорил Старый Волк и… Но этот вывод был настолько неожиданным и ни с чем несообразным, что я предпочла держать его при себе.

– Ну, вот. А ещё говорят, что информация – мать интуиции! Какая у нас была информация? Только противоположная, толкающая нас к неверному выводу. А вот интуитивно мы сразу поняли истинную суть этого святого.

– Ну что? – подумав, спрашивает Лена, – Будешь выходить на связь с Шат Орканом?

– Нет, – решительно отвечаю я. – Возможно, что он всё это наблюдал, и сейчас только и ждёт, чтобы мы приняли его условия. Но ты же помнишь, что кроме раскрытия образа врага я поставил ещё одно условие. А на него он не пойдёт.

– А вдруг пойдёт? Ведь та информация о святом Моге, которую мы принесём в Монастырь, перевернёт всю нашу работу. И Старый Волк будет иметь в качестве союзников не только нас, но и всю Фазу Стоуна.

– Ты так думаешь? А чем мы можем подтвердить эту информацию? Мы сейчас в таком же положении, в каком совсем недавно был по отношению к нам Старый Волк. И, вовторых, мы ничего не знаем о том, какие цели он преследует в борьбе с Могом, и какие он собирается использовать методы. А с его методами мы маломальски знакомы. Предпочитаю другие.

Обдумав всё как следует, мы с Леной приходим к выводу, что кроме этой встречи у нас с ней нет никаких доказательств враждебной деятельности Мога. Надо искать самим. Даже Старый Волк не сумел убедить своё руководство, что от Мога исходит угроза.

Мы решаем, что я буду тщательно исследовать участок, на котором исчез Мог. Лена попробует восстановить программу, которую разработала Катрин для обнаружения ЧВП, и попытается приспособить её для поисков проявлений деятельности Мога и его соратников. Но вся беда в том, что кроме старого Лока мы никого из «моговцев» никогда не наблюдали.

Внезапно меня осеняет догадка, и я замолкаю, обдумывая пришедшую в голову мысль. Лена терпеливо ждёт, накручивая по привычке прядь волос на палец.

– Они предпочитают действовать чужими руками, – говорю я наконец, – Это – несомненно. Появление Лока в реальной Фазе – исключительно редкий, неизвестно чем вызванный, случай. А как они действуют? Да через таких, как Яла!

– Ну, ну! Я, кажется, поняла, – обрадовано говорит Лена, – Ведь до Ялы этот Мог стольким женщинам передал свои дары, а вместе с ними и программу действий.

– Совершенно верно! Да и мои встречи с Локом, это – не случайность. Наверняка он встречался ещё с кемто. Так что материала для наблюдений и выявлений закономерностей тебе на первых порах хватит. А не хватит…

Я снова умолкаю. Но на этот раз Лена не ждёт, а договаривает мою мысль:

– Что ж, в этом случае придётся обратиться к Старому Волку. Думаю, что информацию, накопленную им в этом плане, он не будет от нас скрывать.

– Если, конечно, он был с нами до конца честен. Но оставим этот контакт на самый крайний случай. Постараемся обойтись без его помощи.

– Договорились, – поддерживает меня Лена.

Мы приступаем к работе, не откладывая дела в долгий ящик, сразу после обеда. Лена садится к компьютеру, а я изучаю участок, где исчез Мог.

Тщательный, вплоть до квадратного сантиметра, визуальный осмотр участка ничего не даёт. Вооружившись Каталогом, я начинаю творить на Синтезаторе все мыслимые и немыслимые приборы. На четвёртый день я с помощью чувствительного дозиметра обнаруживаю очень незначительное повышение уровня радиоактивности в районе этого участка. Лена поздравляет меня с первым успехом, но ято знаю, как мало он мне даёт.

Еще через день обнаруживаю слабую, в сотые доли градуса, флуктуацию температуры на этом участке. Но откуда она исходит, определить не могу. Еще через неделю регистрирую такие же слабые колебания гравитационного поля. Но здесь мои исследования заходят в тупик.

Зная о взаимосвязи времени и тяготения, я решаю измерить колебания темпорального поля. Но все мои попытки сотворить на Синтезаторе простейший дифференциальный хроноскоп терпят неудачу. В Каталоге таких приборов просто нет. В богатейшей памяти Синтезатора они тоже отсутствуют. Я попытался сотворить хроноскоп по частям, но пять из них не работали вообще, а шестой показал такие аномалии темпорального поля, что было просто удивительно, как в таких условиях существует вещественная Материя. Затею с хроноскопом пришлось оставить.

У Лены дела продвигались получше. Она вспомнила четыре из девяти основных алгоритмов программыискателя. Мы с ней по вечерам, когда я посылал в Схлопку свои попытки заставить работать хроноскопы, медленно, но методично восстанавливали остальные составляющие программы.

Лена установила наблюдение за Ялой и ещё за десятком женщин, пообщавшихся со святым Могом. Она нашла ещё трёх человек, которым помогал старый Лок. Компьютер вёл за ними всеми наблюдение в режиме параллельной обработки данных. Информация накапливалась.

Одновременно мы не оставляем попыток прорвать «блокаду» и выйти на Фазу Стоуна. Тем более, что в процессе работы над программойискателем нам часто приходят в голову интересные идеи, которые мы сразу воплощаем. Правда, без особого успеха. «Укрепления», воздвигнутые Старым Волком, остаются несокрушимыми.

Так проходит около месяца. В один из дней мы с Леной берём «отгул». Наблюдательная подруга обнаружила на нашей поляне пчел и выследила их. Вооружившись дымарями и сетками мы делаем набег на одно из семейств, с целью запастись на зиму мёдом. После «медового похода» мы бросаем все дела и забираемся в речку. Холодная вода благотворно успокаивает жжение в многочисленных ранках, нанесённых жалами ограбленного семейства.

Я уже закончил курс «водолечения» и лежу на берегу, глядя в чистое голубое небо с редкими белыми облаками. А Лена всё ещё плавает и ныряет. Я знаю эту её слабость и не стремлюсь выгонять её из воды. Пусть наплещется вволю. Наконец, моя подруга выходит на берег, падает рядом со мной на траву, подставив Солнцу, искусанный пчелами зад и, помолчав немного, спрашивает:

– О чем задумался? Какие глобальные проблемы заблудились в твоих извилинах?

– Да, вот, думаю: почему пчелы с присосками на заду не едят мха?

Лена долго переваривает эту фразу, потом трогает мой лоб, щупает пульс и заглядывает в глаза?

– Гм? Интересные последствия поражения пчелиным ядом. Я чтото о таких ничего не знаю.

Я смеюсь:

– Это не симптом отравления. Просто я цитирую Станислава Лема. Правда, у него говорится о блохах. Но в настоящий момент пчелы както актуальней.

– А я уж подумала: тронулся мой любезный друг от умственного перенапряжения, а тут ещё эти пчелы ему добавили. И останусь я в этой Фазе однаодинёшенька в качестве сиделки при свихнувшемся хроноагенте.

– Подожди немного, до этого пока дело не дошло, – успокаиваю я её. – А размышлял я, конечно же, не о пчёлах, а о нашем споре со Старым Волком по поводу счастья человеческого.

– Глубочайшая тема, – зевнув, замечает Лена, – И к какому же вы с ним пришли выводу?

– Да мы оба были не правы. Сейчас поясню. Понимаешь, я вырос примерно в таком же месте, где мы сейчас находимся: в хуторе на берегу лесной реки. Жизнь моя была спокойная, как эта вода после того, как ты из неё вылезла. Я жил там, рос, ходил в школу за два километра, работал по хозяйству и мечтал о том времени, когда я вырасту, кончу школу, уеду в большой город, поступлю в училище и стану лётчикомистребителем. Я стремился к яркой, насыщенной жизни, полной приключений, опасной и интересной работы. Всё это я получил с избытком. И пока я летал, служил, воевал, потом учился и работал в Монастыре, я мечтал о том, чтобы вернуться на свой хутор к прежней спокойной и размеренной жизни.

– Я догадываюсь, – улыбается Лена, – Ты даже жильё в Монастыре подобрал себе соответственно.

– Верно. Только это просто была дань ностальгии. Спокойная жизнь и работа хроноагента, понятия несовместимые. Сама знаешь. А вот сейчас я уже год живу именно в таком месте и именно такой жизнью, о которой так давно мечтал. И знаешь, весь этот год, вместо того, чтобы ставить Старому Волку за это свечки и бить ему земные поклоны, я мечтаю вернуться к той жизни, от которой ни просыху, ни роздыху. И чтобы снова мечтать о том, что когданибудь я снова окажусь в маленьком домике, на берегу тихой лесной реки.

– Я понимаю тебя, – соглашается Лена, – Это всё равно, как если бы ты долго шёл по пустыне и камням, умирая от голода, жажды и одиночества, и вдруг встретил чародея, который мог бы удовлетворить любое твоё желание. Первым делом он сотворил бы тебе источник, и ты быстро утолил бы жажду. Потом он расстелил бы перед тобой скатертьсамобранку. Затем к твоим услугам оказался бы целый гарем из самых красивых и сексуальных девушек. Знаешь, каким было бы твоё четвёртое желание? Ты попросился бы снова в пустыню, в одиночество. Потому, что счастье не в обладании, а в достижении, в желании.

– Согласен. Только желания должны быть четко сформулированы. А то может получиться, как у того негра.

– А что получилось у того негра?

– Он тоже долго шел по пустыне и страдал от одиночества, от жажды и от того, что он – черный. В итоге встретил он Бога. И спросил его Господь: « Чего ты больше всего хочешь? Проси, я для тебя сделаю». И попросил его бедный негр: «Я хочу быть белымбелым, хочу, чтобы у меня было многомного воды и многомного женщин». «Быть по сему!» – сказал Бог и сделал негра унитазом в женском туалете.

Лена смеётся долго, до слёз. За её смехом я не сразу различаю сигнал её искателя, которыйсвязан с компьютером, следящим за моим искателем.

– Стоп, Лена! – вскакиваю я, – Переход открылся!

– Который? – Лена смотрит на искатель.

Луч указывает на переход, через который мы с ней пришли в эту Фазу.


Глава XIX


Tis dangerous when the baser nature comes
Between the pass and fell incensed points
Of mighty opposites.
W. Shakespeare

Ничтожному опасно попадаться меж выпадов и пламенных клинков могучих недругов.
В. Шекспир (англ.)

– Бежим скорее! – торопит меня Лена.

– Подожди, надо одеться и захватить всё необходимое.

– А вдруг переход не закроется сразу?

– Тем более нет резона соваться в него в голом виде и с пустыми руками.

Лена молча соглашается с голосом разума и бежит к дому. Мы быстро натягиваем мелтан, комбинезоны, ботинки. Всё это мы проделываем под попискивание Лениного искателя. Переход всё ещё открыт. Но когда я вытаскиваю из кладовки два вещмешка и пулемёт, голос искателя умолкает. Переход закрылся. Лена явно огорчена. Мне кажется, она в душе обвиняет меня в том, что я не разрешил ей броситься к переходу со всех ног в чем мать родила. Впрочем, она тоже понимает, что даже в этом случае мы просто не успели бы до него добежать.

Оставляю мешки, пулемёт и говорю:

– Пойдём, посмотрим. Вдруг к нам ктото пожаловал.

Лена вздыхает и направляется к выходу. Я останавливаю её:

– Автоматто на всякий случай возьми. Время знает, что это за гость может оказаться. Знаешь же: незваный гость – хуже татарина.

По пути мы договариваемся о том, как будем действовать и какими сигналами будем пользоваться. Метров за триста до перехода мы разделяемся и подходим к нему с разных сторон. Внимательно осматриваюсь, но пока ничего и никого не вижу. Внезапно в птичий гомон вплетается тихое, но отчетливое кваканье. Быстро и бесшумно двигаюсь на звук.

Возле самого перехода стоит Лена. Вид у неё озадаченный, стволом автомата она показывает на землю.

Подхожу ближе. На той полосе глины, где я заметил следы Лены, сейчас очень странные углубления. Словно ктото забивал и вынимал небольшие тонкие колышки. Приглядываюсь повнимательней. Ба! Да это же отпечатки женских модельных туфелек на высоких каблучкахшпильках. Нечего сказать, весьма подходящая обувь для путешествий по межфазовым переходам. Это ещё интересней, чем отпечатки армейского ботинка.

Мелькает мысль: «А не сама ли Кора к нам пожаловала?» Но тут же смеюсь над собой. Корато прекрасно знает куда она идёт, и обулась бы она во чтонибудь попроще. Еще раз вглядываюсь в следы. Узкий носок, гладкая подмётка. Размер маленький: тридцать шестой, может быть даже тридцать пятый.

Озадачено смотрю на Лену. Она недоуменно пожимает плечами. Внимательно просматриваю пространство в том направлении, куда ведут следы. Помоему, за деревьями виднеется чтото тёмноголубое. Показываю туда Лене. Она кивает, и мы осторожно движемся в том направлении.

На поваленной старой осине, обхватив себя за плечи руками, сидит женщина. Даже не женщина, а девушка, очень молодая девушка. Лицо у неё застыло, глаза неподвижно смотрят перед собой. Похоже, что она нас не видит. У меня складывается впечатление, что она в шоке. Очень может быть. Скорее всего, попала она в этот переход случайно, прямо с городской улицы. Представьте себя в такой ситуации. Примерно в таком же шоке был и я, когда впервые попал в переход. Но я был хроноагентом, и за мной гнался враг, от которого надо было срочно избавляться. Мне тогда просто некогда было давать волю своим эмоциям. А здесь не хроноагент, а молоденькая девчонка. Кстати, довольно красивая. Да, то ещё положение! Что же делать?

Первой принимает решение Лена. Она осторожно трогает девушку за левое плечо, на котором висит красная сумочка на длинном, тонком ремешке. Девушка вздрагивает, вскакивает и бросается бежать. Но куда же ей бежать по лесу в таких туфельках? Яркокрасные остроносые туфельки быстро путаются в траве и мхе своими тонкими, высокими шпильками, и девушка падает навзничь. Точнее, упала бы, но я подхватываю её. Девушка снова вскрикивает, вырывается и бросается в другую сторону.

– Держи её, Андрей, а то она покалечится! – кричит Лена.

Она хватает девушку за правое запястье левой рукой, а правую ладонь подносит к её лицу. Руки девушки безвольно опускаются, и она замирает. Страх покидает её лицо, и оно принимает спокойное выражение. Но это покой сомнамбулы. Лена просто «отключила» её.

Пользуясь моментом, рассматриваю нашу гостью подробнее. Невысокого роста. Худощавая, но хорошо сложенная фигурка. Длинные, прекрасной формы ножки, обтянутые светлосерыми чулками или колготками. Тонкие, красивые черты лица. Узкий подбородок, небольшие, чуть пухлые губки, тонкий нос, большие карие глаза, крутые арки тонких бровей, высокий лоб. Тёмнорусые не очень длинные, чуть ниже плеч, но пышные волосы. Простое тёмноголубое платье до колен с длинными, узкими рукавами. Концы рукавов прихвачены широкими, в два пальца, тонкими браслетами из тёмного серебра. Кроме этих браслетов из украшений на девушке только голубая ленточка на высокой шейке, а на ленте висит небольшой золотой медальончик. Симпатичная гостья.

– Ну, что? – предлагаю я, – Разморозь её и поведём домой.

– Она, в принципе, может двигаться, – говорит Лена, – Только далеко ли она уйдёт в таких туфельках, а босиком тоже не дело, колготки сразу изорвёт.

– Намёк понял, – говорю я и подхватываю девушку на руки.

Она безропотно обхватывает меня за шею и плечи и прижимается ко мне. Прикидываю: не тяжела ноша, до дому донесу. Лена снимает с моего плеча автомат и идёт вперёд, выбирая дорогу поровней и поудобней. Дома Лена командует:

– Укладывай её и раздевай! Хотя, нет, это не нужно, сними только туфли.

Я укладываю девушку на постель и снимаю с неё туфельки. Ступня у неё маленькая с длинными пальчиками и крутым подъёмом. Девушка отрешенно смотрит в потолок. Лена наклоняется над ней и чтото делает, почти не касаясь её руками. Девушка вздыхает, поворачивается на правый бок, подтягивает колени и закрывает глаза.

– Всё, – говорит Лена, – Теперь она проспит не менее четырёх часов, и шока как не бывало. Ну, что ты о ней думаешь?

– Красивая девушка, – невольно вырывается у меня.

– Хм! Это я и без твоих глубокомысленных заключений вижу. Я о другом. Кто она, и как сюда попала?

– На мой взгляд, попала она сюда совершенно случайно. Ну, к примеру, как я первый раз влетел в спонтанный переход. Я же не знал, что меня ждало за теми кустами. Вот и она, шла по своим делам и… – я машу рукой, – Отсюда и шок.

– Почему ты так думаешь?

– Вопервых, шок. Какое ещё действие внезапный переход может оказать на неподготовленного человека? Ну, представь себе, вот ты, будучи у себя, в предместье Праги, пошла по хорошо знакомой дороге в булочную и внезапно оказалась в дремучем лесу. Да тут ещё двое в камуфляже и с автоматами к тебе лезут. Это сейчас ты – хроноагент и быстро ориентируешься. А тогда? Ну, и вовторых, вряд ли такие туфельки и платьице выдержат длительное путешествие по лабиринту межфазовых переходов.

– А из какой она Фазы?

– Время знает. Судя по одежде и прическе, это обычная городская девушка конца семидесятых, начала восьмидесятых годов XX столетия. Студентка, продавщица, швеямотористка. Хотя, судя по рукам, она скорее всего, из первых, то есть студентка или продавщица.

– А давай проверим сумочку. Может быть, что и узнаем, – предлагает Лена.

– Благодарю покорно. Проверяй сама.

– А почему именно я? – удивляется Лена.

– Мало ли какие там могут быть интимные женские секреты.

Лена решительно открывает красную сумочку. Я пожимаю плечами и иду переодеваться. Переодевшись в спортивный комбинезон, я заодно прибираю на место оружие. Когда я возвращаюсь, Лена тоже уже переоделась. Она в бледноголубом домашнем брючном костюме, наподобие пижамы, и в тапочках. На столе разложено содержимое сумочки.

– Ты был прав. Она – студентка. К тому же, твоя землячка.

– Русская?

– Более того, москвичка.

Лена протягивает мне студенческий билет. Читаю: «Московское Высшее Техническое Училище имени Баумана. Студентка II курса Гордеева Наталья Павловна». А вот год весьма необычный: 74352. Гм! Что за летоисчисление? Бросаю взгляд на стол. Стандартный девичий набор. Расческа, патрон губной помады, пудреница, польские духи. Что еще? Кошелёк, в нём двенадцать рублей с мелочью. Два использованных билета в кинотеатр «Зарядье». Квартальный билет на метро и автобус. Три тетради. Просматриваю их. Это – конспекты: астрономия, дискретная математика и программирование.

– Что ж, я был прав. Время её я определил довольно точно. А эта пятизначная дата ничего не значит.

– Откуда такая уверенность?

Я протягиваю Лене конспект по программированию.

– У них ещё в разгаре эпоха Алгола.

– Хм? Действительно. Ну, а относительно женских интимностей ты как в воду глядел.

Лена достаёт из кармана тонкие белые трусики с кружевной отделкой и маленький флакончик с таблетками.

– Новенькие, – поясняет она, – только что из магазина. А это противозачаточное средство.

– Уложи всё назад. Мы теперь знаем о ней достаточно. А ты не слишком вызывающе оделась? – спрашиваю я, заметив как просвечивают сквозь тонкую ткань груди и ноги моей подруги.

– Нет, – качает Лена головой, – Через три часа будет уже вечер, а такая одежда и такие тона благоприятно действуют на психику. Я специально такое сотворила. Кстати, сегодня твоя очередь готовить ужин. Постарайся, какникак у нас гостья.

Я согласно киваю и отправляюсь в курятник за яйцами и в морозильник за гусем. Пока жарится гусь, я готовлю салат из свежих овощей. Потом занимаюсь омлетом. За окном уже смеркается, когда я выставляю на стол тарелки, вазочку с парным мёдом и только что сотворённую на Синтезаторе бутылку сухого вина.

Гостья наша всё ещё спит. Лена, учуяв запах готовой дичи и омлета, потягивается и встаёт от компьютера. Она подходит к столу, придирчиво осматривает его. Затем суёт свой нос в отделение очага, где в горячем виде над углями «доходят» омлет и гусь. Удовлетворённо хмыкнув, Лена подходит к спящей Наташе Гордеевой. С минуту она смотрит на неё и прислушивается к её дыханию. Убедившись, что её состояние в норме, Лена берёт девушку за руку:

– Наташа, – негромко говорит она, – Пора вставать.

Девушка сразу, словно она и не спала, а только притворялась, открывает глаза и резко встаёт. Лена, не отпуская её руки, присаживается рядом.

– Где я? – тихим, но напряженным голосом спрашивает девушка, – Кто вы такие?

– Не бойся, пожалуйста, – Лена кладёт руку ей на плечо, – Мы тебе ничего плохого не сделаем. Мы – твои друзья.

– Друзья? Я не знаю вас.

– Теперь узнаешь. Его зовут Андрей, а меня Лена.

– Но где я?

– Не всё сразу. Скажу только одно: тебя занесло довольнотаки далеко от дома. Но ты не должна ничего опасаться. Здесь тебе ничто не грозит. И, пожалуйста, не смотри на нас так настороженно. Мы не имеем никакого отношения к тому, как ты здесь оказалась. Просто мы нашли тебя в лесу и привели сюда.

– Но если вы мне не враги, то отпустите меня и покажите дорогу, я хочу домой.

– Боюсь, что домой тебе попасть сейчас будет очень не просто. Мы даже не знаем толком, где твой дом, в какую сторону тебе идти.

– Я живу в Москве, на…

– Не торопись. До Москвы отсюда, пожалуй, дальше чем от НьюЙорка. Давай лучше, поужинаем и за ужином обо всём поговорим. Ты ведь, наверное, проголодалась? Не стесняйся, вижу это по твоему лицу. Да даже если ты и не очень голодная; ручаюсь, едва ты сядешь за стол, как аппетит схватит тебя за горло железной хваткой. Андрей у нас превосходный кулинар.

Я почтительно кланяюсь и шаркаю ножкой. Улыбка впервые озаряет лицо девушки. У неё очень красивая улыбка. Почти как у Старого Волка. Она согласно кивает, надевает туфельки и в сопровождении Лены идёт к столу. Подождав, пока они усядутся, я снимаю с салатницы крышку, наливаю в стаканы вина и присаживаюсь сам.

– Ну, – Лена поднимает свой стакан, – За встречу!

Наташа с опаской смотрит на вино, но Лена успокаивает её:

– Не бойся, пей. Это лёгкое сухое вино. Тебе после такой нервной встряски выпить просто необходимо. Это я тебе как врач говорю.

Наташа снова улыбается своей чудесной улыбкой и делает два глоточка.

– Чудненько! – хвалит её Лена и накладывает ей салата. – Ешь, это всё только что с грядки. Давай договоримся так: сначала ты ответишь на наши вопросы, а потом мы расскажем тебе обо всём.

– А что это будут за вопросы? – настороженно спрашивает Наташа, опуская вилку.

– Только самого простого и невинного характера. Никакие твои секреты и тайны нам не нужны, – заверяю я её. – Так же нас совершенно не интересует, чем занимаются твои родители.

Мне пришло в голову, что у студентки Бауманского училища, и отец может работать в какомнибудь сверхсекретном ящике. Девушка может подумать, что её похитили с целью подобраться к её отцу.

– Наташа, – продолжаю я, – Ты хочешь вернуться домой. Но для того, чтобы мы попытались помочь тебе это сделать, нам надо коечто узнать. Прежде всего, нам надо знать, как ты попала в этот лес? Что этому предшествовало? Вспомни всё до мельчайших подробностей.

– Я шла… – начинает она и вдруг настораживается, – А откуда вы знаете, как меня зовут?

– Это написано в твоём студенческом билете. Извини, мы посмотрели, пока ты спала.

– А! – понимающе кивает Наташа, – А ято подумала…

– Ты неправильно подумала, – улыбаюсь я, – Давай вернёмся к твоему появлению в лесу.

– Так вот. После занятий я со своим товарищем немного погуляла по городу.

– Что это за товарищ, давно ты его знаешь?

– Его зовут Толя. Он учится в нашем училище на пятом курсе. Уже отслужил в армии. А знаю я его лет десять. Он живёт в соседнем дворе.

– Хорошо. Дальше?

– Мы сходили в кино, и он проводил меня до нашей станции метро. Там мы расстались. Он по вечерам подрабатывает и поехал на работу. А я поехала домой. От автобусной остановки до моего дома – два квартала. Всё было нормально, но перед самым своим домом я заметила Игоря с компанией.

– Что это за Игорь?

– Мой бывший одноклассник. Он живёт в соседнем подъезде. Когдато мы дружили. Но после школы он связался с компанией, в которой были два неприятных типа. Один из них недавно вернулся из заключения. Игорь стал с ними часто выпивать, и в пьяном виде они приставали ко всем, особенно к женщинам. Ну, а мне, особенно после того, как я стала встречаться с Толей, он вообще проходу не давал. Естественно, я не хотела с ними встречаться.

– Что же ты сделала?

– Дорожка к нашему дому проходит мимо скверика с густыми кустами. Если пройти по скверу, то с дорожки тебя не будет видно, а ты можешь выйти к дому с другой стороны. Я свернула в сквер и пошла по тропинке. Дошла до прохода между кустами, откуда можно выйти почти к моему подъезду…

– Ты не обратила внимания, там не было ничего странного?

– Да. Были уже сумерки, но фонари ещё не горели. А вот тропинка между кустами была освещена неизвестно чем.

– Каким светом?

– Таким призрачным, желтоватым. Словно ктото издалека освещал её фонариком.

– Дальше?

– А дальше всё. Я прошла между кустами, но вместо своего двора оказалась в какомто лесу. Это было странно и страшно. Я испугалась, заметалась во все стороны, потом…

– Всё, – прерываю я Наташу, заметив, как её голос начинает дрожать, – Дальше мы уже знаем. Давай ещё выпьем, доедим салат, и я буду угощать вас омлетом с ветчиной и зеленью.

– Ну, что скажешь? – спрашивает Лена.

– Я думаю, ты и сама уже поняла. Классический спонтанный переход, порождённый деятельностью ЧВП.

– Верно. Только мне кажется, что поскольку она оказалась именно здесь, этот переход имеет отношение к делам Старого Волка.

– Вряд ли, – возражаю я, немного подумав, – Помнишь, он говорил, что этот переход изредка открывается произвольно, и он не может контролировать, куда именно он откроется.

– Да, точно. Теперь и я это вспомнила. В таком случае всё гораздо сложнее.

Наташа, положив на стол вилку и приоткрыв рот, переводит взгляд широко раскрытых глаз с меня на Лену и обратно, в зависимости от того, кто говорит. Лена смеётся:

– Не обращай внимания, Наташенька. Это у нас профессиональный разговор. Просто мы с Андреем обсуждаем, как получилось, что ты сюда попала.

– И как же всё это получилось? И куда я попала? И как мне вернуться домой?

– Ты ешь, пожалуйста, а я тебе постепенно, издалека, всё объясню. Кстати, как тебе понравился омлет?

– Очень вкусно. Большое вам спасибо, Андрей. А почему издалека и постепенно?

– А потому, что сразу тебе врубиться будет сложно, особенно, когда я буду отвечать на вопрос: как тебе вернуться домой. Андрей! Не жмотничай, доставай своего гуся.

Я уже разделываю птицу на части и ставлю её на стол с гарниром из отварного картофеля. А Наташа не унимается:

– А почему ответ именно на этот вопрос мне понять будет труднее всего?

– А потому, Наташенька, что я сама не знаю этого ответа. Где ты сейчас и как сюда попала, я тебе объясню. А мы с Андреем сейчас в таком же положении, как и ты. Как и ты, мы попали сюда совершенно случайно: шли в одно место, попали в другое. Как и ты, мы стремимся вернуться к себе домой. Но мы не знаем, как это сделать. Но тебе мы постараемся помочь, это я обещаю.

– Маленькая поправка, Ленок, – вмешиваюсь я, – Если Наташа оказалась здесь действительно случайно, то к нам это слово не относится. Мы с тобой здесь отнюдь не случайно.

– Верно, – соглашается Лена, – Я оговорилась.

– А кто вы такие? – спрашивает Наташа.

– Об этом я тебе тоже расскажу. Наташа, ты знаешь чтонибудь о существовании параллельных Миров?

– Читала чтото. Но к этому никто серьёзно не относится. Это из области фантастики.

– А зря. Это отнюдь не фантастика. Таких Миров, мы называем их Фазами, существует на нашей планете и во всей Вселенной бесконечное множество. И сейчас мы находимся в одной из таких параллельных Фаз.

Вилка со звоном падает на стол. Наташа судорожно проглатывает кусок картошки.

– Вы хотите сказать, что я сейчас в совсем другом Мире? – упавшим голосом спрашивает она.

– Да, Наташа. И что хуже всего, этот Мир отделён от твоего и от нашего не пространственными расстояниями. Между ними временные преграды и преодолеть их без соответствующего оборудования невозможно. А этого оборудования у нас здесь нет.

– Но ведь можно обратиться к комунибудь за помощью!

– В этом Мире, Наташа, кроме нас никого нет. Вся цивилизация этой планеты сосредоточена только в этом доме. Мы можем рассчитывать только на собственные силы и возможности.

– Значит, во всём этом Мире вас только два человека?

– Теперь, вместе с тобой, три.

– Но выто кто такие? И как вы сюда попали?

– А вот об этом я тебе сейчас расскажу. А ты ешь, не стесняйся. Если понравилось, бери ещё. Чегочего, а уж этого добра у нас хватает.

Лена начинает кратко рассказывать Наташе об основах хронофизики, о теории существования бесконечного множества параллельных МировФаз. Рассказывает ей о принципах связи между Фазами, о существовании прямых межфазовых переходов. Она рассказывает ей о Фазе Стоуна, о том, чем в ней занимаются. Рассказывает о нашей работе.

Возбудившаяся было, Наташа успокаивается, на её лице появляется выражение глубочайшей заинтересованности. Еще бы! Вот это – приключение! Расскажешь, никто тебе не поверит. Надо же, как повезло! Но к концу Лениных объяснений, когда она узнаёт, как мы сюда попали, до неё доходит, как ей «повезло». Стать сокамерником в пожизненном заключении, пусть даже эта камера размером с планету, сомнительная радость.

К этому моменту с едой покончено, и я выставляю на стол чай, а к мёду сдобные лепёшки.

– Не падай духом, Наташа, – успокаиваю я её. – Мы с Леной не из тех, кто сдаётся. Мы обязательно выберемся отсюда к своим, а уж оттудато тебя переправить домой будет просто.

Лена делает «страшные глаза», и я захлёбываюсь горячим чаем. Идиот! Что болтаю? Уж от насто она точно никогда домой не попадёт. Я совсем забыл о проклятом Хронокодексе. Надо же, наобещал девчонке, Время знает чего! Болтун!

– Ты, Андрюша, займись делами, – говорит Лена, – А мы с Наташей посидим у очага, побеседуем. Хорошо?

Мы с Наташей согласно киваем. Женщины присаживаются на диван, а я убираю со стола.

– Чай оставь нам, – просит Лена.

Она наливает две чашки, себе и Наташе, и я слышу, как Наташа говорит:

– Я правильно поняла? Вы – хроноагенты и работаете в параллельных Фазах… В результате враждебных действий ваших противников вы оказались здесь в ловушке, и теперь для вас нет другого выхода, кроме как согласиться на их условия. Так?

– Так. И ты понимаешь, что принять их условия мы не можем?

– Понимаю. Я бы тоже так поступила. Ведь это значит работать против своих товарищей, предать их…

Дальше я уже не слышу, уношу грязную посуду к мойке. «Молодец, девочка! – думаю я, перемывая посуду, – Сразу видно в какой стране и в какое время она воспитывалась». А кстати, какое у них сейчас время? Я ведь определил его только весьма приблизительно, по Алголу. И почему у них такое странное летоисчисление? Гдето 72000 лишним, что ли? Надо будет порасспросить. Ну, для этого ещё будет время.

Покончив с посудой, сажусь к компьютеру. Лена с Наташей сидят на диване и тихо беседуют. Пока загружаются мои файлы, наблюдаю за ними. Каждая из них красива посвоему. Лена прекрасна красотой зрелой, опытной женщины, знающей на что она способна, уверенной в себе, знающей себе цену и осознающей свою красоту. А Наташа прекрасна своей юностью. Она ещё ничего не знает, мало что умеет и своей расцветающей красоты пока ещё не осознаёт.

Засиживаемся мы далеко за полночь. Наташа готова расспрашивать и узнавать интересующие её вещи и дальше, но Лена решительно встаёт:

– Пора баиньки.

Она подходит к Синтезатору и творит для Наташи комплект постельного белья.

– Андрей, я положу её в соседней комнате, – говорит Лена и уводит Наташу.

– Спокойной ночи, Андрей, – прощается девушка.

– Спокойной ночи, Наташенька, – отвечаю я.

Через полчаса Лена возвращается и какоето время, неслышно ступая мягкими тапочками, меряет комнату шагами. Она подходит к Синтезатору, присаживается к нему и начинает чтото настраивать. Подумав немного, она обращается ко мне:

– Положи свою ладонь на датчик рядом с моей и представь себе Наташу, такой, какую сейчас видел. Надо одеть её. Не жить же ей здесь только в этом платье и туфельках. Я почемуто никогда не угадываю размеры, всё время получается слишком узко. А у тебя глазалмаз. По себе знаю.

Лена начинает творить. Она достаёт из камеры один за другим различные предметы женского гардероба. Брюки, шорты, рубашки, купальники, спортивный комбинезон, такой же костюм как и на ней самой. Обувь: удобные туфельки без каблуков, босоножки, тапочкичешки. Затем следует несколько пар носочек, гольфов и трусики.

Всё это Лена аккуратно складывает. В заключение следует такое, что у меня глаза на лоб лезут. Лена достаёт из камеры две прозрачные накидки, такие, в которых она любила ходить по вечерам дома. Одну из них она откладывает в сторону:

– Это – мне.

Вторую, потемнее и с красной каймой, она укладывает на стопку, предназначенную для Наташи:

– А это – ей.

– Ты уверена, что ей это потребуется.

– Время покажет.

Спорить с Леной бесполезно, и я разглядываю, что она натворила. Замечаю, что в одежде преобладают тёмноголубые и белые тона, а обувь вся красная.

– Ты, что, творила по своему вкусу?

– Нет, почему же, по её. Когда мы с ней разговаривали, я выяснила, что наши цветовые гаммы почти совпадают. Только обувь она предпочитает красную.

Лена относит всё сотворённое в комнату Наташи.

– И что же мы будем делать с нашей гостьей? – спрашиваю я.

– Это она сегодня – гостья. А завтра будет такой же хозяйкой, как я и ты. А делать будем ясно что: учить и воспитывать.

– Хм? Учить, понятно, а воспитывать, помоему, уже поздновато.

– Брось, Андрюша. Она сейчас – непаханая целина. Поверь мне, как психологу.

– Что ж, допустим. Раз ты так считаешь и видишь для себя здесь фронт работы, тебе и карты в руки. Но не это имел я в виду.

– А что же?

– Надо помочь ей вернуться домой.

Лена поворачивается ко мне и долго смотрит на меня удивлёнными глазами.

– Как? – спрашивает она, – Ты ей уже чуть не наобещал всякой ерунды, вселил несбыточные надежды. Я елееле успокоила её. Но ведь ты сам понимаешь, что пути домой ей отрезаны. Мы можем вырваться, если сумеем, конечно, только к своим. А уж из Монастыря дорога домой ей заказана, и ты хорошо знаешь, почему. Так что, давай над этой проблемой голову ломать не будем, а будем её потихоньку, но настойчиво, приучать к мысли, что домой она уже никогда не вернётся.

Лена внезапно замолкает и внимательно смотрит на меня:

– Помоему, у тебя есть какаято идея?

– Есть одна, но она требует обмозговывания.

– Поделись. Помозгуем вместе.

Лена вытягивается на шкуре, протянув ноги в голубых тапочках к очагу. Я молча смотрю на неё и размышляю, как сказать то, что я думаю. Чтобы потянуть время, я наклоняюсь над её ногами и глажу ступни и длинные пальчики через тонкую кожу тапочек. Лена шевелит ими и спрашивает:

– Ну?

Я решаюсь и говорю только два слова:

– Старый Волк.

Лена резко приподнимается на локте и пристально смотрит на меня. Похоже, ей кажется, что она ослышалась.

– Андрей! Ведь мы договорились, что код связи со Старым Волком для нас не существует.

Я снимаю с неё тапочки, беру её тёплую лапку в руку и пожимаю её.

– Пойми, Лена, если бы речь шла обо мне, то этот Волчара ждал бы моего вызова до морковкиного заговенья. Но речьто идёт о Наташе. За что она должна терпеть всё это? Ну, ладно, мы с тобой попались в ловушку и, с точки зрения Старого Волка, заслужили свою участь. Впрочем, с моей точки зрения мы заслужили куда более худшего. А она здесь совершенно не при чем. Просто игра слепых сил Природы.

Лена молчит и смотрит на тлеющие угли. Я продолжаю убеждать её:

– Вспомни. И ты, и я оказались в Монастыре не по своей воле. Как мы восприняли этот факт? Как тяжело приспосабливались, находили своё место?

– Она молодая, а в молодости приспосабливаться легко. Я уверена, ей у нас понравится, и она найдёт своё место.

– Леночка, да пойми ты! Это ещё самый благоприятный, но далеко не самый вероятный, вариант. Мы самито в него верим потому, что другого нам просто не остаётся. Но ведь нельзя скидывать со счёта и такой расклад, при котором мы останемся здесь пожизненно. Давай смотреть правде в глаза. Ведь рано или поздно она поймёт, что и такая альтернатива не исключена. А то может получиться ещё хуже.

– Что же может быть хуже? – тихо спрашивает Лена.

– Допустим, что переход откроется надолго, и мы успеем добежать до него, пока он действует. Или мы сумеем разгадать механизм перехода, по которому ушёл Мог. Мы что, не воспользуемся этими возможностями и останемся здесь?

– Конечно, уйдём.

– А Наташу возьмём с собой, или ты решишься оставить её здесь одну?

Лена опять молчит, а я продолжаю:

– Ты можешь сказать, куда нас приведут эти переходы, и сколько лет мы будем по ним скитаться? Верно, не можешь. Да и откуда тебе это знать? Ты сама прошла десятки этих переходов, побывала во, Время знает, каких Фазах. И ты прекрасно знаешь, какие на этом пути могут встретиться Фазы. Там даже мы, профессиональные хроноагенты, с трудом можем существовать на грани выживания. А что будет с ней? Это же типичная городская девчонка. Она даже для этойто жизни мало приспособлена. А там… Подумай, имеем ли мы право тащить её за собой и рисковать её жизнью?

Лена ложится на спину и закрывает глаза.

– Ты меня убедил, – тихо признаётся она, – Но давай, ради Времени, не будем торопиться. Надо всё обдумать.

– А кто тебе сказал, что я собираюсь прямо сейчас вызывать Старого Волка? Правильно, надо всё как следует обдумать.

– Вот и подумай, не спеша. Время у нас есть.

Утром Лена, по своему обыкновению, убегает на речку. Я ограничиваюсь прозаическим туалетом у бочки с водой и ставлю на очаг кофейник. Завтрак сделаю на Синтезаторе. Когда я размышляю, что бы такое сотворить, из своей комнаты выходит Наташа. Она в коротком белом халатике с широким голубым поясом и в красных тапочкахчешках. Оглядевшись по сторонам, она нерешительно подходит ко мне:

– Доброе утро, Андрей!

– Доброе утро, Наташа! Как спалось?

– Спасибо, я отлично выспалась. А где Лена?

Я киваю на раскрытое окно. В него хорошо видно, как Лена занимается гимнастикой. В данный момент она вытянулась в струнку, подняв руки вверх и, глядя в небо, стоит на носке правой ноги, а пяткой левой касается правой лопатки.

Наташа таращит глаза от изумления и краснеет. Надо же, она смущается наготы другой женщины! Глядя на статую Венеры, она, наверное, не покраснела бы, а тут ведь живая. В этот момент Лена, не меняя позы, в прыжке меняет ноги. Наташа восхищенно охает, а я поясняю:

– Это она гимнастикой занимается. А ты, если хочешь умыться, то в прихожей найдёшь умывальник, а если там тебе воды мало, то у крыльца стоит бочка с водой. Туалет у выхода, налево. Минут через двадцать Лена закончит гимнастику, и мы будем завтракать.

Наташа благодарно кивает и уходит. Я снова принимаюсь за кулинарные изыски. Когда минут через десять я вынимаю из камеры дивно удавшуюся мне фаршированную утку, то слышу сзади тихий восхищенный возглас:

– Красивая она!

– Кто? – не понимаю я и оборачиваюсь.

Наташа стоит неподалёку от меня и издали смотрит через окно на Лену, так, чтобы та не видела, что за ней наблюдают. Деликатная, нечего сказать.

Услышав мой вопрос, Наташа краснеет и говорит:

– Лена красивая. Андрей, а в каких вы с ней отношениях?

– В настоящее время, в самых прекрасных. Но иногда ругаемся и сердимся.

– Я не это имею в виду. Кто вы с ней друг другу?

– В первую очередь – сотрудники, во вторую – друзья, а в третью – муж и жена.

Наташа улыбается:

– А не наоборот?

– Нет, именно в таком порядке. Хотя, по мере того, как мы узнавали друг друга, происходило всё именно в обратном порядке. Сначала – муж и жена, потом – друзья, и, наконец, сотрудники. И это – самое главное достижение.

– Разве так бывает?

– У нас ещё и не так бывает.

– Значит, она – ваша жена. Тото я смотрю, она вас совершенно не стесняется.

– Она не только меня не стесняется, но и своих друзей.

– Даже так? – брови Наташи удивлённо лезут вверх, – Ах, да! Я и забыла, вы же люди из будущего. У вас это всё совсем иначе…

Она осекается, а я улыбаюсь:

– Ошибаешься, Наташа. Впрочем, насчет Лены ты права, а вот мы с тобой, помоему, современники.

– Не может быть!

– Почему же? У нас в Секторе почти все хроноагенты – выходцы из Реальных Фаз, а я как раз из твоего времени.

– Вы хотите сказать, что мы с вами жили рядом и, возможно, встречались? – Наташа недоверчиво, но с надеждой во взоре смотрит на меня.

– Нет, Наташа, это исключено. Просто, эпохи у нас с тобой совпадают.

Из дальнейшего разговора я выясняю, что такое странное летоисчисление в Наташиной Фазе ведётся от начала Эры Разума, то есть от времени, которым датирована первая находка, подтверждающая наличие на Земле разумной деятельности. На мой взгляд, не совсем удобно. Выясняется так же, что Христианской религии в этой Фазе не знают, а верят в Мировой Разум. Эти два браслета на руках Наташи – религиозные символы.

Я быстро нахожу общие даты: Социалистическую Революцию, Вторую Мировую войну, первый полёт в космос и полёт на Луну. Теперь я окончательно убеждаюсь, что довольно точно определил эпоху, из которой явилась к нам Наташа.

– Короче, Наташа, я покинул свою Фазу примерно лет через десять после времени, соответствующего твоему. А Лена лет через стосто пятьдесят.

– Получается, что мы с вами действительно современники. А кем вы были в своей Фазе?

– Лётчикомистребителем.

– А на каком самолёте вы летали? – хитро улыбается Наташа.

– А ты в этом чтонибудь понимаешь?

– Немного разбираюсь.

Я подхожу к компьютеру и по памяти набираю код «своей» Фазы. Показываю Наташе себя возле самолёта. Наташа внимательно смотрит и вдруг говорит:

– Это – М35!

– У нас он называется МиГ29.

– Да, теперь я верю, что мы с вами современники. Только у нас этот самолёт – новинка. Его только один раз показывали на воздушном празднике.

Она ещё раз внимательно смотрит на монитор.

– А сколько же вам лет?

– Возраст, Наташа, понятие относительное, а для хроноагента этого понятия практически не существует.

– Как это?

Я подвожу её к окну и показываю на Лену:

– Сколько ей потвоему лет?

Наташа внимательно смотрит на стройную, красивую фигуру моей подруги, прикидывает и неуверенно говорит:

– Лет двадцать… пять. Ну, чуть больше.

Я смеюсь:

– А мне?

– Лет тридцать, с небольшим.

– Когда я покинул свою Фазу мне было тридцать пять лет. Лена оставила свою Фазу в двадцать три. Когда я в начале Великой Отечественной войны работал в качестве летчикаистребителя, мне там как раз исполнилось двадцать шесть лет. А когда я командовал пиратским космическим крейсером мне было сорок пять.

Наташа удивлённо смотрит на меня, до неё с трудом доходит всё это.

– Видишь ли, нам приходится жить и работать в разных эпохах, в личностях самых разных людей. Сегодня я средневековый рыцарь, вчера был капитаном межзвёздного корабля, позавчера – гангстером, завтра буду полицейским, а послезавтра – гладиатором или инквизитором. А что касается нашего внешнего облика, то… Лена вчера рассказывала тебе, как осуществляется перенос Матриц?

Наташа кивает, и лицо её проясняется. Она начинает понимать.

– И откуда берутся наши тела, в которых живёт наш разум, она тебе тоже говорила. Понимаю, это всё трудно сразу переварить. Для меня это всё в начале тоже было дико. Но к этому быстро привыкаешь, вот как к этому Синтезатору. Нам, Наташа, надо всегда быть готовым ко всему, поддерживать хорошую спортивную форму. Вот, посмотри. Ты так сможешь?

Лена, тем временем, сидя на траве, подтягивает колени к груди и, скрестив ступни за затылком, приподнимается на руках. Наташа зажмуривается и трясёт головой:

– Нет. Никогда! Это чтото невообразимое!

– Это только так кажется. Всё дело в тренировке и ежедневной практике. А что касается стеснения и прочего, то скажи: разве у вас нет картин и скульптур, изображающих обнаженное тело?

– Конечно, есть! Но… – Наташа смущается.

– А чем оригинал хуже копии? Почему люди должны стесняться и прятать то, что прекрасно, что доставляет другим эстетическое наслаждение. Разумеется, это не значит, что всем следует всегда и всюду заголяться. Это не всегда уместно, да и быстро приедается. Но во все времена самым прекрасным творением Природы считалось человеческое тело. Только надо поддерживать его в хорошем состоянии, и тогда ты сам будешь выступать в роли автора прекрасного произведения. Вот, к примеру, у тебя прекрасная фигура, очень красивое, отлично сложенное тело.

Наташа краснеет и отворачивается. А я смеюсь:

– Вот, смутилась! Да не смущаться, а гордиться надо! Раз Природа тебя так великолепно слепила, что на тебя хочется смотреть и смотреть, не отрываясь, так что же в этом постыдного и низменного? То, что вид обнаженного тела вызывает сексуальные желания, это естественно. Секс – одна из доминант человеческого бытия. Это сложилось тысячелетиями, и не нам это ломать…

– О чем речь?

В комнату входит Лена. Она весёлая и бодрая, как и всегда после своей «зарядки». Быстро надевает халат и тапочки и подходит к столу. При виде стоящих там блюд она с нескрываемым удовольствием потирает ладони и присаживается.

– Ну, а вы так и будете стоять и беседовать? К столу! Так о чем шел разговор?

Наташа вновь смущается, а я отвечаю:

– О красоте человеческого тела и сексе.

– Понятно! – Лена качает головой, – Это под парами моей гимнастики. Наташенька, если это тебя интересует, то ты его поменьше слушай. Нетнет, Андрюша, упаси Время! Я не хочу сказать, что ты в этом вопросе неграмотный и неотёсанный мужлан. Вот если бы к нам пришел сюда вместо Наташи её друг, Анатолий, я бы против твоих лекций не возражала. А Наташу в этом плане оставь мне. Я: а – врач, б – психолог, и ц – самое главное, женщина. Так что, Наташенька, на эту тему мы с тобой ещё поговорим. Верно?

После завтрака я начинаю творить необходимое оборудование и химикаты для лаборатории. Лена с Наташей переодеваются в шорты и идут полоть и поливать огород. После этого они садятся к компьютеру. Сегодня Лена не работает, а демонстрирует Наташе возможности наблюдения за другими Фазами. Она объясняет ей, как обнаруживаются опасные аномалии, как прослеживаются их последствия в будущем, как отыскиваются методы коррекции, рассчитываются, моделируются и планируются операции в Реальных Фазах. Всё это она демонстрирует наглядными примерами из нашей работы. Внезапно она зовёт меня изменившимся, какимто взволнованным, напряженным голосом:

– Андрей! Иди сюда! Смотри, что я вдруг нашла!

Бросаю Синтезатор и подхожу к компьютеру. На Лене буквально лица нет. А на дисплее я вижу следующую сцену.

Два гранитных обелиска. Один большой, другой, рядом, поменьше. На большом много фамилий, на малом только две и две фотографии. Рядом стоят в строю десятка три офицеров в форме ВВС. Перед малым обелиском стоят полковник и пожилая женщина в черном платье. Лена убирает общий план и даёт увеличение. В полковнике я неожиданно узнаю Серёгу Николаева. На груди у него две Звезды Героя и несколько рядов наградных планок. А на обелиске… Время великое! Там две фотографии: Андрея Злобина и Ольги. Внизу надписи: «Дважды Герой Советского Союза, гвардии капитан Злобин А.А. 11.10.1915 – 26.10. 1941» и «Военврач третьего ранга Злобина (Колышкина) О.И. 28.4.1919 – 19.10.1941».

– Вот, и соединились они навеки, – говорит женщина.

Она нагибается к могильному холмику, раскапывает землю под обелиском и закладывает туда чтото завёрнутое в платочек.

– Что это, Светлана Григорьевна? – спрашивает Сергей.

– Это, Серёжа, наши с Ваней обручальные кольца. Он своё, когда мы в июне перед войной в Москву приехали, мне оставил. Сказал: «Возьми себе, на всякий случай». Теперьто я знаю, что это за случай такой. Он ведь знал, что война вотвот начнётся, и смерть свою близкую чуял.

– Я знаю, – тихо говорит Сергей, – Мне Андрей рассказывал, о чем они с Иваном Тимофеевичем в это время говорили.

– Теперь пусть у них кольца будут, у детей наших. Они ведь так и не успели пожениться. Так пусть хоть в могиле супругами станут.

– Да. Оля погибла как раз в день, который они назначили для свадьбы, – помолчав, Сергей добавляет, – Андрей говорил мне, что Оля была уже беременна. Значит их здесь не двое, а даже трое.

Женщина всхлипывает и, опустившись на колени, припадает лицом к могильному холмику. Сергей отходит назад к стоящему отдельно пожилому мужчине в гражданской одежде.

– Хорошо ты придумал, Андрей Иванович, – шепотом говорит он, – Горсть земли оттуда, горсть земли отсюда, но есть у людей в конце пути своя могила. Ведь ни от него, ни от неё даже пепла не осталось. А так и нам своего комэска можно навестить, и мать к дочке приедет. Да и до Белыничей здесь не далеко.

Я больше не в состоянии смотреть. Подхожу к Синтезатору и быстро творю чтото крепкое. Получается не то ром, не то бренди. Наливаю стакан и выпиваю залпом.

– Извини, Андрюша, – тихо говорит Лена, – Но я посчитала, что ты должен это видеть.

– Правильно посчитала, Ленок, – отвечаю я, – Всё в порядке.

Работать я, конечно, больше не могу. Извинившись, выхожу из комнаты и замечаю, как Лена чтото тихо говорит Наташе, а та сидит притихшая и, оперевшись щекой на ладонь, смотрит на дисплей.

Я ухожу на берег реки, ложусь на спину и смотрю в небо. А там снуют Яки, Илы, «мессеры», «пешки». Потом их заслоняет лицо Оли. Она присаживается рядом со мной и спрашивает:

– Что, Андрюша, плохо тебе? Мне тоже плохо без тебя. Но меня нет, а ты живой. Значит, ты ещё чтото можешь сделать, можешь исправить своё положение. Не сдавайся, Андрюша. Ты же ас! Ну подставился разок, с кем не бывает. Жизнь не может состоять из одних лишь побед, поражения иногда неизбежны. А плакать зачем? Помнишь, мы договаривались: не плакать. Я своё слово сдержала, а ты? Ты обещал всегда возвращаться. Ну пусть не ко мне, ко мне ты уже никогда не вернёшься. Но ты должен вернуться туда, где тебя ждут.

Она ещё чтото говорит мне. Говорит долго и ласково. А я уже не вникаю в смысл её слов. Мне просто хочется, чтобы этот голос звучал, звучал и звучал.

Из этого состояния меня выводит Лена. Она присаживается рядом, берёт меня за руку и тихо спрашивает:

– Ну что, Андрюша, пришел в норму?

– Всё в порядке, Леночка. Извини, я не удержался, расслабился.

– Я всё понимаю.

– А ты знаешь, я этой зимой видел их в другой гармонике живыми, уже после войны. Представляешь? Только, увы, это были не я и она. Настоящие мы погибли тогда, в сорок первом.

– Нет, Андрюша, ты не прав. Те тоже настоящие. Что мне тебе объяснять. Ты и сам это знаешь.

– Верно, знаю. Слушай, а мы почему сегодня не тренировались?

– А ты как, в форме?

– Вполне.

– Тогда иди и переодевайся.

«Дерёмся» мы около сорока минут. Естественно, при тренировках мы используем неполный контакт, но выглядит это всё равно эффектно. Сидя на траве, Наташа с восторгом наблюдает за нами. Особенно восхищает её то, что такая хрупкая, на взгляд, женщина, как Лена, владеет приёмами рукопашного боя нисколько не хуже мужчины.

На речку мы идём втроём. Наташа в красном купальнике, а Лена в одних белых трусиках. Наташа спрашивает её, делая вид, что не замечает экзотического вида моей подруги:

– А долго надо учиться, чтобы драться как вы?

– Всё зависит от способностей и от учителя. Завтра мы с тобой займёмся. Не обещаю, что через месяц ты станешь драться как хроноагент, хотя бы третьего класса, но ручаюсь, что от хулиганов тебе по кустам прятаться больше не придётся.

Наташа улыбается, а я задумываюсь. Похоже, что Лена забыла о нашем намерении связаться со Старым Волком.

После купания Наташа уходит в свою комнату переодеться, а Лена надевает тапочки, накидывает свою накидку и готовит ужин. Наташа появляется из своей комнаты в белом костюме, типа пижамы и в красных тапочках. С минуту она обалдело смотрит на Лену. Потом, решив, что не следует ничему удивляться, присаживается к столу.

– Андрей, – говорит она, – Ленапоказывала мне, как вы воевали с фашистами. Это действительно были вы?

– А кто же? Конечно я, – меня удивляет этот вопрос.

– У меня всё это пока в голове никак не укладывается. Ведь вы, на первый взгляд, самые обыкновенные люди, а умеете так много, что даже не верится.

– А что тебе не верится?

– Вот, к примеру, война. Вы там работали, как вы говорите, лётчикомистребителем. И работали весьма успешно, я сама видела. За четыре месяца вы сбили сорок самолётов! Это же уму не постижимо! И не только сами воевали, но и других учили. Откуда вы всё это знаете и умеете?

– Ну, Наташа, мне это было проще. Я же в своей жизни тоже был истребителем. К тому же в училище нам преподавали весь опыт воздушных боёв минувшей войны. Я его использовал и поделился с товарищами. Только и всего. Ты попроси Лену, пусть она тебе покажет, как она в образе немецкой лётчицы атаковала американскую Суперкрепость с ядерной бомбой на борту. А ведь она в своей жизни не лётчицей была, а врачом.

Наташа удивлённо смотрит на Лену, а та скромно опускает глазки: «Чего уж там. Плёвое дело!» Я говорю:

– Хроноагенту приходится работать во всех эпохах, включая далёкое будущее, и в образах самых различных людей. Поэтому, он прежде чем приступить к работе, проходит сложную и длительную подготовку, сдаёт кучу зачетов и экзаменов. А в заключение проходит ещё и курс моральнопсихологической подготовки.

– И большой у вас отсев на выпускных экзаменах?

Я вопросительно смотрю на Лену, та пожимает плечами:

– За свою бытность в Монастыре я не припомню такого случая, чтобы ктото провалился на экзаменах или защите. Курс МПП срывался, это бывало. Но со второго или с третьего захода и его проходили.

– Ну, понятно. Вы ведь все, в основном, люди подготовленные, почти всё это знаете. Это, так сказать, курсы повышения квалификации. Я не представляю, как нормальный человек может всё это освоить.

– А вот здесь, Наташа, ты ошибаешься. Хроноагентами становятся, как правило, непосредственные выходцы из Реальных Фаз. Те, кто волей какихлибо обстоятельств попадает в сферу нашего внимания и, в итоге, оказывается в Монастыре. И далеко не все они выходцы из будущего. Вот, товарищ Андрея и его соратник, тоже Андрей. Он тоже лётчикистребитель, но, так сказать, довоенного образца. Именно в его образе Андрей и работал во время войны. Не так давно курс подготовки прошел Микеле Альбимонте. Он, вообще, выходец из Средневековья.

– И он тоже справился со всей этой премудростью?

– Я же сказала тебе: справляются все. Правда, – Лена улыбается, – бывают и осложнения. Андрей может рассказать, как он сдавал темпоральную алгебру.

Делать нечего, приходится рассказывать свою эпопею со сдачей экзамена Магу Жилю. Не жалею при этом ни красок, ни юмора. Наташа в восторге. Она даже в ладоши хлопает:

– Ну, всё как у нас!

– Да, почти как у вас, – соглашаюсь я, – Но есть один нюанс. Экзамен надо сдавать только на отлично. Четвёрка ставит под сомнение способности хроноагента сработать в критической ситуации со стопроцентным успехом.

Наташа смотрит на нас с уважением:

– Я вряд ли смогла бы так.

– Смогла бы, – уверенно говорит Лена, – Хочешь к нам?

Наташа потрясена, а я ворчу:

– Прежде, чем других приглашать, не мешало бы самим туда попасть.

Лена игнорирует моё высказывание и снова предлагает:

– Если хочешь, то я могу начать с тобой заниматься. Понятно, что не всё ты здесь сможешь пощупать руками, но с помощью компьютера увидишь и узнаешь всё.

Глаза у Наташи загораются. Я решаю не спорить с подругой. Она в таких ситуациях разбирается лучше меня и знает, что делает. Психолог какникак. Встаю изза стола и направляюсь к Синтезатору доводить до ума химическую лабораторию. Женщины быстро убирают со стола, моют посуду и усаживаются к компьютеру. Впечатление такое, что Наташа всерьёз настроилась на работу в Монастыре. Работаем допоздна. Когда Наташа, попив с нами чаю и пожелав спокойной ночи, уходит в свою комнату, я спрашиваю у Лены:

– Как я понял, ты настраиваешь её на работу в Монастыре?

– Ты правильно понял. Другогото варианта у неё всё равно нет.

– Кто знает. Завтра я намерен связаться со Старым Волком.

– И ты всерьёз полагаешь, что он согласится вернуть её домой?

– Нет, конечно. Но у неё не должно оставаться сомнений, всё ли мы сделали, чтобы помочь ей вернуться домой. Как бы мне ни было неприятно обращаться к Волку, но я сделаю это. Это, всётаки, какойто шанс, и его необходимо использовать.

– Ты прав, Андрюша. Мы должны сделать всё, что в наших силах, – соглашается Лена.

На другой день, за завтраком, я говорю:

– Наташа, сегодня я попытаюсь решить вопрос о твоём возвращении домой.

Девушка привстаёт, но я кладу руку ей на плечо и усаживаю на место:

– Особо не обольщайся. У меня нет никакой уверенности, что эта попытка будет успешной. Но я обещаю одно: я сделаю всё, что смогу.

– Ты хорошо продумал линию поведения? – осторожно спрашивает Лена.

– Да.

– Ты представляешь, какие он может выставить требования?

– Представляю. И скажу тебе заранее: я соглашусь на любые его условия, кроме одного. Ты знаешь, о чем идёт речь. Ты сама уже поняла, кого он имел в виду. И я полагаю, что в этом деле мы можем сотрудничать с ним. Разумеется, на определённых условиях.

– Хорошо, – отвечает Лена, немного подумав, – Я предоставляю тебе полную свободу действий. Помнишь наш последний разговор в Монастыре? Ты тогда был готов пойти на переговоры с ним, и я поняла и поддержала тебя. Сейчас ты совсем в другом положении, но, думаю, ты помнишь о кривой козе, на которой он может нас объехать?

Я киваю. Наташа, молчавшая до сих пор и только переводившая взгляд с меня на Лену и обратно, вдруг горячо говорит:

– Андрей! Я понимаю, что сейчас ты пойдёшь на переговоры с вашим врагом. И пойдёшь на это только ради меня. Я тебе очень благодарна, но хочу, чтобы ты знал. Если ради меня тебе придётся принять такие условия, которые ты раньше ни за что не принял бы, прошу: не делай этого. Лучше я никогда не вернусь домой, чем изза меня вам придётся стать их заложниками. Я уже привыкла и к вам, и ко всему этому.

– Наташенька, если бы всё было так просто. Мы и так уже его заложники. Пойми, это благополучие только видимое. Мы с Леной живём здесь как на вулкане. В любой момент здесь может разразиться такое, что тебе и в кошмарном сне не привидится. А если нам удастся отыскать или открыть переход, куда мы попадём? Тебе Лена рассказывала, где мы с ней побывали, куда нас заводили все эти переходы? Ты готова пойти с нами? Вижу, что готова пойти на всё, только бы не оставаться здесь одной. Но выживешь ли ты там? И имеем ли мы с Леной право тащить тебя с собой туда, на верную смерть? Так что, не спорь и не убеждай. Я сделаю всё, чтобы ты благополучно вернулась домой. Сейчас я буду выходить на связь, а ты, пожалуйста, переоденься в то платье, в котором ты пришла сюда.

Наташа хочет ещё чтото сказать, но Лена прижимает её ладонь к столу и кивает головой. Девушка, не возражая больше, отправляется в свою комнату. Дождавшись, когда она вернётся, я подхожу к монитору связи и набираю код Старого Волка. Через минуту на экране загорается надпись: «Извините. В данный момент я не могу вам ответить. Выйду на связь через 3 часа вашего времени или раньше».

Ждать, так ждать. Я отправляюсь брать пробы грунта с участка предполагаемого перехода, которым ушёл Мог. Вернувшись, вижу, что женщины сидят у компьютера и чтото горячо обсуждают. Стараясь не мешать им, приступаю к подготовке препаратов для анализов. Закончив эту работу, отправляюсь взять контрольные образцы с той же поляны, но метрах в двадцати от исследуемого участка.

Когда я возвращаюсь в дом, женщины сидят на крыльце и чтото тихо обсуждают. Я подхожу к компьютеру. Бросаю взгляд на дисплей и вижу там какуюто таблицу. Всматриваюсь внимательно. Великое Время! Это адаптированная к местным условиям программа подготовки хроноагента III класса. Ну и Ленка! Зря времени не теряет. Ладно, пусть занимаются. Вчитавшись в программу, вижу, что на меня Лена «повесила» техническую подготовку, огневую, фехтование, единоборства, методику и тактику разработки операций и ещё многое другое. Скучать не придётся. Хорошо еще, что темпоральную математику и хронофизику она взяла на себя.

Чешу затылок и возвращаюсь к лабораторному столу. Через полчаса у меня всё готово, но результаты придётся ждать долго, почти до вечера. Закуриваю сигарету и выхожу на крыльцо. Наташа с Леной кудато исчезли. Время с ними. Возвращаюсь и начинаю работать с пробами. Женщины приходят за полчаса до назначенного срока.

Я хочу немного поиронизировать по поводу «адаптированной» программы. Например, как она в здешних условиях мыслит организовать занятия по технической подготовке. Но в этот момент оживает монитор связи. Он начинает светиться, а из динамика звучит сигнал вызова. Нажимаю клавишу ответа, и монитор успокаивается. На нём возникает изображение Коры.

– Здравствуйте! – приветствует она нас и извиняющимся тоном объясняет, – Шат Оркан не мог вам сразу ответить. У него были посетители. Сейчас он проводит их и вернётся. Как вы там живёте?

– Ничего, Кора, нормально, не жалуемся. А у вас что нового? – интересуюсь я.

– Да есть коечто. Но Шат Оркан лучше всё вам расскажет сам. Да, вот и он.

В поле зрения на мониторе появляется Старый Волк. Вид у него довольно озабоченный. Когда он замечает на мониторе нас с Леной, его лицо немного проясняется. Но только немного.

– Здравствуйте! – говорит он, усаживаясь перед монитором, – Очень хорошо, Андрей, что ты вышел на связь. Я как раз собирался сам…

Он внезапно замолкает и широко раскрытыми глазами недоуменно смотрит кудато мне за спину. Оборачиваюсь. Сзади неслышно подошла Наташа.

– Это – Наташа, – просто представляю я её.

– Время побери! Откуда она взялась? – обалдело спрашивает Старый Волк.

– Да, вот мы с Леной, от нечего делать, родили девочку. Сейчас, как видишь, растим и воспитываем. Ты, может быть, поздороваешься с девушкой?

– Здравствуйте, – машинально произносит Старый Волк.

– Здравствуйте, – сдержанно улыбается Наташа.

– Андрей! Ты может быть объяснишь мне, что всё это значит? – умоляющим тоном просит Старый Волк.

А Кора, подперев кулачком щеку, грустно смотрит на Наташу своими выразительными глазами. Она, в отличие от своего шефа, уже всё поняла.

– Это я должен тебе объяснять? – ехидно спрашиваю я, – Ну, ты даёшь, Старый! Не ты ли говорил мне, что переход, по которому мы с Леной сюда попали…

– Постой! – перебивает меня Старый Волк, – Ты хочешь сказать, что она попала к вам по этому переходу?

– Ты поразительно догадостен. Сразу видно, что ты Волк, да ещё и Старый. Но только мне помнится, ты говорил, что этот переход у тебя под контролем.

– Да, под контролем. Несколько дней назад было зафиксировано открытие, я тут же погасил его. Но моя аппаратура не отметила, что переходом ктото прошел.

– Можешь выбросить свою аппаратуру. Факт, как видишь, на лицо.

Старый Волк сокрушенно качает головой:

– Ты прав. Аппаратуру надо проверить. Это – не дело. Но, Время с ней, это моя печаль. Давай о деле. Я только что получил сведения…

– Стоп! – останавливаю я его, – Ты сказал: давай о деле. Так давай с него и начнём.

– А я о чем говорю?

– Не знаю, о чем ты собираешься говорить, но, помоему, инициатива связи исходит от нас. Значит, наше дело мы и должны рассмотреть в первую очередь.

Старый Волк озадаченно смотрит на меня. Похоже, что в его голове никак не укладывается, что могут быть какието дела, более важные, чем те, о которых он хочет со мной поговорить. Он закуривает сигарету и на несколько секунд прикрывает глаза: успокаивается и «вводит себя в рамки».

– И что у вас за дело? – спрашивает он, наконец.

– Вот, она, – я киваю на Наташу.

– Что, она?

– Брось притворяться. Ты прекрасно понимаешь, о чем идёт речь. Ошибки надо исправлять.

– Какие ошибки ты имеешь в виду?

– Твои ошибки, которые ты допустил, когда закрывал переход. Ты сам сказал, что он иногда открывается произвольно. А это бывает только в двух случаях: если это – спонтанный переход, представляющий из себя реакцию пространственновременного континуума на открытие и закрытие перехода гдето в этой Фазе. И второй случай, когда при закрытии открытого перехода допущены ошибки, и он не закрылся полностью. То есть, имеет место, так называемый, неустойчивый переход. В данный момент мы имеем произвольное открытие перехода, обусловленное фактором второго рода. Будешь отрицать?

– Не буду.

– Тогда я не понимаю, что тебе ещё надо объяснять? Исправь ошибку или, хотя бы, её последствия. Короче, эту девушку надо вернуть назад.

– А больше ты ничего не требуешь?

Старый Волк смотрит на меня прищурившись. На его губах играет лёгкая усмешечка.

– Конечно требую. И ты знаешь чего. Но раз это требование ты, в своё время, уже отказался выполнить, то я о нём сейчас и не говорю.

– Слава Времени! – продолжает иронизировать Старый Волк.

– Но согласись, моё требование вернуть Наташу в её Фазу справедливо, – продолжаю я, делая вид, что не замечаю его иронии, – Да или нет?

– Справедливо, – соглашается Волк и, подумав немного, добавляет, – Но не выполнимо.

– Почему?

– Видишь ли, Андрей, это очень долго объяснять.

– А ты не объясняй. Ты просто скажи: вернёшь ты Наташу в свою Фазу или нет?

Волк молчит и задумчиво смотрит на Наташу. А она чувствует себя под этим тяжелым взглядом очень неуютно. Она даже порывается встать и уйти. Но Лена незаметно перехватывает её руку и крепким пожатием удерживает её на месте. Не годится убегать и прятаться, когда решается твоя судьба. Мы не страусы, а кандидаты в хроноагенты. Пауза затягивается, и я говорю:

– Хорошо, поставим вопрос подругому. Ты можешь осуществить обратный переход Наташи в свою Фазу?

Волк словно просыпается и медленно, как бы нехотя, выговаривает:

– Могу, но…

– Но не хочу! Ты это имеешь в виду?

– И это тоже.

Я взрываюсь:

– Слушай, ты, Волчара! Я понимаю, что у тебя есть все основания законопатить нас сюда и держать здесь в строгой изоляции до скончания времён. Мы с тобой – воюющие стороны, и вправе поступать друг с другом так, как нам будет угодно. Если завтра ты решишь резко ухудшить условия нашего пребывания здесь, мы с Леной воспримем это как должное. И не рассчитывай услышать от нас хоть одно слово жалобы, хоть одну просьбу. Но здесьто случай совсем другой, и если я прошу тебя об этом, то прошу уж никак не за себя. Ведь онато здесь совсем не при чем! Почему она должна страдать наравне с нами только изза того, что стала жертвой твоей ошибки? Я знаю, почему ты не желаешь это сделать. Ты опасаешься, что мы с Леной сбежим вместе с ней по этому переходу. Но пораскинь своими мозгами. Какой смысл нам бежать отсюда в Фазу, в которой живёт Наташа? Что это нам даст? Она отстаёт от Фазы Стоуна на четырестапятьсот лет! Здесь у нас хоть компьютер есть, а там что мы будем делать? И потом, у тебя всегда будет возможность вернуть нас обратно, подстроив нам переходыловушки, где угодно, хотя бы в сортирах. А может быть ты изобретаешь: какие нам поставить условия? Не старайся. Перед тем как выйти на связь, мы имели разговор. Наташа заявила, что если ты поставишь кабальные условия, то она предпочтёт остаться с нами. Одним словом, Волк; не пытайся изображать себя хуже, чем ты есть на самом деле. Помоги девушке.

В продолжении моего выступления Старый Волк несколько раз чтото прикидывает на своём компьютере и показывает результаты Коре. Та мрачно кивала и становилась всё более печальной. А я завершаю:

– И ещё одно требование. Её надо вернуть именно в тот момент времени, в который она исчезла из своей Фазы.

Вместо Старого Волка мне отвечает Кора:

– Андрей. Ты не совсем правильно понял. Дело здесь совсем не в желании или в нежелании. Ты думаешь, мне доставляет какуюто радость смотреть на эту несчастную девушку, волей нелепого случая вырванную из своего Мира, из своей жизни? Ты правильно сказал: это – результат ошибки. Но ты не знаешь главного. Это результат целой цепи ошибок, которые имели место при попытке ликвидировать переход. Компьютер, получив команду на ликвидацию, применил не ту программу. В результате этот переход теперь нам неподконтролен. Частичный контроль мы восстановили. Мы можем закрыть его, если он произвольно откроется. Но открывать его, по своему усмотрению, мы не можем.

– Следовательно, Наташа останется с нами навсегда?

– Нет, я этого не сказала. Я займусь этим переходом. Не обещаю, что быстро восстановлю его. Возможно, что мне вообще не удастся это сделать. А может быть придётся дожидаться подходящего состояния пространственновременного континуума. На это, сам знаешь, иногда требуется много времени. Но, так или иначе, я займусь этим делом и сделаю всё, что возможно. Если у меня ничего не получится, я так вам и скажу, а если получится, предупрежу вас не менее чем за два часа.

– Но имейте в виду, – говорит Старый Волк, – Она откроет переход только для одного человека. Для неё, – он указывает на Наташу, – Любые ваши попытки использовать этот переход в своих интересах будут пресечены. Она останется здесь навсегда, а вас я разгоню по разным Мирам, и вы никогда больше не встретитесь.

– Спасибо, Кора, – говорю я, игнорируя реплику Старого Волка, – Я рад, что этим делом будешь заниматься именно ты. Значит, мы будем надеяться на положительный результат и ждать от тебя вестей.

– А теперь, поговорим о деле, – начинает Старый Волк, – Мне кажется, что в ближайшее время я смогу назвать вам нашего противника, а доказательства вы получите сами, да такие, что я даже опасаюсь, сумеете ли вы переварить их без ущерба для себя.

– Можешь не стараться предъявлять свои доказательства. Мы уже знаем, что это за противник.

– Вот как? – Старый Волк, похоже, поражен, но он быстро справляется с собой, – И что же вы узнали? И каким образом?

Я коротко рассказываю ему о визите Мога и о нашем разговоре с ним. Вначале Старый Волк слушает спокойно, но в конце оживляется.

– А ты точно помнишь, что он ничего особенного не сделал перед тем как исчезнуть? – спрашивает он.

– Совершенно ничего. Он просто повернул направо и исчез. Словно за угол свернул.

– Вот как? – Старый Волк озадачен. – Это чтото новое.

Он набирает чтото на клавиатуре своего компьютера и даёт Коре распоряжение на непонятном языке. Она кивает и начинает заносить в компьютер какието данные. А Старый Волк спрашивает меня:

– А почему ты не вышел на связь со мной, когда тебе стало ясно: кто наш противник?

– А зачем? Чтобы сказать тебе: Волчара ты наш, миленький, узнали мы кого ты имеешь в виду и стало нам страшно до жути. Теперь мы твои, владей нами и распоряжайся по своему усмотрению. Ты этого ждал? Нет, уважаемый, второе наше условие остаётся в силе попрежнему. Отсюда мы никаких переговоров о совместных действиях вести не будем.

Старый Волк грустно качает головой:

– Что ж, дело ваше. Но я должен вернуться к тем доказательствам, о которых я говорил. Собственно, доказательства эти собираюсь представлять вам не я, а сам, как вы его называете, Мог.

– Что ты имеешь в виду? Объясни точнее.

– Буквально сегодня, когда ты пытался связаться со мной, мне стало известно, что этот Мог готовит какуюто акцию в вашем, то есть в том, в котором вы сейчас находитесь, Мире. Я сначала удивился: какие у них могут быть здесь интересы? Но теперь понимаю: он встретился с вами, и ваше присутствие здесь его почемуто не устраивает.

В этот момент звучит низкий сигнал. Старый Волк смотрит кудато в сторону и поспешно встаёт:

– Я должен вас покинуть, прошу прощения. Кора полностью в курсе дела, она объяснит вам всё остальное. Всего доброго.

Старый Волк уходит, а Кора отрывается от компьютера:

– Собственно, он всё уже сказал. Мне добавить почти нечего. Наши люди засекли, что этот Мог договаривался с какимито сомнительными личностями о ликвидации двух человек уединённо живущих в лесу на берегу реки. При этом он довольно точно описал и вас, и ваш дом. Помните, Шат Оркан говорил, что они предпочитают действовать чужими руками? Так будет и в этот раз.

– А точнее нельзя? Когда это будет? Сколько их будет? Откуда они появятся?

– Ничего этого мы точно не знаем. Этот хитрец заметил какимто образом, что попал в поле зрения наших людей и сразу законспирировался так, что его потеряли из виду. Если ты знаешь, о ком идёт речь, то ты поймёшь, как он это умеет делать. Поэтому сейчас мы можем только строить догадки. Единственное, что я знаю наверняка: он воспользуется существующим переходом, а не будет создавать новый.

– Откуда такая уверенность?

– Он говорил, что к дому надо идти берегом реки, вниз по течению.

– Понятно. Будем ждать гостей.

– Андрей, – Кора умоляюще смотрит на меня, – Ну зачем тебе подвергаться лишнему риску? Зачем ты упорствуешь? Одно слово, и Шат Оркан заберёт вас отсюда. Мы будем работать вместе.

– Кора, ты же сама называешь его не какнибудь, а Волком. Могу ли я верить Волку? Хватит, один раз я уже поработал на него по принуждению. Ты знаешь, чем это кончилось. Кстати, вы разобрались, почему ты существуешь в двух Фазах: здесь, у себя, и в Схлопке?

– Разобрались. Скорее всего, здесь причиной послужила непредвиденная флуктуация темпорального поля, возникшая когда я возвращалась через переход после выполнения задания. Сейчас наши хронофизики ломают себе голову над тем, что вызвало эту флуктуацию, и какие последствия она ещё может иметь?

– Вот видишь, какие у вас методы работы. Сами ещё толком не разобрались, что к чему, а уже вовсю сверлите переходы из Фазы в Фазу. Ну как же с вами можно работать, когда вы не можете предвидеть даже таких последствий своей деятельности?

– Жаль, – вздыхает Кора, – А я надеялась, что мы снова будем работать вместе.

– С тобой, Кора, я готов работать. Но работать со Старым Волком на таких условиях; благодарю покорно! Спасибо за предупреждение. Надеюсь, мы ещё встретимся.

– До встречи, Андрей. И умоляю, будьте осторожны!

Мы отключаем связь, и я поворачиваюсь к женщинам. Лена сидит с невозмутимым видом, ясно показывая, что она довольна результатом встречи. А у Наташи вид довольно странный: по щекам текут слёзы, а сама она при этом улыбается.

– Как прикажешь тебя понимать? – спрашиваю я, – То ли ты огорчена, то ли рада? Но и то, и другое преждевременно. Ты же слышала наш разговор: до окончательного приговора ещё далековато. Кора всё сказала, как есть, честно.

– Я не о том, Андрей, – улыбаясь, отвечает девушка, – Мне и домой хочется, и с вами расставаться я не хочу. Но, в любом случае, я вам очень благодарна.

– Пойми вас, женщин, – пожимаю я плечами.

– А что ты думаешь об акции, которую задумал Мог? – спрашивает Лена.

– Что я могу думать? Мы не знаем толком ничего: ни когда это будет, ни сколько их будет. Известно одно: они пройдут переходом и пойдут по берегу реки. Сейчас мы предупреждены, значит, готовы ко всему. Переход мы контролируем. Неожиданностей не будет.

– Что ж, и на том спасибо Старому Волку, – говорит Лена и встаёт. – Пора заниматься обедом.

– Подождите! – вскакивает Наташа, – Как же так? Против вас чтото затеяли, а вы говорите об этом так спокойно!

– А как нам ещё об этом говорить? – удивляется Лена, – Пусть сюда приходят кто угодно. В конце концов, мы кто? Хроноагенты или саксофонисты?

Один за другим чередуются дни. Мы работаем, занимаемся с Наташей. Она уже совсем освоилась. Её уже не только не шокирует появление Лены по утрам в обнаженном виде. Она сама, подражая Лене, выходит теперь к ужину в одних тапочках и полупрозрачной накидке. После ужина они с Леной или беседуют, сидя рядышком на диване или на крылечке, или работают на компьютере, если он свободен. Както вечером, ожидая, когда нагреется препарат, я полюбопытствовал, чем они занимаются и был ошарашен. В этот момент они смотрели шоу сексуального театра в Биологической Фазе.

– Этото зачем? – спросил я Лену, когда мы ложились спать.

– Как зачем? – удивилась Лена, – Она ещё только начинает жить. Надо, чтобы эта жизнь у неё была полноценной во всех отношениях. И вообще, дорогой, не кажется ли тебе, что ты лезешь не в свою епархию?

Что касается моей «епархии», то я придумал, как заниматься технической подготовкой в наших условиях. Я составил программытренажеры, и теперь Наташа по часу, по два в день проводила у компьютера, осваивая различные виды техники. Конечно, всё это потом надо будет отработать в натуре, прежде чем сажать её в кабину самолёта или космического корабля. Но определённые навыки управления техникой Наташа приобретала.

Успешно шли дела и с физической подготовкой. Наташа уже прилично владела шпагой, и мне доставляло большое удовольствие наблюдать, как они с Леной гоняли друг друга по поляне. Рукопашный бой осваиваем несколько тяжелее. Но это и понятно: не хватает физических данных. Но я успокаиваю Наташу:

– Ничего страшного, накачаешься, разовьешь в себе нужные гибкость, быстроту и реакцию. Это дело наживное. Конечно, сейчас тебя в Реальную Фазу в качестве хроноагента выпускать никак нельзя. Но с теми хулиганами, от которых ты к нам сбежала, ты уже сейчас справишься играючи.

У самого у меня не выходит из головы одна забота. Физикохимический анализ показал, что на участке, где исчез Мог, имеется повышенное содержание неустойчивого изотопа Са42 . Причем, его концентрация резко возрастает именно в том месте, где он «свернул за угол». Собственно, этот изотоп и дал тот слабый радиационный фон, который я засёк при первых исследованиях. Что это мне даёт и о чем говорит, мне пока не понятно. А обращаться к Старому Волку я не хочу.

Между тем, приближалась осень. В лесу опять обильно появились грибы. Раза дватри в неделю мы бросали все дела и отправлялись собирать лесной урожай. В погребе наполнялись солёными грибами бочонки, а на чердаке Лена сушит грибы, нанизав их на длинные нити.

По утрам Лена, невзирая на погоду, попрежнему бегала на речку и занималась на поляне гимнастикой. Но дни и вечера становились всё прохладнее. В шортах или в лёгких костюмчиках ходить в лес или проводить вечера на крылечке, слушая моё пенье под гитару, было уже холодновато. Подумав, Лена сотворила на Синтезаторе два кожаных брючных костюма. Себе, как всегда, голубой, Наташе – красный. «В лесу не потеряешься!» – смеялась она.

Всё это время я не забывал о предупреждении Старого Волка, что против нас планируется какаято акция. Но дни шли за днями, а нас никто не тревожил. Однажды, ясным осенним утром, когда Лена уже встала, но ещё не успела убежать на речку, тишину нарушает сигнал дежурного монитора, к которому подключен искатель. Мы с Леной переглядываемся и, не говоря ни слова, бежим в кладовую, где лежат наши мелтановые костюмы и камуфлированные комбинезоны. Открылся переход!

Из своей комнаты выскакивает Наташа:

– Что случилось? Что это за сигнал?

– Ктото к нам пожаловал, – отвечает Лена, шнуруя ботинки, – Переход открылся.

– Переход!? – переспрашивает Наташа, – А может быть, это Кора его открыла?

– Вряд ли, – говорю я, – Кора обещала нас предупредить за два часа. А этот закроется, мы ещё и собраться не успеем.

И точно. Переход, просуществовав не более четырёх минут, закрывается.

– Что ж, посмотрим, каких гостей нам Время послало, – говорю я, надевая шлем и вешая на плечо автомат.

– А что если это те, о которых говорили Старый Волк и Кора? – встревожено спрашивает Наташа.

– Очень может быть, – отвечает Лена и тоже берёт автомат.

– Я – с вами! – заявляет Наташа.

Смотрю на неё с сомнением: стоит ли её брать с собой? А Наташа настаивает:

– Андрей! Да я же умру здесь от страха за вас, с ума сойду!

– Ничего с нами не случится. И не такие мы дураки, чтобы завязывать бой в лесу. Мы сейчас просто идём на разведку.

– А вдруг они вас обнаружат? Лишняя пара рук не помешает. Ты же сам учил меня стрелять.

Я задумываюсь. Такто оно так. Но времени творить для неё оружие у меня уже нет. Отдать ей свой автомат? Но с тяжелым и длинным пулемётом по лесу бегать не очень удобно.

– Ладно. Возьми мой Вальтер. Только учти, не высовываться и слушать команды беспрекословно. Скажу: «Ползи на брюхе», будешь ползти, хоть пять километров. Если согласна, одевайся, да побыстрее.

Наташа исчезает в своей комнате. Через минуту она выскакивает в своём красном кожаном костюме. Я морщусь: слишком ярко и заметно. Но времени уже нет, и я командую:

– За мной! Бегом!

Бегу, не оглядываясь. В Лене я уверен, а Наташа тоже не вызывает сомнений. Лена с ней дважды в неделю делала пробежки по пятьдесять километров. Выдержит. Метров за триста до перехода перехожу на шаг и перемещаю Лену направо, а Наташу оставляю сзади. Вот и переход. Никого не видно. Подхожу ближе. Ага! На глинистой полосе многочисленные отпечатки следов. Полоса так затоптана, что невозможно определить, сколько же здесь прошло человек. Подзываю женщин:

– Они пошли к реке. Надо узнать точно: сколько их. Я иду прямо, Лена – справа, а ты, Наташа, держись метров на пятьдесят сзади.

– Почему? – обижается девушка.

– Потому, что я так решил. А ещё потому, что костюм твой слишком заметен в лесу.

Наташа, поняв в чем дело, умолкает и подчиняется. Движемся мы осторожно, держа оружие наготове. Не успеваем мы пройти таким порядком и сотни шагов, как до нашего слуха доносится громкий разговор. Голоса несутся с поляны на берегу реки. Не оченьто они остерегаются в незнакомом лесу. Пока отдельные слова разобрать невозможно. Но по мере приближения разговор прослушивается всё отчетливее. Вот между деревьями виден просвет. Сигналю Наташе, чтобы она залегла, и тихо, осторожно, маскируясь кустами и деревьями, ползу к опушке. Вот поляна как на ладони.

Ого! Пятнадцать человек. В основном, арабы. Два негра, два европейца, два прибалта и один японец или малаец. Вооружение тоже пёстрое: автоматы Калашникова, американские винтовки, два «Узи» и даже снайперская винтовка. Она у высокого, тощего прибалта. Разговаривают на какомто жаргоне, но в основе – английский. Понять можно. Они спорят, когда нужно идти: сейчас или дождавшись ночи. Мнения разделились. Сторонники ночной операции ссылаются на предостережение, что им придётся иметь дело с профессионалами. Сторонники немедленного выступления говорят, что какие бы профи там ни были, их всего двое, а они сами тоже не любители. В конце концов, старший, араб лет сорока, в тёмных очках, говорит:

– Хватит спорить! Нечего ждать темноты. Двое, это всего лишь двое. Собираемся.

Всё ясно. Даю условный сигнал и ползком возвращаюсь к Наташе. Через пару минут подползает и Лена.

– Я всё слышала. Что будем делать?

– Как что? Встречать, конечно. Ведь они пришли по наши души и без них возвращаться не намерены. Не будешь же ты убеждать их, что это нехорошо.

– Жаль, что ты не сотворил бластер. Один выстрел, и привет, – сожалеет Лена.

– И так хороши будут. У нас есть чем их встретить.

– А сколько их? – спрашивает Наташа.

– Пятнадцать.

– Ой! Как же мы от них отобьёмся?

Я смотрю на Наташу. Надо же, воевать собралась.

– Вопервых, не мы, а мы, – я показываю на себя и Лену, – Ты рыпаться не вздумай, я тебя под пули не пущу. И не возражай! Ты когданибудь по людям стреляла? Нет! Тото. Не думай, подружка моя, что это так просто. Потому как, вовторых, мы не отбиваться будем, а уничтожать их. Нельзя допустить, чтобы хоть один из них ушел живым. Ты представляешь, в каком мы окажемся положении, если по окрестностям будет слоняться хоть один из этих бандитов? Ну, а втретьих, мы всётаки профессионалыхроноагенты. Лена первого класса, а я экстра. А это чтонибудь значит.

– Но ведь они тоже не новички.

– Понятное дело. Желторотых юнцов на такое не посылают. Но, хватит об этом. Значит так. По берегу до нашей поляны больше десяти километров. Они пойдут осторожно, значит, им ходу не менее двух с половиной часов. Мы можем не спешить. Встречать их будем так. Перед самой нашей поляной река делает дугообразный поворот, выгнутый к нашему берегу. Если я сяду с пулемётом в конце поворота, они будут у меня как на ладони. Ты, – обращаюсь я к Лене, – переправишься на другой берег и займёшь позицию в середине поворота реки. Оттуда у тебя будет простреливаться весь берег. Главное, не давай им уйти в лес или назад. Ясно?

– Ясно.

– Пошли. Надо ещё лодку надуть.

– Не надо лодку, её заметить могут. Я лучше вплавь переберусь, – предлагает Лена.

– Как знаешь.

Мы быстрым шагом возвращаемся на свою поляну. Лена, захватив пару полных магазинов и гранаты, ободряюще похлопав Наташу по плечу, отправляется на другой берег реки. Со мной она не прощается: плохая примета. Да и уверена она в успехе не меньше меня. К чему лишние сантименты? Переплыв реку, Лена машет нам рукой и исчезает в прибрежных зарослях. Я беру пулемёт и пару гранат. Автомат оставляю Наташе.

– Ты сиди дома и стреляй только в том случае, если они полезут в окна или в двери. Если дом загорится, перебеги в баню. Но, думаю, что до этого дело не дойдёт. Ну, не скучай здесь и ничего не бойся, я пошёл.

– Андрей! – окликает меня Наташа.

– Что случилось? – останавливаюсь я.

Девушка подбегает ко мне и крепко целует в губы. Она быстро разворачивается, словно боясь, что я отвечу на поцелуй, и убегает в дом. Проследив, как её стройная фигурка в яркокрасном, поблёскивающем на солнце, костюме скроется в дверях, я отправляюсь на позицию.

Это место я заприметил давно. Там поперёк песчаного пляжа лежит выброшенный на берег толстый ствол дерева, почти занесённый песком. Устраиваюсь за этим деревом, устанавливаю пулемёт на сошки и заправляю ленту. Оттянув затвор и приведя пулемёт к бою, смотрю на таймер. Ждать ещё не менее получаса. Выкурив сигарету, прикидываю, поводя стволом пулемёта по береговой линии. Я был прав, отсюда простреливается весь берег. А поворот такой длинный, что здесь передо мной окажутся все пятнадцать наёмников разом. Остаётся только дождаться гостей.

Медленно тянутся минуты. Вдруг с другого берега доносятся два кваканья лягушки. Это сигналит Лена. Сразу же изза поворота показывается первый «солдат удачи», за ним – второй. Они идут осторожно, без шума. Я считаю: четырнадцатый, пятнадцатый. Ну, и нахалы! Они настолько уверены в своём превосходстве, что даже не выставили флангового охранения. Тем хуже для них.

Припадаю к пулемёту и жду. Вот середина цепочки наёмников поравнялась с серединой дуги поворота. Сейчас они все у меня в прицеле. Спокойной ночи, ребята!

Грохот пулемётной очереди разрывает утреннюю тишину. Пятеро поражены сразу, их тела неподвижно чернеют на желтом песке. Остальные, надо отдать им должное, быстро сориентировались, залегли и открыли ответный огонь. Но они в невыгодном положении. Укрыться им совершенно негде. А я длинными очередями заставляю их прижиматься к песку ещё плотнее и выбиваю одного за другим. Дистанция не более двухсот метров. С этого расстояния ПК работает как настоящая коса смерти.

Некоторые наёмники не выдерживают. Одни пытаются податься назад, другие – в лес. Но в этот момент открывает огонь Лена. Её короткие очереди быстро успокаивают беглецов. Но один, кажется, успел скрыться в лесу, счастливо ускользнув от наших очередей. Плохо дело. Придётся за ним поохотиться. Еще хуже, если он вздумает зайти ко мне с тыла. Надо будет сменить позицию. Придётся отойти назад, чтобы с правого фланга у меня оказалось открытое место, поляна.

Но перед этим я прикидываю, сколько ещё осталось живых наёмников на берегу. Трое. Они, похоже, о чемто договорились. Вот двое открывают по мне огонь из автоматов, а третий бросается в лес. Но добежать он не успевает. Коротко стучит автомат, и наёмник с разбегу безжизненным мешком брякается на песок. Один из двоих оставшихся наёмников разворачивается и стреляет по Лене. Но я тут же заставляю его замолчать навсегда. Последний наёмник плотно прижимается к песку, словно пытается зарыться в него. Может быть, при других обстоятельствах он бросил бы оружие и поднял руки. Но только не теперь. Они шли убивать нас и щадить нас не собирались. Соответственно, и сам он не мог рассчитывать на пощаду. Да я и не собирался щадить его. Зачем он мне здесь нужен? Это не Наташа. Сделать из наёмного убийцы нормального, порядочного человека – задача непосильная даже для Лены со всеми её талантами. Тщательно прицеливаюсь. Мне видно только его затылок и правое плечо. Длинная, на десять патронов, очередь с дистанции менее ста пятидесяти метров не может пропасть даром. Хоть две пули, но нашли цель.

Остался пятнадцатый, который успел укрыться в лесу. Привстаю и даю Лене сигнал идти ко мне вдоль берега, но через реку не переправляться. А сам я осторожно начинаю двигаться к поляне, держа на прицеле прибрежные кусты. Со стороны нашей поляны доносится короткий стук автоматной очереди. Кто стрелял? Наёмник или Наташа? Пытаюсь вспомнить, чем был вооружен этот наёмник. Помоему, у него была винтовка. А стреляли из АКМ. Значит огонь вела Наташа. Но почему тишина? Почему не слышно ответных выстрелов?

Осторожно выхожу на поляну. В доме не видно никаких признаков жизни. А вот и объяснение стрельбы. На поляне лежит убитый наёмник. Он вышел из леса и по опушке пытался зайти ко мне в тыл. Тут его Наташа и подстрелила. Два попадания. Молодец, девчонка! Мои уроки не пропали даром. Даю Лене сигнал, чтобы она переправлялась к нам, и иду в дом. Наташа сидит под окном, уронив автомат на пол и обхватив руками колени. На полу валяются три стреляные гильзы. Поднимаю автомат и разряжаю его. Наташа смотрит на меня, глаза её полны ужаса.

– Андрей, – тихо спрашивает она, – неужели я убила его?

– Наповал.

Девушку начинает трясти. У неё стучат зубы. Быстро подаю ей кружку воды. Она делает три глотка, расплёскивая воду, из глаз текут слёзы:

– Как же так? Я ведь не хотела его убивать! Хотела просто отпугнуть, ну, в крайнем случае, ранить. Но убивать!

– Ты всё сделала правильно. Если бы ты не убила его, он сначала убил бы меня, а потом тебя и Лену. А ранить? Зачем он нам здесь нужен? Если ты переживаешь, что убила человека, то напрасно. Это давно уже не люди.

Девушка вопросительно смотрит на меня. Я поясняю:

– Они только внешне похожи на людей. Они хуже диких зверей. Звери никогда не убивают себе подобных. А они за несколько тысяч долларов пришли сюда, чтобы убить нас. Так можно ли считать их людьми? Это просто бешеные собаки. Так что успокойся, ты всё сделала правильно и очень хорошо. Срезала его одной короткой очередью. Молодец!

Наташа пытается улыбнуться подобием жалкой улыбки, но у неё чтото плохо получается. В дом входит Лена. Глаза у неё горят, она всё ещё полна боевого задора.

– Здорово мы их, а, Андрей! А что это Наташа такая расстроенная?

– Да вот, подстрелила того, пятнадцатого, что в лес ломанулся, теперь переживает.

– Понятно.

Лена бросает автомат и присаживается рядом с Наташей. Она обнимает её за плечи и чтото нашептывает. Сразу видно, что Лена – профессиональный психолог. Очень скоро глаза девушки проясняются, и она даже улыбается. Нет, мне до Ленки в этом плане далеко. Выждав пока Наташа окончательно успокоится, я иду в кладовку и беру три лопаты. Подхожу к окну и зову женщин:

– Пойдёмте. Могилу рыть. Не оставлять же их на берегу. Да, Лена, захвати автомат на всякий случай.

Женщины вздыхают, но безропотно поднимаются и выходят ко мне. Лена подаёт мне мой автомат. Вешаю его на плечо, и мы отправляемся на поле минувшего боя. Наташа робко идёт сзади, стараясь держаться подальше от трупов. А мы с Леной внимательно осматриваем поверженных наёмников.

– Смотрика, живой еще! – слышу я Лену, – Ой! Да это – женщина!

Лена стоит на коленях перед тем самым высоким прибалтом, который был вооружен снайперской винтовкой. Я вспоминаю, что его я срезал первой же очередью. Подхожу поближе. Точно, живой. Приглядываюсь и ясно вижу, что это действительно женщина. Ну может ли быть чтолибо отвратительней и низменней!? Женщина опустившаяся до того, что стала наёмным убийцей! Мне в голову приходит мысль допросить её, и я говорю Лене:

– Попробуй привести её в порядок. Не до конца, а так, чтобы она только могла понимать вопросы и отвечать на них. А мы с Наташей займёмся могилой.

Могилу мы роем на небольшой полянке в десяти метрах от берега. Земля мягкая, песчаная, и мы быстро отрываем довольно вместительную могилу.

– Оставайся здесь, – говорю я Наташе, – Не надо тебе присутствовать при этом. На допрос всегда противно смотреть. А уж на такой, в особенности. Да и тела мы с Леной сюда сами перетаскаем. Зачем тебе всё это? Закопать поможешь и ладно.

Наташа с радостью кивает. Ей и в самом деле не улыбается перспектива таскать к могиле трупы наёмников. Выхожу на берег. Лена всё ещё сидит на песке возле снайперши.

– Ну, как?

– Говорить сможет, – отвечает Лена и вытирает выступивший на лбу пот.

– Ты как её? Своими средствами или методы нагил вспомнила? – интересуюсь я.

– Больше методами нагил. Ты её здорово уделал. Две пули. Она – не жилец.

Допрос я веду на смеси английского и русского языков. Эстонского я никогда не знал, русский эта стерва основательно подзабыла, а английским ещё не овладела. Она отвечает на вопросы слабым, прерывающимся голосом, но разобрать, что она говорит, можно. С её слов я выясняю, что два месяца назад её и остальных наёмников подрядил на работу какойто еврей.

– Еврей? – переспрашиваю я.

– Нет, он не еврей. Я вообще не знаю, кто он. Просто мы встретились с ним в Яффе.

Я подробно описываю Мога. Снайперша подтверждает, что это был именно он. «Еврей» заплатил им по десять тысяч долларов и обещал ещё столько же по исполнении дела. При этом он подробно описал местность и дал им фотографии: мою и Лены. Он предупредил, что мы – профессионалы, и что в открытом бою с нами они понесут неизбежные большие потери. Лучше всего застать нас врасплох. Ну, а они не послушали и сваляли дурака… Дальше речь стала бессвязной. Я поднимаюсь и говорю Лене:

– Неплохо нас с тобой оценили: по сто пятьдесят тысяч баксов!

С этими словами я короткой очередью добиваю наёмницу. Лена морщится?

– Зачем ты так?

– А что, лучше кинуть её в могилу живой? Или вылечишь и перевоспитаешь? Такую перевоспитаешь! Глянька!

Я показываю Лене снайперскую винтовку. На ложе два ряда зарубок. Лена качает головой?

– Да. Она давно уже не человек, а тем более, не женщина.

– Вот такто, Ленок. Берись, потащим её.

За час мы стаскиваем в могилу тела всех наёмников. Туда же кидаем и их оружие. Сравняв яму с землёй, усталые возвращаемся домой. Я сразу иду топить баню. Не хочется садиться обедать, пока несмоешь налипшее на тебя дерьмо. Впечатление такое, что, прикасаясь к ним, сам испачкался до невозможности. Помывшись первым, я отправляю в баню женщин, а сам начинаю хлопотать с обедом.

Пока я вожусь с обедом, на связь выходит Кора. Она, узнав, что у нас всё в порядке с радостью бежит передать Старому Волку эту весть.

– Все эти дни он не находил себе места и страшно злился, что никак не удаётся узнать подробности планируемой акции и точное время её начала, чтобы предупредить вас.

За обедом Лена снимает браслет с искателем, протягивает его мне и спрашивает:

– Ты не возьмешься вмонтировать маяк в Наташин медальон?

– С технической точки зрения задача не сложная. Только зачем это нужно?

– Если Кора сдержит своё слово, то Наташа вернётся домой. Она живёт в развитой, обитаемой Фазе. А эта Фаза рано или поздно попадёт в поле зрения Сектора Наблюдения, если уже не попала. Наши наблюдатели засекут сигналы маяка и выйдут на Наташу.

– А дальше что? Что она им скажет? Живут, мол, Лена Илек и Андрей Коршунов в необитаемой Фазе, на берегу тихой лесной реки, в маленьком домике. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что?

– Я уже думала об этом. Наташа знает астрономию. Если она запомнит рисунки и взаимное расположение созвездий в этой Фазе, то это существенно сузит круг поиска.

– Что ж, это – неплохая мысль. Хоть какойто шанс будет. Ты как, Наташа, в состоянии запомнить эту звёздную картину и воспроизвести её потом на бумаге по памяти?

– Этото не очень сложно, – отвечает Наташа, – Потренировавшись и не такое можно запомнить. Меня смущает другое. А что если излучение маяка будет создавать помехи для какой либо связи у нас. Меня быстро запеленгуют и заставят выключить маяк. Я же не смогу никому объяснить: для чего это нужно. Меня просто не поймут.

– Не беспокойся, – усмехается Лена, – Прежде всего, выключить маяк далеко не просто. А потом, никакими приборами в вашей Фазе засечь излучение маяка невозможно. Он излучает колебания не электромагнитного, а темпорального поля. Самое большее, чем он сможет проявить себя у вас, это отклонением точности хода часов в радиусе до одного километра на полсекунды, секунду в час. Но так как он будет вызывать отклонения по синусоиде, средняя погрешность будет равна нулю, и её никто не заметит.

Больше нас в этой Фазе никто не беспокоит. Мы работаем, занимаемся с Наташей, ведём домашнее хозяйство. Или Мог забыл про нас, или посчитал, что наёмники выполнили свою задачу. Я думаю, что он и не собирался возвращать их назад. Зачем ему лишние свидетели? Старый Волк и Кора тоже больше не выходят на связь.

Наташа каждый вечер минут по сорок проводит на поляне, запоминая картину звёздного неба. По утрам она воспроизводит её на бумаге, а вечером они с Леной проверяют, насколько точно у неё получилось. В конце концов, однажды вечером Лена вытаскивает меня на поляну и показывает картинку, нарисованную Наташей. Я смотрю на небо. Идентичность полная! Остаётся только вернуть Наташу домой. Маяк в медальон я уже вмонтировал.

Между тем природа поворачивает к зиме. Выпадает первый снег. Лена с Наташей (та тоже уже освоила Синтезатор) творят себе зимнюю одежду и обувь.

Кора на связь всё не выходит. Но Наташа, на мой взгляд, этим не оченьто огорчена. Она с большим интересом занимается по программе подготовки и занимается довольно успешно. Она уже сдала нам несколько зачетов и два экзамена. Как и положено кандидату в хроноагенты, на отлично.

Както вечером, когда до Нового Года, по моему календарю, осталось не более десяти дней, мы сидим и обсуждаем праздничную программу. Лена фантазирует по поводу меню. Непременным условием она ставит пельмени и всё время допытывается у Наташи, какое у неё любимое блюдо. Наташа теряется и никак не может ничего толком назвать. Я прекращаю эти кулинарные изыски.

– Завтра беру автомат, встаю на лыжи и отправляюсь туда, где я на этой неделе видел следы кабанов. А уж что я из кабана вам приготовлю, это предоставьте моей фантазии.

Женщины соглашаются и тут же переключаются на салаты, десерт и торты. Это уже не по моей части. Я подхожу к Синтезатору и изучаю «меню» в разделе «Спиртные напитки». Два раза я угадывал: это когда мне потребовалось бренди и сухое вино. Сейчас мне надо отыскать шампанское. Время ногу сломит среди этих незнакомых названий! Надо быть поосторожней. Еще напою женщин какойнибудь замысловатой экзотикой, от которой кошки зеленеют.

Бросаю взгляд на женщин и невольно задерживаю его на них. Они сидят в полутёмном углу, освещенные лишь огнём очага, который затейливо играет на полупрозрачной ткани их накидок. Накидки то вспыхивают ярким блеском, то становятся совершенно непрозрачными, то, наоборот, как бы исчезают. Причем всё это происходит у них не синхронно, и в разное время они выглядят поразному. Ну, а если учесть, что кроме накидок на них не считая трусиков и тапочек ничего нет, то зрелище получается феерическое. Я замечаю, что занятия с Леной пошли Наташе на пользу. Её фигура, и без того неплохая, налилась внутренней силой, стала как бы совершенней. В ней чувствуется какаято гармоничность и завершенность. Глядя на неё, я испытываю удовлетворение делом рук своих. Какникак, я сколько гонял её на тренировках.

Наконец, я решил «винный вопрос» и бросаю взгляд на таймер. Ого! Уже час двадцать!

– Девоньки! А не пора ли на боковую? Завтра будет день, будет время на разговоры.

Наташа вздыхает, чмокает меня и Лену в щеку и, пожелав спокойной ночи, уходит в свою комнату.

Лена, не вставая с дивана, снимает свои трусики и, видя, что я не проявляю поспешности, медленно поднимает вдоль бёдер свою накидку. А она то вспыхивает, то темнеет, то исчезает, и я, как завороженный, смотрю на неё.

– В чем дело? Что это ты так на меня смотришь? – недоумевает Лена.

Я коротко объясняю ей, что меня так заворожило. Лена смеётся, расстёгивает мой халат и увлекает меня на диван, прижимая к своему горячему, ароматному телу. Медленно проводя по этому телу руками, я поднимаю переднюю часть накидки почти до плеч и припадаю к манящим полушариям грудей с призывно поднявшимися навстречу сосками. Лена обнимает меня и начинает ласкать от поясницы и ниже ступнями, голенями и бёдрами своих длинных, гибких ног. О, как она умеет это делать! Я, конечно, так ногами не владею, но у меня есть руки, губы и язык, и я даю им волю. Долго, очень долго мы держим друг друга вблизи критического уровня, но не позволяем достичь его. И только когда давно разгоревшееся пламя уже начинает ослабевать, мы подкидываем в него новую порцию топлива и сгораем без остатка.

– Что ты думаешь о Наташе? – спрашивает меня Лена, когда я лежу, задумчиво глядя на тлеющие в очаге угли.

– Это в каком смысле? – настороженно спрашиваю я.

– А в таком, что, как ни поверни, нам придётся с ней расстаться. А я привыкла к ней.

– Я тоже привык. Но мне кажется, ты торопишь события. От Коры ни слуху, ни духу. Да и, помнишь, она сказала, что у неё это может и не получиться.

– Нет. У неё получится. Я ей верю, раз она обещала, сделает. Ты заметил, она относится к нам иначе чем Старый Волк.

– Заметил, и давно. Я же говорил, что она там тоже человек подневольный. И потом, мы с ней вместе работали и на Плее, и на «Капитане Джуди Висе». Знаешь, не всё было гладко, и впросак друг с другом попадали, и ругались, но когда всё закончилось, мне было жалко с ней расставаться.

– Это в каком плане? – подозрительно спрашивает Лена.

– Не в том, в котором ты подумала. Она – отличный партнёр, понимает всё с полуслова, ей не надо ничего доказывать. Она полностью доверяет тому, с кем работает. Вот, к примеру, операцию с выносом Олимпика на поверхность Мегаполиса у нас бы отрабатывали и рассчитывали не менее двух суток. А мы с ней всё согласовали, сидя в баре, за полчаса. Она считает, что раз человек за дело берётся, он знает, что делает. Но и сама она требует к себе такого же отношения.

– Да, – говорит Лена после недолгой паузы, – Сама она личность тоже незаурядная. Но мы с тобой отвлеклись. Мы же говорили о Наташе. Знаешь, у меня к ней какоето двойственное отношение…

– Хочешь, разъясню какое? Вечером, когда вы сидели рядышком на диване, а я смотрел на вас, мне пришло в голову, что вы вдвоём напоминаете молодую маму с рано повзрослевшей дочкой.

– Вотвот! Именно! – Лена поднимает палец, – А я всё не могла понять, что же у меня к ней за чувство? Оказывается, я воспринимаю её как дочь.

– Эх, ты! А ещё психолог! Саксофонист ты, а не психолог. В чужих душах разобраться тебе раз плюнуть, а в своей не можешь.

– А своя душа, она всегда большие потёмки чем чужая. Но вот ещё что мне думается. Мне кажется, что она, хоть ей и хочется домой, но уже не стремится туда так, как в первые дни. Ей там будет уже неинтересно.

Я задумываюсь. А ведь Лена права. После того, что Наташа узнала от нас, чему у нас научилась, что увидела на экране монитора; жизнь второй половины ХХ столетия покажется ей скучной, пресной и неустроенной. Ровесники будут казаться ей детьми. То, чему её будут учить в институте, она уже знает. А о темпоральной математике и хронофизике её профессора и представления не имеют. И что хуже всего, она будет вынуждена всё это носить в себе. Никогда и ни при каких обстоятельствах она не сможет ни с кем поделиться тем, что ей известно. Если ей просто не поверят и посмеются, это будет самый безобидный вариант. Может быть зря мы начали с ней работать? Нет, не зря. Иначе она бы от безделья здесь с ума съехала. От безделья и безысходности.

– Знаешь, Лена, я считаю так: последнее слово должно быть за ней. Она сама должна решить свою судьбу: идти ей домой или оставаться с нами. Здесь мы не в праве решать за неё. Поверь, мне тоже жалко будет терять её. Но если она пожелает вернуться домой, могу ли я её отговаривать? Давай, договоримся так. При ней этот вопрос поднимать не будем. Не надо подталкивать её ни к какому решению. Пусть всё решает сама. Сможет Кора организовать её возвращение или нет, а если сможет, то когда; сколько воды к тому времени утечет. Пусть всё идёт так, как идёт.

– Хорошо, – шепчет Лена, – Я согласна. Пусть всё идёт так, как идёт.

Но, видимо, не случайно состоялся этот наш разговор. События следующего дня показали, что просто так и насморка не бывает. Началось всё с утра.

Я сижу у компьютера. Лена с Наташей только что вернулись с тренировки и сейчас пьют чай, сидя у очага.

– Лена, – говорю я, – Сегодня твоя очередь идти в курятник, наводить там порядок.

– Хорошо, милый, – безропотно соглашается Лена, – Сейчас, вот только чаёк допью. Ты позволишь?

– Допивай, – милостиво разрешаю я.

Допив чай, Лена одевается и уходит в курятник. Наташа подходит к компьютеру и несколько минут наблюдает, как я работаю. Я делаю паузу, закуриваю сигарету и прошу:

– Наташа, будь другом, принеси чаю.

Наташа приносит две чашки, себе и мне, и присаживается рядом. После минутного молчания она вдруг говорит:

– Знаешь, Андрей, я раньше даже не подозревала, что мужчина с женщиной могут любить друг друга так, как вы с Леной. Как я вам завидую!

Ничего себе, вступление! Я бросаю на Наташу взгляд, и она, видимо, читает в нём такое, что смущается и опускает глаза. Но школа Лены берёт своё, и она, раз уж начала разговор на эту тему, то продолжает:

– Ты извини, но этой ночью я проснулась и захотела пить. Кувшин, на беду оказался пуст, и я осторожно и тихонько, чтобы вас не потревожить, пошла за водой. И тут я невольно увидела… Словом, так могут вести себя только люди, которые до беспамятства, самозабвенно любят друг друга. Меня так, наверное, никто и никогда любить не будет.

Я вспоминаю, что мы с Леной вытворяли этой ночью, и приходит черед смущаться мне. Чтобы скрыть свою растерянность, я усмехаюсь:

– Чему ты смеёшься? – обиженным тоном спрашивает меня Наташа.

– Я не смеюсь, а улыбаюсь. А улыбаюсь я вот чему. Помнишь, в первое твоё утро здесь ты увидела, как Лена занимается на поляне гимнастикой в чем мать родила? Ты тогда здорово смутилась. Прошло всего несколько месяцев, и ты стала думать совсем подругому. Прикинь сама: завела бы ты тогда со мной такой разговор? Да и смогла бы ты пройти ночью мимо нас, не уронив при этом от испуга кувшин?

Теперь улыбается уже Наташа. Сморю на неё: у неё очень красивая, выразительная улыбка. Допиваю чай и говорю:

– А на свой счет ты заблуждаешься. Как бы ни повернулась твоя судьба, в этом плане ты ничего не теряешь. У тебя всё впереди.

– Ты так думаешь?

– Не сомневаюсь. Допустим, тебе придётся остаться с нами. Мы, в конце концов, свяжемся со своими и вернёмся к себе. Тебя мы, разумеется, здесь не оставим. Смею заверить, что у нас ты долго в одиночестве не останешься. Тем более, что ты будешь первым человеком, который придёт в Фазу Стоуна в собственном теле. Так что, повышенный интерес к тебе обеспечен. А уж Лена сумеет помочь тебе разобраться, что к чему, и что по чём.

Наташа заливисто смеётся:

– Брось, Андрей. Я там буду робкой приготовишкой, и кому я буду там нужна?

– Зря так думаешь. Заинтересуешь ты многих, и многие помогут тебе поскорее выбраться из разряда приготовишек. Все с этого начинали, но быстро осваивались. Возьмём второй вариант. Кора сумела открыть переход в твою Фазу и вернула тебя домой. Кстати, извини за нескромный вопрос, у тебя там есть мужчина? Пойми правильно: не поклонник, не приятель, не товарищ, а мужчина.

– Есть, – Наташа вновь опускает глаза.

– Очень хорошо. И нечего здесь смущаться. Было бы удивительно, если бы такая девушка никого не имела. И давно ты с ним… – я затрудняюсь подобрать нужное слово, – Общаешься?

– До того как я сюда попала, месяца полтора. Это – Анатолий. Я про него говорила.

– Ничего плохого про него не могу сказать. Но вряд ли твой Толя имеет представление о сексе хотя бы в объёме одной десятой того, что сейчас знаешь ты.

– А ты откуда знаешь, что я сейчас знаю?

– Этого я, конечно, не знаю. Но я знаю Лену, – улыбаюсь я, – Думаю, что она зря времени не теряла. Недаром же она показывала тебе Фазы Биологической Цивилизации. Так вот, ручаюсь, что после первой же ночи твой Толя будет от тебя без ума, и ему никого и никогда больше не захочется. Пусть ему сейчас до тебя далеко, но любящий человек может преподать своему партнёру такие уроки, какие он ни в какой «Кама сутре» не вычитает. Чему ты улыбаешься? Не веришь?

– Верю. Просто, теперь я поняла, что ты имел в виду, когда говорил: «У тебя всё впереди».

Наш разговор прерывает вернувшаяся Лена:

– Так. Андрей, освобождай компьютер. Нам с Наташей пора за работу.

Я направляюсь к химическому столу и, приводя в порядок анализы проб снега (в них так же упорно присутствует Са42 ), ловлю себя на том, что я нарушил наш с Леной уговор. Невольно нарушил. Я заставил Наташу вспомнить своего друга и вспомнить по особенному. Теперь я почти уверен, какой выбор она сделает.

Покончив с анализами, начинаю готовить обед. После обеда моя очередь работать с Наташей, а вечером у нас с ней тренировка. К обеду Наташа одевается в свой красный кожаный костюм. Должен сказать, что здесь Лена весьма точно угадала. Выглядит Наташа в нём очень эффектно. За обедом разговор вновь вертится вокруг новогоднего праздника. Каждый, как бы исподволь, пытается выведать у других, какой подарок они хотели бы получить от Деда Мороза.

После обеда я присаживаюсь к компьютеру, настраивать программу управления десантным кораблём межзвёздного крейсера. Лена отправляется мыть посуду, а Наташа идёт за дровами для очага. Сегодня у нас по программе знакомство с «Кугуаром». Это – серьёзная и мощная машина. Чтобы смоделировать его на компьютере, мне понадобилось почти две недели. Программа загружена. Откидываюсь в кресле и жду Наташу. Неожиданно звучит сигнал вызова, и я автоматически включаю монитор связи. Это – Кора. У неё довольный вид, и она победно улыбается.

– Здравствуй, Андрей! А где ваша гостья, Наташа? – её прямотаки распирает от радости, и она спешит поделиться со мной, – У меня получилось, Андрей!

– Что получилось? – не врубаюсь я.

– Переход! Переход в Наташин Мир. Более того, именно в тот момент времени, когда она его покинула. Это было очень трудно. Я уже думала: ещё дней десять повожусь и сдамся. И вдруг этой ночью всё пошло, как по маслу.

– Что пошло как по маслу? – спрашивает подошедшая сзади Лена.

Одновременно в комнату входит Наташа. Увидев её, Кора забывает о Ленином вопросе:

– Наташа! Собирайся домой! У меня получилось!

Поленья дров с грохотом падают на пол, и медленно садится рядом с ними Наташа. Лена подхватывает её, гладит по шее и щеке, чтото шепчет. А я укоризненно говорю Коре:

– Ну, нельзя же так резко! Чуть не вырубила девушку.

– Извини, Андрей, мне это както и в голову не пришло. Как она?

– Уже нормально, – отвечает Лена, – Когда ты откроешь переход?

– Через четыре часа. Пусть готовится, – внезапно лицо её принимает озабоченное выражение, – Да, вот ещё что. Шат Оркан поручил напомнить вам о тех условиях, которые он выставил. Любая ваша попытка воспользоваться этим переходом будет иметь необратимые последствия. Какие, вы знаете. И должна вам сказать, что в этом плане Шат Оркан всегда держит слово.

– Но нам в любом случае надо будет проводить её до перехода, – предупреждаю я.

Лицо Коры выражает сомнение. Она явно опасается какогото подвоха с нашей стороны. Я успокаиваю её:

– Кора, я уже дал слово, что для себя мы здесь выгоды не ищем и не сделаем никакой попытки вырваться отсюда через этот переход. Смысла нет. Но, с другой стороны, – я разворачиваю монитор к окну, – у нас зима, и к тому же через четыре часа будет ночная темень. А ведь Наташе надо возвращаться в том виде, в каком она попала сюда. Как ты себе представляешь, сможет она дойти до перехода по ночному лесу, по сугробам, в летнем платьице и в туфельках на шпильках? А вдобавок ко всему, в этом лесу водятся хищные звери.

– Да? – Кора озадачена, – Этого я тоже не учла.

– Нечего раздумывать и нечего опасаться. Мы с Леной, клянусь Временем, и близко не подойдём к переходу. Но ты гарантируешь нам, что она попадёт именно туда, куда нужно?

Лицо Коры кривится в гримасу обиды:

– Андрей! Если бы мне нужно было просто увести её от вас куданибудь, разве я возилась бы так долго? Всё проверено и настроено. Ручаюсь.

– Хорошо. Дай нам точное время открытия перехода.

– Сейчас, – Кора смотрит на свой дисплей и чтото прикидывает, – Переход откроется через три часа тридцать семь минут по вашему времени. Откроется он ровно на одну минуту.

Наташа подходит к монитору:

– Большое спасибо тебе, Кора! Я тебя никогда не забуду.

– Я тебя тоже. Удачи тебе. Прощай и будь счастлива. Ну, а вам, до свидания. Конец связи.

Монитор гаснет. Мы усаживаемся возле компьютера и молча смотрим друг на друга. Бледнее и растеряннее всех выглядит Наташа. Она быстро переводит взгляд с меня на Лену, с Лены на меня, и ждёт, что мы ей скажем. Не подскажем ли мы ей решение. А мы молчим. Не далее как этой ночью мы с Леной обсуждали именно этот момент, но никто из нас тогда не предполагал, что он так близко. Лена, видимо, думает о том же, потому, что она говорит:

– Как она сказала? У неё ничего не получалось и вдруг этой ночью всё пошло как по маслу. И именно этой ночью мы с тобой, всё время об этом молчав, стали обсуждать эту ситуацию. Ты не находишь, что это несколько странное совпадение?

– Нахожу. Но давай, пока оставим это, как говорится, за скобками. Есть более животрепещущие темы для обсуждения.

Лена согласно кивает, и мы с ней смотрим на Наташу, а Наташа смотри на нас. Все трое молчим. У меня не хватает духу спросить девушку об её решении. У Лены, видимо, тоже. Тогда спрашивает сама Наташа:

– Я поняла, что ночью вы обсуждали именно этот вопрос: как быть, если Кора сообщит о том, что она смогла открыть переход?

Я согласно киваю, и Наташа снова спрашивает:

– И что же вы решили?

Мы с Леной переглядываемся, и я киваю ей. Лена привстаёт и кладёт руку на колено Наташе:

– А то, что решение должна принять ты.

– Я?

Глаза у Наташи округляются, она хочет чтото ещё сказать, но Лена останавливает её, сжав обтянутое красной кожей колено:

– А кто же ещё? Уж не мы ли с Андреем? Кто дал нам право определять твою судьбу? Мы даже не имеем права советовать тебе чтолибо. Твоя жизнь, твоя судьба, тебе самой и решать. Вот и решай. Время у нас ещё есть.

Наташа резко встаёт и быстро идёт к очагу, переступая через рассыпанные поленья. У очага она останавливается, обхватывает себя руками за плечи (ну, точь в точь, как тогда, когда мы нашли её в лесу). Она стоит, молчит и не оборачивается. Мы ждём. Проходит пять минут, ещё пять. Лена смотрит на меня и, тихо вздохнув, встаёт и направляется к ней.

Обхватив Наташу за плечи, она усаживает её на диван, присаживается рядом и кивком головы подзывает меня. Подхожу и усаживаюсь в кресле напротив. Наташа беззвучно плачет. Обильные слёзы текут по её щекам и капают на обтянутые брюками бёдра.

– По поводу чего слёзы, Наташенька? – мягко спрашиваю я, – Мне думается, не плакать, а радоваться надо. Не на казнь идёшь, а домой.

Наташа поднимает голову и смотрит на меня. Слёзы начинают литься ещё обильней.

– Я не хочу… – сдерживая готовые прорваться рыдания, выговаривает она, – Я не хочу расставаться с вами. Как же так… Ну как это можно? Я вернусь домой, а вы останетесь здесь! Нет! Я так не могу. Я люблю вас, обоих! Вы – лучшие люди, каких я встречала в своей жизни. И теперь я должна расстаться с вами!?

– Всё в твоей воле, – мягко говорит Лена, – Всё зависит только от твоего решения. Если ты сейчас скажешь: нет; у Андрея ещё будет время сообщить Коре, чтобы она не открывала переход.

Наташа поворачивается к Лене и утыкается лицом в её грудь. Слёзы льются безостановочно.

– Нет, Леночка! Этого я тоже не могу сделать. Ведь я – ваш спасательный круг, тот буёк, который вы выбрасываете в обитаемый Мир. Если я останусь, я лишу вас этой надежды. Нет! Мне надо идти!

– Значит, ты решила? – спрашиваю я.

– Да, Андрей, я пойду, – отвечает Наташа, не отрываясь от Лены.

– В таком случае, Лена, помоги ей успокоиться и привести себя в порядок. В таком зарёванном виде домой являться нельзя. Время знает, что подумают твои родные. В вашем распоряжении на всё, про всё, полтора часа. Учтите, что дорога к переходу не близкая и двигаться придётся на лыжах, но без лыжни.

Встаю и иду готовиться к походу. Проверяю фонари, без них по ночному лесу не пройдёшь. Хотя у меня же есть прибор ночного видения! Нет, лучше с фонарями. Так женщинам будет спокойней. Осматриваю лыжи. Для женщин я разработал и изготовил специальные крепления под их зимние сапожки. Достаю из кладовки комбинезоны: мой и Ленин. На всякий случай заряжаю автомат. Хоть я и блефовал, пугая Кору хищниками, чем Схлопка не шутит.

Когда до назначенного срока остаётся чуть больше часа, подхожу к Синтезатору и творю бутылку вина. Одеваюсь в мелтан, комбинезон, ботинки и с бутылкой вина и бокалами подхожу к женщинам. Наташа уже не плачет, успокоилась. Она немного угрюмая, но не взвинченная. А на Лену просто жалко смотреть. Впечатление такое, что, успокоив Наташу, она взяла на себя все её эмоции. Вотвот разревётся.

– Ну, девоньки, собирайтесь в дорогу, да выпьем на посошок. Всё готово, и время приспело.

Наташа молча уходит в свою комнату, а Лена идёт в прихожую. Через пару минут Лена возвращается. Она в брюках, заправленных в голубые замшевые сапожки, и в белой, затейливо отделанной мехом, кожаной куртке с капюшоном.

– А почему комбез не надела? – интересуюсь я.

– Не хочу. Пусть Наташа последний раз увидит меня как женщину, а не как солдата.

Из своей комнаты выходит Наташа. Она в голубом платье, колготках и красных туфельках.

– Иди, переобуйся, – предлагаю я, – Ты что, собираешься в этих туфельках на лыжи встать или по сугробам шагать?

Наташа улыбается, машет рукой и уходит в прихожую. Возвращается она в красных замшевых сапожках, отделанных под коленями мехом. Я откупориваю бутылку и разливаю вино по бокалам.

– Ну, Наташа, за тебя! Ты, наконец, возвращаешься домой. Дай Время тебе счастья, удачи во всём и, самое главное, больше в такие переделки не попадать. Счастливого тебе пути!

Мы встаём, и Наташа, заметив, что в бутылке ещё осталось вино, просит:

– Андрей, разлей до конца.

Она берёт свой бокал и грустно смотрит на нас.

– Я хочу выпить за вас. Таких друзей у меня больше никогда не будет. Как жаль, что мы расстаёмся с вами навсегда…

– Кто знает, Наташа, – прерывает её Лена, – Как только мы доберёмся до своих; первое, что я сделаю, это свяжусь с тобой. Предупреждаю, не пугайся, мой голос зазвучит в тебе как бы ниоткуда.

– Вот за это я и хочу выпить. Пусть Время будет к вам благосклонно, и пусть скорее вы отсюда вырветесь. И не просто так, куданибудь, а к себе, к своим товарищам. За вас; пусть сопутствует и вам счастье и удача!

Когда мы допиваем вино, Наташа тяжело вздыхает:

– Должна же быть какаято высшая справедливость! Почему мне: глупой, никчемной девчонке, судьба улыбнулась? Почему двум отличным, очень нужным для общества людям, так не везёт!

– Повезёт, Наташа, – успокаиваю я её, – Судьба, она настойчивых любит.

Лена, повинуясь какомуто безотчетному порыву, вдруг снимает с руки свой искатель и отдаёт его Наташе:

– Возьми. Будешь вспоминать меня, глядя на него.

– А ты? Как же ты без него?

– У Андрея есть. А я с ним больше расставаться не намерена.

Я неодобрительно качаю головой. Время знает, как ещё всё может сложиться. Но дарёного назад не отбирают, тем более, дарёного от чистого сердца. Я встаю:

– Пора.

Женщины вздыхают и тоже встают. Наташа последний раз обводит взглядом наше жилище, и на глазах её вновь наворачиваются слёзы.

– Нетнет, Наташенька, – поспешно успокаивает её Лена, – Вот этого не надо! Андрей правильно сказал: не годится являться домой зарёванной.

Я прокладываю лыжню. На груди у меня висит фонарь, за спиной – автомат. За мной идёт Наташа. Замыкает Лена. Она за пазухой несёт Наташины туфельки. На место мы прибываем за десять минут до открытия перехода. Утаптываем площадку. Я не перестаю следить за таймером. Не дай Время, прозеваем! Переход будет открыт ровно одну минуту. Наташа снимает сапожки и обувается в туфельки. Она хочет снять и куртку, но я останавливаю её:

– Ты её только расстегни. Сбросишь в последний момент. Сейчас всётаки, не лето.

Времени остаётся всё меньше, я смотрю на таймер:

– Две минуты! Приготовиться!

Наташа порывисто шагает ко мне и горячо целует меня. Чувствую, как по её щеке катится слезинка.

– Не надо плакать, маленькая. Прощай, Наташа!

– Нет, Андрей! До свидания! – отвечает девушка и отходит к Лене.

Женщины обнимаются. Вдруг Наташа снимает с левой руки свой браслет и протягивает его Лене.

– Возьми! Будешь меня вспоминать.

У неё на левой руке вместо браслета остаётся Ленин искатель.

– Я тебя и так никогда не забуду. До свидания, Наташенька!

– До свидания, Леночка!

– Тридцать секунд! – объявляю я, – Наташа! Вперёд, к переходу!

Наташа оставляет Лену и встаёт между сосной и осиной. Томительно тянутся последние секунды. Мелькает мысль: а вдруг у Коры чтото не получится, сорвётся…

Проход между сосной и осиной озаряется призрачным желтым светом. Есть!

– Вперёд, Наташа! – командую я, – С нами Время!

Девушка сбрасывает меховую куртку и, оставшись в одном платьице, оборачивается к нам:

– До свидания, друзья! С нами Время!

Так, обернувшись к нам, она шагает в желтое сияние и пропадает в нём. Через несколько секунд сияние гаснет, и там, между сосной и осиной, куда только что шагнула Наташа, я вижу только стройную молодую ёлочку.


Глава ХX.


Мы попали в сей мир, как в силок – воробей.
Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.
В эту круглую клетку, где нету дверей,
Мы попали с тобой не по воле своей.
О. Хайям

– Смотри, Лена, – показываю я на эту ель подруге, – Она словно в ёлочку превратилась.

А Лена усаживается прямо на снег и начинает безутешно рыдать.

– Теперь можно, – разрешаю я, – Теперь всё кончилось.

Откровенно говоря, у меня самого сейчас такое состояние, что хочется усесться рядом с Леной и всласть пореветь. Но это мне както не к лицу. Молча подбираю Наташины куртку, сапожки, перчатки, фонарь и складываю это всё к торчащим из снега лыжам.

– Ну, что? Пойдём домой, – предлагаю я Лене.

Лена, не то тяжело вздохнув, не то всхлипнув, поднимается, натягивает перчатки и направляется к лыжам.

До конца дня и весь следующий день мы с Леной почти не разговариваем. Каждый из нас переживает утрату нашей «дочки», с которой мы сроднились за эти месяцы, и в которую каждый из нас вложил частицу своей души.

На третий день, когда я иду колоть дрова, Лена садится к компьютеру. Вернувшись с поленьями для очага, замечаю, что Лена не работает над снятием блокировки, а наблюдает картинку какойто Фазы. Заслышав мои шаги, она зовёт меня, не оборачиваясь от компьютера:

– Андрей! Иди сюда! Нет, ты только глянь, что наша дочка вытворяет!

Лена прокручивает время изображения назад, и на дисплее появляется Наташа, выходящая из желтоватого свечения между кустами. Вид у неё такой, будто она вотвот расплачется. Остановившись, она осматривается и убеждается, что попала именно туда, куда надо. Когда она бросает взгляд направо, по её лицу вдруг пробегает зловещая усмешка. Глаза прищуриваются, губы сжимаются, и она решительно направляется в ту сторону.

Навстречу ей движется компания подвыпившей молодёжи. Человек пять. В середине – высокий брюнет. Он развязано улыбается, размахивает руками и чтото говорит.

– Извини, – объясняет Лена, – аудиоканал не отлажен.

Наташа останавливается, и группа берёт её в кольцо. Брюнет, это, судя по всему, тот самый Игорь, изза которого она и попала в переход, чтото говорит и нагло улыбается. Наташа отвечает. Судя по выражению её лица и жестам, она посылает его кудато очень далеко и серьёзно предупреждает о последствиях. Лицо брюнета темнеет, и он протягивает к ней руку. Наташа делает шаг вправо, перехватывает кисть протянутой руки, резко дёргает её влево и вниз и, когда Игорь пролетает мимо неё, добавляет ему удар в основание шеи. Тот всем своим весом грохается на асфальт.

Компания поражена. Первым приходит в себя коренастый, остриженный наголо, тип. Чтото крикнув, он протягивает руку к лицу Наташи. Она перехватывает эту руку и резко дёргает вниз. Крепыш приседает и корчится от боли, зажав правую руку между коленями. Кажется, Наташа сломала ему кисть. Наташа поворачивается к оставшимся троим. Те не находят ничего лучшего, чем броситься на неё всем сразу. Несколько быстрых движений, удар ногой, и двое валятся на землю, а третий позорно убегает.

– Ой! – морщусь я, – Она же ему шпилькой в рёбра угодила!

Наташа подходит к Игорю, который ворочается на асфальте, пытаясь привстать. Прежде всего она пинает его в бок острым носком туфельки. Тот дёргается. Наташа, наклонившись над ним, чтото ему говорит, выслушивает ответ и гордой походкой, с независимым видом, удаляется. Как будто это не она только что расправилась с компанией, терроризировавшей весь микрорайон.

– Ай, да дочка! – восхищаюсь я, – Ай, да Наташка! Как она их! Наши уроки не пропали даром. А ты не боишься, что она теперь переквалифицируется из студентки в хулиганку или в ночную грабительницу?

– Нет, не боюсь. То, что ты сейчас видел, её давняя мечта. Месяца три назад эта компания жестоко избила Анатолия, а ей и вовсе прохода не давала. Так что, не будем осуждать девочку за её кажущуюся жестокость.

– Не будем. Во всяком случае, она теперь не пропадёт. А уж Игорь и компания ей и подавно не страшны. Кстати, а как ты нашла эту Фазу?

– У Коры спросила. Только я, видимо, не поняла последние цифры кода. Потомуто и звука не было.

– Знаешь что? Давай, договоримся так. Я понимаю, нам с тобой, конечно, очень интересно посмотреть, как она живёт, и что с ней происходит. Но я боюсь, что если мы будем увлекаться этим, то забросим всю работу. Выбери один час в сутки и будем смотреть нашу девочку вместе.

Лена молча принимает соглашение. То, что мы увидели Наташу у себя дома живой и здоровой, буквально сняло с души железобетонные глыбы. Мы снова занимаемся своим делом: пытаемся взломать блокировку, поставленную Старым Волком, охотимся за Могом и его жертвами, я вожусь с анализами участка имени Мога (так мы теперь называем то место, где Мог исчез из этой Фазы); хлопочем с домашними делами. А Новый Год (по моему календарю) приближается. И чем ближе к нему, тем чаще я возвращаюсь к той невесёлой мысли, что эту ночь мы планировали провести втроём, а остались одни. Между делом исполняю своё намерение. Проведя весь день в лесу, я добываю молодого кабана и, освежевав его, закладываю на лёд.

За день до Нового Года я встаю на лыжи и иду к переходу. Там я срубаю молодую ель, в которую, как мне тогда показалось, превратилась Наташа. Эту ёлочку я устанавливаю неподалёку от очага. Лена, поняв мои мысли, творит на Синтезаторе не броские, но со вкусом подобранные, украшения. И среди них – два небольших обруча из тёмного серебра. Эти обручи она вешает на концы противоположных ветвей, посередине ёлки. Получилась, ни дать, ни взять – Наташа. Лена, повесив на самой вершине ёлки голубую ленту с золотой подвеской, ещё больше усиливает иллюзию присутствия.

– Пусть Наташа хоть так встретит с нами Новый Год. Будем считать, что она здесь. Хорошо?

Я молча киваю. Какие могут быть возражения, если у меня самого эта идея возникла. Потомуто я и пошел именно за этой ёлочкой.

Утром накануне Новогодней ночи я за работу не сажусь. Спускаюсь в погреб и вытаскиваю с ледника кабанью тушу. Надо оттаять её и начинать готовить праздничный ужин. Вернувшись, присаживаюсь к очагу и даю волю своей фантазии. На ужин надо приготовить чтото необычное. Чтобы запомнилось на всю оставшуюся жизнь. Ну, пельмени, это само собой. Но надо чтонибудь изобразить и сверх них. Раз уж мы с Леной, волею злой судьбы, вынуждены встречать Новый Год тетатет, без своих друзей: без Магистра, без Андрея с Катрин, без Микеле с Кристиной, без Генриха, Олега, Стефана, Максима и Нэнси; раз и Наташа от нас ушла, то надо какимто образом скрасить одиночество и сделать эту Новогоднюю ночь такой, чтобы потом долго вспоминать её, как неповторимую.

Отсутствие Магистра – потеря невосполнимая. Только он умеет творить «Столичную». У меня же, как он однажды совершенно правильно сказал, лучше самогона ничего не выйдет. Правда, я нашел в «меню» этого Синтезатора неплохое и довольно ароматное бренди, хорошее сухое вино и даже шампанское. Но дальше я с этим «меню» экспериментировать не намерен. Если этот Синтезатор делали и настраивали в Фазе, откуда родом Старый Волк, то не исключено, что в один, далеко не прекрасный, миг он преподнесёт мне бутылку денатурата. Или того, дымчатого, мутножелтого напитка с запахом тройного одеколона, которым меня угощали после выигрыша в «Алмазной Пыли», и который я пил на борту «Голубой Леди Тумана». Кстати, и на вкусто он был чуть лучше касторки.

Лена ходит по дому с видом то задумчивым, то вдохновенным. У неё тоже муки творчества. На её совести салаты, десерт и праздничный торт. Чтото уже варится и томится в горшочках над очагом. А Лена то присядет, то подойдёт к Синтезатору, сотворит чтото, попробует и несёт выкидывать.

Глядя на неё, решаю, что пельмени на Синтезаторе я творить не буду. Не тот уровень освоения. Настоящие пельмени получаются только на Ленином Синтезаторе повышенной чувствительности. Кабанье мясо у меня есть, другие сорта сотворю на Синтезаторе, Время с ним. А уж фарш и сами пельмени «сотворю» вручную.

Весь день проходит в хлопотах. Только раз Лена отрывает меня от кулинарных упражнений. Пришло время посмотреть Наташу.

Мы застаём её вместе с её другом, Анатолием. Они медленно идут по набережной. Одета Наташа несколько вызывающе (с точки зрения Анатолия). Коротенький яркоголубой сарафанчик на молнии и с большим вырезом. Он так плотно обтягивает фигуру, что сразу видно: самое большее, что под него надето, это трусики. Яркокрасные босоножки из двух ремешков: один поперёк пальцев, другой крестообразно охватывает лодыжку. На руках два браслета, точнее, один; второй это – Ленин искатель. На шее ленточка с кулоном, в который я вмонтировал маяк.

Стройная, спортивная фигурка и длинные красивые ножки привлекают всеобщее внимание. Мужчины смотрят с восхищением, женщины – с завистью. Анатолию это, судя по тому, какие взгляды он бросает на тех, кто слишком долго задерживает свой взгляд на Наташе, не слишком нравится. А зря, придётся привыкать. После тех уроков, которые Наташа получила у Лены, она уже просто не может вести себя подругому. Сама она не обращает на взгляды прохожих ни малейшего внимания. Мне кажется, что ещё немного и она скинет сарафан и пойдёт дальше в одних трусиках, благо погода позволяет.

Кстати, интересно, как отреагировал Анатолий, увидев, что грудь его подруги покрыта таким же ровным загаром, как и всё тело? Ведь ещё неделю назад (по его времени) она сияла молочной белизной. Спрашиваю об этом Лену. Она пожимает плечами:

– Наверное, воспринял это как необъяснимый феномен. Хотя… Помоему, она рассказывает ему о нас, или уже рассказала и сейчас приводит аргументы, что всё это не сон и не вымысел.

– Почему ты так решила?

– Она уже дважды сунула ему под нос искатель. Это раз. У него наверняка возникли вопросы, требующие объяснений. Первый, ты правильно подметил: загар. Начало лета, а она как будто из тропиков вернулась. Кстати, у этого Солнца ультрафиолетовая часть спектра заметно богаче. Второе, он наверняка, уже заметил, как она резко изменилась в сексуальном плане. Всё это потребовало объяснений. Это – два. Думаю, ей пришлось рассказать всё, как было.

– Почему?

– Ну, а какую ещё можно придумать версию, объясняющую столь резкие перемены, произошедшие в человеке за одиндва дня? Но, помоему, он ей ещё не до конца поверил. Слишком уж это всё кажется неправдоподобным, пока сам не потрогаешь.

– Жаль, что мы их не слышим. Почему ты не свяжешься с Корой и не уточнишь последние цифры кода, чтобы наладить аудиоканал?

– Не надо. В этом есть своя прелесть. Остаётся место для размышлений, догадок и фантазии.

– Время с тобой, – смеюсь я, – Догадывайся и фантазируй.

Когда до Нового Года остаётся один час мы начинаем накрывать на стол. Пельмени, отбивные из кабана, запеченные в тесте и грибной соус я пока оставляю на решетке очага над углями. Их будем брать прямо с жару, с пылу. Лена расставляет на столе свои изысканные салаты и закуски, а я выставляю бренди и вино. Шампанское для охлаждения выношу за дверь. Накрыв на стол, Лена удаляется в комнату, где жила Наташа. Я зажигаю гирлянду на ёлке, свечи и гашу освещение. К встрече Нового Года всё готово. Набиваю трубку ароматным табаком, который я случайно обнаружил в «меню» Синтезатора, закуриваю и жду свою подругу. Однако Елена Илек заставляет себя ждать. Впрочем, это её неотъемлемое, как и всех женщин, право. Я понимаю, что она сейчас переодевается, а это процедура серьёзнейшая. Самто я уже успел облачиться в «парадный костюм», который Лена сотворила для меня два месяца назад.

Бесшумно открывается дверь, и в комнату величаво вплывает моя Лена. Я немею от удивления. Она одета точь в точь так же, как была одета на новогоднем балу в Монастыре. Вплоть до пары крупных жемчужин, висящих под белой бархатной ленточкой вокруг шейки. Лена, словно не замечая моего изумления, останавливается, делает реверанс и протягивает мне руку. Почтительно целую её пальчики и провожу как королеву, к креслу. Беру бутылку вина, но Лена отрицательно качает головой и указывает на бренди. Бренди, так бренди. Наполняю рюмки и произношу тост:

– Уходит год. Время знает, какой это был год в этой Фазе. Не суть как важно. Важно то, что я весь этот год провёл в этой самой Фазе. Когда пьют за уходящий год, принято вспоминать, что в этом году произошло. Пьют за хорошее, а плохое стараются не вспоминать. Не так уж он был богат событиями этот уходящий год, но были в нём и радостные, и грустные события. Были и черные дни, и светлые. Но был в этом году один очень светлый день, когда произошло самое важное и самое радостное событие. В этот день ты пришла сюда. В этот день ты нашла меня. Вот за этот день мы и выпьем. Всё остальное – преходящее.

Лена кивает в знак согласия.

– Правильно, Андрюша. Лучше не скажешь.

Салаты и закуски Лена приготовила прекрасно. Сразу чувствуется, когда автор вкладывает в произведение свою душу. По достоинству оценив творения подруги, я разглядываю её платье и вспоминаю давно прошедший новогодний бал. Внезапно в голову мне приходит необычная мысль.

– Лена, – спрашиваю я, – Ты помнишь ту песню, которую ты исполняла на новогоднем балу?

– Конечно.

– Там были такие слова…

– Помню. Скажи, а сколько пришлось скитаться, среди туманных Миров скитаться, чтоб мы с тобой, чтоб мы с тобой друг друга нашли?

– Не только эти. Там ещё было такое. И вновь тебя я ищу по свету, опять тебя я ищу по свету, среди других, среди чужих пространств и веков.

– Да, – вздыхает Лена, – Одной найти, любовь найти всегда нелегко. А ведь я специально оделась именно так, чтобы ты вспомнил тот бал и эту песню.

– Серьёзно!? Ах, Схлопка! Я всё время забываю, что ты у меня психолог, каких мало. Ленок, а ведь получается, что ты тогда очень точно предугадала наше будущее, и песня получилась действительно про нас с тобой.

– Знаешь, я и сама сейчас удивляюсь, как это всё так точно совпало.

– Спой её ещё раз, – прошу я и тянусь к гитаре.

– Спою, только в следующем году, – говорит Лена и показывает на таймер.

Там горит 23.56.

– Чуть не заболтались! – спохватываюсь я и бегу на крыльцо.

Выхватив из сугроба бутылку шампанского, я так же бегом возвращаюсь к столу. Лена уже приготовила бокалы и стоит в задумчивости перед очагом, гадая: что выставить в качестве гвоздя праздничного стола, отбивные или пельмени. А на таймере уже 23.58.

– Не раздумывай, – говорю я, – Бери по одной отбивной, ставь на стол горшок с картошкой и сковородку с луком.

Сам я откупориваю бутылку. Игристый напиток льётся в бокалы.

– С Новым Годом, родная!

– С Новым Годом! – поднимает свой бокал Лена, – Дай Время, чтобы этот год принёс нам удачу.

Больше мы не говорим ни слова. Внезапно Лена встаёт и берёт меня за руку.

– Пойдём.

– Куда? – удивляюсь я.

– Пойдём, пойдём.

Она так решительно тянет меня, что я подчиняюсь без лишних вопросов и следую за ней. Мыпроходим прихожую, где Лена на секунду задерживается, чтобы взять свою куртку. Я всё ещё ничего не понимаю. А она, накинув кожаную с мехом курткупелерину на голые плечи, выводит меня на крыльцо.

– Ты, помню, говорил, что привык встречать Новый Год зимой. Вот твоё желание и исполнилось. А у нас на Родине есть обычай. В первый час Нового Года выйти на улицу, посмотреть на звёзды и загадать желание, самое сокровенное. Если при этом в поле зрения попадёт твоя Звезда, – Лена делает ударение на слове «твоя», – то желание в наступающем году непременно исполнится.

– А которая Звезда моя? – спрашиваю я.

– А вот этого никто не знает. На этом и основан элемент случайности в этом поверье. Но я, всётаки, попробую.

Лена проходит по дорожке к колодцу, на открытое место, и задирает голову вверх. Минуты две она смотрит в густо усыпанное звёздами небо. Вздохнув, опускает голову и медленно идёт назад.

– Что ты так интересно смотришь на меня? – спрашивает она.

– Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Снегурочку, внучку Деда Мороза, которая в Новогоднюю ночь, разнеся детям подарки, возвращается домой.

Лена улыбается.

– В самом деле?

– Вполне серьёзно. Представь сама эту картину. Зимний лес, сугробы. На опушке леса стоит одинокий дом. Ясное звёздное небо. Лунный свет. И по снегу к этому дому идёт сказочнокрасивая девушка в одеянии волшебной красоты.

– Да ты у меня поэт!

– Какой из меня поэт. Так, влюблённый болтун. Ты желание загадала?

– Загадала.

– А ты правильно его сформулировала?

– Не поняла.

– Сейчас объясню. Только пойдём ужинать, а то у меня от зимнего воздуха зверский аппетит проснулся.

За столом Лена спрашивает:

– Так что ты говорил по поводу правильной формулировки желания?

– Понимаешь, год назад я провёл эту ночь в одиночестве. Вот так же сидел у очага, за столом, пил вино, смотрел в окно на звёздное небо, вспоминал всех вас; в первую очередь, разумеется, тебя и тоже загадывал желания. Понятно, что желание у меня было одно: встретиться с вами, со всеми. Ну, и сильнее всего было желание встретиться с тобой.

Лена роняет вилку и вздыхает:

– И оно сбылось! Вот что значит, пожелать понастоящему, от всей души.

– Угу, – добавляю я, – И при этом ещё не уточнить, где именно желаешь встретиться. Представляешь, что может получиться, если ты, когда глядела на звёзды и загадывала желание, не уточнила место встречи?

Лена улыбается, показывая перламутровые зубки, глаза у неё загораются:

– Представляю. Вот будет здесь весело, когда сюда пожалует весь наш Сектор. У! Вместето мы всё вычислим, все входы и выходы здесь откроем. Проникнем и туда, где нас совсем не ждут. Ну, держись Старый Волк! Храни тебя Время от того, чтобы моё желание исполнилось!

Мы с Леной от души смеёмся, представив во всех подробностях нарисованную картину. Успокоившись, я наливаю ещё по рюмке бренди, и мы с Леной отдаём должное отбивным. Сначала Лена ест с большим аппетитом, откровенно смакуя, потом вдруг задумывается, быстро доедает остатки и молча смотрит в окно на зимний лес.

– В чем дело, Ленок?

– Андрей, вот ты вспомнил песню, которую я пела на балу. А ту, которую пел ты, помнишь?

– Я тогда много их пел.

– Самую первую. Вспомнил?

– А! Здесь лапы у елей дрожат на весу, здесь птицы щебечут тревожно…

– Живёшь в заколдованном диком лесу, откуда уйти невозможно, – подхватывает Лена, – Тебе не кажется, что это тоже прозвучало как пророчество?

– Гм. Пусть так, пусть будет пророчество. Это даже хорошо, потому, что там есть и другие слова. В какой день недели, в котором часу, ты выйдешь ко мне осторожно, когда я тебя на руках отнесу, туда, где найти невозможно.

– Укради! – просит Лена, – Укради меня, Андрюша. Кража мне по душе.

Долго сидим мы с Леной за Новогодним столом. Вспоминаем друзей, эпизоды нашей работы: и забавные, и жуткие. Несколько раз я по просьбе Лены беру гитару и пою песни, которые ей вспоминаются. Она сама, вспомнив давно обещанное, поёт под мой аккомпанемент «Эхо любви» в своём варианте. Он ни сколько не хуже того, что я слышал в своей Фазе. Тут же она объясняет мне, почему она плакала, когда слушала своё исполнение этой песни. Оказывается, Магистр записал её в тот момент, когда она пела её своему жениху, уезжающему в длительную командировку на Тихий океан. Больше они не увиделись. Вдруг Лена меняет тему:

– Андрей. Помнишь, у меня на дне рождения вы с Андреем и Олегом пели старинную казачью песню? Если ты её помнишь, спой, пожалуйста.

Я прекрасно помню эту песню и, перебрав струны, запеваю:

– Как на дикий Терек, на широкий берег вывели казаки десять тысяч лошадей…

Когда я дохожу до строк «Атаман наш знает, кому доверяет. Крикнули: „По коням!“, позабыли про меня. Им досталась воля да шальная доля, мне – земля сырая да колючая трава», Лена останавливает меня:

– Крикнули: «По коням!», позабыли про меня. Андрей, а тебе никогда не приходило в голову, что нас с тобой могут списать, как безвозвратные потери и, в итоге, попросту забыть?

Я удивлённо смотрю на Лену. Похоже, что она говорит это вполне серьёзно.

– Ты думаешь, это возможно? Плохо же ты знаешь своих друзей, а ещё психолог. Неужели ты в самом деле допускаешь хоть на миг такую мысль, что Андрей, Кэт, Магистр, Миша и Кристина могут забыть нас?

– Я не об этом. В том, что нас вспоминают, и довольно часто, нет ни малейшего сомнения. Я имею в виду другое. Они, наверное, уже отчаялись найти нас, потеряли надежду на наше возвращение и считают нас погибшими.

– Не знаю, Лена, не знаю. Ты же сама рассказывала мне, что когда ты уходила, весь Монастырь, включая Совет Магов, стоял на ушах, не говоря уж о нашем Секторе и Секторе Наблюдения, который вёл интенсивные поиски.

– Андрюша. Посуди сам, сколько может весь Монастырь, включая Совет Магов, стоять на ушах, забросив все дела? Не может же остановиться вся работа изза того, что пропали два, пусть даже очень ценные, хроноагента.

Лена права, мне даже нечего возразить ей, но соглашаться так просто не хочется, к тому же…

– Лена, тут есть ещё один аспект. Если бы мы с тобой просто погибли, и все видели, как это произошло, то нас бы просто помянули, и дело с концом. Но мыто действительно пропали, бесследно исчезли; неизвестно как, и неизвестно куда. Где гарантия, что теперь хроноагенты не будут исчезать таким образом с удручающей регулярностью: по одному, по два в месяц. Если уже не исчезают.

– Вот этим вопросом наверняка занимается какаянибудь специальная группа. А все остальные работают, как работали. На скаку не заметив, что рядом товарищей нет. Вот, к примеру. Когда ты был на войне, сколько времени вы разыскивали не вернувшихся товарищей и ждали их возвращения?

– Ну, ты сравнила! Это же была война. На войне люди гибнут и исчезают бесследно каждый день. А ля гер, ком а ля гер. И если изза каждого исчезнувшего сворачивать боевую работу, до тех пор пока его не найдут, то лучше сразу сложить оружие и сдаться на милость противной стороны.

– А у нас что? Разве не война? Пусть люди у нас не гибнут каждый день. Но ведь ты сам знаешь, какой объём работы лежит тяжким грузом на каждом человеке в Монастыре. И работато порой такая, что от её результатов зависит судьба, а то и жизнь миллионов людей. Где уж тут отвлекаться на двоих, пусть даже и очень дорогих людей. Да и прикинь к тому же, сколько времени прошло.

– А вот со временем, Леночка, ясности никакой нет. Я здесь живу уже второй год. Ты, вместе со своими скитаниями, скоро год как отсутствуешь. А ведь ты ушла искать меня на третий день. Чувствуешь разницу?

– Вот об этомто я и говорю. Мы не знаем ничего о характеристиках этой Фазы. Ты предполагаешь, что в Монастыре прошло всего несколько дней, самое большее, недель. А может быть и наоборот: сейчас там прошли годы и даже десятилетия. И никого из наших друзей уже нет в живых. А может быть противостояние между Монастырём и ЧВП перешло в открытую войну, и обе Фазы давно уничтожены.

– А как же Старый Волк?

– А Старый Волк на то и Волк, да к тому же ещё и Старый, чтобы выскользнуть из любой передряги. Вот сейчас мы находимся на его секретной базе. Сколько ещё у него таких баз в бесчисленных параллельных Фазах?

Я вновь внимательно смотрю на Лену. Нет, не похоже, чтобы она просто сотрясала воздух пустыми предположениями.

– Чтото, подруга моя, ты слишком уж мрачные картины рисуешь.

– Нет, Андрюша, не слишком. Действительность может оказаться и более мрачной. Вот, к примеру, тот же самый Мог. Как сказал Старый Волк, он готов приступить к активным действиям. А что если он уже приступил? В чем выражаются его действия? Какую цель они преследуют? Как там Волк сказал? Придётся нам разбегаться по разным глухим Фазам, чтобы нас как можно дольше не нашли. Кстати, тебе не кажется странным, что он оставил нас в покое после первой попытки?

– Кажется, – соглашаюсь я, – Я думал над этим. Тут два варианта: либо он занят чемто более серьёзным, чем мы с тобой; здесь твоё предположение не в бровь, а в глаз. Второй вариант: он понял, что нас так просто не возьмёшь, и готовит чтото посерьёзнее, чем группа наёмников. Наверное, пришла пора попробовать сотворить бластер.

– Бластер, это, конечно, неплохо. Но я хочу сказать другое. Ты прав, краски я сгустила и сгустила намеренно. Видишь ли, есть такая возможность: организовать автоматический поиск по различным Фазам личностей, характеристики Матриц которых известны. Помнишь, как Ричард вычислил Фазу, где базируется ЧВП? Он нашёл её по возмущениям пространственновременного континуума. Точно так же можно найти и нас. Берём пиковые, сугубо индивидуальные, характеристики Матриц и запускаем программу автоматического поиска путём простого перебора Фаз.

Лена останавливается и пару минут смотрит на тлеющие угли. Потом она наливает вина и, отпив два глотка, заканчивает свою мысль:

– Если я здесь додумалась до такого способа поиска, то уж Ричардто и подавно догадался.

Она снова замолкает, а я договариваю то, что она не сказала:

– Значит; либо мы находимся гдето на задворках пространствавремени, либо эта Фаза для внешнего наблюдения заблокирована. Хотя, заблокировать какойто объект, это – одно, а целую Фазу… Такое даже Старому Волку вряд ли под силу.

– Есть ещё и третий вариант. Фаза находится в недоступном для нас секторе пространствавремени.

– А что? Есть и такой сектор?

– К сожалению, есть. Но я буду крайне удивлена, если Старый Волк знает, какие именно Фазы недоступны для нашего наблюдения. Почему? Да потому, что даже ты об этом, оказывается, не знаешь. Ну, и совсем уж мала вероятность того, что его секретная база оказалась именно в такой Фазе.

Я молча смотрю на свою подругу. Она отрешенным взглядом смотрит кудато за окно: не то на зимний лес, не то на ночное небо. Я уже понял, к какому выводу она хочет привести меня, и сам пришел к нему уже давно. В принципе, давно нам пора расставить все знаки препинания, в том числе и точки.

– Получается так, Ленок: наши найти нас и оказать нам помощь или пока не в состоянии, или уже не могут. Остаётся альтернатива: спокойно жить здесь и дожидаться помощи, попутно основывая здесь цивилизацию; или оставить всякую надежду на помощь извне и рассчитывать исключительно на свои силы. Есть, правда, одна надежда: маяк, который Наташа унесла с собой в обитаемую Фазу. Но легче найти иголку в стоге сена или одну, конкретную, рыбёшку в океане, чем засечь сигналы этого маяка в бесконечном множестве Фаз.

– Ты забываешь ещё об одном варианте, – напоминает Лена.

– Не забываю, а намеренно не говорю. Со Старым Волком я буду работать только как с равноправным партнёром.

– Хорошо. А если он создаст такие условия?

– Нет, Лена. Как бы он ни старался, на какие бы условия он ни пошел, в данном случае, этот момент будет всё время незримо присутствовать и неизбежно наложит свой отпечаток на наши отношения, да и на всю работу в целом.

– Ты прав. Больше этот вопрос поднимать не будем.

– Нам остаётся сосредоточить все усилия на двух направлениях. Первое: прорыв блокировки, поставленной Старым Волком, и установление связи с Фазой Стоуна. Второе: исследование участка имени Мога и поиски возможностей воспользоваться этим переходом. Хотя, скажу откровенно, не оченьто у меня к этому душа лежит.

– Почему?

– Одно Время знает, Леночка, куда нас этот переход может завести. Вот мы с тобой сейчас отказались от сотрудничества со Старым Волком. А ведь может получиться, что, пройдя этим переходом, мы окажемся одни против всех сил, которые стоят за этим Могом.

– Ну, мы, положим, не одни, нас двое. А двое, это уже боевая единица. Вспомни, как мы разделались с отрядом наёмников.

– Что наёмники! Мы ничего не знаем ни о самом Моге, ни о силах, что стоят за ним. Ничего не знаем ни о Пространстве, ни о Времени, в которых они обитают.

– Андрей, ты же военный человек! Ты что, и в бою был такой расчетливый?

– Представь себе. Потому и выжил. Нерасчетливые, которые считали: главное завязать бой, а там всё будет ясно; погибали в первом же, самое позднее, во втором бою. А мы с тобой, как я понял, погибать не собираемся.

– Но там на вас работала разведка, наземные посты наблюдения. Ты видел врага издалека, почти наверняка знал, как он отреагирует на те или иные твои действия. И врагто был такой же человек как и ты, оснащенный примерно таким же оружием и такой же техникой. А здесь налицо сплошная неопределённость.

– Тем более нет резона бросаться в неё, очертя голову. Весь мой жизненный и боевой опыт восстаёт против того, чтобы соваться в воду, не зная броду.

Лена смотрит на меня, прищурившись, и с улыбкой говорит:

– Чтото это на тебя не похоже, Андрюша. Помнится, когда перед твоим полётом на сверхскоростной машине, тебя предостерегали, что возможно вмешательство ЧВП, ты ответил совсем подругому. Ты мол знаешь, что вмешательство возможно, а, значит, готов к этому.

– Опять неудачное сравнение. Там я должен был действовать в обычных условиях, с точки зрения пространственновременных и физических законов, на обычной машине. И если бы произошло чтото, не укладывающееся в рамки этих понятий, я бы знал наверняка: сие дело рук ЧВП. А сейчас…

Я только машу рукой и наливаю рюмку бренди. Лена подставляет свою. Мы поднимаем рюмки, киваем друг другу, медленно выпиваем и, не спеша, закусываем. Разлив по чашкам крепкий, горячий чай и отрезав по куску торта, Лена спрашивает:

– А что ты ждёшь сейчас?

– Если бы знать, что? Во всяком случае, ничего хорошего я не жду. Я бы ни на секунду не задумывался, если бы знал, что там нас будет ждать могущественный противник, но мы будем действовать с ним на равных; в одинаково привычных для него и для нас условиях. Но вот в этом у меня как раз и нет никакой уверенности.

– И какие же кошмары встают перед твоим воображением?

– Ну, к примеру, что ты скажешь о неэвклидовом Пространстве? Как ты будешь ориентироваться и действовать в таком Мире? Пусть Пространство будет евклидовым, но в нём три его координаты не движутся вдоль четвёртой, временной, а она, эта четвёртая, занимает вместе с ними такое же главенствующее положение. Каждый твой шаг будет переносить тебя в совсем другую точку пространствавремени. Или представь себе Пространство пяти, шести, семи, словом, многомерное. Ну, да ладно, это слишком трудно вообразить, хотя это не означает, что выход в такие Пространства исключен. Представь, что нас ожидает обычное, знакомое нам Пространство, с обычными временными характеристиками. Но в этом Пространстве не действуют известные нам и привычные физические законы. Такие, как закон всемирного тяготения, законы Ньютона, закон Архимеда, закон Ома и другие. Точнее, действуют, но не так, как мы привыкли, а подругому. Проще сказать: там действуют другие законы. Или Мир, в котором действуют совсем другие законы термодинамики. Или закон сохранения действует либо с оговорками, либо с точностью до наоборот. Представила? Вижу, что не очень. Но попробуй представить себе, что для «моговцев» эти Миры так же привычны, как этот Мир привычен для нас. А теперь ещё раз напряги своё воображение и представь, как мы им будем противодействовать, если они чтонибудь захотят предпринять против нас. В принципе, им и предприниматьто ничего не надо будет. Мы там и шагу ступить не сможем.

Лена трясёт головой, словно отгоняя жуткие видения, навеянные моими словами. Я успокаивающим жестом кладу руку на её запястье.

– Не бери это слишком глубоко в голову. Я по твоему примеру несколько сгустил краски. Но вероятность того, что нас может занести в любой из этих гипотетических Миров, хоть и весьма малая, но всё же существует.

– А ты не допускаешь, что нас может занести в такой Мир, который мы сейчас, при всей своей фантазии, даже представить не можем?

– Почему не допустить? Конечно, допускаю. Мне, знаешь ли, очень не понравились слова Мога о том, что он пользуется этой Фазой для сокращения пути между далеко отстоящими друг от друга Мирами. Ну, примерно, как НульТранспортировкой. Что это за путь?

– Путь. Дорога, – задумчиво произносит Лена, – Ну, знаешь, Андрей! Помоему, это слишком уж сложно. Да и не много ли задач мы пытаемся взвалить на свои плечи?

– Не оставить ли коечто за скобками? Ты это хочешь сказать? Нет, Ленок. Мы с тобой уже решили, что здесь нам на чьюлибо помощь рассчитывать не приходится. Отсюда вывод, все скобки придётся раскрывать нам самим. Чего бы это нам ни стоило, и что бы за этими скобками ни стояло.

Мы опять надолго замолкаем. Свечи догорают и гаснут одна за другой. Лена подходит к окну и присаживается на подоконник. Подняв голову, она несколько минут смотрит в бескрайнее звёздное небо.

– Ты представляешь, какая может нам открыться картина, когда мы раскроем все эти скобки? – тихо спрашивает она.

Не отвечая, я наливаю в бокалы вина и тоже подхожу к окну. Отдаю один бокал Лене, а с другим усаживаюсь у её ног на пол. Прижавшись щекой к её колену так же тихо говорю:

– Боюсь, что никакая картина нам не откроется, а встанет перед нами масса новых вопросов и целый ряд новых скобок. И никто, никто не поможет нам раскрыть эти скобки и ответить на эти вопросы.

– Кроме нас самих.

– Да. Кроме нас самих. Но ты хорошо сказала: нас двое, а двое, это уже боевая единица.

– Верно. Это один в поле не воин. А двое, это – двое. Вы втроём почти батальон в дым разнесли. Так это вы, всётаки, за чужие интересы дрались. А представь, если за свои, за свои жизни? Вдвоём, Андрюша, мы очень много можем сделать. Особенно сейчас, когда мы приняли решение: работать без оглядки на тылы. Потому как их просто нет у нас с тобой, этих тылов.

Лена отпивает глоток вина и вновь поднимает взгляд к звёздному небу.

– Путь. Дорога, – снова повторяет она, как заклинание, непонятные слова, – Мне кажется, что ты, Андрюша, заблуждаешься. Мне кажется, что стоит нам раскрыть первые скобки или ответить на первый вопрос, и перед нами откроется нечто такое, что мы сейчас даже представить себе не в состоянии. Перед нами сейчас ворота в какойто неведомый Мир. И мы стоим перед выбором: войти в него или остаться здесь. И идти страшно, и оставаться бессмысленно.

– Когда стоит выбор между страшно и бессмысленно, я всегда выбираю страшно. Бессмысленно, оно потому и бессмысленно, что лишено всякого смысла. А ты как? – я глажу Лену ладонью по тёплой ноге.

– Зачем эти риторические вопросы, Андрюша? – отвечает Лена, не отрываясь от созерцания звёздного неба.

– Ты сказала, что перед нами сейчас ворота, – прерываю я её созерцание, – Вряд ли, Ленок. Мироздание не такая простая вещь, чтобы гостеприимно распахивать свои ворота. Скажи спасибо, если перед нами какаянибудь боковая калитка. Но даже над этой калиткой горит надпись. Помнишь Данте?

– Оставь надежду всяк сюда входящий, – медленно произносит Лена, попрежнему не отрываясь от звёздной россыпи.

– Но у него есть и другие слова: «Здесь надо, чтоб душа была тверда; здесь страх не должен подавать совета». Если Старый Волк прав, а я склонен считать, что он прав; то нам не миновать противостояния с этим Могом и его присными. Тогда ктото из нас любой ценой, слышишь, любой ценой должен будет вернуться в Монастырь и рассказать всё, что мы узнаем. Разведданные должны быть доставлены по назначению в любом случае. Иначе сама разведка теряет смысл. И получится та же самая бессмысленность. А выбирать между двумя бессмысленностями нет смысла.

Лена треплет меня рукой по волосам:

– Я поняла. Ты предлагаешь поступить так, как вы сделали с Сергеем Николаевым. Хорошо. Время покажет. Но… Ты рассуждаешь так, словно мы уже приоткрыли эту калитку и готовимся пройти через неё.

Обычно, наблюдая чужое небо, я восстанавливаю в памяти конфигурацию созвездий, прикидываю ориентиры и тому подобное. Сейчас же я просто смотрю на звёзды, и их бесчисленное множество и бездонные расстояния между ними гипнотизируют меня, заставляют почувствовать себя песчинкой. Какое там, песчинкой; молекулой, атомом, электроном в этой непостижимой, неопределённой бесконечности. Бесконечность Пространства в степени бесконечность Времени. И мы, два человека, дерзнувшие противопоставить себя этому Великому Хаосу.

Но, всётаки, мы, два человека, объединённые одной целью и готовые ради этого на всё. Можем ли мы чтолибо сделать или сразу будем раздавлены, распылены, уничтожены в неравной борьбе, в которую решили ввязаться?

Неопределённая, непреодолимая бесконечность. И в этой бесконечности нас, две несоизмеримо малые молекулы, пытаются найти наши друзья. Пытаются ли? Конечно, ищут, сомнений быть не может. Они и сами знают, сколь безуспешны попытки найти двух людей в бесконечности Вселенной. Особенно, если враг сделал всё возможное, чтобы затруднить эти поиски. Но поиски не прекращаются, как и мы не прекращаем своих попыток вырваться отсюда или дать о себе весть. Потому, что надежда умирает последней. Dum spiro, spero! [27] Как глубоки были древние римляне!

Так что же нас ждёт? На что нам рассчитывать, на что надеяться? Даже у двух моряков, спасшихся с погибшего корабля и выброшенных на клочок суши посреди океана, шансов больше чем у нас. Но тем не менее руки опускать нельзя и надо быть готовым ко всему. Нет безвыходных положений, есть безвыходные люди.

Еще раз поднимаю глаза к небу. В поле зрения попадает несколько ярких звёзд, группирующихся в созвездие в виде сильно вытянутой, заострённой стрелы. Стрела показывает строго на восток. Краем глаза замечаю, что Лена тоже смотрит именно на эти звёзды.

Молча сидим мы с ней и смотрим на эту звёздную стрелу, указывающую кудато в бесконечность. Небо уже из черного становится сероватым, а мы всё сидим и смотрим в бездонную Вселенную. Во Вселенную, в которой нет никого, кроме нас двоих и этой яркой стрелы, что показывает нам направление в никуда.







ХРОНОАГЕНТЫ ЗА РАБОТОЙ


Я кругом и навечно виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться я почел бы за честь.
И хотя мы живыми до конца долетели,
Жжет нас память и мучает совесть, у кого она ещё есть.
В.С.Высоцкий

СПИСОК ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ.


АНДРЕЙ ЗЛОБИН (Андрэ) – хроноагент экстракласса, магистр. До того как попал в Монастырь note 1 был лётчикомистребителем, жил в Советском Союзе. Накануне Великой Отечественной войны, в мае 1941 года, его Матрицу перенесли в май 1991 года и внедрили в Андрея Коршунова. В ходе выполнения задания Злобин погиб в случайной уличной драке, и его Матрицу переписали в Монастырь. Работал, как правило, в паре с Андреем Коршуновым. В основном специализировался на противодействии ЧВП. О работе Злобина можно прочитать в книгах «Хроноагент», «Сумеречные Миры», «Час Совы».

ГЕНРИХ КРАУЗЕ (Анри) – хроноагент экстракласса, бакалавр. В Миру – лётчикистребитель Люфтваффе. Погиб в воздушном бою на Восточном фронте в апреле 1944 года. Работал, в основном, против ЧВП. Впервые появляется на страницах книги «Сумеречные Миры».

МИКЕЛЕ АЛЬБИМОНТЕ (Миша, Мишель) – хроноагент экстракласса, бакалавр. Жил в Италии, Лотарингии и Суздальском Княжестве XVII столетия. Был кондотьером, моряком, вагантом. Схвачен инквизицией и приговорён к сожжению на костре. В ночь накануне казни его Матрицу переписали в Монастырь. Впервые появляется на страницах книги «Сумеречные Миры».

ФИЛИПП ЛЕРУА (МАГИСТР) – хроноагент 1 класса, заместитель начальника Сектора Внедрения и Воздействия, руководитель группы хроноагентов. Жил во Франции и России XXI столетия. Разработал теорию существования параллельных МировФаз и принципы связи между ними. Вмешательство ЧВП помешало ему осуществить свою идею на практике. Чтобы опытная установка не попала в руки экстремистов, взорвал её вместе с собой. Перед взрывом его Матрицу переписали в Монастырь. В ходе своей работы обнаружил следы деятельности ЧВП и его отрицательное влияние на развитие Реальных Фаз. Его жизнь и работа описаны в книгах «Хроноагент», «Сумеречные миры» и «Час Совы».

СТЕФАН КШЕСТИНСКИЙ – хроноагент 1 класса, бакалавр. Польский шляхтич конца XVII века. Во время войны с запорожцами попал в плен и был посажен на кол. В момент казни его Матрицу переписали в Монастырь. Впервые появляется на страницах книги «Хроноагент» под именем корпусного комиссара Лучкова.

МАТВЕЙ КРИВОНОС – хроноагент 1 класса, бакалавр. Запорожский казак конца XVII столетия. Во время войны с Польшей попал в плен и был посажен на кол. В момент казни его Матрицу переписали в Монастырь. Впервые появляется на страницах книги «Хроноагент» под именем командира истребительного авиационного полка подполковника Михайлова.

АРНО СТТРЕМБЕРГ – хроноагент 1 класса, Маг. Начальник Сектора Внедрения и Воздействия. Жил в Швеции в начале XXI столетия. Историк. В своей работе обнаружил проявление деятельности Фазы Стоуна и самостоятельно вышел на контакт с хроноагентами. Тем самым привлёк себе внимание Совета Магов. Погиб в авиационной катастрофе. Матрица была переписана в Монастырь.

КАТРИН МОРО (Катя, Кэт) – хроноагент 3 класса, магистр, начальник аналитического отдела Сектора Внедрения и Воздействия. Подруга Андрея Злобина. Родилась в Монастыре. В ходе своей работы аналитическим путём обнаружила проявление деятельности ЧВП и дала ему это название.

КРИСТИНА ДЕИ ДЖЕРАЧЧИ (Крис) – Маг, начальник отдела хронофизики Сектора Внедрения и Воздействия. Подруга Микеле Альбимонте. Родилась в Монастыре. Разработала теорию и реализовала прямые межфазовые переходы.

ЖИЛЬ БЕНУА – Маг, заместитель начальника Аналитического Сектора. Родился в Монастыре. Курирует работу Сектора Внедрения и Воздействия.

ОЛЕГ НИКИТИН – бакалавр, начальник отдела Научнотехнического Сектора. Жил в ХХ веке в СССР. Обнаружил флуктуации темпорального поля и разработал прибор для связи с параллельными Фазами. Погиб во время террористического акта. В момент гибели его Матрица была переписана в Монастырь. Впервые появляется на страницах книги «Сумеречные миры».

РИЧАРД МАКДУГАЛ (Дик) – магистр. Начальник отдела наблюдателей Сектора Внедрения и воздействия. Родился в Монастыре. Впервые появляется на страницах книги «Хроноагент».

СТАРЫЙ ВОЛК (Шат Оркан) – одно из высших лиц в руководстве ЧВП. В своей деятельности активно противостоит Монастырю. Уроженец планеты Плей в Системе Водолея. Впервые появляется на страницах книги «Час Совы». Однако в книге «Сумеречные миры» он появляется в Монастыре инкогнито под видом Черного Рыцаря на празднике Дня Сектора Внедрения и Воздействия с целью убить Андрея Коршунова.

КОРА ЛЯПАТЧ – сотрудница Старого Волка. Родилась в Фазе Биологической цивилизации. Обладает парапсихологическими способностями: владеет телепатией, телекинезом, гипнозом и т.п. Впервые появляется на страницах книги «Час Совы».

АНДРЕЙ КОРШУНОВ (Андрэ) – хроноагент экстракласса, бакалавр. Жил во второй половине ХХ века в СССР, лётчикистребитель. В 1991 году его Матрицу переместили в Андрея Злобина, в май 1941 года. Коршунов участвовал в войне, выполнил сложное и опасное задание, после чего погиб в воздушном бою, и его Матрицу переписали в Монастырь. Работал, как правило, в паре с Андреем Злобиным. Разработал и осуществил ряд трудных и. опасных операций, которые, в основном, были организованы как противодействие ЧВП. Первым из хроноагентов осуществил операцию, пройдя по прямому межфазовому переходу. Дважды был в плену у ЧВП, но первый раз сумел вырваться. В данной книге участия не принимает. Подробно о жизни и работе Коршунова можно узнать из книг «Хроноагент», «Сумеречные миры» и «Час Совы».

ЕЛЕНА ИЛЕК (Элен) – хроноагент 1 класса, магистр, медиколог и психолог Сектора Внедрения и Воздействия. Подруга Андрея Коршунова. Жила в XXII столетии в Чехии. Была врачом, работала в НИИ Экспериментальной Физики ПространстваВремени. С целью предотвращения катастрофы в неё был внедрён хроноагент, а её Матрица переписана в Монастырь. Катастрофу предотвратить не удалось, и Елена Илек погибла при взрыве. Осталась жить и работать в Монастыре. Вместе с Андреем Коршуновым дважды была в плену у ЧВП. В данной книге участия не принимает.


Глава I. Андрей Злобин.


И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них.
Откровение Иоанна Богослова, гл. 12 стих 7

Терпеть не могу начинать день с Сектора Медикологии, особенно с блока обследования Матриц. Да ещё и идти туда чуть свет; хорошо ещё, что в нужник сбегать можно. А так, жесточайшее правило: ни есть, ни пить, ни курить и с женщинами не общаться. Матрица должна быть девственно чистой, в буквальном смысле этого слова. Послать бы всё это дело в Схлопку, повернуться на другой бок и доспать, но… Стефан однажды проигнорировал эту процедуру. Начальник Сектора Медикологии устроил скандал нашему боссу, Арно Стрёмбергу. Арно накрутил хвоста нашему шефу, Филиппу Леруа, то есть Магистру. Интересно, я всё ещё называю Филиппа Магистром, хотя сам уже два года как защитил эту степень. Ну, а наш Магистр, верный своей манере, собрал весь отдел, заголил Стефану задницу и стегал его лозами вперемежку с крапивой, пока тот не покаялся в смертном грехе и не заверил клятвенно, что никогда больше ни одного обследования не пропустит.

«Конечно, не пропустишь, – резонно сказал тогда Магистр, – Потому как с сегодняшнего дня Сектор Медикологии укладывает тебя в стационар. И быть тебе там, пока им не надоест с тобой тетешкаться. А надоесть им это, по моим прикидкам, не ранее чем через месяц. К ним хроноагенты в безраздельное пользование край как редко попадают. Работу твою я распределю между ребятами, а ты, сынок, иди и проверь, как следует, своё здоровье». И «сынок», которому в тот момент было никак не меньше семидесяти относительных лет, вздохнул, подтянул штанишки и безропотно поплёлся в Сектор Медикологии.

Когда он вернулся, на него было страшно смотреть, а ещё страшней было его слушать. Речь его была столь густо усыпана медицинскими и психофизиологическими терминами, что понять его можно было только со справочником. Он с удовольствием и свободно мог объяснить нам, если бы мы поняли терминологию и захотели бы его слушать, как влияет процесс восприятия омегапиком Матрицы воздействия каппатемпорального поля на содержание в моче фосфата аммония. И какое влияние на подвижность сперматозоидов оказывает изменение хроночастоты, воздействующей на пиклофальную область Матрицы. И много чего ещё. Бедный Стефан только совсем недавно стал нормальным человеком.

Нет уж, эта перспектива меня не устраивала. Приняв такое решение, я вздохнул и покинул своё ложе. Катя, оставшись одна и почувствовав это во сне, тут же приняла свою любимую позу. Повернувшись на правый бок, подтянула колени и засунула ладошку под щечку. Дитё, да и только. Я оставил ей на компьютере напоминание о том, что надо сделать срочно, прямо с утра, и направился в НульТ.

Эх, Просперо, Просперо! И как это тебя угораздило? Теперь изза тебя все хроноагенты должны дважды в месяц проходить эту малоприятную процедуру. А впрочем, на твоём месте мог оказаться любой из нас, в том числе и я. И твоя участь тоже незавидна. Суждено тебе, бедняге, пожизненно оставаться пациентом Сектора Медикологии. Да что там, пожизненно! Даже после твоей физической смерти Матрица твоя, записанная в многочисленных компьютерах, останется в распоряжении психофизиков. И будут они её на все лады, во всех проекциях раскручивать, просвечивать, на все составляющие разлагать и ломать себе голову: как это всё случилось, в какие времена?

В матричном блоке я встретил Олега. Он опять налаживал какуюто суперсложную аппаратуру для психофизиков. Я както поинтересовался: а нельзя ли сделать её понадёжнее, чтобы не возиться с ней постоянно? На что он отшутился: «Ваших Матриц никакая, даже сверхнадёжная, аппаратура выдержать не в состоянии».

Мы с Олегом обменялись рукопожатиями, и он, как обычно, спросил:

– Что нового?

Я, как обычно, покачал головой. Он, как обычно, вздохнул и вновь углубился во чрево хитроумной конструкции.

Обследование Матрицы по своему воздействию очень напоминало процедуру подготовки Матрицы к совмещению с объектом внедрения перед операцией. Те же мелькания перед глазами, та же убаюкивающая какофония в ушах и то же впечатление, что под черепом у тебя ктото ковыряется деловитыми холодными пальцами. Впрочем, говорят, что ощущения у всех индивидуальные. Но я ещё не встретил у нас ни одного хроноагента, который признался бы мне, что эта процедура доставляет ему удовольствие. А здесь то же самое. Правда, есть одно отличие. Если после процедуры подготовки ты готов к работе, то после обследования впору не работать идти, а опохмеляться. Но психофизики – не садисты, они и опохмелиться дают.

Когда всё кончилось, и я открыл глаза, на столике возле моего кресла уже стояли, как выражался Максим, «наркомовские сто грамм». Две трети стакана мутной желтозелёной жидкости с чудной смесью тонких ароматов аммиака и пригоревшего молока. Мне всегда хотелось выпить эту «наркомовскую норму» залпом. Но этого делать не полагалось. Её надо было пить, закрыв глаза, мелкимимелкими глоточками, как бы смакуя.

Минут семь я смаковал изумительный напиток, по вкусу весьма напоминающий мыльный раствор. Допив последние капли, я, не открывая глаз, щелкнул пальцами. Мой шефпсихофизик Макс Бауэр тут же со смехом сунул мне солёный огурчик. Я закусил, вытер выступившие слёзы и открыл глаза. Макс смотрел на меня с выражением искреннего сочувствия. Уж онто не хуже меня знал все прелести этой процедуры, её последствия и неповторимые ощущения «радости» от вкушения восстанавливающего зелья. Сам всё это на себе испытал.

– Ну, как? – спросил я.

– Всё в норме, – ответил он, – Можно работать. И сколько нам ещё мучить вас подобным образом? Смотреть на вас жалко.

– Пока с Просперо не разберётесь. От вас зависит.

– Да мы с ним никогда не разберёмся! Делай со мной, Андрей, что хочешь, но Время свидетель, ЧВП здесь не при чем!

– Это твоё мнение, или есть уже доказательства?

– Да какие могут быть доказательства? Помнишь Конфуция?

– Ты имеешь в виду поиски черной кошки в тёмной комнате?

– Вот именно. И я берусь утверждать, кошки в этой комнате нет и никогда не было. Понимаешь, Андрей, мы, обжегшись на молоке, дуем сейчас на ледяное поле. Почему мы всё необъяснимое и странное в нашей работе стремимся списать на ЧВП? Да ЧВП никогда не сможет произвести на Матрицу такого воздействия, какое имеет место с Матрицей Просперо.

– Откуда ты так хорошо знаешь возможности ЧВП?

– Возможности, конечно, знаю не очень хорошо, зато достаточно изучил их методику. Такое многостороннее и на стольких уровнях поражение Матрицы их методике, впрочем, и нашей тоже, просто недоступно.

– Тогда что же произошло с Просперо?

– Если бы знать! Но я думаю, что это – результат какойто, пока неизвестно какой, флуктуации темпорального поля. Это – нелепая ситуация, в которой мы пытаемся найти следы деятельности ЧВП.

– Дайто Время, чтобы ты оказался прав. Ну, мне пора.

– Напомни Краузе, что завтра его очередь.

– Не напомню. Он на задании.

– Ну, тогда Альбимонте, – сказал Макс, посмотрев на график.

– А он тоже на задании.

– В Схлопку вас с вашими заданиями вместе! Вот и планируй работу. Когда хоть они вернутся.

Я пожал плечами.

– Время их знает. Как управятся. До встречи.

Из Сектора Медикологии я прямиком направился к Ричарду. Он работал. Его компьютер, в отличие от наших, имел целых двенадцать дисплеев. Когда я вошел, из них работало, слава Времени, только восемь. На всех дисплеях с лихорадочной быстротой менялись картинки из различных Фаз, мельтешили какието тексты, таблицы и прочая маловразумительная дребедень. Ричард руководил своими сотрудниками: принимал отчеты, корректировал результаты, уточнял задачи.

Меня всегда удивляло, как он умудряется это проделывать. Всё время подмывало спросить: работает он в параллельном режиме или использует принцип разделения времени. Не человек, а компьютер! При всём при этом он умудрялся беседовать с любым количеством посетителей. Но я никогда не злоупотреблял этими его способностями, мне это всегда казалось бестактным, и Ричард знал об этом.

Вот и сейчас, я поздоровался и присел в свободное кресло, дожидаясь, когда у Ричарда появится пауза, чтобы задать свой вопрос. Наивные надежды! Но деликатный Ричард, зная мою слабость, сам организовал паузу. Не говоря ни слова, я кивнул в сторону отдельно стоящего компьютера, который работал автономно в непрерывном режиме. Ричард печально покачал головой и сказал, показав на один из работающих дисплеев:

– А вот здесь я, кажется, нашёл для тебя коечто интересное. Возможно, что это как раз для тебя.

– Нука, нука? – заинтересовался я.

– Не забивай себе голову раньше времени. Не исключено, что я заблуждаюсь. Сейчас ребята уточнят детали, и, если это то, что я думаю, то ты скоро всё получишь через мессира Леруа.

– Хорошо, – согласился я и снова кивнул в сторону отдельно стоящего компьютера, – А не может быть такого, что их переводят из Фазы в Фазу, и сейчас они находятся там, где он уже просканировал?

– Не наступай на больную мозоль, – поморщился Ричард, – Я уже думал об этом. Сейчас я хочу подключить к этой задаче ещё один компьютер для повторного сканирования. И есть одна идея, как исключить это в дальнейшем. Но тут мне потребуется помощь мадемуазель Моро. Пусть она выкроит время встретиться со мной.

– Хорошо, передам. С нами Время!

– С нами Время, – ответил Ричард, снова уставившись в свои дисплеи.

Я отправился домой, рассчитывая хорошо позавтракать; со вчерашнего вечера у меня во рту не побывало ничего, кроме восстанавливающего зелья и солёного огурчика. А ещё меня ждала уйма работы. За последние три дня Магистр сбросил мне столько материала, что я буквально потонул в нём. Вчера мы с Катей договорились, что она поможет мне: систематизирует материалы, разобьёт на группы по аналогии и по срочности. У неё удивительный талант к такого рода работе.

Кати дома не оказалось, завтрака тоже. Зато на мониторе была запись: «Ан из м с в М ц К». Я понял это так: «Андрей, извини. Меня срочно вызвал Магистр. Целую, Кэт». Заметив время записи, я понял, что Магистр вызвал Катю через полчаса после моего ухода. Значит, она у него уже пятый час. Сейчас он загружает её работой, словно карьерный самосвал рудой. И она опять вернётся вне себя и будет мне жаловаться на шефа.

Сотворив завтрак на двоих и оставив Катину долю в камере Синтезатора, я принялся за еду. Одновременно дистанционным пультом я «листал» страницы материалов, накопившихся у меня на компьютере. То, что я там видел, меня не вдохновляло. Какаято жуткая мешанина. Попробуй в этой каше отличить главное от второстепенного. Чтобы разобраться, что здесь к чему и что почем, потребуется день нуднейшей работы. Впрочем, я сам виноват. Не следует так запускать текущие дела.

Мяукнул сигнал НульТ, и в комнату вошла, точнее, ворвалась, Катя. На неё было страшно смотреть, и я старался этого не делать. Глаза метали молнии, из ноздрей дым валил, пальцы рук сжимались и разжимались: им очень хотелось комунибудь во чтонибудь вцепиться.

Слов у неё не было, были одни эмоции. И она давала им выход в полной мере. Катя кружилась по комнате, как разъярённая пантера по клетке. Полы её, сотворённого по последней моде платья, длинного, до земли, с высокими, до пояса, разрезами стремительно сметали всё вокруг. Я предусмотрительно убрал стакан пива от края стола поближе к центру. А сам переключился на другой монитор, куда вывел график работы на сегодняшний день. Ура! Как я мог это забыть? У меня же сегодня через двадцать минут тренировка на ипподроме. Вот прекрасный повод отложить разборку текучки на более поздний срок. Тренировки строго спланированы, и пропускать их нельзя.

Катя, между тем, несколько успокоилась. Она перестала метаться и упала в кресло. Вид у неё был обессиленный, на неё смотреть было жалко. И я старался этого не делать. Она всхлипнула совершенно подетски и плачущим голосом спросила:

– Андрей! Скажи мне, ради Времени, зачем я проходила курс подготовки хроноагента? Зачем осваивала все эти премудрости? Зачем насиловала себя на тренировках? Зачем изучала технику? Зачем сдавала зачеты и экзамены?

– В самом деле, зачем? – невинно поинтересовался я и, открыв камеру Синтезатора, поставил перед ней завтрак.

Катя совершенно не заметила моей иронии, ей было не до юмора. В её состоянии хотелось рвать и метать. Рвать как можно мельче, а метать как можно дальше. Она опять не то вздохнула, не то всхлипнула и продолжала:

– Неужели только затем, чтобы за год с лишним выполнить в реальных Фазах всего три задания? А всё остальное время заниматься вот этим?

С этими словами Катя вывалила на стол десятка два кристаллов и свой электронный блокнот, весь дисплей которого был заполнен многочисленными кодами (тоже десятка три, не меньше).

– Когда мне работать, спрашивается?

– Кем? Катюша, ты хоть и получила квалификацию хроноагента третьего класса, но от обязанностей начальника аналитического отдела тебя никто не освобождал. Вот Магистр и нагружает тебя по твоей непосредственной и главной работе. Ну, а если ты среди этого изобилия материалов, – я показал на кристаллы и блокнот, – не найдёшь ничего для себя, извини.

Катя ещё раз вздохнула и молча сгребла кристаллы и блокнот. Поддержку и сочувствие, на которые рассчитывала, она у меня не нашла. А то, что я сказал,она и так превосходно знала. Этот разговор у нас повторялся не реже двух раз в неделю и всегда с одним и тем же результатом. Как аналитику Кате не было цены, и равных не было. А вот как хроноагента я её представлял с трудом. Хоть она и прошла курс моральнопсихологической подготовки, но характер у неё остался прежний. А с таким чувствительным и ранимым характером нечего рассчитывать на успешную работу в сложных условиях. Она ещё немного постояла возле меня, ещё раз вздохнула и направилась к своему компьютеру. На полдороги она внезапно остановилась и снова вернулась ко мне.

– Извини, за своими переживаниями чуть не забыла, – она вынула из другого кармашка ещё один кристалл, – Магистр передал тебе. Ему Ричард полчаса назад это сбросил.

– Как срочно?

– Ничего не сказал.

– Раз ничего не сказал, значит, дело сложное и требует особого подхода. Посмотрю его попозже, после тренировки, на свежую голову. А то я уже втянулся в текучку, переключаться будет сложно. Да, чуть не забыл. Дик просил у тебя рандеву.

Но и после тренировки мне не удалось заняться материалом, который подбросили Ричард с Магистром. Едва я вернулся с ипподрома и принял душ, как меня позвала Катя:

– Андрей! Посмотри сюда; помоему, эта работа как раз для меня.

В её голосе было столько радости, что я забыл обо всех делах и сразу подсел к ней в одном полотенце. А Катя, не обращая внимания на мой экзотический вид, сразу начала объяснять ситуацию:

– Две конкурирующие фирмы ведут переговоры с одним и тем же покупателем. Покупатель склоняется вот к этим: у них сроки поставки несколько меньше и гарантии чуть повыше. Но нам необходимо, чтобы покупатель подписал контракт с конкурентом. Те, получив эти деньги, вложат их в очень перспективную разработку, весьма важную для будущего этой Фазы. Следовательно, надо сорвать подписание контракта с фирмой А и сделать так, чтобы он был подписан с фирмой В. Вот моё решение. Пусть всё идёт своим чередом до самой заключительной стадии. Эта стадия наступит через пять дней. Покупатель попросит сократить срок поставки с пятнадцати дней до девяти. Фирма А примет это условие, так как знает, что их конкурент быстрее, чем за десять дней поставку произвести не сможет. Согласие на изменение сроков поставки будет отправлять по электронной почте вот эта секретарша: Лида Конт. Она отправит ответ, но покупатель прочитает, что фирма согласна сократить срок поставки не до девяти, а до одиннадцати дней.

– Но ты же подставляешь эту девушку!

– Нисколько! По ночам в офисе дежурит охранник, который коротает время за компьютерными играми. Лида постоянно находит ему в Интернете новые игрушки. Накануне вечером Лида скачает ему сразу две новые игры, одна из которых заражена новым и довольно хитрым вирусом. Этот вирус, попав в компьютер, проявляет себя только при подключении к сети. Он на отправляемых сообщениях, и только на них, изменяет систему счисления цифровой информации с десятичной на восьмеричную.

– Действительно, хитрый вирус!

– Слушай дальше. Охранник ночью распакует игрушку и запустит её, это неизбежно, ведь игрушкато новая. Тем самым вирус проникнет в компьютер. На другой день, перед обедом, Лида наберёт сообщение с согласием сократить срок поставки до девяти дней и отправит его покупателю. 9 в восьмеричной системе счисления как выглядит? Правильно! Покупатель прочитает, что фирма согласна сократить срок поставки до 11 дней, и тут же подпишет договор с конкурентом, который поставит продукцию за десять дней. Каково?

– Изумительно! Как ты это всё раскопала?

– Ну, я, всётаки, как ты правильно заметил сегодня, немножечко больше аналитик чем хроноагент. Ну что, даёшь мне благословение на эту операцию?

– Ещё бы! Хорошо бы все операции так проходили: без шума, пыли, без стрельбы, мордобоев, – размечтался я.

– И на кой тогда вы, экстры, нужны будете?

Этот провокационный вопрос я проигнорировал и направился к своему компьютеру. С меня достаточно было того, что Катя вновь обрела душевное равновесие и ощутила свою реальную полезность. Да и операцию нашла и спланировала под себя неплохую. В самом деле, если бы все внедрения и воздействия ограничивались вот такими безобидными действиями, то тогда хроноагенты моей квалификации были бы попросту не нужны. Но, увы, нам работы находится столько, что Магистр и Стрёмберг всерьёз подумывают как минимум об удвоении нашего количества. Недаром они дали Ричарду задание искать в Реальных Фазах незаурядные личности, вроде Альбимонте.

Прежде чем приступить к изучению «сброшенных» материалов я ещё раз посмотрел на Катю. Она увлеченно работала уже над другими материалами. Ну и слава Времени! Она в своём блюдце. А эта операция с вирусом как раз для неё. Всётаки у Катюши светлая головка. Ведь есть куча способов сорвать переговоры с одной фирмой и создать условия для подписания договора с другой. Я представил на минуту, как бы я сам разрабатывал и осуществлял эту операцию. Перед глазами замелькали взрывы, пожары, катастрофы, похищение документов, заложники, шантаж и тому подобная галиматья. А Катя сразу отмела всё это в сторону и пошла пусть по не самому простому, но по самому безобидному пути. Интересно, как она узнала о том, что там есть такой вирус?

– Катя, а как ты узнала об этом вирусе?

– Что узнала?

– Что он есть в этой Фазе, да ещё именно в этой игре?

– А его там нет.

– Не понял! Откуда же ты его возьмешь?

– А я на что туда пойду? В носу ковыряться или цветочки собирать? Я сама и заражу игру этим вирусом.

Вот оно, оказывается, что! А ято подумал, что она этот вирус в той Фазе нашла. Настолько тщательно там всё изучила, что от неё даже такая мелочь не ускользнула. А здесь, оказывается, всё гораздо проще.

– Ты что это на меня так смотришь? – недоуменно спросила Катя.

– Ты, подруга, сейчас здорово уронила себя в моих глазах.

– Это почему же, интересно узнать?

– Я по наивности решил, было, что ты все средства по проведению операции в той Фазе отыскала. А ты, оказывается, основное оружие с собой понесёшь, в голове. Это – просто!

– Конечно, просто, – вздохнула Катя, – Если бы все операции можно было бы так просто осуществлять.

Да неплохо было бы. Но, к сожалению, в подавляющем большинстве случаев приходится пользоваться тем, что есть в той Фазе, где осуществляется операция. И тут, подчас, приходится выкладываться до последнего. Вот, к примеру, как сейчас Альбимонте.

– Давай, посмотрим, как там сейчас Миша справляется, – предложил я.

Катя кивнула и переключила свой компьютер на наблюдение. Сплошная темень. Пришлось перейти на инфракрасный диапазон. Альбимонте плыл по какомуто грязному каналу, заполненному всевозможными отбросами. Плыл он под водой, дыша через трубочку, конец которой чутьчуть поднимался над поверхностью воды. А из темноты в него летели камни и какието железяки, чуть ли не вагонные колёса. Когда «снаряды» начинали падать слишком близко, Миша убирал трубку и минуты дветри двигался по самому дну.

– Далеко ему ещё? – спросил я.

– Километров около десяти, – ответила Катя, сверившись с картой.

– Остаётся только надеяться, что ему не придётся преодолевать их все таким вот образом.

– Не придётся, – «успокоила» меня Катя, – Через полтора километра канал повернёт на юг, и ему придётся выйти на восточный берег. А там его ничего хорошего не ожидает.

– Выключай. Миша всё равно пройдёт.

– Должен. На то он и экстра.

– Кстати, ты не забыла, что сегодня твоя очередь готовить ужин?

– Ято не забыла. А ты не забыл, что я тебе сегодня принесла материалы от Магистра?

– Не забыл. Я как раз собираюсь их посмотреть.

С первых же «кадров» я понял, что Дик был прав на все сто пятьдесят, когда говорил, что эта задача – для меня. Хотя, убей меня Время, я не мог пока даже прикинуть, с какой стороны к ней подойти. Ясно было одно: только «мозговыми» средствами её не решить. Придётся поработать и руками, и ногами, и ещё коечем.

Корабль пришельцев впервые засекли над Карским морем. Причем, засекли визуально. Огромный плоский эллипсоид с длинной осью около восьми километров, с короткой в четыре с половиной и около восьмисот метров в высоте, не давал ни малейшей засечки на экранах радаров. Поначалу он был квалифицирован, как необъяснимое природное явление; затем, как неопознанный летающий объект. При первом взгляде на этот светлосерый объект действительно приходила мысль об облаке. Только это облако двигалось на высоте пять тысяч метров, со скоростью от ста пятидесяти до трёхсот километров в час и двигалось независимо от направления ветра.

Оно ничем себя, кроме странности своего движения, не проявляло, пока не зависло над юговосточной частью острова Вайгач. Провисев в этом месте минут тридцать, объект двинулся к северозападной оконечности острова, освещая всё под собой широким конусом ослепительнобелого света. Льды вокруг острова испарились, сам остров превратился в груду оплавленного шлака. От посёлка Варнек и его жителей не осталось и следа.

Пройдя над Вайгачем, объект направился строго на запад по семидесятой параллели, но гдето на пятьдесят втором градусе восточной долготы изменил направление и двинулся к острову Колгуев.

Колгуев в течение часа разделил участь Вайгача. Болотистый остров превратился в оплавленный камень. В ослепительных лучах белого света дотла сгорел посёлок Бугрино. Миновав Колгуев, объект вновь направился строго на запад, держа курс на Кольский полуостров и город Мурманск. Теперь его уже квалифицировали как агрессивный объект.

С полуострова Канин были подняты истребители. Но их снаряды и ракеты не причинили объекту никакого вреда. Более того, пара МиГ15, приблизившись к объекту на пятьсот метров, взорвалась, словно она на полной скорости врезалась в бетонную стену. Не добились успеха и истребители, поднявшиеся с Кольского полуострова. Стало ясно, что поразить этот объект можно только ядерным оружием.

Ядерных ракет у Советского Союза в то время ещё не было. Единственные на Севере две ядерные бомбы находились на военновоздушной базе вблизи Северодвинска. Подготовка самолёта, полёт до цели при скорости Ту4 не превышающей шестисот километров в час, требовали времени более полутора часов. За это время объект вплотную приблизится к Мурманску. Ещё вопрос, что лучше: атака города неизвестным объектом или ядерный взрыв над ним на высоте пять тысяч метров? Да и сама по себе ядерная бомбардировка подвижного объекта с относительно малой высоты – задача весьма сложная и опасная. Командование Вооруженных Сил и Правительство Советского Союза оказались в таком положении, когда они ничего не могли предпринять для отражения нападения и защиты своих граждан. По всему Кольскому полуострову была объявлена воздушная тревога. Началась срочная эвакуация населения из Мурманска и других городов, лежащих на пути следования объекта. Это было единственное, что можно предпринять в таких условиях.

Тем не менее, бомбардировщик готовился к вылету: его заправили и ожидали только команды на подвеску ядерной бомбы. Наконец, такая команда поступила, и бомбардировщик вырулил на старт. Но команды на взлёт и целеуказания не последовало. На траверзе мыса Святой Нос объект вновь изменил курс и стал удаляться от побережья в направлении на северозапад.

Советское Правительство известило Совет Безопасности ООН о вторжении агрессивного инопланетного пришельца. Именно тогда объект был впервые обозначен как космический корабль. Одновременно Правительство СССР запросило у Совета Безопасности санкции на уничтожение инопланетного агрессора ядерным оружием. Совет Безопасности совещался более двух часов. За это время корабль пришельцев, увеличив скорость до трёхсот километров в час, удалился почти до Норвежского моря. Не дожидаясь решения Совета Безопасности, командование Вооруженных Сил СССР отдало приказ уничтожить агрессора, и Ту4 с ядерной бомбой на борту поднялся в воздух.

Правительства Финляндии и Норвегии сразу же заявили протесты против пролёта над их территорией самолёта с ядерным оружием, но их оставили без внимания. Совет Безопасности уже принял решение.

Однако через два часа стало ясно, что время упущено, и советский бомбардировщик сможет нагнать корабль пришельцев только уже над Гренландией, в районе посёлка Скросбисунн. Это означало ядерный удар над территорией страны входящей в НАТО. Советское Правительство известило об этом Совет Безопасности, а тот, в свою очередь, поставил в известность Правительства Дании, Канады и США. Там крепко призадумались. Во всём Мире, кроме СССР, только Соединённые Штаты могли дать отпор агрессору. Но президент США Гарольд Лэш и руководство Пентагона никак не могли принять решения.

Тем временем Ту4, преследуя пришельца, приблизился к критическому пределу, перелетев который, он уже не мог вернуться на советский аэродром. Советское Правительство запросило Правительства Дании и Исландии о разрешении на посадку Ту4 после атаки пришельца в районе Скорсбисунна. Исландия ответила категорическим отказом, а Дания разрешила посадку в Гренландии только в том случае, если пришелец будет уничтожен над Гренландским морем. Это условие было заведомо не выполнимо. Командование ВВС СССР разрешило командиру корабля действовать по своему усмотрению. Посоветовавшись с экипажем, полковник Петренко принял решение продолжать полёт по маршруту и атаковать цель. Тем самым экипаж шел на верную смерть. Вынужденная посадка на арктические торосы или на воду Гренландского или Норвежского морей в начале апреля означали верную гибель.

А президент США никак не мог решиться отдать приказ на применение ядерного оружия. Он склонен был считать, что всё это провокация Советов, что никакого инопланетного корабля не существует. Тем белее, что посты радиолокационного наблюдения сообщали: никаких объектов кроме советского бомбардировщика они не видят. Ни у президента, ни у военных никак не укладывался в голове тот факт, что инопланетная техника, стоящая на несравненно более высокой ступени, может быть невидимой для электромагнитных радаров.

А между тем в районе Портленда базировалась эскадрилья дивизиона ядерных сил, оснащенная тяжелыми бомбардировщиками B36D. И если бы хоть один из них поднялся в воздух вовремя, то агрессора можно было бы поразить ещё над Гренландским морем. Но команды не последовало.

Ту4 нагнал корабль уже после того, как он сжег Скорсбисунн. Правда, местные власти успели эвакуировать жителей. Советские лётчики атаковали агрессора над Гренландскими ледниками, и сами погибли при этом. Тех считанных секунд, пока бомба падала на корабль с относительной высоты три с половиной тысячи метров, не хватило отважным лётчикам для того, чтобы удалиться на безопасное расстояние. Сбитый ударной волной, Ту4 рухнул на прибрежные скалы.

Гибель экипажа оказалось, как выяснилось, напрасной. В тот момент, когда бомба уже падала на цель, инопланетный корабль разделился. Большая его часть погибла во время взрыва. Меньшая на огромной скорости, более двух тысяч километров в час, пошла прежним курсом. Отойдя на безопасное расстояние, второй корабль снизил скорость, успешно спалил вместе с жителями посёлок Готхоб и направился к Лабрадору. Через полчаса он достиг побережья Канады. Сейчас президент охотно отдал бы приказ о его бомбардировке, но это уже означало ядерный удар по американской территории. Спустя какоето время в ослепительном пламени сгорели Квебек, Монреаль, Оттава и Торонто. Эскадрильи «Канюков» отважно, но безрезультатно, пытались остановить пришельца.

Наконец, пройдя между озёрами Гурон и Эри, пришелец завис над Детройтом. Начался самый черный день в истории Соединённых Штатов.

На этом месте я прекратил просмотр прогноза событий. Слава Времени, до этого оставалось ещё трое суток. Есть время подумать, промоделировать, разработать операцию и предотвратить катастрофу.

Первая же мысль, уничтожить корабль над Баренцевым морем, оказалась при детальном анализе неудачной. Прежде всего, погибнет сам бомбардировщик, я видел, как он будет атаковать пришельца над Гренландией. Ту4 не может подняться над кораблём выше, чем на четыре тысячи метров. За то время, пока бомба падает с этой высоты, самолёт успеет уйти всего на четыре с небольшим километра от эпицентра взрыва. Ничтожное расстояние! О том, чтобы затормозить падение бомбы с помощью парашюта, не могло быть и речи. Цельто подвижная.

Но всё это только предположения и гипотезы, не имеющие под собой никакой почвы. Ни Сталин, ни Жуков никогда не решатся применить ядерное оружие над своей населённой территорией. Да даже если бы и решились, толку будет мало. Корабль разделится, и его меньшая часть уже не отвернёт от Советского побережья.

Что же представляет собой этот пришелец? Я внимательно просмотрел ту информацию, которую на этот счет выдал мне отдел наблюдений. Судя по всему, корабль непилотируемый. Это – автоматразведчик. Он просто фотографировал наземные объекты, которые его интересовали. Откуда этим роботам было знать, что их «освещение» объекта съёмки уничтожает сам этот объект. Они попросту не оглядывались назад, что непременно сделал бы разумный экипаж. Это было самое логичное объяснение. Трудно представить разумный, пусть даже враждебный Земле, экипаж корабля, который, вторгнувшись в чужое пространство, будет вместо изучения неизвестной цивилизации так прямо, с ходу, без разбору, уничтожать её. Другое дело тот корабль, который отделился во время ядерной атаки. Это, повидимому, был уже боевой корабль. И его задача была отомстить тем, кто уничтожил корабльматку. Мы бы поступили точно так же.

Поднять сразу два бомбардировщика? Один атакует сам корабль, а другой – отделившуюся часть. Ничего не выйдет. Скорость отделившейся части в момент разделения составляет около 2М. Ту4 его просто не догонит.

Где выход? Я внимательно изучаю характеристики B36D. Несуразная, десятимоторная махина, дикий гибрид, родившийся на стыке эпох винтомоторной и реактивной авиаций, тем не менее, могла выполнить эту задачу немного успешней, чем Ту4. Обладая большим потолком и скоростью, эта машина могла уйти от эпицентра почти на девять километров. Это уже существенно! И поднять их можно в воздух сразу два. Плевать на разницу в скорости! Они пойдут навстречу кораблю, а не будут гнаться за ним. Но как поднять их в воздух? Надо какимто образом убедить Гарольда Лэш в том, что инопланетный агрессор, это – не советская провокация.

Весь вечер и часть ночи я провёл в этих размышлениях. Прикидывал различные варианты, моделировал различные походы, но решения не было. Утро вечера мудренее, решил я и отложил задачу на другой день. По своему опыту я знал, что утром, когда проснусь, все негодные варианты отсеются, останутся только те, над которыми стоит работать.


Глава II. Микеле Альбимонте.


Обложили меня, обложили. –
Но остались ни с чем егеря!
В.С.Высоцкий

Хорошо, что у леших светятся глаза. Можно спокойно посидеть и отдохнуть, не опасаясь быть съеденным. Пятнадцатикилометровый маршбросок по сильно пересеченной местности, это не шутка. Кого угодно вымотает. Хорошо бы ещё просто бежать, а то приходилось отстреливаться от преследователей, да ещё по сторонам и вперёд посматривать. Неровен час, нарвёшься на банду леших.

А интересно, насколько я был вынужден отклониться. Стрелка компаса тускло светилась в чернильном мраке, вокруг неё слабо мерцали точки шкалы. Ого! Неужели эти любители человечины так далеко загнали меня вправо? Если последний час я бежал в этом направлении, то сейчас я могу очень свободно промазать и проскочить мимо города, не заметив его. Радиомаяк начнёт работать через… через семнадцать минут. Потом ещё через полчаса. Вполне достаточно, чтобы взять нужное направление. А пока отдохнём.

И как случилось, что я нарвался на них там, где их не должно было быть? Или я с самого начала уклонился вправо, или они, погнавшись за тем курьером, что ушел передо мной, вышли на мой маршрут. А могло быть и то, и другое вместе. Надо бы проверить оружие.

Индикатор на лайтинге показывал, что уже израсходована половина ёмкости батареи. Это в самомто начале пути! Ну, здесь всё ясно. Слишком много пришлось работать непрерывным излучением, когда я нарвался на банду, преграждавшую мне путь. Пришлось буквально прорезать дорогу в толпе нападающих. Если так пойдёт и дальше, то к городу мне придётся пробиваться голыми руками. На автомат надежды мало. Лешие дьявольски живучи. Пробоины в лёгких, в животе, оторванные и перебитые руки и ноги им ни по чём. Только мозг, сердце и позвоночник. Двух магазинов по шестьдесят патронов может и не хватить. Особенно, если они полезут толпой.

Пи! Пи! Пиииип! Сигнал маяка! Быстро засечь азимут. Теперь бежать, бежать как можно быстрее, чтобы за полчаса уйти как можно дальше. Чем больше расстояние между двумя засечками, тем точнее направление.

Бежать было нелегко. На пути всё время попадались какието развалины, канавы. Всё же я здорово уклонился от маршрута. Всего этого добра мне не должно было попадаться. Ведь маршруты разрабатывались в обход всяких развалин и поселений. В этих местах легко можно нарваться на выродков или леших. Они любят отсиживаться здесь. Но пока их не было видно.

Ни Луны, ни звёзд, ни огонька. Тьма такая, что её можно руками щупать. А больше ничего и не остаётся, только на ощупь и можно продвигаться. Эх, сюда бы наши шлемы с приборами ночного видения! Вдобавок ко всему, высокая влажность и духота. И ещё этот запах. Непередаваемый, ни с чем не сравнимый запах лешихвыродков. Хорошо, что нам перед выходом сделали по инъекции вакцины. Иначе я давно бы уже упал и поднялся бы только через несколько часов. Поднялся бы таким же выродком, от которых я сейчас вынужден скрываться. И от меня исходил бы такой же жуткий запах. Лешиевыродки по этому запаху и узнают друг друга. И ещё по светящимся глазам.

Интересно всё же, а чего они будут жрать, если им удастся прикончить всех здоровых. Этот вопрос интересовал не только одного меня. Один из курьеров высказал сегодня его вслух. Профессор Крафт грустно посмотрел на него и сказал: «Нездоровые у вас интересы, молодой человек».

Дьявол! Левая нога поскользнулась, и я кубарем полетел кудато вниз по скользкому склону. Похоже, я бежал по краю оврага. В темноте из него будет непросто выбраться. Но мне всё равно надо на другую его сторону. Пробежав ещё метров триста по дну оврага, я нашёл боковое ответвление и направился по нему. Дно постепенно повышалось, откосы становились всё ниже, но одновременно усиливался специфический запах леших. Внимание, Микеле, кажется, тебя с нетерпением ждут.

Я резко свернул направо и быстро поднялся по заросшему кустарником откосу оврага. Привлеченные треском кустов, лешие уже бежали в мою сторону. Двое. Я успокоил их навеки двумя вспышками лайтинга, направленными точно между горящих глаз. Пробегая мимо поверженных, я на секунду задержался. Кто они были, пока не заразились этой дрянью? Время знает. Может быть, ещё вчера они были нормальными людьми. Но вот, не убереглись. Да и как убережешься? Вирус везде: и в воде, и в воздухе. А вакцина, вот она, в контейнере, что у меня на поясе. И мне ещё надо донести её до города, где организуют её производство.

Прививки, в первую очередь, сделают армии и полиции. Они с трудом сдерживают натиск леших на населённые пункты и гарнизоны. Потери страшные. И потери не от клыков леших, а от вируса. Действует жестокий приказ: при первых же признаках заболевания – расстрел на месте. Жестоко, но необходимо. Нельзя идти в бой, не будучи уверенным в том, что твой сосед справа или слева не вцепится тебе в горло. И внимательно осматривают друг друга солдаты и полицейские. Не дай Время забыть побриться с утра! Первый признак заболевания: обильно, без различия пола, растущие на лице волосы. Потому и называют пораженных вирусом лешими. А дальше человек перестаёт быть человеком. Его психика разрушается. В первую очередь «отказывают тормоза». В сознании бывшего человека исчезают все сдерживающие факторы. Если три часа назад для отправления естественных надобностей он искал укромное место, то сейчас для него всё равно: где приспичило, там и делает. На этой стадии проявляется окончательный признак заболевания. Белки глаз начинают светиться в тон радужной оболочке. Впрочем, не все: карие и черные светятся красным.

Если ему вдруг захочется женщину или мужчину, соответственно своему полу, то он не считается ни со временем, ни с обстоятельствами, ни с желанием «избранного» партнёра. Ещё вчера, когда бывший человек хотел есть, он соизмерял своё меню со своими возможностями. Теперь, поскольку никаких тормозов у него уже не было, он хотел есть только посытнее и повкуснее, не считаясь ни с чем. Откуда первые пораженные вирусом узнали, что самое вкусное мясо, это – человечина, и что оно лучше всех усваивается организмом? Это ещё раз доказывало, что вирус, разрушая психику, оставлял бывшему человеку разум, опыт и память. Каннибалы в современном обществе – явление исключительное и крайне редкое. Но любой, более менее любознательный, человек когданибудь читал об откровениях полинезийских и маорийских людоедов. «Длинная свинья» – самое лакомое блюдо на их столе.

В клинике с огромным трудом наработали вакцину на тридцать контейнеров и тридцать прививок для курьеров, которые должны были доставить их в столицу. Сколько из этих тридцати курьеров уже стали «длинными свиньями»? Но вот что интересно: даже испытывая жуткий голод, а его лешие испытывают постоянно, они не пожирают друг друга. Почему? Какие здесь действуют сдерживающие факторы? Почему они предпочитают мясо людей, не пораженных зловещим вирусом?

На все эти вопросы ответы будут получены потом. После того, как будет произведена массовая вакцинация пока ещё здорового населения, и пандемия будет побеждена. До сих пор ни чума, ни оспа, ни холера, вместе взятые, ещё не сумели произвести на планете такого опустошения. Ведь как ни поверни, а леших всё равно придётся уничтожать. А по последним данным вирус Ленса поразил уже примерно две трети населения Земли.

Подозрительный шорох заставил меня обернуться. Чуть не прозевал! Из оврага ко мне лезли ещё двое леших. Хватит искушать судьбу и тратить время. Пора бежать дальше.

Я снова пустился в путь, обходя развалины, прыгая через канавы и перебираясь через рвы и насыпи. Сигнал маяка показал мне, что я взял верное направление и пока от него не уклонился. Но ещё через полчаса это направление чуть не привело меня в ловушку. Поднявшись на высокий холм, я увидел внизу целое море огней. Это горели многочисленные костры, а между ними тянулась широкая тёмная полоса. Канал.

Это же уму не постижимо, как далеко в сторону от моего маршрута загнали меня лешие. Я вышел на основной лагерь леших в этой округе. Обойти его нечего и думать. Лешие ведь не только сидят у костров, но и шастают по окрестностям. Наткнуться на одного, значит всполошить всю стаю. Тут уже точно никаких зарядов не хватит. Неужели придётся возвращаться? Но это значит: потерять несколько часов.

Решение пришло само. Я достал из подсумка пластиковую трубку и привязал её для жесткости к длинному пруту, который выломал из ближайшего куста. Тихо спустился к каналу и вошел в воду. Канал был неимоверно загажен всевозможным мусором и напоминал сточную канаву. Но выбора у меня не было. Как ни противно, а пришлось плыть среди всей этой гадости.

Пока я плыл брасом по поверхности, было ещё терпимо. Но когда костры, вокруг которых сидели лешие, приблизились вплотную, пришлось нырнуть и плыть под водой, выставив на поверхность кончик дыхательной трубки. Канал был неглубокий, и мне пришлось пробираться по самому дну, лавируя между каменными глыбами, железяками и скелетами животных, а возможно и людей, было почти ничего не видно. Я, может быть, так и миновал бы лагерь незамеченным, если бы в одном месте не наткнулся на самую настоящую плотину. Поперёк канала лежал не то железнодорожный вагон, не то автобус.

Пришлось перебираться по верху. И надо же, чтобы именно в этот момент на берег вышли двое леших. Я быстро ушел под воду, но было уже поздно. В меня полетели камни, обломки железа и всякий прочий мусор, который в изобилии валялся по берегам канала. Шум быстро привлёк почти весь лагерь. Дальше мне пришлось плыть под массированным обстрелом. Мелкие предметы, ударившись об воду, теряли значительную часть своей энергии и большого вреда мне не причиняли. Но среди леших попадались и довольно сильные особи, которые могли метать крупные булыжники и внушительные обломки металла, чуть ли не куски двутавровых балок. От этих «подарков» приходилось уворачиваться. Когда они начинали особенно припекать, мне приходилось уходить на самое дно, убирать с поверхности трубку и продвигаться «пешком» так далеко, насколько я мог задержать дыхание. Но сколько пройдёшь за четырепять минут по сильно пересеченной местности, да ещё и под водой? Метров двадцатьтридцать, не больше.

Вдобавок, после длительной задержки дыхания мне нужно было хорошо продуть лёгкие. Шипящий и свистящий кончик трубки сразу сигнализировал потерявшим меня лешим, где я нахожусь. И всё начиналось сначала.

За этими заботами я совсем забыл об одном обстоятельстве и вспомнил о нём только когда уткнулся в стену канала. Канал почти под прямым углом поворачивал на юг. А мне надо было на восток. Я решил воспользоваться каналом как единственным, возможным путём через лагерь леших. Время великое! Если бы я тогда вспомнил карту местности во всех подробностях, я бы предпочел отступить или пойти в обход. А что делать сейчас? Продолжать движение по каналу? Одно Время знает, как далеко от цели он меня заведёт. Попытаться вылезти на берег? Но там меня ждали лешие. Да и как вылезать по скользким глинистым берегам? Если бы канал не делал поворота на юг, то километров через пять большинство леших отстало бы, а остальных я бы тихо расстрелял. А теперь я оказался в ловушке, в которую сам себя и загнал.

Поразмыслив над создавшимся положением, я решил отправиться по руслу канала дальше. Пытаться выбраться на берег прямо сейчас, равносильно самоубийству. А что ждёт меня впереди ещё неизвестно, может быть, поможет счастливый случай. Интуиция не подвела меня и на этот раз. Примерно через километр я наткнулся на длинную железобетонную сваю, лежавшую поперёк канала. Причем, один её конец опирался на восточный берег.

Интересно, ром во фляжке ещё остался или нет? Я осторожно выглянул из воды, чтобы оценить обстановку. На восточном берегу леших было около десятка, на западном – в два раза больше. Я снова скрылся под водой и первым делом перевёл лайтинг на непрерывный огонь. Затем пять раз глубоко вдохнул через трубку и сосредоточился, закрыв глаза. От затылка к пяткам пробежала тёплая волна. Теперь мой собственный ритм времени ускорился самое меньшее в десять раз.

Вынырнув, я вскочил на сваю и одним длинным выстрелом скосил всех леших на восточном берегу. Не останавливаясь, взбежал по свае на берег, развернулся и срезал леших на западном берегу. Чтото подсказало мне, что не следует торопиться с восстановлением нормального ритма. И точно, с севера приближалось несколько пар разноцветных огоньков. Увидеть меня они не смогут, а вот по запаху обнаружат, как пить дать. Я перевёл лайтинг на экономный режим, подпустил леших поближе и расстрелял их в упор.

Теперь пора бежать. Надо отбежать как можно дальше от этого лагеря и там привести себя в норму. Оставаться в таком режиме долго нельзя, можно очень скоро свалиться. Но и восстанавливаться здесь, поблизости от скопления леших, тоже невозможно. Пока я буду беспомощным, меня обнаружат и сожрут.

Сначала лешие попадались мне по два, по три. Потом стали попадаться по одиночке. Я расправлялся с ними, не останавливаясь. Наконец, я счел возможным расслабиться. Усевшись на землю и привалившись спиной к какомуто, чудом уцелевшему, забору, я сделал несколько вдохов и встряхнулся, как собака, вылезшая из воды.

Сразу началась реакция. Закружилась голова, во рту появился противный привкус, и навалилась страшная слабость. Хорошо, что я фляжку с ромом заранее отстегнул, открыл и держал у плеча. Сделав несколько глотков, я закрыл глаза. Вот сейчас, если меня обнаружат лешие, они смогут сделать со мной всё, что захотят. Я и пальцем не пошевелю, чтобы защититься. Просто не смогу.

Я вытянул ноги и расслабился. Так вот лежал бы здесь в полудрёме. Но всё равно придётся вставать и идти. Иначе, рано или поздно, лешие наткнутся на меня. Наверное, зря я пошёл на ускорение ритма. Смог бы и так прорваться. Ведь чем ближе к городу и к блокпостам, тем больше вероятность встретить леших. Они буквально осаждают населённые пункты и подкарауливают неосторожных. Прорваться там будет трудно. А второй переход на ускоренный ритм всегда менее эффективен. Но что бы меня там, впереди, ни ждало, а надо вставать и идти в город, исполнять то, ради чего я здесь. Надо доставить в город вакцину. И сделать это смогу только я. По нашим данным ни один из тридцати курьеров не дошел до города. Все погибли. Значит, я должен стать тем, тридцатым, который дойдёт.

Я проверил лайтинг. Так, израсходовано три четверти запаса энергии. Плохо дело. Серьёзного боя мне уже не выдержать. Надо будет двигаться так, чтобы по мере возможности исключить встречи с лешими. Но выполнимо ли это? Я задумался, вспоминая карту. Конечно, карта была у меня за пазухой в непромокаемом пакете, но на ней в этой темноте ничего нельзя было разглядеть. А фонариком пользоваться нельзя. Сразу лешие сюда соберутся.

Ближайший блокпост был примерно в семи километрах. Вот к нему и надо двигаться. Я засёк азимут и пустился в путь. На этот раз быстроте я предпочитал бесшумность и осторожность. Несколько раз, завидев движущиеся пары слабо светящихся огоньков или учуяв характерный запах леших, я затаивался и подолгу пережидал, пока минует опасность. Медленно, но верно я приближался к блокпосту. Когда до него оставалось не более двух километров, мне пришла в голову крамольная мысль. А не слишком ли гладко у меня всё получается? Вот ведь, знаю прекрасно, что нельзя искушать судьбу такими мыслями, но не удержался.

Лешие показались одновременно и справа, и слева. Я залёг в небольшой канавке, выжидая, когда они уйдут. Но они уходить не торопились. Не дойдя до меня совсем немного, обе группы остановились и расселись на траве. Впрочем, не все. Несколько леших постоянно сновали от одной группы к другой. Мне не давала покоя мысль: а что будет, если один из них выберет себе дорогу через мою канаву? И вообще, что они здесь делают? В конце концов, до меня дошло, что они когото ждут. А зачем?

Время моё! Да они же явно собираются напасть на блокпост! Конечно, многих из них покосят из пулемётов и лайтингов. Но если они захватят блокпост, то путь на город с этого направления им будет открыт. Вот ещё одно доказательство того, что хотя психика у леших и разрушена, но сознание работает, хоть и в извращенном виде. Интересно было бы посмотреть, как они будут атаковать блокпост: толпой или в соответствии с требованиями оперативнотактического искусства? От них всего можно ожидать. Я не удивлюсь, если они пошлют отвлекающую группу в лоб, а основные силы охватят в это время блокпост с флангов.

Но моё любопытство так далеко не заходило. Мне надо было во что бы то ни стало опередить леших и оказаться на блокпосту раньше их. Вопервых, надо предупредить военных о нависшей опасности. А вовторых, вакцину я смогу доставить в город только через этот блокпост. Прикинув все возможности, я пополз попластунски, часто останавливаясь и замирая, прижавшись к земле. Ни в коем случае нельзя было обнаружить себя. В этом случае мне пришлось бы принять бой и бежать к блокпосту. Лешие, естественно, всей толпой ринутся за мной. На блокпосту не будут разбираться, кто там бежит впереди толпы, а врежут изо всех стволов. Конечно, захват блокпоста я, таким образом, предотвращу. Но вакцину до города не донесу, это уж точно.

Если бы я был обычным человеком, то когда меня спросили бы: сколько времени я так полз, ответил бы: не знаю. Но у нас, хроноагентов, особое чувство времени. Я полз почти полтора часа. Небо уже начинало сереть, и я уже начал надеяться, что преодолел «боевые порядки» леших. Внезапно слабый ветерок донёс до меня справа волну до жути знакомого запаха. Уже можно было чтото разглядеть. Присмотревшись, я заметил, что в ложбинке сосредоточилась большая группа леших. Вот она, ударная группа. А блок пост рядом, рукой подать. В предрассветных сумерках уже были видны серые бетонные блоки. Если я отползу ещё метров сто, сто пятьдесят и сделаю рывок, лешие меня не догонят, а я успею проскочить в блокпост и поднять тревогу.

Я снова пополз, стараясь держаться подальше от ложбины с лешими. Но едва я отполз на полсотни метров, как ктото схватил меня за левую ногу. Именно схватил, а не зацепилась она за колючку или кустарник. Резко перевернувшись на спину, я каблуком правой ноги ударил в висок лешего, который уже подобрался для броска. Тот отпустил меня и опрокинулся. Но за кустарником, из которого он вылез, сидело ещё полтора десятка леших. Увидев, что добыча ускользнула, они начали приподниматься. Намерения их не оставляли сомнений. Что там кому из них достанется на блокпосту, ещё неизвестно. А здесь, вот он, лакомый кусочек, совсем рядом, только лапы протянуть.

С колена, непрерывным лучом, тремя взмахами лайтинга я поразил всю эту компанию. Если теперь в лайтинге осталось энергии на тричетыре выстрела – моё счастье.

Скрываться резона уже не было. Привлеченные вспышками лайтинга, из ложбины поднимались лешие. Я вскочил и побежал к близкому уже блокпосту. Там тоже засекли вспышки и открыли по лешим отсекающий огонь из лайтингов и пулемётов. По мне они пока не стреляли, я бежал один и срезать меня, если я окажусь лешим, пара пустяков. Если конечно я добегу.

Из ложбины слева, наперерез мне устремилось ещё около десятка леших. Плюнув лучом пару раз, лайтинг замолчал навсегда. Я бросил его и рванул изза спины автомат. Лёгкий, компактный, ухватистый, но слишком уж скорострельный. Шестьдесят патронов магазина он выплюнул за четыре сравнительно короткие очереди. Нет уж, АКМ в этом плане намного лучше. Я не успел поменять магазин, как меня окружило четверо леших. Двум из них я сломал шеи, одному пробил череп, но пока я возился с четвёртым, на меня насело ещё трое. Отшвырнув от себя настырного лешего, я перезарядил автомат и в упор расстрелял преследователей. При этом опять израсходовал почти полмагазина.

Дальше мне пришлось отстреливаться почти непрерывно. Лешие взяли меня в клещи, а солдаты блокпоста уже не могли поддержать меня огнём, не рискую поразить меня. Второй магазин кончился очень быстро. Больше патронов у меня не было. Но, слава Времени, оставались ещё две гранаты. Если мне не удастся проложить ими дорогу, то здесь можно будет считать мой путь оконченным.

Два взрыва, один за другим, пробили в кольце леших солидную брешь, в которую я и устремился, не думая о флангах. Подбежав к блокпосту на сто метров, я выкрикнул пароль и подал условный знак. Командир быстро сориентировался и распределил огонь так, что я оказался как бы в «коридоре». Но за моей спиной лешие беспрепятственно догоняли меня.

Никогда ещё я не бегал стометровку с такой скоростью. Ворота блокпоста открылись мне навстречу, и в них выглянул раструб огнемёта. Я проскочил под ним, и он тут же изрыгнул факел пламени прямо в морды моих преследователей.

А я, лежа на земле, отстёгивал контейнер с вакциной.

– Срочно! – хрипел я, задыхаясь, – Срочно в город! На биофабрику… Это – она!

Чьито руки приняли контейнер, ктото отдавал приказания, ктото стрелял, а ктото лил мне прямо в рот жгучий солдатский ром из пластиковой фляжки.


Глава III. Генрих Краузе.


И мысли и дела он знает наперёд.
М.Ю.Лермонтов

Ребята всегда выражали недовольство, что я, разрабатывая операции, рассчитывал их слишком тщательно, не оставляя места ни малейшей случайности. Я подсмеивался над ними, вместе со всеми подшучивал над своей педантичностью, и даже несколько гордился ею. А когда Андрей Злобин однажды наградил меня кличкой «Вейротер», я воспринял это как должное. На мой взгляд, именно так и должны разрабатываться операции.

Нельзя сказать, что наши хроноагенты недооценивали значения точности проработки деталей предстоящих операций. Все они не раз во время работы в Реальных Фазах попадали в такие нештатные ситуации, что дело спасали только неимоверное напряжение всех физических и интеллектуальных сил. Надо сказать, что наши парни с честью выходили из таких переделок. Впрочем, на то они и были хроноагенты. На то и обучали их темпоральной алгебре, заставляя за считанные секунды составлять в уме системы темпоральных уравнений и решать их, хотя бы в первом приближении. Для того они и проходили тяжелый и изнурительный курс моральнопсихологической подготовки. После возвращения хроноагента с задания всегда производилась разборка его работы, и выяснялись причины возникновения нештатной ситуации. При этом анализировались действия хроноагента и, как правило, им давалась высокая оценка. Но всегда высказывалось пожелание; причем и руководством, и самими хроноагентами, чтобы такие ситуации впредь не возникали.

Поэтому я никогда бы не сказал, что ироничное, а порой и прямо неодобрительное отношение к моей методике разработки операций, проистекало от непонимания важности этих моментов. Просто мои требования при подготовке хроноагента к операции: запомнить все детали посекундно, доводили многих до исступления. Порой мне признавались, правда, уже после операции, что во время подготовки были готовы задушить меня. Конечно, все наши хроноагенты натуры творческие, и такая мелочная регламентация с моей стороны вызывала у них вполне понятные приступы раздражения. В самом деле, зачем таким мастерам своего дела как Андрей Злобин или Микеле Альбимонте при подготовке к операции запоминать: сколько секунд они должны прикуривать сигарету, задерживаясь при переходе улицы. Но я не делал исключений даже для них. В таких случаях я докладывал руководству, что хроноагент к операции пока не готов и требуется дополнительная работа.

И вот сейчас я сам попал в жесткие тиски по секундам расписанной операции. И не один, и не два дня я живу этой строго регламентированной жизнью, а скоро уже две недели, и впереди у меня ещё целая неделя. Первые дни этобыло не так уж и утомительно, но дальше… Я поначалу заподозрил Магистра в том, что он специально «зарядил» на эту операцию меня, чтобы я на своей шкуре прочувствовал свой собственный педантизм. Поразмыслив, я понял, что заблуждался. Потому, как сам Магистр, когда дело доходило до проявлений открытого недовольства со стороны наших хроноагентов, неизменно принимал мою сторону. При этом он говорил:

– Насколько проще и, главное, надёжнее была бы наша работа, если бы каждая операция готовилась на таком уровне!

Потом он вздыхал, закуривал и заканчивал свою мысль сожалением:

– Увы! Иногда приходится посылать вас в Реальные Фазы, полагаясь в ряде случаев на вашу изобретательность и интуицию. Как вы там выпутываетесь, Время знает, но я, лично, вынужден расплачиваться за это своими нервными клетками и восстанавливать своё душевное равновесие весьма крепкими напитками. Зато, когда операцию разрабатывает Анри, я сижу перед монитором и блаженствую, попивая слабенький чаёк, самое большее, кофе.

В этом же случае Магистр долго изучал план операции, который я ему представил. Затем он долго восторгался его отточенностью и продуманностью деталей, а в заключение спросил, кого я планирую в качестве исполнителя. Когда я сказал, что с этим может справиться только Андрей Злобин или Матвей Кривонос, он надолго задумался.

– Нет, Анри, – сказал он после размышления, – На мой взгляд, ни Андрэ, ни Матвей этого задания, так, как оно задумано, не выполнят; гденибудь да проколются. Слов нет, оба они превосходные агенты, но им не хватает только одного: чувства самодисциплины. В этом ты смог бы убедиться ещё на стадии подготовки. Там где надо будет сыграть точно по нотам, они больше будут полагаться на импровизацию. В итоге, операция получится скомканной, нам придётся на ходу вносить в неё коррективы, а это, ты знаешь, ни к чему хорошему не приводит. Я считаю, что за исполнение операции должен взяться ты сам, Анри. Лучше тебя никто с этим не справится. Тебе самому будет обидно, если от такого шедевра останется только скелет.

Вот так я попал в образ комиссара полиции Антуана Мержи, и вторую неделю руководил операцией по ликвидации весьма крупной мафиозной группировки. Кроме того, операция имела дальнюю конечную цель: обрубить канал поставки на Запад наркотиков, а на Восток самого современного вооружения, включая некоторые компоненты для производства ядерного оружия. И как конечный результат, в руки Интерпола должны были попасть все нити связей с другими мафиозными кланами. Это давало реальную возможность в течение ближайших лет покончить с международной организованной преступностью

Министр внутренних дел и комиссар Интерпола, ознакомившись с планом Мержи, одобрили его и предоставили комиссару неограниченные полномочия. Вплоть до применения армейских подразделений. Но в этом необходимости не возникало. Всё шло по плану. Я сидел в кабинете и действовал. Расставлял засады, прекрасно зная, сколько человек будет им противодействовать. Брал с поличным наркокурьеров и перехватывал транспорты с оружием. При этом я заранее знал: сколько наркотиков и куда везут, какое оружие, в каком количестве и куда переправляют. Я принимал донесения агентуры, заранее зная их содержание. Просматривал протоколы допросов; понимая, что ничего нового в них для себя не найду. Инструктировал следователей и оперативников. При всём, при этом я неимоверно скучал. Меня не развлекали даже частые покушения на мою жизнь. Я прекрасно знал, что сын бедного многодетного чиновника, Антуан Мержи, через два года станет министром внутренних дел, а ещё через четыре года – президентом. Ещё лучше я знал: где мафиози организуют свои засады, где будут сидеть снайперы, откуда выскочит на полной скорости тяжелый грузовик, когда заминируют мою машину, когда и где попытаются похитить моих жену и сына. Разумеется, я принимал меры.

Принимал меры и всё время надеялся, что Мафия предпримет чтото экстраординарное, чтонибудь, не вписывающееся в рамки разработанной операции, чтолибо оригинальное, нестандартное. Чтобы я смог, наконец, проявить все свои способности хроноагента экстракласса. Но, увы, так и не мог дождаться. Воистину, Мафия бессмертна! Потому, что богата наша Земля ограниченными, недалёкими людьми, а то и просто идиотами. И почемуто всем им сказочно везёт в жизни. Если они не преуспевают на военной службе или в политике, не становятся министрами или даже президентами, то у них есть ещё один путь к богатству, славе и власти. И путь этот криминальный. Дорвавшись до власти, эти люди напоминают токующих глухарей. Кроме себя никого не слышат. Но глухарь хотя бы видит. А эти никогда не замечают давно уже взвившегося сигнала «Ваш курс ведёт к гибели!», и продолжают переть своим протоптанным путём и гнуть свою линию. Пусть даже при этом они в кровь расшибают головы; как свои, так и тех, кто следует за ними.

Таким был и Клод Ронсар, глава преступного синдиката. Когда под ним начала гореть земля, когда провалы его хитроумных операций последовали непрерывной цепью, когда местные организации и связные с ними другие мафиозные группировки стройными рядами и колоннами начали следовать за решетку; он не затаился и не свернул свою деятельность. Наоборот, он ожесточился и решил, во что бы то ни стало довести задуманное до конца. Уж слишком большой куш светил ему на финише.

Этотто свет и ослепил его. Честно говоря, я считал его неглупым человеком и надеялся, что он не потеряет голову и не решится на идиотский вариант, рассчитанный на моём компьютере. До самого последнего момента я надеялся, что он придумает чтонибудь иное и заставит меня в срочном порядке искать другие решения.

У меня буквально челюсти свело, когда мне донесли, что тогдато и тамто Клод Ронсар будет лично контролировать поступление крупнейшей партии наркотиков, а перед этим своим личным, секретным клеймом опломбирует контейнер с вооружением. Для очистки совести я проверил состояние его счетов. На меня повело мертвящей скукой. Ронсар перевёл все свои средства в банки Малайской Федерации, рассчитывая затеряться на архипелаге по завершении операции. Значит, всё шло по плану.

У меня в распоряжении оставалось три дня. За это время должны были взять с поличным ещё десяток крупных мафиози из синдиката Клода Ронсара. Если и это его не насторожит…

А пока я занялся обдумыванием операции, которая никоим образом не походила на эту, и уж никак не могла быть смоделирована и рассчитана с точностью до секунды. На войне действует слишком много случайных факторов. Вот и сейчас я планировал привлечь к операции минимум двух исполнителей: Андрея Злобина и, разумеется, себя. Мы с Андреем оба в Миру были лётчиками. А это как раз то, что требовалось. Не мало подивились бы мои подчинённые, если бы застали меня за этим занятием. С чего бы это их комиссар так внимательно изучает участок Тихого Океана между Камчаткой, Командорскими и Алеутскими островами?

Но, слава Времени, мне никто не мешал. Я даже точно знал, когда ко мне кто войдёт. В заранее известное мне время я выслушал доклад о произведённых арестах и теперь ждал только одного: сообщения о том, что Клод Ронсар отменил приём партии наркотиков и отправку вооружения. В ближайшем окружении Ронсара давно уже действовал мой агент. И его давно бы уже разоблачили и ликвидировали, если бы я не внёс в его действия коррективы, которые обдумал и смоделировал ещё в Монастыре, на стадии подготовки операции. Агент передавал сведения шифром, который знали только он и я. И передавал он их по такой многоступенчатой цепи, что никто бы и никогда не смог найти никаких концов. В Мафии он работал тоже под прикрытием: изображал агента пивоваренной компании. Вот этуто, хорошо известную Мафии, «мирскую» профессию моего агента я и положил в основу шифра. А в передающую цепь были задействованы владельцы баров, ресторанов и магазинов. Им и в голову не приходило, что, передавая по просьбе моего агента в другой магазин или бар сведения о количестве и марках пива, которое к ним завозится, они передают комиссару Мержи сверхсекретную информацию о предстоящих действиях синдиката Клода Ронсара. Клод многократно организовывал проверки своего ближайшего окружения. Но никакие проверки не дали ему ни малейшего повода заподозрить моего агента.

В назначенный день женский голос по телефону сообщил мне, что пиво «Холстен» будет завезено ко мне в объёмах прошлой недели. Я поблагодарил, положил трубку и сделал необходимые распоряжения на эту ночь. Мне вновь стало скучно. Невыносимо, невозможно жить в Мире, все события в котором тебе заранее известны с точностью до секунды. Вот сейчас ко мне придёт под видом представителя акционерного общества «Транстерриториал» адвокат Клода Ронсара и будет навязывать мне за бесценок контрольный пакет этого преуспевающего общества. С одним условием. Я взглянул на часы; вот, сейчас…

Прозвонил сигнал, и из приёмной мне доложили, что меня просит принять представитель и так далее. Я внимательно выслушал матёрого мафиозного адвоката, подумал и пообещал дать ответ завтра в это же время. Адвокат улыбнулся голливудской улыбкой (еще бы, какой дурак откажется от такого предложения!) и сказал, что завтра он придёт с договором куплипродажи.

Он не подозревал, что я знал, какой будет пункт в этом договоре. Не подозревал он так же и о том, что завтра, в полдень, он будет арестован по обвинению в причастности к организованной преступной группировке, лишен адвокатской лицензии и осуждён на двенадцать лет. Великое Время, как мне было скучно!

Дверь за адвокатом закрылась, и я подошел к окну. С восьмого этажа город было очень хорошо видно. На него уже опустился вечер. Зажглись огни реклам и уличные фонари. По оживлённым магистралям быстро, а в переулках помедленней, сновали огни автомобилей. Вверх по реке прошел пассажирский теплоход, а вниз спускались баржи с какимто громоздким грузом. Порт из моего кабинета было не видно. Именно там, через несколько часов разыграются заключительные сцены трагикомедии, поставленной по моему сценарию. Я ещё раз посмотрел на часы. Сейчас войдёт…

Дверь открылась, и в кабине вошел Жюльен Бланшар, начальник оперативного отдела. Он был молод (впрочем, ненамного моложе Антуана Мержи), энергичен и склонен к активным, нестандартным действиям. В самом начале операции он пытался оспаривать мои детальные инструкции, но я умел настоять. Очень скоро Жюльен убедился, что точное следование моим инструкциям всегда приносит неизменный, ранее невиданный, успех, и стал доверять мне безоговорочно, уточняя лишь некоторые детали. Интересно, а как в дальнейшем сложатся их отношения, когда я освобожу от своего контроля Антуана Мержи? Впрочем, им недолго предстоит работать вместе. Через три месяца Мержи переведут в столицу, а Бланшар сам станет комиссаром. Кстати, интересно, а как сложиться его судьба в будущем? Надо будет взять его на контроль. Такие люди как Жюльен Бланшар – находка для нашего Сектора.

Я с интересом рассматривал Жюльена, пока он излагал мне свои соображения по поводу ночной операции. Даже внешне Жюльен производил благоприятное впечатление. Живой, проницательный взгляд, буквально светящийся умом. Этот свет невозможно скрыть, даже тогда, когда Жюльен напускал на себя «дурь» и изображал из себя этакого добросовестного блюстителя: «Пусть рухнет Мир, но восторжествует закон!» Энергичные, запоминающиеся черты лица. Он напоминал мне когото из популярных французских киноактёров: не то Жана Маре, не то Алена Делона. Я не так хорошо был знаком с историей кино, чтобы точно сказать: кого именно.

Здесь у меня был явный пробел в образовании. Как говорится: сдал и забыл. Хотя истории искусств отводилось в программе подготовки много часов, и ей уделялось серьёзное внимание. Но уж, что не дано, то не дано. Даже Кристина както раз от души посмеялась, когда я в беседе перепутал Катрин Денев и Нону Мордюкову. «А ещё выходец из ХХ века!» – смеялась она. Ха! Если я жил в ХХ веке, я что, должен знать в лицо и даже общаться со всеми знаменитостями? Крис просто забыла, что я жил в фашистской Германии, откуда на весь остальной Мир смотрели с презрением. Да и киното достигло своего рассвета только уже после того, как меня сбили в небе над Польшей, за полгода до конца войны. А дальше я на всё смотрел уже из Монастыря, глазами хроноагента.

Я выслушал предложения Жюльена, нашёл их разумными и одобрил.

– Господин комиссар, – сказал напоследок Жюльен, – Я уже не раз имел возможность убедиться, что ваши решения всегда безошибочны. Но сегодня! Я просто не могу себе представить, как Клод может решиться лично присутствовать при таком опасном деле, как приёмка столь крупной партии наркотиков. Это на него так не похоже. Ведь он за всю свою жизнь ни разу не перешагнул порога тюремной камеры. И всё потому, что никогда не участвовал в операциях даже опосредованно, а уж тем более, лично. Не понимаю, что может толкнуть его на такой шаг?

– Жадность, Жюльен. Жадность, это – первое. Просмотри материалы допросов по этому делу, и ты всё поймёшь. Впрочем, у тебя уже нет на это времени. Так что, поверь на слово. Они придают огромное значение этой операции и готовы пойти на всё, чтобы она состоялась. А второе – безысходность. Все предыдущие операции Клода мы раскрыли и сорвали. Он теперь чувствует себя как волк, обложенный флажками, и никому не доверяет. А сегодняшняя операция спланирована давно, и прибыль она должна принести грандиозную. Мы не получили сведений, что Клод её отменил или перенёс. Более того, мы точно знаем, что она состоится сегодня ночью. Вывод напрашивается сам собой.

Жюльен усмехнулся:

– Вывод один: всётаки больше жадность, чем безысходность. Но, однако, шеф, не взирая на всё, только что сказанное, вы действительно уверены, что Клод Ронсар будет там?

Вместо ответа я достал сигару и медленно раскурил её «Сейчас я тебя ошарашу», – подумал я, глядя в проницательные черные глаза Жюльена и, пуская дым в потолок. Жюльен с нетерпением ждал ответа.

– Уверен настолько, что сам буду там присутствовать, то есть, пойду с вами.

– Шеф! Вы нам не доверяете?

– Почему? На все сто и даже больше. Просто сегодня день нашего триумфа. Мне очень хочется посмотреть на лицо Клода Ронсара, когда вы возьмёте его с поличным, когда на него наденут наручники, и он поймёт, что пожизненное заключение, это самое меньшее, что ему светит.

– Ну, это ещё неизвестно. У него, к сожалению, прекрасные адвокаты, – проворчал Жюльен.

– Не переживайте, Жюльен, – я улыбнулся и достал из сейфа пять папок, – Вот дела на его адвокатов, а вот и ордера на их арест. После того как вы доставите Клода Ронсара в окружную тюрьму, произведите и их аресты. Эти адвокаты замазаны в ронсаровском дерьме от пяток до ушей. Мы с вами с удовольствием послушаем, как они будут давать показания друг на друга. Ручаюсь, это будут очень весёлые минуты. В каждой из этих папок материалов достаточно, чтобы упечь любого из них самое меньшее лет на десять. Ну, а новых адвокатов Ронсару, когда его возьмут с поличным, найти будет очень непросто.

Жюльен взял папки и ордера. На лице его была смесь восторга, изумления и лёгкого недоверия. Он покачал головой.

– Не понимаю, шеф. Почему вас до сих пор маринуют на этой должности? Почему не переводят в министерство?

– Наверное, изза возраста. Мне всего тридцать восемь. У меня ещё всё впереди, как и у вас, Жюльен.

– Кстати, о том, что всё впереди. Вы собираетесь идти с нами, а ведь делото опасное. Партия дури небывалая. Они могут отчаянно сопротивляться.

– Это – вряд ли. Клод, хотя и потерял голову, но не настолько, чтобы не сообразить, что даже пожизненное заключение предпочтительней гильотины. И потом, ты несколько минут назад обиделся: я, мол, вам не доверяю. Выходит, ты сам не доверяешь своим людям. А вот я доверяю твоим ребятам настолько, что даже не возьму с собой оружия.

С этими словами я достал из ящика стола свой пистолет и запер его в сейф. Жюльен только головой покачал. Он откинулся на спинку кресла и смотрел на меня какимто странным взглядом.

– Что это вы так смотрите на меня, Жюльен?

– Завидую вам, шеф. Мне бы такую уверенность и такой дар предвидения!

“Нашел чему завидовать! Да ты бы на второй день повесился.” Так я подумал про себя, а вслух сказал:

– Весь секрет в умении быстро находить то, самое главное, что скрыто в потоке информации. А это приходит с опытом. Сколько у нас осталось времени в запасе?

– Четыре часа, – ответил Жюльен, взглянув на часы.

– Отлично! У нас ещё есть время поужинать. Ты где обычно ужинаешь в таких случаях?

– Здесь за углом есть небольшое кафе с домашней кухней и неплохим выбором вина и пива. На крепкие напитки у них лицензии нет, но в данном случае оно и к лучшему.

– Превосходно! Сводишь меня туда? А то я весь желудок себе испортил в этом мексиканском ресторане напротив.

– Хорошо, шеф. Через двадцать минут спускайтесь в холл.

После ужина в маленьком, уютном кафе с действительно неплохой кухней я вернулся в свой кабинет и в спокойной обстановке составил систему уравнений. Моё участие в операции по аресту Клода Ронсара не предусматривалось сценарием. С моей стороны это был экспромт, и мне надо было знать: не повлечет ли это за собой осложнений. Нет, детерминант получился положительным, намного больше нуля. Бросив взгляд на часы и убедившись, что времени ещё достаточно, я стал полностью решать систему. Раз значение детерминанта увеличилось, значит, моё вмешательство будет иметь положительные последствия. Я хотел знать: какие.

Минут через сорок я выяснил, что мой выход на сцену создаст образ этакого классического сыщика, который всё знает наперёд и от которого невозможно ничего утаить, невозможно скрыться. Это сыграет свою роль в криминальном мире, и Мафия надолго затаится, свернёт свою деятельность. Я немного подумал, затем смоделировал некоторые детали поведения комиссара Мержи в момент ареста Клода Ронсара, его манеры, высказывания. Детерминант ещё несколько увеличил своё значение. Отлично! Я начал отрабатывать эту линию дальше и увлёкся настолько, что перестал следить за временем. От этого занятия меня отвлёк звонок Жюльена.

– Шеф, вы не передумали? Пора выезжать.

Мы прибыли на место и заняли позиции за полчаса до прибытия туда людей Клода Ронсара. Заключительный акт трагикомедии должен был разыграться в большом портовом пакгаузе, принадлежащем фирме, которая была под полным контролем синдиката Ронсара. Я выбрал себе место в будке машиниста малого крана, который был в ремонте. Вместе со мной в будке разместилась молодая сотрудница Жюльена. Она должна была фиксировать всё происходящее на видеоплёнку. Кроме неё съёмку с разных точек производили ещё пять сотрудников.

– Не боитесь, что нас здесь застукают? – спросил я девушку, которая явно волновалась.

– Что вы, господин комиссар, наши ребята своё дело знают.

– Что же вы так волнуетесь?

– От нетерпения. А вы разве не волнуетесь?

– Отнюдь. Я точно знаю, что охранники Клода появятся, – я бросил взгляд на часы, – через двенадцать минут, сам Клод приедет через двадцать пять, а ещё через два часа прибудет трейлер с наркотиками. А пока что можно даже и покурить. Мы с вами на верхотуре, здесь хорошая тяга, и дым вниз не попадёт.

– Завидую я вашему спокойствию!

– Вот станете начальником отдела, выйдете замуж, нарожаете детей и тоже будете спокойной как я. А пока сидите и ждите. Это, конечно, не очень приятно, но в нашей работе без этого не обойтись. Одно утешение: ждать осталось не долго. Иногда ждать приходится всю ночь и без всякого результата. А на этот раз, уверен, нас ждёт богатый улов.

Вскоре на улице послышался шум подъезжающих машин. Они притормозили и быстро уехали. А в пакгаузе появилось пятнадцать человек. Это были боевики, «торпеды» Клода Ронсара. В два раза больше их рассыпалось по окрестностям порта, вокруг пакгауза. Осмотрев свои участки, они должны были дать сигнал о том, что всё чисто или, наоборот, поднять тревогу.

Выведенный из состояния равновесия последними провалами, Клод Ронсар сильно опасался, что если «торпеды» будут передавать сообщения открытым текстом, полиция сможет засечь передачи и запеленговать их. Он перестраховался и совершил очередную глупость. Ронсар снабдил своих «торпед» карманными кодированными передатчиками, на которых было две кнопки. При нажатии любой из них в эфир выбрасывался цифровой код, от каждой кнопки разный. Если всё было в порядке, «торпеда» нажимал первую кнопку. На приёмнике у Ронсара все сообщения проходили через дешифратор и попадали в накопитель, представляющий собой многовходовую схему "И". В случае если все сообщения были от первых кнопок, схема открывалась, и в назначенное время Ронсар слушал Первую часть Сороковой Симфонии Моцарта. Если хотя одна кнопка не была нажата, или вместо первой была нажата вторая, звучал похоронный марш, и Клоду надо было рвать когти.

Не знаю, сколько заплатил Ронсар за эту дурацкую систему, но она оказала ему «медвежью» услугу. Это ещё раз показывало, какие всётаки недальновидные и тупые люди пробивались к власти с помощью денег, влиятельных друзей и родственников. Ктото хорошо нажился, навесив Ронсару лапши на уши по поводу того, что эта система гарантирована от подслушивания и пеленгования. Но до Ронсара просто не дошло, что в этом случае ребятам Жюльена нет никакой необходимости церемониться с его «торпедами». Первую кнопку они смогут нажать и сами. А вторую «торпеды» нажать просто не успеют. Они не станут зря поднимать тревогу и срывать операцию, пока не убедятся точно, что там движется: человек или кошка. А когда убедятся, будет уже поздно.

Так всё и получилось. Те из «торпед», которые больше ценили свою жизнь, чем благосклонность шефа, под дулом пистолета безропотно нажали первую клавишу. Тем же, кто пытался дёргаться, ребята Жюльена без рассуждений вышибали бесшумным выстрелом мозги, после чего подбирали передатчик и нажимали всё ту же первую кнопку. В назначенное время Клод Ронсар наслаждался долгожданной мелодией и радостно потирал руки: «Умыл я копов! Умылтаки!» После этого он спокойно поехал в пакгауз, который вместо «торпед» охраняли люди Жюльена Бланшара. Он даже не догадался назначить какойнибудь световой или иной сигнал, который ему должны были бы подать перед воротами пакгауза.

«Ситроен» Клода отважно въехал в ворота. С этого момента Клод Ронсар был в руках Жюльена и моих. Вместе с «Ситроеном» в пакгауз въехал ещё и микроавтобус. Из машины вышли несколько человек. Клода среди них не было, он остался в «Ситроене». Несмотря на плохое освещение, мне удалось разглядеть этих людей. Можно было смело брать их и давать им от пятнадцати лет до пожизненного заключения и гильотины, включительно. Все они числились в розыске, как в федеральном, так и в международном. Но нам нужен был Клод Ронсар, эти теперь от нас никуда не уйдут.

Должна быть ещё одна машина. Она поехала встречать трейлер, идущий из Азии. Он был под завязку загружен первосортным героином, произведённым на заводах одного исламского государства. Это государство открыто готовило «джихад». Рассуждали там предельно просто. Раз у нас нет собственной базы для производства вооружения, пусть им снабжают нас неверные. Взамен на тот яд, который мы можем производить в неограниченном количестве. Аллах простит нас. Мы казним неверных двояко: одних – оружием, других – ядом.

О том, как этот трейлер преодолевал многочисленные границы, сколько при этом было пролито крови, сколько истрачено денег, какие хитроумные разрабатывались и осуществлялись операции; можно было бы написать детективный роман. Я даже придумал ему название: «Великий шерстяной (по документам трейлер вёз шерсть) путь». Но я не поклонник этого жанра. А жаль. Изпод моего пера вышел бы леденящий душу бестселлер. С каждой страницы капала бы кровь, а вместо шелеста бумаги слышался бы звон золота, выстрелы и хриплые стоны жертв. Но сейчас этот трейлер преодолевал последние мили своего пути, а наше внимание было приковано к тому, что происходило внизу.

Девушка вовсю работала камерой, поминутно откидывая назад мешающие ей пряди волос. А внизу разворачивались события. Люди Ронсара открыли стоявший у стены пустой контейнер. Погрузчик возил из тёмного угла склада ящики. Возле «Ситроена» ящики вскрывались, их содержимое сверялось с описью, результат докладывался Ронсару, который попрежнему сидел в машине. Тот давал распоряжения, ящик закрывался и следовал в фургон.

Чего там только не было! Автоматы Калашникова, пулемёты, патроны, гранаты, гранатомёты, в том числе и одноразовые; противовоздушные системы, противотанковые снаряды, мины… Особый интерес и заботу вызвал неказистый серый, длинный ящик. Тут даже Ронсар покинул свой «Ситроен». Когда ящик вскрыли, я чуть не выскочил из будки и не бросился вниз. Это была первая за всё время операции неожиданность.

Вместо компонентов для изготовления ядерных боеприпасов в ящике, в специальных гнёздах, лежали три тускло поблёскивающих цилиндра. На торцах цилиндров были разъёмы, а в отдельных гнёздах лежали блоки, к которым их следовало подключать. Это были три нейтронные боеголовки! Готовые к применению. У меня внутри всё похолодело. Ай да Мафия! И каковы американцы с их хвалёными охранными системами! Прошляпить такое!

Мне представилось, какой громкий может получиться скандал, каким резонансом он отразится на международных отношениях, на авторитете Америки и её позициях в Европе. И понял, что никакого скандала не будет. Дело просто закроют. Но этого никак нельзя было допустить.

– Крупным планом! – шепнул я девушке.

Если эту плёнку передать прессе, представителям левой оппозиции, то скандал замять будет невозможно. Только надо будет обсчитать ситуации, чтобы знать наверняка, что этот скандал не отразится на будущем этой Фазы отрицательно.

На площадке внизу, между тем, закрыли ящик и погрузили его в контейнер. Быстро отправили туда остальной груз (это, видимо, была уже маскировка), контейнер закрыли и опломбировали. После этого Клод Ронсар подошел и собственноручно наклеил незаметную, под цвет контейнера, полоску бумаги, на которую он поставил метку личным перстнемпечатью.

Люди внизу несколько расслабились и закурили. Одно дело было сделано. Осталось дождаться транспорта с наркотиками. Он не заставил себя ждать. Послышалось ворчание мотора, ворота пакгауза раскрылись, и на площадку медленно въехал тяжелый грузовик. Судя по всему, он же должен был забрать и контейнер с оружием. Ещё один детективный роман!

Из кабины грузовика вышли двое: шофёртурок лет тридцати и сопровождающий, пожилой еврей. Сопровождающий обменялся с Клодом несколькими фразами, и они вместе подошли к задней двери фургона. Клод проверил пломбы, и фургон вскрыли. Первый десяток тюков, в них действительно была шерсть, небрежно откинули в сторону. Потом пошли упаковки с героином. Третья, четвёртая, пятая… Клод внимательно просматривал маркировку и делал какието пометки в блокноте.

Внезапно вспыхнул яркий свет. Десятки мощных ламп в рефлекторах осветили площадку. Люди возле фургона замерли, ошеломлённые. А в наступившей тишине громко прозвучал властный голос Жюльена Бланшара:

– Оружие на землю! Руки – вверх! Вы окружены! Сопротивление бесполезно!

Все продолжали стоять в какомто оцепенении, и только турокшофёр дернулся, выхватил изза пояса пистолет и вскинул его, целясь в осветитель. Отчетливо прозвучали два слитных выстрела, и отважный турок безжизненно распростёрся на бетоне.

– Кто следующий? – снова прозвучал голос Жюльена, – Для особо непонятливых скажу, что с вами говорит Жюльен Бланшар. Вы знаете, что он свои команды не повторяет. Ну? Раз!

Со стуком упал на бетонный пол первый пистолет, за ним второй, третий… Через несколько секунд все внизу, включая Клода Ронсара, стояли с поднятыми руками.

– Вот, такто лучше. Вы правильно поняли. Молодцы! Оставайтесь с поднятыми руками. Те, к кому будет подходить мои люди, протягивайте руки перед собой.

Жюльен и несколько его ребят вышли из тёмного угла и начали быстро надевать на бандитов наручники. Я спустился вниз как раз тогда, когда они подошли к Клоду Ронсару. Клод, рано располневший, рыхлый мужчина тридцати пяти лет внешне не проявлял никаких признаков беспокойства. Впрочем, его лицо наполовину было скрыто тёмными очками. Когда к нему подошел Жюльен, он покорно, как и все, протянул руки, и вокруг его запястий защелкнулись стальные браслеты. Девушка, сидевшая со мной в будке, и другие операторы снимали арестованных мафиози. Жюльен бесцеремонно снял с Клода очки. Я ожидал увидеть на этом холёном личике выражение злобы, ненависти, чего угодно; но увидел только растерянность, беспомощность и страх. Именно страх, дикий страх мыши, попавшейся в когти кошке. Тут я вспомнил, что Клод Ронсар ни разу не переступал порога тюрьмы, в отличие от всех остальных арестованных. Теперь понятно, откуда этот страх. Я подошел поближе и, глядя на него в упор, спросил:

– Клод Ронсар? Комиссар Антуан Мержи. Будем знакомы. Нам с вами предстоит долго общаться.

– Не думаю, – процедил сквозь зубы Клод.

Я с интересом посмотрел на него. Выражение глаз и лица нисколько не изменилось. Скорее всего, он ответил машинально. Надо рассеять его иллюзии, пусть до конца поймёт своё положение и оставит пустые надежды.

– Если вы рассчитываете на своих адвокатов, то должен поставить вас в известность. Через пару часов они будут сидеть по соседству с вами, и вы будете общаться с ними не в адвокатской камере, а в кабинете следователя, на очных ставках. Нам всё известно, например, о деле четырёх дочерей госпожи Жеспан и о многих других делах.

Вот, наконец, лицо Клода ожило. Он часточасто заморгал, потом взгляд его остановился на мне. Но это попрежнему был взгляд пойманного животного.

– Я сильно надеялся, – продолжал я, – что вы не решитесь приехать сюда лично, и мне ещё придётся за вами поохотиться. Но вы сами принесли нам свою голову. Советую, когда будете идти к машине, посмотрите на небо. Отныне вы увидите его только через тюремную решетку или через проволочную сеть прогулочного дворика. Одного этого фургона, – я показал на трейлер с наркотиками, – достаточно, чтобы забронировать вам место на тюремном кладбище. Что же до содержимого вот этого контейнера, который вы так любовно опечатали своим личным клеймом, то здесь вам уже светит совсем другая статья, и тут вы о пожизненном заключении будете молиться как о спасении души. Достаточно одного длинненького ящичка, не говоря уже обо всём прочем.

Здесь Клода проняло. Его мелкие зубки оскалились в усмешке, и он тихо прошептал, точнее прошипел:

– А вот здесь вы заблуждаетесь, комиссар. Здесь вы сделать ничего не сможете, за это я вам ручаюсь.

– Нет, господин Ронсар, это вы заблуждаетесь. Не надо ни на кого надеяться. Отвечать придётся вам, и в полной мере. За это уже я вам ручаюсь. Увести арестованных!

Когда бандитов выводили из пакгауза и усаживали в машины, я подошел к Жюльену.

– Я не знаю, что отсняли другие операторы, но дубликат той кассеты, что снимала Вивиан, обязательно принесите мне, сегодня же. Завтра уже может быть поздно. И ещё, половину людей оставь здесь. Пусть охраняют контейнеры, и накажи им, что смену привезу я лично. Никому другому охрану объектов не сдавать. А я прямо сейчас еду в управление федеральной безопасности.

– Может, лучше к военным? – предложил Жюльен.

– Ни в коем случае. Американцы через командование НАТО сегодня же выставят здесь свою охрану, и Клод окажется прав.

– Они могут попробовать наложить руку и на материалы дела.

– Потомуто я и требую копию записи. Я не дам им замять это дело.

В управлении безопасности я не стал ничего говорить о нейтронных боеголовках. Сказал только, что мы задержали транспорт с оружием и наркотиками, и нам требуется усиленная охрана. После этого я поехал к себе, заперся в кабинете и более двух часов упражнялся в темпоральной алгебре. Получалось, что мне ни коем случае нельзя было давать замять это дело с нейтронными боеголовками. Авторитет США, в итоге, так пострадает, что эта держава, самонадеянно претендующая на Мировое Господство, надолго, если не навсегда, утратит свои позиции в Европе. За это стоило побороться.

Мои занятия прервал дежурный, который принёс отчет Жюльена Бланшара и видеокассету. На мой вопрос, где сам Жюльен, дежурный ответил, что он только что привёз пятерых адвокатов и уже приступил к их допросу. Молодец, Жюль, далеко пойдёт. Он хорошо понимает, что этой публике нельзя давать опомниться и освоиться в непривычной обстановке. Я попросил принести мне завтрак и снова углубился в математические дебри.

Детерминант детерминантом, но надо и детали рассчитать. Через час я поймал себя на том, что планирую и моделирую следующую операцию в этой Фазе. Тут меня прервал телефонный звонок. Жюльен сообщил, что один из адвокатов рассказал всё о том, как были приобретены боеголовки. Имён по телефону Жюльен называть не стал, но намекнул, что в показаниях фигурируют высшие чины НАТО и американской администрации. В заключение Жюльен сообщил ошеломляющую новость. Клод Ронсар попросил бумагу: он желает сделать заявление о явке с повинной и готов дать все показания о приобретении партии вооружения. Это уже существенно изменяло всю картину.

Я снова сел к столу. Но когда на листке бумаги выстроились ряды шести систем нелинейных уравнений, я вздохнул и отложил ручку в сторону. Надо возвращаться. Если мне не миновать вновь работать в образе комиссара Антуана Мержи, то хватит с меня операций а ля Генрих Краузе. Пусть её готовит Катрин или сам Магистр. А я своими разработками сыт по горло.


Глава IV. Стефан Кшестинский.


Передай ему (коменданту), что я посажу его на две недели за то, что он здесь развёл.
Н. Островский

– Ваше высокопреосвященство! До Генуи – три лиги. Вы приказали предупредить вас.

– Хорошо, Джузеппе, я уже проснулся, – пробормотал я, не открывая глаз.

В Схлопку эти средневековые средства передвижения с этими средневековыми дорогами! Может быть, подлинный кардинал Марчелло и смог бы выспаться в этом ящике на колёсах, обитом внутри кожей, бархатом и атласом, но я, Стефан Кшестинский, милостью Времени хроноагент первого класса, невзирая на всю свою подготовку и весь свой богатейший опыт, так и не научился засыпать в этих костотрясах, роскошно именуемых каретами. Попробуйте спокойно посидеть в этих ящиках, вся амортизация которых – ремённые петли. И каждый ухабчик, пся крев, каждая ямка на дороге кидает вас от одного борта к другому и норовит подбросить к потолку ящика. А привязными ремнями эти «экипажи» почемуто не оборудованы. Надо бы ввести моду, пока я здесь.

Не доезжая Генуи, есть, как мне известно, постоялый двор «Синий Павиан». Интересно, видели ли в этих краях когданибудь павиана, да ещё и синего? Но это – детали. Главное, что никто никогда не догадается, что кардинал Марчелло, полномочный легат папы, второе лицо в иерархии Святой Инквизиции, вдруг решит остановиться и пообедать в простом постоялом дворе, который содержит разбогатевшая крестьянская семья. Всё меню «Синего Павиана» составляет луковая похлёбка с оливками, капуста, макароны с сыром и соусом и кислое местное вино.

Конечно, если проехать дальше, то там будет замок графа Мендельяно, где и меню роскошней, и слуги более обходительны, и постель помягче. Но вряд ли кардинал Марчелло встанет утром с этой постели.

Можно остановиться и в городе, во дворце герцога Пеленце. Но вряд ли кардинал Марчелло проживёт более двух дней после этой остановки. Такой же будет результат, если я остановлюсь в монастыре святого Августина, где настоятелем – преподобный отец Тибальд. Ну, а если я рискну заночевать в замке святого Себастьяна, где расположена тюрьма инквизиции Генуэзской округи, и которую я еду инспектировать по поручению его святейшества, то тут можно будет считать путь кардинала Марчелло законченным.

Искусство отравления поставлено здесь на небывалую высоту. Священники и их родственники владеют им в совершенстве. Сотни и тысячи аптекарей и парфюмеров заняты тем, что сочиняют всё новые и новые ядовитые средства, всё новые и новые способы отравления (иногда весьма экзотические). И они же изыскивают противоядия от средств, сочиняемых их коллегамиконкурентами.

Услуги таких аптекарей и парфюмеров стоили весьма и весьма дорого. Оно и понятно. Ведь кроме мощного, безотказного и ни кому ещё не известного средства заказчик приобретал молчание, которое ценилось намного дороже, чем само средство. Какую часть своего бюджета расходовал по этой статье кардинал Марчелло, не знал даже я. Известно одно, вполне достаточную для того, чтобы выживать самому и убирать с дороги кого нужно.

Не далее как в прошлом году он стал наместником Великого Инквизитора по Аппенинской области, Адриатике и юговосточной Франции, устранив своего предшественника, кардинала Летрозо, который был не менее сведущ в искусстве отравления и не менее осторожен в этих вопросах. Хитрый и осторожный Летрозо не придал значения тому, что смерть его оружейника совпала с визитом кардинала Марчелло. Несчастный случай: упал с моста и ударился головой о камни, только и всего. Но накануне вечером оружейник взял наточить кинжал кардинала; оружие, с которым не расставались даже первосвященники. Рано утром он вернул кинжал кардиналу Летрозо, получил плату, зашел в корчму, выпил кувшин вина и, следуя домой, свалился с моста.

А после обеда к Летрозо вдруг приехал кардинал Марчелло. Такой визит был сам по себе необычен, а уж визит одного кардинала к другому, места которого он добивался уже несколько лет, естественно, не мог не насторожить умного, хитрого и расчетливого Летрозо. Если бы Марчелло сам пригласил его, Летрозо ни за что бы не принял это приглашение. А тут сам тот, кто добивается его должности, его потенциальный убийца сам идёт к нему в руки, а у него в запасе нет ни одного, готового на этот случай, варианта.

Марчелло, затеяв разговор о предварительной оценке позиций кардиналов на предстоящем конклаве, демонстративно отказался от предложенного вина, прохладительных напитков и фруктов, но отнюдь не отказался продолжить разговор в тенистом саду.

«Заодно полюбуюсь вашими великолепными грушами, о которых я так много наслышан», – сказал он. «Вот же они! Лежат на блюде», – обратил его внимание Летрозо. «Нет! – возразил Марчелло, – Груши на блюде – это одно, а груши на дереве – совсем другое». И они прошли в сад.

Продолжая беседу, смысла которой никак не мог уразуметь Летрозо (уж онто никак не мог быть союзником Марчелло на выборах папы), они дошли до мостика через ручей. Там росли три знаменитые груши. Марчелло остановился и замолчал. Он несколько раз прошел под деревьями, любуясь великолепными плодами. «Вы позволите?» – спросил он, указывая на выбранный плод. «Ну, разумеется», – ответил Летрозо. Марчелло сорвал крупную спелую грушу, взвесил её в руке; понюхал, наслаждаясь сказочным ароматом. Затем он вышел на освещенное ярким солнцем место и поднял грушу кверху, словно пытаясь разглядеть её на просвет.

«Клянусь своей шапкой! – воскликнул он, – Она так сочна, что стоит её чуть надрезать, и сок всё вокруг забрызгает. У вас нет с собой ножа?» «К вашим услугам», – сказал Летрозо и, обнажив под сутаной кинжал, протянул его Марчелло. Тот полюбовался изысканной рукояткой, повертев кинжал перед глазами; надрезал грушу; посмотрел, как стекает сок, и рассёк её пополам. «Прошу вас», – произнёс он, протягивая Летрозо половинку груши вместе с его кинжалом. При этом он с аппетитом впился зубами в свою половинку плода. И сделал это так соблазнительно, что Летрозо не удержался и быстро съел свою половинку. А чего ему было опасаться? Плод сорван с его дерева, на его глазах, разрезан его собственным кинжалом; чего же опасаться? Разговор сам по себе както затих, кардиналы распрощались, а через два дня кардинал Летрозо почувствовал себя плохо. А ещё через три дня он тихо скончался, несмотря на все усилия медиков, аптекарей и парфюмеров. И опять никто не придал значения тому, как кстати погиб и унёс с собой в могилу свою тайну оружейник кардинала Летрозо. А всё дело было в том, что этот оружейник за никому не известную сумму смазал определённым составом верхнюю часть одной из сторон клинка, который он брал для заточки.

Но в принципе, это был весьма банальный приём, неоднократно описанный в литературе и ставший уже хрестоматийным. Кардиналу Марчелло принадлежали такие способы отравления, как отравление породистой собачкой, отравление молитвенником, отравление четками, отравление оконными стёклами (точнее, витражами) и многие другие.

Собачкой, точнее, её ошейником Марчелло отравил свою племянницу, графиню Чермано. Она собиралась выйти замуж и, тем самым, выйти изпод опеки заботливого дядюшки. За неделю до оглашения помолвки графиня получила от дяди в подарок очаровательную белую болонку. Она прекрасно знала хобби и нравы кардинала и не приняла бы из его рук даже обломка Истинного Креста. Но кардинал Марчелло тоже хорошо знал нравы и привычки своей племянницы и знал, что при виде изящной болоночки она забудет обо всём. И ещё он знал её страсть к красивым безделушкам и знал, что рано или поздно (скорее рано, чем поздно) она пожелает рассмотреть получше золотой ошейник с затейливой гравировкой. И тогда она прикоснётся к золотой поверхности ошейника, на которую нанесён смертельный контактный яд. Так и случилось.

Марчелло отслужил по племяннице заупокойную службу, во время которой он положил на грудь покойной её фамильный молитвенник, отделанный драгоценными камнями и жемчужным бисером, с иллюстрациями из сусального золота и серебра. Молитвенник был ещё рукописный. Ему было не менее четырёхсот лет, и он переходил от одного главы рода Чермано к другому. На похороны прибыл двоюродный брат графини, который должен был унаследовать её владения. Он благоговейно приложился к семейной реликвии, раскрыл молитвенник на соответствующем месте и прочитал нужный псалом.

Через шесть дней кузен графини ощутил вечером лёгкое недомогание, которое приписал излишне обильному ужину. А вскоре кардинал Марчелло отслужил ещё одну заупокойную службу. Во время службы по графине кардинал, на глазах у всех перелистывая молитвенник, всыпал между страниц его соответствующий порошок. Но этот способ тоже относится больше к разряду хрестоматийных. А вот отравление четками!

В доме одного богатого, бездетного горожанина, завещавшего своё имуществоцеркви и по неосторожности назначившего распорядителем кардинала Марчелло, остановился знатный пилигрим, возвращающийся из Святой Земли. За ужином он продемонстрировал различные реликвии, в том числе и четки из дымчатого опала, освященные Иерусалимским патриархом. Ночью пилигрим умер от сердечного приступа или удара, как говорили в то время (разумеется, не без помощи кардинала Марчелло). Кардинал, разбирая имущество пилигрима, среди всего прочего нашёл три еретические брошюры. Это весьма огорчило владельца дома, где умер пилигрим. Дело было в том, что он уже успел купить у пилигрима опаловые четки. Теперь он был в растерянности: не потеряли ли они своей святости, побывав в руках у еретика? Марчелло успокоил его, предложив освятить четки ещё раз в местном соборе. Горожанин с радостью согласился. На другой день кардинал Марчелло окропил святой водой четки и ещё несколько реликвий, приобретённых другими прихожанами. А через четыре дня горожанин, владелец четок и завещатель имущества тихо и мирно скончался, оглашая квартал жуткими воплями, переходящими в вой. Яд, которым были предварительно обработаны четки, был абсолютно безвредным, пока не вступил в контакт со святой водой и был ей активирован.

Но всё это меркло перед отравлением витражом. Настоятель монастыря святого Даниила, аббат Томазо – большой учености муж, разоблачил несколько афер Марчелло. Прекрасно понимая, как опасно иметь дело с таким субъектом, но, тем не менее, желая извлечь из создавшегося положения выгоду, отец Томазо тайно встретился с кардиналом Марчелло. На этой встрече аббат дал понять, что он не намерен доводить ставшие ему известными сведения до кого бы то ни было, при условии, что кардинал будет ежегодно выплачивать ему, аббату Томазо, определённую сумму, кстати, весьма скромную. К его удивлению кардинал сразу согласился. На другой день он навестил монастырь святого Даниила и вручил указанную сумму аббату. Во время беседы, проходившей в келье аббата, Марчелло обратил внимание на некоторую незавершенность композиции, составленной в окне кельи цветными витражами. Аббат согласился с Марчелло и посетовал на дороговизну цветного стекла вообще и художественных витражей в частности.

Через неделю в монастырь явился мастер. Он разобрал часть витража в келье аббата Томазо и поместил на его место новый, изображающий одно из искушений святого Даниила. Отец настоятель был в восторге и не знал, как благодарить своего благодетеля. Но не знал он и того, что часть цветных стёкол изготавливалась в тайной лаборатории кардинала Марчелло его аптекарем. Через две недели аббат Томазо заболел. Его лихорадило, глаза слезились, его бил сильный кашель, который усиливался с каждым днём. Ещё через три недели настоятель выкашлял свои лёгкие на простыню и отдал богу душу. После похорон кардинал Марчелло распорядился разобрать витраж в келье настоятеля и перенести его в строящийся собор. При этом те цветные стёкла, которые под действием солнечного света выделяли яд, были заменены безопасными.

Вот таким был, пся крев, в этот раз мой «клиент». Ни за что в жизни не стал бы связываться с таким мерзавцем и пачкать об него свою Матрицу. Но деваться было некуда. Только такая лайдачья личность, как кардинал Марчелло мог предотвратить предание суду Святой Инквизиции выдающегося ученого того времени – Франческо дель Роко. Только такой мерзавец мог спасти его из лап другого такого же мерзавца. И не его одного.

Следственная тюрьма Святой Инквизиции в замке святого Стефана славилась на всю Европу тем, что в ней никогда не было оправданных за недосказанностью преступления или за отсутствием состава такового. Попавший в этот замок рано или поздно (чаще рано) признавался во всех мыслимых и немыслимых преступлениях против веры и, как правило, за редчайшим исключением, отправлялся на костёр. А имущество его конфисковывалось в пользу церкви. До пятнадцати процентов этого имущества поступало в пользу того, кто разоблачил преступника, то есть епископа Кастро – инквизитора Генуэзской провинции. Кастро щедро делился со своими помощниками, что не помешало ему в короткий срок стать одним из богатейших людей не только Генуи, но и всей Италии.

Именно против ретивого инквизитора Кастро и была направлена наша операция. Мы с Магистром организовали ряд доносов от знатных и богатых людей провинции, в которых открывали Генеральному Инквизитору глаза на то, что Кастро позволяет себе серьёзные отступления от закона и, тем самым, подрывает высокий авторитет Святой Инквизиции. Генеральный Инквизитор долго размышлял, потом решил отправить с инспекцией самого алчного и самого беспринципного кардинала. Он рассчитывал, что ворон ворону глаз не выклюет, и Марчелло с Кастро быстро найдут общий язык к вящей славе католической церкви. То есть, факты, изложенные в доносах, своего подтверждения не найдут. Вот здесьто я и вышел на сцену.

Отобедав в «Синем Павиане» я отправился прямо в замок святого Стефана. Это было зловещее сооружение в виде шестиугольной звезды из тёмного камня. Во внутренних углах звезды стояли громоздкие, высокие башни квадратного сечения с зубцами по верхнему краю.

Замок стоял в одной лиге от городских предместий. Приближаясь к нему, я сквозь стук каретных колёс уловил какойто неясный, но весьма неприятный и зловещий звук. Ещё издали я заметил дым, поднимавшийся над замком. Когда мы приблизились к замку, дым исчез. Карета остановилась перед подъёмным мостом, стук колёс стих, и я явственно разобрал, что это за звук уловил я ещё издали. Это был многоголосый гомон: вой, вопль и визг. Что бы это могло быть? Разберёмся, для того я сюда и приехал.

Мост не был опущен, и ворота не были открыты, хотя я точно знал, что меня здесь ждали, и епископу Кастро донесли, что я остановился в «Синем Павиане» и скоро прибуду в замок. Просто это был ещё один способ продемонстрировать строгие условия, царящие в замке святого Стефана; и это были первые очки, набираемые псяюкой Кастро перед инспекцией. Он даже не встретил меня у ворот. Ещё раз демонстрируя свою чрезмерную загруженность работой во славу нашей церкви. Начальник стражи приветствовал меня низким поклоном, получил благословение и повёл меня по мрачным переходам и лестницам.

Путь наш был долгим и извилистым, и я понял, что меня специально не проводят мимо камер, где содержатся подследственные, и камер, где их допрашивают. Я прекрасно знал, где находится резиденция Кастро; изучил план замка, пока готовился к операции. Если бы не это обстоятельство, я бы потерял ориентировку в этом лабиринте бесконечных переходов, освещенных редкими коптящими светильниками.

Кабинет епископа Кастро, расположенный на четвёртом этаже южной башни замка, походил на пенал: высокий, узкий и длинный. Голые стены из грубо отёсанного серого камня усугубляли сходство кабинета с камерой. Единственно, что не вписывалось в тюремный интерьер, было высокое, от пола до потолка, стрельчатое окно в противоположной от входа стене. У окна стоял большой стол с письменным прибором и двумя подсвечниками. Вся поверхность стола было завалена стопками бумаги и свитками пергамента.

Окно с мутными стёклами в частых переплётах пропускало столь мало света и столь скудно освещало кабинет, что я не сразу заметил его хозяина. Епископ Кастро, тщедушный человечек в лиловой сутане, шел мне навстречу, почтительно склонив голову и потупив взор.

– Я нижайше приветствую ваше высокопреосвященство в своей скромной обители, – тихо произнёс он слегка скрипучим голосом, – Прошу прощения, что не встретил вас у ворот замка. Дела занимают не только все мои дни, но и ночью заставляют забыть об отдохновении, – он повёл рукой в сторону не замеченной мною ниши, – Прошу, присаживайтесь, отдохните с дороги, и мы обсудим наши дела.

В глубокой нише перед тлеющим очагом стояли низенький столик и два грубых деревянных кресла с высокими прямыми спинками. «Почти как у трона», – подумалось мне. Я устроился в одном из этих «тронов», а Кастро подошел к небольшому шкафчику и достал из него хрустальный кувшин с вином соломенного цвета и два серебряных кубка. Поставив кубки на столик, он налил их вином. Я демонстративно не обратил на угощение ни малейшего внимания. Где это видано, пся крев, чтобы маэстро отравлений пил вино в чужом доме, да ещё из рук такого лайдака!?

Кастро, взяв, было, свой кубок, вздохнул и поставил его назад. Помолчав с полминуты, он сказал своим поскрипывающим голоском:

– Цель вашего визита, ваше высокопреосвященство, мне известна. Хотелось бы знать, с чего вы намерены начать вашу инспекцию?

– Полагаю, всётаки, – возразил я, – что вы, ваше преподобие, не до конца знаете цель моего визита. А начнём мы вот с чего. Сколько вам потребуется времени, чтобы сказать точно: сколько у вас содержится подследственных; сколько из них по какому делу, и в каком состоянии их дела?

– Я могу ответить на этот вопрос сразу. Сейчас в замке содержится триста двадцать семь подследственных. Двести семьдесят шесть из них обвиняются в колдовстве; пятьдесят один – в ереси; двенадцать из них, – в особо опасной. Из обвиняемых в колдовстве сто семнадцать дел в стадии завершения: подследственные полностью признали свою вину, и сейчас следователям осталось только выяснить, кого ещё эти колдуны и ведьмы завлекли и опутали своими сатанинскими чарами. Пятьдесят шесть дел по колдовству…

– Стоп, ваше преподобие! – прервал я епископа, – Оставим на время ведьм и колдунов. Это – преступники, конечно, опасные. Но вред, который они причиняют, несоизмерим с той опасностью, которую представляют еретики, враги нашей веры. Давайте, остановимся подробнее именно на них.

– Как вам будет угодно, ваше высокопреосвященство, – проскрипел епископ и, после короткой паузы, продолжил, – Восемь еретиков полностью признались, указали от кого они восприняли ересь и назвали своих учеников. Семнадцать полностью уличены, но упорствуют и не называют никого. Более того, четверо из них отказываются признать свои взгляды, проповеди и писания еретическими. Дела двадцати двух находятся пока ещё в самой начальной стадии. Причем, четырнадцать из них арестованы на основании показаний тех, которые полностью признались.

– Кстати. А эти восемь, как вы намерены работать с ними дальше?

– Сейчас мы используем их, если требуется, для очных ставок, а затем предадим суду. Их дела уже завершены.

– И что же их ждёт?

– Как, что?

Епископ удивлённо и недоверчиво посмотрел на меня. «Кардинал, генеральный инспектор инквизиции, а задаёт такие идиотские вопросы. А может быть, он просто притворяется и хочет проверить меня? – читал я в этом взгляде, – Впрочем, это глупо. Какая тут может быть проверка? Вопрос просто риторический. Его высокопреосвященство скучает и несёт невесть что». Вслух же он сказал коротко, но твёрдо:

– Костёр

– Хм… Костёр… – я побарабанил по столу пальцами, – Костёр – это, конечно, хорошо. И душу спасаем, и крови христианской не проливаем, и пастве наглядный урок даём. Это, конечно, хорошо. Но ведь есть же ещё один вид наказания для еретиков. Менее эффектный, но не менее эффективный. Я имею в виду пожизненное заключение.

– Но, ваше высокопреосвященство! Этот вид наказания применяется только к еретикам, отказавшимся от своей ереси и осудившим её! – Кастро горячо начал, но тут же затух и осёкся.

– Вот, вот! Об этом я и хотел поговорить! – подхватил я, – Отречение от своей ереси, публичное покаяние по силе своего воздействия на верующих не уступает костру, на котором горит проклятый еретик.

– Вы совершенно правы, – вздохнув, согласился епископ.

Он потускнел и отрешенным взором созерцал угли в очаге. Похоже, он уже догадался, о чем пойдёт речь. Что ж, тем лучше. Я продолжил:

– И вот, в связи с этим, ваше преподобие, я хочу выразить своё удивление по поводу того, что за всё время, пока вы возглавляете инквизицию этого округа, срок немалый; ни один еретик не раскаялся и не отрёкся от своих заблуждений. Его святейшество, его высокопреосвященство – генерального инквизитора и вашего покорного слугу интересует вопрос: почему так?

Я замолчал, ожидая ответа. А Кастро, оторвавшись от созерцания очага, сделал маленький глоток из своего кубка, вперил свой взгляд кудато мне за спину и скучающим голосом начал:

– Вам должно быть известно, ваше высокопреосвященство, насколько упорны эти еретики в своих пагубных заблуждениях. Как они хитры и увёртливы. Как умело они скрывают свою ересь за строками священного писания и Евангелия. Нам, порой, стоит немалых трудов заставить их признаться в ереси и указать своих последователей и помощников. А зачастую немалую трудность представляет заставить еретика даже просто признать свои взгляды еретическими.

– Да, – согласился я, – Это вдвойне трудно, особенно если в этих взглядах ничего еретического нет.

– Что вы сказали? – переспросил Кастро.

Ему явно показалось, что он ослышался. Я не стал для него повторять, а заметил:

– Я только хотел сказать, что очень трудно поймать черную кошку в тёмной комнате. Особенно, если там нет этой кошки.

Кастро с минуту переваривал услышанное. Когда до него дошел смысл, он настороженно посмотрел на меня. Теперь он окончательно уразумел, что именно я приехал инспектировать, и уже не ждал от моего визита ничего хорошего. Но чтото ему надо было ответить, пауза неприлично затянулась.

– Какая глубокая мысль, ваше высокопреосвященство! Позвольте мне записать её? – пробормотал он, изображая изумление.

«Изумляйся и записывай. Где тебе, псяка, до Конфуция, ты даже изречения основателей христианской церкви не знаешь», – подумал я, а вслух сказал:

– Запишите, запишите. Но вернёмся к нашим баранам, то бишь к еретикам. Ваша епархия и ваша тюрьма славятся тем, что ни один еретик, попавший к вам на подозрение, за всё время пока вы возглавляете этот округ, не избежал кары. Значит, вы умеете заставить их признаться. А это, как вы сами только что признали, далеко не просто. Тогда встаёт вопрос: почему, признавшись в ереси, еретики не желают от неё отрекаться? Согласитесь, это довольно странно. У меня складывается впечатление, что вы просто не ставите перед собой и своими следователями такой задачи. Вы хотите чтото спросить?

Кастро смотрел на меня угрюмым, тяжелым взглядом. Пальцы его перебирали четки из черного дерева. Весь его вид говорил: «А за каким псом это нужно?» Но ведь так не ответишь папскому легату. И Кастро, в конце концов, сформулировал свою мысль подругому:

– Ваше высокопреосвященство, еретики – закоренелые враги нашей веры. Мало того, они, как правило, весьма умные враги. Так какой резон оставлять живым опасного врага?

– Вы изволили забыть один из основополагающих принципов нашей религии. Больше радости на небесах от одного раскаявшегося и очистившегося от скверны грешника, нежели от десятка праведников. К тому же, посудите сами, какой урок извлекают из этого верующие, особенно заблудшие. Отрекись, и царство небесное тебе обеспечено.

– Но оно и так обеспечено еретику, кончившему свою жизнь на костре. Это – тоже канон нашей религии. Смерть на костре мученическая, а все мученики наследуют царствие небесное. Огонь смывает все грехи, в огне очищается душа от скверны ереси.

– Вы верно сказали: огонь костра рождает мучеников. Мучеников, которых их последователи сразу делают своими знамёнами. Вспомните Элиота Бристольского. Сорока лет не прошло, как сожгли его в Йорке, и что же? Сегодня вся Англия и Ирландия потеряны для нашей церкви навсегда. Более того, последователей Элиота становится всё больше и больше во Франции, Фландрии, Германии и Италии. А в Швейцарии элиотская церковь уже официально признана правительством.

Я сделал паузу, чтобы Кастро переварил то, что он услышал. Когда он, волнуясь, сделал ещё один маленький глоточек вина, я назидательно произнёс:

– Не всё стриги, что растёт; и не всё сжигай, что может гореть. Огонь костра, на котором сгорел Элиот, вотвот может разгореться в пожар общеевропейской религиозной войны. Не лучше ли было вместо того, чтобы преследовать Элиота, договориться с ним и использовать его в наших интересах?

Кастро перестал перебирать свои четки. Он был бледен и смотрел на меня исподлобья, прищурившись. Его обычно полные губы были так плотно сжаты, что походили на след от разреза бритвой. Ишь, лайдак, думает, что поймал меня!

– Что это вы так смотрите на меня, ваше преподобие? Если вы обдумываете, в какую форму облечь донос на кардинала Марчелло, то советую вам не ломать себе голову. Ваш донос не принесёт мне вреда, а вам – пользы. Более того, он доставит Генеральному Инквизитору немало весёлых минут, а вы очень скоро распрощаетесь с должностью верховного инквизитора округа. Вы спросите, почему? А кому нужен глава инквизиции округа, который не читает материалов, ежемесячно поступающих к нему из Ватикана? Ради чего учреждена там типография? Евангелие печатать? Как не так! Вам каждый месяц специальный курьер из Рима доставляет инструкции Генерального Инквизитора и тексты выступлений и проповедей Его Святейшества. Что вы с ними делаете? Только не говорите, что внимательно читаете. Я вам процитировал то, что сказал на конклаве кардинал Умберто, ставший после избрания Константином XI. Вы получили этот текст ещё десять месяцев назад и, естественно, не прочитали. Вам, повидимому, было некогда. Всё ваше время вы без остатка отдавали трудам на благо нашей церкви. А именно: преследованию обвиняемых в колдовстве. Здесь вы преуспели, в отличие от работы с еретиками. Мне кажется, вы забыли, с какой целью была учреждена Святая Инквизиция. Главная и непреходящая её задача – борьба за чистоту нашей веры, искоренение злостных и опасных ересей, пагубно влияющих на паству. А колдуны и ведьмы, это – на втором плане. У вас же – всё наоборот. Вы готовы возразить, что в вашем округе опасных ересей не наблюдается? Что все еретики, которые сейчас находятся у вас под следствием, не местные и арестованы по данным объявленного на них розыска? Позвольте не согласиться. Более того, позвольте спросить: а ведомо ли вам, что в самой Генуе действует довольно обширная секта евангелистовиудаистов? А известно ли вам, что знаменитая секта «Ученики Люцифера» свила гнездо не гденибудь, а в Сагоне, у вас под носом? А разве шарлатанастролог Мальгони, занимающийся лжепророчествами и извращающий ложными толкованиями Святое Евангелие уже покинул Геную? Вам нужны ещё примеры того, что творится у вас под самым носом, или вы и сами вспомните?

Я замолчал. Того, о чем я упомянул, было вполне достаточно. Именно эти две секты и этот астролог упоминались в доносах. И было неопровержимо доказано, что епископ Кастро получал от всех их крупные суммы, дабы не препятствовать их деятельности.

Кастро тоже молчал. Он прекрасно знал, что сейчас последует, и лихорадочно соображал, как организовать аресты, чтобы при этом навсегда замолчали люди, которые знают непозволительно много. Но мне на это было, мягко говоря, наплевать. Замолчат, так замолчат, Время с ними. Для того чтобы убрать Кастро, я знал за ним дватри таких дела, пся крев, что здесь его не спасло бы ничье заступничество. Никто и не рискнул бы заступаться.

Я сел к столу, взял несколько чистых листов бумаги и размашистым почерком выписал ордера на аресты и приказы о проведении следствия по обвинению в ереси.

– У вас хватит места в вашем замке? Я имею в виду, хватит ли камер, чтобы вместить всех, кого вам надлежит арестовать по этим ордерам? Впрочем, я не собираюсь поспешно покидать вас и постараюсь помочь вам в ближайшие дни освободить часть камер для вновь арестованных. Аресты произведите немедленно! – я протянул Кастро бумаги, – Отдайте необходимые распоряжения и возвращайтесь. А чтобы я не скучал, ожидая вас, дайте мне список еретиков, что содержатся у вас. Да не тот, где они переписаны скопом, а отдельный: наиболее опасных. И обязательно укажите: в чем заключается их ересь.

Кастро покопался и достал из стола какойто список. Задумавшись на минуту, он быстро дополнил его записями и передал мне. Понятливый, Время его язви! После этого он ещё раз поклонился и вышел с ордерами. Пока он отсутствовал, я бегло просмотрел список. Все тринадцать имён, кроме Франческо дель Роко, мне ни о чем не говорили. Я читал, в основном, список преступлений. Чего там только не было, пся крев! От утверждения множественности обитаемых Миров (в этом, кстати, обвинялся дель Роко) до отрицания тройственности Бога и наличия Бога, вообще. Некоторый интерес вызывала единственная обвинённая в ереси женщина – Маргарита Кастро (уж не родственница ли нашего епископа?). Она объявила, что беременна от Святого Духа; и что ребёнок, которого она произведёт на свет, будет вторым воплощением ХристаСпасителя.

Епископ вернулся быстрее, чем я ожидал. Я даже не успел толком выбрать: с кем из еретиков помимо дель Роко я буду беседовать. Не со всеми же тринадцатью! Этак я точно доживу здесь до второго пришествия в лице младенца Маргариты Кастро. Я зевнул, пометил крестиками четырёх из списка и протянул лист епископу. Тот взглянул и удивлённо приподнял брови:

– Вы желаете, ваше высокопреосвященство, допросить этих четверых. А почему именно их?

– Вообщето, я не обязан давать вам отчет в своих действиях. Но в данном случае никакого секрета нет. Они все выбраны наугад, за исключением Маргариты Кастро. Это – единственная среди них женщина, а я всегда был неравнодушен к этому полу. Кстати, а она, случайно, не ваша ли родственница?

– Отнюдь, – сухо ответил епископ, – Эта фамилия в Испании весьма распространена. А двести пятьдесят лет назад, после войны, здесь осело много испанцев. Вероятно, и мои предки происходят от них.

– Вероятно, – согласился я, – А не является ли эта девица не еретичкой, а попросту бесноватой? Вы над этим не задумывались?

– Вполне возможно. Но нам важно знать: кто внушил ей подобные мысли?

– Резонно. Но я вижу, что особого успеха вы здесь не добились. Надеюсь, вы не догадались подвергать пыткам беременную женщину?

– Боже упаси! К ней применяли только мягкие воздействия: жажда, лишение сна…

«Ничего себе, мягкие воздействия! – подумал я, глядя на благочестивую физиономию инквизитора, – Тебя бы, лайдака, так „мягко“ обработать!»

– Теперь, Антонио д'Алонсо. Я не понял, в чем заключается его вина. Написано, что он неверно толкует слова Творца: «Плодитесь, размножайтесь!» Поясните.

– Он, ваше высокопреосвященство, утверждает, что переписчики Библии на заре нашей веры намеренно или по ошибке пропустили эти слова, которые, якобы, сказал Господь, сотворив Адама и Еву. Он учит, что церковь не должна вмешиваться в дела семьи, что семьи должны создаваться лишь по обоюдному согласию людей…

– То есть, любовь должна быть свободной. А он сам состоит в церковном браке или нет?

– Нет. Он сожительствует с одной из дам, которая наслушалась его проповедей.

– Но я не вижу здесь преступления. Многие из верующих имеют любовниц и открыто живут с ними. Ведь их не обвиняют в ереси.

– Да, но среди последователей этого д'Алонсо большую популярность стали принимать многоженство, многомужие и даже групповые браки.

– Это – интересно! Поясните, пожалуйста, что это такое?

– Несколько мужчин и несколько женщин, от двух пар до десятка объявляют себя одной семьёй. Причем, количество мужчин не всегда равно количеству женщин.

– Хм! Это ещё интересней, чем я подумал. Вот бы взглянуть на их брачную ночь!

– Не думаю, ваше высокопреосвященство, чтобы это доставило вам удовольствие, – со скорбным выражением проскрипел Кастро, – Среди его учеников процветает содомский грех. Причем, особую популярность он получил среди молодёжи от восьми до четырнадцати лет. Кстати, среди последователей д'Алонсо молодёжь составляет подавляющее большинство.

Так… Ято думал, что этот Антонио идейный борец за раскрепощенную любовь, что он выступает против церковных догм в браке… А он, оказывается, просто развратник, пся крев! Да ещё и какой!

– С этим всё ясно. Перейдём к следующему. Франческо дель Роко.

– Хула на Творца, чернокнижие, дьявольские опыты и ниспровержение основ религии. Он – лжеученый.

– Подробнее, пожалуйста. В чем состоит его хула на Творца?

– Этот дель Роко утверждает, что род человеческий, созданный нашим Творцом, не един во Вселенной. На каждой планете, говорит он, живёт своё человечество, сотворённое Господом, и он, БогТворец, делит свою благодать между всеми этими народами.

– Это, несомненно, страшная ересь. И последний. Леонардо де Сото. Кто такой?

– Моряк, капитан корабля. Был отправлен с экспедицией в Новый Свет. Вернулся три месяца спустя без корабля и без команды. Рассказывает, что будто бы на них напали дикари и хотели всех убить, но явился святой Николай и не допустил гибели моряков. Он приказал дикарям отпустить капитана…

– И дикари послушались христианского святого? Странно.

– Более чем странно. Вдобавок ко всему, святой Николай, якобы, потребовал, чтобы де Сото привёз семь тысяч золотых дукатов, и тогда дикари отпустят моряков.

– Хм! И зачем золото дикарям, а тем более святому Николаю?

– Вот это мы и пытаемся выяснить. Его ложь очевидна, но он упорствует; хотя уже третью неделю его допрашивают, применяя все методы убеждения.

– Что ж, я попробую поговорить и с ним.

– Когда вы желаете их допросить?

– Да прямо сейчас. Если, конечно, они не заняты с вашими следователями.

Кастро раскрыл большой журнал в переплёте из желтой кожи, просмотрел две последние страницы и сказал:

– Нет. Сейчас они свободны и находятся в своих камерах.

– Прекрасно! Не будем откладывать дело в долгий ящик. Бьюсь об заклад, ваше преподобие, что к концу дня трое из них дадут согласие на отречение. Принимаете?

– К сожалению, ваше высокопреосвященство, – проскрипел Кастро, – устав нашего ордена запрещает нам биться об заклад. Но мне было бы весьма интересно увидеть результаты вашей работы с такими упорными еретиками. Куда их вам доставить? Вы намерены допросить их здесь?

– Нет. Зачем же я буду занимать ваш кабинет и отрывать вас от дела. Распорядитесь доставить их в обычную камеру для допросов.

– Хорошо. Вам понадобятся помощники?

– Ни к чему. Достаточно будет одного писаря для ведения протокола. Пришлите его в ту камеру, куда вы меня сейчас отведёте.

– Тогда, прошу, – епископ широким жестом показал на дверь.

– Кстати, ваше преподобие, а что это за звуки мешали нам во всё время нашей беседы?

Многоголосый гомон, который я услышал, подъезжая к замку, пробивался даже через плотно закрытое окно кабинета епископа. Кастро прислушался и первый раз улыбнулся. Лучше бы он держал свою улыбку при себе!

– Это идёт допрос колдунов и ведьм, – ответил он.

– Всех скопом? – удивился я.

– Нет. Только восемнадцати. Больше там не помещается.

– Где это, там?

– Во дворе, где мы оборудовали место для их допроса. Это экономит время и позволяет одному следователю работать сразу с шестью подследственными.

– Интересно придумано! Покажете?

– С удовольствием!

Кастро ещё раз улыбнулся своей «замечательной» улыбкой, от которой у меня противно зашевелился желчный пузырь. Мы с ним прошли по мрачным коридорам, спустились по узкой и крутой лестнице и вышли в треугольный двор. Зрелище, которое нам предстало, было достойно пера великого Данте.

По периметру двора, на расстоянии трёх метров от стены, были выкопаны канавы около метра шириной. Канавы были заполнены тлеющими углями. Внутри этого огненного треугольника ходил по пояс голый, в одном фартуке из грубой кожи, монах и мехами раздувал угли. А со стороны стен вдоль этих канав, на деревянных салазках, были широкими ремнями пристёгнуты люди, по шесть вдоль каждой канавы. Их босые ноги были зажаты в колодки и обращены в сторону канав с углями. Салазки перемещались по специальным полозьям. Одни стояли подальше от канав, другие – ближе; а некоторые так близко, что ноги торчали прямо над огнём. Дальнюю от огня часть салазок можно было приподнять с помощью специального приспособления. Таким образом, ноги человека, закреплённого на салазках, можно было опустить к самым углям и даже погрузить в них.

Там были и мужчины и женщины всех возрастов, начиная лет с десяти до глубоких стариков и старух. Все они «шумели». Кто просто рыдал, кто стонал, кто вопил, кто верещал или визжал, а кто и просто выл звериным воем. Но все они, без исключения, корчились от невыносимой боли. А вдоль стен спокойно ходили три монаха в зелёных сутанах ордена святого Себастьяна (по одному вдоль каждой стены). Их сопровождали по два писаря в желтых одеяниях послушников. Монахи поочерёдно подходили к каждому из своих подопечных и задавали им вопросы. В зависимости от ответа салазки или подвигались ближе к огню, или отодвигались подальше. У некоторых допрашиваемых ноги покрылись уже ужасными волдырями, а у иных они уже почернели и дымились. А допрос продолжался, пся крев!

– И кто это придумал? – спросил я епископа, вдоволь насмотревшись на это зрелище.

– Я, ваше высокопреосвященство, – гордо ответил Кастро ещё раз чарующе улыбнувшись.

«Тебя бы, пьсяюка, я зажал в эту колодку за шею, лайдачей твоей харей вниз, чтобы она треснула, и ты раз и навсегда отучился улыбаться таким образом», – подумал я про себя, а вслух похвалил:

– Хвалю за изобретательность. Действительно, у вас освобождается сразу пятнадцать следователей. А какова эффективность этого способа?

– Мы применяем его уже пятый месяц. За это время только шесть ведьм и два колдуна не сознались в своих деяниях.

«Это, судя по всему, были психически больные. Нормальный человек признает здесь всё, что было, и чего не было», – вновь подумал я и спросил:

– И что же вы с ними решили?

– А что можно решить с такими людьми, которые не сознаются даже тогда, когда у них ноги обгорают до костей? Не иначе, как Князь Тьмы помогает им перенести адские мучения. Это ещё больше усиливало их вину, уже доказанную показаниями свидетелей. Все они пошли на костёр.

– Пошли? С обгоревшимито до костей ногами?

– Ну, я оговорился. Их отвезли.

– Получается, ваше преподобие, что по делам о колдовстве у вас оправданных не бывает?

– Разумеется, – самодовольно ответил епископ, но тут же спохватился, – Конечно, ваше высокопреосвященство, это относится только к тем, к кому начали применять методы убеждения. До этого момента оправдания бывают. Сами понимаете, злоба людская и зависть не имеют границ. Бывает, и наговаривают на невинных людей.

Я глянул на него. Его лицо было одухотворённым, глаза поблёскивали, и он с гордостью взирал на своё творение. А во дворе следователимногостаночники, пся крев, продолжали свою плодотворную деятельность во славу католической церкви. Что ни говори, а им тоже изрядно доставалось от жара из канав. Всётаки, у них вредная работа. Впору «спецмолоко» им выписывать. Двое из них уже откинули капюшоны своих сутан, и по их тонзурам обильно стекал пот, заливая глаза и тяжелыми каплями падая на землю. Горят, бедолаги, на работе, язви их в дышло! Надо подать идею, чтобы послушники время от времени вытирали им пот со лба, как хирургам. А что? Они, в своём роде, тоже хирурги. Пьсяки! Я кивнул, и мы с Кастро пошли дальше, а вдогонку нам нёсся несмолкаемый гомон.

Мы прошли ещё по нескольким лестницам и коридорам и, спустившись кудато глубоко вниз, оказались на восьмиугольной площадке, освещенной факелами. На ней дежурили два стражника. Широкая винтовая лестница, по которой мы спустились, уходила кудато ещё глубже. В каждой грани этой восьмигранной призмы находилась массивная дверь, обитая железом. Кастро подошел к одной из них, на ней охрой было написано 12.

– А что сейчас происходит в других? – поинтересовался я.

– Допрашивают еретиков.

– Заглянем.

– Как пожелаете, – пожал плечами Кастро и указал стражнику на соседнюю дверь, номер 11.

Тот быстро отворил дверь, и мы вошли в камеру, имеющую в плане вид трапеции. У дальней стены, напротив входа горел очаг. Справа у входа стояла бочка с водой, а слева за столом сидели монах в зелёной сутане и писарь в желтом одеянии. Кроме очага камеру освещали шесть свечей в трёх подсвечниках. За спиной монаха и писаря на полках и крюках были в идеальном порядке разложены и развешены всевозможные пыточные инструменты. Посредине камеры, ближе к очагу вделано в пол железное кресло, в подлокотниках которого были по два ремённых захвата. У правой стены – каменное возвышение в виде топчана. К нему тоже прикреплялись мощные захваты. В стену вделаны кольца с цепями. А в сводчатом потолке – железный блок. На протянутой через этот блок верёвке висел с вывернутыми руками человек неопределённого возраста, Ноги его были прикованы к полу короткой цепью. Это была классическая дыба. Всё тело человека было напряжено, по нему струился обильный пот. Глаза человека были вытаращены, он тяжело дышал. Воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы.

В камере были ещё два палача или, как их здесь называли, «помощника». Два крепких мужика, совсем голых, если не считать фартуков из некогда красной, а ныне бурой кожи. «Помощники» были заняты делом. Один раздувал угли в жаровне у ног висящего на дыбе, второй загружал в очаг какието металлические инструменты.

При нашем появлении «помощники» продолжали заниматься своим делом, а монах и писарь встали, и монах доложил:

– Ваше высокопреосвященство! Я – старший следователь, брат Этторе. Подследственный – Филипп Руанди, элиотский проповедник. Упорствует и не желает называть тех, кто пускал его под свою крышу для еретических проповедей. Готовим его к пытке огнём. Если снова будет молчать, то сегодня же применим перчатки великомученицы Лукреции.

– А испанские сапоги применяли? – поинтересовался Кастро.

– Три дня назад. Но он ничего не сказал.

– Хорошо, продолжайте, – сказал я и, благословив эту компанию, вышел на площадку.

Там я молча указал стражнику на камеру номер 10. Вопреки моему ожиданию, в ней «помощников», активно помогающих следователю, я не увидел. В камере было всего три человека. В железном кресле сидел монах в тёмнокрасной сутане, за столом сидели монахследователь и писарьпослушник. Следователь чтото горячо доказывал монаху, а тот внимательно слушал и время от времени возражал.

Оказалось, что допрашиваемый монах – один из последователей дель Роко. Его арестовали около месяца назад, и сейчас идёт четвёртый допрос. Перед тем как покинуть эту камеру Кастро в сердцах бросил следователю:

– Довольно дискуссий! Результата не видно.

Я выразил желание заглянуть ещё в пару камер. Как только открылась дверь одной из них, нас чуть не свалил с ног душераздирающий вопль.

На каменном «топчане» лежал надёжно пристёгнутый ремнями молодой человек. У ног его трудились два «помощника». Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: подследственного пытают «испанскими сапогами». Кастро сделал брезгливый жест, монахследователь дал команду, «помощники» ослабили зажимы, и вопли сменились стонами. В камере стало возможным разговаривать. Выяснилось, что на «топчане» лежит венгерский граф, приехавший в Геную два месяца назад. На него сразу же поступил донос, что он не только член опасной секты «монофитов», отрицающих Святую Троицу, но и активный проповедник этого учения. Своих взглядов граф не отрицал, но упорно не желал говорить, кого в Генуе он успел посвятить в своё учение. Здесь всё было ясно. Я благословил собравшихся и, выйдя на площадку, указал на камеру номер 13.

Там работа шла полным ходом. Писарь быстро записывал. Монах, со скучающим видом опершись щекой на ладонь, наблюдал за работой «помощника». А тот методично, с оттяжкой стегал длинной, гибкой лозой по пухлой заднице подростка лет девятидесяти, пристёгнутого к «топчану». После каждого удара подросток взвизгивал, дёргался всем телом и начинал быстро чтото говорить, перемежая слова рыданиями. Как только он умолкал, монах кивал, лоза вновь несколько раз побуждала красноречие; на заднице, ногах или пояснице появлялись новые лиловые рубцы, а мальчишка сначала визжал, потом, всхлипывая, продолжал давать показания. «Помощник» тем временем проверял гибкость лозы и, если не был ей удовлетворён, погружал её в бочку с водой и брал оттуда запасную.

Нам объяснили, что этот мальчишка – член одной из групповых семей, организованных Антонио д'Алонсо. Он сильно напуган и охотно даёт показания на других. Но как только речь заходит о нём самом, он, ну, стесняется, что ли. Вот и приходится побуждать его таким простым, но эффективным образом. И пусть скажет спасибо, от отца ему сильнее бы досталось.

Я благословил и эту компанию и, решив, что насмотрелся достаточно, направился к камере номер 12.

– Кого желаете допросить первым, ваше высокопреосвященство? – осведомился Кастро.

– Всё равно. Давайте в том порядке, как они идут в списке. Но прежде пришлите мне сюда писаря с их делами.

Стражник отпер дверь камеры и зажег свечи в двух канделябрах. Камера ничем не отличалась от тех, где мы только что побывали. Та же бочка с водой у входа, тот же «топчан», цепи и блок в потолке. Тот же очаг, жаровня, железное кресло. И разложенные в идеальном порядке «инструменты убеждения». Хорошо, пся крев, оснащен замок святого Себастьяна.

– Вы уверены, ваше высокопреосвященство, что вам не потребуются помощники? – проскрипел Кастро.

– Я же сказал, что мне никто не нужен, кроме писаря. Пришлите его, а за ним и подследственных, по очереди. И прикажите затопить очаг, здесь сыро.

Стражник затопил очаг, и я остался один. Минут десять я внимательно изучал пыточный арсенал. Пся крев! Трудно было представить человека, способного о чемто умолчать или чтото отрицать, если к нему поочерёдно применить все эти приспособления. Плети и кнуты всех калибров; иглы, самой замысловатой формы, крючья, свёрла, клейма, всевозможные тиски, воронки с длинными гибкими хоботками, пачка тесных перчаток из грубой кожи и много чего другого.

Мои созерцания прервало появление писаря. Он положил на стол четыре папки с делами подследственных и почтительно преклонил колени. Я внимательно посмотрел на него. Это был юноша, почти мальчик в традиционной одежде послушника ордена святого Себастьяна. Желтый атлас плотно обтягивал ладную юношескую фигуру. Курточка, чулки, сапожки – всё было в обтяжку. На руках – перчатки из желтого шелка, голову обтягивал атласный капюшон. Открыто только лицо. Большие карие глаза смотрели на меня настороженно, даже с испугом.

– Встань, сын мой. Как тебя зовут?

– Лючиано дель Фасо, ваше высокопреосвященство.

– Садись на своё место, Лючиано. Нам предстоит трудная работа. Ты знаешь, кто я?

– Нет, ваше высокопреосвященство.

– Не лги, сын мой. Ложь – страшный грех. Я полагаю, весь ваш замок уже третий день стоит на ушах в ожидании приезда с инспекцией кардинала Марчелло. И уж наверняка епископ Кастро приказал тебе тщательно запоминать всё, о чем я буду говорить с еретиками, и незамедлительно передать ему слово в слово. Думаю, что ты не только хорошо пишешь, но и обладаешь незаурядной памятью, и епископ не случайно послал ко мне именно тебя. Ведь верно?

– Уверяю вас, ваше высокопреосвященство, – испуганно пролепетал мальчик, – Его преподобие ни о чем таком и словом не обмолвился!

– Опять ложь, сын мой, – сухо сказал я, – Но я прощаю тебе её, ибо она продиктована страхом, который внушает тебе епископ Кастро. Но, должен тебя заверить, тебе не стоит опасаться его больше, чем меня. Запомни, сын мой. Ты будешь записывать в протокол только то, что прозвучит после того, как я левой рукой коснусь виска. А после того, как я коснусь брови, ты не только не должен ничего записывать, но и боже тебя избави запомнить хотя бы одно слово! Ну, а если хоть одно из этих слов дойдёт до ушей епископа Кастро…

Я улыбнулся. Улыбка кардинала Марчелло вгоняла в холодный пот и нервную дрожь даже королей и герцогов. Мальчишка чуть не лишился чувств. Но тут я вспомнил улыбочку Кастро и быстро стёр со своего лица зловещую гримасу.

– Ты понял меня, сын мой? – ласково спросил я.

– Понял, ваше высокопреосвященство, – чуть слышно прошептал Лючиано.

– Вот и хорошо. А теперь приступим к работе. Прикажи привести первого.

Лючиано вышел из камеры и тут же вернулся. Я невольно залюбовался неслышными и грациозными движениями юноши. Минут через десять в камеру ввели Антонио д'Алонсо.

Эта эпоха ещё не знала фотографии, и в деле не было портрета д'Алонсо. Но примерно таким я и представлял его себе, когда мне рассказывал о нём Кастро. Даже тюрьма и пытки не смогли лишить его основного качества: способности нравиться определённому, весьма обширному кругу женщин. Было в нём чтото от кино или эстрадной звезды. Сейчас ему было уже ближе к сорока, чем к двадцати, но даже возраст не сумел его испортить. А каким он был в двадцать лет! Я напряг воображение и сделал поправку на тюрьму и возраст. Ах ты, лайдак! Да тогда за ним без оглядки на мужей и родителей бегала половина женского населения Генуи: от двенадцатилетних девчонок до сорокалетних вдов и почтенных матерей семейств. Почемуто именно такие вот смазливые личности и сводят с ума недалёких женщин. А таких женщин, увы, большинство, пся крев! Мне же такие личности всегда были противны. Если бы я встретился с ним при других обстоятельствах, я бы нашёл повод заставить его обнажить оружие. Видит Время, я целил бы ему только в одно место. Теперь понятно, что привело его к такой «ереси», и почему у него так много последователей.

Я, не глядя, благословил развратника и молча указал ему на кресло. Сам я в это время листал его досье. Беглого просмотра было вполне достаточно для уяснения того, что Антонио д'Алонсо не только развратник, но и трус, малодушная личность. Он начал говорить ещё тогда, когда по его изнеженному женскими ласками телу впервые прошлась плеть «помощника». На дыбе он сознался во всём. А уж когда ему надели «испанский сапог» и чутьчуть затянули винты, он начал так быстро и так подробно перечислять своих последователей, что писарь не успевал за ним. Следователь был вынужден вызвать ещё одного. Список был составлен на нескольких листах и заполнен двумя разными руками. Вот ведь пьсяка!

Я уже выработал линию своего поведения и понял, каким образом я сломаю этого Антонио. Но для полноты впечатления и чтобы довести развратника до стадии спелости, я ещё десять минут листал досье. Потом я медленно поднял на Антонио тяжелый взгляд. Кардинал Марчелло умел это делать, дышлом его по затылку! От такого взгляда у людей и покрепче этого Антонио мокло в штанах. Антонио сжался в комок и затаил дыхание. Сейчас оннапоминал кролика, пытающегося спрятаться от удава, затаиться в траве. Но ято был не подслеповатый удав! Минуты две я молча разглядывал Антонио неподвижным взглядом. Всё, готов псина!

– Антонио д'Алонсо! Вы – страшный грешник, – медленно начал я замогильным голосом, – Надеюсь, вы сознаёте всю глубину своего падения?

– Да, ваше высокопреосвященство. Я слишком любил женщин и совершенно не заботился о спасении души; ни своей, ни тех, с кем предавался утехам плоти. Слишком часто я нарушал заповедь «не возжелай жены ближнего своего!», и за это вынужден сейчас расплачиваться.

– Да Бог с вами, мессир Антонио! – я сделал знак писарю, – Пусть бы вы переспали со всеми женщинами Генуи и окрестностей. Это касается только их семей. Но вы пали гораздо глубже!

– Вы хотите сказать, ваше высокопреосвященство, что я чувственную, плотскую любовь ставил выше семейного долга и учил своих последователей достигать наибольшей радости в отношениях между мужчинами и женщинами?

Антонио внезапно приободрился и распрямился в своём кресле. Я удивлённо приподнял брови. Как раз этого и я не хотел сказать. Вот ведь, лайдак! Похоже, он собирается посвятить меня в основы своих взглядов на секс. Ха! Ну, пусть попробует, дышлом ему между ног!

А Антонио продолжал:

– Господь сотворил всех тварей земных, в том числе и людей, разделив их на два пола. Это он сделал для того, чтобы они могли размножаться. Но если животные совокупляются только в особые периоды, и каждое совокупление заканчивается у них приплодом, то у людей – иначе. Почему, ваше высокопреосвященство? Видимо, Творец в отношениях между мужчиной и женщиной имел в виду не только простое продолжение рода, но и нечто другое. Ведь именно любовь отличает человека от зверя. Так захотел Творец! Так почему же Святая Церковь считает эти отношения греховными?

Антонио разошелся, глаза его горели. Похоже, он уже думал, что перехватил инициативу. Великое Время! Он что, забыл, где находится?

– Вы ошибаетесь, сын мой, – мягко ответил я, – Святая Церковь отнюдь не осуждает плотские отношения между мужчиной и женщиной; наоборот, благословляет и освящает браки.

– Только для того, чтобы у людей было потомство!

– Опять вы не правы, сын мой. Если бы это было так, то церковь держала бы мужчин и женщин отдельно друг от друга и разрешала бы им совокупляться не чаще одного раза в год, когда женщина заведомо может забеременеть. Но ведь это – не так. Или ты можешь возразить?

– Конечно! Если церковь не осуждает любовных отношений, почему же монахи приносят обет безбрачия, отрекаются от плотских утех, которые даровал человеку Творец?

– Ты, оказывается, глуп, сын мой. Ведь ты сам ответил на свой вопрос. Монахи потому и монахи, что они отрекаются от многих земных, человеческих благ, радостей и утех. Их жизнь целиком посвящена Богу и только ему. Всё, что может отвлечь их от этого, они отвергают. И чем тяжелее утрата, тем выше их подвиг. Но мы отвлеклись от главного. Твой грех, твоё преступление перед церковью и верой заключается не в твоей любвеобильности. Мне кажется, ты сознательно пытаешься увести нас в сторону, подальше от своих истинных преступлений. Я хотел бы поговорить с тобой, для начала, о содомском грехе, то есть, о совокуплении мужчины с мужчиной. Среди тех, кто наслушался твоих проповедей, таких немало. Что ты скажешь об этом?

– Ваше высокопреосвященство! Вот, все говорят мне: грех, страшный грех! Может быть, вы укажете мне, где в Святом Евангелии упоминается об осуждении Спасителем этого, как все говорят, греха?

Ого! Он ещё и спорит! Он ещё и нападает! Ай да, Антонио! Ай да, сукин сын! А молодец, пся крев! Хоть и развратник, а молодец!

– Спаситель, сын мой, считал этот грех такой мерзостью, что даже не стал осквернять уст своих и ушей слушателей своих упоминанием о нём. К тому же, он полагал, что из памяти людской ещё не изгладилась память о каре, постигшей Содом.

– А почему вы, ваше высокопреосвященство, трактуете гибель Содома, как наказание за этот грех? Может быть, Господь послал на Содом дождь огненный за то, что его жители нарушили законы гостеприимства и попытались взять странников силой?

Интересно рассуждает, пся крев! С таким надо держать ухо востро.

– Ваши слова, сын мой, бездоказательны, а потому весьма спорны. Давайте вернёмся к вашим собственным словам. Господь не случайно сотворил всё живое двуполым, в этом был его высший промысел. Таким образом, содомское извращение оскорбляет Творца, идёт в разрез с его волей. Это противно замыслу божьему и противоречит природе.

– Но как быть, ваше высокопреосвященство, если человек, который должен был родиться женщиной, рождается мужчиной? Он, выходит, должен страдать до самой смерти?

Знакомые напевы, пся крев! Только до них должно пройти ещё не одно столетие. Сколько бумаги будет исписано, сколько страстных речей будет произнесено, сколько движений будет создано; и всё – в защиту «голубеньких». И всё потому, что Святая Инквизиция в своё время прошляпила это дело. Вместо того чтобы сжигать Джордано Бруно и других философов, надо было жечь «голубых» и как можно больше!

– Случайно, сын мой? Господу нашему неизвестно такое слово. Если уж ктото родился мужчиной, так им он и должен быть. Такова воля Божья. А если он чувствует себя женщиной, то это – его беда. Таких надо лечить, а не потакать их слабостям, иначе болезнь разовьётся и зайдёт слишком далеко. Тебе нечего возразить, сын мой? Перейдём к другому твоему прегрешению. С твоей лёгкой руки в Генуе и её окрестностях образовалось множество так называемых групповых семей. Ты и это можешь обосновать ссылками на Святое Евангелие и Библию?

Развратнику явно нечего было ответить на это вопрос. Он отвёл взгляд в сторону и начал внимательно изучать игру пламени в очаге.

– По твоим показаниям, в Генуе и её окрестностях создано более пятидесяти групповых семей, насчитывающих от трёх до двадцати человек в каждой. Там, как я понимаю, тоже процветают содомский и лесбийский грехи. Разве не так?

– Но ваше высокопреосвященство, – промямлил Антонио, не отводя своего взгляда от пламени очага, – эти объединения возникли сугубо добровольно и никакого вреда не приносят…

– Никакого, кроме растления! В данный момент в соседней камере секут лозой десятилетнего мальчишку, выбивая у него показания на самого себя. Он тоже был членом такой семейки. В качестве кого? И что, позвольте спросить, из него выросло бы? В списках этих семей, которые вы продиктовали на допросе, я увидел два десятка таких мальчишек и столько же девочек в возрасте от восьми до двенадцати лет. Что там с ними делают, чему они там учатся? Я вижу, мессир Антонио, что вам нечего сказать по этому поводу. Тогда ответьте на последний вопрос. Знаете ли вы, что вас ожидает?

Антонио вздрогнул и напрягся. Его лицо исказилось гримасой страха, которая тут же сменилась маской покорности и отрешенности.

– Да, ваше высокопреосвященство, – чуть слышно ответил он.

– Я думаю, такой конец вряд ли вас прельщает?

– Кого, ваше высокопреосвященство, может привести в восторг смерть на костре?

– Но согласитесь, вы её вполне заслужили. Однако, не взирая на моё сугубо отрицательное отношение к вам, я могу смягчить вашу участь, и вы не пойдёте на костёр.

Антонио резко повернулся ко мне, в глазах его засветилась надежда, а я продолжал:

– При одном условии. Вы должны будете в соборе публично покаяться в своём грехе и осудить его. В этом случае вас не будут передавать в руки светских властей, церковь не отречется от вас и накажет вас своей властью.

– В чем же будет заключаться наказание?

– В пожизненном покаянии в одной из монастырских тюрем. Вы до конца дней своих должны будете пребывать в молитвах и размышлениях о вечности. Причем, первый год или три, как назначит суд, вы будете соблюдать строжайший пост: хлеб и вода, исключительно. По истечении этого срока вам будет позволено раз в три месяца вкушать мясо. Первое письмо родным вы сможете написать не ранее чем через пять лет, а первое свидание вам разрешат через десять лет. Но вы останетесь жить и будете славить Господа, которого оскорбляли своими грехами. И когда он положит предел вашему земному существованию, вы предстанете пред ним чистым и обновлённым. Выбирайте.

Антонио крепко задумался, с ужасом глядя на пламя очага. В самом деле, выбор не из лёгких. Смерть на костре или скотское полусуществование без всякой надежды вырваться. Наконец он поднял голову, посмотрел на меня и медленно произнёс:

– Ваше высокопреосвященство, я выбираю костёр.

Ишь ты! Мужество в нём проснулось! А где оно у тебя было, пся крев, когда ты показания давал? И сейчас мы увидим, надолго ли его у тебя хватит?

– Ну, что ж, мессир Антонио. Примерно такого ответа я от вас и ожидал. Любой здравомыслящий человек предпочтёт пусть страшные, но краткие муки на костре тому пожизненному покаянию, картину которого я вам только что нарисовал. Здесь вы не ошиблись. Но вы ошиблись в другом. Вы не знаете, с кем имеете дело.

Тут я встал, подошел к Антонио и наклонился над ним, глядя ему прямо в глаза. Медленно и негромко, отчетливо выговаривая каждое слово, я произнёс:

– Я – кардинал Марчелло! И, клянусь своей шапкой, я не допущу, чтобы эти бордели, которые вы именуете семьями, отметили вашу смерть разнузданными, богопротивными оргиями. И не допущу, чтобы через год число этих семей утроилось или учетверилось, и чтобы они и их дети молились не ХристуСпасителю, а АнтониоРазвратнику. Вы, вероятно, именно на это и рассчитывали? Но этого не будет! А будет вот что. Вы публично покаетесь, осудите свои грехи и отречетесь от них. В собор, где будет происходить покаяние, мы соберём всех ваших семейников, в том числе и тех, кто ещё находится на свободе. И вы произнесёте перед ними проповедь, где гневно осудите тот разврат, в который вы их втянули. После этого вы отправитесь на пожизненное заключение в один из отдалённых монастырей с самым строгим уставом. Вот это я вам обещаю. И так будет!

– Интересно, как вы это сделаете? – с некоторым вызовом в голосе спросил Антонио.

– А вот как!

Я улыбнулся знаменитой улыбкой кардинала Марчелло, от которой у развратника язык провалился в гортань, а между лопаток побежали ручьи холодного пота. Потом я подошел к «витрине» со «средствами убеждения».

– Вас уже угощали плетьми, поднимали на дыбу и примеряли испанские сапоги. Так? Так! Но всё это невинные шутки, по сравнению с теми процедурами, которые я вам сейчас пропишу. Лючиано, ты сейчас всё распишешь в двух экземплярах. Один из них отдашь мессиру Антонио. Он должен знать, когда и к чему надо быть готовым. Процедуры эти будут продолжаться до тех пор, пока вы не подпишете своё отречение. После этого вас подлечат, дабы свою проповедь вы смогли произнести, твёрдо стоя на ногах. Я только опасаюсь, что в условиях заключения в монастырской тюрьме следы этих процедур напомнят о себе весьма мучительно. Но ничего не поделаешь. Мы, инквизиторы, как хирурги; врачуя душу, вынуждены причинять боль телу. Я думаю, что в свою проповедь вы должны будете включить свою благодарность в наш адрес. Итак. Лючиано, записывай. День первый.

Я взял с полки пару тесных перчаток из грубой сырой кожи и положил их на стол, чтобы Антонио видел этот инструмент. Но говорил я теперь так, словно Антонио в камере не было. Обращался я исключительно к Лючиано.

– Запиши: перчатки великомученицы Лукреции. Знаешь ли ты, сын мой, почему они так называются? На заре нашей веры, когда языческие римские императоры жестоко преследовали первых христиан, жила знатная патрицианка Лукреция. Господь наш озарил её своим светом, и она приняла святое крещение. Возвращаясь с тайного собрания, она, чтобы не забыть, записала место и время следующей встречи общины с внутренней стороны своей перчатки, сделанной из тонкой кожи. Но за ней уже следили, и соглядатай увидел, как она делала запись. Лукреция заметила слежку и, чтобы спрятаться, зашла в таверну, хозяином которой был христианин. Но того уже схватили, и в таверне была засада. Поняв, что ещё мгновение, и опасная тайна станет достоянием врагов нашей веры; Лукреция быстро подошла к очагу и сунула свои руки в перчатках в огонь. Сыщики смогли снять перчатки с её рук только вместе с кожей. Вот, в честь этой мученицы и названы эти перчатки. Видишь, они весьма тесные и сделаны из сырой кожи. Их сначала замачивают, а потом натягивают на руки подследственному. Когда руки в перчатках помещают в угли жаровни, вода быстро испаряется, кожа сильно сжимается и сначала просто сдавливает руки. Причем, сдавливает нестерпимо, мало кто может это выдержать. Ну, а потом кожа перчаток прикипает к коже рук. Это делает воздействие ещё более эффективным. Записал? Два дня отдыха. День четвёртый. Испанские сапоги. Их ему уже примеряли, но, так, слегка. На этот раз, запиши, винты должно затянуть до третьего деления. При этом кости ног остаются целы, но мышцы будут повреждены весьма сильно. Записал? Ещё три дня отдыха.

Я намеренно не смотрел в сторону Антонио, но прекрасно знал, как он меняется в лице. Я снял со стены клещи особой формы. Щелкнув ими пару раз, я обратился к Лючиано:

– День следующий. Пиши: клещи и огонь плюс клещи. Для начала ему холодными клещами выдернут по одному ногтю на каждой руке и по два ногтя на ногах и раздавят по два пальца на каждой руке и ноге. Затем клещи накалят до красна и будут захватывать ему рёбра и кожу на боках. Записал? Ещё три дня отдыха.

Я положил на стол воронку с длинным, гибким хоботом.

– День следующий. Пиши: вода холодная, сколько войдёт и сверх того. Этот конец воронки, сын мой, вводится до желудка, и подследственного накачивают водой. Вода может быть холодная, горячая, солёная или взятая из выгребных ям. Для начала пусть будет холодная, на следующий день напиши горячую, а на третий – солёную. Потом запиши четыре дня отдыха, и воды не давать. Записал? День следующий.

Я снял с полки и положил на стол приспособление из узких металлических полос, расположенных по окружности разрезанного обруча.

– Запиши. Корона святого Франциска. Сначала холодная, буде потребуется, то и горячая. С этим орудием, сын мой, так же связана поучительная история. Рыцарь Франциск участвовал во втором крестовом походе и был захвачен в плен. Сарацины потребовали, чтобы он отрёкся от христовой веры. Доблестный рыцарь ответил отказом. Ты помнишь, какие в те времена были шлемы? В виде ведра, с неподвижным забралом. Жестокие сарацины разрезали шлем на отдельные полосы, оставив целым только шишак. Затем они водрузили разрезанный шлем на голову рыцаря и стали стягивать его ремённой петлёй. Голова рыцаря треснула, но он умер настоящим христианином, ничем не погрешив против веры. Наши мастера, чтобы сделать подследственного сговорчивее, иногда нагревают эту корону на углях. Но, как правило, это не требуется. Записал? Ещё четыре дня отдыха, и снова – испанские сапоги. На этот раз винты следует затянуть, сначала нижние, до пятого деления. В этом случае дробятся кости пальцев ног и ступней. Потом – верхние. Это уже дробит и голени. Записал? Ещё четыре дня отдыха.

Я взял со стены сплошную, сделанную из тонкой листовой меди, маску с большими прорезями для глаз и задумчиво повертел её в руках.

– Запиши, сын мой: маска великомученика Валентина. С ней тоже связана история. Валентин был шутом у одного из римских патрициев, но он был и добрым христианином. Он пользовался полным доверием святого Петра и, как оказалось, не напрасно. Поскольку Валентин был грамотным, святой Пётр сделал его своим секретарём. Валентин один знал состав христианской общины и тайных жертвователей из числа богатых патрициев. Он так же вёл всю переписку святого Петра с другими общинами Римской Империи. Ктото донёс на Валентина его хозяину, и тот приказал пытать его в присутствии Генерального Прокурора Рима. Но Валентин только смеялся и шутками отвечал на все вопросы. На глаза жестокому хозяину попалась медная маска, которую Валентин заказал для какогото языческого праздника. «Смеёшься! – вскричал он, – Ну, так я отучу тебя смеяться!» Он приказал накалить маску в очаге и надеть её на своего шута. «Смейся же, смейся!» – кричал он. «Ну, что же ты не смеёшься? – спросил он, когда мучители вместе с кожей отодрали от лица остывшую маску, – Покажи свою улыбку!» И тогда Валентин поднёс к лицу изуродованные пытками руки, поднял вверх углы обгоревших губ и открыл рот. Он так и умер с улыбкой на устах. Наши мастера подгоняют эту маску по лицу подследственного и накаляют её на углях. На затылке она крепится вот этими защелками. Я ещё не слышал, чтобы ктото сумел после этого улыбнуться, как великомученик Валентин. Записал? Четыре дня отдыха и…

Я снял с полки кол семи сантиметров в диаметре и тридцати сантиметров длиной. Один конец его был закруглён, а на другом имелся посадочный шип.

– И в заключение наш подследственный будет подвергнут одному из самых гуманных методов убеждения. Он будет бодрствовать, сидя в этом кресле, не менее четырёх суток. А чтобы его не клонило в сон, в сидение кресла предварительно будет вставлен этот предмет, который будет введён ему в соответствующее отверстие. Заодно он прочувствует: для чего оно дано мужчине. Записал? На этом и остановимся. Пока.

Я заметил, что левая рука, которой Лючиано придерживал листы бумаги, заметно дрожала. Дрожали и его губы. Так сильно подействовало на моего послушника сравнение работы инквизиции с древнеримскими палачами и сарацинами и красочное описание работы «средств убеждения». Хотя, по роду деятельности, писарь не раз присутствовал при допросах с «воздействием». Впрочем, «воздействия» отнюдь не всегда заходили так далеко.

– Ваше высокопреосвященство! – услышал я слабый голос Антонио.

Услышал, но не обратил на него ни малейшего внимания. Я снова обратился к Лючиано:

– Теперь, сын мой, ты перепишешь этот график и передашь один экземпляр мессиру Антонио. Пока он его изучает, позовёшь двух помощников. Мы приступим сегодня же. Зачем терять время? Заодно прикажешь принести нам обед. Пока они готовятся, мы с тобой пообедаем.

– Ваше высокопреосвященство! – теперь Антонио уже завопил.

Он вывалился из кресла, упал на колени и ухватил меня за край сутаны.

– Пощадите, ваше высокопреосвященство! – рыдал он.

– Поздно, сын мой, поздно, – мягко отстранился я, – Я предлагал вам спасение, вы его отвергли и сами выбрали себе путь. Действуйте, сын мой, – обратился я к Лючиано.

– Ваше высокопреосвященство! Пощадите! Я подпишу всё, что вы требуете, и выступлю с проповедью в соборе хоть завтра утром! Пощадите!

Антонио всего трясло, он был бледен, холодный пот стекал по его лицу. Ручаюсь, что в штанах у него тоже было мокро. Какоето время я посмотрел на него, вздохнул и сказал Лючиано:

– Сын мой, напиши текст отречения по всей форме. Ты знаешь, как это делается. А ты, мессир Антонио, сядь на своё место и замолкни. Мне надо ещё коечто почитать.

С этими словами я раскрыл дело Маргариты Кастро. С развратником я покончил. Через пятнадцать минут Антонио д'Алонсо, не читая, трясущимися руками подписал отречение.

– Вот вам бумага. Идите и пишите текст проповеди. Вечером передадите его мне для редактирования, – приказал я.

Антонио увели. Лючиано вздохнул и передал мне протокол. Бегло просмотрев его, я убедился, что мальчик записал именно то, что я хотел. Он правильно понял меня. Взглянув на него, я увидел в его глазах следы презрения. Проследив за взглядом, я понял, что он смотрит на пустое кресло, где только что сидел Антонио.

– Хм! Я вижу, сын мой, ты уже сожалеешь о том, что мы не применили к мессиру Антонио хотя бы десятой части того, что пообещали. Видишь ли, сын мой, иногда красноречивое слово действует лучше любой пытки. Особенно это относится к таким субъектам, как этот Антонио. Зачем тратить лишние усилия и время, когда клиент и так созрел. А времени у нас мало. Нам сегодня надо разобраться ещё с тремя. А вот и первая из них.

В этот момент в камеру ввели Маргариту Кастро. Я благословил её и указал на кресло. Она робко присела и уставилась на меня взглядом затравленного зверька. Ну и вкус у Святого Духа, пся крев! На его месте я бы ни за что не польстился на эту особу. Страшна, как Схлопка, или как смертный грех по выражению этой эпохи. Хотя… Я сделал скидку на тяжело протекающую беременность, на тюрьму, на пытки жаждой и бессонницей.

– Сын мой, – шепотом спросил я Лючиано, – ты знал эту девицу раньше?

– Да, ваше высокопреосвященство, – ответил писарь.

– Она всегда выглядела так жутко?

– О, нет, ваше высокопреосвященство! Это была одна из самых привлекательных девушек Генуи. Красавицей её назвать было трудно, но…

Лючиано покраснел и осёкся. Я улыбнулся, улыбнулся обычной человеческой улыбкой и похлопал его по плечу.

– Ну, ну, сын мой! Не надо так смущаться, особенно после разговора с Антонио д'Алонсо. А отца её ты знаешь?

– Да, ваше высокопреосвященство.

– Каков он? Я имею в виду: каков он в вере?

– Джулиано Кастро – добрый католик. Он очень твёрд в вере, не пропускает ни одной службы и много жертвует церкви.

– Понятно.

Мне действительно всё стало понятно. Суровый католик Кастро мог запросто изувечить свою дочь, если бы узнал, что она ждёт внебрачного ребёнка. И никто ей ничего не внушал. Она сама всё придумала. Боюсь только, что Святая Инквизиция несколько перестаралась в этом деле, и невинная ложь переросла в тихое помешательство. Возможно, Маргарита уже и сама верит в то, что носит в себе плод от Святого Духа. Проверим.

– Скажи, дочь моя, – мягко начал я, – в каком виде являлся тебе Святой Дух, и какие слова он тебе говорил?

Маргарита начала робко и сбивчиво пересказывать известный евангельский сюжет. Постепенно она увлеклась, глаза её заблестели, она начала приводить всё новые и новые подробности, порой откровенно натуралистические. Увы, я оказался прав. Несколько раз я прерывал Маргариту вопросами и ловил её на противоречиях. Это давало надежду, что её фантазия ещё преобладала над помешательством. Что ж, слава Времени, не всё ещё потеряно. Я решительно остановил Маргариту и на несколько минут замолчал. Блеск в глазах Маргариты постепенно потух, и она снова напоминала затравленного зверька.

– Хорошо, дочь моя, – сказал я наконец, – Я верю тебе.

– Верите, ваше высокопреосвященство? – робко и недоверчиво переспросила Маргарита.

– Конечно! – убедительно ответил я, – Но ты ведь знаешь, как коварен враг рода человеческого, как искусно он принимает чужие облики и рядится в чужие одежды. Поэтому ты не должна носить в себе обиды на Святую Инквизицию за то, что она не сразу поверила тебе. Что же касается твоей участи, то тебе нельзя здесь больше оставаться. Тюрьма не место для будущей матери. А к тому плоду, который носишь ты, мы должны относиться особенно бережно. Поэтому, сегодня же тебя переведут в монастырь урсулинок в Мантуе. Сёстрыурсулинки весьма опытные в таких делах. Они помогут тебе выносить плод, примут роды и окажут почести как Богородице. Я их об этом предупрежу. Если ты пожелаешь, то можешь остаться с ними и после родов.

– Вы не обманываете меня, ваше высокопреосвященство? – недоверчиво, но с надеждой в голосе, спросила Маргарита.

– Кардиналы не лгут, дочь моя! – сурово ответил я и приказал Лючиано, – Увести и приготовить к отправке в Мантую, в монастырь урсулинок. А к нам пусть приведут следующего.

Когда Лючиано вернулся, я уже листал дело Франческо дель Роко. Мой «клиент» по списку шел третьим. Приближался центральный момент моей операции. Лючиано прервал мои размышления робким вопросом:

– Ваше высокопреосвященство, неужели вы действительно поверили, что Маргарита Кастро понесла от Святого Духа?

– Конечно, нет, сын мой! Я не настолько глуп, чтобы верить этим сказкам. Но и не настолько жесток, чтобы держать в тюрьме беременную женщину и мучить её допросами и гуманными методами убеждения, которые применял к ней епископ Кастро. Что же касается главного вопроса: кто ей это внушил? – я помолчал, – Да никто ей этого не внушал! Точнее, это ей внушил страх. Она смертельно боялась своего отца – ревностного католика. И ей в голову пришла наивная мысль. Отец не тронет её, если узнает, что она беременна от Духа Святого. Постепенно, она сама уверовала в это и помешалась. Но, слава Всевышнему, это ещё не зашло так далеко, чтобы стать необратимым. Сёстрыурсулинки в Мантуе – мастерицы своего дела. Они как раз специализируются на таких тихих помешательствах. А роды и материнство окончательно излечат несчастную Маргариту. Да и отцу будет трудно достать её в этом монастыре. Но это был случай простой. А вот сейчас нам предстоит работа посложнее.

Последние слова я произнёс, когда в камеру вводили Франческо дель Роко. Это был крепко сложенный мужчина лет сорока пяти. Длинные черные волосы, чуть тронутые сединой, обрамляли бледное лицо с высоким лбом и внимательными настороженными глазами. Я благословил его, и он занял своё место.

– Мессир дель Роко, – начал я, – как видите, мы – одни, и, значит, я пригласил вас не для допроса, а для беседы.

– Инквизитор, ваше высокопреосвященство, не приглашает, а вызывает, – возразил дель Роко, – Поэтому, любая беседа с ним является для подследственного допросом.

– Пусть будет так, – согласился я, – Но я не собираюсь ни выпытывать у вас имена ваших учеников, ни выяснять: кто давал вам приют для вашей работы. Словом, меня не интересует ничего, что, с вашей точки зрения, может повредить другим людям. Я хочу задать вам вопросы, касающиеся только вас и вашей дальнейшей судьбы. Итак, мессир дель Роко, вы знаете, что вас уличили в серьёзном и весьма тяжком преступлении.

– Осмелюсь сделать поправку, ваше высокопреосвященство, – возразил дель Роко, – Ни в каком преступлении меня не уличили. Всё, что относится к чернокнижию и к лжепророчествам, я отверг, и следователи ничего не смогли доказать.

– Но вы сами подтвердили своими показаниями, что проповедовали учение о множественности обитаемых Миров под нашим Солнцем. И, тем самым, возвели хулу на Творца.

– В чем же здесь хула?

– Вы утверждаете, что жителей этих Миров Творец создал по образу и подобию своему?

– Несомненно.

– Вы утверждаете, что Господь делит свою благодать между всеми этими народами?

– И это – истина. Иначе и быть не может. Не бросит же отец без призрения чад своих.

– Но, согласитесь, Сына своего он послал только к нашему народу, дабы спасти его.

– Не соглашусь. Вы, ваше высокопреосвященство, утверждаете это так, словно вы сами побывали на Меркурии, на Венере, на Марсе и на Юпитере и убедились в этом лично.

– Нет. Там я, к сожалению, не был. Но, согласитесь, мессир дель Роко, что ваше учение сильно противоречит Святому Евангелию и Библии и, тем самым, коренным образом подрывает основы христианской религии.

– Тем хуже для религии, – пожал плечами дель Роко, – И тем хуже для Библии и Евангелия. Беда нашей религии и нашей церкви в том, что они недостаточно гибкие и с трудом воспринимают открытия науки, покровителями которой они себя объявили. Вспомните, ваше высокопреосвященство, как долго церковь отказывалась признать учение великого Густава о гелиоцентрической системе Мира.

– Помню, прекрасно помню. Но на вашу участь это не оказывает ни малейшего влияния. Вы знаете, что вас ожидает?

– Знаю, прекрасно знаю. Что поделаешь? Если у нашей церкви не хватает аргументов в научных спорах, она решает их просто. Есть субъект, есть и проблемы. Нет субъекта, нет и проблем. Только всё это напрасные старания, ваше высокопреосвященство. У меня уже достаточно учеников и последователей, которые разовьют мою идею дальше. И лет через пятьдесят, а то и раньше, вам всё равно придётся признать моё учение соответствующим истине.

– Никогда! Этого не будет никогда, мессир дель Роко. И скоро вы сами в этом убедитесь. Я же сейчас желаю одного: сохранить вам, как выдающемуся ученому нашего времени, жизнь. И поэтому предлагаю вам отречься от своих заблуждений и публично осудить их.

– Иначе, костёр?

– Да. Иначе, костёр! – решительно подтвердил я.

Дель Роко несколько долгих минут разглядывал меня, явно пытаясь проникнуть в мои мысли. В конце концов, он вздохнул и спросил:

– Правильно ли я понял вас, ваше высокопреосвященство? Вы предлагаете мне отречься от главного дела своей жизни и публично осудить его как лжеучение? Взамен вы обещаете мне жизнь. То есть пожизненное заключение в монастыре, где я должен буду каяться и молиться до конца дней своих. Не пытайтесь убедить меня в ином, я хорошо знаю законы.

– А я и не пытаюсь. Хотя, заключение заключению рознь. Что же касается… Почему, мессир дель Роко, вы считаете учение о множественности обитаемых Миров главным делом своей жизни? Делом, за которое не жалко отдать саму эту жизнь.

– Как же, ваше высокопреосвященство! Это же величайшее открытие века. Отныне мы не одиноки во Вселенной!

– Открытие? И как же вы его совершили? Разглядели на Марсе каналы и решили, что это дело рук человеческих. А остальное домыслили. Нет, мессир, это не открытие, а всего лишь предположение, гипотеза. К тому же, она не имеет ни практического значения, ни будущего. В отличие от других ваших работ.

– Это каких же, ваше высокопреосвященство?

– Ну вот, хотя бы этой.

Я достал из папки лист с чертежами профиля крыла самолёта и с формулами расчета подъёмной силы.

– Это, если не ошибаюсь, наброски вашей идеи летательного аппарата. Почему бы вам не заняться дальнейшей её разработкой и воплощением в жизнь? Это принесло бы вам гораздо большую славу, а всему Миру гораздо большую пользу.

Брови дель Роко удивлённо полезли вверх. Он хотел чтото сказать, но закашлялся и махнул рукой. Прокашлявшись и вытерев выступившие на глазах слёзы, он сказал:

– Ваше высокопреосвященство! Это же богомерзкая идея, противоречащая всем основам религии. Господь сотворил тварей небесных отдельно, а человека – отдельно. Тварям небесным он отдал небо, а человеку – твердь земную. То, что вы мне показали, кощунство ещё большее, чем идея о множественности обитаемых Миров.

– Кто сказал вам это?

– Его преподобие, епископ Кастро.

– Тоже мне, нашли истину в последней инстанции! Если следовать этой логике, надо отправить на костры всех моряков. Ведь Господь сотворил рыб и гадов морских, чтобы они плавали по морю, а человеку он отвёл твердь земную. А если идти по этому пути дальше, то следует сжечь всех кузнецов и оружейников. Господьто сотворил человека только с руками и ногами, пусть он ими и довольствуется, нечего творить для него искусственные орудия. Это – кощунство! А почему бы вам не продолжить свои изыскания с магнитными камнями и медной проволокой?

С этими словами я достал из папки другой лист. Там между магнитными полюсами была изображена рамка на осях, обмотанная проволокой. Концы проволоки были выведены за пределы рисунка и возле них было написано: «Электрическая сила».

Дель Роко мельком взглянул на рисунок и пожал плечами:

– Это – просто забава, ваше высокопреосвященство, и никакого практического значения она не имеет. Какая разница, как получать электрическую силу для фокусов: вращая рамку с проволокой между магнитами или натирая янтарь или сургуч?

– Да? А ято думал… – я тоже пожал плечами и отложил лист в сторону.

– Что вы думали, ваше высокопреосвященство, позвольте спросить?

– Я просто подумал. А как поведёт себя рамка с проволокой, если электрическую силу не снимать с этих концов, а наоборот, подводить к ним извне? Вы не задавались таким вопросом?

– Позвольте! – дель Роко взял в руки лист.

Несколько минут он смотрел на свой рисунок, потом вернул его Лючиано. Минуты две он смотрел на меня ещё более внимательно, чем прежде и, наконец, произнёс:

– Идея интересная и несомненно заслуживает изучения и разработки. Только… – он замолк.

– Только странно, что прозвучала она из уст папского легата и наместника Генерального Инквизитора? Эх, мессир дель Роко! Вы прожили немало лет и до сих пор не поняли, что такие неучи и серости вроде епископа Кастро никогда не достигнут высших ступеней в церковной иерархии. Но вернёмся к моему предложению. Вы не передумали?

Дель Роко отрицательно покачал головой. Я вздохнул и достал из папки ещё один лист. Там акварелью была изображена прелестная девушка пятнадцати лет.

– Мессир дель Роко. Я понимаю, что своей судьбой вы вольны распоряжаться сами. Но зачем осуждать на страдания тех, кто вам дороже самой жизни? Подумайте о том, что ждёт Бланку, вашу дочь. Насколько мне известно, вы овдовели шесть лет назад. Вы прекрасно знаете судьбу дочерей казнённых еретиков. Не знаете? Так я просвещу вас. Их помещают в монастырь Магдалины, где они проходят обучение, а оттуда поступают в притоны. Вы этого желаете для неё?

Лицо дель Роко исказилось, он побледнел, а пальцы судорожно сжали подлокотники кресла. Было заметно, что он прилагает героические усилия, чтобы не броситься на меня. Справившись с собой, он тихо процедил сквозь сжатые зубы:

– Я нижайше прошу ваше высокопреосвященство не упоминать сегодня о моей дочери.

– Хорошо, – согласился я, – Быть по сему, раз вы этого не желаете. Кстати, этот лист в деле явно лишний. Можете забрать его себе.

Дель Роко живо схватил дрожащими руками портрет дочери и спрятал его на груди. Только после этого он нашёл в себе силы произнести:

– Благодарю вас, ваше высокопреосвященство!

– Не стоит благодарности. Вернёмся к нашему делу. Итак, вы категорически отказываетесь продолжать работу над своими весьма перспективными идеями и предпочитаете взойти на костёр в защиту весьма сомнительной гипотезы.

– Вы предлагаете мне повторить подвиг великого Густава? Публичное отречение, а затем долгая доработка своей идеи и подбор неопровержимых доказательств. Но я – не Густав и не способен к такому подвигу. Тем более, если речь идёт о тех идеях, которые вы упомянули. Для их разработки нужны хорошо оснащенные лаборатории и мастерские. А находясь в пожизненном заключении в монастыре… – дель Роко только махнул рукой.

– Это, смотря в каком монастыре, – возразил я, – Ведь место покаяния назначает наместник Генерального Инквизитора. А я назначил бы вам покаяние и пожизненное заключение, скажем… – я сделал вид, что задумался, – Ну, скажем, в обители святого Филиппа, во Флоренции.

Дель Роко вздрогнул и недоуменно уставился на меня. В самом деле, ему было от чего прийти в изумление. Монастырь святого Филиппа во Флоренции был не просто монастырём. Монахифилиппинцы за несколько столетий собрали самую крупную в Европе, да и во всём тогдашнем Мире, библиотеку с древнейших времён и до наших дней; от Китая и Индии до вновь открытой Америки. При монастыре работала самая крупная типография, оснащенная новейшим оборудованием. Книги печатались на бумаге, которую выделывали на монастырской фабрике. Но самое главное: при монастыре существовал самый знаменитый и самый крупный в Европе университет. И что существенно, в университете преобладало преподавание светских дисциплин. Богословие хоть и было обязательной на каждом факультете дисциплиной, но отнюдь не доминировало. И ещё в этом университете действовал единственный в Европе факультет, куда принимали женщин. И вот в такой монастырь я предложил заключить его пожизненно на покаяние.

– Правильно ли я понял вас, ваше высокопреосвященство? – недоверчиво спросил дель Роко, – Вы хотите назначить мне местом покаяния Флорентийскую обитель филиппинцев?

– Заключение в тюрьме вредно повлияло на ваш слух, мессир дель Роко. Я не буду повторять. Я просто спрошу вас: да или нет? Решайте!

Дель Роко снова надолго задумался. И было над чем! Попасть в обитель филиппинцев во Флоренции и поработать там – заветная мечта многих ученых. Но отецнастоятель, он же ректор университета, сам муж большой учености, был очень разборчив и далеко не каждого принимал в своей обители. А тут отправляют туда пожизненно, да не просто так, а по приказу самого кардинала Марчелло! О чем ещё можно мечтать, что ещё можно пожелать? Правда, перед этим необходимо пройти через обряд отречения. Надо будет отречься и публично осудить то, что считаешь главным делом своей жизни.

Дель Роко тяжело вздохнул.

– Зачем вы искушаете меня, ваше высокопреосвященство? – тихо спросил он.

– Да не искушаю, а спасаю! Что вы, в конце концов, уцепились за свою идею, которая не стоит и десятой доли того, что вы сможете создать, останься вы в живых?

– Это вы так считаете. Я же положил на это учение лучшие свои годы…

– И совершенно напрасно! Ладно. Я думал, что вы со временем и сами в этом убедитесь. Но как раз временито у вас и не остаётся. Раз уж вы так стремитесь на костёр, то я берусь в десять минут доказать вам всю ошибочность и ложность вашей гипотезы о множественности обитаемых под Солнцем Миров.

– Попробуйте, ваше высокопреосвященство! – усмехнулся дель Роко.

– Не только попробую, но и сделаю это. Итак. Вы пришли к своей идее после того, как внимательно изучили гелиоцентрическую систему строения Мира по Густаву?

– Совершенно верно.

– Вы знаете, что Святая Церковь признала учение Густава истинным?

Дель Роко кивнул.

– Знаете вы и о том, что саксонец Вуд открыл закон Всемирного тяготения, который тоже признала Святая Церковь? Знаете вы и о том, что шотландец Бернс определил массы планет, а испанец да Васко рассчитал расстояния, которые отделяют их от Солнца, и что Святая Церковь признала эти факты соответствующими истине?

На каждый мой вопрос дель Роко отвечал утвердительным кивком. Я выждал с минуту, но он молчал, ожидая моего продолжения.

– И зная обо всём этом, – продолжил я, – вы продолжаете настаивать, что все планеты: от Меркурия до Сатурна населены людьми, которых Господь сотворил по образу и подобию своему?

– Да, продолжаю настаивать, потому, что ещё никто не смог доказать мне обратного.

– Знаете, мессир дель Роко, а я был о вас лучшего мнения. Неужели вы не в состоянии свести все эти факты воедино, а сведя, понять абсурдность вашей гипотезы?

– В чем же вы видите абсурдность? Я её не наблюдаю.

– Не наблюдаете? Начнём с Меркурия. Во сколько раз он находится ближе к Солнцу, чем Земля? Так во сколько же он получает тепла от Солнца больше, чем Земля? Помножим кратность на девять! Примерно то же можно сказать и о Венере. Вы следите за моей мыслью? Теперь, Луна. Её масса в три раза меньше земной, значит, что? Значит, сила тяжести на Луне в шесть раз меньше, чем на Земле. С Марсом картина такая же, как с Меркурием и Венерой, только с обратным знаком. Я имею в виду, что Марс получает от Солнца тепла намного меньше, чем Земля. Про Юпитер и Сатурн в этом плане я вообще не говорю. Доля тепла, получаемая ими от Солнца, по сравнению с Землёй, вообще ничтожна. Ну, как свечка, по сравнению с металлургической печью. Вдобавок ко всему сказанному, эти планеты обладают колоссальной массой; во много раз большей, чем Земля. А вот попробуйте представить себе, как человек, сотворённый по образу и подобию Божьему, сумеет выжить на Меркурии или на Юпитере? Трудно представить, верно? Допускаю, что на всех этих планетах могут существовать живые твари. С большой натяжкой, но всё же могу допустить, что среди них могут быть и наделённые разумом. Но я ни при каких условиях не могу допустить, чтобы они были хоть в чемто подобны нам. Нам остаётся принять только два положения. Либо Земля – единственная под Солнцем планета, где возможна разумная жизнь; либо разумные обитатели других планет не являются творением Господа.

– А кто же их тогда сотворил? – озадаченно спросил дель Роко.

– Остаётся допустить, что Дьявол. Но тогда мессир дель Роко, вы впадаете в ещё большую ересь, утверждая, что Господь властвует только над Землёй, а остальные планеты оставил в распоряжении Дьявола. Или допустить, что у Господа великое множество образов. Тогда встаёт вопрос: а какой из этих образов истинный? Вы чувствуете, куда можно так зайти? Нет уж, мессир дель Роко, придётся вам согласиться, что Земля – единственная колыбель разума под Солнцем. В условиях других планет разум просто не имеет возможности не только существовать и развиваться, но и появиться. И здесь наш Творец проявил великую мудрость, он выбрал для нас идеальную планету, где мы можем выжить и развиваться. Вполне возможно, что у других Звёзд тоже существуют планеты, и среди них, весьма вероятно, есть подобные Земле. И вот они, возможно, так же населены божьими творениями. Но Звёзды эти находятся от нас на таких грандиозных расстояниях, что мы даже в самые мощные трубы не можем разглядеть: есть там планеты или нет? Только наши далёкие потомки сумеют получить ответ на этот вопрос. Но для этого необходимо, чтобы мессир дель Роко не сгорел на костре, а довёл до конца свою работу над летательной машиной. Это будет первым шагом на пути людей к далёким Звёздам. Вот за это, мне кажется, можно положить свою жизнь. А вы как думаете?

Дель Роко молча глядел перед собой. Конечно, трудно пережить такое резкое крушение идеи, которую вынашивал годами, и которая казалась тебе венцом твоей жизни, лебединой песней, если хотите. Молчание затянулось. Дель Роко продолжал размышлять, в очаге потрескивали поленья, а Лючиано смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Я взял у него протокол. Ни единого слова о власти Дьявола на других планетах и о полётах к Звёздам он не записал. Молодец, пся крев!

– Я полагаю, мессир дель Роко, что сейчас вы пытаетесь найти аргументы, чтобы возразить мне. Боюсь, это будет не просто, чтобы не сказать: невозможно. Но наша беседа несколько затянулась, а нам надо поговорить ещё с одним человеком. Договоримся так, – я обратился к Лючиано, – Сын мой, дай мессиру дель Роко бумагу, перо и чернильницу. А вас, мессир, сейчас отведут в вашу камеру, где вы спокойно всё обдумаете. К утру вы должны представить мне один из двух документов: либо ваши научноаргументированные опровержения моих слов; тогда, клянусь своей шапкой, вы завтра же окажетесь на свободе; либо ваше отречение. Тогда послезавтра, после обряда, вас отвезут во Флоренцию, в монастырь святого Филиппа. Договорились?

– Я согласен с вашими условиями, ваше высокопреосвященство, – ответил дель Роко.

– Отлично! Благословляю вас, сын мой! Лючиано, пусть дель Роко отведут в его камеру, а к нам приведут капитана де Сото.

Когда капитан де Сото, прихрамывая, вошел в камеру и, получив благословение, уселся в кресле, я невольно залюбовался им. Вот кого не сломили ни заточение, ни пытки. Он и сейчас осматривался таким взглядом, словно находился на мостике своего корабля и готовился к бою. Что же заставило его рассказывать такие опасныенебылицы и идти за них на пытки и мучения в тюрьму инквизиции. Ведь он прекрасно знал, что его ждёт. Не похож он на религиозного фанатика, готового ради сомнительной славы общения со святым пойти на всё. Впрочем, коекакая мысль по этому поводу у меня уже была.

– Господин капитан! Я внимательно изучил ваше дело и, в общих чертах, мне всё ясно. Но у меня осталось несколько недопонятых мест. Не будете ли вы так любезны ответить мне на несколько вопросов?

– Если смогу, отвечу, ваше высокопреосвященство, – де Сото смотрел на меня прямо и открыто, в глазах его не было и следов робости или страха.

– Думаю, что сможете. Все эти вопросы будут касаться того, что вы прекрасно знаете и чем владеете. Речь пойдёт о кораблевождении. В деле написано, что вы прошли Гибралтарским проливом 3 мая. Какой вы после этого взяли курс?

– Строго на югозапад, ваше высокопреосвященство.

– Прекрасно! Затем вы прошли между островами Мадейра, оставив их к северу, и Канарскими островами, оставив их к югу. Какой курс вы держали после этого?

– Тот же, ваше высокопреосвященство, на югозапад.

– Хорошо! И вы утверждаете, что не меняли курс во всё время плавания?

– Да, я это утверждаю.

– Отлично! А не можете ли вы вспомнить: какой в это время был ветер?

Де Сото на минуту задумался, исподлобья глядя на меня. Наверняка он размышлял, а что этот кардинал смыслит в кораблевождении, и какого подвоха ему следует от меня ожидать?

– Ветер был юговосточный, ваше высокопреосвященство, пятьшесть баллов.

– И это ясно. В деле записано, что, следуя этим курсом, вы 23 мая достигли неведомых земель, где встретили зеленокожих дикарей, у которых были головы крокодилов. Так?

Де Сото кивнул. Я внимательно посмотрел на него. Ложь была очевидна. Интересно, дошло ли до него, что я всё уже понял?

– С какой целью вы лжете, капитан?

– Я не понял, ваше высокопреосвященство, о чем я лгу?

– Ну, что касается силы ветра и его направления в это время, вы не солгали. Опасно. Это легко проверить, опросив других моряков. А что касается вашего курса, времени и места прибытия, а так же дальнейших событий, это – несомненная ложь.

– Простите, ваше высокопреосвященство, но ваше утверждение бездоказательно.

– Вы так считаете? Подойдите сюда.

Быстрыми движениями пера я набросал на листке бумаги приблизительную схему Атлантического океана.

– Итак, капитан, ложь первая. Следуя этим курсом и при таком ветре, вы за три недели никак не могли достигнуть этих берегов, – я указал на побережье Южноамериканского континента.

– А откуда вы, ваше высокопреосвященство, знаете: каково расстояние до этих берегов, и находятся ли они там?

– Я удивляюсь, почему вы этого не знаете. Ещё год назад Бартоломео де Понсо водрузил на этих берегах Португальский флаг. Кстати, он не обнаружил там зеленокожих дикарей с крокодильими головами. Это – ваша вторая ложь. Хотя, нет, третья. Вторая касалась вашего курса. Доказать, или сами признаетесь? Молчите? Тогда я скажу. При таком ветре достичь указанных вами берегов в указанное вами время невозможно. Зато вполне можно дойти до Антильского архипелага. Что скажете?

Леонардо де Сото молчал, угрюмо глядя на меня. Он понял, что проиграл. Сухопутная крыса, кардинал, который ничего не должен был смыслить ни в мореходстве, ни в картографии, разоблачил его. Теперь последует кара, жестокая и неотвратимая. Но попрежнему в глазах капитана я не видел ни страха, ни раскаяния.

– Я предлагаю вам, капитан, рассказать мне всё как было на самом деле, не приплетая сюда ни зеленокожих дикарей, ни святого Николая. Вижу, что вы не можете решиться. Тогда я изложу то, что произошло, в общих чертах; а вы поправите, если я ошибусь, и дополните, если сочтёте нужным. Итак. В указанное время вы привели свой корабль не к южному континенту Нового Света, а к Антильскому архипелагу. Там ваш корабль захватили пираты. Вы не сдались и приняли бой, потеряв при этом трёх человек. Пираты назначили выкуп по пятьсот золотых дукатов за каждого члена вашей команды и отпустили вас собрать нужную сумму. Возможно, что они даже помогли вам добраться до Европы. В пути вы и сочинили сказку про дикарей и святого Николая. В самом деле, кто пожертвует такую сумму на выкуп простых моряков? А вот если деньги собираются по требованию самого святого Николая! Кстати, из вашего дела я так и не уяснил: зачем святому Николаю потребовалось золото? Как вы это хотели объяснить?

– Я говорил, ваше высокопреосвященство, что золото нужно для обращения дикарей в христианство, – сказал де Сото.

– Хм? В протоколах этого нет. Хотя, ничего странного. Это объяснение настолько нелепо, что следователь даже не стал его записывать, чтобы не осложнить ваше положение ещё больше. Я правильно изложил дело, капитан?

Де Сото тяжело вздохнул и с видом человека, бросающегося в холодную воду, сказал:

– В целом, верно, ваше высокопреосвященство. Непонятно только, как вы обо всём этом догадались. Мне осталось уточнить только одну деталь. Мы попали в засаду, и против нас вышло сразу четыре пиратских корабля. Когда они начали крушить нас из пушек, сразу с трёх сторон, я решил сохранить своим людям жизнь и приказал спустить флаг. Но троих я всё же потерял. Кстати, ваше высокопреосвященство, а как вы догадались, что погибло именно трое?

– По сумме выкупа, разделив её на пятьсот.

– Как всё просто, – покачал головой де Сото.

– Конечно, просто, – подтвердил я, – Вся ваша история, капитан, шита белыми нитками. И это понятно. Вам более пристало водить корабли и воевать, чем заниматься интригами. Будь следователи этого замка чутьчуть посообразительней и разбирайся они хоть немного в простой арифметике, они бы на листе бумаги разоблачили ваш вымысел, а не приставали бы к вам с дыбой, испанскими сапогами и прочими недостойными моряка предметами. Но всё это – дела прошлые. Что вы намерены предпринять теперь, капитан?

Де Сото снова покачал головой и задумался. Я не торопил капитана. После того, как я разоблачил его, у него пропала надежда раздобыть деньги для выкупа своей команды. В самом деле, кто даст хоть ломаный грош для того, чтобы выкупить из пиратского плена моряков без роду и племени? Капитан поднял голову и спокойно спросил:

– Ваше высокопреосвященство, что, по вашему мнению, меня теперь ждёт?

– Ну, костёр вам теперь, если вы подтвердите свой отказ от версии встречи со святым Николаем, не грозит. Обвинение в кощунстве отпадает. Остаётся попытка обмана. А это уже дело светских властей. Скорее всего, вам присудят от трёх до пяти лет тюрьмы.

– В таком случае, я предпочитаю костёр, – мрачно сказал де Сото.

– Это почему же? – удивился я.

– Сейчас моя команда находится на Гваделупе, работает у плантатора, связанного с пиратами. И за них требуют по пятьсот дукатов. Когда я выйду из тюрьмы, их уже распродадут другим хозяевам. И выкуп будет стоить дороже, да и поиски их по всему архипелагу потребуют слишком много средств и времени. Нет, ваше высокопреосвященство, я не буду подтверждать отречение.

– На что вы надеялись, капитан? Неужели вы всерьёз полагали, что вам поверят и выложат кругленькую сумму? Да из вас, в конце концов, всё равно вырвали бы признание.

– Пока это не удавалось, хотя скучать мне не давали. Выдержу и дальше.

– Выдержите!? Капитан, нет таких людей, которые могут выдержать весь этот арсенал, – я широким жестом показал на «витрину», – Особенно, когда начинают работать истинные мастера этого дела. А такие, смею вас заверить, здесь есть. Возможны только два исхода. Или полное признание, и даже, сверх того, самооговор, или смерть под пытками. Глядя на вас, я полагаю, что вас ждёт второе.

– Пусть так. Зато я, ваше высокопреосвященство, умру с чистой совестью, и никто не сможет сказать, что Леонардо де Сото бросил свою команду в рабстве.

Да, такой действительно умрёт с чистой совестью. Это не Антонио д'Алонсо, пся крев! Честь свою он ставит выше жизни. Я ещё раз внимательно посмотрел на де Сото долгим изучающим взглядом. Кажется, именно такой человек мне и нужен. Вернее, не мне, а кардиналу Марчелло.

– Сколько времени, капитан, будут ещё держать ваших товарищей на Гваделупе?

– До конца года.

– Да, ещё один вопрос. Как получилось, что вас отпустили за выкупом? Насколько мне известно, это не в обычае у пиратов.

– Капитан одного из кораблей, Гильом Вожирар, мой старый знакомый. Три года назад, когда он ещё не был пиратом, я спас его от верной смерти.

– И последний вопрос. Эти пираты плавали под чьимлибо флагом, то есть, занимались каперством, или действовали самостоятельно?

– Самостоятельно.

Я достал из личной папки кардинала Марчелло два листа и ещё раз перечитал их. Всё было в порядке. Положив листы на стол, я обратился к де Сото:

– Капитан, я могу помочь вам спасти свою команду.

Де Сото вздрогнул и, не веря своим ушам, уставился на меня. Кардинал Марчелло изволит шутить и играет с узником как кошка с мышью? Вполне возможно.

– Каким образом, ваше высокопреосвященство? – недоверчиво спросил он.

– Могу помочь, – повторил я, – Но только в том случае, если вы выполните то, что я сейчас скажу. Слушайте внимательно, капитан, и не перебивайте. Все вопросы, буде они у вас возникнут, – на потом. Итак. Сейчас вы напишете отречение, где откажетесь от встреч с дикарями и со святым Николаем. Завтра в соборе вы принесёте публичное покаяние… Я сказал: не перебивайте! После покаяния, по закону, вы подлежите заключению в тюрьму для искупления грехов своих. Но я, кардинал Марчелло, налагаю на вас другую епитимью. Послезавтра вы отправитесь в Неаполь и по этому листу, куда я впишу ваше имя, получите у банкира Его Святейшества обозначенную здесь сумму. Это тридцать тысяч дукатов. Второй лист, куда я так же впишу ваше имя, вы предъявите адмиралу неаполитанского порта. Адмирал передаст вам четыре только что построенных корабля. На эти деньги вы оснастите их по своему усмотрению и наберёте команды. С этими кораблями вы направитесь к Антильскому архипелагу. Полагаю, вы знаете его достаточно хорошо, чтобы выбрать место для засады и оставить там три корабля. С четвёртым кораблём вы явитесь на Гваделупу и вручите пиратам треть или половину, по вашему усмотрению, требуемой ими суммы. При этом вы оговорите, что остальные деньги вы отдадите, если ваших людей доставят в указанное вами место. Пираты – народ жадный, и, чтобы не потерять остальные деньги, они согласятся на ваши условия. Там, под дулами пушек четырёх кораблей, вы заставите их сложить оружие. После этого вы предложите желающим вступить в каперскую эскадру и плавать под флагом Священной Римской Империи, под командой адмирала де Сото. С теми, кто откажется, поступите, как пожелаете. Кажется, всё. Да, чуть не забыл! Надо оговорить долю добычи, которую вы будете отдавать в казну. Обычно каперы отдают пятую часть. Достаточно, если вы будете отдавать пятнадцать процентов. Но вам вменяется в обязанность конвоировать имперские караваны в опасных водах Атлантики. Ну, как? Вы согласны с моими условиями?

Де Сото долго молчал. В его голове явно не укладывались те перемены в его положении и те перспективы, которые я ему нарисовал. Наконец, он спросил тихо, почти шепотом:

– Ваше высокопреосвященство изволит смеяться над несчастным моряком?

– Капитан! Вы слышали когданибудь, чтобы кардинал Марчелло изволил шутить, особенно, когда речь идёт о таких крупных суммах? – я указал на банковский лист, – Нет, капитан. Не более месяца назад я имел беседу с Его Святейшеством и герцогом Урсино, адмиралом флота Империи. Речь шла о том, что Франция, Англия, Испания, Голландия, Швеция и Россия имеют свои каперские эскадры, от которых сильно страдают наши торговые караваны. Пора, говорили мы, позаботиться об охране своих кораблей и самим собирать дань с чужих. Было решено создать каперскую эскадру Священной Римской Империи. Дело оставалось только затем, чтобы найти командира эскадры. Это было поручено мне, кардиналу Марчелло. И вот, я нашёл вас. Ещё раз спрашиваю: принимаете вы моё предложение?

– Ваше высокопреосвященство! Меня одолевают сомнения. Как вы можете доверить такую сумму и четыре корабля узнику инквизиции, уличенному вами во лжи? А что если я обману ваше доверие?

– Нет, – покачал я головой, – Нет, капитан, вы не сможете этого сделать. Если вы решились на муки и на смерть, чтобы оправдать доверие ваших товарищей в, прямо скажем, сомнительном, даже безнадёжном, деле, то вы никогда не подведёте того, кто доверил вам так крупно и серьёзно. Или я не прав? Я спрашиваю последний раз: вы согласны?

– Согласен! – выдохнул де Сото и тут же поспешно добавил, – Ваше высокопреосвященство.

– В таком случае, адмирал, – я протянул де Сото чистый лист бумаги, – пишите отречение.

– Простите, ваше высокопреосвященство, но я не могу этого сделать.

Де Сото протянул ко мне руки обожженные огнём. Кожа с кистей местами слезла и обнажила страшные язвы. Да, такими руками много не напишешь, пся крев!

– Понятно. Вам не так давно примеряли перчатки великомученицы Лукреции. Но подписатьто вы сможете? – я обратился к Лючиано, – Сын мой, напиши для адмирала де Сото формальное отречение. Полагаю, адмирал, что вам самому в ближайшие месяцы, пока всё это не заживёт, не придётся работать со снастями корабля и стоять за штурвалом. А командовать эскадрой это не помешает. Вольный морской воздух быстро вылечит вас.

– Не знаю, как я смогу отблагодарить ваше высокопреосвященство, – качал головой де Сото.

– Не меня благодарите, сын мой, а Бога! – ответил я торжественным голосом и с самой постной, на какую только был способен, миной.

Де Сото усмехнулся. С трудом захватив изуродованными пальцами перо, он с ещё большим трудом поставил свою подпись на отречении.

– Вот и всё! – сказал я, – Благословляю вас, сын мой. Возьмите, адмирал, эти листы, я уже вписал туда ваше имя. Отправляйтесь в свою камеру и хорошенько отдохните. Завтра утром вы принесёте формальное покаяние и можете отправляться в Неаполь. Вот ещё что! Выглядите вы ужасно, а денег у вас, как я понимаю, нет. Возьмите, и не надо меня благодарить. Расценивайте это как милостыню, поданную узнику.

Я достал из кошелька десяток золотых монет и протянул их де Сото. Капитан опустился на колено и поцеловал мне руку. Я ещё раз благословил его, и вызванный стражник увёл будущего адмирала в его камеру.

– Ну, вот мы и закончили работу, сын мой. Дай мне посмотреть протоколы.

Еще раз просмотрев переданные мне Лючиано протоколы, я убедился, что мальчик верно понял мои сигналы и записал только то, что я считал нужным.

– Ты – молодец, сын мой, – похвалил я его, – Ты правильно меня понял и хорошо справился с работой. Мне остаётся только вознаградить тебя.

Я полез в кошелёк, но Лючиано вдруг опустился на колени и обратился ко мне с просьбой:

– Ваше высокопреосвященство! Если вы хотите наградить меня, то выслушайте мою просьбу. Это не будет стоить вам и самой мелкой монеты.

– Говори, сын мой, – разрешил я.

– Ваше высокопреосвященство! Через семь месяцев кончается срок моего послушания, и я буду принят в братство святого Себастьяна. Но, ваше высокопреосвященство, я не готов стать монахом, а тем более – инквизитором. У меня нет ни достаточной твёрдости в вере, ни… – он запнулся.

– Я понял тебя, сын мой. Ты хотел сказать: ни жестокости в сердце, но побоялся. Ведь я тоже инквизитор. Но ты прав. Не каждому дано стать монахом, а из тысячи монахов только один может стать инквизитором. Но как ты попал в братство святого Себастьяна?

– Мой отец задолжал епископу Кастро крупную сумму и не смог отдать её в срок. Три моих брата погибли на войне, я – единственный наследник нашего рода… Епископ договорился с моим отцом, что он простит ему долг, если отец передаст меня на послушание в орден святого Себастьяна. Таким образом, после смерти моего отца наши родовые земли отойдут ордену.

– Вот как! Святой отец ловко умеет обделывать свои дела! Но чем ты будешь заниматься, если не принесёшь монашеский обет? На что ты пригоден в этой жизни?

– Ваше высокопреосвященство! Я хотел бы стать военным. Лучше всего моряком, как Леонардо де Сото, которого вы только что допрашивали.

– Морская служба, сын мой, очень тяжела и требует немалых знаний.

– Меня это не страшит, ваше высокопреосвященство! Я пойду на любой военный корабль и начну службу юнгой. Если Богу будет угодно, я дослужусь до капитана.

– Юнгой, говоришь? Хм! Пожалуй, я смогу тебе в этом помочь. Ты знаешь, где сидит де Сото? Отведи меня к нему в камеру.

Мы спустились во двор и прошли в одну из западных башен замка. Стражник, дежуривший у входа в башню, поднялся с нами и открыл камеру.

Свет, проникающий через узкое окнобойницу, освещал мрачное помещение. Камера была высокая, около пяти метров, и узкая, как мышеловка. Стены сложены из грубо отесанных серых камней. Справа из стены выступало каменное ложе с соломенным тюфяком и грубошерстным одеялом. Слева, ближе к окну, каменное возвышение в виде стола. Рядом – колченогий табурет. У дверей – параша. На «столе» – глиняный кувшин с водой.

Капитан де Сото лежал на каменной лежанке. При нашем появлении он встал и почтительно поклонился. Я кивком головы ответил на поклон и сказал:

– Адмирал. В Неаполе вам придётся набирать команды на четыре корабля. Позвольте мне оказать вам в этом деле посильную помощь. Вот Лючиано дель Фасо, рекомендую его юнгой.

– Ваше высокопреосвященство приставляет ко мне соглядатая? – нахмурился де Сото.

– Помилуйте, адмирал! Как он будет сноситься со мной, если вы уйдёте в плавание к Антильскому архипелагу? Просто, этот юноша не желает становиться инквизитором, а хочет стать моряком, а в будущем, как и вы, капитаном. Прошу вас оказать ему своё покровительство. Тем более что мальчик грамотен и сумеет быть вам полезным при оснащении кораблей и наборе команд.

– Я согласен, ваше высокопреосвященство, – ответил де Сото.

– Вот и хорошо. Лючиано поедет в Неаполь вместе с вами. Надеюсь, вы подружитесь.

– Я тоже надеюсь на это, ваше высокопреосвященство.

Мы оставили де Сото и вышли во двор. При дневном свете я ещё раз осмотрел Лючиано.

– Всётаки, сын мой, твоя просьба предусматривает некоторые траты с моей стороны. Но я думаю, что это будет полезным помещением капитала, – я протянул Лючиано несколько золотых монет, – Тебе надо купить шпагу, ведь ты будешь военным. Да, а ты умеешь обращаться с ней?

– До того как попасть сюда, ваше высокопреосвященство, я воспитывался, как и все дворянские дети, и, естественно, учился и фехтованию.

– Но я не думаю, что ты достиг в этом деле совершенства. Ничего, адмирал де Сото научит тебя всему. Кроме того, тебе нужно купить светское платье. Вряд ли будет уместно появиться на палубе военного корабля в одеянии послушника ордена святого Себастьяна. Хотя, должен сказать, что этот костюм тебе весьма идёт.

Лючиано смутился, а я засмеялся и похлопал его по плечу.

– Пойдём, сын мой, нам надо ещё встретиться с его преподобием епископом Кастро.

– Мне тоже? – испуганно спросил Лючиано.

– К епископу сейчас пойду я, а ты сделаешь следующее. Возьми двух стражников с комплектом цепей и приведи их к кабинету епископа. Там ждите, когда я вас позову.

Кастро был на месте и, как я и ожидал, заметно нервничал.

– Ну, что, ваше преподобие, арестованные уже доставлены? – спросил я его.

– Нет ещё, ваше высокопреосвященство. А как у вас дела?

– Прекрасно! Трое отрекаются, а Маргарита Кастро оказалась, как я и предполагал, просто помешанной. Никто ей ничего не внушал. Она страшно боялась гнева своего отца и сочинила всю эту историю с непорочным зачатием от Святого Духа, а потом и сама в неё поверила. Я распорядился отправить её в Мантую, в обитель урсулинок. А в чем задержка с арестами?

– Там производят обыски. Неужели все трое отреклись?

– Вот протоколы допросов, можете почитать. А что они там так долго ищут?

Кастро пожал плечами и начал просматривать протоколы. Я заметил, что он делает это рассеянно, пытаясь за этим занятием скрыть своё беспокойство и растерянность. Я уселся в кресле и задумчиво пробормотал:

– Интересно, что они там так долго ищут? А! Догадываюсь! Мне кажется, что у астролога Мальгони они ищут вот этот документ.

Я открыл папку и положил на стол расписку епископа Кастро в получении от астролога Мальгони пятисот дукатов. Кастро побледнел.

– А у «Учеников Люцифера» они, наверное, ищут это…

Из папки появился Устав секты, подписанный тринадцатью учредителями, в том числе и Кастро. Бледность епископа приобрела зеленоватый оттенок.

– Ну, а если кроме указанных лиц вы послали своих людей ещё и к братьям Бананитто, то сейчас они совершенно напрасно трясут их архивы. Ведь они ищут то, чего там уже нет. Вот это письмо, не так ли?

Я вынул из папки письмо Кастро к двум братьямалхимикам. В этом письме Кастро назначал им цену за три книги по черной магии и упрекал их за то, что яд, изготовленный ими, слишком слаб. «Он и кошкуто на тот свет не отправит, не то, что кардинала. Тот от него только почихает». Зубы епископа начали дробно постукивать, а руки судорожно сгребали и мяли разложенные на столе листы бумаги и пергамента.

– Оставьте документы в покое, ваше бывшее преподобие, – сказал я и раскрыл папку, – Здесь, смею вас заверить, хватит доказательств на добрый десяток обвинительных актов. И все они приведут вас на костёр. Вы, Кастро, поступили очень неосмотрительно. Не следовало оставлять повсюду письменные свидетельства своих преступлений, даже если вы и Верховный Инквизитор округи.

Я подошел к двери, открыл её и сделал знак рукой. В кабинет вошли стражники и Лючиано.

– Взять! – коротко приказал я, указывая на Кастро.

Стражники быстро надели бывшему епископу цепи на руки и на ноги и сноровисто, со знанием дела, заклепали их.

– Сын мой, – спросил я Лючиано, – Маргариту Кастро уже отправили в Мантую?

– Да, ваше высокопреосвященство.

– Тогда отведите этого преступника в её камеру.

Стражники вышли вместе с Кастро, а Лючиано протянул мне лист бумаги.

– Ваше высокопреосвященство, это – отречение Франческо дель Роко. Его только что передали мне.

– Превосходно! Тогда, на сегодня – всё. Сын мой, распорядись, чтобы мне принесли ужин, и сам за всем проследи. Ты понял?

Лючиано поклонился и вышел. Я уселся за столик возле очага, снял кардинальскую шапку и потёр виски. Тяжелый денёк выдался, пся крев! Гораздо легче действовать руками, чем головой и языком. Я осторожно облизал губы дёсны и нёбо. Нет, вроде бы мозолей не набил. Дело сделано и можно было бы оставить эту Фазу. Но я решил задержаться здесь ещё на дватри дня. Надо, чтобы то, что я здесь сделал, стало необратимым.

Надо, чтобы Маргарита доехала до Мантуи, Франческо дель Роко должен с моим предписанием добраться до Флоренции и обосноваться в обители братьевфилиппинцев. Кстати, надо будет прямо сейчас написать это предписание. А капитан Леонардо де Сото должен вместе с Лючиано прибыть в Неаполь, получить деньги и корабли. Не дай Время, кардиналу Марчелло без меня попадёт шлея под хвост или взбредёт вздорная мысль в голову. Хотя, насколько я смог постичь его Матрицу, кардинал Марчелло – человек далеко не глупый и посвоему порядочный. Все свои козни и ядовитые дарования он пускал в ход только против высших или равных себе и только в политических целях и в целях обогащения. А чем он может поживиться с этих несчастных узников?

Что же касается политики, то сегодня, пока я действовал в его образе, гдето на периферии его не до конца подавленной Матрицы копошились мыслишки, которые я отлично слышал, и от которых мне становилось не по себе. В Матрице этой настойчиво зудела мысль, что папа Константин XI чтото слишком уж засиделся на Святом Престоле. Не пора ли его заменить, кардиналом Марчелло, например. Одновременно в его Матрице разрабатывались такие изощрённые способы устранения папы, что я только диву давался. Раза два всплывали мысли о том, что если покушение на папу не удастся, то не плохо бы кардиналу Марчелло стать Генеральным Инквизитором или адмиралом флота Империи. Проблема только в том, как сделать эти должности вакантными. И тут на сцену снова выходили такие фантастические проекты, что мастера детективного жанра просто взвыли бы от зависти. Что делать? Кардинал Марчелло был полноценным сыном своего Времени. А Время было… O tempora, o mores! note 2

Вот об этих временах и об этих нравах памятуя, я и пришел к выводу, что необходимо мне задержаться здесь ещё на несколько дней, дабы подольше подержать кардинала Марчелло под контролем. Придётся ещё повкушать прелестей средневековья, пся крев!


Глава V. Катрин Моро.


Сам виноват – и слёзы лью, и охаю:
Попал в чужую колею глубокую.
Я цели намечал свои на выбор сам –
А вот теперь из колеи не выбраться.
В.С.Высоцкий

Стыдно признаваться в неудачах. Особенно, если неудача постигает тебя там, куда ты так стремилась, а твои друзья тебя от этого отговаривали. В этом стыдно признаваться даже самой себе. Но, по крайней мере, самойто себе я должна найти решимости сказать, что как хроноагент я не состоялась. Ну, не получилась из меня, как выразился Микеле, супергёл. И боюсь, как бы я ни старалась, никогда не получится. Чегото во мне не хватает.

Да, я прошла полный курс обучения. Я успешно сдала все экзамены по теоретическим дисциплинам, сдала их почти играючи. С технической и физической подготовкой было гораздо сложнее. Если бы не ребята, я никогда не справилась бы с этой частью курса. Но, кряхтя и сопя, я сдала и эти зачеты и экзамены. С большим трудом, и только с третьего захода, я сумела пройти курс моральнопсихологической подготовки. И, наконец, получила квалификацию хроноагента третьего класса. И что? Кому, в Схлопку, такой хроноагент нужен?

Хроноагент с заячьим сердцем! Хроноагент, который за двое суток до выхода на задание начинает трястись как осиновый листок. И не потому, что это задание сложное и рискованное; а просто потому, что там ему придётся действовать в непривычной обстановке. Потому, что там может произойти чтото непредвиденное, а рядом не будет никого, кто бы подсказал: как надо поступить. Здесь, в Монастыре, я в уме, как орешки, щелкала темпоральные уравнения любой сложности. Какникак, я – потомственный Аналитик в пятом поколении. А там я была, словно парализованная, и опасалась совершать даже заранее рассчитанные действия; вдруг произошли какието изменения, о которых мне ничего неизвестно, и мой шаг приведёт к непоправимым последствиям. А уж если действительно происходило чтото нештатное… Здесь талантливый Аналитик Катрин Моро теряла свои способности и не могла составить самого элементарного уравнения.

Да даже, если ничего особенного и не происходило, после каждого задания Магистр с Андреем по два дня отпаивали меня водкой, коньяком и стимуляторами, приводя мои нервы в относительный порядок. Время моё! Если бы эти задания хоть отдалённо напоминали те, что выполняли ребята! У нас в Секторе бытовала шутка, описывающая тип заданий, которые я выполняла. «Сорвать цветочек, понюхать, замечтаться и опоздать на трамвай». Но даже после такого рода заданий я чувствовала себя далеко не лучшим образом.

А что было бы со мной, если бы мне, как и ребятам, пришлось участвовать в боевых действиях или вообще работать в какихлибо экстремальных условиях? Да даже если бы на улице произошла непредвиденная стычка с самыми обыкновенными хулиганами, задание оказалось бы сорванным. Я, вместо того, чтобы «успокоить» их быстрыми и лёгкими движениями (а ведь это я умею), просто убежала бы. Я научилась владеть всеми видами оружия и владею неплохо, с точки зрения хроноагента. Я виртуозно фехтовала и стреляла, могла из любого положения поразить подброшенный спичечный коробок. Но если бы в Реальной Фазе мне пришлось взять оружие в руки, оно наверняка оказалось бы бесполезным. Я научилась владеть всеми видами боевой техники. Но я не могла представить себя в кабине истребителя, ведущего бой, или в танке, прорывающем оборону. Андрюша както сказал, что он тоже этого представить не может.

Мне не приходилось работать ни в рабовладельческих обществах, ни в средневековье. Я там просто не смогла бы существовать, не только чтото делать. Все наслоения на мою Матрицу, наложенные в ходе МПП, там слетели бы, как шелуха с варёной картошки. Магистр никогда не утверждал мне заданий, если гдето в радиусе менее двухсот километров должны были рваться бомбы и литься кровь. Он знал меня лучше, чем я сама. Помню, когда я только получила квалификацию хроноагента, я самонадеянно спланировала себе операцию, где мне нужно было всего только открыть сейф известным мне кодом, взять дискету с информацией и размагнитить её. Всё было бы просто, если бы не одно обстоятельство. Мне пришлось бы более шести часов находиться в «шкуре» офицера спецподразделения, осуществляющего охрану огромного лагеря смерти, по сравнению с которым Освенцим и Бухенвальд, – обычные КПЗ. Магистр внимательно изучил план операции, похвалил меня за тщательную проработку деталей и… тактично и деликатно отстранил меня от её исполнения. И правильно сделал. Когда я смотрела, как Ружена Павловская, действующая в образе этого офицера, спокойно шла через детскую зону лагеря и при этом мило смеялась над шуточками идущего рядом с ней надзирателя, до меня дошло, что Магистр не случайно «загрузил» меня другой, «срочной» работой.

Однажды я распсиховалась во время операции и, тем самым, чуть не сорвала её. Я должна была сыграть роль «цветка», понюхав который, человек замечтался бы и опоздал на трамвай. Этим человеком был талантливый изобретатель. Он шел на встречу со своим будущим спонсором. Изобретение сулило немалые выгоды, и спонсор согласился инвестировать создание проблемной лаборатории. И в этойто лаборатории, под руководством этого изобретателя, через два года были бы произведены такие исследования, которые должны были вызвать в этой Фазе генетическую катастрофу.

Были разные предложения, вплоть до физического устранения или самого изобретателя или его потенциального спонсора. Но я предложила самый безобидный вариант: сорвать встречу. Смоделировав будущее после срыва встречи, я убедилась, что ни в каком другом случае подходящих условий для таких опасных исследований у изобретателя не будет. Для того чтобы сорвать встречу, я предложила ещё более безобидную ситуацию. Внимательно проследив путь изобретателя, его звали Николасом Холстоном, от его дома до офиса спонсора, я нашла то, что искала.

В одном вагоне метро вместе с Холстоном ехала весьма очаровательная и очень привлекательная, по стандартам той Фазы, юная особа. Я решила, что она с успехом сможет исполнить роль «цветка». А когда я обследовала свою будущую «клиентку» повнимательней, я просто пришла в восторг. Лучшего варианта придумать было просто невозможно. Виржиния Леви была студенткой того самого университета и того самого факультета, который четыре года назад закончил Холстон. И что самое главное; отец Виржинии был владельцем компании, работающей как раз в той области, в которой Холстон сделал своё изобретение. Таким образом, мы убивали сразу двух зайцев: спасали эту Фазу от грядущей генетической катастрофы и внедряли весьма полезное изобретение.

Войдя в вагон, где ехал Николас Холстон, я не стала стоять у дверей, а прошла в середину салона, слегка задев при этом задумавшегося Николаса. Он меня заметил, а этогото я и добивалась. Пока мы ехали, я несколько раз ловила на себе его восхищенные взгляды. «Порядок! – подумала я, – Рыбка клюнула!» Я проехала свою остановку, и мы вышли вместе. Я пропустила Николаса вперёд, замешкавшись на выходе, а потом, звонко постукивая каблучками, устремилась вдогонку. Николас дважды, через плечо, оглядывался на стук моих каблучков. Ох, как они стучали! И как стучало его сердце! Вот этито каблучки и сыграли в операции главную роль.

Обгоняя Холстона на самом верху лестницы, я отработанным движением ударила каблучком по ребру ступеньки и сбила заранее ослабленную металлическую набойку. Ступив на верхнюю площадку, я потеряла равновесие, ойкнула и полетела бы вниз по лестнице, если бы Холстон не подхватил меня. Он помог мне дохромать до ближайшей скамейки. Там я сняла красную с бронзой туфельку и удрученно уставилась на двенадцатисантиметровую шпильку. «Что же мне делать?» – жалобно пролепетала я. На чудные глазки Виржинии навернулись слёзы, нижняя губка обиженно выпятилась. Этого было достаточно.

– Один момент, леди! – воскликнул Холстон.

Он бросился назад на лестницу и не без труда, расталкивая ругающихся людей, нашёл злополучную набойку. Я знала, что в его кейсе всегда хранилась небольшая походная мастерская: молоточек, напильники, пассатижи, отвёртки и другой некрупный инструмент. Через пятнадцать минут набойка была водворена на место, а предательский штырь, с которого она сорвалась, был надёжно расклёпан. Я прикинула: вместе с поисками набойки времени прошло уже столько, что Николас с гарантией опоздал на встречу со своим спонсором. Но он ещё мог успеть, если бы сию секунду опомнился и поймал такси. Я лишила его этого шанса и, мило улыбнувшись, пролепетала какуюто банальность про рыцарей, которые никогда не бросают дам в беде. Холстон буквально сомлел от восторга и начал бормотать ещё большие банальности про то, что он, якобы, не мог допустить, чтобы такие великолепные ножки и т.д.

Я скромно опустила глазки и покачала действительно великолепной ножкой Виржинии Леви. Холстон пожирал меня восхищенным взглядом. Чтобы довести дело до конца, я пригласила его в летнее кафе на чашечку кофе.

– Это всё, чем я могу в настоящий момент вас отблагодарить.

За кофе мы стали друг для друга Джини и Ником и выяснили, что мы – коллеги. Холстон не остался в долгу и заказал по рюмке коньяку. Пока выполнялся заказ, он начал рассказывать о своём изобретении. Я внимательно слушала, а Холстон, рассказывая, не спускал с меня восторженных глаз. И было от чего восторгаться. Даже я находила, что Джини – очаровательная девушка. А уж как её находили мужчины…

Принесли коньяк, я взяла свою рюмку и, продолжая слушать Холстона, рассеянно покрутила тоненькую ножку между пальцами. Оживлённая речь Холстона оборвалась на полуслове, и в его глазах восторг быстро сменился недоумением, испугом и, наконец, отвращением. Великое Время! Таким жестом в этой Фазе проститутки, сидя за столиком в ресторане, показывают, что они не прочь заполучить клиента! Я запаниковала. Как я могла забыться и допустить такую оплошность!? Ещё мгновение, и я бы вскочила и убежала, оставив Холстона гадать в недоумении: с кем же он всётаки встретился. Но в этот момент в голове у меня прозвучал голос Андрея:

– Спокойно, Катя! Грани на стекле! Гранёная рюмка!

– Смотри, Ник, – пробормотала я, запинаясь и с дрожью в голосе, – Ты только что говорил, эффект проявляется на границе раздела сред. Погляди, как интересно на этих гранях играет луч, проходящий через коньяк.

Будь Холстон повнимательнее, он бы вспомнил, что об этом проявлении эффекта он мне сказать ещё не успел. Это был мой второй прокол, вызванный паническим состоянием. Но, слава Времени, Холстон ничего не заметил. Он просто взял свою рюмку и тоже стал вертеть её, наблюдая, как играет луч света на гранях стекла.

Я с трудом дотянула операцию до конца, следя за каждым своим словом, движением и жестом. Но, слава Времени, Холстон начисто забыл дурацкий эпизод с рюмкой. Он, наверное, только недоумевал: почему Джинни вдруг стала такой замкнутой и немногословной? А может быть, мне это только показалось.

При разборке операции Магистр всыпал Нэнси по первое число за низкое качество совмещения Матриц.

– Такие элементы ни в коем случае нельзя подавлять! Они должны оставаться у объекта внедрения на уровне подсознания. Особенно, когда объект – молодая женщина, как в данном случае.

Обо всех моих дальнейших проколах и о том, как я отвратительно владела собой после ошибки с рюмкой, не было сказано ни слова. Меня просто пощадили. А зря! Причем тут Нэнси? Она – отличнейший психофизиолог, и всегда готовит совмещение Матриц на самом высоком уровне. Но Нэнси спокойно восприняла критику в свой адрес и только кивнула: «Учту, мол».

Когда мы ушли от Магистра, Андрей сказал мне:

– Не расстраивайся, Катя, такое может случиться с каждым.

– С каждым? – возразила я, – Почемуто ни с тобой, ни с другими хроноагентами таких нелепостей не случается.

– Ну, я всётаки экстра. А что до проколов, то в нашей работе, ты сама это знаешь, они бывают и похуже. По сравнению с ними, твоя рюмка – лёгкий чих в неурочное время.

– А как ты вовремя сориентировался и подсказал мне выход! Огромное спасибо, я уже готова была вскочить и убежать.

– Не стоит благодарности, – отмахнулся Андрей, – Я же сидел за монитором в спокойной обстановке и болел за тебя. Хорошо бы всегда такой вот простой подсказкой можно было исправить положение.

Андрей помрачнел. Я хорошо поняла, что он имел в виду, и тоже замолчала. Увы, непоправимое уже не переиграешь.

Но нельзя было всё время замыкаться на минувшем. Надо было работать и целиком отдаваться дню сегодняшнему и дням завтрашним и послезавтрашним. Наша работа забирала человека целиком, без остатка. Но как я могла отдаваться этой работе с таким настроем?

Я вспомнила, как я приняла решение стать хроноагентом. Это произошло после того, как я сошлась с Андрюшей, а через него, с его друзьями. Это были люди совсем иного склада, чем те, с которыми я общалась ранее. Потом я перешла работать в их Сектор, Сектор Внедрения и Воздействия, и возглавила там Аналитический Отдел. Я узнала хроноагентов ещё ближе, я прониклась их интересами, стала жить их жизнью, изнутри познала их тяжелую и опасную работу. Я делала всё, что могла, чтобы облегчить им её. Ребята при мне готовились к операциям, обсуждали их детали; прикидывали, какие могут возникнуть осложнения и изыскивали пути их преодоления. При этом они советовались со мной. Я, конечно, помогала им. Но я прекрасно понимала и хорошо видела, что все мои рекомендации и советы принимаются ими к сведению, не более. Потому, что там, в Реальных Фазах, работать буду не я, а они. И, вполне возможно, что мои рекомендации будут ими использованы с точностью до наоборот. Именно так и было, когда потребовалось вытащить из смертельного пикирования потерявший управление опытный самолёт, чтобы он не упал на химический завод и не вызвал в этой Фазе экологическую катастрофу. Я тогда ясно видела, что мои расчеты, моя безопасная «кривая выхода» никак их не устраивает, и что они намерены откорректировать мои рекомендации посвоему. Я возмущалась, протестовала, доказывала. Но Магистр охладил мой пыл. «Они – лётчики, и они знают, на что идут. Это – профессионалы, не следует столь тщательно опекать их». Тогда я восприняла это просто как громкие слова. Мы, мол, хроноагенты, и не тебе, девочка, учить нас, как надо работать.

А потом я, онемев от страха, наблюдала, как сверхскоростная машина, вопреки всем расчетам, вопреки здравому смыслу, превысив все допустимые пределы прочности и опрокинув все мыслимые представления о безопасности, выходила из пике буквально в нескольких метрах от земли. Тогда я поняла, что это не просто слова. Это – их образ жизни.

Вот тогдато у меня и зародилась мысль, стать самой хроноагентом, стать такой же, как и они, стать равной с ними. Правда, я долго руководствовалась советом Шекспира. «Держи подальше мысль от языка, а необдуманную мысль – от действий». Когда я смотрела, как Андрюше приходилось сходиться один на один с агентами ЧВП, такими же искусными и хорошо подготовленными, у меня холодело везде, где только могло. Ято прекрасно знала, чем всё это может кончиться. А Андрюша вступал в противоборство без малейших колебаний. А ведь он, оказывается, тоже знал о последствиях поражения. Он сам както признался мне в этом. Хотя, видит Время, я старалась, как можно дольше держать это в тайне от него.

Я задавала себе вопрос: «А я так смогу?» И не находила на него ответа. Ответ пришел сам собой, когда мы с Магистром, цепенея от ужаса и обливаясь холодным потом, наблюдали, как ребята закрывали межфазовый переход, разрушая неведомым оружием пространственновременной континуум. Когда всё кончилось, Магистр налил себе полстакана водки, выпил её залпом, как воду, и только потом прохрипел: «Знаешь, Кэт, в десять раз легче проделывать такие трюки самому, чем сидеть вот так, наблюдать и быть не в состоянии чемлибо помочь. Я от такой работы или чокнусь, или сопьюсь. Видит Время!»

И тогда я заявила о своём решении, прошла все тесты и была признана годной. После долгих мытарств я получила квалификацию. Но стала ли я хроноагентом? Называться и быть – разные вещи. Да, я умею делать всё, что положено уметь хроноагенту третьего класса. Но уметь и мочь – вещи тоже разные. На полигоне я лихо расстреливала из штурмовика макет автоколонны. Спасибо Андрюше, научил. Но смогу ли я так же лихо, не дрогнув при этом и не промазав, расстрелять реальную колонну? Да ещё если при этом по мне будут бить зенитные орудия и пулемёты, а сверху атаковать истребители?

Года четыре назад я была на одном сугубо научном семинаре. В кулуарах зашел разговор о хроноагентах вообще и об их работе в частности. Тогда один Хронофизик высказал интересную мысль.

– Уроженец Монастыря, работающий хроноагентом – это нонсенс. Такое возможно только при условии: один на десять тысяч. Посудите сами. Мы живём в комфортабельной, чистенькой и безопасненькой Фазе Стоуна. Мы видим Реальные Фазы только на экранах мониторов. Жизнь этих Фаз и события в них мы оцениваем своей меркой, со своей колокольни. А ведь хроноагенту надо там действовать. И не просто действовать, а жить той жизнью. Иначе его в два счета разоблачат. Ну, кто из вас сможет прожить без водопровода, без искусственного освещения и без отопления. Я уж не говорю о том, что вместо санузла придётся пользоваться сточной канавой, при любой погоде. Заметьте, я говорю только о простейших бытовых трудностях и ни словом не касаюсь отношений между людьми. А эта проблема на два, даже на три порядка сложнее. Вы скажете, что курс МПП в состоянии сделать человека способным существовать и работать в любых условиях. А я скажу: ерунда! Чего не дано, то не пришьешь! Каждый год тысячи пятнадцатилетних подают заявления в Комиссию Совета Магов. Все они хотят стать хроноагентами. Сколько остаётся после простого тестирования Матрицы на профпригодность? А дальше, отсев ещё больше. К программе подготовкидопускается не более пятнадцатидвадцати в год, одолевают её не более десятка, курс МПП отсеивает ещё пятьсемь. Сколько остаётся? А кого мы знаем из широко известных хроноагентов, которые родились в Монастыре? А? Чтото я имён не слышу. Правильно. Отсев в Секторе Внедрения и Воздействия невелик. Но этот отсев почти на девяносто процентов состоит именно из уроженцев Монастыря. Все скольнибудь заметные хроноагенты – выходцы из Реальных Фаз. Я уж не говорю о легендарных личностях. Почему так? Вроде бы мы много знаем, много умеем, сами кандидатов в хроноагенты учим, а поди ж ты! Чегото в нас не хватает того, что есть в них. А знаете, чего? В нескольких Фазах, в Германии жил такой человек, Гёте. Гениальная личность! Он сказал так: «Лишь тот, кем бой за жизнь изведан, жизнь и свободу заслужил!» Помоему, лучше не скажешь. Вот и давайте жить по Евангелию. Хроноагенту – хроноагентово, аналитику – аналитиково, хронофизику – хронофизиково.

Мне тогда почемуто очень живо вспомнились эти слова. И я задала себе вопрос: почему я не смогу стать тем уроженцем Монастыря, который один из десяти тысяч становится хроноагентом? Упаси Время, у меня и мыслей не было сравняться с Андрюшей. Я хотела просто стать одной из них, приблизиться к ним ещё больше, чем ранее.

И я всётаки стала этой одной из десяти тысяч. Но хроноагентом я не стала. По крайней мере, я сама себя таковым не считаю.

Вот и сейчас, до выхода на задание у меня осталось меньше суток, а я к нему не готова. Не готова по двум причинам, и обе причины морального характера. Когда я помогала Андрюше готовить операцию по борьбе с кораблёмроботом пришельцев, я както совсем упустила из виду одну характерную черту в поведении жителей той Фазы, куда я сама собиралась внедряться. Такую сексуальную распущенность мне редко приходилось наблюдать, хотя насмотрелась я всякого в Реальных Фазах.

Сейчас, сидя перед компьютером, я моделировала ситуации, пытаясь избежать неизбежного. Я, конечно, прекрасно знала, что, внедряясь в Реальную Фазу, в конкретный объект, следует жить жизнью этого объекта и жить по законам и моральным нормам этой Фазы. Умом я всё это понимала, но… Мысль о том, что мне придётся в течение целого часа участвовать в сексуальном развлечении в компании с одной девицей и тремя мужчинами, приводила меня в трепет. Я – не ханжа, и секс никогда не страшил меня, скорее – наоборот. Но групповуха мне всегда претила, а уж такая, в которой мне предстояло принять участие, подавно.

Все мои попытки сорвать «мероприятие» компьютер «с негодованием» отверг. Такие встречи состоятся, оказывается, ежедневно, в каждый обеденный перерыв. Объявить себя больной я не могла. В этом случае меня сразу отстранили бы от работы. В этой Фазе царил культ здоровья. Поэтому, я не смогла бы сделать главное: передать охраннику новую игрушку с вирусом. Сказаться физиологически неспособной тоже нельзя. Эта компания давно всё друг про друга знала.

Я искала возможность внедриться в Фазу после обеденного перерыва, когда всё уже кончится, но такой возможности не было. Лида Конт ни разу не оставалась одна. А неизбежная потеря сознания на несколько секунд при внедрении влекла отстранение от работы для проверки здоровья. Таким образом, операция опять срывалась.

Может быть я и нашла какойнибудь выход из сложного положения, но в этот момент начал работать мощный отвлекающий фактор. Сигнал системы слежения оповестил меня, что операция, которую разрабатывал Андрюша, и где он был главным действующим лицом, вступила в решающую стадию. Я остановила изображение эротической сцены и переключилась на соседний монитор.

На многокилометровой высоте плыли два огромных бомбардировщика. Их крестообразные силуэты с длинными узкими крыльями четко выделялись на фоне Гренландских ледников. Один из этих воздушных кораблей, несущих в своих бомболюках ядерные бомбы, пилотировал генерал Говард Болдуин, командир дивизиона ядерных сил. Магистр, внедрившись в министра обороны США, сумел убедить президента отдать приказ на применение против агрессивного пришельца ядерного оружия. А Андрей, внедрившись в Говарда Болдуина, исполнял этот приказ. Самолёты шли на перехват агрессора.

Присмотревшись, я с удивлением обнаружила отклонение от плана операции. Самолёт Болдуина летел вторым, отставая от головного на пятнадцать километров. А он должен был лететь первым! Андрей из какихто соображений прямо на ходу внёс изменения в план операции. Ох, и достанется же ему от Магистра, если он не сумеет как следует обосновать это изменение!

Но, поразмыслив, я поняла, что Андрюша, как всегда поступил правильно. Головной самолёт будет бомбить цель большую и медленно летящую. А если корабль пришельцев перед ударом успеет разделиться, то экипажу второго самолёта придётся работать по малоразмерной и высокоскоростной цели. В их распоряжении останутся считанные секунды, и здесь всё будет зависеть от искусства пилота и штурмана. Андрюша, верный своим принципам, взял на себя самую трудную и опасную часть операции.

Самолёты медленно плыли в небе, до цели было ещё очень далеко, а я уже кусала палец своей красной лайковой перчатки. Ох, и скверная у меня привычка! Иногда мне на день двух пар не хватало. Хорошо, что к моим услугам всегда есть Синтезатор, ну, в крайнем случае, Линия Доставки.

Генерал Болдуин, тем временем, настроился на частоту советского бомбардировщика:

– Сэр! Говорит генерал Говард Болдуин. Мы идём парой на перехват цели. Предлагаю вам отказаться от атаки и вернуться на свой аэродром, у вас ещё хватит для этого горючего.

Через минуту послышался ответ советского лётчика на английском языке:

– Говорит полковник Максим Петренко. Поздно, генерал! Мы уже не дотянем до дому, на обратном курсе у нас будет сильный встречный ветер. Вас я вижу, но вы до цели далеко, а у меня до неё всего два километра. Так что, извините, генерал, но я атакую.

– Полковник! Вы можете сесть в Исландии или Норвегии. Наплюйте на все запреты! Положението чрезвычайное!

– Посадка на натовский аэродром с ядерной бомбой на боевом взводе!? Бросьте, генерал! Если заряд сдетонирует при посадке, как моё правительство сумеет доказать, что это сделано не намеренно? Нет уж, пусть бомба идёт по назначению!

– Полковник! Это – самоубийство! У вас нет ни запаса высоты, ни скорости. Вас сшибёт ударной волной!

– А вас? Выто как собираетесь уцелеть?

– Мы на тридцать шестых. Уходите, полковник, зачем зря рисковать жизнью?

– Мы – люди военные, генерал, и должны исполнять свой долг. Подстрахуйте нас на случай неудачи. Мы атакуем!

– Ни пуха, ни пера, Максим! – это Говард крикнул порусски.

– К черту, Говард!

– Оружие – на боевой взвод! – подал команду Болдуин, – Хьюз! – это – к командиру головной машины, – Всё внимание – на цель!

Далеко, чуть ли не за горизонтом, обозначилась яркая, ослепительная точка. Она быстро разрасталась и вскоре заняла без малого полнеба. Видно было, как под действием ударной волны мнутся и разлетаются от эпицентра взрыва облака. Ещё не успел вырасти зловещий гриб, а командир головной машины доложил взволнованным голосом:

– Сэр! Цель вижу! Движется прямо на нас, но…

– Что, но, Хьюз?

– Он намного меньше, чем докладывали, сэр! А скорость – намного больше. Ох, и чешет!

– Атакуй, Хьюз!

– Есть, сэр!

Теперь уже и на мониторе был виден заострённый с двух сторон веретенообразный корабльмститель. Самолёт Болдуина замедлил скорость, увеличивая дистанцию, а бомбардировщик Хьюза вошел в пологое пике навстречу пришельцу. Бомба отделилась и пролетела вниз, мимо цели. На этот раз вспышка взрыва закрыла весь обзор. Было видно, как ударная волна подбросила пришельца, как завалила она на бок самолёт Хьюза. Самолёт Болдуина «боднул» воздух своим длинным корпусом, но опытная рука пилота восстановила положение.

Теперь Болдуин, мой Андрюшенька, остался один на один со страшным пришельцем. Что будет, если и он промахнётся? Нет, Андрюша – хроноагент экстракласса, он промахнуться не может! Хотя… Помимо воли, машинально, я прикинула параметры цели и быстро подсчитала, что вероятность попадания весьма и очень весьма близка к нулю. Я уже сжевала два пальца перчатки и приступила к третьему, а самолёт Болдуина начал снижаться. Что он собрался делать?

– Команде, покинуть самолёт! – послышался голос генерала Болдуина, – Иду на таран!

Андрюша говорил мне, что таранным ударом пользовались только русские лётчики и только истребители. А теперь американский стратегический бомбардировщик таранил инопланетного пришельца. Впрочем, за его штурвалом сидел именно русский лётчикистребитель.

В небе распустились купола парашютов, команда выполнила приказ генерала, хотя шансов на спасение у них практически не было. Слишком уж близко были они к эпицентру взрыва. А B36D, ведомый рукой генерала Болдуина, моего Андрюшеньки, врезался в защитное поле, окружавшее космический корабль, и исчез вместе с ним в грандиозной вспышке ядерного взрыва. Операция была выполнена.

Я вскочила, выбросила в утилизатор изжеванные до запястий длинные красные перчатки и побежала в умывальник, смыть размазанную слезами косметику. Вернувшись, я, не глядя, достала из шкафчика новую пару перчаток и, натягивая их на ходу, направилась к монитору связи. Усевшись за него, я невольно улыбнулась. Перчатки попались розового цвета из тонкой эластичной ткани. Андрюшины любимые. Ему очень нравилось, когда я ласкала его в таких перчатках.

Я связалась с пунктом внедрения. Андрюша лежал на столе и слабо улыбался.

– Ты опять плакала, Катюша?

– Нет, Андрюшенька, не плакала… Уже не плачу, – я через силу улыбнулась.

В этот момент из НульТ появилась Нэнси.

– Пора на работу, Кэт. Ты готова?

Я вздохнула, покачала головой и грустно посмотрела на монитор с остановленным изображением.

– А в чем же дело? Чтото я тебя, подруга, не пойму. Сама готовила операцию и вдруг – не готова.

Я молча «разморозила» монитор и кивнула в его сторону. А там продолжала разыгрываться «крутая эротика». Один из мужчин лежал на спине, двое стояли по бокам. Лида Конт, пристроилась сидя верхом на лежащем. При этом, она руками держалась за фаллосы двух других, поочерёдно уделяя им внимание своим ртом. Её подруга, подставив лоно для орального секса лежащему на спине партнёру, стонала от наслаждения и теребила Лиду за соски. Вдобавок ко всему, какаято третья женщина, повизгивая от восторга, снимала эту сцену видеокамерой. Я представила себя на месте Лиды, и меня передёрнуло.

– Ну, и что? – спокойно спросила Нэнси, – Тебя это смущает? Ты, что, так не сумеешь?

– Нэнси! – умоляюще прошептала я.

– Нет, – продолжала безжалостная подруга, – я не вижу в этом ничего сложного. Я же просматривала тесты, которые прогоняли через тебя во время курса МПП. Вспомни сцену в публичном доме Древнего Китая, когда туда завалилась толпа пьяных солдат, а вас, женщин, было всего пять. Ты же отлично справилась.

– Нэнси! – снова прошептала я, – Я же не об этом.

– А о чем? – удивилась подруга, – Я думаю, что ты со своей подготовкой, да ещё и при том, что у тебя в Матрице записана сексуальная программа из Биофазы, этой Лиде ещё и фору дашь…

– Нэнси! – взмолилась я, – Меня убивает, что Андрюшка будет смотреть всё это!

– Вот оно, что! – засмеялась Нэнси и дружески потрепала мои волосы, – Кэт, Кэт, какой ты ещё ребёнок! Вы же с Андреем – хроноагенты. А если завтра ему придётся работать в какомнибудь голубом притоне в качестве пассивного гомосексуалиста? Или ещё чтонибудь, в этом же роде? Ты что, отвернёшься от него? Да я, на твоём месте, радовалась бы такому случаю. Эта Фаза, где ты будешь работать, высокочастотная. Ты вернёшься как раз к ночи. Представляешь, как вы с Андреем её проведёте, после того, как он насмотрится всего этого?

Нэнси кивнула на монитор, где «композиция» уже распалась, и Лида оральным способом удовлетворяла того, на ком недавно прыгала, а один из её оральных партнёров пристроился к ней сзади. Третий, тем временем, со знанием дела, медленно и с чувством заголял женщину, которая снимала предыдущую сценку. Подружка Лиды снимала это действие.

Я посмотрела на Нэнси с недоверием, не понимая: шутит она или говорит серьёзно. Но у Нэнси этого никогда не возможно было разобрать. Она только улыбнулась, выключила монитор и взяла меня за локоть.

– Пойдём, Кэт. Пора на работу.

Мне ничего не оставалось, кроме как покорно уйти за ней в кабину НульТ.


Глава VI. Матвей Кривонос.


Я уж решил: миновала беда
И удалось отвертеться, –
С неба свалилась шальная звезда –
Прямо под сердце.
В.С.Высоцкий

Ежи отступили. Разумеется, отступили. Трудно, просто невозможно было сдержать натиск ударной группы Федерального флота. Двенадцать звёздных линкоров типа «Протуберанец», каждый из которых сопровождали по три крейсера типа «Орион», и каждая такая эскадра прикрывала по три десятка десантных кораблей класса «Ксенон». А каждый «Ксенон», сам по себе, весьма грозное оружие. Они и поодиночке способны нагнать страху на любую враждебную планету и могут действовать вполне самостоятельно. И действовали бы, если бы не мощное противодействие ежей. Для того чтобы это противодействие подавить, потребовалась вся огневая мощь «Протуберанцев» и «Орионов». Сопротивление ежей было сломлено, их вытеснили с захваченных планет, они были вынуждены отступить. И отступили, но не бежали.

Какое там, бежали! И сугубо штатский человек, глядя на то, в каком безукоризненном порядке отходят соединения ежей, как методично и неторопливо они сворачивают свои базы; сразу бы понял, что ни о каком бегстве, ни о какой панике не может быть и речи. Просто ежи мастерски уходили изпод сокрушительного удара превосходящих сил противника. Это надо было видеть. Их многогранные, ощетинившиеся цилиндрическими выступами, корабли часами висели над базами, создавая перед нашими десантниками непреодолимый огневой вал. И висели до тех пор, пока последний, оставшийся в живых, ёж не был принят на борт. Ни одного не оставили!

А ведь мы уже знали, что такой режим многочасового зависания с непрерывным ведением огня катастрофически истощает запасы энергии этих кораблей. После этого их елееле хватило, чтобы дотащиться до периферийных планет системы. Там они встали на длительную подзарядку и уже не могли оказать своим наземным частям болееменее существенной поддержки. А наземные части ежей, высадившись на малых планетах, весьма серьёзно готовились к отражению атаки Федеральных сил. Они возводили на планетах какието сооружения в виде низких и широких цилиндров, почти дисков, и укреплялись вокруг них.

А Федеральный флот тоже готовился. Он перегруппировывался для очередного удара, который должен был выбросить ежей за пределы этой звёздной системы. За ней должна была последовать другая система, захваченная ежами. За ней – следующая. И так далее, до самого логова, откуда эти ежи явились. Война, в которую вынуждено было вступить Человечество, грозила затянуться до бесконечности. Но конец должен был быть один: уничтожение ежей. Или гибель Человечества. Мирное сосуществование было не дано. Все попытки переговоров, даже не переговоров, а просто контакта с ежами, кончались одним: либо гибелью контактной группы, либо взаимным уничтожением. Раза два гибли группы ежей, с которыми люди пытались вступить в контакт. Это случалось, когда у людей нервы не выдерживали напряженного ожидания; когда же ежи откроют огонь, и они били первыми.

Да и о каких «переговорах» или «контактах» могла идти речь, если добрых полстолетия, с момента первого столкновения с ежами, ученые бились и не могли понять: каким образом ежи общаются между собой. Столкновения переросли в противостояние, а оно перешло в войну, исход которой мог быть только один: уничтожение одной из рас. Но ученые так и не ответили на вопрос: каким образом один ёж говорит другому: «Доброе утро!» Ни один из известных науке каналов связи: от акустического до каппаполя ежи не использовали для общения между собой.

Если бы только этим и ограничивалось неизвестное о ежах. Ясно было только одно: ежи абсолютно равнодушны и к космическому холоду, и к меркурианским температурам. Их совершенно не волновал состав атмосферы. И даже отсутствие таковой не доставляло им неудобств. Как у них происходил обмен веществ? Чем они питались? Откуда и какую получали энергию? Вот краткий перечень вопросов, на которые до сих пор не было ответа.

И как можно было получить ответы на эти вопросы, если за всё время противостояния Человечества и «Ежечества» не удалось захватить в плен ни одного ежа? К слову, ежи тоже не брали людей в плен. Во всяком случае, об этом было ничего не известно. Останки погибших ежей не дали ответа ни на один вопрос. Это были абсолютно пустые внутри жесткие сферы до полутора метров в диаметре, унизанные торчащими во все стороны многочисленными шипообразными отростками. Они весьма напоминали морских ежей. Отсюда и название противников. Но живые ежи ничем не напоминали своих морских тёзок. Они представляли собой эластичную массу синезелёного цвета. Эта масса могла принимать различные формы: от сферы до блина или длинной сосиски. Чаще всего ежи имели форму эллипсоидов. Видимо, это было их любимое состояние. Перемещались они, перекатываясь. Из поверхности их тел, по мере необходимости, в различных местах появлялись щупальца, присоски, какието бугорки и ещё чтото невообразимое. Совершенно непонятно было, откуда у такой аморфной структуры после смерти появляется такой жесткий наружный скелет, и куда девается всё остальное? Исследование этих скелетов показало, что их состав напоминает хорошо известный на Земле хитин. Только удивляло большое содержание в нём осмия, платины, ртути и висмута. И что поражало больше всего: эти «панцири» всегда были целыми. Независимо от того, что вызвало гибель ежа: пуля, осколок, луч лазера, направленный ядерный взрыв. Даже после удара дезинтегратора оставались эти останки. И ещё, несмотря на то, что ежи легко переносили очень высокую температуру окружающей среды, огненные вспышки импульсного характера (например, удар огнемёта) оказывались для них гибельными.

Первоначально считали, что ежи – это роботы. Но оказалось, что они размножаются. Причем, почти половым способом. Один из наблюдателей случайно оказался свидетелем сцены размножения ежей и даже заснял её. Два ежа соединили свои «отростки» и пребывали в неподвижности около пяти минут. Потом они разъединились, и один из них кудато укатился. Второй остался на месте, не двигаясь, не меняя ни положения, ни формы, которые были у него в момент «спаривания». Примерно через полчаса по телу ежа пробежала волна колебаний, он изменил цвет с синезелёного на сероголубой. А ещё через десять минут он распался на две особи размером в два раза меньше. Они сразу начали двигаться и действовать самостоятельно. Это сразу доказало, что Человечеству противостоят живые организмы, а отнюдь не роботы. Позднее другим наблюдателям тоже удалось стать свидетелями сцен размножения “ежей”. Выяснилось, что один из партнёров не делится, а остаётся в прежнем состоянии, его условно назвали «самцом». «Самка» же делится на две или три особи, которые через несколько часов приобретают «естественный» синезелёный цвет, а через дватри дня вырастают до размеров взрослого ежа. Не замечено было, чтобы «дети» по своим повадкам и навыкам чемто отличались от «родителей». Повидимому, при делении информация, накопленная в «мозге» «родителя», дублировалась по числу «потомков».

Вот с такимито странными и непостижимыми существами и столкнулось Человечество пятьдесят лет назад. Ежи не были заинтересованы ни в рабах, ни в сотрудничестве. Если им оказывали сопротивление, они всех уничтожали. Если сопротивления не оказывали, тоже всех уничтожали. После их нашествия оставались пустые, никем не заселённые планеты с развалинами городов и посёлков и пепельночерными плешами выгоревших лесов и полей. Ежи застраивали захваченную планету сооружениями в виде низких и широких усеченных пирамид на расстоянии до пятисот километров друг от друга и двигались дальше, к следующей планете. Живую силу они поражали импульсными излучениями из щупальца, которое выпускали из своего тела. При попадании импульса в человека или животное происходил быстрый распад живой ткани. От человека оставалась только горсточка оплавленных, спёкшихся костей. Вторым родом оружия были «прожектора», также возникающие из ежинных тел. На конце щупальца вырастал параболический излучатель, который выбрасывал поток света в диапазоне, близком к ультрафиолету. Там, куда падал этот луч, температура мгновенно поднималась до тысячи градусов и более. Такими излучателями ежи уничтожали строения. Ими же они атаковали людей, которые укрывались от них в лесу или в кустарниках. От обоих этих излучателей хорошо защищала корабельная и танковая броня, а так же железобетонные плиты зданий. Но против этой защиты у ежей тоже было оружие. Черные цилиндры, закруглённые с обоих концов, длиной около трёх метров и полметра в диаметре. Они испускали кванты энергии, которые мгновенно поднимали температуру внутри защищенного объекта на тричетыре тысячи градусов. Какой вид энергии излучали эти цилиндры, выяснить не удалось. Но оказалось, что мощные защитные поля, применяемые кораблями для защиты от метеоров и жестких излучений, успешно отражают эти кванты неведомой энергии. В наземных условиях в укрепрайонах стали устанавливать стационарные генераторы защитных полей. И пока эти генераторы снабжались энергией, ежи не могли разрушить укрепрайон. Но они быстро научились находить и разрушать линии энергоснабжения и успешно делали это, хотя и ценой больших потерь. Сами ежи оказались уязвимы для всех видов земного оружия: начиная от обыкновенного огнестрельного. Но они были очень подвижны, поэтому, труднопоразимы. К тому же, они тоже умели строить укрепления и создавать защитные поля.

Таким образом, война людей с ежами велась практически на равных. То, что ежи добились значительных успехов и захватили несколько десятков принадлежащих людям планет, говорило отнюдь не о слабости Человечества. Это объяснялось тем, что Федеральное правительство все эти пятьдесят лет не теряло надежды решить вопрос мирным путём. Только окончательно убедившись, что не только переговоры, но и любые контакты с ежами попросту невозможны, Федерация перешла к активным и решительным действиям. Федеральный флот нанёс первый удар и сразу же добился успеха.

Флот «зализал» полученные в первой схватке раны и начал вторую атаку. Начал и сразу же столкнулся с сюрпризом. Передовая группа «Ксенонов», атакующая малую планетку ЭмптаМ, неожиданно потеряла управление и лишилась связи. Более того, спасательный катер, отправленный с флагманского «Протуберанца» к ближайшему бедствующему «Ксенону», пристыковался, но не смог открыть шлюз. Пришлось вскрывать обшивку. Когда спасатели проникли внутрь корабля, они обнаружили, что вся его команда и батальон десантников живы и невредимы, но вся, без исключения, электроника вышла из строя. Причина была простая: многочисленные короткие замыкания в схемах и проводке. Бортинженер доложил, что все полимерные пластики изменили структуру и свойства и стали проводниками. Это было невероятно, но против фактов не попрёшь. Вывод напрашивался сам собой. Ежи применили какоето новое излучение. И оно, по всей видимости, было связано с низкими, дискообразными сооружениями, которые они воздвигли на поверхности ЭмптыМ.

Потерявшие управление «Ксеноны» беспорядочно дрейфовали в пространстве. Надо было срочно снимать с них команды и десант, пока они не оказались в зоне поражения тяжелого оружия ежей. Федеральный флот приступил к спасательной операции. Неожиданно «КсенонXXXII» пришел в движение. На корабле включились двигатели, и он сумел уйти в «мёртвую зону», где стал недосягаемым для оружия ежей. Правда движения и манёвры «Ксенона» были какимито судорожными и размашистыми. Словно фехтовальщик взял в руки вместо шпаги оглоблю и пытается изящно проделать фехтовальные приёмы. Бортинженер «КсенонаXXXII» перевёл корабль на «ручное» управление, а командир батальона полковник Алексей Деми расставил десантников в нужных точках корабля, и они, используя приборы связи, встроенные в десантные скафандры, выполняли команды из центральной рубки.

Дело в том, что сами скафандры десантников были выполнены на основе не углеводородного, а кремниевого пластика, а вся электроника представляла собой один монокристаллический модуль, проводниками от которого служили напылённые с внутренней стороны скафандра металлические плёнки. Правда, мощность и, соответственно, дальность действия носимых передатчиков была весьма мала. Но для работы внутри корабля этого хватало.

«КсенонXXXII» совершил посадку на теневой стороне ЭмптыМ. Точнее, просто грохнулся на поверхность планеты. Совершить посадку, управляя кораблём таким способом, всё равно, что расписаться телеграфным столбом. Корабль безнадёжно вышел из строя. Полковник Деми отправил во все стороны разведгруппы. Через час от них начали поступать донесения. Постепенно выяснилась следующая картина. На ЭмптеМ было установлено тридцать три дисковидных излучателя. Вокруг них группировалось более четырёх тысяч ежей, вооруженных тяжелым оружием: более двухсот излучателей. Но самое главное, на теневой стороне планеты находился корабль ежей, с которого, судя по всему, поступала энергия на излучатели, преобразующие полимеры в проводник. Полковник прикинул и пришел к выводу, что флот ежей передал всю свою энергию на этот корабль, и сейчас этот флот откровенно беззащитен. В корабле, находящемся на ЭмптеМ, по донесениям разведчиков, находилось не более пяти ежей, и люки были открыты. Было очень заманчиво захватить этот единственный, боеспособный корабль целым и невредимым. Но между этим кораблём и разбитым «Ксеноном» было три опорных пункта, где сосредоточилось около восьмисот ежей. Кроме того, там было двадцать четыре тяжелых излучателя. А у полковника Деми было после прошедших боёв чуть больше двухсот пятидесяти десантников. Если бы была связь с флотом! Полковник только махнул безнадёжно рукой и приказал батальону занять оборону и приготовиться к отражению атаки. Рано или поздно ежи обнаружат их. Десантникам в этом случае останется одно: продать свои жизни как можно дороже.

Вот тутто, когда изнурённый полковник Деми «прилёг вздремнуть у лафета», и появился на сцене я. Я – это Матвей Кривонос, хроноагент первого класса. Мы долго «обсасывали» по косточкам сложившуюся ситуацию, моделировали всевозможные варианты её развития. Но ответ всегда получался однозначный. Необходимо любой ценой захватить корабль ежей. Через четверо суток к ежам подойдёт подкрепление, и соотношение сил станет далеко не в пользу Федерального флота. Ежи не только вернут себе утраченные позиции, но и вышибут людей с двух соседних систем. Всё придётся начинать даже не с нуля, а с минуса, с неизмеримо большими потерями.

Всё упиралось в отсутствие связи с флотом. Прорываться оставшимися силами через оснащенные тяжелыми излучателями укрепрайоны ежей, без огневой поддержки – безумная затея. Идеальным вариантом было бы управление огнём одного из линкоров или крейсеров непосредственно с КП батальона, самим полковником Деми. Но это было из области благих пожеланий, не более. Комбат не мог даже просто сообщить флагману о наличии корабля ежей на планете, дать целеуказания и своё место. Не говоря уже ни о чем другом. Много часов наши научнотехнические эксперты перебирали различные варианты восстановления связи, но сами же давали себе отрицательные ответы. Я сидел и ломал голову вместе с ними. А время шло, и его оставалось всё меньше и меньше. Какието идеи у меня возникали, но они, большей частью, были из области доброкачественного бреда. Наконец, Магистр вздохнул и сказал:

– Собирайся, Матвей. Дальше тянуть уже нельзя, времени остаётся в обрез. Придётся тебе действовать, как говорится, в соответствии с обстановкой и надеяться на собственную изобретательность и интуицию.

– Ох, и не люблю я, Фил, соваться вот так: с разбегу, да в холодную воду, да головой на камни; авось, угожу между ними. Но деваться, действительно, некуда. Надо внедряться, а там: война манёвр подскажет. Хотя… На такие случаи лучше бы какого никакого экстру послать.

– А ты думаешь, я люблю такие случаи? Считай, что твоя операция уже сожрала у меня массу нервных клеток и прилично добавила седины. Знаю я и то, что экстр мы готовили специально для таких вот случаев. Но как раз сейчас никого из них не пошлёшь. Андрэ Злобин готовит операцию не менее серьёзную, и там счет уже пошёл на часы. Анри – на задании, а Мишель толькотолько вернулся. Ему ещё врубаться надо, а времени на это уже нет. Так что, Матвей, вся надежда на тебя, казак ты наш запорожский. Как у вас на Руси говорят? Старый конь борозды не испортит.

– Но ведь и глубоко не пашет, Фил.

– А глубоко и не надо. Главное – наладить связь с флотом.

– Думаю, что важнее, всётаки, захватить корабль ежей…

– А как ты это без огневой поддержки сделаешь? И думать забудь! Положишь людей без толку, потом всю жизнь казнить себя будешь. Ну, хватит лирикой заниматься. Вперёд, Матвей, с нами Время!

Так я оказался на ЭмптеМ, в разбитом корабле «КсенонXXXII». Подняв голову от «лафета», то есть, от пульта управления двигателями манёвра, на котором прикорнул полковник Деми, я увидел бортинженера Антуана Рахимова. Он копался в недрах блока связи.

– Как дела, Туан? – спросил я.

– А, проснулся, кёнель! note 3 Кофе будешь?

– Ну его, в качу! Уже во рту от него вяжет. Как успехи, я спрашиваю?

– Да как бы тебе сказать, Лексей? С чего начать? С хорошего или с плохого?

– А что? У нас сейчас есть ещё чтото хорошее?

– Есть, – Антуан улыбнулся, – Удалось частично восстановить функции бортового компьютера. Теперь можно управлять корабельными орудиями.

– Ого! Живём! С меня – коробка коньяка.

– Подожди. До коньяка ещё надо суметь добраться. Главноето не получается! – он стукнул кулаком по корпусу блока связи

– Что? Так ничего и не выходит?

– Ну, коечто получилось. Я тут изуродовал несколько запасных скафандров и извлёк из них модули. Теперь блок ожил, и мы имеем связь в радиусе до трёхсот километров.

Я удивлённо посмотрел на инженера. Он сделал именно то, что я хотел ему предложить и о чем думал, готовясь к операции. А Рахимов, не замечая моего взгляда, взял в руку черный пластмассовый кубик размером с кулак. Ещё три таких же кубика лежали на столе.

– Но для того, чтобы связаться с флотом, нам нужен вот этот генератор. А они все накрылись, в том числе и запасные. У них, видишь ли, встроен изотопный аккумулятор. Когда пластик преобразовался в проводник, там произошло короткое замыкание, и – привет. Я надеялся, что хоть у одного из них аккумулятор окажется дохлым. Но нет. Чёрт бы побрал эту стопроцентную надёжность! А без этого генератора пытаться связаться с флотом, всё равно, что “ау” кричать.

– Ау, говоришь? А почему бы и не покричать?

Меня внезапно осенила шальная идея. Я встал и подошел к компьютеру.

– Давай, попробуем восстановить запись визуального наблюдения Эмпты до того, как мы попали под это дурацкое излучение.

Антуан пожал плечами и набрал на клавиатуре нужный код. На мониторе появилось изображение планеты. Я включил режим сканирования поверхности и через минуту нашёл то, что нужно. Яркая, блестящая точка. Сейчас надо было выяснить: что это такое? Многократное увеличение подтвердило мою догадку. Это было небольшое плато, покрытое чистым сверкающим льдом. Не замёрзшими газами, как всё вокруг, а именно замёрзшей при сверхнизкой температуре водой.

– Вот, Туан, то, что нам нужно.

– Чтото я не пойму тебя, Лёша, – пробормотал инженер.

– Издали это плато выглядит как яркая точка. Сейчас за ЭмптойМ наблюдают очень внимательно. Если эта точка начнёт упорядоченно мигать, то это сразу заметят.

– А как мы заставим её мигать, да ещё и упорядоченно?

– Для этого мы возьмём в лазарете все простыни, окрасим их в черный цвет, сошьём в полотнища…

– Понял! Лёшка, ты – гений!

– Да, какой я, в качу, гений. Просто, я подумал: а каким ещё способом можно крикнуть “ау”, чтобы нас услышали.

Через три часа полотнища были готовы. Я оставил возле корабля один взвод и со всем десантом отправился на плато. Там я расставил по ледяной поверхности две роты с полотнищами, а одну роту расположил вокруг плато на случай появления ежей. Десантники по моей команде сворачивали и разворачивали полотнища. Около двух часов мы морзянкой непрерывно передавали одну и ту же фразу: «Ксенон32 вызывает флагмана». Наконец в черном небе начала мигать яркая звёздочка. Видимо один из кораблей развернулся к нам кормой и на холостой тяге включал и выключал главный отражатель. Я прочитал: «Ксенон 32 отчетливо вас вижу передавайте своё сообщение адмирал Гомес».

Много часов подряд десантники морзянкой передавали сообщение. Я подробно изложил обстановку, план атаки, указал точные координаты целей, дал их характеристики и назначил время открытия огня ровно через сутки. Надо было дать моим солдатам хорошо отдохнуть перед боем. Ответ не заставил себя ждать. Мерцание звёздочки сложилось в следующую фразу: «Полковник Деми вас понял хорошо план одобряю занимаем исходные позиции огонь будет открыт время Ч действуйте адмирал Вацлав Гомес».

К назначенному времени две роты заняли исходные позиции для атаки. Третью роту под командой старшего сержанта Стаховича (убыль офицеров после первых дней боёв была невосполнимая) я отправил в обход с задачей отвлечь на себя часть сил ежей. Рота Стаховича давно уже исчезла, растворилась во тьме, а мы сидели в окопах, и я следил за временем. До огневого удара нашего флота оставалось чуть меньше часа. Окопы, это только так сказано. На самом деле это были только траншеи, отрытые в снегу. И не в снегу даже, а в замёрзших газах. Терпеть не могу воевать на этих периферийных планетах. Эти снежные траншеи позволяют только скрываться в них до поры, до времени. Никаких защитных функций они, в отличие от добротных окопов, отрытых в надёжном грунте, не выполняют. Скорее, наоборот. Выстрелы, попадая в бруствер, вызывают в этих траншеях настоящие наводнения. И тут, вместо того, чтобы припасть плотнее к земле, надо срочно выскакивать наверх. Иначе космический холод быстро сделает своё дело, и останешься ты вмороженным в лёд на веки вечные, как грешник в Коците.

Цифры на дисплее сменяли одна другую, и совсем мало времени оставалось до того момента, когда по укреплениям ежей ударят импульсные дезинтеграторы «Протуберанцев» и «Орионов». В этот момент слева атакует Стахович, отвлекая на себя внимание и огонь тех ежей, которые уцелеют после огневого налёта. И тогда засвистят турбины наших боевых машин, и две роты поднимутся в атаку. Двадцать, самое большее тридцать минут, и мы будем возле корабля ежей. Цифры продолжали сменять одна другую. Вот, сейчас… Я ещё раз отрегулировал свой прибор наблюдения и опустил светофильтр.

Справа, слева и сзади взметнулись несколько гигантских столбов ослепительнобелого пламени, и мощная ударная волна властно припечатала меня к крупнокристаллическому замёрзшему газу. Это ударили импульсные дезинтеграторы нашего флота. Но ударили они по нашим позициям и по разбитому, но ещё живому, «КсенонуXXXII»! Что это? Ошибка наводчиков? Или это – моя ошибка? Нет, я трижды проверил координаты целей, прежде чем составил донесение. Вслед за дезинтеграторами ударили нейтринные лазеры. И тоже по нашим позициям! Надо было срочно выводить изпод огня тех, кто ещё остался жив.

Через десять минут я уже мог оценить, какой урон причинила нашему батальону эта «огневая поддержка». От двух рот осталось всего тридцать два человека, уничтожены все боевые машины. И самое главное, уничтожен наш корабль. Теперь ежи могут взять нас голыми щупальцами. Два залпа их тяжелых излучателей, и с нами будет покончено навсегда. Что же произошло, Время побери!? Но как это узнаешь? И каких ещё нам ждать сюрпризов? Связито нет и теперь уже не будет.

– Полковник! Ежи атакуют! – услышал я голос одного из десантников.

Точно! По тому участку, где ещё совсем недавно были наши позиции, перекатывались цепи ежей. Что ж, нам осталось одно: погибнуть с честью на этой ледяном поле ЭмптыМ. Отступать нам всё равно некуда.

– К бою! – скомандовал я.

Понеся от нашего огня ощутимые потери, ежи откатились назад, начали перегруппировываться и готовить маневры для охвата. Умеют воевать, ничего не скажешь! Скоро они начали вторую атаку. Действовали они смело, словно знали, что у нас нет и не будет никакой поддержки. Впрочем, они всегда так действовали. И вот в самый разгар боя, когда мы уже потеряли треть от остававшейся горстки, я вдруг услышал старшего сержанта Стаховича:

– Полковника Деми вызывает старший сержант Стахович! Полковник Деми, ответьте Стаховичу!

– Слышу тебя, Билл! – отозвался я, – Всё пропало! Уноси ноги и занимай оборону, сейчас они и за тебя возьмутся.

– Полковник! Мы захватили их корабль!

– Что? – я не поверил своим ушам, – Что ты сказал, Билл? Повтори!

– Мы захватили их корабль! Когда наши ударили, мы прошли между двумя группами ежей, потрепали их и вышли к кораблю. Захватить его оказалось плёвым делом. Держу круговую оборону и пытаюсь разобраться в его вооружении. Во всяком случае, их дисковые излучатели я уже погасил. Жду вас.

– Не жди, Билл! Наши промазали и врезали прямо по нам и кораблю. Нет ни батальона, ни «Ксенона». У меня осталось только двадцать человек, а сейчас и им крышка будет.

Говоря последнюю фразу, я наблюдал, как ежи выкатывают на боевые позиции черные цилиндры мощных излучателей. Два их залпа, и нам действительно будет крышка.

– Где вы, полковник? Иду к вам на помощь!

– Не дури, Билл! Нам уже не поможешь. Спасай своих людей и держи корабль, раз уж удалось его захватить. Может быть наши успеют подойти.

– Полковник! У нас тут один умелец есть. Говорит, что вроде понял, как этот корабль поднять можно…

– Вот, пусть и попробует! Прощай, Билл! Не поминай лихом. Живите, ребята!

А ежи уже наводили на нас свои цилиндры, а мы ничем не могли им помешать. Разве, что… А в самом деле, чем ждать смерти, уткнувшись мордой в снег… Я вскочил.

– В атаку! За мной, ребята! Погибать, так с музыкой! Пусть ежи увидят, как земляне умирать умеют!

Мои десантники вскочили, и мы, матерясь и стреляя на ходу, устремились на позиции ежей. Неосмотрительно выдвинувшиеся вперёд ежи сразу нашли свою смерть под нашими выстрелами. Зато те, которые копались возле излучателей, засуетились быстрее. Но в самый последний момент, когда по черным цилиндрам уже побежали синие искры разряда, я успел заметить, как горизонт озарился бледноголубым заревом, и в черное небо устремился столб сиреневого пламени. Умелец Стаховича всётаки поднял корабль в космос!

Это было последнее, что я увидел на ЭмптеМ. Очнулся я уже в пункте внедрения на столе, а за пультом колдовала рыженькая Ненси. Магистр, когда я пришел докладывать ему о завершении операции, был мрачнее осеннего неба. Он выслушал меня, не прерывая, и вопреки обыкновению не достал из бара бутылочку «Столичной», чтобы спрыснуть завершение работы. Вместо этого он вздохнул и спросил:

– Скажи мне, Матвей, сколько лет мы с тобой работаем? Я имею в виду, локальных.

– Хм? Да както не считал, – удивился я, с чего это вдруг Магистра потянуло на лирические воспоминания, – Гдето около тридцати…

– Если быть точным, через три месяца тридцать два года будет, – уточнил Магистр и тут же вновь спросил, – А скажи мне, Матвей, сколько раз за эти годы у нас полностью проваливались операции?

– Такого я не припомню. Только к чему этот разговор, Фил? Да, ребята на линкорах и крейсерах облажались, пальнули не туда, батальон угробили. Что ж, а ля гер ком а ля гер (на войне, как на войне). Там всякое бывает, и такое – тоже. Ты и сам это знаешь. Тут надо ещё разобраться, почему так вышло? Но главноето сделано! Корабль у ежей мы угнали: целенький, здоровенький! Правда, скажем прямо, вышло это случайно. Но, как говорится, победителей не судят.

– Победителей? Целенький, здоровенький? Ах, да! Ты же главного не знаешь. Если бы так, Матвей. Пока ты в пункте внедрения приходил в норму, этот корабль с одного из «Протуберанцев» в упор расстреляли из дезинтегратора. От него даже атомов не осталось, одни фотоны. Вот тебе и целенький, здоровенький!

– Лихо! – я даже присвистнул, – С чего это они вдруг с ним так поступили? А! Понятно. Связито не было. Откуда им было знать, что на этом корабле люди? Хотя… Могли бы и догадаться. С чего это вдруг одиночный корабль ежей прёт на линкоры? За ежами таких глупостей раньше не замечалось. Чтото здесь не так.

– Вот именно, Матвей. Чтото здесь не так, а что конкретно, в этом нам предстоит ещё разобраться. Адмирал Гомес как раз сейчас этим и занимается. Посмотрим, как это у него получается.

– Слушай, Фил. А может быть, это я напортачил, когда вычислял координаты целей?

– Нет, здесь всё чисто. Это наши аналитики, извини, проверили в первую очередь. Ты сработал на все сто пятьдесят. Никто, наверное, не додумался бы организовать связь с флотом таким образом. Это войдёт в учебный курс хроноагентов как метод Кривоноса.

На мониторе, тем временем, появилось изображение боевой рубки «ПротуберанцаVII» – флагманского линкора Федерального флота. Адмирал Вацлав Гомес имел вид ещё более мрачный, чем у Магистра в момент нашей встречи. На большом мониторе была выведена карта той части ЭмптыМ, где разворачивались наши действия, и где героически погиб батальон полковника Деми. Я обратил внимание, что укрепления ежей нанесены с большой точностью. На соседнем мониторе менялись диаграммы и цифровые характеристики исходных данных для стрельбы, выданных центральным компьютером флагмана. Адмирал, совместил программы, и сразу стало видно, что точки прицеливания идеально совпадали с укреплениями ежей. Вацлав Гомес бессильно уронил голову на ладони.

У меня сложилось впечатление, что если бы не огромная ответственность, возложенная на него, как на командующего флотом Федерации, Вацлав Гомес сейчас застрелился бы. После тягостной паузы он повернулся к монитору связи:

– Кукс! Выяснили, кто дал команду на уничтожение одиночного корабля ежей?

На мониторе появилось лицо офицера.

– Адмирал! Никто этой команды не давал. Сработала автоматикапротивометеорной защиты…

– Автоматика!? И вместо того, чтобы включить защитное поле, она пальнула по неопознанному объекту из дезинтегратора! Ведь она должна была идентифицировать приближающийся объект и выдать его изображение на монитор.

– Всё это – так, адмирал. Но в данном случае она сработала произвольно. Это какойто нелепый случай. Мы как раз пытаемся с этим разобраться…

– Вы уж попытайтесь и разберитесь! Лома побери! Не слишком ли много, Кукс, сегодня у нас таких кислых случайностей. Сначала у всех орудий сбиваются прицелы. И заметь, Кукс, у всех сразу и у всех на одну и ту же величину. И нет, чтобы в другую сторону! Потом эта грёбанная автоматика… Словом, Кукс, пока мы с этим не разберёмся, нам ничего нельзя предпринимать. Ты понимаешь это, лома побери! Ведь мы так запросто друг друга перебьём. Может, это опять ежи чтото оригинальное придумали?

– Долго им придётся разбираться, – сказал Магистр, отключая монитор наблюдения, – Ну, а мы попробуем выяснить это прямо сейчас. Непонятно только, зачем им это понадобилось?

– Ты думаешь, это – они? – спросил я, догадавшись, что имеет в виду Магистр.

– А кто же ещё? Слышал, что сказал Вацлав Гомес: прицелы одновременно всех орудий сбились на одну величину и в одну сторону. Кто, кроме них, мог это сделать? – проворчал Магистр, набирая код, – Ох, не хочется мне общаться с этой личностью, в Схлопку его! Но деваться некуда.

На мониторе связи долго плясали разноцветные кривые, сменяющиеся звёздными россыпями и замысловатыми фигурами. Я уже подумал, что сеанс связи не состоится, когда на экране возникло несколько искаженное лицо известного нам деятеля ЧВП. Вопреки ожиданию, он не выказал ни малейшего удивления.

– Приветствую вас! Позвольте посочувствовать вам по поводу сорвавшейся операции.

Магистр даже поперхнулся от негодования, а я только покачал головой. Чего я только не насмотрелся за долгие годы работы хроноагентом, но вот такую наглость видел впервые. Магистр же не стал соревноваться со Старым Волком в ядовитости, а просто сказал ему скучным голосом (но ято знал, что Фил говорит так, когда готов взорваться).

– Большое спасибо, именно сочувствие нам сейчас больше всего необходимо. Скажи только, ради какого геморроя вам это было нужно? Чего ради вы встали на сторону этих ежей?

Брови Старого Волка удивлённо полезли вверх. Он забавно склонил голову к правому плечу и недоумённо уставился на нас. Потом он пожал плечами и, вздохнув, проговорил:

– Я понял. Вы считаете, что это мы сбили прицелы и подставили под залп дезинтеграторов и лазеров батальон Деми и его корабль. Смею вас заверить, вы глубоко ошибаетесь. У нас нет и не было ни малейшего основания испытывать к этим ёжикам какиелибо симпатии. Больше того, мы тоже готовили свою операцию для оказания помощи Федеральному флоту. Но вы вступили в дело раньше, и мы решили не вмешиваться, чтобы избежать ненужных накладок. А уж то, что произошло, ни нашими, ни, тем более вашими, планами, я полагаю, не предусматривалось.

– И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? – всё таким же скучающим голосом спросил Магистр.

– Знаешь, в мои планы не входит убеждать тебя, но… Кора! – позвал Старый Волк, – Будь добра, расскажи нашему коллеге, чем мы с тобой сейчас занимаемся.

На мониторе появилась красавица Кора Ляпатч, выходец из биологической Фазы, хроноагент прямого перемещения. Она плавно опустила длинные ресницы в знак приветствия и медленно, до невозможности красивым движением изумительной ручки откинула с высокого лба прядь каштановых волос. Сексуальна, как сама Эротика, Время побери! Про одних женщин говорят: «Увидеть такую и умереть не жалко!» А про такую хочется сказать иначе: «Переспать с такой и просыпаться не захочешь!» Я видел Клеопатру, за ночь любви с которой платили жизнью. И это – не красивая легенда, я видел это своими глазами. Так той Клеопатре до Коры Ляпатч весьма и весьма далеко. У Коры нет вызывающеманящевыпирающих форм, как у стандартной секс бомбы. В ней нет ничего такого, откровенно зазывного. Но… Всё в ней, в совокупности, отточенные по красоте, нарочито замедленные движения, выражение глаз, взгляд изпод длинных ресниц, осанка, посадка головы, любая мелочь говорят, что если с ней ляжешь, то вставать не захочешь.

Я вижу эту Кору всего второй или третий раз, но этого вполне достаточно, чтобы она стала являться ко мне во снах. И что в ней ещё примечательно, это – единственная во всех многообразных Мирах женщина, существующая в двух экземплярах. Как это получилось, понять не может никто, а меньше всего она сама. Но факт остаётся фактом. Один экземпляр Коры, который мы с Магистром сейчас наблюдаем, находится в штабквартире ЧВП и работает со Старым Волком или Шат Орканом, как она его называет. А второй экземпляр в данный момент вместе с Андреем Злобиным, который внедрён в некоего Риша Кандари, находится в Схлопке, то есть, в петле Времени, ограниченной примерно годом. Вот уж действительно, красивой женщины должно быть много! А Кора, тем временем, певучим голосом доложила:

– В данный момент мы готовим внедрение в адмирала Гомеса и в членов его штаба. Цель операции: побудить флот Федерации к активным действиям. В создавшейся обстановке командование не сможет найти хотя бы маломальски удовлетворительное объяснение тому, что произошло. А это повлечет за собой неуверенность в действиях и потерю инициативы.

– То, что вы намерены делать, мне понятно, – сказал Магистр, – Мне непонятно другое. Почему так своеобразно взбунтовалась система управления огнём? Почему вышла изпод контроля и проявила такую опасную инициативу система противометеорной защиты? И почему всё это сработало именно сейчас и именно так, что практически свело к нулю преимущество, которого добилось Человечество в результате первого удара? Как бы вы меня не уверяли, но всё равно, это сильно смахивает на целенаправленное вмешательство.

– А я и не собираюсь тебя уверять, – неожиданно согласился Старый Волк, – Вмешательство здесь действительно имело место. Но, повторяю ещё раз, это было не наше вмешательство.

– А чьё же это было вмешательство? – ехидно спросил Магистр, – Господа Бога? Таинственных, пока ещё не познанных, сил Природы?

Старый Волк ответил не сразу. Какоето время он задумчиво смотрел на нас, как бы прикидывая, а что же ему ответить на эти вопросы. Наконец, он очень тихо, словно опасаясь, что его подслушают, медленно, но отчетливо произнёс:

– Ты, Филипп, даже не представляешь, насколько ты сейчас близок к истине.

Магистр вздохнул и махнул рукой:

– Вновь этот таинственный противник. Ты ведь это имеешь в виду? Очень удобно, когда надо списать на чтото свои неприглядные действия, иметь под рукой такую отдушину. Ты не находишь, Матвей? Слушай, – он снова обратился к Старому Волку, – А ты самто хоть знаешь, кто это вмешался и напакостил? Можешь назвать этого хулигана?

– Знаю, – всё так же тихо и медленно ответил Старый Волк, – Знаю, но назвать не могу. Пока не могу.

– Это почему же?

– Потому, что ты мне просто не поверишь. А убедительных доказательств у меня пока нет. Я сейчас как раз всё своё время трачу на поиски этих доказательств и обязательно найду их. Но боюсь, что это произойдёт слишком поздно. К нашей общей беде.

– Опять всё те же намёки и ничего конкретного, – вздохнул Магистр.

Они со Старым Волком ещё какоето время молча смотрели друг на друга. Было видно, что и тот, и другой хотели чтото ещё сказать друг другу или спросить. Но чтото мешало им это сделать. Что хотел спросить Магистр, я знал прекрасно. А вот что вертелось на языке у Старого Волка, можно было только догадываться. Но какие догадки могли предсказать поведение этого Волчары?

– Ну, будем надеяться, что вы окажетесь более удачливыми, чем мы, – нарушил молчание Магистр.

– Я тоже на это надеюсь, иначе и браться бы не стал. Если, конечно, нам не помешают, – согласился Старый Волк.

– В таком случае, желаю вам удачи. Конец связи.

Магистр выключил монитор, встал, подошел к бару и достал бутылку. Налив две рюмки, он протянул одну мне и невесело усмехнулся:

– Надо же! До чего я дошел. Если бы ещё год назад мне ктото сказал, что я буду ЧВП удачи желать…

Он не договорил, опрокинул рюмку, занюхал рукавом и потянулся за сигаретой. Я тоже усмехнулся.

– Ну, Фил! Ты совсем уж порусски себя ведёшь.

– А, с кем поведешься. Ты думаешь, я всегда так её пил? Да я её до двадцати пяти лет ни вкуса, ни запаха не знал. Это я, когда в Миру, в России, работал, к ней приобщился. Вы ведь, русаки, и пингвинов водку пить научите. А так я её пить стал уже здесь, когда с вами пообщался.

Я пожал плечами и выпил свою рюмку. Водка была холодная и замечательная. Магистр славился на весь Монастырь своим умением творить этот напиток изумительного качества. Такая водка не получалась даже у общепризнанных виртуозов Синтезатора. Здесь нужен был особый талант.

– Слушай, Фил. А что же всётаки имеет в виду этот Волчара? Ты не задумывался над этим?

– Задумывался, Матвей, и не раз. Только вот ответа пока не нашел. Но мне кажется, что как только мы узнаем ответ на этот вопрос, мы сразу же получим ответы и на некоторые другие, пока не решенные, вопросы.

По тому задумчивому тону, каким были произнесены эти слова; ушедшему кудато взгляду, я понял, о чем сейчас думал Магистр, и что он имел в виду. Я бросил взгляд на стоящую на столе бутылку водки и вспомнил, что когда Магистр вынимал её из бара, она была уже початая. Это был зловещий симптом.


Глава VII. Катрин Моро.


Если бог берётся чистить нужник, пусть не думает, что у него будут чистые пальцы.
А. и Б. Стругацкие.

Я проснулась в квартире Лиды Конт на роскошной гидропостели. Постель была обширной («Как аэродром», – сказал бы Андрюша) и явно рассчитана не на одну Лиду. Но, судя по вибратору приличных размеров, который лежал слева, эту ночь Лида провела в одиночестве.

Я сладко потянулась, покинула ложе и отправилась в туалетный узел. Там специальным приборчиком я прошлась подмышками, по лобку и между ног, удаляя случайные волоски. Потом я приняла душ, высушилась под струями тёплого воздуха и отправилась на кухню, откуда уже доносился сигнал автомата, приготовившего к назначенному времени завтрак.

Весь пол в квартире был устлан покрытием розового цвета. Босые ноги приятно ласкал тёплый мягкий ворс. Я обратила внимание, что домашняя обувь в гардеробе Лиды отсутствует за ненадобностью. Пол был мало что тёплый, он был идеально чистый.

Запив лёгкий завтрак чашечкой кофе, я снова прошла в туалетный узел, где прополоскала рот специальной жидкостью, не только очищающей и укрепляющей зубы, но и ароматизирующей дыхание. На этот день я выбрала аромат розы. Оттуда я направилась снова в спальню к туалетному столику. Там кроме косметики были разложены различные вибраторы и ещё множество малопонятных предметов. Память Лиды подсказала, что две трети из них имели эротическое назначение.

Приведя себя в порядок, я глянула на часы. Восемь десять. Пора собираться на работу. Открыв шкаф, я призадумалась и крепко почесала в затылке. В гардеробе Лиды Конт начисто отсутствовал такой насущный предмет женского туалета как трусики. Я вздохнула и решила не соваться к Лиде со своим уставом.

Но все другие предметы были настолько своеобразны, что я долго ничего не могла выбрать. В конце концов, я махнула на эту проблему рукой, полностью доверилась вкусам Лиды и стала брать вещи наугад. Одевшись, я подошла к зеркалу.

Несколько минут я изучала открывшуюся мне картину. На мне была тонкая обтягивающая блузка из прозрачной ткани синеватого оттенка с редкими красными цветами. Причем, цветы были далеко не в тех местах, где мне хотелось бы. Светлорозовая коротенькая, до середины бедра юбочка из тонкого блестящего пластика. Облегающие ногу остроносые, на высокой шпильке, сапожки из тонкой яркожелтой кожи. Сапожки доходят до самых колен и даже стремятся несколько выше. Мда… Та ещё картинка.

Я ещё раз открыла шкаф и безнадёжно вздохнула. Весь гардероб Лиды Конт был выдержан примерно в таком стиле. А что, собственно, я задумалась? Что меня смутило? За те несколько часов, что я здесь проведу, революции во вкусах я не произведу и Лиду Конт не перевоспитаю. Да и прибылато я сюда совсем не с этой целью.

Придя к такому утешительному выводу, я расчесала роскошные волосы и накинула на плечи бежевую пелеринку из атласной ткани с тиснёными узорами. При этом я постаралась приспособить её так, чтобы наружу выглядывали локти, и чтобы левая грудь была закрыта, а сосок правой, просвечивая через ткань блузки, выглядывал наружу. Таковы были требования моды и хорошего тона.

На крышу своего шестидесятиэтажного дома я поднялась как раз к прибытию рейсового флаера. Показав кондуктору служебную карточку (наша фирма оплачивала проезд сотрудников на работу и домой), я уселась слева от прохода напротив компании подростков, возвращающихся после совместно проведённой бурной ночи.

Флаер плавно взлетел и взял курс на следующее здание, однотипное с моим, возвышающееся примерно в двух километрах. Насколько я могла видеть, весь город был застроен такими высотными цилиндрическими зданиями, напоминающими кукурузные початки. В светлокоричневые рамки сот были вкраплены яркожелтые жилые ячейки. А внизу между домами расстилалось море зелени, среди которого местами поблёскивали и синели водоёмы. Никакого наземного транспорта, никакой грязи и неустроенности.

Мне вспомнилась чистая, уютная квартира Лиды Конт, и я подумала, что в такой Фазе можно жить и жить не плохо. Если бы только не… Хотя, Нэнси, видимо, поработала с моей Матрицей на славу, и меня уже не так шокировала сексуальная распущенность местного населения. Компания подростков, утомившаяся за ночь, мирно дремала, и только одна парочка никак не могла остановиться. Девочка лет двенадцатитринадцати залезла ручкой в шорты своему ровеснику, а тот, блаженно жмурясь, тискал через прозрачную блузку её груди, словно доил молодую козочку. С точки зрения Лиды Конт эта сцена заслуживала не осуждения, а снисходительной усмешки. Дети, есть дети, они ещё не научились сдерживать свои эмоции и расходуют их щедро и чрезмерно. Вырастут, остепенятся.

Когда флаер приземлился на крыше следующего здания, в него впорхнула Лидина подружка, Веда Бланш. Именно впорхнула: её розовый плащикпелеринка (подлиннее, чем у меня) развевался сзади как крылышки. Веда была одета почти так же как и я, только блузка у неё была сиреневой, а юбочка салатной. Ножки Веды были обтянуты беленькими чулками и обуты в яркокрасные ботинки до середины икр. Такие же остроносые и на такой же шпильке, как и мои сапожки.

Веда чмокнула меня в нос, уселась рядом, и когда флаер взлетел, спросила:

– Лида, как ты смотришь, если я сегодня приглашу к нам Жанну Трамп? Её семью перевели в Грандикон, и она осталась одна, бедняжка.

– Никаких возражений. Жанна – девушка приятная во всех отношениях. Только с ребятами переговори сама. У меня сегодня до обеда много работы.

– Хорошо, это я беру на себя. Только…

– Что только?

– Ну, ты помнишь эту дурацкую историю?

Я вспомнила. Два месяца назад Жанну Трамп застали, когда она занималась сексом в рабочее время с посетителем фирмы. В этом не было ничего предосудительного с нашей точки зрения, но не с точки зрения администрации. Теперь Жанна дважды в неделю должна была в обеденный перерыв являться к инспектору для часовой беседы о трудовой дисциплине.

– Что, у неё сегодня собеседование?

– В томто и дело. Но она обещала, что договорится и перенесёт беседу на послеобеденное время. Кстати, она заснимет одну новинку, которую я сейчас придумала, а потом мы её посвятим в свою семью.

– Ты придумала чтото новенькое?

– О!

Глазки Веды закатились от восторга, и она начала красочно описывать «композицию», которую мы с Нэнси наблюдали на экране монитора. Я заметила, что юная парочка перестала тискать друг друга и слушает Веду, широко раскрыв глаза и развесив уши. А Веда, закончив описание, сказала грустно:

– Только боюсь, что у меня самой это не получится. Я имею в виду центральную фигуру. А вот ты – другое дело! Ты ведь справишься, Лида?

– Постараюсь, – скромно ответила я, опустив глазки.

Время побери! И что это у меня вырвалось такое опрометчивое обещание? Хотя, спасибо Нэнси, я уже не томилась предчувствием групповой оргии и даже поймала себя на мысли; что прикидываю, а как надо действовать, чтобы получше справиться с ролью «центральной фигуры». До чего же ты докатилась, Катрин Моро! И тут до меня дошло окончательно. Пока я не научусь полностью отождествлять себя с объектом внедрения, пока буду смотреть на него и судить его со своей колокольни; я никогда не стану настоящим хроноагентом. Надо не просто работать в образе человека, в которого внедрился, надо жить его жизнью, печалиться его печалями, радоваться его радостями. И эта истина дошла до меня только сейчас. Придя к такому решению, я постаралась напрочь изгнать из своего сознания трепещущую девчонку Моро и начала вместе с Ведой обсуждать детали «композиции». Получалось, вроде бы, не плохо, так как компания подростков очнулась от дремоты и слушали нас, забыв обо всём на свете.

Они так увлеклись, что чуть не прозевали свою посадку. Если бы кондуктор не выгнал их из флаера, они долетели с нами до конца. А мы с Ведой высадились на крыше здания, где среди прочих организаций располагался центральный офис нашей компании. В лифте мы с Ведой распрощались до обеда. Я вышла на сорок восьмом этаже, а Веда поехала ниже.

Придя на своё рабочее место, я первым делом вошла в игровую сеть, чтобы найти и записать для ночного дежурного Леона Модески пару новых увлекательных игр, которые он непременно должен запустить этой ночью. Минут через сорок я нашла то, что было нужно. Трёхмерный подземный лабиринт, поиски томящихся в плену красавиц, ловушки, бои с внеземными чудовищами, а в финале сексуальное действо с принцессой неописуемой красоты и неподражаемого темперамента. Разумеется, всё это – в виртуальной реальности, но компьютер был снабжен психодатчиками, так что иллюзия реальности была полнейшая. Игра имела два варианта: мужской и женский. Во втором варианте финал разыгрывался не с принцессой, а с принцем. Но Леона второй вариант вряд ли бы заинтересовал, если, конечно, он не извращенец и не стремился поскорее попасть в психушку.

Во второй игре надо было вместе с партнёром (или партнёршей) убежать от монстров, спрятаться и, пока вас ищут, успеть совершить половой акт. После этого игра переходила на новый уровень, и всё начиналось сначала.

Я решила заразить вирусом обе игры. Вдруг Леон заиграется одной из них и не успеет запустить вторую. Общий замысел программывируса я продумала ещё при подготовке операции. Но здесь надо было ещё прикинуть: насколько в этой Фазе и в этой компании совершенна антивирусная защита, и сделать соответствующие коррективы. С этим делом, не отрываясь от основной работы Лиды Конт, я провозилась до самого обеда, но до конца довести не успела.

«Придётся ещё после обеда прихватить часа два, два с половиной», – подумала я и тут же поёжилась при мысли о том, что мне сейчас предстоит. Но я решительным пинком загнала Катрин Моро в глубину подсознания Лиды Конт и грациозной походкой направилась в «комнату отдыха». Такие комнаты по контракту предоставлялись каждой семье. Поскольку в нашу семью входила Лида Конт и заместитель директора компании, наша комната была и побольше и пороскошнее. Несколько удобных кресел и три широких дивана, оббитые мягкой тканью нежносиреневого цвета с большими цветами. На полу покрытие с густым, толстым ворсом, выдержанное в таких же тонах.

Моя семья была уже на месте и угощалась ленчем, сервированном на низеньком столике. Там же стояли стаканы с возбуждающим напитком. Веда уже рассказала о своём замысле и о том, как мы с ней распределили «роли». Поэтому моё появление было встречено с большим интересом и нетерпением. Пока я быстро приканчивала ленч, мужчины тоже распределили свои «роли». Здесь им пришлось тянуть жребий. Томас предложил сразу приступить к делу, но Виктор возразил:

– Вопервых, ещё не пришла Жанна, и эту сценку некому будет заснять. Вовторых, а как быть с нашим пари? Сегодня очередь Пауля.

Смысл пари заключался в том, что пока двое мужчин занимались с нами сексом, третий должен был сидеть с невозмутимым видом и наблюдать. Тот, кто продержится меньше других, проигрывает и ставит выпивку всей семье.

Все согласились, и Пауль, устроившись поудобнее в кресле, начал медленно раздеваться. Двое других сделали это побыстрее и, пригасив свет, организовали «эротическое» освещение: четыре светильника мягкого розового света по углам комнаты. При мысли о том, что сейчас начнётся, глупая девчонка Моро панически запищала гдето в глубине моего подсознания. Но Лида Конт и хроноагент Катрин быстро связали её и заткнули рот. Я, оказывается, замешкалась. Веда уже освободилась от юбочки и блузки и, оставшись в одних чулках и ботиночках, устроилась на широком диване. Она широко раскинула ноги, почти на шпагат, и готовилась принять Томаса.

Я тоже стянула блузку, но юбочку снять не успела. Виктор имел несколько иные намерения. Он решительно подошел ко мне и усадил в кресло. Быстрым движением он расстегнул «липучку», которая удерживала вместе полы моей юбочки. Затем он слегка подтянул меня за ноги, развёл их и быстро провёл ладонью по лону, проверяя мою готовность. Удовлетворённо хмыкнув, он глубоко вошел в меня медленным, но решительным движением. Девчонка Моро дернулась последний раз и затихла. А я охнула и, закатив глаза, начала высвобождать секспрограмму, как мне и советовала Нэнси. Не успел Виктор сделать трёх движений, как я, плотно прижимая бёдра и колени к его телу, поднялась повыше и положила ноги в желтых сапожках ему на плечи. Глаза Виктора округлились и выразили неописуемый восторг. А я, сладко застонав, подалась ему навстречу.

Я не видела, что в этот момент творили Веда с Томасом, и как вёл себя Пауль. Боюсь, что при виде такой позы он начисто проиграл пари. Но дверь комнаты открылась, и на пороге появилась Жанна. При виде меня с Виктором она захлопала в ладоши:

– О! Лида! О таком я слышала, но видела всего дважды, да и то не в натуре, а на экране. Разреши, я сниму это?

Не дожидаясь согласия, она включила камеру и принялась вертеться вокруг нас. При этом она нагибалась так низко и так выпячивала свою соблазнительную, обтянутую белым шелком шорт, попку, что бедный Пауль, и без того возбуждённый до крайней степени, не выдержал и вчистую проиграл пари. Он вскочил с кресла, приблизился к Жанне и запустил ладони под широкий эластичный пояс шортиков.

– Стоп, Пауль, стоп! – закричал Томас, – Ты не прав дважды. Ты проиграл пари – раз. И потом, Жанна – ещё не член нашей семьи и посвящать её мы будем по очереди, а очередность установит жребий. А сейчас, раз Жанна уже пришла, не пора ли нам приступить к главному действию:

Все согласились. Я избавилась, наконец, от юбочки и, оставшись в одних сапожках, подошла к столику, где вместе со всеми отпила глоток тонизирующего напитка с запахом хвои и вкусом апельсина. Через минуту мы все, без исключения, уже были готовы к дальнейшим действиям.

«Композиция» вышла на славу. Не знаю, сумела бы Лида Конт без помощи моей секспрограммы подобрать нужный ритм и амплитуду движений, да ещё синхронизировать всё это на стоящих по бокам Виктора с Паулем. Но мне это удалось самым лучшим образом. Вдобавок я контролировала сразу всех троих партнёров и делала именно то, что и нужно было в этот момент каждому из них и так, как это им было нужно.

Жанна, повизгивая от восторга, бегала вокруг нас и снимала эту сценку во всех подробностях: и общим, и средним, и крупным планом. А я, почувствовав, что мои партнёры «готовы», «отпустила» их, и вся «композиция», обессилев, рухнула на бедного Томаса.

Подкрепившись, мы бросили жребий, и первому посвятить Жанну в нашу семью выпала честь Виктору. Он начал её раздевать, Веда стала снимать эту сцену, а мы с Томасом и Паулем не стали терять зря времени. Картина, которую мы с Нэнси наблюдали на мониторе, повторилась один к одному. Связанная по рукам и ногам и с кляпом во рту, наивная девица Моро уже давно не подавала никаких признаков жизни.

Моя очередь «посвящать» Жанну была третьей. Я уселась пониже в кресло и закинула ноги на подлокотники. Но едва Жанна опустилась на колени и прикоснулась ладонями к моим бёдрам, как из холла раздался громкий голос:

– Жанна Трамп! Где вы? Вы нарушили предписание! Не прячьтесь, мне известно, что вы поднялись на этот этаж!

Мы все сразу узнали этот голос. Он принадлежал Ральфу Стернеру, самому вредному и самому занудному из дисциплинарных инспекторов. Пауль недоумённо спросил Жанну:

– Ты же договорилась на сегодняшний день?

– Конечно, – ответила Жанна, поднимаясь с колен, – Но сегодня должен был дежурить Джон Вернер, с нимто я и договаривалась. Видимо, они поменялись, и Джон не предупредил Ральфа.

– Да хоть бы и предупредил! – воскликнула Веда, – Вы что, не знаете этого зануду? Господи, что с нами будет!

Все обречено переглянулись. Наша семья допустила серьёзное нарушение. Сегодня нас ждала минимум трёхчасовая беседа о трудовой дисциплине, а потом часовые лекции дважды в неделю в течение месяца. Жанну же ожидало увольнение.

Меня словно взорвало. Мне глубоко было плевать на Жанну, Веду, Пауля, Томаса и Виктора, да и на саму Лиду Конт – тоже. Но такой поворот дела напрочь срывал мою операцию, и получалось, что всей этой сексуальной экзотикой я занималась здесь впустую. Лида Конт кудато спряталась, осталась только хроноагент Катрин… Даже не хроноагент, а взбесившаяся девчонка Моро с обрывками пут на руках и ногах и выплюнувшая изо рта кляп.

Если бы во мне оставалось хоть чтото от хроноагента, я бы быстро оценила и ситуацию, и последствия своих действий. Но у меня и в мыслях этого не было. Я, повинуясь самому первому импульсу, выскочила в холл. Ральф Стернер, увидев Лиду Конт, представшую перед ним в одних сапожках, удивлённо поднял брови и хотел чтото сказать, но я не дала ему открыть рот и отключила его быстрым, точным движением, многократно отработанным на тренировках. Не успело грузное тело инспектора, обмякнув, опуститься на пол, как я, перехватив его за шею и левое запястье, послала гипноимпульс, блокирующий его память за последний час. Теперь Ральф Стернер даже под пыткой не расскажет, зачем он поднялся на этот этаж, и что с ним здесь произошло. Оглянувшись, я увидела, что моя семья в полном составе недоумённо выглядывает из открытых дверей комнаты.

– Что случилось? Почему он лежит? – тихо спросил Томас.

– Сама не пойму, – пожала я плечами, – Когда я выбежала, он уже лежал.

– Но он живой?

– Живой. Только, помоему, в обмороке. Надо бы врача вызвать.

– Такой здоровый дядя, и вдруг хлопнулся в обморок, – недоверчиво сказал Виктор и пошёл вызывать бригаду медиков.

Мы быстро оделись, гадая, что же случилось с Ральфом. Врач, прибывший через несколько минут, привёл инспектора в чувство. Тот осмотрелся недоумённым взором и робко спросил:

– А где это я? И что здесь делаю? А что это вы все так на меня смотрите?

Мы переглянулись не менее недоумённо и, проводив Ральфа с врачом сочувствующими взглядами, вернулись в свою комнату. Там нас ждала Жанна, предусмотрительно не показывавшаяся на глаза Ральфу. О продолжении оргии нечего было и думать. Мы все были выбиты из колеи. Минут десять все строили догадки и на все лады обсуждали происшедшее. Особое недоумение у всех вызвал тот факт, что Ральф вдруг начисто забыл, зачем он сюда явился. В обсуждении не участвовал только Виктор. Он молчал и украдкой поглядывал на меня с плохо скрываемым интересом. Перед тем как разойтись, он спросил:

– Лида, а ты ждёшь когонибудь на эту ночь?

Я порылась в памяти Лиды Конт и пожала плечами.

– Нет, а что?

– Ты сегодня была бесподобна, и мне хотелось бы продолжить с тобой этим вечером.

Мне совсем не улыбалась перспектива провести здесь ещё и ночь, да вдобавок в обществе сексуальнонеутомимого Виктора. Но членам семьи в подобных желаниях отказывать не принято. Поэтому я просто спросила:

– У тебя или у меня?

– У тебя. Я прилечу к вечеру.

Я кивнула и ушла к своему компьютеру. Через два часа программавирус была готова и надёжно скрыта в «игрушках». «Мина» была поставлена на боевой взвод. Как только ночной дежурный запустит любую из игр, вирус надёжно поселится в операционной системе компьютера и не проявит себя ничем, пока завтра, ничего не подозревающая, Лида Конт не отправит подтверждение готовности исполнить заказ за девять дней. Тогда он преобразует девятку из десятичной системы счисления в восьмеричную. Пока будет обнаружена ошибка, пока поймут, что произошло, фирма подпишет контракт с другой компанией.

К концу дня пришел Леон Модески. Передавая ему дела, я рассказала о новых играх. Леон пришел в восторг.

– Ну, Лида, ты всегда находишь для меня чтото особенное!

С этими словами он задрал мою юбочку и игриво шлёпнул по голой попке. Год назад Леон и Лида были членами одной семьи, а между бывшими семейниками такие вольности допускались. Поэтому я не обиделась, а только рассмеялась и пожелала Леону спокойного дежурства.

На крышу здания я поднялась исполненная сознанием хорошо выполненного долга. Я здесь своё дело сделала. Осталось вернуться домой. Но вот возвращението как раз и было осложнено. Мне предстояла встреча с Виктором. Почему я не соврала ему, что сегодня ночью занята с кемлибо другим? Как бы он смог поймать меня на лжи?

Оттягивая эту встречу, я почти четыре часа просидела в видеокафе и прилетела домой уже в сумерках. Виктор ждал меня на посадочной площадке. Слава Времени, он не стал расспрашивать, где я пропадала, а сразу обнял меня за талию и повёл к лифту. При этом он мурлыкал мне на ухо, что хотя и живёт со мной уже второй год, но только сегодня понял, какое я сокровище.

– Что это в тебе вдруг проснулось?

Я пожала плечами. Не объяснять же ему, что проснулась секспрограмма, и проснулась она не в Лиде Конт, а в Катрин Моро. Он не поверит и просто не поймёт.

В квартире Лиды мы поужинали и прошли в душ. Виктор высказал пожелание, чтобы я была в таком же виде, как и в начале дневной оргии, то есть, в юбочке и в сапожках, и приняла его той же позиции. Но я возразила, что повторение всех деталей один к одному – первый враг секса, и прямо из душа прошла в гардеробную.

Там я натянула белые носочки и накинула новую зимнюю пелерину из тонкой замши малинового цвета с золотыми узорами. Пелерина была оторочена снизу пушистым рыжим мехом, и слегка прикрывала ягодицы. В таком виде я явилась к Виктору.

– Так пойдёт?

Виктор в восторге поднял большой палец и хотел сразу усадить меня в кресло. Но я отстранила его, легла на край высокой постели и, раздвинув ноги, подтянула колени к груди, приглашая Виктора томным, полным желания взглядом.

Виктор мочалил меня долго и неутомимо. Впрочем, он не забывал регулярно подкреплять силы тонизирующим напитком. Он никак не мог насытиться мною и не скрывал своего восхищения.

– Ты знаешь, Лида, я знаю многих женщин, но все они тебе и в прачки не годятся. О! Как ты это делаешь! Ты и раньше была яркой женщиной, а сегодня…

Впрочем, всё это было «белым шумом». На фоне этих комплиментов отчетливо просматривался нездоровый интерес Виктора к тому, что же всётаки произошло с Ральфом Стернером. Он раз за разом, как бы невзначай, возвращался к этой теме. Его живо интересовало, что произошло между мной и им. Виктор решительно не верил, что здоровяк Ральф ни с того, ни с сего вдруг взял да и потерял сознание. Ещё меньше он мог бы поверить, что изящная Лида Конт могла одним ударом вырубить верзилуинспектора, да так, чтобы начисто отбить ему память. Он полагал, что у меня был какойто сообщник, который успел скрыться, пока они выходили из комнаты.

Лида Конт и раньше подозревала, что Виктор сотрудничает с отделом внутренней безопасности, а теперь я окончательно убедилась в этом. В постель к Лиде Виктора привёл сегодня не только секс, но и служебное рвение. Он рассчитывал, что я расслаблюсь и сболтну лишнее.

Не тутто было! Он просто не знал, с кем имел дело. Поняв, что Виктор намерен эксплуатировать тело Лиды Конт до утра и, заездив её до полуобморочного состояния, вырвать неосторожные слова; я решила ускорить события. Прикинув, как мне лучше добраться до точек, управляющих долговременной памятью, я предложила ему заняться оральным сексом в позе «69».

Виктор пришел в восторг и тут же опрокинулся на спину. Я пристроилась на нём сверху, подставив для ласк своё лоно. Левой рукой я захватила у основания его фаллос и припала к нему губами. Пальцами правой я нащупала нужные узловые точки. При этом я продолжала вводить его в экстаз. Это я хорошо чувствовала по тому, какой интенсивный и агрессивный характер принимали его действия. Затягивать было нельзя. Ещё дветри минуты, и он доведёт меня до оргазма, тогда я просто уже не смогу сосредоточиться. Не выпуская его фаллоса, я сформировала и послала необходимый гипноимпульс. Получилось! Виктор вдруг затих, оторвался от моего лона и обмяк. Всё! Я скатилась с него, упала на спину, закрыла глаза и простонала:

– Нэнси, милая! Ради Времени, забери меня отсюда!

– Здравствуй, Кэт. С возвращением тебя! – услышала я голос Нэнси.

Через пару минут ко мне вернулось зрение, и я увидела подругу, сидящую у компьютера. Нэнси доброжелательно улыбалась.

– Поздравляю с успешным выполнением задания. А ты боялась, сомневалась, – Нэнси ласково потрепала меня за волосы, – Всё прошло отлично, как я и говорила. Ты всё время так. Напридумываешь всяких сложностей там, где их и в помине нет, заведёшь себя и начинаешь трястись. А в итоге, справляешься лучшим образом.

Я только вздохнула и начала одеваться. Магистр на разборе операции почти дословно сказал то же, что и Нэнси, и добавил:

– А с нештатными ситуациями ты справилась блестяще. Сразу видно начальника аналитического отдела. За считанные секунды рассчитала ситуацию и приняла единственно верные решения. Мы с Андрэ по полчаса над системами уравнений потом мудрили. А она – раз и готово!

– А какую ты имеешь в виду вторую нештатную ситуацию?

– Встреча вечером с Виктором. Ведь её не было в прогнозе на операцию.

– Ну, это вытекало из первой ситуации с Ральфом. Виктор оказался сотрудником службы безопасности и заинтересовался тем, что же всётаки произошло с инспектором?

– Верно. Мы смоделировали прогноз последствий твоего отказа. Виктор серьёзно заподозрил Лиду. В случае отказа он наутро отстранил бы её от работы и устроил бы полную и самую детальную проверку. Возможно, что при этом вирус, которым ты заразила компьютер, был бы обнаружен. Но ты оказалась на высоте. А теперь отдохни и приложи свои таланты к текущим делам. У тебя это получится нисколько не хуже, чем в полевых условиях.

Я тактично промолчала и не стала отметать не заслуженные мною комплименты. Но дома я не выдержала и призналась:

– Андрюша. Ты, может быть, и не поверишь, но там я никаких уравнений не составляла, никаких прогнозов не строила. Когда появился Ральф, я просто разозлилась, что изза этого зануды операция может провалиться, и сделала первое, что пришло в голову: вырубила его.

– Кстати, – улыбнулся Андрей, – ты проделала это великолепно. Я не смог бы лучше.

– Спасибо за комплимент, Андрюшенька. А когда Виктор предложил мне встретиться вечером, я растерялась и ляпнула первое, что пришло в голову. Это я уже потом поняла, что он сотрудничает со службой безопасности.

– Так ты хочешь сказать, – восхищенно посмотрел на меня Андрей, – что Магистр зря расточал комплименты твоим аналитическим способностям? Значит, ты ничего не рассчитывала, а действовала интуитивно. Хм! В нестандартных ситуациях ты просто действовала нестандартно, вот и всё. Но результат превзошел все ожидания. Катюша, ты становишься хроноагентом. Откуда у тебя это?

– А с кем поведёшься, – прошептала я, прижимаясь к его груди.

– Но, как бы то ни было, твои действия в нестандартных ситуациях были безупречны. Особенно, во втором случае, – Андрей усмехнулся и погладил меня по волосам и по спине, – Кстати, я готов тебе доказать, что в этом плане я нисколько не хуже Виктора. Что ты скажешь о том, чтобы мы продолжили с того, на чем вы с ним остановились?

«Нэнси, как всегда, была права», – подумала я, расстёгивая и снимая платье.

Утром Андрей поднял меня, не дав ни одной лишней минутки понежиться в постели. Он погнал меня в наш домашний спортзал, в чем я была. А была я в одной лишь золотой цепочке на шее. Там он заставил меня до седьмого пота отрабатывать различные приёмы рукопашного боя. Когда я была уже готова в изнеможении упасть там, где стояла, он внезапно успокоился и отправил меня в душ. Сам он ещё минут десять махал тяжелой секирой. Покончив с этим делом, он выгнал меня из душа и отправил готовить завтрак.

Я быстро накинула розовый халатик, обулась в белые кожаные тапочки и направилась к Синтезатору. Когда Андрей вышел из душа, завтрак был уже готов. За завтраком я вспомнила его последнюю операцию.

– Андрюша, неужели ты с самого начала принял решение: таранить этого пришельца?

– С чего это ты взяла? – настороженно спросил Андрей.

– По замыслу операции твой самолёт должен был идти головным. Но ты почемуто пропустил вперёд напарника. Значит, ты предполагал именно такой исход и сознательно планировал таранный удар.

Андрей невесело усмехнулся, оторвался от чашки кофе и посмотрел на меня грустным взглядом.

– Нет, Катюша, такие вещи никогда не планируются заранее. Второй самолёт я поставил вперёд потому, что надеялся уговорить советский экипаж отказаться от атаки пришельца. В этом случае моему напарнику пришлось бы иметь дело с медленно движущимся, крупным объектом. Для себя я оставил более сложную задачу. Но когда я увидел, что пришелец движется слишком быстро, и поразить его бомбой практически невозможно; что, кстати, и продемонстрировала неудачная атака первого самолёта; решение пришло само собой. Я понял, что не могу рисковать. Корабль надо было поразить наверняка, права на промах у меня не было. Вот тогда и пришло это решение.

– И опять нестандартное, – тихо сказала я.

– Но оно было в данных обстоятельствах единственно верным, – Андрей помолчал и снова усмехнулся, – Впрочем, ты у нас тоже становишься специалистом по нестандартным решениям. К сожалению, Катюша, мы – хроноагенты, и нам приходится иметь дела не с математическими моделями, а с реальными жизненными ситуациями. А на их ход оказывает влияние столько случайных факторов, что никакими расчетами предусмотреть невозможно. Конечно, иногда есть время, чтобы оценить и рассчитать изменившуюся обстановку. Но бывают, и, к сожалению, нередко, такие случаи, когда времени на это просто нет. Вот, к примеру, как у тебя. Всё было продумано, предусмотрено и расписано. И вдруг – на тебе! Появляется этот Ральф, и всё летит в Схлопку. Хотя Магистр и отпустил в твой адрес неслабый комплимент, но, на мой взгляд, за такой короткий промежуток времени даже компьютер не сможет смоделировать воздействие. Тут выручает только интуиция.

– Андрюша, – попыталась возразить я, – Мне кажется, ты начинаешь абсолютизировать интуитивные решения и сомневаться в целесообразности расчетов, Так можно зайти Время знает куда.

– Ни в коем случае, Катя! Рассчитывать операцию в целом и каждое воздействие в отдельности необходимо. И чем точнее, тем лучше. И в Реальных Фазах, если позволяет обстановка, надо оценивать все изменения планов и ситуаций. На то нас и натаскивали на темпоральную математику в своё время. Но если обстановка не оставляет нам времени на расчеты, что делать? Сворачивать операцию? Я считаю, что не следует бояться интуитивных решений, принимаемых на ходу, по первому импульсу, первому побуждению. Ведь мы – хроноагенты, у нас уже в подкорке сидит, что можно, что нельзя; что навредит, а что нет. Я вижу, ты хочешь возразить, что такая интуиция – слишком уж неточный инструмент, чтобы ему всецело доверять. Ты права, но не совсем. Я помню, как в начале нашей работы и Магистр, и Жиль, и Стрёмберг говорили нам, хоть и разными словами, но примерно одно и то же. Ход Истории, её развитие определяется не отдельными событиями, а их совокупностью. Определяют ход исторического процесса множество событий, имеющих одинаково направленный вектор благоприятности. Тогда я воспринял это как одно из обоснований правомерности нашего вмешательства в жизнь Реальных Фаз. Но недавно я услышал вполне серьёзное научное обоснование такой точки зрения. Это было на Совете Магов, где защищалась магистерская диссертация одного хронофизика.

– С каких это пор ты заинтересовался хронофизикой настолько, что даже стал посещать защиты диссертаций? Тебе что, как хроноагенту больше делать нечего? – спросила я.

Андрей усмехнулся, покачал головой и закурил сигарету.

– Нет, Катя, я далёк от мысли переквалифицироваться на хронофизику. Это – не для меня. Дело в том, что месяца два назад я спорил с Жилем. Он упрекал меня за то, что я и Миша очень часто полагаемся в своей работе на пресловутую, как он выразился, интуицию, что мы сплошь и рядом принимаем решения на ходу, без расчета; что это, в конечном итоге, может привести к пагубным последствиям.

– И он был прав! – не удержалась я от реплики.

– Как и ты! – парировал Андрей, – Но дослушай до конца. Я возразил ему его же собственными словами о совокупности событий, имеющих одинаково направленный вектор благоприятности. И сказал ещё, что хроноагент, действуя в рамках рассчитанной и тщательно спланированной операции, никогда не предпримет действий, которые могут повернуть этот вектор в сторону. Даже когда ситуация выходит изпод контроля, складывается против, хроноагент делает всё возможное, чтобы операция всётаки завершилась успешно. При этом я привел ему несколько примеров из нашей практики, когда обстановка менялась так стремительно, что ни о каких расчетах не могло быть и речи. Времени на это просто не оставалось. Тем не менее, поставленные нами цели были достигнуты. И достигнуты, благодаря именно интуитивным действиям хроноагентов. Он возразил, что на такое способны считанные единицы: я, Альбимонте, Краузе, в какойто мере Кшестинский с Кривоносом. И не более. А что нам мешает, сказал я ему, разработать соответствующую методику и по ней тренировать хроноагентов на принятие решений в нештатных ситуациях, которые не оставляютвремени на расчеты? Он подумал и сказал, что ничего не мешает, кроме отсутствия серьёзной теоретической базы. И тут же предложил мне заняться этой проблемой. Для начала он перечислил несколько работ, где фигурируют подобные идеи, и посоветовал ознакомиться с ними. Ну, а потом, он предложил мне начать на эту тему работу на соискание степени Мага, создать и возглавить соответствующий учебнометодический центр. Ну, первую часть его совета я воспринял положительно. Именно так я и попал на защиту диссертации. А вот по поводу степени Мага и учебнометодического центра попросил меня уволить.

– Почему? – вырвалось у меня, – Это же такое перспективное дело!

– Катя! – Андрей улыбнулся и закурил новую сигарету, – Я же хроноагент, и притом хроноагент экстракласса. Нас таких всего трое на весь Монастырь. Мы не просыхаем, разрываемся на части. Из одной операции – в другую. Ведь ЧВП не дремлет. А ты предлагаешь мне устраниться от работы и взвалить всё на плечи Ганса и Миши.

– Но степень Магистра ты сумел защитить без отрыва от основной работы!

– Что ты сравниваешь, Катюша? Ты сама прекрасно знаешь, что диссертации Магистра и Мага – это две большие разницы, как в Одессе на рынке говорят. Я не желаю позориться перед Магами, а ещё меньше желаю отстраняться от работы, когда её невпроворот, и нагрузка неуклонно возрастает. Меня просто никто не поймёт, а меньше всего я сам. Может быть, лет через двадцатьтридцать, когда я устану от работы, и когда корпус хроноагентов экстракласса вырастет до нескольких десятков, я подумаю о диссертации на соискание степени Мага. А пока буду развивать свою идею без отрыва от основной работы. И учебнометодический центр мы создадим, пусть даже и без серьёзного научного обоснования. Ведь есть же у нас Аналитический Сектор. Да и в нашем Секторе есть весьма не слабый аналитический отдел, во главе которого, если не ошибаюсь, стоит некая Катрин Моро. Вот пусть они и строят прогнозы как можно точнее и тщательнее. А уж что мы с ребятами в рамках этих рассчитанных операций наимпровизируем; это, извините, наши проблемы. Кстати, тебе Магистр и Ричард сбросили вязанки три или четыре различных задач. Они тебя ждут, не дождутся.

Андрей кивнул на столик возле моего компьютера, заваленный кристаллами и дисками. При этом он встал и направился к своему компьютеру, давая понять, что дискуссия окончена. Но я не удержалась и спросила ему в след:

– А зачем же тогда ты меня сегодня так долго и старательно тренировал? Для того чтобы я расчеты поточнее делала?

– А для того, голубка моя, – ответил Андрей, не отрываясь от компьютера, – что ты всётаки ещё и хроноагент и уже сумела избавиться от некоторых комплексов. Время знает, в какую Фазу тебя ещё занесёт, и с кем тебе там ещё придётся подраться, как, например, в этот раз. Назвалась хроноагентом, надо постоянно быть в форме. А сейчас я тебя, извини, покину. У меня по графику – вождение «кротов».

«Кротами» у нас назывались изобретённое в одной Фазе машины для передвижения под землёй. Я про них слышала, но ещё не осваивала. Их у нас было всего две, и моя очередь ещё не подошла. Андрей переоделся в синий комбинезон из эластичной ткани, чмокнул меня в лоб и исчез в НульТ. Я же подошла к своему компьютеру и грустно посмотрела на «вязанки» задач, сваленные на мою голову неугомонными Магистром и Ричардом. Вздохнув: хроноагенту – хроноагентово, аналитику – аналитиково; я взялась за работу.

Первым делом я, сверяясь с сопроводительными записями на компьютере, разделила все материалы по приоритету срочности. Бегло просмотрев содержание и оценив сложность, я первую группу распределила между работниками своего отдела, оставив себе три задачи. Их надо было решить в течение двух суток.

В одной из них надо было предотвратить восстание большой группы офицеров космического флота. Восстание имело целью свержение правящей династии и готовилось долго и тщательно. Но в группе организаторов восстания оказался провокатор. Именно он провёл работу по подготовке так, что либо восстание надо было начинать раньше времени, либо оказаться под угрозой разоблачения. Неподготовленное восстание провалится, и начнётся эпоха самой мрачной реакции с далеко идущими гибельными последствиями.

В другой Фазе был канун Второй Мировой войны. Точнее, она уже началась. Англия и Франция сорвали переговоры с СССР о создании антигитлеровской коалиции. Германия же заключила с Советским Союзом пакт о ненападении. Чрез три недели рухнула Польша. Потом пришел черед Дании, Бельгии, Голландии и Франции. В огне войны полыхала Югославия. Непокорёнными в Европе оставались нейтральные Швеция со Швейцарией, Советский Союз и Англия, зализывающая раны после Дюнкеркского позорища. В этот момент в Англию прилетел Гесс. Он имел задание тайно договориться с Черчиллем о том, что Англия после нападения Германии на Советский Союз, минимум три года не откроет боевых действий в Европе и ограничится Африканским и Азиатским театрами военных действий. Но Черчилль с Гессом встречаться не стал, и Гитлер не получил никаких гарантий. Тогда Рибентроп запросил Молотова: намерен ли Советский Союз твёрдо соблюдать все пункты советскогерманского пакта? Ответ был утвердительный. В Берлине задумались. Война могла пойти совсем по другому сценарию. По нашим прогнозам получалось, что Англия падёт через четырепять недель после вторжения на острова германских войск. А вот что будет дальше?

Третья задача была под силу только нашим экстрам. На территории бывшего Советского Союза царил дикий рынок и «разгул демократии». Наука никому из новых хозяев жизни была не нужна, и в неё не вкладывали ни копейки. Молодой доктор физикоматематических наук Николай Бакаев был в одном шаге от открытия и научного обоснования множественности параллельных Миров. Но рынку не нужна была эта теория, она не имела спроса. Бакаев вынужден был свернуть эти работы и заняться тем, что могло принести хоть какието средства. Он был талантливым и многосторонним ученым. В своё время он серьёзно занимался электростатикой и сейчас с успехом начал использовать «старый багаж». Он начал с того, что изобрёл мощный, экономичный и абсолютно бесшумный пылесос. Встретившись с другом юности, преуспевающим коммерсантом, Бакаев убедил его вложить деньги в это изобретение и развернуть производство. Очень скоро эти пылесосы начали завоёвывать рынок. Но Бакаев на этом не остановился. Он предложил электростатические карбюратор и фильтр выхлопных газов. И эти изобретения начали быстро приносить прибыль. На выходе у Бакаева было ещё несколько электростатических новинок, но не это было для него главным. Хотя приятелькоммерсант и обманывал Бакаева, утаивая львиную долю прибыли, всё равно, получаемых средств вполне хватало для продолжения главной работы. Но тут Бакаевым заинтересовался ЧВП.

Для начала его попробовали купить. Одна американская компания предложила Бакаеву возглавить проблемную лабораторию по разработке и внедрению своих изобретений в области электростатики. Предложение было заманчивым, но ученый отказался. Он прекрасно знал, в чем, по американским понятиям, заключается работа руководителя лаборатории. В таком положении ему даже электростатикой некогда будет толком заниматься, не говоря уже о теоретических изысканиях. Тогда Бакаева решили запугать. На предприятиях начались аварии, пожары; один за другим последовали «наезды» криминальных группировок. В завершение налоговая инспекция устроила самую дотошную ревизию на двух самых прибыльных предприятиях и, придравшись к пустякам, заморозила счета. Компаньон Бакаева запаниковал и начал подумывать о сворачивании дел. Но ученый стиснул зубы, поднапрягся и выкупил три предприятия. После этого он обратился к своим бывшим студентам, а ныне офицерам Вооруженных Сил, участникам войн в горячих точках. Он предложил им долю в деле и посвятил в свои научные планы.

Офицеры быстро собрали своих бывших солдат и сержантов, и Бакаев предоставил им работу на своих предприятиях. Те успешно совместили функции производства и охраны. Аварии и пожары больше не случались, а «наезды» сразу прекратились. Предприятия снова стали приносить немалую прибыль. Бакаев передал руководство ими своим новым компаньонам, а сам с тремя самыми талантливыми из них занялся параллельными Мирами. Работа продвигалась успешно. До её завершения осталось уже совсем немного, когда ЧВП принял решение устранить Бакаева физически. С этой целью было организовано подписание контракта на поставку продукции бакаевских предприятий двум крупным автозаводам. Это поставило на грань банкротства три компании, занимавшиеся производством карбюраторов, фильтров и других автомобильных агрегатов, вытесняемых электростатическими приборами Бакаева. И тогда хозяевам этих компаний предложил свои услуги некто Вадим Чесноков – профессиональный киллер. Хозяева, чтобы сохранить свои немалые доходы, после недолгого размышления, решили воспользоваться его услугами и согласились выплатить за Бакаева немалую сумму.

Под маской Чеснокова действовал агент ЧВП. Действовал он неторопливо: осторожно и расчетливо. Предугадать его действия и смоделировать их было невозможно. Компьютер выдавал столько равноценных вариантов, что сам путался в определении их вероятностей. С первого взгляда было ясно, что эта задача не столько для аналитика, сколько для хроноагента – разработчика операции. Только он, поставив себя на место киллера, мог определить те варианты, которые тот использует с наибольшей степенью вероятности. Как аналитик, здесь я могла рассчитать только общую картину. Направление вектора благоприятности, выражаясь словами Андрея. Я должна была предсказать общий ход событий, в рамках которого и будет действовать хроноагент. В принципе, любые его действия, направленные на нейтрализацию киллера и сохранение жизни Бакаева, следует признать правильными. Разве что, он решит использовать ядерную бомбу, чтобы поразить киллера наверняка.

Среди переданных сотрудникам и отложенных по приоритету задач тоже были интересные случаи, требующие нестандартного подхода.

Так была поставлена задача: спасти от голодной смерти в блокированном городе гениального механика. В случае его гибели изобретение парового двигателя в этой Фазе откладывалось более чем на сто лет.

В другом случае требовалось предотвратить гибель колонии землян в дальнем космосе. Экспедиция, высадившаяся на планету, признала её полностью пригодной для колонизации. При этом никто не обратил внимания, что при наличии обильной, разнообразной и пышной растительности на планете полностью отсутствуют животные: как хищные, так и травоядные. Там жили только птицы: несколько видов хищников и множество видов насекомоядных. На планете развивалась растительная цивилизация. И когда колонисты начали вырубать и выжигать леса, косить траву и выгонять скот на пастбища, растительный Мир объявил им войну. Победа была достигнута быстро, легко и без потерь. Колонисты так и не поняли, почему вкусные и питательные местные плоды и ягоды стали вдруг все, без исключения, смертельно ядовитыми; откуда взялись хищные побеги и лианы, мгновенно высасывающие кровь из зазевавшихся людей; почему люди, вдохнувшие пьянящий запах дивных цветов, засыпают и больше никогда не просыпаются. В завершение обильно зацвели хвойные деревья. Ветер понёс их пыльцу на поселения землян. Эта пыльца была страшнее радиоактивных осадков. Одной пылинки, попавшей на кожу человека, было достаточно, чтобы успокоить его на веки вечные.

На далёком Плутоне особо опасные преступники добывали в ледяных шахтах редчайшие и ценнейшие элементы, встречающиеся на Земле и других планетах крайне редко. Прокладывая новые штольни, они обнаружили вмороженный в толщу льда корабль. Он принадлежал цивилизации, намного опережавшей в своём развитии земную. Среди каторжников оказались неглупые люди. Они разобрались в оборудовании и устройстве корабля. Обнаружили они на его борту и оружие. Уничтожив охрану, они сумели разморозить корабль и привести его в действие. Поднявшись в космос, мятежные каторжники захватили в поясе астероидов несколько научных, заправочных и военных станций и основали там свою базу. С этой базы они стали совершать набеги на межпланетные трассы и грабить пассажирские лайнеры и грузовые корабли. Вооружение пиратского корабля было более совершенным и мощным, чем на земных крейсерах. Но, всё равно, в итоге, земной флот расправился бы с пиратами. Если бы ещё на стадии подготовки мятежа в двух самых авторитетных каторжников не внедрились агенты ЧВП. Они стали готовить ни больше, ни меньше, как покорение Земли и установление там своей диктатуры.

Древнейшая цивилизация планеты Фаэтон угасала изза катастрофической нехватки солнечной энергии. Солнце, миллионы лет щедро освещавшее и согревавшее фаэтонцев, постепенно угасало. Долго приспосабливались фаэтонцы к новым условиям жизни. Но, наконец, доля излучения, поступающая на Фаэтон от Солнца, упала ниже критического предела. В таких условиях жизнь уже не могла развиваться дальше, она могла только медленно агонизировать. Долго обсуждали фаэтонцы две альтернативы: переселиться на более близкие к Солнцу планеты или переместить свою планету ближе к Солнцу. Победили сторонники второго варианта. Но кончилось это катастрофой, и не только для Фаэтона. Сам Фаэтон развалился на части. Гигантские осколки планеты разлетелись и образовали пояс астероидов. Но часть осколков не попала на общую орбиту, а начала падать к Солнцу. Сначала тяготение Марса захватило несколько осколков. Один из них стал вторым спутником планеты. Зато другой упал на Марс. На беду именно на этом осколке были сосредоточенны термоядерные заряды фаэтонцев. При входе осколка в атмосферу, эти заряды сработали. Страшным термоядерным ураганом сдуло в космос большую часть атмосферы, и древняя негуманоидная цивилизация Марса погибла вместе с фаэтонской. Земле «повезло». На неё упали осколки без термоядерных сюрпризов. Но и того, что они учинили, было достаточно, чтобы земная цивилизация (она находилась на уровне, соответствующем середине XIX столетия) оказалась на грани гибели. Вдобавок, крупный осколок Фаэтона столкнулся с Луной и вместе с осколками бывшего спутника начал вращаться вокруг планеты. Периодически то один, то другой «осколочек» в результате многочисленных столкновений терял скорость и падал на Землю. Всё это никак не содействовало её процветанию.

Отгремела длившаяся почти двенадцать лет Мировая война. В прах были повержены фашистские режимы Италии, Дании, Ирана и Кореи. Последний очаг фашизма агонизировал на северозападе Пиренейского полуострова. Остатки испанских и португальских войск отступали под натиском советских и шведских армий к ЛаКорунье. А в порту фашисты спешно грузили на суда и подводные лодки золото и другие награбленные ценности. Один за другим отваливали от пирсов пароходы и субмарины и уходили в «коридор», охраняемый остатками Непобедимой Армады. Часть кораблей гибла под бомбами или от торпед и снарядов. Но какаято часть прорывалась в Атлантику и уходила к Южноамериканскому континенту. Достигнув его, они бесследно исчезали в устье Амазонки.

А в небольшом городке Бегансос, в сорока километрах от ЛаКоруньи, в тщательно охраняемом готическом особняке сидел у горящего камина полковник Бессмертной Гвардии Гарсиа Суареш. Сквозь плотно зашторенные стрельчатые окна не проникало ни одного луча света, и не были видны толпы беженцев и беспорядочные колонны отступающих войск. Но никакие шторы не могли изолировать кабинет Суареша от рёва самолётов, разрывов бомб и грохота близкой уже канонады. Однако полковник не обращал на это ни малейшего внимания. Он быстро просматривал содержимое папок, которые выкладывали на его стол из ящика бессмертные. Когда ящик опорожнялся, они приносили новый. А полковник большую часть папок, просмотрев, швырял в огонь, другие раскладывал на три стопки. По мере их накопления бессмертные перекладывали их в отдельные ящики.

Полковник Суареш был занят важным делом. Все долгие годы владычества фашистов в Европе бессмертные, фашистская гвардия (аналог СС), как крысы в свои норы, стаскивали в Испанию и Португалию всё, что попадало под руку. Сейчас, кроме Суареша, несколько десятков офицеров решали судьбу этой добычи.

Суареш – специалист по Чехии и АвстроВенгрии просматривал документы, доставленные из этого региона. Чего только в этих папках не было! Всевозможная техническая документация, изобретения и научные труды; литературные и музыкальные произведения (эти сразу летели в огонь); философские и религиозные трактаты (эти отправлялись туда же); банковские документы, платёжные обязательства, акции и другие ценные бумаги; картотеки агентуры и досье на различных деятелей. Работа была кропотливая и требовала предельного внимания и сосредоточенности. Но времени на неё было отпущено, увы, крайне мало. Войска маршала Кошкина уже сосредоточились для последнего броска на ЛаКорунью всего в тридцати километрах от Бегансоса. Как только оборона будет взломана, а в том, что она будет взломана и взломана достаточно быстро, Суареш не сомневался; меньше чем через час советские танки появятся под окнами особняка. Надо было спешить.

Полковник работал с быстротой и четкостью автомата. Двадцатьтридцать секунд и судьба очередной папки решена. Но вот в его руки попала зелёная папка с надписью: «Вацлав Черны. Холодные реакции». Суареш раскрыл папку, положил её на стол и задумался. Он не был силён в физике, но он помнил, как искал этого Вацлава Черны по всей Чехии. Он помнил, как по его приказу в гигантский лагерь смерти под Линцем свезли двадцать восемь человек, похожих на этого Черны. Он помнил и то, как их пытали две недели, выясняя, кто из них тот самый Вацлав Черны, который открыл прямое преобразование ядерной энергии в электрическую. Но он так и не нашёл тогда Черны и приказал выбросить в ров то, что осталось от этих людей. Скорее всего, среди них был и настоящий Вацлав Черны. Но он благоразумно промолчал, так как прекрасно понимал, что эти пытки – лишь прелюдия к тому, что его ожидает, если он назовёт своё имя.

Если бы Суареш тогда нашёл эту папку, он сейчас был бы генералом. Но эта папка вместе с другими лежала несколько лет в хранилище Саламанки и только сейчас попала в руки тому, кто упорно искал её все эти годы. И вот он её нашел, но нашёл слишком поздно. Суареш с сомнением посмотрел на три стопки папок. Одна должна была остаться в тайнике Кантабрийских гор и дожидаться лучших времён. Другая – погрузиться на пароход. Доедет ли она до Амазонки, Бог весть. Третья же предназначалась для погрузки на секретную субмарину Бессмертной Гвардии. На этой же субмарине будет место и для него, полковника Суареша, если он положит папку Вацлава Черны в эту стопку. На секретной базе в джунглях бассейна Амазонки его ждёт генеральское звание и великий почет. Но… Суареш бросил взгляд на четвёртую стопку, в которой лежали только три папки.

Полковник знал, что в Виго, уже захваченном шведами, под эгидой Красного Креста американский пароход принимает на борт гражданских лиц, не желающих оставаться в Испании, оккупированной шведскосоветской армией. Пароход идёт в бразильский порт, но сначала он зайдёт в Майами. В трёх отдельно отложенных папках лежали акции и предъявительские чеки американских банков. Но это были просто деньги, которые всегда могли уйти, как и пришли. А вот папка с материалами Вацлава Черны…

Полковник продолжал думать. Но он не знал одного. Корпусной генерал Аварито Бускерос – командующий Бессмертной Гвардией прекрасно знал деловые качества своих старших офицеров и полностью доверял им. Не менее хорошо он знал и их моральные качества и в этом плане полностью им не доверял. В составе корпуса Бессмертной Гвардии был особый полк, своего рода тайная инквизиция в Вооруженных Силах. А в состав этого полка входил совершенно секретный батальон. Причисленные к этому батальону солдаты, сержанты и офицеры служили во всех подразделениях корпуса и исправно пополняли досье, которое было заведено на каждого офицера. А когда офицер Бессмертной Гвардии получал звание майора, за ним закреплялись персональные «опекуны», которые фиксировали каждый его шаг и чих. Командовал этим батальоном личный адъютант генерала Бускероса, полковник Санчес Сааведра. Всего этого Суареш не знал. Он был бы крайне удивлён; увидев, что сделал вышедший из его кабинета фельдфебель. А тот достал изза пояса портативный радиопередатчик и нажал кнопку вызова. Через несколько секунд на корпусе загорелась лампочка, и фельдфебель негромко, но четко произнёс: «Четыре. Два. Семь. Три. Один. Один, – и, после паузы, добавил, – Один. Четыре».

В восьми километрах от особняка сидевший в блиндаже полковник Сааведра понял это так: «Суареш обнаружил дело Черны. Решения не принял. Собирается оставить у себя». Адъютант корпусного генерала прищурился и достал из ящика стола черную сигару. Он медленно повертел её между пальцами, откусил кончик и закурил. Не далее как три дня назад генерал Бускерос инструктировал его: «Если будут обнаружены материалы по холодным ядерным реакциям, а над ними работал чех Вацлав Черны, сообщите мне об этом в любое время суток; где бы я ни был и чем бы я ни занимался. Хоть на совете у короля, хоть в постели с любовницей». И вот полковник Суареш обнаружил эти материалы. Но Сааведра не спешил докладывать об этом генералу. Он тоже думал.

Древнее государство, расположенное на Балканах, в Малой Азии и на Ближнем Востоке медленно угасало, теряло былую мощь, и было готово распасться на кучку таких же слабых удельных княжеств, формально подчинённых единому царю. Через пятнадцать лет эти княжества должны были пасть под натиском восточных завоевателей, которые на захваченной территории организуют свои государства и сольются с местным населением. А через шестьсот лет, вдохновлённые идеями новой религии: единый Бог на Небе – единый Кесарь на Земле, объединятся в одну империю, простирающуюся от Индостана до Атлантики. И империя эта не только устоит под ударами варваров, она сама предпримет ответный поход на восток. Её войска дойдут до Тихого океана и приведут к присяге не только кочевые племена, но и Китайскую Империю. А миссионеры, следующие за армией, обратят присоединённые народы в свою единую религию. И не будет татаромонгольского нашествия и крестовых походов, не будет ни инквизиции, ни джихада.

Но всё это были лишь прогнозы. Историческое развитие этой Фазы собиралось повернуть на совсем другой путь. На охоте споткнулся конь, и царя растерзал кабансекач. На престол взошел двадцатилетний наследник Асунта. Удельные князья возрадовались. При старом царе они «выцарапывали» себе вольности одну за другой, годами. Сейчас пришло время взять всё разом. И взяли. Номинально Асунта оставался царём, но фактически вся власть на местах перешла к князькам. Они установили свои законы, и если царские указы в них не укладывались, то тем хуже было для царских указов.

В отчаянии Асунта махнул на всё рукой. Он покинул столицу и удалился в Родопские горы вместе с двумя сотнями младших наследников древних аристократических родов, разорённых удельными князьками. Они стали вести беззаботную, разгульную жизнь. К ним начали собираться все, кто терпел притеснения от местных сатрапов. Асунта принимал всех, независимо от богатства и родовитости. Это сборище проводило время в охоте, пьянках, разврате и других весёлых утехах. Асунту часто видели в центре самых весёлых компаний. Но молодого царя ни на час не оставляла мысль: как исправить положение? Начав вечером пир вместе со всеми, он в самый его разгар уходил с несколькими самыми верными друзьями в дальние покои дворца. Они засиживались там до следующего полудня. Наконец, Асунта нашёл решение, которое на две тысячи лет предвосхитило деяния Ивана Грозного с его опричниками.

На ближайшем ежегодном Совете князей он объявил. «Вы хотели полной свободы и полной власти в своих владениях. Вы её получите. Я больше не буду вмешиваться в ваши дела. Но отныне и вы не должны вмешиваться в мой, царский, обиход. Раньше вы каждые три месяца вносили в царскую казну пятую часть своих доходов. К слову сказать, вы уже второй год не вносите ничего. Я не буду требовать от вас уплатить долги. Но с этого месяца вы будете вносить в казну двадцатую часть своих доходов ежемесячно. Должен же я на чтото содержать свой двор. И ещё: если какойлибо человек обратится ко мне за помощью, я возьму и его, и его семью, и его движимое и недвижимое имущество, и его земельные наделы в свой обиход; на который ваша власть распространяться не будет. От вас самих зависит чтобы таких людей было как можно меньше». Князья с радостью согласились. Жизнь в государстве потекла по новому руслу. Но вот что странно, несмотря на все усилия князей, царский обиход неуклонно расширялся, особенно за счет военного сословия.

А Асунта держал своё слово, он не вмешивался в дела князей. Ему было некогда, он занимался боготворчеством. Для начала он объявил кабана священным животным. В царском обиходе под страхом смертной казни было запрещено употреблять в пищу свиное мясо и сало. Через некоторое время Асунта упразднил всех прежних богов и учредил культ Великого Кабана. Старые храмы закрывались и частично разрушались. Жрецов, отказавшихся отречься от прежних богов и признать Великого Кабана, публично сажали на кол. Впрочем, таких было немного. На центральной площади столицы воздвигли огромное медное изваяние Кабана. Оно было полым и имело дверцу в правом боку. Через эту дверцу ежемесячно загружали жертвоприношения и под изваянием разводили огонь. А к очередной годовщине смерти старого царя «опричники» преподнесли Асунте подарок. Они похитили наследника одного из князей и заложили его в изваяние Великого Кабана. Асунта был несказанно рад. Ещё бы! Именно эту деталь он давно обсудил с друзьями во время ночных бдений.

Такие жертвоприношения стали традиционными. Но когда у князей пропал четвёртый наследник, они возмутились. Асунта успокоил их. «Это всё делалось помимо моей воли. Виновники схвачены. Приезжайте в столицу, и я отдам их на ваш суд». Несколько князей заподозрили неладное и не явились в столицу. Но большинство приехали и собрались в зале суда, где им действительно были представлены десять человек из ближайшего окружения Асунты. Пока Асунта выслушивал обвинения в их адрес, «опричники» расправились с охраной и свитами князей. Выслушав жалобы, Асунта сказал: «Хорошо. Больше они не будут приносить в жертву Великому Кабану ваших детей. Они будут приносить ему в жертву вас самих!» Князья были схвачены и брошены в подземную темницу. В тот же день во чрево Великого Кабана был загружен самый старший из них. Прочим было объявлено, что их будут приносить в жертву по одному в год, в день памяти старого царя. А до той поры они будут сидеть в темнице.

Все княжества Асунта взял в свой обиход. Одновременно он отправил послания князьям, не явившимся на суд. Этими посланиями Асунта объявлял, что берёт все княжества под свою руку и устанавливает по всему государству свою единодержавную власть. Пять князей, устрашенные, сразу признали власть Асунты и отказались от своих прав. Но семеро покориться не пожелали. Асунте только того и надо было. Судьба непокорных княжеств была ужасной. Колонны «опричного» воинства вторглись на их земли, сметая всё на своём пути. Тем, кто пытался сопротивляться или бежать, пощады не было. Путь «опричников» был отмечен виселицами, кольями, кострами и рвами с закопанными заживо людьми. Три княжества пали в течение одной недели, а их князья отправились в подземелье столичной тюрьмы дожидаться своей очереди на жертвоприношение.

Но четыре княжества объединились и под общим руководством князя Феллана сумели организовать сопротивление «опричной» армии. Асунта был готов и к такому повороту дела. Он начал боевые действия против Феллана по всем правилам венного искусства. И ему неизменно сопутствовал успех. Да и могло ли быть иначе? Ведь почти все опытные воины за эти годы перешли в царский обиход. Феллану почти не на кого было опереться, и он терпел одно поражение за другим.

Вскоре в руках Феллана остался последний укреплённый город, осаждённый войсками Асунты. После месячной осады Феллан попытался вступить в переговоры. Он направил к Асунте десять самых знатных горожан во главе со своим сыном. Асунта связал послов, уложил их в гнёзда катапульт и выстрелил ими в город. В руки княжеского сына он вложил свой ответ. Он всячески поносил и оскорблял мятежников, давая понять, что ни о каких переговорах не может быть и речи. Завершалось это послание так: «Тебя же, князь Феллан, высоко ценя твоё мужество, я обещаю не приносить в жертву Великому Кабану, при условии, что ты сам спрыгнешь с самой высокой башни крепости». Так и получилось. Через неделю Асунта взял город штурмом, и князь Феллан, защищаясь до конца, был вынужден спрыгнуть вниз с верхней площадки башни. Асунта разрушил город до основания, а всех оставшихся в живых жителей обратил в рабство.

Асунта стал единодержавным диктатором, а культ Великого Кабана – единой религией государства. Все недовольства и попытки мятежа подавлялись с невиданной доселе жестокостью. Государство укреплялось и развивалось.

Через десять лет об него, как об утёс, разбилось нашествие восточных завоевателей. Воодушевлённый победой Асунта предпринял ряд успешных завоевательных походов. Он покорил всю Европу, Северную Африку и Азию, вплоть до Гималаев. И повсюду он в первую очередь разрушал старые храмы и казнил священнослужителей. На центральных площадях завоёванных городов устанавливалось медное изваяние Великого Кабана. Все другие верования преследовались самым жестоким образом. Наследники Асунты продолжали его политику жестокого правления и религиозной нетерпимости. Разумеется, в таких условиях не могло и речи быть о зарождении христианства. На многие века воцарился фашистский режим, и развитие цивилизации затормозилось.

Советский Союз и Китайская Народная Республика находились в состоянии необъявленной войны. Тысячекилометровая граница кровоточила. Провокации, перестрелки, взаимные выходы разведовательнодиверсионных групп на сопредельную территорию не прекращались ни на одну неделю. Китай вполне серьёзно претендовал на солидную часть Советской территории и готовился к полномасштабной войне. В таких условиях советская спутниковая разведка обнаружила передвижение нескольких соединений в зону, граничащую с Читинской областью. Рельеф и прочие условия местности позволяли китайской армии, в случае успешного форсирования Аргуни, прочно закрепиться на советской территории и накопить на захваченном плацдарме достаточно сил для броска к Чите, Байкалу или на восток.

Необходимо было срочно установить состав соединений, их готовность к боевым действиям, предполагаемое направление и время удара. С этой целью было подготовлено несколько групп. Одну из них должен был возглавить старший лейтенант Седов. В группу входили старший сержант Лавров и пять солдатразведчиков из гвардейского мотострелкового полка, расположенного в сорока километрах от границы. Именно эта группа могла добиться наибольшего успеха и доставить самую ценную информацию. Но накануне перехода границы китайцы заминируют проход между сопками, по которому разведчики часто углублялись на их территорию. Идущий во главе группы Седов будет тяжело ранен, и старшему сержанту не останется ничего, кроме как прервать выполнение задания и возвращаться назад. Но тут возникало сразу несколько вариантов, один из которых позволял разведчикам вернуться не с пустыми руками.

Здесь я прервала просмотр поступивших задач и отвлеклась на обед. Не успела я покончить с этим делом, как на связь вышла Кристина.

– Кэт, ты не слишком занята? Сможешь уделить мне час для разговора. Появилась интересная мысль, но без твоей помощи у меня ничего не получится.

Я бросила взгляд на столик с материалами. Время с ними, успею.

– Ну, конечно, Крис! Я всегда к твоим услугам. Где встретимся, у тебя?

– Нет, я сейчас – в здании Совета. Приходи в кафе «Бриз» на набережной.

Через десять минут мы с Кристиной сидели за столиком на веранде кафе и любовались морским пейзажем. Кристина, потягивая из высокого бокала лёгкое вино, излагала мне свою, действительно интересную, идею. По её словам выходило, что единожды открывшийся, пусть даже спонтанный и даже на несколько секунд, межфазовый переход, оставляет заметный след, возмущение в темпоральном поле Фазы. А раз так, то имеется возможность установить: куда эти переходы вели, когда и в течение какого времени они действовали, и сколько людей и в каком направлении по ним прошли. Когда до меня дошел смысл идеи, я несказанно обрадовалась.

– Значит, есть возможность восстановить путь любого хроноагента, случайно попавшего в лабиринт спонтанных переходов и оказать ему помощь. Крис, ты – гений!

Кристина отмахнулась ручкой, затянутой в блестящую черную перчатку, и снова наполнила наши бокалы.

– Скажешь, тоже, гений! Это просто мысль, да к тому же ещё и не зрелая. Без точных расчетов и надлежащего программного обеспечения здесь ничего не сделаешь. Ты, как? Возьмёшься за это? У тебя должно получиться.

– Спрашиваешь! Конечно, возьмусь. Только быстрых результатов не обещаю. Работы очень много.

– Ну, с Филиппом я на эту тему поговорю. Он тебя немного разгрузит…

– Сомневаюсь.

– Правильно сомневаешься, – вздохнула Кристина, – Но дело всё равно стоящее и браться за него надо.

– А я и не отказываюсь. Сбрасывай мне всё, что ты наработала по этому поводу. Как только горячие ситуации обсчитаю, сразу займусь твоей задачей.


Глава VIII. Андрей Злобин.


Помнишь… на планете Саракш некто Сикорски… гонялся за шустрым молокососом по имени Мак… Так вот, Сикорски тогда не поспел. А мы с тобой должны поспеть. Потому что планета теперь называется не Саракш, а Земля. А Лев Абалкин – не молокосос.
А. и Б. Стругацкие

Вадим Чесноков был таким же хроноагентом, как и я, только со стороны ЧВП. Он ни в чем не уступал мне: ни в подготовке, ни в натренированности, ни в изобретательности, ни в целеустремленности. Вот только задачи перед нами стояли разные. Он должен был убить Николая Бакаева, основателя хронофизики и открывателя параллельных Мировфаз. А я должен был не дать ему это совершить.

Поначалу я не то, чтобы не поверил Кате, когда она сказала, что смоделировать действия Чеснокова невозможно; нет, я хотел оценить это профессиональным взглядом. И ещё была микроскопическая надежда, что я смогу увидеть то, что ускользнуло от её внимания. Но Катя, как всегда, оказалась права. Едва я запускал программу процесса моделирования на совпадение местонахождения Чеснокова и Бакаева, даже с разбросом по времени в десять минут, как компьютер начинал выдавать такие «картинки», что невозможно было понять: где Чесноков, где Бакаев, а где пробегающая по улице собака. Было очевидно, что такой традиционный подход к разработке операции не годится.

Тем временем из отдела наблюдения пришла информация о том, что Чесноков назначил новую встречу с представителем разоряющихся компаний. На этой встрече он должен получить аванс. И эта встреча должна состояться через три дня. Это был мой лимит. За эти дни я должен был разгадать замысел Чеснокова и разработать план операции. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать Катиному совету. Она у меня – умница. Пусть она хроноагент только третьего класса, но аналитик она класса экстра!

И я начал действовать от противного. Я начал отслеживать Николая Бакаева с целью определить, как и где мне его лучше и надёжнее ликвидировать. Это оказалось довольно непростой задачей. Школьный друг Бакаева, бывший майор спецназа Пелудь, так организовал охрану предприятия и лично своего шефа, что подступиться к Бакаеву было весьма непросто. Я два дня изучал всевозможные передвижения ученого по городу, его образ жизни, систему его охраны и пришел к выводу, что задача, которую ЧВП поставил перед своим агентом, практически невыполнима.

Но ведь назначил же он встречу с заказчиками для получения аванса. Значит, он нашёл решение! А раз он нашел, значит, и я способен найти и должен найти его. Снова и снова я перебирал варианты ликвидации Бакаева и отвергал их один за другим.

Проникнуть на предприятие, где работал Бакаев, с оружием или взрывчаткой было невозможно. На вахте Пелудь поставил ребят из таможенной службы. У них было поразительное чутьё на такого рода игрушки. Они его приобрели ещё до таможни, когда несли службу на блокпостах в «горячих точках». Именно там и обратил, в своё время, на них внимание майор Пелудь.

Конечно, для хроноагента поникнуть на предприятие, минуя охрану, задача посильная. Но каким будет результат? Всегда есть шанс, что ктото заметит постороннего, и тогда операция будет сорвана. Нет, это не подходило.

Засада со снайперской винтовкой гденибудь на чердаке или лестничной клетке, на маршруте движения Бакаева или напротив подъезда предприятия, тоже не могла дать эффективного результата. Бакаев ездил по городу в одной из двух «десяток» с тонированными стёклами. Причем вторая машина всегда его сопровождала. Определить, в какой из двух машин едет Бакаев, было невозможно. Машины парковались не на улице, а во дворе предприятия. Двор не простреливался ниоткуда с окружающей местности.

Подкараулить когда Бакаев будет выходить к машине после деловой встречи? А как угадать, куда он поедет? Где караулить? Круг общения у Бакаева был весьма широк, а секретарша весьма надёжна. Она никогда бы не выдала эту информацию постороннему, так как была влюблена в своего шефа беззаветно и искренне. Я уже решил воспользоваться пулемётом и расстрелять обе машины, но потом отказался от этой затеи. Если винтовку можно хорошо спрятать и достать в последний момент, то как спрячешь убойный, надёжный, но весьма тяжелый и громоздкий агрегат? А ждать с ним несколько часов, значит, рисковать попасться комуто на глаза. Это тоже не подходило.

Заминировать машину? Абсурд. Тут минировать надо сразу обе. А в данной ситуации и к однойто не подступиться. Ни одна из «десяток» ни на минуту не оставалась без присмотра. Этот вариант тоже не годился.

Можно было подкараулить Бакаева, когда он будет возвращаться домой. Я тщательно изучил эту возможность и понял, что такой возможности просто нет. Прежде всего, поблизости не было позиции, где можно было бы разместиться для успешного обстрела сверху. А с земли тоже ничего не получалось. Машина останавливалась вплотную к подъезду, и переход Бакаева из машины в подъезд занимал чуть ли не секунду. Конечно, для хроноагента и этого было бы достаточно. Но сначала к подъезду выходили охранники, и Бакаев оказывался довольно плотно прикрытым. Снимать сначала охрану, значит, потерять время. А за это время Бакаев либо вернётся в машину, либо проскочит в подъезд. А уцелевшие охранники займутся мною. Эта перспектива мне не улыбалась. Пусть они со мной и не справятся, но результатто всё равно будет нулевым.

Следующей мыслью было организовать засаду в подъезде (кодовый замок – не проблема). Но и здесь ничего не светило. Хотя Бакаев жил на шестом этаже, он никогда не пользовался лифтом, так что минировать его было бессмысленно. Можно было подкараулить его на лестнице, но и здесь майор Пелудь всё продумал. Сначала, с опережением на пролёт, поднимались два охранника, за ними шел Бакаев, а за ним ещё два охранника. Так что снять их одной хорошей очередью было невозможно. Пистолет с глушителем тоже не решал проблемы. Ребята были стрелянные, спецназовцы, прошедшие кто Афган, кто Чечню. Конечно, для хроноагента и они существенной проблемы не представляли, но задние успели бы услышать хотя бы падение тел и прикрыли бы Бакаева. Утром процедура повторялась в обратном порядке. И этот вариант отпадал.

А что если проникнуть к Бакаеву ночью в квартиру? Слава Времени, по ночам она не охранялась. Правда, дверь квартиры была бронированная и снабжена надёжными и хитроумными замками, но разве для хроноагента это – проблема? Но против лома, давно известно, нет приёма. Кроме замков дверь изнутри запиралась на примитивный засов. Я уже решил было воспользоваться против этой двери взрывчаткой, но быстро отказался от этой затеи. Бесшумной взрывчатки не бывает. Да если бы она и была. Неизбежный грохот ломаемого металла непременно разбудит Бакаева. А у него было оружие. Естественно, он, не задумываясь, выстрелит в того, кто таким образом проникнет в его квартиру. А стрелять Бакаев умел, и стрелял он неплохо, а главное, быстро. Пелудь сам его учил. Конечно, ято мог бы войти в режим ускоренного времени, и плевать бы мне после этого на способности Бакаева и его ПМ. Но я вовремя вспомнил, что агенты ЧВП этим методом не владели. Здесь у нас было преимущество, одно из немногих.

В отчаянии я решил взобраться к Бакаеву через окно. Шестой этаж? Пустяки! Ну, скажем прямо, это далеко не пустяки и не детская игра, но задача вполне посильная. Но, увы! Окна квартиры Бакаева выходили на большой проспект, весьма оживлённый даже в ночное время, а как раз напротив был пост милиции. Вряд ли припозднившиеся прохожие или милиция, восприняли бы меня как тренирующегося скалолаза.

Итак, всё отпадало. Но зацепка всё равно гдето была, иначе Чесноков не стал бы брать аванс. Но за что же он зацепился? Вывод напрашивался сам собой. Бакаев гдето сам подставился. Но где?

Я задумался над деталями поведения Бакаева. Неужели ему самому нравилась такая строго регламентированная жизнь? Отнюдь. Чуть ли не ежедневно Пелудь выслушивал его возмущения по поводу столь жесткой, даже жестокой, охраны, грустно улыбался и отвечал:

– Коля. Ты сам попросил меня заняться вопросами безопасности. Так что, извини!

– Не извиню! Я просил тебя обеспечить безопасность предприятия, что ты и сделал на самом высшем уровне. Премного тебе благодарен! Но ведь без твоих орлов я скоро и по малой нужде не смогу сходить! Твоя секьюрети скоро туалетную бумагу на предмет отравления исследовать начнёт, прежде чем меня в туалет пустить. При чем здесь я и моя личная жизнь?

– Хм… Туалетная бумага, говоришь? Интересная мысль. Об этом я както и не подумал… Надо будет дать секьюрети указание. Спасибо, Коля, за подсказку.

– Шутки шутками, Женя, но твоя опека переходит все границы. Я скоро изза тебя от собственной тени шарахаться начну. Сплю с пистолетом под подушкой! Когда это кончится?

– Акончится это, когда ты, друг мой, Николай, завершишь свою работу, представишь её в Академию Наук, ошарашишь ей там академиков, получишь Нобелевскую премию, станешь директором проблемного института и, тем самым, перейдёшь изпод моей опеки под опеку ФСБ.

– Ну, ты наговорил! Но какая связь между моей работой и твоей охраной? Кому нужна моя работа, кому она мешает?

– Видимо, комуто сильно мешает. И потом, Коля, ты забываешь, что ты не только ученый, ты ещё и хозяин предприятия. Предприятия процветающего и вытесняющего с рынка продукцию других предприятий. Ты думаешь, это нравится тем же «Мицару», «Альтаиру» и «Коллегам»? Вспомни, как они ершились и выступали. А теперь вдруг резко затихли и упали на дно. Я навёл справки. Положение у них критическое. А хозяева их люди такие, что в этой ситуации могут пойти на всё. Так что, извини, Коля. Опекал я тебя, опекаю и опекать буду, пока опасность не минует.

Майор был намного осведомлённее своего товарища. К тому же он всей шкурой, всей своей нервной системой воспринимал грозящую опасность, чуял её загодя и издалека. Это было у него в крови, как у одинокого волка. И это качество не раз спасало жизнь и ему, и его людям и позволяло выходить победителем из заведомо проигрышных ситуаций. Недаром чеченская верхушка в своё время объявляла за голову майора Пелудя баснословные премии.

Благодаря такой опеке Бакаев жил как бы в заключении. Супруга оставила его несколько лет назад, уехав за границу с президентом одного из многочисленных чековых инвестиционных фондов. Детей они не нажили. Небольшая личная отдушина у Бакаева, правда, была. Иногда он позволял своей секретарше Лидочке любить себя не только на расстоянии. Но это всегда происходило в его комнате отдыха и после окончания рабочего дня.

Но я всётаки нашёл ещё одну отдушину. Я не обнаружил её сразу только потому, что происходило это редко: два, изредка три раза в месяц, а в последние две недели, именно когда мы вели за ним наблюдение, Бакаев ни разу не отклонялся от утвердившегося регламента своей жизни. И только «погрузившись» в недавнее прошлое, я обнаружил то, что искал.

У Бакаева был старый друг, Виктор Золотарев. Когдато они оба любили одну и ту же девушку. Изза неё они чуть не поссорились насмерть, но потом решили, что она достанется тому, кого сама выберет. И она выбрала. Николай смирился и поздравил молодых. Вскоре у них родились девочкиблизнецы. А ещё через два года они осиротели. Их мать погибла в автомобильной катастрофе. Бакаев, как мог, помогал другу растить детей. Девочки, как и положено, росли и всё больше становились похожими на свою маму. К семнадцати годам они почти ничем не отличались от той, изза которой Бакаев соперничал с Золотаревым. Но в это время семью постигла ещё одна беда. Тяжелая болезнь приковала Виктора к постели и проковала надолго.

Каждый свободный вечер Бакаев навещал семью друга и помогал ей всем, чем только мог. Надо сказать, что им двигали не только сострадание и долг старой дружбы. Расставшись с супругой, Бакаев начал всерьёз подумывать о том, чтобы связать свою жизнь с одной из тех, кто и внешне и по своему характеру разительно напоминали ему о давно утраченной любви. Разница в возрасте не была помехой. Тем более, что Николай вёл здоровый образ жизни и выглядел значительно моложе своих сорока лет. Проблемы была в другом: он никак не мог решиться выбрать какуюто одну из двух.

В последний год посещения семьи Золотаревых становились всё реже. Очень трудно было выкроить щель в плотном графике, расписанном майором Пелудем. Но всё равно Бакаев находил время побывать у старого друга и пообщаться с очаровательными близнецами. Происходило это, обычно, так.

Свои визиты к другу Бакаев всегда заранее согласовывал с Пелудем. Тот никогда не возражал, так как тоже хорошо знал Виктора Золотарева и несколько раз навещал его вместе с Бакаевым. Пелудь давал соответствующее распоряжение охранникам, и те сопровождали Бакаева до самой квартиры Золотаревых. Потом они спускались вниз и ждали Бакаева в машинах. И вот тут начиналось самое интересное.

Подождав, пока Бакаев наговорится с отцом, девушки организовывали небольшое застолье. Бакаев прекрасно знал, как тяжело живётся этой семье на мизерную пенсию и две стипендии. Поэтому он решительно пресекал эти попытки. Пригласив в качестве спутницы и консультанта одну из сестёр, он отправлялся в ближайший магазин. Магазин этот находился в переулке, куда выходил черный ход из дома. Таким образом, Бакаев на время оказывался вне контроля своей охраны. Но ему этого было мало. Вырвавшись на «свободу», он вёл себя как проказливый мальчишка. Как правило, он придирался к тому, что в магазине отсутствовало чтото ему нужное и предлагал проехать на соседнюю станцию метро, рядом с которой был крупный универсам. Так как ближайшая станция была совсем рядом, в соседнем здании; ничего не подозревающая девушка соглашалась.

После похода в универсам Бакаев всегда приглашал свою спутницу в небольшое кафе, находящееся там же. Он угощал девушку мороженым, кофе с пирожными и лёгким вином. Рассказывал ей разные истории и слушал студенческие новости. При этом он держал в кармане кукиш в адрес майора Пелудя и внутренне посмеивался над ним. Так он безобидно, как ему казалось, оттягивался раз в две недели.

Вернувшись назад, Бакаев затаривался в магазине, что стоял в переулке, как говорится, под завязку; с таким расчетом, чтобы семья его друга была обеспечена качественными продуктами минимум на неделю. Вообще, денег на эту семью Бакаев не жалел. На себя ему свои доходы тратить было просто некогда. Его стараниями девушки были одеты на все случаи жизни и как картинки из модных журналов. Он с удовольствием подарил бы им по машине, но справедливо опасался, что этот подарок не будет принят. Зато он подарил девушкам два компьютера, очень нужные им для учебы.

После успешной вылазки Бакаев с девушками сервировал столик возле постели больного. Завершив дружеский ужин, Бакаев возвращался к охране и уезжал домой.

Вот этито вылазки Бакаева и явились слабым звеном в безупречной цепи, на которой Пелудь держал своего шефа. Я тщательно изучил Бакаевские «походы» с целью определить наилучший момент для его ликвидации.

На первый взгляд казалось, что лучшего места, чем малолюдный переулок, не найти. Но это было только на первый взгляд. Переулок никогда не был совершенно пустынным, когда по нему проходил Бакаев. Пришлось бы убирать всех свидетелей, а в первую очередь спутницу Бакаева. Это было хлопотно. Настоящий хроноагент старается обойтись без этого. Из тех же соображений не годились ни магазин, ни универсам, ни кафе, ни вагон метро. А вот толпа при выходе с перрона после прибытия поезда была идеальной средой для этой цели. В этой толпе можно было подобраться к Бакаеву вплотную. Шум отходящего поезда перекроет и без того негромкий звук выстрела пистолета с глушителем. Падение жертвы можно представить как сердечный приступ; вызвать по сотовому телефону «Скорую», оказать первую помощь, броситься к выходу из метро встречать врачей и исчезнуть без следа. Это был, на мой взгляд, идеальный вариант.

Я уточнил время, в которое Бакаев будет совершать очередную вылазку и смоделировал на этот момент прогноз встречи Бакаева с Чесноковым. Картинка получилась до того четкая, что я даже облизнулся от удовольствия. Никаких наслоений, никаких раздвоений. Значит, Чесноков принял точно такое же решение. А он далеко не глуп, этот агент ЧВП! «Брось, Андрэ, – сказал я себе, – Онто точно не глуп, в этом нет сомнений. А вот ты нисколько не глупее его, раз сумел расшифровать его замысел».

Единственное, что я не смог выяснить, это на какой станции Чесноков осуществит свою акцию. Стены и колонны с характерными приметами и названием станции были размазаны. Но это уже было не суть как важно.

Оставалось выбрать объект внедрения. Тут я долго не раздумывал и решил внедриться в одного из охранников Бакаева. Вопервых, не возникало проблем с приобретением оружия. Мне нужен был пистолет Стечкина с глушителем. Именно такие пистолеты и были на вооружении у охранников Бакаева. Вообщето, по штату им глушители не полагались. Но я знал, что эти бывшие спецназовцы не любили лишнего шума и глушители при себе имели. Вовторых, я без всяких проблем оказывался в эпицентре событий.

Магистр план операции одобрил и благословил меня на дело. Катя на прощание, вопреки своему обыкновению, даже не всплакнула. Она знала, что на этот раз, хоть я и буду работать против ЧВП, никакого риска для меня почти нет. Был только риск, что я могу опоздать на мгновение, и тогда операция провалится. Но я не менее десяти раз просмотрел сцену покушения в различных ракурсах и запомнил её с точностью до секунды.

Утром я проснулся в теле Бориса Гришина, охранника из команды майора Пелудя. До заступления на смену было около шести часов. Жены ещё не было, она работала в больнице и была на ночном дежурстве. Я позавтракал, накормил сынишку и отвёл его в детский сад. У меня оставалось ещё порядочно времени, и я решил пройтись по Москве.

Я был в этом городе всего третий, точнее, четвёртый раз. В 39 году мы с Сергеем Николаевым после училища ехали к месту службы в Ленинград и заехали к его родителям. В мае 41 нас с ним вызвали в Москву, где формировалась новая дивизия. Правда, служить мне в ней не довелось. На другое утро я проснулся в Москве 91. Тогда я там прожил до сентября. В сентябре я случайно встретил постаревшего на пятьдесят лет Серёгу. На него напали какието отморозки. Я вступился, но меня сзади ударили по голове арматурным прутком. И я прямо с Большой Полянки оказался в Монастыре.

Сейчас, проходя по улицам, я вспоминал и сравнивал. Если Москва 39 мало чем отличалась от Москвы 41, то Москва 91 отличалась от той разительно. Но это было вполне естественно, прошло пятьдесят лет. Но тогда меня больше поразили не изменения в архитектуре, технике, одежде и прочее, что объяснялось пятидесятилетним прогрессом. Меня поразила перемена в людях. Они стали какимито озабоченными, нервными, даже злыми. Это невозможно было объяснить никаким прогрессом. А уж последний эпизод, с моей точки зрения, не лез ни в какие ворота. Я не мог себе представить, чтобы в 41 году молодёжь напала на старика. Сам возраст служил ему защитой. А уж если вся грудь его была увешана наградами, а тем более, увенчана Золотой Звездой, то это обеспечивало ему всеобщий почет и уважение. Я хорошо помню, как мы с Сергеем приехали в столицу, и у нас на груди было по ордену Красной Звезды. Только и всего. Мы подошли к киоску, купить папирос. Там была небольшая очередь. Увидев наши Красные Звёзды, очередь почтительно расступилась, пропуская нас вперёд. Поэтому у меня в голове никак не укладывалось: как можно было поднять руку на Героя Советского Союза!?

Но это были изменения, накопившиеся за полвека. А сейчас прошло не более десяти лет! И такие перемены! Я шел по улицам и не верил собственным глазам.

Поражало обилие рекламы. Мне приходилось работать и в Америке, и в Западной Европе, соответствующих этому периоду времени. Там тоже было много рекламы, но она не была такой навязчивой, аляповатой и безвкусной, порой безграмотной. Особенно меня поразили названия предприятий. У меня сложилось впечатление, что какойто шутник специализируется на подбрасывании таких названий малограмотным, падким на заграничную экзотику предпринимателям.

Я не мог удержаться от смеха, когда прочитал, что риэлтерская фирма «Harlot» note 4 предлагаем свои услуги по обмену и приобретению жилья. Интересно, обратится ли в эту фирму хоть один человек, мало мальски владеющий английским? В другом месте я долго хохотал, стоя перед вывеской косметического салона «Афедрон» note 5. Потом решил, что этот салон оказывает услуги пассивным гомосексуалистам перед встречей со своими партнёрами. Эта мысль ещё больше развеселила меня. В вагоне метро я увидел объявление фирмы «Голион», предлагающей свои услуги по доставке грузов автотранспортом по всей России. Сначала я подумал, что название произошло от сокращения фамилий владельцев. Но в логотипе присутствовал силуэт старинного корабля, видимо того самого галеона, название которого так исказили неграмотные владельцы предприятия. Хорошо ещё, что в «гальюн» не превратили.

По сравнению с 91 годом было ещё одно существенное отличие. Если тогда перед почти пустыми прилавками постоянно толпился народ, то сейчас картина была обратная. Прилавки и витрины ломились от товаров, но народ смотрел и уходил. Цены были неподъёмные. Подавляющему большинству всё это изобилие было не по карману. Я усмехался: вот и решилась проблема дефицита. С ним можно бороться двумя путями. Увеличить производство необходимых товаров и насытить рынок. Эта задача сложная и требующая больших усилий. А можно вздуть цены до небес. Здесь пошли по второму пути и быстро добились успеха. Особенно это относилось к книжной продукции. На книжные прилавки было больно смотреть. Больно по двум причинам: глаза резала яркость пёстрых обложек и астрономические ценники. Особенно заоблачные цены были у специальной литературы: справочников, словарей и прочей. Когдато Советский Союз считался самой читающей страной в Мире. Дикий рынок излечил эту страну от такой позорной для развитой цивилизации болезни.

Тем не менее, на фоне этой всеобщей дороговизны меня поражало, как были одеты люди, особенно женщины и особенно молодые. Преобладали разноцветные кожаные пальто, плащи и куртки, из под которых зачастую были видны юбки и брюки из той же кожи. Гардероб каждых трёх из четырёх женщин стоил многие тысячи рублей. Супруга Гришина была одета примерно так же. Но ведь Гришин – работал охранником и получал достаточно много. Не у всех же этих женщин мужья и отцы работали охранниками в частных структурах, являлись преуспевающими коммерсантами или многотысячными адвокатами. Большинство людей, как и раньше, работали на заводах и других предприятиях. Откуда там брались такие деньжищи, для меня было загадкой.

Но всё это было внешнее, бросающееся в глаза. Меня больше интересовали люди; перемены, которые произошли в них за эти годы. Они показались мне ещё более озабоченными, придавленными грузом безысходности и бесперспективности существования. Особенно это относилось к пожилым людям. Попадались и весёлые, беззаботные личности. Но это, как правило, были или зелёные юнцы, или подогревшие себя возлиянием чегонибудь покрепче пива. Часто попадались шумные группы молодёжи с наглыми взглядами. Они смотрели на окружающих, как на свою законную добычу, а улицы и дворы расценивали, как зону охоты.

Я зашел в кафетерий, где взял чашку кофе. За соседним столиком сидели две девушки и три парня, явно принадлежавшие к «золотой молодёжи» Они пили пиво и чемто разговаривали. Я прислушался, но почти ничего не понял. Разговор шел на какомто диком жаргоне, состоявшем, в основном, из искаженных до неузнаваемости английских словечек. Понять можно было только мат: отборный и изощренный. Причем девушки матерились не меньше парней. Чего здесь было больше: глупой бравады или общего падения нравственности? Об этом я размышлял, глядя на сидевшую ближе ко мне девушку в голубой кожаной, отделанной белым мехом, курточке и блестящих белых сапожкахботфортах. Грязные словечки, вылетавшие из её уст, никак не вязались с симпатичным личиком, обрамлённым длинными светлорусыми волосами, и «бархатным» взглядом. Мне казалось, что она даже не понимает смысла произносимых ею слов. Да так оно, скорее всего, и было. Для этой девушки грязный мат был составной частью модного жаргона. Словно почувствовав на себе мой взгляд, девушка обернулась, скользнула по мне взглядом и чтото сказала соседу. Что, я не понял. Но компания вдруг замолчала и уставилась на меня. Сосед девушки, накачанный, стриженный «под нуль» юнец встал и подошел ко мне.

– Дядя, а что это ты уставил на нас свои гляделки, словно мы тебе сто баксов должны и не отдаём?

– А что, за погляд уже стали деньги брать? – невинно поинтересовался я как можно более спокойным тоном.

– Конечно! Вот сейчас ты нам отчехлишь десять баксов, и будем считать, что мы в расчете.

– В расчете за что? Я же не стриптиз здесь наблюдал.

– Слышь, Вика! – обернулся парень к девушке, – Дядя не прочь полюбоваться твоим стриптизом. Покажешь? Только, учти, это будет стоить уже дороже.

Вика встала, провернулась ко мне и, игриво улыбаясь, потянула вверх свою бежевую юбочку, обнажая действительно красивые, стройные бёдра вплоть до узеньких красных трусиков.

– Вот это стоит ещё десять баксов, – сказал парень, – Вика может продолжить, если тебе это интересно. Но сначала ты заплатишь за увиденное и сделаешь предоплату за дальнейшее.

– Вообщето, я стриптиз не заказывал, – задумчиво сказал я, – А увиденным я не удовлетворён. Так что, извини Вика, оплаты не будет.

Девушка одёрнула юбочку и села с обиженной миной. А парень прищурился, наклонился надо мной и сказал с угрозой в голосе:

– А вот за то, что ты Вику обидел, с тебя ещё десять баксов. Итого: тридцать. Гони бабки, дядя!

– А если нет?

– Больно сделаю! – прошипел парень и протянул руку к моему лицу.

Он явно не догадывался, с кем имеет дело. Борис Гришин мог играючи справиться со всей этой компанией даже без помощи хроноагента Злобина. Коротким быстрым движением я ткнул парня в словно специально подставленное им солнечное сплетение. Парень крякнул, перегнулся пополам и сел на пол. На лице его отразилась причудливая смесь боли, страха, злобы и изумления.

– Нельзя долго сидеть на грязном и холодном полу. Можно геморрой заработать, – сказал я назидательным тоном, – Вика, помоги своему приятелю подняться.

Два других парня встали было со своих мест, но встретив мой взгляд, сразу сели обратно. Я вздохнул, допил последний глоток кофе и встал изза стола.

– Счастливо оставаться.

Я вышел на улицу, но не успел пройти и одного квартала, как сзади послышались быстрые шаги. Высокие женские каблучки часто и звонко постукивали по асфальту.

– Дядя, постойте! – услышал я звонкий девичий голос.

Я остановился и обернулся. Ко мне, запыхавшись, подбежала Вика.

– Дядечка, простите меня за эту глупость! Это у меня профессиональная привычка сработала, ничего дурного и в мыслях не было, вы уж поверьте, дядечка! А здорово вы Толяна уделали, никто даже не понял, как это получилось. Он до сих пор кряхтит и встать не может, – Вика засмеялась.

– Профессиональная привычка, говоришь? А ты кто? Фотомодель?

– Нет, – Вика покраснела, – Я студентка. Просто я подрабатываю в рекламном агентстве, рекламирую колготки, чулки и нижнее бельё. У меня, говорят, фигура подходящая.

– Я это успел заметить.

Вика ещё больше покраснела и потупилась. А я погладил её по щеке и ласково сказал:

– Хорошая ты девочка, Вика. А вот компания у тебя плохая. Не возвращайся к ним, пожалуйста.

– Да где же я другихто найду? Сейчас все такие.

– Не все, Вика, не все. Ты поищи получше. И ещё попрошу тебя об одном. Не матерись больше, девочка. Тебе это очень не идёт.

На длинных ресничках заблестели слезинки. Я осушил их лёгкими поцелуями и ещё раз погладил девушку по нежной щечке. Вика хотела чтото сказать, но махнула рукой в синей велюровой перчатке, перебежала на другую сторону улицы и быстро пошла кудато, ссутулившись и подрагивая плечами. Видимо, она дала волю слезам.

Я вздохнул и отправился домой. Надо было пообедать перед заступлением на дежурство. За квартал до моего дома меня остановили два омоновца.

– Предъявите документы! – потребовал сержант.

Омоновцы смотрели недружелюбно. Я достал служебное удостоверение и протянул сержанту. Когда они узнали, что я работаю охранником на частном предприятии, дружелюбия в их глазах не прибавилось.

– У вас просрочено право на ношение оружия, – сказал сержант.

Он был прав. Срок разрешения закончился вчера, и сегодня майор Пелудь должен был продлить его на следующие полгода.

– Ну, и что? – спросил я, – Я же в настоящий момент без оружия.

– А это мы сейчас проверим.

– Собираетесь меня обыскивать? А санкция у вас есть? – поинтересовался я.

– Обойдёмся и без санкции, – сказал второй омоновец, поигрывая дубинкой.

– Что ж, валяйте, попробуйте, – предложил я.

Сержант тоже взялся за дубинку, а я прикинул, куда его отоварить, чтобы и не шибко покалечить, и охоту баловаться дубиналом отбить. Внезапно слева послышался властный голос:

– Отставить, бойцы!

К нам подходил лейтенант, в облике которого я уловил чтото знакомое.

– Ну, вы даёте! Стоит за сигаретами отойти, как они служебное рвение начинают проявлять и о последствиях не думают. Да он вам в одно касание кости переломает, и дубинки не помогут. Здорово, Борис! Сколько лет, сколько зим?

– Привет, Алексей! – память Гришина подсказала мне имя сослуживца по спецназу.

– Спрячьте дубинки, – приказал Алексей, забирая у омоновцев моё удостоверение, – и пройдитесь вон по тому переулку. Туда только что группа молодняка прошла.

Он раскрыл моё удостоверение и удивлённо спросил:

– Так ты снова с нашим майором работаешь? Подписьто его!

– Точно, – подтвердил я, – А ты как до ОМОНа докатился?

– А куда было податься, когда какойто дубарь начал спецназ сокращать?

– Ну, и как служба?

– Сам видишь. С такими дуболомами приходится работать, что хоть оторви да брось. Служба собачья: башку постоянно подставляешь, а платят гроши.

– Так увольняйся и иди к нам. Я с Пелудем переговорю. Он тебя помнит.

– Премного обяжешь, а то я скоро на людей лаять начну. А сейчас, извини, служба. Пойду, гляну, как бы мои орлы опять не переусердствовали.

Мы пожали друг другу руки, и Алексей отправился за своими орлами, а я пошёл домой.

В прихожей висел красный кожаный плащ, и стояли высокие красные сапожки. Значит, Нина уже вернулась с ночного дежурства. Супруга Гришина любила красный цвет, и он удивительно шел ей. В ванной комнате шумела вода, но дверь была приоткрыта, и Нина услышала, как я вошел. Она высунула голову и спросила:

– Пришел? Погрей обед, я сама только что прибежала.

Через несколько минут она вышла из душа, застёгивая малиновый халатик. Нина чмокнула меня в щеку и спросила:

– Когда тебе на дежурство?

– Через три часа.

Мы пообедали, и Нина включила телевизор. Практически по всем каналам шли нудные, бесконечные, натянутые сериалы мексиканского или бразильского производства. Чтото я не припомню, чтобы эти страны когданибудь входили в число ведущих кинодержав. Непонятно было, почему телевидение сделало ставку именно на них. Наверное, от бедности.

Я начал переключать каналы и, в конце концов, нашёл комедию с участием Луи де Фюнеса. Нина кивнула, и мы начали смотреть фильм. Но смотреть было невозможно. Передача часто прерывалась бесконечными рекламными паузами. Через час у меня сложилось впечатление, что в России человек родится для того, чтобы сразу же воспользоваться памперсами, потом освежить дыхание «Стиморолом» или «Рондо», вылечиться от перхоти и кариеса, воспользоваться гигиеническими прокладками (без различия пола), выпить пива, освежить тело дезодорантом, постирать бельё, очистить посуду от жира и, наконец, воспользоваться услугами бальзамировщиков, работающих круглосуточно.

Реклама была навязчивая, безвкусная до пошлости, снята, как правило, бездарно. Правда, попадались и удачные, остроумные ролики, отснятые на высоком уровне. Но это были жемчужные зёрна в куче навоза.

Внезапно в одном из роликов я увидел Вику. Она в роскошном вечернем платье шла под руку с солидным мужчиной. При входе в зал, где проходила какаято презентация, мужчина неловко наступил на подол платья. Раздался треск, и платье свалилось на пол. Вика, оставшись в лифчике, трусиках и туфельках, вскрикнула с неподдельным ужасом. Потом, глянув на лохмотья, оставшиеся от платья, и на своё отражение в зеркале, она махнула рукой и, взяв под руку своего спутника, прошла в зал под восхищенными взглядами окружающих. Текст: «В таком белье вы можете пойти куда угодно!»

В следующей паузе Вика вновь показалась, но уже в другом ролике. Я отметил, что и она играла неплохо, и режиссёр явно не бездарь. От Нины не ускользнуло моё отношение к этим роликам.

– Чтото ты сегодня с большим интересом смотришь на эту девицу. Ты и раньше её видел, но сегодня смотришь както иначе.

Я в подробностях рассказал ей о своей сегодняшней встрече с Викторией. Нина вздохнула.

– Такие истории, как правило, имеют очень плачевный исход. Мы сегодня весь вечер и всю ночь принимали раненых и покалеченных. Девять случаев из десяти были результатами вот таких встреч. Хорошо, что ты у меня такой крутой. Другие граждане либо чехлятся, либо попадают к нам.

– Фи, Ниночка! Что за жаргон? Запомни, крутыми бывают только яйца трёхчасовой варки. А люди делятся на тех, кто за себя постоять может, и тех, кто не может.

– Ты прав, извини. Кстати, о жаргоне. Ты верно подметил насчет мата. Это какаято болезнь. Вечером привезли молодую девушку, попала под машину. Когда ей давали наркоз, она материлась так, что мне хотелось уши заткнуть. Я ещё вспомнила, как она была одета, когда её привези, и решила, что это – уличная шлюха. Но потом встретилась с её родителями. Мать – главврач одной из больниц, отец – преподаватель в университете. А девушка – студентка предпоследнего курса юридического факультета. Что с ней будет, если она не избавится от этой привычки? Ты можешь представить её речь в зале суда?

Мы рассмеялись, и я посмотрел на часы. Пора было выходить. Я собрался и поцеловал Нину на прощание.

– Вернусь утром.

– Будь осторожен, Боренька. До свидания!

После инструктажа я рассказал Пелудю об Алексее. Майор оживился:

– Жив курилка! Конечно, мы возьмём его к себе. Кадр ценный, а в ОМОНе он только озвереет.

В восемнадцать часов к нам зашла Лидочка.

– Ребята, Николай Петрович едет сегодня к Золотареву. Вы в курсе?

– Конечно.

– Тогда, по машинам! Он сейчас выйдет.

Через пять минут мы выехали по хорошо известному нам адресу. Проверив подъезд и проводив Бакаева до квартиры, мы вернулись в машины и настроились ждать. В девятнадцать пятнадцать я проверил пистолет и присоединил глушитель.

– Обойду вокруг дома, заодно сигарет куплю.

– Валяй, – ответил старший наряда.

Едва я обошел дом и свернул в переулок, как из подъезда черного хода вышли двое. Это были Бакаев и Светлана. Девушка была в кожаном, отделанном белым мехом, пальто нежносиреневого цвета в высоких светлосерых ботинках. Бакаев взял спутницу под руку, и они направились к магазину. Я шел в пятидесяти метрах сзади. Когда они вошли в магазин, я сразу прошел в вестибюль станции метро. Чеснокова там не было. Я подошел к киоску и стал изучать ассортимент табачных изделий. Через пять минут появились Бакаев и Светлана Золотарева. Я проследовал за ними и вошел в тот же вагон, только в другую дверь. Чеснокова там тоже не было видно.

На следующей станции мы вышли. Я шёл на десять метров сзади, внимательно присматриваясь к окружающим. Но Чесноков не появлялся. Я не стал проходить в торговый зал универсама, а остановился возле касс и полчаса наблюдал, как Бакаев со Светланой выбирают товары. Когда они направились в кафе, я занял позицию в пивном баре напротив. Оттуда хорошо просматривался зал кафе. Светлана сняла пальто и белые перчатки, и устроилась с Бакаевым за столиком у окна.

Девушка лакомилась мороженым и запивала его кофе, а Бакаев потягивал вино из высокого бокала и чтото рассказывал. Видимо, чтото интересное и смешное. Светлана слушала очень внимательно и иногда смеялась. Через полчаса Бакаев расплатился по счету, и они стали собираться. Он помог Светлане надеть пальто, девушка натянула перчатки и накинула капюшон (на улице, пока они сидели, пошёл снег). Я снова занял позицию в вестибюле станции и вошел в тот же вагон.

И тут я увидел Чеснокова. Бакаев со Светланой стояли у самой двери, готовясь выйти на следующей станции. А Чесноков прислонился спиной к противоположной двери и с равнодушным видом рассматривал рекламное объявление над входом в вагон. Я подошёл поближе и сделал вид, что изучаю схему линий метро, а сам внимательно наблюдал за Чесноковым. При этом я ухватил рукоятку пистолета и снял предохранитель. Патрон я дослал ещё в переулке.

Поезд остановился, двери открылись, и мы вышли на перрон. Я занял позицию сзади Чеснокова, который, обгоняя других людей, приближался к Бакаеву. Прозвучало объявление: «Осторожно! Двери закрываются!» В этот момент перрон наполнился грохотом, подходил встречный поезд. Я уловил движение правого локтя Чеснокова и тут же выстрелил ему в левую лопатку. Тот свалился, не издав ни звука.

– Что такое? Что с человеком? – послышались голоса, – Скорую надо вызвать! Человеку плохо!

Бакаев со Светланой остановились.

– Что случилось?

– Наверное, сердечный приступ. Надо вызвать Скорую, – ответил я.

Светлана присела возле Чеснокова, сняла перчатку и стала нащупывать пульс. Её лицо приняло озабоченное выражение.

– Помоему, Скорая ему уже не нужна.

К нам подбежали дежурная по станции и милиционер.

– В чем дело?

– Видимо, сердечный приступ, – ответила Светлана, – Он уже мёртв.

– Так, – констатировал сержант, – Кто видел, как это случилось?

Он присел возле трупа и расстегнул на нём куртку, чтобы найти какиенибудь документы.

– Э! Да он при оружии! И пистолет на взводе, предохранитель снят!

Я взял милиционера за локоть.

– Сержант, отойдём на пару слов. Этого человека убил я. Вот моё удостоверение, оставьте его у себя. По нему вы меня всегда найдёте. Здесь и номер пистолета, и адрес, и всё прочее. Я охраняю выдающегося ученого, и сегодня предотвратил покушение на него. Ты и сам всё уже понял. А вот пистолет, извини, пока не отдам. Я должен довести его до безопасного места. Кто знает, не ждут ли его ещё ктонибудь. Не бойся, пистолет я не выброшу. Я не киллер, это – мой рабочий инструмент.

Сержант внимательно изучил моё удостоверение.

– У Пелудя служишь? Знаю его, деловой мужик. Ладно, ступай со своим подопечным. Утром обязательно приди в отделение, – и многозначительно добавил, – Во избежание крупных неприятностей.

– Непременно.

Я подошел к Бакаеву и Светлане.

– Пойдёмте, Николай Петрович. Нам здесь больше нечего делать.

– Борис, это – вы? – удивился, узнав меня, Бакаев, – Как вы здесь оказались?

– Не совсем Борис. А оказался вовремя и, как видите, не зря. Пойдёмте.

– Что значит: не совсем Борис? Я не понял вас.

– Пойдёмте, пойдёмте. Я всё вам объясню. Да пойдёмте же! Я слишком долго отсутствовал, как бы ребята тревогу не подняли.

Но тревога была уже поднята. В квартире Золотаревых нас встретил разъярённый Пелудь.

– Ну, и как прикажете это понимать, Николай Петрович? Шутки шутите? Какое мальчишество! Я ребят инструктирую: глаз с вас не спускать, все варианты просчитывать, все опасности предвидеть. А вы! – Пелудь безнадёжно махнул рукой и повернулся ко мне, – Ну, а ты где пропадал? Ребятам сказал, что только дом обойдёшь и сигарет купишь, а пропал на целый час! Что, служба надоела?

– Не шуми, Женя, – вступился за меня Бакаев, – Борис меня сопровождал и, оказалось, не зря.

Я коротко рассказал Пелудю об инциденте на станции метро. Майор только головой покачал и снова набросился на Бакаева:

– Вот видишь, Николай! А ты всё жаловался, что я тебя слишком жестко опекаю. Этот тип тебя давно пас и вычислил именно тот момент, когда ты будешь без прикрытия. Скажи спасибо, что Борис тебя случайно заметил и пошёл за тобой. Сейчас бы не киллер, а ты лежал с пулей в сердце.

– Всё это так, Женя. Согласен, я вёл себя глупо и неосмотрительно. Но в этом деле есть ещё один непонятный момент. Борис сказал мне, что он не совсем Борис. Я правильно передал ваши слова?

Я кивнул, а Пелудь уставился на меня подозрительным взглядом. Что это с Гришиным? Уж не стал ли он часом покалываться? А я прикинул: то, что я собирался сказать Бакаеву, вполне можно услышать и Пелудю. Тем более, что после сегодняшнего покушения он не отойдёт от босса ни на шаг. По крайней мере, в ближайшие часы. Да оно и к лучшему. Пусть проникнется ещё большей ответственностью. Тем временем, девушки накрыли стол. Я удивился, как держится Светлана. Она только что была свидетелем покушения на Бакаева, только что пыталась нащупать пульс у убитого мною киллера. И как быстро она восстановила душевное равновесие! Правда, не до конца, решил я, присмотревшись. Она сняла только пальто и перчатки и ходила по квартире в ботинках. Я опять прикинул последствия и пришел к выводу, что если истину узнают два человека, то ещё трое погоды не сделают и катаклизма не вызовут. Девушки пригласили нас к столу. Пелудь разлил по бокалам вино и сказал:

– Ну, Борис, или как тебя там? Мы ждём объяснений.

– Прежде всего, представлюсь. Я не Борис Гришин, сотрудник вашей охраны; я Андрей Злобин, хроноагент экстракласса. Правда, это не на долго. Свою задачу я почти выполнил, и уже завтра я снова буду Борисом Гришиным на все сто процентов.

– Что это значит? Что такое «хроноагент»? Будьте любезны объяснить, – спросил Бакаев.

– Николай Петрович, ваши работы в области изучения физики Времени вплотную приблизились к открытию и обоснованию существования Миров с параллельным временем. Этих Миров должно существовать на нашей планете бесконечное множество…

– Но ведь это – только предположение, гипотеза! И потом, откуда выто знаете, на какой стадии находятся мои изыскания?

– Нет, Николай Петрович, это – не предположения и не гипотеза, это – реальный факт. А знаю я об этом потому, что сам я живу и работаю в Мире, параллельном вашему. Здесь я временно, в командировке. Вернее, не сам я, а моё сознание, Матрица личности. В качестве носителя моей Матрицы, объекта внедрения, мы выбрали Бориса Гришина. Мы у себя ведём наблюдение за другими параллельными Мирами, мы называем их Фазами, и при необходимости можем вмешаться, предотвратить катастрофу, помешать развязыванию войны, остановить внедрение опасного изобретения или способствовать полезному делу. Вот, к примеру, как сегодня. Скажу сразу, вами заинтересовались не только мы, но и наши противники. Они считают, что открытие параллельных МировФаз и установление контакта с нашей организацией противоречит их высшим целям. В принципе, их цели, в конечном счете, благие. Но вот средства, к которым они прибегают для их достижения… Вас они сегодня хотели просто убить. Дада, майор, этот киллер такой же Вадим Чесноков, как и я, Борис Гришин. Я не знаю, как его зовут по настоящему, но это и несущественно. Главное, я выполнил свою задачу и помешал ему выполнить свою. К слову, если бы нам потребовалось заморозить вашу работу, отстранить вас от неё, мы не стали бы прибегать к столь радикальным методам, как наши противники. Да, за жизнь этой личности можете не беспокоиться. Я не имею в виду Чеснокова, в которого он был внедрён, киллеру и смерть соответствующая, здесь на нашей стороне и мораль, и закон. Матрицу этого агента успели считать, и сейчас он в своей штабквартире наблюдает нас и кусает от злости локти. Пусть покусает.

Все молчали и напряженно слушали меня. Бакаев – заинтересованно, Пелудь – недоверчиво, девушки – изумлённо. Они раскрыли рты и ещё шире распахнули глаза. Один Виктор Золотарев воспринял мои слова спокойно, словно давно ждал чегото в этом роде.

– Я верю вам, Андрей. Верю безоговорочно. Я давно уже говорил Николаю, когда он рассказывал о своей работе, что должны существовать не только параллельные Миры, но и организация, подобная вашей, которая возьмёт на себя связь между этими Мирами и контроль за событиями в них.

– Это получается, вроде, как служба безопасности в параллельных Мирах? – спросил Пелудь.

– Чтото в этом роде, – согласился я, – И должен сразу предупредить вас, майор. Поскольку работы Николая Петровича ещё не завершены, наши противники наверняка не остановятся после первой неудачной попытки. Надо будет ужесточить меры безопасности.

– С ним ужесточишь, как же! – усмехнулся Пелудь, – Вроде всё рассчитано, всё предусмотрено, а он вон что вытворяет. Хорошо, что вы вмешались.

– Ну, а для того, чтобы всё это завершилось как можно быстрее, и угроза миновала, мы сделаем вот что. Девушки, мне нужна бумага.

Светлана вскочила и, постукивая высокими каблучками, вышла в другую комнату. Вернувшись, она протянула мне пачку писчей бумаги. Я поблагодарил, освободил угол стола и достал ручку.

– Николай Петрович. Сейчас я напишу несколько уравнений темпоральной математики и хронофизики. Они помогут вам завершить работу в ближайшие дни. Вы и сами вплотную приблизились к ним, но без моей помощи провозились бы с ними ещё около года. А теперь, когда ваша работа будет опубликована, наши противники оставят вас в покое.

Пока я писал; Пелудь, для которого темпоральная математика и хронофизика были понятны даже чуть меньше, чем вавилонская клинопись; два раза выходил на кухню покурить и оттуда с кемто разговаривал по сотовому телефону. Бакаев смотрел на ряды уравнений, выходящие изпод моего пера, внимательно и время от времени кивал головой; врубался, значит. Девушки смотрели не на уравнения, в которых они разбирались чуть больше Пелудя, а на меня. В их глазах я был гостем из далёкого будущего, невообразимым приключением. У них на языках наверняка вертелось множество вопросов, но они тактично молчали и не мешали мне работать.

Закончив писать, я протянул листы Бакаеву. Тот ещё раз внимательно их просмотрел, задал несколько уточняющих вопросов, потом прикрыл глаза и откинулся на спинку стула.

– Ну, Николай, – спросил Пелудь, – как считаешь, имеет ли всё это писание хоть какойто смысл?

– Смеёшься, Женька? А зря. Какойто смысл! Скажешь тоже! Андрей сделал мне комплимент, когда сказал, что я провозился бы с этим год. Года два, а то и три, не меньше. Да и то, потом ещё лет пять сомневался бы и перепроверял себя. Андрей, неужели всё это истина и уже проверено на практике? Хотя, что я спрашиваю? Само твоё появление здесь подтверждает это.

Я пожал плечами, словно подтверждая последнюю фразу. А Пелудь облегченно вздохнул.

– Слава Богу! А то я, было, подумал, что Борис или рехнулся, или фантастики на досуге перечитал. Теперь я верю, что вы действительно не Борис. Борису такая математика явно не по зубам.

– Ха! Такая математика по зубам лишь гению, – ответил Бакаев, – Андрей, вы – гений!

– Николай Петрович! – не выдержал я, – И Ньютон, и Эйнштейн, и Дирак, и Максвелл, и многие другие, несомненно гении. Но никто же не считает гениями студентов и инженеров, которые пользуются их открытиями и могут изложить их в виде формул и уравнений. Меня просто хорошо научили пользоваться этим, не больше. Моих заслуг в этом нет никаких.

– Извини, Андрей, я неправильно выразился. То, что вы написали, гениально! Это – открытие эпохи! Я ползал вокруг этого давно, сомневался, нюхал, щупал, пробовал на вкус и снова сомневался. Явились вы и положили конец моим сомнениям. Теперь ясно, что я был прав. Но теперь я не могу, не имею права опубликовать это под своим именем.

– Почему же? Имеете полное право. Неужели вы думаете, что мы стали бы вам помогать, если бы сомневались, что вы сами способны дойти до этого? Вопрос только: когда? А разве сегодняшнее покушение для вас не аргумент? Стали бы наши противники планировать и осуществлять акцию по вашей ликвидации, если бы не были уверены, что открытие уже созрело? У них есть дела и поважнее, чем убийство никому не известного ученого. А мой акт рассматривайте как помощь, подсказку, прояснение туманных мест.

– Кстати, – заметил Пелудь, – я тут связался с прокуратурой и МУРом. Этот тип, действительно Владислав Чесноков, профессиональный киллер. За ним восемь убийств, и он числится в федеральном розыске. Но, тем не менее, показания и объяснения, тебе завтра давать придётся.

– Не мне, – поправил я, – а Борису Гришину.

– Вот так номер! – удивился Пелудь, – А что он будет говорить? Он же ничего об этом не ведает.

– Почему? Он всё это знает так, как если бы он всё проделал сам. Одно исключение. Если я знал, что киллер будет ждать Николая Петровича на одной из станций метро, и пошёл туда намеренно; то для Бориса получается так, что он встретил Николая Петровича в переулке случайно и решил его незаметно сопровождать.

– Пусть будет так. Но, Андрей, откуда у вас такая уверенность, что после опубликования открытия они оставят Николая в покое? А что если они захотят ему отомстить? Вряд ли мы сможем остановить их.

– Нет, майор, они не будут мстить, они выше этого. Во всяком случае, за всё время нашего противоборства мы таких случаев не наблюдали. Повторить попытку они могут. Но махать кулаками после драки не станут. Это не в их правилах. Просто, после опубликования открытия они утратят всякий интерес и к Николаю Петровичу, и к вашей Фазе. Вот мы, другое дело. Они отлично знают, кто сорвал им операцию, и обязательно постараются отыграться. За мной они охотятся уже второй год. Но пока безуспешно, – я вздохнул, не всем так повезло, как мне.

– Кошмар! – охнула Вера, – Второй год жить под таким прессом… Это же рехнуться можно!

– Мы – хроноагенты! – я многозначительно поднял палец, – Это – наша работа и её издержки, увы, неизбежные. Но мы заболтались, а мне пора домой. Я своё дело сделал.

– А когда и как вы будете возвращаться? – поинтересовался Бакаев.

– А очень просто. Вот сейчас отвезём вас домой, вернёмся на предприятие, и я часок вздремну. Проснусь уже Борисом Гришиным без всяких примесей. А Андрей Злобин в это время будет уже у себя. Да, стоит ли вас предупреждать, что о моём визите и об этом разговоре распространяться не нужно? Особенно, девоньки, это относится к вам. До поры, до времени, разумеется.

Меня заверили, что никто ничего не узнает, мы попрощались и покинули квартиру Золотаревых. Когда мы спускались по лестнице, Пелудь поинтересовался:

– А сколько лет вас готовят к такой работе? Наверное, с детства отбирают и воспитывают в специальных училищах, вроде кадетских корпусов.

– Вот тут ты ошибаешься, майор. Готовят нас, конечно, основательно, но весьма интенсивно и быстро. Меня на экстракласс готовили всего около года.

– Ну, значит, до этого солидная подготовка была.

– Тоже неверно. Я – выходец из Советского Союза образца 1941 года. В миру был лётчикомистребителем.

– Постой, постой! Это получается, что ты родился и жил в обычном Мире, таком же, как и наш. Как же ты стал этим, как его, хроноагентом?

– А вот так и стал. У нас подавляющее большинство хроноагентов – выходцы из Реальных Фаз.

– И как же они к вам попадают?

– По разному. Но есть общий принцип,даже два. Их отбирают в Секторе Наблюдения с помощью специальной программыискателя, которая настроена на соответствующие характеристики Матрицы личности. Когда Матрица с нужными характеристиками обнаружена, включается программа тестирования. Если тесты дали положительные результаты, сведения о субъекте передаются в специальный отдел. Там ведут за ним постоянное наблюдение и в соответствующий момент считывают его Матрицу личности. И у нас становится одним человеком больше. Второй принцип: этот человек никогда и ни при каких обстоятельствах не может вернуться назад, даже временно. Это – закон.

– Интересно, а мою Матрицу проверяли этой программой или нет? – задумчиво сказал Пелудь.

– Чтото вы, майор, больно заинтересовались этим делом. Обещаю, что, как только вернусь, в первую очередь проверю вашу Матрицу. Уверен, вам у нас понравится, а такие личности, как вы, нам безусловно подойдут.

– Постой, Евгений! – возмутился Бакаев, – Ты что, хочешь меня бросить?

– А что, Коля, мне здесь делать, если я тебя через несколько месяцев передам под опеку более компетентных органов? В ОМОН податься? Частное охранное агентство открыть? Или самому в криминал пойти? Ни одно, ни другое, ни третье меня не привлекает. Хотя, на всех этих поприщах я добился бы успеха. А у них работа подходящая, как раз для меня. Как я понял, параллельных Миров существует бесконечное множество. Значит, и работа никогда не кончится. Верно?

– Верно, майор. Передохнуть будет некогда. А вы, Николай Петрович, за друга не переживайте. Вы же не знаете, что из себя представляет «соответствующий момент». Он, как правило соответствует гибели человека, с которого считывается Матрица. Мы все прошли через свою смерть. Я погиб в случайной уличной стычке. Два моих друга, тоже лётчики, погибли в воздушных боях. Мой шеф взорвал вместе с собой лабораторию, чтобы ценное открытие не досталось неофашистам. Ещё один был сожжен на костре, а двое других посажены на кол. Как правило, Матрица считывается, когда наступает такой критический момент. Но бывают и редкие исключения. Матрицу считывают с живого человека и делают дубликат. Но это бывает крайне редко, так как между Матрицами в этом случае остаётся связь, и происходит непроизвольный обмен информацией. Тут недалеко до помешательства. Приходится человека постоянно обследовать, контролировать его состояние. Вас, майор, такие перспективы не отвращают от сотрудничества?

– Нет, не отвращают.

– В таком случае, будем считать, что я вас завербовал.

Я сдержал слово и, вернувшись в Монастырь, протестировал Матрицу Пелудя. Как я и предполагал, она во многом соответствовала требованиям, предъявляемым к хроноагентам. А меньше чем через год разорившиеся предприниматели решились на отчаянный шаг. Они заплатили банде террористов, чтобы те разгромили предприятие Бакаева. Нападение было отбито, но в перестрелке погиб майор Пелудь. Наш спецотдел успел считать его Матрицу, и у нас появился ещё один кандидат в хроноагенты.


Глава IX. Микеле Альбимонте.


Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей, –
Напрасно стараться – я и с перерезанным горлом
Сегодня увижу восход до развязки своей!
В.С.Высоцкий

– Старый, подъём! – услышал я голос дневального, – Тебя Лука требует. Дуй в штаб!

Я с огорчением прогнал остатки сна, открыл глаза и потянулся. Майор Лукьяненко, начальник штаба батальона, прекрасно знал, что эту ночь я совсем не спал. И если он не даёт мне отдохнуть, значит, произошло нечто чрезвычайное.

Сидя на койке и наматывая портянки, я про себя посмеивался над своим прозвищем. «Старый». Надо же! Старшему сержанту Лаврову пять месяцев назад пошёл только двадцать пятый год. Но что поделать, если попал на службу на четыре года позже своего срока. Сейчас в глазах двадцатилетних парней, которые и жизнито ещё толком не видели, действительно выглядишь умудрённым стариком. Недавно в батальон прибыл новый механикводитель. Выпускник сельскохозяйственного института, в котором не было военной кафедры, он был призван рядовым в двадцать три года. И тоже получил прозвище «Старый». Забавно было услышать в казарме нечто в таком роде: «Эй, Старый! Да не тот Старый, который дембель, а тот Старый, который молодой!»

Я заправил койку, одёрнул гимнастерку и поправил на груди Гвардейский Знак. Бросил критический взгляд на сапоги и бляху ремня. Они блестели. Хорошо. К начальнику штаба батальона надо являться в достойном виде.

Майор Лукьяненко сидел над картой. Когда я вошел, он быстро свернул её, чтобы вошедший не увидел, что на ней нанесено. Но я сразу понял, что майор изучал карту сопредельного района Китая. Значит, опять готовится выход на ту сторону.

– Товарищ гвардии майор! Старший сержант Лавров…

– Присаживайся, Володя, – пригласил он меня, указывая на стул рядом с собой.

Вне строя и, особенно, с глазу на глаз мы с ним всегда называли друг друга без званий, учитывая, естественно, разницу в возрасте. Я присел и кивнул в сторону карты.

– Что, Александр Кузьмич, опять за Аргунь?

– Да, Володя, туда, – подтвердил майор и развернул карту, – Знаешь этот район?

– Знаю, – ответил я, присмотревшись, – Ходил здесь.

– Это хорошо, что ты там ходил. А кто ещё из твоих ребят там был?

– Корнеев был, Гриценко был, Васильев был, Цыретаров, Ягомост. Вот, пожалуй, и все. Я тогда ходил старшим пятёрки, а командиром был капитан Свиридов.

– Я помню, – Лукьяненко задумчиво посмотрел на меня, – Посоветуй, Володя, кого сейчас туда отправить?

– А что за задача, Александр Кузьмич?

– Смотри. Вот здесь, по данным спутниковой и агентурной разведки, сосредотачивается дивизия усиленного состава. Одна из трёх, переброшенных на наш участок за последнее время. Аргунь в этом месте мелкая, берега для форсирования удобные. Представляешь, что получится, если они ударят? Наш полк приграничный укрепрайон не удержит, придётся отходить на вторую линию обороны. А это даст им возможность закрепиться на этих сопках и создать плацдарм для наращивания сил. А если они потеснят нас вот до этого рубежа, то тут естественный рельеф позволит им создать такую оборону, что их оттуда придётся только ядерными ударами выковыривать. То, что они устроили нам в июле, было всегонавсего разведкой боем.

– И где же выход?

– Подтянуть сюда танковый полк и дивизион залпового огня. Якобы на учения. Но, сам понимаешь, такие манёвры без особых к тому оснований не производятся. К тому же они не могут стоять здесь слишком долго. Надо, чтобы они оказались здесь в нужное время, если, конечно, это потребуется. Отсюда – задача: надо выяснить состав передовой дивизии, степень её готовности и оценить ориентировочно время, к которому она может нанести удар. Лучше всего было бы взять хорошего языка.

– Языка, – машинально повторил я и внимательно посмотрел на карту.

Район, куда предполагался выход, был весь изрисован значками, обозначающими расположение китайских частей, вплоть до отдельных батальонов, складов, линий связи и минных полей. Сунуться туда пятёркой было всё равно, что влезть в берлогу к зимующей медведице. Я прикинул предполагаемый маршрут (впрочем, неизвестно ещё, какой маршрут разработает офицер из штаба армии) так, чтобы незаметно миновать многочисленные сторожевые посты и кордоны китайцев. Путь получался долгим и извилистым. Да ещё и минные поля. Впрочем, разведчики мы или саксофонисты? Если мы не сможем пройти, то кто пройдёт? Но пройти сможет только тот, кто уже бывал там и знает местность. Этот район был сложен и опасен ещё полгода назад, когда мы ходили туда весной. А сейчас, когда там появились эти дивизии, он стал в три раза сложней и опасней. Решение напрашивалось само собой: должны идти ребята из той же пятёрки. Да вот только согласятся ли они? Я прекрасно понимал, почему начштаба так на меня смотрит. Две недели назад вышел приказ об увольнении в запас нашего призыва, «дембельский приказ». Теперь майор уже не мог просто приказать: «Пойдёшь ты и такието». Он ждал моего решения.

– Я поведу пятёрку, – сказал я.

– Но ведь… – начал, было, начштаба

– А кто ещё там сможет пройти, Александр Кузьмич? Посылать туда молодняк? Вам что, хочется писать родителям: «Ваш сын пропал без вести»?

– Ну, что ж. Я так и думал, что ты примешь именно такое решение. Кого возьмёшь с собой?

– Поговорю со стариками.

– Только учти, для вас это дело сугубо добровольное.

– Ясное дело. Возьму только тех, кто согласится. Дайте мне слепыша.

«Слепышом» мы называли карту предполагаемого района выхода, но без какихлибо условных обозначений и более крупного масштаба. Надо было принять меры предосторожности, чтобы никто, даже случайно, не узнал: куда именно планируется выход.

Я не мог точно сказать, как в этих обстоятельствах поступил бы Владимир Лавров, скорее всего, он принял бы такое же решение. Но я, Микеле Альбимонте, прибыл сюда и временно стал старшим сержантом Лавровым, исполняющим обязанности командира взвода разведки, для того, чтобы исключить всякие случайности. Слишком много здесь ставилось на карту, и майор Лукьяненко нисколько не сгущал краски, он и сам до конца не знал ещё какие гибельные могут быть последствия в случае неудачи. Задача была далеко не простая. Когда я на карте прикидывал маршрут, я ещё раз вспомнил, как обыгрывал его, моделируя на компьютере. И сейчас, мысленно представляя участки китайской территории, я вспоминал; как мельтешили картинки, как раздваивались и даже троились изображения. Всё это говорило о том, что в этой операции очень большую роль будет играть элемент случайности. В таких ситуациях всё зависит от агента, от уровня его подготовки, способности контролировать обстановку и хладнокровно выкручиваться из нестандартных ситуаций. Без ложной скромности я мог сказать, что в настоящее время в Монастыре таких хроноагентов можно было пересчитать по пальцам одной руки. И я был в их числе.

В казарме я собрал «стариков», с которыми Лавров весной ходил на этот участок, и мы прошли в канцелярию пятой роты. Там сидел старшина миномётной батареи и корпел над какимито таблицами. Под потолком слоями стлался сигаретный дым.

– Витёк, передохни и покури гденибудь в другом месте. Нам потолковать надо, – сказал я.

– Понял, разведка, – Виктор Бондаренко поднялся изза стола и потянулся, – Посекретничайте, я вам мешать не буду.

Подождав, пока он выйдет, я разложил на столе «слепыша» и тупым концом карандаша обвёл район предстоящего поиска.

– Узнаёте?

– Как не узнать, – ответил за всех Гриценко, – Еле ноги оттуда унесли. До конца дней своих помнить буду. А что, Старый, опять туда, к волку в зубы?

– Туда, Вася, туда, – подтвердил я, – Только сейчас дело предстоит веселее чем прежде.

Я коротко обрисовал обстановку и задачу, поставленную начштабом. Ребята призадумались. Цыретаров достал пачку сигарет и протянул нам. Это была «Прима» Рижской табачной фабрики. Совершенно вне всякой связи мне подумалось, что одно Время разберётся в извилистых тропинках армейского снабжения. Надо же! Везти сигареты через всю страну: из Риги в Читинскую область. Цыретаров затянулся, выпустил через ноздри густую струю дыма и, покачав головой, проговорил с усмешкой:

– Надо же, как просто! Пройти через посты, боевые порядки дивизии, через минные поля; всё рассмотреть, взять языка и вернуться обратно. Легче чем высморкаться.

– В томто и дело, Гриша, – заметил я, – что высморкаться иногда бывает гораздо труднее.

Мы рассмеялись, вспомнив далеко не смешной эпизод. Минувшим летом Лавров, Цыретаров и Ягомост ночью лежали в густой траве в десяти шагах от китайского патруля. Патрульные постояли, закурили и прошли совсем рядом, едва не наступив на разведчиков. Один из китайцев задел куст какойто травы, и Цыретаров непроизвольно вдохнул едкую пыльцу. Несколько минут он зажимал нос и рот и корчился, подавляя кашель и чихание. И только, когда китайцы завели мотор своего джипа, дал себе волю. Это были ужасные минуты. Но когда всё, в том числе и переправа через Аргунь, осталось позади, этот случай из жутких сам по себе превратился в забавные. А тогда нам было далеко не до смеха.

– Ну, шутки шутками, – сказал Ягомост, – чихай, не чихай, а задачу сполнять всё одно надобно.

– Надо, – поддержал его Корнеев, – Только вот как? Если мы тот раз еле выбрались; то сейчас, когда там ударная дивизия сосредоточилась, те, кто местности не знает, ни за что там не пройдут. Послать туда молодняк, всё равно, что на верную смерть их отправить.

– Ну, положим, у нас шансов там тоже будет не много, – возразил Цыретаров.

– Пусть и не много, – ответил ему Васильев, – но у нас хоть какието шансы, да есть, а им вообще ничего не светит. Старый, короче, кто пятёрку поведёт?

– Я поведу.

– С этого и надо было начинать, тогда и базарить было бы не о чем. Мы с тобой и пойдём. Ты ведь не случайно нас сюда собрал.

– Конечно, не случайно. Только, вы ведь знаете, что приказать нам идти туда сейчас уже никто не может. Мы своё уже отслужили.

– Так что? Нам дембельские чемоданы собирать и смотреть, как молодняк на тот свет отправляется? – возмутился Корнеев, – Даже если и ты с ними пойдёшь, ты же не заговорённый. Мало ли что случится. Нет, Старый, я с тобой два года отбарабанил, несколько раз с тобой за Аргунь ходил, схожу и в последний раз. Одного тебя я с молодыми не отпущу.

– Понятно. Кто ещё пойдёт?

– Да все мы пойдём, – ответил Гриценко, – Верно, мужики?

– Верно, – ответил за всех Ягомост, – Когда выход, Старый?

– Стоп, гвардейцы, – успокоил я ребят, – Если вы все решили идти, то это не значит, что вы все и пойдёте. А все вы не пойдёте. Со мной пойдут, – я сделал паузу и посмотрел в лица разведчиков, выбор сделать было трудно, но необходимо, – Со мной пойдут Корнеев, Гриценко и Цыретаров.

– А мы!? – хором возмутились Васильев и Ягомост.

– А вы останетесь, – спокойно ответил я, – Не подумайте, мужики, ради бога, что я вам не доверяю, или сомневаюсь, или ещё чтонибудь. Лучшей пятёрки мне не надо. С вами я, как за каменной стеной. Но посудите сами. Мы вернёмся и разъедемся по домам. А месяца через три в этот район снова пятёрка пойдёт. В ней уже не будет никого, кто бывал в этих местах. Вместо вас я возьму двух котлов, точнее, уже новоявленных дембелей.

Разведчики призадумались. После минутного молчания Ягомост вздохнул:

– Всё время ты, Старый, прав. Только вот непонятно, почему ты именно меня с Петрухой оставляешь?

– Дим, спроси чего полегче. Если я тебе скажу, что пока на вас смотрел, в считалочку про себя играл: двое вышли, трое остались; тебе легче будет?

– Уговорил, – усмехнулся Ягомост, – Кого из котловто возьмёшь?

– А это я сейчас прикину.

Я достал блокнот со списком личного состава взвода. В принципе, в этом не было особой нужды, я помнил всех наизусть; и не только дни рождения, но и как зовут мать, отца и невесту и много других сведений. Когда около года назад сержанту Лаврову приказали сформировать взвод разведки, он скомплектовал его по своему усмотрению. При этом он сделал так, чтобы во взвод попали только солдаты второго года службы: «котлы» и «дембеля». Не все прижились во взводе, не всем по плечу оказалась интересная, престижная, но крайне тяжелая и опасная служба. Кое с кем пришлось и расстаться. Замена нашлась быстро.

Лавров, пока шли учеба и боевая работа, присматривался к молодым солдатам первого года службы из своего батальона. Когда весной восемь разведчиков уволились в запас, он быстро пополнил свой взвод за счет тех, кто перешел на второй год и попал ему на заметку. Вот и сейчас на отдельной страничке было около трёх десятков фамилий кандидатов в разведчики. Это поможет новому командиру, когда он вернётся со спецкурсов из Читы, в кратчайшее время доукомплектовать свой взвод.

В конце лета в батальон наконец прибыл молодой офицер, которого назначили командиром взвода разведки, и Лавров вздохнул спокойно. Когда их познакомили, молоденький лейтенант растерялся, он был на три года моложе старшего сержанта. А когда в День Части он увидел на груди своего замкомвзвода орден и три медали, то совсем стушевался. Но, глянув на строй взвода, где награды на груди были у каждого, он успокоился и понял, что прежде чем браться за командование таким взводом, ему надо самому подучиться. Он ехал сюда учить солдат, а теперь получалось, что ему в пору учиться у них. Через неделю после прибытия в полк лейтенант Фроловский уехал в Читу на курсы спецподготовки.

– Не повезло тебе, старшой, – говорил он Лаврову на прощание, – Ведь пока я не вернусь, тебя не уволят.

– Ничего, – улыбнулся в ответ Лавров, – к ноябрю вернётесь, сдам вам взвод и уеду домой.

– А может, останешься? – осторожно предложил лейтенант.

– Нет, Сергей Викторович, надо институт закончить. Вот получу диплом, получу офицерское звание, может, тогда и вернусь, недолго осталось, всего три года. А вы езжайте спокойно, учитесь. Справлялся я с мужиками десять месяцев и ещё два справлюсь. Ребята надёжные, не подведут.

Этот разговор происходил на станции, где они ждали поезд на Читу. И сейчас память Лаврова оживила мне его во всех деталях, когда на глаза мне попался список резерва. Но сейчас меня интересовало другое. Я просматривал список тех, кто прослужил полтора года. Все они имели по одному или по два выхода за Аргунь. Против каждой фамилии стояло по несколько таинственных пометок, сделанных рукой Лаврова. Но мне этот шифр был понятен

Зря всётаки Лавров отказался пойти на курсы младших лейтенантов и остаться в кадрах. Он был неплохим психологом и весьма наблюдательным человеком. Из этих пометок складывались исчерпывающие характеристики каждого разведчика. Не те, которые пишут формально: «Дисциплинирован, морально устойчив и т. д.»; а те, по которым можно судить: как человек ведёт себя в экстремальной ситуации, можно ли на него положиться. Короче: пошёл бы ты с ним в разведку или нет? Впрочем, тех, с которыми в разведку нельзя идти, в списке уже не было. Мне просто надо было найти среди надёжных людей двух, обладающих чертами лидеров. Тех, которые смогут водить пятёрки, когда Лавров, Корнеев, Васильев и другие уволятся в запас. Сейчас была прекрасная возможность обкатать их в сложнейшей обстановке.

– Пойдут Гурбон Алахвердиев и Игорь Васечкин, – наконец сказал я.

– Опять в считалочку играл? – съехидничал Ягомост.

– Брось, Димка, – проворчал Васильев, – Если из нас он выбирал наугад, то здесь гадать нельзя. Я бы тоже их выбрал. Хорошие командиры будут.

Небольшого роста, изящный, почти женственный Алахвердиев никак не подходил под «стандарты» разведчика. Тем не менее, за почти девичьей внешностью скрывалась недюжинная физическая сила, редкая выносливость и фантастическая ловкость. Кроме того, у Гурбона был на редкость острый и цепкий взгляд. Он безошибочно определял сколько человек идёт в колонне, точно оценивал расстояние, скорость движения объекта и, самое главное, какимто непостижимым образом, на большом расстоянии определял минные поля. Игорь Васечкин, хоть и был немного крупнее, но тоже не поражал воображения. Зато он обладал дьявольским чутьём на всякого рода опасности. Если Гурбон видел минные поля, то Игорь чувствовал их. И не было случая, чтобы он ошибся. Этим всё сказано.

Вообще, во взводе Лаврова не было суперменов, соответствующих голливудским стандартам. Все эти Шварценегеры и прочие герои боевиков хороши только на экранах. А попробуйте тащить на себе такого раненного гиганта несколько десятков километров, и вы скажете: «Нет, я с ним в разведку больше не пойду!» Была и ещё одна причина. Гвардейский мотострелковый полк, в котором служил Лавров, был оснащен БМП, боевыми машинами пехоты. Техника была превосходной, но уж больно малогабаритной и тесной для одиннадцати солдат. Поэтому в полк подбирали людей ростом не выше ста восьмидесяти сантиметров. И это было правильно. Для людей большого роста многочасовое сидение за бронёй, когда колени касаются ушей – настоящая пытка. И это ещё слабо сказано. Своими габаритами гигант будет теснить соседей по машине. А им и так не сладко приходится.

Но недостаток внешних физических данных разведчиков Лаврова с лихвой компенсировался их подготовкой. Тренировались они по несколько часов, практически ежедневно. Занимался с ними капитан Ершов, коренастый мужичок небольшого роста и невзрачной внешности. Ершов обучал их не карате, не тэквондо. Он вообще обходился без этой восточной экзотики с её картинными устрашающими позами, дурацкими выкриками, обрядами поклонения сэнсею и прочей мистикой. Он обучал разведчиков боевому искусству рукопашного боя, уходящему своими корнями в глубину истории Древней Руси. Руки разведчиков после двухтрёх месяцев обучения становились грозным оружием. Кроме того, они работали ножами, автоматами, сапёрными лопатками, касками, ремнями и прочими подручными предметами. И могли голыми руками защищаться от подобного «арсенала».

Оставив товарищей, я вновь отправился в штаб батальона и доложил майору Лукьяненко о составе группы. Тот одобрил мой выбор.

– Через пять дней прибудет офицер из штаба армии, а ещё через пять дней – выход. В твоём распоряжении, Володя, десять суток. Готовь группу.

Начались ежедневные многокилометровые маршброски, изнурительные тренировки по рукопашному бою, заучивание наизусть кодовых таблиц для шифровки переговоров и многое другое. Ребятам некогда было передохнуть, но никто не жаловался и не пытался отлынивать. Даже резерв, который я готовил наравне с основным составом, на случай, если во время подготовки ктонибудь травмируется или заболеет. Все прекрасно понимали, что за Аргунью не будет никаких скидок и надеяться придётся только на того, кто рядом с тобой, и на самого себя. Там придётся работать с полной отдачей всем вместе и каждому в отдельности. И горе всей группе, если в её составе окажется слабое звено, а в первую очередь горе самому этому слабому звену. Этого человека никто ни в чем не упрекнёт, ни единым словом. Но по возвращении ему лучше всего подать рапорт о переводе в другую часть. Такой случай был, правда не во взводе Лаврова, а в третьем батальоне. Но тяжелый урок запомнился надолго. Никто не хотел оказаться на месте младшего сержанта Бессоннова.

Кроме тренировок дни были заняты проверкой и подгонкой снаряжения, обмундирования и оружия. Здесь тоже должны быть исключены всякие мелкие случайности. Придётся и бегать, и ползать, и лежать часами. А октябрь в Забайкалье равен декабрю в Европейской части России. Кроме того, малейшая небрежность в маскировке могла провалить всю операцию. Лавров всё время завидовал разведчикам времён Отечественной войны. Им, что ни говори, было легче. Попробовали бы они действовать в Забайкальских степях, где выше полыни растут только редкие кусты багульника да телеграфные столбы. Как в таких условиях затаиться, пройти незамеченным между постами, да ещё и языка тащить? Впрочем, те парни, что воевали в сороковых годах, справились бы и в этих условиях. Так что, Лавров ворчал только для того, чтобы душу облегчить.

В назначенное время из штаба армии приехал старший лейтенант Седов. Высокий, жилистый, остролицый офицер с цепким взглядом сразу мне понравился. После знакомства он первым делом поинтересовался:

– Кто из группы владеет китайским?

– Да все, – усмехнулся я, – Руки вверх! Бросай оружие! Стоять! Лежать! Бегом! Ползи! Вперёд! Молчать! Вот, пожалуй, и всё.

– Не богато. Но ничего не поделаешь. Значит, основная задача падает на меня. В основном нам придётся отыскивать линии связи и подслушивать переговоры. Искать будете вы, а слушать буду я. Так что, придётся вам, старшой, беречь меня как зеницу ока, иначе задачу не выполним, – Седов рассмеялся.

– А если языка возьмём?

– Ну, это, если повезёт. Сам знаешь, ефрейтор при кухне нам ни к чему. А хорошие нужные языки под ногами не валяются.

Ято знал, что нам должно повезти, но благоразумно промолчал. Тем более, что картинки на компьютере размножались и мельтешили.

Седов познакомился с группой и сразу включился в общий ритм подготовки. Кроме того, у нас с ним много времени отнимали детальная разработка маршрута и составление почасового графика действий. Ещё Седову приходилось согласовывать переход и возвращение с погранотрядом, обеспечивать прикрытие перехода и возвращения и отвлекающие действия. Когда он отдыхал, мне было неведомо.

Седову сразу не понравился мой маршрут движения к цели.

– Нет, старшой, это будет крюк километров тридцать пять, а то и все сорок. И вымотаемся, и время зря потеряем. Почему не пройти вот по этой пади, напрямую?

– Видите ли, товарищ старший лейтенант…

– Слушай, давай без званий, и на ты. Мы ведь не строевой смотр собираемся. Зови меня просто: Федя, Фёдор. Ведь мы с тобой ровесники.

– Хорошо, Фёдор. Дело в том, что весной мы по этой пади уже прошли: и туда, и обратно. Прошли благополучно. Но китайцыто не дураки. Они наверняка поняли, где мы шли. Летом этим же маршрутом пошла группа из первого батальона. В падь они прошли беспрепятственно, но там наткнулись на китайцев. Пошли назад, но их и там уже ждали. Пришлось принимать бой, прорываться. Итог: двоих потеряли, задание не выполнили.

– Ты думаешь, они эту падь теперь охраняют?

– Вряд ли. Хлопотно это. Просто они тогда засекли какимто образом переход группы и устроили им ловушку. Потому как, они правильно сообразили, это – самый короткий путь. А для того, чтобы там не держать постоянно посты, они наверняка эту падь заминировали.

Седов задумался и несколько минут смотрел на карту. Потом он решительно провёл карандашом черту маршрута.

– И всётаки, Володимер, надо идти здесь. Китайцы, конечно, не дураки, и нас за дураков они не держат. Они уверены, что мы не любим наступать дважды на одни и те же грабли. Так что, после того, как здесь попала в засаду группа, они не будут держать там постоянного поста. Ты прав, хлопотно это. А вот заминировать падь они вполне могли. Поэтому, мы пойдём не по самой пади, а по склону сопки. У них просто не хватит мин перекрыть падь от гребня до гребня.

– По склону? Почти пять километров? Это измотает не меньше чем крюк в сорок кэмэ.

– Зато время выиграем. Согласен?

– Согласен, – вздохнул я.

В отличие от Лаврова, я прекрасно знал, что падь эта не только заминирована, но и перекрыта сигнализацией. Но я, конечно, не мог убедительно доказать это Седову. К тому же, вариант, предложенный им, позволял, если не избежать опасности, то, по крайней мере, свести её к минимуму. Я согласился, хотя перед глазами у меня стояла жуткая картина: старший лейтенант Седов лежит с оторванной ногой. Это должно было произойти именно в этой пади. Но там группа шла по самому её дну. Сейчас был шанс пройти это место благополучно.

Ночью, за сутки до выхода, мы выехали на границу на трёх БМП вместе с группами прикрытия и обеспечения. Утром мы с Седовым три часа просидели в окопе, внимательно изучая подходы к Аргуни и противоположный берег в месте, где планировалась переправа.

В двадцать часов я поднял отдыхавшую перед трудной работой группу. Последний раз мы проверили оружие, боекомплекты, снаряжение и экипировку. Заставив разведчиков попрыгать, не брякает ли чтонибудь, я доложил начальнику штаба о готовности. Тот выслушал доклад и приказал:

– Все документы – на стол!

Собрав наши военные, комсомольские и партийные билеты и прочие документы в пакет, он обратился к нам с традиционным «напутствием», которое мы уже знали наизусть:

– Товарищи. Прежде, чем вы приступите к выполнению задания, я должен довести до вашего сведения следующее. Поскольку Советский Союз и Китайская Народная Республика не находятся в состоянии войны, и между государствами идут постоянные переговоры об урегулировании пограничных вопросов; операция, в которой вы принимаете участие, носит сугубо секретный характер. В случае, если ктото из вас не вернётся, он будет объявлен пропавшим без вести. Если же ктонибудь попадёт живым в руки противника, он будет объявлен перебежчиком, со всеми вытекающими отсюда последствиями, – он помолчал и добавил уже неофициальным тоном, – Слава богу, до сих пор таких случаев не было, надеюсь, что и впредь не будет. Удачи вам, гвардейцы!

Мы дружно сплюнули и хором ответили:

– К черту!

Оставалось дождаться сигналов готовности от пограничников, групп прикрытия и обеспечения. Ктото из разведчиков снял висевшую на стене гитару и протянул её Корнееву. Тот перебрал струны и запел любимую песню нашего взвода:

– Небо там, впереди, подожгли. Там стеною закаты багровые, встречный ветер, косые дожди и дороги, дороги неровные.

Мы дружно подхватили:

– Там чужие слова, там дурная молва, там ненужные встречи случаются. Там сгорела, пожухла трава, и следы не читаются. В темноте.

Когда песня отзвучала, я спросил Седова:

– Товарищ старший лейтенант, а вы гитарой владеете? Или только китайским языком.

– И тем и другим, примерно, как автоматом.

– Тогда поддержите традицию, – я протянул ему гитару, – Спойте чтонибудь новое.

– Традицию? Ну что ж, поддержу. Только вот, что бы такое спеть? А! Вспомнил, – он откашлялся и взял первый аккорд, – За нашей спиною остались паденья, закаты, – ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы невидимый взлёт!

Эту песню разведчики слышали впервые. Они притихли и внимательно вслушивались в бессмертные слова Высоцкого. Слова песни как нельзя больше отвечали нашему настрою на предстоящее дело. Когда прозвучали последние строки: «Что было – не важно, а важен лишь взорванный форт. Мне хочется верить, что грубая наша работа вам дарит возможность беспошлинно видеть восход!», Цыретаров вздохнул и вновь раскурил погасшую сигарету.

– Прямотаки про нас!

Седов не успел ответить. Прозвучали три коротких сигнала из стоящей на столе радиостанции.

– Пора, служивые!

Мы встали. Лукьяненко тоже поднялся.

– Ну, гвардейцы, в добрый час! Помните, вас ждут дома. Пожалуйста, вернитесь живыми!

Мы вышли в темноту. В километре от блиндажа на берегу нас ждали три надувные лодки с привязанными к ним бечевками. За эти бечевки группа обеспечения подтянет лодки назад, когда мы окажемся на том берегу. С собой мы несли в специальных пакетах ещё четыре такие же лодки и баллончики со сжатым воздухом. Это – для обратной переправы.

Далеко слева взлетели ракеты, оттуда доносились пулемётные и автоматные очереди. Это группа прикрытия затеяла в пяти километрах к востоку перестрелку, отвлекая на себя внимание китайцев.

Без единого слова мы столкнули лодки в черную ледяную воду и заняли свои места. Подхваченные течением и подгоняемые вёслами, лодки быстро приближались к тёмному южному берегу. Высадившись, мы дёрнули за бечевки, и лодки потянулись назад.

Снова без единого слова, каждый знал своё место, мы быстро пустились в путь. Надо было как можно скорее уйти подальше от места высадки. В трёхстах метрах от берега, параллельно ему, шла дорога. В это время она была пустынна. Но Седов, прежде чем пересечь её, внимательно осматривался несколько минут. Всё было спокойно. Только на востоке продолжалась перестрелка. Мы преодолели опасный участок и в прежнем порядке: впереди старший лейтенант, за ним с интервалом в десять метров – разведчики, я шел замыкающим, продолжали свой путь. Дойдя до пади, которая вызвала у нас разногласия, Седов остановился и залёг. Я подобрался к нему. Минут двадцать мы всматривались в темноту и прислушивались.

– Вроде бы, всё тихо, всё спокойно. Никого не видно, – сказал Седов.

– И ничего не видно, – добавил я.

– А это и к лучшему. Значит, и нас никто не увидит. Ну, что, вперёд!

– С молитвою. Только, как договорились. Строго по склону. Ни шагу вниз.

Седов двинулся вперёд. Я подождал, пока группа пройдёт за ним и занял своё место в хвосте цепочки. Более часа мы двигались в темноте и безмолвии. Идти по склону сопки было неимоверно трудно, всё время тянуло вниз. Но туда спускаться было никак нельзя. До выхода из пади оставалось совсем немного, когда я заметил, что мы идём уже значительно ближе ко дну пади, чем в начале пути. Я догнал заднего и прошептал:

– Уклонились вниз. Опасно. Передай: надо взять правее.

Васечкин убежал вперёд передавать приказ. И в этот момент впереди грянул взрыв. Мы упали на снег как подкошенные. Скоро ко мне подполз Васечкин.

– Лейтенант! Мина! – прохрипел он.

Я вскочил и бросился вперёд. Лейтенант лежал на спине. Левой ступни у него не было. Снег вокруг него потемнел от крови. Возле него возились Цыретаров и Гриценко. Цыретаров накладывал повязку, а Гриценко делал инъекцию из шприцтюбика прямо через обмундирование и маскировочный светлосерый комбинезон. Нога Седова под коленом уже была перехвачена жгутом.

– Что колешь, промедол? – спросил я.

– Угу, – кивнул Гриценко, – антишоковую я уже ввёл.

– Ну как, Гриша? – спросил я Цыретарова, который кончал бинтовать ногу Седова.

– Плохо дело, – ответил он, не отрываясь от работы, – Крови он много потерял. Заражение может начаться. Я, конечно, обработал, но, сам видишь, какая рана. К тому же, сколько мы можем жгут на нём продержать? А снимать его нельзя. Я же не хирург, сосуды сшивать не умею.

– Да, дело плохо, – повторил я.

– А если ещё и сигнализация сработала, то будет ещё хуже, – сказал незаметно подобравшийся Корнеев, – Уходить отсюда надо, Старый, и как можно скорее.

Я посмотрел на часы. До сеанса связи оставалось около пятнадцати минут. Сергей был прав. Надо было как можно скорее покинуть это место, пока сюда не заявились хозяева, проверить, что это за непрошеные гости к ним пожаловали.

– Быстро взяли раненного и – за мной! Сергей, ты – замыкающим. Гурбон, готовь связь.

Цыретаров и Васечкин подхватили Седова, и мы почти бегом поднялись на сопку. Спустившись по противоположному склону до его середины, я остановился.

– Стоп! Сейчас будем связываться с нашими.

Достав блокнот, я светящейся в темноте пастой набросал шифрованное сообщение о том, что у нас произошло.

– Гурбон! – спросил я, глянув на часы, – Что со связью?

– Есть связь, Старый, – Алахвердиев протянул мне портативную радиостанцию, на которой горел сигнал готовности.

Я ещё раз глянул на часы. Пора. Нажав кнопку передачи, я произнёс в микрофон:

– Багульник – Сопке!

После этого я быстро, но четко проговорил несколько групп цифр. Закончил передачу словами: «Дежурный приём», после чего отдал радиостанцию Алахвердиеву.

– Следи за передачей. А нам теперь надо поскорее отсюда когти рвать.

Я не особенно опасался, что наш выход в эфир засекли. Не такая уж у китайцев совершенная техника, чтобы за короткие тридцать секунд запеленговать нас с точностью хотя бы до полукилометра. Но, как говорится, береженого и Бог бережет.

– Когти рвать, конечно, надо. Спору нет, – сказал Гриценко, – Только вот, в какую сторону? Глянька!

С севера, с той дороги, которую мы пересекли более двух часов назад доносилось хорошо слышное в ночи урчание множества моторов, и небо там подсвечивалось лучами фар.

– Всполошились хунхузы, нас ищут, – процедил сквозь зубы Корнеев, – Так куды бечь, Старый?

Если до сих пор я действовал как командир пятёрки Лавров, то теперь пришла пора действовать хроноагенту. Я указал направление на югозапад. Именно там мы должны не только спастись сами, но и выполнить самую важную часть операции.

– Старый, а ты, часом, не того? – поинтересовался Гриценко, – Там же та самая дивизия стоит, а у нас раненный. Нам к Аргуни пробираться надо. Выход всё равно провалился.

– Правильно говоришь, Василёк, – согласился я, – Задание сорвано, без старлея мы никаких переговоров подслушать не сможем. Но как ты сейчас к Аргуни проберёшься? Они дорогу плотно перекрыли. Скоро и сюда пожалуют. А там они после взрыва мины нас будут искать в последнюю очередь. Значит, мы выиграем время и сможем уйти подальше. Пусть поищут.

Возразить было нечего. Да и не принято в разведке возражать. Приказ, есть приказ. Мы подхватили неподвижного, отключенного промедолом Седова и быстрым шагом направились на югозапад, постепенно удаляясь от границы. Примерно через полчаса пискнул сигнал радиостанции, и Алахвердиев сообщил:

– Есть ответ!

– Принимай, буду записывать, – сказал я, доставая блокнот.

Гурбон надел наушники и нажал кнопку приёма.

– Сопка – Багульнику…

Дальше последовал ряд цифр. Гурбон выговаривал их четко с расстановкой. Закончив приём, он добавил с улыбкой:

– Целую, твой папа.

Но я, против обыкновения, даже не усмехнулся. То, что получалось у меня после расшифровки, поражало своей несуразностью. Я ещё раз проверил себя. Нет, всё правильно.

– Что там, Старый? – увидев моё замешательство, спросил Цыретаров.

– Выполнение задания прекратить, – начал я перевод, – Возвращение через двадцать четыре часа по варианту три. Связь через четыре часа.

– Они там, что, спятили? Какие двадцать четыре часа? Он же не протянет столько! Какой такой вариант три? Это же черт знает где! Как мы туда доберёмся? Они, наверное, не поняли, что у нас произошло! – возмущался Цыретаров, – Ты что им передал, Старый?

– Всё как есть, – ответил я и протянул Григорию блокнот, – Смотри сам, вот моя шифровка.

– Наше место: четыретринадцать, – начал разбирать Цыретаров сочетания цифр, – Командир тяжело ранен, категория Д (угроза для жизни). Всё верно. Извини, Старый. Но какого лешего они там дурью маются?

– Видимо, осложнилась обстановка. Да и так ясно, нам здесь теперь границу не перейти. Будем двигаться к третьему варианту.

– Это ведь всю дорогу бежать придётся, чтобы попасть вовремя, – сказал Васечкин, – Оно бы и ничего. Но скоро светать будет. Днём здесь не побегаешь.

– На рассвете сделаем небольшой привал, передохнём, перекусим и сориентируемся в обстановке. Там видно будет. А сейчас – вперёд!

– Ну, Старый! – пробормотал Гриценко, – Ты словно знал, что нам именно в той стороне переход откроют.

Это были последние слова, прозвучавшие в нашей группе до самого рассвета. Мы прилично удалились от предательской пади, но до точки, где нам готовили переход оставалось ещё далеко. Седов в сознание не приходил, видимо Гриценко «борщанул» с промедолом. Но это было к лучшему. Он, по крайней мере, не испытывал мучений, пока мы несли его, меняясь через каждые полчаса.

Начало светать. Днём двигаться по чужой территории, да ещё и с раненным, было опасно, и я стал искать место для привала. Очень скоро мне попалась заросшая полынью впадина на склоне сопки. Там мы и остановились.

Капитально подкрепившись копченой колбасой и саморазогревающимися консервами, мы начали устраиваться на отдых. Седова уложили в середину, подстелив под него «матрац» из полыни. Я распределил людей на три смены по полтора часа каждая.

– Всё, отдыхаем.

Но отдохнуть не удалось. Не успели мы задремать, как Васечкин и Цыретаров подняли нас.

– Китайцы!

С вершины сопки в нашу сторону спускались одиннадцать человек. Я был озадачен. Нас должны были искать намного восточнее. В любом случае, китайцев здесь быть не должно. Только вернувшись в Монастырь, я узнал, что это была чистая случайность. Когда китайцы оцепили и прочесывали район, где, как они предполагали, мы должны были находиться, один из офицеров ошибся и высадил свой взвод значительно западней. Они проплутали в темноте всю ночь, потеряли всякую ориентировку и друг друга. А утром одно из отделений случайно вышло на нас.

Внимательно наблюдая за китайцами, я пришел к выводу, что они пройдут в ста метрах от нас. Поскольку, они болтались на сопкам уже давно и вымотались, то нас они, скорее всего, не заметят. Я уже успокоился, когда ведущий неожиданно взял левее, и отделение направилось прямо на нас. Уходить было поздно, они подошли слишком близко.

– К бою! – скомандовал я, – Стрелять по моей команде.

Моя группа быстро развернулась в небольшую цепь. Китайцы ничего не заметили и беспечно приближались. Я поймал на мушку командира, идущего впереди, и нажал на спуск. Сразу же справа и слева ударили автоматы. Уцелевшие после первого залпа китайцы залегли и открыли ответный огонь. Один даже швырнул гранату. Но перестрелка продолжалась не более двух минут. Китайцам не под силу оказалось тягаться с хорошо подготовленными разведчиками. Да и лежали они слишком открыто, попадали, как попало, там, где их настигли первые очереди. А переползти или окопаться не успели, мы им не дали этого сделать.

– Уходим! Быстро! – скомандовал я.

Теперь об отдыхе следовало забыть. Оставаться в этом районе было смерти подобно. Перестрелка и взрыв гранаты обязательно привлекут сюда внимание. Как только китайцы обнаружат уничтоженное отделение, а это случится весьма скоро, они осатанеют и организуют на нас облаву по всем правилам. И теперь они уже не успокоятся, пока не обнаружат нас и не сотворят над нами расправу. Их и подгонять будет не надо. Вид убитых товарищей придаст им нужный импульс и заставит забыть об усталости. И для того, чтобы нас найти, они будут привлекать всё новые и новые силы; расширять район оцепления, разбивая его на квадраты и тщательно их прочесывая. Впрочем, и мы на их месте поступили бы так же. Как бы то ни было, наши шансы на благополучное возвращение начали катастрофически стремиться к нулю.

Из китайских автоматов мы соорудили носилки, уложили на них Седова и бегом пустились прежним курсом. Теперь уже было не до скрытности. Хотя, и о ней не следовало забывать. Мы избегали подниматься на сопки, предпочитая двигаться по падям между ними. Правда, это значительно удлиняло путь, но выбора не было. Ночью пойдём напрямую, а днём лишний риск ни к чему.

К тому же я не забывал и о главной задаче, ради которой я стал Владимиром Лавровым. Я вёл группу именно в том направлении, которое отработал ещё в Монастыре при подготовке операции. Тем более, что по расчетам времени долгожданная встреча вотвот должна была состояться.

Расчет оказался точным. Обогнув одну из сопок, я увидел справа на вершине другой сопки фигуру человека в военной форме.

– Ложись! Противник справа!

Человек нас не заметил. Он смотрел в бинокль кудато правее. Видимо, он встретил одну из групп, что вышли на охоту за нами, и теперь из любопытства наблюдал за их действиями.

– Судя по биноклю, офицер, – предположил Гриценко.

– Верно, – отозвался я, – Нука, быстро проверь: что мы имеем за этой сопкой?

Гриценко исчез и вернулся через десять минут. Он тяжело дышал.

– Там дорога, довольно паршивая. На дороге джип с водилой. Больше никого.

– Будем брать, –решил я, – Ты и Васечкин снимите водилу, только тихо. Гриша, останешься со старлеем. Гурбон, Серёга, за мной!

Не прошло и пяти минут, как мы вплотную подобрались к растяпе, любовавшемуся в бинокль даурскими пейзажами. Но спешить было нельзя. С вершины сопки хорошо вида была дорога. На ней стоял джип. Водитель глазел на своего начальника и совершенно не следил за тем, что происходило вокруг. А к нему уже подкрадывались Гриценко и Васечкин. Нам нельзя было брать офицера, пока они не уберут водителя. Иначе он может поднять тревогу, вдруг джип оснащен радиостанцией.

Но вот ребята запрыгнули в джип: Васечкин справа, Гриценко сзади. Всё, с водителем покончено. Я махнул рукой, и после короткой и бесшумной возни офицер оказался связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту. Он смотрел на нас вытаращенными от страха глазами и ничего не мог понять. Кто мы такие? Откуда взялись? Почему на него напали и связали?

Мы обшарили его и забрали пистолет, документы и блокнот. Лавров китайского языка не знал, но моя лингвистическая программа помогла мне разобрать, что лежащий перед нами офицер имеет звание майора и является начальником связи той самой дивизии, о которой нам нужно было всё разузнать. Это была редкостная удача. Я нагнулся ещё раз над офицером и сделал вид, что разглядываю его петлицы.

– Майор, связист. То, что надо. А судя по номеру, – я показал на документы, – он как раз из той самой дивизии.

– Эх, жаль старлей наш небоеспособен. Сейчас допросил бы его, и дело с концом, – сказал Корнеев, – А теперь придётся тащить его к нам. Повозимся.

Я, конечно, мог бы и сам допросить китайского майора. Но как потом старший сержант Лавров будет объяснять своё превосходное знание китайского языка? И почему до сих пор скрывал это? Я пнул китайца в бок.

– Эй, хунхуз! Русский знаешь?

Еще минуту назад, услышав русскую речь, китайский майор понял, что попал в руки советских разведчиков, и что теперь для него всё кончено. Лицо его налилось кровью, а глаза сверкали в бессильной ярости. На мой вопрос он только резко мотнул головой и посмотрел так, что на душе у меня стало муторно. Съел бы он меня сейчас без хлеба, без соли, без майонеза и без горчицы. И, возможно, прямо в сыром виде.

– Так, – констатировал я, – Ни бельмеса. Да даже если бы и знал русский, всё равно ни хрена не скажет. Ничего, доставим к себе, там его разговорят, не отмолчится.

– Да, – согласился Корнеев, – хошь, не хошь, а тащить надо. Не оставлять же его здесь. Не за тем мы сюда шли. Только, Старый, как ты себе это представляешь? Трое потащат его, трое понесут старлея, а потом меняться будем?

– Да нет, Серёжа, не так. Он у нас сам пойдёт. Есть одно средство, – я посмотрел на дорогу, и в голову мне пришла дерзкая мысль, – Гурбон! Беги к Цыретарову, тащите командира к джипу.

Сам я открыл аптечку и достал шприцтюбик с белой как молоко жидкостью.

– Что это? – спросил Корнеев.

– Сыворотка Д, – коротко ответил я.

Нагнувшись над пленным майором, я посмотрел на часы и сделал инъекцию в его ногу.

– Всё. Через три минуты он пойдёт за нами в огонь и в воду, и под китайские пули.

– Не понял.

– Это, Серёга, сыворотка Д, – повторил я, – особо секретный препарат. Потому, он имеется в аптечке только у меня и старлея. Он полностью подавляет волю. Знаешь, кто такие зомби?

– Не слышал.

– Ну, представь себе куклу, робота, которому всё до фени; абсолютно всё, кроме команд, которые ему подают. Скажешь: иди, пойдёт; скажешь: стой, будет стоять. Прикажи стоять на голове, встанет на голову. Дерьмо прикажи есть, будет жрать и не поморщится. У него нет ни желаний, ни эмоций, у него нет ничего, только покорность приказам. Сыворотку эту создали специально для таких случаев, как у нас.

– Здорово! Значит, нам его тащить не придётся, сам пойдёт?

– Даже побежит. Но тут, Серый, есть один неприятный момент. Ты заметил, я время засёк. Больше двенадцати часов подряд человеку нельзя находиться под действием этой сыворотки, иначе, – я выразительно покрутил пальцем у виска, – Если мы это время прошляпим, можно будет его просто пристрелить. Толку от него уже не будет. До истечения этого срока надо ввести вот этот препарат, – я показал желтый шприцтюбик, – и сделать, самое меньшее, трехчасовой перерыв. Потом снова можно вводить Д, но уже только на шесть часов. Потом, после перерыва, ещё на три часа. Это – предел. Понял? Запомни шприцы, если со мной что случится.

– Понял.

– Вот и хорошо. А теперь, развяжем нашего клиента. Он уже созрел.

И правда. Ярость в глазах китайского майора потухла, кровь от лица отхлынула. Он спокойно и безмятежно глядел в серое небо, словно лежал не связанным на снегу, а отдыхал на пляже. Мы развязали стягивающие руки и ноги петли и вынули кляп.

– Встать! – приказал я покитайски.

Это было одно из немногих китайских слов, которые знали все разведчики. Майор спокойно встал готовый к выполнению дальнейших приказаний. Я указал рукой на джип.

– Постой! – остановил меня Корнеев, – Ты что, Старый, сдурел? Зачем нам эта таратайка?

– Как зачем? Ехать, конечно. Как ещё иначе нам вовремя добраться до точки перехода? С этой перестрелкой да с языком мы и так уже столько времени потеряли, что даже если мы всю дорогу бежать будем без остановки, и то не успеем. А сможем мы бежать без малого сутки?

– А китайцы? Они же сразу нас засекут! Или ты их за дураков держишь?

– Как раз нет! И они нас за дураков не держат, знают с кем имеют дело. Поэтому, они никогда не подумают, что мы после такого шума решимся ехать по их территории средь бела дня на машине. Что головой качаешь? Сомневаешься? А ты не сомневайся. Помнишь, как Суворов говаривал: «Смелость города берёт!» В нашем случае город возьмёт наглость. Китайцы готовы ко всему, они уже всё рассчитали. Всё, но только не такую наглость.

– Далеко ли мы сможем уехать таким образом?

– Черт его знает. Этой дороги на карте нет. Да пусть хотя бы километров десятьпятнадцать, и то хорошо. Пошли.

Я толкнул китайца в спину и приказал ему:

– Иди!

Мы втроём спустились с сопки на дорогу. Я усмехнулся, заметив, что Сергей держит майора под прицелом автомата. Не доверяет, значит, сыворотке Д. Одновременно с нами к джипу подошли и Алахвердиев с Цыретаровым, которые несли Седова. Я коротко объяснил обстановку и сообщил о принятом мной решении. Вопреки моему ожиданию и в отличие от Корнеева, разведчики сразу одобрили дерзкий замысел.

Джип был довольно вместительный. Тело водителя мы положили на пол. Китайского майора посадили посередине заднего сидения, двое разведчиков уселись по бокам, а Седова положили им на колени. За руль сел Васечкин, я занял место рядом с ним, а ещё двое устроились в заднем багажнике среди катушек с проводами и прочего связистского барахла. Они наблюдали за задней полусферой.

Дорога действительно была довольно паршивой, но имела одно важное для нас достоинство. Она вела на запад, временами незначительно уклоняясь то к северу, то к югу. Мы проехали по ней почти тридцать километров и не увидели ни одной живой души. Видимо, оцепление против нас китайцы выставили значительно восточнее. Только один раз нам пришлось, мягко говоря, понервничать.

На двадцать пятом километре Корнеев, следивший за задней полусферой, крикнул:

– Вертолёт!

Нас нагонял Ми4, летевший на высоте около сорока метров. Мы приготовились к самому худшему. От вертолёта в степи не спрячешься. Но вертолёт, не долетев до нас метров двести, повернул на север и скрылся за сопками. Мы облегченно вздохнули. Я оказался прав. Китайцам и в голову не пришло, что те, кого они ищут, раскатывают средь бела дня на китайском джипе у них под носом и ничего не боятся.

– Правильно говорят, – сказал Алахвердиев, – Наглость – второе счастье.

Но счастье наше продолжалось, увы, недолго. На тридцатом километре дорога резко повернула на юг. Гриценко поднялся на сопку и осмотрелся. Спустившись, он доложил:

– Всё, приехали. Так туда и уходит, – он махнул рукой в южном направлении.

Я призадумался. До точки перехода двигаться ещё около тридцати километров. Ехать на джипе по бездорожью нельзя. Если нас ещё раз засекут с вертолёта, то сразу заподозрят неладное. С чего бы это джипу понадобилось съезжать с дороги? Оставить джип на дороге или загнать в какуюнибудь падь тоже нельзя. Замаскировать его в степи как следует невозможно. Рано или поздно его обнаружат. Хорошо, если поздно. А если рано? Пустой джип начальника связи дивизии с убитым водителем сразу наведёт на вопрос: а куда делся майор? В этом случае китайцы могут поднять по тревоге всю дивизию и вывести её в полном составе в поле на поиски советских разведчиков с пленным майором. Они вполне могут плотно перекрыть границу, поставив чуть ли не по одному солдату на каждые десять метров. Тут уж не пройдёшь незаметно. А прорываться с боем равносильно самоубийству.

Оставалось одно: уничтожить машину. Это, конечно, будет шумно и привлечет внимание, но можно обставить дело так, что китайцы посчитают взрыв результатом простой диверсии. Мы вернулись метров на двести назад и поставили джип так, чтобы его передняя ось пришлась над небольшим мостиком.

– Минируй, Гриша, мостик, – сказал я, – Минируй так, чтобы этого майора долго потом искали и найти не могли.

Цыретаров был мастером своего дела. Когда мы удалились на три километра, он нажал на клавишу дистанционного взрывателя. Сзади ухнул взрыв. Нам не надо было возвращаться и смотреть на результаты. Цыретаров заложил взрывчатку так, что она ухнула как раз под правым сидением. Тело водителя мы предусмотрительно усадили на его место. Я был бы очень удивлён, если бы китайцы даже к утру нашли хоть чтото от «погибшего» при взрыве майора.

И снова начался утомительный марш на запад. С каждым часом мы приближались к заветной точке, где нам обеспечивали переход границы. Но когда до неё осталось чуть больше пятнадцати километров, над падью, которой мы шли, пролетел вертолёт. Мы успели залечь, и пилоты не заметили нас, так как пролетели поперёк пади. Однако, с юговостока и с востока доносился шум вертолётных моторов. Это означало только одно: китайцы расширили зону поиска. Следующий вертолёт опять пролетел поперёк пади, и нас снова не заметили. Но это не обнадёживало. Они уже разбили местность на квадраты и сейчас начнут летать между сопками. При свете дня нас обнаружат самое большее через полчаса. Надо было прятаться.

На наше счастье в двухстах метрах впереди оказалась обширная впадина, густо заросшая полынью. Только мы успели в ней затаиться, как над падью на высоте не более десяти метров прошел Ми4. От его винта даже снежные вихри поднялись. Но мы уже надёжно укрылись. Однако праздновать победу было рано. За вертолётами следовало ждать пешие группы поиска. Они будут тщательно проверять именно такие места, вроде тех, где мы прятались. А если они обнаружат наши следы, то можно будет считать нашу эпопею завершенной.

Впрочем, здесь на нашей стороне был скверный Забайкальский климат: малое количество осадков и постоянный, сильный ветер. Через какойнибудь час следов уже не будет видно. Но для этого надо, чтобы этот час прошел без последствий. Через пятнадцать минут вертолёт прошел в обратном направлении. «Языка» в его предательском бушлате цвета хаки мы успели закидать кустами полыни и снегом. А нас в маскировочных комбезах с воздуха заметить было весьма непросто.

До спасительной темноты ждать оставалось ещё не менее пяти часов. И в любой из этих часов нас могли обнаружить группы поиска. Мы заняли круговую оборону, уложив в центре Седова и пленного майора. Медленно, очень медленно тянулись минуты. И минуты эти никак не желали складываться в часы.

К исходу донельзя длинного первого часа Корнеев тихо и спокойно произнёс:

– Хунхузы!

Слева наискось по склону сопки спускалось отделение китайцев. Они должны были пройти мимо, метрах в ста пятидесятидвухстах от нас. Но они могли и взять немного в сторону. Тогда они вышли бы прямо на нас. Такое было вполне возможно. И такое уже было. Но если в тот раз мы имели дело с отдельной группой, далеко оторвавшейся от своих и потерявшей с ними всякую связь, то сейчас первый же выстрел с любой стороны привлечет сюда не меньше роты китайцев. Конечно, половина их останется здесь, патронов у нас много. Но и мы останемся, в итоге, вместе с ними. Однако иного было не дано.

– К бою! – подал я команду.

Никто не двинулся с места. Все только сняли предохранители и дослали патроны. Не было резона менять позиции, когда мы лежим в круговой обороне. Да и опасно было двигаться. Малейшее шевеление травы могло привлечь внимание китайцев. Разведчики только плотнее прижались к земле и внимательно и напряженно следили сквозь редкую стенку полыни за движением противника. Свернут или не свернут?

Крайний к нам китайский солдат прошел всего в ста метрах от нашего укрытия. Мы облегченно вздохнули хором. Последние минуты мы лежали, затаив дыхание, и мысленно молились, чтобы Седов не пришел в себя и не застонал. Но это был далеко ещё не конец.

Примерно через полчаса по противоположному склону прошла ещё одна группа. Потом ещё одна пересекла падь метрах в двухстах от нас. Всё это сильно действовало на нервы. Больше всего я опасался, что ктото из ребят не выдержит и откроет огонь. Но психика разведчиков оказалась крепкой. Скорее всего, сработал инстинкт самосохранения. Жажда жизни оказалась сильнее страха. Все прекрасно понимали: первый выстрел – наш смертный приговор. Понимали и держали себя в руках. Но в любом случае, держать палец на спусковом крючке и наблюдать за передвижением смертельного врага, который может обнаружить тебя в любую секунду и выстрелить первым; занятие не для слабонервных. Кто не верит, пусть попробует.

Провожая взглядом третью группу, я думал: неужели китайские офицеры такие идиоты, что не могут сообразить, послать группы вдоль пади? Ведь где ещё могут укрываться советские разведчики? Но я, как оказалось, был о них слишком низкого мнения. Видимо, первые три группы передвигались на свои места, блокируя эту падь. Потому что через час Васечкин сообщил:

– Снова идут! Прямо на нас.

Изза сопки показались двенадцать китайских солдат. Они шли цепью, развёрнутой поперёк пади. И не похоже было, что они собирались подняться на один из склонов и опять пройти мимо нас.

– Всё, братва, – какимто будничным, спокойным тоном сказал Цыретаров, – Вот мы и отбегались.

– Верно, Гриня, – поддержал его Корнеев, – Не всё котам масленица. Вот он и идёт Великий Пост.

– Отставить разговоры! – подавил я начинающийся обмен предсмертным остроумием, – Есть желающие быть объявленным перебежчиком со всеми вытекающими? Нет? Тогда пусть последний выдернет из неё колечко.

С этими словами я бросил в середину гранату Ф1, «лимонку», страшное ребристое «яичко» с разлётом осколков до двухсот метров.

– А теперь, всем умереть! Подпустить метров на пятьдесят и бить в упор, наверняка. Так, чтобы после первого залпа вскочить и попытаться уйти через их трупы. Гриценко, Цыретаров, возьмёте Седова. Всё. К бою!

Цепь китайцев неумолимо приближалась. Триста метров, двести, сто пятьдесят. Уже почти можно разглядеть лица в тусклом свете опускающихся сумерек. Они ещё не знают, что через сто метров их всех ждёт неминуемая смерть. С такого расстояния из Калашникова даже целиться не надо. А у нас, возможно, появится шанс спастись. Пусть мизерный, исчезающемалый, и, вероятно, не для всех, но шанс.

Внезапно прозвучала команда на китайском языке, и цепь остановилась, не дойдя всего пятьдесят метров до рокового рубежа. Усталые солдаты уселись прямо на снег. Только один, видимо офицер, остался стоять и слушал чтото по портативной рации. Снова прозвучала команда. Группа вскочила и бегом стала подниматься по левому склону. Очевидно, какаято из групп обнаружила за сопкой нечто подозрительное.

– Эх, и повезло же хунхузам! Ишь, как шустро побежали, – пробормотал Гриценко, ставя автомат на предохранитель.

– Нам тоже повезло, пока, – ответил я, – И неизвестно, кому больше.

Я не знаю, что обнаружили за сопкой поисковые группы, но до наступления темноты в нашу падь китайцы больше не наведывались. Когда небо усеялось звёздами, мы выждали ещё два часа и осторожно, как волки, готовые каждую минуту ко всяким сюрпризам, тронулись в путь.

Через три часа мы вышли к дороге, идущей вдоль берега Аргуни. Соваться на неё с ходу мы не стали, а остановились за сопкой. Надо было дать «отдохнуть» пленному и разведать обстановку на дороге. Мы снова связали китайца, и я ввёл ему нейтрализатор. Гриценко, Корнеев, Васечкин и Алахвердиев ушли на разведку. До планируемого времени перехода оставалось не более четырёх часов.

Примерно через час разведчики вернулись. Корнеев доложил:

– Дорога полностью перекрыта. Плотно стоят.

– И злые как черти, – добавил Васечкин.

Это было понятно: стоять на дороге всю ночь и неизвестно ещё, сколько стоять придётся. Вот как нам эту дорогу форсировать, было совершенно непонятно. Я оставил с Седовым и китайцем Корнеева с Алахвердиевым, наказав Сергею по истечение трёх часов снова ввести китайцу препарат Д. Сам с Гриценко, Цыретаровым и Васечкиным поднялся на гребень сопки, понаблюдать за дорогой и поискать решение.

Но с первого же взгляда стало ясно, что простого решения не будет. Прямо под сопкой на дороге стоял БТР152 с пулемётом. Справа и слева от него дорогу попарно патрулировали китайские солдаты. В темноте невозможно было угадать расстояние, которое они перекрывали. Но по огонькам сигарет (все солдаты Мира одинаковы, и все они с удовольствием нарушают жесткие рамки уставов) можно было предположить, что это отделение закрывает участок дороги более двух километров. Гриценко подтвердил мою догадку, что к востоку и к западу находятся такие же заставы.

Проскочить через дорогу незамеченными нечего было и думать. Один человек ещё мог бы подловить момент, да и то, риск был очень велик. А уж группе из шести разведчиков, да с раненным, да ещё и с «языком» лучше было не рисковать. Искать обход или брешь в цепи перекрытия? Пустая затея. Кто его знает, может быть они действительно вывели в оцепление всю дивизию. Этак мы будем передвигаться до утра и удаляться от места, где готовится нам переход, Время знает на сколько километров. А если до утра не найдём? Снова лежать и каждую минуту ждать появления китайцев? Хватит с нас и одного такого дня. Да и «язык» после этого потеряет всякую ценность, препарат Д разрушит его психику. А «раскрепостить» его тоже нельзя. У нас раненный на руках. Двоих мы тащить просто не сможем, сил не хватит.

Ждать и надеяться, что оцепление снимут? Пустая надежда. Пока мы лежали на вершине сопки, по дороге проехал джип. Возле БТРа он остановился, и до нас донеслись несколько громких фраз на китайском языке. Говорил ктото очень злой и раздраженный. Видимо, делал «накачку» командиру отделения, напоминая о бдительности. Было ясно, что оцепления не снимут, а утром эти цепи двинутся на прочесывание местности. Судя по всему, китайцы весьма точно вычислили район, где мы находимся. Я не мог поручиться, но мог предположить, что такие же оцепления выставлены и с флангов, и с тыла. Короче, как сказал Цыретаров, отбегались.

Впрочем, решение было. Но оно было отнюдь не простым, и чтобы принять его надо было не только оценить обстановку и прийти к выводу, что другого выхода нет, но и решиться на него. Я колебался и никак не мог заставить себя произнести роковые слова, когда к нам поднялся Алахвердиев.

– Старый! Седов очнулся.

– Как он?

– Очень плохой. Глаза открыл, попросил пить, но ничего не понимает. Серёга доложил ему обо всём, а он слушает его как шум водопада.

– Ясно. А как китаец?

– Лежит.

– Иди назад. Скажи Серёге, пусть через двадцать минут сделает хунхузу укол.

Ясно мне было одно. Если мы в ближайшее время не переправим Седова на наш берег и не передадим его медикам, у нас на руках останется только его труп. Старший лейтенант умирал. Тут было уже не до колебаний. Я сплюнул и, ни к кому конкретно не обращаясь, тихо сказал:

– Шумнуть бы километрах в двухтрёх отсюда.

Ответом мне было молчание. Все прекрасно понимали, что кроме нас организовать этот шум и, тем самым, отвлечь на себя внимание китайцев, некому. Причем шуметь следовало, самое меньшее, из двух автоматов. Китайцы – не дураки, на одиночного бойца они не будут снимать силы с других участков, быстро поймут, что к чему.

Я знал, что за час до планируемого перехода группа прикрытия поднимет на границе приличный шум гденибудь километрах в двадцати отсюда. Но я никогда не считал противника глупее себя. Раз уж они вычислили район, где мы находимся, то шум с той стороны они правильно расценят, как попытку отвлечь внимание, и ещё плотней стянут кольцо окружения. Шум нужен был с этой стороны. И шум хороший.

Но всё дело было в том, что у тех, кто будет шуметь, шансы прорваться на нашу сторону будут не минимальные и даже не нулевые. Они будут отрицательные. Ведь их задача будет состоять не в том, чтобы переправиться на тот берег; это двоим сделать несравнимо легче чем всей группе. Их задача будет оставаться на этом берегу и до последней возможности отвлекать на себя силы китайцев. Создавать впечатление, что группа прорывается именно здесь.

Все это прекрасно понимали и молчали. Я тоже молчал и отсчитывал про себя время. Произнося роковые слова, я заранее решил, что если за три минуты никто не решится, то шуметь пойду я сам.

– А что? Я люблю пострелять вволю, – спокойным, будничным голосом сказал вдруг Гриценко, – Кто со мной?

– Я! – хором ответили Васечкин и Цыретаров.

– Нет, мужики, – возразил Гриценко, – Втроём им с раненным и языком через Аргунь не перебраться. Со мной пойдёт, – он на секунду задумался, – Со мной пойдёт Гриня. Старый, ты не возражаешь?

– Не возражаю, – сказал я, отдавая Гриценко свои гранаты, и обратился к Васечкину, – ты тоже отдай, им они будут нужнее.

– Вот за это спасибо! – обрадовался Цыретаров, – Ну, мы пошли.

– Подожди, – остановил я его, – Сделаем ещё вот что.

Я достал блокнот и светящейся пастой набросал шифровку.

– Перед тем как начать шум, выйдете в эфир вот с этим. Наши сейчас на дежурном приёме, примут и поддержат вас одной или двумя БМП. И шуму будет больше, и вам – полегче. Да и хунхузы сейчас щупают эфир, наверное, сразу пятью пеленгаторами. Засекут вас весьма точно.

– Это – дело, – согласился Гриценко, – Вы только здесь не оплошайте, а мы не подведём.

С этими словами Гриценко и Цыретаров исчезли в темноте. Спокойно, без лишних слов, словно шли не на верную смерть, а на обычную разведку, обстановку проверить. Но через несколько секунд Цыретаров вернулся, оставил нам свою надувную лодку и снова исчез. Ребята уже вычеркнули себя из жизни. Переправиться вплавь через ледяную Аргунь не было никакой возможности. Да и не думали они об этом, они думали о нас.

Мы с Васечкиным спустились вниз. Седов лежал на снегу и смотрел в звёздное небо.

– Как себя чувствуешь, Федя? – спросил я его, – Сейчас будем домой пробираться.

– Не ответит он, Старый. Не слышит он ничего, – сказал Корнеев и спросил, – А где Васёк с Гришей?

– Шуметь пошли, – коротко объяснил я.

Сергей всё понял и не стал задавать лишних вопросов, за что я был ему несказанно благодарен.

– Хунхуза уколол?

– Вколол.

– Тогда разделим гранаты, мы свои ребятам отдали, и будем готовиться к движению.

Через двадцать минут мы поднялись на сопку. Дорога была тяжелая, но Седов не издал ни звука и продолжал глядеть на звёзды неподвижными глазами. Скорее всего, он уже ничего не чувствовал и не осознавал. На дороге всё было попрежнему. Так же маячил БТР и передвигались, патрулируя свои участки, пары солдат.

– Действуем так. Когда начнётся шум, спускаемся вниз и ждём за теми кустами. Как только дорога освободится, Игорь и Гурбон с командиром и китайцем – бегом к Аргуни. От дороги до неё здесь чуть больше двухсот метров. Мы с Серёгой прикрываем. Сразу надувайте две лодки и чиркните зажигалкой. По этому сигналу пойдём и мы. Вы нас не ждите, сразу отваливайте. В одной лодке пойдёт Гурбон с Седовым, в другой – Игорь с китайцем. Всё ясно? Тогда ждём.

Никто не сказал ни слова. Всё было понятно. В первую очередь надо переправить раненного и «языка». Отход всегда прикрывают самые опытные.

Ждать пришлось недолго. Скоро с востока донёсся звук автоматной очереди из китайского АК. Ей ответила очередь из советского АКМ. Ребята поступили правильно. Они не стали первыми открывать огонь и вызвали его на себя, попытавшись пересечь дорогу. Завязалась перестрелка. К треску автоматных очередей присоединился стук пулемёта. Взлетело несколько ракет. Мы осторожно спустились с сопки и затаились в кустах в пятидесяти метрах от дороги.

А на востоке разгорался настоящий бой. Уже рвались гранаты. Я внимательно прислушивался: в автоматной разноголосице четко прослушивалась работа двух наших АКМ. По отдельности звук советского и китайского автоматов различить трудно, а когда они работают вместе, отчетливо слышно, как китайский АК захлёбывается от собственной скорострельности. Его очереди звучат более слитно.

Китайцы на дороге прекратили движение и смотрели на восток. Мы ждали. Наконец, видимо, прошла команда. Прозвучала китайская речь, солдаты стоявшие западнее, побежали к машине, мотор завёлся, и БТР двинулся на восток, подбирая по дороге патрульных.

Мы продолжали ждать, затаив дыхание. Через несколько минут с запада проехал ещё один БТР, за ним ещё и ещё. Нешуточные силы притянули к себе ребята. Каково им там приходится? С востока доносился непрерывный автоматный треск и дробь пулемётов. Но в этом «оркестре» ухо четко улавливало партию двух советских автоматов. Значит, Григорий и Василий живы и ведут бой.

Бронетранспортёры с запада проходили через равные промежутки времени. Я насчитал их шесть штук, после чего движение на дороге прекратилось. Одновременно я уловил, что дуэт АКМ прервался и перешел в соло. Остался ктото один. Но кто? Гриценко или Цыретаров? Этого мы никогда уже не узнаем. А АКМ продолжал свою одинокую песнь в сопровождении китайских автоматов и пулемётов. Изредка, как удар барабана, бухали разрывы гранат. И тут в этот «концерт» вступили новые «инструменты». Я услышал характерный звук, и мне захотелось заорать от радости. Это били орудия БМП. Значит того, кто остался поддерживают с нашего берега. Наш замысел полностью удался. Теперь китайцы окончательно поверят, что мы прорываемся именно в том месте. На дороге попрежнему никого не было.

– Гурбон, Игорь! Вперёд! – приказал я.

Ребята подхватили Седова и побежали через дорогу. Я толкнул в спину пленного и приказал покитайски:

– Вперёд! Бегом!

Тот безропотно побежал за разведчиками и скрылся вместе с ними в темноте. До боли в глазах мы с Корнеевым всматривались в темноту и прислушивались к перестрелке на востоке. Раз стреляют, значит, тот, кто остался в живых ещё держится и притягивает к себе китайцев, давая нам возможность переправиться.

Далекодалеко на севере вспыхнул и тут же погас слабый огонёк. Мы с Сергеем выдохнули одновременно: «Пошли!», вскочили и бросились к дороге. И тут случилось непредвиденное. Слева раздался шум мотора, и изза сопки выкатил БТР152, осветив нас с Сергеем фарами. Тотчас ударил пулемёт, и над головой противно заныли пули. Мы бросились на землю, перекатились через дорогу и метнулись в сторону, чтобы уйти из конусов света. Но БТР уже разворачивался в нашу сторону, пулемёт поднимал вокруг нас фонтанчики снега, а через борта прыгала на землю пехота, разворачиваясь в цепь. Нам с Сергеем не оставалось ничего, кроме как принять бой. И откуда взялся этот чертов БТР?

Уже в Монастыре я узнал, что у этого бронетранспортёра на подъёме заглох мотор, и водитель наладил его как раз в тот момент, когда мы с Корнеевым решили пересечь дорогу. Это была роковая случайность, которую невозможно было предусмотреть. Магистр тоже ничего не знал об этом бронетранспортёре, иначе он предупредил бы меня.

Мы залегли и открыли огонь, отвлекая на себя внимание китайцев, чтобы они не заметили Алахвердиева и Васечкина. Но наши старания были напрасными. Немного сзади и слева от меня ударил третий АКМ. Я оглянулся и обалдел.

– Гурбон! Ты что здесь делаешь?

– Стреляю! – ответил Алахвердиев, выпустив по наступающим китайцам длинную очередь.

– А Игорь где?

– Языка стережет, – и снова очередь.

– Вы с ума сошли! Немедленно уходите на наш берег!

– А вы?

– Мы вас прикроем!

– Нет, Старый! Мы вас не бросим! – и снова очередь.

– Ефрейтор Алахвердиев! Немедленно доставить языка и раненного на наш берег! Это – приказ, мать твою! Рвите когти, Гурбон, мать твою, всю в саже! Не хрен здесь всем за зря пропадать. Мы выберемся. Дёргайте отсюда!

До Алахвердиева дошло, он выстрелил последний раз, поменял магазин, бросил мне две гранаты и исчез в темноте. Но было уже поздно. БТР ещё раз развернулся, и в свет его фар попали две лодки у берега. Пулемётчик немедленно перенёс огонь на них. С нами справится и пехота, да и помощь сейчас подойдёт. А этих упустить никак нельзя. Васечкин отгрёб подальше от берега, и его подхватило течение. А вот Алахвердиеву придётся туго, если мы ничего не предпримем.

Первое, что я попытался предпринять, это подавить пулемет огнём из автомата. Но из этого ничего не вышло. Китайцы установили в качестве защиты пулемётчика броневой щиток, и мои пули только рикошетировали от него.

– Старый! Прикрой меня, я пошел! – крикнул Корнеев.

Я понял его намерение: он хотел подобраться к бронетранспортёру вплотную и забросать его гранатами, благо сверху БТР152 открыт как кузов грузовика. Это было рискованно, но другого выхода всё равно не было. Я швырнул в наседающих китайцев две «лимонки», заставив их прижаться к земле, и длинной очередью разрядил магазин автомата, не давая им поднять головы.

Сергей привстал, готовясь совершить свой бросок к бронетранспортёру. Но в этот момент с северного берега в лоб БТРа ударила пулемётная очередь, и тут же, следом за ней, прилетела реактивная кумулятивная граната. Грянул взрыв, БТР вспыхнул, пулемёт замолчал, фары погасли. А пулемёт с северного берега прижимал китайцев к земле, стегая по ним длинными очередями. Нас поддерживали огнём БМП.

Вторая БМП ударила левее. Оттуда подходил ещё один БТР. Операторнаводчик промахнулся, но БТР резко изменил направление движения, и из него посыпалась пехота. Её тут же уложили на снег пулеметные очереди, но это не помешало им открыть огонь по нам. Становилось жарко. Надо было уносить ноги. Если в ближайшие минуты сюда пожалуют все БТРы, ушедшие на Гриценко и Цыретарова, то нам даже поддержка не поможет.

– Серёга! Отходи, я прикрою! Потом меняемся! – крикнул я.

Корнеев откатился в сторону и исчез гдето сзади. Я швырнул ещё одну гранату и выпустил длинную очередь. Сразу же откатился в сторону и отполз назад. Китайцы начали долбить по тому месту, где я только что лежал. Но сзади ударил автомат Корнеева. Под его прикрытием я короткими перебежками двинулся по направлению к берегу. Пули свистели и справа, и слева, и над головой, и чмокали под ногами. Любая из них могла стать моей, но не стала. Я знал точно: раз я их слышу, значит, мимо; свою пулю я не услышу. Хорошо ещё, что наши пулемёты и Корнеев прижимали китайцев к земле и не давали им как следует прицелиться.

Проскочив мимо Сергея и пробежав ещё метров сорокпятьдесят, я залёг и открыл огонь. Теперь стал снова отходить Корнеев. А с нашего берега непрерывно били пулемёты и ухали орудия БМП. Так мы с Сергеем, поочерёдно играя в пятнашки со смертью, добрались до берега. Лодки Алахвердиева там уже не было. Значит, он уже на нашем берегу. Я извлёк пакет, открыл вентиль баллончика и бросил всё это в воду. Через полминуты перед нами была надувная лодка.

– Поехали, Серёга! – крикнул я.

Корнеев поднялся и, както неестественно перегнувшись, направился ко мне.

– Что с тобой?

– Зацепило, б…!

– Куда?

– В правый бок.

– Грести сможешь?

– Не знаю. Попробую.

– Лучше не пробуй. Ложись, сам справлюсь

Корнеев буквально свалился в лодку, я столкнул её поглубже, и мы, подгоняемые свистом пуль, поплыли к нашему берегу. Взлетели осветительные ракеты. На фоне черной реки, залитой мёртвенным светом, я в своём светлосером комбезе оказался прекрасной мишенью. Но китайцы не успели пристреляться. Наши операторынаводчики оставили китайцев в покое и быстро расстреляли висевшие над Аргунью «фонари». А я грёб так, словно участвовал в Олимпийской регате. Несмотря на приличный морозец, я под комбезом был весь мокрый. А над головой занудно выли пули и шлёпались в воду.

Наконец лодка ткнулась в берег. Я выбросил на берег автоматы и начал вытаскивать отрубившегося Корнеева. Тотчас несколько пар рук помогли мне. Меня подхватили под руки и потащили.

– Быстрее, Старый, быстрее! Эх, и жарят, сволочи! Здорово вы их разозлили!

Неподалёку стояла БМП, к ней меня и тащили.

– Стойте, мужики! А где мой автомат? – спохватился я.

От машины отделился человек невысокого роста в черном комбинезоне и обнял меня за плечи.

– Успокойся, Володя, несут твой автомат. Да успокойся же ты! Всё кончено, ты уже дома.

Это был командир батальона, майор Сурков.

Я попытался доложить:

– Товарищ гвардии майор! Группа вернулась из поиска. Задание выполнено…

– Отставить, старшой! Всё знаю. Скажи только, где ещё двое: Гриценко и Цыретаров? Ждать их нам?

– Это они поднимали шум.

– Понятно. Последний АКМ замолчал, когда мы открыли огонь отсюда. Садись, поехали.

– А где Седов, Корнеев, язык?

– Седова и Корнеева уже увезли на санитарке. Языка тоже уже нейтрализовали и увезли. Поехали и мы. Ты, Володя, даже не представляешь, что вы натворили! У них вся дивизия уже сутки на ушах стоит, поднятая по тревоге. У этого майора была с собой карта с указанием районов развертывания частей дивизии для атаки нашей территории. Он поехал выбирать места для пунктов связи. И охрану, дурак, не взял с собой. Наши всё время их переговоры слушали. Постоянно звучала фраза: «Любой ценой! Любой ценой!» А пять часов назад прошло сообщение: «Они в кольце!» Мы уж решили: всё. А вы вырвались и языка притащили! Жалко ребят, но на войне, как на войне. Они – настоящие мужики, солдаты. Поехали, отдохнуть вам надо.

Оказавшись в Монастыре, я проследил судьбу всех, с кем так плотно связала меня эта операция. Вся группа была представлена к орденам. Гриценко, Цыретаров и Седов – посмертно. Седов умер на операционном столе, сердце не выдержало. Старший сержант Лавров уволился в запас, окончил институт и работал на авиационном заводе. Корнеев вылечился после ранения, вернулся домой и стал машинистом тепловоза. Игорь Васечкин сменил Лаврова на должности замкомвзвода и за оставшиеся полгода службы подготовил шесть групп и с тремя из них ходил на китайскую сторону.

А вот Алахвердиеву не повезло. Ему присвоили звание младшего сержанта и назначили командиром отделения. В первом же выходе он возглавил пятёрку. Всё прошло тихо и благополучно. Но при обратном переходе их случайно засёк наблюдатель китайской миномётной батареи, которая находилась в этом районе на учениях. Батарея открыла огонь, когда разведчики уже высаживались на наш берег. Они быстро ушли за сопку, где их ждали БМП. На берегу продолжали рваться мины. Гурбон весело рассмеялся, обнажив свои красивые белые зубы:

– Спохватились хунхузы! Эх, и вороны! Лупят теперь в белый свет, как в копеечку!

И в этот момент одна из мин, пущенная на предельную дальность, вслепую, просто со зла; разорвалась в тридцати метрах. Никто из разведчиков и встречающих не пострадал. Но Гурбону осколок врезался точно между глаз. Он так и умер с улыбкой на губах.

Но самое удивительное я обнаружил, когда решил посмотреть последний бой Гриценко и Цыретарова. Тот автомат, что замолчал первым, был автоматом Цыретарова. Его прошила пулемётная очередь, когда он менял позицию. Как раз в этот момент с нашего берега открыли огонь две БМП. Но силы были слишком неравны. Китайцы, невзирая на потери, упорно прижимали Гриценко к берегу, где ему укрыться было совершенно негде. Уже раненный он расстрелял последние патроны и бросился в поток. Тут его настигла ещё одна пуля. Переплыть Аргунь он был уже не в силах. Течение подхватило Гриценко и потащило на восток. Китайцы решили, что он утонул. Но в трёх километрах восточнее, где река поворачивала на север, истекающего кровью Гриценко выбросило на китайский берег.

Там его на рассвете нашёл пришедший за водой стариксвинопас, живший в хижине неподалёку. У старика не было особых причин любить председателя Мао. К тому же в душе его навсегда поселилось уважение к русским солдатам, которые в сорок пятом году громили в этих краях японцев. Старик оттащил Гриценко в свою хижину. Там он почти три месяца лечил его травами, кормил свининой и поил кобыльим молоком. Уже после Нового Года Гриценко окреп настолько, что мог оправиться на нашу сторону.

Но старик предостерег его. Он видел, как китайские солдаты минировали берег Аргуни на большом протяжении. Гриценко обследовал берег, но под снегом видимых признаков мин не обнаружил. Идти наудачу было слишком опасно. Тогда старик уложил его на повозку, завалил кучей свиного навоза и повёз в село, куда он раз в месяц возил свинину и навоз. Ночью Гриценко перешел Аргунь под самым носом у китайцев, патрулирующих берег реки.

На Советском берегу его сразу задержали пограничники. Никаких документов, никакого оружия; одет, черт знает как, да ещё и навозом весь перемазан. На шпиона или диверсанта не похож. Но то, что рассказывал Гриценко, было настолько невероятным, что его почти два месяца продержали на гауптвахте погранотряда. Всё это время командир отряда вёл секретную переписку, пытаясь установить: был ли в действительности такой младший сержант Гриценко, который, как он утверждает, в октябре ходил в поиск на китайскую территорию. Дело было в том, что Гриценко перешел границу на участке уже другого погранотряда, командир которого, естественно, ничего не знал об октябрьской операции на соседнем участке. А поскольку эта операция носила совершенно секретный характер, то и ответы на свои запросы командир получал туманные и расплывчатые.

В конце концов, в погранотряд приехал офицер из штаба армии. Он был полностью в курсе прошедшей операции. Просто, сведения о том, что пропавший на китайской территории Гриценко объявился, попали к нему только два дня назад. Злую шутку сыграл с Гриценко режим секретности.

Офицер допросил Гриценко, убедился, что он именно тот, за кого себя выдаёт, и увёз его в штаб армии. Там Гриценко вручили «посмертный орден» и уволили в запас. А в его полку и в его взводе друзья так ничего и не узнали о том, что их товарищ, который ценой своей жизни обеспечивал возвращение группы разведчиков, остался жив. Для них он так и остался погибшим героем.


Глава Х. Генрих Краузе.


Установления просты, и их всего три: слепая вера в непогрешимость законов, беспрекословное оным подчинение, а так же неусыпное наблюдение каждого за всеми!
А. и Б. Стругацкие

Шеренги имперской гвардии напоминали черные монолитные стены. Они молча вышли из лайнера и без единого звука построились в каре. Потом, так же в полной тишине, каре разделилось на группы в две шеренги каждая. Эти шеренги безмолвно двинулись на толпу, собравшуюся на космодроме.

Гвардейцы были одинакового роста, ровно сто восемьдесят пять сантиметров. Длинные блестящие плащи черного цвета, краснобелые шлемы, а под ними – бледные неподвижные, совсем каменные, лица. Эти неподвижные лица были настолько похожи друг на друга, что создавалось впечатление, что эти солдаты не женщинами рождены, а клонированы из одного исходного материала. Эта одинаковость лиц, точнее, безликость вкупе с мрачной тишиной производили жуткое впечатление. Среди встречавших лайнер были убелённые сединами, покрытые шрамами и ожогами Космические Волки. Онито видали всякие виды, и никто из них в своё время не дрогнул перед строем крейсеров противника. Но и эти, увенчанные титулами и наградами, ветераны поддались всеобщему трепету и безмолвно отступали перед надвигающейся горсткой гвардейцев, не идущей ни в какое сравнение с бронированными колоннами Федерации Альтаира. Они, стоящие в первых рядах, безропотно попятились, наступая на ноги стоящим сзади военным рангом пониже. Те тоже теснились назад, нажимая плечами на роскошную толпу придворных дам герцогини Каллисто. Ктото падал, когото сильно придавили. Но все молчали, никто не роптал и не нарушал тишины, повисшей над космодромом.

А гвардейцы образовали живой, или почти неживой, коридор, в одном конце которого был парадный трап лайнера, а в другом стояли князь Джайл, командующий Ударным Флотом Империи, граф Деков, командующий центральной базой имперских космических сил на Обероне, и граф Глюм, премьерминистр Великого Герцогства Каллисто.

Образовав коридор, гвардейцы перестроились. Одна шеренга развернулась лицом внутрь коридора, а вторая осталась на своих местах. Мы, не раз смотревшие в лицо смерти, чувствовали себя под неподвижными взглядами гвардейцев и их короткоствольными мощными лучемётами весьма неуютно.

– Роботы! Биороботы! – услышал я сзади тихий шепот.

– Нет, скорее, это – киборги, – прошептали в ответ.

Мне не надо было оборачиваться, я узнал голоса. Это были советник герцогини Каллисто и главный управляющий селеновыми рудниками. А то, что они сказали, выражало общее заблуждение непосвященных. Имперские гвардейцы не были ни биороботами, ни киборгами. Они были обыкновенными людьми, детьми обыкновенных родителей. Я, барон Пивень или хроноагент Краузе, знал это точно. Барон Пивень трижды доставлял на Землю транспорты с восьмидесятилетними детьми обоего пола, прошедшими предварительный отбор на своих планетах. Больше эти дети никогда не видели своих родителей, и родители ничего и никогда не могли узнать об их судьбе.

Детей доставляли в специальные лагеря, где мальчиков и девочек подвергали строгому и глубокому тестированию по всем параметрам. После этого их распределяли по учебным корпусам. Отныне их отцами и матерями становились командиры, а братьями и сёстрами – такие же воспитанники, только постарше. На срок от четырёх до десяти лет дети уже не принадлежали себе. Они принадлежали Ордену, были его собственностью, с перспективой стать когданибудь его членами. Даже в тюрьмах не было такого жестоко регламентированного режима, какойсуществовал в этих корпусах. Достаточно сказать, что все воспитанники, без исключения, в обязательном порядке проходили сначала розги, потом, когда подрастали, плети, а в заключение и шпицрутены. Не было никакой возможности избежать этого никому. Считалось, что это закаляет будущего члена Ордена морально и физически. Впрочем, одно исключение всётаки было. Розги, плети и шпицрутены не применялись в корпусе, где обучались девочки, которым предстояло стать персоналом Домов Любви. Впрочем, они никогда и не могли стать членами Ордена. Их внешность, в том числе и кожу, следовало беречь и холить. У них практиковались другие методы «закалки».

Стоило ли говорить о том, что «отсев» из корпусов был весьма высок. Режима не выдерживали от тридцати до сорока процентов воспитанников. Но мало кто из них покидал корпус живым и отправлялся на рудники, заводы или фермы. Большинство просто не выживало. С теми же, кто, доведённый режимом до последней крайности, пытался протестовать, возмущаться или, не приведи Время, бунтовать; поступали просто. Их запарывали насмерть. На глазах у всего корпуса, а часто и при непосредственном участии всех воспитанников. Прогоняли по несколько раз «сквозь строй». Это тоже «закаляло» будущих членов Ордена морально и физически.

Я знал это не понаслышке. Барон Пивень сам получил воспитание в корпусе космофлота. Он выжил, вышел из корпуса и два года прослужил комендором на звездном крейсере. После этого он прошел ещё одно тестирование и был направлен в Космическую академию. Выйдя из неё через четыре года, он шесть лет стажировался на должностях пилота и штурмана, а потом сам стал командиром корабля. Сейчас Пивень командовал крейсером «Буслай», названном в честь древнего новгородского героя. За годы службы Пивень участвовал во многих кампаниях, сражался во многих битвах и высаживал десант на многие планеты. Титул барона и звание полковника говорили сами за себя. В настоящее время крейсер «Буслай» входил в состав Ударного Флота Империи и базировался на Обероне.

Три года назад Пивень встречался с начальником учебного корпуса имперской гвардии. То, что он там увидел, заставило его вспомнить свой собственный корпус, как райскую обитель. Вряд ли в корпусах, где обучались будущие десантники и гладиаторы, нравы были круче, чем в гвардейском корпусе. За три часа Пивень не увидел ни одного нормального человеческого взгляда, ни одной улыбки, ни разу не услышал детского смеха. За все проявления естественных человеческих чувств воспитанников наказывали самым жестоким образом. Скамейки и козлы для порки почти никогда не пустовали, так же как и рамы для наказания кнутом.

Воспитанникам постоянно внушали, что они появились на свет с одной целью: охранять обожаемого императора, обеспечивать безопасность его самого и его семьи. Им вдалбливали, что императору абсолютно не на кого положиться, кроме своей гвардии. Все остальные: не императорская семья и не гвардейцы; только и думают о том, чтобы организовать заговор с целью убийства императора и захвата власти. А раз так, значит, все они – потенциальные преступники. Отсюда вытекает, что любой гвардеец властен над жизнью и смертью любого представителя низшей касты.

Я ещё раз прислушался и вздохнул с облегчением. Сзади больше не шептались. Не дай Время, гвардейцы услышат и, не рассуждая долго, откроют огонь на поражение. Раз шепчутся, значит, чтото злоумышляют против Владыки Галактической Империи. А если заодно погибнут дватри десятка непричастных, то и черт с ними. Другие лучше запомнят урок.

В учебный корпус гвардейцев Пивень прибыл уже в ранге барона и в звании полковника Космического Флота. Его грудь была увешена орденами и почетными знаками, среди которых ярко выделялся Знак Ордена. Но никто из воспитанников не отдавал ему чести и не уступал дороги. Он не принадлежал к Гвардейскому Легиону и, с точки зрения кадетов, был никем, пустым местом. Они молча шествовали мимо барона, глядя остановившимся взором кудато поверх его головы, выпятив нижнюю челюсть и плотно сжав губы. Такой осанке, взгляду и выражению лица гвардейских кадетов начинали обучать сразу при поступлении в корпус. Отсюда и то впечатление, какое производили шеренги гвардейцев: безликости и удивительной похожести друг на друга.

Только одна группа самых младших воспитанников, увидев мантию из черного бархата, усыпанную звёздами и подбитую рыжим мехом силкума и золотые с камнями ордена; почтительно расступилась перед полковником Космического Флота. Но старшие кадеты тут же похватали малышей и потащили к скамейкам, стоящим неподалёку. Возле каждой скамьи была бадья с водой, где мокли розги. С ребятишек тут же стащили колготки, сорвали курточки, уложили на скамьи, и розги засвистели. Мальчики переносили порку, стиснув зубы, стараясь не издавать ни звука. Они уже хорошо знали: за каждый крик или стон полагалось по пять дополнительных ударов; но общим числом, для этого возраста, не более пятидесяти.

Пока я вспоминал эти «приятные» моменты, откинулась стенка парадного трапа лайнера, образовав пологий пандус. Два биоробота спустились по пандусу и раскатали ослепительнобелую дорожку до самого конца коридора, образованного гвардейцами. Грянула торжественная музыка. Она резала уши собравшимся для встречи императора своей необычностью. Но я, хотя и не большой знаток музыкального искусства, узнал в ней увертюру к какойто опере Вагнера.

Под эту торжественную и мрачную музыку в проёме трапа появился император Богдан XXVII, Владыка Галактической Империи и Великий Магистр Ордена. Его сопровождала императрица, идущая на шаг сзади, справа. Они спустились по пандусу и медленно двинулись по дорожке. Пара эта поражала своим контрастом. Император и Великий Магистр был в традиционной одежде высших лиц Ордена. Ничего броского, ничего яркого: воплощение аскетизма и умеренности. Длинный, почти до земли, плащ из черной кожи с накинутым капюшоном, скреплённый на груди пряжкой из воронёной стали. Черная, с красной каймой, обтягивающая тело курка из тонкого сукна. Такие же черные чулки и блестящие черные ботфорты до середины бёдер. Императору было пятьдесят два года. Держался он прямо, его выправке и надменному выражению лица позавидовал бы любой гвардейский капитан. Челюсть так выдавалась вперёд, что тронутая сединой бородка, казалось, лежала параллельно земле.

Императрица Маргарита в противоположность своему супругу была воплощением молодости, красоты и роскоши. Высокая, стройная с великолепной фигурой, которую прекрасно подчеркивало специальное одеяние, недавно вошедшее в моду. Это был комбинезон, обтягивающий тело целиком от пальцев ног до шеи и локтей или запястий. Он шился только по индивидуальному заказу и надевался на голое тело. На спине он скреплялся магнитными плёнками. Даже изготовленный из обычной эластичной ткани он стоил безумно дорого. Императрица Маргарита обтянула своё тело тонкой чешуйчатой кожей терса, гигантского ящера, обитающего в Системе Водолея. Каждая чешуйка кожи, облегающей фигуру Маргариты, горела своим светом, и цвета отблесков ежесекундно менялись. Казалось, что это не Маргарита, а живой фейерверк. Судя по всему, такое одеяние стоило бюджета небольшой планеты. Маленькие ножки Маргариты были обуты в открытые золотые туфельки на высоченной шпильке, а руки до локтей были обтянуты золотыми же лайковыми перчатками. Светлорусые волосы, усыпанные мелкими бриллиантами, ниспадали «водопадом» до пояса. Золотая диадема с тремя рубинами украшала прелестную головку на длинной стройной шейке. Изпод тонких бровей поглядывали большие бархатистые темнокарие глаза.

Маргарите было не более двадцати лет, она обвенчалась с императором два месяца назад, и была уже четвёртой супругой. По обычаю, императрице не должно быть более тридцати лет. Достигнув этого возраста, супруги императора получали развод и удалялись в монастырь на озере Селигер. Такая же участь ждала и Маргариту. Она прекрасно это знала, но не унывала. Это будет через десять лет, а пока… Эти десять лет можно прожить так, что потом будешь вспоминать их всю оставшуюся жизнь. Показной аскетизм и простота Ордена не имели к высокопоставленным женщинам никакого отношения. Им было позволено всё, и в их распоряжении находилась умопомрачительная статья имперского бюджета «на представительские расходы».

Царственные супруги прошли мимо нас медленным торжественным шагом. Он, тяжело и твёрдо ступая в своих ботфортах; она, легко шагая в своих золотых туфельках, едва касаясь земли пальчиками ног. Не дойдя пяти шагов до встречающих высших лиц, Богдан и Маргарита остановились. Князь Джайл, граф Деков и граф Глюм отвесили придворные поклоны, дамы герцогини Каллисто присели в глубоком реверансе, и граф Глюм произнёс приветственную речь.

Император прибыл инспектировать Ударный Флот Империи накануне боевых действий против мятежного королевства Цефей. Но флот базировался на Обероне, который принадлежал герцогству Каллисто. Этикет предписывал Богдану начать свою работу с визита к герцогине и провести у неё не менее двух дней. Потомуто императора и приветствовал именно граф Глюм.

Гвардейцы вновь перестроились, образовав каре. В центре расположились император с супругой, граф Глюм, князь Джайл и граф Деков. За пределами черного прямоугольника следовали высшие офицеры флота, финансовые и промышленные тузы герцогства и придворные. Вся эта процессия покинула космопорт и, выйдя на скоростную ленту шоссе, двинулась в столицу. Там, во дворце, императорскую чету ожидала Великая герцогиня Каллисто Елизавета. В зените горело искусственное Солнце голубоватого цвета. Под его лучами серебряная лента скоростного шоссе весело искрилась и сверкала. По обочинам шоссе тянулись широкие тротуары из зелёного кирпича. Они от космопорта и до самой столицы были заполнены толпами народа: свободными и крепостными. В день прибытия императора герцогиня Елизавета остановила работу на всех рудниках, заводах и фермах. Так требовал этикет. Толпа в разноцветных ярких одеждах сливалась в сплошную пёструю ленту.

Герцогство Каллисто располагалось на спутниках Юпитера, Сатурна и Урана, а так же на части малых планет, входящих в пояс астероидов. Образовалось оно несколько столетий назад. Когда бывшие каторжники, которым было запрещено возвращаться на Землю, заселили эти спутники и малые планеты, они выбрали парламент или, это будет точнее, паханат и провозгласили независимую Республику Каллисто. Около пятидесяти лет Земная Федерация и Орден пытались вернуть под свою руку отколовшуюся часть Солнечной Системы. Войны шли с переменным успехом. Наконец Земля признала суверенитет Республики Каллисто, установила с ней дипломатические отношения и подписала ряд договоров.

Спустя пятнадцать лет после этого события завершилась давно назревавшая пятая научнотехническая революция. И вот тутто и оказалось, что во владении Республики Каллисто находится до восьмидесяти пяти процентов имеющегося в Солнечной системе запаса самых необходимых для новейших технологий элементов. Таких как рубидий, франций, индий, астат, селен, галлий, европий, гольмий и многих других. Причем, на астероидах и безатмосферных спутниках эти элементы, не подверженные губительному воздействию воды, кислорода и галогенов, имели высочайшую степень чистоты. Потомки бывших каторжников были людьми сообразительными и грамотными. Они не только быстро организовали добычу и обогащение руд этих элементов, но и создали предприятия по производству обширной номенклатуры новой продукции, для функционирования которой эти элементы были необходимы или являлись её компонентами. Состояния в Каллисто росли как на дрожжах. С перенаселенной Земли началась массовая эмиграция безработных, которые потоком устремились на рудники и заводы Каллисто.

Внедрение достижений пятой научнотехнической революции позволило начать Великую Звёздную Экспансию. Но ни один межзвёздный корабль не мог улететь дальше Трансплутона без агрегатов и генераторов каллистянского производства. К тому же каллистянские ученые установили, что наиболее удобным местом для старта межзвездных кораблей является Оберон. На этом спутнике была быстро создана мощная космическая база, которую Каллисто любезно предоставила Земной Федерации в аренду за «умеренную» плату.

Звездная Экспансия породила серьёзные социальные и политические изменения. Спустя сто лет после её начала произошла Великая Апрельская Реставрация. Великий Магистр Ордена низложил Правительство Земной Федерации и объявил себя Императором Галактики. В Республике Каллисто призадумались. С помощью Республики Земная Федерация, а ныне Галактическая Империя, создала такой мощный звёздный флот, что Империи будет достаточно однойдвух недель, чтобы прибрать к рукам всю Республику с её заводами, комбинатами, рудниками, космодромами и доходами от них. Достаточно было самого ничтожного повода. Впрочем, и поводато было не нужно. Было бы только желание. А в том, что такое желание появится в самом ближайшем будущем, никто не сомневался.

Потомки каторжников умели держать нос по ветру и быстро нашли решение. По примеру Земли на Каллисто была провозглашена абсолютная монархия. Спикер парламента был объявлен герцогом, а Республика преобразовалась в Великое Герцогство Каллисто. Первым делом новоиспеченный герцог отправился с официальным визитом на Землю. Там он принёс вассальную присягу императору Антону и вступил в Орден. Был подписан вассальный договор. Этим договором Империя обязалась не вмешиваться во внутренние дела Герцогства. Взамен Герцогство передавало во владение Империи космическую базу на Обероне; с условием, что личный состав базирующегося там флота будет обеспечивать безопасность Герцогства и, при необходимости, поступает в распоряжение герцога для улаживания внутренних конфликтов. Свои вооруженные силы Герцогство расформировывает. Тридцать процентов добываемого и перерабатываемого в Герцогстве стратегического сырья является вассальной данью Герцогства Империи. Материалы и изделия, производимые на этом сырье, Империя оплачивает, учитывая только стоимость работ. Остальное сырьё остаётся в распоряжении Герцогства, и Каллисто реализует товары по своему усмотрению и своим ценам.

Проходили годы и столетия. На престолах сменилось много императоров и герцогов, большие изменения произошли и в социальной, и политической сферах. Но вассальный договор, подписанный герцогом Эммануилом и императором Антоном, строго соблюдался. Соблюдался даже тогда, когда Герцогство продавало свои агрегаты, генераторы и ценное топливо, как союзникам Империи, так и её противникам. Империя богатела, но не процветала. Она просто не могла процветать, обременённая астрономическими военными расходами. А вот Герцогство Каллисто никаких военных расходов не несло, и туда неиссякаемым потоком текло золото. Дело дошло до того, что Империя вынуждена была брать у Герцогства кредиты, чтобы решать свои социальные проблемы. Ещё немного, и сеньор с вассалом поменялись бы местами. Но этого не случилось. Император Елисей XVI решил социальные проблемы весьма просто.

Около трёхсот лет назад было узаконено «крепостное право». Рабочие заводов, рудников, предприятий и ферм закреплялись на производстве навечно, как и их потомки. За исключением тех, кто в раннем возрасте, пройдя тестирование, отбирался для обучения в кадетских корпусах. Навечно закреплялись за своими кораблями и воинскими частями и рядовые с капралами. Впрочем, в отношении этого сословия понятие «навечно» было весьма относительным. Империя вела постоянные войны. Звёздная Экспансия ширилась, а на присоединённых территориях то и дело возникали республики, федерации и монархии, пытавшиеся отделиться от Империи. Армия и Флот Империи постоянно были при деле.

Владельцы предприятий и командиры кораблей и частей были полными хозяевами своих подчинённых и их семей, вплоть до «права первой ночи». Они могли продавать своих людей, обменивать их, переселять. Единственно, они официально не имели права казнить своих людей смертью, кроме случаев открытого бунта. Смертные приговоры выносил суд. Но собственник имел право наказывать своих людей другими способами. И никакой закон не мог преследовать хозяина, если он, наказав своего человека тюремным заключением, «забывал» приказать кормить его. Или, к примеру, назначив провинившемуся наказание кнутом или шпицрутенами, «ошибочно» приписывал к числу ударов лишний ноль, а то и два.

Постепенно владельцы предприятий сократили заработную плату своим работникам до минимума, заменяя её «натурой»: питанием, жильём, одеждой, медицинским обслуживанием и другими услугами. А потом перестали платить вообще, отчисляя только установленную законом сумму в пенсионный фонд. У работников пропали все стимулы. Рост производительности остановился, начались случаи саботажа. Временно принятая на период военных действий система «крепостного права» нуждалась в серьёзном реформировании. Это видели все здравомыслящие люди в Империи. Но императоры и их кабинеты, занятые постоянными войнами, не могли найти «крепостному праву» удобоваримой замены. А владельцы предприятий были прямыми противниками «воли».

Но в среде образованных и влиятельных лиц Империи последние пятьдесят лет шло усиленное брожение, нарастало недовольство. Особенно ясно видели грядущую катастрофу в офицерской среде. Офицеры прекрасно понимали, что доведённые до отчаяния безысходностью, оторванные навеки от своих семей, солдаты в любой момент могут повернуть оружие против своих командиров. И тогда, храни Бог Империю!

Высшие офицеры Флота создали подпольную организацию, которая осторожно пополняла свои ряды, привлекая на свою сторону всё новых и новых офицеров. Поначалу организация ставила себе целью арест императора, его низложение и замену другим, который должен отменить «крепостное право» и установить более либеральный режим. Но пять лет назад на очередном съезде «Возрождения», так стала называться офицерская организация, возобладала более радикальная точка зрения. Было решено совершить военный переворот, захватить власть, ликвидировать Орден, провозгласить Республику, отменить позорное «крепостное право» и дать возможность всем вассалам Империи самими определить своё будущее.

Переворот планировалось совершить через десять лет, для чего необходимо было спровоцировать мятеж могучего Королевства Цефей. «Возрождение» было намерено в ходе боевых действий против Цефея организовать ряд поражений имперского флота с тем, чтобы заставить все силы отступить и сосредоточиться в районе Солнечной Системы. Тем самым «Возрождение» создавало перевес десять к одному над вооруженными силами Ордена, которые выполняли функцию непосредственной охраны метрополии. А если прибавить к этому и флот Цефея, который в день М должен был прекратить боевые действия против Империи и присоединиться к восставшим, то превосходство получалось подавляющим. Орден будет вынужден сложить оружие, и восставшим останется только подавить сопротивление Гвардейского Легиона, который, несомненно, будет сражаться за императора до последнего солдата.

Всё было продумано и готовилось тщательно и капитально. Но вмешался ЧВП. Его агенты внедрились в нескольких членов руководства «Возрождения» и возглавили экстремистское крыло. Они замыслили воспользоваться удобным случаем, захватить императора в заложники и продиктовать свою волю. Агенты ЧВП прекрасно знали, что младший брат императора Великий Князь Симеон давно жаждет дорваться до высшей власти в Империи и в Ордене. Он ни на секунду не задумается и уничтожит тех, кто захватил императора, вместе с ним. После этого начнётся такая мрачная реакция и такие массовые репрессии, что всё сегодняшнее, по сравнению с этим, будет вспоминаться как Золотой Век. По замыслу экстремистов, который они держали в тайне от руководства «Возрождения», такой удобный случай представится во время императорской инспекции Ударного Флота перед началом кампании против Цефея. Главным исполнителем акции был назначен генералмайор граф Балиньш, командир линкора «Чингисхан», агент ЧВП.

И вот тут на сцену вышел я, хроноагент Генрих Краузе, внедренный в барона Пивня. Пивень, как и князь Джайл, тоже был членом «Возрождения». Правда, в отличие от Джайла, Пивень не входил в высшее руководство организации. Он был членом штаба, координирующего действия Ударного Флота. В Монастыре мы с Магистром и Катрин тщательно просчитали ситуацию, смоделировали десятки вариантов и приняли решение. Чтобы не насторожить заранее агентов ЧВП, меня внедрили в ночь накануне визита Богдана XXVII на Каллисто. Понятно, что у меня не было времени проконсультироваться с князем Джайлом и согласовать с ним свои действия. До он бы и не поверил мне. Балиньш состоял в организации уже второй десяток лет и всегда отличался высокой дисциплинированностью и полным отсутствием склонности к безумным авантюрам. Мне предстояло действовать одному.

Между тем искусственное солнышко скрылось за горизонтом, но темнее не стало. Весь небосвод заняла громада Юпитера. Голубоватый резкий свет солнца сменился мягким розоватым с сиреневым оттенком свечением гигантской планеты. В этом свете чешуйки комбинезона Маргариты засияли совсем уж невообразимым блеском. А процессия уже вплотную приблизилась к великолепному дворцу герцогини Елизаветы. Дворец, построенный из белого и розового мрамора, стоял на краю глубокого обрыва, и его стены и башни как бы служили продолжением черной диоритовой стены, уходившей в мрачную бездну, куда не доставал отраженный свет Юпитера.

У входа во дворец нас встретил почетный караул во главе с капитаном Шепардом, пилотом моего крейсера. Он в этом месяце, в соответствии с графиком, исполнял обязанности начальника дворцовой гвардии Герцогства Каллисто. Шепард был в какомто невообразимом белом камзоле, отделанном красными кружевами, в красных чулках и белых блестящих ботфортах. На голове красовалась широкополая шляпа, украшенная по полям пышной белой бахромой. Это было очередной изобретение герцогини Елизаветы. Она меняла форму дворцовой гвардии не реже одного раза в дватри месяца.

Перед капитаном дворцовой гвардии имперские гвардейцы остановились, первые две шеренги расступились, дав дорогу Шепарду. Всётаки проинструктировали псов, как надо веси себя во время официального визита. Шепард преклонил колени перед царственной четой, получил благословение Магистра Ордена; ручку, обтянутую золотой перчаткой, для почтительного поцелуя, и повёл процессию во дворец. Имперские гвардейцы перестроились и двинулись черной колонной вслед за главными действующими лицами. Странно было наблюдать эту мрачную черную колонну среди белого и розового мрамора и ярких одежд дворцовых гвардейцев и придворных. Она производила какоето чужеродное впечатление. Словно червяк, обнаруженный в надкушенном великолепном плоде.

Процессия проследовала в тронный зал, обширный как футбольное поле и высокий до такой степени, что трудно было разглядеть его потолок. Частые стрельчатые окна пропускали достаточно отраженного Юпитером света, но этикет требовал, чтобы во время приёма горели люстры. И они полыхали на десятиметровой высоте, свисая откудато из заоблачной выси.

Герцогиня Елизавета сидела на троне в противоположном конце зала. Процессия перестроилась. Капитан Шепард шел между императором и его супругой, сзади следовали Джайл, Глюм и Деков. Имперские гвардейцы расположились и замерли вдоль стен ближе к входу в зал, а сопровождающие прошли несколько вперёд и остановились, заняв места согласно рангам и этикету.

Когда император дошел до середины зала, герцогиня встала и пошла ему навстречу. Вопреки моим ожиданиям, она было одета довольно скромно, даже подчеркнуто скромно. На ней было свободно свисающее длинное, почти до пола, одеяние с окинутым на спину капюшоном, светлопесочного цвета. Чтото вроде плаща на трёх пуговицах. На ногах белые туфельки с плетением ремешков до середины голеней. На руках длинные перчатки из нежнокремовой эластичной ткани. На голове серебряная диадема.

Герцогиня приблизилась к остановившемуся императору, они обменялись поклонами и начали длительный, предписанный протоколом, обмен любезностями.

Герцогиня Елизавета была одной из самых юных властительниц в Галактике. Ей недавно исполнилось семнадцать лет. Не знаю, может быть в многочисленных царствах Империи и были более молодые владыки, но такой развратной государыни не было наверняка, это уж точно.

Отец Елизаветы, офицер Ударного Флота барон Сноудэн, четыре года прятал свою дочь от обязательного тестирования. Он справедливо опасался, что Лиза может попасть в корпус, где готовят персонал для Домов Любви. В тот месяц, когда девочке исполнилось двенадцать лет, барон Сноудэн оказал весьма важную услугу Великому Герцогу Каллисто Евгению IV. На вопрос герцога: «Чем я могу отблагодарить вас, барон?», Сноудэн ответил: «Государь, вы не женаты. Возьмите в супруги мою дочь». Увидев девушку, Евгений был сразу очарован ей, и через месяц состоялась свадьба. Лиза Сноудэн стала Елизаветой Каллисто, Великой Герцогиней.

Герцог Евгений за четыре года до свадьбы прошел двухлетний курс обучения в Космической академии на Земле. Такие курсы специально были созданы для детей высокопоставленных родителей. Барон Пивень обучался в Академии в то же время и отлично знал, как получал военное образование Великий Герцог. Большую часть времени он проводил в ресторанах, на гладиаторских боях и в Домах Любви. Сказочное состояние и богатые внешние данные сделали его весьма популярным в этих заведениях. Жрицы любви с радостью демонстрировали ему своё высокое искусство. Женившись на юной Лизе Сноудэн, герцог Евгений передал ей богатейший сексуальный опыт, приобретенный им в Домах Любви. Семена упали на благодатную почву. Молодая супруга быстро вошла во вкус безумной сексуальной жизни, но счастье молодых длилось не долго.

Через три месяца после свадьбы герцог Евгений IV погиб в бою с эскадрой Федерации Альтаира. Погиб глупо, по собственной вине. Эскадра Альтаира была окружена превосходящими силами и сдалась без единого выстрела. Впрочем, один выстрел всётаки был. Этим выстрелом был уничтожен линкор «Александр Македонский», которым командовал герцог Каллисто. Евгений был отважен, смел до безрассудности, но слаб в тактике. Он оторвался от основных сил имперского флота и неосмотрительно подставил свой корабль под удар. Альтаирцы не могли отказаться от такого подарка.

Двенадцатилетняя Елизавета, овдовев, стала абсолютной властительницей Герцогства. По закону она должна была править до тех пор, пока наследник не достигнет совершеннолетия. Но Лиза забеременеть не успела. Таким образом, юная женщина стала неограниченной владычицей богатейшего в Империи Герцогства. Разумеется, руководил государством граф Глюм, премьерминистр, Елизавета только подписывала указы. Но иногда на неё находил стих, и в ней просыпалась жажда деятельности. Это случалось, как правило, в моменты волнений на рудниках и заводах. Елизавета лично руководила подавлением мятежей и пачками подписывала смертные приговоры, сплошь и рядом заменяя каторгу казнью.

В основном же её время было занято сексом и развлечениями. Большей частью – сексом. Покойный Евгений успел пробудить в ней такие бездны чувственности, что оправдались самые худшие опасения её отца. Елизавета стала жрицей любви, правда, весьма высокопоставленной жрицей. Такой, что никто не мог её осудить. Она сама судила других. По приказу Елизаветы три зала дворца были переоборудованы специально для занятий сексом. Там герцогиня предавалась со своими статсдамами сексуальным утехам: необузданным, изощрённым и изобретательным. Она была поистине ненасытна. За пять лет она по несколько раз пропустила через себя весь офицерский состав Ударного Флота. Офицеры в шутку называли между собой наряд в Дворцовую Гвардию Каллисто «сексуальной повинностью».

Секс стал для герцогини Елизаветы основным содержанием, смыслом жизни. Она просто не задумывалась: хорошо или дурно. Эти понятия заменились у неё другими: сексуально или нет. Поначалу придворные испытывали нечто вроде шока, но Елизавета была Великой Герцогиней, и к её причудам быстро привыкли и ей стали подражать. Теперь уже никто и не думал смущаться или отводить взгляд в сторону, когда Елизавета являлась в тронный зал или на заседание Государственного Совета в какомнибудь экзотическом виде. Пивень хорошо помнил, как она вышла в тронный зал, где происходил приём по случаю годовщины вассального договора. Из всех атрибутов власти на ней была лишь диадема и коротенькая, чуть ниже лопаток, малиновая мантия. Остальной её наряд состоял из белых обтягивающих ягодицы шортиков и блестящих сапожекботфортов кремового цвета. И всё. А когда в моду вошли обтягивающие тело комбинезоны, Елизавета заказала себе одеяние совершенно прозрачное, с широким красным поясом. Ей очень нравилось появляться на людях в таком виде. Впрочем, что греха таить, фигурка у юной герцогини была великолепная, и от неё трудно было оторвать восхищенный взор.

Как и у всех людей, особенно молодых, у Елизаветы были свои склонности и антипатии, в отношении которых она была максималисткой. У неё всё было так: если уж да, то ДА, если уж нет, так НЕТ. Она обожала четыре вещи: оральный секс, ростбиф с кровью по альтаирски, исторические романы и скоростные космические яхты. Случалось, она на дветри недели оставляла Каллисто и улетала на своей яхте с избранным обществом. Что творилось там всё это время, можно только догадываться. Она любила водить яхту сама. При этом ей было абсолютно наплевать на все правила вождения и безопасности. Она считала, что все эти правила писаны не для неё. Командир линкора «Наполеон Бонапарт» поседел в несколько секунд, когда он, набирая субсветовую скорость перед выходом в подпространство, обнаружил прямо по курсу яхту Великой Герцогини, которая «срезала ему нос». За пультом управления сидела сама Елизавета. Она хохотала до слёз, когда линкор врубил аварийное торможение и чуть не рассыпался от перегрузки.

В числе антипатий Елизаветы были гомосексуализм и детективы. Достаточно было намекнуть на когото, что он «голубой», как герцогиня без особых разбирательств тут же подписывала смертный приговор. Её специальным указом из всех библиотек и торговых точек были изъяты и уничтожены все детективные произведения. За распространение такого рода изданий грозили каторжные работы на срок до двадцати лет. Герцогиня никогда не скупилась в этом плане.

Вот такой была Великая Герцогиня Елизавета Каллисто. Зная её нрав и привычки, я ожидал, что она на приёме императора появится в какомнибудь экзотическом, экстравагантном виде, чтобы потом вся Империя долго обсуждала это событие. Но герцогиня вновь всех поразила. Рядом с императрицей Маргаритой Елизавета выглядела монашенкой. Все гадали: что же произошло с герцогиней? Однако, всё разрешилось просто. Скромненький «балахон» был надет на голое тело. Это обнаружилось, когда кончился протокольный обмен приветствиями и любезностями, и герцогиня, заняв место между императором и его супругой, повела их к своему трону. При этом она так резво повернулась, что полы «балахона» разошлись до нижней пуговицы. А пуговица эта было на уровне пояса. Все присутствующие имели возможность обозреть великолепные ноги Елизаветы, её лоно и нижнюю часть животика. Будет о чем посудачить в Галактике!

Весь остаток дня был посвящен официальной части и торжественному ужину. На другой день император с супругой и герцогиней в отдельном кабинете принимал командиров кораблей Ударного Флота. Дождавшись своей очереди, я вошел в кабине, отдал честь императору и отвесил придворные поклоны Маргарите и Елизавете. Император и Маргарита были во вчерашних одеяниях, только Маргарита сменила золотые перчатки на бежевые. Елизавета же переоделась полностью. На ней была невероятно коротенькое платьице из полупрозрачной блестящей голубоватой ткани, обтягивающей великолепные груди с яркими сосками, серебристые босоножки из двух широких ремешков и белые перчатки выше локтя. Герцогиня откровенно скучала и тосковала. Торжественный ужин затянулся почти до утра, и ей не удалось заняться любимым делом. Эти сутки были для неё потеряны, и она с нетерпением ожидала, когда закончатся официальные процедуры.

– Рад видеть вас, барон, в добром здравии и готовым к новым подвигам во славу Империи и Ордена! – произнёс император стандартную фразу и тотчас перешел к неприятной части разговора, – Барон, до меня дошли сведения, что вы пренебрегаете своим религиозным долгом. Я хорошо знаю вас и ценю как грамотного и отважного военачальника. Но за веру мало сражаться, веру надо почитать.

– Ваше императорское величество! – почтительно возразил я, – На борту моего крейсера действует церковь, и отец Евстафий регулярно проводит службы. На них я всегда присутствую, это фиксируется в бортовом журнале. Мне непонятно: откуда у вас появились такие сведения?

– Посещать службы, барон, – император перешел на мягкий, отческий тон, – может и еретик, и сектант. Можно находиться в церкви во время службы, а молиться при этом какомунибудь идолу. Вы поняли, что я имею в виду? Истинно верующий больше заботится не о внешнем благочестии, отстаивая службы; истинно верующий заботится о спасении своей души, регулярно очищая её покаянием. Или вы, барон, считаете, что на вашей душе нет грехов, ваша душа чиста?

– Ваше императорское величество! У меня, как и у каждого солдата, на душе достаточно грехов, в том числе и тяжких. Но я регулярно исповедываюсь у отца Евстафия…

– Барон! – прервал меня император, – Офицеры вашего ранга могут исповедоваться у корабельных священников только в походных условиях. Когда вы находитесь на базе, ваши грехи должны отпускаться в храме. Когда вы последний раз были там на исповеди?

Вот оно что! Барон Пивень действительно избегал исповедей в базовом храме. Он прекрасно знал, что догмат о неразглашении тайны исповеди – это не более чем сказка для наивных простаков. Отцыисповедники базового храма состояли штатными осведомителями службы безопасности Ордена. Все исповеди записывались и тщательно анализировались. А скрыть свои сокровенные мысли в доверительной беседе с отцомисповедником было практически невозможно. Святые отцы не только переняли богатый опыт иезуитов, но и дополнили, развили его и довели искусство выуживания чужих мыслей до совершенства. Скрыть чтолибо от них в длительной беседе мог только полный кретин, думающий исключительно о выпивке и бабах.

– Что же вы молчите, барон? – оставив мягкий тон, спросил император Богдан, – Вам нечего возразить? Не находите ли вы, что ваше поведение позволяет заподозрить вас в сектантстве?

Это было тяжелое и очень опасное обвинение. Положение барона усугублялось ещё и тем, что в Империи практиковалась презумпция виновности. Каждый человек считался потенциально виновным, пока не предъявит доказательств своей невиновности. Сейчас мне предстояло доказывать императору, что барон Пивень – не верблюд. Я лихорадочно обдумывал линию защиты и опровержения обвинений, когда вдруг пришла помощь с той стороны, откуда я меньше всего её ожидал.

– Государь мой! – раздался негромкий, мелодичный голос императрицы Маргариты, – У меня сложилось впечатление, что ты проявляешь излишнюю строгость в отношении этого доблестного офицера. Не ты ли говорил, что первейший долг офицера – это защита интересов Империи. И если офицер, выполняя этот долг, допустит какието нарушения, чемто пренебрежет или даже совершит преступление, ему всё это простится. Осмелюсь предположить, что мы имеем дело как раз с таким случаем. Барон Пивень командует крейсером Ударного Флота, командует не первый год и успешно исполняет свой нелёгкий долг. Я, конечно, ещё не знаю, как ты, всех высших офицеров в лицо. Но награды на груди барона говорят мне о многом. Если ему не хватает времени, чтобы посетить отцаисповедника, то его надо не винить в этом, а посочувствовать и пойти навстречу. Вместе с императорским венцом на меня возложили и священный сан, дающий мне право опускать грехи. Не разрешишь ли ты мне исповедовать этого доблестного офицера?

Ничего себе! Маргарита глядела на меня таким двусмысленным взглядом, что мне без дополнительных объяснений было ясно, что от меня потребуется, чтобы получить отпущение грехов. Но нравы и обычаи императорского двора были далеко не пуританскими и мало чем уступали нравам двора Герцогства Каллисто. Практически все супруги царствующей семьи имели любовников и не скрывали этого. «Правила приличия» требовали лишь одного. Любовники не должны капитально вживаться в свою роль и становиться фаворитами. Всё остальное допускалось. Поэтому император Богдан спокойно произнёс:

– Пусть так и будет, исповедуй его сама и отпусти ему грехи, – после этого он тут же закрыл эту тему и перешел к другой, – У вас есть какиелибо просьбы или пожелания, барон?

– Да, ваше императорское величество. Я ознакомился с графиком вашей инспекции. Завтра мой крейсер демонстрирует стрельбу по малым космическим целям. А перед этим вы, ваше императорское величество, проверяете действия команды по высадке десанта с линейного корабля «Чингисхан».

– Да, это так. И что?

– У меня есть просьба, ваше императорское величество. Поменяйте в графике местами моего «Буслая» и «Чингисхана». Разрешите мне отстреляться раньше.

– Зачем? – удивился Богдан, – Насколько мне известно, для вас в качестве целей назначены два обломка астероидов. В это время они будут на большом удалении и в зоне интенсивных помех, исходящих от Желтого Пятна. Вам придётся стрелять практически вслепую.

– Тем лучше, ваше императорское величество! Мы со старшим офицером разработали новую систему поиска целей и наводки орудий и хотели бы продемонстрировать её в достойных, достаточно сложных условиях.

– Интересно! Хорошо, я внесу изменения в график: сначала будет стрелять «Буслай», а потом мы пойдём на «Чингисхана».

– Благодарю за доверие, ваше императорское величество! Надеюсь, вы останетесь довольны.

– Вот видишь, государь мой, – проворковала Маргарита, – Я не ошиблась в этом офицере. Теперь мне ещё больше хочется отпустить ему грехи сегодня же.

Герцогиня Елизавета хмуро смотрела на императрицу. Она явно тоже планировала заполучить барона Пивня на эту ночь. Мне пришлось разочаровать одну и успокоить другую женщину.

– Прошу прощения, ваше императорское величество, но, в связи с изменением графика инспекции, я буду вынужден сейчас же отправиться на базу, готовить свой крейсер. Если вы не возражаете, я принесу вам свою исповедь сразу после завершения инспекции.

Маргарита с сожалением вздохнула и тихо проговорила:

– Я не возражаю. Удачи вам, барон!

– Вы свободны, барон, – отпустил меня император, – Ступайте и готовьте свой корабль к инспекции. Я буду с огромным интересом наблюдать за вашими действиями.

Через четыре часа рейсовый катер доставил меня на оберонскую базу. А ещё через полчаса я подошел к трапу «Буслая». В двух километрах высилась куполообразная черная громада «Чингисхана». Пройдёт совсем немного времени, и на борту этого линкора разыграются драматические события.

Часовой у трапа молча отдал мне честь и нажал кнопку сигнала, оповещающего о прибытии командира. На жилых палубах крейсера воздух был насыщен характерным запахом тушеного мяса селгона. Селгон – гигантское морское млекопитающее, единственный крупный обитатель планеты Зефа в системе Дельта Дракона. В крови этого зверя, похожего на диплодока, был какойто фермент, препятствующий разложению. Мертвые селгоны годами служили пищей мелким хищникам, а те, в свою очередь, служили пищей селгонам. Так происходил круговорот биомассы на Зефе. Зефа была объявлена заповедной планетой, и оттуда совершали регулярные рейсы гигантские транспортные корабли, доставляющие контейнеры с мясом селгона на базы Имперского Флота. Мясной рацион в Космическом флоте состоял исключительно из селговины. Мясо было питательным и хорошо усваивалось, но имело характерный запах и вкус, не неприятный, но настолько специфический, что стоило большого труда уговорить «свежего» человека, отведать корабельный бифштекс. Офицеров Космического Флота приучали к мясу селгона ещё в кадетских корпусах, а рядовой состав тоже привыкал, волейневолей, довольно быстро. Всё равно, ничего другого на кораблях не было.

По этому, с детства знакомому запаху, я, не глядя на часы, определил, что на «Буслае» пришло время ужина и сразу направился в каюткомпанию, где рассчитывал застать всех, свободных от вахты офицеров. Там, однако, стоял совсем другой запах. Там пахло жареным мясом, чуть ли не земной говядиной. Это был серьёзным нарушением Устава Флота, предписывающего офицерам и команде питаться из одного котла. Впрочем, в настоящий момент крейсер был не в походе, а находился на базе, и на это нарушение можно было смотреть сквозь пальцы. Тем не менее, я после обмена приветствиями высказал своё недовольство:

– Я вижу, что господа офицеры, пользуясь отсутствием командира, позволили себе несколько расслабиться. Полагаю, что вы не рассчитывали на столь скорое моё возвращение.

– Не осуждайте офицеров, господин полковник, – вступился старший офицер, – Наш штурман выиграл этот ужин в карты у штурмана «Герцога Глостера». Вот и всё.

– Что ж, карточный долг – дело святое в обоих случаях. Его надо платить, и его надо принимать. Надеюсь, подполковник, вы не обанкротили своего коллегу?

– Отнюдь, – ответил штурман, – «Глостер» только что вернулся из дальней разведывательной экспедиции, и его офицеры получили по три годовых оклада наградных.

– Тогда он действительно не обеднел. Но довольно прискорбно, что деньги, доставшиеся таким тяжелым трудом, а экспедиция «Глостера» была опасной и стоила немалых жертв, спускаются столь легко, даже легкомысленно.

– Вы правы, командир, – усмехнулся штурман, – действительно легкомысленно. Никто же не заставлял его идти на девятерную игру с четырьмя козырями, тузом и марьяжем в разных мастях, да ещё и при чужом заходе. Он просто захотел перебить мой мизер. Вот и перебил!

По каюткомпании прокатилась волна сдержанного смеха. Видимо, эту историю штурман рассказывал уже не первый раз. А старший офицер, тем временем, объявил:

– Ужин готов! Господа офицеры, прошу к столу.

Вестовые принесли блюда с аппетитными ростбифами исоусники. За ужином старший офицер, штурман и другие офицеры крейсера с любопытством поглядывали на меня. Всех живо интересовало, почему командир вернулся на двенадцать часов раньше оговорённого срока. Но никто ни единым словом об этом не обмолвился. По традиции за ужином в каюткомпании о служебных делах не говорили. Когда вестовые принесли чай, вино и пепельницы, старший офицер, наконец, спросил с деланным равнодушием:

– Так откройте секрет, командир. Что побудило вас бросить столицу Герцогства и срочно окунуться в военный быт?

– Секрет простой, – ответил я, – Император изменил график инспекции, и мы завтра будем стрелять не в шестнадцать, а в тринадцать часов. Соответственно и стартуем мы не в тринадцать тридцать, а в одиннадцать. Поэтому я и здесь. Нам надо приготовиться.

– Подождите, подождите! – воскликнул командир огневой части, – Но ведь в тринадцать цели будут в очень неудобном для стрельбы положении!

– Что из этого, майор? Ведь не будет же реальный противник находиться всегда в положении, удобном для его поражения. Скорее, наоборот. Император желает посмотреть, как мы будем действовать в максимально неблагоприятных условиях. А как мы будем действовать, об этом я с вами побеседую через полчаса. Ждите меня в боевой рубке. Вас, подполковник, и вас, майор, – я обратился к старшему офицеру и командиру части движения, – я прошу максимально ускорить подготовку к старту, с тем, чтобы мы смогли подняться сразу после смотра. О состоянии систем корабля доложите мне в двадцать три часа. Всего доброго, господа офицеры, благодарю за ужин.

На другой день, в восемь тридцать возле всех кораблей Ударного Флота выстроились их команды в парадной форме. Тёмнофиолетовые комбинезоны с золотыми поясами и золотыми звёздами на рукавах. Командиры кораблей выделялись черными бархатными мантиями, усыпанными золотыми звездочками. Мантии внизу были оторочены желторыжим мехом силкума. Издали командир походил на взлетающую ракету.

В восемь сорок пять приземлились корабли эскорта, а ровно в девять на базе совершил посадку императорский лайнер. Откинулись пандусы, и на бетон выехали бронетранспортеры с гвардейцами. За ними выехал парадный кар императора на воздушной подушке. Император, сопровождаемый гвардейцами, начал объезд кораблей. Кабина кара имела открытый верх, и император объезжал корабли стоя. Императрица Маргарита сидела слева от супруга.

Процедура была длительной. Возле каждого корабля кар останавливался; император приветствовал команду, говорил несколько слов командиру и двигался дальше. Вот кар миновал «Чингисхана», вот он отъехал от «Роланда». Теперь пришла наша очередь. После обмена приветствиями Богдан XXVII спросил меня:

– Я выполнил вашу просьбу, барон. Вы готовы?

– Так точно, ваше императорское величество! – ответил я, а про себя добавил: «Готов ко всему, в том числе и к самому худшему».

Император милостиво кивнул, и кар двинулся дальше. Наконец, торжественная часть завершилась, и я дал команду:

– Занять места по боевому расписанию! Корабль к старту!

Через двадцать минут старший офицер доложил:

– Корабль к походу и бою готов!

Я запросил диспетчерскую базы, и мне ответил сам генералполковник граф Деков:

– «Буслай»! Вам – взлёт! Работаете в зоне четырнадцать!

– Внимание! – скомандовал я, – Всем – в стартовое положение! Пилотам, рулить в сектор взлёта!

Крейсер разогнался по взлётной эстакаде и рванулся в космос, озаряемый пламенем стартовых двигателей. В расчетное время мы вошли в зону четырнадцать и вышли на рубеж открытия огня. Так же в расчетное время мы обнаружили, хотя это было и не просто, цели и обработали их. Через пару минут два безжизненных осколка астероидов превратились в два облачка плазмы, разлетающихся в пространств. Я доложил на базу о выполнении задания. Нам ответил адмирал Флота, князь Джайл:

– «Буслай»! поздравляю с успешным выполнением задания! Возвращайтесь на базу. Император объявляет вам благодарность!

Крейсер лёг на обратный курс, и я взглянул на часы. Через сорок минут на «Чингисхане» начнёт разыгрываться драма. Выждав, я переключил канал связи на центральный пост управления. Вскоре на экране появилось лицо генерала Балиньша. Он смотрел, торжествуя. Выдержав паузу, он начал говорить медленно, с расстановкой. В голосе его звенел металл.

– Внимание! Всем! Всем! Всем! Говорит линейный корабль Ударного Флота «Чингисхан»! Сегодня, пятнадцатого сентября шестьсот двадцать четвёртого года Империи, бывший император Богдан XXVII арестован. Он находится на борту «Чингисхана» и выступит через полчаса. Слушайте…

Звук пропал, заглушенный шипением и треском помех. Изображение Балиньша задёргалось, начало быстро меняться в цвете, распалось на отдельные фрагменты и исчезло с экрана. Около десяти минут экран оставался пустым, потом на нём появилось встревоженное лицо князя Джайла.

– Ударному Флоту – общая тревога! Боевая готовность – номер один! Император Богдан XXVII захвачен взбунтовавшейся командой линейного корабля «Чингисхан» и находится на его борту. Запрещаю открывать огонь по «Чингисхану». Батальону охраны приказываю немедленно блокировать имперских гвардейцев, окруживших корабль, и удалить их на безопасное расстояние. Взлёту «Чингисхана» не препятствовать. Повторяю! Огонь по «Чингисхану» не открывать! Жизнь императорской семьи священна и неприкосновенна. Огонь не открывать!

Офицеры в центральном посту недоуменно переглянулись. Большая часть из них тоже входила в «Возрождение», и они ничего не могли понять. Но ято прекрасно знал, что произошло. В Монастыре при подготовке операции компьютер выдал нам картину событий во всех подробностях.

Император Богдан и его супруга поднялись на борт «Чингисхана», чтобы присутствовать при наземной высадке десанта. Их сопровождало двадцать гвардейцев. Прочие остались у трапа. Вся эта команда просто не смогла бы развернуться в узких переходах линкора. У трапа императора встретил генерал Балиньш и три офицера. Балиньш приветствовал императора на борту своего линкора и пригласил следовать за собой. Гвардейцы следовали в предписанных Уставом десяти шагах за императором. И в этотто промежуток между ними и императорской четой стремительно упала сверху бронированная аварийная заслонка. Такая же заслонка опустилась сзади гвардейского эскорта. Мощные насосы в считанные секунды выкачали из изолированного отсека весь воздух.

А Балиньш, тем временем, остановился и вместе с офицерами окружил императорскую чету. На Богдана и Маргариту грозно уставились стволы лучемётов.

– Богдан Калаш, вы арестованы! – торжественно изрёк Балиньш.

– Вы с ума сошли, граф! – возмутился император, – Что за шутки? Вы забываете, что стоите перед Императором Галактики!

– Это – далеко не шутки. И вы больше не император! Вы низложены. Предлагаю вам пройти в мою каюту и добровольно подписать отречение. Даю вам на это полчаса. После этого разговор пойдёт совсем подругому. Мадам, – обратился Балиньш к Маргарите, – вы тоже арестованы. Следуйте за своим супругом. Господа офицеры, отведите арестованных в мою каюту и строго охраняйте их. Гражданин Калаш, в моей каюте вы найдёте бумагу и перо. Советую вам не тянуть с отречением.

Балиньш прошел в центральный пост управления и дал команду: «Двигатели – к запуску! Маршевые – на режим!» После этого он приказал включить связь на передачу по всем каналам и выступил с заранее подготовленным обращением.

Оставшиеся за бортом линкора имперские гвардейцы, услышав это обращение, открыли огонь. Но ни их ручные лучемёты, ни мощные установки на бронетранспортёрах не могли справиться с нейтридной бронёй. Для этого нужны были мезонные орудия или дезинтеграторы.

Адмирал Джайл принял единственно верное решение, запретив открывать огонь по «Чингисхану» и препятствовать его взлёту. Он хорошо знал, что гибель императора Богдана будет на руку Великому Князю Симеону. Он знал так же, что в настоящее время приход к власти Симеона означает крушение всех планов «Возрождения». Выпуская с базы «Чингисхана», Джайл рассчитывал выиграть время, связаться с другими руководителями «Возрождения» и выработать линию поведения. Но он не предусмотрел одного.

Узнав об обращении Балиньша, Великий Князь Симеон поднимет по тревоге флот Ордена, блокирует направляющегося к Земле «Чингисхана», уничтожит его и провозгласит себя императором. Но это должно было иметь место в будущем, которое ещё не насупило. А в настоящий момент развитие ситуации было в руках не графа Балиньша, агента ЧВП; а в моих, хроноагента Генриха Краузе или барона Пивня. В ближайшие тридцать минут «Чингисхан» будет лишен возможности двигаться и маневрировать. Именно столько времени требуется, чтобы привести в действие из холодного состояния стартовые двигатели и вывести на режим маршевые. И столько же времени требовалось «Буслаю», чтобы на максимальной тяге дойти до Оберона. Я не собирался нарушать приказ Командующего Флотом и открывать огонь по «Чингисхану». Это способствовало планам ЧВП и противоречило нашим. У меня на уме было другое.

Крейсер быстро приближался к Оберону. Я включил обзор лётного поля базы. «Чингисхан» всё ещё оставался на месте, но вокруг него дрожало марево горячего воздуха, это продувались стартовые двигатели; и искрились короткими зелёными молниями цилиндрические выступы по краям купола корабля. Это выходили на режим генераторы маршевых двигателей. Охрана базы уже оттеснила гвардейцев, и сейчас вокруг «Чингисхана» не было ни души. По интенсивности искрения я прикинул степень готовности корабля и пришел к заключению, что «Буслай» успеет вовремя. Но Балиньш тоже был хроноагентом и уже просчитал ситуацию на несколько ходов вперёд. В тот момент, когда «Буслай» уже начал посадочный маневр, «Чингисхан» оторвался от бетона космодрома и начал движение в сторону взлетной эстакады. Я понял, что Балиньш надеется вывести двигатели на режим во время движения к сектору взлёта.

Это сильно усложняло мою задачу. Одно дело, совершить задуманное, когда «Чингисхан» ещё неподвижен, и совсем другое, проделать это, когда он движется. В любом случае, я не должен был дать ему взлететь. Поднявшись в космос, Балиньш сразу обнаружит «Буслая» и расстреляет его. А если «Буслай» к этому времени окажется в опасной близости, он просто взорвет линкор. Этим он тоже достигнет поставленной цели.

Мне оставался один выход. В своё время я хорошо освоил корабли типа «Буслай» и совершал на них посадки в самых сложных условиях.

– Пилотам отключиться! Управление беру на себя! Всем заблокироваться в стартовом положении! Посадка – в аварийном режиме! Маршевый не глушить!

Я сбросил тягу маршевого двигателя до нуля и развернул крейсер кормой вниз. Вслед за этим я убавил тягу стартовых двигателей, предварительно погасив орбитальную скорость. Теперь «Буслай» стремительно падал на Оберон. Я играл двигателями маневра так, чтобы в нужный момент траектории движения «Буслая» в воздухе и «Чингисхана» на земле пересеклись. Это был крайне сложно, у меня были шансы примерно один к одному. В крайнем случае я решил просто уронить «Буслая» перед носом «Чингисхана» и заблокировать взлётную эстакаду. Но при таком раскладе у команды «Буслая» не оставалось никаких шансов остаться в живых. А это в мои планы не входило. Поэтому я мобилизовал всё своё мастерство, чтобы оказаться точно над «Чингисханом».

Мне помог не случай, а ошибка Балиньша в расчетах. Когда «Чингисхан» оказался в начале взлётной эстакады, его стартовые двигатели ещё не вышли до конца на режим взлёта. Корабль был вынужден остановиться на несколько секунд. Этих секунд мне хватило.

Ударив пару раз двигателями манёвра, я направил корму крейсера точно на «Чингисхана», застывшего в начале эстакады. Одновременно я выпустил опоры, применяемые при посадке крейсера вне космодромов. Первый пилот вышел на связь, голос его был встревожен:

– Командир! Что вы делаете? Вы садитесь прямо на «Чингисхана»!

Но я не удостоил его ответом. Всё моё внимание было занято расчетами. Когда до поверхности осталось двести метров, я врубил и тут же выключил маршевый двигатель. Мощный поток всесокрушающих гиперонов обрушился на мятежный линкор. За людей, находившихся на борту, я не беспокоился. Нейтридная броня надёжно защищала их. Зато генераторы, вынесенные за пределы броневого корпуса, такого потрясения не пережили. Они вышли из строя. Вышли надёжно, капитально, надолго, то есть, навсегда. Вдобавок, умирая, они дали такой мощный импульс внутрь корабля, что из строя мгновенно вышли все системы управления и всё высоковольтное оборудование. Осталась в действии только аварийная слаботочная сеть, работавшая от резервных аккумуляторов. «Чингисхан» безжизненно шлёпнулся на бетон эстакады.

Балиньш проиграл. Он не мог ни поднять корабль, ни открыть огонь. Он даже не мог взорвать его. Для этого ему пришлось бы вручную сдвигать вместе минимум три ториевых блока в реакторе. Но такая работа была не под силу одному человеку. Если бы он даже и нашёл единомышленниковсамоубийц, они не сумели бы этого сделать. Чудовищная радиация прикончила бы их задолго до завершения работы. Балиньш не мог даже убить императора. Маргарита под предлогом, что ей надо коечто поправить в своём туалете, попросила охранников на несколько минут покинуть каюту. Император тут же заблокировал дверь каюты изнутри. Теперь её снаружи открыть можно было только воздействием на замок мощного излучателя. Но на корабле не было для этого энергии. Все планы Балиньша рухнули.

Но рухнул и «Буслай». Подброшенный вверх кратковременным импульсом маршевого двигателя, крейсер описал в воздухе дугу и упал в километре от «Чингисхана». В высшей точке траектории я успел включить тормозные и маневренные двигатели и сориентировал корабль кормой вперёд. Но в этот момент «Буслай» попал под отраженное от покрытия космодрома своё же гиперонное излучение. Генераторы крейсера постигла такая же участь, что и генераторы «Чингисхана». Тормозные двигатели заглохли, и «Буслай» шмякнулся на бетон со стометровой высоты.

Гидравлические опоры жалобно крякнули, вобрались в себя почти до предела, но выдержали. Крейсер не пострадал. Не пострадал и никто из команды. Все были надёжно закреплены на своих местах. Я же закрепился не столь прочно, мне надо было управлять кораблём. Меня вырвало из кресла и швырнуло на переборку центрального поста с десятиметровой высоты.

Очнулся я в медицинском центре базы. Не знаю, почему меня не эвакуировали в Монастырь, пока Пивень был без сознания. Скорее всего, решил я, Нэнси просто замешкалась. Я лежал под прозрачным колпаком в регенерирующей жидкости. На поверхности оставалось только лицо. К рукам, ногам, груди и вискам были присоединены многочисленные датчики. Из блоков, находящихся под колпаком, периодически, выдвигались шланги с иглами и делали мне инъекции.

В палату вошел главный хирург Флота, полковник Крачек. Он жизнерадостно улыбался. Его серые глаза сияли, сияла его лысина, освещенная ярким светом, сиял его ослепительнобелый комбинезон.

– А! Очнулся, герой! Ну, всё самое худшее позади. Жить будешь, летать будешь. Обещаю! Хочешь посмотреть то, что ты проспал?

Он включил экран на потолке над моей головой. Я увидел, как служба охраны базы аварийно вскрыла главный люк «Чингисхана». Я увидел, что первыми в корабль ворвались имперские гвардейцы. Первое, что им попалось, были трупы двадцати их товарищей. После этого гвардейцы озверели и начали крушить всё и всех, без разбора. Но они совершенно не ориентировались в запутанных переходах гигантского корабля, быстро там заблудились и растеряли друг друга. Служба охраны обезвреживала разбушевавшихся гвардейцев поодиночке. Я увидел, как схватили Балиньша и старших офицеров корабля и увели их под усиленным конвоем. Команду «Чингисхана» и младших офицеров разоружили, выгнали из корабля и отправили в гарнизонную тюрьму. Я увидел, как открылась дверь командирской каюты, и из неё вышли невозмутимые Богдан XXVII и Маргарита. Крачек выключил экран и, попрежнему улыбаясь, сказал:

– А теперь принимай гостей! – он многозначительно показал пальцем на потолок и вышел из палаты.

Почти сразу в палату вошли император Богдан XXVII и Маргарита. На этот раз их не сопровождали вездесущие безликие гвардейцы. Я усмехнулся. Вряд ли они были уместны в палате госпиталя, где под колпаком лежит беспомощный человек. Высокие гости вплотную приблизились к моему прозрачному «саркофагу» и остановились. С минуту они молча смотрели на меня. Император – торжественно, а императрица – заинтересованно. Она жадно изучала обнаженное тело барона Пивня. Её ноздри возбуждённо трепетали, глаза пылали разгорающейся страстью. Если бы не моё состояние, то она сегодня же «отпустила мне грехи». Я нарушил затянувшееся молчание:

– Прошу простить меня, ваше императорское величество, что я не могу приветствовать вас в соответствии с Уставом и придворным этикетом.

Император улыбнулся. Я впервые увидел его улыбку. Она производила весьма неприятное впечатление. Словно кошка облизывается после того, как съела мышку.

– Сегодня не вы должны отдавать мне честь, генерал, а я должен стоять перед вами во фронт.

– Я полковник, ваше императорское величество, – поправил я императора.

– Вы, кажется, изволите оспаривать слова своего императора? Нет, я не оговорился. С сегодняшнего дня, вы – генералмайор и командир линейного корабля. К сожалению, мятежная команда запятнала имя великого завоевателя, которое носил этот корабль. После ремонта он будет называться «Атаман Ермак». Кроме того, вы теперь граф, и к вам переходит вся собственность изменника, чьим именем я не желаю осквернять свои уста.

– Служу Империи и Ордену! – ответил я по Уставу и добавил, – Премного благодарен вам, ваше императорское величество.

– Это я должен благодарить вас, граф. И я полагаю, что ещё недостаточно наградил вас за ваш подвиг. Нет ли у вас какогонибудь пожелания? Я охотно его исполню.

– Есть, ваше императорское величество. Только не знаю, осмелюсь ли я?

– Говорите, граф. Слово императора свято.

– Ваше императорское величество. Я осмеливаюсь просить вас не принимать всерьёз того, что скажет на допросе бывший генерал Балиньш, и не делать из этого далеко идущих выводов.

– Это почему же? – удивился император.

– Ваше императорское величество. Я знаю, что предстоит сейчас Балиньшу. Знаю я и то, что этого не в состоянии выдержать ни один человек. Мне так же хорошо известно, что на таких допросах люди говорят обо всём, что интересует следователей. А следователей будет интересовать: с кем он был связан, кто ещё участвовал в заговоре и так далее. Чтобы избавить себя от дальнейших испытаний, Балиньш начнёт сыпать именами, оговаривать честных, ни в чем не повинных офицеров, возможно, даже придумает какуюнибудь тайную организацию. Что последует за этим, ваше императорское величество? Начнутся аресты в офицерском корпусе. Флот будет обезглавлен. И это – накануне войны с Цефеем!

Император задумался. Он несколько минут молча смотрел на меня, словно пытался прочитать мои сокровенные мысли. Он явно колебался, несмотря на своё слово: удовлетворить любую мою просьбу.

– Так вы, граф, считаете, что никакого заговора не существует? – спросил он вкрадчивым тоном.

– Существует, ваше императорское величество! Несомненно, существует. Но смею вас заверить, он ограничивается весьма узким кругом лиц. И круг этот не выходит за пределы команды «Чингисхана».

– Откуда у вас такая уверенность, граф?

– Этому есть два доказательства, ваше императорское величество. Первое лежит сейчас перед вами. Я служу во Флоте много лет и имею немалый авторитет. Если бы существовал широкий заговор или тайная организация, неужели заговорщики не попытались бы привлечь на свою сторону командира «Буслая»? И второе. Когда Балиньш объявил по широкой связи о том, что он сделал, поддержал ли его хоть один корабль Флота? Если бы заговор существовал, мы бы, ваше императорское величество, сейчас с вами не разговаривали.

– Но у нас же был Гвардейский Легион! – воскликнула Маргарита.

Император поморщился, услышав от своей супруги такую глупость, а я учтиво улыбнулся и мягко сказал:

– Ваше императорское величество. Один залп бортового дезинтегратора с любого корабля, и от ваших телохранителей не осталось бы даже атомов.

– Граф! А ведь вы вчера не случайно попросили меня изменить график инспекции. Значит, вы чтото узнали! Как же соотнести это с вашими словами, что заговора не существует? – недоверчиво спросил император.

– Ваше императорское величество. Я не говорил, что заговора не существует. Я говорил, что он существует только в среде офицеров «Чингисхана». Да, вы правы, ваше императорское величество. Я действительно коечто узнал. Но я узнал это, став случайным свидетелем разговора между Балиньшем и его штурманом. Как только они меня заметили, разговор прервался. Я проанализировал то, немногое, что услышал и сделал выводы. Вышло так, что я не ошибся.

– А почему вы молчали? Почему не поделились своими выводами с князем Джайлом, графом Дековым. Со мной, наконец, во время вчерашней аудиенции?

– Ваше императорское величество. Я – офицер, а не тайный осведомитель. И потом, у Балиньша была незапятнанная репутация. Кто бы принял мои слова всерьёз? Вы же первый посмеялись бы надо мной. Но в любом случае на репутации Балиньша появилось бы пятно. А вдруг я ошибался? Я отнюдь не был уверен, что правильно истолковал те слова, что услышал. Поэтому я и решил действовать самостоятельно, никого в свои планы не посвящая. Если бы я ошибался, об этой ошибке никто бы никогда не узнал, и ничья репутация не пострадала бы.

Император снова задумался. На этот раз он думал долго, посматривая на меня то недоверчиво, то заинтересованно. Эти минуты были самыми тяжелыми. У меня в голове копошились неприятные мысли. А что если императору вздумается подвергнуть допросу с пристрастием так же и барона, пардон, графа Пивня? А потом сопоставить показания его и Балиньша? Но император, в конце концов, сказал:

– Вы убедили меня, граф. Изменник, надеясь «чистосердечным признанием» купить себе жизнь, может оговорить многих офицеров. А те под пытками назовут других. Что делать, все мы люди, и люди слабые. Одно дело, быть героем в бою и рисковать жизнью на глазах у всех, и совсем другое – отвечать на вопросы в застенке, когда тебя уваривают с помощью электрического тока, инфразвука, нейроимпульсов, калёного железа и других приспособлений. Мерзавец заслужил самые жестокие мучения, и он получит их. Так велит закон. Но я прикажу не заносить его слова в протокол. Иначе колесо раскрутится, и даже я не смогу остановить его. Вы правы, граф. Мне совсем не улыбается перспектива отправить против Цефея корабли под командой зелёных лейтенантов. Поправляйтесь, генерал, набирайтесь сил и будьте спокойны. Я дал слово императора и буду твёрд в своём обещании. Всего вам доброго!

После императорской четы меня посетил командующий Флотом, князь Джайл. Он, как и император, какоето время молча разглядывал меня. Потом покачал головой и спросил:

– Ради всего святого, Пивень, объясни мне: зачем ты это сделал? Тебя что, прельстили звание генерала, титул графа и три рудника с пятью тысячами рабов? На тебя это не похоже. Или я в тебе ошибался?

Я молча показал ему взглядом на скрытые камеры и микрофоны, но князь небрежно махнул рукой.

– Не обращай на них внимания. Там наш человек, и сейчас он записывает совсем другой разговор.

– А как бы поступили на моём месте вы, князь? Когда дело не одного десятилетия и не одной тысячи людей оказывается под угрозой провала. Вы ведь прекрасно знаете, чем бы всё это кончилось. Богдан, конечно, не подарок. Но, по сравнению со своим младшим братцем, он – ангел во плоти. А ведь как было всё рассчитано! Одним ударом убрать и императора, и законную восприемницу престола. Тем самым, открывалась зелёная дорога Симеону.

– Ты хочешь сказать, что Балиньш действовал в интересах Симеона? – удивился адмирал.

– А в чьих же ещё? Не в наших же.

– Но из твоих слов вытекает, что Балиньш – провокатор!

– Несомненно! Я не могу утверждать, что он был в сговоре с Сименоном или службой безопасности Ордена. Но своими действиями он играл на руку им и ставил под удар всю нашу организацию.

– Такие обвинения надо доказывать, – с сомнением покачал головой Джайл.

– А какие вам ещё нужны доказательства? Он разве поставил вас в известность о своих намерениях? Да, он поставил, поставил вас перед свершившимся фактом. Думаю, если бы вы заранее узнали о его планах, вы бы переиграли весь график инспекции и не подпустили бы императора к «Чингисхану» на дальность выстрела из самого мощного дезинтегратора.

– Но тыто каким образом узнал? Ведь это по твоей инициативе Богдан изменил график. Ты очень вовремя зашел на посадку над «Чингисханом». Таких случайностей не бывает. Как ты узнал?

– Неважно, адмирал. У меня свои источники информации, и разрешите мне не разглашать их до поры. Другое дело, если бы они выдали мне ложные сведения, или у меня ничего бы не получилось. Но всё прошло отлично и закончилось как нельзя лучше.

– Да уж, лучше! Пятьдесят старших офицеров завтра будут казнены. Всю команду линкора, около трёх тысяч человек, ждут кнут и шпицрутены; а тех, кто выживет, пожизненная каторга.

– Что поделаешь? А ля гер, ком а ля гер, note 6 без потерь не бывает. Уж старшието офицеры знали, на что шли, когда поддержали Балиньша. Что же касается команды, то она была обречена. Или линкор уничтожил бы Симеон, или его взорвал бы сам Балиньш. Третьего было не дано.

– Но остаётся ещё одна проблема. Сам Балиньш. Завтра его отправят на Землю, в резиденцию Ордена. Там им займётся инквизиция, а знает он много. Ты представляешь, чем это нам грозит? Не понимаю, почему он сдался, а не застрелился? Ведь Устав «Возрождения» однозначно оговаривает такие случаи: «Живыми в руки Ордена не сдаваться».

Что касается меня, то я прекрасно знал ответ на этот вопрос. Самто Балиньш несомненно застрелился бы. А вот агент ЧВП делать этого не стал. И понятно, почему. Емуто судьба Балиньша совершенно безразлична. А сдавая его целым и невредимым инквизиции, он так или иначе добивался желаемого результата. Не мытьём, так катаньем. Это был последний, прощальный выстрел ЧВП. Тут до меня дошло, почему задержали мою эвакуацию из этой Фазы. Ай, да Магистр! Я невольно улыбнулся. Он не ошибся во мне, я всё проделал как нужно. А князь Джайл недоуменно смотрел на меня.

– Что это ты улыбаешься? Тебе весело представлять нас с тобой на дыбе?

– Нет, князь, какое уж тут веселье. Просто я уже решил эту проблему. Перед вами, вы знаете, здесь был Богдан, и я имел с ним разговор.

Я передал Джайлу содержание нашей беседы, и тот удивлённо и недоверчиво покачал головой.

– И ты веришь ему?

– Верю! Верю, что он не идиот. Если он нарушит своё слово, то раскрутится механизм репрессий, и Флот будет обезглавлен. С кем он пойдёт в бой против Цефея? Нет, адмирал, пока идёт война, а она идёт уже Бог знает сколько столетий, и Бог знает, когда она кончится; мы в относительной безопасности. Тем более, что я сумел убедить Богдана, что офицеры Флота не менее надёжны, чем его Гвардейский Легион. Ведь ни один корабль не поддержал Балиньша! А мой пример?

– Да, уж! – Джайл усмехнулся, – Ты и это предусмотрел и проделал всё как нельзя лучше. Хватит держать тебя в штабе Флота. Пора вводить тебя в состав руководства вместо Балиньша. Но наши планы теперь всё равно придётся радикально пересматривать.

– Несомненно. И чем скорее, тем лучше.

– Вот этим мы и займёмся, когда ты выйдешь из госпиталя. А сейчас отдыхай и поправляйся.

Когда мы с Магистром и Катрин подводили итоги операции, ктото вызвал Магистра на связь. Он механически включил терминал, и на мониторе появилось лицо Старого Волка. Магистр от удивления поперхнулся глотком кофе, а Старый Волк невозмутимо поздоровался и коротко спросил:

– Кто это сделал?

Я привстал и представился:

– Генрих Краузе, хроноагент экстракласса, к вашим услугам.

Старый Волк с любопытством посмотрел на меня, вздохнул и пробормотал:

– Генрих Краузе. Я запомню вас. Вообщето я думал, что у вас на такое способны только два человека. Выходит, я заблуждался.

– Это вполне естественно, – ехидно сказал ему Магистр, – Что вы о нас знали? Да ничего, кроме того, что мы постоянно вмешиваемся в вашу деятельность и срываем ваши далеко идущие планы.

– Кстати, о планах. Здесьто вы зачем вмешались? Этот Мир не имеет будущего. Они уже докатились до рабства. Куда уж дальше? Филипп, отдайте их нам!

– Неа, – Магистр отрицательно покачал головой, – Не отдадим. У нас с рабовладельцами свои счеты и свои методы работы. Без ваших катаклизмов и массовых репрессий.

– Что ж, – вздохнул Старый Волк, – Значит, у нас обозначилось ещё одно поле для противостояния. Я вам в этом плане могу пообещать всё, кроме одного: спокойной жизни. Уж еёто у вас в этом Мире точно не будет.

– Спасибо за предупреждение. Вы очень благородный человек и весьма неохотно делаете гадости. Я, взаимно, обещаю вам в этой Фазе нескучную жизнь. Всего доброго.

– До свидания, – Старый Волк ещё раз посмотрел на меня, улыбнулся, и экран погас.

– Магистр, – спросил я, – В этой Фазе мы действительно будем продолжать работу?

– А как же! Нельзя же терпеть высокоразвитую цивилизацию с рабовладельческим строем! Тут и Совет Фаз поддержит нас. Да и не отдавать же её ЧВП! Только тут однойдвумя операциями не обойдёшься. Здесь нужна многоходовка. Придётся влезать в эту Фазу всерьёз и надолго.

– Только это будет уже совсем другая история, – улыбнулась Катрин.

Она была без ума от Стругацких, с творчеством которых её познакомил Олег.


Глава XI. Матвей Кривонос.


Волки мы – хороша наша волчая жизнь,
Вы собаки – и смерть вам собачья!
В.С.Высоцкий

Ну и задачку подсунули мне Магистр и Катрин! Охранять одного волка, чтобы его не сожрал другой. Да если только от одного, а то от целой стаи. Да ещё и неизвестно, пока, как всё это дело завершить.

Когда Фил предложил мне эту операцию; первой и самой простой мыслью было: внедриться в этого Суареша и оставить его в Испании. А потом передать открытие Вацлава Черны в руки шведских или советских оккупационных властей. Но Катрин с сожалением отрицательно покачала своей очаровательной головкой: «Не пойдёт!» Оказалось, что этот Суареш попал в черные списки самых злостных военных преступников и объявлен вне закона. Его сначала шлёпнут без суда и следствия, а уж потом станут разбираться, что при нём было. Да и будут ли, Время его знает.

Второй вариант, тоже простейший. Да, именно простейший, потому как мы в своей работе; впрочем, как и все другие в своей, сначала пытаемся всё решить простейшими приёмами, и только потом начинаем идти от простого к сложному. Так вот, второй вариант состоял в том, чтобы послать этого Суареша в Схлопку и просто помешать «охотникам» завладеть открытием Вацлава Черны. Какая разница, где его реализуют: в Европе или в Америке. Пусть Гарсиа Суареш получит свой куш. Рано или поздно, холодное преобразование ядерной энергии в электрическую стало бы достоянием всей земной цивилизации. Но здесь я опять оказался не прав. Умница Катрин всё уже смоделировала и спрогнозировала.

В Соединённых Штатах, которые предусмотрительно вышли из войны за три года до её окончания, несколько компаний, связанных с военнопромышленным комплексом, уже приступили к строительству традиционных ядерных реакторов. Открытие Вацлава Черны им было не только не нужно, но даже и вредно. Конечно, они примут Суареша с распростёртыми объятиями, даже заплатят некоторую сумму в качестве задатка. А потом похоронят открытие Черны вместе с Суарешем. Такое завершение операции нас тоже никоим образом не удовлетворяло.

– А может быть, нечего и огород городить? – предложил присутствовавший при обсуждении Андрей Злобин, – Просто грохнуть этого «бессмертного эсэсовца» и забрать документы.

– Правильно! – живо согласился Магистр, – И остаться одному не только против банды Сааведры во главе с ним самим, но и против людей Суареша. А их на пароходе тоже будет не мало. Я не сомневаюсь, что любой из вас справится с ними и оптом, и в розницу. Но затевать такую бойню на пароходе, заполненном беженцами…

– Ха! Если бы там были только беженцы! – саркастически усмехнулся Андрей, – Да на этом пароходе каждый четвёртый, если не больше, бывшие эсэсовцы или гвардейцы короля Фернандо или герцога Мендосы.

– Тем более! Ты представляешь, Андрэ, что там начнётся, когда эта компания разделится на враждующие группировки? Правильно, гражданская война по всем правилам боевого искусства, точнее, совсем без правил. Ведь больше половины пассажиров, это, всётаки, беженцы. Нет. Этот вариант отпадает.

– Да я и не настаиваю, – согласился Андрей и, вздохнув, сказал, – Придётся, видимо, тебе, Матвей, пасти этого Суареша до самого Майами и, возможно, даже дальше. Сейчас, по крайней мере, удобного случая умыкнуть документы Черны, у нас не просматривается.

– Почему? Есть вариант, – предложил Ричард, – Если покинуть борт «Генерала Гранта» в районе Бермудских островов, то через восемь часов в этом месте пройдёт французский крейсер курсом на Европу.

Я внимательно посмотрел на Ричарда, пытаясь определить: шутит он или серьёзно предлагает мне такое. Конечно, сейчас там конец августа, и район Бермудских островов – это не окрестности Шпицбергена. Но перспектива провести восемь часов, болтаясь на океанских волнах, подействовала на меня как мулета на быка. Я охотно уступил бы эту перспективу тому, кто её предложил. Но тот уже повернулся к Катрин и чтото обсуждал с ней.

– Как я понимаю, купаться так долго в тёплых волнах Атлантики Матвей желания не испытывает, – словно прочитал мои мысли Магистр, – Остаётся вариант пастуха при паршивой овце. Дело – за объектом внедрения. Вы уже решили чтонибудь на эту тему?

– Есть вполне подходящая, даже очень подходящая кандидатура, – ответила Катрин, – Но тут тоже возникают некоторые нюансы.

– А без нюансов в нашем деле не бывает. Давайте, готовьте операцию, а нюансы шлифуйте по ходу дела, – распорядился Магистр и добавил, – Главное сейчас, это рассчитать и спрогнозировать выход из операции. Вот на этом и сосредоточьтесь.

Вот так я и попал на борт американского парохода «Генерал Грант» в образе страхового агента Рауля Солано. Никто из гражданских пассажиров парохода, да и, практически, никто из военных, даже из службы полковника Сааведры, не подозревали, что за личность скрывалась под маской скромного невысокого мужчины лет сорока пяти. Солано был светловолос и сероглаз, совсем не походил на испанца. Видно, ктото из его предков по материнской линии согрешил с фламандцем или немцем. Я не говорю уже о том, что в его образе действовал Матвей Кривонос, хроноагент первого класса. Это было бы выше их уразумения. Рауль Солано был лейтенантом «Омеги», секретнейшего подразделения, подчинённого лично генералу Бускеросу. Служащие «Омеги» никогда не носили военной формы, почти никто из них не знал друг друга в лицо, а уж по фамилиям, тем более. Встречаясь при выполнении различных; прямо скажем, далеко не всегда легальных заданий, они называли друг друга по кличкам. Солано знали под кличкой «Ребро». Все они были боевиками самой высокой квалификации. Ограбить банк; угнать президентский самолёт вместе с президентом; взорвать небоскрёб в центре НьюЙорка или собор в Москве; пустить под воду какуюнибудь эскадру; спровоцировать войну между двумя государствами; пожалуй, даже в штате самого Сатаны не нашлось бы для всего этого лучших исполнителей. А уж убить коголибо или похитить, выкрасть чтонибудь особо охраняемое, перевезти из одного государства в другое чтонибудь особо ценное и особо разыскиваемое; это для молодчиков из «Омеги» было проще, чем пивко орешком закусить.

Вот таким был на этот раз мой «клиент»; известный в Испании и Европе, как страховой агент Рауль Солано, а корпусному генералу Бускеросу, как лейтенант «Омеги» Ребро.

Я внедрился в него в ночь перед посадкой на борт «Генерала Гранта». Эту ночь Солано провёл в грязной, переполненной беженцами, клопами и тараканами гостинице на окраине Виго. Как добрался туда Солано через линию фронта, меня совершенно не интересовало, так как я вряд ли комуто буду отчитываться в этих подробностях. А вот свидание с генералом Бускеросом в пригороде ЛаКоруньи, это – совсем другое дело. Об этом следовало помнить и помнить крепко, основательно. Особенно хорошо следовало помнить слова корпусного генерала.

«Запомни, Рауль (генерал был единственным человеком, который знал имена и фамилии всего состава „Омеги“). От успеха этой операции зависит не только наше с тобой будущее, но и будущее всей Великой Католической Империи. Там, куда мы все направляемся, нет ни угля, ни нефти, там только очень много воды и сырого леса. А нам, чтобы подняться на ноги и вновь потрясти Мир, надо сделать очень много. Для этого и потребуется много всего и, в первую очередь, энергии. А где её взять? Строить гидростанции на притоках Амазонки? Да нас сразу обнаружат и разбомбят все эти станции! Несколько лет назад один тухлый чех придумал, как из урана, воды и прочего дерьма тихо и незаметно получать огромные количества дешевой энергии. Но тогда мы дрались на Волге и Янцзы, нам было не до этого. Недоумок Суареш законопатил этого чеха в ров под Линцем; и только сейчас, когда война, по его мнению, кончилась, начал судорожно разыскивать его открытие. Я думаю, он его уже нашел. Потому как, он не стал добиваться места на „Призраке“ (сверхсекретной субмарине Бессмертной Гвардии), а направился в Виго, где какимто образом оказался в числе пассажиров „Генерала Гранта“. Полагаю, что он не планирует ехать на нём никуда дальше Майами. Сааведра имел задание проследить за Суарешем. Я уверен, что он тоже всё знает, так как он тоже пробрался в Виго и так же намерен сесть на американский пароход. Я не думаю, что он, завладев бумагами чеха, принесёт их нам. Он просто решил погреть на этом ручонки. Таким образом, Рауль, твоя задача в том, чтобы проникнуть на этот пароход, изъять бумажки чеха и доставить их на нашу базу. Можешь поступить с этими полковниками по своему усмотрению. Ты и с маршалами справлялся, мир праху русского Конева. Суареша и Сааведру ты знаешь. Вот фотографии людей, которые их сопровождают, запомни. С этими можешь вообще не церемониться, это только их охрана в пути до Америки. Там они от них избавятся. И вот ещё что. Когда эти бумаги будут доставлены на базу, можешь рассчитывать на чин майора „Омеги“. Действуй».

Лучше бы он не говорил о чине майора. Рауль Солано прекрасно знал, что это уже предел. Все сотрудники «Омеги», получавшие чин полковника, переживали это событие не более чем на тричетыре недели. Знал Солано и то, что аналогичное задание получат ещё пятьшесть сотрудников. И эти сотрудники, не задумываясь, ликвидируют его самого и завладеют документами Черны, если хоть чтото заподозрят. Хотя, при осложнениях они могут прийти на помощь. Но мне, Матвею Кривоносу, лучше было рассчитывать только на свои силы.

Проникнуть на борт «Генерала Гранта» не составляло особого труда. Конечно, пароход мог принять на борт далеко не всех желающих, и за день до отправления цена билетов в трюм и на палубу достигла астрономической величины. Но разве это было серьёзным препятствием для лейтенанта «Омеги» и хроноагента первого класса? За три часа до отправления некий Фрэнк Дулитл, коммерсант из Филадельфии, приехавший в Европу в расчете половить рыбки в мутной послевоенной воде, обладатель отдельной каюты на «Генерале Гранте»; смертельно пьяный оказался запертым в погребе невзрачной таверны. А его билет перекочевал в карман Рауля Солано.

В порту творилось такое, что светопреставление можно было сравнить с этим лишь с очень большой натяжкой. Пассажиры проходили через тройной кордон. У самых сходен и вдоль всего причала, вплотную к пароходу, стояли наряды американской морской пехоты. Они проверяли билеты и лупцевали дубинками и прикладами прорвавшихся безбилетников, не потерявших надежды уехать в Америку «зайцем». Метров на тридцать дальше от парохода расположилась цепь шведской военной полиции. Они следили, чтобы на пароход не проникли военные преступники. Впрочем, список этих преступников был весьма обширен, а альбом с их фотографиями был так велик, что полковник Суареш мог без всякого риска пройти через шведский кордон. Миновав цепь морской пехоты США, он мог уже вообще ни о чем не беспокоиться. Вышедшая из войны, Америка не подписала конвенции о преследовании, розыске и выдаче военных преступников. При этом она ссылалась на свои демократические свободы и приверженность правам человека, среди которых не последнее место занимало право на политическое убежище. Это не помешало американскому консулу в Виго обзавестись списком упомянутых преступников и альбомом их фотографий. Лицам, имевшим счастье оказаться в этом списке, билеты продавались в десятьпятнадцать раз дороже. Америка – практичная страна. Она делала бизнес на всём, в том числе и на военных преступлениях.

А на самых дальних подступах располагался ещё один кордон: самый плотный и самый страшный. Это были те, кто не сумел приобрести в консульстве заветный билет. Со всех сторон слышались крики: «Дон! Дон! Плачу любую сумму! Дон! Ради всего святого! Возьмите меня, буду вашим вечным рабом!» Это были просьбы. А были и требования, и угрозы. Тем, кто не поспешил на пароход заблаговременно, стоило большого труда пробраться через эту массу желающих уехать. Можно было запросто расстаться с жизнью или, по крайней мере, стать калекой. Мелькали ножи, кастеты и цепи; под шумок к самому носу совали стволы пистолетов. Некоторые пассажиры, послабее, попав в кольцо, сдавались и покупали себе жизнь ценой заветного билета. Мне же все эти просьбы и угрозы были безразличны. Я шел через толпу, как ледокол через слабый лёд. Пытавшиеся меня остановить, уразумев, с кем они имеют дело, быстро расступались. И таких личностей, вроде меня, было не так уж и мало. Во всяком случае, полковники Суареш и Сааведра и их боевики проникли на пароход без проблем.

Помощник капитана, глянув на меня и мой билет, признал во мне соотечественника и тут же кивнул стюарду. Негр, согнувшись под непомерной тяжестью, потащил мои кофры вверх по трапу. Испанские жебеженцы волокли свой багаж сами.

– Сделали хороший бизнес, мистер Дулитл? – спросил меня помощник

– Сделаешь в этой Испании, как же! – ответил я, пренебрежительно пожав плечами.

Помощник понимающе улыбнулся, ещё раз глянув на согбенного под тяжестью кофров негра. Великое Время, если бы он знал, что лежит в этих кофрах, то вряд ли подпустил бы меня к пароходу. У себя в каюте я первым делом привёл в порядок свой багаж. Точнее, то, чем запасся предусмотрительный и опытный в таких делах Рауль Солано.

Сначала я вынул из кофра и привёл в боевую готовность «Гепарда» – оружие иранских диверсантов. Шестимиллиметровый портативный, сверхскорострельный пистолетпулемёт. Очень удобная вещь. Совершенно бесполезный в полевых условиях, «Гепард» был незаменим в ближнем бою, когда всё решает не точность прицела, а быстрота. На его стволе даже не было мушки. Самая короткая очередь выплёвывала не менее трети магазина на шестьдесят патронов. Пули разлетались плотным веером, и хотя бы две из них всегда находили цель.

За «Гепардом» последовал американский «Писмейкер», девятимиллиметровый пистолет с глушителем. «Писмейкер» имел солидную убойную силу и был незаменим в случаях, когда когото надо было убрать быстро, надёжно и не привлекая внимания излишним шумом.

Несколько гранат: осколочные с малым радиусом поражения, со слезоточивым газом, с наркотическим газом. К ним противогазовая маска; чтобы самому не заплакать или не заснуть.

Второй кофр был тяжелее. Там лежала австрийская снайперская винтовка с прекрасной просветлённой оптикой. Венцом всего была последняя новинка: русский автомат Калашникова с откидным прикладом. Рауль Солано уже успел по достоинству оценить это оружие. Я же высоко ценил его всегда. Но это было уже на самый крайний случай, если мне придётся держать оборону против всего воинства Сааведры и Суареша, вместе взятых.

За поясом у меня был «Валет» – десятизарядный пистолет калибра 7,62. Солано не расставался с ним, даже когда сидел в сортире. Остальное было мелочью: пакет пластиковой взрывчатки с дистанционными детонаторами, шприцтюбики с различными снадобьями, пластмассовые самозатягивающиеся наручники и прочие предметы джентльменского набора специалиста из «Омеги».

Пока я приводил в порядок свой арсенал, «Генерал Грант» отвалил от пирса. На палубе было полно народу. Все последний раз смотрели на берега Испании: кто со слезами на глазах, а кто и со злорадной ухмылкой. Я несколько раз прошел вдоль борта от носа до кормы. Ни Суареша, ни Сааведры в толпе не было. Зато я засёк двух агентов Сааведры и одного Суареша. Они, как и я, незаметно, но внимательно изучали толпу на палубе.

Берег, между тем, удалился, и «Генерал Грант» вышел в открытое море. Внезапно с северовостока донёсся характерный свистящий гул. Гул усиливался, и люди на палубе заметались в панике. Многие из них очень хорошо знали, что означает этот звук. Наперерез курса «Генерала Гранта» на малой высоте шли три двухмоторных реактивных бомбардировщика с подвешенными под фюзеляжами торпедами.

Заметив американский флаг и флаг Красного Креста, торпедоносцы вышли из атаки и прошли над пароходом. На плоскостях ярко блестели красные звёзды. «Ил28», – определил я. Толпа на палубе проводила самолёты взглядами: ктото со страхом, ктото с ненавистью в глазах. Через несколько минут оттуда же, с северовостока, вновь донёсся гул авиационных моторов. Самолётов на этот раз было больше. Но они, видимо, получив предупреждение, что атакуемое судно идёт под американским флагом; отвернули, не доходя до нас. На развороте я успел заметить характерные остроносые и слегка горбатые силуэты знаменитых советских штурмовиков. Атаки с воздуха прекратились, и по палубе пронёсся вздох облегчения. Впрочем, оставались ещё подводные лодки, эсминцы и крейсера. И, самое страшное, грозный линкор «Советский Союз» с его дальнобойными орудиями главного калибра. Хотя, его командир уже наверняка получил предостережение, что от берегов Испании идёт американский пароход. Но есть же и такие вояки, кто сначала стреляет, а потом разбирается. Особенно, по ночам.

Часа через полтора прозвучал сигнал, приглашающий к обеду. Обладатели каютных мест отправились в ресторан. Я занял место в углу, откуда просматривался весь зал. К своему удивлению в ресторане я обнаружил полковника Суареша. Он сидел через несколько столиков от меня и плотоядным взглядом «раздевал» молодую девушку, сидящую на вращающемся табурете у стойки бара.

Я проследил за его взглядом. Та ещё штучка! На первый взгляд ей было никак не больше двадцати лет, и она была явно не испанского происхождения. Стройная, длинноногая; серые глаза, тонкие, аристократические черты лица, обрамлённого медного цвета волосами, ниспадающими длинным водопадом до пояса. И одета она была так, как сейчас испанки одеваться избегают, чтобы не привлекать к себе внимания оккупантов. На девушке был сарафан из тонкой светлокоричневой кожи почти до колен. Сарафан полотно облегал фигуру до бёдер, а оттуда расходился, как лепестки колокольчика. Изпод сарафана выглядывал кружевной ворот и длинные рукава полупрозрачной нежнокремового цвета блузки. Манжеты рукавов скрыты под обшлагами лайковых перчаток в тон сарафану. На длинных, красивых ногах остроносые кожаные сапожки высотой до колен, тоже в тон сарафану и перчаткам. Между сапожками и сарафаном видны ослепительнобелые чулки. На голове кокетливо заломленный берет из такого же, светлокоричневого, цвета замши. Красотка сидела весьма независимо и потягивала какойто коктейль из высокого бокала.

– Кто такая? – тихо спросил я проходящего мимо официанта.

– Анита Рейнхарт, – шепотом ответил он.

– Немка?

– Нет, наша, из Иллинойса.

Понятно, американочка. Моё внимание отвлекли подсевшие за мой столик испанцы. Муж с женой лет около пятидесяти и молодая женщина двадцати пятитридцати лет в трауре. Я привстал:

– Фрэнк Дулитл, коммерсант из Филадельфии.

– Антонио Лопес, обувной фабрикант, – он невесело усмехнулся и добавил, – Бывший. Мария Лопес, – представил он женщин, – моя супруга. Анна Рамирес, моя дочь. Увы, уже вдова, – добавил он со вздохом.

– Извините, синьор Лопес, а что заставляет вас, человека столь мирной профессии, бежать из Испании?

– Синьор Дулитл! Неужели вы полагаете, что мы можем жить под властью русских и шведских коммунистов? – удивился фабрикант.

– Хм? Полагаю, что шведы и русские, хотя они и коммунисты, не ходят босиком.

– Синьор Дулитл! – вступила в разговор супруга, – Вам хорошо рассуждать, вы – американец. На ваши города за всю войну не упало ни одной бомбы. Вы ведь были сейчас в Испании и видели, во что превратили эту цветущую страну русские и шведские лётчики своими варварскими бомбёжками. А их штурмовики, которые постоянно висят над дорогами! Мы еле добрались до Виго! Нет, с такими варварами в одной стране жить невозможно.

Я подавил усмешку, вспомнив, как жестоко карал маршал Кошкин своих лётчиков за неприцельное бомбометание, от которого страдали жилые кварталы и культурные ценности. Разве можно было сравнивать результаты их случайных промахов с руинами Вены, Праги, Киева, Хельсинки и многих других городов? А штурмовики? Видела ли Мария Лопес, как рыцари Ордена Калатравы гонялись на своих «Матадорах» за одиночными телегами и даже велосипедистами и пешеходами? Нет, у четы Лопесов была совсем другая причина, заставившая их покинуть Испанию.

Несколько лет назад концерн «Лопес, Рамирес и Компания» уволил всех своих рабочих и заменил их военнопленными и интернированными. За эти годы концерн нажил миллионы на военных поставках, а сотни тысяч людей на его фабриках погибли от недоедания и непосильного труда. Дон Антонио Лопес попал в списки военных преступников, но сумел добраться до Виго. Хуан Рамирес бежать не успел, и был повешен без суда и следствия на воротах одной из своих фабрик.

Слушая планы синьора Лопеса по поводу открытия обувного дела в Штатах и изредка поддакивая ему, я наблюдал за Суарешем и другими действующими лицами этой драмы. В ресторане присутствовали два агента из команды Суареша и три из команды Сааведры. Эти, последние, буквально не спускали с Суареша глаз и, мне казалось, держали руки на рукоятках пистолетов. Словом, они были далеко не профессионалами. Суареш же не спускал глаз с Аниты Рейнхарт.

А та, допив коктейль, грациозным движением руки поправила волосы и красивой походкой направилась к своему столику. Официант тут же подал ей обед. Какникак, соотечественница. Меня тоже обслужили раньше испанцев. И правильно, итак много чести этим беженцам, пусть подождут. Обед, кстати, был довольно неплохой, для военного времени. Хотя, не обошлось и без традиционных американских кулинарных технологий, умудряющихся любую еду сделать на один вкус. Точнее, на отсутствие такового.

После обеда я занялся делом. Прежде всего, я выяснил, где расположились Суареш, Сааведра и их команды. Заодно я убедился, что каюта Суареша постоянно охраняется, а команда Сааведры пока активных действий не предпринимает и ограничивается, как и я, разведкой. Затем я постарался хотя бы в первом приближении, изучить расположение помещений на пароходе и систему переходов между ними и с палубы на палубу. Ближе к вечеру я зашел в бар, выпить коктейль.

В баре было довольно людно. Я сразу заметил Аниту Рейнхарт в её светлокоричневой коже и Суареша. Анита сидела у стойки и потягивала какойто сок. Суареш был неподалёку и, судя по его виду, был «готов». Надо будет выяснить, в какой каюте разместилась Анита, она будет хорошей приманкой. Голову готов отдать на отсечение, Суареш; если не в эту, то в следующую ночь обязательно закогтит эту пташку. А где его «компаньоны»? Ага! В углу двое из них потягивали пиво, а двое из команды Сааведры, делая вид, что заняты беседой, внимательно наблюдали за Суарешем.

Допив свой коктейль, я вышел на палубу. Солнце уже садилось, окрашивая горизонт в пурпурный оттенок. Прикидывая, каким образом, не мозоля глаза Суарешу, проследить за Анитой, я курил и мечтательно смотрел на закат. Неожиданно сзади раздался низкий мелодичный голос:

– Мистер, разрешите прикурить?

Я обернулся. Сзади подошла Анита. В её длинных, обтянутых светлокоричневой перчаткой пальчиках была такая же длинная и такая же коричневая сигарета. Я вежливо улыбнулся и чиркнул зажигалкой. Анита прикурила, затянулась и, глядя на закат, тихо произнесла:

– Лейтенант Ребро, я – капрал Клипса.

«Вот это – да!» – сказали мы с Филиппом Леруа. Только отточенное на курсах моральнопсихологической подготовки самообладание помогло мне не выдать своего изумления. А Анита продолжала таким же тихим голосом, всё так же глядя на закат:

– Мне поручено проследить за вами. Но мне кажется, мы с вами сумеем сыграть несколько другую игру. Как вы на это смотрите?

– Вопрос, что за игра?

– Это я объясню чуть позже. Надеюсь, вы – американец не только по документам, и владеете английским?

– Разумеется.

– Тогда сейчас мы вернёмся в бар, вы угостите меня шампанским и виски…

– Виски терпеть не могу!

– Придётся потерпеть, мне эта дрянь тоже не нравится. Будьте полюбезнее, поразвязнее и поразговорчивее.

– Для кого это?

– Для нашей дичи. Вы же видели, он сам летит в наши сети, а в одиночку мне с ним справиться будет трудновато. Ну, работаем?

Я прикинул. Иметь здесь союзника, даже неплохо, хотя бы такого, как эта Клипса. Двое, всётаки, сильнее одного. Я кивнул.

– Работаем. Но…

– Детали объясню позже. Идём!

Она подхватила меня под руку, мы прошли в бар, где уселись за свободный столик. Клипса говорила поанглийски не только без акцента, но даже на чикагском диалекте. Я угощал её шаманским и виски, она веселилась и болтала милую чушь о своих иллинойских приятелях и подругах; о дяде из Чикаго, помешавшемся на родео и построившем для этой цели стадион. Я поддакивал, задавал вопросы, а сам составлял систему темпоральных уравнений. Детерминант получался очень малым, но, всётаки, положительным, а это – уже не плохо. Клипса изображала из себя подвыпившую девчонку, но по её глазам не было заметно, чтобы шампанское и виски оказали на неё какоето воздействие.

Покосившись в сторону, я заметил, что Суареш смотрит на меня, как бык на матадора, после того, как он вонзил ему в загривок две пары бандерилий. Очень хорошо. Но что имеет в виду эта девица дальше? А она вдруг заявила:

– Фрэнк, я, кажется, немного перебрала. Проводите меня в мою каюту.

Я помог ей встать. Клипса повисла на моём плече, и мне пришлось обхватить её за талию. Так, в обнимку, мы покинули бар. Следом за нами вышел один из агентов Суареша. Клипса занимала каюту «люкс» на той же палубе. Войдя в каюту, Клипса первым делом слегка раздвинула плотные шторы на окне, так, чтобы образовалась щель шириной в ладонь. Потом она заперла дверь, слегка пригасила свет, но полностью выключать его не стала, и в изнеможении опустилась в кресло. При этом развернула его так, чтобы её хорошо было видно через щель в шторах. Она вопросительно глянула на меня.

– Ну, что же ты стоишь и рот разинул? Помоги мне раздеться и веди себя соответственно. Я что, тебя не возбуждаю?

Она сняла берет, кинула его кудато в угол, распустила на грудь волосы и начала стягивать перчатки. Я приблизился, встал на колени и начал расстёгивать и стаскивать с ножек Клипсы сапожки.

– Слушай, а зачем это нужно?

– Дурак! Надо, чтобы Суареш здесь, под моим окном, слюной и спермой изошел. Пусть он думает, что я – обычная взбалмошная американка, искательница приключений, абсолютно без комплексов, да ещё и изощрённая в сексе. Вот тогда он потеряет всякую осторожность и завтра же будет моим.

– Ну, а дальше, что? – спросил я, расстёгивая молнию на её сарафане.

– Дальше объясню по ходу дела. Снимай пиджак, идиот! Неужели ты отказываешься провести со мной ночь? Тем более, если это нужно для дела.

Сказано это было так убедительно, что я решительно сбросил пиджак и начал стаскивать с Клипсы кожаный сарафан. Но тут же спохватился.

– А где твоё оружие?

То, что у меня за поясом увидят пистолет, меня не смущало. Время военное, и каждый мужчина заботился о своей безопасности в меру своих возможностей. А вот если пистолет увидят у молоденькой девушки, это насторожит. Впрочем, под таким облегающим фигуру сарафанчиком вряд ли спрячешь даже дамский «Браунинг». Клипса кивнула в сторону свой сумочки на длинном, тонком ремешке и подняла руки, помогая мне снять сарафан.

Под ним кроме блузки и белых чулок оказались ещё розовые ажурные трусики. Настолько ажурные, что скорее напоминали обрывок рыболовной сети. Подбадриваемый взглядом Клипсы, я расстегнул жемчужные пуговки и явил свету две великолепные груди с торчащими нежнокоричневыми сосками. Клипса расстегнула мои рубашку и брюки и, пока я от них освобождался, повернулась к окну и медленно сняла свою рыболовную сетку.

Оставшись в одних снежнобелых чулках, она упала в кресло, закинула ноги на подлокотники и, улыбнувшись, тихо сказала:

– Клюнула рыбка, клюнула! Теперь нам осталось только насадить её на крючок поглубже.

Фраза прозвучала довольно двусмысленно. Тем более, что, произнося её, Клипса пальцы левой руки запустила себе в лоно, а правой притягивала меня к себе. Приближаясь к ней, я заметил сквозь щель в шторах тёмный силуэт на палубе. Это был полковник Суареш.

Клипса оказалась великолепной партнёршей. Похоже было, что она проходила обучение в лучших борделях Парижа и Неаполя. Около трёх часов мы с ней демонстрировали Суарешу искусство секса высочайшей пробы в самых различных позициях и местах: и в кресле, и на постели, и прямо на полу. В перерывах между сексуальными подвигами Клипса посвящала меня в свой план действий, а я составлял в уме темпоральные уравнения, внося в них всё новые и новые члены. Детерминант, мало того, что оставался положительным, он неуклонно увеличивался. Я всё больше и больше убеждался, что мне здорово повезло в этой операции. Не каждый раз попадается под руку такая Клипса. В заключение Клипса, внимательно глядя на меня, спросила:

– Ладно, с Суарешем всё ясно. А вот что мы дальше будем делать с этими документами, когда они окажутся у нас в руках?

– Использовать по прямому назначению.

– Что? Если я правильно тебя поняла, ты намерен отправиться в бассейн Амазонки, отдать документы генералу Бускеросу и гнить там вместе с ним в чине майора до конца дней своих во славу Великой Католической Империи?

Я в свою очередь внимательно посмотрел на Клипсу. Не похоже, чтобы она сажала меня на крючок, как полковника Суареша. Помолчав, я спросил:

– А если нет? Что тогда?

– А тогда я думаю: грош нам, как омеговцам, цена, если мы не сумеем ими воспользоваться и сделать на них хорошие, и даже очень хорошие деньги.

– Ты забываешь, что есть ещё полковник Сааведра и другие, желающие погреть на этом руки.

– А мы с тобой из «Омеги» или нет? Мы что, не сможем от них отделаться?

– Допустим. А дальше, что? Куда мы с этими документами пойдём?

– Мы с тобой в Америку плывём или на Берег Слоновой Кости? Уж в Штатахто найдутся денежные тузы, которые за этот проект ухватятся.

– Конечно, ухватятся, – согласился я и рассказал Клипсе весь расклад о Штатах, которым я владел.

Клипса задумалась.

– Ты прав, – согласилась она, наконец, – Но тогда куда нам с ними податься?

– Думать надо, – ответил я довольно неопределённо.

– Хорошо, подумаем, – согласилась Клипса, – Только на Амазонку мы с ними не поедем. Решено?

– Решено, – твёрдо ответил я.

– Ты – молодец! И заслужил высшую награду. Я рада, что не ошиблась в тебе.

Клипса соскочила с кровати, на краю которой мы сидели, опустилась на колени и наградила меня великолепно исполненным оральным сексом. Думаю, что при виде этого зрелища у полковника Суареша крыша съехала окончательно.

– Кстати, Ребро, а как тебя зовут понастоящему? – спросила Клипса, улегшись рядом со мной.

– Рауль. Рауль Солано.

– А я, как ни странно, действительно Анита Рейнхарт. Я решила, раз война кончилась, и с «Омегой» я завязываю, то теперь буду жить под настоящим именем.

– Войнато действительно кончилась, Анита. А вот насчет «Омеги» ты заблуждаешься. С ней так просто не завяжешь и так просто от неё не уйдёшь. Ты думаешь, на «Гранте» нас из неё только двое? Плохо же ты Бускероса знаешь.

– Достаточно хорошо, чтобы не быть на этот счет спокойной. Но мы уже договорились: Суареш – моя забота, Сааведра – твоя. Возьми на себя заодно и «Омегу».

– Ха! Ты сколько людей из «Омеги» в лицо знаешь? Я – не больше десятка. Бускерос не такой дурак, чтобы послать на это дело людей, которые уже работали с нами. А сами они себя не выдадут. Это – не такие кретины, что у Сааведры работают.

– Тем больше чести выйти из этого дела победителем. Ты ведь честолюбив Рауль? Не так ли?

– Не столько честолюбив, сколько жить ещё хочу. А сейчас я пойду отдохнуть. Заездила ты меня, а завтра день будет не простой.

Оставив каюту Аниты, я прошел по коридору и хотел свернуть в боковой проход, чтобы спуститься к своей каюте. Но у трапа маячила фигура. Это был один из боевиков Суареша. Я прошел к другому трапу, но там меня ждал ещё один боевик. Я вышел на палубу и направился к корме, где был ещё один трап. Но оттуда мне навстречу шел третий головорез. У меня был «Валет», но очень не хотелось затевать бойню в самом начале операции. Я повернул к носу парохода. Оттуда на меня надвигался четвёртый.

А ведь это даже к лучшему! Я прижался к ограждению борта, и, когда боевики Суареша вплотную приблизились ко мне, сиганул вниз. Едва коснувшись воды, я ухватился за противоминный параван, растянутый вдоль борта почти у ватерлинии. Этот параван распускали, когда «Генерал Грант» проходил места сомнительные в отношении минных полей. Я приметил его ещё днём и уже тогда подумал, что «Грант» – не простой пассажирский пароход. Боевики перегнулись через борт, всматриваясь в темноту. Паравана они не видели и даже не догадывались о его существовании.

– Где он? Утонул? – спросил один.

– Как же! Стал бы он прыгать за борт, если бы плохо плавал. Да ты не там смотришь, он уже вон где должен быть, – второй махнул рукой в сторону кормы, – Ему нас уже не догнать.

– Тогда, пойдём, доложим шефу, что американец ему больше мешать не будет.

Они удалились. Я выждал ещё полчаса, благо вода была довольно тёплой. Боевики не возвращались. Тогда я по паравану подтянулся к носу парохода и по тому же паравану взобрался наверх. В свою каюту я прошел беспрепятственно. Эти идиоты настолько были уверены, что я остался далеко за кормой, что даже не наблюдали для страховки за моей каютой.

У себя я переоделся, выпил пару глотков коньяка и немного вздремнул. Утром я написал Аните записку, в которой обрисовал ночное происшествие и изменившуюся ситуацию. В коридоре я поймал стюарда, сунул ему десять долларов и записку.

– Отнесите в каюту двести шестнадцать, но так, чтобы никто не заметил.

Стюард понимающе кивнул и унёс моё послание. А я вернулся в каюту и занялся изменением своей внешности. Этим искусством специалисты «Омеги» и хроноагенты владели в совершенстве. Через полчаса я стал тёмной масти, грузнее и ниже ростом (это было самое сложное), на лице появились морщины, а на носу горбинка. Губы стали более полными, а глаза более мутными, и под ними появились мешки. Фрэнк Дулитл исчез. Как звали того, кто смотрел на меня из зеркала, я и сам не знал.

Весь день я слонялся по пароходу, пытаясь вычислить других агентов «Омеги», но успеха в этом деле не достиг. Зато я пришел к выводу, что боевики Сааведры чтото затевают. Правда, из обрывков их разговоров я понял, что их акция планируется не ранее следующего вечера. Это успокаивало; значит, у нас с Анитой в запасе больше суток. Несколько раз я встречал боевиков Суареша, но они меня, естественно не узнали. Я даже подсел в баре к Суарешу, угостил его пивом и поболтал с ним на отвлеченные темы.

Суареш же в отношении Аниты перешел к активным действиям. Увиденное прошлым вечером так на него подействовало, что он утратил всякую осторожность, присущую офицеру спецслужбы. Так ему хотелось заполучить эту девицу к себе в постель.

Анита, придя в бар, повертелась, делая вид, что разыскивает меня. Я подал ей условный знак, по которому агенты «Омеги» узнавали друг друга во время операций. Анита ответила, разочарованно вздохнула и подсела к стойке.

Вот тутто за неё и взялся Суареш. Он крутился возле неё, как кот возле флакона с валерьянкой, рассыпался в комплиментах. Там присутствовало всё: и медные волосы, и жемчужные глазки, и стройные ножки, и лебединая шейка, и изысканный гардероб. В голосе его слышалось зазывное мурлыканье, хвост его распушился. Ещё немного, и он начал бы тереться усами о сапожки Аниты. А Анита играла свою игру великолепно!

Около часа она слушала Суареша равнодушно, вспоминая великолепного Фрэнка Дулитла. Второй час она Фрэнка уже не вспоминала, и равнодушие сменилось интересом. После обеда она уже мило щебетала и хихикала над остротами Суареша. К вечеру она уже звонко смеялась и не возражала, чтобы Суареш лобызал её ручки в коричневых перчатках и гладил её талию, плечи и колени.

А Суареш накачивал её шаманским и виски и уже предвкушал великолепный сексуальный спектакль. Нисколько не слабее того, который он наблюдал вчера. Перед тем как выйти из бара Анита зачемто сняла перчатки и, проходя мимо моего столика, уронила их к моим ногам. Я поспешно подхватил их и протянул ей.

– Прошу, синьорина!

– Благодарю, синьор!

Анита приняла перчатки, и из одной из них мне в ладонь чтото выскользнуло. Когда Суареш с Анитой вышли, я разжал кулак. Ай да Анита! На моей ладони лежал личный жетон Гарсиа Суареша, полковника спецподразделения Бессмертной Гвардии. На такую удачу я не рассчитывал. Это значительно упрощало дело.

Я прошел в свою каюту. Там я засунул за пояс «Писмейкер» и рассовал по карманам всякую нужную мелочь. Оттуда я направился прямо к каюте Суареша. Его остолопы торчали в коридоре все четверо, и мне ничего не стоило перестрелять их в течение нескольких секунд. Но потом пришлось бы возиться, оттаскивать кудато трупы. Я решил действовать подругому и побрёл по коридору фланирующей походкой подвыпившего гуляки, сопровождаемый внимательными взглядами боевиков.

Дойдя до каюты Суареша, я внезапно остановился и резко повернулся к верзиле, стоявшему у дверей. Тот остолбенел. Остальные трое быстро направились к нам, доставая на ходу оружие. На их физиономиях было нарисовано такое недоумение, что мне стоило больших трудов не расхохотаться. Подождав, пока они приблизятся, я представился:

– Привет, кабальерос! Лейтенант Ребро, подразделение «Омега».

Они ничего не поняли, но об «Омеге» коечто слышали. Верзила, стоявший у дверей, осторожно спросил:

– И что здесь нужно лейтенанту из «Омеги»?

– А то, кабальерос, что вы бездарно охраняете своего шефа. Вы знаете полковника Сааведру? Так вот, он уже спланировал на эту ночь акцию. А вы столпились тут, как бараны у водопоя. Вас же за несколько секунд уберут, и вы даже не поймёте, откуда стреляют.

– Слушай, ты, Череп, или как тебя там, – сказал тот, что стоял справа, – Шел бы ты по своим делам, а своё дело мы знаем.

– Ха! Ваш шеф тоже знает, как вы его знаете. Поэтому он и поручил мне лично заняться его охраной в эту ночь. Сейчас я вас расставлю по постам и проинструктирую. А здесь вам нечего делать, только шефа своего засвечиваете.

– Что!?

Верзила поднял пистолет и попытался ткнуть стволом мне в солнечное сплетение. Я отступил на шаг и улыбнулся.

– Кабальерос, вы плохо знаете, что такое «Омега», – я откинул полу пиджака и показал им «Писмейкер», – Если бы я хотел добраться до вашего шефа, то из этой штуки я убрал бы вас всех ещё пять минут назад. Но мне нужно совсем другое. Полковник предвидел такой оборот и, чтобы вы не задавали лишних вопросов и не делали резких движений, поручил показать вам это.

Я сунул им под нос жетон Суареша. Верзила шумно сглотнул. Они прекрасно знали, что это такое. У каждого из них был такой же жетон, только рангом значительно ниже. Этот жетон можно было забрать только у мёртвого гвардейца.

– Вопросы ещё есть? Если нет, то ты, – я ткнул пальцем в верзилу, – сейчас пойдёшь со мной. Вы все пока оставайтесь здесь, я вернусь за вами через несколько минут.

Мы с верзилой вышли на палубу, где я быстро спровадил его за борт. Вряд ли он догадался ухватиться за параван. К тому же, я ещё днём приподнял его повыше над водой. Таким же образом, по одному, я отправил купаться всю команду Суареша. Это заняло не более тридцати минут. До назначенного Анитой времени оставалось ещё четверть часа. Я вышел на палубу и закурил. Было тихо, изза борта не доносилось ни звука. Ещё бы! Последний отправленный за борт охранник плавал гдето в нескольких милях за кормой или уже тихо и мирно шел ко дну.

Бросив взгляд на часы, я направился к каюте Суареша. С её немудрёным запором возиться долго не пришлось. Гарсиа Суареш лежал на постели, не подавая никаких признаков жизни. Анита, великолепная в своей наготе, обыскивала каюту.

– Нашла чтонибудь? – спросил я её, устраняя свой маскарад и принимая прежний облик.

– Ничего. Ровным счетом ничего интересного. И куда это он всё запрятал?

– Что ж, придётся спросить у него самого.

– Ага! Так он тебе и расскажет!

– А мы его хорошо попросим. Давно ты его отключила?

– Минут двадцать назад.

Я кивнул, достал из кармана две пары наручников и сковал Суареша по рукам и ногам. Потом я достал шприцтюбик с соответствующим зельем и сделал полковнику инъекцию. По его телу пробежала судорога, он глубоко вздохнул и открыл глаза. Увидев меня, он вздрогнул, лицо его перекосилось.

– Дулитл!? Вы же… – он замолчал.

– Увы, полковник, – улыбнулся я, – слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными. Разрешите представиться. Лейтенант Ребро из подразделения «Омега». А это, – я кивнул в сторону Аниты, – капрал Клипса из того же подразделения.

Только сейчас Суареш заметил, что он скован по рукам и ногам. Он, конечно, знал, что такое «Омега» и знал, что ничего хорошего ему встреча с этой организацией не сулит. Но привычка командовать взяла своё. Он возмущенно прохрипел:

– Что всё это значит? И где мои люди?

– За ваших людей можете не беспокоиться. Они сейчас принимают морские ванны. За много миль отсюда. Если им повезёт, то утром их подберёт какойнибудь военный корабль. Их сейчас много в этих водах. А что касается нас, то мы просто хотели с вами побеседовать. И хотели так настоятельно, что решили сковать вас. Извините. Мы просто подумали, что вы пожелаете уклониться от беседы, а это, признаюсь, нас очень бы огорчило.

– Что вам нужно?

– Вопрос прямой, ответ тоже будет прямым. Нам нужны документы Вацлава Черны. В них, напомню, речь идёт о холодных ядерных реакциях. Где они?

Суареш криво усмехнулся.

– Вон оно что! Ищите сами.

– Мы уже искали, но не нашли. Подскажите нам, прошу вас.

– Нашли идиота!

– Действительно, нашли. Полностью с вами согласен. Но раз вы отказываетесь, я вынужден буду просить убедительней. Кстати, капрал, оденьтесь. Неудобно вести допрос, в чем мать родила. Это будет отвлекать внимание господина полковника.

Анита прыснула и натянула свой сарафан прямо на голое тело. А я выдернул шнур из настольной лампы и разделил его на два отдельных провода. Оголив концы, я начал зачищать их ножом. Суареш внимательно следил за моими манипуляциями, и лицо его постепенно приобретало серый оттенок. На лбу выступили капли пота. Не обращая внимания на его состояние, я деловито обмотал один провод вокруг большого пальца его ноги. Полковника начало трясти мелкой дрожью. Он сам много раз проводил допрос третьей степени и прекрасно знал, через что ему сейчас предстояло пройти. Но он всётаки пытался храбриться.

– Вы можете убить меня, – прохрипел он, лязгая зубами, – но своего не добьётесь.

– А почему вы решили, что мы собираемся убивать вас? – возразил я, – Нет, полковник, нам не нужен ваш труп. Нам нужны документы Вацлава Черны. И мне кажется, что через несколько минут мы узнаем, где вы их прячете.

Я протянул вилку Аните.

– Капрал, включите в розетку по моей команде. А вы, господин полковник, когда надумаете сказать нам чтолибо интересное, дважды кивнёте головой. А пока, – я оторвал кусок простыни и скатал его в комок, – будьте любезны открыть рот. Я сильно опасаюсь, что вы разбудите полпарохода. На беженцев, я полагаю, вам плевать, но ведь сюда может прибежать и полковник Сааведра со своими людьми. Ну, будьте умницей.

Но Суареш только крепче стиснул зубы.

– Полковник, это же неразумно! Вы же понимаете, что я всё равно вставлю вам кляп, но при этом причиню ущерб вашим великолепным зубам. Зачем вам это нужно?..

И тут меня осенило. Я вспомнил ту усмешку, которой он ответил на мой первый вопрос. Вспомнил я и то, как Суареш улыбался в баре, глядя на Аниту. Я обернулся. Анита стояла возле штепсельной розетки, готовая воткнуть в неё вилку.

– Отставить, капрал. Это уже не требуется.

Анита недоумённо уставилась на меня, а я тихо засмеялся и сказал:

– Я знаю, где документы. Поищи здесь чтонибудь вроде плоскогубцев или щипцов.

Анита всё ещё не понимала меня, но Суареш буквально позеленел. А я пояснил Аните свою догадку:

– Помните, капрал, как он улыбался? Вы обратили внимание, какие у господина полковника красивые и здоровые зубы? Все, кроме одного. Один коренной зуб у бедняги скрыт под коронкой, совершенно новой. И не золотой, как больше бы пристало офицеру бессмертной Гвардии такого ранга, а из обычной нержавеющей стали. Меня это наводит на мысль, что под ней чтото спрятано. Интересно только, что именно? Сейчас мы узнаем. Извините, полковник, – я взялся за нож, – но нам придётся причинить некоторый ущерб вашим здоровым зубам.

– Не надо, – ответил Суареш, – Ваша взяла, лейтенант. Вы гораздо умнее, чем кажетесь на первый взгляд. Под коронкой действительно спрятана проявленная микроплёнка с фотокопией документов Вацлава Черны.

– Тогда, будьте добры вручить её нам.

– Не спешите, лейтенант. Я предлагаю вам сделку.

– Это интересно! Какую же?

– Эти документы, лейтенант, стоят больших денег. Огромных денег, каких у вас не будет никогда, ни при каких других обстоятельствах. Вы ликвидировали мою команду. Ну и черт с ними! Они не стоили тех денег, которые я им платил. Но вы верно сказали: здесь присутствует полковник Сааведра со своими людьми. Если вы согласитесь прикрыть меня от них и поможете благополучно добраться до Америки, я возьму вас в долю.

– И какова будет эта доля? Не забывайте, что в этом деле участвует и капрал.

– Пятьдесят процентов, – подумав, сказал Суареш.

– Не пойдёт! Наши условия – две трети! И давайте, не будем торговаться. Вы же понимаете, что мы с капралом можем спокойно превратить вас в труп, изъять у этого трупа микроплёнку, а труп отправить за борт. В результате мы получим по пятьдесят процентов каждый.

– Но вы же не знаете, кому предложить это открытие, и вряд ли выручите за него больше четверти настоящей цены.

– Нас и это вполне устроит. А выто сами знаете?

– Конечно. В Штатах меня уже ждут.

Мы с Анитой переглянулись и обменялись улыбками.

– И, тем не менее, полковник, – сказал я, – мы вынуждены настаивать на своих условиях: по одной трети каждому. В противном случае мы поступим так, как я только что говорил. Согласны?

– Согласен, – вздохнул Суареш.

Я расстегнул наручники и помог ему встать. Полковник оделся и достал бутылку вина, которым мы спрыснули сделку. После этого я предложил:

– А теперь обсудим, как мы будем действовать дальше. Всётаки, у Сааведры восемь агентов, и сам он – девятый. По три на брата. Многовато.

– Вы же справились с четырьмя! – возразил Суареш.

– Ха! Помогла вот эта штучка, – я достал жетон, – Кстати, заберите, мне он больше без надобности.

Суареш покачал головой и восхищенно посмотрел на Аниту. Он всё понял, а, поняв, налил ещё по бокалу. Выпив, мы обсудили положение и наметили план действий. Мы решили, что Суарешу опасно оставаться в своей каюте, и он переберётся в мою. Один из нас будет постоянно дежурить при нём, а другой находиться на палубе, в баре и других местах. Через определённое время мы будем меняться. Так мы и поступили.

Суареш перешел в мою каюту. Там мы все трое вздремнули до утра. Когда солнце поднялось достаточно высоко, я пошёл на разведку, оставив Суареша с Анитой. Перед тем как уйти я дал им автомат Калашникова.

– Если ктото без условного сигнала попытается к вам проникнуть, стреляйте прямо через дверь. Эта штука даже двутавровую балку прошибает.

Агенты Сааведры особой активности пока не проявляли, они ждали вечерних сумерек, чтобы застукать Суареша в объятиях Аниты. Я только отметил их недоумение по поводу отсутствия своих коллегпротивников. Никого из агентов «Омеги» я опять не смог вычислить. И это было тревожнее всего. Через три часа мы с Анитой встретились в условленном месте.

– Ну, что поделывает наш клиент? – спросил я после того, как обрисовал ей обстановку.

– Спит сном праведника. Здорово мы его встряхнули этой ночью. Пусть сном полечит свои нервы.

– У полковника Бессмертной Гвардии нервы должны быть покрепче, – заметил я, уходя в свою каюту.

Суареш, выспавшись, приобрёл былую форму и успокоился. За обедом и по его окончании мы с ним беседовали на различные темы. Я несколько раз с различных сторон закидывал удочку по поводу планов реализации открытия Черны. Суареш отвечал неопределённо и уклончиво. К концу третьего часа я начал подозревать, что его слова о связях в Америке были просто блефом. Об этом я и сказал Аните, когда мы с ней встретились.

Я предложил ей:

– Постарайся разговорить его на эту тему. Может быть, ты добьёшься большего успеха, чем я.

Агенты Сааведры активно рыскали по всему пароходу. Им явно не нравилось отсутствие Суареша и его команды. Проходя мимо каюты Суареша, я заметил, что «контролька», оставленная мною ночью, нарушена. Значит, они уже проникали в каюту и убедились, что Суареш исчез. Это – к лучшему. Пусть суетятся, паникуют. Глядишь, и ошибок наделают.

Когда мы встретились с Анитой, мне показалась, что она выглядит несколько необычно. Я коротко рассказал ей о действиях команды Сааведры, а она подтвердила мою догадку.

– Ты прав. Суареш блефует, но не до конца. Ктото в Штатах у него есть, но он сам в нём не уверен. Поэтому и нервничает.

– И как тебе удалось его разговорить?

– А! У меня свои методы убеждения, – Анита махнула рукой с зажатыми в ней перчатками.

Только сейчас я понял, что мне показалось в ней необычным. На Аните не было ни блузки, ни чулок, ни берета. Сарафан и сапожки были надеты прямо на голое тело и босые ноги. Она заметила мой взгляд и усмехнулась:

– Еле успела одеться. У этого Суареша неистовый темперамент. А как его ещё разговорить?

– Будь осторожна. Вечереет, Сааведра потерял Суареша, а заодно и голову. Сейчас они будут готовы на любые действия, даже неразумные. Давай, встретимся здесь не через три, а через два часа. Всётаки ночью мне с ними будет справиться легче, чем тебе.

Анита кивнула и ушла в бар. А я отправился в каюту. Суареш был доволен, как слон после первой рюмки. Я позвонил стюарду и заказал в каюту ужин на двоих. За ужином я рассказал Суарешу о том, что происходит и к чему надо готовиться. Это ему явно не понравилось, он побледнел и слегка запаниковал.

– Бросьте, полковник, вам это не к лицу, – успокоил я его, – Не забывайте, что вас охраняют два агента «Омеги», а это чтонибудь да значит. Тем более, у вас такое оружие, – я кивнул на автомат, – Кстати, минут через тридцать придёт капрал, вы уж со страха не расстреляйте её.

Я подвесил под правую руку «Гепарда», положил в карманы запасной магазин и две гранаты и засунул за пояс «Писмейкер». На прощание я сказал Суарешу:

– Полковник, вы пока поразмыслите как следует, кому вы в Америке будете предлагать изобретение Черны. Учтите, что энергетические компании и военнопромышленный комплекс сделают всё, чтобы оно никогда не увидело света.

Суареш проводил меня взглядом озадаченным и в то же время настороженным. Но я уже отключился от него. Мне надо было срочно встретить Аниту и принять решение по дальнейшим действиям. Для этого мне надо было точно знать обстановку на текущий момент. А это могла прояснить мне только Анита. Но события опередили меня.

В условленном месте Аниты не оказалось, и это меня сразу же насторожило. Агент «Омеги» никогда не опаздывает на встречу. Я решил подняться на верхнюю палубу и выяснить у бармена, когда ушла Анита и с кем. У трапа меня заставили остановиться голоса, доносившиеся сверху. Слов я разобрать не мог, но отчетливо услышал низкий, мелодичный голос Аниты. Он был явно возбуждённым.

Я быстро прошел к другому трапу и поднялся на верхнюю палубу. Вернувшись к первому трапу, я увидел, что Аниту окружили три боевика Сааведры. Подойдя поближе, я услышал их разговор.

– Ты, красотка, скажи нам только, где полковник Суареш, и мы оставим тебя в покое.

– Господа! Сколько раз вам говорить: я не знаю никакого полковника. Если вы меня сейчас не отпустите, я обращусь к капитану, и вы горько пожалеете о своём поведении. Я – американская гражданка!

– А нам плевать, какая ты гражданка. И до капитана тебе ещё надо суметь добраться. И врать не надо. Вчера вечером ты ушла из бара с Суарешем, а сегодня он исчез, и люди его исчезли. Где он прячется? Где его люди?

– Господа! Я устала повторять: я ничего этого не знаю. Я иду в свою каюту, пропустите меня!

– Опять врёшь! Твоя каюта – на этой палубе, а ты хотела спуститься вниз. Ты ведь к Суарешу шла! Слушай внимательно, девочка. Или ты нас сейчас отведёшь туда, где прячется Суареш, или…

– Что, или?

– Или мы тебя отведём в другое место, и там ты всё нам расскажешь. Понятно?

Пора было вмешиваться. Я потянул изза пояса «Писмейкер». Сзади по трапу, которым я поднимался на эту палубу, послышались шаги нескольких пар ног. Потом. Сначала, эти. Но Анита опередила меня. Всхлипнув, она полезла в сумочку за платком. Послышался негромкий хлопок, и один из боевиков, согнувшись пополам, упал на палубу. Ещё хлопок, и упал второй. Третий успел выхватить пистолет и выстрелить, но мимо. Там, куда он стрелял, Аниты уже не было. А она в падении поразила его третьим выстрелом. Сзади дважды прогремели пистолеты. Резко обернувшись, я нажал на спусковой крючок «Гепарда». Двое свалились, а третий исчез, провожаемый выстрелом Аниты. Она уже вскочила и бросилась вдогонку за убегающим.

– За ним! – бросила она мне на ходу, – Далеко не уйдёт, я его ранила.

– Стоп! – поймал я её за руку, – Беги к Суарешу и прикрывай его. А куда побежал этот, я знаю.

– Справишься?

Я не ответил, так как менял магазин «Гепарда». Оценив моё молчание посвоему, Анита убежала к моей каюте. А я спустился на палубу, где была каюта Сааведры, и неслышно подошел к ней. Изза дверей доносились возбуждённые голоса. Я прислушался. Говорили не менее трёх человек. Пятерых мы убрали. Вместе с Сааведрой осталось четверо. Если они все здесь, мне повезло. Если один – возле моей каюты, Анита с ним справится.

Я рывком открыл дверь. За столом сидели Сааведра и ещё один боевик. Второй перевязывал раненного. При моём появлении все замерли от неожиданности. Любители! Пока Сааведра с боевиком тянулись за оружием, я уже достал из кармана гранату и выдернул кольцо.

– Добрый вечер, господа! Как я рад, что вы все в сборе. Примите презент от «Омеги»!

Положив гранату в пепельницу, я выскочил за дверь и прикрыл её за собой. Сзади прогремел взрыв. Я выждал несколько секунд. В каюте ктото возился. Я осторожно заглянул туда. Три боевика лежали мёртвые среди обломков мебели. В углу, за шкафом, пытался подняться Сааведра. Неплохая реакция была у полковника. Успелтаки отскочить за шкаф. Я добил его выстрелом из «Писмейкера» и спокойно отправился к себе.

На моей палубе меня нагнал наряд морской пехоты.

– Шли бы вы к себе, сэр, – сказал мне на ходу сержант, – Эмигранты между собой разборки затеяли, как бы вас не зацепили. Ни к чему вам это.

Я поблагодарил сержанта и вошел в каюту. Там Анита с Суарешем сидели с оружием наготове.

– Спрячьте стволы, господа, – сказал я, – Сааведра и его команда нас больше не побеспокоят. Кстати, капрал, а как вы умудрились разделаться с теми тремя? Я у вас в руках даже оружия не видел.

– А я первых двух уложила, не вынимая револьвера из сумки, – засмеялась Анита, – Вон у меня что.

Она показала мне «Наган» с глушителем. Всё стало понятно. Из этого оружия действительно можнострелять и из кармана, и из дамской сумочки.

– Ну, господа, – подал голос Суареш, – Раз Сааведра и его команда нам больше не угрожают, то можно и расслабиться немного. Предлагаю разойтись по каютам и отдохнуть.

– Нет, господин полковник, – возразил я, – Вопервых, я не хотел бы терять вас из виду. Всётаки, мы с капралом проделали немалую работу, и было бы весьма обидно, если бы вы исчезли, не расплатившись.

– Резонно, – согласился Суареш, – Кто из вас первый останется со мной?

Он с надеждой посмотрел на Аниту. Но та равнодушно зевнула и встала. Она подобрала свои блузку, чулки и берет.

– С вашего позволения, лейтенант, я пойду и приведу себя в порядок. У меня сегодня был крайне тяжелый день, – она выразительно взглянула на Суареша.

– Не возражаю, – согласился я.

Когда дверь за Анитой закрылась, я налил в две рюмки коньяку, нарезал немного сыра и предложил Суарешу выпить. Тот охотно взял рюмку, закусил коньяк острым сыром и спросил:

– Лейтенант, вы сказали: «вопервых», и я согласился. А что вовторых?

– А вовторых, полковник, расслабляться рано. На пароходе, кроме нас с капралом, есть ещё агенты «Омеги».

– И что?

– А то, что мы не знаем ни сколько их, ни кто они, ни какое задание они имеют. Вполне возможно, что им поручено проследить за нами и убрать нас всех троих в момент передачи документов, вместе с теми, кому мы их будем передавать. Кстати, вы не вспомнили, кому вы намерены их передать? Кто ждёт вас в Америке?

Суареш недовольно поморщился, а я брюзгливо продолжил:

– Бросьте, полковник! После того, что мы с капралом для вас сделали, у вас не должно быть от нас никаких тайн. Поймите правильно, вы сейчас – только наш сейф. И если мы увидим, что вы затеяли нечистую игру, мы просто взломаем сейф и заберём содержимое. Ну, вспомнили?

– Это – Натан Фарбер, один из негласных хозяев компании «Дженерал Электрик». В своё время я помог ему бежать в Америку. Он будет ждать меня в Миннеаполисе. У него там большой загородный дом.

– Ну, вот и хорошо, полковник! А теперь, давайте немного отдохнём. Мы с капралом потрудились немало, да и вы себе нервы потрепали изрядно. Ещё по рюмочке, и вздремнём.

Но вздремнуть мне не удалось. Едва я закрыл глаза, как услышал голос Магистра:

– Правильно, Матвей, расслабляться нельзя ни в коем случае. На этом пароходе, кроме вас с Анитой, ещё четырнадцать агентов «Омеги».

– Интересно, – пробормотал я про себя, – на этом пароходе остался хоть ктонибудь, не причастный ни к каким спецслужбам?

– Не беспокойся, остались, но они тебя не должны интересовать. Эти четырнадцать сгруппированы в пары и тройки, друг друга они не знают, но знают вас с Анитой. И что самое важное: одна из пар сформирована из агентов ЧВП.

– Ну, слава Времени! Объявились! А ято, наивный, беспокоиться начал. Как это они такое интересное дело прошляпили?

– Не резвись, Матвей. Это очень серьёзно. Сейчас я буду показывать тебе портреты сотрудников «Омеги». Двое последних – агенты ЧВП.

Перед моими глазами стали появляться один за другим голографические изображения сотрудников «Омеги». Тринадцатого я узнал. Это бы официант ресторана, у которого я узнавал об Аните. Когда появился портрет четырнадцатого, я даже свистнул от изумления. Четырнадцатым была Анна Рамирес. Вот это – да! Но война войной, а отдохнуть всётаки было необходимо. Я поблагодарил Магистра и отключился.

Утром я разбудил Суареша и отправил его в каюту Аниты. Сам я вышел на палубу, чтобы за утренней сигаретой прикинуть план действий в свете вновь открывшихся обстоятельств. Но события начали разворачиваться так стремительно, что времени на размышления у меня уже не оставалось. Я вздрогнул от неожиданности, услышав сзади мягкий, негромкий голос.

– Извините, мистер Дулитл, но нам надо с вами поговорить.

Я резко обернулся. В пяти шагах стояла Анна Рамирес. Она была в длинном черном плаще из тонкой блестящей ткани, без рукавов. Руки в длинных перчатках из черного шелка спокойно лежали ниже пояса. В её позе не было ничего угрожающего. Но мне не понравился её плащ. Под таким, свободно свисающим одеянием можно спрятать что угодно, хоть пулемёт Калашникова. К тому же за её спиной стоял официант ресторана, второй агент ЧВП.

Пока я разглядывал Анну, официант сделал несколько шагов, явно намереваясь встать с другой стороны от меня. А вот этого я крайне не любил. Никогда нельзя оказываться между двумя агентами «Омеги», а уж между двумя агентами ЧВП, тем более. В таких случаях выигрывает тот, кто стреляет первым. Что я и сделал.

Негромко хлопнул «Писмейкер», и агент ЧВП, отброшенный назад, начал сползать по стенке на палубу. Второй выстрел мне сделать не удалось. Анна отработанным движением выбила у меня пистолет. В её правой руке тускло блеснул воронёной сталью «Валет» – излюбленное оружие агентов «Омеги». Но она почемуто не выстрелила.

Почему, мне раздумывать было некогда. Я попытался выбить у неё оружие, но сумел только ухватить её за кисть и направить ствол в небо. Всётаки она была тоже хроноагентом и неслабо натренированным. Левой рукой она попыталась провести парализующий удар, но я перехватил её выше локтя и зажал специальным захватом. Глаза Анны потускнели. Всётаки Анна Рамирес, как человек, значительно слабее Рауля Солано. Её голова безвольно упала на плечо. Ещё пара секунд, и она отрубится. Но я забыл, что Анна Рамирес не просто женщина, она ещё и агент «Омеги», более того, она – агент ЧВП!

Что она сделала, я так и не понял. Только когда я открыл глаза, надо мной склонился матрос и тряс меня за плечи.

– Что с вами, сэр?

Я осмотрелся. Ни Анны, ни официанта уже не было. Только небольшая лужица крови на палубе напоминала о том, что здесь произошло. Я лежал спиной на чемто очень жестком и угловатом. Этот предмет больно врезался между лопатками. В голове у меня звенели рождественские колокола.

– Сердечный приступ, – ответил я, еле ворочая языком.

– Я вызову врача, сэр.

– Не стоит. Уже прошло, лучше помогите мне встать.

Я повернулся на бок и незаметно засунул «Писмейкер», на котором я лежал, за пояс.

– А откуда здесь кровь? – поинтересовался матрос, помогая мне встать.

– Это у меня перед приступом всегда кровь идёт из носа.

Я сунул матросу какуюто купюру и, покачиваясь, направился в свою каюту. Там мне пришлось долго приводить себя в порядок. В конце концов, звон утих, а тошнота и головокружение прекратились. Здорово уделала меня эта Аннушка. Так мне и надо, забыл, с кем имею дело. Больше так расслабляться нельзя, чревато. Но интересно, почему она меня не прикончила? И почему вообще не стреляла? Ведь она, с её реакцией, могла всадить в меня минимум три пули, пока я перехватывал её руку с пистолетом. Надо было срочно предупредить Аниту. Я встал, но тут же услышал Магистра:

– Оклемался? А эта девонька – молодец! Сразу видно квалификацию. Но это – шелуха, Матвей. Главное – другое. ЧВП только что осуществили на судно прямой переход.

– Вот как!? И кого же они сюда послали?

– Это мы разглядеть не успели. Известно только, что прошел один человек. Будь готов к сюрпризам.

– Постараюсь. Вы выяснили, кто такой Натан Фарбер?

– К сожалению, нет. Мы до сих пор не обнаружили его. Но мы продолжаем работать.

– Работайте, Время с вами…

Договорить я не успел. Раздался условный стук в дверь. Анита? Нет, сейчас она должна отдыхать. Суареш? Но он не рискнёт разгуливать по пароходу в одиночку. На всякий случай я зарядил «Гепарда» и осторожно открыл дверь. На пороге стояла женщина. Но это была не Анита! Не успел я нажать на спусковой крючок, как она метнулась в сторону (ничего, реакция!) и исчезла из поля зрения. И тут же раздался певучий, мелодичный голос:

– Не стреляйте! Это – я, Кора Ляпатч.

Вот это был действительно сюрприз! Сама Кора сюда пожаловала.

– И что нужно здесь Коре Ляпатч? – спросил я, отступая на несколько шагов и продолжая держать дверной проём на прицеле.

– Мне надо поговорить с вами.

– Интересный разговор получится, когда в руках у вас будет лайтинг или блокиратор.

– Вот они!

На пол каюты упали лазерный пистолет и блокиратор Матрицы. Я подобрал их и сделал ещё несколько шагов назад.

– Входите. Но учтите, Кора, одно ваше неудачное движение, и вы никогда уже не вернётесь к своему Старому Волку.

– Уже учла.

С этими словами Кора переступила порог. Великое Время! Как она была великолепна! Изящная, стройная фигура, пышные каштановые волосы, высокий лоб, большие карие глаза под крутыми бровями. Нет, никакими словами описать Кору было невозможно. Её надо было видеть. Только вот гардероб её, на мой взгляд, был не слишком выдержан. Не соответствовал эпохе, что ли. Но ей он весьма шел. Одна юбочка из блестящей, отливающей золотом ткани, которая обтягивала верхнюю часть бёдер, чего стоила.

– Здравствуйте! – Кора улыбнулась чарующей улыбкой, показав великолепные зубки, – Матвей Кривонос, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. А откуда вы меня знаете?

– Ну, как же! Ведь это вы успешно работали на Эмпте против пришельцевежей.

– Да уж, куда успешнее, – при воспоминании об этой операции я помрачнел.

– Не надо скромничать, Матвей. Вы сделали всё, что смогли и сверх того. Никто не сделал бы больше. Но вы же не могли предвидеть, что вмешается третья сила, и всё пойдёт прахом. Может быть, вы разрешите мне присесть?

– Пожалуйста! – я указал на кресло.

– Благодарю.

Кора грациозным, кошачьим движением откинула влево длинную, до пола, красную с золотыми узорами накидку и устроилась в кресле. При этом она выставила на моё обозрение свои стройные ножки в розовых чулках и изящных белых туфельках на высоких каблучках и с золотыми ремешками, переплетенными вокруг лодыжек.

– А может быть, вы меня чемнибудь угостите?

Мне всегда нравилось такое нахальство. Не сводя глаз с Коры, я подошел к серванту и достал коньяк и две рюмки.

– Достаньте ещё одну, – попросила Кора, – Вы не будете возражать, если я приглашу сюда своего товарища. Не очень удобно оставлять женщину стоять в коридоре.

Я опешил от такой наглости и не знал, что сказать. А Кора, видимо, очень хорошо всё рассчитала, потому, не дожидаясь моего согласия, позвала:

– Лерма! Входи, пожалуйста! Только сначала брось на пол своё оружие. Ручаюсь, что сегодня мы не будем больше стрелять друг в друга.

На пол упал «Валет», и к нам вошла… Анна Рамирес! Сюрпризы продолжались. А Анна, смущенно улыбнувшись, произнесла виноватым тоном:

– Прошу прощения, Матвей, что применила против вас такой неприятный приём. Но вы застрелили моего напарника и чуть не отключили меня. Мне ничего не оставалось делать, как защищаться. А стреляли вы совершенно напрасно. Мы действительно хотели только поговорить с вами.

– И для этого решили взять меня в клещи? Нет, уважаемые противники, так переговоры не ведут!

– Да, – согласилась Кора, – Клар здесь допустил непростительную ошибку и был за это наказан.

– Но он сделал это без всякого умысла, сугубо автоматически, – возразила Анна.

– Вот и я среагировал на это сугубо автоматически. Так что, ему не на что обижаться. Тем боле, что для него самого всё закончилось, полагаю, благополучно. Я не говорю о несчастном официанте. Кстати, куда вы дели тело?

– Благополучно! – возмутилась Кора, – Матвей, вы когданибудь получали пулю в сердце?

– Увы, приходилось, – вздохнул я и поморщился от жуткого воспоминания.

– Тогда о чем речь? Вас, что, учили сначала стрелять, потом думать?

– Отнюдь. Нас всегда учили сначала хорошенько подумать, а потом думать: стрелять или не стрелять. Но, увы, общение с вами приучило нас к несколько другому образу действий.

– Хм! Я, в принципе, могу ответить подобным образом в ваш адрес. Но мне кажется, у нас есть более насущные темы для обсуждения.

– Вы правы, – согласился я, – Но у меня остался один вопрос, – я повернулся к Анне, – Куда, всётаки, вы дели тело.

– Выбросила за борт. Вот только кровь с палубы убрать не успела. Появился матрос, и мне пришлось исчезнуть.

– Понятно, – я разлил коньяк по рюмкам и уселся в кресло, держа «Гепард» под рукой, – Так какой предмет вы намерены со мной обсудить?

– Как сделать, чтобы открытие Вацлава Черны не пропало для этой цивилизации, – ответила Анна.

– Это – первое, – дополнила Кора, – Вторая задача состоит в том, чтобы это открытие земную цивилизацию не погубило.

– А что? Такой оборот возможен? – поинтересовался я.

– Ещё как! – Кора печально улыбнулась, – На базе этого открытия можно развернуть производство такого оружия, по сравнению с которым термоядерные заряды будут новогодними хлопушками.

– Поясните, пожалуйста.

– Охотно. Если кратко, то при определённых условиях в реакторах Черны можно синтезировать антивещество.

Я присвистнул. Вот это – кот в мешке! Даже и не кот, а целый тигр. И далеко не бумажный.

– Может быть тогда лучше спрятать это открытие на дне Атлантики вместе с Суарешем?

– Нет! – живо возразила Кора, – Это было бы невосполнимой потерей для этого Мира. К тому же, о том, что в реакторе Черны можно синтезировать антивещество, знает только один… одна личность. Наша задача: не допустить, чтобы документы попали в его руки.

– И что это за личность?

– Натан Фарбер.

– Ого! Я слышу о нём всего третий раз, и с каждым разом он становится всё интереснее. Кстати, наши наблюдатели до сих пор его не обнаружили.

– И не обнаружат. У нас с Шат Орканом разработана специальная программа для выявления деятелей такого рода. Но даже и она даёт сбои, и мы можем наблюдать его только эпизодически.

– Кто же он такой?

– Это как раз тот самый, наш общий противник, о котором вам неоднократно говорил Шат Оркан.

Мне стало скучно. Опять этот таинственный общий противник, о котором мы ничего не знаем, а они, Старый Волк и Кора, ничего не хотят о нём говорить.

– Вы не находите, что это становится слишком однообразным? Сколько можно пугать нас этим противником и не раскрывать: кто он? Давайте, карты на стол!

– Я бы с удовольствием это сделала, Матвей. Но этих карт у меня на руках сейчас нет. Нет их и у Шат Оркана. Поверьте, как только у нас будут веские доказательства, мы не замедлим их вам представить. А пока, вам придётся ограничиться моим словом. Этот противник одинаково опасен и для нас, и для вас. А в настоящий момент наибольшую опасность он представляет для этого Мира. Если открытие Черны попадёт в его руки, то лет через десять эта цивилизация либо погибнет, либо безнадёжно деградирует.

Я снова задумался. Както не вязалась в моём представлении о ЧВП забота Коры и Старого Волка о благополучии цивилизации и её прогрессе. Я наполнил опустевшие рюмки, закурил, затянулся пару раз и спросил:

– Чтото не стыкуется, Кора, извините. До сих пор вы действовали в несколько ином направлении. Ваша деятельность никак не способствовала прогрессу цивилизаций и предотвращению глобальных катастроф. Скорее, наоборот. И вдруг, такая забота. С чего бы это?

Лицо Коры приобрело такое восхитительное выражение, что если бы в каюте оказалось самое свежее молоко, оно моментально бы скисло. С минуту она тоскливо глядела на меня, потом вздохнула и, наконец, заговорила:

– Давай не будем спорить о методах, Матвей. Поверь, я сама далеко не всегда от них в восторге и утешаю себя одной мыслью: «Цель оправдывает средства». В данном же случае открытие Вацлава Черны как раз соответствует нашим целям. Прямое преобразование ядерной энергии в электрическую, минуя стадию разогрева теплоносителя, – первый шаг цивилизации к отказу от варварских, разрушающих природу, технологий. Мы сами планировали здесь операцию. Но вы опять нас опередили, и мы до поры не вмешивались. Ну, а сейчас, когда операция близится к завершению, мы предлагаем сотрудничество. Вы ведь ничего не знали о втором аспекте проблемы? А это, согласись, не менее важно, чем помешать завладеть открытием генералу Бускеросу. Я предлагаю заключить временное перемирие и объединить наши усилия, чтобы открытие не попало в руки Натана Фарбера. Как вы на это смотрите?

Такую задачу в уме решить было невозможно. Я взял листок бумаги и прикинул систему темпоральных уравнений. Детерминант, в первом приближении, оказался равен нулю. Я стал вводить новые члены, чтобы повысить порядок точности. Кора наблюдала за мной, потягивая коньяк. Анна задумчиво курила длинную сигарету. Я продолжал заниматься темпоральной математикой, словно их не было. Мои изыскания прервал голос Катрин:

– Матвей! Не ломай голову и не трать зря время. Я только что получила ответ с центрального компьютера. Детерминант равен нулю!

– И что же в таком случае делать?

– Работать, – ответил мне Магистр, – Принимай её помощь, Матвей, но не выпускай из рук инициативу. А мы, как только ситуация качнётся в ту или другую сторону, сразу дадим тебе знать.

Я с облегчением отбросил карандаш и вновь наполнил рюмки.

– Хорошо, Кора. На этот раз мы будем работать вместе. Но предупреждаю: не давайте мне повода заподозрить вас в нечестной игре. Я тогда просто от вас отделаюсь, как смогу. А с Фарбером, полагаю, и сам справлюсь.

– Не будь так самонадеян, Матвей. Это Фарбер очень не прост. Ты думаешь, мы стали бы привлекать тебя, будь это так легко?

– Не думаю. Но я хочу заметить, что до Фарбера ещё далеко, а агенты «Омеги» – здесь, на пароходе. Их двенадцать человек.

– Ну, и что? – Анна небрежно махнула ручкой, обтянутой черным шелком, – Нас трое, да плюс ещё и Анита. Я заметила, что девица многого стоит. Неужели мы вчетвером не справимся с этими двенадцатью?

– Впятером, – поправила Кора, – Клар проходит реабилитацию и скоро снова присоединится к нам.

– Это обнадёживает, – сказал я, – Но есть вариант, при котором можно вообще не допустить возможности встречи Суареша с этим Натаном Фарбером. Не далее чем в ста милях отсюда патрулирует «Советский Союз». Если он сейчас пойдёт на перехват «Генерала Гранта», то меньше чем через сутки он его нагонит и нам незачем будет плыть в Америку.

– Да, – согласилась Кора, – Это – хороший вариант. Надо только, чтобы командир линкора пожелал, форсируя двигатели, гнаться за американским пароходом.

– Ну, это – наша забота.

Я сделал ударение на слове «наша» и тут же услышал Магистра:

– Правильно, Матвей! Этот вариант мы уже просчитали и третий час готовим внедрение в контрадмирала Теплякова. Если всё пройдёт удачно, то к исходу суток он вас нагонит.

– Это было бы лучше всего, – мысленно ответил я Магистру, а вслух сказал, – Думаю, что в наших штабах это вариант не упустят. А нам пока следует сосредоточиться на агентах «Омеги». Слава Времени, я теперь знаю, кто они. Думаю, что для вас это тоже не тайна.

– Я предлагаю бойню зря не затевать, а ограничиться наблюдением за ними и оружие применять только в случае излишней активности с их стороны, – сказала Кора.

– Полностью с вами согласен. Для начала вас надо познакомить с Анитой. Дело в том, что эта девушка стреляет без промаха и всегда неожиданно.

– Как и вы, – ядовито вставила Анна.

– Да, как и я. И ещё, мне кажется, что гардероб Коры слишком ярок и будет привлекать излишнее внимание. У вас не найдётся во что её переодеть?

– Найдётся. К слову сказать, ваша Анита одета, пусть не так ярко, но не менее вызывающе.

– Но онато здесь уже примелькалась. А вот появление никому не известной женщины, да ещё так ярко одетой, может вызвать нежелательное любопытство.

– Матвей прав. Я слишком торопилась и не продумала, как следует, свой гардероб. Пойдём, Лерма, поможешь мне одеться поскромнее. А Матвей предупредит о нашем появлении Аниту и Суареша.

Чрез полчаса мы собрались в каюте Аниты. Капрал «Омеги» с любопытством изучала своих новых союзников, вернее, союзниц. Хотя Анна и постаралась одеть Кору как можно скромнее, но куда денешь великолепные фигуру и ножки, аристократическое лицо и выразительный взгляд? На Коре был свободный свитер бордового цвета, тёмносиняя юбочка из бархатистой ткани и прозрачные, бежевого тона, чулки. От прежнего гардероба Коры остались только туфельки. Анна не нашла у себя обуви подходящего размера. Но и в этом «ускромнённом» одеянии Кора сразу привлекала взгляды и будила воображение. Это я сразу заметил по Суарешу. Он буквально пожирал Кору жадными глазами, раздевал её, оценивал и так далее. Я был вынужден шепнуть ему:

– Осторожно, полковник. Эта женщина очень опасна. В «Омеге» её использовали для самых щекотливых поручений. И они, как правило, кончались гибелью её подопечного. Пока она подчиняется мне, но один Бускерос знает, какие она имеет тайные инструкции на ваш счёт.

Не знаю, насколько Суареш мне поверил, но к выражению восхищения и вожделения на его лице добавилась настороженность.

Мы решили больше не держать его взаперти, а выпустить в качестве приманки для агентов «Омеги». Сами мы договорились дежурить возле него по двое, и меняться время от времени.

День прошел спокойно, но вечером, когда Суареш возвращался в свою каюту, две группы «омеговцев» попытались его перехватить. В короткой перестрелке Кора и Анна уложили пятерых. Но не обошлось без потерь и с нашей стороны. Вновь не повезло Клару. Он присоединился к нам всего два часа назад, внедрившись в эмигранта. В этой перестрелке он умудрился получить пулю в правое плечо. Пользы нам от раненного не было никакой, и Старый Волк «отозвал» его. «Носителя» мы, чтобы не возиться с ним, отправили в пароходный лазарет.

Ночью, когда в каюте Суареша дежурили мы с Анитой, два агента попробовали проникнуть через иллюминатор. К сожалению, мне в этом эпизоде похвастаться было нечем. Я просто всё прошляпил и даже обалдел от неожиданности, когда безмятежно сидевшая в кресле Анита вдруг вскинула свой револьвер и выстрелила в раскрывшийся иллюминатор. Один «омеговец» свалился за борт, а второй не стал дожидаться пули и поспешно ретировался.

Утром я ожидал, что на горизонте вотвот появится грозный силуэт советского линкора. Но время шло, а его всё не было. Море вокруг «Генерала Гранта» оставалось пустынным. Только стая дельфинов плескалась неподалёку.

После завтрака Анна и Анита, дежурившие у Суареша в утренние часы, отправились отдохнуть. Я с Суарешем и Корой пошёл в бар. Мы с полковником заказали коктейли, а Кора – три порции мороженого разных сортов. Она затейливо разложила его слоями, в результате получился причудливый десерт, которым она начала лакомиться с плохо скрываемым наслаждением.

Я начал пространно излагать Суарешу и Коре, что водяные блохи, дафнии, и рачки, циклопы, – идеальный живой корм для аквариумных рыбок всех пород. А поскольку, развести и содержать их весьма просто в любом стоячем водоёме, это представляет неплохой бизнес и может принести немалый доход. Суареша дафнии и циклопы интересовали ещё меньше чем аквариумные рыбки. Он откровенно скучал и с интересом поглядывал на Кору, пытаясь представить, какова она будет в постели. Бедняга! Его воображения вряд ли хватало даже на десятую часть того, на что была способна Кора в этом плане.

А Кора слушала меня с глубочайшей заинтересованностью и задавала немало вопросов по существу. При этом она не забывала лакомиться своим мороженым и внимательно наблюдать за тремя агентами «Омеги», устроившимися за столиком позади меня.

Сам я продолжал потчевать слушателей дафниями и циклопами и делал при этом ещё два дела. Наблюдал за другой тройкой «омеговцев», которые заняли столик напротив. А так же гадал, почему не появляется «Советский Союз» и прикидывал возможное время, когда он сможет нагнать пароход. Внезапно в голове зазвучал голос Магистра:

– Матвей, не жди русский линкор. Мы отменили внедрение в адмирала Теплякова, когда тот получил данные воздушной разведки. Обнаружена субмарина генерала Бускероса, и сейчас линкор идёт на перехват. Оттуда он сумеет нагнать вас только в территориальных водах США. Так что, действуй самостоятельно, исходя из складывающейся обстановки.

– Понятно, – мысленно ответил я и хотел добавить ещё коечто, но мне помешали.

Кора не то, чтобы напряглась, нет, это была попрежнему невозмутимая, молодая, довольная собой и своей жизнью, особа. Но в глазах её чтото изменилось. Я воспринял это как сигнал тревоги и, не прекращая болтовни, незаметно положил руку на рукоятку «Писмейкера». А сзади раздался голос:

– Сеньор Суареш, не будете ли вы любезны уделить нам немного времени для весьма важного разговора?

Суареш изменился в лице и переводил взгляд с меня на Кору и обратно. Кора являла собой верх невозмутимости. Она продолжала ковыряться ложечкой в вазочке с остатками мороженого. Я последовал её примеру и, не выпуская рукоятки «Писмейкера», сделал глоток из бокала с коктейлем. А агент «Омеги» продолжал:

– Здесь нам будет не совсем удобно. Соизвольте пройти с нами в другое место, где нам не помешают. К вам, господа, это приглашение не относится. И прошу вас не делать глупостей. Вы под прицелом шести стволов.

Суареш был уже белее скатерти, которую он судорожно мял пальцами. Я посмотрел в его испуганные глаза и медленно опустил веки.

– В самом деле, любезный Гарсиа, почему бы вам не побеседовать с господами, раз они вас так об этом просят. Ступайте, пожалуйста, а мы подождём вас здесь, – мило проворковала Кора.

Не знаю, что Суареш подумал, но он медленно поднялся изза стола и неуверенной походкой разлаженного роботаандроида направился к выходу. Один из «омеговцев» шёл впереди, двое заняли позиции справа и слева от полковника. Агенты, сидевшие за другим столом, встали и пошли за ними. Один задержался возле нас и подождал, пока компания покинет бар.

– Счастливо оставаться, – насмешливо сказал он и тут же предупредил, – И без глупостей!

Выждав, пока он выйдет, я сказал Коре:

– Проследи, куда они пошли, и быстро – ко мне. Я буду в своей каюте.

Кора кивнула и исчезла. Через пять минут, когда я готовил снайперскую винтовку, ко мне вошла незнакомая женщина. Неухоженные волосы пепельного цвета; осунувшееся, измождённое лицо; тусклый, усталый взгляд; желтая косынка, мятый плащ неопределённого цвета и стоптанные туфли говорили, что эта женщина из палубных пассажиров низшего разряда. Я встал и заслонил собой части винтовки.

– Сеньора! Вы явно ошиблись дверью

– Нет, Матвей, не ошиблась, – ответила женщина голосом Коры, – Они увели Суареша на корму, где едут палубные пассажиры. Я иду туда. Ты меня не узнал, они тем более не узнают.

– Ну, Кора, ты – артистка! Иди, только не предпринимай пока ничего. Я беру всё на себя, ты только подстраховывай.

Кора бросила оценивающий взгляд на части винтовки, одобрительно кивнула и удалилась. А я упаковал винтовку в дорожную сумку и отправился на верхнюю палубу. Там я давно облюбовал шлюпку, из которой простреливалась вся кормовая часть парохода. Забравшись под брезент, я собрал винтовку, присоединил глушитель и приник к оптическому прицелу.

Агенты «Омеги» и Суареш стояли у самого фальшборта. Четверо агентов образовывали «коробочку», а двое разговаривали с Суарешем. Я выругал себя за то, что давно не практиковался в чтении по артикуляции губ. Но, напрягая все свои, поредевшие в этом плане, способности, мне коечто удалось всётаки разобрать. Они тоже раскусили хитрость с коронкой и требовали, чтобы Суареш добровольно отдал им микроплёнку. В противном случае они были намерены изъять её у трупа. То есть, они предлагали Суарешу ту самую альтернативу, которую он слышал от меня два дня назад. Они запросто могли осуществить своё намерение прямо среди бела дня. Палубные эмигранты не обращали на них ни малейшего внимания и вряд ли стали бы вмешиваться или звать американских матросов. Пора было вмешаться мне.

Я уложил центральную марку прицела на того, кого оценил как самого активного из «омеговцев», и слегка коснулся спускового крючка. Спуск у этой винтовки был на диво мягкий, лёгкий и короткий. Про такой говорят: «Не нажимай, а только подумай нажать». Раздался негромкий хлопок, я тут же перевёл прицел на другого и выстрелил второй раз. Только когда свалился третий агент, оставшиеся в живых поняли, что происходит чтото неладное. Но они всётаки были агентами «Омеги», а не баранами, и быстро оценили обстановку. Двое ринулись в толпу эмигрантов, а третий попытался прикрыться Суарешем.

Но его достала Кора. Лазер тоже работает почти бесшумно. Всё дело заняло меньше минуты. Эмигранты так и не смогли понять, откуда вдруг на палубе появились три трупа (четвёртый свалился за борт). Кора подошла к Суарешу, взяла его под руку и повела через толпу. Тот шагал всё той же походкой разладившегося робота и явно с трудом верил, что остался жив.

А я разобрал винтовку и снова упаковал её в сумку. Матросы на палубе и офицеры морской пехоты не обратили ни малейшего внимания на происшедшее. Их палубные эмигранты вообще не интересовали. Они заплатили за проезд, их приняли на борт парохода, а сколько их доедет до порта назначения… Никто и никогда об этом не спросит. Эмигрант, он и есть эмигрант. Я всегда был в восторге от американского прагматизма, граничащего с цинизмом.

В своей каюте я застал Кору, приводившую себя после маскарада в естественный вид, и Суареша. Полковник сидел в кресле совершенно остекленевший; упёршись взглядом, отрешенным от всего земного, кудато в стену, и чтото бормотал. Я прислушался. Гарсиа Суареш молился на латыни! Полковник Бессмертной Гвардии вспомнил о Боге, вспомнил, что он – христианин! Это был зловещий симптом.

Я достал бутылку виски и налил полный стакан. Суареш выпил виски медленно, как воду. А я содрогнулся, представив, как в меня вливается такое количество национального американского пойла. Через несколько минут бледность сменилась румянцем, глаза заблестели. Суареш негромко пробормотал:

– Я уже думал, что вы меня бросили, а вы… Вы совершили чудо! Как мне благодарить вас?

– Бросьте, полковник! – я махнул рукой, – Никакое это не чудо. Это – обычная работа специалистов «Омеги». А вот с благодарностью вы попали в самую точку. Сумму сделки теперь придётся делить не на три, а на пять частей.

Полковника перекосило, и я поспешил урезонить его:

– Нуну! Полковник! Неужели вы считали, что госпожа Ляпатч и госпожа Рамирес будут защищать вас бесплатно или за какиенибудь десять тысяч долларов? Это же смешно! Они прекрасно знали, что у вас спрятано под коронкой. И сами рассудите: прикрывая вас и ваше содержимое, мы отправили на тот свет без малого два десятка человек, включая самого полковника Сааведру. Это чегонибудь да стоит? Ну, а если вы не согласны, то альтернатива всегда есть.

– Я согласен, – пробормотал Суареш.

– Вот и прекрасно! – я налил ему второй стакан, – А теперь выпейте ещё и поспите несколько часов. После такой встряски это не повредит.

Суареш последовал моему совету и через пару минут отрубился. Я подошёл к одному из своих кофров и, копаясь в нём, предложил:

– Ну, а нам с вами, Кора, нечего лакать эту мерзость. У меня для нас есть коечто получше. Позвоните в ресторан и закажите в каюту ленч. Нам тоже не мешает спрыснуть победу.

Я достал русскую водку. Фрэнк Дулитл сумел прикупить у русских интендантов несколько бутылок. Кора недоверчиво посмотрела на меня.

– Что это?

– Водка, русский национальный напиток. Смею заверить, что по своим качествам; как хмельным, так и вкусовым, он значительно превосходит ту дрянь, которой я накачал нашего подопечного. А ты, что, никогда не пробовала её?

– Не доводилось, – призналась Кора.

Когда принесли заказанный Корой ленч, я разлил водку по рюмкам. Первый глоток Кора сделала осторожно, потом, следуя моему примеру, опрокинула рюмку залпом, крякнула и закусила. Мы закурили, и Кора спросила:

– Матвей, а ты у себя тоже был русским солдатом?

– Не совсем так, Кора. Я был запорожским казаком. Знаешь, кто это такие?

– Коечто знаю. Расскажи подробнее.

– Какнибудь в другой раз. Это всё дела давно минувших дней. Нам сейчас лучше обсудить план дальнейших действий. Дня через тричетыре мы прибудем в Майами. Что мы сделаем для того, чтобы предотвратить встречу Суареша с Фарбером?

– Ты забываешь об оставшихся агентах «Омеги».

– Об этих двух? Не забываю, а игнорирую. Я думаю, они после сегодняшнего уже не решатся на активные действия. Но, тем не менее, я сегодня же постараюсь встретиться с ними и внушить им, что теперь им следует вести себя скромнее.

– Хорошо. Тогда поговорим о том, что будем делать в Америке. Задача предстоит двоякая. Надо не допустить, чтобы документы попали в руки Фарбера. Второе: лучше всего вообще вывезти их из Штатов.

– Ну, в этом плане я могу коечто предпринять. У моего клиента, Рауля Солано, были контакты с французской энергетической компанией. Но надо убедить Суареша отправиться во Францию. Да и из Америки надо суметь унести ноги. С твоих слов я понял, что от Фарбера не так легко будет отделаться.

– С Суарешем хлопот не будет. Нам совсем не надо тащить его в Европу. Пусть остаётся в Америке. Нам нужен не он, а микроплёнка. А вот Фарбер, это – серьёзно. Трудно представить, какие силы он сможет мобилизовать, чтобы заполучить это открытие. Тут чтото конкретно планировать просто невозможно. Хотя, общий план действий прикинуть просто необходимо.

Я налил ещё, и мы с Корой начали обмен соображениями. В конце концов, у нас выработался своеобразный алгоритм предстоящей операции, изобилующий множеством условных вершин. Но, тем не менее, он должен был привести нас к успеху. Кора внимательно посмотрела на изрисованный листок бумаги, положила его в пепельницу и чиркнула зажигалкой.

– Налей ещё, Матвей. Выпьем за успех.

– Что, понравилась русская водочка? За успех!

Я оставил Кору с Суарешем, а сам отправился разыскивать уцелевших «омеговцев». После долгих поисков я обнаружил их в пивном баре на одной из самых нижних палуб. Они сидели за столиком, уставленным пивными кружками, и были мрачнее ночи. При моём появлении они насторожились, и я понял, что их пистолеты уже сняты с предохранителей. Я подошел к стойке, взял кружку пива и направился к их столу. Подав условный знак «Омеги», я спросил:

– Здравствуйте, сеньоры, – разрешите присесть?

– Так, вы – наш? – удивленно спросил один из них.

– А вы не поняли сразу? Я удивлён. Разрешите представиться, лейтенант Ребро.

– Капрал Корень, – сказал первый.

– Рядовой Шип, – представился второй и тут же спросил, – Так какого черта…

– А вот это надо спрашивать не у меня, а у нашего с вами шефа, генерала Бускероса. Почему он даёт нам задание охранять полковника Суареша, а вам – убрать его? Ему, наверное, интересно, чтобы «Омега» самоликвидировалась, после того, как её агенты перережут друг другу глотки.

Шип и Корень хмуро поглядели на меня и отпили по несколько глотков пива из своих кружек.

– И что же теперь нам делать? – спросил Корень.

– Послать всё к черту и оставить нас с полковником Суарешем в покое, – предложил я, – Вы ведь уже успели убедиться, что вам с нами тягаться бессмысленно.

– Но мы получили приказ! – возразил Шип.

– А перед кем вы собираетесь отчитываться об исполнении приказа? Должен вам сообщить, сеньоры, одну интересную вещь. Наш с вами патрон, уважаемый генерал Бускерос, в данный момент находится на дне Атлантики или захвачен в плен русскими. Что, практически, одно и то же. После того, как адмирал Тепляков его допросит, генерал украсит собой рей линкора «Советский Союз».

– Откуда такие сведения? – удивился Шип.

– Русские обнаружили субмарину Бускероса, и ещё этой ночью «Советский Союз» пошёл на перехват. Американцы перехватили радиопереговоры русских, а я подслушал, как они обсуждали эту новость. Так что, упокой Господи, грешную душу генерала Бускероса. Я полагаю, мы с вами не будем его слишком горько оплакивать?

Агенты переглянулись, и Корень снова спросил:

– И куда же нам теперь податься, лейтенант?

– Если вы окончательные идиоты, можете податься на Амазонку. Но скоро пароход прибудет в Майами. Можете там идти на все четыре стороны и заниматься чем хотите. Вы теперь свободные люди. Только, ради Бога, не путайтесь больше у нас под ногами!

Я допил пиво и оставил бывших «омеговцев» размышлять о перспективах дальнейшей жизни. Больше они нам не докучали, и оставшееся время пути до Майами мы провели спокойно.

Анита перебралась в мою каюту и регулярно угощала меня сексуальными наслаждениями самой высшей пробы. Суареш, огорченный «изменой» Аниты, попытался добиться успеха у Коры, но быстро убедился, что эта женщина им совершенно не интересуется. Тогда он переключился на Анну Рамирес, и та «не устояла». Кора поселилась в опустевшей каюте Анны, и мы впятером встречались только в ресторане и баре.

Утром четвёртого дня «Генерал Грант» завершил переход через Атлантику и пришвартовался у пассажирского пирса в порту Майами. Мы сошли на берег и поселились в отеле, где Суареша должно было ждать письмо от Фарбера с инструкциями. Но никакого письма там не оказалось, и Суареш несколько растерялся. Он попробовал связаться с Миннеаполисом, но телефон в особняке Фарбера не отвечал. Тогда Суареш решил остаться на месте и ждать, когда на него выйдет сам Фарбер или его люди. Нас с Корой это не устраивало, а то, что Фарбера не оказалось ни в Майами, ни в Миннеаполисе, и то, что он не подавал о себе никаких вестей, было нам на руку, хотя и настораживало.

Мы готовились привести в действие первый пункт нашего совместного плана, когда вечером в ресторане к нашему столу подошел неприметный мужчина и спросил:

– Кто из вас мистер Суареш?

Суареш назвал себя, и человек подал ему конверт со словами:

– Это – известие, которое вы ждёте.

Суареш вскрыл конверт и быстро прочел письмо.

– Фарбер ждёт меня в СентЛуисе. Надо подумать, как мы будем туда добираться.

Мы с Корой переглянулись. Она уже купила у агента по продаже подержанных автомобилей два приличных Форда. Но в СентЛуис мы ехать не собирались. Нам нужно было в НьюЙорк, где в то время был единственный на восточном побережье международный аэропорт. И путешествовать дальше в компании Суареша в наши планы не входило. А незнакомец вдруг сказал:

– Это, мистер Суареш, не проблема. Мистер Фарбер поручил нам доставить вас на место. Мы выезжаем завтра утром.

– Но я – не один. Со мной эти господа.

– В инструкциях, которые я получил, о них ничего не сказано, я должен доставить вас одного. Будьте готовы, утром мы за вами зайдём.

Он вышел из ресторана, а Анна, повинуясь взмаху ресниц Коры, незаметно последовала за ним.

– Что вы предпримите? – спросил нас Суареш.

– Пусть вас это не волнует, – ответила Кора и улыбнулась очаровательной улыбкой, – Подумаем лучше, как мы проведём эту ночь. Сеньор Суареш, я заметила, что на пароходе вы сильно интересовались мною. К сожалению, я не ответила вам взаимностью, в чем искренне раскаиваюсь. Как вы смотрите на возможность провести эту ночь со мной в моём номере?

Суареш обалдел от такого откровенного приглашения, и в нём от неожиданной радости не проснулось ни малейшего подозрения. Он только кивнул и уже не думал ни о чем другом, кроме этой восхитительной перспективы. В это время вернулась Анна, и мы от неё узнали всё об агентах Фарбера. Это были самые обыкновенные гангстеры. Их было семь человек, занимали они четыре номера в этом же отеле, на стоянке их ждали два автомобиля.

Мы закончили ужин. Причем, Суареш уже ничего не ел. Он прямотаки пританцовывал, так ему не терпелось раздеть Кору и заключить её в свои объятия. Из зала ресторана в номер Коры он не шел, а буквально летел.

Через полтора часа Кора пришла в номер, который занимали мы с Анитой.

– Вот микроплёнка, – сказала она, положив на стол драгоценный рулончик.

– А что с Суарешем? – спросил я.

– Спит сном праведника и проспит до утра. Он ничего не заметил. Коронку я поставила на место. Пусть завтра он спокойно едет в СентЛуис. Только нам надо будет сопровождать его, по крайней мере, до Джексонвилла, а то он заподозрит неладное. Ты можешь сейчас связаться со своим знакомым во Франции.

Я глянул на часы.

– Кора! В Париже сейчас пятый час утра. Часа через четыре я попробую. А пока, давайте, отдохнём. Завтра нам предстоит дальняя дорога и тяжелый день.

Под утро я связался с Парижем и договорился о встрече с одним из директоров Французской энергетической компании, с которым у Солано были дела, как у страхового агента. После этого я пошёл готовить машины в дорогу. В семь утра из отеля вышли агенты Фарбера с Суарешем. Полковник беспокойно озирался. Ему не нравилось наше отсутствие. Когда компания проходила мимо нас, Анита опустила стекло и помахала ему рукой в коричневой перчатке. Мол, всё в порядке, мы рядом. Суареш успокоился и сел в один из двух черных Крайслеров.

Выждав пару минут после их отъезда, мы тронулись следом. Впереди ехали мы с Анитой, сзади – Кора с Анной. Но такой эскорт агентам Фарбера пришёлся не по душе. Через тридцать миль они остановились. Мы проехали мимо и через пять миль тоже остановились. Когда Крайслеры проехали мимо нас, мы тронулись следом за ними. Через десять миль Крайслеры вновь остановились. На этот раз агенты вышли на дорогу и преградили нам путь. Я остановился.

– В чем дело, господа?

– Слушай, испанец! Тебе говорили, что в СентЛуисе тебя не ждут? Так какого чёрта ты тащишься за нами?

– Господа, в СентЛуис едете вы, а мы едем в Филадельфию. Но так уж получилось, что до Джексонвилла здесь только одно шоссе. Поэтому вам волейневолей придётся пока терпеть наше присутствие.

– Черт с вами! Но не дай Бог, если в Джексонвилле вы повернёте на запад!

Дверцы Крайслеров захлопнулись, и машины тронулись дальше. До Джексонвилла мы играли у этой компании на нервах. То я, то Кора вырывались вперёд, и мы держали агентов с Суарешем как бы в «клещах». Наверное, им это не очень нравилось, потому что в таких случаях они прибавляли газу и уходили вперёд. Но в дальнейшем им всё равно приходилось снижать скорость, и всё повторялось. Так мы развлекались до Джексонвилла.

Перед въездом в город агенты Фарбера вырвались вперёд, и мы нагнали их только на заправочной станции, где они остановились перекусить в кафе и заправить машины. Я оплатил заправку, и мы тоже прошли в кафе. Агенты сидели за двумя столами и быстро поглощали стандартные американские блюда, какие подавались без всяких вариаций во всех придорожных кафе. Суареш сидел мрачный, но при нашем появлении явно приободрился.

Мы заняли соседний столик и заказали то же самое. Другого в кафе просто не было. Агенты Фарбера проглядывали на нас далеко не дружелюбно. А на Анну напало игривое настроение. Она начала громко перечислять все «достоинства» американской кухни.Здесь был и хлеб, ослепительно белый и красивый, но совершенно безвкусный, напоминающий вату; и бифштексы из мяса, замороженного ещё до войны и успевшего лишиться всех соков; и сухой картофель, явно с военных складов; и кислые помидоры; и мучной соус, абсолютно без вкуса и запаха, и много чего другого.

– Теперь понятно, почему Америка не смогла довести войну до конца, – заявила она, – На такой пище не только воевать, детей производить невозможно.

Это никак не способствовало улучшению наших отношений с агентами Фарбера. Но я к этому и не стремился. Когда мы вышли из кафе и проходили к своим машинам, главарь открыл дверцу своей машины и показал мне автомат Томпсона, лежащий на заднем сидении.

– Видел, испанец? Смотри, если вздумаешь снова тащиться за нами, познакомишься с ним поближе. И своим болтливым сеньоритам это передай. Мы с вами за минуту разделаемся.

Я усмехнулся. Автомат Томпсона. Нашёл чем пугать! Конечно, если грабить банк, магазин, автостоянку, пугать прохожих в переулке или устраивать разборки в тесных помещениях; это – вещь незаменимая. Но на трёх хроноагентов и агента «Омеги» эта игрушка производила, скорее, обратное впечатление. Бандиты удивлённо смотрели в нашу сторону и никак не могли понять, над чем так заливисто хохочут три красивые молодые женщины. А я просто рассказал им, чем нас хотят напугать.

За Джексонвиллом дорога разделилась. Одно шоссе вело на север, другое – на запад. Крайслеры повернули налево, а мы проехали прямо, резко увеличив скорость. Надо было оторваться подальше, пока Суареш не заподозрит неладное и не проверит содержимое своей коронки. Но далеко нам уйти не удалось. Мы ещё не доехали до Уэйкросса, как я услышал голос Магистра:

– Матвей! За вами погоня. Идут обе машины, они вас нагоняют.

Я притормозил, и когда Кора подъехала ко мне, объяснил ей обстановку. Кора только кивнула. Нашим планом было предусмотрено и это. Я пересадил Аниту в машину Коры и сказал:

– Ждите меня в Уэйкроссе.

– Справишься? – спросила Кора.

– Справлюсь, – ответил я, показав автомат Калашникова.

Кора снова кивнула. Она, видимо, знала, на что способен русский автомат. Они уехали, а я развернулся и поехал навстречу погоне. Ещё раньше я приметил развилку; вправо уходило какоето второстепенное шоссе, которое было совершенно пустынным. Доехав до развилки, я остановился, достал бинокль и начал наблюдать за дорогой.

Через пятнадцать минут я увидел две стремительно движущиеся с юга машины. Выждав, когда они окажутся на расстоянии прямой видимости, я поехал на север и тут же свернул на пустынное шоссе. Проехав по нему пять миль, я нашёл удобное для засады место. Дорога делала поворот налево, и с обеих сторон к ней подступали деревья. За поворотом я остановился, вышел из машины, сунул в карман запасной магазин, взял автомат и вернулся к повороту. Там я устроился в кювете и стал ждать.

Ждать пришлось не долго. Не прошло и минуты, как с вершины пологого холма начала спускаться первая машина, сразу за ней – вторая. Я подпустил их на сто пятьдесят метров и влепил длинную очередь в капот и лобовое стекло головного Крайслера. Машину занесло и развернуло поперёк дороги. Второй Крайслер попытался её объехать и при этом подставил мне свой борт. Вторая очередь легла на диво удачно, прямо в бензобак. Машина вспыхнула и через несколько секунд взорвалась. Ктото выскочить успел, а ктото нет.

Гангстеры ничем не отличались от всех других американцев. Ребята были крутые, бравые, смелые, но воевать совершенно не умели. Они могли только делать бизнес, грабить и кичиться своим образом жизни. Они бестолково метались по шоссе, беспорядочно паля в мою сторону из Томпсонов. Поначалу они пытались укрыться за первой разбитой машиной, но она быстро занялась, облитая горящим бензином из взорвавшегося бака. Никто из них не догадался спуститься в противоположный от меня кювет и попытаться меня обойти. Пули их автоматов жалобно ныли в воздухе или шлёпались в землю и асфальт на приличном от меня расстоянии. Я же не тратил даром ни одной очереди. Вскоре всякое шевеление на шоссе прекратилось. Спор Калашникова и Томпсона, как и следовало ожидать, выиграл русский конструктор.

Проезжая мимо разбитого и горящего Крайслера я притормозил. Гарсиа Суареш сидел на заднем сидении с широко открытыми глазами. Пуля попала ему прямо в лоб. Царствие тебе небесное, сеньор полковник!

Кора, Анита и Анна ждали меня в кафе на окраине Уэйкросса.

– Ну, как? – спросила Анита, как только я подсел к их столу.

– Всё в порядке, – коротко ответил я, – Они нас больше не побеспокоят.

– Этито не побеспокоят, – заметила Кора, – Но Фарбер уже наверняка знает, у кого микроплёнка, и так просто он от нас не отстанет.

– Время с ним! У нас есть фора.

– Хорошо бы так, – осторожно сказала Анна.

Но вопреки нашим ожиданиям дальше нас никто не тревожил вплоть до Балтимора. Там, на заправочной станции, пока я платил за бензин, женщины пошли в туалет. Высокий негр крепкого сложения начал заправлять наши машины. Внезапно он позвал меня:

– Простите, сэр! Не могли бы вы подойти на минуту.

Он стоял между машиной и бензоколонкой и отвинчивал горловину бака. Я подумал, что он обнаружил какуюто неисправность и, ничего не подозревая, подошел к нему. Негр ткнул мне в солнечное сплетение ствол Кольта и тихо произнёс:

– Микроплёнку! И быстро!

Я понял, что если я замешкаюсь или вступлю в пререкания, парень сразу же нажмёт на спусковой крючок. Решение пришло мгновенно. Я полез правой рукой во внутренний карман, якобы за микроплёнкой. Одновременно я резко повернулся и ударил левой рукой по пистолету, а правым локтем заехал негру между глаз. Кольт отлетел в сторону. Но негр оказался крепким парнем и выдержал мой удар, устояв на ногах. В его руке блеснул нож, и он прыгнул на меня. Но я оказался быстрее. Пуля из «Писмейкера» подрезала его в прыжке.

– Хорошо дерётесь и хорошо стреляете, сэр! – услышал я насмешливый голос.

Пока я разбирался с негром, меня обступили шесть человек. Их намерения не вызывали сомнений. Каждый из них держал в руке пистолет. Не знаю, успел бы я войти в ускоренный ритм времени, но на помощь пришли женщины. Послышались негромкие хлопки пистолетов с глушителями и щелчки лазера Коры. Бандиты не успели сообразить, откуда исходит опасность. Женщин они никак не могли принять всерьёз. Через несколько секунд всё было кончено.

Но, к сожалению, луч лайтинга зацепил заправочный шланг. Колонка и машина вспыхнули ярким пламенем. «Хорошо, что это машина Коры, а не моя!» – успел я подумать, подбегая к своему Форду. Было бы очень некстати, раз такое началось, лишиться Калашникова и «Гепарда», лежавших в моём кофре.

Женщины быстро уселись в машину, и мы умчались подальше от негостеприимной заправочной станции, пока туда не прибыла полиция.

– Ну, началось, – сказала Кора, – Дальше будет ещё круче.

– Время не выдаст, Схлопка не съест! – сострил я, – Мы, как мне кажется, тоже крутые.

Женщины рассмеялись. Правда, в глазах Аниты я заметил лёгкое недоумение. При чем тут «Время» и какая такая «Схлопка»?

Вечером на отрезке шоссе между Филадельфией и Трентоном нас обстреляли сразу с двух сторон. Но я только прибавил скорости, а Анна и Кора угостили нападающих ответным огнём. Анна из Калашникова, Кора из лайтинга.

В НьюЙорк мы приехали уже ночью. Машину оставили на какойто стоянке, а в аэропорт приехали на такси. Причем, первые две машины мы пропустили и сели в третью. В аэропорту я выяснил, что утром улетают один за другим два самолёта. Сначала в РиодеЖанейро вылетит «Гастингс» Британской авиакомпании, а через полчаса в Париж пойдёт американский «Супер Костеллейшен». Мы взяли билеты на оба рейса.

До утра всё было спокойно. Но мы знали, что это спокойствие обманчиво. Фарбер нас так просто из Америки не выпустит. Объявили посадку на Рио. Мы не спешили и из укромного места разглядывали пассажиров, провожающих и прочий люд, толпящийся у стойки. Пассажиров было немного, чуть больше сорока человек. Я заметил, что один из служащих аэропорта внимательно всматривается в проходящих на посадку пассажиров, поминутно заглядывая в какойто блокнот. Я указал на него Коре.

– Так и должно быть. Всё идёт по плану. Ну, нам пора.

Мы прошли к стойке и предъявили билеты. Хорошо, что ещё не наступили времена, когда пассажиров авиалайнеров станут тщательно досматривать при посадке. Черта лысого я тогда протащил бы своё оружие, включая автомат Калашникова и «Гепарда». Тот, который рассматривал пассажиров, увидев нас, сразу кудато ушёл. Обернувшись через минуту, я увидел, как на посадку идут ещё шесть человек. Эти явно ждали нас.

У самого трапа мы обогнали группу англичан, и я ещё раз обернулся. Шестёрка стояла в дверях аэровокзала и наблюдала за нами. Они хотели убедиться, что мы действительно сядем в этот самолёт. Я сунул десять долларов водителю автотрапа, и тот понимающе кивнул. Анна поднималась первой. У входа в самолёт она завязла свой каблучок в щель между трапом и фюзеляжем. Сзади подошли англичане. Возникла сумятица, во время которой я, Кора и Анита нырнули вниз и устроились под трапом. Англичане галантно помогли Анне освободить каблучок и войти в самолёт. От аэропорта к трапу бежали шесть гангстеров. Они были последними пассажирами этого самолёта.

Дверь закрылась, и мы на трапе поехали к техническому ангару. В это время на борту «Гастингса» началось движение. Наёмники Фарбера увидели, что кроме Анны никого из нас в самолёте нет. Ктото из наёмников выглянул в окно и увидел нас, отъезжающих на трапе.

«Гастингс» уже запускал двигатели, когда открылась дверь, и наёмники начали прыгать на бетон прямо из люка. Один выпрыгнул неудачно и остался лежать, остальные пять бросились за нами. Но трап ехал достаточно быстро, и они поняли, что им нас не догнать. Загремели выстрелы. Несколько пуль просвистело совсем рядом. Напуганный водитель обернулся ко мне.

– Сэр! Мы об этом не договаривались.

– Спокойно! – ответил я и извлёк изпод полы «Гепарда».

Наёмники бежали за нами вереницей, один за другим, и целиться не было никакой необходимости. Я просто нажал на спуск. Меньше чем за секунду «Гепард» выплюнул все шестьдесят патронов магазина, и я отбросил его в сторону. Для него у меня уже не было патронов, но в них и не было больше необходимости. Все шестеро гангстеров лежали на бетоне. Один – там, где выпрыгнул из самолёта, ему повезло больше других. Пятеро лежали там, где их настигли пули «Гепарда», по дветри каждого. А «Гастингс» с Анной на борту уже выруливал на взлётную полосу.

Я дал водителю ещё пятьдесят долларов, за испуг, и мы кружным путём вернулись в аэровокзал. Там было полно полиции. Я подошел к одному из служащих

– Что случилось?

– Да гангстеры опять разборку учинили. На этот раз прямо на лётном поле, другого места не нашли. Человек десять подстрелили или больше.

Пока полиция убирала тела, собирала гильзы, дивилась на «Гепарда», бегала в технический ангар, посадку на Париж не объявляли. Наученный мною водитель трапа сказал, что ему приставили к затылку пистолет и заставили ехать. Ещё он сказал, что два бандита уехали на машине в сторону НьюЙорка. Полиции никак не могло прийти в голову, что участники этой «разборки» находятся в толпе пассажиров «Супер Констеллейшена» и возмущаются задержкой рейса на Париж. А я внимательно всматривался в тех, кто ожидал отправки рейса. Среди возмущающейся и галдящей толпы выделялись трое. Выделялись они своим спокойствием и тем, что непрестанно озирались, словно высматривая когото. Мне было ясно, кого они высматривали.

В конце концов, с задержкой почти на час объявили посадку на Париж. Я увидел, что из обнаруженной мною троицы на посадку прошли только двое, и обратил на это внимание Коры. Она, казалось, не услышала меня. Такой я её ещё ни разу не видел. Она была вся напряжена и как бы прислушивалась к чемуто. Я снова повторил свои слова, и лишь тогда она ответила:

– Дада! Это – серьёзно, они чтото затевают. Но ещё серьёзней другое. Здесь сам Фарбер!

– Ты его видела?

– Нет, но я чувствую его присутствие.

– Плохо дело?

– Хуже некуда. Ему оружие не потребуется.

– То есть, как? Он способен справиться с нами голыми руками?

– Нет, не то. Долго объяснять. Пошли на посадку. Оставаться здесь всё равно нельзя. А с теми, что на борту, мы справимся.

Едва мы прошли за стойку регистрации, как меня охватил жуткий страх. Даже не страх, а ужас. Такой, что я почувствовал, как все волосы встали дыбом, а между лопатками потекли холодные струйки. Колени задрожали, и я чуть не упал. Анита подхватила меня.

– Что с тобой, Рауль? – испугано спросила она.

– Сам не знаю, – ответил я сквозь зубы и закрыл глаза. Мне вдруг показалось, да нет, не показалось, я точно знал, что если я поднимусь на борт самолёта, он тут же взорвётся. Может быть не тут же, но уж на взлёте – наверняка, а над океаном – на все сто пятьдесят процентов. Мерещилось ещё чтото, Время знает что, но не так отчетливо. И некуда мне было девать этот страх, и ничего я не мог с ним поделать. Словно, я был не хроноагентом, а кисейной барышней с чрезмерно гипертрофированным воображением, да ещё и склонной к истерике.

– Зато я знаю, – свистящим шепотом проговорила Кора, – Это – Фарбер. Он пытается задержать нас.

Кора была бледна, она тяжело дышала, на лбу её выступили крупные капли пота. Я понял, что с ней происходит примерно то же самое. Но держалась она лучше меня.

– Держись, Матвей! Ты же хроноагент! Мобилизуйся!

Но мобилизация не получалась. Слишком велика была навалившаяся на меня сила. Никакие напряжения воли не могли заставить меня сделать ни одного шага к самолёту. Наоборот, мне очень хотелось бежать от него и бежать не куданибудь, а на автостоянку. Конкретно, к коричневому Паккарду. Поняв моё состояние, Кора приняла решение:

– Уходи, Матвей, я постараюсь прикрыть тебя.

Она остановилась и закрыла глаза. И тут же я почувствовал себя немного легче.

– А ты? Что будет с тобой?

– Ничего страшного. Он не знает, что я здесь в своём теле работаю, и мою Матрицу заблокировать полностью нельзя. А вот тебе здесь оставаться опасно. Уходи!

– А почему с Анитой ничего не происходит?

– А её он всерьёз не принимает, его интересуем только мы с тобой и микроплёнка.

– Тогда отдадим её Аните. Пусть она летит, а мы с тобой останемся.

– Нельзя! Тебе нельзя оставаться. Он отделит твою Матрицу от носителя и уничтожит её: и здесь, и у вас! Уходи! Я не могу долго прикрывать тебя.

– Но ты рискуешь собой!

– Ничуть! Я же родилась в Биофазе и могу многое такое, о чем он и не догадывается. Но тебя я долго блокировать не могу. Уходи, Время тебя побери!

– Прощай, Кора! И спасибо за всё.

– Прощай, Матвей! Прощай, Анита! Храни вас Время! Бегите же!

Мы с Анитой почти бегом устремились к самолёту. На ходу я обернулся и увидел, что Кора пошла по направлению к автостоянке. И тут же давление, которое я ощущал после того, как Кора начала прикрывать меня, упало почти до нуля. А когда мы поднялись на борт самолёта, оно исчезло совсем.

«Както Кора сможет устоять против этого Фарбера, если он может так влиять на психику?» – с беспокойством подумал я. Но, наверное, Кора всётаки знала, что делала и на что шла.

В самолёте было около восьмидесяти пассажиров. Пара, которую я заметил при посадке, сидела в головной части салона. Мы с Анитой расположились ближе к хвосту. Анита села возле иллюминатора, а я – ближе к проходу. Запустили двигатели, и «Супер Констеллейшен» начал выруливать на полосу. Я не спускал глаз с парочки, что сидела впереди. Но они вели себя спокойно.

Самолёт взлетел и набрал заданную высоту. Стюардессы прошли по салону, проверили всё ли в порядке и ушли готовить к раздаче «Кокаколу» и спиртное. В этот момент двое, за которыми я наблюдал, поднялись со своих мест. Один быстро прошел в пилотскую кабину, а другой встал в голове салона и достал изпод плаща автомат Томпсона.

– Спокойно, господа! Всем оставаться на своих местах! Если никто не будет дёргаться, всё пройдёт спокойно, и ничего особенного не случится. Самолёт приземлится в Галифаксе, где мы выведем одного пассажира. Потом вы полетите дальше в Париж.

Я потянулся за «Писмейкером» и тут же почувствовал, как в бок мне упёрся ствол пистолета.

– Спокойно, испанец! Сиди и не рыпайся!

Сидевший через проход от меня полный бизнесмен смотрел недобрым взглядом и усмехался.

– Вам нужна микроплёнка? – спросил я.

– Не только. Нам приказано доставить так же и тебя. Но если ты будешь дёргаться, нам разрешено не брать тебя живым. Понял? И вы, мисс, не делайте резких движений. Я могу испугаться и выстрелить.

Он снова усмехнулся, а я ответил ему улыбкой. Этот тип думал, что их дело уже в шляпе. Я посмотрел на Аниту и опять улыбнулся. Девушка смотрела на меня испугано и обречено. Она тоже решила, что мы окончательно проиграли. Ну что ж, посмотрим. Матвей Кривонос ещё не сказал последнего слова.

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и сосредоточился. Секунд через пятнадцать своего субъективного времени, которое значительно ускорилось, я быстрым движением распрямил лежавший на спусковом крючке палец, взял Кольт за ствол, выдернул его из неподвижной руки и стукнул «пожилого бизнесмена» рукояткой по лбу. У того, что стоял в голове салона с автоматом, была неплохая реакция. Он успел заметить неладное и направил в мою сторону ствол автомата, перед тем, как получил пулю из «Писмейкера».

Я снова закрыл глаза и сделал несколько вдохов. После этого я встал и прошел к пилотской кабине, перешагнув через два неподвижных тела. Проходя мимо буфетной, я забрал с подноса у онемевших от страха стюардесс рюмку коньяка и выпил её залпом.

В дверях пилотской кабины стоял гангстер и держал пилотов под прицелом пистолета. В рёве моторов он вряд ли слышал выстрел «Писмейкера», шум падения тела и мои шаги. Но чтото заставило его обернуться. Наверное, интуиция. Взгляд, которым он скользнул по мне был какойто стеклянный и отрешенный.

– Ещё шаг, и я убью их! – крикнул он.

– Ты что, самоубийца? – поинтересовался я и приказал, – Брось ствол!

Четыре выстрела прозвучали почти залпом. Стрелял этот отморозок быстро и точно. Два выстрела из его «Кольта» уложили наповал обоих пилотов, третий ранил в руку штурмана. Четвёртый выстрел, уже из «Писмейкера», разнёс ему вдребезги затылок.

– Он убил пилотов! Он убил пилотов! – в панике заорал борттехник.

– Кретин! – орал на меня раненный штурман, – Какого черта ты вмешался? Мы же взяли курс на Галифакс!

– А теперь бери на Париж, – спокойно ответил я, пряча пистолет, – Если тебя перевяжут, сможешь задать новый курс?

– Ято смогу. А кто самолёт поведёт? Кто его посадит? Ты, что ли?

– Придётся мне, если больше некому, – ответил я и, подойдя к пилотскому креслу, сказал борттехнику, – Помоги освободить место. А ты, – я обратился к радисту, – приведи сюда девушку из двенадцатого ряда. Она в сарафане из коричневой кожи.

– А ты, что, справишься с машиной? – спросил меня борттехник, когда мы с ним оттащили в сторону мёртвого пилота.

– Какнибудь справлюсь, – ответил я, усаживаясь в кресло пилота.

– Какнибудь не надо, это – не Форд. Здесь надо наверняка, – процедил сквозь зубы штурман.

– Могу и наверняка. Если у тебя есть выбор, и я тебя не устраиваю, то могу уйти. А если нет, то лучше займись расчетом нового курса. Сейчас придёт моя подруга и тебя перевяжет, а пока не тяни время. А то улетим, черт знает куда, и горючего до Парижа не хватит.

Дверь пилотской кабины открылась, но вместо Аниты вошел плотный мужчина с пистолетом в руке. Я успел вспотеть (четвёртый, Время побери!) прежде, чем он скомандовал:

– Бросай оружие! Руки за голову! Я – сержант Сивер, ФБР! Бросай оружие, я сказал! Стрелять буду!

– Спрячь пистолет, сержант! – ответил я как можно миролюбивее, – Спрячь, если не хочешь грохнуться в океан. Где ты был, когда я с гангстерами разбирался?

– Кто такой?

– Бывший лейтенант Рауль Солано, бывшего спецподразделения «Омега» А в настоящий момент – пилот этого самолёта. И если ты хочешь, чтобы все пассажиры утонули в океане, а не прилетели в Париж, стреляй.

Сержант, поколебавшись, спрятал Кольт за пояс, закурил и уже спокойным тоном сказал:

– Извини, приятель, – он похлопал меня по плечу, – Здорово ты их! Я даже не понял толком, как ты это сделал.

– «Омега» есть «Омега», – скромно ответил я, – Чемуто нас научили. Можно попросить тебя об одной услуге, сержант?

– Для тебя, лейтенант, что угодно.

– Тогда подготовь рапорт, что бандитов обезвредил ты, а я только взял управление самолётом. Понимаешь, в Европе «Омега» пользуется дурной славой, и мне не улыбается объясняться там с НКГБ. У меня в Париже срочное дело.

– О'кей, Рауль! – усмехнулся Сивер.

В этот момент подошла Анита. Она всё быстро поняла и перевязала штурмана. Тот через несколько минут выдал мне новый курс, я его отработал и включил автопилот. Радист передал на землю о случившемся. Причем, по нашей просьбе он изложил мою версию происшедшего, не упоминая о моей принадлежности к «Омеге». Я прошел к Аните.

– Рауль, – спросила она, – а ты действительно сможешь вести самолёт и посадить его в Париже?

Я чмокнул её в щечку, улыбнулся, откинулся в кресле, закрыл глаза и тут же услышал Магистра:

– Матвей, придётся нам повременить с твоим возвращением. Вряд ли Солано сумеет посадить самолёт.

– Да уж, пожалуй, – согласился я, – Как там с Корой?

– Всё нормально. Ей пришлось нелегко, но она справилась и, как я понял, тоже собирается домой.

– Вы там, в Париже, с моим возвращением тоже не затягивайте

Я вздохнул, встал и ещё раз поцеловал Аниту.

– Справлюсь, будь спокойна.

Впереди был долгий, десятичасовой полёт до Парижа.


Глава XII. Магистр.


Do not for ever with thy veiled lids
Seek for thy noble father in the dust.
W. Shakespeare

Нельзя же день за днём, потупя взор, почившего отца искать во прахе.
В. Шекспир (англ.)

«Let Hercules himself do what he may, the cat will mew, and dog will have his day» note 7. Я отложил томик Шекспира. Великий англичанин был тысячу раз прав, и мысли его были глубоки до такой степени, что до сих пор не исчерпаны до дна. Насколько мне известно, Старый Волк с творчеством этого гения знаком слабо, чтобы не сказать больше. Конечно, его молодые годы прошли на планете Плей, где Шекспир не котировался, а Высоцкого просто не знали. И там так же неизвестны слова другого гения, сказанные четыре столетия спустя, но удивительно созвучные с Шекспиром. «Не дозвучал его аккорд и никого не вдохновил. Собака лаяла, а кот – мышей ловил».

Строчки Высоцкого дали моим мыслям несколько иное направление. Я набрал на терминале связи код Ричарда и спросил его:

– Что нового?

Ричард только отрицательно покачал головой, и я отключился. Я прекрасно знал, если Ричард чтото обнаружит, он сообщит мне об этом в любое время суток. Тем не менее, такой диалог происходил у нас каждый день. Умом я это понимал, но вот эмоции всётаки брали своё. Все мы каждый день и каждый час ждали чуда. Но его всё не было и не было. Я вздохнул, подошел к бару и достал из холодильника бутылку водки.

Ребята посмеивались над моим пристрастием к этому напитку. А Кристина даже както намекнула, что я рискую стать алкоголиком. Я тогда только улыбнулся в ответ и пошутил, что это – только начало; скоро я перейду на героин. Самто я знал, что ни алкоголизм, ни наркомания мне не угрожают. Видимо, когда я много лет назад попал в Монастырь, мне достался весьма крепкий по отношению к алкоголю организм. Я никогда не пьянел. Весьма приличная доза, которая в Миру свалила бы меня с ног, здесь делала меня только более раскованным и разговорчивым. Но чаще всего мне требовалась малая доза, чтобы отвлечься от одной темы и быстро переключиться на другую.

Так было и на этот раз. Ассоциативная цепочка: Шекспир – Старый Волк – Высоцкий; привела меня к мыслям о нашем самом тяжелом поражении и самых тяжелых потерях. А зацикливаться на этом у меня не было времени, дел было невпроворот. Я и за Шекспирато взялся только затем, чтобы переключиться. И вот, на тебе, переключился. Волей – неволей, пришлось прибегнуть к более радикальному средству.

Я налил рюмку, достал из открытой банки солёный огурец: плотный, весь в пупырышках; отрезал ломик свежего ржаного хлеба и устроился в кресле. Чарка водки приятно обожгла глотку. Я крякнул, занюхал ароматным хлебом и начал похрупывать огурчиком, прислушиваясь, как по телу от пищевода и желудка разбегается тёплая волна. Андрэ както выразил недоумение по поводу того, что я, природный француз, пью и закусываю так порусски. Я тогда рассказал ему, что в Миру я был женат на русской женщине и много лет работал в России: в Саратове и Свердловске. Именно тогда я оценил этот русский напиток и научился его употреблять.

Отработанный ритуал возымел своё действие. Мои разбегавшиеся мыслишки улеглись, и я снова переключился на перечень задач, представленный мне Ричардом и обработанный Катрин. Все они требовали серьёзного подхода: многоходовых операций, длительного присутствия в Реальных Фазах и привлечения к каждой операции сразу нескольких хроноагентов. Воздействовать надо было сразу в нескольких пунктах и с разбросом во времени. В принципе, такие операции не были для нас чемто новым. Мы производили такие воздействия много раз. Новым было то, что на этот раз таких операций было несколько. И, что самое главное, их никак не удавалось разделить во времени, осуществлять их предстояло параллельно, одновременно.

Это означало, что хроноагент, отработав часть задачи в одной операции, должен был возвратится, внедриться в другую Фазу и отработать там другую задачу. После этого он, возможно, будет перемещен в третью Фазу, где так же выполнит задачу. А после этого ему придётся вновь возвращаться в первую Фазу, в ту же личность, а возможно, и в другую и снова продолжать там работу. Не исключен будет и вариант с переносом Матриц непосредственно из одной Фазы в другую, минуя Монастырь. И так на протяжении нескольких лет. От двух до пяти.

Такого рода работа планировалась у нас впервые. Поэтому я отключился от всех текущих задач, где достаточно было однократного воздействия. Наши хроноагенты и сами могли справиться с разработкой и осуществлением таких операций. Я даже функции контроля и руководства передоверил Катрин, которую сделал своим заместителем по аналитической части. Правда, она бурно протестовала против такого назначения. Это сводило на нет её непосредственное участие в операциях в качестве хроноагента. Но у нас с ней состоялся плодотворный обмен мнениями. То есть, она пришла ко мне со своим мнением, а ушла с моим. Кстати, о Катрин. Придётся её тоже отвлечь от текущих дел. Без неё такие параллельные многоходовки обсчитать будет трудновато.

Теперь следовало подумать о непосредственных исполнителях. Кто из наших людей сможет выдержать многолетнюю, параллельную работу сразу в нескольких Фазах, мгновенно переключаясь из одной ситуации на другую? Кто сможет плодотворно и без сбоев работать, переходя непосредственно из эпохи Звёздной Экспансии в древний, дохристианский Мир, а оттуда в эпоху Второй Мировой войны и так далее? Ну, про Злобина, Альбимонте и Краузе и говорить не стоило. Они – экстры, им само Время велело работать в таком режиме, для того мы их и готовили. Кшестинский с Кривоносом тоже потянули бы, старые кони борозды не испортят. Кто ещё? Перед моим внутренним взором прошла галерея портретов наших хроноагентов. Ларсен, Линдберг, Григорьев, Бубка, Ли, Дюбуа, Марчини, Глебова, Корс, Кляйн… В принципе, многих можно использовать, если, конечно, не эксплуатировать их так интенсивно, как первую пятёрку. Эх, сюда бы ещё и…

Стоп! Сегодня я это уже проходил. Не стоит снова возвращаться к этой теме, иначе вновь придётся прибегать к радикальному средству. Так, действительно, и спиться недолго.

Я ещё раз просмотрел перечень задач. Да, тот ещё разброс! Новый сценарий Второй Мировой войны, вызванный отказом Черчилля дать Гитлеру гарантии военного нейтралитета Англии в случае начала операции «Барбаросса». Здесь Катрин уже отметила влияние ЧВП. Его агенты дважды посещали эту Фазу. Царь Асунта и его «опричнина». Если здесь не вмешаться, то культ Великого Кабана воцарится на многие сотни лет, а вместе с ним махровым цветом расцветёт самая жестокая фашистская диктатура. Развитие цивилизации в Евразии замёрзнет на тысячу лет. Здесь влияние ЧВП пока не просматривалось. Но они непременно вмешаются, когда заметят наше влияние. Ситуация и прогноз развития этой Фазы полностью соответствуют их стратегическим целям.

Фаза, из которой недавно вернулся, успешно выполнив задание, Анри Краузе; тоже – непростой орешек. С налёту его не раскусишь. А кусать надо. Таких социальных вывертов мировая история бесчисленного множества Фаз ещё не ведала. Трудно, просто невозможно было представить себе сочетание самых передовых технологий и крепостного права, практически рабства. Совершенно непонятно было, как уживаются межзвёздные полёты с абсолютной монархией, дворянскими привилегиями и придворным этикетом образца Луи XIV. Человечество расселилось по всей Галактике и замахивается на межгалактическую экспансию, а культура, наука и образование сосредоточены в руках духовнорыцарского Ордена, жестоко преследующего малейшие сомнения и инакомыслия. И уж совсем ни в какие рамки не лезло, что в одной Фазе мирно соседствовали расцвет архитектуры, литературы, музыки, изобразительного искусства с гладиаторскими цирками и Домами Любви, где проституция была поставлена на промышленную основу и подкреплена последними научными достижениями в области биологии, психологии и нейрофизиологии. Спортивные соревнования выродились в гладиаторские бои. Хоккейные матчи, к примеру, заканчивались гибелью или увечьем до половины состава игроков. Здесь просто руки чесались от желания взяться за эту Фазу вплотную. Тем более, что ЧВП, устами Старого Волка, уже объявил эту Фазу сферой своего влияния. Этот Мир, видите ли, созрел для их целей.

Еще одну Фазу, очень похожую на эту, отыскал нам Ричард. Там, правда, до монархии дело не докатилось. Но Кризис сверхпотребления сделался необратимым. Золотой миллиард сократился до трёх миллионов. В Фазе правила жесточайшая олигархия. Образование для широких масс было самым примитивным. Книги, газеты, театр; всё заменило самое совершенное телевидение. В правящих кругах процветал изощрённейший разврат: сексуальные оргии, те же гладиаторские бои, тотализаторы, наркомания и много чего другого. Фаза стремительно катилась к своему печальному финалу. И здесь ЧВП тоже потирал руки в предвкушении победы.

В Фазе, соответствующей XIVXV векам, славянские государства и княжества вместе с Литвой вынуждены были заключить военный союз. С запада на них наседали немецкие, шведские и французские рыцари, а с юга постоянно теснили Турция, Крымский хан и северокавказские князьки и царьки. Поначалу славянсколитовская коалиция успешно отражала набеги агрессоров. Но агенты папы Римского и турецкого султана сделали своё черное дело. В коалиции началась борьба за власть, и всё, что было достигнуто за тридцать с лишним лет кровопролитных войн, рушилось на глазах. Междоусобица, которую усугубляли ещё и религиозные разногласия, привела к тому, что бывшие союзники становились врагами и объединялись с агрессорами ради сиюминутной выгоды. Этого как раз и добивались тайные эмиссары папы и султана. Князь Андрей Тверской тщетно пытался возродить былые союзы и уладить противоречия. Княжества падали под натиском захватчиков одно за другим.

В Новгородской земле, захваченной при пособничестве литовцев немцами и шведами, семнадцатилетняя дочь кузнеца Вера Ковалева сумела собрать вокруг себя беженцев, вооружила их и организовала партизанский отряд. За какойто месяц этот отряд вырос в армию. Вера сумела очистить от захватчиков большую часть новгородчины, и её армия уже начала подумывать о походе на Новгород.

Мы проанализировали ситуацию, смоделировали прогнозы, и у нас получилось, что армия Веры Ковалевой вполне может взять Новгород. А если её поддержит князь Юрий Новгородский и Андрей Тверской, то через три месяца захватчики будут изгнаны из Новгородской земли.

За этим должен был последовать поход Веры и Андрея на Смоленск и Литву. Отпавшие от коалиции Смоленское и Литовское княжества быстро откажутся от своих притязаний и присоединятся к Вере. Через два года под знамёна Веры Ковалевой соберутся все славянские княжества и королевства и нанесут сокрушительные удары по агрессорам. Правда, все эти прогнозы сопровождались многочисленными «если». Тут было над чем поработать.

Единственное, что прогнозировалось однозначно, это дальнейшая судьба самой Веры. Она поразительно напоминала судьбу её французского аналога, Жанны д'Арк. Вера должна была стать жертвой предательства. Её доставят в Париж, где попытаются обвинить в колдовстве. Но девушка опровергнет все обвинения. Тогда французский король Филипп IV, отказавшись от огромного выкупа, предложенного князем Андреем Тверским, предаст Веру военному суду. Её приговорят к смерти и казнят в Париже. Но казнь Веры окончательно объединит славян, и возмездие будет неотвратимым. Через четыре года Филипп IV принесёт славянам вассальную присягу. За этим последуют победоносные походы в Крым, на Кавказ и на Турцию.

В этой ситуации был ещё один интересный момент. Характеристики Матрицы Веры Ковалевой идеально соответствовали требованиям, предъявляемым к Матрицам хроноагентов. В случае удачи у нас мог появиться ещё один сотрудник и весьма незаурядный. Правда, здесь возникнут сложности с подготовкой. Если Мишель Альбимонте был в Миру вагантом и философом, то Вера Ковалева с трудом могла подписать своё имя. Но, в конце концов, если подготовить соответствующую программу, то можно и дочь средневекового кузнеца научить темпоральные уравнения в уме щелкать.

Я ещё раз прикинул расстановку сил по всем этим ситуациям. Людей катастрофически не хватало. Не хватало даже в том случае, если они будут работать на износ. А вот «износа» своих ребят я никак допустить не мог. Что же делать? А если попробовать вариант, который однажды уже увенчался успехом? Правда, тогда он носил характер эксперимента, и чтобы опробовать его, мне пришлось выдержать бой на Совете. А как здорово тогда получилось! В результате мы не только блестяще осуществили операцию, но и обзавелись двумя, практически готовыми, хроноагентами.

Я тогда поменял местами двух человек. Мы давно наблюдали за ними, так как их Матрицы полностью соответствовали требованиям, выработанным для хроноагентов экстракласса. Я поменял их Матрицы местами. Это оказалось возможным без предварительной подготовки, потому что в Миру они оба были лётчикамиистребителями. Один из них из 1991 года попал в май 1941, а другой – наоборот. Это был пробный шар: получится из человека хроноагент экстракласса или нет. Если человек, попав в совершенно незнакомую обстановку, сумеет овладеть собой, вжиться в роль и выполнить возложенную на него задачу, то был прямой смысл тратить на него время и энергию; он справится с любой задачей. Оба летчика тогда оправдали мои надежды.

Правда, эксперимент был недостаточно чистым. Андрэ Злобин знал, что ему предстоит перенестись в другую эпоху и другую личность. С ним предварительно уже работал наш агент. Зато для Андрэ Коршунова это явилось полной неожиданностью. Я тогда объяснил ему, что всё произошло в результате ошибки. Он поверил и верил в это всё время, пока работал с нами. Я никогда не говорил ему, как всё было на самом деле. Он до сих пор ничего не знает и не узнает. По крайней мере, от меня, пока я жив. А теперьто, скорее всего, точно уже не узнает…

Время побери! Я опять незаметно зацепил больную тему. Сколько раз я давал себе зарок: во время работы об этом не вспоминать! Не тутто было. Гони эти мысли в дверь, они через окно лезут. Ну, и Время с ними! Раз уж коснулось… Коршунов прекрасно адаптировался в 1941 году, вжился в образ и блестяще справился с заданием. Он в одиночку отвлёк на себя десять немецких истребителей, связал их боем и дал возможность своему напарнику доставить разведданные о расположении ударных сил танковой группы Гудериана. Такое было далеко не каждому по силам.

Правда, не обошлось и без накладок. Работая в 1941 году, Андрэ умудрился основательно влюбиться в Ольгу Колышкину, военного хирурга. Он познакомился с ней в первый же день пребывания в этой Фазе. Ольга тогда была ещё студенткой выпускного курса. Это была непростительная ошибка. Одна из статей Хронокодекса гласит о том, что хроноагента ничто не должно связывать в той Фазе, где ему приходится работать. Всё самое дорогое и ценное у него должно быть дома, то есть в Монастыре. Но Андрэ ещё не был настоящим хроноагентом и не подозревал о существовании Хронокодекса, а мне объяснять ему эти детали поведения в то время было просто некогда. Это была одна из издержек эксперимента.

Впрочем, всё завершилось вполне безболезненно… Безболезненно! Ну и циником ты стал, Филипп Леруа! Вскоре после того, как Андрэ выполнил своё задание, Ольга погибла под бомбёжкой. Погибла вместе с не успевшим родиться ребёнком. Погибла в тот день, который они с Андрэ назначили для своей свадьбы и уже пригласили на неё фронтовых друзей. Целую неделю Андрэ Коршунов был вне себя. Он искал смерти и не мог найти её. Ведь он был непревзойдённым асом! Смерть находили немецкие лётчики, на беду свою попадавшиеся ему под руку. Но, в конце концов, и он нашёл её. Нашел, когда уже обрёл утраченное душевное равновесие. В бою над станцией Рославль подожгли его Як. Выбрасываться было нельзя: внизу были немцы. И Андрэ направил горящую машину на обнаруженное им бензохранилище. Пришел в себя он уже в Монастыре, под внимательным и участливым взглядом Элен Илек…

Вот и ещё одна больная струна прозвучала. Нет, так дело не пойдёт! Где водка?

Закусив стопку кусочком селёдки, я прикурил сигарету и задумался. Поиск новых хроноагентов в Реальных Фазах – вещь перспективная и нужная. Но сейчас мне на ней сосредотачиваться не стоило. Поручу её отделу Ричарда. Если они найдут коголибо подходящего, будем подключать их и работать с ними по ходу дела. Сейчас надо было решать другое. Как объять необъятное, используя ограниченные силы?

Теория организации воздействий в Реальных Фазах и наша богатая практика давали однозначный совет: искать ключевые точки, воздействуя в которых можно направить ход событий в нужное русло. А в этих точках следовало отыскать те личности, которые это воздействие смогут осуществить.

Тем, кто не знаком со спецификой нашей работы, может показаться, что наиболее подходящие для таких целей личности, это те, кто стоит на руководящих постах, находится в центре событий и своими решениями напрямую влияет на ход истории. К примеру, если речь идёт о Мировой войне, то почему бы не внедрить хроноагентов в Гитлера, Черчилля, Сталина и других подобных деятелей? Но мы уже давно убедились, что такое решение весьма неэффективно. Визгу много, а шерсти мало; как сказал черт, остригая кошку. Дело в том, что такие центральные фигуры истории не принадлежат сами себе и вынуждены действовать в определённых жестких рамках. А рамки эти обусловлены ходом исторического процесса или, как мы говорим, вектором наибольшей благоприятности событий. Приняв какоето решение и совершив действия, изменяющие этот вектор, такая личность будет вынуждена обосновывать это решение не только перед самим собой, но и перед своим окружением. И Гитлеру будет довольно трудно объяснить Генштабу, Геббельсу, Герингу и Гимлеру: почему он вместо наступления на Сталинград вновь бросил войска на штурм Москвы, где сосредоточены основные силы Красной Армии, готовые к сокрушительному отпору. А как Черчилль обоснует решение открыть второй фронт в Европе не в 1944, а в 1941 году? А как Сталин объяснит Молотову и другим членам Политбюро свое решение не заключать Пакта с Германией, а продолжить бесплодные переговоры с Англией и Францией? И таких «как» будет множество.

Конечно, можно внедрить хроноагента на долгий срок, даже на несколько лет. Но чтобы работать в такой обстановке, под таким давлением и в течение такого срока, нужна незаурядная личность. У нас были такие, но не столь много, чтобы можно было оторвать их от других дел на большой срок. А стоило отозвать хроноагента хотя бы на неделю, как контролируемые деятели начинали «исправлять» положение и совершать действия с целью восстановить направление вектора. А вот когда принимаемые ими решения или предпринимаемые действия давали результаты, отличные от планируемых, тогда ни они, ни их окружение не могли сделать ничего иного, кроме как развести руками и сослаться на объективные причины.

А такие причины мы хорошо научились создавать. Взять хотя бы ту операцию, о которой я только что вспоминал. Коршунов обеспечил доставку разведданных по назначению. В результате Гудериану не удалось скрытно сосредоточить свои силы, и план окружения смоленской группировки Красной Армии провалился. Тогда же Матвей Кривонос, работая в образе командира истребительной авиадивизии, завоевал абсолютное господство в небе над Крымом. В итоге, Манштейн остался без авиационной поддержки. Севастополь, главная военноморская база на Черном море, выстоял. Военные события на южном фланге советскогерманского фронта стали развиваться по совсем другому сценарию.

Пожалуй, самым «высокопоставленным» у нас тогда оказался Стефан Кшестинский. Он работал в образе корпусного комиссара Лучкова. Именно он накануне войны своими действиями обеспечил необходимые перестановки в высшем командном составе армии. Результатом его работы стало ограничение всевластия НКВД и своевременная реорганизация танковых соединений. Именно он поддержал Карбышева, и укрепления на старой границе были восстановлены. А Анри Краузе, работая в штабе Главкома ВВС, сумел сформировать новые истребительные и штурмовые дивизии, оснащенные самой современной техникой, и укомплектовать их лётчиками, имеющими боевой опыт. Именно в такую дивизию и попал служить Андрэ Коршунов.

Вот так мы работали. Для того, чтобы изменить курс корабля, не обязательно стоять у его штурвала. Бывает достаточно подложить к компасу кувалду. Оставалось только определить: куда конкретно эти кувалды подкладывать, и кто будет это проделывать. Я ещё раз просмотрел список наших хроноагентов и ещё раз пожалел, что с нами нет АндрэКоршунова, непревзойдённого мастера работы в нестандартных ситуациях. А ситуация складывалась, прямо скажем, очень и очень нестандартная.

Да, не повезло Андрэ, крупно не повезло. Второй раз он залетел в лабиринт межфазовых переходов. Кроме него у нас никто в такие переплёты ещё не попадал. Постучука я по дереву! Первый раз Андрэ занесло туда случайно, когда он, работая в Лотарингии, уходил от гнавшегося за ним барона де Ривака, агента ЧВП. У Андрэ не было никаких шансов выбраться из этого лабиринта. Недаром де Ривак тогда не последовал за ним, а остался ждать на месте. Что тогда помогло Андрэ больше: его настойчивость и упорство или везение, не знаю. Но Андрэ выбрался. Мы тогда попробовали оценить его шансы, и у нас получилось около одного на десять тысяч. То, что он вышел и вышел прямо на де Ривака, было за пределами понятий теории вероятности. Но в тот раз против него была слепая случайность; переходы были спонтанными, непредсказуемыми.

А в этот раз Андрэ у нас просто украли. Украли талантливо, продуманно. Попробуйте выкрасть хроноагента. Правильно, и не пытайтесь! Облезете, а потом неровно обрастёте. Хроноагенты лаптем щи не хлебают; что у нас, что у ЧВП. А вот так, как выкрали Андрэ, пожалуйста. Этот Волчара знал, что Андрэ пришел работать в эту Фазу по прямому переходу, в собственном теле. И он выбрал момент, когда Андрэ под пулями двигался к переходу, который мы ему открыли для возвращения. Волк, не мудрствуя лукаво, взял, да и подсунул ему свой переход, за пять шагов до нашего. И какой переход! Это же надо было придумать такое!

Андрэ прямо с поля боя, с дымящимся пулемётом в руках, оказался в детской песочнице между двумя пятилетними карапузами! Как он тогда в уме не повредился и не открыл стрельбу? Видимо, не зря он прошел такой жестокий курс моральнопсихологической подготовки; его психика выдержала. Но, естественно, оставаться там и ждать, пока мы его найдём, он не мог и отправился искать другой переход. Хотя, он знал, чем это ему грозило. Переход оказался совсем рядом. Андрэ ушел в него и окончательно потерялся для нас.

Мы сумели установить, куда он попал с поля боя, только через два часа после его исчезновения. Ещё восемь часов потребовалось нам, чтобы узнать, куда он попал оттуда. Но и там ситуация складывалась так, что ему пришлось в спешном порядке покинуть и эту Фазу. Дальше время на поиски возрастало в геометрической прогрессии. Мало того, начались «развилки», появились «фантомы». Всё это так же требовало проверок и уточнений. А время катастрофически продолжало бежать сквозь пальцы, и Андрэ уходил от нас всё дальше и дальше.

Мне сразу стало ясно, что такое своеобразное путешествие по Фазам организовал для Андрэ не ктонибудь, а сам Старый Волк собственной персоной. Он давно охотился на него, но безуспешно. И вот, наконец, поймал. Думаю, что и Андрэ понял это сразу. Поняла это и Элен. То, что она сделала, не лезло ни в какие рамки. Впрочем, о каких рамках можно говорить, когда человеком движет не логика, а любовь. Она приняла решение быстро, никого о нём не известив. И правильно сделала. Я бы её связал и спрятал на самом глубоком уровне Лабиринта в Секторе Z.

Элен воспользовалась нашей растерянностью и уговорила Кристину открыть ей переход в ту самую Фазу, из которой пропал Андрэ, только через три минуты после его исчезновения. Ей, видите ли, надо было уточнить коекакие параметры этого перехода. Почемуто никто, и в первую очередь я, не обратили внимания, как Элен оснастилась для этой работы. А она вооружилась до зубов, захватила искатель перехода с маяком, комплект питания, словом, приготовилась к самому длительному и тяжелому путешествию. Оказавшись на месте, она не стала ничего уточнять, а «нырнула» в тот же переход. И оказалась в цирке, среди зрителей. Понятно, что там она задерживаться не стала. Все наши попытки найти её ни к чему не привели. Здесь тоже чувствовалась рука Старого Волка.

Я, конечно, понял Элен и не мог осуждать её. Но мне всё время не давал покоя один вопрос. Неужели она на чтото надеялась? Неужели она действительно рассчитывала найти Андрэ в этих лабиринтах переходов? Это было бы безнадёжно даже в том случае, если бы тут имели место естественные спонтанные переходы. А уж когда эти переходы «любезно» организовывал сам Старый Волк, то тут шансы найти Андрэ у неё были даже не нулевые. Они были отрицательными.

Старого Волка никак нельзя отнести к тем, кто позволяет себе дважды наступать на одни и те же грабли. Его первая попытка ликвидировать Андрэ провалилась. Он тогда пришел к нам в Монастырь по прямому переходу, раздобыл в Секторе Истории комплект рыцарских доспехов, меч и заявился на праздник нашего Сектора. Там он вызвал Андрэ, который был в доспехах сэра Хэнка, на поединок. Ничего не подозревавший Андрэ принял вызов. Всё могло кончиться печально, если бы до него дошел смысл происходящего чуть позже. Но Андрэ вовремя сориентировался и обезоружил противника. Тот ускользнул от нас по мгновенно открывшемуся переходу, оставив нам на память груду доспехов и обломки меча.

После первой неудачной попытки последовали другие, тоже неудачные. Однако, Старый Волк не успокаивался. Когда Андрэ второй раз работал в Лотарингии в образе графа Саусверка, помощник Старого Волка воспользовался тем, что Андрэ остался один против большой группы нападавших, и сумел блокировать его Матрицу. Для нас Андрэ тогда просто исчез. А на самом деле его в бессознательном состоянии доставили в резиденцию епископа Маринелло, в роли которого выступал в этой Фазе Старый Волк. Он, вопреки ожиданию, отнёсся к Андрэ доброжелательно и даже предложил ему свободу при условии, что тот примет участие в одной операции, разработанной ЧВП. При этом он намекнул, что в случае отказа, по истечении трёх суток он будет вынужден передать Андрэ своему руководству. Андрэ прекрасно понимал, что ожидало его в этом случае, но с согласием не торопился. Он тянул время и пытался усыпить бдительность Старого Волка. На второй день в резиденцию Маринелло под видом католического священника проникла Элен. По распоряжению Старого Волка её беспрепятственно пропустили к Андрэ и тоже заблокировали.

Тогда Андрэ понял, фигурой в какой опасной игре он стал, и как высоки в ней ставки. В случае его отказа или прямого сопротивления ЧВП запрограммирует его и Элен Матрицы и выпустит их на свободу. Они станут нашими внутренними скрытыми врагами. Если ещё пару часов назад он отвечал только за себя, то теперь от него зависела и судьба его подруги. Он расспросил Старого Волка о деталях предстоящей операции и пришел к выводу, что в ходе неё он сумеет захватить инициативу и продиктовать свои условия. Обещаниям Старого Волка вернуть им свободу он, разумеется, не верил.

Андрэ принял решение и приступил к работе. Вместе с доверенным лицом Старого Волка, прямым агентом ЧВП Корой Ляпатч, он прибыл на планету Плей в системе Беты Водолея. Эта планета существовала за счет алмазных и рубиновых копей и индустрии развлечений. Особенно процветал там игорный бизнес. Кора Ляпатч обладала незаурядными парапсихологическими способностями. С её помощью Андрэ выиграл в карты астрономическую сумму и тут же на аукционе купил гигантский рубин «Олимпик». Андрэ заранее подготовил себе пути отхода и сумел уйти от преследования конкурентов по аукциону и боевиков Мафии, которой принадлежали копи и игорные дома. На посадочной площадке его на угнанной яхте ждала Кора. Андрэ с Корой с боем вырвались в открытый космос и добрались до ожидавшего их крейсера замаскированного под пассажирский лайнер. Там Андрэ заминировал суперрубин и потребовал освободить Элен, а потом и себя. Он правильно понял, что руководство ЧВП ценит этот рубин весьма высоко, раз организовало ради него такую сложную операцию. Его требования были удовлетворены.

Наверное, тогдато Старый Волк и понял, какую ошибку он совершил. Ему ни в коем случае нельзя было допускать встречи Андрэ и Элен. Элен послужила для Андрэ своеобразным стимулятором, раскрепостившим его творческие способности. Ради спасения подруги Андрэ был готов совершить невозможное. И он совершил это. Он нашёл единственный способ выиграть. Сам Старый Волк тогда признал своё поражение и выразил Андрэ своё восхищение.

Сейчас Старый Волк торжествовал. Андрэ угодил в его ловушку. А затем в неё добровольно сунулась и Элен. Бедная девочка! Эмоции у неё взяли верх над рассудком. В своём страстном желании найти своего друга и помочь ему она упустила из виду, что в прошлый раз Старый Волк хорошо усвоил полученный урок. Любой хроноагент был для него крепким орешком. А два хроноагента – уже боевая единица. Ну, а если эти двое – Андрэ Коршунов и Элен Илек, то с ними справиться у него нет никакой возможности. Поэтому он никогда не допустит, чтобы они встретились.

Где они сейчас? Об этом можно было только догадки строить. И все они могли оказаться весьма далеки от истины. Я старательно гнал от себя мысль о том, что их уже нет в живых. Ещё дальше я гнал мысль о том, что их Матрицы уже запрограммированы, и они работают против нас, прилагая при этом все свои незаурядные способности. Както не вязалось у меня всё это с представлением о Старом Волке, которое сложилось за последнее время. Он производил какоето двойственное впечатление. С одной стороны – это враг, сторонник самых крутых и жестких мер. Мы не раз сталкивались с результатами его деятельности в Реальных Фазах. И всякий раз прошибал озноб, а волосы шевелились, стремясь принять вертикальное положение. Но с другой стороны, его позиция по отношению к Андрэ была совершенно непонятна. Андрэ собственноручно убил двух его близких друзей: Синего Флинна на Желтом Болоте и женщину, которая заменила в той же Фазе красавицу Лину. Он сам признался Андрэ, что, когда он пришел к нам на праздник, переодетый Черным Рыцарем, он хотел отомстить за своего друга. Почему он не убил Андрэ, когда тот попал к нему в руки в Лотарингии? Или не передал его вместе с Элен в лаборатории ЧВП, чтобы из них сделали покорных рабов? Только потому, что Андрэ был нужен ему, чтобы добыть суперрубин? Маловероятно. Старый Волк никогда не производил на меня впечатления человека, который, спланировав сложную, ответственную операцию, в последний момент начинает колебаться и ищет главного исполнителя на стороне. Нет, скорее всего, он планировал эту операцию именно под Андрэ. Недаром же против него в Лотарингии выставили такую толпу. Просто задавили численным превосходством. Они хорошо знали, с кем имели дело.

Наверное, Старый Волк планировал втянуть Андрэ в свои дела поглубже и затем оставить у себя в качестве союзника в борьбе против таинственной третьей силы. Против нас Андрэ не стал бы работать ни под каким давлением. Хотя, что я знал об этом Волке? Откуда у меня сведения о нём? Только со слов Андрэ и от тех телевизитов, которыми мы с ним обменивались последние два года. Маловато, для того, чтобы анализировать поступки и прогнозировать поведение. Вот Кора Ляпатч – другое дело. С ней ясности гораздо больше. И Андрэ с ней работал вплотную несколько дней. И Матвею она здорово помогла. Откровенно говоря, не ожидал я от ЧВП такой помощи. Всего ожидал, а такого – никак. Кора, хоть и работает на стороне нашего врага, но нам она не враг. Так уж непросто сложилась судьба у этой женщины. Жаль, что она не с нами. Но мы сами в этом виноваты. Раз биофазы отказались о сотрудничества с нами, то мы и ограничились лишь эпизодическим наблюдением за ними. А вот ЧВП развернулся там в полную силу. Впрочем, их профессиональная этика допускала и не такое.

Где же всётаки сейчас Андрэ и Элен? Что с ними? Я, разумеется, не верил клятвенным заверениям Старого Волка, что их у него нет. Впрочем, после единственного разговора на эту тему, я больше этот вопрос не поднимал. Не хотел унижаться перед ним и показывать своё бессилье. Но както раз я попытался связаться со Старым Волком, и его не оказалось на месте. Вместо него мне ответила Кора. Не знаю, что меня тогда побудило, но я задал ей этот же вопрос. И Кора, грустно улыбнувшись, ответила мне:

– Зря вы не верите Шат Оркану, Филипп. Клянусь Временем, он говорил правду. Ни Андрея, ни Елены у нас нет.

– Но где же они тогда? Ты чтонибудь знаешь об их судьбе?

Кора вновь улыбнулась своей чарующей улыбкой, пожала плечами, и связь прервалась. Допустим, они сказали мне правду, и Андрэ с Элен действительно находятся не у них. Возможно, они всё ещё скитаются по Фазам. Если это так, то шансов, что они ещё живы, практически не осталось. Я исключал такие ситуации, когда они могли просто погибнуть в какойнибудь стычке с врагами или хищниками. С хроноагентами справиться не просто. Хотя и здесь могли быть варианты. Кончились боеприпасы, или врагов оказалось слишком много. В конце концов, даже хроноагент экстракласса не в состоянии слишком долго противостоять, скажем, батальону. Нет, я опасался другого. Непредсказуемые переходы вполне могли завести их в такие Фазы, где человек просто физически не мог бы существовать. Например, в Фазу с ядовитой атмосферой или в Фазу, где атмосфера вообще отсутствует. Ну, а долго ли они смогли бы просуществовать в Фазе, в которой полыхает термоядерная война?

Скоро три года будет с тех пор, как пропали наши друзья, но мы никак не могли расстаться с надеждой обнаружить их и вызволить из беды. Хотя, за это время шансов погибнуть у них было наверняка больше чем достаточно, гораздо больше чем уцелеть. Впрочем, была одна слабая надежда: темпоральные парадоксы. Когда Андрэ первый раз залетел в лабиринт переходов, то для нас он тогда отсутствовал всего три минуты. По его собственному времени прошло более двенадцати часов. А почему сейчас не могло быть наоборот? У нас прошло почти тридцать месяцев, а у них – несколько суток или даже часов. Такое вполне могло быть, хронофизика этот феномен не исключала.

Я даже, поразмыслив на эту тему достаточно долго, поймал себя на том, что утвердился в мысли, будто так оно и есть на самом деле. Дошло до того, что всякий раз, заслышав сигнал НульТ, я ждал; сейчас из неё выйдет Андрэ в камуфляже, с пулемётом в руках и с автоматом за плечом. Он улыбнётся своей широкой улыбкой и скажет: «Что, заждались, едят вас мухи с комарами! А может быть, уже и не ждали? Ну, это – зря! Уж ктокто, а тыто, Магистр, должен знать, что меня можно схарчить только под изрядное количество водки. А ни один волк, даже самый старый, при всё моём к нему уважении, такого количества просто не поднимет. Кстати, о водке! А почем у нас встречают здесь на сухую? Это – не порядок! Сие, есть нарушение традиций нашего Сектора. Нука, быстро доставай! Тем более, что я пришел не один. Ленок! Хватит прятаться, заходи! Магистр нас „Столичной“ угощать будет!» Но чуда не происходило. Всякий раз из НульТ появлялся ктото другой. Но я упорно ждал, ждал и надеялся.

Я тяжело вздохнул, посмотрел на дверь кабины НульТ и вернулся к текущим делам. Примерно через два часа напряженной работы я пришел к выводу, что попытки в одиночку объять необъятное ни к чему не приведут. Просто рук не хватит. Традиционные методы работы результата не давали. Точнее, давали; но я понял, что такими методами я найду решения тогда, когда они уже не понадобятся. Тут нужен был другой подход, другой метод. Метод абсолютно новый. И такой метод мог предложить в нашем Секторе только один человек – Катрин Моро. Я, конечно, мог бы обратиться в Аналитический Сектор, к «яйцеголовым». Они бы расщелкали эту проблему довольно быстро. Но для этого мне пришлось бы долго и тщательно готовить задание на разработку метода. А это было нисколько не легче, чем разработать сам метод. Катрин же обладала удивительной способностью: уяснять задачу буквально за несколько минут, с первого объяснения.

Не хотелось отрывать девочку раньше времени от текущих дел, но, рано или поздно, всё равно пришлось бы. Я повернулся к монитору связи и набрал код Катрин Моро. Мне ответил Андрэ Злобин. Он пребывал в меланхолии. Я не стал уточнять причину, а сразу спросил:

– Здравствуй, Андрэ! Кэт дома?

– Угу, – кивнул он мне в ответ.

– Чем она сейчас занята?

– Пьёт чай, хандрит и любуется морским пейзажем со своего балкона.

– Понятно. А ты что делаешь?

– Пью чай, хандрю и смотрю на потолок.

– И что же вызвало у вас такой приступ обоюдной хандры?

– Пятичасовые размышления: как сказать разумному баобабу «Здравствуй!», чтобы он понял, что я желаю ему здоровья и долгих лет жизни, а вовсе не собираюсь рубить его на дрова.

– Ясно. Задача с растительной цивилизацией. Это, конечно, проблема сложная и интересная, но, слава Времени, не такая уж срочная. Поэтому я оторву Кэт от неё, не испытывая угрызений совести. У меня для неё есть дело более срочное, более важное и не менее интересное. Ручаюсь, хандрить ей не придётся. А уж чаем и кофе я её обеспечу в полной мере. Будь добр, скажи ей, что я прошу её срочно прийти ко мне.

– Ей, вообщето, не мешало бы переодеться, так что, это «срочно» будет минут через десять. А я вам не помешаю? – тоскливые глаза Андрэ заметно оживились.

– Почему же? Две головы – хорошо…

– А две с половиной – лучше! – закончил он за меня, – Вари кофе, через десять минут мы – у тебя.

Ровно через десять минут Кэт и Андрэ сидели у меня на диване, пили кофе и вникали в суть дела. Я излагал проблему и попутно любовался этой парой. Всякий раз, когда я видел их вместе (а порознь они бывали редко), я не уставал дивиться их контрасту. Он – широкоплечий, весь какойто крупнокалиберный, ростом более ста восьмидесяти сантиметров. Сегодня он был одет в широкую свободную блузу светлосерого цвета, фиолетовые шорты и белые сандалии с перламутровым оттенком. Это одеяние никак не скрадывало его мощности, а наивные белые носочки никак не делали его изящнее. Глядя на него, мне всегда хотелось бросить все дела и затянуть «Дубинушку» или «Черного ворона». Катрин – миниатюрная изящная брюнеточка, еле достающая макушкой до его плеча. Меня, при виде этой парочки, всегда разбирало нездоровое любопытство: а как они при такой разнице в габаритах занимаются любовью? Представить себе чтонибудь другое, кроме позы «Кэт верхом на Андрэ», я не мог и всё время гнал эти нескромные мысли подальше. Сегодня Кэт явилась ко мне в коротком свободном платьице без рукавов, разделённом на белые и красные четверти. На ручках – белые шелковые перчатки до локтей. Она сидела, закинув ногу на ногу и покачивая правой ступнёй в открытой розовой туфельке с золотыми узорами и двойной ниткой жемчуга на лодыжке.

Когда я закончил излагать суть дела и свои мысли по этому поводу, Катрин поставила на столик опустевшую чашечку и пальчиками правой руки задумчиво нарисовала на левой щечке несколько кругов. Я давно заметил у неё эту привычку: она всегда так делала, когда была готова высказать какуюто идею. Добрый знак!

– Знаешь, Магистр, – сказала она наконец, – ещё полгода назад я столкнулась с аналогичной проблемой и тогда же набросала алгоритм параллельного решения нескольких задач. Но тогда, слава Времени, мне, в конце концов, удалось развести задачи по разным хроночастотам, и они нигде не пересеклись. А вот теперь этот алгоритм нам пригодится.

Она подошла к моему компьютеру и начала связываться со своим:

– Сейчас я его вызову, мы подготовим исходные данные по всем задачам, я составлю и запущу программу. Посмотрим, не зря ли я тогда потратила время на эту работу.

– Ты, Катюша, никогда ничего зря не делаешь. Если покопаться в твоём компьютере, то можно найти ответы на все вопросы, как мыслимые, так и немыслимы. Я в этом давно убедился, – подал голос Андрэ и тут же перевёл разговор на другую тему, – Магистр, а хватит ли у нас людей на такой объём работы?

– Ты, Андрэ, имеешь скверную привычку: постоянно наступать на больные мозоли. И где ты этому научился?

– У тебя, – невинно ответил Злобин.

– Ну, положим, тебято я этому не учил. А что касается поднятого тобой вопроса, то придётся вам, друзья мои, поработать параллельно сразу с несколькими заданиями.

– Хм! И ты думаешь, это так просто?

– Не думаю. А у тебя, что, есть какието другие идеи по этому поводу?

– Откуда им взяться? Я же не Маг, а Магистр, притом, начинающий.

– А всё же?

– Особенно революционных – нет.

– Я так и думал. А из старого багажа?

– Думаю, сейчас самое время искать новых людей. Во всех этих Фазах назрели кризисные ситуации. Именно в таких условиях и проявляются личности.

– Я понял тебя. Хорошо, допустим, мы найдём достаточное количество людей, пригодных для нашей работы. И что мы будем делать с ними? Бросать в работу без всякой подготовки? И что с ними будет?

– А почему бы и нет? Ты читал «Конькагорбунка» Ершова?

– Приходилось. И что?

– Помнишь, как Иван нырнул в кипящее молоко, оттуда – в кипяток, а из него – в холодную воду? Кем он вышел? Писаным красавцем! Вот и эти люди могут выйти из этих дел готовыми хроноагентами.

– Хорошо поёшь! Почти точно повторяешь мои мысли, какие мне недавно в голову приходили. Только ты забыл, что в «Конькегорбунке» стало с царём. Как там? Два раза перекрестился, бух в котёл – и там сварился! Нет, Андрэ, мы так с людьми поступать не можем.

– А почему не можем? Если кто и сварится, значит, зря на него поставили, хроноагент из него всё равно не получится. А те, кто эти испытания пройдёт, только крепче будут.

– Крепче, Андрэ, пройдя огонь, воду и медные трубы, становится только самогон. А к людям такой метод неприемлем.

– Кто бы это говорил! А как ты в своё время поступил со мной и Коршуновым?

– Ха! Сравнил, тоже! И к Андрэ, и к тебе мы несколько месяцев приглядывались, Матрицы ваши изучали да на компьютерах их совмещали. И внедрилито вас, в итоге, во Время, отстоящее от вашего собственного только на пятьдесят лет. И подобралито вас так, что вы оба были лётчикамиистребителями. Нет, Андрэ, в данном случае этот пример неубедителен. Ну как, скажи мне ради Времени, ты перенесёшь человека из эпохи царя Асунты в эпоху императора Богдана, или наоборот? Да они просто рехнутся! Помнишь, как Андрэ к себе смирительную рубашку примерял? А ведь он попал в ту же Москву, в ту же гостиницу, только на полвека раньше.

– Ты, как всегда, прав. Ничего из этого не выйдет. А жаль, это был бы неплохой выход из положения.

– А я не сказал тебе, что ничего не выйдет, и что этот метод надо отбросить как негодный. Я сказал, что так, как с вами, в данном случае поступать нельзя. Людей в Реальных Фазах мы искать будем и работать с ними будем. Только всё это требует времени. Такие вопросы с кондачка решать ни в коем случае нельзя. А то получится у нас самогон вместо хроноагента. Этой работой займётся специальная группа. А ты что это смотришь на меня с таким интересом? На мне звёздочки или клеточки?

– Ни то, ни другое. Просто, когда мы с тобой упомянули Андрея, ты както переменился. Словно тебе какаято глубокая мысль в голову пришла. Словно додумался до чегото. Нука, поделись, что придумал?

– Да ничего я, Андрэ, не придумал. Мысль, конечно, в голову пришла, но отнюдь не глубокая. Незадолго до того, как он пропал, у меня с ним состоялся разговор. Помнишь, ЧВП открыл тогда на него охоту по всем правилам ловчего искусства. Куда он ни выйдет на задание, они – тут как тут. Даже в тех Фазах, где они раньше ни разу себя не проявляли. И всё время стремились ликвидировать его. Я тогда предложил ему временно воздержаться от выходов в Реальные Фазы.

– Ну, а он, что?

– А он только посмеялся: «Ты, может быть, меня ещё и нафталином пересыплешь, чтобы я не испортился, и в сундук меня запрёшь, чтобы не украли». Короче, он отказался. И вот я думаю, если бы я тогда настоял на своём…

– Не казни себя, Магистр. Твоей вины здесь нет. От судьбы не уйдёшь, от ЧВП в Монастыре не спрячешься. Я, если на то пошло, виноват не меньше тебя, а даже больше. Ведь я с ним был тогда. Я ясно видел, как из этой проклятой воронки внезапно повалил желтый дым, и не придал этому значения. А мог бы крикнуть, предупредить.

– А Элен? Еёто я мог удержать, уберечь!

– Нет, – Андрэ отрицательно помотал головой, – Если беду с Андрюхой ещё можно было предотвратить, то после того, что с ним случилось, она всё равно ушла бы его искать. Андрей рассказывал мне, как она после первого его залёта в спонтанные переходы говорила ему об этом: «Меня пятьдесят Магистров и десять Советов Магов от этого не удержат!» Ты же знаешь Ленку. Как бы ты с ней справился?

Я только махнул рукой и закурил сигарету. Опять мы щедро посыпали солью кровоточащие раны. Увы, такие процедуры повторялись с удручающей регулярностью. И, судя по всему, будут повторяться и впредь. До тех пор, пока они не заживут. А раны эти могло заживить только одно лекарство: Андрэ и Элен. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я стал заваривать кофе. Заварив, я налил три чашки и с одной их них подошел к Катрин. Та вся была «в компьютере». Она уже не рисовала пальчиками на щечках, а грызла один из пальцев белой шелковой перчатки. Два пальчика были уже основательно покусаны. Это тоже был добрый знак. Катрин никак не могла избавиться от детской привычки и всегда грызла перчатки, когда волновалась.

– Чтонибудь получается? – спросил я как можно более безразличным тоном, – Возьми кофе.

– Спасибо, Магистр. Ты, как всегда, угадываешь мои желания. Я только что хотела попросить у тебя ещё чашку. А программа заработала. На удивление удачно работает: перебирает ситуацию за ситуацией. Правда, решения выдаёт подчас неожиданные. Иногда даже сумасшедшие, но выдаёт. Кажется, всё пройдёт в лучшем виде. Разумеется, всё это придётся смоделировать и обсчитать. Причем, придётся задействовать Центральный Компьютер Аналитического Сектора. У нас просто не хватит ни мощности, ни быстродействия.

– Отлично, Кэт! И когда будут предварительные результаты?

– Часов через пять, может быть, раньше, – Катрин неопределённо пожала плечами.

– Тогда работай, мы не будем тебя отвлекать. Андрэ, как ты смотришь на то, чтобы выслушать несколько бредовых идей по поводу вашей задачи с растительной цивилизацией?

– Положительно. Ты и сам знаешь, что свежие идеи, пусть даже и бредовые, всегда дают толчок к решению. Мы с Катей просто уже зациклились на этом. Я – весь внимание.

– Ну, тогда слушай.

Я закурил новую сигарету и принялся излагать Андрэ свои соображения по поводу того, как можно вступить в контакт с растительной цивилизацией. Но не успел я добраться до сути, как меня прервал сигнал терминала связи. Это был вызов на экстренную, неотложную связь.

– Вот, прерывают на самом интересном месте, – пожаловался я и включил монитор.

Это был Ричард. Всегда невозмутимый, даже флегматичный он, на этот раз, выглядел весьма возбуждённым.

– Фил! Мы засекли сигналы маяка! Это – Лена!


Глава XIII. Андрей Злобин.


Смешно, не правда ли, смешно,
Когда секунд не достает, –
Недостающее звено,
И недолёт, и недолёт!
В.С.Высоцкий

– Фил! Мы засекли сигналы маяка! Это – Лена!

Эти простые слова Дика не просто ошеломили нас. Они повергли нас в смятение. Как будто в кабинете Магистра не обычные слова прозвучали, а разорвалась граната с нервнопаралитическим газом. А Дик смотрел на нас с экрана монитора связи и, как мне казалось, наслаждался произведённым эффектом.

«Немая сцена» длилась около минуты. Первой, как ни странно, пришла в себя Катя. И первой её реакцией было недоверие. Впрочем, мы все слишком долго ждали этого, чтобы сразу поверить, что оно всётаки состоялось.

– Ричард, а ты не ошибся?

– Нет. Олег, а именно он делал маяк для Лены, уже проанализировал спектр хроночастот и подтвердил, что это тот самый, который он заложил в маяк.

Тут я обратил внимание на одну деталь. Дик впервые, сколько я его знал, обратился к нам таким образом: Фил, Кэт, Олег, Лена. Он всегда говорил подчеркнуто вежливо: мессир Леруа, мадемуазель Моро, товарищ Злобин, пан Кшестинский, синьор Альбимонте, геноссе Краузе, пани Илек. Видимо, долгожданное событие выбило из колеи и нашего, всегда невозмутимого начальника отдела наблюдений. Время знает, какая чушь лезет в голову в такой момент!

– В какой Фазе засекли сигнал, Дик? – спросил я.

– Что за ерунда тебя интересует! – возмутилась Катя, – Дик, ты видел её? Как она?

Но Дик, в отличие от Кати, невзирая на своё взволнованное состояние, всётаки оставался Диком. Это был образец невозмутимости и корректности. Он начал отвечать на вопросы в порядке их поступления:

– Самое интересное, Андрей, состоит в том, что эту Фазу мы не так давно проверяли и ничего в ней не обнаружили. А сейчас нам помог случай. Один из моих работников вышел на эту Фазу проследить за испытаниями новой техники. Ну, а программыискатели сигналов маяка и Матриц сейчас работают у нас на каждом компьютере в автоматическом режиме. Он даже не сразу понял, что за сигналы подаёт ему машина. Фаза эта относительно благополучная, развивалась довольно стандартно. Сейчас там уровень, соответствующий примерно второй половине ХХ века. Сигналы маяка идут из какойто московской квартиры. Но ни пани Илек, ни товарища Коршунова в этой Фазе нет. Мы тщательно просканировали эту Фазу, но их Матриц не обнаружили.

– Но как туда попал её маяк? Тем более, что он вмонтирован в искатель переходов!

Катя уже почти съела правую перчатку. А Дик, судя по тому, как он назвал Андрея и Лену, уже овладел собой. Но вопрос Кати он только неопределённо пожал плечами. Я не был таким деликатным и ляпнул прямо:

– В самом деле. Лена в такой ситуации без искателя, хуже, чем без рук. Потерять она его не могла. Вывод один: её просто уже не в живых.

– Чтоб у тебя язык отсох! – возмутилась Катя, – Думай, что бормочешь! Дик сказал, что эта Фаза нормальная и благополучная. Как она, хроноагент первого класса, могла в ней погибнуть? Стоп! Дик, а на присутствие ЧВП вы эту Фазу не проверяли?

– Проверяли. ЧВП работал в этой Фазе лет семь назад. Они провели там только одну операцию. Но, видимо, результаты их не удовлетворили, и они сочли эту Фазу бесперспективной, с их точки зрения. Больше они там не появлялись.

– Ничего не понимаю! – сказал я и закурил сигарету.

– Мне тоже ничего не понятно, – пробормотала Катя.

Она сгрызла ещё один пальчик перчатки и оживилась:

– Надо срочно идти в эту Фазу и разбираться на месте. Кроме того… Магистр! Магистр! Время моё! Что с тобой?

Только сейчас мы обратили внимание на нашего шефа. Он сидел в кресле, осунувшись, глядя кудато под компьютерный стол. Лицо его было бледным до синевы. Пальцы разглаживали стрелки брюк, а губы чтото беззвучно шептали. У меня сложилось впечатление, что Филипп Леруа молился.

Катя бросилась к аптечке и вернулась оттуда с какимто зельем. Но Магистр, едва унюхав то, что она ему протянула, сделал первое осмысленное движение: правой рукой, не глядя, отстранил стаканчик.

– Не надо, Катя. Я знаю, что ему сейчас нужно, – сказал я и пошёл к бару.

Достав початую бутылку «Столичной», я обернулся и оценивающе посмотрел на шефа. Лишнего не будет. Магистр выпил сто пятьдесят грамм «Столичной», словно воду, и даже не поморщился. От предложенного мною огурца он отказался и закрыл на несколько секунд глаза. Внезапно он выпрямился и подался к монитору связи.

– Так! Ричард, немедленно просканируйте прошлое этой Фазы! Надо установить, каким образом маяк Элен попал в эту квартиру.

– Уже делают. Есть, правда, одна сложность. С этой Фазой никак не удаётся наладить аудиоконтакт. Там такие необычные темпоральные характеристики, что мы можем получать только изображение.

– Не страшно. Записывайте всё и передавайте нам. Они говорят порусски, будем читать по губам. А ты пока быстренько давай нам код этой Фазы. Мы здесь организуем своё наблюдение.

Ричард кивнул, и на главном мониторе появился многозначный код из цифр и букв. Катя сразу же ввела данные в компьютер и запустила программу – искатель маяка. При этом она не забыла переключить исполнение задачи, которой она занималась, на свой компьютер.

Монитор сначала выдал изображение, похожее на вид планеты с высокой орбиты. В центре экрана выделился квадратный маркер, и сразу же изображение вписалось в его границы. Теперь оно напоминало вид с высоты около двадцати километров. Снова вспыхнул маркер. Теперь Земля наблюдалась как бы с высоты полёта пассажирского лайнера, который пролетает над большим городом. Ещё шаг, и на экране появилось изображение улиц и кварталов с высоты птичьего полёта. По улицам, освещенным утренним солнцем, ехали машины, во дворах проходили люди. Следующий кадр – стена дома с окнами и балконами, гдето на уровне шестогоседьмого этажа. Маркер захватил одно из окон, и на следующем кадре мы увидели интерьер небольшой комнаты, где спала молодая женщина в красной мелкосетчатой пижаме.

А маркер зафиксировался на какомто желтом предмете, лежащем на туалетном столике среди милой женскому сердцу мишуры: тюбиков с кремами, патрончиками с помадой, коробочками с тушью и пудрой и флакончиками с лаками и духами. Катя взяла этот предмет крупным планом, и мы озадаченно переглянулись. Это был небольшой золотой медальон на цепочке. Никто из нас никогда такого не видел; а уж то, что у Лены такого никогда не было, мы знали наверняка. Но, тем не менее, этот медальон излучал колебания темпорального поля. Причем излучал именно в том индивидуальном спектре, который смоделировал для маяка Лены наш чудомастер Олег Никитин. Программаискатель, которую настраивал тоже он, ошибиться не могла. Так же мы не могли допустить, что ктото установил здесь ложный маяк, абсолютно точно скопировав спектр излучения маяка Лены. Это было так же невозможно, как сдублировать отпечатки пальцев, радужную оболочку или рисунок сосудов на сетчатке глаза.

– Вы чтонибудь понимаете? – спросил Магистр почемуто шепотом, – Я – ни хрена!

Мы с Катей тоже ничего не понимали. А тем временем дверь в комнату открылась, и в неё вошла женщина. Она чтото сказала, спящая ответила. Через несколько минут она потянулась и встала с постели. Оказалось, что это – молодая, лет двадцати, девушка. Она выглянула из комнаты, прислушалась и кивнула. Потом она сбросила свою пижаму и, оставшись в «одеянии» из длинных светлорусых волос, прошла в душ. Вернувшись оттуда, она высушила свои роскошные волосы феном и принялась их расчесывать.

В том же виде она прошла на кухню, быстро позавтракала и выпила чашку кофе. Почистив зубы, девушка вернулась в свою комнату и начала одеваться. Первым делом она натянула узкие трусики из тонкой отливающей серебром ткани. За ними последовал легкий коротенький, до середины бёдер сарафанчик кремового цвета, отделанный внизу золотистой лентой. На ножки девушка натянула белые капроновые гольфы почти до колен с тиснёным рисунков вроде листиков. В заключение она надела бронзовые босоножки на высоком каблучке, затейливо переплела лодыжки тонкими ремешками и застегнула пряжки. После этого девушка подсела к столику и занялась любимым женским делом. Покончив с ним, она стала пристраивать на себе украшения.

Мы затаили дыхание, что она будет делать с медальоном? Девушка надела на руки широкие браслеты из матового серебра, вокруг левой лодыжки над ремешками босоножек поместила тонкую золотую цепочку. Под конец она закрепила волосы сзади заколками, а на шее застегнула бархатную белую ленточку с золотой подвеской.

Уложив в белую сумочку три тетради, девушка покинула квартиру. Медальон с маяком остался на туалетном столике. Мы проследили путь девушки до института, где она училась, и заглянули на несколько дней вперёд, задав программу на перемещение маяка. Он попрежнему лежал на столике. Девушка практически не прикасалась к нему, только время от времени перекладывала на другое место.

– Ну, что вы можете сказать по этому поводу? – спросил Магистр.

– А что ты хочешь по этому поводу услышать? – ответил я вопросом на вопрос, – Если чтонибудь умное, проливающее свет на появление маяка в этой Фазе, да ещё в таком необычном виде; то тебе придётся ждать долго.

– На это я и не рассчитывал. Где уж нам объяснять такие метаморфозы. Я имел в виду: имеются ли у вас какиенибудь предположения?

– Никаких, – ответила Катя за нас обоих, – Всё это более чем странно. Только я думаю, что не стоит ломать голову и строить догадки. Гораздо проще заглянуть в прошлое и проследить, откуда здесь появился этот маячок.

– Кстати! – оживился Магистр, – Как там дела у Ричарда?

А у Ричарда всё было уже готово. Но прежде, чем запускать наработанную информацию, он счел нужным дать нам некоторые пояснения.

– Скажу сразу, мессир Леруа, никакой ясности в вопросе, откуда в этой Фазе появился маяка пани Илек, и почему он в таком необычном виде, то, что мы обнаружили, не внесло. Сейчас я вам запущу картинку с того момента, когда впервые в этой Фазе «зазвучал» маяк. Смотрите сами. Добавлю, что аудиоконтакт нам наладить так и не удалось, а диалект у них настолько своеобразный, что чтение по губам мало что даёт. Словом, сморите. Может быть, вы сумеете увидеть больше чем я.

Ричард включил картинку. Мы увидели городской сквер. Вечерело. По тропинке вдоль ряда кустов шла темноволосая девушка в голубом платье и красных туфельках. Мы опять переглянулись. На шейке у девушки висел тот самый медальон, что с туалетного столика выдавал сигналы Лениного маяка. Но на этот раз программаискатель на него не реагировала. Девушка шла осторожно, внимательно поглядывая назад и вправо. Дойдя до прохода между кустами, она свернула в него, чтобы выйти во двор стоящего неподалёку дома. И в этот момент маркер искателя зафиксировался на медальоне. Мы снова переглянулись. Ричард был прав. Загадок стало ещё больше.

А девушка вдруг повернула направо и пошла навстречу группе молодых людей хулиганистого вида. Поравнявшись с ними, она остановилась, и у них завязался разговор. Ричард ещё раз оказался прав. По губам можно было разобрать только отдельные, ничего не значащие слова. Примерно через пять – шестое. Вдруг один из хулиганов сделал попытку схватить девушку и протянул к ней руку. И тут началось такое, чего мы меньше всего ожидали увидеть. За несколько секунд хрупкая на вид девушка расправилась с пятёркой молодых, полных сил и энергии мужиков. Причем, расправилась так, я готов был поклясться в этом на Коране, словно она прошла спецкурс единоборств по программе подготовки хроноагентов.

– Во, даёт! – восхищенно прошептала Катя.

Те, кто сумел избежать ударов девушки, её пинков и захватов, разбежались. А она наклонилась над тем, кто неудачно пытался схватить её. И тут я заметил такое!

– Стоп! – закричал я, – Стопкадр! Смотрите! Внимание на левую руку!

– Время моё! – взвизгнула Катя, – Это же Ленкин искатель переходов!

– Точно! – прошептал Магистр.

– Точно! – подхватил Ричард, – А я и не заметил.

Я «вытащил» на соседний экран изображение девушки до того момента, когда начал работать маяк. Несколько минут мы молча смотрели и ни черта не могли понять. Искателя на её руке не было! Вместо него был широкий браслет из матового серебра. Такие браслеты на обеих руках носили большинство женщин этой Фазы.

– Сморите! – подал, наконец, голос Магистр, – Какая она вдруг стала загорелая, по сравнению с этой картинкой. Дик! Что за чертовщина происходит между этими кустами?

– Фил, – Ричард снова утратил душевное равновесие, – Мы уже самым тщательным образом просканировали эту точку. Никаких аномалий не обнаружено.

– Но, тем не менее, они есть! Как ещё можно объяснить исчезновение браслета, появление искателя, начало работы маяка? Да ещё и этот загар… Срочно, все материалы – Кристине! Пусть поднимет на ноги весь Сектор Хронофизики, но пусть докопается до истины!

– А мы, тем часом, посмотрим дальше, – предложил я, – Надо же узнать, как маяк попал к его нынешней хозяйке.

– А это существенно? – спросил Магистр.

– Помоему, шеф, в таких загадочных делах несущественных деталей быть не может.

– Ты прав, – согласился Магистр и запустил остановленное изображение.

Последовал ряд картин из жизни боевой темноволосой девушки: встречи и разговоры с друзьями, учеба в институте, любовные свидания и сексуальные действия с молодым человеком. Всё это мы «прокручивали» в ускоренном темпе. Нас интересовали её встречи с нынешней «хозяйкой» маяка. Этих встреч было довольно много: девушки учились в одной группе и общались часто. Но всё время Наташа Гордеева (так, как мы выяснили, звали темноволосую девушку) не расставалась с маяком. Очень много времени она проводила со своим другом Анатолием Яковлевым. Он заканчивал МВТУ, где училась и Наташа. Они много о чемто спорили. Наташа чтото ему доказывала и объясняла. Анатолий вначале был настроен скептически. Постепенно недоверие у него сменилось заинтересованностью. Они стали подолгу засиживаться то у Наташи, то у Анатолия, чтото чертили, рассчитывали, рвали исписанные и исчерченные листы и начинали снова.

Через несколько месяцев Анатолий в своей квартире начал монтировать какуюто установку. Наташа помогала ему и подсказывала. Некоторые блоки и устройства Анатолий хитроумном способом вывозил с оборонного предприятия, где он проходил преддипломную практику. То есть, попросту, крал. Мы все трое ломали голову над назначением этой установки. Разобрались только, что это был какойто излучатель. Анатолий очень точно наводил ось излучения на то место, где Наташа проходила через кусты, и где начал работать маяк. Окна его квартиры выходили как раз в эту сторону.

Несколько раз он испытывал свою установку и оставался недоволен результатом. После каждого испытания он чтото перепаивал, перемонтировал, заменял узлы и блоки. Так он провозился всю зиму. Наконец, весной он добилсятаки какогото результата. Они с Наташей весь вечер и до поздней ночи просидели возле установки, пили вино о чемто разговаривали.

На другой день Наташа пришла домой к Светлане Савельевой; той самой девушке, у которой сейчас находился медальон с маяком. Они о чемто долго говорили, потом Наташа передала Светлане медальон и какойто пакет. Весь остаток этого дня и весь следующий день Наташа и Анатолий бегали по магазинам и делали покупки. У нас сложилось впечатление, что они кудато собирались, готовились к длительному и трудному путешествию.

Вечером они уложили вещевые мешки и оделись подорожному. Анатолий взял охотничью двустволку и включил свою установку. Некоторое время он наблюдал за её работой, потом удовлетворённо кивнул, и они с Наташей вышли из дома. Едва они приблизились к пресловутой аномальной точке, как началось нечто невообразимое. Их фигуры начали раздваиваться, троиться и даже четвериться. Одна пара пошла направо, другая – налево, третья – прямо, ачетвёртая повернула назад. А ещё через несколько секунд они начали делиться вновь, уже по отдельности, и снова разбегаться в разные стороны. Внезапно все многочисленные Наташи и Анатолии стали быстро меняться в цветах и размерах. Эта фантасмагория длилась примерно полминуты. И вдруг всё пропало, с экрана исчезли все фигуры. Сколько мы ни сканировали окрестности, мы не смогли обнаружить ни одного Анатолия и ни одной Наташи, хотя пять минут назад в поле нашего зрения их было больше двух десятков. Более того, из Фазы начисто пропали их Матрицы. Программаискатель просканировала всю Фазу, но их нигде не обнаружила.

С того момента по времени этой Фазы прошло около года. Медальон попрежнему лежал на столике у Светланы, а Наташа и Анатолий так и не появлялись. Не появилось и ответов на мучившие нас вопросы. Наоборот, прибавилось загадок. Это факт констатировал Магистр, и он же перечислил все непонятные моменты, которые требовали разрешения.

– Итак. Первое: почему маяк Элен оказался в этом медальоне? Ведь он был вмонтирован в искатель. Второе: как попал искатель и маяк к этой Наташе? Отсюда – третье: почему искатель появился у Наташи в тот момент, когда она прошла между кустами? И в этот же момент, заметьте, начал работать маяк. Я не заостряю внимание на четвёртом моменте, хотя он тоже не лишен интереса. Где и когда эта девушка успела так загореть? Пятое: что за установку смонтировал Анатолий? И отсюда вытекает шестое: куда исчезли Анатолий и Наташа?

– Мне всё это здорово напоминает межфазовый переход, – высказался я после недолгого раздумья.

– Нет, это исключено, – возразила Катя, – Я сначала тоже так подумала. Но потом я проанализировала темпоральные параметры этой загадочной точки. У неё с межфазовым переходом нет ничего общего. Какието возмущения были, но переход таких не порождает. И потом, если бы она принесла искатель и маяк из другой Фазы, то она возникла бы из ничего. А она просто прошла между кустами. Впечатление такое, словно искатель и маяк висели на них, и она их подобрала.

– А как объяснить её загар? – спросил Магистр.

– А почему маяк заработал именно в тот момент? – спросил я.

– Что это вы на меня набросились? – возмутилась Катя, – Я видела не больше чем вы, и тоже ломаю голову над этими вопросами и не могу ни на один из них найти ответа. Но одно я могу сказать наверняка: перехода там не было. По крайней мере, наша техника перехода не зафиксировала. А она, заметьте, настроена на параметры как наших переходов, так и переходов, создаваемых ЧВП.

– Спасибо за разъяснение, Кэт, – проговорил Магистр самым искренним тоном, – Ты пролила свет на самые тёмные и туманные вопросы.

Катя поняла, что Магистра понесло на иронию, и обиженно замолчала. А я вдруг вспомнил ещё один непонятный момент.

– Есть ещё и седьмой пункт! Для чего Наташа передала маяк Светлане, да ещё и с какимто конвертом?

Магистр внимательно посмотрел на меня и грустно улыбнулся.

– Правильно! Покопайся, может быть ещё надыбаешь чтолибо интересное. Чем больше найдёшь, тем больше тебе в этой Фазе работы будет.

– Что ты имеешь в виду?

– То самое. Надо идти в эту Фазу и искать ответы на месте. И пойдёшь ты. Или у тебя есть возражения?

– Да кому же идти кроме меня? Как идти, по прямому переходу?

– Нет. Мы же договорились, что прямые переходы будем открывать только в случае крайней необходимости. Сейчас я такой необходимости не вижу. Пойдёшь традиционным способом, через внедрение.

– Тогда надо срочно подобрать объект.

– Вот этим вы с Кэт сейчас и займитесь. Рекомендую выбрать какоенибудь официальное лицо: из МВД или КГБ. То есть, тех людей, которые имеют право официально задавать самые различные вопросы и получать на них ответы.

– Тогда лучше КГБ. Вопросы будут такого характера, что милиции они никогда и в голову не придут. Тем более, что придётся беседовать с отцом Наташи, а он – весьма засекреченный оборонщик, и милицию может послать куда как далеко.

– Верно мыслишь, – согласился со мной Магистр, – Действуйте, злодействуйте. А я тем часом вместе с Крис помозгую над этой аномальной точкой промеж кустиков.

В качестве объекта для внедрения мы с Катей выбрали майора государственной безопасности Федора Скворцова. Решающим критерием выбора было то, что Скворцов находился в отпуске и мог заняться нашими делами, не согласовывая свои действия с руководством. Нэнси быстро совместила наши Матрицы, произвела внедрение, и утром я проснулся в квартире майора Скворцова.

У Светланы Савельевой началась экзаменационная сессия, поэтому я не стал дожидаться, когда она вернётся из института, а поехал к ней с утра. Тем более, что меня больше устраивал разговор с глазу на глаз, когда её родители будут на работе.

Светлана встретила меня одетой подомашнему. Белый атласный халатик и такие же атласные комнатные тапочки. Она явно ждала когото другого и не скрывала своего разочарования, которое быстро сменилось недоумением, когда я представился.

– Майор госбезопасности Скворцов, – сказал я, предъявляя служебное удостоверение, – Если не ошибаюсь, вы – Савельева Светлана Юрьевна, студентка четвёртого курса МВТУ?

– Да, это – я. Но я не припомню за собой ничего такого, что могло бы заинтересовать вашу организацию.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – улыбнулся я, – К вам и к вашим знакомым у нас нет никаких претензий. Тем не менее, я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы разрешите пройти?

– Пожалуйста, – Светлана посторонилась, давая мне возможность пройти в квартиру.

– Я имел в виду, пройти в вашу комнату.

– В мою комнату? – удивилась Светлана, – Пожалуйста.

Пройдя в комнату Светланы, я не стал ходить вокруг да около, а сразу взял с туалетного столика медальон с маяком.

– Светлана Юрьевна, это ваш медальон?

– Нет. Мне оставила его на хранение подруга, Наташа Гордеева.

– А где она сейчас? Я могу с ней встретиться?

– Это будет затруднительно. Год назад она взяла академический отпуск и со своим другом, Толей Яковлевым, уехала на стройку, кудато на Дальний Восток или на Камчатку. Они собирались пожениться и решили подзаработать, чтобы создать семью.

– Она вам пишет?

– Нет, мне она ни разу не писала. Но я встречала её маму. Она говорила, что у Наташи всё в порядке, они с Толей неплохо зарабатывают и возможно останутся там, а институт окончат заочно.

– А откуда у неё такие сведения?

– Наташа написала ей. Она каждый месяц ей пишет.

«Интересно, – подумал я, – как может писать письма человек, которого нет в этой Фазе?» Вслух же я сказал:

– Понятно. Светлана Юрьевна, а с какой целью Наташа оставила вам этот медальон? Это, всётаки, ценная вещь, золотая. Он бы мог ей там весьма пригодиться в случае материального затруднения.

Светлана пропустила мои рассуждения о ценности медальона мимо ушей. Как только я задал вопрос: для чего Наташа оставила ей медальон, она сразу както напряглась и посмотрела на меня очень внимательным, изучающим взглядом.

– Товарищ майор, а можно я, прежде чем отвечать, сама задам вам один вопрос?

– Спрашивайте, если смогу, отвечу.

– Товарищ майор, вы знаете, что такое «Час Совы»?

Меня словно обухом по затылку тяпнули. Я всего ожидал, но чтобы такое! На какоето мгновение я растерялся и утратил контроль над собой. Но это длилось только мгновение. А Наташа ждала, что я отвечу, и внимательно смотрела на меня.

– «Час Совы», Светлана Юрьевна, – сказал я, наконец, – Это такое время, когда сумерки уже сгустились, а полночь ещё не наступила. В это время силы зла действуют безраздельно. И именно в это время на охоту вылетает Сова…

– Мудрая и осторожная птица, – договорила за меня Светлана и тут же снова спросила, – А кто ещё выходит на охоту в это время?

– Ежи! – ответил я, вспомнив наш давний разговор с Андреем.

– Правильно, ежи, – медленно проговорила Светлана, не сводя с меня внимательного взгляда, – Тогда, товарищ майор, я, вместо ответа на ваш вопрос, должна передать вам вот это.

Светлана выдвинула ящик стола и достала большой запечатанный конверт. На нём не было никаких надписей или пометок. Она протянула его мне.

– Что в нём? – спросил я.

– Не знаю. Наташа сказала мне, что я должна передать его тому человеку, который заинтересуется её медальоном и правильно ответит на оба вопроса. Вы сделали и то и другое. Значит, я должна отдать конверт именно вам. Возьмите.

Возможно, мне надо было поблагодарить Светлану и уйти. Но конверт жег мне руки, особенно в связи с тем, что Светлана откудато узнала содержание моего разговора с Андреем. В конверте явно были ответы на все наши вопросы. Нет, ждать я простонапросто не мог.

– Вы разрешите мне вскрыть его прямо здесь?

– Конечно. Ведь он теперь ваш. Вы можете делать с ним всё, что сочтёте нужным.

Я вскрыл конверт, старательно унимая дрожь в руках. Там оказался сложенный в несколько раз большой лист плотной бумаги и письмо.

«Дорогой неизвестный друг! – начал я читать, – Если Вы сейчас читаете это письмо, значит задача, которую поставили передо мной Елена Илек и Андрей Коршунов, успешно выполнена…»

Всё поплыло у меня перед глазами. Кажется, я даже отрубился на несколько секунд, так как поймал себя на том, что уже не стою, а сижу на стуле и хлопаю себя по карманам в поисках сигарет. Я совершенно забыл, что Федор Скворцов не курил. Светлана пришла мне на помощь.

– У вас кончились сигареты? – участливо спросила она, – Я сейчас принесу вам отцовские и пепельницу. И, пожалуй, заварю вам кофе, не откажетесь?

– Большое спасибо! Это будет очень кстати.

Светлана принесла мне пачку сигарет и пепельницу с зажигалкой, а сама пошла на кухню. Я хотел снова взяться за письмо, но в этот момент прозвенел дверной звонок. Я отложил письмо и насторожился. От волнения я забыл, что, когда пришел сюда, сразу понял: Светлана когото ждала. Этот ктото оказался молодым человеком лет двадцати.

– Это – Виктор Антонов, мой институтский товарищ. Вы не обращайте на нас внимания, мы не будем вам мешать и посидим на кухне. Читайте письмо, я сейчас принесу вам кофе.

Не знаю, как Светлана объяснила своему другу присутствие в своей квартире майора КГБ, но кофейник и чашку она принесла довольно быстро. Я поблагодарил её, налил чашку, выпил её залпом, налил вторую, закурил сигарету и снова развернул письмо.

«…успешно выполнена. Цель достигнута. Вы засекли сигналы маяка и нашли его. К сожалению, должна вас разочаровать. Ни Лены, ни Андрея здесь нет. Впрочем, вы и сами в этом, наверное, уже убедились.

Лена с Андреем находятся в необитаемой Фазе. Туда Андрея по лабиринту переходов загнал Старый Волк. Примерно через год (по времени той Фазы) Кора помогла Лене попасть туда же. Как я уже написала, Фаза абсолютно необитаема. Но там есть все условия для жизни и работы. Лена и Андрей живут в доме на берегу лесной реки и ни в чем не нуждаются. Они старательно, хотя и безуспешно, пытаются выбраться оттуда или установить с вами связь. Кстати, я – одна из таких попыток. Старый Волк предложил им работать вместе с ним против 3й силы. Андрей сказал, что вы поймёте, о чем идёт речь. Но они отказались, так как это в итоге может обернуться работой против вас.

Я попала к ним совершенно случайно. Шла домой и вдруг оказалась в их Фазе, в лесу, неподалёку от их дома. Лена с Андреем объяснили мне, что я попала в произвольно открывшийся межфазовый переход, образованный в результате деятельности ЧВП.

Я провела у них несколько месяцев, и они меня многому научили. Андрей договорился со Старым Волком, что он вернёт меня назад и именно в тот момент времени, когда я попала в эту ловушку. Старый Волк поставил условие, что если они попытаются уйти вместе со мной, он разнесёт их по разным Фазам и при этом подберёт Фазы с невыносимыми условиями жизни. Лена и Андрей приняли его условия. Подготовкой моего возвращения занялась Кора.

Андрей вмонтировал в мой медальон маяк, который был у Лены в искателе переходов. Они надеялись, что в обитаемой Фазе вам будет легче засечь его. А для того, чтобы вы смогли сориентироваться и найти ту Фазу, в которой Старый Волк держит Лену и Андрея, я заучила расположение созвездий на начало осени. Эту звёздную картину я воспроизвела на листе, который вложен в конверт. Там же я начертила примерную схему окрестностей, где живут Лена с Андреем.

Я не могу передать вам всё это лично по той причине, что я со своим другом Анатолием Яковлевым предпринимаю попытку открыть переход и по нему вернуться к Лене и Андрею. Анатолий исследовал излучения маяка и разобрался в принципе действия искателя переходов, который Лена подарила мне на прощание. Я рассказала ему всё из хронофизики, чему меня успели научить Лена и Андрей. Испытания установки прошли успешно. Если всё пройдёт удачно, скоро мы покинем эту Фазу и окажемся у Лены и Андрея. Им так одиноко на той пустынной планете, и так нужна помощь! Пусть мы с Анатолием и не хроноагенты, но наша помощь им не помешает. А теперь, когда вы получили это письмо и карту звёздного неба, я надеюсь, что час их освобождения совсем уже близок.

Поспешите им на помощь! Заклинаю вас Великим Временем! Они такие хорошие люди! Во имя Времени, не теряйте ни одной минуты!

Удачи вам и до встречи вместе с Леной и Андреем.

Наташа Гордеева.»

Я аккуратно расстелил на столе вычерченную Наташей карту звёздного неба. Пусть наши её тщательно скопируют. Сам я закурил очередную сигарету и вылил в чашку остатки кофе пополам с гущей.

Ну и откололи номер эти ребята! «Если всё пройдёт удачно!» Ха! Кто может знать об этом наверняка, когда дело касается межфазовых переходов? Куда их могло занести, мне не хотелось даже и предполагать. Ну, ладно, Анатолий мог и не знать этих тонкостей. А Наташа? Ведь Андрей и Лена наверняка рассказали ей о своих скитаниях по Фазам и о том, какие бывают эти Фазы, тоже рассказали. В любом случае, они – отважные ребята. Надо же, на что решились!

Главное я выяснил. Андрей и Лена живы, и у нас в руках есть ключ к той Фазе, где они находятся. Остальное не столь существенно. Хотя остался ряд вопросов.

Анатолий открыл межфазовый переход, но наша аппаратура его не зафиксировала. Одно из двух: либо переход не открылся, либо установка Анатолия воздействовала на темпоральные поле какимто неизвестным нам образом. Второе. Откуда мать Наташи получала письма? Либо Анатолий сумел организовать между Фазами «почтовую связь» (что совсем уж невероятно), либо вместо другой Фазы их занесло на Камчатку (это уже ближе к истине). Хотя, программаискатель их Матриц в этой Фазе не обнаружила. Со всем этим предстояло разобраться. В первую очередь меня интересовала установка Анатолия.

Я свернул письмо и карту, поблагодарил Светлану за любезный приём, ещё раз извинился за доставленное беспокойство и отправился к Анатолию. Но у него дома никого не оказалось. Мне, конечно, не составляло труда проникнуть в квартиру, но не хотелось делать это без особой необходимости. Я решил подождать до вечера и отправился к Гордеевым. Меня встретила мать Наташи, отец был в командировке. Я предъявил служебное удостоверение и спросил:

– Людмила Григорьевна, где сейчас находится ваша дочь?

– В Большерецке, работает на стройке.

– Она вам пишет?

– Да, каждый месяц.

– Вы не могли бы ознакомить меня с её письмами, если, конечно, они у вас сохранились.

– Письма сохранились. Но зачем вам это нужно?

– Видите ли, Людмила Григорьевна, Наташа работает на секретном объекте, и оттуда пошла утечка информации. Мы сейчас проверяем всех, кто там работает.

– Тогда, пожалуйста, – женщина достала пачку писем, – Но сразу скажу, вы зря потеряете время. Наташа никогда не писала о своей работе, только о том, как она устроилась и о личных делах.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: письма действительно были написаны Наташей. Подлинность почтовых штемпелей Большерецка тоже сомнений не вызывала. Но чтобы сохранить легенду, я наскоро просмотрел все письма и вернул их матери.

– Вы были правы, Людмила Григорьева, ваш супруг хорошо воспитал свою дочь. Здесь ни одного слова о производственных делах. Прошу извинить за беспокойство.

Выйдя во двор, я присел на скамейку и закурил. Моя командировка затягивалась. Чтобы расставить по местам все непонятные пункты, придётся лететь в Большерецк. Я принял решение, что от родителей Анатолия сразу поеду в аэропорт. Добыть местные деньги для хроноагента – не проблема. Но тут я услышал голос Кати:

– Андрей, мы выяснили, в чем тут дело. Письма из Большерецка отправляла не Наташа, а её знакомый. Она передала ему их целую пачку.

Так, с этим ясно. Девушка просто хотела, чтобы родители как можно дольше ничего не знали об её исчезновении. Значит, они с Анатолием действительно покинули эту Фазу. Интересно, как? И куда они отсюда попали? Надо идти в квартиру к Анатолию. На часах было девятнадцать десять. Пора.

Я зашёл в соседний подъезд и поднялся на пятый этаж. Отец Анатолия только что пришёл с работы. Мне опять пришлось представиться майором госбезопасности и изложить легенду. По ней выходило, что я интересуюсь утечкой секретных блоков и узлов с предприятия, где Анатолий проходил преддипломную практику. Без всякой легенды я был уверен, что Анатолий и в самом деле организовал такую «утечку». Одно Время знает, какие узлы и блоки он использовал в своей установке, скорее всего, действительно секретные. Отец Анатолия моим визитом остался весьма недоволен.

– Так я и знал, что этим кончится! – проворчал он, – Всю зиму чтото паял, какието блоки приносил. Теперь понятно, откуда он их носил. А как жареным запахло, на Камчатку смылся. Видано ли дело, за два месяца до защиты институт бросать!

– А он пишет вам?

– Нет. Он вообще писать не любит. В армии служил, за два года только три письма и прислал. То, что он сейчас на Камчатке, я от соседей узнал; родителей Наташи, той самой, с которой он уехал. Тоже девка бедовая, моему под стать. Надо же, что удумали!

– Мне необходимо взглянуть на то, что сделал Анатолий.

– А вот из этого ничего не выйдет, товарищ майор. Анатолий, когда уезжал, предупредил меня, что придёт его товарищ, Константин, разберёт всё и унесёт с собой. Он и пришёл через три дня.

– А может быть, остались чертежи, расчеты?

– Ничего не осталось. Костя, когда разбирал, искал всё это, не нашёл и очень ругался.

Отец Анатолия дал мне адрес Константина, и я поехал к нему. Но этот визит ничего не дал. По словам Константина, Анатолий собирал установку, для приёма программ спутникового телевидения, но у него ничего не получилось. Установку Константин разобрал до отдельных деталей и узлов и давно уже использовал в других конструкциях. Он подрабатывал разработкой и изготовлением на заказ гаражных охранных систем и автомобильных противоугонных устройств.

Больше мне в этой Фазе выяснить ничего не удалось. Я сжег письмо Наташи и вернулся домой. В тот же день у Магистра состоялось совещание в полном составе.

– Итак, – начал Магистр, – Визит Андрэ в Реальную Фазу, где работает маяк Элен, позволил получить ответы на ряд вопросов. Первый, и самый важный. Андрэ и Элен живы и находятся в необитаемой Фазе под контролем Старого Волка. Хм! А ведь он действительно не лгал нам! Их у него и в самом деле не было. Второе. Какимто образом Наташа Гордеева попала к ним. Они уговорили Старого Волка открыть межфазовый переход и вернуть Наташу назад. Причем, вернуть в тот момент времени, когда она исчезла из своей Фазы. Кстати, а почему не произошла Схлопка?

– А её и не могло быть! – пояснила Кристина своим певучим голосом, – Ведь Наташа не вмешивалась в состоявшееся Прошлое своей Фазы, не изменяла его. Вы сами видели, как всё произошло. Она шла домой, прошла по дорожке между кустами, вот и всё. То, что она полгода провела с Андреем и Леной, никоим образом на жизнь этой Фазы не повлияло. Тут есть ещё один интересный момент. Она провела в свой Фазе по возвращении год. А если они с Анатолием попадут к Андрею и Лене, то это по их времени будет через полгода. То есть, те, первые, полгода вычтутся. Это, конечно, при условии, что Время в обеих Фазах течет синхронно.

– Интересное рассуждение, Крис, – сказал Магистр, затянувшись сигаретой, – Самое главное, весьма актуальное, даже животрепещущее. Ты лучше скажи нам: почему вы трижды не смогли зафиксировать открытие переходов. Первый раз, когда Наташа покидала свою Фазу. Второй, когда она возвращалась. И в третий, когда она ушла вместе с Анатолием?

– Вопрос интересный, Фил, – парировала Кристина, – А главное, актуальный и даже злободневный. Мы засекли возмущения темпорального поля во всех случаях. Но они не имели ничего общего с теми, которые образуются в момент открытия перехода. Но переходы имели место. Сейчас мы с этим разбираемся. Но мне думается, что раз уж у нас появилась наводка на то место, где находятся Лена с Андреем, то сейчас самое важное…

– Мы тоже так думаем и ждём, что по этому поводу скажет нам Ричард, – прервал её Магистр, – Он выйдет на связь с минуты на минуту.

– Интересно, а кто из них придумал этот трюк с маяком? – поинтересовался Микеле.

– Хм! – подал голос Стефан Кшестинский, – В этом плане они друг друга стоят. А уж если они вместе, здесь они и Совету Магов не уступят.

– Да, допустил промашку Старый Волк, – сочувственным тоном проговорил Магистр, – Он ведь позволил им сойтись вместе. А вместе они не просто мужчина и женщина. Вместе они – Андрэ и Элен, вместе они – два хроноагента. Вместе они – боевая единица, и притом очень и очень неслабая.

– Насколько я помню из письма Наташи, – сказала Катя, – Лену к Андрею привела Кора, а не Старый Волк.

– Ты хочешь сказать, что она сделала это без ведома своего шефа? Сомневаюсь. Если бы ты отмочила такой номер, я бы…

– Сослал меня в Хозсектор пожизненно? – ехидно спросила Катя, лукаво глядя на Магистра.

– Нет, дорогая Кэт! Дёшево отделаться хочешь. Я бы сослал тебя в лабиринт спонтанных переходов! Я бы…

– Хватит на детей жуть нагонять, шеф, – остановил его Генрих, – Давай лучше поторопим Ричарда. Чтото он больно долго копается.

– Дик своё дело знает, нечего его напрягать, – возразил Магистр, – Тем более, что я поставил ему ещё одну задачу: организовать поиск этих ребятишек. Не можем же мы бросить на произвол судьбы тех, кто помог нам найти Андрэ и Элен.

– Вот уж действительно отмочили номер, – проворчал я, – Само Время не знает, куда их могло занести. Ищи теперь этих детей в бесконечном многообразии параллельных Фаз.

– Ну, не такие уж они и дети, – усмехнулась Кристина.

– Дети, Крис, самые настоящие дети! – подал голос молчавший до этого Стрёмберг, – Даже хуже детей. Никто из вас не сунулся бы в неизвестно куда ведущий переход. Там даже профессиональному хроноагенту трудно выжить. Вспомните, что рассказывал Андрей о своём первом путешествии по Фазам. Волосы шевелились на всех местах. А что они с Леной пережили сейчас, мне даже представить жутко. Ведь Старый Волк хотел не просто спрятать их, он ещё и наказать их хотел за всё хорошее, что они ему сотворили. Впрочем, Генрих прав. Молчание Ричарда затянулось. Надо его поторопить.

Но не успел наш босс протянуть руку к клавише вызова, как монитор связи, работавший в дежурном режиме, ожил, и на нём появилось лицо Ричарда.

– Извините, что заставил вас ждать. Я понимаю ваше нетерпение, – сказал он несколько виноватым тоном, – но такая картина звёздного неба в начале осени имеет место в пяти с лишним десятках Фаз. Пришлось их все отработать. Три из них оказались необитаемыми и пригодными для жизни. Сразу скажу: ни в одной из этих Фаз Матриц товарища Коршунова и пани Илек мы не обнаружили.

Мы хором разочарованно вздохнули. Но Ричард поднял руку в успокаивающем жесте.

– Рано огорчаетесь. Я ещё не всё сказал. Мы просканировали берега всех лесных рек во всех трёх Фазах. В двух ничего не нашли, а вот в третьей чтото есть. Я говорю «чтото», так как установить точную картину чрезвычайно трудно. Наташа Гордеева хорошо изобразила план местности, где живут товарищ Коршунов и пани Илек. Такое место мы нашли. Но есть ли там ктонибудь, выяснить не удаётся. Впрочем, посмотрите сами.

На соседнем мониторе появилось изображение лесного массива, взятое с высоты около ста метров. Среди заросших деревьями и кустарником извилистых берегов протекала река. Изображение было четким, но в одном месте, на берегу реки, лесной массив перекрывался какимто лиловым пятном неправильной формы. Пятно словно кипело. Оно меняло внешние очертания, оттенки цвета, и по нему пробегали волны ряби.

– Удалось вам чтонибудь разглядеть под этой кляксой? – спросил Стрёмберг.

– Почти ничего, – ответил Ричард, – Только используя фидиапазон, мы сумели установить, что под этим пятном имеется чтото вроде строений.

– Ты сказал, строений? – уточнил я, – Значит, более одного. Наташа писала, что они живут в доме на берегу лесной реки. А здесь целый хутор. Людей вы, конечно, разглядеть не смогли.

– Да, фидиапазон этого не позволяет. Зато в обычном диапазоне, в окрестностях этого пятна мы коечто обнаружили. Вот здесь, – Ричард выделил участок леса, – имеются пни от деревьев, спиленных пилой. В пяти километрах ниже по течению, – он выделил другой участок, – к берегу прибило плот. А вот здесь, – Ричард выделил берег реки выше по течению, – в песке мы обнаружили стреляные гильзы. Интересно, что они не от автомата или пулемета Калашникова, которыми были вооружены товарищ Коршунов и пани Илек, а от автомата типа Узи.

– Узи!? – вырвалось у Миши.

Мы переглянулись. Ни один хроноагент без особой необходимости не взял бы в руки эту пародию на боевое оружие. А уж Андрей с Леной, тем более. Это настораживало. Откуда в необитаемой Фазе взялись гильзы от Узи?

– Так, – задумчиво проговорил Стрёмберг, – На необитаемой планете мы имеем признаки разумной и довольно активной деятельности. Я не спрашиваю о Матрицах. Их вы, конечно, не обнаружили.

– Да. Ни в настоящем, ни в прошлом этой Фазы. Но вот что интересно. Вы обратили внимание, что пятно пульсирует? В прошлом этой Фазы оно довольно часто давало значительные отростки в ту или иную сторону.

– Всё это здорово напоминает какойто экранирующий купол, – задумчиво сказал Магистр, – От нашего наблюдения хотят явно скрыть участок местности и людей, которые там находятся. Помоему, это – блокировка. Помните, как Старый Волк заблокировал в Лотарингии свой замок?

– Это, всётаки было внутреннее, закрытое помещение, – возразила Кристина, – А здесь открытая местность. Это – разные вещи.

– Крис, мы ведь тоже не стоим на месте, – ответил ей Стрёмберг и подвёл итог, – Это – несомненно блокировка. А раз там чтото прячут, значит, есть что прятать. Поскольку отсюда мы ничего не видим, надо идти туда и смотреть на месте.

– Как пойдём? По переходу? – спросил я и тут же прикусил язык, подивившись собственной глупости.

Но Магистр оказался на высоте, он не преминул поехидничать:

– Почему же? Мы можем внедрить тебя в медведя или в пенёк. В кого предпочитаешь? Готовь, Крис, переход.

Кристина кивнула и тут же оправилась в свою лабораторию. А мы стали решать, кто пойдёт.

– Что на самом деле скрывается под этой лиловой кляксой, знает одно Время, – сказал я, – Здесь надо быть готовым ко всему. Поэтому, я считаю, должны иди: Миша, Генрих и я. В одиночку идти опасно.

– Совершенно верно, там может скрываться любая лайдачья гадость, – согласился со мной Стефан и тут же возразил, – Не исключено, что там скрыта такая же ловушка, в какую угодил Андрей, пся крев! Но тогда мы имеем шанс потерять разом всех хроноагентов экстракласса. Нет. Надо идти в другом составе. Предлагаю себя, Матвея и тебя, Андрей.

– Правильно мыслишь, Стефан, – поддержал его Стрёмберг, – В таком составе и пойдёте. Фаза необитаема. Поэтому оружие подбирайте по своему усмотрению. Рекомендую взять лазеры и дезинтеграторы. Готовьтесь.

– Вот ещё что, – добавил Магистр, – Поскольку объект вашей работы закрыт этой кляксой, то мы лишены возможности наблюдать вас, оценивать обстановку и оказать своевременную помощь. Фидиапазон, как вы знаете, даёт нам только общие очертания неживых предметов. Поэтому, я прошу вас, даже не прошу, а приказываю: забудьте, что вы супермены, хроноагенты, кои никогда не отступают, не пасуют и так далее. Вы – разведчики. Ваша задача – выяснить обстановку, вернуться, обязательно вернуться, слышите? Вернуться и доложить, что вы видели. То есть, если появится хоть малейшая вероятность, что вы не вернётесь; сразу же отступайте и ни в коем случае не геройствуйте. Переход мы будем держать открытым. Поняли?

– Чего уж не понять, шеф? – ответил за всех Матвей, – Вы всё так доходчиво изложили. Для меня остался неясным один лишь вопрос. Если мне там чихнуть захочется, мне как поступить? Вернуться по переходу и получить вашу санкцию в письменном виде или начхать на всё и чихать там без вашей санкции?

– Тебя сегодня в Схлопку ещё никто не посылал? – беззлобно поинтересовался Магистр, – Никто? Это ужасно! Ужасно быть в таком деле первым.

Через час мы, полностью экипированные и вооруженные лазерными пистолетами и бластерамидезинтеграторами, вышли из перехода на границе «лилового пятна». Разумеется, никакого пятна там не было. Над нами было яркое летнее небо с редкими белыми облаками. На лесной поляне, выходившей к реке, стоял бревенчатый дом с крышей, выполненной из солнечных батарей высокой эффективности. Неподалёку были расположены ещё два строения. Одно я определил как баню, второе было явно курятником. Оттуда слышалось квохтанье куриц и попискивание цыплят.

И никаких других звуков, кроме этих мирных, сугубо деревенских. Мы долго стояли на опушке и осматривались. Солнце было довольно высоко, но никаких признаков жизни, кроме звуков из курятника, не наблюдалось. Не нравилось мне всё это. Какимто избыточным спокойствием и миром дышало всё вокруг. Может быть, эти домашние умиротворяющие звуки курятника так влияли? Но в то же время я не мог избавиться от ощущения чегото тревожного, даже опасного. Мне казалось, что за нами наблюдает некто, очень хитрый и очень коварный. Он только и ждёт, чтобы мы сунулись за кусочком сыра, который он наживил в мышеловке. Может быть, здесь сказалось «напутствие» Магистра? Вполне могло быть и так. А могло быть и иначе, он мог даже недооценить опасность. Интуиция для хроноагента – дело далеко не последнее.

Но почему никого не видно и не слышно, кроме курей и цыплят? Дом и поляна выглядели вполне обитаемыми и обжитыми. Ухоженный, аккуратный колодец. Поленицы дров возле бани и дома. Аккуратные дорожки, проложенные к колодцу, бане и курятнику, посыпаны песком. Возле курятника – куча птичьего помёта, прикрытая высохшей травой. Неподалёку видны грядки огорода и участок, засаженный картошкой. Огород, правда, изобилует сорняками, но картошка основательно окучена. Во всём, кроме сорняков, чувствовались хозяйственные руки. И не просто руки, а руки Андрея Коршунова и Лены Илек. Но где же они сами?

В конце концов, стоя здесь, на опушке, мы ничего не выясним. Я указал Стефану направление налево, а Матвею – направо. Сам я осторожно двинулся к дому. Если разгадка и есть, то она, несомненно, должна скрываться именно там.

Я бы, наверное, не очень удивился, если бы узнал, что за три с лишним года до этого, мой друг так же настороженно и с опаской, держа наготове оружие, приближался к этому дому. То, что я там увидел, окончательно убедило меня, что мы не ошиблись «адресом». Наташа сказала верно, здесь было всё необходимое для жизни и работы. У окна на столе был развёрнут компьютер. Несколько непривычный, но вполне доступный для освоения. У стены – агрегат, в котором я при внимательном рассмотрении признал Синтезатор. Очаг, двуспальная кровать, диван, кресла, стол, циновки на полу. В соседней комнате – примерно такая же обстановка за исключением компьютера и Синтезатора. Везде чувствовались аккуратные, хозяйственные руки моих друзей. Они обустраивались здесь основательно и создавали себе всё необходимое для жизни. В кладовой были запасы муки, круп и овощей. В леднике – мороженое мясо и тушки птиц. В сенях по стене развешены рыболовные снасти и два охотничьих ружья. В чулане я обнаружил несколько пар лыж, комплекты зимней одежды и обуви. Всё было размерами на Лену и Андрея. Я нисколько не удивился, увидев элегантные и красивые женские зимние курточки, костюмы и сапожки. Ленка всегда останется Ленкой, даже в необитаемой Фазе, где кроме неё и Андрея никого нет. Она просто не понимала, как можно появится одетой коекак, наспех. Те же мысли посетили меня, когда я заглянул в стенной шкаф, где хранились предметы туалета и домашняя одежда.

Правда, меня несколько озадачило присутствие женской одежды и предметов туалета иных размеров и расцветки в соседней комнате. Это говорило о том, что здесь жила ещё одна женщина. Потом до меня дошло, что Наташа прожила здесь полгода, и всё это принадлежало ей.

Но всё, что я увидел, не дало мне ответа на вопрос, где же всётаки наши товарищи. Очаг явно не топился много дней, а может быть и недель. В хлебнице лежала четверть ковриги хлеба, успевшая основательно зачерстветь. На лабораторном столе, уставленном химической посудой, растворы в открытых сосудах почти выпарились. Всё указывало на то, что хозяева отсутствуют довольно долго. Меня, правда, озадачивали весёлые и деловитые звуки из курятника. Но я заглянул туда, увидел автоматическую кормушку и поилку, бункер с кормом и бак с водой и понял, что это – не критерий.

Вскоре появился Стефан. Он сделал круг по окрестному лесу, но ничего интересного не обнаружил. Он, как и я, обошел дом, осмотрел обстановку и всё прочее и сделал такие же заключения. Но и он не смог предложить никакого объяснения, куда делись Андрей и Лена.

Еще через четверть часа пришел Матвей. Вид у него был озабоченный. Он вынул из кармана пригоршню проржавевших гильз от Узи.

– Это я нашёл на берегу реки. А вот это, – он достал из другого кармана горсть таких же ржавых гильз, но уже от пулемёта Калашникова, – метров на сто пятьдесят ближе к дому. Там очень удобная позиция, оттуда простреливается весь берег, и этих гильз там довольно много в песке.

Он помолчал немного и очень тихо добавил:

– А в лесу я нашёл следы захоронения. Довольно приличная могила, явно не на одного человека.

Около минуты мы молчали, стараясь не смотреть друг на друга. Нам очень не хотелось строить никаких предположений о том, кто может лежать в этой могиле. Наконец, Стефан сказал, обращаясь к очагу:

– В сенях я видел две лопаты.

Матвей привёл нас на небольшую лесную поляну, где действительно были видны следы захоронения. Мы присели на опушке и закурили. Конечно, нам не терпелось узнать ответ на мучивший нас вопрос, но заниматься эксгумацией больно уж не хотелось. А больше всего нам не хотелось найти в этой могиле то, что мы найти в ней боялись. Наконец, Стефан выплюнул окурок, взял лопату и встал.

– Ну, глаза боятся, а руки делают. Сколько ни сиди, а пока не раскопаем, ничего не узнаем.

И в этот момент мы, все трое, услышали Магистра; видимо, мы уже вышли изпод «экрана»:

– Бросьте это грязное дело, ребята, не тревожьте могилу. Дик её уже прозондировал. Там останки пятнадцати тел: четырнадцать мужчин и одна женщина.

– Женщина! – вырвалось у нас хором.

– Да, женщина. Но не та, о которой вы подумали. Возраст захоронения около двух лет. То есть, эта могила появилась здесь ещё при Наташе Гордеевой.

Я прикинул. У Андрея был пулемёт Калашникова, гильзы от него Матвей нашёл в ста пятидесяти метрах ближе к дому. Значит, тех, кто здесь лежит, «успокоили» Андрей с Леной. По какому поводу, откуда они здесь взялись, Время его знает. Ещё одна загадка. И отгадку нам могли дать только наши друзья. Но где же они?

Видимо, такие же мысли пробежали и у Стефана с Матвеем, потому что мы все трое облегченно вздохнули и закурили ещё по одной сигарете. Мы курили и гадали, где же нам теперь искать Лену и Андрея?

– Компьютер! – сказал вдруг Стефан, – надо проверить компьютер. Может быть, они оставили на нём сообщение для нас. А если даже и нет, то найдём какуюнибудь, проливающую свет информацию.

Стефан оказался прав. Андрей с Леной действительно оставили нам сообщение. Как только мы включили компьютер, он сразу загрузил приличный текстовый файл. Вот только прочитать его не было никакой возможности.

– Язык явно полинезийский, пся крев! – констатировал Стефан, – Но я, к сожалению, в нём ни в зуб ногой. А вы?

Я языком древней Атлантиды тоже не владел, как и Матвей ничего не понимал по лапутянски, в чем мы честно Стефану и признались. Мы попробовали просмотреть другие файлы, но быстро отказались от этой затеи. Вся информация оказалась искаженной до полной невоспринимаемости. Аудиоканал выдавал соловьиные трели и кошачьи концерты в сопровождении циркулярной пилы. Мы были разочарованы и снова основательно задумались.

– А это что? – спросил Матвей, – Помоему – терминал связи. Включим?

Не дожидаясь ответа, он нажал клавишу. Через три минуты монитор ожил, и мы увидели Кору Ляпатч. Не знаю, кто из нас был изумлён больше: мы или она. Её и без того крутые брови поднялись ещё выше, а рот в изумлении округлился.

– Шат! – позвала она, – Шат! Иди скорее сюда! Посмотри, кто к нам пожаловал!

На экране появился Старый Волк. Его реакция при виде нас мало чем отличалась от реакции Коры.

– Андрей!? Матвей!? Стефан!? – он закрыл глаза и потряс головой, но наваждение не проходило, и он быстро овладел собой, – Здравствуйте. Объясните, пожалуйста, как вы там оказались?

– Если кратко, то пришли. Разумеется, пришли не просто так, а по межфазовому переходу. А теперь ты нам объясни и тоже кратко. Где Андрей и Лена?

– А разве они не с вами?

Старый Волк посмотрел на соседний монитор и чтото переключил на панели. Лицо его приобрело такое неподдельно растерянное выражение, что я сразу поверил в его искренность.

– Да, их действительно там нет, – медленно проговорил он, – Куда они могли уйти? И каким образом?

– Это ты нас спрашиваешь?

– Нет, сам себя. Кстати, вы сказали, что пришли по переходу? Кора, Андрей был прав, когда советовал нам выбросить аппаратуру, контролирующую переходы, с предпоследнего этажа многомногоэтажного здания. А для полной гарантии, лучше с последнего. Переход не зафиксирован. Вы давно там?

– Четвёртый час. В Схлопку вашу аппаратуру и ваши проблемы! Ты действительно ничего не знаешь о том, куда они делись?

– Поверьте, я сам узнал об этом только что. Мы с ними не контактировали уже несколько месяцев. Я старался не навязывать им силой общение со своей персоной.

– Ценю твою деликатность и попробую поверить. Хотя… Они оставили на компьютере сообщение для нас. Но оно преобразовалось в какуюто похабщину, как и вся прочая информация на компьютере. Ты хочешь, чтобы мы поверили, что ты к этому не приложил руку?

– Почему же, приложил. Только приложил очень давно, и сейчас сам в этом раскаиваюсь.

– Объясни.

– Видишь ли, Андрей. То место, где вы сейчас находитесь, было моей личной секретной базой. О ней знали только я и Кора. Туда я и поместил Андрея с Леной, справедливо полагая, что уж тамто их никто не найдёт: ни ваши, ни наши.

– А от своихто ты зачем их прятал?

– Андрей и ты, приговорены у нас к ликвидации. Слишком много вы нам палок в колёса понатыкали. Но я продолжу. Я не хотел, чтобы дела, которыми я занимался на базе, стали достоянием кого бы то ни было. Поэтому, я перестраховался даже от собственной забывчивости. Мой центральный компьютер контролирует этот Мир. Как только разумные существа (я имел в виду себя и Кору) этот Мир покидали, он преобразовывал информацию на компьютере в откровенную абракадабру. В чем вы и убедились.

– Но раз это произошло по разработанной тобой программе, значит можно попробовать восстановить информацию.

– Увы. Я сработал на совесть. При искажении используется белый шум третьего порядка.

– Зачем такие сложности?

– Просто исказить, просто и восстановить. Но тут я перестарался. Нам с вами остаётся только гадать, где они и как отсюда ушли? Кстати, а вамто как удалось их найти? Ведь блокировка была абсолютно надёжная!

– Она надёжно блокировала обычных людей, но никак не Андрея с Леной.

Я коротко рассказал, как мы обнаружили эту Фазу и проникли в неё. Старый Волк внимательно слушал и время от времени восхищенно покачивал головой.

– Ну, молодцы! – похвалил он моих друзей, когда я закончил, – Опять они меня объехали! Как они всё продумали! А ято гадал, что это они так хлопочут за эту девушку?

– Плохо же ты о них подумал. Они бы ходатайствовали за неё даже в том случае, если бы у Лены и не было этого маяка. Я уверен, что мысль использовать маяк и Наташу, чтобы передать нам весть о себе, родилась у них уже после разговора с тобой.

– Согласен. На них это очень похоже. Беру свои слова обратно. Но вернёмся к главному. Андрей, вы не нашли какихнибудь следов, указывающих, куда и каким образом они ушли?

– Абсолютно никаких, кроме искаженной записи на компьютере.

– Да, натворили они дел! – сокрушенно покачал головой Старый Волк, – Дети высокоразвитой цивилизации! Нет, чтобы доверить сообщение обычной бумаге.

– А тыто что так переживаешь? Сожалеешь, что птички упорхнули?

– Андрей, – Старый Волк грустно улыбнулся, – Давай хоть сейчас не будем сводить старые счеты. Дело обстоит гораздо серьёзнее, чем ты полагаешь. Здесь они, по крайней мере, были в безопасности. Ты разве не допускаешь возможности, что наши наблюдатели могут засечь их? И чем это обернётся? Для них – неминуемой гибелью. Им даже не помогут все их незаурядные качества. С десятком профессионалов, подготовленных не хуже чем они, Андрей с Леной не справятся даже вместе. Я не говорю о том, что ждёт меня. Ведь ято доложил руководству, что загнал их в Миры с неприемлемыми для жизни условиями, и они там погибли. Но это ещё, если можно так сказать, самый безобидный вариант.

– Безобидный!? Чтото ещё может быть хуже? – удивился я.

– Сколько времени вы их искали? – спросил помолчавший немного Старый Волк, – А если учесть, что вы окончательно потеряли их уже после второго перехода, то картина получается и вовсе безрадостная. Я думаю, Андрей, мне нет смысла объяснять тебе, что такое бесконечное множество параллельных Миров или Фаз, как вы их называете; и как мала вероятность успешного поиска в этом бесконечном множестве двух конкретных личностей. Которые, кстати, не сидят на месте, а переходят из Мира в Мир. Так что, даже если они счастливым образом не попадут в поле зрения наших наблюдателей, они станут вечными странниками по параллельным Мирам. Скажучестно. Я бы предпочел, чтобы они сейчас ушли вместе с вами. Ты почемуто улыбаешься? Думаешь, я сейчас блефую? Ничуть не бывало. Ты ведь и сам знаешь, какие на этом пути могут попасться Миры. Когда я организовывал путь Андрея сюда, я сознательно исключал Миры, заведомо смертельные для человека. Хотя, признаюсь честно, я подбросил ему несколько весьма весёлых и увлекательных испытаний. Мне было интересно, как он из них выкрутится. Надо сказать, что он превзошел все мои ожидания. Я приведу тебе лишь один пример. Не самый страшный и опасный для жизни, но не менее, а даже более сложный чем другие. В Мир, соответствующий тридцатым годам ХХ столетия, он вошел в районе НьюЙорка, а переход в другой Мир был в окрестностях ЛосАнджелеса. Как бы ты действовал в такой обстановке?

– Пошел ты в Схлопку, Волчара! – возмутился я, – Над тобой бы самим так поэкспериментировать! Тогда я посмотрел бы, как ты будешь выкручиваться.

– Ха! – усмехнулся Старый Волк, – Представь себе, я бы выкрутился успешно. И знаешь, почему? Меня Андрей научил. Он нанялся на подённую работу докером в пакгауз. Зарабатывал он неплохо и за месяц должен был накопить сумму, достаточную для проезда в ЛосАнджелес. Но один предприниматель, которого донимали рэкетиры, увидел, как Андрей на ходу расправляется с шайкой молодёжи, которая собирала с докеровподёнщиков дань. Он предложил Андрею одну ночь поохранять его предприятие. Андрей отразил налёт рэкетиров, и тот человек оплатил ему проезд до ЛосАнджелеса в первом классе. Так что, можешь гордиться своим другом.

– Горжусь. А тебе спасибо, что помог ему так ярко проявить свои способности.

– Ценю твою иронию. Кстати, Кора организовала для Елены подобную ситуацию. Елена вошла в эпоху, соответствующую времени сразу после Первой Мировой войны, в Ниццу, а переход был на Урале.

Я только головой покачал, представив Ленку в такой ситуации без гроша в кармане. А Кора возмутилась:

– Что ты говоришь, Шат? Можно подумать, что я специально загнала её в такую ситуацию. Всё было совсем не так. В предыдущем Мире наши киллеры засекли её и сели ей на хвост, рассчитывая, что она приведет их к Андрею. Надо было срочно уводить её оттуда. Я сказала тебе об этом, и ты ответил: «Действуй, и как можно скорее!» «Но у меня под рукой нет ни одного приемлемого перехода, а те, что есть, заведут её в такие Миры, что у неё почти не будет шансов выбраться». И ты сказал: «Чем хуже, тем лучше. Туда они за ней не сунутся. А там или мы чтонибудь придумаем, или она сама вывернется. Она – женщина не промах».

– Верно, – усмехнулся Старый Волк, – Был такой разговор, я теперь вспоминаю.

– У меня там были готовы три перехода. Один вёл в эту самую Ниццу. Другой переход вёл в пустыню, вроде Сахары, и до другого перехода надо было идти более двухсот километров. По третьему переходу она попала бы в болото Юрского периода и брела бы по нему километров пятьдесят. Строить другой переход у меня не было времени, и я отправила её в Ниццу. Время там было примерно сразу после окончания Первой Мировой войны.

– К слову сказать, – вставил Старый Волк, – Елена справилась с задачей нисколько не хуже Андрея.

– Интересно, как она оттуда выбралась? – поинтересовался Матвей.

– Ого! – засмеялась Кора, – Никто из вас до такого не додумался бы. Для начала она ограбила ювелирный магазин.

– Ай да Ленка, пся крев! – не удержался Стефан.

– Разумеется, она не стала реализовывать награбленное, – продолжала Кора, – Она ограбила ещё и лавку старьевщика, переоделась и пришла утром на место преступления. Там она заявила, что видела, куда грабитель спрятал драгоценности. Но, увы, она не учла инфляции и послевоенной дороговизны. Полученного вознаграждения ей хватало только чтобы доехать до Польши. К тому же у неё не было никаких документов, а ей пришлось бы пересекать множество границ. И тут она узнала, что какаято предприимчивая бандерша организует публичный дом для поездки в Екатеринбург, с целью поживится на Конгрессе Золотопромышленников. На полученную премию Лена приоделась пошикарнее и заявилась к этой бандерше. Целый час она рассказывала ей о самых изысканных эротических играх. Та пришла в восторг и тут же предложила Лене долю в своём предприятии с тем, чтобы она обучила девушек всему, что знала сама. Так Лена оказалась на Урале. Понятно, что там она не стала обучать персонал сексуальным премудростям, а сразу нырнула в переход, оставив мадам бандершу с носом.

Мы долго смеялись и восхищались находчивостью и неукротимым характером нашей Лены. Кора и Старый Волк составили нам компанию. Но в самый разгар веселья я вдруг вспомнил о захоронении в лесу.

– Ну, повеселились, и будя! – я обратился к Старому Волку, – Ты можешь сказать, что это за братская могила в лесу, неподалёку отсюда? Или это тайна, покрытая мраком, в которую посторонних не посвящают?

Старый Волк помрачнел и задумался. Они с Корой отошли подальше от терминала связи и начали о чемто горячо спорить. Было видно, как Кора ему чтото доказывала, но он не соглашался. Наконец, Старый Волк кивнул и вернулся к терминалу.

– Андрей, ты вправе мне не верить, но я скажу тебе прямо. Эта могила в лесу – следы вмешательства той самой третей силы, о которой я вам всё время говорю, в которую вы всё время не верите, и в которую не верил твой друг, пока не убедился лично в её существовании. Дело обстояло так. Некто, принадлежащий к высшей иерархии этой самой третьей силы, давно избрал в качестве промежуточного пункта в своих переходах из Мира в Мир тот самый Мир, в котором вы сейчас находитесь, и где я, ничего об этом не зная, организовал свою базу. Он не был здесь очень давно, и надо было так случиться, что он воспользовался этим Миром именно тогда, когда там находились Андрей и Елена. Он увидел мою базу, увидел ваших друзей и остался очень недоволен.

– А Андрей и Лена видели его? – спросил Стефан.

– Не только видели, но даже разговаривали с ним. Это было ещё до того, как к ним попала эта девушка. Так вот, этот некто покинул этот Мир страшно недовольным. Андрей сообщил мне об этом визите, и я встревожился. Ведь я давно уже работаю с этой третьей силой и знаю их нравы и повадки. Я организовал наблюдение за тем, кто посетил Андрея и Елену. И, как оказалось, не зря. Вскоре мне стало известно, что он сформировал отряд наёмников и заплатил им крупный аванс. При этом он точно описал расположение этого дома и дал задание: дом сжечь, а тех, кто в нём живёт, ликвидировать. Мы, помоему, говорили вам, что эти деятели почти никогда не действуют в Реальных Мирах сами. Они предпочитают всё делать чужими руками. Единственно, что я не сумел узнать, это срок акции. Этот некто заметил мой наблюдение и сумел от него избавиться. Как раз в это время по спонтанно открывшемуся переходу в этот Мир попала Наташа, так, кажется, её зовут, если я не ошибаюсь? Вскоре Андрей вышел на связь со мной и потребовал, чтобы я помог девушке вернуться домой. Я ничего не имел против неё и согласился. Подготовкой перехода занялась Кора. Это потребовало довольно много времени, так как Андрей поставил условие: мы должны вернуть девушку в тот момент времени, когда она покинула свой Мир. В общей сложности она провела у них примерно полгода. Во время этого сеанса связи я предупредил Андрея, что к ним могут пожаловать непрошеные гости. Андрей с Еленой восприняли эту весть довольно спокойно, всем своим поведением давая мне понять, что два десятка наёмников не представляют для них проблемы. И в самом деле, когда через полтора или два месяца деятель третьей силы открыл переход и пропустил в этот Мир отряд наёмников, Андрей и Елена организовали им достойную и горячую встречу. Они расправились с этим отрядом быстрее, чем за десять минут. И даже Наташа приняла в этом участие и застрелила одного наёмника, который попытался пойти в обход через лес. Кстати, характерная деталь. Этот некто открыл для наёмников не свой собственный переход, а воспользовался нашим.

– Слушай, Волк, – сказал я, – что это за термины: деятель, некто? Тебе не надоело ходить вокруг да около? Мне надоело. Может быть, ты, наконец, назовёшь конкретное лицо?

– Извини, Андрей, не назову. И вот почему. Когда мы с Андреем обсуждали эту тему, он признался, что, если бы я назвал ему этого деятеля раньше, он бы мне ни за что не поверил и даже при личной встрече с ним имел бы заранее определённое мнение. А когда он убедился в этом сам, тогда я и подтвердил, что именно эту личность я и имел в виду. А вам я могу дать наводку. Попробуйте отследить Фарбера, если вам это удастся, вы многое поймёте. Но это так, к слову. Мне сейчас пришла в голову ещё одна мысль относительно судьбы Елены и Андрея. Ты сказал, что ни в доме, ни в его окрестностях нет никаких следов, указывающих на поспешность их исчезновения?

– Нет. Ничего подобного. Впечатление такое, что они основательно подготовились, собрались и ушли, оставив всё в идеальном порядке.

– Хм! Значит, одна версия отпадает. Я было решил, что раз у этого деятеля сорвалась затея с наёмниками, он осуществил свой замысел какимто другим способом. Но раз это не так, то вполне возможен другой вариант. Поскольку наша аппаратура не зафиксировала открытия перехода, то значит, они ушли другим путём. А именно: они сумели разгадать механизм перехода, по которому ушел деятель третьей силы. Разгадали, сумели открыть его и воспользовались им.

Старый Волк внезапно замолчал. Я ждал продолжения, но его не последовало. Он задумчиво барабанил пальцами по столу и о чемто размышлял. Тогда я решил его побеспокоить.

– Ну, воспользовались они этим переходом, а дальше что?

– А то, Андрей, что в этом случае нам с вами уже наверняка не найти их. Одно Время знает, куда вёл этот переход. Мне довелось наблюдать деятельность третьей силы и её представителей только в доступных нам Мирах. Но я ни разу не мог выйти на Миры, где они базируются; Миры, которые они считают своими; Миры, по которым они путешествуют. И я сильно опасаюсь, что Андрей с Еленой попали именно в такие Миры. Что это за Миры, какие они, что их там ждёт; знает только Великое Время, – он помолчал немного и добавил, – Нам с вами, Андрей, предстоит нелёгкая работа: найти ваших друзей и помочь им выбраться оттуда, куда их занесло. Со своей стороны я сделаю всё, что смогу. И обещаю, как только я найду их, я сразу же вам сообщу всё, что мне удалось выяснить.

– Взаимно, – ответил я.

Мы распрощались и выключили терминалы. Ещё несколько часов мы тщательно обыскивали дом и его окрестности, пытаясь найти хоть какуюнибудь зацепку, хоть какойнибудь намёк, который указал бы нам, куда и каким способом ушли Андрей с Леной. Но всё было безрезультатно. Только Стефан нашёл в чулане мужские кроссовки, каких Андрей никогда не носил, да и размер был не его. Мы призадумались, но потом Матвей предположил, что это кроссовки Старого Волка. Ведь он сам сказал, что неоднократно бывал здесь. Так, с пустыми руками и скудной информацией, мы и вернулись в Монастырь.

На совещании у Стрёмберга мы подробно описали всё, что видели и изложили переговоры со Старым Волком. Когда мы закончили, воцарилось долгое молчание. Ещё бы! Все уже думали, что мы нашли наших друзей, и они вотвот вернутся к нам. А они вновь исчезли в неизвестном направлении. Это было трудно переварить. Первым нарушил молчание Генрих:

– А вы знаете, я их не осуждаю. Я поставил себя на их место и решил, что поступил бы точно так же. Вопервых: неизвестно, засекут маяк или нет, сумеют найти эту Фазу и проникнуть в неё или нет, одно Время знает. А сидеть и ждать у моря погоды, задача неблагодарная. Раз появилась возможность покинуть эту тюрьму и выйти изпод контроля Старого Волка, почему бы этим не воспользоваться? Насколько я знаю и Андрея, и Лену, они бы именно так и поступили. И второе. Видимо, Старый Волк в своём последнем предположении был прав. Им удалось открыть какимто образом переход, по которому ходил этот некто. Я имею в виду деятеля пресловутой третьей силы. Раз они его расшифровали, и им представилась возможность потрогать его за бороду в его собственном логове, то есть, разузнать о нём всё поподробнее, то они, наверняка, не стали колебаться. Будем считать, что Андрей с Леной выполняют трудное и очень ответственное задание: находятся на разведке в стане противника.

– Боюсь, что Генрих и Старый Волк правы, и Андрей с Еленой действительно ушли по этому таинственному переходу, – согласился Стрёмберг, – Но в этом случае задача их поиска усложняется на порядок и даже на два. Но это не значит, что мы должны смириться и опустить руки. Мы будем искать их. Искать, искать, искать и ещё раз искать. Искать, пока не найдём. Мы будем иметь право прекратить поиски только тогда, когда убедимся, что их уже нет в живых. А для этого мы должны обнаружить их бездыханные тела или увидеть картину их гибели. Думаю, Ричард, тебя не надо дополнительно настраивать на эту работу. Кстати, перед тобой стоит ещё одна задача. Надо найти эту пару: Наташу Гордееву и Анатолия Яковлева. Эта девушка очень много сделала для нас и Андрея с Леной, чтобы мы могли бросить её в беде. К тому же, насколько я могу судить, они – личности весьма незаурядные. Из них могут получиться неплохие хроноагенты.

– А мне почемуто кажется, что если мы найдём эту пару, то мы найдём и Андрэ с Элен, – сказал вдруг Магистр, – и наоборот. Найдём Андрэ с Элен, найдём и Натали с Анатолем. Они должны быть вместе.

– Почему ты так считаешь? – удивлённо спросил Жиль.

– Кроссовки. Не понял? Тогда смотри.

Магистр включил монитор и вывел на него сцену ухода Наташи и Анатолия из своей Фазы. Он взял крупным планом ноги Анатолия и спросил Стефана:

– Эти кроссовки ты нашёл в чулане?

– А лайдак их знает, Фил, – ответил Стефан, присмотревшись, – Они все похожи друг на друга. Не берусь утверждать наверняка.

– В самом деле, Фил, – сказала Кристина, – кроссовки – слишком слабый аргумент.

– Не буду настаивать, но помяните моё слово. Найдём одних, найдём и других. Ну, а сейчас, за дело. Перед Ричардом задача поставлена. Арно её очень хорошо сформулировал. А нам надо готовить серьезные и весьма сложные операции. Сложные они будут, в основном тем, что осуществлять их придётся параллельно, так как события, требующие нашего вмешательства, развиваются одновременно в различных Фазах. Эх, Время побери! Как нам сейчас будет не хватать Андрэ и Элен! Вы знаете, меня не оставляет предчувствие, что или мы их найдём, или они сами объявятся, как раз к тому моменту, когда мы начнём непосредственную работу в этих Фазах.

– Эх, Магистр! – вздохнул я, – Твоими бы устами да мёд пить!

– А что? Представь, как мы в этом случае смогли бы расставить свои силы?

– «Бы»! В томто и дело, Магистр, что «бы». Пока надо исходить из наличных сил и под них планировать операции. А если найдутся Андрей с Леной…

– О! Это будет совсем другая история! – подхватила начитавшаяся Стругацких Катя.


СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ.


ВНЕДРЕНИЕ – замена Матрицы выбранного в Реальной фазе носителя на Матрицу хроноагента. При этом Матрица носителя сохраняется в Монастыре на компьютере. Хроноагент действует в образе носителя, используя его навыки, служебное положение и личные связи. После завершения операции носитель воспринимает всё так, словно он проделал это сам. Правда, он не всегда может объяснить даже самому себе, почему он поступил таким образом.

МАТРИЦА – совокупность полей, представляющая личность человека. При внедрении хроноагента в Реальную Фазу его Матрицу записывают в мозг выбранного носителя, а Матрицу носителя хранят на компьютере в Монастыре. Подробно эта процедура описывается в книге «Хроноагент».

МОНАСТЫРЬ (НульФаза, Фаза Стоуна) – Фаза, в которой расположилась организация, осуществляющая связь с другими параллельными Фазами и, с помощью хроноагентов, корректирующая, при необходимости, происходящие в них процессы.

ПРЯМОЙ ПЕРЕХОД – пространственновременной тоннель, связывающий параллельные Фазы. По таким переходам хроноагенты могут проникать в другие Фазы в «собственном теле», не прибегая к «подсадке» Матрицы в носителя. Они могут проносить с собой любое оборудование и оружие. Переходы могут быть искусственно создаваемые, когда их сознательно открывают для определённой цели. Но они могут быть так же и произвольными, спонтанными; открываться случайно, в результате возмущений темпорального поля. В лабиринт таких спонтанных переходов случайно попал Андрей Коршунов и чуть не заблудился там навсегда, путешествуя из Фазы в Фазу. Этот эпизод описан в книге «Сумеречные миры». Второй раз Коршунов попал в такой лабиринт уже не случайно. Его организовал и завлёк туда Коршунова Старый Волк. Это путешествие по Фазам описано в книге «Час Совы».

СОВЕТ МАГОВ – высший орган власти в Монастыре.

СХЛОПКА – петля, в которой Время замыкается само на себя. Образуется в результате вмешательства в уже состоявшееся прошлое. Самая страшная катастрофа при работе с параллельными Фазами. Фаза, в которой произошла Схлопка, не имеет будущего. Время в ней «закольцовывается» между моментом вмешательства в прошлое и тем моментом в относительном будущем, когда это вмешательство состоялось. Схлопка объявлена вне закона. Однако, в книге «Час Совы» Андрей Злобин вынужден был с санкции Совета Магов организовать Схлопку в одной из Фаз, откуда ЧВП готовился уничтожить Фазу Стоуна, пробив временные барьеры сверхмощным лазером.

ТЕМПОРАЛЬНЫЕ УРАВНЕНИЯ – системы нелинейных уравнений, по которым рассчитываются последствия вмешательства в жизнь Реальных Фаз. В полевых условиях хроноагенты используют упрощенный метод. При этом они вычисляют значение детерминанта системы. Если детерминант больше нуля, то и результат воздействия будет положительным. Если детерминант меньше нуля, то результат будет отрицательным. Если же детерминант оказывается мнимым, то надо срочно сворачивать операцию, дальнейшее воздействие может привести к Схлопке. Подробно об этой процедуре и о том, как А. Коршунов сдавал экзамен по темпоральной математике, описано в книге «Хроноагент».

ХРОНОАГЕНТ – сотрудник Монастыря или ЧВП, работающий в Реальных Фазах с целью осуществления определённого воздействия на её историю, развитие науки и техники, корректировки политических событий и т.д. Как правило, Хроноагент работает в виде своей Матрицы, внедрённой в избранного носителя. В исключительных случаях используются прямые межфазовые переходы.

ФАЗА (по терминологии ЧВП – Мир) – реальность, существующая в параллельном Времени, независимо от бесчисленного множества других Фаз, занимающих тот же участок Пространства. Время в каждой Фазе течет посвоему, с разными скоростями (т.е. имеет свою хроночастоту).

ЧВП – Черный Вектор Противодействия (название условное) – Организация, занимающаяся такой же деятельностью, что и Монастырь, но с несколько другой целью. Они, как сказал Старый Волк в книге «Час Совы», стремятся отвратить Человечество от технического пути развития. Их цель – создание Биологических Цивилизаций. При этом они действуют по принципу: «Цель оправдывает средства». Средства они выбирают такие, чтобы в результате технических, экологических и других катастроф Человечество осознало пагубность дальнейшего технического прогресса и отказалось от него. Борьбе с ЧВП, предотвращению организуемых ими глобальных катастроф и вмешательству в жизнь Человечества посвящены книги «Хроноагент», «Сумеречные Миры» и «Час Совы».







ГЛУБОКАЯ РАЗВЕДКА


По сигналу «Пошел!» я шагнул в никуда
За невидимой тенью безликой химеры…
В.С.Высоцкий

ГЛАВА 1


Откуда мы грядем?
Куда свой путь вершим?
Омар Хайям

Яркое голубое небо, и по нему спокойно проплывают редкие белые облака. Это – вверху. А внизу – зелень деревьев и трав, щебет птиц и журчание ручья. И больше никаких звуков. Все вокруг так и дышит миром и благополучием. Таким миром и таким благополучием, что у нас всех непроизвольно расслабляются руки, сжимающие оружие, которое мы держали наготове, пока шли по длинному тенистому ущелью. Кто знал, что нас ждет на выходе из него? А нас, оказывается, ждал этот райский уголок. Настолько райский, что я даже ставлю пулемет на предохранитель и закидываю его за плечо. Наш маленький дружный отряд следует моему примеру.

Первым делом направляемся к ручью. На всякий случай опускаю в прозрачную голубоватую воду датчик анализатора. Все в порядке, можно пить. Видимо, последние слова я произнес вслух, так как мои друзья как по команде припадают к холодной, кристальночистой, сказочно вкусной воде. Пьем мы долго и с наслаждением, не в силах заставить себя оторваться от этого живого хрусталя. Я не делаю никаких попыток остановить это пиршество. Это избыток еды после длительного голодания может оказаться смертельным. А от избытка воды после длительной жажды, насколько мне известно, еще никто не умирал.

Напившись от души, я еще раз осматриваюсь и замечаю небольшую высотку, поросшую низким молодым лесом. И тень (только сейчас я замечаю, что солнце припекает основательно, и в этом райском уголке довольнотаки жарко), и обзор хороший. Все условия для привала. Поднимаясь по поросшему сочной травой склону, отдаю себе отчет, как основательно мы вымотались и физически и морально за последние дни. Да полно, дни ли? Может быть, недели и даже месяцы? Да и от выпитой воды мы отяжелели основательно.

Утоленная жажда порождает неслабое чувство голода. Неплохо бы чемнибудь подкрепиться. Но я точно знаю, что в ранцах и в карманах ни у кого из нас нет ни крошки съестного. Последний сухарь я разделил на всех еще позавчера. Нет, прежде чем отправляться на охоту или рыбалку и на поиски съедобной растительности, надо как следует отдохнуть.

Взобравшись на вершину небольшого холма, я убеждаюсь, что правильно оценил его достоинства. Под ногами густая мягкая трава. Над головой сплошная крыша из веток и зеленых листьев. А между стволами деревьев хорошо просматриваются окрестности в радиусе до километра.

– Здесь отдохнем, – говорю я. – Устраивайтесь, я буду дежурить первым.

Направляюсь к густому кусту, вешаю на него автомат, ставлю пулемет на сошки и устраиваюсь возле него. Бластер, единственный оставшийся в нашем отряде, пристраиваю под левую руку. Отсюда мне прекрасно виден участок местности, примыкающий к ущелью, из которого мы вышли. Интуиция подсказывает мне, что если нам здесь и угрожает опасность, то она может появиться только из этого ущелья, следом за нами. На всякий случай я с автоматом в руках периодически обхожу поляну, где как убитые спят мои друзья, и обозреваю окрестности. Но все вокруг спокойно; никакого движения и никакого шума, кроме птичьего гомона.

За последнее время я порядком отвык от голубого неба, белых облаков, зелени растительности и щебета птиц. Мне даже временами кажется, что я попал на чужую планету. Но я гоню от себя такие мысли. Что бы там ни было, а это – наша родная Земля. Неизвестно, конечно, в какой мы Фазе, но мы на Земле, это ясно. На Земле, а не, Схлопка знает, в каких задворках пространства – времени. Я не вижу и не слышу здесь пока ничего и никого, кроме птиц, но я уверен, что даже если здесь и водится зверье, то самые страшные, кого мы можем встретить, это какойнибудь саблезубый тигр или пещерный медведь. Но все равно это будут вполне понятные и даже близкие звери, а не апокалиптические чудовища, с которыми нам приходилось иметь дело. Может быть, здесь есть и люди. Неизвестно, какое здесь время, и какие живут люди. Но даже с вождем дикарейканнибалов, с Чингисханом, с Великим Инквизитором, с Гиммлером или японским самураем у нас будет много больше общего, чем с теми, с которыми нам волей Времени приходилось «общаться» до сих пор.

Я часто задумывался, а стоило ли нам вообще пускаться в это авантюрное предприятие, да еще и увлекать за собой слабо подготовленных для такой опасной эпопеи людей? Впрочем, тут другого решения и не было. Не могли же мы оставить их на произвол судьбы в необитаемой Фазе. Но я хорошо помню, как мы в одиночестве встречали Новый год, и что я тогда говорил. Я высказал тогда предположение, что Фазы, которые откроются перед нами, если мы сумеем раскрыть секрет таинственного перехода, могут оказаться настолько отличными от тех, где мы бывали до сих пор, что даже, несмотря на всю нашу незаурядную подготовку и богатый опыт, нам там выжить и действовать будет весьма непросто. Я тогда был очень недалек от истины. Но даже моя, как я сам тогда признал, разыгравшаяся фантазия не смогла представить того, что открылось перед нами, когда мы переступили роковой рубеж. С нашей стороны, было настоящим безумием соваться неизвестно куда без малейшей уверенности, сумеем ли мы там выжить, и сможем ли в итоге найти оттуда выход.

Но всякий раз, когда меня посещали подобные думы, я приходил к выводу, что подругому мы поступить просто не могли. Слишком долго мы искали выход из той ловушки, в которую загнал нас Старый Волк, чтобы, стоя перед открытой дверью, отступить назад, убоявшись предстоящих опасностей и неизвестности. Даже сейчас, когда все или почти все уже осталось позади, я вновь задаю себе вопрос: пошел бы я на это вновь? И ответ получается однозначным – да.

Хм! А почему это я решил, что все уже осталось позади? Что навело меня на такую мысль? Самоуспокоение, Андрюха, еще никому не шло на пользу. Я внимательно всматриваюсь в выход из ущелья, затем встаю и еще раз обхожу поляну, озирая окрестности. Все спокойно, никого не видно. Но чтото говорит мне: это спокойствие только кажущееся, временное. Как затишье перед бурей. Но в нашем положении грех не воспользоваться и таким затишьем, чтобы хоть немного передохнуть и восстановить силы и уверенность в себе. Никто не знает, что ожидает нас через день, два или через несколько часов.

Я останавливаюсь возле спящих сном праведников друзей. Да, сразу видно, как нелегко далась нам эта «прогулка». Пропыленные, закопченные комбинезоны; изможденные, осунувшиеся, похудевшие лица. Кажется, что они уже ни на что не способны. Но это только кажется. Я прекрасно знаю, если я сейчас крикну: «Подъем! К бою!», они тут же займут позиции и отразят любое нападение. Потребуется, пойдут на прорыв и прорвутся. Потребуется, пройдут еще десятки километров, где шагом, где бегом, а где и ползком. Ну а пока пусть спят. Они давно не отдыхали вот так, почеловечески, в нормальных условиях.

Я снова занимаю позицию у куста, откуда просматривается выход из ущелья. И снова мысли уносят меня к пережитому. С чего все началось? Наверное, всетаки с того весеннего дня. После завтрака я уселся возиться с зашалившим гравиметром. Он накануне показал чудовищную аномалию на участке, где таинственным образом исчез тот, кого мы знали как святого Мога. Гравиметр показал там перегрузку почти в восемь g. Но ято спокойно там стоял и держал его в руках, не испытывая никаких неудобств. И всетаки, почему он показал аномалию? Чтото всетаки там имело место. Но что? Чтобы получить ответ на этот вопрос, требовалось тщательно проверить гравиметр и быть полностью уверенным в его показаниях.

Лена уселась к компьютеру, пытаясь в очередной раз разыскать святого Мога или людей, которые с ним общались. Какоето время мы работали, каждый над своим, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. Часа через два Лена позвала меня какимто очень спокойным, даже будничным тоном:

– Андрей, хочешь взглянуть на идиллию?

За годы общения с подругой я уже усвоил, что обо всем неординарном она всегда говорит вот так, преувеличенно равнодушно. Поэтому я сразу оставил в покое гравиметр и подошел к компьютеру. Одного взгляда на монитор мне хватило, чтобы понять: Ленкины труды увенчались успехом.

Я сразу узнал постоялый двор, где встретился с Нагилой Эвой, неподалеку от которого бился с оборотнями, откуда я с могучим Горшайнерголом в руках и в сопровождении друзей выступил в Синий Лес, закрывать межфазовый переход. И сюда же я пришел по прямому переходу, открытому Кристиной, чтобы забрать из этой Фазы опасное оружие – Золотой Меч, магический Горшайнергол, способный разрушать пространственновременной континуум. Постоялый двор был все тот же и уже не тот. Со стороны Синего Леса появился новый пристрой с двумя высокими башенками. И конюшня увеличилась почти вдвое. Я понял, что постоялый двор, как и планировала Эва, превратился в форпост борьбы с нежитью, которой был обильно населен Синий Лес.

Сама Эва сидела на скамейке у главного крыльца в компании с еще одной Нагилой и… Старым Локом! На коленях у старика сидел трехлетний мальчик, как я понял, сын Эвы и Хэнка. Старый Лок и Нагилы рассуждали о судьбе Черных Всадников. Тех злополучных рыцарей, которые выступили против Синего Флинна в надежде завладеть Золотым Мечом и потерпели поражение. Все они стали Черными Всадниками: опаснейшей нежитью, искусными воинами, неуязвимыми для обычного оружия. Вся вина этих несчастных состояла в том, что они в свое время не смогли одолеть Синего Флинна, искуснейшего бойца, посланного в эту Фазу ЧВП. Мне самому немало пришлось потрудиться, прежде чем я сумел победить его.

Как я понял из разговора, была предпринята попытка расколдовать Черных Всадников. С этой целью сэр Хэнк захватил двух из них в плен, и Нагилы целый месяц испытывали на них могущество своих чар. Но даже у Ялы, получившей дары святого Мога, ничего не вышло. Оставалось лишь одно: навеки успокоить мятежные души павших рыцарей, попавшие под власть Князя Тьмы. После того, как Хэнк и его товарищи изрядно сократили стаи ларок, хур, оборотней и прочей нечисти, Черные Всадники остались самой грозной и опасной силой Синего Леса. Впрочем, они и были таковой с того момента, как появились там.

Проблема заключалась в том, что Черные Всадники при жизни были рыцарями, весьма сведущими в военном деле. Бороться с ними было далеко не просто. Они всячески избегали встречи с сэром Хэнком, вооруженным Золотым Мечом. Тем самым мечом, который сделали у нас в Научнотехническом секторе и который я отдал Хэнку в обмен на Горшайнергол. Этот меч был способен поражать нежить всегда. Оружие других борцов с нежитью приходилось специально заговаривать. Но заклятие действовало только два дня. Черные Всадники знали это и умело пользовались этим обстоятельством. Они встречали рыцарей с заговоренным оружием, принимали бой, затем отступали и вынуждали преследовать себя. Бывали случаи, когда рыцари в азарте погони забывали следить за временем. Черные Всадники прекрасно знали Синий Лес и долго водили преследователей за собой, завлекая их в ловушку. Когда срок действия заклятия кончался, рыцарь оказывался один против двухтрех Черных Всадников. Так уже погибло около десятка соратников сэра Хэнка. Самое ужасное заключалось в том, что спустя неделю эти погибшие рыцари, в свою очередь, становились Черными Всадниками.

Теперь речь шла о том, чтобы найти способ продлить срок действия заклятия. При этом большие надежды возлагались на Ялу. Она должна была прибыть с Урганом через три дня.

Пока шел этот разговор, я внимательно наблюдал за Старым Локом, второй ипостасью святого Мога. Того самого, кто посетил нас здесь около года назад и ушел отсюда столь таинственным образом. Именно над загадкой его исчезновения из этой Фазы я и бился все это время. Нет, в Старом Локе не было ничего таинственного, а тем более чеголибо демонического. Именно так я и сказал в ответ на вопрос Лены:

– Ну, и что ты скажешь?

– Это тот самый Лок, который помог мне, когда я первый раз ехал в Синий Лес. Тот самый Лок, с которым я встретился во время турнира, и тот самый Лок, что помогал тебе заговаривать оружие против нежити, когда мы собирались закрывать переход на Желтом Болоте. В нем нет ничего от святого Мога и тем более от того фараона, который побывал здесь и высокомерно изрекал желчные фразы.

– Это я и без тебя вижу. Вывод? Вывод какой напрашивается?

– Выводов напрашивается два. Первый: моя догадка о том, что на поведение этих личностей большое влияние оказывает хроночастота, подтвердилась. Чем она ниже, тем они более человечны. Но мне кажется, что здесь дело не только в этом.

– А в чем же еще?

– А это – второй вывод. У меня складывается впечатление, что в данный момент Старый Лок – обыкновенный ведун, без всякой примеси Мога или кого бы то ни было.

– Что же тебя приводит к такому выводу?

– А то, что святой Мог наверняка знает эффективный способ борьбы с Черными Всадниками. А этот Лок надеется на Ялу, которая общалась со святым Могом и получила его дары.

– Таким образом, получается, что эти деятели периодически используют местных жителей для своих целей. Примерно, как мы, когда внедряем свои Матрицы в определенных носителей. И в данный момент Лок – вне их контроля.

– Именно, – подтвердил я.

– Значит, дальнейшее наблюдение за Локом нам ничего не даст. Остается искать тех, кто встречался с Могом, и наблюдать за их поведением.

– Да, только это и остается, раз сам Мог недоступен для нашего наблюдения.

Пока мы с Леной разговаривали, на крыльцо вышел сэр Хэнк. Он был без меча, в обтягивающей тело куртке из красной кожи и красных чулках. На широком поясе висел длинный кинжал, а на груди – массивная золотая цепь. Я обратил внимание, что Старый Лок приветствовал Хэнка, как круна, Гомптона. Значит, и здесь произошли перемены.

Мы не успели услышать, что сказал крун Гомптон. Его слова заглушил громкий, пронзительный сигнал. Открылся переход. Мы уже порядком успели привыкнуть к тому, что после ухода Наташи домой этот переход бездействует. И теперь он открылся вновь. Мы встревоженно переглянулись. Назревали какието события.


ГЛАВА 2


Thou find'st be too busy is some danger.[35]
W. Shakespeare

Итак, переход открылся. За все время моего пребывания в этой Фазе он открывался пять раз. Первый раз, когда я сам пришел в эту Фазу, выпрыгнув в переход из кратера гигантского вулкана за минуту до начала извержения. Второй раз он открылся по команде Коры Ляпатч, пропустив сюда Лену. Третий раз он открылся случайно, и по нему к нам пришла Наташа Гордеева. Следующий раз переход открыл тот, кого мы знали как святого Мога. Он пропустил в эту Фазу отряд наемников, поставив им задачу: ликвидировать нас и уничтожить этот дом. Чем мы с Леной ему помешали, Время знает, но нам пришлось взяться за оружие и защищать свои жизни. Банду мы тогда уничтожили. Хотя они и были профессиональными убийцами, справиться с двумя хроноагентами им оказалось не под силу.

Пятый и последний раз переход открыла Кора, чтобы пропустить по нему обратно в свою Фазу Наташу. Наташа унесла с собой Ленин маяк и ее искатель переходов. Мы надеялись, что в обитаемой Фазе наши наблюдатели скорее засекут сигналы маяка, и Наташа наведет их на нас. С этой целью она запомнила карту звездного неба «нашей» Фазы, чтобы дать нашим друзьям хоть какуюто зацепку для поиска. С тех пор переход бездействовал и не подавал никаких признаков жизни. И вот теперь он открылся вновь.

Мы с Леной молча смотрим на монитор, где отображена карта окрестностей. На ней горит маркер, указывающий место открывшегося перехода. Первая догадка, что затея с маяком сработала и это пришли наши друзья, чтобы вызволить нас отсюда, сразу отпадает. Наши создали бы свой переход, а не стали бы пользоваться тем, что остался от деятельности Старого Волка. А открылся именно он. Тот самый, по которому сюда попали я и Лена, по которому пришли наемники и по которому пришла и ушла Наташа.

Давно уже прошло то время, когда мы с Леной спешили к этому переходу, в надежде вырваться отсюда. Мы хорошо знали, что Старый Волк тоже контролирует этот переход и быстро закроет его, как только он откроется. В самом деле, переход закрывается ровно через минуту. За это время мы даже не успели бы собраться, не то что добежать до него.

Не говоря ни слова, мы идем в кладовую и одеваемся в камуфлированные комбинезоны, при этом мы не забываем поддеть пуленепробиваемое трико из мелтана. Мы вооружаемся автоматами, берем еще пистолеты и по паре гранат. Я заодно проверяю пулемет. Он в порядке, две полные патронов коробки на месте. Но с собой я его не беру. В лесу с ним будет не очень удобно действовать, нам хватит и автоматов. А если к нам вновь пожаловали непрошеные гости, и их достаточно много, мы всегда успеем раньше них добраться до дома и вооружиться посолиднев. Всетаки мы знаем эту местность намного лучше пришельцев. А в том, что к нам опять ктото пожаловал, мы не сомневаемся. Переход просто так не открывается.

Позднее Лена признается мне: она решила, что нас вновь пробует на прочность святой Мог или тот, кого мы принимаем за него. Впрочем, я думал о том же. В самом деле, эта личность никак не производила впечатления человека, который может отступиться от задуманного и оставить нас в покое после первой неудачной попытки. Скорее наоборот, поняв, что нас на арапа не возьмешь, он придумает чтонибудь поинтереснее, чем банда наемников.

Лена в задумчивости смотрит на бластер, который я, после нескольких неудачных попыток, всетаки сумел сотворить. Но потом она отрицательно качает головой и машет рукой. В самом деле, бластер получился у меня несколько тяжеловатым, и бегать с ним по лесу – нелегкий вид спорта. К тому же, его применение в лесу неизбежно вызовет хороший пожар, а наш дом стоит на опушке. Так недолго и без крыши над головой остаться. Обговорив порядок движения и действий, мы углубляемся в лес и направляемся к переходу.

Вот и хорошо знакомые деревья. Чуть подальше между ними виден пенек от елочки, в которую «превратилась» Наташа, когда покинула нас. Она тогда прошла между деревьями и исчезла, а у меня сложилось впечатление, что вместо нее появилась эта елочка. На Новый год я поставил эту елку у нас в доме. Нам хотелось, чтобы Наташа хоть в таком виде провела с нами новогоднюю ночь.

Но прочь лирические воспоминания. Надо срочно искать тех, кто пришел сюда по переходу. Я внимательно осматриваюсь, а Лена тщательно изучает глиняную полосу прямо напротив перехода. Миновать ее, пройдя этим переходом, невозможно. Но осмотр ничего не дает. Дождей не было уже две недели, и полоса сухая и твердая. На ней нет абсолютно никаких отпечатков. Надо искать другие следы. Я двигаюсь прямо, а Лене показываю направление левее.

Человек, прошедший переходом, по инерции будет идти в том же направлении. Так пошел в свое время я, так же пошла Лена, и так же пошла Наташа. Правда, Наташа тогда далеко не ушла. Она, попав в этот лес прямо с московской улицы, растерялась, сильно испугалась и уселась вон на том поваленном дереве. Там мы ее и нашли.

Наемники тоже шли прямо. Им заранее указали направление к реке, на берегу которой стоит наш дом. Наверняка и сейчас наших «гостей» следует искать именно в этом направлении. Но сколько я ни всматриваюсь, ни примятой травы, ни сдвинутой хвои, ни свежесломанных веток не замечаю. Что они, на крыльях прилетели?

Слева раздается трехкратное, тихое, но отчетливое карканье. Лена чтото нашла и зовет меня. Подхожу, и она показывает мне на свежепримятую траву. Чуть подальше лежит толстый слой старой хвои. Отчетливо видно, что в нескольких местах он сдвинут. Мы озадаченно переглядываемся. Пришельцы пошли не прямо, к реке, а налево, к нашему дому, по кратчайшему пути. Если бы мы были повнимательнее, то наверняка заметили бы их, когда шли к переходу. Но мы заранее решили, что те, кто пришел, пойдут к реке, и по пути к переходу особо по сторонам не смотрели.

Впрочем, раздумывать нечего. Мы отправляемся по следам пришельцев. Очень скоро мы убеждаемся, что их никак не меньше двух, и идут они уверенно, прямо к нашему дому. Дойдя до опушки, где между деревьями уже виден наш дом, мы останавливаемся и, посовещавшись, разделяемся. Я иду направо, к реке, а Лена обходит поляну слева. Встретиться мы должны на противоположной стороне поляны, против крыльца нашего дома.

На берегу реки и на поляне никого не видно. Спустившись к самой воде, я, пригнувшись, быстро перебегаю на другую сторону поляны и, скрываясь за деревьями, двигаюсь навстречу Лене. В назначенное место мы выходим одновременно.

– У меня никого, – сообщает Лена. – А у тебя?

– Тоже никого. Видишь, дверь открыта. И окно тоже.

– Ну, окно я закрыть забыла. Так. Значит, ктото у нас уже хозяйничает. Что будем делать?

– Можно подождать, когда ктонибудь выйдет, и захватить его. Но я – сторонник активных действий. Попробую проникнуть внутрь и разобраться на месте.

– Опасно, Андрюша. Вдруг их там много?

– Ну, я не такой идиот, чтобы лезть туда напролом. Попробую проникнуть в кладовую и забрать пулемет. С ним и десять человек нам будут не страшны. Прикрывай меня.

Лена кивает, досылает патрон и берет на прицел крыльцо и окно. А я, обходя баню справа и скрываясь за ней, перебежками вплотную приближаюсь к крыльцу. Там я прислушиваюсь. Тихо. Ни голосов, ни шагов. Или пришельцы затаились и ждут, пока мы вернемся, или они уже покинули дом. Скорее всего, первое. С чего бы им так быстро уходить?

Осторожно поднимаюсь на крыльцо и через открытую дверь заглядываю в сени. Там никого. Странно. Лучшего места для засады трудно придумать. Я прикидываю, не стоит ли мне войти в ускоренный ритм, но, поразмыслив, отказываюсь от этой затеи. Слишком уж тяжелый отходняк предстоит после этого. Раз уж наши «гости» такие лопухи, что не оставили никого в сенях, то я, пожалуй, и так с ними справлюсь.

Крадучись, вхожу в сени и первым делом заглядываю в кладовую. Пулемет на месте. Тоже странно. Дверь из сеней в дом также открыта, и из дома не доносится ни единого звука. Осторожно вхожу, держа автомат наготове. Я точно знаю, что у нас нет ни одной скрипучей половицы, а искусством бесшумного шага все хроноагенты владеют в совершенстве.

Тем не менее, когда я, крадучись, вхожу в нашу жилую комнату, высокий человек, стоящий у компьютера спиной ко мне, сразу оборачивается. В руке у него охотничья двустволка. Увидев меня с автоматом в руках, он открывает рот и хочет чтото сказать, но я опережаю его.

– Hands up! – командую я, почемуто поанглийски.

Мужчина быстро и послушно поднимает руки. В правой руке он все еще держит ружье. Странно, в глазах его я не вижу ни страха, ни растерянности. А ведь ствол автомата смотрит прямо на него и «не моргает». Отважный юноша. Редко кто может вести себя так спокойно при таких обстоятельствах.

– Брось оружие! – командую я, ужепорусски. Парень выполняет и эту команду, отбрасывая ружье в сторону.

– Руки за голову, два шага вперед и – кругом! – продолжаю распоряжаться я.

Пока парень послушно выполняет мои требования, открывается дверь в соседнюю комнату, где в свое время жила Наташа.

– Андрей! – слышу я до боли знакомый голос и не верю своим ушам.

Бросаю быстрый взгляд на открывшуюся дверь и чуть не роняю от изумления автомат. Наташка! Она словно не покидала нас. На ней брючный костюм из красной кожи, а на ногах мягкие красные туфельки. Все это ей когдато сотворила Лена. Наташа смотрит на меня и радостно улыбается. А я, обалдев от неожиданности, не могу вымолвить ни слова и держу ее на прицеле автомата, ствол которого последовал за моим взглядом. Парень стоит спиной ко мне и держит руки на затылке.

В этот момент в открытое окно рыбкой влетает Лена. Сделав в воздухе сальто, она на лету ударом ноги валит парня на пол. Приземлившись, Лена падает на колено и берет на прицел Наташу.

– Привет, гости дорогие! С чем пожаловали и откуда?

– Ленка! – визжит Наташа, не трогаясь, однако, с места.

Она прекрасно понимает, что моя подруга сейчас в таком состоянии, что будет стрелять, не задумываясь, по всему, что движется. Несколько секунд Лена молчит, осмысливая ситуацию. Потом швыряет автомат, вскакивает и бросается к Наташе:

– Наташка! Откуда ты взялась? Глазам своим не верю!

Не выпуская из рук автомата, я перешагиваю через поверженного парня и трогаю Наташу за плечо. Нет, это не галлюцинация. Подруги обнимаются и обливаются слезами. Я ставлю автомат на предохранитель и бросаю его на диван.

– Молодой человек, – обращаюсь я к лежащему на полу парню, – вы сами в состоянии встать или вам помочь?

Парень, кряхтя, поднимается. Его здорово перекосило влево. Он морщится и держится за бок. Видимо, Ленка звезданула его от всей души. Женщины не обращают на него ни малейшего внимания, она заняты друг другом. Обнимаются, плачут, обмениваются нечленораздельными возгласами.

– Ты кто такой? – спрашиваю я парня.

– Яковлев Анатолий, – отвечает он, растирая ушибленный бок.

– Как ты сюда попал?

– Наташка привела.

– Я не о том. Как вы с ней вообще сюда проникли?

Анатолий не успевает ответить. Наташа кончает лобызаться с Леной и бросается ко мне. Уткнувшись мокрым от слез лицом мне в плечо, она всхлипывает и быстро выговаривает:

– Андрей! Наконецто мы снова вместе! Мне самой до конца не верилось. Но у нас все получилось!

– Что получилось? Объясни толком, как вы здесь оказались?

Меня решительно останавливает Лена:

– Стоп, Андрей! Так гостей не принимают. По вашему русскому обычаю сначала надо их накормить, напоить, в баньку сводить, а потом уж и с расспросами приставать. Быстро накрывай на стол, а я пока проверю, не сломала ли я Анатолию ребра. Я ведь била не шутя. Ты, Толя, извини, пожалуйста. Я же не знала, кто вы такие.

– Чего уж извиняться, – возражает Анатолий, – все было правильно, мы сами сглупили. Нечего было в дом лезть. Я предлагал не входить и ждать вас у крыльца, а Наташка: «Да ладно тебе! Будь как дома!» Вот тебе и дом! Хорошо еще стрельбу не открыли.

– Да, – качаю я головой, – здесь вам повезло. Ты со своей фузеей недолго бы против нас продержался.

Наташа вспоминает, как мы с Леной разделались с бандой наемников, и испуганно охает. До нее только сейчас дошло, какую глупость она сотворила, сунувшись в дом. А я говорю:

– Лучше всего вам было бы оставаться у перехода. Ты же знаешь, что мы его контролируем. Мы бы быстро вас там нашли, и все обошлось бы без эксцессов.

– Андрей, – оправдывается Наташа, – я же не знала, туда ли мы попали. Надо было убедиться.

– Ну а если бы не туда? Тогда что бы вы делали?

– У меня же есть искатель. Стали бы искать другой переход.

– И что тебе в этот раз искатель показал? – усмехаюсь я.

– Ничего. Перехода здесь нет.

– Вот видишь. А если бы был? Что, сунулись бы в другой переход, из него – в третий и так далее? И заблудились бы навеки в лабиринте переходов, гуляя из Фазы в Фазу. Ты, голубушка, видела только две Фазы: свою и эту. А есть такие, где даже нам с Леной выжить трудно. Вы бы там и десяти минут не продержались. Да что я говорю? Ты же сама все это на мониторе видела.

– Андрей! – возмущенно кричит мне Лена, которая в это время обрабатывает бок Анатолия. – Пошел ты в Схлопку со своими разговорами! Соловья баснями не кормят. Займись, наконец, столом, а я быстро организую ребятам баньку, благо ты ее с утра протопил.

– Ладно, Наташа, потом наговоримся, – соглашаюсь я и начинаю заниматься организацией застолья.

Через полтора часа мы садимся за стол. Анатолий тоже переоделся в сотворенную для него Леной одежду. На нем рубашка цвета хаки военного образца и темносиние, почти фиолетовые, брюки. На столе стоят две бутылки вина, сыр, ветчина, зелень, красная рыба и раки. Венцом всего является жареный гусь с картошкой и яблоками. Утром, когда я ставил гуся в очаг, то размышлял: целого взять или половинку? Что мне тогда подсказало, что потребуется целый? Ветчина была собственного изготовления, гуся я сам подстрелил еще осенью, а раков наловил накануне. Все остальное было изготовлено на синтезаторе.

Эмоции за это время уже поутихли. Гости наши достаточно голодны, и после бани их аппетит нисколько не убавился. Ну а когда мы выпиваем по первой рюмке: «За встречу!», то они при виде обильного стола не могут уже думать ни о чем постороннем. Я еле успеваю разделывать гуся и подкладывать ребятам новые куски. Лена смотрит на них и улыбается, прислушиваясь к треску за ушами.

Наконец мы расправляемся с обедом. Я наливаю еще вина, Лена убирает посуду и ставит на стол чай, кофе, печенье, варенье, мед и прочие заедки. Сделав глоток вина и запив его кофе, я спрашиваю:

– А теперь рассказывайте, как вас сюда занесло? Что, опять от хулиганов бегала?

Наташа смущенно улыбается. Она, конечно, не подозревает, что мы с Леной наблюдали, как она, возвратившись домой, расправилась с группой хулиганов, которые загнали ее в межфазовый переход. За Наташу отвечает Анатолий:

– Как же! Будет она теперь от хулиганов бегать! Они теперь, когда она во дворе появляется, по подъездам прячутся. Здорово вы ее научили! Я в разведке служил, коечто умею. Но вот с ней я справиться не смог. Не могли бы вы и меня научить так же?

– Научим, и не только этому, – обещаю я. – Если, конечно, будешь себя хорошо вести. Но мы отвлеклись. Так каким же ветром вас к нам занесло?

– Никаким не ветром, – отвечает Наташа, – мы пришли по тому самому переходу. Открыли его и пришли.

Лена захлебывается глотком горячего кофе, а я залпом выпиваю бокал вина. Нет, кажется, мы не ослышались. И на шутку это не похоже. Наташа говорит вполне серьезно. Да и от факта не отмахнешься. Вот они, Наташа и Анатолий, сидят с нами за столом.

После минутной паузы, вызванной столь неожиданным заявлением, я осторожно спрашиваю:

– А поподробнее нельзя?

– Почему нельзя? Конечно, можно и поподробнее, – соглашается Наташа. – Толя, расскажи, у тебя это лучше получится.

Когда Наташа вернулась от нас домой, начинает Анатолий, она сразу все ему рассказала. Он, естественно, сначала не поверил, как не поверил бы любой другой человек. Наташа показала ему маяк и искатель переходов, но это его не убедило. Излучение маяка невозможно было обнаружить никакими приборами, так как он производил возмущения только в темпоральном поле. А искатель показывал стороны горизонта, уровень радиации, время и еще чтото. Мало ли какие оригинальные часы мог подарить Наташе ее отец. Убедило Анатолия не это, а те перемены, которые произошли в Наташе за одну ночь. Ведь, с его точки зрения, они расстались только вчера вечером. А Наташа успела основательно загореть (это в конце мая!), да еще и в таких местах, какие у женщин, как правило, отливают молочной белизной. Она откудато узнала такие разделы математики и физики, о которых он, выпускник МВТУ, и понятия не имел. Раньше Наташа умела ездить только на велосипеде, а теперь она смело садилась за руль мотоцикла и автомобиля и даже обмолвилась, что готова пилотировать самолет. А когда подруга продемонстрировала Анатолию свои достижения в боевых единоборствах, он окончательно убедился, что она говорила правду. Анатолий прекрасно знал, что за один день такого уровня достигнуть невозможно.

Когда Наташа поняла, что Анатолий поверил ей, она начала рассказывать ему все, о чем узнала от нас. Анатолий слушал запоем. О таких делах он читал только в фантастических романах, а все это оказалось реальностью. Больше того, рядом с ним был человек, который с этой реальностью соприкоснулся вплотную. Но все рассказы Наташа, как правило, завершала обильными слезами. О чем бы ни говорилось, она. все равно в итоге возвращалась к нам. Дальше следовала фраза: «Если бы ты знал, какие это люди! Я бы ни за что не оставила их, если бы не этот маяк!» После этого Наташа уже не могла сказать ничего более или менее связного.

Беседы с Наташей навели Анатолия на мысль. У него был товарищ. Он закончил МВТУ на четыре года раньше и до последнего времени работал там преподавателем. Полгода назад ему предложили возглавить целевую лабораторию в одном НИИ на Камчатке, и он уехал. Но Анатолий хорошо помнил, что его товарищ вплотную занимался физикой пространства – времени и неоднократно говорил ему, что Параллельные Миры – это не фантастика, а реальность. Причем реальность вполне ощутимая.

Анатолий списался со Степаном Ручкиным, и тот, приехав в отпуск, передал Анатолию свои рабочие тетради: «Раз ты этим заинтересовался, то займись. Мне сейчас все равно не до этого».

– Знаешь, Андрей, – прерывает Анатолия Наташа, – я, когда просмотрела эти тетради, обалдела. Степан там полностью обосновал наличие Параллельных Фаз. И более того, он вплотную подошел к осуществлению прямого перехода между ними. Правда, он подходил к этой проблеме несколько с другой стороны. Не так, как ты мне это объяснял, а совсем подругому.

– Интересно было бы посмотреть его разработки, – задумчиво говорю я.

– Нет проблем, – откликается Анатолий. – Они у меня с собой, я их захватил.

– Зря ты это сделал, – качает головой Лена.

– Почему?

– Видишь ли, Анатолий, это открытие принадлежит вашей Фазе. Теперь оно для нее потеряно. А ведь если бы Ручкин продолжал свою работу, вы бы скоро смогли вступить в Содружество Параллельных Фаз, и ваша цивилизация сделала бы грандиозный рывок вперед.

– А это никуда не уйдет, – возражает Анатолий. – Я сделал фотокопии, а оригинал отправил Степану ценной бандеролью.

– Кстати, – вставляет Наташа, – этой же бандеролью я отправила ему штук тридцать писем для мамы, чтобы он отправлял их ей по одному в месяц. Пусть она думает, что мы там. Я не хочу, чтобы она волновалась.

– Какие предусмотрительные, – качает головой Лена. – Ну, а дальше что было?

Три месяца Анатолий с Наташей изучали работу Степана Ручкина. У Степана не везде сходились концы, оставались пробелы. Эти места в силу своих возможностей заполняла Наташа, прошедшая у нас с Леной краткий курс хронофизики.

Однажды утром Анатолий проснулся с ясной мыслью: переход между Фазами можно открыть. И он даже отчетливо представлял, каким образом это можно сделать. Все оказалось гораздо проще, чем думалось ему вначале. За три дня Анатолий набросал схему установки, открывающей переход, и рассчитал ее параметры. Он постарался сделать установку из узлов и деталей, которые можно было приобрести в свободной продаже. Тем не менее коечто пришлось тайно выносить с предприятия, где он проходил преддипломную практику. Об этом можно было бы написать увлекательную детективную повесть «Находчивый несун и вахтерыразгильдяи».

Несколько раз Анатолий с Наташей собирали установку и испытывали ее. Затем пересчитывали, переделывали и снова испытывали. Наконец, десять дней назад, запущенная на пятнадцать процентов мощности установка произвела заметное воздействие на темпоральное поле в зоне нестабильного участка, где существовал скрытый переход.

– Десять дней назад, говоришь? – уточняю я и прикидываю разность хода времени в Фазах. – Как раз в это время наш искатель выдал сигнал, что темпоральное поле в зоне известного нам перехода нестабильно. Но открытия перехода он не зафиксировал.

– Правильно, – соглашается Анатолий, – переход мы тогда открывать не стали. Мы только испытали установку.

– Понятно. А что было дальше?

– А дальше – все. Наташа оставила подруге маяк. На тот случай, если его обнаружат, оставила ей письмо и карту звездного неба. Мы собрались, приготовились в дорогу, открыли переход и пришли сюда.

– Открыли переход и пришли сюда, – медленно повторяю я.

Несколько минут мы с Леной молча смотрим на молодую пару. Как у них все просто получилось. Взяли и открыли переход! Взяли и пришли сюда! У меня крупнокалиберные мурашки по коже начинают бегать, когда я представляю, куда они могли попасть вместо этой Фазы. А они, похоже, этого не понимают. Вон, сидят и улыбаются, довольные, как трезвые дикобразы!

Я набиваю трубку, достаю из очага тлеющий уголек и раскуриваю ее. Лена вздыхает и качает головой.

– И как вы решились на такое? – спрашивает она.

– И главное, зачем? – добавляю я.

– Как зачем? – удивляется Наташа. – Чтобы вам помочь!

– Помочь? Интересно! – теперь уже удивляюсь я. – Это каким же образом?

– Как это каким? – еще больше удивляется девушка. – У вас какая главная задача? Вырваться отсюда! Вот мы и поможем вам вырваться.

– Понимаю. Вы уже сумели один раз открыть переход, и полагаете, что сможете открыть его еще раз? Не сомневаюсь, сможете, а вместе с нами – тем более. Только вот, куда мы его открывать будем?

– Как это куда? Конечно же, к вам, в НульФазу!

– Интересно, как ты себе это представляешь? – охлаждает Лена возмущающуюся Наташу. – Как это у тебя все просто: взяли и открыли. А знаешь ли ты, подруга моя бесценная, что для того, чтобы открыть переход между двумя Фазами, требуется знать как минимум две вещи? Темпоральные координаты и характеристики обеих Фаз. Ну, координаты и характеристики Фазы Стоуна мы знаем наизусть. А вот что касается этой Фазы, то для нас – это тайна. Мы не знаем ни ее координат, ни характеристик. Строить переход на такой односторонней информации – это все равно что пойти туда, не знаю куда!

– Тогда к нам, – предлагает Анатолий. – К намто мы запросто попадем. Ведь мы уже открыли этот переход один раз. Откроем и в обратном направлении.

– А вот это, Толя, бабушка надвое сказала. То, что вы сумели открыть переход, у вас никто не отнимает. Молодцы! А вот то, что при этом вы попали именно сюда, это – чистая случайность. Все равно, что попасть из пистолета в подброшенную монету. Вам невероятно повезло. Видимо, с момента возвращения Наташи домой на этот переход не производили никаких воздействий, и в них сохранились характеристики этой Фазы. А если бы нет? Куда бы вас занесло? И что бы вы стали делать, если бы попали не сюда, а в другую Фазу?

– Стали бы искать другой переход. У нас же есть Ленин искатель, – не сдается Наташа.

– Наташка, Наташка! – вздыхает Лена. – Ну, ладно, Анатолий просто не в курсе. Но ведь тебето мы рассказывали о том, какие Фазы могут встретиться на пути. Ну, что бы вы стали делать, если бы попали, к примеру, в Мезозой?

– У меня же есть оружие! – возражает Анатолий.

– Этот дробовик – оружие? – изумляется Лена.

– У меня есть десять жаканов.

– Толя, – похлопываю я его по плечу, – на плотоядного динозавра я израсходовал полмагазина вот этого автомата. Только динозавр – это безобидный зверек, по сравнению с летающим чудищем размером со штурмовик, которое мечет в тебя иглы размером с лом. Я, Наташа, рассказывал тебе об этой встрече. Так вот, этого монстра и автомат не брал. Если бы у меня не было с собой «Мухи», ручного портативного гранатомета одноразового действия, быть бы мне пришпиленным этими иглами к земле. Нет, друзья, оснастились вы для путешествия по Фазам несколько легковато, чтобы не сказать легкомысленно. Я уж не говорю о том, что вы могли попасть в Фазу, вообще для жизни человека не пригодную.

– Ну, это – крайний случай, – говорит Лена, – хотя его со счетов тоже сбрасывать не стоит. Все могло получиться проще. Пришлось бы вам до конца дней своих скитаться из Фазы в Фазу. А в какойнибудь из них вы бы простонапросто погибли.

– Вы же не погибли! – возражает Анатолий.

– Не сравнивай, пожалуйста, – говорю я, – мы с Леной всетаки хроноагенты, прошедшие специальную подготовку, и способны выживать и действовать практически в любых условиях. К тому же наши путешествия из Фазы в Фазу были не случайными. Их нам организовывали. Мне – Старый Волк, а Лене – Кора Ляпатч. И они исключали заведомо гибельные для нас Фазы. А вот вас никто не опекал. Вас могло занести куда угодно, даже представить трудно куда. Но одно можно сказать наверняка: сюда вы не попали бы ни в коем случае.

– Это почему же? – недоумевает Наташа.

– А потому, милая, – разъясняю я, – что мы с вами сейчас находимся на секретной личной базе Старого Волка. И он наверняка застраховался от случайных и нежелательных посетителей. Нас с Леной сюда, как я уже говорил, привели намеренно. А вот вас сюда ни за что бы не пустили.

– А как же тогда я к вам попала? – спрашивает Наташа.

– Знаешь, один раз в году и палка стреляет. Ты помнишь, как Старый Волк был поражен, когда тебя увидел? Тебе крупно повезло, что ты попала именно сюда. И условия в Фазе благоприятные, и мы здесь оказались и помогли тебе вернуться домой. Представляешь, где бы ты могла оказаться?

Наташа зябко пожимает плечами.

– Да пусть бы ты оказалась в такой же Фазе, как и та, откуда ты сама родом, но в другой. Догадываешься, чем бы все это кончилось для тебя? Вижу, что нет. Дурдомом! И это в лучшем случае. Но хватит об этом. По вашим лицам я вижу, что вы уже осознали всю, мягко сказать, легкомысленность вашего поступка. Давайте обсудим, что делать дальше. К Старому Волку обращаться бесполезно, он в такие игры дважды играть не будет. Тут даже Кора нам не поможет. Воспроизводить вашу установку и пытаться открыть обратный переход рискованно. Я же говорил, что совершенно неизвестно, куда он приведет.

– Подожди, Андрей! – прерывает меня Наташа. – Я чтото не понимаю. Ты, судя по всему, размышляешь, как вам вернуть нас назад. Но мы сюда пришли не для этого.

Мы пришли помочь вам выбраться отсюда. Уходить, так вместе!

– Куда? Куда уходить, Наташенька? – спрашиваю я. – Предположим, что переход, которым вы прошли, стабилизировался. Предположим, что нам удастся повторить воздействие на него с высокой степенью совпадения, и он откроется именно в вашу Фазу. Дальше что? Что мы будем делать в вашей Фазе? Как объясним свое появление неизвестно откуда вашим компетентным органам? Да кто вы такие? Откуда взялись? Дружина взялась за нагайки… Вот чем все кончится. Это в лучшем случае.

– А в худшем? – интересуется Наташа.

– В худшем? Ты помнишь, о чем предупреждал нас Старый Волк, когда Кора взялась готовить твое возвращение? Он пообещал нам, что если мы попытаемся бежать по этому переходу, он разнесет нас с Леной по разным Фазам. Я склонен верить ему. Он не производит впечатления человека, который в таких случаях бросает слова на ветер. Как только он обнаружит наше отсутствие, в первую очередь он обследует вашу Фазу и непременно нас обнаружит. Ну а остальное – дело техники. Где и когда он устроит нам ловушки, одно Время знает. Но он их непременно устроит. И я окажусь в одной Фазе, а Лена в другой, гденибудь на неведомых задворках пространствавремени, куда Схлопка костей не заносила. И окажемся мы в таких условиях, что об этой своей тюрьме будем вспоминать как о лучших годах жизни.

– Так что же? Вы смирились со своим положением и намерены остаться здесь навсегда? – недоверчиво спрашивает Наташа.

– Отнюдь не смирились и отнюдь не намерены. Мы ищем выход отсюда и найдем его. Но в вашу Фазу мы не пойдем, и я уже объяснил, почему. В нашу Фазу для нас сейчас тоже дороги нет, об этом также говорилось. Нам остается только один путь. Но вам с нами не по пути. Вам – направо, а нам, извините, налево. Поэтому сначала мы подумаем, как вернуть вас домой.

– Нет! Это исключено! – заявляет Наташа. – Мы пришли к вам и пойдем вместе с вами, куда бы вы ни направились. Мы тоже решили стать хроноагентами, как и вы. Скажи, Толя!

– Нет, Ленок, ты только посмотри на них! Они решили стать хроноагентами, и весь сказ! Наташенька, ведь мы объясняли тебе, кто такие хроноагенты. Это люди без роду и племени. У нас нет ни Родины, ни флага. Вся наша семья, все наши родные и друзья – это небольшой коллектив нашего Сектора. Мы же говорили тебе про Хронокодекс! Никогда и ни под каким видом хроноагент не может вернуться в ту Фазу, в которой он жил. Вы об этом подумали?

– Подумали. Мы готовы к этому, – твердо говорит Наташа.

– К этому вы, может быть, и готовы, – вздыхает Лена, – а вот ко всему остальному вряд ли. Работа хроноагента сложная, тяжелая и опасная. К тому же она крайне ответственная и напряженная. Хроноагентами не рождаются, ими становятся. Становятся в результате длительной и серьезной подготовки. А без этой подготовки хроноагента в реальную Фазу выпускать нельзя. Это будет преступление.

– Но вы же занимались со мной и многому меня научили, – возражает Наташа.

– Ну, не слишком уж многому мы тебя научили, – с сожалением говорит Лена. – Что мы могли сделать вдвоем за эти несколько месяцев? Программа подготовки хроноагента в условиях НульФазы занимает от года и больше. Пусть даже мы сумеем в наших условиях воспроизвести ее. Это само по себе невозможно, но допустим. Все равно мы в любом случае не сможем осуществить здесь важнейший компонент программы: моральнопсихологическую подготовку, МПП. А без нее хроноагент – не хроноагент, а жалкий любитель острых ощущений.

Наташа сникает, Анатолий тоже молчит. Но по их лицам ясно видно, что мы их не убедили, и что решения своего они менять не собираются. Видит это и Лена, поэтому она вдруг говорит:

– Ладно, все это – сотрясение воздуха. Раз уж вы здесь оказались, это – свершившийся факт, и от него не отмахнешься. Конечно, рисковать и открывать самостоятельно обратный переход ни в коем случае нельзя. Мы не знаем достоверно, куда он откроется. Этим все сказано. Остаются два варианта. Андрей, расскажи им, к чему мы готовимся.

Я раскуриваю трубку и обстоятельно рассказываю молодым людям о таинственной третьей силе, одинаково враждебной как нам, так и ЧВП. Рассказываю о неожиданном визите того, кого мы знали как святого Мога. О том разговоре, который у нас с ним состоялся. О его таинственном исчезновении.

– Все это было, Наташа, до твоего появления у нас. Ты знаешь, что было дальше. Этот деятель перебросил сюда банду наемников, чтобы они ликвидировали нас и уничтожили эту базу. Чем все кончилось, ты тоже знаешь. Впрочем, ты сама принимала в этом участие. Ты наверняка помнишь, как я тщательно исследовал участок, на котором исчез этот деятель. Сейчас я вплотную приблизился к разгадке этого перехода. А может быть, работа вашего товарища Ручкина поможет мне найти окончательное решение. Лена все это время по другим Фазам искала следы деятельности третьей силы. Вы спросите: к чему все это? Понимаете, раз мы не можем сами вернуться к своим, мы решили начать самостоятельную работу. Мы уже убедились, что Старый Волк прав. Эта третья сила весьма и весьма опасна. Мы с Леной решили не сидеть у моря и ждать погоды, а пойти на разведку. То есть открыть переход, по которому ушел отсюда этот деятель, и пойти вслед за ним. Если нам суждено когданибудь вернуться в НульФазу, мы вернемся не с пустыми руками. Но куда мы попадем, когда пройдем этим переходом, какие там условия, сможем ли мы там действовать или просто существовать, мы даже представить не в состоянии. Там могут быть совсем иные пространственновременные концепции, там могут действовать иные физические законы, там может быть иная геометрия Мира. Мы ничего об этом не знаем. Тем не менее мы готовы пойти туда.

– Подожди, Андрей! – Наташа вскакивает. – А маяк? Что если его обнаружат, найдут эту Фазу, а вас уже здесь не будет?

– Наташа, сколько времени прошло в твоей Фазе с того момента, как ты в нее вернулась?

– Около года.

– Вот видишь, это – наглядная иллюстрация понятия бесконечного множества параллельных Фаз. Может пройти еще не год и не два, а десяток лет, прежде чем будет обнаружен этот маяк. Что ж, нам смириться и оставаться здесь, как ты сама сказала? Нет. Перед нами стоит задача, и мы ее намерены решить любой ценой. Это наша работа. Теперь, что касается вас. Брать вас с собой мы не имеем права. Я уже объяснил, почему. Мы ничего не знаем об этой третьей силе. Не знаем, какие условия для них естественные и благоприятные. Они вполне могут оказаться гибельными для обычного человека. А если даже и не так, то мы ничего не знаем о том, куда нас этот путь приведет, есть ли оттуда выход? Повторяю, мы – хроноагенты, и это – наша работа. Вы – совсем другое дело.

– Но я не вижу альтернативы, – говорит Анатолий.

– Тем не менее она есть. Вам лучше всего будет остаться здесь… Подождите, не возражайте! В этом случае возможны два варианта. Либо вас найдут наши, через маяк, и помогут выбраться отсюда. Либо мы выберемся из логова третьей силы, и тогда мы вас сами отсюда выведем. Несмотря на вашу готовность протестовать, я всетаки настоятельно рекомендую вам остаться здесь. Поймите, мы с Леной, решившись на этот шаг, крупно рискуем. Вы же в этом случае рискуете на порядок выше. У нас там будет мало шансов, у вас их не будет вообще. Давайте не будем сейчас спорить. Оцените и взвесьте как следует все, что я вам сказал. Утром скажете о своем решении. Но, умоляю, не торопитесь и оцените правильно свои возможности. Если вы примете решение идти с нами, вы поставите нас в весьма затруднительное положение. Одно дело – рисковать собой, и совсем иное – рисковать при этом другими. Давайте разойдемся и хорошо подумаем. Нам с Леной тоже есть над чем поразмыслить. Время уже позднее. Утром соберемся вновь и примем трезвое решение.

Когда мы остаемся одни, Лена спрашивает меня, глядя на тлеющие в очаге угли:

– Ты все хорошо сказал, Андрей. Но что ты будешь делать завтра, когда они примут то или иное решение?

Я молча смотрю на свою подругу и прекрасно понимаю, к чему она клонит и что имеет в виду. Но однозначного ответа на ее вопрос у меня, разумеется, нет. А Лена, выдержав паузу, продолжает:

– Ты вздохнешь свободно, если они решат остаться здесь?

Я опять молчу.

Тогда Лена подъезжает с другой стороны:

– Значит, ты с легким сердцем поведешь их за собой?

– Слушай, Ленка! – не выдерживаю я. – Хватит испытывать на мне свое искусство психолога. И в том, и в другом случае я скрипну зубами. Но будет так, как они решат.

– Значит, – не унимается моя подруга, – хроноагент экстракласса, бакалавр бета11 Коршунов перекладывает ответственнейшее решение на плечи желторотых неоперившихся юнцов?

– Сдаюсь! Сдаюсь и преклоняюсь. Раз ты у нас выдающийся психолог, то я прошу у тебя совета. Что делать, Ленок?

– Знаешь, Андрюша, я тщательным образом взвесила все «за» и «против».

– И что решила?

– А то, что ты зря передо мной преклоняешься. Лучшего решения, чем твое, я все равно не нахожу.


ГЛАВА 3


Нешто я да не пойму
При моемто при уму?..
Чай, не лаптем щи хлебаю,
Сображаю что к чему.
Л. Филатов

Утром Лена, как обычно, прямо из постели бежит к реке, лишь недавно освободившейся ото льда. Я успеваю заметить, что сегодня она, вопреки обыкновению, предварительно натянула шорты, а не побежала в чем мать родила. И то верно. Всетаки у нас гости.

Сам я не разделяю Ленкиного удовольствия плескаться в ледяной воде. Не понимаю я, какую радость можно при этом испытывать. Ленка посмеивается надо мной и говорит, что в бочке, стоящей у крыльца, вода холоднее, чем в реке. Пусть так. Но мне, честно признаться, лень каждое утро бегать на берег.

Когда я, проломив ледок, намерзший за ночь, умываюсь из бочки, мимо меня с крыльца сбегает Наташа. Она тоже в белых шортах, но дополнила свой «гардероб» белой майкой и красными тапочкамичешками. Всетаки она не Ленка, для нее еще холодновато.

Вернувшись в дом, я развожу огонь в очаге, ставлю кофейник и занимаюсь завтраком. А на поляне женщины уже занимаются гимнастикой. Мне это не в диковинку, а вот на Анатолия, вышедшего из комнаты, это зрелище производит ошеломляющее впечатление. Он замер, разинув рот, и только покачивает головой. А на солнечной поляне две молодые женщины то замирают в невообразимых позах (то ли змеи, то ли кошки, но только не люди!), то совершают головокружительные прыжки (вотвот шеи себе свернут). Наташе до Лены еще далековато, но на Анатолия ее упражнения действуют сногсшибательно.

– Нравится? – спрашиваю я, подойдя сзади.

– Ничего себе! – бормочет он. – А ято думал, куда это она в такую рань выскочила налегке? Я и не подозревал, что она так умеет.

– А это ее Лена научила, когда она жила у нас. Это еще что! Ты бы посмотрел, как она фехтует!

– Тоже ваша работа?

– А чья же еще? Ведь мы с ней занимались здесь по полной программе подготовки хроноагента.

Женщины тем временем заканчивают свои упражнения и снова бегут к реке.

– Иди, умывайся, – отсылаю я Анатолия. – Если к завтраку опоздаешь, ничего тебе не достанется, кроме кофе. У них после такой гимнастики аппетит зверский будет.

И точно. Через несколько минут Наташа с Леной возвращаются. Их вторжение подобно небольшому урагану. Наташа проскакивает в свою комнату, а Лена быстро снимает шорты и натягивает белый свободный комбинезон из бархатистой ткани с серебряной цепью вместо пояса. На ноги она надевает белые чешки.

– Ну, дорогой, мы проголодались, – заявляет она, распуская увязанные волосы, – быстро накрывай на стол.

Когда Анатолий возвращается, за столом сидит уже и Наташа. Она в таком же комбинезоне, только голубого цвета. Когда Ленка успела его сотворить? Наверное, ночью. Обе женщины за обе щеки уписывают завтрак.

– Садись скорее к столу, – говорю я. – Я же предупреждал, что они прибегут голодными и все подметут.

Анатолий присаживается к столу, но, вместо того чтобы есть, с изумлением разглядывает расставленные блюда.

– Чтото не так? – интересуется Лена.

– Нет, почему же, все так. Только мне непонятно одно. Я еще вчера хотел об этом спросить. Вот мясо, рыба, картошка, хлеб, мед – это понятно. Но откуда у вас в это время года зеленый лук, свежие помидоры, перец? А это откуда взялось? – Он показывает на сыр и масло. – Наташа говорила, что у вас здесь есть курятник, но о коровнике не упоминала. И уж совсем непонятно, откуда вы берете кофе и вино. Ни кофе, ни виноград здесь расти не могут.

Мы переглядываемся и улыбаемся. Я спрашиваю:

– А разве Наташа не рассказывала тебе о синтезаторе?

– Рассказыватьто рассказывала, только я ничего не понял и, откровенно говоря, не поверил. Слишком уж фантастично это звучало.

– Глянька, Ленок! – говорю я. – Множество Параллельных Фаз и переходы между ними – это не фантастика, а рядовой синтезатор – фантастика, в которую невозможно поверить!

– Хм! Уж кто бы говорил об этом, друг мой, но только не ты. Вспомни, как ты осваивал этот рядовой агрегат. Кстати, я, помоему, еще не рассказывала Наташе об этом. Тебе, Толя, тоже будет полезно послушать, поскольку в любом случае вам эту технику надо осваивать. А ты, милый, не делай страшного лица, не подмигивай так старательно и не маши рукой. Я все равно расскажу об этом все как было и, может быть, еще и от себя добавлю.

Так вот, синтезатор – система необычайно тонкая. Он очень чутко воспринимает биотоки оператора, и качество создаваемого предмета напрямую зависит от полноты и яркости представления о нем того, кто творит. Здесь нельзя ни в коем случае отвлекаться. Синтезатор уловит малейшие нюансы и выдаст такое, что не полезет ни в какие ворота, даже в футбольные. Поэтому осваивать его надо, идя от простого к сложному. Иначе можно запросто сотворить чашку ароматного и вкусного кофе со стрихнином, если допустить о стрихнине хотя бы мимолетную мысль. Мой же драгоценный друг, увидев, как я играючи творю на синтезаторе предметы одежды и туалета, а также кофе, бутерброды, пирожные, завтраки и тому подобное, решил, что он тоже сможет с этим справиться.

Както раз я украла у нашего шефа, Магистра Леруа, бутылку «Столичной». Кстати, Магистр делает ее на таком уровне, что ему самый прославленный ликероводочный завод позавидует. Значит, принесла я краденую водку к присутствующему здесь Андрюше Коршунову. Это, кстати, было, если не ошибаюсь, в первый месяц его пребывания у нас. Он решил не оставаться в долгу и организовать соответствующую закусь. Вместо того чтобы вызвать соленые огурцы или селедочку по линии доставки, мой ненаглядный и отважный Андрюшенька решил сотворить огурчики на синтезаторе. Он очень старался, и огурчики у него получились калиброванные, аккуратные, все в пупырышках. Но вот как они хрустели на зубах и каковы были под водку, мы с ним так и не распробовали. Просто не решились. Огурчики были рыжего цвета и имели ярко выраженный запах исландской селедки.

Любой здравомыслящий человек на этом бы и остановился. Но не таков был кандидат в хроноагенты экстракласса Андрей Коршунов! Таких людей трудности не только не останавливают, но побуждают к дальнейшим действиям. Огурцы не получились, сказал он себе, раз они вышли рыжими, сделаем соленые рыжики. И представьте себе, сделал. Рыжики получились изумительно рыжими, как лисий хвост. Но, увы, попробовать их нам тоже не удалось. Они имели такой же изумительный, как и цвет, лисий запах…

Минуты две никто не в состоянии произнести ни слова. Наконец Наташа, спрашивает:

– А дальше что было?

– Ничего. Дальше мы выпили эту водку под каспийскую селедочку с луком. Я заказала ее по линии доставки. Насмотревшись на его творения, я уже не рискнула подходить к синтезатору. Но все это были только цветочки… Кстати, о цветочках! Однажды он сотворил мне букет лилий с непревзойденным трупным ароматом. А еще както раз…

– Может быть, хватит? – умоляюще прошу я.

– Иди ты в Схлопку! Я еще не рассказала им о том великолепном кофе, которым ты меня угощал.

– Ну, здесь ты оказалась на высоте и сыграла превосходно!

– Еще бы! Вы бы видели, как он лопался от гордости, когда вынул из камеры две чашки черного как гудрон, дымящегося кофе! Нет, вы не в состоянии представить, как он был самоуверен! Он не попробовал, даже не понюхал!

Он так галантно преподнес мне чашку, что я не удержалась взяла ее и понюхала сама. К кофейному аромату явно чтото примешивалось и даже доминировало в нем. Я понюхала еще раз и поняла. Это был превосходный аромат высококачественных чернил! Подождите смеяться, это еще не все. Я осторожно пригубила, все поняла, и тут мне захотелось наказать моего самоуверенного Андрюшу…

– Стоп! Дальше расскажу я. Она блаженно улыбнулась, зажмурилась, посмаковала и устроилась в кресле поудобнее, вытянув ноги к камину. Весь ее вид говорил, что сейчас она будет наслаждаться и растягивать удовольствие. Я поспешно устроился в соседнем кресле, взял свою чашку и сделал приличный глоток. Это был рыбий жир!.. Ну, что? Отсмеялись? – продолжил я, выдержав паузу. – Знаете, мне до сих пор непонятно, почему получился рыбий жир? Если с огурцами и рыжиками все более или менее ясно, то здесь я был шокирован. Что общего у кофе и рыбьего жира? Вообще, когда работаешь на синтезаторе, надо быть предельно собранным, иначе можно получить такое! Примерно в то же время я решил сотворить пельмени. Я долго настраивался, вспоминал, как моя мама делала фарш… И тут мне вдруг вспомнилось, какое замечательное клубничное варенье она варила. В итоге у меня получились пельмени с фаршем, напоминающим по консистенции жеваную бумагу пополам с ватой, зато со вкусом клубничного варенья. Но запах у них был как у настоящих пельменей! Я даже полил их майонезом и посыпал перчиком. После первой пробы я хотел отправить это творение в утилизатор, но тут принесло Ленку. Я засмущался и добросовестно все сжевал.

– Да так смачно, что я сразу поняла: здесь чтото не то. Если бы пельмени у него получились, он обязательно похвастался бы и угостил меня. Но ты забыл о пиве, которым ты их запивал.

– Ах, да! Там было еще и пиво. Густая пена, полное отсутствие запаха и вкус наподобие чая, заваренного не менее чем пятый раз на одной и той же заварке.

– Тогда получается, что синтезатор предназначен только для избранных натур, – говорит Анатолий, вытерев выступившие от смеха слезы. – Я не понимаю, как можно в мельчайших деталях представить даже самую простейшую вещь.

– А это не требуется. И у нас, и здесь у каждого синтезатора есть чтото вроде каталога с кодами, по которым задается определенная, довольно жесткая программа. А в рамках этой программы ты волен импровизировать как хочешь. Вот, к примеру, я вижу, ты сидишь босой, и никакой обуви, кроме той, в которой ты сюда пришел, у тебя нет. Сейчас я сделаю тебе тапочки для домашнего пользования и спортивных тренингов. – Лена встает и подходит к синтезатору. – Я выбираю раздел «Обувь», нахожу подраздел «Спортивная», настраиваюсь дальше и выбираю модель. Если ее здесь нет, то я могу ее предварительно смоделировать, но она есть. Дальше я задаю цвет и размер, – Лена кладет ладонь на датчик, – и готово! Прошу.

Лена достает из камеры синтезатора синие тапочкичешки. Но и здесь она остается верна себе. Тапочки получились с перламутровым отливом. Анатолий недоверчиво вертит их в руках, рассматривает, обнюхивает и чуть ли не пробует на зуб. Потом надевает их и говорит:

– Спасибо.

– Не за что. А если бы я не настроила синтезатор, то у меня сейчас могли бы получиться не тапочки, а пирожки или патроны для автомата. Но обязательно синего цвета и твоего размера.

– Ну, это мне понятно, – задумчиво говорит Анатолий, глядя на свои тапочки. – Как вы это делаете, ясно. А вот как он, – Анатолий показывает на синтезатор, – это делает? Вот вопрос.

Мы с Леной переглядываемся и улыбаемся. В самом деле, как? Я, к примеру, никогда не забивал себе этим голову и воспринимал синтезатор как удобный инструмент. Впрочем, также я относился и к Нультранспортировке, НульТ. Мне объяснили принцип, и ладно. Были проблемы и поважнее и посложнее. Но как объяснить это Анатолию? Эту проблему берется разрешить Лена:

– Знаешь, Толя, не стремись объять необъятное. Если ты решил стать хроноагентом, то в Реальных Фазах тебе часто придется сталкиваться с разными непонятными вещами и пользоваться ими. Если всякий раз ты будешь ломать голову над вопросом, как эта штука действует, тебе придется забыть о работе, и польза от тебя будет нулевая.

– Вы хотите сказать, что не имеете представления о принципах его работы?

– Почему же? О принципах имеем. Он работает и синтезирует предметы на субатомном уровне. В нем осуществляется ядерный синтез.

– То есть, – удивленно смотрит Анатолий на синтезатор, – он представляет собой термоядерный реактор?

– Только не термо! – возражает Лена. – Это в вашем представлении ядерный синтез связан со звездными температурами. Та высокоразвитая Фаза, которая подарила НульФазе при ее основании синтезатор, благополучно миновала варварский способ применения ядерной энергии, связанный со сверхвысокими температурами.

– Возможно. Но, – не сдается Анатолий, – я не понимаю, как можно пользоваться чемто, не зная, как это работает.

– Очень просто. Разве в твоей Фазе все имеют представление о том, как работает телевизор? Но тем не менее он имеется в каждой квартире. Ты скажешь, что это – обыватели, слепые потребители и тому подобное. Тогда ответь мне: из чего делается хлеб, и как он делается? Не скажешь, так как не знаешь. Но ты же ешь его! А порох? Попробуй самостоятельно его изготовить и снарядить патроны. Ты ездил в метро. А сможешь сам провести поезд? Сможешь управлять морским судном? Нет, Толя, еще раз говорю: не пытайся объять необъятное. Если тебе даны удобные приспособления, пользуйся ими и не задумывайся. У каждого своя работа. Кстати, нам, хроноагентам, надо уметь управлять судами: и морскими и звездными; водить и танки, и подводные лодки; летать и на самолетах, и на драконах. Объем информации, который мы должны усвоить, колоссальный. Есть ли у нас время разбираться в таких деталях, как принцип работы синтезатора? Мы им пользуемся, как ты используешь стиральную машину, пылесос, калькулятор. Это – обычная бытовая техника… – Лена неожиданно замолкает, потом говорит: – Только здесь мне неясно одно. У нас все синтезаторы были объединены в сеть и связаны с центральным компьютером. А здесь? Я думаю, здесь есть скрытый канал связи с базой ЧВП. Иначе остается предположить, что весь колоссальный объем информации, – Лена с сомнением смотрит на синтезатор, – хранится в этой тумбочке. Ну а чтобы закончить разговор на эту тему, я на вечер заказываю Андрею его фирменные пельмени, которые он сотворит нам на синтезаторе.

– Вкусные, как клубничное варенье? – ехидно спрашивает Наташа.

– Попробуете сами, потом скажете. Андрей, а может быть, ты и щучку свою сотворишь?

– Нет уж, подруга! Не хватало еще творить на синтезаторе то, что и здесь раздобыть можно. Щука будет завтра. Мы с Анатолием на заре со спиннингами прогуляемся, и на обед будет запеченная щука.

– Идет, – соглашается Лена. – Сегодня – пельмени, завтра – щука. Мы тут, ребята, аскетов из себя не изображаем. Но чтото мы говорим все о чемто несущественном. Давайте о главном. Что вы решили?

– Мы идем с вами, – быстро отвечает Анатолий. Они с Наташей обмениваются взглядами. Молодая пара явно готова к тому, что мы сейчас начнем убеждать их, отговаривать. Но пауза затягивается. Я начинаю набивать и раскуривать трубку. Лена спокойно убирает со стола лишнюю посуду и наливает всем по чашечке кофе. И только покончив с этими делами, она будничным тоном спрашивает:

– Это решение вы приняли, взвесив все обстоятельства, в здравом уме и трезвом рассудке?

– Да, – твердо отвечает Наташа.

Она прищуривается и готовится отбивать наши атаки. Но Лена отпивает глоток кофе и спокойно говорит мне:

– Тогда сегодня все дела – побоку. Займемся составлением программы.

– Какой программы? – интересуется Анатолий.

– Программы вашей подготовки. Раз уж вы решили разделить нашу судьбу, то мы должны сделать все, чтобы нам не пришлось расстаться с вами при первом же осложнении, которое может встретиться на нашем пути.

– Вы что, считаете нас детьми? – пытается обидеться Анатолий, не обращая внимания на Наташу, которая дергает его за рукав. – Я отслужил в армии, был в роте разведки. С Наташей вы занимались почти полгода. Какая еще нужна подготовка?

– Самая тщательная, Толя, – отвечаю я. – Извини, но два года твоей службы в армии не дают нам оснований считать тебя готовым к той сложной и опасной работе, какая нам предстоит. Пойми правильно, если мы пойдем прямо сейчас, то нам придется там не работать, а опекать вас. Вместо того чтобы быть спокойными за свой тыл, мы будем вынуждены постоянно оглядываться на вас и беспокоиться за ваши жизни. И не возражай, – добавляю я, заметив, что Анатолий открыл рот. – Я могу, не откладывая в долгий ящик, показать тебе коечто. После этого у тебя уже не будет возражений.

– Решено, – подводит итог Лена, – сегодня составляем программу. С завтрашнего дня приступаем к занятиям. Параллельно работаем над открытием перехода. Но даже если мы и сумеем открыть его через пару дней, мы туда не сунемся, пока вы не сдадите нам все зачеты и экзамены по программе. Предупреждаю, программа будет тяжелая, а экзамены – очень строгими. Есть возражения? Если есть, то переход будем осуществлять не туда, куда ушел Мог, а в вашу Фазу. Раз вы здесь оставаться не желаете, пойдете домой. Ну, так есть возражения?

– Нет! – хором отвечают Наташа и Анатолий.

– В таком случае, до вечера можете быть свободны. А мы с Андреем займемся вашей программой. Кстати, Наташа, на компьютер не целься, мы его сейчас займем.

– В кладовой есть удочки и спиннинги. Рыба здесь водится в изобилии. Обеспечьте на обед уху и пару щук к завтрашнему ужину, – предлагаю я.

Наташа с Анатолием, не говоря ни слова, встают изза стола, собирают грязную посуду и уносят ее во двор, к бадье с водой. Мы с Леной быстро прибираемся и садимся за работу.

Задача перед нами стоит сложная. Надо суметь, не имея ни соответствующей базы, ни доступа к информационной сети, подготовить двух хроноагентов как минимум на третий класс. Правда, у нас уже есть опыт работы с Наташей. Но ведь тогда мы не ставили цель сделать из нее настоящего хроноагента. Мы рассчитывали отправить ее домой, а если не получится, то когданибудь забрать с собой в НульФазу. В этом случае занятия с ней можно было расценить только как подготовительный этап, не более. А сейчас надо готовить ребят всерьез.

В конце концов мы решаем до минимума сократить теоретическую подготовку. Я предлагаю ознакомить их только с самыми необходимыми понятиями хронофизики и темпоральной математики. Вряд ли им придется решать системы уравнений и рассчитывать последствия открытия межфазовых переходов до тех пор, пока мы не доберемся до НульФазы. Тем более ни к чему им сравнительная история. Им уж никак не придется в ближайшее время планировать и моделировать операции и воздействия.

– Но вот хроноэтику и сравнительную юриспруденцию им необходимо дать в полном объеме, – заявляет Лена.

– А ты хорошо их помнишь, чтобы дать в полном объеме? – спрашиваю я с сомнением.

– Неа, – честно признается Лена. – Я думала, что ты их хорошо помнишь.

– Тоже мне, нашла специалиста, – усмехаюсь я невесело. – Ладно, вместе вспоминать будем.

Сократив до предела теоретическую подготовку, мы решаем как можно больше времени уделить физической, технической, психологической подготовке и аутотренингу. Хорошо, что в свое время я разработал и смоделировал для Наташи различные тренажеры на компьютере. Теперь это значительно упростит задачу.

Наконец мы добираемся до завершающего этапа. И тут упираемся в тупик. Как в этих условиях организовать курс моральнопсихологической подготовки (МПП)? А без нее хроноагент – не хроноагент, а хуже, чем приготовишка. Брать с собой в неизвестность двух людей, которые могут, не дай Время, хлопнуться в обморок при виде того, как с живого человека сдирают кожу или сажают его на кол? Или с ними случится истерика, когда они увидят, как аборигены поглощают живьем дождевых червей или личинки колорадского жука… А если мы, чем Схлопка не шутит, пока Время спит, попадем вдруг в древнюю подземную тюрьму, где нет даже ямы для отхожего места? Там и есть, и пить, и спать, и оправляться придется где попало. Тогда, вместо того чтобы ломать голову, как оттуда выбраться, нам с Леной придется ежеминутно приводить в чувство новоиспеченных хроноагентов. Я уже не говорю о таких невинных забавах, как гладиаторские бои, разнузданные сексуальные оргии, массовое истребление пленных, взятие городов и поселков с всеобщей резней и изнасилованием.

Любой хроноагент, прошедший курс МПП, в таких ситуациях будет вести себя адекватно. А как поведут себя Наташа с Анатолием, одно Время знает. Но даже все, что я себе сейчас представил, – детские мультики по сравнению с тем, в какие передряги можно попасть в гораздо более поздние времена. Гетто, лагеря смерти, ядерные бомбардировки, звездные войны, экологические катастрофы… Древнему Миру и Средневековью такие увеселения и не снились. Даже у автора Апокалипсиса на это не хватило фантазии. А уж онто старался изо всех сил…

За такими невеселыми размышлениями нас застают Наташа с Анатолием, вернувшиеся с рыбалки.

– О чем это вы так крепко задумались? – интересуется Наташа, обиженная, что я даже не пытаюсь оценить их успехи.

– Да вот, подруга, кумекаем, каким образом организовать для вас здесь курс МПП.

– И чтонибудь получается?

– Ничего путного. Здесь это организовать невозможно.

– Значит, придется обойтись без него, – подает голос Анатолий.

– Вот как? – живо реагирует Лена. – Обойтись без него? Хроноагент, не прошедший курса МПП, – это хуже, чем слепой художник, глухой музыкант и безрукий скульптор.

– Даже так? – удивляется Анатолий. – А почему вы придаете этому курсу такое большое значение?

Я коротко излагаю ему те невеселые мысли, что копошились в моей голове перед их возвращением с рыбалки. Анатолий внимательно выслушивает и постепенно мрачнеет. Чем дальше, тем больше. Видимо, мои слова открывают перед ним такую сторону деятельности хроноагентов, о которой он не подозревал. Мне кажется, если бы он раньше знал об этом, вряд ли бы так легко принял это решение.

– Понимаешь, Толя, тебя можно многому научить, натренировать. Но здесь не помогут никакая учеба и никакие тренировки. В НульФазе существует специально разработанная методика, соответствующее оборудование и тренажеры. Вот сейчас мы с Леной и ломаем головы, как нам обойтись своими силами и подручными средствами. Потому как пускаться с вами в опасное путешествие по Фазам, пока вы не пройдете курс МПП, нельзя.

– Андрей! Ты только глянь, что они принесли! – Лена внезапно меняет тему разговора. – Я не смогу ждать до завтра, слюной захлебнусь! Обед будет роскошным. На первое – уха, на второе – твое фирменное блюдо: запеченная щука. Вы знаете, когда он оказался в НульФазе, то первое, что он сделал, – угостил меня такой щукой. Тем самым он окончательно завоевал меня и побудил утвердиться в своем выборе.

– Угу. Она меня за щуку полюбила, а я ее – за восхищенье ей…

Дружный смех прерывает мою глубокомысленную реплику. Столь резкая перемена темы говорит мне, что моя подруга уже нашла решение проблемы. Меня это весьма интересует, но Лена уже распоряжается подготовкой к обеду. Анатолия она отправляет в погреб за картошкой и в кладовую за луком и специями. Сама она вместе с Наташей отправляется чистить рыбу.

– Ну, а ты, друг мой, сам знаешь, что надо делать. Смотри, не ударь в грязь лицом, умывать не буду! – наказывает она.

Ясно, что решение у нее уже есть, но она не спешит говорить о нем. Хочет предварительно обмозговать за бытовыми делами. Что ж, она – психолог, ей и МПП в руки. В конце концов, это ее епархия.

Обед вышел на славу. Наташа с Анатолием уписывают уху и щуку за обе щеки и только изредка мычат от восторга. Единственное сожаление высказывает Лена:

– Жаль, Андрей, что ты не Магистр.

– Почему?

– Сотворил бы бутылочку. Такую уху и такую рыбку употреблять без водки – смертный грех!

Анатолий только кивает в знак согласия. Говорить он не может, рот занят. После обеда женщины уносят посуду, а мы с Анатолием закуриваем, и он спрашивает:

– Андрей, поясни мне, пожалуйста, еще раз: в чем всетаки смысл этой самой МПП? Почему вы придаете ей такое значение? Не знаю, как у Наташи, а у меня нервы крепкие. Ручаюсь.

– Я и не сомневаюсь. Не сомневаюсь в этом плане ни в тебе, ни в Наташе. Но дело в том, Толя, что для того, чтобы быть хроноагентом, это условие необходимое, но далеко не достаточное. Вижу, ты не до конца это понимаешь. Поясню на примере. Представь, что ты сидишь в театральной ложе, слушаешь Россини, Чайковского или Верди. Стенки между ложами достаточно тонкие, можно сказать, символические. И ты слышишь, как в соседней ложе какойто пресыщенный набоб покупает у обезумевшей от голода многодетной матери ее восьмидевятилетнюю дочь. Сделка состоялась. Женщина, рассыпаясь в благодарностях, побежала кормить оставшихся детишек, а набоб тут же приступает к делу. Ты слышишь детский плач, жалобные лепетанья, крики страха, боли и отвращения, довольный смех набоба. И все это в сопровождении прекрасной музыки… Можешь не говорить мне, что ты сделаешь, вижу по твоему лицу и кулакам. Но сделать надо будет не это, а вот что. Надо будет дождаться антракта и зайти в ту самую ложу, откуда доносились возмутившие тебя звуки. Там надо будет сделать вид, что ты не замечаешь съежившуюся в углу в комочек, закутавшуюся в шаль, дрожащую девочку. Надо будет приветливо поздороваться с набобом, даже пожать ему руку и улыбнуться. Затем поговорить с ним о музыке, еще о чемнибудь отвлеченном и договориться о встрече завтра вечером в ресторане. Сможешь так сделать? Вряд ли. А надо. И это я описал тебе еще одну из самых безобидных ситуаций, в каких мне приходилось действовать. Понимаешь теперь, что хроноагенту мало иметь крепкие нервы? Ему надо научиться принимать жизнь той Фазы, где ему приходится работать, как нечто само собой разумеющееся, обыденное, не достойное особого внимания. Надо научиться самому жить этой жизнью. Никто не заставляет тебя покупать девочек и насиловать их в театральных ложах под классическую музыку, но при этом не следует делать страшные глаза и хвататься за оружие, если тебе это предложат. Я уже не говорю о том, что иногда приходится делать самому. Я доходчиво объяснил? – Вполне.

Анатолий выглядит потрясенным. О такой стороне работы хроноагента он, видимо, и не догадывался. Ничего не поделаешь, у нас, как и в любой другой работе, присутствует не только романтика, но и достаточно теневых сторон. В том числе и много грязи, в которой приходится купаться, оставляя незапятнанным свое белоснежное оперение. А если ему рассказать о рутине? Когда несколько дней рассчитываешь операцию, моделируешь воздействие, и ничего не получается изза какогото камешка в ботинке? Он, пожалуй, окончательно разочаруется в своем выборе. Я похлопываю Анатолия по плечу.

– Ну, вот и хорошо, что понял. Давай закроем эту тему и с завтрашнего дня приступим к работе. Лена, как я понял, уже чтото придумала для вас в этом плане. Она – женщина толковая.

Я собирался было уйти по делам, но Анатолий останавливает меня:

– Андрей, чтобы закрыть эту тему, еще один вопрос. Наташа рассказывала мне, что свою работу хроноагента ты начал еще в сорок первом году, на войне. И попал ты туда без всякой подготовки, а уж тем более без МПП. Как же ты справился?

– Ну, Толя, ты сравнил! – смеюсь я. – Это же совершенно разные вещи. И ты, если бы попал в такую ситуацию, не ударил бы в грязь лицом. Я в этом не сомневаюсь. Конечно, если бы попал в пехоту, а не в авиацию. Разница во времени была всего пятьдесят лет. Это была совсем недавняя наша история, которую я хорошо знал. И работа была мне знакома: летай и сбивай противника. Это я умел. Так что приспособиться там мне труда не представляло. Хотя, что греха таить, без ошибок тоже не обошлось.

– Андрей, – неожиданно говорит Анатолий, – есть у тебя сейчас возможность – показать мне, как ты работал в сорок первом году? Наташа мне об этом рассказывала, но…

– Лучше один раз увидеть, – улыбаюсь я. – Хорошо. Что именно ты хотел бы увидеть? Учти, я работал там полгода.

– Самое начало, я имею в виду начало войны. Ну и…

– Понимаю.

Я настраиваю компьютер. На мониторе появляется аэродром. В небольших просеках замаскированы «Яки». Вдоль ночной стоянки ходит летчик. «Это я, Андрей Злобин», – поясняю я. Летчик часто останавливается возле своего истребителя и посматривает то на запад, то на штабную палатку, где возле рации сидит дежурный офицер, то на часы.

– Ночь на двадцать второе июня, – снова поясняю я. – А у вас когда началась война?

– Тоже двадцать второго июня, – отвечает Анатолий, Не отрывая от монитора напряженного взгляда.

А там уже прозвучал сигнал тревоги. Летчики выбегают из палаток. Злобин выбивает изпод шасси колодки, открывает фонарь и бежит в палатку за шлемофоном и парашютом. Я прокручиваю немного вперед. На мониторе видно, как пара за парой взлетают «Яки». «Первый боевой вылет», – комментирую я. Колонна «Дорнье» и «Хейнкелей». Наша атака. Заход, второй, третий… Пятная утреннее небо дымными следами, падают на землю самолеты. К сожалению, не только немецкие. В небе расцветают купола парашютов. Уцелевшие фашисты освобождаются от бомбового груза и удирают. Но с запада накатывают все новые и новые волны двухмоторных машин с крестами на плоскостях. Нам на смену приходит другой полк нашей дивизии, а мы возвращаемся на свой аэродром. Первый боевой вылет завершен.

– У нас так же было, – говорит Анатолий.

– А вот в моей Фазе, к сожалению, было далеко не так. В первые же часы около половины самолетов было уничтожено прямо на аэродромах, и такой отпор организовать было просто нечем. Да и в этой Фазе не все вышло благополучно. Мы стояли неподалеку от Минска, и у нас было время организованно подняться и встретить противника. А тем, кто стоял у самой границы, пришлось гораздо хуже.

Дальше я показываю сцены боев над Волковысском, где мы прикрывали коридор для выхода из окружения двух армий. Показываю бой над Птичью, где мы с Сергеем Николаевым вышли вдвоем против двадцати четырех Bf110. Показываю, как вся авиация фронта штурмовала немецкую авиабазу под Белыничами. В небе темно от самолетов: наших и немецких. Мы отсекаем «мессеры». Но плотный, многоярусный зенитный огонь не дает прорваться к цели нашим штурмовикам и бомбардировщикам, мешает им работать прицельно. Потери страшные, но волна за волной идет на Белыничи все, что могло собрать командование фронта: от «Су2» до «ТБ3».

Новый налет на Белыничи через два дня. Мы ведем бой с «мессерами», а дивизия штурмовиков атакует разведанные позиции зенитчиков. Снова переживаю я страшную гибель генерала Колышкина, отца моей Ольги. Он вел в атаку головную группу штурмовиков, и его самолет взорвался от прямого попадания зенитного снаряда. Но смерть его не была напрасной. С базой в Белыничах было покончено.

Прокручиваю события дальше. Вот штандартенфюрер Кребс, вылетев из глубокой балки, сбивает заходящего на посадку нашего комэска, майора Волкова. А вот и мы с Сергеем ловим этого Кребса, когда он спустя несколько дней пытается повторить свою атаку из засады на последнюю заходящую на посадку пару.

Не забываю я показать и бараки, заполненные ранеными, Ольгу Колышкину, Гучкина и других хирургов, падающих от изнеможения возле операционных столов.

Наконец я показываю главное событие. Сергей Николаев уходит с разведданными о танковой группе Гудериана, нависшей над флангом нашего фронта. А я связываю боем десятку «мессеров», не давая им обнаружить и преследовать Серегу, вызываю огонь на себя.

Вот удирающий от «ЛаГов» нашей дивизии «Юнкере» освобождается от бомбового груза над поселком, где расположен госпиталь. Пятисоткилограммовая бомба попадает в дом, где развернута операционная. Там в это время работала моя Ольга. А вот и мой последний бой над Рославлем. Горящий «Як», направляемый моей рукой, пикирует прямо на бензохранилище. Взрыв…

– Вот и все, – говорю я. – Очнулся уже в НульФазе. И первым, кого я там увидел, была она.

Я показываю на Лену, которая с Наташей уже вернулась и, стоя сзади нас, вновь переживает военные действия с участием Андрея Злобина, то есть меня. Анатолий некоторое время молчит, потом спрашивает:

– А когда ты воевал в сорок первом году, ты знал, что в итоге попадешь в эту вашу НульФазу?

– Нет. Для меня это было полнейшей неожиданностью. Я рассчитывал вернуться в свое время. Лена может рассказать тебе, как я возмущался, когда узнал, что назад мне дорога закрыта, окончательно и бесповоротно.

– Тогда я не пойму… – Анатолий мнется.

– Ты договаривай, не стесняйся, – помогаю я ему. – Толя, а если бы ты попал в такую ситуацию, ты бы действовал иначе? Уверен, что нет. А в моем случае тем более. Ведь я в миру был профессиональным военным, летчикомистребителем. И попав в сорок первый год, я там работал, исполнял свой долг, так же как и в Афганистане, и в других местах, куда меня забрасывала судьба. Воевать вполсилы невозможно. А что касается последнего эпизода, то здесь, ты сам видел, у меня оставался единственный выход: продать свою жизнь подороже. В такой ситуации и ты поступил бы так же.

Анатолий с сомнением качает головой. Я похлопываю его по плечу и поясняю:

– Ты думаешь, это подвиг, героизм, и на такое способен не каждый? Нет, Толя. Скажу больше: подавляющее большинство поступков, которые потом называют героическими, подвигами, совершаются именно так. У человека просто не остается выбора. Представь себя в кабине горящего самолета. Тянуть до своих – сгоришь заживо. Выбрасываться нельзя, внизу враг. Да и не на чем выбрасываться, парашют уже сгорел. Что делать? Заживо гореть не хочется. Я тогда решил спикировать до земли и прекратить эту пытку. Как раз в это время я обнаружил бензохранилище и довернул самолет на него. Погибать, так с музыкой. Вот и весь героизм.

– Да, музыка получилась громкая, – соглашается Анатолий и тут же возражает: – Допустим, что это действительно от безысходности. Согласен. А когда вы вдвоем атаковали двадцать четыре «мессера», это что было? А когда ты остался один против десяти, чтобы товарищ доставил разведку? Это – не подвиг?

– Неудачные примеры, Толя. Первый случай был не подвигом, а глупостью. Мы с Сергеем сунулись на них очертя голову, в азарте боя, не подумав. Так мне потом комэск перед строем и сказал: «Ходят в лоб на двухмоторные пушечные „мессершмиты“ только самоубийцы. Уж ктокто, а ты, Злобин, должен воевать грамотней!» И я с ним полностью согласен. Так воюют только дураки, которым жизнь надоела. Мы с Сергеем просто не потрудились поискать другое решение, погорячились. Ну а второй случай – это особая статья. Ведь я и попал в сорок первый год только для того, чтобы сделать это. Я знал, что мне предстоит, и готовился к этому. Все обдумал, все рассчитал…

– Да разве в таком воздушном бою можно чтото рассчитать и обдумать? – возражает Анатолий.

– Ну, я не так выразился, – соглашаюсь я. – Но я готовился к этому полгода, из них пять месяцев на войне. Учти, что к тому времени я уже был асом, одним из лучших на фронте. А самое трудное заключалось знаешь в чем? Не выдержать бой с десятью «мессерами». Это было, конечно, не просто, но выполнимо. Труднее всего было убедить Сергея не ввязываться в бой, а уйти и оставить меня одного.

– Возможно, – говорит Анатолий и просит: – Покажи еще раз этот бой.

Я снова вызываю картинку. Вьются хищные тела «Мессершмитов», все воздушное пространство пронизано огненными трассами. А между смертельными струями огня кружится, лавирует, просачивается краснозвездный «Як». Я смотрю на это и спрашиваю себя: а смогу ли я сейчас повторить такое? А на мониторе «Як» не только уходит изпод огня, но и сам атакует. Вот загорается один «мессер», вот – второй.

– Им даже не надо крестов на могилы, – тихо говорит сзади Лена, – сойдут и на крыльях кресты.

Анатолий с удивлением оборачивается на мгновение и снова прилипает к монитору. А там мой «Як» уже получил смертельный удар. Но и раненый, он поражает еще одного противника, а потом садится на брюхо между траншеями с нашей пехотой.

– Что бы ты, Андрей, ни говорил, но, чтобы проделать такое, мало быть просто асом.

– Мы – летчики, – многозначительно отвечаю я. Лена смеется. Анатолий недоуменно смотрит на нее и снова спрашивает:

– А тебе еще приходилось работать по своей, так сказать, гражданской специальности?

– Не без этого. Раза три, так, Лена? – Моя подруга кивает в подтверждение. – Когда я толькотолько кончил курс обучения и защитил степень бакалавра, то сразу получил первое задание. Надо было предотвратить падение на химический завод опытного сверхскоростного самолета. Взрыв и пожар могли вызвать глобальную экологическую катастрофу. Я тогда вытащил потерявшую управление машину из пике в двадцатитридцати метрах от земли…

– В шестнадцати, если быть точным, – поправляет Лена.

– Ну, пусть в шестнадцати. Моя первая, самостоятельно разработанная операция была направлена на предотвращение атомной бомбардировки Берлина. Я выступил в роли летчика люфтваффе. Мы с Леной атаковали над Северным морем американскую «суперкрепость» и сбили ее.

– С Леной?! – удивляется Анатолий.

– А что? – спокойно заявляет Лена. – Что в этом такого? Я всетаки хроноагент, а не саксофонист. Конечно, в искусстве воздушного боя мне до Андрея очень и очень далеко, но, по крайней мере, я половину стволов той «суперкрепости» на себя отвлекла. Но вы бы видели, как Андрей разделал эту колымагу! Мне даже страшно стало.

– Она просто скромничает. Знаешь, а ведь именно она, пока я разделывался с хвостовым стрелком, подожгла мотор у «суперкрепости». И это с предельной дистанции! Но кончилось все тем, что мы с пустыми магазинами и на последних литрах бензина встретились с советскими истребителями. Лену они сбили, а меня посадили на свой аэродром.

– А знаете, кто одержал над нами победу? – спрашивает Лена. – В жизни не догадаетесь. Сам Андрей Злобин, собственной персоной. Командир полка, полковник и дважды Герой!

– Но ведь он погиб! – удивляется Анатолий.

– Правильно, – говорю. – Погиб в той Фазе, где в его образе действовал я, то есть Андрей Коршунов. А в другой Фазе он выжил. А может быть, это была гармоника той самой Фазы.

– Гармоника? Что это такое?

– Будешь учить хронофизику, узнаешь и это. А пока поясню кратко. Во время войн и стихийных бедствий огромную роль играет элемент случайности. Хроночастоты Фаз при этом колеблются вокруг своего стабильного положения. Мы говорим: «вибрируют». Эти вибрации порождают множество гармоник. Некоторые из них затухают, а некоторые дают начало самостоятельной Фазе. Немец, который стрелял в Злобина над Рославлем, мог промахнуться, его самого могли сбить за секунду до этого. Сам Злобин мог открыть фонарь и расстегнуть ремни, и его могло взрывом выбросить из кабины и откинуть на безопасное расстояние. Что, кстати, и имело место в этой гармонике.

Анатолий задумчиво покачивает головой, минуты две осмысливает услышанное, затем машет рукой:

– Нет, в этом с разгону не разобраться. Потом, может быть, и пойму…

– Поймешь. Куда ты денешься? – смеюсь я.

– Ты говорил, что тебе пришлось трижды работать по гражданской специальности. А третий случай?

– В третий раз я тоже предотвращал ядерную бомбардировку. На этот раз Японии. Как там Магистр сказал? «У тебя, Андре, начинает вырабатываться узкая специализация». Американцы доставили на Гуам две ядерные бомбы. Я участвовал в авиационном налете на их базу и точно знал, в каком ангаре находятся эти бомбы. У меня в руках был японский бомбардировщик «Мицубиси». Штурманом был наш товарищ, Микеле Альбимонте. На подходе к острову нас встретили американские истребители. Один «Мустанг» привязался ко мне. Как выяснилось, его пилотировал не простой американец, а агент ЧВП… Что такое ЧВП, мы тебе объясним позже. Понятно, что это тоже был мастер своего дела. Но мне удалось его переиграть и вывести машину точно на ангар. Миша накрыл его прямым попаданием.

– А теперь он скромничает, – вмешивается Лена. – Удалось переиграть! А как? Ты, Толя, представляешь разницу между «Мустангом» и «Мицубиси»? У него не было никаких шансов. Так он на этой развалюхе выполнил петлю Нестерова! Пилот «Мустанга», кто бы он ни был, обалдел и долгие пятнадцать секунд не мог понять, куда же делся этот «Мицубиси»? Этого Андрею с Микеле вполне хватило.

– Но кончилось все тем, что этот «Мустанг» нас всетаки сбил. Правда, уже после того, как мы уничтожили ангар с ядерными бомбами. Но это он уже помахал кулаками после драки.

– Значит, всетаки он сбил вас? – спрашивает Анатолий.

– А что ты хотел? Против лома нет приема. На «Мицубиси» против «Мустанга» не повоюешь. Но давай пока закроем эту тему. Вам с Наташей я рекомендую насладиться последними часами безмятежной жизни. С завтрашнего утра ее у вас уже не будет. Как французы говорят: если назвался шампиньоном, полезай в ридикюль. Так что наслаждайтесь пока. А мы с Леной займемся подготовкой к занятиям. Ужин в девять вечера, не опаздывайте.

До вечера мы с Леной вплотную занимаемся разработкой и отладкой обучающих программ. Тем не менее Лена находит время о чемто посекретничать с Наташей. Они полчаса сидят на диване, шепчутся, бросают загадочные взгляды на нас с Анатолием и улыбаются. Я уже знаю, Ленка чтото задумала. Но выяснять и отговаривать бесполезно. Ленка ни за что не скажет, а если я и догадаюсь, то она все равно поступит посвоему.

В половине девятого я бросаю дела и направляюсь к синтезатору. Надо творить обещанные пельмени. С четвертой попытки у меня получается то, что нужно. Записываю фирменное блюдо в память агрегата и творю пару бутылок вина. После этого иду заниматься салатами, на этот раз рукотворными. К девяти вечера на столе уже все готово, кроме пельменей; их я достану из синтезатора в нужном количестве и горячими. Мы с Анатолием сидим за столом и ждем женщин. Они не опаздывают, они лишь слегка задерживаются.

Наконец женщины появляются. Я усмехаюсь, а у Анатолия отвисает нижняя челюсть и стекленеет взгляд. Я прекрасно понимаю его состояние. Примерно так Лена в свое время воспитывала Микеле Альбимонте, когда он прямо из Средних веков попал к нам в Монастырь. Лена в своем любимом вечернем наряде. Если это, конечно, можно назвать нарядом. Узкий лоскуток белых кружев вместо трусиков. Прозрачная накидка из голубоватой, отливающей перламутром ткани. Это чтото вроде пончо, но, в отличие от него, она ничего не скрывает, скорее наоборот. На ногах белые босоножки, оплетающие ноги ремешками до самых колен. Вот и все. Наташа одета точно так же. Только трусики у нее синие, а босоножки красные. И лента, окаймляющая накидку по краям и вокруг шеи, тоже красная, в отличие от белой у Лены.

Анатолий смущенно отводит взгляд в сторону очага и начинает внимательно изучать языки пламени. Я понимаю его. Примерно так же я чувствовал себя, когда Лена заявилась ко мне в таком виде в первый же мой вечер пребывания в Монастыре. Теперьто я уже привык к такой экзотике, она для меня в порядке вещей. А вот на Анатолия, как свежего человека, это действует ошеломляюще.

А женщины не обращают на его замешательство ни малейшего внимания. Они усаживаются за стол, и пламя очага начинает затейливо играть на их одеяниях. Их накидки то блестят перламутром, то становятся совершенно непрозрачными, то вдруг «исчезают». В этом случае Лена с Наташей предстают перед нами в одних трусиках и босоножках. Это обстоятельство никак не способствует укреплению душевного равновесия Анатолия. Еще немного, и он запаникует. Надо выручать парня. Я усаживаю его так, чтобы «сияние» женских фигур как можно меньше попадало в поле его зрения. При этом замечаю недовольную гримасу своей подруги. Ничего, перебьется. Больно уж она круто взяла. В таких делах, как мне думается, лошадей гнать ни к чему.

Выставляю на стол салаты и разливаю по бокалам вино. Затем достаю из синтезатора четыре порции пельменей. Анатолий принюхивается и с удовольствием крякает. «Слава Времени! Отвлекся», – отмечаю я про себя, а вслух извиняюсь:

– Оно, конечно, к такому столу неплохо бы водочки. Но, увы, сие не в моих силах. Рылом, как говорится, не вышел.

– Это верно, – поддерживает тему Лена. – В НульФазе водку умел творить только Магистр.

– Почему же? – возражаю я. – Творили ее многие, но настоящая «Столичная» получалась только у него. Матвей Кривонос тоже угощал меня водкой своего изготовления. Но у него всегда выходила из синтезатора только горилка. А у меня и у Андрея не получалось ничего лучше самогона. Однако хватит вспоминать, кто какую водку делал. Самое сомнительное удовольствие – это есть остывшие пельмени.

С затаенной гордостью наблюдаю, с каким нескрываемым аппетитом Наташа и Анатолий отдают должное моему творению. Про Лену я и не говорю. Она у меня гурман. Когда мы переходим к чаю и второй бутылке вина, Лена снимает со стены гитару и протягивает мне:

– Ударь по струнам, яви нам чтонибудь из Высоцкого.

Исполнив три песни, я с удивлением замечаю, что Анатолий и Наташа с творчеством Владимира Семеновича не знакомы. Оказывается, в их Фазе Высоцкий погиб в горах при съемках «Вертикали». Там он известен только тем, что полчаса «стонал, но держал» трех сорвавшихся с ледника альпинистов. А когда они закрепились, он сорвался сам, и перетертый трос не выдержал.

Понятно, что для наших молодых друзей песни Высоцкого – открытие. Правда, Наташа слышала их, когда жила у нас полгода, но она тогда ничем не выдала своего неведения. По их просьбе я пою еще и еще. Но Лена решительно прекращает поэтический вечер, грозящий перейти в ночь.

– Хватит. Высоцкого в исполнении Андрея вы еще не раз услышите, ручаюсь. А сейчас я как врач предписываю вам отдых. Потому как с завтрашнего дня его у вас уже не будет. За это я тоже ручаюсь. С утра вы начнете работать, и в особом режиме. А сейчас идите и набирайтесь сил.

– Боюсь, что первым этапом психологической подготовки ты добилась обратного эффекта, – говорю я, проводив взглядом удаляющихся в свою комнату Наташу и Анатолия. – Я имею в виду, что вряд ли они сейчас будут отдыхать. Больно уж Наташка выглядит эротично и соблазнительно.

– А я?

– Ты – другое дело. Ты у меня всегда выглядишь соблазнительно. Только вот Толю зря сегодня шокировала.

– Не лезь не в свое дело. Психология – это не твоя епархия. Я знаю что делаю.

С этими словами Лена присаживается на диван и тянется к ремешкам босоножек, застегнутым под коленями. Но я останавливаю ее:

– Не снимай. Пусть сегодня у нас будет как в ту, первую, ночь.

– Хорошо, – с улыбкой соглашается Лена и, приподняв накидку, медленно снимает трусики.


ГЛАВА 4


Здесь нужно, чтоб душа была тверда;
Здесь страх не должен подавать совета.
Данте Алигьери

С утра начинается напряженная работа. Как для молодой пары – Наташи с Анатолием, – так и для нас с Леной. Дни загружены до предела, компьютерное время распределено по минутам. Тренировки чередуются с теоретическими занятиями. За ними следует изучение и освоение различной техники. Снова тренировки, снова теория, снова техника и так без конца. Гоняем мы молодых нещадно. При этом не щадим и себя. Поздним вечером, когда мы сидим за ужином, Наташа с Анатолием начинают дремать прямо за столом и уходят к себе, едва волоча ноги.

А рано утром неугомонная Елена Илек с криком «Подъем! Толя! Наташа! Вперед! За работу!» выгоняет их из спальни на поляну. А там уже жду их я. Утро начинается, как правило, либо с изнурительного тренинга, либо с изматывающей, многокилометровой пробежки по сильно пересеченной местности.

После короткого завтрака мы немного отдыхаем, занимаясь теорией. Лена с Толей, я с Наташей или наоборот. Потом Лена забирает одного из них, и они занимаются аутотренингом: учатся владеть своим телом. Я с другим занимаюсь технической подготовкой или стрельбой и единоборствами: рукопашным боем и фехтованием. В этих случаях к нам в последний час присоединяется Лена со своим учеником. После обеда – снова теория, а после нее – тренировки.

Кроме того, Лена ежедневно по два часа занимается с Толей и Наташей по программе моральнопсихологической подготовки. Даже мне жутковато смотреть на те сцены, какие она умудрилась найти гдето в реальных Фазах. Молодежь бледнеет, краснеет и содрогается от ужаса и отвращения. А Ленка покрикивает:

– Не отворачиваться! Уши не затыкать! Смотреть и слушать! То ли еще будет!

Из проволочек и какихто кристаллов, сотворенных на синтезаторе, Лена монтирует сетчатый шлем. Надев его себе на голову и подключившись к компьютеру через какоето устройство, тоже самодельное, она каждый день по полчаса любуется замысловатыми фигурами, мельтешащими на экране монитора и ежесекундно меняющими свой цвет. Я не могу понять смысла этой работы, а Лена молчит. Судя по всему, у нее чтото не получается. Всякий раз она встает изза компьютера весьма злой, чтобы не сказать свирепой. В норму она возвращается, изрубив саблей или истыкав шпагой Наташу или Анатолия или избив когонибудь из них на тренировке по рукопашному бою.

Я не вмешиваюсь. Мне хватает своих забот. Мне надо добиться, чтобы тренажеры, имитирующие управление теми или иными техническими средствами, создавали полнейшую иллюзию нахождения за пультом правления космического корабля, за штурвалом самолета, рычагами танка и так далее. Это далеко не всегда удается. Но все это более или менее решаемо. Одно – более, другое – менее. Но вот одно транспортное средство мне смоделировать никак не удается и никогда не удастся. Я даже и не пытаюсь это сделать. Самый совершенный компьютер, самая совершенная программа не помогут ребятам освоить верховую езду. Тут уж я бессилен.

– Вы когданибудь ездили верхом? – спрашиваю я у них, совершенно не надеясь на положительный ответ.

Анатолий отрицательно качает головой, а Наташа неожиданно заявляет:

– Папка очень любил лошадей и, когда я училась в школе, брал меня с собой на ипподром. Там я научилась ездить верхом. Тренер говорил, что у меня получалось очень неплохо.

– Хоть это утешает. Хотя есть разница между хорошо объезженной скаковой лошадью, на которой ты проводишь полчаса, от силы час, и теми мустангами, с какими нам, возможно, придется иметь дело, не слезая с них по нескольку часов.

– А что, такое часто бывает? – интересуется Анатолий.

– Даже чаще, чем хотелось бы. Взять, к примеру, нашу последнюю операцию в Лотарингии. Там мы с Леной за три дня доехали от Лютеции, то есть от Парижа, почти до Шербура. А когда меня захватил Старый Волк, Лена с Андреем Злобиным почти двое суток не покидали седла. Они объехали все окрестные гарнизоны мушкетеров и гвардейцев, собирая отряд для штурма замка СенКант.

Наташа качает головой:

– Я бы так не смогла.

– Я тоже так думаю. Но делать нечего. Дикие лошади здесь мне не встречались, а жаль. Можно было бы поймать одну, объездить и потренировать вас на ней. А так придется вам учиться на ходу. Что очень бы не хотелось.

– Ничего, какнибудь справимся, – оптимистически заявляет Анатолий.

– Какнибудь, Толя, не надо, – возражаю я. – Нам все надо делать на «отлично», профессионально. Дилетантизм в нашем деле слишком дорого обходится. Как говорится, чреват тяжелыми последствиями.

Вообще с Анатолием у нас часто возникают не то что недоразумения, а так, непонятки. Он, к примеру, был удивлен, когда увидел, как много часов я отвел огневой подготовке.

– Вопервых, – объясняю я ему, – стрелять надо уметь из всего, что только способно это делать. Из пращи, из лука, из арбалета, из катапульты, из бомбарды. Я уж не говорю о современном огнестрельном оружии, о лазерах и о бластерах.

– Ну, лук, арбалет, бластер – это понятно. Но неужели ты думаешь, что мне потребуется столько времени на освоение огнестрельного оружия? Ты забыл, наверное, что я отслужил два года в пехоте.

– Нет, – улыбаюсь я, – знаешь, с какой стороны у автомата ствол, а с какой ложе.

– Издеваешься? – с надеждой в голосе спрашивает Анатолий.

– Скорее всего, нет, – отвечаю я. – Первое занятие покажет.

Первые стрельбы мы проводим на берегу реки. Я устанавливаю на песке столб высотой около метра и привязываю к нему веревку. В ста пятидесяти метрах от столба я ставлю два березовых полена.

– Прошу, Наташа! – говорю я и указываю на столб. Помогаю девушке взобраться на возвышение и подаю ей автомат. Она улыбается и передергивает затвор.

– Готова!

Анатолий смотрит, ничего не понимая. А я правой рукой швыряю высоко вверх сигаретную пачку, заполненную песком, а левой резко дергаю за веревку, вырывая у Наташи опору изпод ног. Наташа падает на левый бок, но в падении успевает короткой очередью поразить падающую пачку. И сразу, не меняя положения, еще дважды нажимает на спуск. Поленья как ветром сдувает.

Не говоря ни слова, я привязываю к другой пачке колокольчик с длинной тонкой бечевкой и закрепляю ее на кусте в двадцати шагах.

– Нет, Андрей, – отказывается Наташа. – Этого я сейчас не смогу. Пусть лучше Лена.

Лена улыбается и берет «парабеллум». Я плотно завязываю ей глаза, а Наташа заставляет ее сделать несколько оборотов, чтобы она потеряла ориентировку. Лена снимает предохранитель и досылает патрон.

– Готова!

Я несколько раз дергаю бечевку. Лена быстро поворачивается и вскидывает пистолет. Слитно гремит серия выстрелов. С куста сыплются ветки, а одна из пуль пробивает «звучащую» пачку. Анатолий смотрит на этот цирк, будучи не в силах вымолвить ни слова. А я продолжаю.

– Ну, этото ты должна суметь, – говорю я Наташе и устанавливаю на расстоянии от двухсот до трехсот метров шесть березовых поленьев.

Наташа кивает и берет автомат. Не успевает она присоединить магазин, как я командую:

– Они по тебе стреляют! Сделай их!

В падении Наташа присоединяет магазин и досылает патрон. Короткая очередь, одного полена нет. А Наташа сразу откатывается на пять метров влево. И тут же звучит еще одна очередь, и еще одного полена нет. Еще бросок влево, очередь, бросок вправо, очередь… Я довольно хмыкаю. Наташа сделала «противников» быстрее, чем за пятнадцать секунд.

– Ну, ты так сумеешь? – спрашиваю я Анатолия.

– Нет, – честно сознается он, обретя наконец дар речи. – Я так, наверное, никогда не сумею.

– Почему же? Сумеешь, – заверяю я его. – Тренироваться бум. Она же научилась, – киваю я в сторону Наташи, – а ты чем хуже?

– Ну, Наташка! – удивляется Анатолий. – Я даже не подозревал, что ты так умеешь. Что же ты скрывала такие таланты?

– Ха! А ты поверил бы мне, если бы не увидел это собственными глазами?

– Нет, – соглашается Анатолий.

– Вот видишь. А где бы я тебе это показала?

– Не переживай, Толя, – утешаю я парня, – месяцдругой, и ты будешь владеть оружием не хуже ее, даже лучше. Ведь ты солдат.

Примерно такая же картина получилась и на первом занятии по рукопашному бою. Его мы тоже проводили на берегу реки.

– Ну, Толя, – говорю я, – от кого ты желаешь получить первую трепку?

Он с готовностью поворачивается ко мне и принимает боевую стойку. Ишь, храбрец! Свести его для начала с Наташкой, что ли? Нет, пожалуй, не стоит. Он такого унижения не переживет.

– Нет, уважаемый! Прежде, чем браться за маэстро, попробуй силы на моем меньшом брате, – я киваю на Лену.

Анатолий недоверчиво смотрит на Лену. А та скромно стоит в сторонке и гладкой подметкой белого тапочка разравнивает песочек. Ее фигурка в отливающем серебром белом комбинезоне никак не ассоциируется с мощью и ловкостью.

– Ты согласна, Лена? – спрашиваю я.

– Почему бы и нет? – невинно отвечает Лена. – Давай, Толя, не стесняйся, нападай.

Она даже не поднимает рук, спокойно висящих вдоль бедер, и продолжает гладить песочек тапочкойчешкой. Анатолий пожимает плечами и с улыбкой приближается к Лене. Я тоже улыбаюсь, уж чточто, а напустить на себя самый безобидный вид моя подруга здорово умеет. Наташа, давя в себе смех, отбегает назад, чтобы Анатолий ее не увидел. Там она дает себе волю.

А Анатолий, постояв возле Лены около минуты, – видимо, прикидывая, как бы причинить ей меньший ущерб, – пытается провести захват. В ту же секунду он оказывается лежащим навзничь на песке. На лице его проступает искреннее изумление. А Лена, как будто и позы не меняла, все так же продолжает гладить тапочкой песочек.

– Больно уж ты деликатно нападаешь, – ворчит она. – Резче не умеешь, что ли?

Анатолий прищуривается, напрягается, как пружина взлетает с песка и бросается на Лену. Ага! Чемуто его в разведке всетаки научили. Лена делает быстрое движение, и Анатолий перелетает через нее, непроизвольно делая сальто. Он сломал бы себе шею, если бы Лена не перехватила его за руку и, подстраховав, не помогла приземлиться.

– Еще попробуешь или мне инициативу уступишь? – вежливо интересуется Лена.

Анатолий молчит, он ошеломлен.

– Раз молчишь, значит, уступаешь, – констатирует Лена. – Ну, друг мой, держись и не обижайся!

Она избивает его, швыряет, душит захватами долгие десять минут. Анатолий сначала пытается защищаться и отвечать, но скоро понимает, что это бесполезно. Тогда он просто уклоняется и отступает. Но Лена умело пресекает его попытки покинуть поле боя и прижимает к кромке воды. Я хорошо вижу, что работает она далеко не на полном контакте и тщательно выверяет удары, чтобы не задеть болевых и жизненно важных точек тела. Но Анатолию от этого нисколько не легче.

Я улыбаюсь, вспомнив, как Лена демонстрировала мне, тогда еще начинающему даже не хроноагенту, а школяру, свое искусство в бассейне. Я тогда никак не мог вырваться из железных захватов ее гибких рук и ног и был примерно в таком же ошеломленном состоянии, как и Анатолий сейчас.

А Лена тем временем резким броском отправляет Анатолия в воду и завершает свое показательное выступление. Наташа, смеясь, вытаскивает своего друга из реки. Он отряхивается, проверяет все ли кости целы, затем подходит к Лене и почтительно кланяется:

– Благодарю за урок. Что это было? Какаянибудь японская или другая восточная система?

– Нет, Толя, ты ошибаешься. Коечто из восточных систем рукопашного боя здесь есть, но весьма ограниченно. В основе этой системы более древние корни. Здесь и рукопашный бой древних, дохристианских славян, и скифская методика, и единоборства древних викингов. Ну, и другого понемногу. Вот этому мы и будем тебяучить.

Теоретические и практические занятия по владению собственным телом не вызывают ни у Анатолия, ни у Наташи никаких возражений. Они отдаются им самозабвенно. Особенно после того, как мы с Леной демонстрируем им свои возможности в этом плане. Здесь и контроль сердечного ритма вплоть до полной остановки, и задержка дыхания до нескольких минут, и регулировка температуры тела. Особенно поражает ребят наша способность регулировать собственный ритм времени, ускоряя его в десятьпятнадцать раз. Их поражают наши способности управлять сознанием других людей, воздействуя на определенные, специфические точки тела. В заключение Лена демонстрирует им свои достижения в области телекинеза. Это переполняет чашу восторга. Но Лена быстро охлаждает их, объяснив, что телекинезом она овладела случайно, пообщавшись в Красной Башне со святым Могом, и сама толком не может объяснить психофизический механизм этого явления. Не говоря уже о том, чтобы развить эту способность у других.

Анатолия заинтересовало, с какой целью Лена регулярно берет у него и у Наташи кровь, тщательно изучает ее, потом долго возится с какимито препаратами, готовит смеси, делает им инъекции, а затем снова исследует кровь. Причем он обратил внимание и на это – составы она готовит разные для него и для Наташи.

– А это, Толя, – охотно объясняет Лена, – я готовлю ваши организмы к возможности изменения ритма времени. Это очень сложная процедура, она требует тщательной регулировки нервной системы. Поэтому организм к ней надо готовить постепенно, шаг за шагом. Напортачить здесь нельзя ни в коем случае. Работа у меня сейчас очень сложная и ответственная. Зато, когда я подготовлю вас, и вы овладеете этим методом, вы получите в руки мощное оружие. Кстати, секретное. Наши противники, при всех их богатых возможностях, этого не умеют. И мы этим преимуществом неоднократно пользовались. Кстати, Андрей, – обращается она ко мне, – ты не находишь, что наш гостеприимный хозяин чтото очень долго нас не беспокоит?

– А ты уже соскучилась по нему? – спрашиваю я.

При упоминании о Старом Волке Наташа зябко ежится. Хотя она от него никаких пакостей не видела и не имеет основания относиться к нему враждебно и опасаться его. Но тех нескольких минут, когда она видела нашего недруга на экране монитора, ей вполне хватило, чтобы они запомнились ей надолго. А еще говорят, что любви с первого взгляда не бывает.

– Нет, конечно, не соскучилась, – отвечает Лена. – Просто у него есть свойство наносить визиты в удивительно неподходящее время. Не хватало еще, чтобы он обнаружил здесь Толю с Наташей. Он мужик далеко не глупый и сразу сообразит, что здесь дело нечисто и мы чтото затеваем. А меры в этом случае он принять может. И они будут соответствовать его прозвищу.

– Хм! Ты права. А тебе не кажется странным, что он до сих пор не проверил, почему открылся переход и кто по нему прошел?

– Может быть, его опять аппаратура подвела?

– Я уже советовал ему выбросить ее куда подальше. На этом разговор и завершается. Но, как говорится, помяни черта…

На другой день после этого разговора мы сидим за завтраком и обсуждаем, как мы проведем вторую половину дня. По графику у нас сегодня после обеда выходной. Внезапно звучит сигнал вызова терминала связи. Мы переглядываемся, и я резким движением руки прогоняю из комнаты Наташу с Анатолием. Они выскакивают во двор. Лена быстро убирает со стола лишние приборы, и я включаю терминал. На экране монитора появляется Старый Волк.

– Добрый день! Как живете?

– Твоими молитвами. Все нормально.

– Я был в этом уверен. Что с вами может случиться? И связался я с вами вовсе не для того, чтобы задать этот банальный вопрос. Я хочу показать вам нашу с вами совместную операцию против нашего противника. Правда, совместные действия заранее не планировались и не согласовывались. Но в целом и мы и вы сработали великолепно и оставили наших «друзей» с носом. Операцию начали ваши товарищи, но на определенном этапе мы поняли, что они не знают одного, самого опасного момента. Тогда мы сочли необходимым вмешаться и помочь. Смотри сам, а Кора сделает необходимые пояснения, она там работала.

На мониторе связи появляется великолепная Кора Ляпатч и приветливо улыбается своей чарующей улыбкой. На другом мониторе проявляется интерьер пароходной каюты класса люкс. Там сидит несколько человек, среди них – Кора. Кора с монитора связи поясняет:

– Вот этот человек – полковник Суареш, офицер Бессмертной Гвардии, своего рода испанского СС. Он везет в Америку микропленку, снятую с трофейных документов, содержащих ценнейшее открытие. Речь идет о прямом преобразовании ядерной энергии в электрическую. Так называемые холодные ядерные реакции. Вот это – Рауль Солано, лейтенант спецподразделения «Омега» той же Бессмертной Гвардии. В его образе работает ваш товарищ, Матвей Кривонос. Его задача была не допустить, чтобы это открытие попало в руки бежавших в Южную Америку испанских фашистов. Ваши товарищи также справедливо опасались, что американский военнопромышленный комплекс и энергетические компании сделают все, чтобы холодные реакции никогда не увидели света. Но они не знали одного, очень важного, аспекта проблемы. В холодных реакторах, при определенных условиях, можно было вырабатывать антивещество. В этом Мире о такой возможности знал только один человек, Натан Фарбер. Емуто полковник Суареш и рассчитывал продать открытие. Стоит ли говорить, что Фарбер – один из тех, кого мы считаем нашим общим противником? Когда мы об этом узнали, мы сочли необходимым вмешаться в ход операции. Это я показываю совещание после того, как все карты были открыты. Девушка в коричневом кожаном сарафане – Анита Рейнхарт. Она тоже сотрудник «Омеги». У нее было задание следить за Солано и Суарешем и, в случае их сговора, устранить Солано. Но она вошла с Матвеем в контакт, и сейчас они работают вместе. Вторая женщина – Анна Рамирес, наш внедренный агент. Себя я представлять не буду. Был еще один наш внедренный агент, но его устранил Матвей, когда они с Анной попытались войти с ним в контакт. При этом они неосмотрительно подошли к нему сразу с двух сторон. А Матвей уже знал, кто они такие. На этом совещании и позже мы с Матвеем выработали план действий. Главная задача была не допустить, чтобы открытие попало в руки Фарбера. Второй задачей мы поставили доставку микропленки в Европу. Там у Солано были контакты с Французской энергетической компанией. Разумеется, на том совещании, что вы сейчас наблюдаете, об этом речи не было. Суареш был уверен, что мы помогаем ему благополучно добраться до Америки и там продать пленку Фарберу, чтобы получить свою долю. Здесь шла речь о нейтрализации белее чем десяти агентов «Омеги», ехавших на этом пароходе. Они имели задачу, аналогичную той, что стояла перед Анитой Рейнхарт. Перед этим без нашей помощи Анита и Матвей устранили полковника Сааведру с его командой из восьми человек. Сааведра был командиром еще одного спецподразделения Бессмертной Гвардии. Он хотел просто завладеть открытием и сам продать его. А теперь смотрите.

На мониторе разворачивалась почти детективная история. Два агента «Омеги» ночью пытаются проникнуть в каюту Суареша через иллюминатор. Анита одного из них снимает выстрелом из револьвера, второй скрывается.

В баре агенты «Омеги» блокируют Суареша с Матвеем и Корой. Хроноагенты делают вид, что смирились с поражением, и омеговцы уводят Суареша на корму, где едут палубные пассажиры. Матвей, вооружившись снайперской винтовкой с глушителем, забирается под тент шлюпки, откуда простреливается вся кормовая часть палубы. А Кора, переодевшись попроще, вплотную подбирается к омеговцам, которые «раскручивают» Суареша. Несколькими выстрелами из винтовки и лазерного пистолета Матвей с Корой ликвидируют омеговцев и освобождают Суареша. С двумя уцелевшими омеговцами Матвей вступает в переговоры и убеждает их выйти из игры.

Дальше события разворачиваются уже в Америке. Гангстеры, посланные Фарбером, увозят Суареша. Но Кора накануне похищает микропленку, и хроноагенты с Анитой уезжают в другую сторону. Пропажа обнаружена, и гангстеры пускаются в погоню. Матвей из засады расстреливает обе машины, в перестрелке погибает и Суареш. Хроноагенты минуют засады, отражают попытки нападения. В конце концов они добираются до ньюйоркского аэропорта.

Там их тоже ждут. Хроноагенты с Анитой идут на посадку на британский самолет, улетающий в РиодеЖанейро. На трапе Анна Рамирес устраивает сумятицу, во время которой Кора, Матвей и Анита прячутся под трапом. Анна входит в самолет одна, гангстеры следуют за ней. Когда трап с хроноагентами отъезжает от самолета, гангстеры обнаруживают, что на борту только одна Анна. Они выпрыгивают из готовящегося к взлету самолета и гонятся за трапом. Подпустив их поближе, Матвей расстреливает и эту компанию.

Но Фарбер не желает оставлять их в покое. В аэропорту осталось еще немало его людей. Трое из них идут вслед за хроноагентами на посадку в самолет, вылетающий в Париж. Однако Фарбер уже не надеется на этих боевиков и начинает действовать сам. При выходе на посадочный перрон Кора и Матвей резко останавливаются, и с ними происходит чтото непонятное. У Матвея такой вид, словно он страдает от невыносимой головной боли и вотвот свалится. Здесь Кора объясняет нам:

– Фарбер начал воздействовать на нас парапсихологическим способом. А в этом плане он и ему подобные умеют много, и мощь у него не слабая. Он хотел заставить нас остаться и притягивал к себе. Смотрите, как Матвей пытается повернуть назад, но грандиозным усилием воли заставляет себя оставаться на месте. Так же обратите внимание, что на Аниту его давление не действует. Она смотрит на нас с недоумением. Фарбер считал ее ничего не значащей фигурой. Поэтому у нас появилась мысль отдать ей микропленку, а самим остаться. Но тут я вспомнила, что личности, подобные Фарберу, способны производить необратимые воздействия на Матрицы личностей, особенно подсаженные в другое тело. Так что Матвею оставаться было никак нельзя. Тогда я приняла другое решение. Этот Фарбер просто не знал, что я родом из биологической цивилизации и что мои парапсихологические способности нисколько не слабее его, а даже сильнее. Я решила остаться и встретиться с Фарбером лицом к лицу. Это, конечно, было рискованно. Но другого выхода просто не было. Я приняла на себя всю мощь его парапсихологической атаки и, как могла, ослабила давление на Матвея. Мне нужно было добиться, чтобы Матвей с Анитой улетели в Париж.

На мониторе видно, что после короткого совещания Матвей с Анитой направляются к самолету. Заметно, что Матвей шагает неуверенно и постоянно оборачивается на Кору. Но эта неуверенность не идет ни в какое сравнение с тем, что происходило с ним минуту назад. Они поднимаются по трапу и входят в самолет.

Кора, убедившись, что они уже на борту и им ничто не угрожает, направляется через здание аэровокзала к стоянке автомобилей. Шагает она неровно, спотыкаясь. Видно, что борьба с Фарбером ей дается нелегко. На стоянке Кора останавливается в десяти шагах от светлокоричневого «Паккарда». Дверца машины медленно открывается. Из нее вылезает человек. Судя по всему, это и есть Натан Фарбер. Я ожидал увидеть еврея, но этот тип больше похож на пожилого японца. Ссутулившись, он в упор смотрит на Кору тяжелым взглядом.

А Кора стоит во весь рост, демонстрируя свою великолепную фигуру. В ее позе нет ничего угрожающего, никакой напряженности. Выпятив несколько подбородок, она спокойно и почти доброжелательно смотрит на Фарбера. Безмолвный поединок продолжается долгих пять минут. За это время «Суперконстелейшен» с Матвеем и Анитой на борту взлетает и начинает набирать высоту. А на автостоянке продолжается бой молодой красивой женщины и пожилого сморщенного японца. Внезапно Фарбер делает несколько судорожных вздохов, глаза его закатываются, он бледнеет и, перегнувшись пополам, мешком валится на асфальт.

Кора слабо улыбается и медленно идет к ближайшей скамейке. Присев на нее, она откидывается на спинку и закрывает глаза. Видно, что поединок с Фарбером стоил ей колоссальных усилий и затребовал уйму энергии.

– Через двадцать минут, – говорит Кора, – я восстановилась и смогла уйти к себе. Но для Матвея и Аниты приключения не кончились.

На мониторе появляется салон самолета. В головной части стоит гангстер с автоматом. Другой сидит через проход от Матвея и держит его на прицеле «кольта». Третий – в кабине самолета заставляет экипаж изменить курс. Я улыбаюсь. Ситуация тривиальная, и для такого хроноагента, как Матвей Кривонос, выпутаться из нее ничего не стоит.

И в самом деле, Матвей быстро входит в режим ускоренного ритма времени. Он вынимает «кольт» из руки окаменевшего гангстера и глушит его ударом рукоятки по голове. Метким выстрелом он посылает пулю в лоб гангстеру с автоматом и возвращается в нормальный режим. Правильно, Матвей, ни к чему привлекать к себе излишнее внимание. Но третий гангстер в кабине при появлении Матвея успевает несколько раз выстрелить. Прежде чем Матвей успокаивает его навсегда, он убивает обоих пилотов и ранит штурмана. Перевязанный Анитой, штурман рассчитывает новый курс, и Матвей берется за управление самолетом. Он ведет его в Париж. Включив автопилот, он проходит в салон, присаживается рядом с Анитой и отходит после ускоренного ритма времени.

– Ну, вот и все, – говорит Кора. – Как мы с Матвеем сработали?

– Выше всяких похвал! – искренне восхищаюсь я. – Я давно уже пришел к выводу, что ты – отличный партнер.

– Спасибо за комплимент, – улыбается Кора.

– Так ты говоришь, что эта девушка – уроженка этой Фазы? – спрашивает Лена, внимательно глядя на ладную фигурку Аниты, обтянутую коричневой кожей сарафана.

– А! Ты тоже на нее глаз положила! – смеется Кора. – Действительно, у этой девушки есть все данные, чтобы стать незаурядным хроноагентом. Думаю, что ваши товарищи тоже пришли к такому выводу. Но тут уж кто кого опередит.

– Ну, при вашем основополагающем принципе – цель оправдывает средства – я думаю, что опередите вы, – говорю я. – За вами не заржавеет грохнуть эту Аниту, чтобы поскорее забрать ее Матрицу.

– Фи, Андрей! – возмущается Кора. – Какого ты о нас, однако, низкого мнения! Мы отнюдь не собираемся прибегать к таким методам. Но не скрою, наши люди уже начали работу с ней. Если она увенчается успехом, мы заберем ее по прямому переходу.

– Наши на такое вряд ли пойдут, – вздыхает с сожалением Лена.

– Здесь я вам могу только посочувствовать. Не сможете приобрести ценного сотрудника. Ну, а Фарбера я вам дарю.

– А ты его не того?

– Нормальному человеку того, что я сделала, вполне хватило бы. Но, увы, эти твари довольно живучи. Он еще доставит нам с вами хлопот. Кстати, наблюдать за ним довольно сложно. Требуется специальная программа поиска. Я сбросила ее вам, код 00002201.

– Спасибо за информацию.

– Не за что. Мы делаем общее дело, хоть и разными методами. До свидания.[36]

Монитор связи отключается. Я зову Наташу с Анатолием. Они стояли под окном и слушали нашу беседу со Старым Волком и Корой. До обеда занятия отменяются. Мы все изучаем операцию Матвея и Коры. Ребятам весьма полезно посмотреть на работу хроноагента без всяких наслоений в виде лирических отступлений и романтических воспоминаний. Нам с Леной очень интересно постичь тончайшие нюансы взаимодействия Коры и Анны Рамирес с Матвеем. Особый интерес у меня вызывает их первая встреча и тот эпизод, где Кора с Матвеем разрабатывают план действий по прибытии в Америку. Здесь сталкиваются две разные школы, два различных подхода к работе. Но они довольно быстро находят общий язык и даже понимают друг друга не с одного слова, а с одного взгляда.

Я вспоминаю, что примерно так же и у меня складывалась работа с Корой, когда мы с ней добывали на Плее пресловутый Олимпик. Эх! Время побери! Знать бы мне тогда, для чего им потребовался этот многокилограммовый рубин, я бы все повернул подругому. Стольких тревог и неприятностей можно было бы избежать. Но махать кулаками после драки – признак не только дурного тона, но и откровенной слабости. Вспомнив о работе с Корой, я непроизвольно вздыхаю.

– О чем это ты? – спрашивает Лена.

– О Коре. Жаль, что эта женщина не с нами.

– Да, у нее врожденный дар. Плюс к тому еще и выдающаяся сексуальность…

– Пошла ты в Схлопку! Тоже мне, Отелло в юбке!

– В данный момент – в комбинезоне, – смеется Лена. После обеда Лена вновь меняет график занятий. Она отправляет Наташу с Анатолием заниматься стрельбой и фехтованием. Меня она усаживает в кресло, обклеивает датчиками с ног до головы и через свою приставку подключает к компьютеру.

– Что ты собираешься делать? – интересуюсь я.

– Сиди спокойно и не мешай. Больно не будет, ручаюсь.

Лена колдует больше часа. Она чтото настраивает, регулирует, глубокомысленно разглядывает замысловатые кривые и фигуры, гуляющие на мониторе, тихо ругается, поминая и Схлопку, и Черные Дыры, и бесконечность Вселенной, и Мировую Энтропию, не говоря уже о других, общепринятых, но менее пристойных понятиях. Затем она снова чтото настраивает, снова любуется веселой свистопляской на экранах, снова ругается, и все повторяется сначала. Наконец она сладко потягивается, откидывается в кресле и, сцепив пальцы на затылке, заявляет:

– Все! Наконецто получилось!

– Да что получилосьто? – спрашиваю я.

– Я переписала из твоего подсознания программу, которую прогоняли через тебя во время курса МПП. Ты помнишь ее?

– Только отдельные эпизоды

– Ну а теперь сможешь увидеть все от начала и до конца.

– И зачем это?

– Как зачем? Я прогоню эту программу через Анатолия. Конечно, в Секторе Z у нас такую программу готовят для каждого хроноагента индивидуально. Но, за неимением гербовой, придется писать на простой. Будем использовать то, что есть под рукой. А потом ты перепишешь мою программу, и мы прогоним ее через Наташу. Благо, методика мной уже отработана. Жаль, конечно, что у нас здесь нет возможности организовать для них Лабиринт…

– Размечталась.

Перед ужином Лена предупреждает Анатолия:

– Тебе сейчас есть нельзя. Только чай.

Анатолий безропотно соглашается. Он уже привык безоговорочно доверять нашему главному методисту и психологу. А Лена, едва закончив ужин, командует:

– Раздевайся и усаживайся сюда, – она указывает на кресло возле компьютера.

Обклеив Анатолия датчиками, она усаживается в соседнее кресло и полчаса наслаждается зрелищем своих любимых кривых и фигур. Добившись нужной, с ее точки зрения, картинки, она удовлетворенно хмыкает, берет с лабораторного столика шприц с какимто препаратом и подходит к Анатолию.

– Ну, друг мой, сейчас тебе придется пройти через все семьсот семьдесят семь кругов ада. Постарайся ни на что не обижаться, и особо не переживай. Я тебя буду постоянно контролировать. Если у тебя крыша куданибудь соберется, я тебя сразу вытащу. Ну, готов?

– Готов, – вздыхает Анатолий.

Лена делает ему инъекцию, и Анатолий почти мгновенно отключается. Она еще раз внимательно проверяет датчики, еще раз любуется картинкой на мониторе и нажимает клавишу запуска.

– Ну, поехали!

На экране возникает очень хорошо знакомый мне застенок инквизиции. Только на цепях распят не я, а Анатолий. Появляются палачи и начинают деловито готовить свой арсенал. Затем они методично, с глубоким знанием своего дела обрабатывают подвешенного на цепях Анатолия. Но это только на экране. Сам Анатолий лежит спокойно в кресле и как будто безмятежно спит.

– Что это? – с дрожью в голосе спрашивает Наташа.

– А это то, – Лена показывает на экран, – что он в настоящий момент испытывает. Это, конечно, не на самом деле. Эти картинки сейчас проигрываются через его сознание, и для него это вполне реально. Это – одна из составляющих курса МПП.

А на экране палачи сдавливают ступни Анатолия специальными колодками, а под ногти рук загоняют иглы и шила. Из динамиков несутся хриплые стоны, переходящие в рычание. Наташа зажимает уши и отворачивается.

– Не сметь! – кричит Лена. – Смотреть и слушать! Ты хроноагент или кисейная барышня? Если хлопнешься в обморок, я все остановлю, приведу тебя в чувство и запущу снова!

Через какоето время застенок сменяется сиреневой пустыней. Истерзанный, умирающий от жажды Анатолий медленно, из последних сил, ползет по горячему песку к далекому источнику.

Лена чтото переключает на панели, и характер изображения меняется. Если раньше картинка была непрерывной, то сейчас мы наблюдаем отдельные кадры. Так сказать, ключевые моменты.

– Что ты сделала? – интересуюсь я.

– Ускорила прохождение программы через сознание. Ему все равно. А каково нам будет сидеть здесь около месяца или больше? Отдельные эпизоды могут растягиваться на несколько дней и даже недель.

– Это точно, – соглашаюсь я, вспомнив, сколько времени я сам провел в каменоломне, пока не сбежал оттуда через крематорий.

А на экране монитора события разворачиваются своим чередом. Вот Анатолий доползает до кучи камней, с вершины которой бьет родник. Обдирая тело об острые камни, он лезет вверх, но едва дотягивается до воды, как изображение резко меняется. Анатолий лежит под навесом на голой земле в компании изможденных людей, одетых в мешковину.

Под навесом свободно гуляет ветер, посыпая лежащих сухим снегом. Теперь он – каторжник в каменоломне.

Один за другим проходят кадры. Изнурительная работа: каторжники, подгоняемые бичами, дробят камень. Другие каторжники таскают его наверх по крутой лестнице. Тухлая баланда на обед, кружка кипятка на завтрак, дветри картофелины или свеклы на ужин и сигарета перед сном. Короткий обогрев у костра и ночевка на голой земле. Каждое утро несколько каторжников уже не могут встать. Их добивают охранники. Трупы оттаскивают и сбрасывают с обрыва в отвал. А там непрерывно работает крематорий. Его длинное приземистое здание завершается над другим обрывом. Из открытого конца в отвал непрерывно сыплется пепел, выдуваемый раскаленными газами.

А вот и побег. Каторжников отправляют чистить крематорий. Анатолий с напарником, вместо того чтобы выполнять работу, ползут по горячей трубе в сторону отвала. Ползут из последних сил, обливаясь потом. А сзади ревет нагоняющий их факел огня. Крематорий уже снова зажгли. Когда факел нагоняет беглецов, они вываливаются из трубы на кучу пепла. Только мне помнится, что я полз тогда первым, а сейчас Анатолий ползет сзади.

Следом проходят другие эпизоды, которые я не помню, хотя они и переписаны из моей памяти. На безжизненном астероиде сидят трое, уцелевшие после гибели корабля. Анатолий – штурман, молодой пилот и девушка астрофизик. Молодые люди во время полета нашли друг друга и уже успели пригласить всю команду на свою свадьбу, которая должна была состояться после завершения экспедиции. Но никто из приглашенных на эту свадьбу уже не попадет. Да и сама свадьба может не состояться. Спасательный бот придет не раньше чем через десять часов, а кислорода осталось только на восемь. Анатолий некоторое время смотрит на молодую пару, затем перекрывает у себя подачу кислорода и открывает забрало шлема.

Во внутреннем дворе дворца, похожего скорее на крепость, возле плах на коленях стоят двенадцать заложников. В центре двора воткнуто в землю копье. Как только тень от него коснется лежащего на земле камня, головы заложников слетят с плеч. Заложники и палачи, стоящие возле плах с топорами наготове, следят за тенью. За ней следит и король, сидящий на помосте. Король знает, что смерть заложников означает начало тяжелой и длительной войны с его соседом. Он рад предотвратить эти события, но интриги первосвященника и вдовствующей королевыматери поставили его в безвыходное положение.

А в залах дворца и в переходах идет настоящий бой. Гонец от королясоседа доставил ответ, который должен предотвратить казнь заложников и начало войны. Гонец – Анатолий. Но для того, чтобы пройти во внутренний двор и передать послание королю, он должен миновать множество залов и переходов. И почти каждый из них ему приходится преодолевать с боем. Партия войны, возглавляемая вдовствующей королевой и архиепископом, не желает так просто отказываться от своих замыслов. На Анатолия нападают отовсюду: где по двое, где по трое, а где и вчетвером. Его шпага не знает покоя. Но фехтовальное искусство Анатолия еще далеко от совершенства. По мере продвижения к цели раны его множатся, а кровь убывает. Тень от копья вплотную приближается к камню.

Возле дверей во внутренний двор силы окончательно оставляют израненного Анатолия, и он падает. Несколько попыток подняться ни к чему не приводят. Он только ворочается на полу, словно раздавленный червяк.

На башне начинает бить колокол. Анатолий знает, что с последним ударом топоры обрушатся на шеи его друзей, и начнется война, в которой никто не победит. Он подползает к двери, повисает на ней, и под тяжестью тела она открывается. Анатолий вываливается во двор, протягивая вперед послание вместе с десятым ударом.

Разведка боем сорвалась. Все четыре танка угодили на минное поле. Три из них, в том числе и танк командира взвода, горят, затемняя голубое небо черными столбами жирного дыма. Четвертый танк, которым командует молодой сержант, Анатолий, еще цел, но лишен хода. У него перебита гусеница. Заменить перебитый трак и натянуть гусеницу заново – пустяковая операция. Но проделать ее, когда на тебе сосредоточен весь огонь – задача невыполнимая. Командир танка кусает губы и обдумывает ситуацию. В принципе спастись можно. Вылезти через нижний люк и ползком преодолеть шестьсот метров до своей линии обороны. Но тогда завтра через это поле снова придется комуто идти, чтобы разведать систему обороны противника и его огневые средства. Да и ползти эти шестьсот метров придется под градом мин, которые противник уже сейчас кидает с удручающей регулярностью.

Анатолий принимает другое решение. Слабые полевые пушки и минометы с мощной броней Т62 не справятся. А если противник подтянет сюда противотанковые средства… Ну, что ж, двум смертям не бывать. Зато, пока в танке полный боекомплект выстрелов к орудию и патронов к пулеметам, можно повоевать, вызвать на себя огонь и засечь все огневые точки и батареи. Решение принято, и танкисты завязывают неравный бой.

Через час солнце поднимается уже высоко. В танке нечем дышать от жары и порохового дыма. От постоянного грохота о броню пуль и снарядов не спасают даже шлемофоны. У механикаводителя из ушей течет кровь. Но только когда стемнело, трое оставшихся в живых танкистов (погибли механикводитель и срелокрадист) покидают раненую машину и с бесценными сведениями возвращаются к своим.

Опытный звездный корабль, пришвартованный к огромной космической станции, готовится к старту. Предстоит испытательный рейс, в ходе которого надо проверить на различных режимах работу нового двигателя. Анатолий – командир корабля – последний раз проверяет все системы. Опытный маршевый двигатель уже выводится на режим. Все нормально, и вдруг на пульте загорается табло: «Цепная реакция». Через десять минут реактор полыхнет белым пламенем, и не останется ни корабля, ни станции. А на ней тысячи людей и уникальное оборудование.

– Команде срочно покинуть корабль! – распоряжается Анатолий. – До старта – две минуты! Срочно покинуть корабль!

Убедившись, что на борту, кроме него, никого не осталось, Анатолий врубает стартовые двигатели, а через минуту включает и тягу маршевого. Из кормовых дюз вырывается факел зеленого огня, который, задев станцию, сбивает ее с орбиты. А опытный корабль с огромной скоростью уходит в открытый космос. Яркий свет маршевого двигателя становится все слабее и наконец превращается в слабую звездочку. И вдруг на месте этой звездочки вспыхивает солнце.

Старый князь, это Анатолий, собрал совет. Сегодня надо принять решение: выступить против многовекового поработителя или навсегда остаться под его игом. Если они выступят, их поддержат два могучих союзника, и позорное рабство, в которое была обращена четыреста лет назад их Родина, будет сброшено навсегда. Сегодня завоеватель ослаблен как никогда и не сможет противостоять тройному удару.

Но у поработителей в заложниках осталось сорок человек: дети тех, кто сейчас сидит в совете. В числе заложников три сына и дочь князя. Стоит князю развернуть знамена и поднять оружие, и через несколько дней гонцы доставят сюда головы детей. Князь стар и тяжело болен. У него уже не будет других наследников, и он вряд ли сумеет вкусить в полной мере плоды победы, свободы и независимости. Лекари сказали, что жить ему осталось не более полугода. Голоса в совете разделились. Решающее слово за князем.

А он, обхватив седую голову морщинистыми ладонями, мучительно размышляет: как ему быть? Принести в жертву детей и завоевать долгожданную свободу или остаться под игом, но сохранить за собой и своей семьей престол предков? Перед глазами князя проходят лица сыновей и любимой дочери. Он видит, как их выводят во двор, подводят к плахе… И тут же новое видение. Многотысячная колонна юношей и девушек, которых бичами подгоняют всадники в зеленых одеждах с красными треугольниками на груди и спине. Лица их закрыты забралами рогатых шлемов. Эти юноши и девушки уже никогда не увидят Родины. Юношей продадут в рабство, они станут гребцами на галерах, рабочими в каменоломнях, рудниках и соляных копях. А девушек продадут на рынках сластолюбивым владельцам гаремов и домов любви. Страшная и унизительная дань, которую ежегодно платит родная страна князя. Дань, страшная еще и тем, что завоеватели каждый год отбирают лучших из лучших и тем самым обескровливают нацию. Еще десятьпятнадцать лет – и уже некому будет взяться за оружие, чтобы отвоевать свободу.

Князь поднимает голову. У дверей зала стоят два гонца. Они ожидают его решения.

– Барон Лун и барон Гота. Скачите к союзникам и скажите им: мы выступаем!

Дальше калейдоскопически мелькают различные эпизоды: концлагеря, тюрьмы, боевые эпизоды – одно другого хлеще. Но все превосходит последний эпизод. В черном каменном замке, напоминающем огромную башню, обосновался пришелец из другой Галактики. Это – эмоциональный вампир. Для поддержания жизнеспособности ему нужны эмоции покоренных народов. Он прекрасно знает, что самые богатые эмоции порождают страх, боль и секс. Пришелец напоминает огромную, около десяти метров, змею с серебряной чешуей. Всю власть от его имени осуществляет человекообразный биоробот – Хозяин, как его называют. Хозяину подчиняется масса рабов, находящихся в верхних этажах замка. Этих рабов отбирают с детского возраста и распределяют по службам. Самая малочисленная – палачи. Они живут на нижних этажах. Там расположены казематы, где палачи трижды в неделю до смерти пытают по двадцать человек. Их отбирают по жребию из тех, кто не прошел отбор на службу Хозяину. Пришелец в такие дни по витому столбу спускается в казематы и изза занавесей питается жуткими эмоциями истязаемых и их палачей.

Вторая служба намного больше. Это – надсмотрщики и стражи. Они живут вне замка и держат в покорности человеческое стадо. Третья служба живет в самом замке. В нее входит около сотни молодых мужчин и женщин. Они поддерживают порядок в замке и обслуживают Пришельца и Хозяина. Но основное их предназначение не в этом. Трижды в неделю их собирают в двух больших залах замка, где они участвуют в диких сексуальных оргиях, изобилующих множеством всевозможных извращений. И Пришелец незримо присутствует там, переползая по столбу с этажа на этаж. Он питается эмоциями людей, бурно плещущими через край.

И все рабы Пришельца и Хозяина живут в постоянном страхе. Мощные телепатические излучения Пришельца вселяют в них неописуемый ужас. А чтобы это чувство не притупилось, по воскресеньям Хозяин и Пришелец публично наказывают провинившихся. Хозяин превращает рабов в кошек или кроликов и кидает их на съедение Пришельцу.

И вот в такую атмосферу попадает Анатолий. Ему исполнилось семнадцать лет, и надсмотрщик, обрядив его в затейливую белую униформу, ведет к Хозяину. Хозяину он понравился, и тот назначает Анатолия для личного услужения. Но это не избавляет молодого человека от участия в оргиях. Анатолий, как и другие, живет в постоянном страхе. Но он все время пытается вспомнить, кто же он такой. То, что он не Джейкоб, раб Хозяина, он знает точно. Ему кажется, что как только он вспомнит, кто он есть на самом деле, весь этот кошмар кончится, замок рухнет, и Хозяин с Пришельцем погибнут под его обломками.

В один из дней Хозяин приказывает ему спуститься вниз и привести нового раба, отобранного еще в детстве и достигшего определенного возраста. Спустившись на второй этаж, Анатолий с ужасом видит там ожидающую его Сельму, четырнадцатилетнюю девочку, подругу детских игр Джейкоба. Все в нем возмущается, но страх берет верх, и он ведет Сельму к Хозяину. Тот на его глазах грубо, садистски насилует девочку. Он проделывает это по три раза в день и обязательно на глазах у АнатолияДжейкоба. Тот ничего не может поделать, ужас сковывает его.

Но однажды Сельма не выдерживает издевательств и проливает «кровь» Хозяина. Тот приказывает Джейкобу привести ее в зал седьмого этажа. Джейкоб знает, что там произойдет. Обращенная в кошечку, Сельма станет пищей для ужасного Пришельца. Когда они с Сельмой приходят в зал, там уже начинают собираться рабы. Джейкоб замечает металлический прут, стоящий у очага, и решается.

Схватив прут, он решительно отдергивает занавес ниши. Там уже ждет змееподобный Пришелец. Увидев в руках Джейкоба прут и прочитав на его лице страшную решимость, Пришелец бросается на него. Ударом прута Джейкоб перебивает змеиное туловище, и Пришелец гибнет. Но перед этим он успевает вонзить в Джейкоба свои ядовитые зубы.

Страх сразу оставляет рабов, и они рвут Хозяина на части и топчуг змеиное тело Пришельца. А на полу в страшных муках умирает Джейкоб. Сельма рыдает над ним: «Джейкоб! Не умирай! Я люблю тебя, Джейкоб! Не умирай, Джейкоб!»

Внезапно Анатолий – не тот, который на экране, а тот, что лежит в кресле, – кричит:

– Я не Джейкоб! Я Анатолий Яковлев!

– Правильно, Толя, – говорит Лена и начинает отсоединять датчики. – Ты – Яковлев Толя. Молодец! Вспомнил. А теперь успокойся и отдохни.

Она делает ему укол, и через несколько минут Анатолий открывает глаза.

– Что со мной было? Где это я был?

– Спокойно, Толя! – отвечает Лена, касаясь ладонями его лба, но не отрываясь от пульта. – Ты все время был здесь. А на все, что тебе привиделось, можешь нагадить и засадить розами. Одно тебе скажу: ты вел себя молодцом и экзамен на хроноагента выдержал. В самых поганых ситуациях ты держался до конца, вел себя достойно и всегда искал выход из самых безвыходных положений. Вот так дальше и действуй.

Ленин эксперимент завершился около четырех часов утра. А мы даже не заметили, как пролетело это время. Напоив всех чаем, Лена командует:

– Всем отбой! День был тяжелым, надо как следует отдохнуть, – и, ни к кому конкретно не обращаясь, добавляет: – Завтра он будет еще тяжелее.

С утра, после традиционной гимнастики и тренировок, Лена растолковывает мне методику, обклеивает себя датчиками и командует, какие ей нужно сделать инъекции. После этого она усаживается в кресло, а я снимаю с ее Матрицы программу МПП, которую прогоняли через нее, когда она переквалифицировалась на первый класс. До обеда Лена отлаживает программу. Сразу после обеда она усаживает в кресло, где вчера сидел Анатолий, Наташу.

Процедура повторяется. Только на этот раз на экране монитора мы наблюдаем Наташу. Великое Время! Я не слабонервная институтка, я хроноагент экстракласса. Видел я многое и побывал в разных передрягах; самому приходилось делать такое, что при воспоминании волосы шевелились. Но такого изощренного, садистского надругательства над женским телом я не видел никогда! Были там эпизоды и другого рода, безобидные с сексуальной точки зрения. Но они присутствовали в соотношении примерно один к пяти. Теперь я понимаю, почему Виктор из Сектора Z отказался показать мне программу, которую они прогоняли через Лену, когда она проходила МПП. Я бы его тогда грохнул, не задумываясь о последствиях.

Невзирая на весь свой опыт и моральнопсихологическую подготовку по классу экстра, мне было муторно смотреть, как пьяная солдатня насилует Наташу во все отверстия; как в Древнем Вавилоне, ее заставляют публично совокупляться с жеребцом (чем не Апулей!); как она попадает в стаю сексуально озабоченных горилл. И много чего другого, на что только хватило воображения у бравых ребят из Сектора Z. Впрочем, сами они ничего не выдумывали. Все эпизоды они списывали из жизни многообразных Реальных Фаз.

А бедный Анатолий! Не понимаю, как он смог выдержать все это зрелище? Тем более что Лена постоянно покрикивала: «Смотреть! Слушать! Не отворачиваться!» На меня она внимания, слава Времени, не обращала. Но я, в отличие от Анатолия, уже состоявшийся хроноагент с богатыми возможностями. И я использую их на все сто. Я просто отключаю зрительные и акустические восприятия того, что творится на экране и несется из динамиков. Сижу с отрешенным видом и слушаю, как Лена покрикивает на Анатолия.

Во втором часу ночи моральнопсихологическая экзекуция завершается. Я наливаю Наташе и Анатолию по вместительной рюмке бренди. Наташа, ранее не испытывавшая тяги к крепким напиткам, выпивает бренди залпом, и Анатолий уводит ее в постель.

– Боюсь, что этой ночью им будет не до любви, – глубокомысленно замечаю я, глядя им вслед.

– Ничего, это быстро проходит, – беззаботно реагирует Лена и тут же, хитро прищурившись, спрашивает: – А на тебя эти зрелища как? Отрицательно не повлияли?

– Ничуть не бывало.

– Ха! Ты думаешь, я не заметила, как ты отключился? Эх, ты! А еще хроноагент экстракласса. Если бы я не видела тебя в деле, я бы завтра тебе такую же накачку организовала.

– Ну, это уж совсем ни к чему, – смущенно бормочу я и спрашиваю: – Лен, неужели ты тоже прошла через все это?

– А откуда же ты тогда все это списал? Только могу тебя утешить, я почти ничего не помню. Если сказать честно, то совсем ничего, кроме эпизода с пашой.

– А вот егото я как раз и не видел.

– Придется показать. Этот эпизод того заслуживает.

И Лена, слегка пританцовывая, начинает медленно стягивать с себя комбинезон, являя мне свои великолепные, отточенные ежедневной специальной гимнастикой формы, и принимая такие замысловатые и манящие позы, что я мгновенно забываю о садистских и групповых сценах.

– Ноно! – останавливает меня Лена, когда я направляюсь к ней. – Ты забываешь, что ты – восточный паша. Ты сейчас должен лениво развалиться на диване и снисходительно созерцать мои телодвижения, предвкушая, как я буду услаждать тебя далее.

Мне приходится подчиниться. А Лена, постепенно освободившись от комбинезона и оставшись в одних белых тапочках, вешает на пояс серебряную цепочку. Сделав еще несколько грациозных танцующих движений, в которых она то одну, то другую ногу поднимает выше головы, она приближается ко мне, опускается на колени и начинает легкими движениями, едва касаясь, освобождать меня от одежды, попутно лаская открывающиеся участки тела ладонями, губами и языком.

Наконец я не выдерживаю и забываю о своем статусе восточного паши. Не обращая внимания на протесты, я подхватываю подругу на руки и сжимаю ее в своих объятиях. Лена тоже перестает дурачиться, обхватывает меня за спиной своими длинными ногами, откидывается назад, держась руками за мои плечи, и, поблескивая перламутром глаз и зубов, медленно, очень медленно опускается.


ГЛАВА 5


Вот скоро дом она покинет,
Вот скоро вспыхнет бой кругом.
Б.Ш.Окуджава

Проходит около года. Дни наши загружены с избытком. Анатолий както признался мне:

– Знаешь, Андрей, у меня складывается впечатление, что в этой Фазе Земля вращается вокруг своей оси медленней, чем в нашей. Иначе я просто не нахожу объяснения, как мы с вами умудряемся делать за сутки столько дел.

В какойто степени он прав. Прав не в том плане, что здесь планета медленнее вращается, а в том, что мы действительно впихиваем в эти двадцать четыре часа столько дел, что сутки кажутся растянутыми до бесконечности. Но здесь нет никакого феномена. Секрет прост. Лена – отличный психолог и методист. Она составила программу и график работы таким образом и чередует различные виды работы так, что одно дело незаметно переходит в другое, не требуя перестройки и отдыха. Отдыхаем мы только за едой. Но и здесь Лена использовала метод Франсуа Рабле: «За ужином возобновлялся обеденный урок и длился он, пока не надоедало, остальное время посвящалось ученой беседе, приятной и полезной». Так, утверждает Рабле, занимался великий Пантагрюэль.

После успешно проведенного курса МПП Лена вплотную занялась лингвистической подготовкой. Тут уж воистину «ни сна, ни отдыха измученной душе». Лингвистические программы внедрялись во сне. И наши молодые друзья по ночам, вместо того, чтобы предаваться усладам любви, обклеивали друг друга датчиками и включали компьютер. Утром они выглядели несколько одуревшими. Эта пытка продолжалась более двух недель. Но зато по завершении курса они свободно владели всеми распространенными на Земле языками: от русского и английского, до японского и хинди. Лингвистическая подготовка помогала довольно быстро разобраться и в менее распространенных языках: эстонском, монгольском, датском и других. Более того, программа, внедренная в Матрицы, была настолько универсальной, что Анатолий с Наташей обрели способность анализировать языки совершенно незнакомые и осваивать их на разговорном уровне быстрее чем за час.

Но не только учебой занято наше время. Мы с Анатолием тщательно изучаем работу Степана Ручкина и конструируем портативную установку для создания межфазовых переходов. Анатолию вникнуть в эту проблему проще. Он уже однажды разбирался в ней, правда на примитивном, узком уровне. Ему тогда нужно было просто активировать уже существующий переход, а не открывать новый. К тому же он не был отягощен багажом научной хронофизики, которую в меня старательно внедрили во время подготовки в НульФазе. Дело в том, что Ручкин подошел к этой проблеме несколько с другой стороны, и для меня многие его решения кажутся неожиданными и спорными. Но это только кажется. Ведь что ни говори, а критерием истины является не что иное, какпрактика. А на практике установка, сработанная на основе идей Ручкина, себя уже показала. От того факта, что Наташа с Анатолием пришли к нам, открыв межфазовый переход, не отмахнешься.

Анатолий недаром учился в Бауманском училище и почти закончил его. Он – неплохой, даже талантливый, конструктор. Разработанная нами схема установки постепенно материализуется. Анатолий разрабатывает узлы, стараясь делать их как можно меньшими по габаритам и весу. Я творю их на синтезаторе. Далеко не всегда получается то, что нужно. Но после нескольких попыток Представитель Заказчика в лице Анатолия «ставит на узлы клеймо» и монтирует их в установки.

Одновременно мы с ним, проанализировав все, что я наработал по участку, где исчез «Мог», приходим к выводу: этот «Мог» воздействовал на темпоральное поле примерно так, как это предлагает делать Ручкин. Не совсем так, но много общего. Это еще раз убеждает нас: мы на верном пути.

Лена с Наташей много работают за компьютером. Они тоже решают две задачи. Пытаются связаться с НульФазой или обнаружить гденибудь в Реальных Фазах наших друзей: Андрея Злобина, Микеле Альбимонте, Генриха Краузе, Матвея Кривоноса, Стефана Кшестинского и других. Но это до сих пор успеха не имеет. Тем не менее попыток Лена не оставляет и с завидным упорством продолжает перебирать варианты взлома блокировки.

Вторая задача более актуальна, с точки зрения того, к чему мы сейчас готовимся. Лена с Наташей активно собирают информацию о наших противниках. Лена обнаружила около двадцати женщин, которые побывали в Красной Башне на встрече со святым Могом и приобщились к его «благодати». Сейчас Лена выделяет общие элементы в их поведении, анализирует их деятельность, строит долгосрочные прогнозы. Какаято довольно стройная картина у нее уже вырисовывается. Но до окончательных выводов еще далеко. Поэтому Лена, верная своим принципам, пока не раскрывает перед нами результатов.

После того как Кора дала нам координаты Натана Фарбера, Лена с Наташей постоянно, по мере возможности, наблюдают за ним. Этот тип действительно оказался весьма живучим. После мощного парапсихологического удара, полученного от Коры, он провалялся без сознания более часа. Потом, кряхтя, поднялся, держась за голову и сердце, забрался в машину и просидел там еще часа три. После этого он покинул «поле боя» на второй передаче, со скоростью не более тридцати километров в час. Он явно не рассчитывал встретить в Коре Ляпатч такого сильного и опасного противника. Оклемавшись, он продолжил свою неблаговидную и весьма непонятную деятельность. Сложность представляло то, что программаискатель, которую нам передала Кора, довольно часто теряла Фарбера из виду (Кора предупреждала нас об этом), и значительная часть его деятельности проходила вне нашего поля зрения. Но тем не менее коекакие выводы уже можно было сделать.

Невзирая на то, что время наше до предела заполнено подготовкой молодых хроноагентов и работой, мы умудряемся выкраивать время на охоту, рыбалку и просто на вечерние посиделки с чаем, вином и гитарой. Это тоже заслуга Лены. Она вставляет время от времени в график работы такие «уикэнды». «Иначе мозги могут скиснуть, – объясняет она. – Перерывы просто необходимы».

Както раз в один из таких периодов отдыха мы после удачной рыбалки пируем за роскошным столом. Мы с Леной по очереди рассказываем различные эпизоды своей работы в Реальных Фазах: как собственные, так и своих товарищей. Наташа с Анатолием слушают очень внимательно. Это для них тоже своеобразная школа. Внезапно Лена прерывает мое повествование:

– Знаете что? Мы совершенно упустили из виду один момент подготовки. Наше оснащение.

– Что ты имеешь в виду? Поясни, – прошу я.

– В чем мы пойдем? Что понесем с собой?

– Да, это серьезно, – соглашаюсь я.

В самом деле, мы совершенно не знаем, что нам предстоит. Сколько дней, недель или месяцев мы будем скитаться там, где будет невозможно найти ни воды, ни пищи? С какими опасностями нам придется столкнуться? Какое оружие взять с собой? Пойдем мы, конечно, в комбинезонах и ботинках, но надо позаботиться и о цивильной одежде. Не всегда и не везде будет уместно появляться в камуфлированном комбинезоне и с автоматом наперевес. Я не говорю уже о таких мелочах, как аптечка, установка для создания переходов, боекомплекты и прочее. Но надо учесть еще и тот фактор, что плавание наше будет сугубо автономным. Все придется нести на себе. Поэтому вопрос, поднятый Леной, не простой. Надо все хорошо продумать и просчитать. Хуже не придумаешь ситуации, когда обнаружишь в пути, что у тебя нет какойто жизненно необходимой мелочи, которую ты мог взять с собой, но упустил из виду, забыл. Все эти соображения излагаю Наташе с Анатолием, и они проникаются серьезностью поставленной задачи.

– Начнем с одежды, – говорит Лена. – Комбинезоны и ботинки нам сотворить не составит труда. А вот мелтановые трико мы на этом синтезаторе вряд ли сможем для них сделать.

– А зачем нам делать мелтан? – осеняет меня идея. – Раз этот синтезатор изготовлен у ЧВП, мы можем изготовить им трико из этого… как его? Ну, помнишь, как назвал свою броню Старый Волк, когда ты метнула в него нож в СенКанте? Трилон или стрилон?

– Точно! Неважно, поищем по каталогу, вспомним. Этот вопрос снят. Цивильную одежду каждый подберет себе сам. Надо, чтобы она была годна на все случаи жизни, весила немного и занимала поменьше места. Сами понимаете, нести придется на себе. Теперь оружие. Я шла с автоматом, пистолетом и гранатами. Да, еще резак был. Ты был вооружен потяжелее.

– Да, у меня, кроме этого, был еще пулемет и две «Мухи». Тяжеловато было, но терпимо. Самое главное, надежно. Думаю, что пулеметов больше не нужно, хватит одного. А вот «Мух» надо сделать по дветри на каждого. Они легкие, места много не занимают, но, при случае, незаменимы. Тот кошмарный гибрид ворона с ежом я только «Мухой» и сумел одолеть.

– Не мешало бы взять чтонибудь помощнее обычного стрелкового оружия, – предлагает Анатолий.

– Да, бластер не помешал бы, – соглашаюсь я. – Но больно уж он получился у меня тяжелый и громоздкий. Придется от него отказаться.

– Почему же? Я смотрел его. Принцип действия понял и, мне кажется, я смогу большинство деталей сделать намного меньше и легче. Правда, с потерей мощности.

– Вопрос, с какой потерей? Стоит ли овчинка выделки?

– Процентов двадцатьдвадцать пять.

– Это не страшно. Займись. Посмотрим, что получится. Если приемлемо, сделаем два бластера. Еще сделаем два лайтинга. Я видел их в каталоге. Легкие, удобные и достаточно мощные.

– А питание к ним и к бластерам? – спрашивает Анатолий.

– Тоже не проблема. Я там видел довольно емкие астатноэрбиевые батареи. Сделаю по две штуки на ствол, до второго пришествия хватит.

– Гранаты, – говорит Анатолий.

– Непременно. Но увлекаться не стоит. Мы с тобой возьмем штуки по четыре, по пять, женщины – по две, три. Общий вес покажет. То же самое и с патронами. Определимся по итогу. Теперь продовольствие. Лена, ты не встречала в каталоге пайки космодесанта?

– Вообщето не присматривалась, но надо поискать. Не тащить же с собой тачки, груженные продуктами. Так мы далеко не уйдем. А в вещмешках много не унесешь, долго не протянем. Неизвестно, что нас ждет. Думаю, там должно быть чтонибудь в этом роде. Завтра же посмотрю.

– Кстати! – вспоминаю я. – Обязательно надо взять какуюнибудь посуду и ложки. Мне первые дни приходилось лакать из шлема. Но самое сложное, – тут я невольно мрачнею, – вода. Много ее с собой не возьмешь. Придется тебе, подруга, подумать над какимнибудь средством от обезвоживания организма.

– Сделаю, – кивает Лена. – Это – за мной, как и аптечки. Жаль только, что микродокторов мы сделать не сможем. Придется довольствоваться твоим и моим. То же относится и к твоему шлему с ноктовизором, акустическим анализатором и биноклем. Эти вещи будут в единственном экземпляре.

– Что ж, в общих чертах мы все прикинули. Составьте с Наташей список, подсчитайте вес, потом еще раз присядем и подумаем, все ли учли.

– Ну а с завтрашнего дня, друзья мои, – обращается Лена к Анатолию и Наташе, – мы начнем принимать у вас экзамены и зачеты. И учтите две вещи. Никаких скидок не будет, только на «отлично»! Второе: сдача зачетов не отменяет тренировок. Заниматься будем попрежнему. Форму надо держать постоянно.

На другой день Анатолий разбирает бластер и колдует над ним. А через пару дней он начинает выдавать мне чертежи деталей своей конструкции. Чтото мы с ним делаем вручную, чтото я творю на синтезаторе. Как и с установкой для открытия переходов, не все получается сразу. Но через две недели мы любуемся компактным, легким, не более двух килограммов, бластеромдезинтегратором. Не чета тому чуду техники, что вышло изпод моих рук.

– Сразу видно выпускника Бауманки! – хвалю я Анатолия. – Если бы он еще и работал…

– За чем дело стало? Испытаем!

– Легко сказать: испытаем. Где и на чем? Это не пулемет.

Подумав, я нахожу достойный объект для испытаний. В пяти километрах ниже по течению у правого берега реки торчит из воды большой валун, почти утес. Откуда он здесь взялся? Наверное, здесь тоже было оледенение, и его притащили сюда ледники. Как бы то ни было, цель подходящая.

Когда мы приходим на место, я показываю Анатолию этот камень. Он прикидывает й с сомнением смотрит на небольшой бластер.

– Куба три, а то и все четыре. Справится ли?

– Если сработает, сам увидишь, – говорю я, вставляя в гнездо батарею. – А пока все наденьте темные очки.

Как только индикатор сообщает мне о готовности, я опускаю светофильтр шлема и, быстро прицелившись, стреляю в камень, находящийся в трехстах метрах. На месте камня возникает ослепительная лиловая вспышка. Она тут же тонет в столбе воды и раскаленного пара. Жаркая ударная волна с грохотом обрушивается на нас. Но она уже ослаблена приличным расстоянием. Зато волна воды, откатившаяся от места взрыва, орошает нас по пояс и чуть не утаскивает в реку зазевавшуюся Наташу. Камень как корова языком слизнула.

– Работает, – констатирую я.

– Впечатляюще! – качает головой Анатолий.

– Учти, стрелять из него ближе чем на пятьдесят, а то и сто метров – опасно. Заметил, как нас тряхнуло? Да и вспышка такая, что вблизи тебя самого испепелит. Это – миниатюрный ядерный взрыв. А точнее, аннигиляция, полное разрушение вещественной материи. Так что… Впрочем, лучше сделаем второй бластер для Лены. Она и на полигоне из него достаточно стреляла, и в реальном деле два раза использовала. Ошибки не допустит. А тебя с Наташей вооружим лазерами. Согласен?

Анатолий с опаской смотрит на безобидное с виду, но такое, как оказалось на практике, мощное и опасное оружие, и поспешно кивает. В тот же день мы с ним собираем второй бластер, а для молодежи я творю на синтезаторе легкие, но достаточно мощные лазерные пистолеты.

Наташа с Анатолием через два дня на третий сдают нам экзамены и зачеты. Не все идет гладко, коечто им приходится пересдавать по два, а то и по три раза. Особенно свирепствует по своим дисциплинам Лена. Впрочем, я тоже скидок не делаю. Но наконец сессия завершается, и мы устраиваем по этому поводу небольшой банкет.

Стол роскошный. Мы с Леной максимально растормозили свою фантазию, да и Наташа с Анатолием приложили руки. За стол усаживаемся при полном параде. Лена сотворила для себя и Наташи полные комплекты одеяний Нагил – фейвоительниц, но с небольшими отступлениями. Короткую тунику себе она сделала белую, а Наташе – Светлоголубую. Сандалии с широкими ремешками, оплетающими ногу и застегивающимися под коленями, у Лены серебряные, а у Наташи – красные. Волосы женщин схвачены обручами: у Лены – серебряным, у Наташи – золотым. Анатолий смотрит с восхищением, а я улыбаюсь. Мнето достоверно известно, как одеваются Нагилы. Значит, под туниками ничего нет, кроме кожи, и нас, в дополнение к банкету, ожидает ночь страстной любви.

Мы с Анатолием тоже принаряжаемся. Специально для этого случая Лена сотворила нам форменные рубашки нашего Сектора. Они синего цвета с эмблемами на левой стороне груди и на рукаве: белый луч на фиолетовом фоне. Я разливаю по бокалам шампанское, и Лена открывает наш микробанкет тостом:

– Итак, программа подготовки успешно выполнена, экзамены сданы. Поздравляю вас с условным присвоением квалификации хроноагентов третьего класса. Нашего полку прибыло. Ура!

– А почему присвоение условное? – интересуется Анатолий, выпив вино.

– А каким оно еще может быть? Мы же с Андреем не авторитетная комиссия Совета Магов. Да и потом, программато была сильно сокращена, в основном за счет теоретических дисциплин. А какие вы будете хроноагенты, если вы не в состоянии сами смоделировать и рассчитать воздействие? А как вы будете принимать решения, оказавшись в нештатных ситуациях? К тому же должность хроноагента подразумевает наличие степени Бакалавра. А ее надо защитить. Это тоже вне нашей компетенции. Так что, доберемся до НульФазы, и начнете все сначала. И теорию, и практические занятия, и МПП. Но я думаю, что мы будем готовить вас сразу на второй класс или даже на первый. То, что нам предстоит, зачтется вам как стажировка по третьему.

– Что, все заново? В том числе и МПП? – ужасается Наташа.

– Да. И в полном объеме, а не в щадящем режиме.

– Мало ты нас здесь мучила, – морщится Анатолий.

– Мало! – отрезает Лена. – Там тебя накачают и обработают так, что не будешь нос воротить, когда мы с Наташкой занимаемся гимнастикой. И не будешь уходить домой, когда мы с ней идем купаться. Это я к примеру.

Я смеюсь, а Анатолий смущенно опускает глаза. Несмотря на то что Лена с Наташей основательно обрабатывали его в этом плане, он все еще не может привыкнуть, что они занимаются гимнастикой и купаются совершенно обнаженными. Да и в другое время им ничего не стоит показаться в одних шортах. Он еще не может воспринимать это спокойно. Наташа в этом плане ушла от него далеко. Я помню ее «смелые» наряды, еще когда она жила у нас первый раз. Чтобы уйти от скользкой темы, я завожу разговор о другом:

– Как, потвоему, сколько нам еще потребуется времени, чтобы довести установку до ума?

– Месяц, – подумав, отвечает Анатолий. – Если напрячься, то и за три недели можно будет управиться.

– Нет уж, напрягаться не будем. Мы не на гонках. Главное, чтобы установка работала, и работала надежно.

– Тем более что у нас еще далеко не все готово к выходу, – говорит Лена. – Пайки космодесанта по каталогу ЧВП я еще не нашла. Потом мне в голову пришла одна мысль. Мы забыли о важной мелочи. Деньги. Что если нас опять занесет в такую ситуацию, в какой я оказалась во Франции, а ты в Америке, за несколько тысяч километров от другого перехода? Что будем делать? Опять грабить ювелирный магазин или грузить вагоны?

– Во всех цивилизованных странах изготовление и использование фальшивых денег преследуется самым жестоким образом, – напоминаю я. – Марк Твен писал в «Принце и нищем», что в средневековой Германии фальшивомонетчиков медленно опускали в котел с кипящим маслом. Нас может занести куданибудь, где с нами обойдутся еще веселее. Тебя это прельщает? К тому же какую валюту ты планируешь изготовить? Рубли, доллары, фунты, франки, экю, евро, а может быть, шекели или динары?

– Вот тут ты, дорогой, попал пальцем в небо. Неужели ты серьезно подумал, что я намерена фабриковать фальшивые купюры? Какую валюту, спрашиваешь? Самую универсальную! Золото, драгоценные камни. Тут тебя никто не поймает на подделке. Особенно если золото будет не в монетах, а в ювелирных изделиях. Кольца, браслеты, цепи.

– Тяжеловато будет.

– А куда деваться? Выходить на большую дорогу с автоматом или бластером? Разбой во всех странах тоже преследуется весьма жестко.

– Не во всех.

– Согласна. Но такое попадается крайне редко.

– Стоп! – вмешивается в наш спор Анатолий. – Давайте обсудим это потом. Вы тут упомянули о Франции и Америке, когда переход от вас оказался очень далеко. Я полагаю, это случилось на вашем пути сюда. Чем спорить, лучше расскажите, как вы выкрутились?

– Да, истории поучительные. Они дают наглядный пример тому, что нет безвыходных положений. У меня было просто. Я попал в Америку в районе НьюЙорка, а переход был гдето под ЛосАнджелесом. Я сначала, как Лена упомянула, начал работать на пакгаузе. Грузил и разгружал вагоны. Гдето за месяц мог бы накопить на билет третьего класса. Но мне повезло. Меня заметил один мелкий бизнесмен, которого одолевали рэкетиры. Они как раз в эту ночь должны были разгромить его магазин и поджечь бензоколонку. Он нанял меня за билет первого класса до ЛосАнджелеса. Утром он нашел и магазин, и колонку в полном порядке, да еще и с прибылью в кассе. Я заправил рэкетирам машину и поменял зеркало заднего вида, которое ктото из них разбил своим лбом. Он долго уговаривал меня остаться и даже предлагал долю в своем предприятии. Но я отказался. Может быть, и зря, Время знает. Вот у Лены было сложнее.

– Верно. Я вышла в Ницце, а переход был на Урале. Я подумала и с автоматом в руках заявилась в ювелирный магазин. Награбленное я спрятала, переоделась (тоже в краденое), и утром показала хозяину магазина место, куда ночью подозрительный тип спрятал два саквояжа. Тот щедро наградил меня. Но я не учла одного: чтобы попасть на Урал, надо было пересечь много границ, а у меня не было никаких документов. Тут мне на глаза попалось объявление о том, что некая бандерша формирует передвижной публичный дом для работы на конгрессе золотопромышленников в Екатеринбурге. Я приоделась и пришла к этой предприимчивой мадам. После собеседования она пришла в восторг от моих познаний в области секса и тоже предложила мне долю в предприятии. При условии, что я буду обучать ее девушек тому, что сама умею. Я согласилась и вскоре оказалась на Урале.[37]

– Выпьем за смелых и находчивых хроноагентов! – предлагает Наташа.

После двухтрех тостов Лена протягивает мне гитару. Я пою несколько песен, и мне вдруг вспоминается «Баллада о Любви».

– … на сушу тихо выбралась Любовь. И растворилась в воздухе до срока, а сроку было сорок сороков… И чудаки еще такие есть, вдыхают полной грудью эту смесь… Потому что если не любил, значит, и не жил, и не дышал.

Мы с Леной затеваем разговор о сложности творчества великого поэта, о его многогранности, его глубоком знании жизни, подкрепляя слова строчками из стихов. Через некоторое время мы замечаем, что Наташа с Анатолием исчезли. От Наташи остался только золотой обруч на столе.

– Куда это они испарились? – интересуется Лена.

– Кажется, я знаю, куда – отвечаю я, показывая на голубой поясок от Наташиной туники, лежащий на ее стуле.

– Понятно, – улыбается Лена. – Мне, что ли, свой пояс тоже развязать?

– В чем же дело? Тебя чтото смущает?

– Да вечер больно чудесный… Пойдем, тут есть прекрасное местечко на берегу.

Лена встает и выходит из дома, развязывая на ходу поясок своей белой туники. Я послушно следую за подругой, предвкушая наслаждение любовной игрой, Ленка в этом плане – непревзойденный мастер. Но, не дойдя до берега, Лена внезапно останавливается.

– Опередили, – вздыхает она. – Ей это место тоже глянулось.

До нас доносятся сладостные вздохи, стоны и слабые выкрики. Высокая трава скрывает эротическую сцену. Но над ней то и дело взлетают стройные ножки, оплетенные красными ремешками.

– Занято так занято, – говорю я. – Не прогонять же их. Пойдем искать другое место.

– Ну уж нет! – возражает Лена. – Пока будем искать, у меня весь настрой пропадет.

Лена увлекает меня к ближайшему кусту, и мы с ней опускаемся на густую, мягкую траву. Медленно освобождая друг друга от одежды, мы с жадностью покрываем заголяемые участки тел поцелуями, доводя себя до нужного градуса. Оставив меня в одних тапочках, Лена ложится на меня и с минуту лежит спокойно, предоставляя мне право ласкать ее великолепное тело. Потом она медленно поднимается и медленно, медленно опускается, принимая меня чуть ли не по миллиметрам. Полностью выпрямившись, она начинает двигаться в ей одной свойственном ритме, подставляя мне себя для ласк. Я не хуже ее знаю свое дело. Мои ладони и пальцы гуляют по ее бедрам, лону, ягодицам, талии и призывно вздрагивающим грудям.

Сколько это продолжалось, знает одно Время, а для нас с Леной время уже не существовало. Лена быстро «расковывается» и начинает «звучать». Долгие и сладостные стоны, когда она движется вверх, чередуются с короткими страстными выкриками, когда она опускается вниз. Наконец Лена, прогнувшись в спине, испускает страстный протяжный стон и падает на меня. Мы долго лежим, не меняя позы и лаская друг друга.

Ночь любви продолжается почти до рассвета. Утомленные, но довольные, мы засыпаем: я и Лена на постели у Наташи с Андреем, а они – в нашей комнате, на шкуре у очага. Завтра нас ждет работа.

Анатолий сдержал слово. Не проходит и месяца, как установка для открытия переходов уже смонтирована и мы приступаем к испытаниям. Здесь не все идет гладко. Сконструированные с использованием принципов Ручкина и изготовленные нами приборы либо не показывают изменений состояния темпорального поля, либо показывают совсем не то, что мы ожидаем. Приходится пересчитывать, переделывать узлы, перемонтировать установку и начинать все заново.

Лена с Наташей занимаются нашим снаряжением и отслеживают деятельность Натана Фарбера. Лене с большим трудом удалосьтаки отыскать в каталоге синтезатора аналог пайков космодесанта, и теперь в этом плане мы можем быть спокойны. Голодная смерть угрожать нам не будет. Правда, эти пайки и по разнообразию, и по вкусовым качествам значительно уступают тем, которыми снабжали нас; но, как говорится, чем богаты, тем и рады.

Параллельно мы не прекращаем тренировок. Форму надо держать. Наташа с Анатолием продолжают оттачивать свое мастерство. Они уже успешно и подолгу могут противостоять нам с Леной. Теперь я спокоен за них. Нам не придется опасаться за свои тылы.

А Лена наконец подобрала соответствующие составы и сделала Наташе с Анатолием серии инъекций. Затем она провела с ними ряд занятий и тренировок. После этого ребята стали способны входить в режим ускоренного ритма времени. Мне не забыть реакции Анатолия, когда он впервые ускорил свой ритм в пять раз.

– Это чтото невообразимое! – восхищенно шептал он, вернувшись в нормальный ритм.

– Поздравляю! – говорю я ему, подавая рюмку бренди. – Теперь ты владеешь нашим секретным оружием, и тебе сам черт не брат. Кстати, Лена, надо включить в снаряжение по фляжке бренди на каждого. Иначе восстанавливаться после ускоренного ритма будет тяжело. Учти это.

– Бренди – твоя епархия, – пожимает плечами Лена. – А то, что вспомнил об этом, хорошо.

Через две недели напряженной работы наша установка выдает желаемые результаты. Еще пара недель уходит на окончательную доводку и придирчивые испытания.

– Готово! – объявляет Анатолий. – Можем открывать переход.

– А вот с этим спешить не будем, – охлаждаю я его. – Переход откроем только тогда, когда мы сами будем к этому готовы.

Я начинаю гонять всю команду в изнурительные многокилометровые марши с полной выкладкой. Надо привыкнуть к тяжелому снаряжению. Маршруты я строю по самой пересеченной местности. Мы преодолеваем их, где бегом, где быстрым шагом, где ползком. По нескольку раз форсируем реку, пробираемся через болото. И так каждый день помногу часов. Вечером возвращаемся измотанными, стаскиваем камуфляж, мелтановые и сертоновые костюмы и тащим ноги в баню. Анатолий уже не обращает внимания на наготу Лены и Наташи и свою собственную. Паримся и моемся все вместе.

Попутно выясняется, что сертон, который в свое время рекламировал нам Старый Волк, предпочтительней мелтана. Он тоньше, легче, напоминает нейлон, который идет на изготовление колготок, и тело его практически не чувствует. Мы устраиваем сравнительные испытания на пуленепробиваемость и приходим к выводу, что и здесь сертон мелтану не уступает. Тогда мы с Леной творим сертоновые костюмы и для себя.

Последние пять дней я устраиваю марш по полной программе. Мы уходим на длительный кольцевой маршрут. Ночуем там, где нас застает ночь. Питаемся десантными пайками. Все эти сутки не снимаем ни комбинезонов, ни сертона и не разуваемся. К исходу пятого дня возвращаемся на базу.

– Вот, теперь мы готовы, – констатирую я, когда мы после бани наслаждаемся нормальным ужином и горячим чаем.

Лица у всех, включая Лену, усталые. Но я уверен, что если я сейчас скажу «Вперед!», моя команда повторит тот же марш без единого возражения. Теперь можно идти с ними хоть в Схлопку, хоть к Фарберу в зубы.

– Завтра отдыхаем. Послезавтра – в путь! – объявляю я.

Когда я, выкурив на крыльце сигарету, возвращаюсь, Лена уже спит. Вопреки обыкновению, она заснула прямо в своем бархатистом белом комбинезоне, только тапочки сняла. Ленка терпеть не может спать, когда на ней хоть чтонибудь надето. Она всегда ложится нагишом. Исключение составляют изредка то туфельки, то тапочки, то босоножки, то чулки, которые она намеренно оставляет на себе как элемент любовной игры и, утомленная, засыпает, не сняв их. А сейчас этот изнурительный марш уходил ее не слабее ночи бурной любви. Всетаки доконал я свою неутомимую подругу.

Из комнаты, где живут Наташа с Анатолием, не доносится ни звука. Видимо, они тоже ухайдакались и спят мертвым сном. Да я и сам чувствую не слабую усталость. Быстро раздеваюсь, падаю рядом с Леной и моментально проваливаюсь в глубокий сон. Тяжело в учении, легко в бою, как говорил великий русский полководец.

Утро начинается как обычно. Ленка в чем мать родила бежит к реке, а через минуту к ней присоединяется и Наташа. Потом они занимаются гимнастикой, а мы с Анатолием готовим завтрак. Он, вопреки обыкновению, задумчив.

– В чем дело, Толя?

– Знаешь, жалко уходить отсюда. Привыкли мы здесь.

– Хм! Вспомни, как ты увольнялся в запас. И домой рвался, и кошки на душе скребли. Между прочим, даже зэки, освобождаясь из заключения, испытывают ту же тоску. С местом, в котором провел много времени, всегда нелегко расставаться. Но теперь нам долго не придется гдето осесть вот так, капитально.

– Андрей! А вдруг мы уйдем, а ваши товарищи засекут ваш маяк у Светланы, выйдут на нее, найдут Наташкино письмо и придут сюда? А вас здесь нет. Обидно будет.

– Еще один повод остаться здесь? Нет, Толя, я помню, когда вы сюда пришли, мы уже обсуждали этот вариант и пришли к выводу, что шансы здесь минимальные. Хотя…

– Может быть, на этот случай надо оставить им письмо?

– Оставить, конечно, нужно, ты прав. Хотя, это им ничего не даст, и нам не поможет. Но они, по крайней мере, узнают, что с нами, и где мы, и что мы делаем.

В этот момент возвращаются женщины. Я коротко излагаю Лене пришедшую нам в голову мысль. Лена сразу соглашается.

– Я уже сама думала об этом. Оставлю сообщение на компьютере. Если наши сюда придут, они его непременно включат. Тогда наше сообщение загрузится автоматически, и они все узнают.

После завтрака Лена садится к компьютеру и набрасывает текст сообщения. А мы последний раз проверяем свое снаряжение и прикидываем: не забыто ли чтонибудь. Установка для открытия переходов получилась стараниями Анатолия довольно компактной. Весит она чуть больше трех килограммов. Мы с Анатолием будем нести ее по очереди. Так мы и действовали во время пятидневного марша.

После обеда делаем генеральную уборку. Сжигаем и закапываем мусор. Заправляем емкости автоматической кормушки и поилки в курятнике. Капитально чистим его. Объект надо сдать в том виде, в каком я принял его в свое время. Впрочем, баню мы решили не разбирать, хотя Лена в шутку и предлагает это сделать.

К прощальному ужину я опустошаю все запасы мяса, дичи и скоропортящихся овощей. Творю шампанское и три бутылки виноградного вина, напоминающего токай. Мы сидим за роскошным столом. Разговор течет вяло, угасает после двухтрех фраз. Он напоминает мне костер, сложенный из сырых сучьев и веток поверх слоя тлеющих углей. Что за мысли тлеют за этим столом, я знаю прекрасно. Поэтому, налив всем по бокалу вина и положив на тарелки по куску горячего кабаньего окорока, я беру слово:

– Завтра, в девять утра, после завтрака мы покинем это наше временное пристанище. Покинем навсегда. Давайте сейчас, пока есть время, еще раз подумаем и взвесим: стоит ли это делать? Я вижу, на ваших лицах появилось вопросительное и даже недоумевающее выражение. С чего бы это? Что на него нашло? Сейчас я поясню свою мысль. – Отпив глоток вина и сосредоточившись, я продолжаю: – Попробуем заглянуть в будущее, попробуем представить: что нас ожидает? Не можете? И не пытайтесь. Никто из нас не может гарантировать того, что завтра, пройдя созданным переходом, мы не окажемся в открытом космосе, на поверхности звезды или на планете, непригодной для жизни человека. Пока такая вероятность есть, ее надо учитывать и к ней надо быть готовыми. Сами понимаете, это будет мгновенная смерть. В этом случае первый же наш шаг в переход станет последним шагом в нашей жизни. Но это еще не самый худший вариант. – Я делаю паузу и еще отпиваю вина. – Если это случится, мы даже и понять ничего не успеем. Хуже может быть другое. Вы видели, что Натан Фарбер делал с Матвеем Кривоносом. Там Матвея выручила Кора Ляпатч. А кто выручит нас? Сможем ли мы противостоять такой мощной парапсихологической атаке, если напрямую столкнемся с Фарбером, Могом и ему подобными? Тут никакое оружие не поможет. Какая участь ждет нас в этом случае? Послушных рабов? Вечных зомби? Или еще чтонибудь похуже? Какие у них в этом плане возможности, и какие фантазии могут прийти им в головы? А может быть и другое. Ничего мы там не найдем и никого не встретим. А будем скитаться по бесконечным переходам из Фазы в Фазу, как агасферы, до конца дней своих. Как вам такая перспективка? Я уже не говорю о таких вариантах, когда нас может занести в пространства с совершенно иными свойствами Времени и иными физическими законами. Как мы там будем существовать и сможем ли существовать вообще, одно Время знает. Так что, давайте, пока оно, это время, у нас еще есть, подумайте хорошенько, взвесьте последний раз. Стоит ли нам лезть туда, откуда, возможно, мы никогда не вернемся? Да и те перспективы, какие я сейчас нарисовал, заодно учтите.

Я умолкаю и набиваю трубку. Набиваю аккуратно, не спеша. Затем медленно раскуриваю, проводя несколько раз спичкой над табаком. Делаю пару затяжек, поглядывая сквозь клубы дыма на своих товарищей. Наверное, так вел себя товарищ Сталин, задав вопрос: «А что думает по этому поводу товарищ Жуков?» Мои друзья молчат. Я их не тороплю. Задача, которую я им поставил, за пару минут не решается. Все эти моменты они знали и раньше, но сейчас я намеренно собрал их вместе и высыпал им на головы оптом. Пусть подумают. И мне есть над чем подумать. Например, что делать, если хотя бы один из них скажет сейчас «нет».

Выкурив трубку, я разливаю по чашкам крепкий чай и еще раз обвожу взглядом сидящих за столом товарищей. Словно почувствовав этот взгляд, Анатолий отрывается от созерцания пламени очага и смотрит на Наташу. А та, не глядя на меня, тихо говорит:

– Напрасно ты, Андрей, вновь вернулся к этому вопросу, да еще и в такой форме. Я свое решение приняла, еще когда была у вас в первый раз. Я пойду с вами до конца, что бы ни ждало нас впереди. Для того я сюда и вернулась. Я перевожу взгляд на Лену. Та улыбается:

– Тебя интересует мое мнение? Ты его знаешь. Мы с тобой уже давно все обсудили. Это – наша работа, а то, что ты сейчас нарисовал, – ее неизбежные издержки и сложности.

– Андрей, – говорит Анатолий, – то, что ты сейчас сказал, заставляет крепко задуматься. Перспективы невеселые. Особенно две последние. Тут, как говорится: что сову об пень, что пнем об сову. Но Наташа хорошо сказала. Не для того мы с ней сюда пришли, чтобы отступить в последний момент. Тем более без моей помощи она сюда не попала бы. Получается, что я ее сюда и привел. Так что я иду с ней, а следовательно, и с вами.

– Ну а ты сам, как решаешь? – спрашивает Лена.

– А мне остается подчиниться мнению большинства, – улыбаюсь я. – Мой голос теперь ничего не решает.

Наташа с Анатолием смеются, а Лена спрашивает, прищурившись и склонив голову набок:

– Тогда зачем ты затеял весь этот разговор?

– Я хотел, чтобы вы все окончательно осознали, на что мы решились, на что идем, чем рискуем. И я рад, что вы задумались над этим. Помнишь, что сказала Нагила Эва сэру Хэнку, ТО есть мне? Кто быстро загорается, тот и гаснет быстро. А кто трудно решается, тот уже не отступит.

– Хорошо. Еще один вопрос. А какое решение ты бы принял, если хоть один из нас сказал бы «нет»?

– Тогда мы не стали бы открывать этот переход.

– Остались бы здесь?

– Да. Остались бы и обсудили две перспективы. Первая: продолжить попытки связаться с НульФазой или обнаружить наших хроноагентов в других Фазах. Вторая: вычислить и создать систему переходов, какая помогла бы нам с гарантией уйти изпод контроля Старого Волка. Ну примерно, как он увел нас изпод контроля НульФазы.

– Хм! Вторую перспективу мы никогда не обсуждали, – задумчиво говорит Лена. – О ней вообще речь никогда не заходила.

– А она пришла мне в голову буквально пять минут назад. Вы не находите, что она заслуживает обсуждения, хотя бы с той точки зрения, что она менее опасная, чем то, что мы собираемся делать?

Снова воцаряется молчание. И снова после раздумья слово берет Наташа:

– Нет, Андрей. Это будет просто бегство. То, что мы собираемся сделать, это тоже побег. Но здесь он имеет определенную цель. Мы с вами уходим по пути так называемого святого Мога. Идем в глубокую разведку. А во втором случае мы просто бежим, бежим неизвестно куда. И можем так же, как ты говорил, стать пожизненными странниками по Фазам. Причем это странствие будет лишено всякого смысла. Не знаю, как другие, но я эту перспективу отвергаю.

– Устами младенца глаголет истина, – с улыбкой говорит Лена.

– А ты, Толя, как думаешь? – спрашиваю я. Анатолий пожимает плечами. Мол, что тут спрашивать? Куда Наташка, туда и я.

– Значит, решено, – говорю я. – Переход будем открывать завтра, в девять утра. А сейчас всем отдыхать. Никто не знает, какие трудности день грядущий нам готовит.

– Последний вопрос, Андрей, – говорит вдруг Лена. – Тебе не кажется странным, что этот Мог до сих пор не предпринял второй попытки ликвидировать нас?

– Кажется. Я думал об этом. Тут напрашивается сразу несколько ответов. Он, может быть, сейчас занят делами гораздо более серьезными, чем устранение двух хроноагентов, которые ему пока не мешают. Он также может сейчас находиться в Фазе, где Время имеет другую хроночастоту. Там – год, здесь – секунда. Он мог и не иметь такой цели, как устранение нас. Возможно, что ему нужно было устранить как раз тех наемников. Вот он и спровадил их сюда. Может быть, мы их убьем, а может быть, и они нас. Но в любом случае, они бы отсюда не выбрались. А может быть и еще один ответ, самый тревожный.

– Это какой же?

– Не знаю, Ленок. Мне уже в запахе роз аромат серы мерещится. Просто, я подумал, а вдруг он просто спровоцировал нас? С целью развить нашу активность. И намеренно показал место своего перехода. А сейчас сидит себе, потирает ручонки и ждет не дождется, когда мы к нему пожалуем.

– Ну, это уже слишком! – говорит Наташа.

– Ничего не слишком, – возражает Анатолий. – Лучше переоценить противника, чем недооценить его.

– Верно говоришь, – соглашается Лена. – Этот вариант, как бы он ни казался фантастичным, не стоит отвергать с порога. А сейчас Андрей споет нам последнюю песню, и мы завершим этот вечер. Кстати, ты не захватишь с собой гитару?

– Нет, лучше рояль возьмем, – отвечаю я и тянусь к гитаре.

Что бы такое спеть на прощание? Такое, чтобы настроило нас на далекий трудный путь, полный опасностей и неизвестности. Пальцы перебирают струны, и первый аккорд рождается сам собой.

– Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги. Значит, скоро и нам уходить и прощаться без слов.

– По нехоженым тропам протопали лошади, лошади; неизвестно к какому концу унося седоков, – подхватывает Лена.

Утром, пока Лена с Наташей занимаются гимнастикой, я последний раз обхожу наше хозяйство. Мы все оставляем в идеальном порядке. Конечно, следы нашего пребывания здесь останутся, никуда от этого не деться. Я мысленно прощаюсь с этим местом, к которому прикипел душой. Включаю компьютер и еще раз читаю сообщение, оставленное Леной. Все изложено обстоятельно, и все понятно. Кроме одного. Неизвестно, где нас теперь искать. Но мы и самито этого не знаем.

Завтракать садимся последний раз одетые поцивильному. Сертоновые костюмы и камуфлированные комбинезоны ждут нас, разложенные на диване и кровати. Завтрак проходит в молчании. Я понимаю, что каждый сейчас прощается с этим домом навсегда. Слишком много времени мы здесь провели, чтобы так легко вычеркнуть все это из жизни. В половине девятого я встаю.

– Спасибо этому дому, пойдем к другому. Всем быть готовыми к девяти часам.

Быстро убираем со стола и одеваемся для похода. Все заранее приготовлено и аккуратно сложено. В девять часов выходим на поляну. Я включаю контрольные приборы и киваю Анатолию. Тот запускает установку на пятнадцать процентов мощности. Внимательно слежу за показаниями. Анатолий плавно изменяет параметры настройки. Приборы один за другим начинают показывать оптимальный режим.

– Есть резонанс! – говорю я.

Мы закрепляем на себе снаряжение, обвешиваемся оружием. Все, не сговариваясь, поворачиваются к нашему дому. Минуту мы в молчании смотрим на него.

– Все, – говорю я, – Анатолий, врубай полную мощность, открывай переход. Вперед!

Через полминуты небольшой участок пространства неподалеку от дома начинает дрожать. Словно мы смотрим на отражение леса в воде, по которой пробегает легкая рябь. Потом этот участок, не переставая дрожать, начинает меняться в цвете. Цвета меняются хаотически, по всему диапазону спектра и наконец все приобретает устойчивый сиреневый оттенок. Особенно ярко выделяются границы участка высотой около двух метров и шириной около метра.

Мы с Леной переглядываемся. Именно так в Красной Башне светилась пентаграмма, из которой к нам явился святой Мог.

– Есть переход! – взволнованно говорит Анатолий.

Порядок движения обговорен нами заранее. Я иду первым. За мной идет Лена, за ней – Наташа. Анатолий идет последним и несет с собой установку. Закрепляю на поясе приборы, снимаю пулемет с предохранителя и досылаю патрон. Пулемет держу в готовности для стрельбы.

– С нами Время!

С этими словами я шагаю в сиреневую рябь перехода.


ГЛАВА 6


Выучи намертво, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
В.С.Высоцкий

Тусклый серый свет и ничего, кроме него. И тишина. Даже не мертвая, а какаято еще не родившаяся. Вот если бы удалось смешать свинец с молоком и залить этим коктейлем все вокруг, даже воздух, вот тогда и получилось бы то же самое. Горизонта не видно. Его просто нет. Всюду, до самых границ видимости, простирается свинцовомолочная муть, пронизанная тусклым сероватым светом. И светто исходит не разберипойми откуда. И не сверху, и не со стороны, и не снизу. Он – впечатление такое – исходит отовсюду. Словно светится сам воздух… Воздух ли? Хотя я дышу. А пока дышу, надеюсь, что это всетаки воздух. А может быть, свет исходит от поверхности? Назвать эту плоскость землей язык не поворачивается. Насколько достает взгляд, не видно ни бугорка, ни канавки. Впрочем, и под ногами поверхность твердая и ровная, как стекло. Хотя, нет, не как стекло. Структура какаято мелкозернистая. И ни малейшего движения воздуха.

Пока я изучаю показания приборов, из сиреневого марева, висящего за моей спиной, выходит Лена. Она держит наготове бластер. Но стрелять здесь не во что и некуда. К выражению тревоги на ее лице примешивается недоумение. К такому она явно не была готова. И ей здесь не нравится. Как и мне, впрочем. Хотя приборы показывают полное отсутствие вредных излучений и ядовитых примесей в воздухе, по крайней мере, известных нам. Показывают они также полное отсутствие какойлибо биомассы (кроме нас с Леной), а также какихлибо аномалий в гравитационном и темпоральном полях. Искатель перехода тоже ничего не обозначает.

Из марева появляется Наташа, и сразу за ней Анатолий. Сиреневое марево начинает интенсивно вибрировать. Оно и понятно. Переход был открыт с той стороны, а теперь воздействие осуществляется с этой. Установкато хотя и висит за плечами у Анатолия, продолжает работать. Надо прекращать это, так и до Схлопки недалеко. Делаю знак рукой, и Анатолий выключает установку. Марево схлопывается в точку и исчезает.

У Наташи и Анатолия растерянный вид. Они ожидали всего, но только не такого. Были готовы ко всему, но только не к этому. Не произнеся ни слова, мы занимаем «круговую оборону»; каждый просматривает свою сторону «горизонта». Но везде одно и то же. Я еще раз бросаю взгляд на приборы. Они попрежнему не показывают ничего угрожающего. Но и без всяких приборов я ощущаю какуюто зловещую эманацию, скрытую угрозу, царящую в этом непонятном Мире.

– Время мое! Куда же мы попали? – говорит наконец Лена.

Эти первые произнесенные нами здесь слова звучат удивительно глухо. Словно в барокамере с пониженным давлением. Не думаю, что я услышал бы их, если стоял в нескольких метрах отсюда. Но приборы показывают нормальное давление.

– Вопрос хороший, – отвечаю я. – Только, надеюсь, ты не ждешь на него такого же хорошего ответа?

Наташа правую руку держит на автомате, а левой ладонью берется за щеку и качает головой:

– Лена, я хочу домой! – жалобно шепчет она.

Эта ее выходка несколько разряжает напряженную атмосферу. Мы все коротко смеемся и тут же умолкаем. Слишком уж дико и неестественно звучит здесь смех.

– Ну, куда пойдем? – спрашивает Лена.

– Схлопка знает, – отвечаю я. – У меня искатель ничего не показывает. А у тебя, Толя?

– Тоже ничего.

– На месте оставаться нет резона. Так мы ничего не выстоим.

– Вопрос только, куда?

– Помоему, нет никакой разницы, куда. Пойдем туда, – я показываю прямо перед собой.

– Вряд ли там будет чтото другое, по сравнению с тем, что мы видим здесь, – замечает Лена.

– Мне тоже так думается, – соглашаюсь я. – Но вариантов у нас маловато. Разве что остаться на месте и ждать дальнейшего развития событий. Но одно Время знает, с какойскоростью они здесь развиваются и развиваются ли вообще.

– Вот уж попали, так попали! – вздыхает Лена и прячет бластер в кобуру.

Я ставлю пулемет на предохранитель, чтобы подстраховаться от случайного выстрела, и иду вперед. Наша команда идет следом: Наташа, Лена, Анатолий – замыкающим. Я замечаю, что стрелка компаса болтается весьма произвольно. Интересная ситуация. Как же в таком случае держать направление? Ориентиров нет абсолютно никаких. Остается полагаться на внутренний компас хроноагента. Но и на него в данном случае надежда слабая. Не исключено, что мы, сделав приличный круг, вернемся на то же самое место. Чтобы подстраховаться, достаю маркер и пытаюсь сделать пометку на стеклоподобной поверхности под ногами. Безуспешно, маркер не оставляет никаких следов. Поняв мой замысел, Анатолий вынимает спичечный коробок и выкладывает из спичек заметный крест. Мы отправляемся в путь.

Через четыре часа я останавливаюсь и объявляю привал. Мы подкрепляемся сухим пайком: бутербродами, приготовленными Наташей. Запиваем трапезу несколькими глотками воды и обмениваемся мнениями. Обстановка ни на йоту не изменилась. Это наводит на невеселые мысли.

– Толя, ты за характеристиками поля следишь?

– Слежу постоянно. Да что толку. Впечатление такое, что поля здесь вообще нет.

То, что за четыре часа мы не обнаружили никаких флуктуации темпорального поля, наводит на еще более невеселые мысли. Установка Ручкина способна открыть межфазовый переход при наличии какойлибо, пусть даже самой незначительной, нестабильности в темпоральном поле. Такие колебания, флуктуации, присутствуют даже в самых стабильных Фазах. А здесь, Анатолий хорошо сказал, темпорального поля словно и нет. А раз его нет, то нет и его колебаний. А если нет колебаний, то нам отсюда не выбраться так просто, как мы сюда вошли.

К концу дня (по часам) мы преодолеваем несколько десятков километров. Но вокруг все та же картина. Свинцовомолочная краска, отсутствие горизонта (не говорит ли это, что мы идем по абсолютной плоскости, а не по поверхности сферы?), прозрачный сероватый свет, льющийся неизвестно откуда, и та же мелкозернистая стеклообразная поверхность под ногами. Кстати, звуки наших шагов совершенно не слышны. Температура воздуха и этой поверхности всюду стабильная, двести девяносто четыре градуса по шкале Кельвина (плюс двадцать один по Цельсию).

После ужина даю команду отдыхать и распределяю дежурства. Первым дежурит Анатолий. Наташа сразу засыпает как убитая. А Лена какоето время наблюдает, как дым от моей сигареты совершает какието странные колебательные движения. Он не рассеивается в неподвижном воздухе. Сначала поднимается вверх, затем опускается вниз, снова поднимается вверх и так без конца, только с угасающей амплитудой.

– Не кажется тебе, – говорит она, насмотревшись на дым, – что все это, – она обводит вокруг себя рукой, – здорово напоминает ловушку. Знаешь, есть такие стеклянные сосуды. Мышка по наклонной планке поднимется за приманкой, планка переворачивается, и мышка поймана. Сама она из этого сосуда выбраться не может.

– Слишком уж ты, Ленок, мрачно на вещи смотришь. Мы с тобой всетаки не мышки, а хроноагенты. И не из таких ловушек находили выход.

– Гм! А ты уже бывал в таких ловушках? Или знаешь хроноагентов, которые бывали?

– Иди ты в Схлопку! Спи, подруга. Утро, как говорится, вечера мудренее.

– Дайто Время, чтобы это утро мудрости наступило.

Я хочу возразить, но Лена отворачивается и засыпает. А ведь она права, Время побери! Все это здорово напоминает западню, куда мы сунулись наобум Лазаря. Вот «наступит утро», и куда мы пойдем? Что предпримем? Да и что можно предпринять в таких условиях? Мы сейчас как на самолете, который идет в сплошной облачности многокилометровой толщины. Да вдобавок все приборы отказали, и радиосвязи нет. Одно Время знает, что ждет летчика через двадцать минут такого полета, и куда он летит вообще. Он с равным успехом может выйти гденибудь из облачности, но может и в землю врезаться на полной скорости. Но у летчика, потерявшего ориентировку, всегда есть выход из положения. Пусть и не самый лучший. Он может, в конце концов, выброситься с парашютом. А нам выбрасываться не с чем и некуда. Положение, как говорится, хуже губернаторского.

– Не спишь, Андрей? – тихо спрашивает меня Анатолий.

– Не сплю, как видишь. Черта лысого тут уснешь. Знаешь, Толя, я прошел через многое, где только не был, в какие только хреновые ситуации не попадал. Но скажу честно, в такое дерьмо я вляпался впервые. И пока выхода из этого нужника я не вижу.

– Да уж, представить такое было трудно. Даже самая буйная фантазия такое вряд ли представила бы. Как Лена сказала? Мышеловка.

– А ты знаешь, – я приподнимаюсь на локте и поворачиваюсь к Анатолию, – в этом чтото есть. Что если она права?

– Это в каком смысле?

– А в таком, что сидит сейчас какойнибудь Мог или Фарбер, любуется на четверых кретинов, которые сунулись в его ловушку, потирает от радости потные ручонки и мерзко хихикает. А может быть, их там несколько. И заключают они пари. Что будет раньше? С голода мы передохнем или сорвемся от безысходности и перестреляем друг друга? И когда это произойдет? «Делайте ваши ставки, господа! Ставок больше нет! Игра!»

Анатолий долго молчит, переваривая нарисованную мной картинку. Наконец он тихо говорит, глядя кудато вверх, словно разглядывая игроков с горящими в азарте глазами:

– Жутковатая картинка, даже слишком. Но всетаки, Андрей, я думаю, что не так страшен черт, как его малюют.

– А как он страшен? Видишь ли, Толя, так, как его малюют, он совсем не страшен. Все выдуманные и намалеванные образы черта, Дьявола, преисподней, Страшного Суда, все эти «Апокалипсисы» и прочие откровения несут на себе неизгладимую печать личности их авторов. Все это, Толя, слишком человеческое, земное. Как описывали ад древние церковники? Вечный пламень, жгущий грешников, сковороды каленые, смола кипящая, да сера горящая. Вот и все, что могло придумать их куцое воображение. Даже выражение появилось: «Адская жара». Нашли чем пугать! Надо было обладать гениальным воображением Данте, чтобы нарисовать еще и нечто другое. Кстати, как он, выросший под ярким солнцем Италии, смог догадаться, что муки вечного холода, вечного мороза не менее страшны, и даже более мучительны, чем пламя? Помнишь, как он описал Коцит?

– Нет. Я, увы, с Данте не знаком.

– Ничего, все впереди, – я умолкаю и ненадолго задумываюсь. – Ха! Сказанул, не подумав. Одно Время знает, что у нас теперь впереди. Вот сейчас наше положение напоминает грешников, вмороженных в этот самый Коцит. Правда, в отличие от них, мы не испытываем мук леденящего холода и можем двигаться. Но самое страшное из того, что описал Данте, это не пасть Дьявола, не Коцит, не Злые Щели, не жуткий город Дит, а всего одна строчка, горящая над входом в ад. Оставь надежду, всяк сюда входящий! Вот в чем основной ужас адского наказания. Надежды нет и быть не может! Вы осуждены навечно, и никто, и никогда вас отсюда не выпустит и участи вашей не облегчит. Вдумайся в это, Толя.

– Сдается мне, – говорит Анатолий после долгого молчания, – над нашим переходом эти слова не горели.

– Вот только это мне духу и придает. Знаешь мое золотое правило? Нет безвыходных положений, есть безвыходные люди. Из любой даже самой поганой дерьмовой ситуации можно найти выход. Надо только искать его, а не опускать руки в безысходности.

– Лена рассказывала, как ты сумел переиграть в безнадежном положении Старого Волка. Вырвался сам и ее вытащил.

– Тогда было проще. Тогда я имел дело с такими же людьми, как и я сам. Просто мне пришлось вначале принять их правила игры, играть с их раздачи и заходить с бубен, так как хода не было. А дальше я усвоил их правила, разобрался, что к чему, дождался своей раздачи и разыграл своего козыря.

– Образно выражаешься. А сейчас какого козыря будешь разыгрывать?

– А вот этого, Толя, я пока не знаю. Поскольку правила игры мне неясны.

– Как ты там пел? Их восемь, нас двое?

– Да, «Расклад перед боем не наш, но мы будем играть. Серега, держись! Нам не светит с тобою, но козыри надо равнять». Осталось дело за малым. Узнать, какие здесь разыгрываются козыри.

– И есть ли они в этой игре?

– Вот именно!

Следующий «день» не приносит ничего нового. Мы все так же идем по бесконечной плоскости. Именно плоскости, потому что на все четыре стороны отсутствуют малейшие признаки горизонта. Порой даже создается иллюзия, что мы движемся по внутренней поверхности полой сферы.

За ужином, обсуждая положение, мы тщательно обходим те моменты, которые могут нас навести на мысль о том, что мы застряли здесь надолго. Но я прекрасно вижу, что все уже готовят себя к такому исходу и постепенно настраиваются на него. Это еще более ясно становится к исходу третьего «дня». Лена, как всегда, держится спокойно. Только в глазах у нее время от времени загораются зловещие огоньки. Очень скверно они сочетаются с ее всегда спокойным и глубоким «перламутром». Наташа изредка вздыхает и с плохо скрываемой тоской оглядывается вокруг. Она готовилась к любым неприятностям, но вот такого она никак не ожидала. Что греха таить, я этого тоже не ожидал. Ее невольно вырвавшаяся фраза: «Лена, я хочу домой!», лучше всего выражает наше состояние. Когда представишь себе долгие, очень долгие годы, которые нам предстоит провести в этой пустыне… Да и не в пустыне даже. Нет во Вселенной таких пустынь. Это – какоето искусственное образование; вне пространства, возможно, вне Времени. Короче, когда подумаешь о том, что всю оставшуюся жизнь придется провести здесь, то самое безобидное, что хочется сделать, это завыть волком. Хотя о какой жизни может идти речь? Продовольствия нам, как ни экономь, хватит не оченьто надолго. А дальше что? Голодная смерть? Самоубийства? Людоедство?

Анатолий тоже посматривает вокруг, но немного подругому. В его глазах читается явное неодобрение всего происходящего и нарастающее желание стрелять, рвать, терзать и жечь. Но, увы, зло ему сорвать здесь совершенно не на ком. Вот его я прекрасно понимаю. Как и Наташа, он готовил себя к совершенно другому. Он настраивался на борьбу, смертельные схватки с врагами и со стихиями. Но он никак не предполагал, что боротьсято придется только с самим собой. А эта борьба потяжелее других будет. Наташу с Анатолием я понимаю, а вот Лену понять никак не могу. Ее зловещие огоньки в глазах нравятся мне все меньше и меньше. Что они означают? Я, конечно, далек от мысли, что у моей подруги начинает ехать крыша. Если это с кемто и произойдет, то уж с нейто в последнюю очередь. Хотя, может быть, она рисует себе перспективу: стать сиделкой при трех повредившихся умом? В таком случае, у меня не только глаза заблестели бы. Поздним «вечером» четвертого «дня», когда Наташа и Анатолий уже заснули, я всетаки решаюсь спросить у нее:

– Вижу, Ленок, у тебя чтото на уме играет. Давай, колись, не души в себе.

– Играет? Да нет, Андрей, не играет, а ползает. Ползает гаденькая мыслишка. Зря мы полезли в этот переход. Лучше бы нам оставаться там, где мы были. И вот душу я эту мысль в себе изо всех сил. Но не дай Время вслух ее высказать, да чтобы ребята ее услышали. Настроение и так гуановое, – помолчав немного, она спрашивает меня: – Как ты думаешь, это кончится когданибудь, а если кончится, то чем?

– Ты это всерьез спрашиваешь или чисто риторически?

– Конечно, риторически. Что ты можешь ответить? Информации у тебя ровно столько, сколько у меня. Чуть больше нуля. Но есть у меня предчувствие, что все это когданибудь кончится. Только не знаю как. Причем от нас здесь ничего зависеть не будет.

– Так что же ты предлагаешь делать?

– А ничего. Идти, как шли. Ни в коем случае не останавливаться. Если мы останемся на месте, то на второй же день у нас начнутся галлюцинации, а на третий день мы рехнемся. Все, хорош.

«Утром» я както незаметно ухожу вперед шагов на тридцать, сорок. Меня догоняет Наташа и, пройдя со мной минут десять, тихо говорит:

– Знаешь, Андрей, мне страшно.

– И давно?

– С самого начала. Мне стало очень страшно, когда мы только вошли сюда. Я очень боюсь.

– Знаешь, девочка, скажу тебе честно. Мне тоже страшно.

– Серьезно? А я думала, я одна такая трусиха. Куда мы попали, Андрей? Что это за Мир? Он даже не мертвый, он какойто не родившийся еще.

– А попали мы, Наталья, в такое место, какое я при всей свой фантазии даже представить не мог. Помнишь, какие гипотетические картинки я вам рисовал тогда? А вот такого даже мне в голову не пришло.

– Так что же это за Мир?

– Это не Мир. Таких Миров не бывает. Это, Наташа, искусственное образование.

– Подожди. Если это – искусственное образование, значит, гдето есть те, кто его создал.

– Вот этото меня только и утешает. Раз они существуют, значит, у нас есть шанс до них добраться.

– А что дальше?

Я не успеваю ответить. Неизвестно откуда рождается не то рык, не то рев, не то гул взлетающего реактивного самолета. Звук постепенно нарастает и достигает такой силы, словно мы стоим у кромки взлетной полосы, а самолет отрывается от земли в десяти метрах от нас. Не сговариваясь и без всякой команды, мы падаем на стеклообразную поверхность, непроизвольно занимая положение для круговой обороны. А звук все нарастает и накатывается на нас, подобно тяжелому танку. Он уже физически начинает давить на нас. И все это при полной неподвижности воздуха. И вдруг наступает мертвая тишина. Звук обрывается так же внезапно, как и начался.

Полчаса мы лежим неподвижно, всматриваясь в никуда и ожидая какоголибо продолжения. Все попрежнему, как и раньше, как час, сутки и более назад. Я медленно встаю и подаю руку Наташе. К нам подходят Лена с Анатолием. Он спрашивает:

– И что это было?

– Лена вчера хорошо мне сказала. У нас информации у всех поровну: чуть больше нуля. Предлагаю устроить мозговой штурм на тему: что это было.

– Пошел бы ты в Схлопку! – машет Лена рукой.

– Я бы с удовольствием в нее ушел, лишь бы здесь не оставаться. Подскажи только, как это сделать.

Лена снова машет рукой и предлагает:

– Пошли дальше. Хуже чем есть, все равно не будет.

– Ты так думаешь? – спрашиваю я уже на ходу.

– Что ты имеешь в виду?

– Вода. Ее осталось всего ничего. Препараты от обезвоживания не дадут нам умереть от жажды, но не спасут от голода. А десантные пайки без воды употреблять невозможно.

– Придется урезать норму. Будем готовить одну порцию на двоих. А через некоторое время посмотрим, может быть, придется еще урезаться.

Проходит еще три «дня». Они не приносят ничего нового. Звук, так поразивший нас, больше не повторяется. Я даже не пытаюсь строить догадки: что же это было? Информация у нас нулевая. Или, выражаясь словами Лены, чуть больше нуля. Тут можно нафантазировать такого, что от собственной тени шарахаться начнешь. Впрочем, теней здесь тоже нет, как и многого другого.

Экономя воду, мы урезаем нормы питания до предела. На завтрак готовим одну порцию на двоих, на обед тоже, а на ужин – одну на всех. О таких вещах, как кофе и чай, стараемся не вспоминать. Принимаем по вечерам таблетки разработанного Леной препарата от обезвоживания организма. Так начинается вторая «неделя» нашего пребывания в этой… в этом… Даже не знаю, как и назвать.

Мы попрежнему идем в избранном направлении. Идем только потому, что все мы ясно осознаем: стоит нам остановиться, как начнется неотвратимое. В пути и на привалах мы разговариваем на отвлеченные темы: искусство, история, философия. Беседуем и спорим часами. Однажды выясняется что в Фазе, где жили Наташа с Анатолием, Омар Хайям почти не известен. Весь вечер я читаю рубаи, разумеется, те, какие помню. Они производят на ребят сильнейшее впечатление. Особенно поражают их строки:


Мы попали в сей Мир, как в силок воробей.

Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.

В эту круглую клетку, где нету дверей,

Мы попали с тобой не по воле своей.


Наташа повторяет их несколько раз, чтобы получше запомнить. Анатолий же задумчиво произносит:

– Точно про нас. За исключением последней строки. Сюдато мы попали как раз по своей воле.

А «утром» мы снова отправляемся в никуда. Снова идем и идем. Идем с единственной уже целью: не оставаться на месте. Мы теряем счет «дням», и только таймер, услужливо отсчитывающий сутки, подсказывает нам, что мы здесь находимся уже пятнадцать дней.

Мы с Анатолием идем впереди и спорим о Нострадамусе. Анатолий убежден, что он был гениальный предсказатель, пророк. Я возражаю, что репутацию предсказателя ему создали недобросовестные, падкие на сенсации исследователи и публицисты. Они, заявляю я, отобрали из каждой сотни его пророчеств по пятьшесть таких, которые болееменее сбылись, а об остальных просто умолчали и не стали публиковать их. Тем более что Нострадамус писал частично на латыни, частично на старо французском. При вольном переводе можно и кактус за хлопок выдать.

Анатолий не сдается, и я припечатываю его последним аргументом. Никакой он был не предсказатель. Нострадамус был сатириком, и сатиру свою замаскировал под пророчества. Я сам наблюдал сцену его пьянки с какимто бродягой: не то монахом, не то вагантом. Тот упрекал Нострадамуса за то, что тот так глубоко и тщательно запрятал смысл свой сатиры, что даже сейчас его понимают далеко не все. А что будет лет через тридцать, через сто? Что подумают люди, читая его творения? «Кому надо и кто захочет, поймут! – со смехом отвечал Нострадамус. – А на потомков мне плевать! Я пишу не для них. Пойми, если бы я не прятал свой яд так глубоко, я давно бы уже сгорел на костре или болтался на виселице».

Анатолий хочет чтото возразить, но я останавливаюсь, чтобы прикурить сигарету, и он уходит немного вперед.

– А! Мать твою! – слышу я вдруг его возглас. – Что такое?!

Анатолий стоит, раскинув руки, и водит ими по воздуху. В чем дело? Рехнулся? Похоже на то. Я подхожу и тихо спрашиваю:

– Что с тобой, Толя?

– Стена.

– Какая стена? – не понимаю я.

– Да вот, прямо перед нами, – он тычет рукой вперед. – Я даже нос разбил об нее.

В самом деле, по губам и подбородку Анатолия стекает струйка крови. Я протягиваю руку, и она упирается в невидимое препятствие, в стену. На ощупь она такая же, как и поверхность под ногами. Только ее абсолютно не видно. Кажется, пришли.

К нам подходят Лена с Наташей.

– Что случилось, Андрей? Почему стоим?

– Кажется, пришли, – повторяю я только что прозвучавшую в моей голове фразу. – Дальше идти некуда. Стена.

– Что за стена? – недоверчиво спрашивает Лена и протягивает вперед руку.

На ее лице медленно проступает самое неподдельное изумление. Наташа тоже трогает преграду, и у нее тоже округляются глаза. Несколько минут мы молча осмысливаем обстановку. Интересно наблюдать, как меняется выражение лиц. У Лены изумление переходит в озадаченность: она ломает себе голову, что же делать дальше? А у Наташи появляется выражение страха. В самом деле, шли, шли и вдруг пришли. Хода в эту сторону больше нет. Неужели идти назад? Столько времени, сколько шли сюда, да потом еще неизвестно сколько. А вдруг там такая же стена?

– Вот мы и добрались до края нашего сосудамышеловки, – говорит Лена. – Что делать бедным мышкам?

– Мышки могут попытаться перелезть через стенку сосуда, – говорит Анатолий и предлагает: – Попробуем оценить высоту препятствия.

Он упирается руками в «стену», я забираюсь ему на плечи, _ а Лена помогает Наташе взобраться на меня. Со стороны это выглядит, наверное, забавным акробатическим трюком. Тем более что «пирамида» наша имеет отчетливый наклон вперед. Но наши усилия бесполезны. Сколько Наташа ни тянется, ее руки скользят все по той же невидимой преграде.

– Да, перепрыгнуть эту стенку нам не удастся, – констатирует Лена.

– Если телеграфный столб трудно перелезть, то его можно обойти – гласит древняя китайская мудрость, – говорю я.

– Правильно, – соглашается Анатолий. – Вы с Леной идите налево, мы с Наташей – направо.

– Нет! – возражаю я. – Разделяться нельзя ни в коем случае. Особенно сейчас. Пойдем вместе. Вот только куда?

– А не все ли равно? – говорит Лена. – Пойдем налево.

Мы соглашаемся и несколько часов идем вдоль «стены», касаясь ее правой рукой. На протяжении этого пути я не смог заметить, чтобы мы отклонились в какуюлибо сторону. Я останавливаюсь.

– Судя по всему, обхода нет.

– Что будем делать? – спрашивает Наташа.

– Если преграду нельзя ни перелезть, ни обойти, то можно попытаться ее разрушить.

Я отхожу на несколько шагов и снимаю с плеча пулемет. Но тут меня останавливает мысль, что при стрельбе могут получиться самые неожиданные рикошеты. В Схлопку! Береженого и Время бережет.

– Толя, дайка мне твой лазер.

Отойдя еще подальше, я посылаю в «стену» луч под приличным углом. Коротко вспыхнув, он отражается от невидимой поверхности и уходит кудато ввысь. В том месте, куда он ударил, не видно никаких следов

– Не берет, – говорит Анатолий, проследив за лучом. – Попробуем бластером?

– Я, потвоему, похож на самоубийцу? – отвечаю я, покачав головой. – Отдача может быть такая, что от нас и атомов не останется. Да и не возьмет ее бластер.

– Почему так думаешь?

– Это, Толя, не вещество. Это – перестроенное пространство или чтото в этом роде.

– Откуда такие выводы?

– Эта штучка, Толя, излучает не солнечные зайчики, – я возвращаю ему лазер. – В режиме одиночного импульса луч способен пробить броневые плиты в несколько сантиметров. Допустим, что здесь структура более прочная и более мощная, чем обычная сталь. Но я не знаю материала, способного полностью отразить луч боевого лазера без малейшего ущерба для себя.

– Все это так, – соглашается Лена. – Разрушить нельзя, перелезть нельзя, обойти тоже нет возможности. Вопрос: что делать?

– Ответ, – говорю я. – Делать единственное, что нам остается. Идти вдоль этой стены прежним курсом. Или она гдето кончится, или изменит направление, или мы упремся в другую преграду.

– А если ни то, ни другое, ни третье?

– Я понял тебя. Сделаем так.

Снимаю пулемет с предохранителя и даю короткую очередь в воздух. Странно она звучит здесь. Глухо и вязко. Словно звуки гаснут гдето в десятке метров от нас. Под ноги нам падают четыре гильзы.

– Если через какоето время мы снова их увидим, значит, мы – в замкнутом пространстве.

– Ты, конечно, оптимист, каких мало! – смеется Лена. – Но это предложение – единственно разумное. Пошли.

Наташа с Анатолием молча соглашаются. В самом деле, что еще более разумное можно предложить в сложившихся обстоятельствах? Мы снова пускаемся в путь. Пулемет висит у меня на правом плече стволом вперед в горизонтальном положении. Правой рукой я время от времени касаюсь невидимой «стены». Лена, Анатолий и Наташа идут за мной и тоже «поверяют» преграду. Так проходит еще три часа.

После привала и скудного обеда мы продолжаем движение в прежнем направлении. Время близится к ужину и ночлегу. Я уже начинаю думать, что нам опять предстоят длительные многодневные переходы, и прикидываю, как теперь экономить воду. Наверное, придется перейти на двухразовое, а потом и одноразовое питание. Долго ли мы так выдержим? Ведь, кроме своих собственных тел, нам приходится тащить на плечах немалый груз. А ведь его не бросишь.

Внезапно торчащий вперед ствол пулемета ударяется о невидимую преграду. Раздается резкий звук, напоминающий звон обрушивающейся стеклянной витрины гигантских размеров. Все вокруг дрожит и крошится, словно покрывается густой сетью трещин. Непрекращающийся звук переходит в дребезжащий лязг и звон. Будто рушатся на бетон огромные куски стекла. Непроизвольно прикрываю глаза левым локтем.


ГЛАВА 7


Если б я властелином судьбы своей стал,
Я бы всю ее заново перелистал
И, безжалостно вычеркнув скорбные строки,
Головою от радости небо достал!
Омар Хайям

Меня толкают в бок.

– Задремал! Уже приехали, – слышу я голос Виктора Шишкина, моего ведомого.

Открываю глаза и вижу, что я сижу в автобусе. Мы едем из нашего военного городка в райцентр. Едем отдохнуть и поразвлечься. Автобус останавливается возле бывшего Дома культуры, ныне громко названного Центром досуга и отдыха. Впрочем, из современных веяний там добавились только небольшое казино, компьютерный салон и зал игровых автоматов. Мы выходим из автобуса и направляемся к крыльцу.

– Чуть не забыл! – спохватывается Виктор. – Когда ты с Матвеичем копался в гидросистеме, звонила Вера. Спрашивала тебя и интересовалась, будешь ли ты сегодня в этом заведении?

– И что ты ответил?

– Сказал, что будешь.

– А она?

– Помоему, обрадовалась.

Вера – учительница английского языка в местной школе. Толькотолько приехала сюда по распределению. Мы с ней познакомились две недели назад, когда директор школы попросила нашего командира прислать одного из летчиков, чтобы согласовать с ним план шефской работы. Командир послал почемуто меня. Так я и познакомился с Верой.

Согласование плана завершилось в кафе при Центре досуга и отдыха. Там я угостил Веру кофе с пирожными, потом заказал по стаканчику легкого винца. После этого мы с ней посетили дискотеку, и я проводил ее до общежития, где жили молодые, не успевшие обзавестись семьями, учителя и медики. Встречи наши стали регулярными. Занятия в школе еще не начались, а мы летали тогда не чаще двух раз в неделю. Шли регламентные работы на технике. Особых намерений в отношении Веры у меня не было. Просто мне было очень хорошо с этой свежей девушкой, привезшей в нашу глушь из областного центра неизрасходованную энергию и ничем не запятнанную свежую юность. У нас с ней нашлось очень много общих взглядов. И постепенно выяснилось, что жизнь и происходящие в ней перемены мы с ней воспринимаем одинаково.

Но последнюю неделю наши ровные, дружеские отношения подверглись грубому внешнему воздействию. На Веру положил глаз начинающий, но уже преуспевающий бизнесмен, Алексей Московский. Он появился около месяца назад и открыл в городке магазин меховых изделий. Там продавались шубы, манто, куртки из соболя, песца, чернобурки и норки. Цены были даже не астрономические, а какието межгалактические. Я сильно сомневаюсь, что ктото в городке был в состоянии стать клиентом этого магазина. Но магазин не закрывался, а Московский не производил впечатления человека, вложившего средства в невыгодное дело. Скорее всего, под вывеской этого магазина производилась отмывка какихто темных и весьма немалых сумм.

Мне все его делишки были до фонаря. Я не испытывал ни малейшего желания общаться с ним и тем более вникать в дела этих новоявленных «бизнесменов» на криминальной подкладке. У меня с ними не было и не могло быть ничего общего. Мы жили в разных мирах, в разных измерениях. Но не таков был господин Московский. Он был уверен, что его черная «Тойота», его замшевый пиджак, из кармана которого он извлекал толстые пачки купюр, чтобы заплатить сумасшедшие деньжищи за красивую бутылку импортной дряни, делают его на дветри головы выше всего прочего «быдла». Он был уверен, что все задохнутся от счастья, если он заговорит с ними. Он был уверен, что нет такой женщины, которая не стремилась бы переспать с ним. Я слышал, как он самодовольно и громко изрекал собравшимся вокруг него юнцам пошлость: «Знаете, какая самая чувствительная эрогенная зона женщины? Кошелек мужчины!»

И вот этот «бизнесмен» положил глаз на Веру. Начал он дерзко и напористо. Лихо затормозил перед ней «Тойоту», распахнул дверцу и предложил прокатиться. Потом долго смотрел ей вслед и недоумевал. В его сознании никак не укладывалось, что женщина взяла и отказалась сесть в его иномарку. За первой попыткой последовали другие, не менее неуклюжие и не менее хамские. Успеха Московский не добился, но в определенных кругах городка сложилось мнение, что Вера – «его женщина». Все это происходило, к сожалению, не на моих глазах. Служба есть служба, и мы с Верой встречались через день, через два. Но я все знал. Вера от меня ничего не скрывала.

В «центре» мы сразу проходим в бар. Время еще относительно раннее, и народу немного. Еще не собрались. Выпиваем для разгона по рюмке коньяку, берем по кружечке легкого местного пива и занимаем столик. Крепко выпивать в наши планы не входит. В полночь наша эскадрилья будет находиться в дежурном режиме. То есть, если чтото произойдет, нас по тревоге поднимут первыми.

Потягивая пиво, я изредка бросаю взгляд на часы. Вера, как правило, появляется в шесть вечера. И точно, в восемнадцать ноль две в фойе звучат молодые женские голоса и звонко стучат каблучки. В дверях бара появляется Вера с двумя подружками, соседками по общежитию. На ней юбочка из бархатистой яркокрасной ткани, доходящая до середины бедер и совсем не скрывающая ног – красивых, обтянутых черными колготками и обутых в такие же яркокрасные туфельки на высоких каблучках, с широкими, почти в три пальца, ремешками на лодыжках. Короткая жилетка из такой же ткани, как и юбочка, едва доходит до широкого пояса из мягкой кожи. А под жилеткой – тонкая черная блузка. У нее пышные темнорусые волосы, постриженные чуть выше плеч, они обрамляют красивое лицо с правильными, точеными чертами. А изпод длинных ресниц сияют лучистые серые глаза. Я совершенно не представляю Веру в роли строгой «англичанки». Секретарша, продавщица, программист, медсестра, даже врач, но никак не учительница.

Заметив нас, Вера радостно улыбается и с подругами направляется к нашему столику. Мы встаем, здороваемся и усаживаем девушек. Виктор делает знак бармену, и официантка приносит заранее заказанные нами кофе и пирожные. Вечер отдыха начинается.

В восемнадцать тридцать начинает работать дискотека. Танцует Вера превосходно, не зная усталости. Я уже много раз мысленно благодарил нашего замполита в училище, который силком загонял нас на факультативный курс танцев. «Настоящий офицер должен уметь все. Если офицер не умеет как следует танцевать, вести себя в приличном обществе, поддерживать разговор с женщинами, разбираться в искусстве, играть в преферанс; знать, чем отличается „Цинандали“ от „Портвейна“, а „Портвейн“ от коньяка, то это не офицер, а солдафон, бурбон. А я сделаю из вас настоящих офицеров, клянусь погонами!»

Повеселившись в дискотеке, мы возвращаемся в бар, где я заказываю легкое вино. Вера удивленно смотрит на меня:

– Ты же всегда предпочитаешь коньяк или мадеру.

Я коротко объясняю ей ситуацию и замечаю, что лучистые глаза Веры на мгновение теряют свой блеск, тускнеют.

– Значит, вам в двенадцать часов надо быть на аэродроме? – как бы невзначай интересуется она.

– Нет. На аэродроме будет дежурное звено. А нам надо быть у себя дома в городке. В случае тревоги звено поднимут в воздух, а нас вызовут на аэродром.

– Но тревоги может и не быть?

– Как правило, не бывает. То есть бывает, но редко.

В бар заходят наши ребята и зовут нас в кинозал. Через пять минут должен начаться какойто американский фильм. Я добросовестно выдерживаю там около получаса и предлагаю Вере плюнуть на это «произведение киноискусства». На экране изощренный мордобой переслаивается грубой эротикой. Персонажи и мужские и женские только и делают, что демонстрируют приемы восточных единоборств и занимаются сексом. Причем удары наносятся такие, что после них минимум два месяца больничной койки гарантированы. Но противникам хоть бы что. Они тут же наносят такой же ответный удар. А потом участники таких разборок, даже не приняв душа, подхватывают своих подруг и друзей и тащат их в укромный угол. А иногда даже не тащат, а предаются «любви» прямо на месте. Сюжет отсутствует совершенно. К тому же перевод речи персонажей выполнен настолько примитивно, что нам с Верой, свободно владеющим английским языком, он режет уши. А молодняк ничего, доволен и даже в восторге.

Мы снова идем на дискотеку, а потом – в бар. Там мы долго сидим с бокалами вина и беседуем о всякой всячине. О чем могут беседовать молодые мужчина и женщина, которые нравятся друг другу и не ищут мучительно тему для разговора? О чем угодно. Внезапно на улице раздается резкий визг автомобильных тормозов. Вера умолкает и мрачнеет.

– Алеха приехал на своей тачке, – говорит она с кислой миной.

– Ну и что же? Намто что за дело до него?

– Он сейчас меня искать начнет.

– А мы разве прячемся?

В дверях бара появляется новоявленный «хозяин жизни», Алексей Московский.

– О! Верунчик! Ты здесь! – он подходит к нашему столику и берет Веру за руку. – Идем, потанцуем, ты покрутишь попкой, а потом – в ресторан. Что ты здесь над этой кислятиной припухаешь.

Вера рывком освобождает свою руку. Я встаю.

– Синьор, дама не танцует, это вопервых. А вовторых, вы должны были попросить у меня позволения пригласить ее.

Алексей несколько секунд осмысливает услышанное, словно соображая, к нему относятся эти слова или к кому другому. Потом он медленно поворачивается ко мне и еще несколько секунд смотрит на меня тупым взглядом.

– Не понял. Ты кто такой?

– Старший лейтенант Коршунов, к вашим услугам.

– Летун? Так и летай, пока летается. Лети себе, куданибудь подальше.

– А ты, я понимаю, коммерсант? Так и торгуй, пока не проторговался. Можешь прямо сейчас в свой магазин и отправляться.

– Слушай, летун, мне не нравится твой базар.

– А мне – твой.

– Да ты хоть знаешь, на кого ты наезжаешь?

– Наезжаешьто, помоему, ты.

– Хватит базарить, летун. Лети отсюда быстрее своей керосинки, пока тебе вот эти крылышки не оборвали.

Леха протягивает руку к моему погону, но дотронуться не успевает. Я перехватываю его за кисть и резко дергаю вниз. Он перегибается, приседает и кривится от боли.

– Пусти, зараза! – шипит он.

– Пущу, если ты сейчас исчезнешь и больше не будешь отравлять нам с Верой вечера. Ну?

– Ну, старлей, ты пожалеешь…

– Возможно, когданибудь и пожалею. Но ты пожалеешь раньше, если сейчас же не сделаешь так, чтобы я тебя искал и долго не мог найти. И чем дольше этого не случится, тем лучше будет для тебя. Брысь!

Ослабив захват, я толкаю Леху, и тот с маху садится на пол. Тут же поднимается, бросает на меня убийственный взгляд и, чтото прошипев, выскакивает из бара.

– Ой! – качает головой Вера. – Что теперь делать?

– Как что? Сидеть и пить вино.

– Андрей, он же никогда не ходит один.

– Знаю я его компанию. Публика, не стоящая рублика. Сиди спокойно.

Но посидеть спокойно уже не получается. Визит Московского отравил атмосферу вечера. Мы быстро допиваем вино, и Вера предлагает:

– Пойдем отсюда.

Мы выходим на крыльцо. Но едва мы спускаемся по ступенькам, как от стоянки автомобилей нам навстречу идут четверо. Команда Московского. С их помощью он прокручивает свои неблаговидные делишки в городке. Накачанные, наголо остриженные молодые ребята, с крепкими шеями и непоколебимой уверенностью в своем превосходстве над окружающими и в своей абсолютной безнаказанности. У двоих из них нунчаки. Московский сидит в своей «Тойоте», наблюдает и массирует руку.

– Ой! Андрей! Я же говорила. Что сейчас будет? – испуганно лепечет Вера.

– А ничего не будет, – слышится сзади голос Виктора. – Ты, Верочка, поднимись на крылечко, от греха подальше. А мы пока с этими господами побеседуем.

За Виктором с крыльца спускаются еще трое летчиков нашей эскадрильи. Они не принимают устрашающих поз, не издают никаких воплей, как в дурацких фильмах. Спокойно улыбаясь, они идут вслед за нами на команду Московского. А те, оценив соотношение сил, и поняв, что летчики им не по зубам, быстро прячут нунчаки и ретируются к «Тойоте». Хлопают дверцы, и машина исчезает в темной улице. К нам подбегает Вера.

– Здорово! Они, помоему, даже в штаны наложили. Но как ты уверенно на них шел! Ты же не знал, что Виктор успеет.

– Мы с ним всегда в паре. И в воздухе, и на земле! Знаешь, как Высоцкий пел? Сегодня мой друг защищает мне спину, а значит, и шансы равны. Верно, Вить?

– Само собой. Как же я своего напарника брошу? Я как этот черный шарабан узрел, сразу понял, что сейчас будет. Жаль, что они убежали. Поразмяться хотелось.

– Ага! И попасть в ментовку. А потом в трибунал за невыход на боевое дежурство. У этого бизнесмена все схвачено. Нам до утра пришлось бы давать показания и подписывать протоколы. А эти от нас не уйдут.

В этот момент подходит рейсовый автобус, идущий к нашему городку. Виктор спрашивает: – Ты с нами поедешь или позже?

– Надо же Веру проводить.

– Добро. Только не нарвись один на четверых. Хотя, они сейчас уже далеко.

«Икарус», обдав нас облаком солярного дыма, уезжает. Я предлагаю:

– Пойдем потихонечку. Провожу тебя, да тоже ехать надо. Осталось три автобуса, а попутку к нам сейчас не поймаешь.

Мы медленно идем по улице. Я придерживаю Веру за талию, а она доверчиво прижимается ко мне и молчит, думает о чемто. Вдруг она говорит очень тихо, почти шепотом:

– Андрей, а может быть, мы к тебе поедем?

– Это почему? – не врубаюсь я сразу.

Вера бросает на меня недоумевающий взгляд, словно удивляясь моей непонятливости, и объясняет:

– Вчера, поздно вечером, этот Леха приперся в общежитие и начал ломиться в нашу комнату. Чуть дверь не вышиб. Мы с девчонками уже примерялись, как будем через окно второго этажа убегать. Но тут прибежал ктото из его кодлы, и они ушли. Я боюсь, что сегодня он снова припрется.

– Но у вас же там и мужчины живут. Неужели никто не вышел вам помочь? В конце концов, и милицию можно было вызвать.

– Андрей, что ты говоришь? Не все же такие крутые, как вы. А с Лехой и его компанией даже милиция предпочитает не связываться.

Пока она все это объясняет, я постепенно прихожу в себя от ее неожиданного предложения и успокаиваю разыгравшееся воображение. Я и сам хотел залучить Веру какнибудь к себе. Но планировал сделать это через пару недель, когда у Виктора будет день рождения. А тут она сама вдруг предлагает. Ну, что ж, раз наши желания совпадают, нечего изображать из себя святошу. Тем более чего хочет женщина, того хочет бог!

– Хорошо, – говорю я, – только давай пропустим еще один автобус и уедем на предпоследнем. Пусть все улягутся.

– А Леха сказал бы: «Моя тачка, Верунчик, к твоим услугам! Скажи – куда, мигом домчу!» – смеется Вера.

– Вот стану комэском, и скажу тебе то же самое.

Мы приезжаем в военный городок, когда он уже почти спит. Горят только редкие окна. Служба у летчиков и инженернотехнического состава начинается рано, поэтому и городок авиаторов успокаивается раньше, чем простых смертных. Пока мы идем по бульвару к моему корпусу, нам навстречу попадается только патруль. Мы отдаем друг другу честь и расходимся, тут же забыв о случайной встрече. Меня начальник патруля не знает. В его черных петлицах – артиллерийские эмблемы.

Вот и корпус, в котором я живу. Трехэтажное здание из силикатного кирпича, отделанное мозаичной кладкой розового цвета. Чтобы не «засвечивать» Веру, я оставляю ее за порогом и прохожу к вахтеру один. Дежурный сержант срочной службы читает книгу. При моем появлении он встает и отдает честь:

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!

– Добрый вечер, Костин! – отвечаю я на приветствие. – Слушай, будь другом, сгоняй за сигаретами, – я протягиваю ему деньги.

– Вам, как всегда, «Родопи»?

Я киваю, и Костин убегает в соседний корпус, где работает ночной киоск. Парень сам мечтает стать летчиком, но не прошел комиссию изза какогото незначительного дефекта со зрением. Летчиков он просто боготворит и никогда не отказывается оказать им услугу, даже в нарушение своих обязанностей.

Пока он бегает, провожу Веру на второй этаж в свою комнату. Это обычная комната, какими бывают одноместные номера в гостиницах средней руки. Обстановка почти спартанская. В прихожей – санузел с душем. В комнате – кровать, письменный стол, два стула, кресло, тумбочка с телевизором, встроенный шкаф, полка с книгами и небольшой холодильник. На стене у дверей – селектор громкой связи.

Зайдя в комнату, я первым делом нажимаю на селекторе клавишу. На панели загорается зеленый огонек. И только после этого я включаю ночник.

– Что это? – спрашивает Вера.

– Селектор. Я включил его, теперь у дежурного горит сигнал, что я дома. В случае тревоги он может меня вызвать. Что будем пить: чай или кофе? У меня и то и другое лучших сортов.

– Кофе, – немного подумав, отвечает Вера. – Мы ведь спать не собираемся.

Достаю из тумбочки кофеварку, наполняю ее водой, засыпаю кофе и включаю в сеть. На стол выставляю сахар и пачку печенья.

– Извини, больше угощать нечем.

– Этого вполне достаточно, – успокаивает меня Вера.

Она уже устроилась в кресле и сняла свою жилетку. В розоватом свете ночника ее груди весьма соблазнительно просвечивают сквозь тонкую ткань блузки. Как в дискотеке, когда она расстегнула жилетку. Тогда в мерцающих огнях цветомузыки ее блузка время от времени как бы исчезала, и мне отчетливо были видны заостренные груди, вздрагивающие в такт движениям.

Стук в дверь. Это Костин принес сигареты. Благодарю его и запираюсь на ключ. Снимаю китель и галстук и начинаю колдовать с кофеваркой. Через пару минут ароматный напиток готов. Наливаю две чашки. Одну подаю Вере, а с другой присаживаюсь на подлокотник кресла. Вера обнимает меня левой рукой. Мы пьем кофе и болтаем о всяких мелких пустяках.

Допив чашку, Вера ставит ее на стол и тихо просит меня:

– Помоги туфли снять.

Я опускаюсь на колени, расстегиваю пряжки широких ремешков и снимаю туфельки, задерживая в руках маленькие теплые лапки, обтянутые бархатистыми на ощупь колготками. Пока я занимаюсь этими манипуляциями, Вера расстегивает поясок юбочки, и, когда она встает из кресла, юбочка падает к ее ногам. Теперь в кресле устраиваюсь я, а Вера присаживается ко мне на колени. В мягком розовом свете ночника черноволосая девушка в черной блузке и черных колготках выглядит какимто сказочным существом.

Мы долго целуемся и ласкаем друг друга. При этом я освобождаю Веру от блузки, а она меня – от рубашки. Почувствовав близость высшей точки, я поднимаю Веру на руки и отношу в постель. Она кладет свои ладони поверх моих, и мы с ней вместе медленномедленно снимаем с нее колготки. Первые секунды близости Вера держится несколько скованно. Но внезапно она как бы просыпается, раскрепощается и целиком погружается в стихию взаимной страсти.

Через полчаса мы лежим обнявшись, и тихо и нежно ласкаемся. Нам обоим явно мало одного раза, и мы постепенно разогреваем друг друга на следующийзаход. Вдруг Вера приподнимается и спрашивает:

– А кофе остался еще?

– Да. Разогреть?

– Я сама.

Она спускает ноги с постели и тут же поджимает их.

– Ой! Какой пол холодный! – Она начинает обуваться и ворчит: – Сразу видно, что здесь холостяк живет. Коврик черт знает где, тапочек нет…

– Вот теперь ты и исправишь все недостатки. Наведешь здесь семейный уют.

– А разве здесь разрешают жить семейным? – спрашивает Вера, включая кофеварку.

– Здесь много молодых пар живет.

– А у вас здесь хорошо, – говорит Вера, подойдя к окну. – Чисто, много зелени и, главное, тихо.

– Подожди до утра. Услышишь, как здесь тихо бывает. Аэродром всего в двух километрах. Скажи еще спасибо, что сейчас ночью не летают.

Вера приносит две чашки кофе и присаживается на край кровати.

– Да, я совсем забыла, что здесь авиационный гарнизон.

– Ничего. Снимем квартиру в городе.

Мы допиваем кофе, и я уношу чашки на стол. Вера все еще сидит. Я подхватываю ее за лодыжки и запрокидываю на постель. Ее ноги оказываются прижатыми к моей груди. Оставляя ножки в красных туфельках на своих плечах, я медленно подаюсь вперед и медленно вхожу в нее. Вера протяжно охает и закрывает глаза. Ее губы приоткрываются в такт моим движениям, обнажая ровные блестящие зубки.

– Это было здорово! – шепчет она, отдышавшись. – Я и не подозревала, что так могу. А чему ты так странно улыбаешься?

– Да вспомнил этот дурацкий фильм. Ты сейчас лежишь нагишом и в туфельках. Сюда бы еще чулки добавить, тогда совсем…

– Вот этого удовольствия тебе не смогу доставить. Никогда не ношу чулок. Только колготки и гольфы. Причем гольфы всегда подбираю под цвет туфель. Издали кажется, будто я в сапожках иду. Представляешь? Лето, все цветет, а я в миниюбке и сапожках.

– Представляю.

Вера смотрит на меня влюбленными глазами и осторожно гладит меня мягкими теплыми ладошками. Мы долго лежим довольные друг другом и лениво обсуждаем, как бы насладиться любовью еще. Внезапно в наш мир любви грубо вторгается реальная жизнь.

– Боевая тревога! Боевая тревога! – оживает селектор. – Третьей эскадрилье срочно прибыть на аэродром!

Я вскакиваю и нажимаю клавишу отзыва. На пульте у дежурного загорается лампочка с моим номером, и селектор умолкает. А я быстро одеваюсь.

– Что случилось? – спрашивает Вера с дрожью в голосе.

– Ты же слышала: боевая тревога. Нас вызывают на аэродром.

– Но ты говорил, что это случается очень редко.

– Нам не повезло. На этот раз случилось.

– И что же там случилось?

– Откуда я знаю? Скорее всего, ктото хулиганит возле границы. Или американцы, или китайцы, или японцы. А может быть, все вместе.

– Значит, вы сейчас полетите?

– Не исключено. Но, скорее всего, нет. Чаще всего бывает достаточно поднять в воздух дежурное звено, и хулиганы уходят восвояси. Вот оно уже и взлетает. А нас вызывают на всякий случай, вдруг произойдет чтото непредвиденное.

В ночи слышится шум идущих на взлет истребителей. Рев и грохот турбин нарастают. Вот уже дрожат, позванивая, стекла окон. Достигнув невыносимого максимума, шум резко стихает, удаляется и постепенно замирает. Дежурное звено ушло на перехват. А я уже стою полностью одетый в легкий летний комбинезон.

– Поняла теперь, как у нас тут тихо бывает?

– Когда ты вернешься?

– Аллах ведает. Это может затянуться надолго. Ты меня не жди скоро. Автобусы начнут ходить в пять тридцать. Дверь просто захлопни, замок автоматический. На всякий случай возьми в верхнем ящике запасной ключ. Но лучше жди меня у себя. Я заеду, когда освобожусь.

Вера спрыгивает с постели и обнимает меня. Я целую ее в глаза, губы, шею и грудь. Вера не отпускает меня и подставляет для поцелуя вторую грудь. Целую и ее.

– Я буду ждать тебя, – шепчет Вера.

– Я приеду. До свидания.

Застегиваю пояс с пистолетом, хватаю планшет и выхожу. Внизу уже ждет «УАЗ» с другими летчиками нашей эскадрильи, живущими здесь и в двух соседних домах.

– Быстрее, Андрей! Чтото ты сегодня долго возился. «Уазик» мчит нас на аэродром. А у меня перед глазами все еще стоит Вера, нагая и прекрасная, в одних лишь красных туфельках с широкими ремешками вокруг лодыжек. У нее просто не было времени снять их или надеть чтонибудь еще.

У входа в комнату предполетной подготовки нас ждет дежурный. Он передает приказ:

– Одеться в высотные костюмы. Возможно, придется работать на пределе.

Это уже серьезно. Вера мгновенно исчезает из сознания. Едва мы успеваем одеться и надеть шлемы, как селектор выдает:

– Третья! Срочно в центр управления!

Мы поднимаемся на вышку. По пути замечаю, что на нашей стоянке возле самолетов уже вовсю копошится инженернотехническая служба. Самолеты заправлены и оснащены еще с вечера. Сейчас их интенсивно готовят к вылету. На вышке нас ждут командир, полковник Берзин, начальник штаба, подполковник Яхонтов, и замполит, майор Василенко. Василенко, как и мы, тоже в высотном костюме и шлеме.

– Товарищи офицеры! – обращается к нам командир, включив большую электронную карту, отображающую обстановку в нашем районе. – Вблизи государственной границы действуют две пары американских «F18». Им на перехват поднято дежурное звено. С этой базы, – командир сопровождает свои слова пояснениями по карте, – поднялись и идут в нашу сторону еще три пары восемнадцатых. Но главное – не они. Они всего лишь отвлекают наше внимание и заставляют активно работать средства ПВО. Вот здесь, – командир указывает удаленный квадрат, – находится разведчик «SR71». По данным спутниковой разведки, в тысяче километров находится еще один. Оба идут к нашей границе. Намерения их ясны. Наша задача – отучить этих нахалов раз и навсегда хулиганить в нашем небе. Цель, как вы знаете, сложная: высотная и скоростная. Работать придется на форсаже и на динамическом потолке. То есть ходить по лезвию ножа. Действовать будем так…

Берзин на время замолкает, закуривает сигарету и смотрит на карту. А на ней перемещаются метки самолетов: наших и американских. Метка разведчика еще далеко, но она довольно быстро и неотвратимо приближается к нашим рубежам. Обращаю внимание еще на одну метку. Она движется относительно медленно и идет вдоль границы под небольшим углом к ней. Если пилот не изменит курс, то скоро он окажется в нашей зоне. А командир ставит задачу:

– Первая пара – Абрикосов, Соболев – атакует противника вот в этом квадрате. То есть вы дадите ему углубиться на нашу территорию. Ваша атака будет демонстрационная. Вас он увидит издалека и уйти ему труда не составит. Он может сразу повернуть назад. В этом случае вот здесь его будет ждать пара Василенко – Трошин. Замполит пойдет вместо отсутствующего Федорова. Но он может выбрать и другой путь отхода: развернуться на девяносто градусов и уходить на юг, оставаясь в нашей зоне. Тогда здесь его должны встретить Коршунов и Шишкин. Если чтото будет происходить подругому, будем действовать, исходя из обстановки. Но в любом случае стервятник не должен уйти безнаказанно. Слишком уж эти янки обнаглели за последнее время. Давно мы их по носу не били. Вопросы?

– Товарищ полковник, – спрашиваю я. – Что делать, если разведчик выйдет из нашей зоны?

– Бить! Где бы он ни был, бить. Ну, разумеется, не в японской или корейской зонах. Но, я думаю, вы их туда не выпустите. Кстати. Вот эти «восемнадцатые» могут вас на тех же основаниях атаковать в нейтральной зоне. Как только разведчик покинет нашу зону, мы поднимем вам на помощь оставшиеся звенья. Они скуют «восемнадцатых».

– А что это за тихоход там ползет? – спрашивает Соболев.

– А это – особая статья. Это ползет японский пассажир. Он якобы потерял ориентировку и сбился с курса. Наши посты уже несколько раз передали ему его место, но он движется прежним курсом. Помните восемьдесят третий год? Тогда было точно так же. Они хотят повторить тот сценарий. Завалить пассажира и разыграть международный скандал. Только тогда пассажир пропал неведомо куда, даже обломков не нашли. А сейчас могут найти все что угодно. Поэтому у Абрикосова и у тебя, после демонстрации атаки на разведчика, появится задача: проследить за этим пассажиром и вытеснить его в нейтральную зону, заодно прикрыть от американцев.

– А если мы его ненароком с кемнибудь перепутаем? – задает ктото вопрос.

– Оставьте такой вариант идиотамжурналистам, – улыбается начальник штаба. – Только они не способны отличить пассажира от боевого самолета и думают, что и наши летчики такие же кретины. Пассажиры не ходят на таких высотах и таких скоростях, как «семьдесят первые».

– Еще вопрос, – говорит Виктор. – Каковы наши действия в случае атаки со стороны «восемнадцатых»?

– Принимайте бой. Поддержку мы обеспечим. Если вопросов больше нет, к машинам! Взлет по команде.

Мы еще раз бросаем взгляд на карту. Там наше звено уже вплотную сблизилось с «восемнадцатыми», идущими вдоль границы. А метка «семьдесят первого» значительно приблизилась к нашим рубежам. Глядя на эту быстро движущуюся метку, Виктор с досадой ворчит:

– Его бы на «тридцать первых» брать. Не пришлось бы тогда сразу три пары поднимать.

– Будут вам и «тридцать первые», будут! – морщась, говорит Берзин. – Только не завтра и не послезавтра. Примерно, через год. Сами знаете, какая в стране заварушка. Я бы тех, кто орет, что нам не нужно столько новых самолетов, что у нас и без того на вооружение слишком много тратится, что американцы наши друзья, посадил бы сюда, к этой карте. Пусть полюбуются, что их друзья вытворяют. А «двадцать девятый» – машина тоже неплохая. Уж «восемнадцатых» вы на нем сделаете. С богом, ребята!

Мы спускаемся вниз и едем к стоянке. Там все уже готово. Истребители ждут нас с открытыми фонарями. Мы рассаживаемся по кабинам и проверяем готовность. Все, как всегда в таких случаях, в норме. Ждем команды. Томительно тянутся минуты.

– Семнадцатый, двадцать четвертый! К запуску! На старт!

Машины Абрикосова и Соболева выруливают на полосу.

– Семнадцатому, двадцать четвертому – взлет! Следовать в заданный квадрат, выполнять задание! Тридцать первый, тридцать третий! К запуску! На старт!

Стремительно взлетает первая пара «МиГов». Через две минуты в ночное небо уходят и Василенко с Трошиным.

– Двадцать пятый, сорок второй! К запуску! На старт!

Двадцать пятый – это я. Запускаю двигатели, закрываю фонарь и начинаю рулить на полосу. За мной идет «МиГ» Виктора.

Последние секунды перед взлетом. Ровно работают турбины. Мой «МиГ» временами подрагивает, словно от возбуждения. Прямо передо мной желтосерая полоса бетона, уходящая до самого горизонта и теряющаяся в ночной мгле. Мне вдруг кажется, что по полосе, откудато из ночной темноты, ко мне идет Вера. Я ясно вижу алые жилетку с юбочкой и яркокрасные туфельки. Черные колготки и блузка скрадываются в темноте. Как она сюда попала? Что делает на полосе?

– … сорок второму – взлет! Следовать в заданный квадрат, выполнять задание!

Начало команды я прослушал. Фигура Веры сразу кудато исчезает. Я снимаю шасси с тормозов и увеличиваю тягу двигателей. «МиГ» устремляется вперед по полосе, и через несколько секунд мы уходим в ночное небо. Одновременно с выходом в свой квадрат мы набираем высоту. Отсюда уже ясно видно, что ночь кончается. Мы летим почти навстречу восходящему солнцу. Гдето дальше к северу наши ребята шугают сейчас «семьдесят первого», а еще дальше к востоку, на одной высоте с нами, его ждут замполит с ведомым. Куда пойдет разведчик? На них или на нас? А на юге, много ниже нас, наше звено караулит «восемнадцатых». Кстати, те американцы, что шли в наш район, наверное, уже на месте. Значит, сейчас там двое против восьми.

– Двадцать пятый! Внимание! Противник отвернул в вашу сторону! Тридцать первый! Сменить позицию! Страхуйте двадцать пятого!

Я еще пока ничего не вижу. Но вот на дисплее появляется метка. Она быстро перемещается. Видно, что «семьдесят первый» выжимает все свои неслабые возможности и прет на максимальной скорости, почти под три тысячи километров в час. Хорошо еще, что не на предельной высоте. Черта лысого тогда бы мы его достали.

– Ух и чешет! – слышу я восторженный голос Виктора.

– Я – двадцать пятый! – докладываю я. – Цель вижу, атакую! Виктор! Работаем по схеме два.

Сваливаю машину на правое крыло и вхожу в пике. Мы и так почти на предельном потолке наших машин. Нам придется атаковать его уже с динамического потолка, то есть с вершины горки, на которой машина может удержаться лишь считаные секунды. За это время надо успеть прицелиться и выстрелить.

Набираем в пикировании дополнительную скорость и тут же идем вверх. Я не гонюсь за «семьдесят первым», его нам все равно не догнать. Я строю маневр так, чтобы он, когда мы будем на вершине своей горки, оказался в секторе нашего обстрела.

Судя по всему, «семьдесят первый» заметил нас. Он пытается отвернуть на восток. Но на такой скорости и у такой неповоротливой махины радиус разворота получается гигантский. Ему от нас не уйти. Вся его надежда на высокую скорость. Но мой радар наведения уже захватил его, и бортовой компьютер обрабатывает цель. «Семьдесят первый», не имея возможности ни сбросить скорость, ни отвернуть, сам вползает в мой прицел. Сейчас у него индикатор истерически верещит: «Ты в прицеле!» Но он ничего не может поделать.

Пуск! Изпод плоскостей срываются две ракеты. И тут справа на фоне светлеющего неба стремительно прочерчиваются дымные черты. Это стреляет Виктор. «Семьдесят первый» уходит вперед, но ракеты настигают его. Три попадания! Один за другим вспыхивают взрывы, и горящие обломки разведчика продолжают лететь прежним курсом, забирая вниз к морю. Парашютов не видно. Разве тут уцелеешь! Мы снижаемся, и я докладываю:

– Я – двадцать пятый! Цель уничтожена. Задание выполнено.

И тут же слышу тревожное предупреждение:

– Двадцать пятый! В вашем квадрате пара «восемнадцатых»! Они вас атакуют!

Я уже и сам их вижу. Положение не из приятных. Я пикирую как раз к ним в прицел. И самое отчаянное, они сейчас в такой позиции, что, как я ни маневрируй, они все равно сядут мне на хвост. Оглядываюсь. Виктор приотстал километра на полтора. Ему легче, он еще сумеет выйти им в лоб. А моя скорость сейчас такая, что мне придется разворачиваться прямо в прицеле у ведущего «восемнадцатого».

– Виктор! Отсеки ведомого, а от ведущего я попробую уйти!

– Осторожно, Андрей! Держись, с ведомым я управлюсь!

Даю полную тягу двигателям и пытаюсь в развороте оторваться от головного американца. Но у «восемнадцатого» скорость несколько выше, чем у меня, он не отстает. Пытаюсь маневрировать, здесь у меня преимущество, но расстояние между нами такое, что «восемнадцатый» все равно не выпускает меня из прицела. Мой индикатор постоянно сигнализирует об этом. Сейчас он выйдет на дистанцию эффективного поражения, и – привет! Надо както выкручиваться. Внезапно в голову приходит шальная мысль. Мне неизвестно, делал ли ктонибудь на «двадцать девятых» «кобру». Но чем в принципе мой «МиГ29» отличается от «Су27»? Разве что мощностью двигателей. А аэродинамика у них почти одинаковая. Я встречался с ребятами, которые летали на «Су». Они тоже не все умеют делать «кобру», но они рассказывали, как она делается. Я пробовал, но получалось не очень. Если честно сказать, то совсем не получалось. Но одно дело в учебном полете, другое – в бою. Сейчас у меня все равно нет другого выхода. Тем более что и американец не ждет от меня ничего подобного. Он считает, что моя песенка спета. Посмотрим, кто будет петь последним.

Продолжаю маневрировать, а сам внимательно наблюдаю за американцем. Он все ближе и ближе. Мне надо не прозевать пуска ракет, и раньше дергаться тоже нельзя, срубит. Вот, сейчас… сейчас… Есть! Под плоскостями «восемнадцатого» вспыхивает пламя. Я резко дергаюсь вверх и закладываю такой тангаж, что «МиГ» встает на дыбы, а у меня глаза проваливаются до затылка. «Кобра» получилась, конечно, ублюдочная. Я всетаки не Пугачев, а всего лишь Коршунов. Но главного я добился. Скорость значительно сброшена. Ракеты американца проскакивают подо мной и тут же загибают траектории вверх. Но это уже бесполезно. На сто восемьдесят им не развернуться, они меня уже потеряли.

«МиГ» запрокидывается на спину, и я, чуть не потеряв управление, сваливаюсь вниз. При этом я едва не сталкиваюсь с проносящимся вперед американцем. Он, наверное, так и не понял, что же произошло, и куда я делся. Все заняло считанные секунды. А я выравниваю машину, и американец оказывается прямо передо мной и чуть выше. Он так близко, что мне не надо тратить на него ракеты. Жму на гашетку. Длинная трасса прошивает кабину и левый двигатель «восемнадцатого». Из сопла валит дым, и американец начинает пикировать. Сначала полого, а потом все круче и круче. Парашюта опять не видно, судя по всему, пилот убит.

– Я двадцать пятый! Уничтожил один «F18». Квадрат… Закончить доклад я не успеваю. Меня прерывают:

– Двадцать пятый! Вас атакуют четыре «восемнадцатых»! Уходите! К вам идут на помощь.

Закладываю вираж и вижу, как ко мне с юговостока быстро приближается четверка истребителей. Хреново дело! С четырьмя не побарахтаешься. Надо рвать когти. Разворачиваюсь в сторону нашей границы и вижу, что до нее довольнотаки далеко. Могут и догнать.

– Андрей! – слышу я Виктора. – Я своего сделал. Тебя вижу, иду к тебе.

– Сорок второй! Тебя самого пара атакует! Черт! Откуда их столько здесь взялось?

– Всем, всем, всем! В квадрате 9Д четыре «восемнадцатых» атакуют двадцать пятого!

Ого! Значит, наши уже все в воздухе и идут сюда. Но мне от этого не легче. Они еще бог знает где, а эти уже рядом. Эти атакуют меня по всем правилам. Они расходятся в стороны и берут меня в клещи. Один караулит вверху, другой – снизу и двое с флангов. Маневрировать некуда, меня везде ждут. Вперед я не оторвусь, у них скорость выше. «Кобру» второй раз мне повторить не дадут, да и не удастся она мне.

Кажется, отлетался ты, Андрюха Коршунов. Перед глазами на мгновение появляется Вера. Такая, какой я видел ее последний раз. Стоит нагая, в одних туфельках, и смотрит мне вслед. Меня разбирает сначала злость, а потом вспыхивает ярость. Нет уж, господа янки! Так просто вы меня не подстрелите. Я вам не куренок, а коршун. У меня и фамиль такой!

Замечаю, что левый американец вырвался вперед. Вот тыто, парень из Айовы, и будешь моей последней победой! Пусть даже ценой своей жизни, но я тебя сделаю.

– Я – двадцать пятый! Иду на таран!

Резко сваливаю машину влево и иду на сближение с американцем. Тот, видимо, понял и свою ошибку, и мое намерение. Он в ужасе шарахается от меня. Но радиус разворота у «МиГа» круче, чем у «F18». Ему от меня не уйти. Его товарищи стрелять по мне уже не могут, я слишком близко подошел к их напарнику.

В крутом развороте я оказываюсь внутри дуги, которую описывает «восемнадцатый». Немного доворачиваю и падаю на него. Он уже так близко, что сквозь остекление фонаря я отчетливо вижу искаженное страхом лицо американского пилота. Он смотрит на меня через плечо округлившимися от ужаса глазами. На какоето мгновение я вместо него вижу Веру. Она ободряюще улыбается, словно говоря: «Молодец, Андрюша! Так его!» Я подмигиваю ей и прибавляю тягу. Американец заслоняет собой все небо. Все! Сейчас…

И небо и американец с неимоверным грохотом и звоном раскалываются на мельчайшие осколки. Все дрожит, вибрирует, трясется… Я ничего не вижу. Что это? Смерть? Неужели она такая? Вот бы никогда не подумал!

Внезапно все прекращается: и грохот со звоном, и тряска, и мельтешение перед глазами. Я без сил сижу на траве, опираясь спиной о толстую сосну. Под правой рукой лежит пулемет Калашникова. Куда я попал? Где я был? Что это со мной происходило?

Осматриваюсь. В пяти шагах на траве ничком лежит Лена. Чуть подальше на камне сидит Анатолий и шальными глазами смотрит на Наташу. А та сидит на траве и трясет головой, словно отгоняя какието видения. Больше никого не видно и не слышно. Пытаюсь встать, но сил нет.

Закрываю глаза и пытаюсь разобраться во всем спокойно. Что же всетаки со мной было сейчас? Где я был? Великое Время! Это же я был у себя дома, в своей Фазе! Ведь все так и было в действительности.

И встреча с Верой была. И конфликт изза нее с Лехой Московским был. И ночь с Верой накануне вылета по тревоге была. Именно так все и происходило, во всех подробностях. И планы семейной жизни мы с ней строили. И так же я оставил ее в своей комнате. Так же мы с Виктором сбили американского разведчика, а потом я, выполнив «кобру», сделал «восемнадцатого». Так же меня атаковала четверка американцев. И так же я решил сначала таранить левого, но потом просто пристроился к нему вплотную снизу и не давал ему оторваться, пока наши не подошли. Тогда мы сделали еще двоих, и одного сбил Виктор. А потом у нас не хватило топлива, и нас посадили на запасной аэродром в восьмистах километрах от основной базы. Там нас продержали в дежурном режиме до начала весны.

Когда мы вернулись на базу, Веры я в городе не нашел. Я узнал, что ее начал, пользуясь моим отсутствием, активно преследовать Московский. И Вера уехала на какието курсы в Подмосковье. А в мае нас с Виктором направили в школу испытателей. Я обрадовался, думал найти Веру. Но… На следующее утро, по прибытии в Москву, я проснулся в Москве сорок первого года. В свою Фазу я больше не вернулся и никогда не вернусь. Dura lex, sed lex.[38]

Веру я потерял навсегда, как и Ольгу в сорок первом году.

Стоп! Внезапно я вспоминаю картинку, какую мне показывал Магистр в первый день моего пребывания в НульФазе. Он показал мне тогда, как хулиганы в уличной драке убили Андрея Злобина, чья Матрица была тогда в моем теле, теле Андрея Коршунова. Злобин тогда увидел, как шайка хулиганов унижает старого фронтовика. Он узнал в нем своего старого товарища, Сергея Николаева, и бросился защитить его. А перед этим… Мне тогда показалось, что он бесцельно идет по улице, нигде не задерживая взгляд. Теперь мне вспоминается, что он часто посматривал на девушку, что шла впереди. На девушке были черные капроновые гольфы и черные туфельки на высоком каблучке. «Причем гольфы всегда подбираю под цвет туфель, – слышу я вновь голос Веры. – Издали кажется, будто я в сапожках иду».

Как же так? Ведь Злобинто Веру не знал! Почему он пошел за ней? Ведь это была она, именно она! Теперь я вспоминаю точно. Значит, в моей Матрице остались не подавленные воспоминания, которые заставили Злобина, увидев случайно Веру, бессознательно пойти за ней. Интересно, чем бы это кончилось, не повстречайся ему Сергей Николаев? Слава Времени, что Вера не видела его гибели. Она бы решила, что это убили меня.

Но что же такое всетаки со мной было? И где я был? В прошлом своей Фазы? Или в ее гармонике? Ведь исход встречи с четверкой американцев был совсем другой. Да и был ли он, этот исход? Ведь я его так и не увидел. Впрочем, что я мог увидеть, когда два самолета на скорости около 2М врезаются друг в друга?

Лена приподнимается и осматривается.

– Андрей! Где мы? И как я сюда попала?

– А где ты была? – спрашиваю я, заподозрив неладное.

Лена качает головой. Взгляд у нее почти безумный. Она, кажется, близка к истерике. Но моя подруга пересиливает себя.

– Коротко не расскажешь.

– А не надо коротко. Давай так: найдем воды, сделаем привал, пообедаем или поужинаем и расскажем друг другу, что мы все видели, где побывали. Думаю, нам всем есть что рассказать.

Я привожу в «сознание» Анатолия и Наташу. Мы быстро находим ручей, на берегу его разводим костер и готовим обед. За обедом я рассказываю друзьям о своих приключениях в «виртуальной» реальности. Все слушают, разинув рты. Но я чувствую, что все они тоже пережили чтото необыкновенное. С кого начать? Молодые пусть пока попереживают. А вот у моей подруги нервы покрепче. С нее и начнем.

– Ну, подруга, повествуй, – предлагаю я Лене.


ГЛАВА 8


И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках Мирозданья.
В.С.Высоцкий


Лена Илек


Ярик был великолепен. Таким страстным, неугомонным и изобретательным он был только один раз. Это было в нашу первую ночь. Он тогда вернулся из плавания, прилетел в отпуск и сразу приехал ко мне. Я давно не видела его и успела соскучиться. А когда он появился на пороге и отрапортовал: «Лейтенант Ярослав Новы прибыл в отпуск после первого автономного плавания!», я поняла, что не соскучилась, а прямотаки стосковалась по нему. Поняла, что теперь я всегда буду ждать его возвращения, что я никого больше не буду ждать так, как Ярика. Мама помогла нам организовать ужин и ушла на ночное дежурство. А мы с Яриком начали любить друг друга прямо за столом и любили всю ночь до самого утра. После этого он прилетал еще несколько раз, но такой ночи больше не было. Я думала, что такое бывает один раз в жизни и не повторяется. Но вот сейчас!..

Он прилетел неожиданно. Оказывается, он получил новое назначение, и его корабль уходит в плавание на целый год. Узнав, что я в отпуске, он выкроил два дня и прилетел в Прагу. Но прилетел не ко мне, а в лесной домик, некогда принадлежавший его деду. Оттуда он связался со мной. «Прилетай прямо сейчас. Жду!» Был третий час дня. А в четвертом часу аэротакси приземлилось неподалеку от лесного домика среди стогов сена. Ярик сидел на срубе колодца и ждал меня.

Он даже не дал мне ступить на землю. Сразу подхватил на руки, начал кружиться со мной, целовать во все места и приговаривать: «Я все решил! Я договорился! Мы теперь всегда будем вместе!». Я ничего не понимала. «О чем ты, Ярик?» – «Потом! Потом!» – отмахивался он и затыкал мне рот поцелуями. Едва такси взлетело, как он отнес меня к ближайшему стогу, усадил в ароматное сено, одной рукой быстро расстегнул жилетку и блузку, а другой решительно приподнял коротенькую кожаную юбочку до самого пояса. «Сумасшедший! Дай хоть раздеться!» – пролепетала я. Но Ярик замотал головой и припал губами к моей груди, а рукой начал ласкать мои бедра. Я не стала больше возражать и ответила на его ласки. А когда он, приподняв меня за талию, осторожно, но решительно вошел в меня, я поняла, что именно такой встречи с ним я ждала и страстно желала. Я бросилась ему навстречу, и мы растворились друг в друге, превратились в одно целое.

Когда я перестала ощущать Ярика в себе, я испытала разочарование и даже обиду. Но Ярик не дал этому чувству разгореться. Он снова подхватил меня на руки и понес в дом. Мы забыли обо всем на свете. Для меня весь мир сосредоточился в одном Ярике, а для него – во мне. Как мы только друг друга не ласкали! Как мы только не предавались любви! В ход пошло все, на что только оказалась способна наша необузданная фантазия. А она разыгралась не на шутку.

В короткие перерывы, когда мы отдыхали и набирались сил для дальнейших приступов друг на друга или подкреплялись, запивая немудреную пищу легким вином или кофе, Ярик изложил мне то, что он имел в виду при встрече. Оказывается, в госпитале флотской базы в Кенигсберге открылась вакансия. Ярик договорился, что на эту должность примут меня. Он уже записал меня на прием к начальнику медицинской службы военноморского флота Республики. Завтра мне надо лететь в Ленинград.

– Там тебя оформят в кадры Флота, и ты прямо оттуда лети в Кенигсберг, я там присмотрел хороший домик в пригороде. Тебе понравится. Там мы и сыграем свадьбу.

– Но Ярик, а как же моя работа в институте? Я там должна быть уже послезавтра. У нас готовится серьезный эксперимент. Вдруг чтонибудь случится…

– Что, они к этому времени другого врача не найдут? Перестань. Вакансии во Флоте не каждый день бывают.

– Оно, конечно, так. Но подумай, каково мне будет жить одной, с новыми соседями, с новыми сотрудниками почти год. Ведь ты уходишь в плавание.

– Слушай, Геля, у меня складывается впечатление, что ты не хочешь выходить за меня и вообще охладела ко мне.

– Что ты городишь?

Во время разговора мы не прекращали ласкать и возбуждать друг друга. Я наклонилась и припала губами и языком к его гордому естеству. Очень скоро Ярик разрядился, застонал и откинулся на спину. Я улеглась на него, обхватив его ноги своими, и, покрыв его поцелуями, предложила:

– Ярик, я понимаю, что мы с тобой давно стремились к этому. Я все сделаю, как ты сказал. Только из Ленинграда я полечу не в Кенигсберг, а в Брно. Дай мне хоть два дня, чтобы сдать дела, попрощаться с сотрудниками и лично пригласить их на нашу свадьбу. Ведь в плавание ты уходишь через две недели.

– Хорошо. Только эти два дня мне будет тебя не хватать. Не знаю, как я вытерплю.

– А как ты терпел до сих пор?

– С большим трудом. Ты даже представить не можешь, с каким!

Он подтянул меня за талию и, усадив над собой, припал лицом к моему лону. Я корчилась и визжала так, что, наверное, и в Праге было слышно. Ярик умел делать это великолепно! Впрочем, то же самое он говорил и обо мне.

Мы задремали лишь под утро, утомленные до смерти, но страшно довольные друг другом. Проснулись мы около десяти часов со страстным желанием продолжить начатое вчера. Но время уже было позднее, и мы позавтракали и вызвали такси. Труднее всего оказалось одеться. Сапожки в одном месте, пелерина – в другом, блузка – в третьем. Юбочка и берет оказались в беседке, а жилетка и трусики – в стогу сена. Я еле успела одеться к прилету такси.

В Праге я первым делом связалась с Ленинградом. Адъютант начальника медицинской службы Флота генерала Павловского сказал мне, что меня ждут в пятнадцать тридцать. У меня даже не оставалось времени заскочить домой. Я связалась с мамой и сказала ей, что срочно улетаю и вернусь не скоро.

В Ленинград я прибыла ровно за час до назначенного срока. В огромном городе очень трудно попасть куданибудь к намеченному времени. Но я знала, что военные не прощают неаккуратности, и приложила все усилия, чтобы успеть вовремя. Когда до Адмиралтейства оставалось всего три с небольшим километра, воздушное движение над центральной частью города закрыли.

– Это надолго? – спросила я водителя, когда мы приземлились.

– Кто знает? Судя по всему, магнитная буря наводит помехи в системе регулирования движения. Когда такое случилось последний раз, движение застопорилось на сорок минут.

На таймере было пятнадцать ноль пять. Я выскочила из аэрокара и поймала наземную машину. Хоть и медленно, но я продвигалась к Адмиралтейству. С замирающим сердцем я следила за меняющимися на дисплее цифрами. В приемную я вошла и представилась за несколько секунд до пятнадцати тридцати. Адъютант удивленно посмотрел на меня и с сомнением в голосе произнес:

– Генерал медицинской службы ждет вас. Проходите.

Я, конечно, не ожидала увидеть в кабинете морского волка, обдутого солеными ветрами и обожженного тропическим солнцем, с волевым лицом, покрытым шрамами, с квадратной челюстью и широченными плечами. Но еще меньше я ожидала увидеть за столом пожилого профессора, утомленного тяжелой операцией или несколькими лекциями в университете. Таких профессоров я немало видела во время учебы и в том институте, где сейчас работала. Както не ассоциировался в моем представлении этот образ с должностью начальника медицинской службы ВМФ.

– Здравствуйте, – сказала я, остановившись у порога. Профессор встал. Только тогда я поняла, что он действительно кадровый военный с большим стажем. Но это впечатление тут же разрушил сам генерал. Он сдвинул очки на кончик носа, склонил голову набок и посмотрел на меня поверх очков. Потом склонил голову к другому плечу и снова оглядел меня с головы до ног.

– Гелена Илек? Это вас рекомендуют на должность заведующего отделением в военноморской госпиталь в Кенигсберге?

В голосе его звучало сомнение. Почти как у его адъютанта. Мне показалось забавным, что мы оба, я и генерал, ожидали увидеть совсем другого человека. Тут до меня дошло, что мой внешний вид никак не может навести на мысль, что я серьезный и опытный медицинский работник. Я так спешила, что даже не успела переодеться после встречи с Яриком.

Посудите сами. Высокие белые сапожки до колен на высоченной шпильке. Коротенькая, до самого, что ни на есть самого предела, юбочка из голубой кожи. Легкомысленная прозрачная блузочка, бархатная жилетка и белоголубая пелеринка до попки. Что можно подумать о такой девчонке, явившейся на прием к генералу медицинской службы и претендующей на ответственную и сложную работу? Но отступать было некуда.

– Да, товарищ генерал. Я – Гелена Илек, и меня рекомендуют на эту должность.

Генерал движением пальца вдоль носа вернул очки на место и вышел изза стола. Когда он направился ко мне, мне подумалось, что его выправке мог бы и Ярик позавидовать. Глядя на выражение его лица, я решила, что сейчас последует команда: «Кррууугом! Марш!», и уже начала прикидывать, как бы половчее выполнить ее, чтобы не запутаться острыми носками сапожек в шпильках каблуков. Это было бы то зрелище!

Но генерал вдруг както совсем подомашнему улыбнулся и гостеприимным жестом указал мне на одно из кресел, стоящих у журнального столика.

– Присядем.

Я пришла в ужас при мысли, что мне в такой юбчонке придется усесться в кресло на глазах у генерала. Я старалась, когда она была на мне, при посторонних вообще не садиться. Во мне словно проснулась на мгновение целомудренная школьница. Проснулась и так же мгновенно заснула. Неудобно, рассудила я, отказываться и заставлять тем самым беседовать с тобой стоя пожилого человека, тем более генерала.

Но не успела я присесть и придать своим ногам как можно более скромное, в меру ограниченных возможностей, положение, как генерал преподнес моей девичьей скромности новое испытание. Он набрал на переносном пульте какуюто команду, и в кабинет вошел адъютант с подносом, на котором были две чашки кофе. Расставляя кофе на столике, адъютант старался не смотреть на мои ноги, но это ему плохо удавалось.

– Ян Казимирович, – сказал генерал, – самолет готовьте на шестнадцать тридцать.

– Есть! – ответил адъютант и покинул кабинет.

– Меня ждут на Дальнем Востоке, – словно извиняясь, пояснил генерал. – Я специально задержал вылет, чтобы встретиться с вами.

«Так, – подумала я, – мне уже намекают, что я вынуждаю занятых людей ломать их планы». Но генерал начал издалека:

– Илек! Скажите, а Владислав Илек – это ваш родственник или однофамилец?

– Это мой дед.

– Я имел честь извлечь из вашего деда четырнадцать осколков. Один из них был оценен как не извлекаемый и опасный для жизни. Но я помню, как командующий армией, генералполковник Стоянов, сказал мне: «Борис Сергеевич, сделайте все, что сумеете, но спасите для нас жизнь этого офицера. Именно его танки сломали оборону противника под Тарту».

– И вы совершили чудо?

– Какое там чудо, – отмахнулся генерал. – Я сделал то, что должен был сделать на моем месте любой медик. И вы сделали бы то же самое не хуже меня. Но довольно воспоминаний. Расскажите мне о себе. Где и когда учились, у кого? Где работали и с кем? Чем приходилось заниматься?

Я коротко рассказала свою немудреную биографию, а генерал слушал, время от времени кивал и задавал уточняющие вопросы. У меня сложилось впечатление, что он знал всех профессоров, всех медиков в Республике и ориентировался абсолютно во всех областях медицинской науки. Когда я закончила, он еще раз внимательно оглядел меня от сапожек до прически и обратно и спросил:

– А как вы воспринимаете то, что вам на новой работе придется подчиняться воинской дисциплине?

– Нормально. Я же военнообязанная.

– Быть военнообязанным и быть военнослужащим – большая разница. Хотя, как я знаю, вы хотите связать свою судьбу с военным моряком?

Я кивнула. Генерал легонько похлопал меня по плечу и сказал:

– Быть супругой военного моряка – нелегкая доля. А быть к тому же и самой военной вдвойне труднее. Впрочем, если вы будете заняты на той работе, куда вас рекомендуют, вам не придется тосковать по мужу. Время для вас будет лететь незаметно. Кстати, а как вы смотрите, если в случае необходимости вам придется стать корабельным врачом? Вас это не путает?

– А почему это должно меня пугать?

Генерал встал, подошел к столу и чтото написал на листке бумаги.

– Пойдемте, – пригласил он меня и вышел из кабинета. В приемной он передал бумагу адъютанту со словами:

– Ян Казимирович, я улетаю во Владивосток. Вот кадровый приказ. Оформите Гелену Илек на должность заведующего психотронным отделением базового госпиталя в Кенигсберге. Заодно отправьте по месту ее прежней работы сообщение, что с сегодняшнего дня Гелена Илек мобилизована в Вооруженные Силы. С ее руководством я переговорю сам из самолета. Ну, товарищ старший лейтенант, – обратился он ко мне, – желаю вам удачной службы, счастливой семейной жизни и поздравляю со вступлением в ряды Вооруженных Сил Республики.

– Служу Республике! – ответила я по уставу. Генерал улыбнулся, надел фуражку, отдал нам честь и вышел из приемной. Мы с Яном Казимировичем быстро выполнили все формальности, и он вручил мне предписание и приказ о зачислении в штат.

– Откровенно говоря, когда вы вошли, я никак не мог подумать, что вы – коллега. А когда вы представились, я не поверил своим ушам. Гелену Илек я представлял совсем другой.

– Но вы же видели мое дело, хотя бы на мониторе компьютера.

– Если честно, то нет, – засмеялся адъютант. – Знаете, какой объем информации приходится перелопачивать каждый день? Когда приходят ответы на запросы, я, не глядя, складываю их в папки, а потом сбрасываю Борису Сергеевичу. Но я думаю, что он тоже был несколько поражен. Впрочем, все это – ерунда. Я слышал, вы выходите замуж за флотского офицера. Если не секрет, за кого?

– Старший лейтенант Новы Ярослав.

– А! Знаю его. Перспективный офицер. Передайте ему от меня привет. Ну, всего вам доброго. Самолет на Кенигсберг отправляется через полтора часа.

Едва самолет начал разбег по полосе, и меня прижало к креслу перегрузкой, как все задрожало, затряслось, заходило ходуном, задребезжало, и я прямо из салона самолета попала сюда.

Самое интересное, что все так и было в моей жизни, за исключением того, что встреча с генералом Павловским не состоялась. Магнитная буря заставила аэротакси приземлиться не за три километра от Адмиралтейства, а за пятнадцать. Я опоздала на двенадцать минут, и генерал не смог меня дождаться. Адъютант долго изучал мои ножки, задницу и грудь, разглядывал сапожки, юбочку и блузку. Он все не мог никак поверить, что я та самая Гелена Илек, которую рекомендуют на такую должность. Убедившись, что я действительно та, за кого себя выдаю, он передал мне извинения генерала и назначил встречу через пять дней.

Я вернулась в Прагу и по электронной почте сообщила Ярику о задержке. Ну а дальше вы знаете. В следующую ночь в меня внедрили хроноагента, с целью предотвратить катастрофу в нашем институте. Но изза роковой ошибки катастрофа всетаки произошла, и хроноагент, точнее, Гелена Илек, погибла при взрыве. А моя Матрица осталась в НульФазе, и я сама стала хроноагентом.

А вот сейчас я пережила один из альтернативных вариантов своей жизни. И что это было, как я туда попала, у меня нет ни малейшего представления.


– Интересно, – задумчиво говорю я. – Ты сейчас пережила один из ключевых моментов жизни в своей Фазе. Только чистая случайность помешала повернуться всему подругому. А у тебя, Толя, что было?

– Примерно то же самое.


Анатолий


Я служил на турецкой границе. Соседство было неспокойное. Нас часто привлекали для перехвата караванов с наркотиками и оружием. Редкий месяц проходил без стычек с нарушителями границы. Причем с сопредельной стороны границу часто переходили крупные вооруженные группы. Пограничники были просто не в состоянии задержать их. Они устанавливали количество нарушителей и направление их движения. После чего у нас поднимали по тревоге роту или две, и они шли на перехват.

В это время поднял голову исламский фундаментализм. Почти во всех мусульманских странах активно действовали неизвестно откуда появившиеся эмиссары, открыто призывавшие к священной войне с неверными псами. Официально ни одно правительство их не поддерживало.

Но и не препятствовало формированию вооруженных банд, которые проникали в другие страны и занимались там террором и диверсиями. Такая вот была обстановочка.

Както на рассвете нашу роту подняли по тревоге. Пограничники сообщили, что отряд нарушителей, около тридцати человек, укрылся в развалинах старой крепости XV века. Эту крепость мы хорошо знали. Мало того, что в ней было достаточно места, где можно было укрыться и в десять раз более крупному отряду. Под крепостью была прорыта целая сеть подземных ходов и казематов. Если вооруженная банда укрылась там, то выкурить ее оттуда будет затруднительно.

Примерно через час мы оцепили развалины. Все приметы – и следы, и беспокойство гнездящихся в крепости птиц – говорили, что нарушители там. Но они не подавали никаких признаков жизни. Время шло, а нарушители не выказывали намерения покинуть крепость. Скорее всего, они заметили, что их окружили, и дожидались темноты, чтобы попытаться прорваться под покровом ночи. Конечно, все бы они не прорвались, но ктото все равно ушел бы. Да и потери с нашей стороны в таком случае были бы неизбежны.

Учитывая эти обстоятельства, командир роты принял решение: войти в крепость и выгнать оттуда бандитов. В крепость пошел наш взвод.

В крепости мы никого не обнаружили. Стало ясно, что бандиты ушли в подземелье. Мы хорошо знали план подземных переходов и казематов. Там было очень много удобных мест для засад. Но было также и много возможностей обойти эти засады, отвлечь внимание бандитов и выйти им в тыл.

Посовещавшись, офицеры приняли решение: одному взводу блокировать выходы из подземелья, а двум другим спуститься вниз и принять бой. Перспектива боя в кромешной тьме, где можно было запросто перестрелять друг друга, нас не вдохновляла. Поэтому было решено доставить мощные аккумуляторные фонари и спуститься с ними. С фонарями должен был действовать один взвод. Другой, разбившись по отделениям, должен был выйти бандитам в тыл, пока они будут связаны боем с теми, кто атакует их с фронта.

Я со своим отделением пошел по крайней левой галерее. Не все мои солдаты оказались готовыми к такому делу. Особенно много хлопот доставлял мне ефрейтор Чаушкевичус.

Он все время отставал, и мне приходилось постоянно задерживаться изза него и тормозить движение отделения.

– Слушай, Чауш! – не выдержал я наконец. – Если ты еще раз отстанешь, я поставлю тебя впереди всех.Понял?

Больше ефрейтор не отставал. У нас тоже были фонари. Но мы имели приказ: не зажигать их без особой необходимости и двигаться скрытно.

Скоро сзади и справа раздались выстрелы, крики и разрывы гранат. Там завязался бой. Теперь нам надо было двигаться быстрее, чтобы успеть выйти в тыл отступающим бандитам. Но события разворачивались быстрее, чем мы это планировали. Из глубины подземелья послышались быстрые шаги. Они приближались прямо к нам.

– Ложись! – скомандовал я.

Очень скоро шаги приблизились настолько, что отчетливо слышалось тяжелое, прерывистое дыхание нескольких человек. Дальше скрываться было бессмысленно и опасно.

– Стой! Бросай оружие! Руки вверх! – крикнул я.

Из темноты грянуло несколько выстрелов, и я тут же дал команду:

– Огонь!

Вспышки выстрелов осветили галерею, и мрак пронзили трассы. В пляшущих отсветах мы заметили несколько мечущихся теней. Потом движение прекратилось. Мы зажгли фонари. Перед нами лежали изрешеченные пулями тела четырех бандитов. И, к нашему удивлению, двое из них оказались женщинами.

– Они начали разбегаться. Погасить фонари и – вперед!

Скоро мы вышли к развилке. Предстояло выбрать, по какой галерее продолжать движение. Вспомнив план подземелья, я свернул налево. Это был кратчайший путь к южному каземату, куда, скорее всего, отступили бандиты. Двигались мы быстро, но осторожно и бесшумно. Впрочем, перестрелкой с той четверкой мы уже выдали свое присутствие. Нас могли поджидать за каждым поворотом. Поэтому перед поворотами галерей мы прижимались к внутренней стенке, чтобы не подставить себя под пули.

Но и это в итоге не помогло. Едва мы завернули за очередной поворот, как прямо в лицо нам ударил пулемет. Он бил откудато из темноты с кинжальной дистанции, метров с тридцати. Я даже не успел дать команду: «Ложись!» Ктото изза моей спины метнул гранату, но взрыва я не услышал. Только вспышка и грохот. Но грохот не разрыва гранаты, а бьющегося стекла огромных размеров. Это было последнее, что я увидел и услышал. Неведомая сила подхватила меня и кудато швырнула. Пришел в себя я уже здесь.


Анатолий умолкает и смотрит кудато отрешенным взором. Я решительно извлекаю его из мира переживаний.

– И насколько все это соответствовало тому, что было на самом деле? И было ли это в действительности?

– Было. Все так и было… Только на той развилке я разделил отделение. Сам пошел по правому ходу, а пятерку послал по левому. Когда слева завязалась перестрелка, мы вышли бандитам в тыл, и я заглушил пулемет гранатой. Но двое ребят погибли.

– А мог ты тогда сам пойти налево?

– Мог. Я тогда долго колебался, куда пойти самому.

– Все ясно. Если бы ты тогда пошел налево, то мог бы оказаться в числе тех двух. Что у тебя сейчас и произошло. Ну а у тебя, Наташа, что было?

– Да ничего особенного, – с неохотой отвечает девушка.

– Что значит «ничего особенного»? Гдето ведь тебя носило, как и нас всех.

Наташа вздыхает, долго смотрит на Анатолия и, наконец, решившись, рассказывает.


Наташа


Я училась на втором курсе. Был декабрь, воскресенье. В училище ехать было не надо, с подружками я ни о чем не договаривалась, а с Толей отношения у меня тогда были чисто приятельскими. Поэтому в этот день я никуда не собиралась. Хотела просто отдохнуть, позаниматься, почитать, посмотреть телевизор.

Но не успела я позавтракать, как все мои планы рухнули. Зазвонил телефон. Мама взяла трубку, ответила, поздоровалась с кемто, немного поговорила и позвала меня:

– Тебя старый друг спрашивает.

Старым другом оказался Дима Виноградов. В прошлом году он окончил военноморское училище подводного флота и уехал служить в Заполярье. Сейчас он приехал на несколько дней в Москву.

– Ты чем сегодня занята? – спросил он, после того как мы обменялись приветствиями.

– Ничем особенным, отдыхаю.

– Тогда отдохнем вместе. У меня сегодня тоже свободный день.

Я немного подумала и согласилась. Дима всегда мне нравился. К тому же он, в отличие от многих других парней, никогда не хамил, не делал пошлых намеков и, даже подвыпив, что с ним случалось крайне редко, не стремился форсировать события. Вообще он вел себя всегда очень достойно и корректно. Недаром он стал военным моряком. Папа мне говорил, что моряки и летчики – это высшая каста военного сословия.

Мы договорились о времени и месте встречи. Я немного позанималась и стала облачаться. Именно облачаться. Папа осенью получил крупную премию и сотворил мне роскошный гардероб. «Ты теперь студентка Бауманки и должна выглядеть респектабельно», – отметал он мои возражения.

Я надела тонкий голубой свитер с серебряным отливом, сарафан из синей замши и голубые колготки. Сверху надела сероголубую шубку с капюшоном. Обулась в красные сапожки, отделанные рыжим мехом. Наряд довершили белые кожаные перчатки. Шапок я никогда не носила, подбирала всегда одежду с капюшоном.

Мы с Димой встретились у метро «Сокольники». Его я узнала издалека. Высокий офицер в черной морской шинели сразу выделялся среди окружающих. Меня же он издали не узнал и только в последний момент понял, кто к нему подошел.

– Ну, Натали, ты изменилась!

– В какую сторону?

– В лучшую. Стала взрослее, достойнее и еще прекраснее.

– Ты тоже изменился. Раньше ты воздерживался от избитых комплиментов.

– Времена меняются, и мы тоже меняемся. Тем более как можно удержаться от комплиментов при виде такой блистательной особы? Позвольте предложить, прелестная, вам руку?

– Ах, не блещу я красотой, и потому не стою рыцарской руки, – ответила я в тон ему словами из «Фауста».

Мы пошли по аллеям. Дима изложил мне программу дня, и я ее одобрила. Мы погуляем по парку, пообедаем в ресторане и сходим в театр. Дима словно знал, что я не откажусь, заранее запасся билетами и заказал столик.

Падал легкий снег. Мы гуляли по парку. Дима угощал меня мороженым, рассказывал о своей службе и требовал, чтобы я больше рассказывала о себе. Егото слушать было интересно, а что могла рассказать я? Я замечала, что почти все, кто попадался нам в парке, обращали на нас внимание, Дима это тоже заметил. Я считала, что это изза него, он утверждал, что изза меня.

Начало смеркаться, и мы поехали в ресторан. Там на нас тоже заглядывались, и это было не всегда приятно. Какойто кавказский тип лет сорока с лишним направился было к нашему столику, явно намереваясь пригласить меня потанцевать. Но, наткнувшись на взгляд Димы, на полпути остановился, стушевался и сделал вид, что ему нужно было в туалет.

Дима рассказал мне, что его назначили на новый, только что прошедший испытания корабль. Служба на этом корабле будет очень интересная и перспективная. Года через три он станет штурманом, а оттуда прямая дорога в командиры корабля.

– Вот только плохо служить, когда тебя никто не ждет на берегу, – вздохнул он.

Я сделала вид, что не поняла этого прозрачного намека. А Дима начал расписывать мне красоты Заполярья. Какие там прекрасные белые ночи! Куда там до них Ленинграду! В принципе там не «одна заря сменить другую спешит», а вообще ночей нет.

– Но сейчасто там как раз наоборот, дней нет, – возразила я.

– Зато там сейчас есть северное сияние! Ты его когданибудь видела? Нет! Столько лет прожила, и зря! Увидеть северное сияние, и можно спокойно умирать. Ничего прекраснее все равно не увидишь.

– Чтото ты не больното похож на покойника, – засмеялась я.

Из ресторана мы поехали в театр. После спектакля мы на такси приехали к нашему дому (Дима раньше жил в соседнем). Там мы долго стояли во дворе. Я ловила перчаткой снежинки и любовалась ими, а Дима слизывал их языком и уверял, что они, полежав у меня на ладони, приобретают особый, ни с чем не сравнимый вкус. Но в конце концов мы достоялись до того, что порядком замерзли, и я пригласила Диму к себе. Мне показалось, что он ждал этого приглашения и с радостью согласился.

Мама очень обрадовалась и сразу побежала хлопотать с чаем. А мы с Димой прошли в мою комнату и там разделись.

– Замерзла? – спросил Дима, когда я сняла перчатки и шубку.

– Не очень. Ноги только застыли.

Дима усадил меня в кресло, снял сапожки и стал растирать мне ступни ног. За этим занятием его застала мама, когда принесла нам поднос с чаем. Дима, смутившись, поднялся, а мама загадочно улыбнулась, поставила на стол чай и сказала:

– Чаевничайте, грейтесь. Не буду вам мешать.

Едва мама вышла, как Дима снова опустился передо мной на колени и подставил свою ладонь под мои ступни. Другой ладонью он гладил мои ноги от пальцев по подъему и до колен. Мне было так необычайно хорошо, что я была бы не прочь, чтобы он делал это вечно.

– Наташа, – вдруг сказал он, – поехали со мной.

– Куда?

– В Заполярье. Конечно, не просто так. Выходи за меня замуж.

Я, конечно, весь вечер ждала чегото подобного. Но я никак не ожидала, что это прозвучит так просто и неожиданно. Я молчала. Просто не знала, что в таких случаях надо отвечать.

– Ну, что ты молчишь? Согласна?

– Дим, это както вдруг ни с того ни с сего… Выходи замуж, и все тут. Мы с тобой даже в женихах с невестой не походили.

– Это ты не ходила. А я все время, пока учился и служил, о тебе думал. Думал, вот Наташка подрастет и станет моей.

Я снова замолчала. Возразить мне было нечего. А Дима приподнял мои ступни чуть повыше, припал щекой к подъемам ног и снова спросил:

– Так ты согласна?

– Да, – чуть слышно и неожиданно для самой себя ответила я и добавила, уже громче: – Да! Да! Да!

Дима подхватил меня на руки, начал носить по комнате и без умолку рассказывать, как мы чудесно будем жить, как будем любить друг друга, какая прекрасная у нас будет семья, какие будут дети, как нам все будут завидовать. Мне казалось, что он сам не ждал от меня такого быстрого и решительного согласия и слегка обалдел от радости.

А я, я была в таком состоянии, что если бы Дима сейчас начал раздевать меня, я не только не стала бы противиться, но и сама помогла бы ему. Но он чтото не торопился с этим. Продолжал носить меня на руках, целовал в лоб, нос, глаза, щеки, шею и губы и говорил, говорил, говорил. Тогда я решила сама проявить инициативу, нащупала сзади «молнию» сарафана и начала ее расстегивать. Но Дима остановил меня:

– А вот этого пока не надо.

– Почему? – удивилась я.

– Не будем торопиться. Я хочу, чтобы наша первая брачная ночь стала действительно первой. Чтобы мы ждали ее, как высшей награды. Согласна?

Такое я услышала впервые и, признаться, была поражена. Я словно увидела человека с другой планеты. Дима повернулся ко мне новой, неизвестной доселе чертой своего характера. Я не знала ни одного молодого человека, который в такую минуту, когда девушка сама предлагает себя, отказался бы, проявил такую выдержку.

– Согласна, – прошептала я.

– Я улетаю через пять дней, – сказал Дима. – У меня два билета до Мурманска.

– Вот как? Ты что, был так уверен, что я соглашусь?

– Разумеется. Летим вместе.

– Подожди, Дима. А мама, папа? Потом, институт. Я за пять дней даже собраться не успею.

– Привыкай. Ты теперь – жена военного моряка. Три часа на сборы, и – в дорогу!

Ничего себе поворот. В конце концов он уговорил меня лететь вместе. Мы просидели еще часа два, строя планы дальнейшей семейной жизни. Когда он ушел, ко мне зашла мама. Я все еще сидела босиком, в одних колготках, с наполовину расстегнутой «молнией» сарафана, и тихо балдела. Мама внимательно посмотрела на меня и спросила:

– Ну, что скажешь?

– Я выхожу замуж.

– Ясно. Я сразу поняла, что Дима сегодня сделает тебе предложение. Это было видно по тому, как он тебе ножки ласкал. И когда вы намерены сыграть свадьбу?

– Скоро. Через пять дней я улетаю с ним в Мурманск, оттуда мы поедем на его базу. Там и поженимся.

– А жить где будете?

– Ему на базе дают квартиру в военном городке.

– Что ж, – вздохнула мама, – этого следовало ожидать. Не может же птенец вечно сидеть в гнезде. Когдато он должен и вылететь. Только не рано ли, доченька? Я имею в виду твою учебу. Получила бы диплом, и с богом. А так что там делать будешь? Сидеть дома и ждать, когда он из плавания вернется?

– Там есть ремонтные доки, устроюсь работать. А институт и заочно окончить можно. Дима говорил, что там в следующем году откроется филиал Ленинградского кораблестроительного института.

Мы с мамой долго сидели и разговаривали, спорили, доказывали друг другу свою правоту. Мама убеждала меня отложить отъезд и свадьбу до лета, чтобы я смогла окончить второй курс. Тогда и переводиться в другой институт легче будет, и перерыва в учебе большого не будет. Но я была непреклонна.

Мама немного огорчилась, но потом поцеловала меня и пожелала счастья.

– Все повторяется, – сказала она, улыбнувшись. – Я тоже в свое время бросила учебу и уехала вместе с твоим отцом.

Через пять дней мы с Димой ехали в Шереметьево. Внезапно все затряслось, задребезжало… Словом, было как у вас всех. И я оказалась здесь.


– И такая история действительно имела место? – поинтересовалась Лена.

– Практически один к одному. За исключением одного: маме удалось уговорить меня подождать до лета. Дима немного огорчился, но согласился и улетел один.


Мы с Димой писали друг другу каждую неделю и два раза в месяц разговаривали по телефону. В конце февраля связь прекратилась. Дима ушел в плавание на новом корабле. А в апреле мы узнали, что этот корабль погиб в Атлантике. Спасся весь экипаж, кроме Димы и еще трех человек.

Папа узнал подробности. Лодка, на которой служил Дима, была первой в серии новейших атомных подводных крейсеров. Натовские корабли обложили ее. Несколько раз просто чудом удавалось избежать столкновений. Но чудеса слишком часто не повторяются. И в один из дней английская подводная лодка не успела вовремя убраться с пути идущего полным ходом крейсера. Наш корабль переломил англичанина пополам. Английская лодка мгновенно затонула, никто с нее не спасся. Наш крейсер смог всплыть, но повреждения были слишком велики, и он тоже потерял плавучесть. На корабле было много раненых, в том числе капитан. Корабль быстро погружался, а Дима и еще три моряка все таскали раненых к люкам. Сами они покинуть корабль не успели.


– А что было дальше? – спрашивает Анатолий.

– Дальше?

Наташа мрачнеет и надолго замолкает. Потом всетаки продолжает свой рассказ.


Целый месяц я была сама не своя, ходила и никого не замечала. В это время меня начал донимать Игорь со своей компанией. Както раз они переступили все рамки, и ты, оказавшись рядом, вступился за меня. Тогда я словно заново родилась, посмотрела вокруг другими глазами и увидела тебя.

– Ты мне ничего не говорила о Дмитрии. Я даже не знал, что он погиб, – тихо говорит Анатолий.

– Совершенно верно. Я намеренно ничего не говорила. Не хотела сыпать соль на свежую рану. Ведь Димуто все равно было не вернуть.

Мы долго молчим и думаем, каждый о своем. Но это только так кажется. Потому что через четверть часа молчания Лена спрашивает меня:

– Ну, что скажешь?

– А что тут можно сказать? Какимто образом каждый из нас оказался в своей Фазе. Больше того, в своем прошлом. И еще больше, в ключевой точке своей жизни. Когда элемент случайности мог полностью перевернуть ее. Протарань я американца и пойди Толя налево, мы бы с ним погибли и тогда точно не стали бы хроноагентами. Улети ты в Кенигсберг, а Наташа – в Мурманск, и жизни ваши сложились бы совсем подругому. Уж тыто в НульФазу точно бы не попала. А Наташа не попала бы в тот переход, по которому пришла к нам. Удивительно другое. Как мы, прожив эти эпизоды, снова оказались здесь и вместе?

– Как ты хорошо все изложил! – игнорирует Лена мою последнюю фразу. – Все сразу стало на свои места, все стало понятно. Все, кроме одного. Каким всетаки образом мы все там оказались? Каким ветром нас туда задуло? Или чьей волей? И, главное, зачем? Что это за темпоральные выверты?

– А у тебя самойто есть этому хоть какоето объяснение? – парирую я. – Судя по всему, нет. И быть не может. Это, подруга моя, одна из первых загадок, встретившихся нам на этом пути. Какимто образом она связана с той самой ловушкой, из которой мы только что выбрались. Не забывай, что мы сейчас находимся на территории, занятой противником. И здесь нам еще много чего попадется непонятного и неожиданного. Будем накапливать информацию. А выводы будем делать потом. Потому как сейчас у нас информации для выводов маловато. В принципе для того мы сюда и попали, чтобы эту информацию получить. Стоит ли сетовать, что она к нам поступает вот такими, маловразумительными файлами?

– Хорошо, – соглашается Лена. – Не будем гадать, а будем копить информацию. Однако здесь уже вечереет. Надо бы разобраться, куда мы попали, и поискать место для ночлега. – Она подходит к Наташе и обнимает ее за плечи. – Подруга ты моя! Как у нас с тобой одинаково складывалась судьба. Мы обе с тобой собирались стать моряцкими женами, а стали хроноагентами и встретились совершенно случайно. Вот уж волейневолей начнешь верить в какуюто карму, предопределенность.

Мне остается только пожать плечами. Действительно, совпадение поразительное.


ГЛАВА 9


…эти не грешили;
не спасут одни заслуги,
если нет крещенья,
Которым к вере истинной идут.
Данте Алигьери

– Прежде чем искать место для ночлега и шастать по округе, – говорю я, – не мешало бы определиться, обитаема эта Фаза или нет?

– А здесь и определяться нечего. Конечно, обитаема. Вряд ли здесь водятся бобры с такими зубками.

Анатолий показывает на сосну, ствол которой подрублен, несомненно, топором. Поодаль мы замечаем еще несколько пней явно искусственного происхождения. Фаза обитаема, это ясно. Знакомиться с аборигенами будем завтра. А пока надо найти такое место для ночлега, чтобы аборигены эти не смогли застать нас врасплох. Лучше мы их увидим первыми. Всегда хорошо иметь в запасе время для принятия решения.

Подумав, мы отправляемся вверх по берегу ручья и скоро выходим на опушку леса. Ручей стекает с небольшой возвышенности, на которой беспорядочно нагромождены крупные камни. При ближайшем рассмотрении эти камни оказываются остатками какихто древних развалин. Это нас вполне устраивает. Крыши над головой не будет, зато камни защитят нас от прохладного ветра, и местность просматривается на приличное расстояние.

Мы распределяем ночные дежурства и укладываемся. Моя смена – ближе к рассвету. Меня будит Лена, когда небо уже тускло светлеет и тянет утренним холодком.

– Ну, что наблюдалось?

– А ничего. Нигде ни огонька, ни подозрительного шума либо движения. Только ночные птицы да мыши.

Лена укладывается досыпать, а я взбираюсь на камень повыше и обозреваю окрестности. Через полчаса становится уже настолько светло, что я начинаю прикидывать утренний маршрут. Местность вокруг довольно дикая. Кроме тех развалин, где мы находимся, незаметно никаких следов чьейлибо деятельности. Я принимаю решение: спуститься вниз по ручью. Так мы скорее выйдем к какимнибудь поселениям.

Ручей вытекает изпод двух крайних камней. Я подхожу к ним и останавливаюсь как вкопанный. Между камнями в траве мирно спит абориген. Он чуть выше ста восьмидесяти сантиметров. Одежда его состоит из темнозеленой, пятнистой куртки, заправленной в штаны такого же цвета с темнокоричневым поясом. От середины икр ноги обмотаны тонкими ремешками, которые переходят в шнуровку коричневой кожаной обуви, наподобие тапочек. Длинные светлорусые волосы схвачены на лбу желтым кожаным ремешком. Ни усов, ни бороды у аборигена нет. На вид ему лет тридцать с небольшим. Кроме охотничьего ножа на поясе, никакого другого оружия я у него не вижу.

Внимательно изучая спящего, я стараюсь понять, как он здесь оказался. Когда мы сюда пришли, его не было. Мы внимательно осмотрели все вокруг, и проглядеть его не могли. Значит, он пришел, когда мы уже улеглись. Следовательно, ктото из наших дежурных проворонил. Ладно, с этим разберемся потом.

Не теряя аборигена из виду, я отхожу к тем камням, среди которых спят мои друзья. Тихо бужу их и объясняю ситуацию. Через две минуты мы осторожно подходим к спящему с разных сторон. Некоторое время мы рассматриваем его и решаем: будить его или подождать, когда он сам проснется. Однако абориген не оставляет нам выбора. Внезапно он открывает глаза и видит склонившегося над ним Анатолия. Переход от сна к активной деятельности у аборигена резкий, как у хищника. Он вскакивает, в правой руке сжимает короткое копье, дротик. Дротика я не видел. Видимо, он спал на нем.

Я не успеваю принять никакого решения. Абориген вдруг успокаивается, так же внезапно, как и пробудился, и опускает копье. Оглядев нас, он произносит короткую фразу на какомто малознакомом мне языке. Лена оживляется:

– Это похоже на старочешский!

Она начинает разговаривать с аборигеном. Интонации у нее спокойные, доброжелательные. Абориген окончательно успокаивается, вонзает копье в землю и присаживается на камень напротив Лены. Они оживленно беседуют. Через несколько минут я тоже врубаюсь в лексику аборигена и присоединяюсь к разговору. А еще немного погодя, в разговор вступают и Наташа с Анатолием.

Аборигена зовут Лей Вир. Он живет в поселке, который расположен в шести кахах отсюда. Нас он сначала принял за хассов, но потом увидел, что у нас светлые волосы, нет усов и одеты мы иначе. Тогда он подумал, что мы тоже лей, но откудато из очень далекого поселка. Таких шуков, он показывает на наши ботинки, он никогда не видел. Да и хассы, видно, редко нас посещают. Вон сколько железа с собой носим.

– Так, говоришь, твой поселок недалеко? – прерываю я его болтовню.

– Рядом. Пойдемте, я отведу вас, – с готовностью предлагает Вир.

– А почему ты ночевал здесь, а не дома?

– Ночь на охоте застала. Пришлось здесь укрыться. В темноте ходить опасно. Можно и на хасса напороться. Пойдемте.

Он встает и идет вниз по течению ручья. Мне сразу становится ясно, почему никто из наших не услышал, как Вир подходил к развалинам. Он идет профессиональной походкой охотника, совершенно бесшумно. Его шуки, сделанные из очень мягкой кожи, почти не оставляют следов. А Вир на ходу продолжает говорить. Но из его речи мы почти ничего не можем почерпнуть для себя. Кто такие хассы? Все, что мы в состоянии узнать про них, это только эпитеты. Проклятые, сволочи, гниды чешуйчатые, жабы желтоногие и тому подобное. Единственно полезную информацию Вир выдал о том, что хассы не любят, когда у леев появляется много металла. Они его отбирают, а кузнецов и рудознатцев безжалостно уничтожают. Поэтому наконечник копья у Вира и его нож для леев – целое состояние. Леи – это, видимо, племя, к которому принадлежит Вир. Впрочем, леи, скорее всего, раса. Ведь нас он тоже принял за леев.

Внезапно Вир умолкает и останавливается. Он делает нам знак оставаться на местах и не шуметь, а сам принюхивается. Потом быстро и бесшумно исчезает в зарослях. Оттуда слышится приглушенный шум и чейто короткий визг. Через минуту Вир возвращается, неся на плече небольшую дикую свинью. Он доволен. Вчера он весь день гонялся за стадом свиней и к ночи потерял его. А сегодня эта свинка отбилась от своих, и теперь он, Вир, возвращается в поселок не с пустыми руками.

Поселок действительно оказывается неподалеку. Если бы вчера мы пошли не вверх по ручью, а вниз, то вышли бы прямо на него. Боюсь только, что наше появление на ночь глядя вызвало бы там панику, и дело могло бы дойти до стычки. А сейчас, когда мы появляемся вместе с Виром, нас встречают с любопытством, но спокойно.

Поселок состоит из четырех бревенчатых срубов без окон и полутора десятков землянок. Срубы крыты жердями и хвойными ветками, а накаты землянок выполнены из ошкуренных бревен. Все жители поселка одеты одинаково, как и Вир, и мужчины, и женщины, без различия пола. Впрочем, одно отличие есть. У женщин пояса шире и ярче, и волосы схвачены более светлыми ремешками, чем у мужчин. У некоторых ремешки даже вышиты незатейливыми узорами. Все жители поселка высокие и светловолосые. У мужчин нет и следа от усов и бород. Но чтото в этом поселке еще есть особенное, что до меня доходит не сразу. Лена понимает это раньше и спрашивает Вира:

– А почему у вас так мало детей? Их почти не видно.

– Все хассы, будь они прокляты! – непонятно отвечает Вир.

Он приводит нас в большую землянку. Она довольно просторна. Вдоль правой и задней стены тянутся нарылежанки, покрытые шкурами. Слева от входа – очаг. Дым от него выходит в отверстие в накате землянки и через вход. Потолок основательно закопчен, но пол чистый, посыпан песком. Над очагом пристроен большой глиняный котел, а сбоку, над углями, помещен вертел, на котором печется мясо.

Землянка рассчитана примерно на пятнадцать человек. Но мы застаем там только двух женщин – одна уже в годах, другая помоложе Вира, – маленького мальчика лет четырех и девочку лет восьми.

– Это леи из дальнего поселка. Я встретил их в старых развалинах, – представляет нас Вир и покидает землянку.

Мы не успеваем перекинуться с женщинами и парой слов, как он возвращается, и с ним приходят человек шесть мужчин. Все рассаживаются на нарах. Вир усаживает и нас, а молодая женщина достает откудато большой кувшин и, двигаясь по кругу, наполняет кружки, которые раздала нам пожилая хозяйка. Судя по пене и запаху, это пиво. Мужчины поглядывают на нас с любопытством, но вопросов пока не задают. Правильно. По всем обычаям гостей сначала угостить надо, потом уж и расспрашивать. С особым интересом они поглядывают на Наташу. Оно и понятно. Она единственная среди нас имеет темные волосы.

Вир поднимает свою кружку и делает первый глоток. Мы собираемся последовать его примеру, но распробовать местное пиво нам не удается. Со двора доносится шум, и испуганные выкрики: «Хассы! Хассы!» Все меняются в лице, оставляют кружки и быстро покидают землянку. В том числе и Вир с хозяйками. Снаружи доносятся шум голосов и топот множества ног. «Хассы! Хассы идут!»

Мы осторожно выходим из землянки. Леи мечутся по поселку, а Вир и несколько мужчин командуют: «В лес! Бегите в лес, за ручей!» Большинство леев бежит в указанном направлении. Быстро подавляю в себе желание бежать вместе с ними. Мы здесь не для того, чтобы прятаться, а чтобы во всем разобраться. Осматриваюсь.

Со стороны, противоположной ручью, слышится шум неторопливых и уверенных шагов. Идут не таясь, сучья вовсю хрустят под ногами. То же самое и справа. Между деревьев мелькают красные и желтые пятна. Слева тихо. Там и деревьев нет, только кустарник и небольшая возвышенность. Показываю своим направление и скрываюсь в кустах.

Ползком поднимаемся на вершину поросшего вереском холма и осматриваемся. В поселке уже хозяйничают хассы. С первого же взгляда становится ясно, что это другая, во многом отличная от леев раса. Они низкорослы, не выше ста шестидесяти сантиметров, черноволосы и коротко острижены. Все с длинными висячими усами. Как и леи, хассы одеты все одинаково. Но если в одежде леев выражены их условия лесной жизни, то одеяние хассов вызывающе яркое и явно не предназначено для того, чтобы маскироваться в лесу. На хассах яркокрасные куртки и желтые штаны в обтяжку. Все это поблескивает на солнце и производит впечатление кожаных. Еще более вызывающе выглядят сапоги, отливающие бронзой. Вооружены хассы мечами и длинноствольными ружьями довольно большого калибра.

Хассов человек сорок. Они шарят по землянкам и срубам и выгоняют тех, кто не успел убежать в лес. При малейшей попытке к бегству пускают в ход оружие. Действие их ружей ужасно. Одна женщина, обезумев от отчаяния, бросается через кусты в нашу сторону. Хасс снимает с плеча ружье и, не спеша, целится в бегущую через кусты женщину. Выстрел гремит, когда ей остается до нас не более десяти шагов. Грудь бегущей словно взрывается изнутри. Кровь и истерзанные ошметки плоти едва не долетают до нас, а женщина без звука тычется лицом в землю. Впечатление такое, словно ружья хассов заряжены разрывными пулями.

Из леска напротив нас группа хассов гонит человек двадцать леев. Отстающих безжалостно рубят мечами, пытающихся бежать пристреливают. Анатолий бледнеет, снимает автомат с предохранителя и досылает патрон. Но я решительно накладываю ладонь на его прицельную планку. Он недоуменно смотрит на меня.

– Отставить! – решительно говорю я. – Мы здесь не для того, чтобы вмешиваться в чужие дела, мы на разведке. И оружие у нас для обороны, а не для того, чтобы устанавливать здесь справедливость по своим понятиям. Тем более что о здешних понятиях справедливости мы и понятия не имеем.

– О местной справедливости, допустим. Но есть еще и законы гостеприимства.

– Законы гостеприимства везде и всюду предписывают хозяевам защищать гостей, а не наоборот. Леи же разбежались, даже не предупредив нас об опасности.

– Но тем не менее леи нам ничего плохого не сделали, скорее наоборот, даже угостить собирались, – не сдается Анатолий.

– Хассы нам тоже пока ничего плохого не сделали. Откуда ты знаешь, вдруг они, обнаружив нас, организуют в нашу честь пир на весь мир. Так что, Толя, держи палец от спускового крючка подальше и поставь автомат на предохранитель. Стрелять будем всегда и везде только в порядке самозащиты. Понял?

В поселке тем временем разыгрывается настоящая драма. Со стороны ручья хассы гонят толпу леев. С отстающими и беглецами они также не церемонятся. Я замечаю, что в толпе леев нет Вира.

– Андрей, смотри, – тихо говорит Лена.

Я оборачиваюсь и смотрю, куда она показывает. Примерно в двух километрах в поле стоят шесть какихто темных сооружений. Опустив светофильтр с биноклем, я различаю, что это какието громоздкие транспортные средства.

Очень напоминают БТР152, но только значительно крупнее и выше. И еще одна деталь. Над машинами постоянно клубятся довольно густые дымы. Понятно, почему леи не побежали в эту сторону. А впрочем, как я успел заметить, они жители лесные, и в поле им укрыться гораздо труднее.

А хассы разделяют леев на четыре неравные группы. В одну они отводят полтора десятка зрелых мужчин и привязывают их попарно к деревьям. В другую они отбирают стариков, старух, часть детей и молодых женщин. Их загоняют в самую большую землянку. Третью группу формируют исключительно из молодых девушек и детей постарше. Их попарно связывают за руки, и шесть хассов уводят эту группу к своим машинам. Оставшихся леев хассы ударами палашей и прикладов заставляют разобрать один из срубов и завалить бревнами землянку, куда они перед этим загнали стариков, женщин и детей. По завершении этой работы хассы разжигают громадный костер на скате землянки. После этого они выстраиваются напротив привязанных к деревьям леев и дают по ним залп из ружей.

Не обращая внимания на оставшихся в живых леев, хассы перезаряжают оружие и уходят в сторону своих машин. На их лицах видно удовлетворение хорошо и добросовестно исполненным долгом. Они оживленно переговариваются. Речь их похожа на речь леев, только смысл отдельных слов не доходит.

Едва хассы скрываются в лесу, как леи бросаются к горящей землянке и пытаются спасти гибнущих собратьев. Но сухие бревна, жерди и ветви уже хорошо разгорелись. Похватав кувшины и котлы, леи бросаются к ручью за водой. Но все их попытки бесполезны. Ясно, что те, кого загнали в землянку, обречены. Недаром хассы ушли отсюда так спокойно, не выставив у горящей землянки охраны. Накат землянки прогорает, и масса горящего дерева обрушивается вниз на, скорее всего, уже мертвых людей. Все кончено.

Мы встаем и наблюдаем за хассами. Они загоняют захваченных леев в машины и усаживаются сами. Машины, интенсивно задымив, вытягиваются в колонну и медленно, не спеша, кудато направляются. Мы спускаемся в поселок. При нашем появлении никто не выказывает ни малейшего удивления, не проявляет никаких эмоций. Все заняты делом. Они отвязывают от деревьев тела расстрелянных, собирают убитых и укладывают их в два ряда. В один ряд – мужчин, в другой – женщин. Мы тоже принимаем участие в общей работе и приносим убитую женщину.

Осмотрев ее рану, я прихожу к выводу, что она убита не разрывной пулей, а чемто вроде картечи. Причем очень грубой картечи. Не круглой, а словно сделанной из обрубков прутка. Мы укладываем тело в женский ряд. Про себя я с некоторым удивлением отмечаю, что на лицах у леев не видно ни скорби по погибшим, ни ненависти к убийцам. Словно все происшедшее для них в порядке вещей, и они давно к этому привыкли и считают это делом обыденным.

Со стороны ручья появляется еще одна группа леев. Они тоже несут убитых. С ними идет и Вир. У него на руках тело молодой женщины, что была с ним в землянке, в которую он нас привел. Судя по всему, это была его жена. Но, как и у всех других леев, на его лице нет ни скорби, ни гнева. Поначалу это меня удивляет, но потом я вспоминаю бесстрастные лица североамериканских индейцев и фразу из анекдота: «Каждый рвет волосы там, где ему удобнее».

Уложив всех убитых в два ряда, леи посыпают их какимто синим песком. Потом они усаживаются в круг и молча сидят полчаса. Мы не нарушаем церемонии и почтительно сидим в сторонке. Леи встают и идут в лес. Оттуда долго доносится стук топоров и треск дерева. Возвратившись, леи по двое берут тела погибших и уносят их в лес. Там, на большой поляне, сооружен погребальный костер. Хотя леи не обращают на нас внимания, я решаю не присутствовать на церемонии. Время знает, не воспримут ли они это как кощунство. Мы уходим на берег ручья и подкрепляемся там десантным пайком. Впервые за этот долгий день. Обмен мнениями идет вяло. Видели мы немало, вопросов много. А вот информация почти нулевая. Кто такие эти хассы? Почему они так безжалостно, безнаказанно и методично истребляют леев? Почему леи не оказывают никакого сопротивления? И почему они так спокойно воспринимают гибель сородичей и разорение своего поселка? И что нам предпринять дальше? Попытаться расспросить обо всем леев? Или попробовать добраться до хассов? Я с любопытством поглядываю на ребят. Мне интересно, как они выдержали первое испытание такой натуралистической реальностью? Наташа выглядит несколько подавленной. Я ее понимаю, меня это зрелище тоже не оставило равнодушным. Если бы не мой опыт, я бы не только не стал сдерживать Анатолия, но и сам положил бы всех этих хассов из пулемета. Анатолий тоже нервничает, но старается скрыть это. Ему и стыдно за свою несдержанность, и в то же время он не до конца со мной согласен. Но спора не затевает. И то хорошо. Нам сейчас не до этических норм. Нам нужно просто во всем разобраться. Но как это сделать?

За этими размышлениями нас застает Вир. Он неслышно подходит и присаживается рядом. Мы замечаем его только минут через пять.

– Все закончилось? – спрашиваю я его. Вир кивает.

– Что дальше будете делать?

– Они будут жить, охотиться.

– Они. А ты?

– А я пойду с вами.

– Почему?

– Мне здесь нечего делать. Не хочу здесь оставаться. Тилю убили, мать и сын сгорели, дочку угнали хассы. Что мне здесь делать?

– А ты знаешь, куда мы пойдем?

– Не знаю. Не все ли равно.

– А если мы сейчас пойдем к хассам?

– Пойду с вами.

– Не боишься?

– Нет. Что они мне сделают?

Мы переглядываемся. Ситуация, непонятная пять минут назад, становится еще более непонятной. Только что хассы перебили половину поселка, уничтожили его семью, и вдруг он заявляет, что они ему ничего не сделают! Я осторожно спрашиваю:

– А ты знаешь, где живут хассы?

– Знаю. В городе.

– Далеко?

– Не очень. Полсотни кахов.

Я прикидываю. Развалины отсюда были в шести кахах. За день доберемся.

– Ты бывал в этом городе?

– Нет. Но дорогу знаю.

– А почему ты решил, что мы кудато пойдем?

– Вам здесь тоже нечего делать. Вы ведь не леи. Это я сначала ошибся, когда принял вас за леев. Вы думаете, хассы вас не видели, когда вы лежали в кустах? Хассы все видели, но вас не тронули. И глаза у вас другие. Значит, вы не леи, вы – люди.

Вот это да! Выходит, кроме леев и хассов, здесь еще и какието люди живут? Я пытаюсь расспросить подробнее:

– А люди где живут?

– Тоже в городе.

– Вместе с хассами?

– Нет. Хассы живут под землей, а люди – наверху. Хассы им служат.

Интересно было бы добраться до тех людей, у которых такие ретивые слуги. Прямотаки зондеркоманда.

– Хорошо, Вир. Мы пойдем в город на рассвете. У вас найдется место, где можно переночевать?

– Найдется. Сейчас и в землянках, и в домах много свободного места.

Вир отводит нас в поселок, где мы размещаемся в опустевшей землянке. По распоряжению Вира две женщины приносят нам пиво и жареное мясо. Приносят, низко кланяются и тут же уходят. В землянке с нами остается один Вир.

– Садись, поужинай с нами, – предлагает Лена.

– Я не могу есть вместе с людьми, – отказывается Вир.

– А если люди приказывают тебе? – вхожу я в роль.

Вир молча кланяется, наливает себе пива, отрывает кусок мяса и присаживается в сторонке. Я по каплям выжимаю из него информацию:

– А здесь у вас бывают еще люди, кроме нас?

– Нет. Сюда они присылают только хассов.

– И хассы всякий раз вытворяют здесь такое?

– Что вытворяют?

Похоже, что он не понимает, о чем идет речь. Я уточняю:

– Расстреливают, сжигают, угоняют с собой.

– Нет. Сюда они приходят редко. Только когда мы сдаем мало белмы. Но если они приходят, то всегда угоняют детей и девушек. Расстреливают они только кузнецов и рудознатцев. И сжигают тоже не всегда.

– А почему они иногда сжигают, иногда нет?

– Не знаю.

– Хорошо. А как они узнают кузнецов и рудознатцев? У них здесь есть соглядатаи?

– Нет. Они узнают их по рукам.

А ведь верно. Руки людей, которые работают с металлом, красноречиво говорят об их профессии. «Руки в порохе! Расстрелять!» Я вспоминаю, как хассы внимательно разглядывали руки мужчин, когда сортировали их направо и налево. Информации прибавилось, но до выводов пока далековато. Мы укладываемся спать. Завтра предстоит дальняя дорога.

Утром мы первым делом отрабатываем пути отхода. Мой искатель, как и вчера, ничего не показывает. Зато установка Ручкина фиксирует множественные флуктуации темпорального поля. Так что, в случае острой необходимости, мы всегда сможем покинуть эту Фазу. Вир запасается в дорогу провиантом и пивом, и мы, подкрепившись на дорогу, выступаем.

Сначала мы идем лесными тропами, но через полчаса выходим на дорогу. Дорогой этот проселок можно назвать только с большой натяжкой. Сразу видно, что по ней ездят от случая к случаю. Возле дороги, на поляне, сооружение в виде обширных многоярусных стеллажей. Вир показывает на восток, и мы направляемся туда.

Я пытаюсь узнать у Вира больше подробностей и деталей местной жизни. Но это весьма непросто. Многого он просто не знает. А о том, что знает, сведения его скудны. И рассказывает он так своеобразно, что его приходится переспрашивать, уточнять. А после этих уточнений ситуация не только не проясняется, но и, наоборот, становится еще более непонятной.

Тогда я пытаюсь подойти с другой стороны.

– Вир. А всегда так было? Я имею в виду ваши отношения с хассами. И откуда пришли эти хассы? Ведь они даже не похожи на вас.

– Нет. Так было не всегда. Раньше жили подругому. И хассов не было.

– А когда это все началось? И как?

– Очень давно. И при моем отце, и при его отце, и при отце моего отца. Давно.

– Хорошо, ты не знаешь, когда это началось. Но ты знаешь, как это началось, и как было раньше.

Вир надолго замолкает, потом глухо и коротко говорит:

– Об этом нельзя рассказывать.

– Почему?

– За это хассы убивают.

– Но ведь ты говорил, что не боишься смерти.

– Э, Андрей! Одно дело, когда тебя застрелят или зарубят, или сожгут. А тех, кто рассказывает, как было раньше, хассы гвоздями прибивают на верхушках высоких деревьев, и они висят там, пока птицы и муравьи не очистят их кости до блеска. А перед этим они несколько дней мучаются и стонут. Я так не хочу.

– Но ведь ты знаешь, как было раньше?

– Знаю.

– Значит, тот, кто тебе это рассказал, не боялся такой смерти.

– Это был мой отец. Он погиб на охоте.

– А! Отец. А ему, наверное, рассказал его отец?

– Конечно. Кто же еще? А я бы рассказал своему сыну.

– Но сынто твой погиб. Тогда расскажи нам. Клянусь, мы не станем прибивать тебя гвоздями к дереву и хассам ничего не скажем.

Вир долго колеблется. Потом начинает говорить. Сначала робко, но потом по ходу дела все более и более оживляясь. Понять его все так же трудно. Но мы не перебиваем ею, не задаем никаких вопросов, чтобы он не забрался в дебри еще более непонятных разъяснений. К тому же сам Вир несколько раз возвращается к одним и тем же событиям и, повторяясь, рассказывает о них уже другими словами. Постепенно перед нами вырисовывается картина прошлого этой Фазы.

Раньше здесь не было ни леев, ни хассов. Здесь жили просто люди. Кто жил в городах, кто – в поселках. Жили нормальной жизнью: трудились, строили, торговали, но не воевали. Воевать было не с кем. Кто стоял во главе этого общества и как оно было организовано, осталось для нас непонятным. Вир этого, судя по всему, просто не знал. Люди верили в одного бога, могучего и справедливого, и молились ему в храмах. В развалинах одного из этих храмов мы и встретились с Виром.

Но когдато давно между жрецами бога, а потом и между верующими зашел спор: как правильно надо молиться. Одни говорили, что надо опускаться при этом на оба колена, а другие, что на одно. Было и еще несколько столь же незначительных разногласий. Но я понял, что в основе этого лежала ревизия религиозных догматов, вроде той, что была произведена патриархом Никоном и послужила причиной религиозного раскола на Руси. Вряд ли здесь имели место столь серьезные разногласия, какие были во Франции между католиками и протестантами.

Но, в отличие от Руси, здесь пустяковые разногласия имели куда более серьезные последствия, чем во Франции. Все общество раскололось на два непримиримых лагеря, и началась многолетняя кровопролитная гражданская война на религиозной почве. Сколько она длилась, Вир не знал. «Отцы рождали детей, а сами погибали в боях. Дети вырастали, рождали своих детей и сами брались за оружие, чтобы защитить и детей, и себя. И так было без конца». Сколько там было Варфоломеевских ночей, одно Время знает. «До сих пор множество городов разрушается в запустении. В них за одиндва дня те, кто молился так, перебили тех, кто молился не так. А потом из другого города приходили те, кто молился не так, и убивали тех, кто молился так. И так было много, много раз».

Странно, что почти не было попыток примиритьвраждующие стороны, найти компромисс. Более того, едва вожди враждующих партий садились за стол переговоров, как распри вспыхивали с новой силой, и переговоры заканчивались примитивной поножовщиной. Едва жители соседних поселков, устав от вражды, примирялись, как ктото натыкался на тело изнасилованной и зверски убитой женщины. И все начиналось сначала. У нас сложилось твердое мнение, что ктото усиленно и весьма искусно подогревал религиозные распри и постоянно подливал масла в огонь войны.

Обезлюдели многие города и целые области. «Волки перестали охотиться на косуль и свиней. Они под каждым кустом находили свежее, не успевшее еще испортиться, мясо. Стаи волков заходили в города и нападали на редких жителей. И некому было дать им отпор».

Неизвестно, чем бы и когда это кончилось. Но на какойто горе собрались «зеленоглазые братья». Откуда они взялись, никто не знает. Наверное, собрались из разных разрушенных храмов. Эти «зеленоглазые» призвали верующих отречься от старого бога, вера в которого заставляет их проливать кровь своих собратьев. «Братья» построили большой храм и начали там молиться великому, истинному и триединому.

Я поначалу заподозрил в этом образе Великую Троицу, но здесь не было даже намека на христианство и на искупление Сыном Божьим грехов рода людского. Вир плохо разбирался в религиозных догматах. Леи были вообще отстранены от религии. Но из его туманных речей я уяснил, что новая вера объединяла две ветви старой и дала им новое направление. Отсюда и триединость.

Отчаявшиеся и уставшие от бесконечной войны люди толпами потянулись в храм «зеленоглазых братьев». Те обращали их в новую веру водой. Нет, они не кропили водой, как христианские священники. Они давали неофитам выпить по полстакана «святой» воды и тем самым приобщали к новой вере. Но были и ожесточившиеся фанатики, которые не хотели переходить в новую веру, не хотели бросать оружие и были готовы воевать за «истинную веру» до бесконечности. К таким жрецы «зеленоглазых братьев» шли сами. Нет, они никого ни к чему не принуждали. Безоружные жрецы приходили к людям с увещеваниями. Если ктото выражал желание перейти в новую веру, ему давали полстакана «святой» воды и уводили из поселка в храм. Если же желающих не было, жрецы просто уходили и больше в этом селении не появлялись.

Вир несколько раз отметил интересную деталь. Жрецы, проповедуя в воинствующих селениях, всегда стояли у колодцев.

Жизнь вернулась в прежнюю колею. Правда, оставались непримирившиеся фанатики. Они время от времени повоевали друг с другом. Им в этом никто не мешал. Поначалу они пытались делать набеги на поселки и города, населенные приверженцами новой веры, но получали жестокий отпор и удовлетворились наконец враждой друг с другом.

Жрецы «зеленого братства» на ежегодных праздниках регулярно причащали верующих «святой» водой. Они выезжали даже в самые отдаленные селения. Не пропускали никого – от стариков до младенцев. Все получали положенную толику «благодати» великого, истинного и триединого. Только в непримирившихся селениях жрецы больше не появлялись. Они попросту игнорировали их. Так продолжалось несколько лет.

А потом началось странное. В селах и во многих городских семьях дети стали много выше ростом, чем их родители. Они стали крепче и здоровее. Все они были светловолосые и голубоглазые. Но самое главное, достигнув десятилетнего возраста, они все как один стали отказываться от причащения «святой водой». Отказываться категорически. Тем самым они вызвали справедливый гнев жрецов. Человек остается человеком только тогда, когда он во чтото верит. Раз ты отказываешься от причастия, значит, ты отказываешься от веры. А раз ты не веришь, значит, ты – не человек. Этих отступников стали называть леями. Родители леев умерли. Леи сами обзавелись потомством. Постепенно вся сельская местность оказалась заселенной леями.

Но еще более странные вещи творились в непримирившихся селениях. Там перестали рождаться девочки. Рождались исключительно мальчики. Все они были малого роста, плотные, коренастые. Все без исключения черноволосые, темноглазые и широкоскулые. Работать, в отличие от трудолюбивых леев, они не умели и не желали. Они умели только воевать. Старую веру они забыли, к новой не пришли. Значит, решили жрецы, они – не люди. Их стали называть хассами.

Хассов переселили в опустевшие города, и они стали доставлять туда белму, которую собирали в селениях леев. То есть попросту они стали сборщиками оброка или дани, понимай как нравится. Еще они выполняли карательные и охранные функции.

Тут Лена не выдерживает и прерывает Вира:

– Подожди. Раз у хассов не рождаются девочки, значит, у них не может быть и потомства. Они давно уже должны были бы вымереть.

– А наши женщины на что? Они же постоянно угоняют в город наших девушек и девочек. Вот от них они и имеют потомство.

– Но от хасса и лейской женщины кто может родиться?

– Я понял тебя, Лена. Дело в том, что у них родятся только хассы и только мальчики. Иногда родятся и леи. Но редко, очень редко. Один на несколько десятков.

– Понятно, – говорю я. – А людей в городе много?

– Не знаю. Я никогда не видел. Но говорят, что мало. Меньше, чем хассов.

– Значит, в городах живут только люди, хассы и лейские женщины?

– Нет, леи тоже живут.

– И что они там делают?

– Как что? Я же говорил. Хассы работать не любят и не желают. Кто их будет кормить, поддерживать в городе порядок? Кто будет работать в мастерских? Вот, этот нож сделан в городе. Нет, леи тоже живут в городах. Но их там мало. Меньше, чем хассов.

На привале за обедом мы обсуждаем полученную информацию. Все это здорово напоминает воздействие на генетическом уровне. Направленные мутации. Причем мутагенный фактор был введен в воде. И разным группам населения он вводился разный. Интересно, какой мутации, какому генетическому воздействию были подвергнуты здесь «люди»? Вот ихто мы как раз пока и не видели. И самое главное, кто произвел это воздействие? И с какой целью? Но эти вопросы пока остаются без ответов. Хотя общая картина начинает проясняться. Но я предостерегаю друзей:

– Не спешите делать выводы. Мы сейчас узнали только одну сторону. Ту, которую нам показал Вир. Если бы мы послушали хасса, картина предстала бы иная. Надо посмотреть как живут хассы. Увидеть людей, пообщаться с ними. Только тогда можно будет делать какието выводы.

Через пару километров нас ожидает сюрприз. На дороге стоит брошенный транспортер хассов. Рядом лежит зарубленный лей лет сорока. Мы не упускаем случая ознакомиться со здешней техникой. Как я и предполагал, двигатель у машины паровой. Топливом служит мазут. Отличный, хотя и довольно примитивно сделанный водотрубный котел. А вот форсунки просто великолепные. И насос изумительный для такого уровня цивилизации.

Пока я изучаю котел, Анатолий обнаруживает неисправность. Заклинило невесть откуда взявшимся камешком парораспределительное устройство или золотник. Механиклей тоже, видимо, обнаружил это и уже наполовину разобрал золотник. Но нетерпеливые хассы не стали ждать, пока он будет копаться. Они посвоему решили проблему. Наказали нерадивого механика, пересели в другую машину, а эту бросили.

Анатолий быстро приводит золотник в порядок. Мы разогреваем котел, запускаем двигатель и, попыхивая отработанным паром, пускаемся в дальнейший путь. Скорость у транспортера невелика, не более двадцати пяти километров в час. Но это всетаки быстрее, чем идти пешком.

Через полчаса Вир говорит:

– Город.

Впереди я вижу нечто, напоминающее террикон с пологими склонами. Когда мы подъезжаем поближе, становятся видны строения, облепившие склоны «террикона» от самого подножия до вершины. Это одно и двухэтажные здания из белого камня. Между ними вьется спиральная дорога. Вершину «террикона» венчает нечто вроде замка с тремя высокими башнями. Интересно, сможет ли машина подняться по этой дороге или нам придется идти пешком?

До сих пор мы ехали среди рощ и полей. Теперь этот пасторальный пейзаж резко меняется. Мы едем среди свалок и зловонных болот. У нас начинает складываться на редкость неблагоприятное представление о том месте, куда мы держим путь. Судя по всему, эти домики и лужайки между ними с газонами и садиками смотрятся привлекательно только издали. Как Луна, к примеру.

Но примерно в километре от города живописные и благоухающие горы мусора и отбросов неожиданно сходят на нет, и дорога тянется среди чистых прудов, огородов, садов и цветников. Эта живописная местность контрастирует не только с тем, что осталось позади, но и с тем, что мы видим впереди. А впереди, насколько достает взгляд, высится мрачная темносерая каменная стена. В ней не меньше тридцати метров высоты. Верхний край ее порос густым высоким кустарником. Что скрывается за ним, не видно.

Полоса зелени обрывается так же резко, как и начиналась. Дальше, до самой стены, ни кустика, ни травинки на расстоянии метров двухсот. Вся площадь, прилегающая к стене, засыпана мелким щебнем. На площади стоит несколько десятков машин, вроде той, на которой мы едем. Понятно, в город на машинах не въехать.

Мы оставляем машину у обочины и направляемся к воротам. Впрочем, воротами это можно назвать только условно. Это просто темная арка в каменной стене высотой около десяти и шириной в четыре метра. Под аркой стоят два хасса, вооруженные мечами и ружьями. Они даже не пытаются преградить нам путь, только останавливают Вира и молча показывают на его копье и нож. Он безропотно отдает и то и другое. Один из хассов открывает неприметную калитку рядом с аркой и бросает туда нож и копье.

– Получишь, когда выйдешь назад, – хрипло говорит он.

На наш арсенал хассы не обращают ни малейшего внимания. Правда, они довольно подозрительно поглядывают на Лену и Наташу. Но тем все и ограничивается. Мы входим в город.


ГЛАВА 10


Долго жить впотьмах
Привыкали мы.
Испокону мы
В зле да шепоте
Под иконами
В черной копоти.
В.С.Высоцкий

Мы долго идем по длинному тоннелю, освещенному редкими светильниками. Это большие плошки, в которых лениво горит какаято жидкость. Кажется, тоннелю не будет конца, и мы вотвот выйдем на такую же арку с другой стороны этого городагоры. Но внезапно впереди начинает проблескивать какойто мертвенный рассеянный свет. Цепь светильников обрывается, и мы выходим в обширную пещеру.

С первого же взгляда становится ясно, что она неестественного происхождения. Полость имеет форму цилиндра огромного диаметра и невообразимой высоты. Потолок – косой купол. Часть этого купола полупрозрачная, и через нее проникает рассеянный, призрачный свет. Света явно недостаточно, чтобы разглядеть, что делается в противоположной части полости. Можно только догадываться, что там такие же проходы, вроде того, из которого мы вышли.

По цилиндрической стене широкой пологой спиралью вьется пандус с решетчатыми перилами. Вдоль пандуса в стене темнеют отверстия различного калибра. По пандусу между этими отверстиями неторопливо передвигаются человеческие фигуры. Подъем на пандус совсем рядом, слева от нас. Мы, недолго думая, направляемся по нему.

Возле первого отверстия я останавливаюсь и заглядываю внутрь. Темно, как… Словом, ничего не видно. Зажигаю фонарь. Довольно обширное помещение заставлено стеллажами и пирамидами. В пирамидах стоят ружья, а на стеллажах лежат мечи. Выходит, что при входе в город оружие отбирают не только у леев, но и у хассов. Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Судя по тому, что рассказал о хассах и их происхождении Вир, эта мера предосторожности не лишняя.

Соседнее отверстие слегка освещено изнутри. Оттуда тянет смрадом и доносятся непонятные звуки. Заглядываю и туда. Звуки – это многоголосый храп. А отверстие – вход в обширную пещеру, застроенную несколькими рядами трехэтажных нар. На нарах спят обнаженные хассы. Впрочем, не все спят. Шесть хассов сидят вокруг бадьи с пивом, черпают кружками и молча накачиваются хмельным пойлом. Еще несколько хассов чтото жуют. Трое играют в карты. Все это происходит в абсолютном молчании. На нас хассы не обращают никакого внимания. Только хасс, сдающий карты, задерживает на нас равнодушный взгляд. Но его тут же отвлекают партнеры по игре, толкая в бок: «Сдавай, мол! Нечего глазеть по сторонам».

В нескольких следующих пещерах расположены такие же казармы хассов. В шестой или седьмой по счету мы обнаруживаем чтото вроде кабака. Полусферическое помещение с отверстием в центре потолка тускло освещено четырьмя плошками с горящей жидкостью. Пожилой лей с седыми волосами ниже плеч наливает в глиняные кружки пиво из стоящей на возвышении бочки. Еще один лей, помоложе, возится у очага, где чтото готовится. Леймальчик разносит какието немудреные яства на больших глиняных тарелках. За грубыми большими столами сидят хассы. Они пьют пиво, едят, курят короткие черные сигары. Дым, смешиваясь с чадом очага, густо застилает все вокруг и вытягивается через отверстие в потолке.

Еще через две казармы мы попадаем в бордель. Самый настоящий. В этой цилиндрической пещере по кругу расставлены десять узких скамейлежанок, обитых кожей неопределенного цвета. На скамьях лежат обнаженные лейские женщины. С ними совокупляются хассы. Их больше чем женщин. Возле каждой пары в полной боевой готовности стоят по три, четыре хасса и с любопытством наблюдают за процессом. Стоит одному закончить, как его место тут же занимает другой. А первый закуривает сигару и либо, одевшись, уходит, либо занимает новую очередь. Иногда одна из женщин знаком останавливает очередного хасса и уходит в соседнее помещение. Довольно быстро она оттуда возвращается (а может быть, это приходит вторая смена, в дыму плохо видно), и процесс «любви» возобновляется.

Несколько минут мы наблюдаем эту сцену грубой эротики. Сладострастное сопение, кряхтение, насмешливые возгласы, стоны и выкрики составляют «звуковое сопровождение». Хассы обращаются с женщинами, как с неодушевленными предметами. Если ктото их них желает спариваться както иначе, он без лишних слов заставляет женщину принять нужную позу, и та безропотно соглашается. Причем я не замечаю, чтобы эти женщины были както угнетены своим состоянием. Судя по их движениям при спаривании, стонам и выкрикам, этого не скажешь. Я украдкой бросаю взгляд на Вира. На его лице нет ни отвращения, ни гнева, ни даже какогото интереса. Сплошное равнодушие. и не понять: то ли у него железная выдержка, то ли ему это действительно до фонаря. Мы уходим.

Еще несколько казарм, кабак, и еще один бордель. Мы уже сделали почти полный круг по пандусу и поднялись на второй ярус, когда одно из отверстий открывается в слабо освещенный тоннель. Тоннель длинный, из него тянет поток воздуха, в котором ощущается какойто непонятный запах. Пройдя по тоннелю десяток метров, мы слышим невнятный шум: постукивание, шипение, треск. Вскоре тоннель приводит нас на галерею над обширным помещением. В десяти метрах под нами расположен целый цех по производству обуви. Тридцать леев шьют из золотистой кожи сапоги. Производство, вопреки ожиданию, не ручное. Внизу работают и швейные машины, и прессы, и раскройные ножницы и еще какието агрегаты. Я оборачиваюсь к Виру:

– Эти леи живут здесь?

Он кивает. Мы, насмотревшись на производство, идем дальше. Очередной тоннель выводит нас к такой же цилиндрической пещере, в какую мы вошли вначале, только поменьше. Мы вновь движемся по спиральному пандусу. Теперь отверстия, расположенные вдоль него, ведут в жилища леев. Они значительно меньше и обставлены покомфортнее. Видно, что здесь живут семьями. Во многих жилищах спят дети. Время уже позднее. Попадается нам несколько общих столовых и два кабака. Зато борделей здесь нет. Леям они, видимо, ни к чему.

Мы минуем еще одну производственную зону. Мыто с Леной в свое время прошли Лабиринт и можем вынести и не такое. Но на Анатолия и Наташу атмосфера кожевенного производства действует, мягко говоря, удручающе. Мы стараемся поскорее миновать галерею, под которой вымачиваются, парятся и красятся кожи, приобретая красный, желтый и золотистый цвета. Вир, как всегда, спокоен и равнодушен.

После еще одной жилой зоны леев мы вновь попадаем к хассам. Везде примерно одно и то же. Но время уже позднее, пора подумать об отдыхе и ночлеге. Короткий тоннель из зоны хассов приводит нас к леям. Там мы выбираем небольшую, но чистую харчевню, и я вступаю в переговоры с хозяином – худым, как палка, но жилистым леем с седыми волосами чуть ли не до пояса. Он долго не может понять, что нам требуется, кроме ужина, почему мы не хотим идти ночевать к себе домой. Только когда я третий раз терпеливо объясняю ему, что мы приехали из другого города, и нам негде переночевать, его лицо проясняется. Он ведет меня к отверстию за очагом. Там небольшая пещерка. Вдоль стены устроено несколько лежанок, покрытых шкурами. Я удовлетворен. Мы, все пятеро, здесь вполне поместимся. Правда, в пещере душновато и дымно, но лучшего сейчас все равно не найти.

Однако за ужин и ночлег надо платить, а местных денег у нас нет. Мысленно благодарю Лену за предусмотрительность, достаю золотую цепочку, отделяю два кольца, протягиваю лею и спрашиваю:

– Этого хватит? За ужин и за ночлег.

– Даже слишком много, чистый!

Глаза лея загораются. Видимо, золото здесь, как и везде, имеет немалую ценность и редко кому попадает в руки. Тем лучше. Есть возможность обменять золото на местную валюту. Неизвестно, сколько нам еще предстоит провести здесь времени. Ну, а «чистый», это, повидимому, я. Лей уже не раз обращался ко мне таким образом.

– Тогда дашь мне сдачи, сколько посчитаешь нужным.

Я возвращаюсь к столу, где сидит наша компания. Через несколько минут хозяин приносит ужин и сдачу. Это – двадцать довольно крупных серебряных монет квадратной формы. Ужин состоит из кувшина пива, жареного на вертеле мяса и вареных бобов в соусе. Но, к нашему удивлению, хозяин принес только две порции.

– Хозяин! Я заказывал ужин на пятерых.

Лей вздрагивает и както странно смотрит на меня, словно Гамлет на дух своего отца.

– Прошу прощения, чистый. Я уже стар и плохо стал слышать. Вы сказали… – Он будто не решается договорить до конца.

– Да, я сказал, что заказывал ужин на пятерых.

– Я и приготовил на пятерых. Но верно ли я понял, чистый? Они будут есть и пить вместе с вами?

– Конечно, Время побери!

– Но, чистый! Это же…

Он опять не может решиться договорить до конца. Теперь он напоминает мне пожилую девственницу, неожиданно увидевшую в натуре половой акт. Видимо, мое поведение сильно идет вразрез с местными обычаями. Но отступать уже нельзя, можно наделать еще больших ошибок.

– Не дури! Делай, как я сказал. Неси ужин! Хозяин молча приносит еще два кувшина пива и три порции мяса с бобами. Он ставит все это на дальний конец стола, отходит к стойке и смотрит на нас оттуда скорбным взглядом. Мы с Анатолием, так же молча, перетаскиваем миски и кувшины с кружками к себе, и все набрасываются на еду. Выражение лица хозяина принимает еще более скорбное выражение. Похоже, что он впервые в жизни видит такое непристойное зрелище.

Но нам не до него. Мы обсуждаем увиденное и услышанное, обобщаем и пытаемся сделать выводы. Причем выводы делаем только я и Лена. У нас возникает спор. Лена склонна видеть здесь вмешательство ЧВП. Я возражаю, аргументируя тем, что информации для такого вывода пока недостаточно. Хотя, соглашаюсь я, массовое генетическое воздействие как раз в их стиле. Но мы еще не видели тех, кто воспользовался плодами этого воздействия.

– И вряд ли увидим, если это ЧВП, – говорит Лена.

– ЧВП мы, конечно, не увидим, – соглашаюсь я, – но здесь должны быть другие. Чистые, как их здесь называют. Или люди, как говорит Вир. Надо посмотреть, как они живут, чем занимаются, поговорить с ними. Пока что информация у нас односторонняя. В таких обстоятельствах я не стал бы спешить с выводами.

– Я уже примерно предполагаю, что ты скажешь, когда пообщаешься с местными людьми. И, если хочешь, я могу обрисовать тебе…

Лену прерывает громкий смех. На входе стоят два хасса. Один из них показывает на нас и громко говорит другому:

– Нет! Я недаром шел за ними так долго! Клянусь Кукулем, на это стоит посмотреть! Чистые сидят за одним столом и делят ужин с вонючим леем и двумя самками! Я видел много чего, но такое вижу впервые. Пива нам! – Он бросает хозяину мелкую монету. – Раз так, то за этим столом и нам место найдется.

Взяв по кружке пива, хассы бесцеремонно усаживаются за наш стол и начинают нагло разглядывать Лену с Наташей. Хозяин стоит бледный как мел и не знает, что сказать. Судя по всему, я грубо нарушил местные обычаи и правила приличия. Мне сейчас остается только сохранить хорошую мину при плохой игре. А хассы, скаля зубы и переговариваясь на какомто жаргоне, недвусмысленно пялятся на наших женщин. Они явно перепили, и избыток хмельного придает им смелости, почти наглости. Я негромко, но твердо говорю:

– Встали и убрались! Быстро!

Хассы замолкают и переводят взгляд на меня. Пива они выпили достаточно для того, чтобы хамить владыкам, но недостаточно для того, чтобы проявить явное неповиновение. Хотя их так и подмывает сделать это. Пока они мучительно соображают, как им себя повести, я говорю дальше, глядя поверх их голов:

– Я волен усадить за свой стол любого, кого захочу. Но только того, кого сам захочу. Вас я не хочу!

Хассы покорно встают и убираются за стол поближе к выходу. Привычка беспрекословно подчиняться повелителям берет верх над опьянением. Но хмель очень быстро вновь овладевает ими. Они, сначала вполголоса, а потом все громче и громче, начинают обсуждать достоинства и недостатки Лены и Наташи. Причем делают это, не выбирая выражений. Лена не выдерживает:

– Я сейчас пойду и затолкаю их языки им в задницы. Или, по крайней мере, сверну им шеи.

– Тише, тише, Ленок, не горячись, – успокаиваю я подругу. – Мы и так уже натворили глупостей. Не будем усложнять положение. Это сделаем мы с Толей.

Мы встаем и подходим к хассам. При нашем приближении они замолкают и выжидательно смотрят, что мы собираемся делать. А я спрашиваю у Анатолия:

– Что мы сделаем с этими ублюдками? Убьем или просто покалечим?

– А кому они нужны будут покалеченные? Свернуть им шеи, как предлагалось.

– Свернуть так свернуть, – соглашаюсь я и поворачиваюсь к хассам.

Те быстро вскакивают со своих мест и еще быстрее покидают харчевню. Недопитые кружки остаются на столе. Мне в голову приходит одна мысль, и я говорю:

– Заканчивайте ужин и отправляйтесь отдыхать. А я еще хочу побеседовать с этими нахалами. Побеседовать в прямом смысле слова.

– Может быть, мне пойти с тобой?

– Не стоит. Я всетаки при оружии. Да и не думаю, чтобы оно мне понадобилось. Вернусь через час.

Хассов я догоняю в тоннеле.

– А ну, постойте!

Хассы замирают в напряженных позах. Они готовы к самому худшему. Например, к тому, что я прямо сейчас начну сворачивать им шеи. Мне кажется, они пытаются решить проблему: убежать, сопротивляться или покориться?

– Не надо дергаться, я не собираюсь убивать вас или калечить. Пива хотите? Тогда ведите меня в вашу ближайшую пивную. Я вас угощу, а вы мне коечто расскажете.

Хассы хмуро переглядываются и ведут меня в пивную рядом с борделем. Оттуда попрежнему доносятся сопение, кряхтение, стоны и выкрики. Видимо, эти заведения работают здесь в круглосуточном режиме.

Все столы в пивной заняты, но при моем появлении хассы быстро освобождают один стол. Я даю хозяину монету, и он быстро приносит большой кувшин пива и кружку.

– Еще две, – говорю я и указываю своим попутчикам место напротив. – Мы приехали издалека, – начинаю я, разлив пиво по кружкам. – В моем городе хассы не смеют так смотреть на чистых женщин, как смотрели вы. Вам что, действительно жизнь надоела? Или в этом городе иные обычаи? Смелее! Я же сказал, что не собираюсь ни убивать вас, ни наказывать какимто иным способом. Кстати, как вас зовут?

Помолчав и покряхтев, хассы начинают бессвязно рассказывать. Одного из них зовут Лепи, другого – Цылек. Речь их пересыпана малопонятным жаргоном и циничной руганью. Ясных и нормальных слов не более одного на пять прочих. Вира в этом плане воспринимать было гораздо легче. Но, малопомалу, крупицы информации начали просачиваться через словесный понос и мешанину.

Сегодня утром закончились какието игры. Команда, за которую выступали Лепи и Цылек, победила. Ну, с побежденными поступили как обычно. Интересно, а как? Ну, а победителей ждала награда. В частности, в течение суток любой из них мог выбрать любую женщину (самку, как они говорят), в том числе и из чистых. И эта женщина должна была принадлежать ему пять дней и пять ночей. Лепи и Цылек уже хотели подняться наверх, когда Лепи увидел нас. Ему сразу понравилась Лена, и он увлек Цылека с собой. Интересно, долго бы он оставался с целыми руками и ногами, если бы осмелился заявить Ленке о своих правах на нее? Но всетаки с чистыми женщинами им дело иметь еще не приходилось, и они для храбрости изрядно выпили. Они не знали, что мы пришельцы из другого города. Иначе, спаси Кукуль, они бы и не подошли к нам…

– Хватит! А чем вы занимаетесь еще, кроме того, что участвуете в играх?

В основном они участвуют в играх. Но в промежутках между ними их иногда посылают собирать белму и наказывать леев, которые сдают ее мало или слишком плодятся. Но это неинтересно и хлопотно. Хлопотно, потому что леи убегают, и за ними приходится гоняться. К тому же вонючие леи совсем не сопротивляются. Совсем неинтересно показывать свое искусство на том, кто не сопротивляется. То ли дело, игры!

– А где у вас проходят игры?

Вначале, когда команд еще много, игры проводятся на малых аренах. А когда остается только две, то в финале они выступают на самой большой арене, на самом верху.

– И как у вас поступают с проигравшими?

Если команда проигрывает в финале, тех, кто уцелел, сбрасывают к Кукулю. А до финала к Кукулю сбрасывают только капитана проигравшей команды, если он остался жив. Остальных порют плетьми или кнутом.

– И кто ходит смотреть на игры?

Сначала игры смотрят в основном хассы. Чем ближе к финалу, тем больше приходит чистых. На финальных играх присутствуют только чистые.

Пока хассы рассказывают, часто сбиваясь на живописные и яркие воспоминания о выпивках, утехах с женщинами, охоте на леев и кровавых эпизодах игр, я рассматриваю их поближе. В отличие от леев, хассы производят весьма неприятное впечатление. Кожа у них серая, даже землистая. Наверняка, они никогда не моются. Я подумал об этом, еще когда первый раз заглянул в их казарму, а теперь убедился окончательно. Широкие скулы, низкие покатые лбы. Косматые брови, изпод которых тускло выглядывают темные глазенки, и в глазенкахто этих – ни одной посторонней мысли: только пиво, бабы, кровь и рабская покорность. Ни любопытства, ни интереса, ничего человеческого. Ну, хоть бы недоумение мелькнуло: а что этот чистый к нам привязался? Нет! Если бы я стал расспрашивать их о том, как лучше ковыряться в носу, они бы и это мне изложили обстоятельно, в той же манере. Я угостил их пивом и теперь имею право расспрашивать обо всем, о чем только пожелаю. Они неторопливо цедят слова, часто запивая их пивом. При этом обильно купают свои длинные черные усы в кружках и потом обсасывают их, причмокивая.

Оставляю этим недобитым гладиаторам недопитый кувшин и ухожу. От местного пива у меня уже начинается изжога. Время знает, как они его готовят. То, что в основе его лежит ячменный солод, это несомненно. Но несомненно и другое, хмель там отсутствует. Чем его заменяют, неизвестно. Может быть, настойкой мухоморов? Или еще какойнибудь экзотикой? Что бы там ни было, но большое количество этого пива и долгая дорога делают свое дело. Добравшись до харчевни, я забираюсь в пещеру и падаю на свободную лежанку.

– Ну, как? – спрашивает Анатолий.

– Ничего особенного. Типичные хассы.

С утра мы отправляемся на поиски людей. Ясно, что они не живут в пещерах вперемежку с хассами и леями. Ясно также, что живут они на поверхности города, в домиках, коттеджах и дворцах. Но как нам выйти на поверхность, неясно. Тоннели, переходы и галереи ведут нас куда угодно, но только не на поверхность. Нам уже порядком надоело созерцать однообразные казармы хассов, бордели, пивные, харчевни, жилища леев и производственные зоны.

После полудня мы выбираемся к широкому и бездонному колодцу. Судя по тому, что к нему с разных сторон сходятся тоннели, он находится в самом центре городагоры. Тоннели обрываются в колодец отполированными до блеска желобами. Колодец же уходит как вверх, так и вниз. Я зондирую его глубину. Около четырехсот метров! Этакая Эйфелева башня наоборот. Пока мы разглядываем колодец, сверху мимо нас пролетает чтото массивное. Пролетает и исчезает в темной бездне. Что это было, мы разглядеть не успеваем.

– Мешок с мусором, – предполагает Наташа.

Но я вспоминаю грандиозную свалку вокруг города и с сомнением качаю головой.

Долго ждать нам не приходится. Сзади слышатся шаги и сопение. Два хасса волокут за ноги труп третьего. Дотащив тело до желоба, они бросают его на отполированный склон. Труп быстро скользит вниз и исчезает в бездне. Понятно. Этот колодец – место погребения. Видимо, в него же сбрасывают и проигравших в финале гладиаторов. Ясно также, что люди вблизи этого места жить не будут. Их надо искать гденибудь подальше отсюда.

Мы покидаем мрачный провал и снова начинаем искать выход на поверхность города. Ведь говорил же Вир, что под землей живут только хассы и леи, а люди живут наверху. Но как найти этот выход наверх?

Не знаю, сколько бы мы еще плутали по лабиринтам тоннелей и галерей, но на одной из развилок навстречу нам выходит хасс. Он и по возрасту, и по одежде отличается от тех, кого мы видели до сих пор. Ему явно больше сорока лет, и одет он не в красную, а в желтую куртку. На плечи хасса накинут золотистый плащ.

– Пришельцы из чужого города, – обращается он к нам, – смотритель Кта приглашает вас к себе. Следуйте за мной.

Он идет в боковую галерею, которая пологой спиралью заворачивает по часовой стрелке. Галерея постепенно расширяется и наконец выходит в широкую, слегка наклонную штольню. Она освещена дневным светом, льющимся откудато слева. Вот он, выход на поверхность.

Но хасс снова сворачивает в боковой проход, хорошо освещенный и отделанный мелкой глянцевой плиткой по стенам и полу. С потолка через каждые десять метров свисают светильники, горящие какимто желторозовым светом.

Еще через сто метров мы оказываемся в большом зале. Это первое встреченное нами помещение, полностью освещенное дневным светом. Свет льется через два больших стрельчатых окна. Вдоль стен тянутся сиденья, вроде скамеек, обитые желтой и зеленой кожей. Пол отделан мозаичной плиткой, с преобладанием тех же желтых и зеленых цветов. На стенах мозаика, но уже художественная. Это в основном батальные сцены. Доблестные рыцари сражаются С драконами, великанами и другими чудовищами. Обращаю внимание, что мозаика выполнена на высоком художественном и техническом уровне. Со сводчатого потолка свисают три светильника в виде больших матовых шаров. Но сейчас они не горят. Сам потолок расписан фресками под небо. Белые облака, косяк гусей, а по краям даже ветви деревьев. И это тоже выполнено весьма искусно.

На другом конце зала – высокая резная двустворчатая дверь. Возле нее стоят два хасса, одетые так же, как и наш провожатый, но у них на головах еще и медные яйцеобразные шлемы. Хассы вооружены мечами и ружьями. Причем ружья у них отнюдь не такие, что мы видели раньше. Это не крупнокалиберные, архаичные аркебузы. Это скорее трехлинейные винтовки. Даже штыки примкнуты.

Провожатый указывает нам на двери.

– Вам сюда, – тихо и вежливо говорит он.

Мы направляемся в дверям, но тут происходит заминка. Охранники пропускают к дверям меня и Анатолия, но перед Леной, Наташей и Виром скрещивают штыки.

– Видимо, нас они пропускать не желают, – говорит Лена. – Идите одни, мы подождем.

– Но разделяться нам нельзя, – возражаю я.

– Не беспокойся. Мы – не местные женщины и постоять за себя сумеем. А возражать нет смысла. Тогда и вас не пропустят. Идите, идите. Мы подождем вас здесь.

Подумав, я отдаю Лене пулемет. Она отходит к стене и с независимым видом усаживается на скамью. А мы с Анатолием следуем мимо стражей за провожатым. Тот открывает двери и указывает нам на проход, но сам остается в зале.


ГЛАВА 11


And oftentimes to win us to our harm
The instruments of darkness tell us truths,
Win us with honest trifles, to betray's
In deepest consequence.[39]
W. Shakespeare

To, что мы видим, переступив порог, нас не просто удивляет, но совершенно ошеломляет. Меньше всего мы ожидали увидеть студию художника. А именно туда мы и попали. Просторное помещение хорошо освещено. Причем свет льется не только через большие окна, но и через люки в потолке.

На самом освещенном месте стоит мольберт с холстом. За ним работает художник. С первого взгляда видно, что это не лей и не хасс. Этот человек выше любого хасса, но ниже любого лея. Он худощав, наподобие леев, но волосы его темнорусые, с проседью. И у него – усы. Но не висячие, как у хассов, а короткие и пышные. Одет он в заляпанный красками синий халат.

Увидев нас, он откладывает в сторону палитру и кисти.

– Прошу прощения. Я не ждал вас так скоро и не успел переодеться. Подождите немного, я ненадолго покину вас. Неудобно принимать гостей в таком виде.

Художник быстро выходит через одну из нескольких дверей. Мы осматриваемся. Кроме мольберта с рабочим столом художника, в помещении у одной из стен, ближе к окну, стоит еще большой письменный стол, крытый синим сукном или чемто в этом роде. На столе лежат стопки бумаг, папки и стоит письменный прибор. У другой стены – небольшой столик, вроде журнального. Возле него – диван, обитый желтой кожей, и три кожаных кресла цвета кофе с молоком. Больше никакой мебели в помещении нет. На стенах развешены картины, изображающие батальные сцены. Как я понимаю, времен религиозных войн. Пол затейливо выложен мелким цветным паркетом. Все это сильно контрастирует с тем, что мы видели здесь до сих пор. Особенно эти полотна. Они выполнены весьма профессионально. Чувствуется рука большого мастера. И не одного. Полотна писали разные художники и в разное время.

Наши созерцания прерываются возвращением хозяина этой студиикабинета. Рабочий халат сменило более изысканное, хотя и несколько вычурное, одеяние. Короткий желтый камзол из атласной ткани, темносиние обтягивающие ноги штаны; даже не штаны, а скорее колготки. И яркожелтые полусапожки, доходящие до середины икр, со светлыми отворотами и на высоком каблуке. Следом за хозяином идет пожилой лей. Он несет поднос.

Лей расставляет на столике высокий кувшин с узким горлышком, почти амфору, три высоких хрустальных бокала и блюдо с порезанным сыром, ветчиной и кучкой какихто розовых ягод, вроде винограда. Сделав свое дело, лей бесшумно удаляется, а хозяин приглашает нас:

– Прошу, присаживайтесь.

Мы усаживаемся в кресла, и хозяин разливает по бокалам янтарножелтый напиток. Это явно не пиво, успевшее мне здесь изрядно надоесть. Скорее всего, это вино. Разлив вино, хозяин представляется:

– Меня зовут Кта. Я – смотритель. В мои обязанности входит наблюдение за порядком в этом секторе города и поддержание оного. Но это, так сказать, официальная должность. На самом деле я – художник.

Мы тоже представляемся, но коротко, без пояснений. Смотрительхудожник Кта поднимает бокал и предлагает выпить. В бокалах действительно оказывается вино. И довольно неплохое, вроде муската. Закусив кусочком сыра и ягодкой, Кта говорит:

– Признаюсь, я немного пренебрег своими обязанностями смотрителя, когда не вызвал вас сразу, как только вы появились в городе. Едва вы прошли в ворота, как я уже знал, что у нас появились пришельцы из чужого города. И раз вы сами не явились ко мне для регистрации, я должен был вызвать вас. Но я был тогда очень занят своей новой картиной. И, может быть, это и к лучшему. Той же ночью мне сообщили, что у нас могут появиться два человека, сильно отличающиеся от всех других. Возможно, эти два человека будут вести себя необычно, будут задавать много странных вопросов, будут всем интересоваться. Я получил указание: если эти два человека появятся здесь, я должен с ними встретиться и ответить на все их вопросы. Я не придал этому большого значения. Но меня беспокоили пришельцы, которые упорно не желали регистрироваться, и я вызвал их. Теперь я вижу, что вы именно те, о ком меня предупреждали. Я готов ответить на все ваши вопросы. Итак, я слушаю вас.

– Прежде всего, – говорю я, – нас интересует, как мы должны к вам обращаться?

– Можете обращаться ко мне: господин смотритель, господин Кта или смотритель Кта. Как вам больше нравится.

– Господин Кта, вы сказали, что вам о нас сообщили и что вам дали указание. А кто сообщил и кто дал указание?

– Те, кто выше всех, – просто отвечает Кта.

– То есть высшее начальство?

– Нет. Я сам начальство. Я – один из пятнадцати смотрителей, которые образуют Совет города. Мы здесь – высшая власть: и законодательная, и исполнительная, и духовная.

– Значит, те, кто выше всех, являются верховной властью над всеми городами?

– Нет. Все города – самостоятельные образования со своей властью. Если возникает необходимость согласовать вопросы взаимоотношений между городами, мы выбираем одного, двух или трех смотрителей и направляем их на встречу с таким же числом смотрителей от других городов.

– Тогда кто же те, кто выше всех?

Кта смотрит на меня с искренним недоумением. Он явно затрудняется с ответом. Или это – страшная тайна, или он сам не знает ответа, или в его языке просто нет для этого слов. Наконец он выдает исчерпывающую информацию:

– Это те, кто выше всех.

Все сразу становится ясно, просто и понятно. Это те, кто выше всех. Ну, и Время с ними! Теперь перейдем к несуразице в полученных им указаниях.

– Хорошо, остановимся на этом. Но, господин Кта, те, кто выше всех, ошиблись…

– Те, кто выше всех, никогда не ошибаются! – торжественным и безапелляционным тоном прерывает меня Кта.

– Извините, я не так выразился. Они не ошиблись. Они просто не сообщили вам, что в город прибудут не два человека, а пять.

Кта откровенно растерян. Мои слова явно выбили его из колеи. Он смотрит на меня с большим недоверием и сомнением, не смеюсь ли я над ним. Его руки делают несколько нервных движений. Он встает и подходит к письменному столу.

– Извините, господин Андрей, – перебирая бумаги, он бормочет, – вот инструкция. Здесь два человека. Вот донесение охраны. В город вошли два человека. Странно… Господин Андрей, а вы не можете сказать мне: через какие ворота вошли в город еще три человека?

– Они прошли в те же ворота, что и мы, вместе с нами.

– Этого не может быть! Тогда в донесении было бы указано пять человек. Они невидимки, что ли?

– Почему же? Они все время были с нами, их все видели. Охрана – тоже. Просто нас с Анатолием пропустили к вам, а они остались там, – я указываю на дверь.

Кта быстро подходит к дверям и приоткрывает их. Растерянность и недоумение на его лице сменяется радостной улыбкой полного удовлетворения. Он закрывает дверь, возвращается к нам, садится в кресло и отпивает глоток вина из своего бокала. Все это он проделывает с видом глубокого облегчения и удовлетворения от успешного решения трудной задачи.

– А вы, оказывается, шутник, господин Андрей! Об этом меня не предупредили. Ну, разве можно так разыгрывать бедного смотрителя, пусть даже пренебрегающего своими обязанностями ради высокого искусства? И в инструкции, и в донесении так и значилось: два человека, с ними две самки и лей. А вы: пять человек! Так и напугать недолго.

Он внезапно умолкает и смотрит на нас какимто странным взглядом. Видимо, на наших лицах он видит ту же растерянность и недоумение, какие только что были у него. И он не в состоянии понять, чем это вызвано. Мне тоже не до конца понятно его состояние. Внезапно я вспоминаю того, кто приходил к нам с Леной, когда мы сидели в ловушке у Старого Волка. Я тогда принял его за святого Мога. А мудрая Лена сразу его раскусила. Вспоминаю его поведение. Вспоминаю, как он общался с Леной. Все сразу становится на свои места. Но чтобы добиться окончательной ясности, я задаю еще один вопрос:

– Как я понял, господин Кта, ни женщин, ни леев вы к категории людей не относите?

Кта снисходительно улыбается. Если бы он посмел, то также снисходительно похлопал бы меня по плечу. Господин Андрей изволит, видите ли, шутить. У него хорошее настроение. И Кта так же снисходительно начинает объяснять нам прописные истины:

– Ну, разумеется! Ни леи, ни хассы, ни самки не могут считаться людьми. Никто их людьми и не считает. Как могут считаться людьми леи или хассы, когда одни предназначены работать, а другие надзирать за ними? У самок тоже свое предназначение, данное им от рождения. Они должны услаждать мужчин и продолжать род. Что и в тех, и в других, и втретьих может быть от человека? Только форма. И то она присуща лишь леямсамцам и хассам. Самки же, даже по внешнему виду, уже не люди.

Я замечаю, что у Анатолия начинает дергаться правая щека. Он сейчас чтото скажет этому смотрителю. Ловлю его руку и тихо говорю:

– Silence, my friend, silence! It's their abbey. We mustn't intrude them our statute.[40]

Анатолий бросает на меня быстрый взгляд, дважды глубоко вздыхает и успокаивается. Слава Времени!

Лена была права, моральнопсихологическая подготовка наших новоиспеченных хроноагентов еще весьма и весьма поверхностная. Надо тщательно опекать их в этом плане. А Кта между тем начинает нервничать. Он, разумеется, не понял, что я сказал Анатолию, и строит догадки. Чтобы успокоить его и придать новое направление беседе, я говорю:

– Хорошо, господин Кта, ваши доводы разумны. Но объясните нам, пожалуйста, в чем вы видите основное отличие человека от леев, хассов и женщин?

Назвать наших подруг самками у меня язык не поворачивается. Впрочем, я и не пытаюсь его насиловать. Кта же удовлетворенно кивает с видом человека, успешно скинувшего с плеч тяжелую ношу, и пускается в объяснения:

– То, что могут делать и делают леи, хассы и самки, могут выполнять и животные, если их научить. Но дело даже не в том, что они делают это лучше, чем дрессированныеживотные. Дело в том, что у животных нет возможности учить своих детенышей совершать нужные нам действия. Их придется учить заново. Но вы спросили о том, что отличает человека от всех их. Человек может делать то, что никогда не смогут делать ни леи, ни хассы, ни самки. Человек может творить.

Произнося последнюю фразу, Кта медленно осматривает висящие на стенах полотна и задерживает взгляд на мольберте.

– Вы, несомненно, правы, господин Кта, – вежливо соглашаюсь я. – Творчество – естественная прерогатива человека, и из всех живых существ присуща только ему. Если я правильно вас понял, вы делите население именно по этому признаку. А что, у вас все люди занимаются какимлибо творчеством?

– Несомненно! А разве может быть иначе?

– Значит ли это, господин Кта, что все члены вашего общества от рождения обладают какимлибо талантом или способностями в какойлибо области творчества? Или у вас разработана особая система образования? Ведь для того, чтобы творить, надо хорошо знать созданное ранее. Даже в области искусств, я не говорю уже о науках: математике, физике, механике, астрономии, биологии и всех прочих. Там продвижение вперед без изучения полного объема знаний в своей отрасли вообще невозможно.

– То, что вы сейчас перечислили, господин Андрей, – снисходительно улыбается Кта, – это не творчество, а ремесло. Людям недостойно заниматься ремеслами. Это – удел леев. Творят художники, артисты, музыканты, поэты. А все, что обеспечивает жизнь, создает удобства, этим занимаются леи.

– Вы хотите сказать, что научной работой у вас занимаются леи?

– Леи работают. Они производят продукты питания, одежду, предметы обихода и все прочее.

– То есть леи занимаются производством. Но раз есть производство, должна быть и научнотехническая база. Кто ею занимается? Леи или всетаки люди?

– Я не совсем понимаю вас, господин Андрей. Что такое научнотехническая база? Для чего она нужна?

– Ну, хотя бы для того, чтобы развивать производство, совершенствовать его…

– А зачем? Нас вполне устраивает то, что имеется сегодня, было вчера и позавчера. Зачем чтото развивать, изменять?

– Вам всего хватает?

– Вполне.

– Вас устраивают эти дымящие и тарахтящие паровые громыхалки? Вам не хотелось бы заменить их более удобными и совершенными средствами передвижения?

– Ими в основном пользуются хассы. Мы ездим крайне редко.

– Резонно. Но, может быть, удобнее даже в эти редкие поездки пользоваться не этими громыхалками, а, к примеру, летательными аппаратами? Это и удобнее и быстрее.

– Что вы говорите, господин Андрей?! Господь сотворил человека о двух ногах, но без единого крыла, в знак того, что ему принадлежит земля, но не небо.

– Пусть будет так, господин Кта, я не буду спорить с вами и разубеждать. Но я видел ваши производственные мастерские. Оборудование там изнашивается и постепенно выходит из строя.

– Это – забота леев, господин Андрей. Если мастерские не будут выдавать необходимого количества одежды, обуви, оружия и прочей продукции, мы накажем работников, а на их место поставим других.

– Это – ваше право. Но если потребуется заменить устаревшее оборудование более совершенным? Разве безграмотные леи справятся с этим?

– А зачем это делать?

– Странный вопрос. Чтобы производить больше продукции.

– А зачем больше? Кому она нужна?

– Разве у вас отсутствуют торговые связи с другими городами?

– Почему же? Полгода назад я продал в Урмон свою картину и купил там вот эту, – Кта показывает на одно из полотен. – А смотритель Алт продал туда же две свои статуи.

– Понятно. Но я имею в виду другое. Рост населения и соответственно рост потребления. Как вы справляетесь с этим, не наращивая производства?

– А, никак. У нас нет роста населения. К нам приходят только те самки, которые в этот период не смогут понести. А детей мы зачинаем только тогда, когда ктото в городе умирает.

– А хассы и леи? Как я заметил, они совокупляются без разбора.

– Ну, это просто, – улыбается Кта. – Смотритель Зом ведет учет и тех, и других. Когда становится слишком много хассов, он организует большие игры. А когда становится много леев, он отбирает тех, кто уже стал плохо работать, и хассы сбрасывают их в провал.

Я бросаю быстрый взгляд на Анатолия. Вроде держится парень. Сидит спокойно и безразличным взглядом смотрит поверх головы Кта на какуюто картину.

– А если хассы не захотят участвовать в играх и умирать на них?

– Что вы! – Кта машет рукой. – Хассы совершенно равнодушны к вопросам жизни и смерти. И им все равно кого убивать: друг друга или леев. Они ничего и никого не боятся.

– Как же они вам повинуются?

– Хассы сластолюбивы. Отличившимся хассам и победителям игр предоставляется право выбрать любую человеческую самку. За это хассы готовы на все. Хотя, я не вижу никакой разницы между самками людей и леев. Есть лейские самки даже гораздо лучше человеческих.

– А почему они не возьмут самок, каких хотят, сами, без вашего позволения?

– Вы видели на входе двух хассов? Это – отряд охраны. Они охраняют людей и человеческих самок. А хассы, хоть и не боятся ничего, не любят умирать просто так, даром.

– И это понятно. Так вы контролируете численность населения в городе. А в сельской местности? Смотритель Зом выезжает туда и производит регулярную перепись?

– О, нет! Этим занимаются хассы. Они регулярно объезжают все поселки и собирают белму. Каждый поселок должен сдать определенное количество своей продукции. Например, какойто поселок сдал меньше хлеба, чем ему назначено. Значит, они сами съели больше. Хассы приходят в поселок и устраняют лишних. Но может быть и так, что леев в поселке стало меньше, и они не справляются с работой. Тогда хассы забирают молодых леев из тех поселков, где их много, и переводят туда, где их мало.

– Похоже, что у вас полная гармония. Но позвольте задать еще один вопрос? В одном из поселков мы видели, как хассы расправлялись с леями, которые добывали металлы и ковали из них изделия. Зачем?

– А затем, что леи должны получать металлические изделия только из города. Самим им обрабатывать металл строжайше запрещено. Сегодня они делают ножи, завтра – мечи, а послезавтра – ружья. А что они придумают дальше? Этого допустить никак нельзя.

– Так. Мне вроде все понятно. Анатолий, может быть, у тебя есть вопросы к господину Кта?

– Есть. Господин Кта, я внимательно осмотрел все картины и не нашел ни одной, где были бы изображены женщины. У вас, наверное, запрещено изображать женщин?

Кта смотрит на Анатолия с кислой миной, словно размышляя, стоит ли отвечать на такой глупый вопрос. По тому, как он колеблется, у меня создается впечатление, что вопрос Анатолия, с точки зрения Кта, не только глупый, но даже и неприличный. И сейчас смотритель Кта подыскивает выражения, какими он смог бы ответить, не нарушая рамок морали. Наконец, он такие слова находит.

– Нет, господин Анатолий, таких запретов нет. Просто я не знаю ни одного художника, который решился бы осквернить свою кисть, резец или перо изображением самки.

– Понимаю. Ваши моральные нормы расценивают это как непристойность.

– Нет, что вы! Что же в этом непристойного? Просто, это низко и недостойно того, чтобы художник растрачивал на это свой дар и свое время.

– А вот этого я не понимаю, – пожимает плечами Анатолий. – Во все времена женщина, женское тело считались эталоном красоты и совершенства и вдохновляли многих художников на создание выдающихся произведений. Служение женщине и любовь к ней послужили темой множества произведений как в стихах, так и в прозе…

– Я понял, что вы хотели сказать, – перебивает Анатолия Кта, криво усмехаясь. – Когдато такое было и у нас. Великий мастер Сог, я учился у него живописи, рассказывал мне об этом. Подумать только! Люди расточали свой талант, тратили время, порой всю жизнь, на воспевание низких самок; на то, что заслуживает внимания не больше, чем отправление других естественных надобностей. Не будете же вы утверждать, что сидение на стульчаке или стояние над писсуаром заслуживают кисти или резца вдохновенного мастера. Почему же самки и наши отношения с ними должны заслуживать большего? Я даже не говорю о служении самкам. Это вообще какойто абсурд!

– Господин Кта! – Анатолий начинает горячиться. – Неужели у нас отношения с женщинами приравниваются к отправлению простых естественных надобностей?

– А в чем, простите, разница?

– Да хотя бы, в том, что эта, как вы изволили выразиться, естественная функция – взаимная, обоюдная. Для простоты скажу хотя бы, что женщину надо както расположить к себе, завоевать ее, добиться склонности…

– Я понял вас, – Кта грустно качает головой. – То, о чем вы говорите, было и у нас. Только очень давно, я упоминал об этом. Люди лишались сна и покоя, тратили силы, совершали ошибки, разорялись, предавали. И все это только для того, чтобы ублажить какуюто самку. Ну, все равно, что олени в лесу рогами бодаются, или коты изза кошки дерутся. Но мыто не животные, мы – люди! Пристало ли нам это? А сколько бед стряслось, сколько крови пролилось, сколько войн разразилось изза этих самок! Нет, господин Анатолий, то, о чем вы говорите, недостойно человека. Надо ли портить себе нервы, переживать, напрягаться, чтобы удовлетворить свою потребность? У нас любой человек, достигший двенадцати лет, когда у него возникает желание, идет в кутур и выбирает себе любую самку: на час, на ночь, на неделю. Да хоть на месяц! Но это уже неприлично.

– То есть ваши женщины автоматически становятся персоналом публичных домов?

– Я не понимаю. Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что вы содержите женщин в этих кутурах, где их может выбрать в любое время дня и ночи любой мужчина? Даже если она больна? Даже если она просто физически не может сношаться с мужчиной? Или просто не желает этого?

– Кутур, господин Анатолий, это место, где живут самки, – начинает объяснять Кта Анатолию, как непонятливому младенцу. – Вне стен кутура самка может находиться только в обществе с человеком. Кутур делится на две части. В одной части самки живут, а в другой принимают людей. Если самка больна или по какойто причине не может выполнять свои естественные обязанности, она просто не выходит в приемную. Что же касается желания… Хм! Поверьте, господин Анатолий, я не знаю таких самок. Они всегда желают и всегда рады услужить человеку.

– Это вы так считаете, – говорит Анатолий голосом, с каждого звука которого сочится яд.

– Вы сомневаетесь? Пожалуйста, пройдем вместе в ближайший кутур, и вы убедитесь в этом сами.

– А что, Толя, – говорю я, – давай примем предложение господина Кта. Надо все посмотреть здесь до конца.

– Может быть, и на игры сходим, ставки сделаем? – таким же ядовитым тоном спрашивает Анатолий.

– Думаю, что ближайших игр ждать придется долго. А вот здешний бордель посмотреть не мешает. Никто нас не заставляет пользоваться услугами его персонала. Но узнать, как живет здесь прекрасная половина, мы обязаны. Иначе информация у нас будет неполной. Господин Кта, мы принимаем ваше приглашение. Ведите нас в кутур.

Советник Кта кивает с довольной улыбкой, встает и широким жестом приглашает нас следовать за ним. Мы выходим через одну из дверей кабинета и, пройдя небольшую приемную, попадаем в сад. Цветы, плодовые деревья, кустарники. Все ухожено, травка аккуратно пострижена. Дорожки посыпаны белым песочком, бордюры оформлены белым мрамором. Среди цветников журчат два фонтана, коегде стоят беседки и скамейки. Все выполнено из такого же белого мрамора.

Выйдя через калитку, мы попадаем на широкую дорогу, укатанную мелким белым гравием. Дорога тянется среди садов и газонов. По обе стороны от нее, на расстоянии двеститриста метров друг от друга, среди зелени стоят белые коттеджи. Они не выше трех этажей, преимущественно двухэтажные и без особых претензий на роскошь. Поражает обилие архитектурных стилей. Но преобладает тяга к классицизму и почемуто к готике. Дорога имеет незначительный подъем слева направо. Видимо, она тянется спиралью по пологому склону городагоры.

Мы на западном склоне. Клонящееся к закату солнце мягко высвечивает идиллическую картину. Так и хочется думать, что мы гдето в Древней Греции или Риме. В том веке, который некоторые историки называли «золотым». Если, конечно, забыть, что все красоты античности были созданы трудом рабов. И если забыть, что под ногами у нас каменный муравейник, заполненный трудягамилеями и бездумными убийцамихассами. Както не вяжется эта умиротворяющая красота с мрачными пещерами, которыми издырявлена эта гора.

Патриархальную идиллию нарушают два хасса с винтовками. Они идут мерным шагом вниз по дороге. Анатолий провожает их взглядом и кивает направо. Там вдалеке так же идут два вооруженных хасса. Мы переглядываемся. Видимо, не такая уж безоблачная и безопасная жизнь у людей в этом городе, если зона, заселенная владыками, так тщательно охраняется.

Кта ведет нас вверх по дороге. Я, как бы невзначай, спрашиваю его:

– Господин Кта, а ваша охрана – это обычные хассы или какойто отдельный отряд?

– Разумеется, это особый отряд. В него отбирают еще в младенчестве, самых крепких и сильных. Их воспитывают по особой методике. Этот отряд предан нам безраздельно. Они живут наверху, в особых казармах. Их хорошо кормят, поят вином, а не пивом. У них большое жалование.

И они, как и люди, раз в неделю могут посещать кутуры. Зато мы на них можем полностью положиться. Они даже осуществляют охрану кутуров и поддерживают порядок во время игр. Если какаянибудь группа хассов спьяну вздумает взбунтоваться, охрана с ними не церемонится.

В это время мы проходим мимо обширной арены, расположенной слева от дороги, на нижнем склоне горы. Она овальной формы, размером примерно сто метров на тридцать. По периметру амфитеатром расположены мраморные скамьи в десять ярусов. Посередине амфитеатров, друг напротив друга, расположены две крытые ложи. Сама арена посыпана ослепительнобелым песком. Древний Рим в этом плане был более щепетильным и посыпал арены красным. Я представляю, как во время игр этот песок пятнается кровью. Что ж, может быть, по здешним понятиям, в этом есть какоето своеобразное эстетическое наслаждение. О вкусах не спорят.

– А вот и кутур!

Кта показывает на большое двухэтажное здание, соседствующее с ареной. Оно, как все прочие, построено из белого камня. Но по стилю заметно отличается от других. Почти барокко. А Кта поясняет:

– Самки живут на втором этаже, а гостей принимают на первом. Там же, на первом этаже, расположены помещения для тех, кто зашел по пути или торопится и не хочет заниматься с самкой долго, у себя дома. Прошу, проходите.

Мы проходим по белой дорожке, поднимаемся на крыльцо и оказываемся в обширном помещении. Оно хорошо освещено заходящим солнцем через большие окна. К тому же несколько больших шарообразных светильников уже горят желтоваторозовым светом. Стены отделаны деревянными панелями светложелтого цвета. Вдоль стен размещены кресла, диваны и мягкие скамьи, обитые разноцветной материей. На низких столиках расставлены напитки и закуски, разложены книги, настольные игры, карты. В зале более тридцати женщин самого различного возраста: от двенадцати до сорока лет. Замечаю, что даже у наиболее зрелых из них стройные, почти девичьи фигуры. Это очень хорошо заметно, так как женщины почти голые. Все обнажены по пояс. Ниже, у одних юбки до колен из разрозненных полос прозрачной ткани светлых тонов. У других – чтото вроде колготок из очень крупной сетки. На ногах у всех простые кожаные туфельки без каблуков на тонкой подметке, почти тапочки. У тех, кто в «юбках», на ногах длинные прозрачные носочки в тон «юбке». Несколько женщин в прозрачных длинных перчатках цветом в тон «юбке» или «колготкам».

При нашем появлении женщины бросают свои занятия, приветливо улыбаются и поочередно выходят на середину зала, демонстрируя себя и свои прелести. При этом они принимают такие позы, словно позируют для порнографических изданий. Обращаю внимание, что кожа у них чистая, гладкая и совершенно лишена какихлибо следов растительности.

Кта, кивнув нам, выбирает молоденькую брюнеточку с короткой стрижкой и в красных «колготках» и уводит ее через дверь налево. Мы с показным равнодушием, которое нам, прямо скажу, давалось с трудом, пропускаем демонстрацию местных красавиц до конца, никого не выбрав. Женщины явно разочарованы нашим поведением. Время побери, Ктато говорил правду. Впечатление такое, что они всегда желают и всегда готовы.

Но разочарование женщин длится недолго. В зал входят два подростка тринадцати и пятнадцати лет, а следом за ними – мужчина лет пятидесяти. Подростки быстро выбирают женщин, Причем тот, кто помоложе, берет женщину лет тридцати, а постарше – молодую рыженькую девушку в белой юбочке и с кружевным воротничком. Они уводят женщин на улицу. Мужчина выбирает девушкублондинку пятнадцати лет и уводит ее в дверь направо.

Женщины снова начинают проходить перед нами. Теперь они проходят поближе и начинают демонстрировать свои груди, ягодицы, ножки и гениталии вплотную к нам. Еще немного, и они перейдут к «полному контакту». От морального падения нас спасает Кта. Он возвращается в сопровождении своей временной подруги.

– Ну, выбрали какуюнибудь? Нет? Зря, зря! Наши самки отлично обучены и хорошо знают свое дело. Всего за полчаса я сейчас получил огромное удовольствие и зарядился еще большим желанием.

– Пойдемте, господин смотритель. Мы уже увидели все, что хотели.

– Ну, как пожелаете. Если вы считаете, что ваши самки лучше этих, то о вкусах не спорят. Впрочем, все познается в сравнении. Может быть, ваши самки действительно лучше. Может быть, они какиенибудь особые и умеют то, что не под силу нашим?

Придя домой, Кта наливает нам и себе по бокалу вина и, подождав, когда мы выпьем, спрашивает:

– Что бы вы еще хотели увидеть и узнать в нашем городе?

– Пожалуй, больше ничего. До игр ждать долго. Так что, нам остается только поблагодарить вас за гостеприимство и за терпение и обстоятельность, с какими вы отвечали на наши вопросы.

– Ну, что вы! Не стоит и говорить об этом. Позвольте узнать, каковы ваши дальнейшие планы?

– Мы хотели бы посетить еще один или два города. Не могли бы вы указать нам дорогу к ним? И еще. Нельзя ли нам воспользоваться той машиной, которую мы нашли брошенную на дороге и починили?

– Экипажи находятся в ведении смотрителя Роха. Но, я договорюсь с ним, и он не будет возражать. Что же касается других городов, то…

Он подходит к столу и разворачивает карту. Она довольно неплохо выполнена. Хотя, проекция своеобразная и условные обозначения непривычные, но мы быстро разбираемся, что к чему. Единственной тайной для нас остается масштаб. Но Кта делает пояснения:

– Если вы выедете на заре, то к вечеру окажетесь здесь, на границе областей. А еще через день вы приедете в Грост, вот этот город. Далековато и не совсем удобно, придется ночевать в пути. А знаете, я могу вам помочь в этом вопросе. Вы говорили о более удобных и скоростных экипажах. У Роха есть два таких. Они меньше, как раз двухместные, но ездят в три раза быстрее. Он пользуется ими сам. Но я попрошу его, и он уступит вам один.

– Не надо, господин Кта, – отказываюсь я. – Это, конечно, хорошо, что они более быстрые. Но нас не устраивает вместительность. Нас же пятеро.

– Нет, господин Андрей, – возражает Кта. – Вы сможете поехать только вдвоем. Вопервых, лей должен остаться здесь. Мы еще не решили, что с ним делать: отправить его в шахту или вернуть в поселок. Вовторых, самкам запрещено передвигаться между городами. Их просто не пропустят на границе областей. Да и из города их не выпустят.

– Но без них мы не поедем.

– Если они так дороги вам, – Кта криво улыбается, – вы можете взять их снова, когда вернетесь. А до этого они будут жить в кутуре, как им и положено.

Я молча смотрю на Кта. Он улыбается какойто приторной улыбочкой. А глазенки у него масленыемасленые. Ах ты, гнилушка! Ты уже положил глаз на одну из наших подруг, а может быть, и на обеих сразу. И сейчас ты предвкушаешь, как они будут услаждать тебя. Ты, засранец, просто не знаешь, на кого облизываешься! Да они тебя запросто импотентом сделают до конца дней твоих. И останется тебе в жизни одна радость: мазать краской свои полотна. Если просто не убьют. Они и это могут. Нет, господин смотритель, деревья надо рубить по плечу и не следует примерять чужие кафтаны. Но дело принимает непредвиденный оборот, и я обращаюсь к Анатолию:

– Will prepare a gate.

– When I must be ready?

– The quickly the better.[41]

Анатолий кивает и склоняется к пульту управления, вделанному в его пояс. А я снова поворачиваюсь к смотрителю Кта.

– Нет, ГОСПОДИН смотритель. И женщины, и Вир поедут с нами. Так будет спокойней и лучше и для нас и, поверьте, для вас. Для вас в особенности.

Смысл моего примечания, видимо, не доходит до Кта. Но тем не менее сладкая улыбочка на его лице переходит в улыбку вежливости с примесью снисходительности.

– Господин Андрей! И вы, и господин Анатолий – вне сферы действия наших законов, они на вас лично не распространяются. Но это не относится ни к вашим самкам, ни к лею. Самки пойдут в кутур, а лей – в шахту. Так требует наш закон!

– А если мы воспротивимся этому?

– Тогда вы вступите в конфликт с законом, и мы будем вынуждены применить силу.

Я широко улыбаюсь. Мне очень интересно, как этот смотритель сможет применить по отношению к нам силу. И какую? А Кта улыбается еще шире и продолжает увещевать меня:

– Господин Андрей, я вижу, вы неплохо вооружены. Но на это вам полагаться не стоит. Наша охрана вооружена не хуже. (Это он пытается приравнять их берданки к нашим «калашам»!) К тому же вас только двое, а хассов у нас много, и жизнью они не дорожат, как я вам и говорил. Так что, давайте соблюдать закон и не доводить дело до крайности.

Ха! Нас всего двое! Он никак не может принять всерьез Лену и Наташу. Этот говнюк никак не может уразуметь, что наши женщины и их гаремные самки – совершенно разные люди. Но не стоит обострять ситуацию и задерживаться здесь. Он может потерять терпение и вызвать охрану прямо сюда. Пока мы здесь будем организовывать с ними увеселение, Анатолий просто не сможет открыть переход.

– Господин Кта, мы принимаем к сведению ваш совет и обдумаем его. А пока разрешите нам откланяться. Еще раз благодарю вас за гостеприимство и за те бесценные сведения, которые мы от вас получили. Пойдем, Толя.

– Всего вам доброго, господа! И счастливого пути!


ГЛАВА 12


Я, как раненый зверь,
Напоследок чудил:
Выбил окна и дверь
И балкон уронил.
В. С.Высоцкий

Напутствуемые такими пожеланиями, мы с Анатолием выходим в приемную, где нас ожидают Лена, Наташа и Вир. Наташа проявляет явные признаки нетерпения и беспокойства. Лена и Вир держатся спокойно. Но при нашем появлении Лена оживляется.

– Ну, наговорились? Что выяснили?

– Потом, Ленок. Сейчас надо рвать когти. И чем скорее, тем лучше. Толя уже готовит переход.

– Вот даже как! Что же случилось?

– Потом, потом! А сейчас надо быть готовыми к самому худшему. Вир, мы сейчас уйдем отсюда, и уйдем навсегда. Тебя смотритель хочет отправить в шахту. Что ты решаешь?

– Я пойду с вами.

– Но мы сюда больше никогда не вернемся. И путь нам предстоит страшный и опасный. Будет, возможно, даже хуже, чем здесь.

– Все равно. Здесь я оставаться не хочу.

– Ну, что ж. Тогда на выход!

Я забираю у Лены пулемет, и мы быстро покидаем приемную. В коридоре я спрашиваю Анатолия:

– Есть какойто результат?

– Самая мощная флуктуация там, – он показывает направление к центру городагоры. – До нее километра полтоpa.

Мы движемся в указанном направлении. Но очень скоро на площади, куда выходит сразу несколько тоннелей, нам преграждает путь большая группа хассов. Возглавляет ее касс в униформе охранника. Он обращается к нам:

– Господа, я имею приказ: доставить лея в шахту, а самок – в кутур.

– Эти женщины, – отвечаю я, не останавливаясь и не поворачивая головы к хассу, – вне сферы действия ваших законов А лей Вир находится под нашим покровительством и защитой.

– Здесь нет И не может быть никого вне сферы наших священных законов. А что до вонючего лея…

– Это еще вопрос, кто из вас хуже воняет! – бросает Лена.

Но охранник никак не реагирует на ее ядовитую реплику и продолжает:

– … то его уже ждут в шахте, и он пойдет туда. А эти самки пойдут в кутур. А вы, если будете этому препятствовать, отправитесь прямым ходом к Кукулю.

Ого! Он уже и угрожает!

– Мы пойдем туда, куда нам нужно, а Вир пойдет с нами. И не советую нам препятствовать, – твердо говорю я.

– Что ж, вам же хуже.

Охранник отходит в сторону, а нас окружает десятка два хассов. Они возбуждены, глазенки их горят от радости.

Им дали возможность безнаказанно выплеснуть свои инстинкты. И на кого! Пришел и на их скотный двор праздничек.

Но праздник длится недолго. Через минуту ктото из них лежит почти без движения, ктото корчится на каменном полу, ктото отползает в сторону с вывихнутыми или переломанными руками. А мы продолжаем путь. Но тоже недолго.

Из боковых переходов появляются новые толпы хассов и сплошной массой преграждают нам путь. Сзади заходит такая же команда. Судя по их мордам, они готовы на все. Плохо. Демонстрировать на них свое боевое искусство бесполезно. Они просто задавят нас своей массой.

– Толя, сколько еще ждать?

– Минут пятнадцатьдвадцать.

Не продержимся. Я беру в руки автомат и досылаю патрон. Ситуация напоминает ту, когда мы с Андреем во время курса МПП в Лабиринте были вынуждены пробивать себе проход в примерно такой же толпе. Дело усугубляется еще и тем, что ни у одного из хассов я не вижу никакого оружия. Замечаю настороженные взгляды своих товарищей. Нет, конечно же, я не собираюсь расстреливать безоружных людей, пусть даже и хассов.

Очередь, пущенная поверх голов, бьет в этом замкнутом пространстве по ушам неимоверным грохотом. Но на хассов это не производит ни малейшего впечатления. Все те же разверстые в крике рты, горящие глаза, тянущиеся руки и угрожающие выражения однообразных озверелых морд.

Что же делать? Боковым зрением вижу, как Лена, прищурившись и недобро глядя на хассов, тоже передергивает затвор автомата. Похоже, что у нас действительно нет другого выхода. Я сплевываю накопившуюся слюну. Ох, и не лежит у меня душа к такому делу! Но это как раз такой случай, когда промедление смерти подобно.

Бью длинной очередью в упор, прямо по толпе хассов. Слева грохочет автомат Лены. Что творится в толпе, словами передать невозможно. Каждая пуля с такого расстояния поражает не менее двух хассов. Они валятся пачками. Но те, кто остался на ногах, никак не реагируют на это. Они шагают по телам убитых, скользят в лужах крови, падают, встают и продолжают напирать на нас. Теперь уже и я вижу, что это – не люди. Люди так себя вести не могут.

У меня кончаются патроны, и пока я перезаряжаю автомат, справа открывает огонь Наташа. Анатолий в этой бойне участия не принимает. Он возится с установкой создания переходов. Правильно, сейчас это – самое главное.

Слаженный огонь трех автоматов укладывает толпу хассов в дватри яруса. Никто не убежал и даже не пытался этого сделать. Хасс, свалившийся всего в десяти шагах от нас, пытается преодолеть это расстояние ползком. Он тянет к нам руки, судорожно извивается и ползет, оставляя за собой широкий кровавый след. Кровь фонтаном бьет из широкой раны под правой лопаткой. Пуля прошила его навылет. На его искаженной морде нет ни боли, ни страха. Только ярость и страстное желание добраться до нас любой ценой. Прекращаю его дерганье выстрелом в голову. Воздух в тоннеле насыщен неописуемым коктейлем ароматов сгоревшего пороха и свежепролитой крови. Кто хоть раз такое обонял, никогда не забудет.

Толпа, преследующая нас сзади, внезапно останавливается. Нет это не страх и не нерешительность останавливают их. Я ясно слышал какуюто команду. Готовится еще чтото. Но затевать еще одну бойню у меня нет никакого желания.

– Как дела, Толя?

Анатолий молча машет рукой вперед, за баррикаду из тел.

– Идите! Быстро! Я прикрываю.

Толпа хассов попрежнему стоит неподвижно, пожирая нас горящими взглядами. Наташа с Анатолием в нерешительности останавливаются перед страшным завалом. Но Лена не дает им расслабляться. Он берет Наташу за руку и решительно шагает по трупам. Такое «дорожное покрытие» не для слабонервных. К тому же не все хассы обрели быструю смерть. Коекто еще ворочается, стонет, пытается подняться. Один из хассов вдруг хватает Наташу за ногу и тянется к ней зубами. Девушка теряется, и вотвот может случиться самое худшее. Но Лена рядом, и нервы у нее покрепче. Гремит выстрел, и хасс, дернувшись, отпускает Наташу.

Измазанные кровью, мои друзья и Вир перебираются через завал. Анатолий тут же возобновляет манипуляции с установкой, а Лена с Наташей занимают положение для стрельбы с колена по обеим сторонам тоннеля, чтобы прикрыть мой отход. Я направляюсь к ним.

В этот момент неподвижная толпа хассов расступается и уходит в боковые ответвления тоннеля. А из глубины прохода на нас двигается другая группа. Так и есть! Охранники с винтовками. Это будет уже совсем другой разговор. Бегу прямо по телам, не разбирая, куда ступаю. Поскользнувшись одной ногой в луже крови, а другой споткнувшись об еще теплое тело, падаю плашмя. Руками попадаю прямо в кровавую лужу. В Схлопку нервы! Не до них. Не оборачиваюсь, но по лицам и позам Лены и Наташи вижу, что сзади происходит чтото серьезное.

Переползаю через тела (тяжелое и малоприятное занятие) и разворачиваюсь назад. Ого!

– Ложись! – кричу я друзьям.

Пулемет – на сошки, ленту – в приемник, дослать патрон. А охранники уже заняли положение для стрельбы в три яруса. Первый ряд лежит, второй опустился на колени, третий – стоит. На спусковой крючок нажать не успеваю. Грохочет залп. Надеюсь, что все наши успели упасть на пол, иначе… Всетаки хассы – стрелки неважнецкие. Ну, и слава Времени! Однако дальше судьбу искушать не стоит.

Швыряю гранату, благо хассы совсем уже рядом, и тычусь носом в баррикаду из теплых тел. Поражено больше половины. Но хассы, они и есть хассы. Уцелевшие и не думают отступать. Тем более что к ним идет подкрепление. Ваше слово, товарищ Калашников!

Первые ряды я выкашиваю одной длинной очередью. Следующую направляю в глубину тоннеля, откуда на нас бежит еще один отряд хассов. Эти ведут себя иначе. Убедившись в убийственной эффективности пулеметного огня на такой дистанции, они залегают или прижимаются к стенкам тоннеля и открывают по нам огонь. Тоннель заполняется пороховым дымом. В нем полностью меркнут тусклые светильники. Теперь мне приходится ориентироваться по вспышкам выстрелов. Бью туда, где они гуще.

Грохочет пулемет, пули противно свистят над головой, завывают, рикошетируя, глухо чмокают о трупы. Хорошо еще, что хассы в таком же положении, как и я. Они тоже ничего не видят и стреляют наудачу.

Лена с Наташей поддерживают меня огнем автоматов, но я отсылаю их назад:

– Следите лучше, чтобы нас не обошли! Онито знают здесь все переходы и в любую минуту могут зайти с тыла.

Накаркал! Едва Лена с Наташей отползают, как сзади гремят винтовочные выстрелы. Им тут же отвечают автоматы. Три! Оборачиваюсь. Хассы не далее чем в ста метрах. Анатолий и женщины плотным огнем заставляют их залечь.

– Толя! – кричу я. – Не отвлекайся! Делай переход!

– Все уже настроено! – отвечает он, не отрываясь от автомата. – Переход будет через две минуты.

Но эти минуты еще надо както продержаться. Из боковых переходов и дальних тоннелей на нас валят все новые и новые группы хассов. Видимо, им всетаки редко приходится стрелять. Практики у них маловато. Будь они в таких делах поопытнее, мы бы уже давно были похожи на решето.

Грохочут очереди, свистят пули, стонут раненые хассы. Кажется, мы здорово помогли смотрителю Зому решить проблему перенаселенности. Теперь здесь долго не будет игр. Внезапно сквозь грохот стрельбы я слышу какуюто команду, отданную пронзительным, высоким голосом. Хассы прекращают движение. Что бы это могло быть? Какого сюрприза нам еще ждать от них?

В наступившей тишине режет уши еще одна, отданная таким же визгливым голосом, команда. Вот оно! Хассы молча бросаются на нас, уставив вперед штыки. Убийственные очереди, укладывающие их рядами и делающие в этих рядах просеки, их не останавливают. Вот уж действительно, они ни в полушку не ценят ни чужие жизни, ни свои. Им на все наплевать! Положение становится угрожающим. Если хотя бы один хасс доберется до нас живым и завяжет рукопашную, это будет началом нашего конца.

Бью, не целясь, стараюсь захватить очередями всю ширину тоннеля. А сам думаю об одном. Что раньше иссякнет: моя лента в коробке пулемета или наступательный порыв хассов? Не успеваю я осмыслить, что будет, если раньше кончится лента, как пулемет дожевывает последние патроны и с облегчением замолкает. Я не развиваю свои мысли дальше, а швыряю одну за другой две гранаты и, не прячась от осколков, быстро перезаряжаю пулемет, обжигаясь о раскаленный ствол. При этом стараюсь не думать о том, что творится сзади. Там вразнобой гремят три автомата.

– Есть переход! – кричит Анатолий.

– Толя! Иди первым! – кричу я, разражаясь кашлем и длинной очередью, от порохового дыма першит в горле. – Лена и Вир – за тобой! Потом – Наташа! Я прикрываю!

Швыряю последнюю гранату и оборачиваюсь. Ни Анатолия, ни Лены с Виром уже нет. Наташа, непрерывно паля в хассов из автомата, пятится спиной в сиреневое марево рядом с установкой, сиротливо стоящей на каменном полу. Еще три шага, и она исчезает. Вскакиваю и, не обращая внимания на хриплые, торжествующие крики сзади, выпускаю с рук длинную очередь по хассам, которые преследовали Наташу.

Прыжок, другой. Хватаю установку. Вокруг густо свистят пули. Третьим прыжком я устремляюсь в мерцающий сиреневый полуовал. И тут одна из пуль всетаки настигает меня. Если бы до перехода было еще шага дватри, то здесь для меня все бы и кончилось.

Роняю установку и падаю как подкошенный. Но, слава Времени, уже по ту сторону перехода. Наташа бросается ко мне, а Анатолий – к установке. Но, прежде чем он успевает закрыть переход, через него к нам вваливаются два хасса. Лена предусмотрительно стоит с автоматом наготове. Две короткие очереди, и все кончено. Пока, по крайней мере.


ГЛАВА 13


И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
С. Есенин

Жарко и душно. Примерно, как в хорошо протопленной, но уже успевшей поостыть, бане. Я лежу голый, уткнувшись лицом в землю. Лена с Наташей колдуют над моей спиной. Старый Волк не преувеличивал, когда говорил, что сертон выдерживает винтовочную пулю со ста метров. Помоему, в моем случае расстояние было даже меньше.

Ленка – мастер своего дела. Ее руки, мягко касаясь моего тела, легко бегают от плеч по спине, пояснице и до колен. Ломящая боль в спине постепенно стихает и уходит кудато. Остается только небольшое покалывание в левом боку, куда угодила пуля. А тогда у меня было ощущение, словно меня от всей души огрели ломом.

– Ну, друг мой, это все, что я пока могу для тебя сделать, – говорит Лена, разгибаясь и потряхивая уставшими кистями рук. – Поболит еще немного, пока синячок не рассосется. – Представляю, какой там «синячок»! – Но жить будешь, скажи спасибо ЧВП за сертон.

Лена шевелит ногой лежащий рядом сертоновый костюм. Он до прозрачности тонкий и легкий, почти невесомый. Напоминает капроновые колготки. Но эта, с виду такая слабая, уязвимая ткань обладает удивительными свойствами. При попадании пули или осколка она в этом месте мгновенно уплотняется, гасит энергию удара и отбрасывает разящий металл. Одним словом, спасибо сертону. Если бы не он… Пуля ударила меня точно под левую лопатку.

Натягиваю благословенный сертоновый костюм. Он обтягивает тело целиком: от пальцев ног до запястий и шеи. Растянувшись, ткань приобретает мелкопористую структуру, которая не мешает коже дышать.

– Будем определяться. Интересно, куда нас занесло на этот раз?

Вопрос, надо сказать, не простой, – отвечает Лена – У меня складывается впечатление, что мы, возможно даже и не на Земле, чтото я ни в одной Фазе не видела такой растительности.

Действительно, нас окружает довольно своеобразный лес Могучие, до метра в диаметре, высоченные стволы абсолютно лишены ветвей. И только на самых верхушках видна какаято растительность. Кора деревьев напоминает сосновую, но деревья явно не хвойные. Под ногами нет ни опавшей хвои, ни сухих шишек, которыми изобилуют хвойные леса. Только использовав бинокль, я могу разглядеть, что на головокружительной высоте у этих деревьев растет чтото, напоминающее гигантские листья папоротника. Под ногами ковер из красножелтого мха или лишайника. Да, растительность явно не знакомая, и, возможно, Лена права. Вполне может быть, что мы не на Земле. Но чтобы определиться наверняка, надо увидеть солнце или звездное небо. Снова задираю голову. Да, уж… Похоже, что нам не удастся ни то, ни другое. Широкие листья закрывают небо сплошным шатром.

О том, чтобы взобраться по таким толстенным стволам на сорокаметровую высоту, нечего и думать.

Надо выбираться из этого леса. Если только из него вообще можно выбраться. Со всех сторон нас окружают могучие древесные стволы. И хотя деревья растут довольно редко, просвета нигде не наблюдается. Какое же направление выбрать? После короткого совещания решаем искать воду: реку или ручей. Но решение принять легко, только вот выполнить его не просто. Я решаю положиться на охотничий инстинкт лесного уроженца. Выслушав меня, Вир задумывается ненадолго, потом показывает направление:

– Вода – там. Только не нравится мне здесь, Андрей.

– Мне тоже не нравится. Но лучше быть здесь, чем в толпе разъяренных хассов.

«А сие, впрочем, неведомо», – добавляю я про себя. Но в данном случае не мы выбираем себе дороги, а дороги выбирают нас. Мы трогаемся в указанном Виром направлении. Мягкий мох полностью глушит наши шаги. Мертвая тишина не нарушается ничем. И еще одно. Я даже останавливаюсь от неожиданно пришедшей в голову аналогии.

– В чем дело? – интересуется Лена.

– Синий Лес.

Лена осматривается, прислушивается и согласно кивает. Наташа и Анатолий смотрят на нас с недоумением. Конечно, им ведь не приходилось бывать в этом заповеднике нежити. Там тоже не было ни птиц, ни насекомых, и царила такая же мертвенная тишина. Весь лес принадлежал нежити. А она до поры, до времени не любила обнаруживать свое присутствие. Коротко объясняю им все это. Молодые ребята мрачнеют и настороженно оглядываются. В самом деле, одно Время знает, кто может обитать в таком лесу. И самое главное, по такому звукопоглощающему ковру к нам можно незаметно подобраться на весьма близкое расстояние, и мы ничего не будем знать об этом. Недаром прирожденный охотник Вир сразу сказал, что ему здесь не нравится.

Через несколько минут останавливается идущий впереди Анатолий. Он стоит перед деревом, ствол которого иссечен глубокими вертикальными зарубками. Глубокими и довольно длинными. Местами кора и древесина срезаны на протяжении от метра и более.

– Значит, и здесь есть люди, – говорит Наташа. – Такие зарубки можно сделать только топором.

– Скорее двуручным мечом, – уточняет Лена.

Лена, как всегда, зрит прямо в корень и говорит не в бровь, а прямо в зрачок. Я не могу представить, каким могучим должен быть лесоруб и каким он должен орудовать топором, чтобы одним ударом стесать такую «щепочку». Вот богатырь, вроде былинного Святогора, вздумай он порезвиться здесь со своим мечомкладенцом, такое вполне мог бы сделать. Чтото у меня нет стремления встречаться с таким Святогором.

Идем дальше, внимательно осматривая деревья. Зоркая Наташа обращает наше внимание на ряды глубоких поперечных борозд на стволах в тех местах, где деревья стоят поближе друг к другу. Причем борозды такие, словно тот же Святогор на ходу, играючи, постукивал по стволам своим кладенцом. Любопытно было бы посмотреть на этих веселых ребят. Издали, разумеется.

Лес неожиданно кончается, и мы выходим на большую поляну. Даже не большую, а огромную. Деревья ее противоположного края едва прорисовываются на горизонте. Поляна густо заросла тростником. Приглядевшись, прихожу к выводу, что это не тростник. Это уменьшенные во много раз копии деревьев, среди которых мы пробирались в лесу. Голые стволы толщиной в два пальца и длиной в полтора, два метра. А на конце – метелка из листьев папоротника. Только не зеленых, как на деревьях, а оранжевых.

– Вот вода, – говорит Вир.

Я сначала не могу понять, о чем он говорит. Потом до меня доходит, что мы стоим на краю болота. Желтый мох переходит в такую же желтую воду. Вир при виде «тростника» оживляется. Он просит у меня резак и пытается срезать под корень один из тонких стволов. Но хрупкий с виду «тростник» отличается удивительной прочностью. Только включив вибратор, мне с трудом удается срезать стволик.

Вир, поняв, как надо обращаться с резаком, отсекает верхушку с листьями и остро затачивает ее. Понятно. Теперь у него в руках копье. Без оружия в таких местах Вир чувствовал себя неуютно. Надо будет отдать ему свой автомат и научить стрелять из него. Ну и раз уж он идет с нами, надо нагрузить его частью нашего снаряжения, разгрузив в первую очередь женщин.

Пока мы с Виром занимаемся его копьем, Лена внимательно исследует болотную воду. Микродоктор показывает, что в ней кишат небезопасные микроорганизмы. Лена с Наташей начинают колдовать в плане обеззараживания. Анатолий возится с установкой создания переходов. А я тем временем пытаюсь определиться по Солнцу.

Но затея моя сразу терпит неудачу. Я никогда не был на Венере. Но, по моим представлениям, небо на ней должно выглядеть примерно так же, как и здесь. Сплошная пелена серых, со свинцовым отливом облаков. Нет возможности даже предположить, в какой стороне находится Солнце. Но здесь оно должно быть довольно близко, как на той же Венере. Иначе ему не под силу было бы пробить такой многокилометровый слой облачности и создать под ними такую парилку. Что ж, удовлетворимся хотя бы таким косвенным доказательством того, что мы находимся не на Земле.

Женщины завершают свои манипуляции с водой и быстро готовят из космодесантныхпайков обед на пять персон.

– Боюсь только, что кофе получился не очень удачным, – извиняется Наташа. – Что мы с Леной только не делали, но привкус и запашок этой водички устранить ни удалось. А они довольно специфические.

– Не графья, – бурчит Анатолий, запуская ложку в борщ. – Придется, может быть, еще и не такое пить. Другой воды все равно здесь нет.

В кофе действительно не хватает ни вкуса кофейного, ни аромата. Все забивает вкус и запах прокисшего пива, кажется, «Клинского продвинутого». Впрочем, те же ароматы и привкус имеют и борщ, и бифштекс.

За обедом мы с Анатолием подробно рассказываем женщинам о нашем разговоре со смотрителем Кта и о посещении кутура. А также о том, что заставило нас так поспешно покинуть эту Фазу. Лена задумывается, а Анатолий спрашивает меня:

– Андрей, а почему ты говорил со мной поанглийски? Ведь этот Кта русского тоже не знает.

– А потому, Толя, что, разговаривая на родном языке, мы могли запросто перейти на его язык. Непроизвольно.

– Век живи – век учись.

Анатолий качает головой. А Лена делает заключение:

– Я была не права. Влиянием ЧВП здесь и не пахнет. Здесь приложила лапу мафия святого Мога, и только она.

– Почему так категорично? – интересуюсь я.

– А все очень просто. Какую цель ставит ЧВП? Повернуть цивилизации на биологический путь развития. А что мы имеем во всех биологических цивилизациях? Культ секса. Здесь секс тоже процветает, но в каком виде? В виде примитивного разврата. Да что я тебе говорю! Вспомни Кору Ляпатч. Она родом из биоцивилизации. Сравни ее и тех гаремных самок, что ты видел в этих кутурах. Что у них общего? Ты можешь представить себе Кору, вышедшую в Большой Мир из такого кутура? Кору, воспитанную в кутуре?

– Здесь я с тобой полностью солидарен. Но мы с Анатолием обнаружили еще один совершенно непонятный аспект. Полное отсутствие всякого прогресса. Причем не только технического, за отказ от которого ратует ЧВП. Здесь отсутствует вообще всякий прогресс. Все замерло на уровне, достигнутом в период религиозных войн, и дальше не развивается. Более того, естественные науки считаются не творческой деятельностью, а ремеслом. Ремеслом, заниматься которым недостойно людей. Это как объяснить? Откуда это пошло?

– Да, жаль, что нам пришлось так спешно покинуть эту Фазу. Осталось без ответа слишком много вопросов. Может быть, нам еще немного поколдовать над установкой создания переходов?

Развить свою мысль Лена не успевает. Из болота доносится мерное и громко хлюпанье. Звуки приближаются, становятся громче. Жесткий «тростник» колеблется как обычная осока. И вот из него вылезает оно. При виде этой зверюги мы, не сговариваясь, снимаем предохранители и досылаем патроны. А оно, выпятив на берег свою полутораметровой длины прямоугольную морду, замирает и лениво смотрит на нас мутноголубыми глазками в виде узких вертикальных чечевиц.

Мы имеем время разглядеть это существо подробнее. Собственно, разглядыватьто и нечего. Морда, похожая на железнодорожную шпалу, лежит на берегу, все остальное, кроме небольшого участка спины, скрыто под водой. Не видно ни лап, ни хвоста. Существо желтого цвета в оранжевых пятнах. Чемто оно напоминает крокодила. Но те крокодилы, которых я видел, выглядели бы рядом с этим, как обычная ящерица. Зверюга эта никак не меньше пятнадцати метров в длину. Это я могу оценить по тому, как колышется «тростник», колеблемый лениво движущимся хвостом. Структура кожи у зверюги чешуйчатая. Плоские чешуи овальной формы, размером с ладонь, тускло отблескивают всеми оттенками желтого цвета.

Зверюга продолжает лежать неподвижно, лениво пошевеливая хвостом, и изредка шумно вздыхает. Похоже, что она собиралась поползать по лесу, а мы случайно оказались у нее на пути. И сейчас она соображает, что лучше сделать: вернуться обратно в родное болото или всетаки ползти дальше, невзирая на присутствие этих двуногих тварей? Я склонен уступить ей дорогу. Зачем мешать аборигену вершить свои дела?

Хвост твари изгибается круче и медленно перемещается к берегу. Кажется, она решила не связываться с нами и вернуться в болото. Нас спасает только отточенная длительными тренировками реакция. Как пружина, распрямляются огромный хвост и длинные мощные задние лапы. Туша зверюги взлетает над водой и одним прыжком преодолевает более чем десять метров, отделяющих ее от нас. Но передние лапы с растопыренными серпообразными когтями захватывают пустоту. Мы успеваем отскочить.

Зверюга стоит на выпрямленных передних и полусогнутых задних лапах и медленно покачивает мордой из стороны в сторону, выбирая, кого из нас закогтить. Теперь она напоминает варана. Только туловище у этого «варана» почти цилиндрическое, диаметром у передних лап более метра.

Кажется, «варан» выбрал добычу. Хвост подтягивается к передним лапам, задние лапы складываются вплотную к земле. Гремят автоматы. Но «варан» только мотает головой. Отбрасываю автомат и бью из пулемета, не целясь, в упор по голове и туловищу. Пули, способные с двухсот метров пробить шейку рельса, с визгом рикошетируют от чешуи этого «варана». Анатолий полосует «варана» лазерным лучом. От чешуи идет коричневатый дымок, но тем все и ограничивается.

«Варан» взвизгивает, лазер ему не нравится, и поворачивает морду в сторону обидчика. Взмах гибкого, чуть короче взрослой анаконды, хвоста сбивает с ног Наташу. «Варан» проворно разворачивается и выбрасывает в ее сторону когтистую переднюю лапу. Бластером его бить нельзя, погибнем сами. Разве что «Муха» возьмет его броню. Но мои гранатометы в ранце. Пока достану, «варан» растерзает Наташку.

Внезапно перед самой мордой «варана» откудато возникает Вир со своим копьем. Что он сможет сделать своей деревяшкой там, где оказались бессильны пулемет и боевой лазер? Но лапа «варана» повисает в воздухе в полуметре от Наташи, а сам он мордой тянется к Виру. А тот глубоко вонзает свое острозаточенное копье прямо в ноздрю «варана», в отверстие не более трех сантиметров. «Варан» широко разевает фиолетовую пасть, часто усеянную острыми зубами размером с хороший кинжал, и разражается громким, истошным, высоким визгом на грани ультразвука. И тут привставшая на колено Наташа выпускает в эту пасть автоматную очередь. Череп и верхняя челюсть зверюги словно взрывается изнутри, разбрасывая вокруг черные ошметки. Туша «варана» безжизненно плюхается на землю.

Наташа бросает автомат и повисает на шее у Вира. Она плачет и осыпает его поцелуями. Тот заметно смущен, а зря. Если бы не он, одним человеком у нас стало бы меньше. Это уж как минимум. Анатолий присоединяется к Наташиным благодарностям: обнимает Вира, хлопает его по плечам.

А я подхожу к поверженному «варану» и рассматриваю те места, куда пришлась пулеметная очередь и ударил лазер. Пули оставили лишь незначительные вмятинки. А лазерный луч хоть и разрезал чешуи, но только на это его мощности и хватило. В глубину тела он уже не проник. Да, броня солидная. Судя по всему, это какаято кремнийорганическая структура.

И тут мне становится нехорошо. Настолько нехорошо, что, невзирая на жару, меня пробирает озноб. Зачем этому чудовищу такая могучая броня? Только для того, чтобы защищаться от еще более страшного и сильного хищника. Я смотрю на когти «варана» и с сомнением качаю головой. Коготки солидные, но такие затесы на деревьях, какие мы наблюдали в лесу, они не оставят.

Я прикидываю размеры, силу и неуязвимость того зверька, которого я мысленно окрестил Святогором, и у меня полностью пропадает желание увидеть его. Даже издали.

– Толя! Поищи флуктуацию и строй переход. Надо поскорее уносить отсюда ноги.

– А разве мы не будем искать здесь людей?

– Побойся Времени! Какие люди? Разве они могут здесь существовать в обществе таких зверюшек и тех, кто на них охотится? Человеку здесь просто нет места!

– Да, Толя, – поддерживает меня Лена. – Надо рвать отсюда когти, пока мы сами не попали в коготки, пострашнее этих.

Анатолий постукивает ножом по чешуе «варана», прислушивается к звону и молча идет к своей установке. На ходу он оборачивается и говорит:

– Я уже проверял. Ближайшая флуктуация поля – в пяти километрах отсюда, если идти по берегу болота.

Мы быстро разбираем снаряжение и отправляемся в путь. Правильно Лена выразилась: надо рвать когти. Я отдаю Виру свой автомат и по пути объясняю ему, как с ним надо обращаться. Вир – ученик способный и понятливый. Уже через полчаса он со ста метров тремя одиночными выстрелами попадает в дерево. С очередями дело хуже.

– Ничего, Вир, – успокаиваю я его. – Это – дело тренировки и практики. А пока бери, владей и пользуйся. Эта штука помощнее твоего копья будет. Хотя именно твое копье и спасло сегодня нас.

До намеченной цели остается не более двух километров, когда из леса вдруг доносится не то стон, не то рев, не то рычание. Чтото вроде «уууоооох!», издаваемого кемто очень большим, сильным и свирепым. Это не сопение «варана». Это радостный клич хищника, почуявшего добычу.

Не сбавляя шага, приводим оружие к бою. Я, на всякий случай, достаю из ранца две «Мухи» и подвешиваю их к поясу. Но тут такое же «уууоооох!» доносится откудато сзади, но чуть подальше. Похоже, что стрельба и предсмертный визг «варана» привлекли к болоту любопытных обитателей этого милого лесочка. Видимо, нам всетаки не миновать встретиться с ними поближе.

Вопль, переходящий в рев, раздается совсем рядом, и из леса в трехстах метрах впереди нас выбирается такое, что даже в кошмарах не привидится. И размером это создание никак не меньше африканского слона. Если не больше. Оно светлосерого, почти стального цвета. Тело округлое, напоминающее майского жука. Но твердые покровы усеяны длинными шипообразными выростами. Наверное, именно ими «святогор» и царапал деревья. Лапы почти как у тигра, только размеры у них устрашающие. Огромная костистая голова с хищно вытянутой мордой. А челюсти, Время мое! Такими челюстями впору стволы местных деревьев перекусывать.

Страшилище с виду кажется громоздким и неповоротливым. Но зверь сразу же доказывает нам, что это впечатление обманчиво. Выбравшись из леса, он одним прыжком разворачивается в нашу сторону и еще двумя прыжками преодолевает почти половину разделяющего нас расстояния. Тут он останавливается, выпрямляет передние лапы и, воздвигнувшись почти на восемь метров, широко разевает свою пасть, густо усеянную саблевидными «зубками». При этом он издает торжествующий войрев. Добыча перед ним, и она уже не ускользнет.

С первого же взгляда ясно, что пули его не возьмут. Анатолий пытается поразить зверя лазером. Но, как и в случае с «вараном», это не дает результата. Зверь, не переставая вопить, делает еще один прыжок. Но я уже привел в боевое положение «Муху», и следующего прыжка сделать ему не даю. Кумулятивная граната попадает прямо в громоздкую башку чудовища. Как я и ожидал, его костяная броня оказывается не крепче танковой. Обезглавленная туша, дернувшись два раза, безжизненно рушится на землю.

Без опаски подходим ближе к поверженному хищнику. Когти передних лап, уже выпущенные для атаки, поражают нас своими размерами. Только такими коготками и можно было так обтесать стволы деревьев.

Задерживаться нельзя. Сзади из леса доносится вопль еще одного такого же страшилища. Еще раз оценив коготки, я активирую бластер. Больше я не намерен подпускать таких охотников за дичью слишком близко к нам. Мы почти бежим за Анатолием. Я иду последним и постоянно оборачиваюсь. Вот в полукилометре позади нас из леса вылезает такая же зверюга. Она тут же разворачивается и бросается в погоню. Но я не даю ей приблизиться. Скомандовав: «Ложись!», посылаю в хищника разряд из бластера. Громоздкая туша исчезает в слепящей вспышке, а нас подбрасывает ударной волной.

– Вперед! Быстро! – командую я.

Из леса, с двух сторон, к нам приближаются еще два таких же дьявола. Время терять нельзя. Пока Анатолий организует переход, мы с Леной с бластерами наготове охраняем нашу группу. Сиреневое марево перехода открывается прямо в болото. И как раз в этот момент из леса выбирается еще один монстр. Слишком близко для бластера. Но и убегать просто так нельзя. Вдруг он ринется за нами в переход.

– Уходим! Я прикрываю.

Мои друзья один за другим исчезают в переходе. А монстр с кошачьей грациозностью быстро приближается к нам. До него остается всего метров двести, когда я, уже стоя одной ногой в переходе, стреляю в него из бластера и тут же ныряю в переход, унося с собой установку.


ГЛАВА 14


А в ответ мне:
«Видать, был ты долго в пути
И людей позабыл,
мы всегда так живем!»
B.C. Высоцкий

Холодновато, однако. Даже не холодновато, а, прямо скажем, морозно. Градусов двадцать, не меньше. А скорее всего, и больше.

– Минус двадцать восемь, – подтверждает мою догадку Лена, бросив взгляд на наручный термометр.

Мы стоим по колено в снегу среди бескрайней, безжизненной равнины. Солнце, судя по размерам и спектру, наше, земное; еще довольно высоко, но уже начинает опускаться. Не заметно никакого движения, не видно никакого нарушения однообразного и плоского рельефа. Настоящее Белое Безмолвие. Куда до него тому, что описывал Джек Лондон. Там, по крайней мере, была сосна, задавившая Мэйсона. А здесь…

– Как вы смотрите на предложение поскорее выбраться отсюда? – спрашиваю я, ни к кому не обращаясь.

– Вообщето положительно, – соглашается Анатолий, но тут же добавляет: – Только поскорее вряд ли получится. Ближайшая подходящая флуктуация находится более чем в пятидесяти километрах отсюда.

– Тогда пойдем к ней. Других вариантов все равно нет, – говорю я.

– Подожди, – останавливает меня Лена. – Мыто дойдем. А вот Вир перехода не выдержит. Это точно.

Действительно, я совсем забыл, что наш новый друг экипирован для такого похода, мягко говоря, совсем неподходяще. И на тебе! Из такой парилки, да сразу на почти тридцатиградусный мороз. Положение кажется мне безвыходным. Но Лена, как всегда, находит решение таких простых, житейских задач раньше меня. Она стаскивает с себя комбинезон с электроподогревом и протягивает его Виру:

– Одевайся!

Сама она остается в прозрачном сертоновом костюме. Мне становится не по себе. Я прекрасно знаю Ленкины способности в плане терморегуляции своего тела. Но даже при всем при этом мне жутко даже представить, как моя подруга пойдет по этим сугробам, при таком морозе, практически нагишом.

– А ты? Так и пойдешь?

– Ты меня за дурочку держишь или за снежную леди?

Покопавшись в своем объемистом ранце, Лена достает аккуратно свернутый белый свитер и брючный костюм из голубой кожи. Она сотворила его, когда у нас первый раз «гостила» Наташа.

– Что ж, – с сомнением говорю я, – это не Время весть что, но лучше, чем ничего.

– И я так думаю, – беззаботно отвечает Лена.

Если ктонибудь подумает, что нам предстояла относительно несложная задача – пройти какието полсотни километров по ровной, как стол, местности, пусть попробует это проделать. Пусть он попробует пройти скольконибудь, проваливаясь на каждом шагу по колено и глубже в снег. И когда он скажет: «А ну его!..», вот тогда это будет примерно одна двадцатая того, что нам предстояло.

Тяжелее всего тому, кто идет впереди всех и прокладывает дорогу. Мы с Анатолием меняемся через каждые сто метров. Вира к этой работе мы не привлекаем. Его шуки, тапочки из мягкой кожи, хороши, чтобы бесшумно ходить по лесу, но не по глубокому снегу. За час мы проходим два километра с небольшим.

Короткая остановка. Садимся прямо там, где шли, подложив под себя ранцы. Я прикидываю пройденное расстояние, остаток пути, высоту солнца и прихожу к знобящему выводу. Не миновать нам ночевки, а то и двух, вот так, прямо в снегу, на морозе. Закуриваю и с сомнением смотрю на Лену. Вряд ли она выдержит такое. А та, словно не замечая моей обеспокоенности, говорит:

– Верно ты тогда сказал, когда мы готовились. Как ни планируй, как ни прикидывай, а все равно окажется, что самой нужной вещи мы не взяли. Забыли. Не понял? Лыжи надо было взять.

– Угу, – соглашаюсь я. – А еще лучше, аэросани. А лучше всего, вертолет.

– Точно! И где ты раньше был, такой умный?

– В самом деле! – оживляется Анатолий. – Мы же могли на синтезаторе сотворить части и собрать вертолет. Это здорово облегчило бы нам жизнь.

– Толя, – вздыхаю я, – это мы так шутить изволим. Даже если бы нам и удалось построить способный летать вертолет, мощности нашей установки все равно не хватило бы для его перехода из Фазы в Фазу. И второй момент: где мы во всех этих Фазах взяли бы для него топливо?

– Мы могли бы сделать вертолет…

– Брось, Толя. Я же сказал, что мы все равно не смогли бы протащить его через переход. Вставай лучше, и – вперед.

И снова бредем мы по глубокому снегу, и не видно конца этому каторжному пути. Тени наши становятся все длиннее. Скоро придется остановиться. Не потому, что мы не сможем идти ночью. Мы просто физически не сможем идти, если не отдохнем несколько часов и не подкрепимся. Но как устроиться на ночлег? Я смотрю на Лену. Сейчасто ей не холодно, даже жарко. А стоит остановиться, и мороз сразу возьмет свое. Остановиться на несколько часов, значит погубить подругу. И костра не разведешь, просто не из чего. Пожалуй, выход только один: зарыться поглубже в снег.

Едва я успеваю принять такое решение, как идущий впереди меня Вир останавливается и показывает на небольшой бугорок, возвышающийся справа. Бугорок ни чем не приметный, кроме одного. Над ним клубится редкая, слабая струйка пара. Ктото там есть живой. Но кто? Люди или звери?

Пока я раздумываю, Вир, проваливаясь все глубже в снег, подходит к бугорку. Несмотря на то что я вооружил его автоматом, Вир не расстался со своим копьем, которое он старательно извлек из ноздри поверженного Наташей «варана». И сейчас я не успеваю даже остановить его, он начинает своим копьем зондировать бугор. Звать его назад поздно, и нам остается только привести свое оружие к бою. Одно Время ведает, что сейчас может вылезти изпод снега.

Вир оборачивается и машет рукой:

– Идите сюда!

Ну, охотник, Время его побери! Под глубоким слоем снега Вир обнаружил уютную берлогу, где жалобно скулят два детеныша. Зверьки похожи на медвежат. Только они темножелтой масти с рыжими пятнами, и уши у них как у чебурашек. Берлога довольно обширная, и мы, все пятеро, вполне могли бы в ней поместиться. И «медвежатам» места хватило бы. Вот только…

– А если мамаша вернется?

– Нет, она не вернется, – уверяет меня Вир. – Мать, если она жива, не бросит надолго своих детенышей. А здесь вокруг нет никаких следов. Значит, она погибла на охоте или околела с голоду. Да если и вернется. У нас же есть оружие.

Доводы Вира вполне резонны, и мы устраиваемся в снежной берлоге. Здесь хотя и тесно, но относительно тепло. «Медвежата» скулят и лезут к нам. Сердобольная Наташа жертвует фляжку воды, разводит концентрат молока и кормит зверят с ложки. Они забавно чмокают и облизываются. Насытившись, детеныши засыпают, вздыхая, икая и повизгивая во сне. Мы тоже ужинаем и, разделив ночь на вахты, устраиваемся на ночлег.

Ночью нас никто не беспокоит. На рассвете мы завтракаем и готовимся в дальнейший путь.

– Как ты? Не замерзла? – спрашиваю я Лену.

– Нормально, – отвечает она. – Хорошо, конечно, что Вир нашел эту берлогу. Я уже приготовилась всю ночь вокруг вас бегать.

– Ну, до этого не дошло бы. Я отдал бы тебе свой комбинезон.

– А сам?

– Сначала побегал бы, а потом мы бы с тобой поменялись.

Лена смеется, и мы трогаемся в путь. Вокруг все попрежнему. Яркое солнце, блестящий снег, безжизненная равнина. Оригинально выглядит фигура Лены в поблескивающем на солнце голубом костюме. Как чтото инородное здесь. Всетаки странно: мы идем второй день, а кроме этих двух медвежат, не видели еще ни одного живого существа. Но ведь если есть детеныши, должны быть и взрослые особи. Где же они? А что если эти помеси медвежат и Чебурашек и есть взрослые особи, только устроившиеся на зимнюю спячку? А мы их потревожили. В таком случае вполне объяснимо и отсутствие возле берлоги какихлибо следов. На ближайшем привале мы обсудим эту мысль.

Внезапно мои размышления прерывает возглас Анатолия:

– Стойте!

– В чем дело, Толя? – интересуется Наташа.

– Установка показывает наличие устойчивой серьезной флуктуации темпорального поля совсем рядом. Не более километра.

Анатолий показывает направление налево. Время с этими «медвежатами»! Надо поскорее уходить отсюда. Неизвестно, удастся ли нам к ночи отыскать еще одну такую уютную берлогу. А если мы возьмемся строить ее сами, то потеряем уйму времени.

– Веди, Толя.

Примерно через час Анатолий останавливается.

– Это здесь, – говорит он.

– Давайте, пока готовится переход, перекусим, – предлагает Лена. – Неизвестно, куда мы отсюда выйдем.

Все соглашаются, и женщины готовят обед. На всякий случай, набиваем снегом все емкости. Лена права: одно Время ведает, куда мы выйдем. Вдруг в какуюнибудь Сахару.

Переход открывается как раз к концу обеда. Без сожаления покидаем мы негостеприимный мир Белого Безмолвия и шагаем в сиреневое марево.

А вот это уже интересно! Мы стоим на берегу лесной реки. Судя по зелени и цвету неба, сейчас здесь середина мая. Река не очень широкая, спокойная и гладкая, как стекло. В воде, как в зеркале, отражаются деревья и небольшая церковь с белой колокольней и золотой маковкой. Церковь стоит на другом берегу, на небольшой поляне, метрах в ста ниже по течению. У меня подгибаются колени, а на глазах наворачиваются слезы. Великое Время! Кажется, я попал…

– А церковьто православная, – тихо говорит Лена.

– Точно, – соглашаюсь я. – Что это значит?

– А значит, друг ты мой, что мы гдето в России. Причем не в той России, откуда родом Наташа с Толей, а в твоей России. Только вот в какую эпоху нас занесло?

– Да. Такое могли построить с равным успехом и в XV веке, и в XX. Надо подойти поближе.

– А можно и не подходить, – заявляет вдруг Анатолий. – Я и отсюда вижу, что здесь примерно наша эпоха. Машину видите?

Действительно, за редкими деревьями просматривается легковой автомобиль темносинего цвета. Марку отсюда определить трудно. Но с уверенностью можно сказать, что здесь примерно конец XX – начало XXI века.

– Поздравляю с прибытием домой! – говорит Лена, когда я делюсь своими соображениями.

– Домой ли? – сомневаюсь я. – Ведь мы идем не по случайным переходам. Мы движемся по Фазам, где наследили моговцы.

– А ты что, уже достоверно знаешь, в чем выражаются результаты их деятельности? – возражает Лена.

– Конечно, нет, но… Впрочем, зачем гадать? Надо собирать информацию. Благо, далеко ходить не надо. Только бы батюшка нас не испугался.

– А кто тебя заставляет являться к нему с пулеметом и в камуфляже?

Моя подруга, как всегда, права. Я достаю из ранца джинсы, синюю рубашку и куртку цвета хаки. Пока я переодеваюсь, из церкви выходят три человека и садятся в машину. Урчит мотор, и автомобиль уезжает по лесной дороге.

Сразу за церковью мы находим деревянный мостик и перебираемся на другой берег. Церковь заперта. Первая попытка контакта не удалась.

– Пойдем по дороге, – предлагает Анатолий. – Она куданибудь да приведет нас.

За ближайшими деревьями перед нами открывается большое кладбище. Мы долго идем мимо обелисков, крестов и других памятников. Хорошо, что сейчас раннее утро, и на кладбище никого нет. Вид у нашей группы довольно необычный, чтобы не сказать подозрительный.

Я осматриваю несколько памятников и прихожу к выводу, что место и время мы определили правильно. Мы действительно находимся в России на рубеже XX и XXI столетий.

Кладбище кончается, и дорога идет вдоль заграждения из колючей проволоки. Войсковая часть. А вот к ней нам, вооруженным до зубов, приближаться не следует. Могут неправильно понять и пальнуть без предупреждения. Уходим с дороги поглубже в лес, не теряя ее из виду.

Еще через полкилометра лес редеет, и мы выходим на открытое место. Это окраина большого города. Всего в трехстах метрах от опушки стоят девяти и пятиэтажные дома. Слева проходит оживленная дорога, по ней проезжают автобусы и троллейбусы. В принципе можно начинать разведку. Но для начала надо найти укрытие. В наши планы не входит привлекать к себе внимание.

– Когда мы шли по лесу, – говорит Наташа, – я слева видела какоето строение. Оно показалось мне заброшенным.

И точно, старая насосная станция водопровода оказалась ныне бездействующей, но тем не менее она надежно заперта. Ну, запоры для хроноагентов – не препятствие. Нас учили сейфы вскрывать. Внутри здания хоть и пыльно, но тихо и спокойно. А главное, нас никто не видит, а мы видим всех. Анатолий первым делом включает установку в режим поиска. Не проходит и минуты, как он качает головой.

– Флуктуации здесь много, но они сильно разбросаны. Решаем, что на первую разведку пойду я. Поскольку Андрей Коршунов попал «к себе домой», ему и расклад в руки. Я не упускаю возможности пошутить:

– А как быть со статьей Хронокодекса, запрещающей хроноагенту работать в той Фазе, откуда он вышел?

– Ну, здесь на тебя нет ни Магистра, ни Стремберга, ни Совета Магов, – успокаивает меня Лена. – А вовторых, неизвестно, твоя это Фаза или какойто ее аналог. К тому же задача у тебя сейчас не воздействие производить, а влиться в эту Фазу как можно неприметнее и нас в нее влить.

В самом деле, я иду не в разведку боем. Мне надо раздобыть местные деньги и найти для нашей группы нормальное жилье, которое стало бы нашей базой здесь. Если первая задача относительно проста – я беру с собой массивное золотое кольцо, – то вторая, учитывая, что ни у кого из нас нет никаких документов, решается далеко не так просто. Не просто, но решается. В конце концов, это кольцо у нас не последнее.

Анатолий советует мне взять, на всякий случай, пистолет. Но я, подумав, решаю идти без оружия. Если при попытке продать золото я вляпаюсь в историю, то отсутствие документов еще можно будет както объяснить и выиграть время. А вот если при этом у меня найдут еще и «вальтер», этого я уже объяснить никак не смогу, и время выиграть тоже не получится.

– Ждите меня к вечеру, – говорю я.

– Внимательно смотри, как здесь одеваются женщины, – напутствует меня Лена.

– И постарайся не влипнуть в какуюнибудь пакость, – предупреждает Наташа.

– Во всех случаях держи хвост пистолетом, а нос по ветру! – советует Анатолий.

Вир молчит так красноречиво, что я понимаю его без слов. Он с радостью пошел бы вместе со мной, но понимает, что от него здесь будет мало толку. Здесь копьем орудовать не с руки.

Сопровождаемый добрыми напутствиями и пожеланиями, я по тропинке выхожу на опушку и направляюсь к городу. Полевая тропинка приводит меня во дворы пятиэтажных «хрущевок», построенных из силикатного кирпича и бетонных панелей. Растут старые тополя, возвышающиеся вершинами над крышами домов. Когдато из такого же двора я уехал в Волгоград, чтобы поступить в училище и стать летчикомистребителем.

И здесь такие же качели, баскетбольные площадки с покореженными щитами и хоккейные коробки с проломленными бортами. Ничего не изменилось. Хотя стоп! Вот и первое отличие. В мусорных контейнерах копаются какието плохо одетые мужчина и женщина неопределенного возраста. Они вылавливают бутылки, пивные банки и прочий утиль, который можно реализовать хоть за какието деньги. А возле подъездов на площадках стоят автомобили, в том числе и довольно шикарные машины зарубежного производства.

Молодая женщина в велюровом халате малинового цвета с золотыми узорами выносит пакет с мусором и, брезгливо отвернувшись от бомжей, выбрасывает его в контейнер. Старики, подождав, пока она отойдет, тут же начинают потрошить пакет.

Но я пришел сюда не для того, чтобы разглядывать обездоленных стариков. Иду дальше и попадаю на оживленную улицу. Не улица, а настоящий рынок. В каждом маломальски подходящем месте стоят киоски, торговые палатки, или просто стоят или сидят возле своих товаров люди. И в киосках, и в магазинах поражает обилие табачных изделий, сортов пива и огромный выбор водки. Слава Времени! Теперь в России хоть это – не проблема. Пей, хоть залейся, кури, пока дым из всех дыр не пойдет. Правда, на всех сигаретных пачках имеется надпись о том, что Минздрав предупреждает о вреде курения. А на водочных этикетках написано, что содержимое противопоказано беременным женщинам и детям. Но зато в газетножурнальных киосках детские издания соседствуют с откровенной порнографией. Хотя, пардон, теперь это, кажется, называется эротикой. Время побери! Пусть объяснят мне, чем отличается порнография от такой эротики. Изучая подобную Фазу, я натолкнулся на оригинальное определение. Если на фотографии красочно, живописно и откровенно изображен половой акт, но при этом не видно, как член входит во влагалище или в рот, то это – эротика. Если видно, порнография. Довольно скользкая грань.

Но опятьтаки, я пришел сюда не для того, чтобы изучать местную прессу. Это от меня не уйдет. Мне сейчас надо найти ювелирный магазин, где есть пункт скупки золота или ломбард. Иду по улице, по пути выполняю задание Лены. Впрочем, тут нечего особо смотреть. Каждый одевается в соответствии со своими финансовыми возможностями. В этом плане я здесь ничем не выделяюсь. Тем не менее замечаю, что большинство женщин одеты броско, ярко и богато. Так что Ленка может смело появляться здесь в своем голубом кожаном костюме. Она будет привлекать внимание только своей фигурой и яркой внешностью. Это не спрячешь, даже если она оденется в мешковину и кирзовые сапоги. Не знаю, что захватила с собой Наташа, но думаю, что и она не будет здесь выглядеть белой вороной.

Скупку я обнаруживаю только в третьем ювелирном магазине. Но на подступах к ней меня останавливает малоприметная личность лет тридцати пяти.

– Хотите чтото продать? Я дам хорошую цену. Покажите товар.

Повертев в руках и взвесив на ладони кольцо, он предлагает ровно четверть того, что оно стоит. Ято уже побывал в двух ювелирных магазинах и знаю местные цены на золото. Отрицательно качаю головой и забираю кольцо. Личность тут же прибавляет, но опять не выше трети истинной стоимости. Я снова отказываюсь и направляюсь к скупке. Личность сзади хватает меня за рукав. Оборачиваюсь. Глазки его смотрят на меня очень недобро.

– Соглашайся, земляк!

– Пошел ты! Земляк!

Отбрасываю его руку и подхожу к окошечку скупки. Девушка взвешивает кольцо, замеряет его объем, делает вычисления и называет именно ту цену, на которую я и рассчитывал. Я согласно киваю.

– Ваш паспорт, пожалуйста.

А вот паспорта у меня как раз и нет. Я мило улыбаюсь, но девушка хмурится. На нее мое обаяние действует слабо. Тогда я избираю другую тактику.

– Давайте сделаем так. Вы запишете паспортные данные с моих слов. Я помню их наизусть. – Девушка мрачнеет, но я продолжаю: – Вы мне выдадите сумму на десять процентов меньше, а по кассе пробьете полную, и я за нее распишусь. Идет?

Приемщица на секунду отворачивается. Когда она снова смотрит на меня, у нее прежнее выражение лица: приветливое и деловое. Она быстро оформляет продажу, я расписываюсь и получаю деньги. Одна проблема решена. Теперь надо подыскать квартиру. Помоему, здесь это – не проблема. Все автобусные остановки обклеены объявлениями разного рода. Там должны быть и объявления о сдаче жилья.

Но до остановки я дойти не успеваю. Меня останавливают три крепко сложенных молодых человека.

– Не торопись, земляк, – обращается ко мне крепыш в бордовом кожаном костюме. – Разговор к тебе есть.

– А если я спешу?

– Я же сказал: спешить не надо. Поговорить все равно придется.

Бордовый крепыш направляется в переулок, не сомневаясь, что я пойду за ним. Два его спутника контролируют меня справа и слева. Мне ничего не стоит уйти, но не хочется «успокаивать» их на оживленной улице. Иду в переулок.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Земляк, ты огорчил нашего товарища, – отвечает мне бордовый.

– Чем же?

– Человек делает бизнес, а ты мешаешь ему его делать.

– Я понял, что вы имеете в виду того, кто хотел купить у меня кольцо. Что ж, постараюсь объяснить. Любая сделка совершается при взаимном согласии сторон, когда обе стороны удовлетворены. Это – бизнес. Меня его предложение не удовлетворяло, и сделка не состоялась. Еще вопросы есть?

– Хорошо излагаешь, земляк. Но нашему товарищу от этого не легче. Он понес убытки…

– Это какие же? Он мне никаких денег не давал.

– Он понес убытки от упущенной прибыли. К тому же, земляк, ты его оскорбил, унизил. Так что…

– Что?

– Чехлиться надо.

– И сколько?

– Половину того, что ты получил в скупке.

– Круто! Выходит, вы знаете, сколько я там мог получить. А что, если я откажусь?

– Тогда тебе придется отдать все.

– А что, если я пошлю вас туда, куда послал вашего приятеля?

– Кончай базар, Диман! – говорит парень в черной кожаной куртке. – Не видишь? Этот лох разводит тебя.

– Да он просто не понимает, что сейчас с ним будет.

Бордовый Диман тянет к отвороту моей куртки левую руку, занося правую для удара. Перехватываю его левую кисть и резко дергаю вниз. Крякнув от боли, он валится мне под ноги. Тут же справа в мой висок летит кулак парня в черной куртке. Быстро приседаю, пропуская кулак над собой, так же быстро выпрямляюсь, ловлю парня на плечо и отправляю его за спину. Он втыкается мордой в асфальт и затихает.

Но меня уже атакует третий. С криком «йяаааа!» он бьет меня ногой в лицо. Шаг назад. Ловлю его за пятку, рывком поднимаю ногу как можно выше и выворачиваю стопу. За мгновение до того, как этот «каратист» шмякается мордой об землю, от всей души угощаю его носком ботинка. Он тоже успокаивается.

Но Диман уже пришел в себя. В правой руке у него нож. Он наступает на меня, взмахивая лезвием на уровне моего лица.

– Ну, земляк, ты приехал! Сейчас я тебя изрисую!

– Спрячь перо и успокойся. Я ведь и покалечить могу.

– Щас я тебя, козла, самого покалечу!

– А вот за «козла» сейчас ответишь!

Подпускаю бордового Димана вплотную, ныряю под нож и правым локтем врезаюсь в его зубы. Одновременно перехватываю руку с ножом и рву ее через правое плечо на излом. Противно хрустит кость. Диман вопит дурным голосом, но из меня уже выветрились последние остатки гуманизма. Подсекаю его и с маху швыряю на асфальт. И тут же несколько раз угощаю пинками во все места: от промежности до физиономии. Со мной эта компания тоже не стала миндальничать. Пусть теперь сами прочувствуют все это как следует.

Редкие прохожие, невольно ставшие свидетелями нашего «разговора», поспешно пробегают мимо. Только один задерживается и, стоя поодаль, наблюдает всю сцену до конца.

– Здорово ты их, браток! Мне даже не по себе стало, – восхищенно говорит он. – И то, заслужили. В конец, волки, обнаглели. Давно такого не видал. Десант? Спецназ?

– Спецназ, – отвечаю я, почти не погрешив против истины. Чем корпус хроноагентов отличается от спецназа?

Мужик хлопает меня по плечу:

– Сразу видно! Знали бы они, на кого прыгают, подумали бы. Ну, а я – десантник бывший. Значит, мы с тобой из одного теста слеплены. Меня Толяном зовут. Пойдем, браток, отсюда поскорее. Не ровен час, менты подъедут. Не отмажешься. Тут, за углом забегаловка есть, спрыснем твою победу. Ты как?

Я согласно киваю. В самом деле, почему бы немного не успокоиться. Наташино напутствие не сработало, в историю я влип. Но завет Анатолия выполнил. Хвост держал пистолетом.

Забегаловок поблизости великое множество. Для желающих выпить на ходу созданы все условия практически в любом продовольственном магазине. Скоро, наверное, начнут открывать пивные точки в школах и детских садиках. Толян приводит меня в полуподвальное заведение. Там продают на разлив пиво и водку. Имеется набор нехитрых закусок в виде бутербродов с сыром, колбасой, селедкой и даже семгой. Я достаю деньги, но Толян останавливает меня.

– Нет, браток. Угощать буду я. За такое зрелище надо платить. Иди, присаживайся за столик.

Я присаживаюсь в углу и осматриваюсь. Посетителей в этот час немного. У входа сидят три молодых человека и недалеко от стойки мужчина лет пятидесяти потягивает пиво. Прислушиваюсь к разговору молодежи. Сплошной жаргон и мат. Но, если отсеять эту шелуху, можно понять, что они обсуждают новую компьютерную игру. Они описывают детали так, словно это именно они летали на звездных кораблях, сражались с агрессивными пришельцами, спасали красавиц и получали от них награды сексуального характера.

Ко мне подходит Толян. В руках у него два стакана с водкой и бутерброды с семгой. Левый стакан он подает мне, а с другим подсаживается к столику. Он все так же приветливо улыбается, но мне кажется, что он излишне долго стоял у стойки. Надо подстраховаться. Я хлопаю себя по карманам и бормочу:

– Дьявол! Сигареты кончились.

– Не беда. Сам я не курю, но это дело тоже организую; угощать так угощать. Ты какие куришь?

– «Дукат», – называю я марку, которую часто видел в киосках.

Толян направляется к стойке, а я быстро меняю стаканы. Береженого Время бережет. Толян приносит сигареты, я благодарю его и поднимаю стакан.

– Ну, за знакомство! Меня Андреем зовут.

– Лихой ты мужик, Андрей. Сейчас таких мало. Будем!

Мы выпиваем по паре глотков и закусываем бутербродом. Я закуриваю. Толян внимательно смотрит на меня.

– Что это ты меня так изучаешь?

– Да кажется мне, Андрей, что мы с тобой раньше встречались. Ты где служил?

– Толян, у женщин не спрашивают, сколько им лет, а у спецназа – где они служили.

– Ха! Верно! Уел ты меня, уел! Признаю. Давай еще крякнем: за десант и за спецназ.

Мы выпиваем еще. Теперь Толян уже не смотрит на меня изучающим взглядом. Его глаза становятся мутными и косят, ни на чем конкретно не сосредотачиваясь.

– Теперь давай за тебя, и до дна, – предлагаю я. – Хороший ты человек, Толян. Дай бог тебе здоровья!

– Ддавай! – бормочет Толян и опрокидывает в себя остатки водки.

Он бессильно роняет голову на стол. Потом вдруг возбуждается, начинает махать руками, чтото говорит. Но речь его бессвязна. Понять его невозможно, а голос звучит все громче. Молодежь у входа недоброжелательно косится на нас.

– Спокойно, пацаны! Мой друган малость перебрал. Сейчас я его на воздух выведу, и он никому мешать не будет.

Толян встает с трудом. С еще большим трудом, поддерживаемый мною, он движется к выходу, порываясь на каждом шагу улечься прямо на пол. Когда я вытаскиваю его на улицу, он уже никакой.

Я замечаю неподалеку скверик и тащу Толяна туда. Именно тащу, так как ноги у него уже отказали. Вот так должен был сейчас выглядеть я, если бы не принял меры предосторожности. Затащив Толяна в кусты, я укладываю его на травку и без всякого сожаления оставляю вытрезвляться. Если ему очистят карманы, что ж, не надо было рыть яму другому, тогда и сам бы в нее не попался. Я не сомневаюсь, что Толян из той же шайки золотых дел аферистов. Не мытьем, так катаньем, не катаньем, так угощением. Только не на того они сегодня нарвались, не повезло бедолагам.

В Схлопку их! Прихожу на автобусную остановку и начинаю изучать объявления. Поражает обилие объявлений, предлагающих приятно провести вечер или ночь. Стоит только позвонить по телефону. Наконец нахожу то, что мне надо. «Сдаем жилье с обстановкой, на любой срок». Покупаю телефонную карту и звоню по указанному номеру. Мне отвечает женский голос. Я излагаю свое пожелание, и меня приглашают в офис. Уточнив, как добраться, я сажусь в автобус и через полчаса прибываю в частную фирму, занимающуюся арендой недвижимости. У входа сидит охранник. Выслушав меня и уточнив, по какому номеру я звонил, он нажимает кнопку селектора и говорит:

– Светлана! К вам клиент!

В приемную выходит молодая женщина лет двадцати пяти. Такую «леди» легче представить на панели, а не в приличном офисе. Высокие блестящие сапожки цвета кофе с молоком, белые ажурные колготки, блестящая пластиковая юбочка бежевого цвета чутьчуть выше пределов приличия с широким белым поясом и белая полупрозрачная блузка с длинными широкими рукавами. Та еще штучка. Серые глазки изучающе глядят на меня. Светлана отработанным жестом перебрасывает изза спины на грудь водопад своих светлорыжих волос и почти томным голосом спрашивает:

– Это вы звонили по поводу аренды трехкомнатной квартиры с обстановкой?

– Да, я.

– Проходите.

Она идет в свой кабинет, постукивая каблучками и поигрывая попкой. Следую за ней. В кабинете Светлана указывает мне на кресло, а сама присаживается к компьютеру.

– Я сделала подборку после вашего звонка. Могу предложить четыре варианта. Посмотрите.

Она протягивает мне распечатку. Адреса и все прочее мне мало что говорят. Я выбираю квартиру, где есть телевизор и телефон.

– Так. Кочубея, шестнадцать, квартира шестьдесят два. Сейчас посмотрим.

Она выводит на монитор остальные данные квартиры и называет такую цену, что человека с менее крепкими, чем у меня, нервами кондратий бы хватил. Но я невозмутимо спрашиваю:

– Это в месяц или в неделю?

– Ну конечно, в месяц, – улыбается Светлана, она оценила мой юмор.

– Меня это устраивает.

– Хорошо. Сейчас я подготовлю договор. Ваш паспорт, пожалуйста.

– Видите ли, Светлана, я только что уволился из армии, и у меня нет никаких документов, кроме удостоверения. А егото я как раз сдал в райотдел, чтобы мне оформили паспорт. А жить гдето надо. Но вы не волнуйтесь. Паспорт будет готов недели через две, а я буду жить в этой квартире не менее шести месяцев.

– Но вы понимаете, что без документов я не могу оформить на вас договор?

– Понимаю. Но я также знаю, что из каждого положения можно найти выход, если его поискать. Мне кажется, что мы с вами можем договориться.

– Попробуем. – Светлана пожимает плечами и поводит грудями, просвечивающими через блузку (то еще богатство!). – Давайте проедем по адресу, посмотрим на месте. Если вас все устроит, то там мы и договоримся, и договор оформим, и рассчитаемся. У вас деньги при себе?

Я киваю. Светлана распечатывает болванку договора и нажимает кнопку селектора:

– Толя, мне на два часа нужна машина. – Она достает из стенного шкафа короткий плащ из тонкой розовой кожи и приглашает меня: – Поехали.

У крыльца нас ждет белая «десятка». Светлана усаживается на заднее сиденье, приглашает меня и говорит водителю:

– Витя, Кочубея, шестнадцать.

– Виктор, – прошу я, – будьте добры, притормозите у какогонибудь продовольственногомагазина. Мне надо коечто прикупить.

– Кстати, – говорит Светлана, – как вас зовут?

– Андрей, – отвечаю я, – Андрей Злобин.

Сам не пойму, почему я назвался фамилией своего друга. Наверное, потому, что под его фамилией я работал в России сорок первого года, а под своей в реальных Фазах не работал ни разу. Сказалась привычка.

В магазине я беру бутылку хорошего коньяка, лимон, шикарную коробку конфет, кусок ветчины и каравай хлеба. Все это тщательно упаковываю. Дом номер шестнадцать на улице Кочубея оказывается шестнадцатиэтажной башней. Наша квартира на двенадцатом этаже. Это не очень удобно, но на первое время сойдет.

Квартира довольно большая и действительно со всей обстановкой, вплоть до кухонной и столовой посуды. На кухне имеется вместительный холодильник и даже кухонный комбайн. В зале небольшой стол, сервант, диван, три кресла, журнальный столик и телевизор. В каждой спальне роскошная двуспальная кровать, размером с небольшой аэродром. Есть небольшие платяные шкафы, банкетки и тумбочки. Еще раз глянув на постельный аэродром, я улыбаюсь, вспоминая соответствующий анекдот. Светлана воспринимает мою улыбку посвоему.

– Наверное, пора приступить к переговорам, – предлагает она.

– Пора. Где мы будем решать наши вопросы, здесь или в зале?

– Лучше здесь.

– Тогда я сейчас коечто приготовлю. Не люблю, когда серьезные беседы ведутся без всякого сопровождения.

– Хорошо, я тоже коечто приготовлю.

Я иду на кухню, нахожу там поднос, режу лимон, ветчину и хлеб. Ставлю на поднос коньяк, открываю коробку с конфетами, достаю из серванта пару рюмок и направляюсь в спальню. Светлана сняла свой розовый плащик и бросила его в головах постели. Сама она сидит на ее краю, закинув ногу на ногу. При этом я имею возможность убедиться, что на ножках у Светланы не колготки, а чулки, и что трусики у нее красного цвета.

– Ого! – оценивает она содержимое подноса. – Я думаю, что разговор будет плодотворным.

– Я тоже на это надеюсь. Итак, на какой цене мы сойдемся? – спрашиваю я, разливая коньяк по рюмкам.

– Это будет зависеть от вас.

– И в какой мере это от меня зависит?

Светлана выпивает коньяк, закусывает лимончиком и конфеткой. Улыбаясь, она смотрит на меня и покачивает ножкой в блестящем сапожке. Я уже понял, что это – просто сексуально озабоченная самочка, воспитанная на эротикопорнографических изданиях и фильмах. И я прекрасно понимаю, чего она ждет от меня. Ничего не поделаешь, придется жить в этом «монастыре» в соответствии с его уставом.

Выпиваю свой коньяк, опускаюсь на колени и поглаживаю Светланины ножки. Сначала по светлокоричневым сапожкам, потом выше, по коленкам, обтянутым ажурными белыми чулочками.

– О! Я вижу, вы привыкли сразу браться за рога!

– Ошибаетесь, Света. Это быков берут за рога, а женщин берут совсем за другие места.

– Это за какие же?

– Сейчас покажу.

Я подхватываю Светлану под колени и запрокидываю ее на спину, одновременно задирая юбочку. Пояса я не вижу, чулки держатся на широкой кружевной эластичной ленте. Расстегиваю блузку, обнажая груди с темнорозовыми сосками. Светлана сама расстегивает мне джинсы и рубашку и достает изпод своего плащика упаковку презервативов. Все свое носит с собой! Предусмотрительная особа.

Войдя в нее до конца, я на несколько секунд замираю, закрываю глаза и высвобождаю сексуальную программу из биоцивилизации, записанную когдато в мое подсознание Леной. Если уж от меня требуется работа, то надо сделать ее на совесть, чтобы клиент остался доволен. Теперь я точно знаю, что и в какой момент жаждет получить Светлана.

Через несколько секунд она начинает корчиться и стонать. Стоны переходят в выкрики. Она высоко взмахивает ногами в блестящих сапожках, потом закидывает их как можно выше и обхватывает ими мои лопатки и плечи. Я ни на секунду не прекращаю своей интенсивной и разнообразной деятельности. Выкрики переходят в визги.

Светлана извивается, глаза у нее закатились, она хватает меня то за руки, то за лицо, то за плечи, то судорожно вцепляется в покрывало постели. А я не останавливаюсь. Только когда она кончает в пятый раз, я позволяю себе расслабиться и оставляю ее.

Светлана лежит, раскинувшись и уставившись неподвижным взором в потолок. Говорить она не может, только тяжело дышит. Я присаживаюсь на банкетку, наливаю в рюмки коньяк, закуриваю и наблюдаю за Светланой. Дыхание у нее становится ровнее, она постепенно возвращается. Наконец она приподнимается, садится и смотрит на меня ошалевшими глазами. Я показываю ей на коньяк, она кивает и тут же перепархивает с постели ко мне на колени.

– Класс! – говорит она, выпив коньяк залпом. – Это был высший класс! Я в жизни никогда так не трахалась. Думала, что уже умерла и попала в рай. Такое могло быть только в раю! – Интересные у нее представления о рае! – Где ты так научился?

– Ну, Светланка, какие глупые вопросы! Я всетаки лет на десять, а то и больше, старше тебя. Если жизнь не научила меня, как сделать состояние, то уж этому научить смогла.

– Вот потомуто я всегда и предпочитаю мужчин постарше, поопытней, а не сопляков, которые только и могут, что лихорадочно елозить тудасюда. Да и кончают через полминуты, а то и раньше.

Она расстегивает пояс, освобождается от юбочки, прижимается ко мне грудями и кладет мою руку себе на лоно. Влажное и горячее. Капризным голоском она шепчет:

– А я еще хочу.

– Будет тебе и еще, сколько захочешь. Только давай еще по рюмочке выпьем для поднятия тонуса.

Мы выпиваем. Я беру Светлану сзади за груди и, наклонив ее вперед, чтобы она руками оперлась о постель, вхожу сзади. Через полминуты она уже не стонет, а кричит, отзываясь на каждый мой толчок. Затем крики сливаются и переходят в тихое радостное верещание. Светлана вползает на кровать и лезет по ней на четвереньках. А я следую за ней на коленях и не отпускаю ее до тех пор, пока она не кончает три раза подряд. Светлана падает ничком, а я отправляюсь за очередной порцией коньяка.

Когда я возвращаюсь, неся на тарелочке две полные рюмки, Светлана лежит в прежней позе. Я ставлю тарелочку на постель, подтягиваю на место ажурные чулочки, которые сползли до самых сапожек, и хлопаю Светлану по попке. Она переворачивается на спину. Глаза у нее снова шальные.

– Что это было?

– Нормальный секс, Светочка.

– Нормальный! Ты меня опять чуть на тот свет не отправил.

– Извини. Больше так не буду.

– Ну уж, нет! Шуток не понимает. Именно так и надо!

Она хватает рюмку, выпивает коньяк и снова тянется ко мне. Но я возвращаюсь на банкетку и основательно подкрепляюсь коньяком и бутербродами с ветчиной. Светлана сидит на краю постели. Она тоже пьет коньяк, закусывает конфетками и проявляет все признаки нетерпения. Еще минут сорок я мочалю ее всеми мыслимыми способами. В конце концов силы окончательно оставляют ее. Кончаются и презервативы. Слава Времени! Кажется, квартирный вопрос благополучно близится к стадии завершения. Светлана лежит на спине, используя вместо подушки мое бедро, и смотрит в потолок.

– Ты здесь один жить будешь? – с надеждой спрашивает она.

– Нет, – с внутренним злорадством отвечаю я. – Зачем мне такая большая квартира одному? Кроме меня, здесь будет жить моя жена, ее сестра с мужем и наш товарищ.

– Три мужика, две бабы. Я бы вам не помешала. У нас получилась бы шикарная групповуха!

– Увы. Наши женщины чуждаются группового секса, не приучены.

– А жаль. Но, я думаю, мы еще сможем встретиться?

– В наше время даже горы сходятся. А уж два человека если захотят, обязательно найдут такую возможность.

– Вот и хорошо. Телефон мой ты знаешь. Ну, а теперь придется заняться, так сказать, официальной частью.

Светлана натягивает трусики, подтягивает чулки, надевает блузку и юбочку. Приняв «официальный» вид, она проходит в зал, присаживается к столу и открывает папку с документами.

– Напомни, как твоя фамилия?

– Злобин. Андрей Николаевич.

– Угу. Паспортные данные я сочиню сама. Все равно никто проверять не будет. А получишь паспорт, переоформим договор. Вот, кстати, и будет повод встретиться.

Время меня избави от второй такой встречи! Светлана быстро заполняет договор и пишет чтото на отдельном листке. Это счет. Читаю. Оплата квартиры за месяц вперед, оформление договора без документов… Ого! Почти половина стоимости. Дальше идет весьма интересная запись: услуги по оформлению договора. Так, теперь это называется услугами по оформлению. И стоят такие услуги весьма не слабо. Ну и шлюха! А ято, дурак, старался и выкладывался. Здесь в пору мне было с нее деньги требовать. Ну, что ж, ничего не поделаешь. Это называется рынок. Это называется бизнес. И каждый здесь делает свой бизнес как может.

С невозмутимым видом выкладываю требующуюся сумму. Светлана пересчитывает деньги, прячет их в сумочку и мило улыбается.

– Ну, счастливо оставаться. Вот ключи от квартиры. Наилучшие пожелания супруге, – она вздыхает. – Как я ей завидую! Жду через две недели с паспортом.

Постукивая каблучками и поигрывая попкой, она проходит в спальню, забирает свой плащик и покидает квартиру. Я выкуриваю сигарету и иду в спальню. Расправляю смятое покрывало, подбираю и выкидываю в мусоропровод использованные презервативы. Остатки пиршества уношу на кухню. Потом оцениваю состояние своего бюджета. Прямо скажем, негусто. «Оформление договора» влетело в круглую сумму. Но чтобы отпраздновать новоселье, хватит.

Иду в ближайший магазин, покупаю две бутылки коньяка, сыр, лимоны, красную рыбу и ветчину. Заложив все это в холодильник, отправляюсь к своим друзьям.

Двигаясь пешим порядком, по пути присматриваюсь к тем переменам, которые произошли, пока меня не было «дома». Конечно, я наблюдал свою Фазу и даже заглядывал в ее будущее. Но одно дело смотреть это на экране монитора. Как ни крути, невозможно отделаться от ощущения какойто нереальности, непричастности к происходящему. И совсем другое дело, когда видишь все своими глазами и даже можешь пощупать.

Особенно поражают перемены, произошедшие в людях. Нет и следа приветливости и доброжелательности, которыми отличались мои земляки лет пятнадцатьдвадцать назад. Улыбка – редкое явление. Лица большей частью хмурые, озабоченные и даже злобные. В разговоре, особенно у молодежи, преобладают жаргон, американизированные словечки и мат. Причем мат используется весьма широко, без различия пола и возраста. Мне кажется даже, что девицы матерятся изощреннее парней.

Еще один момент. Сексуальная революция дала свои плоды. Парочки лапают и лижут друг друга где попало. Даже на перекрестках и автобусных остановках. Ладно еще не совокупляются там же. Хотя до этого, судя по всему, не так уж и далеко. Секс перестал быть сугубо интимным делом. Им занимаются на ходу, даже походя, без какойлибо предварительной подготовки. Как, к примеру, мы со Светланой.

Тут же вижу яркое подтверждение своим мыслям. Начинает накрапывать дождь. Я прохожу мимо какогото учебного заведения. Кажется, техникума или колледжа, как их стали называть, непонятно почему.

Из дверей выходит молодая девушка и идет в том же направлении, что и я. Невольно замедляю шаг. Не девушка, а картинка. Тонкие черты лица, великолепная фигурка, длинные темные волосы, большие выразительные глаза. И одета великолепно. Так, что глаз не оторвать. Белый плащ, стянутый на талии поясом. Черные сетчатые колготки, высокие белые сапожки. Ансамбль дополняют белая сумочка на длинном ремешке и белые лайковые перчатки. Девушка раскрыла прозрачный зонтик с белой каймой и идет грациозной походкой, привлекая к себе взгляды прохожих.

Я иду за ней, благо нам по пути. Редко удается увидеть такую красоту. Но есть и такие созерцатели, которым просто видеть ее мало. Красавице преграждает дорогу мужчина «кавказского» типа, лет сорока. Он чтото говорит девушке, та резко отвечает, мужчина опять чтото говорит. Я подхожу ближе и слышу ее фразу:

– Нет! Что тебе от меня нужно?

Мужчина наклоняется к ее миниатюрному ушку. Девушка реагирует довольно живо:

– Нахал!

Он снова чтото шепчет. Девушка на секунду задумывается и согласно кивает. «Кавказец» подхватывает ее под руку, ведет к обочине, ловит такси и кудато увозит. Сделка состоялась.

Я вздыхаю и закуриваю. Ощущение такое, словно я, нагнувшись понюхать великолепную розу, увидел, что под кустом ктото присел по нужде и старательно забивает аромат чудесных цветов. А здесь все это, как видно, в порядке вещей.

Вскоре я выхожу на окраину, а оттуда – в поле. Точнее, это не поле, а пустырь. Утром я не обратил внимания, что пустырь основательно помечен собаками. Когда я шел в город, их уже выгуляли. А сейчас на пустыре весьма людно и собачно. Кого здесь только нет! От болонок до догов и ньюфаундлендов. Идти сквозь этот собачий строй всей командой рискованно. Это еще полбеды, что псы поднимут вселенский галдеж. Мы просто привлечем к себе излишнее внимание. Вышли из леса, со стороны войсковой части, пять человек с огромными баулами. Что за люди? Что несут? Куда и зачем?

Вконец облаянный, достигаю опушки и по тропинке иду до заброшенной насосной станции. Наташа и Анатолий сидят как на иголках. Лена и Вир, как всегда, невозмутимы. Замечаю, что они уже переоделись, разобрали оружие и упаковали его и все подвесное снаряжение в ранцы. Тюки получились объемистые и неподъемные. Одно дело тащить все это, когда оно распределено по всему телу, совсем другое – когда оно собрано в одну кучу.

Лена в своем голубом кожаном костюме. Она только поменяла ботинки на белые туфельки с серебристыми ремешками. Наташа надела белую блузку, юбочку и жилетку из бархатистой темноголубой ткани, натянула белые гольфы и обулась в красные туфельки. Толя одет, как и я. Один Вир в камуфляже. Ничего, сойдет.

– Я вижу, вы уже сориентировались по стилю одежды?

– Неужели тебя ждать будем! Здесь в сторону кладбища знаешь, сколько народу прошло. Как успехи?

– Улица Кочубея, дом шестнадцать, квартира шестьдесят два, – показываю я ключи. – Три комнаты, все удобства и полная обстановка. Снял на месяц.

– Отлично! Ты у нас молодец, и я сейчас тебя при всех поцелую. – Лена чмокает меня в губы и прищуривается. – И выпить гдето успел.

– Даже два раза, – честно сознаюсь я.

– Вы видите его? – возмущается Лена. – Вконец вас Магистр испортил. Стоит доверить ему деньги, обязательно напьется!

– Ну, сделку по квартире пришлось, естественно, обмыть. Тут ты не возражаешь?

– Здесь не возражаю. Святое дело.

– А перед этим я не тратился. Меня угощали.

– О! Стоит его выпустить в реальную Фазу, он тут же найдет другаалкоголика! И это – хроноагент экстракласса! Краса и гордость, элита НульФазы! Ты хоть подумал, какое мнение теперь составят о нас начинающие хроноагенты? Что подумают они о том, что у нас там творится, если даже лучшие из лучших…

– Стоп! – я затыкаю Лене рот поцелуем. – А еще все время на Магистра ворчала. Ты еще большая зануда, чем он. Не искал я здесь друзейалкоголиков. Это совершенно особый случай.

– В чем же его особенность?

– Потом расскажу. Давайте собираться, а то засветло не успеем.

Собираться в принципе и нечего. Все уже уложено. Мы покидаем временное пристанище. Не успеваем дойти до опушки, как становимся свидетелями жестокого зрелища.

Псы, выгуливаемые на пустыре, сначала облаяли, а потом и напали на мужчину пожилого возраста, одетого довольно бедно и потрепанно. Он, вместо того чтобы не обращать на них внимания, сначала отбивался, а потом побежал. Псам только того и нужно было. Свора более чем из десятка псов ринулась на него, подбадриваемая хозяевами. Мужчина споткнулся, и псы начали с рычанием рвать его одежду. Он только закрывал лицо руками. А хозяева стояли неподалеку и хохотали.

У Анатолия темнеют глаза, и он тянется к пистолету, который у него засунут за пояс. Я останавливаю его:

– С ума сошел! Эти барбосы стоят сумасшедших денег. Хочешь вместо работы по судам таскаться да огромные штрафы выплачивать? Все собачники покажут против тебя, учти. Да еще и за пистолет притянут.

– Но нельзя же пройти мимо!

– Конечно, нельзя, – соглашаюсь я и кричу хозяевам: – Кончайте забаву! Отзовите ваших псов!

– Пусть потренируются! – отвечает мне вальяжный мужчина в желтом спортивном костюме. – Эти бомжи уже всех достали. Меньше шляться здесь будут.

– То, что вы делаете – подсудно, – предупреждаю я. – Неважно, кто это, бомж или порядочный человек. Если он подаст на вас заявление, а свидетели у него есть, вы очень долго будете оплачивать его лечение. Я уже не говорю про штраф.

– Свидетели! Да вы сейчас порсанете отсюда, и вас никто не найдет. Щас, собачек перенацелим. Шляются тут!

– Не советую, милейший! Если мы отправим на тот свет штук пять ваших собачек, суд нас при этих обстоятельствах оправдает, а вы понесете убытки, и немалые. Лучше отзовите собак, или я сам заявлю в милицию о вашем бесчинстве.

Толстяк в желтом несколько секунд колеблется, раздираемый, с одной стороны, желанием покуражиться, а с другой – опасением потерять элитного пса и попасть под суд. Наконец здравый смысл берет верх. Он грязно ругается, косится на нас, но собаку отзывает. Его примеру следуют другие собаковладельцы. Их жертва остается лежать на земле. Лена подходит к нему.

– Здорово вас покусали! Вот что, пойдемте, напишете заявление. Этого оставлять никак нельзя. Мы будем свидетелями.

– Ну их к лешему, этих собачников! У них все схвачено. Только лишних головняков наживешь.

– Он прав, – тихо говорю я. – Головняки будут, и, в первую очередь, у нас. Какие мы свидетели без паспортов и с полными ранцами оружия и боеприпасов? А этого мордатого я просто на понт брал.

Лена промывает мужчине раны, останавливает кровь и смазывает их бальзамом из нашей аптечки.

– Спасибо вам, милая, – говорит мужчина. – Дай вам бог здоровья и детишек побольше и покрепче. И вам спасибо, заступились. Эти чертовы собачники тех, кто без собак, и за людей не считают. Какой я им бомж? Просто к старухе своей на могилку шел, а тут они. Для них любая шавка дороже любого человека.

Он уходит в лес, а я вздыхаю с огорчением. Вот и прошли, не привлекая внимания. Избегая идти через собачий пустырь, мы двигаемся налево, к дороге, по которой ездят автобусы и троллейбусы. Через сорок минут мы оказываемся на улице Кочубея. Уже смеркается, когда мы подходим к дому номер шестнадцать и поднимаемся на двенадцатый этаж.

Лена сразу распределяет жилье. Виру достается диван в зале, а нам с Леной и Наташе с Анатолием – по комнате. Какимто чутьем для нас Лена выбирает не ту спальню, где я вел деловые переговоры со Светланой, а другую.

Пока мои товарищи устраиваются, я накрываю на стол. После короткого туалета – причем Виру пришлось пройти курс обращения с умывальником и унитазом, – мы усаживаемся за стол и празднуем новоселье. Лена включает телевизор и, попереключав каналы, замечает:

– Всетаки хорошо, что мы находимся в цивилизованной Фазе, а не на родине у Вира. Здесь многое можно понять с помощью этого сундука и газет. Но для того, чтобы наработать наибольшее количество информации, нам нужно по меньшей мере еще два телевизора. Принимать будем одновременно не менее трех программ. И еще, – вздыхает Лена, – было бы неплохо обзавестись компьютером. Конечно, таких, как у нас в НульФазе или у Старого Волка, мы здесь не найдем, но можно удовлетвориться и тем, что здесь есть. Даже из этого примитива можно будет скомплектовать приличную технику.

– Подруга, – останавливаю я разошедшуюся Ленку, – ты хоть представляешь, во что нам обойдется все это хозяйство? Я имею в виду два телевизора и компьютер. Ведь я знаю твои аппетиты. То, что здесь сейчас используется в массовом потреблении, тебя не устроит. Тебе подавай последние новинки. А это все будет стоить…

– Вот скупердяй! На все это с избытком хватит вот этой цепочки. У нас этого металла предостаточно. Да и алмазы есть. Завтра же продадим цепочку и приобретем все, что требуется.

– К сожалению, подруга моя, здесь это не так просто, как тебе кажется.

– А в чем сложности?

Мне приходится рассказать и о перекупщике, и о проблеме с паспортом, и о бандитах, и о Толяне, который пытался вырубить меня какойто дрянью.

– Да, в хорошее общество мы попали, – говорит Лена, выслушав мой рассказ. – И как ты только жил здесь среди этих приветливых ребят?

– Леночка, по сравнению с тем временем, когда я здесь жил (да и здесь ли?), произошли большие перемены. И произошли они за весьма короткий срок. Вот нам и надо докопаться: что это за перемены? Почему они произошли так быстро? Кто их инициировал? И с какой целью?

– Но, помоему, мы еще в НульФазе разобрались с этим. Здесь работает ЧВП.

– ЧВП здесь, конечно, здорово наследил. Но чтото мне говорит, что на определенном этапе ктото перехватил инициативу. И сейчас здесь все развивается в другом направлении.

– Ладно, не будем гадать. Начнем работать, разберемся.

А для этого нужно техническое оснащение. Следовательно, нужны деньги. А добыть их можно только одним способом.

– Почему только одним? – возражаю я. – Можно, к примеру, банк ограбить. У тебя, кажется, уже есть опыт.

– Я грабила ювелирный магазин. А банк грабил как раз ты. Нет, дорогой, в криминал мы путаться не будем. Надо продавать золото. Вот этим я завтра и займусь.

– Почему именно ты? – спрашивает Анатолий. – Судя по рассказу Андрея, это дело опасное.

– Я несколько раз работала в Фазах биологической цивилизации и коечему там научилась. Просто я внушу приемщику, что он держит в руках мой паспорт и списывает с него данные. Что же касается рэкетиров, то, поверь, с ними я справлюсь не менее успешно, чем Андрей. Если сомневаешься, то можешь для страховки прикрывать меня.

– Не сомневаюсь, – смеется Анатолий. – Я хорошо помню, как ты меня тогда отделала на берегу. Не хотелось бы мне оказаться на месте тех, кто вздумает на тебя прыгнуть.

– Лучше, конечно, обойтись без этого, – говорю я. – Тем не менее подстраховать тебя завтра нужно будет в обязательном порядке. А сейчас давайте по очереди примем ванну и пойдем баиньки. Надо хорошо отдохнуть, раз такая возможность представилась.

– Ох! – вздыхает Лена. – Давно я не спала почеловечески, на простынях, на подушечке. Когда нам еще такое счастье выпадет?

– И пайки сэкономим, – подхватывает Наташа. – Здесь мы вполне можем есть нормальную пищу, – она кивает на стол.

Первым мы загоняем в ванну Вира. Он быстро осваивает несложную технику и скоро выходит к нам чистый и посвежевший.

– Надо будет ему цивильную одежду завтра подобрать, – замечаю я. – Толя, займешься этим, когда у нас деньги появятся.

Помывшись, мы разбредаемся по своим комнатам. Лена, изголодавшись после длительного поста, отводит душу. Но я, после тяжелого дня и «оформления договора» со Светланой, откровенно клюю носом.

– Пить меньше надо! – возмущается моя подруга.


ГЛАВА 15


Траву кушаем, век – на щавеле,
Скисли душами, опрыщавели.
Да еще вином много тешились,
Разоряли дом, дрались, вешались.
В.С.Высоцкий

Сразу после завтрака Лена облачается в свой костюм из голубой кожи, в белые туфельки с серебряными ремешками и начинает планировать день:

– Начнем с главного. А главное, на сегодняшний момент, – деньги. Цепь, как вчера договорились, пойду продавать я. Естественно, туда, где вчера наследил Андрей, соваться не стоит. Но не исключено, что и возле других скупок пасутся такие же бригады. Поэтому не мешает подстраховаться. Пойдем втроем: я, Андрей и Толя.

– А я? – недовольным тоном спрашивает Наташа.

– А ты с Виром займешься благоустройством нашего Временного пристанища и продовольственным вопросом. Кстати, друг мой, – спрашивает у меня Лена, – сколько у тебя осталось после вчерашнего кутежа и обмывки арендного договора?

– Негусто, – признаюсь я, выворачивая карманы и выкладывая на стол наличность. – Эта хижина обошлась нам недешево, но она того стоит. А денег действительно маловато. Тем более что я не знаю еще местных цен.

– Зато я уже знаю. Денег и в самом деле маловато.

– Тогда, Наташа, ты прикинь, что нам нужно. Я имею в виду не только продукты, но и всякую бытовую мелочь, вплоть до туалетной бумаги. Пройдись с Виром по магазинам и составь смету. Заодно пусть он попрактикуется в русском языке. А нам эти деньги потребуются на такси. Хватит? – спрашивает она у меня.

– Смотря куда ехать. Но, если мы не поедем в другой город, должно хватить.

– Итак, мы готовы, – говорит Лена. – Но только чегото мне не хватает. Не пойму, чего.

– Перчаток тебе не хватает, – ехидно говорю я. – Белых, лайковых и длинных, минимум до половины локтя. Успокойся. Здесь отсутствие у женщины перчаток не является нарушением общепринятых норм. Скорее их наличие по такой погоде является неким шиком.

– Я это уже заметила и беспокоюсь не об этом. Сумочки мне не хватает. Цепьто я могу унести и в кармане, а вот сумма, которую я за нее намерена получить, в карман не войдет. Не нести же ее в руках.

– Опять расходы непредвиденные, – вздыхаю я, – придется разоряться.

Мое невинное предложение приобрести обычный пластиковый пакет или, по крайней мере, спортивную сумку Лена с негодованием отвергает: «Может быть, еще вещмешок предложишь?» Нам приходится отправиться в галантерейный магазинчик, где Лена долго изучает ассортимент женских сумочек и прохаживается с ними перед зеркалом. Не знаю, как на это реагировали продавцы, но я уже начинаю терять терпение, когда она наконец останавливает выбор на сумочке серебристого цвета из тисненой кожи на длинном ремешке. Когда я узнаю, сколько мне предстоит выложить за эту покупку, глаза мои лезут на лоб, и мне хочется выразиться по меньшей мере трехэтажно.

– Брось скупердяйничать! – реагирует Лена на изменившееся выражение моего лица. – Эта сумочка лучше всего подходит к моему костюму и как раз в моем стиле. Мы же не в Монастыре, где я могла бы сотворить на синтезаторе любую нужную мне вещь.

– В томто и дело! Ты, подруга, не упустила случайно из виду, что здесь за все надо платить? А нам еще такси брать надо.

– Фи, Андрей! Какой же ты жмот и зануда! Неужели ты в Миру был таким? Если бы я это знала, ни за что не стала бы связывать с тобой свою судьбу. И этот человек в свое время перевел все свое денежное содержание малознакомой беженке![42]

– Успокойся. В один конец нам на такси хватит. А на обратную дорогу деньги у нас будут.

С моей подругой трудно спорить, особенно когда она прибегает к своей убийственной логике и приводит примеры из прошлых операций. Выразив свой безмолвный протест тягостным вздохом, я «чехлюсь».

Завершив экипировку, мы ловим такси и просим отвезет нас к ювелирной скупке, гденибудь в соседнем районе. Когда мы прибываем на место, Лена оставляет нас в машине: «Ждите», и походкой королевы, встречающей иноземных посланников, направляется в ювелирный магазин. Две личности, дежурящие у входа, безропотно уступают ей дорогу, повинуясь величественному движению бровей.

Пока Лена обрабатывает скупщика, я внимательно, по секторам, изучаю окрестности на предмет присутствия подозрительных личностей. В поле зрения попадает нечто знакомое, уже виденное. Присмотревшись, я узнаю вчерашнего знакомца, Толяна. Он сидит на скамеечке, в тени кустиков, напротив входа в ювелирный магазин и потягивает из алюминиевой баночки какоето безалкогольное пойло: не то пепси, не то фанту.

Не успеваю я принять решение, как из дверей магазина появляется Лена. Она идет все той же величественной походкой, беззаботно помахивая сумочкой, которая содержит сумму, вполне достаточную, чтобы изза нее пошли на преступление. Одарив своей улыбкой золотых дел мафиози, она, звонко постукивая шпильками туфелек, проходит к такси и усаживается рядом со мной на заднее сиденье. Успеваю заметить, что один из мафиози сделал какойто знак Толяну.

– Все в порядке, – говорит Лена, – поехали.

Я начинаю следить за Толяном. Пока наша машина трогается, он спокойно сидит на своем месте и прикладывается к баночке. Проследив глазами за нашей «Волгой», он отбрасывает банку и бежит к стоящей неподалеку серой «восьмерке». Та сразу трогается с места и устремляется за нами.

– Что это ты крутишь головой, как летчик во время боя? – интересуется Лена.

– Помнишь, я рассказывал вам о вчерашнем Толяне, якобы десантнике? – говорю я ей почешски. – Так вот, он сейчас едет за нами на той серенькой «восьмерке».

– Интересно, – Лена тоже переходит на чешский. – Значит, эта бригада работает во всех районах. Я думаю, нам нет резона показывать им, где мы живем. Забери деньги, мне оставь самую малость и высадите меня там, где я укажу. А сами езжайте домой кружным путем. Проверьте только, нет ли хвоста.

– Что ты задумала?

– Ты вчера угостил его, его же зельем. А я сегодня затуманю ему мозги и заморочу голову. Ручаюсь, он будет чувствовать себя нисколько не лучше, чем вчера.

– Будь осторожна. Это опасные люди. И он наверняка не один.

– Не переживай. Ты меня знаешь.

Через три квартала Лена останавливает машину, отдает мне сверток с деньгами и выходит. Я, хоть и уверен в своей подруге, решаю подстраховаться. Мы оставляем такси, проехав еще два квартала, и пешком возвращаемся назад. Дойдя до летнего кафе, в которое зашла Лена, мы занимаем позицию в скверике, откуда прекрасно видно и Лену, сидящую за столиком, и все кафе, и прилегающее к нему пространство.

Моя подруга выглядит на все сто пятьдесят. Если бы я ее не знал, подумал бы: «Та еще штучка!» Небрежно откинувшись на спинку пластмассового кресла, Лена закинула ногу на ногу. Она покручивает ножкой в белой туфельке и белом чулке, виднеющемся изпод приподнявшейся голубой кожаной штанины. В правой руке она держит бокал с какимто золотистым напитком, покручивая его и любуясь, как со дна поднимаются пузырьки. Пальцами левой она небрежно расправляет длинные волосы и размещает их так, чтобы они падали на грудь. Вид у нее несколько томный. Серебристая сумочка небрежно брошена на столик. Видно, что женщина устроилась основательно и решила провести здесь не дветри минуты. Судя по взглядам, которые она время от времени бросает в какомто неопределенном направлении, женщина когото ожидает. Но она пришла намного раньше назначенного срока и не ждет, что этот ктото придет в ближайшее время.

– А вот и мой тезка, – говорит Анатолий.

Из стоящей в ста метрах «восьмерки» выходит Толян и неспешно направляется к кафе. Я внимательно осматриваюсь. Вроде бы никого больше из моих вчерашних знакомых не видно. Впрочем, в отличие от Толяна, они сегодня вряд ли смогли выйти на работу. Зализывают раны. Но вполне могут быть и другие, кого я еще не знаю.

Толян присаживается неподалеку от Лены, и какоето время поглядывает на нее. А моя подруга, заметив внимательные взгляды, разглядывает его через бокал с золотистым напитком и мило улыбается. Время побери! Ленка играет опасную игру. Толян подходит к ней и чтото говорит. Лена, подумав несколько секунд, кивает. Толян идет к стойке бара и чтото заказывает. Через несколько минут он подходит к Лениному столику с двумя бокалами вина и двумя вазочками с мороженым. Я ни на минуту не сомневаюсь, что и вино, и мороженое, которое он предлагает Лене, уже приправлено тем самым зельем, каким он пытался вчера глушануть меня. Как поведет себя Ленка?

А она как будто ни о чем и не догадывается. Мило улыбается, чтото говорит, берет в руки предложенный бокал и так же начинает любоваться игрой воздушных пузырьков, поблескивающих под лучами солнца. Она подносит бокал к губам, потом снова чтото говорит и показывает на него Толяну. Тот чтото отвечает, отпивает из своего бокала и опять чтото говорит Лене. Лена снова подносит бокал к губам. Мне кажется, что она уже сделала глоток или даже два. Но Лена чтото продолжает говорить. Толян слушает, кивает, отхлебывает из своего бокала и еще раз кивает. А Лена говорит и говорит. Интересно, что она задумала и чем все это кончится. Не такая Ленка муха, чтобы так просто залететь в паутину. Скорее наоборот. В роли мухи сейчас выступает как раз Толян.

Но неожиданно в игру паука, точнее, паучихи, с мухой вмешивается третье лицо. Даже не одно, а сразу два. Двое весьма накачанных, остриженных наголо молодых людей, одетых в одинаковые серые костюмы, подходят к столику и чтото говорят Толяну. Он меняется в лице и медленно встает. Он явно недоволен. Но так же отчетливо видно, что он весьма не уверен в себе. Он чтото говорит качкам, пытается их в чемто убедить. Но один из крутых делает резкий жест рукой, и Толян, несколько раз кивнув, покидает кафе, даже не попрощавшись с Леной. А та с интересом наблюдает эту сцену, ожидая дальнейшего развития событий.

Один из крутых остается возле столика, вроде как часовой, а другой выходит из кафе и направляется к стоящему неподалеку «Мерседесу». Я заметил, как эта машина подъехала несколько минут назад. Качок открывает дверцу, и из «Мерседеса» выходит высокий, худощавый, начинающий седеть мужчина. Пока он идет к кафе, я разглядываю это новое действующее лицо внимательней. Нет, он не худощавый. Скорее поджарый. Шагает он уверенно. Так простые смертные не ходят. Так вышагивают те, кто ощущают себя хозяевами жизни. Те, кто справедливо считает, что им все позволено и что они ни в чем не встретят отказа. Интересно, что ему нужно от Лены? Впрочем, это очевидно. Анатолий приподнимается, но я похлопываю его по колену и усаживаю назад. Наш черед вмешаться в происходящее еще не пришел.

«Седой», как я мысленно окрестил новое действующее лицо, подходит к Лене, почтительно кланяется и чтото говорит ей. Та улыбается, кивает и отвечает. Седой еще раз почтительно кланяется, нагибается, берет Лену за руку и касается губами ее пальчиков. После этого он присаживается за столик и, после короткого разговора, подзывает одного из своих качков. Он отдает ему какието распоряжения. Качок срывается с места и летит к стойке бара. Через несколько минут он, как заправский официант, приносит поднос с напитками и закусками. Забавно наблюдать, как этот крутой хлопец быстро, почтительно и с глубоким знанием дела сервирует стол. Мне издалека плохо видно содержимое подноса. Но, судя по всему, там далеко не мороженое.

Седой и Лена выпивают, закусывают и оживленно беседуют. Лена часто смеется, но Седой только сдержанно улыбается. Сидят они довольно долго, а крутые качки за соседним столиком потягивают какойто лимонад и следят, чтобы патрону с его собеседницей никто не мешал. Наконец Седой встает и еще раз почтительно целует Лене руку. Уже руку, а не только пальчики. Откланявшись, он направляется к своему «Мерседесу». Его шестерки вскакивают и следуют за ним. Один из них обгоняет патрона и раскрывает перед ним дверцу автомобиля. Все занимают свои места, и «Мерседес», резко взяв с места, уезжает.

Лена какоето время задумчиво сидит за столиком, вертя в руках небольшой кусочек плотной бумаги. Допив вино, она встает и покидает кафе. Анатолий хочет выйти ей навстречу, но я опять останавливаю его. Толян не похож на людей, которые так просто отказываются от добычи. Наверняка, он сидит гдето поблизости в засаде и ждет, когда Лена останется одна. Разумеется, он теперь не будет выходить с Леной на прямой контакт. Он просто выследит, где она живет.

Так и есть. Лена ловит такси, и пока она договаривается с водителем, изза угла осторожно выходит Толян. Он напряженно прислушивается к разговору, но ближе подойти не рискует. Лена садится в такси, а Толян, ничего не разобрав из разговора, направляется к ожидающей его «восьмерке». И тут ему навстречу выходим мы с Анатолием. Он бледнеет и пытается улизнуть, но не тутто было. От хроноагентов еще никто из простых смертных не уходил. Я перехватываю его за руку.

– Здорово, Толян! Ты что, так вчера нагрузился, что уже друзей узнавать перестал? Да, нарезался ты вчера основательно. Я тебя дальше скверика ближайшего из той забегаловки дотащить не смог. Сидел рядом с тобой, сидел, потом за пивом пошел. Возвращаюсь, а тебя нет. Я уж думал, менты тебя подмели. Ты как, сам до дому добрался, или кто из знакомых помог? Да куда ты рвешься? Пойдем по пивку. Я угощаю. Ты же знаешь, я при деньгах. Вчера ты меня угощал, сегодня – я тебя. Пойдем.

Мы с Анатолием утаскиваем Толяна в то же самое кафе, где он пытался глушануть Лену. Там мы быстро накачиваем его до полной прострации. Он пьет безропотно, видимо, испытывая передо мной животный ужас. И немудрено. Оставив Толяна уткнувшимся мордой в стол, мы направляемся домой.

Лена встречает нас разъяренная как пантера:

– Где это вас Схлопка носила? Я вам такую сумму доверила, а вы гдето шляетесь!

Я рассказываю Лене, как мы наблюдали за ней и Толяном и за дальнейшими событиями, как мы отсекли от нее слежку, как накачали Толяна. Лена смягчается.

– Время побери! – ворчит она. – Это на меня не похоже. Так задумалась, что обо всем забыла. Хорошо, что вы меня подстраховали. Беру свои слова обратно.

– Ну, ладно. Отсекли мы этого Толяна, и Время с ним. Расскажика нам лучше, о чем ты так долго и мило беседовала с седовласым джентльменом, которого сопровождали два мальчика, крутые, как яйца двухчасовой варки? Толян аж в лице переменился, когда они к нему подошли.

– Зовут этого седовласого джентльмена Геннадий Харитонович, фамилия – Герасимов. Его можно было бы расценить как обыкновенного кобеля и послать куда подальше, хоть в Схлопку. Если бы не одно обстоятельство. Вот, смотри, – Лена протягивает мне визитную карточку.

«Председатель областного общества крупных предпринимателей, – читаю я, – член законодательного собрания области. Кандидат в депутаты Государственной Думы. Председатель Акционерного Общества „Регионалнефтепродукт“».

– Ого! Вот это гусь!

– Еще бы не гусь! – соглашается Лена. – Я поразмыслила и увидела в этом перст судьбы. Этот Герасимов может стать для нас незаменимым источником весьма ценной информации. Из разговора с ним и по его поведению я поняла, что он к тому же еще и крупный мафиози.

– Вроде тех, кто ошивается у ювелирных магазинов? – спрашивает Анатолий.

– Да те по сравнению с ним шавки! Я, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что эти Толяны и прочие делятся с Герасимовым своими трудовыми доходами. Ну, не с ним лично, а через его боевиковохранников. Вы их видели. Этот Герасимов настоятельно просил меня о новой встрече. Я подумалаподумала, и, наверное, соглашусь.

– Ой, Ленка! – предостерегаю я. – Ты же умная женщина и знаешь, чем кончаются такого рода встречи. Такие личности, как этот Герасимов, только вначале просят. А дальше уже требуют. И требования их приходится волейневолей выполнять. А что он будет от тебя требовать, ты знаешь.

– О! Андрюша уже ревнует! Не беспокойся, милый. Свою цену я хорошо знаю, но ему ее никогда не назову, а то его кондрашка хватит. Пусть сам вычисляет и догадывается. А уж ято сумею покружить ему голову и выжать его как губку. Вот увидишь, у него мы сможем узнать о местной жизни такое, что никогда и нигде больше не узнаем.

– Я в этом не сомневаюсь. Но, повторяю, будь осторожна.

– Когдато я училась ходить босиком по раскаленным углям. У меня хорошо получалось. Не думаю, что работа с Геннадием Харитоновичем будет сложнее и опаснее.

Вот и все. Ленка приняла решение, и спорить с ней, переубеждать ее бесполезно. Только зря израсходуешь время и красноречие.

Поскольку дискуссия окончена, Наташа с Виром ведут нас в магазин, где они присмотрели нужную телеаппаратуру. Точнее, Наташа присмотрела, Вир в этом деле, естественно, ни в зуб ногой. Лена с Анатолием скупают в округе все газеты за последние дни. Заодно Лена присматривает компьютерную фирму, через которую она вознамерилась закупить нужную нам технику.

– Понимаешь, – объясняет она, – я нигде не видела рекламы этой фирмы. Значит, одно из двух: либо они не имеют достаточных средств на широкую рекламу, либо они в ней не нуждаются. И то, и другое нас устраивает. В первом случае они будут землю рыть, чтобы раздобыть нужную нам технику, а она довольно дорогая. Во втором случае им будет безразлично, для чего она нам понадобилась. У них и не такое заказывают. А заказ будет особенный и, боюсь, не так просто выполнимый. Я тут с Толей коечто прикинула, посмотри.

Изучив список, я только головой качаю. У меня нет никакой уверенности, что здесь и сейчас можно найти такие мощные процессоры, память с такой скоростью считывания и жесткие диски такой емкости. Да и программное обеспечение под такую технику вряд ли еще разработано. Л уж про квантовые построители многослойного изображения здесь наверняка и не слышали. Лена выслушивает мои сомнения и соглашается.

– Очень может быть. Коечто придется заменить и заказать то, что здесь есть. Но заказать лучшее. Чтото придется делать самим. Те же самые построители. Но я не сомневаюсь, что компоненты для них, если все хорошо разъяснить, нам достанут.

Предприятие, обнаруженное Леной, расположено в здании бывшего детского садика, неподалеку от оживленной улицы. Я уже успел заметить, что многочисленные детские сады используются по прямому назначению не более одного из пяти. С чем это связано? С падением рождаемости или с какимито другими причинами, и что их породило? Это нам предстоит выяснить.

На террасе детского сада – вывеска, выполненная на яркоголубом фоне: «Магазинсалон „КомТех“; Компьютеры – в каждый дом!» Мы поднимаемся по довольно крутым ступеням, проходим по террасе и оказываемся в торговом зале. На стеллажевитрине сиротливо стоят два корпуса и монитор. Остальные ячейки пустые. В застекленном шкафу выставлены красочные, яркие коробки изпод материнских плат, процессоров, мыши и несколько ковриков.

Менеджер, молодой длинноволосый человек встречает нас обаятельной улыбкой и спрашивает:

– Что вас интересует?

– Мы хотим заказать у вас компьютер.

Лена улыбается не менее обаятельно, присаживается к столу, закидывает ногу на ногу и покачивает ножкой. Менеджер снова улыбается и спрашивает:

– Для домашней работы или для офиса?

– Для домашней работы. Но заказ будет особенный, – Лена снова улыбается.

– Мы в состоянии выполнить любой заказ, – улыбается менеджер.

Наивный! Он вознамерился превзойти Ленку в этом плане.

– Отлично, если так! Значит, мы не ошиблись, что пришли к вам.

Несколько секунд продолжается обмен улыбками, которые становятся все обаятельней. Наконец Лена, одержав в этом соревновании небольшую победу, достает из серебристой сумочки листок бумаги и протягивает его вконец покоренному менеджеру.

– Мыхотели бы заказать у вас компьютер примерно такого состава. Это будет первая часть нашего заказа.

Улыбка исчезает с лица менеджера, едва он пробегает состав техники, которую мы намерены приобрести. Брови его удивленно приподнимаются. Примерно с минуту он изучает список, поворачивается к монитору и начинает лопатить прайсы поставщиков. Через некоторое время он снова обращается к нам. Его улыбка, помимо обаятельности, приобретает оттенок смущения.

– Видите ли, часть устройств я пока вообще не могу найти, а то, что нашел, будет стоить… – Он мнется.

– Стоимость пусть вас не смущает. Мы готовы заплатить любую сумму. Поиски поставщиков того, что вы пока не нашли, будут оплачены отдельно. Тем более что мы не перешли еще ко второй части нашего заказа. Но давайте сначала покончим с первой частью. Вы беретесь за этот заказ?

Стоящий с безразличным видом у радиатора отопления начинающий седеть мужчина подходит ближе и тоже изучает список. Он переглядывается с менеджером.

– Извините, мы посовещаемся пару минут.

Они выходят на террасу, закуривают и о чемто совещаются. Мы терпеливо ждем. Возвратившись, мужчина обращается к нам:

– Как я понял, стоимость вас не смущает? Лена с улыбкой кивает в ответ.

– В таком случае мы беремся за ваш заказ. Предлагаем следующий вариант. Вы, в качестве задатка, оплачиваете то, что мы уже сейчас в состоянии вам поставить. Остальная сумма будет выплачиваться по мере исполнения заказа. Устраивает?

– Не совсем, – отвечаю я. – Нам хотелось бы знать конкретные сроки, в которые вы сможете разыскать для нас и поставить нужные комплектующие. Заодно узнать, в какую примерно сумму это обойдется?

– Для того чтобы прикинуть хотя бы приблизительную цену, нам потребуется не меньше…

– Стоп! – прерываю я администратора. – Мы заплатим любую цену, какую вы назначите, если скомплектуете нам компьютер за неделю. Самое большее за десять дней. Беретесь?

Администратор и менеджер в нерешительности смотрят друг на друга. Пауза затягивается, и Лена прибегает к крайнему средству:

– Жаль. А мы получили такие отзывы, будто для вас нет невозможного…

Она привстает и тянется к листу с комплектацией. Но менеджер опережает ее. Он подхватывает листок и снова садится к своему компьютеру. По выражению его лица ясно видно, что ему страсть как хочется спросить: а на хрена нам нужна такая машина? Но он спрашивает другое:

– А если мы не найдем того, что вам нужно, возможны замены?

– Разумеется, – соглашается Лена, – но при условии, что они не будут уступать по характеристикам. Я полагаю, вы сумеете скомплектовать технику с нужными нам параметрами даже из того, что сумеете найти.

Чарующая улыбка подводит итог переговорам. Менеджер, еще раз переглянувшись с администратором, соглашается:

– Хорошо. Мы принимаем ваши условия. Технику вы получите самое позднее через десять дней.

– Будем считать, что по этому вопросу мы договорились, – говорю я. – Подсчитайте, пожалуйста, сумму аванса. А мы тем временем перейдем ко второй части заказа. Анатолий, будь добр, покажи спецификацию.

После знакомства со спецификацией и объяснений Анатолия администратор с менеджером окончательно шалеют и уже совершенно не могут понять, кто мы такие и зачем нам нужна такая заумная техника. Совещаться они уже не уходят, а разговаривают при нас:

– Мне кажется, Сергей, – говорит в итоге администратор, – мы сможем выполнить этот заказ. В крайнем случае, я сам смотаюсь в столицу и использую старые связи. Обидно будет, если такой редкостный и выгодный заказ пройдет мимо нас. Вы ведь все равно не успокоитесь и будете искать в других местах, если мы не возьмемся?

– Несомненно, – подтверждаю я. – Техника эта нам крайне необходима. И чем скорее, тем лучше. А за ценой мы не постоим.

– Будем считать, что сделка состоялась. Пока Сергей обсчитывает заказ, я предлагаю спрыснуть слегка договор. Нетнет, именно слегка и именно нашим традиционным способом. Дмитрий! – зовет администратор.

Из дверей с кодовым замком и надписью «Техническое помещение» выходит худощавый, коротко остриженный молодой человек. Вид у него довольно унылый и даже сонный. Администратор достает деньги.

– Сгоняйка, Дима, за пивком на соответствующее количество персон. И про себя не забудь. Сегодня мы проставляемся. Уж больно соблазнительный заказ нам эти товарищи предложили.

Тоскливое лицо Дмитрия оживляется, в глазах загорается огонек. Сразу видно, что такое поручение ему более всего по душе. Через несколько минут он появляется, отягощенный двумя пакетами. На стол выставляются бутылки пива, которые Дмитрий тут же мастерски откупоривает обычной отверткой. При этом раздается довольно громкий звук, а пробки с удивительной меткостью летят в корзину для бумаг. Лена с восхищением смотрит на работу Дмитрия. Она при всех своих талантах так не сумеет, это явно достигнуто длительной тренировкой. Администратор, заметив ее взгляд, поясняет:

– Это – наш фирменный способ открывания пива, а Дима – его главный исполнитель.

– Талант! – качает головой Лена.

Дмитрий, польщенный похвалой такой великолепной женщины, несколько смущается и, забрав свою бутылку, уходит в техническое помещение. Дверь он оставляет открытой. Я замечаю, что он усаживается там таким образом, чтобы во всех подробностях видеть восхитительную фигуру моей подруги. Мне остается только пожалеть его, что он наблюдает ее, скрытую, хоть и соблазнительно обтянутую голубой кожей костюма. Впрочем, Ленка способна свести с ума в любом виде, даже будучи в тулупе.

Мы отдаем должное пиву, которое, как я уже успел оценить, здесь весьма высокого качества. При этом мы беседуем на темы компьютерного бизнеса. Дмитрий внимательно следит за нами, и как только ктото из нас допивает бутылку, он тут же своим коронным способом открывает очередную и подает почти галантно. При этом он всегда получает в награду Ленину улыбку. Жаль, что бутылок он принес только по три на человека. Он с удовольствием ловил бы эту улыбку до бесконечности.

А мы из разговора уясняем довольно интересную деталь. Компьютерных фирм в этом относительно небольшом городе более восьмидесяти. Конкуренция довольно жесткая. Но интересно нам не это. Все заказы идут от частных лиц. Компьютеры приобретаются для домашнего пользования: для учебы, игр, просмотра фильмов и прослушивания музыки. Если заказы поступают от организаций, то это, как правило, либо для бухгалтерии, либо для компьютерных салонов – игровых или Интернетклубов. Очень редко поступают заказы на компьютеры для обработки изображений. А уж для научнотехнических целей – никогда. Вообще с таким заказом, как у нас, они столкнулись впервые. Поэтому интерес, который они к нему проявили, вполне понятен.

Допивая вторую бутылку пива, Лена интересуется:

– Сергей, вы уже посчитали сумму аванса?

– Кроме второй части заказа. Чтобы обсчитать ее, нам потребуется уточнить цены. На это надо не менее двух дней. А по первой части – пожалуйста.

Он протягивает распечатку. Лена быстро пробегает ее взглядом и достает из сумочки деньги. Сергей пересчитывает сумму и выписывает приходный ордер. Лена прячет его в сумочку.

– Значит, через два дня вы скажете, какой аванс мы должны заплатить по второй части заказа. Спасибо за пиво. До встречи.

Едва мы покидаем «КомТех», как Лена тут же ставит нам новую задачу:

– Думайте, ребята, как раздобыть деньги. Сумма будет весьма и весьма приличная.

– А что, – интересуется Анатолий, – золото у нас уже кончилось?

– Золота у нас, Толя, достаточно. Вопрос в другом. Сумма, как я сказала, получается приличная, золота под нее надо много. Могут возникнуть нежелательные, но вполне законные вопросы. В лоб их нам не зададут, но компетентные органы в известность поставят. Нам к себе внимание этих органов привлекать надо?

– Совсем ни к чему, – соглашаюсь я. – А разбивать сумму на малые партии и реализовывать по разным скупкам нельзя. Это все равно, что дать объявление: «Обладатели крупной партии золота принимают тамто. Прием круглосуточно». Слушай, а ведь ты, кроме золота, еще и камни сотворить хотела?

– И сотворила. Алмазы, рубины, сапфиры.

Я останавливаюсь и показываю на небольшое, но прилично выглядящее заведение. «Лев Пендельман. Ювелирная мастерская. Ремонт, продажа, скупка, изготовление на заказ». За большим окном видно несколько рабочих мест ювелирных мастеров. У порога дежурит охранник. Какоето время Лена в раздумье смотрит на вывеску и на мастеров за окном.

– А что? Почему бы и нет? – говорит она.

Придя домой, Лена первым делом ревизует нашу казну. После недолгих размышлений она выбирает два бриллианта размером с горошину.

– Как думаешь, Лев Пендельман сможет купить у нас это?

– Почему бы и нет? Даже если и не сможет, то хотя бы подскажет, кому их можно предложить. Пойдем.

Вопреки моим представлениям, Лев Яковлевич Пендельман оказался вовсе не старым – лет пятьдесят пять, не большe, – отнюдь не лысым, лишь ослепительно седым, нисколько не обрюзгшим, скорее сухощавым. Он долго изучает сначала камни, потом нас с Леной. Его живые черные глаза останавливаются чаще на Лене, чем на мне. Цепкий, проницательный взгляд пожилого ювелира невольно заставляет меня вспомнить нашего шефа, Магистра Филиппа Леруа.

Я неверно оценил его излишнее внимание к Лене. Мне показалось, что это не более чем обычное мужское любопытство. В самом деле, столь яркая да еще так великолепно одетая молодая женщина невольно притягивает к себе мужские взгляды. Надо будет посоветовать подруге подобрать для себя чтонибудь менее броское из одежды, не столь выделяющее ее из общей толпы. Мы здесь не в НульФазе и не в «своей» Фазетюрьме. Кожаные костюмы здесь не такая уж и редкость, но вот таких костюмов голубого цвета я здесь не видел. Черных сколько угодно. Изредка попадаются коричневые или бордовые, очень редко – красные. А вот голубой, это как прожектор в кромешной тьме. «Вот она – я! Смотрите, какая я! Таких вы больше нигде не увидите!» В сочетании с другими внешними данными Ленки это действует на мужиков, как валерьянка на котов. Неслучайно этот Герасимов потянулся к ней, как железо к магниту. Только сомневаюсь, поймет ли меня подруга. В этом плане она – женщина своенравная. Однако Лев Яковлевич быстро убеждает меня, что мои мысли текут не в том направлении.

– Простите, сударыня, я плохо разобрал вашу фамилию, когда вы представлялись.

– Илек. Гелена Илек, – отвечает Лена.

– Чешка, – констатирует Лев Яковлевич. – Тогда все встает на свои места. Признаюсь, я хотел было уже послать вас с этими камнями куда подальше. Не люблю связываться с уникальными вещами непонятного происхождения. Но теперь до меня доперло.

– И что же до вас доперло? – интересуется Лена.

– Происхождение камней. И почему мне предложили их именно вы.

– Поделитесь своими выводами, пожалуйста.

– Дело в том, что у этих бриллиантов огранка, встречающаяся крайне редко. Это так называемая богемская огранка, которая использовалась в середине восемнадцатого столетия. Согласитесь, встретить такие камни в наше время в центре Руси – вещь невероятная. А то, что вы чешка, объясняет почти все. Насколько я знаком с историей Чехии, Илек – старинная дворянская фамилия?

– Да. Все мои предки служили на военной службе.

– Мне неинтересно, как эти камни оказались у вашего предка. Он мог выиграть их в карты. Мог захватить в качестве трофея. Мог получить в награду. А мог и просто когонибудь ограбить. Это его дело. Вот если бы ваша фамилия была не Илек, а, скажем, Ильина, тогда я бы мог подумать, что это или контрабанда, или краденая вещь, или плата за транзит наркотиков. В любом из этих случаев я бы не стал с вами связываться.

– Я понимаю так, что вы готовы приобрести у нас эти камни?

– Да. Но предупреждаю сразу, будут два нюанса. Первый. Я не смогу дать вам за эти камни больше двух третей их полной стоимости.

– Мы на большее и не рассчитывали.

– Очень приятно встретить таких понятливых клиентов.

– Разумеется. Мы же не на международном аукционе.

– О, да! – кивает Лев Яковлевич. – И второе. Эту сумму я смогу приготовить вам только завтра. Поймите сами, деньги большие, и я, хоть и владелец ювелирной мастерской, такой суммой не располагаю. Весь мой капитал – в материалах. Вы ведь пришли с расчетом получить деньги, а не золото, жемчуг и тому подобное. Мне придется взять кредит в банке и обратиться за займом к коллегам.

– Но ведь ваши коллеги одновременно и ваши же конкуренты, – с сомнением говорю я. – Пойдут ли они на крупный заем?

– О! Конкуренция конкуренцией, но есть еще и цеховая солидарность. Профессиональная гордость, я бы так сказал. Когда они узнают, какие редкие камни мне предложили, они не только выложат деньги, но и предложат свои услуги при оформлении сделки в качестве свидетелей. Лишь бы самим посмотреть на такую редкость. Итак, у вас нет возражений по моим условиям?

– Нас вполне устраивает и сумма и сроки. Значит, послезавтра?

– Да, в это же время. Я вижу, Андрей Николаевич, у вас остались какието сомнения. Спрашивайте.

– Не сомнение, а простое любопытство. Вы сами сказала: камни редкие и дорогие. Вы приобретаете их и берете с этой целью кредит и займы, чтобы удовлетворить профессиональную гордость? Я сильно сомневаюсь, что вы сможете их быстро сбыть.

– И зря сомневаетесь. Вы, извините, по профессии кто будете?

– Военный. Летчикистребитель.

– Понятно. Вряд ли в высоком небе вы сталкивались с обладателями крупных состояний. Поверьте мне, как ювелиру с большим опытом, за последние десятьпятнадцать лет появилось достаточное количество господинчиков с немалыми деньгами. И эти господинчики просто не знают, куда их девать. Происхождение этих состояний самое сомнительное. Но, увы, ОБХСС упразднили, а по нынешним законам, точнее, изза отсутствия таковых, если человек платит налоги, то никто не должен интересоваться, откуда у него взялись для этого деньги. И упаси Господи попробовать заставить их вернуть нажитое неправедным путем! Тут вполне может вспыхнуть гражданская война. Хотя, – Лев Яковлевич вздыхает, – я не думаю, что это будет худший вариант для нашей несчастной Родины. Она столько пережила, что очередное потрясение сделало бы ее только крепче. Но я отвлекся. Не так давно меня посетил со своей молодой супругой некий ГОСПОДИНЧИК из этих скоробогатых. Как и подавляющее большинство подобных субъектов, господинчик подавлял окружающих своим исключительным интеллектом. Он не в состоянии отличить Гоголя от Гегеля, Гегеля от Бебеля, Бебеля от Бабеля и Бабеля от кабеля. Правда, кабеля от кобеля он с трудом отличит. Но зато фамилию свою пишет с ошибкой. Коровина изображает через «а». Считать он умеет до десяти… миллионов. Правда, считает не единицами, а тысячами. В нашем деле он редкостный эрудит. Он глубоко убежден, что если камень царапает стекло, то это – алмаз. Меня так и подмывало втюхать ему ограненные твердосплавные пластинки. Остановило только присутствие его молодой супруги. Он хотел сделать ей свадебный подарок.

Лев Яковлевич снова вздыхает и некоторое время молча смотрит на Лену.

– Вы знаете, пани, можно я буду вас так называть? Знаете, пани, я давно задумываюсь, почему дуракам так везет с супругами? Жена этого господинчика моложе его лет на десять, еще девочка. Но редкостная красавица и, самое главное и необычное для такого возраста и такой внешности, умница. У вас с ней есть чтото общее. Вы – это она в более зрелом возрасте. Почему такие прекрасные и умные девушки связывают свою судьбу с такими кретинами? Деньги, богатство? Увы! Скорее всего, именно так. Таким редкостным камням, – он кивает в сторону наших бриллиантов, – всегда требуется соответствующая оправа. Девушкам сейчас самостоятельно пробиться и найти подобающее место в жизни затруднительно. Вот они и вынуждены искать, как сейчас принято говорить, спонсоров. До сегодняшней нашей встречи я полагал, что исключений из этого правила уже нет. Да и вас, признаюсь, поначалу принял за такую же парочку. Думал: поймал котяра райскую птичку, посадил в золотую клеточку, причесал ей перышки и желает еще чтото в причесочку воткнуть. К счастью, я ошибся. Но вы мне скажите, пожалуйста, с чего все пошло? Я имею в виду не то, что у нас сейчас творится. Оттуда пошло такое отношение к женщине? И почему сами женщины стали так себя вести? Почему самая презренная профессия вдруг стала одной из самых престижных? Почему самая черная, извините, порнуха вдруг стала не только в порядке вещей, она стала даже назойливой. Почему отношения между мужчиной и женщиной вдруг упростились до уровня, простите, сморкания или отправления малой нужды? Откуда это пошло и кому это нужно? Помните, как писал поэт: «Если звезды на небе зажигают, значит, это комунибудь нужно!» А если это комуто нужно, то какую цель преследует этот ктото? По вашим лицам я вижу, что ответов на эти вопросы вы не знаете. Но вы задумались, и это – самое главное. Простите словоохотливого старого еврея, и до встречи. Жду вас послезавтра в этот же час.

Мы прощаемся со старым ювелиром и молча идем по улицам, думая, я уверен, об одном и том же. Лев Яковлевич, сам того не подозревая, затронул одну из самых существенных деталей и заострил на ней наше внимание. То, о чем он говорил, – отношения мужчины и женщины, низведение этих отношений до уровня отправления естественных надобностей, низведение женщины до уровня самки и, даже более того, до уровня туалетной бумаги – мы уже видели. Все это было ярко выражено в той самой Фазе, откуда мы забрали Вира. Неужели и эту Фазу ждет такое же будущее? Я смотрю на группу девушек, с хихиканьем рассматривающих какойто яркий журнал, и мне становится не по себе. Замечаю, что Лена тоже смотрит на этих девиц и грустно улыбается.

– Ты знаешь, что за журнал они рассматривают? «Откровение», журнал эротикопорнографического содержания для женщин. Господин Пендельман прав на все сто пятьдесят.

– Все это верно, – соглашаюсь я, – но скажи, ради Времени, зачем тебе понадобилось творить бриллианты с такой редкой огранкой? Да и откуда ты про нее узнала? Хорошо еще, что мы сразу попали на такого покладистого ювелира. А ведь могло получиться и подругому. Хорошо, если бы нас просто послали в Схлопку с этими камешками. А то, могли бы и сообщить о странных посетителях куда следует.

– Временем клянусь, Андрей, я даже не подозревала, что существует такая богемская огранка. Я знаю о драгоценных камнях и способах их огранки ровно столько, сколько и ты. Мы с тобой учились по одной программе. Когда я их творила, я просто представила бриллианты такой ЧИСТОТЫ и такого размера. Видимо, синтезатор Старого Волка страдает повышенной чувствительностью. Вот он и уловил в моем подсознаний чешское происхождение и решил доставить мне удовольствие. А может быть, на родине Старого Волка алмазы гранят именно таким способом, и синтезатор настроен соответственно? Кстати, ты же был на его родине, я имею в виду планету Плей в системе Водолея. Ты не обратил внимания, как там гранят алмазы?

– Ага. Я там только этим и занимался. Ни до чего другого мне и дела не было. Ладно, проехали. Будем считать, что нам повезло и на этот раз.

Через день, в назначенное время, мы вновь посещаем заведение Льва Пендельмана. Кроме хозяина, нас ожидают еще два пожилых еврея. Это, как я понял, те самые ювелиры, которые ссудили словоохотливого Льва Яковлевича деньгами и выступают свидетелями сделки.

Ювелиры с неподдельным интересом и плохо скрываемым любопытством осматривают камни, свидетельствуют их чистоту, вес и ценность. После этого они переключают свое внимание на нас, большей частью на Лену. Под их изучающими взглядами я чувствую себя весьма некомфортно. Мне так и кажется, что сейчас они найдут в нас, словно в камнях, какойнибудь дефект и объявят сделку недействительной. Но все кончается благополучно. Лев Яковлевич подписывает купчую и отсчитывает наличные купюрами крупного достоинства. Бриллианты он заворачивает в черный бархат и прячет в сейф.

Ему явно хочется еще побеседовать с нами, но мы лишаем его этого удовольствия и прощаемся. Нам пора в «КомТех».

Анатолий уже ждет нас там. Он пьет с Сергеем пиво и беседует на компьютерную тему. Через открытую дверь техотдела видно, как Дмитрий ковыряется в компьютерном блоке и грустно поглядывает на беседующих. Он тоже не отказался бы от бутылочки пивка, но Анатолий допустил ошибку, он принес только две бутылки.

Я исправляю упущение нашего товарища, даю Дмитрию деньги и прошу принести пива из расчета по две бутылки на каждого. Он сразу преображается и отправляется к ближайшему киоску. Пиво он приносит на диво холодное, даже руки стынут, когда берутся за бутылку. Вновь продемонстрировав нам свое искусство откупоривания пива, Дмитрий первую бутылку галантно подает Лене.

– Ну, Сергей, – спрашиваю я, – вы подсчитали, во что нам обойдется спецзаказ?

– Дороговато обойдется, Андрей Николаевич, – смущенно говорит Сергей и протягивает мне распечатку. – Дешевле никак не получается.

Сумма действительно приличная, но мы, честно говоря, когда прикидывали, насчитали больше. Я протягиваю распечатку Лене. Она кивает, открывает сумочку и отсчитывает купюры.

– Так вы согласны? – с сомнением в голосе спрашивает Сергей.

– Конечно, – отвечаю я. – Более того, мы сегодня же оплатим и оставшуюся сумму за основной компьютер. Остается один вопрос, когда мы сможем получить заказ? Не скрою, хотелось бы поскорее.

– Я понимаю. Машина идет в Москву завтра утром. Наш администратор уже там, он подбирает комплектующие по спецзаказу. Утром он звонил оттуда и сообщил мне цены. Так как денежный вопрос уже решен, то через два дня, после обеда все должно быть уже здесь.

– Отлично! Теперь последний вопрос. Вы поможете нам все собрать, запустить и отладить на месте?

– С компьютером проблем не будет, а вот с этой техникой… – Сергей качает головой.

– Здесь вы будете работать вместе с Анатолием. Он соберет узлы сам, пока вы будете работать с компьютером. Главное, состыковать их с системным блоком и отладить всю систему в комплексе. Пивом мы вас обеспечим. А по завершении работы и коньяк будет с соответствующим оформлением. Согласны?

– Кто же отказывается от такого предложения? – разводит руками Сергей. – Тем более что работа обещает быть интересной.

Сразу же из «КомТеха» мы идем в магазин бытовой электроники, где покупаем два видеомагнитофона и три сотовых телефона. Сумма, полученная за бриллианты, позволяет нам не экономить на таких мелочах, как связь.

Два дня в ожидании техники мы работаем по согласованному плану, накапливаем информацию. Лена с Наташей сидят дома, просматривают телевизионные программы и записывают то, что считают интересным. Анатолий пропадает в библиотеках, изучает подшивки газет, журналов и некоторые книги. Я скупаю в киосках свежие газеты и журналы и тоже прорабатываю их. Когда у меня в глазах начинает рябить от обилия рекламы, и у меня появляется желание купить пачку тампаксов, попробовать их на вкус, почистить ими зубы или постирать с ними белье, я бросаю это занятие и ухожу в город.

Там я в основном трусь по питейным точкам, где общаюсь с представителями разных слоев населения. Кружка пива или сто пятьдесят граммов водки делают людей общительными и разговорчивыми. Это – тоже источник информации. Даже более важный, чем телевидение и пресса.

Большего успеха я добиваюсь в дешевых закусочных, пивных и прочих забегаловках. В ресторанах и кафе основную массу посетителей составляют бизнесмены и их обслуга; молодежь, неизвестно откуда имеющая крупные деньги; и девицы неопределенных, а точнее, весьма определенных занятий. Ни с теми, ни с другими, ни с третьими полезных контактов наладить не удается. Бизнесмены и их обслуга относятся ко мне настороженно, подозревая во мне желание проникнуть в их коммерческие тайны. При попытке завести разговор с ними гденибудь у стойки бара они тут же начинают говорить о погоде, автомобилях и ругать налоговую инспекцию.

Молодежь тоже не контачит. Они либо видят во мне мента, либо подозревают желание подъехать к их девицам. Что же касается самих девиц, в том числе и девиц определенной профессии, то информация, получаемая от них, стремится к абсолютному нулю. Впечатление такое, что их вырастили в одном инкубаторе и запрограммировали в одном заведении. Шмотки, музон, интимная жизнь звезд, автомобили и секс. И все это в сопровождении громкого, визгливого хохота и грубого мата. То ли с истеричками разговариваешь, то ли с пьяными гужбанами. Впрочем, парни отличаются только тем, что могут поговорить еще о компьютерах, точнее, не о самих компьютерах, а о компьютерных играх и Интернете. Я быстро теряю к ним интерес. Тем более что в одном заведении мне приходится убеждать четверых, не в меру приревновавших ко мне своих подруг, юнцов, что меня их сексапильные куклы совершенно не интересуют. Разборка началась у стойки бара и завершилась на заднем дворе кафе, где недоросли и остались в неинтересных позах, в обществе мусорных контейнеров и картонных коробок. Это меня, разумеется, не остановило бы, но овчинка явно не стоила выделки. Визгу много, а шерсти мало, решил я и переориентировался на заведения второго разбора и даже третьего.

В этих заведениях публика собирается менее изысканная: от бомжей до интеллигенции, в том числе и офицеров, и с меньшими претензиями. Здесь можно поговорить обо всем и узнать очень многое. Причем, в отличие от бизнесменов и молодняка, эти люди, даже бомжи, умеют анализировать и делать выводы. Иногда довольно неожиданные и своеобразные, но всегда интересные.

Потеревшись по таким заведениям, я решаю работу с печатными изданиями полностью переложить на Анатолия, а самому переключиться на сбор живой информации. «Живая речь важнее мертвых букв!»

Хозяйственные дела мы полностью переложили на Вира.

Он уже довольно сносно объясняется порусски, правда с акцентом. В магазинах и на рынках его принимают за финна или шведа. Свои обязанности он исполняет охотно и добросовестно. Жаль только, что меню у него выходит несколько однообразным. Иногда приходится отвлекаться и вносить свой творческий вклад в организацию нашего застолья.

Точно в назначенный срок, после предварительного звонка, на «УАЗе» приезжают из «КомТеха» Сергей с Дмитрием. Вся заказанная техника поднимается в нашу квартиру. Там уже с утра ожидают своей участи два ящика пива.

Начинается работа. Анатолий с Наташей берутся за специальные узлы, а Сергей с Дмитрием собирают основной компьютер. Впрочем, работает в основном Сергей. Дмитрий больше пялит глаза на Наташу. Лена показалась ему слишком взрослой и интеллектуальной и в силу этого недоступной. А вот Наташка – в самый раз. Заметив его внимание, Наташа с улыбкой чтото тихо говорит Анатолию. Тот бросает на Дмитрия такой красноречивый взгляд, что несостоявшийся ловелас тут же углубляется в работу, прячась в системный блок чуть ли не по пояс.

Вир молча следит за работающими и заменяет опустевшие бутылки полными. Правда откупоривает он их без той лихости, какую демонстрировал нам Дмитрий. Мы с Леной подключаемся то к одной группе, то к другой по мере надобности.

Дмитрий с Сергеем заканчивают свою работу раньше и ждут Анатолия с Наташей. Примерно через полчаса и у них все готово. Начинается самое интересное. Стыковка и отладка в комплексе. Здесь уже вплотную подключаемся и мы с Леной.

Через двадцать минут Дмитрий уже чувствует себя лишним. Он качает головой, берет у Вира открытую бутылку и пристраивается в сторонке. Теперь его функции ограничиваются разогревом паяльника, подачей отверток, тестеров и других приборов. Это естественно. Отлаживать то, не знаю что, и неизвестно для какой цели, и как оно должно работать, задача не просто сложная. Она непосильная. Но Сергей не сдается. Он ковыряется в системе и пытается оживить ее наравне с нами.

Пиво кончается, а воз, то есть наша система, не движется с места. Вир быстро доставляет еще один ящик, но это мало помогает. По отдельности все работает прекрасно, а вместе никак не хочет. Мы давно уже не стесняемся в выражениях, и наши женщины не только не обращают на это внимания, но, похоже, сами вотвот начнут разговаривать на языке местных девиц. Пока же Схлопка не сходит с Ленкиных уст и повторяется весьма регулярно.

День клонится к вечеру, и я уже хочу объявить таймаут до следующего утра, когда Сергей вдруг лезет в блок цветности квантового построителя изображений и чтото там подстраивает. Цвет изображения меняется в сторону высокочастотной части спектра. Но зато картинка становится четкой: изображения не пляшут и не троятся. Мы с Леной удрученно переглядываемся. Как это мы с ней забыли о схеме компенсации? Непростительно. Ведь и в НульФазе картинки будущего, прогнозы в чистом виде выглядят более голубыми и синими, а картинки прошлого стремятся к красному и оранжевому цветам. Своеобразный эффект Доплера. Только там схема компенсации скрадывает этот эффект и выдает изображения в нормальном цвете. А здесь мы запустили программу прогнозирования и пытаемся настроить нормальную цветопередачу. Так мы могли сидеть и ковыряться до морковкиного заговенья. Теперь остается таким же образом отладить и аудиоканал. Но это уже проще. Только вот как Сергей об этом догадался?

– Сам не знаю, – пожимает он плечами в ответ на мой вопрос. – Скорее всего, мне показалось, что изображение изо всех сил стремится в фиолетовую часть, а мы его не пускаем. Вот я и подумал: хуже, чем есть, все равно не будет, а вдруг чтото получится.

Я подзываю Вира и даю распоряжения по поводу оформления застолья. А уже через полчаса Лена демонстрирует обалдевшим от изумления ребятам возможности созданной нами системы. Она вводит в компьютер какойнибудь сюжет из выпуска новостей, строит прогнозы и моделирует ситуацию.

– Если курс доллара повысится, события эти будут развиваться так. Через день… через неделю… через месяц… А если понизится, то так…

– Елена Яновна, – осторожно спрашивает Дмитрий, – а можно здесь увидеть, какие номера выпадут в следующем тираже «Русского Лото»?

– Можно, – смеется Лена, – с вероятностью гдето пятьшесть процентов. Здесь, Дима, слишком много случайных факторов оказывает свое влияние.

Дмитрий удрученно вздыхает, а мы смеемся. Сорвалось, а жаль!

– Ничего, Дима, не расстраивайся. Эта система может много больше, чем номера в лото предсказывать. А поскольку вы принимали участие в ее создании, то заслужили участие в банкете в честь ее пуска в эксплуатацию. Прошу к столу.

Поздно вечером, вызвав такси и отгрузив Сергея с Дмитрием по домам, мы подводим первые итоги работы в этой Фазе и обсуждаем дальнейшие планы. Я излагаю свой план и метод сбора живой информации. Он не только заслуживает одобрение, но Анатолий даже выражает готовность присоединиться ко мне. Лена возражает:

– Нет, Толя, не стоит. Вопервых, информацию по библиотекам и газетам тоже надо собирать. Вовторых, то, что собирается делать Андрей, требует определенных навыков и большого опыта работы хроноагентом. У тебя этого пока ничего нет. А здесь главное – не только получить информацию, но и суметь вовремя и незаметно свернуть ситуацию, выйти из разговора. Андрей это умеет, а ты еще нет. Ну, а что касается дополнительного источника «живой» информации, то по этому поводу у меня есть коекакие мысли.

Наташа предлагает помимо анализа телепрограмм вплотную заняться так называемой массовой культурой: кино и эстрадой. «Выявление наиболее общих тенденций в этих областях может дать богатую информацию», – говорит она.

С утра приступаем к работе. После завтрака Наташа исчезает и через час возвращается с целой охапкой взятых напрокат видеокассет и лазерных дисков. Лена давно уже сидит за «комбайном» телевизоркомпьютер и просматривает программы, ни одной из них не отдавая предпочтения. Листает их, как страницы в скучной книге. Но ято знаю, что за этим «перелистыванием» скрывается интенсивная и напряженная работа.

Анатолий, проверив работу системы, уже ушел в библиотеку. А я пью кофе и просматриваю свежие газеты и журналы, принесенные Виром. Идти до обеда по пивным и закусочным нет смысла. В это время там можно встретить только законченных алкашей. А от них можно почерпнуть только одну информацию: сколько, чего и с кем накануне выпито; кому они били морду, и кто им бил. Неинтересно.

Так же неинтересно, как и просматривать газеты и журналы. Особенно журналы. И особенно молодежные. Сплошная жвачка и сексуальная озабоченность. Порой весьма извращенная. Преобладают материалы о жизни звезд. И добро бы хоть писали об их творчестве и планах. Так нет же. Один «кумир» бросил одну диву и сошелся с другой. На нескольких страницах добросовестно смакуются подробности этой проблемы мирового масштаба. Все стороны этого треугольника не скрывают интимных подробностей и не стесняются в выражениях.

«Этот придурок заставлял меня носить красные ажурные трусики и белые чулки. Ему, видите ли, очень нравилось их с меня снимать. Он никак не мог понять, что мне больше идет белье и чулки черного цвета. А как я умею раздеваться! Эта серая скотина не смогла оценить моего мастерства!»

«Овца! Она ничего не смыслит в оральном сексе! Ничего толком не умеет, а когда ей подсказываешь, устраивает истерики. Не учи ее, она и сама все знает! Может быть, и найдется такой лох, которому понравится ее родинка на левой половине попки, а я уже налюбовался, хватит!»

«Мы с ним встретились в Краснодарском аэропорту, где задерживали все рейсы. Он отвез меня в шикарную гостиницу, где мы провели шикарную ночь. После этого я поняла, что пойду на все, чтобы больше не расставаться с этим шикарным мужчиной. Тем более что у нас много общего. Я, например, люблю ходить по дому в одних только белых чулках и красных туфельках на шпильках. Я так выгляжу шикарно. И сексом занимаюсь всегда только в таком виде. Он от этого тащится. И еще, мы с ним обожаем оральный секс, и оба шикарно им владеем».

Богатейшая пища для ума! Несколько страниц занимают письмавопросы читателей и ответы на них. Девочка четырнадцати лет интересуется: сколько раз в неделю можно заниматься мастурбацией и как лучше это делать. Другая жалуется, что друг бросил ее, так как она, по его словам, плохо владеет оральным сексом. И на тот, и на другой вопрос «специалисты» дают подробные, компетентные ответы и практические советы.

Начитавшись этих и им подобных ценнейших сведений до тошноты, я смотрю на таймер, бросаю журналы и газеты в общую кучу и иду работать.

Вот, говорят: не считай деньги в чужих карманах! Если у когото их больше, чем у тебя, значит, у него голова лучше работает, или руки как надо растут. Может быть, такие и есть, не буду спорить. Но вот, Женька Губин. Я с ним в одном классе учился. Другого такого дурака еще поискать надо. За десять лет только и научился, что списывать. Да и то, с ошибками. Семью восемь для него уже неразрешимая задача. Трудовая книжка у него за три года вся уже была исписана, столько мест сменил. Больше трех, четырех месяцев нигде не держался. Кому нужен лодырь, бракодел, прогульщик, да еще и пьяница? Когда эта катастройка началась, он грузчиком в магазине работал. А я был ведущим инженером на заводе авиационных приборов. Завод конвертировался, стал мебель выпускать. Такие спецы, как я, там уже не нужны. Сократили. Вот сижу на пособии по безработице, случайными шабашками перебиваюсь и думаю. Откуда у Женьки Губина деньги взялись на трехэтажный особняк и на «Вольво»? Не знаешь? А я тебе скажу. Из моего и твоего кармана. И из многих других. А как он к нам в карманы залез, что мы его не поймали, это другой вопрос. Сами мы, дураки, себе в карманы и нагадили. Думали, что все лучше будет. Будет рынок, и будет прекрасная жизнь: всего навалом, бери – не хочу, как в Америке. Действительно, как в Америке стало. Все есть, да хрен возьмешь! Вот, мы с тобой дешевую водочку соевой колбаской закусываем. А Женька в том ресторане свою очередную шалаву коньячком да шашлычком балует. За чей счет? А за наш с тобой!

Армия, армия! Ха! Да кто в нее сейчас служить идет? Только законченные идиоты! Вспомни сам. Раньше, если парню «белый билет» давали, от него все девчонки отворачивались. А сейчас молодняк косит от армии почем зря. И правильно делает. Тебя сократили, а я сам ушел. Стыдно стало служить в такой армии. Тебя почему сократили? Летчики нам не нужны? Говорят, что так много их нам не надо. И вообще, говорят, что армию нам надо иметь в десять раз меньше, и она должна состоять из профессионалов, быть полностью наемной. Ты мне скажи, а на кой хрен нужен профессиональный подносчик снарядов, и сколько ему нужно платить? Говорят, американцы нам теперь не враги, а друзьясоюзники. Так? Тогда объясни мне, тупому, почему мы ракеты, снятые с позиций, на части режем и взрываем, а сами позиции тоже рвем или бетоном заливаем; а наши друзьясоюзники свои ракеты аккуратненько складируют, а позиции консервируют? Почему мы Варшавский Договор распустили, а они НАТО расширяют и уже вплотную к нашим границам стоят? Завтра они эти ракеты со складов вывезут и установят в Латвии, Эстонии и Польше. А мы разоружаемся, сокращаемся. Они за десять лет пять новых подводных ракетоносцев в строй ввели, а мы свои на слом, на слом! И строительство авианосца законсервировали, скоро его на металл комунибудь загоним. Летчики наши летают от силы раз в месяц, а то и в квартал, да ты это лучше меня знаешь! Когда вам последний раз новые самолеты поступали? Ни танков новых, ни самолетов, ни кораблей. Денег нет! Все на «Мерседесы» потратили. Патронов на учебные стрельбы и то нет. Ребятишек в Чечню посылают, и они там сразу по реальным целям стрелять учатся. Стыд и позор! Кому все это нужно? Правильно! Вот имто и нужно! Вот потомуто я плюнул на все и ушел. Не хочу служить в такой армии, которая свою страну защитить не в состоянии!

Гагарин, гришь? Да был у нас Гагарин. И много чего другого было. И ракеты были, и корабли, и станции орбитальные, и «Буран» был, и «Энергия» была. А где все это? Пшик! Денег нет, гришь? Правильно! Они грят, деньги на другое потребны. А на что? Если все деньги, что на космосе сэкономили, хотя бы на топливо потратить, все трактора да комбайны года три бесплатно ездили бы. А они стоят! Так куда же эти деньги ушли? Не знаешь? А я тебе скажу. В Швейцарии они, в банках. А на чьих счетах? Только не на нашем с тобой.

Кто я? Слесарь шестого разряда. Тридцать с лишним лет стажа, и все на одном заводе. Мы токарные станки делаем повышенной точности. Они раньше только на оборонку шли. А сейчас продаем кому угодно. Так ведь не берут! И оборонки не стало, и других производств не стало. Сейчас не производство главное, а торговля. Чем самому чтото производить, выгоднее какоенибудь дерьмо за кордоном купить и перепродать. Вот и забит у нас весь двор станками. Иногда всетаки пару станков столкнут. Тогда – праздник! Хоть зарплату частично получаем. На что живу, чем семью кормлю? А шабашками разными. У меня же шестой разряд, будь он проклят! Почему проклят? А стал я другую работу подыскивать, слесаря, они везде нужны и всегда. Не берут. Именно изза разряда. Если простой, сколько мне платить надо? Вот и берут молодых ребятишек со вторым и третьим разрядами. А нас, стариков с руками и головой, на свалку. Главным образом изза головы. Потому как мы хорошо помним, что раньше было. И нам мозги ужасами коммунизма запудрить невозможно. Вот ужасы капитализма, другое дело. Ты почитай да послушай! Это, оказывается, и не ужасы вовсе, а норма жизни. Весь Мир так живет, и только мы семьдесят лет неправильно жили!

– Так ты истребителем был? Сократили тебя, говоришь. А я в гражданском флоте служил. Сам ушел. А че спрашиваешь? Полетай на этих гробах без регламентных работ, тогда поймешь. Взлетаешь и не ведаешь: сядешь или упадешь. А если сядешь, то как? Резина на шасси все сроки выработала, а ее не меняют, денег нет. Уж и тарифы взвинтили выше всяких разумных пределов, а хватает только на керосин. Наземный состав подсокращали, дальше уже некуда. И самое смешное, находятся придурки, которые покупают билеты и летают. За свои же деньги на тот свет! Конечно, они всего не знают, что мы знаем. Потому спокойно в наши самолеты и садятся. Думают, у нас все, как и раньше было. Раньшето «Аэрофлот» был, единая компания. Все было: и керосин, и ремонтные заводы, и обслуживание, и регламентные работы, и резина… Выпьем за «Аэрофлот»! И денег хватало, и перевозки были выгодные. А сейчас в каждом задрипанном областном центре – своя авиакомпания. Смех и грех! Два «Як40» да три «Ан2» – уже авиакомпания! Ну, откуда у них деньги возьмутся? Ты что собираешься дальше делать? Только в эти долбаные авиакомпании не ходи. Заездят или угробишься. Послушай сюда. Тут, в двухстах километрах, в Турчановском районе, под Грибовкой аэродром частный открывается. Эти «новые русские» самолеты да вертолеты покупать начали, а летать, понятно, не умеют. Им пилоты нужны. Какие машины? А разные. И «Ан2» есть, и «Яки», но больше импортные. «Сесны» всякие и в том роде. Поехали? Нуну, подумай. Запомни: Турчановский район, село Грибовка.

– Не, Николаич, за коммунистов я голосовать не буду. А ничего я против них не имею. И не верю, что они все постарому повернут. Это все другие дров наломают, а эти – нет. Обожглись на молоке, так они теперь на воду дуть будут. У нас ведь как? За одного битого двух небитых дают. Они один раз власть потеряли, теперь они старых ошибок уже не допустят. А кроме них, никто этих бармалеев на место не поставит. Ну, ты понял, о ком я? Да о тех, что тарифы на электроэнергию каждый месяц поднимает, кто все ведущие предприятия прихватизировал и сейчас на них вместо самолетов клетки для птичек клепает да гондоны льет. Только они и смогут взять к ногтю тех, кто нашу нефть, руду и лес гонит за кордон и доходы в швейцарские банки переводит. А мы тем часом мерзнем, голодаем и без работы сидим. Я бы нашего первого всенародно избранного, с его первым министром да с главным прихватизатором задавил бы. Хотя, задавить мало. Их надо посадить в яму о шестнадцати кубах, и пусть все желающие приходят к этой яме и гадят на них, пока эти твари не захлебнутся. Сам бы поехал и меньше чем после трех раз не успокоился бы. А почему не буду за коммунистов голосовать? А потому, что они рано или поздно все равно производство запустят и загонят нас обратно на заводы. К восьми утра идешь через проходную и хрен через нее раньше чем через восемь часов выйдешь. Ну, скажи, разве при таких порядках мы с тобой сможем так посидеть? А ни за кого не буду голосовать. Коммунистов не хочу, а никому другому не верю. Болтуны они, а болтовни я наслушался. Хватит!

– Вотвот! На таких, как ты, они расчет и строят! Одинголосовать не пойдет, другой хрен знает за кого проголосует, а в целом получается то, что они и ждут! Так ты, Григорич, всю свою оставшуюся жизнь будешь по мелким шабашкам перебиваться и внукам своим такую жизнь завещаешь. Ты думаешь, почему сейчас столько разных партий появляется? И партия пенсионеров, и партия офицеров, и партия любителей пива, и партия преферансистов, и партия придурков, и партия солдатских матерей… Да с одной целью. Голоса оттянуть от тех, кто действительно дело сделает, кто действительно порядок наведет.

– Кто наведет? Комуняки? Они уже навели раз. Пожили при коммунизме, хватит!

– Это когда ты при коммунизме пожить успел? Да ты, милок, по своему возрасту и при социализмето настоящем не пожил, только «развитой» и захватил. А что до коммунистов, то они, по крайней мере, хоть страну не грабили и за бесценок ее не продавали.

– Не грабили? А сколько золота за кордон вывезли. Где партийная касса?

– Ага! Ее надо было тебе в карман положить. Слышь, Николаич, опять про золото партии заговорили. Да кто его видел, это золото? И было ли оно? Второй десяток лет ищут и найти не могут. А почему? Не там ищут! Ее ваш алконавт еще тогда прихватил и себе на нужды пустил: и малые, и большие. А скорее всего, просто пропил. Видимо, не такие уж там и большие деньжищи были.

Когда возникают такие «политические» разговоры, я покидаю заведение и ухожу. Ухожу, как правило, в небольшое уютное кафе. Там я за рюмкой коньяка и скромным ужином спокойно анализирую услышанное, отсеиваю шелуху. Обстановка в избранном мной кафе этому способствует. Там всего восемь столиков. Мягкое освещение и негромкая, спокойная музыка. К тому же там неплохой выбор напитков и отличная кухня. Дороговато, правда, но того стоит. Постоянных посетителей в кафе практически не бывает, кроме одного пожилого прапорщика. Я замечаю, что он появляется всегда в одно и то же время. Всегда заказывает хороший коньяк и изысканный ужин. Интересно, откуда у прапорщика такие денежки? Поговорить бы с ним. Но прапор всегда сидит один, к стойке бара не подходит. Я оставляю его за скобками. Пока.

Почти каждый вечер, за ужином, ктото из нас докладывает о работе и делится выводами. Общая картина, которая постепенно вырисовывается, не то что пугает – она пока настораживает. Прежде всего в этой Фазе стремительно сворачиваются фундаментальные научные исследования. Анатолий обнаружил, что за последние пятнадцать лет Нобелевские премии в научных областях присуждались только по прикладной тематике. Хотя в качестве соискателей выступали и авторы фундаментальных работ. В качестве второго аргумента Анатолий привел, и Лена подтвердила, что происходит резкое перераспределение финансирования в науке в пользу прикладных работ, особенно нацеленных на сферу потребления.

Повсеместно сворачиваются космические программы. В России по непонятным причинам после первого испытательного полета зарубили программу «Буран» – «Энергия», использующую корабли многоразового применения и сверхмощный носитель на водородном топливе. Объяснение, правда, было: отсутствие средств. Но это было настолько абсурдно, что непонятно было, как этому вообще поверили. Сама идея использования пусть дорогостоящих, но многоразовых кораблей сулила громадную выгоду. Недаром американцы давно отказались от одноразовых «Аполлонов» и перешли на «Шатлы». Но и у американцев тоже не все шло гладко. После серии необъяснимых катастроф они начали стремительно сокращать число полетов. Россия не предприняла даже попытки продлить срок работы орбитальной станции, на которой был смонтирован технологический модуль. На этом модуле можно было получать материалы с уникальными свойствами, от продажи которых можно было выручить деньги не на одну лишь космическую программу. Но ничего не было сделано, и станция, войдя в плотные слои атмосферы, прекратила свое существование. О подготовке международных экспедиций к Марсу уже не вспоминали. Изучение Луны после ряда советских и американских экспедиций практически прекратилось. Колоссальный опыт советских и американских исследователей космоса, накопленный за десятки лет тяжелейшей и дорогостоящей работы, пропадал втуне. Ближний космос использовался в основном для связи, телевидения и в целях военной и экономической разведки.

Все производство либо сворачивается, либо полностью конвертируется в сферу потребления. В первую очередь это относится к так называемым развивающимся странам, в число которых неожиданно попадает и Россия. Некогда могучая держава, мнением которой со времен Петра Великого никто в мире не смел пренебрегать. Сейчас здесь развивается только добыча сырья: нефти, угля, руд, леса. Все прочее беспощадно сворачивается, и, в первую очередь, высокотехнологичные производства. В России практически уже не осталось ни авиационной, ни судостроительной, ни атомной промышленности, ни ракетостроения. Производство собственной электроники задушено хлынувшим с Запада потоком второсортного импортного барахла.

Чем это было вызвано? Почему в России произошла сначала политическая, а за ней и экономическая контрреволюция, поставившая страну на грань банкротства и гибели; низведя могучую супердержаву ниже уровня Малайзии, Египта и Парагвая? Кому это было нужно? Разумеется, не самой России и ее народу. Ни даже ее правительству. Хотя анализ, произведенный Леной, неопровержимо доказывал: все, кто стоял у истоков этого безобразия, осадили очень и очень немалые суммы в заграничных банках, в основном в Швейцарских. Недаром самый первый президент «независимой» (от кого?) России главным условием передачи власти выторговал себе полную амнистию. Авансом, так сказать.

Ответ плавал на поверхности и был виден невооруженным глазом. Но слишком уж он бросался в глаза, чтобы можно было взять его, как единственное объяснение происходящему. Конечно, Соединенным Штатам было крайне выгодно устранить с мировой арены своего главного конкурента. Он постоянно вмешивался в дела тех регионов, которые Штаты объявляли «сферой своих жизненных интересов». А такой «сферой» постепенно становилась вся сфера Земного Шара. Штаты сильно раздражал этот противовес, противовес весьма солидного веса, влияние которого в мировых делах было значительным. Более того, Штаты всерьез опасались, что когданибудь этот конкурент предъявит свои претензии на долю во благах, выпавших «золотому миллиарду», и расширят этот миллиард до полутора. А это означало бы либо сокращение доли, доставшейся «миллиарду» за счет всего остального мира, либо исключение когото из этого «миллиарда». Но кто откажется выйти из этого «клана» добровольно?

Вроде бы все сходилось. Все, но не все. Когда Штаты остались единовластным хозяином Мира в глобальном масштабе, у них внутри начали развиваться те же явления, что происходили и в России. Правда, не так заметно и ярко выражено, но Лена, Наташа и Анатолий сумели их выявить.

Утратив могучего и практически, единственного противника, Соединенные Штаты одновременно утратили и стимул к дальнейшему совершенствованию военной техники, к поиску новых решений. Пресловутая гонка вооружений, несмотря на огромные, непомерные расходы и потенциальную угрозу самому существованию жизни на Земле, стимулировала, однако, научные поиски, развитие новейших технологий. И она же играла не последнюю роль в космических программах. Теперь гнаться стало не за кем. И американцы направили весь свой грандиозный потенциал в сферу потребления.

И не американцы даже. От американской энергии и предприимчивости остались лишь легенды. Давно прошли времена доморощенных американских гениев: Франклина, Эдисона, братьев Райт, Форда. Начиная со времен Второй мировой войны, первенство в развитии науки и техники все больше уходило от коренных американцев к талантливым эмигрантам. От старого американского духа осталось лишь умение делать деньги. Вот это, пожалуй, типично американская черта. Лучше их этого никто в Мире не умеет. Недаром их ничего не стоящие зеленые бумажки заполнили весь Земной Шар. Они наплодили этих, ничем не обеспеченных банкнот столько, что если их свезти все вместе в Америку, экономика Штатов рухнет в считаные часы.

Но и деньги делать могут далеко не все. Основная масса американцев выродилась в безудержных потребителей, пресыщенных и самодовольных. Культ денег, культ здоровья, культ секса, культ компьютеров, культ американского образа жизни. Превосходство этого образа жизни усиленно рекламируется по всему Миру. И делает это в первую очередь Голливуд. Из двух сотен фильмов, взятых Наташей напрокат, сто девяносто четыре оказались американского производства. Словно и не было в природе ни итальянского, ни французского, ни советского кино. Сплошная Америка, Схлопку на нее! И полбеды еще, если бы это были действительно стоящие фильмы. Наташа охарактеризовала голливудскую продукцию одним словом: «жвачка». Однообразные боевики, как криминальные, так и фантастические; унылые мелодрамы и верх достижения в области производства умственной жвачки – молодежные комедии. Это явление настолько интересное, что Наташа останавливается на нем подробнее.

– Слово «комедия» относится к этому жанру так же, как и слово «драма» к «МухеЦокотухе». Я старательно искала в этих, с позволения сказать, произведениях смешные моменты. Даже морально изнасиловала себя и снизошла до американского юмора. Ну, вы его знаете: тортом по морде. Так в этих молодежных комедиях даже этого почти нет. Страна, давшая Миру Чарли Чаплина, наводняет этот Мир «Муравьями в штанах» и прочей, сказочно глупой ерундой. Это даже не жвачка. Это – молочная смесь для грудных младенцев. Именно на такой интеллектуальный уровень и рассчитаны подобные «комедии». Все новшество состоит в том, что если в классической американской комедии кульминацией является летящий в морду торт, то здесь туда же летит содержимое унитаза. Создатели этих фильмов даже не утруждают себя придумыванием чеголибо нового, хотя бы и примитивного. Берут сюжет довоенного фильма, действительно комедийного и даже остроумного; тогда в Америке и это умели создавать; приспосабливают его к современным условиям, впихивают куда можно и куда нельзя, вплоть до сортиров, компьютеры, оснащают низкопробной эротикой, и фильм готов. Кстати, об эротике. Я специально уклонилась от предложений по эротике и порнографии. Чувствую, зря. Ничего я не выиграла. Все фильмы, без исключения, насыщены этим до предела. Но самое грустное в другом. Все эти боевики, мелодрамы, ужастики и особенно молодежные комедии пользуются спросом. И немалым. Я представилась корреспондентом молодежного издания и провела день в пункте проката.

За весь день только один человек безуспешно пытался найти «Клеопатру». Для всех остальных этот фильм слишком сложен, и его в пунктах проката просто не держат. Около пятидесяти процентов посетителей спрашивали именно молодежные комедии. Остальные поровну: ужастики, мелодрамы и боевики. Были и такие, что интересовались чистой эротикой и порнографией. Но они меня мало интересовали. Так вот, возникает у меня вопрос: что это значит? По закону коммерции, спрос рождает предложение. Значит ли это, что всеобщий уровень развития настолько упал, что рынок буквально наводнен этой пошлостью? Или эта продукция ориентирована на определенный слой населения? Но тогда следует допустить, что этот слой непомерно велик.

– Твое первое предположение, Наташенька, – задумчиво говорит Лена, – ближе к истине. Но дело не только в том, что снизился ниже терпимого предела уровень развития. Дело в причине, вызвавшей это снижение. А ты сейчас раскрыла перед нами и причину и следствие. Еще Ленин назвал кино величайшим из искусств по степени восприятия и воздействия на сознание. Здесь не спрос рождает предложение. Наоборот. Эти фильмы, как ты заметила, прекрасное средство воздействия на сознание, средство его формирования. Я бы сказала: нивелирования, низведения до уровня среднеамериканского, и даже ниже. Я могу рассказать о результатах этой массированной обработки. Рассказать о том, что сейчас и иркутский школьник, и аргентинский гаучер, и кампучийский крестьянин стремятся жить именно поамерикански. Хотя бы внешне. Но это будет слишком долго. Я остановлюсь на одном моменте. Русский народ имеет в своем распоряжении уникальный, богатейший язык, которому нет равных в Мире. Но за последнее десятилетие он оказался настолько загажен американизмами, что с трудом воспринимается. Я просмотрела несколько молодежных передач. Все эмоциональные восклицания вытеснены американским «Wow!» Этот «wow» звучит по любому поводу, а чаще и без оного. Если вас поздравляют с днем рождения, то обязательно споют: «Happy birthday to you!», а в Новый год непременно прозвучит: «Нарру New Year!» Доходит до идиотизмов. «А потом мы Машеньку Петрову всем классом отхэпибездили!» – заявляет один пятиклассник.

– Чточто сделали? – переспрашивает, не веря своим ушам, Анатолий.

– Отхэпибездили! Или хэпибезднули! – смеется Лена. – Признаюсь сразу, это я услышала не из уст школьника, а от одного российского сатирика. Но суть схвачена верно.

Наблюдения и выводы, которыми с нами делится Анатолий, оказываются интересными и неожиданными. Он обнаружил множество газетных и журнальных статей, большое количество книг, в которых с завидным и непонятным упорством старательно и тщательно чернилась история России, особенно Советский период. Доходило до того, что даже Победа в Великой Отечественной войне ставилась под сомнение и всячески опошлялась. Наши солдаты выставлялись тупыми, трусливыми и не умеющими воевать. Командиры изображались бездарными мясниками, добивающимися победы не иначе, как ценой моря крови, огромных потерь. Наши летчики, оказывается, даже летать толком не умели, а самолеты были устаревшим хламом.

А танкисты, воюя на лучших в мире танках, совсем не умели ими пользоваться.

Особенно ошеломляли книги одного ренегатаперебежчика. Он скрупулезно, аргументированно и старательно доказывал, что войну готовил и намеревался развязать ее именно Сталин. Гитлер якобы упредил его всего на неделю или две. И что удивительно, было много таких, которые этому верили. Никого не смущало, что количество дивизий, будто бы развернутых на границе с Германией, Советский Союз смог бы выставить, только объявив мобилизацию всех возрастов. И уж никак не смог бы в сорок первом году всех их вооружить и оснастить. Абсурдно выглядела и попытка выдать огромное количество танков «БТ» за агрессивную армаду, готовую обрушиться на Европу. Эти танки пожгли бы из крупнокалиберных пулеметов, не говоря уже о противотанковой артиллерии. Во всяком случае, противостоять немецким «ТШ» и «ТIV» они никак не могли.

Нет смысла останавливаться подробно на всех несуразицах, которыми до предела были насыщены книги этого автора. Иначе чем грубой фальсификацией, его писанину трудно было назвать. Но эта фальсификация достигла своей цели. Она была предназначена в первую очередь для тех, кто никогда не интересовался историей своей страны. И таких оказалось больше чем достаточно. Не только молодежь, но и Взрослые, зрелые люди с удивлением говорили: «Он открыл нам глаза. А мыто думали… Оказывается, нас обманывали!»

И совсем уж ни в какие рамки не лезло назойливое, протаскиваемое в статьях и книгах утверждение, что всю индустриальную мощь Советской державы создали исключительно зэки, работавшие изпод палки. А сами по себе русские люди работать не умеют, не любят и не желают. Они бездарные лентяи и безудержные пьяницы и в силу этого ничего толкового никогда делать не могли и никогда не сделают.

Здесь я замечаю, что такая точка зрения на свою страну, на свой народ имеет довольно широкое распространение. Лена соглашается со мной:

– Это вполне естественно. Если ты тысячу раз аргументированно докажешь человеку, что он свинья, на тысячу первый раз он встретит тебя радостным хрюканьем.

– А знаете, что самое поразительное? – говорит Анатолий. – Подавляющее большинство авторов этих откровений, фальсификаций истории, опорочиваний своей страны и своего народа – сами русские. Чем вызван этот мазохизм? Что его породило? Ответ один. Комуто это очень нужно. И этот ктото очень хорошо платит за такую работу.

– На родине у Вира действовали какието зеленоглазые братья, – говорю я, подводя итог нашего разговора. – Они разделили людей на чистых и нечистых. Они заморозили развитие общества. Они низвели женщин до уровня самок для общественных нужд. У вас нет ощущения, что аналогичные явления развиваются и здесь? Вначале, когда раскачивали и разваливали Советский Союз и социалистические страны, к этому, несомненно, приложили руку Штаты. Но сценарий написан не там. Почему я так уверенно говорю? Да потому, что в Штатах исподволь происходит то же самое. Финал можно предугадать. Мировое общество расколется на несколько частей. Одна часть будет добывать сырье и осуществлять его первичную переработку. Сюда попадет и Россия. Вторая часть будет производить из этого сырья продукцию. Это в основном будут страны с мягким климатом, где не нужны серьезные затраты энергии на отопление, где грунт не промерзает, и можно строить производственные корпуса легкого, барачного типа. И будет третья часть, которая все это будет потреблять. Сейчас это – Золотой Миллиард. Предвижу, что он сократится в два, три раза, а то и более. Но и в этом урезанном миллиарде развитие застынет на какомто достигнутом уровне. И, несомненно, отношения полов выродятся до того состояния, какое мы наблюдали у Вира. Все предпосылки уже имеются. Начало положено, и этот процесс остановить трудно.

– Все это правильно, Андрей, – соглашается со мной Лена и тут же ставит вопрос: – Но мы не знаем главного. Кто это здесь так хорошо все организует? Признаюсь, у меня было подозрение, что здесь работают друзьяколлеги Старого Волка. Они ведь тоже стремятся свернуть прогресс Человечества. Но потом я эту мысль отбросила. ЧВП стремится свернуть в основном технический прогресс. А здесьто техника развивается. Здесь сворачивается научный прогресс. Это на ЧВП не похоже. Да и такие сексуальные революции тоже не в их стиле. Жаль, конечно, что нам не удалось встретиться с теми зеленоглазыми братьями или с теми, «кто выше всех».

– Гм! – откликается Вир. – Вы же помните, как нам пришлось оттуда уходить.

– Чувствую, подруга, зреет у тебя какойто замысел. Поделись, – предлагаю я.

– Нет, – качает головой Лена. – Это еще не вызрело. Надо как следует обмозговать.


ГЛАВА 16


Да, правда – сам виновен,
Бог со мной,
Да, правда – но одно меня тревожит:
Кому сказать спасибо, что – живой!
В.С.Высоцкий

Обмозговывает Лена недолго. На другой день, за обедом, она посвящает нас в свой план:

– Видите ли, эти личности вряд ли будут афишировать себя и свои цели. Выйти на них сами мы, скорее всего, не сможем. Но должны быть люди, которые стоят к этим организаторам достаточно близко, получают от них инструкции, деньги, осуществляют их замыслы.

– Ты предлагаешь выйти на авторов тех статей и книг, о которых вчера говорил Анатолий? – спрашиваю я.

– Нет. Это ничего не даст. Они – рядовые исполнители, и деньги, и инструкции они получают не от генеральных заказчиков. Есть промежуточное звено, и я, кажется, его уже вычислила. На мой взгляд, тот нефтяной мафиози, что заинтересовался мной, или сам является таким посредником, или через него можно на таковых выйти. Во всяком случае, он стоит достаточно близко к центру событий.

– И как ты это мыслишь? Так он тебе все и выложит, что знает.

– Сразу не выложит. Придется с ним поработать.

– Смотри, подруга, это будет игра с огнем.

– Схлопки бояться, хроноагентом не работать. Я тоже не подарок. Где его визитка? Там есть его телефон. Тем более что он настоятельно просил меня о встрече. Просил – значит, встретимся. Только надо будет к этой встрече соответственно подготовиться. Наташа, мы с тобой сейчас пройдемся коекуда.

Подготовка моей подруги к встрече с нефтяным магнатом заключалась, как выяснилось, в полном обновлении гардероба. Вернувшись ближе к вечеру со свертками, пакетами и коробками, женщины уходят в комнату и довольно долго отсутствуют. Когда они выходят, я при виде своей подруги обалдело качаю головой.

– Ленка! Ты ли это?

– Что, милый, не узнаешь?

– Попробуй, узнай!

На Лене яркокрасное велюровое платье. Не платье даже, а почти майка на узеньких, как шнурки, бретельках. Платьице рельефно обтягивает великолепную фигуру, но от пояса расходится широким колоколом. Длинные ноги в белых колготках в виде крупной сетки. И остроносые красные туфельки на высоченной шпильке и с широким резным ремешком повыше лодыжки.

– Что ты так на меня смотришь? Не впечатляет?

– Впечатляет. Тебе только перчаток не хватает. Длиной до локтя и тоже красного или белого цвета.

– Верно. Я думала об этом. И даже нашла подходящую пару. Но потом решила, что это будет выглядеть слишком уж экстравагантно. Мы, увы, не в НульФазе.

– Пожалуй, ты и так выглядишь достаточно экстравагантно. Ленка, это же не твой стиль! Ты сейчас больше на Катрин похожа.

– Это точно. Мне пришлось себя изнасиловать. Но Геннадий Харитонович предпочитает женщин, одетых именно так. Это его, видите ли, возбуждает.

– И когда ты успела это узнать? Ты же разговаривала с ним всегото не более получаса.

– Я же всетаки немного психолог. А разговорить его лучше всего в интимной обстановке, когда он заведется. Вот я и создала такой интерьер, чтобы он завелся сразу, как только меня увидит.

Я только тяжело вздыхаю, а Лена смеется:

– А ты не ревнуешь ли, часом, друг мой? Зря. До крайностей я дело доводить не собираюсь.

– Это ты не собираешься?! А что же ты вырядилась так, что тебя сразу хочется снять минимум на часок?

– Ого, какие мысли! А у тебя, Толя, таких не возникает?

– Если честно, то возникает, – признается Анатолий.

– Так это же и прекрасно! Раз у вас такие мысли возникают, то у Герасимова они тем более появятся. Вот тутто я и буду его раскручивать.

– А если он от мыслей перейдет к делу? – задает Наташа вопрос, который у всех вертится на языке. – И саму тебя раскрутит?

– Ну, меня, положим, ему раскрутить будет не такто просто. А если дело все же дойдет до крайности, что ж… На то мы и хроноагенты, чтобы нас при выполнении задания не останавливали такие мелочи.

– Мелочи! – фыркает Наташа.

– Да, подруга моя, – строго говорит Лена, – именно мелочи. Мне однажды пришлось две недели в Древнем Вавилоне в публичном доме работать. Что ж мне, стреляться после этого? Это, Наташенька, еще не самое страшное из того, что порой приходится делать. Вот Стефан Кшестинский полгода работал палачом в одной восточной империи. Практически без выходных. Это я понимаю! Это – не мелочи. Надеюсь, мой друг не будет разыгрывать из себя Отелло?

– Постараюсь. Куда уж тут денешься, – вздыхаю я и не упускаю случая вставить шпильку. – Я же не такой, как некоторые из здесь присутствующих. Вы бы видели, какую она мне устроила сцену, когда мне в одной Фазе пришлось переспать с Эвой, феейвоительницей.

– А ты меня с собой не равняй! У тебя на этот счет закалка должна быть прочнее. Какникак, ты же хроноагент экстракласса, а я тогда была всего лишь второго.

– У тебя на все есть ответ. Ну, хватит об этом. И когда ты с этим мафиози намерена встретиться?

– Завтра позвоню ему и договорюсь. Надо как следует линию поведения обдумать.

На другой день я с утра ухожу побродить по улицам. Там, на рынках, в магазинах, у киосков и на транспортных остановках, тоже можно услышать и увидеть много интересного. Но мысли мои крутятся вокруг затеи моей подруги. Мне она кажется далеко не такой невинной и безопасной, как хочет нам представить ее Лена. Такие личности, как этот Герасимов, больше привыкли брать сами, чем давать другим. И информацию от него получить будет далеко не просто. Остается только надеяться на незаурядную подготовку Лены и ее способности. Сейчас я ощущаю себя в шкуре нашего Магистра. Много легче действовать самому, чем посылать на опасное задание своих друзей. Я сам пошел бы вместо Лены, если бы это дало хоть какойто результат.

В одном из небольших магазинов мои мысли прерывает необычный шум. Разъяренное лицо продавщицы, возбужденная толпа. Все размахивают руками и кричат. Среди невнятного гвалта несколько раз отчетливо звучат крики: «Фальшивомонетчик!» К прилавку прижали растерянного мужчину лет тридцати с небольшим, одетого в спортивный костюм устаревшего покроя и расцветки. Он молчит и затравленно озирается. Чтото толкает меня в гущу этой толпы. Я пробиваюсь к мужчине и громко спрашиваю строгим голосом:

– В чем дело, граждане?

– Фальшивомонетчик! Смотрите, какие купюры подсовывает!

Продавщица протягивает мне банкноту красного цвета с портретом Ленина, достоинством десять рублей. Ничего себе! Я внимательно смотрю на мужчину. На сумасшедшего он не похож. Тут чтото другое. У меня появляется предчувствие чегото необычного. Надо выручить мужика из беды и поговорить с ним.

– Спокойно, граждане! Какой же это фальшивомонетчик? Это же просто больной человек. Его не в тюрьму сажать надо, а в лечебницу. Пройдемте, гражданин, разберемся.

– Стой! Это же, наверное, одна шайка! Один фальшивые купюры всучивает, а другой его, в случае чего, выручает. Ты самто кто такой?

– Сотрудник налоговой полиции, – отвечаю я, глядя прямо в глаза продавщице.

Та сразу тушуется, а я поясняю:

– Да если бы он был фальшивомонетчиком, он бы вам такие купюры подсунул, что вы бы их сами никогда от подлинных не отличили. Разве не так?

В толпе раздается смех. Агрессивность окружающих быстро затухает. Я пользуюсь этим моментом, беру мужчину под локоть и строго говорю:

– Пройдемте.

Толпа расступается, и мы выходим из магазина. Мужчина идет за мной безропотно, даже охотно. Он явно рад оказаться подальше от агрессивной толпы и злобной продавщицы, бросившей ему такое страшное обвинение. Постепенно он приходит в себя, и я отпускаю его локоть. Он останавливается и спрашивает:

– Куда вы меня ведете?

– Здесь, недалеко.

– В отделение?

– Нет. Нам туда ни к чему. Впрочем, мы уже пришли. Я приглашаю его в небольшое кафе, расположенное в полуподвале рядом с продовольственным магазином. В этот час в нем почти никого нет. Только за одним столиком сидят за стаканчиками с водкой и немудреной закуской двое мужчин неопределенного возраста. Это кафе понравилось мне тем, что в нем, в отличие от многих других заведений, пиво наливают в классические стеклянные кружки, а не в пластиковые одноразовые стаканы. Я беру две кружки пива и два пакетика соленой соломки из кальмара, и мы усаживаемся за столик в углу.

– Ну, рассказывайте, – предлагаю я.

– А почему я вам должен чтолибо рассказывать? – спрашивает мужчина настороженно.

– Ну, хотя бы потому, что я помог вам выбраться без особых осложнений из весьма неприятной ситуации. И я имею право знать, кому я помог. И потом – меня не покидает ощущение, что с вами произошло нечто необычайное, странное и необъяснимое, я бы сказал. Вполне возможно, что я могу вам в этой ситуации или помочь, или, по крайней мере, разъяснить ее для вас.

– А кто вы такой? Сотрудник этой, как ее, налоговой полиции?

– Нет. Я так назвался, чтобы остудить пыл продавщицы. Они только налоговых органов и боятся. А кто я на самом деле? Хм! Как бы вам это объяснить, чтобы вы поняли? Ладно, оставим это, пока. Скажем так: относительно недавно я был капитаном ВВС, летчикомистребителем. Фамилия моя Коршунов, зовут Андрей Николаевич. Судя по выправке и манере держаться, вы тоже военный. Так?

– Угадали. Я – танкист, командир батальона. Майор Демидов, Петр Иванович.

– Что ж, будем считать, познакомились. Расскажите мне, Петр Иванович, что с вами произошло. Почему вы вдруг оказались в этом магазине, где пытались расплатиться деньгами, вышедшими из обращения?

– Я и сам ничего не могу понять. Только вчера эти деньги принимали, а сегодня уже нет. Кстати, а какие деньги я должен был предложить?

Я достаю из кармана несколько монет и две купюры. Демидов с изумлением разглядывает двуглавых орлов на монетах и рисунки купюр и недоуменно пожимает плечами. А я продолжаю:

– Вы говорили, что еще вчера расплачивались советскими банкнотами. Значит, между вчерашним днем и сегодняшним чтото произошло. Расскажите мне все, и я постараюсь найти этому объяснение.

– Да я даже не знаю, о чем говорить, с чего начать. Это все так странно.

– Начните сначала. Как вы оказались здесь? Что и когда делали? А я буду задавать вам уточняющие вопросы. Постарайтесь не упускать мелочей. Ну?

– Хорошо, – Демидов задумывается на пару минут, отхлебывает пиво, еще раз пожимает плечами и начинает: – Живу здесь я давно. Неделю назад мы вернулись с больших учений, и я ушел в отпуск. Мы с Верой, это моя жена, сделали в квартире ремонт и собирались завтра уехать на три недели, сначала к ее родителям, потом к моим. Ничего особенного не происходило до сегодняшнего утра.

– А что произошло сегодня утром? Я имею в виду, что особенное произошло?

– А вот это и произошло, что вы видели.

– Так вот сразу и произошло? Вы проснулись утром и увидели себя в этом магазине? Или этому чтото предшествовало?

– Я вас не понимаю.

– Хорошо. Опишите сегодняшний день по порядку. С того момента, как вы проснулись.

– Ну, проснулся как обычно, в шесть часов. Сделал пробежку, принял душ, позавтракал. Когда завтракал, слушал новости по радио…

– Ничего вам в этих новостях странным не показалось?

– Нет. Все как обычно, ничего экстренного. Потом стали с сыном вещи в дорогу собирать. Затем сын попросил включить телевизор, какаято детская передача должна была начаться…

– Подробнее.

– Что именно?

– Что за передача?

– Не знаю. Он эту передачу уже полгода смотрит. Там какойто детский конкурс проводят. Так он всегда меня от телевизора гонит, чтобы я ему ответы на вопросы не подсказывал.

– А может быть, чтото другое заметили? Ну, к примеру, передача была другая? Ведущий сменился?

– Нет. Все было как обычно. Да я и не присматривался, меня Вера в магазин спровадила, продукты в дорогу купить. Вот тут все и началось.

– Что именно?

– Ну, прежде всего, магазин, куда мы обычно ходим, стал какойто не такой. Я еще подумал, когда они успели все так изменить? Потом товаров стало больше, я некоторые из них и не видел никогда.

– А цены вас не смутили?

– Честно говоря, я на них и внимания не обратил. Только когда продавщица сумму назвала, мне показалось, что она или шутит так, или обсчиталась раз эдак в пятьдесят. Я просто достал деньги, и тут начался скандал.

– Так. А вы далеко от этого магазина живете?

– Нет. В соседнем доме.

– Понятно. Значит, пока шли, могли никаких перемен и не заметить. А когда выходили из дома, ничего необычного не заметили?

– А что я должен был такого заметить?

– Ну, к примеру, какуюнибудь дымку необычную. Или свечение. Ничего такого не было?

– Свечение, говорите? – Демидов задумывается. – Свечения не было, а вот освещение в подъезде, на первом этаже было какоето необычное. Я еще подумал, где это они такую лампочку нашли?

– А какого оно было цвета? Желтое, розовое?

– Нет. Не желтое и не розовое. Скорее лиловое.

– А не сиреневое?

– Точно! Сиреневое. А вы откуда про это узнали? И что это означает? Что с этим освещением связано?

Ну, как ему это объяснить? Он и так выбит из колеи, а я ему сейчас про межфазовые переходы буду мозги кочкать.

Да он подумает, что либо я чокнутый, либо у него крыша поехала. Я сразу предположил, что он, как и Наташа в свое время, угодил в переход. Сейчас же я убежден в этом бесповоротно. Вопрос только в том: угодил он в этот переход один или с кемто за компанию? И второе, нет ли там поблизости обратного перехода?

– Петр Иванович, вы можете назвать свой адрес?

– Улица Блюхера, дом шестнадцать, квартира тридцать два. А в чем дело?

– Понимаете, положение, в котором вы оказались, весьма сложное. Мне надо сходить туда и выяснить на месте, смогу ли я вам помочь.

– Так пойдемте вместе.

– Лучше я пойду один. Я вам возьму еще кружечку пивка, и вы подождете меня здесь. Да, на всякий случай, как зовут вашу половину?

– Вера Павловна.

– И еще вопрос. Это сиреневое освещение было только на площадке первого этажа или еще гдето?

– Я бы сказал, что оно скорее было на лестнице при выходе из подъезда.

– Понятно. Вот вам пиво и ждите меня. Я вернусь минут через десять, пятнадцать.

Как я и ожидал, никакого свечения в подъезде уже нет. Значит, обратный переход в этом месте исключен. Тем не менее я решаю расставить все точки над i, и поднимаюсь на третий этаж. Дверь открывает пожилая женщина. Сразу выясняется, что майор Демидов здесь не проживает. Точнее, он проживал здесь лет пятнадцать назад, до того времени как погиб в Афганистане. Его жена, Вера Павловна, продала эту квартиру ее нынешним владельцам и уехала к родителям. Все понятно.

Демидов ждет меня в кафе с плохо скрываемым нетерпением. Увидев меня, он вскакивает.

– Ну? Что вы там выяснили?

– Выяснил все, что нужно.

– И вы можете объяснить мне, что произошло?

– Могу. Только не здесь. Нам придется пройти к моим товарищам. Это тоже недалеко. Не скрою, Петр Иванович, положение, в котором вы оказались, мягко говоря, гуановое. Чтобы в нем разобраться и попробовать вам помочь, если такая возможность еще существует, мне надо посоветоваться с друзьями. Так что, пойдемте.

– Но вы мне можете толком сказать, что всетаки произошло? Мне домой идти надо, жена беспокоиться будет. Куда пропал? Пошел в магазин и исчез.

– Повторяю: могу, но не здесь. Не та здесь обстановка. А у нас это прозвучит убедительнее. Нагляднее, так скажем. А по поводу супруги не переживайте. Я же не случайно спрашивал у вас, как ее зовут. Поверьте, она уже не беспокоится.

Демидов вздыхает, но подчиняется. По пути я захожу в магазин и беру три бутылки коньяка.

– А это зачем? – удивляется Демидов.

– А затем, что вам, Петр Иванович, в той ситуации, в какой вы оказались, без поллитра разобраться будет тяжело. По себе знаю.

Вся наша команда оказывается на месте. Даже Анатолий не успел еще уйти в библиотеку. Он возится со своей установкой переходов. Это очень кстати. Я знакомлю своих друзей с Демидовым, но пока не объясняю, кто он такой и как сюда попал. Все, кроме Вира, смотрят на него с интересом и не могут понять, с какой целью я привел сюда постороннего человека.

– Толя, – спрашиваю я, – твоя установка сейчас в рабочем режиме?

– Да.

– Тогда посмотри, нет ли сейчас гденибудь, в радиусе до двух километров, открытого перехода?

– Сейчас нет.

– Плохо дело. А что значит «сейчас»?

– Да как только ты ушел, открылся переход совсем рядом. Километра полтора, не больше. Просуществовал он не более двух минут.

– Он был односторонним? Не заметил?

– Успел заметить, двусторонний.

– А может быть, и характеристики той Фазы успел запомнить?

– А вот чего не успел, того не успел. Я же говорю, переход существовал не более двух минут.

– Что ж, Петр Иванович, – говорю я Демидову, – шанс у вас был, но он, к сожалению, упущен, и упущен, увы, безвозвратно. Теперь вам придется с этим смириться и привыкать к новой жизни. Итак, друзья, позвольте представить вам нового члена нашего коллектива, Демидова Петра Ивановича, выходца из Фазы, отстоящей от этой более чем на пятнадцать лет. Он попал сюда как раз по тому переходу, который ты, Толя, имел возможность наблюдать.

Демидов обалдело переводит взгляд с меня на Анатолия и обратно. Он, разумеется, почти ничего не понял из нашего диалога и моих слов. Оно и понятно. В такие вещи сразу врубаться сложновато, мягко говоря.

– Петр Иванович, – обращаюсь я к нему, – сейчас мы вам, как я и обещал, все объясним. Но удобнее это будет сделать за столом. Время уже обеденное. Да и вам, по своему опыту знаю, по ходу разговора, не раз приложиться к стакану захочется. Вир, накрывай на стол.

Разговор получился долгий и сложный. Пришлось изложить Демидову основы хронофизики, рассказать о бесконечном множестве параллельных МировФаз. Пришлось подробно рассказать о том, кто мы такие, чем занимаемся и как сюда попали. Труднее всего было объяснить Демидову, что сегодня утром он перешагнул невидимый рубеж, напрочь отсекающий его от прошлой жизни, и что возврат назад теперь невозможен. Как я и предвидел, к концу этого разговора третья бутылка расходуется почти до конца. Правда, к принесенному мной коньяку прикладывался не один Демидов, но ему мы наливали чаще и больше. По мере необходимости. Я посылаю Вира еще за одной бутылкой, а Демидов молчит и думает. Переваривает все услышанное.

Переваривает он долго. Но мы его не торопим. Все мы, кроме Анатолия и Вира, прошли через это: и я, и Лена, и Наташа. Трудно вот так, сразу, принять такие резкие и необратимые перемены. Про себя я отмечаю, что выдержка у танкиста железная, под стать броне его машин. Я, помнится, крыл Магистра матом так, что Время краснело. Впрочем, Демидову крыть некого. Ему еще крупно повезло, что он сразу наткнулся на меня. Точнее, я случайно оказался рядом с ним. При ином раскладе это могло кончиться психушкой, в лучшем случае. Судя по всему, Демидов приходит к такому же выводу. Сделав очередной глоток коньяка, он, глядя в окно, медленно произносит:

– Да. Крупно мне повезло. Пошел в магазин за продуктами и оказался в другом Мире. И что же мне теперь дальше делать? Стреляться? У вас, Андрей Николаевич, пистолета случайно нет?

– Случайно есть. Но это всегда успеется, я на вашем месте не стал бы торопиться. Нажать на спуск проще всего. Это вариант крайний. Есть два других.

– Это какие же?

– Первый. Попробовать адаптироваться в этом Мире. Думаю, что танкисты и здесь нужны, пока. Второй вариант – стать одним из нас. То есть я предлагаю идти дальше с нами. Ну, как Вир, к примеру.

– Да я же ни хрена не понял из того, что вы мне толковали о своих делах! Или почти ни хрена.

– Ну, это потому, что с первого раза это всегда звучит необычно, и сразу врубиться трудно. По себе знаю. Объясним, все подробно расскажем и даже покажем. Ну а если это вас не устроит, остается первый вариант.

Демидов морщится. Видимо, ему вспоминается орущая толпа и деньги с двуглавым орлом. Он качает головой.

– Этот вариант меня еще меньше устраивает.

– Значит, будете одним из нас. О варианте с пистолетом я забыл и вам советую то же сделать. Судя по вашей выдержке и вашим данным, вы нам подойдете. Как, Лена?

– Завтра я с Петром Ивановичем побеседую, и мы сделаем окончательные выводы. А сейчас ему не мешало бы отдохнуть. Слишком сильный стресс и слишком много впечатлений. Согласны, Петр Иванович?

Демидов кивает, а Лена улыбается и продолжает:

– Да и мне пора идти. У меня через сорок минут деловая встреча.

– С Герасимовым? – интересуюсь я.

– Да. Пойду переодеваться.

Через несколько минут она появляется в своей «рабочей одежде». При виде ее Демидов изумленно качает головой. А Лена дарит нам чарующую улыбку.

– Вернусь я, скорее всего, поздно. Ужинайте без меня.

Проводя Лену, мы допиваем коньяк, и я устраиваю Демидова на отдых. Он действительно начинает клевать носом. Сказывается солидная нервная перегрузка последних часов, да и немалая доза коньяка делает свое дело.


ГЛАВА 17


The time is out of joint;
О cursed spite,
That ever
I was born to set it right![43]
W. Shakespeare

Лена заявляется лишь под утро. Она нисколько не помята и даже почти не пьяна. На мой вопрос: «Как дела?» она машет рукой:

– Все нормально. Правда, без особых успехов, – и, улыбнувшись, добавляет: – Ни с той, ни с другой стороны. Подробности потом, когда отдохну. Впрочем, подробности малоинтересные. Обычный кутеж. Но продолжение последует.

Я весь день работаю с Демидовым. Подробно рассказываю о НульФазе и его работе. Демидов узнает от меня и о ЧВП, и о Старом Волке с Корой. Он узнает, как я попал в ловушку и долго скитался из Фазы в Фазу. Как Лена отправилась на безнадежные поиски и всетаки нашла меня., Правда, ей в этом помогла Кора. Я рассказываю, как в нашу с Леной Фазутюрьму случайно попала Наташа, и чем все это кончилось.

Я подробно останавливаюсь на том, как нам удалось бежать из своего заключения. Так же подробно я разъясняю, какой работой мы сейчас заняты, какую цель преследуем, кочуя из Фазы в Фазу. Когда я делюсь с Демидовым добытой нами информацией, он надолго задумывается, потом решительно хлопает меня по плечу.

– Решено, Андрей Николаевич. Я иду с вами. Все равно, как я понял, прежняя жизнь потеряна для меня безвозвратно. Вот только Веру с Мишкой жалко до слез. Она сейчас места себе не находит. Пошел муж в магазин и не вернулся. Всех на уши уже поставила. Пропал мужик без вести. Как она это перенесет?

– Попереживает, без этого нельзя. Поплачет, погорюет. А потом уедет к родителям.

– Всето вы знаете, – невесело усмехается Демидов. – Ишь, как уверенно говорит, словно наперед знает. Откуда это знать?

– Знаю наверняка. Я ведь тебе не все вчера сказал. У вас в Афганистане война идет?

– Второй год. А что?

– А то, что я, когда ходил вчера в твой подъезд, действительно зашел в твою квартиру. Там уже живут другие люди. Про тебя они сказали, что ты пятнадцать лет назад погиб в Афганистане. А Вера Павловна уехала к родителям. По моим прикидкам это должно было произойти через полгода, через год после твоего похода в магазин. Веру не осуждай. Она, конечно, помнит тебя, переживает и горюет. Но мертвым – мертвое, а живым – живое. У нее Мишка на руках. Его надо растить, воспитывать. А тебе, можно сказать, действительно повезло. Не попади ты в этот переход, погиб бы в Афгане. И погиб бы безвозвратно. А так живешь, дышишь, коньяк пьешь и закусываешь. Дело нашел себе, не хуже прежнего. Ты думаешь, нам с Леной легко далась такая перемена в жизни? Как не так! Все мы чтото утратили и утратили, как правило, чтото очень важное и дорогое. Но в итоге и приобрели немало. А самое главное, занимаемся серьезным и очень важным делом. Я помню, когда я только в НульФазу попал, Магистр мне сказал: «Для тебя, Андрэ, теперь все Миры свои. Если у соседа горит дом, ты же не пройдешь равнодушно мимо, когда имеешь возможность помочь».

– Не надо убеждать меня, Андрей Николаевич. Я уже принял решение. Ставьте задачу.

– А вот с этим мы погодим. Лена отдохнет, побеседует с тобой, и мы примем по теберешение.

– А почему только после того, как она со мной побеседует?

Видимо, Лена в своем «прикиде» произвела на него сомнительное впечатление, и он никак не может представить себе, что она способна на чтолибо иное, кроме как «блистать оперением».

– Она у нас психолог и методист. А на ее перышки не обращай внимания. Знаешь ведь – не все то золото, что блестит, и не всегда мишура прикрывает пустышку. Впрочем, завтра сам убедишься. Придется с тобой заниматься, многому учить. Наша работа очень не простая, знать и уметь надо очень и очень многое. Даже такие вещи, о которых ты сейчас и представления не имеешь. Это, конечно, хорошо, что ты профессиональный военный. Многое тебе постигать будет легче. Но во многих вопросах, в том числе и чисто военных, и Анатолий, и даже Наташа могут дать тебе сто очков форы. Не удивляйся. Мы готовили их хоть и по упрощенной программе, но зато в стационарных условиях, и тронулись в путь только тогда, когда они сдали нам все зачеты и экзамены. Тебе все придется постигать на ходу, в процессе работы. А сейчас я продемонстрирую тебе коекакие наши возможности. Конечно, по сравнению с нашей основной базой в НульФазе, они сильно урезаны. Самоделка. Но тем не менее мы можем анализировать ситуации и строить прогнозы. А это – немало.

Едва я успеваю запустить нашу систему, как звучит дверной сигнал. Пришли Сергей с Дмитрием. Официально они явились сделать профилактический осмотр поставленного нам оборудования. Они, мол, держат на него гарантию и отвечают за его работоспособность. На самом же деле их сильно заинтересовала работа нашей системы. Настолько сильно, что они даже не могут скрыть своего восторга, когда видят, что она сейчас как раз в рабочем режиме. Видимо, они хотели бы в ней разобраться и сделать для себя то же самое. Пусть попробуют. Мы секретов не держим. Здесь главное не в технике, а в программном обеспечении. А оно не из XXI века, и даже не из XXII. Впрочем, я заметил, что Сергей – программист не из слабых. Пусть дерзает, лишь бы не дерзил.

Гдето около двух часов мы работаем. Потом просыпается Лена и после завтрака выпроваживает компьютерщиков. Сергей пытается пленить ее своей чарующей улыбкой, но Лена, как и в прошлый раз, выигрывает поединок, и последняя улыбка остается за ней. Правда, она соглашается, чтобы они регулярно к нам приходили, предварительно позвонив по телефону.

Нас всех сильно интересует, что сумела Лена узнать от Герасимова. Но она нас разочаровывает. Весь вечер и большую часть ночи они провели в шикарном ресторане. Все это время ушло на взаимное прощупывание. Герасимов оказался далеко не прост. Но этого и следовало ожидать. Он сам исподволь пытался вытянуть из Лены побольше сведений о ней самой. Правда, интимных поползновений он не предпринимал. Видимо, понял, что Лена – не обычная «ночная бабочка», и к ней надо подходить постепенно. Но и сам был не особенно словоохотлив в тех моментах, которые интересовали Лену. Она не стала заострять его внимание, чтобы не вызвать излишних подозрений.

– Все впереди. Главное, начало положено. А в том, что он знает много интересного, я уже убедилась. Слишком искусно он уходит в сторону. Значит, есть от чего уходить, и мы на верном пути. Завтра мы с ним идем в элитный ночной клуб при казино. Главное, не спешить, и я выжму из него то, что нам нужно.

– Смотри, как бы он из тебя не выжал то, что ему нужно, – предупреждаю я.

– Что ты имеешь в виду?

– Отнюдь не то, что ты подумала. Ты сказала, что этот Герасимов – осторожный и проницательный мужик. Как бы он тебя не расшифровал.

– До этого дело, полагаю, не дойдет. На самомто деле Я далеко не та, за кого себя выдаю. И ты это знаешь. Впрочем, если ему сказать правду, он все равно не поверит.

– Конечно, – подает голос Демидов, – если бы Андрей Николаевич вчера, еще в кафе, мне сразу сказал, что со мной произошло и кто он такой, я бы решил, что меня ПРОСТО неумно разыгрывают.

– О! – тут же меняет тему Лена. – Самое время нам с тобой, Петр, обстоятельно побеседовать. Вир, завари, пожалуйста, большой кофейник. А мы с тобой, наш новый друг, уединимся, чтобы нам никто не мешал.

Петр попрежнему недоверчиво смотрит на Лену. Но сегодня она уже не в том ярком наряде женщинысоблазнительницы. Тем не менее в голубом халатике и белых тапочках она не производит на него впечатления деловой женщины, обладающей незаурядными способностями. Скорее наоборот. Длинные, небрежно распущенные светлые волосы; мечтательные «перламутровые» глаза; изящная шейка, аристократические, узкие кисти рук с длинными «музыкальными» пальчиками; «осиная» талия и до неприличия красивые длинные ножки. К тому же полы короткого халатика внизу расходятся так, что эти ножки выставлены на обозрение почти до основания. И вдобавок, «молния» халатика застегнута не до конца, и груди вотвот выскочат наружу. Но Петр, пожав плечами, покорно встает и уходит вслед за Леной в другую комнату.

Мы не расходимся, ждем приговора. Наташа тем временем знакомит нас с результатами своих изысканий в области массовой музыкальной и песенной культуры.

– Вы знаете: всегда и во все времена это массовое музыкальнопесенное искусство выдавало море всякого хлама. Однако в навозных кучах всегда попадались жемчужные зерна. Эти зерна выдерживали проверки временем потому, что их авторами были настоящие мастера, которые вкладывали в свои произведения частицу души и сердца. В общем потоке такие произведения составляли не более пяти процентов. То, что звучит сейчас, песнями назвать трудно. Да их так никто и не называет. Для них придумали новое определение «композиция». Я прослушала несколько сотен этих «композиций». Не скрою, и среди них попадаются жемчужины. Но это такая же редкость, как крупицы золота в отработанной породе. Я не говорю о некоторых авторских и исполнительских коллективах, стоящих особняком. В их творчестве преобладают военнопатриотические или народные мотивы. Они имеют свою цель и ориентированы на определенный круг почитателей. Основной же поток – это откровенная пошлятина, рассчитанная на самую невзыскательную аудиторию. Как правило, на подростков. Они воспринимают эти «композиции» не ушами, а ногами. Под них хорошо прыгается на дискотеках. Они прыгают и не замечают, что с ритмом ударных инструментов в их сознание вколачиваются назойливо, непрерывно повторяющиеся строчки припевов. Кстати, основная масса «композиций» именно из них и состоит. А строчки эти несут весьма интересную информацию. На первый взгляд, они не несут вообще никакой. А если вслушаться и вдуматься (но кто сейчас над этим задумывается?), то вырисовывается картина, прекрасно вписывающаяся в рамки той самой концепции, о которой мы недавно говорили. Как вы знаете, подавляющее большинство произведений песенномузыкального искусства всегда воспевало любовь. Точнее, отношения между полами. Это время в этой Фазе не является исключением. Но здесь назойливо звучат призывы низвести эти отношения до уровня сморкания. Настойчиво пропагандируется даже не свободная любовь, а именно короткие, случайные встречи. Вторая тенденция – воспевание культа силы, преуспевания; «крутизны», как здесь говорят. И еще уголовной романтики. Картина ясная: делайте деньги, пробивайте себе дорогу, отвоевывайте место под солнцем, а все прочее – ерунда. Если ты будешь «крутым», всегда найдешь женщину для удовлетворения своих потребностей. Не забивайте себе голову лирической чушью. Она для слабаков. Впрочем, послушайте сами.

Наташа включает воспроизведение, и на нас обрушивается ворох того, что здесь называется «композициями». Фильтруем незатейливую музычку и вслушиваемся в назойливо повторяющиеся рефрены. Впечатляет. «Сегодня мы вдвоем останемся, а утром навсегда расстанемся…» «Целуй меня везде…» «Простые движения…» «Пять минут на любовь, и не больше!» Тут даже Вир не выдерживает:

– Я заметил, что здесь даже кошки на общение с котом тратят времени гораздо больше.

– Верно, Вир! – смеется Анатолий. – Была когдато теория «стакана воды». То есть отправление половых потребностей должно быть таким же простым, как и утоление жажды. Похоже, в этой Фазе «стакан воды» воплощается в жизнь.

– Точно, – соглашается Наташа, – и не только в этой Фазе А я еще ничего не говорила вам о таком пласте музыкальной, с позволения сказать, культуры, где звучит откровенная матерщина. Причем иногда без толка и без смысла, лишь бы в рифму. Хотите послушать?

– Избавь, Наташенька, – морщусь я. – Этих шедевров словесности я досыта наслушался в забегаловках. Тем более я догадываюсь, что ты хочешь нам продемонстрировать. Какиенибудь «сникерсыйогурты»?

– Вово! Угадал! – смеется Наташа.

Лена с Демидовым беседуют довольно долго. Наконец они появляются. На лице у Демидова какоето недоуменное выражение. Лена сразу проходит на кухню, а Петр отзывает меня в сторонку.

– Извините, Андрей Николаевич, – начинает он.

– Стоп, Петр! – прерываю я его. – Раз уж мы в одной команде, раз мы принимаем тебя в свою семью, давай – на ты и без официальностей. Я для тебя – просто Андрей.

– Хорошо, Андрей, – соглашается Демидов. – Будем на ты. Но объясни мне, ради бога, зачем она со мной так долго беседовала на такие отвлеченные темы?

– Что значит, отвлеченные?

– Сначала мы с ней беседовали о литературе и поэзии. Потом ее вдруг заинтересовало, кого я предпочитаю: Баха, Чайковского, Бетховена или Моцарта. Дальше мы вновь переключились на литературу и поговорили о Петрарке, Данте, Шекспире, Франсуа Вийоне и Омаре Хайяме. После этого она вдруг взялась выяснять, какую я картошку предпочитаю: жареную, печеную или вареную. А если вареную, то в мундире или чищеную? А какие блюда из мяса, дичи и рыбы я знаю и какие умею сам готовить? А как я их готовлю? А в завершение…

Петр заметно смущается, и я его подбадриваю:

– Смелее! Что было в завершение?

– В завершение она начала допытываться, какое она произвела на меня вчера впечатление в этом красном платье, сетчатых колготках и красных туфельках. Потом вдруг поинтересовалась, как должна одеваться женщина, чтобы возбудить во мне желание. А под конец спросила, в каком виде я хотел бы ее видеть. Что, по моему мнению, ей больше всего идет?

– И что ты ответил?

– Я ответил, что этот голубой халатик и белые тапочки идут ей лучше всего. Не хватало, на мой взгляд, белых носочков или гольф и белой ленточки в волосах. И еще я добавил, что было бы неплохо, если бы она застегнула повыше «молнию» и не так широко распахивала полы халата.

– А она что сказала?

– Она засмеялась, похлопала меня по плечу, чмокнула в щеку и сказала: «Молодец, Петруша!» После этого мы вышли. Объясни, был ли во всем этом какойто смысл? Или я совсем дурак? Ты улыбаешься. Я сморозил глупость?

– Нет, Петро! Мне самому трудно представить, что и как у тебя выпытывала Лена и почему она задавала тебе именно такие вопросы. Но поверь мне, я достаточно хорошо ее знаю, чтобы уверенно сказать: это был далеко не праздный разговор. Когда Ленка проводит такое собеседование, она зря ни одного вопроса не задаст. Раз вы закончили, значит, она уже сделала выводы.

– И какие она могла сделать выводы? – пожимает плечами Петр.

– А мы сейчас у нее самой спросим, – говорю я, увидев, как Лена выходит из кухни, уплетая на ходу приличных размеров бутерброд с ветчиной. – Ну, подруга, поделись своими впечатлениями.

– Прошу прощения, – извиняется Лена, – такие беседы пожирают уйму энергии. Есть хочу, ужас как! Что можно сказать? Из Петра может получиться неплохой хроноагент. В НульФазе мы бы за тричетыре месяца подготовили его на третий класс. Разумеется, без учета теоретического курса. А здесь, – Лена вздыхает, – здесь у нас нет даже тех примитивных условий, в каких мы готовили Толю с Наташей. Придется все делать на ходу. Но общее заключение такое: он нам подходит. Человек надежный, на него можно будет положиться и в критических ситуациях. Одно условие, Петр. Никогда, ни при каких обстоятельствах, не лезь поперек батьки в пекло. Без команды не только не стрелять, но и шагу не ступать. Раз уж мы берем тебя с собой, мы отвечаем за твою жизнь. Поэтому дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина!

– Это для него, полагаю, сложности не представляет, говорю я. – Какникак, военный человек. Хотя, конечно, трудно, будучи комбатом, вновь начинать с рядового танкиста. Даже не со стрелканаводчика, а с закидного. Но, думаю, Петр вполне все понимает, и с его стороны возражений не будет. Так?

– Не будет, – подтверждает Петр.

– Ну, и прекрасно, – говорит Лена. – А заниматься с тобой начнем прямо сегодня. Я сейчас помозгую над программой, адаптирую ее к полевым условиям и, с нами Время! Разумеется, все это будет не в ущерб нашей основной работе. И еще надо сделать поправку на то, что мы сейчас находимся во вражьем стане, и в любой момент следует ждать какойнибудь пакости. Ты меня понял, Андрей?

Я киваю. Не знаю, что имела в виду Лена, но следует задуматься о пополнении нашего арсенала. Мы в самом деле живем как на вулкане и, просыпаясь утром, не можем сказать: где устроимся на ночлег. Жить таким образом, а тем более пускаться в дальнейший путь, имея одного члена команды безоружным, нельзя. Конечно, можно дать Петру автомат Анатолия или Наташи, как я отдал свой Виру. Но это – крайний и нежелательный вариант. Надо гдето искать оружие.

Но раз здесь рынок, и есть спрос на оружие, значит, должно быть и предложение. Были бы деньги, а они, слава Времени, у нас есть. Надо искать продавца. Нам нужны два автомата и два пистолета. Кроме того, требуется пополнить боекомплект автоматов и пулемета, гранаты. Неплохо было бы приобрести еще несколько «Мух». Тут я вспоминаю прапорщика, которого часто встречаю в небольшом ресторанчике. На какие средства этот скромный военный чин позволяет себе генеральские ужины? Надо будет с ним пообщаться.

Мы продолжаем работу и одновременно занимаемся с Петром. К работе его пока не привлекаем. На второй день я беру его в поход по забегаловкам. Мы вливаемся в группу пожилых мужчин, нещадно проклинающих нынешние порядки и пытающихся сделать неутешительные выводы: чем все это закончится и кому это нужно? Петр слушает и не верит своим ушам.

– Вот, вы – мужики молодые. Относительно, конечно. Вы еще можете пристроиться более или менее. Хотя скорее менее, чем более. Ни летчики, ни танкисты никому сейчас не нужны, даже опытные. Переучиваться вам придется. А мне и учиться не надо. Я в своем деле все знаю. Такого спеца, без ложной скромности, еще поискать надо. Но мне уже пятьдесят два. А когда тебе за сорок, сорок пять, на хорошую работу тебя не возьмут. Иди в сторожа, в дворники. Да и там ищут кого помоложе. Кто работатьто будет, если мы уже не нужны? Читаю объявление: «Требуется главный технолог на производство стеклопластиковых изделий. Опыт работы. Зарплата десять тысяч». Я и по образованию химиктехнолог, и двадцать лет именно на таком производстве проработал. Деньги неплохие. Звоню, представляюсь. Кричат: «Ура! Срочно приходите!» Прихожу. Как только переступил порог, у них физиономии сразу киснут. «Вы нам не подходите». – «Почему?» – «Возраст. Мы берем не старше тридцати пяти лет». – «Да где же вы на это производство найдете опытного технолога, да еще и в таком возрасте?» – «Будем искать». – «Ну, ищите. Флаг вам в руки. Может быть, и найдется такой опытный дурак». – «Почему, дурак?» – «А если он опытный и производство знает, то он в таком возрасте к вам ни за что не пойдет. Вашей смолой да стеклянной пылью годика два подышишь и – привет. Потомством лучше не обзаводиться. Здоровое ли у тебя дите родится и выживет ли, одному богу известно. А если он в таком возрасте к вам всетаки пойдет, значит, он в этом производстве ничего не понимает. А мне о детях думать поздно, у меня внуки растут». Тут я по их физиономиям понял, что в точку попал. Не нужны им такие, кто об этом производстве всю подноготную знает. Только вот где они найдут такого, кто и производство знает, и о вредности его представления не имеет? Разве что идиота какогонибудь?

– Тут, Тимофей, еще одна закавыка есть. Вот мне все уши прожужжали, что нас, в свое время, плохо учили. Что мы, как спецы, все, что ни на есть, слабые, малограмотные и ни к чему не способны. Потомуто мы от Запада и отстали. Интересно, как только мы умудрялись космические корабли и носители создавать и все прочее? А сейчас в институтах, почемуто их вдруг стали все университетами называть, готовят спецов по новейшим американским методикам. Они все знают и все могут. Ой, ли? Вот, пришли к нам наниматься трое с новенькими дипломами. Беседовал я с ними. Врать не буду. По той специальности, что у них в дипломах прописано они знают все. Да так знают, что мне с ними тягаться бесполезно. Только больно уж мудрено у них специальность называется. Я так даже и не повторю, не запомнил. Но в том, что чуть в сторону от этой специальности спросишь, они не плывут даже, а сразу тонут. Пузыри пускают. Да еще и выстрачиваются: «А зачем нам это нужно знать?» Я им толково объясняю. Будете вы, ребята, в цеху сменами командовать, продукцию выпускать, зарплату получать. А выйдет чтонибудь из строя, что делать будете? Вы ведь даже резьбу нарезать не умеете, в марках сталей не разбираетесь, нуль от фазы отличить не можете. Они мне в ответ: «Это – не наше дело. Для этого ремонтная бригада должна быть». А я им терпеливо объясняю, что рембригада на заводе одна, а цехов, где оборудование может выйти из строя, много. Если по каждой ерунде останавливать производство и ждать ремонтников, мы никогда на зарплату не заработаем. Учиться вам надо, говорю. А они: «Мы уже выучились. Мы инженеры, а не ремонтники». Опять объясняю, что «инженер» полатыни означает «хитроумный изобретатель». А они что могут изобрести хитроумного с их узкой специализацией? Припомнил к этому случаю старый анекдот. Ковырялся один американец в носу и вывихнул палец. Идет, от боли повизгивает и видит вывеску: «Джон Браун. Специалист по травмам пальцев. Левый». Ну, что такое «левый», он разбирать не стал, подумал: политическая ориентация у врача такая. А когда у тебя болит, тут и к коммунисту лечиться пойдешь. Но Джон Браун ему объяснил, что он специалист по пальцам левой руки. А специалист по пальцам правой работает в трех кварталах отсюда. Вот и вы, говорю, такие же специалисты, а говорите: «Инженеры». Не инженеры вы, а недоучки. Обиделись и ушли. Я вот думаю. Где же таких спецов применить можно? В цехах нельзя, факт. В КБ? Так сколько же надо таких узких специалистов по разным органам собрать, чтобы нормального человека сделать? Вот и получается, что ни в КБ, ни на производстве такие спецы не нужны. А где их применить? В обслуге. Сейчас у богатеньких и компов, и сотовых телефонов, и всякой бытовухи, вроде агрегата для надевания и снимания презервативов, полные хаты. Все это надо обслуживать, ремонтировать. Вот и открываются всяческие специализированные предприятия. Там на таких уникальных спецов есть спрос. Они за одну лишь диагностику столько берут! А вся их диагностика в чем состоит? Глянул с умным видом, покопался и говорит: «С вас пятьдесят баксов. Но неисправность не нашего профиля. Мы „Умелые руки“, а вам надо в „Умелые ноги“».

– Это ладно, Савелий. Пусть там и работают. А на производствето и в КБ кто работать будет?

– А я про это не первый год думаю. Вот помрем мы, и все встанет.

– А почему же так получается?

– А значит, дорогой, это комуто здорово нужно.

Все это опятьтаки укладывалось в нашу концепцию «революционных» преобразований, происходящих в этом обществе: свертывание научнотехнического прогресса и перенос центра тяжести в сферу потребления. Глянуть бы только на тех, кому это нужно!

Замечаю, что Петр к четвертому часу наших походов по забегаловкам выглядит не лучшим образом. Это вполне естественно. Он же не получил нашей подготовки и не в состоянии без особых последствий поглощать такое количество пива и водки, чтобы поддерживать в течение нескольких часов беседу с разными людьми. А если собеседник не пьет с тобой наравне, то с ним никто не будет откровенничать. Отвожу его домой, а сам направляюсь в ресторанчик, где видел заинтересовавшего меня прапорщика.

Прапорщика в ресторанчике не оказалось. Но я решаю не продолжать свои хождения по забегаловкам, а остаться здесь и спокойно обдумать все услышанное сегодня. Вопреки обыкновению, народу в ресторанчике сегодня довольно много. Но мне, как постоянному клиенту, находят отдельный столик. Заказываю ужин и коньяк и задумываюсь.

Интересная вырисовывается картинка, Время побери! Складывается такое впечатление, что эта команда действительно старается поскорее списать в расход старшее поколение, которое еще помнит былое, и которое невозможно убедить отказаться от него окончательно. Ставка делается на молодежь. И все силы брошены на ее обработку в определенном направлении. Соблазненные большими заработками, недоступными старшему поколению, и видимостью красивой жизни, молодые люди не будут оглядываться назад. В принципе им и оглядыватьсято некуда. Они просто Перестанут воспринимать старшее поколение всерьез, относя их слова на счет старческого брюзжания. С этойто целью и издаются массовыми тиражами антиисторические пасквили. С этой же целью и завалены прилавки кассетами и дисками с низкопробными американскими фильмами. И с этой же целью звучит с эстрады и тиражируется музыкально оформленная пошлятина и похабщина. И для этого же с телеэкранов тщательно изгоняется все доброе и полезное.

Мне не дают додумать до конца эти невеселые мысли. К столику подходят две молоденькие девушки, даже еще девочки (лет четырнадцатьшестнадцать, не больше). Они интересуются: «Вы не возражаете?» И, не дожидаясь ответа, присаживаются за столик. Официант приносит им фруктовые коктейли, кофе и пирожные.

С любопытством разглядываю юных соседок, столь дерзко нарушивших мое уединение. Школьницы. В лучшем случае, младший курс техникума или, как сейчас говорят, колледжа. Родители, люди состоятельные. Одеты девочки довольно богато, с потугами на изысканность. Но эта одежда пока явно не для них. Справа от меня сидит миниатюрная блондиночка с длинными прямыми волосами, как у Лены. На ней отливающая золотом полупрозрачная блузка с многочисленными воланами на рукавах, юбочка из алой кожи с тиснеными по ней цветами. На ножках бронзовые босоножки с длинными ремешками, оплетающими икры до колен. Любимая обувь Лены. Но ножки у девочки еще по подростковому худенькие, да и нет у нее такого навыка, как у Лены, заплетать и застегивать такие ремешки. На одной ноге ремешки перетянуты и врезаются в кожу, а на другой – слишком слабые, и девочка постоянно их поддергивает.

Шатеночка слева одета не менее броско. На ней тонкий, до прозрачности, розовый свитер с лиловыми цветами. Фигурку обтягивает короткий сарафанчик из атласной ткани бронзовокоричневого цвета. На ножках белые получулки до середины бедра. Лена иногда тоже носила такие. Но я никогда не видел, чтобы ей приходилось их периодически подтягивать. Эта же девочка выполняет эту процедуру ежеминутно. Чулочки упорно не хотят сидеть на ее девичьих бедрах. Завершают туалет роскошные туфельки из черной замши с широким ремешком вокруг лодыжки. С ремешка свисают золоченые подвески. Туфельки на высоченной шпильке тоже золотистого цвета. Девочка надела их явно в первый или второй раз и еще не освоилась с такими каблучками. Это было видно по ее неуверенной походке, когда она подходила к столику.

Девочкам по малолетству не налили ни пива, ни водки, ни коньяку. А им явно хочется выпить и хорошо закусить. Расплатиться за угощение они готовы, не откладывая в долгий ящик, натурой. А, скорее всего, им хочется и того, и другого: и угоститься, и расплатиться.

Поболтав немного на отвлеченные темы, девочки начинают меня обрабатывать. Я уже знаю, что шатенку зовут Жанной, а блондинку Милой. Жанна вполголоса, но так, чтобы я хорошо слышал, начинает рассказ о том, как два дня назад она провела вечер с неким Стасом из «Форварда». Стас угостил ее сначала пивом, потом вином, а в заключение и коньяком. Ужинали они шикарно. Потом Стас катал ее на своем «БМВ». Они свернули в лесополосу и там начали заниматься «любовью». При этом Жанна очень живописно и увлекательно обрисовала позиции, в каких ее имел Стас. «Ой, Мила! А как он язычком умеет! Я все на свете забыла, ногами так махала, что по сигналу заехала! Мы с ним чуть не уписались! Вот только наутро голова болела, и тошнило. С чего бы это?»

– Это потому, что вы перемешали пиво, вино и коньяк. Так, девочки, пить нельзя, – кидаю я реплику в знак того, что тоже слушаю ее рассказ, и сильно заинтересовался.

Вот ведь сыкухи! Пить не умеют, взрослую обувь и чулки носить не умеют, а сексуальные премудрости уже усвоили! Жанна награждает меня благосклонным взглядом (клюнуло!) и продолжает рассказ.

Возвращались в город они уже ночью. Стас гнал свою тачку под двести километров и, пользуясь тем, что она была без трусиков, шарил у нее между ног. «Я два раза кончила! Это был кайф!»

– А вы так сумеете? На двухстах километрах? – приглашает она меня к разговору.

– Двести километров, милые девочки, для меня не скорость, – со снисходительной улыбкой отвечаю я.

– А какая у вас тачка? – глазенки у Жанны загораются и приобретают изумрудный оттенок.

– У меня не тачка, как вы изволили выразиться, а самолет.

– Так вы – летчик, – личико Жанны разочарованно вытягивается, и глазки тускнеют, – а я думала, вы крутой бизнесмен.

– Да, я летчик, – честно отвечаю я и тут же начинаю врать. – Летчик и владелец авиационной компании.

– Вот как?! И сколько же у вас самолетов?

– Сейчас четыре. В следующем месяце покупаю пятый, – врать так уж до конца.

– А самолеты у вас большие?

– Нет. Большие самолеты слишком дорого содержать. Мои самолеты берут от четырех до десяти пассажиров.

– Ой, Мила! Как интересно! В тачках я уже много раз бывала, даже в самых шикарных. А вот в самолете ни разу не пробовала.

Глазенки у Жанны снова загораются. Продолжая игру, я подливаю масла в огонь:

– В чем же дело? Хозяин – барин. Самолеты мои, кого хочу, того в них и сажаю.

– Ой! Здорово как! Сейчас, я только позвоню маме, что меня сегодня не будет. Если что, Мила, я у тебя.

Мою реплику Жанна принимает за приглашение к авиационному сексу. Она поддергивает чулочки и направляется к телефону. Походка у нее далеко не грациозная. Чувствуется, что высокие каблучки ей еще осваивать и осваивать. Тем не менее девочка не забывает поигрывать на ходу попкой. Заметив, что я смотрю вслед Жанне, Мила спрашивает меня:

– Вам понравилась Жанна?

– Неплохая девочка.

– А я? – Мила кокетливо улыбается.

– Ты нисколько не хуже.

– И с кем из нас вы предпочли бы провести ночь?

– Если откровенно, то с обеими вместе.

– Ой!

Мила блаженно улыбается. Ее глазенки, в отличие от глаз Жанны, не загораются, а подергиваются томной поволокой. Она уже предвкушает роскошную групповуху в салоне летящего на большой высоте самолета. Мила встает, поддергивает бронзовые ремешки босоножки на левой ноге, бежит к Жанне; причем ремешки на ходу снова сползают вниз, и чтото говорит ей. Та визжит от восторга. Они начинают оживленно обсуждать предстоящее сексуальное игрище. Великое Время! В многочисленных Фазах мне приходилось делать всякое, но заниматься групповухой с двумя малолетками в салоне самолета… Андрей Николаевич, вы заходите слишком далеко даже для хроноагента. Пора прекращать игру.

Девочки тем временем, в очередной раз поддернув сползающие принадлежности своих туалетов, направляются ко мне. Мордашки буквально светятся от счастья. Еще бы! Как им повезло! Будет чем похвастаться подружкам.

– А далеко ваш аэродром?

– Когда мы едем? Прямо сейчас?

– Нет, девочки, – огорчаю я их. – Сегодня ничего не получится. У меня через пять часов важный рейс. Но как только я буду свободен, я обязательно исполню свое обещание.

– А как мы вас найдем? – с сомнением и надеждой в голосе спрашивает Мила.

– Здесь и найдете. Только не подходите ко мне без приглашения. У меня здесь часто бывают деловые встречи. Когда я буду свободен, я сам подойду к вам. Договорились?

– Договорились, – вздыхает Жанна.

Девочки выглядят разочарованными. Нашли такого дядьку, раскрутили его на такой секс и так обломились. Чтобы както утешить их, я заказываю им две рюмки коньяку и две порции японского салата с каракатицей. Девицы оживляются. Вечер только начинается, и не все потеряно. Поймают еще когонибудь. А я прощаюсь с ними и направляюсь к выходу. Но мои приключения на этот день еще не закончились. В вестибюле меня окликают:

– Эй, дядя!

Делаю вид, что ко мне это не относится, и выхожу на улицу. Но меня нагоняют трое юнцов, преграждая мне дорогу. Один стоит прямо передо мной, двое – чуть сзади. Все трое коротко острижены, слегка накачаны. На уверенных физиономиях отчетливо читается превосходство над всеми окружающими и снисходительное презрение.

– В чем дело, ребятки? Какая у вас ко мне нужда? – невинно спрашиваю я.

– Чехлиться надо.

– Я по счету вроде расплатился.

– Ты, дядя, дуру не гони. За девочек чехлись.

– Если понадобится, я с ними и расплачусь. А выто здесь при чем?

– Ха! С ними расплатится! Да им, кроме выпивки и траханья, ничего не надо. Платить нам будешь. Понял, козел? Или не дошло?

– Дошло. Вы вроде как сутенеры при этих девочках. Нуну. Только, ребятки, ничего вы сегодня не получите. Вопервых, я с этими девочками ни о чем еще не договорился. Вовторых, сутенерам принципиально не плачу. А втретьих, о козлах мы сейчас поговорим.

– Михан, – цедит сквозь зубы один из тех, что стоят сзади, – он не понимает. Надо объяснить.

Михан, не меняя расслабленной позы, делает резкий выпад ногой, прямо мне в лицо. Ничего, тренированный малый. Если бы я был тем, за кого они меня принимают, лежать бы мне сейчас без зубов, а может быть и с перебитой челюстью. Но удар ногой попадает в пустоту. Более того, эта нога почемуто резко задирается вверх и выворачивается наружу. Михан теряет равновесие и падает навзничь. Он не успевает коснуться земли, а носок моего ботинка чувствительно бьет его в копчик. Раздается сначала деревянный стук головы об асфальт, затем грузный шлепок тела. Будто мешок с мукой уронили. Оставшиеся двое молодцев ошеломленно смотрят и не могут понять, как это грозный Михан вдруг оказался в таком нелепом положении. Лежит и не шевелится. Я делаю по направлению к молодцам три шага. Не знаю, что они читают в моих глазах, но продолжения они решают не ждать и резво делают ноги, оставив своего приятеля на милость победителя, то есть меня. Смелые ребята! А главное, крутые.

Пожалуй, хватит с меня сегодня. Вытираю запылившиеся ботинки о рубашку Михана, перешагиваю через его безжизненное тело и направляюсь домой. Там я застаю странную картину. За столом сидят Наташа с Анатолием, выспавшийся и посвежевший Петр и Вир. Лена еще не пришла. На столе стоит бутылка водки, и лежат несколько бананов.

– Что это значит? Соленые огурцы кончились, и вы подыскиваете им замену?

– Не, Андрей, – отвечает Анатолий, – это я специально принес такой набор.

– Что это тебя на такую экзотическую закуску вдруг потянуло?

– Иду через скверик мимо университета. Смотрю, сидит группа девочекстуденток, какуюто бутылку передают по кругу и закусывают бананами. Ближе подхожу и глазам своим не верю. Гоняют по кругу бутылку водки, делают из горлышка по глоточку и закусывают действительно бананами. Вот я и подумал: столько лет прожил и все зря. Оказывается, главной прелести я и не вкусил, а они во всем разобрались и все уже прочувствовали. Я вот и не знал, что водку бананом закусывать надо. Вот и решил попробовать.

– А что? В самом деле, – поддерживаю я, – почему бы и не попробовать. Может быть, мы действительно чегото не понимаем. Разливай, Толя.

Первая же рюмка водки, закушенная бананом, наводит меня на грустные мысли о том, что в этой Фазе извратились не только нравы, но и вкусы. Мы смотрим друг на друга и «смакуем» свои ощущения. Вир молча встает и уходит на кухню. Через минуту он возвращается и ставит на стол тарелку с порезанной селедкой и луком. Анатолий вздыхает:

– К сожалению, эксперимент не дал положительных результатов. Больше я водку бананом закусывать не буду.

– Не переживай, Толя, – успокаиваю я его, разливая по второй рюмке. – Отрицательный результат – тоже результат. По крайней мере, мы поняли, что в этой Фазе и в этой стране тяга к экзотике полностью вытеснила здравый смысл. Выпьем, теперь уже нормально, без извращений.

Допив бутылку до конца, мы решаем на этом остановиться. Наташа с Анатолием и Вир уходят спать, а мы с Петром садимся заниматься. Хронофизик из меня, как из осла композитор, но другого здесь взять негде. Как могу, объясняю Петру основы теории множественности параллельных МировФаз, стараясь подбирать при этом болееменее понятную терминологию. Не знаю, как воспринимает все мое красноречие Петр, но я к трем часам ночи уже никакой. Попробуйте объяснить основы тензорного исчисления школьнику, который толькотолько освоил начала алгебры.

В четвертом часу ночи мне становится до такой степени скверно, что меня может ввести в норму только полная коньячная бутылка. Лучше всего, распитая с кемнибудь на пару. Бросаю взгляд на Петра. Тот вроде бы ничего, держится. Даже, кажется, готов воспринимать дальше. Ему, кажется, даже интересно. Но мнето уже не по себе. Если он полагает, что я – неисчерпаемый источник сведений в области хронофизики на уровне, скажем, Мага, то он крупно ошибается. Я попросту иссяк. А вот если я приму, скажем, граммов сто, сто пятьдесят коньячку, то, пожалуй, смогу объяснять ему хронофизику и дальше. Ну а если добавить еще граммчиков сто, то я и на темпоральную математику отважусь. Высказываю это предложение Петру. Он недоверчиво смотрит на меня и качает головой:

– Ну, Андрей, ты даешь! Сколько мы с тобой в этих забегаловках приняли. Потом ты еще в кафе пошел и явно там, кроме кофе, еще чтото принимал. Здесь бутылочку на пятерых, правда, усидели. А ты еще намерен. Как ты вообще после этого держишься? Ты, вот, мне рассказываешь, объясняешь, а я ни в зуб ногой. Последний час уже ничего не понимаю. Ейбогу, если так и дальше пойдет, то я от вас просто сбегу. В этой зауми без поллитра не разберешься.

– Так в чем же дело? Сейчас сбегаю. А что касается восприимчивости к таким наукам как хронофизика и темпоральная математика, не переживай. Это я педагог ни в Схлопку. Такими науками с тобой займется Лена. А я, Петр, больше практик. Все эти премудрости я когдато тоже изучал. Без них хроноагенту нельзя.

– Понятно. Сдал и забыл.

– Нет, не так. При той методике, по какой мы всю эту премудрость изучали и сдавали, забыть чтолибо просто невозможно. Другое дело, что я это знаю, могу использовать в своей работе, а вот другому объяснить… Тут надо дар иметь. Ну, как у Ленки, к примеру. Впрочем, это дело наживное. Она ведь тоже в Миру не педагогом была, а врачом. Просто, она в НульФазе живет и работает уже много лет, а я – без году неделя.

– А кем ты был раньше?

– Кем и представился тебе вначале, летчиком.

– А как хроноагентом стал?

– Ну, это, Петро, особая история. И без пузырька с коньяком ее точно не расскажешь. Подожди полчасика, я смотаюсь до ближайшего ночного магазина. Здесь рядом, за углом.

Но едва я выхожу в прихожую, как входная дверь открывается, и на пороге появляется Лена. Серебряная сумочка висит у нее на плече, а в руках она держит продолговатую коробку светлокоричневого цвета, перевязанную красной ленточкой.

– Привет! Куда это ты собрался среди ночи?

– Да, вот с Петром захотели коньячку принять, собрался сбегать.

– Никуда не надо бежать. Коньяк к вам сам пришел. Лена распаковывает коробку и достает из нее пузатую бутылку темного стекла. «Камю», – читаю я.

– Фабрикат?

– Обижаете, сэр! Этот коньяк из элитного клуба, где собираются очень богатые господа. Там все только подлинное. А это мой приз, я его выиграла.

– Чтото ты сегодня припозднилась, подруга.

– Да. Ушлато я час назад, даже больше. Но Геннадию Харитоновичу страсть как захотелось узнать, где я живу, и он послал за мной хвост.

– Ты его сбросила?

– Разумеется.

– И как вы это сделали? – интересуется Петр.

– Как учили. Для тебя персонально расскажу, полезно будет. Я пропустила первое и второе такси, села в третью машину и поехала в нашу сторону. Проехав десять километров, я вышла, прошла через дворы на другую улицу и поймала другую машину в противоположном направлении. Потом опять прошлась дворами и скверами, снова поймала такси и опять поехала сюда. Вышла я, не доезжая километра полтора. Предосторожности были не лишними. Команда Геннадия Харитоновича оказалась далеко не слабой. Их машина стояла в двух кварталах отсюда. Четверо «гвардейцев» стояли возле нее и на чем свет стоит костерили «гребаную телку», «старого козла» и друг друга. Я спокойно прошла мимо, зашла в ближайший подъезд и выждала, пока они уедут. И вот, я здесь.

– Как же они вас не заметили?

– Петя, они на меня даже внимания не обратили. Им и в голову не пришло, что женщина, которая так ловко и мастерски водила их за собой по всему городу, спокойно пройдет мимо них, да еще и зайдет в свой подъезд у них на глазах.

– Все равно, – говорю я, – раз он начал предпринимать такие шаги, он на этом не остановится. Пора сворачивать игру.

– Я тоже так думаю, – соглашается Лена. – Почти все, что мог выдать мне этот мафиози, я уже узнала. Осталось уточнить некоторые детали. И еще меня очень заинтересовал его основной бизнес. Не тот, которым он занимается официально. Нефть – это только прикрытие. Основной доход Геннадий Харитонович получает не от нее.

– Нука, нука! Это интересно. Рассказывай. И об этом бизнесе, и о том, что сумела от него узнать.

– Подожди, переоденусь. А то мне все кажется, что я на работе. Хочу почувствовать себя как дома. А ты организуй закусочку, чтобы не пить коньяк голяком. Кстати, если бы я не пришла вовремя, клянусь Временем, вы бы так и сделали.


ГЛАВА 18


Жена да учится в безмолвии, со всякой покорностью;
А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии.
(послание к Тимофею св. апостола Павла гл. 2, ст. 11, 12)

Через десять минут Лена выходит к столу. На ней голубой атласный сарафанчик, обтягивающий фигурку, белые капроновые гольфы и белые босоножки с ремешками до колен. Волосы прихвачены широкой белой лентой (учла пожелание Петра!), а на руках перчатки из эластичной голубой ткани до середины предплечья.

– Наливай, – кивает Лена на бутылку и начинает рассказывать. – Клуб «Черный Аист» – место, где самые состоятельные люди этого города проводят время в обществе себе подобных и развлекаются так, как могут себе позволить только они. Достаточно сказать, что членский билет этого клуба стоит не одну тысячу долларов. Там есть ресторан с самой изысканной и самой экзотической кухней. Выбору напитков в баре позавидуют короли. В игорном зале ставок не ограничивают. Причем проигравшему верят на слово. В подвале расположен тир, где при желании можно подстрелить оленя, кабана или даже медведя. Кто что закажет. Члены клуба и те, кого они приводят с собой, основное время проводят в так называемом «лиловом баре». Там к услугам членов и их гостей имеется стриптиз и эротическая, точнее, порнографическая эстрада. И в стриптизе, и в порнографии принимают участие не только артистыпрофессионалы, но и любители из числа членов клуба и гостей.

– Это интересно! – оживляюсь я. – Поподробнее, пожалуйста.

– Все по порядку. Сначала мы поужинали. Довольно неплохо. Потом прошли в игорный зал. Там я не слабо сыграла в рулетку, – Лена кивает на сумочку. – Геннадий Харитонович упрашивал меня играть дальше, но я отказалась. Сказала, что не хочу искушать судьбу. А на самом деле мне не понравилось, как на меня начал поглядывать крупье.

– Понятно. Ты ведь реализовала свои способности.

– Знаешь, Петро, Лена владеет даром телекинеза. Она приобрела его в ходе выполнения одной интересной операции. Мы тебе о ней какнибудь расскажем. Дальше что было?

– Дальше мы пошли в тир. Геннадий Харитонович сам неплохо стреляет, и меня пытался научить.

– Надеюсь, ты не стала там демонстрировать свои таланты?

– В полной мере. Я так громко визжала и так старательно зажмуривалась перед каждым выстрелом, что оставила о себе самое благоприятное впечатление. Правда, один раз я позволила себе расслабиться и выиграла вот этот приз, – Лена указывает на бутылку. – Требовалось сбить шарик от настольного тенниса, который хаотически метался в воздушных струях. При этом я так страшно удивилась своей удаче, что даже отказывалась от приза. Мне его навязали буквально силой. И оказалось, не зря.

– Так вот как ты этот приз выиграла. А ято подумал, что ты выступала в стриптизе или в порношоу.

– Нет, до этого дело, слава Времени, не дошло. Хотя, Геннадий Харитонович изо всех сил старался подвинуть меня на такие дела. Но я решила, что не стоит раскрывать свои таланты в этой области и, не вступая в борьбу, уступила пальму первенства длинноногой шатенке лет двадцати двух, секретарше какойто ремонтностроительной фирмы. И не зря. Надо было видеть, как элегантно она, в полном соответствии с музыкальным сопровождением, стягивала с ножек блестящие яркокрасные ботфорты длиной до середины бедра. Я бы так не сумела.

– Скромничаешь, Ленок. Тыто, да не сумела бы!

– Не преувеличивай мои способности. Они не беспредельны. Взяв первый приз в стриптизе, эта дива не успокоилась. И выступила еще и в сексуальном шоу. Там она, все в тех же ботфортах, четырежды спаривалась с подростком лет тринадцатичетырнадцати в различных позах. Причем все исполнено на высшем уровне, а завершилось обоюдным оральным действом.

– А вот ты сейчас не преувеличиваешь? Вовлечение несовершеннолетних в порнографический или эротический (что по сути одно и то же) бизнес строго преследуется законом практически во всех странах. В том числе и в России.

– Андрюша! Ты наивен, как только что сорванный с грядки огурчик. Как объяснил мне Геннадий Харитонович, законы соблюдают те, у кого не хватает средств заплатить за их нарушение. Но это все шелуха. И ресторан, и казино, и тир, и порнобар были только фоном к основному. А основным были мои разговоры с Геннадием Харитоновичем. Это был далеко не диалог и тем более не монолог. Геннадий Харитонович – человек далеко не болтливый. Но он частично терял контроль над собой, когда всеми способами пытался заманить меня в отдельный кабинет. Особенно настойчивым он был в«лиловом баре». Сексуальное шоу так распалило его, что он напоминал мне мартовского кота. Я же не подрубала его надежды на корню, но призывала не торопиться. И, как бы невзначай, задавала наводящие вопросы. Весьма невинные.

– Ты это умеешь.

– Как учили. Не буду пересказывать все наши беседы. Это и долго, и неинтересно, и маловразумительно. Сразу перейду к выводам.

Лена наливает в рюмку коньяк, согревает его в ладонях, делает глоток, задумчиво смотрит кудато на угол стола, потом вздыхает и продолжает:

– Эта Фаза практически уже созрела для коренных преобразований. Прогресс полностью свернут, вектор развития переориентирован сугубо на развитие сферы потребления. Творческая деятельность в области искусств низведена до уровня удовлетворения так называемых массовых запросов. Сексуальная контрреволюция еще не завершена, но ее финал не за горами. Женщине уготована участь предмета массового потребления. Все проделано по всесторонне обдуманному и скрупулезно разработанному плану. В роли исполнителей выступили личности вроде нашего знакомого. Герасимов не всегда был богат и не всегда входил во властные структуры. Не всегда он мог серьезным образом влиять на принятие кардинальных решений. Все началось лет пятнадцать назад. Как раз в это время началось интенсивное расшатывание социалистической системы. На него вышли очень влиятельные и очень богатые люди. Они обеспечили его огромными деньгами. Практически неограниченным кредитом. Дали подробные, тщательно проработанные инструкции по развертыванию прибыльного дела, по врастанию во властные структуры, влиянию на принятие тех или иных законодательных актов. Его научили создавать критические ситуации и управлять их развитием, с целью получения нужного результата. Он получил в свое распоряжение каналы, по которым он мог через средства массовой информации управлять общественным мнением. К его услугам были предоставлены десятки деятелей культуры, которые по его заказу быстро создавали произведения нужной направленности. Первые несколько лет он работал под плотным контролем. Встречи с «работодателями» происходили регулярно, и он получал от них все новые и новые инструкции и постоянно отчитывался о проделанной работе. Я предвижу ваш вопрос. Вам не терпится узнать, кто были эти влиятельные и богатые люди? Должна вас разочаровать. Ничего для нас интересного в этом плане мне узнать не удалось. Это были обычные бизнесмены, партийные лидеры и государственные чиновники высокого ранга. Как русские, так и иностранцы. Некоторых из них Герасимов знал и раньше, о некоторых слышал. У меня сложилось впечатление, что все это тоже вторые лица, посредники. Хотя не исключено, что среди них есть и те, кто нас интересует в первую очередь. Но вычислить их с достаточной степенью точности не представляется возможным. Это такая мощная, хорошо отлаженная и искусно законспирированная сеть, что выйти на ее истоки можно, только внедрившись в нее и проработав в ней несколько лет. Такими сроками мы, понятно, не располагаем. У Герасимова чтолибо узнать нам не удастся. Он просто не ставил перед собой цели; докопаться, откуда растут ноги. Его вполне устраивает его нынешнее положение. Он, разумеется, хорошо знает, что у своих «работодателей» он не одинок. Таких, как он, многие тысячи, и каждый делает чтото свое, но по общему плану. А кто составил этот план, его не волнует. Платят за работу хорошо, и слава Времени.

– Подожди, Лена, – перебиваю я, – ведь какимто образом они ему вначале представились. Вряд ли Герасимов был в то время таким человеком, который за деньги, пусть и за большие, будет делать неизвестно что, неизвестно для кого.

– Хм! Как раз он такой человек и есть. Он из тех, что за полушку мать родную продадут, а за копейку сами удавятся. Такието люди им и нужны. А представились они Герасимову весьма скромно и цели свои изложили предельно просто. Они – транснациональная организация, объединяющая наиболее дальновидных, наиболее разумных, наиболее влиятельных и наиболее богатых людей. Они обеспокоены ни больше ни меньше, как судьбой Человечества; точнее, его неизбежно печальным финалом. А к печальному финалу бедное, несчастное Человечество упорно подталкивают активные противостояния и противоборства различных социальных, политических и религиозных систем, а также этническая рознь. Они призваны стереть эти противоречия, разрешить борьбу противоположностей путем их объединения или просто уничтожения одной из них. То, что тем самым будет устранена основная движущая сила развития, до Геннадия Харитоновича и ему подобных не дошло. Диалектику в институтах и университетах, как и большинство таких личностей, они изучали по чужим конспектам. Но я отвлеклась. В этом новом мире, создаваемом по планам «транснациональной организации», руководящие посты, ведущие роли и, естественно, все жизненные блага и права будут принадлежать личностям вроде господина Герасимова. Беспринципным, жадным, готовым ради высокой цели на все, в том числе и на любое преступление. Главное, не считать это преступлением: цель оправдывает средства – девиз, уже поросший мохом. Что останется другим? Быдло или трудящиеся будут иметь право беспрекословно повиноваться, дважды в день наведываться к своему «корыту», пить в неограниченном количестве пиво и в ограниченном – водку. Они будут до одури смотреть телесериалы, играть на компьютерах… Только играть и с ограниченным доступом лазить по Интернету. Все более или менее существенные сайты будут закрыты паролями. Но я опять отвлеклась.

Лена наливает еще по рюмке. Мы с Петром закуриваем и с нетерпением ждем продолжения. А Лена не спешит. Как и в прошлый раз, она долго согревает коньяк в ладонях, принюхивается к его аромату и пьет маленькими глоточками. У меня кончается терпение:

– Хватит смаковать! Ты что, в клубе не напилась? Двигай дальше.

– Дальше встречи с «наставниками» стали происходить все реже и реже и наконец стали носить нерегулярный, эпизодический характер. Герасимов, по их мнению, уже заслуживал полного доверия и прекрасно знал: как хозяевам угодить и себе не навредить. Последние несколько лет он отчитывался о работе по электронной почте и по ней же запрашивал консультации по изредка возникающим сложным вопросам. Инструкции он получал через Интернет, на внешне безобидном сайте, где были страницы, закрытые паролями. Там была и его личная страничка. Лет шесть, семь назад он начал привлекать к работе новых людей и организовал их деятельность по самостоятельным направлениям. Пять лет назад он получил инструкцию о развертывании нового бизнеса. Герасимов отлично выполнил задание и не только заслужил благодарность хозяев, но и приобрел неисчерпаемый источник баснословных доходов.

– Наркотики? Оружие? – интересуюсь я.

– Ни то, ни другое, – качает головой Лена. – Он никогда об этом прямо не говорил. Но из его разговоров по мобильному, коротких, отрывистых и шифрованных, я сделала вывод. Господин Герасимов занимается поставкой органов и доноров для подпольного международного центра трансплантации.

Петр присвистывает, а я качаю головой и наливаю коньяк в опустевшие рюмки.

– Это интересно!

– Еще бы! Потомуто я и хочу встретиться с ним еще раз и раскрутить его на эту тему подробнее.

– С какой целью?

– А настучать. В Интерпол, в ФСБ, в Комиссию по правам человека при ООН, в Европейский Суд и так далее.

– А смысл? У них же везде все схвачено.

– Гдето прокольчик да есть. А даже если и нет, то резонанс все равно будет. Гденибудь эта информация попадет в руки непосвященного человека. И он, прежде чем его уберут, успеет поднять шум. Неужели мы уйдем из этой Фазы так просто, не вставив ни одной палки в спицы этой жуткой колесницы?

– А стоит ли, Лена? Ведь мы сейчас не на операции, а в разведке. Нам до поры до времени светиться не стоит.

– Не беспокойся. Я прежде раз десять просчитаю ситуацию и ее возможные последствия. Не забывай, что здесь у нас для такого случая есть необходимая техника.

– Что ж, флаг тебе в руки. Но, Ленок, мы узнали методы, какими они действуют. Узнали цели, какие они преследуют. Но остается один вопрос: а для чего? Какой в этом смысл? ЧВП стремится к формированию биологических цивилизаций. А эти к чему стремятся? Какова их высшая, конечная цель?

– Боюсь, Андрюша, что на эти вопросы Геннадий Харитонович нам ответить не сможет. Сам не знает. Да никогда и не задумывался он над этим. Докапываться придется самим. И докапываться надо не здесь. Надо или искать Фазу, где перестройка уже завершилась…

– Мы уже были в такой. И ничего не поняли.

– Это потому, что пришлось оттуда в спешном порядке делать ноги. Но ты прав. В любом случае нам, чтобы разобраться, надо встречаться с теми, кто все это затеял.

– У меня такое предчувствие, что встреча с этими затейниками или не состоится вообще, или состоится с печальными для нас результатами.

– Схлопки бояться, хроноагентом не работать. Короче, я еще раз встречаюсь с Герасимовым, выжимаю из него все, что смогу, а Толя пока пусть готовит переход. Засиделись мы здесь, пора двигаться дальше.

– И то верно. Тогда мне надо срочно заняться оружием. Пару автоматов, пистолеты, патроны и гранаты.

– Где ты все это найдешь? – интересуется Петр. – Это ведь автоматы, а не охотничьи ружья.

– Э, Петро! Времена изменились. И раньшето оружием приторговывали, правда, с оглядкой и опаской. А сейчас ваши боевые генералы устроили из арсеналов кормушку. Рынок, будь он неладен! При желании можно приобрести даже танк или многоцелевой самолет с полным комплектом вооружения. А если здорово захотеть, то и ракету с ядерной боеголовкой. Вопрос лишь в сумме.

Петр недоверчиво качает головой, а я меняю тему:

– Компьютер я предлагаю подарить ребятам из «КомТеха», а вот приставку неплохо бы взять с собой. Кто знает, может и пригодиться.

– Если ты потащишь ее на себе, не возражаю, – соглашается Лена.

– Не забывай, что людей у нас прибавилось. Петр, да еще и Вир. Он парень здоровый.

– Что ж, будем грузить по полной программе Петра и Вира. Кстати, Петр, я вижу: тебя одолевают какието сомнения, вопрос какойто гложет. Так ты, того, не держи в себе, выкладывай.

– Вот вы сейчас говорили о том, что здесь интенсивно сворачивается всякий прогресс, и гадали: для чего это нужно. А мне непонятен еще один момент. А какую роль здесь играет сексуальная, как Лена выразилась, контрреволюция? Зачем этим затейникам низводить роль женщины до уровня предмета массового потребления? Этото за каким псом нужно?

– Ну, это просто, – отвечает Лена. – Сексуальная контрреволюция, унижение женщины прекрасно вписываются в концепцию сворачивания прогресса, в частности, и развития общества вообще. Это как бы непременная, необходимая составляющая. И без нее развитие сворачивается успешно, а если женщину низвести до уровня половой тряпки, то процесс станет необратимым.

– Не совсем понятно. Почему?

– Ты читал таких авторов как Роберт Хайнлайн и Иван Ефремов?

– Разумеется. А при чем здесь они?

– А помнишь, что Хайнлайн говорил? – Лена прищуривается и цитирует: – «Человеческая двуполость была и связующей силой, и движущей энергией для любого проявления человеческой деятельности – от сонетов до уравнений ядерной физики. Если ктонибудь подумает, что это преувеличение, пусть поищет в патентных бюро, библиотеках и картинных галереях то, что создали евнухи».

– Вот это память! – восхищается Петр.

– Память у меня нормальная. А вот мысль эта заслуживает, чтобы ее запомнить дословно. Что же касается Ефремова, то у него и в «Таис Афинской», и в «Лезвии бритвы» настойчиво проходит одна мысль. Общество, где женщину унижают, где ее лишают прав, где на нее смотрят как на вещь, как на собственность – такое общество неизбежно деградирует. Рабыня, рожденная и воспитанная рабыней, просто не может вскормить, вырастить и воспитать свободного человека. А тот, у кого в крови рабство и покорность, никогда не сможет стать творцом. Этому есть примеры в истории. Возьмем ислам. По канонам этой религии женщина – это существо даже не второго сорта, существо абсолютно бесправное. Большего унижения придумать трудно. Достаточно вспомнить чадру и многоженство. Если более подробно перечислять прелести существования правоверной мусульманки, это будет слишком долго. Да и не нужно. Все это насаждалось веками. И что в результате? Покопайся в памяти и назови мне хотя бы одного мусульманина – лауреата Нобелевской премии. В любой области. Можешь не напрягаться. Их просто нет. Назови хотя бы одного поэта, писателя, композитора, которого подарил Миру мир ислама. Не назовешь. Я не говорю о художниках. Коран живопись вообще запрещает. За все время существования мусульманский мир не дал человечеству ничего, кроме войн. Войн бессмысленных, фанатичных и беспощадных. И воевалито мусульмане оружием, изобретенным людьми других религий. Единственное, что процветает в мусульманском мире, и чего нет больше нигде, это – рабство, работорговля.

– Стоп, Лена! – пытается возразить Петр. – Не будешь же ты отрицать, что весь мир пользуется арабскими цифрами.

– Не буду. Но, вопервых, они не столько арабские, сколько индийские. А вовторых, это изобретение было сделано еще в доисламскую эпоху. Второй пример более сложный и более болезненный, поскольку задевает вашу с Андреем Родину. Из всех христианских конфессий в православии женщина почиталась всех ниже и пользовалась наименьшими правами и наименьшим уважением. Достаточно вспомнить «Домострой». Жена да убоится мужа своего. Кто жены не бьет, тот себя не радит. Женщине дорога – от печи до порога. Волос долог, да ум короток. Замужнюю женщину издалека можно было отличить от девушки. Если в девичестве женщина еще пользовалась относительной свободой, то, выйдя замуж, она теряла все права и получала взамен одну лишь обязанность: беспрекословно повиноваться мужу. В языческой, дохристианской Руси такого не было. Там женщина почиталась как источник жизни, как хранительница очага, мать семейства. И Русь стояла крепко. Да и в первые сто, двести лет православия, пока сильны были еще старые традиции, Русь была великим государством. Многие европейские государи считали за честь породниться с Русью. Но вот «Домострой» прочно завоевал позиции, и результат не замедлил сказаться. Русь безнадежно отстала от Европы. Ты возразишь, что в этом виновато татаромонгольское нашествие. Но Батый прошел по Руси огнем и мечом, обложил Русь данью, ушел на Волгу и основал Золотую Орду. А через сто пятьдесят лет состоялась Куликовская битва, сбросившая позорное иго. Эта битва освободила Русь, но не женщину. Понадобилось еще триста с лишним лет, чтобы женщина начала постепенно освобождаться из постыдного рабства. И только тогда в России начали возрождаться науки, поднялась культура. В Европе тоже постоянно полыхал, не прекращаясь, военный пожар. Достаточно вспомнить Столетнюю войну. Кстати, представь, что к князю Дмитрию пришла бы девушка из Мурома или Суздаля, и он доверил бы ей командование войсками. Абсурдная картина. Такого на Руси просто не могло быть. Но я отвлеклась. А сколько было бесконечных гражданских войн на религиозной почве…

– Кстати, Лена, – прерывает Петр мою подругу, – сейчас ты привела пример Жанны дАрк. Но ведь ты знаешь, чем она кончила.

– А вот в этомто, на мой взгляд, и есть корень проблемы. Охота на ведьм. Святая инквизиция свирепствовала в католической Европе не одно столетие, и большую часть ее Жертв составляли именно женщины, ведьмы. Даже книга называлась «Молот ведьм», а не «Молот колдунов». Это, может быть, И спорное утверждение, но моя точка зрения такая. Католическое духовенство было связано целибатом. Но они были людьми, и ничто человеческое было им не чуждо. За свое унижение тайного нарушения обета духовенство открыто мстило женщинам. Особенно тем, кто отвергал их притязания. Но народ: и крестьянство, и ремесленники, и купечество и дворянство, – прекрасно знали истинное положение дел. Шила в мешке не утаишь. Поэтому ненависть духовенства к женскому полу широкой поддержки у европейских народов не имела. Женщина в Европе пользовалась гораздо большей свободой и уважением, чем в православной Руси. Отсюда и феномен Жанны. Русская девушка просто не рискнула бы на такое дело. Даже и пытаться бы не стала. На Руси православные священники не были связаны обетом безбрачия. Он был обязателен только для монаховсхимников. Свой антифеминизм, унаследованный от древних иудеев, духовенство насаждало в народе исподволь, не навязчиво, тонко и грамотно играя на мужском самолюбии. На Руси не было инквизиции, там не горели на кострах ведьмы. Но на Руси существовал такой уклад жизни, одобряемый и поддерживаемый церковью, что замужняя женщина не имела практически никаких прав. Она была вещью, собственностью мужа. Результат сказался не сразу, а столетия спустя. Некогда могущественное государство стало в XVII столетии самым отсталым в Европе. Во всех крупных городах уже несколько столетий существовали университеты. Пусть основной дисциплиной в них было богословие. Но налаженная система образования тем не менее дала свои плоды. Леонардо да Винчи, Галилей, Коперник, Паскаль, Ньютон, Декарт, Ферма. Назови хотя бы одно русское имя из этой эпохи. В Европе творили Рафаэль, Тициан, Микеланджело, Рембрандт, Рубенс и много других живописцев. Кого ты назовешь, кроме Рублева, Феофана Грека и Дионисия? Причем они были даже не живописцы, а иконописцы, и их творчество было канонизировано. Понятно, что ни о каких «Данаях» и «Рождениях Венеры» в таких условиях не могло быть и речи. Когда в Европе творили Петрарка, Данте, Боккаччо, кто был тогда в России? Когда на сцене Лондонского «Глобуса» шли «Гамлет», «Макбет», «Ромео и Джульетта» и «Укрощение строптивой», когда во Франции творил Мольер, один из самых просвещенных и культурных людей России, протопоп Аввакум дрался со скоморохами и дубьем изгонял нечестивцев из своего села. Хватит примеров и сопоставлений. Добавлю только, что от окончательного и безвозвратного упадка Россию спасла веротерпимость. Представь, если бы между старообрядцами и никонианами вспыхнула такая же непримиримая война, как между католиками и гугенотами во Франции. А если бы христиане в России взялись резать мусульман, и наоборот? Реформы, начатые Петром Великим, принесли свои плоды, но они не были доведены до конца. Петр, оставаясь ярым приверженцем православия, не затронул главного: положения женщины. Однако, заметьте, какие резкие изменения начались в XVIII столетии, после смерти Петра. Историки объясняют их тем, что Петр заложил основы преобразований, засеял ниву, а всходы появились уже после него. Но никто даже не пытался увидеть прямотаки бросающейся в глаза связи между быстрым подъемом России в XVIII веке и тем, что этот век был веком женского правления. После смерти Петра I на престол взошла Екатерина I, затем последовали Анна Иоанновна, Елизавета Петровна и Екатерина II. Краткие периоды правления Петра II и Петра III – не в счет. Уже при Анне появились поэты, драматурги и композиторы. При Елизавете развернулся Ломоносов и основал первый Российский университет. Именно при Елизавете и Екатерине II произошли военные реформы и выросли Румянцев, Суворов и Ушаков. Именно в этот период происходит бурное развитие промышленности на Урале и в Сибири. В XIX век Россия вступила уже на равных с ведущими европейскими государствами. Уже выросло целое поколение ученых, литераторов, художников, не уступающих европейским. Причина простая. Женщины у кормила власти пользовались почестями и преклонением, на то они и императрицы. Но это же поклонение частично переносилось и на других женщин. Результаты не заставили себя ждать. Женщины почувствовали себя не собственностью мужа, а гораздо более важными личностями. Это был второй пример.

Наверное, достаточно. Теперь ты понимаешь, какую цель преследуют наши затейники, насаждая сексуальную контрреволюцию?

– Спасибо, Лена. Ты так прекрасно и подробно все объяснила, что и добавить к этому нечего.

На этом мы завершаем нашу затянувшуюся почти до утра беседу.

На другой день я, не откладывая в долгий ящик, направляюсь в кафе, где намереваюсь открыть охоту на понравившегося мне прапорщика. Везет, как известно, дуракам и пьяницам. Но я, не причисляя себя ни к тем, ни к другим, могу дополнить эту избитую истину словами: и настойчивым хроноагентам.

В этот день какойто набоб средней руки снял половину кафе, чтобы отметить там день рождения своей доченьки. Свободные места были только за двумя столиками. За одним сидели Мила с Жанной в обществе крутого, как вареное яичко, мальчугана, за другим – мой прапорщик. Я строгим взглядом усаживаю на место привставшую было Милу и прошу метрдотеля пристроить меня куданибудь.

Тот подходит к прапорщику и чтото тихо говорит ему. Прапорщик, бросив на меня взгляд, согласно кивает.

Подхожу к столику, демонстрируя военную выправку, извиняюсь, присаживаюсь и заказываю ужин. При заказе ориентируюсь на выбор прапора. Это еще больше привлекает ко мне его внимание. Мы перебрасываемся ничего не значащими фразами, слегка касаясь достоинств кухни этого заведения, после чего он интересуется:

– Вы тоже военный?

– Увы, бывший. Сократили.

– А в каких войсках служили?

– Летчикистребитель.

Тут мне везет еще раз. Оказывается, прапорщик более десяти лет прослужил в авиационной части. После ее сокращения он попал сюда на оружейный склад и служит здесь уже пятый год, но все время тоскует по авиации.

Мы выпиваем за авиацию вообще, потом – за летчиков, потом – за наземный состав. При этом не забываем хорошо, с аппетитом, закусывать. Прапорщик интересуется, чем я сейчас занимаюсь. И тогда я перехожу к делу.

Излагаю легенду о том, как с бывшими сослуживцами мы решили открыть в одном из дальних районов области охранное предприятие. Оформились и получили лицензию. Но по этой лицензии можно приобрести только такое оружие, которое даже на пьяных хулиганов и подростков впечатления не произведет. А уж если наедет крутая братва, то нас они просто на смех поднимут.

– Вот мы и призадумались, – вздыхаю я, – стоит ли с этим делом связываться?

– Стоит, стоит, – успокаивает меня прапорщик. – Охрана – дело серьезное и доходное. Кстати, а как у вас с деньгами?

– Смотря на что. На те пукалки, что нам предлагают, тратиться неохота.

Прапорщик задумывается, оценивающе смотрит на меня, потом наливает в рюмки коньяк и говорит:

– Вот что, Андрей. Только как авиатор авиатору. Есть у меня на складе коекакие неучтенные излишки. Как они образовались, сам не пойму. А через две недели – ревизия. Знаешь, что за такие излишки бывает? Это стволы, не валенки. Мы с тобой можем друг друга выручить. Что вам требуется? Только вслух не говори, а напиши.

– А сколько это будет стоить?

– Ты пиши, сколько чего нужно, а я против каждой позиции проставлю цены. Прикинешь по вашим средствам, убавишь или добавишь.

Достаю блокнот и пишу список. Составляю его для впечатления с запросом. Включаю в него четыре автомата, пять пистолетов, большое количество автоматных пулеметных и пистолетных патронов, гранаты и восемь «Мух». Прапорщик молча изучает список и делает на нем пометки. Вдруг его брови удивленно лезут вверх.

– А это вам зачем? – он показывает на строчку «пулеметные патроны 7,62».

– А мы там, у одного старичкаборовичка старенького «дегтяря» откопали.

Прапорщик кивает и продолжает работать со списком.

– С насекомыми не знаю: получится или нет, но постараюсь, – он возвращает мне список.

Меня поражает низкая стоимость «Мух» или, как он выразился, «насекомых». Может быть, увеличить количество? Нет, не стоит. Это будет выглядеть странно на фоне сокращения количества стволов. Я урезаю количество автоматов до двух, пистолетов – до трех. Время меня знает, зачем мне понадобился еще один пистолет? Прапорщик подбивает итог и вопросительно смотрит на меня. Я киваю и спрашиваю:

– Когда и где?

Прапорщик предостерегающим жестом поднимает палец и подзывает официанта. Мы расплачиваемся и покидаем кафе. Идем, не спеша, по вечерним улицам и обстоятельно договариваемся о времени и месте передачи товара.

Через два дня я на такси приезжаю в назначенное место. Это небольшое строение из силикатного кирпича в трехстах метрах от шоссе, в пятидесяти километрах за городом. К строению ведет накатанная грунтовка. Подъехать можно, но я отпускаю такси, иду пешком и попутно внимательно осматриваю окрестности. Прапорщик не обманул. Это действительно бывшая, заброшенная пасека. А строение – зимник и подсобное помещение.

Заглядываю внутрь. Там все заросло бурьяном, гнездятся птицы, в погребе попискивают мыши. Заслышав шум машины, выхожу из строения. Предварительно снимаю «вальтер» с предохранителя и досылаю патрон. Кто знает, как господин прапорщик обделывает свой бизнес? Недаром он настаивал на встрече один на один. Может быть, он, получив деньги, тут же ликвидирует партнера по сделке. Береженого и Время бережет.

«УАЗфермер» останавливается возле зимника. Прапорщик тоже один. Не вылезая из кабины и не глуша мотора, он спрашивает:

– Один?

– Как договаривались.

– Привез?

Я приподнимаю кейс и, в свою очередь, спрашиваю:

– А ты?

Прапорщик кивает в сторону кузова, глушит мотор и вылезает из кабины. Он открывает задние двери и показывает мне несколько алюминиевых фляг. Конспиратор, Схлопку на него! Фляги все в застарелых пятнах меда.

– Когда твои приедут?

– Как договорились, через час.

– Успеем.

Мы проходим в зимник, присаживаемся на половую лагу, и я открываю кейс. Прапорщик пересчитывает деньги и ставит кейс на землю.

– Пошли, принесем товар.

Фляги неподъемные, но и мы – мужики крепкие. Кряхтя и сопя, перетаскиваем фляги в зимник. Прапорщик их открывает, а я проверяю состояние оружия. Все в порядке. Сразу видно, что «излишки» поступили сюда прямо со склада. Передаю кейс с деньгами прапорщику. Он открывает свой, достает оттуда бутылку коньяка, два пластмассовых стаканчика, порезанную ветчину и лимончик.

– Спрыснем сделку, – предлагает он.

– А не боишься? Ты же за рулем.

– Не боюсь. Меня ГАИ не останавливает.

Выпив по рюмке, мы прощаемся. Прапорщик желает мне удачи и уезжает. Через пятнадцать минут подъезжает «Газель», которую Анатолий нанял, чтобы вывезти оружие. Еще раз восхищаюсь предусмотрительностью прапорщика. Водитель, помогающий нам грузить в кузов запачканные медом фляги, никогда не догадается, что в них лежит на самом деле.

Лена несколько дней проводит за компьютером, отрабатывая и анализируя ситуацию, которую она хочет спровоцировать. Наконец она заявляет, что все готово, и она сегодня последний раз встретится с Герасимовым.

– А у тебя, Толя, как дела? Чем нас порадуешь? – интересуюсь я.

– Сейчас зон возможных переходов имеется около десятка. Но, к сожалению, все они довольно далеко. А вот дней через пятьшесть коечто появится и поблизости.

– Вот на этот срок и будем ориентироваться.

После встречи с Герасимовым Лена возвращается поздно ночью. Мы не спим, ждем ее. Меня, как только она ушла, одолело какоето мрачное предчувствие, и, видимо, моя нервозность передалась другим.

– Все, – говорит Лена, устало усаживаясь в кресло. – Раскололся Геннадий Харитонович. Созрел. Хоть сейчас в печь сажай. Ох, и твердым он орешком оказался!

– Как же тебе удалось его разгрызть? – спрашивает Анатолий.

– Очень просто. Я начала пренебрежительно критиковать стриптиз и сексшоу, которые нам демонстрировали в «Лиловом баре», Герасимов намекнул мне, что на словах все мастера, а вот на деле… Я скромно потупила глазки и еще более скромно пролепетала, что владею этим искусством ничуть не хуже тех див, что здесь выступают. Просто мое искусство я демонстрирую только избранным, в виде подарка. И тут Герасимов заявил, что через шесть дней у него день рождения. «Вот тогда подарок и получите», – сказала я и сделала при этом так.

Лена закидывает ногу на ногу, приподняв при этом подол платья так, что стали видны ажурные белые трусики. Правая ступня делает вращательные движения, а пальчики левой руки гуляют по нижней губе от одного угла рта до другого. Жемчужные глаза начинают лихорадочно блестеть.

– Тут мой Геннадий Харитонович полностью потерял контроль над собой, – продолжает Лена. – Минут двадцать он пожирал глазами мои ноги, талию, грудь и шею и довольно связно отвечал на мои невинные вопросы. Я уже выяснила все, что хотела, когда он спохватился и прикусил язык.

Поэтому мне не удалось выяснить самого главного: местонахождение центра трансплантации и маршрутов доставки к нему доноров. Но дальше играть стало уже опасно, и я перешла на кулинарную тему. Время с ним. Информации вполне достаточно, чтобы устроить этим затейникам веселую жизнь, насыпать им перца в кофе и намазать печенье горчицей. Долго они будут нас вспоминать. Завтра же я подготовлю материал. А через пять дней мы исчезнем. Хороший подарок получит Геннадий Харитонович ко дню рождения!


ГЛАВА 19


Ни бегство от огня, ни страх погони – ни при чем,
А Время подкатило, и Фортуна улыбалась,
И сабли седоков скрестились с солнечным лучом…
В.С.Высоцкий

Проснувшись и позавтракав, Лена садится к компьютеру. Работает она долго и после обеда показывает мне сообщение о подпольной торговле человеческими органами и адреса, в которые она намерена это сообщение отправить.

Вчитываюсь в текст, и у меня начинают шевелиться волосы. Бизнес на трансплантации принял глобальные масштабы. Складывается впечатление, что вся необеспеченная часть населения Земли в добровольнопринудительном порядке стала донорами жизненноважных органов для обеспеченной части. А какие имена! Я не верю своим глазам, когда читаю фамилии. Президенты, первые лица государств, видные религиозные деятели, кинозвезды. Все они когдалибо пользовались услугами международного подпольного центра трансплантации. И теперь, понятно, этот бизнес находится под их высоким покровительством.

– Откуда ты узнала эти имена? Неужели Герасимов сказал?

– А кто же еще? Ну, понятно, не прямо так и сказал, но и не стал отрицать, что все эти лица «у них в кармане».

– Ну? Будешь отправлять сообщение?

– Я, потвоему, сумасшедшая? Да нас завтра же вычислят! Нет, эта ракета уйдет на цель часа за два до того, как мы уйдем отсюда. Не раньше. А это будет дня через четыре.

Утром к нам приходят гости: Сергей и Дмитрий. Лена охотно демонстрирует им и объясняет принцип действия хроноприставки. Вместе с ними технику и методы прогнозирования ситуаций осваивает и Петр.

Дождавшись перерыва в работе, я отзываю Сергея в сторону и предлагаю компьютер в дар их предприятию. Глаза менеджера становятся квадратными, а челюсть отвисает. Он воспринимает это как неумную шутку и качает головой. Тогда я объясняю:

– Видишь ли, Сергей. Мы скоро уедем, далеко и надолго. Таскать такую вещь с собой нам будет не всегда удобно. Продавать некогда. Он нам здесь нужен будет до последнего момента. Так что, забирайте и не думайте.

– Андрей Николаевич! А как мы объясним появление у себя такого компьютера? Нас же налоговая инспекция на вилы поднимет.

– Хорошо. Мы оставим вам компьютер на хранение, передадим во временное пользование и составим соответствующий документ. Так пойдет? Тогда через четыре дня вы его заберете.

Сергей, подумав, соглашается и возвращается к работе. Теперь он уже смотрит на компьютер несколько подругому. Наши занятия прерывает звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Нaши все на месте. Анатолий, взглянув на меня, подходит к двери.

– Кто?

– Откройте, пожалуйста, – отвечает женский голос. – Я из агентства, где вы сняли эту квартиру. Нам необходимо оформить дополнение к договору аренды.

Анатолий заглядывает в «глазок» и кивает. Я киваю ему в ответ. Пусть оформляют. Долго придется им ждать оплаты по этому дополнению. Анатолий открывает дверь, и в квартиру врываются восемь крепких ребят с пистолетами наготове.

– Руки за голову! Не дергаться! Всем стоять на месте! Молчать! Не двигаться!

Глупо спорить с восьмью стволами, и мы выполняем команды. Вооруженные ребята берут нас в полукольцо, но так, чтобы в случае чего не перестрелять друг друга.

– Всем назад! – следует команда. – Отойти к стене! Мы подчиняемся. Нас быстро и профессионально обыскивают, но ничего не находят. Я тем временем ломаю голову: кто это на нас наезжает и с какой целью? «Золотых дел» мафия? Непохоже.

Тем временем обыск завершается, и один из налетчиков выходит на лестничную площадку. В квартиру проходят девица с пистолетом и Герасимов. Вот теперь все понятно. Лена всетаки засветила нашу хату. Да и последний разговор ее с Герасимовым подтолкнул его к решительным действиям. Помоему, нам всем светит перспектива стать донорами. А что? Ребята мы все здоровые, крепкие. Наши органы пойдут за хорошие деньги и продлят жизнь еще какомунибудь «всенародно избранному» алкашу с циррозом печени.

Герасимов качает головой и достает сигару. Девица подставляет ему стул и чиркает зажигалкой. Усевшись и закурив, Герасимов обводит нас взглядом и изрекает:

– Ну, здравствуйте, господа. Поверьте, если бы не крайние обстоятельства, я не стал бы вторгаться к вам и нарушать закон о неприкосновенности жилища. Вообщето многовато вас здесь. Я считал, что вас только трое, а вас вдвое больше. Но, ничего, чем больше, тем лучше.

Я правильно угадал его намерения. Он доволен. Вместо пяти потенциальных доноров, сразу восемь. Но он делает все ту же ошибку: не принимает всерьез наших женщин. А зря. В этом уже многие успели раскаяться.

– А вы, мадемуазель, – обращается Герасимов к Лене, – должен отдать вам должное, прекрасный конспиратор. Мои парни деньги недаром получают, но так и не смогли ни разу выследить, где вы живете. Пришлось самому за дело браться. Итак, господа, я повторяюсь, но не надо дергаться и делать резких движений. Это может плохо кончиться. Меня предупредили, что вы люди опасные, и мои парни сразу будут стрелять на поражение. Как они умеют стрелять, вы, мадемуазель, видели.

Так. Его предупредили, его на нас навели. Понятно. Не было бы счастья…

– Я бы с удовольствием занялся вами сам, – прерывает Герасимов мои размышления, – но есть, кроме меня, еще коекто, кому очень не нравится ваше излишнее любопытство. Пусть я понесу убытки, но хотя бы вас троих мне придется доставить по адресу. Что же касается вас, мадемуазель, и вас, – он обращается к Наташе, – то вас я оставлю в своем распоряжении. Вы не забыли, что скоро у меня день рождения, и вы обещали мне подарок? На этот раз подарок будет двойной. – Он, улыбаясь, смотрит на Наташу. – Я рад.

Я тоже. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Впрочем, ситуация тупиковая. Мы всеми силами стремились выйти на «затейников», и сейчас имеем реальную возможность сделать это. Но если мы пойдем на поводу у ситуации, нас разделят на три группы. Меня, Анатолия и Вира увезут к «затейникам». Лена с Наташей попадут в гарем Герасимова. Судьба Петра, Сергея и Дмитрия самая незавидная. Они станут донорами. Время побери! Еще и Димка с Серегой вляпались в эту историю! Онито здесь совсем ни при чем. Надо выручать ребят. Будем брать инициативу в свои руки.

Но как это лучше сделать? Конечно, нам, четверым хроноагентам, ничего не стоит сейчас войти в ускоренный ритм и за полминуты переломать кости всем этим громилам с пистолетами. Но остальные четверо! Они же этого не умеют и останутся неподвижными целями. А боевики Герасимова привыкли сначала стрелять, а потом размышлять. Как бы быстро мы ни действовали, они успеют сделать по одному или даже по два выстрела. Жертвы неизбежны. Надо чтото другое. Думай, Андрюха, думай! Да поскорее! Есть! Надо… Тут я слышу робкий, даже заискивающий голос Лены:

– Что ж, Геннадий Харитонович, ваша взяла. Мы проиграли. А проигрывать надо с достоинством. Вы разрешите нам с Наташей переодеться, не повезете же вы нас в домашних халатах.

– А что, вы так выглядите нисколько не хуже. Хотя… Цветовая гамма вашей домашней одежды меня не совсем удовлетворяет. Переодевайтесь. Соня, проследи за ними.

Вот ведь сноб! Цветовую гамму ему подавай! Я уже понял замысел своей подруги и покорно стою с руками за головой. Девица удаляется с нашими женщинами в смежную комнату. Ствол ее пистолета смотрит прямо в спины Лены и Наташи. Вряд ли эта пушка поможет ей, когда она останется одна против двух хроноагентов.

Прислушиваюсь. За дверью мертвая тишина. Так оно и должно быть. Проходит несколько минут. Дверь неожиданно распахивается, и в зал стремительно врываются Лена и Наташа с автоматами в руках.

– Бросай оружие! Руки в гору! – командует Лена. – Не дергаться! Не дергаться, я сказала!

С этими словами она, не меняя позы и не поворачивая головы, выпадом левой ноги вырубает крайнего боевика, который неосторожно пошевелил пистолетом. Это выглядит даже более убедительно, чем два автомата. Пистолеты со стуком падают на пол, руки поднимаются вверх.

– Встать! Чего расселся? – кричит Лена Герасимову. – К тебе, мразь, это тоже относится.

Бледный Герасимов медленно встает со стула и поднимает руки.

– Всем лечь! – командую я, а сам подхожу к Герасимову и обыскиваю его.

Как и положено боссу, он оружия не носит. У каждого парня мы находим наручники и сковываем им руки за спиной. Затем мы загоняем всех в ту комнату, где уже лежит безжизненное тело Сони. Кажется, Ленка несколько перестаралась. Всю компанию мы снова укладываем на пол, лицом вниз.

– Вир! Наташа! Охраняйте их. Ну а с вами, Геннадий Харитонович, мы сейчас будем иметь беседу. Садитесь пока. Надеюсь, вы не откажете нам в удовольствии услышать ответы на некоторые интересующие нас вопросы. Вы сами сказали, что мы – народ любопытный. Так не откажите нам в любезности, удовлетворите наше любопытство.

Лицо Герасимова каменеет. Бледность сменяется румянцем, глаза становятся стальными, губы плотно сжимаются.

– Не надо так, Геннадий Харитонович, – мягко говорит Лена, – вы же поняли, что карты пересданы, и сейчас пошла уже наша игра.

– Что вы хотите от меня узнать? – цедит сквозь зубы Герасимов.

– Не так уж и много. Кто ваши настоящие хозяева, на кого вы работаете? Это – первое. И второе: каковы их истинные конечные цели?

Герасимов криво усмехается и презрительно смотрит на меня. Я отвечаю ему самой обаятельной, на какую только способен, улыбкой. Безмолвный поединок взглядов длится несколько секунд. Герасимов еще раз усмехается и говорит:

– Не так уж это и мало. Вы любопытны не в меру.

– В самый раз. Согласитесь, что при нашейто любознательности вопросов этих могло бы быть намного больше. Не скрою, у Елены есть к вам еще два вопроса. Но это, так сказать, вопросы второго плана. Она задаст их вам, когда мы получим ответы на два первых.

– А вы уверены, что получите их?

– Не сомневаюсь, – я снова обаятельно улыбаюсь.

– Мне нравится ваша самонадеянность, молодой человек. Но должен вас огорчить: ответов вы не получите.

– Что вы говорите?! – я даже привстаю от удивления. – Как вы нас огорчили, Геннадий Харитонович! Правильно ли я понял, что вы сами не знаете ответов на эти вопросы?

– Вы совершенно правильно поняли, – улыбается Герасимов, – не знаю.

– Охохо! – я сокрушенно качаю головой, встаю и подхожу к нему. – Я бы охотно вам поверил, но чтото мне говорит, что вы неискренни со мной. Всето вы знаете, Геннадий Харитонович. Я прав?

Герасимов отрицательно качает головой и, улыбаясь, смотрит мне в глаза. Нахал! Я рывком поднимаю его со стула и швыряю в кресло с высокими подлокотниками.

– Лена, обслужи клиента. А ты, Толя, приготовь все необходимое, Лена быстро прибинтовывает руки Герасимова к подлокотникам и ремнями пристегивает его ноги к ножкам кресла. Она быстро раззувает его и снимает носки. А Анатолий тем временем достает из своего хозяйства небольшой автотрансформатор и подсоединяет к выходным клеммам два длинных провода с оголенными концами. Лена деловито обматывает концы вокруг больших пальцев босых ног Герасимова. Тот бледнеет, на лбу выступает обильный пот.

– Толя, теперь займись своим главным делом. Сам видишь, обстоятельства изменились. Мы справимся без тебя. Устройство нехитрое, Петр нам поможет.

Тут я замечаю стоящих у компьютера Сергея с Дмитрием. Как же я забыл про них? Ребята выглядят не лучше Герасимова и широко раскрытыми глазами взирают на наши приготовления.

– Сергей, Дима! Быстро домой! Компьютер мы вам завезем через несколько часов.

Но в этот момент из соседней комнаты доносится команда: «Молчать!» Слышится звук пинка и чейто стон. Из комнаты выходит взволнованная Наташа.

– Андрей! Ребят опознали! – она показывает на Сергея с Дмитрием.

– Кто опознал?

– Двое из той банды. Один другому сказал: «Ты узнал этих парнишек у компьютера?» А тот ответил: «Конечно. Они в „Компутехе“ работают». Тут я им рот заткнула, но было поздно. Все остальные уже услышали это.

Я озадаченно смотрю на ребят. Они еще бледнее прежнего. Да, вляпались, глубже некуда. Бросаю взгляд на Герасимова. Его бледную физиономию искажает злорадная усмешка. Тыльной стороной ладони отвешиваю ему оплеуху.

– Кончай скалиться, тварь! Наташа, иди туда и следи за ними. Если кто еще чтото вякнет, не церемонься, пинай прямо в зубы. А вот с вами, ребята, что теперь делать? Втянули мы вас в историю. Я даже не представляю, как из нее теперь выкарабкаться. Вы понимаете, что домой вам теперь идти нельзя? Ладно. Решать будем потом. Сейчас время дорого. Да, вы бы вышли на кухню. Зачем вам смотреть на такие вещи?

Но Сергей с Дмитрием не двигаются с места. Впечатление такое, что они в ступоре, в шоке. Мне некогда их уговаривать, я снова обращаюсь к Герасимову:

– Ну, надеюсь, ты, поганка, понял, что шутки и отговорки кончились? Будешь говорить сам или тебе помочь?

– Что вас интересует?

– Я же говорил. Повторю. Вопрос первый. На кого ты работаешь?

– На ТНКБ, транснациональную корпорацию бизнесменов.

– Это – ширма. Нас интересуют настоящие хозяева. Кто стоит за всем этим? Кто все организует?

– Я не знаю.

– Врешь. Ктото дал тебе наш адрес. Ктото сказал тебе, что нас трое мужчин и две женщины. Ктото сказал тебе, что мы очень опасны. Это могли сделать только те, кто нас интересует. Кто они?

– Повторяю: не знаю. Все эти данные я получил этой ночью по электронной почте.

– Возможно. Я даже верю, что так оно и было. Но не пытайся убедить меня, что ты ни разу не встречался с настоящими хозяевами. Тыслишком давно с ними работаешь, чтобы не знать, откуда растут ноги. Кто они?

– Не знаю.

– Петр, включай и начинай прибавлять.

Петр включает автотрансформатор в сеть и протягивает руку к ручке. Но, видимо, даже того слабого тока, который уже пошел на Герасимова, стало ему достаточно, чтобы представить, что его ожидает. Он быстро мотает головой.

– Не надо! Не надо! Скажу все, что знаю!

– Петр, сбрось пока до нуля. Говори.

– Они не наши.

– Что значит, не наши?

– Не люди.

– Пришельцы?

– Может быть. Я не уверен. Они никогда не говорили, откуда взялись. Но то, что они не люди, это точно.

– Откуда такая уверенность? Они, что, непохожи на людей?

– Нет. Внешне они такие же, как и мы. Но они могут делать такое, что ни один человек не сможет. И думают они иначе.

– А что они такое могут делать, что тебя так поразило?

– Шесть лет назад нас собрали, чтобы мы присутствовали при наказании одного из нас. Не помню, в чем была его вина. Нас собрали в большом зале, где вдоль стен стояли столики с напитками и угощениями. Мы расселись за столами, а провинившийся вышел на середину. В руках у него была обычная ножовка. Этой ножовкой он начал отпиливать себе сначала левую ногу, до колена. Потом – левую руку, по локоть. Потом… Он орал от боли и ужаса, но продолжал пилить себя, пока не истек кровью. Год спустя нам показали, как другой провинившийся сдирал сам с себя кожу.

– Достаточно. Почему ты считаешь, что они думают иначе?

– Они никогда не улыбаются и не смеются. Когда с ними разговариваешь, они вроде бы слушают тебя, но говорят потом совсем о другом, словно ты молчал, а не говорил полчаса. И говорят такое, что понимаешь это только после долгого обдумывания. Я читал об эсэсовцах. Эти хуже. Именно они приучили меня смотреть на других людей, как на муравьев под ногами. А сами они нас даже за муравьев не считают.

– И тем не менее ты на них работаешь?

– Они хорошо платят нам. А как они наказывают, я вам говорил.

– Хорошо. Какую цель они преследуют? Можешь не повторять то, что мы уже знаем. Они замораживают всякое развитие, всякое движение вперед. Зачем они это делают? Для чего это им нужно?

– Не знаю.

– Не верю. Петр, добавь!

– Не надо добавлять, я действительно не знаю. Мне говорил один из них, но я ничего не понял.

– Что он говорил?

– Я ничего не понял и не запомнил.

– Вспоминай! Петр!

– Не надо! Ради бога!

– Поздно ты о нем вспомнил. Добавляй, Петр.

– Я скажу, скажу! Может быть, вы поймете, о чем шла речь. Это была сплошная математика, а я ее много лет назад сдал и забыл. Вектора… Величина и направление… Главное – направленность; без направленности нет и вектора. Это – главный показатель. Если множество векторов имеет одинаковую ориентацию, то при суммировании они дадут один большой вектор. Если они направлены в разные стороны, как иглы у морского ежа, то суммируются только величины, направления взаимно уничтожаются. Получается скаляр: величина без направления, без потенциала, без энергии. Каждый человек – носитель вектора. Каждый имеет потенциал. Если их суммировать… Они… Они – вампиры!

Время мое! Опять вампиры, вурдалаки, Хуры, Ларки и Черные Всадники. Куда это его понесло?

– Не заговаривайся! При чем здесь вампиры?

– Они – вампиры! Только им не кровь нужна. Потенциал. Общий потенциал… Сделать из общего вектора скаляр… Вы понимаете?

– Нет. Но хватит об этом. Трудно выслушивать сложные объяснения от человека, который сам плохо разбирается в вопросе. Может быть, мы больше информации найдем в Интернете? Адрес сайта?

Лицо Герасимова кривится. Он не может решиться, и я его подстегиваю:

– Ну, ну! Смелее! Ты здесь наговорил уже столько, что дополнительная информация значения не имеет. Или тебя взбодрить? Петр, делай!

– Не надо! Globustur.

– Есть! – говорит Лена через несколько минут. – Тут полно страниц. Которая из них твоя?

– Западное Самоа, – после секундного колебания отвечает Герасимов.

– Есть Западное Самоа. Твой пароль? Давай, давай! Нечего изображать невинную барышню, а то Петр сейчас как…

Герасимов называет семизначный код, и Лена открывает секретную страницу. Какоето время она молча изучает ее, потом вздыхает:

– Да, Андрей, информация здесь интереснейшая. Но как ей воспользоваться? Записать на диск, но что толку? Когда и где мы сможем найти компьютер?

– Елена Яновна, – подает голос молчавший до сих пор Сергей. – К нам вчера привезли из Москвы новый отличный ноутбук. Поменяем его вам на этот компьютер. Все равно вы его нам отдать хотели.

– Голова! – я одобрительно хлопаю его по плечу. – Пиши, Ленок. Только ты, Сережа, не рассчитывай на этот компьютер. На работу тебе возвращаться теперь никак нельзя. Надо рвать когти: поскорее и подальше.

– Так я же не один там работаю, а ноутбук тоже денег стоит.

– Готово, – говорит Лена. – Жаль, конечно, что мы не знаем других паролей. Здесь на каждой странице, а их тут до Схлопки, зашифровано по одному или по два агента.

– А давайте я попробую расколоть систему кодирования, – предлагает Сергей. – Один пароль мы знаем, попробую по нему вычислить другие. Здесь должна быть какаято система.

– Дерзай, – соглашается Лена. – Андрей, если ты закончил, то я хотела бы задать свои вопросы. Итак, неуважаемый, где находится международный подпольный центр трансплантации?

На этот раз Герасимов упорствует. Всетаки это очень крупный бизнес. Петру приходится дать хороший ток, и мы становимся свидетелями весьма непривлекательного зрелища. Герасимов корчится и то рычит, то воет, то визжит. А Петр по моим командам все добавляет и добавляет. В конце концов наш клиент не выдерживает и пытается чтото сказать, но его скорчило в судорогах.

– Выключай, Петр! Говори.

– Тбилиси. Грузинский онкологический институт.

– Прекрасно! – радуется Лена. – Теперь – маршруты доставки материалов и доноров, а также способы их подбора.

– Не стесняйся, Гена, – подбадриваю я Герасимова, видя, что он колеблется, – раз уж пошла такая пьянка, режь последний огурец! А будешь скромничать, так Петя устроит тебе такое, что предыдущее тебе домом отдыха покажется.

Герасимов с тоской смотрит на Петра, вздыхает и начинает рассказывать. У него есть несколько нефтяных скважин и два нефтеперерабатывающих завода в Западной Сибири. Рабочие набираются туда вахтовым методом, и предпочтение при вербовке отдается не профессиональным навыкам, а медицинским показателям. Все работники постоянные: месяц работают, два отдыхают. Если приходит заявка на какойлибо орган, по картотеке подбирается соответствующий донор. Его командируют на другую точку. В самолете донора усыпляют (снотворное в коньяке или в кофе). В Тбилиси донора встречает спецмашина. Что с ним происходит дальше, Герасимов не знает. Для доставки доноров у него есть три самолета. Они сейчас базируются на новом частном аэродроме, в селе Грибовка Турчанского района. Видимо, на том самом, куда меня приглашал работать бывший пилот ГВФ. Иногда приходится доставлять доноров не в Тбилиси, а прямо к клиентам. Это, когда клиент – высокопоставленное лицо. В прошлом году Папе Римскому пересаживали почку, и донора доставили прямо в Рим. Для этих целей у всех пилотов есть международные сертификаты.

– А если требуются женские или детские органы? – спрашивает Лена.

При нефтеперерабатывающих заводах имеются подсобные хозяйства: теплицы, фермы, пекарни. Там работают исключительно женщины и тоже вахтовым методом. А здесь, в пригородной зоне, Герасимов содержит «семейный детский дом».

– И хорошо за это платят? – интересуется Петр.

– Прилично. Во всяком случае, с этого бизнеса я имею много больше, чем с нефтепродуктов. К тому же налогов не плачу.

Я успеваю поймать Петра за руку. Еще мгновение, и он размозжил бы Герасимову голову. Хотя он нам больше не нужен. Все, что могли, мы из него вытянули.

– Ну, Гена, извини за беспокойство и большое тебе спасибо за информацию.

– Кто вы такие? И зачем вам все это нужно? – Герасимов смотрит на меня с ненавистью.

– Это, Гена, слишком долго и слишком сложно объяснять. Да и вряд ли ты поймешь. Раз ты из объяснений своего босса ни хрена не понял, то и здесь будет то же самое. Прими один совет. Сейчас мы уедем, и ты нас больше никогда не увидишь. Не пытайся нас разыскивать. Не найдешь. Только зря потратишь время и деньги. А и то, и другое тебе сейчас очень понадобится. Судя по тому, что ты рассказывал о своих хозяевах, тебе сейчас надо не о мести нам думать, а о своей шкуре.

– Есть! – радостно объявляет Сергей, сидящий у компьютера.

– Что есть?

– Расколол я систему кодирования! Теперь все пароли в этой таблице.

Лена смотрит на монитор и качает головой:

– Сережа! Ты – прелесть! Это надо же, умница какой! – Она хватает его за уши и целует взасос. – Я в НульФазе такую задачу не менее шести часов решала бы. А ты за полчаса справился. Гениально!

Сергей от смущения готов провалиться до первого этажа, но Лена не дает ему расслабляться. Она достает из стола пачку дисков.

– Пиши, пиши все. Это самая ценная для нас информация. А потом поедем за вашим ноутбуком, и я буду ее обрабатывать.

Сергей приступает к работе, а мы вновь обращаемся к Герасимову:

– Итак, ты все понял, и больше не будешь задавать глупых вопросов. Еще раз извини за доставленные неприятности. Надо было быть покладистей. А теперь прощай, Гена.

Резким ударом я капитально вырубаю Герасимова. Мы отсоединяем его от кресла, связываем и укладываем в комнату, где лежит его бригада. Петр сворачивает провода. Руки у него дрожат, он никак не может прикурить.

– Вот уж никогда не думал, что мне придется выступать в роли заплечных дел мастера, людей пытать.

– Ну, скажем сразу, не человека ты сейчас пытал, а отморозка. Но справился ты хорошо.

– У тебя, наверное, это лучше получилось бы.

– Почему? Я хотя и прошел курс моральнопсихологической подготовки в полном объеме, но там нас таким вещам не учили. Ничего не поделаешь, Петро, иногда, крайне редко, но приходится иметь дело и с такими подонками. А с ними разговор подругому не получается. Ленок, налейка нам всем коньячку. Надо после допроса нервишки успокоить. Петру – побольше, ему труднее всех пришлось. Толя, как у нас дела?

– Ничего хорошего, – недовольно ворчит Анатолий. – До ближайшей зоны потенциального перехода километров девятьсот с гаком.

Лена удрученно свистит, но я успокаиваю ее: – Это как раз не проблема. В Грибовке стоят три самолета, принадлежащие Герасимову. Один из них и позаимствуем. Проблема в другом. Что с ребятами делать?

Я киваю на компьютерщиков. Сергей занят делом и не обращает на мои слова внимания, а вот на Дмитрия смотреть жалко. Он сидит в кресле поникший, и вид у него такой, словно ток высокого напряжения пропускали не через Герасимова, а через него. Видимо, зрелище допроса с пристрастием, да еще та ситуация, в которой он оказался, окончательно выбили его из колеи.

– Ленок, налейка и Дмитрию тоже коньячку. Но в самом деле, что делатьто будем? Оставаться здесь им никак нельзя, их опознали. Если нас никто и никогда не найдет, то на нихто отыграются по полной программе.

– А может быть, их, того, ликвидировать? – предлагает Лена.

– Кого ликвидировать? – удивленно спрашиваю я. – Диму с Сергеем?

– Пошел ты в Схлопку! Я имею в виду эту банду.

– Прекрасно! Вот ты этим и займись.

– А почему я? Кто у нас хроноагент экстракласса?

– Я, милая моя, хроноагент, а не эсэсовец. Да и потом, если мы здесь откроем стрельбу, через несколько минут сюда заявится ОМОН. Как ты с ними будешь объясняться?

– Тогда, тихо прирезать. Вир, думаю, с этим справится. Он привычный…

– Привычный! – отзывается Вир из соседней комнаты. – Я, Лена, охотник, а не мясник.

– Нет, Лена, ликвидация отпадает. Трупы мы вывезти отсюда не сможем, и рано или поздно их здесь обнаружат. Столько мертвецов, и среди них – депутат. Представляешь, как землю рыть начнут. И обязательно докопаются, что ребята сюда приходили. Ктото их здесь, в подъезде, да видел. Нет, это не годится. Слушай, а если им всем память отключить?

– Не выйдет, – сокрушенно качает головой моя подруга. – Об этом я подумала в первую очередь. Слишком их много. Хоть у одного, но амнезия получится неполная. А может, и совсем не получится. В любом случае, это очень большой риск.

– А если нам с вами уехать? Возьмете? – спрашивает Сергей, уже закончивший свою работу.

– Сережа, ты же не представляешь даже, куда мы уезжаем. Оттуда нет возврата. Черт вас дернул прийти сюда именно сегодня! Вляпались вы с нами по самые гланды. И что самое веселое, я даже выхода из этого положения не вижу.

– А выход один, – подает голос Дмитрий, пришедший в себя после коньяка, – как Серега сказал, нам надо ехать вместе с вами.

– Дима, ты что, не слышал? Если вы поедете с нами, то назад уже не вернетесь никогда. Понимаешь, никогда. Ни через месяц, ни через год, ни через сто лет. Никогда! Назад дороги не будет. Да мы и сами еще не знаем, что нас ждет на этом пути и куда он приведет нас. Мы просто не имеем права брать вас с собой.

– Лучше даже так, чем здесь оставаться, – не сдается Дмитрий. – Я этих отморозков знаю. Они, когда чужие долги вышибают, способны человека на кусочки порезать. А сейчас, когда они злые как черти… – он машет рукой. – Налейте еще. Мне даже хреново стало, когда я подумал, что они с нами сделать могут.

– Димка прав, – говорит Сергей, – Андрей Николаевич, если вы нас с собой не возьмете, нам отсюда останется только один выход. В окно.

– Ну, братцы, что делать будем? – спрашиваю я свою команду.

– Андрей, – откликается Лена, сидящая у компьютера, – вопрос праздный. Ты сам прекрасно знаешь, почему им нельзя идти с нами. Ты потом всю оставшуюся жизнь казнить себя будешь. Они просто не выживут.

– Но Вирто пошел с нами, и ты не возражала.

– Ты же помнишь, как мы оттуда уходили. Что можно было сделать?

– А чем сейчас положение отличается от того?

– Тем, что сейчас есть время подумать. Хоть и не много его, но есть.

– Хорошо. Воспользуемся этим временем. Будем думать. А пока вы поедете вместе с нами. Сколько там до зоны перехода? Девятьсот с лишним? Вряд ли вас там найдут в ближайшее время. Деньгами мы вас обеспечим. Документы с собой?

– У меня паспорт в конторе, – говорит Дмитрий.

– Нам все равно туда надо заехать за ноутбуком. Лена, ты закончила?

– Да сообщение уже ушло.

– Все. Петр, Вир, обыщите этих гавриков. Ищите ключи от машин. Заодно проверьте, не развязались ли они. Нам не нужно, чтобы они через десять минут организовали за нами погоню. Пусть отдохнут здесь пару дней.

Все берутся за дело, и через какихнибудь полчаса мы, нагруженные, спускаемся вниз. Кроме своего снаряжения, мы выносим и компьютер. А это штука довольно громоздкая, особенно монитор. У подъезда стоят черный «Мерседес» и «десятка» стального цвета. С трудом размещаемся и трогаемся. За рулем «Мерседеса» сижу я, «десятку» ведет Анатолий.

Первым делом заезжаем в «КомТех». Там мы выгружаем компьютер и забираем ноутбук. В машине сразу становится свободнее. Я предлагаю ребятам:

– Позвоните домой или оставьте письма, что уезжаете далеко и надолго.

Через десять минут отправляемся. Стекла у «Мерседеса» тонированные, и сотрудники ГАИ, не видя, кто сидит в машине, дают нам «зеленую улицу». Только что честь не отдают. Видно, что господин Герасимов имеет в этом городе солидный вес, точнее, имел.

Через полчаса мы выезжаем из города. Указатель докладывает нам: «Турчаново – 120 км». Прикидываю состояние шоссе и говорю:

– Часа через полтора будем в райцентре. До Грибовки еще километров тридцать. Пока все идет нормально.

Но хроноагент предполагает, а Время располагает. На сороковом километре шоссе пересекается с какойто дорогой. По этой дороге приближаются четыре машины. Впереди едет черный «НисанПатруль», за ним «БМВ», дальше две «десятки». Они подъезжают к перекрестку одновременно с нами и притормаживают, пропуская нас. Сигнал поворота на «Нисане» показывает направление в сторону города. Но как только мы минуем перекресток, все четыре машины выезжают на шоссе и направляются за нами. То есть в сторону, противоположную той, куда они намеревались ехать. Странно. Лена оборачивается и внимательно всматривается в головную машину. Ей, как и мне, это не нравится.

– Кажется, мы влипли в еще одну историю, – говорит она.

– Ты их знаешь? Откуда?

– Я их не знаю. Но Герасимов говорил, что приехала какаято банда из другого региона и пытается прибрать к своим рукам заправочные станции в сельских районах. Естественно, ему это не понравилось. Было уже несколько стычек. На сегодняшнее утро была «забита стрелка», как он выразился. То есть должна была состояться встреча, на которой они должны выяснить отношения. Герасимов, понятно, не явился. Судя по номерам, эти машины как раз из того региона. Теперь они нас заметили и решили, что в этом «Мерседесе» едет Герасимов. Вот они и гонятся, чтобы разобраться с ним.

– Понятно. Может быть, следует остановиться и объяснить им, что Герасимова здесь нет?

– Вряд ли это поможет. Они из тех, что сначала стреляют, потом разговаривают.

– Будем отрываться.

– Они не прекратят погони. Разборка в этом случае состоится на аэродроме.

В этот момент «БМВ» идет на обгон. Обходит «десятку» и приближается к нам. В машине опускаются стекла, и я замечаю стволы укороченных автоматов. Давлю педаль газа. Мотор глухо ревет, и «Мерседес» уходит вперед. Анатолий тоже увеличивает скорость и берет влево. Чтобы избежать столкновения, водитель «БМВ» берет еще левее, выкатывается на обочину и только чудом не улетает в кювет.

Еще пара подобных аттракционов на такой скорости, и столкновения не миновать. Еще меньше меня привлекает перестрелка на ста двадцати километрах в час. Шальная пуля в скаты и – привет! Оторваться при всей мощности нашего мотора будет трудно. Мы основательно загружены. К тому же сзади идет «десятка», которая в этом случае может остаться одна против четверых. За нами она угнаться не сможет. Гоню вперед, а сам ищу решение.

Оно приходит само. Впереди я вижу довольно узкую дорогу, пересекающую шоссе. Обогнать нас на ней будет затруднительно. Километра через два дорога разветвляется, и в густой лес уходит грунтовка. То, что надо! На перекрестке сворачиваю направо. Анатолий идет за мной. А вот кавалькада преследователей поворот проскакивает. Увлеклись.

На перекрестке образуется сумятица, и мы за счет нее выигрываем метров триста. Сворачиваю на грунтовку и устремляюсь в лес. Через пару километров дорога начинает петлять. Пройдя очередной поворот, останавливаюсь и командую:

– К бою!

Мы покидаем машины. Лена протягивает мне пулемет. Она, умница, поняла мой замысел и уже успела присоединить к нему ствол и патронную коробку.

– Рассредоточиться вдоль дороги! Команда к открытию огня – пулеметная очередь, – бросаю взгляд на Сергея с Дмитрием. – Стрелять умеете?

Сергей кивает, а Дмитрий мнется. Отдаю Дмитрию лишний пистолет, а Сергею протягиваю свой автомат.

– А посерьезней ничего нет? – спрашивает Сергей и с вожделением смотрит на пулемет Калашникова.

– Это мой, не гляди на него так жадно. Ишь, автомат для него – несерьезное оружие.

Протягиваю ему «Муху».

– Беги вдоль дороги. Грохнешь замыкающую машину. Но не раньше, чем услышишь мою очередь. А ты, Дима, беги в лес и сиди, пока все не утихнет. По местам!

Сам я занимаю позицию у раздвоенной березы. Укладываю ствол пулемета в развилку, а сам прячусь за деревом. До поворота чуть больше тридцати метров.

Звук ревущих на пределе моторов приближается. Вот изза поворота выскакивает «НисанПатруль». Выскакивает и тут же получает в лоб длинную пулеметную очередь.

Наверное, у него «пуленепробиваемые» стекла, но с такого расстояния им не под силу противостоять пулемету, который на триста метров пробивает двутавровую балку. Из леса доносится грохот взрыва. Это Сергей накрыл замыкающую машину. Все, теперь им не уйти. Трещат автоматы, бухают разрывы гранат. Из «Нисана», с заднего сиденья выскакивают двое уцелевших. Одного успокаиваю я, а другого – Петр. Он стоит ближе всех ко мне.

Снимаюсь с позиции и бегу слева от дороги, чтобы пресечь попытки уйти в лес. Трое всетаки пытаются удрать. Я сначала замечаю двоих и с ходу срезаю их пулеметной очередью. Но слева трещит автомат, и на меня сыплются ветки и кора. Высоко взял, дурак! Падаю на землю и откатываюсь в сторону. Еще одна очередь, и тоже мимо.

Хлопают подряд четыре выстрела из «Макарова». Вижу, как мазила, которого я еще не успел взять на прицел, роняет автомат, перегибается и падает. Кто это мне помог?

Оборачиваюсь и вижу в десяти шагах Дмитрия с пистолетом в руке. Он бледен, руки и губы дрожат, ствол пистолета гуляет по всем направлениям. Понятно, какникак, а с первого раза такое на многих действует не лучшим образом.

– Ты почему здесь? Я тебе что приказал?

– Да ну его, к лешему, этот лес! Когда ничего не видно, еще страшней. Я решил поближе к вам держаться. И, оказалось, не зря.

– Помог, и спасибо. Молодец! Только, – я двумя пальцами мягко отвожу в сторону дрожащий ствол пистолета, направленный прямо мне в живот, – только не надо направлять на своих оружие, особенно взведенное. Оно иногда стреляет, как ты только что видел. Кстати, а как это ты его так быстро освоил?

– Техника нехитрая, комп сложнее.

А в лесу уже тихо. Только гомонят перепуганные стрельбой птицы. Все кончено. Мы выходим на дорогу. Машины преследователей основательно изрешечены пулями. Замыкающая «десятка» разворочена взрывом и тихо чадит. Сергей не промахнулся. Везде валяются трупы. И в машинах, и рядом с ними. Вдоль дороги идут Петр с Анатолием и добивают раненых.

– Наше дело правое, мы победили, – говорю я. – Похоронами заниматься не будем. Много чести, да и некогда нам. Все по машинам! Едем дальше.

Выбираемся на шоссе и берем курс на Турчаново. Тут мне приходит в голову мысль, что я почти один к одному повторил маневр Матвея Кривоноса в операции, о которой нам рассказывала Кора. Что ж, все мы хроноагенты и мыслим немного одинаково; в смысле, правильно. Не доезжая до райцентра, вижу указатель «Грибовка – 30 км». Дорога на Грибовку еще лучше, чем шоссе. Сразу видно, хозяева аэродрома вложили сюда немалые денежки.

Аэродром тоже производит хорошее впечатление. Я ожидал увидеть грунтовую полосу, а перед моим взором предстает добротная бетонка. Ангары, диспетчерский пункт, стоянки; все сделано на совесть, по высшему классу. Вдали маячат ажурные антенны станций привода. Сюда вполне можно принять трансконтинентальный лайнер. Вот что значит частная собственность. На поле и возле построек никого не видно. Но должен же ктото здесь быть. Подъезжаем к диспетчерскому пункту. Нам навстречу выходит знакомый мне летчик, который предлагал мне здесь работу.

– Здорово, Николаич! – приветствует он меня. – Я смотрю, ты к Герасимову нанялся.

– Считай, что так. Где его машины?

– Две в ангаре, а одна всегда в дежурном режиме. Вон стоит.

Он показывает на изящную, десятиместную «Сесну». Я прикидываю ее характеристики. Годится.

– А ты один сможешь нас выпустить? Где все остальные?

– А они в Грибовку на шабашку поехали. А что здесь делать? Машина готова. Только эшелон получить, да маршрут вам задать, чтобы вы куданибудь в запретку не вмазались.

– Ну, тогда ты этим и займись. Толя, укажи Филиппу Ивановичу пункт назначения. А я пока пойду проверю машину. Кстати, Иваныч, дайка ключи.

– А твои где?

– Были бы, у тебя бы не спрашивал.

Радушие на лице Филиппа Ивановича сменяется подозрением.

– А полетный лист у тебя есть? А другие документы?

– Вон мои документы. Видишь?

Я показываю на свою, вооруженную до зубов команду. Филипп Иванович еще раз меняется в лице. Сейчас он бледный и растерянный.

– Ну, Николаич, на скользкую дорожку ты встал. Никак не думал, что ты с бандитами свяжешься, да еще и самолеты угонять станешь. Это же статья. Да еще какая!

– Не переживай. Это будет моя головная боль. Давай ключи и делай нам маршрут.

– А нет у меня ключей.

– Это ты будешь рассказывать кому другому, только не мне. Не может машина оставаться на стоянке без второго комплекта ключей. Они у тебя в КДП, гденибудь в сейфе. Пошли, и без дураков.

Мы проходим в КДП, где Филипп Иванович, вздохнув, Отдает мне ключи от «Сесны». Я оставляю его с Анатолием и ухожу к машине. Анатолию я тихо говорю, чтобы он указал точку на сто пятьдесят километров южнее или севернее нужной.

Снимаю струбцины с рулей, открываю входной люк и прохожу в кабину пилотов. Включив питание, проверяю показания приборов. Заправка полная. Отлично! Выглядываю в форточку и кричу своим:

– Грузитесь!

Машины подъезжают к «Сесне», и через несколько минут весь наш багаж уже находится на борту.

– Устраивайтесь, а мы с Леной сходим, побеседуем с Филиппом Ивановичем. Надо будет, Ленок, полностью отрубить ему память. Чтобы он тревогу не поднял раньше времени.

Филипп Иванович с угрюмым видом протягивает мне полетную карту. Ломаная линия проложена в обход запретных зон. Все в порядке, можно лететь.

– Спасибо, Филипп Иванович. А насчет самолета ты не беспокойся. Вряд ли Герасимов будет предъявлять тебе претензии. У него сейчас будут совсем другие заботы, на порядок круче, и надолго. Прощай, больше не увидимся. Тут Лена с тобой сейчас побеседует, а мы пошли.

Филипп Иванович с трепетом смотрит на мою подругу. Вид у нее, прямо скажем, не столько внушительный, сколько экзотический. Брючный костюм из голубой кожи, туфли на шпильках, и при этом на плече висит автомат Калашникова, а изза пояса торчит пистолет.

Выходя, замечаю, как Лена одной рукой берет Филиппа Ивановича за левое запястье, а другую кладет ему на затылок и внимательно всматривается в глаза. Филипп Иванович покорно сидит в кресле. Анатолий беспокоится:

– Памятьто ему Лена вырубит. Но ведь он делал запросы по маршруту. Его восстановят.

– Вопервых, неизвестно, когда его начнут восстанавливать. Он же сам так и не хватится, что «Сесна» Герасимова исчезла со стоянки. А сам Герасимов здесь долго еще не появится. А вовторых, я же не случайно сказал, чтобы ты задал пункт на сто пятьдесят километров в сторону от истинного. Вот от этого разворота мы пойдем не сюда, а куда?

Анатолий показывает точку на карте. Я присвистываю.

– Это же в глухом лесу! Да еще и болото… Сесть будет не просто. Ладно. На месте сориентируемся. Убери колодки изпод шасси. Только смотри, чтобы винтами не рубануло, я сейчас запускаться буду.

Поднявшись в самолет, я прохожу в пилотскую кабину и один за другим запускаю двигатели. Из здания КДП выбегает Лена и направляется к самолету. Не успевает она захлопнуть за собой люк, как я начинаю рулить на взлетную полосу. Взлетев, ложусь на курс, набираю заданную высоту и программирую автопилот. Программу задаю до последнего разворота. Оттуда я поведу машину вручную к истинному пункту назначения.

Выхожу в салон и вижу, что пока я работал, Лена уже похозяйничала. Из богатого бара она извлекла бутылки с дорогим коньяком, виски и водкой. Небольшой столик посреди салона сервирован закуской. Тут и ветчина, и красная рыба, и банки с крабами, и еще чтото.

– Тебе налить чегонибудь? – спрашивает Лена.

– Немного коньячку, и, если есть возможность, свари кофе покрепче.

– А тебе не опасно? – спрашивает Наташа, показывая на коньяк.

– Около двух часов машину будет вести автопилот. За мной останется только выйти на точку перехода и посадить машину. Так что, граммов сто не повредят.

Присаживаюсь на диван, делаю маленький глоток и закусываю консервированными крабами. Замечаю, что Дмитрий с Сергеем о чемто перешептываются и посматривают на меня.

– А вы хорошо держались, – хвалю я их. – Сергей здорово разделал замыкающую машину. А Дмитрий… Вы знаете, он хоть и нарушил мой приказ, но тем самым помог мне ликвидировать одного из трех, что пытались уйти в лес. Вернее, он сам его ликвидировал. А ведь не признавался, что стрелять умеет.

Сергей присаживается поближе ко мне. Он наконец решается задать вопрос, не дающий им покоя:

– Андрей Николаевич, кто же вы такие? Только не говорите, что вы обычные искатели приключений. Думаю, раз мы попали в вашу компанию таким неожиданным образом и вместе с вами рисковали жизнью, мы имеем право знать: с кем мы имеем дело и чего ожидать дальше? Так КТО же вы такие? Террористы? Подпольные революционеры? Контрабандисты? Или еще кто?

– Да, сейчас вы, в отличие от господина Герасимова и его компании, получили полное право узнать: кто мы такие на самом деле. Мы не террористы, не революционеры, не мафиози. Мы – хроноагенты. За исключением Вира. Он, как и вы, оказался с нами случайно.

Понятно, что ребятам это ничего не объясняет. Тогда я отпиваю еще глоток и прошу Лену:

– Ленок, объясни ребятам все. У тебя это лучше получится. Я чтото устал. Даже языком ворочать тяжело.

Лена кратко, но подробно и обстоятельно, как умеет только она, знакомит ребят с основами хронофизики и теорией бесчисленного множества параллельных МировФаз. Рассказывает о НульФазе, о нашей работе, о том, как мы попали сюда, и о том, чем мы сейчас занимаемся. Во время этой лекции недоверие на лицах молодых людей сменяется живейшей заинтересованностью. Они слушают лекцию как захватывающий фантастический роман. И правда, все это здорово смахивало бы на боевую фантастику, если бы не было, к сожалению, жестокой реальностью.

– Значит, – спрашивает Сергей, когда Лена заканчивает свое повествование, – вы сейчас готовитесь уйти в другой Мир?

– Да, – отвечаю я, – здесь мы узнали все, что могли. Теперь нам надо идти дальше.

– А возьмите нас с собой, – неожиданно предлагает Дмитрий.

– В самом деле, Андрей Николаевич, возьмите, – поддерживает его Сергей.

Я грустно смотрю на ребят. Они, наверное, думают, что это очень увлекательное занятие: скитаться из Фазы в Фазу и не знать, будет ли этому конец и каким будет этот конец.

– Ребята, вы плохо представляете себе, о чем вы нас просите, – мягко говорю я. – Вопервых, помните, я говорил вам, что оттуда, куда мы идем, обратной дороги нет. Если вы шагнете с нами в межфазовый переход, то оттуда вы уже никогда не вернетесь. Вы понимаете это слово: никогда? Вы больше никогда не увидите ни родных, ни друзей. Вы никогда не встретитесь со своими женами или невестами. Навсегда потеряете своих детей, если они у вас уже есть. Вам не приходил в голову такой аспект? Подумайте над этим, прежде чем повторять свою просьбу. И второе. Мы и сами не знаем, что ждет нас впереди. Вот сейчас мы шагнем через переход и окажемся в другой Фазе. Что это будет за Фаза? Одно Время знает. Она может быть такой, что нам придется приложить все свои силы, все свое умение, чтобы только выжить в ней. Готовы вы к этому? Не торопитесь отвечать: да. Я этот ответ не приму и скажу однозначно: нет. И не спорьте. Мы с Леной – хроноагентыпрофессионалы. Нас долго учили и готовили. У нас с ней за плечами не одна операция в Реальных Фазах. И то мы с ней долго сомневались, прежде чем решили ступить на этот путь. А ведь мы с ней прошли не только огни, воды и канализационные трубы. Толю с Наташей мы готовили несколько месяцев в своем лагере, прежде чем решились взять их с собой. А как вы пойдете без всякой подготовки? Мало того, что вы сами можете там погибнуть. Вы еще можете сильно осложнить наше положение. У меня нет никакой уверенности в том, как вы поведете себя в той или иной ситуации. Не побежите ли вы, когда надо будет стоять не шелохнувшись? И не оцепенеете ли от ужаса, когда надо будет бежать со всех ног? Тем или иным непродуманным действием вы можете и себя погубить, и нас под удар поставить. Вот об этом тоже подумайте.

Звучит сигнал о завершении работы программы автопилота. Мне пора идти и брать управление в свои руки.

– Толя, пойдем, поможешь выйти на цель и выбрать место для посадки. А вы пока подумайте.

Анатолий показывает мне на карте истинную точку зоны перехода. Я сверяюсь с приборами, ложусь на курс и постепенно снижаюсь. Под нами сплошная тайга. Ни поселка, ни даже какогонибудь зимовья. Сплошной океан первобытного леса.

– Да, Толя, нашел ты местечко. Другого не было, что ли?

– Было. Но в два раза дальше и в горах.

– Спасибо, утешил. А в открытом море не было?

– Было. Но еще дальше.

Вздыхаю и снижаюсь до пятисот метров. Лес, лес и лес. Везде однообразный лес. Глазу не за что зацепиться. Никаких ориентиров. Как здесь найти нужную точку? Но Анатолий ведет меня по показаниям своего прибора.

– Три градуса к югу! – командует он. Доворачиваю, и через пару минут он поправляет:

– Один градус к северу! И еще через минуту:

– Так держать!

Еще десять минут полета над зеленым морем. Внезапно Анатолий командует:

– Стоп! Это здесь.

– Что значит «стоп»? – спрашиваю я. – Мы, Толик, не на лисапете.

– Заложи круг, определимся точнее.

Делаю два круга, закладывая виражи все круче.

– Точно вышли, – говорит Анатолий. – Это здесь. Добрались.

– Добратьсято добрались. А вот как отсюда слезать? Ложусь снова на курс, которым я шел к точке перехода, и иду широкими зигзагами, высматривая место для посадки.

Ничего подходящего. Через полсотни километров меняю курс и снова строю зигзаги. Так проделываю несколько раз. Наконец, когда надежда уже начала агонизировать, замечаю узкую полянку. Снижаюсь. Это долина небольшой лесной речушки. Если очень хорошо прицелиться, можно попасть на правый пологий берег. Но при этом неминуемо будут сломаны шасси, да и сам самолет серьезно пострадает. Можно даже скапотировать. А это ни к чему. А что я, собственно, переживаю за этот самолет? Можно подумать, будто я собираюсь возвращать его Герасимову в целости и сохранности, да еще и израсходованное топливо компенсировать. Разобью, и Схлопка с ним! Буду садиться на брюхо.

– Толя, сколько отсюда до точки?

– Рядом. Километров десяток.

– Ничего себе, рядом! Не забывай, это – тайга. Здесь каждый километр за десять пойдет. Но выбирать не приходится. Иди в салон, предупреди, что посадка будет очень жесткой. Пусть хорошенько пристегнутся. И сам пристегнись, как следует.

– Я вернусь сюда.

– Ни в коем случае! Здесь самое опасное место. Мне деваться некуда. Надо машину сажать, кроме меня, это никто не сделает. Могу и покалечиться. А если мы вдвоем покалечимся, то застрянем здесь надолго, если не навсегда. Уходи!

Еще раз прохожу над долиной. Камни, бревна и еще, Время знает, что. Эх, и посадочка будет!

Захожу издалека, буквально касаясь брюхом верхушек лиственниц. Вспоминается, как я сажал подбитый «Як» между линиями окопов. Вырубаю двигатели. Машина чиркает хвостом по песку, падает на брюхо, и ее стремительно тащит по берегу. Левая плоскость чертит по воде, а правая косит прибрежные кусты. Удар! Перескакиваем через бревно. Впереди валун. Как тогда, в сорок первом. Пронесет, не пронесет? Пронесло! Слегка только задели левым бортом. Машину швыряет вправо. Она врезается между двумя деревьями. Еще удар! Треск ломающихся плоскостей. И тишина. Прилетели.

Отстегиваюсь от кресла и, пошатываясь, прохожу в салон. Вроде все живы, все целы.

– Граждане пассажиры! Наш самолет совершил посадку в аэропорту «Таежная глухомань». Экипаж, от имени «Аэрофлота», приносит вам извинения за неудобства и стрессы, вызванные такой грубой посадкой.

Лена отстегивается, прыгает ко мне и повисает у меня на шее. Она когдато уже успела переодеться в комбинезон и ботинки.

– Ну, Андрюшка! Ты настоящий ас! Я когда эту прогалину увидела, мне страшно стало. Думаю: «Неужели он решится?» А ты не только решился, ты сел!

– Не надо делать из меня героя, Ленок. У нас просто не было выбора. Давайте выгружаться, и – в путь. До точки перехода, без малого, десять километров, и все по тайге.

Идем мы несколько часов. Дорога тяжелая. Приходится обходить завалы и болота. Раза три делаем небольшие привалы. Но засиживаться на них я не даю. Впереди, как Сусанин, шагает Анатолий со своим прибором. Как бы мы ни уклонялись в сторону при обходах, он возвращает нас на нужный курс. Чем глубже мы забираемся в тайгу, тем мрачнее становятся мои мысли, когда я поглядываю на Дмитрия с Сергеем. В пути мы почти не разговариваем. Поход по девственной тайге – это не экскурсия по отработанному маршруту с инструктором. Кто не верит, пусть попробует. И мошка. Это – вторая причина нашей неразговорчивости. Стоит только открыть рот, как он тут же заполняется непрошеными гостями. Хоть волком вой от нее. Кажется, что местами воздух только из нее и состоит.

– Пришли! – объявляет наконец Анатолий. – Это – здесь.

Все садятся прямо на землю, там, где стояли. Место ничем не примечательное, такое же, как и везде. Те же гигантские лиственницы, закрывающие своими кронами небо, такое же болотце рядом. Разве только мошки побольше, чем в других местах. Или это только кажется?

– Будем делать переход? – спрашиваю я.

– Подождем пика активности, – отвечает Анатолий. – Он будет часа через два.

– То есть уже ночью. Подождем. Разводите костер. Хоть мошку дымом отпугнем. Да и чайку попьем, перекусим.

Через несколько минут мы сидим вокруг костра. Вир укрепил над ним объемистый котелок, а Наташа достает пакет с пайками. Я смотрю на Сергея с Дмитрием, а они молча смотрят на огонь. Я спрашиваю их:

– Ну, что решили?

Они продолжают молчать. По их хмурым, изможденным лицам я вижу, что эта дорога отняла у них немало сил. И теперь они прикидывают: если так и дальше пойдет, то ну ее к черту, эту романтику путешествий по параллельным МирамФазам.

– А собственно, и решатьто здесь нечего, – говорю я. – Хотите вы того или нет, а придется вам идти с нами.

– Это почему же? – поднимает голову Дмитрий.

– Потому. Погибнете вы там, куда мы идем, или нет, это на воде вилами писано. Шансы выжить, хоть и небольшие, у вас там все равно будут. Тем более не одни вы будете, а с нами. А здесь у вас никаких шансов нет. Здесь вы погибнете однозначно. Я сверху окрестности километров на сто в радиусе осмотрел. Никаких признаков жизни, я имею в виду человеческой. Отсюда даже прирожденный таежник не выберется. А о вас, городских ребятах, и говорить нечего. Так что, выбирайте. С нами: безвозвратность и неопределенность. Здесь: медленная смерть от голода, холода и мошки. Я предлагаю идти с нами. Думайте, пока время есть.

Лена внимательно смотрит на меня и согласно кивает головой после каждой фразы. Сергей тяжело вздыхает и бросает окурок в костер.

– Все правильно, Андрей Николаевич. Даже если мы сейчас к самолету вернемся, когда его найдут? И найдут ли вообще? Да и кто его станет здесь искать? Раз уж мы с вами влипли в эту историю, выход у нас один. Идти до конца, – он опять вздыхает. – Дочку только жалко. Без отца расти будет.

– Все мы, Сережа, – утешает его Лена, – оставили в своих Фазах чтото очень дорогое. И оставили навсегда.

– Как это, оставили? Где? – спрашивает Дмитрий.

– Мы же все жили раньше в таких же Фазах, как и ваша, и были простыми людьми. Хроноагентами мы стали потом. Можно сказать, случайно, когда по воле обстоятельств покинули свои Фазы. Потом мы расскажем вам, как это было. Кстати, Сергей решил. А ты?

– Знаете, с вами после слов Андрея Николаевича страшно идти. Но здесь оставаться еще страшнее. Особенно одному. Раз Серега решил, то и я пойду. Не оставаться же здесь одному.

– Все. Решение принято. Готовимся к переходу. Перераспределим груз, чтобы было на всех по норме. Вооружить вас надо. Ты, Сергей, возьмешь мой автомат, а ты, Дмитрий…

– Мне и пистолета хватит.

– Пистолет – оружие несерьезное. Из него только стреляться хорошо, удобно. Наташа, дай ему свой автомат. Тебе лазер больше по руке. И вот еще что, ребята. Раз вы идете с нами, запомните. Беспрекословное подчинение. Никакой инициативы. От этого будет зависеть и ваша жизнь, а возможно, и наша. Понятно? Скажу: ползти на брюхе, поползете. Скажу: на левой ноге стоять, а правой рукой за левым ухом чесать, так и будете делать. Надо будет через лужу дерьма ползти, поползете. Скажу: не есть, не пить, не курить; будете терпеть, сколько надо. И еще. Каждую свободную минуту будете учиться. Учиться без права на отдых и снисхождение. Только так у вас появится шанс выжить. Если с чемто не согласны, лучше оставайтесь здесь. Договорились?

– Договорились, – соглашаются ребята почти хором. Темнеет. Сумерки сгущаются. Наступает Час Совы. За ближайшими деревьями уже ничего не видно.

– Есть пик, – сообщает Анатолий. – Открываю переход. Через несколько минут колеблющаяся сиреневая рамка очерчивает контуры перехода.

– Ну, с нами Время! Иду первым. За мной – Наташа. Дальше – Вир, Петр, Сергей с Дмитрием и Лена. Толя идет последним. За мной!

Подхожу к сиреневым воротам и шагаю в другую Фазу.


ГЛАВА 20


Alas, poor Yorick!
I knew him, Horatio.[44]
W. Shakespeare

Темнота. Тьма. Темно как… Впрочем, я там никогда не был. Но здесь, помоему, еще темнее. Потому, как темнее быть просто не может. Впечатление такое, что, пройдя межфазовый переход, я нырнул на дно танкера с мазутом. Да и запашок соответствующий. Нет, не мазутный. Но какаято химия явно присутствует. Причем не из безобидных.

– Ой! – слышу я голос Наташи. – Андрей, где ты?

– Здесь, – отвечаю я и протягиваю на голос руку. Рука попадает Наташе прямо в лицо. Она хватается за нее и прижимается ко мне.

– Андрей! Куда мы попали?

– Тише, Наташенька. Не надо нервничать. Сейчас разберемся.

Опускаю ночные очки и включаю ноктовизор. Какойто тоннель. Тянется в обе стороны, и концов не видно. Стены каменные и, кажется, оплавленные. На природное образование непохоже. Слишком уж гладкие стены, да и тоннель слишком прямой. К тому же стены и потолок образуют полукруглый свод, а пол плоский.

Один за другим через переход в этот тоннель входят все наши. Последним проходит Анатолий и тут же закрывает переход. Все в недоумении.

– Тихо, – говорю я, хотя все и без того молчат. – Слушаем.

Минут пятнадцать мы вслушиваемся в тишину. Но в этом тоннеле тихо, как до Сотворения Мира. Хоть бы мяукнул кто! Зато Вир, единственный из нас, улавливает едва заметный ток воздуха.

– Тянет, Андрей. Туда тянет.

– Точно? Я чтото ничего не ощущаю.

– Я ощущаю, я же охотник. И запах. Очень плохой запах.

– Ну, пахнет здесь явно не цветами.

– Нет. Не то. Опасно пахнет. Ты его не чуешь. Я чую.

– Понятно, что ничего не понятно. Включаем свет. Вспыхивают фонарипрожекторы. И опять Вир, и опять единственный из нас, слышит слабый шорох. Он показываетрукой в сторону, откуда тянет, по его словам, воздух.

– Там чтото шевельнулось.

Все прожекторы направляем, куда показал Вир. Но там ничего и никого нет. Свет рассеивается в бесконечном тоннеле, играет бликами на гладких стенах. Но Виру, конечно же, не померещилось. Он – прирожденный охотник. Инстинкт его не подводит. Куда же идти? Туда, где чтото шевелилось, или в другую сторону? Впрочем, никакой разницы нет. Если шевельнулось здесь, шевельнется и в другом месте. Лучше идти туда, куда тянет воздух. Раз его тянет, значит, чтото его засасывает. Посмотрим, что именно.

Часа два мы идем по тоннелю. Время от времени, метров через пятьсот, то в одну, то в другую сторону под разными углами уходят ответвления. Мы туда не сворачиваем, продолжаем идти по «главному» коридору. Местами стены и пол выполнены из железобетона. Но в основном это природный камень, оплавленный неведомым жаром.

Изредка я оглядываюсь на Вира. Но он спокоен. Он больше не слышит и не ощущает ничего подозрительного. Вдруг луч прожектора высвечивает впереди на полу нечто желтоватосерое. Это кости. Ребра. Человеческие ребра. Судя по цвету и по хрупкости, они лежат здесь очень и очень давно. Но где все остальное? Внимательно осматриваем кости и замечаем, что коегде они как бы тронуты напильником.

Идем дальше. Еще через полкилометра находим берцовые кости, а чуть дальше – остатки черепа. Вряд ли этот человек, умирая, отстегивал один свой член за другим и разбрасывал все это по тоннелю. Лена показывает мне отверстие в лобной кости. На пулю не похоже, на луч лазера – тем более. Впечатление такое, что голову этого человека пробили копьем с длинным узким наконечником или шпагой. Но никак не клыком или когтем. Лена держит череп в руках и задумчиво смотрит на него. Почти как Гамлет. Я догадываюсь, что ее посетили такие же мысли, что и меня.

В течение следующего часа нам попадается еще множество ответвлений и несколько разрозненных комплектов человеческих костей. Мы уже не рассматриваем их. Нам и так все ясно. Ясно, что живых людей мы здесь не встретим. Но можем встретить тех, кто сделал этих людей мертвыми или лакомился их останками. Недаром Вир чтото услышал своим чутким ухом охотника.

Делаем небольшой привал, чтобы перекусить и передохнуть. Лена не теряет даром времени, она открывает ноутбук и начинает обрабатывать полученную информацию. Время от времени она хмыкает и качает головой. А мне не дает покоя то, что Герасимов сказал мне о целях «затейников». Абракадабра какаято. Векторы, скаляры, потенциалы и вампиры. Все перемешалось в голове. Хотя я ясно чувствую, что в словах Герасимова прозвучала какаято несообразность, нелепица, которая и является, видимо, ключом к этому ларчику. Надо же! Когда он говорил, мне это сразу резануло слух. Я тогда сразу обратил на это внимание. А сейчас, после всего, что произошло, никак не могу вспомнить, что именно.

Обращаю внимание на Сергея с Дмитрием. Они выглядят подавленно. Еще бы! Путешествие по иным Мирам началось с такой, мягко говоря, неприятной Фазы, что мне тоже не по себе. Я вспоминаю тот безмолвный белесый «аквариум», в который мы попали, едва покинув «свою» Фазу вместе с Наташей и Анатолием. Мы тогда тоже были готовы ко всему, но только не к такому. А здесь все же полегче. Понятнее. Впрочем, понятнее это только для нас с Леной, но никак не для Сергея с Дмитрием. Думали, их ожидают романтические путешествия. Вот и получили романтику. Кости и подземный лабиринт.

– Что приуныли, орлы? Не нравится вам здесь? Честно скажу, мне здесь еще меньше нравится. Понимаю. Ждали вы всякого, но к такому варианту явно были не готовы. Впереди нас ждет еще не одна Фаза. Всякое будет. И, должен сказать, что это – еще далеко не худший вариант. Ну, я вам говорил, если помните.

Мы снова идем вперед, и через несколько минут путь нам преграждает стальная дверь со штурвалом посередине. Как на подводных лодках. По углам двери видны четыре отдушины, забранные решетками. Теперь и я ощущаю, как в них затягивается воздух.

Пытаюсь провернуть штурвал. Он, со скрипом, но поддается. Несколько оборотов, и дверь открывается. Мы попадаем в многогранный зал. В каждой грани – такая же дверь со штурвалом. И у каждой двери, прислонившись к ней спиной, сидит мумия, усохший до последней степени труп человека. Картина не для слабонервных. Осматриваем несколько мумий. От неосторожного прикосновения Анатолия одна из них рассыпается. Но на других мы не находим никаких видимых повреждений. Кроме мумий и дверей, в зале больше ничего нет.

Решаем двигаться дальше в том же направлении. Крутим штурвал, открываем дверь, и перед нами открывается иллюстрация к «Руслану и Людмиле». «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» Разрозненные кости буквально устилают пол. Некуда ступить. Поколебавшись, иду прямо по костям. Они жутко хрустят под ногами. Пройдя под этот аккомпанемент шагов десять, оборачиваюсь. За мной решились идти пока только Лена и Вир. Остальные замерли на пороге.

– Вы что, решили составить компанию этим мумиям? Что ж, вольному воля.

И иду дальше. Я знаю, что они все равно пойдут. Нелегко решиться на такое. Здесь надо нервы зажать в кулак и спрятать в карман, поглубже. Но надо. Как бы ни было страшно и жутко идти по этим останкам, но оставаться в этом зале еще страшнее и жутче.

А впереди нас ждет картина еще более «жизнерадостная». Тоннель кончается, и завершается он стальной, окрашенной суриком лестницей в несколько пролетов. Лестница ведет вверх по вертикальному колодцу на высоту около десяти метров. У основания лестницы кости лежат многослойными пластами, скрывая лестницу на несколько ступенек.

Останавливаюсь и закуриваю. Через несколько минут собирается вся наша компания (решилисьтаки) и молча взирают на этот могильник.

– Время мое! – шепчет Наташа. – Куда же это мы попали, Андрей?

– Сам не пойму, Наташенька. Знаю только одно: чтобы разобраться в этой чертовщине, надо идти дальше.

– Как?

– Будем разбирать завал.

Перспектива, конечно, малопривлекательная, но другого выхода просто нет. Начинаю отбрасывать кости, убеждая себя, что это обычный хворост. Вскоре ко мне присоединяются остальные. Через пятнадцать минут мы уже поднимаемся по лестнице. Лучше бы мы выбрали другое направление. Хотя, кто знает, что было бы там?

Пройдя еще сто метров по хрустящим под ногами костям, мы оказываемся в обширном помещении. Трясу головой, отгоняя наваждение. Гдето я это уже видел. Ну, конечно! В концентрационных лагерях.

Вдоль стен тянутся многоярусные ряды пластиковых ячеек, наподобие пчелиных сот. Прикидываю, что только здесь могло поместиться около шести тысяч человек. И везде кости. Мы уже присмотрелись к ним. Кости и на полу, и в ячейках, и на длинном столе, тянущемся по центральной оси вдоль всего помещения.

Петр трогает меня за рукав и тихо спрашивает:

– Что это, Андрей? Концлагерь?

– Возможно, Петро. Но окончательные выводы делать рано. Надо идти дальше.

Дальше нам попадаются еще два таких же «барака», и мы снова разгребаем завал из костей, и снова поднимаемся по лестнице. Замечаю, что теперь все уже делают эту работу спокойно и не содрогаются, когда кости трещат под ногами. Даже Сергей с Дмитрием. Это, как на войне. От первого трупа шарахаются; первый убитый тобой противник – переживание. А потом втягиваются и привыкают. Так и здесь. Если бы скелетов было десятка два, другое дело. А когда сталкиваешься с такой гекатомбой, это уже не воспринимается как отдельная трагедия.

Проходим еще несколько «бараков», поднимаемся еще на два яруса. Странно, но я не вижу ни производственных помещений, ни заведений типа газовых камер или крематориев. Раза два нам попадаются залы, заполненные варочными котлами и оснащенные мощной вентиляцией. Это были кухни. Во время привала Наташа высказывает мысль:

– Нет. На концлагерь это непохоже. Нет главных атрибутов. Если это был рабочий лагерь, где производство? Если это был лагерь смерти, где средства массового уничтожения?

– Тогда, что же это? – спрашивает Лена.

– У меня складывается впечатление, что это было какоето грандиозное укрытие. Вроде бомбоубежища.

– Убежища, в которое можно спрятать население целого мегаполиса? – с сомнением спрашивает Лена.

– А почему бы и нет? – вступает в разговор Петр. – Как во времена «холодной войны» готовились к войне «горячей»? Не исключено, что здесь могли вбухать в строительство убежищ колоссальные средства.

Я смотрю на каменный монолитный потолок и прикидываю толщину перекрытий. Да, такое убежище вполне может выдержать прямое попадание мегатонного заряда.

– Но почему здесь все погибли? – задаю я вопрос. – Повышенная радиация отсутствует, химического и бактериологического заражения тоже нет.

– Это сейчас ничего нет, – возражает Лена. – А что было лет сто назад? Эти кости лежат здесь никак не меньше.

– Пойдем дальше, может быть, что и выясним.

Разгадка не заставляет себя ждать. В конце этого тоннеля мы поднимаемся на верхний ярус и упираемся в мощную задраенную дверь. Здесь штурвал отсутствует. Чтото говорит мне, что самое интересное мы увидим за этой дверью.

– Толя, попробуй лазером.

Луч довольно легко режет сталь. Внезапно дверь с лязгом проваливается в пол. Видимо, Анатолий задел лучом какойто механизм и привел его в действие. Входим в открывшееся помещение.

Вдоль стен тянутся пульты, над ними сереют мертвые мониторы. Вдоль пультов стоят вращающиеся кресла, в которых сидят высохшие мумии. Рядом с каждым креслом валяется автомат. В центре зала – большой подковообразный стол, на котором стоят три монитора и еще какието приборы. В кресле также сидит мумия. Рядом валяется пистолет.

– Да, ребята оставались на боевом посту до конца, – констатирует Анатолий.

Мы невольно обнажаем головы, отдавая должное мужеству и профессиональному долгу этих солдат. Я внимательно всматриваюсь в приборы, вмонтированные в центральный пульт, Мне кажется, что они еще работают. Точно. Стрелки трех из них не на нулях. Подхожу ближе и вижу, что это дозиметры. Разбираюсь со шкалами и прихожу к выводу, что они показывают не такой уж высокий уровень радиоактивности. Только вот откуда они получают эту информацию? Оглядываюсь и замечаю над центральным пультом чтото вроде перископа. Понятно. Это пункт наблюдения за обстановкой вне убежища. Забираюсь на пульт и берусь за ручки перископа. Он неожиданно легко идет вниз. Я спрыгиваю и приникаю к окулярам.

Безжизненная, покрытая серым снегом пустыня. Свинцовое небо без единого просвета. Ни строений, ни развалин, ни малейших следов живых существ. Все ясно: здесь последняя стадия Ядерной Зимы.

Передаю перископ другим, чтобы они могли полюбоваться этим редкостным, незабываемым зрелищем последствий человеческого безумия. А Лена выдвигает один за другим ящики стола. Там ничего нет, кроме трухи. Но ее упорные поиски всетаки увенчиваются успехом. В одном из ящиков она находит пять журналов с пластиковыми страницами. Они пронумерованы и заполнены от руки. Судя по всему, это вахтенные журналы, заполняемые дежурным. Язык напоминает французский. Можно разобрать. Читаю вслух, сразу переводя на русский.

«12 ноября 1864 года, в 8.00, я, полковник Дюваль, принял командование над противоатомным убежищем № 116/24.

15.11.1864, в 12.30 убежище заполнено до нормы. Двери закрыты. Убежище № 116/24 переведено на автономный режим.

16.11.1864, в 5.15 по Клинсбергу нанесен термоядерный удар. Мощность взрыва 750 Km. Город уничтожен. Обстановка в убежище нормальная, уровень радиации в пределах допустимого фона. Связь с внешним миром и другими убежищами отсутствует».

Дальше идут однообразные записи о радиационной обстановке снаружи и внутри убежища, о расходовании продовольствия. По этим записям я устанавливаю, что первоначально в убежище находилось примерно миллион двести тысяч человек. Идут записи о болезнях, смертях. Снаружи наблюдаются интенсивные пожары и сильное задымление. Внутри убежища ничего чрезвычайного не происходит. Так проходит около трех месяцев.

«8.2.1865. 6.30. Зафиксировано повышение радиационного фона внутри убежища. В 9.00 при осмотре выявлено повреждение воздушных фильтров: прогрызены крысами или мышами. Фильтры заменены. 21.00 радиационный фон в убежище в пределах нормы.»

24.3.1865; 12.4.1865; 18.4.1865 и 23.4.1865 вновь и вновь крысы прогрызают фильтры. Полковник Дюваль отмечает, что отверстия становятся все крупнее. Дальше фильтры начинают выходить из строя все чаще. Фиксируются случаи лучевой болезни и смерти от нее. Но все это, как отмечает в журнале полковник, в пределах нормы. Его беспокоит другое.

«18.8.1865; 9.00. Уровень радиоактивности на поверхности снизился в 4 раза. Отмечается неестественно темный фон неба и необычное для этого времени года понижение температуры. 3й день температура воздуха на поверхности не превышает 60 °C».

В октябре запас штатных фильтров кончается. Инженер службы безопасности предлагает заменить их блоками из пористого камня, в обилии имеющегося в недостроенных галереях четырнадцатого яруса. Разрушения фильтров крысами прекращаются, но появляется другая опасность.

«16.12.1865; 10.00. Уровень радиации на поверхности снизился в 6 раз. Температура воздуха – 42 °C. Небо полностью черное. Патруль службы безопасности докладывает о высокой концентрации радона от 8 яруса и ниже. Отдал приказ: населению ярусов с 7 по 13 переселиться наверх».

Радон постепенно заполняет убежище вплоть до четвертого яруса. Лучевая болезнь становится обычным явлением. Смертность резко возрастает. На поверхности устанавливается Ядерная Зима.

«26.5.1866; 8.00. Уровень радиации на поверхности снизился до безопасного уровня. Но покидать убежище нельзя. Температура воздуха – 62 °C. Концентрация радона не повышается, но и не снижается. За прошедший день отмечено 68 случаев смерти от лучевой болезни. Связь с другими убежищами попрежнему отсутствует».

Еще через два месяца появляется следующая запись:

«21.7.1866; 10.00. Патруль докладывает, что на 4 ярусе замечены крысы необычайно большого размера. Патрульные открыли огонь, и крысы скрылись на нижние ярусы, заполненные радоном. Два крысиных трупа доставлены на КП. Это действительно огромные звери. Длина тела (без хвоста) 62 см».

Крысы появляются все чаще. Стаи их становятся все больше. Они ведут себя все агрессивнее.

«28.9.1866; 8.00. Этой ночью большая стая крыс атаковала госпиталь. 8 больных загрызено насмерть».

Крысы увеличиваются в размерах и достигают в длину уже до метра. Они начинают нападать и на здоровых людей.

«4.1.1867; 8.00. Я установил круглосуточное дежурство в разделительных камерах. При появлении крысиных стай двери камер должны перекрываться, невзирая на то, остались снаружи люди или нет».

И еще одна весьма настораживающая запись:

«12.6.1867; 8.00. Этой ночью из 12 блока на 3 ярусе бесследно исчезло 6 человек. Следов крыс не обнаружено. Причина исчезновения неизвестна. Дежурные ничего не видели и не слышали.

21.8.1867; 8.00. Ночной патруль не вернулся из выхода на 5 ярус. В 3.30 отмечалась интенсивная автоматная стрельба. В 3.35 она прекратилась. Взвод особого назначения обнаружил на 5 ярусе стреляные гильзы и 2 автомата. Людей не нашли. Следов крыс не обнаружено».

Случаи исчезновения людей учащаются. Немногие очевидцы дают противоречивые и несуразные показания. Ктото говорит о гигантских пауках, ктото – об осьминогах, ктото – о какихто ходячих на четвереньках человеческих скелетах.

Людей косит лучевая болезнь, они становятся жертвами набегов крысмутантов. По ночам их похищают невидимые монстры. Продовольствие кончается. А наружу выйти невозможно, там свирепствует Ядерная Зима.

«2.2.1868; 10.00 Уровень радиации на поверхности в пределах нормы. Температура воздуха – 66 °C. В убежище осталось в живых 846 человек. Все больны лучевой болезнью в разной стадии. Здоровых нет. Я поселил всех людей в 1 блоке на 1 ярусе. За прошедшие сутки отбито 4 атаки крысиных стай. Погибло 14 человек. За ночь исчезло 37 человек. Связи с внешним миром и другими убежищами нет. Если это испытание ниспослано нам свыше, то мы уже искупили грехи не только своих предков, но и еще не родившихся поколений.

10.30. Только что умерли двое дежурных на КП. Не знаю, сколько еще протянут остальные и я сам. Как бы то ни было, свой долг коменданта убежища я выполню до конца. Полковник Дюваль».

Несколько минут мы смотрим на усохшую мумию того, кто был полковником Дювалем. Я поднимаю с пола пистолет. Он стоит на предохранителе. Полковник действительно выполнил свой долг до конца.

– Теперь все ясно, – говорю я. – Ни наши «затейники», ни ЧВП здесь свои руки не прикладывали. Эту Фазу погубили сами ее обитатели. Делать нам здесь нечего, надо идти дальше. В какую сторону идти, Толя?

Анатолий сверяется со своим прибором и показывает кудато вниз.

– Относительно недалеко. Километра три, не больше.

– Постой, Андрей! – останавливает нас Наташа. – А кто всетаки нападал здесь на них?

– Тебе это очень интересно? Они тут за год в этом не разобрались, а ты за несколько часов хочешь. Да и зачем нам это? Мы здесь уже никому и ничем помочь не сможем. Пойдем дальше. Нечего здесь оставаться.

Все соглашаются со мной, и мы пускаемся в путь. Впереди идет Анатолий. Мы спускаемся на второй ярус, потом на третий. Анатолий ведет нас к лестнице, чтобы спуститься на четвертый ярус. В этот момент меня за плечо трогает Вир.

– Когти. Скребут по камню. Скребут и визжат. Много когтей.

Прислушиваюсь. Точно! Похоже, что нас преследует крысиная стая.

– К бою!

Приводим в готовность оружие и располагаемся в два ряда во всю ширину тоннеля. Крысы не заставляют себя ждать. Сплошной массой они вываливаются из бокового прохода и, не обращая внимания на слепящие их лучи прожекторов, бросаются на нас. Ну и твари! Каждая размером не меньше хорошего дикого кабана. Жесткая бурая шерсть, как у тех же диких кабанов, и горящие в ярости глаза.

– Огонь!

Гремят очереди. В тоннеле быстро растет баррикада из крысиных трупов. Она шевелится. Задним не терпится попасть под наши пули. Они прут и прут на нас. Так может и патронов не хватить. Время знает, сколько здесь этих жутких тварей?

Но крысиная атака скоро захлебывается. Гора тел закупоривает тоннель до самого потолка. По ту сторону завала визжат живые крысы. Кажется, они начали терзать тела своих сородичей.

– Уходим! Быстро! Пока они не прогрызлись к нам.

Мы спускаемся на четвертый ярус, и тут Вир тихо говорит мне:

– Зря мы так нашумели. Вот, оно, там ждет нас, – он показывает в темноту.

– Что, «оно»? – спрашиваю я.

– Не знаю, я не вижу их. Но чувствую и слышу. Они хуже крыс. Опаснее.

– Выключить свет! – командую я.

Опускаю очки и включаю ноктовизор. Из боковых проходов появляются… Схлопка их знает, кто! Теперь мне понятно, почему очевидцы не могли даже приблизительно описать этих существ. Первое, что приходит в голову: пауки. Но у этих «пауков» по двенадцать конечностей. Длинных, тонких, сужающихся к концу, как иглы, отливающих металлом и необычайно гибких, как щупальца. Неслучайно некоторые очевидцы назвали их «осьминогами». Эти конечностищупальца исходят из продолговатого остова, напоминающего оголенный позвоночник. Этот остов переходит в каплеобразный сероваторозовый мешок, свисающий сзади конечностей. Но самое жуткое впечатление производит голова чудовища. Она напоминает голый конский череп. Упрятанные под низким лбом глазищи светятся недобрым синим светом. В полной тишине чудовище приближается к нам, как призрак. А из проходов появляются все новые и новые «красавцы» и тоже устремляются к нам. Поднимаю пулемет и даю длинную очередь. Пули с визгом рикошетят от черепа и костяка, прошивают насквозь бурдюк, свисающий сзади, не причиняя чудищу ни малейшего вреда.

– Свет! – кричу я.

Вспыхивают прожекторы, и монстры стремительно исчезают в боковых проходах. Их словно сдувает. Но коечто мои товарищи успевают заметить. С минуту мы обмениваемся впечатлениями. Потом я спрашиваю Анатолия:

– В каком направлении мы должны двигаться?

– Туда, – он показывает вдоль основного тоннеля.

А в боковых проходах засели эти «милые» создания. Нет, здесь нам просто так не пройти. Надо пробиваться с боем. Но как? Пули их не берут.

– Толя, дай мне твой лазер, – говорю я, – и выключите свет.

Сразу же появляются «паучки». Каждый из них размером… Ну, с лошадь, пожалуй, не будет, а вот на осла вполне потянет. На этот раз я не рассматриваю их, а сразу открываю огонь.

Луч лазера отхватывает конечности, которые начинают судорожно извиваться и дергаться. От бурдюка отлетают бесформенные куски. Мне никак не удается поразить «паука» в хребтину или в голову. Он быстро маневрирует, бросаясь из стороны в сторону, и приближается ко мне. Наконец, я перерезаю его лучом пополам. Тварь падает на пол, и его щупальца беспорядочно дергаются. Но пока я возился с одним, другие приблизились на опасное расстояние. Приходится снова включать свет. Это единственное, чего они боятся.

При свете мои друзья рассматривают поверженное чудище. Мне это неинтересно, я достаточно насмотрелся на него в ноктовизор. Да, без бластера здесь не пройти. Отдаю Анатолию лазер, достаю бластер и привожу его к бою.

– Всем назад!

Сам я тоже отхожу на приличную дистанцию. Только я собираюсь дать команду гасить свет, как Вир говорит:

– Крысы прорвались!

Точно. Сзади доносится многоголосый визг и скрежет когтей по камням. В Схлопку! Мы между двух огней. Времени терять нельзя.

– Прикройте тыл! Гасите свет! И крепче держитесь за стены!

«Пауки» появляются сразу, как только гаснет свет. Выжидаю, пока они заполнят весь тоннель. Когда до первых двух тварей остается чуть меньше ста метров, нажимаю на спуск. Лиловая вспышка озаряет подземелье. Жаркая волна ударяет меня в грудь и швыряет назад. Успеваю заметить, как «пауки», раскалившись до голубого свечения, стремительно сгорают в лиловом пламени, поглотившем тоннель.

Не успеваю я подняться на ноги, как сзади вспыхивает такое же лиловое пламя, и ударная волна швыряет меня на пол. Теперь уже лицом вниз. Это Лена уничтожила из бластера первую волну крыс, прорвавшихся в тоннель. Но сзади снова доносится визг и царапанье когтей. Идет вторая волна.

– Уходим! Быстро! Лена с Виром – вперед! Я – замыкающий.

Быстро минуем опасные боковые проходы. Вир показывает в них рукой и говорит:

– Они там! Много!

Отбежав метров сто, я задерживаюсь и включаю ноктовизор. Из боковых проходов появляются «пауки». На них сразу накатывается волна крыс, и начинается бой. Зрелище, достойное Апокалипсиса. На каждого «паука» набрасывается по пять, шесть крыс. Они откусывают щупальца, рвут на части бурдюк и пытаются добраться до костяка. «Пауки» не остаются в долгу. Ударами гибких острых щупалецног они пронзают крыс насквозь, как копьем, и со страшной силой отбрасывают их в сторону. Вот какаято крыса неосторожно атаковала «паука» в лоб. Лязгают костяные челюсти, и крыса перекушена пополам.

Хватит любоваться. Отбегаю еще на сто метров, стреляю в эту свалку из бластера и бегу догонять своих друзей. Они уже в точке перехода.

Анатолий настраивает аппаратуру, а Лена с Виром перекрывают тоннель от возможного нападения. Я занимаю позицию с бластером с другой стороны. Вир говорит:

– Опять идут. За тем поворотом, – он показывает рукой. – И их очень много.

Лена подбегает к боковому проходу, стреляет в него из бластера и тут же бежит назад. А с моей стороны вновь доносится визг и царапанье. То ли крысы задавили «пауков» массой, то ли прорвались по боковым проходам. Анатолий кричит:

– Есть переход!

– Уходите! Все уходите! Я прикрою! Установку возьму с собой.

Товарищи один за другим исчезают в сиреневом мареве. Когда в нем исчезает Лена, я стреляю в уже близкую стаю крыс, подхватываю установку и тоже ухожу в переход, подальше от этого мрачного подземелья.


ГЛАВА 21


Что же нам не жилось,
что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
В.С.Высоцкий

Первое впечатление такое, что мы вновь попали в Фазу, где царит Ядерная Зима. Только уже не в убежище. Холодный, пронизывающий ветер тащит серый песок и швыряет его в лицо прямотаки лопатами. Этот песок везде, куда только достает взгляд. Темносерое с фиолетовым оттенком небо подернуто сплошной дымкой. И холодно. Даже морозно. Смотрю на термометр. Ого! Минус двадцать восемь!

Лена уже раздевается и отдает свой комбинезон Дмитрию. Действительно, приняв решение забрать ребят с собой, мы упустили из виду, что одеты они для такого путешествия, мягко говоря, легковато. Вира с Петром мы успели обмундировать, а вот Дмитрий с Сергеем коченеют буквально на глазах. Стаскиваю комбинезон и протягиваю его Сергею. Сам я, как и Лена, остаюсь в сертановом трико.

– Одевайся, быстро!

– А вы?

– Одевайся, говорю. О нас не беспокойся, мы не замерзнем. Ну, Толик, и загнал ты нас! Из огня, да в полымя.

– Можно было и повыбирать. Но чтото возиться было лень. Прости засранца.

– Так и быть, прощаю. А как нам отсюда слинять побыстрее?

– Побыстрее не получится. Надо будет прогуляться километров с полсотни.

– Слава Времени, что не с полтысячи! Утешил, и на том спасибо. Веди, Сусанин!

Лена надевает свой голубой кожаный костюм, а я «гражданскую» одежду, и мы трогаемся в путь по рыхлому песку, проваливаясь на каждом шагу по самую лодыжку, и даже глубже. Хорошо еще, что идти приходится почти по ветру.

– Что, орелики, – спрашиваю я Дмитрия, – нравится вам экзотическое путешествие по параллельным Мирам?

– Куда уж экзотичней, – ворчит Сергей, отвечая вместо Дмитрия. – Там по костям, здесь по песку. Там крысы и пауки какието, здесь тоже какаянибудь экзотика водится.

– Ничего, Серега, – хлопаю я его по плечу, – назвался хроноагентом, полезай в Реальные Фазы. То ли еще будет!

– А что еще будет? – настороженно спрашивает Дмитрий.

– А вот этого, Дима, я и сам не знаю. Но могу сказать одно. Не исключено, что на нашем пути попадется такое, что ты об этой Фазе и о той, откуда мы только что сбежали, будешь вспоминать с мыслью: «Вот бы туда вернуться!»

– Чтото плохо верится. Что уж хужето может быть?

– Все может быть, Дима. Все может быть. Та Фаза, где вы жили, одна из наиболее благоприятных для существования человека. А поскольку параллельных Фаз бесконечное множество, прикинь, каково будет соотношение.

– Чтото не понял.

– А тут и понимать нечего. Сколько в Солнечной системе планет? Девять. На скольких из них может существовать разумная жизнь? Только на одной. Вот и здесь примерно так же. Дошло?

Дмитрий кивает и погружается в невеселые мысли. А я снова смотрю на небо. Нет. Здесь не Ядерная Зима. Вон, в разрывах облаков, показалось тусклое солнце. Оно имеет какойто багровый оттенок, и его диск раза в полтора меньше привычного.

– Хм! Мы гдето чуть ли не на Марсе.

– А вам приходилось там бывать? – спрашивает Дмитрий.

– Нет. На Марсе не приходилось. А вот у других звезд – неоднократно.

– Расскажите.

– Какнибудь потом, Дима. Сейчас, сам видишь, не до интересных бесед. Надо выбираться отсюда поскорее, пока не закоченели и не занесло нас песком.

Идем мы долго. По такому рыхлому песку не разгонишься. За все время пути нам не попадается ни одного живого существа. Ни зверей, ни птиц, ни насекомых. Ни кустика, ни травинки. Только песок и ветер. Привал делаем только один, чтобы передохнуть и подкрепиться. Подкрепляемся сухим пайком: бутерброды с ветчиной, обильно посыпанные серым песком.

В точку перехода мы прибываем уже глубокой ночью. Анатолий быстро настраивает аппаратуру, и через несколько минут в темноте начинает светиться сиреневый эллипс.

– Прошу, – Анатолий делает широкий жест рукой. Без всякого сожаления мы покидаем «марсианскую пустыню».

Мысль первая: «Лучше бы остаться там!» Мысль вторая: «Время побери! А сможем ли мы вообще отсюда кудато выбраться?»

Мы стоим чуть ли не по пояс в густой жиже с неприятным, резким запахом какихто углеводородов. Весьма ароматических. Здесь царит полумрак, от жидкости поднимаются густые испарения. Дальше чем на десять, пятнадцать шагов ничего не видно. И жара. Термометр показывает плюс сорок два.

– Еще один такой переход, Толя, и я тебя дисквалифицирую. Куда ты нас загнал, Время побери!

– А я откуда знаю? Надо было куданибудь уйти из той мерзлой пустыни, вот и ушли сюда.

– Если ты думаешь, что здесь лучше… В Схлопку! Где здесь ближайший переход куданибудь? Там хоть присесть можно было. А здесь? Представь, если придется тащиться по этому болоту те же пятьдесят километров.

– Пятьдесят не придется, – прерывает мое словоизвержение Анатолий. – Здесь до перехода всего пятнадцать.

– Всего! Успокоил. Пятнадцать километров по пояс в такой вязкой грязи! Это больше сотни в нормальных условиях.

– Извини, но ничего другого предложить не могу.

– А я и не требую. Пойдем, что ли.

Первые два часа пути сопровождаются проклятиями и руганью. Потом и это стихает. Все силы расходуются на то, чтобы продираться сквозь хоть и жидкую, но довольно плотную и липкую грязь. Слышится только тяжелое дыхание, чавканье и хлюпанье. Время от времени то здесь, то там поверхность этой клоаки вздувается большим пузырем. Этот пузырь громко лопается, и нас обдает волной аммиачного или сероводородного смрада.

Вскоре мы обнаруживаем, что если остановиться, то более или менее плотное дно, по которому мы шагаем, начинает медленно, но неотвратимо засасывать ноги. Приходится прилагать немалые усилия, чтобы освободиться. Вывод: останавливаться нельзя. Я даже не гадаю, что это за Фаза, почему она такая? Не до этого. Надо поскорее выбираться отсюда, пока еще силы есть. А силы уже на исходе.

Бреду, еле переставляя ноги, и посматриваю на других. Не дай Время, упадет ктонибудь. Тут даже крикнуть не успеешь, захлебнешься сразу. Особую тревогу вызывают у меня Сергей с Дмитрием. Они – наше слабое звено. Наташу с Анатолием мы долго тренировали. Вир прирожденный охотник, должен выдержать. О Петре и речи нет. А вот ребята… Зря всетаки мы потащили их с собой. Еще пара таких Фаз, и они свалятся, и никуда больше не смогут идти. Просто погибнут. И нам останавливаться нельзя. Здесь просто негде остановиться. Что делать? Тащить их на себе? Далеко ли мы сможем их утащить?

А что делать, если в следующей Фазе будет чтонибудь еще похлеще этого? Да еще и зверюги какиенибудь? Конечно, мы будем защищать ребят, и спасать их до конца.

Но если так пойдет и дальше, то конец этот не за горами. Ленка была права: я потом всю жизнь буду казнить себя за то, что потащил их с собой. А что было делать? Бросить их одних в глухой тайге? Или оставить на растерзание отморозкам Герасимова? Дайто Время, чтобы следующая Фаза, куда мы попадем, оказалась нормальной, пригодной для жизни. Если мы сами не найдем возможности в ближайшее время передохнуть, то дальше и от нас толку будет немного. А про ребят и говорить нечего.

Я не раз видел, как окончательно иссякают силы, и никакая воля к жизни не в состоянии заставить человека сделать еще какуюнибудь сотню шагов, которая может спасти его. И замерзают люди рядом с теплым жильем. И тонут, добравшись до берега, но не имея сил на него подняться. И разжимаются ослабевшие пальцы, двух секунд не дождавшись спасительной руки, и человек падает в пропасть. Все это я видел не раз. К нам, хроноагентам, это не относится. Нас на курсе моральнопсихологической подготовки специально тренировали бороться до конца, даже тогда, когда бороться уже невозможно. Я хорошо помню, как, истерзанный пытками, я полз по раскаленному песку к роднику, который один только и мог спасти меня. Сил не было, израненное тело бурно протестовало против каждого движения. Больше всего хотелось умереть, чтобы все это наконец закончилось. Но я полз и полз. А вот ребята, это я знаю точно, если нам и в следующей Фазе придется кудато двигаться на пределе сил и без остановки, на втором или на третьем километре рухнут. И никакие силы в мире не поднимут их. Потому что их собственные силы уже сгорят без остатка.

Но пока они идут. Точнее, тащатся, не отставая от нас. Когда мне самому начинает казаться привлекательным: лечь на дно этой трясины и никуда больше не дергаться, Анатолий громко выдыхает:

– Пришли!

Один за другим вываливаемся мы в переход и падаем на мягкую густую траву. Я еще нахожу в себе силы встать и осмотреться.

Мы находимся на вершине невысокого холма. Вечереет. Кругом, до самого горизонта, однообразная, заросшая травой холмистая степь. Ни дерева, ни кустика. Никаких сооружений тоже не видно. Надо бы установить дежурство… Это – моя последняя мысль перед тем, как я отрубаюсь. Хроноагенты экстракласса тоже люди. Устают они точно так же. Только приучены подольше дергаться.


ГЛАВА 22


Парня в горы тяни – рискни!
Не бросай одного его
Пусть он в связке в одной с тобой
Там поймешь, кто такой.
В.С.Высоцкий

Меня будят не только лучи восходящего солнца, бьющие прямо в глаза, но и какоето дискомфортное, тревожное ощущение чегото опасного. Осторожно приподнимаюсь на локте.

Так и есть! Меньше чем в метре от крепко спящего Сергея уютно свернулась чернокрасная змея. Присматриваюсь. Характерная форма головы указывает, что эта тварь ядовитая. Тихо и осторожно, как умеют только хроноагенты, ниндзя и йоги, протягиваю руку и хватаю змею за шею. Она тут же обвивается вокруг руки и шипит. Но я, сильно сжав пальцы, ломаю ей позвонки и швыряю гадину подальше.

Еще раз оглядываюсь. Вроде бы больше таких опасных соседей поблизости нет.

– Подъем! – командую я. – Хватит отдыхать.

Смотреть на нас жутковато. Все облеплены уже успевшей засохнуть грязью. Эта же грязь у нас в волосах и на лицах. Но ни умыться, ни постирать нечем. Та вода, которую мы несем с собой, только для еды. Придется потерпеть.

После завтрака Анатолий настраивает свою установку. Через пару минут он удрученно свистит:

– Вот это, да! Двести шестьдесят километров! Но зона устойчивая. Есть и поближе, но они весьма нестабильны. Существуют от нескольких секунд до минуты. Что будем делать?

– Выбор у нас небогатый. Пойдем к стабильной зоне. Слава Времени, в этой Фазе можно особо не торопиться, – я еще раз смотрю на состояние нашей команды. – Жаль, что твоя установка не может воду искать. Она нам сейчас крайне необходима.

– Вода – там.

Вир показывает рукой направление чуть в сторону от того, что указал Анатолий. Быстро собираемся и отправляемся в путь. Перед выходом я предупреждаю об осмотрительности. Здесь водятся ядовитые змеи.

В самом деле, пока мы идем три километра до небольшого озера, нам попадается не менее десятка чернокрасных «красавиц». Самое интересное, что они не спешат освободить нам дорогу. Непуганые, что ли? Кроме этих змей, мы не видим никаких других живых существ. Ни птиц, ни зверей, ни даже насекомых. Интересно, на кого охотятся эти ядовитые рептилии? Разве что друг на друга?

Вот и озеро. Сбрасываем снаряжение и устремляемся к воде. Наконецто можно смыть эту грязь! Лена стягивает с себя костюм и трико, заходит по колено в воду и начинает постирушку, абсолютно не задумываясь, какое впечатление произведет ее обнаженная фигура на наших новых товарищей. А Дмитрий с Сергеем и Петр ошарашены. Им явно в диковинку такое поведение женщин.

Когда через минуту к Лене присоединяется и Наташа, Петр только пожимает плечами и тоже раздевается до трусов. Значит, так принято, и ничего особенного в этом нет. Сергей, поколебавшись, присоединяется к нему. Дмитрий же сглатывает слюну и тоже входит в воду. Он не столько стирает комбинезон, сколько пожирает глазами Лену с Наташей. Чувствуется, что их аппетитные формы возбуждают его сверх всякой меры.

Покончив со стиркой, Лена с Наташей раскладывают сырую одежду на траве и возвращаются в воду. Там они долго плещутся, смывая с себя пот и липкую грязь. Лена разочарована. Озеро в самом глубоком месте ей только по грудь. Она не может предаться любимому отдыху.

Выйдя из воды, наши женщины укладываются на берегу. Лена ложится на спину, раскинув не широко ноги и вытянув руки за головой. Наташа следует ее примеру. Это зрелище Дмитрий вынести уже не в состоянии. Он устраивается подальше, так, чтобы за густой травой не видеть этой слишком уж эротической картины.

А я тем временем безуспешно ломаю себе голову, как обеспечить ребят всепогодной одеждой. Видимо, придется ждать, пока нам на пути не попадется такая Фаза, где можно будет это сделать. А пока мы с Леной будем время от времени делиться с ними. Отдавать при необходимости свои комбезы Сергею с Дмитрием, а самим, чтобы не щеголять по морозу в сертановых трико, одеваться в цивильную одежду. Лена несет с собой голубой кожаный костюм, а я – брюки, рубашку и свитер. Терморегуляцией собственных организмов мы с ней владеем, так что насмерть не замерзнем.

Одежда подсыхает, мы одеваемся и трогаемся в дальнейший путь. На этот раз мы идем не спеша. Нас ничто не подгоняет: ни мороз с ветром, ни топкая грязь. Поэтому ничто не мешает нам разговаривать на ходу и на привалах, а особенно по вечерам, когда мы устраиваемся на ночлег. Как правило, это не лекции, а диалоги, ответы на вопросы. Но некоторые ответы приходится сопровождать подробными объяснениями. Сергея в первую очередь интересует:

– Андрей Николаевич, а чем это вы с Еленой Яновной так успешно глушили в подземелье пауков и крыс? Да так глушили, что нас самих с ног сбивало, и мы чуть не изжарились.

– А это, Сережа, бластердезинтегратор ручного типа. Читал, наверное, о таком оружии в фантастике. Если такая штука стоит на звездном крейсере и питается от его энергосистемы, она способна испепелить планету среднего калибра.

– Дезинтегратор? Он что, вызывает аннигиляцию?

– Нет! Представь, что при этом происходило бы. Помнишь Е = MС²? Прикинь массу стаи крыс и представь, какая бездна энергии выделится при такой аннигиляции. У нас не было бы ни малейшего шанса самим уцелеть при этом. И так тряхнуло, дай Время! Дезинтеграция в данном случае означает распад вещественной материи до отдельных, не связанных атомов. Да, какойто ничтожный процент их при этом распадается вообще, то есть аннигилирует. Поэтому стрелять из бластера следует с безопасного расстояния. Стодвести метров, не ближе, иначе можно самим попасть под удар. Но даже и эта дистанция не всегда гарантирует безопасность.

Вопросы, вопросы, разговоры и рассказы. Мы с Леной рассказываем о том, как мы с ней попали в НульФазу и стали хроноагентами. Рассказываем о нашем Магистре, Андрее Злобине и его подруге Катрин Моро. О Генрихе Краузе, Микеле Альбимонте, Матвее Кривоносе, Стефане Кшестинском и других хроноагентах. Много рассказываем о своей работе. Описываем эпизоды различных операций: как свои, так и наших друзей. Я рассказываю, как первый раз попал в лабиринт спонтанных межфазовых переходов и чуть не остался в нем навсегда. Тогда я только чудом вышел из него. Это «хождение по Фазам» запомнилось мне на всю жизнь.[45]

По вечерам, когда мы устраиваемся на ночлег, солирует, в основном Лена. Она знакомит ребят с основами хронофизики и темпоральной математики, с азами хроноэтики. Объясняет, как планируются и разрабатываются операции воздействия, как происходит внедрение хроноагентов в избранных носителей.

Физической, технической подготовкой и единоборствами пока не занимаемся. Хотя дорога и не отнимет много сил, все равно, дорога есть дорога. На привалах следует набираться сил для дальнейшего пути. Это не мешает нам тренировать своих новобранцев в стрельбе. Петр стреляет, конечно, неплохо. Но и он был поражен тем, как виртуозно владеют оружием Лена с Наташей. «Нет пределов совершенству!» – вздыхает он и тренируется вместе с Дмитрием, Сергеем и Виром.

В один из вечеров я поднимаю вопрос о том, что нам необходимо раздобыть для Сергея и Дмитрия комплекты теплой одежды. Не всегда удобно будет мне и Лене отдавать им свои комбинезоны. Пользуясь случаем, Сергей спрашивает:

– Кстати, Андрей Николаевич. Когда вы отдали нам свои комбинезоны, мне было очень неловко. Нас одели, а сами… Но я тогда не заметил, чтобы вы особенно замерзли. Почему?

– Видишь ли, Сережа, материал этих трико не только пуленепробиваемый, но он еще и хороший теплоизолятор. Кроме того, мы с Леной умеем регулировать теплообмен своих тел с окружающей средой.

– А что вы еще умеете делать? – интересуется Дмитрий.

– Много чего. Регулируем сердечный ритм, вплоть до полной остановки сердца. Задерживаем дыхание на несколько минут. Ускоряем собственный ритм времени. Наташа с Толей тоже могут все это делать. Мы их научили.

– А показать чтонибудь можете?

После демонстрации ускоренного ритма времени ребята приходят в восторг и просят научить их тому же. Приходится объяснить им, что для этого требуется длительная подготовка, а также серия инъекций препарата, который готовится для каждого человека индивидуально. В полевых условиях это проделать невозможно.

– Но как только обстановка позволит, я займусь вами, – обещает Лена.

А у Наташи свои мысли. Она возвращает нас к действительности:

– Странная Фаза, – говорит она, – никакой жизни, кроме травы и ядовитых змей.

– Что же здесь странного? – спрашивает Петр.

– А то, что змеи, – классические хищники. А ядовитые – хищники в квадрате. Змеи принципиально не могут быть травоядными. Но даже если это и допустить, то, спрашивается, зачем им яд?

– Действительно, непонятно, – задумчиво говорит Лена. – Впрочем, стоит ли ломать над этим голову? В этой Фазе мы не задержимся. Делать нам здесь нечего. Это – ординарный транзит. Вроде тех трех, что были до нее.

– Ничего себе, ординарный транзит! – ворчит Сергей.

– Конечно, транзит. Обычные проходные Фазы на том бесконечном пути, что нам еще предстоит. И поверь, Сережа, на этом пути может оказаться такое… Впрочем, Андрей вам об этом уже говорил.

Разгадку экологической загадки этой Фазы мы неожиданно находим на следующий день. Небольшое озеро, вроде того, где мы мылись и стирали в первый день, буквально кишит земноводными, наподобие тритонов. Берега же озера кишат чернокрасными змеями. Они возбуждены и агрессивны. Нам приходится поскорее покидать это место.

Впрочем, через три часа мы прибываем на место перехода и без всякого сожаления покидаем унылую змеинотритонную Фазу.

Через переход мы попадаем на крутой обледенелый горный склон. Снова холодно, снова сильный ветер и вдобавоксильно разреженный воздух. Судя по атмосферному давлению, мы находимся гдето на высоте около пяти тысяч метров. Обстановка весьма неуютная. Быстро проверяю радиоэфир. Молчание на всех диапазонах. Судя по всему, эта Фаза тоже необитаема. Делать нам здесь нечего, надо идти дальше.

– Толя, ищи переход.

– А его и искать не надо. Он в двух километрах внизу. Если по прямой, то совсем рядом.

Осторожно заглядываю вниз. Далекодалеко, в глубине, вижу ущелье. Мне как летчику не к лицу бояться высоты, но здесь противно засосало под ложечкой. Нет, по прямой чтото не хочется.

– Хорошо что не вверх, – глубокомысленно говорит Сергей. – Все полегче.

– А это, Сережа, как сказать, – возражает Петр. – Вверх, как правило, взбираться проще, чем спускаться. По крайней мере, дна пропасти, что ждет тебя в случае неудачи, не видишь.

Петр прав. Спуск нам предстоит не из легких. Положение наше усугубляется еще и тем, что наша обувь совершенно неприспособлена для лазанья по крутым обледенелым склонам.

Мы с Леной снова отдаем свои комбинезоны Сергею с Дмитрием. Лена поверх сертана надевает свой голубой костюм. Я тоже одеваюсь цивильным образом. Ледорубов у нас нет, но есть универсальные резаки, снабженные ультразвуковыми вибраторами. Мы организуем две связки таким образом, чтобы в каждой из них было по два таких резака.

В одной связке идем я, Дмитрий, Петр и Наташа. В другой – Анатолий, Сергей, Вир и Лена. Связка во главе с Анатолием начинает спуск первой. Они медленно движутся по крутому ледяному склону, спускаясь под очень небольшим углом. Анатолий и Лена интенсивно работают резаками, вырубая лунки для руки и ног. Но все равно видно, что ноги сильно скользят. Зацепиться, кроме этих лунок, абсолютно не за что. Лучше бы, конечно, чтобы резаки были у двух первых в связках. Тогда они могли бы делать лунки побольше. Но в целях безопасности надо, чтобы у головного и замыкающего в связке был надежный инструмент, которым можно прочно закрепиться на склоне.

Понаблюдав полчаса за тяжкой работой товарищей, мы пускаемся по их следам. Когда мы смотрели на эту работу со стороны, мы, конечно, понимали, что она тяжелая и опасная. Но только когда мы двинулись, понастоящему ощутили, до какой степени это так. А ведь нам – легче. Мы идем по пробитой дороге. Я только углубляю лунки, сделанные Анатолием и Леной.

Как ни цепляешься за эти выемки, как ни прижимаешься ко льду, все равно чувствуешь себя, как змея на стекле. Вдобавок ко всему, наша удобная для ходьбы по земле, камням и песку обувь здесь при каждом движении норовит соскользнуть и потерять опору.

Пройдя двести метров и спустившись на сорок, первая связка останавливается. Мы догоняем их и организуем небольшой «привал». То есть приваливаемся плотнее к ледяному склону и отдыхаем. Анатолий показывает мне направление прямо вниз. Надо двигаться дальше. Теперь мы пойдем в другом направлении, и наша связка будет первой. Лена страхует меня, а я вырубаю ступеньки метром ниже и начинаю двигаться. Все повторяется, с тем только отличием, что сейчас передо мной не вырубленные уступы, а гладкая ледяная стена.

Через полчаса такой работы руки начинают предательски дрожать, колени подгибаться, а ладони чаще скользить. А ведь мы не прошли и сотни метров. Замечаю, что склон становится круче. Пройдя по прямой сто пятьдесят метров и спустившись еще на пятьдесят, останавливаемся.

Теперь видно, что нам надо спускаться на самое дно глубокой впадины между двумя обледенелыми склонами. Это было бы удобнее сделать по противоположному склону. Он пологий, и в ста метрах ниже лед переходит в снег. Но как туда перебраться?

Теперь движение начинает первая связка. Они проходят сто пятьдесят метров, спускаясь еще на пятьдесят, но почемуто не останавливаются, а продолжают движение. Подойдя ближе, вижу, что дальше склон делает поворот. В этом месте противоположный склон подходит очень близко к нашему. Близко, но не соприкасается. Посмотрим, что будет дальше.

Первая связка останавливается. В этом месте, чуть ниже, ледяной выступ противоположного склона нависает всего в шести метрах от нашего. Но как туда перебраться? Оттуда мы спокойно могли бы дойти до пологой части склона и без особого труда спуститься вниз. Здесь же, под выступом, пропасть глубиной около километра.

Мы стоим над этим выступом и гадаем, как нам переправиться туда. Допрыгнуть, нечего и думать. Да и не удержишься на этом ледяном карнизе, верхняя часть которого имеет значительную крутизну. Но Лена, кажется, чтото придумала.

– Андрей, Наташа! Передайте сюда свои резаки!

Она вручает их Виру и Сергею.

– Закрепитесь покрепче и стравите веревку побольше. Вир, возьми мой мешок и оружие.

– Ленка! – спрашиваю я. – Что ты задумала?

– Сейчас увидишь. Ну, с нами Время!

Сильно оттолкнувшись, Лена прыгает через провал на карниз противоположного склона. Я уже вижу, как она, не долетев, падает и бьется о крутой склон, на котором мы стоим. Но Лена, оказывается, все взвесила. Она увидела то, чего отсюда не вижу я. Наш склон, под тем местом, откуда она прыгнула, уходит вниз под отрицательным утлом. Не долетев до карниза какихто полметра, Лена падает вниз, повисает на веревке и раскачивается над километровой бездной.

Жутко смотреть на женскую фигурку в голубом костюме, которую мотает гдето между небом и землей. У меня сразу сохнет в горле и паршиво зудит в ступнях. Но нервы у моей подруги, что надо! Она подтягивается повыше и увеличивает амплитуду раскачки, стараясь попасть на карниз противоположного склона.

Одна попытка, другая… Время знает, с какой попытки Лене удается вонзить свой резак в лед карниза. Минуты на две она замирает. Неподвижная голубая фигурка на белом льду. Впрочем, на льду у нее только руки и плечи. Все тело висит над бездонной пропастью.

Медленно, очень медленно Лена подтягивается и постепенно вся вылезает на склон. Но это еще не все. У нее там только одна точка опоры – резак. Если она сейчас извлечет его, она съедет вниз, и все начнется сначала. Нет, Лена какимито, не то змеиными, не то кошачьими движениями непостижимым образом устраивается на крутом ледяном склоне. Она медленно извлекает глубоко засевший резак и тут же вонзает его метром выше.

Теперь у нее уже две точки опоры: резак и лунка, в которой он сидел ранее. Дальше дело идет, если можно в такой ситуации так выразиться, проще. Это «простое» дело продолжается около часа. Но наконец Лена надежно закрепляется на склоне. Под ногами у нее небольшая площадка. Веревку она закрепляет за рукоятку резака, глубоко всаженного в лед.

– Вир! – кричит она. – Переправляй снаряжение, потом перебирайся сам!

Сергей страхует, а Вир, повиснув под тонкой веревкой над бездной, ловко переправляется на карниз к Лене. Както сумеет это сделать Сергей? Но тот перебирается быстро и спокойно, словно всю жизнь путешествовал по таким «надежным» мостам над километровыми и более глубокими пропастями.

Анатолий перебрасывает через пропасть еще один конец, и один из резаков возвращается к нам. Я страхую Анатолия, жду, пока он переправится, и говорю:

– Теперь пойдет Наташа.

– Почему, я? Ты же первый в связке.

– А потому, подруга, что я не хочу оставлять тебя здесь последней. Последним перебираться буду я.

– Но…

– Никаких но! Ты забыла, о чем мы договаривались в свое время? Беспрекословное подчинение! Или переправляйся, или я тебя сейчас вниз сброшу за нарушение дисциплины в критической ситуации. Вперед!

За Наташей следует Петр. На противоположном склоне уже тесно, и первая связка освобождает площадку, оставляет Наташе один резак и уходит вверх. Переправляется Дмитрий, и я остаюсь один.

Конечно, можно привязать веревку к рукоятке резака, намертво всаженного в лед, и переправляться, как и все, по веревке. Но я не хочу оставлять резак здесь. Мало ли что еще может встретиться нам впереди. Освобождаю резак и обвязываюсь дополнительно под плечами. Пока я наблюдал за переправой, я успел заметить то, чего не заметила Лена. Чуть левее противоположный склон ближе к нашему почти на полметра. Когда Лена готовилась прыгать, этот выступ скрадывался освещением. А сейчас на него падают тени моих товарищей.

Толкаюсь и прыгаю с резаком в руке, рассчитывая, по крайней мере, вонзить его в лед и повиснуть на нем. Я долетаю до карниза, вонзаю резак… Но он не вонзается! Сильный удар отбрасывает мою руку назад, и я лечу вниз.

Рывок! Я зависаю над бездной. Точнее, не зависаю, а кручусь и раскачиваюсь. На меня стремительно накатывается то один склон, то другой. А внизу чуть виднеется дно котловины, упасть на которое не дает натянувшаяся веревка.

Высота. Сколько раз я смотрел на землю с высоты в десятки раз больше этой. Сколько раз я стремительно или плавно спускался с высоты к земле. Но одно дело, когда ты сидишь в кабине самолета или в подвесной системе парашюта, и совсем другое, когда ты висишь и раскачиваешься на веревочке, как елочная игрушка.

Пытаюсь загасить амплитуду раскачки и вдруг замечаю, что я не одинок. Чуть правее и выше меня так же качается на веревке Наташа. В руке у нее резак. С карниза свисают ноги Петра, который какимто чудом цепляется за крутой обледенелый склон. Ведь резакато у него нет. Кто же нас держит? Дмитрий? Каким образом? И что произошло? Почему мой неудачный прыжок вызвал такие губительные последствия?

Оказывается, я попал резаком в скалистый выступ, покрытый тонким слоем льда. В гранит резак, естественно, не проник, и меня отбросило назад. Перед моим прыжком Наташа решила вонзить свой резак поглубже в лед. Но при дополнительном воздействии ультразвука лед вокруг лезвия разрыхлился. Рывок веревки выбил резак из его гнезда, и вся связка, державшаяся только на этом резаке, вылетела с маленькой площадки и поехала по склону вниз.

Быть бы нам всем четверым на дне, если бы Дмитрий не заметил тот самый скалистый выступ, который я ударом резака очистил ото льда, и не уперся в него ногами. Теперь он удерживал от падения в пропасть всю нашу связку. Но сколько он сможет нас так держать? Стоит ему чуть ослабить хватку, сделать одно неверное движение, слегка только поскользнуться, и мы все, вместе с ним, совершим свой последний полет.

Имеем тот случай, когда хроноагент экстракласса ничем не может помочь своему подопечному, а наоборот, всецело зависит от него. Обидно до зеленых соплей, но я действительно ничего не могу сделать. Конечно, Лена с Анатолием спешат на помощь. Но они в трех метрах выше. Пока они спустятся, силы Дмитрия иссякнут. В принципе они давно уже должны иссякнуть. Три взрослых человека со снаряжением это не три мешка картошки. Да и мешкито продержать столько времени не каждому под силу.

– Дима! Держишься? – кричу я.

– Дер… держусь! – кряхтит Дмитрий.

Судя по тону, у него стиснуты зубы, и его всего уже свело. Долго он не протянет. Что ж, Андрей Николаевич, вариантов у вас на сей раз немного. Выбирать не из чего. Осторожно, чтобы не дернуть веревку, перехватываю ее левой рукой и подношу к ней правую с резаком. Как только веревка чуть подастся, нажму кнопку. Но она пока не подается. Дмитрий какимто чудом все еще держит нас. Вижу, что Наташа тоже приготовилась резать веревку. Делаю «страшное лицо», но она отрицательно качает головой. Она тоже решилась.

– Держись, Дима! – слышу я голос Лены. – Мы идем к тебе!

– Дер… жусь! – хрипит Дмитрий.

«Не успеют», – мелькает мысль. Вот и все, Андрей Николаевич, собирайся в последний свой полет. Надо успеть резануть веревку прежде, чем это сделает Наташа. Вздыхаю и окидываю взглядом то, что вижу последнее в своей жизни.

– Вир! Стой! Что ты делаешь?! Сорвешься! – слышу я крики Лены и Анатолия.

Мимо меня пролетают в пропасть два ботинка, и внезапно перед глазами появляется веревка.

– Держи, Андрей! – кричит мне сверху Вир.

Мне некогда соображать, что да откуда. Хватаюсь за веревку и подтягиваюсь, ослабляя конец, который держит Дмитрий. Вижу, что такая же веревка уже спустилась и к Наташе. Она тоже подтягивается на ней.

Через несколько минут мы уже все вместе стоим на тесной площадке, держимся друг за друга, курим и, не скрывая восхищения, смотрим на наших героев. Дмитрий бледен до синевы. Его лицо по цвету не отличить от ледяной стены, к которой он привалился. Глаза его почти бессмысленно смотрят кудато поверх горного гребня, а сигарета дрожит в бескровных губах. Помоему, он сам до сих пор не может понять: как он не только сумел удержаться на этом крохотном уступчике, но еще и нас удержал.

Вир сдержанно улыбается. Он стоит босой, но холод его, видимо, не беспокоит. Как он сумел, отцепившись от связки и съехав вниз, удержаться на таком крутом и скользком склоне? Это выше моего разумения. А ведь он еще две минуты помогал Дмитрию удержать меня и Наташу, пока сверху не спустились Лена, Анатолий и Сергей.

– Вир, – спрашиваю я, – как же ты закрепился? И зачем разулся?

Вир сгибает ногу в колене и показывает мне голую подошву. Она напоминает мне крупнозернистую наждачную бумагу. Я только качаю головой, а Вир поясняет:

– Мы у себя зимой, когда за глусами охотимся, всегда босые ходим. Глусы живут на крутых склонах, и склоны эти часто покрыты льдом. Как и здесь.

– Понятно. Ты – молодец! Вовремя сообразил, что можно сделать. Ну а ты, Димка, помяни мое слово. Быть тебе хроноагентом! И не просто хроноагентом, а хроноагентом экстракласса. Как только отсюда выберемся, я лично тобой займусь. Какникак, я теперь твой должник до скончания времен. А долг платежом красен.

– А я? Я ведь тоже его должник! – говорит Наташа. – Не узурпируй его, Андрей. Оставь и мне немного.

А Дмитрий, помоему, еще плохо воспринимает обращенные к нему слова. Он никак не может прикурить вторую сигарету – так дрожат его руки. Чиркаю зажигалкой и похлопываю его по плечу.

– А ты, Димок, оказывается, из хорошего материала сработан. Не знаю, что там у тебя и как, но самое главное качество, надежность, у тебя есть. А остальное приложится.

– Хватит рассыпаться в комплиментах, – останавливает меня Лена. – Все равно Дима сейчас в таком состоянии, что ничего из твоего словесного поноса не воспринимает. Давайте лучше двигаться отсюда поскорее. Не дай Время, залетим еще в какуюнибудь историю, и полетим все в Схлопку.

Против разумного предложения моей подруги трудно чтолибо возразить. Мы снова разбираемся по связкам и начинаем движение к пологой части склона. Относительно скоро мы достигаем того места, где лед переходит в плотный, слежавшийся снег. Дальнейший спуск не вызывает особых затруднений.

По дну котловины несется стремительный водный поток. Берега его обледенелые, и мы, не удержавшись на них, скатываемся прямо в воду. Ледяная вода доходит нам местами до колен, а местами и по пояс.

– Ну, Толя, выбирай Фазу потеплее, – высказываю я общее пожелание. – Не дай Время, загонишь нас опять в ледяную пустыню.

Анатолий ворчит чтото вроде: «Если бы я мог выбирать…», и показывает направление на переход. Приходится идти вверх по руслу потока, ежеминутно спотыкаясь о подводные камни, скользя и падая в воду. Через триста метров сворачиваем налево и натыкаемся на стекающий с ледника водопад, который и дает начало потоку.

– И куда же дальше? – спрашивает Петр.

– А никуда, – отвечает Анатолий, глядя на дисплей прибора. – Уже пришли. Сейчас буду создавать переход.

– Толик, куданибудь потеплее, пожалуйста! – жалобно просит Наташа.

– Ничего обещать не могу, но постараюсь, – успокаивает ее Анатолий.

И он «постарался», Время побери! Переход открылся прямо под водопадом. Так что, те из нас, кто еще не успел промокнуть насквозь в потоке, щедро оросились в водопаде. Но зато из перехода мы вышли…

– Что, Дима, прав я был, когда говорил, что иногда назад захочется?

Это мои первые слова, какие я произношу в новой Фазе. Мы стоим на широкой просеке. С двух сторон – густой, вековой лес. И этот лес горит. Горит не очагами, а сплошным гудящим, даже ревущим костром. Мы с трудом можем перекричать этот рев. Воздух буквально раскален. Густой дым рвется в небо, подгоняемый пламенем, бьющим вверх как из сопла ракетного двигателя. Неба уже не видно, оно почернело от дыма. С обеих сторон с треском летят пылающие головни. От нашей мокрой одежды валит густой пар, и она очень быстро высыхает.

Чтото мне не нравится этот пожар. Ну, не бывает таких пожаров. По крайней мере, не должно быть. Впечатление такое, что лес загорелся не в какомто одном месте, а вспыхнул весь сразу. И сейчас огненный шторм сметает здесь все живое. Такое может быть только в одном случае.

Бросаю взгляд на дозиметр. Ого! Ну, и везет же нам в этом «хождении по Фазам». Мы снова попали в Фазу, где применяется ядерное оружие. На этот раз его применили совсем недавно. К счастью, мы вышли сюда на приличном расстоянии от эпицентра взрыва. Тем не менее задерживаться здесь, мягко говоря, не рекомендуется. Впрочем, и без повышенной радиации здесь хватает смертоносных факторов. Еще немного, и мы задохнемся в дыму или сожжем легкие. Неизвестно, что раньше. А скорее всего, нам не миновать ни того, ни другого. Так что, об облучении можно пока не беспокоиться. Мы просто не успеем почувствовать его вредоносного влияния, пока добираемся до ближайшего перехода, который может оказаться, Схлопка его знает, где. Пока Анатолий лихорадочно работает с установкой, я, чтобы вызвать хоть небольшую разрядку, неуклюже шучу:

– Уважаемые дамы и господа! Теперь вы имеете приблизительное представление о том, как чувствовали себя клиенты Святой Инквизиции. Такие как: Джордано Бруно, Ян Гус, Жанна д'Арк и многие другие. Где переход, Толя, где переход?!

– Слава Времени, рядом! Триста метров.

– Бегом! Время побери!

Бег в раскаленном воздухе, состоящем в основном из едкого дыма, под обстрелом пылающих головешек немного отличается от оздоровительного бега трусцой или кросса. Но в этом забеге приз – не кубок и не здоровье, а сама жизнь. Анатолий открывает переход на бегу.

– Есть переход! – хрипит он и показывает направление. Но мы не видим сиреневых «ворот», мы видим лишь стену сплошного ревущего пламени.

– Где же переход, Толя? – спрашиваю я.

– Вот здесь, в пяти метрах, прямо в огне.

Время побери! Никто из нас не может решиться первым нырнуть в этот гигантский костер, хотя спасение совсем рядом, в пяти метрах.

– Самое главное, – спокойно говорит Лена, – задержать дыхание. Ни в коем случае не дышать! Делай как я!

С этими словами она исчезает в бушующем пламени. За ней бросается Вир, за ним – Петр.

– Ну же! Вперед! – кричу я остальным. – Они уже спаслись. Давайте, не задерживайтесь! Толя, хватай Наташку и тащи ее! Дима, Серега! Оставаться нельзя! Здесь везде смерть! Вперед!

Сначала Толя с Наташей, а за ними и Дмитрий с Сергеем ныряют в гигантский костер. Подхватываю установку и бросаюсь за ними. Одежда уже дымится. Сиреневых «ворот» заметить не успеваю. Просто вываливаюсь на заснеженное поле.


ГЛАВА 23


Я коней заморил, – от волков ускакал.
Укажите мне край, где светло от лампад,
Укажите мне место, какое искал,
Где поют, а не стонут, где пол не покат.
В.С.Высоцкий

Я еще не успел толком сориентироваться, куда мы попали, а Лена уже смотрит на дозиметр, прикидывая, какую дозу мы схватили и насколько она опасна. Лицо ее становится мрачным. Она удрученно качает головой и достает аптечку. Оттуда она извлекает красные шприцтюбики и раздает нам по две штуки.

– Нука, быстренько, двойную дозу антирада! Через два часа – еще по дозе. А потом начну кормить вас таблетками. С такими дозами облучения шутки плохи. Наташа, помоги Виру сделать инъекции.

– Хорошо еще, что мы не попали туда часа дватри назад, – глубокомысленно говорит Петр, морщась и вонзая себе в бедро иглу шприца.

– Да, спасибо Андрею, что он так удачно сорвался и задержал нас, – подхватывает Анатолий, – а то мы прямо под взрыв угодили бы.

– Ты уж молчал бы, Сусанин хренов, – огрызаюсь я, вкачивая в себя второй тюбик антирада. – Предупреждаю. Еще раз заведешь нас в такую Фазу, в ней и останешься. И никакие Наташа с Леной не уговорят меня изменить это решение.

– Елена Яновна, – спрашивает Сергей, – а сколько мы всетаки схватили?

– Достаточно, Сережа. Вполне достаточно, чтобы за неделюдругую отправиться на тот свет.

– И что? – Сергей держит за иглу пустой шприцтюбик – Это зелье спасет нас?

– Конечно. Только его надо применять не позднее тридцати минут после облучения. Поэтому я вас и торопила. Если прозевать, то лечение будет и сложнее, и тяжелее.

– Но всетаки вылечиться можно?

– Да. Вылечить можно практически при любой дозе облучения. За исключением, разумеется, тех, которые убивают мгновенно или в течение часа. А сейчас надо с часок посидеть, чтобы препарат действовал в спокойной обстановке. Так он дает лучший эффект.

Не знаю, как у кого, но у меня «эффект» действия антирада, особенно в двойной дозе, всегда выражается исключительной сухостью во рту, слабым головокружением и легким подташниванием. А сейчас ко всему этому добавляется еще и острое чувство голода. Впрочем, голод, кажется, не от антирада. Мы просто ничего не ели много часов, пока карабкались по обледенелым склонам.

По моему предложению женщины занимаются стряпней, то есть готовят обед из пайков космодесанта. А мы с Анатолием, при участии Петра, Сергея и Дмитрия, пытаемся определиться, куда мы попали.

Первый признак развитой цивилизации – активный радиоэфир. В необитаемых Фазах мой радиомодуль удручающе молчит. Здесь же он хрипит, кашляет, чихает и чуть ли не плюется; но ничего болееменее систематического не выдает. Я меняю модуляции, перехожу на магнитную несущую, но ничего осмысленного поймать не могу. Остается теряться в догадках: то ли здесь принцип связи, нам еще не известный, то ли здесь такой своеобразный природный фон. Однако индикатор высокочастотных излучений ведет себя спокойно. Спокойно ведут себя и другие приборы, показывающие наличие опасных факторов. Здесь нет ни опасных микроорганизмов, ни ядовитых газов. Визуальный осмотр местности тоже мало что дает.

Мы находимся на ровном заснеженном поле. Слева, в одном километре, и справа, чуть подальше, темнеют леса. Высоко в небе (оно обычного земного цвета) пролетает стая птиц. Рассматриваю их в очкибинокль. Птицы крупные, вроде ворон, но явно не вороны. Вот и все, что я сумел установить.

У Анатолия дела обстоят более успешно. По его словам, в этой Фазе достаточно устойчивых зон с подходящими для открытия переходов темпоральными характеристиками. И три из них довольно близко. Ближайшая – на расстоянии около сорока километров. Так что, если нам здесь не найдется работы, мы сможем достаточно быстро и легко уйти в другую Фазу.

– А здесь живут люди, – внезапно говорит Вир.

Он помогал женщинам готовить обед и набирал снег почище, чтобы зря не расходовать воду. Он отводит меня немного в сторону и показывает отпечатки копыт на неглубоком снегу. Верно! Копыта с подковами.

– Интересные подковы, – замечает Сергей.

– Чем же они тебе интересны?

Сергей показывает очень четкий отпечаток копыта. Такой четкий, хоть в рамку вставляй и на стену вешай. Я читал гдето, что было такое хобби: коллекционировать отпечатки копыт знаменитых лошадей.

– Вопервых, ни малейших следов гвоздей. Как они крепятся к копытам? А вовторых, форма.

Форма действительно интересная. Это не подкова в классическом смысле. Это полоса шириной полтора сантиметра, окаймляющая копыто по контуру. По всему контуру. Такую «подкову» можно было бы посчитать естественным образованием, если бы ее не пересекали очень аккуратные и равномерно распределенные желобки одинаковой ширины. Природа так не умеет.

– Давайте решать, куда мы пойдем? – предлагаю я за обедом. – К зоне ближайшего перехода или по следам подкованного животного? Назовем его условно лошадью.

Большинством голосов решаем идти за «лошадью». Лена выдает нам к кофе на десерт еще по одному шприцтюбику с антирадом, и мы трогаемся в путь.

Через полчаса нам попадается еще одно свидетельство разумной деятельности: скирда соломы. Скирда как скирда. Солома как солома. Но Петр озадаченно чешет в затылке.

– Посмотри, Андрей, как уложена солома. Ты так сможешь?

Солома уложена плотно и тщательно, как хвойные иглы в муравейнике. Кроме того, ни одна соломинка не поломана и не погнута. Вилами и граблями так не уложишь. Замечаю еще одну деталь. Солома с колосьями. И все колосья пустые, но целые. По примеру Петра чешу «репу». А Лена смотрит на меня и улыбается. Кажется, она уже все поняла, но молчит.

Дальше следы приводят нас в лес, и там перед нами предстает еще одно удивительное зрелище. Вдоль неширокой утоптанной дорожки почти на всех деревьях на одинаковой высоте расположены большие гнезда. В них сидят птицы, напоминающие голубей, но размером с глухаря. Видимо, это те самые, стаю которых я наблюдал в поле. Гдето птицы сидят по одной, а коегде и по две. Но самое поразительное – другое. Изпод каждого гнезда спиралью вокруг ствола до самой земли спускается желоб. Он заканчивается в корзинке, выложенной мягким мохом. На подстилках лежат яйца, несколько крупнее куриных. Птичник, Время побери!

Дорога через лес тянется более двух километров. И на всем этом пути на нас из гнезд с любопытством поглядывают птичьи глаза. Лена видит мое удивление, снова улыбается и хочет чтото сказать, но в это время мы снова выходим в поле и видим на горизонте движущийся объект. Я рассматриваю его в бинокль. Это – стадо какихто мелких животных, вроде овец. Стадо сопровождают два всадника. Надо входить в контакт, тем более что стадо движется в нашем направлении.

Подходим ближе и видим, что это действительно овцы и бараны. А сопровождают их две молодые девушки. Завидев нас, они переговариваются, и одна из них покидает седло. Вторая девушка направляется к нам. Приблизившись, она заговаривает с нами. Язык напоминает шведский, и мы быстро начинаем ее понимать и можем общаться.

– Легкого пути вам! Издалека идете?

– Издалека.

– Вы устали. Приглашаю отдохнуть у нас.

– А далеко вы живете?

– Вон, на опушке того леса.

Девушка спешивается и идет вместе с нами. Я внимательно ее разглядываю. Человек как человек. Ничего особенного, кроме глаз. Они большие, с длинными, густыми ресницами, и радужная оболочка имеет необычный бордовый цвет. Одета она довольно просто. На ней свободная куртка или короткое пальтишко из белой замши с пушистым меховым капюшоном. Белый мех обрамляет приятное лицо широкой каймой. На руках у девушки белые замшевые перчатки, отороченные мехом. На ногах белые замшевые брючки и высокие без каблуков сапожки из белой кожи, тоже отделанные по верху мехом.

– Меня зовут Дела. Мы с сестрой гоним домой это стадо. Овцы – животные глупые, они сами дорогу найти не могут.

– Меня зовут Андрей. А куда делась твоя сестра?

– Она отправилась домой, предупредить маму, что к нам идут гости.

Чтото я не уловил. Может быть, перевел слова Делы неточно? А может быть, она использовала в свой фразе какоенибудь местное, жаргонное понятие? Растерянно гляжу на Лену. Но она, похоже, поняла, о чем идет речь. И, кажется, поняла еще коечто. Вижу, как она улыбается.

– А много вас здесь живет?

– Клан у нас большой. Но сейчас здесь только я, мама и Клета. Вечером вернутся отец и братья. Они утром погнали стадо свиней в село. А все другие вернутся через несколько дней.

Мы идем за стадом, и я разглядываю животных поближе. Нормальные овцы и бараны. Одна только особенность. На внешней стороне задних ног и на боках у них какието странные наросты. У одних они побольше, у других – поменьше, но у всех без исключения. Лошади идут за нами.

Через полчаса мы видим большое куполообразное сооружение желтоваторозового цвета. Возле него еще несколько таких же строений, но поменьше размером. Овцы сами заходят в одно из малых строений, а лошади – в другое. А нас Дела ведет к большому куполу.

Судя по всему, это – жилое строение. Купол имеет около шести метров в высоту и примерно тридцать пять метров в диаметре. Странно, но я не вижу ни одного окна. Входом служат полукруглые арки двухметровой высоты, расположенные в разных местах основания купола. Едва мы подходим к одной из таких арок, как заслоняющая проход розовая перегородка исчезает. Она словно лопается и растворяется в воздухе. Перед нами открывается широкий проход с полукруглым потолком. Потолок светится мягким желторозовым светом. Мы следуем за Делой и проходим в круглый зал. Освещение здесь такое же, как и в коридоре.

– Здесь вы можете раздеться и оставить свои вещи, – Дела показывает на ряд выпуклых овальных дверок, расположенных по окружности зала. – Потом я проведу вас в туалеты и столовую. Обед мама уже приготовила.

Без всякой опаски и с заметным облегчением освобождаемся мы от тяжелого снаряжения и оружия. Я хочу оставить за поясом «вальтер», но Лена улыбается и отрицательно качает головой. Свой пистолет она укладывает на полочку в ячейкешкафчике. Кроме того, она снимает тяжелые, надоевшие ботинки и обувается в белые тапочкичешки, которые достает из заплечного мешка. Следую ее примеру.

Дела проводит нас в соседнее помещение. Это чтото вроде бани. Там уже приготовлено восемь простыней и полотенец. Все вещи, как говорится, «первой категории». Быстро принимаем душ и с наслаждением смываем многодневные пот и пыль. Когда мы выходим из бани, Дела ведет нас в столовую, где уже накрыт большой стол, имеющий форму зерна фасоли. Впрочем, он повторяет планировку помещения.

Там нас встречает высокая, стройная женщина лет тридцати пятисорока. С первого взгляда видно, что это мать Делы. В чертах у них много общего. Только волосы у женщины намного длиннее. Они перехвачены на затылке причудливым зажимом и ниспадают по спине до лопаток. Одета женщина в облегающее платье из бежевой атласной ткани со свободными широкими рукавами. Рукава, воротник и подол платья, доходящий ровно до колен, оторочены пушистым белым мехом. На ногах у женщины яркожелтые блестящие сапожки без каблуков и какихлибо признаков «молний» или шнуровки. Сапожки доходят почти до колен и вверху отделаны таким же белым мехом.

Дела тоже успела переодеться. Она в желтом атласном халатике до середины бедер. Халатик также отделан белым мехом. Белая меховая отделка везде: и на бежевых сетчатых гольфах, и на мягких желтых туфельках или тапочках.

– Проходите к столу, путники, – приглашает нас женщина. – Меня зовут ора Кинбрус. Путь ваш был долог, вы устали и проголодались. К тому же моя дочь, ори Дела, сказала мне, что вы тяжело больны. Сейчас я и сама это вижу. Вот ягоды, они помогут вам справиться с вашей болезнью.

Ора Кинбрус показывает на глиняные чашки, наполненные розовыми ягодами, кажется, брусникой. Помимо «брусники» на столе достаточно всего, что вполне может насытить и большую, чем наша, компанию. Здесь и овощи: листья салата, морковь, капуста и еще чтото. В центре стоит большой керамический сосуд, изпод крышки которого пробивается весьма аппетитный пар. Несколько сосудов поменьше тоже источают аромат жареного мяса и затейливых соусов. Кроме того, на столе стоят большие керамические кувшины, вроде греческих амфор, только с плоским днищем.

Хозяйка первой усаживается за стол. Дела и вышедшая в столовую ее сестра Клета следуют ее примеру. Усаживаемся за стол и мы. Конечно, пайки космодесанта – вещь сытная, питательная, разнообразная и даже вкусная. Я имею в виду наши пайки, а не те, какие мы с Леной смогли сотворить на синтезаторе конструкции ЧВП. Но в любом случае, после того, как поживешь на них несколько дней, а то и недель, «живая» пища вызывает приступ чревоугодия. Особенно такая, которой нас сейчас угощают.

Я не могу точно определить, чем нас угостили в качестве первого блюда. Это было нечто, похожее на борщ, но гораздо вкуснее. А может быть, это мне просто показалось. Дальше последовали отбивные котлеты из нежной свинины и жареные рыбы, вроде сазанов. Все это сопровождалось бесподобными соусами и затейливыми овощными гарнирами. То, что там присутствовали картофель, капуста, морковь и баклажаны, я не сомневаюсь. Но там было чтото еще, трудно определимое. В одних кувшинах был квас, в других хмельной напиток, вроде пива, в третьих – фруктовые или ягодные соки. На десерт мы съели по миске розовых ягод, которые и по вкусу напоминали бруснику, и по большой вазочке превосходного мороженого.

Ора Кинбрус, Дела и Клета тоже не сидели за столом без дела и по части аппетита мало чем уступали нам. Можно было подумать, что они тоже проделали длительный и тяжелый путь и все это время питались пайками космодесанта или консервами, вроде пресловутого «Завтрака туриста».

Когда стол опустел, девушки убирают посуду, а ора Кинбрус отводит нас в большой зал эллиптической формы. Вдоль стен стоят мягкие, удобные сиденья, вроде диванов, только без спинок. Возле них – невысокие эллиптические и овальные столики. На некоторых столиках стоят прозрачные сосуды, заполненные чуть подкрашенной жидкостью. Одни сосуды сферические, другие имеют форму чечевицы, третьи – плоские, как узкие аквариумы.

– Отдохните немного, – предлагает нам ора Кинбрус. – Мы не оставим вас надолго скучать и скоро придем.

С этими словами она покидает нас. Продолжаю осматриваться и нахожу при этом все новые и новые предметы непонятного назначения. Все мои друзья заняты тем же. Все, кроме Вира и Лены. Ну, с Виром понятно. Он вообще никогда и ничему не удивляется. Этим он напоминает английского лорда из старых анекдотов. А вот Лена загадочно улыбается и смотрит на меня. Она словно ждет моих вопросов, с тем чтобы посмеяться над моей несообразительностью. Я не даю ей такой возможности и сразу высказываю свое предположение:

– Полагаю, подруга, что на сей раз переход завел нас в Фазу биологической цивилизации. Иного объяснения я всему этому не нахожу.

– Ты удивительно догадлив, друг мой, – улыбается Лена. – Только непонятно, как это до тебя всетаки дошло? Ты же ни разу не работал в таких Фазах. Да и наблюдалто их ты крайне редко.

Услышав Ленины слова, все разом оборачиваются к ней. Наташа с Анатолием слышали от Лены о таких Фазах, но видят это воочию (как и я) впервые. Петр, Сергей и Дмитрий о таких, наверное, даже и не слышали. Все ждут от Лены пояснений. Она задумывается.

– Коротко не скажешь, – говорит она, наконец, – а подробно можно объяснять до бесконечности. Главное отличие этих цивилизаций от обычных, хорошо нам известных, в том, что здесь полностью отсутствует техника… Разумеется, в том виде, к которому мы привыкли. Абсолютно все здесь делается с использованием прирученных и специально выведенных животных и микроорганизмов. Причем многие из микроорганизмов создаются искусственно. К примеру, освещение в этом доме; я уверена, что эти прозрачные светящиеся потолки двухслойные, и промежуток заполнен светящимися бактериями. Здесь нет электростанций. Если здесь и используется электрическая энергия, то получают ее не от генераторов, а как продукт деятельности все тех же микроорганизмов. Но очень часто используются другие виды энергии, не только электрическая. Я сразу определила, куда мы попали, как только увидела те скирды. Их укладывали муравьи или другие прирученные насекомые. Они же собрали урожай. Птичники в лесу утвердили меня в своей догадке. А когда я увидела, что одна из девушек после встречи с нами исчезла, я убедилась окончательно.

– Кстати, а куда она всетаки исчезла? – спрашивает Дмитрий.

– Она телепортировалась домой, чтобы предупредить свою мать: к ним идут гости. В биологических Фазах все владеют телепортацией и телекинезом. Поэтому здесь не нужен транспорт. Кроме того, в какойто мере они все телепаты. Правда, читают мысли они только у тех, кто этого хочет, то есть мыслит ясно и конкретно.

– Подождите, – говорит Сергей, – вы сказали, что они не знают техники. Но как же они построили этот дом?

– А ты обратил внимание, что здесь нет ни одного угла: ни прямого, ни тупого, ни острого? Живая природа не знает углов. Эти здания созданы колониями микроорганизмов по специальным программам. Возможно, в строительстве принимали участие и насекомые. Да! Я хотела бы обратить ваше внимание еще на одно обстоятельство. Глубочайшие медицинские познания жителей биологических Фаз. Вы слышали, как ора Кинбрус сказала: «Дела сказала мне, что вы тяжело больны. Сейчас я и сама это вижу»? Молодая девушка, не прикасаясь ни к кому из нас, не делая никаких анализов, никаких обследований, поставила диагноз лучевой болезни. И она не ошиблась, Мы все больны. Конечно, антирад свое уже сделал, иначе мы давно уже были бы при смерти. Но лечение требуется еще длительное и упорное. А сейчас я, после миски этой брусники, чувствую себя намного лучше. Разумеется, это еще надо проверить.

– Но почему здесь живут одни женщины? – интересуется Петр. – Здесь, что, царство амазонок?

– Отнюдь, – улыбается Лена, – я не могу сказать, где сейчас находятся мужчины. Но знаю наверняка, что половые отношения в таких Фазах играют главенствующую роль.

Наш разговор прерывается появлением оры Кинбрус в сопровождении Делы и еще двух женщин, лет около тридцати. Женщины одеты в такие же платья, как и ора Кинбрус, но алого цвета. Кроме того, их платья отделаны не мехом, а широкими полосами из белой кожи. Из такой же кожи выполнены и широкие отложные воротники платьев. На ногах у женщин белые высокие, с большими отворотами сапожки.

– Это ора Даглин и оре Даглин, – представляет женщин ора Кинбрус. – Я вызвала их, чтобы они помогли вам вылечиться. Это лучшие специалисты по тому заболеванию, которым вы все страдаете.

Мы вежливо представляемся. Ора Даглин, теперь я вижу, что ей не тридцать лет, а гдето около пятидесяти, подходит к Лене и берет ее за руку. Оре Даглин берет за руку меня. Складывается впечатление, что ее внимательные, большие бордовые глаза видят все внутри меня, наподобие рентгена. Она сокрушенно качает головой.

– И где это вы только умудрились подхватить эту гадость?

– Да вот, нашли такое место, постарались, – отвечаю я с усмешкой.

– Он еще и улыбается! Да вы хоть понимаете, чем вы заболели и какие могут быть последствия?

– Увы, очень хорошо понимаем и о последствиях осведомлены.

Оре Даглин вздыхает и быстро осматривает остальных. Женщины отходят в сторону и начинают о чемто совещаться. Лене этот тайный консилиум явно не нравится. Она решительно встает, встряхивает волосами и присоединяется к «нашим врачам». Теперь консилиум состоит уже из пяти «медиков». Мы не слышим, о чем разговаривают женщины. Но по мимике и жестикуляции можно составить об этом некоторое представление. Женщины объясняют Лене, каким способом они намерены нас лечить. Лена вносит свои предложения. На это женщины реагируют с удивлением и откровенным недоверием. Лена чтото объясняет, и женщины еще больше удивляются. После этого завязывается оживленная беседа. Сначала солирует Лена, а потом оре Даглин. Лена внимательно слушает и задает уточняющие вопросы. Когда «консилиум» завершается, женщины покидают помещение, а Лена присоединяется к нам.

– И о чем же вы так долго и оживленно совещались? – интересуюсь я. – Я понял, что вы обсуждали методику нашего лечения. И на чем вы остановились? К чему нам готовиться?

– К тому самому, – смеется Лена. – Помнишь, ты говорил мне, что Старый Волк рассказывал тебе о сексуальной терапии, широко практикуемой в биофазах?

– Хм! – крякаю я и обвожу взглядом нашу компанию.

– Не раскатывай губу! – смеется Лена. – К тебе, милый друг, это не относится. Ты, что ни говори, всетаки хроноагент, к тому же экстракласса. В свое время ты получил хорошую подготовку. И сейчас твой организм, с твоей помощью, разумеется, справился с последствиями облучения настолько, что к тебе нет смысла применять столь радикальное средство. Достаточно будет еще поесть этих замечательных ягодок. То же самое относится и ко мне, и, к моему изумлению, к Наташе с Толей. Я, конечно, занималась с ними, но никак не предполагала, что эти занятия в таких примитивных условиях дадут такие результаты. Они тоже практически здоровы. Разумеется, здесь значительную роль сыграло то, что я сразу же после выхода из зоны заражения ввела вам всем антирад. Но ни Вир, ни Петр, ни Дима, ни Сергей не могут контролировать свой организм и управлять им так, как мы. Поэтому у них и последствия облучения тяжелее, чем у нас. Так что, друзья мои, готовьтесь к сеансам сексотерапии.

Наши друзья переглядываются и пожимают плечами. Похоже, что они не могут понять, о чем говорит Лена. Первым врубается Петр. Он смущенно крякает и робко спрашивает:

– Не хочешь ли ты сказать, что нас будут лечить… – он запинается.

– Вот именно, Петруша! Ты правильно меня понял. Тем самым. К тебе придет оре Даглин, к Виру – ора Даглин. Ну а к Сергею с Димой придут Дела и Клета. Они еще молодые медикусы и поодиночке вряд ли справятся…

– Постой, постой, Лена! – прерывает ее Петр. – Я готов поверить многому. Но, чтобы таким образом можно было вылечить такую тяжелую болезнь! Извини. Это все равно, что массажем или иглоукалыванием лечить рак в последней стадии.

– А вот здесь ты ошибаешься. Не забывай, что мы находимся среди людей, которые в совершенстве познали человеческий организм. Достаточно сказать, что они давно уже расшифровали человеческий геном и продлили себе жизнь почти на тысячелетие. Что же касается секса и сексотерапии, то сегодня ты будешь иметь возможность убедиться в том, на какой высоте здесь стоит это искусство. Я не оговорилась, именно искусство. Больше того, секс здесь не украшение жизни и не ее услада. Здесь он – основное содержание жизни. Сам во всем убедишься.

Наш разговор прерывается появлением женщин. Ора Кинбрус, Дела и Клета несуг подносы, заставленные кувшинами, кружками и блюдечками.

– Мы просим прощения, – говорит ора Кинбрус, – наши мужчины задерживаются и прибудут сюда только завтра утром. Вам придется этим вечером удовлетвориться нашим обществом. Кстати, вы ведь прибыли сюда явно не из нашего Мира.

Я вздрагиваю и привстаю. Ничего себе! Как быстро они нас расшифровали. А ора Кинбрус словно не замечает моего замешательства и продолжает:

– Я не буду выяснять, откуда вы пришли и с какой целью. Спрошу только одно. Чем мы можем вам помочь, помимо вашего лечения? Вы ведь не просто так покинули один Мир и перешли в другой. Значит, вы хотите получить ответы на какието, интересующие вас вопросы. И второе: как долго вы намерены пробыть здесь? Не подумайте, пожалуйста, что вы нам в тягость. Просто в зависимости отвремени вашего пребывания здесь, мы будем планировать курс вашего лечения.

Мы с Леной переглядываемся, и моя подруга, усмехаясь, качает головой. Мы никак не предполагали, что попадем в такую Фазу, где не только знают о существовании бесчисленного множества параллельных Миров, но и воспринимают выходцев из них как нечто само собой разумеющееся. Причем вычисляют этих пришельцев с ходу. Впрочем, в нашем случае это не составляет особого труда. Ни наша одежда, ни наше снаряжение, ни тем более наше оружие никак не вписываются в «интерьер» Фазы биологической цивилизации. А сверх того, наше облучение. Уж здесьто никак нельзя схватить такую убийственную дозу. Меня поражает другое. Ора Кинбрус не выказывает никакого удивления по этому поводу. Создается впечатление, что гости из других Фаз навещают их здесь чуть ли не ежеквартально. Если только не еженедельно. Она, видите ли, не намерена выяснять: кто мы, откуда пришли и с какой целью. Она просто интересуется, а чем они могут быть нам полезны? Что ж, примем ее правила игры и будем вести себя так, словно и нам такое поведение абсолютно не в диковинку.

– Срок нашего пребывания здесь, ора Кинбрус, будет зависеть от того, как скоро мы выясним здесь то, что нас интересует, – отвечаю я и добавляю: – Заранее благодарю вас за помощь, которую вы сможете нам в этом оказать.

– Вы рано благодарите меня, – говорит женщина с улыбкой, – прежде, чем оказывать вам помощь, я должна знать, что вы хотите выяснить. Не исключено, что помочь вам в этом будет не только не в моих силах, но я даже не смогу дать вам никакого совета.

Интересно. Она словно заранее извиняется, что не сможет удовлетворить нашего любопытства. Причем не сможет потому, что действительно не сможет; а не потому, что не захочет или потому, что мы можем коснуться какихлибо запретных или секретных вопросов.

– Нас будет интересовать в основном один вопрос. Не было ли в обозримом прошлом или в достаточно отдаленном какихлибо событий в вашем Мире, которые заметно перевернули ваш образ жизни или могли перевернуть его? Причем нас интересуют события не местного, а, так сказать, глобального характера.

Некоторое время ора Кинбрус молча смотрит на нас и задумчиво покачивает головой. Она словно размышляет: стоит ли ей удовлетворять наше любопытство, или мы перетопчемся? Я не тороплю ее с ответом и гадаю про себя; для чего предназначены эти многочисленные сосуды с подкрашенной жидкостью? Наконец ора Кинбрус улыбается и говорит:

– Мне кажется, я поняла, что вас интересует. В принципе я и сама могла бы вам все рассказать. Но лучше пусть это сделает ор Гелаэн. Он наш старейший житель, ученый историк и замечательный лектор.

– Где мы сможем его найти?

– Не надо его искать. Я сегодня же свяжусь с ним, и он завтра же будет здесь. Если, конечно, он завтра будет свободен. Так что, завтра, в крайнем случае через деньдругой, вы узнаете все, что вас интересует. Но я не советовала бы вам сразу после этого пускаться в дальнейший путь. Вам всем необходимо вылечиться и хорошо отдохнуть. Я вижу, что путь ваш был тяжел и опасен. Думаю, что и впереди вас ждет примерно то же самое. Не надо спешить.

– Мы не будем спешить. Тем более нам неизвестно, какую информацию мы получим от ора Гелаэна. Может быть, она будет такая, что нам придется задержаться здесь. Надеюсь, наше присутствие здесь не доставит вам особых хлопот?

– Что вы! – улыбается ора Кинбрус. – Милости просим. Чувствуйте себя как дома. Мы всегда рады гостям, откуда бы они ни пришли. Если, конечно, они пришли с добрыми намерениями.

– А откуда вы знаете, что мы пришли с добрыми намерениями? – спрашиваю я.

Лена с недоумением смотрит на меня, и я смущенно умолкаю. Надо же сморозить такую глупость! А еще с Корой несколько дней работал! Они же здесь телепаты. Пусть не все мысли, но самые ясные, их общее направление они читают без труда. А ора Кинбрус деликатно не замечает моего ляпа и с удовлетворением констатирует:

– Значит, договорились. Вы будете жить у нас столько, сколько вам необходимо для решения ваших вопросов. И сверх того, столько, сколько мы посчитаем необходимым для восстановления вашего здоровья и ваших сил.

– Договорились, – соглашаюсь я.

В самом деле, надо сделать небольшой привал. Мыто с Леной и в какойто мере Наташа с Анатолием вполне можем продолжать путь хоть завтра. А вот всем другим после этих передряг действительно надо восстановить силы как физические, так и моральные. Одна только последняя Фаза чего стоила. А лучшего места для «привала», чем биологическая Фаза, трудно найти.

А Дела с Клетой уже разносят нам чашки с темным горячим напитком, над которым поднимается ароматный пар. Напиток густой и по внешнему виду напоминает шоколад. Но пахнет он одновременно розой, гвоздикой и еще чемто тонким, неуловимым и приятным.

Все вооружаются чашками, и под этот слегка сладковатый, терпкий напиток завязывается оживленная беседа. Женщин интересует, откуда мы пришли, где побывали? Они тактично не задают вопросов о цели нашего визита и нашего путешествия по параллельным Фазам. Наших же интересуют подробности и детали жизни биологической цивилизации. Замечаю, что беседующие постепенно разбиваются на партии.

Правда, мешает языковый барьер. Наташа с Анатолием, получившие лингвистическую подготовку, предоставляют нам с Леной возможность беседовать с орой Кинбрус и орой Даглин, а сами выступают в роли переводчиков. Анатолий помогает Петру разговаривать с оре Даглин, а Наташа переводит беседу Димы и Сергея с Делой и Клетой. Только Вир ни с кем не разговаривает. Он просто внимательно слушает. Всех сразу. И ничему не удивляется. Ну, вылитый английский лорд!

Мы с Леной решаем оставить главные вопросы для ора Гелаэна. Сейчас же мы в основном расспрашиваем женщин об их образе жизни, основных занятиях. Выясняется, что клан Кинбрус занимается в основном животноводством. Та отара, которую сопровождали Дела и Клета, составляет лишь десятую часть их овечьих стад. Кроме поставок мяса, шерсти и кожи, клан занимается выведением новых продуктивных пород. Недавно они закончили многолетнюю работу над новой породой свиней. Ор Кинбрус с двумя сыновьями как раз погнали вчера в село племенное стадо.

Со слов оры Кинбрус, я понял, что мясопродукты и кожа получаются здесь «без пролития крови». Веками развиваемая генная инженерия сделала свое дело. Овцы, свиньи и быки регулярно сбрасывают мясные наросты, вроде тех, какие я видел на овцах. Я тогда еще не понял, что это такое. А кожу животные сбрасывают в процессе линьки, как змеи.

Клан Даглин занимается разведением кроликов и птицы. Неподалеку живут земледельческие кланы. Между кланами происходит постоянный обмен продукцией. Но большую часть произведенного клан отправляет в села, в фонды общественного потребления и распределения. Там же они получают все, что им самим необходимо.

Мне хотелось бы еще и еще узнавать интересные подробности жизни и быта биологической цивилизации. Поговорить об ее энергетике, металлургии, об их социальном устройстве. Но разговором постепенно завладевает Лена. Ее больше интересуют вопросы генетики, медицины и психологии. Я, конечно, разбираюсь и в этих вопросах. Хроноагент должен знать все. Но знать и живо интересоваться – это, как говорят в Одессе, на Привозе, две большие разницы.

Потеряв нить разговора, я отвлекаюсь и наблюдаю за другими группами. У Димы и Сергея с Делой и Клетой беседа идет весьма оживленно. Наташа еле успевает переводить. Впрочем, мне кажется, что эти пары уже не нуждаются в переводчике. Глаза Дмитрия поблескивают, он подолгу задерживает свой взгляд то на ножках Делы, до самого предела выглядывающих изпод халатика и соблазнительно обтянутых сетчатыми гольфами, то на полушариях грудей Клеты, выглядывающих через низко расстегнутый ворот. А девушки действительно выглядят весьма привлекательно. Дмитрий знает, что ему предстоит этой ночью, и ему явно не терпится приступить к этой «медицинской процедуре». Сергей выглядит более сдержанным, но и у него глаза поблескивают, время от времени. Особенно когда Дела, закидывая ножку на ножку, слегка касается его носком тапочки.

Неожиданно раскрывается тайна наполненных водой сосудов. Дела встает, подходит к одному из них и чтото делает. Откудато звучит негромкая музыка, а в сосуде розоватая жидкость слегка туманится и словно закипает. Над сосудом даже поднимается легкий пар. Внезапно сосуд исчезает, и на столе появляются блестящий белый подиум овальной формы. На подиуме группа обнаженных мужчин и женщин исполняет замысловатый танец. Не танец даже, а сложную балетную сюиту. Изображение настолько реальное, что создается эффект полного присутствия. Танцующие фигуры можно разглядеть со всех сторон и во всех подробностях.

Не успеваем мы удивиться, как Дела удивляет нас еще больше. Присмотревшись к рисунку танца и прислушавшись к музыке, она начинает двигаться в ритме танцующих на подиуме фигур. Постепенно девушка втягивается в ритм, и уже создается иллюзия, что она – одна из танцующих на столе; только увеличившаяся в размерах, соскочившая на пол и успевшая надеть желтый халатик и гольфы.

Но Дела, уже полностью попавшая под власть музыки и втянувшаяся в танец, захваченная его ритмом и какимто неведомым нам смыслом, устраняет одно из несоответствий. Плавными движениями, в такт музыке, она развязывает поясок халатика, и желтая атласная ткань скользит по ее плечам и при очередном па отлетает в сторону. Девушка танцует перед нами в одних лишь тапочках и сетчатых гольфах. Во время одного из движений она освобождается и от тапочек. Теперь она почти не отличается от танцующих на столе. Ажурные гольфы – не в счет.

Я откровенно любуюсь совершенством форм тела девушки и ее грациозными движениями. Ловлю себя на том, что во мне появляется желание тоже раздеться и присоединиться к этому танцу. Останавливает меня только одно. Я просто не смогу танцевать такой сложный танец и совершать такие отточенные движения. Мое появление разрушит гармонию. Окинув взглядом присутствующих, замечаю, что почти все из нашей команды, включая и Вира, испытывают примерно то же, что и я. Особенно выделяется Дмитрий. Он прямотаки ерзает в кресле. Если бы не рука Наташи, которая твердо лежит у него на плече, он бы уже вскочил, сбросил одежду и присоединился бы к Деле. Я усмехаюсь: это было бы то зрелище.

А вот местные женщины смотрят на Делу подругому. Они оценивают ее движения с иной точки зрения. Я бы сказал: профессионально. Только такая мысль приходит в мою голову, как оре Даглин встает со своего места и подходит к Деле. Пока она идет эти несколько метров, ее походка меняется, и она как бы входит в ритм танца. Она занимает позицию рядом с Делой и повторяет ее движения один к одному. Сразу становится ясно, что оре Даглин более искушена в этом деле. Ее движения более пластичны и грациозны. И это несмотря на то, что Дела танцует нагая, и ее движениям ничто не мешает, а Даглин демонстрирует свое искусство в облегающем платье и сапожках.

Впрочем, как выясняется, это была не демонстрация, а урок. Внимательно посмотрев на оре Даглин, Дела несколько изменяет характер движений. Даглин оценивает результат, удовлетворенно кивает и возвращается на место. Но Дела недолго остается одна. Клета сбрасывает халатик и туфельки и присоединяется к сестре. Теперь они танцуют вдвоем. Характерные движения обнаженных девичьих тел, движения фигур на столе и своеобразная музыка делают свое дело. У меня создается такой настрой, что я готов сию же секунду переспать со всеми присутствующими здесь женщинами. Можно и со всеми одновременно. С опаской поглядываю на Петра, Дмитрия и Сергея. Не дай Время, они сейчас сорвутся. Впрочем, я замечаю, что Лена с Наташей тоже разрумянились, и глаза у них поблескивают.

То, что нам демонстрируют девушки, ни в коей мере не напоминает пресловутый стриптиз. Это на несколько порядков выше. Ни одна профессиональная стриптизерша не сумеет подать себя так ярко и выразительно, как Дела и Клета. Впрочем, девушки отнюдь не «подают» нам себя. Этот танец для них – такое же естественное действие, как для наших людей механическое отбивание такта понравившейся, захватывающей мелодии. Они совершенно не заботятся о том, чтобы произвести на нас какоето впечатление, тем более эротическое. Для них это чтото вроде гимнастики, оздоровительного комплекса, необходимого в их возрасте. Недаром оре Даглин только поправила Делу, указала ей, как верно выполнять некоторые движения, и сразу вернулась на свое место.

Музыка неожиданно обрывается на тревожном высоком аккорде. Клета застывает, вытянувшись в струнку и подняв руки над головой. А Дела падает на колени позади сестры, обхватывает ее бедра и талию руками и прижимается щекой к ягодицам. Примерно в таких же позах застывают и фигуры на столе.

Мы вздыхаем и начинаем потихоньку приходить в себя. Но через минуту вновь звучит музыка. На сей раз она в несколько замедленном ритме. Но мелодия какаято более ласковая. Я бы сказал: более эротическая. Фигуры на столе оживают и начинают ласкать друг друга. Играть в эротические игры, можно так это назвать. Я с опасением смотрю на сестер. Но девушки спокойно подбирают свои халатики и накидывают их на плечи.

А на стол я стараюсь не смотреть. Там такое творится! Правда до прямых актов дело еще не доходит, но если смотреть на эти игры достаточно долго, то… Впрочем… А ведь то, что проделывают эти актеры, трудно назвать иначе чем искусством. Я вспоминаю, что рассказывала мне Кора Ляпатч. Как она училась, тренировалась и готовилась стать звездой сексуального театра. Что ж, в каждой Фазе свое искусство. Теперь я уже подругому смотрю на действо, разыгрываемое на столе, и нахожу его действительно прекрасным и захватывающим. Но совсем иначе воспринимают это зрелище наши новые товарищи.

Петр отвернулся от стола и возобновил разговор с оре Даглин. Сергей последовал его примеру, и теперь он внимательно слушает Делу. А вот Дмитрий только делает вид, что занят разговором. Он весь там, на столе. Время от времени он делает глотательные движения и облизывается. Едва он отводит взгляд от стола, как на глаза ему попадаются Дела или Клета. Их вид никак не способствует восстановлению его душевного равновесия. Если Клета надела халатик в рукава и слегка запахнула его внизу, оставив открытыми только груди, то Дела лишь накинула халатик на плечи и сидит почти в том же виде, в каком только что танцевала. Она закинула ногу на ногу и покачивает лапкой, обтянутой сетчатым гольфом в опасной близости от Дмитрия.

Ора Кинбрус бросает взгляд на один из сосудов, где, как я заметил, окраска меняется в какомто определенном порядке. Сейчас внизу жидкость зеленая, а вверху слой начинает синеть.

– Время уже позднее, – говорит ора Кинбрус. – Пойдемте, я провожу вас в ваши комнаты, где вы отдохнете и будете жить, пока остаетесь у нас.

Мы соглашаемся, встаем и идем за ней. По широкому коридору, плавно забирающему влево то с одной стороны, то с другой, попадаются полукруглые проемы, занавешенные желтыми или розовыми занавесями. В одну из комнат ора Кинбрус поселяет Вира, рядом располагается Петр. Чуть дальше она определяет Сергея с Дмитрием. Затем она спрашивает нас:

– Вы как предпочитаете: парами или отдельно?

– Парами, – отвечает за всех Лена.

Ора Кинбрус кивает и определяет нам комнаты. Мы с Леной откидываем занавеску, заслоняющую вход и останавливаемся на пороге. При нашем появлении куполообразный потолок начинает мягко светиться. Но это не тот розоватожелтый свет, к которому мы уже успели привыкнуть. Здесь преобладает нежносиреневый оттенок. При этом освещении мы осматриваемся.

Центральную часть занимает большое ложе овальной формы. Оно невысокое, чуть выше колен. Выстлано оно мягкой голубой тканью, вроде бархата. У стен – еще два ложа, поменьше. Но на них свободно может спать взрослый человек. Еще в комнате два дивана, небольшие столики и два стенных шкафчика.

– А что, друг мой, – говорит Лена, оценив обстановку, – здесь не так уж и плохо.

– Даже очень хорошо, – соглашаюсь я, – только надо бы сходить в гардеробную, взять коекакие вещи и переодеться.

– Ты собираешься спать одетым?

– Отнюдь. Я имею в виду завтрашний день. Не ходить же здесь в камуфлированных комбезах.

– Верно. Сходи и принеси все, что нужно. Мне возьми кожаный костюм и белую блузку. Вот еще что, захвати ноутбук. При всем моем знании биологических Фаз я вряд ли смогу работать на здешних компьютерах.

– А они здесь есть?

– Конечно. Ты их уже видел, но не понял, что это они. Помнишь прямоугольные сосуды и чечевицы. Прямоугольники – это системные блоки, а чечевицы – мониторы.

Я только крякаю и отправляюсь в гардеробную. Проходя мимо помещения, которое занимают Дмитрий с Сергеем, я замедляю шаг. Занавеска прикрыта только наполовину, и из комнаты доносится звонкий смех Делы и Клеты и их голоса.

– Нет, не так! Не надо напрягаться. Да не так ты ложишься!

– Клета! Он же не понимает нашего языка! Понашему говорят только Лена с Наташей и Андрей с Толей.

– Тогда ты ляг сама и покажи ему, что надо делать. Он поймет.

– Димка, – слышится недовольный голос Сергея, – не кобенься и не лапай девчонок. Делай все так, как они показывают. Они, сдается мне, свое дело лучше нас с тобой знают.

Я усмехаюсь и иду дальше. Забираю цивильную одежду для себя и Лены. Там же переодеваюсь. Сбрасываю надоевшие комбез и сертон, здесь можно обойтись и без них. Облачаюсь в брюки и рубашку. Захватываю Ленин костюм, ноутбук и направляюсь к себе.

Захожу в наше помещение и столбенею от неожиданности. Лена сидит на краю большого ложа. На ней атласный халатик малинового цвета и красные сетчатые гольфы. И халатик, и гольфы по краям отделаны белым пушистым мехом.

– Ну, как я выгляжу? – интересуется Лена.

– Вполне адекватно, – хвалю я ее, – только, где ты все это взяла?

– Позаимствовала у Делы. Но по выражению твоего лица я вижу, чтото не так.

– Все так, только цвета не твои. Непривычно.

– Для разнообразия пойдет. А что ты скажешь на это?

Лена соскакивает с постели, подходит к стене и нажимает какойто выступ. Начинает звучать тихая музыка, вроде той, под которую танцевали Дела и Клета. Лена начинает танец, почти в точности повторяя движения девушек. При этом полы ее халатика распахиваются, и она сбрасывает его на пол, оставаясь в одних гольфах. Я только головой качаю. На такое способна, пожалуй, только одна Ленка.

А Лена в танце приближается к стене и чтото снова переключает. Музыка меняется. Теперь звучит та мелодия, под которую фигуры на столе занимались эротическими играми. Лена медленно приближается ко мне «кошачьей» походкой. Тут уже и я не выдерживаю. Быстро сбрасываю рубашку и брюки и так же медленно движусь навстречу подруге.

Повинуясь музыкальному ритму, мы с ней начинаем осторожно касаться друг друга. Сначала издалека, но постепенно сближаемся, и ласкающие касания принимают уже иной характер. Соски ее грудей касаются и трутся о мою грудь, живот и бедра. Мои пальцы играют ее сосками, гладят шею, поясницу, ласкают ягодицы. Дальше ласки принимают все более интенсивный и интимный характер. Мы опускаемся на ложе, и для нас перестает существовать все на свете, кроме нас двоих.

Ноги Лены в красных сетчатых гольфах то высоко взлетают вверх, то падают мне на спину и обхватывают ее. Лена то сладостно стонет, то вскрикивает. Но это – не конец. Это – только начало. Начало долгой радостной ночи, полной утех сладостного обладания друг другом.


ГЛАВА 24


И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем.
(Откровение Иоанна Богослова, гл. 9,ст. 21.).

Когда я просыпаюсь, мне живо вспоминается мое первое утро в НульФазе. Я тогда так же лежал в объятиях Лены, и так же ее ножка лежала поверх моих ног. Только тогда эта ножка была оплетена белыми ремешками босоножек, которые я не успел снять со своей вновь обретенной подруги. А сегодня она в красном сетчатом гольфе, отделанном по верху узкой полоской пушистого белого меха.

Я осторожно поглаживаю эту теплую ножку через редкую красную сеточку. Моя подруга сразу реагирует, словно она вовсе не спала, а только ждала моего пробуждения. Нога уходит влево, а Лена перемещается на меня. Она, не открывая глаз, проводит сосками грудей по моим плечам и лицу. Нежно поглаживаю эти, зовущие и жаждущие ласки груди и спрашиваю:

– Будем вставать или продолжим?

– А ты, что, стоя не умеешь? – смеется Лена. – Но, пожалуй, пора.

– Сделаем перерыв. Это у нас здесь не последняя ночь. А хозяева, наверное, уже давно встали. Нехорошо заставлять их ждать.

Лена спрыгивает с ложа и уходит через овальную дверцу в соседнее помещение. Я его вчера не заметил. Через несколько минут моя подруга возвращается и приглашает меня:

– Иди, приведи себя в порядок. Кстати, у душа температура и направление струй регулируются мысленным приказом.

Я провожу в душе несколько больше времени. Мои попытки мысленно управлять струями воды напоминают мне, как я осваивал работу на синтезаторе. Меня то обдает ледяной водой, то ошпаривает кипятком. Впрочем, контрастный душ, говорят, очень полезен. Может быть. Но если на вас одновременно будет сверху литься ледяная вода, а снизу, между ног, мощной струей будет бить кипяток… Никогда не думал, что у меня могут быть такие мазохистские мысли.

Лена встречает меня выговором:

– Что ты там возишься, как девица, собирающаяся на первое свидание. Сам говорил: «Неудобно заставлять ждать хозяев!», а сам же копаешься.

В зале, где мы сидели вчера вечером, никого нет. Тогда мы идем в столовую и, к своему стыду, видим, что мы явились самыми последними. Наташа с Анатолием уже заканчивают завтрак. Остальные уже съели по порции целительных ягод и сидят с чашками, от которых исходит пряный, сладкий аромат.

– Доброе утро! – приветствует нас ора Кинбрус. – Как отдохнули?

– Прекрасно, – отвечаю я, – Лучшего и пожелать трудно.

Ора Кинбрус ставит перед нами сковороду, на которой шипит и ворчит яичница с ветчиной, и две керамические миски. В одной из них зелень, в другой творог.

– Я очень рада. Мы не будем возражать, если вы останетесь у нас подольше. И совсем уж будет хорошо, если вы решите остаться у нас насовсем. В самом деле, может быть, хватит вам скитаться по опасным тропам?

– Извините, ора, – с мягкой улыбкой возражает Лена, – я вчера объясняла вам, что опасные тропы – наша профессия. В тех Мирах, где все спокойно и благополучно, нам просто нечего делать. Мы – хроноагенты. И хотя ваша Фаза не сотрудничает с нашей организацией, мне кажется, что вы о нас знаете.

– Верно, Лена, вы не ошиблись. Мы знаем и о вас, и о ваших противниках. В свое время, это было очень давно, я тогда еще не родилась, наши старейшины вели переговоры с вашим руководством и с руководством ваших противников. Вы их называете ЧВП. Верно?

– Да, – Лена кивает, – Черный Вектор Противодействия.

– Мы тогда отказались от сотрудничества и с вами, и с ЧВП. Ни вы, ни они не могли ничего нам дать полезного, ни в чем не могли нам помочь. Слишком уж мы с вами разные, хоть и живем одновременно на одной планете. Да и наши знания, наши, как вы говорите, технологии бесполезны в других Мирах.

– Но с нашей помощью вы могли бы связаться с другими Мирами, подобными вашему, – возражаю я. – Это, наверное, было бы полезно и для вас, и для них.

– А мы и так имеем с ними связь, без вашего посредничества. Более того – мы имеем возможность перемещаться при необходимости из Мира в Мир. Примерно так, как вы пришли к нам.

– Вот как! – только и могу сказать я.

А что я еще могу сказать? Ято, наивный, полагал, что у них здесь цивилизация, замкнувшаяся на сельском хозяйстве. Достижения в этом плане небывалые, но не более. А они, оказывается, знают хронофизику нисколько не хуже нашего Научного Сектора, и даже лучше. По крайней мере, с темпоральными полями они обращаются свободно. Мы совсем недавно научились строить прямые переходы, а они давно уже перемещаются из Мира в Мир. В самом деле, чему мы, невежды, можем их научить; и чему мы, грубые технари, можем им помочь? Я не удивлюсь теперь, если вдруг узнаю, что гденибудь на лунной орбите у них висит звездолет на какихто биологических двигателях.

– Ора, – продолжает разговор Лена, – вы сказали, что ваши старейшины отказались от сотрудничества с нами и с ЧВП. А почему? Насколько мне известно, цель ЧВП именно в том и состоит, чтобы переориентировать технические цивилизации на биологический путь развития. В этом плане они – ваши союзники.

– Нет, Лена, – качает головой ора Кинбрус, – это разные вещи. Наши далекие предки сами поняли в незапамятные времена пагубность технического пути развития и те перспективы, какие нам сулит единение с природой. Не все сразу это поняли. Были даже и войны. Но это было очень и очень давно. И самое главное, никто нас на этот путь развития не толкал. Мы встали на него сами и сделали это осознанно. ЧВП пытается доказать пагубность технического пути с помощью катастроф, войн, экологических бедствий. И действуют они, как правило, успешно. Несколько десятков Миров после их воздействия решили перейти на биологический путь. Сейчас мы с ними сотрудничаем и помогаем им. Это в принципе неплохо. Но методы, которые использует ЧВП, ничего, кроме ужаса и отвращения, внушить не могут. Мы не приемлем их. Поэтому мы и отказались от сотрудничества с вашими противниками. Но, отказавшись от сотрудничества, мы не закрываем ворота ни перед вами, ни перед ними. Вы можете свободно наблюдать нашу жизнь. Можете посещать нас, изучать, пожалуйста. Мы даже не возражаем, когда вы используете тела наших людей, внедряя в них сознание своих агентов. Но мы категорически запрещаем какиелибо воздействия, вмешательства в нашу жизнь. Вот вы, Лена, не раз бывали в таких Мирах, как наш. Может быть, и в нашем. Вы заметили, что к вам относятся недоброжелательно? А ведь вас сразу же опознали. Как? Вы же думаете несколько иначе, чем мы. И сразу же, с момента вашего появления, вы были под контролем. Стоило вам задумать какието нежелательные для нас действия, вас сразу бы нейтрализовали.

Теперь приходит черед удивляться моей подруге. Да, в таких Фазах работать весьма непросто. Может быть, даже посложнее, чем у негуманоидов.

За разговором мы покончили с завтраком, и Дела ставит перед нами с Леной по чашке темнокоричневого напитка. По виду вроде кофе. Но пахнет корицей, гвоздикой и еще чемто. А на вкус – шоколад. Наслаждаясь бодрящим напитком, я украдкой осматриваю нашу компанию. В первую очередь тех, кто этой ночью прошел первый сеанс сексотерапии. Любопытство, конечно, нездоровое, но все равно, интересно.

По внешнему виду Вира, как всегда, ничего не видно. Петр тоже выглядит весьма невозмутимо. Сергей сдержанно, но частенько поглядывает на Делу с Клетой. А вот Дима владеет собой не очень. Он буквально пожирает Делу глазами. Видимо, этой ночью она произвела на него неизгладимое впечатление. Едва я успеваю допить чашку, как ора Кинбрус встает и говорит:

– Вот и мужчины прибыли. Пойдем, встретим их, и я познакомлю вас.

Мужчины еще не прибыли. Они только еще выехали из леса примерно в километре от усадьбы. Их фигуры странно поблескивают в лучах утреннего солнца. Когда они приближаются, становится ясно, почему они так блестели. Всадники одеты в свободные куртки или скорее короткие плащи с капюшонами из ослепительнобелого меха. На ногах у них высокие, до середины бедер, сапоги из белой кожи.

Не доехав до нас метров тридцать, всадники спешиваются. Один берет лошадей под уздцы и ведет их к небольшому строению неподалеку. В конюшню, как я понимаю. Двое других направляются к нам. Это высокие, стройные мужчины. Даже свободная меховая одежда не в состоянии скрыть их крепкого телосложения. Они похожи, как братья. Вернее, как старший брат и младший.

Старший откидывает капюшон, обнажив длинные, соломенного цвета с рыжинкой волосы, добродушно улыбается и представляется нам:

– Ор Кинбрус. А это, – он кивает на младшего, – Стури, мой сын. Второй, Кист, он ушел с лошадьми. А вы, как я понял, наши гости.

Мы, в свою очередь, представляемся и проходим вместе с хозяином в центральный зал. Ор Кинбрус приносит извинения:

– Мы приведем себя после дороги в порядок, перекусим и выйдем к вам. Это будет скоро.

В самом деле, проходит чуть больше получаса, и в зал выходит ор Кинбрус с сыновьями. Одеты они в свободные рубахи кремового цвета. Ноги обтянуты эластичным трико или колготками из блестящей желтой ткани. Обуты они в белые сапоги до колен с широкими красными отворотами.

– Ора рассказала мне, что вас интересует, – говорит ор Кинбрус. – Действительно, лучше всего вам переговорить об этом с ором Гелаэном. Я уже связался с ним. Он весьма заинтересован в этой встрече. Но он приносит извинения, что сегодня не сможет встретиться с вами. В университете, где он работает, сейчас идет сессия, и он принимает экзамены. Завтра он будет здесь, расскажет и покажет вам все, что вас интересует. А пока можете располагать нами.

Последние слова воспринимаются нами буквально, и уже через несколько минут ор Кинбрус, Стури и Кист еле успевают отвечать на наши вопросы. Впрочем, они сами не остаются в долгу. Если нас интересуют подробности жизни в Мире, который не знает техники то их, наоборот: а как люди умудряются существовать в условиях технической цивилизации? Особенно много вопросов адресуется ко мне и Лене. Ор Кинбрус уже знает, что мы с Леной – профессиональные хроноагенты, побывали во многих Мирах, можем сравнивать, анализировать и делать выводы.

Сергей с Дмитрием, как и вчера, больше общаются с Делой и Клетой. Девушки, покончив с домашними делами, уже присоединились к нашему обществу. Глядя на наших «новобранцев», я вспоминаю о важном деле.

– Ор Кинбрус, отвлечемся от основной темы. Наши молодые товарищи попали в нашу команду неожиданно, при непредвиденных обстоятельствах. Поэтому они практически ничем не оснащены для путешествий такого рода. Ну, оружием мы с ними поделились. Но вот со всем остальным испытываем затруднения. Особенно тяжело переносится отсутствие теплой одежды и обуви. Мы уже не раз попадали в условия весьма суровые. А сколько их еще будет впереди? Не могли бы вы продать нам подходящую для них одежду и обувь? Мы можем заплатить золотом.

На лице ора Кинбруса появляется выражение непонимания и недоумения. Он пожимает плечами и переспрашивает:

– Продать? Заплатить золотом? Хм? Что вы имеете в виду, ор Андрей? – вдруг лицо его проясняется. – Ах, да! Понял! Вы хотите взамен зимней одежды и обуви предложить нам золото. Нет, ор Андрей, нам оно не требуется. Что же касается нужных вам вещей, то ора Кинбрус спрашивала вас: чем мы можем вам помочь? Нет никаких проблем. Если мы не подберем здесь того, что вам требуется, сделаем заказ, и нужные вещи тут же переправят сюда, хоть из другого полушария.

– А кто будет платить за это?

– Ор Андрей, я не слишком силен в сравнительной экономике разных Миров, но я понял, о чем идет речь. В нашем обществе благородные металлы и их документальные эквиваленты не в ходу. Наша экономика основана на всеобщем взаимном кредитовании. Каждый производит то, что он может, и сколько он может. И каждый получает то, что ему необходимо, и сколько ему необходимо.

– То есть от каждого по способности, каждому по потребности? – спрашивает Петр.

– Совершенно верно, – подтверждает ор Кинбрус.

– Но ведь это же основной принцип коммунизма! – удивленно говорит Петр.

– Объясните, что вы имеете в виду?

Петр теряется, у него, как и у многих моих современников, понятие коммунизма ограничивается одним лишь этим пресловутым распределительным тезисом. Мне приходится прийти на помощь и изложить ору Кинбрусу основные понятия и принципы коммунизма. Он внимательно слушает и постоянно кивает: то ли соглашаясь со мной, то ли подбирая аргументы для дискуссии.

– Что ж, – говорит он, – я рад, что гдето, помимо нас, эти справедливые принципы положены в основу социального устройства. Раз они известны, значит, применены и на практике. Есть ли смысл организовывать жизнь иначе, если известны наиболее эффективные и наиболее справедливые принципы?

– Должен вас разочаровать и огорчить. В большинстве Миров, известных нам, эти принципы известны, но воплощены они далеко не во всех этих Мирах.

– В чем же причина?

– Причин много. А главная из них – человеческая жадность. Стремление к обогащению любой ценой. Во всех Мирах, где принципы коммунизма восторжествовали, путь к этому был долгим и тяжелым. И далеко не всегда прямым.

– Вот как? – ор Кинбрус сокрушенно качает головой.

– А у вас, как я понял, общественная жизнь построена именно на этих принципах?

– А может ли быть иначе? Какое еще устройство может существовать в обществе, где невозможно скрыть свои мысли? В незапамятные времена, когда мы еще не до конца овладели псиэнергетикой, существовали другие уклады. Большинство государств, тогда у нас еще существовали отдельные государства, основывались на так называемом рынке. Выгодно продать, выгодно купить. Но здесь в основе всегда лежал обман. Как, бишь, это называлось? Стури, ты недавно сдавал историю, должен помнить.

– Это называлось коммерческой тайной, – улыбаясь, отвечает Стури.

– Вотвот! А каким образом вы сохраните в нашем обществе какуюлибо тайну? А без этой коммерческой тайны всякая рыночность теряет смысл.

– И этот процесс прошел у вас безболезненно?

– Мне будет проще ответить на этот вопрос, – говорит Стури. – Я действительно недавно сдавал экзамен по истории ору Гелаэну. Противодействие было. Сторонники рыночной экономики, в основном те, в чьих руках сосредотачивались основные богатства, организовали настоящую охоту на людей, у которых наиболее ярко были выражены парапсихологические способности. А поскольку в их руках были сосредоточены богатства и власть, они наняли очень много сторонников. В результате разразилась гражданская война в глобальном масштабе. Она длилась около десяти лет и стоила многих жертв. Это была предпоследняя война в нашей истории.

– Значит, была еще одна война?

– Была. Но завтра вам о ней лучше расскажет ор Гелаэн. Он специалист именно в этой области и написал на эту тему две диссертации.

– Хорошо. Отвлечемся от этой темы. Вернемся к вопросу, который я до конца не выяснил. Ваша энергетика, как вы объяснили, использует несколько основных источников. Это в первую очередь энергия солнечного излучения. Вовторых, ветроэнергетика; втретьих, биологические аккумуляторы; и, наконец, установки, использующие термоэлектрический эффект. Но, как известно, все эти источники не способны создавать достаточно большие мощности. Как же вы выходите из положения, когда возникает потребность в больших расходах энергии?

– Прежде всего, ор Андрей, вы заблуждаетесь. Наши солнечные станции способны создавать довольно высокие мощности. Достаточно сказать, что вся наша металлургия использует исключительно солнечную энергию. Ну а больше чем для металлургии, мощности нам просто не нужны. Правда, для двух своих звездолетов мы создали иные источники энергии. Они основаны на полном высвобождении энергии, заключенной в материальных телах. Но на планете мы их не используем. Здесь они просто не нужны. В пределах планеты мы прекрасно обходимся без транспорта. Зачем строить громоздкие и опасные конструкции, когда я мысленным приказом перенесу любой груз в любую точку планеты? И сам могу перенестись, куда мне требуется.

– Действительно. Это вам ни к чему, – соглашаюсь я. Перед обедом наши женщины удаляются кудато с Делой и Клетой. Отсутствуют они недолго и возвращаются одетыми в «местном» стиле. И не просто местном, а в молодежном. На них голубые атласные халатики, отделанные белым мехом, и ажурные сетчатые гольфы. У Наташи голубые, у Лены белые. Только обувь они сохранили свою. На ногах у Лены белые чешки, у Наташи – красные. Теперь они в полном соответствии с привычными для них цветовыми гаммами.

– Давайте займемся теплой одеждой для ваших товарищей, – предлагает после обеда ор Кинбрус.

Для начала он демонстрирует то, что имеется у них в наличии. Дмитрий с Сергеем примеряют белые меховые курткиплащи с капюшонами. Они очень легкие и теплые. Но я не могу одобрить такой выбор. Яркобелый мех будет заметен даже на снегу. Когда ор Кинбрус с сыновьями были от нас почти за километр, эти куртки сверкали на солнце. Высказываю свои соображения ору Кинбрусу. Он соглашается и ведет нас в центральный зал. Замечаю, что Дмитрий порывается чтото сказать, но не может решиться.

В зале ор Кинбрус совершает какието манипуляции с прямоугольным сосудом. Сосуд в виде чечевицы на соседнем столе начинает светиться, «вскипает». Наконец он исчезает, и над столом одна за другой «зависают» куртки различных фасонов и расцветок. Их можно подробно рассмотреть со всех сторон, разве что руками потрогать нельзя. По команде с пульта у курток распахиваются полы, поднимаются рукава или капюшоны, показывается действие застежек. Замечаю, что все демонстрируемые изделия имеют светлые тона.

Останавливаю свой выбор на светлосерых замшевых куртках с капюшонами. Внутри у них все тот же белый мех. Такого же качества и расцветки замшевые брюки и невысокие, но теплые серые сапоги завершают экипировку наших товарищей. Ор Кинбрус кивает, и через полминуты на столе лежат полные комплекты зимнего обмундирования. Наш хозяин даже поправил мое упущение и добавил к комплектам светлосерые, меховые кожаные перчатки.

Ребята дивятся, а у меня возникает ассоциация с синтезатором. На нем тоже в считаные минуты можно получить любой предмет, вплоть до оружия. Впрочем, здесь с этим должно быть сложно. Ведь ор Кинбрус не создает эти предметы, а перемещает их телекинезом с какоголибо склада. Вряд ли здесь имеются арсеналы. Анатолий тем временем неожиданно предлагает:

– Раз здесь все это так просто делается, почему бы нам, по примеру наших женщин, не одеться в местном стиле? Одно Время знает, сколько мы здесь еще проживем. Не стоит быть белыми воронами. Надо выглядеть адекватно.

Я не возражаю, и ор Кинбрус демонстрирует нам целый гардероб рубах, колготок и сапог. С рубашками дело обстоит просто, мы выбираем такие же кремовые с серебряной каймой, как и у наших хозяев. А вот колготки заставляют задуматься. У меня создается впечатление, что эта Фаза начисто игнорирует темные тона. Но о вкусах не спорят и в чужую НульФазу со своим уставом не лезут. Предоставляю выбор ору Кинбрусу. Тот оценивающе смотрит на нас и начинает раздавать появляющиеся на столе вещи. Мне достаются колготки изумрудного цвета. Они выполнены из тонкого эластичного материала, отливающего какимто блеском. Сидят на ногах они удивительно плотно, без единой складочки. Еще через минуту ор Кинбрус раздает нам белые с разноцветными отворотами сапоги. У них нет ни «молний», ни других застежек. Они натягиваются как гольфы. Впечатление такое, что они безразмерные.

Еще спустя пять минут мы выходим к нашим женщинам и к хозяйкам. Все в восторге. Теперь мы полностью вписались в «местный интерьер».

До позднего вечера, с перерывом на ужин, ор Кинбрус, его сыновья и дочери знакомят нас с подробностями жизни биологической цивилизации. Должен признать, что мои представления об этих цивилизациях были весьма далеки от истины. Я по наивности считал их застывшими гдето на уровне чуть выше первобытнообщинного строя. В лучшем случае, на уровне раннего Средневековья. Просто у меня в голове никак не укладывалось, что общество может успешно развиваться и достигнуть очень высокого уровня, не используя ни паровых машин, ни электрических двигателей; не создавая гигантских электростанций и ядерных реакторов; не вырубая леса, не загрязняя реки и моря. И, самое главное, в этом Мире полностью отсутствует главный источник загрязнений и опасности – транспорт. Нет полчищ автомобилей с их букетом вреднейших выбросов, нет паровозов и тепловозов, нет самолетов. Они здесь просто не нужны. Единственный вид транспорта, укоренившийся здесь, лошади. Ими пользуются для неспешных поездок на близкие расстояния. Например, при перегонке стад или на охоте.

Охота здесь из средства добычи пищи преобразовалась в спорт. Охотники и добыча состязаются на равных. Местные жители на охоте используют только копья и луки. Причем никогда не прибегают в этих случаях к телекинезу, чтобы направить стрелу точно в цель. Попал так попал. А промазал, значит, промазал.

Много столетий назад этот народ выбрал свой путь развития и на этом пути добился таких успехов, что многим Фазам было чему у него поучиться. Я не говорю о биологии, генетике и медицине. Здесь они, вообще, вне конкуренции. Но и в таких науках как физика, математика, химия, жители этой Фазы не только не отстали от других, но в некоторых областях даже вышли вперед.

Университетское образование здесь всеобщее и обязательное. Правда, оно носит некий, наполовину заочный характер. Семилетний курс обучения может быть растянут на пятнадцать, двадцать лет, а может быть пройден за три, четыре года. Здесь никто никого не торопит и не подгоняет. Ор Кинбрус имеет степень, соответствующую доктору, в области генетики. Ора Кинбрус – кандидат биологии. Стури пишет диссертацию по истории. Дела и Клета учатся на медицинском факультете, а Кист – будущий химик. Он хочет работать с отцом и разработать такие кормовые добавки, чтобы кожа животных заранее приобретала нужный цвет.

Лена выражает сомнение в успехе этой затеи. Кист улыбается и показывает на свои желтые колготки:

– Они сплетены или сотканы гусеницами каха, маленькими бесцветными червячками. Раньше каха выделяли только белые нити, и изделия, сформированные ими, приходилось потом окрашивать. Пятьдесят лет назад ор Гонц и ор Перус разработали для каха пищевые добавки и произвели необходимые генетические воздействия. Теперь имеются семейства каха, выделяющие нити всех цветов видимого спектра.

Интересная беседа заканчивается поздним вечером. Мы расходимся по своим помещениям. Лена принесла в нашу комнату транслятор, и мы с ней долго любуемся записями выступлений звезд сексуального театра. Как я и предполагал, это не имеет ничего общего с порнографией или эротическими шоу, которые я наблюдал в других Фазах. Иногда Лена останавливает запись, и я без ложной скромности могу сказать, что у нас с ней получалось не хуже. Ну, если и хуже, то ненамного.

Когда мы сидим за завтраком, ор Кинбрус объявляет, что ор Гелаэн уже прибыл и ждет нас вцентральном зале. Мы быстро сворачиваем трапезу и порываемся бежать к долгожданному гостю. Но бдительная ора Кинбрус останавливает нас и заставляет съесть по чашке целебных ягод. Возражать не приходится. Работа работой, а курс лечения прерывать не следует. Здоровье превыше всего.

Пожалуй, пока я нахожусь в этой Фазе, я не устану дивиться ее достижениям. «Старейший» житель выглядит никак не старше Пятидесяти лет. Даже моложе. Его длинные, черные как крыло ворона волосы совершенно не тронуты сединой. Сколько же ему лет на самом деле?

Когда ор Гелаэн встает нам навстречу, я поражаюсь еще больше. У него стройная, спортивная, почти атлетическая фигура. На лице никаких морщин, лишь в уголках глаз небольшие складочки. Его одежда: рубаха, колготки и сапоги, выдержана в светлобежевом тоне. Кроме того, на плечах накинут длинный плащ из тонкой кожи бежевого, с розовым оттенком цвета. Плащ на воротнике и по нижнему краю отделан рыжим мехом.

Ор Гелаэн приветливо улыбается нам. Но я, увидев его улыбку, невольно вздрагиваю. Слишком уж она напоминает…

– Старый Волк, – шепчет Лена.

Видимо, у нее возникают такие же ассоциации. Но это, разумеется, только мимолетное сходство, не более. И потом, что такое улыбка? Проявление состояния души, ее натуры. В конце концов, Старый Волк, хотя и враг, но тоже человек. И, если подходить строго, не такой уж и плохой человек. Скорее всего, только случайность привела его в лагерь наших врагов, а не в наш. Как и Кору Ляпатч. Кстати, неслучайно они работают вместе.

Пока эти мысли вихрем проносятся в моей голове, ор Гелаэн знакомится с нами, и мы рассаживаемся вокруг него. Он еще раз улыбается и говорит отнюдь не старческим голосом:

– Ора Кинбрус объяснила мне, что вас интересует. Я сразу перейду к делу и прочитаю вам лекцию о Великом Нашествии. У вас может возникнуть множество вопросов, поэтому я не рассчитываю уложиться в один день. К сожалению, завтра у меня снова экзамен, мы закончим послезавтра. Стури, будь добр, поставь поудобнее видеопанель, чтобы всем хорошо было видно. Еще чегото не хватает для длительной беседы… Ах, да! Совсем забыл. Старею.

Он усмехается и качает головой. Мы улыбаемся, понимая, что «дядя шутит». А ор Гелаэн обращается к нашему хозяину:

– Насколько я знаю, в вашем хозяйстве того, что мне нужно, нет? Придется заглянуть в свои погреба.

Ор Гелаэн качает головой, и на столе появляется пузатая бугылка темного стекла, емкостью поболее литра. Рядом на блюдце стоит хрустальная рюмочка. Я, в свою очередь, качаю головой. Вот, что значит телекинез. А ор Гелаэн, посмотрев на нас, улыбается, и на столике появляются еще рюмочки, в количестве, соответствующем численности нашей команды. Гелаэн поясняет:

– Здесь этот напиток непопулярен. Но в преклонном возрасте, особенно при такой работе, как у меня, он необходим. Зато у вас, я знаю, он пользуется спросом. Здесь же это зелье – удел стариков. Молодые его избегают. И правильно делают. Но выто народ, к этому привычный. Отбросьте излишнюю скромность и угощайтесь. Вам это не повредит. Тем более что такое вы у себя вряд ли пробовали.

Ор Гелаэн наполняет рюмочки темнокоричневым напитком, и по залу распространяется несравненный аромат хорошего коньяка. «Хорошего» – слабо сказано. Беру рюмку, принюхиваюсь и делаю маленький глоточек, задерживая напиток во рту. Вот это – да! Не ожидал встретить такое в этой Фазе. Если здесь этот коньяк – удел стариков, то в других Фазах он – удел избранных. Я такой коньяк пробовал всего два раза в жизни. Первый раз меня угощал Маг Жиль. У нас, в НульФазе, такой коньяк по Линии Доставки могли заказывать только Маги, а на синтезаторе его, пожалуй, никто не решился бы сотворить. Все равно ничего не получилось бы. Второй раз я пил его во время работы в одной из Реальных Фаз. Я работал в образе крупного бизнесмена, и мы с партнером, завершив переговоры, обмывали многомиллионную сделку.

А ор Гелаэн, сделав маленький глоток коньяка, помолчав и сосредоточившись, начинает рассказ:

«Итак. То, что вас интересует и о чем я собираюсь вам поведать, носит в нашей истории название Эпохи Великого Вторжения, или Нашествия. Никогда до этого, и, надеюсь, что и впредь не будет такого, наша цивилизация не стояла так близко к своей гибели.

Все началось с того, что неизвестно откуда появились люди, пожелавшие вступить в переговоры с нашим „правительством“. Тем, кто их на это уполномочил, было невдомек, что никакого правительства у нас нет. Все сложные вопросы решаются на сходе старейшин. Но раз ктото желает изложить какиелибо предложения сходу старейшин, нет причин ему отказывать.

Сход собрался и выслушал одного за другим всех „парламентеров“. Причем это было сделано в разных местах, но почти одновременно. Так, что каждый „парламентер“ или, как они себя называли, „посланник“, был уверен, что он один добился желаемой встречи.

Говорили „парламентеры“ примерно одно и то же, но разными словами и с различными вариациями. Но старейшин интересовало не то, что они говорили, а то, о чем они умалчивали. А умалчивали или недоговаривали „парламентеры“ о многом. Старейшины тщательно проанализировали все высказанное и невысказанное и пришли к выводу, что „парламентеры“ сами толком не знают, что они предлагают, и от чьего имени выступают.

Все они утверждали, что являются полномочными представителями могущественной Федерации галактического масштаба. Они предлагали нашему Миру вступить в эту Федерацию на правах рядового члена. Что это были за права, они не сказали. Впрочем, они и сами об этом ничего не знали. Какие условия будут поставлены, если мы согласимся вступить в Федерацию, „парламентеры“ тоже не знали. Но они предупредили, что в случае отказа к нашему Миру будут применены некие санкции. О природе этих санкций тоже не было сказано ни одного толкового слова. Точнее, „парламентеры“ говорили об этом. Но каждый говорил то, что позволяла ему его фантазия. Они попросту угрожали, запугивали, сами при этом не зная, какая сила за ними стоит и на что эта сила способна.

Понятно, что при таком раскладе ни о каких переговорах, ни тем более о безоговорочном вступлении в эту „федерацию“, не могло быть и речи. Старейшины задавали каждому „парламентеру“ один и тот же вопрос: какие выгоды и преимущества нашему Миру принесет вступление в эту „федерацию“. И опять эти „парламентеры“ начинали нести околесицу, каждый в меру своего воображения.

Какой они могли получить ответ? Только один: „Нет!“ „Парламентеры“ заявили, что Федерация от своих намерений никогда не отказывается. Раз она решила присоединить наш Мир к себе, то так оно и будет. Но поскольку мы отказались присоединиться добровольно, то теперь с нами будут разговаривать „подругому“. В итоге мы будем рады вступить в Федерацию, но теперь условия будут уже другие. Какие будут эти другие условия, сказано также не было.

Высказав эти угрозы, „парламентеры“ покинули наш мир. Причем покидали они его весьма своеобразно. Они просто уходили и исчезали. Впечатление было такое, что они сворачивали за угол невидимой стены».

Свои слова ор Гелаэн сопровождает демонстрацией на мониторе. Увидев, как исчезают «парламентеры», мы с Леной переглядываемся. Слишком уж это напоминает нам то, как ушел от нас тот, кого мы принимали за святого Moгa. А ор Гелаэн продолжает свой рассказ:

«Около трех лет ничего не происходило, и все уже начали забывать о „парламентерах“, столь незадачливо проваливших свою миссию. Но оказалось, что в одном эти „парламентеры“ все же не солгали. Федерация от своих намерений никогда не отказывается. „Парламентеры“ явились вновь. На этот раз их было трое. Они потребовали встречи со Сходом старейшин. Именно потребовали. В отличие от прошлого своего появления, держались они так, словно за ними действительно стояла могущественная сила, а сами они разговаривали с вождями побежденных племен.

„Вам дается последняя возможность добровольно присоединиться к Федерации на правах рядового члена, – заявили они. – У вас было достаточно времени на размышление. Ваше решение?“ „Оно неизменно, – ответили им. – Нет. Другого ответа не будет“. „В таком случае вас присоединят силой. Но тогда вы уже будете не рядовым, а колонизированным членом Федерации“. „Силой? – удивились старейшины, – вы полагаете, что это возможно?“ „Никто не устоит перед могучими и неисчерпаемыми силами Федерации! – высокомерно заявил один из „парламентеров“. – И более сильные Миры склонялись перед Великой Федерацией. Что же касается вас, то ваш оборонный потенциал нам хорошо известен. Вы не продержитесь и трех дней“.

Старейшины даже растерялись от такой наглости и поначалу хотели просто выставить „парламентеров“ вон. Но потом решили попытаться закончить „переговоры“ мирным путем. Тем более что они поняли: перед ними опять стояли посредники, просто повторяющие вложенные в них слова. Трансляторы, не более. „Вы допускаете серьезную ошибку, свойственную, впрочем, всем завоевателям: серьезно недооцениваете наши силы и столь же серьезно переоцениваете силы вашей Федерации. Но, в любом случае, мы стремимся избежать решения вопросов силой. Передайте властителям вашей Федерации, что мы приглашаем их за стол переговоров, с целью выработки общей позиции и принятия компромиссного решения“.

К такому повороту событий „парламентеры“ оказались не готовы. Они изъявили желание сделать перерыв. Было понятно, что они сообщат об этом предложении тем, кто их послал, и в дальнейшем станут действовать в соответствии с их решением. К сожалению, известные нам средства связи использованы не были, и содержание этого разговора осталось для нас неизвестным. „Парламентеры“ вернулись к старейшинам с видом победителей, собирающих дань с покоренных племен.

„Те, кто нас послал, никогда не снисходят до переговоров с рядовыми членами Федерации. И тем более они никогда не общаются с колонизированными членами. Так что вам придется удовлетвориться переговорами с нами. Мы имеем для этого все полномочия“. Старейшины чуть не покатились со смеха, но сдержали себя. Ор Келан выразил общую мысль, заявив: „Посланцы, вы забываете, что мы – не рядовые члены вашей Федерации и уж никак не колонизированные. Мы суверенный Мир, имеющий не меньше прав, чем ваша Федерация. И мы ни на йоту не намерены отступаться от этих прав“.

„Это вы так считаете и надеетесь! – последовал дерзкий и высокомерный ответ. – На самом деле ваша судьба решена. Отказавшись вступить в Федерацию добровольно, вы выбрали свою участь. Готовьтесь к худшему. Впрочем, никакие приготовления вам уже не помогут. Последнее слово всегда остается за сильнейшим!“ – „Да, за сильнейшим, – согласился ор Келан и тут же добавил: – Если у него еще останется сил его произнести“.

„Парламентеры“ не поняли намека и гордо удалились. А старейшины приняли решение: готовиться к отражению агрессии. В том, что она начнется, старейшины не сомневались. Слишком уж недвусмысленно прозвучали угрозы. В течение суток о нависшей опасности было извещено все население, и объявлена мобилизация. Вскрыли арсеналы, законсервированные еще со времен Гражданской войны. Много раз ставился вопрос об уничтожении складов оружия, но всегда один или двое старейшин выступали против, и вот теперь это оружие пригодилось. Впервые за многие сотни лет жители взяли в руки винтовки, автоматы, пулеметы и гранатометы. Впервые тщательно сохраняемая тишина нарушилась грохотом выстрелов и громом разрывов. Мало было взять в руки оружие, надо еще вспомнить, как им пользоваться.

Хотя к вторжению и готовились, началось оно неожиданно. В разных местах планеты, как изпод земли, возникли многочисленные отряды вооруженных людей. Их было несколько тысяч. Ближайшие к месту их появления населенные пункты и хутора были застигнуты врасплох. Пролилась первая кровь. Расправы, творимые наемниками, поражали своей бессмысленной жестокостью. Как выяснилось потом из показаний пленных, наемники имели четкие инструкции. Поразить, ошеломить, посеять ужас и тем самым заставить отказаться от попыток сопротивления. Но они добились обратного эффекта. Те, кто еще надеялся, что можно обойтись без кровопролития, без убийств, без всех этих ужасов войны, отбросили всякие сомнения. Весь народ, как один человек, взялся за оружие.

И плохо пришлось наемникам. Опьяненные первыми „победами“, они уверовали, что им никто не может противостоять; что этот аграрнопатриархальный Мир, многие столетия не знающий, что такое война, они завоюют шутя, играючи. Они „псы войны“, сделавшие войну своим ремеслом, живущие войной и убийствами, натасканные и науськанные, никак не могли понять, что невозможно победить народ, решивший бороться за свою свободу, отстаивающий свою Родину. Если, конечно, у этого народа есть желание: сражаться до конца, не считаясь ни с чем. А этого здесь было в избытке. Но у этого народа было и еще коечто, о чем агрессоры не подозревали и с чем они до сих пор не сталкивались. Точнее, об этом их или не предупредили, или посчитали, что это не имеет существенного значения. И еще раз просчитались».

То, что мы видим на мониторе, приводит в изумление. Мы восхищенно крякаем и качаем головами. Да, на такое агрессоры явно не рассчитывали.

Батальон наемников движется к поселку. Они хорошо знают тактику боя, так как впереди и на флангах движется боевое охранение. Вот головная застава доносит, что поселок обороняет отряд местных жителей. Наемники с усмешечками начинают готовиться к бою. Сейчас мы этих партизанфермеров раскатаем! Расправимся, как повар с картошечкой! Мало не покажется! Они разворачиваются для атаки по всем правилам воинского искусства и щедро обстреливают позиции обороняющихся из минометов и безоткатных орудий.

Обстреливали они пустые окопы. Защитники бесследно исчезли из них, едва лишь в воздухе завыли первые мины. Но наемники этого не знали, так как не видели никакого движения. Полчаса они долбят позиции и устремляются в атаку. И в этот момент на их флангах и в тылу из ничего появляются отряды местных жителей и режут наступающих кинжальным огнем пулеметов. Бросающихся в панике назад встречает плотный автоматный и винтовочный огонь.

Но наемники тоже не пальцем деланы. Это всетаки «псы войны». Оправившись от потрясения, они группируются и снова вступают в бой. И снова наносят удар по пустому месту. Только что здесь были вооруженные люди, которые стреляли по наемникам. И вдруг их здесь уже нет. Они снова появляются в тылу и на флангах, и снова выкашивают ряды наемников плотным огнем. Так повторяется раза дватри. Через полчаса все кончается. Уцелевшие «псы войны», поняв бессмысленность боевых действий против людей, в совершенстве владеющих телепортацией, бросают оружие и поднимают руки.

«Пять раз вторгались наемники во все больших и больших количествах, – продолжает ор Гелаэн, – но все эти орды растаяли, растворились без следа. Так исчезает глыба льда, брошенная в котел с кипящей водой. На какоето время наступило затишье. Но мы знали, что этим завоеватели не ограничатся, и готовились к эскалации агрессии. Пришел черед боевой техники. Бронемашины, артиллерия, ракетные установки, авиация. Все это в изобилии хлынуло на нашу землю».

Мы видим, как из ниоткуда возникают колонны танков и других бронемашин; и тех, какие мы видели в других Фазах, и тех, какие даже мы никогда не видали. Несметное количество орудий и ракетных установок становится на позиции. В небе возникают армады вертолетов, самолетов и других невиданных летающих машин.

Я смотрю на это нашествие и невольно восхищаюсь энергетическими возможностями неведомых завоевателей. Когда мы, в свое время, готовились к отражению атаки ЧВП на нашу НульФазу, среди прочих предложений обсуждалась возможность переброски по прямому переходу нашего галактического крейсера «Енисей» в район расположения гигантского лазера со звездной накачкой. Этим лазером ЧВП намеревался пробить темпоральные барьеры и активировать в нашей Фазе цепную азотнокремниевую реакцию. Замысел был неплохой. «Енисей» распылил бы дьявольскую установку на фотоны. Но все уперлось в энергетический барьер. Чтобы перебросить такую махину по межфазовому переходу, энергию пришлось бы копить несколько дней. А этих дней у нас не было. Вот и пришлось нам пойти на темпоральное преступление. Андрей Злобин отправился в Прошлое, уничтожил запальный рубиновый сердечник и тем самым образовал в той Фазе Схлопку Времени.

Мы бы ни за что не решились на такой шаг, если бы у нас тогда хватило энергии, чтобы протащить «Енисей» по переходу. А ведь возможности НульФазы в этом плане были весьма немалые. Здесь же общая масса переброшенной по переходам техники во много раз превышала массу «Енисея». Невольно напрашивались сравнения. И далеко не в нашу пользу. Впрочем… Вполне возможно, что силы «федерации» использовали другую природу переходов. Както иначе воздействовали на темпоральные поля, чем мы или ЧВП. Даже не «возможно», а наверняка. Ведь и наша установка создания переходов, разработанная с моей помощью Анатолием, работает на другом принципе и не требует огромных энергетических затрат. Хотя мы же не пробовали протаскивать по создаваемым нами переходам тяжелую технику.

А над столом, где работает «видеомонитор», начинает твориться такое, что я быстро отвлекаюсь от этого «экскурса в историю». Ор Гелаэн после паузы, во время которой он не забывает сделать глоток коньяку, комментирует происходящее:

«Поняв, что невозможно на равных сражаться с противником, который в совершенстве владеет телепортацией, силы „федерации“ приняли, на первый взгляд, верное решение. Против техники и артиллерии телепортация не защитит. Раз невозможно уничтожить живую силу противника, то следует лишить ее средств существования, баз снабжения, уничтожить потенциал цивилизации, стереть ее с лица земли. Но они не приняли во внимание наше второе „секретное“ оружие. Кроме телепортации, наши люди владеют еще и телекинезом».

Танки рвутся прямо на исходных позициях. Взрывами срывает многотонные башни, и они, весело кувыркаясь, порхают над горящими машинами. От детонации боекомплектов вспучивает корпуса гигантских бронированных «черепах», и сквозь трещины в броне рвется лиловое пламя. Рвутся боекомплекты на артиллерийских позициях. Детонируют снаряды в стволах орудий. Вспыхивают ракеты на стартовых установках. А те, которые успели взлететь, вместо целей поражают свое же боевое охранение.

А в воздухе творится огненный Апокалипсис. Несметные эскадры вертолетов, самолетов и прочей техники одновременно обращаются в огненный фейерверк. В баках машин самовоспламеняется топливо, а подвешенные ракеты и бомбы «хором» взрываются. И все это огненным дождем опадает на землю. Зрелище и жуткое, и захватывающее.

«На орбиту, – рассказывает ор Гелаэн, – были выведены четыре станции, оснащенные термоядерными ракетами. Это был „последний аргумент“ со стороны агрессоров. И был он такой же безуспешный и разрушительный, как и все предыдущие».

Высоковысоко в небе один за другим, с интервалом в несколько секунд, загораются ослепительнояркие факелы, на несколько мгновений затмевающие солнце. Вот и все. Через несколько минут по поверхности планеты проносится шквал. Это – значительно ослабленная огромным расстоянием и толщей атмосферы ударная волна.

«Много возни было с радиоактивными осадками. Но в конце концов решили и эту проблему. Их постепенно телекинировали в сторону Солнца. И вновь наступило затишье. В том, что оно временное, ни у кого не было сомнений. До сих пор против нас действовали наемники, „псы войны“, или „пушечное мясо“. Следовало ждать выхода на сцену тех, кто затеял все это дело. Так сказать, появления главных сил».

Здесь ор Гелаэн делает перерыв, а мы, пользуясь паузой, задаем вопросы:

– Ор Гелаэн, – спрашиваю я, – насколько нам известно, эти силы никогда и нигде не действовали самостоятельно, если можно так выразиться, своими руками. Везде и всюду они использовали или «пятую колонну», или наемников из других Миров. Следует ли понимать, что вас они удостоили прямым вмешательством? Или они опять действовали чужими руками?

– Не спешите, Андрей, – останавливает меня ор Гелаэн. – Переварите и осмыслите увиденное и услышанное. Послезавтра, утром, я продолжу свою лекцию, и вы все узнаете.

Мы решаем не забегать вперед паровоза и откладываем свои вопросы. На другой день наши хозяева приглашают нас на охоту. Приглашение с радостью принимается. Мы охотимся на оленей, кабанов и коссов. Эти напоминают медведей, только размерами они в полтора раза меньше и бегают почти как олени.

Впрочем, охотимся только мы с Леной, Анатолий с Наташей, да еще и Вир. С ним тоже были проблемы. Он плохо ездил верхом. Но хозяева подобрали ему хорошо объезженную, смирную лошадку, и он охотился наравне со всеми. Разве что за оленями угнаться не мог. С Петром в этом плане проблем не было. «Танкисты от кавалерии произошли», – ворчал он, когда ему тоже предложили «ручную» лошадь. Сергей и Дмитрий как наездники были никакие. Впрочем, подготовка Толи и Наташи в плане верховой езды тоже оставляла желать лучшего. Нам с Леной просто не на ком было тренировать их. Зато они в совершенстве владели луками. Это было единственное, кроме копий, оружие, применявшееся здесь на охоте. Нашим же «новобранцам» пришлось довольствоваться ролью зрителей и болельщиков.

– Ну, с Виром все понятно, – говорит Петр, когда мы, груженные трофеями, возвращаемся домой. – С Андреем и Леной тоже ясно. Ну а выто где научились обращаться с таким древним оружием? – спрашивает он Анатолия и Наташу.

– Мы, Петя, извини, хроноагенты! – многозначительно отвечает Наташа.

– А не саксофонисты! – со смехом подхватывает Лена. – Это мы их научили. Мы рассказывали, что, прежде чем пуститься в дорогу, занимались с ними несколько месяцев. Кстати! Пока мы здесь находимся, надо восполнить пробелы в вашей подготовке. Благо для этого есть все возможности. Толю с Наташей потренируем в верховой езде. Тебя – тоже. Ты хоть и имеешь кавалерийские корни, но, пардон, далеко не скиф. Про Димку с Сергеем я уже и не говорю. На конях сидят, как собаки на заборе. А ведь одно Время знает, куда нас занесет дальше, и как нам придется там передвигаться. Ну, и лук вам всем не мешает освоить.

Я замечаю, что при этих словах Дмитрий, едущий рядом с Делой, както странно смотрит на меня. Но, поймав на себе мой взгляд, он смущенно отворачивается.

Ужин, приготовленный орой Кинбрус с помощью дочерей из нашей охотничьей добычи, поражает своим великолепием. Давненько не сидел я за таким столом. Наверное, так пировали средневековые феодалы. Сам ор Кинбрус уплетал олений окорок, кабаньи отбивные и лапу косса с аппетитом, которому позавидовал бы и Людовик XIV. А известно, что этот монарх в молодые годы мог за столом состязаться с самим Портосом. Если, конечно, верить Дюма.

– А не вредно так перегружать желудок? – интересуется Наташа.

– Отнюдь, – успокаивает ее ора Даглин и небрежно машет рукой. – У вас, Наташа, устаревшие представления о режиме питания и диете. Если организм здоров, он сам отработает все, что нужно, а лишнее отбросит. Поэтому стоит ли лишать себя невинных удовольствий, принося их в жертву застарелым понятиям?

После ужина мы долго сидим в центральном холле. В этой Фазе тоже есть гитары, и я, по просьбе хозяев, знакомлю их с Высоцким, Окуджавой и другими авторами своей эпохи. Лена, которая наизусть знает мой репертуар, предварительно переводит каждый куплет на язык хозяев. Особенно сильное впечатление на них производят «Баллада о Любви» Высоцкого и «Грузинская песня» Окуджавы. Военные песни я стараюсь не исполнять. Но, уступая просьбам Лены, пою «Их восемь, нас двое», «Аисты» и «До свидания, мальчики».

Расходимся поздно вечером. Но мы с ором Кинбрусом и его сыном задерживаемся еще почти на час. Их заинтересовал Омар Хайям. Я долго перевожу им бессмертные рубаи великого философа, и каждая из них находит у слушателей живейший отклик. В холле, кроме нас, сидит еще и Дмитрий. Чтото он не спешит сегодня на сеанс сексуальной терапии. Неужели он тоже такой поклонник Хайяма, что даже это принес ему в жертву?

Но, как оказалось, Дмитрий просто ждал случая поговорить со мной с глазу на глаз. Когда мы с хозяевами желаем друг другу спокойной ночи и собираемся расходиться, у выхода из холла меня останавливает Дмитрий.

– Андрей Николаевич, можно с вами поговорить?

– Почему нет? Ты же знаешь, Дима, всегда можно.

Я возвращаюсь в кресло, наливаю из большого кувшина кружку пива и протягиваю кувшин Дмитрию:

– Наливай.

Дмитрий тоже наливает кружку, делает несколько глотков и смотрит при этом кудато в сторону. Пауза затягивается, а я уже устал и хочу спать.

– Так о чем пойдет речь, Дима?

– Андрей Николаевич, для чего мы вам нужны?

– Кто, вы? – недоумеваю я.

– Я и Сергей.

– Не понял, – еще больше недоумеваю я. – Объясни, что ты имеешь в виду?

– У вас в отношении нас есть какието планы? Вы хотите нас для чегото использовать?

Я отпиваю несколько глотков пива и внимательно смотрю на парня. Непохоже, что он шутит. Неужели он действительно так думает? Внезапно для меня доходит смысл и цель затеянного разговора.

– Знаешь, Дима, мне не нравится слово «использовать». Использовать можно вот эту кружку, этот сапог, туалетную бумагу, презерватив, наконец. А с людьми можно только работать. Причем работать только тогда, когда они делают это сознательно и добровольно. В противном случае это называется обращением в рабство. Я похож на рабовладельца?

– Нет, – Дмитрий улыбается и качает головой.

– Ну, и слава Времени! Теперь, что касается планов в отношении вас. Их у меня просто нет. Некогда было размышлять над этим. Ты же помнишь, при каких обстоятельствах мы покидали вашу Фазу. И ты прекрасно знаешь, что, если бы у вас с Сергеем был хотя бы один шанс выжить или в вашем городе, или в той тайге, откуда мы открыли переход, я ни за что не потащил бы вас с собой. Ты уже прошел с нами через несколько Фаз и понимаешь, какой нелегкий выбор стоял тогда перед нами.

– Понимаю, – вздыхает Дмитрий и делает крупный глоток пива.

– Хорошо, что понимаешь. И учти, Дима, это были еще цветочки, даже пока нераспустившиеся. Ягодки и шипы – впереди. А в том, что эти ягодки будут ядовитыми, а шипы весьма колючими, и они обязательно будут, я не сомневаюсь. До сих пор нас испытывала только природа да человеческая безответственность. А с теми, кто пожелает нас захватить, убить или сожрать, мы еще не встречались. Потомуто я и настаиваю, чтобы вы с Сергеем учились как следует владеть оружием и не теряться в любой обстановке. Ведь вы, увы, не хроноагенты.

– Да, мы не хроноагенты, – соглашается Дмитрий. – А что, Андрей Николаевич, вы хотите сделать нас хроноагентами?

– Почему бы и нет? Если, конечно, вы сами этого захотите. Это вопрос времени, учебы и тренировок.

– Да какие же из нас хроноагенты?

– А хроноагентами, Дима, как и солдатами, не рождаются. Ими становятся. Не знаю, как у Сергея, но у тебя я уже вижу необходимые для хроноагента качества.

– Это какие же? – неподдельно изумляется Дмитрий.

– Вспомни, как ты держал нас над пропастью. Ведь ты тогда сам удерживался на ледяном склоне какимто чудом. Я внимательно осмотрел место, где ты закрепился. В любой момент ты мог сорваться и загудеть на дно вместе с нами. Но так же в любой момент ты мог обрезать веревку и гарантированно выжить.

– Андрей Николаевич! – искренне возмущается Дмитрий. – Мне тогда подобная мысль и в голову не приходила!

– Охотно верю. И верю потому, что веревку ты всетаки не обрезал. Вот в этом и заключается главное качество хроноагента. Самоотверженность. Что ты так на меня смотришь? Сомневаешься? А зря. Только очень самоотверженный человек может работать в чужом для себя Мире, словно в своем собственном. Спасать этот Мир от катастрофы так, как спасал бы свой собственный. И работать этим людям порой приходится на грани физического и морального износа, подчас рискуя жизнью. Да что я говорю тебе? Ты же сам с большим интересом слушал наши с Леной рассказы о работе в Реальных Фазах.

Дмитрий кивает и надолго задумывается. Он допивает свою кружку, снова наполняет ее пивом и делает несколько глотков. Наконец он решается:

– Андрей Николаевич, все это мне понятно. Но как быть, если нет главного качества? Самого главного?

– Это, какого? Поясни, пожалуйста.

– Желания.

– Хм! Насильно мил не будешь. Изпод палки можно сделать землекопа, и то паршивого. Но никак не инженера или хирурга. А уж тем паче хроноагента. Такая работа – дело сугубо добровольное.

– И что же тогда делать дальше? Так и идти с вами из Мира в Мир или из Фазы в Фазу, как вы говорите? Искать вместе с вами главный источник мирового зла?

– Ну, зачем же? Мы с собой силой никого не тащим. Тем более на поиски источника мировых бедствий. Только объясни мне, пожалуйста: а чем тебя не привлекает или отталкивает работа хроноагента?

– Андрей Николаевич! Да не все же такие, как вы и Елена Яновна! Не все же могут ежедневно терпеть такие лишения и идти навстречу таким опасностям. А возможно, и навстречу смерти. Короче, я прошу у вас разрешения остаться здесь.

– А для этого, Дима, разрешения не требуется. Кто я для вас такой, чтобы давать или не давать на чтолибо разрешение? Пока вы с нами, я отвечаю за ваши жизни и здоровье. Только в этом плане я и требовал от вас повиновения и строгой дисциплины. Не больше. Тащить же вас за собой силой – в мои намерения не входит. Только ответь на вопрос: ты говоришь только от своего имени или от Сергея тоже?

– Нет, только от своего. Сергей намерен идти с вами дальше.

– Ну а ты, значит, убоялся непомерных трудностей и грядущих смертельных опасностей? Скажем проще, струсил. Пусть эти лохи прут себе дальше, а мне это не по душе?

Я с улыбкой смотрю на Дмитрия и жду его реакции. Как он себя поведет? Как правило, молодые люди воспринимают такие слова весьма болезненно. Дмитрий молчит. Он допивает вторую кружку, наливает третью и отпивает несколько глотков. А я жду. Чтото не наблюдаю я на лице Дмитрия признаков смущения и колебаний. Он отвечает прямо:

– Считайте, что так.

– Что так?

– Убоялся трудностей и опасностей.

– Хм! В самом деле? Вот что, Дима, мы сейчас одни, и, давай, не будем играть в прятки. Убоялся! Наверное, так же убоялся, как тогда в лесу, когда пошел с «макаром» на автомат? Кстати, ты меня тогда здорово выручил. Спасибо.

– Да, не за что, – смущенно улыбается Дмитрий.

– Как это, не за что? Срезал бы меня тот бандюга, за милую душу. Ты там оказался очень вовремя. Ну а теперь, поговорим серьезно. Темнить передо мной не надо. Не трудностей ты убоялся, Дима. Мотив здесь у тебя несколько другой.

– Какой же? – с явным вызовом спрашивает Дмитрий.

– Дела, – коротко отвечаю я.

Вопреки моему ожиданию, Дмитрий не смущается и не колеблется, а отвечает сразу:

– Да, Дела, – и тут же с вызовом спрашивает: – И что в этом плохого? Вы чтонибудь имеете против?

– Ничего в этом плохого нет, Дима. И ничего я против этого не имею. Что же делать парню молодому, коль пришлась девчонка по душе? – напеваю я с улыбкой, отпиваю глоток пива и продолжаю: – Я же сказал, что не имею права запрещать вам чтолибо в этом плане. И от своих слов не отступаюсь. Вы вольны или идти с нами дальше, или остаться там, где захотите. Только должен сказать тебе одно. И, пожалуйста, восприми это не как приказ, а как совет. Выбор твой, Дима, не очень удачен.

– Не понял. Что вы имеете против нее?

– Правильно, Дима, ты не понял. И не понял ты главного. Я не Делу имею в виду. Против неето я как раз ничегошеньки не имею. Девушка прекрасная во всех отношениях. Она просто не может не понравиться. Представляю, как она ошеломила тебя по части секса! Нет, против Делы я тебя настраивать не хочу и не буду. Речь, Дима, о другом. Твой выбор неудачен в плане Фазы, в которой ты намерен остаться.

– А чем же плоха эта Фаза?

– Да всем хороша, Дима, – слышится от двери голос Вира.

Оказывается, он уже давно зашел в холл и присел у дверей, заинтересовавшись нашим разговором. Дмитрий от неожиданности вздрагивает, а я улыбаюсь. Охотник, он всегда охотник. Даже по жилым помещениям ходит бесшумно и незаметно. А Вир наливает себе кружку пива, присаживается поближе к нам и говорит:

– Настолько хороша, что я сам с радостью остался бы здесь. Но я не останусь. И не потому, что должен, как Андрей с Леной, идти вперед и вперед. Ведь я такой же, как и вы с Сергеем. Меня Андрей с Леной, как и вас, у смерти из пасти вытащили. Деваться мне было некуда, только с ними идти. Так что, кроме чувства благодарности, меня в этой компании ничего не удерживает. Мне Андрей так и сказал: «Можешь идти с нами, а можешь остаться, где пожелаешь». Мне здесь очень понравилось. Но я здесь не останусь. Не смогу я здесь жить. И тебе не советую. Андрей прав, твой выбор неудачен.

– Это, почему же?

– Начнем с того, – говорю я, – что тебе здесь просто нечего будет делать. Чем ты будешь заниматься? Ты электроник и программист. Сможешь ты работать с местными компьютерами, которые работают на совсем других принципах? За это даже Лена не берется.

– Ну, не боги горшки обжигают, – возражает Дмитрий, – освою и эти компы. А не освою, буду скот пасти, овец стричь, коров доить… Думаете, не научусь?

– Думаю, научишься. Это дело не такое уж и хитрое. Но главноето, Дима, не в этом. Главное совсем в другом. Вир это уже понял и правильно сказал: «Не смогу я здесь жить». И ты не сможешь.

– Почему?

– Ты здесь чужой, и всегда останешься чужим, как бы ты ни старался. Ты будешь здесь человеком второго, даже третьего сорта. И всегда будешь это чувствовать. По твоему лицу я вижу, что ты опять не понял и хочешь возразить. Пойми, Дима, местные жители повседневно и повсеместно пользуются телепортацией, телекинезом, умеют читать мысли и еще многое другое. Ты всего этого не умеешь и никогда не научишься. У них это в генах. Они рождаются уже с задатками этих способностей. В процессе воспитания все это только развивается. А у тебя развивать нечего.

– Разве это так страшно? – скептически спрашивает Дмитрий.

– Ты даже не представляешь, как это страшно, и как это плохо. Представь, что ты слепой, глухой, да еще и безрукий. Представил? Вижу, что нет.

Я задумываюсь. Как убедить парня, что он намерен сделать трагически ошибочный выбор? Внезапно меня осеняет.

– Помнишь, я рассказывал, как мне пришлось играть в преферанс в межзвездном игорном доме? Я тогда выиграл громадную сумму и купил на нее на аукционе гигантский природный рубин. Именно в этом заключалось задание, которое мне пришлось выполнять, чтобы выручить из плена ЧВП Лену и себя. Обратил ли ты внимание, что мне помогала женщина, рожденная в такой Фазе биологической цивилизации? Звали ее Кора Ляпатч. Она умела и читать мысли, и внушать их, она владела телекинезом. Но, вследствие тяжелой генетической болезни, она была лишена способности к телепортации. Я вижу, ты не совсем понимаешь, какая это беда в таком Мире. Мире, где полностью отсутствует транспорт. Здесь нет ни авиации, ни автомобилей, ни кораблей. Они здесь просто не нужны. Кора была прикована к одному месту. К тому, где она родилась. Она была красивой, обаятельной, умной девушкой. Она хотела общаться с друзьями не только по каналам связи. Она хотела быть полезной людям, отдать им свои дарования. Но широкое общение было ей не дано. Она дошла до того, что замыслила самоубийство. И тогда с ней встретились представители ЧВП и предложили работать с ними. Так она стала хроноагентом. Для чего я тебе это рассказываю? Чтобы ты понял, что тебя здесь ожидает. Я не говорю о том, что ту кучу навоза, которую ты будешь растаскивать по полю три дня, Дела раскидает мысленным приказом за одну минуту. Весь твой мир будет ограничен этим хутором и теми ближайшими поселками, куда ты сможешь добраться верхом. Народ здесь, ты заметил, добрый, отзывчивый. Никто и никогда тебе даже не намекнет о твоей ущербности. Наоборот, тебе будут сочувствовать. Дела всякий раз будет тебе подробно рассказывать: что она видела, где и как выступала. Она будет показывать тебе записи. Но что будешь при этом чувствовать ты? Я тебя хорошо понимаю. Те Фазы, что мы прошли ранее, никакого энтузиазма в тебе не вызвали. Особенно такая, как подземелье, заполненное скелетами, крысами и крабопауками. Или взять последнюю Фазу, где мы чуть не сгорели заживо. И вот, на нашем пути тебе встретилась первая Фаза, где можно жить нормально, да еще как жить! Первая Фаза, заселенная нормальными людьми. Да еще какими людьми! Одна Дела чего стоит! Но я могу сказать тебе одно. Впереди у нас будут не одни только жуткие и опасные Фазы. Будут и самые обыкновенные, вроде той, где вы жили. И даже лучше. Но, в отличие от этой, тебе там не потребуются сверхспособности, вроде телекинеза или телепортации. И женщины там будут не хуже Делы. Впрочем, таких, как Дела, ты там, конечно, не встретишь. Я имею в виду секс. Здесь женщины действительно особые. Здесь девочек и мальчиков с детства учат и воспитывают в этом плане. Но я могу подсказать тебе идею. Попроси Делу, пусть она в твое подсознание запишет программу сексуального воспитания. Ручаюсь, любая женщина после первой же встречи пойдет за тобой хоть на край света. А в любом случае, всегда приятнее дарить, чем пользоваться.

Я встаю и похлопываю Дмитрия по плечу.

– Дима, я не требую, чтобы ты прямо сейчас принял решение. Запомни одно. Что бы ты ни решил, этого никто не будет оспаривать. Так что, подумай, взвесь все как следует. Время у нас еще есть.

– Я подумаю, Андрей Николаевич.

Утром следующего дня мы вновь собираемся в центральном холле. Ор Гелаэн откупоривает бутылку, разливает по нашим рюмкам свой великолепный коньяк и продолжает свою лекцию.

«Мы ждали, готовились, но действительность превзошла все наши ожидания. К такому мы готовы не были и даже не предполагали, что такое возможно.

После взрыва орбитальных станций прошло более двух лет, когда в отдаленных от региональных центров селениях и хуторах стало твориться чтото непонятное. Мы долго не знали толком, что там происходит. С ними просто прерывалась связь. Когда туда прибывали представители Совета Обороны, они заставали странную картину. Часть жителей исчезала бесследно. В основном это были взрослые мужчины. Старики, женщины и дети были поголовно убиты. Причем на их телах не было видно никаких признаков насилия, кроме тех, которые они причинили себе сами. Создавалось впечатление, что люди терзали себя, перерезали себе горло, душились самодельными удавками, топились, самосжигались. И у всех на лицах застыло выражение неописуемого ужаса. Мы терялись в догадках и ничего не могли обнаружить. А связь прерывалась то с одним, то с другим поселком. Никаких сообщений оттуда не было. Когда туда прибывали отряды самообороны, было уже поздно. Везде они заставали одну и ту же картину. Взрослые мужчины исчезли, остальные убиты.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, но планы врага спутал случай. Молодая девушка рано утром возвращалась домой после ночного свидания со своим избранным. Все еще находясь под впечатлением минувшего, она не смогла должным образом сосредоточиться и при телепортировании промахнулась почти на пять километров. Будучи в лирическом настроении, она решила пройти это расстояние пешком. Это спасло и ее, и нашу цивилизацию.

Поднявшись на холм, она увидела, что село оцеплено большой массой людей. Первую цепь составляли люди в серокоричневых балахонах. Лица их были скрыты под глубоко надвинутыми капюшонами. За первой цепью следовали другие, состоящие из местных жителей. Девушка насторожилась. Она уже знала о загадочных происшествиях в других поселках. Девушка осталась на холме и стала наблюдать, как кольцо людей в балахонах медленно сжималось вокруг поселка. При этом она лихорадочно соображала, как поступить в этих обстоятельствах. Чтото подсказало ей, что сейчас ни в коем случае не следует входить с кемлибо в телепатическую связь.

Внезапно ее охватил необъяснимый страх. Страх быстро нарастал и перешел в неописуемый ужас. Что творилось в поселке, она уже не видела. Схватившись за голову, девушка в панике бросилась бежать. Бежать все равно куда, лишь бы подальше от этого места. Страх гнал ее, и она мчалась, не разбирая дороги. Только когда она пробежала около трех километров, страх оставил ее, и она, обессиленная, упала на землю. Успокоившись и сосредоточившись, девушка послала телепатему в региональный Совет Обороны.

В район поселка тут же телепортировался отряд быстрого реагирования. Но он ничего не смог сделать. Более того, бойцы отряда в панике бежали. Бежали, как и перепуганная девушка. Страх овладел взрослыми мужчинами, как младенцами, и гнал их несколько километров. И они ничего не могли с собой поделать.

Стало ясно, что враг борется с нами нашим же оружием. И мощность этого оружия настолько высока, что ей не могут противостоять даже взрослые, хорошо подготовленные мужчины и женщины. А поселки опустошались один за другим. Было очевидно, что враг копит силы для атаки на один из региональных центров. Что последует за этим, можно было только гадать.

Вывод напрашивался сам собой. Силе следовало противопоставить такую же силу, только большую. Со всей планеты срочно были собраны самые искусные, самые мощные парапсихологи. Вы знаете, что все жители нашего Мира владеют парапсихологическими методами. Представьте теперь, кого собрали в особый отряд. Лучших из лучших, сильнейших из сильнейших. Отряд насчитывал до десяти тысяч человек и находился в состоянии повышенной боевой готовности. А возле каждого без исключения поселка и хутора постоянно несли боевое дежурство дозоры. Эти люди знали, на что шли. Они должны были пасть первыми жертвами атаки агрессоров. Но перед этим они успели бы передать телепатему о начале атаки.

Агрессоры не заставили себя долго ждать. Очень скоро прозвучал сигнал тревоги и сводный отряд псимастеров мгновенно телепортировался к месту очередной атаки. Агрессоры в балахонах тут же прекратили атаку на поселок. Они перестроились и начали наступление против нашего отряда. Разыгралась битва, не имеющая аналогов в историях многочисленных человеческих цивилизаций, обитающих на нашей планете. По имени клана, жившего тогда в этом поселке, мы называем ее сражением при Ворустах.

Странное это было сражение. Ни выстрелов, ни взрывов, ни рева моторов. Только стоны, крики, вопли и хрипы поверженных. Два отряда противоборствующих сторон практически неподвижно стояли друг против друга. Энергия лютой ненависти и нечеловеческой злобы исходила от армии агрессоров. И поначалу они добилисьуспеха. Более трети наших бойцов не выдержали яростного натиска. Они пали, сраженные насмерть волнами псиэнергии невиданной мощности, модулированными злобой и ненавистью.

Именно в этот момент судьба нашей цивилизации повисла на призрачном волоске, готовом оборваться в любую минуту.

Сейчас уже невозможно узнать, кто сумел расшифровать частоту и модуляцию псиизлучения агрессоров. Этот человек пал в битве, как и многие другие. Но он успел передать эти данные другим. Сначала был поставлен псизаслон, и на какоето время установилось равновесие. Но затем наши псимастера перешли в атаку. Они разлагали излучение агрессоров на гармоники, преобразовывали их и возвращали на резонансной частоте. Все решилось в течение двух часов.

Агрессоры в серокоричневых балахонах падали целыми рядами. Не помогли им и подкрепления, появлявшиеся время от времени. Победа была полной и окончательной. Потеряв больше половины своих людей, агрессоры обратились в паническое бегство. Они просто исчезали целыми группами. Нескольких из них удалось захватить в плен, отключив их сознание и парализовав волю к сопротивлению.

Несколько лет мы жили в ожидании нового вторжения. Формировались отряды псимастеров. Постоянно несли боевое дежурство дозоры. Наконец стало ясно, что силы „федерации“ оставили нас в покое и отказались от попыток завоевать наш Мир. Но память о Великом Нашествии жива до сих пор. И мы постоянно готовы к отражению любой агрессии. Слишком уж дорого обошлась нам эта последняя война».

Ор Гелаэн замолкает и наливает всем коньяк. Монитор «гаснет». То есть объемное изображение над столом пропадает, и на его месте мы вновь видим прозрачный сосуд в виде чечевицы, заполненный опаловой флюоресцирующей жидкостью.

– А теперь задавайте свои вопросы, – приглашает ор Гелаэн.

– Ор Гелаэн, – спрашиваю я, – вы сказали, что вам удалось захватить в плен несколько агрессоров. Сумели вы выяснить, кто они такие? Откуда явились? Каковы их конечные цели?

– Увы! – вздыхает ученый. – Нам практически не удалось выяснить ничего конкретного. В результате мощного удара псиэнергии их психика почти полностью разрушилась. Они были не в состоянии ответить даже на элементарные вопросы. Одно можно сказать точно. Хотя они внешне и похожи на людей, они – не люди. Во всяком случае, Земля не является их родиной. Было даже высказано предположение, что эти существа могут принимать любую внешнюю оболочку, наиболее соответствующую тем условиям, в которые они попадают. Ну, как скафандр, к примеру.

– Почему вы пришли к такому выводу?

– Видите ли, в области человеческой психики мы умеем очень многое. Мы можем, произведя глубокий анализ, полностью или почти полностью восстановить личность человека. Здесь нам это не удалось. Когда мы пытались проникнуть в глубину их подсознания, нас отбросил заряд злобы и ненависти небывалой силы и концентрации. Те, кто пытался это проделать, потом долго лечились. Эта злоба и ненависть были явно не человеческими. Ни один человек на такое не способен.

– Звериная злоба, – подсказывает Лена.

– Нет, – возражает ор Гелаэн. – Сказать так, значит оскорбить наших зверей. У ядовитой змеи, атакующей жертву, с нами больше общего, чем у этих существ. Назвать их людьми, после того, что нам открылось, никто не решался.

– Даже так? – удивляюсь я и задумываюсь.

Когда ор Гелаэн сказал, что у ядовитых змей больше общего с нами, чем у этих существ, у меня возникла странная ассоциация. Мне почемуто вдруг вспоминается битва у Голубой Звезды, когда мы с Андреем Злобиным отражали атаку неизвестных пришельцев. Мне живо вспоминаются эти пришельцы: их змееобразные тела, плавающие в воздухе (в воздухе ли?) и трепещущие позади голов не то крылышки, не то мантии. Те «змеи» тоже обладали недюжинными псивозможностями. Мне до сих пор становится не по себе, когда я вспоминаю эпизодически накатывающие на нас волны такой же злобы и ненависти. А ведь тогда расстояние между нашим крейсером и передовыми кораблями пришельцев было весьма приличным. Пока я предаюсь этим «приятным» воспоминаниям и размышлениям, в разговор вступает Лена:

– Скажите, ор Гелаэн, неужели вы не смогли зафиксировать у них никаких других эмоций, кроме злобы и ненависти?

– Вы правильно сомневаетесь. Такие же сомнения одолели и нас в то время. При более детальном анализе спектра эмоций мы обнаружили еще две составляющие. Они были очень сложными и не поддавались точному определению. Но у нас сложилось впечатление, что эти существа испытывают постоянную потребность в чемто очень для них необходимом. Чтото вроде острого голода, жажды или удушья. Вторая составляющая, это тоже ненависть. Но не ненависть вообще, как та, что постоянно доминировала, а ненависть, имеющая конкретное направление. И направлена она была против женщин. Причем выражалась она настолько ярко, так была насыщена, что ора Зелтон, обследовавшая одного из пленных, находилась в коме почти две недели.

Лена тоже задумывается. А моим размышлениям слова ученого дают новое направление. Ненависть и презрение к женщине были характерны для той Фазы, из которой мы «извлекли» Вира. К этому дело шло и там, где обитали Сергей с Дмитрием. Правда, там до этого было еще далековато. Но, если сравнить с недавним прошлым той Фазы, можно сделать вывод, что дело продвигается успешно. А как смотрел на Лену тот, кого мы с ней поначалу приняли за святого Moгa! Ее для него просто не существовало. Что ж, получается, что ненависть и презрение к женщине, низведение ее до участи домашней собачонки, предмета даже не первой необходимости – характерная черта этих деятелей. Это послужит нам чемто, вроде индикатора. Уже тепло! Вот с другой компонентой дело обстоит сложнее. Ор Гелаэн охарактеризовал ее как чувство голода, жажды или удушья. Конечно, это ни то, ни другое и ни третье. Здесь все гораздо сложнее. Это, как он сказал, постоянная, острая потребность в чемто жизненно необходимом. Но в чем именно?

А ор Гелаэн выпивает очередную рюмку и смотрит на нас с Леной, переводя внимательный взгляд своих серых глаз с меня на нее и обратно. Видно, что он тоже над чемто задумался. Но его размышления прерывает вопрос Наташи:

– Ор Гелаэн, вы говорили, что агрессоры захватывали в плен взрослых мужчин и для чегото их использовали. Удалось вам выяснить: для чего именно? И что с ними стало?

– Удалось, – ор Гелаэн мрачнеет. – Они использовали наших мужчин как усилителей их псиизлучения. Они не смогли бы противостоять нашим псимастерам, если бы не эти усилители. Вы заметили, что я не называю их людьми? Попав под власть агрессоров, они перестали быть ими. Их личности были полностью разрушены. Разрушены так, что все наши попытки восстановить их успеха не имели.

Он недолго предается мрачным мыслям. Вскоре он вновь переводит свой изучающий взгляд на нас с Леной. Несколько минут он рассматривает нас, потом вдруг наливает нам вместо рюмок по полстакана и предлагает:

– Выпейте и продумайте еще раз мысли, пришедшие вам сейчас в голову, – он показывает на коньяк. – А это растормозит ваше воображение и сделает его более ярким и образным.

Проходит еще десять минут, во время которых ор Гелаэн дважды прикладывается к коньяку, не забывая угостить и наших товарищей. Сам он молчит и только посматривает на нас, слегка прищурившись.

– Итак, – говорит он наконец, – я понял, что вы уже не раз сталкивались если не с самими силами пресловутой «федерации», то с их пособниками и с последствиями их деятельности. Верно? Не скрою, я узнал от вас сейчас много для себя нового. Ведь мыто не допустили их похозяйничать здесь. А вам пришлось побывать и там, где они развернули свою деятельность, и там, где они стали хозяевами. Во втором случае, как я понял, им почти не оказывали сопротивления. А в первом они нашли благодатную почву и на все готовую «пятую колонну». Не знаю, что конкретно вы обозначаете этими словами, но я, помоему, понял вас правильно. Вы верно подметили: унижение женщины, сведение ее роли к роли предмета удовлетворения потребностей – верный путь к порабощению и оболваниванию народа. Забитая рабыня, униженное и ограниченное существо сможет произвести на свет только нечто подобное. А через несколько поколений это войдет в систему, и исключений практически не будет. А если они и появятся, они не смогут развиться. Их все будут считать ненормальными и будут лечить от этой ненормальности. Теперь о главном последствии. Я имею в виду сворачивание всякого прогресса. Замораживание развития общества. Андрей, я правильно понял ваши мысли?

– Совершенно верно. Там, где жил Вир, все застыло. И никто не стремился даже сделать шаг вперед. У них не было и нет потребности к этому. А ведь это была довольно развитая цивилизация. Они сумели создать неплохие паровые двигатели. Они построили огромные города, изрезав горную породу туннелями и пещерами, наподобие муравейника. Они создали неплохую технологию массового производства. Но все это замерло на достигнутом уровне и дальше не движется. В Мире, где жили Сергей с Дмитрием, картина несколько иная. Там цивилизация уже успела достигнуть очень высокого уровня и вышла в Ближний Космос. Но мы успели заметить, что вектор развития цивилизации уже меняет свое направление. Он, как бы…

Я затрудняюсь с подбором точного определения. Ор Гелаэн помогает мне:

– Заворачивается внутрь? Развитие цивилизации замыкается само на себя?

– Верно! – подхватывает Лена. – Андрей! Это же классическая Схлопка. Только не Времени, а Прогресса!

– Умница, Ленок! Как я раньше не понял? Сворачиваются под разными предлогами космические программы. Сворачиваются фундаментальные исследования. А те, что остались, нацелены не на развитие науки и прогресса в целом, а на развитие и прогресс средств потребления. Вы верно сказали, ор Гелаэн. Вектор заворачивается внутрь! Прогресс цивилизации замыкается сам на себя, на удовлетворение потребностей. Ты очень точно выразилась, Леночка. Это – Схлопка! Где ты раньше была?

– Да там же, где и ты. Я долго изучала те страницы и файлы, что нам распечатал Сергей. Там уйма интересного, но я никак не могла сделать окончательного вывода. Знаешь, бывает такое при обилии материала. Анализу поддается, а вот синтезу – с трудом. А когда ор Гелаэн произнес свою фразу, у меня как пелена с глаз пропала. Я поняла, какую цель они преследуют. Осталось выяснить одно: зачем? Тогда нашу задачу можно будет считать выполненной.

– Ты забываешь еще одну составляющую нашей задачи. Кто они такие? Откуда пришли? Где базируются?

– Вот еще что, Андрей, – говорит ор Гелаэн, – ты очень ярко вспоминал один эпизод своей деятельности. Не скрою, я тоже подметил здесь много общего. Но я буду осторожен и не стану делать выводов, хотя они и напрашиваются. Думаю, не стоит ставить знак равенства между нашими агрессорами и теми левитирующими червячками, с которыми ты сражался вместе со своим товарищем. Конечно, много общего у них есть. Но я не стал бы их отождествлять. Аналогии – вещь опасная. Они могут завести неизвестно куда. Тем более те аналогии, которые лежат на поверхности.

– Я согласен с вами. Делать выводы, исходя из аналогии, – занятие неблагодарное. Но, согласитесь, слишком уж много у них общего: у тех «змей» и у этих «федералов».

– Верно. Но это тема для отдельного размышления. Лена, как я понял, у вас на переносном компьютере имеется ценная информация о наших общих знакомых. Не откажитесь поделиться?

– С удовольствием. Но как это сделать? Вы даже не сможете переписать ее. Наши компьютеры построены на совершенно разных принципах.

– Достаточно будет, если вы дадите мне ее вместе с вашим компьютером просто для изучения. А если потребуется переписать, чтонибудь придумаем.

Лена приносит свой ноутбук. Мы допиваем коньяк, и ор Гелаэн прощается с нами.


ГЛАВА 25


Геноцид – уничтожение групп населения по расовым или национальным мотивам – тягчайшее преступление против человечества.
(Философский словарь).

Мы живем у гостеприимного семейства Кинбрусов еще несколько дней. Два раза выезжаем на охоту. По вечерам с помощью мониторов связи знакомимся с жизнью биологической цивилизации. Век бы так жил. Но работа есть работа. Наш долг, задача, решение которой мы на себя возложили, зовут нас в дальнейший путь. Я уже хочу поставить вопрос ребром, когда вечером оре Даглин и ора Кинбрус объявляют нам, что курс лечения полностью завершен. Завершен успешно, и нашему здоровью больше ничто не угрожает.

– Значит, нам пора двигаться дальше, – констатирует Лена. – Толя, начинай разведку, готовь переход.

Утром Анатолий сообщает, что ближайший устойчивый переход можно будет открыть к вечеру следующего дня в четырех километрах от хутора Кинбрусов. Мы начинаем собираться в путь. Весь день проверяем снаряжение и решительно отказываемся от запасов провизии, которую нам усердно готовят наши хозяева. Конечно, хорошо в пути поесть свежее мясо, овощи и молоко, которое никогда не скисает, но ведь нести все это придется на себе. А у нас и так груз на плечах немалый. Чтобы не обижать хозяев и сделать наше меню более разнообразным, я соглашаюсь взять запас на три дня, не больше.

Вечером нас навещает ор Гелаэн. Он возвращает нам ноутбук.

– Большое спасибо, Лена. Информация, которую вы добыли с таким трудом, не имеет цены. Здесь очень много для нас нового. Жаль, что вы покидаете нас, но делать нечего. Ваша работа еще не завершена. Раз уж вы решились на такое, надо идти до конца. Доброго вам пути и удачи.

Во время прощального ужина я замечаю, что Дела и Дмитрий в общем разговоре не участвуют, часто переглядываются и посматривают на меня. «Значит, предстоит еще один серьезный разговор», – отмечаю я про себя. Но когда все расходятся, ни Дмитрий, ни Дела не делают никаких попыток заговорить со мной. Не понял, однако. Что у них на уме? Не дай Время, Дмитрий уговорил Делу идти с нами, и она согласилась. Это будет та еще плата за гостеприимство.

После завтрака я делаю смотр своей команде, проверяю готовность к походу. Вижу, что Дмитрий готов, так же, как и все. Он не дает мне задать вопрос и объясняет:

– Андрей Николаевич, я решил идти с вами дальше.

– А Дела? – спрашиваю я.

– Что, Дела? Вы были правы, когда отговаривали меня. Я передал ей ваши слова, она подумала и полностью согласилась. Жить мне здесь будет очень тяжело. И Дела сказала, что, при всем желании, она не сможет мне ничем помочь. Она и посоветовала мне идти дальше.

– Молодец, девочка! – только и могу сказать я.

К четырнадцати часам вновь появляется ор Гелаэн, сгибающийся под тяжестью коробки. В ней – литровые бутылки с коньяком. По бутылке на каждого из нас и еще две бутылки, чтобы выпить «на посошок». Хотя мы и загружены уже сверх всякой меры, от такого довеска никто не в силах отказаться.

В семнадцать тридцать мы стоим у места, где Анатолий намерен открыть переход. Нас провожает все семейство Кинбрусов, ора и оре Даглин и ор Гелаэн. Дмитрий с Делой стоят отдельно от всех. Медленно тянутся последние минуты. Все ждут. Все, кроме Анатолия. Он у нас основной спец по переходам. Сейчас он занят. Настраивает аппаратуру в резонанс с колебаниями темпорального поля.

– Готовность – две минуты! – объявляет он.

Мы быстро прощаемся с хозяевами и ором Гелаэном. Дмитрий с Делой стоят поодаль. Я не тороплю их. Если Димка в последний момент передумает, я не буду его переубеждать.

– Есть переход!

Перед нами дрожит и переливается ставшее уже привычным сиреневое марево. Окидываю взглядом нашу команду. Все стоят, готовые в путь. Дмитрий с Делой все еще стоят отдельно. Если он решил остаться, Время ему судья. Но не я.

– Прощайте, друзья! С нами Время! – говорю я и шагаю в переход.

Мда! Могло быть и хуже. Хоть это утешает. Но все равно, картина, открывшаяся мне, не радует. Как хорошо было у Кинбрусов, и мы променяли этот рай на такое…

Низко нависшее грязносвинцовое небо. И из этого «свинца» непрерывным потоком льет дождь. Я стою посреди ровного поля, заросшего густой травой с какимто лиловым оттенком. Унылое однообразие этого поля нарушают такие же унылые редкие, но довольно густые группы кустарника. Трава густая и мокрая, словно губка, насквозь пропитанная водой. Под ногами мерзко хлюпает. Впечатление такое, будто этот дождь идет без перерыва целую неделю. А может быть, и вторую. Если только не третью.

Один за другим из перехода под дождь выходят мои соратники. Дмитрий выходит шестым. Последним появляется Анатолий, и переход закрывается.

– Все, Толик, – говорю я ему, – отныне ты не Толик, а Ваня. В честь твоего знаменитого тезки, Сусанина. Опять завел нас в какуюто мокрую Схлопку.

– Все бы вам брюзжать, – беззлобно ворчит Анатолий, сворачивая установку и настраивая ее на отыскание нового перехода. – Вот выглянет солнышко, все засверкает, просохнет, будете радоваться жизни и говорить мне «мерси».

– Вряд ли, Ванечка, ты дождешься здесь нашего «мерси», – вздыхает Лена, оглядев окрестности безрадостным взором. – Чтото непохоже, чтобы этот дождичек кончился в ближайшие лет эдак пятьдесят.

– Нет, – возражает Петр. – Солнце здесь временами должно всетаки проглядывать. Иначе откуда возьмется столько влаги в этих тучах? Круговорот воды не должен нарушаться.

– Логика у тебя, Петр, железная, – отвечает Анатолий. – Только вот до ближайшего перехода километров триста с гаком. И придется идти все время под этим дождичком. Лена, помоему, сделала слишком оптимистичный прогноз. Сезон дождей здесь длится, наверное, не меньше столетия.

– Хватит резвиться, – говорю я. – Мы, конечно, не сахарные, но приятного мало. Особенно, учитывая триста с гаком. Веди, Сусанин. И ищи место посуше. Это будет твой последний шанс реабилитироваться.

– Кстати, Ванюша, – подхватывает Наташа, – если ты вздумаешь подсушить нас, как в прошлый раз, в лесном пожаре, мы быстренько уйдем назад, а тебя там оставим. Причем установку унесу лично я.

Смех смехом, а идти триста километров с гаком под непрерывным дождем – тяжелый вид спорта. Одна надежда, что дождь когданибудь кончится. Но, судя по состоянию небосвода, шансов на это не больше, чем встретить финиковую пальму в антарктической пустыне.

Движение замедляет густая трава, немилосердно путающаяся в ногах. До почвы не докопаться, она прикрыта плотным и толстым ковром травы, перенасыщенной водой. Этот ковер противно хлюпает под ногами. И дождь, дождь, дождь.

Эфир молчит во всех диапазонах. Неудивительно, какая цивилизация может развиться под таким водопадом. Разве что двоякодышащие негуманоиды. Ничего живого. Птиц не видно, и это тоже понятно. Дуры они, летать под таким дождем. Но не видно ни зверей, ни насекомых, ни пресмыкающихся или земноводных. И это мне не нравится. В такой густой траве и кустарниках может скрываться любая гадость.

Предчувствие редко обманывает меня. Когда мы проходим мимо группы кустарника, бдительный Вир успевает заметить в траве какоето движение. Гремит короткая очередь. Над травой на мгновение взметается лиловатозеленая змееподобная тварь. Ее тело глянцевито блестит, омываемое струями воды. Еще несколько минут тварь корчится в агонии и затихает. Это огромная, почти четырехметровая пиявка. Толщина тела около полуметра. От классической пиявки ее отличает только пара мощных когтистых лап в задней части тела. Видимо, ими она отталкивается, когда прыгает на жертву.

Раз здесь есть хищники, значит, должны быть и жертвы. Это – закон природы. Не могут же эти пиявки охотиться друг на друга. Но мое любопытство не простирается слишком уж далеко. С меня вполне достаточно этих «милых» червячков. Часа через три Наташа подлавливает в прыжке такую же пиявку и перерубает ее лучом лазера.

Темнеет. Надо устраиваться на ночлег. Ноктовизор есть только у меня, и я, при всем желании, не смогу обеспечить круговой обзор. Если здесь пиявки шастают среди бела дня, можно представить, кто здесь разгуливает по ночам.

Легко сказать: «устраиваться на ночлег». А как это сделать? Хотя мне приходилось ночевать в разных условиях, худших я представить себе не могу. Но в который раз мне приходится оценить мудрость и предусмотрительность своей подруги. Из своего ранца Лена извлекает два пакета. В одном оказываются легкие складные стойки, а в другом – большие куски тонкой, но очень прочной пленки. За несколько минут мы из одного куска пленки сооружаем навес, а вторым застилаем мокрую «губку» под ногами.

Быстро ужинаем дарами семейства Кинбрусов и укладываемся спать под непрерывный шум дождя, барабанящего по прозрачной «крыше». На всякий случай, я назначаю дежурство по двое. И не напрасно. Ночью Наташа опять когото зарубила лазером.

Утром в траве мы находим гибрид крокодила, рака и скорпиона. Устрашающая пасть, усеянная двумя рядами пилообразных зубов, длиной более пяти сантиметров; две мощные клешни, способные перекусить берцовую кость, и длинный гибкий хвост с большим загнутым шипом на конце. Шип полый и открывается отверстием у самого острия. Существо лишено какихлибо покровов, вроде шерсти или чешуи. Глянцевая гладкая кожа лилового цвета с желтоватыми пятнами.

После детального знакомства с этим представителем местной фауны у меня остается еще меньше желания задерживаться в этой Фазе хотя бы на минуту сверх срока, необходимого, чтобы добраться до перехода. Но когда я представляю, сколько нам еще туда добираться, и сколько ночей здесь провести, у меня холодок бежит за ворот. Впрочем, это могут быть и струи дождя.

Завтракаем бутербродами с ветчиной и с маслом. Хлеб, которым нас снабдили Кинбрусы, имеет прекрасное свойство: он никогда не черствеет. Когда мы пьем кофе и вспоминаем добрыми словами гостеприимную биологическую Фазу, в шум дождя вплетаются непонятные звуки. «Укхх! Укхх!»

Мы переглядываемся, быстро допиваем, обжигаясь, горячий кофе, встаем и беремся за оружие. Звуки приближаются. Уже слышно, что их производит многоголосый хор и сопровождаются они мокрыми шлепками. Впечатление такое, что к нам приближается стая больших лягушек.

Как ни странно, мы угадали. Стена падающей воды мешает видеть ближе, чем на сто метров. И на этом расстоянии мы различаем лиловатозеленых зверей, действительно напоминающих лягушек. Они и движутсято полягушачьи: прыжками, отталкиваясь задними лапами. Только размером они с хорошую копну сена. Звуки, потревожившие нас, они издают при каждом прыжке. «Укхх! Укхх! Шлеп! Плюх! Укхх! Шлеп!» – несется все громче и громче. В поле зрения появляются все новые и новые «лягушки». Они прыгают в нашем направлении сплошной стеной.

Опускаю прозрачный щиток шлема с биноклем и разглядываю наших гостей (или хозяев?) подробнее. Выводы неутешительные. Передние лапы «лягушек» оснащены приличными коготками, напоминающими серпы. А когда они в прыжке открывают пасть и произносят свое «Укхх!», видны довольно крупные и острые зубки. Замечаю еще одну деталь. Если «пиявки» и крокодилоракоскорпион имеют гладкую кожу, то эти создания усыпаны бугорками, наподобие наших жаб. Только бугорки эти венчаются острыми шипами около пяти сантиметров длины и расположены довольно густо. Тут и возникает вопрос: а кто же здесь истинные хозяева? Эти «лягушки» хорошо бронированы и неплохо вооружены. К тому же передвигаются они большими стаями. На месте «пиявок» и других хищников я бы постарался поскорее убраться с их дороги.

Но нам убираться некуда. Слишком поздно мы обнаружили опасность. Придется принимать бой.

– Огонь! – командую я и даю длинную очередь из пулемета.

Стучат автоматы, сверкают лазеры. Передовая линия «лягушек» падает, но задние, не обращая на это внимания, перепрыгивают через тела и, не меняя скорости, продолжают двигаться к нам. Их так много, что нам может и не хватить патронов. А бластер использовать нельзя. Они слишком близко.

– Отставить очереди! – кричу я. – Экономьте патроны! Бить одиночными, прицельно!

Опускаю свой пулемет на землю и беру у Анатолия автомат. Они с Наташей работают лазерами. В этих обстоятельствах лазер эффективнее. Одной вспышкой луча можно захватить сразу трехчетырех «лягушек».

Примерно полчаса мы ведем непрерывный огонь. Кончается один магазин, опустошается и второй. Ни одна пуля не пропадает зря. А «лягушки» все прыгают и ухают, и за пеленой дождя не видно, сколько их еще будет. Сразу видно, что мозгов у них еще меньше, чем у тех лягушек, к которым мы привыкли. Те давно бы уже разбежались, а эти прут и прут. Только когда у меня наполовину опустошается третий магазин, уханье стихает, и движение прекращается. Атака отбита.

Выждав для страховки несколько минут, идем посмотреть поближе на поверженных противников. Буквально в тридцати метрах перед нами «лягушки» лежат сплошным ковром в несколько ярусов. Лягушки как лягушки. Одно отличие: зубастые пасти и когтистые лапы. Да еще эти шипы, усеивающие спину и бока сплошной мозаикой. Не нравятся мне эти шипы. Лене, повидимому, тоже приходит в голову такая мысль, и она предостерегающе кричит:

– Сергей! Не трогай их! Эти шипы наверняка ядовитые!

Считать поверженных врагов чтото не хочется. Их, мягко говоря, до хрена, и даже чуть побольше. А у Петра вид лягушачьей гекатомбы вызывает неприятные мысли, которые он высказывает вслух:

– Еще две такие встречи, и мы останемся без патронов.

Лена принюхивается и качает головой. Теперь и все мы уже явственно ощущаем запах падали. «Лягушки» стремительно разлагаются. Это заставляет меня поторопиться.

– Быстро сворачиваемся и уходим. Скоро сюда соберутся местные стервятники. Вы как хотите, а у меня перспектива знакомства с ними восторга не вызывает.

Сворачиваем свой немудреный лагерь и пускаемся в дальнейший путь. Одежда за ночь просохнуть, конечно, не успевает. Да я бы удивился, если бы это случилось. Наивно ожидать, чтобы чтото высохло при такой влажности.

Непрекращающийся дождь оптимизма не добавляет. Мы идем молча, изредка обмениваясь короткими фразами, а иногда и проклятиями. Внимательно посматриваем по сторонам. До полудня мы подстреливаем еще четырех «пиявок». Я мысленно благодарю Время, что здешние хищники такие уязвимые для обычного оружия. Вот если бы они были бронированными, как те монстры, что атаковали нас в диком лесу, нам пришлось бы туго.

Полдень. Вновь сооружаем навес и делаем привал. За обедом прикидываем, что с утра мы прошли не более двадцати пяти километров. Быстрее двигаться просто невозможно, мешает густая трава. Все в уме прикидывают, сколько нам еще осталось до перехода, и настроение, и без того близкое к нулю, падает до точки замерзания. Не добавляет оптимизма и фраза, брошенная Петром:

– Я читал у Рея Бредбери рассказ. Там на Венере идет такой же бесконечный дождь. Он доводит путников до помешательства. Один стреляет по тучам, другой решает утопиться и застывает под дождем, задрав голову и разинув рот.

Ночь мы проводим в какойто мрачной полудреме. Трудно крепко заснуть, будучи мокрым насквозь. Хорошо еще, что здесь не холодно. Температура держится днем и ночью стабильно: около тридцати градусов. Наш относительный покой трижды нарушает ночная стрельба. Утром в траве мы обнаруживаем трех мертвых скоракроков. Так окрестил Сергей помесь рака, скорпиона и крокодила.

И вновь, как и день назад, мы за завтраком слышим знакомое «Укхх! Укхх!» Все хватаются за оружие, но я жестом руки останавливаю нашу команду, беру бластер и выхожу вперед. Хватит расходовать боеприпасы на этих шипастых головастиков. Неизвестно, что ждет нас впереди. Прислушиваюсь, и когда в шуме дождя начинают различаться шлепки прыжков, стреляю на звук из бластера.

Ослепительная вспышка, и огромное облако пара с веселым свистом устремляется в небо. Прислушиваюсь еще раз. Тихо, только дождь шумит. Удачное накрытие. Я возвращаюсь к прерванному завтраку.

– Вот так мы теперь и будем с ними поступать, – говорю я и отрезаю от окорока приличный кусочек.

Мы продолжаем наш «земноводный» путь. Говорить стараемся поменьше. Когда после каждого слова приходится сплевывать попадающую в рот воду, речь становится невнятной и маловразумительной. Настроение – никуда. И подбодритьто нечем. Не дай Время, скоро может получиться как у Бредбери. На одном из привалов Дмитрий ворчит:

– Помоему, у меня уже жабры отрастать начали. Не видно?

– Пока нет, – смеется Лена, – но чувствую, что и у меня к этому идет.

– Что, Дима, – спрашивает Вир, – наверное, жалеешь, что не остался у Кинбрусов, как хотел?

– Хм! Хотел бы я знать, кто из нас сейчас об этом не жалеет? Андрей Николаевич, вы как? Только честно.

– Если честно, Дима, то жалею. Что ни говори, попали мы весьма удачно. Можно было и другого перехода подождать.

– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – бормочет Петр.

На одном из ночлегов Лена раскрывает ноутбук и какоето время работает на нем. Внезапно она останавливается и задумывается. Решительно захлопнув компьютер, она говорит:

– Все верно. Это – отличный индикатор, позволяющий сделать заключение о том, что деятельность этих господ в данной Фазе уже развернута, – видя, что мы не понимаем, о чем идет речь, она поясняет: – Я имею в виду положение женщины. Если женщину унизить, лишить ее всех прав, сделать общедоступной, как в Фазе у Вира, что получится?

Исчезнет главный стимул к деятельности. Зачем преуспевать, бороться, завоевывать расположение женщины? Ведь можно пойти в этот дом и выбрать там себе любую, на свой вкус. И ни одна тебе не откажет. Как говорится: если уж бог хочет когото наказать, то прежде лишает разума. Если хочешь, чтобы общество побыстрее деградировало, унизь женщину, сделай ее бессловесной тварью, предметом общего пользования. Таких примеров в истории было немало. Мусульманские общины. Православная Русь до XXVIII столетия. Впрочем, об этом, помоему, уже был разговор.

– А не преувеличиваете ли вы, Елена Яновна, силу полового влечения, как доминирующую составляющую в развитии человечества? – пытается возразить Сергей. – Хотя, конечно, половое влечение – вещь серьезная. Но есть же и другие стимулы. Деньги, слава…

Лена усмехается и хочет возразить, но я опережаю ее, напевая слова старой песенки:

– Есть у каждого в резерве деньги, слава и консервы, и могила, занесенная песком. Ты, Серега, думаешь, что Лена преувеличивает? Нет, друг мой. На мой взгляд, она даже преуменьшает. Ты сказал: «Деньги, слава». А для чего? Для чего нужны деньги, слава, власть, наконец? Все, что человек ни делал за всю историю своего существования, он делал во имя женщины, подбодряющей его благосклонным взглядом и ласковыми словом. Я не говорю об искусстве, оно целиком порождено половым стремлением… Грубовато звучит. Скажем: любовью. Причем любовью разнополой, как бы ни исходили на дерьмо сторонники однополой «любви». Такая, с позволения сказать, «любовь» не может ничего породить, кроме черной порнухи. Она сама по себе бесплодна. Но вернемся к отношениям между мужчиной и женщиной. Лена Хайнлайна цитировала: «Поищите в библиотеках, картинных галереях, в патентных бюро чтолибо, созданное евнухами». А я пойду дальше. Я уже говорил об этом, но повторюсь. Поищите там творения мусульман или Руси допетровской эпохи. Не найдете. Там, где не было служения женщине, не было ни искусства, ни науки, потому что не было стимула к движению вперед. Лена верно сказала. Это – хороший индикатор. Там, где половые отношения опошляются, низводятся до уровня отправления естественных надобностей, там пахнет серой. Значит, наши «друзья» уже здесь, они уже работают.

– Но зачем? – задумчиво говорит Анатолий. А Сергей спрашивает меня:

– Андрей Николаевич, вы обнаружили, что эти неизвестные деятели успешно работают в нашем Мире. Что же ждет наш Мир? Какое ему уготовано будущее? Неужели такое же, как Миру, откуда родом Вир?

– Вряд ли. Всетаки тот Мир в своем развитии сильно отставал от вашего. А вот какое его конкретно ждет будущее, я пока ответить не берусь. Мы пока не знаем, какую конечную цель преследуют эти женоненавистники. Но в любом случае ничего хорошего ваш Мир не ожидает. Эти деятели впустую трудиться не будут.

– И ничего нельзя сделать? Никак нельзя предотвратить это?

– А чем мы, потвоему, занимаемся? Если ты считаешь, что мы с Леной, Толей и Наташей предпринимаем увеселительную прогулку, ты заблуждаешься. В той Фазе, куда нас загнал Старый Волк, можно было увеселяться куда лучше. Во всяком случае, веселее, чем здесь или в убежище с крысами и ракопауками. А если быть откровенным, то и веселее, чем у вас. Для того мы и пошли из Фазы в Фазу, чтобы узнать все. А узнав, придумать, как противостоять им, как с ними бороться. Еще месяц назад информации у нас было крайне мало. Сейчас ее значительно больше. Но все равно недостаточно, чтобы делать окончательные выводы. Надо идти дальше.

– Идти, так идти, – вздыхает Сергей.

Интересно. У него есть альтернатива? Впрочем, я говорил им, что они вольны отстать от нас, где пожелают. Но, наверное, Сергей не такой извращенец, чтобы решить остаться здесь.

Мы теряем счет мокрым дням, ночам и километрам. Пиявки и скоракроки уже не производят на нас никакого впечатления. Они просто не умеют подбираться скрытно. Мы замечаем их самое меньшее за тридцать метров. С такой дистанции промахнуться невозможно. Еще дважды ликвидируем лягушачьи стаи. Бьем по звуку на приличном расстоянии из бластера.

Но ни в какое сравнение с этими невинными зверушками не идет дождь. Дождь, не прекращающийся ни на минуту. Он не ослабевает и не усиливается. Он просто льет, льет и льет. И еще, никакого движения воздуха. Кажется, что туча зависла над этим местом навечно, и дождь не кончится, пока из нее не выльется вся влага. Судя по ее размерам и цвету, до этого очень и очень далеко. И мы идем, ругаясь про себя и проклиная климат этой Фазы. Хорошо еще, что наши ранцы герметически закрываются и непроницаемы для воды и пыли. На нас самих давно уже нет сухой ниточки.

Но вот однажды утром, после завтрака, Анатолий будничным тоном объявляет:

– До перехода осталось семь километров.

Хочется бежать, но проклятая трава цепляется за ноги не хуже спирали Бруно. До перехода мы движемся со ставшей уже привычной нам скоростью. Не быстрее четырех километров в час. Анатолий останавливается.

– Здесь!

– Слава Времени! – радуется Лена и торопит Анатолия. – Давай, Толик, открывай скорее! Надо завязывать с этим мокрым делом.

Анатолия подгонять не требуется. Он быстро производит манипуляции с установкой, и через десять минут под дождем дрожит и переливается сиреневое марево. Быстро, один за другим, мы покидаем Фазу Вечного Дождя, надоевшую нам сверх всякой меры.

Нормальный лес. Ничего особенного. Главное, здесь сухо и тепло. И, судя по тропинке, эта Фаза, в отличие от предыдущей, обитаемая. Движемся по тропинке и выходим в поле. Нормальное поле. Фаза, вроде бы, как Фаза. Но чтото мне говорит, что здесь не все так благополучно, как кажется. На первый взгляд, ничего угрожающего нет. Но я стою на опушке леса, пытаясь разобраться в своих ощущениях и понять, что же всетаки меня тревожит?

Может быть, я просто старею? Обжегшись на молоке, на воду дую? Да нет, не стареете вы, Андрей Николаевич. Вон и Лена тоже тревожно оглядывается. Ей здесь тоже не нравится. Остальные члены нашей команды выжидающе смотрят на нас и не могут понять, что это мы замерли и не решаемся идти дальше. Лена подходит ко мне и тихо говорит:

– Запах. Ты понял, чем здесь пахнет?

Понял. Так «благоухают» разлагающиеся трупы. И не один или два, а очень много. И все гдето в одном месте. Не так уж и далеко. На всякий случай снимаю изза спины пулемет, заправляю ленту и вешаю его на плечо стволом вперед. Там, где лежит много трупов, вполне может найтись ктото, кто пожелает добавить туда еще восемь свежих. Глядя на меня, все приводят оружие к бою.

Тропинка приводит нас к оврагу и ведет дальше вдоль него. Запах усиливается. Теперь уже насторожились все, не только мы с Леной. Запах становится все сильнее и отчетливее. Мы невольно замедляем шаг и, дойдя до поворота оврага, останавливаемся как вкопанные. Весь овраг, до самых краев, завален телами. Мужчины, женщины, старики, дети. И все тела голые. Лежат они здесь далеко не первый день. Даже не первую неделю. На это указывает не только удушающий «аромат», но и характерный цвет трупов.

Никто не решается идти дальше. Тропинка продолжает свое направление по самому краю оврага, и придется приблизиться к этой куче тел вплотную. Мы с Леной переглядываемся.

– Все оставайтесь на месте, – говорит она. – А мы с тобой, Андрей, подойдем поближе, посмотрим.

Конечно, разглядывать эту смердящую кучу – удовольствие много ниже среднего. Но, в конце концов, кто мы? Хроноагенты или саксофонисты? Да и та клоака, в которой мы с Андреем Злобиным купались в Лабиринте во время курса моральнопсихологической подготовки, смердела много мерзее.[46]

Чтолибо разглядеть на трупах, пролежавших не менее трех недель, затруднительно. Но Лена замечает главное. Она всетаки медик.

– Странно, Андрей. Никаких следов. Каким образом они убиты?

– Яд? – высказываю я предположение.

– Ну, да, – соглашается Лена. – Пришли к оврагу несколько тысяч человек, всех возрастов, и решили: пожили, и хватит! Надоело! Хватили по сто граммов цианистой настоечки и улеглись в овражек. Перед этим раздеться не забыли. Куда только одежда делась, непонятно. А! Трое последних, видишь, с края лежат. Отвезли одежду на ближайшую толкучку и прикупили еще настоечки. Потом вернулись сюда и присоединились к честной компании.

– Нашла место резвиться. Ты сейчас целый детективный роман с суицидным уклоном напишешь. Какиенибудь серьезные предположения есть?

– Это похоже на психотронное воздействие. Помнишь, ор Гелаэн рассказывал, как уничтожались поселки?

– Но там люди сами себя убивали всякими изощренными способами. А здесь этого не видно.

– Здесь вообще почти ничего не видно. Но помяни мое слово. Если наши «друзья» не здесь, то они гдето поблизости. Отчетливо пахнет серой.

– Если бы серой! Здесь, подруга, пахнет коечем похуже. И слишком отчетливо.

– В самом деле, хватит обонять эти миазмы. Полюбовались, и будет. Надо идти в обход. Нечего испытывать крепость нервов наших ребят.

Дальше мы идем вдоль тропинки в ста метрах от нее, не теряя ее из виду. На ходу прощупываем эфир. Он молчит. Замеряем радиоактивность, делаем экспрессанализы воздуха, воды и почвы. Все в норме. Радиационный фон несколько повышен. Но, кто знает, может быть, он такой здесь нормальный.

Километра через два слева открывается большой поселок. Точнее, то, что от него осталось. А осталось не так уж и много. Кучи угля и пепла, а среди них – печи с кирпичными трубами. Причем коегде печи и трубы разрушены, явно уже после пожара. Кирпичи на изломах не закопченные. Здесь, несомненно, поработала какаято «зондеркоманда». Карательная экспедиция. Четыре колодца в поселке засыпаны землей, а пятый до отказа забит детскими трупиками. Детишки не старше трех, пяти лет.

Петр нервно передергивает затвор автомата. Я подбираю выпавший патрон и протягиваю ему.

– Пригодится еще. А пока стрелять не в кого.

– Линять отсюда надо, и поскорее, – тихо говорит Сергей.

– Нет, Серега, линять отсюда рановато, – возражает Петр, – надо еще этих массовиковзатейников разыскать, которые это побоище организовали.

– А как их найдешь? Эфир молчит. Следов никаких.

– Искать надо, и будут следы. Далеко они уйти не могли.

– А вот здесь, Петро, ты ошибаешься, – возражаю я. – Вряд ли они пасутся гденибудь поблизости. Здесь им делать уже нечего. Покарали и пошли дальше. Да и не одно здесь такое побоище. Встретится, наверняка, еще.

– Почему так думаешь?

– Эфирто молчит. Значит, говорить уже некому.

– А может быть, здесь радиосвязи еще не знают.

– Знают. Точнее, знали.

Я показываю на обломки трансляционной мачты на противоположном от нас краю поселка. Петр ошеломлен. До него доходит.

– Значит, эфир молчит потому, что уже некому чтолибо передавать?

– Совершенно верно.

– Это что же выходит? Здесь поголовно уничтожили все население? Стерли с лица Земли целую цивилизацию?! Не может быть!

– Может быть, Петр. Все может быть. В других Фазах и не такое мы видали. А здесь наших «друзей», скорее всего, уже нет. Даже, наверняка, нет.

– Почему такой вывод? – спрашивает Наташа.

– Им для какихто, пока неясно каких, целей нужна живая, действующая цивилизация. Цивилизация, где они будут хозяевами. А поскольку эту цивилизацию они уничтожили, то и делать им здесь больше нечего.

– Но почему такая жестокость? Зачем эта глобальная бойня?

– Ну, этото как раз понятно. Судя по всему, местным жителям тоже предложили вступить в пресловутую «федерацию». А они мало того что отказались. Они, когда их начали принуждать, оказали сопротивление. И весьма успешное. Тогда на сцену вышли главные силы. Результат перед вами.

– А почему вы с Леной считаете, что это их работа?

– На телах в овраге нет никаких следов насилия. Люди были убиты псивоздействием. Перед этим над ними поиздевались.

– А почему вы думаете, что над ними издевались? – спрашивает Дмитрий.

– Они голые. Их лишили воли и заставили делать то, что только взбрело в голову тем, кто ими управлял. Скорее всего, и домато свои они сами подожгли. А может быть, и детишек своих сами в колодец кидали. А потом их загнали в овраг и там прикончили.

– Я всетаки не пойму, зачем такая жестокость? – не унимается Наташа.

– И это, Наташа, понятно. Понять, в данном случае, не значит простить. После того, как они получили сокрушительный отпор от биологической цивилизации, они озлобились, ожесточились. Они и раньшето не отличались ангельским характером. А возможно, что они, помимо биоцивилизации, гденибудь крепко по морде получили. И вот – результат.

– Значит, они могут и у нас такое же сотворить? – тихо спрашивает Сергей, он потрясен увиденным.

– У вас – нет. Ваша Фаза им сопротивления не оказывает. Наоборот, сама лезет в их объятия.

– И что же теперь делать?

– Ничего. Ты видишь, что происходит с теми, кто дает им отпор. Когда мы соберем полную информацию и вернемся к себе, противодействовать этим «затейникам» будет наша НульФаза. А с ней им справиться будет весьма непросто.

– Для этого надо как минимум попасть в нее, в НульФазу, – вздыхает Лена.

Мы уходим подальше от тягостного зрелища и на опушке леса организуем привал. За обедом мы принимаем решение: уходить в другую Фазу. «Затейников» мы здесь уже не найдем, а на результаты их зверств мы насмотрелись достаточно.

Но, как выяснилось, ещенедостаточно. Ближайший к нам переход оказался опять в трехстах километрах. Правда, на этот раз нам не мешали ни дождь, ни густая трава. Зато мы сверх всякой меры насмотрелись на художества изобретательных «затейников».

Небольшой, разрушенный в щебень городок. Впечатление такое, словно каждое здание старательно в упор расстреливали из шестидюймовых орудий. Уцелело только одно строение: башня непонятного назначения тридцатиметровой высоты, сложенная из белого камня. Вся мостовая вокруг башни завалена трупами, лежащими в несколько ярусов. И они опять голые. На этот раз следы воздействия налицо. Их сбрасывали с башни. Или они прыгали сами. Это вернее. Коекто из тех, кто прыгал последним, насмерть не разбились. Они смогли отползти, кто на десять метров, а кто и на пятьдесят, и умерли уже там.

А неподалеку от башни – следы огромного костра. Пепел перемешан с обугленными детскими костями.

Все молчат, никто не может вымолвить ни слова, только побелевшие пальцы судорожно сжимают цевья автоматов. А я представляю, как длинная очередь обнаженных мужчин и женщин движется к башне. У некоторых женщин на руках дети. Проходя мимо костра, матери кидают в него своих детей и снова занимают свое место в очереди. Очередь движется медленно. Башня высокая, а в очереди есть и старики, и больные люди. Им тяжело подниматься так высоко. Но те, кто уже поднялся на самую верхнюю площадку, задержки не создают. Быстро, деловито подходят они к краю и бросаются вниз головой, «ласточкой».

А это – крупный город, тысяч на двести пятьдесят, триста жителей. Дома, как и везде, полуразрушены или разрушены совсем. Но ограды художественной ковки вокруг парков, скверов, особняков и вдоль набережной уцелели. Очень красивые, искусно сделанные ограды. Их венчают железные штыри до сорока сантиметров длины. И на каждом штыре насажен ребенок, от грудников до трехпятилетнего возраста.

А взрослые и дети постарше, опятьтаки голые, лежат вдоль центрального проспекта вплотную друг к другу. По ним проехал каток для укатывания асфальта. Ну и фантазия у этих «затейников»!

– Интересно, – размышляю я вслух, – а почему маленьких детишек всегда казнят отдельно? В селе топили в колодце, в городке сожгли, а здесь – вот так.

Лена странно смотрит на меня. Вид у нее довольно мрачный. Тяжело вздохнув, она тихо говорит:

– Я думала, ты знаешь. Дети в этом возрасте плохо поддаются внушению. Особенно массовому.

Петр, стоявший рядом с нами и слышавший слова Лены, вздрагивает, бледнеет и судорожно сжимает автомат. А мне становится не по себе. Матери, лишенные воли, повинуясь чужому, нечеловеческому разуму, насаживают своих детей на эти штыри. А детито в своем уме. Они видят и понимают, что с ними сейчас будут делать. Тысячу раз прав был ор Гелаэн, когда сказал, что у ядовитых змей больше общего с нами, чем у этих… Кто же всетаки они? Откуда такое взялось на нашей планете? Даже эсэсовцы не додумывались до такого.

Аналогичные картины массового истребления с различными вариантами нам попадаются по дветри на день. «Зондеркоманда» поработала на совесть. Живых не осталось никого. Наши чувства уже притупились, и мы без содрогания смотрим на сцены массового истребления. Только сцены избиения детишек не могут оставить равнодушными никого из нас. Мы стараемся поскорее уйти из этих мест.

До перехода остается совсем немного, когда нам попадается нечто новое. Это такая же картина массового истребления, но исполнение здесь совсем иное.

Вышедший вперед Дмитрий буквально спотыкается об обгоревший труп. Это мужчина. Возраст определить трудно, но на нем заметны следы одежды. Ноги, по крайней мере, в сапогах.

– А вон еще один лежит, – показывает Наташа.

– Вон еще и еще. И там лежат, – говорит Сергей.

Медленно обходим тела. Одни обгорели больше, другие – меньше. Но видно, что все они бежали, и бежали в одном направлении. И все они были одеты. Дальше тела попадаются чаще. И чем дальше, тем плотнее они лежат и тем больше обгорели.

– Смотрите! – показывает Лена.

В пяти шагах от нее лежит обугленный женский труп. К груди его прижат такой же обгоревший младенец. Значит, здесь детей отдельно от взрослых не уничтожали. Постепенно картина вырисовывается. Толпа около тысячи человек вместе с детьми убегала от когото. И им вдогонку выстрелили из какогото очень мощного огнемета.

А дальше мы выходим к поселку. Он тоже разрушен. На улицах и во дворах лежат тела. Видно, что все они поражены пулями. Это уже непонятно. Петру непонятно другое. Он внимательно осматривает землю и пожимает плечами.

– Странно. Их явно расстреливали, но на земле нет ни одной гильзы. Неужели каратели были такими жадными, что тщательно собрали их, все до одной?

– Ну, это, Петро, как раз не странно, – отвечаю я на его вопрос. – Наверное, уже в твое время начали внедрять безгильзовые боеприпасы. Кроме того, их могли расстреливать из электромагнитного или электростатического оружия. Странно другое. Почему этих, в отличие от других, каратели убивали сами.

– Я могу прояснить эту непонятку, – откликается Лена, отрываясь от изучения лежащей во дворе разрушенного дома группы тел. – Это – какаято другая раса. Возможно, переселенцы из других мест. Ну, к примеру, как цыгане. Видимо, эти люди не поддавались массовому внушению. Или инстинкты самосохранения и материнства у них оказались сильнее воздействия карателей.

Принимаем это как правдоподобную гипотезу и идем дальше. К вечеру следующего дня достигаем точки перехода.

– Рановато пришли, – заявляет Анатолий. – Переход можно будет открыть только на рассвете.

– В самый раз, – говорит Наташа. – Отдохнем как следует. Кто знает, куда нас Ванечка Сусанин загонит на этот раз? Вдруг придется бежать без оглядки до следующего перехода километров сто, а то и больше.

За ужином и перед сном подводим итоги и делаем выводы из увиденного. Выводы малоутешительные. Мы не узнали ничего нового, не получили ответа ни на один из вопросов. Ясно стало лишь одно. Если «затейникам» оказывают упорное сопротивление, они, не церемонясь, уничтожают непокорную цивилизацию. Это мы поняли. А вот на вопрос: каким образом они используют цивилизации, попавшие под их власть – к ответу на этот вопрос мы не приблизились.

Когда общий разговор уже затухает, Лена неожиданно говорит тихим голосом, ни на кого конкретно не глядя:

– А вы знаете, все люди, которые убивали себя и своих детей, не были лишены рассудка. Они были лишены воли и только исполняли приказы. Но при этом они полностью осознавали, что они делают, как это ужасно и противоестественно.

– Интересно, – я с сомнением качаю головой. – Как же ты сумела сделать такой вывод?

– Хотя все это произошло довольно давно, более месяца назад, я обнаружила несколько тел, не так сильно затронутых процессами разложения. У всех у них, без исключения, на лицах застыло выражение ужаса и ненависти. Значит, они были покорны чужой воле, то есть не могли ей противостоять. Но при этом они прекрасно понимали, что с ними делают и что заставляют делать.

Лена очень наблюдательна и умеет делать безошибочные выводы. Мы молчим, потрясенные. Картина массового истребления дополняется неожиданным и жутким, ошеломляющим штрихом. Куда до этих «затейников» Чингисхану, Тамерлану и даже Гиммлеру. Те так никогда и не смогли бы. Да им и в голову такое не пришло бы. Я ловлю себя на том, что во мне начинают просыпаться родственные чувства к азиатской гюрзе, бразильской жарараке, африканской мамбе, австралийскому крайту и всем прочим, таким милым, таким земным, таким безобидным и понятным созданиям.

Рано утром Анатолий открывает переход, и мы без всякого сожаления покидаем эту, пропитанную трупным запахом Фазу Массовой Смерти.


ГЛАВА 26


Добрался до берега, думал – Америка.
Вынул карту, сверилка – ан нет, не Америка!
Остров Буян, будь он окаян…
А. Филатов

Мы минуем несколько безлюдных, а иногда и просто пустынных Фаз. Переходы там везде были расположены недалеко друг от друга, и мы нигде не задерживались, за исключением гористой бесплодной местности, по которой мы шли более трех суток. Слава Времени, бесплодной она оказалась в том смысле, что там абсолютно отсутствовала какаялибо растительность. Зато она изобиловала источниками воды. Правда, вода была насыщена различными минеральными элементами, что придавало ей своеобразный вкус. Но Лена заявила, что пить эту воду не только можно, но и полезно. «Ну, может быть, пронесет когонибудь. А так, несмертельно», – заявила она. Пусть полезно, но мы были очень рады, когда покидали эту Фазу Минеральной Воды.

Мы уже начинаем скучать в этих пустынных Фазах и ворчим на Анатолия, что он якобы специально водит нас по таким глухим местам. Но вот очередной переход выводит нас на берег реки. Вдоль него накатана полевая дорога. А в ста метрах от нее мы видим какуюто непонятную ржавую конструкцию огромных размеров. При ближайшем рассмотрении мы убеждаемся, что перед нами останки океанского танкера приличного водоизмещения. Озадаченно переглядываемся. Кто это здесь решил строить танкер? «Подводная лодка в степях Украины!» – вспоминается старая шутка. Никто не может высказать никакого разумного предположения о том, как этот танкер здесь оказался. Самую разумную мысль высказал Сергей. Здесь когдато был берег моря и была верфь. Потом море обмелело, ушло, а недостроенный танкер остался. Но такие процессы происходят десятилетиями даже, веками, а корпус танкера ржавеет здесь не более десяти лет.

Мы не задерживаемся долго у останков этого монстра, а идем дальше по дороге. Дорога должна привести нас к людям. В эфире регулярной работы не наблюдается. Время от времени прослушиваются короткие сигналы, напоминающие помехи от мощного не экранированного генератора. Вскоре нам попадаются возделанные поля: гречиха, просо, ячмень, овес. Поля сменяются виноградниками. Мы приближаемся к селению. Как нас там встретят? Кто там живет?

Слышится лай собаки и стук копыт. На вершине небольшого холма, на который поднимается дорога, появляется всадник. Завидев нас, он несколько секунд присматривается, затем разворачивает коня и быстро исчезает. Его собака, тявкнув на нас для порядка два раза, убегает за хозяином. Все происходит так быстро, что мы не успеваем толком рассмотреть всадника. Я даже не успеваю засечь: вооружен он чемнибудь или нет. Как нам расценить его поведение? К чему следует готовиться: к мирной встрече или к вооруженной стычке?

Как бы то ни было, решаем идти прежним путем. С вершины холма мы видим большую деревню, даже скорее село, если судить по российским канонам. В центре села высится белое здание. Явно храм. Домов около сотни. Они сложены из белого и желтого камня и крыты чемто вроде черепицы розового цвета. Вокруг домов разбиты сады и огороды.

Та окраина села, что ближе к нам, огорожена частоколом. Частокол относительно новый. Видно, что идут работы с целью огородить все село.

В селе – суета. Часть жителей угоняет скот – овец, коров – в ближайший лес. Другая часть быстро удаляется к оврагам. Третья часть, взрослые мужчины, занимают места вдоль частокола и закрывают тяжелые ворота. Ясно, что причина этого оживления – мы. Всадник, заметивший нас, поднял тревогу. Нас готовятся встречать. И отнюдь не хлебом и солью. Плохо дело. Не хотелось бы начинать общение с обмена выстрелами. А еще меньше хочется уходить, ничего не выяснив. Надо както показать, что у нас нет дурных намерений, и мы пришли с миром.

Срываю спелую гроздь винограда и делаю знак своим, чтобы оставались на месте. Оставляю пулемет и иду к селу, обрывая крупные сладкие ягоды и сплевывая зернышки. Иду не спеша. На полпути к селу гроздь кончается, и я срываю вторую. Человек, замысливший чтолибо дурное, не будет на глазах у всех демонстративно лакомиться виноградом.

Шагов за двадцать до ворот меня окликают. Язык напоминает португальский. Я понимаю сказанное так: «Стой! Не приближайся! Кто такой? Зачем идешь?» Быстро вспоминаю кодовое слово и перехожу на португальский.

– Я пришел с миром!

При этом я поднимаю вверх обе руки. В левой держу гроздь винограда. За стеной частокола воцаряется молчание. Потом чейто голос громко произносит непонятную фразу. Судя по интонации, меня о чемто спрашивают. Но о чем, понять не могу. Язык какойто странный. Звучат и английские, и французские, и немецкие слова. Кажется, есть даже арабские и чуть ли не японские. Это какойто жаргон. И, видимо, спрашивающий самто владеет им неуверенно. Он спотыкается на каждом втором слове. Я пожимаю плечами и отвечаю попортугальски:

– Не понимаю! Говорите почеловечески!

Но мой португальский для жителей этого села тоже звучит не совсем привычно. За частоколом начинается спор. Разобрать, о чем они спорят, трудно. Но по часто повторяющимся словам я понимаю, они решают: прогнать меня сразу или сначала поговорить. Наконец вторая точка зрения побеждает. Открывается небольшая калитка, и на дорогу выходит человек с охотничьим ружьем. Он невысокий, плотный и черноволосый. Одет в темнозеленую замшевую куртку и серые штаны, плотно обтягивающие ноги. Обут он в башмаки из мягкой коричневой кожи.

– Откуда ты пришел и зачем?

– Пришел я издалека, а иду, я уже сказал, с миром.

– А если мы тебя не пустим?

– Будет обидно. Я и мои друзья проделали долгий путь. Мы устали и голодны. Но если вы не желаете нас пустить к себе, мы пройдем мимо.

– Значит, пройдешь мимо и даже не попытаешься войти в село?

– Да. Но это будет обидно. Мы не желаем вам зла.

– Ты странный человек. Говоришь почти как мы, а одет и вооружен почти как кубейрос. Чем ты докажешь, что ты не кубейрос? Некоторые кубейрос тоже знают наш язык.

– Я даже не знаю, кто такие кубейрос.

Человек наводит на меня ружье и произносит фразу на том же жаргоне. На этот раз по нескольким искаженным английским и немецким словам я понимаю, что он сказал примерно следующее: «Если ты сейчас не ответишь, я тебя убью!» Снова пожимаю плечами и улыбаюсь.

– Если хочешь чтонибудь узнать от меня, спрашивай почеловечески. Эту тарабарщину я не понимаю.

Человек опускает ружье и еще раз внимательно разглядывает меня.

– Хорошо, – говорит он, наконец, – ты, может быть, и не кубейрос. А ты знаешь, что кубейрос сделали в Салано?

– Не знаю. Я никогда там не был.

– Но ты же идешь по дороге из Салано.

– Я вышел на эту дорогу совсем недавно.

– А говоришь, что идешь издалека.

– Да. Мы действительно проделали длинный и тяжелый путь.

Человек задумывается. Заметно, что он колеблется и не знает, как ему поступить. Стоит ли верить мне? Так проходят три минуты. Лицо человека с ружьем проясняется, словно он нашел ответ на мучивший его вопрос.

– Вы, наверное, недавно сюда попали?

– Да, совсем недавно, – отвечаю я, нисколько не покривив душой.

Не знаю, что он имел в виду, но он попал в самую точку. Мы сюда попали действительно не более двух часов назад. Но следующий вопрос для меня еще более непонятен.

– А где вы жили раньше?

– Не понимаю. Объясни, что ты имеешь в виду?

– Ладно, потом, – человек улыбается и опускает ружье прикладом на землю. – Барсак.

– Что Барсак? – снова не понимаю я.

– Меня зовут Барсак.

– А я – Андрей.

– Зови своих друзей, Андрей. Мы примем вас с миром.

Через час мы сидим за столом в доме у Барсака. Он в этом селе ктото вроде старосты. Кроме нас и хозяина, за столом сидят еще шесть местных жителей. На столе стоят кувшины с вином, лежат ломти жареной свинины и баранины, много зелени, фрукты и хлеб.

В разговоре выясняется, что несколько столетий назад предки местных жителей переселялись из Португалии в колонии Нового Света. До цели плавания оставалось совсем немного, когда корабль неожиданно попал в густой, непроницаемый туман. Перегнувшись через борт, невозможно было увидеть воду. Вдобавок, неожиданно отказал компас. Стрелка вертелась во все стороны, не показывая конкретно никуда.

Капитан приказал убрать паруса и отдать якорь. Но якорь до дна не достал. Туман продержался еще пять дней. И все это время корабль дрейфовал в неизвестном направлении. Неожиданно корабль тряхнуло так, словно он сел на мель. Но ничего разглядеть попрежнему было невозможно. Через несколько часов туман рассеялся, так же неожиданно, как и опустился. И тогда удивленные переселенцы увидели, что их корабль стоит на твердой земле. Его словно подняло в воздух и перенесло на много миль от берега в глубь суши. Никто не мог объяснить, что произошло и где они очутились.

Когда прошли первые страхи, вызванные неожиданным финалом путешествия, переселенцы стали осматриваться и изучать окрестности. Они пришли к выводу, что здесь даже лучше, чем в тех местах, куда они направлялись. Капитан рассказывал о плодородной земле, об обилии кровососущих насекомых и ядовитых змей, о враждебных туземцах. Здесь ничего подобного не было. А вот земля была плодородной на редкость. И было ее столь много, что переселенцы решили: от добра добра не ищут. Они искали край, где можно жить свободно и счастливо. И нашли. В конце концов, неважно, где этот край находится: в колониях ли или в других местах, куда их какимто чудом занесло.

Построили поселок и начали обживаться. Много позже выяснилось, что в разных местах тоже живут люди, неизвестно как сюда попавшие. Многие оказались здесь так же, как и наши хозяева. Плыли на судах, попали в плотный туман и оказались неизвестно где. Барсак рассказал, что тридцать лет назад в десятке миль отсюда, на берегу реки появился огромный железный корабль, также попавший в туман и потерявший ориентировку. Команда корабля долго не могла понять, куда они попали. Они ездили по всем окрестным селам, расспрашивали жителей. Наконец, успокоились и тоже построили себе поселок. Этот поселок и есть Салано.

Последние годы появлялось много машин, летающих по воздуху. Но они, как правило, падали на землю и разбивались. Только одна машина благополучно опустилась на поле в пятидесяти милях к югу отсюда. Там было трое мужчин. Их приняли в ближайшем поселке.

А три года назад далеко на западе объявился огромный стальной корабль, и на корабльто не похожий. Он больше походил на гигантский огурец или початок кукурузы. В корабле было около сотни мужчин. Они тоже обосновались в ближайшем поселке. Но при этом они выставили постоянную охрану возле своего корабля, и никого из местных жителей к нему близко не подпускают. Они даже не разрешили разобрать корпус корабля на металл. Говорят, что это очень опасно.

– Кстати, – говорит Барсак, – я слышал, что некоторых из этих людей зовут так же, как и вас. Андрей, Петр, Сергей, Анатолий и Дмитрий.

– А кто такие кубейрос? И почему вы их опасаетесь?

Больше года назад в нескольких сотнях миль отсюда появился большой железный корабль. Его команда, двадцать человек, не пожелала осесть в ближайшем поселке или построить свой. На борту корабля была летательная машина. На этой машине капитан корабля, а с ним еще несколько человек, облетели почти все селения. И почти в каждом селе они подбирали людей, чемлибо недовольных. Как правило, это были люди, с которыми в поселках расставались без всякого сожаления. Если бы старосты знали, чем все это кончится, они ни за что не отпустили бы этих людей к капитану с летающей машины.

Собрав таким образом несколько сотен человек, капитан построил поселок и назвал его своим именем, Кубейро. После этого он объявил себя верховным правителем и потребовал, чтобы каждый поселок и городок поставляли ему продовольствие, а также девушек и мальчиковподростков. Естественно, что на такие наглые требования все ответили отказом. Тогда Кубейро заявил: «Не хотите по доброй воле, мы и сами возьмем. Но тогда уж не обижайтесь!»

Он начал совершать набеги на поселки. После этих набегов поселки можно было заселять заново. Дома сжигали. Скот, молодых женщин и детей угоняли. Мужчин и пожилых людей истребляли беспощадно. Некоторые поселки, желая избежать страшной участи, согласились с требованиями Кубейро. Но дань, которой он их обложил, была так непомерно велика, что они еле сводили концы с концами. Особенно тяжела была дань девушками и мальчиками. За прошедший год в этих поселках почти не осталось никого из молодежи.

И никто не мог дать отпор этой многочисленной, хорошо вооруженной и готовой на все банде. Только из поселка, возле которого стоит большой стальной корабль, похожий на огурец, Кубейро еле унес ноги. Моряки корабля сами люди военные и хорошо вооружены. Кубейро в первую очередь интересовал сам этот корабль. Но после тяжелого боя он был вынужден отступить, потеряв убитыми много своих людей. С тех пор он обходит этот поселок стороной.

– Недавно, – говорит Барсак, – отряд кубейрос появился и наших краях. Две недели назад трое из них приехали в Салано, к нам и еще в три поселка. Они спросили, намерены ли мы платить дань? Зная, чем это кончается, мы ответили: «Нет». Тогда бандиты засмеялись и сказали: «Что ж, пеняйте на себя и готовьтесь к худшему». Неделю назад они разгромили Салано. Теперь наша очередь. Гарет принял вас за кубейрос и поднял тревогу. Но оказалось, что он ошибся.

– Значит, вы ждали нападения этих кубейрос и готовились защищаться? – спрашиваю я.

– Да, как видите.

– А какими силами вы располагаете, и чем вы вооружены?

– У нас сто пятнадцать мужчин и семьдесят два ружья.

– Вот такие, охотничьи?

– Других у нас нет. Да и откуда им взяться? Есть еще сабли, копья, мечи.

– А кубейрос? Чем они вооружены? Как они нападают?

– Кубейрос нападают на конях, числом до двух сотен…

– Подождите. Вы же сказали, что Кубейро набрал отряд в две сотни человек, а в бою с моряками они понесли большие потери. Они что, размножаются?

– Мы и сами не можем понять, откуда у Кубейро появляются все новые и новые люди. Сейчас у него людей уже больше тысячи. И все они разные, говорят на разных языках. Они, чтобы друг друга понять, даже язык специальный придумали. Вооружены они ружьями, которые бьют дальше и точнее наших. У них есть и ружья, которые могут стрелять часто и быстро, много раз подряд. Я слышал, что такие ружья есть и у моряков с «большого стального огурца».

– Так, понятно. И когда вы их ждете здесь?

– В любой час. Разгромив Салано, они не станут тянуть с нами.

– И вы хотите защищаться от них за этим частоколом, этими старинными ружьями?

– А что делать, Андрей? Сдаться им на милость и принять их условия? Это хуже любого рабства! Отдать наших девушек и мальчиков им на поругание? Мы хорошо знаем, что их там ждет. К тому же аппетиты у этой вольницы ненасытные. Дай им палец, они руку по плечо откусят. Нет. И мы, и наши соседи решили: лучше смерть в бою, чем такое позорное существование.

– Что ж, решили вы правильно и выбор сделали однозначный: смерть в бою. Только…

– Что, только?

– Подожди, Барсак, я со своими друзьями посоветуюсь.

Перехожу на русский язык и обрисовываю ситуацию нашей команде. В заключение спрашиваю:

– Как вы смотрите на то, чтобы помочь нашим хозяевам отбить нападение? Да так отбить, чтобы эти кубейрос забыли сюда дорогу.

Все недоуменно переглядываются и пожимают плечами. С чего это вдруг Андрей начал задавать такие вопросы? Нашел о чем спрашивать. Петр выражает общее мнение:

– Какой разговор? Я, к примеру, всегда рад поставить бандитов на место. Сколько, говоришь, их будет?

– Барсак говорит, что они нападают по сто пятьдесят – двести человек и всегда в конном строю. Ну а раз уж ты за всех высказался, то и займись организацией обороны. Ты ведь у нас какникак единственный специалист из сухопутных войск.

– А я? – возмущается Анатолий.

– Пардон, я и забыл, что ты у нас пехотный сержант. Так что, парни, флаг вам в руки. Оцените позиции, расставьте силы. Как скажете, так и будет. Я кто? Летчик. От вас здесь больше будет толку. Хотя… – я вновь перехожу на португальский: – Барсак, а они используют летательную машину?

– Раньше использовали. Но моряки со стального огурца разбили ее.

Ай да морячки! Молодцы, братишки! Не посрамили чести Русского Флота!

– Барсак говорит, что русские подводники сбили вертолет Кубейро. Это упрощает задачу. Операция предстоит чисто сухопутная. Хотя против вертолета у нас есть «Мухи» и лазеры. Какие у тебя будут соображения, Петро?

– Спроси у Барсака, с какой стороны они ожидают нападения?

Барсак объясняет мне, что кубейрос не отличаются разнообразием тактических приемов. Такие понятия, как обход, охват им незнакомы. Они идут по кратчайшему пути, от поселка к поселку. Выслушав меня, Петр высказывает свои соображения:

– Отсиживаться за частоколом глупо. Это значит, дать им возможность развернуться и действовать по своему сценарию. Надо встретить их на подступах к поселку. Там, где они не ждут отпора. Да и у нас будет больше возможностей маневрировать и огнем, и людьми. Пойдем, посмотрим на месте и выберем позиции.

Петр поднимается на холм, осматривает местность и делает наброски плана обороны. Потом он присаживается на камень и показывает нам с Анатолием, что у него получилось.

– Шесть автоматов, пулемет и два лазера. Бластеры, думаю, использовать без крайней нужды не стоит. Да еще… Сколько у Барсака ружей?

– Семьдесят два.

– Какаяникакая, а поддержка. Посадим их во второй эшелон. Вот здесь. Будут добивать тех, кто прорвется. А сами мы разместимся так.

Он показывает на схеме семь точек, где следует отрыть окопы, и называет по именам, кто где сядет.

– А меня ты куда посадишь, командир? – интересуюсь я.

– А у тебя, гвардии капитан, задача будет особая. Ты знаешь, что такое кинжальный огонь?

– Это, наверное, когда стреляют из автомата с примкнутым штыкножом, – отвечаю я с самым невинным видом.

Петр смеется и хлопает меня по плечу.

– Молодец, летун! Знаешь пехотный юмор. Так вот, Андрей. Твое место будет здесь.

Петр показывает позицию без малого в сотне метров впереди линии основной обороны, на склоне холма, что возвышается на правом фланге.

– Твоя задача будет – сидеть и молчать. Ни единого выстрела. Когда появятся бандиты, мы откроем огонь одиночными. Пусть думают, что это местные жители. Они откроют ответный огонь, развернутся и пойдут в атаку. И когда они поравняются с тобой… Слышишь? Не раньше! В этот момент ты ударишь вдоль их линии длинной очередью. Сумеешь так? Выдержишь, не пульнешь раньше времени?

Я улыбаюсь, вспоминая, как объяснял балтийскому матросу Григорию, что такое пулеметная засада кинжального флангового огня. Но Петр воспринимает мою улыбку посвоему и начинает выходить из себя.

– Что скалишься?! Это же непросто. Тут надо железную выдержку иметь, очень точно определить момент открытия огня. Чуть раньше – и тебя обойдут и прикончат. Чуть позже – опоздаешь, и нас сомнут. Сумеешь?

– Не извольте сумлеваться, – отвечаю я словами Леонида Филатова, – чай, оно не в первый раз.

Петр с сомнением качает головой, ему не нравится мое легкомыслие. Он предлагает:

– Отдайка пулемет Толе. Он всетаки из пехоты, ему это дело привычней.

– Не знаю, как ему это привычней, и насколько наш пехотный сержант сумеет в этой обстановке обуздать свои нервы. Но ты, Петруша, не забывай, что я не только летчик. Я еще и хроноагент, а не саксофонист в вокзальном ресторанчике. К тому же я хроноагент класса экстра. Меня специально готовили к самым сложным и нестандартным заданиям. А кроме того, не так уж и давно я решал аналогичную задачу. И весьма успешно решил ее.

Я рассказываю Петру, как во время своего путешествия по лабиринту межфазовых переходов, «организованному» для меня Старым Волком, я таким же образом помог отряду моряковбалтийцев выиграть бой с превосходящими силами белогвардейцев. Я тогда еще уничтожил «Мухой» английский танк.

– Ты мне об этом не рассказывал, – говорит Петр с удивлением.

– Все сразу не расскажешь. Значит, решено. Роем окопы, готовимся к обороне.

– Вот еще что. Тебе надо будет отрыть еще один окоп, – он показывает точку в тылу второго эшелона, почти на вершине холма. – Как только ты выполнишь основную задачу и наложишь их в достаточном количестве, тебя обнаружат. Против конницы одиночному пулеметчику на таком расстоянии держаться трудно. Отойдешь на запасную позицию, поработаешь «чистильщиком».

– Понял, командор.

К вечеру позиции отрыты и хорошо замаскированы. Барсак, по совету Петра, назначает постоянно действующие разъезды. Он уже признал нашего товарища за «военного коменданта» поселка. Наступивший день не приносит ничего нового. Наши разъезды доехали до Салано и доложили, что кубейрос еще стоят там. Они пьянствуют, бесчинствуют, насилуют девочек и мальчиков. Все это происходит прямо на улицах разрушенного поселка.

Мы тоже не теряем времени даром: Анатолий вычисляет переходы, а мы с Леной и Наташей расспрашиваем местных жителей. Выясняется, что бандиты кубейрос не имеют никакого отношения к тем, ради кого мы пустились в путь. Это несколько разочаровывает нас. Зато мы приходим к интересному выводу о прошлом и настоящем этой Фазы. За ужином мы в присутствии Барсака рассказываем о своем предположении. Барсаку нашу речь переводит Анатолий.

– Складывается впечатление, – рассказываю я, – что эта Фаза – дно грандиозной пространственновременной дыры, существующей на нашей планете. Мы с Толей замерили индивидуальную несущую хроночастоты этой Фазы. Она практически равна нулю. Неудивительно, что любое темпоральное колебание в других Фазах порождает переходы в эту Фазу. Люди, корабли, самолеты исчезают из своих Фаз и оказываются здесь. У себя они после этого считаются пропавшими без следа и без причин и порождают «загадки века».

– Бермудский треугольник! – догадывается Сергей.

– Верно. А если учесть, что в одной только нашей Фазе было несколько точек с неустойчивыми темпоральными характеристиками, да добавить сюда бесчисленное множество параллельных Фаз, то можно не удивляться, почему эта Фаза так густо заселена. Я представляю, что сейчас творится в Фазе, откуда исчезла без следа подводная лодка, оснащенная ядерным реактором, и с термоядерными ракетами на борту. «Зеленые» там, наверное, землю носом роют. Пардон, океан до дна вычерпывают. А лодка спокойно стоит тут себе в поле, а экипаж гречиху выращивает и детишек плодит. Но, что ни говори, а молодцы ребята! Сразу охрану выставили, Кубейро по носу дали. А ведь он сразу смекнул, что это за «огромный стальной огурец». Потому и пытался захватить не поселок, а именно лодку. Представьте, если бы захватил!

– Все равно, он не смог бы использовать ракеты. Ведь лодка не на плаву, а на земле, – возражает Петр.

– Достаточно, если бы он завладел плутониевыми запалами. После этого здешнюю Фазу можно было бы заселять заново, и то не сразу.

– А сам Кубейро? Онто откуда взялся? – спрашивает Дмитрий.

– Сам Кубейро, скорее всего, контрабандист, торговец оружием. Вез кудато транспорт и попал в «дыру». Здесь он занялся тем, к чему имел призвание: разбоем. Ну а люди к нему приходили из разных времен и из разных мест. Те, что чувствовали себя в мирной трудовой жизни не в своей миске. А вольница Кубейро – грабь, убивай, насилуй, жри и пей – им по душе. Таких людей было много во все времена и во всех странах. Неудивительно, что у Кубейро сейчас их почти дивизия. Кстати, Толя, что там у нас с переходами? Задерживаться нам здесь нет резона. Один отряд кубейрос мы разобьем. А вот если сюда вся банда заявится…

– Ты хочешь оставить этих людей разбираться с бандой? – интересуется Наташа.

– А ты предлагаешь нам объявить этой дивизии войну? Мы, Наташенька, с такой толпой просто не справимся. Патронов не хватит. Что же касается местных жителей, то они сами виноваты, что так получилось. У Кубейро организованная военная сила. А эти защищаются все порознь. Как русские князья во времена Батыева нашествия: каждый за себя. А остальные смотрят, как у него это получается, – эти слова я повторяю попортугальски, глядя на Барсака. – В конце концов, здесь тоже есть организованная военная сила. Я имею в виду русских моряков с подводной лодки. Почему нельзя объединиться с ними?

– Ты говоришь, мы с дивизией не справимся. А если бластером их? – предлагает Сергей.

– Можно и бластером, – соглашаюсь я и тут же возражаю. – А нужно ли? Ну, накроем мы из бластера банду Кубейро. А завтра здесь появится Стенька Разин, а послезавтра – Чингачгук Большой Змей. А потом еще какойнибудь Робин Гуд. Нет, Сережа, они сами должны справиться с этой проблемой и понять, как это делается. И как сделать, чтобы это не повторилось. А у нас задача другая. Она поважнее, чем защита от банды какойто конкретной Фазы. Это – втретьих. Мы им сейчас, конечно, поможем отразить набег. Долг гостеприимства обязывает. Но не больше. Время не ждет.

– Кстати, о времени, – говорит Анатолий. – Пожить нам здесь все равно придется. Переход откроется в районе этого поселка, через неделю. А до других зон возможных переходов придется добираться более пятисот километров.

– Это не есть хорошо, – грустно констатирую я. На рассвете нас поднимают дозорные.

– Кубейрос вышли из Салано! Идут на нас!

Мы быстро занимаем свои места. Из окопа я не вижу ни одного защитника. Знаю, где проходит первая линия и где вторая, но ничего не вижу. Петр с Анатолием по части маскировки поработали на совесть. Слишком уж на совесть. Когда я буду менять позицию, я вряд ли смогу с разбега найти свой новый окоп. Хотя я сам его отрыл, но он так тщательно скрыт, что мне придется с полминуты находиться под огнем кубейрос. Сертон они, конечно, не пробьют, шлем тоже, но приятного будет мало.

Ждать приходится долго. Разведчики известили нас оперативно, лошадей не жалели. А вот кубейрос чтото не торопятся. Ловлю себя на том, что тянусь за сигаретами. А вот курить сейчас никак нельзя. Нервничаете, Андрей Николаевич. Словно вы первый раз в таком деле.

Слышится топот копыт и многоголосый гомон. Идут, даже не скрываясь. А что им скрываться? Кто может дать им здесь отпор? Поселенцы с охотничьими ружьями? Не смешите!

Опускаю щиток шлема с биноклем и всматриваюсь в конную колонну, появившуюся на дороге изза вершины холма. Кубейрос движутся в колонне по пять. Держатся они самоуверенно и нагло. Вооружены очень пестро. Тут и винтовки, и карабины, и автоматы, вроде МП40. Помоему, у некоторых есть чтото вроде ППШ. Ага! Вот и «калаши»! Но их немного. Штуки четыре, не больше. У каждого кубейрос имеется какоето холодное оружие: мечи, сабли, палаши, пики. Да и сами они – народ пестрый. Рядом с европейцами, неграми и арабами соседствуют малайцы, китайцы и японцы. Вот уж действительно Ноев ковчег!

Прячусь в окоп поглубже. Мой номер теперь шестнадцатый. Надо ждать, когда наши откроют огонь, и кубейрос пойдут в атаку. Сейчас дело за Петром и нашей командой. Они пока молчат. Первый выстрел сделает Петр. Это будет сигнал к открытию огня. Представляю, как Петр, покусывая травинку, посматривает на голову колонны и оценивает, сколько ей осталось до заранее намеченного нами рубежа.

Я хорошо знаю, где этот рубеж. До него остаются считаные метры. Сейчас Петр, наверное, прикладывается и выбирает цель. Грохочет первый выстрел, и сразу, следом за ним, трещит залп пяти автоматов. Лазер пока молчит. Автоматы, начав говорить, непрерывно стучат одиночными выстрелами. Теперь уже вразнобой.

В рядах кубейрос замешательство. Пули выбивают их одного за другим. Ребята стреляют точно. Но кубейрос всетаки не мирные пахари, а псы войны. Звучат выкрики команд. Колонна рассыпается в лаву и с воинственными криками устремляется вперед. Кубейрос не унижаются до того, чтобы спешиться и взяться за винтовки и автоматы. Они бросаются вперед на конях, обнажив сабли, шашки и мечи. Лава стремительно накатывается на первую линию нашей обороны.

Передовая линия кубейрос словно налетает на невидимый стальной канат, натянутый немного выше уровня конских голов. Всадников буквально выметает из седел. Мечутся кони, некоторые из них падают. А задние кубейрос в разбеге налетают на тот же «невидимый канат». Я продолжаю хлестать атакующих вдоль линии под небольшим углом, чтобы разброс пуль шел в глубь лавы. Оказавшись под губительным огнем, не ожидавшие этого кубейрос паникуют и мечутся. А из окопов по ним бьют автоматы. Начинает работать своим лазером и Наташа.

Но замешательство длится недолго. Нескольким бандитам удается проскочить первую линию обороны, но там они попадают под огонь местных жителей. Охотничьи ружья – это, конечно, не автоматы. Тем не менее с такого расстояния они поражают не хуже.

Меня всетаки обнаружили. Несколько групп кубейрос устремляются ко мне с разных сторон. Я их, естественно, не замечаю, занятый огнем. Но их отлично видит Петр. Он переносит огонь, отсекая от меня эти группы. После его «подсказки» и я замечаю сосредоточивающихся против меня кубейрос. Надо менять позицию, здесь я свое дело сделал, атака кубейрос сорвана.

Подхватываю пулемет за ручку (упаси Время схватиться за раскаленный ствол!) и перебежками, пригибаясь, направляюсь к запасному окопу. Надо мной посвистывают пули. Некоторые из них чмокают в землю, поднимая фонтанчики пыли. Всетаки кубейрос далеко не снайперы.

Петр с товарищами прикрывают мой отход. Но одна четверка кубейрос все же догоняет меня. Оборачиваюсь. Они уже близко. Возбужденно орут и размахивают клинками. Сейчас мы догоним этого беглеца, и в капусту его, в капусту! Нет, ребятки, тут кто как сумеет! Швыряю гранату с расчетом, чтобы они как раз на нее наехали. Взрыв! В седле остается только один. Но и его раненная, обезумевшая лошадь несет прямо на наши окопы.

Направление на запасной окоп я выдержал верно, через пятнадцать шагов прыгаю в него и снова готов к открытию огня. Теперь я делю внимание и огонь между основной массой кубейрос и теми из них, кто прорывается в промежуток между первой и второй линиями обороны. Несмотря на большие потери, кубейрос спешиваться не желают. Они гарцуют на своих «рысаках», стреляют прямо на скаку по нашим окопам (заведомо низкая точность), группируются и пытаются вновь атаковать. Но эти группы быстро тают и рассеиваются под автоматным и пулеметным огнем.

Примитив. В тактическом отношении кубейрос мало чем отличаются от новобранцев или американцев. На их месте я бы дал команду спешиться. Точным огнем прижал бы наших ребят к земле и послал бы группу в обход. А эти…

В шум боя вклинивается новый звук. Это работает пулемет. Пулемет Дегтярева. Он стегает длинными очередями по нашим окопам первой линии. Присматриваюсь. Есть! Вот он, под кустами. До меня ему метров четыреста с гаком, и по мне он бить не рискует. А я не такой, я рискну. И не только рискну, я ему пастьто заткну!

Первая моя очередь ложится неудачно. Но пулеметчик понял, кто по нему стреляет, и переносит огонь на меня. Его пули свистят то высоко над моей головой, то справа, то слева. Патронов он не жалеет. Значит, я смогу пополнить у них свой боезапас. Делаю поправку по результатам первой очереди, ловлю в прицел вспышки на конце ствола и даю хорошую очередь патронов на тридцать. «Дегтярев» замолкает.

А до кубейрос в конце концов доходит вся глупость их тактики. Правда, в обход они идти уже не могут. Людей не хватит. Но они, пытаясь хоть както укрыться от нашего огня, спешиваются, прижимаются к земле и начинают стрелять в нашу сторону. Окопаться им нечем. У нас стрельба сразу стихает и принимает другой характер. Огонь ведется по отдельным целям короткими очередями или одиночными выстрелами. Я тоже бью короткими, на выбор, время от времени стегая длинной очередью, чтобы кубейрос не забывали: убежать им не удастся.

Так проходит минут двадцать. Движение среди кубейрос почти прекращается. Я даю сигнал Барсаку. Он приподнимается в своем окопе и кричит на жаргоне кубейрос, предлагая им сложить оружие и сдаться, гарантируя сдавшимся жизнь. Стрельба со стороны кубейрос прекращается, но пока никто из них не выражает желания сдаться. Думают, ядрена вошь! А что тут думать? Штыки в землю, руки в гору. Выждав, Барсак повторяет свое предложение. Кубейрос продолжают размышлять.

Проходит еще минуты две, и с земли поднимается первый кубейрос. Он закладывает руки за голову и понуро направляется в сторону поселка. За ним встает второй, третий, еще двое. Решились. Еще через минуту встает последний. Местные жители начинают связывать пленных, а мы проверяем, не затаился ли ктонибудь из бандитов, притворяясь мертвым. Нет, все без обмана. Тяжело раненные, которые не могут подняться сами, есть, а притворщиков нет. Я сигналю Барсаку, и он посылает людей собирать оружие. Наши потери минимальны. Среди местных жителей один убит (испугался, выскочил из окопа и попал под меч) и трое ранены.

Туда, где стоят уже связанные пленные и те, кто еще не связан, стаскивают винтовки, автоматы и много холодного оружия. Целый арсенал. Арсенал всех времен и народов. Какойто оружейный музей. «Оружейная Палата», – почемуто приходит в голову.

– Теперь вы можете вооружиться как следует, – говорю я Барсаку.

Он не успевает ответить. Там, где стоят пленники, в этот момент связывают бандита, похожего на японца. Тот чтото кричит, повернувшись к нам. Кричит явно не на том жаргоне, что использовал Барсак. Ого! Да он же кричит пояпонски. Вслушиваюсь и начинаю понимать.

– Так воюют трусы! Заячьи души! Даже ребенок может расстреливать отважных воинов из укрытия! Никто из вас не решился выйти на честный бой. Вы трусы! Тухлая рыба! У вас в жилах водичка, а не благородная кровь! Сейчас вы связываете мужественных воинов, потому что боитесь их. Свяжете и будете глумиться над ними, а потом убьете! И они, дураки, поверили вам! Да разве можно верить слову трусов?!

– Заткнись! – коротко говорю я ему.

На несколько секунд «самурай» замолкает, опешив. Он никак не ожидал, что ему здесь ответят на его языке, да еще так круто. Придя в себя, он разражается проклятиями и оскорблениями. Да такими грязными, что будь они материальными, я бы уже барахтался по уши в луже дерьма. Несколько минут я спокойно слушаю его словесный «понос», с интересом его разглядывая. Потом подхожу и перерезаю веревку, стягивающую его руки.

– Довольно! Я тебя выслушал. Языком ты хорошо воюешь, можно сказать, насмерть разишь. Так ли хорошо ты владеешь мечом? Ищи его и покажи мне, какой ты отважный и умелый воин. Мы обещали вам жизнь. Но ты своими неумными словами сам выбрал иное. Что ж, каждый сам выбирает свою судьбу. Да, если ты вдруг победишь, мои друзья отпустят тебя на все четыре стороны. Слышите?

Последние слова я адресую своим друзьям. А «самурай», еще не веря в случившееся, бросается к груде железа и находит там свой меч. Мои товарищидержат его под стволами автоматов, а Лена подходит ко мне.

– Стоит ли, Андрей? – говорит она. – Ты ведь давно не практиковался.

– Вот и славно, заодно потренируюсь.

– Все шутишь?

– Шучу, конечно. А вот ему сейчас не до шуток будет. Говоришь, я долго не практиковался? Верно. А онто здесь с кем практиковаться мог? Разве что пленным головы рубил? Так это, как он сам сказал, и мальчишка сумеет. Заячья душа, тухлая рыба!

Рассуждая таким образом, я выбираю оружие себе по руке. В конце концов нахожу себе хорошую саблю и по весу и по длине, такую, чтобы можно было противостоять японскому мечу. Но моим друзьям, несмотря на мои уверенные действия, все равно не по себе. Петр подходит ко мне и говорит:

– Зря ты затеял это, Андрей. Это всетаки японец. Наверное, даже самурай.

– Не наверное, а точно. Ишь, как стоит, как смотрит!

Ну и что? Что, он на особых дрожжах замешен? На таких же, может быть, и похуже. Знает чтото такое, чего мы не знаем? Или умеет чтонибудь этакое, особенное? Черта с два! Наслушался и начитался ты про них всякой экзотической ерунды. Подумаешь, самурай! Ну и что? А я – русский витязь. К тому же еще и хроноагент. А какой он из себя самурай, это ты сейчас увидишь. Эй, ты! Болтун! Нука, покажи, на что ты способен!

«Самурай», держа меч за длинную рукоятку лезвием строго вверх, начинает двигаться в пяти метрах от меня в какомто замысловатом танце. При этом он постоянно меняет положение клинка. То держит его лезвием вверх, то вниз, то под какимлибо углом. Меч он перемещает плавными движениями, в такт своим движениям по кругу. Лицо «самурая» совершенно неподвижно и бесстрастно. А глаза так и сверкают, так и прожигают меня. Мне становится смешно. Весь смысл этих «ритуальных» действий заключается в том, чтобы противник пришел в ужас при виде такого искусного воина и бросился бежать. Вот тогда острый японский меч и распластает его от макушки до копчика.

Но от менято этого «самурай» не дождется. Я спокойно стою к нему лицом в несколько расслабленной позе. Ноги чуть согнуты в коленях, сабля опущена клинком вниз в полусогнутой правой руке, а пальцами левой я небрежно пощелкиваю, как бы подбадривая «самурая» к дальнейшим действиям. Так проходит несколько минут. «Самурай» продолжает проделывать свои «пассы» мечом, не решаясь, однако, атаковать меня. Мне это надоедает.

– Кончай этот танец с саблями! Видишь, зрители скучают! Если ты больше ничего не умеешь, так и скажи. Тогда прекратим эту комедию.

Мои слова оказывают действие. Стремительный выпад «самурая» я отражаю коротким движением клинка. Звенит сталь о сталь, и «самурай» снова «танцует» вокруг меня. Он озадачен. Он полагал, что уже достаточно «усыпил» меня, загипнотизировал своими «пассами». А я не перехожу в атаку, клинок снова опущен вниз, а пальцы левой руки продолжают пощелкивать.

«Самурай» предпринимает еще четыре атаки. Движения его молниеносны, напоминают бросок кобры. Он действительно коечто умеет. Но и я не у сельского кузнеца фехтованию учился. Тоже чтото могу. Изредка звенят, соприкасаясь, клинки, и «самурай» продолжает свой «танец». Он явно растерян и не знает, что же предпринять дальше. А я решаю, что пора прекратить бессмысленные телодвижения. Пора браться за дело.

– И это все, на что ты способен? А еще самурай! Ято думал, ты – воин, а ты, оказывается, танцор. Тебе не мечом работать, а метлой. Смотри, самурай, что могут русские витязи.

Провожу одну за другой серию атак в разные секторы. Первые три или четыре «самурай» отбивает, но я не даю ему контратаковать. Моя сабля летает из сектора в сектор, и он едва успевает за ней. На одном из движений я подлавливаю его меч, поддеваю его саблей и резким поворотом клинка посылаю подальше. Жалобно звякнув, меч, вращаясь и сверкая на солнце, отлетает шагов на пятнадцать. «Самурай» стоит с разинутым ртом и с перекошенным от ужаса лицом. Он ничего не может понять. Поддеваю его подбородок клинком сабли и с усмешкой говорю:

– Ну? Что, макака косоглазая? Доигрался, довыпендривался, самурай дерьмовый! Это тебе не пленникам головы рубить и не женщин насиловать. Это называется бой. Так кто здесь заячья душа? Кто тухлая рыба? – я делаю вид, что принюхиваюсь. – Так и есть, уже воняет. Что же мне с тобой делать, недоносок? Наверное, кастрировать, чтобы больше таких не было.

Я делаю резкое движение саблей вниз. «Самурай» вздрагивает, и его бледность разбавляется зеленью. А я киваю на его меч.

– Разрешаю подобрать и сделать себе харакири. Нервных просят не смотреть.

Последние слова я адресую своим товарищам. А сам поворачиваюсь спиной к «самураю», выражая тем самым ему свое презрение. Делаю три шага, тут же резко оборачиваюсь, отбиваю удар меча и, продолжая движение сабли, сношу с плеч «самурайскую» башку. Она ему больше не нужна.

Лена могла не кричать: «Андрей!», предупреждая меня об опасности, а Петр мог не вскидывать автомат. Я прекрасно знал, что должно произойти. Это все легенды, книги и фильмы. А дураки восхищаются: «Ах, самурайский кодекс чести! Ах, бусидо! Ах, тэквондо! Ах, харакири!» Да кто такие были эти самураи? Такие же разбойники, как и этот, чьего имени мы так и не узнали. Может быть, один из них на тысячу других и сделал бы себе в этих обстоятельствах харакири. Вот о нем и сложили бы легенду. А потом еще и размножили на других самураев. Какое там, в Схлопку, благородство? Да они и не знали, с чем его едят. Кодекс чести! Какой чести? Которой у них отродясь не было?

Впрочем, их европейские собратья, благородные рыцари, были нисколько не лучше. Все эти сказки о рыцарской чести, благородстве, верности, преданности и великих подвигах рождены легендами. Ктото из рыцарей когдато отличился на этом поприще, и готова легенда. А менестрели и романисты распространили эти сказания на все рыцарство. Взять хотя бы сэра Ланселота. Честнейший, благороднейший, непобедимейший! Последнее оспаривать не берусь, он и в самом деле был лихой рубака. Но вот все остальное! Как этот честнейший и благороднейший рыцарь наставил рога своему королю Артуру! Но даже и это легенды исказили, изукрасили и поставили ему в заслугу. Ну а все прочие, многие сотни тысяч рыцарей были далеко не Ланселоты. Вероломные, жадные, трусливые, готовые за золотой дукат мать с отцом продать. Впрочем, преувеличиваю. За дукат не продали бы. А вот за два или три, несомненно. Я знаю, что говорю. За время работы в НульФазе я насмотрелся на рыцарей всех времен, всех народов и всех Миров. Да и напрямую с ними общаться приходилось. Рыцарей, в прямом смысле этого слова, среди них не было вообще. Честные, благородные и мужественные (по отдельности) встречались. Один на тысячу.

А уж если идти до конца в этом вопросе, то и нашито русские богатыривитязи были отнюдь не из другого теста слеплены. Про Муромца и Добрыню ничего не скажу. Просто не знаю. А вот Алеша Попович был жох, каких мало. Мошенник, лгун, пройдоха и пьяница. Клейма негде ставить. Даже былины, правда, в несколько смягченном виде, упоминают о таких его «подвигах». Вольга был алкоголиком. В гневе он както зарубил одного князя, упрекнувшего его за то, что Вольга прображничал битву с печенегами, вместо того чтобы в нужный момент ударить им во фланг из засады. Ну, а Вася Буслай был просто бандит с большой дороги, за что новгородцы его и изгнали. О его «подвигах» даже вспоминать не хочется.

Неблагодарное это дело: изучать историю по сказаниям, легендам, мифам и художественным произведениям. Впрочем, труды ученых историков тоже немногого стоят. Все они конъюнктурщики и работают на заказ, переписывая и переоценивая одни и те же события по тричетыре раза в столетие и даже десятилетие. А за что их осуждать? У них у всех семьи, дети. Все кушать хотят.

Мои размышления над безголовым телом павшего «самурая» прерывает Петр:

– Лихо ты его! Я и моргнуть не успел. Мне даже показалось, что это твоя голова отскочила. Чуть не выстрелил в тебя…

– Еще чего не хватало! Ты, Петро, в дальнейшем имей в виду. Я – не лох, я – хроноагент. Меня за три пятнадцать не купишь.

– Теперьто я это понял. Ну, ты дерешься! Мне так никогда не научиться.

– Научишься, Петр. Будет время и возможность, мы с Леной с тобой поработаем. А вернемся в НульФазу, там тобой настоящие мастера займутся. Тогда тебе такие самураи нипочем будут.

Вечером на центральной площади села составлен огромный стол. Он ломится от яств и напитков. Празднуют победу. Во главе стола сидим мы, главные герои сегодняшнего дня. Поселяне не могут оторвать глаз от Лены с Наташей, которые ради праздника сбросили свои комбинезоны и переоделись в цивильные женские наряды. Барсак признался мне, что все приняли Лену с Наташей за молодых мужчин. То, что они оказались женщинами, повергло всех в состояние шока. Женщины, воюющие наравне с мужчинами! Такого здесь никогда не видели.

Дальний конец стола занимают недавние пленные кубейрос. Они поклялись никогда больше не браться за оружие, и их приняли в общину. Немалую роль здесь сыграло то, что они стали свидетелями моего поединка с «самураем».

Мы разговариваем с Барсаком. Речь идет о дальнейшей жизни села, и не только этого села.

– Мы здесь не навечно, Барсак, – говорю я, – как пришли, так и уйдем. Сегодня мы вам помогли. Хорошо. Оружием надлежащим вы тоже обзавелись. Отлично. Но ведь десятка два кубейрос всетаки ушли. Завтра, послезавтра, через месяц они навалятся на вас всей своей бандой. Тогда вам и это оружие не поможет. Что делать будете?

– Остаться здесь вы никак не можете?

– Рады бы в рай, да грехи не пускают. Нам, как Агасферам, надо идти дальше, идти до конца.

– Жаль, конечно. А что мы будем делать, спрашиваешь? Конечно, только своими силами мы от кубейрос, если они всей бандой навалятся, не отобьемся. Ты был прав, когда говорил, что мы здесь защищаемся от них каждый по себе. Почему мы, когда кубейрос громили Салано, не пришли на помощь? Я, Андрей, уже отправил гонцов в четыре других селения. Их старосты придут на днях, и мы договоримся. Они направят сюда людей, а мы дадим им оружие. Общими силами мы отразим нападение кубейрос.

– И опять неправильно, Барсак. Ну, отразите вы и это нападение. А дальше что? Они не успокоятся. Будут нападать снова и снова. Пусть не на вас, на других. А потом соберутся с силами, и снова на вас. Так и будете жить под занесенным мечом? Не о защите надо думать, а о том, как уничтожить, выжечь, вытравить это осиное гнездо. Да так, чтобы и в будущем никому неповадно было здесь разбойничать.

– На это, Андрей, у нас сил не хватит.

– А кто говорит, что это надо сделать только своими силами? – я сжимаю кулак, потом растопыриваю пальцы. – Смотри. Если ударить растопыренными пальцами, ты ничего не добьешься. Себе только хуже сделаешь. Сломаешь пальцы, вот и все. А если ударить кулаком, – я снова сжимаю кулак, – какой результат будет?

– Понял я тебя, Андрей, давно понял, – соглашается Барсак, – только как это сделать? Как собрать этот кулак воедино? Да и времени на это потребуется немало. Кубейрос нам этого времени не дадут.

– А начать надо с тех моряков, которые уже пустили кубейрос кровь. Завтра утром я напишу им письмо, а ты не пожалей самых быстрых лошадей. Время действительно не ждет.

К нам подходит Лена. Она только что разговаривала с бывшими кубейрос. Залпом выпив полкружки вина, она отламывает гусиную ногу и, закусив, говорит:

– А ты был прав, Андрей. Знаешь, что мне сейчас рассказали пленные? Любимым развлечением этого самурая было: построить в ряд десятка дватри захваченных в плен и рубить их от плеча до копчика. Кстати, его так и звали – «самурай». Настоящего его имени никто так и не вспомнил.

Темнеет, но праздничное застолье не прекращается. Женщины приносят все новые и новые кувшины с вином, все новые и новые блюда. Здесь и птица, и баранина, и свинина, и рыба. Легкое, кисловатое вино из местного винограда очень приятное на вкус и прилично возбуждает аппетит. Пир завершается только около трех часов утра.

Утром я пишу письмо морякам. Коротко объясняю: кто мы такие, как сюда попали и куда пойдем дальше. Рассказываю о вчерашнем бое с кубейрос и предлагаю им возглавить местные «вооруженные силы», чтобы раз и навсегда совместно с жителями всех поселков покончить с бандитизмом в этой Фазе. Подписываюсь: «Хроноагент Андрей Коршунов, гв. капитан ВВС».

С письмом едет старший сын Барсака. А мы занимаемся совершенствованием укреплений и обучением местных жителей боевым действиям с использованием современного оружия. Вскоре прибывает пополнение из соседних селений. Снова муштра, учеба, стрельба. Барсак тоже не сидит без дела. Он пишет письма, рассылает гонцов. Коекуда он ездит сам. От объединения и создания совместных вооруженных формирований никто не отказывается. Кубейрос уже всем стали поперек горла, и все понимают, что с ними пора кончать.

В один из вечеров, когда мы после трудового дня сидим в саду у Барсака и попиваем прекрасное местное вино, Вир заводит со мной разговор:

– Андрей, ты говорил, что я всегда волен оставить вас и не идти с вами дальше.

– Говорил. Не отрекаюсь, – подтверждаю я.

– Это остается в силе?

– Вир, не темни. Говори прямо. Ты хочешь остаться здесь?

– Да.

– Нет никаких возражений. Объясни только, какие причины тебя к этому побудили?

– Здесь все, как у нас. Нет только хассов. Правда, вместо них здесь есть кубейрос. И неизвестно, какое зло меньше. Но если с хассами бороться было невозможно, то с кубейрос дело обстоит проще. Вот я и решил здесь остаться. И дело мне здесь найдется по душе и по плечу. И с кубейрос помогу им справиться. Вы же, ты сам сказал, не можете остаться здесь навсегда. А меня вы чемуто всетаки научили.

– В самом деле, Андрей, – поддерживает Вира Барсак. – Пусть остается с нами. За судьбу его можешь не беспокоиться. Охотник он замечательный, в этом мы уже убедились. Один он здесь не останется. Пока вы здесь живете, на него уже не одна девушка глаз положила. Что же до нации и религии, то здесь у нас никаких ограничений нет, и предрассудков не водится.

– Ну, если у вас уже все согласовано, я не вижу никаких причин для возражений. Оставайся, Вир. Дай Время, найти тебе здесь счастье. Не скрою, жалко расставаться с тобой. Привыкли мы к тебе, да и товарищ ты надежный. Но каждый выбирает свою судьбу и свою дорогу сам. Мы выбрали свое, ты выбрал свое. Время с тобой. Может быть, есть какиенибудь просьбы, пожелания?

– Есть, Андрей. Мы захватили у кубейрос пулемет. Научи меня с ним обращаться как следует. Автомат я освоил, а пулемет – дело другое. Кстати, мой автомат заберите с собой. Здесь оружия хватает, а вам лишний ствол не помешает. Да! Мы же четыре цинка с патронами захватили. Забери с собой, сколько сможешь унести. Мы, наверное, у кубейрос еще разживемся.

– Вот за это, спасибо. Ну а с «дегтярем» я тебя работать научу. Можешь не сомневаться.

Утром Анатолий, поколдовав над установкой, сообщает, что переход можно открыть здесь, на окраине поселка, где мы держали оборону, через пять дней. Следующий раз здесь переход можно будет открыть только через семь месяцев. Или же идти к зоне предполагаемого перехода к северозападу за шестьсот пятьдесят километров. Такой расклад весьма определенно устанавливает предел нашему пребыванию в этой Фазе. После завтрака, перед выходом на полевые занятия, я посвящаю Барсака в эти детали. Нельзя сказать, чтобы он пришел от этого в восторг. Но, поскольку он знал, что нам рано или поздно придется эту Фазу покинуть, он воспринял известие довольно спокойно, без лишних эмоций. Он только выразил надежду, что ответ от военных моряков успеет прийти до того, как мы уйдем. Он хотел, в зависимости от содержания ответа, скорректировать с нами план дальнейших действий против кубейрос.

А ответ от моряков мы получаем в тот же день. После обеда, ближе к вечеру, возвращается старший сын Барсака. Он похудел и измотан до крайности, покрыт густым слоем пыли от макушки до башмаков. Спешившись, он направляется прямо ко мне и вручает мне пакет.

– Это – ответ от командира моряков, – коротко говорит он.

Ответ, как и мое письмо, написан на современном русском языке.

«Здравствуй, Андрей!

Если бы ты знал, как приятно встретить здесь еще одного соотечественника. И вдвойне приятнее, когда этот соотечественник оказывается еще и товарищем по оружию. Пусть мы и служили в разных родах войск, но присягуто мы приносили одному знамени – красному, на котором вышито: „За нашу Советскую Родину!“ Из твоего письма я понял, что вам вскоре придется покинуть этот Мир и идти своим путем дальше. Очень жаль, что нам не удастся встретиться. Хотелось бы пожать твою руку и поздравить с двойной победой.

Вопервых, над бандой. Здесь вы, прямо скажу, отличились. Сын Барсака рассказал нам, как все происходило. Молодцы, мужики! Наложили им порусски. Дали прикурить по полной программе. Вторая ваша победа, это победа над местным населением. Наконецто до них дошло, что бандиты на том весь расчет и строят, что с ними все будут драться каждый сам по себе. Я здесь уже давно, но все никак не могу взять в толк, откуда такая разобщенность? Пытался я им всем доказать, что только совместными усилиями можно одолеть бандитов. На словах все соглашаются, а на деле, все попрежнему.

Я понял так, что ктото должен взять руководство по объединению и командование объединенными силами на себя. Я бы за это взялся, но, в силу понятных тебе причин, не могу удаляться от вверенного мне корабля далеко и надолго. Теперь, как я понял, делом объединения занимается Барсак. Это даже лучше, что не вы и не мы. Барсака здесь знают давно, а мы с вами – личности загадочные, малопонятные. К Барсаку у местных жителей доверия будет больше.

Со своей стороны, я встречусь со старейшинами поселков своей округи (а она немалая). Буду говорить с ними от имени Барсака. Полагаю, что скоро вы получите от них пополнение. А пополнение вам понадобится в ближайшее время. Вы крепко наложили бандитам. А они не такие люди, что легко прощают обиды. Ждите их в гости со дня на день.

Мы тоже постараемся помочь вам, по мере возможностей. Сам понимаешь, охрану корабля я не могу серьезно ослабить. Пан Кубейро уже пытался его захватить. Он не произвел на меня впечатления человека, который после первой неудачи отказывается от второй попытки. Тем более что он, как я понял, знает, какими „семечками“ заправлен наш „огурчик“. Тем не менее ждите подмогу. Мы сумели восстановить сбитый нами вертолет бандитов. Это – серьезная десантная машина. С горючкой, конечно, проблемы, но взвод матросиков она к вам доставит.

О дальнейших планах. В силу тех же причин, вряд ли мы сможем выделить вам для наступательных операций больше одного взвода. Это, конечно, маловато, но ведь они в тельняшках! Зато оборону своей округи мы полностью берем на себя. За плотное перекрытие нашего направления ручаюсь. В этом плане можешь быть уверен.

Еще раз выражаю сожаление, что не удалось нам встретиться и посидеть порусски, с чаркой водки. Жаль, конечно, но у каждого своя дорога.

Прощай, гвардии капитан. Прими наши морские наилучшие пожелания. Удачи Вам!

Да, Андрей. Если тебе повезет, и ты попадешь к нам, сообщи в штаб ВМФ, где находится лодка „Адмирал Новиков“. Я думаю, ее до сих пор по всей Атлантике ищут. Шутка сказать, пропало без вести и без следа двенадцать термоядерных ракет, да действующий реактор в придачу. У них, наверное, крыша скоро поедет, если уже не съехала.

Еще раз желаю удачи. Капитан 1 ранга Максим Шульгин».

Дочитав до конца, я усмехаюсь. Похоже, у Максима Шульгина от всех этих забот у самого уже крыша поехала. Интересно, каким образом я определю, даже если и попаду в желаемую Фазу, что это именно та, в которой бесследно пропала лодка «Адмирал Новиков»? Да если мы, чем Время не шутит, и попадем в эту Фазу, как он представляет мое сообщение? Является, Время знает кто, в штаб ВМФ и спрашивает: «У вас, случайно, лодка „Адмирал Новиков“ под командой каперанга Шульгина не пропадала без вести?» Там от одного только этого вопроса охренеют. Ну а дальше эта личность начнет нести примерно следующее: «Ах, пропала! Ну, тогда вы ее можете больше не искать. Она находится тамто и тамто… В общем, стоит в поле, в параллельном Мире».

Впрочем, и я бы повредился, имея на плечах такую ответственность. Двенадцать ракет с термоядерными боеголовками кому угодно крышу сорвут. Но во всем остальном письмо Максима Шульгина произвело благоприятное впечатление. Я перевожу его для Барсака на португальский язык, и мы все вместе прорабатываем план действий по разгрому банды Кубейро с учетом взаимодействия с командой подводной лодки «Адмирал Новиков».

А кубейрос не заставляют себя ждать. За час до открытия перехода дозорные доносят о приближении крупных сил противника. Мы теряемся. И уходить нельзя, и оставаться нельзя. Но Барсак с Виром принимают решение за нас.

– Нечего тут раздумывать, – твердо говорит Барсак. – Уходите. Что будет толку, если вы здесь свои головы сложите? Свое дело вы здесь сделали. Помогли нам, организовали настоящую армию, и огромное вам за это спасибо. Ну, что думаешь, Андрей? А если бы разведчики донесли о кубейрос не сейчас, а после того, как вы ушли бы? Вы что, вернулись бы? Идите и не сомневайтесь, мы справимся. А если и не справимся сегодня, то справимся завтра. Так, как раньше было, уже не будет.

Решение принято, мы уходим. Но кубейрос не оставляют нам времени. На этот раз они, наученные горьким опытом, приближаются быстро и сразу с трех сторон. У нас, как назло, зона перехода расположена между первой и второй линиями обороны поселка. Кубейрос уже атакуют, а до открытия перехода еще пятнадцать минут.

Нам приходится занять оборону. На этот раз кубейрос не пытаются атаковать поселок с ходу, в конном строю. Они спешиваются и атакуют по всем правилам, при поддержке трех 82миллиметровых минометов. Центр обороны неподалеку от нас. Там Вир с пулеметом. Да еще и мой «калаш». Нарвавшись на плотный огонь, кубейрос перегруппировываются и наносят главный удар по правому флангу. Туда перемещается Барсак. Я тоже переношу свой огонь на правый фланг.

В этот момент Анатолий кричит:

– Есть переход!

В десяти шагах сзади нас колышется сиреневое марево. Пора уходить. Но как бросить наших товарищей в такой критический момент? Видя мои колебания, Вир кричит:

– Андрей, уходите! Я иду туда!

Он машет рукой в направлении правого фланга и перебежками меняет позицию. Я принимаю решение.

– Уходим! Лена, идешь первой! За ней – Сергей и Наташа! Потом Дима и Толя! За ними – Петр! Я ухожу последним и забираю установку.

Пулемет должен работать здесь до последнего момента. Лена кричит: «Прощай, Вир!» и исчезает в переходе. В этот момент Барсак оборачивается посмотреть, как мы уходим, и неосторожно приподнимается. Эх! Барсак, Барсак! Сразу видно, что ты не профессиональный вояка. Подставился! Пуля поражает его в правое плечо. Хорошо, хоть не в голову. Жить будет, но армия надолго останется без командующего. Хорошо хоть Вир остается здесь.

Вир уже занял позицию и режет наступающих кубейрос пулеметными очередями. Я помогаю ему, а мои товарищи покидают эту Фазу один за другим. Вот остаемся мы с Петром. Петр вроде как и не думает уходить. Он сосредоточенно бьет по цепям кубейрос точными короткими очередями.

– Петро! Марш отсюда! – кричу я.

– А ты?

– Я следом за тобой! Вперед!

Петр машет рукой и исчезает в переходе. Я тоже приподнимаюсь и собираюсь последовать за ним. Но в этот момент скопившиеся в центре кубейрос поднимаются в атаку. Я снова ложусь и переношу огонь в центр. Вир замечает это и кричит мне:

– Андрей! Уходи! Уходи, ради Времени!

– Сейчас! Отобью атаку и уйду!

– Не дури! Переход сейчас закроется! Смотри сам! Беги скорее! Центр я сам прикрою!

Оборачиваюсь. Сиреневое марево интенсивно колеблется и перемещается из стороны в сторону, меняясь в размерах. Шутки в сторону. Ребята там, а я с установкой здесь. Если переход захлопнется, мы потеряем друг друга навсегда. Выйти из той Фазы они уже не смогут. А что там за Фаза, одно Время знает.

– Прощай, Вир! – кричу я и бегу к переходу.

– Прощай, Андрей! – отвечает Вир, не отрываясь от пулемета.

Я подхватываю установку и последний раз оборачиваюсь взглянуть на нашего товарища. И как раз в этот момент его накрывает разрыв мины. Пристрелялисьтаки, сволочи! Пулемет отлетает в одну сторону, Вир – в другую. Мне не надо подходить к нему, чтобы убедиться: с Виром все кончено. Задерживаюсь перед переходом еще на секунду, снимаю шлем и прощаюсь с нашим товарищем, отдавшим жизнь за чужой для него Мир. Он не был хроноагентом, но стал им.

Тут я слышу, что в шум боя вплетается новый звук. Над полем, на предельно малой высоте медленно летит большой десантный вертолет. Из него по одному выскакивают моряки с автоматами и с криками «Полундра!» цепью атакуют кубейрос. А с вертолета их поддерживает турельный пулемет. Другой, крупнокалиберный, бьет в сторону позиции минометчиков. Эх, братишки! Что бы вам минут десять назад прилететь!


ГЛАВА 27


Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
Омар Хайям

Каменистая пустыня. Ни травинки, ни былинки, ни кустика. И даже ни пригорочка. Равнина, засыпанная камнями размером от мелкого щебня до снарядного ящика. Воздух разрежен. И небо какоето желтоватое. Не нравится мне здесь.

Мои товарищи сидят на камнях, что покрупнее, и ждут меня. Присаживаюсь рядом и ставлю на сошки горячий пулемет.

– Ну, как там? – спрашивает Наташа. Я молча достаю фляжку с коньяком и два стаканчика. Кивком приглашаю всех достать посуду. Наполняю восемь стаканчиков и один из них ставлю отдельно на камень. Лена грустно качает головой.

– Вир?

– Да. Нет больше нашего Вира. Помянем. Он был хороший человек, лей. И надежный товарищ.

– Как это случилось? – спрашивает Петр после минутного молчания.

– Мина, – коротко отвечаю я.

– А может быть, он жив остался? – высказывает предположение Дмитрий.

– Какое там жив, Дима! Мина рядом ударила. Его только что на куски не разорвало. А Барсак ранен.

– Значит, бой проигран? – спрашивает Анатолий.

– Нет, наоборот. Там в последний момент моряки на вертолете прилетели. Любодорого глядеть! «Полундра!» У кубейрос аж пятки дымятся. Знают уже, что с братишками шутки плохи. А ты, Толя, займись переходом. Судя по всему, эта Фаза мертвая, и делать нам здесь нечего.

Мы проходим еще три малоинтересные Фазы. Минуем их в быстром темпе, не задерживаясь, потому как и задерживаться в них не хочется. И когда мы попадаем в Фазу, сильно напоминающую ту, из которой мы начали свой путь, я, помимо воли, объявляю однодневную остановку.

Располагаемся на берегу реки. Не успеваем мы разбить лагерь, как из прибрежных зарослей камыша на нас выбегает молодой кабан. Какая муха прокусила его толстую шкуру, неизвестно. Но этот нахал направился к нам на всех парусах, имея явно агрессивные намерения. Пуля Петра прекращает его существование и вносит приятное разнообразие в наше меню. Сергей организует рыбную ловлю, и, когда я вижу ее результаты, не задумываясь, увеличиваю время остановки еще на один день. Судя по состоянию эфира, радиационному фону и другим признакам, эта Фаза необитаема. То есть в ней отсутствует цивилизация и вообще разумная жизнь. Здесь нас никто не потревожит и не помешает отдохнуть, набраться сил и привести себя в порядок после скорого, но утомительного броска по мертвым Фазам.

Но, как говорится, хроноагент предполагает, а Время располагает. Вечереет. Я сижу у костра и слежу за тем, как над углями жарится кабанье мясо, а в углях запекается рыба. И мысленно, и вслух я сокрушаюсь, что у нас нет достаточно вместительного сосуда для варки ухи. Каждый занимается своим делом. Внезапно Анатолий, работавший с установкой, трогает меня за плечо и показывает на берег реки вверх по течению.

Изза поворота реки в нашу сторону ктото идет. Мы гостей не ждем. Встаем и беремся за автоматы. А человек приближается к нашему лагерю, не спеша, беззаботно посвистывая и сбивая на ходу прутиком пушистые головки одуванчиков. Эта беззаботность, а также отсутствие оружия несколько успокаивает меня. Но остается один вопрос. Кто вы такие, откуда взялись?

Человек между тем приближается настолько, что уже можно разглядеть его лицо. Ну, конечно! Как я сразуто не догадался? Кто же еще может здесь появиться? Ставлю автомат на предохранитель, опускаю его на землю и снова присаживаюсь к костру. Анатолий вглядывается в незнакомца, вздыхает и следует моему примеру. Петр смотрит на нас с недоумением, но тоже опускает автомат.

А человек подходит к костру, присаживается, не дожидаясь приглашения, и говорит:

– Ну, здравствуй, Андрей! Здравствуйте, Лена, Наташа! Это, как я догадываюсь, Анатолий, гениальный изобретатель. Здравствуй, Анатолий! Ну а это – ваши новые товарищи. Здравствуйте, Петр, Сергей, Дмитрий!

– Привет, Старый Волк! – отвечаю я за всех. – Как ты умудрился нас найти?

– Я старался. Если ты думаешь, что вас было так просто обнаружить, ты ошибаешься.

– Нет, – улыбаюсь я, – я так не думаю. А всетаки?

– Я же сказал, пришлось постараться. Мы с Корой круглосуточно сидели за компьютерами, меняясь через сутки. Кстати, тебе от нее горячий привет.

– Взаимно. Но какова была цель этого самоотверженного труда? Неужели мы представляем для вас такую непомерную ценность?

– Шутишь, как всегда? Нуну. Впрочем, ты прав. Ценность вы для меня представляете немалую. Сколько стоило трудов умыкнуть вас, провести через невообразимое число Миров; запутать, сбить с толку преследователей, а потом поместить в такое уютное гнездышко. А вы в знак благодарности устраиваете побег, даже не предупредив о своих намерениях.

– Тоже шутишь?

– Шучу. А вот Магистру вашему было не до шуток, когда он обнаружил, что гнездышко пусто и птички улетели в неизвестном направлении.

– Опять шутишь?

– А вот на этот раз ни в коей мере. Как там, у вашего Высоцкого? Ни единою буквой не лгу!

– Когда это ты начал Высоцким интересоваться?

– А с кем поведешься, от того и наберешься. Но мы отвлеклись. Шутки в сторону. Ваша затея с маячком и звездной картой сработала превосходно. Вас нашли. Точнее, не вас, а то место, где вы были. Но вас там уже не оказалось. Сначала ваши товарищи во всем обвинили меня. Но для меня ваш побег тоже был новостью. Я так искренне изумился, что они мне поверили. Ну, тыто знаешь, что в данном случае я не кривил душой и не играл. Вас продолжают искать. Мы с Корой тоже искали. Мы с вашим Магистром договорились, что, если ктото из нас о вас чтонибудь узнает, мы дадим знать друг другу. Можешь мне верить, можешь не верить, но я всякий раз сообщал Филиппу, когда нападал на ваш след. Надо отдать ему должное: он тоже держал меня в курсе дел. К сожалению, это всегда были только следы. Мы все время опаздывали. Когда на неделю, когда на сутки или двое, когда на несколько часов или даже минут. Кстати, Филипп Леруа опоздал ровно на минуту в том Мире, где вы пробирались по леднику и чуть не сорвались в пропасть. Когда он определил, куда вы оттуда ушли, у него получилось, что вы попали прямо под ядерный удар. В НульФазе был объявлен траур. К счастью, в его расчеты вкралась ошибка, давшая погрешность на пятьдесят минут. Последний раз мы засекли ваш след в том Мире, где вы сражались с бандитами. Засекли вас там ваши товарищи. Я вычислил более семидесяти Миров, куда вы могли оттуда попасть. Сейчас они почти все под наблюдением, за исключением шести, в том числе и этого. Эти шесть Миров недоступны для наблюдения ни вам, ни нам изза своих темпоральных характеристик. Но я нашел дырку в этот Мир, вроде спонтанного перехода, и решил воспользоваться одним шансом из семидесяти пяти. И мне повезло. Как только я прошел переходом, мой искатель, – Старый Волк показывает браслет с дисплеем, – указал мне наличие здесь Матриц: твоей и Елены. И вот – я здесь.

– Очень приятно. С чем пожаловал?

– С предложением.

– Как всегда. Мы на эту тему уже говорили. Предложение не принимается.

– Но сейчас предложение будет несколько иного рода.

– Все равно! Наши условия ты знаешь. Все переговоры мы будем вести только из НульФазы.

– Я надеюсь, понятно объяснил тебе, почему я сейчас не только не могу вернуть вас в НульФазу, но не могу даже связаться отсюда ни с кем. Ни с вашим Магистром, ни со своей Корой. Но если уж ты такой упертый, то ты хотя бы выслушай мое предложение.

– Выслушать, конечно, можно. Валяй.

– А может быть, угостишь сначала? Больно уж аппетитные запахи у вас тут гуляют. Да еще на природе, с видом на реку…

– Почему бы и нет? Тем более что долг платежом красен. Я же помню, какие ты нам организовывал застолья в СенКанте, когда держал нас с Леной в плену. И сверх того могу коечто предложить.

Я достаю фляжку с коньяком и наливаю стаканчики. Старый Волк принюхивается.

– Из биологической цивилизации?

Я киваю и поднимаю свой стаканчик.

– За что выпьем? – спрашивает Старый Волк.

– С нами Время! – не задумываясь, отвечаю я.

– С нами Время! – подхватывает Старый Волк.

Мы хорошо закусываем дымящимся еще куском кабаньего окорока, и я предлагаю:

– Излагай.

– В скором времени, не могу сказать точно, когда, но это непременно будет, нашим организациям предстоит не слабо перехлестнуться. В сферу ваших и наших интересов попадает сразу несколько Миров, существенно разнесенных в относительном Времени. Действия будут разворачиваться от периода дохристианской эпохи до эпохи Звездной Экспансии. Причем в независимом Времени события будут разворачиваться одновременно. Такие сложные, многоходовые операции до сих пор не осуществляли ни мы, ни вы. К тому же наши интересы в этих Мирах настолько противоположны, что я даже затрудняюсь сказать, к чему приведет такое противостояние.

Старый Волк делает глоток коньяка и отрезает себе еще один кусок окорока. А я, проверив готовность пойманных Сергеем рыбин, вынимаю их из углей, разворачиваю и предлагаю одну из них Старому Волку. Тот принюхивается, пробует и чмокает от удовольствия.

– Да, Андрей, такими яствами я вас в СенКанте угостить не мог. Но поехали дальше. Я в этом деле участвовать не желаю. Я устал доказывать и своему руководству, и вашему, что нам, вместо того чтобы бороться друг с другом, следует объединить усилия против общего врага. Врага грозного, опасного не только для обеих сторон, но и для всего Человечества, населяющего нашу планету. Теперьто ты со мной согласен?

– Не до конца. Я помню, как выразился по этому поводу наш Магистр. Он сказал, что лучше сражаться в одиночку, чем иметь такого союзника, которого надо все время опасаться и на которого надо постоянно оглядываться.

– Я знаю эту точку зрения. Но и ты уже узнал достаточно, чтобы принять решение и оценить мое предложение. Ты уже видел, что творит наш враг в завоеванных им Мирах. Ты уже знаешь, насколько он силен и опасен.

Я киваю в ответ после каждой фразы Старого Волка. А он, высказав это, вновь делает паузу и задумчиво смотрит на нас с Леной. Его хорошо знакомая грустная полуулыбка создает впечатление, что перед нами сидит человек, который знает такое, о чем мы даже не догадываемся. И, более того, никогда не догадаемся. А может быть, так оно и есть на самом деле?

– Андрей, я предлагаю вам работать против нашего общего врага вместе. Подожди, Лена! Я знаю главное ваше возражение и высоко ценю вашу принципиальность. Предлагая вам работать вместе, я не имею в виду, чтобы вы предали свою организацию и перешли к нам. На это вы, я знаю, не пойдете. Когда я говорю «вместе», я имею в виду себя, Кору Ляпатч и еще человек пять, может быть, семь.

– Я не совсем понимаю тебя, Шат Оркан, – говорю я после минутного раздумья. – Объясни толком, что ты имеешь в виду?

– Я, Андрей, имею в виду то, что сказал. Но, если ты хочешь, поясню. Нашим организациям предстоит серьезное противостояние. Оно поглотит все наши ресурсы. Итоги предсказать трудно. Но произойдет примерно следующее. Силы наших организаций будут истощены до предела. В ходе этого противостояния все внимание от других Миров будет отвлечено этой титанической борьбой. И этим неизбежно воспользуется наш общий противник. Противостоять ему еще можно. А вот отвоевать назад те Миры, где они обосновались, задача непосильная. Такую точку зрения я изложил и своему руководству, и вашему Магистру Леруа.

– И что же тебе ответили? – интересуется Лена.

– А примерно то же самое, что ответили мне вы год назад. «Одни слова и никаких доказательств. Вы, уважаемый, не приводите ни одного убедительного факта. А не являетесь ли вы скрытым агентом Фазы Стоуна, сиречь Монастыря или НульФазы?» Что я мог возразить? Ну а ваш Филипп Леруа сказал мне то же самое, что и ты несколько минут назад. Поэтому я и ответил тебе, что сия точка зрения мне известна. Посудите сами, что мне остается делать? Я один на обе организации знаю о грозящей нашей планете катастрофе, кричу об этом, но меня никто не слышит. А если и слышат, то не понимают. А если понимают, то делают вид, что не поняли. Я, как древний христианский отшельник, проповедую учение Христово камням в пустыне. Только они, по своему идиотизму, считали это дело за подвиг, а я – за трагедию. Самое обидное, что меня не воспринимают всерьез ни там, ни там. У нас меня считают отступником, у вас – провокатором.

Старый Волк вздыхает и выразительно смотрит на фляжку с коньяком. Я уже хочу налить ему стаканчик, когда Лена останавливает меня и наливает ему кружку вина, которое нам на прощание подарил Барсак.

– Попробуй. Это нисколько не хуже того, которым ты угощал нас в СенКанте. Я не хочу, чтобы ты считал меня более злопамятной и менее гостеприимной, чем Андрея.

Лена отрезает Старому Волку кусок исходящего аппетитным паром мяса. Тот с почтением принимает угощение, делает глоток вина и прислушивается к своим ощущениям.

– Прекрасно! Клянусь Временем! – констатирует он. Отдав должное мясу и запив его вином, Старый Волк продолжает:

– Помнишь, когда мы пытались атаковать вас гигантским лазером, я объяснял вам коечто о нашем устройстве и организации работы. У нас полнейшая демократия на стадии обсуждения проблемы. Каждый может отстаивать свою точку зрения на всех уровнях, приводить любые аргументы, и его всегда выслушают. Но когда решение принято, демократии – конец. Наступает пора жесточайшей дисциплины. Все с полной отдачей работают на реализацию этого решения. Так действовал до сих и я. Теперь пришла пора, когда я стою перед альтернативой: подчиниться воле большинства, которое будет выражено в воле руководства, или остаться при своем мнении и начать работать самостоятельно. Я уже сказал, что у меня есть группа единомышленников, готовых начать самостоятельную работу под моим руководством. Но нас, увы, мало. Для начала нужно в два, а лучше в три раза больше. Нужны опытные, на многое способные люди…

– Подожди, – прерываю я его. – Я уже почти понял тебя. Но скажи, ради Времени, неужели ты рассчитываешь, что твое руководство разрешит тебе работать независимо от него, в совсем ином направлении и не подчиняясь ему?

– Не рассчитываю. Они, конечно же, не разрешат мне этого. Но мне это и не нужно. Я намерен покинуть свою организацию и начать работать полностью самостоятельно. Воплощение этого намерения сейчас зависит только от одного фактора.

– Но для того, чтобы успешно работать, нужна база, нужно техническое оснащение, и не слабое. Есть у тебя все это?

– Частично есть, частично будет. Думаю, ты хорошо помнишь мою секретную базу, на которой вы с Леной провели немалый срок и откуда с таким блеском бежали. О ее существовании из наших не знает никто. Чем не база для работы? Оснастить ее всем необходимым и подобрать нужных людей я могу по переходам из тех Миров, которые согласятся со мной сотрудничать. Примерно так в свое время формировались и ваша база, и наша. Мне сейчас даже легче будет. Я владею механизмом создания прямых переходов, а у наших с тобой предшественников этого не было. Так что, как видишь, для начала независимой работы у меня все имеется. Удерживает меня от этого только одно.

– Я понял, что тебя удерживает. Наше согласие работать вместе с тобой.

– Совершенно верно. Вы с Леной сами по себе каждый десятка стоите. А если вы согласитесь работать со мной и пригласите работать своих товарищей, я уверен, что к нам придут еще человек десять, не меньше. Возможно, и сам Филипп Леруа.

– Не знаю, на чем базируется такая твоя уверенность. Конечно, и Лена, и я имеем в нашем Секторе немалый авторитет и вес, пользуемся уважением и так далее. Но это не значит, что наши друзья бросят свою работу, своих товарищей и пойдут за нами. Я уверен в обратном. Но правильно ли я понял? Ты приглашаешь нас основать вместе с тобой новую вневременную организацию, с целью бороться с нашим общим противником?

– Ты правильно понял. Именно это я и пришел вам предложить.

– И ты ждешь, чтобы мы согласились?

– Да, Андрей. Я много думал об этом, советовался с Корой и другими товарищами, которые знают тебя не понаслышке. Многие выражали сомнение, что ты согласишься работать с нами. Но все как один не сомневаются, что успешно работать мы сможем только с вами. Поэтому я еще раз предлагаю тебе сотрудничество на новых уже условиях. От твоего ответа зависит многое.

Я молчу, смотрю на Старого Волка и думаю. Прошло всего четыре с небольшим относительных года, а как все изменилось. Как непохож нынешний Старый Волк на Мефи или епископа Маринелло, который захватил меня в плен в Лотарингии, когда я работал там в образе графа Саусверка, лейтенанта имперских мушкетеров. Тогда я был полностью в его власти. Да вдобавок и Лена неосмотрительно сунулась в этот замок СенКант и стала его заложницей. Он тогда только намекнул нам о существовании таинственной третьей силы. Работать совместно против нее он мне не предлагал. У него в то время были совсем другие планы относительно меня. Дело прошлое, он в то время и самто еще не понимал, что это за сила такая. Как он со мной тогда держался! Нет, он был добродушным, гостеприимным хозяином. Он следил, чтобы мы с Леной не испытывали никаких лишений. Он подолгу беседовал с нами, в том числе и на отвлеченные темы. Но за всем этим отчетливо проступало условие, поставленное «доброжелательным» хозяином в первые же часы нашей первой встречи. Если я не соглашусь работать, он через пять дней передаст меня своему руководству. Те направят меня в соответствующую лабораторию, где из меня сделают зомби. «А с зомби работать неинтересно», – сказал он тогда.

Второй раз мы общались с ним, когда ЧВП решил устроить в нашей Фазе азотнокремниевую реакцию посредством гигантского лазера со звезднойнакачкой. Я хорошо помню тот тон, которым он советовал нам поскорее эвакуироваться, так как возможностей предотвратить катастрофу у нас просто нет. Он был уверен в победе. Уверен в победе ЧВП и в нашем поражении. И какой у него был обескураженный вид спустя двенадцать часов, когда запальный сердечник, сделанный из огромного рубина, распался на куски, когда его готовились устанавливать на место. Это я тоже помню. Андрей Злобин тогда вторгся в Прошлое и взорвал этот злополучный рубин, который мы с Корой Ляпатч с таким трудом добыли на планете Плей и с еще большим трудом вывезли оттуда. Правда при этом образовалась Схлопка, петля Времени. В этой Схлопке навсегда остался дубликат личности моего друга.

Третья наша встреча состоялась, когда он загнал меня на свою секретную базу, а почти год спустя туда же привел и Лену. Тогда он тоже был хозяином положения и тоже предъявил ультиматум. Либо мы соглашаемся работать с ним, либо до конца дней своих останемся вдвоем в этой Фазе. «Ну а в случае, если вы чтолибо предпримете, я разгоню вас по разным Мирам, и вы больше никогда друг друга не увидите». Хотя это он сказал, когда мы потребовали от него вернуть домой случайно попавшую к нам Наташу. Но уже тогда он был несколько иным, чем в СенКанте. Серия поражений его коечему научила. Впрочем, он тогда, наверное, поглубже изучил нашего общего врага и понял, что в одиночку с ним он не справится.

А вот сейчас он уже не ставит никаких условий. Он просит нас помочь ему. Без нас у него ничего не выйдет. Такто, Волчара! Что же ему ответить? Нечего мне ему ответить.

– Вот что, Шат Оркан, – говорю я, закурив сигарету. – Прежде, чем решать, как ответить на твое предложение, я должен выяснить у тебя некоторые моменты относительно нашего противника. Момент первый. Ты узнал, кто они такие? Откуда они появились?

– Точного ответа пока нет. Есть предположения.

– Предположения? Одно или несколько?

– Несколько.

– Несколько, это сколько? Три или пятнадцать?

– Шесть.

– Тогда я не буду выслушивать ни одно из них. Шесть предположений, это значит, ни одного близкого к истине. Момент второй. С методами их работы мы, более или менее, уже знакомы. Какова цель их деятельности? Зачем им это нужно?

– Здесь нет предположений вообще.

– Тогда, третий вопрос. Зачем ты мне предлагаешь сотрудничество? Против кого? Как? Стоп! Я предвижу твое возражение. Ты хочешь сказать, что совместными усилиями мы сможем получить ответы на эти вопросы. Не получится. Пойми, мы ушли с твоей базы, имея конкретную цель: получить ответы на все эти вопросы. Сейчас мы находимся на пути к ответам. И ты предлагаешь нам свернуть эту работу и заняться организацией новой базы. Нет, уважаемый, так дела не делаются. Чтобы организовать работу, надо иметь четкий план, ясную цель. А у нас с тобой ничего этого пока нет. Вот когда будет ясность в этом деле, тогда и можно будет ставить вопрос о совместной работе. А пока, извини.

– Да пойми, Андрей! Нет у нас на это времени! На днях мое руководство примет решение по тем операциям, о которых я вам уже говорил. Мне будет поручен весьма важный участок работы. И я должен решать: браться за него и выполнять или уходить на свою базу. Но уходить надо не для того, чтобы там прятаться. Я намерен развернуть там работу, которую считаю сейчас наиболее важной и актуальной. Но одному мне с ней не справиться.

– А ты сделай так. Уйди на свою базу вместе с Корой и своими сторонниками, оснасти ее и начинай работу в режиме поиска и сбора информации. А мы будем выполнять ту же работу, так сказать, в полевых условиях. Когда информации будет достаточно, можно будет вернуться к предложению о сотрудничестве и обсудить условия. Но в любом случае, полученной информацией я намерен поделиться, в первую очередь, со своим руководством.

Старый Волк хочет чтото сказать в ответ, но только машет рукой. А в разговор вступает Лена:

– Андрей привел только один мотив отказа. Но есть еще и второй. Мы не можем согласиться на сотрудничество, пока не обговорим методы, которыми ты намерен противодействовать нашему противнику. Зная ваши принципы, я заранее отказываюсь работать с вами.

– Чем же тебе не нравятся наши принципы?

– Цель оправдывает средства! Это – девиз иезуитов, и вы, взяв его на вооружение, неукоснительно ему следуете.

– И что же в этом плохого? Великая цель всегда стоит того, чтобы ее достигали любыми средствами.

– Вотвот! Именно этого я и опасаюсь. Так можно оправдать и испытание ядерного оружия на мирных жителях, которое устроили американцы. Они прекрасно понимали, что на исход войны ядерные бомбардировки уже никакого влияния не окажут. Им надо было утвердить за собой роль главенствующего в мире государства, и они этого добились.

– Что ж, с этой точки зрения их действия были правомерны.

– Вот видишь! Ты их уже оправдываешь, потому что вы сами сплошь и рядом пользуетесь такими же методами. Да что далеко ходить. Вы же сами дважды планировали операции с демонстрацией ядерного оружия под конец войны. Первый раз в Германии, второй – в той же Японии.

– И, кстати, оба раза именно Андрей сорвал эти операции. К слову сказать, исполнение было блестящим. Я даже аплодировал, когда смотрел на это.

– Благодарю за комплимент, – улыбаясь, отвечаю я. – Я старался.

– Оно было заметно. Между прочим, Лена, должен выразить тебе свое восхищение. Ведь в Германии ты помогала Андрею. И делала это великолепно, не будучи, как он, летчикомпрофессионалом.

– Мы – хроноагенты, а не саксофонисты, – многозначительно отвечает Лена.

– Кора тоже не саксофонист. Но она сама призналась, что с таким мастерством пилотировать «Мессершмит», да еще вести бой с «Суперкрепостью», она не смогла бы.

– Ладно, – машет рукой Лена. – Порассыпались в комплиментах, и будет. Вернемся к нашим баранам, то бишь к твоему предложению. Надеюсь, ты понял, что твои методы нас не устраивают, и мы никогда не согласимся работать таким образом.

– De gustibus поп est disputandum,[47] – пожимает плечами Старый Волк.

– Еще как disputandum! – вскидывается Лена. – Да что говорить, если вы сверлите переходы из Фазы в Фазу где попало и как попало, совершенно не контролируя последствия. А вот и последствие, у костра сидит! Как к нам попала Наташа? Да через тот самый спонтанный переход, который вы не сумели закрыть, как следует.

– Да, Шат Оркан, – неожиданно с улыбкой говорит Наташа. – Я давно хотела поблагодарить вас. Если бы не ваша ошибка, я бы никогда не встретилась ни с Леной, ни с Андреем. Огромное вам за это спасибо.

Мы балдеем, а Старый Волк смеется:

– Спасибо за поддержку, Наташенька. Они меня все время только критикуют. И только ты в моей деятельности отметила положительный момент.

– Нашла ложку меда в цистерне дегтя, – ворчу я. – Это можно выразить словами: «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Чтобы завершить эту дискуссию или disputandum о gustibus, подведем черту. Твое предложение мы не принимаем. Не принимаем по двум причинам. Первая: мы намерены производить нашу разведку боем до конца. Считаю, что это принесет больше пользы и нам, и тебе. После этого можно будет возобновить переговоры о сотрудничестве. Но сразу ставлю условие. Если цель попрежнему будет оправдывать любые средства, то никакого сотрудничества не получится.

Старый Волк молчит и ковыряется хворостиной в костре. Молчит он долго, задумчиво глядя на огонь. Мне трудно представить, о чем он сейчас думает, какое решение принимает. А какое решение принял бы я на его месте? Честно сказать, я бы ковырялся сейчас не только в углях костра. Старый Волк прекращает ворошить угли, вздыхает и тихо говорит:

– Примерно такой ответ я и рассчитывал услышать. Но Кора настояла на том, чтобы я сделал вам предложение. Это была первая причина, побудившая меня встретиться с вами.

– А вторая? – интересуюсь я, так как Старый Волк снова замолкает.

Но он никак не реагирует на мой вопрос и снова начинает копаться в горящих углях. Что он там ищет? Ответы на свои вопросы? Долго ему придется их там искать.

– Вы разрешите мне заночевать с вами? – неожиданно спрашивает он. – Давно не ночевал в таких условиях, у костра. Даже стосковался както.

– А пойдем дальше с нами, – предлагает Лена. – Я тебе таких ночевок сколь угодно гарантирую.

– Нет уж, спасибо за предложение, но вынужден отказаться. Слишком много работы.

– А тебя не хватятся, пока ты здесь с нами будешь прохлаждаться? – интересуюсь я.

– Не хватятся. У этого Мира очень высокая собственная частота.

– Понятно, – киваю я и тут же поясняю Петру, Сергею и Дмитрию. – Время в этой Фазе течет крайне быстро. Грубо говоря, сутки здесь соответствуют нескольким минутам в обычной Фазе. Что ж, в таком случае, оставайся, нет возражений.

Петр заправляет на вертел еще несколько кусков кабаньего мяса, а Сергей заворачивает в мокрую бумагу четырех сазанов и закапывает их в угли. Наташа пристраивает над костром котелки для чая. А я разливаю по стаканчикам коньяк.

Какоето время мы беседуем на отвлеченные темы. Говорим о рыбалке, охоте, кулинарии. Потом, по просьбе ребят, по очереди рассказываем различные эпизоды своей работы. Старому Волку тоже есть о чем порассказать. Солнце давно уже закатилось, и небо усеялось яркими светляками звезд, а мы все пьем вино, закусываем его свежим мясом и рыбой и в больших количествах поглощаем чай. Я уже успеваю забыть о том, что Старый Волк говорил о двух причинах, побудивших его прийти сюда. А он, посмотрев внимательно на Млечный Путь, вдруг говорит:

– А вторая причина моего появления здесь, Андрей, более серьезная, чем первая. Ты заметил, что вас как бы ведут из Мира в Мир?

– Не совсем так. Не ведут, а как бы контролируют наше передвижение в тех Фазах, где они развернули свою деятельность.

– Можно сказать и так, – соглашается Старый Волк, – но в данный момент этот контроль зашел слишком далеко. Я появился здесь не случайно. Я знал, что вы не минуете этот Мир. Я обнаружил его еще два года назад и хорошо проанализировал. Этот Мир очень своеобразный. Он как бы пограничный. Наши приятели пользуются им, чтобы с минимальными затратами энергии переходить между Мирами, которые резко отличаются по своим темпоральным характеристикам.

– И что из этого вытекает? – спрашивает Лена.

– А вытекает то, что отсюда вы попадете в область Миров, ваше пребывание в которых контролировать будет несколько затруднительно. Если не сказать больше: просто невозможно.

– И что это будут за Миры? – снова спрашивает Лена.

– Точно сказать не берусь. Кто знает, куда вас занесет очередной переход? Но я наблюдал некоторые их этих Закрытых Миров, в зону которых вы сейчас попадете со стопроцентной гарантией.

Старый Волк снова замолкает и снова ворошит угли костра. Что за манера! Вечно он заставляет тянуть из себя информацию, словно занозу из неудобного места.

– И что же это будут за Миры? – повторяю я Ленин вопрос.

– Вы можете рассматривать те Миры, которые вы уже прошли, как разминку. Цветочки, так сказать. Дальше вас будут ждать ягодки. И не столько ягодки, сколько шипы. Впрочем, ягодкито тоже будут ядовитыми.

– А точнее?

– Что «точнее»? Я же сказал, одно Время знает, куда вы сейчас попадете. Я наблюдал около десятка таких Миров, в которых наши приятели трудятся не покладая рук, где они уже господствуют. Зона эта весьма обширная. В принципе онито как раз и сделали эти Миры закрытыми.

– А что значит: «Закрытые миры»? – интересуется Сергей.

– Это значит, что их очень трудно наблюдать. А проникнуть туда или вытащить когонибудь оттуда практически невозможно. Разве что с помощью такой установки, как ваша. Здесь я еще могу вам както помочь. А вот дальше…

– И ты приберег это как последний аргумент, чтобы убедить нас согласиться с твоим предложением? – спрашиваю я.

– Нет, Андрей. Я бы тогда начал именно с этого. Я же знаю, что вас это не остановит, и вы все равно пойдете до конца. Я просто хочу предупредить вас об этом. Это Кора пожелала, чтобы я предложил вам вывести вас отсюда. «Вдруг да согласятся», – сказала она. Я и Филиппу сообщил, где вы можете находиться, и сказал, что попытаюсь вывести вас. Я ведь говорил, что для ваших товарищей этот Мир лежит в недоступной зоне? Так вот. Я вам больше ничего не предлагаю и не запугиваю вас. Поймите меня правильно. Будьте сейчас готовы ко всяким неожиданностям, к очень серьезным осложнениям и опасным встречам. Дальше все будет зависеть только от вас самих. Очень много будет зависеть и от, прямо скажем, везения, удачи.

– Удача, она смелых любит, – говорю я, так же как и Старый Волк ковыряясь в углях.

– Верно, любит. Но не забывай, Андрей, еще и о том, что Осторожность – мать Мудрости. Смелости и умения вам не занимать. Знаю. А вот Удача. Давайте, выпьем за то, чтобы Время послало вам Госпожу Удачу.

– Знаком с Окуджавой? – удивленно спрашиваю я, разливая коньяк.

– Лично не довелось, – усмехается Старый Волк.

– Странно. Окуджаву знаешь, Высоцкого начал осваивать, а с Шекспиром не знаком.

– Невозможно объять необъятное.

– Ишь ты! – замечает Лена. – Он, оказывается, и Козьму Пруткова знает.

– Если уж в дело пошел Козьма, то надо вспомнить еще одну его мысль, – говорю я. – Односторонний специалист подобен флюсу. Я давно заметил, что подготовка ваших хроноагентов несколько хромает.

– И в чем она уступает вашей? – живо интересуется Старый Волк.

– Смотрика, чего захотел! Так и скажи ему, да еще накануне такого противостояния. Ладно. Стакан – не микрофон. Выпьем за удачу!

Уже поздно, уставшие товарищи один за другим укладываются и засыпают. Остаемся сидеть только мы со Старым Волком. Мы молчим. Смотрим друг на друга, на огонь, на звезды. Я вдруг обращаю внимание на то, как одет Старый Волк. На нем тонкий обтягивающий свитер лилового цвета с металлическим отливом, бордовая кожаная юбка, высокие сапоги синего цвета и отливающие металлом красные чулки. Завершает наряд фиолетовая бархатистая мантия с золотым орнаментом. Ну вылитый пират из эскадры Бертольера Горчи! И тут я вспоминаю планету Плей и наряды ее жителей.

– Слушай, Шат Оркан, я давно хотел тебя спросить одну вещь. Ты ведь родом с планеты Плей из системы Бета Водолея?

– Хм! Как ты догадался?

– По одежде. Когда я туда попал, сразу вспомнил тебя, в каком виде ты появился передо мной в своей лаборатории в СенКанте. Как бы человек ни менялся, вкусы, привитые в молодости, остаются навсегда.

– Ты прав. И как ты находишь наш стиль? Ты ведь и сам дважды работал в этих краях и одевался таким образом.

– De gustibus… Впрочем, я хотел спросить тебя о другом. Ты же состоял в Мафии, контролирующей игорный бизнес и добычу рубинов?

Старый Волк кивает.

– А как ушел? Через… – Я касаюсь пальцем виска.

У Старого Волка я давно заметил на виске звездообразный шрам. Старый Волк кивает и морщится.

– Если это связано с неприятными воспоминаниями, не рассказывай, – предлагаю я.

– Пустяки, дело прошлое. Хотя действительно приятного в этом было маловато. На Плей прилетел с друзьями знаменитый звездопроходец Солтан Турас. Слышал о таком?

– Кажется, да. Помоему, он открыл много систем с планетами, пригодными для жизни.

– Верно. Он был сказочно богат. За каждую пригодную для жизни планету давали баснословные премии. Наши специалисты занялись Солтаном основательно. Трудно выиграть, когда против тебя играет команда профессиональных шулеров, а не проиграться при этом просто невозможно. И Солтан Турас проигрался в дым. В это время я служил охранником в рубиновых шахтах. Представляешь, Андрей? Солтан Турас, герой дальнего звездоплавания. Мы мальчишками в него играли! И вдруг я вижу, как его в робе каторжника спускают к нам, в копи. Во мне все перевернулось. Одним словом, через месяц я организовал ему побег. Разумеется, пришлось бежать и самому. Я хорошо знал, как карает Мафия за измену. Но мне не повезло. Тот делец, у которого я арендовал корабль для себя, подсунул мне развалюху после косметического ремонта, но с дефектным двигателем. Двигатель сдох через два часа полета. Я убедился, что Солтан Турас уже вышел в подпространство, и стал наблюдать, как ко мне приближаются патрульные корабли. Когда они уже готовы были взять меня на абордаж, я дослал патрон и застрелился. Это была моя роковая ошибка. Стреляться надо было сразу, когда отказал двигатель. Тогда им достался бы только мой остывший труп, который они без почестей похоронили бы в пространстве. Прошло бы уже много времени, и методы восстановления ничего не смогли бы сделать. Я пришел в себя на Плее, в застенке. Меня пытали всеми способами ровно три недели. Такова кара за измену. Когда я не выдерживал, меня восстанавливали, приводили в порядок и снова отправляли в застенок. Причем это время в зачет трех недель не шло. Потом меня еще раз подлатали и отправили в шахту. Я провел там около четырех лет. Не могу сказать, что это были лучшие годы моей жизни. В конце четвертого года меня подняли наверх, переодели и привели к Отцу нашего Круга. В его кабинете сидел незнакомый мне человек. Они с Отцом обменялись парой фраз на неизвестном мне языке, после чего меня увели на корабль. Так я оказался в нашей организации. Человек, разговаривавший с нашим Отцом, стал моим шефом. Он выкупил меня у Мафии. Ему, видите ли, понравилась моя способность к самопожертвованию и моя стойкость, с которой я переносил пытки и каторгу. А ты как стал хроноагентом?

– Я же рассказывал тебе в СенКанте.

– Извини, забыл. Ты и в самом деле рассказывал.

– Что же ты теперь решишь? Как поступишь? – спрашиваю я после паузы.

– Не знаю. У меня сейчас нет готового решения. Но вы правы. Организовывать сейчас работу наобум, не зная толком, против кого и какими методами бороться – глупейшая затея. Вы решили идти до конца и узнать о наших противниках все. Это – верное решение. С каким удовольствием я сейчас пошел бы с вами! Но оттуда, куда вы идете, нет возврата. По крайней мере, сейчас я его не вижу. А находясь у себя, я хотя бы смогу время от времени вас контролировать и передавать данные о вас вашим товарищам. Может быть, сообща мы сумеем придумать, как вам помочь. Но, с другой стороны, завтрапослезавтра меня втянут в подготовку той самой многоходовой операции, о которой я вам говорил. Я не жду от нее ничего хорошего. И меньше всего мне хотелось бы участвовать в этом деле. Ты веришь мне?

– На этот раз верю. Ты за эти годы несколько изменился.

– В какую сторону? Впрочем, это несущественно. Существенно другое. При всех я этого не говорил, но ты должен знать. То, что я видел в Закрытых Мирах, никакого восторга не вызывает. Те, кто там обитает, внешне выглядят как люди, но они уже не люди.

– Кто же они?

– А Время их знает! Ясно одно: люди так не поступают. Поэтому, гвардии капитан, запомни мой совет. Не подходи к ним с человеческими мерками и будь готов ко всяким неожиданностям, в том числе и весьма неприятным. Еще. Оружие применяй без колебаний. Ты и сам убедишься, что они уже не люди. Но боюсь, что этот опыт может вам слишком дорого обойтись. И еще одно. Я не совсем уверен, но лучше подстраховаться. У меня сложилось мнение, что в этих Мирах нельзя пользоваться техникой, неадекватной данной эпохе. Это чревато последствиями.

– Какими? Схлопкой?

– Нет. Для этого Мира катастрофы не произойдет. Но для того, кто нарушит там принцип адекватности, могут наступить некоторые последствия. Не всегда, но весьма вероятно. Чтото вроде темпоральной отдачи. Учти это и будь осторожен.

– Учту и это.

– Ну, а в остальном все будет зависеть от удачи. А ты сам сказал: «Удача смелых любит». В том, что ты не из робкого десятка, я не сомневаюсь. Я ведь смотрел эпизоды из твоей фронтовой жизни. Думаю, после такого тебе ничего не будет страшно. Так что, буду ждать тебя живым и с ценной информацией. Действуй, капитан, и без языка не возвращайся.

– Не извольте сумлеваться, чай, оно не в первый раз! – отвечаю я.

Старый Волк усмехается и закуривает сигарету. Я тоже закуриваю, и мы снова сидим молча, думая каждый о своем. Небо начинает светлеть, когда меня на несколько минут одолевает дремота. Когда я просыпаюсь, Старого Волка уже нет.

Смотрю на таймер: шесть утра. Раздуваю костер и ставлю котелок с водой для утреннего кофе. Пока закипает вода, обдумываю то, что услышал от Старого Волка. В принципе ничего нового он мне не сказал. Все это я предвидел и был к этому готов. Но вот принцип адекватности… Тут есть над чем подумать.

Кофе готов, и я поднимаю своих товарищей. За завтраком я кратко знакомлю их с тем, что мне рассказал Старый Волк. В том числе и с принципом адекватности.

– Свежо предание, да верится с трудом, – качает головой Анатолий. – Андрей, а ты не думаешь, что этот Волк просто запугивает тебя? Ну, чтобы ты изменил решение и согласился работать с ним?

– Нет, Толя. Он не из тех, что машут кулаками после драки. К тому же он знает, что запугать меня трудно. Он просто предупреждает, что нас ожидают сложные ситуации и затруднения. Хорошо еще, что он сам более или менее успел разобраться в характере этих затруднений.

– Кроме принципа адекватности, – вставляет Лена.

– Да. Кроме этого принципа. Тут придется доходить самим. Но мы предупреждены и постараемся этого принципа придерживаться. Все поняли? Ну, раз молчите, будем считать, что поняли. Проверить оружие, снаряжение. Толя, готовь переход. С нами Время!








Фаза боя


Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше –
Наш SOS всё глуше, глуше, –
И ужас режет души
Напополам…
B. C. Высоцкий



Глава 1


То за трапезой сидит во златом венце,
Сидит грозный царь Иван Васильевич.
Позади его стоят стольники,
Супротив его всё бояре и князья.
По бокам его всё опричники,
И пирует царь во славу божию
В удовольствие свое и веселие.
М.Ю. Лермонтов

То, что рассказал нам об этих Фазах Старый Волк, напоминало вступление к фильму ужасов средней руки. А вроде бы ничего особенного. Здесь не только не холодно, а, мягко говоря, тепло. И даже жарковато. Пока мы производим первичную разведку, Дмитрий спускается к реке взять пробы воды. Вернувшись, он сообщает:

– А эта Фаза обитаемая. На берегу лодка вытащена.

Трудно сказать, хорошая это новость или нет. С одной стороны, для выполнения нашей основной задачи чем больше мы встретим на своём пути обитаемых Фаз, тем лучше. Но, с другой стороны, исходя из предостережений Старого Волка, от этих обитателей можно ждать любой пакости.

– Переходов здесь можно открыть много, – сообщает Анатолий, – но все они будут расположены от сорока километров с небольшим и дальше, вниз по течению реки.

Это к лучшему. Все селения тяготеют к воде. У нас есть шанс встретить местных жителей, не удаляясь особенно от зон возможного перехода. Эфир чист, только похрюкивает слегка. Это можно отнести на счет атмосферных помех. Так что скорее всего здешняя цивилизация еще не достигла высокого уровня.

Идём мы довольно долго. Кроме лодки, найденной Дмитрием, больше никаких признаков цивилизации не наблюдается.

Внезапно Лена останавливается и поднимает руку в знаке «Внимание!». Мы замираем и прислушиваемся. Сначала ничего, кроме птичьего гомона и шума листвы, не слышно. Потом ухо улавливает конское ржание, лай собак и шум множества голосов. Отдельные выкрики и вроде бы даже пение.

Через несколько минут мы выбираемся на обширную полукруглую поляну, выходящую к реке. Посередине поляны горят костры, на которых жарится мясо и кипят котлы. Между кострами и рекой снуют босые полуголые люди. Ближе к лесу расположены навесы из блестящей на солнце ткани. Под навесами расположилось многолюдное общество. Они пьют из больших кувшинов, ковшей и кубков, едят жареное мясо и прихлёбывают ароматное варево из больших мисок, которые им из котлов наполняют те же полуголые люди. Под навесами веселятся в основном мужчины. Но там есть и немало женщин, которые пьют, закусывают и шумят наравне с мужской частью общества.

Всё это мы успеваем разглядеть за те несколько минут, пока незамеченные стоим на опушке. Но вот на нас, наконец, обращают внимание, и к нам подбегают два полуголых человека. Низко поклонившись, один из них на грубом английском языке говорит:

– Тан желает говорить с вами.

Следуем за ним и заходим под навес, где сидит пирующее общество. Выглядит оно пёстро и ярко. Разноцветные шелка, бархат, парча. Одежда самая изысканная. Резким контрастом с ней выглядят неухоженные усы и бороды, давно не стриженные, нечесаные и немытые волосы, грязные шеи и корявые ногти на грубых пальцах грязных рук. Женщины одеты менее изысканно, но выглядят гораздо опрятнее и привлекательнее.

В центре под навесом сидит мужчина лет сорока. Грубое лицо с низким лбом, выдающиеся вперёд брови, квадратная челюсть обросла рыжими патлами, торчащими во все стороны неопрятными клочьями. Зато на нём кафтан из золотистой парчи, малиновые бархатные шорты, бронзовые чулки и сапоги из алой кожи. В правой руке тан держит большой кубок с вином, а левой гладит бедро сидящей рядом молодой женщины.

Меня коробит, когда я вижу на чистой, гладкой женской ножке эту грязную, поросшую рыжими волосами лапу с корявыми обломанными ногтями. Но женщину это не смущает. Она внимательно смотрит на нас. Вернее, не на нас всех, а на Лену с Наташей. А тан, насмотревшись, говорит, словно выплёвывает слова:

– Я – Марсун. Тан здешнего округа.

– Я – Андрей. А это мои спутники и друзья.

– Тоже тан, надеюсь?

– Тан. Только не здешний.

– Это я вижу. Здесь так не одеваются. Откуда идёте?

– Издалека.

– Не из Загорья? – При этом он смотрит кудато поверх моей головы.

Прослеживаю за его взглядом и вижу синеющую далеко на горизонте высокую горную цепь.

– Точно. Из Загорья, – подтверждаю я.

– Давно у нас не было гостей из тех краёв. На моей памяти никто не приходил. Что ж, загорский тан, будь моим гостем. Мы сегодня удачно поохотились, теперь пируем.

Он указывает на места против себя. Мы присаживаемся. Полуголые босые люди, слуги, как я понял, тут же подают нам чеканные серебряные ковши с вином, ставят перед нами глиняные блюда с жареным мясом и миски с крепким ароматным бульоном. На роскошном, но грязном ковре в беспорядке разложены зелень, разнообразные овощи и фрукты. Я поднимаю ковш.

– За твоё здоровье, тан Марсун!

Тан удивлённо смотрит на меня. Видимо, я сделал или сказал чтото не так. Тем не менее он тоже поднимает кубок.

– И тебе пусть пошлют Владыки здоровья и долгих лет жизни, тан Андрей!

Левая рука его уже передвинулась с бедра на ягодицы женщины. Белая юбочка, задранная нечистой похотливой лапой, уже почти ничего не скрывает. Но женщина попрежнему не сводит глаз с Лены.

– Скажи, тан Андрей, – спрашивает меня Марсун, – а чтите ли вы у себя в Загорье Владык?

– Конечно. Мы чтим всех, кто какимлибо образом выше нас. Владык мы тоже чтим.

– А почему тогда ваши женщины ходят с оружием, словно они мужчины?

– У нас в Загорье, тан Марсун, другая жизнь и другие обычаи. У нас там много врагов, и мы с детства вынуждены воевать и бороться за свою жизнь и свободу. Поэтому наши женщины учатся владеть оружием наравне с мужчинами с детства.

– Не может быть! Неужели эта женщина, – он тычет кубком в сторону Наташи, – может стрелять не хуже мужчины?

– Да. Не хуже.

– Ха! Вот в это яблоко я попаду из своего ружья за тридцать шагов… Улак! – кричит он.

Сзади подбегает полуголый слуга и низко кланяется тану. Тот подаёт ему яблоко и приказывает:

– Отойди на тридцать шагов и положи яблоко себе на голову.

Слуга выполняет приказ, не моргнув глазом. Видимо, такие упражнения здесь не в диковинку. А тан оставляет в покое ягодицы женщины и берёт висящее на опоре навеса длинноствольное ружьё, отделанное золотом и перламутром. Он вскидывает ружье и стреляет. Пуля попадает слуге прямо в левый глаз, и человек падает как подкошенный.

– Видимо, я выпил немного лишнего, – качает головой Марсун. – Но и такой выстрел неплох. Если эта женщина сможет его повторить, я поверю тебе, тан Андрей. Коса!

Подбегает второй слуга, и тан даёт ему яблоко. А сам он, повесив ружьё, начинает тискать груди женщины. Меня дрожь пробирает, когда я представляю, что чувствует женщина, чью кожу царапают длинные обломанные ногти.

– Прости, тан Марсун, – возражаю я. – Зачем мы будем лишать тебя верных слуг? Пусть Коса подбросит яблоко повыше. Сумеешь, Наташа?

Наташа кивает, берёт у Анатолия автомат и встаёт.

– Коса! – кричит Наташа. – Бросай!

Гремит выстрел, и подброшенное слугой красное яблоко разлетается на кусочки. Тан ошарашен настолько, что даже оставляет в покое соски женщины, которые он перед этим крутил, словно гайки. А та, вытаращив глаза и разинув рот, смотрит на Наташу, как на величайшее чудо. Впрочем, все остальные пирующие выглядят не лучше.

– Клянусь Владыками, – хрипит изумлённый тан, – в наших краях таких стрелков нет!

Пирующие возбуждённо галдят и тычут в нашу сторону пальцами. Те, кто сидит подальше, встают со своих мест и подходят ближе, бесцеремонно разглядывая чудоженщину.

– Если в Загорье женщины так стреляют, то как стреляют мужчины? – интересуется один из них.

– Примерно так же, – отвечаю я.

– И у вас все так стреляют?

– А ты сомневаешься, тан Марсун?

– Теперь уже не сомневаюсь. Не хотел бы я воевать с вами!

– Зачем воевать? Даже худой мир лучше доброй ссоры.

– Верно! Да, я благодарен тебе, что ты пощадил Косу. Хотя ему ничего не грозило. Он сегодня спас меня на охоте. Мой конь испугался кабана, рванулся, я зацепился за сук и вылетел из седла. Прямо под ноги секачу. Так Коса прыгнул прямо между мной и кабаном и поймал его на рогатину. – Тан видит, что его кубок пуст и кричит: – Коса!

Слуга подбегает и наполняет кубок из большого кувшина. Тан делает глоток и морщится.

– Ты что мне налил, мерзавец? Ты же знаешь, что после свинины я всегда пью только пиво!

Слуга испуганно кланяется, убегает и возвращается с кувшином пива. Тан делает глоток, удовлетворённо хмыкает и машет рукой.

– А теперь иди туда. Горат! – кричит он.

Коса понуро бредёт в дальний конец поляны, а за ним идёт полуголый слуга с кривой саблей на поясе. Дойдя до края поляны, Коса становится на колени. Горат обнажает саблю и заходит сбоку. Короткий замах, быстрый удар, и обезглавленное тело валится на траву.

Пётр бледнеет и привстаёт. Я пристально смотрю на него и чуть заметно качаю головой. Пётр, скрипнув зубами, садится на место и отворачивается, стараясь не смотреть на тана.

А пир продолжается как ни в чем не бывало. Собравшиеся пьют, пьянеют. Они, перебивая друг друга, хвастаются охотничьими трофеями, рассказывают чтото, совершенно не слушая один другого. Обычная массовая пьянка на лоне природы. Мы тоже пьём, но весьма умеренно, больше закусываем. Неподалёку от нас вспыхивает пьяная ссора. Спорщики, покричав, хватаются за оружие. Гремят два выстрела. Один падает навзничь убитый, другого уносят слуги. Он ранен. А пир продолжается.

Один из пирующих, рассердившись на женщину, хватается за плеть и лупит её по лицу. Женщина визжит и вырывается. Теперь тан Марсун возмущается. Он вскакивает и хватается за ружьё. Гремит выстрел, и палач, не успевший замахнуться третий раз, падает с простреленной головой.

– Пелус! – кричит Марсун. – Клянусь Владыками, ты забываешься! Здесь может наказывать только Горат. И только по моему приказу. А женщин мы наказываем так, чтобы не испортить их. Горат! Займись женщиной! А ты, Пелус, иди сюда!

Отдавая эти распоряжения, тан продолжает держать в руках дымящееся ружьё. Когда Пелус подходит, тан стреляет ему в живот.

– Выживешь, запомнишь, как надо вести себя в гостях у тана. А не выживешь, значит, так Владыки решили.

А пир продолжается. Между тем солнце склоняется к закату. Марсун встаёт и щелкает пальцами особым образом. Все поднимаются. Встаём и мы. Тан поднимает кубок:

– Благодарю Владык за то, что позволили вам всем оказать мне честь своим участием в охоте и присутствием на пиру!

Все выпивают до дна и, с трудом передвигая ноги, поддерживаемые слугами, разбредаются к своим коновязям. А тан Марсун обращается ко мне:

– Тан Андрей, окажи мне честь заночевать и погостить вместе со своими друзьями в моём замке.

Это приглашение вписывается в наши планы как нельзя лучше. Нам дают лошадей. Сопровождаемые таном Марсуном и его свитой, мы едем по лесной дороге. Вскоре мы выезжаем в поле. Меня сразу поражает обилие ветряных мельниц. В поле зрения постоянно находится более десятка старательно машущих крыльями сооружений. У них так много зерна?

Замок тана Марсуна представляет собой большой одноэтажный бревенчатый дом, раскинувшийся своими крыльями и переходами чуть ли не на полтора гектара. Вокруг расположены многочисленные пристройки. Замок напоминает большой хутор. Слуги показывают нам наши помещения и приглашают в большой зал на ужин. Ужинать после пира не хочется, но когда хозяин приглашает, отказываться нельзя. Тем более что слуга стоит и ждёт, пока я переоденусь.

Окидываю взглядом помещение. Света, правда, маловато. На дворе уже темнеет, а в помещении только одно окно: низкое и длинное, почти под потолком. Слуга, поняв моё затруднение, приходит на помощь. Щелкает выключатель, и помещение освещается… электрическим светом! Горят светильники на стенах. Стараясь не выдавать своего изумления, соображаю, откуда они здесь берут энергию. Потом вспоминаю многочисленные ветряки, и всё встаёт на своё место.

Центральное место в помещении занимает постель. Такая обширная, что на ней запросто может заниматься любовью мотострелковое отделение с соответствующим количеством любовниц. Постель заправлена бордовым бархатом. Вдоль стен расположены низкие скамьи, обитые таким же бархатом. Пол застелен мягким ковром розового цвета с зелёными узорами. Ни стола, ни шкафов не наблюдается. Слуга приходит на помощь и здесь. Он подходит к стенке и открывает не замеченную мной дверцу. Поблагодарив его кивком, я ставлю в открывшуюся каморку пулемёт, снимаю комбинезон и ботинки. Из ранца я достаю цивильную одежду и обувь. Подумав, сую за пояс «вальтер». Старый Волк говорил: «Оружие применяйте без колебаний». Надо быть готовым ко всяким неожиданностям. Судя по событиям на пире, здесь можно ждать чего угодно. В том числе и самого неприятного. Я успел заметить, что тан Марсун весьма скор в принятии решений, и решения эти всегда радикальные.


Глава 2


Ликует буйный Рим… торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена.
М.Ю. Лермонтов

Тан Марсун уже ждёт нас в зале. Мы не успеваем обменяться парой слов, как начинают появляться мои товарищи. Они тоже сменили походную одежду на цивильные костюмы. Особенно поражает меня Лена. На ней свободная блузка нежноголубого цвета с широкими рукавами и из такой прозрачной ткани, что во всех подробностях можно разглядеть груди моей подруги. Где она такую взяла? Не иначе как из биофазы утащила. Коротенькая, выше середины бедра юбочка из белой замши и голубые с металлическим отливом чулки. Всё это тоже явно из биологической Фазы. Из своего на Лене только её любимые белые босоножки с плетением ремешков по голени и белые лайковые перчатки до локтя. Что это ей взбрело в голову так соблазнительно нарядиться? Она что, не понимает, как сейчас выглядит в глазах этого похотливого самца? Всё равно как мулета перед быком.

А тан пялится на Лену во все глаза и облизывается, словно кот возле рыболовного садка. Лена же, как ни в чем ни бывало, присаживается и при этом еще выше поддёргивает юбочку. Заметив мой недовольный взгляд, она хмурится и незаметно качает головой. Понятно. Моя подруга чтото замыслила. Не знаю еще что, но мешать ей не стоит. Чтобы както отвлечь Марсуна, я задаю ему первый вопрос:

– Тан Марсун, энергию вы получаете от ветряных мельниц?

– Да, конечно. – Тан с неудовольствием отрывается от созерцания Лены. – А у вас разве иначе?

– Иначе. У нас электрические машины вращают потоки воды рек и ручьев.

– А! У нас лет пятнадцать назад один чудак тоже хотел так сделать. Даже речку запрудил, чтобы воду поднять повыше. Но Владыки приказали посадить его на кол.

– За что?

– Странные вы там, в Загорье. У вас разве законы другие? Никто не должен делать того, что не делали его отцы и деды. За ослушание – мучительная смерть.

– Ну да. Только я думаю, раз у нас энергию дают реки, то почему у вас так нельзя?

– Это ваши предки так придумали. А наши всегда ветряками пользовались.

– Понятно. А давно у вас Владыки свои законы установили?

– Наверное, как и везде, как и у вас. Я не знаю. Я всегда так жил. Так жил мой прадед и его прапрадед. Хороший закон. Зачем чтото менять? Итак живём неплохо.

– Верно. А ты Владык видел?

– Нет, откуда? Они же являются не чаще чем раз в десять лет. Да и то только верховным вождям.

Я теряю интерес к разговору. Всё ясно, и почти ничего нового. Ждать здесь годами, пока не появятся эти Владыки, бессмысленно. Надо идти дальше.

В разговор вступает Петр:

– Тан Марсун, а почему в вашем прекрасном замке нет воды?

– А зачем тебе вода? Разве это напиток для мужчины? У нас достаточно вина и пива.

– Я не для питья искал воду. Я хотел умыться.

– Для умывания?!

Тан Марсун смотрит на Петра так, словно тот сказал Время знает какую непристойность. Да, Пётр ляпнул явно невпопад. Вот что значит не получить соответствующей подготовки. Внезапно лицо тана проясняется, и он с пониманием кивает.

– А! У тебя, наверное, подошел срок предписанного Владыками омовения? Я прикажу, и тебе принесут воду. Обычай надо соблюдать.

– А как часто предписывает вам обычай совершать омовение? – интересуется Анатолий.

– Раз в два месяца.

– Вот как? А женщины…

– Ну! Женщины – народ особый. У меня женщины омываются не реже трёх раз в день! – Тан самодовольно улыбается, словно он говорит о Время знает какой роскоши.

– А почему так? – продолжает допытываться Анатолий.

– Ну вы, загорские, совсем дикий народ! Какое основное предназначение женщины? Доставлять мужчинам радость, удовольствие.

– А я полагал, – вставляю я, – что основное предназначение женщины – рожать и вскармливать детей.

– Не спорю. И это тоже. Но ведь это всегда будет только после того, когда женщина доставит мужчине радость и удовольствие. Так что это всётаки первое, а дети – второе. Так, о чем я? А, да! Ну какое можно получить удовольствие и радость, если женщина давно не омывалась и от неё скверно пахнет?

«Наверное, не большее, чем получает она, отдаваясь тебе, козёл вонючий!» – чуть не вырывается у меня. Но я давлю эти слова в зародыше. Нельзя давать волю своим эмоциям, Андрей Николаевич. Вы на работе.

– Раз уж вы привыкли к частым омовениям, – снисходительно говорит Марсун, – я распоряжусь, чтобы в ваши покои доставили воду. А сейчас займёмся вечерними развлечениями.

Он делает знак рукой, и один из охранников передаёт ему какойто список. Марсун внимательно изучает его, морща лоб, пыхтя и шевеля пальцами. Потом он начинает чтото тихо говорить охраннику, а тот делает в списке пометки. Закончив эту работу, охранник уходит, а Марсун жестом приказывает слугам наполнить вином наши кубки.

В боковом проходе появляются охранники и слуги, которые несут скамьи, козлы и еще какието приспособления. Входит управляющий, за ним более двадцати босоногих слуг, среди них четыре женщины и несколько детей. Последним появляется уже знакомый нам Горат. Слуги выстраиваются вдоль стены, а управляющий разворачивает список и читает:

– Пакот. Пятьдесят плетей.

Названный слуга выходит из строя, подходит к скамье, снимает штаны и укладывается. Два помощника Гората расторопно привязывают его к скамье за шею и лодыжки широкими ремнями. Скамья стоит посередине зала, и Горат подходит к ней так, чтобы нам хорошо был виден наказываемый слуга.

Горат бьёт с оттяжкой. Первый удар обрушивается на плечи, второй – чуть ниже. Брызжет кровь. После третьего удара Пакот стонет, после пятого или шестого начинает кричать. А Горат невозмутимо покрывает его спину, ягодицы и бёдра параллельными рубцами. Отсчитав двадцать пять ударов и спустившись при этом до колен наказуемого, Горат меняет позицию, и теперь он поднимается от колен к плечам, покрывая тело Пакота рубцами крестнакрест. Плеть свистит, звучат сочные удары. Пакот уже не кричит, а непрерывно воет.

Пётр, Сергей и Дмитрий сидят бледные, Анатолий с Наташей выглядят немногим лучше. А вот Марсун и его гости развлекаются. Они со знанием дела обсуждают технологию порки и восхищаются искусством Гората.

Горат обрушивает последний удар на плечи Пакота. Помощники отстегивают бедолагу от скамьи, тот с трудом поднимается и, едва волоча ноги, плетётся к выходу. По спине и ногам обильно течет кровь. Не случайно, наверное, пол в этом зале застелен красным ковром.

– Лаки, – объявляет управляющий, – Два левых пальца.

Из строя выходит пожилой слуга, подходит к Горату и протягивает левую руку. Горат, встав так, чтобы всем было хорошо видно, достаёт из висящей на поясе сумки клещи и быстро откусывает старику два пальца по самое основание. Брызжет кровь, лицо старика перекашивает гримаса боли. Помощник Гората бросает пальцы в корзину и ведёт Лаки к котлу с какойто дымящейся жидкостью. Он силой окунает туда изувеченную руку. Лаки скрипит зубами и воет.

– Это – горячее масло, – поясняет нам Марсун. – Чтобы заражения не было.

Ничего себе, асептика! Тебя бы так, козла! А управляющий продолжает:

– Лиза. Шесть игл.

Молодая женщина подходит к какомуто приспособлению и встаёт возле него на колени. Помощники зажимают ей кисти рук специальными приспособлениями. Горат достаёт из сумки иглы и засаживает их женщине под ногти. Три в левую руку, три в правую. Женщина визжит и бьётся, но колодка тяжелая, и руки прикованы крепко.

Краем глаза замечаю, что Пётр хочет встать. Сжимаю его колено и тихо говорю порусски:

– Спокойно, Петро, спокойно. Нам нельзя вмешиваться в такие дела. Мы здесь только наблюдатели, разведчики. Без особой нужды в бой ввязываться не следует. Бери пример с меня и Лены. Смотри, как Наташа с Толей держатся. А ведь видят они то же, что и ты.

Пётр стискивает зубы исцепляет пальцы рук. Только бы выдержал! Скорее всего, это зрелище далеко еще не самое худшее, что нас сегодня ожидает. Вижу, что Наташа с Леной чтото шепчут Сергею с Дмитрием. Те сидят вообще никакие.

А заплечных дел шоу, между тем, продолжается. Управляющий вызывает одного за другим провинившихся слуг. Их секут, им откусывают пальцы, рубят кисти рук и ступни ног, сдирают кожу с ноги или с руки. Один был приговорён к тысяче ударов плетьми. Им занимаются помощники Гората. Помоему, после трёхсотого удара они уже стегали безжизненный, ни к чему не чувствительный труп. Насмерть был засечен мальчик лет восьмидесяти, ему дали двести пятьдесят розог. Гдето на сотом ударе он только слабо стонал, а после сто пятидесятого и стоны стихли.

Петр, Дмитрий и Сергей давно уже сидят с каменными лицами и стеклянными глазами. Это над ними поработала Лена. Спасибо ей! К сожалению, они всё видят и слышат, но не могут никак на это реагировать. Чтобы отрубить их вовсе, ей пришлось бы вставать с места и подходить к каждому из них. А это всё, что Лена смогла сделать на расстоянии. И то слава Времени!

В очереди за своей порцией «поощрений» остаётся всего пять человек, когда управляющий произносит равнодушным, усталым голосом:

– Мария. Кол.

Услышав своё имя, женщина не может собраться с силами и выйти вперёд. Колени у неё подгибаются, и она падает на них. Двое помощников Гората поднимают её и приводят в чувство какимто снадобьем. Мария озирается диким взглядом, пытается вырваться. Но помощники держат её крепко. Они влекут её к скамье в центре зала. Там они снимают с неё мантию и юбку и, оставив в одних серебряных туфельках, укладывают лицом вниз. Кисти рук они связывают под скамьёй, а лодыжки захлёстывают ремёнными петлями с длинными концами. Двое других приносят трёхметровый кол, острый конец которого обшит ярко начищенной медью. Горат тщательно и неторопливо смазывает кол салом. Он наклоняется к молодой женщине, ощупывает её промежность, зад, массирует поясницу. Ведёт себя так, словно он врач, обследующий пациентку. Делает он всё обстоятельно, не спеша. Мария дышит тяжело, всхлипывая, её бьёт крупная дрожь.

А зрители привстают, чтобы не пропустить ни одной детали этого шоу. Глаза горят, на лицах возбуждение и любопытство. Марсун хвастает:

– Горат – мастер! Бьюсь об заклад, она околеет не раньше чем через два дня!

– Это уж ты хватил, тан Марсун, – возражает один из гостей, – два дня! Так не бывает.

– Не бывает? Бьёмся об заклад! Моё ружьё против твоей упряжки!

– Принимаю! – Глаза у спорщика разгораются еще больше.

– Горат! – кричит Марсун. – Слышал? Два дня!

– Как прикажешь, хозяин, – соглашается Горат, не прекращая своих манипуляций с Марией, – два так два. Прикажешь четыре, будет и четыре.

– Тан Марсун, – вступаю я в разговор. – А что будет, если Мария не протянет на колу двух дней?

– Как что? Я проиграю ружьё.

– А Горат? Он же ручается даже за четыре дня. Вы ведь идёте на заклад, надеясь на его мастерство.

– А Горат… Гората тогда его помощники насадят рядом с этой лахудрой. Пусть полюбуется на свою работу! Слышишь, Горат?

– Слышу, хозяин, – спокойно отвечает Горат, расставляя по местам своих помощников.

– Тан Марсун, – предлагаю я, – ставлю своё ружьё против Гората, что Мария не проживёт и одного дня.

– Что?! Какое ружьё? Из которого ты по яблокам стрелял?

– А что? Оно не стоит Гората?

– Стоит! Принимаю заклад! Прощайся со своим ружьём, тан Андрей!

– Поживём – увидим, – отвечаю я, пожимая плечами и подмигивая Лене.

Двое помощников берутся за ремни, привязанные к лодыжкам Марии, и разводят ноги пошире. Третий держит кол горизонтально, нацелив остриё в промежность женщины. А четвёртый с деревянным молотом стоит у основания кола.

Горат берётся за остриё кола и медленно и осторожно вводит его в женское тело. Мария приподнимается над скамьёй, но тяжелая рука палача прижимает её за поясницу. Тело женщины прогибается, и она испускает дикий крик. Крик боли, страха, ужаса. Крик срывается на пронзительный визг, а палач засаживает кол всё глубже и глубже. Крик достигает немыслимых пределов громкости и высоты. Да и как не вопить, когда молодое, полное жизни тело медленно пронзает грубое орудие казни? Я пробую представить, что сейчас чувствует эта женщина, которая исступленно бьётся лицом о скамью и царапает пальцами связанных рук пол. Но моё воображение бессильно.

Я отворачиваюсь, и тут моим глазам предстаёт зрелище еще более гнусное. Тан Марсун и его гости стоят на ногах. Они пожирают глазами захватывающее зрелище казни. Облизываются, причмокивают, шевелят пальцами. У них на физиономиях нарисовано страстное желание подбежать к скамье, оттолкнуть в сторону палача и начать самим терзать несчастную жертву.

Когда Старый Волк сказал мне: «Они внешне похожи на людей, но они уже не люди», я посчитал, что он преувеличивает. Нет, Старый Волк не преувеличивал. Он преуменьшил. Да, это точно не люди. Это даже не звери. Звери так не поступают. Кто же они? «Оружие применяй без колебаний», – вспоминается еще одно напутствие Старого Волка. На всякий случай засовываю «вальтер» поглубже, его время еще не пришло.

А Горат начинает дирижировать. Повинуясь его знакам, молотобоец то бьёт по основанию кола с силой, то слегка постукивает одним или несколькими ударами. Помощники то натягивают ремни, насаживая жертву на кол, то ослабляют их. А сам Горат многоопытной рукой направляет движение кола так, чтобы он не повредил какихлибо жизненно важных органов, что могло бы вызвать преждевременную смерть жертвы. А ведь неплохо, бестия, знает анатомию, в Схлопку его!

Мария уже не кричит. Она стонет, хрипит и даже рычит. И только пальцы продолжают царапать пол, и голова колотится о скамью, и тело содрогается и корчится в ответ на каждый толчок ужасного кола, проникающего всё глубже и глубже в несчастное, истерзанное тело.

Всё это длится бесконечно долго. Наконец, когда, по моим прикидкам, кол пронзает диафрагму и углубляется в полость грудной клетки, Горат прекращает работу. Жертву освобождают от верёвок и ремней, и кол вместе с ней водружается на специальный постамент. Палач нарочно не загнал кол до конца, дальше тело будет оседать само, под тяжестью собственного веса. Горат проверяет установку и кланяется зрителям, словно артист после блестящего выступления. И точно: в награду за явленное искусство звучат аплодисменты и выкрики восхищения.

А с кола на нас смотрит то, что несколько минут назад было Марией. Взгляд остекленевших, выкатившихся глаз смотрит на всех сразу и ни на кого конкретно. Распухшее лицо искажено жуткой гримасой. Оно одеревенело. Руки с сорванными до мяса ногтями безвольно висят вдоль раздувшегося туловища. По колу стекает струйка крови. Из горла жертвы вырывается хрип, грудь часто поднимается и опускается.

– Великолепно! Прекрасно! Мастерская работа! Браво, Горат! – слышатся возгласы.

С оставшимися кончают быстро. Двоим отрубают левые руки, третьего кастрируют. Приходит черёд последнего.

– Динак. Кукла.

Помощники притаскивают яйцевидное металлическое сооружение высотой в человеческий рост. Щелкает замок, и передняя стенка «яйца» откидывается на петлях. В верхней части сооружения видно отверстие не более пятнадцати сантиметров. Динак раздевается и залезает в «яйцо» таким образом, что его шея размещается в отверстии, а голова остаётся снаружи. Крышку закрывают и запирают. А «яйцо» с Динаком устанавливают на решетку большого очага.

Я сразу заметил этот очаг, как только вошел сюда, но не понял его назначения. А помощники раскладывают под решеткой дрова и хворост. Горат разводит огонь. Проходит несколько минут, и торчащая из «яйца» голова начинает беспокойно вертеться из стороны в сторону и скрипеть зубами. Затем лицо искажается гримасой невыносимой боли, глаза выкатываются, на губах выступает кровавая пена. Зал оглашается воплями.

А зрители хохочут, тычут пальцами, пытаются воспроизвести жуткие гримасы несчастного. Наконец всё стихает, и зал наполняется смрадом горелого мяса.

– Я вижу, тан Андрей, твои друзья не оченьто привычны к таким развлечениям, – говорит мне Марсун, кивая на Петра, Дмитрия и Сергея, всё еще пребывающих в ступоре.

– Ты прав, тан Марсун. У нас в Загорье такие вечера не практикуются. А у вас часто это происходит?

– Дважды в неделю. А как вы наказываете провинившихся рабов?

– А мы не ждём определённого дня и наказываем сразу.

– Странный вы народ, загорцы. Дикие какието. У вас, наверное, только одно развлечение – война. Пользуйтесь случаем, учитесь, как надо жить достойно. Разве мы не приятно провели вечер? Будет о чем вспомнить, о чем рассказать другим. Ну а сейчас пора и отдохнуть. Желаю тебе, тан Андрей, приятно провести ночь. Пусть Владыки пошлют тебе интересные сновидения.

Лена выводит наших товарищей из ступора. Они тоже готовы пожелать тану Марсуну чегонибудь очень приятного, но под моим тяжелым взглядом прячут свои эмоции поглубже. Они выходят из зала, стараясь не смотреть на кол с телом Марии и на страшное «яйцо». А Лена задерживается на несколько секунд возле казненной и берёт её за щиколотку и запястье.

– Странное дело, – говорит она Марсуну, – тело полностью одеревенело.

– С посаженными на кол всегда так, – отвечает Марсун, зевая. – Но живут они еще долго. Эта, как обещал Горат, протянет не менее двух дней. Только на кол поглубже опустится.

Ну это вряд ли. Ято уже вижу, что бока несчастной женщины перестали подниматься и опадать. Лена остановила сердце бедной Марии. Завтра я потребую расчета по выигранному закладу. Если Марсун сдержит слово, торчать завтра Горату здесь же на таком же колышке. Думаю, это зрелище понравится моим друзьям больше.


Глава 3


What is a man,
If his chief good and market of his time
Be but to sleep and feed? A beast, no more.
W. Shakespeare.[48]

Придя в отведённые мне покои, я обнаруживаю, что Марсун действительно гостеприимный хозяин и, если чтото обещает, то слово держит. В углу комнаты стоит бадья с водой. Быстро раздеваюсь, снимаю сертоновое трико и умываюсь с головы до ног. Натягиваю эластичные синие с белой каймой шорты в обтяжку и надеваю свободную голубую рубашку. С сомнением смотрю на роскошный ковёр. Вроде чистый, но Время его знает, какую заразу здесь можно подцепить. Они же месяцами не моются, им никакая Схлопка не страшна, а сами по этому же ковру ходят. Но в ботинки обуваться больно уж не хочется. Тут я вспоминаю, что перед нашим уходом из отеля «Старый Волк» Лена сотворила мне тапочки и положила в мой ранец. Где они? Синие чешки лежат на самом дне. Натягиваю их на ноги и с облегчением вздыхаю.

Присаживаюсь на обширную постель и задумываюсь. Дело ясное, мы попали туда, куда шли. Местные Владыки – как раз те, кого мы ищем и о ком хотим узнать побольше. Все факторы налицо. Замороженный прогресс, низведение женщин до бесправного состояния, бездумное скотское существование, бессловесное, покорное рабство. Как спокойно шли они на истязания! Особенно этот Димак. Правда, положение женщин здесь несколько отличается от того, какое имеет место в Фазе, где жил Вир. Здесь они даже сидят за одним столом с мужчинами. Но при любом раскладе процесс преобразований здесь уже завершен. Когда это происходило и как? Как всётаки можно встретиться с этими Владыками?

Надо будет завтра поподробнее поговорить об этом с Марсуном, когда он будет трезвым. Впрочем, неизвестно, бывает ли он когданибудь трезвым. А сейчас надо бы встретиться с Леной, выяснить, что она затеяла. И только тут до меня доходит, что я не имею ни малейшего понятия о том, где находятся покои, отведённые моим товарищам. Где их найти в случае необходимости? Вот тебе и фунт изюму!

Мои размышления прерывает звук открываемой двери, к которой я сижу спиной. Еще один прокол! Совсем ты, Андрюха, расслабился, в Схлопку тебя! Хотя это, наверное, Лена. Пока я думал, как её найти, она сама меня нашла.

Оборачиваюсь. Нет. Это не Лена.

В комнате стоят две молодые женщины. Они в своих традиционных нарядах – юбочки с разрезами до пояса, мантии и туфельки. Одна в золотистых туфельках, та самая, что сегодня сидела рядом с Марсуном, говорит мне:

– Тан Андрей, мы пришли провести с тобой эту ночь.

Вот тебе раз! А нам это надо?

– Спасибо за заботу, красавицы, но мне это не требуется. Я буду спать один.

– Тан Андрей, нас прислал к тебе тан Марсун.

– Передайте ему мою самую искреннюю благодарность. Но вы мне действительно не нужны этой ночью. Уходите.

– Тан Андрей! Если вы нас прогоните, тан Марсун решит, что мы не угодили вам, не понравились, и он накажет нас. А как у нас наказывают, вы сегодня видели.

Да, положение! Налево пойдёшь – коня потеряешь; направо пойдёшь – слона потеряешь. А прямо пойдёшь – мат получишь. Я вздыхаю.

– Хорошо. Оставайтесь. Как вас зовут?

– Меня – Веста. Её – Диана.

Молоденькая, не старше пятнадцати лет девушка в розовых туфельках кланяется.

– Раз уж вы здесь, присаживайтесь, – приглашаю я. – А почему вы пришли вдвоём? Здесь так принято?

– Нет, – поясняет Веста с улыбкой. – К каждому из твоих товарищей тан Марсун отправил по одной женщине и только к тебе двух, в том числе и меня, как знак особого расположения.

– Понятно.

На самом деле ничего не понятно. С чего бы это вдруг такая щедрость? А! Тан Марсун завтра чтото попросит взамен. И не чтото, а когото. Лену! Вон он как смотрел на неё! И она тоже хороша, соблазняла его весь вечер. Судя по всему, Ленка чтото затеяла. Но в любом случае я не хотел бы быть на месте Марсуна, оставшись с ней наедине.

– Веста, ты не знаешь, где расположены покои моих друзей?

– Знаю. Здесь же, в этом крыле и в этом же коридоре.

Слава Времени! Пьяненький Марсун просто не догадался расселить нас подальше друг от друга. А Веста неожиданно просит:

– Тан Андрей, за дверью ждёт Алиса, разреши ей войти?

– Как? Еще и третья?

– Это ученица. Она еще девочка.

– Хорошо. Пусть входит, – обалдело разрешаю я.

Что еще за ученица? Ничего не понимаю. Веста ведёт за руку хорошенькую девочку лет восьмидевяти в белом платьице, белых чулочках и в белых туфельках, таких же, как и у взрослых женщин, но не на шпильках, а на низком каблучке. Волосы девочки перехвачены белой ленточкой. Девочка приседает и щебечет:

– Здравствуйте, тан Андрей!

Время моё! Совсем ребёнок! Что же она будет здесь делать?! С этим вопросом я обращаюсь к Весте.

– Учиться будет. Смотреть, прислуживать. Мы всегда берём с собой учениц.

– Объясни, пожалуйста. Я чтото не понимаю.

Со слов Весты я узнаю, что в пятилетнем возрасте всех девочек осматривает специальная комиссия. Если девочка отвечает предъявляемым требованиям, сиречь здешним сексуальным стандартам, её одевают в белые одежды, волосы перевязывают белой ленточкой и она поступает в обучение искусству эротики. Всех прочих ждёт удел рабыни, невзирая на происхождение. До семи лет девочек обучают: рассказывают, развивают гибкость, чувственность. Этим занимаются опытные пожилые матроны. С семи лет девочек берут с собой для прислуги женщины, когда идут к мужчинам. Там они получают уже наглядные уроки.

Я продолжаю расспросы. Меня интересует не женский вопрос; там, где поработали наши затейники, с этим всё ясно. Меня интересует, как и когда всё это началось, как увидеть Владык? Но женщины мало что могут сказать мне по этому поводу. Ни Веста, ни Диана, ни тем более Алиса ничего об этом не знают. Их истории не учили, их учили совсем другому.

– Так всегда жили, – говорит Веста.

Единственное, что мне удаётся узнать, это то, что здесь всётаки есть коекакая техника. Но уровень ее развития застыл на прадедовском уровне. Верховные Вожди и их советники прилетают на небольшом дирижабле. Баржи и суда вверх по реке поднимаются с помощью электромоторов, работающих от аккумуляторов. Это наводит меня на мысль. Достаю тестер и подхожу к выключателю освещения. Так и есть – ток постоянный.

– Красавицы, а за что так жестоко наказали Марию?

Женщины переглядываются и мнутся. Я обещаю им, что от меня никто не услышит ни единого слова. Тогда Диана решается и рассказывает.

Три дня назад сюда в гости прибыл племянник Верховного Вождя. Еще мальчишка. Ему неделю назад исполнилось четырнадцать лет. С этого возраста мужчины могут брать на ночь женщин. Тан Марсун, желая почтить Вождя, подарил его племяннику на ночь двух женщин: Марию и Диану. У мальчишки было много азарта, много желания, но мало опыта. Особенно ему не везло с Марией. Наутро гадёныш пожаловался Марсуну, что Мария смеялась над ним, издевалась и ни разу не удовлетворила его.

– Мы думали, что Марию накажут иглами, а потом отправят на кухню, – заканчивает Диана свой рассказ. – А её вдруг посадили на кол. Теперь ей на нём мучиться не меньше двух дней.

На глазах у Дианы выступают слёзы, а маленькая Алиса откровенно трёт глазки. Я решаюсь открыть секрет.

– Не переживайте, красавицы. Ваша подруга уже не мучается.

– Почему? Горат хорошо знает своё дело.

– Я знаю, что говорю. Елена тоже хорошо знает своё дело. Час назад она остановила ей сердце.

– Она умеет это делать? – удивляется Диана.

– Она много что умеет.

Диана падает на колени и прижимается щекой к моим бёдрам.

– Благодарю тебя, тан Андрей! Мария была моей лучшей подругой.

Она вдруг быстрым движением спускает мне шорты и припадает ко мне губами. Я балдею от неожиданности, но вырываться уже поздно, приходится покориться. Веста начинает ласкать меня грудями. А маленькая Алиса, придвинувшись вплотную, внимательно наблюдает, как Диана удовлетворяет меня оральным способом.

Когда я разряжаюсь, то обнаруживаю, что сам я уже без шорт и без рубашки, в одних тапочках. Женщины тоже остались в одних туфельках.

– А почему вы всё время в туфлях? – интересуюсь я.

– Но это крайне неприлично, показывать босые ноги! – говорит Веста. – Босиком ходят только рабы.

А я уже хотел было снять тапочки. Вот бы выглядел! Везде свои обычаи.

Оргия развивается практически непрерывно. Я только с беспокойством прикидываю: сколько это еще будет продолжаться и что будет со мной завтра. Такие ночи хуже кромешной пьянки. Похмелье от них нисколько не слабее. Но всё благополучно заканчивается около трёх часов ночи.

Когда Диана уходит, забрав с собой Алису, Веста говорит мне на прощание:

– Пусть Владыки пошлют вам приятных снов, тан Андрей, – и добавляет шепотом: – И уходите отсюда поскорее. Тан Марсун чтото замыслил. Он страшный человек. Я даже иногда сомневаюсь, а человек ли он вообще.

Мне нечего ей возразить. О таком перерождении меня и предупреждал Старый Волк. Да я и сам уже имел возможность убедиться в этом.

На завтрак нас приглашают довольно поздно, в двенадцатом часу. В центральном зале перед окоченевшим телом Марии стоит гость, который вчера бился об заклад с Марсуном.

– Тан Марсун! – приветствует он хозяина. – Прикажите принести моё ружьё! Я выиграл. Она умерла.

– В самом деле, – говорю я, трогая тело за ногу. – И умерла уже давно. Не позднее, чем вчера. Ты знаешь, тан Марсун, я ведь вчера бился об заклад с тобой не всерьез. Я хотел подарить тебе своё ружьё, но подумал, что такой подарок тебе принять будет неудобно. Вот я и понадеялся на мастерство твоего Гората. А он подвёл тебя.

На Марсуна страшно смотреть. Он багровый с синевой. Зубы скрипят, глаза мечут молнии. Пламя из ноздрей, правда, не пышет. Но это гдето совсем рядом.

– Гората сюда! И Индула!

Горат, увидев на колу остывший труп, бледнеет и дрожит крупной дрожью. А Марсун разоряется:

– Дерьмо! Ты опозорил меня перед гостями! Я проиграл своё любимое ружьё! Но я и тебя проиграл, криворукий! Индул! Делай его!

Индулу повторять не надо и подгонять его нет нужды. Он, наверное, долго ждал, когда Горат проштрафится, чтобы занять его место. Через пять минут мы снова становимся свидетелями не слишком возбуждающей аппетит процедуры. Только на этот раз на кол насаживают самого Гората. При всей непривлекательности в этом зрелище есть чтото приятное. Вскоре Горат уже торчит на колу и таращит выкаченные глаза на тело Марии.

За завтраком и после него, когда тан Марсун показывает нам своё хозяйство, я пытаюсь выяснить чтолибо об истории этого края, о его общественном устройстве, об отношениях с Владыками. Но тут я попадаю впросак. Не к тому обратился. Тан ничегошеньки об этом не знает, да и знатьто не хочет. Его интеллект застыл на уровне половозрелого тинейджера конца XX – начала XXI века. Охота, женщины, кабаньи бои, бараньи бега, поединки и казни – вот об этом он готов разговаривать. И всё сводится к этому. Он просто не знает, как и что было раньше и когда всё изменилось. Он, как Веста, всё время говорит мне: «Так всегда было».

Когда я начинаю интересоваться современным уровнем науки и техники, тан Марсун откровенно зевает. Он уже понял, что светские разговоры я поддерживать не умею.

– Тан Андрей, если тебя интересуют все эти железки и провода, то лучше поговори о них с Бенатом. Это мой смотритель ветряков.

Я соглашаюсь, и через четверть часа появляется Бенат. Это начинающий седеть мужчина лет сорока с небольшим. Одет он скромно и непритязательно. У него не видно ни золотой вышивки, ни шелка или бархата. Но высокие сапоги из светлокоричневой кожи говорят, что он не раб. Бенат рассматривает нас с интересом. С чего бы это гости тана заинтересовались вдруг его хозяйством? Странные гости.

– Мастер Бенат, – говорит тан Марсун, – это тан Андрей из Загорья и его друзья. Они хотят посмотреть твоё хозяйство. Интересуются. Покажи им всё. Тан Андрей, обедать будете без меня. Мне надо съездить, проверить, как идёт подготовка к завтрашней охоте. Встретимся за ужином.

– Из Загорья? – переспрашивает Бенат и качает головой. – Пойдёмте, тан Андрей. Я покажу вам всё, что вас может заинтересовать.

С нами идут Анатолий и Дмитрий. Как я и предполагал, почти всё помещение ветряка занимает приличных размеров электростатическая машина. Рядом помещение для зарядки и хранения аккумуляторов щелочного типа. В другом и третьем ветряках – аналогичная картина. Вроде понятно всё. Кроме одного. Пальцы мастера Бената испачканы медными окислами. Впечатление такое, словно он вручную наматывал катушки. Зачем? На это обращает внимание и Анатолий. Он внимательно осматривается, но пока ничего не может обнаружить.

В пятом или шестом ветряке мы, наконец, находим то, что искали. В углу лежат две рамки, насаженные на общую ось. А неподалёку – крестообразная железная болванка с обмотанными медной проволокой концами. Приглядываюсь и прихожу к выводу, что опыты мастера Бената зашли уже довольно далеко. Бенат смотрит на нас с беспокойством. Интересно, что может понять в этом деле высокородный тан? А высокородный тан из Загорья спрашивает:

– Мастер Бенат, что это у вас?

– Ничего интересного, тан Андрей. Это приспособление для зарядки батарей.

Вот как? Ни больше, ни меньше.

– И как работает? Хорошо?

– Нельзя сказать, чтобы очень хорошо. Неудачная конструкция.

Правильно. Я бы очень удивился, если бы генератор переменного тока удачно заряжал аккумуляторы.

– А где же вы такую взяли?

– От предшественника досталось, – уклончиво отвечает мастер Бенат.

Тоже понятно. Возле одного ветряка я в бурьяне заметил ржавеющий сердечник, двухполюсной. Мастер Бенат совершенствует изобретение своего предшественника.

– Мастер Бенат, – предлагает Анатолий, – чтобы ваша установка работала лучше, добавьте к этой паре рамок еще одну и расположите их через сто двадцать градусов.

– И что будет? – недоверчиво спрашивает Бенат.

– Сами увидите и сами поймёте, – отвечает Анатолий.

– А откуда вы узнали, что это за машина и как её надо сделать?

– У нас в Загорье такие давно используются.

– В Загорье, говорите? Хм!

Бенат оглядывается, выходит из помещения, еще раз оглядывается и жестом приглашает нас следовать за ним. Мы тоже выходим и идём за Бенатом. Оказавшись в чистом поле, где всё вокруг видно не менее чем на двести шагов, мастер Бенат останавливается, смотрит на нас и вдруг спрашивает:

– Кто вы такие? Откуда вы пришли? Только не говорите, что вы из Загорья. Этим сказкам может поверить наш тан Марсун. Я – нет. В Загорье нет таких машин и никогда не будет!

– Откуда вы знаете? – парирует Анатолий.

– А оттуда, что год назад здесь был один мастер из Загорья. Очень его интересовала машина, которую делал мастер Колот. Всё спрашивал: не оставил ли мастер Колот чтонибудь после себя? А не занимаюсь ли я тем же самым? Так вот, он ничего не говорил мне про третью рамку. Он просто не знал про неё. Он был шпионом Владык. – При этих словах мастер Бенат достаёт изза пояса револьвер и направляет в живот Анатолию. – Если и вы тоже …

Мы переглядываемся и смеёмся. Бенат озадачен. Он видит мой «вальтер», смотрящий ему в лоб.

– Спрячьте оружие, мастер Бенат. Если вы вздумаете выстрелить, то промахнётесь. А второй раз я вам выстрелить не дам. Спрячьте револьвер и поговорим спокойно. Мы не шпионы ваших Владык. Кто мы, вам знать незачем. Да и, боюсь, вы не поймёте. Откуда мы пришли, не важно. Вы правы, мы не из Загорья. Про Загорье мы сами только вчера узнали от тана Марсуна. Как мы пришли, так и уйдём. Никто и никогда нас здесь больше не увидит. Для вас важно одно: к Владыкам мы никакого отношения не имеем. Ну же, спрячьте револьвер. Сделайте, как я.

Я прячу пистолет за пояс. Мастер Бенат, поколебавшись, тоже прячет оружие.

– Я сразу понял что вы не те, за кого себя выдаёте. Я чтото не припомню ни одного тана, который интересовался бы техникой. Что вы от меня хотите?

– Мастер Бенат, мы хотели бы задать вам несколько вопросов о вашем мире. Сможете вы нам ответить?

– Что знаю, то скажу.

– Давно появились у вас Владыки?

– Они были здесь всегда.

– Допустим. А вот эти машины? Не те, что лежат у вас в разобранном виде, а те, которые крутятся от ветряков. Они давно появились?

– Они тоже были всегда.

– Мастер Бенат, этого не может быть. Ктото ведь придумал их? Ктото нашел способ получать электроэнергию и использовать её?

– Не знаю. Это всё было всегда.

– Хорошо, – я вздыхаю. – А женщины? Давно они стали такими, что любой может взять и попользоваться? И они не могут отказать.

– Так тоже всегда было.

– И вы даже не слышали, что когдато было иначе?

– А как могло быть иначе? Главная задача женщины – доставлять мужчине радость и наслаждение …

– Это я уже слышал вчера от тана Марсуна. Вы: значит, тоже так думаете?

– Я не понимаю, о чем вы спрашиваете. Не вижу смысла в этих вопросах.

Замкнутый круг. «Так всегда было!» И Веста, и Марсун, теперь еще и Бенат. Я задумчиво смотрю на мастера Бената. А до того вдруг словно доходит, о чем я его пытаю.

– Тан Андрей, или как вас там? Вы хотите узнать, как здесь было раньше, и когда всё изменилось? То есть вы хотите узнать, когда появились Владыки и установили свои порядки?

– Значит, вы знаете, что раньше всё было иначе?

– Разумеется. Вы верно сказали. Ктото придумал электрические машины, электрические батареи, электрическое освещение. Ктото придумал летательные машины. Ктото придумал проволочную электросвязь. Но никто вам не скажет, кто придумал, когда придумал, и как было раньше, и когда стало как сейчас. И я не скажу. Потому что никто этого не знает. И я не знаю. Я, как и все вольные, учился в школе. Там нас учили читать, писать, считать, соблюдать законы, почитать Владык. А вот тому, как было раньше и когда что изменилось, нас не учили. После школы меня направили в училище, учиться на мастера. Там меня научили обслуживать электрические машины, ремонтировать их. Научили заряжать батареи и устанавливать их. Научили прокладывать электрические провода и подсоединять к ним всё, что работает от электричества. Научили ремонтировать всё это. Научили работать с проволочной связью и обслуживать её. Но тому, что сейчас интересует вас, меня опять не учили. Не учили этому в училищах и управляющих, и агрономов, и животноводов. И уж, конечно, не учили этому военных.

– Ну а самито вы что думаете по этому поводу?

– Вряд ли вы услышите от меня чтолибо новое. Я могу только предположить, что когдато жизнь была совсем другая. Но пришли Владыки и установили свои законы. И сейчас мы живём по этим законам.

– И вам нравится такая жизнь, такие законы?

– Хм! А чем плоха такая жизнь и такие законы? У меня есть хорошая работа. Меня за неё обеспечивают всем, что только душа пожелает. В какомто смысле я живу даже лучше нашего тана. Я без него обойдусь, а он без меня – нет. И он это знает. Лучшее из того, что получает тан из фонда Вождя, достаётся мне. Стоит мне пожелать на ночь любую женщину из нашего клана, тан отберёт её у любого гостя, – если, конечно, он не Вождь или его родственник, – и отдаст мне.

– Вы говорите, самое лучшее – всегда вам. Но одеты вы весьма скромно.

– Это рабочая одежда. За ужином у тана я всегда одет сообразно своему положению.

– Вчера вас на ужине не было.

– Я не люблю смотреть на казни. Сегодня будут женские игры, и я приду.

– Понятно. Значит, жизнью вы довольны. Но, мастер Бенат, это же растительная жизнь. Полили, удобрили, пропололи сорняки, что еще свёкле надо?

– В самом деле. Что еще надо свёкле? – Бенат улыбается.

– Свёкле, действительно, ничего больше не нужно. Но ведь вы не свёкла, мастер Бенат. Вы грамотный, неглупый человек. Я же видел, что вы делаете у себя в мастерской. Ведь для чегото вы это делаете.

– Только для себя. Я просто хочу доказать самому себе, что я не глупее мастера Колота. Его машина работала плохо. Моя работает лучше.

– А если вы сделаете так, как я вам сказал, – говорит Анатолий, – она будет работать еще лучше.

– А зачем? Достаточно тех машин, что давно уже работают. Я не хочу кончить так, как мастер Колот. Владыки какимто образом узнали, что он делает новую машину. Знаете, что с ним сделали? Ему содрали кожу с рук до самых локтей и выгнали в лес. Как вы думаете, сколько он прожил после этого и, главное, как он провёл эти часы?

– Всё понятно, Толя, – говорю я. – Это всё то же замораживание прогресса. Это мы уже видели и знаем. Ничего нового. Нет ответа на главный вопрос: кто, откуда и зачем. Мастер Бенат, а вы сами видели Владык?

– А кто я такой, чтобы встречаться с Владыками? Владыки являются только Вождям. Да и то не каждый год.

– Всё ясно. Значит, нечего здесь время терять. Спасибо, мастер Бенат. Вы нам очень помогли.

– Чем мог, тем помог. Встретимся за ужином.

Посовещавшись, решаем уходить из этой Фазы завтра утром. Переход Анатолий обещает открыть в шесть часов утра, в пяти километрах от «замка». В самом деле, нового мы узнать здесь уже ничего не сможем, задерживаться нет смысла. Да и рискованно. Время знает, какая шлея попадёт под хвост нашему гостеприимному хозяину. Вдруг ему вздумается организовать гладиаторские бои с нашим участием. Или он решит проверить на комнибудь из нас искусство своего нового домашнего палача. Конечно, и в том, и в другом случае ему ничего не светит. Нас можно слопать только под изрядное количество водки. А он такого просто не осилит. Но больно уж не хочется затевать здесь на прощание бойню. Лучше уйдём поанглийски. Незаметно, не прощаясь.

Лена остаётся при особом мнении. Она не возражает против того, чтобы покинуть эту Фазу завтра утром. Но она полагает, что здесь еще можно чтото узнать. И она намерена осуществить это, не откладывая в долгий ящик. На ужин она является всё в том же соблазнительном одеянии. Она что, не понимает, чем это может обернуться?

– Ленка, – говорю я ей тихонько, – зачем ты его дразнишь? Это же опаснее, чем мулетой перед быком махать.

– Вчера он подарил тебе на ночь лучшую, как он считает, женщину из своего гарема. Наверняка сегодня он пожелает, чтобы ты отплатил ему той же монетой, и попросит лучшую женщину из твоего «гарема». А это, с его точки зрения, я. Ну, а я, как уже сказала, не намерена совокупляться с такой мразью. Я заведу его, доведу до нужной кондиции и, когда он будет готов, пощупаю его подсознание. Не может быть, чтобы власть имущие не знали чегото такого, тайного. Мне кажется, что здесь Бенат или заблуждается, или не всё знает.

– Хорошо. Время с тобой. Но будь осторожна. Эта тварь способна на любую гадость.

– Ну я тоже не лыком шита и не лаптем щи хлебаю.

Я примерно догадывался, что должны были представлять собой «женские игры». Но действительность превзошла все мои ожидания. Два десятка специально обученных женщинрабынь и столько же мужчинрабов устроили в зале такую порнуху, что по сравнению с ней бледнело даже то, что я видел в Древнем Риме. А ведь римляне были знатоками этого дела и отличались изобретательностью.

Зрелище было отвратительным до ужаса. Я отворачиваюсь от расшеперенных женщин и блестящих, пыхтящих мужчин и наблюдаю за зрителями. Вот это зрелище более интересное, хотя и не менее отвратительное. Вчера примерно так же они смотрели на мучения истязаемых. Еще сейчас у стены стоят два кола. На них – вчерашняя жертва и её палач. Он еще жив. Прав был Старый Волк, тысячу раз прав! Это не люди. Но и зверьём я не могу их назвать. Волки могут растерзать своего раненого товарища, но они не будут наслаждаться его мучениями. А то, что происходит сейчас! Целомудренный животный мир просто не знает аналогии этому.

Даже Бенат, который два часа назад показался мне самым интеллигентным и самым развитым в местном обществе! Он привстал, лицо его перекошено азартом и похотью. Глаза масляные. Он бьёт себя руками по коленям и хрипло выкрикивает: «Давай! Глубже! Чаще! Давай! Подмахивай! Подмахивай! Давай!»

Сколько требуется поколений, чтобы так исказить природу человеческую? И это тоже плоды работы Владык. Но зачем? Зачем им это нужно?

Не знаю, кого как, но меня после такого «шоу» к женщине не потянет по крайней мере неделю. А этим хоть бы хны! «Артисты» удаляются, измочаленные до последней степени. А тан Марсун глаз не сводит с Лены. А глазки эти похотливыепохотливые!

– Тан Андрей, – говорит он заплетающимся языком. – Вчера я сделал вам подарок, достойный вашего высокого положения. Могу ли я надеяться, что вы уступите мне на эту ночь хотя бы одну вашу женщину?

– По вашему выбору?

– Разумеется.

Я смотрю на Лену. Та незаметно опускает веки: «Соглашайся». Вздохнув (с огнём играет подруга!), я отвечаю:

– Долг платежом красен. Выбирайте, тан Марсун.

Наша команда, за исключением Наташи, в шоке. Они ведь не слышали нашего с Леной разговора. Они никак не могут взять в толк, с чего бы это Андрей дарит свою подругу этому грязному козлу, похотливому садисту. А Лена, скромно опустив глазки, улыбается Марсуну «блаженной» улыбкой.

– Вот. Её! – почти шепотом произносит Марсун, тыча грязным пальцем с обломанным ногтем в Лену.

Лена встаёт и пересаживается к Марсуну. Тот тут же запускает одну лапу под блузку, а второй хватает Лену за колено, обтянутое голубым с серебряным отливом чулком. А Ленка смеётся и гладит Марсуна по щеке. Замечаю, что она успела натянуть длинные, до локтей белые шелковые перчатки. Надо полагать, из чувства брезгливости. Марсун дуреет и лезет дальше под юбку. А Лена снова смеётся, еще раз гладит Марсуна и чтото говорит ему. Марсун кивает и встаёт.

– Уважаемые гости! Продолжайте ужин, я вас покидаю.

Подхватив Лену, Марсун быстро уходит. А все гости словно ждали этого с нетерпением. Они быстро расходятся с женщинами. В зале остаются только наши и Бенат с Вестой. Наши возмущены. Они обступают меня.

– Андрей, вы что, с ума сошли? – говорит Пётр. – Как возможно такое?

– Успокойся, Петро, – пытаюсь объяснить я. – Лена работает, она всётаки хроноагент…

– Но не до такой же степени! – возмущается Анатолий. – Я понимаю, вам во время операций всё приходилось проделывать. Но там была только ваша Матрица. А сейчас с этим козлом пошла сама Лена!

– Толик, успокойся, – вступает в спор Наташа. – Я тоже возмущалась и отговаривала её. А она мне сказала, что она скорее взбесится, чем отдастся этому козлу. «Он еще не знает, мерзота, что такое настоящая женщина. Узнает!»

– Правильно, Наташа, – говорю я. – Примерно то же Лена говорила и мне. Хватит дискутировать, пора собираться в дорогу.

В этот момент к нам подходит мастер Бенат. У него в руке какаято бумага.

– Тан Андрей, это план подземного хода, который начинается в этом зале. О нём знаем только я и Веста. Думаю, он вам может пригодиться.

Внимательно всматриваюсь в план и привязываю его к плану местности. Вот так удача!

– Толя! Смотри. Он выходит на поверхность рядом с тем местом, которое мы назначили для перехода.

– Верно. Около километра. Мастер Бенат, а где вход в подземелье?

Мастер подходит к очагу и нажимает снизу вверх левый угол каминной доски. Задняя стенка очага сдвигается, и мы видим уходящие вниз каменные ступени.

– А чтобы закрыть ход, надо тому, кто пойдёт последним, перешагнуть с первой ступеньки сразу на третью.

– Понятно. Спасибо, мастер Бенат. Значит, собираемся не у выхода, а здесь, в пять утра.


Глава 4


Изловить меня, балда,
Много надобно труда!
До свиданья, друг мой ситный,
Может, свидимся когда!
Л. Филатов

Итак, здесь то же самое, что и везде, где хозяйничали наши «друзья». Методы воздействия разные, но результат один и тот же. В этом мы не увидели ничего нового. Вообще эта Фаза ничего интересного нам не дала. Хотя… Такое искажение психики – это уже чтото новенькое. Впрочем, здесь может быть два ответа. Вполне возможно, что эти люди такими были и раньше, до начала воздействия Владык. Но может быть и так, что их психика нарушилась в результате слишком длительного воздействия. Какая из этих версий правильная, мы вряд ли здесь узнаем. Ответ будет один: «Так всегда было». Этих людей лишили их истории. Они просто не знают, как было раньше и когда всё изменилось.

А ведь хороший способ, Время побери! Если хочешь оболванить, одурачить народ, подчинить его себе – лиши его истории. Или сделай так, чтобы он стыдился её, сам захотел её забыть.

Поразмыслив, я склоняюсь в пользу второй версии. Эти люди потеряли человеческую сущность в результате воздействия Владык. Иначе Старый Волк не предупреждал бы нас об этом. И опять всё то же самое: мы видим только результаты, но вопрос «зачем» остаётся без ответа. А чтобы получить ответ, надо выходить на тех, кто всё это затеял. У жертв преступления спрашивать об этом бесполезно. Здесь Владыки сделали своё дело, кудато скрылись и пожинают плоды. Искать их – значит, бесполезно тратить время. Надо найти такую Фазу, где их деятельность в разгаре… Впрочем, Старый Волк говорил, что в этих Фазах они уже господствуют.

А сейчас, раз уж мы попали в зону Фаз, где эти «прорабы» превратились уже во Владык, надо искать Фазу, где они менее недоступны, чем здесь. Впрочем, что еще узнает от Марсуна Лена?

Мои размышления прерывает стук в дверь. Здесь не принято стучаться. Кто бы это мог быть? Подхожу к дверям и открываю. На пороге стоит Диана, а за ней маленькая Алиса.

– Тан Андрей, мы пришли к вам, – просто сообщает мне Диана.

– Раз уж пришли, заходите, – отвечаю я.

А сам думаю: на кой ляд они мне сейчас нужны? Внезапно при виде Алисы мне в голову приходит мысль.

– Диана, а ты можешь сейчас отвести Алису к тану Марсуну?

– Почему бы и нет? Только зачем вам это нужно?

– Мне нужно, чтобы Алиса передала коечто Елене. Алиса, скажешь Елене вот что: «Центральный зал, в пять часов»,  – эту фразу я произношу порусски. – Повтори.

Алиса несколько раз повторяет мои слова, пока я не остаюсь доволен. Лена поймёт. Через несколько минут она возвращается и докладывает:

– Тан Марсун удивился, но Алису впустил.

А Диана расстёгивает пояс своей юбки и сбрасывает её на пол. Оставшись в мантии и туфельках, она присаживается на край постели. Видя, что я никак не реагирую, она приподнимает колени, раздвигает их и показывает мне чистое, розовое, без единого волоска лоно. Соблазняет, туды её. Ну Время с ней. Куда же от неё денешься? Снимаю шорты и подхватываю молодую женщину, свернув её в комок.

Диана целиком отдаётся во власть нахлынувшей страсти. Через минуту она уже не вздыхает, а стонет, еще немного погодя кричит и визжит, а потом уже воет. Её ноги, оплетённые розовыми ремешками, то высоко взлетают вверх и там беспорядочно болтаются, то ложатся мне на плечи или на спину и обнимают их, гладят, ласкают …

Наконец я отпускаю Диану. И вовремя. Едва женщина приходит в себя, как отворяется дверь и к нам тихо входит Алиса.

– Ты почему здесь? – строго спрашивает её Диана.

– Меня тан Марсун прогнал. Я поговорила с госпожой Еленой, тан рассердился и прогнал меня.

– Поговорила? – спрашиваю я. – Значит, она тебе ответила. Что она тебе сказала?

– Она сказала: «Умнича».

– Умница ты моя! Я буду собираться, а вы с Алисой отдохните здесь. Думаю, вам редко выпадают спокойные ночи.

Диана согласно кивает, подзывает к себе Алису, и они устраиваются на моей постели. А я натягиваю сертон, надеваю комбинезон и шлем, обуваюсь в ботинки. Еще раз проверяю оружие и снаряжение и устанавливаю сигнал таймера на 4.30. Мне тоже не мешает отдохнуть. Диана с девочкой уже мирно посапывают. Я решаю не тревожить их и устраиваюсь на скамейке.

Сигнал таймера будит и Диану. Алиса продолжает сладко спать. Детский сон крепок.

– Уже уходите? – спрашивает Диана. – Я провожу вас.

– Только девочку не буди, – предупреждаю я. – Пусть выспится как следует.

В зале нас уже ждёт Лена. Она сменила свой легкомысленный наряд на комбинезон и выглядит нисколько не утомлённой. Одновременно со мной появляются Наташа с Анатолием.

– Ну как успехи? – интересуюсь я. – Стоила овчинка выделки? Хоть клок шерсти с этой паршивой овцы добыть удалось?

– Именно что клок. Всё, что мне удалось из него выжать, это содержание его беседы с Вождём, доверенным лицом Владык.

– И о чем они беседовали?

– О многом. Не торопи. Я еще сама во всём не до конца разобралась. Но как он мне надоел! Эта тварь не имеет ни малейшего понятия о том, как надо обращаться с женщинами. Мне стоило огромных усилий держать его на расстоянии. Но надо было сделать еще так, чтобы он постоянно был на взводе и, мало того, постоянно поднимать его градус.

– Ну этото ты умеешь.

– Легко сказать, но в данном случае нелегко было сделать. Однако я справилась. Он терпеливо ждал в полной боевой готовности, а я раскручивала его. Это был какойто кошмар. Девяносто пять процентов егооткровений касались казней и сексуальных подвигов. Меня несколько раз чуть не стошнило. Хотя, ты знаешь, нервы у меня крепкие. Но в заключение я на нём отыгралась.

– Каким же образом? – спрашиваю я, предчувствуя недоброе.

– Я сняла чулки и предоставила ему удовольствие вылизать мои ноги от пальцев до лона. А потом я усыпила его и удрала.

– Ох, Ленка! Что ты натворила! – вздыхаю я, вспоминая вчерашний разговор с женщинами. – Ты представляешь, что будет, когда он проснётся?

– К этому времени мы будем уже далеко.

– И в самом деле, все в сборе, пора уходить.

Я открываю подземный ход, и пока мои товарищи спускаются в него, прощаюсь с Дианой. Помня наставления мастера Бената, перешагиваю вторую ступеньку. Ход за моей спиной закрывается. Мы спускаемся довольно глубоко, метров на шесть, если не больше. Ходом давно никто не пользовался. Деревянные опоры местами основательно подгнили, и сверху осыпались земля и камни. Но пройти можно. Метров через сто ход поворачивает направо. И в этот момент я чувствую, что сзади потянуло воздухом. Это может означать только одно: ход снова открылся. Так и есть. К нам приближаются торопливые шаги, слышатся голоса, видны отблески фонарей. Погоня. Видимо, ктото следил за нами. Как только мы ушли в ход, он побежал к Марсуну, разбудил его, и тот снарядил за нами погоню.

В десяти метрах за поворотом деревянное перекрытие сменяется каменным сводом. Я показываю на него и достаю гранату. Пётр кивает и уводит наших товарищей вперёд. А я выдёргиваю кольцо и, подпустив преследователей на двадцать метров, кидаю им под ноги гранату и тут же скрываюсь за поворотом. Сзади грохочет взрыв, с тяжелым вздохом оседает многотонная масса земли. Воздушной волной нас валит на пол. Всё. Ход закрыт, погони больше нет.

Но мы отделались только от одной погони, подземной. На выходе из подземелья мы ощущаем, как земля сотрясается под ударами многочисленных копыт.

– Это гдето здесь! – слышим мы чейто крик. – Ищите их!

– Схлопку на вас! – ворчу я. – Толя, давай направление. Аккуратненько, перебежками, вперёд!

Всадники снуют то справа, то слева. Когда они приближаются на опасное расстояние, мы прижимаемся к земле. Выждав, когда минует опасность, движемся дальше. Наконец Анатолий останавливает нас. Пришли.

– Переход откроется через тридцать минут, – объявляет он.

– Занимаем круговую оборону! – командую я и сетую: – Чтото, братцы, у нас уже в систему начало входить. Который раз с боем уходим.

Не найдя нас у выхода из подземелья, всадники Марсуна начинают рыскать по окрестностям. Они рассыпались небольшими группами и по разным направлениям прочесывают местность. Одна из групп движется в нашу сторону. Четверо проскакивают мимо, но пятый наезжает прямо на Сергея. Лежащая рядом с ним Наташа ловко сдёргивает всадника с седла и тут же «успокаивает» его. Но в падении он успевает испустить сдавленный крик. Всадники, проехавшие было мимо, возвращаются.

Справиться с ними – плёвое дело. Не прошло и минуты, как все они лежат очень тихо и очень спокойно. Но одному из них пришло в голову пальнуть в воздух. Судя по топоту копыт, к нам приближаются со всех сторон. Тяжело вздохнув, снимаю пулемёт с предохранителя.

Слева бьют два автомата. Это Пётр с Дмитрием осаживают ретивых преследователей, подошедших слишком близко. Тут же приходится открыть огонь и мне: в поле зрения показывается сразу восемь всадников. Стреляют и Сергей с Леной.

Понеся потери, преследователи откатываются, спешиваются и берут нас в кольцо. Плохо дело. Когда откроется переход, нам придётся перемещаться. И тут уж не миновать комуто подставиться. Кольцо сжимается. Противников слишком много, и их плохо видно. Мешает густой кустарник. Надо чтото предпринять. Пока я размышляю, постреливая время от времени, раздаётся топот копыт.

– Они здесь, тан Марсун! Мы их окружили, никуда они не уйдут!

– Постарайтесь взять их живыми. Особенно тана Андрея и его девку. Его я в кукле зажарю, а её на кол посажу. Да не просто посажу, а её самым горячим поганым местом! Остальных насмерть запорю!

Перспективочка! Ничего себе! Нам после таких обещаний остаётся одно: стоять насмерть. И тут мне в голову приходит шальная мысль.

– Эй, Марсун! – кричу я. – Ты намедни хвастался, что на ножах горазд. Не губи своих людей. Давай один на один!

– Нашел дурака!

– Действительно, нашел! А ты, оказывается, еще и трус! Я думал, что ты просто сластолюбец. Придётся нам сейчас кое о чем рассказать, чтобы твои люди узнали, как ты провёл эту ночь!

В ответ мне раздаётся рёв, который в итоге формируется в слова:

– Заткнись, смрадный пёс!

– Это еще вопрос, кто из нас смрадный. А если хочешь, чтобы я заткнулся, берись за нож и затыкай мне рот сам!

– Выходи, пёс! Не стрелять! Я ему сейчас поджилки перережу и язык вырву! Иди сюда, пёс!

– Пёс, говоришь? Да нет, вонючий ублюдок. Пёс – это ты, а я – волк. Волки мы, хороша наша волчья жизнь! Вы – собаки, и смерть вам собачья!

Навстречу мне из кустов выходит с ножом в руке Марсун. Мы сходимся на небольшой полянке. Некоторое время ходим по кругу, не спуская глаз друг с друга. Марсун время от времени перебрасывает нож из руки в руку.

– Ну давай! Что ты ходишь вокруг меня, словно баба в хороводе? Лизун поганый! Только языком и умеешь работать, да и то не там, где надо!

Верно направленное оскорбление сразу разит в цель, и разит насмерть. Марсун в ярости теряет всякий контроль над собой и бросается на меня, стараясь поразить в лицо или в горло. Ныряю под его руку и перекидываю Марсуна через себя. Он грузно шлёпается на траву, но тут же вскакивает и снова бросается на меня. Ловлю его за руку с зажатым в ней ножом и, заломив её, сильным толчком направляю головой в ближайшее дерево. Оглушенный ударом, Марсун стоит, согнувшись в три погибели, и покачивается, подставив мне свой зад, обтянутый желтыми штанами.

Люблю оставлять о себе неизгладимое впечатление. Подхожу к Марсуну, и в этот момент Анатолий кричит:

– Есть переход!

– Уходите, быстро! Я иду последним!

А Марсун всё еще покачивается. Включаю вибратор и сую резак ему между ног. Марсун с диким воем катается по траве, и его яркожелтые штаны быстро темнеют от крови.

– А вот теперь, козёл вонючий, – говорю я ему, – всё, что тебе осталось, это язык и губы. Ими ты и будешь работать до конца дней своих. Благо опыт у тебя уже есть. Прощай, прощай и помни обо мне!


Глава 5


Ну что было в этом вертопрахе похожего на ревизора?
Н.В. Гоголь

– Здесь до перехода далековато, – сообщает нам Анатолий, – километров восемьсот с хвостиком.

Мы некоторое время перевариваем полученную информацию. Верно, далековато, Время побери!

– А может быть, это и к лучшему? – глубокомысленно говорит Лена. – Фазато обитаемая. Да еще и развитая. Вон эфирто какой активный.

Мы решаем двигаться вниз по реке. Это почти в направлении на переход. Заодно найдём на берегу какойнибудь населённый пункт, вступим в контакт, начнём работу.

Контакт получается довольно быстрым и очень своеобразным. Не успеваем мы пройти по берегу пять километров, как за поворотом реки слышится шум мотора. Вскоре появляется и само судно. Это большой катер военного типа. На носу – башенка с двумя орудиями. На рубке – площадка с крупнокалиберным пулемётом. Возле пулемёта две фигуры в черном.

Мы не успеваем принять никакого решения. Пулемёт разворачивается в нашу сторону и разражается длинной очередью.

– Вот и поприветствовали нас аборигены! – удрученно говорит Лена, поднимаясь с земли.

– Да уж, – поддерживает её Сергей, – горячей приветствия не придумаешь.

Он отплёвывается. Крупнокалиберная пуля ударила рядом с его головой, и всё лицо ему засыпало песком. Дмитрий тоже поднимается и озирается.

– У них что, война, что ли?

– Может быть, Дима. Всё может быть, – говорит ему Пётр. – А может быть, мы попросту попали в запретную зону, где стреляют без предупреждения.

Мы решаем идти дальше, соблюдая предельную осторожность. Раз уж здесь любят стрелять по людям без предупреждения, не стоит подставляться лишний раз.

Вскоре на нашем пути вдоль берега реки попадается железобетонный мост. От него в обе стороны идёт шоссе. Куда взять курс, направо или налево? Посовещавшись, решаем идти вдоль шоссе направо. Именно вдоль, а не по самому шоссе. Хватит с нас того инцидента на берегу.

Предусмотрительность оказывается не лишней. Через сорок минут пути мы слышим треск множества моторов. Прячемся в зарослях кустарника. Через несколько минут по направлению к мосту проносится около тридцати мотоциклов. Некоторые с колясками. Три мотоцикла с прицепами в виде закрытых фургонов. Мотоциклисты все в желтом: блестят шлемы, комбинезоны и сапоги. И все без исключения вооружены. А на колясках даже установлены пулемёты.

Да, попали мы в Фазу! Может быть, у них действительно война идёт? Но это предположение отметается через четверть часа. В небе на восьмистах метрах появляется дирижабль. У него длинная, с множеством больших окон гондола. И сколько я ни изучаю его в бинокль, не могу обнаружить никаких признаков вооружения. Вывод: дирижабль пассажирский. Вряд ли во время войны здесь будут так спокойно летать на дирижаблях. Хотя… Время его знает.

Пропустив желтых мотоциклистов, продолжаем движение в прежнем направлении. Скоро шоссе сливается с другой дорогой. А на горизонте, там, куда ведёт шоссе, вырисовывается какоето сооружение в виде усеченного конуса или пирамиды.

Сооружение вырастает по мере того, как мы к нему приближаемся. Теперь уже ясно, что это усеченная четырёхсторонняя пирамида высотой не менее восьмисот метров и шириной каждой стороны у основания около десяти километров. Чем ближе мы подходим, тем очевиднее становится, что это мегаполис. Стороны пирамиды частично непрозрачные, частично застеклённые, а частично совершенно открыты. В открытых участках видна зелень: деревья и кустарники.

Уходим подальше от шоссе и устраиваем привал, укрывшись в зарослях кустарника. За обедом обмениваемся мнениями. Войну отвергают все. Когда идёт война, пассажирские самолёты и дирижабли не летают так беспечно. А мы видели их за это время не менее восьми штук. Были высказаны две приемлемые версии. Либо здесь идёт гражданская война, либо установлено чрезвычайное положение. Чем оно вызвано, выясним, когда проникнем в мегаполис.

А вот проникнуть туда, видимо, будет непросто. Здесь одна надежда: на Лену, на её способности и таланты психолога. Но мы предвидим осложнения. Для того чтобы Лена могла запудрить мозги начальнику охраны, надо, чтобы он как минимум с ней заговорил. А если здесь к женщинам относятся так же, как и везде, где хозяйничают наши затейники, шансов на это будет маловато. И тут Дмитрий, молчавший до сих пор, вдруг сообщает нам:

– Знаете, когда проезжали на мотоциклах желтые, я заметил среди них двух женщин.

– А как ты определил, что это были женщины? – интересуется Анатолий.

– У них длинные волосы изпод шлемов развевались.

– Это, Дима, ни о чем не говорит, – возражает Наташа. – Ты разве длинноволосых мужиков не видел? И потом, это могли быть геи какиенибудь.

– А груди? – не сдаётся Дмитрий. – Солнце на них так и сверкало!

– А женщины на мотоциклах были вооружены? – спрашивает Лена.

– Да, как и все.

Лена задумчиво качает головой и с сомнением произносит:

– Туда ли мы попали? Женщины с оружием гоняют на мотоциклах. Ты чтото понимаешь, Андрей? Получается, что здесь отсутствует один из главных обязательных факторов. Положение женщины. Значит, мы попали не туда, куда нам нужно.

– Для того чтобы выяснить, куда мы попали, надо проникнуть в город. Теперь это будет, я полагаю, проще. Раз здесь вооруженным женщинам разрешают гонять на мотоциклах, значит, и начальник охраны может снизойти до разговора с тобой.

К мегаполису мы подходим, когда уже сгущаются сумерки. Весь первый ярус огромной усеченной пирамиды представляет собой сплошную бетонную стену около тридцати метров высотой. Местами эта стена прорезана чемто вроде амбразур. Мы приближаемся к этой стене, и меня не оставляет ощущение, что через эти амбразуры за нами очень внимательно наблюдают и держат пальцы на спусковых крючках. Неприятное, должен сказать, ощущение.

Чтобы не вызывать излишних подозрений, последние четыре километра идём по шоссе. И сейчас оно приводит нас к высоким и широким стальным воротам. Ворота наглухо закрыты, но слева имеется открытая дверь, через которую может свободно пройти человек. Перед дверью стоит часовой в черном комбинезоне и черном блестящем шлеме, вооруженный автоматической винтовкой. Чуть левее и выше в стене я вижу хорошо защищенное пулемётное гнездо. Ствол пулемёта с явным неодобрением смотрит в нашу сторону.

Вопреки ожиданиям часовой пропускает нас через охраняемую дверь беспрепятственно, не задав ни одного вопроса и не сказав ни единого слова. Миновав дверь, мы оказываемся в обширном тамбуре длиной около ста метров. Пешеходная дорожка отгорожена от шоссе метровым бетонным барьером с калитками в нём. Второй часовой, стоящий у двери, ведущей налево, преграждает нам дорогу и направляет нас в эту дверь.

– Вам сюда, – говорит он поанглийски.

Мы подчиняемся и попадаем в большое помещение, из которого кудато ведут еще четыре двери. У стены сидит за столом человек в таком же черном комбинезоне, но с золотыми нашивками на рукавах блестящего черного плаща. Видимо, офицер, начальник охраны. Посмотрев на нас, офицер встаёт и улыбается.

– Здравствуйте, господа. Рад приветствовать вас в Новом Детройте. Вы, видимо, та группа, которую утром обстрелял патрульный катер. Да, всё сходится. Вас семь человек, вы все с оружием. Назовите свои имена и сообщите мне, на какой срок вы к нам прибыли. Я должен вас зарегистрировать. Порядок есть порядок.

Русские имена не производят на офицера никакого впечатления и не вызывают желания задать никаких вопросов. Но когда он слышит «Елена Илек» и «Наталья Гордеева», он поднимает на наших женщин взгляд, оценивает их арсенал и спрашивает – почемуто не у них, а у меня:

– Где у вас лицензия на их оружие?

Мне нечего ответить, так как я не могу понять, почему он не поинтересовался лицензией на мой пулемёт.

– Так. Понятно. Просрочена. Это серьёзное нарушение, сэр. Поймите правильно, господин Андрей, я отнюдь не злоупотребляю. Если бы я знал вас лично или за вас ктолибо поручился, я закрыл бы на это глаза. Но поскольку я вас не знаю… Поймите, господин Андрей, вооруженная леди без лицензии – это очень серьёзно. Я буду вынужден задержать вас, сэр. Вас и ваших товарищей.

Я лихорадочно соображаю сразу в двух направлениях. Первое: каким образом привлечь внимание офицера к Лене, чтобы она смогла внушить ему, будто у нас всё в порядке. И второе: сколько предложить ему золота, чтобы это не показалось подозрительным. Одновременно я успеваю про себя отметить, что слово «леди» прозвучало в устах этого офицера примерно как «шлюха».

Пока я обдумываю свои действия, а офицер ждёт моей реакции, раздается лязг раздвигаемых стальных ворот, и тамбур до пределов наполняется грохотом мотоциклетных моторов. Через открытую дверь тянет выхлопными газами. Вместе с ними в помещение входит мужчина, одетый во всё красное. На нём красный кожаный комбинезон, красный шлем, высокие красные сапоги и красные перчатки. Только на левом плече чернеет эмблема: волчья голова с оскаленной пастью. На плече мужчины висит автомат, напоминающий МП40. Офицер тут же переключается на вошедшего.

– А! Господин Мирбах! Вот вы и вернулись. Ну как поохотились? Надеюсь, удачно?

– А! – мужчина машет рукой. – Добыча не окупит затрат на бензин и патроны. Зря только время потратили. Послезавтра поедем в другую сторону. Рудольф, у меня к тебе просьба. У моей леди завтра кончается лицензия на автомат. И, как назло, завтра в комиссариате выходной, я не смогу продлить. Оставлять её здесь не хочется. Ты нас послезавтра пропустишь?

– Нет вопросов. Конечно, пропущу. Сегодня не оформили, завтра оформите. Я же вас знаю. Вот с этими господами другой вопрос, – офицер кивает в нашу сторону.

Красный Мирбах поворачивается к нам и внезапно оживляется.

– Генри! – он хлопает меня по плечу. – Вот и верь после этого всяким болтунам! Мне тут наговорили, что ты три месяца назад погиб. Честно скажу, я тогда не поверил и оказался прав. Ты, я вижу, попрежнему слоняешься из города в город пешим порядком и, как всегда, плюёшь на всех и вся. Да ты ли это? Что молчишьто?

– А что я могу тебе сказать? Разве заметить, что ты, кажется, сменил род занятий, – наудачу говорю я и попадаю в Цель.

– Верно, – смеётся Мирбах. – Вот уже два месяца командую Красными Волками. Знаешь, надоело всё. А тут охота, определённый риск, скорость… Одним словом, волчья Жизнь. Я всегда это любил. А у тебя, я вижу, опять проблемы. В чем дело, Рудольф?

– У господина Пруэта просрочена лицензия на оружие Аля его леди.

– Хаха! Да у него её наверняка и не было. Это же Генри Пруэт! Понимать надо! Он всю жизнь сморкается на такие условности. Верно я говорю, Генри?

Я киваю, а офицер Рудольф пожимает плечами.

– И как же теперь быть? Я обязан его задержать.

– А ты тоже сморкнись на это. Генри, конечно же, не разбежится оформлять лицензию. Я послезавтра пойду продлевать лицензию на автомат для Лолиты, заодно и ему оформлю. Договорились?

Офицер кивает и, вздохнув с облегчением, машет рукой. Ему, видимо, страсть как не хочется заниматься всякими формальностями. А раз господин Мирбах ручается за господина Пруэта, то это решает все вопросы.

– Ты где планируешь остановиться? – спрашивает меня Мирбах. – Впрочем, что я спрашиваю? Сейчас поедем ко мне, и без всяких разговоров.

– Но я же не один, – пытаюсь возразить я.

– Проблемы! Ты же меня знаешь. У меня места на всех хватит.

В дверях появляется молодая женщина в красном. Она недовольно кривится и спрашивает:

– Пол, ты скоро?

– Всё, сейчас едем. Это моя леди, Лолита. Взял на три месяца. – Тут он наклоняется к моему уху и доверительно шепчет: – Но, наверное, продлю. Ты понимаешь.

Я, конечно, ничего не понимаю, но киваю с умным видом. А Мирбах спрашивает:

– А твоя на сколько? Впрочем, опять зря спрашиваю. Ты же никогда не связывал себя никакими обязательствами. Где украл такую?

Я крякаю, а Мирбах смеётся. Мы выходим в тамбур, заполненный мотоциклами и людьми в красных комбинезонах.

– Жди меня на выходе, – говорит Мирбах и садится на мотоцикл.

Его Лолита устраивается на заднем сиденье, и тамбур снова начинает дрожать от рёва мотоциклетных моторов. Ворота раздвигаются, и кавалькада мотоциклистов, чадя выхлопами, покидает тамбур. А мы идём по пешеходной дорожке к двери, охраняемой часовым. Он, видимо, уже получил соответствующий приказ. Не говоря ни слова, он нажимает кнопку и отходит в сторону. Дверь открывается, и мы проходим в город.

Ждать приходится довольно долго. Видимо, гаражи, куда Красные Волки погнали свои мотоциклы, находятся далековато. Кстати, на какую дичь они здесь охотятся? За день мы прошли приличное расстояние и не увидели даже полевых мышей или сусликов.

Из галереи доносится жужжание, и на пятачок выкатывает электрокар с двумя прицепами в виде четырёхместных вагончиков. За рулём электрокара сидит Лолита. Она уже сняла шлем и свободно распустила свои длинные, смоляного цвета волосы. Мирбах сидит на заднем сиденье и указывает на вагончики.

– Прошу, господа. Располагайтесь.

Устроившись, замечаю, что и Мирбах, и Лолита с оружием не расстались. Решаю бросить пробный камень.

– Пол, а давно разрешили по городу с оружием гулять?

– И сейчас не разрешают. Но мы – Волки, и на Волков запрет не распространяется.

– Понятно. Но намто как быть? Мы же не Волки.

– Вы со мной. Поехали, Лола.

Кар трогается, и мы едем из галереи в галерею, минуя многочисленные развязки. Стараюсь запомнить дорогу, но очень скоро отказываюсь от этой затеи. Лолита гонит кар на предельной скорости, и перед нами всё мелькает. Как она ориентируется в этом лабиринте?

Наконец кар останавливается. Галерея заканчивается массивной плитой. Мирбах спешивается и нажимает большую желтую кнопку на стене. Плита поднимается, и Лолита въезжает вместе с нами в замкнутое помещение. Плита сзади с грохотом опускается, и Мирбах набирает на стенном пульте какуюто комбинацию. Платформа, на которой стоит кар, устремляется вверх, и нас прижимает к сиденьям лёгкой перегрузкой. Из подъёмника мы выезжаем на обычную городскую улицу. Пока мы разбирались с Рудольфом и ожидали Мирбаха с Лолитой, совсем стемнело. Поэтому город предстаёт перед нами в ночном виде. Но на улицах и бульварах светло. Многочисленные фонари и обильная реклама изгоняют полумрак и превращают ночь в день.

Мы снова долго едем. Навстречу нам попадаются такие же электрокары. Одни с прицепами, другие без прицепов. По тротуарам ходят пёстро и ярко одетые компании, горят окна и рекламы различных заведений. Подробности рассмотреть невозможно. Лолита гонит кар так, что всё сливается в сплошную пёструю ленту.

Наконец мы останавливаемся возле большого здания. Здание, как и все строения в городе, выполнено из разноцветного бетона, пластика и стекла. Оно уходит вверх ступенчатыми уступами и упирается в следующий ярус. А это без малого тридцать метров. В ширину здание полностью занимает пространство между двумя мощными несущими колоннами. Это около ста метров. Богато живёт господин Мирбах.

Мы проходим по дорожке, усыпанной розовым гравием, и входим в просторный холл. Нас встречает прислуга. Они низко кланяются Мирбаху, а тот, не обращая на них внимания, говорит мне:

– Сейчас вас отведут в ваши помещения. Через час мы с Лолой ждём вас на ужин.

Апартаменты, куда нас с Леной проводит слуга, поражают своими размерами и роскошью. Мягкая мебель отделана кожей, бархатом и атласом. Ноги утопают в мягком ковре. В соседнем помещении – приличных размеров бассейн. Увидев его, Лена с довольным видом потирает руки. Жить не может женщина без воды!

Пока Лена приводит себя в порядок, я пытаюсь уяснить и уложить в систему то, что я успел узнать в этом городе. Женщины носят оружие и гоняют на мотоциклах. Но в то же время на это требуется какаято лицензия. И лицензия эта должна быть у мужчины. Упорное нежелание офицера охраны разговаривать с Леной. Одни только «леди» в его устах чего стоят! И в то же время полный набор предметов для дамского туалета.

Чтото не сходится. Старый Волк говорил, что мы вступаем в зону Закрытых Миров. В этих Мирах наши затейники победили и хозяйничают вовсю. А может быть, чтото не сработало, он ошибся, и мы попали совсем не туда? Что ж, придётся выяснять. Чтото моя подруга долго копается, надо бы поторопить её.

А Лена уже выходит из туалетной комнаты и в задумчивости останавливается возле своего гардероба. Повинуясь какомуто внутреннему импульсу, она сначала натягивает белые гольфы, потом надевает белую блузку с широкими рукавами. Игнорируя трусики, прямо на голое тело надевает голубые кожаные брючки и обувается в серебряные туфельки с широким ремешком на лодыжке. Застегнув молнию жилета, она пристраивает на шее голубую ленточку шириной в два пальца. Всё, Лена готова. Можем идти работать.

Слуга, который терпеливо ждёт нас в коридоре, проводит нас в зал, где уже царит великолепная Лолита. Иначе это назвать трудно. Зал оформлен в белых тонах. Диваны, кресла, портьеры, ковры, обивка стен и потолка выполнены в белом цвете с розовыми, золотистыми и изредка красными цветами и узорами. И Лолита возлежит на диване, облаченная в белоснежные одежды с ног до головы. В её белый ансамбль хорошо вписывается золотой поясок короткого, чуть закрывающего ягодицы, обтягивающего ладную фигурку белого платья. На плечи накинут длинный тонкий плащ или мантия, отделанная по нижнему краю золотым узором. Бёдра обтянуты белыми чулками или колготками в такую крупную сетку, что она напоминает рыболовную. На ножках у Лолиты остроносые сапожки на высокой шпильке, зашнурованные спереди золотистыми шнурками. Эти ножки Лолита закинула на подлокотник дивана и с томным видом лениво ощипывает большую гроздь винограда. Руки её до середины предплечий обтянуты белыми шелковыми перчатками.

Лолита смотрит на Лену раздевающим взглядом. Наконец она приходит к выводу, что Лена не во вкусе Пола Мирбаха и конкуренции ей не составит. Она улыбается и приглашает Лену присесть в кресло рядом с диваном. Тут же появляется слуга с подносом, на котором стоят два бокала вина. Еще через минуту тот же слуга вкатывает низенький столик, сервированный фруктами и пирожными. Почти сразу после этого появляются Наташа и Анатолий, а за ними и все остальные. Лолита приглашает Наташу присоединиться к ней с Леной, и слуга приносит еще один бокал вина.

А другой слуга вкатывает еще один столик. На нём – самые изысканные мясные и рыбные закуски, в том числе две хрустальные вазочки с черной и красной икрой. Еще один слуга приносит бутылку коньяка и рюмки. Понятно. Здесь не принято смешивать мужское и женское общества. Пробую коньяк. Ого! Время побери! Неплохо живёт господин Мирбах. А вот и он сам.

Пол Мирбах выходит к нам в яркожелтом халате, по которому вышиты голубые и красные цветы, в белых, отливающих серебром чулках и в белых туфлях из мягкой кожи без каблуков. С удивлением вижу, что и чулки, и туфли тоже вышиты красными цветами.

А Пол, в свою очередь, недоумённо смотрит на нас. Он пожимает плечами, видимо, тоже решает ничему не удивляться, и принимает нас такими, какие мы есть. Не обращая внимания на Лолиту и Лену с Наташей, он сразу проходит к нам, присаживается за столик, наливает себе коньяк и начинает светский разговор ни о чем. Так проходит около часа. Мне уже начинает надоедать беспредметная болтовня, когда Пол смотрит на часы и говорит:

– Генри, помнишь, ты привёз два года назад редкостные луковицы тюльпанов? Так вот, я их тогда высадил. Хочешь посмотреть, что получилось? Пойдём. – Он включат большой, встроенный в стенку телевизор. – А вы, господа, пока можете посмотреть тот фильм, о котором я вам говорил.

Пол уводит меня в соседнее помещение, отделанное в таком же стиле. Он усаживается в кресло и, покачав обтянутой блестящим чулком ногой, закуривает сигару из коробки, стоящей на столике.

– Кури, – предлагает он мне. – Полагаю, что тюльпанами мы любоваться не будем. Значит, Андрей. Коршунов?

– Но… – я несколько теряюсь от неожиданности.

– Что значит «но»? Не будешь же ты утверждать, что ты Генри Пруэт? Генри пропал без вести два года назад. Это – официально, для всех. Но я один знаю, что на самом деле его убили. Долго же вы добирались. Я уже устал ждать и подумывал, что вы на какихнибудь охотников нарвались либо к рефам попали.

Он затягивается и пускает дым кольцами. Я пока ничего не могу понять, но виду не подаю. А Пол снова покачивает ногой и рассматривает меня.

– Коршунов Андрей. Это хорошо, что ты русский.

– Почему?

– Русские – хорошие вояки. С вами могут сравниться разве что джапы да дойчи. И еще вы никогда не задаёте глупых вопросов. Если и спрашиваете, то только по существу. Самую суть. Я боялся, что ко мне англичанина пришлют. Тот задолбал бы меня вопросами до тошноты. А главное, ничего путного сделать так и не смог бы. Но ближе к делу. Я и есть тот, к кому ты шел и в чье распоряжение отныне поступаешь. Что? Не похож? Ничего. Стану президентом, сразу буду похож.

Значит, он когото ждал и принял нас за тех людей. Что ж, воспользуемся этим случаем. Только интересно, что это будут за распоряжения, которые я теперь должен буду выполнять? Надеюсь, мне не придётся распространять наркотики, поставлять для него несовершеннолетних девочек и мальчиков. А может быть, мы – бригада киллеров? Пол прерывает мои размышления неожиданным вопросом:

– Теперь перейдём к главному. Как ты знаешь, у нас уже всё готово. Всё, кроме одного. Все наши попытки договориться с даунами провалились. Они нам не доверяют. Правильно делают, конечно. На их месте я бы тоже не особенно верил нам. Поэтому я и попросил у штаба прислать когонибудь со стороны. И это очень хорошо, что ты оказался русским. Русскому они больше поверят.

Вот тебе и раз! Здесь, оказывается, созревает какойто заговор, и я вляпался в самую его сердцевину. Вот уж точно, ситуация нестандартная. Более нестандартную придумать трудно. Если бы я сейчас находился в НульФазе, я бы не менее суток обсчитывал на компьютере варианты воздействия и последствия своего вмешательства. Все эти заговоры, мятежи, перевороты и прочее всегда чреваты такими непредсказуемыми последствиями, что их ни в какие системы уравнений не втиснешь. А здесь решение придётся принимать наобум. Даже с Леной посоветоваться нет возможности. Интересно, а против кого и в чью пользу заговор? Если он против…

– Таким образом, Андрей, к даунам пойдёшь ты. Возьми с собой когонибудь из своей команды. Но не много. Я смогу организовать проход в даунтаун не более двухтрёх человек. Так что выбирай, с кем пойдёшь. Вы будете там работать под видом инспекции по вентиляции и водоснабжению. Если ты в этом не разбираешься, подбери из своих того, кто хотя бы немного соображает.

Коечто проясняется. Даунтаун, и живут в нём дауны. И попасть туда не просто. Поехали дальше.

– А есть ли в этом смысл, Пол? Стоит ли связываться?

– Конечно, стоит! Нет, Андрей, без них нам не обойтись. Мы уже и оружие туда спустили. Нетнет, только винтовки. Ни пулемётов, ни автоматов, ни гранат. Иначе их потом, когда всё кончится, назад не загонишь.

– А дальше?

– Что дальше? Думаешь, альты не утвердят меня президентом? Еще как утвердят! Я им такую программу предложу! Вопервых, надо создать регулярную армию. Полиция и охотники никогда с рефами не справятся. Да и даунов надо покрепче держать, чем сейчас. Полиция везде просто не успевает. Пусть в городах порядок поддерживают. А рефами и даунами пусть армия занимается. Думаешь, я зря в Волки подался? Это же готовые боевые единицы. Вот они и станут ядром армии. Послезавтра поедете с нами, сами всё увидите.

– Не знаю только, как на это альты посмотрят, – снова бросаю я пробный камень.

– А как они могут посмотреть? Мы же не против них выступаем. Их власть и их порядки останутся незыблемыми. А кто и как будет всё это осуществлять, им всё равно. Значит, решено. Документы на вас будут готовы через два дня. Тогда и пойдёте в даунтаун. У нас там есть свои люди, помогут. Завтра будем развлекаться, послезавтра поедем на охоту. А вечером после охоты я тебя проинструктирую подробнее.

В зале я застаю одних мужчин. Коротко объясняю ситуацию, и мы, посовещавшись, решаем, что в даунтаун со мной пойдут Пётр и Анатолий.

Лена, оказывается, вернулась в наши апартаменты и уже спит. Жаль. Я хотел узнать, что ей удалось выведать у Лолиты, и поделиться своими сомнениями по поводу заговора, в который меня втягивает Пол. Поговорим утром. Раздеваюсь и устраиваюсь рядом.

Внезапно Лена поворачивается, не открывая глаз, обнимает меня за шею и плечи и прижимается ко мне.

– Лорд пришелтаки к своей леди, – шепчет она, закидывая мне на бёдра правую ногу. – А интересно, на какой срок лорд арендовал свою леди?

– Что ты несёшь? – удивляюсь я.

– А то, что леди здесь называют женщину, взятую на определённый срок в аренду. Лолиту Пол взял на три месяца. А ты меня на сколько?

– Если речь идёт о пребывании здесь, то на месяц.

– Фи! Скупердяй!

Лена кусает меня за ухо. От неожиданности я вскрикиваю и в ответ щипаю подругу за сосок. Ленка взвизгивает.

– Да ты, оказывается, еще и садист к тому же!

Через полчаса Лена отдыхает, положив голову мне на плечо и закинув на мои бёдра левую ногу.

– Что скажешь? – тихо спрашивает она.

– О чем?

– Не обо мне же и не о Лолите. Что вы так долго обсуждали с Мирбахом?

– Подготовку к восстанию.

Лена резко приподнимается и внимательно смотрит на меня: шучу я или нет. Убедившись, что я говорю вполне серьёзно, она всётаки спрашивает:

– А если шутки в сторону?

– Никаких шуток, Ленок. Лорд Мирбах готовит государственный переворот. Он захотел стать президентом. И важнейшую роль в этом перевороте должно сыграть восстание даунов в даунтауне.

– Дауны. Дауны в даунтауне. Дауны, – задумчиво повторяет Лена. – Знаешь, Лолита говорила нам о даунах и о даунтауне. О даунах она говорила с презрением, а о даунтауне – со страхом и даже с ужасом. Кто же это такие? Такие, которых можно презирать, следует бояться и без которых не может обойтись лорд Мирбах?

– Судя по названию, это – гдето там, – я показываю пальцем вниз.

– Этото понятно. А почему он предложил это именно тебе?

– Он принял нас за других. Он когото ждал специально для этого дела. И наше появление совпало с предполагаемыми сроками прибытия этой группы, хотя и сильно запоздало. Кроме того, он ждал именно семь человек, не зная, конечно, что среди них будут две женщины. Это его весьма удивило. К тому же он очень доволен, что мы русские. По его мнению, русские умеют воевать лучше всех и никогда не задают лишних вопросов, особенно дурацких. Но здесь он ошибается. Завтра и послезавтра я высыплю на него ведро вопросов, а может быть, и два. Не люблю работать вслепую.

– А если завтра появятся те, кого он ждал на самом деле?

– Нет, – я качаю головой, – они уже не появятся. Я понял, что здесь путешествовать между городами непросто и даже рискованно. Здесь кроме даунов существуют еще какието рефы, которые не то чтобы контролируют пространство между городами, но представляют немалую опасность. Мирбах опасался, что мы попали в их руки.

– Я знаю о них. Лолита говорила, что именно на рефов и охотятся «волчьи стаи». Рискованно всё это, – Лена морщится. – Я имею в виду не возможное появление настоящих наёмников, а всю эту затею с восстанием. За такое несанкционированное вмешательство быть нам с тобой в хозсекторе пожизненно.

– Леночка, – я целую свою подругу в переносицу, – мы с тобой не в НульФазе, где к нашим услугам мощные компьютеры и весь Аналитический Сектор. Да и они нам ничем помочь не смогли бы. Мы не сможем составить простейшего темпорального уравнения, ибо нет у нас с тобой исходной информации. Ты можешь возразить: коечто есть. Но её явно недостаточно. Вот я и пойду за ней.

– Смотри только, чтобы не пришлось за эту информацию головой заплатить. Ты, Андрюша, не забывай: мы с тобой действуем здесь не в виде матриц, а в собственных телах. Если уж тебе здесь произведут декапитацию, то произведут её капитально. Назад не пришьёшь.

– Ну я, Ленок, всётаки немножко хроноагент, чтобы подставлять почем зря свою шею под чужой топор. Лучше давай прикинем, что мы здесь успели узнать, как это вписывается в нашу концепцию и стоит ли нам здесь за интересы лорда Мирбаха копья ломать? Может быть, сказать ему «чао, бамбино» и исчезнуть?

– Начнём с последнего. Исчезнуть отсюда, мне кажется, будет непросто.

– Почему же? Послезавтра нас приглашают на охоту. Грош нам цена, если мы не сумеем уйти изпод его опеки.

– А ты знаешь, сколько километров отсюда до зоны перехода? Как мы туда будем добираться? Опять угоним самолёт?

– А почему бы и нет? Кстати, о самолётах. Ты не находишь странным такое сочетание: авиация на уровне двадцатыхтридцатых годов соседствует с телевидением и видеосвязью?

– Нахожу. А впрочем, нет. Это, пожалуй, законченная картина того, что мы наблюдали в той Фазе, откуда родом Сергей с Дмитрием. Сворачивание научнотехнического прогресса в фундаментальной и военной областях и перенос центра тяжести в сферу потребления.

– Пожалуй, ты права, подруга. Этот фактор налицо. Ну а с женским вопросом ты, похоже, разобралась.

– Верно. Итак, имеем два обязательных фактора, свидетельствующих о том, что здесь перестройка уже завершилась. Теперь остаётся выяснить: стоит ли нам оставаться здесь? Сможем ли мы выйти на «прорабов перестройки» и выяснить у них всё, что нас интересует? Хотя бы частично.

– Думаю, есть резон попытаться. Мирбах говорил, что если он свергнет действующего президента, то некие альты утвердят его. Альты – это, видимо, наши затейники, или, как ты выразилась, «прорабы перестройки». Вот я и думаю: а что если в качестве платы за помощь потребовать от Мирбаха, чтобы он устроил нам встречу с этими альтами?

– Хм? Логично, друг мой, логично. Только здесь может проявиться один нюансик. Помнишь? Мавр сделал своё дело… Такой вариант ты не сбрасываешь со счета?

– Такой вариант я всегда держу в уме. Но это уже будет совсем не интересно, если я дам переиграть себя в такой примитивной игре. Зато в случае удачи мы будем иметь возможность наконецто встретиться с прорабами перестройки.


Глава 6


Как будто мёртвый лежит партнер твой, –
И ладно, черт с ним – пускай лежит.
B. C. Высоцкий

После роскошного завтрака, который подали прямо в наши апартаменты, тот же слуга передаёт нам приглашение Мирбаха пройтись в город, поразвлечься. В сопровождении слуги проходим в зал, где вчера нас встречала Лолита. Она опять там. Спит она здесь, что ли? И опять она во всём белом, ярко контрастирующем с её вороными волосами. На этот раз её фигуру обтягивает блестящий пластиковый комбинезон, отделанный по воротнику, рукавам и поясу красными полосами. На ногах у Лолиты те же белые сапожки, только шнурки у них алые.

При первом взгляде на Пола Мирбаха я несколько теряюсь. Мне приходилось в реальных Фазах видеть всякое, но только среди галактических пиратов было принято мужчинам одеваться более броско, чем женщинам. Время с тем, что на Мирбахе был такой же обтягивающий белый комбинезон из блестящего пластика и белые лайковые перчатки, как и на Лолите. Меня, откровенно признаюсь, вывели из состояния душевного равновесия изумительные розочки с листочками, которыми были обильно вышиты его высокие, остроносые белые сапоги и комбинезон.

А Мирбах, кажется, не замечает моего недоумения и, в свою очередь, весьма неодобрительно разглядывает нас. Похоже, что мы выглядим несоответствующим статусу его гостей образом. Извините, лорд Мирбах, мы к вам в гости не напрашивались и обычаи и нравы вашего общества пока еще не изучили. Принимайте нас такими, какие мы есть. Но Мирбах принимает другое решение.

– Я знал, что у вас нет денег, и приготовил для каждого из вас некоторую сумму, списав её со своего счета. – Он показывает небольшую пачку розовых карточек. – Но я не думал, что у вас нет с собой приличной одежды. Вы, господа, будете слишком бросаться в глаза и привлекать ненужное внимание. А это нам сейчас ни к чему. Придётся наши развлечения отсрочить и для начала посетить шоп. Жаль, я надеялся попасть на хоккей. Но мы успеем к середине второго периода.

Что ж, если живёшь в змеиной компании, приходится и шипеть позмеиному, и линять вместе с ними. Иначе нельзя. Мирбах раздаёт нам карточки, и мы с ним спускаемся на первый этаж к выходу. Там нас ожидает электрокар с двумя прицепами. За руль на этот раз садится сам Мирбах. Через пять минут стремительной езды мы останавливаемся у большого магазина. Лолита и наши женщины, повинуясь жесту Мирбаха, остаются на местах, а мы с ним идём в шоп. Там нас одевают во всё яркое, расшитое узорами – в соответствии с требованиями хорошего тона.


Теперь я полностью готов выйти в свет, не оскорбляя взоров общества своим видом, и предаюсь невесёлым размышлениям. Если здесь мужчины одеваются и украшают себя так ярко, как женщины в других Фазах, то, что из этого следует? Первую мысль, что здесь процветает гомосексуализм, я отвергаю как ошибочную. Хотя, конечно, не без этого. Но не это главное. Раз здесь женщин арендуют, они полностью должны подчиняться арендатору и следовать во всём его прихотям и вкусам. Сами они в этом плане – ничто. Следовательно, роль носителей изящного, законодателей вкуса и моды постепенно отошла к мужскому полу. Вот еще одно довольно неожиданное следствие деятельности «прорабов перестройки». В той Фазе, которую мы только что покинули, мужчины, наоборот, опустились. Роскошь в одежде там соседствовала с вопиющей нечистоплотностью. Не знаю, что лучше?

Взглянув на нас, Мирбах удовлетворённо улыбается. Теперь мы не будем дискредитировать его высокое положение своим непристойным видом. Наши женщины реагируют на изменения нашего внешнего вида поразному. Наташа резко отворачивается, её плечи вздрагивают от беззвучного смеха. Лена же осматривает нас, особенно меня, с головы до ног, с невозмутимым видом и даже с какимто профессиональным интересом. Наверное, так психиатр изучает явные проявления заболевания у своего пациента. Но Мирбах не оставляет времени на переживания ни нам, ни нашим женщинам. Он торопит:

– По местам, господа, по местам! Мы еще успеем на третий период. Ведь сегодня – финал! «Бизоны» против «Пантер»!

Поднявшись на самый верхний ярус мегаполиса, мы на таком же электрокаре мчимся к стадиону, шум которого слышится издалека.

Я ожидал действительно увидеть хоккей. Но то зрелище, что предстало перед нами, напоминало его весьма отдалённо. Вместо ледяного поля ареной для игры служит бетонный желоб: пятидесяти метров в длину, ста метров в ширину и глубиной около пяти. В верхних краях желоба установлены ворота, размером напоминающие хоккейные. Игроки катаются на роликовых коньках и стараются загнать клюшками в ворота противника стальное ядро трёх дюймов в диаметре. Игроков по семь человек с каждой стороны. Они защищены пластиковыми доспехами и шлемами с прозрачным забралами. Это более или менее защищает их от чувствительных ударов стального «мячика», но плохо помогает при стычках. Перчатки, локти, плечи и колени усилены стальными накладками с устрашающими выступами в виде тупых шипов.

И еще меньше эти доспехи помогают при преодолении «центральной линии» игрового поля. Вдоль нижней части желоба тянется ров, делящий поле пополам. Ров шириной около двух метров и глубиной около метра. А во рву, по всей его длине, установлены «противотанковые ежи» из заточенных двадцатимиллиметровых прутьев. Прутья эти возвышаются над верхней кромкой рва примерно на пятьдесят сантиметров. Вот в такой здесь играют хоккей.

Мирбах быстро узнаёт счет – 6:5 в пользу «Бизонов», и мы занимаем места на трибунах. А события на поле развиваются своим чередом. Идёт начало третьего периода. Матч достиг кульминации. Разрыв в счете минимальный, и игроки демонстрируют нам чудеса боевого искусства. Схватки с мордобоем вспыхивают ежеминутно в разных местах площадки. Не всегда они кончаются безобидно. Время отвремени то одного игрока, а то и двух утаскивают с поля зализывать полученные ранения. Со скамеек запасных тут же появляется замена, и матч продолжается.

Невзирая на все устрашающие атрибуты, меня невольно захватывает азарт спортивной борьбы. Я начинаю болеть за «Пантер». Ребята в черных доспехах изо всех сил стремятся сравнять счет и не щадят ни себя, ни противника. Но «Бизоны» им мало в чем уступают. Точнее, совсем не уступают. Противники достойны друг друга. Не случайно именно они и сошлись в финальном матче.

Дерутся парни виртуозно. Но больше всего меня поражает их умение кататься, удерживаться на ногах. После таких столкновений и ударов я бы, уж точно, не удержался. Впрочем, меня, как хроноагента, никогда не тренировали для игры в такой экстремальный хоккей. А эти ребятишки, судя по всему, учатся играть в него с ясельного возраста. Иначе невозможно объяснить ту лёгкость, с которой они преодолевают «центральную линию», увенчанную стальными кольями. Они перескакивают этот ров и боком, и задом, и рыбкой.

Впрочем, везёт не всем. На двенадцатой минуте атакующий «бизон» вбрасывает «мяч» в зону «Пантер» и хочет последовать за ним, присоединиться к атаке. Но в момент подачи его атакуют сразу две «пантеры». Прыжок не получается, и «бизон» с маху, плашмя падает на «ежа». Один штырь торчит, поблёскивая, из поясницы, другой – гдето в районе шеи. Но игра не останавливается. «Бизоны» играют в меньшинстве, и их атака срывается. Только через полминуты судья останавливает игру. Погибшего «бизона» уносят, выпускают замену, и игра возобновляется.

Этот эпизод словно придаёт «Бизонам» второе дыхание. Они были практически раздавлены отчаянным штурмом «Пантер». Вся игра, за редким исключением, шла на их половине поля. Внезапно из одной свалки вырывается «бизон». Он перебрасывает «мяч» на половину поля «Пантер». «Мяч» не успевает скатиться в ров, его подхватывает другой «бизон», перепрыгнувший «центральную линию». Против двух «бизонов» только одна «пантера». Он сбивает с ног одного «бизона», но тот успевает отдать пас товарищу. «Пантеры» гонятся вверх по склону за «бизоном», за ними мчатся остальные игроки. А «бизон» с «мячом», уже потеряв скорость и упав на колени, из этой позиции поражает ворота «Пантер». 7:5!

До конца матча еще около пяти минут. «Пантеры» устраивают настоящую бойню. «Бизонов» уносят с поля одного за другим, но они стоят насмерть. Вот уж действительно насмерть. До конца матча счет так и не меняется.

Звучит финальная сирена. Недавние противники, только что крошившие друг другу челюсти и ключицы, пожимают друг другу руки. Капитану «Бизонов» вручают огромный кубок ведра на два, чемто напоминающий Кубок Стенли. «Бизоны» с капитаном во главе совершают под восторженный рёв трибун круг почета. Шоу завершилось. Мы проходим в ресторан, где усаживаемся за уже сервированный стол. Замечаю, что один прибор на столе лишний. Поймав мой вопросительный взгляд, Мирбах подмигивает.

– Нас ждёт интересная встреча, – и, наклонившись к моему уху, поясняет: – Я пригласил Боба Модески. – Но, увидев, что я не выказываю никакого восторга, он вынужден сделать снисходительное пояснение: – Это форвард «Бизонов». – И с восхищением в голосе добавляет: – Это был его четвёртый сезон!

Боб Модески – высокий, крепко сложенный шатен. Ему чуть больше двадцати лет. Но, несмотря на молодость, держится он уверенно. Всётаки звезда! Он небрежно кивает в ответ на приветствие Мирбаха, усаживается за стол и жестом подзывает официанта.

– Шампанское!

Официант бросается исполнять заказ бегом. Как же, заказ сделал сам Боб Модески! Мирбах не успевает представить нас Бобу, а шампанское уже на столе. Пока официант наполняет бокалы, я, пользуясь паузой, разглядываю игрока.

Его можно было бы принять за переросшего, не в меру увлеченного бодибилдингом тинейджера – если бы не два шрама на лице и если не смотреть ему в глаза. Глаза совершенно не соответствуют юному, пышущему здоровьем лицу. Это глаза чуть ли не пятидесятилетнего мужчины, прошедшего огонь, воду и канализацию. А какие еще могут быть глаза у человека, который более восьмидесяти раз за сезон выходит на поле и знает при этом, что каждый матч может стать последним в его карьере, а может быть, и в жизни? Да, Боб, нелегко даются тебе твои миллионы.

–За «Бизонов», Боб! За их победу! И за тебя – звезду этой команды! – провозглашает Мирбах, поднимая бокал.

После стакана виски Боб чуть ли не демонстративно поворачивается к Наташе и Начинает в упор её разглядывать. Я сразу заметил, когда он только подошел к столу, что Наташа произвела на него впечатление. Анатолий спокоен и ведёт себя так, словно повышенное внимание хоккеистагладиатора к его подруге – дело обычное. Всётаки недаром Лена занималась с нашими ребятами МПП. Наташа тоже словно не замечает вожделенных взглядов Боба и о чемто разговаривает с Лолитой. Но я решаю не подвергать испытанию уровень подготовки своих друзей и делаю попытку отвлечь внимание Модески на себя.

Это частично удаётся, когда я прошу его объяснить мне один из эпизодов только что закончившегося матча. Боб оживляется и, яростно жестикулируя, пересыпая свою речь малопонятным жаргоном, вновь переживает эпизод матча. Видно, что хоккей – это то немногое, о чем он способен разговаривать подолгу и со знанием дела. Но на этот раз надолго его не хватает. Официант приносит блюдо с жареной бараниной. Боб отрезает самый аппетитный кусок задней ноги и суёт его прямо в нос Наташе. Угощает, так сказать.

Наташе ничего не остаётся, как, мило улыбнувшись, принять угощение. Ободрённый Боб тут же наливает ей стакан виски и щедро поливает острым соусом баранину, а заодно и Наташино платье. Наташа снова улыбается. А что ей еще остаётся делать? Боб входит в раж и чокается своим стаканом со стаканом Наташи, приглашая её выпить с ним. Наташа делает три глотка и снова улыбается. Вот это выдержка! Воспитали мы с Леной девочку. Меня бы после виски непременно передернуло бы, а она улыбается. Боб решил, что процедура знакомства и ухаживания исчерпана, и одной рукой хватает Наташу за колено, а второй притягивает её за плечи, намереваясь потискать грудь.

Вижу, что Лена уже намерена вмешаться, но в этот момент Мирбах хлопает Боба Модески по плечу и говорит на какомто жаргоне:

– Танто курту, Боб. Мекато сума кохта марчан. Бристи грунжо, кронто кататума.

Боб удивлён, но оставляет Наташу в покое. Он смотрит на неё, потом на Лену и улыбается весьма нехорошей улыбкой. Интересно, что сказал ему Мирбах? Едва затухает этот инцидент, как назревает второй.

В зал вваливается толпа подростков в возрасте от тринадцати до семнадцати лет. Их человек тридцать. Они все в черном и блестящем. Блестят черные комбинезоны и сапоги, блестят черные перчатки. Блестят наголо обритые и окрашенные в черный цвет черепа. У каждого на левом рукаве крупная эмблема: в белом круге – голова пантеры с оскаленной пастью. Это – болельщики противников Боба Модески в сегодняшнем матче.

Возбуждённо галдя, они сдвигают пять столов. Люди, сидевшие за ними, быстро и без напоминаний исчезают, едва только юные болельщики направляются в их сторону. Официанты, не дожидаясь заказа, уже катят столики, заставленные кувшинами с пивом, кружками и закусками. Начинается пирушка.

«Черный» молодняк ведёт себя нагло и вызывающе. То одна, то другая пара или тройка из этой компании подходит к столику, откуда они заметили косые или неодобрительные взгляды. Посетители быстро удаляются, не дожидаясь дальнейшего развития инцидента. Между собой тинейджеры переговариваются на жаргоне, сильно напоминающем тот, на котором Мирбах обращался к Модески. Я вижу, что Лена внимательно вслушивается в речь этой компании. Она неплохой лингвист, может быть, сумеет перевести то, что сказал Мирбах.

Боб Модески на появление фанатов «Пантер» никак не реагирует. Они для него – пыль, впрочем, как и фанаты «Бизонов». Он играет не для них, а ради денег. Игра – это его бизнес. А все эти фанаты – так, шелуха. Он продолжает потягивать виски и уплетает огромный, с три ладони, ростбиф с кровью, принесённый специально для него. Впрочем, он отдаёт должное и салатам, и рыбе, и другим блюдам. Но главное – ростбиф. При этом он с вожделением поглядывает на Наташу. Заметив, что она желает взять чтото с противоположного конца стола, Боб вскакивает, достаёт салатницу и подаёт её Наташе. При этом он поворачивается в профиль к сборищу юнцов, и его узнают.

Гвалт стихает, и на пару минут воцаряется мёртвая тишина. Ктото чтото говорит вполголоса, раздаётся смех, и компания фанатов начинает скандировать:

– Боб Модески…

Дальше следует всё тот же жаргон. Мы, конечно, ничего не понимаем, зато Боб понимает прекрасно. Вряд ли в этом приветствии прозвучало чтонибудь лестное для него самого или его команды. Боб вскакивает и выдаёт длинную фразу на том же «языке». Судя по всему, ответный выстрел попал точно в цель. В голову Боба летит пивная кружка. Довольно меткий бросок, но Боб Модески какникак профессиональный хоккеист, и реакция у него, дай Время. Он резко приседает, и кружка, миновав его, попадает прямо в голову Анатолию.

Боб хватает бутылку изпод виски и швыряет её в ответ. Бросок не менее точен, а вот реакция у противника не та. Фанат валится на пол как подкошенный. В ответ звучит хоровой, отлично отрепетированный рёв разъярённой пантеры. Боб хватает еще две бутылки и, ударив ими о край стола, делает «розочки». Размахивая этим опасным оружием ближнего боя, он бросается навстречу устремившимся в атаку болельщикам «Пантер».

А они тоже все вооружены. У них в руках кастеты с устрашающими шипами, цепи, чтото вроде нунчаков. Вряд ли Боб долго продержится против такой агрессивной толпы. Надо бы помочь парню. Я привстаю, но, оглядевшись по привычке, замечаю, что Пол Мирбах смотрит на меня и едва заметно качает головой. Сам он сидит с олимпийским спокойствием, даже выражение лица не изменилось. Словно и не разыгрывается в десяти шагах от него кровавая драма. Лена тоже не обращает на драку ни малейшего внимания. Они с Наташей занимаются Анатолием. Ему здорово досталось: пивная кружка – не осенний листочек. Пётр, Сергей и Дмитрий готовы к бою и ждут только моей команды. Но Мирбах явно не рекомендует нам вмешиваться в потасовку. Я подавляю в себе глупое желание подраться и жестом усаживаю ребят на место.

На самом деле мы пришли сюда не для того, чтобы участвовать в разборках фанатов. Будем брать пример с нашего хозяина. Он, полагаю, знает, как вести себя в таких случаях. А с нас достаточно пострадавшего Анатолия. Не хватает, чтобы к нему присоединился еще ктонибудь.

Пол Мирбах совершенно не интересуется судьбой Боба Модески. Скорее всего, он уже забыл о нём. Мы отправляем раненного Анатолия в сопровождении Наташи домой и продолжаем развлекательную программу. Перед тем как зайти в лифт, который должен унести нас с крыши мегаполиса кудато вниз, я обращаю внимание на странное сооружение. Это огромный цилиндр желтого цвета. Высота его достигает тридцати метров, а в диаметре никак не меньше сотни. В поле зрения, на одинаковом расстоянии друг от друга, имеется еще четыре таких цилиндра. А вдалеке угадывается и шестой. Над тремя из них колышется марево горячего воздуха.

– Начинаешь изучать своё хозяйство? – со смешком спрашивает Мирбах, который заметил, что я разглядываю эти цилиндры. – Правильно делаешь. Ты ведь согласно легенде будешь инспектором по вентиляции.

Вот оно что. Теперь ясно, что даунтаун действительно даун. Он находится гдето под мегаполисом. И, судя по такой мощной вентиляции, обладает немалой кубатурой. Мы опускаемся на несколько ярусов, и Мирбах начинает водить нас по всевозможным увеселительным заведениям. Не знаю, может быть, местным жителям и самому Мирбаху есть здесь повод для веселья, но на меня всё это производит удручающее впечатление.

Это какието шоу, где выступают полуголые и голые личности мужского и женского пола. Они выступают и на сценах, и на подиумах посреди залов, и прямо среди публики. Если они поют, то исключительно высокими, визгливыми голосами, либо хрипят как удавленники. Причем и то, и другое выполняется как мужчинами, так и женщинами, без разницы. Смысла в песнях нет никакого. Вернее, текст отсутствует полностью. Сплошные вокализы, изредка чередуемые визгливыми или, наоборот, хриплыми воплями, вроде: «Милашка!», «Красота!», «Оттянись!», «Хочу тебя!», «Возьми меня!» и тому подобное.

Все много курят, без различия пола и возраста. В воздухе свободно могут плавать топоры. И, судя по запаху, дымок этот не безобидный. Впрочем, курят не все. Многие потягивают разноцветные напитки из высоких стеклянных бокалов. Эти напитки разливаются из установленных повсюду автоматов. Сергей, присмотревшись к процессу получения напитков из автомата, подходит к одному из них, суёт в щель полученную от Мирбаха кредитную карточку и получает высокий бокал, наполненный светлозелёной жидкостью.

Он возвращается за наш стол и собирается сделать первый глоток. Но Лена неожиданно ловит его за руку:

–Подожди.

Она опускает в жидкость щуп микродоктора. Посмотрев на дисплей, она качает головой.

–Так я и думала. Не пей из этого копытца, Серёжа, поросёночком станешь. Он с дурью, и с весьма неслабой.

Сергей опасливо отодвигает от себя бокал, а я обращаюсь к Мирбаху:

–Пол, здесь все напитки с дурью?

–Конечно. Наркотики не добавляют только в пиво, спиртное и в кофе.

–А сигареты? Они тоже все с дурью?

–Почти все. Есть и без наркотиков, но они стоят раза в дватри дороже.

–Ничего себе!

–А вы что? Не балуетесь? Ах да! Вы же – боевики, вам надо форму поддерживать. В таком случае, если Серж захотел пить, лучше пусть закажет пива. Ты не хуже меня знаешь, что именно альты и сняли в своё время все ограничения в этом плане. Так что… – он разводит руками.

Вот даже как! Впрочем, этого как раз и следовало ожидать. Дураками и одуревшими управлять легче, чем умными. Старый, известный принцип.

А развлекательная программа продолжается. Мирбах водит нас по спортивным клубам, выставкам. Везде дым коромыслом, тяжелыми, осязаемыми слоями. И везде стоят автоматы с наркотическим пойлом. Этот фактор «свободы» здесь процветает.

«Спортсмены» на рингах, аренах и подиумах калечат и убивают друг друга под рёв, улюлюканье, свист и восторженные вопли одурманенной наркотой толпы. Сбив с ног противника, боец весом более ста килограммов прыгает ему на грудь и живот. При этом он подпрыгивает не менее трёх раз. Трещат рёбра, хрипит поверженный противник. Потом то, что от него осталось, утаскивают, а победитель удостаивается триумфа. Что с того, если завтра и его затопчут таким же образом. Сегодня он – победитель, герой. Сейчас он получит приз и будет наслаждаться жизнью. В следующем поединке победитель не топчет поверженного. Он загибает ему ногу и, подложив под сгиб своё колено, смотрит на публику, ждёт её решения. «Делай! Ломай! Хрястни!» И он делает. Хруст, вопль, и побеждённого утаскивают с арены.

В другом зале борцы сражаются по колено в жидком глинистом растворе. В этом же растворе победитель топит побеждённого, пока тот не захлебнётся окончательно.

На пятиметровой высоте установлено длинное толстое бревно. Двумя метрами ниже натянуты несколько канатов. А из бетонного пола густо торчат острые стальные колья. «Спортсмены» стараются столкнуть друг друга с бревна. Иногда падает один, иногда – оба вместе. Ухватившись за канаты, они поднимаются на бревно, и всё начинается сначала. Так продолжается до тех пор, пока один из них не промахивается мимо спасительного каната и не оказывается на кольях.

Ринг густо усыпан рыбой. Утопая в ней по лодыжку, два накачанных, похожих на горилл борца лупцуют друг друга почем зря. Они полностью обнажены, если не считать облепившей их чешуи и рыбьих потрохов. Замечаю, что большинство ударов они целят в промежность противнику или пытаются мёртвой хваткой вцепиться в его мужское достоинство.

Ну это понятно, почему. На возвышении сидит «главный приз» состязания. Прекрасно сложенная дива с длинными соломенными волосами почти до пояса. Она «одета» под стать борцам. Весь её наряд составляют алые туфельки на немыслимой высоты шпильке. Победитель, как поясняет Мирбах, кроме денежного приза получит и эту красавицу.

Борцы барахтаются в рыбе минут двадцать. Бой не делится на раунды, и перерывов нет. Наконец один из борцов подлавливает другого, когда тот поскальзывается на раздавленной рыбине и в попытке удержаться на ногах широко взмахивает руками и раскрывается. Сокрушительный удар ногой в живот заставляет его согнуться пополам. Тут же следует удар по голове. Таким ударом можно оглушить быка, что и случилось. Незадачливый боец мешком валится на кучу рыбы. Торжествующий победитель с презрением пинает поверженного противника, плюёт и вскидывает руки в победном жесте.

Уже ближе к ночи Мирбах приводит нас в цирк. Там бои быков чередуются с гладиаторскими боями. Причем на быка матадор выходит один на один и вооружен только кинжалом длиной пятнадцать дюймов. В гладиаторских боях тоже присутствует некоторое своеобразие. То двоих выпускают против десятка, то один борется с двумя или тремя. Среди бойцов немало женщин. Дерутся они не хуже мужчин и умирают на арене не менее достойно.

В заключение на арену, над которой уже стоит густой запах свежепролитой крови, выгоняют полсотни раздетых мужчин, женщин и детей. С двух сторон выезжает по десятку вооруженных всадников. Они начинают гоняться за людьми, рубят их и колют. Через двадцать минут «представление» заканчивается.

– Это были рэфы, которые отказались выступать в цирке, – объясняет Мирбах, – но, как видите, им это мало помогло.

За ужином я пытаюсь раскрутить Мирбаха сразу по нескольким направлениям. Пытаюсь поконкретнее выяснить свою задачу в даунтауне, дальнейшие действия после победы восстания. Я также не против узнать более подробно о содержании программы Мирбаха. Ну, об организации регулярной армии он уже говорил. А что еще? Также меня интересует: кто стоит за Мирбахом? Кто его поддерживает? Не может же он рассчитывать только на восстание даунов?

Но все вопросы повисают в воздухе. Мирбах мастерски напускает туману, отделывается общими фразами или начинает излагать пространно, чуть ли не от сотворения мира, и в итоге уводит в такой словесный лабиринт, что сам не может из него выбраться.

Мне это надоедает, и я атакую в лоб:

–Ладно, Пол, всё это лирика. Меня больше интересует другой вопрос. В случае удачи ты станешь президентом. А что получу я?

–Как?! Тебе разве не сказали?

Мирбах откровенно удивлён. Всё правильно. На его месте и я удивился бы не меньше. Человек идёт на опасное дело и не знает, сколько ему за это заплатят. Но и это тоже верно. Настоящий командир наёмников, которого ждал Мирбах, разумеется, знает, за какую сумму он рискует своей головой. Но ято этого не знаю. Поэтому будем играть дальше.

–Разумеется, сказали. Но мне оставили некоторую свободу выбора. После постановки задачи ты должен назвать мне окончательную сумму. Если она меня не удовлетворит, ты будешь волен искать другого исполнителя.

–Вот как? Странно. Об этом мы не договаривались.

–И понятно, почему. Если бы тебе сразу поставили такие условия, ты бы отказался от наших услуг и успел бы найти других людей. А сейчас переигрывать уже поздно.

–Хахаха!

Мирбах откидывается в кресле, берёт стакан с виски и сигару и забрасывает ноги на стол. Я следую его примеру, делаю маленький глоток, пускаю дым кольцами и с улыбкой разглядываю кандидата в президенты.

–Я понял тебя, Андрей. Ты прав. Менять чтолибо в этой игре уже поздно, и, если ты откажешься играть, я действительно окажусь в безвыходном положении. Всё будет обречено на провал, и мне останется только пустить себе пулю в лоб. Принудить тебя невозможно, запутать – тоже. Ты просто уйдёшь в даунтаун и ничего там не будешь делать. Так что твоя игра беспроигрышная. Но я был готов к такому варианту, и ты мог не поднимать этот вопрос. Здесь сумма, в два раза превышающая ту, что тебе должны были обещать. Хотел передать тебе завтра, но раз уж об этом зашла речь, то получи сегодня.

Он достаёт голубую карточку с золотыми полями и вставляет её в приёмник. На мониторе высвечивается восьмизначное число. Время побери! Как раз деньгито меня здесь меньше всего интересуют. Видимо, эта мысль отразилась на моём лице, потому что Мирбах, истолковав мою гримасу посвоему, поспешно добавляет:

–И это только аванс. Такую же сумму ты получишь по завершении операции. Послушай, Андрей, чем ты недоволен? Помоему, это много больше того, на что ты мог рассчитывать.

–Пол, это всего лишь деньги…

–Да ты хоть представляешь, сколько жизней надо прожить, чтобы истратить такую сумму?

–Это смотря как тратить и на что. Но речь идёт не об этом. Если хочешь, можешь оставить при себе вторую часть, но взамен окажи мне услугу.

Брови Мирбаха лезут верх. Он озадачен и прикидывает: что это может быть за услуга, ради которой я отказываюсь от таких денег? Покачав головой, он с сомнением в голосе говорит:

–Не знаю, Андрей. Не могу обещать того, чего не знаю. Конечно, заманчиво сэкономить такую сумму, но вдруг эта услуга обойдётся мне еще дороже?

–Она не будет стоить тебе ни цента. Я хочу, чтобы ты организовал мне встречу с альтами.

Мирбах закуривает новую сигару и долго рассматривает меня с подозрением и любопытством. Словно впервые видит. Судя по его колебаниям, он явно не расположен сказать ни «да», ни «нет». Сделав еще три глотка виски, он избирает другую тактику:

–А зачем тебе это нужно?

–Вопрос риторический и праздный. Ответ будет таким же. А какое тебе до этого дело?

–Ну как же? Я же всётаки буду главой государства, и должен знать, с какой целью мои граждане встречаются с альтами.

–Не беспокойся. Я ни на йоту не собираюсь покушаться на твою президентскую власть. Я преследую сугубо личные цели. И тебя они нисколько не касаются.

–А если я отвечу «нет»?

Я быстро забираю карточку, лежащую на столе.

–Тогда ты даром потеряешь эту сумму, а президентом всё равно не станешь.

–Ха! Ты забываешь, что я в любой момент могу её деактивировать и она будет стоить ровно столько, сколько стоит пластик, из которого она сделана.

–Ты не успеешь этого сделать, Пол. Я тебя отключу, запру гденибудь на денёк, пока не переведу денежки на другие счета.

–Андрей, тебе не дадут этого сделать. Ты забываешь, что здесь полно моих охранников.

–А ты, Пол, забываешь, что я не один. Со мной еще четыре человека, – я намеренно исключаю наших женщин.

–Один из которых ранен, – напоминает Мирбах.

–Тем не менее даже в таком состоянии он один стоит десятка твоих охранников. Не забывай, с кем ты имеешь дело, кто мы такие.

Мирбах прикусывает губу. Оборот, который принимает наш разговор, нравится ему всё меньше и меньше. Впрочем, мне он тоже не нравится. Я всегда предпочитаю обходиться без насилия. Тем более что при таком раскладе я проигрываю. Деньги для меня ничего не значат. Мне нужна информация, а её могут дать только «прорабы перестройки». И я блефую. Блефую нагло и напористо. И этот блеф достигает цели. Мирбах делает глоток виски, вздыхает и говорит:

–Хорошо. Я попробую устроить тебе такую встречу.

–Нет, Пол. Не попробуешь, а устроишь. Вопрос стоит именно так и не иначе.

–Но подумай сам, Андрей! Если бы это зависело только от меня! Я же не могу заранее сказать, захотят альты встречаться с тобой или нет.

–Значит, ты должен сделать так, чтобы они захотели.

–Но как я их заинтересую?

–И это говорит человек, собирающийся занять пост президента страны! Если ты так ставишь вопрос, то тебе не страной управлять, а уборщиками мусора на одном из ярусов города. Да и то неизвестно, справишься ли? Ноно! Не кипятись! Мне что, учить тебя надо? Представь меня, к примеру, как человека, обеспечившего твою победу. Не пожалей ярких красок и хвалебных слов. Намекни, что я могу быть полезен и в дальнейшем. И не только тебе, но и им тоже. Еще варианты нужны?

–Достаточно. Это должно сработать. А ты, оказывается, не только наёмник и не просто военный специалист. Ты еще и дипломат.

Самовлюблённый идиот! Если бы ты знал, кто я есть на самом деле! Тоже мне, президент! Пока я с такими мыслями пускаю кольцами дым и, улыбаясь, смотрю на Мирбаха, тот вдруг хлопает себя ладонью по лбу.

–Я понял, зачем тебе нужно встретиться с альтами. Понял, чего ты от них хочешь. Конечно, в этом случае моя сумма для тебя ничего не значит.

Интересно, что же он понял? Я молча разглядываю Мирбаха, а он просто пенится от торжества. Раскусил, раскусил! Раскусил я этого Андрея! Схлопку рваную ты меня раскусил. Не по твоим я зубкам, лорд Мирбах.

–Ты хочешь стать российским наместником! Ведь так? Я угадал?

Я дипломатично молчу и прикуриваю новую сигару. А сигары у лорда действительно великолепные.

–Угадал! Угадал! – Мирбах смеётся, но вдруг резко меняет тон: – Только учти, Россия – наш вассал. Своё ты, конечно, возьмёшь, но не больше. Отчетность буду проверять строжайше.

–Ты так силён в экономике и бухгалтерии? – невинно интересуюсь я.

–Ну, не сам буду проверять, найдутся специалисты. И если они чтонибудь эдакое обнаружат, пеняй на себя. Заставлю вернуть всё до цента и с процентами. Понял?

–Понял. А я думал, повесишь.

–Другого, может быть, и повесил бы. А таких, как ты, надо беречь. Именно такие в России нужны, и именно сейчас.

–А почему именно сейчас?

–Ты что, не знаешь? – Мирбах поражен. – Ах, да! Ты же около месяца был в пути, а сообщения из России шли по закрытым каналам. Хотя какие там, к черту, закрытые. Уже все знают – и кому надо, и кому не надо.

–И что же там произошло?

–Восстание. Твои земляки отличились. Эти лесорубы, рудокопы и нефтяники взбунтовались. И что самое поразительное, бунт возглавили инженеры, юристы, менеджеры, офицеры полиции. Словом, элита. И взбунтовались они не против наместника и его чиновников, а против альтов. Понимаешь? Вся Россия выступила против альтов! Представляешь?

–И чем всё кончилось? – Я уже не скрываю заинтересованности.

–Поначалу им сопутствовал успех. Арестовали наместника и главных чиновников, предали их суду и расстреляли прямо на Красной площади. Затем избрали Совет и провозгласили Российскую Советскую Республику. Ну а кончилось тем, чем и должно было кончиться, когда против альтов выступают с винтовками, автоматами и старинными танками. В Россию был введён карательный Корпус быстрого реагирования. Эти ребята за две недели навели там порядок.

Вот как! У этих альтов, оказывается, есть наготове карательные корпуса, да еще и быстрого реагирования. Тогда почему Мирбах делает упор на создание регулярной армии?

–Странно. За две недели усмирить такую страну, как Россия. Пусть даже мятежники были вооружены, как ты говоришь, старьём. У Корпусато оружие не многим новее. А по численности Корпус уж никак не мог превзойти мятежников. Ты же говорил, вся Россия взбунтовалась.

–Андрей, – снисходительно улыбаясь, говорит Мирбах, – уж тыто должен знать, какие штучки есть на вооружении у Корпуса. Что против них пулемёты и даже танки?

Делаю умное лицо и грустно улыбаюсь. А интересно всё же, каким оружием подавляли восстание? Только не ядерным. Мы бы сразу обнаружили повышенный, так сказать, боевой фон.

–И что там сейчас творится?

–Сплошной даунтаун, – отвечает Мирбах, поморщившись, и, подумав, добавляет: – Даже хуже. Истреблена почти треть населения. Впрочем, это было даже к лучшему. Их там было слишком много, и очень большая доля того, что они производили, уходила на внутреннее употребление. Теперь оставшиеся будут работать интенсивнее.

–А кто сейчас управляет Россией?

–Пока командование Корпуса. Но это не может продолжаться слишком долго. Формируется новое правительство и администрация. Формируется полиция.

–Из кого?

–Из местных жителей.

–Но они же мятежники! Ты же сам говорил, что поднялась вся Россия!

–И этот человек претендует на должность наместника! – Мирбах явно даёт мне сдачи. – Да ты и с бригадой в шахте не справишься! Я же говорил тебе, какие сейчас там условия. Всегда найдутся те, кто их не выдержит и пожелает облегчить своё существование. И потом, что значит «поднялась вся Россия»? Среди мятежников было достаточно таких, кто взялся за оружие без особого желания. Только затем, чтобы не быть «белой вороной». Вот эти люди и придут в аппарат администрации и в полицию. Тогда Корпус уйдёт из России.

–А кстати, Пол, ты вчера говорил, что основным пунктом твоей программы является создание регулярной армии. Не думаю, чтобы альты пришли от этого в восторг. Вопервых, имея такой пример в виде России, они наверняка заподозрят тебя в подготовке такого же восстания.

Мирбах хохочет до слёз. Смеётся он долго и самозабвенно. Несколько раз он привстаёт в кресле и, дотянувшись до меня, хлопает по плечу. Наконец он успокаивается, наливает себе виски и прикуривает новую сигару.

–Ну, Андрей, насмешил! Это надо же, сравнивать Америку с Россией! У нас такого никогда не произойдёт. Потому что даже дауны у нас живут лучше, чем элита в России. А уж про нашу элиту и говорить нечего. Дауны, конечно, могут взбунтоваться, но элита их никогда не поддержит. Представь на минуту, что получится, если мы свергнем власть альтов. Сейчас на нас работает весь мир. А не будет альтов, кто заставит тех же русских снабжать нас нефтью, лесом, сталью? Кто заставит макаронников поставлять нам автомобили, а джапов и дойчей – электронику? И так далее. Во что превратится тогда Америка? Нет, Андрей, у нас это невозможно. И альты это хорошо знают. Из кого состоит Корпус? На две трети из американцев. Остальные – джапы и дойчи. Кому еще могут довериться альты, как не нам? Кто первым поддержал их, когда они заявили о своих претензиях на мировое господство? Америка! Наши предки знали, что делали. Америка и раньше была величайшим государством, а сейчас Америка – превыше всего. Что же касается нашей армии, которую я хочу создать, то она ни в коей мере не имеет целью заменить Корпус. У тех своя задача. А моя армия будет держать в повиновении даунов и решать проблему рефов. Тем самым она развяжет руки полиции, и та сумеет, наконец, навести порядок в городах. Ты же сам видел, что у нас творится.

–Ладно, Пол, всё понятно. Так мы договорились? Я помогаю тебе прийти к власти, а ты устраиваешь мне встречу с альтами.

–Договорились.

После разговора с Мирбахом я иду проведать Анатолия. У него собралась вся наша команда. А сам Анатолий с нетерпением ждёт моего появления, чтобы доложить, что он здоров и готов к работе. Но я не слушаю его, а смотрю на Лену. Она качает головой:

–Дня два или три необходим полный покой. Рана сама по себе пустяковая. А вот сотрясение мозга – вещь опасная. Особенно в нашем положении. Тем более, что Толя не мог получить такой подготовки, как мы с тобой, и пока не в состоянии в должной степени контролировать свой организм.

Анатолий пытается возмущаться и возражать, но я останавливаю его:

–Стоп, Толя, не горячись. Раз врач предписывает тебе покой, будешь покоиться столько, сколько требуется. И не спорь. Здоровье еще пригодится, нечего жертвовать им ради амбиций господина Мирбаха. А от таких случайностей, как сегодня, никто не застрахован. Значится, так, на охоту ты завтра не поедешь. Наташа останется с тобой. В даунтаун послезавтра ты тоже не пойдёшь. Вместо тебя пойдёт…

Я смотрю на парней. В принципе, они оба уже показали, что на них можно положиться в любых ситуациях. Впрочем, «в любых» – это слишком сильно сказано. Ситуации, в которых мы с ними побывали, в общемто, стандартные. За исключением разве что леса, подожженного ядерным взрывом. Тут мне вспоминается, как Дмитрий в лесу выстрелом из пистолета срезал стрелявшего по мне бандита и как он держал нас над пропастью, цепляясь за крутой ледяной склон.

–Дмитрий, – говорю я.

Приняв это решение, я рассказываю товарищам о том, что сейчас узнал от Мирбаха. О восстании в России и его подавлении, о карательном Корпусе быстрого реагирования, о роли Америки в этом мире. Говорю о том, что мне удалось убедить Мирбаха устроить мне встречу с альтами.

–Это было бы неплохо, – замечает Лена, – но мне почемуто кажется, что такая встреча не состоится. У меня такое впечатление, что Мирбах имеет в отношении нас несколько другие планы. Я внимательно прислушивалась к тому жаргону, на котором Мирбах обращался к Бобу Модески и на котором здесь говорит большая часть молодёжи.

–Я это заметил. И что ты уяснила?

–Дословно перевести не берусь, но когда Боб начал прессинговать Наташу, Мирбах сказал ему примерно следующее: «Не спеши. Сейчас мне нужен её хозяин. А через несколько дней она будет твоя».

–Даже так? – задумчиво говорю я. – А ты верно поняла? Лена обиженно хмыкает. С лингвистикой она всегда была на «ты». Уточнять ни к чему. Но, с другой стороны, Мирбах неподдельно обрадовался, когда он, как ему показалось, раскусил меня. Скорее всего, первоначально так и планировалось. «Мавр сделал своё дело…» И та кредитная карточка, которую он передал мне, потому и содержала такую крупную сумму, что никогда не была бы активирована. Но теперьто, когда он решил, что я претендую на роль российского наместника, его планы изменились. Я для него – удобная фигура на российском престоле. Эти мысли я и озвучиваю вслух.

–Может быть, ты и прав, – говорит Лена после минутного размышления. – Но у этой палки может неожиданно сработать второй конец. Вдруг ты настолько хорошо организуешь и осуществишь руководство восстанием в даунтауне, а я в этом не сомневаюсь, что Мирбах начнёт опасаться, как бы ты, прибрав к рукам Россию, не повторил там то же самое.

–Согласен. Это, конечно, надо иметь в виду. Хотя на нынешнем этапе силы России и Америки несоизмеримы. Я уж не говорю о том, что против России вновь выступит карательный Корпус. Кстати, Мирбах намекнул, что у этих Корпусов на вооружении есть нечто помощнее автоматов, пулемётов и даже танков.

–Это тоже надо иметь в виду, – подводит Лена итог нашего разговора.


Глава 7


Изза елей хлопочут двустволки –
Там охотники прячутся в тень, –
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.
B.C. Высоцкий

На рассвете мы вместе с командой «красных волков» выезжаем на охоту. Мирбах экипировал нас с ног до головы: красные кожаные комбинезоны, красные сапоги и красные перчатки. У него, оказывается, целый склад такого добра, где вполне может обмундироваться целый батальон. Рядом – арсенал: винтовки, автоматы всех типов. Но мы предпочитаем ехать со своими «калашами». Также я отказался от громоздкого шлема, предложенного Мирбахом. У меня есть свой; и привычнее, и лучше.

Вечером Лена, со слов Лолиты, рассказала нам о тех, на кого мы собираемся охотиться. Рэфы. Это название происходит от слов «refuse»[49] или «refugee»[50]. Рэфы не признают не только городскую власть, они не признают и власть альтов. Они не желают быть ни даунами, ни элитой. Их объявили вне закона и изгнали из городов. Вернее, они ушли из них сами. Когдато на них устраивали облавы. Но сейчас рэфы ушли далеко, поселились в старых развалинах и объединились в большие группы. Они вооружены и агрессивны. Для того чтобы блокировать такие поселения и справиться с их жителями, требуются приличные силы. Такими силами полиция не располагает. Последние несколько лет вошел в моду новый вид «спорта» – охота. Любители острых ощущений объединяются в «волчьи стаи» и выезжают охотиться на рэфов. Разумеется, они не суются в поселения. Они охотятся на группы рэфов, которые совершают набеги на фермы, склады, дороги. Часть рэфов отстреливают. В составе «волчьих стай» всегда есть квалифицированные медики. Они прямо в полевых условиях препарируют свежие трупы и раненных рэфов и заполняют контейнеры органами для трансплантации. Захваченные в плен рэфы большей частью продаются в боевые цирки, где быстро находят смерть на аренах. Меньшая часть отправляется в те же центры трансплантации, где ждут своей очереди послужить донором какомунибудь пациенту из элиты.

Вот на такую охоту нас и пригласил Мирбах. В иных обстоятельствах я не замедлил бы привести в исполнение своё намерение – воспользоваться случаем и уйти изпод опеки Мирбаха. Но сейчас, когда имелся шанс встретиться непосредственно с «прорабами перестройки», или с альтами, надо было играть до конца. Поэтому перед выездом мы организовали короткий военный совет. Решили держаться вместе и оружие применять только в случае непосредственной угрозы для нашей собственной безопасности.

Колонна мотоциклистов в красных комбинезонах мчится всё дальше по шоссе. Примерно через сорок километров мы сворачиваем направо. Дорога здесь заметно хуже, и нам приходится снизить скорость. Проехав еще пятнадцать километров, Мирбах, ведущий колонну, останавливается.

–Прибыли, – объявляет он. – Пойдём глянем на местность.

Я и еще четыре «волка», командиры групп, поднимаемся вслед за Мирбахом на невысокий холм. Оттуда видно, что дорога, по которой мы ехали, ведёт к группе строений, обнесённых колючей проволокой. Это свиноферма. Неподалёку, в разных местах, видны какието развалины.

–Рэфы нападут на ферму примерно через час, – говорит Мирбах. – Они придут шестью группами вон с тех направлений, – он указывает рукой.

–Пол, – говорю я, – а откуда у тебя такие точные сведения?

–А какая тебе разница, Андрей? – Мирбах усмехается. – Вот в прошлый раз таких точных сведений у нас не было, и мы вернулись с пустыми руками. Тогда мы полагались на случай.

Мирбах определяет место засады для каждой группы. Я выбираю себе наиболее отдалённые развалины. Мирбах с сомнением спрашивает:

–А справитесь? Вас же всего четверо и леди в придачу. Может быть, вашу группу усилить?

–Не стоит, Пол. Да, нас маловато, но ты же знаешь, кто мы такие. Заодно убедишься на деле, что деньги в нас не зря вкладываешь. За предложение, конечно, спасибо, но брать в группу неизвестных людей я не буду. Откуда я знаю, как они поведут себя в той или иной обстановке и как будут исполнять приказы? А в своих людях я уверен. Они со мной и не в таких переделках побывали.

–Ну как знаешь. Всё, по местам!

Веду свою группу к развалинам, расположенным в трёх километрах к востоку. На ходу рассказываю о том, что услышал от Мирбаха. Заодно еще раз напоминаю о нашем решении: оружие применять только в случае непосредственной угрозы. Когда до развалин остаётся не более ста метров, Лена внезапно останавливается и поднимает руку:

–Стоп! Там ктото есть.

Это могут быть только рэфы. Неаккуратно сработала агентура лорда Мирбаха. Рэфы опередили «волков». Как бы то ни было, придётся нам на ходу менять тактику. Мы планировали захватить одного или двух рэфов и допросить их. Теперь придётся действовать, исходя из сложившейся обстановки. А она, проклятая, сложилась не в нашу пользу. Время знает, сколько рэфов скрывается в этих развалинах.

Во всяком случае, незамеченными нам к развалинам не подойти. Мы наверняка уже на прицеле. И не стреляют рэфы только потому, что не хотят раскрываться раньше времени. Впрочем, вряд ли у них там есть крупнокалиберные пулемёты, а от обычного оружия мы хорошо защищены. Все, кроме Сергея. Ему сертона не хватило. Я командую:

–Сергей! Держись сзади! А вы отстаньте от меня шагов на пятнадцать.

Сам я опускаю щиток шлема. Это – на случай выстрела в лицо. Красота меня мало волнует, а вот если лишусь глаз, то тут и Лена со всем её искусством вряд ли мне поможет. Медленно двигаюсь вперёд, на ходу снимаю с плеча автомат и, держа его за ремень, волоку по земле. Мне хорошо видно, что из проломов в стенах на меня смотрят четыре ствола. Время знает, насколько у них крепкие нервы. Вот пальнут сейчас, и начнётся увеселение. Хотя какой резон стрелять в практически безоружного человека, который сам беспечно идёт к ним в руки?

Размышляя таким образом, я неожиданно для сидящих в засаде рэфов сворачиваю налево. Этим маневром я оставляю в стороне группу, которая держит меня на прицеле, и выхожу к широкому пролому. Я разглядел его еще с холма, где мы стояли вместе с Мирбахом.

Полуразвалившиеся стены стоят на самом краю неглубокого, около трёх метров, котлована с осыпающимися склонами. Один из тех, кто попытался переместиться на другую позицию и встретить меня у входа в этот пролом, не удержался на склоне и скатился вниз. Те, кто пытался подняться к пролому снизу, не одолели еще и трети пути. Рэфы сами загнали себя в ловушку. Если бы нашей целью была охота, то сейчас все они оказались бы в наших руках.

А их здесь немало, двадцать два человека. Одеты пёстро, кто во что горазд, большинство наряжены в живописное рваньё. Вооружены тоже весьма разнообразно. Я вижу и охотничьи ружья, и винтовки разных систем, и автоматы. И все эти стволы смотрят на меня. Держи я автомат в руках на изготовку, эти стволы уже начали бы говорить и сделали из меня решето. Конечно, если бы на мне не было сертона и защитного шлема. Но всё равно приятного было бы мало. Но сейчас мой автомат тащится у меня под ногами, и поверх стволов на меня нацелены недоуменные взгляды. Стрелять или не стрелять? Что на уме у этого «волка»? Почему он так себя ведёт?

А я поднимаю левую руку и, спустившись на несколько шагов, бросаю автомат перед собой и присаживаюсь на полузасыпанный обломок стены. Лена с ребятами остаётся наверху на случай какихлибо осложнений.

–Кто у вас старший? – спрашиваю я.

Из толпы выходит рослый детина с обросшей пегой бородой физиономией и длинными черными волосам ниже плеч. На нём до невозможности истёртый длинный кожаный плащ. Когдато он был яркожелтого или оранжевого цвета. Изпод плаща видны потрёпанные и порыжевшие ботинки армейского образца. В руках у детины автомат, напоминающий немецкий МП40.

–Поднимайся, – приглашаю я, – поговорим.

–Меня зовут Кабан, – говорит он и начинает подниматься по осыпающемуся склону.

А автомат внизу не оставил, сукин сын! И даже не забросил за спину. Держит наготове, стволом мне прямо в живот.

Ну и хрен с ним. Не знаю, успеют ли среагировать ребята, но Ленкато уж точно не даст ему воспользоваться оружием. С такого расстояния она никогда не промахнётся.

Кабан усаживается на камень в пяти шагах от меня. Когда он поднимался, я успел заметить, что плащ надет прямо на голое тело. Довольно грязное. А сейчас, когда он сидит неподалёку от меня, я отчетливо обоняю козлиный аромат. Прямотаки тан Марсун. У Кабана высокий лоб с залысиной, мохнатые черные брови, глубоко посаженныесерого цвета глаза. Под крючковатым носом свисают пегие, порыжевшие от курева усы. Узкое лицо венчает такая же узкая длинная бородка. Тоже прокуренная насквозь.

–Так о чем ты хотел говорить со мной, волк?

Голос у него глухой, даже хриплый. Слова он выговаривает медленно, чуть ли не по слогам.

–Я не волк.

–А это что?

Кабан взглядом недобрых стальных глаз указывает на волчью эмблему на моём рукаве. А автомат попрежнему наведён мне в живот, а палец Кабана лежит на спусковом крючке. Мало приятного беседовать в такой обстановке. Както не способствует она рождению умных мыслей и убедительных слов.

–Это камуфляж. К вам иначе не попадёшь. Вот и приходится краситься под волка.

–Кто же ты?

–Мы русские. Из России приехали.

–Русских я никогда не видел. Впрочем, ты не похож на русского.

–А откуда ты знаешь, похож или нет? Ты же никогда не видел русских.

–Я просто знаю, что они все идиоты. А ты на идиота не похож.

–Вот как? А почему они все идиоты?

–А потому, что они все дауны. Даже их элита тоже дауны. Рэфов там нет.

–Может быть, ты и прав. Но только в этом отношении. Я, как ты сказал, на идиота не похож. Но всётаки я русский.

–Не верю.

–Можешь не верить. Но положи автомат. Или, по крайней мере, опусти его. Всё равно не успеешь выстрелить. Мои друзья из тебя раньше решето сделают.

Кабан бросает взгляд на стоящих наверху ребят, на Лену, которая стоит к нам ближе и левее, на мой автомат, лежащий между нами. Он мрачно усмехается, но всётаки опускает своё оружие.

–Теперь я верю, что ты русский.

–Почему только теперь?

–Только русские могут угрожать, когда сами стоят под дулом автомата. Что ты хочешь узнать, Иван?

–Не Иван, а Андрей. А узнать я хочу вот что…

–Кабан! Кончай с ним трепаться! Мочи его! – прерывает меня чейто крик.

–Заткнись, Сверчок! – бросает Кабан, не оборачиваясь. – Продолжай.

–Почему вы стали рэфами?

–А почему другие ими не стали? Почему они живут под землёй? Почему они там горбатятся за глоток воздуха? Почему они вкалывают по десятьдвенадцать часов в сутки и жрут отбросы и падаль?

–А вы так не хотите?

–А ты хочешь?

–Хорошо. Понятно, почему ты не любишь даунов. Но и элиту ты тоже не любишь?

–А этих за что любить? Они тоже рабы. Только живут наверху. Дёргаются, дрыгаются, хохочут. Лакают виски, жрут в три горла. А завтра альт проснётся с похмелья, и пойдут они на корм даунам. Да еще и нам жить не дают. Охотники! Волки!

Кабан выдаёт какоето замысловатое ругательство, сплошь состоящее из урезанных и искаженных наречий. Сплюнув, он продолжает:

–Вот, скажи, Иван. За что они нас так? Мы же никому не мешаем.

–Не Иван, а Андрей. Ну, хотя бы за то, что вы грабите фермы…

–Хурта гаспа! Нет, Иван! Им не свинины жалко. Их жаба ест, что мы не хотим жить как они. Не хотим лизать у альтов под хвостом, чтобы купить себе несколько лишних лет жизни.

Как он сказал? Несколько лишних лет жизни? Время побери! Только сейчас до меня доходит, что в городе я не видел ни одного человека старше сорока пяти – пятидесяти лет.

–Но ведь и вы долго не живёте.

–Плевать! Мы за жизнь не цепляемся. Пусть мы и живём мало, зато живём так, как хотим. И никто нам не указ.

–Кабан! Пока ты с ним болтаешь, нас волки обойдут!

–Ну, Сверчок, ты меня достал!

Кабан оборачивается и вскидывает автомат. Трещит короткая очередь. Вышедший из толпы рэфов лысый человек в мешковине и высоких яркозелёных сапогах валится на землю, обливаясь кровью. Метко стреляет Кабан. Остальные рэфы смотрят на убитого Сверчка безучастно. Только один из них сбрасывает истрёпанные опорки и начинает стаскивать с убитого сапоги. Сапоги новые. Не иначе как дня два назад Сверчок сам снял их с убитого «волка».

–А может быть, он прав? – задумчиво говорит Кабан. – Пока ты мне глаза отводишь, нас обкладывают.

–Дурак ты, Кабан. Загнал людей в ловушку. Чтобы отсюда выбраться, полчаса надо, не меньше. Да и оборону вы занять не успеете. Ты ко мне сюда две минуты поднимался. Вас и обкладывать не надо. Убирайтесь отсюда, пока настоящие волки не подошли.

Я хочу задать Кабану еще несколько вопросов, но раздаются звуки выстрелов. Началось.

–Так. Быстро уводи своих людей. Вон, в той стороне волков нет. Это точно.

–Ну нет, Иван! Мы сюда пришли не для того, чтобы убегать. Мы драться пришли. Сейчас ты увидишь. Увидишь, чего стоят рэфы. Мы здесь в засаде. Волки сами в ловушку залезут.

–Тогда поднимай своих людей наверх. Вы сейчас сами в ловушке. Две гранаты, и привет. – Я беру свой автомат, поднимаюсь и кричу своим: – Уходим! Быстро!

Со стороны фермы бежит, отстреливаясь на ходу, большая толпа рэфов. Их преследуют четыре группы людей в красных комбинезонах. Волки загоняют овец. Мы в этом увеселении участвовать не намерены. Отходим от развалин и с холма наблюдаем за развитием событий.

Группы «волков» развернулись цепью и автоматными очередями отсекают попытки рэфов уйти куданибудь в сторону. Я понимаю, куда они гонят толпу. На дороге, где мы оставили мотоциклы, ждут в засаде пулемётчики. Но толпа рэфов, вроде бы неуправляемая и охваченная паникой, движется так, что «волки» неизбежно попадут под огонь группы Кабана. Господин Мирбах явно недооценил противника. Иначе он обязательно организовал бы фланговое охранение.

Сзади гремят выстрелы. Пули свистят над головами и шлёпаются в землю. Лена, вскрикнув от боли, хватается за левый бок и падает. Сзади нас атакует еще одна группа рэфов. Человек тридцать, не меньше. И они уже близко, не далее пятидесяти метров. С этими в переговоры не вступишь. Вместо слов уже говорят ружья. Придётся защищаться.

Четыре «калаша» (Лена временно выбита) длинными очередями в упор останавливают атакующих. Но они не обращаются в бегство, как я надеялся. Верно сказал Кабан: «Мы за жизнь не цепляемся». АКМ на такой кинжальной дистанции – страшная штука. Тем не менее рэфы не бегут, а вступают в бой. Нам приходится быть внимательными. Они не просто залегли и ведут огонь. Отдельные группы рэфов пытаются обойти нас. Я держу правый фланг, Пётр – левый. Сергей с Дмитрием работают по центру. Лена пока участия не принимает. Она лежит на правом боку и массирует левый. Сертон, конечно, пулю отразил, но отоварило её неслабо. Возможно, и ребро сломано.

Мне тоже достаётся. Винтовочная пуля ударяет в шлем и рикошетом уходит в небо. Впечатление такое, словно меня хватили по голове оглоблей, никак не меньше. В ушах звенит, из глаз сыплются искры. Трясу головой, но перед глазами только разноцветные круги расплываются. Заметив моё состояние, Сергей переносит огонь на правый фланг.

А я, перевернувшись на спину и глядя в небо, мобилизую всё, чему меня учили и тренировали в нашем Медицинском Секторе. Надо поскорее восстанавливаться. Втроём ребята долго не продержатся. Особенно когда выбыла ударная сила. Поворачиваю голову налево и вижу забавное зрелище. Толпа рэфов прекратила «бегство», развернулась и огнём прижала «волков» к земле. А из развалин фланговым огнём их обрабатывает группа Кабана. Я уже понял замысел неведомого мне стратега рэфов. Те, кого мы сейчас сдерживаем, должны были ударить на «волков» с тыла. Тогда вряд ли ктонибудь из них сумел бы уйти. Это была бы та еще охота!

Отворачиваюсь от сцены побоища и присоединяюсь к друзьям. Теперь, когда работают уже пять автоматов, наши рэфы оставляют свои замыслы выйти в тыл «волкам». Они плотнее прижимаются к земле и отползают назад. Но огня не прекращают. Обернувшись, вижу, что и «волки» тоже отступили, оставив на прежних позициях несколько неподвижных фигур в красном. А может быть, послать всё в Схлопку и пропустить на оставшихся «волков» наших рэфов? Нет, нельзя. Кто тогда организует мне встречу с альтами? Впрочем, может статься, что её уже некому организовывать.

Неожиданно картина боя резко меняется. На господствующий над местностью холм поднялись оставленные в засаде пулемётчики. Три пулемёта бьют по рэфам, атакующим «волков», а два работают по развалинам, где засела группа Кабана. Я вижу за одним из пулемётов прекрасную Лолиту.

Пулемёты – они и на Таити пулемёты. С ними не поспоришь. Рэфы и не собираются этого делать. Они прекращают огонь, рассредоточиваются и быстро исчезают в разных направлениях. Наши противники тоже покидают поле боя. Мы, естественно, не преследуем их.

Закуриваем и наблюдаем, как вся ярость «волков» обрушивается на сидящую в развалинах группу Кабана. Этим бежать некуда. Теперь они действительно в ловушке. По ним бьют все пять пулемётов. От старых стен летит пыль и мелкий щебень. Высунуться практически невозможно. Группа Кабана прекращает огонь и скатывается на дно котлована. Оттуда они отстреливаются от «волков», которые быстро появляются в проломах стен. Но теперь они открыты со всех сторон и через пять минут избиение завершается.

Пленных сегодня нет. Раненных рэфов «волки» безжалостно добивают. После бойни, которую устроили пулемётчики, тела рэфов местами сплошь устилают землю. Но я вижу, что этот жуткий ковёр довольно густо разбавлен телами в красных комбинезонах. «Волки» понесли довольно большие потери.

Обхожу развалины и нахожу лежащее в проломе стены тело Кабана. Очевидно, он попал под пулемётную очередь. Здесь же нахожу и Мирбаха. Вернее, он находит меня. Его тоже пометило. Левый рукав комбинезона разрезан до плеча и болтается. А рука обмотана бинтами и висит на перевязи. Мирбах взбешен и набрасывается на меня с упрёками:

–Андрей! Где ты отсиживался со своими профессионалами, когда мы попали в засаду?

–Мы отсиживались там, за холмом, – я показываю пальцем через плечо. – И должен заметить, что если бы мы там не отсиживались, вряд ли кто из вас ушел бы сегодня живым. Впрочем, можешь сам посмотреть.

Мирбах поднимается на невысокий холм, за которым мы держали оборону. Увидев, что мы там натворили, он только качает головой и свистит.

–Они готовились выйти к вам в тыл и захлопнуть ловушку, – поясняю я.

–Ничего себе! Здорово они сегодня всё продумали! Но я смотрю, у вас даже раненых нет.

–Ну мы всётаки, как ты верно заметил, профессионалы. А потом, Лену зацепило, – я показываю на порванный пулей левый бок Лениного комбинезона и на царапину на своём шлеме. – И меня слегка приложило тоже. А насчет того, что они сегодня всё здорово продумали, ты прав. Ты не находишь, что твой осведомитель снабдил тебя не совсем достоверной информацией? Но выто тоже хороши. Надо сказать, Пол, воюете вы безграмотно. Какникак, они тоже люди и имеют головы на плечах. Это вам не стадо овец. В отличие от вас, они настоящие волки. И сегодня они показали вам свои зубы. – Вижу, что Мирбах собирается мне возразить, и резко обрываю его: – Всё! Поговорили! Лучше займитесь своими ранеными, а то многие из них до города не дотянут.

Возвращение «красных волков» во главе с Полом Мирбахом имеет мало общего с триумфальным шествием римских императоров, возвращающихся с очередной победой. Скорее оно вызывает ассоциации с «парадом» немцев по Москве в 1944 году. Или с «шествием» французской армии зимой 1812 года. Что ж, спорт есть спорт. Вчера тореадор убил быка, а сегодня бык тореадора. Кто любит смотреть, как другие люди проливают свою кровь, должен быть готов к тому, что когдато придётся пролить и свою. Поэтому я не испытываю сострадания к раненым и не скорблю по убитым. Жаль только рэфов, которых мы перестреляли. Но тут уж ничего не поделаешь, мы защищались. Либо мы их, либо они нас.


Глава 8


К вам приблизится мужчина с чемоданом – скажет он:
«Не хотите ли черешни?» Вы ответите: «Конечно», –
Он вам даст батон с взрывчаткой – принесёте мне батон.
B.C. Высоцкий

Несмотря на тяжелейшие потери, понесённые от рэфов, и на своё ранение, Пол Мирбах своих планов не меняет. Впрочем, как их поменяешь? То, что налито, должно быть выпито. Играть так играть. Запал уже вставлен, и часы пущены. В восемь вечера мы сидим у него в роскошном кабинете, где я получаю последние инструкции и задаю последние вопросы.

На совещании присутствуют еще пять человек. Один из них в мундире офицера полиции, остальные – в штатском. Их мне Мирбах не представил, зато подробно описал им, кто я такой и какие со мной прибыли люди. Эти пятеро всё время молчат, только изредка кивают и внимательно меня изучают. Словно им предстоит процедура опознания моего труппа после небольшого ядерного взрыва. Говорит Мирбах.

С его слов я понимаю, что всё уже продумано и подготовлено. В даунтауне поработала агентура, изучила настроения даунов и искусственно создала ситуации, подогревшие эти настроения до стадии взрыва. В даунтаун завезено оружие. На экране монитора он показывает мне фотографии своих агентов. Двое из них встретят нас при входе в даунтаун, отведут куда нужно и организуют встречу с уже назначенными руководителями боевых отрядов. Дальше мне следует…

Я всё меньше и меньше понимаю, за какой Схлопкой ято там нужен. А Мирбах заливается филином. Из его уст сыплются сроки, названия мест, количество людей, маршруты движения и тому подобное. Я начинаю ощущать себя статистом.

– Пол, – прерываю я его, – это всё понятно. У тебя всё продумано, и твои агенты уже всё знают. Думаю, что с такой организацией всё будет сыграно превосходно, в лучшем виде. Давай опустим детали. У меня есть несколько вопросов. Первый. Какие силы будут противостоять нам?

Мирбах бросает взгляд на полицейского офицера, и тот отвечает на мой вопрос:

–Под нашим контролем около трети всех полицейских сил города. Они не примут участия в отражении атаки даунов. Еще мы сумеем разложить и дезорганизовать процентов двадцать от оставшихся. Так что вам будут противостоять не более тридцати тысяч полицейских. Можете с ними не церемониться. Потом наберём новых. Национальная гвардия подчиняется непосредственно президенту. Здесь нас постигла неудача: наших людей разоблачили и нейтрализовали. Таким образом, против вас выступят еще шестьдесят тысяч. Это, пожалуй, всё.

–Нет, не всё, – возражает Мирбах. – Есть еще охотничьи отряды, которые курирует непосредственно вицепрезидент. Это еще двадцать тысяч. Итого против вас выступят только сто десять тысяч. Это не так уж много, учитывая численность даунов и фактор внезапности.

–А если в действие будет введён Корпус?

Коротко остриженный мужчина со скучным лицом и оловянными глазами хочет чтото сказать, но Мирбах опережает его:

–Корпус президенту не подчиняется.

Президенту не подчиняется, зато поддерживает Мирбаха. Этот скучный тип явно офицер Корпуса. И не из низших. Интересно. Поехали дальше.

–Хорошо. Сто десять – это, конечно, не мало. Но в огромном городе это капля в море. Везде им не успеть. Как я понял, мы в первую очередь должны захватить все лифтыподъёмники…

–Только пассажирские! – живо поправляет меня офицер Корпуса.

Голос у него напоминает треск стекла под колёсами трамвая. «Sic!»[51] – отмечаю я про себя.

–Второй этап, – продолжаю я, – захват центра телекоммуникаций на пятьдесят шестом ярусе. После этого мы должны захватить Центральный Банк, Энергоцентр, компрессорнонасосные станции. В заключение мы берём под контроль продовольственные склады, ёмкости с топливом и трубопроводы. Я ничего не забыл?

–Ваша задача: захватить указанные объекты и удерживать их не менее суток. За это время население города успеет озвереть без воды и еды, без вентиляции и канализации, без денег и телевидения. Они соберутся на Дворцовой площади. Там будут и наши охотничьи отряды. А в это время я выступлю по телевидению. Президенту не останется ничего иного, как сложить свои полномочия. Как говорится, без лишнего кровопролития.

Офицер Корпуса смеётся деревянным смехом, а Мирбах спрашивает меня:

–Что еще?

–По пути следования к объектам захвата будут попадаться магазины, рестораны, бары. У даунов могут возникнуть соблазны…

–Не препятствовать, – не даёт мне договорить Мирбах.

–А если их потом потянет посмотреть, как живут горожане? И у них возникнет соблазн конфисковать чтонибудь?

Мирбах морщится и бросает быстрый взгляд на офицера Корпуса. Тот слегка опускает веки, и Мирбах отвечает:

–Это, конечно, нежелательно, но, боюсь, неизбежно. Так сказать, издержки борьбы за власть. А что ты сможешь сделать? Ты и твои люди не можете находиться одновременно везде. Да даже если вы и попытаетесь остановить мародёрство, вас просто убьют. И потом, это тоже входит в план…

Офицер Корпуса тихо кашляет, и Мирбах обрывает начатую фразу. Он явно сболтнул лишнее. «Sic!» – отмечаю я вновь. Общая картина готовящихся событий приобретает всё более ясные очертания.

–Это тоже понятно. Теперь такой вопрос. Восстание завершилось успешно, лорд Мирбах стал президентом. Что дальше делать с вооруженными даунами?

–Это не ваша проблема, – быстро отвечает офицер Корпуса.

«Sic!» – отмечаю я третий раз. А Мирбах поясняет:

–Андрей, ваша миссия будет считаться завершенной, когда господин Келли сложит свои полномочия. После этого вы можете разрядить оружие и идти сюда. Что будет дальше, тебя волновать не должно.

–И это тоже понятно. Непонятно только одно: а за каким чертом я вообще там нужен? Оружие у даунов уже есть; как я понял, его осталось только раздать. Ваши агенты всё уже подготовили. Они знают, куда и когда им двигаться. У вас всё прекрасно спланировано. А в чем же состоят наши функции?

–За нашими агентами дауны не пойдут. Они такие же дауны. Им просто не поверят. Что же до планов, то ты знаешь: всего никогда не предусмотришь. Возьмём хотя бы сегодняшние события. Может возникнуть множество непредвиденного, где могут справиться и принять верное решение только профессионалы. Наши агенты ими не являются.

–Короче, мы должны сыграть роль запала в гранате? И сделать взрыв направленным в определённом направлении?

Мирбах кивает.

–Мне всё ясно. Всё, что от меня требуется, я сделаю. Теперь о главном. Пол, наш договор остаётся в силе?

Мирбах и офицер Корпуса обмениваются быстрыми взглядами. Офицер едва заметно кивает, и Мирбах отвечает мне:

–Несомненно. Можешь не беспокоиться.

«Sic!» – отмечаю я еще раз. А Ленкато права, Время побери! Не собираются эти господа допустить меня до своих хозяев. Ну и Время с вами. Первый раз, что ли, хроноагенту Коршунову искать нестандартные решения, ломать в свою пользу ситуацию и брать инициативу в свои руки? Если мы в своё время Старого Волка уделали, то выто, господа, ему в подмётки не годитесь. Теперь, когда я вас понял, я начинаю игру против вас.

Сразу же после совещания я иду к Анатолию и провожу у него своё совещание. Я не скрываю тех сомнений, которые посеяли во мне высказывания, недомолвки и красноречивая пантомима Мирбаха и офицера Корпуса. Не скрываю я и принятого мной решения. После этого я обращаюсь к Петру и Дмитрию:

–Решайте сами, идти вам со мной или нет. Как вы поняли, дело это весьма рискованное и очень опасное. Обстоятельства могут сложиться и так, что мы не сможем ими управлять. О себе я не говорю, ято всегда вывернусь. В крайнем случае уйду в режим ускоренного ритма времени. Но выто так не сможете. Думайте.

–Андрей Николаевич! – Дмитрий вскакивает. – О чем тут думать? Конечно, мы пойдём! Верно, Пётр?

А Пётр молчит и задумчиво смотрит на лежащий на столе разобранный пистолет. Он взрослее и опытнее Дмитрия и более трезво взвешивает все «за» и «против». Наконец он отрывается от изучения частей пистолета и говорит:

–Понимаешь, Андрей, тут невозможно принять какоето решение. Если я спрошу тебя: «А насколько тебе там будет необходима наша помощь?», ты можешь ответить двояко. Ты можешь сказать: «Я вполне могу обойтись и без вас». И это будет неправда. И мы это поймём, и всё равно настоим на том, чтобы идти с тобой. Потому что верный ответ будет: «Ваша помощь может оказаться неоценимой». Но тогда ты свяжешь себя по рукам и ногам. Ты просто не сможешь воспользоваться своими качествами хроноагента, уйти от смертельной опасности и при этом оставить нас на погибель. Поэтому здесь надо решать тебе самому. Наше решение ты знаешь. Дима его уже высказал.

–Петро, – говорит Анатолий, – ты хорошо сказал, но объясни, какую помощь вы можете оказать Андрею? Если бы с ним пошли мы с Леной, это было бы резонно. Но Лене туда идти нельзя, её просто не пропустят. А меня Андрей брать категорически не хочет.

–Не подкатывай, – реагирую я. – Всё равно не возьму.

–А от них какой толк? – продолжает Анатолий. – Петро сам же признал, что в экстремальных обстоятельствах они могут стать только обузой.

–Какой толк, говоришь? Да хотя бы такой, что я какникак кадровый офицер, профессиональный военный. А Дима, что ж, парень он хоть и неопытный, но надёжный. Он это уже доказал. Да и лишний ствол никогда не помешает.

–Кадровый офицер! – не унимается Анатолий. – А что, этот кадровый офицер имеет богатый опыт боевых действий в городе? Ты же танкист, Петро! Это только в той Фазе, откуда родом Серёга с Димой, шибко умные генералы ввели в Грозный танковую дивизию. Я показывал тебе, что с ней стало. Танкам в городах делать нечего.

–Толя, я не только кадровый офицер, пусть и танкист. Я еще и потомственный военный. Один из моих предков еще в Бородинском сражении участвовал. Не было ни одной войны в России, в которой бы не участвовали Демидовы. Так что военное искусство у меня в генах.

–Хватит спорить, – подвожу я черту. – Идём завтра, как решили, втроём. Это даже к лучшему, что здесь останутся три хроноагента. Будет кому за Мирбахом посмотреть. А эта задачка посложнее нашей будет. Мирбах далеко не прост.

–Вот именно, – соглашается Анатолий. – Вопрос еще в том, позволит ли он нам за собой присматривать.

–Тебе, конечно, не позволит. А вот Лена и Наташа – другое дело. Не забывай, что женщина здесь человек даже не второго сорта, а леди, которую берут в аренду. Их здесь всерьёз не воспринимают. Лена, связь будем держать через наши телебраслеты. Только без особой надобности ими не пользуйся. Засечь могут.


Глава 9


Да, господи, там беспросветный мрак
И человеку бедному так худо,
Что даже я щажу его покуда.
И. В. Гете

Мы выходим из резиденции Пола Мирбаха ранним утром. Нас сопровождает полицейский чин, присутствовавший на вчерашнем совещании.

Мы одеты в одинаковые тёмнозелёные комбинезоны из блестящего мягкого пластика. На ногах у нас высокие, почти до середины бёдер сапоги в тон комбинезону. В руках мы несём объёмистые саквояжи. По легенде в них содержатся приборы для контроля чистоты воздуха и воды. На самом деле там лежат автоматы, запас патронов и гранаты. Под комбинезонами у нас сертоновые трико.

Спустившись на нижние ярусы, мы долго едем в каре. На одном из перекрёстков путь нам преграждают несколько фургонов. Полицейский ругается, но вынужден остановиться.

Рабочие в тёмнокоричневых робах таскают из фургонов какието ящики и укладывают их на платформу грузового подъёмника. Мы стоим довольно далеко, и мне плохо видно содержимое ящиков. Я опускаю щиток шлема и тут же вновь поднимаю его. Нервы у меня крепкие – я всётаки хроноагент, а не кисейная барышня; но то, что я увидел, заставило меня содрогнуться. Ящики доверху наполнены фрагментами человеческих тел. Всё аккуратно уложено таким образом, чтобы ящик вмещал как можно больше.

Платформа заполняется, створки люка закрываются, и подъёмник уходит вниз. Интересный здесь способ погребения покойников. Только непонятно, зачем тела предварительно так аккуратно расчленяют. Словно мясо перед продажей. Впрочем, внизу, наверное, имеется крематорий и подготовленные таким образом фрагменты сжигать проще, чем целые тела.

Наконец последняя загруженная платформа уходит вниз, и огромные фургоны освобождают дорогу. Мы едем дальше и вскоре останавливаемся у лифта, возле которого дежурят двое полицейских. Это несколько необычно. Я еще не видел здесь, чтобы лифт охранялся нарядом полиции. Сопровождающий нас офицер проходит вперёд и чтото тихо говорит полицейским. Те кивают, но, тем не менее, весьма тщательно проверяют наши документы, которыми снабдил нас Мирбах. Однако наш багаж они не досматривают. Наконец створки дверей лифта раздвигаются, и нас пропускают.

Мы спускаемся в даунтаун. Лифт движется неравномерно, иногда совсем останавливается. Поэтому точно определить, на какую глубину мы спустились, невозможно. По моим прикидкам получается метров сто – сто пятьдесят ниже уровня земли. Здесь лифт останавливается, створки раздвигаются, и мы имеем возможность выйти.

На площадке перед лифтом дежурят полицейские. Здесь их уже семь человек. Мы вновь проходим придирчивую и скрупулёзную проверку документов. Мысленно благодарю Мирбаха и того полицейского офицера, который вчера сфотографировал нас, а сегодня утром уже принёс готовые документы. Один из полицейских делает попытку проверить наши саквояжи, но старший наряда чтото говорит ему, и тот оставляет наш багаж в покое. И здесь всё схвачено.

– Господа инспекторы, – говорит старший наряда, возвращая нам документы, – можете приступать к работе. Вас ждут.

Он указывает нам на стоящих поодаль двух невысоких бледнолицых мужчин в черных робах. Они издали кланяются нам, но не делают попытки приблизиться. Небрежно киваю полицейскому и подхожу к встречающим. Памятуя о кастовых различиях в этом мире, руки им не подаю, а просто представляюсь:

–Ричард Бейли, – так я обозначен в документах.

–Соломон, – отвечает один.

–Том, – представляется другой.

Лица у них по цвету напоминают низкосортную бумагу и резко контрастируют с черной одеждой. Одежда покроем напоминает спецовку, выдаваемую заключенным в российских зонах. Волосы у них редкие и короткие. Бровей и ресниц почти нет, на лице ни малейших следов растительности вроде усов или бороды. Глаза большие и слегка навыкате, белки отдают желтизной. В принципе, так и должны выглядеть люди, всё время проводящие под землёй. И, скорее всего, родившиеся и выросшие там же, Искусственный свет, искусственный воздух. Возможно, и пища тоже искусственная.

Неподалёку стоит электрокар. Мы усаживаемся, Том садится за руль. Какоето время едем по безлюдным, освещенным неестественным светом тоннелям. Тоннели прорезаны в горной породе. Даже не прорезаны, а прожжены или проплавлены. Изредка встречаются бетонные включения, но в основном вокруг нас гранит или базальт. Невольно прикидываю, что технология прокладки подобного рода тоннелей должна быть недоступна цивилизации такого уровня. И еще меня не оставляет впечатление, что я уже бывал в подобном месте. Причем совсем недавно. Кар останавливается перед проёмом, закрытым подъёмной дверью. Соломон говорит:

–Начнём отсюда, милорд.

–Что начнём? – Я не сразу врубаюсь.

–Инспекцию. Это – продовольственные цеха. Здесь вырабатывается белковая и углеводная пасты. Контроль над чистотой воздуха должен быть особым. Простите, милорд, но часа три нам придётся заниматься именно инспекцией. Сейчас рабочее время, и командиры групп не могут отлучиться со своих мест. И потом, здесь хорошо отлажена система наблюдения. Если мы сейчас минуем продовольственные цеха, которые вырабатывают белковую пищу для всего даунтауна, это может вызвать подозрение.

Если есть видеонаблюдение, значит, должна быть и прослушка. А этот Соломон говорит с нами прямым текстом. Он совсем идиот? Но Соломон снова всё понимает правильно и успокаивает меня:

–Не беспокойтесь, милорд. Звуковой канал мы загадили помехами. Они там ничего не слышат или слышат всякую ерунду. А вот на видео помех не наведёшь.

–Хорошо, – соглашаюсь я, – идём в продовольственный цех.

Стальная плита поднимается, и мы проходим в обширное помещение. Такое обширное, что противоположный конец его теряется вдали. Освещение здесь несколько иное. Спектр значительно смещен в сторону ультрафиолетовой части. Вполне естественно. Раз здесь вырабатываются продукты питания, то помещение должно постоянно стерилизоваться.

Вдоль всего высокого и широкого тоннеля тянутся четыре ряда бассейнов, заполненных пузырящейся сероваторозовой массой. С потолка к бассейнам спускаются широкие гибкие трубопроводы. Одни из них погружены в массу, другие заканчиваются, не доходя до её поверхности. Воздух насыщен какимто непонятным запахом. Смотрю на ручной анализатор. Присутствует аммиак, сероводород, различные углеводороды, даже ацетилен. Но что в этой смеси газов создаёт такую атмосферу, определить невозможно. Запах весьма специфический, но аналогов ему я не знаю.

Мы двигаемся вдоль ряда бассейнов. Масса в них имеет различные оттенки серости, но преобладает розовый цвет. Видимо, масса в бассейнах находится на различной стадии готовности. Я вижу, что из одного бассейна через широкий трубопровод откачивается готовая масса. А в другой загружается сырьё. Это какоето крошево бордового цвета. Направляюсь туда, но Том предлагает нам, остановившись у белой двустворчатой двери:

–Надо бы проверить заодно и хранилище сырья.

–Дима, посмотри, – бросаю я на ходу.

Сам я иду к бассейну, в который загружается бордовое крошево. Но путь мне преграждают неожиданно выдвинувшиеся из стены трубы. Они свешиваются в опустевший бассейн, и из них начинает бить желтоватая жидкость с запахом хлора. Оборачиваюсь и вижу, как Дмитрий, едва войдя в хранилище сырья, тут же выскакивает из него. Он смертельно бледен, глаза у него дикие.

–В чем дело, Дима?

–Андрей… Андрей… там… там…

Его начинает бить крупная дрожь, он не в силах говорить дальше. Парень хватается руками за горло, и его корчит в приступах тошноты. Этого еще не хватало! Быстро подхожу к Дмитрию и, взяв его за левое запястье и за шею, прекращаю эти позывы. Но парень всё равно близок к истерике. Что он там увидел? Пётр озадачен не меньше моего. А я захожу в хранилище, откуда выскочил Дмитрий.

Конечно, Дима не получил такой подготовки, которую прошел я в курсе МПП[52]. Но даже мне, бывалому хроноагенту, прошедшему МПП, огонь, воду и канализационные трубы, становится, мягко говоря, не по себе. Секунд тридцать я стою с закрытыми глазами и мобилизуюсь. Изо всех сил мобилизуюсь. Еще немного, и я вместе с Димкой начну биться в истерике. Что тогда останется делать Петру?

Время моё! Морлоки! Настоящие морлоки! Те самые, которых придумал Герберт Уэллс. Хранилище заставлено стеллажами. А на стеллажах плотно стоят ящики. Такие же точно ящики и с тем же самым содержимым, какие всего час назад загружали из фургонов в грузовой подъёмник, когда мы не могли проехать к пассажирскому лифту. Температура в хранилище гдето в пределах минус пятнадцати градусов, так что сырьё может храниться здесь неограниченно долго. Теперь мне понятно, почему загружаемое в бассейн крошево имеет такой цвет. И смотреть на него ближе мне почемуто уже не хочется.

Так вот чем питаются дауны. Теперь понятно, что имел в виду Кабан, когда сказал, что дауны жрут падаль и отбросы. Я смотрю на Соломона и Тома и вижу их уже совсем подругому, чем несколько секунд назад. Надо поскорее уходить отсюда. Пётр еще ничего не понял, но боюсь, что его реакция будет нисколько не лучше, чем у Дмитрия. Да и я уже на грани. Мне в реальных фазах приходилось видеть всякое. Но такое…

–Здесь вроде бы всё нормально, – говорю я сдавленным голосом, чтобы не выдать обуревающих меня чувств. – Пойдём на участок углеводной пасты.

Соломон соглашается, и мы быстро проходим в глубину тоннеля, где начинаются ряды бассейнов с коричневой, зелёной и бурой массой. Она так же пузырится, но запахи здесь другие. Временами отчетливо проступает аромат отхожего места. Здесь нам тоже приходится проверить хранилище сырья. Нашим глазам предстают чаны с картофельными очистками, гнилыми корнеплодами, прелой капустой и прочими малоаппетитными продуктами. Тоже понятно. А вот что они здесь пьют? Тоже какуюнибудь экзотику?

Вопрос с питьём решается через несколько минут, когда мы попадаем в следующее производственное помещение. Здесь белковую пасту упаковывают в пластиковую оболочку наподобие небольших колбасок. Другие машины фасуют пасту по пластиковым коробочкам. Еще пасту прессуют в толстенькие диски до десяти сантиметров в диаметре. Всё делается автоматически. Три десятка работниц следят за работой машин. Они добавляют в бункера пластиковые банки, следят, чтобы не перепутывалась пластиковая лента упаковки, регулируют машины и отвозят на склад контейнеры с готовой продукцией.

Мы попадаем в этот цех как раз к короткому перерыву. Звучит низкий сигнал, и машины останавливаются. Женщины получают в окне раздачи по три бутерброда и по кружке напитка, напоминающего пиво. Я стараюсь не смотреть на бутерброды и спрашиваю Соломона:

–Из чего делают пиво?

–Пиво? – Соломон откровенно удивлён, но всётаки объясняет: – Пиво делают из ячменного солода и хмеля. Технология производства…

–Не надо, я понял. А где его делают?

–Здесь же. У нас большой пивзавод. Мы не только обеспечиваем пивом весь город, но, насколько мне известно, его поставляют еще в два других города.

Слава Времени, хоть пиво здесь настоящее. Я уже пробовал местное пиво. Оно действительно неплохое. Хотя мне доводилось пробовать и много лучше, чем это.

Дальше мы проезжаем еще несколько производственных зон и попадаем в тоннель, в стенах которого часто прорезаны отверстия размером с обычную дверь.

–Это жилая зона, – поясняет Соломон.

–Остановимся, – говорю я, – посмотрим.

Соломон недоумённо пожимает плечами. Что интересного может быть в жилой зоне? Но требование выполняется, и кар останавливается. В широком тоннеле не видно ни души. «Улица» совершенно пуста. Насколько видно вдоль тоннеля, здесь нет ни одного строения. Зияют одни проёмы. Проходим в один из них. По обе стороны через равные промежутки видны такие же проёмы. Заглядываю в один. Это столовая. В тускло освещенном помещении стоят длинные столы со скамейками. За каждый из таких столов свободно усядется человек тридцать, а то и сорок. Вдоль стен установлены раковины с кранами, по два на каждой. И еще в стенах вырезаны ниши с полками. Там стоит посуда. Столовая пуста, в ней нет ни одного человека.

Из соседнего проёма доносятся какието звуки. Заглядываем туда. У дальней стены установлен большой телевизионный экран и звуковые колонки. Примерно полсотни даунов смотрят какойто незатейливый мультик. Еще десятка два, разбившись на группы, играют в какието игры, вроде домино, нард и шашек. Нигде не видно ни газет, ни журналов, ни книг. Это, как я понимаю, комната отдыха.

В третьем помещении свет приглушен. Там установлено несколько рядов четырехэтажных нар, застеленных матрацами и подушками, но без одеял. Больше половины мест занято спящими даунами. Они спят совсем голыми. Соломон поясняет, что, когда этой смене придёт время идти на работу, сюда же придёт смена, которая сейчас работает. Пётр обращает моё внимание на то, что нигде не видно ни шкафов, ни тумбочек.

–А где они хранят личные вещи?

–Какие личные вещи? – удивляется Соломон.

Ясно. Такого понятия, как чтото личное, здесь попросту нет. Чуть дальше расположены туалетные помещения, а дальше снова спальни, комната отдыха и столовая. Замечаю, что, несмотря на большую скученность людей, воздух в жилых помещениях чистый, хотя и насыщенный специфическими непонятными запахами.

Возвращаемся в центральный проезд и еще какоето время едем по нему. Пётр указывает мне на проём, над которым светящейся зелёной краской нарисован треугольник.

–Что здесь?

–Помещения для встреч мужчин и женщин, – отвечает Том.

Ясно. Но нам это не очень интересно.

–Но от этих встреч иногда получаются дети. Где они?

–В детском загоне.

–В загоне? Интересно. Этот загончик тоже не мешает посмотреть. Поехали.

Кар останавливается у проёма, отмеченного голубым кругом. Едва мы туда проходим, как сразу пропадает ощущение, что мы в даунтауне. Это – обычный детский сад. В первом отделении размещаются ползунки и малыши до двух лет. Пол застелен мягким, тёплым линолеумом с яркими узорами. Много игрушек и спортивных снарядов для лазанья и ползанья. Малыши шумно и весело играют под надзором нянечек в желтых халатах. Из этого зала ведут в разные стороны два прохода. В одном помещении стоят уютные кроватки, застеленные желтым бельём, но опять без одеял. В другом стоят столики, стульчики, электроплиты, шкафы с посудой и холодильники.

Заглядываю в один из холодильников. Интересно, чем здесь кормят малышей? Неужели всё той же белковой пастой? Слава Времени! В холодильнике я вижу молочные смеси и большие банки с изображением розовощекого бутуза. Детское питание, как я понимаю.

Соломон рассказывает, что женщины выкармливают детей до восьми месяцев. Восьмимесячных детишек передают в детские загоны, где они живут до десяти лет. Десятилетних направляют в профессиональные школы на один или два года. После этого они уже приступают к работе наравне с взрослыми.

В другом помещении мы видим детей трёхчетырёх лет. В следующем – пятишести. И только в группе у семивосьмилетних я нахожу в холодильниках пресловутую белковую пасту. Игрушки и спортивные снаряды от группы к группе становятся сложнее и совершеннее. В старших группах имеются довольно большие спортивные залы.

Дети – всегда дети. Они шумят, играют, ссорятся и мирятся. В отличие от взрослых, их одежда выдержана в светлых тонах: голубая, салатовая, розовая. Расцветка помещений тоже яркая, и освещение не такое мертвящее и безжизненное, как везде. Это действительно царство детей. Здесь они хозяева. Мы видим, что воспитатели или надзиратели практически не вмешиваются в их занятия. Душа отдыхает, когда смотришь на детскую возню и слышишь их радостный галдёж. Жаль только, что детство здесь такое короткое. Но я опять не вижу ни одной книги, ни одного журнала. Видимо, грамота для даунов под запретом. Ни к чему она им.

Пётр и Дмитрий при виде малышни заметно оттаяли, да и я с удовольствием остался бы здесь подольше, но Соломон напоминает:

– Нас уже ждут, милорд.

Действительно, не стоит забывать о том главном, ради чего мы спустились в даунтаун. С сожалением покидаем мы детский мирок и снова усаживаемся в кар. Том несколько раз сворачивает с одного проезда в другой. В это время на проездах оживлённо. Мы часто обгоняем, и навстречу нам попадаются многочисленные «автобусы» – если, конечно, можно назвать таким словом длинные платформы с бортами метровой высоты. На платформах вплотную друг к другу стоят дауны. Их везут с работы или на работу. Мне невольно вспоминаются фургоны, в которых перевозят заключенных.

И тут же возникают другие мысли. В моём мире, да наверное, и во многих других, Америка всегда выступала самой рьяной защитницей прав человека. Причем борьба за эти права всегда велась данной страной весьма своеобразно. Она осуществлялась с соблюдением двойных стандартов. Когда Америка боролась против Советского Союза и социалистического мира, она под самым приоритетным и священным правом понимала право на частную собственность, право одной части населения, меньшей, существовать и наживаться за счет другой части, большей.

Когда в некоторых фазах Америка в этой борьбе за права человека одержала решительную победу, она не отказалась от свой роли ведущего «защитника прав». Но акценты в этой борьбе несколько сместились. Америка боролась за то же «священное право» одной части людей существовать и наживаться за счет другой. На этот раз в роли первой части выступала уже сама Америка. Развалив Советский Союз и социалистический лагерь, Америка стала диктовать всем, как надо жить, как надо работать, что и кому надо делать, чтобы цивилизованный мир процветал. При этом под цивилизованным миром подразумевалась в первую очередь сама Америка. И горе было тем слаборазвитым (с американской точки зрения) странам, которые отказывались прислушиваться к заокеанским указаниям. В ход шло всё: от экономической блокады до прямого вооруженного вмешательства.

Как сказал Мирбах? «Америка превыше всего!» Проходили. Была и «Германия превыше всего!» Была и Великая Французская Империя. Была и Священная Римская Империя. И просто Римская Империя была. Была и Золотая Орда. Где они все?

Но почемуто Америка всегда считала и считает, что старая история кончилась, и сейчас пишется новая, по новым законам. И законы эти устанавливает и историю пишет заново именно Америка. Опаснейшее заблуждение. Именно так считали в своё время те, кто пытался перечеркнуть прошлое и переписать историю заново. Те, кто считал себя и свою нацию (или часть её) превыше всего.

И не случайно во всех мирах именно Америка всегда пытается на определённом этапе выступить творцом и законодателем новейшей истории. Истории американского пошиба. Страна, не имеющая своей многовековой истории, нация, не имеющая своих корней, даже не имеющая права называться нацией. Общество, не имеющее своей культуры. Смешно считать культурой голливудский ширпотреб. У них нет ничего, кроме денег и умения их делать. Испытывая перед другими народами мира такой глубокий комплекс неполноценности, Америка стремится всеми силами встать над ними и тем самым опустить народы ниже своего уровня. Не экономического, нет. Нравственного и культурного. И здесь Америка не ограничивает себя в выборе средств. Прежде всего к её услугам Его Похабие Доллар – ничего не стоящая, ничем не обеспеченная бумажка, которую Америка сумела сделать мировой валютой. Ну а на кого доллар не действует, тот рискует получить на свои крыши бомбы с клеймом «Made in USA».

Это не удивительно. Серость, посредственность и ущербность всегда ненавидят тех, кто их хоть в чемто превосходит. А уж если у этой серости и ущербности появляется хотя бы одно преимущество, она использует его в полной мере, чтобы отомстить тем, кто её превосходит, унизить ниже своего положения. В обыденной жизни примером этого может служить отношение великовозрастных второгодников к успевающим ученикам. Этот пример очень хорошо демонстрирует уровень мышления рядового американца, который не в состоянии понять французские, советские или итальянские фильмы. Ему загадили мозги голливудской продукцией. Он зевает над Толстым, Бальзаком и Диккенсом. На него наводят тоску и уныние не только Чехов, Золя и Мопассан, он приходит в ужас даже перед мудростью, извлекаемой из произведений О'Генри, Джека Лондона и Эдгара По. А уж Марк Твен для него вообще недоступен.

Ярчайшим свойством серости и посредственности всегда было преувеличение собственных бед и успехов и низведение кнулю того же у других народов. Война Севера и Юга представляется американцам величайшей битвой всех времён и народов. Кровавую баню, которую японцы устроили самонадеянным янки в ПерлХарборе – страшнейшей трагедией Второй Мировой войны. А уж рейд Дулитла, блошиный укус, который они нанесли Токио – величайшей и самой героической операцией. Перед этим меркнут даже рейды советских бомбардировщиков на Берлин в августе 1941 года. Смотря как подать. И подают. Бездарный Паттон становится величайшим полководцем XX века. Что перед ним какието Жуков и Манштейн? Американский солдат, отказывающийся наступать, если ему вовремя не подвезут апельсинового сока или бросающий позиции, если там нет заблаговременно оборудованных отхожих мест – это лучший в мире солдат.

И конечно же, не случайно именно на Америку с её заносчивыми амбициями и мировоззрением дебилавторогодника, во всех мирах делают ставку «прорабы перестройки». Здесь – альты. Не знаю, как называют тех, кто хозяйничает в Фазе, где жили Сергей с Дмитрием, но там они делали то же самое. В моём собственном мире то же самое проделывает ЧВП. Но не прокладывает ли ЧВП дорогу «прорабам перестройки»? Не готовит ли для них благодатную почву? Причем сам ЧВП об этом и не подозревает. А может быть, подозревает? Я содрогаюсь от этой мысли. Надо будет при первой же встрече намекнуть на это потолще Старому Волку. Может быть, не случайно его руководство открещивается от его догадок, как хроноагент от Схлопки? Только вот когда состоится такая встреча? И состоится ли она вообще?

Мои размышления прерывает Соломон:

–Милорд, мы уже приехали.

Встряхиваюсь и вижу, что наш кар стоит перед одним из проходов в жилые казармы. Пётр с Дмитрием уже вышли и ждут меня. В Схлопку Америку и панамериканизм! Это тема неисчерпаемая. Займёмся лучше нашими непосредственными делами.

В столовой нас ждут. Здесь собралось более полусотни даунов. Как понимаю, это командиры боевых отрядов. Эти смотрят на нас с интересом. Впервые вижу такие заинтересованные взгляды с тех пор, как мы спустились в даунтаун. Детский загон не в счет. Дауны сидят за столами, перед каждым стоит кружка с пивом, а стол заставлен пластиковыми тарелками, на которых лежат бутерброды с белковой пастой и сосиски из той же пасты. Нам присесть некуда, но никто не торопится подвинуться или уступить нам место. Так дело не пойдёт.

Выждав несколько секунд, я решительно подхожу к краю длинного стола и сдвигаю сидящих на скамье даунов.

–Присаживайтесь, – приглашаю я Петра с Дмитрием. – Соломон!

Я показываю нашему сопровождающему на кружку с пивом. Соломон быстро достаёт из шкафа три кружки, наполняет их из торчащего из стены крана и ставит перед нами.

–Будьте здоровы, господа! – И, сделав глоток, добавляю: – Вот мы и прибыли.

–Прибыли, говорите? – отвечает коренастый, широкоплечий даун с ярким рубцом над левым глазом. – И что же нам теперь, плясать от радости? Мы вас когда ждали? А вы только сейчас прибыли.

–Тогда зачем вы нас ждали? Оружие вам, я знаю, уже давно доставили. Брались бы за винтовки – и вперёд!

–Хорошо говорите, милорд, – не унимается меченый. – Браться за винтовки! У нас никто в жизни винтовкуто в руках не держал. Не про нас они. Мы их только по телевизору видели. Вперёд! А куда? Никто из нас в верхнем городе никогда не бывал. Опятьтаки только по телевизору его и видели.

–В таком случае что за вопросы и возмущения? Сколько у вас приготовлено винтовок?

Молчание. Все переглядываются, но никто мне не отвечает.

–Что же? Никто не знает, сколько у вас оружия? Может быть, вы даже не знаете, где оно? В таком случае счастливо оставаться, мы вас покидаем. Я не хочу вести в верхний город безоружную толпу.

–Подождите, милорд, не надо горячиться, – вступает в разговор Соломон. – Оружие – дело серьёзное. Сюда его доставляли с большим риском. И, сами понимаете…

–Я ничего не понимаю и не желаю понимать! Если вы собрались выступать и ждали только нас, то какого черта вы устраиваете здесь какойто спектакль? Или вы нам доверяете и готовы идти за нами, или нет. Если доверяете, зачем эти тайны? Если не доверяете, будьте здоровы. Можете разобрать свои винтовки и использовать их вместо дубин. Ручаюсь, что дальше первого полицейского поста вы не пройдёте. А если и пройдёте, то просто растворитесь на улицах и площадях верхнего города, и вас перестреляют поодиночке.

–Всё правильно, милорд, – говорит меченый неожиданно миролюбиво. – Без вас мы ни на что не годимся. Но и Соломон правильно говорит. Мы даже не знаем, как вас зовут. Вот я – Джордж.

–С этого и надо было начинать. Я – Андрей, он, – я показываю на своих товарищей, – Пётр, а он – Дмитрий.

–Гм! – меченый Джордж несколько озадачен. – Андрей? Пётр? Дмитрий? Вы русские, что ли?

–Да. И что в этом плохого?

–Нет. Ничего. По телевизору часто показывают русских. Они дикие, глупые и злобные. Умеют только лес валить да нефть с газом добывать. Еще металлы плавят. Но этому верят только дети. Не может такой большой народ весь быть глупым и диким. А мы вот другое слышали. Верно ли, что русские восстали, сбросили своё правительство и воюют против альтов?

–Уже и сюда вести дошли! Интересно, каким это образом? Верно, Джордж. Сейчас в России идёт война. Русские дерутся с карательным Корпусом.

–Карательный Корпус? А это что такое?

–Это те войска, которые своими штыками поддерживают власть альтов.

–Так его и против нас пошлют?

–Возможно, но маловероятно, – мне приходится кривить душой. – Русские поднялись против альтов, а выто идёте только против здешних властей. А это дело не Корпуса, а полиции.

–Такто оно так, – задумчиво говорит Джордж. – Да только мы не малыши и понимаем, что местная власть без альтов – ничто. Это альты загнали нас в подземелье и лишили всего. И если дело у нас пойдёт успешно…

–То против вас бросят карательный Корпус. Не заглядывай так далеко, Джордж Сейчас у вас одна задача – сбросить нынешнего президента и его правительство. Лорд Мирбах изменит существующий порядок, и вам станет полегче. А если вы сразу замахнётесь на альтов, вас просто уничтожат. Сейчас вам лучше добиваться своего постепенно, шаг за шагом.

–Шаг за шагом! – возмущается худой, измождённый даун: – Вам хорошо это говорить! А вы посмотрите на меня и на других. Кто доживёт до следующего шага? Нет уж, братья! Раз мы берёмся за оружие и поднимаемся наверх, то там мы и останемся. Перебьём всех верхних и будем жить так, как захотим. Шаг за шагом! Так и внуки наши из этих подземелий не выберутся.

–А как вы хотели? – возражаю я. – Раз уж ваши предки позволили лишить себя дневного света и чистого воздуха, вернуть всё это вам будет очень не просто. Одним махом ничего не выйдет. У нас, у русских, говорят: «Широко шагаешь – штаны порвёшь». Ты говоришь, перебить всех верхних и жить как захочется. Долго вы так проживёте? Ну, съедите и выпьете то, что на городских складах хранится, а дальше? Откуда вы себе пропитание добудете? Как вы с городским хозяйством управитесь? Ведь среди вас ни одного грамотного нет. Вы ведь умеете только то делать, чему вас научили. А чтобы управлять городом, знать надо гораздо больше. Я не говорю обо всей стране.

–Правильно, Андрей, – соглашается со мной Джордж. – Ты, Иеремия, хороший красильщик, но не более. Я – хороший слесарь, но тоже – не более. И все мы такие. Но ты скажи мне, Андрей, что это будет за первый шаг? Ради чего мы берёмся за оружие и под пули идём? Как лорд Мирбах облегчит нашу жизнь? Что он сделает лучше, чем сейчас?

Опять мне придётся кривить душой. Ведь знаю, что обещаний своих Мирбах выполнять не намерен. Даже в отношении меня. Но деваться некуда, и я повторяю то, что говорил кандидат в президенты. Никто так не врёт, как уголовники в своих сентиментальных песенках и кандидаты в своих предвыборных обещаниях.

–Прежде всего для вас будут установлены ежегодные отпуска. Вы будете иметь возможность проводить их по своему выбору либо в верхнем городе, либо вне города, гденибудь на природе. Для вас будет установлена гарантированная заработная плата, которая будет начисляться на ваши счета. На эти деньги вы сможете приобретать всё, что пожелаете: от продуктов питания до личных вещей. Детей начиная с восьмилетнего возраста будут учить читать и писать. Наиболее одарённых из них будут принимать в колледжи в верхнем городе. Они смогут стать высококвалифицированными специалистами и занять высокий пост, вплоть до президентского. В перспективе для вас будет установлен еженедельный выходной день. И его вы тоже сможете проводить там, где захотите. Рабочий день сразу будет сокращен до десяти часов, а в перспективе и до восьми.

–И это всё? – спрашивает Иеремия, уловив в моём выступлении паузу.

–А этого мало?

–Кому как, – неопределённо отвечает он. – Мне этого мало. Мне осталось жить не так уж и много. Я, может быть, и до обещанного вами отпуска не доживу. Нет уж. Как только я поднимусь в верхний город, я сам возьму себе всё, что захочу. И возьму сразу. И никто меня не остановит. Слышите? Никто! Кто попробует это сделать, тому я отвечу из винтовки!

–И кто еще думает так, как Иеремия?

Ответом мне служит молчание. Значит, такие здесь есть, и немало. Что ж, выбирать не приходится, будем воевать с теми, кто есть. Других мне всё равно взять негде.

–Хорошо. Как бы то ни было, я поведу вас и не оставлю без помощи. Но имейте в виду. Я обращаюсь к тебе, Иеремия, и к тем, кто думает так же. Я не буду препятствовать вам в вашей справедливой мести. Но если вы вместо того, чтобы атаковать важный объект, займётесь грабежом, я сам буду расстреливать вас на месте. Я или мои товарищи, кто окажется ближе. И поверь, Иеремия, у нас это получится лучше и удачнее, чем у тебя. Но хватит об этом. Вернёмся к вопросу об оружии. Я спросил: сколько у вас винтовок? Кто ответит мне на этот вопрос?

–Винтовок сюда доставлено шестьдесят шесть тысяч, милорд, – отвечает Соломон.

–Патроны?

–По тридцать штук на винтовку.

–Отлично. Значит, мы можем рассчитывать на шестьдесят шесть тысяч бойцов. Необученных, но вполне годных.

–Выступить готовы вдвое больше. Но им не хватит оружия, – говорит Джордж.

–Эти пойдут вторым и третьим эшелонами и будут подбирать оружие у убитых и раненых. Где складировано оружие?

–В трёх местах. Каждое неподалёку отсюда.

–Значит, разделимся на три группы и наступать будем, соответственно, тремя колоннами. С каждой пойдёт один из нас. Здесь, я полагаю, собрались командиры боевых групп? Вот и отлично. Обращаться с оружием мы вас научим прямо на складах, а вы покажете всё своим людям. А сейчас… Насколько мне известно, грузовые подъёмники в вашем распоряжении, и они имеют управление снизу?

–Да, милорд, – отвечает мне Соломон. – Надо только снять охрану.

–Сколько человек за раз может поднять этот подъёмник?

–Примерно двести пятьдесят.

–Очень хорошо. Смотрите все сюда. – Я разворачиваю на столе планы тех ярусов, на которых размещены объекты, запланированные к захвату в первую очередь.

–Первая колонна пойдёт здесь. Её поведу я. Вот здесь мы разделимся. Отсюда я поведу часть людей к Центру телекоммуникаций. Со мной пойдёт Иеремия. Ты, Джордж, поведёшь людей сюда и захватишь центральный банк. На всех перекрёстках и развилках будем оставлять посты, чтобы они могли ориентировать посыльных. Связь следует держать постоянно. Впрочем, когда мы захватим центр телекоммуникаций, в нашем распоряжении окажется видеосвязь. По пути выводим из строя все пассажирские лифты, а грузовые… – я вспоминаю реплику офицера Корпуса и усмехаюсь, – грузовые захватывать и держать под постоянной охраной.

Я достаю другие листы плана и ставлю задачу колоннам, которые поведут Пётр и Дмитрий. Им предстоит захватить продовольственные склады, станции водоснабжения и вентиляции и энергоцентр. Пётр собирает вокруг себя тех, кто пойдёт с ним, и ставит им задачу. Я помогаю сделать это Дмитрию. В заключение вновь обращаюсь к собравшимся:

–Еще раз напоминаю: держать постоянную связь. Обо всех изменениях обстановки и передвижениях, как своих, так и противника, докладывать командирам колонн. А вы, – я обращаюсь к Петру и Дмитрию, – держите связь со мной. Я буду в телецентре. Напоминаю еще об одном, – теперь я смотрю на Иеремию, – беспрекословное подчинение приказам. За пререкания, неисполнение, отказы буду расстреливать на месте. Таким же правом наделяю командиров боевых групп. От этого зависит не только успех всего восстания, но и ваши жизни. Стрелять только в случае крайней необходимости. Чем позже мы поднимем шум, тем большего успеха добьёмся и тем меньшими будут наши потери. – «А сие, впрочем, неведомо», – добавляю я про себя. – Сейчас мы идём на оружейные склады. Выступаем… – я на секунду задумываюсь и отнимаю от времени, назначенного Мирбахом, полчаса. – Выступаем в пять тридцать утра. Следовательно, к этому времени грузовые лифты должны быть захвачены. Люди для этого назначены?

–Да, милорд, – отвечает Соломон.

–Пусть идут туда без оружия и снимут охрану ножами. Издали они всё равно не попадут, а с винтовками их охрана близко не подпустит. Всё. По местам. Готовность к четырём утра.


Глава 10


Кучки огней в тёмном городе пришли в движение, рассыпались и потянулись цепочками, появляясь и исчезая между невидимыми домами. Какойто звук возник над городом – отдалённый и многоголосый вой. Вспыхнули два пожара и озарили соседние крыши. Чтото заполыхало в порту. События начинались.
А. и Б. Стругацкие

За поворотом, в пятидесяти метрах – площадка, на которую выходят сразу десять грузовых лифтов. Там стоит пост охраны из пяти полицейских. И туда ушли десять минут назад три дауна. Мы с Джорджем и Иеремией ждём их возвращения. Позади нас тоннель, заполненный даунами. У каждого в руках – винтовка, напоминающая мосинскую трёхлинейку. Даунов несколько тысяч. Все они пришли сюда прямо с тайных складов, где им выдавали оружие и наскоро учили обращаться ним. А за ними тоннель забит огромной толпой тех, кому винтовок не хватило. Их в три раза больше, и они тоже вооружены. В руках у них ножи, топоры, стальные прутки, цепи, кирки и лопаты. Когда мы с командирами продирались через эту толпу, меня поразило одинаковое выражение лиц. Мрачная решимость сражаться насмерть, бить, крушить, никому не давать пощады, мстить тем, кто обрёк их на скотское существование. И хотя то, что я успел увидеть за это время в верхнем городе, никак не способствовало проявлению не только добрых чувств, но и элементарной жалости к его обитателям, у меня по спине начинают ползать мурашки при мысли о том, какие силы я разбудил, какие бедствия обрушатся сейчас на этот город.

Впрочем, сеющий ветер всегда пожинает бурю. Истина эта стара как мир. Если бы я сейчас не подвернулся, дауны пошли за кемнибудь другим. А тем, кто устраивает свою жизнь за счет других, всегда следует быть готовыми к тому, что придёт такое время, когда эти другие предъявят счет. И этот счет не всегда может быть оплачен деньгами. Вернее сказать, он никогда не может быть оплачен. Преступления в социальной сфере отличаются от уголовных тяжестью своих последствий. И последствия эти, подобно снежному кому, катящемуся по влажному снегу, подобно лавине, лесному пожару, находят всё новые и новые жертвы, с каждым шагом становясь всё тяжелее и жестче. Но социальные преступления отличаются от уголовных тем, что они совершаются в соответствии с законами, действующими в обществе. Или эти законы принимаются позже, чтобы задним числом узаконить совершенные деяния. Принимаются самими преступниками. Но тому, кто живёт за счет других, всегда следует помнить: расчет состоится обязательно и неотвратимо. Если не с ним, то с его потомками. Ни одно преступление не может совершаться бесконечно долго. А все обладатели огромных состояний – преступники. Чтобы доказать это, не надо быть юристом. Юристы как раз докажут обратное. Достаточно знать законы природы. Ни материя, ни энергия не могут возникать из ничего и исчезать бесследно. Если гдето возникло, значит, в другом месте убавилось. Тысяча долларов, появившаяся в одном кармане, означает исчезновение минимум по одному доллару из тысячи других карманов.

Юрист может возразить, что каждый получил за свой труд пропорционально своему вкладу. Но возникает вопрос: а откуда взялся этот первоначальный капитал, который позволил сделать этот солидный вклад? Давно никто уже не верит сказочкам об умном и бережливом чистильщике обуви. Всякий знает, что честным трудом крупного состояния не наживёшь. Исключения бывают. Это – выдающиеся артисты, писатели, художники, спортсменыпрофессионалы, ученые и изобретатели – лауреаты государственных и международных премий. Одним словом, те, кто зарабатывает своим талантом. И это справедливо. Эти люди буквально сжигают себя ради других людей. Но это исключение только подтверждает правило. У истоков социального преступления всегда стоит преступление криминальное. Ни один из олигархов никогда не ответит на вопрос: «А откуда у вас появились деньги, с которыми вы начали свой бизнес? И почему у вас он пошел удачно, а более достойные люди разорились?»

Так что возмездие, каким бы страшным оно ни казалось с виду, всегда справедливо. Единственно, что, невзирая на всю свою суровость и жестокость, оно никогда не может воздать преступнику всей мерой за его деяния. Как нет и не будет меры полного воздаяния Америке за все её преступления. Начиная с тотального геноцида индейцев и кончая порабощением всего мира и присвоением себе результатов его труда. Стоит ли говорить, что между этими двумя пунктами находятся атомные бомбардировки, бесчисленные локальные войны, пестование фашизма, финансирование сионизма, взращивание международного терроризма, развязывание гонки вооружений. А еще беспримерная по своему цинизму и нахрапистости холодная война, в результате которой сотни миллионов людей стали бесперспективными нациями. А еще оболванивание населения планеты путём навязывания своего образа жизни и многое, многое другое. Разве что если бы как у Данте разразился над этой страной многовековой огненный дождь, который не сжигал бы, а мучил. Вот тогда…

–Милорд… дорога свобод…

У моих ног на бетонный пол падает молодой даун. Его лицо в крови. Кровь хлещет и из раны в животе, которую он пытается зажать руками. Выглядываю за угол. На площадке у лифтов лежат семь неподвижных тел.

–Вперёд!

Лифты быстро набиваются до отказа, и мы с передовым отрядом быстро поднимаемся на пятьдесят шестой ярус. Лифты сразу отправляются назад, за новой партией. Дауны возбуждены, они озираются и недоумевают: где жители верхнего города? И невдомёк им, что в этот час на улицах города можно встретить только молодёжные банды. Но даже они никогда не заглядывают на погрузочноразгрузочные площадки грузовых лифтов. Только через час сюда придут работать специальные бригады.

Еще дважды открываются двери лифтов, и площадь заполняется вооруженными даунами. Можно начинать движение. Я отбираю полсотни даунов и организую из них головную походную заставу. Возглавляю эту группу я сам. Интуиция не подводит меня и на этот раз.

Едва мы выходим на бульвар, как из ближайшего переулка вываливается банда. Они возбуждённо галдят. Видимо, только что с кемто расправились. Увидев даунов, банда замирает как вкопанная. Они никак не возьмут в толк, кто мы такие и что делаем в это время на их территории. Впечатление такое, словно они, ошарашенные появлением здесь неизвестных людей, не замечают, что эти люди вооружены и что это дауны. Они просто возмущены и намерены восстановить «справедливость».

Банда приходит в движение. Их больше тридцати человек. Все вооружены. У кого дубинка, у кого цепь, у кого пруток. Под одеждой наверняка спрятаны ножи и даже пистолеты. Их сейчас легко перестрелять, но я не желаю поднимать шум раньше времени. Одиночные выстрелы – куда ни шло. На них здесь никто внимания не обратит. А вот если мы начнём палить всей командой, полиция точно заинтересуется. После этого нам придётся с боем брать каждый перекрёсток. Я принимаю другое решение.

–Не стрелять! Работать штыками. Делай как я! Забираю у ближайшего дауна винтовку с примкнутым штыком и иду навстречу атакующей нас банде. Вперёд вырывается широкоплечий юнец и замахивается на меня арматурным прутком. Делаю выпад и глубоко всаживаю ему штык между рёбер. Юнец хрипит, роняет пруток и судорожно хватается за ствол винтовки. Стряхиваю его со штыка, отдаю винтовку дауну и отступаю назад, пропуская вперёд ободрённых первым успехом и разгоряченных даунов. Не хватало мне еще получить в этой свалке удар цепью, прутком или кастетом. Хорош я буду со сломанной ключицей или перебитой челюстью.

У нас, понятно, не было времени научить даунов хотя бы основам штыкового боя и тактике рукопашных схваток. Я только головой качаю, наблюдая, как бестолково и суетливо тычут они штыками. А вот банда – это другое дело. У них богатый опыт уличных боёв. На всякий случай снимаю автомат с предохранителя и досылаю патрон. Но преимущество винтовки, оснащенной штыком, и численное превосходство делают своё дело. Конечно, обученным солдатам хватило бы для этого однѳйдвух минут. В нашем же случае схватка кипит четверть часа. Тяжелое дыхание, сопение, выкрики, визги и стоны составляют звуковое оформление этой безобразной сцены. Я уже начинаю сожалеть о принятом решении, когда трое даунов, скользя в лужах крови, добивают последнего бандита.

Дауны идут за мной вразброд, неорганизованной толпой, винтовки держат как попало. Закрываю на это глаза. Минувшей ночью нам было не до строевой подготовки. Вот и выход на один из главных проспектов этого яруса. Здесь должны дежурить полицейские наряды из числа тех, кто поддерживает Мирбаха. Но мы опережаем график событий примерно на сорок минут. Как бы не произошло осложнений. Но нет, всё в порядке. Полицейские удивляются, увидев нас, но ничего не предпринимают и быстро скрываются в переулке. Я отправляю посыльного.

– Беги, скажи Джорджу, чтобы он вёл людей.

Вскоре на проспект, возбуждённо шумя, вываливается толпа вооруженных даунов. Они с любопытством глазеют по сторонам. Им здесь всё в диковинку. И дома, и витрины магазинов, и деревья на бульваре. Всю жизнь они провели под землёй, среди камня и бетона, в своих казармах и цехах. Никто из них никогда не видел даже травинки. Впереди никого нет, но я посылаю два десятка из тех, кто уже имеет опыт штыкового боя.

–Идите до шестого перекрёстка и там ждите нас. Если кого увидите, пошлите одного человека сюда, а сами действуйте штыками. Старайтесь не стрелять. Нам надо дойти до своих объектов без лишнего шума.

Передовая группа уходит вперёд. Мы с основным отрядом двигаемся следом. Дауны продолжают глазеть, восхищаться, галдеть и возмущаться. Но есть среди них и такие, которые заняты конкретным делом. Это лифтёры. Они по ходу движения выводят из строя все пассажирские подъёмники. Грузовые лифты уже взяты нами под охрану. Это вторая коррекция, внесённая мной в разработанный штабом Мирбаха план. Первая – наше выступление на сорок минут раньше срока. Если хочешь переиграть серьёзного противника, начинай путать ему карты с первого же хода. А дальше, лорд Мирбах, будет еще веселее.

Звенит разбитое стекло, торжествующе кричат дауны. Так и есть, громят какойто супермаркет. Приказываю Джорджу с людьми двигаться в прежнем направлении, а сам иду к месту событий. В магазин ворвались две сотни даунов. В толпе мародёров замечаю и Иеремию. Так! Останавливать грабёж бесполезно, надо действовать подругому.

–Иеремия! – кричу я. – Мы сюда пришли не за этим. Впереди будет еще много такого добра. Скоро весь город будет наш. Быстро забирайте, что вам понравилось, и идём дальше.

Поколебавшись, Иеремия подчиняется. Он кричит на своих даунов и выгоняет их из магазина. Мы быстро догоняем отряд Джорджа. Вот и развилка. По плану мы все сейчас должны идти брать телецентр. Но я и на этот раз решаю подругому.

–Джордж, бери половину людей и двигайся по этому проспекту до большого голубого здания по левой стороне. Это будет, – я показываю на плане, – через пять кварталов. В здании расположен центральный банк. Постарайся взять его без стрельбы, работайте штыками. Распредели людей по всем этажам. Большую часть оставь на первом этаже. Возьми под охрану все входы в здание. Как только захватишь банк, пришли ко мне посыльного. Потом я тебя проинструктирую, что делать дальше. Мы с Иеремией идём брать телецентр. Когда возьмём, я дам тебе знать. Всё понял?

Джордж кивает. Он с половиной отряда направляется прямо. Иеремия, покосившись на меня, тоже идёт за ним, но я останавливаю его:

–Иеремия! Ты пойдёшь со мной.

Тот возмущенно сопит, но, бросив взгляд на мой автомат, смиряется и молча поправляет на плече винтовку.

Площадь перед телецентром патрулирует наряд полиции из шести человек. То ли они из числа полицейских, поддерживающих Мирбаха, то ли просто обалдели при виде вооруженной толпы, но они замирают на месте, с недоумением смотрят на нас и не пытаются принять никаких мер. Делаю жест рукой, как бы устраняя их с нашего пути. Полицейские послушно скрываются в переулок.

Дело за малым: проникнуть в телецентр. Быстро разделяю толпу даунов на группы и распределяю вокруг здания. Сам с Иеремией и двумя сотнями даунов иду к главному входу. Через закрытые стеклянные двери вижу вооруженную охрану. Их десять человек.

Я жестом приказываю им открыть двери. Стоящий впереди охранник отрицательно мотает головой. Иеремия и еще два дауна без команды бросаются к дверям и колотят по стеклу прикладами. Нет, друг мой Иеремия, это не магазинная витрина. Охранники смеются. Смейтесь, ребята, смейтесь. Пока. Но надо поспешить. Они уже наверняка вызвали подкрепление. Вступать в бой на открытом пространстве с необученным и недисциплинированным войском мне не улыбается.

Подхожу к дверям, достаю гранату наступательного типа с малым радиусом разлёта осколков и подвешиваю её к ручке двери, прямо напротив запора. К кольцу привязываю бечевку и разгибаю усики. Иеремия с интересом наблюдает за моими действиями. До охранников почемуто тоже никак не доходит, что я делаю.

–Назад! – командую я.

Отбежав на пятнадцать метров, дёргаю бечевку. Гремит взрыв. Одна створка двери разлетается вдребезги, вторая повисает, наполовину сорванная с петель. Двое охранников валяются на полу, остальные отбежали подальше.

–Вперёд!

Толпа даунов, уставив штыки, устремляется в образовавшийся проход. Навстречу им гремят автоматные очереди. Шуметь так шуметь.

–Огонь!

Творится чтото невообразимое. Палят все. И те, что впереди, и те, что сзади. На всякий случай приседаю. Первыми жертвами оказываются дауны, штурмовавшие проход. Иеремия догадался упасть и тем самым сохранил себе жизнь.

Стрелки из даунов, понятно, никакие. За одну ночь снайперов не воспитаешь. Но при такой численности плотность огня делает своё дело. Поражены еще три охранника. Оставшиеся отбегают в глубь холла. Я снова веду даунов в телецентр. На этот раз иду впереди сам. На входе к нам присоединяются Иеремия и десятка три уцелевших после огневой атаки даунов.

Из дальнего конца холла вновь гремят выстрелы. Посылаю вперёд полсотни даунов вместе с Иеремией. Может быть, нарвётсятаки на пулю и избавит меня от хлопот.

–Не стрелять! – командую я остальным.

Сам я с колена, поверх голов вырвавшихся вперёд даунов точными очередями заставляю замолчать один автомат за другим. Через несколько минут всё кончено. Телецентр в наших руках.

–Иеремия! Возьми половину людей и пройди по всем этажам, по всем помещениям. Кого встретишь, загоняй в какоенибудь пустое помещение на втором этаже. Сюда никого не пускай. Будут сопротивляться, не церемонься. В каждом помещении оставляй по два человека. На каждом этаже – еще по десятку. На лестницах и у лифтов тоже выстави охрану. Закончишь, спускайся сюда.

Иеремия отправляется выполнять приказ, а я быстро расставляю даунов у входов в телецентр. Едва я успеваю покончить с этим делом, как на площадь с разных сторон выезжают кары, набитые полицейскими. Они выскакивают и устремляются к телецентру.

–Огонь!

Снова начинается ружейная какофония. Но в неё вплетаются и автоматные очереди. Это ктото из даунов подобрал автоматы охранников. Полиция, потеряв более десятка человек убитыми или ранеными, откатывается под защиту каров. Плохая защита.

–По карам огонь!

Плотный винтовочный огонь прошивает кары насквозь. Тогда полицейские отступают еще дальше: в переулки и на бульвар. Теперь они укрылись надёжнее и ведут огонь изза каменных оград и изза углов. Но расстояние слишком велико для их слабеньких автоматиков. Даунов поражают лишь шальные пули. Но сейчас полиция вызовет подкрепление, национальную гвардию с пулемётами. Тогда может стать жарко. Впрочем, это и к лучшему. Уж тогдато смена, подчинённая Мирбаху, сюда никак не проберётся.

–Реже стреляйте! Берегите патроны! Они еще понадобятся.

Сам я участия в перестрелке не принимаю. Патроны для АКМ здесь не достать ни за какие деньги. И одно Время знает, сумеем ли мы раздобыть их гденибудь дальше.

Ко мне подходит Иеремия:

–Милорд, всё сделано, как вы приказали. Я собрал всех в зале на втором этаже.

–Отлично! Оставайся здесь, командуй.

Дежурный персонал телецентра собран в конференцзале. В коридоре лежат три неподвижных тела. Иеремия воспринял мои слова буквально и не церемонился с теми, кто оказывал сопротивление.

В конференцзале, охраняемые двумя десятками даунов, сидят две сотни сотрудников телецентра. Хм! Я бы поставил их на колени. Или расставил лицом к стене и руки за голову. С минуту я рассматриваю эту массу людей в ярких комбинезонах, отделанных затейливыми узорами. За ночь, проведённую в даунтауне, я уже успел отвыкнуть от этой пестроты.

–Здравствуйте, господа! Вас собрали здесь по моему приказу, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие. К вам пришли дауны. Даунтаун восстал и берёт власть в городе в свои руки. Нравится вам это или нет, но начали они именно с вашего телецентра. Поэтому предупреждаю: все, кто будет делать глупости, незамедлительно присоединятся к тем, что уже лежат в коридоре. Желающие есть? Нет? Очень рад, господа, что среди вас нет таких идиотов. А теперь меня интересует: кто из вас дежурный оператор узла связи?

Понятно, что никто не встаёт и не представляется. Но все, как один, оборачиваются и смотрят на человека в лимонножелтом комбинезоне, густо вышитом золотистыми звёздочками.

–Понятно. – Я подхожу к этому человеку и представляюсь: – Андрей Коршунов.

Человек сначала озирается – выдали, сволочи – потом встаёт, тяжело вздыхает и тоже представляется:

–Герберт Тил.

Его глаза бегают, а пальцы нервно теребят лимонного цвета перчатки.

–Будьте добры, мистер Тил, проведите меня к вашему хозяйству. Не надо так нервничать. Вам лично ничто не угрожает, пока вы будете себя прилично вести и правильно и быстро выполнять мои указания. Мне крайне необходим специалист по телесвязи высокого класса. Надеюсь, вы таковым являетесь?

–Да, сэр. Я уже двенадцать лет работаю дежурным оператором. Я к вашим услугам, сэр.

Мы покидаем конференцзал, провожаемые взглядами коллег Тила.

Хозяйство Герберта Тила находится на пятом этаже. В помещении дежурят два дауна. Они тупо взирают на пульты и мониторы. При нашем появлении они вскакивают и хватаются за винтовки. Но, узнав меня, успокаиваются и снова усаживаются на свои места.

–Мистер Тил, у вас здесь можно добыть пиво?

–Через три помещения налево есть бар.

Я посылаю туда одного из даунов и объясняю Тилу задачу. Мне необходимо иметь связь с банком, энергоцентром и другими объектами, которые захватывают дауны. В первую очередь – энергоцентр, где должен быть Пётр, и центральная компрессорная станция, где должен находиться Дмитрий. Все остальные каналы следует отключить. Канал резиденции Мирбаха должен находиться в ждущем режиме. Он ни в коем случае не должен включаться автоматически, то есть по запросу от Мирбаха, Мы должны включить его сами, когда сочтём нужным.

–И предупреждаю вас, мистер Тил, я в этом деле тоже кумекаю. Если я замечу, что вы неверно поняли мои распоряжения…

Я поглаживаю ствол автомата, висящего на ремне под правой рукой. Тил испуганно кивает и приступает к работе. Тем временем посланный мной даун приносит упаковку пивных банок. Пиво он взял не лучшего качества, но Время с ним. Откуда ему разбираться в пиве? Они у себя в даунтауне довольствуются тем, что им наливают из пивопровода. Даю банку Тилу и разрешаю даунам тоже взять себе по одной.

–Милорд! Милорд Андрей! – слышится крик из коридора. – Где лорд Андрей?

–Я здесь! Иди сюда!

В зал вваливается запыхавшийся даун. Видно, что он долго бегал по этажам, не щадя ни ног своих, ни дыхания.

–Милорд! Джордж послал меня сообщить вам, что мы взяли банк!

–Молодцы! Возьми это и передохни, – я протягиваю гонцу банку пива. – Отдохнёшь и пойдёшь назад, уже не спеша. Мистер Тил, можем мы сейчас связаться с банком?

Тил делает переключение на пульте, и один из экранов связи начинает светиться. Через пару минут на нём появляется изображение Джорджа.

–Милорд! Мы взяли банк!

–Твой посыльный уже доложил мне об этом. Потери большие?

–Не очень. Человек сорок.

–Отправь людей к грузовым подъёмникам. Сейчас будут прибывать те, кому не хватило оружия. Надо проследить, чтобы они не разбрелись по городу. Забирай их всех к себе и используй, как посчитаешь нужным. Сюда пока не направляй. У нас скоро будет жарко. Когда потребуется подкрепление, я с тобой свяжусь. Впрочем, вас тоже не оставят в покое. Посади возле монитора человека, пусть дежурит постоянно. Я могу выйти на связь в любую минуту. Теперь энергоцентр, мистер Тил.

Энергоцентр отвечает горазд быстрее. Пётр, видимо, уже сидел у терминала.

–Вижу, Петро, что вы тоже выполнили основную задачу. Потери большие?

–Приличные. Здесь держал оборону взвод национальной гвардии с пулемётами. Пришлось повоевать. Всё закончилось буквально три минуты назад.

–Вот как?! Это не было предусмотрено. Твои дальнейшие действия?

–Сейчас к нам движется отряд второго эшелона. Раздам им оружие, а дальше – по плану: склады, лифты, узлы связи.

–Сообщай сюда по мере захвата объектов. Мы будем включать их в сеть связи. А сейчас давай поговорим с Дмитрием. Мистер Тил, центральную компрессорную.

Дмитрий долго не отвечает. Я уже начинаю беспокоиться, когда экран оживает и на нём появляется лицо Дмитрия. Оно окровавлено, но сам Дмитрий улыбается.

–Дима! В чем дело? Где тебя носит? Мы же договорились: постоянно быть на связи, – набрасываюсь я на него.

–Извините, Андрей Николаевич. Мы сюда только что проникли. Охрана, пять человек, здание удерживать не стала, а сразу отступила сюда. У них у всех были автоматы. Пришлось повозиться. Только гранатами и смогли их взять. Меня самого зацепило.

–Гранату, Дима, – назидательно говорит Пётр, – следует бросать под ноги противнику, а не себе самому.

–Спасибо за науку, – Дмитрий смеётся, – я и не знал. Сейчас пойдём брать хранилище ГСМ и насосную станцию. Компрессоры я уже отключил.

–Надеюсь, ты даунтаун без воздуха не оставил?

–Нет. Здесь была дежурная смена. Помогли разобраться. Ну, мне пора.

–Стоп! Ты забыл, о чем мы договаривались? Наши КП здесь. Телецентр, энергоцентр и центральная компрессорная. Пошли на объекты даунов потолковее, сам всё равно везде не успеешь.

–Да нет среди них потолковее!

–Так не бывает, Дима. Присмотрись. Джордж у нас уже центральный банк взял.

–Так то Джордж!

–А Иеремия здесь внизу оборону держит. Слышишь? Дмитрий с Петром прислушиваются к шуму перестрелки, доносящемуся с площади. Лицо Дмитрия вытягивается:

–Вас атакуют?

–Было бы странно, если бы нас оставили в покое. Здесь же главный нервный узел города. Так что, Дима, не глупи и не пытайся поспеть везде сам. Еще навоюешься. Всё только начинается. И оставайся на связи. Мистер Тил, дайте изображение площади перед телецентром.

Там всё попрежнему. Идёт вялотекущая перестрелка. Но когда Тил поднимает обзор повыше, я замечаю густые столбы дыма гдето в районе площади, на которую выходят грузовые лифты. Этого следовало ожидать. Безоружный второй эшелон даунов уже поднялся наверх и начал действовать. Понятно, что люди, посланные туда Джорджем, не смогли увести с собой всех. Да их и не оченьто послушали, наверное. У меня нет никакого желания смотреть на эти события поближе. Всё это – неизбежные издержки даже не гражданской войны, а бунта. Стихийного бунта. Когда у тех, кого угнетали несколько поколений, появляется возможность отомстить, на поверхность, как правило, выплёскиваются самые низменные инстинкты. Время с ними! Как сказал Мирбах: «Это тоже входит в план». В конце концов, именно он организовал всё это. Вот пусть теперь и пожинает плоды.

Лёгок на помине! Канал связи с резиденцией Мирбаха оживает. Ктото пытается соединиться с нами, запрашивает связь. Ну, я прекрасно знаю, кто это. Тил протягивает руку к пульту, но я останавливаю его:

–Не надо. Пока. Возьмите лучше еще пива.

Тил берёт еще одну банку, открывает её, раскуривает сигару и усаживается таким образом, чтобы не видеть даунов. На лице у него такое брезгливое выражение, что я не могу удержаться от провокационных вопросов. Открываю банку пива, тоже закуриваю и, подсев поближе к Тилу, спрашиваю:

–Я вижу, мистер Тил, вы не оченьто любите даунов? Тил вздрагивает и бросает на меня испуганный взгляд. Но увидев на моём лице выражение доброжелательности и любопытства, берёт себя в руки и отвечает вполне откровенно:

–А за что их любить, сэр Андрей? За то, что они живут под землёй, как звери в норах? За то, что они пожирают падаль? За то, что они тупые и безграмотные?

–А кто сделал их такими? Кто загнал их под землю и заставил питаться падалью? Можете не отвечать, это сделали задолго до вас. Но это продолжается с вашего молчаливого согласия, и такое положение вещей вас вполне устраивает.

А ведь они такие же люди. Их предки жили рядом с вашими предками. Вы отказываетесь видеть в них людей. Вы презираете их. Хорошо. Я не настаиваю на любви и братских чувствах. Но следует хотя бы уважать их за то, что всё, чем вы пользуетесь, создано их руками.

–Их? Уважать?!

Тил искренне поражен моими словами. Даже не столько поражен, сколько возмущен. У него такая реакция, будто в пивной банке оказалось не пиво, а… ну, скажем, моча кошачья. Здорово здешнему населению закапали мозги «прорабы перестройки». Я решаю свернуть беспредметный разговор и пожимаю плечами. Но задетый за живое Тил, в свою очередь, задаёт мне вопрос:

–А вы, сэр Андрей, как я понял, питаете к этим даунам искреннее уважение. Не так ли?

–Я бы так не сказал. Я уважаю их как людей труда. Людей, создающих своими руками всё, чем мы пользуемся, чем мы живём. Но я не могу уважать тех, кто позволяет загнать себя в резервации, в гетто, в концлагеря. Тех, кто позволяет лишить себя всех радостей жизни, превратить себя в рабочую скотину. Тех, кто вынужден стать каннибалом и смиряется с этим. Таких людей я уважать не могу.

–Тогда почему вы с ними?

–Сложный вопрос. Вряд ли вы поймёте до конца. Тому есть три причины. Первая: я хочу, чтоб они почувствовали, поняли, что они – сила. Хочу, чтобы они проснулись и забрали назад всё, что у них отняли. Чтобы они снова стали людьми. Причина вторая. Как вы поняли, я – русский. И в силу этого терпеть не могу Америку и америкосов. Страну и народ, которые десятилетиями и веками живут за чужой счет и при этом еще презирают все другие народы и поучают их, как они должны жить. Сейчас мне представился удобный случай устроить этой стране и этому народцу хорошенькое увеселение, которое они надолго запомнят. И третья причина. Еще больше я ненавижу тех, кого вы называете альтами. Ненавижу за то, что именно они организовали существующий порядок. Порядок, при котором такие, как вы, благоденствуют, а все остальные стонут. Вы ведь работаете оператором связи и должны знать, что недавно произошло в России. Но вы думали, это там, у них, в дикой России, у нас это невозможно. Как видите, возможно. И это только начало. Представьте, что будет, когда в город войдут еще и рэфы.

Я уже хотел нарисовать картину гладиаторских боёв с участием обеспеченных горожан, но меня прерывает вновь оживший канал связи с резиденцией Мирбаха. Теперь с ним можно и поговорить.

–Мистер Тил, есть возможность организовать хорошие помехи по этому каналу?

–Достаточно отключить фильтры вот этим тумблером.

–Будете ставить помехи по моему сигналу. А теперь включайте связь.

Через минуту монитор связи оживает, и на нём появляется лицо Пола Мирбаха. Он возмущен, расстроен и раздосадован одновременно.

–Андрей! Что происходит? Мы не об этом договаривались. Я уже полчаса пытаюсь выйти с тобой на связь…

–А что я могу сделать, Пол? Дауны, когда ворвались в телецентр, крушили всё подряд. Вот, только сейчас удалось восстановить связь, да и то работает коекак.

Я киваю Тилу, и тот выключает фильтры. Секунд сорок я любуюсь рябью на экране и с наслаждением вслушиваюсь в треск и шипение, несущиеся из динамиков. Потом Тил восстанавливает связь.

–Сам видел. Сейчас я налаживаю связь с энергоцентром. Его, по моим сведениям, уже захватили.

–По моим тоже. Но почему вы выступили так рано? Ты поломал весь график.

–Извини, Пол, но ты не представляешь, как тяжело управлять этой толпой. Едва они получили оружие, сразу рванулись штурмовать лифты. Я с огромным трудом удерживал их. Пришлось даже пристрелить нескольких слишком ретивых. Но когда они навели винтовки на меня, я решил не рисковать.

Снова идёт сеанс помех. На этот раз я развлекаю ими Мирбаха подольше, почти три минуты.

–Андрей! – прорывается наконец Мирбах. – Сейчас подъедет дневная смена операторов телецентра. Она почти вся состоит из моих людей. Они помогут тебе наладить связь.

–Пол, ты в своём уме? Как они пройдут в телецентр? На площади идёт бой. С минуты на минуту подойдёт национальная гвардия, и там такое начнётся!

–Во имя дьявола, Андрей! Как же я организую отречение Келли? Как я сам обращусь к нации? Используй ночную смену.

–Если бы это было возможно, я бы это уже сделал. Но дауны, когда ворвались в телецентр, всех перебили. Приходится разбираться самому, и то урывками. Я же сказал: идёт бой. Доставь к площади Анатолия. Он в этой технике лучше меня разбирается. Поможет и всё организует.

–Но как он пройдёт? Ты же сказал, что идёт бой.

–Одному пройти легче, чем большой группе. И потом,он же профессионал. Именно для таких дел его и готовили.

–Хорошо, сейчас мы его доставим.

–Только будьте осторожны. Город наводнён даунами. Теперь отключайся, мне некогда. Когда всё наладится, я сам с тобой свяжусь.

Тил внимательно вслушивался в мой разговор с Мирбахом, и, когда я отключаюсь, порывается о чемто спросить меня. Но в этот момент в зал врывается посыльный даун.

–Милорд! Иеремия просит вас срочно спуститься! К легавым подошла помощь.

–Мистер Тил! Быстро дайте мне обзор площади с разных точек.

Так и есть! На помощь полиции подошла национальная гвардия. Но они тоже не рискуют соваться на площадь под пули даунов. Другое дело, что с ними прибыли два бронеавтомобиля. Правда, пулемётные установки на них открытого типа, как на БТР152. Но всё равно это уже серьёзно. Они заняли позиции в разных местах площади и ведут непрерывный огонь по первому этажу телецентра. Стоят они на приличном расстоянии и практически неуязвимы для огня таких «опытных» стрелков, как дауны. А вот их огонь наверняка капитально прореживает ряды моего воинства. Тем более что и в том плане, чтобы укрыться от огня, опыт у них, конечно же, отсутствует. Надо идти вниз.

–Мистер Тил! Никакой самодеятельности! А вы, – я обращаюсь к даунам, – следите за ним. Если он начнёт дурить, примите меры.

Я рассчитывал подавить пулемёты огнём своего автомата. Не так уж и далеко стоят бронеавтомобили, всего метрах в трёхстах – двухстах пятидесяти. Расстояние для «калаша» в умелых руках плёвое. Но я не учел только, что одно дело – разглядывать площадь и позиции пулемётчиков с высоты в пятьшесть этажей, и совсем другое – с земли. Один пулемёт оказался под очень неудачным для обстрела углом, а второй вообще закрыт кустами. И где эти национальные гвардейцы воевать научились? Неужели в охоте на рэфов?

Но раздумывать некогда. Пули по холлу свистят так, словно против нас работает пулемётная рота. А дауны вместо того, чтобы прижаться к полу, бестолково мечутся, шарахаются от свиста пуль, спотыкаются о тела, вскакивают и снова мечутся. Это похоже на панику. Через несколько минут полиция и гвардия пойдут в атаку, и всё будет кончено, даже не начавшись. Я с одним автоматом их не сдержу.

–Ложись! Ложись! Мать вашу!..

Я ору на даунов, а сам перебегаю вдоль разбитых окон, выбирая позицию. Впрочем, тут и выбирать нечего. Все позиции плохие. Пристраиваюсь за колонной и в положении с колена ловлю пулемётчика на мушку. Одна очередь. Неточно. Прицеливаюсь более тщательно и вновь даю очередь. Вижу, как трассирующие пули рикошетят от брони. Но и меня обнаружили. Второй пулеметчик переносит огонь на меня. Не страшно, я прикрыт колонной. Не меняя точки прицеливания, даю длинную очередь. Пулемёт замолкает и беспомощно задирает ствол вверх, а пулеметчик безжизненно перевешивается через борт. Почемуто никто не торопится сменить его. Умные ребята! Но второй пулемёт продолжает неистовствовать. И мне его никак не взять.

–Иеремия!

Пригибаясь, ко мне бегут два человека. Иеремию я узнаю с трудом. Его лицо сильно ободрано и залито кровью. Зато в другом я с удивлением узнаю Соломона. Это удача. Я уже собрался было идти на пулемёт сам. Но Соломон – мужик более сообразительный, чем остальные дауны. Он справится.

–Иеремия, отбери сотню человек и организуй атаку на тот броневик, – я указываю на бронеавтомобиль с замолчавшим пулемётом. – Особо не увлекайтесь, идите перебежками и побольше стреляйте. Вам надо просто отвлечь на себя внимание. А ты, Соломон… – Я даю Соломону гранату и объясняю, как ею пользоваться. – Подберёшься метров на пятнаддать. Ближе не надо, самого может убить. Бросай прямо в кузов.

Через минуту сотня даунов, паля на ходу из винтовок, устремляется к броневику. Сразу весь огонь переносится на них. Сотня быстро тает.

Соломон, пользуясь тем, что в его сторону не стреляют, вплотную подбирается к кустам, изза которых заливается, захлёбывается огнём пулемёт. Только бы не напутал! Он вполне может от волнения прижать к гранате снятое кольцо, а скобу отпустить. Нет, Соломон всё сделал правильно. За кустами грохочет взрыв, и пулемёт резко обрывает свою надоедливую болтовню.

– Куда? Стой! Назад! Назад! Мать вашу в дышло! Назад!

Бесполезно. Неуправляемая толпа даунов с восторженными криками, беспорядочно паля из винтовок, устремляется вслед за группой Иеремии. Время побери! Всё пропало! Из боковой улицы бьёт третий пулемёт. То ли он только что подтянулся, то ли молчал до сих пор. Его очереди отсекают толпу даунов от здания телецентра. А с фронта их выкашивает огонь полицейских и гвардейцев. На этой площади они, как муравьи на столе. Эх, Андрей, с кем тебе воевать приходится! Через несколько минут я останусь здесь один.

Не один, а с Соломоном! Он ползёт от кустов и тащит с собой пулемёт. Молодец! Сообразил. Хотя вряд ли пулемёт остался исправным после взрыва гранаты. Но всё равно молодец! Не то, что эти.

Пулемёта, работающего из переулка, я не вижу. Мне к нему под таким огнём никак не подобраться, Соломону тоже. Значит, телецентр мы потеряли. Обидно. Надо чтото предпринять. Но что? Вызвать подкрепление от Джорджа? Или от Петра? Хотя одно Время знает, в каком они сейчас сами положении. Но в любом случае до их подхода мы с Соломоном не продержимся. Остаётся одно: надо подняться наверх, собрать всех даунов, которые караулят помещения, и держаться в узле связи. Вряд ли по этому узлу будут бить из гранатомётов или орудий, связь им самим нужна. Что ж, это решение, пожалуй, единственно правильное.

Неожиданно в шум боя вплетается звук, от которого мне хочется заорать: «Ура!» Звук, который я узнаю в любой какофонии. Работает автомат Калашникова. Две короткие и одна длинная. Пулемёт захлёбывается и умолкает. Анатолий! Больше некому.

Теперь нас двое, и мы уже сила! Да еще и Соломон. Продержимся. Но как Толя проберётся сюда под таким огнём? Полиция и гвардейцы продолжают избиение потерявших всякое соображение даунов. Напряженно всматриваюсь, пытаясь углядеть между мечущимися даунами рослую фигуру Анатолия.

Передо мной вдруг возникает фигура в светлолиловом пластиковом комбинезоне, и я чуть не натыкаюсь на неё. Анатолий! Ясно, он входил в режим ускорения собственного времени, и только это позволило ему благополучно миновать смертельно опасную зону. Внезапно до меня доходит, что Анатолий впервые использовал эту возможность в боевой обстановке. Мне становится интересно, какова будет реакция его организма после такой перегрузки. Нездоровый, надо сказать, интерес.

А реакция не заставляет себя ждать. Колени у Анатолия подгибаются, руки дрожат. На пол со стуком падают автомат и пулемёт, который он захватил из броневика. Анатолия трясёт, он тяжело дышит и бледнеет. На лбу выступает обильный пот и тут же ручьями стекает по лицу. Классический отходняк.

Я подхватываю своего друга, помогаю усесться на пол, прислонив спиной к колонне. Надо срочно принять допинг. Отстёгиваю от пояса фляжку с коньяком, которую я предусмотрительно наполнил из запасов Мирбаха. Протягиваю её Анатолию.

–Глотни как следует.

–П… п… по… по… поможет?

–Мне помогает. Эк развезло тебя, бедолагу. Глотни и ненадолго расслабься. Молодец, догадался. Но всё равно, под пулями такие вещи мало помогают. Надо было ползком и перебежками.

–Не знаю, – Анатолий открывает глаза, лицо его порозовело, лоб высох. – Почему мало помогает? Я видел, как движутся пули, и лавировал между ними.

–Движутся?! Не летят, а движутся? Ты с ума сошел! Тебя Лена не предупреждала разве, что до такой степени ускоряться крайне опасно? Ты представляешь, сколько лет своей жизни ты сейчас потерял? Такое, Толик, даром не проходит! За всё приходится платить.

–Плевать! Не важно, сколько лет жизни я потерял. Главное, сейчас жив остался.

–Резонно. Только учти на будущее: всё должно быть в меру. Это как коньяк, – я выразительно потряхиваю фляжкой.

–Понял. А это кто?

Анатолий смотрит на Соломона, который уже выбрался с площади и приближается к нам с пулемётом в руках.

–Это Соломон. Отличный мужик! Видел бы ты, как он уделал броневик с пулемётом. А ведь первый раз в жизни гранату бросал. Соломон, ваши по глупости всей толпой высыпали на площадь. Из них мало кто вернётся. Беги по этажам, посылай всех сюда, иначе мы не удержимся. Оставь там только охрану пленных и на узле связи. Как там лорд Мирбах? – спрашиваю я уже у Анатолия.

–Психует, – коротко отвечает тот.

–Так и должно быть. Пусть психует. Он думал, что будет двигать мной как пешкой и, когда придёт время, разменяет. Хрен ему в сумку! Эта пешка намерена пройти в ферзи! Ты оклемался? Тогда давай попробуем помочь этим люмпенам выбраться из той заварушки, в которую они по недоумию себя загнали.

–Не слишкомто почтительно относишься ты к своим соратникам.

–А как, Толя, к ним еще относиться? Когда человек питается человечиной и считает это в порядке вещей, сколько ему осталось быть человеком? Еще несколько поколений, и они превратятся в настоящих морлоков. Так что, друг мой, не зацикливайся на этических проблемах, а рассматривай их как обычное пушечное мясо. Есть и среди них личности. Но основная масса иного отношения не заслуживает. Вот за детей их стоит побороться, это нормальные человеческие детёныши. Ну так за нихто мы и воюем. А родителей не жалеем. И ты не жалей.

Рассуждая таким образом, я проверяю ручной пулемёт, который принёс Соломон. Вопреки моим сомнениям, он вполне исправен, только патронов маловато, не больше сорока штук. Зато Анатолий не забыл захватить с собой из броневика запасную коробку с лентой. Мы с ним делим поровну патроны, занимаем позиции и открываем огонь по полиции и национальной гвардии.

Их огонь сразу теряет плотность и прицельность. Уцелевшие после бойни дауны начинают возвращаться в телецентр. Не так уж и много их уцелело, около сотни, не больше. Среди них я с удивлением вижу и Иеремию. Везучий, дьявол! Начинают подтягиваться дауны с верхних этажей. Вскоре возвращается и Соломон. Я отдаю один пулемёт ему, другой – Иеремии.

–Держите их на расстоянии, не давайте подходить близко. А то они вас гранатами закидают. И сами на площадь больше не выходите. Хватит и тех, что мы уже потеряли. Мы пойдём на узел связи. Узнаем, как дела в других местах, и вызовем подкрепление.

На узле связи нам предстаёт впечатляющее зрелище. Дауны, сидя в креслах и отставив в сторону винтовки, потягивают из банок пиво. А перед пультом в луже крови валяется тело Герберта Тила, проколотое в нескольких местах штыками.

–За что вы его так?!

–Он пытался с кемто связаться, и мы приняли меры, – спокойно отвечает один из даунов.

–И правильно сделали. Он нам больше не нужен. Уберите тело и засыпьте лужу песком. Ящик с песком стоит в коридоре, у пожарного щита. После этого спускайтесь вниз. Воюйте вместе со всеми, а мы здесь поработаем.

Анатолий быстро разбирается в технике, и мы связываемся с Джорджем, Петром и Дмитрием. Везде идёт бой. Полиция и национальная гвардия пытаются отбить захваченные даунами объекты. Особенно тяжелое положение на энергоцентре. Пётр потерял там около трети своих людей. Подкрепления прислать нам никто не может. Устраиваю короткое совещание с Джорджем по поводу привлечения на объекты безоружных даунов из второго эшелона. Джордж мрачнеет.

–Я уже посылал к ним людей, милорд. Вернулся только один. Он сказал, что управлять этой толпой уже невозможно. Я, может быть, и справился бы, но мне нельзя отсюда уходить.

Анатолий находит пульт управления обзорными камерами наблюдения, установленными на улицах и площадях. Перед нами предстаёт жуткая картина.

Грузовые лифты выбрасывают на ярусы всё новые и новые толпы вооруженных чем попало и совсем безоружных даунов. Они растекаются по улицам, бульварам и площадям. Мы видим разгромленные магазины, рестораны и жилые дома. Всюду пожары. На улицах полно трупов. Это тела и даунов, и горожан. Местами горожане оказывают сопротивление. Коегде в бой вступают наряды полиции, подразделения национальной гвардии и группы «волков» разной расцветки. Иногда сопротивление оказывают молодёжные шайки. Но превосходство в вооружении не даёт преимущества. Дауны просто давят противника своей численностью. Они прут напролом, опьянённые вином, кровью, яростью и жаждой насилия. Там, где они проходят, остаётся пустыня. Если, конечно, можно применить это слово к городу. Вспоминаются строчки Высоцкого: «А перед нами всё цветёт, за нами всё горит!»

Горожане, успевшие выскочить из своих домов, в панике бегут сломя голову, пока не наталкиваются на другую толпу даунов. А те бьют всех без разбора. Только малая часть горожан, пользуясь хорошим знанием города и сохраняя самообладание, умудряется добраться до президентского дворца. Дворец окружен тройным кольцом гвардейцев. Во многих местах установлены пулемёты. Гвардейцы ждут зверя, вырвавшегося из бездны. Я прикидываю, что они могут продержаться здесь час или два, не больше. Просто патронов не хватит. Озверевшие дауны завалят их своими телами. И вал этот, быстро двигаясь, достигнет дворца и попросту задавит его защитников.

Еще раз возвращаемся к картине погрома, творимого даунами. Действительно, зверь, вырвавшийся из бездны. Каждый из них по отдельности уже невменяем. Вместе же они – неуправляемая толпа, которую держит вместе только жажда крови, разрушения и мести и инстинктивное сознание того, что всё это творить они могут только сообща.

Как же их убедить, что они должны идти на помощь своим товарищам и брать в руки оружие? Я бы за это не взялся. Меня они разорвут так же, как и всех горожан, попадающихся им на дороге. Надо послать к ним когото своего. Но кого? Когонибудь, известного им и пользующегося авторитетом. Джордж ведёт бой, обороняется в банке, и заменить его там некому. Иеремию? Тот, вместо того, чтобы организовать их, сам к ним присоединится. Соломон! Этот должен справиться.

Но сначала устроим спектакль. Анатолий готовит соединение каналов связи, а я спускаюсь в зал, где под охраной сидит персонал телецентра. Никто из них уже не пытается храбриться. Они прислушиваются к шуму боя и с ужасом поглядывают на даунов, которые их охраняют. В стороне лежат четыре исколотых штыками тела. Ясно. Здесь тоже «принимали меры».

–Господа! Кто из вас поможет мне организовать трансляцию по городской сети одного политического диспута?

После непродолжительного молчания поднимаются двое. Им всё равно, что делать, лишь бы не оставаться в компании с этими решительными и скорыми на руку даунами. Но тем не менее одного из даунов я беру с собой. Когда операторы подготавливают трансляцию, я говорю:

–Включите передачу по моему сигналу из узла связи. А ты, – обращаюсь я к дауну, – следи, чтобы они не выключали. Если попытаются, прими меры.

Снова отправляюсь в узел связи. У Анатолия всё готово. Он уже соединился с резиденцией действующего президента Джеймса Келли и предупредил его о предстоящем разговоре с претендентом. Пора соединяться с Мирбахом. Но мы не успеваем это сделать. Мой телебраслет оживает и наигрывает.

–Что случилось, Ленок?

–Андрей! Мирбах с офицером Корпуса чтото оживлённо обсуждают над картами ярусов города и черкают на них.

–Я это предвидел, Лена. Как только узнал о существовании Корпуса. Спасибо за предупреждение.

–Как у вас?

–Жарко. Но скоро будет весело. Включай телевизор. Зрелище будет незабываемое и весьма поучительное. Конец связи.

Соединяемся с Мирбахом. Кандидат на президентский пост озабочен. Он с удивлением смотрит на Анатолия. Явно не надеялся, что тот сумеет пройти к нам, и считал его уже покойником. Справившись с удивлением, он спрашивает:

–Какая у вас обстановка?

–По последним сведениям, все пункты мы удерживаем в своих руках. Хотя везде идут бои. Полиция и гвардия атакуют нас повсюду.

–Сутки продержитесь?

–А надо ли нам держаться сутки?

–Не понял.

–Сейчас поймёшь. Смотри.

Я транслирую ему несколько уличных сцен. Мирбах смотрит на то, что оставляют после себя дауны, и бледнеет. При виде озверевших толп к его бледности начинает прибавляться синева. Я даю наудачу несколько картинок фронта наступающих даунов. Одна из них показывает, как дауны захватывают «женский дом». Несчастных женщин насилуют повсюду. Возле каждой из них наготове стоят по шестьсемь даунов и ждут своей очереди. В другом месте дауны настигли группу людей, пытавшихся прорваться к президентскому дворцу. Ктото из них пытается сопротивляться, но это только разъяряет даунов. Настигнутых буквально разрывают на куски. А здесь группа «охотников» заняла оборону на втором этаже жилого дома. Трещат автоматы, но потери даунов не останавливают. Они прорываются к первому этажу и поджигают дом. И везде пожары, везде тела убитых.

Мирбах отворачивается в сторону и чтото делает. А! Виски наливает. Когда он пьёт, стакан прыгает в его руке. Интересно, сколько он сейчас зубов себе выбьет? Я продолжаю демонстрировать картинки с улиц города. Пусть полюбуется на дело рук своих.

–Что ты натворил, Андрей? Черт возьми!

–Ктото чтото сказал? Или мне это только послышалось? Ты, Пол, сказал, помоему: «Ты натворил»? Так ли я тебя понял? А чей это был замысел? Или ты думал, что наверх выйдут только те дауны, для которых хватит винтовок, а остальные останутся сидеть в подземелье? Изначально неверная посылка.

Я переключаю изображение на площадь возле грузовых подъёмников. Створки дверей постоянно распахиваются и выплёвывают всё новые и новые толпы даунов. Интересно, а сколько их там всего? Наверное, Мирбах и сам этого не знает.

–Я вот всё думаю, Пол. А как вы будете загонять их назад? Сами они не уйдут, что бы вы им ни пообещали. Им здесь слишком понравилось.

Мирбах несколько раз открывает и закрывает рот, не в состоянии вымолвить ни слова. Он сейчас очень похож на рыбу, только что вынутую из воды Проглотив еще полстакана виски, он, наконец, вновь обретает дар речи. Лучше бы не обретал.

–Тебя с президентом соединить? – спрашиваю я его, когда он начинает повторяться. – Будешь с ним разговаривать?

–А что, связь уже наладили?

–Я же говорил, что Толя – мастер своего дела. Кстати, Джеймс Келли ждёт у своего аппарата. Соединять?

–Соединяй, – машет рукой Мирбах.

–Давай, Толя, – говорю я и одновременно даю сигнал в операторскую, чтобы они включили трансляцию на весь город.

Мне совсем неинтересно смотреть и слушать, как Келли с Мирбахом будут поливать друг друга помоями. Придёт охота, посмотрю в записи. По моим расчетам, до самого интересного они доберутся не ранее чем через полчаса. За это время я успею проверить состояние нашей обороны и проинструктировать Соломона.

Но сначала я захожу в операторскую. Мои инструкции выполнены в точности. Идёт прямая передача. Операторы тихо балдеют и, раскрыв рты, слушают политический диспут действующего президента и кандидата на этот пост. Из зала, где сидит персонал телецентра, доносятся гомон и ржание. Там тоже развлекаются.

Внизу ко мне первым подбегает Иеремия. Он весь в крови, голова обмотана какимто тряпьём.

–Милорд! У нас кончаются патроны!

–Экономьте, Время побери! Я же говорил вам, чтобы не палили без толку. Вот и сейчас стреляйте только тогда, когда они пойдут в атаку. Распорядись, быстро!

Иеремия бежит вдоль цепи стрелков, а я направляюсь к Соломону. Выслушав меня, Соломон мрачнеет. Он хорошо понимает, какая сложная перед ним стоит задача. Но, с другой стороны, и это он тоже хорошо понимает, через час телецентр падёт.

–А где мы возьмём для них оружие, милорд?

Я молча показываю ему на площадь, заваленную телами даунов. Он кивает и добавляет:

–Значит, надо привести их раза в три четыре больше, чем нужно.

–Только объясни им, что с винтовками надо не на полицию бросаться, а отходить сюда, под защиту стен.

Соломон отбирает себе троих даунов и отправляется выполнять моё задание. А я, убедившись, что полиция и гвардия атаковать телецентр в ближайшее время не намерены, поднимаюсь в узел связи.

«Дискуссия» уже закончилась, идёт деловой разговор. Оговариваются условия передачи власти и компенсация, которую должен получить Келли. При этом с обеих сторон называются такие источники доходов и такие цифры, что по законодательству любой страны собеседникам светит по меньшей мере пожизненное заключение. Любой страны, но не этой. Здесь, как я уже понял, любые источники доходов законны. Но и эта часть разговора подходит к концу. Начинается самое интересное.

–Ну хорошо, – говорит Келли, – мы договорились. Но отступные ты перечислишь на мой счет прямо сейчас. Я тебя, прохвоста, хорошо знаю. Но скажи на милость, Пол, как ты выкрутишься из этого положения? Ты знаешь, что творится в городе? Это хуже, чем Содом и Гоморра, вместе взятые. Чтобы загнать их обратно, не хватит объединённых сил полиции, гвардии и охотничьих отрядов.

–Пусть это тебя не волнует. Начнут полиция, гвардия и охотники. Они, конечно, не справятся, но хотя бы остановят продвижение толп и блокируют захваченные объекты. И тогда в дело вступят те, на кого я рассчитываю.

–Ты с ума сошел! Для них же не существует ни своих, ни чужих. Ни правых, ни виноватых. Если уж их пускают в дело, значит, они делают его капитально.

–Это будут неизбежные издержки. Кто попадётся им под руку, будет сам в этом виноват. А как иначе загнать даунов обратно? Признаюсь, Джеймс, я и сам не предвидел, что получится такое. Моя ошибка, мне её и исправлять, и мне отвечать за последствия. Да и потом, стоит ли считаться с этим быдлом? Чем меньше его останется в городе, тем легче будет их прокормить. Тем более что даунов сильно проредят.

–Ладно, это будут твои проблемы. Я пошел готовить текст отречения. Но выступлю я с ним только тогда, когда сумма окажется на моём счете. Ты понял?

–Понял, понял. Действуй. – Монитор Келли гаснет, и Мирбах обращается ко мне: – Ты, как я понимаю, всё слышал?

–Разумеется. Пол, ты, как я понял, намерен ввести в город войска Корпуса?

–Я постараюсь обойтись без этого. Как ты считаешь, смогут полиция, гвардия и охотники справиться с ситуацией?

–Не знаю, – я пожимаю плечами. – Смотря насколько грамотно и решительно они будут действовать. Если так, как сейчас, то у них ничего не получится. А сколько нам еще удерживать захваченные объекты? Я вижу, что ты тоже действуешь с опережением графика.

–А что мне остаётся делать? Если даунов не остановить, к утру от города ничего не останется. Но ты удерживай объекты, как договорились, до утра. Мы постараемся вас особенно не беспокоить. Активные действия мы предпримем пока только против погромщиков.

–А если у вас ничего не выйдет?

–Тогда придётся ввести в действие Корпус. Но это будет крайняя мера. Если мне придётся к ней прибегнуть, я извещу тебя не позднее чем за час.

Черта лысого ты меня известишь. Но Время с тобой. Я тоже не собираюсь сидеть сложа руки. Посмотрим. Кстати, первые два раунда – за мной. Както будут развиваться события дальше?

А они не заставляют себя ждать. Настойчиво звучит сигнал вызова с линии президента Джеймса Келли. Киваю Анатолию, и на экране появляется разъярённое лицо.

–Кто это сделал?! – рычит Келли. – Срочно соедините меня с Мирбахом! А, ты еще на линии! Черт побери, Пол! Что это за шутки?! Ты понимаешь, что это такое?

–О чем ты, Джеймс? – искренне недоумевает Мирбах. Он всё еще ничего не может понять. И немудрено. Он же после разговора с Келли не выходил из связи и ни о чем не подозревает. До Келли, видимо, это тоже доходит, и он снова рычит:

–Наш с тобой разговор транслировался по городской сети в прямом эфире! С первого до последнего слова! Понимаешь? С первого до последнего!

Мирбах немеет. Он несколько раз разевает рот, но не может выдавить ни звука. Он задыхается. Время побери, а вдруг его хватит удар? Кто тогда организует мою встречу с альтами? Цвет лица кандидата в президенты меняется от бледного с синевой до пунцового. Наконец его прорывает. Точнее, он находит в себе сил проскрипеть:

–Дьявольщина!

Еще минута проходит в молчании. Мирбах переводит взгляд с Келли на меня, с меня – на Анатолия, с Анатолия – снова на Келли. Он лихорадочно соображает, как вести себя во вновь сложившихся обстоятельствах. Но пока ничего путного в его голову не приходит. Тем не менее он уже несколько овладел собой и спрашивает меня относительно спокойным тоном:

–Ну, Андрей, кто это сделал? И зачем?

–Представления не имею, – я невинно пожимаю плечами. – Ты же видел, мы с Толей всё время были здесь. В других помещениях телецентра – только караульные дауны.

–Тогда кто это сделал? Дауны?

–А что? Возможно! Караульная служба – дело скучное. Вот они и развлекались, щелкая тумблерами и нажимая клавиши.

–Гм… возможно…

Мирбах задумывается и готов принять эту версию. Но Келли далеко не так прост. Его на кривой козе не объедешь.

–Не говорите ерунды, господин Андрей! Дауны, согласен, могли случайно включить трансляцию на город. Но совершенно невероятно, чтобы они включили её именно в тот момент, когда мы начали разговор, и выключили именно тогда, когда мы его завершили! Этого ваша версия объяснить не в состоянии. Кто, кроме вас и даунов, находится в телецентре? Не пытайтесь убедить меня, что никого больше там нет!

Я хлопаю себя по лбу ладонью и, словно поразившись проницательности Келли, говорю:

–Верно, господин президент! Как я это забыл? Дежурный персонал ночной смены! Я запер его в одном из помещений под охраной даунов.

–Что это за помещение? Можно оттуда проконтролировать каналы связи и включить трансляцию?

–Не знаю. Я не выбирал какоето конкретное помещение. Но, видимо, можно, раз они это сделали.

–Расстрелять! Всех! Немедленно! – орёт Мирбах.

–Будет исполнено! – с готовностью отвечаю я и берусь за автомат.

–Подождите, господин Андрей! – останавливает меня Келли. – Расстрелять вы их всегда успеете. Часом раньше, часом позже, невелика разница. Пол, вопрос сейчас не в расстреле, а в том, как выйти из создавшегося положения. Согласись, что всё, о чем мы договорились, утрачивает силу. После того как наш разговор стал всеобщим достоянием, и моё отречение, и твои обещания навести порядок вызовут только смех.

А я уже хохочу, правда, про себя, когда смотрю на растерянные и одновременно разъярённые физиономии Келли и Мирбаха. Пора, Андрей Николаевич, брать игру в свои руки.

–Разрешите мне, господа, сказать пару слов?

Келли с Мирбахом удивлённо смотрят на меня. Чего еще путного может сказать этот наёмник? Но я, воспользовавшись наступившей паузой, продолжаю:

–Давайте, предоставим событиям идти своим чередом. Нет, разумеется, продвижение даунов по городу и погромы следует остановить. Для этого вы, милорд, – я обращаюсь к Келли, – двинете на даунов все наличные силы. Ты, Пол, не только не препятствуй этому, но и окажи содействие теми силами, какие у тебя есть в распоряжении. Мы будем продолжать удерживать захваченные объекты. Как и планировалось, мы будем держать их до утра. Город, прожив сутки в таком режиме, завтра восстанет сам. Горожане возьмутся за оружие. Вот здесьто и должен выйти на сцену Пол Мирбах, который возглавит народное возмущение и организует освобождение от проклятых даунов жизненно важных для города объектов. Вы, господин Келли, получите свои отступные и сойдёте с политической сцены. А толпа горожан вознесёт на президентское кресло нового героя, Пола Мирбаха. При этом никто и не вспомнит о сегодняшней трансляции ваших переговоров. Победителей не судят.

–А что, Пол? Твой наёмник логично рассуждает, – соглашается Келли.

–Слишком логично для простого наёмника, – ворчит Мирбах.

–А кто вам сказал, что я – простой наёмник? Вы желали получить профессионала высокого класса. Почему же, когда я начинаю проявлять свои профессиональные качества, вы относитесь ко мне с подозрением? Нелогично, Пол.

–Хорошо. Пусть всё идёт так, как предложил господин Андрей. Другого выхода я, по крайней мере, сейчас не вижу. Действуйте, Джеймс. А я поразмыслю, посоветуюсь со своим штабом. Может быть, появятся еще какиенибудь конструктивные предложения.

Естественно, я не намерен расстреливать персонал телецентра. Я просто спускаюсь в операторскую и благодарю их за качественно сделанную работу. При этом я не забываю поинтересоваться:

–Ну, господа, как вам понравилась политическая дискуссия ваших лидеров?

–А не планируется вторая серия этого шоу? – со смехом спрашивает один из операторов. – Знаете, сэр, я всегда считал, что политика – весьма грязное дело. Но что оно грязное до такой степени, узнал только сегодня.

–Такое узнать никогда не поздно. Хотя чем раньше это узнаешь, тем лучше. Умнее будешь. Еще раз спасибо за четкую и качественную работу, господа. – Я направлюсь к выходу и тут вспоминаю: – Да! Чуть не забыл. Пол Мирбах в знак признательности за организацию телешоу с его участием приказал мне расстрелять вас.

Операторы медленно поднимаются со своих мест и с ужасом смотрят на мой автомат. Но я смеюсь.

–Нет, господа, я не намерен исполнять этот приказ. Но советую вам находиться здесь до самого завершения событий. Когда можно будет безопасно покинуть здание, я вам скажу. А пока посидите вместе с нами в осаде. Еда и питьё здесь есть, не пропадём.

Поднимаюсь к Анатолию и связываюсь с Джорджем, Петром и Дмитрием. У них такая же картина. Интенсивный огонь и атаки прекратились. Полиция и гвардейцы ведут вялую беспокоящую стрельбу. Пётр опытным глазом определил, что численность осаждающих энергоцентр существенно уменьшилась. Всё идёт как задумано. Пока. Неизвестно, к какому решению придёт Мирбах со своим штабом.

–О чем задумался, Андрей?

Анатолий пробуждает меня от размышлений. Я достаю из коробки две банки пива, отдаю одну Анатолию, а вторую открываю сам.

–О том, что сейчас предпримет Мирбах. И, главное, когда?

–Да, сейчас нам придётся думать за Мирбаха.

–И какие у тебя пробуждаются мирбаховские мысли? Какое ты примешь решение на его месте?

–Мне довольно трудно думать за Мирбаха. Я ведь даже твоего нового плана не знаю. Он, как я понимаю, родился у тебя экспромтом, час назад. Что ты имел в виду, когда предложил этим акулам такой план действий?

–Вряд ли тебе это поможет разгадать ход мыслей лорда Мирбаха. Но чтобы ты был в курсе на тот случай, если Мирбах не придумает ничего интересного, скажу. Как ты помнишь, я сказал, что мы будем удерживать объекты до утра. А утром Мирбах должен возглавить выступление горожан. Но утром ничего этого не будет. Всё должно произойти ночью. Мы оставим на объектах охрану, а сами с двумя отрядами атакуем резиденцию Мирбаха и президентский дворец. Келли большую часть полиции и национальной гвардии бросит на подавление даунов на улицах города. Так что там серьёзного сопротивления не ожидается. Что же касается резиденции Мирбаха, то, поскольку он нападения с нашей стороны никак не ожидает, думаю, там сопротивления вообще не будет. После этого мы доставляем Мирбаха в президентский дворец и ставим ему условия. Либо он организует мне встречу с альтами, после чего мы покидаем город и он становится президентом. Либо он не становится президентом, а становится покойником. Уверен, что он выберет первое.

–В итоге может возникнуть много вариантов.

–Именно. Целая вязанка. Предположим, восстание победит. И что дальше? Дауны взять власть в свои руки не в состоянии. Они поголовно безграмотны. Их учили только выполнять свою работу. От и до. Ни больше, ни меньше. Это всё, что они умеют. Организовать новое правительство из верхних жителей? Где гарантия, что, когда мы отсюда уйдём, они не повернут всё постарому и не загонят даунов обратно в подземелье? Предположим другое. Мы приводим Мирбаха к власти и принуждаем его подписать с даунами договор, гарантирующий им некоторые свободы и прочее. И опять я не поручусь, что он не разорвёт этот договор, когда мы покинем эту Фазу. Это я рассматриваю благоприятные варианты. Но в итоге будут, скорее всего, именно неблагоприятные. Ты предлагаешь остаться с ними до конца и отдать за них свои жизни? Мы сюда с какой целью пришли? Толя, если мы в каждой Фазе будем наводить порядок по своему усмотрению, нам жизни на это не хватит. Да и не дадут нам этого сделать. Ты забываешь об альтах, этих «прорабах перестройки». Вот наша настоящая, главная цель. Цель, ради которой я и согласился участвовать в этой авантюре. А это именно авантюра. И весь мой опыт работы хроноагентом восстаёт против участия в такого рода мероприятиях. Здесь же цель оправдывает средства. Поэтому давай, друг мой, отбросим сантименты и займёмся своим прямым делом. Не смотри на меня так. То, что сейчас происходит, всё равно произошло бы здесь, с нашим участием или нет, без разницы. Другое дело, что благодаря нашим усилиям восстание имеет некоторый успех и будет иметь некоторые результаты. Несмотря на неизбежное поражение в итоге. Ты спросишь: какие результаты? Прежде всего дауны почувствуют свою силу. Второе – у них появятся лидеры. Это Джордж, Соломон, Иеремия и другие, какие выживут. Третье: они поймут, что к таким делам надо основательно готовиться. Они будут готовить к грядущим выступлениям своих детей. Детей, еще не испорченных рабским трудом и противоестественным питанием. Ах, да! Ты же не в курсе. Основным продуктом питания даунов служит белковая паста, получаемая в результате переработки человеческих трупов. Дада! Это мы видели своими глазами. Только детей до двенадцати лет здесь кормят как обычных человеческих детёнышей. Но хватит об этом. Лучше подумаем, что сейчас решается в штабе Мирбаха? Что он намерен предпринять?

–Для этого было бы неплохо узнать, с кем он сейчас советуется.

–Это как раз не проблема. – Я набираю на телебраслете вызов Лены.

–Я на связи, Андрей, – отвечает подруга.

–Лена, с кем сейчас общается лорд Мирбах?

–С офицером Корпуса и еще с тремя такими же личностями.

–Спасибо, Ленок. Конец связи. Ты понял?

–Трухлявый пень и тот поймёт. Следует ждать появления на сцене Карательного Корпуса.

–Совершенно верно. Я это сразу понял, как только увидел офицера Корпуса в штабе Мирбаха. Вопрос: когда?

–В любое время. Но, скорее всего, ночью или поздно вечером. Такие операции всегда проводятся под покровом темноты. Меньше очевидцев, и работать легче.

–И это верно. Вопрос второй: откуда их ждать? Поясняю. Пассажирские лифты разрушены, а грузовые захвачены даунами. Что остаётся?

–Верхний ярус. Крыша мегаполиса.

–Точно. Только оттуда мы и можем ждать карателей. Но как они туда попадут? Когда мы там были, я заметил, что места под посадочную полосу для самолётов там нет. Вертолётов я здесь не видел. Хотя… Может быть, на вооружении Корпуса как раз есть десантные и штурмовые вертолёты. Как ты думаешь?

–Никак. Зачем им вертолёты, когда здесь есть дирижабли? А дирижабль для таких целей еще лучше подходит, чем вертолёт. Грузоподъемность выше, а большая скорость им не нужна.

–Голова! А я вот зациклился на вертолетах, а про дирижабли не подумал. Будем действовать так…

Я открываю еще одну банку пива и закуриваю сигарету. Анатолий следует моему примеру и ждёт продолжения. А я не спешу, потягиваю пиво, пускаю дым в потолок. И думаю. Думаю за Мирбаха. Нет, я не составляю никаких уравнений. Это не тот случай. Просто сейчас я Мирбах. Я не представляю себя Мирбахом и не ставлю себя на его место, и не думаю, как поступил бы он в этом случае. Я думаю за него, более того, я думаю так, как он. Мы, хроноагенты, владеем этим методом в совершенстве. Это только со стороны кажется сложно. А на самом деле… Впрочем, это нам, хроноагентам, просто. Ведь каждый из нас не раз воплощался в какоголибо носителя и действовал так, как действовал бы этот носитель. И думал точно так же. Разумеется, с поправкой на то задание, которое должен выполнить. Естественно, при разработке отдельных деталей операции всегда помогают компьютеры; к нашим услугам полный психофизиологический портрет нашего объекта внедрения. Здесь у меня всего этого нет. Но мне вполне достаточно тех часов общения с Мирбахом, которых я удостоился, и наблюдений Лены. А она мастер этого дела. То, что я никогда бы не заметил, от неё никогда не ускользнёт.

–Прежде всего вызываем сюда Сергея с пулемётом. Но он должен прийти сюда тайком от Мирбаха, и уже вечером.

Так, чтобы Мирбах, обнаружив его отсутствие, уже ничего не мог изменить. А мы действуем в течение дня по предложенному мной плану. То есть удерживаем объекты. Впрочем, больших хлопот здесь не предвидится. Мы же до утра никуда выступать не собираемся. А Келли все силы бросит на очистку улиц и площадей города от даунов. Более того, Мирбах придаст ему в помощь все свои силы, те, которые его сейчас поддерживают. Они ему уже не нужны. Он делает ставку на Корпус. Игра в демократию кончилась. Произойдёт военный переворот, и Мирбах придёт к власти на штыках Корпуса. Конечно, восстановить город после того, как здесь похозяйничали дауны, да еще и Корпус пройдётся, будет стоить немалых средств. Но игра стоит свеч. Тем более, как сказал Келли, для Корпуса не существует правых и виноватых. Этой ночью Корпус выбьет даунов из захваченных объектов и уничтожит их на улицах города. И нас заодно, под горячую руку. Таким образом господин Мирбах решит сразу три задачи: и даунов усмирит, и от нас избавится, и к власти придёт. Неплохой расклад? Но прикупто еще не открыт! А в прикупето два туза, да еще при мизере! А тузыто эти – мы! Он с такими партнёрами еще не играл. А мы сыграем так. К концу дня мы, то есть я, ты, Пётр, Сергей и Дмитрий, оставим объекты под контролем даунов и поднимемся на верхний ярус, на крышу. Там мы постараемся блокировать все места, пригодные для высадки десанта с дирижаблей. Да! Надо, чтобы Сергей захватил пару гранатомётов. Будет очень неплохо, если мы сумеем сбить одиндва дирижабля.

–А зачем нам это нужно, Андрей? Я имею в виду, зачем нам затевать бой с Корпусом на крыше мегаполиса? Пусть Корпус делает своё дело, а мы будем делать своё. Возьмём сразу Мирбаха, и пусть он ведёт нас к альтам, пока Корпус освобождает захваченные объекты.

–Нет, Толя, так вряд ли получится. Ты забываешь, что полное название Корпуса – Карательный Корпус быстрого реагирования. Это спецназ. Пусть им еще далеко до наших спецназов, но они – уже профи. Они успеют везде. Я не знаю, сколько их будет, но уверен, что непременно будет выделена группа для захвата президентского дворца и для охраны Мирбаха. А успешно воевать со спецназом мы вряд ли сможем.

–Тогда почему нам не захватить Мирбаха прямо сейчас?

–Мирбах нам не доверяет, и он наверняка предвидел такой шаг с нашей стороны. Сколько бы своих людей он ни направил на помощь Келли, отряд для охраны своей резиденции он всё равно оставил. Мы его, конечно, одолеем. Но повозиться придётся. И немало. За это время Мирбах успеет поднять Корпус, и тот ударит нам в спину. Тем более что задержать его движение будет просто некому. Я же намерен встретить Корпус на крыше. И встретить жестко, так, чтобы они сразу поняли: против них действуют такие же профи. Это заставит их развернуться прежде времени и действовать с предельной осторожностью. Это заставит Мирбаха послать отряд своих людей, чтобы они зашли на нас с тыла. А откуда ему их взять? Только оголив свою резиденцию. Вот тутто мы его и возьмём, сердешного. Как ты находишь этот план?

–Изъянов не вижу. Предусмотрено вроде всё. Но ведь ты знаешь, Андрей, всё предусмотреть невозможно.

–Верно, Толя, всё не предусмотришь. Какойнибудь унтер или лейтенант перепутает чтонибудь и окажется у нас в тылу. Но на войне как на войне. Придётся действовать, исходя из обстановки. Итак, через три часа мы оставим телецентр, но предварительно выведем его из строя. Незачем отдавать в руки Корпусу такое могучее средство связи и наблюдения. А Иеремия против Корпуса без нас долго не продержится. Впрочем, с нами – тоже. Не будем себя переоценивать. Сюда они нанесут главный удар. Мы соберёмся у Петра в энергоцентре. Он ближе всех к верхнему ярусу. Туда же должен будет прийти и Сергей.

Мы связываемся с Дмитрием и направляем его к Петру. Выключив аппаратуру, мы с Анатолием, не мудрствуя лукаво, разбиваем вдрызг блоки питания и генераторы. Пусть попробуют восстановить. Ту же операцию мы проделываем во всех других аппаратных помещениях телецентра. Арестованный персонал я отпускаю по домам. Идти сейчас по улицам города опасно. Но еще опаснее будет оставаться здесь, когда в телецентр ворвутся наёмники Корпуса. Они не будут разбираться, кто есть кто. В холле первого этажа инструктирую Соломона и Иеремию:

–Мы уходим в энергоцентр. Вернёмся не скоро. Если ночью вас атакуют, особо не геройствуйте, а отступайте к банку. Там командует Джордж. Поступите в его распоряжение. Мы тоже туда придём. И берегите патроны, черт возьми!

Местом сбора я выбрал банк не случайно. От него до резиденции Мирбаха – рукой подать. Банк окружен цепью полиции. Цепь довольно редкая и расставлена на почтительном расстоянии от здания. Я нахожу командира оцепления.

–Господин капитан, президент Келли уполномочил нас для ведения переговоров с мятежниками об условиях прекращения огня.

Долговязый офицер с испачканным сажей лицом и перевязанной головой презрительно выплёвывает окурок сигареты.

–Президент Келли! Какой он, к рэфам, президент? Вы что, не слышали передачу? Ха! Переговоры? Какие могут быть переговоры с этим отребьем? Валитека вы отсюда подальше, сэр!

–Капитан, я бы с удовольствием последовал вашему совету и свалил бы отсюда, если бы не одно обстоятельство. Сами дауны отсюда не уйдут. Если мы не сумеем убедить их оставить банк, вам придётся брать его штурмом. Вас привлекает такая перспектива? Если да, то мы уходим, а вы – вперёд! Что же касается Келли, то, извините, какая разница, кто сейчас наводит в городе порядок? Хоть черт с рогами! А когда всё кончится, разберёмся, кто куда, а кто с кем.

Капитан мрачно усмехается и закуривает новую сигарету.

–Дайто бог. Удачи вам, сэр. Хотя я в это не верю.

–Дальше мы пойдём в энергоцентр. Прикажите своим людям выпустить нас беспрепятственно.

Вполне понятно, что Джордж получил от нас инструкции, совершенно противоположные тому, о чем мы только что говорили с капитаном полиции. Держаться до конца и принимать людей, которые будут отходить сюда с других объектов. Я еще раз убеждаюсь, что с самого начала не ошибся в этом человеке. Условия, в которых он оказался с рождения, не дали развиться его талантам незаурядного организатора и военачальника. Он очень толково расставил своих людей и понёс минимальные потери. В отличие от Иеремии, у него в запасе осталось еще две трети неизрасходованных патронов. В банке – идеальный порядок. Все помещения – под охраной. Открыты только ресторан и бар, но пьяных не видно. Дисциплину Джорджподдерживает железной рукой.

Из банка мы с Анатолием отправляемся в энергоцентр. Он оцеплен ротой национальных гвардейцев. Выслушав ту же сказку о переговорах, немолодой утомлённый лейтенант молча кивает и пропускает нас. Я договариваюсь с ним, что он пропустит так же Дмитрия с Сергеем и выпустит нас через оцепление спустя три часа. Лейтенант всё так же молча кивает. Он, видимо, тоже смотрел или слушал «политическую дискуссию», сделал свои выводы, и сейчас ему уже на всё плевать.

У Петра на энергоцентре, как и следовало ожидать, полный порядок. Сразу видно, что здесь командует профессиональный военный. Среди даунов я вижу уже знакомого мне Тома. Пётр неплохо о нём отзывается. Значит, за тыл, когда мы уйдём на крышу мегаполиса, можно не беспокоиться.

Почти сразу же появляется Дмитрий. Он докладывает, что объект уже заминирован, и дауны, оставшиеся там, получили приказ: при отступлении всё уничтожить. Дмитрий добавляет, что многие из командиров групп заверили его, что отступать они не намерены и уничтожат объекты вместе с собой, когда возникнет угроза их захвата.

Вместе с Петром мы минируем энергоцентр и объясняем Тому, как взорвать здание при отступлении к банку. Том зловеще улыбается.

–Пусть господа каратели приходят сюда, и побольше. Я похороню их здесь вместе с собой.

–Нет, Том. Такие люди, как ты, Джордж, Соломон, Иеремия, нужны в даунтауне. Ведь сегодняшним днём всё не кончится. Борьба впереди. А кто будет ею руководить, если вы все положите здесь свои головы? У вас уже есть опыт, вы многому научились.


Глава 11


Над нами – шквал, – он застонал –
И в нём осколок остывал, –
И на вопрос его ответить я не смог.
B.C. Высоцкий

Уже смеркается, когда приходит Сергей с моим пулемётом и тремя «мухами». Один гранатомёт я оставляю ему, а два других отдаю Петру и Анатолию. Пора идти на крышу. Едва мы поднимаемся наверх, как пол под нами вздрагивает от взрывов. Это сработали группы, посланные для уничтожения грузовых подъёмников. Теперь остался только один – тот, на котором мы сюда поднялись. Через этот же подъёмник мы будем отступать к банку, когда заставим карателей развернуться для боя.

Места засады, сектора обстрела и пути отхода выбраны нами заранее. Мы быстро размещаемся и готовим к бою оружие. Теперь остаётся дождаться карателей. Ждать – самое тяжелое занятие в такой ситуации. Я знаю немало случаев, когда именно отсутствие выдержки ставило подобные операции не только на грань срыва, но и проваливало их. За Петра с Анатолием я не беспокоюсь. А вот у Сергея с Дмитрием нервы могут и не выдержать. Поэтому Сергея я размещаю в десяти метрах от себя, а Дмитрию отвожу место рядом с Петром.

Мы с Сергеем расположились на плоской крыше какогото здания, возвышающегося над уровнем верхнего яруса почти на десять метров. Крыша хаотично утыкана цилиндрическими выступами высотой до полуметра. По периметру идут такие же выступы. Они опоясывают крышу наподобие зубцов крепостной стены. Очень удобно. Мы всё видим, а нас никто не видит.

Пристраиваюсь между двумя зубцами. Через «бойницу» хорошо просматривается весьма обширный сектор. С этой стороны каратели не сумеют появиться незаметно. Надо полагать, что и мужики наши не проспят их появления. Остаётся только дождаться. Такое ожидание – нелёгкое испытание для человека с богатым воображением и нетренированными нервами. Проходит полтора часа, и нервишки дают о себе знать. Сзади неслышно подходит Сергей. Неслышно для него, но не для меня. Не оборачиваясь, спрашиваю:

–В чем дело, Серёжа? Чтото случилось?

–Ничего не случилось, Андрей Николаевич. А может быть, мы зря их здесь ждём? Вдруг они не прилетят вообще?

–Прилетят, прилетят. Мирбах не зря вторые сутки с офицерами Корпуса якшается. У него после нашей трансляции просто не остаётся других вариантов.

–А может быть, пока мы их здесь ждём, они входят в город снизу?

–Отпадает. Мы, Сергей, не оставили им другого пути в город, кроме как отсюда.

–Тогда почему же их до сих пор нет?

–А ты сбегай к ним и спроси: чего они тянут? У нас, к сожалению, в их штабе разведка не налажена. Потому и ждём. Понадобится, всю ночь здесь просидим. Не исключено, что они появятся именно на рассвете. Это – самое удобное время. Не исключено и то, что они подлетают именно сейчас и именно со стороны твоего сектора.

Сергей понимает мой намёк и исчезает в темноте. А тьма уже сгустилась настолько, что появление дирижаблей мы сможем засечь только по тому, как они будут затмевать звёзды. И луны, как на грех, нет. Пожалуй, это – самое удобное для атаки время. Будь я на месте командования Корпуса, атаковал бы прямо сейчас. И что они тянут? Вот и ты, Андрей Николаевич, начинаешь проявлять признаки нетерпения, распускаешь нервы. А зря. Давай рассуждать логически, как рассуждает командование Корпуса. Дауны весь день грабили город. Сейчас они пьянствуют и торжествуют. Под утро они свалятся. А те, кто свалился раньше, проснутся со страшным похмельем. Дисциплины у них никакой нет, поэтому охранение они наверняка не выставили. Атакуем ближе к утру, когда это быдло не будет в состоянии оказать серьёзного сопротивления. Зачем нам лишние потери?

Всматриваться в темноту до боли в глазах не имеет смысла. Того и гляди, начнёт мерещиться какаянибудь чертовщина, и, не дай Время, откроешь стрельбу по безобидному облачку. Проходит еще час, и небо начинает бледнеть. И, словно дождавшись этого момента, в поле моего зрения вползает тёмная сигара дирижабля. Он еще далеко. Опускаю на глаза щиток дальномера. Два с лишним километра.

Дирижабль медленно приближается. А как ему еще приближаться? Это же не самолёт, в конце концов. Еще один, и еще, и еще. Всего я насчитываю двенадцать штук. Не многовато ли будет? Когда головной дирижабль приближается на пятьсот метров, я аккуратно ловлю на мушку пулемёта его сигару. Интересно, чем заполнены баллоны: водородом или гелием? Длинная очередь прошивает сигару от носа до хвоста. Конечно, гелий. Глупо было даже надеяться. Переношу прицел ниже и бью такой же длинной очередью по гондоле. Мне хорошо видно, как трассы тонут в её корпусе. Вряд ли он бронированный.

Сзади подбегает Сергей.

–Ты почему здесь?

–А с моей стороны всё пусто. Они все здесь.

–Время с тобой, оставайся. Только не жги зря патроны, они еще далеко.

Посылаю еще одну очередь по гондоле дирижабля. И тут в слитный грохот пулемёта, разбавляемый звоном выбрасываемых гильз, вплетается новый звук. Впечатление такое, что нас забрасывают гранатами. Гремят частые взрывы, свистят над головой и скрежещут по камню осколки. В носовой части гондолы пляшет огонёк. По нам бьёт скорострельная малокалиберная пушка.

Вот этого я, признаюсь, не ожидал. Я рассчитывал на пулемёты, пусть даже крупнокалиберные. Но никак не на пушки. Тут даже точность не важна. Пока нас спасает то, что снаряды рвутся позади нас, и основная часть осколков задерживается тумбами.

–Серёга! «Муха» с тобой? Делай его! Попадёшь?

–Триста метров. Трудно промахнуться в такую дуру. – Сергей приводит в боевую готовность гранатомет и целится.

–По гондоле бей!

Граната рвётся гдето в верхней части гондолы. Дирижабль подбрасывает взрывом, он ломается пополам и медленно валится вниз, кувыркаясь на лету. Но тут же открывают огонь из пушек еще три дирижабля, потом еще один. Еще две гранаты поражают два дирижабля. Но оставшиеся девять разворачиваются в линию и, охватывая крышу мегаполиса с трёх сторон, ведут непрерывный огонь из скорострельных пушек. Так дело не пойдёт. Скоро они нашинкуют нас на бефстроганов. Надо уходить. Надеюсь, мои товарищи тоже верно оценили положение и приняли такое же решение.

Мы с Сергеем спускаемся на первый этаж здания и перебежками движемся к лифту, который мы оставили для отступления. У лифта нас уже ожидает Анатолий, а через пару минут появляются и Пётр с Дмитрием. У Петра всё лицо в крови, его зацепило осколками. Анатолий перевязывает его, а мы наблюдаем за дирижаблями. Они снижаются до тридцати метров. В бортах и днищах гондол открываются многочисленные люки, и из них выбрасываются тросы, немного не достающие до поверхности крыши. По тросам спускаются каратели.

–Рассредоточиться! – командую я. – Огонь!

Очень скоро по нам начинается интенсивная стрельба со всех сторон. Да, Карательный Корпус – это не полиция и не национальная гвардия. Мы вновь отступаем к лифту. Я с пулемётом занимаю позицию между большими каменными лапами изваяния, изображающего не то льва, не то единорога. Уже достаточно рассвело, и я могу разглядеть карателей подробно. На них пятнистые серозелёные комбинезоны, серые яйцеобразные шлемы. Лица до глаз закрыты масками вроде респираторных. Это наводит на неприятные мысли. Вооружены они автоматическими винтовками. Вроде СВТ, только покороче. За спинами – объёмистые ранцы. С моего возвышения хорошо видно, как каратели сосредотачиваются в нескольких местах, чтобы атаковать нас сразу с четырёх направлений.

–Все в лифт! – кричу я. – Сейчас здесь будет весело! Дима, взрывай пульт вызова! Пусть идут пешком!

Пока Дмитрий возится с пультом, я выбираю группу карателей, которая уже начала движение в нашу сторону. Длинная очередь заставляет их рассеяться и откатиться назад. Выбираю другую группу и тоже останавливаю начавшееся было движение. И тут по мне начинают работать сразу две скорострельные пушки. Хотя я надёжно прикрыт каменными лапами изваяния, мне всё же достаётся. Один осколок звонко царапает по шлему, а другой чувствительно ударяет в правое плечо. Слава Времени, что под комбинезоном у меня сертон.

Сзади гремит взрыв. Помоему, Дмитрий перестарался. На этот пульт хватило бы и в пять раз меньше взрывчатки. А снаряды крошат каменное изваяние, и осколки весело визжат в воздухе. Ну, вы тут оставайтесь, а мне пора.

Выкатываюсь изпод изваяния, сваливаюсь с постамента и бегу в лифт. Мои товарищи уже там. Пётр, белея перевязанной головой, стоит на площадке и держит под прицелом автомата ближайшие подходы к лифту.

–Всё, Петро! Поехали!

–Ну? И как вам понравились каратели? – спрашиваю я, когда мы уже спускаемся на ярус, где нас ждёт Джордж.

–Лихие ребята, – качает головой Пётр. – С ними гораздо интереснее, чем с кубейрос и всякими там марсунами.

–Нездоровый у тебя интерес, Петро, – ворчит Дмитрий. – Мне чуть уши осколками не обрубило. Да и тебе досталось. Снарядто прямо над нами ударил. Чуть ниже, и привет.

–Да, – соглашается Анатолий, – эти пушечки – сюрприз. Интересно, что они еще для нас припасли? Ты заметил, Андрей, они в намордниках?

–Заметил. И мне это очень не нравится. Но, слава Времени, мы сейчас задержали их и опережаем часа на два, а то и на три.

Но едва мы выходим из лифта, как откудато сверху доносится гул мощного взрыва. Пол под нами и стены здания ощутимо сотрясаются. Что это может быть? Каратели? Но что именно они делают? Подниматься снова наверх и смотреть чтото не хочется. Да и времени на это у нас уже нет.

Мы отбираем полсотни даунов, которые пойдут с нами брать резиденцию Мирбаха. Точнее, их задача – отвлечь внимание охраны. А уж с господином Мирбахом мы и сами справимся.

Последний раз я инструктирую Джорджа. Думаю, мне удалось убедить его не хоронить себя под развалинами банка, а прорваться и уйти в даунтаун. Сохранить себя для будущих боёв.

–А может быть, милорд, – с надеждой в голосе спрашивает Джордж, – всё закончится не так уж и плохо? Может быть, удастся договориться с Мирбахом? Или с Келли?

–Нет, Джордж. Уже не удастся. Келли уже ничего не решает, а Мирбах пошел вабанк. Он вызвал на подмогу Карательный Корпус. А те договариваться ни с кем не будут. У них одна задача: карать. Слышишь? Они уже карают.

Наш разговор происходит под аккомпанемент взрывов. Они звучат всё чаще и всё ближе. С потолка непрерывно сыплются пыль и штукатурка. Стены трясутся и трещат. Взрывы приближаются. Времени осталось в обрез.

Мы прощаемся с Джорджем и с небольшим отрядом направляемся к резиденции Мирбаха. Долговязый капитан даже не делает попытки задержать нас. Он и его подчинённые встревожены взрывами, доносящимися с верхних ярусов.

–Сэр, – обращается ко мне капитан, – вы можете объяснить мне, что там происходит?

–Это идёт Карательный Корпус.

–Корпус?! Кто же рискнул ввести его в город?

–Мирбах. И примите мой совет, капитан: снимайтесь отсюда к чертовой матери. Даунов вы всё равно не удержите. А когда сюда ворвутся каратели, вы станете для них такими же мишенями, как и дауны.

Всё было задумано прекрасно. Но, как говорится, хроноагент предполагает, а Время располагает. От случайностей никто и никогда не был застрахован. И вот такая глупейшая случайность путает нам все карты. До особняка Мирбаха остаётся совсем немного, когда путь нам преграждает вооруженная толпа, человек сто пятьдесят, а то и двести. Здесь и национальные гвардейцы, и полицейские, и «охотники». Они массой валят из бокового переулка. Видимо, недавно расправились с толпой даунов и теперь, одурев от крови, жаждут продолжения банкета. Они даже не обращают внимания на то, что наши дауны вооружены.

Деваться некуда, приходится принимать бой. Мы отступаем в разбитый магазин и занимаем оборону. Сразу же я вижу разницу между даунами Джорджа и даунами Иеремии. Дауны Джорджа стреляют реже, с более близкого расстояния. Бьют наверняка, почти не расходуя зря патронов. Мой пулемёт и четыре автомата – главная наша сила. Гвардейцы, полицейские и «охотники» быстро понимают, что нарвались на неприятность. Боевой пыл быстро покидает их. А когда пять калашниковских стволов работают сосредоточенным огнём, они быстро пробивают улицу в рядах атакующих. Еще несколько минут, и можно будет идти на прорыв.

Взрыв гремит прямо над нами. Сверху летят обломки камня, железобетонных конструкций. Всё поглощает густое облако пыли и дыма. И в этом облаке мелькают какието смутные тени. В отдалении один за другим грохочут еще четыре взрыва. Прилетевшая ударная волна частично сбивает пылевое облако, и мы видим, как из пролома в перекрытии яруса по тросам быстро спускаются каратели.

Шустрые ребята! Едва ступив на землю, они тут же приступают к делу. Патронов зря не тратят. Длинными штыками они прикалывают обалдевших от взрыва, камней и пыли полицейских, гвардейцев и «охотников». А те даже не делают попытки защититься, дать отпор. Каратели группируются в пятерки и начинают двигаться в разных направлениях. На ходу они вершат свои карательные функции. Делают они это равнодушно, механически, не пропуская никого, кто попадается им на пути.

Три пятёрки направляются в нашу сторону. Зря вы сюда пошли, бравые ребята. Вижу, что в каждой пятёрке один из карателей вооружен ручным пулемётом. Пришедшие в себя полицейские и гвардейцы пытаются скрыться, но пулемётчики быстро укладывают их. Далеко никто убежать не может. Ну, хватит глазеть на этих молодцев, как кроликам на удава. Они еще толком не знают, на кого нарвались.

Пулеметную очередь тут же поддерживают четыре автомата. Дружно и густо стреляют дауны. Прикрытые плотным огнём, переползают к нам в магазин уцелевшие полицейские и гвардейцы. Еще несколько минут назад мы стояли насмерть друг против друга, а сейчас перед нами явился общий враг. Враг серьёзный и страшный. Для него нет никакой разницы между даунами и горожанами. Они стреляют во всё, что движется. Но на этот раз им не повезло.

Те пятёрки, что направлялись к нам, быстро тают под убийственным огнём. Но те, кто уцелел, отступать не думают. Они занимают позиции между обломков и открывают ответный огонь. Им на помощь подтягиваются пятерки, которые пошли было в других направлениях. Сразу становится видно, что это не полиция, не гвардейцы, и уж тем более не дауны. Каратели быстро поняли, кто представляет для них главную опасность, и бьют по нам сосредоточенным огнём.

Но и мы тоже не любители. Дав дветри очереди, мы тут же меняем позиции, чтобы с другого места выбивать и выбивать карателей. Бой затягивается, время уходит. Надо чтото предпринимать. Но что? Идти на прорыв? Глупо. Нас перестреляют как перепелов.

Среди присоединившихся к нам полицейских я вижу лейтенанта и обращаюсь к нему:

–Есть ли здесь какойнибудь проход, чтобы мы смогли зайти к ним в тыл?

–Есть, – отвечает он. – Склад этого магазина выходит в переулок. А переулок через сто метров выходит на эту улицу.

–Тогда держите их здесь, сколько сможете. Я со своими товарищами обойду их.

Через несколько минут мы выходим на улицу в тылу у карателей. Можно было бы послать всё в Схлопку и идти прямо к особняку Мирбаха, но я решаю покончить с той группой карателей, что сейчас находится позади нас. Опасно оставлять их в тылу. И потом, каратели наверняка уже добрались до особняка Мирбаха и взяли его под охрану. Впятером атаковать их глупо. Нужно, чтобы ктото отвлёк их на себя.

Приняв такое решение, мы возвращаемся назад и с пятидесяти метров открываем кинжальный огонь по карателям. Они быстро соображают, в чем дело, и часть из них разворачивается в нашу сторону. Но в этот момент из развалин магазина с яростными криками на карателей устремляются дауны, гвардейцы и полицейские. Завязывается рукопашная.

–Сергей, Димка! – кричу я. – Назад! В драку не лезьте! Поддерживайте нас огнём!

Нам тоже никак не миновать схватки. Хотя каратели и хорошо обучены, их намного меньше, чем атакующих, и они пытаются прорваться в нашу сторону. Мы успеваем дать по ним несколько очередей и тоже схватываемся врукопашную. Короткая, но страшная схватка. Дауны и гвардейцы с полицией просто задавили карателей массой. А каратели, в свою очередь, задавили нас. Около десятка врагов мы удержать в мешке не смогли, и они скрылись в разных направлениях. Придётся посматривать назад.

И снова мы не можем добраться до цели. Из боковой улицы валит толпа вооруженных даунов. Этито откуда здесь взялись? Неожиданно замечаю среди бегущих Иеремию. Что за черт? Они же должны быть совсем в другой стороне.

–Иеремия! Стой! Что случилось? Как вы сюда попали? Вы же должны были отходить к энергоцентру.

Лицо вождя даунов искажено страхом. Его бьёт нервная дрожь, он едва переводит дыхание. Глаза дикие. Только когда я встряхиваю его за плечи, он обретает способность говорить более или менее связно.

–Каратели! Каратели со всех сторон! Милорд, они гонят нас как стадо! Они стреляют отовсюду! Смерть! Всюду смерть!

–Иеремия, опомнись! У вас же в руках оружие! Что же вы бежите как бараны? Дайте им отпор, всыпьте как следует! Здесь тоже были каратели, теперь их нет. Где Соломон?

–Он остался на одном из перекрёстков. С ним пятьдесят человек.

–А ты бросил его! Бежишь! Там твои товарищи гибнут, а вы удираете как мыши от кота! Останови своё стадо! Собери кого сможешь. Пойдём на помощь Соломону.

Анатолий берёт меня за рукав и неодобрительно качает головой.

–Андрей, мы теряем время. Этот крюк уведёт нас еще дальше от цели.

–Пойми, Толя, Соломон – один из руководителей восстания. Надо попытаться сохранить его.

Ко мне подходит лейтенант, который указал мне путь в тыл карателям через склад и переулок.

–Сэр! Это мой участок. Я слышу, где идёт бой, и знаю, как зайти карателям сзади.

–Отлично, лейтенант! Бери с собой полсотни человек и – вперёд! Пётр, Дима, идите с лейтенантом. Ваши автоматы там лишними не будут.

Лейтенант явно обрадован таким подкреплением. Быстро формируется отряд, причем лейтенант не делает различия между полицейскими, гвардейцами, «охотниками» и даунами. Перед лицом общего врага все они уже стали братьями по оружию. Отряд уходит в переулок.

Звуки боя всё ближе. По моей команде отряд разбивается на три колонны. Одну веду я с пулемётом в руках, две другие – Анатолий с Сергеем. В развалинах здания, рухнувшего в момент, когда каратели пробивали дыру в перекрытии, мы видим группу даунов и национальных гвардейцев. Они сдерживают два отряда карателей.

Карателям приходится хуже. Они наступают по открытой местности. Но выучка берёт своё. Одна пятерка ведёт огонь, другая в это время перебегает вперёд метров на десть, потом они меняются ролями. Потери довольно большие и с той, и с другой стороны. Но обороняющиеся, видимо, уже приняли решение стоять насмерть. А каратели… Что ж, на то они и каратели. Хотя чтото мне не приходилось наблюдать среди наёмников такого наступательного порыва при таких потерях. Чтото здесь нечисто. Похоже на массовую психологическую обработку или чтонибудь еще в этом же духе.

Но даже и эти сорвиголовы, наткнувшись на пулемётный и автоматный огонь, останавливаются и начинают пятиться. А когда начинает пальбу весь приведённый мной отряд, каратели уже откровенно отходят. Но в этот момент их с тыла атакует отряд полицейского лейтенанта. Начинается избиение. Уйти умудряются не более пяти человек.

Я ищу Соломона. Он ранен в левое плечо, и его перевязывает санитар национальной гвардии. На камне сидит пожилой гвардейский майор и курит сигарету. Я присаживаюсь рядом с ним.

–Вы хорошо держались, майор.

–Лучше всех держался этот парень, – майор указывает на Соломона. – Если бы он не остановился и не занял здесь оборону, нас бы всех перестреляли как кроликов.

–Но, оставаясь здесь, вы тоже рисковали своей головой.

–Это – моя работа. Зато остальные спаслись бы.

–В том числе и дауны? Ведь ихто больше, чем других. Майор, прищурившись, смотрит на меня. Он выплёвывает окурок и прикуривает новую сигарету.

–Я понимаю, что вы хотите сказать, сэр. Еще час назад мы избивали даунов, очищали от них город. А сейчас воюем в одном строю против общего противника, – он пожимает плечами. – Допустим, это превратности судьбы. Но вот что я скажу, сэр. Если выбирать между даунами и карателями, то с сегодняшнего дня я выбираю даунов. С ними вообще можно было бы нормально ужиться, если бы они не были людоедами.

–А это, сэр, не вина их, а беда. У меня сложилось мнение, что даунов специально кормят человечиной, чтобы проложить между ними и остальными людьми непреодолимую пропасть. Объективной необходимости в таком питании нет.

–Возможно, вы и правы, сэр. Я никогда над этим не задумывался. Но что нам делать сейчас? Как нам остановить это нашествие? Кто спустил с цепи этих псов?

–А вы не догадываетесь?

–Догадываюсь, конечно. Кроме Пола Мирбаха сделать это никому бы и в голову не пришло. Он поставил всё на то, чтобы стать президентом. Но после того, как ктото организовал трансляцию его переговоров с Келли, его не поддержит и последний придурок. Вот он и решился на такое… – Майор так же энергично выплевывает и второй окурок, смотрит на меня изучающим взглядом тусклых усталых глаз и спрашивает: – И что же вы предлагаете?

–Я предлагаю взять господина Мирбаха за определённое место и заставить его остановить карателей и вывести их из города.

–Думаете, ему это под силу?

–Не знаю. Я знаю только, что в резиденции у Мирбаха находится несколько высших чинов Корпуса. Их должны послушать. Кстати, до резиденции Мирбаха отсюда рукой подать.

–Думаете, там нет карателей?

–Думаю, что есть. И немало. И думаю, что штурмовать резиденцию не имеет смысла. Мы карателей не одолеем. Но здесь главное – отвлечь внимание, связать их боем. А я со своими ребятами сумею проникнуть в особняк и добраться до господина Мирбаха и его штаба.

–А самито вы кто такие? – майор еще раз внимательно осматривает меня. – Судя по вооружению и снаряжению, вы мало чем отличаетесь от тех же карателей. Почему я должен вам верить?

–Ну хотя бы потому, что, зайдя к вам в тыл, я ударил не вам в спину, а по противнику. Что же касается того, кто мы такие… Считайте, что мы – такие же каратели, только с другим знаком. Так вы пойдёте с нами? Грамотный боевой офицер там будет как нельзя кстати.

Майор на минуту задумывается, усмехается и говорит:

–Связать карателей боем, отвлечь их на себя – это верная смерть. Но и драться с ними на улицах с остатками батальона или убегать от них – тоже верная смерть. Но там она, по крайней мере, будет иметь смысл. Мы идём с вами.

И вновь, не дойдя до особняка Мирбаха какойнибудь сотни метров, мы вынуждены остановиться. Дорогу преграждает баррикада, сооруженная из поваленных набок каров, грузовых фургонов и столбов. Баррикаду обороняют десяток гвардейцев и полсотни даунов. Они разгорячены только что закончившимся боем. Мы выясняем, что с той стороны, куда мы направляемся, двадцать минут назад эта баррикада была атакована ротой карателей. Понеся большие потери, каратели отошли. Но защитники баррикады уже имеют опыт стычек с карателями и знают, что они непременно вернутся. И вернутся с подкреплением.

Ясно, что соваться туда нам не имеет смысла. Мы с полицейским лейтенантом и майором гвардии обдумываем, какими обходными путями мы можем добраться до Мирбаха.

– Каратели! Сзади! Более роты. Идут на нас!

Каратели появляются одновременно с двух сторон. Тактика у них всё та же, американская. Одна группа ведёт огонь на подавление обороняющихся, а другая тем временем продвигается вперёд. Потом они меняются. Но на этот раз они нарвались. Цепи наступающих быстро редеют под плотным и точным огнём. А я пулемётом достаю прикрывающие группы и тем самым резко снижаю эффективность их огня. С другой стороны то же своими автоматами проделывают Пётр с Дмитрием. Каратели откатываются назад. Чтото больно уж охотно и легко они отступили. Надо ждать какойнибудь пакости. А потому скорее уходить отсюда.

Ко мне подползает полицейский лейтенант и показывает набросанный на блокнотном листочке план обходного маневра с выходом к особняку Мирбаха. Я прикидываю, сколько мы можем взять с собой людей, чтобы оставшиеся смогли продержаться не менее получаса. А лучше час. Каратели не успокоятся, пока окончательно не подавят этот очаг сопротивления. Они бросят сюда всё, что есть в их распоряжении.

Быстро формирую отряд из сорока человек. Больше снимать отсюда просто нельзя. Начинаю ставить задачу. А она простая. Как только с одной из сторон появятся каратели, мы демонстративно уйдём в переулок. Тем самым мы ослабим натиск на оставшихся. Противник решит, что мы снова намерены ударить в тыл, и часть своих сил развернет назад. А мы тем временем…

Меня прерывает шум моторов. На улицу выползают три бронетранспортёра и медленно двигаются в нашу сторону. Двигаются не спеша, поливая баррикаду пулемётным огнём. Да и сама баррикада особого препятствия для таких мощных машин не представляет. Рядом с пулемётами на крышах машин установлено еще чтото. Что именно, я на таком расстоянии разглядеть не могу. Да это и не существенно. Ясно одно: демонстративно уйти нам не удастся. Перестреляют. Да и не сработает эта ложная демонстрация. Минут через десятьпятнадцать здесь всё будет кончено.

–Гранаты у вас есть? – спрашиваю я у гвардейского майора.

–Есть немного.

–Подпустите метров на пятнадцать и закидывайте их гранатами. Приготовиться! – командую я своим товарищам.

Рядом со мной лежит Дмитрий. Он ввинчивает в гранату запал и спрашивает меня:

–Андрей Николаевич, если вы сегодня доберётесь до альтов, вы сможете узнать у них всё, что вам нужно?

–Постараюсь, Дима. Главное – добраться.

–А если узнаете, ваша задача будет выполнена?

–На пятьдесят процентов.

–Почему только на пятьдесят?

Я не успеваю ответить ему, что задача добраться до НульФазы не менее сложная, чем та, что сейчас стоит перед нами. Да и дальнейшие наши действия во многом будут зависеть от того, что я сегодня узнаю. Мне внезапно становится жарко. Очень жарко. Впечатление такое, будто на меня, голого, как Адам до грехопадения, сыплется раскалённый песок. И жар усиливается, становится нестерпимым. Что такое?

Бросаю взгляд на приближающийся броневик и, несмотря на жар, обливаюсь холодным потом. Из установок, стоящих рядом с пулеметами, выдвинулись решетчатые раструбы, направленные в нашу сторону. Мне сразу всё становится ясно. Вот этого я здесь никак не ожидал встретить. Я знаю несколько Фаз, где существует такое оружие. И все эти Фазы по своему техническому уровню намного превосходят эту. На поле боя такие вещи не очень эффективны, а вот в подобных ситуациях – весьма и весьма. Эти адские игрушки явно из арсенала «прорабов перестройки». Больше им здесь неоткуда взяться.

Это высокочастотные излучатели. Они сжигают, жарят всё живое. Сворачивается кровь, раскаляются кости и запекаются все внутренности. Спасения от этих излучателей на открытом пространстве нет. Кроме как… Мне некогда объяснять.

–Ложись! Прижмись к земле! Не вставать! Плотнее прижаться! Пропускать и бить гранатами! Лежать! Не вставать!

Мощность излучения у поверхности земли резко падает. Земля поглощает его как губка воду. Но и тех десятипятнадцати процентов вполне хватает, чтобы создать адские условия. Тут главное – выдержать. Что, впрочем, говорят, далеко не просто. Мне не приходилось попадать под удар такого оружия, а вот Матвей Кривонос чуть Времени душу не отдал. Он рассказывал, что он тогда пережил, и у нас по коже мурашки прыгали как лягушки, а волосы на всех местах упорно принимали вертикальное положение. А теперь такое предстоит пережить и мне. Выдержу ли? Надо выдержать!

Машины приближаются, и жар усиливается. Впечатление такое, словно лежишь на полу в объятом пламенем доме. Рядом лежит Дмитрий. Он старательно зажимает глаза, нос и рот, словно боится вдохнуть раскалённый воздух. А вот воздухто как раз нормальный, на него излучение не действует. Становится еще жарче, и Дмитрий начинает дёргаться. Я придавливаю его рукой.

–Лежать!

–Что это? – спрашивает он, стиснув зубы и шипя от боли.

–Высокочастотное излучение. Лежи и не вздумай подняться. Иначе смерть! Неизбежная. Лежи! Прижмись! Умри!

Машины еще ближе, жар еще сильнее, и большинство людей не выдерживает этого ужаса. Люди вскакивают и пытаются бежать. Но они не могут сделать и одного шага. С дикими криками они падают на землю и больше уже не шевелятся. Эти крики заглушают даже звук пулемётных очередей. Те, кто лежит подальше, успевают пробежать несколько шагов, но тоже успокаиваются навсегда. Жар уже такой, словно на нас льётся дождь из кипятка. Или кипящего масла. Кому как нравится.

Мою руку, которой я прижимаю к земле Дмитрия, жжет сильнее всего. Мне кажется, что она уже дымится. Инстинктивно убираю её вниз. Но легче не становится. Кипяток иссяк. Его испарил раскаленный шлак, свеженький, прямо из топки. Он наваливается на нас и наваливается, и неизвестно, когда кончится. Что за бездонная топка? Всё, кажется, и я иссяк. Сейчас заору и вскочу. И будь что будет. Лежать так дальше и жариться заживо уже нет сил. Ощущаю слева какоето движение. Время моё! Димка не выдержал…

–Димка! Лежать! Лежать, мать твою…

Протягиваю руку, чтобы схватить его. Поздно! Дмитрий успевает подняться на колени и, издав короткий, хриплый крик, валится назад как мешок. Всё. Мы потеряли еще одного товарища. Одного ли? Нельзя сказать, что у меня ничего не дрогнуло и не шевельнулось в душе. Дрогнуло, еще как! Еще как шевельнулось! Но машина с адским излучателем уже поравнялась со мной. Нельзя терять ни секунды.

Вынимаю из мёртвой руки приготовленную для броска гранату, выдёргиваю кольцо и, не приподнимаясь, закидываю её в кузов бронеавтомобиля. Мне наплевать, что в руке Дмитрия была лимонка Ф1 и что расстояние до машины чуть больше десяти метров, а разлёт осколков у этой гранаты – все двести. Главное для меня сейчас – наказать убийц.

Гремит взрыв, визжат осколки, броневик останавливается. А я даже не смотрю на него. Каратели идут сплошной цепью в тридцати метрах за броневиками и для страховки тычут штыками во все тела, попадающие им на пути. До них не сразу доходит смысл того, что произошло, почему взорвался броневик. А когда доходит, уже поздно. Длинная пулемётная очередь производит в их рядах сокрушительное опустошение. Когда пулемёт работает на дистанции пистолетного выстрела, всегда страшно смотреть. А я и не смотрю, я стреляю.

Слева гремит еще один взрыв, и к моему пулемёту присоединяется АКМ. Еще один взрыв, и еще один автомат вступает в бой. Чуть погодя начинает работать третий. Слава Времени! Кроме Дмитрия все целы. Когда четыре таких огнестрельных агрегата начинают работать в упор, с ними лучше не связываться. И каратели быстро это соображают. А тут еще по ним начинают стрельбу дауны, полицейские и гвардейцы, уцелевшие после высокочастотной атаки. Каратели быстро откатываются назад и скрываются в боковой улочке.

Наши потери ужасны. В живых кроме нас осталось чуть больше пятидесяти человек. Это из семи сотен! Лейтенант полиции, который успел передать мне план обхода, погиб. Остался в живых пожилой майор гвардии. Мы держим короткий совет. Вывод один: оставаться здесь – смерти подобно. Вопервых, нас осталось слишком мало. А вовторых, потеряв высокочастотные излучатели, каратели вполне могут решиться на применение газов или еще какойнибудь экзотики. На баррикаде останутся раненые, а все остальные пойдут с нами брать особняк Мирбаха. И выступать надо немедленно.

Сверившись с планом, мы уходим в переулок. Задержавшись, я забираю автомат Дмитрия, его патроны и гранаты. Когда я догоняю свою группу, Сергей словно просыпается от кошмарного сна.

–Автомат? А где Димка?

–Погиб, – коротко отвечаю я.

–Как погиб? Вы шутите?

–Очень просто погиб, – отвечает за меня Пётр. – Не выдержал, вскочил и изжарился. И ты был бы такой, если бы я на тебя не навалился.

Я смотрю на Петра и только головой качаю. Вспоминаю, как у меня горела рука, которой я удерживал Дмитрия за плечи. А Пётр, оказывается, весь лежал на Сергее, прижимая его к земле. Представляю, что он испытал. Вру. Не представляю. Такое представить просто невозможно. Вполне мог и сам изжариться.

Сергей раздавлен. Как же так? Только что были вместе, а сейчас Димка лежит там, в общей куче мёртвых тел, а он, Сергей, даже не заметил, как это произошло. Больше того, узнал о гибели товарища вот так, на ходу. Словно не Димка погиб, а муху прихлопнули. Но на переживания и эмоции просто нет времени. За ближайшим поворотом должен открыться особняк Мирбаха. Оставляем основной отряд в переулке, а сами с гвардейским майором выходим вперёд.


Глава 12


А ты кто такой?!
И.Ильф и Е.Петров

Ограда парка, окружающего особняк, снесена. В самом парке расположилось не менее сотни карателей. Прямо на центральной аллее, подмяв кусты, стоит широкий и низкий бронетранспортёр. На его крыше сидят четыре офицера и колдуют над картами. Время от времени к ним подбегают офицеры рангом пониже и, получив приказ, убегают к своим подразделениям. А из люка офицерам передают листки с донесениями, получаемыми по радио.

Я задумываюсь. Как в такой обстановке прорываться к особняку? На помощь приходит Пётр. Он предлагает:

–Сюда выходят еще два переулка. Один левее, другой правее. Вы втроём уходите в правый, я остаюсь здесь, а господин майор уводит всех людей в левый переулок. Ты оставишь мне пулемёт. Ровно через десять минут я открою огонь и прижму их к земле. Когда они развернутся в мою сторону, слева на них ударит майор. Вы в этот момент прорываетесь вон к той боковой двери. Я вас прикрою.

–А ты?

–Когда вы прорвётесь, карателям будет уже не до меня. Их свяжут боем атакующие с левого фланга. Тут я и буду прорываться. А вы меня прикроете. На всякий случай оставьте мне каждый по гранате.

–А что? Должно получиться. Значит, в нашем распоряжении десять минут. По местам!

Из нашего переулка левую часть парка не видно. Зато хорошо просматривается проход к боковой двери. Её охраняют три карателя. Еще около десятка расположились на дорожке. Не успеваю я прикинуть свои действия, как гремит пулемёт. Теперь некогда прикидывать, надо действовать.

Первой очередью Пётр сметает с крыши бронетранспортёра офицеров. После этого он сразу переносит огонь на ту группу, которая перекрывает нам путь к боковой двери. Те, потеряв половину людей, рассредоточиваются и освобождают нам дорогу. А Пётр длинными очередями прочесывает парк и заставляет карателей залечь. Те сосредоточивают на Петре весь огонь. Представляю, каково ему сейчас приходится.

Слева слышатся крики и стрельба. Это майор повёл своих людей в атаку. Каратели заметались. Большая часть развернулась влево и встречает атакующих. Но десятка полтора продолжают вести перестрелку с Петром. А он успевает еще бить во фланг тем, кто контратакует отряд майора, и заставляет противника залечь.

Пора. Мы залпом снимаем тех карателей, что охраняют боковую дверь, и бросаемся к ней. Одним рывком, не останавливаясь, мы достигаем её. Кажется, проскочили незамеченными. Дверь заперта. Не проблема. Анатолий короткой очередью разбивает запор. За дверью никого нет. И здесь нам везёт.

Но как сюда доберётся Пётр? И тут нам на помощь приходит майор гвардии. Я вижу, как он поднимается и чтото кричит. Дауны, полицейские и гвардейцы тоже поднимаются и устремляются в атаку. Каратели вынуждены контратаковать. Если они отступят, то попадут прямо под пулемётный огонь. Завязывается рукопашная схватка, в которую вовлекаются и те каратели, которые противостояли Петру.

Петр оставляет свою позицию и бросается к нам. Мы прикрываем его в три ствола. Но противник успевает засечь его перемещение, и несколько человек бросается наперехват. Самое поганое, что они оказываются как раз между нами и Петром, и мы ничем не можем помочь своему товарищу. Даже попадание в тело, защищенное сертоном, выведет его из строя. А если в голову?

Из окна второго этажа гремит автомат. Скупые, точные очереди конкретно успокаивают не в меру ретивых карателей. Ленка! Или Наташка. Не важно. Пётр с нами.

На втором этаже к нам присоединяются Лена с Наташей. Теперь нас шесть человек. Сила! Вот и холл, из которого можно пройти в кабинет Мирбаха.

Вбегаем в него и тут же останавливаемся. В три ряда стоят каратели. Все офицеры. Не менее тридцати стволов неодобрительно смотрят на нас. У дверей, ведущих в кабинет Мирбаха, стоит офицер, который присутствовал на совещании. В руках у него автомат.

– Назад! – скрипит он.

Быстро оцениваю обстановку. Затевать бой в тесном помещении не только глупо, но и опасно. Допустим, я, Лена, Анатолий и Наташа еще имеем шансы уцелеть. Но пойти на прорыв – значит, сознательно пожертвовать Петром и Сергеем. Надо действовать подругому. Я опускаю автомат.

– Сэр, – обращаюсь я к старшему офицеру, – я не понимаю, почему вы так встречаете своих союзников. Два дня назад мы с вами здесь же разговаривали несколько иным тоном. Мы сделали своё дело и пришли получить то, что нам причитается.

– Если вы пришли только за этим, – офицер криво усмехается, – то вам незачем было врываться сюда такой компанией и с оружием в руках. Лорд Мирбах уполномочил меня передать вам этот чек.

– Простите, сэр, но вы, наверное, не в курсе. У нас с лордом Мирбахом речь шла не о деньгах. Мы договорились, что он окажет нам одну услугу. И вот мы явились, чтобы он сдержал своё слово.

Каратель явно озадачен. Ему очень хочется попросту расстрелять нас. Но он хорошо понимает: стоит ему дать сигнал, как заговорит и наше оружие. А ему, видимо, уже доложили, насколько оно эффективное. Ему совсем не хочется терять так много своих офицеров и еще меньше хочется вытаскивать потом отсюда десятки трупов. С сомнением поглядев на меня, он подходит к столу, чтото набирает на небольшом пульте и всматривается в скрытый от меня экранчик.

– Хорошо, – говорит он, – я пропущу вас к лорду Мирбаху. Но вы пройдёте к нему один и без оружия.

– Согласен.

Я отдаю свой автомат Наташе и тут вижу, что в холл входит великолепная Лолита. Онато что здесь делает? В этой компании она в своём ослепительнобелом комбинезоне и сапожках выглядит в буквальном смысле белой вороной.

– Пистолет, – напоминает каратель.

Не говоря ни слова, достаю изза пояса «вальтер» и кладу его на журнальный столик. Каратель кивает и жестом приглашает меня к дверям, ведущим в кабинет Мирбаха.

– Ну здравствуй, Пол, – говорю я, входя в кабинет. – Ты, я вижу, почемуто не рад моему возвращению. Может быть, ты на это не рассчитывал и сейчас несколько удивлён?

Мирбах молчит и задумчиво смотрит на меня. Похоже, что он размышляет на тему, как вернее меня прикончить. Пауза затягивается, и я подбадриваю его:

– Ты, наверное, не можешь найти слов от радости? Так ты не стесняйся, говори те слова, которые первыми придут тебе в голову. Я пойму и оценю.

Мирбах тяжело вздыхает и качает головой. Еще раз вздохнув и прикурив сигару, он говорит:

– Знаешь, Андрей, я на своём веку видел наглецов, сам я тоже наглец, но такого, как ты, вижу впервые.

– Благодарю за комплимент. Интересно было бы узнать, чем же я его заслужил?

– И ты еще спрашиваешь?! Ты же поломал весь план, который мы согласовали в этом самом кабинете! С самого начала ты всё делал посвоему. Начал на час раньше. Разнёс вдребезги все лифты, захватил грузовые подъёмники. Вывел из строя сеть связи. Да еще за какимто чертом выпустил в город толпы безоружных даунов из преисподней. Скажи, ради дьявола, зачем ты всё это натворил? Какую цель преследовал?

– Зачем? Какую? Позволю себе напомнить, что в этом самом кабинете я задавал вопрос: «Если у вас там, в даунтауне, всё так хорошо подготовлено, зачем я там нужен?» Что вы мне ответили? Вы ответили, что всё предусмотреть невозможно. И вы оказались правы. Да еще как! Вы что, не догадывались, какого зверя намеревались выпустить из бездны? И сейчас у тебя хватает наглости во всём обвинять меня? Да если бы нас там не было, неприятностей и неожиданностей было бы гораздо больше! Просто мы втроём не смогли везде успеть. А вот как понять тебя? Ты хоть понимаешь, что ты натворил?

– А что я такого особенного натворил? – Мирбах небрежно пожимает плечами. – Навёл порядок единственным действенным способом.

– Единственным действенным! Превосходно! Ты можешь не верить мне, но можешь спросить у своих наёмников. Они ведь получают донесения. Сейчас карателям плечом к плечу противостоят полицейские, гвардейцы, горожане и дауны. Дада! Именно дауны, рядом с другими. Ты восстановил против себя весь город. Вот чего ты добился.

Мирбах мрачнеет. Сигара в его пальцах ломается. Он мнёт её, отбрасывает, достаёт из ящичка новую и закуривает. Затем он подходит к бару и наливает полстакана виски. Меня он угощать не намерен. Ну и в Схлопку тебя! Подхожу к бару и наливаю себе коньяк. Вернувшись к столу, запускаю руку в ящичек с сигарами и беру сразу четыре штуки. Одну прикуриваю, а три засовываю в карман. Мирбах смотритна меня исподлобья, у него нет слов. А я поясняю:

– Два дня назад ты был более гостеприимным. Но вернёмся к теме нашей интересной беседы. Ты обвиняешь меня, что я отступил от согласованного плана действий и спутал все карты. Пардон, но так сложились обстоятельства. А вот какие обстоятельства заставили тебя отступить от того плана, который мы согласовали вчера? Келли свои обязательства выполнил. А ты? Неужели ты думаешь, что после того, как ты ввёл в город карателей, за тебя проголосует хотя бы один избиратель? Ты, благодаря своим необдуманным действиям, потерял все голоса. До единого. Скажи себе спасибо.

Мирбах кисло усмехается, и лицо его каменеет, а взгляд приобретает оттенок легированной стали.

– Плевал я на эти голоса! Теперь, – он делает на этом слове значительное ударение, – они мне нужны как каравеллы Колумба. Всё это стало ясно еще вчера, когда я узнал, что наш разговор с Келли какаято скотина пустила в прямой эфир на весь город.

А ты, господин Мирбах, не оченьто догадлив. Будь я на твоём месте, до меня давно бы дошло, что эта, как ты изволил выразиться, скотина сидит напротив тебя, пьёт твой коньяк, курит твою сигару и невинно улыбается при этом.

– Это я тоже понял. Как говорится, не мытьём, так по морде. Если голоса избирателей безвозвратно потеряны, надо искать возможность обойтись без них. Что ты и сделал. Логично, надо признать. Кстати, я еще вчера предвидел такой ход с твоей стороны.

– И поэтому полез на крышу, сбил три десантных дирижабля и взорвал все подъёмники?

– А что мне еще оставалось делать? Надо было хоть както затормозить продвижение по городу войск Корпуса Иначе они свалились бы на меня, как снег на голову. А ты сам знаешь, они не делят тех, кто попадается им на пути, на своих и чужих. Стреляют во всё, что шевелится. А ты что, слишком близко к сердцу принимаешь гибель тех псов, которых мы отправили на тот свет?

– Псы – они псы и есть. И мне это совершенно безразлично. Вот только командование Корпуса потом предъявит мне счет за эту операцию. И там будет учтен каждый погибший солдат.

– Не знаю, какой счет они тебе предъявят и когда. А вот я предъявляю его сейчас. И он немалый. Час назад я потерял одного из своих людей. Я не знаю, во сколько в Корпусе ценится солдат и во сколько офицер. Но мои люди стоят намного дороже. И мне хотелось бы быть уверенным, что Дмитрий погиб не зря.

Мирбах молчит и смотрит на меня, прищурившись. Он чтото обдумывает. Разумеется, он прекрасно помнит о моём условии. Но чтото мешает ему выполнить его. А может быть, не мешает? Просто у него нет желания допускать меня до встречи с альтами? Да, скорее всего, так и есть. Разумеется, он согласовал с альтами смену президента. Но то, что эта смена произойдёт путём военного переворота и гражданской войны, придаёт происшедшему несколько другой оттенок. Вряд ли альты давали ему добро на такие действия. К тому же Корпус, как я понял, подчиняется непосредственно альтам. Использовать его без их санкции, да еще с такими потерями (а мы постарались)… Тут могут полететь головы. И не только командиров Корпуса, но и самого Мирбаха. Я не знаю, как Мирбах намерен преподнести альтам то, что произошло. Но, судя по всему, чтото он вместе с командованием Корпуса уже придумал. Таким образом, моё появление перед альтами весьма нежелательно. Я – свидетель. И весьма опасный. А что делают с такими опасными свидетелями? Их или покупают, или… Но в любом случае их не допускают до дачи показаний. Значит, сейчас последует «или – или». Внимание, Андрей Николаевич! Сейчас последует действие первое.

– Что ж, Андрей, раз вы потеряли своего товарища, я готов увеличить оговоренную сумму.

– Брось, Пол. К чему это словоблудие? Вопервых, жизнь своих людей я в деньгах не оцениваю. А вовторых, мы всё обговорили. Мои условия ты знаешь. Выполняй. Что же касается денег, прибереги их для расчетов с Корпусом. Счет там будет немалый, пригодятся.

– Значит, ты настаиваешь на встрече с альтами?

А вот и второе действие. Правая рука Мирбаха медленно, незаметно (как ему кажется) движется к краю стола. Нуну, давай!

– Настаиваю. И сегодня еще более настойчиво, чем три дня назад. Ты об этом знаешь, и мне непонятны твои попытки переиграть условия договора.

– А как я, черт возьми, свяжусь с ними? Эти дауны порушили все линии связи!

А рука вотвот нырнёт в ящик стола. А на лице ни один мускул не шевелится. И взгляд Мирбаха неотрывно направлен на меня. В нём даже какаято заинтересованность просвечивает. Какой, Время побери, артист пропадает!

– Еще раз брось, Пол. Чтобы я поверил, что у командования Корпуса нет самостоятельного канала связи с альтами? Да никогда! Действуй, не тяни время.

– А ты торопишься? Не надо торопиться, Андрей. Если тебя гдето ждут, то вряд ли дождутся.

В правой руке Мирбаха появляется мощный «кольт» калибра 11,43. Я резко щелкаю пальцами правой руки, одновременно отклоняясь влево. Быстрым, отточенным на тренировках движением перехватываю пистолет и извлекаю его из руки Пола. Движение настолько быстрое и мягкое, что Мирбах не сразу замечает, что произошло. Его правая рука продолжает двигаться в мою сторону. И только когда указательный палец нажимает на несуществующий спусковой крючок, он замечает, что в руке у него ничего нет, а «кольт» направлен прямо ему в лоб.

– Не надо так шутить, Пол. Особенно со мной. Ты же знал, кого пригласил на это дело. Так что сотри со своей физиономии выражение удивления и связывайся с альтами. И, пожалуйста, не пытайся делать глупости. Сдаётся мне, эта штучка заряжена не пластилиновыми шариками. Действуй, действуй! Не тяни время. Не заставляй меня стрелять, Пол. И учти, в воздух я не стреляю. Первым выстрелом, для убедительности, я отстрелю тебе ухо. Второй будет, извини, в лоб. Повернись, пожалуйста, чуть вправо, чтобы я Первым выстрелом голову не зацепил.

Мирбах включает терминал. Я захожу сзади и вижу, как он, спотыкаясь и поминутно внося исправления, набирает на клавиатуре текст. На экране медленно вырисовываются строчки, похожие на древнескандинавские рунические письмена. Наконец сообщение составлено и отправлено. Через минуту на мониторе высвечивается руническая абракадабра. Весьма короткая: всего три слова.

– Ну? – спрашиваю я.

– Сам видишь, – огрызается Мирбах. – Тебя ждут сегодня в местной резиденции.

– И где эта резиденция?

– Возле аэродрома, ближе к городу, есть небольшой курган… – начинает объяснять Мирбах.

– Хватит! – обрываю я его. – Ты поедешь вместе с нами и приведёшь нас туда.

– С какой стати?

– А с такой, что после того, как ты достал из стола эту игрушку, я тебе больше не доверяю. Без тебя мы далеко не уйдём. Значит, пойдём вместе. Понятно?

– Понятно. Только как мы туда доберёмся?

– Очень просто. На крыше должны быть пришвартованы дирижабли. Полетим на одном из них.

– А как до крыши доберемся? Вы же взорвали все лифты.

– Один оставили. Пошли. И без фокусов. Первая пуля будет твоя.

Поняв, что время, когда можно было тянуть кота за хвост и заговаривать зубы, прошло, Мирбах безропотно направляется к дверям. Я иду вплотную за ним. В холле вроде бы всё спокойно. Но при нашем появлении каратели дружно берут оружие на изготовку.

– Не стрелять! – поспешно командует Мирбах. – Полковник, пусть подготовят один из дирижаблей. Я полечу на нём с нашими друзьями к хозяевам.

А хорошо владеет собой, сукин сын! Полковник быстро оценивает обстановку и делает правильный вывод. Он снимает с пояса портативную радиостанцию и отдаёт соответствующие распоряжения.

– Вас будет ждать дирижабль номер тридцать три, милорд. Вам выделить сопровождение?

– Ни к чему. Каждый из наших друзей стоит десятка человек. Это самое надёжное сопровождение.

Но едва мы делаем первые шаги по коридору, образованному расступившимися карателями, как происходит непредвиденное. Этого не мог ожидать никто. Даже мы с Леной.

Мой «вальтер» попрежнему лежит на журнальном столике. Лолита, стоявшая до сих пор безучастно у стены, делает всего один шаг, хватает мой пистолет и приставляет его ствол к уху Лены.

– Только дёрнись, убью! А ты, – кричит она мне, – бросай оружие! Руки за голову! И вы все, – обращается она к нашим товарищам, – тоже! Ну! Считаю до трёх и стреляю! Раз!

А молодец всётаки эта Лолита! Никто бы из присутствующих здесь не догадался, что заложником следует брать именно Лену. А она сообразила. Ребята растеряны, они не знают, что предпринять. Лена в ускоренный ритм войти не успеет, я – тоже. Решаю: сначала бросить пистолет, а потом войти в ускоренный ритм, и будь что будет.

Но Лена вдруг смеётся. Смеётся весело, искренне. Лолита бледнеет. С ума она сошла, что ли? А Лена спокойно говорит ей:

– Дура ты, Лола! Сколько времени со мной провела, сколько разговаривала, и так и не поняла, с кем дело имеешь. Это – первое. А второе: никогда не наводи на таких, как мы, людей пистолет, если не уверена, есть ли в стволе патрон. В этом пистолете его нет.

Произнося последние слова, Лена протягивает руку к «вальтеру». Сухо щелкает курок, но выстрела нет. Лена быстро завладевает пистолетом, достаёт из кармана магазин и заряжает оружие.

– А вот теперь патрон в стволе есть. Можешь убедиться.

Гремит выстрел, и Лолита падает навзничь. У неё аккуратная дырочка с левой стороны груди. Прямо над сердцем. Никто не успел не только ничего предпринять, но даже слова сказать. А Лена подаёт мне автомат.

– Держи! Это понадёжнее «кольта» будет. Пошли! А вы, – она обращается к карателям, – стойте, как стоите. Иначе, – она наводит свой автомат на полковника, – первыми будут господин Мирбах и господин полковник. Дальше – ваша очередь.

Каратели и не пытаются чтолибо сделать. Видимо, Мирбах должен им настолько огромную сумму, что они предпочитают иметь его живым. В любом качестве. С мёртвого что возьмёшь?

Мои друзья выходят из холла. Я с Мирбахом иду последним, провожаемый тяжелыми взглядами карателей. В коридоре напоминаю:

– Мы сюда уже не вернёмся, надо захватить снаряжение.

– Всё уже готово, – успокаивает меня Лена. – Мы с Наташей уложились, чтобы всё было под рукой.

В самом деле, в соседней комнате лежит семь упакованных ранцев и столько же комплектов навесного снаряжения. Там лежит и наша походная одежда. Быстро переодеваемся.

– Господин Мирбах, – говорю я, – вам придётся временно нести этот ранец и это снаряжение.

Из снаряжения я, разумеется, извлекаю нож, гранаты и всё прочее в том же роде. Только сейчас наши подруги замечают, что с нами нет Дмитрия.

– А где Дима? – спрашивает Наташа.

– Погиб, – коротко отвечаю я. – Подробности потом. Мирбах безропотно взваливает на себя ранец, а я помогаю ему повесить на себя всё остальное.

Бой перед особняком уже кончился. Как и следовало ожидать, кончился он победой карателей. Но какой ценой! Тела погибших лежат вдоль забора в два ряда. Хотя каратели и пропускают нас беспрепятственно, мы, пока идём сквозь их строй, пальцев с пусковых крючков не снимаем.

Неподалёку от оставленного целым подъёмника сложена поперёк улицы баррикада, которую обороняют пять гвардейцев и два десятка даунов. При нашем появлении оружие берется на изготовку. Но ктото из даунов узнаёт меня или Петра, и защитники баррикады успокаиваются. Приглядевшись, я замечаю среди даунов человека из окружения Джорджа. Я подзываю его к себе.

– Где Джордж? Он жив?

– Они обороняются на соседней улице.

– Мы уходим. Как только мы уедем на лифте, беги к нему и передай мой приказ: пусть заканчивает всё и спускается в даунтаун. С карателями вам всё равно не справиться.

Дирижабль удерживается только одним швартовом, и двигатели работают на холостом ходу. Мы быстро поднимаемся по штормтрапу в гондолу, швартов отдаётся, и дирижабль, развернувшись, медленно движется в сторону аэродрома.

– Зачем ты убила Лолиту? – спрашиваю я у Лены.

– Я давно собиралась это сделать. Момента подходящего просто не было.

– Не понял.

– А что тут понимать? Ты же с ней практически не общался. А я достаточно насмотрелась и наслушалась, чтобы понять, что имел в виду Старый Волк, когда говорил: «Это уже не люди. Так что оружие применяйте без колебаний». Знаешь, какое было любимое развлечение у этой красотки? Её доля в охоте была до пяти пленных рэфов. Она содержала их в специально оборудованном помещении. Время от времени она выпускала одного или двух в лабиринт коридоров и охотилась на них с малокалиберным ружьём. Это чтобы жертвы подольше держались на ногах. А иногда забирала когонибудь в специальную камеру, где собственноручно пытала до смерти в течение нескольких часов.

– Никогда бы не подумал!

– Ты просто плохой психолог. А я с первого взгляда поняла, что в этой томной красавице скрыто нечто страшное. И заинтересовалась, что именно. Лучше бы не интересовалась. Мне открылась такая бездна мрази, что, мне кажется, я сама в ней изгадилась от пяток до макушки. Да ты сам видел, с каким азартом она строчила на охоте из пулемёта. А как привычно и хладнокровно она нажала на спуск пистолета, приставленного к моей голове!

– Вот этото и не понятно. Она, как я понял, с оружием обращаться умеет. Как она не заметила, что пистолет не заряжен?

– А она и не могла заметить. Ей некогда было замечать. Когда она вошла в холл, я сразу поняла, что она пришла не любопытства ради. Когда ты ушел к Мирбаху, я подмигнула Петру, и он уронил на пол пулемёт. Пока все смотрели на него, я быстро разрядила пистолет и положила его на место. Ну, поговорили об этом, и хватит. Давай займёмся делом.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что ты сейчас пойдёшь к альтам. Что они могут творить с человеческой психикой, ты знаешь. Надо тебя подготовить, иначе никакого разговора у тебя с ними не получится. Я не Кора Ляпатч, но коечто умею. Да и в биологической Фазе коечему в этом плане получилась. Конечно, я не смогу сделать тебя равным по силе альтам, но часа три ты их псиатаки выдержишь. Расслабься.

Лена берёт меня одной рукой за шею, а другой – за левое запястье. Её пальцы медленно и мягко движутся, отыскивая нужные точки, она непрерывно и внимательно смотрит мне в глаза. Когда она завершает свои манипуляции, дирижабль зависает и начинает снижаться.

Мы спускаемся на землю. Точнее, на вершину небольшого кургана. В его склоне я вижу вход наподобие входа в погреб. Только он перекрыт стальной плитой. Никакой охраны. Мирбах прикладывает правую ладонь к светлому прямоугольнику с левой стороны плиты, и плита беззвучно опускается.

Перед нами открывается бесконечный тоннель, уходящий с небольшим уклоном вниз. Мы проходим внутрь, и плита позади нас так же бесшумно поднимается на место. Тоннель освещен тусклым призрачным светом, неизвестно от каких источников. Через сотню метров начинают попадаться боковые проходы, но Мирбах ведёт нас прямо, пока мы не приходим в круглый зал, из которого имеется только один выход: обычная филенчатая дверь.

– Тебе сюда, – указывает на дверь Мирбах. – Я своё дело сделал. Могу уходить?

– Не глупи, Пол. Ты останешься с нами до конца. Как мы отсюда выйдем? Прикажешь нам взрывать плиту на главном входе? Значит, нас ждут здесь?

– Не вас, а только тебя.

– Хорошо, я пойду один. Охраняйте его, чтобы он не натворил какихнибудь глупостей. А ты, Толя, займись переходом. Сдаётся, нам здесь задерживаться нет резона.


Глава 13


Ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «я Христос», и многих прельстят.
От Матфея гл. 24, ст. 5

Полусферический, наподобие эскимосского иглу, довольно обширный зал. И так же, как иглу сложена из снежных блоков, купол выполнен не из бетона, а из камней. Даже не слишком тщательно отёсанных. Возможно, что и не очень хорошо пригнанных. Но это разглядеть не удаётся, мешает слабое освещение. Оно исходит неизвестно откуда, и его явно недостаточно, чтобы рассмотреть весь этот куполообразный зал в подробностях. Хорошо видно только овальное возвышение посередине. На нём стоит черное кресло с высокой прямой спинкой и высокими подлокотниками. Чтото вроде трона. Но сейчас этот трон пустует.

– Я здесь, Андрей Николаевич, – раздаётся голос откудато сзади и слева.

Ближе к стене, слева от входа, в кресле сидит фигура в тёмном балахоне. Даже не в балахоне, а в какомто широченном плаще с глубочайшим капюшоном. Лица совершенно не видно. Ног – тоже. Плащ стелется по земле. Слова были сказаны порусски, но с какимто странным акцентом. Чуть правее этой фигуры небольшой овальный столик, на котором чтото стоит. Что именно, не разобрать. И ближе к центру зала стоит еще одно кресло.

– Присаживайтесь. Как у вас говорят, в ногах правды нет. Я снимаю с плеча автомат, усаживаюсь в кресло, автомат кладу на колени.

– Зря вы тащили сюда оружие. Лично против вас и ваших друзей я ничего не имею.

– Как у нас говорят, береженого бог бережет. К тому же последнее время нам настолько часто приходилось прибегать к помощи оружия, что, прошу прощения, я без него чувствую себя, словно я голый на приёме у британской королевы.

– Что ж, о вкусах не спорят. Я, к примеру, никогда не ношу оружия. Мне оно ни к чему. Но будем считать взаимный обмен любезностями исчерпанным. Ведь вы пришли по делу.

– Разумеется. Но прежде мне хотелось бы знать, как к вам обращаться.

– Зовите меня просто – отец Таканда.

Ничего себе, папочка нашелся! Как там? Замполит нам мать родная, командир – отец родной? Гм! Лучше уж я сиротой буду. Но Время с тобой! Хочешь быть отцом, будь им. У меня язык в узел не завяжется.

– Что же вы молчите, Андрей Николаевич? Ведь вы так стремились к этой встрече, что перебили несчитанное количество солдат Карательного Корпуса.

– Не торопите меня, отец Таканда. Я обдумываю, с чего начать.

– С самого главного. С того, что вас больше всего интересует.

– И вы ответите?

– А почему бы и нет? Разумеется, есть известные пределы, переступать которые нам с вами не следует. Но, я думаю, что мы с вами эти пределы почувствуем интуитивно. Вступление можете опустить. Я прекрасно осведомлён о том, кто вы такие и с какой целью вторглись в пределы подвластных нам миров. Кстати, выкажу своё недовольство тем, что из двух этих миров вы увели с собой трёх обитателей.

– Четырёх, – поправляю я.

– Нет. Четвёртый попал туда случайно. Впрочем, это уже несущественно. Двое из беглецов уже погибли. Третий в свой мир никогда не вернётся, а это какникак главное. Но мы отвлеклись. Задавайте вопросы, Андрей Николаевич.

– Хорошо. Как вы предложили, перейдём к главному. Отец Таканда, какую цель вы преследуете в контролируемых вами мирах?

– Скажем иначе: не контролируемых, а покорённых. Ответ будет простой: установление своей власти. Вы почемуто скептически улыбаетесь. Вы мне не верите? Может быть, вы считаете, что мы, подобно вам и вашим соперникам, пытаемся откорректировать развитие покорённых нами миров? Смею вас заверить, это не так. Мы устанавливаем в покорённых мирах свой порядок. Такой, какой устраивает в первую очередь нас. Впрочем, я заметил, что этот порядок вполне устраивает и народы, населяющие эти миры.

– Не все. Мы видели, как вы расправились с одним из этих миров, где с вами не согласились.

– А! Я понял, о ком вы говорите. Они сами виноваты. Непомерная гордыня еще никому не шла на пользу. Так что же вызывает у вас, Андрей Николаевич, сомнение в моих словах?

– Ну хотя бы то, что процесс установления вашей власти всегда сопровождается непонятными для нас действиями. И порядок, устанавливаемый вами, принимает такие формы, логику которых мы не в состоянии постичь.

– Конкретнее, пожалуйста.

Таканда протягивает руку и пододвигает ко мне ящичек с сигарами и пепельницу. При этом его кисть высовывается из широкого рукава. Она обтянута таким же блестящим пурпурным материалом.

– Курите, – предлагает он.

– Благодарю вас, – отвечаю я и беру сигару. – Что ж, можно и конкретнее. Почему во всех покоренных вами мирах сворачивается всякий прогресс?

– Не всякий, заметьте.

– Да, не всякий, – соглашаюсь я. – Главным образом научнотехнический.

– И опять – не всякий.

– Снова согласен. Сворачиваются фундаментальные направления, обусловливающие развитие человечества. Развивается только потребительская сфера. Ярчайший пример: в том мире, где мы находимся, развитая система телекоммуникации и видеоиндустрии соседствует с аэропланами и дирижаблями. В том мире, где жили Сергей с Дмитрием, практически свёрнуты космические исследования и резко сокращено финансирование исследований в области физики, химии, генетики и в других основополагающих отраслях науки. То есть вы замораживаете развитие общества на том уровне, на котором вы его застали.

– Почему же? Как вы заметили, в этом мире мы способствовали интенсивному развитию связи и телевидения.

– Одновременно заморозив все другие направления. Почему? С какой целью вы способствуете развитию сферы потребления и одновременно замораживаете направления, способствующие продвижению человечества вперёд? Причем прибегаете здесь к таким средствам, что многие сто раз подумают, прежде чем нарушить ваши запреты.

Я вспоминаю страшную смерть мастера Колота, которому содрали с рук кожу и выгнали в лес.

– Ну прежде всего скажу, что подавляющему большинству населения научнотехнический прогресс, особенно в фундаментальных областях, не нужен. Он ассоциируется у этого большинства прежде всего с совершенствованием орудий уничтожения. Авиация, танки, подводные лодки, отравляющие вещества, бактериологическое, ядерное и термоядерное оружие, ракеты и прочее. Как не нужен и неинтересен этому большинству и космос. Другое дело, если всемерно совершенствуется сфера потребления и развлечения. Вот это основная масса населения понимает. Это она приветствует, в этом она заинтересована. Во всяком случае, массовых проявлений недовольства со стороны населения в покорённых нами мирах не наблюдалось.

– Допустим. Точнее, опустим пока. К социальному аспекту вашего порядка я еще намерен вернуться. Мне всётаки интересно: с какой целью вы сворачиваете, сводите к нулю научнотехнический прогресс? Чего вы этим добиваетесь?

– А разве я объяснил недостаточно понятно?

– Нет. Я не могу поверить, что вы действуете так из гуманных побуждений. Что ваша цель – удовлетворить эгоистические потребности рядового обывателя. Предотвратить истребительные войны. Сэкономить огромные средства, поглощаемые космическими программами, и направить их на более полное удовлетворение потребностей того же обывателя. Такое объяснение никак не вписывается в ту картину, которую я наблюдал в покорённых вами мирах.

– И что же, по вашему мнению, не вписывается?

– Прежде всего не вписывается тот альтруизм, который так и прёт из ваших объяснений. Ну не вяжется он с тем, что мы видели, и всё тут. Примеров таких неувязок могу привести более чем достаточно. Но, чтоб далеко не ходить, возьмём этот мир. Согласен, прекращены межнациональные войны. Но вместо них развращенное население верхних городов выплескивает свою агрессивность в охоте на рэфов. Наслаждается гладиаторскими боями, псевдоспортивными единоборствами со смертельным исходом. Производительные силы вы запрятали в даунтауны, низвели рабочий класс до скотского состояния. И я сильно сомневаюсь, что кормить даунов белковой пастой, получаемой из трупов, догадалась местная элита. Что вы на это скажете?

– Вы интересно ставите вопрос. Та система порядка, которая сложилась здесь, опробована и отработана нами во многих мирах. И она нигде не давала сбоев. Старый, давно испытанный принцип: разделяй и властвуй. Как иначе держать народ в узде? Одних, меньшую часть – пряником. Но пряников на всех никогда не хватает. Значит, большую часть – кнутом. Лучше всего создать такие условия, при которых большая часть даже не будет подозревать, что можно жить лучше, чем они. Изолировать их от элитного общества. Разумеется, в любом обществе всегда найдутся недовольные, которые не впишутся в эту систему. С такими всегда много хлопот. Поэтому лучше всего объявить их вне закона и организовать их планомерное уничтожение. Здесь так поступают с рэфами. Что же касается даунов, то они посвоему довольны своим положением. Им просто не с чем сравнивать.

– Вы знаете, один мыслитель сказал так: «Можно какоето время обманывать весь народ. Можно неограниченно долго обманывать часть народа. Но невозможно неограниченно долго обманывать весь народ». Рано или поздно они поймут, как их обделили, их недовольство назреет и прорвётся. Вот как сейчас.

– Сами они никогда не прорвутся. Чтобы произошло так, как сейчас, их следует вооружить и организовать. Что и было сделано.

– Вы даёте мне понять, что были полностью в курсе дела?

– А как же? Неужели вы полагаете, что Мирбах решился бы на такое, не согласовав с нами детали? Да он бы и дня после этого не прожил! Поднять на восстание даунов – это не шутка. Правда, от его плана, который он с нами согласовал, сразу ничего не осталось. И я подозреваю, что это произошло не без вашего участия. Мирбах был выбит из колеи и запаниковал. Он к такому повороту событий готов не был. Его предел – дворцовые перевороты и интриги. На крупные дела он не способен.

Я озадачен. До меня доходит, что я действовал в полном соответствии с какимто тайным замыслом альтов. А Таканда, прочитав мои мысли, издаёт какието звуки, похожие одновременно и на кваканье, и на уханье совы. Смеётся, надо полагать.

– Кстати, теледебаты Келли и Мирбаха – ваших рук дело? Я киваю. Таканда вновь разражается серией кваканий, кряканий и уханий. Успокоившись, он спрашивает:

– А ввод в город толпы даунов сверх оговоренного количества? Это тоже вы?

Я пожимаю плечами. Праздный вопрос. Кто же еще? На этот раз Таканда не ухает и не квакает.

– Здесь вы хватили через край. Но и это, в конце концов, вписалось в наши планы. Пусть и с опережением. Мы хотели дать Мирбаху поправить года дватри, а потом свергнуть его и установить военную диктатуру.

– С помощью Корпуса, разумеется?

– Разумеется.

– Тогда скорее не военную, а фашистскую.

– А вы видите в чемто разницу? Я – нет.

– В принципе никакой разницы нет. Но дело не в этом.

Объясните мне, зачем каратели так свирепствовали? Зачем они наравне с мятежными даунами расстреливали всех подряд? И полицию, и гвардейцев, и мирных жителей. Всех, кто только попадался им на пути и не был облачен в их форму.

Таканда вновь разражается серией утробных звуков. Насмеявшись вдоволь, он снисходительно объясняет мне:

– А ято думал, вы более развиты в этом плане. Когда к власти приходит диктатура, она сразу должна дать понять всем без исключения, что шутить не намерена и снисхождения от неё ждать не приходится никому. Чтобы не было ни у кого иллюзий на эту тему. Следует сразу посеять ужас и уверенность в том, что такое всегда может повториться. Вот тогда диктатура будет стоять незыблемо.

– Я понял ваши замыслы в социальном, так сказать, плане. Они не новые. Старее их, извините, только помёт динозавров будет. Да и то вряд ли.

– Мне кажется, вы дерзите. Ну Хаос вам судья. Не будем спорить на эту тему. Продолжайте, пожалуйста.

– Отец Таканда, не знаю, чей вы там отец, но, клянусь Временем, я бы не хотел быть вашим сыном.

– Почему?

– Да потому, что в ответ на тривиальный вопрос: «Папа, а откуда я взялся?» вы прочитаете мне целую лекцию, возможно, с эротическим и, допускаю, даже с порнографическим уклоном. Но я всё равно не пойму: откуда же я взялся?

– Странная аллегория. Поясните, пожалуйста.

– Охотно. Впрочем, я полагал, что вы гораздо догадливее. Мы с вами, мягко выражаясь, беседуем уже около часа, но вы весьма искусно уклоняетесь от ответа на главный поставленный мной вопрос. Зачем? Вы мне тут наговорили сорок бочек арестантов на тему, как хорошо живётся тараканам, когда их травят какимто одним препаратом из поколения в поколение. Ну, к примеру, ДДТ.

– Не понял. Еще более странная аллегория.

– Знаете, отец Таканда, я был о вас много лучшего мнения. Что это вы притихли и так странно смотрите на меня? Кстати, вы не находите, что мы с вами ведём разговор не на равных? Я вот он, весь перед вами. Даже автомат под полой не прячу. На коленях лежит. Не скрою, стволом вам в живот направлен. Но это не весьма существенно. Я до сих пор не вижу ни вашего лица, ни ваших глаз. Почему?

– Вы считаете, что созерцание моего лица и моих глаз доставит вам удовольствие?

– Не знаю. Но можете мне поверить, я в любом случае не хлопнусь в обморок. Нука, отец Таканда, колоду на стол! Сбросьте ваш капюшон и явитесь мне в своём истинном облике.

– Вы настаиваете?

– Я же сказал. Просто я не привык к беседам с черными дырами, одну из которых вы сейчас весьма искусно изображаете. Если вы снизошли до разговора со мной, значит, беседу надо вести на равных. Ну же! Сбросьте вашу маску. То есть капюшон.

Тёмная фигура, откинувшаяся в кресле, выпрямляется, и рука, обтянутая чемто блестящим, пурпурным, медленно отводит назад глубокий капюшон. Было бы что прятать! На свет является обычное старческое лицо цвета кофе с ничтожным количеством молока, густо испещренное морщинами. Есть в нём чтото азиатское, от японца или малайца. Старик как старик. Вот только глаза… Они зелёные. Даже не зелёные, а изумрудные. А белки цвета золота высшей пробы. Они словно светятся изнутри. Причем свет пульсирует, переливается в какомто причудливом, рваном ритме.

Мне невольно вспоминается легенда, рассказанная нам Виром. Там фигурировали «зеленоглазые братья». А может быть, «золотоглазые»? Вполне возможно.

– Ну? Вы довольны? – В голосе Таканды слышится ласковое шипение гюрзы.

– Вполне. Благодарю вас. Но вернёмся к нашим тараканам. Если этих насекомых потчевать одним и тем же ядом, то они к нему привыкают настолько, что без него у них уже ломка начинается. Как у наркоманов. Так вот, вы пытаетесь меня убедить, что людям под вашей властью не только прекрасно живётся, но, если попытаться изменить установленный вами порядок, эти же люди начнут уничтожать друг друга, вырождаться и в итоге вымрут. Если я преувеличиваю, поправьте меня. Вы молчите? Значит, я правильно изложил вашу концепцию. Я имею в виду ту, которую вы стараетесь мне внушить. Но, отец Таканда, вы сейчас разговариваете не с дауном и даже не с господином Мирбахом. Вы разговариваете с Андреем Коршуновым. Должен вам сказать, мне очень трудно запудрить мозги и отвлечь в сторону красивыми фразами на общую тему. Как бы вы ни рассыпались передо мной перлами красноречия, вам всё равно не удастся убедить меня в том, что благоденствие подвластного вам человечества – ваша единственная цель. Я таких благодетелей достаточно повидал в различных мирах и различных временах. Все они за цветистыми фразами о всеобщем счастье и благополучии скрывали одну и ту же цель. Как сказал когдато по этому поводу мой шеф: осчастливить свой клан, а в первую очередь себя самоё. И не надо убеждать меня в противном. Отец Таканда, из всех ваших деяний слишком отчетливо, настырно, я бы сказал, растут ослиные уши. Не может всеобщее счастье строиться на замораживании прогресса, на унижении и на крови. Поэтому я повторяю свой главный вопрос: с какой целью вы в подвластных вам мирах замораживаете прогресс? Повторяю потому, что ваш ответ меня не только не удовлетворил, но и убедил в обратном. Итак?

Вместо ответа Таканда внимательно смотрит на меня. Его изумруднозолотые глаза действительно начинают светиться. Сначала слабо, чуть заметно. Затем всё ярче и отчетливей. Неприятное зрелище. И не только зрелище. У меня начинает покалывать в области копчика. Покалывание сменяется тянущей болью. Боль быстро распространяется вверх по позвоночнику и обрушивается на мозг. Впечатление такое, словно в позвоночник забралась ватага волжских бурлаков, и они силятся утянуть мой мозг из черепа. Вдобавок к этому три энергичных шабашника пристроились к моей голове с перфораторами и начали сверлить её: двое со стороны висков, один – с темени.

Понятно, «отец» Таканда возжелал взять под контроль своего новоявленного «сыночка». Проводит псиатаку, так сказать. Но ничего, кроме этих ощущений, он пока добиться не может. Спасибо Ленке! Эх, и повезло же вам с подругой, Андрей Николаевич! Превозмогая боль, я улыбаюсь и цежу сквозь зубы:

– Бросьте ваши упражнения. Не тратьте зря время, моё и ваше. Вы же видите, у вас ничего не получается. И не получится, смею вас в этом заверить. Я вам просто не по зубам.

Боль усиливается до пределов невыносимости. К ней добавляется звук циркулярной пилы, грызущей морёный дуб или красное дерево затупившимися зубьями. Меня раздирают два взаимоисключающих желания: бежать отсюда без оглядки или разрядить в Таканду самое меньшее половину магазина автомата. Еще немного, и я сделаю или то, или другое. А может быть, и чтото третье. Что, мне пока в голову не приходит. Но неожиданно сдаётся сам Таканда. Все жуткие ощущения внезапно покидают меня, и я перевожу дух. А собеседник вытирает пот, обильно оросивший его лысый череп. Впечатление такое, что неудачная псиатака дала серьёзную отдачу. Около минуты он тяжело дышит, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Не открывая глаз, говорит:

– Что ж, на этот раз ваша взяла. Но на будущее советую не обольщаться. Так о чем мы говорили?

– В самом начале нашего разговора вы обещали мне ответить на все вопросы, но уклонились от ответа на самый первый и самый главный. Вам его напомнить?

– Не надо, у меня память настолько хорошая, насколько у вас плохая. Вы уже получили ответ на этот вопрос. Правда, не от меня и не от моих соратников. Вам выболтал всё тот слабый человек, которого вы пытали током.

– Это господин Герасимов, бизнесмен от трансплантации? Но ведь он ничего толком не сказал. Нёс какуюто ахинею, в которой сам ничего не понимал.

– Ахинею? Хм! Для него это, конечно, была ахинея. Но не для вас. К тому же он выдал вам наш сайт в Интернете, с помощью которого мы управляли перестройкой того мира. А ваш молодой товарищ расколол кодировку паролей. Так что теперь вся информация в ваших руках.

Я вспоминаю бледное, мокрое от пота лицо Герасимова. Вспоминаю его безумные глаза, стучащие зубы. Вспоминаю те отрывистые слова, которые он тогда выталкивал из себя, рискуя ежесекундно откусить себе язык. Тогда я ничего не понял. Но теперь! Меня словно озаряет. Неожиданно я понимаю смысл того, что говорил Герасимов. Мне становится страшно. Страшно до одури. Жутко. Вот, оказывается, какую цель преследуют «прорабы перестройки». Вот для чего им это нужно!

Минуты три я молчу и смотрю на Таканду. А тот, безмятежно сложив руки на животе, разглядывает меня. Монстр! Упырь! Хуже упыря, хуже! Много хуже.

– Если я сделал правильные выводы, то вы, отец Таканда, гораздо более опасны, чем я полагал раньше.

– Вы – тоже, – быстро парирует Таканда.

– Теперь, чтобы положить конец нашей беседе, осталось выяснить один вопрос. Откуда мы грядем? Куда свой путь вершим? В чем жизни вашей смысл? Он нам непостижим. Вы поняли смысл моего вопроса?

– Вполне.

Таканда впервые улыбается. Лучше бы он этого не делал! Так, наверное, улыбается гюрза, заглотившая суслика. Тонкие губы сжимаются самым жеманным образом, а в свечении глаз появляется странный розовый оттенок.

– Мне кажется, уважаемый Андрей, вы слишком много хотите узнать для первой встречи.

– Отец Таканда, я думаю, что второй встречи может и не быть.

– Зря так думаете. Впрочем, вы имеете достаточно информации, чтобы сделать правильные выводы.

– Я так не думаю. Но хорошо, раз уж вы не желаете отвечать прямо на поставленный вопрос, сформулирую его иначе. Вы – жители Земли или пришельцы?

– И да, и нет.

– Странный ответ.

Таканда вновь улыбается и, помолчав немного, спрашивает:

– А почему вам пришла в голову мысль, что мы можем быть пришельцами?

– Ни одно существо на Земле не обладает столь мощными парапсихологическими возможностями.

– Вот здесь вы ошибаетесь. Количество миров на этой планете не поддаётся исчислению. И есть среди них такие миры, обитатели которых…

Таканда неожиданно прерывает свою речь и мрачнеет. Понятно. Он вспомнил о поражении в Фазе биологической цивилизации. Ну а у меня есть еще один аргумент.

– Подойдём с другой стороны. Герасимов говорил нам, что вы поступаете так, как люди поступить никогда не смогут. Что у вас даже мышление иное.

– А что этот кретин понимает в мышлении? Он стоял на слишком низком уровне развития, чтобы сделать правильные выводы. Вот вы – вы намного выше его. Но вы тоже не можете охватить своим умом даже простейшие истины. А истина состоит в том, что на этой планете существует помимо известных вам цивилизаций еще и сверхцивилизации. Почему вы так скептически усмехаетесь?

– Мне всегда забавно слышать эту приставку – «сверх». Одно дело, когда речь идёт о сверхзвуковом самолёте. И совсем другое – когда говорят о сверхчеловеке, сверхдержаве, сверхцивилизации. Как правило, так называют себя те, кто предпринимает потуги подтянуть эти понятия под себя. То есть пытается чемто себя выделить из окружения. И дай Время, если у него есть к этому хотя бы малейшие основания. Но, как правило, эти основания существуют лишь в их воображении. Не будете ли вы любезны, отец Таканда, объяснить мне, какие у вас есть основания считать себя представителем сверхцивилизации?

– А почему я должен вам чтото объяснять? Не вижу смысла. Вы же сами, правда, со слов неразумного муравья, сказали, что наши понятия и категории сильно отличаются от ваших. Как говорится, мышление иное. Вряд ли вы сможете чтонибудь понять из моих объяснений, раз еще не доросли до этого уровня.

– Не переживайте, постараюсь какнибудь уяснить.

– А какнибудь не надо. У вас могут возникнуть неверные ассоциации, и вы можете прийти к ложным выводам.

– Тем не менее попробуем. Если я сделаю неверные выводы, вы меня поправите. А для простоты начнём с азов. Вы сказали, что у вас отличные от наших понятия и категории. Начнём с самых простых, основополагающих. Нельзя ли на эту тему подробнее?

– Нельзя. Мы с вами слишком поразному будем воспринимать и оценивать эти основные посылки.

– Поясните, пожалуйста.

– Ну, к примеру, лиса ловит зайца, чтобы накормить им своих детёнышей. С точки зрения зайца, это трагедия. Это зло. Нетерпимое зло. А с точки зрения лисы? Это – жизненная потребность. Это добро. Абсолютное добро. И это вполне естественно. Пойдём дальше. Лиса тащит зайца в нору к лисятам, но её перехватывает охотник. Ему нужна шкурка лисицы, и он стреляет. С точки зрения лисы, это трагедия. А охотник даже не подозревает, что своим выстрелом он не только оборвал жизнь лисы, но и обрёк на голодную смерть её лисят. И уж совсем ему невдомёк, что он отомстил лисе за смерть зайца. Он тут же обдирает шкурку и довольный идёт дальше. Но через три километра его окружает стая голодных волков. Для него это трагедия. А для волков? И так далее.

– Я, кажется, начинаю понимать вас. У нас с вами коренным образом отличаются даже такие основные понятия, как добро и зло.

– Великий Хаос! Вы ничего не поняли и никогда не поймёте! Я намеренно описал вам ситуацию с такими примитивными и заплесневелыми понятиями, как добро и зло. Если применить эту ситуацию до конца, то вы окажетесь в положении зайца, а мы – в положении волчьей стаи. Уловили разницу?

– Почти. Поскольку вы считаете себя представителями сверхцивилизации, то и понятия добра и зла у вас отсутствуют. Вместо них вы оперируете сверхдобром и сверхзлом. Причем сверхдобро, с вашей точки зрения, это то, что целесообразно и соответствует вашим целям. И наоборот.

– Вам не откажешь в умении мыслить логически. Правда, и логика у нас с вами разная.

– Ну, разумеется. Я видел мир, население которого вы уничтожили. Понятно, что это было для вас целесообразно, справедливо и являлось сверхдобрым делом.

– А как же иначе? Вот видите, вы уже начинаете постигать основы нашего мышления, нашей логики.

– Боюсь только, что до конца я этого так и не постигну. Не проникнусь, что ли.

– В этом я тоже не сомневаюсь.

– Еще бы! Ведь вы так умело уходите от ответов, что мне начинает доставлять удовольствие разгадывать ваши шарады и искать истинный смысл ваших ответов.

– Вот видите, мы уже начинаем находить с вами общий язык.

– Ну и юмор у вас, отец Таканда! Точнее, полное его отсутствие. Ну, какой общий язык может быть у зайца и голодной волчьей стаи? Только должен вам сказать: отведя нам роль зайцев, вы впадаете в заблуждение. Мы – не зайцы. Мы гораздо опаснее.

– А я знаю. Если бы вы действительно были зайцами, я не стал бы с вами встречаться.

– И на том спасибо. Но должен заметить, что общего языка у нас с вами быть не может. Что же касается моего вопроса, от ответа на который вы так старательно уходите, то я попытаюсь ответить на него сам. Когда я спросил вас: «Вы жители Земли или пришельцы?», вы ответили: «И да, и нет». Верно? Такой ответ наводит на некоторые размышления и в итоге приводит к некоторым выводам.

– Это к каким же?

– Вы – уроженцы Земли. Но в силу какихто обстоятельств испытали перерождение. Ваша сущность стала инородной для нашей планеты. Я пойду дальше и сделаю предположение, что в роли этих обстоятельств выступила внеземная цивилизация. Возможно, даже негуманоидная. Эта цивилизация в своё время взяла вас под свой контроль и взрастила, воспитала вас в таком духе, в каком сочла нужным. И она же внушила вам понятие о сверхцивилизации, о том, что вы – величайшая раса на нашей планете. Она убедила вас в вашей исключительности, в том, что вы имеете право вершить судьбы всех миров нашей планеты по своему усмотрению. Пардон, по их усмотрению. Я прав? Или я ошибаюсь?

Таканда несколько минут молчит. Он не улыбается. Он смотрит на меня таким взглядом, что я понимаю: я прав. Или, во всяком случае, моё предположение очень и очень близко к истине. На лице Таканды изображается любезная улыбочка, и он, наконец, отвечает:

– И да, и нет.

– Примерно такого ответа я и ожидал. Что ж, отец Таканда, я выяснил почти всё, что меня интересовало. Впрочем… Не будете ли вы так любезны объяснить мне, куда это нас занесло в самом начале нашего путешествия по мирам? Я имею в виду странный мир, похожий на ящик из матового стекла.

– Охотно. Тот мир, где вас держал в заключении ваш противник, мы используем как шлюзовую камеру для быстрого перемещения между отдалёнными по своим характеристикам мирами. А тот, как вы выразились, ящик служит для настройки перехода. Когда вы в него попали, он бездействовал. И если бы мне не понадобилось им воспользоваться, вы могли бы оставаться там долгие годы по вашему измерению. Это была счастливая для вас случайность, что мне понадобилось именнотогда воспользоваться нашей аппаратурой.

– Чтото в этом роде я и предполагал. Еще один вопрос на ту же тему. Почему нас всех тогда так интересно занесло: каждого – в какойто ключевой момент его прошлого? Причем в такой вариант, который на самом деле не состоялся. Я, к примеру, таранил американский истребитель. В реальной жизни я тогда вплотную с ним сблизился, чтобы помешать его напарнику поразить меня. А через несколько минут ко мне пришли на помощь товарищи.

– Но ведь вы могли и таранить его?

– Вполне. Я тогда сначала решил именно таранить. Но в последний момент пришло другое решение, и я просто прикрылся американцем.

– Но вариант с тараном всётаки не исключался. Это получилось в результате того, что аппаратура шлюзовой камеры включилась и начала работать. Когда я обнаружил, что она не пустая, что там ктото есть, я её выключил, и вы смогли покинуть своё несостоявшееся прошлое. В противном случае вы остались бы там навсегда. И именно в той вероятностной гармонике, куда вас ненароком занесло.

– И это теперь понятно. Что ж, отец Таканда, я выяснил у вас почти всё, что хотел. Вопросов больше не имею.

– Зато я имею. Что вы намерены предпринять дальше?

– Буду откровенен. Мы намерены вернуться в свою Фазу или по крайней мере установить с нею связь. Необходимо донести до наших товарищей ту информацию, которой мы располагаем.

– Я тоже буду с вами откровенен. У вас ничего не получится. Вы не сможете вернуться в свою, как вы говорите, Фазу и не установите с ней связь. Проникнув в зону Закрытых Миров, вы отрезали себе путь назад. Здесь наша вотчина, и мы здесь хозяева. Вы должны понять, что любой хороший хозяин защищает свой дом от нежелательных посетителей. И мы хорошо об этом позаботились.

– Так это хороший хозяин. Вы таковым не являетесь.

– Это почему же? – откровенно удивляется Таканда.

– Хороший хозяин никогда не пустит к себе непрошеных гостей. Вы же, откровенно говоря, проморгали наше появление в своей вотчине.

– Ошибаетесь. Как только я засёк ваше появление в нашем темпоральном кубе, это тот самый стеклянный ящик, о котором мы говорили, я уже не упускал вас изпод контроля. А на тему хорошего или плохого хозяина можно поспорить. Хороший хозяин не тот, к кому не может залезть вор, а тот, кто этого вора поймает.

– Вы считаете, что вы нас поймали?

– Разумеется. Ситуация, в которую вы попали, напоминает мышеловку. Войти можно, выйти нельзя. Отсюда нет выхода. Вы можете уйти только в другой мир, так или иначе подвластный нам. Впрочем, один выход у вас всётаки есть.

– Это какой же? – невинно интересуюсь я, хотя заранее знаю ответ.

– Сотрудничество с нами. Люди такого уровня, как вы, это не комары на болоте. Хотя ваши товарищи вам значительно уступают, но мы готовы работать и с ними. Мы готовы взять вас всех четверых.

Чтото везёт мне на предложения подобного рода. То Старый Волк, теперь отец Таканда. Ишь ты! Еще и смотрит на меня так, словно я должен от восторга прыгать и почемуто не прыгаю. Обалдел от счастья, наверное. Куда бы его послать подальше с его предложением?

– Отец Таканда, нас всётаки шестеро, а не четверо.

– Вы имеете в виду ваших самок? – презрительно кривится Таканда.

Шило тебе в задницу и чирей на язык! Разумеется, я знал, какая будет реакция на мои слова. Но слишком уж он пренебрежительно отзывается о наших подругах. Нет, папочка Таканда, ты как хочешь, а я предпочту остаться сироткой, чем иметь такого… Гм!

– Да, я имею в виду наших женщин.

– Для самок у нас есть только одна работа.

– Закроем эту тему, – останавливаю я готового разойтись Таканду. – Я выслушал ваше предложение, вы – моё. Для обеих сторон условия являются неприемлемыми. Стоит ли дискутировать дальше?

– Должен ли я понимать это как ваш отказ от сотрудничества с нами?

– Вы удивительно догадливы. Я редко встречал таких понятливых партнёров в подобных переговорах.

Таканда вновь изображает улыбочку, но глаза его приобретают бирюзовый оттенок.

– Очень жаль. Очень жаль, господин Андрей. Если бы вы согласились, у вас появилась бы какаято перспектива. Теперь у вас её нет. Получив отказ, я вынужден лишить вас своего покровительства. С этого момента ваша жизнь и жизни ваших спутников не имеют в моих глазах никакой цены. Вы совершили ошибку. Большую ошибку.

– Спасибо за предупреждение.

– Это не предупреждение, а приговор. Неужели вы так наивны, чтобы предполагать, что мы выпустим вас из наших миров, когда вы владеете такой ценной информацией? Не рассчитывайте на это.

– Дорогу осилит идущий.

– Нуну, идите. Только вот куда вы придёте? Впрочем, предположим самое невероятное. Вы сумеете какимто образом вырваться и дойти до своих. Что это даст? Смешно даже предполагать, что ваша организация сумеет както противостоять Нам. Но я не вижу смысла продолжать разговор. Как я уже сказал, после вашего отказа от сотрудничества я утратил к вам всякий интерес. Я вас больше не задерживаю. Полагаю, вы уяснили, что теперь ваша жизнь не стоит и фальшивой монеты?

– Усвоил. Такие вещи мне не надо повторять дважды.

– Я рад за вас. Будьте здоровы, сколько сможете. Прощайте.

Я встаю, кланяюсь без всякого почтения и говорю:

– До свидания.

Направляюсь к выходу. Меня останавливает голос Таканды. Он почемуто стал какимто скрипучим.

– Вам не туда!

Жестом радушного хозяина Таканда указывает мне на проём, открывшийся с другой стороны. Так! Не мытьём, так катаньем! Эти шутки мне не нравятся, отец Таканда. Не знаю, чей ты там отец, но твои детки сейчас осиротеют. Вскидываю автомат и передёргиваю затвор.

– Не успеете, – Таканда укоризненно качает головой.

– Успею. И вы это прекрасно знаете. И учтите, неуважаемый, я буду стрелять вам в лоб.

Я уже понял, что блестящая пурпурная ткань, обтягивающая тело Таканды, сродни мелтану или сертону. Но лицото у него не защищено. Я навожу автомат прямо между его глаз.

– Так в какую дверь я должен выйти?

– Хаос с вами! Идите куда хотите.

Честно говоря, я не думал, что он так легко сдастся. Я ожидал какойнибудь чертовщины, но вместо этого открывается дверной проём, через который я входил сюда. Выхожу к ожидающим меня друзьям и лорду Мирбаху. Вот онто, судя по выражению его лица, никак не ожидал меня увидеть.

– Всё, – говорю я, – пора рвать отсюда когти. Толя, надеюсь, ты не терял времени даром, пока я беседовал с отцом Такандой о разных интересных вещах?

– Не терял. На сегодняшний день мы имеем две устойчивые зоны. Одна менее стабильная, до неё шестьсот, другая более устойчивая, но до неё девятьсот километров. Обе они расположены на одном луче.

– Это хорошо. Но всё равно далековато. Придётся действовать по плану…

Ктото трогает меня за плечо. Оборачиваюсь. Это лорд Мирбах.

– Сэр, я полагаю, что моя миссия выполнена. Я хотел бы получить назад своё оружие и оставить вас.

– Рано, сударь, – сухо отвечаю я, стряхивая его руку со своего плеча. – Рано. Вы думаете, мы забыли, как открывался вход в это подземелье? Он открывается вашей ладонью. Как вы нас сюда привели, так отсюда и выведете. Что же касается оружия, то я не люблю, когда у меня за спиной стоит вооруженный человек, которому я не вполне доверяю. Оружие своё вы получите, когда мы окончательно расстанемся. На выход!

Видя, что Мирбах не торопится исполнить команду, Лена толкает его в спину стволом автомата. Только тогда он повинуется и ведёт нас к выходу. Вот и стальная плита, закрывающая выход из «кротовой норы», обиталища очередных претендентов на мировое господство, упырей, прячущихся от дневного света. Не знаю, что сработало – предупреждение Таканды или интуиция хроноагента, отточенная в многочисленных нестандартных ситуациях. Я поднимаю правую руку, подавая сигнал «внимание», и прижимаюсь к левой стене, приводя автомат к бою. Все молча следуют моему примеру.

Плита беззвучно ползёт вниз. Мирбах оборачивается и, увидев, что мы приняли меры предосторожности, тоже прижимается к стене. Сообразил. Это спасает ему жизнь.

Плита не успевает опуститься до конца, а вдоль тоннеля густо свистят пули. Нас встречают огнём. На выходе нас ожидали тридцать карателей во главе с полковником. Если бы мы стояли напротив входа, нас смело бы этим свинцовым ветром. Открываем ответный огонь, но силы слишком неравны. Придётся отходить, заманивая противника.

Но Пётр принимает другое решение. Он кричит: «Ложись!» и швыряет в карателей «лимонку». Над нами противно визжат осколки, царапают по стенам тоннеля; один, отскочив от стены, с оглушительным звоном бьёт меня по шлему. А Пётр вскакивает и командует: «Вперёд!»

Мы выбегаем из тоннеля и добиваем уцелевших карателей. «Лимонка» сделала своё дело. Страшная всётаки эта вещь – граната Ф1. Пётр изрядно рисковал, но это был, пожалуй, единственный правильный выход из нашего положения.

Скоро мы уже режем проход в колючей проволоке, окружающей аэродром. Охранникам это не нравится, и они открывают стрельбу. Пётр и Анатолий быстро убеждают их, что этого лучше не делать, и они успокаиваются. Проход между тем готов.

Я еще на подлёте облюбовал эту машину. К ней подъезжал заправщик, и возле неё кружили люди. Явно готовили её к полёту. Сейчас я веду нашу команду прямо к ней. Никто меня ни о чем не спрашивает. Все зорко поглядывают по сторонам. Опасность может возникнуть в любой момент и появиться с любого направления.

Вот и самолёт. Это трёхмоторный высокоплан. Чемто он напоминает мне одну из первых пассажирских машин Туполева – АНТ9. Возле самолёта и в нём работает бригада механиков. Увидев нас, они бросают работу и делают попытку убежать. Но я останавливаю их, выпустив в воздух короткую, но убедительную очередь.

– Стоять! Кто старший?

Из самолёта спускается седой пожилой мужчина в сером комбинезоне.

– Инженермеханик Брунс, – представляется он.

– Лорд Мирбах фрахтует этот самолёт. Инженер Брунс, доложите о готовности машины.

– Полная заправка. Двигатели, управление и навигационные приборы в норме.

Инженер подмигивает мне. Судя по всему, до него дошло, какой это фрахт и какую роль играет в этом пресловутый магнат Пол Мирбах. Возможно, Брунс тоже смотрел или слушал дискуссию о процедуре передачи власти от Келли к Мирбаху.

– Прошу вас, изложите кратко основные характеристики машины.

– Вместимость – три члена экипажа и двенадцать пассажиров. Максимальная скорость – сто восемьдесят миль в час, крейсерская – сто тридцать. Потолок – пятнадцать тысяч футов, крейсерская высота – пять тысяч. Дальность полёта при данной заправке – пятьсот миль. – Он вновь подмигивает и добавляет: – Ключи в кабине пилота.

Я даю команду грузиться, а сам уточняю взлётную и посадочную скорость, вес машины, особенности управления. Вместе с Брунсом мы обходим самолёт, и он поясняет мне, как отрегулированы триммеры.

– Всё! По местам!

Возле трапа меня ожидает Мирбах.

– Я могу считать себя свободным? – спрашивает он. – Или вы намерены снова тащить меня с собой?

– Нет. Там, куда мы направляемся, ты нам не нужен. А заложники нам ни к чему. Не наш профиль. Можешь идти, куда пожелаешь, а мы улетаем.

Лена тем временем запускает один за другим двигатели самолёта. Все уже разместились, только Анатолий стоит в проёме входного люка, наведя свой автомат на Мирбаха.

– Тогда я попросил бы вас вернуть мне мой пистолет.

– Забери, пожалуйста. Мне он не нужен.

Я бросаю «кольт» на землю. Мирбах прищуривается, быстро поднимает пистолет и наводит его на меня.

– Никуда ты не улетишь, сволочь! Сухо щелкает курок. Я смеюсь.

– Пол! На чужих ошибках надо учиться, а не повторять их. Ты забыл, как погибла твоя Лолита? – Я показываю Мирбаху магазин от его «кольта». – Забыл. Ну так отправляйся следом за ней. Вы с ней два сапога пара.

Киваю Анатолию, и тот короткой очередью отправляет Мирбаха на свидание к его леди. К нам подходит Брунс. Он брезгливо смотрит на тело Мирбаха, подбирает «кольт» и протягивает его мне.

– И этот придурок хотел стать нашим президентом! Туда ему и дорога. А вам – удачного полёта и мягкой посадки. Только будьте осторожны. Вряд ли каратели оставят вас в покое. Счастливого пути!

Я пожимаю инженеру руку и поднимаюсь в самолёт. Анатолий захлопывает люк, а я прохожу в пилотскую кабину. Лена докладывает:

– Двигатели в рабочем режиме, шеф!

Брунс показывает мне, что уже вынул изпод шасси колодки. Я машу ему рукой и выруливаю против ветра. Через несколько минут мы уже в воздухе. Набираю полторы тысячи метров или пять тысяч футов и кричу:

– Толя! Давай курс! Анатолий подходит ко мне.

– Карты у нас нет, но есть экран. Вот мы, а вот зона ближайшего перехода.

– Понятно. Это будет у нас вроде компаса. А ты будешь за штурмана.

Я разворачиваю самолёт на курс, набираю еще двести метров высоты и устанавливаю крейсерскую скорость – сто тридцать миль в час. Увидев, что я закончил манипулировать управлением, Лена говорит:

– Ну, Андрей, рассказывай теперь, что ты узнал у альтов. Что они тебе сказали?

– Вопервых, не они, а он. Там был только один альт. Он представился как отец Таканда. Вовторых, он почти ничего не сказал. Его речь изобиловала намёками и уклончивыми ответами типа «и да, и нет». Тем не менее многое стало понятно даже из такой беседы.

– И что же ты понял? Поделись.

– А втретьих, Ленок, мне надо всё это обдумать, чтобы сделать правильные выводы. На это у меня пока просто не было времени. Сама понимаешь, одно дело, когда в разговоре улавливаешь мысль и тебя озаряет догадка. И совсем другое – когда требуется изложить это так, чтобы тебя поняли другие.

– Понимаю Что ж, обдумывай.

– И, вчетвёртых, как раз этим мне сейчас заниматься некогда. Эта допотопная лайба не имеет автопилота. А мы идём при сильном боковом ветре. Нас всё время сносит с курса. И потом, как я понял со слов Таканды, наши приключения на этом далеко не кончаются. Да и Брунс предупреждал, чтобы мы были начеку. Нас отсюда так просто не выпустят. Корпус не любит поражений. Поэтому внимательно поглядывайте за землёй и особенно за воздухом. Следует ждать любых пакостей.


Глава 14


Вот сзади заходит ко мне «мессершмит»,
Уйду – я устал от ран!
B.C. Высоцкий

Вести машину довольно тяжело. Мне приходится парировать неожиданные порывы бокового ветра и удерживать самолёт на заданной высоте. Мощные восходящие и нисходящие потоки стремятся утащить нас вверх или вниз. При этом мне приходится внимательно следить за передней верхней полусферой, где, слава Времени, пока всё чисто, и огрызаться на ворчание Анатолия, который ежеминутно требует от меня точнее держать курс. Но в конце концов кто я – лётчикпрофессионал или саксофонист?

Постепенно я приноравливаюсь к аэроплану почтенного возраста, на каком летали мои дедушки. Войдя в ритм работы, я уже могу позволить себе несколько расслабиться и подумать, собрать в кучу разбегающиеся мысли, проанализировать свои догадки и сделать выводы.

Значит, Герасимов сказал нам всё. Мы только его тогда не поняли. Трудно, скажем прямо, было понять человека, который пытался объяснить нам то, о чем сам имел весьма смутное представление. Но Таканда сказал, что всё, что мы хотели выяснить, мы уже знаем со слов Герасимова. Я тогда вспомнил эту ахинею, что нёс нам этот мерзавец, и меня словно озарило.

Он говорил о векторах, имеющих разную направленность, о скалярах. Говорил о том, что разнонаправленные и равные по величине векторы становятся почемуто скаляром. Вот тутто мы и споткнулись, решив, что это бредятина. А это была далеко не бредятина. Разный уровень мышления! «Что он понимает в мышлении, это насекомое!» – так, кажется, сказал Таканда.вновь проходят мимо, и над нами с оглушительным ревом проносится машина противника. Сейчас он начнёт делать глупости. Парень, конечно, не догадывается, что за штурвалом тихоходного «пассажира» сидит хроноагент, к тому же истребительпрофессионал нисколько не хуже его самого.

Итак, два разнонаправленных вектора, конечно же, не дают скаляр. Они, если равны друг другу, дают ноль. То есть взаимно вычитают друг друга. И корень, конечно же, не в этом. Вспомним основные положения хроноэтики. Исторический процесс определяется не отдельными малыми событиями. Он, как поток, в который вливаются ручьи и реки, определяется совокупностью многих событий, имеющих одинаковую направленность. Именно направленность. Это – неотъемлемое существо вектора. Историческое развитие – это вектор, направленный из прошлого в будущее. В зависимости от разных факторов он может колебаться. Но колебаться он может только по величине, не меняя направления.

Но время от времени он может становиться равным нулю. Это происходит, когда силы противодействия векторам, благоприятствующим развитию исторического процесса, настолько велики, что уравновешивают результирующий вектор. Такие случаи бывали в разные времена в разных Фазах. Развитие общества застывало на какомто достигнутом уровне. И если общество не получало нового толчка вперёд, оно начинало стремительно деградировать. Вырождаться и разлагаться.

Примером из моей Фазы может служить разложение и распад Римской империи, начавшийся еще до Рождества Христова. Собственно, и христианството зародилось именно благодаря этому разложению. Напевы о «богоизбранном» народе – от лукавого. Я никогда не был антисемитом, но сионистская мораль двойных стандартов всегда вызывала у меня невыразимое отвращение. Ну, что хочешь со мной делай, но не мог Бог избрать такой народец и заповедать ему такую мораль.

Но в данном случае речь идёт не только о разложении и деградации. Хотя того и другого в тех Фазах, где мы побывали, вполне хватает. И даже сверх всяких пределов. Главное в другом. Конечно, разложившимися и деградированными народами управлять легче, это прописная истина. Но для «прорабов перестройки», или альтов, проблема управления – дело вторичное. Основная их цель иная. Как сказал Герасимов? «Они – вампиры».

Вот главное! А вот и давно ожидаемое. Прямо по курсу и чуть выше мелькает стремительная тень. И сразу из салона доносится голос Наташи:

– Андрей! К нам в хвост заходит самолёт! Это истребитель!

– Как он выглядит? – спрашиваю я. – Я не успел его разглядеть.

– Чтото реактивное, – отвечает Петр. – Он проскочил слишком быстро.

– Реактивный?! Перестарались! Уж с этимто я управлюсь. – Я смеюсь и тут же чертыхаюсь. – Будь проклята эта старая калоша!

– В чем дело, Андрей? – испуганно спрашивает Лена.

– У меня полностью отсутствует обзор задней полусферы. Я ничего не смогу предпринять, так как не вижу противника.

– Не всё пропало, Андрей. В задней части салона есть туалет с иллюминатором в потолке. Я высунусь наружу и буду передавать тебе по телебраслету все его маневры.

– На тебя вся надежда! Но будь осторожна, не подставься сама. Всем занять места и пристегнуться ремнями!

Через несколько секунд телебраслет доносит до меня спокойный голос моей подруги:

– Он заходит в атаку. Идёт с превышением двадцать метров. Дистанция – тысяча пятьсот… тысяча… восемьсот… пятьсот…

– Держись! – кричу я и резко сваливаю машину влево. Справа проносятся пушечные трассы, а следом за ними проскакивает и сам истребитель. Так я и думал, это чтото вроде МиГ15 или «Сейбра». Тяжеловато ему будет управляться с такой целью.

Я вижу, как истребитель выполняет разворот, и захожу ему в лоб. Пилоткаратель явно озадачен. Он считал, что играючи расправится с «пассажиром», а тут приходится делать второй заход.

Машины стремительно сближаются. Вот самая благоприятная дистанция для открытия огня. Вниз и вправо! Трассы вновь проходят мимо, и над нами с оглушительным рёвом проносится машина противника. Сейчас он начнёт делать глупости. Парень, конечно, не догадывается, что за штурвалом тихоходного «пассажира» сидит хроноагент, к тому же истребительпрофессионал нисколько не хуже его самого.

– Он развернулся и снова заходит в хвост! – звучит голос Лены.

Сейчас он ждёт моего маневра влево или вправо и откроет огонь с меньшей дистанции. Но, парень, Андрей Коршунов тоже не пальцем делан. Лена выдаёт диспозицию:

– Тысяча… восемьсот… пятьсот…

Сейчас он ждёт моего маневра и не стреляет. А я кладу руку на сектор газа центрального двигателя и указываю Анатолию на два других. Анатолий берётся за сектора и ждёт моей команды.

– Триста!

Я резко киваю и сбрасываю обороты центрального двигателя. Анатолий делает со своими двигателями то же самое. Самолёт проваливается, его скорость падает почти до посадочной. Идём на пределе устойчивости, вотвот в штопор сорвёмся. Над нами ревёт истребитель. Проскочил!

Истребитель разворачивается и проходит высоко над нами на встречном курсе. Он решил не повторять лобовой атаки. Правильно, нечего зря боеприпасы расходовать. Да и горючеето у тебя, парень, должно быть уже на пределе. Лена докладывает:

– Он снова в хвосте! Тысяча… восемьсот… Он выпускает закрылки… воздушные тормоза… почти парашютирует. Сейчас сорвётся! Нет, держится. Пятьсот… триста…

– Держись!

Сваливаю машину влево, закладываю самый крутой вираж, на который она способна. При этом теряю высоту и ныряю под истребитель почти на встречном курсе. Снова ушел. Что он предпримет сейчас? Ошибочка вышла, господа каратели. Видано ли дело, ловить на скоростном истребителе тихоходную машину! Перестарались. Впрочем, откуда вам знать, что эту машину ведёт ас Второй Мировой войны, дважды Герой Советского Союза. Он еще и не с такими справлялся.

– Андрей, он уходит на высоту! – доносится голос Лены.

Ага! Вот то, чего я от него ждал! Большей глупости он придумать не мог. Достал я его! – Он пикирует!

А вот теперь я должен видеть его своими глазами. Разворачиваю машину так, чтобы мы с истребителем оказались на встречных курсах. Теперь, благодаря сложению скоростей, время моего нахождения у него в прицеле сокращается до минимума. А снарядов у него осталось не густо. Он просто будет вынужден подойти ко мне вплотную, чтобы стрелять наверняка. Это рискованный маневр. Но парень разозлился, вошел в азарт, и теперь ему всё по барабану.

А я, чтобы увеличить степень риска, снижаюсь до предела. Моя высота – десять метров. Ниже нельзя. Когда он будет выходить из пикирования, нас может швырнуть вниз реактивной струёй.

Блестящая на солнце машина пока еще довольно высоко, но она стремительно приближается. И тут я вижу такое, что мне хочется орать от восторга. Прямо по моему курсу лежит довольно тесная падь, извивающаяся между рядами высоких холмов. Как там делал штандартенфюрер Йозеф Кребс, когда охотился за нами в Белоруссии? Снижаюсь еще немного и ныряю в эту падь. Иду вдоль неё, повторяя затейливые извивы. Справа и слева проносятся крутые склоны холмов. Нука попади!

Истребитель стремительно снижается. Настойчивый парень! Он рискует атаковать меня в этой пади. На мгновение я проникаюсь к нему уважением, которое тут же сменяется презрением. Это не воин. Он просто вошел в азарт, и этот азарт толкает его сейчас на глупейшее решение. Мы с Серёгой Николаевым не пытались атаковать Кребса с его напарником в балке. Мы ловили их на выходе из неё. А ведь мы были не чета этому карателю. Откуда у него здесь возьмётся опыт воздушных боёв?

Истребитель приближается на пистолетный выстрел и на вираже, повторяя мои маневры, открывает огонь. Пушечные трассы гаснут в левом холме, а я очередным разворотом ухожу вправо вдоль пади. Сзади гремит взрыв. Мне не надо оборачиваться, чтобы увидеть, что там такое случилось. Всё понятно и так. На выходе из пике истребитель зацепился за вершину холма. Царствие ему небесное! Отлетался каратель.

Набираю высоту и ложусь на прежний курс. Пилотская кабина быстро заполняется друзьями. Они хлопают меня по плечам, обнимают, всячески выражают свои восторги.

– Он – хроноагент экстракласса, – объясняет Лена. – А в миру он – лётчикистребитель. И не просто истребитель, а ас.

– Причем Ас с большой буквы, – добавляет Анатолий.

– Хватит восторгаться, – ворчу я. – Не мешайте работать. Толя, давай курс. Мы, пока с этим карателем крутились, капитально ушли в сторону.

Анатолий выводит меня на курс и докладывает:

– До зоны перехода – девяносто километров.

Ого! Это полчаса полёта. Отвлекаться больше нельзя. Надо высматривать место для посадки.

– Смотрите все как следует. Найдёте место для посадки – скажете. Возможно, придётся возвращаться. И за воздухом посматривайте.

Веду машину на восьмистах метрах. Внизу всё то же: холмы и овраги. Не развернешься. Поднимаюсь еще на пятьсот метров. Справа замечаю дорогу. Отклонившись от курса и выслушав недовольное ворчание Анатолия, около десятка километров иду над этой дорогой. Убедившись, что она ведёт в том же направлении, снова ложусь на курс к зоне перехода. Не Время весть что, но всётаки лучше, чем ничего. Сергей докладывает:

– С правого борта – два самолета!

Это истребителибипланы. Очень похожи на знаменитые «ГлостерГладиаторы» или не менее знаменитые И15. Вот это опасно. Каратели извлекли урок из гибели реактивного истребителя и поняли, что скоростной машине трудно бороться с тихоходным «пассажиром». А вот эти – другое дело. Я едва успеваю подумать, что они, наверное, могут развернуться на пятачке, буквально вокруг собственного крыла, а они уже демонстрируют свою маневренность.

Обогнав нас на пятьсот метров, они круто, почти на месте разворачиваются и заходят к нам в лоб. Над нами проносятся трассы, потом доносится треск пулемётов, и, наконец, чуть не протаранив нас, проскакивают два истребителя. Лена бежит на свой наблюдательный пункт и докладывает:

– Разворачиваются. Атакуют!

Пикирую, выравниваюсь чуть выше десяти метров и иду, ломая курс, подскальзывая то вправо, то влево. Но на этот раз за мной идут не реактивные машины. Истребители идут с превышением одиндва метра и повторяют мои маневры. Тем более что сейчас их двое. Уходя изпод огня ведущего, я попадаю под огонь ведомого. Пули прошивают фюзеляж и правую плоскость. Слава Времени, тюка ничего не горит. Но это пока. Истребители обгоняют меня и строят второй заход.

Оборачиваюсь и вижу, что кроме Лены, которая стоит, высунувшись из иллюминатора в потолке туалета, все лежат на полу пассажирского салона. Правильно. Так хоть меньше площадь поражения.

Снова пули корёжат машину. Одна очередь проходит между мной и Анатолием. Вдребезги разлетается лобовое остекление. Опускаю щиток шлема, иначе на такой скорости я изза встречного напора воздуха ничего не увижу, глаза выдует. Еще одна очередь находит цель в правом моторе. Хорошо еще, что не в центроплане, где расположены баки с горючим. Но мотор дымит. Перекрываю ему подачу бензина и тяну дальше на двух. Скорость, конечно, падает, но это уже неважно. Мы дотянули.

– Здесь, – показывает Анатолий. – Вон в том овраге.

– Понял, – отвечаю я и разворачиваюсь в сторону дороги. А истребители не отстают. Они делают заход за заходом и продолжают клевать израненную машину. Сейчас они стремятся поразить левый мотор и центроплан с бензобаками. Кому больше повезёт: нам или им? Я, конечно, приложу все усилия, чтобы сбить истребителям прицел, но на посадочной глиссаде и с одним неработающим мотором это плохо получается.

Участок дороги, слава Времени, подходящий. Может быть, только под конец пробега выкачусь в кювет. Разворачиваюсь и строго заход на посадку с ходу. Выполнять заход по всем правилам и некогда, и истребители не дают.

В самый последний момент, когда шасси вотвот должны уже коснуться земли, вспыхивает левый мотор и бензиновый бак в левом центроплане. Самолёт, подпрыгивая, катится по дороге, а я гадаю: что будет раньше – мы остановимся и успеем выскочить или бензин рванёт?

– Открыть люк! Приготовиться к немедленной высадке!

А истребители не отстают. Они делают еще один заход. Им непременно нужно увидеть, как наш самолёт вспыхнет ярким пламенем, взорвётся и мы сгорим вместе с ним. Пока они разворачиваются для нового захода, скорость нашей машины падает настолько, что можно соскочить без опасения свернуть шею.

– Всем покинуть самолёт! Быстро!

Один за другим мы выскакиваем из готового взорваться самолёта. А он укатывается еще немного вперёд и съезжает в кювет. Здесь он клюёт носом и тут же взрывается, разбрасывая горящие обломки и ударив в небо огненным фонтаном.

Анатолий указывает направление на зону перехода. До неё четыре километра.

– Бегом! Время поджимает!

Но не успеваем мы пробежать и триста метров, как на нас заходят истребители. С рёвом несутся они на бреющем полёте, в носовой части каждого пляшут огоньки, и пули свистят над нами.

– Ложись!

Истребители проносятся мимо, мы вскакиваем и снова бежим. Рывок на триста метров, и опять мы прижимаемся к земле, а над нами свистят пули и ревут моторы. Анатолий вне себя. Если так пойдёт и дальше, зона стабилизируется и переход открыть не удастся. Когда самолёты заходят на нас в очередной раз, он приподнимается и вскидывает автомат. Но в последний момент вдруг принимает другое решение и достаёт изза пояса лазер. Верно. Это оружие в данном случае будет более действенно.

Беззвучный на фоне рёва моторов выстрел, головной истребитель вспыхивает и лопается в пламени взрыва. Ведомый сразу свечой уходит на высоту.

– Скорее! – торопит Анатолий. – Мы можем опоздать. Тогда придётся ждать еще двадцать часов.

Надо поспешать. За двадцать часов каратели непременно доберутся до нас. Мы бежим, бежим не останавливаясь. Нелёгкий это вид спорта – бег с полной выкладкой по пересеченной местности. Нам с Леной грех жаловаться, мы с ней хроноагенты. Анатолия с Наташей я перед выходом гонял специально, предвидя именно такие случаи. В Петре я тоже не сомневаюсь, он кадровый строевой офицер. А вот Сергею приходится тяжеловато. Ему такие маршброски совершать никогда не приходилось, и он понемногу отстаёт.

Но вот наконец и овраг, на который мне указывал Анатолий. Не останавливаясь, скатываемся вниз по склону. Анатолий с женщинами уже там. Установка развёрнута и работает. – Успели, – сообщает Анатолий. – Переход будет через восемнадцать минут.

Можно отдышаться и приготовиться. Неизвестно, что ждёт нас в следующей Фазе: Может быть, опять придётся бежать со всех ног. Молча сидим и ждём. Я ловлю на себе взгляды Сергея. Он о чемто хочет спросить меня, но никак не может отдышаться. Ладно, время поговорить еще будет. Впрочем, неизвестно, будет ли. Если пресловутый отец Таканда не запугивал меня, то относительно спокойная жизнь у нас кончилась. Дальше начнутся сплошные увеселения.

Тишину нарушает стрекот мотора. Поднимаюсь по откосу оврага и вижу дирижабль. Он идёт на четырёхстах метрах в километре от нас. Если бы дирижабль держал курс немного в сторону, то нас в овраге никто не заметил бы. Но дирижабль идёт прямо на нас, и мы непременно будем обнаружены. А уходить нам отсюда никак нельзя.

Не долетев до нас двести метров, дирижабль зависает, и из гондолы по оврагу начинают бить две скорострельные пушки. Обнаружили. Пока снаряды нас особенно не беспокоят. Мы прижимаемся к склону, обращенному к дирижаблю, а снаряды или рвутся на противоположном склоне, или вовсе перелетают через овраг. Хуже будет, если дирижабль зайдёт так, чтобы пушки могли стрелять вдоль оврага. Тогда нам точно несдобровать. Снаряд калибра 23 миллиметра никакой сертон не выдержит, не говоря уже об осколках, от которых у Петра и Сергея нет защиты.

– Толя! Сколько осталось?

– Еще четыре минуты!

А дирижабль медленно, но верно приближается, забирая вправо. Вот он зависает прямо над оврагом в ста пятидесяти метрах от нас. Первая очередь проходит высоко. Вторая уходит левее. Сейчас они пристреляются и… Может быть, бластером его попробовать? Или не стоит искушать судьбу? Впрочем, выхода всё равно нет. Что совой об пень, что пнём об сову – конец один. Снимаю с пояса бластер.

– Есть переход!

Прямо на склоне оврага колышется уже привычное сиреневое марево. Один за другим мы устремляемся в переход и исчезаем как раз в тот момент, когда на месте, где мы только что были, начинают рваться снаряды.


Глава 15


Сидит Федот, икает, в обстановку вникает…
Л. Филатов

Темно, Время побери! Темно и сыро. И пахнет чемто не очень приятным. И не пахнет даже, а воняет. Какаято гниль, прель и, кажется, даже мертвечина.

Опускаю щиток шлема и включаю ноктовизор. Какоето редколесье, поросшее странно, даже причудливо изогнутыми деревьями. Впечатление такое, что они проросли в пьяном виде, долго не могли протрезветь и сейчас сами удивляются: что это такое из них получилось? Из таких стволов даже зубочисток не настрогаешь. Разве что рыболовные крючки получатся. Под ногами у нас не трава и не мох, а какойто лишайник. Он мягкий и скользкий. Напоминает плесень. А может быть, это и есть плесень? Не от неё ли и исходит этот своеобразный аромат?

Натягиваю перчатки и подхожу к стволу дерева. Так и есть, нижняя часть ствола тоже покрыта этим лишайником или плесенью. Присматриваюсь к этой дряни, и у меня пропадает желание трогать её руками, даже в перчатках. Я погружаю в эту субстанцию щуп микроанализатора. Он выдаёт мне такой состав, что я с сомнением смотрю на подмётки своих ботинок. Долго ли они смогут выдержать подобное воздействие?

– Здесь очень опасно. Надо срочно уходить.

– Некуда, – возражает Анатолий. – Ближайшая стабильная зона – в восьмидесяти километрах.

– Плохо дело, братцы. Как бы нам тут не загнуться. Толя, в каком направлении стабильная зона? Пойдём туда. Может быть, эта дрянь не везде.

– Андрей, а дышать здесь не вредно? Больно уж это амбре на нервы действует, – говорит Наташа.

– Нет. Приятного, конечно, мало, но особой опасности в этом плане нет. А вот садиться на эту плесень и трогать её – Время упаси. Она изобилует контактными ядами и до предела насыщена разными агрессивными веществами. Среди них есть такие, что способны разъедать резину, дублёную кожу и пластики. Так что чем скорее мы отсюда выберемся, тем здоровее будем. Идём след в след. Пётр с Сергеем идут последними, у них обувь слабее, чем у нас.

– След в след? – ехидно спрашивает Лена. – А как ты это представляешь в такой темноте? Ноктовизорто только у тебя.

– Зато у вас есть фонарики. Но светите только под ноги, иначе ноктовизор мне засветите.

– А не привлечем ли мы светом какуюнибудь живность поопаснее, чем эта плесень? – высказывает предположение Пётр.

– Из двух зол выбираем меньшее. От животных мы какнибудь отобьёмся. А вот если ты пройдёшься по этой плесени босиком, я за твоё здоровье не поручусь. То, что без ног останешься, гарантирую.

Через ноктовизор я пытаюсь высмотреть или тропинки, или участки, свободные от плесени. Бесполезно. Едкая ядовитая дрянь облепила всё, не оставив свободным ни единого квадратного сантиметра. «Пьяные» деревья здесь растут гуще, их переплетенные ветви образуют сплошную крышу. Чтото не хочется под эту кровлю соваться. Надо бы обойти. Но я уже по опыту успел убедиться, что под деревьями слой плесени тоньше, и она там вроде посуше. Поколебавшись, шагаю под крышу. Ветви свисают очень низко, и приходится нагибаться. Кроме того, с ветвей ниспадают какието тонкие белёсые нити, похожие на паутину. То и дело приходится раздвигать их, чтобы пройти.

Внезапно сзади доносится крик. Крик отвращения и ужаса. Так кричат, схватившись в темноте за ветку, которая оказывается змеёй. Кричит Наташа. Белёсые нити плотно опутали её и теперь, сокращаясь, подтягивают девушку вверх. А наверху ветви оживлённо шевелятся и тянутся навстречу жертве. Именно жертве. Нет никаких сомнений: хищник поймал добычу.

Мы бросаемся на помощь Наташе. Сама она не может шевельнуть ни рукой, ни ногой – так плотно опутали её эти предательские нитищупальца. Пытаемся перерезать их ножами. Бесполезно. Невесомые паутинки прочны, как легированная сталь. Не помогают и виброусилители.

– Толя! – кричу я. – Лазером их!

Несколько взмахов лазером, работающим в режиме непрерывного излучения. Слышится противный треск, напоминающий хруст костей. В нос бьёт волна запаха плохо очищенного самогона. Обрезанные нити отпускают Наташу и, извиваясь, как перерубленные змеи, бессильно падают к её ногам. Ветви деревахищника, секунду назад жадно тянувшиеся к девушке, испуганно возвращаются назад и даже поднимаются выше, чем до нападения.

Мы быстро выбираемся из зарослей «пьяных» деревьев. При свете фонариков осматриваем Наташу. Видимых повреждений нет. Девушка дрожит от возбуждения и омерзения.

– Впечатление было такое, словно меня опутало несколько десятков змей, – рассказывает Наташа.

Мы идём еще часа два. «Пьяные» деревья, растущие плотными группами, старательно обходим. Хватит нам опыта с Наташей. Странно, но никакой живности не видно и не слышно. На кого же эти деревья охотятся? Разве что друг на друга?

Неожиданно кромешная тьма сменяется ярким дневным светом. Никаких сумерек, никакой зари. Впечатление такое, будто солнце было просто погашено, а сейчас его ктото включил. Всё равно как, зайдя в тёмную комнату, нажал кнопку выключателя.

Некоторое время мы осмысливаем случившееся. Потом я выключаю ноктовизор, а мои товарищи гасят фонарики. Первым делом я проверяю при дневном свете нашу обувь. У наших ботинок подмётки из специального пластика, способного длительное время выдерживать воздействие сильных кислот; «сносилась» почти на четверть. Резиновые подмётки ботинок Петра – больше чем наполовину. Самое удивительное, что сапоги Сергея совсем не пострадали, выглядят как новенькие. Грязноватые только.

Подивившись этому обстоятельству, я вспоминаю, что сапоги Сергея изготовлены в Фазе биологической цивилизации. Сначала я говорю себе: «Понятно», а потом: «Да нет. Ни черта не понятно». Почему в биологической Фазе придали обувной коже такие свойства, что её не берёт даже эта едкая ядовитая плесень? Вряд ли они предвидели, что мы можем вляпаться в такое. Еще менее вероятно, что там у них временами выпадают такие дожди, что образуются лужи со свойствами этой плесени. Впрочем, стоит ли ломать себе голову над неразрешимыми загадками? Сейчас перед нами стоит задача поважнее.

Если все восемьдесят километров нам придётся топать по этой плесени, то мы просто не дойдём. И первым погибнет Пётр. Разве что Сергей потащит его на себе. Оценив и сопоставив их комплекции, решаю: далеко не унесёт. Тем более что через сорок километров сгорят подмётки и у нас. Всех Сергей унести на себе точно не сможет.

Вот уж обстановочка! И идти нельзя, и на месте оставаться нельзя. И то, и другое смерти подобно. Кратко обрисовываю ситуацию своим товарищам. Решение принимается единогласно. Идём вперёд. Что будет впереди, мы еще увидим. А здесь – верная смерть. Мерзкая плесень не прекращает своей работы ни на секунду.

«Пьяные» деревья редеют. Теперь группами они уже не встречаются. Но слой плесени под ногами становится всё толще и словно сочнее. Она хлюпает и брызгается. Одновременно в воздухе появляется запах аммиака и еще чегото. «Какието галогеноводороды», – уточняет Лена, взяв пробу воздуха.

Мы выходим на опушку «пьяного леса», и перед нами открывается обширное болото. Маслянистая жидкость грязного серожелтозелёного цвета колеблется, будто кипит. Время от времени на её поверхности вздуваются крупные пузыри и лопаются, насыщая воздух аммиаком и другой экзотикой. Форсировать это болото ни у кого желания не возникает. Надо обходить.

Внезапно по поверхности болота пробегает рябь. Сначала мелкая, потом всё крупнее и крупнее. Наконец это уже волны. Центр волнения – гдето в середине болота. На берег накатывает высокая волна и выплёскивает порцию густой слизи. Эта слизь начинает быстро расползаться от берега, меняя цвет и становясь неотличимой от той плесени, по которой мы идём уже несколько часов. Так вот откуда берётся эта мерзость! Надо поскорее уходить. Не исключено, что новорожденная плесень может быть намного активнее.

Мы снова углубляемся в «пьяный лес», держим курс в обход болота. Еще через час лес снова редеет. Мы уже ждём новых неприятных сюрпризов. Но нет. Выходим на открытое пространство. Поле, поросшее редкими группами невысокого, но густого кустарника. Слой плесени под ногами вроде бы потоньше. Чем дальше мы идём, тем он, действительно, становится тоньше и суше. Наученные горьким опытом, мы настораживаемся, удваиваем внимание. Вполне возможно, что эти кусты – тоже хищники.

Никаких следов не видно. Впрочем, плесень, как мы видели, движется. Следы могут быстро затягиваться. Птиц тоже не видно и не слышно. Я впервые бросаю взгляд на небо. Оно здесь неприятного, гнойного цвета. И совершенно без облаков. Куда же это нас занесло?

К кустам мы подходить не рискуем; лавируем между ними, иногда делая порядочные крюки там, где кусты растут сплошной стеной. Местность понижается, еще через километр в плесени начинают попадаться проплешины, в которых видна каменистая почва, лишенная растительности. А еще немного погодя от сплошного ковра плесени остаются лишь отдельные островки. Вонзаю в почву щуп анализатора. Экзотика! Конечно, здесь вряд ли что сможет вырасти, кроме этих кустов. Но прямой опасности нет. Наконецто можно передохнуть.

Первым делом осматриваем нашу обувь. Сапоги Сергея без изменений. А вот у Петра от толстой подмётки остался жалкий слой около сантиметра. Вовремя мы выбрались из этой мерзости. У нас подмётки износились наполовину.

Мы закуриваем, а женщины готовят кофе на той воде, которую мы захватили с собой. Ловлю на себе взгляд Сергея. Он давно уже хочет поговорить со мной, и я знаю, о чем.

– Серёжа, ты хочешь спросить меня о Диме? Так ты того, не стесняйся.

– Андрей Николаевич, как он погиб?

– Нервы не выдержали. Надо было лежать, прижаться к земле как можно плотнее, а он вскочил. Тебя Пётр удержал, а я его не смог. Если бы ты поднялся, тоже там остался бы. Эта штука пощады не знает, и спасение от неё одно: лежать и не вставать.

– А что это было?

– Высокочастотное оружие. Оружие варварское, на поле боя бесполезное, так как дальность действия у него незначительная. А вот на улицах, при подавлении волнений – вещь незаменимая. Особенно когда карателей мало заботит, сколько людей выживет после атаки. Как правило, никто не выживает. Это я знал, что чем ближе к земле, тем менее эффективно его воздействие. Впрочем, приятного и в этом случае мало, ты на себе убедился. Но уж если встанешь и побежишь, ты – покойник на сто процентов. Такие штуки широко применяют различные режимы фашистского толка.Потомуто я и знаю, как оно действует и как от него защищаться. А подавляющее большинство людей не знает. Отсюда такая высокая эффективность этого оружия.

– Значит, Дмитрия спасти было невозможно?

– Возможно. Но только в том случае, если бы он остался лежать, как ты и перетерпел этот кошмар. Подняться в рост в зоне действия этого оружия – верная смерть. И почти мгновенная.

– И что же с ним стало?

– Нездоровый у тебя интерес, Серёжа. Скажу точно: спать спокойнее от этого знания ты не будешь.

– А всётаки?

– Ну, раз ты настаиваешь… Курицу гриль знаешь? Вот примерно то же самое.

Сергей качает головой, словно отгоняя кошмар, и тяжело вздыхает. Он снова смотрит на меня, порывается чтото сказать, и я опять знаю, о чем, но сдерживается. Лена приходит мне на выручку:

– Сережа, ты сейчас подумал: если бы Андрей не отговорил Диму тогда остаться в биологической Фазе, то он сейчас был бы жив.

Сергей кивает.

– Не наступай Андрею на больную мозоль. Поверь, я знаю его давно и хорошо. Андрей сам постоянно думает об этом и казнит себя с того самого момента, когда Дима не выдержал и вскочил навстречу свой смерти. Ведь я права?

На этот раз киваю я.

– Серёжа, потомуто мы так долго и колебались, прежде чем решились взять вас с собой. Ты и сам уже понял, что это не туристический поход. Здесь ничего нельзя предвидеть. Вспомни, сколько раз мы все были на волосок от смерти. Помнишь лес, горящий после ядерного удара? Если бы там переход оказался не рядом, а километрах в двух или трёх, мы бы там и остались. Или задохнулись бы, или нас убила бы радиация. Куда мы сейчас придём? Что ждёт нас, даже не в следующей Фазе, а в этой, через час или два? Никто сказать не может.

– Хватит, Ленок, нагнетать атмосферу и пугать нас, – говорю я, доставая фляжку с коньяком. – Но в одном ты права. Всё у нас впереди. Давайтека помянем нашего товарища Димитрия. – Я разливаю по походным стаканчикам коньяк и продолжаю: – Дима был хорошим человеком и надёжным товарищем. Он и сам не знал, на что был способен. А способен он оказался на многое. Помните, как он держал нас над пропастью? Тогда я понял, что у этого парня необычайная сила воли. Ведь только на ней он и удержался тогда сам и нас удержал. Я потому и убедил его не оставаться в биологической Фазе, что рассчитывал сделать из него хроноагента. Именно из таких неравнодушных, способных на самопожертвование и получаются настоящие хроноагенты. Увы, не довелось ему стать хроноагентом. Не судьба. Но всё равно, Дима, ты останешься одним из нас, и мы всегда будем помнить тебя.

– Уже двоих мы потеряли в боях местного значения, – задумчиво говорит Лена. – Может быть, именно в этом и наша судьба?

– Нет уж, подруга! – возмущаюсь я. – Хватит! Больше мы в местные заварушки ввязываться не будем. Ради того, чтобы встретиться с «прорабами перестройки», мы ввязались в эту авантюру с восстанием. В результате потеряли Диму. Не велика ли цена? Теперь наша задача одна: выбраться из этой заварушки, в которую сами влезли. Надо любой ценой добраться до своих и донести полученную информацию. Под любой ценой я понимаю всё, кроме человеческих жертв. Даю слово: ни за какие коврижки больше не буду вмешиваться в местные дела. Пусть они здесь друг друга передушат! Пусть они друг друга на кострах пекут или сырыми заживо едят! Пройду мимо и глазом не моргну. И вам моргать запрещаю!

Лена смотрит на меня и с заговорщическим видом подмигивает:

–Номер восемнадцать тысяч девятьсот двадцать семь!

– Здесь! – отвечаю я, поняв её шутку.

– А куда ты… к… В общем, а куды ты денешься?

Все смеются. Смех дико звучит в этой безжизненной и неземной местности.

– Права ты, Леночка, как всегда, на все сто пятьдесят права. Не такие мы люди, чтобы пройти мимо чужой беды. Потомуто мы с тобой хроноагентами и стали. Хотя если Совет Магов узнает когданибудь о наших несанкционированных и не рассчитанных вмешательствах… – Я тяжело вздыхаю, это может понять только Ленка. – Знаешь, Сергей, что мне больше всего не понравилось в вашей Фазе? Расхожая фраза: «Это ваши проблемы» или «Это его проблемы». Я родился, рос, воспитывался и жил в социалистическом обществе. У этого общества было много недостатков. Ктонибудь стал бы возражать, а я не буду. Но одного недостатка это общество было лишено: таких фраз я там ни разу не слышал. Тебе это может показаться диким. Как это так? Человеку что, своих проблем мало? Он еще и в чужие вникает! А вот представь себе. Пусть не вникали, пусть не могли помочь. Но никогда не отмахивались. По крайней мере, если помочь не могли ни делом, ни деньгами, то всегда могли дать совет, подсказать и так далее. Пётр не даст соврать, он сам из такого же общества. Да и Наташа с Толей такие же. А знаешь, Серёжа, в чем первопричина такого положения? Ни за что не угадаешь. Думаешь, «прорабы перестройки» постарались? Нет, дорогой, они пришли на готовое, когда вы сами до них дозрели! А что помогло вам дозреть? Рынок! Нет, я ничего не имею против рыночного регулирования экономики. Там рынку самое место. Но когда рыночные отношения вторгаются в социальную сферу, в сферу человеческих отношений, в сферу политики, наконец, это становится, мягко говоря, страшно. И вся беда здесь в пресловутом основном принципе: «Это – не мои проблемы!» У меня всё нормально, а на других я буду плевать с высокой колокольни. И голосуют люди за антинародные режимы. «У меня всё хорошо, и слава Времени! Другим плохо? Это – их проблемы!» Сколько раз за последние два года в твоей стране поднимались цены на топливо, тарифы на воду и теплоснабжение, на электроэнергию?

Сергей пожимает плечами. Да, такое вряд ли запомнишь.

– Не знаешь. А вот мы знаем. Наташа с Толей недаром столько времени у вас провели. Девять раз! И не на одиндва процента, как утверждает официальная статистика, а намного больше. И опять тот же принцип: сидит бизнесмен, хозяин нефти, газа, электроэнергии и тому подобного, чешет он репу и думает: «Прибыль маловата, а налоги великоваты. Сожрать могут. Надо поднимать цены на продукцию, поднимать тарифы. Что, сельхозпредприятия не смогут по новым ценам бензин и солярку закупать? Так это же их проблемы! Что, население не в состоянии по таким тарифам расплачиваться за услуги? Ну, знаете, это тоже их проблемы!» И государство вмешаться не моги. Как же, свобода предпринимательства! Рыночные отношения! Кстати, пресловутые правозащитники всю историю своей деятельности отстаивали только одно право – право меньшинства наживаться за счет большинства. То, что при этом у большинства отнимается право на достойную, даже просто сносную жизнь, их никогда не волновало. Главное – право осуществления свободы предпринимательства. Свобода! Одна на всех. Не могут сельскохозяйственные предприятия купить топливо по таким ценам? Это их проблемы! Вы же живёте в свободном обществе. Пусть покупают нефтяную скважину и строят собственный нефтеперерабатывающий завод. Им этого никто не запрещает. Не может население оплатить такие высокие тарифы? Ну, это их проблемы! Пусть изыскивают возможности. А не изыщут – не беда. Никто же не принуждает их пользоваться этими услугами. Могут от них отказаться. Или пусть строят собственный водопровод. Могут поставить на крышу ветряк или солнечные батареи. В конце концов, можно на приусадебном участке построить небольшой ядерный реактор. Свобода предпринимательства – главная свобода. И эту свободу никто не ограничивает.

Все опять невольно смеются. Смех сквозь слёзы, так это называется. Лена протягивает мне пластиковую чашку кофе, я кивком благодарю её и вновь возвращаюсь к теме.

– Свобода предпринимательства – великая вещь. У меня своеобразный бизнес. Я поставляю террористам оружие, а они мне – наркотики. Это оружие стреляет по нашим солдатам? Это их проблемы! Не будут подставляться под пули. А были бы умнее, откупились бы от службы. Террористы захватывают заложников? Это проблемы заложников! Ни один порядочный бизнесмен в заложники еще не попадал. А если и попадал, то выкупался. Наркотики медленно, но верно отправляют наркоманов на тот свет? Это их проблемы! Силой их никто не заставляет употреблять наркотики. У нас СВОБОДА! Конечно, никто деятельность такого рода не афиширует. Но попробуйте поинтересоваться: «Сударь, а откуда у вас такие деньжищи?» На вас и пресса, и правительство, и парламент таких собак спустят! Всё громче идут разговоры о легализации доходов, о всеобщей амнистии капитала. Всеобщая амнистия капитала! Знаете, к чему это приведёт? На одной доске окажется трудяга, который, недоедая, недосыпая, с ущербом для здоровья, для собственных нервов и нервов своей семьи, раскручивал производство, начиная всё своими руками, и молодец, который гвоздя в своей жизни не забил, а только показывал пальцы веером на своих холёных ручках этому самому трудяге и цедил ему небрежно: «Я, дядя, буду твоей крышей. Чехлись, чтобы у тебя неприятностей не было». А потом этот рэкетир, сколотив капиталец, приобрёл себе прибыльное дело, забрав его за мифические долги. И вот теперь – амнистия! Ты, Серёжа, присутствовал при допросе Герасимова. Помнишь, чем он занимался помимо нефти? Так вот, и такой источник дохода будет амнистирован. Ему высшей меры мало, но никто не в праве будет предъявить ему обвинение. Даже генеральный прокурор. Даже президент. Амнистия, Время побери! Вот где адский замысел! Ничуть не хуже приватизации! Ты, наверное, помнишь, у вас такое тоже было. Не знаю, под каким соусом вам её преподносили и как её проводили, но у нас все было до гениальности просто. Разделили общенародную собственность на дольки и дали каждому по этой дольке. Делай с ней, что захочешь. А что с ней делать? Ктото просто продал за смешные деньги, перестав быть хозяином своей страны за несколько бутылок водки или квартирную плату за три месяца. А у других эти дольки просто стибрили, всучив взамен какието акции, не стоящие бумаги, на которой они были напечатаны. Почему не стоящие?

Да потому, что все эти акционерные общества одно за другим бесследно канули в небытие вместе со своими хозяевами. И никто их искать не стал. Потому что в итоге вышли бы на тех, кто эту приватизацию затеял и осуществил. Лицензиито этим акционерным обществам кто подписывал? Афера удалась! Перераспределение собственности произошло. А теперь, чтобы оно навсегда стало необратимым, поднимается вопрос о всеобщей амнистии капитала. Кто поднимает? Кто проталкивает?

– Андрей Николаевич, – говорит Сергей, воспользовавшись моей паузой, – вы сказали, что у вас происходило то же самое. Что, у вас тоже эти «прорабы» поработали?

– Нет, Серёжа, – я горько усмехаюсь, – у нас нашлись свои «прорабы». Героических личностей вроде господина Герасимова с избытком хватает во всех Фазах. Они сидят себе тихохонько, живут по общепринятым законам, но только и ждут, только и ищут, кому бы повыгодней продаться. А похозяйничали у нас не эти «прорабы перестройки». Похозяйничал у нас ЧВП. Мы рассказывали вам, что это такое. Да и со Старым Волком ты не так давно познакомился. Сотворили они примерно то же самое, только цель они преследуют совсем другую. Цель у них, может быть, и благая. Но, как говорится, благими намерениями вымощен путь в ад. Средства для достижения этой цели они используют такие, что порой и в кошмарном сне не привидятся. Они, видите ли, считают, что цель оправдывает средства. Но хватит, эта тема неисчерпаемая.

Местность, по которой мы идем, всё время понижается. Плесень на почве, если так можно назвать этот щебень, исчезла совсем, а сейчас путь нам преграждает сплошная стена кустов. Не тех колючих раскоряк, что остались позади нас, этот кустарник похож на обычную иву. Только вот местами этот ивняк затянут какойто серебристой паутиной. Её длинные нити колеблются, словно тревожимые лёгким ветерком. Но ветеркато нет: ни лёгкого, ни сильного.

– Ох, не нравится мне эта паутинка, – бормочет Анатолий. – Больно уж она напоминает ту, в которую Натали попалась. И почему она так интересно колышется? Нас учуяла, что ли?

– Очень может быть, Толя, очень может быть, – соглашаюсь я. – Хотя маловероятно. Она давно колеблется и переливается. Я ею еще за километр залюбовался и всё гадал: что бы это могло быть? Но в одном ты прав: трогать эту паутинку както не хочется. С другой стороны, обхода не видно.

– А вы знаете, – говорит вдруг Сергей, – она излучает. И довольно прилично.

Он показывает мне дозиметр направленного действия. Взглянув на него, я только головой качаю. Эту паутину вполне можно сравнить с радиоактивным осадком, пусть не первой свежести, но тем не менее, не утратившим своей смертоносной сущности.

– Ну? И какие будут мысли по этому поводу? – спрашиваю я.

– Сдаётся мне, – подумав пару минут, говорит Лена, – что это какойто барьер. Радиоактивность здесь неспроста.

– Ты хочешь сказать, – уточняю я, – что это искусственное сооружение?

– Несомненно. Тебя смущает то, что этот барьер имеет такой естественный вид, но в этомто и замысел. Кустарник вполне натуральный и безобидный, но пройти его невозможно. Если бы он был ядовитым, как та плесень, или колючим, усеянным полуметровыми ядовитыми иглами, еще бы куда ни шло. Но обычная ива и смертельная радиоактивность, на мой взгляд, плохо сочетаются. Вот и появляются мысли такого рода.

– Пожалуй, ты права. Но раз так, значит, за этим барьером скрывается чтото интересное. Но что?

– А не стоим ли мы по ту самую, интересную сторону? – высказывает предположение Анатолий. – Может быть, этот барьер отделяет ту ядовитую и едкую экзотику, по которой мы шлялись, от нормальной природы.

– А может быть, и наоборот, – продолжает его мысль Пётр. – Именно эта гадость для этого Мира и является нормальной природой. А там может скрываться такое, что нам сразу захочется обратно.

– Захочется, перехочется, – мрачно возражает Анатолий, – зона перехода всё равно там. Иного пути у нас нет.

– Значит, – подвожу я итог, – дискуссия на тему, что от чего отделяет этот барьер, беспредметна. Следует размышлять о том, как этот барьер преодолеть.

– Обойти его возможности нет, – говорит Наташа. – Когда мы были еще далеко, я заметила, что эта полоса тянется на многие километры и теряется за горизонтом.

– Вы знаете, – Лена задумчиво покачивает головой, – этот барьер напоминает мне стену, в которую мы уткнулись в том странном стеклянном миреящике.

– Кстати, я коечто узнал про этот ящик, – усмехаюсь я. – Но там преграда была непреодолимой, выполненной из перестроенного пространства. Её и лазер не брал. А здесь мы свободно можем теми же лазерами прорезать себе проход.

– А куда ты денешь радиацию? – возражает Петр. – Даже если ты сожжешь эти кусты дотла, пепелто останется радиоактивным и прикончит нас, когда мы будем по нему идти.

– Не забывай, Петруша, что мы на этот случай неплохо оснащены, – Лена достаёт из своего ранца шесть шприцов. – Для профилактики хватит по одной дозе. А там посмотрим, сколько еще потребуется. Будем резать проход. Только сначала уколитесь.

Ох, и не люблю я этот антирад! Но часто приходится делать такое, что не только не любишь, но и терпеть не можешь. Вкалываем себе по дозе. Лена следит за таймером. Проходит положенное время, и она командует:

– Толя, Наташа! С лазерами – вперёд!

Шипят перерезаемые и вспыхивающие ветки и стволы, вьётся дым. Через минуту перед нами открывается проход. Мы стоим с оружием наготове. Я на всякий случай даже взял на изготовку бластер. Но когда дым рассеивается, мы видим перед собой такое же унылое, поросшее редким кустарником поле. Даже не поле, а, скорее, каменистую пустошь. Одно отличие: впереди, примерно в километре, протекает река. Довольно широкая, около пятисот метров.

– Вперед, – командую я.

– Только быстро, не задерживаясь ни на секунду, – добавляет Лена. – Нам лишние рентгены совсем ни к чему.

Когда мы проходим по хрустящими под ногами углям, «паутинки» на уцелевших с обеих сторон кустах шевелятся и тянутся к нам. Уходим от опасного барьера подальше и, пройдя половину расстояния до реки, останавливаемся по команде Лены. Она проводит беглый контроль на радиоактивность и выдаёт нам еще по одному шприцтюбику с антирадом.

– Так можно и наркоманом стать, – ворчит Сергей, вкалывая себе дозу.

– От этого не станешь, – успокаивает его Лена. – А здоровье надо беречь, Серёженька. Оно нам еще ой как понадобится.

– И куды же нам дальше бечь? – глубокомысленно спрашивает Пётр.

– Туды, – показывает Анатолии в сторону недалёкой уже реки. – Переход будет там.

– Если мы, конечно, сможем через неё перебраться, – с сомнением в голосе говорит Наташа.

– И если в этой реке вообще вода, – многозначительно добавляет Лена.

– Ну, – говорю я, поднимаясь, – об этом можно и не дискутировать. Проще всего проверить. Если там обычная вода, будем искать брод. А если нет, пойдём по берегу.

– Ага! – злорадно соглашается Сергей. – И она приведёт нас к другой такой же ядовитой реке, только больше этой. Или к такому же морю.

– Сергей прав, – соглашаюсь я, – надо идти вверх, против течения. Но опять же это в том случае, если в реке не вода, а какаянибудь экзотика вроде плавиковой кислоты.

В реке оказывается обычная вода. Правда, до такой степени грязная, что я бы ни за что не взялся определить её цвет. Создается впечатление, что в паре километров выше по течению капитально, до блеска помыли автомобильную и боевую технику танковой дивизии. А еще гдето, чуть повыше, в эту же реку слили отходы не менее пяти десятков свиноферм.

– Я даже не берусь предположить, есть ли в этой жидкости простая вода, не говоря уже о более сложных соединениях, – грустно говорит Лена, глядя на индикатор анализатора.

– Ясно одно, – констатирую я, – вброд эту… жидкую преграду… переходить можно, но не желательно. Ну, а чтобы пить её… О вкусах не спорят.

Мы отходим от берега разноцветной реки подальше и движемся вверх по течению. Надо же посмотреть, кто ее так загадил. Идем довольно долго, и по пути нам не попадается ничего достойного внимания. Удивляет отсутствие животных, птиц и даже насекомых. Впрочем, какая тварь сможет выжить в таких условиях? Однако хищные деревья на когото охотятся. И барьер, смертоносный для всего живого, здесь не просто так вырос.

– Андрей Николаевич! – говорит вдруг Сергей. – А долго мы еще будем так идти?

– Ты что, устал?

– Не то чтобы слишком. Но дело в другом. После того, как включилось… гм… освещение, прошло уже больше десяти часов. Мне интересно, когда оно здесь выключается?

– Вопрос интересный. Мы не знаем, какой здесь суточный цикл. Но если свет погаснет, сделаем палатки и заночуем.

Мы идем еще два часа, но освещение попрежнему дневное. Самого солнца не видно, оно закрыто сплошной облачностью. Но видно все как в пасмурный полдень. Река, русло которой до этого было почти прямым, начинает прихотливо извиваться. Мы вынуждены иногда срезать излучины, а иногда далеко обходить повороты. Вот русло в очередной раз сворачивает влево. Мы намерены спрямить себе путь, но то, что обнаруживаем через полсотни метров, заставляет нас остановиться и задуматься.

Вдоль берега реки каменистая почва поросла мхами и лишайниками. Местами они растут довольно густо, почти сплошным ковром. И в таком ковре мы замечаем тропинку. Видно, что ею пользуются по крайней мере несколько раз в день. А Наташа даже находит неподалеку от тропы старый окурок самокрутки.

Рассматриваю местность через бинокль в прозрачном щитке шлема. Русло реки образует здесь широкую дугу радиусом около двух километров. Тропа уходит кудато в центральную часть этой дуги. Метров через пятьсот начинается густой кустарник. Не ивняк с радиоактивной паутиной, а обыкновенный кустарник. Не то смородина, не то низкорослая калина. А за кустарником видны деревья. Не те «пьяные» деревьяхищники, а простые осины, клены и еще какието. Решительно сворачиваю налево и иду вдоль тропы. Петр шагает за мной, дослав на всякий случай патрон в ствол автомата. Логично. В этом лесочке можно встретить кого угодно. И этот кто угодно может отнестись к нам тоже как угодно.

Мох и лишайник начинают чередоваться с травой. Мне кажется, что за деревьями просматривается какоето сооружение. Проходим еще немного. Точно! Деревья расступаются, и перед нами открывается широкая поляна.

За высокой каменной оградой стоит длинное двухэтажное строение с плоской, поросшей мхом крышей. Длинные низкие окна, прорезанные по всему периметру второго этажа, напоминают бойницы. А может быть, таковыми они и являются. В дальнем от нас конце здания сооружена башенка высотой около двенадцати метров. В верхней её части имеется огороженная площадка, перекрытая трёхскатной остроконечной крышей. Изпод крыши на площадку чтото свисает, а шпиль над башенкой венчает треугольник вершиной вниз.

Тропинка заворачивает влево и ведёт нас вдоль ограды. Мы идём мимо стены, сложенной из мелких камней, схваченных глиняным раствором. Так же, Но из камней покрупнее, построено и здание за оградой. Проход за ограду, расположенный с дальней стороны, забран деревянными подъёмными воротами, выполненными из жердей толщиной в руку. Приглядевшись, мы находим нехитрое подъёмное приспособление и вращаем ворот. Заслон со скрипом поднимается.

Осторожно проходим за ограду. Двор пуст. Никого и ничего. Только в углу колодец, ограждённый каменным кольцом. Заглядываю туда, воды не видно. Кидаю в колодец мелкий камешек. Глубоко, однако. Немало времени проходит, прежде чем до меня доносится плеск воды.

В торце здания, прямо посередине, имеется высокая, но узкая дверь из необструганных, потемневших от времени досок. Она не заперта. Открываем её и попадаем в узкий тёмный коридор, тянущийся вдоль всего здания. С обеих сторон имеются пустые дверные проёмы, через которые в коридор проникает слабый свет. Если бы в проёмах имелись двери, я бы назвал эти помещения двухместными камерами. Они узкие, как пеналы. Справа и слева от входа – ничем не покрытые каменные лежанки. Расстояние между ними не более полуметра. Под самым потолком – низкое окнобойница. Оно уходит и в соседнюю «камеру». Больше в этом помещении ничего нет.

В самой середине коридора мы обнаруживаем два значительно больших помещения. Центральную часть каждого из них занимают длинные возвышения, сделанные из такого же камня на глиняном растворе. Столы, надо полагать. У стены выложен очаг. Рядом стоят два котла. В очаге зола и еще не остывшие угли. Интересно, где хозяева этого дома?


Глава 16


Эй! Гражданина! Ты туда не ходи, ты сюда ходи! А то снег башка попадёт, совсем мёртвый будешь.
Василий Алибабаевич

– Мир вам, братья! – слышится сзади негромкий спокойный голос.

Хроноагенты хреновы! Даже не заметили, как он подошел. Позади нас в дверном проёме стоит человек среднего роста и сухощавого телосложения. На нём тёмнозелёный длинный балахон, перехваченный широким черным поясом. Лица не видно, оно скрыто глубоким капюшоном. На полу, у ног пришедшего, лежит объёмистый мешок. От него пахнет рыбой.

– Мир и тебе, брат, – отвечаю я поитальянски.

Именно на таком языке прозвучало приветствие. Пришелец поднимает левую руку, и из широкого рукава появляется узкая кисть, затянутая в такую же, как и балахон (или ряса?), тёмнозелёную перчатку. Двумя пальцами пришелец очерчивает в воздухе знак в виде треугольника вершиной вниз. Он поднимает мешок и направляется к очагу. Мы расступаемся, давая ему дорогу. Бросив мешок возле большой деревянной плахи, пришелец обращается к нам:

– Я отец Сандро, примас этой обители.

Еще один отец! Не слишком ли много разных личностей пытается меня, сиротку, усыновить за последние сутки? Стоп! А не родственник ли он отцу Таканде? Ряса. Глубокий капюшон. Перчатки. Отец. Увидеть бы его лицо… Но надо бы представиться.

– Я Андрей…

– Не надо, – прерывает меня отец Сандро. – В обителях Триединого и Великого никто не спрашивает путников, как их зовут и кто они такие. Всякий нуждающийся в отдыхе, крове и пище, находит здесь приют и всё необходимое. А потом идёт дальше. И никто не в праве интересоваться, кто он, откуда пришел и куда идёт. Если он сам не пожелает всё о себе рассказать.

– Ну, мыто как раз никаких тайн не имеем, – бормочу я и замолкаю.

Хороший обычай. Он по крайней мере даёт мне возможность не изобретать какоенибудь Загорье, откуда мы якобы пришли. Попробуйте объяснить этому отцу Сандро, откуда мы грядем, куда свой путь вершим. Я вижу, что Лена тоже насторожилась и внимательно смотрит на отца Сандро, стараясь пытливым взглядом проникнуть в глубокую тень капюшона. А отец Сандро, не обращая внимания на мои слова, вываливает из мешка на плаху груду рыбы и снимает со стены большой разделочный нож.

– Я не могу предложить вам мясной пищи, но скоро будет готова похлёбка и жареная рыба. Вон вёдра, сходите к колодцу за водой. И пусть ктонибудь принесёт дрова, они у заграды, справа от входа. И разожгите очаг.

Всё ясно. Провизия наша, работа ваша. Всё справедливо. Мы отправляемся за водой и дровами, но тут неприятная мысль приходит мне в голову. Я возвращаюсь, но Лене, видимо, эта мысль тоже не даёт покоя, и она спрашивает:

– Отец Сандро, эту рыбу вы наловили в реке?

– Что ты, женщина! В этой реке даже лягушки и пиявки не водятся. В трёх старах отсюда есть озеро, и я там развожу рыбу.

Мы успокаиваемся, а отец Сандро берётся за нож и, чтобы лучше видеть, откидывает свой капюшон на плечи. Тут уж я успокаиваюсь окончательно. Ничего общего ни с отцом Такандой, ни со святым Могом, ни с Фарбером, которого нам показывала Кора. Отцу Сандро не более тридцати лет. У него вполне земное, человеческое, хотя и худощавое, можно сказать, аскетическое лицо. Но главное – глаза. Это обычные человеческие глаза. Смотрят они дружелюбно и даже немного весело. Этот человек явно не из числа «прорабов перестройки». Я облегченно вздыхаю и иду за дровами.

Через час отец Сандро приглашает нас к столу. Перед каждым из нас стоит большая глиняная миска с дымящейся ухой, густо посыпанной зеленью. Посередине стола – глиняные блюда с крупно порезанными кусками хлеба из муки грубого помола и такие же блюда с жареной рыбой. Кроме того, на столе стоят глиняные кувшины, один на двоих, и глиняные кружки. Отец Сандро встаёт во главе стола, скороговоркой читает молитву, из которой я ничего не могу уловить, кроме отдельных слов. Прочитав молитву, он благословляет трапезу знаком треугольника и первым садится за стол.

Мы следуем его примеру и приступаем к обеду. Уха у отца Сандро получилась неплохая. Я бы добавил в неё еще чутьчуть соли и перчику. А так ничего, есть можно. Пиво, налитое в кувшины, на мой взгляд, чуть кисловато. Но что можно требовать от пива, приготовленного в этой обители какимнибудь кустарным способом. Для той технологии, какая здесь возможна, пиво весьма и весьма недурственное.

Едва мы доедаем уху, как свет резко исчезает, словно солнце выключили. Но отец Сандро, видимо, знал, когда это произойдёт. Он запаливает в очаге лучину и зажигает ею плошки с маслом, заранее расставленные на столе.

Трапеза проходит в молчании. Даже когда мы управляемся с едой и наполняем кружки пивом, отец Сандро молчит. До меня доходит, что он ведёт себя так в соответствии с обычаями или уставом этой обители. Здесь не положено интересоваться путниками. Здесь только дают им кров и пищу. Надо брать инициативу в свои руки.

– Отец Сандро, вы давно живёте в этой обители?

– Четырнадцатый год.

– Значит, вы хорошо знаете эту местность и дороги?

– Знаю.

– Толя, уточни местонахождение зоны перехода. Надо выяснить, как нам туда добраться. Отец Сандро, есть ли возможность гденибудь переправиться через реку? Мост, паром, брод, нам всё равно.

– А вы в самом деле хотите перебраться на тот берег?

В голосе отца Сандро слышатся удивление и тревога. С чего бы это? Анатолий показывает мне индикатор. В центре его обозначено место, где мы сейчас находимся. Из центра выходит луч, заканчивающийся в зоне нестабильного темпорального поля. Я прикидываю расстояние. Почти шестьдесят километров.

– Да, отец Сандро, не только желаем, но и непременно переправимся.

– Не знаю, братья мои, не знаю. Без особой нужды никто через эту реку не переправляется.

– Значит, такая вот у нас особая нужда.

– Что ж, если у вас такая особая нужда, я помогу вам переправиться. Но…

Отец Сандро с сомнением качает головой. Я жду продолжения, но он молчит. Отвернувшись от стола, Сандро шурует кочергой в очаге. Непрогоревшие угли разгораются с новой силой. Сандро собирает использованную посуду и пододвигает её к нашим женщинам.

– Помыть надо, – коротко говорит он и обращается к нам: – В конце коридора погреб. Пусть ктонибудь принесёт еще пива.

Лена с Наташей уносят посуду, а Анатолий с Сергеем, захватив кувшины, уходят за пивом. А я смотрю то на индикатор, указывающий направление на зону темпоральной нестабильности, то на отца Сандро. Он задумчиво смотрит на горящие угли и не обращает на нас ни малейшего внимания. Словно это не он только что обещал помочь нам переправиться на другой берег реки и хотел о чемто предостеречь. Но продолжения не следует. То ли он сомневается, то ли эта тема вообще запретная. Время его знает. Как бы то ни было, но информация нам необходима. Когда с кувшинами пива возвращаются Анатолий и Сергей, я наливаю себе кружку и спрашиваю:

– Значит, отец Сандро, вы поможете нам перебраться на другой берег?

– Помочь нетрудно, – нехотя отвечает отец Сандро, бросив на меня быстрый взгляд. – Вот только… Великий грех будет на мне в этом случае. Много ночей придётся мне замаливать его.

– Отец Сандро, если наша переправа на другой берег связана с нарушением закона и повлечет за собой какието санкции против вас, то прошу вас не беспокоиться. Мы переправимся и без вашей помощи. Вы только подскажите нам, где здесь поблизости есть брод?

– Какие законы, брат мой? Уже много лет никто не слышит здесь этого слова. А грех мой будет в том, что, помогая вам переправиться на тот берег, я пошлю вас на верную смерть.

– Отец Сандро, должен вас заверить, что вы напрасно переживаете. Мы прошли долгий путь, и на этом пути нам встречалось такое, что удивить, а тем более напутать нас и заставить отступить просто невозможно.

– А я вас не пугаю. Я вижу, что вы люди отважные, и вооружены вы хорошо. Но только оружие вам не поможет. Конечно, если вы встретитесь с оборотнями, оно вам пригодится и, может быть, спасёт вас. Но до оборотней вы не дойдёте. Сразу за рекой начинаются Проклятые Места. Обычному человеку, даже самому смелому, их не пройти. И оружие там бесполезно.

– Проклятые Места? Что это такое, отец Сандро?

– Проклятые Места они и есть проклятые. Не случайно их так прозвали. Там всё не такое, как здесь. Там всюду прячется смерть, и вы каждым своим шагом будете приближать её.

– Чтото вроде едкой, ядовитой плесени и хищных деревьев с изогнутыми вкривь и вкось стволами?

– Что? Сатанинская плесень и деревьяупыри? Нет, брат Андрей, это всё детские игрушки по сравнению с Проклятыми Местами. И сатанинскую плесень, и деревоупырь можно увидеть издалека и просто не подходить к ним. В Проклятых же Местах вы будете идти по обычному песку, а этот песок будет вас убивать с каждым шагом. Обычная лужайка может оказаться смертельной ловушкой и разорвать вас на мелкие кусочки. Воздух, которым вы будете дышать, может в один момент сжечь вас изнутри. Безобидная муравьиная куча высушит вашу кровь, и при этом вы не успеете сосчитать до десяти. А перешагивая через какоенибудь бревно, вы, наоборот, так насытитесь влагой, что моментально раздуетесь и лопнете. Но и это игрушки по сравнению с другими местами, где в незапамятные времена пылали сражения. Там нормальный человек пройти вообще не может. Есть такие места, где вы и икнуть не успеете, а от вас уже останется один скелет. И этот голый скелет, сделав последний шаг, рухнет на землю и рассыплется грудой костей. А в других местах, наоборот, кости ваши превратятся в студень, и вы бесформенной массой растечетесь по земле. А есть такие места, где в яркий солнечный день ваша тень вдруг исчезнет. Через некоторое время она снова появится, но вас самого уже не будет. От вас останется только эта тень.

Отец Сандро замолкает, «треуголится» и смотрит на пламя углей в очаге. Вздохнув и понизив голос, он снова начинает говорить. Я вижу, что в дверном проёме стоят Лена с Наташей и внимательно вслушиваются в слова отца Сандро.

– Есть места, где обычные камни, по которым вы ступаете, внезапно раскаляются и светятся, как эти угли. Но бывает и наоборот, они превращаются в лёд и замораживают всё живое, что будет идти по ним. Но всё это только то, что доступно человеческому разумению. А случаются в Проклятых Местах вещи совсем непостижимые и никак не объяснимые. Это когда человек вдруг обрастает густой шерстью, даже мехом. Это когда вместо ног у него вырастают копыта или колени выворачиваются, как у гигантского кузнечика. А вместо рук может вырасти три пары длинных и гибких, как змеи, щупалец. А бывает и так, что у человека срастаются ноги, тело вытягивается, приобретает змеиную гибкость, и человек ползает по земле и деревьям, словно большая змея.

– Странные и страшные вещи рассказываете вы нам, отец Сандро. Вы сами всё это видели?

– Если бы я это видел, я бы не сидел сейчас здесь с вами. Нормальный человек не может выжить в Проклятых Местах. Всё это я записал со слов тех, кто там бывал, и Триединый помог им выйти оттуда живыми и в здравом уме. Скажите, брат Андрей, – отец Сандро внимательно смотрит мне в глаза, – вам действительно так необходимо переправиться на тот берег?

– Отец Сандро, я отвечу вам честно. Для нас это вопрос жизни и смерти.

– Понятно, брат Андрей. Тогда я задам еще один вопрос: а куда вы намерены попасть на том берегу, чтобы решить свои жизненно важные вопросы?

Посмотрев на индикатор, я указываю направление. Затем уточняю у отца Сандро, чему равен стар. Выслушав меня, отец Сандро задумывается, потом вдруг встаёт и кудато уходит. Через несколько минут он возвращается со свёрнутым в трубку листом бумаги. Лист он разворачивает на столе, придавив по краям пивными кружками.

Это примитивная карта, грубо начерченная от руки. Я нахожу прихотливо изогнутую реку. Внутри подковы, образованной руслом реки, я вижу небольшой треугольник. Это, надо полагать, место, где мы находимся. Обитель. А на другом берегу реки – штриховки, непонятные значки, какието еще менее понятные надписи.

– Девяносто старов, – задумчиво говорит отец Сандро и показывает на карте какоето место. – Это гдето здесь.

Он качает головой, наливает себе пива, садится на скамью и сосредоточенно разглядывает трещину на потолке.

– Нет, – говорит он наконец и резко качает головой, – вы туда не дойдёте. Пусть вы и не простые люди, но вы там пройти не сможете. Вы просто погибнете, и получится так, что это я послал вас на смерть. Вамто это будет уже безразлично, а мне нет.

– Отец Сандро, – пытаюсь я возразить, – почему вы считаете, что мы там должны обязательно погибнуть? Ведь ктото бывал там и вернулся, чтобы нарисовать эту карту.

– Вы говорите о плане? Его нарисовали гуляки. Только они и могут ходить по Проклятым Местам.

– Гуляки? Тогда познакомьте нас с ними. Мы договоримся с кемнибудь из них, чтобы он провёл нас в нужное место.

– С кемнибудь? Нет, брат Андрей, ктонибудь вам не подойдёт. Гуляки ходят по Проклятым Местам всегда в одиночку. И прежде, чем отправиться в путь, они три дня и три ночи молятся Триединому. Не каждый решится вести с собой в Проклятые Места других людей. Для этого мало быть гулякой. Надо быть весёлым гулякой. Да и не каждый весёлый гуляка решится пойти в то место, какое вам нужно. А уж вести туда когото… – отец Сандро безнадёжно машет рукой. – На это способен только один гуляка. Самый весёлый из всех весёлых гуляк. Лем. Да и то он крепко подумает.

– И как нам найти этого Лема? Вы поможете нам, отец Сандро?

– Его не надо искать. Он сюда сам придёт. Лем часто останавливается в нашей обители. Этот самый план он и нарисовал. С тремя другими весёлыми гуляками. Последнее время его чтото долго не было, значит, скоро появится. Если жив, конечно. Жизнь гуляки полностью в руках Триединого. – При этих словах отец Сандро благоговейно «треуголится».

– Понятно. И как долго его придётся ждать?

– Пути гуляк неисповедимы. Он может прийти и сегодня, и через неделю. Живите здесь. Здесь вы в безопасности.


Глава 17


Один я на всей планете вижу страшную тень, наползающую на страну, но как раз я и не могу понять, чья это тень и зачем…
А. и Б. Стругацкие

Через полчаса все собираются в келье, которую облюбовали мы с Леной. На столе горит плошка с маслом, которой снабдил нас отец Сандро.

– Ну, друг любезный, колись, – выражает Лена общее пожелание. – Расскажи, Снегурочка, где была, расскажика, милая, как дела. Что ты узнал от альтов? Мы все сгораем от нетерпения. Разве ты не видишь? От меня уже пепел один остался. И этот пепел уже остыл, и его разносит ветер. Причем несёт его прямо на Проклятые Места.

– В самом деле, Андрей, – поддерживает мою подругу Анатолий, – хватит откладывать. Вряд ли у нас впереди будет когданибудь такая спокойная обстановка, как сейчас.

– Да всё делото как раз в том, что альт ничего мне толком не сказал. Он просто намекнул, что ответы на все свои вопросы я уже знаю. Мне только осталось их понять и осмыслить.

– Тогда о чем вы с ним так долго разговаривали? – интересуется Лена.

– О смысле жизни. О природе добра и зла.

– Хм! Неисчерпаемая тема! – усмехается Пётр.

– Еще он предложил мне работать на него. Он готов был взять всех нас, кроме Елены и Наташи, конечно. Когда я, вполне естественно, отказался, он начал мне угрожать и запугивать. На этом, собственно, и закончилась наша продуктивная беседа.

– И на что же он тебе намекнул, раз ты ушел от него такой удовлетворенный? – спрашивает Лена.

– А намекнул он на то, что нам уже всё рассказал господин Герасимов. А то, что он не знал и сказать, понятно, не мог, мы можем узнать из тех файлов, которые скачал Сергей с секретных страниц Интернета.

– Ничего себе намёки! Герасимов нёс какуюто несусветную чушь. А информация в этих файлах зашифрована так, что я уже месяц с лишним бьюсь над ней и всё без толку.

Лена откровенно возмущена. Судя по её виду, она готова вернуться назад, сама взяться за отца Таканду и вытрясти из него всю информацию. Я успокаиваю подругу:

– Информация на файлах не зашифрована, а избыточна. Зёрна истины там перемешаны с навозом. Требуется куриное терпение, чтобы их отделить. Кстати, помнишь, в биологической Фазе ор Гелаэн сразу уяснил ценность этой информации и переписал всё. Что же касается Герасимова, то он просто не понимал того, что говорил, поэтому у него и получалась белиберда. А когда Таканда сказал мне, что основная интересующая нас информация содержится именно в словах Герасимова, у меня словно пелена с глаз исчезла.

– И что же ты узрел, прозревши?

– Вспомни, какую ахинею нёс про своих хозяев Герасимов? Сначала он назвал их вампирами. Потом поправился и сказал, что они не простые вампиры. А какие?

– Энергетические, – ехидно вставляет Лена.

– Представь себе, ты почти угадала. Потом он начал нести про векторы, скаляры, суммирование векторов и тому подобную дурь, в которой сам ни хрена не понимал. Поэтому и мы его не поняли.

– А что мы должны были понять? – спрашивает Анатолий.

– А то, что эти «прорабы перестройки» во всех подконтрольных им Фазах сворачивают всякое развитие человечества. Весь научный, творческий потенциал в этих Фазах равен нулю или стремится к нему. Не поняли? Вектор, определяющий прогресс человечества, обнулён или превращен в скаляр. Я вижу, вы никак не можете уловить, в чем тут суть. Я тоже не сразу понял.

Я обвожу взглядом лица друзей, на которых написаны откровенное недоумение, желание врубиться и напряженная мысль. Закуриваю сигарету и наливаю себе пива из кувшина, предусмотрительно захваченного Леной. Надо попробовать подойти с другого конца.

– Кто такой вампир? – спрашиваю я.

– Нежить, питающаяся кровью живых, – быстро отвечает Сергей.

– Прекрасно, друг мой! За первый вопрос ставлю тебе «отлично». Теперь второй вопрос. Что такое энергетический вампир?

– Это гипотетически существующая нежить, – отвечает Лена, – которая питается эмоциональной, биологической или психологической энергией жертвы. Я сказала «гипотетически существующая», потому, что нигде в известных нам Фазах такие вампиры не встречались. Хотя слухи о них ходят практически везде.

– А ведь дыма без огня не бывает, Ленок. Раз ходят слухи, значит, гдето ходят и вампиры. Слухи эти имеют основания. И основания эти очень близки к тем слухам, которые ходят. Наши «прорабы перестройки» – действительно энергетические вампиры. Только паразитируют они не на отдельных личностях. Для них это слишком мелко и неэффективно. Тем более, что личностито разные бывают. У когото энергии хоть отбавляй, а у другого даже не кот, а мышка наплакала. Другое дело – всё человечество данной Фазы в целом. И поглощают они самые мощные составляющие суммарной энергии человечества. Те составляющие, которые способствуют движению человечества вперёд, его развитию. Вот почему во всех Фазах, где эти «прорабы» хозяйничают, всякий прогресс свёрнут, а отношения мужчины с женщиной сведены до уровня отправления естественных надобностей. И сама женщина низведена до уровня самки, предмета общественной потребности. Развитие человечества заморожено на том уровне, который оно имело на момент появления в этой Фазе «прорабов перестройки». И начинают они именно с унижения женщин. Тут им в дальновидности не откажешь: там, где женщина занимает надлежащее положение, рано или поздно у людей появится стимул к творческой деятельности, и все усилия «прорабов» пойдут прахом. А так нет стимула завоёвывать свою избранницу, нет стимула для изобретательности, нет прогресса, и быть не может. И они к тому же убивают двух зайцев: заодно человечество лишается такой мощной эмоциональной составляющей своего общего энергетического поля, как любовь. Я понятно излагаю?

– Более или менее, – тихо говорит Наташа. – Правда, всё это слишком сложно и с трудом укладывается в голове. Зачем это им всётаки нужно?

– Помните, Герасимов говорил о чемто вроде постоянного голода, который испытывают эти «прорабы перестройки»? Так вот, при таком положении вещей иного и быть не может. Ведь та Фаза, в которой жили Сергей и Дмитрий, еще не полностью покорена ими.Там еще оставались какието намёки на прогресс. Там отношения мужчины и женщины еще не упростились до полного примитива. Отсюда и недостаток откачиваемой от человечества энергии. Отсюда и чувство голода. Зато в тех Фазах, где жил Вир, где живёт тан Марсун, и в той, откуда мы только что прибыли, их плодотворная деятельность уже дала свои плоды. Там они чувствуют себя комфортно. Ты чтото хочешь сказать, Ленок?

– Не сказать, а посмотреть, – отвечает Лена и открывает ноутбук. – Кажется, я поняла, как следует работать с этими файлами. Сергей на днях подсказал мне одну идею. Хочу попробовать отсечь шелуху.

Лена открывает одну из переписанных Сергеем страниц и какоето время задумчиво смотрит на неё. Она делает какието преобразования файлов, вчитывается и вскакивает в крайней степени возбуждения. Взасос целует Сергея.

– Серёженька! Ты гений! Смотрите! Это же программа действий для каждого агента «прорабов», вроде того же Герасимова! Здесь по полочкам всё разложено, поэтапно расписано. Интересно, что дальше? Андрей! Здесь расписан поэтапный план сворачивания прогресса для определённого региона. Он связан с планом работы агента. Ясно видно, что до полного выполнения плана осталось не так уж и много. План выполнен на семьдесят два процента. А что мы еще увидим? – Лена переходит на следующую страницу. – А здесь корректировка плана действий в соответствии с обстановкой в других регионах. А в заключение, – еще одна страница, – показана энергетическая отдача данного региона. Сейчас она составляет восемьдесят шесть процентов от максимума. Разобрались.

– Да, ясно, – соглашается Анатолий. – Ясно всё, кроме одного. Кто они такие? Откуда взялись? Где базируются? Ты выяснил чтонибудь по этому поводу?

– Почти ничего. Ответы отца Таканды были довольно уклончивы. Я же говорил вам, что он ни разу не дал мне прямого ответа. Когда я спросил его, не пришельцы ли они, он ответил: «И да, и нет». Тогда я предположил, что они – уроженцы Земли, перестроенные какимто образом пришельцами. Он улыбнулся (ну и улыбочка у него, должен вам сказать!) и опять ответил: «И да, и нет». Вот и понимай как хочешь.

– А вы знаете, – снова подаёт голос Сергей, – среди скачанных мною сайтов один был весьма своеобразным. Это было нечто вроде почтового ящика. Там много всякой ерунды. В этом сайте не менее восьми десятков страниц.

– Найди его, – предлагает Лена, – и преобразуй. Может быть, эта переписка нам чтонибудь подскажет.

Через полчаса Сергей показывает нам открытый «почтовый ящик». Он содержит в основном переписку агентов с «прорабами перестройки». Запросы, ответы, рекомендации, отчеты. Бесконечный архив. Интересного много, но нам нужно другое. Только на пятьдесят второй странице мы находим переписку «прорабов». Она занимает еще более двадцати страниц.

– Тут работы не на один день, – удрученно качает головой Лена.

– А куда торопиться? – говорю я. – Наш потенциальный проводник, весёлый гуляка Лем, появится не завтра. И, надо полагать, не послезавтра. Отец Сандро нас отсюда не гонит. Так что работай не спеша, тщательно. Может быть, найдёшь в этой навозной куче жемчужное зерно. Сергея привлеки. У него, сама сказала, голова светлая. Быстрее дело пойдёт.

Как я и предполагал, Лем не появился ни завтра, ни послезавтра. Мы живём в обители уже почти неделю, а весёлый гуляка Лем всё еще гдето весело гуляет. Мы помогаем отцу Сандро по хозяйству, ловим рыбу и раков, ухаживаем за огородом. Я попытался выяснить, когда и при каких обстоятельствах появились эти Проклятые Места и что здесь было до этого. Как здесь жили люди. Однако информации получил не намного больше.

– Хорошо жили, – вздыхает отец Сандро. – Не было ни Проклятых Мест, ни оборотней. Меня тогда не было, – помолчав немного, добавляет он, – и отца моего не было, и деда, и прадеда. Когда всё началось? Не знаю. Сначала были войны. Кто с кем воевал, неведомо. И те, и другие взялись неизвестно откуда и неизвестно куда потом делись. На полях сражений осталось такое, что люди бежали из тех мест куда подальше. Я говорил вам, что там творится. А потом появились Проклятые Места и оборотни. И жизнь стала совсем невыносимой. Только в таких, как эта, долинах еще и можно коекак жить. Но и сюда добираются оборотни и угоняют людей.

– Понятно, – говорю я и меняю тему.

Ничего мне не понятно. Для того чтобы в этом хоть както разобраться, надо посмотреть на Проклятые Места и места сражений своими глазами. А для этого надо дождаться Лема. Хотя мне и так ясно, что без «прорабов перестройки» здесь дело не обошлось. Только результат резко отличается от тех, что мы видели в других Фазах. Впрочем, мне вспоминается Фаза, население которой «прорабы» полностью уничтожили. Но здесьто население осталось и живёт, хотя, как видно, не благоденствует.

Полезным делом заняты только Лена и Сергей. Они тщательно и скрупулёзно обрабатывают одно за другим сообщения и письма друг к другу «прорабов перестройки». Но пока что ответа на основной вопрос они не получили. Хотя и нашли уже много интересного. На наши расспросы Лена отвечает:

– Потерпите. Закончим работу, всё расскажу, а сейчас какой толк забивать вам головы отрывочными сведениями? Не люблю размениваться.

Зная эту черту характера моей подруги, я не настаиваю. Ленка, когда её в таких ситуациях вывести из себя, может и укусить неосторожного.

К концу десятого дня приходит путник. Он одет в комбинезон, сделанный из серой чешуйчатой кожи. На ногах у путника высокие ботинки, внизу они оплетены травой. На другой день он уходит. Отец Сандро, коротко переговорив с ним, сообщает нам:

– Это был гуляка. Он сказал, что Лем придёт сюда завтра.


Глава 18


Да кто вы такие, откуда взялись?!
B.C. Высоцкий

На другой день после обеда отец Сандро знакомит нас с Лемом. Это невысокий худощавый мужчина лет тридцати пяти. Волосы острижены под ноль, щеки аскетически впалые, нос длинный и острый, почти как у Буратино. В серых, глубоко посаженных под нависшими бровями глазах светится безысходная тоска. Не таким представлял я самого весёлого из всех весёлых гуляк. Вид у него какойто сонный, словно всё на свете ему уже надоело и он не знает, куда бы ему спрятаться. Одет он так же, как и вчерашний гуляка, в комбинезон из чешуйчатой кожи серозелёного цвета и высокие сапоги на шнуровке. Сапоги по низу так же оплетены травой. Гуляка Лем сразу переходит к делу:

– Отец Сандро сказал мне, что вам нужно пройти через самые опасные из Проклятых Мест. Он попросил меня помочь вам. Вообщето я собирался идти в другую сторону, но отец Сандро – не тот человек, которому я могу отказать. Сколько вас?

– Шесть человек. Четверо мужчин и две женщины.

– Две женщины? – Лем морщится и качает головой.

– По поводу наших женщин можешь быть спокоен. Они не будут устраивать истерик и падать в обморок. И вообще я знаю не так уж много мужчин, которым наши женщины хоть в чемто уступают.

– Ну, если так… – В глазах Лема отражается недоверие, а в голосе слышится плохо скрытая ирония. – Во всяком случае, будем уповать на Триединого. Шесть человек, говоришь? Это будет стоить.

– Мы заплатим любую цену. У нас есть и золото, и драгоценные камни.

– Золото, камни, – по лицу Лема пробегает пренебрежительная усмешка, – это мало кому нужный хлам. Отец Сандро говорил, что у вас есть оружие. Так?

– Так, – подтверждаю я.

– Покажите.

Я веду его в келью и демонстрирую наш арсенал. Лем невозмутим, но я вижу, что наше вооружение произвело на него впечатление. Подумав, он говорит:

– Раз есть оружие, значит, есть и патроны к нему.

Я не удерживаюсь от недовольной гримасы. Как раз патроны для нас сейчас дороже золота и камней. Тем более что мы немало истратили их в последней Фазе. Непредвиденные расходы, так сказать. Но делать нечего. Раз здесь не котируются драгоценные металлы и камни, придётся расплачиваться за услуги драгоценными боеприпасами.

– Здесь несколько систем оружия, – говорю я. – Пулемёт, автоматы и пистолеты трёх типов. Патроны ко всем разные. Какие тебе нужны?

К моему удивлению и облегчению, Лем указывает на пистолет Макарова. Пистолетами мы почти не пользуемся.

– Сколько? – спрашиваю я.

– Двенадцать, – отвечает Лем. – По два за человека.

Тут мне в голову приходит удачная мысль. Раз здесь пистолеты котируются выше автоматов и пулемётов, то у меня как раз есть лишний пистолет.

– А если так?

Я достаю из ранца «кольт», который принадлежал убитому Мирбаху. Рядом выкладываю два магазина. Один я вынул из пистолета, прежде чем вернуть «кольт», а второй забрал у того же Мирбаха. Он торчал из кармашка на поясе. Мирбаху это было всё равно ни к чему. Прошитому автоматной очередью пистолетом и патронами пользоваться затруднительно, а нам это могло пригодиться. И вот пригодилось. Лем смотрит на меня квадратными глазами.

– Вместе с пистолетом? – недоверчиво спрашивает он.

Я киваю. Лем берёт «кольт», взвешивает его в руке. Заметно, что он знает оружие и умеет с ним обращаться. Он снимает затвор, смотрит на просвет канал ствола. Удовлетворённо хмыкнув, собирает пистолет и кладёт его на место.

– За такую цену я отведу вас куда угодно.

– Тогда забирай.

– Возьму, когда приведу вас на место. По Проклятым Местам я всегда хожу без оружия. Оно там ни к чему. Вот разве что на оборотней наткнёмся…

– Вот на этот случай и возьми. Ты же еще не знаешь, куда нам надо. Может быть, как раз к оборотням.

Лем, усмехнувшись, забирает пистолет и патроны. Потом уходит к отцу Сандро и возвращается с планом. Развернув его на столе, говорит:

– А теперь покажи, куда вас надо отвести.

Я указываю место. Лем присвистывает и надолго задумывается. Через некоторое время он склоняется над планом и начинает водить по нему пальцем. Палец вычерчивает замысловатые зигзаги. На первый взгляд может показаться, что он просто сканирует предполагаемый маршрут. Я говорю:

– Не так уж и далеко.

– Недалеко? – Лем отрывается от плана. – Да, по прямой – недалеко. Но дело в том, что в Проклятых Местах по прямой никогда не ходят. И добро бы здесь были только Проклятые Места. Тогда наш путь стал бы длиннее всего раза в три. Но здесь есть и места сражений, и Заколдованные Места. А там никогда нельзя сказать заранее, что тебе встретится. Возможно, придётся отступать и искать обход. А это только Триединый знает, сколько времени занять может.

В ответ на эту тираду я только пожимаю плечами. Что я могу возразить весёлому гуляке? Сказать ему, что мы – хроноагенты, прошедшие огонь, воду и канализацию? Вряд ли это произведёт на него впечатление. Тем более что у меня об этих Проклятых Местах самые смутные представления. Со слов отца Сандро и только. А Лем, видимо, прошел их вдоль и поперёк и изучил основательно. И раз он говорит: «ляминь», значит – «ляминь», а никак не «чагунь». Неожиданно лицо Лема светлеет, он поднимает голову от плана и говорит мне:

– Знаешь, брат Андрей, если бы я сразу знал, куда вам надо идти, я бы не стал с вами торговаться, а повёл бы вас без всякой платы. Я сам давно хотел попасть в эти места, да всё както повода не было. Теперь появился.

– Это хорошо. Но пистолет всётаки оставь себе. Не привык я пользоваться бесплатными услугами профессионалов. Когда мы выступаем?

Лем еще раз смотрит на план, чтото прикидывает, потом сообщает:

– Дня через четыре, не раньше. Тогда не придётся Ведьмину Топь обходить. Наверное. Это крюк, два с лишним дня пути. А так она должна пересохнуть. Пусть мы потеряем здесь четыре дня, но мы проведём их здесь. А один день в Проклятых Местах недели стоит.

– Как скажешь. Ты знаешь, что говоришь.

Когда я сообщаю своим друзьям о предполагаемом времени выхода, Лена с облегчением вздыхает:

– Слава Времени! У нас работы осталось на два дня. Потом еще денёк на обработку результатов, и как раз накануне выхода я могу сделать сообщение о том, что мы с Сергеем накопали.

Эти дни я пытаюсь разговорить Лема, узнать от него подробности о Проклятых, Заколдованных и прочих местах. Особенно меня интересуют обстоятельства, при которых всё это появилось. Но здесь меня ждёт разочарование. Если Лем знает о Проклятых Местах больше, чем отец Сандро, то об их истории он не знает практически ничего. Даже меньше, чем отец Сандро. Зато когда я прошу его рассказать подробнее об оборотнях, он оживляется:

– О них не говорить, их убивать надо! Продались, паскуды, за бессмертие!

– За бессмертие? Я не ослышался?

– Ну, да. Бессмертие.

– Ты чтото путаешь, Лем. Как же ты собираешься убивать их, если они бессмертные? И потом, ты взял у меня пистолет именно против оборотней.

– Нет, брат Андрей. Они не совсем бессмертные. Пуля и клинок берут их так же, как и простых людей. И в Проклятые Места они не суются, их там, как и всех людей, запросто скрутить может. А вот Заколдованные Места им ни по чем. Они, помоему, и живут там.

– А в чем же их бессмертие состоит?

– В том, что они не стареют. Как только ктонибудь сдаётся и подписывает договор, он остаётся навсегда таким, каким был до этого. Вот если ты подпишешь договор, то таким, как сейчас, и останешься.

– Договор? А с кем его подписывают?

– Как с кем? С оборотнями, конечно!

– Хм! Логично. А самые первые оборотни с кем договор подписывали?

– Этого я не знаю.

– А чем они занимаются? Почему вы их ненавидите?

– Они делают набеги на сёла и замки. Часть людей убивают, когото делают оборотнями, а остальных угоняют в Заколдованные Места. И там они перестают быть людьми.

– А кем они становятся?

– Разной нежитью. В разных местах – разной.

– Понятно, но не очень. Посмотреть бы на это.

– Лучше не смотреть. И лучше, если они вообще не встретятся нам на пути. Они ходят большими стаями. Хотя вы хорошо вооружены, всё равно лучше с оборотнями не встречаться. Недалеко от того места, куда вам надо, есть посёлок. Я оттуда родом. Два года назад оборотни побывали там. Артём был тогда неподалёку и говорил мне, что часть людей сумела убежать, спрятаться в ближайшем Проклятом Месте. Оборотни за ними туда соваться не стали. Но Артём не мог сказать, кто убежал и сколько их было. Вот я и хочу узнать: живы ли мои жена, дочь и отец?

Лена наконец собирает нас, чтобы поделиться результатами своей работы.

– Андрей, твоё предположение было очень близко к истине. Львиную долю уворованной энергии «прорабы» не потребляют сами, а отправляют кудато за пределы Земли. И, судя по мощности излучателей и по тому, что они работают в импульсном режиме, всего один раз в год, отправляют кудато очень далеко. Так что без пришельцев здесь не обошлось.

– Откуда такие выводы? – спрашивает Наташа.

– Несколько страниц секретной переписки «прорабов» целиком посвящены ругани, критике и выговорам в адрес некоего Млита. Его всячески полощут за то, что он регулярно срывает отправку энергии и большая часть её изза этого теряется, поскольку цель успевает миновать ось луча. А Млит оправдывается тем, что он за год не успевает обучить местный персонал сложной работе, поэтому срывы и задержки неизбежны. Он предлагает не ликвидировать персонал после каждой передачи энергии, а набрать его один раз, обучить и держать в закрытом городке на полутюремном режиме.

– Не удалось выяснить, куда именно отправляется энергия? – спрашиваю я.

– Нет. Но я выяснила, что передача всегда происходит второго февраля. Такое излучение можно засечь, определить направление и рассчитать район нахождения цели. Но для этого нам надо попасть в НульФазу.

– А на Земле где они базируются?

– Это тоже можно выяснить только из НульФазы. Мне удалось определить часто повторяющиеся параметры межфазовых переходов, которые они создают. Думаю, что эти переходы строятся именно на их базу.

– Что еще ты смогла выяснить интересного? Вижу по твоему хитрому носу, что ты еще не всё выложила. Делись.

Лена усмехается и разворачивает на мониторе картинку. Мы видим древний тибетский монастырь. Настолько древний, что от него отдаёт не веками даже, а тысячелетиями. Но по периметру монастыря на равных расстояниях друг от друга установлены громоздкие прямоугольные панели, выполненные из блестящего черного материала. Панели расположены под одинаковыми углами к горизонту. А в центре монастыря установлена высокая усеченная пирамида из такого же материала. Количество граней пирамиды точно соответствует количеству панелей.

– Ну, и что это такое? – недоуменно спрашивает Анатолий.

Есть чему удивиться. Както не стыкуются древний монастырь и сверхсовременное сооружение непонятного назначения. Лена показывает нам монастырь и сооружения в различных ракурсах и наконец объясняет:

– А это, друзья мои, и есть та самая передающая станция, которой заведует таинственный господин Млит. Более того, все «прорабы перестройки» регулярно посещают этот монастырь, не реже одного раза в год. Интуиция не подвела тебя, Андрей, и на этот раз. Наши «прорабы» имеют земные корни. Они родом как раз отсюда. Их предки, а может быть, и они сами, жили в этом монастыре около двух тысяч лет назад. В это время нашу планету посетила экспедиция из какойто весьма отдалённой звёздной системы. А может быть, даже из другой галактики. Они исследовали Землю и пришли к выводу, что в будущем она может стать для них неисчерпаемым источником даровой энергии. Но для этого надо было произвести некоторую подготовку. Были отобраны три сотни жителей из окрестностей этого самого монастыря. По какимто признакам именно они оказались пригодными для исполнения этой задачи. Отобранные улетели вместе с экспедицией. Где они побывали, установить не удалось. Но они прошли соответствующее обучение. И, более того, у них были произведены серьёзные изменения в сознании и психике. В частности, имевшиеся ранее у отобранных парапсихологические возможности были усилены до немыслимых пределов. Коренным образом изменилось их мышление. Изменились критерии и оценки человеческих поступков и отношений. Как сказал Старый Волк, они перестали быть людьми. Первое, что они сделали, это построили передающую станцию и установки по созданию межфазовых переходов. Затем они безжалостно и без малейших колебаний уничтожили всех, кто помогал им в строительстве или был его свидетелем. Без различия пола и возраста были уничтожены жители окрестных селений и обитатели монастыря. После этого началось завоевание той Фазы, а дальше – безудержная экспансия по бесконечному множеству параллельных Фаз нашей планеты. Можете представить себе, какой сейчас идёт поток уворованной энергии из всех Фаз, которые покорили «прорабы», и где они установили свой порядок.

– И как тебе удалось всё это узнать? – с сомнением в голосе спрашивает Наташа.

– Это заслуга не моя, а Сергея. Ему удалось найти и расшифровать юбилейную речь одного из лидеров этой банды. Он бился над этим делом три дня и закончил только вчера. Теперь мы знаем, откуда растут ноги у наших «прорабов перестройки», какова их задача и для кого они стараются.

– Кстати, – говорю я, – для кого? В этой речи называют их истинных хозяев?

– Увы! – вздыхает Лена. – Сплошные эпитеты. Отцы, лучезарные творцы, истинные владыки Вселенной и тому подобное. Но, я полагаю, мы сделали уже всё возможное. Информации набрали достаточно. Можно возвращаться, и возвращаться мы будем отнюдь не с пустыми руками.

– Что ж, – соглашаюсь я, – можно возвращаться. И нужно возвращаться. Ты права. Может быть, заодно и скажешь нам, как это сделать? В какую сторону бечь? – Поскольку Лена молчит, я продолжаю: – Пойдём дальше. Вариантовто у нас всё равно нет. Или у тебя есть?

– А что? – Лена улыбается. – Останемся здесь и учредим новую обитель имени Магистра Филиппа Леруа. О добрых делах молва далеко летит. Глядишь, лет этак через триста или пятьсот дойдёт и до наших.

– Нет уж, лучше останемся агасферами, – говорит Анатолий. – Фазопроходцами, так сказать.

– Или фазопроходимцами! – подхватывает Лена.


Глава 19


По причине попадали, без причины ли, –
Только всех их и видали – словно сгинули!
B.C. Высоцкий

На другой день мы поднимаемся рано и завтракаем при тусклом освещении масляных плошек. Надо максимально использовать световой день и оказаться на переправе как раз к моменту включения солнца.

Солнце еще не включилось, а мы уже стоим на берегу реки. Мы – это наша дружная команда, весёлый гуляка Лем и отец Сандро. Отец Сандро пришел вовсе не для того, чтобы еще раз попрощаться с нами и «потреуголить» в дальнюю и опасную дорогу. Он должен перегнать назад лодку. Лодка напоминает длинный ящик, сколоченный из необструганных досок. Невзирая на свою неказистость, посудина держится на плаву и даже не тонет под тяжестью наших ранцев. Отец Сандро уверяет нас, что она не утонет, даже когда мы все в ней разместимся.

В небе вспыхивает солнце, и сразу становится очевидной вся непривлекательность перспективы кораблекрушения. Если в темноте река давала о себе знать только журчанием и малопривлекательным запашком, то теперь она отталкивает и своим видом. По руслу течет мутная, грязная жидкость, которую можно назвать водой, только совершив грубое насилие над языком. Мало того, что она сама по себе имеет оттенки от кофе с… ну, не с молоком же, до изумительного гнойного. По ней еще идут разноцветные разводы, наводящие на мысль о близости нефтеперерабатывающего завода средней мощности. К тому же в этой… жидкости плывут всевозможные подозрительные ошмётки. То ли канализацию гдето прорвало, то ли скотомогильник размыло. Как бы то ни было, но эту «водную» преграду нам предстоит форсировать.

К моему удивлению, в лодке я не нахожу ни вёсел, ни шестов. Зато обнаруживаю прочный канат, продетый в два железных кольца. Одно – в носу лодки, другое – в корме. Перед нами классический паром. Лем достаёт изза пояса и натягивает на руки длинные перчатки из темножелтой кожи.

–A y вас перчатки есть? – спрашивает он.

– У всех.

– Тогда наденьте их заранее. Неизвестно, за что нам придётся ухватиться на том берегу. Можно будет и без рук остаться.

Отец Сандро и Лем подтягивают трос специальными рычагами, и паром медленно приближается к правому берегу реки. Берег густо зарос кустарником, обросшим какимто желтоватокрасным мохом. Лем внимательно всматривается в этот кустарник и недовольно ворчит:

– Разросласьтаки, зараза!

– Кто разросся? – спрашиваю я.

– Да злая мочалка разрослась. Когда я здесь переправлялся в последний раз, её было всего ничего. Не думал я, что она так быстро разрастётся. Хорошо, что я заставил вас перчатки надеть. Главное, лицо берегите. Эта мочалка жжется сильнее любой крапивы. Только, в отличие от крапивы, ожоги не заживают по несколько дней; а если сильно обожжешься, то и концы отдать можно. А другого пути здесь нет.

Лодка тычется в прибрежную мель. Нам, чтобы не брести по пояс в смердящей жиже, приходится ухватиться за ветки, обросшие «злой мочалкой», и подтягивать нашу посудину к берегу. Когда мы высаживаемся, лодка, освободившись от груза, подвсплывает. Отец Сандро, пожелав нам удачи и доброго пути, отправляется домой. А мы, продравшись сквозь кустарник, обросший «злой мочалкой», выходим на открытое место.

Лем останавливается и внимательно осматривается. Осматривается он долго, минут двадцать. Он приглядывается, прислушивается и даже принюхивается. Не могу сказать, что он увидел или услышал и как это расценил. В итоге он выбирает направление градусов на двадцать правее нашего маршрута. Я не возражаю, ему виднее. Он взялся доставить нас в нужное место, и каким путём он нас поведёт – это его дело.

– Пока всё нормально, – говорит Лем, – можно идти без опаски.

Мы проходим около трёх километров, когда он вдруг резко поворачивает налево.

– Горячий песок, – поясняет он, не дожидаясь вопроса. Лем показывает мне на широкую полосу мелкого щебня, по которой мы успели сделать несколько шагов. Он быстро выводит нас из этой полосы и направляется вдоль её края, всё время поглядывая налево.

– Сейчас идите строго один за другим, ни влево, ни вправо не уклоняйтесь. Песок чуть не поймал нас. Он уже начал разогреваться. Если бы мы прошли немного дальше, он раскалился бы добела и сжег нас.

– Зачем же ты пошел по нему?

– А он не каждый раз разогревается. Можно пройти по нему раз десять, а на одиннадцатый он тебя поймает. Ого! Уже раскалился. Но поздно. Нас там уже нет.

Я вижу, как над щебнем колышется волна горячего воздуха, и чувствую, как справа тянет жаром, словно из топки. А если бы с нами не было Лема?

Мы идём прежним курсом еще около часа. Жар ослабевает, и через полчаса он уже совсем не ощущается.

– Песокто остыл, – говорю я. – Может быть, попробуем пройти по нему?

– Нет, Андрей, – Лем усмехается. – Здесь так просто не бывает. Он не остыл, а затаился. Ждёт. Видишь, марево колышется? Не видишь? Ну, смотри.

Лем подбирает под ногами большой высохший сук и, размахнувшись, забрасывает его подальше на полосу щебня. Сук начинает дымиться еще в воздухе, а коснувшись щебня, вспыхивает и сгорает в одно мгновение. Да, теперь я начинаю понимать, что такое Проклятые Места.

– Вот так здесь бывает, Андрей, – говорит Лем и продолжает идти прежним курсом.

Еще через пару километров мы приходим на опушку леса, который я заметил давно, как только Лем сменил направление, уводя нас от горячего песка. Лес как лес. Берёзы, осины, ольха. Коегде просматриваются сосны. Я бы вошел в него без опасения. Но Лем останавливается, неодобрительно смотрит на этот лес и бормочет:

– Подвёл нас песочек. Ято думал обойти его справа, а теперь придётся к просеке пробираться. А это будет хороший крюк.

Он еще раз сворачивает влево. Теперь мы идём в направлении прямо противоположном тому, которое Лем выбрал, когда мы оказались на этом берегу реки.

– Это сонный лес, – объясняет нам Лем. – Тот, кто в это время года в него зайдёт, заснёт, не пройдя и ста шагов. И заснёт навсегда.

– То есть умрёт? – уточняет Лена.

– Нет. Не умрёт, а заснёт. И никогда не проснётся, даже если его вынести из этого леса.

Идти приходится довольно далеко. Наконец справа открывается широкая просека. Лем снова останавливается, внимательно осматривается, довольно хмыкает и сворачивает на просеку. Я замечаю, что он избегает проходить между двумя близкими пеньками и ведёт нас замысловатоизвилистым путём.

– Лем, а как умудрились прорубить просеку в Сонном Лесу? – спрашивает Пётр.

– А её прорубили давно, когда сонный лес еще не был сонным.

– И она до сих пор не заросла? – удивляется Сергей.

– Как видишь. Здесь еще и не такое бывает.

Просека кончается, и мы выходим на пустошь, поросшую редким кустарником и полынью. И снова Лем останавливается, и снова осматривается, прислушивается и принюхивается. Закрыв глаза, он медленно поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, словно пытаясь уловить слабо ощутимое движение воздуха. Лем словно в чемто сомневается и не может решиться.

– Андрей, – наконец говорит он, – сейчас тебе придётся идти первым. Я ничего не вижу пока и не слышу. Видишь куст? – Он показывает на куст в ста метрах от нас. – Иди к нему по прямой. Ничего не бойся, я буду следить и за тобой, и за травой. Если что, крикну. Иди медленно. Иди и прислушивайся. Как только почуешь, что откудато тянет воздухом, сразу остановись и подними руку с той стороны, откуда потянуло. А я подскажу тебе, что делать дальше. Дойдёшь до куста, остановись и жди всех нас. Будем проходить по одному. Понял?

Я киваю и медленно, словно иду за чьимто гробом, двигаюсь вперёд. Вроде бы ничего особенного не происходит. Воздухом ниоткуда не тянет. Лем молчит. Дохожу до указанного куста и останавливаюсь. Слышу, как Лем говорит:

– Анатолий, иди к Андрею. Иди, как он шел.

Оборачиваюсь и вижу, как Лем напряженно смотрит вслед идущему ко мне Анатолию, переводя взгляд справа налево. Таким же образом ко мне присоединяются все остальные. Лем идёт последним. Он часто останавливается и, закрыв глаза, ловит щеками ток воздуха, поворачивая голову из стороны в сторону.

Дойдя до нас, Лем переводит дух, словно вёз груженную камнями тачку. Затем назначает следующий участок пути, и всё возобновляется. Так повторяется еще четыре раза. Мы постепенно приближаемся к сплошной полосе высокой желтой с черными пятнами травы. На участок пути не более пятисот метров у нас ушло почти два часа.

Когда, по моим прикидкам, до желточерной травы остаётся один переход, мы стоим вместе с Петром, Леной и Анатолием, а к нам идёт Наташа. Всё происходит как обычно. Наташа идёт, а Лем пристально всматривается в траву по обе стороны пробитой нами тропы. Вдруг он кричит:

– Стой! Не двигайся!

Проследив за его взглядом, я вижу в зарослях полыни слева от тропы какоето движение. Похоже на набегающие откудато издалека волны. И звук. Очень низкий и едва слышный.

– Ложись! – кричит Лем. – Всем лежать! Не двигаться! Уши заткнуть! Пришлатаки, зараза!

– Кто пришел? – успеваю я спросить, падая на землю.

– Мёртвая Зыбь! Прижмитесь плотнее и не двигайтесь! Лем тоже падает на землю. Перед тем как распластаться на земле, я успеваю заметить, что кусты и полынь уже не колеблются, а раскачиваются в какомто жутком ритме. Это напоминает стоячие волны. Низкий звук нарастает и убывает волнообразно, в ритм с колебаниями травы. Земля, к которой я прижимаюсь, тоже начинает раскачиваться, периодически подбрасывая меня в воздух. Этот цирк продолжается не менее получаса. Всё прекращается так же внезапно, как и началось.

Лем лежит еще с минуту. Потом осторожно встаёт, осматривается и прислушивается. Облегченно вздохнув, он говорит:

– Всё кончилось. Вставай, Сергей. Мы можем идти. Наташа, ты тоже можешь идти, всё кончилось.

Дойдя до нас, Лем присаживается. Вытерев со лба обильный пот, он усмехается и радостно сообщает:

– Повезло нам! Мало осталось в живых тех, через кого прошла Мёртвая Зыбь. А у вас нервы крепкие. Никто не испугался, никто не вскочил. Значит, может быть, и дойдём с вами до конца.

– А что было бы, если бы ктонибудь встал? – спрашивает Анатолий.

– И сам бы погиб, и других бы прикончил. Всё живое, что выше этого, – Лем показывает высоту примерно по колено, – растекается в лужу. Но хуже всего то, что после этого Зыбь приобретает новую силу и убивает и то, что намного ниже. Теперь можно идти дальше. Зыбь бывает не чаще одного раза в три дня. Я думал, что она прошла совсем недавно и мы пройдём благополучно. Ан нет!

Не дойдя нескольких метров до полосы желтой травы, Лем прислушивается. На этот раз слышу и я. Из травы доносится шуршание. Лем улыбается и качает головой.

– Нет, – бормочет он, – мы к вам не пойдём. Будем искать обход.

Он направляется вправо, вдоль полосы высокой травы. На ходу Лем прислушивается. Шорохи в траве не прекращаются. Время от времени в сплошной стене травы обнаруживается тропа, словно протоптанная крупным животным вроде слона. Лем оценивает тропы, но они ему не нравятся, и мы идём дальше. А шорохи в траве не прекращаются. Они уже начинают действовать мне на нервы. Кто там шуршит?

Наконец Лем находит то, что искал. Сплошную стену травы пересекает не тропа, а целая дорога. Впечатление такое, что здесь проехала пара асфальтовых катков.

– На ту сторону! – командует Лем и добавляет: – Быстрее!

Мы бегом устремляемся по проходу. А с обеих сторон шуршание усиливается и быстро приближается к нам. Остаётся какихто двадцать метров, когда бегущий впереди Лем останавливается, как вкопанный.

– Назад! – сдавленным шепотом командует он.

Я пока не вижу впереди никакой опасности, но с готовностью поворачиваю назад. И вдруг уши режет визг Наташи:

– Здесь змеи! Полно змей!

С обеих сторон из травяных джунглей к нам ползут змеи. Даже не ползут, а перемещаются. Они находятся в позе угрозы, какую принимают кобры в момент опасности. Только кобры стоят, а эти змеюки надвигаются на нас. И надвигаются довольно быстро. Если учесть, что кобра в позе угрозы поднимает над землёй треть своего тела, то эти змейки насчитывают в длину никак не меньше трёх, а то и пяти метров. Не слабо! Черножелтые полосатые тела с раздутыми шеями, мерно раскачиваясь, приближаются к нам и берут в кольцо. Еще можно прорваться, если бежать назад. Но там наверняка нас атакуют такие же создания. Недаром они так интенсивно шуршали со всех сторон. Что предложит Лем? Смотрю на него и вижу, что он растерян.

– Кто они? – спрашиваю я у него.

– Сторожихи, – какимто странным шепотом отвечает мне Лем и уточняет: – Змеи.

– Сам вижу, что не птички и не золотые рыбки. Что они могут с нами сделать? Только укусить?

– А этого мало? От их яда человек умирает через пять минут. А еще они плюются ядом в глаза.

– На каком расстоянии?

– Шагов на пятьшесть.

– А больше никаких экзотических свойств у них нет?

– Нет. Но и этого вполне достаточно, чтобы мы навсегда остались здесь.

– Погоди с жизньюто прощаться. Стрелять в них можно?

– Можно. Но разве попадёшь? Видишь, как качаются.

– Ну, этото как раз не проблема. Проблема – вот эти.

Я показываю на две группы змей, которые подобрались к нам ближе всех. В одной группе – шесть змей, в другой – восемь.

– С дальними ребята справятся, – продолжаю я, – а вот с этими… Что, Ленок, сделаем их?

– Почему нет? Давно я этим спортом не занималась. Даже соскучилась.

Моя подруга сбрасывает ранец, бластер и автомат. Расстёгивает пояс с подвешенным снаряжением и кладёт его на ранец. Подтягивая на ходу перчатки и опуская на глаза защитный щиток шлема, Лена направляется к ближайшей группе змей.

– Стой! – кричит в ужасе Лем. – С ума сошла! Это же смерть!

– А вот сейчас, друг мой, – останавливаю я Лема, положив ему на плечо руку, – ты нам не мешай, пожалуйста. Стой и смотри. Пётр, Толя! Расстреливайте дальних. Ближних мы с Леной берём на себя. Патроны экономьте!

Сам я тоже избавляюсь от снаряжения и оружия и направляюсь к другой группе гадов. А Лена уже вступила в бой. Лем, раскрыв рот, смотрит на это действо квадратными глазами. Я невольно замедляю шаг. В самом деле, здесь есть на что посмотреть.

Конечно, чтобы сделать наши шансы на победу подавляющими, можно было бы нам с Леной войти в ускоренный ритм. Тогда мы передушили бы этих рептилий шутя, голыми руками. И они даже не успели бы сообразить, кто и что с ними делает. Но после этого последует неизбежный отходняк, а одно Время знает, когда мы сможем расслабиться. Я потому и расставил силы таким образом. Мы с Леной проделаем проход, а наши товарищи тем временем не дадут змеям зайти к нам с тыла. Там уже вовсю гремит пальба: ребята стреляют, а змеи плюются ядом. Жаль, что наши товарищи заняты стрельбой и не могут оценить Ленино мастерство.

Лена исполняет какойто феерический танец. Её движения напоминают движения кошки. Но не той домашней киски, что, мурлыкая, устраивается на коленях у хозяина. Это уличная, видавшая виды кошатина, прошедшая огонь и воду и выжившая в борьбе за существование.

Вот змея атакует, но Лены там уже нет. Зато змея получает удар ребром ладони по шее, а другая в этот же момент поражается носком ботинка прямо в раздутый капюшон. Быстро прокатившись между стоящими в боевой стойке змеями, Лена на ходу лягает еще одну и вскакивает на ноги. Теперь уже атакует она, а змеи обороняются.

Плавными, незаметно переходящими из одного в другое движениями Лена движется между страшными рептилиями, награждая их ударами, пинками, подзатыльниками и пощечинами. Со стороны кажется, что она проделывает это медленно, даже лениво. Но это впечатление обманчиво. Змеито тоже делают стремительные броски. И броски эти молниеносны. Однако всякий раз они попадают туда, где Лена была долю секунды назад. Но сейчас её там уже нет. Впрочем, и у Лены удары не всегда достигают цели. Всётаки это змеи, а не бегемоты. У них реакция тоже дай Время. Лена пока капитально вывела из строя только одну змею и двух или трёх поранила. Впрочем, перебить такой змеюке позвоночник, да еще когда ты находишься в движении, а змея уклоняется – дело непростое. Кто не верит, пусть попробует.

Засмотревшись на работу своей подруги, я чуть было не забываю, что такая же работа предстоит и мне самому. Громкое шипение возвращает меня к действительности. Змеи атакуют меня, выстроившись в линию, и уже в нескольких метрах от меня. Сосредотачиваюсь. Начали!

Я прекрасно знаю дальность броска такого рода змей. Как правило, она не превышает ту высоту, на которую её тело в стойке возвышается над землёй. Подхожу к этой опасной границе. Змея приближается, она готова к броску, её глаза внимательно следят за мной. Подаюсь вперед и даже заношу ногу для шага. Одновременно толкаюсь левой ногой и прыгаю вперёд и вправо, между двумя змеями. Тут же, в полёте бью левой рукой по шее одной змее, а правой – по её соседке. Левый удар ущерба змее не причинил. Она как раз делала бросок на то место, где я только что был. Только сбил её на землю. А вот у правой змеи под моей рукой отчетливо хрустнули позвонки. Как говорится, минус один!

Приземлившись, резко разворачиваюсь на правой ноге, а левой настигаю еще одну змею. Она в этот момент меняла позицию и была в неудобном для броска положении. Удар приходится ей в основание раздутого капюшона. Он получился такой резкий и сильный, что голова змеи отлетает прочь. Минус два!

В отличие от людей, у змей нет даже отдалённого понятия о тактике. Если бы они попытались атаковать меня организованно, мне пришлось бы туго. А так они нападают на меня с разных сторон, но порознь. Вот одна из них, промахнувшись в броске, пытается извернуться и броситься еще раз. Но для этого ей надо сгруппироваться. Хватаю её за шею правой рукой, а левой – чуть ниже. При этом делаю движение, будто выжимаю выстиранный носок. Минус три!

Тут же телом змеи, как кнутом, хлещу другую гадину, находящуюся от меня слишком близко. Минус четыре! Но «кнут» надо выбросить. Даже пораженная насмерть змея может в судорогах, последним движением вонзить в руку свои зубки. Особенно если увлечешься и забудешься.

Бац! На щитке шлема расплывается большая желтозелёная клякса. Какаято змеюка довольно точно харкнула в меня ядом. Вытираться некогда, и я мысленным приказом включаю «дворник». Из небольшого резервуара в шлеме стекает на щиток очищающая жидкость, которая тут же сдувается сжатым воздухом. У Лены такого приспособления нет. Значит, ей приходится отвлекаться и протирать в таких случаях щиток вручную. Определяю невоспитанную нахалку и, пока не приблизились другие змеи, заставляю её сделать несколько бросков. После третьего шлёпаю её сзади по шее и давлю голову каблуком ботинка. Минус пять!

Когда передо мной остаются только две змеи, Лена, покончив со своими соперницами, приходит ко мне на помощь. Хорошо поставленными ударами ребра ладони она сносит голову одной змее и наступает на хвост другой. Та резко оборачивается, намереваясь броситься на обидчицу, и тут же получает от меня удар по шее. На Лену бросается уже обезглавленный обрубок туловища. Всё.

Теперь можно обернуться и посмотреть, что происходит сзади. Лем напоминает мне жену Лота, обернувшуюся посмотреть на родной Содом или Гоморру, точно не помню, на что там она обернулась. Ребята прицельно расстреливают черножелтых гадин, выползающих из травянистых джунглей. Смотрю на таймер. Наш бой со змеями занял ровно двести сорок секунд. А показалось, что я танцевал с черножелтыми красотками целый день. Но пора рвать когти. Потому как с обеих сторон трава шуршит вовсю. Через минуту этих тварей здесь будет столько, что у нас не хватит на них ни сил, ни патронов. Подхватываю своё снаряжение и оружие и командую:

– Уходим!

Не успеваем мы пробежать и десяти шагов, как впереди с двух сторон выползает около двух десятков черножелтых в полоску красавиц. Мы с Леной начинаем расстреливать их одиночными с колена. Целимся в капюшоны. Эффект поразительный. При попадании пули раздутый капюшон словно взрывается, и голова отлетает в неизвестном направлении. Догнавшая нас Наташа недовольно ворчит:

– Ну вот еще! Чикаться тут с ними!

Луч лазера, работающего в непрерывном режиме, скашивает скопище гадин. Но одновременно он задевает травяные заросли. Они вспыхивают как порох и загораются весёлым пламенем. Не хватало нам здесь еще и поджариться. Слава Времени, выход из этих зарослей совсем рядом.

– Я потому лазер и не использовала, – словно оправдывается Наташа. – Боялась траву поджечь.

Мы выбегаем из весело трещащих в пламени черножелтых травяных джунглей. Сколько сейчас в них погибнет змей такой же расцветки, одно Время знает. Кстати, а на кого они здесь охотятся? При такой плотности ядовитого населения вряд ли в этих зарослях рядом с ними могут ужиться грызуны или более мелкие пресмыкающиеся. Про птиц я уже и не говорю. Наверное, они охотятся друг на друга. Случайные путники вроде нас добычей этих тварей явно не являются. Они могут их убить, но съесть – никогда.

Отбежав от горящих зарослей на полкилометра, Лем останавливается. На мой невысказанный вопрос он говорит:

– Здесь можно передохнуть. Сторожихи иногда выходят из зарослей, но на такое расстояние не удаляются. Передохнём и перекусим. Путь впереди еще долгий и трудный.

Он достаёт из своего мешка сыр, вяленую рыбу и еще чтото. Я останавливаю его.

– Прибереги на черный день. Наши подруги сейчас приготовят настоящий обед.

А Лена с Наташей уже хлопочут с пайками космодесанта. Они готовят обед на колодезной воде, захваченной нами из обители отца Сандро. Через несколько минут перед изумлённым Лемом ставят котелок с горячим борщом и пластиковую тарелку, на которой красуется сочный, обложенный жареной картошечкой и зеленью бифштекс.

– Откуда это у вас?

– Места знать надо, – смеётся Лена. – Походишь с нами, еще и не то увидишь и не тому удивишься.

– Пожалуй. Только после того, как вы расправились со сторожихами, меня трудно будет чемнибудь удивить. Я смотрел и глазам своим не верил. Это было какоето чудо.

– В самом деле, Андрей, – не удерживается от вопроса Пётр, – где вы с Леной научились такому искусству?

– Как где? В школе хроноагентов. Там еще и не такому учили.

– А нас вы почему этому не научили? – обиженно спрашивает Анатолий.

– Вопервых, изза отсутствия времени. Мы же занимались с вами по ускоренной программе. А вовторых, изза невозможности организовать практические занятия. Что толку было бы, если бы мы рассказали вам о повадках и характерных особенностях различных змей и о том, как надо с ними бороться? Без практических занятий это было бы пустым сотрясением воздуха. А на компьютерекоролевскую кобру не смоделируешь. Я бы, например, не взялся.

– А скольким змеям ты сам на тренировках головы свернул? – интересуется Анатолий.

– Ни одной. Удары на поражение не допускались. Мы только уклонялись от их атак и имитировали удары и захваты. Где набрать столько змей, чтобы подготовить хотя бы десяток хроноагентов? Тем более что эти твари практически во всех Фазах уже занесены в Красную книгу.

После обеда, сверившись со своим планом, Лем берёт направление градусов на пятнадцать правее нужного нам курса.

– Мы перешли одну из границ, – объясняет он. – Сейчас до ночи ничего опасного не предвидится. И нам лучше обойти одно из Заколдованных Мест, чем ночевать рядом с ним или соваться туда с утра.

Мы не возражаем и отправляемся в путь. Идём довольно долго. Местность унылооднообразная. Холмистая степь, поросшая полынью и ковылём. Иногда попадаются чахлые кустарники и, совсем уж редко, низкие деревца со стелющимися кронами. Лем идёт спокойно, не предпринимая никаких мер предосторожности. Видимо, здесь на самом деле безопасное место. Через пять с небольшим часов Лем останавливается.

– Через полчаса будет темно. Заночуем здесь.

Костёр разводить Лем не позволяет, и Лена с Наташей разогревают воду химическими элементами, готовят ужин и соображают чай. Этот чай мы пьём уже в темноте. Ну и ночка! Сколько в этой Фазе живём, а я всё никак не могу привыкнуть. Ни луны, ни звёзд. Впечатление такое, что это – искусственный мир.

После завтрака мы продолжаем путь. Часа через два Лем начинает проявлять признаки беспокойства и несколько раз меняет направление, забирая то вправо, то влево.

– В чем дело, Лем? – спрашиваю я его. – Ты сбился с пути?

– Нет. Просто мы уже должны выйти на Ведьмовскую Топь. Помнишь, я говорил, что она к этому времени должна пересохнуть?

– Помню. Так, может быть, она пересохла?

– Нет, Андрей. Даже пересохшую Ведьмовскую Топь ни с чем нельзя спутать. Её просто нет на месте. Вот, здесь, где мы идём, и должна быть Ведьмовская Топь.

– Так куда же она делась?

– Откочевала. И это хуже всего. Когда она перебирается на новое место, ей нужна пища. Много пищи. Она пускает вокруг себя ростки на несколько старов. Упаси Триединый попасть между двумя ростками! На моей памяти Топь откочевывала четыре раза, и это всегда кончалось большими жертвами. Теперь она откочевала в пятый раз. И куда, я не знаю. В какую сторону надо идти, чтобы не наткнуться на Ведьмовскую Топь? Я этого сказать не могу. И никто не может.

– Положение действительно серьёзное, – соглашаюсь я. – А есть какиенибудь признаки, что мы приближаемся к этой Топи?

– Туман. Запах. Звуки. Но всё это может быть замечено слишком поздно. В это время мы можем уже оказаться между двумя ростками. Почуяв пищу, ростки сразу начнут смыкаться. А когда они сомкнутся и возьмут нас в кольцо, живыми мы уже не уйдём. Ведьмовская Топь растворит нас и съест.

– Приятного ей аппетита. Но должен тебе сказать, что меня можно съесть только под огромное количество водки. Это тебе и Лена подтвердит. Вряд ли эта Топь со всеми своими отростками сможет поднять такое количество.

– Шутишь?

– Шучу, конечно. А если серьёзно, ты знаешь хотя бы направление, где мы заведомо не встретим эту кочующую Топь?

Лем качает головой с самым мрачным видом.

– А она может сама сюда к нам прийти?

– Уже нет.

– Тогда в чем дело? У нас два варианта. Можно остаться здесь и никуда не идти. Но чего мы этим добьёмся? Ничего. Под лежачий камень вода не течёт. А если мы выберем какоето направление наугад и пойдём по нему, мы либо наткнёмся на эту Топь, либо нет. За второй вариант шансов больше. Топь не может находиться сразу со всех сторон.

– А если всётаки наткнёмся?

– Значит, не повезёт. Дружище Лем, у меня на Родине говорят так: двум смертям не бывать, а одной не миновать. И еще говорят: кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Это такое дорогое вино. Не будем метаться и гадать, а пойдём в ту сторону, куда нам надо.

– Не получится. Если мы пойдём прямо, выйдем как раз на Мёртвое Озеро. Я потому и забираю вправо, чтобы его обойти. А в это время года оно часто разливается. Возможно, придётся еще правее брать.

– Тогда пойдём правее. Веди, гуляка.

Еще около трёх часов Лем ведёт нас в выбранном направлении. Он часто останавливается, прислушивается и принюхивается. Не обнаружив ничего подозрительного, снова идёт вперёд. Он молчит, но я вижу, что он явно не в своей тарелке. Весь его опыт гуляки протестует против того, чтобы идти вот так, наудачу. В конце концов, дойдя до какогото ручья, он останавливается, усаживается на землю и говорит нам:

– Эту воду можно пить. Она не очень вкусная, но совсем не вредная. Можете обедать, а я пока подумаю.

Думает он долго. Механически съедает обед, который предлагает ему Наташа, и продолжает думать. Он явно пытается чтото вспомнить. Выкурив две сигареты, я подсаживаюсь к нему.

– Ну, брат Лем, в чем опять проблемы?

– Знаешь, брат Андрей, Ведьмовская Топь никогда не откочевывает на то место, где она была раньше. Пусть даже много лет назад. Насколько я помню, когда старый Бутс водил меня здесь и учил всему, Ведьмовская Топь была вон там.

Лем показывает направление немного левее того, которым мы шли до этого.

– Логично, – соглашаюсь я. – Это уже чтото. Значит, пойдём туда? А в Мёртвое Озеро мы не упрёмся?

– Возможно, и не упрёмся. Оно потому Мёртвым и называется, что смердит так, что издалека учуешь.

Мы идём еще какоето время. Внезапно Лем останавливается и принюхивается. Он бледнеет и тревожно оглядывается по сторонам.

– Что, Мёртвое Озеро? – спрашиваю я.

– Хуже, – сдавленным шепотом отвечает Лем. – Топь, будь она неладна! Смотри.

Приглядевшись, я замечаю, что виднеющиеся в двухстах шагах группы деревьев вроде как колеблются или расплываются. А между этими деревьями и ниже пространство подёрнуто желтоватой дымкой или лёгким туманом, который, если приглядеться еще внимательней, исходит из земли, струится из неё. Разумеется, такое мог заметить только опытный глаз Лема.

– Слушай, – шепчет Лем.

Я ничего не слышу и вынужден включить акустические усилители, встроенные в шлем. Теперь и я отчетливо слышу чавкающие, ухающие и ахающие звуки. Мои товарищи стоят на тех местах, где их застала внезапная остановка Лема, и ни о чем не спрашивают. Зато спрашиваю я:

– Что будем делать?

– Идти назад. Даже не идти, а бежать, пока нас не учуяли ростки. Хотя это, может быть, уже поздно. Впрочем, стоп! Без паники. Бежать нельзя. На бегу как раз в росток и вляпаешься. Все – крутом! Идём, как шли. Только назад.

Теперь первым идёт Анатолий. Мы с Лемом замыкаем колонну. Лем крутит головой из стороны в сторону, внимательно осматривает окрестности.

– Стой! – внезапно командует он. – Росток! – и показывает налево.

Отчетливо видно, как трава колышется в двухстах метрах от нас. Там словно волна движется. Причем правый фронт волны движется быстрее. Он как бы стремится отрезать нам путь к отступлению. Лем напряженно всматривается в противоположную от волны сторону.

– Второго ростка пока не видно. Но это ничего не значит. Вот теперь бежим, и как можно быстрее. Я впереди, а то Анатолий может прямо в росток забежать.

Пот заливает глаза. Мы бежим уже полчаса, а проклятый росток не желает отставать. Эта волна движется с той же скоростью, что и мы, всё время отжимая нас вправо. Явно навстречу другому ростку, который, наверное, уже охватывает нас с другой стороны. И если бы группу вёл я, мы бы точно влетели прямо в этот росток. Лем внезапно меняет направление бега и хрипло каркает:

– Быстрее! Быстрее!

Справа набегает такая же волна. Она еще далеко, но её левый фронт намного впереди нас и уже загибается нам навстречу. Концы ростков радостно устремляются навстречу друг другу. Они сомкнутся гдето в двухстах метрах впереди нас. Если мы не успеем выскочить из этого кольца…

Теперь после стайерской гонки нас ждёт хороший спринт. И призом здесь будет не кубок и не медаль, а жизнь. Мне кажется, что я кричу, а на самом деле мои слова еле слышны мне самому.

– Быстрее! Быстрее! – вырывается из моего горла с каждым хриплым выдохом.

Я бегу замыкающим, чтобы видеть всех своих товарищей. Сергей начинает отставать. Сдаёт парень. Оно и понятно, у него за плечами нет ни армейской службы, ни школы хроноагентов. Наташа ворчала, когда я мучил её с Анатолием кроссами с полной выкладкой. Сейчас, поди, с благодарностью вспоминает то время. Забираю у Сергея автомат и подсумок с патронами.

– Петро! Толя! – кричу я товарищам.

Мужики молча, сил на слова уже не хватает, разгружают Сергея, забирают себе его ранец и снаряжение. Но это мало помогает. Силы у парня уже почти иссякли.

– Беги, Серёга, беги! – умоляю я. – Отстанем – погибнем. Хватит с нас. Димку потеряли, но тебя я вытащу! Беги! Мать твою всю в саже!..

– Оставьте меня… Зачем и вам погибать? – бормочет парень.

– Ну уж нет! Петро!

Пётр подхватывает Сергея под левую руку, я – под правую, и мы тащим парня со всей скоростью, на какую способны. Анатолий забирает у меня пулемёт и один из автоматов. Мы бежим вчетвером. Вернее, тащимся. Наши женщины останавливаются и поджидают нас.

– Лена! – кричу я. – Вперёд! Только вперёд! Не ждите нас! Ты должна дойти, если у меня не получится! Толя! Установка у тебя, беги! Беги за ними. Иначе они отсюда не выйдут. Не думай о нас, беги!

До Анатолия и Лены доходит весь трагизм положения, и они прибавляют скорости. А мы с Петром тащим Сергея. Я вижу, что Лем, за ним Лена с Наташей, а за ними и Анатолий уже миновали опасную зону. Ростки движутся навстречу друг другу уже позади них. Но мы почти в кольце. Остаётся узенький коридор, не более пятнадцати метров. Я не знаю, что здесь будет, когда ростки встретятся, но знаю точно: Лем зря путать меня не стал бы.

Сергей скис окончательно. Его ноги уже не переступают, а просто тащатся по земле. Меня словно взрывает. Да есть ли у этого парня злость, воля, любовь к жизни?! Нет уж, Парень! Я или вытащу тебя, или погибну вместе с тобой! Мне одного Димки достаточно, чтобы он снился мне в кошмарах до конца жизни.

– Оставь нас, Петро! Беги!

Вместо ответа Пётр подхватывает Сергея за ноги и кричит:

– Нука, взяли!

Я подхватываю парня за плечи, и мы со всей возможной скоростью устремляемся к быстро сужающемуся выходу из смертного кольца. А по ту сторону прохода стоят Лем и наши товарищи и с ужасом смотрят на нас и на стремительно сдвигающиеся концы ростков. Между ними уже десять метров. Успеем или…

– Прибавили! – хрипло выдыхаю я.

В минуту смертельной опасности человеческий организм способен на такое, чего никогда не сможет в нормальной обстановке. Вроде бы уже некуда, но мы прибавляем.

Между ростками восемь метров, шесть, пять… Всё! Не успеваем! Вдруг Лем прыжками устремляется к нам навстречу, подхватывает Сергея, и мы все вчетвером проскакиваем в какихто десятках сантиметров от бегущих к нам под ноги ростков. Они смыкаются уже позади нас с какимто мерзким чавканьем. Пробежав еще с десяток метров, Лем останавливается и опускается на землю.

– Я так близко этого никогда не видел! – тяжело дыша, говорит он. – Смотрите!

Земля внутри кольца ходит волнами. Проваливается, вспухает, а затем на месте земли образуется бурлящая зеленоватожелтая жижа. Сначала это полоса вдоль внутренней стороны замкнувшегося кольца. Но полоса эта стремительно расширяется внутрь и поглощает траву, мхи и редкие кустики. Всё это сопровождается зловещим и плотоядным уханьем и бульканьем. В воздухе распространяется запах смеси аммиака и сероводорода. Лем неожиданно смеётся несколько истерическим смехом:

– А главнаято добыча ускользнула! Хахаха! Мыто вот они где!

Он исполняет радостный торжествующий танец. Это даже не танец, а сумасшедшие прыжки и присядки. А я с опаской смотрю на внешнюю границу кольца, из которого мы только что чудом вырвались. Она колеблется и медленномедленно, почти незаметно движется в нашу сторону. Даже не движется, а крадётся. Я останавливаю пляску Лема и обращаю его внимание на это движение.

– Ерунда! – отмахивается он. – Пока она не переварит всё, что захватила, она в эту сторону ростков пускать не будет. Мы можем спокойно передохнуть после такой гонки. Знаешь, брат Андрей, а ведь мы первые, кто смогли выбраться из такой переделки и никого не потеряли при этом. Всегда ктото оставался в кольце. А бывало, что и несколько человек. Расскажу кому, не поверят.

– Ну, если бы не ты, мы бы не выбрались. А что происходит с человеком, когда он остаётся там?

– Старый Бутс видел. Онто мне и рассказал всё. Они шли втроём. Двое его спутников угодили в Мокрые Капканы. Один угодил правой ногой, другой – левой. Нога после такого капкана по колено становится как кисель. Её отрезать надо. Бутс тащил их на себе по очереди, по сотне шагов каждого, когда заметил, что их окружают ростки. Что ему оставалось делать? Он подхватил одного и потащил его бегом. Он думал, что еще успеет вернуться за другим. Но не успел. Ростки сомкнулись. Он видел всё. И слышал всё. Убежать от этого ужаса у него просто уже не было сил. Человек растворяется, начиная с ног. Топь пожирает его, переваривает. Его спутник стоял на одной ноге, держась за дерево. Бутс видел, как он вместе с деревом будто погружается в землю. А земля, ты сам видишь, ходила вокруг него волнами. Но он не погружался, а растворялся. Как он кричал! И лицо его становилось серым, почти черным. Когда он растворился по грудь, снизу поднялась какаято серая пена и полностью покрыла его. Только тогда он замолчал. Зато начала ухать и чавкать Ведьмовская Топь. Она хорошо закусила.

– Страшной участи благодаря тебе избежали мы, брат Лем. Хотя ты и говоришь, что опасность миновала, давайка отойдём подальше. Время знает, что у этой Топи на уме.

И снова мы идём по пустоши. Лем, ориентируясь по какимто ему одному видимым и понятным признакам, часто меняет направление. Я не задаю ему вопросов. Эти два дня путешествия по Проклятым Местам дали мне понять, что наш проводник ничего не делает зря. Мы далеко обходим скопления деревьев, низкие и высокие холмы. И опять я не спрашиваю, что там. Ясно, что ничего хорошего там нет. А выслушивать жуткие и маловразумительные подробности гибели путников нет никакого желания. Если бы всё это можно было хоть както объяснить. Но никакому логическому объяснению эти явления не поддаются.

Не случайно, ох не случайно мы оказались здесь сразу после моей встречи с Такандой. Как он говорил? «Отсюда нет выхода. Вы можете выйти только в другой мир, так или иначе подвластный нам». И еще: «Это не предупреждение, а приговор. Идите. Только вот куда вы придёте?» Пришли, нечего сказать. Отец Сандро говорил, что здесь раньше была нормальная человеческая жизнь. Потом, надо полагать, пришли «прорабы перестройки» и установили здесь новый порядок. Свой порядок. Чтото этот порядок разительно отличается от того, который они организовали и организуют в других Фазах. Это может быть один из вариантов того порядка, который они установили в Фазе, где истребили всё население? Впрочем, Сандро говорил, что сначала здесь произошли боевые столкновения какихто неведомых сил, и только после этого появились все эти Проклятые и Заколдованные Места. Я не могу сказать точно, что за неведомые силы избрали эту Фазу полем своего сражения, но то, что с одной стороны в этих событиях явно участвовали наши «прорабы перестройки» или их союзники, знаю наверняка. Иначе с чего бы это вдруг они обосновались в таком гиблом месте?

А что если переход в эту Фазу построился неслучайно? Вдруг нам его подсунул Таканда с помощью своего хитроумного Темпорального Куба? Вполне может быть. Расчет точный. Отсюда нам ни за что не выбраться. Вероятность того, что мы к исходу дня встретим отца Сандро, что он предостережет нас от опрометчивых поступков и познакомит с весёлым гулякой Лемом, если не равна нулю, то уж, во всяком случае, имеет порядок бесконечно малой величины. Я содрогаюсь при мысли о том, что было бы с нами, если бы мы пошли не вверх по реке, а вниз. Или переправились бы через реку самостоятельно. Одним словом, если бы мы углубились в эти места без такого надёжного проводника, как Лем, никого бы из нас уже не было в живых. Ай да Таканда! Ай да сукин сын! Этот переход – его работа. Точно.

Лем останавливается и несколько раз с шумом втягивает носом воздух, принюхивается. Ему чтото очень не нравится.

– Так и есть! – он сокрушенно качает головой. – Придётся обходить.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Мёртвое Озеро разлилось, – отвечает Лем. – Неужели вы не чувствуете запаха?

– Я чувствую, – говорит Наташа. – Уже минут двадцать тянет какойто падалью.

– Это и есть Мёртвое Озеро. Надо обходить, и обходить подальше. Этот запах не только тошноту вызывает. Он еще и убивает. Подышишь этим воздухом часокдругой и будешь мертвее, чем само это озеро. Кожа облезет, глаза вытекут.

– Бррр! – ёжится Наташа.

– А ты, сестра, – говорит Лем, – уже давно учуяла этот запах?

– Да.

– Тогда иди рядом со мной и принюхивайся. У тебя на этот запах чутьё лучше моего. Я вот только сейчас унюхал. Будем обходить. Скажешь, как только вновь эту гадость почуешь.

А неслабо разлилось это озеро. Мы идём несколько часов. Не один раз Лем пытался взять направление левее. Но всегда метров через сто или двести Наташа морщит носик и предлагает удалиться подальше от опасного места. Приходит пора ночлега, а мы так и не дошли до конца разлива. Организуем ужин и устраиваемся спать с надеждой, что завтра мы, наконец, сможем обойти это Мёртвое Озеро. На всякий случай спрашиваю Лема:

– Как ты считаешь, насколько оно разлилось в этом направлении?

– Мёртвое Озеро? Каждый год оно разливается поразному. Были случаи, когда оно разливалось до Песков Смерти. Если так случилось и в этом году, то нам здесь не пройти.

– И что тогда будем делать?

– Пойдём в другую сторону – искать обход.

– Мимо Ведьмовской Топи?

– Её тоже придётся обходить.

– И как далеко?

Лем пожимает плечами и устраивается спать. Я только вздыхаю и тоже укладываюсь.

Утром мы продолжаем путь в прежнем направлении. Через пару часов Лем начинает беспокоиться. Он недоверчиво поглядывает на Наташу, когда она говорит, что чувствует запах Мертвого Озера. Кажется, он подозревает, что она слишком мнительна. Во всяком случае, после её слов он несколько раз продолжал идти в том же направлении, пока сам не убеждался: Наташа не ошиблась. Тем не менее, он всё больше и больше нервничает. После одной из попыток найти проход он подходит ко мне и, качая головой, говорит:

– Кажется, брат Андрей, не миновать нам возвращаться назад и искать обход с другой стороны.

– Так всё плохо, брат Лем?

– Хуже не придумаешь. Если через тысячу с небольшим шагов мы не сможем обойти Озеро, то еще чуть дальше начнётся зона Песков Смерти. К ней и на это расстояние лучше не подходить. А там… – он машет рукой. – Здесь тоже ничего хорошего нет. Вотвот начнутся Факелы. Но по ним еще можно пройти. Хотя и опасно, но можно. А вот через Мёртвое Озеро и Пески Смерти не пройдёшь.

– А обойти их можно? – спрашивает Анатолий.

– Нет, брат. Они тянутся на десять дней пути. Легче назад вернуться.

– А что это за Пески Смерти, брат Лем? – интересуется Наташа.

– С виду это – обычный песок и мелкие камни. Но они убивают. Убивают всё живое и убивают наверняка. Никто не может пройти полосу Песков Смерти. Все падают замертво, не дойдя и до середины. Даже не надо и заходить в эти Пески. Достаточно подойти к ним на сто шагов, и ты можешь считать себя мёртвым. Два, три, самое большее пять дней, вот всё, что тебе останется. А за двести шагов обязательно заболеешь. Болеть будешь долго и тяжело и всё равно умрёшь.

Пока Лем рассказывает, Лена возится с прибором радиационной разведки. Она переключает диапазоны, щелкает переключателем определения типа излучения и, когда Лем останавливается, сообщает:

– Нейтронное излучение. И довольно мощное. Даже здесь не стоит засиживаться. А что творится в эпицентре! Лем верно сказал, такое излучение должно убивать мгновенно.

– Интересно, – задумчиво говорит Анатолий, – что может являться источником такого излучения?

– Сходи, посмотри, – предлагает ему Лена. – Покопайся. Похороны – за свой счет. Лично я за твоим телом, как бы ты ни был мне дорог, не полезу.

– Но в самом деле, – поддерживает Анатолия Наташа, – откуда здесь такое мощное нейтронное излучение?

– Интересный вопрос, – откликаюсь я. – Хочешь еще парочку таких же интересных? Откуда здесь взялась едкая, ядовитая плесень и хищные деревья? И почему заросли, отделяющие долину реки, радиоактивные? И почему река сама такая? Что это за Топь, которая питается живыми существами? А почему змеи предпринимают на людей массированные атаки? И поверь, Наташенька, пока мы идём до перехода, этих «почему» и «откуда» у нас появится столько, что можно будет им счет потерять. Я могу сказать наверняка только одно: всё это – результат деятельности наших «прорабов перестройки».

– Но зачем им это понадобилось?

– Пути и помыслы этих вампиров неисповедимы. Ты помнишь Фазу, где они уничтожили всех жителей? Знаешь, что по этому поводу мне сказал отец Таканда? Это – наказание за их непомерную гордыню. Может быть, и эта Фаза наказана за чтото своеобразным способом. Мне довелось в одной из Фаз наблюдать как «цивилизованный» Запад наказал строптивую Россию. Россия, как ты знаешь, страна уникальная. Ни в одной стране нет такого диапазона климатических условий, таких гигантских расстояний и такого множества национальностей, населяющих страну. В силу этого, Россия в своём экономическом и политическом укладе должна идти особым, одной ей свойственным путём. Со своими спадами и подъёмами. И вот после одного из таких спадов российское руководство решило вписаться в «цивилизованный» мировой рынок. С его устоявшимися связями и законами. Запад был вроде бы, и не против. Как же, такой грандиозный рынок сбыта открывается! Но Запад рассчитывал, что Россия робко постучится в двери и попросит: «Добрые богатенькие дяди, помогите из кризиса выбраться». Но Россия решила впереться на этот рынок со своими товарами. Со своими авиационными, космическими, химическими и ядерными технологиями, И она была в своём праве. Но Западу не это от России было нужно. Они не знали, куда от своих товаров деваться. И тогда Запад потребовал, чтобы Россия приравняла свои внутренние цены на энергоносители к мировым. Российское правительство, слегка подумав, согласилось. Ну, а российское правительство, как вы знаете, всегда думает именно слегка. А возможно, что в данном случае лёгкость этих дум была подогрета солидными вкладами на определённые счета в зарубежных банках. Короче, решение было принято. Запад потирал ручонки. Если какаянибудь кожевенногалантерейная фабричка в Испании расходовала за год пятьсот тонн мазута, то такая же фабрика в России за тот же год потребляла все пятнадцать тысяч. Иначе рабочие просто замёрзнут. Да и техпроцессы сбоить начнут. Арифметику знаешь? Вот и прикинь разницу в себестоимости какойнибудь сумочки или пары перчаток, сделанных в России и в Испании. Я уже не говорю о всяких Бразилиях и Малайзиях. И так со всей продукцией. Но я отвлёкся. Скоро сага сказывается, не скоро бизнес делается. В итоге получилось то, к чему Запад и стремился. Стала Россия мировым поставщиком нефти, газа, руд, угля и леса. А также мировой свалкой радиоактивных и токсичных отходов. Благо огромные пространства и низкая плотность населения позволяли свалить в этой стране непомерное количество дряни. Скоро сага сказывается, не скоро бизнес делается. В итоге в России образовались обширные пространства, где не могло существовать ничего живого. Где сосны мутировали до размеров секвой или стали похожими на «пьяные» деревья, какие мы с вами здесь видели. Закачиваемые в подземные ёмкости отходы размыли грунт и образовали жуткие ядовитые трясины, ничуть не лучше Ведьмовской Топи. Комары выросли до размеров летучих мышей. От их укусов люди долго болели, а слабые совсем умирали. Ну, чем не Проклятые Места? Почти вся Россия стала таким Проклятым Местом.

Весь этот разговор происходит во время привала и обеда. Лем ест, рассеянно слушает и чтото прикидывает. За кофе я спрашиваю его:

– О чем, брат Лем, задумался? Если, как говоришь, Мёртвое Озеро слилось с Песками Смерти, делать нечего. Придётся возвращаться и искать обход с другой стороны.

– Вряд ли оно могло слиться с Песками. Там еще Факелы есть. Их Озеру не залить. По Факелам идти опасно, но если всё сделать как следует и быть предельно осторожными, то пройти всётаки можно. А вот насколько оно разлилось в другую сторону? Этого я сказать не могу. Оно давно так далеко не разливалось. Если оно и в ту сторону разлилось, как в эту, то оно достигло как раз Заколдованного Леса. А там никак не пройти. Придётся ждать, пока Озеро не вернётся в свои берега.

– И сколько ждать?

– А этого, брат Андрей, никто не знает. Может быть, неделю. А может быть, и месяц. Или два.

– А почему нельзя пройти через этот Заколдованный Лес?

– Там живут нелюди.

– И что? Этих нелюдей пули не берут?

– Берут, брат Андрей. Но дело не в нелюдях. Дело в том, что, войдя в этот лес, ты постепенно становишься таким же чудовищем, как и эти нелюди. За какойнибудь час в тебе от человека ничего не останется. А идти по нему не меньше пяти часов.

– А обойти его?

– А там еще хуже. Такие же Заколдованные Места. Только там становятся чудовищами еще быстрее.

– Значит, путь нам один. Через Факелы. Ты самто через них ходил?

– И не раз.

– Так в чем проблемы?

– Оно, конечно, так. Только вот что, брат Андрей. Три раза я там терял людей. Один раз – двоих, и два раза по одному оставил.

– И кто был виноват?

– А никто. Случайность. Там всё можно угадать. Но когда и где ударит Синий Факел, угадать невозможно. Этот Синий Факел моих спутников и погубил. А один раз я сам на него чуть не налетел. Опять случай спас.

– Э! Брат Лем, двум смертям не бывать, одной не миновать. Где твои Факелы?

– Там, – Лем машет рукой.

– Пошли.

– Пошли. Только к Пескам Смерти близко бы не подойти.

– Ну, за это не переживай. Лена! Следи за уровнем излучения. Как только станет опасным, дашь знать.

– Он и сейчас уже опасный, – ворчит Лена.

– Другого пути всё равно нет. Не ворчи, пожалуйста. Какой уровень действительно опасный, тебе объяснять, надеюсь, не надо.

– Плавали, знаем.

Лем берёт направление левее прежнего и медленно и осторожно ведёт нас, отыскивая проход между Мёртвым Озером и Песками Смерти. Ни к Озеру, ни к Пескам близко подходить нельзя. То Лена, то Наташа направляют его то левее, то правее. Наконец мы выходим к длинному и узкому каменистому валу, возвышающемуся метров на шесть. Его ширина не более пятнадцати метров, местами даже по десять. Лем поднимается на него, мы следуем за ним. Слева мы видим полосу зеленоватой воды шириной до сорока метров, уходящую кудато за горизонт. Это и есть Мёртвое Озеро. А справа просматривается такая же широкая красноватая полоса. Это – Пески Смерти. Вал проходит как раз посередине между двумя смертями.

Лем встаёт. У него в зубах травинка. Он катает её справа налево и так же, справа налево, разглядывает нас, словно впервые видит. Он, как мне кажется, когото из нас выбирает, пользуясь какимито, мне непонятными, критериями. Кого выберет? И с какой целью? Кого бы он ни выбрал, я возражать не буду. Он – весёлый гуляка, ему виднее. Тем более, что он уже доказал нам, что он не просто проводник. Он наш друг. Более того, я сам назвал его братом. Ему я и доверяю, как брату.

– Брат Сергей, – говорит Лем, – ты пойдёшь первым.

Этого Сергей никак не ожидал. Он слегка бледнеет, но быстро справляется с собой. Поправив снаряжение и даже попрыгав для верности, он снимает с плеча автомат и досылает патрон.

– Я готов.

– А вот этого, – тихо говорит ему Лем, – не надо. Разряди оружие. Если оно, не дай Время, как вы говорите, выстрелит, может сработать Синий Факел. Тогда я ни за что не поручусь.

Сергей смотрит на меня. Я молча опускаю веки, и Сергей не только извлекает патрон из ствола и ставит автомат на предохранитель, но и отсоединяет магазин. Молодец, правильно понял.

– А лучше всего, закинь его за спину, чтобы не мешал, – советует Лем. – Слушай внимательно и запоминай. И вы все слушайте. Повторять не буду, время не ждёт. Брат Сергей, ты бежишь. Не идёшь, а именно бежишь. Времени у нас очень мало. Бежишь прямо посередине. Видишь, справа большой черный камень? Это гдето метров восемьсот, не меньше. Ты должен добежать до него как можно быстрее. Отсчитай после него двести шагов и падай. Ни в коем случае не поднимайся. Даже если под тобой земля начнёт проваливаться. Лежи. Прижимайся к земле. Пока будешь бежать, ничего не бойся, только слушай меня. Пока сможешь слышать. Опасны только красные, оранжевые и желтые Факелы. Если увидишь белый или зелёный Факел, смело беги прямо в него. Считай, что его просто нет. А когда будут опасные Факелы, я тебе подскажу: вправо, влево или лечь. Понял?

– Понял. Но здесь почти километр, я могу тебя и не услышать.

– А я смогу тебе подсказывать только в начале. Дальше ты уже и сам всё поймёшь.

– А если не пойму? Лем пожимает плечами.

– Гм! Время с тобой! Постараюсь тебя не разочаровать.

Сергей шагает вперёд и оборачивается.

– Не поминайте лихом. Елена Яновна, вспоминайте иногда бедного студента. Ваш поцелуй, если так сложится, я унесу с собой. Я пошел. Как будем? С низкого старта или с высокого?

– Подожди, – останавливает его Лем.

Он еще раз присаживается и просматривает внимательно весь маршрут. Я подхожу к нему, присаживаюсь рядом и тихо говорю:

– Ты сказал ему про все цвета Факелов, кроме Синего.

– А зачем?

«Правильно», – решаю я и отхожу назад. Лем привстаёт и машет рукой:

– Вперёд, брат Сергей!

Сергей устремляется вдоль вала, а Лем пристально смотрит ему вслед. Не успевает Сергей пробежать двадцати метров, как Лем кричит ему:

– Направо!

Сергей сворачивает направо, и тут же слева из земли взметается столб оранжевого пламени. К небу летят мелкие камни, и до нас доносится гудение. Это похоже на взрыв мины. Сергей продолжает бежать.

– Налево!

Такой же столб пламени взметается справа. Пока Сергей бежит первые сто метров, Лем подсказывает ему еще пять раз. Дальше Сергей уже увёртывается от Факелов самостоятельно.

– Наташа! – командует Лем.

Сергей не добежал еще и до середины пути, а за ним устремляется Наташа. Так же первые сто метров ей подсказывает Лем, дальше она уже бежит самостоятельно.

– Брат Анатолий!

– Лем, – говорю я, – а по каким признакам они ориентируются?

– Сам поймёшь, а сейчас не мешай!

– А если не пойму?

Лем, не оборачиваясь, сплёвывает и коротко, но энергично произносит чтото вроде: «Крусть!». Не буду его отвлекать, а то еще достанется. К тому же в его руках сейчас жизнь Анатолия. Не дай Время, прозевает изза меня очередной Факел.

– Брат Пётр!

Сергей уже добежал до конца и, руководствуясь наставлениями Лема, упал и лежит. А по валу, лавируя между фонтанами огня, бегут Наташа, Анатолий и Пётр. Вот прямо перед Анатолием взметается столб зелёного пламени. Но Анатолий, помня, что говорил Лем, не сворачивает, а бежит прямо в огонь. Жуткое, леденящее зрелище. Но наш товарищ выскакивает с другой стороны Факела целый и невредимый и бежит дальше.

– Лена!

– А я, кажется, уже поняла, – бросает на бегу моя подруга. Посмотрев ей вслед и оценив, как она маневрирует, Лем довольно кивает и командует мне:

– Пошел!

«Интересно, а что Лена заметила и поняла?» – успеваю я подумать и слышу:

– Налево!

Справа меня обдаёт жаром, осыпает песком и гравием. Хорошо еще, что у этих Факелов не хватает мощности поднять в воздух камни потяжелее.

– Направо!

И тут я замечаю, что слева, прямо по ходу из каменистого грунта поднимаются тонкие струйки желтого дыма. Бегу вправо, а на месте дымков возникает Факел желтого пламени. Машу Лему рукой – понял, мол – и бегу дальше. Прямо впереди курятся белые дымки. Лем говорил, что белый Факел безопасен. Бегу, не сворачивая. Прямо под ногами грунт как бы вскипает, и окружающая реальность поглощается охватившим меня белым дымом. Именно дымом, а не огнём. Этот дым сразу остаётся позади. А впереди весь вал расцвечен разноцветными столбами пламени, между которыми бегут мои товарищи.

Без особых осложнений добегаю до того места, где, прижавшись к земле, лежат мои друзья. Падаю рядом с ними, и почти сразу к нам присоединяется Лем.

– Лежите, – командует он, переведя дыхание. – Лежите и не пытайтесь подняться. Сейчас начнётся…

Он не успевает сказать, что сейчас должно начаться, как оно начинается. Земля под нами дёргается и дрожит. Оглушительный, густой, почти осязаемый грохот с силой бьёт по барабанным перепонкам. На спины сыплется гравий и более крупные камни. А вокруг нас – и сзади, и справа, и слева, и впереди – со свистом бьют в небо фонтаны яркосинего огня. Вот оно, то, чего опасался Лем.

Синее пламя бушует вокруг нас сплошной стеной. Проходит пятнадцать минут, но огонь не ослабевает. Жарко, как в топке. Мы обливаемся потом. Пахнет палёной шерстью. Это припекает Сергея, который лежит ближе всех к огню. Не выдержав, он отползает к нам. Волосы у него дымятся. Становится еще жарче. Закрываю рукавами глаза и нос, чтобы хоть както охладить раскалённый воздух и не сжечь лёгкие. Еще немного, и мы испечемся в лучшем виде.

Пламя пропадает так же внезапно, как и возникло. Тишина после неимоверного всепоглощающего грохота кажется неестественной, какойто космической. Я не слышу даже своего дыхания. Впрочем, можно расслабиться и вздохнуть полной грудью. Жарковато, но уже не обжигает. Какоето время мы еще лежим неподвижно. Затем Лем поднимается и говорит:

– Всё кончилось. Можно вставать.

Мы тоже поднимаемся и осматриваемся. Больше всех пострадал Сергей. У него ожог правой щеки, и сгорели почти все волосы. Лена достаёт аптечку и начинает демонстрировать своё искусство врачевания. Впрочем, сама она выглядит немногим лучше. Она забежала вперёд всех, и синее пламя бушевало как раз рядом с ней. На лице моей подруги «приятный загар», а волосы тоже прихвачены огнём, в тех местах, где они не были закрыты шлемом. Тоже мне, хроноагент! Даже щиток на лицо опустить не догадалась. К слову сказать, я тоже не догадался.

– Вот что такое Синий Факел, – говорит Лем. – Они начинают бить поразному. Но всегда через какойто промежуток времени после того, как ударит первый Факел. Через две минуты, через четыре, через шесть, через восемь и так далее. Сегодня он ударил через восемь минут. Но если бы Сергей пробежал чуть дальше, Факел ударил бы сразу и прямо под ним. А потом вдоль всего вала. Ну, что? Дальше пойдем или остановимся? Через два часа темно будет.

– А здесь не опасно оставаться? – спрашивает Анатолий. – Вдруг он опять ударит.

– Нет. Они бьют только тогда, когда ктонибудь идёт по валу, в ту или другую сторону. А мы уже прошли.

– Странное дело, – задумчиво говорит Лена. – Всёто здесь устроено так, словно специально против людей приспособлено.

– Так оно и есть, – подтверждает Лем. – Проклятые Места – они проклятые и есть.

Еще два дня мы идём без особых приключений. Лем ведёт нас сложными зигзагами, обходя по мере возможности опасные места. Наш путь напоминает движение парусного корабля против ветра, который к тому же вынужден лавировать между мелями и рифами. Но при всём старании Лему не удаётся полностью миновать препятствия.

Слева лес, сплошь оплетенный желтой паутиной. Лем особо не распространяется по поводу её убойных свойств. Он просто сказал: «Лучше туда не соваться». Справа – луг, поросший приятной на вид зелёной травкой. Но приятна эта травка только на вид. В ответ на мой вопросительный взгляд Лем молча берёт камень и кидает его на луг. Несколько секунд ничего особенного не происходит. Потом от камня начинает подниматься дымок. Раздаётся шипение, словно распылённая струя воды омывает разогретую до красного свечения стальную болванку. Камень тает на глазах. Больше никаких вопросов я не задаю.

Между лесом и лугом – ложбина, густо утыканная каменными надолбами высотой от метра до двух. Лем долго присматривается к этому противотанковому заграждению, потом посылает нас через него по одному. Как на насыпи с Факелами. Предварительно он объясняет нам правила. Первое: камней не касаться ни в коем случае, а лучше вообще не подходить к ним ближе чем на пять шагов. Второе: внимательно слушать команды Лема и четко их выполнять. Третье: самим внимательно следить за верхушками камней. Как только они начнут светиться, тут же упасть ничком, прижаться К земле и не вставать, покуда всё не кончится. Что именно должно кончиться, Лем не уточняет. Нам и без пояснений ясно, что это будет чтото повеселее обычной подростковой тусовки. Лем несколько минут смотрит на нас, оценивает и прикидывает, кого пустить первым.

– Брат Пётр, – говорит он наконец.

Пётр привычными армейскими движениями проверяет своё снаряжение – не болтается ли оно, подтягивает ремень автомата и забрасывает оружие за спину. Правильно. Там, между этими злодейскими надолбами, автомат будет только мешать. Пётр стоит на исходной позиции. Но Лем пока команды не даёт. Он чегото выжидает. Я подхожу сзади и тихо спрашиваю:

– Брат Лем, а почему ты выбрал именно Петра?

– Он никогда не дёргается, – коротко отвечает Лем и тут же даёт команду: – Пошел!

Пётр устремляется в проход между камнями. Он выполняет ряд поворотов, руководствуясь правилом номер один, и вскоре я вижу только его голову, которую отличаю от камней только по тому, что она движется. Но Лем смотрит не столько на Петра, сколько на камни.

– Ложись! – кричит он.

Голова Петра исчезает. А там, где она только что мелькала, между камнями проскакивают яркие лиловые и фиолетовые искры. Их мечет камень, верхушка которого в одно мгновение раскалилась до малинового свечения. Искры эти попадают в ближайшие камни, и от них во все стороны летят осколки, словно по ним стреляют из крупнокалиберного пулемёта. Всё это сопровождается треском, словно ктото поблизости ломает лист фанеры.

Этот обстрел одним камнем других длится долгих пять минут и даже несколько больше. Пляшут короткие молнии, трещит фанера, летят осколки. И всё это происходит над головой у нашего Петра. А он лежит, прижавшись к земле, и вслушивается в этот концерт. Впрочем, я не вижу, что он сейчас делает. Его закрывают камни. Мелькание искр вдруг прекращается, и верхушка агрессивного камня уже ничем не отличается от других таких же.

– Вперёд! – кричит Лем.

Голова Петра снова мелькает между верхушками камней. Мне кажется, он поднялся несколько дальше чем залёг. Лем подтверждает мою догадку:

– Молодец брат Пётр! Не растерялся. Пока камни между собой воевали, он прополз довольно далеко.

Еще три раза Лем командует Петру залечь. Я вижу, что после второго обстрела Пётр падает на землю раньше прозвучавшей команды. Уже сам ориентируется. Я спрашиваю у Лема, почему он не пускает нас одного за другим, как делал на насыпи с огненными Факелами.

– Здесь сложнее, – отвечает Лем. – Бывает так, что начинает светиться и метать искры такой камень, верхушки которого снизу не видно. Он может быть закрыт другими.

– А ты сам как пройдёшь в таком случае?

– А вы для чего? Вы с того конца будете следить за камнями и подскажете мне, если я не увижу. А в одиночку эти камни никто проходить не рискует. Был такой гуляка, Досик. Он както рискнул и сгорел вон за тем камнем. Ушел и не вернулся. Только через полгода его здесь нашли. По поясу узнали.

Один за другим мы проходим опасную ложбину. Последним идёт сам Лем. Ему подсказывает Пётр. Хотя в этом нет особой необходимости: Лем всё время опережает его команды и падает вовремя. Всётаки большой опыт гуляки имеет значение.

Еще в одном месте нам приходится идти по довольнотаки вонючему болоту, проваливаясь в него порой по грудь, а иногда чуть ли не по шею. Мы нащупываем дорогу жердями, выломанными в ближайшем лесочке. Лем так старательно обходит надёжные с виду кочки, которыми густо усеяно болото, что Лена не выдерживает и спрашивает:

– А чем опасны эти кочки?

– Потом покажу.

Когда мы выбираемся из болота на твердую землю, Лем остаётся сзади. Он стоит по колено в болотной воде и говорит нам:

– Смотрите.

Размахнувшись, он мечет свою жердь, как копьё, в ближайшую кочку. Едва коснувшись кочки, жердь стремительно обрастает какимто лишайником или «мочалкой» серозелёного цвета. Эта «мочалка» дымится розоватым дымком, и через несколько секунд жердь сгорает без следа. А Лем быстро выбирается на твёрдую почву и показывает нам на соседние кочки:

– Смотрите, что будет дальше.

Кочки приходят в движение. Они стягивают кольцо вокруг того места, где только что стоял Лем. Лена только головой качает.

– Время меня побери! Нет, говорите, что хотите, но я буду настаивать, что здесь все эти хищные, смертоносные вещи либо наделены разумом, либо запрограммированы соответствующим образом. Здесь во всём видна система.

Отойдя подальше от болота, мы устраиваемся на ночлег. После ужина Лем отводит меня в сторону и тихо говорит:

– Завтра нам предстоит идти по самому опасному месту. Я все эти дни пытался както обойти его, но ничего не получается.

– И что это за место?

– Долго рассказывать. Но скажу одно: если мы вообще сумеем там пройти, это удача. Если при этом потеряем только одного человека – везение. А если сумеем пройти все, без потерь, это будет чудо.

– Даже так?

– Именно так. Давай, брат Андрей, отдохнём и наберёмся сил. Завтра они нам потребуются в полной мере.


Глава 20


Как разрезы, траншеи легли,
И воронки как раны зияют.
Обнаженные нервы земли
Неземное страдание знают.
B.C. Высоцкий

Анатолий первым обращает наше внимание на то, что почва у нас под ногами полностью лишена растительности и носит следы воздействия крайне высокой температуры, почти ядерного порядка. Песок и камни местами оплавлены, а коегде даже сварены в сплошную стеклообразную массу.

Почти сразу за этим Лена заявляет, что она обнаружила радиоактивный фон.

– Не опасный, но весьма приличный.

Еще через несколько минут Пётр указывает чуть левее нашего курса. Там темнеет какоето возвышение явно искусственного происхождения.

– Смотрите! Что это?

– Не надо показывать туда рукой, – тихо говорит Лем и болезненно морщится при этом. – Таких штук вы сейчас увидите больше, чем хотелось бы.

Немного погодя нагоризонте вырисовывается еще несколько сооружений различной формы. По мере нашего продвижения вперёд их становится видно всё больше и больше. Теперь уже ясно: это какието машины. Скорее всего, боевые. Я останавливаюсь и вопросительно смотрю на Лену, у которой на поясе висит работающий прибор радиационной разведки. Лена отрицательно качает головой.

– Нет. Фон не возрастает. Здесь, скорее всего, фонит сама земля.

– Что здесь было, брат Лем? – спрашиваю я.

– Война, – кратко, но выразительно отвечает наш проводник.

Мы подходим еще ближе и останавливаемся в десяти метрах от первой машины.

– А ведь это чтото вроде танка, – определяет Пётр. Действительно, машина чемто напоминает танк. Низкий и широкий корпус прямоугольной формы покоится на многочисленных шаровых опорах, наполовину зарывшихся в оплавленный грунт. Этих опор по четырнадцать с каждой стороны машины. Над корпусом возвышается такая же прямоугольная низкая башня. Она начинается прямо от носа (или кормы?) машины и составляет не менее трёх четвертей длины всего «танка». С той стороны, где башня не доходит до конца корпуса, из неё торчит широкий, примерно полметра в диаметре, и короткий, около метра, тонкостенный раструб. Надо полагать, это орудие.

– Можно подойти поближе? – спрашиваю я Лема.

– К этим можно. Можно даже внутрь залезть, если вам так интересно. Мы в них были, но ничего не поняли.

Мы забираемся на машину. Забираемся с трудом: броня у машины гладкая, и на ней нет никаких скоб, выемок или выступов. Пётр уже стоит на башне перед двумя треугольными отверстиями. Каждая сторона правильного треугольника составляет более полуметра. Люки закрывались крышками, сдвигавшимися в сторону. Сейчас крышки сдвинуты, можно залезть внутрь. Сергей с Анатолием переглядываются и непроизвольно ёжатся. Им явно не хочется лезть в эти тёмные дыры. Но Пётр, бывалый танкист, не колеблется ни секунды.

Он снимает ранец и с одним автоматом и фонарём спускается в башню.

–Хм! Интересно, – слышится через минуту его голос. – Андрей, спускайся сюда. Может быть, ты чтото поймёшь.

Башня внутри совершенно пустая. Если не считать двух желобов радиусом около полуметра и длиной метра полтора. Желоба проходят вдоль башни и покоятся на тонких, но прочных ножках. Расположены они ближе к тому краю башни, с наружной стороны которой имеется раструб. Против каждого желоба в стене башни смонтирована панель. Это чтото, напоминающее экран монитора овальной формы. Под экранами – по четыре треугольных клавиши, совершенно не выступающие над поверхностью. Вот и всё.

Пётр обследует пол и скоро находит закрытый треугольный люк.

–Как его открыть? – бормочет танкист.

–Стоит ли, Петро? Одно Время знает, что там.

Но Пётр не сдаётся. Он рукояткой ножа выстукивает кромку люка, пытаясь обнаружить хоть какуюто щель. Неожиданно люк приподнимается – видимо, Пётр случайно ударил по какойто защелке. Мой напарник сдвигает люк в сторону и спускается в тёмный провал. Мне ничего не остаётся, как последовать за ним.

В нижней части корпуса расположены две пары таких же лотков. Рядом с каждым из них – небольшие возвышения с такими же овальными экранами и треугольными клавишами. Один из лотков заполнен какойто трухой. Видимо, это всё, что осталось от погибшего члена экипажа. Остальные успели выбраться. Но почему они тогда задраили за собой люк? А может быть, он закрывается автоматически? С опаской смотрю на отверстие. Нет, слава Времени, пока не закрылся.

Пётр прикидывает, что размер нижнего отделения не превышает размеров башни.

–Тогда, – говорит он, показывая на переднюю стенку, – здесь должен быть двигатель. Интересно, какой? А! Вот и люк. Попробуем открыть.

–Я бы на твоём месте не стал этого делать, – говорю я, бросив взгляд на дозиметр. – От этой стенки порядочно фонит. Представляешь, какой там уровень?

–Вряд ли слишком большой. Стенка не очень толстая и не удержит мощного излучения, – отвечает Петр, выстукивая люк по периметру.

–А ты знаешь, из какого материала сделана эта стенка? Может быть, это чтото вроде нейтрида?

–А что такое нейтрид? – интересуется Пётр и продолжает выстукивать стенку в поисках клавиши.

–Расскажу, если ты немедленно отойдёшь от этого люка и прекратишь попытки открыть его. Вот так. Нейтрид, друг мой Петруччио, это ядерный сверхматериал. Сверхплотный, сверхпрочный, сверхизоляционный и так далее. Ядерным он называется потому, что состоит сплошь из атомных ядер. В нём нет даже промежутков для электронных орбит. В высокоразвитых цивилизациях из такого материала делают корпуса звёздных кораблей и кожухи аннигиляционных двигателей. Так что если эта стеночка сделана из материала, имеющего свойства нейтрида, и если сквозь неё проникает такой фон… Мы с тобой не успеем и «мяу» сказать, если ты приоткроешь этот лючок. А наши друзья, подождав нас, полезут сюда нас вытаскивать. Они не дойдут дальше башни. За ними сюда полезут Лена с Наташей. На этом наша экспедиция и завершится. Согласись, обидно будет, избежав стольких опасностей, загнуться от собственного любопытства. Да даже если там и нет такого смертоносного уровня радиации, что мы там сможем понять? Ничего. Кроме того, что этот двигатель ядерный. Или аннигиляционный. Но это мы знаем и так. Принципа его действия мы всё равно не поймём.

–Почему?

–А потому, что эту машину строили не люди.

–Но это же были разумные существа.

–Ну и что? Они же мыслили совсем подругому. Не так, как мы с тобой. Посмотри. Ты смог бы с такого пульта управлять этой машиной? А наводить орудие и стрелять из него? Единственное, что мы можем, это приблизительно представить себе внешний вид таких существ.

–И как же они выглядели?

–У них было змееподобное или цилиндрическое, возможно, с хвостом, тело. Оно венчалось несколькими щупальцами. Могу предположить, что щупальца были треугольными. Не знаю, были ли у них глаза. Скорее всего, были.

–Понятно. Экраны.

–Это ни о чем не говорит. Возможно, что это вовсе и не экраны. Какиенибудь преобразователи оптической информации в акустическую или тепловую. Да мало ли какую. Стоит ли гадать? Пошли отсюда. Мы сможем здесь понять немногим больше, чем Лем.

Поднявшись на крышу башни, мы осматриваемся. Повсюду до самого горизонта хаотично расставлена различная техника. Самая разнообразная. Есть и такие же «танки», на котором мы стоим. Но есть и совсем непонятные сооружения. И сферы, и пирамиды, и конусы, и какието похожие на гробы призмы. Более или менее понятны подобия пусковых ракетных установок на гусеничном ходу. Но это явно не ракетные установки. Решетчатые направляющие достигают тридцати метров в длину. Ракетам такие направляющие не нужны. Всё это разбросано в живописном беспорядке. Только «танки» стоят в боевой линии, и раструбы их нацелены в сторону скопления брошенной безжизненной техники.

Местами просматриваются груды искорёженного и оплавленного металла или какогото иного материала. И чем дальше, тем таких груд больше. Анатолий прерывает наше созерцание и спрашивает:

–Ну? Что там?

–Ничего особенного. Типичная неземная техника. К тому же негуманоидная. Спускаемся.

Лена даже не задаёт вопросов. За время работы в Фазе Стоуна и в других Фазах она достаточно насмотрелась всяких диковинок, в том числе и негуманоидного происхождения, чтобы прийти к выводу о бесполезности попыток разобраться в них. Она только с беспокойством спрашивает:

–Надеюсь, вы не полезли в двигатель?

–Петро пытался, но я его отговорил.

–И правильно сделал. Там – торий, – она указывает на двигательную часть «танка».

–Ну, брат Лем, – говорю я, – двигаемся дальше. Веди. А дальше мы идём по лабиринту, сформированному из разбитой и брошенной неземной техники. Может быть, и земной, но уж совсем непонятного происхождения и назначения. Лем ведёт нас извилистым путём, далеко обходя опасные места. И как он ориентируется в этом хаосе?

Несколько часов мы петляем между металлическими и пластиковыми громадинами. Мы уже перестали удивляться необычности и несуразности этих конструкций. Удивление охватывает уже только при виде непостижимым образом искорёженных обломков. Какието конструкции смяты мощным ударом извне. Другие вспучены и разорваны взрывом изнутри. Есть обломки, сплавленные адским, чуть ли не звёздным жаром. И это тем более странно, что во многих местах песок и гравий спеклись в стекло, а эти оплавленные обломки стоят на нетронутом грунте. Словно их гдето старательно жгли, а потом, когда они остыли, переставили сюда, чтобы освободить место для новых жертв.

А иногда попадаются обломки совсем уж непонятные. Даже и не обломки, а Время знает что. Вот стоят обрезиненные катки наподобие танковых. Это было чтото на гусеничном ходу. Но от этого чегото осталась лишь груда металлической пыли. Именно пыли, а не ржавой трухи. И не пыли даже, а мелких опилок. Моему воображению представляется, как целый батальон, вооружившись напильниками, сменяя уставших, скоблит средний танк, превращая его в груду этих опилок. На катки только у них почемуто терпения не хватило. Может быть, их перебросили на другой объект. А может быть, пилильщики не захотели связываться с плотным резиновым покрытием. Скорее всего, так оно и было. Такую резину замучишься обдирать.

А Лем всё ведёт нас, то пролезая через завалы, где не только черт, но и хроноагент ногу сломит; то обходя далеко стороной вроде бы безобидные проходы. Наконец, он останавливается.

– Это здесь, – тихо говорит он. – Вот здесь нам надо пройти. Я бы много отдал, чтобы никогда не ходить здесь. Но другого пути просто нет.

Мы стоим перед не слишком широким, не более тридцати метров проходом между двумя рядами машин. Машин, явно работающих. Справа стоят черные, опрокинутые вершиной вниз четырёхгранные пирамиды высотой более десяти метров. Эти пирамиды покоятся на огромных колёсах, напоминающих велосипедные. На основании каждой грани этих пирамид расположены по шесть параболических антенн или, наоборот, излучателей. Время от времени те антенныизлучатели, что обращены в сторону прохода, приходят в движение и делают несколько колебаний справа налево или сверху вниз.

А по другую сторону прохода, слегка отклонившись от вертикального положения, стоят огромные, до пятнадцати метров в диаметре, диски тёмножелтого цвета. Толщина их примерно полметра. Нижний край каждого диска на полторадва метра утопает в грунте. Когда на пирамидах шевелятся параболоиды, от центра диска к периферии пробегает красная волна, а потом от периферии к центру – синяя.

Лем смотрит на это шевеление параболоидов и игру цветов на дисках как завороженный около получаса. Потом он вздыхает, усаживается прямо на землю и заявляет:

–Придётся ночевать. Сейчас здесь вообще никто не пройдёт. Надо подождать, пока они не успокоятся.

–А обойти этот проход никак нельзя?

Лем отрицательно качает головой и рассказывает. С его слов получается, что обхода действительно нет. Слева несколько километров тянется полоса, зараженная какойто гадостью или пропитанная какимто ядом. Через пять минут у человека, рискнувшего туда зайти, по всему телу открываются страшные кровоточащие язвы, и кровь остановить невозможно. Полчаса, и всё.

Еще дальше на неведомое расстояние и неопределённую ширину тянется зона боевых заградителей. Стоит туда сунуться, как изпод земли поднимаются многочисленные башни с пулемётами, пушками и огнемётами. Несколько минут шума, и всё живое становится мёртвым. Все, кто пытался обойти этот проход слева, там и остались.

Справа тоже ничего хорошего не наблюдается. Сначала идёт сплошное минное поле. Гуляки обозначили его границу вешками, чтобы не забрести ненароком. А за полем начинается овраг, заполненный какойто блестящей жидкостью. Перейти его невозможно. Все, кто пробовал, там и остались. Овраг этот тянется на неведомое расстояние. Никто не знает на сколько. Идти вдоль него опасно. Время от времени жидкость в овраге начинает светиться, и все, кто находится поблизости, падают замертво.

А проход между пирамидами и дисками, непроходимый в период активности, становится, если можно так выразиться, условно проходимым в период спокойствия. Между пирамидами и дисками действуют какието неведомые силы. Человек, попавший в это поле, как бы исчезает. Он появляется то в одном месте, то в другом, его швыряет из стороны в сторону, а иногда он словно раздваивается и даже троится. Когда всё кончается, человек падает безжизненным мешком. У него переломаны все кости – от ступней до позвоночника и черепа. А чаще всего от него остаётся только клякса на одном из дисков, на который его швыряет чудовищная сила.

За всё время только один гуляка сумел выйти из этой ловушки живым. Он ослеп и ничего больше не видит, кроме мелькания разноцветных звёзд перед глазами. Звёзд ярких, как солнце. Эти звёзды начали вспыхивать одна за другой в тот момент, когда неведомая сила подхватила его и начала выворачивать в разные стороны. Выворачивать и швырять от одной яркой звезды к другой. Он говорил, что летел от одной звезды до другой по меньшей мере год. А когда падал на звезду, его там обжигало чудовищным жаром или морозило неземным холодом. Потом его снова выворачивало в разные стороны и швыряло к другой звезде. А на самом деле всё это продолжалось не больше минуты. Он просто упал на песок, хлопал ртом, как рыба, вытащенная из воды, а из глаз его непрерывно текли слёзы. Чтото рассказать он смог не раньше чем через неделю.

–А как распознать, что эта адская машина проснулась? – спрашиваю я.

–Никак. Она ничем не выдаёт себя, вроде Факелов или Стреляющих Камней.

–Значит, любой из нас, кто пойдёт этим проходом…

–Нет, не любой. Трое, которые идут самыми первыми, всегда проходят благополучно. Ну, или почти всегда. Очень редко ловушка срабатывает на втором человеке. Чаще всего это происходит, когда идёт четвёртый или шестой. И никогда она не срабатывает на первом, третьем, пятом или седьмом. Всегда на четных. Чаще на четвёртом или шестом. Старый Енгуа шел четвёртым.

–Ну, друзья, что вы обо всём этом думаете? – спрашиваю я.

–Могу сказать только одно, – говорит Лена, – овраг действительно не перейти. Там, скорее всего, какието радиоактивные отходы. Фон ощущается даже здесь.

–А если пойти всем вместе, сразу? – предлагает Сергей.

–А тогда уж точно никто не пройдёт, – отвечает Лем. – Пробовали проходить и по двое, и по трое. Когда идут больше одного, ловушка срабатывает всегда.

Несколько минут все молчат, потом Лена высказывает предположение:

–Сдаётся мне, что здесь имеют место какието пространственновременные фокусы. Что еще может так изуродовать человека, кроме попадания в складки двух несовместимых по своим характеристикам пространств. Да еще если при этом его непрерывно кидает из одного пространства в другое. Тут не только все конечности переломает, тут запросто в кисель размазать может.

–Что и имеет место, когда человека размазывает в кляксу об один из этих дисков, – соглашаюсь я. – Что ж, подруга, думаю, ты права. А со временем там тоже фокусы происходят. Вспомните, Енгуа говорил, что летел от звезды к звезде несколько лет, а здесь прошло не более минуты.

–Всё это может быть и так, – соглашается Пётр. – Но, как говорится, поставить диагноз еще не значит вылечить болезнь. Я имею в виду: как мы будем это препятствие преодолевать?

–А может быть, бластером их? А? – неожиданно предлагает Анатолий.

–В самом деле! – обрадовано подхватывает Сергей.

–Нет, братцы, – возражаю я, – остыньте. Представляете, какая энергия накоплена в этих штучках, если они запросто играют с пространством и временем? Да от нас даже плазмы не останется, когда эта энергия разом высвободится.

–Что же тогда делать? – говорит в раздумье Пётр. – Раз комуто не миновать, значит…

–Будем кидать жребий, – предлагает Сергей.

–Нет, – возражает Пётр, – я пойду четвёртым. Без всякого жребия.

–А почему ты? – удивляется Сергей.

–Просто среди нас всех я представляю наименьшую ценность.

–Ну ты даёшь! А ято чем ценнее тебя?

–Ты – молодой парень. Тебе еще жить да жить…

–Хватит! – останавливаю я их. – Тоже мне! Не терпится им себя в жертву принести. Вы еще подеритесь, горячие финские парни. Нечего тут рассуждать, кто более ценен, кто менее. Как говорится, каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог. Никого мы в жертву приносить не будем. И уж тем более не будем затевать такую глупость, как жребий.

–И как же ты предлагаешь преодолевать эту ловушку? – спрашивает Анатолий.

–Лена, как ты думаешь, если мы максимально мобилизуемся, сумеем поиграть с этой адской пространственновременной мясорубкой в кошкимышки?

–А что? Почему бы и нет? По крайней мере, у нас с тобой шансы есть. У Толи с Наташей тоже может получиться.

–И как ты эти шансы расцениваешь?

–Примерно один к одному, – отвечает Лена после короткого раздумья.

–Тогда сделаем так. Утром, когда эта катавасия успокоится, пойдём через неё в следующем порядке. Первым пойдёт Пётр, второй пойдёт Наталья. Третьим будет Сергей. Четвёртым пойду я. За мной пойдёт Толя. Шестой будет Лена. Брат Лем, ты пойдёшь последним, седьмым.

–Брат Андрей! – возражает Лем, – я вас сюда привёл, я и должен…

–Ты и должен нас отсюда вывести, – обрываю я его. – Без тебя мы здесь полюбому не выживем. Поэтому тебето, может быть, надо бы и первому идти. А за нас с Леной особо не беспокойся. Нас не так просто проглотить. Слышал, Лена сказала, что у нас шансы один к одному. Ты сам говорил, что если пройдём все, это будет чудо. Мы с подругой на святых, конечно, не похожи, но чем Время не шутит, пока Схлопка спит.

Мы готовим ужин и устраиваемся на ночлег. Наташа с Леной еще около часа сидят поодаль и о чемто разговаривают. Интересно, какие мысли внушает моя подруга этой девушке? Я, к примеру, и сам пока толком не знаю, как мне себя вести, если эта система сработает на моём проходе.

Утром я, отведя Лену в сторону, осведомляюсь у неё, о чем она так долго и подробно инструктировала Наташу.

–Ни о чем. Я просто создавала у неё необходимый психологический настрой. Вряд ли от неё потребуется чтолибо сверхъестественное. Лем же сказал, что на втором проходе система срабатывает крайне редко. Чаще всего это бывает на четвертом.

–Вот потомуто я и иду именно четвёртым. И какой психологический настрой ты создашь мне?

–А зачем мне его создавать? Он у тебя уже есть. Ты бы еще спросил меня: а что тебе делать, если система начнёт работать на твоём проходе? Я тебе честно отвечу: «Не знаю». Как не знаю пока, что буду делать сама, если она сработает на шестом проходе. То есть у меня.

–Пока не знаешь. А когда будешь знать?

–Наверное, когда пойду и она начнёт работать. В такой ситуации единственное, на что можно положиться, – это интуиция. А тебя она, друг мой, редко подводила. Тем более что ты – лётчикистребитель. Вспомни основное правило.

–Первое решение всегда самое верное. Начнёшь колебаться – погибнешь.

–Вот этим и руководствуйся. Единственное, что могу посоветовать: нам с тобой и Наташе следует проходить этот участок в ускоренном ритме времени.

–Это само собой разумеется. Причем ускоряться следует максимально. Я почему Наташу второй и поставил, что она сможет сделать это лучше, чем Анатолий. Здесь ты права. Кстати, Наталья, завтрак готов?

За завтраком мы молча изучаем проход между пирамидами и дисками. Параболоиды на пирамидах неподвижны. Диски, окрашенные в тёмножелтый цвет, тоже хранят спокойствие.

–Пора, – говорю я, когда мы допиваем кофе и прибираем посуду. – Как, брат Лем, можно идти?

–Сейчас можно, – отвечает наш проводник. – Первым троим можно.

–Ну, братцы и сестричка, вперёд, поодному. Пётр подходит ко мне.

–Попрощаемся на всякий случай.

–Не будем. Ты, Петро, однозначно пройдёшь. А я тоже пройду. Пока не знаю как, но пройду.

–Боюсь я за тебя, Андрей. Не супермен же ты всётаки.

–Не супермен, а хроноагент. А нас как раз на такие случаи и натаскивали.

–Даже на такие? – спрашивает Пётр с недоверием в голосе.

–Ну на конкретно такие, конечно, нет. Такое вряд ли кому могло прийти в голову. Нас просто учили никогда не теряться, а всегда искать решение. Знаешь наш девиз? Нет безвыходных положений, есть безвыходные люди. Я похож на безвыходного?

–Вроде нет, – Пётр помимо воли улыбается. – А что, у тебя уже есть решение?

–Пока нет. Но оно появится. Как говорится: в нужное время и в нужном месте.

–Не в нужнике, надеюсь? – Пётр уже смеётся.

–Я тоже надеюсь. И вот еще что. На всякий случай. Если я не пройду, старшей в группе становится Лена.

–Понятно. Но ты всётаки пройди.

–Это я обещаю. А теперь вперёд!

Пётр подходит к проходу и в нерешительности останавливается. Он зачемто снимает с плеча автомат и передёргивает затвор, досылая патрон.

–Это уже совсем ни к чему, – бормочет Лена.

–Он человек военный, – отвечаю я, – с оружием в руках чувствует себя спокойней. С нами Время, Пётр!

–Не спеши, брат Пётр, – подсказывает ему Лем, – не шарахайся и иди точно посередине.

Пётр шагает в проход. Он идёт твёрдым шагом, зорко посматривая на пирамиды с излучателями. Но излучатели не шевелятся. Всё нормально. Пётр минует последнюю пирамиду и последний диск и останавливается.

–Пройди еще подальше! – кричит ему Лем. – Жди нас там.

–Твоя очередь, Наташа, – говорю я.

Наташа, не говоря ни слова, ни на кого не глядя, подходит к проходу и, остановившись, сосредотачивается. Перед этим она по примеру Петра берет на изготовку свой лазер. Лем напряженно всматривается в излучатели. Наташа поднимает левую руку и внезапно исчезает. Лем трясёт головой, отгоняя наваждение. Но не успевает он ничего спросить, как Наташа материализуется рядом с Петром.

–Молодец, девочка! – не удерживаюсь я от похвалы. – Сергей, твоя очередь.

Сергей тоже зачемто досылает патрон в ствол автомата и идёт в проход. Я невольно усмехаюсь. Использование огнестрельного оружия против флуктуации пространственновременного континуума? Пожалуй, на эту тему можно диссертацию Мага защищать. Только, пожалуй, безуспешно. Провалят. Как пить дать, провалят.

Сергей минует проход и присоединяется к Петру и Наташе. Наташа полулежит, опираясь спиной на огромное колесо какойто машины. У неё отходняк. Теперь – моя очередь. Бросаю взгляд на Лену. Она держится спокойно, как каменное изваяние, и только кивает мне. Киваю в ответ и подхожу к проходу. Боковым зрением замечаю, что Лем смотрит на меня как на покойника.

Первым делом я тоже передёргиваю затвор автомата и тут же усмехаюсь. Насмотрелся, Время побери! Затем я сосредотачиваюсь и ввожу себя в ускоренный ритм времени. Мобилизоваться надо предельно и задать себе максимальное ускорение. Лучше всего в сотни раз. Время с ними, с теми годами жизни, которые я при этом потеряю. Тут главное, саму жизнь не потерять.

Готово! Делаю несколько шагов вперёд и вдруг замечаю, что картина впереди резко меняется. Сначала происходит сдвиг всех цветов к красной части спектра. Затем справа, словно на экране, идёт сдвиг изображения, надвигается какаято пустыня с песчаными барханами светлокоричневого цвета. Эта пустыня справа налево перекрывает мне проход, в конце которого я еще вижу своих друзей. Но вижу только Петра с Сергеем. Наташу уже перекрыла пустыня.

Граница пустыни быстро движется справа налево. Но она совсем уже рядом, и я успеваю проскочить. Я снова вижу конец прохода, где стоят Пётр с Сергеем и сидит Наташа. И всё это я вижу в нормальном цвете. Но спектр быстро сдвигается в фиолетовую сторону. Теперь уже слева направо движется какоето мрачное болото, заросшее хвощами или папоротниками раза в два выше моего роста. На этот раз смена декораций происходит быстрее, и я едва успеваю проскочить в оставшуюся щель, через которую я вижу только яркосинюю Наташу. Она напряженно всматривается в мою сторону и, конечно, ничего не видит.

А я уже не вижу ни её, ни Сергея. Теперь декорации надвигаются с двух сторон сразу, и я явно не успею проскочить между ними. Назад? Оглядываюсь через плечо. Там – арктическая пустыня под черным беззвёздным небом. Попался! Впереди в оставшейся щели виден только Пётр, переливающийся всеми цветами радуги. Он смотрит не на меня, а на излучатели на пирамидах.

Я тоже бросаю взгляд туда же. Проклятые параболоиды отклонились от нейтрального положения, в котором находились, когда я входил в проход. Приехали. Ускорение ритма времени не помогло. Что же делать? А делать нечего. Сейчас щель впереди перекроется, сзади она уже перекрыта, и меня сейчас начнёт швырять из одного пространства в другое. Одно утешает, что все другие теперь смогут пройти здесь беспрепятственно: и Толя, и Лена, и Лем. Лем выведет их к точке перехода, а Лена сумеет всётаки дойти до нашей НульФазы. Сама дойдёт и ребят доведёт. А я? Мне остаётся только погибнуть с музыкой. А из всех музыкальных инструментов у меня в руках только автомат Калашникова. Сыграем на нём.

Вскидываю автомат и в бессильной ярости даю длинную очередь по тем параболоидам, которые вижу. Вот вам! Очередь воспринимается мной как серия одиночных выстрелов.

От параболоидов летят осколки. На меня наваливается волна сверхнизкого звука, такая мощная, что у меня закладывает уши, кружится голова и подкатывает приступ тошноты. И тут же обе декорации впереди пропадают. Вместо них я вновь вижу своих товарищей. Но с обеих сторон впереди вновь чтото накатывается. Теперь я стреляю уже не на удачу, не в ярости, а осознанно. Разбиты еще два излучателя. Опять по мозгам бьёт волна инфразвука, и вновь впереди дорога чиста. «А, мать твою!» – сказали русские рабочие.

Неужели всё так просто? Время моё! Вот тебе и диссертация на тему «С автоматом Калашникова – против пространственновременного континуума»! Мага за это вряд ли дадут, но на Магистра потянет.

Я бегу вперёд и слежу за излучателями. Лишь только какойнибудь из них начинает шевелиться, я тут же разбиваю его и бегу дальше. На волны инфразвука уже не обращаю внимания. Только сплёвываю, когда тошнота подступает. Не могу сказать, сколько я разбил излучателей, но до Петра с Сергеем и Наташей добежал благополучно. Больше меня ни смена спектра, ни интересные ландшафты не донимали.

Первым делом возвращаюсь в нормальный ритм времени. Меня никто не замечает. Все смотрят в проход, где, по их представлению, я еще должен находиться. Наверное, никто, кроме Лены, не чает и видеть меня живым. Во всяком случае Наташа резко вздрагивает и даже взвизгивает: «Андрей!», когда я беру её за руку.

–Ты как, нормализовалась? Тогда берись за лазер и круши эти излучатели. Толя! Лазером по излучателям! Огонь! Сносите их все к драной матери! Чтобы ни одного не осталось!

–Я же предлагал их бластерами! – кричит в ответ Анатолий. – Ты сам сказал – нельзя!

–Бластерами и сейчас нельзя. А лазерами – самое то. Я их из автомата гасил, потому только и прошел.

Достаю фляжку с коньяком, делаю хороший глоток, присаживаюсь на место, где сидела Наташа, и закрываю глаза. Сейчас Я несколько минут буду ни на что не годен. У меня отходняк после ускоренного ритма собственного времени. Перед глазами мельтешат разноцветные пейзажи, а слух мой услаждает треск проклятых излучателей, разлетающихся вдребезги под меткими выстрелами Анатолия и Наташи.

Мы с ними заканчиваем почти одновременно. Я нормализуюсь, а они расстреливают последний излучатель. Встаю и тщательно, стараясь ничего не пропустить, разглядываю линейку страшных пирамид. Чисто сработано. От излучателей остались одни осколки.

–Всё! – кричу я своим товарищам. – Можете идти! Путь свободен.

Лем недоверчиво качает головой, а Лена с Анатолием переглядываются.

–Ты в этом уверен? – спрашивает Лена.

–На все сто пятьдесят!

–Ну, тогда…

Лена берёт Анатолия под руку и решительно шагает вместе с ним в проход. Лем делает движение, чтобы остановить их, но безнадёжно машет рукой. Он уже успел оценить решительный характер моей подруги. Сам он остаётся на месте. Наблюдает. Что ж, на его месте я бы тоже не поверил такому.

А Лена с Анатолием, подойдя к началу прохода, останавливаются и сосредотачиваются. Тоже правильно. Береженого Время бережет. Однако в ускоренный ритм они пока не входят, а просто шагают в проход и медленно идут между пирамидами и дисками, опасливо посматривая по сторонам. А что тут смотреть? Гляди не гляди, в нормальном ритме времени ничего увидеть не успеешь.

Лена с Анатолием без какихлибо происшествий доходят до нас и машут Лему рукой, приглашая следовать за ними. Наш проводник колеблется. Я его понимаю. Ведь теперьто он идёт как раз шестым.

–Лем! – кричу я. – Иди смело! У этой змеи уже нет ядовитых зубов. Мы их вырвали, и они больше никого не укусят.

Поколебавшись еще немного, Лем решается. Не оставаться же одному по ту сторону прохода. Он идёт медленно, напряженно. Мне отчетливо видно, как блестит пот, обильно выступивший на его лице. Я прекрасно понимаю состояние нашего проводника. Не такто просто поверить, что одно из самых опасных мест стало теперь абсолютно безвредно.

–Почему раньше никто не догадался перебить эти чертовы излучатели? – с недоумением говорит Анатолий.

–Всё очень просто, Толя, – объясняет ему Лена. – Андрей раскрыл суть этой ловушки, когда шел в ускоренном ритме. И только в ускоренном ритме можно успеть выстрелить по излучателям. И то, наверное, он выстрелил по ним от безысходности, когда понял, что попался. Выплеснул на них свою злость. Я уверена, что так оно и было.

–Ты как всегда права, Ленок, – я похлопываю подругу по плечу. – Именно так всё и было. Я даже обалдел, как всё оказалось просто.

Наконец наш проводник присоединяется к нам. Он бледен, дрожит и оглядывается назад, словно не верит, что прошел через смертельную западню и она его не тронула. Я наливаю ему коньяку. Лем, не спрашивая, что это такое, выпивает залпом. Потом он усаживается на то место, где сидела Наташа, а потом и я. Несколько минут он молчит, только вытирает пот со лба и шеи.

–Всё, брат Лем, – говорю я ему, присаживаясь рядом и наливая нам с ним еще коньяку, – теперь этот проход безопасен. Запомни сам и другим гулякам передай. Вот за это мы с тобой еще раз выпьем!

На этот раз Лем смотрит на стаканчик с опаской. Я уже заметил, что крепкие напитки в этой Фазе не в ходу.

–Пей, пей! – подбадриваю я Лема. – Пей, брат Лем, от этого не умирают. А вот чтобы нервишки привести в порядок после такой встряски, лучше средства еще не придумали.

Лем следует моему примеру и выпивает коньяк. Он долго мотает головой, хлопает глазами, кашляет и вытирает слёзы. Отдышавшись, говорит:

–Непростые вы люди, брат Андрей. Я это еще у отца Сандро заметил. А теперь, когда вы со сторожихами разделались, а особенно сейчас, окончательно в этом убедился. Простые люди так не могут.

– А я разве когданибудь говорил тебе, брат Лем, что мы простые? Мы не простые. Мы очень не простые. До такой степени непростые, что от этой непростоты у нас порой у самих ум за разум заходит.

Лем смеётся, и я наливаю ему еще немного коньяку. На этот раз он выпивает его уже легче и снова спрашивает:

–Откуда же вы взялись, брат Андрей? У нас здесь таких непростых людей не бывает.

–Это сложно и долго объяснять, брат Лем. Одно скажу: мы пришли не из этого мира. Путь наш далёк, труден и опасен. То, что мы прошли и пройдём еще вместе с тобой, это всего лишь его малая часть. И кто знает, какие еще опасности ждут нас впереди. Возможно, что по сравнению с ними всё трудности и опасности, которые мы преодолеваем здесь, покажутся лёгкой прогулкой. Мы идём к себе домой. Дом наш совсем в другом мире. Но чтобы попасть туда, нам надо пройти множество других миров. И миры эти мы не выбираем, попадаем в них случайно. Вот так, случайно, мы попали в ваш мир и встретились с тобой. А зачем мы идём? Идём мы к себе затем, чтобы вместе со своими товарищами бороться против злобной силы. Черной силы, что переделывает миры по своему усмотрению. Как они переделали и твой мир. Ведь твой мир не всегда был таким?

–Конечно, нет. Люди рассказывают, что раньше всё было подругому. Вот мы пройдём это поле битвы, затем минуем несколько Заколдованных Мест, тогда увидите, как здесь жили раньше. Не все посёлки и замки успели разорить оборотни. А вы хотите вернуть всё, как было раньше?

–Не знаю, брат Лем, получится или нет вернуть вам всё, как было раньше. Но, по крайней мере, мы не допустим, чтобы эти мерзавцы покоряли и переделывали другие миры. Чтобы больше такие миры, как ваш, не появлялись. Но скажи, брат Лем, а Заколдованные Места обязательно надо обходить? А подойти к ним близко можно? Это – не опасно?

–Нет, не опасно. Если, конечно, ненадолго. А вот заходить туда нельзя ни в коем случае. Перерождение начинается сразу. Поначалу человек ничего не замечает. А когда замечает, становится уже поздно. Обратно не отыграешь. Противоядия от этого нет.

–Что бы это могло быть, Лена? Похоже на какуюто направленную мутацию.

–Не совсем так, – подумав, отвечает моя подруга. – Мутации проявляются в следующих поколениях, так как под воздействием мутагенных факторов искажается механизм наследственности. Здесь же, как говорит Лем, все перемены происходят в самом индивидууме за весьма короткий промежуток времени. Но это действительно интересно. Надо бы посмотреть на эти вещи поближе. Только вот с какого расстояния можно смотреть?

–Брат Лем! На какое расстояние можно подойти к этим Заколдованным Местам, чтобы и перерождение не началось, и рассмотреть всё можно было?

Но Лем не отвечает, он спит. Несколько глотков коньяку уложили нашего не привыкшего к крепким напиткам проводника. До «захода» солнца остаётся чуть больше двух часов, и мы решаем тоже устроиться на ночлег.

За ужином мы обмениваемся мнениями и пытаемся хоть както осмыслить всё странное и непонятное, что мы увидели в этой Фазе.

–Если бы мне дома рассказали о таком, – говорит Анатолий, – я бы ни за что не поверил. Воспринял бы эти россказни как фантастические бредни какогонибудь автора новелл ужасов средней руки. Невозможно представить, чтобы природа была так враждебно настроена по отношению к человеку.

–Ты думаешь, Толя, это природа? – Лена качает головой. – Нет. Впечатление такое, что здесь всё запрограммировано. Запрограммировано с какимто злым умыслом и даже с садистским уклоном. Природа сама так не может. Здесь явно поработали наши «прорабы».

–Но с какой целью они сотворили это здесь? – вступает в разговор Наташа. – Всё это както не вписывается в ту концепцию, к которой мы пришли несколько дней назад.

При этом Наташа смотрит на меня с такой надеждой, словно ждёт, что я всё расставлю по местам и объясню. А ничегото я ей не объясню, потому что сам ни хрена не могу понять.

–Пути «прорабов» неисповедимы, – говорю я, собравшись с мыслями. – То, что здесь поработали именно они, сомнений не вызывает. А вот с какой целью? Мы, видимо, имеем несколько упрощенное представление об их деятельности. Судя по этой Фазе, отбор энергии у цивилизаций – задача главная, основная, но не единственная. Здесь мы столкнулись еще с одним аспектом их вмешательства. Каким конкретно? Пока неизвестно. Информации мало. Но определённо здесь они, помимо отбора энергии, занимаются еще чемто. Меня очень интересуют Заколдованные Места. Почемуто мне кажется, что именно в них и зарыта собака.

–Я тоже так думаю, – соглашается Лена. – Надо будет обязательно задержаться возле них и постараться выяснить, что же в них такого заколдованного.


Глава 21


Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей.
А. С. Пушкин

Весь следующий день мы пробираемся по полю грандиозной битвы неведомых противников. Мы давно уже ничему не удивляемся, и нас не поражают несуразные конструкции, созданные нечеловеческим разумом и нечеловеческими руками. Да и руками ли?

Ясное дело, далеко не руками. И очень скоро мы в этом убеждаемся. Миновав ряд искорёженных платформ с остатками какихто решетчатых сооружений, мы натыкаемся на овраг. Даже не овраг, а какойто карьер. Этот карьер почти доверху заполнен костными обломками. В основном позвонками и какимито заострёнными отростками вроде длинных пальцев. Определить чтолибо по этим фрагментам невозможно.

К концу дня мы наконец оставляем позади это мрачное поле битвы, кладбище изуродованной внеземной техники и грандиозный могильник поверженных в этом сражении. Без приключений, конечно, не обходится.

Перед нами неглубокая ложбина с покатыми склонами. А по обе её стороны до самого горизонта тянутся огромные валы из металла, пластика и еще Время знает из какого материала. Впечатление такое, что противоборствующие стороны израсходовали здесь свои боекомплекты и, презрев смерть, таранили друг друга самозабвенно и долго. Битая техника, нагроможденная в несколько ярусов, образует порой настоящие монбланы. Пройти через них заведомо невозможно. Как объяснил Лем, всё здесь настолько обветшало, что несколько лет назад группа из десяти человек провалилась кудато в глубину этого завала, а им на головы долго падали тяжелые обломки.

–Путь здесь один, – говорит Лем и показывает на ложбину.

Ложбина как ложбина. Но мы уже ученые. Если путь здесь только один, значит, ничего хорошего на этом пути тебя не ждёт.

–Что это за вешки? – спрашивает Пётр.

–Они отмечают безопасный путь. Идти надо строго между ними. И не идти, а ползти.

–А почему именно ползти? – интересуется Наташа.

–Когда я буду проходить, увидите и сами поймёте.

–А если отклониться от пути? – уточняет Сергей.

–Лучше этого не делать. Размажет, и даже брызг не останется. Разве что ботинки уцелеют. Видишь, сапог валяется? Это всё, что осталось от какогото чудака, который не послушался гуляку.

–Мины? – спрашивает Анатолий.

–Нет. Никто толком не знает, что это. Но это хуже мин. Ну я пойду, а вы смотрите и запоминайте.

Лем спускается в ложбину и сначала просто бежит до первой вешки. Там он падает и дальше ползёт, плотно прижимаясь к земле. И тут же становиться ясно, почему он так делает. С левого склона ложбины откудато изпод земли бьёт пулемёт. Судя по частоте стрельбы и по тому, какие фонтаны песка и камней поднимаются на правом склоне, пулемёт крупнокалиберный.

Едва Лем минует зону обстрела, как справа открывают огонь сразу два пулемёта. Огневые точки хорошо замаскированы. Я ничего не вижу, кроме пляшущих огоньков. Чем дальше Лем продвигается по ложбине, тем жарче и интенсивнее становится огонь. Стрельба ведётся непрерывно с обоих склонов ложбины. Кроме пулемётов в обстрел включаются малокалиберные скорострельные пушки. Дело доходит до огнемётов. Ревущие струи пламени полностью скрывают от нас проводника. Кажется, ничто живое не сможет уцелеть под таким огнём. Но фигура Лема появляется у очередной вешки. Он упорно ползёт и ползёт вперёд. Местами в дело вступают лазеры, чтото вроде плазменных пушек и какието разрядники.

Но вот и последняя вешка. Огонь сразу прекращается, словно Лем нажал на какуюто скрытую педаль. Он встаёт и машет нам рукой, приглашая следовать за ним. Мы видим, что он цел и невредим, но почемуто никто из нас не торопится за ним последовать. Признаться, у меня мурашки начинают бегать под комбинезоном, когда я представлю себя ползущим под этим смертоносным потоком. Но надо решаться. Делаю шаг вперёд.

–Я пойду! – неожиданно заявляет Сергей.

Он решительно направляется к ложбине. Этого я от него меньше всего ожидал. Хотя, в принципе, удивляться здесь нечему. Парень с нами не первый день, успел побывать в боях и обстреляться. Как говорится, уже освоил, как надо себя вести, находясь по обе стороны прицельной рамки. А этот шаг для него – чтото вроде акта самоутверждения. Проверка самого себя на прочность. Что ж, пусть парень идёт.

–Хорошо, Серёжа, иди первым. Но смотри, нервы держи в узде. Начнёшь дёргаться – смерть.

–Всё будет нормально, Андрей. За меня, как за Димку, ты переживать не будешь. Учиться надо на чужих ошибках.

Ого! Парень первый раз обратился ко мне на «ты» и назвал меня просто Андреем, без отчества. Что ж, давно пора ему становиться на одну доску с нами. Может быть, и из него в итоге получится хроноагент? Посмотрим. Впереди еще много испытаний.

Не без трепета следим мы за тем, как преодолевает Сергей смертоносную ложбину. Только бы не психанул! Здесь, как я понял, ничего, кроме железной выдержки, не требуется. А Сергей, словно играя у нас на нервах, ползёт слишком медленно. Пулемёты и скорострельные пушки захлёбываются очередями, рвут в клочья склоны ложбины, засыпают Сергея песком и щебнем. Огнемёты ревут почти непрерывно. Представляю, как ему сейчас там жарко.

–Что он, быстрее ползти не может, что ли? – не выдерживаю я.

–Видимо, не может, – спокойно реагирует Пётр. – Не забывай, что он не солдат, никогда им не был и не собирался им становиться. Откуда у него возьмутся навыки к такому способу передвижения, да еще и с полной выкладкой?

Пётр прав, а я об этом както не подумал. Привык считать парня одним из нашей команды. А с ним надо еще работать и работать. Впрочем, с Петром тоже. Но вот Сергей доползает до последней вешки, и огонь прекращается. Сергей лежит еще минуты две, медленно встаёт и на полусогнутых от длительного напряжения ногах подходит к Лему. Лем обнимает его, хлопает по плечу и сигналит нам рукой: «Следующий!»

Один за другим мы ползком преодолеваем эту насыщенную смертью ложбину. Я, как всегда в таких случаях, иду последним. И как всегда мне кажется, что много легче ползти самому, слушать над собой свист пуль и рёв пламени, чем смотреть со стороны, как всё это происходит с моими товарищами.

–Всё, – говорит Лем. – Если ничего особенного больше не случится, то утром мы выйдем отсюда.

–А что особенное может еще случиться? – спрашивает Лена.

–Нам еще надо пройти Поле Случайной Смерти.

–Случайной Смерти? – переспрашиваю я. – Что это такое?

–Это поле, по которому сегодня нельзя пройти так, как шли вчера; а завтра нельзя будет идти так, как шли сегодня. Там каждый день всё меняется.

–Там стреляют, как здесь, или чтото другое?

–Там смерть сидит в земле.

–Мины?

–Нет. Никто не знает, что там творится под землёй. Мы зовём эти штуки Злыми Ловушками. Они кусаются. Кусаются все поразному, но кусаются насмерть. Я с чужих слов рассказывать не буду, а сам коечто видел. Одного на куски разорвало. Сначала ногу на сто шагов отбросило, потом рука в другую сторону полетела, а потом и самого напополам. Другой под землюпровалился, даже крикнуть не успел. Только мы его и видели. Третьего под землю не утянуло, но так к земле прижало, что у него ни одной целой косточки не осталось: всё в кашу. Еще одного заморозило в один шаг. Жара страшная, а он стоит весь ледяной и не тает. А другого, наоборот, сожгло. Заорал диким криком. Мы смотрим, а он покраснел, кожа волдырями пошла, потом задымился и вспыхнул, как факел. Мы до полсотни сосчитать не успели, а от него только косточки обугленные остались да пряжка от пояса. Еще трое упали и умерли. Отчего? А кто знает?

Я представляю, как мы будем идти среди таких кусачих ловушек, и мне становится не по себе. Да еще Лем, кажется, сказал, что там каждый день всё меняется. Ничего себе заявочки!

–Брат Лем, а как же там можно пройти, если там каждый раз всё поновому?

–Пройти можно. Попадаются в ловушки только те, у кого глаза не на месте и кто гуляку невнимательно слушает.

–Значит, ловушку видно?

–Саму ловушку обнаружить трудно. Можно обнаружить её след, когда она перемещается с одного места на другое. Там поле поросло травой. Где ловушка прошла под землёй, трава два дня остаётся словно морозом прихваченная.

–И как быстро они перемещаются?

–За день от десяти до тридцати шагов. И движутся они по ночам. Ближе чем на пять шагов к концу следа подходить опасно. С любой стороны, потому что невозможно определить, в какую сторону она движется. Так что это не так уж и сложно. Вот только… – Лем замолкает.

–Что только? Ты уж договаривай.

–Очень редко ловушка остаётся на одном месте несколько дней. Тогда её след зарастает.

–И тогда её определить невозможно?

–Возможно, но трудно. Не всякий гуляка возьмется за это.

–И какие у неё признаки?

–Когда ловушка задерживается на одном месте, а это бывает редко, но всётаки бывает, над ней начинает быстро расти трава.

–Понятно. Веди нас к этому полю. Сколько до него идти?

–К ночи придём.

–Тогда возле него и заночуем. Такие места надо преодолевать при дневном свете.

Через несколько часов блужданий между завалами битой и небитой техники мы приходим на место. Перед нами не очень большое поле, примерно три на три километра, поросшее травой. Его можно было бы пройти еще засветло. Но после того, что рассказал Лем, форсировать это поле без предварительной разведки чтото не тянет.

Пока готовится ужин и ночлег, мы с Лемом идём вдоль кромки поля. Сразу бросаются в глаза гдето извилистые, а гдето почти прямые полосы пожухлой травы. Действительно, словно морозом прихвачена. Я стараюсь как можно более точно запомнить их расположение и рисунок. Ведь Лем говорил, что ловушки передвигаются по ночам.

–А обойти это поле никак нельзя? – спрашиваю я на всякий случай.

В этот момент мы как раз подходим к кромке поля, и перед нами открывается другая картина. В каменистый ірунт по самые оси двухметровых широких колёс вросли громоздкие платформы с надстройками в виде башенок, по несколько штук на каждой, ощетинившиеся какимито штангами, усеянными штырями различной длины. Эти конструкции чемто напоминают директорные антенны. Платформы разбросаны по полю довольно редко, метров от трёхсот до пятисот друг от друга.

Лем поднимает с земли булыжник и, размахнувшись, как толкатель ядра, забрасывает его между платформ. Все «антенны» в пределах видимости приходят в движение и нацеливаются на камень. Тот тает на главах. Через несколько секунд от булыжника весом не менее трёх килограммов не остаётся даже порошка.

Несколько минут я оцениваю размеры поля и отбрасываю идею порезать «антенны» лазерами. Неизвестно, какой у них радиус действия. А срезать все «антенны» до единой – задача непосильная.

И тут я невольно проникаюсь уважением к создателям этой внеземной техники. Сотни лет стоят под открытым небом эти орудия уничтожения. Открыты они всем ветрам, дождям, пескам и пыли. Гранитные утёсы, и те разрушаются за такое время. А эта техника сохранила свои смертоносные свойства. Да еще как сохранила! Хоть прямо сейчас в бой.

–Про другую сторону я не спрашиваю. Там наверняка чтото в таком же роде.

Лем молча кивает, и мы с ним снова идём по кромке поля, высматривая расположение ловушек. Вернувшись к ожидающим нас товарищам, мы обмениваемся мнениями. Вернее, я высказываю предложение, а Лем со мной соглашается.

–Картина везде одинаковая. Ловушки заполняют поле довольно плотно, и искать менее опасный проход нет никакого смысла. Тем более что за ночь картина обязательно изменится. Будем проходить здесь. Сделаем так: завтра мы с Лемом пойдём и разведаем проход, а по нему за нами пройдут все остальные. Сейчас надо заготовить побольше вешек.

Возражений моё предложение не вызывает, и, нарубив в ближайшем ивняке достаточное количество веток, мы ужинаем и устраиваемся на ночлег. Утром мы поднимаемся за час до «включения» солнца, с тем чтобы максимально использовать световой день.

Как только «загорается» солнце, мы с Лемом, нагруженные вязанками вешек, выходим в поле. Мне многое в жизни приходилось делать, но я редко чувствовал себя настолько усталым, как в тот момент, когда мы с Лемом, наконец, вышли на противоположный край поля. Трёхкилометровый участок мы с ним преодолевали более пяти часов! Впрочем, в целом вышло далеко не три километра, а чтото около девяти.

Когда по провешенному нами проходу в колонну по одному двинулись наши друзья, я только подивился, как мы с Лемом умудрились проложить такой замысловато извилистый маршрут. Идущий впереди Анатолий сворачивает то вправо, то влево, то вообще возвращается назад метров на тридцатьпятьдесят. Они тоже идут больше часа. Но онито идут по разведанному, безопасному маршруту, там, где уже прошли мы с Лемом.

А мы с ним двигались, тщательно изучая каждый метр пути. Надолго останавливались и осматривали сомнительные места. Приседали, ложились, сравнивая высоту травы. Спорили, но всегда принимали единственно верное решение. В таких случаях лучше перестраховаться и сделать лишний крюк, чем бессмысленно рисковать и идти наобум. Я давно уже убедился, что те, кто ходит здесь наобум, оставляют после себя в лучшем случае сапоги. В назидание другим.

Лем сразу ведёт нас дальше, и к концу дня мы оставляем далеко позади грандиозное поле битвы. Поле, заваленное брошенной техникой, которая многие столетия спустя всё еще готова творить своё убийственное дело.

Утром Лем показывает мне на горизонте две тёмные полосы, разделённые просветом:

–Это – два Заколдованных Места, между которыми мы должны пройти.

По мере приближения становится ясно, что левое Заколдованное Место представляет собой болото, а правое – чтото вроде саванны. Болото начинается ближе, и мы направляемся сначала к нему. Лем держится сзади, значит, прямой опасности нет. Отбросив опасения, подходим ближе. Болото густо заросло бурой травой с какимто пурпурным оттенком. Из травы часто торчат тонкие стволы, напоминающие бамбук. Только они почти черного цвета, а густая метёлка листьев наверху – желтая.

Метров за тридцать до болота мы начинаем ощущать слабый запах аммиака, метана и еще чегото. Я вопросительно смотрю на Лену, которая еще с вечера настроила приборы разведки на дистанционное действие. Она докладывает:

–Аммиак и множество углеводородов. Концентрация очень высокая. Много углекислого газа, почти пятнадцать процентов. Кислорода крайне мало, всего восемь. Хм! Азота тоже кот наплакал, только пятнадцать процентов. Всё остальное – углеводороды и аммиачная смесь, водяные пары. Довольно много свободных галогенов: хлор, фтор, почти четыре процента.

–А здесь? Ведь в такой атмосфере жить невозможно! – изумляется Анатолий.

–Здесь всё нормально, кроме некоторого, как вы уже заметили, амбре. Кстати, и температура за пятьдесят по Цельсию.

–А здесь всё в норме, кроме некоторого амбре, – задумчиво говорю я. – Странно. Странно и интересно.

Стоп! Вода колышется. А что или кто её колышет? Мы прислушиваемся. До нас доносятся хлюпанье и треск. Звуки приближаются, «бамбук» качается, и из его зарослей к нам выходит абориген. Увидев нас, он останавливается, и мы имеем возможность разглядеть его подробно.

Это нечто среднее между динозавром и обезьяной. Высотой существо не менее трёх метров. Оно стоит вертикально на мощных задних лапах. Колени задних, опорных конечностей обращены назад. Туловище гладкое, лишенное шерсти или чешуи, всё в желтокоричневых пятнах. Вроде камуфляжа. Широкий хвост, около полутора метров длиной. А может быть, и больше, плохо видно. Голова крупная, по форме напоминает голову крупной обезьяны. Но челюсти сильно вытянуты вперёд этакими лопатами и делают существо похожим на утконоса.

Короткими передними конечностями существо прижимает к груди большую охапку листьев, оборванных с вершин «бамбуковых» стволов. Несколько минут существо разглядывает нас, как бы изучая. Потом совершенно почеловечески моргает, качает головой и машет передней лапой. Этот жест можно воспринять как: «Уходите отсюда! Вам здесь нечего делать!»

Существо разворачивается и уходит назад в заросли «бамбука». Идёт оно вразвалку, колыша своим хвостом справа налево. Проследив, как абориген скрывается среди тонких черных стволов, мы направляемся к другому Заколдованному Месту.

Здесь перед нами открывается совершенно иная картина. Заросшая густой, сочной травой степь, редко разбросанные группы деревьев и кустарника. Никакой экзотикой не пахнет. Приборы показывают вполне пригодную для жизни атмосферу. Имеется только одно отличие: азота поменьше, инертных газов побольше. Радиационный фон нормальный.

Не видно никакого движения. Нет ни зверей, ни птиц, ни других живых существ. Минут двадцать мы разглядываем эту «саванну» и уже собираемся уходить, когда Сергей вытягивает руку:

– Смотрите! Там ктото движется!

Действительно, на расстоянии около двух километров движутся какието точки. Опускаю щиток шлема и даю максимальное увеличение бинокля. Среди высокой травы передвигается небольшая стая существ красного цвета, напоминающих кенгуру. И передвигаются они такими же прыжками. Только головы у этих существ, насколько я могу разглядеть, напоминают кошачьи.

Следом за «кенгуру» на небольшом расстоянии движутся четыре «кентавра». На солнце блестят угольночерные конские тела, а передняя часть туловища переходит в человеческий торс, как у настоящего кентавра. Правда, тело венчается не человеческой головой, а львиной. Даже с соответствующей гривой. И передние лапы медвежьи. Не похоже, чтобы «кентавры» преследовали «кенгуру». Они их или пасут, или сопровождают.

Вся эта компания движется по «саванне» неторопливо, не обращая на нас ни малейшего внимания. Я передаю шлем с биноклем Лене, чтобы она тоже полюбовалась на местных аборигенов. Лена, разглядев их как следует, передаёт шлем Наташе, та – Анатолию, от него шлем переходит к Петру и Сергею.

Когда «кенгуру» и «кентавры» скрываются из виду за небольшой рощей, мы присоединяемся к Лему и идём дальше. До конца дня ничего особенного не встречается. Мы идём полями, обходим овраги, проходим через лесные полосы. Лем явно старается пройти за сегодняшний день как можно больше и компенсировать то время, которое мы затратили на изучение Заколдованных Миров.

Первый раз после переправы через реку мы устраиваемся на ночлег, не имея позади дня, заполненного смертельными опасностями. Кроме того, Лем позволил нам развести костёр. Поэтому и настроение у всех иное. Всех тянет поразмышлять, обмозговать, проанализировать увиденное и пережитое. Хочется получить ответы на вопросы, волнующие всех. Почему здесь так? Почему здесь всё направлено против человека?

Кто запрограммировал все эти Проклятые Места? Как сказал Лем, иногда их можно пройти без особых проблем, а порой и вовсе пройти невозможно. Почему все эти смертельные ловушки действуют так хитро и избирательно? С какой целью всё это создано?

Давно уже съеден ужин и выпит чай. Погасло солнце, но никто не ложится спать. Все, от Сергея до Анатолия, высказывают догадки, предположения, излагают свои версии. Версии озвучиваются всякие: от логически обоснованных до откровенно сумасшедших и даже мистических. В разговоре не принимают участия только Лена и Лем. Лена задумчиво смотрит на угли костра. У неё по поводу обсуждаемой проблемы вызревают какието свои, особенные мысли. А сам Лем сидит в стороне в позе роденовского «Мыслителя» и смотрит кудато в темноту.

А дискуссия между тем зашла в тупик. «Мозговой штурм» результата не принёс, и выдохнувшиеся спорщики с надеждой смотрят на молчащих до сих пор Лену и меня. Тоже мне! Нашли истину в последней инстанции. Если они думают, что у нас уже готовы ответы на все вопросы, то они глубоко заблуждаются. Не знаю, как Лена, а я готов ответить только на один вопрос. И то самый элементарный и давно решенный.

–Не вызывает сомнений только одно, – изрекаю я с самым умным видом, – ко всему, что здесь происходит, приложили свою нечистую руку наши лучшие друзья. Я имею в виду «прорабов перестройки».

–Очень глубокая мысль, – с печальной улыбкой отвечает мне Наташа. – А главное, свежая. Ты меня, глупую, просвети, зачем они всё это здесь натворили?

–Об этом, Наташенька, – вступает в разговор Лена, – мы можем только догадываться. Если в тех Фазах, где мы уже побывали, всё ясно, всё стоит на своих местах… Я имею в виду, что многое прояснилось после встречи Андрея с этим Катандой или Такандой. Но всё, что мы видели здесь, в выработанную нами концепцию никак не укладывается. О каком замораживании прогресса и отбора этой основной составляющей движущей энергии развития человечества может идти речь? Все силы, вся энергия человечества этой Фазы направлены на элементарную борьбу за существование. Дай Время просто здесь выжить. На прогресс не остаётся ни времени, ни сил.

–Тогда что здесь делают «прорабы»? – спрашивает Анатолий. – Это же их Фаза, они здесь хозяйничают.

–Несомненно, – соглашаюсь я. – Иначе мы бы сюда не попали.

–Вот я и спрашиваю, – продолжает Анатолий, – зачем им эта Фаза нужна? Основную свою задачу они здесь выполнить не могут…

–Значит, – прерывает его Лена, – помимо основной задачи у них существуют какието другие, нам пока не известные.

–И для решения этих неизвестных нам задач, – иронизирую я, – они насоздавали множество Проклятых и Заколдованных Мест. Причем цель создания этих мест с их смертоносными свойствами нам также не известна.

–Ну по поводу происхождения Проклятых Мест у меня есть две гипотезы. Мы видели поле сражения. Кто здесь воевал и когда – загадка. Можно предположить со стопроцентной уверенностью, что с одной стороны выступали хозяева наших «прорабов» или их наёмники. Сколько времени длилась эта война и какие в ней применялись средства, остаётся только догадываться. Но, судя по тому, что мы уже видели, средства здесь применялись не слабые. Война шла на уничтожение. Чем закончилась война, тоже не известно. Но раз здесь обосновались «прорабы», то подразумевается, что здесь победили их хозяева. И победили ценой до такой степени тяжелой, что эта Фаза стала непригодной для жизни. Не знаю, с какой целью, но победители изолировали часть Фазы и создали в ней искусственный мирок.

–Ага! И цель их мне вполне ясна. «Интересно, – подумали они, – а сможет ли гомо сапиенс выжить в невыносимых условиях?» И насоздавали Проклятых Мест.

–Нет, – Лена небрежно машет рукой. – Все эти Проклятые Места могли появиться как необычный эффект воздействия на природу какогото оружия. А могло быть и другое. Эти Проклятые Места – не что иное, как своеобразные минные поля, которые противоборствующие стороны расставляли, прежде чем вступить в сражение.

–Вот, второе предположение более близко к истине. Иначе трудно объяснить такую избирательность ловушек и такое, я бы сказал, их разумное действие.

–Возможно, ты и прав. Но ставить на этом точку рано. Информация у нас скудная. И я думаю, что с этим вопросом мы так никогда и не разберёмся. Да и стоит ли разбираться? А вот Заколдованные Места – другое дело. Тут надо бы разобраться основательно. Надо побывать еще минимум в пяти и сравнить.

–Здесь я тебя, подруга, должен разочаровать. Завтра мы пройдём мимо еще одного Заколдованного Места, а потом окажемся у цели. Вряд ли имеет смысл делать приличный крюк ради удовлетворения любопытства и возможности подтвердить твою гипотезу.

–Верно, Андрей, верно. Задерживаться нам здесь никак нельзя, – соглашается Лена и, помолчав, добавляет со вздохом: – А всё равно интересно.

К середине следующего дня мы подходим к еще одному Заколдованному Месту. Тут уж и мне становится настолько интересно, что я могу лишь пожалеть, что необходимость гонит нас всё дальше и дальше, из Фазы в Фазу.

Краснобурый песок, поросший такого же цвета редкой колючей травой. Тут и там, как свечи, торчат высокие и тонкие стволы лилового цвета, густо утыканные длинными желтозелёными иглами.

А под ближайшим к нам «кактусом», метрах в тридцати, стоит экзотическое существо. Я даже затрудняюсь отнести его к какомулибо классу живых существ. На Земле я, во всяком случае, таких не наблюдал. Зеленоватолиловое тело около четырёх метров длиной состоит из множества сегментов, как у многоножки или сколопендры. Это действительно многоножка, у него более десятка пар ног, отсюда пересчитать трудно. Сзади имеется широкий и плоский, тоже членистый хвост, около метра в длину. Две первые пары конечностей много выше других, и благодаря им передняя часть тела держится почти вертикально. Самый верхний сегмент тела венчает голова: плоская, костистая, усеянная шипами – внушающие уважение жвала и три пары красных глаз.

Существо стоит неподвижно и, кажется, разглядывает нас. Лена с Наташей работают с аппаратурой. Через несколько минут они докладывают:

–В этой зоне очень низкая температура, около пятидесяти ниже нуля. Состав воздуха подобен земному, но кислорода меньше в три раза, много инертных газов. Уровень радиации превышает допустимый для человека в шесть раз.

–А здесь?

–Здесь он повышен незначительно. И температура здесь, как видите, не ощущается. Интересно, а что служит барьером, который отделяет эти зоны?

–Скорее всего, чтото вроде той стены, на которую мы натолкнулись в Стеклянном Ящике. Перестроенное пространство или чтото в этом роде. Но здесь барьер не является абсолютно непроницаемым. Возле болота мы явственно ощущали запахи, слышали звуки.

Существо, насмотревшись на нас, грозно щелкает жвалами, отворачивается и уходит, волоча за собой членистый хвост. Проводив взглядами жуткого аборигена, мы отправляемся в дальнейший путь.

–Самые опасные места мы уже миновали, – сообщает мне Лем. – Осталось пройти Качающиеся Камни. Но для вас это будет плёвое дело. Там попадаются только последние растяпы. А вы не такие.

Утром следующего дня Лем приводит нас на неширокое поле, зажатое между двумя тёмными и густыми лесными массивами. Поле почти лишено растительности и напоминает скорее площадь, вымощенную булыжником. Причем вымощенную очень небрежно. Я, по крайней мере, у мостильщиков такую работу не принял бы. Между вросшими в землю камнями оставлены такие прогалы, по которым можно свободно проехать; ну, не на танке, на мотоцикле точно.

–Это – Качающиеся Камни, – объясняет Лем. – Упаси вас Триединый наступить хотя бы на их край. Камень резко наклоняется, и человек исчезает. Просто исчезает. Никто не знает, куда. А между камнями можно идти без всякого опасения. Пойдём.

Путь между камнями оказывается довольно извилистым, вроде лабиринта, а иногда и запутанным. Постояв с минуту и подумав, уместится ли нога между камнями, приходится выбирать другую дорогу. Поле протяженностью около четырёх километров. И на эти четыре километра мы затрачиваем более трёх часов.

–Всё, – сообщает нам Лем, – самое опасное осталось позади. Отсюда уже начинаются обжитые места.

Обжитыми эти места можно назвать только с большой натяжкой. До самого вечера нам не встретилось ни жилья, ни человека, ни следов его деятельности. Впрочем, дважды попадались признаки того, что когдато здесь располагались селения. Именно признаки. Несколько рядов неглубоких ям, заросших лебедой и полынью. Здесь в незапамятные времена стояли дома. Поля, когдато возделанные, заросли бурьяном, кустарником и деревьями. Нет, совсем эти места не подходят под понятие обжитых.

Однако Лем идёт спокойно и уверенно. И только постоянные тоска и безысходность в его взоре, как мне кажется, углубились. А может быть, к ним добавилось еще чтото. Тревога, к примеру.

Только к самому концу дня мы находим то, что с натяжкой можно назвать домом. Три стены, сложенные из неотёсанных камней. Четвёртая стена давно развалилась. Между её камнями уже не трава проросла, а целые кусты. Крыша тоже обвалилась и держится краем на одной из стен строения.

–Здесь и заночуем, – говорит Лем.

Наутро мы выходим к действительно обжитым местам. Сначала нам встречается ячменное поле. Пройдя по его кромке, чтобы не топтать посевы, мы выходим на наезженную дорогу. Долго идём по ней, но жильё пока не попадается. Исключение составляют сараи и навесы. И только к концу нам встречаются люди.

Неказистая лошадёнка тащит большую телегу, груженную сверх всяких пределов стволами деревьев и большущими сучьями. Лошадёнку, терпеливо влекущую непомерный воз, с двух сторон понукают два человека. Они с непокрытыми головами, одеты в тёмносерые рубахи из грубой ткани и такие же тёмносерые штаны. Правильнее сказать – портки. На ногах – лапти из травы.

Завидев нас, возчики настораживаются. Один из них тянет чтото изпод сучьев. Но другой, присмотревшись, недоверчиво спрашивает:

–Никак Лем? Сын Бронка?

–Он самый, брат Фома. Я вижу, ты не забыл меня? – отвечает Лем.

–И ты, я вижу, меня помнишь. Давненько тебя в наших краях не было. Да что я говорю? Как ушел ты к гулякам, так всё гуляешь и гуляешь. Дома, вишь ты, ни разу не показался.

–Теперь вот сподобился. Как мои живут, брат Фома?

–А никак. Нет никого. Вишь ты, делото какое. Да Артёмто сказывал, встречал тебя, говорил тебе.

–Ничего он толком не сказал. Сказал только, что часть людей ушла за Зудящие Кусты. А кто ушел, он не знает.

–За Кусты нас смогло уйти, вишь ты, только восемь человек. Остальных всех оборотни накрыли.

–И моих?

–Я же говорю, всех. Как старого Бронка зарубили, я сам видел. Он, вишь ты, за Владу твою вступился. Вот его топорикомто и порубили.

–А Влада, Мила?

–С Владой они, вишь ты, как обычно поступили. Ну, ты знаешь как. А Милу твою и других детишек угнали в Красные Пески. Больше их никто не видел.

–Как же вы прозевали? Почему заранее не ушли?

–А получилось так, вишь ты, что оборотни накануне Имасово село разорили. Никто их после этого к нам и не ждал. Да и нагрянули они, вишь ты, в неурочное время. Мы всё спорили. Старый Бронк всё говорил: надо, мол, бросать всё, вишь ты, и в замке укрыться. А как, вишь ты, бросишь? Всю зиму в замке пальцы сосать? Так, вишь ты, недолго их до локтей сгрызть. А Бронк, вишь ты, говорил: лучше с голодухи пухнуть, чем оборотням попасться. Да, вишь ты, мало кто с этим согласился. Он хотел к вечеру уйти со своими. С ним собирались еще человек десять. А оборотнито, вишь ты, не ночью напали, а в полдень. У нас, вишь ты, и стражато не стояла.

–В полдень, говоришь? Это чтото новое.

–Вот я и говорю, в полдень. Никто их и не ждал. И стражи, вишь ты, не было. И ничего нам не оставалось, как в Зудящие Пески убегать. Бежим, вишь ты, а они – за нами. Моя Унда споткнулась, ребятёнка выронила. Вставать стала, тут её, вишь ты, оборотень и нагнал. Как секирой махнул, голова, вишь ты, в сторону отскочила. Я за ребятёнком нагнулся, а тот с секирой на меня, вишь ты. Где я, где ребятёнок. Не помню, как до кустов доскакал, вишь ты.

Фома рассказывает о гибели своей жены и ребёнка спокойным, даже равнодушным голосом, без всяких эмоций.

Словно не семью он потерял, а лопнула старая, гнилая упряжь. Он идёт рядом с Лемом, а его попутчик понукает лошадёнку. Мы идём следом за ними. Фома ни разу не поинтересовался у Лема, кто мы такие и куда идём. Раз гуляка ведёт когото, значит, так надо. Это, вишь ты, его дело.

–А где вы сейчас живёте?

–В Клотошном Замке.

–Далековато. А почему не в Супарном?

–В Супарном? А! Ты же не знаешь. Это, вишь ты, без тебя уже было. Нас словно Триединый предостерёг. Не пошли мы в Супарный, а сразу, вишь ты, пошли в Клотошный. Суиарныйто, вишь ты, оборотни разорили. Никто не ушел.

–А что же они ходомто не ушли?

–А они пошли ходом. А там их, вишь ты, оборотни ждали. Откуда они узнали, где лаз наружу выходит? Вишь зарево? Там и был Супарный Замок.

–А что это там горит? Неужели Замок до сих пор догорает?

–Нет. Там, вишь ты, теперь новый Заколдуй появился. Да такой, вишь ты, что отродясь не видано. Всё горит. Жар такой, что сама земля плавится. Как воск, вишь ты. И по этой плавленой земле, вишь ты, каменные образины лазят. Сами черные, глаза красные, по восемь ног и по две клешни, что, вишь ты, у раков. Только такие, что тебя запросто перекусят.

–Понятно. А ты, значит, сейчас в Клотошный Замок дрова везёшь?

–Да. Сегодня, вишь ты, моя с Гутром очередь. Лошадёнка не спеша тащит воз с дровами. Гутр погоняет её. Лем с Фомой беседуют об общих знакомых, которых в большинстве своём уже Триединый прибрал. Мы идём сзади и осматриваемся. Теперь возделанные поля уже тянутся до самого горизонта. Ячмень, овёс, просо, рожь. Но в основном почемуто ячмень.

Дальше начинают попадаться и овощные клинья. Картофель, лук, свекла, снова картофель, горох, репа, капуста. Чем дальше, тем овощных полос становится больше. Чувствуется, что мы приближаемся к какомуто жилью. Видимо, к Замку.

–А вот и наш, вишь ты, Клотошный Замок.

Фома показывает кудато направо. Там виднеется чтото вроде свинарника. Я сначала так и принял это строение за свинарник. Длинное низкое здание без признаков окон и дверей. Однако по мере приближения к Замку в стенах различаются узкие бойницы. Дверь, точнее, ворота обнаруживаются в торцевой стене. Замок, как и все строения здесь, сложен из неотёсанных камней, схваченных глинистым раствором.

–И сколько же здесь живёт людей? – спрашиваю я.

–Да сотни три, а то и четыре будет, – отвечает Фома и, подумав, добавляет: – Нет, поболе будет.

–Время моё! – поражается Лена. – И как они все здесь умещаются? По принципу укладки сельдей в бочку, не иначе.

Фома смотрит на неё с недоумением. Лем усмехается и объясняет нам, что это строение – только помещение для стражи и кухни. Основной Замок находится под землёй. Там хватает места не на одну сотню людей.

На воротах нас встречают пятеро угрюмых мужчин, вооруженных однозарядными винтовками и препоясанных патронташами. Фому и Гутра охранники пропускают в Замок беспрепятственно. С Лемом вступают в переговоры. Причем разговаривают двое, а трое других, отойдя шагов на десять, держат нас и Лема на прицеле.

Переговоры завершаются успешно, и нас пропускают в Замок. Там уже вовсю идёт разгрузка дров, привезённых Фомой и Гутром. Дрова таскают в дальний конец строения, который не просматривается изза дыма и чада. В середине строения мы видим спуск вниз. Его прикрывают внушительные бревенчатые створки, которые сейчас откинуты в стороны.

Спуск не ступенчатый, а пологий, и уходит кудато далеко под землю. Он освещен торчащими из стен факелами. Лем спускается, мы следуем за ним. Идём довольно долго, метров сто, не меньше. По моим расчетам, мы спускаемся на глубину около тридцати метров. Спуск приводит нас в обширное помещение полуцилиндрической формы. По размерам оно примерно соответствует надземному строению. У входа нас опять останавливает охрана. Лем чтото говорит им, и стражники ему чтото объясняют.

–Ждите меня здесь, – говорит нам Лем, – я узнаю у старосты, где нам можно устроиться на ночь. А утром доберёмся туда, куда вам нужно.

Наш проводник скрывается в одном из узких проходов, которые с равными промежутками открыты с обеих сторон помещения. Ждём довольно долго. Наконец Лем появляется вместе с высоким совершенно седым стариком, опирающимся на посох. Старик глядит на нас изпод густых бровей и спрашивает Лема:

–Эти?

Наш проводник кивает, и старик, не говоря ни слова, кудато направляется. Лем жестом показывает, что нам следует идти за ним. Мы входим в один из проходов и там по винтовой лестнице поднимаемся метров на десять.

–Это здесь, – коротко говорит старик и, не попрощавшись, уходит.

Факелом, принесённым с собой, Лем зажигает масляные светильники. Нашим глазам предстаёт полусферическое помещение около шести метров в диаметре и примерно такой же высоты. Дым от светильников и факела вытягивается через отверстие в потолке. Слева от входа в стене имеется овальное отверстие полметра на сорок сантиметров.

–Здесь мы заночуем, – говорит Лем. – Я договорился, что нам дадут ужин. Брат Сергей, брат Анатолий, помогите мне принести еду.

–Погоди, Лем, – останавливает его Лена. – А если нам по нужде приспичит? Куды бечь?

–Никуды. Вон, видите, дыра в полу. Туды и бегайте.

–Однако, – замечает Наташа, когда Лем с ребятами уходят, – жить здесь можно. Канализация есть, вентиляция какаяникакая тоже. Освещение, правда, подкачало. Атак ничего, сносно.

–В гробу бы я видел такое сносное существование, – ворчит Пётр. – Это – та же пещера, только слегка благоустроенная. Конечно, наверху, среди всех этих Проклятых да Заколдованных Мест и этих жутких мусорных свалок тоже не оченьто посуществуешь. Но человеку под землёй жить не пристало. Помните бомбоубежище? Чем здесь лучше? А даунтаун?

–Нужда, Петруша, и не в такие условия загонит, – говорит Лена. – Сюда собираются люди из селений, которые разорили оборотни. Жить здесь, согласна, не сладко. Но здесь они в большей безопасности, чем наверху.

–Вряд ли, – не соглашается Пётр. – Эти крысиные норы как раз для того и созданы, чтобы всех можно было взять оптом.

–Как раз здесь это будет хлопотно. Вооруженная стража, потайные выходы…

–Ага! – Пётр злорадно улыбается. – Ты слышала, что Фома рассказывал Лему? Соседний Замок оборотни взяли играючи. А когда его обитатели сунулись в потайной ход, их и там уже ждали. Никто не ушел. А из посёлка несколько человек всётаки уцелели. Нет, Лена, я успокоюсь только тогда, когда мы выберемся на поверхность. Здесь я себя чувствую, как мышонок в мышеловке.

Пётр разбирает свой автомат и начинает его чистить. В самом деле, после боя со змеями мы еще не имели возможность привести оружие в порядок. Я присоединяюсь к Петру. Лена тоже присаживается рядом. Вскоре возвращается Лем с нашими товарищами. Они приносят хлеб, два котла и большой жбан. Хлеб, как я и предполагал, ячменный. В одном котле лежат большие куски обжаренного свиного мяса, в другом – горячая перловая каша с овощами. В жбане – пиво.

Прежде чем устроиться на ночлег, Лем вместе со мной спускается вниз и закрывает проход в нашу пещеру большим камнем, который очень хорошо подогнан к дверному проёму.

–Чтобы поднять его, надо крутить вот этот ворот, – объясняет Лем.

–А снаружи его можно открыть?

–Можно, если знать секрет. Я долго уговаривал старосту разместить нас именно в этом помещении. Но теперь можно спать спокойно. Нас никто не потревожит.


Глава 22


Рукояти мечей холодеют в руке
И отчаянье бьётся, как птица, в виске,
И заходится сердце от ненависти!
B.C. Высоцкий

Ночью нас будит странный шум. В помещении темно, хотя я помню, что, укладываясь спать, мы один светильник оставили горящим.

–Что за шум? Кто погасил светильник?

–Тише! – отвечает мне в темноте Лем. – Оборотни пришли. Помяни их на ночь, и они тут как тут. А светильник я погасил, чтобы они нас не заметили.

По звуку голоса я определяю, что Лем стоит возле бойницы, выходящей в центральный зал. Подхожу к бойнице, и моим глазам предстаёт впечатляющее зрелище.

Центральный зал Замка освещен множеством факелов. По нему снуют люди в длинных черных плащах. Видимо, это и есть оборотни. Сколько их, определить не представляется возможным. Они группами постоянно исчезают в боковых проходах и выгоняют оттуда людей. Выгнав очередную партию, тут же уходят в другой проход. В зале царит невообразимый гомон. Крики, плач. Слов разобрать невозможно. Мешает страшная реверберация. Звуки отражаются от сводчатого потолка, накладываются друг на друга, и до нас доносится только не несущий никакой информации гул.

Постепенно картина проясняется. Оборотни выгоняют людей из пещер и выстраивают их вдоль стен в несколько рядов. В центре зала расположилась группа оборотней, которые никуда не бегают, только время от времени отдают какието распоряжения. Вооружены оборотни весьма разнообразно: винтовки, карабины, изредка автоматы и даже охотничьи ружья. Но есть и коечто общее. Практически у каждого оборотня на поясе висит топор. Длинная рукоятка и широкое лезвие. Такими топорами пользуются мясники и палачи.

Оборотни всё выгоняют и выгоняют людей из пещер, а в центре зала уже начинается какоето движение. Один из оборотней присаживается на бочонок. Другие подгоняют к нему выстроенных вдоль стены людей. Люди подходят группами, по пятьшесть человек. Оборотень осматривает их, коекого о чемто спрашивает, затем делает какието жесты и отдаёт команды. В соответствии с этими знаками и командами людей разделяют и разгоняют в разные стороны. Теперь они стоят группами ближе к главному входу в Замок.

Оборотень меняет позу и поворачивается лицом к нам. И тут я с трудом сдерживаюсь от возгласа удивления. Внизу, на бочонке, сидит Бетховен. Нет, не пёс, которого какойто недоумок назвал именем великого мастера. Внизу сидит тот самый Людвиг ван Бетховен, с усталым и даже брезгливым выражением на лице небрежно машет рукой направо или налево, делает еще какието знаки. А оборотни отводят людей к одной или другой группе. С некоторыми Бетховен заговаривает. Чаще он задаёт короткий вопрос. В зависимости от ответа человека отводят в ту или иную группу. Чаще – в большую, что стоит у самого выхода. Реже – в малую, за спиной у Бетховена. В этой группе совсем мало народу, не более десятка. Есть еще одна группа, в неё отводят молодых женщин, девушек и даже девочек.

Я обратил внимание, что иногда Бетховен затевает долгий разговор. Он о чемто расспрашивает. Результат разговора его, как правило, не удовлетворяет, и человека отводят либо в большую группу у выхода, либо в меньшую, где сосредоточены в основном пожилые люди, маленькие дети и увечные.

–Лена, – зову я, – ты лучше меня читаешь по губам. Попробуй определить, о чем он расспрашивает.

Лена несколько минут внимательно всматривается в Бетховена, потом усмехается и тихо говорит:

–Я так и думала. Он ищет нас. Многих слов я не поняла, но, в общем, он описывает нас довольно точно. Особенно тебя. Но, как я поняла, все утверждают, что никто нас не видел. Поэтому он сердится. И сердится не на шутку.

–Вот вам еще одно подтверждение, что в этой Фазе хозяйничают наши «прорабы». Откуда у этого оборотня такое точное описание наших примет? Ясно, отец Таканда постарался. Он держит своё слово. Погоня за нами далеко не закончилась. Уверен, что самое интересное…

То, что начинает твориться внизу, мешает мне закончить свою мысль. Шум усиливается до невообразимого предела. Два десятка оборотней, отстёгивая на ходу топоры, направляются к группе, в которой сосредоточены старики, дети и калеки. Они работают своим оружием мастерски, как профессиональные палачи. Или мясники. Последнее – точнее. Они не убивают свою жертву сразу, а расчленяют её. И не прекращают орудовать топором, пока не изрубят тело на куски, годные «для продажи». Только после этого палач приступает к следующей жертве.

–Ах сволочи! – слышу я сзади голос Петра. Одновременно клацает затвор автомата.

–Отставить! – бросаю я через плечо тихо, но твёрдо. – Разрядить оружие!

–Но, Андрей!.. – начинает было Анатолий.

–Толя, я тебе уже говорил, что мы здесь не для того, чтобы восстанавливать справедливость по нашим понятиям. И потом, мы этим беднягам уже ничем не поможем. Палачи просто спрячутся за своими жертвами, и мы своим огнём только облегчим им работу. Оружие будем применять только тогда, когда нам будет непосредственно угрожать опасность.

–Ах ты, старый моховик! – прерывает меня Лем. – Он мне еще вчера не понравился.

Я снова оборачиваюсь к амбразуре и вижу, что возле Бетховена на коленях стоит старик. Тот самый, что привёл нас вчера в эту пещеру. Старик чтото говорит и кудато показывает.

–Сдаёт он нас, гнида старая! – в сердцах шепчет Лем. – Жизнь себе купить хочет, слякоть болотная! Только зря он так. Всё равно его убьют. Такие, как он, оборотням не нужны.

–Точно, – подтверждает Лена, приглядываясь к губам старика, – он рассказывает главарю о нашем убежище.

Бетховен встаёт с бочонка и толкает старика в спину. Тот ведёт его и два десятка оборотней к входу в нашу пещеру. Повозившись немного, старик приводит в действие скрытый механизм, и камень, закрывавший вход, поднимается. Теперь мы ясно слышим голоса тех, кто стоит у входа.

–Вот, повелитель, – дребезжащим голосом говорит старик, – здесь они и прячутся.

–Ого! Хитрое укрытие, – голос Бетховена лязгает как литавры. – Сколько их там, говоришь?

–Как раз столько, сколько вы, повелитель, искали. Четыре мужчины и две женщины. С ними есть и седьмой, но он наш. Это весёлый гуляка Лем, родом…

Старик не успевает договорить. Бетховен машет рукой, и на спину предателя обрушивается топор. Лем не ошибся. Он хорошо знает нравы оборотней. Несколько минут Бетховен молча изучает крутую винтовую лестницу и пытается разглядеть, что там, наверху. Лицо его искажает злорадная гримаса. Надо полагать, так он улыбается. Мы снова слышим его лязганье.

–Нам повезло, братья. Нам улыбнулось счастье, и нас ждёт награда. Возьмите их!

Ты даже не представляешь, сукин сын, как тебе повезло!

Только вот насчет счастья ты несколько заблуждаешься. И награда вас ждёт та еще.

– А вот теперь, – говорю я, – пора браться за оружие. К бою!

В пещеру, пыхтя, сопя и толкая друг друга, вваливаются шестеро детин в черных балахонах, с топорами наперевес. Хари лоснятся от пота, глаза блестят, на мордах злорадные ухмылки. «Чичас покуражимся!» Короткие очереди в упор сбивают их с ног и опрокидывают назад, в проход, на винтовую лестницу. Слышно, как скатываются тела и гремят по ступенькам топоры. Что дальше, господин Бетховен? Куражиться так куражиться.

А положението серьёзное, Время побери! Оборотней только здесь я насчитываю около двух сотен. А сколько их наверху? А если они еще и подкрепление вызовут? Прорваться отсюда мы так и так не сможем. Нас задавят массой. Аналогичный случай был у нас в Фазе, где жил Вир. Но тогда мы отражали атаку, а сейчас надо атаковать самим. Хорошо подготовленное отделение вполне может сдержать атаку роты и даже батальона. Но атаковать батальон или даже роту – никогда. Тут не помогут ни выучка, ни оружие.

Положение, однако, патовое. Оборотни тоже не могут взять нас. Винтовая лестница, узкий проход. Бетховен может бросать на нас одну за другой пятёрки и десятки своих мясниковтопорников. Пусть даже они пойдут на нас не с топорами, а с автоматами. Их тела быстро перекроют сюда доступ. Патронов у нас на это дело хватит. Впрочем, их можно и сэкономить. Будем резать лазерами. У Бетховена остаётся один вариант: взять нас измором. Пожалуй, с его точки зрения, это было бы самое разумное решение. Конечно, пайков космодесанта у нас хватит до второго пришествия, но без воды они – вещь бесполезная. А воды у нас, прямо скажем, в обрез. Максимум, сколько мы сможем продержаться, это дней шесть, от силы семь. И то это касается только нас с Леной. Анатолия с Наташей мы, разумеется, учили управлять своим организмом, но практики соответствующей у них еще не было. Про Петра с Сергеем я уже и не говорю. Так что, господин Бетховен, не губите зря своих мясников, а запаситесь терпением. Это мой вам дружеский совет.

Но неожиданно ситуация резко меняется к худшему. И виной тому оказывается, вот чего никогда не ожидал, моя подруга. Ей, видите ли, захотелось посмотреть на оборотня поближе. Она подходит к телу, лежащему на самом пороге нашей пещеры, и наклоняется к нему. Лем предостерегающе кричит:

–Осторожно! Они живучи, как…

Как кто, он сообщить не успевает. Оборотень пальцами и зубами хватает Лену за щиколотку и рывком валит её с ног. Она, не ожидавшая такой прыти от пробитого тремя пулями «трупа», на мгновение теряется. Этого мгновения оказывается достаточно, чтобы оборотень ухватил её еще и за руку и укатился вместе с моей подругой вниз по лестнице.

Всё происходит так быстро, что моя очередь, выпущенная по оборотню, только поднимает фонтанчики каменных осколков. Снизу доносится торжествующий, злорадный рёв. Анатолий с Петром и Сергей бросаются к лестнице, но я останавливаю их.

–Стоять! Они только этого и ждут!

–Но там Лена! – кричит Пётр.

–За неё не переживай. Она хроноагент.

–И что?

–А то, что она выпутается и без нашей помощи.

–А если нет?

–Значит, – я вспоминаю слова нашего Магистра и невесело улыбаюсь, – значит, тогда она – никуда не годный хроноагент.

–Да ты…

Пётр теряет дар речи и задыхается от гнева. Автомат в его руках даже дёргается в мою сторону, но он справляется с обуревающими его чувствами. А я неумолим.

–Стоять! – повторяю я. – Вы сейчас устроите там свалку и только помешаете ей. Ленке придётся драться не только за себя, но и за вас тоже. Эмоции – в карман! В задний! И запомните раз и навсегда: для хроноагента такая ситуация – штатная.

Мои товарищи, поколебавшись секундудругую, останавливаются. Не знаю, что они обо мне сейчас думают. Но если они думают, что я сделан из железа и что у меня сердце не дрогнуло, они глубоко ошибаются. Дрогнуло, да еще как! Но сейчас я подавил в себе первый, самый человеческий порыв.

Это было нелегко, но я его погасил. В самом деле, если сейчас организовать внизу суету и бестолковщину, то ситуация резко усложнится, и тогда мы без потерь из неё уже не выберемся. А сейчас эта ситуация для хроноагента действительно штатная. Хотя помочь и подстраховать не мешает. Я подбегаю к амбразуре.

–Пётр! Наташа! Ко мне! Стреляем только одиночными. Огонь открываем только в случае крайней необходимости.

Лена стоит в окружении оборотней. Те хохочут и показывают на неё пальцами. Бетховен задумчиво разглядывает молодую женщину, потом начинает чтото говорить. Каждую его фразу оборотни встречают взрывами хохота. Я пытаюсь понять, что он говорит, по его губам, но этополучается плохо. Через три слова на четвёртое. Могу уловить только общий смысл: они намерены изнасиловать нашу подругу прямо у нас на глазах. Таким образом они хотят нас выманить. Нуну, валяйте, сластники. А мы посмотрим, что у вас получится.

Лена чтото отвечает Бетховену. Что, я не слышу, и губ её мне не видно. Но Бетховен слышит, понимает и меняется в лице. Он выхватывает у ближайшего оборотня мясницкую «мамуру» и решительно шагает к Лене.

–Ох! – вырывается у Наташи.

Пётр поводит стволом автомата, беря Бетховена на мушку.

– Ша! – предупреждаю я. – Не мешайте Ленке!

Я не вижу лица своей подруги, но я точно знаю, как она себя ведёт. Она стоит, спокойная как валенок и даже наверняка улыбается. Словно Бетховен направляется к ней не с топором, а с букетом роз. Это окончательно выводит оборотня из себя. Изобразив зверскую рожу, он замахивается топором, чтобы распластать дерзкую бабёнку от плеч до копчика. Но его топор поражает пустоту и высекает искры из каменного пола.

А Лена стоит рядом и, склонив голову набок, с интересом разглядывает замершего в нелепой позе Бетховена. Прелесть какая картинка! Чтото в этом роде я и ожидал увидеть. Сейчас очень удобно ребром ладони врезать Бетховену по шее и уложить его на его же топор. Но Лена не торопит события.

Бетховен распрямляется и с недоумением смотрит на Лену. А та всё улыбается. Промахнулся, дядя? Потеряв остатки самообладания, Бетховен начинает крестить воздух топором во всех направлениях. Но всякий раз его страшное оружие поражает пустоту. А Лена даже не отпрыгивает и не делает резких движений. Она просто плавно и незаметно ускользает от сверкающего лезвия, которое проносится в какихто десяти сантиметрах от неё.

Оборотням становится интересно, и они плотнее сжимают кольцо вокруг Лены и Бетховена. Задние напирают на передних, толкаются. Конечно, такое зрелище увидишь не каждый день. Бетховен окончательно звереет. Ведь он потерял лицо. Предводитель оборотней не может справиться с какойто девкой! Он машет топором, уже не разбирая, куда и как. А Лена только отступает, уклоняется и улыбается.

Захваченные зрелищем оборотни поднапирают и выталкивают одного вперёд. Бедолага попадает под удар топора и валится, перерубленный почти пополам. Ну и удар у Бетховена! Забавное зрелище оборачивается трагедией. Оборотни угрожающе поднимают топоры, чтобы наброситься на Лену скопом. Та понимает, что сейчас произойдёт, и прекращает опасную игру. Уклоняясь от очередного замаха топора, она перехватывает вооруженную руку, рвёт её на себя и одновременно носком ботинка угощает Бетховена в промежность. Топор летит в одну сторону, Бетховен – в другую.

Оборотни бросаются на Лену сразу и со всех сторон. А она выхватывает изза пояса пистолет. Идиоты! Автомат отобрали, а её саму обыскать не догадались. Несколькими выстрелами Лена расчищает себе дорогу. Еще одним выстрелом она укладывает оборотня, завладевшего её автоматом, и забирает оружие. Одновременно с Леной открываем огонь и мы. Наташа помогает ей пробить дорогу в нашу пещеру, а мы с Петром не даём оборотням наброситься на Лену сзади.

Лена уже на лестнице. Оборотни бросаются за ней, но она расстреливает их несколькими очередями. Остальные соваться под пули не желают.

–Надо же, как я купилась! – заявляет Лена, снова присоединяясь к нам.

Наташа оставляет лазер и со слезами на глазах бросается ей на шею. Та похлопывает её по спине и успокаивает:

–А зачем слёзы? Неужели ты хоть на миг могла предположить, что я не справлюсь с этой сворой? Да они же ни разу с достойным противником дела не имели! Публика, не стоящая рублика.

–Ну не скажи, – возражаю я. – Если бы они набросились все разом, тебе пришлось бы покрутиться не так, как ты играла с одним. К чему ты затеяла игру, почему не вырубила его сразу? Шалила, подруга, резвилась.

–Не без этого, – Лена усмехается. – Хотелось наказать этого наглеца. Он был очень недоволен, что им в руки попалась всегонавсего женщина. Баба, как он выразился. Он предложил разложить меня прямо здесь, у вас на глазах. Надеялся, что вы не выдержите и броситесь на выручку. И вызвался сделать это первым.

–И что такое ты ему сказала, что он бросился на тебя с топором?

–Я ему сказала… Гм! Словом, я дала ему понять, что уж у негото со мной точно ничего не получится. И кратко объяснила, почему.

–Понятно. Можешь не цитировать себя дословно. Ты такой лексикой владеешь в совершенстве.

–Сейчас вам, может быть, и смешно, – говорит, глядя на нас, Пётр, – но когда ты там стояла одна среди этой толпы, а этот бандит попёр на тебя с топором, мне было не до смеха.

–Давайте лучше думать, как нам выбраться из этой мышеловки, – предлагает Лена. – Положение у нас, прямо скажем, безвыходное. В осаде мы долго не продержимся. Загнёмся от голода и особенно от жажды.

–Идти на прорыв – безумие, – развиваю я тему. – Так мы Сергея с Петром точно потеряем. И Лема тоже. Да и сами сколько сможем продержаться, если войдём в ускоренный ритм? Неизвестно, сколько этих оборотней наверху. Есть, конечно, один вариант, но он отпадает.

–Что за вариант?

–Врезать по ним из бластера прямо через амбразуру.

–Ясно, отпадает, – соглашается со мной Лена. – Хотя, я помню, во время МПП ты сделал примерно то же самое.

–Это не значит, что я могу проделать то же самое в реальной ситуации.

–А я и не настаиваю. Но что всётаки мы можем предпринять?

–Они чтото готовят, – прерывает нас Сергей, стоящий на посту у амбразуры.

Внизу действительно происходит какоето движение. Оборотни, размахивая топорами и ружьями, гонят к входу в нашу пещеру несколько десятков местных жителей.

–А! Сволочи! – в сердцах говорит Пётр. – Вы поняли? Они же ими прикрыться хотят.

Одновременно другая группа оборотней, десятка три, занимает позицию напротив нашей амбразуры и вскидывают ружья.

–А вот это – хуже всего, – быстро реагирую я. – Все назад!

Гремит залп. Оборотни стреляют неважно, но несколько пуль к нам всётаки залетает. С визгом рикошетят они от каменного потолка и стен и крестят пещеру по всем направлениям. Только чудом никого из нас не зацепило. Но долго ли можно надеяться на подобное чудо? Еще дватри залпа, и жертвы неизбежны. Выход один: прорываться.

–Брат Андрей, – говорит вдруг молчавший до сих пор Лем, – здесь рядом, через одно помещение, должна быть пещера, из которой на поверхность ведёт подземный ход.

Лем показывает в сторону, противоположную от центрального входа. Так, это уже хорошо. Оборотни никак не ожидают, что мы будем прорываться куданибудь, кроме центрального выхода. Гремит еще один залп. На этот раз он сопровождается болезненным криком: пуля, отскочив от потолка, бьёт в ногу Наташу. Сертон, конечно, её отразил, но приятного мало. Синяк будет порядочный. Дальше тянуть опасно.

Мы с Лемом выглядываем в амбразуру. Внизу оборотни готовятся к третьему залпу. Группа прикрытия еще не вышла на исходную позицию.

–Где эта пещера?

Лем указывает на проход, и я вижу, что группа стрелков как раз перекрывает нам дорогу. Сейчас, когда оборотни гонят людей на нас, они вряд ли смогут нам серьёзно помешать. Пока они сами прорвутся к нам через эту толпу, мы будем уже далеко. Другое дело группа, которая обстреливает нашу амбразуру. Но с ней справиться легче. Их не так уж и много.

Спустившись вниз, мы сразу же закидываем гранатами стрелков. Уцелевших добиваем из автоматов и устремляемся к проходу, ведущему в нужное нам помещение. Как я и предвидел, наш манёвр явился для оборотней полной неожиданностью. Пока они расталкивают толпу людей, мы уже скрываемся в нужном проходе. Вслед нам гремят неприцельные выстрелы. Один из них, правда, достигает цели. Опять достаётся Наташе. Она и так уже хромает, а этот выстрел, попавший ей в плечо, окончательно валит девушку с ног.

Пётр с Анатолием подхватывают Наташу и уносят её вверх по винтовой лестнице. Мы с Сергеем остаёмся внизу. Укрывшись в проходе, мы встречаем огнём оборотней, сунувшихся было за нами. Те быстро откатываются назад и начинают перегруппировывать своё прикрытие.

Поднимаемся наверх. Там Пётр дежурит возле амбразуры, Наташа лежит на полу, над ней колдует Лена. Лем с Анатолием выстукивают плиты в дальнем конце. Они ищут замаскированный ход. Мы с Сергеем присоединяемся к ним. Выстуканы уже все плиты пола, а ход не обнаружен. Анатолий высказывает сомнение, которое гложет уже нас всех:

–Брат Лем, а может быть, ты перепутал пещеры?

–Нет. Это здесь. Я вчера еще специально уговаривал старосту отвести нам для ночлега именно это помещение, но он отказал. Точно, здесь.

Мы снова выстукиваем плиты. И снова безрезультатно. А Пётр кричит от амбразуры:

–Быстрее ищите! Они уже готовятся к атаке!

–Есть! Нашел! – словно в ответ ему кричит Сергей.

Он случайно ударил не по плите, а по стыку и привёл в действие скрытый механизм, открывающий ход. Ход открылся не в полу, где мы его искали, а в стене. Мы с Лемом заглядываем в темный проход. Оттуда пахнет сыростью и еще чемто. Мне очень не нравится, что не ощущается никакой тяги воздуха. Но делать нечего. Пётр кричит:

–Вовремя нашли! Они уже гонят людей к нашей лестнице!

–Уходим!

Анатолий с Сергеем подхватывают Наташу, которая всё еще не может передвигаться самостоятельно. Лем от светильника зажигает три факела, взятых из груды, сложенной в углу, и мы уходим в проход. Лем идёт последним.

–Посвети, брат Андрей, – он подаёт мне факел, – надо закрыть ход.

Возится он долго. По лестнице поднимаются и начинают заполнять пещеру люди, которых оборотни гонят перед собой в качестве живого щита. Я перевожу автомат на одиночный огонь, чтобы выбивать оборотней, когда они будут появляться в проходе. Но Лем, наконец, находит механизм, и плита с шумом встаёт на место.

Ход полого спускается вниз. Вначале довольно широкий и высокий, он постепенно сужается и становится всё ниже. Стены сложены из всё тех же неотёсанных камней. Камни цепляются за одежду и снаряжение. Мы постоянно чертыхаемся, поминаем Время, Схлопку и другие не всегда цензурные понятия.

Мы уже спустились довольно глубоко, когда идущий впереди Анатолий останавливается.

–Вода, – коротко говорит он.

Ход такой узкий, что сам я Не могу подойти и оценить обстановку.

–Что ж, вода так вода, – говорю я. – Иди дальше. Только осторожнее.

Анатолий входит в воду. Мы следуем за ним. Ход продолжает понижаться, и вода быстро доходит нам сначала до пояса, а потом и по грудь. Анатолий останавливается и сообщает:

–Вода сомкнулась с потолком.

–Придётся нырять, – говорю я, – обратного пути всё равно нет.

–А как далеко придётся пробираться под водой? – спрашивает Лена. – Мыто пройдём. А вот Сережа, Петруша и Лем, сколько они смогут продержаться без воздуха? И Наташа…

–За меня не переживайте, – успокаивает нас Наташа. – Я уже могу двигаться самостоятельно.

–Давайте всё же подстрахуемся, – предлагает Лена. – Верёвка у нас есть. Толя, обвяжись и ныряй. Выйдешь на поверхность, будешь страховать Сергея. Он идёт за тобой.

Анатолий скрывается под водой. Мы засекаем время. Рывок верёвки. Две минуты двадцать пять секунд. Сергей мрачно качает головой: плыть, точнее, пробираться столько времени под водой по тесному тоннелю – выше его сил. Но отступать некуда.

–Давай, Серёжа, – подбадривает его Лена, – Толя тебя вытащит.

Сергей дважды делает глубокий вдох и исчезает под водой. Рывка верёвки нет довольно долго, почти три минуты. Как бы то ни было, Сергей уже на той стороне. Один за другим наши товарищи уходят под воду. Когда с этой стороны остаёмся только мы с Лемом, до нас доносится глухой шум.

–Открыли ход, – определяю я. – Нашли, значит. Идут в погоню.

–Ну и что? – усмехается Лем. – Доберутся они до этого места. А дальше? Птичкито улетели. Оборотни в воду не полезут. Я их знаю.

–А если знаешь, то не считай их дураками. Они наверняка знают, где этот ход выходит на поверхность. А если не знают, то узнают.

–Очень может быть. Тогда надо поторопиться.

Мы уходим под воду. Царапая шлем о потолок, я с трудом пробираюсь по тесному ходу. Представляю, что испытал здесь Сергей. Но вот наконец я выныриваю на поверхность. Темно, хоть глаз коли. Следом за мной, отфыркиваясь и шумно дыша, появляется изпод воды Лем.

–Темновато, – озабоченно говорит он. – Как бы нам в какуюнибудь яму не рухнуть. Факелыто не разжечь. Да и не взяли мы их с собой, когда ныряли.

–У нас есть фонари, – успокаиваю я его. – Толя, все в сборе. Движемся вперёд.

Ход начинает подниматься вверх, но попрежнему остаётся узким и низким. Мы бредём по воде еще полчаса, когда до нас доносится серия громких гулких звуков.

–Что это? – спрашивает ктото.

–Ничего особенного, – говорю я, – просто оборотни добрались до водяной пробки и теперь в бессильной ярости палят в воду. Вот если они полезут туда вслед за нами, нам придётся туго. В такой тесноте даже не развернуться.

–Этого опасаться не стоит, – успокаивает нас Лем. – За нами они здесь не полезут. Оборотни боятся воды, словно смусы.

Кто такие смусы, я решаю не уточнять. И так всё ясно. Сейчас главное – опередить оборотней у выхода.

–Толя, ты можешь двигаться быстрее?

–Могу. Вода уже кончается.

Еще через полчаса мы пробираемся по всё повышающемуся ходу, обдираясь об острые выступы камней. Ход внезапно расширяется, и Анатолий останавливается.

–Пришли, кажется.

Дорогу преграждает серая каменная плита. Судя по отделке, это дверь. Лем проходит вперёд и внимательно осматривает боковые стены тоннеля.

–Посветитека сюда. А! Нашел! Помогайте!

Из стены торчит большой деревянный рычаг. Почти бревно. Лем повисает на нём, но рычаг не поддаётся. Мы с Петром присоединяемся к нашему проводнику. Рычаг тяжело движется вниз. Вместе с ним со скрипом опускается плита. Ход выводит нас на поверхность в какойто полуразвалившийся сарай. Смотрю на таймер. День, оказывается, только что начался. Выходим, соблюдая все меры предосторожности. Оборотней не видно.

–Толя, сколько до зоны перехода?

–Отсюда – около семи километров.

–Учти, брат Андрей, – предупреждает Лем, – бегают оборотни очень быстро. Особенно если их разозлить. А мы их разозлили не на шутку.

–Тем более нет причин задерживаться здесь. Пойдём. Сюда, я думаю, они прибегут в первую очередь.

Не успеваем мы пройти и половину пути до зоны перехода, как справа доносятся радостные возбужденные вопли. Это нас обнаружилитаки оборотни. Десяток их спускается к нам с ближайшего холма. До них примерно триста метров. Ближе мы их не подпускаем. Оставив двоих убитыми, оборотни ретируются за холм.

Надо полагать, такие группы сейчас рыщут по окрестностям во всех направлениях. Интересно, есть у них друг с другом какаято связь? Словно в ответ на этот вопрос изза холма поднимается струйка черного дыма. Струйка эта быстро разрастается в столб. И столб этот наверняка видно на большое расстояние. Значит, следует ожидать, что поисковые группы сейчас направляются сюда. Надо рвать когти.

–Бегом! – командую я.

Но еще через полкилометра прямо нам навстречу из зарослей кустарника выбегает еще одна группа оборотней. Быстро бегают, ничего не скажешь. Видимо, мы их действительно здорово разозлили, Но теперь и они меня достали порядочно. Нельзя же быть такими назойливыми. Неужели они думают, что мы изза какогото десятка оборотней будем уклоняться в сторону от своего маршрута?

Короткая перестрелка, и путь свободен. Всётаки эти оборотни – неважные стрелки. Особенно если приходится стрелять с ходу.

Но вот бегуны они и в самом деле отличные. Через минуту над нами опять свистят пули. Нас атакует третья группа. Мы даже не останавливаемся. Задерживаемся только мы с Петром. Тридцати секунд оказывается достаточно, чтобы оборотни поняли: на пулемёт в лоб не ходят. Надо обходить с фланга.

Пока они выполняют обходной манёвр, мы успеваем пробежать еще полкилометра. Опять перестрелка, и опять оборотни отходят. Но если так пойдёт и дальше, то в зоне перехода они навалятся на нас приличными силами. Чтото у нас уже входит в систему: покидать каждую Фазу с боем. Это какаято скверная привычка. И потом, мыто всё равно уйдём. А вот Лему придётся туго. Неужели нам и на этот раз уводить за собой местного жителя? Не хотелось бы.

Не знаю, что думает об этом Лем, но он неожиданно меняет направление и ведёт нас левее.

–Куда? – спрашиваю я. – Мы уже почти у цели.

–Там нас будет ждать не меньше сотни оборотней. Они уже поняли, в какую сторону мы бежим. А сюда они не побегут.

–Почему?

–Болото, – коротко отвечает Лем.

Мне становится понятен его замысел. Он говорил, что оборотни боятся воды. Пока мы будем делать крюк по болоту, они нас не увидят. Придётся им снова рассеиваться и искать, в каком месте мы выйдем из болота. А мы тем временем сделаем своё дело без особых помех. И Лем успеет скрыться.

–Кстати, брат Лем, а куда ты пойдёшь дальше, когда приведёшь нас на место?

–Я – гуляка. Мне дорога везде открыта.

–Но оборотни? Потеряв нас, они будут преследовать тебя.

–Не думай об этом, брат Андрей. Нет такого оборотня, который погнался бы за гулякой, когда тот уходит от него в Проклятое Место. А вот и островок. Здесь мы передохнём, пока оборотни бегают вокруг болота и ищут нас. Пусть побегают.

Мы выбираемся на небольшой, заросший высокой осокой и камышом островок. Но едва присаживаемся, как из камышей доносится грубый насмешливый голос:

–Правильно, пусть они побегают. А вы посидите. И ты сиди, Лем, весёлый гуляка.

Шуршат камыши и осока, и к нам выходит сам Бетховен. В руках у него автомат вроде «Скорпиона». Он торжествующе улыбается, а за его спиной, и справа, и слева, и сзади нас из осоки и камышей поднимаются вооруженные оборотни. Их много, больше пятидесяти, и они тоже торжествуют. Положение, конечно, гуановое. Даже хуже. Если они начнут стрельбу, то в первую очередь перестреляют друг друга. Нам на это, конечно, наплевать, но ведь и нам достанется. Без потерь нам отсюда не выбраться. Впрочем… Я внимательно смотрю на Анатолия и перевожу взгляд на его лазер. Он улыбается. Понял. А Лем встаёт и делает несколько шагов навстречу Бетховену. Тот улыбается еще шире, речь его звучит почти ласково:

–Сиди, сиди, весёлый гуляка Лем. Отдыхай, бери пример со своих спутников. Вы долго шли, долго бежали. И всё зря. Ты забыл, весёлый гуляка Лем, что я тоже когдато был гулякой и знал эти окрестности не хуже тебя. И даже лучше. Ты вот не знал, что к этому острову ведёт сухая тропа, а я знал и помнил. Когда вы ушли в болото, я сразу понял, что вы этого острова не минуете. Тяжело идти по трясине, да еще по пояс в воде. Надо и передохнуть. Отдыхайте.

–Я хорошо помню тебя, – невозмутимо говорит Лем. – Когда ты был гулякой, тебя звали Дултасом. Тебя уважали. Ты учил других гуляк. Меня тоже многому научил. Но кто ты теперь? Я помню, как ты той ночью катался в ногах у таких же выродков, каким стал сейчас сам. Ты вымаливал у них жизнь, а что вымолил? Ты думаешь, что весёлый гуляка Лем сейчас тоже упадёт перед тобой на колени и будет лизать грязь под твоими ногами? Не надейся.

–Можешь не оскорблять меня, Лем. И не думай, мне совсем не нужно, чтобы ты ползал на коленях и лизал грязь. Будешь ты это делать или нет, твоя судьба не изменится. Этой ночью ты станешь одним из нас. Хочешь ты этого или нет, неважно. Твоё желание никого не интересует. Только до ночи ты побудешь связанным. Знаю я вас, весёлых гуляк. А когда мы тебя свяжем, я расскажу тебе коечто интересное. Увлекательно посмотреть, как ты будешь корчиться до глубокой ночи. А потом тебе уже будет всё равно. Что же до вас, господа пришельцы, то вам лучше сложить оружие на землю. Вы и так уже натворили немало. И будь моя воля…

Кажется, пришла пора действовать. Наташа с Анатолием уже заняли позиции, пока мы с Лемом отвлекали внимание Бетховена. Но тут Лем перехватывает инициативу. Он уже видел действие лазеров и прекрасно понял, что означают манёвры Анатолия и Наташи.

–Тот, кто раньше был Дултасом, – говорит он. – Ты хотел мне чтото сказать. Не тяни времени, говори. Или ты боишься весёлого гуляки Лема? Чего же ты боишься, когда нас окружила сотня вооруженных выродков? А! Ты прекрасно знаешь, что самый слабый человек стоит двух десятков твоих псов! Потомуто ты и боишься сказать…

–Что?! Я боюсь?! Не родилась еще такая тварь, которой бы испугался Шакун Великий! Я хотел растянуть удовольствие, но клянусь Хаосом, ты мне надоел! Слушай же, весёлый гуляка Лем. Это я, своей рукой зарубил старого Бронка. Это я первым овладел твоей Владой. Клянусь Хаосом, это было здорово! Старый Бронк долго корчился, пока не подох. А твоя Влада сначала кричала от страха, а потом, прямо тебе скажу, визжала от страсти. Хахаха!

Лающий смех Бетховена прерывает спокойный голос Лема:

–А я знал об этом. И тоже хотел растянуть удовольствие. Но, клянусь Ветрами, ты перешел все границы, и я покараю тебя прямо сейчас.

Лем берётся за пояс, на котором висит широкий нож. Бетховен, продолжая хохотать, опускает свой автомат и идёт навстречу Лему.

–Покараешь? Прямо сейчас? Карай, гуляка!

–Получи, мерзота!

Лем выхватывает изпод рубахи «кольт» и несколько раз подряд стреляет в упор. Мне бы хватило и одного выстрела. На таком расстоянии все выстрелы попадают в цель. Мало приятного смотреть, что творят с телом человека пули калибром 11,43 мм, и я быстро отвожу взгляд. Но, тем не менее, успеваю заметить, что одна из пуль сносит пол черепа бывшему Дултасу. Тут же кричу Лему:

–Ложись!

Лем падает. И вовремя. Оборотни стреляют залпами, пытаясь отомстить за своего вожака. Но их пули не находят других целей, кроме таких же оборотней.

Тут же начинают работать лазеры Анатолия и Наташи. Те из противников, кого не скосили пули своих же собратьев, валятся, перерезанные пополам. А кого миновали лучи лазеров, мечутся как безумные в охватившем их со всех сторон пламени. Сухая осока и камыш под лучами лазеров вспыхнули как порох.

Я уже знаю, что оборотни не любят воды. Не могу сказать, что они предпочитают воде огонь. Наблюдать за их поведением мне некогда. Я в любом случае предпочитаю огню воду.

Мы быстро уходим с острова и, стоя по пояс в воде, наблюдаем, как буйное всепожирающее пламя завершает акт мести, так успешно начатый Лемом. Вот так же несколько дней назад горели в сухой траве черножелтые ядовитые твари. Но те никогда раньше не были людьми. А эти всётаки были. Или нет? Скорее всего, нет. Такими выродками становятся только те, кто в душе своей давно уже стал выродком.

Через час мы выходим из болота всего в километре от места назначения. На берегу нас сразу настигает группа оборотней. Но она быстро тает под нашим огнём. Нам уже некогда маневрировать, обходить и прятаться. Мы почти на месте.

Пока Анатолий готовит переход, мы прощаемся с нашим проводником. Лем озабочен и часто оглядывается по сторонам.

–Что тебя беспокоит, брат Лем? – спрашиваю я его. – Оборотни? Нам они навредить уже не могут, а ты успеешь уйти в Проклятое Место.

–Нет, брат Андрей. Я чувствую что неподалёку есть ктото другой. Более опасный, чем оборотни. Намного более.

Я тоже внимательно осматриваюсь и замечаю на вершине холма в полукилометре от нас две фигуры. Это явно не оборотни. Они стоят неподвижно и смотрят в нашу сторону. Опускаю щиток шлема с биноклем. Так я и думал! Это наши «прорабы перестройки». Пришли проводить нас из этой Фазы. Этито уж точно опаснее оборотней, здесь Лем не ошибся.

–Брат Лем, видишь их?

–Отлично вижу.

–Они много хуже любых оборотней. Это они сделали ваш мир таким. Сначала затеяли здесь войну. Потом создали Проклятые и Заколдованные Места. Им понадобились прислужники, исполнители их воли, и они создали оборотней.

–А зачем они всё это сделали?

–Этого я не знаю, брат Лем. Знаю только одно: они – не люди, и цели у них, и мысли не человеческие. Можем ли мы о них судить? Хотя предки их были людьми.

–И что же они сейчас здесь делают?

–А они хотят посмотреть, как мы уходим. И, наверное, попытаются определить, куда.

–Они и дальше будут преследовать вас?

–Несомненно.

–Тогда, – Лем достаёт изза пояса «кольт», – брат Андрей, возьми его себе. То, для чего он был мне нужен, я уже сделал. А вам он пригодится.

–Оставь себе, брат Лем. У нас оружия хватает. А тебя оборотни в покое не оставят. Да и эти тоже. Теперь иди. Не дай Время оборотни тебя перехватят. И не нужно, чтобы эти, – я киваю в сторону «прорабов», – слишком долго видели тебя с нами. Удачи тебе, весёлый гуляка.

–Ивам удачи, вечные странники!

Мы обнимаемся. Лем прощается с каждым из нас и уходит в сторону темнеющего на горизонте леса.

Через несколько минут Анатолий открывает переход. Прежде чем шагнуть в него, я бросаю взгляд на холм. На его вершине попрежнему неподвижно стоят двое и попрежнему смотрят в нашу сторону.


Глава 23


Есть место в преисподней, Злые Щели:
Сплошь каменное, цвета чугуна,
Как кручи, что вокруг отяготели.
Данте Алигьери

А здесь не холодно, Время побери! Не погрешу против совести, если скажу, что здесь даже жарко. А уж если быть совсем близким к истине, то следует признать, что здесь невыносимо жарко.

Над нами сплошные серофиолетовые, без единого просвета тучи. Под ногами чтото вроде шлака вперемешку с пеплом. Мы стоим на склоне не то горы, не то высокого холма. Вершина теряется в желтоватосером тумане. Временами сквозь этот плотный туман прорывается тусклый багровый свет, и тогда он отражается на низкоползущих тучах. Тучи при этом начинают тускло сверкать, словно они насыщены металлом.

В нос бьёт запах сернистых газов и еще какойто химии, явно минерального происхождения. Всё это вместе красноречиво говорит, что мы попали в район действующего вулкана и стоим на его склоне. Хорошо еще, что не в кратере. Едва только Наташа хочет бросить ядовитое замечание по поводу талантов нашего Анатолия Сусанина, как земля под ногами начинает ходить ходуном, и до нас доносится характерный низкий гул. Вместо колкости у Наташи вырывается жалобное:

–Толик! Нам долго здесь жариться?

–Слава Времени, нет. До ближайшей стабильной зоны перехода всего одиннадцать километров.

А гул не стихает, и сквозь туман всё ярче и ярче разгорается багровое свечение, отражающееся на тучах. Начинается извержение. Тут уж не выдерживает и Лена:

–Давайтека, друзья, делать отсюда ноги. Мне почемуто кажется, что эти одиннадцать километров обернутся для нас сотней. Это тоже проклятое место. Ничуть не лучше тех, что были в той Фазе.

–Правильно, Ленок, – соглашаюсь я, – надо делать ноги. И чем скорее, тем лучше. Если мы здесь не изжаримся, что вполне возможно, то непременно сваримся в собственном соку. Толя, давай направление.

Мне становится не по себе, когда в ответ на мой вопрос Анатолий невозмутимо указывает прямо на кратер вулкана. Тот уже не только светится и рычит, но и плюется в небо фонтанами огня.

–Одиннадцать километров, говоришь? Пять до вершины, еще шесть – после неё. Ну и интуиция у вас, товарищ психолог! Самое меньшее семнадцать будет. А если учесть всякие непредсказуемые обстоятельства, то и все двадцать пять наберутся. А то и тридцать.

–Тем более нет резона оставаться на месте и измерять расстояние в уме, да еще и без карты, – вступает в полемику Пётр. – Не знаю, как у вас, а у меня под комбезом уже мокро. А сам комбез такой горячий, что от него прикуривать можно. Если так пойдёт дальше, я сварюсь, как ты сказал, в собственном соку.

Мы пускаемся в путь, стараясь по возможности идти не по окружности, а по более короткой дуге. Но у меня появляется нехорошее предчувствие, что очень скоро путь нам могут преградить потоки лавы. Активность вулкана не уменьшается. Извержение в самом разгаре.

Срезая путь, мы несколько поднимаемся вверх по склону вулкана, оставляя кратер слева. А кратер разгорается всё ярче. Тёмные тучи над нами интенсивно светятся и принимают багровый оттенок. «Страна багровых туч», – невольно мелькает в подсознании. Откуда это?

Идти невероятно трудно. Ноги по щиколотку, а порой и глубже проваливаются в шлак и пепел. Эта масса стремится сползти вниз по склону и утащить нас за собой. Среди шлака и пепла всё чаще попадаются желтоватые комки пемзы. Иногда они покрывают склон сплошными полосами.

Поднявшись повыше, мы останавливаемся передохнуть и осмотреться. Картина, открывшаяся нам, мягко говоря, внушает мало оптимизма. Сквозь желтосерую дымку на разном расстоянии светятся еще четыре кратера. Вот уж попали так попали. Хорошо, что здесь хотя бы переход оказался недалеко. А если бы до него было километров, скажем, сто или двести?

–Венера, Время побери! – бормочет Анатолий.

–Почти, – соглашается Лена. – Если температуру поднять раз в десять да давление повысить раз этак в тристачетыреста, будет полное соответствие. А так Венера в миниатюре, согласна.

Вот откуда эти «багровые тучи»!

–Лена, – говорю я, – а ты заметила, что нас коекто провожал?

–Заметила. Ты думаешь, мы попали сюда не без их участия? Тогда остаётся только дивиться их возможностям и способностям. Суметь так легко повлиять на темпоральные характеристики, внести искажения… Чтото не верится.

–А что мы знаем об их возможностях? Очень мало.

–Оставим это пока за скобками. Есть вещи более актуальные. Слышишь хруст? Мне он очень не нравится.

В самом деле, уже несколько минут до нас сквозь гул извержения доносится какойто странный хруст. Мы прислушиваемся.

–Словно огромная стая кроликов морковкой лакомится, – высказывается Сергей.

–Ага, – соглашается Наташа. – Похоже. Особенно если представить, что у этих кроликов стальные челюсти и они грызут каменную морковку.

–Это ближе к истине, – говорю я. – Однако пойдём дальше.

–Неужели здесь может существовать чтото живое? – недоумевает на ходу Пётр. – Существует и жрёт каменную морковку! Ха!

–А жизнь, Петруша, – отвечает ему Лена, – штука необычайно гибкая. Её обнаружили даже на Меркурии. Так что здесь условия для жизни вполне приемлемые.

–Хотел бы я посмотреть на тех, кто может существовать в таких условиях. Воды нет. Еды нет…

Договорить свою мысль до конца Пётр не успевает. Сильный толчок сбивает нас с ног. Вместе с кучей пепла, шлака и пемзы мы сползаем по склону метров на двадцать.

–Лава! – кричит Анатолий.

По склону лениво ползет ярко светящийся язык лавы. Он еще довольно высоко и далеко от нас, и мы успеем пройти, прежде чем он перережет нам дорогу. Если, конечно, не будем стоять на месте и обалдело разглядывать его. Я высказываю эту мысль вслух, и мы, насколько это возможно, ускоряем шаг. Хотя вряд ли это особенно поможет. Едва ли вулкан выбросил только один поток лавы. Не миновать нам дальнего обхода, нутром чую.

Лучше бы я не чуял. Мы благополучно проходим полкилометра, оставляя поток лавы слева, но впереди видим еще один. Чтобы его обойти, нам придётся спускаться вниз по склону. А под нами уже не шлак и пепел, а сплошная пемза. По этим крупным и лёгким кускам идти еще тяжелее, чем по шлаку. Начинают попадаться беспорядочно разбросанные каменные выступы. Эта сторона склона вулканического конуса не такая гладкая.

Хруст слышится всё громче. Анатолий, идущий впереди, поднимается на сплошную каменную гряду и внезапно останавливается.

–Пётр! Ты хотел посмотреть на тех, кто может жить в таких условиях? Иди, смотри!

–Вот, оказывается, кто здесь морковкой хрупает! – кричит Наташа, поднимаясь на камни вслед за Анатолием.

–Ни хрена себе! Кролики! – ворчит Сергей.

По грязножелтому полю сплошной пемзы медленно перемещается большое стадо гигантских черных черепах. Впрочем, черепахами они показались только с первого взгляда. При подробном рассмотрении эти существа оказываются ближе к крабам. Только панцирь самого маленького «краба» никак не меньше трёх метров в диаметре, а крупные особи достигают семи метров. У этих «крабов» по шестнадцать опорных конечностей и по паре внушительных клешней. Клешнями «крабы» сгребают пемзу и заталкивают её в большую пасть, расположенную в передней части туловища. Мощные челюсти с хрустом перемалывают эту аппетитную пищу. Могу себе представить, какие там зубки.

–Товарищ! – с восхищением и ужасом в голосе говорит Пётр. – Бойся попасть в такую пасть!

–Нет, Петруша, – успокаивает его Лена, – этих пастей нам бояться не стоит. Мы для этих созданий малоинтересны. Они травоядные.

–Ты, наверное, хотела сказать, – поправляет её Наташа, – камнеядные.

–Совершенно верно. Именно так я и хотела сказать. Спасибо за поправку. Но раз здесь есть камнеядные, должны быть и хищники.

–Могу себе представить, какие здесь должны быть хищники, способные охотиться на таких кроликов, – бормочет Пётр.

–Соответствующие, – отвечает ему Анатолий.

Еще какоето время мы разглядываем камнеядных «крабов». Их около тридцати, и они пожирают пемзу, как коровы сочную травку. Их угольночерные тела неторопливо движутся по склону вулкана. Там, где они прошли, остаётся тёмная полоса каменной породы или шлака.

Один из «крабов» приближается к нам довольно близко, и мы можем заметить, что его панцирь отнюдь не хитиновый, а скорее каменный. Он словно склеен, вернее, сплавлен из обломков породы.

–Какаято форма кремнийорганической жизни, – констатирует Лена. – Но хватит любоваться. Не дай Время, сюда пожалуют местные хищники.

–Помяни черта, – говорю я и показываю на лавовый поток, наползающий сверху. – Уже пожаловали.

Из лавовых потоков впереди и позади нас возникают огромные черные фигуры. Они словно выныривают из лавы. Это какието чудища, напоминающие одновременно медведей и хищных динозавров. Поражают их исполинские размеры: пять метров в высоту и более десяти в длину. Впрочем, именно такого размера хищники и могут позволить себе охотиться на «крабов». У этих монстров по три пары конечностей. Особенно внушительно выглядит передняя пара. Ударом такой лапы вполне можно сокрушить бронетранспортёр. Голова огромная, вытянутая вперёд метра на два. На низком покатом лбу горят, словно тлеющие угли, два больших треугольных глаза.

Из лавовых потоков выбралось уже около десятка таких тварей, но видно, что это еще не всё. В обоих потоках шевелятся и копошатся многочисленные бугры, из которых один за другим возникают всё новые и новые ящеромедведи.

Один из тех, что выбрался из лавы раньше всех, приподнимает переднюю пару конечностей, разевает светящуюся алым светом пасть, усеянную устрашающими зубками, и издаёт клич, напоминающий рёв реактивного бомбардировщика на взлёте. Этот рев подхватывают другие хищники – словно полк реактивных машин проходит над нами на бреющем полёте.

В ответ звучит хор циркулярных пил, грызущих морёный дуб. Это взволнованно кричат «крабы». Сейчас чтото будет.

–Однако сматываться надо, – предлагает Анатолий.

–Нет, Толя, лучше нам пока оставаться на месте, – возражает Лена и, видя недоумение Анатолия, поясняет: – Мы – белковые. Поэтому вряд ли представляем для них интерес как добыча. И потом, сопоставь их размеры и наши. Всё равно, что лев стал бы охотиться на мышей. Пока мы стоим на месте, мы в безопасности. Но если побежим, то я ни за что не поручусь. Всё, что движется, хищник расценивает как добычу. Пусть даже и не съедобную. Просто сработает охотничий инстинкт. Так что предлагаю оставаться на месте и посмотреть. Такого мы больше никогда и нигде не увидим.

Лена права. Тем более, что и бежатьто некуда. Поток лавы, который мы намеревались обойти, продвинулся уже настолько, что обходить его придётся прямо через поле предстоящего сражения «крабов» с хищниками. Здесь нам может достаться и от тех и от других. Лучше переждать.

– Смотрите! Что они делают! – кричит Сергей, показывая на «крабов».

Это последние слова, какие мы имеем возможность расслышать. Все дальнейшие события разворачиваются под аккомпанемент аэродрома и лесопилки. А «крабы» выстраиваются в оборонительный порядок. Именно порядок. Я на их месте поступил бы точно так же. Они становятся в два ряда в шахматном порядке и загибают фланги, стараясь организовать круговую оборону. «Крабы» помельче располагаются внутри круга плотной группой.

Хищники, их уже более тридцати, устремляются в атаку. Шум при этом стоит такой, словно «крабов» атакует несколько эскадрилий. Бой кипит по всей линии. Но благодаря умело организованной обороне хищники не только не могут добиться успеха, но и несут потери.

Атаковать «краба» в лоб они не могут, там их встречают устрашающие клешни. Одному неосторожному хищнику «краб» уже откусил лапу. Хищники стараются наброситься на «крабов» сбоку. Но здесь их достают «крабы» второй линии и те, что расположены рядом.

Уже несколько хищников, пораженных могучими клешнями, корчатся или безжизненно валяются на слое пемзы. Но натиск их такой, что строй «крабов» вынужден отступать. Они постепенно спускаются вниз по склону вулкана.

Вот один «краб» замешкался, отбиваясь от хищника, и отстал, вышел из строя. Тут же два ящеромедведя набрасываются на него с двух сторон, захватывают пастями основания клешней и ударами могучих лап обламывают их. Шум лесопилки возрастает и, достигнув максимума, перекрывает рёв аэродрома. Это в ярости кричат все «крабы», потеряв своего соплеменника.

Пять хищников набрасываются на поверженного «краба», начинают рвать его на части и пожирать. Остальные хищники пытаются расширить брешь, образовавшуюся в строю «крабов». Но место погибшего уже занял другой «краб» из второй линии. Тем не менее под натиском хищников «крабы» вынуждены отступать всё дальше и дальше вниз по склону.

Мы прикидываем и приходим к выводу, что если мы сейчас двинемся, то успеем обойти лавовый поток, медленно стекающий по пологому склону, и выйти в нужную точку. Хищники нас уже не заметят. Они вместе с «крабами» сместились в противоположную сторону.

Покидаем своё убежище и быстро, как только можем, движемся в обход лавового потока. А двигаться мы можем не ахти как быстро. А позади нас ревут реактивные самолёты и визжат циркулярные пилы. Там кипит сражение.

Огненный язык раскалённой лавы мы огибаем вплотную. И неизвестно, отчего мы обливаемся потом: то ли от близости лавы, опаляющей своим жаром наши лица, то ли от того, что каждый шаг даётся ценой тяжелого труда. Наконец поток остаётся позади и путь к переходу свободен.

–До зоны перехода всего полтора километра! – кричит Анатолий.

–Всего? – саркастически переспрашивает Пётр. – Ты, наверное, хотел сказать: целых полтора!

С Петром трудно не согласиться. Тем более что Анатолий показывает направление вверх по склону, несколько правее кратера. Эти полтора километра по толстому, сыпучему слою пепла, шлака и пемзы покажутся нам пятнадцатью. К тому же эта сыпучая композиция такая горячая, что на ней можно картошку жарить. Обливаясь потом, проклиная эту Фазу и «прорабов», которые, теперь я в этом уже не сомневаюсь, подсунули нам этот переход, мы проходим метров триста. И тут замечаем, что рёв реактивных самолётов усилился. Оборачиваемся и видим, что из лавового потока вылезли еще десятка полтора хищников. Эти не спешат вступить в битву с «крабами». Сражение хищников и камнеядных откатилось уже довольно далеко. Эта группа хищников заметила нас. Им плевать, что мы для них несъедобные. Они этого еще не знают. Они видят, что добыча движется и убегает от них. Значит, надо её догнать и сожрать. Торжествующе ревут реактивные двигатели, и вновь прибывшая команда хищников устремляется в нашу сторону, разинув красные светящиеся пасти.

Убежать вряд ли удастся. Эти твари больше приспособлены к передвижению в таких условиях, чем мы. Придётся принимать бой. Не успеваю я прикинуть, каким образом мы будем воевать с этими ящеромедведями, как идущий впереди Анатолий кричит, с трудом перекрывая рёв «самолётов»:

–Сюда! Скорее!

Он стоит на черной лавовой бомбе и показывает рукой в направлении нашего движения. Длинная гряда таких каменных глыб тянется как раз в нужную нам сторону. Не обращая внимания на преследующих нас хищников, мы бежим к спасительным каменным кругам. Вот бы никогда не подумал, что буду так радоваться обыкновенному булыжнику.

Прыгая с камня на камень, мы передвигаемся гораздо быстрее, нежели шли пешком. Правда, иногда приходится метров пять пройти по пеплу. Но это не идёт ни в какое сравнение с тем, как мы передвигались раньше.

Но хищники не желают мириться с тем, что законная добыча намерена ускользнуть от них. Они бросаются в погоню, делая прыжки, которые в иных обстоятельствах можно было бы назвать комичными или просто забавными. Наши скорости почти уравниваются. Почти, потому что хищники движутся всётаки несколько быстрее.

Когда мы добираемся до зоны перехода, наши преследователи сокращают расстояние между нами уже до двухсот метров. Анатолий настраивает переход.

–Толя! Когда будешь готов?

–Сейчас! Несколько минут.

–Если они будут у нас, эти несколько минут! Давай свой лазер. Наташа! Огонь!

Стрелять из автомата по кремнийорганическим тварям бесполезно. Всё равно, что из дробовика палить по танку. Гранатомёт, может быть, их и возьмёт, но у нас их осталось не много. На такую ораву точно не хватит. Попробуем лазерами.

Яркоголубые лучи выбивают из панцирей хищников фонтаны каменных брызг, но видимого вреда им не приносят. Пытаюсь попасть лучом в глаза или в пасть. Но это тоже успеха не приносит. Луч бьёт в лоб или в морду зверя. Конечно, если спокойно и тщательно прицелиться, попасть можно. Но пока я буду возиться с одним, другие ждать не станут. Да и неизвестно, какой будет результат. Остаётся единственный выход.

–Толя! Сколько еще ждать?

–Три минуты!

–Лена! Ко мне! Бластер к бою! Всем лечь! Лена, стреляем малыми импульсами, на четверть мощности. Иначе нас самих накроет. Хищники слишком близко.

В пурпурной вспышке исчезают четыре самых ближних ко мне хищника. Если бы я стрелял стоя, а не с колена, меня сейчас сбила бы с ног ударная волна. Нам с Леной требуется всего по три выстрела, чтобы уничтожить всех преследующих нас хищников. Бой занял не больше минуты.

А еще через минуту Анатолий открывает переход, и мы покидаем эту Фазу вулканов и кремнийорганической жизни.


Глава 24


Там слева по борту,
Там справа по борту,
Там прямо по ходу
Мешает проходу
Рогатая смерть!
B.C. Высоцкий

Здесь совсем другая природа. После вулканической жары нам кажется, что мы попали в рай. Но не успеваем мы осмотреться, какприходим к выводу, что первое впечатление, как всегда, обманчиво. Температура здесь около пятнадцати градусов ниже нуля. Плюс приличный свеженький ветерок. Холодок, как поётся, бежит за ворот. А за этим воротом у нас всё мокро от пота.

Местность, куда мы на этот раз попали, довольно безрадостная. Даже унылая. Плоская, как стол, серая песчаная степь, поросшая чемто вроде полыни. Только на горизонте виднеется гряда невысоких холмов. Именно на эту гряду и показывает направление Анатолий. Зона следующего перехода гдето за этими холмами.

Небо имеет зеленоватый, скорее даже салатный оттенок, и по нему быстро летят редкие желтоватые облака. Солнце здесь выглядит меньше обычного, и оно какоето тёмное. Цвета охры. Атмосфера несколько разреженная, но для дыхания вполне пригодная. Вредных компонентов мы не обнаруживаем. И ничего живого, кроме этой бурой и жесткой полыни, тоже пока не видно.

–Двадцать пять километров, – сообщает Анатолий.

Вряд ли в этой Фазе мы встретим чтолибо, заслуживающее внимания. Тем более климат както не радует. Двадцать пять километров – не велико расстояние, дойдём за несколько часов. Но сначала не мешает передохнуть и подкрепиться.

–Никто не заметил, – спрашиваю я за обедом, – нас из той Фазы не провожали?

–Некогда смотреть было, – машет рукой Пётр. – Вы с Леной медведей стреляли, Толя переход настраивал, а мы следили, чтобы нас эти твари со стороны не обошли.

–И то верно, – соглашаюсь я. – Не до того было, чтобы по сторонам глазеть. А ты, Лена, что призадумалась?

–Помнишь, мы перед своим последним ночлегом встретили некоего Фому? Он еще привёл нас в замок. И он рассказывал Лему о новом Заколдованном Месте. Ты помнишь, как он его описывал?

–Стоп! – я вспоминаю слова Фомы. – Удивительное совпадение.

–Совпадение?

–Уж не хочешь ли ты сказать…

–Я пока еще ничего не хочу сказать. Я только отмечаю тот факт, что Заколдованное Место, описанное Фомой, странно напоминает ту Фазу, из которой мы только что вышли.

–Хм! А не подсунули ли нам наши провожатые вместо межфазового перехода переход в сотворенное ими Заколдованное Место? Братцы, никто из вас не ощущает, что он стал покрываться камнем? А может быть, у когото вместо рук уже клешни отрастают?

–Это исключено! – возражает Анатолий. – Переход был именно в другую Фазу. За это я ручаюсь.

–Нет, Андрюша, Толик прав, – продолжает свою мысль Лена, – мы действительно перешли в другую Фазу. Но давай отбросим шутки в сторону. Мы сейчас на Земле? Я имею в виду нашу классическую Землю.

–Разумеется, нет. В этой Фазе мы находимся гдето посередине между орбитами Земли и Марса.

–Верно. А в предыдущей Фазе мы были на Земле?

–Тоже нет. Нигде на Земле, ни в одной из известных нам Фаз, кремнийорганическая жизнь не встречается.

–И какой из этого следует вывод?

–Пока никакого. Только смутные догадки.

–Постараемся эти догадки из смутных сделать ясными. Давай подумаем вместе. Наверняка ты сейчас ломаешь голову над этой странной аналогией. Я тоже поломала. И мне в ломанную голову пришла соответствующая сумасшедшая мысль.

–Интересно, какая?

–А не занимаются ли наши «прорабы» по совместительству освоением миров, непригодных для жизни человека? Так сказать, готовят почву для будущей своей деятельности, расширяют полигон. Причем в таких местах, где их заведомо никто не застукает и не попросит очистить помещение.

Лена замолкает и задумчиво смотрит кудато в сторону виднеющихся на горизонте холмов. А я сопоставляю её слова с тем, что мы видели в трёх Заколдованных Местах с тем, что рассказывал об этих Местах Лем; вспоминаю в подробностях рассказ Фомы о новом Заколдованном Месте. Наконец я сравниваю этот рассказ с той Фазой, которую мы только что покинули. Время побери! А ведь Ленкато у меня умница. Впрочем, я всегда это знал.

–Вывод напрашивается один. Наши «прорабы» или их хозяева занимаются колонизацией миров, непригодных для жизни человека. А Заколдованные Места – это лаборатории, где они создают обитателей для этих миров. А в качестве, если можно так выразиться, сырья используют жителей той Фазы.

–Вот видишь, какой ты у меня умница. А говоришь, я гений.

Покончив с обедом, мы направляемся в сторону гряды холмов. При ближайшем рассмотрении они поражают своей чужеродностью. Впечатление создаётся такое, что эти черные угловатые массы выдавлены из недр совсем недавно и успели только остыть. Ни песок, ни вода, ни солнце еще ничего не успели с ними сделать. А когда мы подходим к ним вплотную, то убеждаемся, что это действительно не холмы, а монолитные каменные образования. Дальше эти «холмы» или утёсы идут сплошной полосой, и нам приходится лавировать между ними, словно в лабиринте. А основание каждого из этих чернокаменных образований от пятисот метров до двух километров в диаметре. Таким образом, двадцать пять километров пути вполне могут превратиться во все пятьдесят. Но делать нечего. Не лезть же через эти скалы напрямую.

Мы петляем в лабиринте черных монолитов, стараясь хотя бы приблизительно выдерживать направление на зону перехода. Мёртвая тишина нарушается лишь звуком наших шагов и редкими чертыханиями Анатолия – это когда нам приходится делать очередной крутой поворот, уводящий нас еще дальше в сторону от основного маршрута.

Новый звук неожиданно режет наши уши. Словно неподалёку, за ближайшим каменным монолитом, с трудом проворачивается большое, полностью лишенное смазки колесо. Мы, ошеломлённые, останавливаемся и оглядываемся по сторонам. И тут, как бы в ответ на первый звук, доносятся один за другим еще четыре таких же скрипа. Кто это там разъездился на несмазанных осях?

На всякий случай приводим оружие к бою и осторожно двигаемся дальше. Анатолий, идущий впереди, входит в очередной проход и, пройдя по нему несколько шагов, резко останавливается. Впечатление такое, словно перед ним разверзлась пропасть. Или он увидел по меньшей мере черта с рогами, хвостом и при всех прочих атрибутах.

– Ого! – произносит он почти шепотом. – Это еще что за хрень?

Нам становится интересно, что это за хрень он там увидел. Мы осторожно выглядываем из прохода и видим такое, что иначе как хренью не назовёшь.

Первая ассоциация, которая возникает у меня при виде этого сооружения или… Назвать эту «хрень» существом, язык не поворачивается. Короче, первое, пришедшее мне в голову сравнение – это опора высоковольтной линии. Затем в голову приходят ассоциации более утонченные. Вспоминается Герберт Уэллс с его «Войной Миров». Конечно, не сам Уэллс, а описанные им боевые машины марсиан.

«Хрень» смонтирована из тонких прутьев черного цвета. Четыре ажурные опоры сходятся на высоте более десяти метров. В этой точке расположена каплеобразная черная голова (или кабина) около полутора метров в поперечнике и более четырёх метров в длину. Капля неровная, покрыта шипообразными выступами и направлена острым концом вперёд. Во всяком случае, в ту же сторону направлены три больших прожектора, а может быть, излучателя. А может быть, и глаза, отливающие бирюзой.

«Капля» медленно вращается справа налево и обратно в секторе около сорока пяти градусов, словно сканирует перед собой пространство. Низкорослой Наташе плохо видно изза наших плеч. Она выходит несколько вперёд и тут же попадает в поле зрения бирюзовых излучателей (или глаз?). «Хрень» нацеливает на неё острый конец своей «капли» и издаёт серию громких скрипучих звуков разной высоты и длительности. Изза черных каменных утёсов с разных сторон доносятся ответные скрипы.

«Хрень» делает в нашем направлении два быстрых шага метров по пятнадцать каждый. Тут уже в поле её зрения попадает вся наша компания. «Хрень» разражается новой серией громких скрипов, на этот раз уже с вариациями. Острый конец каплеобразной капсулы, увенчанной бирюзовыми чашами, устремлён прямо на нас.

– Назад! – одновременно реагируем мы с Петром.

Мы прячемся за каменным утёсом. Вовремя. По тому месту, где мы только что стояли, ударяет тугая струя слепящего пламени голубоватого цвета. Попавший под неё песок и гравий моментально спекаются в стеклообразную массу. А «хрень»то агрессивная. Вон как плюётся. Придётся принимать бой. Нам надо как раз в тот проход между утёсами, который закрывает этот огнемёт на ходулях. Интересно, насколько эта «хрень» уязвимая? Вздергиваю пулемёт, выскакиваю в проход и даю короткую очередь прямо по каплеобразной капсуле. Пули высекают искры и с визгом рикошетят. А я еле успеваю спрятаться за утёс. По монолитной стене медленно стекают капли каменного расплава. Ничего себе плевки у этого верблюда!

И чем же нам его уделать? Гранатомёт его, возможно, возьмёт. Но их у нас осталось мало. А судя по многочисленных ответным скрипам, нам впереди предстоит еще не одна такая «приятная» встреча. А как им понравится лазер?

–Толя! Наташа! Резаните его! Наташа – в голову, Толя – по ногам!

Анатолий с Наташей выскакивают с разных сторон прохода. И пока «хрень» соображает, в кого из них первого плюнуть, её поражают два лазерных луча. Капсула беззвучно лопается, разбрасывая в разные стороны черные фрагменты. А две передние опоры, перерезанные посередине, складываются, и обезглавленная конструкция с грохотом валится на землю. До бластеров, слава Времени, дело пока не дошло.

–Толя, Наташа! Вперёд! Мы за вами!

Поскольку скрипящие звуки доносятся со всех сторон, мы не выбираем направления, а руководствуемся показаниями индикатора установки создания переходов. Всё равно прорываться придётся с боем. Я задерживаюсь на несколько секунд, подобрав осколок разбитой капсулы. Это не металл и не пластик. Очень похоже на керамику. Подробно разглядывать некогда. Отбрасываю осколок и догоняю нашу команду, уже ушедшую вперёд. В руках у Лены вижу небольшой черный стержень.

–Это Наташа на ходу от опоры отхватила, – предупреждает Лена мой вопрос. – Похоже, что мы опять столкнулись с кремнийорганической формой жизни. Только мне кажется, что на этот раз здесь больше кремния, чем органики.

Анатолий, ведущий нашу группу, сворачивает в очередной проход, но тут же возвращается назад и прячется за черный утёс. Мы следуем его примеру и тоже прячемся за каменными выступами. Из прохода вылетает струя пламени, а вслед за ней с угрожающим скрипом появляется двойник только что уничтоженного нами монстра. Лазерные лучи быстро подсекают ему ходули, а потом взрывают и капсулу.

Без задержки двигаемся дальше. Скрипы между тем приближаются. Похоже, мы уже в кольце. Поэтому только вперёд.

Впереди движутся Анатолий с Наташей, вооруженные лазерами. За ними идут Пётр с Сергеем. У них бесполезные в данном случае автоматы. Замыкаем группу мы с Леной. У нас в руках бластеры – последний довод хроноагентов.

Наташе с Анатолием приходится пускать своё оружие в ход довольно часто. Мы уже теряем счёт поверженным ими монстрам и утрачиваем к ним всякий интерес и уважение. Но, как известно, недооценка противника еще никому и никогда не шла на пользу.

Перед нами узкий, уходящий в обе стороны проход. Анатолий уверенно пересекает его и ведёт нас дальше между двумя утёсами. Наташа следует за ним.

–Справа! – кричит Пётр и одним прыжком нагоняет Наташу с Анатолием.

А Сергей отступает назад к нам с Леной. Вовремя. В то место, где только что шли наши товарищи, бьёт и оплавляет песок струя голубого пламени. Мы уже успели убедиться, что интервалы между выстрелами у этих монстров составляют не менее пятнадцати секунд. Наташа выскакивает в проход и вскидывает лазер. В тот же момент струя пламени бьёт в черный утёс совсем немного выше её головы. Удачно промахнулся! Чуть ниже, и от Наташи даже пепла не осталось бы. Со стены утёса стекают капли расплава.

Пётр рывком втаскивает девушку под защиту утёса. И тоже вовремя. Первый монстр, атаковавший нас справа, уже готов ко второму выстрелу. Мы разделены. Причем оба лазера находятся с одной стороны, и именно этот проём монстры держат под прицелом своих огнемётов. Придётся нам с Леной действовать бластерами. Рискованно, но иного выхода я не вижу. Эти «марсиане» не дадут Наташе с Анатолием высунуть нос изза утёсов.

И тут я замечаю, что Пётр с Сергеем давно уже обмениваются какимито знаками. Не успеваю я выяснить, в чем дело, как Сергей и Пётр, пригнувшись, стремительно бросаются навстречу друг другу и тут же скрываются за утёсами. Пётр у нас, Сергей у Анатолия с Наташей. С обеих сторон запоздало бьют струи голубого пламени. Тут же из своего укрытия выскакивают Наташа с Анатолием. Сверкают лучи лазеров, и монстры, лишившись «голов», застывают на месте.

–Схлопку на вас, героев! – набрасываюсь я на Петра. – А если бы ктото из вас не успел проскочить? Просто споткнулся бы?

–Да всё было продумано, Андрей. Я сразу понял, что они тупые и не смогут принять в таком случае быстрое и верное решение. Так и  получилось. Каждый из них погнался за двумя зайцами сразу и ни одного не поймал.

–Ты вот что, аналитик хренов, на будущее воздержись от воплощения таких смелых инициативных решений. Понял?

–Как не понять? Но согласись, Андрей, решение в любом случае было разумным.

–Что значит в любом случае?

–Даже если бы ктото из нас и погиб, всё лучше пожертвовать менее ценным человеком…

–Слушай, Петенька! Чтобы я больше не слышал от тебя рассуждений о сравнительной ценности членов нашей команды. Прошлый раз, когда вы с Сергеем затеяли на эту тему спор, я отшутился. Но запомни, это была отнюдь не шутка. Запомнил?

–Запомнил.

–И не забывай, пожалуйста. Рисковать собой я запрещаю.

–Понял я, Андрей, всё понял. Но как было в этом случае обойтись без риска?

–А очень просто. Мы с Леной намеревались расстрелять их из бластеров. Тоже, конечно, риск, но меньший и без жертвоприношений.

Весь этот разговор происходит на ходу. Анатолий лавирует между черными утёсами, ведёт нас к зоне перехода и периодически расстреливает ходячие огнемёты. Нам остаётся только перешагивать через поверженные кремнийорганические конструкции.

Теперь Анатолий с Наташей минуют боковые переходы, подстраховываясь: Анатолий проходит вперёд, а Наташа контролирует оба направления с лазером наготове. Потом она догоняет Анатолия и идёт вместе с ним до следующего опасного участка. Сколько они уничтожили этих тварей на ходулях, плюющихся голубым пламенем, одно Время знает.

–Осталось два километра, – объявляет Анатолий.

На этих двух километрах нам не встречается ни одного огнедышащего монстра. И это странно, так как визгливые скрипы не стихают. Значит, Анатолий с Наташей перебили еще далеко не всех тварей, и они присутствуют гдето поблизости в значительном количестве.

–Мы у цели, – объявляет Анатолий, устремляясь в очередной проход между черными утёсами.

Не успеваем мы за ним последовать, как Анатолий быстро возвращается назад. Он сильно взволнован и даже несколько бледен.

–А цельто перекрыта, – сообщает он почемуто шепотом и добавляет. – Намертво.

–Пойдём посмотрим, – предлагаю я.

С нами идёт Лена. Наташу, Петра и Сергея мы оставляем в начале узкого извилистого прохода, ведущего к нашей цели. Через пятнадцать метров мы осторожно выглядываем изза камней. То, что предстаёт перед нами, скажем прямо, не слишкомто радует.

Довольно широкий, более пятидесяти метров проход заполнен ходячими огнемётами. Их здесь более полусотни. Они построились в три ряда и подковой охватили проход между двумя черными утёсами.

–Переход откроется именно там, – поясняет Анатолий.

Атаковать эту армаду, пробивая в их рядах брешь, равносильно самоубийству. Искать какоелибо неординарное решение нет времени. Со всех сторон доносятся противные, режущие слух скрипы. Это идут загонщики. Они выгоняют нас прямо на эту засаду.

–Вы не находите интересным, что они сосредоточились именно здесь и перекрыли именно этот проход? – спрашиваю я.

–Находим, – отвечает Лена. – Только ничего интересного в этом нет. Наши «прорабы» тоже умеют вычислять переходы. И будьте уверены, без них здесь не обошлось.

–Несомненно, – соглашаюсь я и спрашиваю: – Толя, а где можно открыть другой переход?

–Километров за сорок отсюда. Но я думаю, что если мы туда пойдём, нас будет ждать то же самое.

–Верно, – соглашается Лена. – К тому же туда еще и дойти надо. А это будет непросто. Это же облава по всем правилам охотничьего искусства.

–Обложили меня, обложили! Но остались ни с чем егеря! – тихо напеваю я, оценивая ситуацию.

Лена понимает мои слова несколько иначе.

–У тебя уже есть какоето решение?

–Решение, Ленок, может быть здесь только одно. Крушить их из бластера. Но как? Отсюда мы даже носа не высунем.

–А нос и не обязательно высовывать. Достаточно высунуть ствол бластера.

–А тебе отсюда хорошо видны фланги? Что, если справа и слева стоят такие же орды и только и ждут, чтобы мы замочили эту толпу и с криками «Ура!» выскочили изза укрытия?

–Выход один: взобраться на утёс и осмотреться. К тому же сверху эту орду можно будет накрыть одним, самое большее двумя выстрелами.

–Взобраться, говоришь? Разумно. Только как это сделать?

Я с сомнением смотрю на почти отвесную стену. Нельзя сказать, что она совсем гладкая. Но я бы не взялся карабкаться на высоту почти пятидесяти метров, используя для опоры рук и ног те, мягко говоря, символические выступы и впадины, которыми испещрена крутая каменная стена.

–А я попробую, – говорит вдруг Лена.

–Ты?

–Да. Мы с Миреком в миру занимались скалолазанием. Не буду хвастаться, но мы делали успехи. Только не надо меня отговаривать, раз я на это решилась. Мне и самой страшно.

Лена снимает ранец и всё снаряжение, оставляет себе только бластер, резак и моток верёвки. Подумав, снимает башмаки на толстой подмётке, достаёт из ранца голубые чешки и натягивает их на ноги.

–Ну, – Лена вздыхает, – нервных просят не смотреть.

Я человек далеко не слабонервный. Но и мне не по себе смотреть, как хрупкая с виду женская фигурка в камуфлированном комбинезоне, цепляясь за невидимые отсюда выступы и впадины, карабкается по почти отвесной стене. А Лена лезет и лезет вверх, она взобралась уже более чем на двадцать метров. Изредка она останавливается, но не за тем, чтобы передохнуть, а для того, чтобы выбрать более надёжный путь.

Анатолий уже привёл сюда Петра с Сергеем, оставив Наташу с лазером прикрывать нас с тыла. Они молча, затаив дыхание, смотрят, как Лена медленно одолевает метр за метром, неуклонно приближаясь к вершине утёса. Ни разу у моей подруги не соскользнули с опоры ни руки, ни ноги. Она уверенно поднимается всё выше и выше. Нас, конечно, учили и этому делу. Но что значат учеба и тренировки без постоянной практики? А у Лены этой практики в мирской жизни было, видимо, достаточно. Но всё равно смотреть на неё сейчас, прямо скажем, жутковато. Даже через бинокль в щитке шлема не видно, за что же она там цепляется. Впечатление такое, словно она лезет вверх по гладкой стене. И впечатление, должен сказать, не из приятных.

Но всё когданибудь кончается. У нас вырывается дружный вздох облегчения, когда Лена, одолев последние метры, усаживается на вершине утёса. Она бросает взгляд на пройденный путь и только головой качает. Первым делом она закрепляет на вершине верёвку и сбрасывает конец нам под ноги. Потом внимательно осматривается. Я обращаю внимание, что она надолго задерживает взгляд на правом секторе. Осмотревшись, Лена берет бластер на изготовку и поднимает левую руку.

–Толя, – командую я, – делай переход.

Пока Анатолий готовит переход, Сергей бежит за Наташей, и вскоре они присоединяются к нам. Увидев Лену на вершине утёса, Наташа только испуганно ойкает, но Анатолий не даёт ей увлечься.

–До открытия перехода осталось пять минут, – сообщает он.

–Скажешь, когда останется одна минута, – говорю я ему.

Лена сверху внимательно следит за нами и ждёт моего сигнала. А сзади всё ближе и ближе доносятся скрипы загонщиков.

Медленно тянутся минуты. Наташа держит на прицеле своего лазера проход, из которого в любой момент могут появиться загонщики. Пётр с Сергеем бессильно сжимают бесполезные автоматы. Я с тревогой смотрю на Лену. И только Анатолий занят полезным делом, он открывает переход в другую Фазу. Что ждёт нас там? Но для начала не мешало бы вырваться из этой Фазы. Здесь всё сейчас зависит от Лены и слаженности наших действий. Я никого не инструктирую, все и так знают, что нужно делать.

К моим ногам падает камень, завёрнутый в бумажку. Разворачиваю её и читаю:

«Выходи первым и будь готов, что слева стоит еще одна группа. Мне отсюда не видно. Кажется, там ктото есть».

– Я выхожу первым, – распоряжаюсь я. – Лена и Наташа – замыкающие.

–Внимание! – подаёт голос Анатолий. – Минута!

Я машу Лене рукой. По нам не бьёт ударная волна и не обжигает пламя взрывов, мы надёжно прикрыты каменными монолитами. Но я хорошо представляю, что сейчас творится там, куда стреляет Лена. Я насчитываю два взрыва совсем рядом с нами и один гдето в отдалении, справа.

Лена, закинув бластер за спину, перебирая руками верёвку и отталкиваясь ногами от стены, быстро спускается к нам. Я поднимаю бластер и выхожу вперёд.

–За мной! К переходу!

Между утёсами колышется знакомое сиреневое марево открывшегося перехода. На том месте, где только что плотными рядами стояли ходячие огнемёты – площадка оплавленного песка. Чуть подальше, справа и слева, грудами валяются поверженные ударной волной монстры. Во все стороны торчат их ажурные ходули.

Но всё это я охватываю беглым взглядом. Сейчас моя задача – прикрыть нашу группу от возможной атаки слева. Интуиция Лену не подвела. Оттуда через завал разбитых ударной волной монстров в нашу сторону пробирается два десятка ходячих огнемётов. Один выстрел из бластера, и нет ни завала, ни тех, кто пытался нас атаковать. На всякий случай с бластером наготове остаюсь возле перехода и пропускаю в него одного за другим Петра, Сергея, Лену, Анатолия и Наташу. Сам ухожу последним.


Глава 25


В пещере старец: ясный вид,
Спокойный взор, брада седая;
Лампада перед ним горит.
А. С. Пушкин

Самый обычный лес. Только довольно густой. Густой настолько, что Сергей с Наташей при выходе из перехода разбили себе лбы о какойто ствол. Лена оказывает им помощь и шутит при этом:

– Хорошо еще, что Толя не открыл переход на каменную стену. Или, не приведи Время, на обрыв или чтонибудь в этом роде.

Лена хоть и шутит, а права, это может кончиться плохо. Я не имею, конечно, в виду такие экстремальные случаи, как тот, когда мы попали в лес, подожженный ядерным взрывом. Но осмотрительность и осторожность при переходе из Фазы в Фазу никогда не помешает. Ни в коем случае не следует нырять в переход очертя голову. Хотя, с другой стороны, последнее время нам приходится действовать именно так. Провожатые просто не дают нам времени действовать с оглядкой. Больно уж им не хочется с нами расставаться. Слишком уж они пылают желанием увидеть наши трупы. А у нас почемуто совсем нет желания доставлять им такое удовольствие.

Осматриваемся. Здесь раннее утро. Уже вовсю наяривают лесные птахи. Под ногами шныряют муравьи и прочая насекомая живность. Вроде бы никакой кремнийорганической экзотики мы здесь встретить не должны. Проверяем эфир. Он молчит, только временами шипят атмосферные разряды. Радиационный фон естественный. Вредные примеси в воздухе отсутствуют. Обычная природа доиндустриальной эпохи. Слава Времени! Впрочем, слава ли, это еще неведомо. Ведь неспроста нас занесло именно сюда.

Обнаружив неподалёку полянку, мы устраиваемся на ней перекусить. По времени этой Фазы – позавтракать. Воду берём из лесного ручья. Из сухого валежника разводим почти бездымный костёр. Лена снимает чешки и, вздохнув с сожалением, бросает их в огонь.

–Подмётки совсем изорвались, когда я карабкалась на эту стену, – говорит она, обуваясь в ботинки. – Хорошо что у меня еще две пары запасных есть.

–Лен, – говорю я, – а в кого ты стреляла третьим выстрелом? Кого ты углядела справа?

–Наших провожатых. Четыре тёмные фигуры стояли на вершине утёса примерно в километре от нас. Я и без бинокля поняла, что это наши «прорабы».

–Я так и подумал, что они должны были быть гдето неподалёку. Как еще можно объяснить тот факт, что эти ходячие огнемёты так плотно и надёжно перекрыли именно этот проход между утёсами, где была ближайшая к нам зона перехода? Сами догадались? Это исключено. Вывод: «прорабы» нас пасут. Они контролируют каждый наш шаг. Кстати, что ты с ними сделала?

–Снесла их всех четверых, заодно с верхушкой утёса.

–Они нам этого не простят.

–Ну и Время с ними! Я не оченьто и нуждаюсь в их прощении. Вопрос в другом: как нам избавиться от их контроля? Есть у тебя какиенибудь мысли по этому поводу?

–Пока никаких. Толик, а где здесь у нас ближайший переход? Судя по всему, в этой Фазе нам нет резона задерживаться.

–Все зоны находятся на югозападе. Ближайшая – в ста десяти километрах.

–Что ж, если позавтракали, то пора в путь. За один день мы никак туда не доберёмся.

Движемся довольно медленно. Постоянно обходим непроходимые завалы и заболоченные места. Порой деревья растут так густо, что нам приходится обходить разросшиеся ельники, густые и колючие кустарники. И понятно, никаких признаков цивилизации. Идём уже более трёх часов, но даже пни нам попадаются, что называется, естественного происхождения. На небольшой лесной речушке мы встречаем семейство бобров. Звери на наше появление почти не реагируют. Разве что проявляют некоторое любопытство. Это еще раз наводит на мысль, что эта Фаза необитаема.

Здесь же, у реки, в обществе бобровой семейки мы делаем небольшой привал. Наскоро перекусываем. Огонь, чтобы не нарушать покой непуганых зверьков, решаем не разводить. За едой обмениваемся мнениями. Большинство склоняется к тому, что эта Фаза необитаема. Однако Лена с этим не согласна категорически.

–Поймите, мы здесь оказались не случайно. Нас провожали.

–Но переходто создавал Толя, – возражает Наташа.

–Толя создавал просто переход. А вот куда должен был завести нас этот переход, от него не зависело. Здесь приложили руку наши «прорабы». Судя по всему, они это умеют. А если учесть, что в их распоряжении имеется таинственный Темпоральный Куб, то можно ожидать от них чего угодно.

–А чем ты тогда объяснишь, что за три часа нам не встретилось ни одного признака присутствия человека? – не сдаётся Наташа.

–Наташенька, – вступаю я в разговор, – вспомни хотя бы один такой признак в той тайге, где мы добирались до перехода вместе с Дмитрием и Сергеем. А ведь та Фаза была весьма и весьма цивилизованной. Такие глухие углы могут быть в любой Фазе.

–Но эфир молчит. Радиоактивный фон и загрязнения воды и воздуха отсутствуют. Это о чемто говорит?

–Ни о чем не говорит. Цивилизация этой Фазы вполне может обходиться и без радиосвязи. Или не доросла, или переросла. То же самое можно сказать и о радиоактивном и других загрязнениях.

–А чтобы поставить в этом вопросе точку… – начинает Анатолий.

–Вернее, многоточие, – делает Лена свою любимую вставку.

–Пусть будет многоточие, – соглашается Анатолий. – Почему бы не предположить, что здесь на дворе век XV–XVI или еще более ранний?

–Вполне может быть, – соглашаюсь я. – Примем это как рабочую гипотезу. Перекусили, передохнули. Пошли дальше.

Еще через три часа лес начинает редеть, и вскоре мы выходим на опушку. В ста метрах перед нами протекает широкая река. Нам придётся через неё какимлибо образом переправляться. Но самое интересное, что между берегом и опушкой леса тянется наезженная дорога.

Дорога наезжена конскими копытами и тележными колёсами. Не заметно следов ни резиновых покрышек, ни гусениц. К реке подойти нет никакой возможности. Берег зарос осокой и хвощом. Сделав пять шагов, Анатолий проваливается почти по пояс, и мы с трудом вытаскиваем его на сухое место. Решаем идти вдоль реки, не сильно отклоняясь от нужного нам направления, и искать удобное место для переправы.

Мы проходим еще семь километров, когда сзади раздаётся топот множества копыт. На всякий случай укрываемся в лесу. Никогда нельзя сказать заранее, что сулит встреча с аборигенами. Последний раз они начали плеваться огнём без предупреждения.

На дороге изза поворота показываются всадники. Их полтора десятка. Когда они приближаются, мы видим, что все они в черных кольчугах. На ногах у них черные сапога. Головы закрыты остроконечными коническими шлемами с кольчужной брамницей, закрывающей шею, плечи и лицо. Изпод кольчуги видны лишь глаза. Всадники вооружены копьями, луками и мечами. На левом плече у каждого висит круглый синий щит. Всадники едут не спеша, зорко оглядываясь по сторонам. Они переговариваются между собой на языке, напоминающем арабский. Можно разобрать отдельные слова.

Когда отряд минует нас, мы не спешим покидать своё укрытие. За поворотом вновь стучат копыта, и на дорогу выезжают еще пять всадников. Они отстают от основного отряда метров на двести. Пропускаем и этих. Прислушиваемся. Больше ничего не слышно. Мы выходим из леса и движемся в прежнем направлении. Анатолий угадал: здесь эпоха еще более ранняя, чем XV–XVI века.

Неожиданно до нас доносится стук копыт с той стороны, куда ушел вооруженный отряд. Ктото возвращается. Мы снова спешим укрыться в лесу, но на этот раз не успеваем. Всадник скачет во весь опор. К тому же он срезает поворот дороги и выскакивает прямо на меня и Анатолия. Ошеломлённый всадник, никак не ожидавший увидеть нас здесь, осаживает коня и на какоето время замирает. Но изумление и оцепенение быстро проходят. Всадник разворачивает коня, выскакивает на дорогу и чтото кричит своим спутникам. Затем он тянет изза спины лук и накладывает стрелу.

Стрела со звоном бьёт меня по шлему. Ого! Здесь переговоры считают излишними и сразу начинают действовать. Причем действуют агрессивно. Снимаю с плеча автомат, не переставая следить за всадником. А тот снова натягивает лук. Эту стрелу я уже ожидаю, вижу и легко уворачиваюсь от неё. Досылаю патрон и вскидываю автомат. Пора прекращать эту игру. Но на мгновение задумываюсь и решаю стрелять в коня. Всадник накладывает третью стрелу, а я нажимаю на спуск и вместо выстрела слышу сухой щелчок.

Осечка! Невероятно. АКМ не даёт осечек! Тем не менее, увернувшись от третьей стрелы, я передёргиваю затвор. Снова щелчок вместо выстрела. Время побери! Страшная догадка посещает меня. Пока всадник готовит четвертую стрелу, я бросаю взгляд на рукоятку бластера. Индикатор заряда показывает «О»! Уворачиваюсь от стрелы и кричу:

–Толя! Что у тебя с лазером?

–Заряд на нуле!

Вот он, проклятый принцип адекватности, о котором нас предупреждал Старый Волк. Схлопку на него! Что я могу противопоставить луку, копью и мечу средневекового воина? А тот, поняв, что стрелы меня почемуто не берут, решает больше их не тратить. Наставив копьё, он скачет прямо на меня. Резак! Это единственное оружие, соответствующее эпохе. Но выходить с тридцатисантиметровым клинком против копья и меча по меньшей мере глупо. Впрочем…

Ныряю под копьё и ухожу влево. Всадник проскакивает Мимо, осаживает коня и снова разворачивается на меня. Но и я уже вооружен. В руке у меня универсальный резак. Интересно, пробьёт он кольчугу без виброусилителя? Исходя из принципа адекватности, вибратор тоже не должен здесь работать. Должен пробить. Сталь резака обладает свойствами чуть ли не монокристалла. Ей и не такие материалы по плечу.

Подпускаю всадника поближе и отработанным на тренировках броском поражаю его в грудь. Как я и надеялся, резак пробил кольчугу и вонзился во всадника почти по рукоятку. Без единого звука тот заваливается на спину и падает на землю. Одна нога остаётся в стремени, и конь подтаскивает тело ко мне. Ловлю коня и останавливаю.

В первую очередь надо вооружиться адекватно данной эпохе. Ведь всадник успел крикнуть своим, и в любую минуту следует ждать появления новых врагов. А в том, что это – враги, я уже не сомневаюсь. Раз они напали первыми, сначала будем защищаться. Разбираться и разговаривать будем после.

Снимаю перевязь с мечом. Клинок длиной около метра и шириной в три пальца. Лук и стрелы тоже пригодятся. Снимаю с убитого щит. Немного подумав, снимаю и шлем. Подбираю с земли копьё и сажусь на коня. Стремена высоковаты, но подгонять некогда. Неплохо бы надеть еще и кольчугу, но с этим возиться тоже нет времени. Освобождаюсь от снаряжения и говорю Анатолию:

–Оставайтесь на месте, ловите коней и собирайте оружие.

–Справишься? – с сомнением в голосе спрашивает он.

–Не извольте сумлеваться, чай оно не в первый раз.

И как раз в этот момент изза поворота дороги показывается первый всадник. Завидев меня и поверженного товарища, он быстро разбирается в обстановке. Наставив копьё, всадник устремляется на меня. Мне некогда браться за лук, и я скачу ему навстречу. Отбиваю удар копья щитом, а сам поражаю противника в правое плечо.

Изза поворота появляются еще два всадника. Оставив копьё в теле поверженного противника, я берусь за лук.

–Толя, собирай железо!

Левого всадника я сбиваю с коня стрелой, а на правого скачу с обнаженным мечом. Тот атакует меня, наставив копьё. Нет, это не те рыцари, мастера конного боя на копьях, с которыми я имел в своё время дело, сражаясь в образе сэра Хэнка. Вам, ребята, до тех далеко. Захожу на противника справа и отвожу нацеленное в меня копьё клинком меча. Тут же, продолжая движение, поражаю противника в незащищенное правое плечо. Подхватываю выпавшее из безжизненной руки копьё и посылаю свой меч в ножны.

Пятого противника атакую уже сам. Этот оказывается более искусным бойцом. Отразив щитами удары копий, мы берёмся за мечи. Да, рубака мне попался не слабый. Но всё равно, парень, с хроноагентом тебе не справиться. После короткого, но свирепого боя мой противник заваливается набок и падает на землю, обильно орошая траву кровью из широкой раны в правом боку.

–Выходите из леса! – кричу я друзьям. – Собирайте железо!

Наша боевая мощь сразу становится слабее на две единицы. На Петра с Сергеем при стычках рассчитывать никак нельзя. Навыки боя холодным оружием у них отсутствуют. Да и Наташа с Анатолием, хотя мы с Леной и работали с ними, не имеют в этом деле никакой практики, кроме тренировок с нами. Так что основная нагрузка падает на нас с Леной. Постараемся не подвести.

Собираем оружие. Одного комплекта не хватает. Не хватает и одного коня. Сергея вооружаем копьём и сажаем на коня позади миниатюрной Наташи. Я настоял, чтобы мои товарищи надели также и шлемы. Сертон защитит от стрел, но головыто ничем не прикрыты. Из тех же соображений предлагаю Петру с Сергеем надеть кольчуги. Но Пётр это предложение сразу отвергает. Ни одна из кольчуг на него не налезет. Сергею подошла бы одна из кольчуг, но как раз именно она разрублена почти напополам. Пускаемся в путь так, как есть.

Мы едем в том же направлении. То есть по дороге вслед за уехавшим вперёд отрядом. Это грозит стычкой. Но я надеюсь вовремя заметить опасность и спрятаться. К тому же это направление близко к тому, которое нам необходимо, чтобы выйти к зоне перехода. Вдобавок мы не оставляем надежды найти удобное для переправы место.

О том, что по дороге недавно проехал отряд, свидетельствуют лишь свежие, но уже порядком запылённые кучки конского помёта. Памятуя, что этот отряд двигался шагом, я тоже еду, не спеша, стараясь сохранить между нами приличную дистанцию.

Но через час мы слышим приближающийся к нам стук копыт. Видимо, командир отряда обеспокоился отсутствием арьергарда и направил гонца выяснить, в чем дело. Мы с Леной, не говоря ни слова, тянем изза спины луки и накладываем стрелы.

Гонец принимает нас за отставший арьергард и скачет к нам, понося нас последними словами, смысл которых мы не можем уразуметь. Тут и «ухокрылые свиньи», и «розовощекие трихвостые псы», и еще ктото экзотический. Доругаться он не успевает. Одна стрела вонзается ему в левую грудь, другая – в горло.

–Вот тебе, Серёжа, – говорит Лена, – и оружие, и конь.

–Осталось только научиться владеть всем этим, – добавляет Наташа.

–Какнибудь справлюсь, – ворчит Сергей.

–Какнибудь, Серёжа, не надо, – возражаю я. – Нам такие жертвы совсем ни к чему. Это же, Петро, и к тебе относится. Поэтому вперёд не суйтесь. Хотя из здешних вояк рубаки никакие, но выто по сравнению с ними вообще дошкольники.

Сергей вооружается и надевает шлем. При этом он ворчит и ругается:

–Время их побери! И как они их на своих головах таскают весь день? Это же невыносимо!

–Согласна, – замечает Лена, – невыносимо. Весьма невыносимо. Особенно если забыть надеть подшлемник. В этом случае и полчаса не выдержишь. А уж если сверху трахнуть по шлему мечом или, не приведи Время, топором, то будет и вовсе невыносимо.

Под общий смех Сергей стаскивает с головы шлем и натягивает войлочный подшлемник. Теперь мы все не только вооружены одинаково, но и одинаково выглядим. Все в одинаковых шлемах, лица у всех закрыты кольчужными брамницами, через которые видны только глаза.

Трогаемся в дальнейший путь. Надо быть готовыми к тому, что командир отряда, не дождавшись ни арьергарда, ни своего посыльного, или пошлёт нам навстречу еще когонибудь, или, заподозрив неладное, развернёт весь отряд. В предвидении подобных осложнений мы строимся в походнобоевой порядок. Впереди едем мы с Леной. За нами – Сергей с Петром. Замыкают маленькую колонну Наташа с Анатолием.

Опасения оказываются не напрасными. Через полчаса нам навстречу скачут еще три всадника. Как и первый посыльный, они, благодаря нашим шлемам и коням, принимают нас за своих и еще издали начинают обзывать «желтыми чешуйчатыми крысами» и кемто еще. Двое падают с коней сразу, пронзённые стрелами. Третий, раненный в плечо, удерживается в седле. Он разворачивает коня и, клонясь набок, скачет назад. Но метров через пятьдесят и он валится из седла.

Мы останавливаемся и проводим короткое совещание. Двигаться дальше становится опасно. Оставаться на месте бессмысленно. Возвращение назад и поиск переправы в другой стороне значительно уведёт нас от цели. Принимаем решение двигаться в прежнем направлении и при появлении превосходящих сил противника отступить в лес, под защиту деревьев. Там луки будут не эффективными. К тому же в густом лесу трудно действовать на коне, и наши враги будут вынуждены спешиться. В этом случае силы почти сравняются.

Движемся дальше, и через час все наши расчеты и прикидки сводятся на нет. За очередным поворотом мы видим пасущихся на траве коней. На опушке сидит, поджав ноги и образовав большой круг, большая группа вооруженных людей. Время побери! И коней, и людей много больше одиннадцати.

Поскольку мы не ускоряем шага, нас и здесь поначалу принимают за своих. Один из сидящих встаёт и начинает обзывать нас «лысыми желтыми волками», «помётом больного ягнёнка», «кормом для ошпаренных ворон» и чемто еще в том же духе. Сидящие на траве люди оборачиваются и с интересом нас разглядывают, отпуская в наш адрес замечания. Видимо, такие же «лестные».

Мы приближаемся, и тот, кто нас «приветствует», озадаченно замолкает. Он замечает, что мы не в кольчугах, а «обросшая рыжей шерстью жаба» знает в чем. Это же замечают и другие. До них начинает доходить, что здесь чтото не так. Они по одному, по двое поднимаются. Ктото глазеет на нас, ктото направляется к коням. Пока они не опомнились и не взялись за луки, надо принимать меры.

Мы пускаемся в галоп. Несколько человек бросаются нам наперерез. Моего коня пытается схватить за узду предводитель отряда. Но я бью его копьём наотмашь, и он катится в дорожную пыль. Поляна мгновенно превращается в потревоженный муравейник. Кто хватается за оружие, кто бежит к коням. Все галдят. А мы, сбивая с ног неосторожных, проносимся мимо и скрываемся за очередным поворотом дороги. Вслед нам запоздало летят стрелы.

Теперь останавливаться нельзя. Сейчас вся эта ватага бросится за нами в погоню. А там их сейчас, как я успел заметить, не менее двадцати пяти человек. Мы продолжаем скакать тем же аллюром. В голове только одна мысль: «Только бы никто не вылетел из седла!» Задержка будет смерти подобна. Сейчас мы опережаем преследователей самое меньшее на двести метров. Но они наездники более опытные, особенно по сравнению с Петром и Сергеем. Так что расстояние между нами неизбежно будет сокращаться. Наша задача состоит в том, чтобы преследователи как можно дольше не вышли на дистанцию эффективного выстрела из лука. А за это время, я надеюсь, мы найдём либо переправу, либо удобное для обороны место. Хотя на переправу я не оченьто рассчитываю. За весь день, что мы провели в пути, характер берега не изменился.

На всякий случай перестраиваемся. Выпускаем вперёд Петра с Сергеем, а я и Лена занимаем место в арьергарде, чтобы с максимально возможной дистанции отстреливаться от преследователей. Предосторожность оказывается не лишней. Через несколько минут в дробный топот копыт наших лошадей вплетается новый звук. Оборачиваюсь. Нас быстро догоняют три всадника. Видимо, у них лучшие скакуны, и они значительно опередили своих товарищей. Двое из них уже тянут изза спин луки. Эх и не к добру, ребята, вы обзавелись такими резвыми скакунами!

Я не успеваю наложить стрелу, а тот всадник, что скачет впереди всех, уже заваливается на круп своего коня. Из груди его торчит оперённый хвост стрелы. Лена скачет, обернувшись назад, а лук её уже снова натянут. Бац! Еще один преследователь заваливается на спину. Третий осаживает коня и заворачивает назад. Но его нагоняет еще одна стрела. Амазонка, Время побери!

Теперь вопрос в том, насколько хватит наших коней? Берег реки попрежнему представляет непроходимую топь. Сзади доносятся злобные вопли. Это основная масса погони увидела троих убитых. Теперь нам уже точно хана. Вопрос опятьтаки в том, насколько хватит коней?

– Брод! Брод! – кричат Пётр и Сергей.

И точно, дорога обрывается прямо в воду. Река, вдоль берега которой мы двигались весь день, в этом месте сливается с другой, впадающей в неё справа. И в месте слияния имеется брод. На него выходят две дороги – наша и идущая вдоль берега другой реки. Переправившись, мы можем бросить коней и углубиться в лес по направлению к зоне перехода. Вряд ли эти лихие наездники станут преследовать нас в густом лесу.

Но переправиться нам не удаётся. По ту сторону брода навстречу нам движется большой конный отряд. Проскочить мимо него не удастся. Погоня совсем уже близко. Выход один: свернуть направо и уходить уже от двух отрядов поберегу другой реки. При этом мы еще дальше уйдём от нашей цели. А разве у нас есть другие варианты? Принять на открытом месте бой с полусотней всадников? Мы не самоубийцы.

Немного замешкавшись на развороте, мы уходим по дороге, тянущейся вдоль берега другой реки. Успеваю заметить, что передовые всадники, скачущие за нами, обнаружили наш манёвр и сейчас режут угол через кустарники. Тем самым расстояние сокращается до опасного. Мы с Леной снимаем стрелами двух вырвавшихся вперёд, вызвав еще один взрыв яростных воплей.

Скачка продолжается. И чем она кончится, мне уже известно. Переправиться на другой берег и укрыться в лесу мы не можем. Берег здесь такой же топкий. Пока мы будем по нему пробираться, нас закидают стрелами. Уходить в лес на этом берегу не имеет смысла. Преследователей уже больше пятидесяти. А если они вызовут подкрепление, то смогут организовать облаву по всем правилам.

Нам остаётся одно: найти место, где мы смогли бы занять оборону и держаться до последнего. В данном случае это наступит довольно быстро. Будь мы и противники оснащены огнестрельным оружием, то даже при таком раскладе можно было бы не только побарахтаться, но и рассчитывать на успех. Сейчас же наши шансы будут один к десяти и даже меньше. Ну мы с Леной зарубим по десять противников, еще по шестьсемь уделают Анатолий с Наташей (и то едва ли). А остальные просто задавят нас. А еще вернее, понеся первые потери, противник отступит и закидает нас стрелами. Здесь уж наши шансы будут стремительно падать до нуля. В отличие от огнестрельного оружия, тут требуется, чтобы стрелок поднялся над землёй или изза укрытия минимум по пояс. При этом стрелок становится мишенью для десятка опытных лучников.

Но есть ли у нас выбор? Есть. Гнать коней, пока они не падут, и оказаться пешими против конных на открытом месте. Или надеяться на счастливый случай. Здесь имеет место как раз тот вариант, что весь наш опыт и все наши возможности хроноагентов будут бесполезны. Впрочем, не все. Мы четверо всегда сможем войти в ускоренный ритм собственного времени. Но тогда придётся пожертвовать Петром и Сергеем. Нет, такой расклад меня не удовлетворяет.

А ведь это идея! Время побери! Подпустить преследователей поближе, войти в ускоренный ритм и изрубить их быстробыстро. Они даже не поймут, что с ними происходит. Оглядываюсь и вижу, что эта идея тоже отпадает. Преследователи растянулись более чем на полкилометра. Пока мы рубим передовых, задние собьют Петра и Сергея стрелами. Надо заставить их сбиться поплотнее в кучу. Но как?

Все эти мысли скачут в моей голове в такт дробному топоту копыт и под аккомпанемент злобных криков приближающейся погони. Время побери! Пройти такие испытания и погибнуть здесь изза этого проклятого принципа адекватности!

Как он вовремя проявился! А случайно ли это? Вряд ли. Недаром «прорабы» провожали нас из предыдущей Фазы.

Дорога идёт под небольшой уклон, и мы пересекаем русло пересохшей речки, некогда впадавшей в большую реку. Сейчас это русло сплошь заросло камышом и осокой. Они основательно высохли, а там, где проходит дорога, они сильно примяты и образуют мягкую шуршащую подушку. Вот оно!

Останавливаюсь и достаю из кармашка ранца упаковку так называемых «таёжных» спичек. Пользуемся мы ими редко, только когда требуется развести костер в особо неблагоприятных условиях. Спичка вымазана толстым слоем зажигательного состава и должна гореть долго и неугасимо. Если, конечно, на неё не распространяется проклятый принцип адекватности. Что ни говори, а XII–XIII века спичек вообще не знали. Тем более таких.

Нет, загорается исправно. Швыряю её в сухой камыш и скачу следом за своими друзьями. Обернувшись, вижу сзади сплошную стену ревущего пламени. Что там делают наши преследователи, я не вижу, но могу предположить: скорее всего, ругаются последними словами и гарцуют на безопасном расстоянии. Убиты сразу два зайца. И отрыв мы увеличили, и преследователей заставили скучковаться.

Мы скачем еще километра два, и я замечаю, что кони уже начинают сдавать. Еще парадругая километров, и мы прискачем к финишу. Но раньше, чем к нему прискакать, мы неожиданно находим то, что искали. Нет, не переправу.

За очередным поворотом мы натыкаемся на высокий частокол из потемневших от времени брёвен по полметра в диаметре. Идеальное место для обороны. Вдоль частокола тянется не очень глубокий ров. Наконец мы находим место, где можно въехать внутрь пространства, огороженного частоколом. Часть стены, опираясь на поперечное бревно, откинута наружу и образует чтото вроде мостика через ров.

Копыта коней стучат по брёвнам, и мы въезжаем в обширный двор. Примерно треть этого двора занимает большая бревенчатая изба, крытая дёрном. Двор чистый, посыпан песком. Но нам некогда рассматривать детали. Мы находим ворот и поднимаем на место опущенную секцию частокола. Когда она встаёт в пазы, Пётр замыкает её толстым дубовым брусом.

Я прикидываю, как мне расставить свой малочисленный гарнизон для максимально успешной обороны. От этого дела меня отвлекает звучащий сзади спокойный голос:

–Не спеши, витязь. И не беспокойся особо. Погоня проедет мимо.

На крыльце избы стоит высокий и худой старик. На нём длинная светлосерая рубаха и желтые кожаные башмаки, скорее тапочки, закреплённые на лодыжках белыми ремешками. Старик опирается на длинный резной посох красного цвета. У него длинная седая борода и такие же длинные седые усы. Тонкий крючковатый нос и высокий морщинистый лоб. Длинные седые волосы перехвачены на затылке ремешком, и их пучок, перекинутый через плечо, почти достигает локтей. Изпод густых седых бровей на нас внимательно, но доброжелательно смотрят тёмные глаза.

Я не успеваю задать старику ни одного вопроса, как на дороге слышится топот множества копыт и хриплые выкрики. Мы хватаемся за луки. Но отряд всадников проносится мимо, и топот копыт стихает вдали. Я озадаченно смотрю на старика. Он улыбается и объясняет:

–Витязь, туртаны просто не увидели ваших следов, которые ведут в мой скит.

–То есть? Как можно было их не увидеть?

–Можно, – старик снова улыбается. – Не увидели они ваших следов, вот и всё. Теперь они долго будут гоняться за вами по берегу Блавы.

–Хорошо, следов они не увидели, допустим. Но скитто ваш они увидели?

Старик кивает.

–Тогда почему они не проверили, не укрылись ли мы здесь?

–Туртаны до смерти нас боятся. Им легче повеситься, чем переступить порог скита. И они считают, что и все другие тоже боятся нас. И на это у них есть основания.

–Кого это – вас?

–Нас, колдунов.

Я смотрю на старика. Похоже, что он не шутит. При последних словах ни тени улыбки не промелькнуло на его лице. Тут до меня доходит, что мы с ним разговариваем не поарабски, а на причудливой смеси украинского, польского и литовского языков. Колдун спускается с крыльца, подходит к нам и, слегка кивнув, представляется:

–Меня зовут колдун Брункас. Я живу в этом ските сорок три года. Учился у Симона Мудрого.

–Я – Андрей. – При этих словах я почтительно кланяюсь. – Это мои друзья: Анатолий, Елена, Пётр, Наташа и Сергей.

Мои товарищи, когда я их называю, тоже кланяются. Но когда очередь доходит до Сергея, он, вместо того чтобы поклониться, сначала опускается на колени, а потом падает ничком. И тут я вижу, что у парня из левого плеча торчит стрела. Когда это его угораздило? И ведь молчал. Молчал до последнего. Молодец, парень! Знал, что нельзя нам задерживаться.

Лена бросается к Сергею и начинает ощупывать рану, пытаясь определить, как глубоко вошла стрела и что она могла повредить. Но Брункас останавливает её;

–Несите отрока в дом. Я вылечу его.

Лена с сомнением смотрит на колдуна. Но мы с Петром подхватываем Сергея и несём его в дом вслед за Брункасом. Сразу за дверями мы попадаем в большое светлое помещение.

–Кладите его на лавку, лицом вниз, – распоряжается Брункас.

Мы укладываем Сергея, снимаем с него шлем и разрезаем одежду. Теперь я могу определить, что стрела вошла не глубже пяти или шести сантиметров. Но и это опасно.

Колдун накладывает пальцы вокруг торчащей из плеча стрелы и через минуту шепчет Лене:

–Тащи.

Лена пожимает плечами и легко вынимает из плеча древко стрелы.

–А наконечник? – с недоумением спрашивает она.

–Он пока там. С ним будет особая работа.

Пучком сухого мха Брункас вытирает выступившую кровь, уходит в соседнее помещение и скоро возвращается с корзинкой и тремя горшочками. Всё это он расставляет на столе в определённом порядке. Лена внимательно следит за ним. Из корзинки Брункас достаёт змею, похожую на гюрзу, и сцеживает две капельки яда на край глиняной чашки. Бросив змею назад, в корзинку, он достаёт из одного горшочка белую массу и тщательно перемешивает её со змеиным ядом.

–Что это? – спрашивает Лена.

–Медвежье сало, – отвечает колдун, не прекращая своих манипуляций.

–А почему такое белое?

–А какое оно должно быть, если я его трижды выпарил, очистил и смешал с пчелиным ядом?

Лена замолкает, а Брункас из другого горшочка добавляет в смесь густую желтую жидкость, похожую на мёд, но без медового запаха. Взяв с полки холщовый мешочек, он отсыпает в чашку щепотку серого порошка и снова всё смешивает. Лена уже не задаёт вопросов, она просто с любопытством наблюдает за манипуляциями колдуна.

Из третьего горшочка Брункас ложечкой достаёт какието прозрачные желеобразные комочки и снова всё тщательно перемешивает. Из разных мешочков и горшочков, висящих и стоящих на полке, он отсыпает или отливает какието снадобья и все компоненты перемешивает в чашке.

Наконец смесь готова. Брункас снова пучком мха вытирает выступающую из раны кровь и залепляет рану густой белой массой, которую он приготовил.

Брункас налепил на плечо Сергея приличного размера лепёшку. Он накладывает на неё руки. Между растопыренных пальцев видно, что белая субстанция в центре наливается розовым. И от этого центра в стороны разбегаются ломанные как молнии нити или лучики. Центральное пятно темнеет, лучиковпрожилок становится больше. Постепенно розовеет вся белая лепёшка. На лбу колдуна выступает пот.

–Ой! – тихо вскрикивает Лена.

–Молчи! – тихо, но властно шепчет Брункас.

И тут я вижу то, что уже заметила своим профессиональным глазом Лена. Центральное пятно вспухает и из него медленно выползает наконечник стрелы.

–Забери его, – говорит Брункас. – Теперь можешь ойкать сколько хочешь.

Он счищает с плеча Сергея окровавленную лепёшку и снова вытирает выступившую кровь пучком мхасфагнума. Из остатков белой массы Брункас мастерит вторую лепёшку и тщательно заклеивает рану. Из котла, висящего над очагом, колдун набирает в чистую чашку горячую воду, всыпает в неё какието снадобья, размешивает и процеживает. Затем он за подбородок приподнимает голову Сергея и даёт ему выпить из этой чашки. Странно, но наш товарищ, находящийся без сознания, послушно выпивает всю чашку и снова утыкается лицом в скамейку.

–Унесите его наверх, – говорит Брункас и идёт вперёд, показывая дорогу.

Мы относим Сергея в горницу на втором этаже и укладываем его на постель. Брункас кладёт свою руку Сергею на лоб, другой рукой берёт его за запястье и около минуты молчит.

–Завтра он встанет здоровым, – говорит колдун. – А пока пусть спит. Не беспокойте его.

Перед тем как выйти из горницы, Лена производит с Сергеем те же манипуляции, что и Брункас. Пожав плечами, она говорит:

–Он действительно завтра встанет здоровым. Абсолютно нет ни следов повышенной температуры, ни малейшей лихорадки. А и то, и другое в таких случаях неминуемо. Как ему это удалось, не пойму.

–И не поймёшь, – неожиданно отзывается Брункас порусски. – Ты, я вижу, тоже понимаешь во врачевании. Но у тебя свои средства, а у меня свои. Я в твоих не сомневаюсь, но и ты не сомневайся в моих. Но не проси у меня объяснений.

–Это тайна?

–Никакой тайны здесь нет. Если ты будешь рассказывать мне о своих средствах, я не пойму. И наоборот. Ты сама знаешь, легче сделать, чем объяснить. И искусство врачевания постигается годами.

–Согласна. Я не буду просить объяснений. Раз взялся лечить, лечи. А я буду помогать, если нужно.

–А ничего больше не нужно. Завтра он встанет здоровым. Только плечо еще будет два или три дня чесаться.

–Феноменально! – Лена с восхищением качает головой. Мы с Леной закрываем дверь горницы и спускаемся на первый этаж. Там колдун Брункас с помощью Наташи уже накрывает на стол. Жареное мясо, рыба, квашеная капуста и кувшины с пивом. Я на мгновение задумываюсь, как нам обращаться к колдуну. Полагаю, что он не столько колдун, сколько ученый человек. Ведь у змеи он взял только две капли яда, а не шесть. И вряд ли в целительную мазь он добавлял толченых тараканов.

–Отец Брункас, – говорю я, когда мы усаживаемся за стол, – вы и русский язык знаете?

–Я знаю все языки, на которых здесь разговаривают. А руссы жили неподалёку отсюда к полуночи, пока их не вытеснили туртаны. А вы разве из руссов?

–Нет, мы пришли издалека.

–Тото я смотрю. На руссов вы не похожи, а говорите на их языке. И шлемы на вас, и оружие, как у туртанов. Но и на них вы не похожи.

–И то и другое мы сняли с убитых.

–Вы убили шестерых туртанов?

–Вообщето, мы убили их больше. Но лишние комплекты оружия и доспехов нам были ни к чему.

–Так вот почему эти собачьи дети гнались за вами.

–Я смотрю, вы их не оченьто любите.

–А за что их любить? Налетели, как саранча. И ведут себя, как саранча. Где ни пройдут, голое место остаётся. И порядки свои собачьи устанавливают. То, что они людей из десятка сёл в одно сгоняют, это еще полбеды. Понятно и то, что эти большие сёла они окружили своими кордонами и никому без охраны никуда отлучаться не позволяют. Это я понять могу. Не оправдать, а понять, поймите правильно. А вот то, что они женщин отделили от мужчин и что дети не знают своих родителей и тоже живут отдельно и им запрещено учиться грамоте, убей меня, не понимаю. То, что они всех кузнецов казнили, тоже не понимаю. И совсем уж не могу понять, зачем они разрушили все водяные мельницы и заставляют строить ветряки.

Мы с Леной переглядываемся. Из всего сказанного становится ясно, что здесь вовсю стараются «прорабы перестройки». А туртаны – это их наёмники, исполнители их воли. Везде одно и то же. А Брункас продолжает:

–Они и нас, колдунов, истребить хотели. Даже разорили несколько скитов. Но мы оказались им не по зубам. Такого страху на них напустили, что они наши скиты теперь стараются обходить подальше.

–А каких страхов вы на них напустили? – интересуется Лена.

–Когда они захотели мой скит разорить, я загнал сотню туртанов в трясину. Там они все и остались. Двоих только я отпустил, чтобы другим рассказали. Так они не поняли и снова ко мне в гости пошли. Тогда я вокруг них лес запалил. Опять одного отпустил. Это уже подействовало. Больше они ко мне не суются. А мой сосед, Вилнар, тот сделал так, что они начали друг в друга из своих луков стрелять. А когда стрелы кончились, начали на мечах рубиться.

Мы с Леной снова переглядываемся. Это уже сильно напоминает нам противоборство с «прорабами перестройки» Фазы биологической цивилизации. Только вот смогут ли местные колдуны так же успешно защищаться, когда за них возьмутся не наёмники, а сами «прорабы»? А они рано или поздно возьмутся.

Брункас, помолчав, говорит:

–А вот вам лучше пересидеть несколько дней у меня. Если бы я убил десятокдругой туртанов, они бы только зубами от злости поскрипели бы. А вы – другое дело. Вам они этого не простят. Они еще долго будут рыскать по округе, пока не решат, что вы ушли куданибудь далеко, покинули эти края. А чтобы не сидеть здесь взаперти, вам надо переодеться, как одеваются местные жители. Если вас встретят туртаны, скажете, что вы у меня когото лечили и теперь отрабатываете долг. Это они позволяют. Живите здесь, сколько вам потребуется. Хлебом, молоком и пивом я вас обеспечу. А уж мясо и рыба, – Брункас усмехается, – ваша забота. Думаю, кто сумел одолеть нескольких туртанов, сумеют добыть оленя, кабана или птицу.

Брункас показывает нам помещения для ночлега, потом проводит нас в кладовую. Там мы подбираем себе по размерам одежду и обувь. Она не отличается разнообразием: белые рубахи с широкими рукавами, украшенные красной, голубой или зелёной вышивкой. Верхняя одежда представляет чтото вроде мешка с широкими вырезами на шее и плечах. Правда, «мешки» эти сделаны из хорошего полотна светлосерого цвета и по краям вырезов также украшены вышивкой. «Мешок» доходит до колен, но движений не стесняет, так как имеет разрезы почти до пояса.

На ноги положено натянуть короткие чулки (или длинные гольфы) тонкой вязки, чуть выше колен, светлосерого, белого или желтого цвета. Чулки эти крепятся на ногах, чтобы не сползали, шнурками. В качестве обуви нам предлагается чтото вроде тапочек из мягкой кожи, крепящихся шнурками на лодыжках. Тапочки эти черные, желтые или белые.

Стоит ли говорить, что Лена выбирает себе белые чулки и тапочки, а рубаху и «мешок» с вышивкой голубого цвета?

Когда на другой день мы собираемся на первом этаже, где Лена уже сварила кофе, а колдун Брункас выставил из печи большой горшок с кашей, к нам присоединяется Сергей. Выражение лица у него такое, словно он никак не может понять, что с ним произошло и где он находится. Впечатление такое, что он, по его мнению, видит сон и пытается проснуться. Изо всех сил пытается проснуться, но у него это никак не получается. Он механически ест вкусную, обильно приправленную маслом, рассыпчатую и горячую пшенную кашу и диким взором оглядывается по сторонам. Поблагодарив Лену за кружку кофе, он подсаживается поближе ко мне и шепотом спрашивает:

–Андрей, я что, вчера был ранен?

–И довольно серьёзно, – так же шепотом отвечаю я.

–Насколько серьёзно?

–Во всяком случае, Лена продержала бы тебя в постели не менее двух дней.

–А я сколько пролежал?

–Вечер и ночь.

Сергей смотрит на меня с откровенным недоверием. Он хорошо знает возможности Лены и то, как быстро она залечивает раны и излечивает от различных болезней. И то, что Лена после такой раны продержала бы его в постели не менее двух дней, а он… Или Андрей, которому он привык доверять без оглядки, на этот раз просто изволит шутить?

–Нет, Серёжа, я не шучу. Тебя ранили вчера. Стрела вошла в левое плечо. И вошла довольно глубоко. Рана была тяжелая и опасная. Я сам вчера не поверил, что сегодня ты встанешь на ноги и будешь здоров.

–И кто же меня так здорово вылечил?

–Наш хозяин. Колдун Брункас. Вон тот старец.

–Колдун? А где это мы?

–Ты мне лучше скажи, когда тебя ранили и что ты помнишь последнее?

–Да ничего я не помню, клянусь Временем! Помню только одно: ослабел, перед глазами всё плывёт. Скачу с вами как во сне, и одна только мысль: только бы в седле удержаться, только бы не свалиться.

–Ты молодец! Продержался даже больше, чем нужно было. Въехал вместе с нами в этот скит, спешился и вырубился только тогда, когда я представлял тебя хозяину. Брункас извлёк стрелу и наконечник. При этом он пользовался довольно экзотическими и сугубо местными средствами. Никакой анестезии, асептики и антибиотиков. Змеиный яд, медвежье сало, мёд, мох, лосиный помёт, коровья моча, сушеный палец повешенного и сперма динозавра. Закрой рот. Последние четыре компонента – шутка. Это у меня юмор такой, пора бы и привыкнуть. Могу успокоить: Лена внимательно наблюдала за всеми манипуляциями колдуна и даже вытаскивала из твоей раны древко стрелы. Она осталась довольна. Кстати, на твоём месте я бы сказал ему минимум спасибо.

–Это как минимум. Как, говоришь, его зовут?

–Брункас. Обращайся к нему: отец Брункас.

Сергей пересаживается от меня к Брункасу и заговаривает с ним. Старик улыбается и хлопает Сергея по правому плечу. Потом он оголяет его левое плечо. Бросив на него взгляд, он довольно ухмыляется и снова похлопывает парня по здоровому плечу. Лена встаёт и тоже осматривает раненое плечо. Качает головой и подсаживается ко мне.

–Время знает что! Рана полностью затянулась. На её месте только небольшой аккуратный шрам. А ведь это можно было квалифицировать как тяжелое осколочное ранение. И кровопотеря при операции была минимальная. Я сама это видела. Нет, Андрей, очень хорошо, что нам придётся провести здесь несколько дней. Я использую это время, чтобы коечему подучиться у этого колдуна. В полевых условиях его методы бесценны. Как думаешь, он не будет против?

–Думаю, он не будет возражать. Особенно если обмен опытом будет взаимным.

Начинается вынужденная пауза в наших непрерывных скитаниях из Фазы в Фазу. Мы ходим на охоту, обеспечиваем свежим мясом себя и нашего хозяина. Рыбачим.

Присмотревшись к низкому берегу реки, затопленному водой и густо заросшему осокой и хвощом, я обнаруживаю, что он кишит довольно крупной рыбой. Трава часто колышется, раздвигаемая рыбьими телами. Неожиданно мне вспоминается оригинальный способ ловли рыбы, широко применяемый в таких местах на родине моего отца, на Вологодчине. Это даже не ловля, а скорее охота. Нигде больше я такого способа не встречал.

Колдун Брункас помогает мне найти в кладовой подходящий кусок сети длиной около полутора метров. Из длинной жерди и чурбачка размером в два кулака я сооружаю ботало.

На первую рыбную охоту со мной отправляется Пётр. Отталкиваясь боталом, я медленно веду лодку по мелководью и периодически тревожу им же траву впереди, справа и слева. Ботаю, так это называется; отсюда и «ботало».

Мы с Петром одновременно замечаем, как справа от лодки зашевелилась трава и какаято рыбина шарахнулась изпод ботала. Замечаем место, где она остановилась. Это гдето в метрах семивосьми. Осторожно, стараясь не булькать, подгоняю лодку к этому месту. Насаживаю сеть на черен ботала и обкладываю то направление, в котором, по моему замыслу, должна дальше броситься рыба.

Удар боталом. Рыба срывается с места. И снова шевелящийся густой хвощ отчетливо показывает нам траекторию её движения. Я немного не угадал. Рыба не попала в сеть, но прошла совсем рядом. Далеко она не ушла. Опять остановилась в нескольких метрах от нас.

Выбираю сеть и снова осторожно подбираюсь к тому месту, где остановилась рыба. Там снова выставляю сеть и бью боталом. Рыба опять шарахается и на этот раз влетает прямо в сеть. Бьётся, четко обозначая своё место непрерывно колышущейся травой. Вытягиваю сеть и вынимаю из неё язя килограмма на полтора. Пётр с восхищением смотрит на прыгающую по дну лодки тёмносеребристую рыбину.

Следующая рыба попадает в сеть с первого захода. Это щука весом больше килограмма. Следующим попадается опять язь около двух килограммов весом. Пётр входит в азарт.

– Дай я попробую. Я уже понял, как это надо делать.

С первой же попытки он берёт килограммовую щуку. Зато на следующего язя ему приходится ставить сеть три раза. Дальше мы с ним охотимся по очереди и берём еще по две рыбины. На этом решаем остановиться.

Наш улов, вернее, охотничья добыча, вызывает всеобщий восторг. Лена требует, чтобы я тут же запёк этих рыбин в углях. Я не возражаю, и Лена начинает чистить рыбу. Но в этот момент до меня доходит, что здесь не такто просто осуществить это намерение. Цивилизация этой Фазы еще не достигла уровня массового производства бумаги. На неё пока нет соответствующего спроса, книгопечатанье еще не изобретено. Тем более речь не идёт об издании газет. Для рукописей вполне хватает пергамента, а для частной переписки – бересты. И, судя по тому, что за эту Фазу взялись «прорабы перестройки», вряд ли здесь когданибудь появится бумага.

Но я не останавливаю свою подругу. Пусть чистит. У меня родилась другая мысль по поводу использования улова. Излагаю свои мысли колдуну Брункасу. Вопреки моим ожиданиям, он проявляет заинтересованность и тут же выделяет мне необходимое количество теста из приготовленного им для выпечки хлеба.

Из теста я раскатываю плоские блины. На них укладываю рыбу целиком, по одной на каждый блин, солю их и пересыпаю луком. Закатав рыбу в тесто, ставлю в печь.

«Рыбники повологодски» вызывают всеобщий восторг. Удовлетворён и колдун Брункас, внимательно следивший за процедурой творения пирогов. О моей гурманке и говорить нечего. Лена не отрываясь уплетает целый пирог с язем и прихватывает еще три куска от пирога со щукой.

–А тебе, подруга, не поплохеет? – осторожно интересуюсь я, глядя, как Лена нажимает на пироги.

–От хорошей пищи мне никогда не поплохеет, – отвечает Лена, проглотив очередной кусок. – Поплохеть может только от плохой. А вот ты, любезный, передо мной провинился. Почему ты раньше не угощал меня такими пирожками?

–Ничего себе пирожки! – усмехается Анатолий. Охотой на рыбу увлекается вся наша команда. Но лодка, к сожалению, только одна. Выезжаем по трое. Несколько раз на охоту выезжает и колдун Брункас. Он быстро осваивает этот метод ловли рыбы. У нас наибольших успехов добиваются Пётр и Наташа. А вот у Анатолия это дело идёт неважно. На одну рыбину у него уходит не менее трёх заходов. Потерпев фиаско, он охладевает к рыбной ловле и посвящает своё время охоте на дичь. Здесь он добивается больших успехов, чем в охоте на рыбу.

Однажды они с Сергеем, уйдя с утра, возвращаются под вечер. На волокуше они тащат большого кабана. Увидев их добычу, колдун Брункас только головой качает. Я понимаю, что такая добыча здесь – редкость даже для опытных местных охотников.

Мне тоже удивительно, как смог Анатолий управиться с таким опасным зверем без огнестрельного оружия. Выйти на секача с копьём – на такое надо решиться. А уж тем более если в таком деле у тебя нет ни малейшего опыта, эта затея вдвойне опасна.

Но как бы то ни было, на ужин мы имеем жаркое из самого свежего мяса. А наш хозяин обеспечен этим мясом надолго.

За все эти дни мы лишь однажды встречаемся с туртанами. Мы с Петром и Наташей причаливаем лодку к берегу и выгружаем рыбу. В это время на дороге появляется разъезд туртанов. Их шесть человек. Подъехав к нам, один из туртанов спрашивает нас на ломаном литовскопольскоукраинском языке:

–Кто такие? Что здесь делаете?

Я отвечаю так, как научил нас колдун Брункас: мол, лечили у колдуна отрока, при этом я показываю на Наташу, и теперь отрабатываем долг.

–А не видели вы три раза по два всадника в наших шлемах и в пёстрых одеяниях?

–Нет, господин, не видели.

Хмыкнув, туртан спешивается, отвязывает от седла мешок и начинает складывать в него нашу добычу. При этом он смотрит на нас такими добрыми глазами, словно не отбирает у нас рыбу, а покупает. Причем по доброте душевной совершенно добровольно отвалил за неё двойную цену. Мы молча смотрим на это безобразие и изображаем покорность. Один из туртанов говорит поарабски:

–Всё не забирай. Оставь дервишу, а то он рассердится на нас.

–Что я, не понимаю? – отвечает грабитель. – Я заберу только половину. А если дервиш будет недоволен, эти скоты еще ему наловят. А тех мы зря здесь ищем. Они давно уже переправились и ушли к руссам. Туда и надо идти. Здесь мы только зря время теряем.

–Верно. Завтра туда и пойдём. Хватит, поехали дальше. Туртаны уезжают, а мы спешим в скит сообщить свежую новость: туртаны прекращают поиски в окрестностях скита и уходят на север.

Тем же вечером мы принимаем решение: через день уходим. Один день берём для страховки. Это предложение сделала осторожная Лена. Вдруг туртаны слишком широко раскинули сеть поиска, и мы можем натолкнуться на какойнибудь из запоздавших отрядов. Приняв это решение, мы начинаем обсуждать маршрут. И тут колдун Брункас преподносит еще один сюрприз. Прислушавшись к нашему разговору, он вдруг останавливает нас и подходит к стенному шкафу. Оттуда он достаёт свиток пергамента и разворачивает его на столе. У нас отвисают от удивления челюсти. Перед нами лежит превосходно вычерченная разноцветной тушью карта местности. Это не тот примитивный план, грубо нарисованный гуляками, который показывал нам отец Сандро. Там мы смогли распознать только русло реки, всё остальное было заполнено непонятными нам значками и надписями. Здесь же перед нами лежит карта, выполненная чуть ли не по всем правилам топографического искусства. Если чутьчуть напрячь воображение, то можно понять все условные обозначения, принятые в этой системе картографии. Остаётся признать, что до появления «прорабов перестройки» цивилизация достигла здесь весьма высокого уровня.

Я давлю в зародыше массу вопросов, которые рвутся из меня, и разглядываю карту. Очень быстро нахожу слияние двух рек и условное обозначение скита, где мы сейчас находимся. При этом обращаю внимание на то, что колдун Брункас с интересом наблюдает за моей реакцией на появление этой карты. Замечаю также, что он крайне удивлён тем, что я не задаю никаких вопросов, а почти сразу же указываю на карте наше расположение. Еще больше поражает его, что дальше я начинаю ориентировать карту по сторонам горизонта. Он качает головой и многозначительно поджимает губы. Окончательно я добиваю его вопросом:

–Отец Брункас, подскажите, пожалуйста, какому расстоянию на карте соответствует истинное расстояние на местности? Мне кажется, что здесь один к пяти сотням.

Я имею в виду масштаб 1:500, приблизительно определив расстояние от слияния рек до скита.

–Верно, – после непродолжительного молчания отвечает Брункас. – Здесь единица соответствует пяти сотням.

–Ну, Толя, куда мы должны выйти?

Анатолий, сверившись с индикаторным экраном нашей установки поиска и создания переходов и прикинув по карте расстояние, уверенно указывает нужную точку. Она совпадает со значком, обозначающим скит. Колдун Брункас хмыкает, качает головой и говорит нам:

–Здесь живёт колдунья Фрида. Или жила. К вечеру я попробую узнать, что у неё сейчас происходит – сможет ли она принять вас и помочь вам.

Я хочу спросить, каким способом он намеревается это узнать. Не по телефону ли? Но Брункас покидает нас и выходит во двор скита. Мы остаёмся одни и прикидываем по карте маршрут движения. Эту затею быстро приходится оставить. Маршрут проходит близко от обозначенных на карте селений. Не зная местной обстановки, соваться туда не следует.

Махнув на это дело рукой, мы занимаемся приготовлением ужина и другими делами. Маршрут проложим, когда к нам присоединится Брункас.

Брункас появляется только в разгар ужина. Выглядит он весьма утомлённым и сразу набрасывается на еду. Он ест не спеша, как человек проголодавшийся, но при этом видящий, что от него еда никуда не убежит, её много и она довольно вкусная. И, самое главное, его не торопят. Насытившись, он наливает кружку пива, делает два больших глотка и говорит так, словно покинул нас всего пару минут назад:

–Выезжать вам лучше всего следующей ночью, за час до рассвета.

–Почему именно так? – интересуется Анатолий.

–У Фриды сейчас очень сложно. Да и в других местах, где вам придётся ехать, опасно. Поэтому лучше двигаться по ночам и утром, пока солнце не поднимется достаточно высоко. Туртаны боятся темноты, терпеть не могут росы и ничего не видят в сумерках.

–Тогда почему нам не выехать завтра вечером? – продолжает допытываться Анатолий. – Или прямо сейчас?

–Если вы поедете сейчас, то в окрестностях этого села, – Брункас показывает его на карте, – можете наткнуться на большой отряд туртанов. А если поедете завтра вечером, то за рекой можете легко сбиться с дороги. Там будет такой густой туман, что вы в двух шагах дерево не увидите. Особенно ночью. К тому же Фрида обещала мне, что, хотя у неё сейчас неспокойно, к вашему приезду она попробует навести порядок.

–А как ты сумел узнать всё это? – не удерживаюсь я от вопроса.

–Мы, колдуны, умеем разговаривать друг с другом на большом расстоянии. Правда, эти разговоры отнимают много сил. Поэтому мы разговариваем друг с другом, только когда возникает особая необходимость. Как сейчас.

Отхлебнув еще пива, Брункас склоняется над картой и начинает указывать маршрут, которого нам следует придерживаться. Замечаю, что он проложен от одного скита к другому, в обход селений. Если первое понятно – в скитах мы всегда сможем укрыться в случае встречи с крупными силами туртанов, – то второе мне не нравится.

–Отец Брункас, почему ты прокладываешь нам маршрут так далеко от селений?

–Я же говорил, что вокруг селений стоят многочисленные отряды туртанов, охраняют их.

–А если мы проявим максимум осторожности и попытаемся подойти к селению незаметно? Хотелось бы посмотреть на эти сёла.

–Зачем тебе это нужно? – возмущается Лена. – Ты что, концентрационных лагерей никогда не видел? Проявим осмотрительность, незаметно подойдём, а в это время какомунибудь туртану приспичит сходить по нужде. Вот тебе и тревога. Вот тебе и нестандартная ситуация. Выпутывайся, специалист!

Лена, как всегда или почти всегда, права. Я молча соглашаюсь с ней и внимательно изучаю маршрут. Замечаю, что место для днёвки колдун наметил на небольшом острове, через который проходит весьма удобный брод.

–А это не опасно – останавливаться на целый день в таком удобном для переправы месте?

–Было бы опасно, если бы этой переправой пользовались туртаны. Место для переправы действительно хорошее. Дно песчаное, плотное. Вода в самом глубоком месте едва коням до брюха доходит. Но с тех пор, как колдун Ростам утопил там две сотни туртанов, те прозвали этот брод Проклятым и больше им не пользуются. Они переправляются здесь и здесь, – Брункас показывает два места выше и ниже по течению реки.

На другой день Лена с Наташей копируют карту, а Анатолий наносит на неё маршрут нашего движения. Часов в шестнадцать, проверив коней и снаряжение, по настоянию нашего хозяина укладываемся спать.

–Вам предстоит трудный путь до острова. А выезжать надо будет за час до восхода солнца. Иначе вы просто не попадёте на остров вовремя и туртаны успеют вас заметить. В тех краях их больше, чем вшей в рубище бродяги.


Глава 26


Испытай, завладев еще тёплым мечом
И доспехи надев, что почем, что почем!
B.C. Высоцкий

Встаём мы в полной темноте. Завтракаем на скорую руку. Оружие и снаряжение проверено и приготовлено еще с вечера. Колдун Брункас торопит нас. Седлаем коней и по одному выезжаем из ворот скита. Брункас выходит вместе с нами.

–Я провожу вас до брода и укажу точное направление. Иначе вы собьётесь с дороги в этом тумане.

А туман действительно такой густой и плотный, что я, обернувшись назад, уже не вижу последней пары нашей кавалькады – Наташи с Анатолием. Но всё же не хочется таскать с нами ночью почти за шесть километров старика.

–Не беспокойтесь, отец Брункас, у нас есть и план местности, и компас. К тому же вам будет трудно поспевать на своих ногах за конскими копытами.

–Компас – дело хорошее, – отвечает мне колдун Брункас, – только в здешних местах я бы не стал доверять ему без оглядки.

Я чуть не падаю из седла. Они, что, знают, что такое компас? Ведь слова о компасе вырвались у меня случайно. А Брункас, не обращая внимания на моё замешательство, продолжает:

–А за ноги мои не беспокойся. Пока со мной этот посох, они не устанут шагать с любой скоростью и любое расстояние.

В самом деле, Брункас шагает между мной и Леной, не отставая. Словно он не идёт пешком, а тоже едет на коне. Довольно скоро мы добираемся до слияния двух рек, где несколько дней назад обнаружили брод, но там в то же время переправлялся отряд туртанов. Удача это была или нет? Скорее всего, удача. В противном случае мы не встретились бы с колдуном Брункасом. Сейчас мы блуждали бы по этим лесным дорогам вслепую, не зная местной обстановки и безопасного маршрута.

Пора нам расставаться. Брункас показывает мне в небе звезду. Правда, её видно с трудом, туман сильно ограничивает видимость.

–Эта звезда горит всегда на одном месте всю ночь. – Чтото вроде Полярной, прикидываю я. – Когда придётся изменять направление, смотрите, в какую сторону и насколько она сдвинется. А компасу в этих местах не верь.

–Отец Брункас, а откуда вы знаете, что такое компас?

–Не только знаем, но и умеем искажать его показания. И каждый колдун искажает их так, как ему хочется. Ну прощайте. Удачи вам.

–Прощай и ты, отец Брункас. Большое спасибо за помощь.

–Не за что. Если все честные люди не будут помогать друг другу, мир очень скоро рухнет.

Я вздрагиваю и невольно осаживаю коня, который уже входит в воду. Случайно ли слова Брункаса почти слово в слово совпали со словами старого Лока. когда я действовал в образе сэра Хэнка и ехал в Синий Лес, чтобы добыть в бою Золотой Меч у Синего Флинна? Может быть, перед нами очередная ипостась наших «прорабов перестройки»? Был Лок, был святой Мог, был тот, кто посетил нас с Леной в нашей Фазетюрьме. Теперь вот колдун Брункас. Нет, это всё както не вяжется. С чего бы тогда он стал укрывать нас от наймитов «прорабов»? И с чего бы это вдруг помогал нам добраться до зоны перехода? Скорее всего это простое совпадение. Таким образом и должны мыслить и поступать все честные, порядочные люди. А то, что старый Лок был лишь временным пристанищем святого Mora, мы с Леной уже убедились. Да и со святым Могом тоже далеко еще не всё ясно. Может быть, его внешнее сходство с тем, кто явился перед нами на секретной базе Старого Волка, случайное совпадение… или злой умысел?

А колдун Брункас, проводив замыкающую пару, Анатолия с Наташей, уже возвращается к своему скиту и исчезает в густом тумане. В этом тумане я уже не вижу не только Лену, но и Петра с Сергеем. Да и Анатолий с Наташей вотвот скроются от меня в дымке. Трогаю своего коня каблуками, посылая его вперёд. Отставать нельзя.

Выбравшись на другой берег, мы пытаемся осветить фонариком карту, но проклятый принцип адекватности и здесь суёт нам палку в колесо. Фонарик не загорается. Тогда я вспоминаю слова Брункаса и прикидываю, сколько километров нам надо проехать прежде, чем изменить направление.

–Ориентироваться будем по этой звезде. А потом по солнцу, – говорю я, выезжая вперёд.

Когда мы выбираемся к реке с бродом и островом посередине, туман остаётся уже только над водой. Вовремя мы успели. Впрочем, это Брункас всё так точно рассчитал. А солнце стоит уже довольно высоко. Самое время укрыться на острове и устроить днёвку.

Остров густо зарос сосной и берёзой. Но ближе к нижней его части мы обнаруживаем небольшую полянку. Здесь и коням есть чем подкрепиться, и мы можем устроиться. Быстро готовим обед и устраиваемся на отдых до вечерних сумерек. К утру мы должны добраться до скита колдуньи Фриды.

Сергей будит меня через два часа. Они с Наташей стояли на вахте первыми. Сергей наблюдал за одним берегом реки, Наташа – за другим. Теперь наша с Леной очередь. Сергей докладывает:

–Один раз проезжали туртаны, шесть человек. У брода даже не останавливались.

А солнце уже довольно низко. Ужинаем или завтракаем и собираемся в дорогу. Сумеречный час еще только вступает в свои права, а мы уже переправляемся на другой берег.

На этот раз туман нам не мешает, и мы движемся быстрее.

Когда на небе высвечиваются первые бледные звёзды, мы находим наш ориентир и едем уже совсем уверенно. Лесные узкие и извилистые дороги часто пересекаются с тропами и большими наезженными шляхами, но Брункас проложил наш маршрут таким образом, чтобы мы по возможности избегали оживлённых путей. Мы часто сворачиваем с лесной дороги на едва заметную тропинку, а с тропы – снова на дорогу. Тьма сгущается, и нам волейневолей приходится снизить скорость. Мой ноктовизор не работает, как и фонари.

Лес понемногу редеет, местность повышается и приобретает почти гористый характер. А вот и ручей, на котором должен стоять скит колдуньи Фриды. А небо, между тем, светлеет. И когда восток окрашивается в нежный цвет зари, мы подъезжаем к скиту. Ничего себе скит! Скорее замок. Зубчатая каменная стена в два человеческих роста. За стеной виднеется большое каменное строение с четырьмя высокими башнями.

Но мы недолго изучаем скит. Высокие башни освещаются первыми лучами солнца, и тут же бесшумно, словно в немом кино, вращается на петлях одна из створок тяжеленных ворот. Она поворачивается ровно настолько, чтобы в образовавшийся проход смог проехать один всадник. Только один.

Это можно расценивать как приглашение. Кроме нас в окрестностях скита никого не видно, значит, ворота открыты для нас. По одному въезжаем в ворота и оказываемся во внутреннем дворе скита. Впечатление такое, что этот двор застелен зелёным ковром, настолько густо и ровно зарос он травой. Идеальное покрытие для футбольного поля.

Вдоль каменных стен расположены небольшие пристройки, не доходящие до верха стены на один метр. Очень удобно для обороны. Сам замок, язык не поворачивается назвать это здание скитом, в плане представляет неправильный четырёхугольник. Он состоит из двух этажей: верхний по размерам раза в полтора меньше первого и в плане ему не соответствует. Башни расположены по углам второго этажа. Нигде не видно ни единой души. Где хозяйка, колдунья Фрида?

Ворота за нами так же беззвучно закрываются. И как только створка встаёт на своё место, на высоком крыльце замка отворяются дубовые двери и в проёме появляется белая фигура. Мы спешиваемся и направляемся к крыльцу. Фигура идёт нам навстречу и спускается по ступеням крыльца. Вот это – колдунья!

Честно говоря, кода Брункас сказал, что в этом ските живёт колдунья Фрида, моему воображению представилась одна из ведьм, что охмуряли доверчивого Макбета. Ну по крайней мере это должна была быть классическая Бабаяга.

Однако не было седых, неопрятно растрепанных косм. Волосы колдуньи Фриды, отливающие золотом, были чистые, прямые и длинные, почти до пояса. Не было и согбенной фигуры. Фрида была стройна, как молодая берёзка. И в помине не было слезящихся глаз, морщинистой физиономии, крючковатого носа с бородавкой, рта с единственным, вызывающе торчащим зубом, и выдающегося подбородка со щетиной. Перед нами стояла молодая красивая женщина. И одета колдунья была отнюдь не в мешковину или лохмотья. Короткое, до середины бёдер белое платье, или туника, с широкими короткими рукавами, перехваченное белым с золотой вышивкой поясом. Длинные стройные ноги ладно обтянуты чулками из какойто тонкой белой ткани. Когда Фрида спускается по ступеням, заметно, что эти чулки доходят до середины бедра и крепятся к поясу. Ножки обуты в лёгкие сандалии из широких золотых ремешков, дважды перехватывающих пальцы и подъём и застёгнутых вокруг лодыжки.

Всё, что выдаёт в молодой красавице колдунью, это её глаза. Таких изумрудных глаз я никогда не видел у обычных женщин. Пока Фридамедленно спускается к нам с высокого крыльца, эти глаза подолгу задерживаются на каждом из нас, изучают, проникают глубоко в душу, чуть ли не до подсознания.

Мы почтительно кланяемся колдунье и слышим её мелодичный напевный голос:

–Добро пожаловать, путники. Брат Брункас очень точно рассчитал время, когда вы прибудете. Не ошибся он и в том, что вы пришли издалека. Из такого далека, что я даже не могу представить себе, насколько это далеко. Так же трудно уяснить мне, насколько далеко вы намерены идти дальше. Но он просил меня о помощи, и я помогу вам по мере возможности. Хотя должна сказать, вы выбрали не самое удачное время для того, чтобы явиться сюда.

–Вы чемто заняты, госпожа? – спрашиваю я.

–Зовите меня сестрой. Нет, брат Андрей, мои дела здесь совершенно ни при чем. Вы моим занятиям нисколько не можете помешать.

Однако! Мы ведь ей еще не представлялись. Впрочем, на то она и колдунья. Решаю ничему не удивляться и спрашиваю:

–В чем же тогда причина?

–В диких и грязных варварах. Они называют себя туртанами. И дело даже не в них, а в тех, чью волю они выполняют. В тех, кто подчинил себе этих варваров и заставляет их слепо повиноваться. Но вы проделали долгий путь в ночи. Вы устали и проголодались. Отведите коней в стойла и проходите в дом.

Расседлав коней и задав им корму, мы поднимаемся на крыльцо. Двери попрежнему открыты. Проходим широким коридором, застланным плотным ковром голубого цвета, и попадаем в большой зал. Этот зал хорошо освещен дневным светом, проникающим через шесть больших стрельчатых окон. Стены и простенки между окнами завешены гобеленами, вытканными красными, синими и зелёными узорами.

Вдоль стены стоит длинный стол, покрытый белой с золотым шитьём скатертью. На столе уже стоят серебряные приборы, сосуды с едой и кувшины с напитками. На блюдах лежит порезанный крупными ломтями серый хлеб. Колдунья Фрида сидит во главе стола. Стена за её спиной занавешена белым полотнищем, по которому золотом вышиты трёхлучевые звёзды и какието знаки, напоминающие интеграл. Фрида приглашает нас:

–Прошу к столу.

Мы усаживаемся на скамью, что стоит вдоль стола. И здесь начинается такое, что я невольно думаю: «Уж не в биологическую ли Фазу мы попали?» Кувшины сами поднимаются и, наклоняясь над серебряными кубками, наполняют их розовой жидкостью. Я принюхиваюсь: вино, и, судя по аромату, весьма неплохое. С сосудов сползают крышки, изпод которых валит вкусный пар. Наши тарелки плавно снимаются с мест, подлетают к сосудам, и на них накладываются большие куски сочного мяса. Что это? Магия или телекинез?

–Мясо приправляйте кто чем пожелает, – предлагает Фрида и «снимает» крышки с других сосудов. В одном сосуде – разваренные бобы, в другом капуста и другие тушеные овощи. А Фрида поднимает свой кубок: – Будьте здравы. Лёгкого вам пути и удачи на нём.

Поклонившись, мы выпиваем. Вино отменное. Закусив, я протягиваю руку к кувшину. Но Фрида упреждает меня, и кувшины сами наполняют опустевшие кубки.

–Здрава будь и ты, сестра Фрида. Спасибо за приют и угощение. Удачи тебе во всех твоих делах.

Фрида благосклонно кивает в ответ и выпивает из своего кубка. Ест она с не меньшим аппетитом, чем мы, словно она тоже всю ночь ехала верхом Время знает сколько вёрст.

Заметив, что мы уже управились с едой, Фрида «поднимает» вышитые золотом белые салфетки, укрывавшие последние два блюда. На одном лежат фрукты: груши, виноград, сливы и ломтики дыни. На втором – различные сорта печенья.

За десертом я возобновляю прерванный разговор.

–Значит, сестра Фрида, вам досаждают не столько варварытуртаны, сколько их хозяева?

–Совершенно верно, брат Андрей. И это хуже всего. Сами варвары боятся нас и предпочтут скорее проехать через горящий лес, чем приблизиться к нашим жилищам. В своё время, когда они сюда заявились, мы нагнали на них страху. К сожалению, мы не смогли оградить от них своих послушников. На это у нас просто сил не хватило. Но к себе братья и сестры сумели заставить варваров относиться если не с уважением, то со страхом и почтением. Но те, кто наслал варваров на наши края, с этим мириться никак не желают. До какойто степени они готовы терпеть братьев, по крайней мере, пока они не препятствуют исполнению их замыслов. А вот нас, сестёр, они почемуто терпеть не хотят. Последние два месяца варвары не дают нам покоя, и потери их не останавливают. Видимо, те, кто ими повелевает, внушают им страх больший, нежели страх смерти. Ко мне они приходили за это время уже пять раз. Последний раз пять дней назад. Но я всегда прогоняла варваров. Так же успешно прогоняли их все сестры. Но три недели назад к сестре Гертруде варвары пожаловали не одни. С ними пришли их повелители. После двухдневной осады сестра Гертруда была вынуждена оставить своё жилище. Сейчас она живёт у сестры Виолы. Немного погодя варвары со своими повелителями пожаловали к сестре Маргарите. Сестра Маргарита была вынуждена уйти к брату Валентину. Неделю назад сестра Беата три дня защищала своё жилище. Чем всё это кончилось, неизвестно. Мы больше ничего о ней не знаем. Теперь я жду варваров и их хозяев к себе. Чем всё это кончится, я сказать не могу. Как сказали сестры Гертруда и Маргарита, бороться с ними можно, но трудно.

На протяжении этой речи мы часто обмениваемся взглядами. И это не ускользает от внимания Фриды. Замолчав, она какоето время смотрит на нас и, поразмыслив, замечает:

–Мне кажется, вы знаете о хозяевах варваровтуртанов больше, чем я.

–Вы верно поняли, сестра Фрида, – отвечаю я. – Мы знаем их достаточно, чтобы сказать: ваше дело плохо. Мы уже побывали во многих местах, где они стали полными хозяевами. Ничего хорошего мы там не видели. Здесь они только начинают. И, судя по началу, в итоге будет как и повсюду, где они установили свою власть.

–Кто же они такие? И неужели их невозможно одолеть?

–Я бы этого не сказал. Мы были в таком месте, где им дали достойный отпор. И они туда больше не суются.

На некоторое время я задумываюсь. Пытаюсь сравнить возможности Фриды и других членов этого братства с возможностями жителей биологической Фазы. Сравнение получается не в пользу Фриды и её сотоварищей по колдовскому ремеслу. Хотя я никого, кроме Фриды и Брункаса, не видел, но и этого вполне достаточно. Конечно, они могут многое, но их мало. Если в биологической Фазе все жители от мала до велика обладают незаурядными парапсихологическими возможностями, то здесь этих колдунов горстка. Поразмыслив таким образом, я продолжаю:

–Единственное, что вы сможете сделать, это отстоять для себя участок, на который их власть распространяться не будет. Или, по крайней мере, будет както ограничена. Но для этого, сестра Фрида, вам надо будет объединиться и действовать сообща. Поодиночке они с вами расправятся быстро. И всех вас ждёт участь сестёр Гертруды, Маргариты или Беаты.

–Об этом мы уже думали. Жаль только, что не все из нас с этим согласны. Особенно братья.

–Что ж, когда повелители туртанов расправятся с сестрами, они возьмутся и за братьев. Поверьте, сестра Фрида, они никогда не останавливаются на полпути. Им нужна полная власть над краем. Или всё, или ничего. А для их целей вы, братья и сестры, всё равно что камень на дороге. А камень надо убрать, чтобы ездить не мешал.

–Я уже давно поняла, что мы им сильно мешаем. Через месяц будет наше традиционное ежегодное собрание. Наверное, за этот месяц к Гертруде, Маргарите и Беате присоединюсь и я. А может быть, еще несколько сестёр или даже братьев. Думаю, это убедит тех, кто еще колеблется. Ваше мнение как мнение людей, которые уже достаточно знают нашего врага, я там тоже доложу. Значит, вы считаете, что общими силами мы сможем им противостоять?

Я снова задумываюсь. Перед глазами встают ужасные картины массового истребления, которое учинили «прорабы» в непокорной Фазе. «Их обуяла гордыня, и они понесли заслуженное наказание» – так, кажется, сказал Таканда. Прикрываю на мгновение глаза и вижу, как матери сначала убивают своих детей, а потом и сами сводят счеты с жизнью.

–Не знаю, сестра Фрида. Вы сами должны будете оценить свои силы и сопоставить их с силами врага. Только после этого вы сможете принять решение, покориться или бороться. Я вам ничего советовать не могу и не стану. Скажу только одно: в случае поражения ваша участь и участь тех, кто пойдёт за вами, может быть страшной. Страшнее смерти.

–Вот как? – Фрида задумывается, отпивает несколько глотков из позолоченного кубка и говорит: – Об этом я тоже скажу на собрании. Спасибо, что ничего не утаили. Теперь о вас. Брат Брункас сказал, что вы ищете чтото в окрестностях моего дома, и просил помочь вам. Что вы ищете?

–Сестра Фрида, гдето здесь поблизости есть место, где иногда открываются ворота в другой мир. Нам нужно найти это место и открыть эти ворота.

–Ворота в другой мир?

Фрида на мгновение задумывается. Странно, но она не выказывает никакого удивления. Впрочем, что мы знаем об этих колдунах и колдуньях? Об их происхождении, об их возможностях и познаниях?

–Кажется, я знаю, что вам требуется.

Вот это да! Не хватало еще, чтобы она указала нам зону нестабильности темпорального поля, да еще и сама открыла переход. А Фрида, не замечая моего изумления, продолжает:

–Это скорее всего путь, которым пришли сюда наши предки. Тогда вам не надо далеко ходить. Это здесь, в подвале южной башни.

–Толя, – говорю я, – это так?

Анатолий сверяется с индикатором установки и указывает направление на зону перехода.

–Тридцать метров, – добавляет он.

Фрида кивает. Она встаёт изза стола и жестом приглашает нас следовать за собой. Пройдя несколькими переходами, мы оказываемся перед старыми, обитыми медью дверями. Вид у этих дверей такой, будто они не открывались по меньшей мере полвека, и чтобы за них проникнуть, придётся взрывать их динамитом. Но Фрида слегка касается створок, и они неожиданно легко и бесшумно распахиваются.

Какие ассоциации обычно возникают при слове «подвал»? Особенно если это подвал древнего каменного строения? Ничего подобного перед нами не открывается. Воздух чистый и сухой. Ни малейших признаков сырости. Пыли тоже нет. Это отчетливо видно, так как спуск в этот подвал освещен непонятно откуда льющимся голубоватым светом. Мы спускаемся вслед за Фридой по каменным ступеням и оказываемся в большом куполообразном помещении. Оно такое же сухое и чистое, как и лестница. И тоже освещено голубоватым светом. Кажется, что светятся сами камни, из которых сложен этот купол.

–Это здесь, – говорит нам Фрида.

–Точно, здесь, – подтверждает Анатолий, глядя на индикатор.

–И когда ты сможешь открыть переход? – спрашивает Лена.

–Часов через десять или двенадцать.

–Значит, вы искали именно это место, – констатирует Фрида и направляется назад, к лестнице.

–Сестра Фрида, – говорю я, когда мы возвращаемся в зал. – Когда этим путём прошли сюда ваши предки?

–Очень давно. Пятьсот лет назад или даже больше.

–Скажите, сестра Фрида, – интересуется Лена, – а что заставило ваших предков покинуть свою родину и прийти сюда?

–Война.

–Они потерпели поражение в войне?

–Нет. Они бежали от чужой войны.

–Как это понять?

–Я расскажу вам предание о том, как всё это было.

По команде Фриды кувшины наполняют наши кубки вином. Фрида отпивает пару глотков, оборачивается и около минуты задумчиво смотрит на полотнище с золотыми звёздами и «интегралами». Потом она поворачивается к нам и начинает:

–Два года горело небо, дрожали и гасли звёзды. Гасли, потом зажигались в других местах. Несколько раз темнело солнце. И всё это время с неба падали огромные горящие камни. Они сжигали леса, кипятили воду в реках и озёрах. На местах падения этих камней не росла трава. А люди, оказавшись поблизости, умирали через несколько дней.

К концу второго года камни стали падать чаще. Теперь их падения уже не сопровождались бедствиями. Но люди, оказавшись поблизости, всё равно умирали. Что происходило там, куда падали камни, никто не видел или, увидев, уже не мог рассказать. Но вскоре из тех мест высоко в небо стали взметаться огненные факелы или яркие, ослепительные лучи, которые поражали другие падающие камни. Они сжигали их в небе, не давая им упасть. А были и такие падающие камни, которые сами выбрасывали такие же факелы или лучи. И лучи эти, и факелы были направлены вниз и сжигали всё, куда попадали. Страшный рёв и грохот стояли над землёй. Небо стало красным, но вскоре сплошь затянулось тучами густого черного дыма.

А по земле во всех направлениях двигались армии страшных машин, уничтожавшие всё на своём пути. Когда такие армии сталкивались между собой, небо обрушивалось на землю, а земля долго тряслась, горела и даже плавилась. Иногда над местами столкновений поднимались клубы разноцветных дымов. И когда ветер относил эти дымы в сторону, там погибало всё живое.

Всё меньше и меньше людей оставалось на земле. Оставшиеся несколько тысяч человек укрылись высоко в горах и оттуда с ужасом наблюдали, как погибает их мир. Они видели, как клубы желтого, зелёного и розового тумана и тучи черного дыма поднимаются всё выше и выше. Они знали, что когда эти дымы и туманы достигнут их убежища, они тоже погибнут.

Пока Фрида рисует перед нами жуткую картину Апокалипсиса, вызванного вторжением враждующих инопланетных сил, мы выпиваем вино из своих кубков и, неоднократно обменявшись взглядами, вздыхаем. Слишком уж эти картины напоминают нам то, что мы видели в Фазе, где с весёлым гулякой Лемом шли через Проклятые Места и через поле давно отгремевшего сражения неведомых противников. Неужели и предстоящий переход выведет нас в подобную Фазу? Но что было дальше? Как сумели предки Фриды избежать гибели? Фрида наполняет опустевшие кубки и продолжает рассказ.

–И вот тогдато и появился неведомо откуда Странник Аг. Он указал людям путь к спасению. Он открыл им ворота в другой мир. Мир цветущий, населённый простыми людьми, которые с радостью примут переселенцев, как своих старших братьев и сестёр. Не все согласились уйти в другой мир. Многие предпочли смерть на родине жизни в неизвестности. Тех, кто решился уйти через ворота, открытые Странником Агом, было около восьми сотен. О тех, кто остался, ничего не известно. Скорее всего, они погибли. А восемь сотен братьев и сестёр положили начало новой цивилизации. Они расселились почти по всей планете, где местные жители согласились принять их в качестве своих учителейнаставников и покровителей. Исключение составили кочевникитуртаны, жившие в диких степях, и надменные каруны, которые населяли несколько крупных островов в Восточном Океане.

Переселенцы не стали настаивать. Их вера запрещала принуждать коголибо к чемунибудь. Они многому научили местных жителей, которые стали называться их послушниками. Переселенцы лечили послушников от болезней и ран, помогали им освоить новые методы земледелия и скотоводства. Так прошло почти пятьсот лет.

Фрида умолкает. Мне становится ясно, откуда колдуны знают компас и другие премудрости.

–Сестра Фрида, а как давно вторглись в эти края туртаны?

–Десять лет назад.

–А их хозяева пришли вместе с ними?

–Нет. Они появились года через полтора. Туртаны поначалу не имели успеха, несмотря на свою многочисленность. Мы сумели так организовать отпор, что они могли добиться только частичных успехов и быстро теряли завоёванное. Всё изменилось, когда здесь появились их хозяева. Туртаны словно преобразились. Они стали воевать грамотно, разумно. И наших послушников тоже словно подменили. Если прежде один послушник смело вступал в бой против трёх или четырёх туртанов, то теперь сотня послушников отступала перед двумя десятками. Только наше присутствие воодушевляло их. Но везде мы успеть не могли. В итоге наш край оказался завоёванным туртанами. Или их хозяевами, это вернее.

–Последний вопрос, сестра Фрида. Когда вы ожидаете нападение туртанов?

–В любой час. Они начали собирать свои силы для нападения еще семь дней назад. Я отпугнула их несколько раз. Устраивала им лесные пожары, наводнения и даже солнечное затмение. Они в панике бежали. Но сейчас к ним прибыли два хозяина, и мои козни, – Фрида усмехается, – уже не действуют на них. Поэтому я и ответила брату Брункасу, что у меня неспокойно.

–Толя, уточни еще раз, когда ты сможешь открыть переход?

–Через одиннадцать часов.

–То есть уже ночью. Кстати, сестра Фрида, а почему туртаны не воюют по ночам?

–Ночью они почти слепые. Ну, и наши возможности с наибольшей силой проявляются именно по ночам. Поэтому туртаны предпочитают ночью закрываться в своих лагерях.

–Понятно. Не мешало бы поточнее разведать их силы и намерения.

–Я и так знаю, сколько их, где они собрались и куда сейчас движутся. Поднимемся со мной на башню, я вам всё покажу.

Через несколько минут мы стоим на верхней площадке северной башни, и Фрида объясняет нам расстановку сил туртанов и их замыслы.

–С юга они подойти не могут. Там естественное препятствие: глубокая и широкая трещина в каменной породе. Поэтому они сосредоточились так: четыре сотни там, – Фрида указывает на лес, темнеющий на востоке, – и пять сотен там, в низинах. – Фрида указывает на запад.

С западной стороны мы видим поросшую кустарником пустошь, а с востока от ограды до леса тянется голое поле, по которому в разных местах разбросаны огромные каменные глыбы. С северной стороны, со стороны ворот, тоже виднеется редкий лес. До него примерно четыреста метров.

–За этим лесом их собралось не более полутора сотен, – говорит Фрида, – но именно этот отряд будет наносить главный удар. Те, что пойдут с других сторон, должны просто отвлечь меня. Вот когда я ими займусь основательно и они свяжут мои силы, тогда хозяева и поведут на ворота этот отряд. Скорее всего, они и сами пойдут с этим отрядом. Понятно, не в первых рядах, а гдето далеко сзади. Они будут подгонять туртанов и не давать им впасть в панику, если я сумею на них отвлечься. Они сейчас выдвигаются на исходные позиции. Как я сказала, они могут напасть в любой час. Тем более что их чтото торопит и заставляет выступить раньше. – Подумав немного, она добавляет: – Если они нападут в ближайшее время, то вам лучше укрыться в подвале южной башни. Даже если я не сумею их отогнать, двери в подвал они открыть не смогут.

– Нет, сестра Фрида, – я принимаю решение, – если они нападут в ближайшее время, мы с товарищами будем защищать ворота, пока вы не прогоните тех, кто будет атаковать с других сторон.

–Но вас всего шесть человек. И потом, вы мои гости. Я не вправе рисковать вашими жизнями.

–Пусть вас не смущает наша малая численность. Коечто мы тоже умеем. К тому же должны мы както отблагодарить вас за гостеприимство. Как, друзья, поможем сестре Фриде?

–Какие могут быть разговоры? – с энтузиазмом откликается за всех Пётр.

–А вот тебя, Петруша, я как раз и не спрашиваю. Твой номер в данном случае семнадцатый. Ты, кажется, рассчитываешь занять на воротах оборону с пулемётом Калашникова? Увы. Здесь придётся работать луками, мечами и копьями. А здесь от тебя толку, прости, никакого. Я жду ответа от хроноагентов.

–Ну что ты спрашиваешь? – Лена укоризненно качает головой. – Сам знаешь, какой будет ответ. Только, я помню, ктото из нас клялся Временем, Схлопкой и именем Магистра Леруа, что больше никогда не будет вмешиваться в местные заварухи. Ты не помнишь, кто это был?

–Прекрасно помню. И слово своё намерен держать твёрдо. Но сейчас особые обстоятельства. Мы можем уйти отсюда только ночью, а противник уже выходит на исходные позиции. Предлагаешь укрыться в подвале? А у тебя есть гарантии, что, овладев замком, наши «прорабы» не сумеют открыть дверь в этот подвал? Они там возьмут нас всех тёпленькими. И мы даже не сможем оказать им сопротивления.

–Согласна. В данном случае благоразумие должно отступить на второй план. Принимая участие в обороне замка, мы тем самым обезопасим и сами себя. Но как быть с Петром и Сергеем? Вот их я и предлагаю укрыть на время штурма в подвале.

–Ни за что! – в один голос реагируют наши возмущенные товарищи.

–Понимаю ваше негодование, – спокойно говорит им Лена. – Но как вы сможете принять участие в обороне ворот? Толку от вас, Андрей правильно сказал, никакого. За оставшееся время мы не сможем научить вас владеть мечом и тем более луком. Лук – это не автомат. Здесь есть своя специфика. И довольно сложная.

–Да мы хотя бы стрелы будем во дворе собирать и вам подносить, – предлагает, чуть не плача, Сергей.

Перспектива сидеть в неизвестности в закрытом подвале, когда наверху кипит бой, пугает его больше опасностей этого боя.

–Верно, – соглашаюсь я, – стрел у нас, прямо скажем, маловато.

–Брат Андрей, – говорит вдруг Фрида, – раз уж вы решили принять участие в обороне и уже сетуете на недостаток стрел, то здесь я могу вам помочь. Да и луки у меня получше ваших будут.

Фрида ведёт нас к одной из пристроек у ограды замка. Там мы обнаруживаем настоящий арсенал. Мечи, секиры, латы, шлемы, щиты, копья. И, главное, луки и стрелы. При виде их у Лены загораются глаза. Это действительно получше того, что мы добыли у туртанов. Это – настоящие английские луки, которыми прославленные лучники добывали победу при Пуатье, Креси и в других сражениях Столетней войны. Длинные, больше человеческого роста, абсолютно прямые – с не натянутой тетивой. Дальнобойность этих луков должна быть раза в три больше, чем у луков туртанов, более приспособленных для стрельбы из седла, на скаку. Особый восторг вызывают стрелы. Они тоже длинные, более метра, с тяжелыми трёхгранными наконечниками. Такие стрелы вполне могут пробить щит туртана, не говоря уже о кольчуге.

–Смотритека, – говорит вдруг Анатолий и, шагнув кудато вглубь каменного сарая, снимает со стены арбалет.

–Вот и для вас оружие нашлось, – говорю я Петру с Сергеем. – Этим вы научитесь владеть гораздо быстрее, чем луками. Сделаете по несколько выстрелов, чтобы уяснить баллистику стрелы, и можете участвовать в бою на равных с нами. И вот еще что, раз уж здесь имеется такой выбор, подберите все для себя доспехи. Сертон, конечно, и в Схлопке сертон, но когда в тебя попадает стрела, это больно. Я не говорю уже о Петре с Сергеем. Им доспехи крайне необходимы.

Подходит время обеда, а туртанов всё не видно. Анатолий высказывает предположение:

–Может быть, они раздумали сегодня нападать?

–Нет, брат Анатолий, – с грустной улыбкой отвечает ему Фрида, – они уже совсем рядом. Просто они ждут команды. Но раз уж они не спешат, то у нас есть время пообедать. Боюсь, что через час нам будет не до этого.

Мы принимаем предложение и отправляемся в зал, где уже накрыт стол к обеду. «Вот это телекинез!» – восхищаюсь я про себя.

Не успеваем мы приступить к десерту, как Фрида встаёт. Лицо её озабоченно.

–Они пошли в атаку. Брат Андрей, занимайте свои места. Я буду на башне. В случае, если вы не сможете их сдержать и они возьмут ворота, отступайте в подвал южной башни. Двери я уже открыла. А когда вы их закроете, им придётся немало повозиться, чтобы их открыть.

–А вы?

–Обо мне не беспокойтесь. В случае поражения я не стану держаться здесь до конца, как сестра Беата. Брат Тибальт уже готов меня принять. В любом случае им я не достанусь.

И потом, мне почемуто кажется, что хозяева туртанов заинтересованы в вас больше, чем во мне.

–Вы правильно оценили ситуацию. Мы действительно опасные гости. Прошу простить нас за то, что так получилось.

–Не стоит извиняться, брат Андрей. С вами или без вас, они всё равно пришли бы сюда. Днём раньше, днём позже, какая разница?

–И то верно. Что ж, по местам. С нами Время!

На левую пристройку поднимаемся я, Наташа и Сергей, на правую – Лена, Анатолий и Пётр. Там мы облачаемся в доспехи и готовим к бою луки и арбалеты. С нашей стороны противника пока еще не видно. Зато с запада и востока замок уже атакуют туртаны. Оглашая окрестности устрашающими визгами и воплями, к замку скачут сотни всадников.

Фрида спокойно стоит на башне и наблюдает за приближающимся противником. А всадники накатываются всё ближе и ближе. Они пока дальше выстрела из их лука, но уже накладывают стрелы и натягивают луки. Стрелы тычутся в землю, не долетев до ограды почти сотню метров. Вояки! А с нашей стороны попрежнему всё спокойно.

Неожиданно в топот копыт, вопли и визг нападающих вплетаются, а потом и перекрывают эту какофонию непонятные треск и хлопанье. Какаято тень падает на передовые ряды атакующих замок туртанов. Время моё! Из заоблачной выси на туртанов снижается несметная стая огромных летучих мышей. И не мышей даже, а настоящих птеродактилей. Шум и треск производят их большие кожистые крылья.

Туртаны в ужасе кричат, мечутся и стреляют в летающих тварей из луков. Но стрелы, повидимому, не причиняют птеродактилям никакого ущерба. Зато туртанам приходится плохо. Птеродактили, снизившись, ударами крыльев сбивают их на землю. Зубастые пасти откусывают руки и перегрызают шеи лошадям. Острые серповидные когти раздирают кольчуги и вырывают у всадников куски мяса. Туртаны отмахиваются мечами, но и это не даёт никакого результата. И клинки, и стрелы проходят через тела и крылья птеродактилей, не причиняя им вреда, словно они бесплотные призраки. Но эти призраки наносят туртанам раны настолько реальные, что уже десятки нападавших валяются на земле. Туртанов охватывает паника. Они вотвот бросятся бежать.

–А вот и у нас пошли, – отвлекает меня от захватывающего зрелища Наташа.

Из леса выезжает отряд всадников и направляется к воротам. На мой взгляд, они едут довольно медленно. Едут они молча, без криков, рассчитывая таким образом незамеченными подобраться к воротам и застать Фриду врасплох, пока она будет отбивать нападение с флангов.

Выжидаю, когда передние ряды приблизятся на дистанцию выстрела и даю команду: «Огонь!» Только накладывая на лук уже третью стрелу, я осознаю, как нелепо прозвучала моя команда.

Тем не менее наш огонь… Хм! Наша стрельба весьма эффективна. Всадники падают, сраженные стрелами, один за другим. Даже Пётр с Сергеем из своих арбалетов не дают промахов. Впрочем, трудно промахнуться, стреляя по такой плотной толпе. Конечно, скорострельность луков гораздо выше, но арбалет бьёт дальше.

Всётаки хорошее оружие – лук. Особенно когда имеется неограниченный запас стрел. Конечно, пулемёт в таких случаях более эффективен. Но тогда и нападающие имели бы неоспоримое преимущество. Благодаря своей численности они не давали бы нам головы изза зубцов стены высунуть.

Тем не менее численность даёт перевес атакующим и на этот раз. Шесть луков – это всётаки не шестьдесят. Несмотря на серьёзные потери, большая часть туртанов достигает стен. Они приставляют лестницы и лезут по ним. Пришла пора ближнего боя, рукопашной схватки.

–Сергей, Пётр! – командую я. – Работайте копьями! Нас только вниз не столкните!

Наташа неплохо работает мечом. Конечно, учил я её этому сам, но на практике она занимается этим впервые. И довольно удачно. Что творится справа от ворот, я не вижу. Некогда смотреть. Туртаны лезут по лестницам один за другим. Не успеваешь сбить вниз одного, как уже другой рядом появляется над стеной. Мы с Наташей скачем от лестницы к лестнице и рубим, и рубим туртанов. Сергей с копьём подчищает то, что не успеваем сделать мы. Но я предвижу: еще десять минут такого боя, и нам придётся оставить стены и отступить к замку. Силы слишком неравны.

Помощь приходит неожиданно. Над нами темнеет небо, трещат и хлопают кожистые крылья, и на туртанов обрушивается небесное воинство Фриды. На этот раз атаки птеродактилей носят чисто психологический характер. Их когти и зубастые пасти не причиняют туртанам никакого ущерба. Как и мечи туртанов – птеродактилям. Впрочем, одно только появление черных крылатых тварей достигает цели. Туртаны недолго мечутся в панике и быстро обращаются в бегство, оставив под стенами замка множество убитых и раненых соратников.

А во дворе, преследуемые птеродактилями, в ужасе бестолково бегает десяток туртанов, которые сумели перебраться через стену. Мы быстро прекращаем эту панику, расстреляв противника из луков.

Птеродактили, прогнав туртанов до леса, поднимаются высоко в небо и там исчезают без следа. Будто их и не было. Будто это было какоето наваждение. А может быть, так оно и было на самом деле? Слишком уж нереально выглядели эти жуткие доисторические твари.

Через несколько минут Фрида спускается с башни и направляется к нам. Осмотрев поле боя и оставшись довольной результатами, она улыбается и говорит нам:

–Я вижу, вы тоже славно поработали. Честно говоря, я не надеялась, что вы сможете так долго продержаться. Шесть человек против такой орды.

–Если честно, то ваша помощь подоспела очень вовремя. Еще несколько минут, и нам пришлось бы оставить стены и отступить к замку.

–Я так и поняла. Но всё хорошо, что хорошо кончается.

–Вы думаете, всё кончилось? Вряд ли. До вечера еще далеко. Следует ждать еще одной атаки.

–Нет, – Фрида небрежно машет рукой, – сегодня ничего уже не будет. Сегодня они получили такой урок, что запомнят надолго.

–Кстати, сестра Фрида, а что это за жуткие твари были, которых вы напустили на туртанов?

–Они жили здесь много тысяч лет назад. Охотились такими же большими стаями и были очень опасны.

–Вы вызвали их из Прошлого?

–Нет. Этого мы не умеем. Просто я создала их образы и напустила их на варваров.

–Образы? Эти образы довольно реально калечили туртанов. – Я показываю на поле, усеянное телами.

–Да, образы, – Фрида усмехается. – Потомуто нас и зовут колдунами и колдуньями, что мы при определённых условиях можем призрачное сделать реальным, осязаемым.

–А почему эти образы, когда вы их послали нам на помощь, не смогли причинить туртанам никакого ущерба?

–С вашей стороны, кроме туртанов, действовали еще и их хозяева. Онито и сумели частично смягчить действие моей магии. Но своё дело мои зверюшки сделали. Туртаны бежали и нескоро вернутся. Но мы заговорились. Вам не мешает отдохнуть перед дорогой.

Бессонная ночь и тяжелый бой делают своё дело. Я чувствую, что нам действительно не мешает как следует отдохнуть, выспаться. Фрида отводит нас в спальные покои. Там я, едва голова касается подушки, засыпаю как убитый.

Фрида будит нас, когда уже совсем стемнело.

–Вам осталось два часа. Ужинайте и собирайтесь в путь. Мы переодеваемся в свою привычную одежду. Оружие и доспехи оставляем Фриде для пополнения её арсенала. Пётр предлагает взять с собой мечи: «Вдруг нас опять занесёт туда, где огнестрельное оружие не действует». Подумав, мы соглашаемся. Груз невелик, а пригодиться они вполне могут. Когда мы сидим за столом, я говорю Фриде:

–Сестра Фрида, я должен вас предупредить вот о чем. Хозяева туртанов – существа очень опасные. Я говорю «существа», потому что они не люди. Хотя внешне они на людей похожи. Они завоевали уже не один мир. И раз уж они пришли сюда, готовьтесь к худшему. Они никогда не останавливаются на полпути. Мира между ними и вами быть не может. Вы либо победите их, либо погибнете сами. Это вы должны ясно осознавать. Третьего не дано. Мы побывали в мирах, где они царствуют. Побывали там, где они только разворачиваются, как у вас. Были мы в мире, где их победили и изгнали. Но были мы и в мире, где им оказали безуспешное сопротивление. Этот мир они уничтожили. Как сказал мне один из них: «Мы покарали их за непомерную гордыню». Я считаю, что вы всё это должны знать.

–Спасибо, брат Андрей, за честные слова. Я непременно передам их своим братьям и сестрам, когда мы будем принимать решение. А вы? Куда вы пойдёте дальше?

–Мы постараемся вернуться к своим братьям и сестрам, чтобы вместе с ними бороться против нашего врага. Пока этот враг не даёт нам покинуть зону миров, где он хозяйничает. Но мы не теряем надежды.

–Тогда, – Фрида поднимает кубок, – выпьем за то, чтобы вам улыбнулась удача.

Я выпиваю вино, и тут мне в голову приходит интересная мысль. Переход откроется в подвале замка Фриды. Насколько могущественны наши «прорабы»? Сумеют ли они повлиять на этот переход?

–У меня есть надежда, что это может случиться скоро. Сестра Фрида, вы можете узнать, есть ли поблизости наши враги? А если есть, то чем они сейчас занимаются?

Фрида закрывает глаза и словно впадает в оцепенение. Через несколько минут она передёргивает плечами и качает головой.

–Вы совершенно верно сказали. Это не люди. Проникнуть в их мысли чрезвычайно трудно. А то, что удаётся раскрыть, поражает своей ненавистью, жесткостью и черной злобой. Здесь их двое. Они в ближайшем лесу. А вот что они делают или намерены делать, я точно понять не смогла. Уловила только одно: они ненавидят вас самой лютой ненавистью и сделают всё возможное, чтобы помешать вам уйти.

–Всё ясно, – усмехается Лена. – Наши друзья пришли проводить нас. Куда они теперь нас загонят?

–Не беспокойтесь, – с улыбкой говорит Фрида, – они ничем не могут на этот раз навредить вам. Ведь те ворота, что вы намерены открыть, находятся в нашем святилище. А на него они никакого влияния оказать не могут. Я уловила, что они сильно злятся и досадуют, что у них ничего не получается.

Через час мы спускаемся в подвал Южной Башни, где Анатолий открывает переход. Прощаясь с Фридой, я говорю ей:

–Помните, сестра Фрида, что я вам говорил. Победа или смерть. Третьего не дано.

–Я хорошо помню это, брат Андрей. Счастливого вам пути и удачи.


Глава 27


Они все ушли туда, а дна нет, и никто не вернулся… Мы должны туда идти?
А. и Б. Стругацкие

Скорее всего, на этот раз мы попали именно в ту Фазу, где жили предки Фриды. Когдато это был цветущий край. Но несколько столетий назад по этим местам прокатилась нездешняя война. Здесь сгорело всё, что только могло гореть. Сгорели семена, споры и бактерии. Сгорели, мутировали до неузнаваемости.

Даже здесь, в горах, на относительно небольшой высоте около двух километров, должны расти деревья. Но сейчас здесь только редкий кустарник с длинными, тонкими, лишенными листвы или хвои ветвями. Под ногами вместо травы или мха чтото жесткое, похрустывающее, похожее на иглы ежа. И ни одной живой души. Даже нет следов пребывания здесь живых существ.

Над нами фиолетовое небо, по которому ветер гонит желтоватосерые облака. Этот же ветер несёт с собой или мелкий черный песок, или золу. И пахнет этот ветер какойто химией.

–Хлористые соединения, – определяет Лена. – Относительно безвредные, но дышать ими долго не рекомендуется. Кстати, и радиационный фон здесь повышен. Тоже не до опасного уровня, но вполне прилично, чтобы за те же несколько суток причинить нам неприятности.

–Отсюда вывод, – говорю я, – задерживаться здесь не стоит. Толя, что ты на это скажешь?

–Скажу, что мы можем уйти отсюда через час. Здесь в пяти километра имеется постоянно действующий переход. Уточняю: не зона темпоральной нестабильности, а открытый переход в другую Фазу.

–Любопытно. Пойдём посмотрим, – предлагает Лена. – Интересно, кто это создал здесь переход и забыл его за собой закрыть?

–А может быть, это спонтанный переход, – высказывает предположение Наташа. – Вроде того, в который я угодила, когда попала к вам. Вы тогда по этому поводу еще со Старым Волком ругались.

–И это может быть, – соглашаюсь я. – Но, скорее всего, это шутки наших «прорабов». Толя, ты можешь отсюда определить характеристики перехода?

–Могу, пытаюсь, но у меня чтото плохо получается.

–Что значит «плохо»? Поясни.

–Сами характеристики я вижу, но определить не могу. Переход с такими характеристиками нам ни разу не встречался. Хотя…

–Что «хотя»?

–Самито эти характеристики нам уже гдето попадались. Память установки показывает это четко. Но могу однозначно утверждать, что перехода с такими характеристиками нам еще не встречалось. У меня в памяти все переходы записаны. Такого не было, это точно.

–Тогда где, Время побери, ты такие характеристики подцепил в память? Ведь они – не радиационный фон, не чтонибудь еще. Это же характеристики темпорального поля!

–Да Схлопка его знает, где! Ведь установка, как правило, включена, находится в дежурном режиме. Вот она и фиксирует все колебания темпорального поля.

–А ты у нас кто? Оператор установки или носильщик при ней? Дисквалифицирую! Если установка фиксирует колебания темпорального поля, ты сразу должен разобраться, что к чему!

–Ага. Особенно когда бежишь между огненными гейзерами. Или удираешь от кремнийорганических хищников размером с паровоз. Или…

–Хватит вам собачиться, – прерывает Лена нашу пикировку. – В самом деле, бывают такие моменты, когда на индикатор просто некогда смотреть.

–Верно, – соглашаюсь я. – Такое вполне может быть. Как и то, что в один из таких непредсказуемых моментов он может кануть в спонтанно открывшийся переход и не вернуться из него. Причем вместе с установкой.

–И такое может быть, – вздохнув, соглашается Анатолий. – Выход один: установку надо доработать, чтобы она подавала звуковой или еще какойто сигнал о близости перехода. Сумею ли только я сделать это в полевых условиях?

–Надо суметь, – жестко реагирую я на его сетования. – Если тебя потеряем или еще коголибо, это уже непоправимая беда. А если мы при этом утратим еще и установку… Короче, ты понял. Скажи лучше, гденибудь поблизости есть еще зона нестабильности, откуда мы смогли бы открыть переход?

–Есть. Тридцать шесть километров к югу.

Анатолий показывает направление вниз по склону горы. Там клубится густой желтоватосерый дым или туман. Ветер, налетающий порывами, подхватывает его клочья и тащит в нашу сторону, но до нас долетает только песок или пепел. Ясно, тот еще дымок. Изредка внизу полыхают какието багровые зарницы, и тогда этот туман начинает светиться. Нет, туда идти почемуто не хочется.

–Пойдём, – предлагает Лена, – сначала посмотрим на действующий переход.

–И что же мы там увидим? – спрашиваю я с ехидцей.

–Что увидим, то увидим. Не сидеть же здесь в сомнениях всю оставшуюся жизнь. Налево пойдёшь, коня потеряешь. Направо пойдёшь, голову потеряешь. Тем более что здесь и камня с таким текстом чтото не наблюдается.

–Все претензии по этому поводу адресуй «прорабам перестройки», – ворчу я, вставая с камня. – Идём к действующему переходу. Он, по крайней мере, ближе.

Мы проходим по направлению к переходу около километра, когда идущий впереди Анатолий останавливается.

–Дорога.

–И какаято странная, – с недоумением в голосе откликается Пётр.

Мы подходим ближе. Перед нами действительно дорога, вытоптанная в мелком щебне множеством ног. Но интересно другое. Интересно или странно, как заметил Пётр. Сама дорога не очень широкая, метра три, не больше. А вот обочины у этой дороги достигают шести метров в ширину каждая. И щебень на этих обочинах размолот в песок. Словно по этим обочинам катались на асфальтовых катках. Или на танках. А может быть, еще на какойто тяжелой технике. Ну очень тяжелой. Как бы то ни было, эта дорога идёт в нужном нам направлении.

Какоето время мы идём по этой дороге. Внезапно Наташа нагибается и поднимает из щебня чтото блестящее. Это золотой медальон. В центре расположена трёхлучевая звезда, а по краям – два вытянутых «интеграла». Я вспоминаю символику на поясе колдуньи Фриды и на полотнище в зале её замка. Полное совпадение. Значит, мы точно находимся в той Фазе, откуда бежали ее предки.

Немного погодя Пётр находит в щебне бронзовую пряжку. А идущий по краю дороги Сергей извлекает из мелко размолотого на обочине щебня чтото белое. Это осколок кости. Лена осматривает его со всех сторон, ощупывает и определяет:

–Часть человеческой ключицы.

Дальше находки попадаются чаще. Подмётки, ремешки, пуговицы, украшения и кости. Кости почемуто попадаются только на обочинах. Дорога сужается и идёт между двумя рядами беспорядочно разбросанных черных камней. Обочины уходят вправо и влево и тянутся по внешнюю сторону каменных рядов.

А вот и конец дороги. Она обрывается между двумя высокими камнями, почти столбами. Дальше ничего нет. В том смысле, что ничего не видно. Дорога упирается в тускло поблёскивающую черную стену, занимающую пространство между каменными столбами.

–Пришли, – говорит Анатолий. – Перед нами – действующий переход.

Мы присаживаемся на торчащие по краям дороги камни. Что ж, это классический переход в другую Фазу. Необычный, конечно, но явно действующий. Я закуриваю и задумчиво смотрю на черное «зеркало». Таких переходов я еще не встречал. Сергей из любопытства обходит высокие камни справа и возвращается слева.

–Там никакой дороги нет, – сообщает он.

–Правильно, – тихо говорит Лена, – и не должно быть. Это дорога вела только к переходу. Но почему его не закрыли?

–Может быть, некому было закрывать? – так же тихо высказывает предположение Наташа.

–Но ктото этот переход открыл, – говорю я, затягиваясь сигаретой. – Значит, он и должен был его закрыть. На спонтанный переход не похоже. А поддерживать Время знает сколько лет переход в открытом состоянии весьма накладно. Даже для высокоразвитой цивилизации. Но, в конце концов, вопрос не в этом. Вопрос в том, стоит ли нам воспользоваться этим столь любезно кемто оставленным переходом?

Я гашу сигарету о камень, встаю и подхожу вплотную к черному «зеркалу». Всего несколько шагов, и мы окажемся в другой Фазе. И не надо будет идти тридцать шесть километров по зараженной местности, дышать ядовитым смогом. Я закуриваю еще одну сигарету и пускаю дым прямо в это «зеркало». Дым исчезает в нём бесследно. Два шага, и я – в другой Фазе. Но что это будет за Фаза? Впрочем, и переходом, создаваемым нашей установкой, мы тоже идём сами не зная куда. Какая разница? Но чтото мешает мне принять решение. Мне почемуто кажется, что от меня ктото только и ждёт, чтобы я сунулся в этот переход. Я даже ощущаю гдето сзади мерзкий и злорадный смешок. Именно ощущаю, а не слышу. Будто укол стрелы между лопатками. Нет, не тянет меня в этот переход, и всё тут. Я готов идти до следующего перехода не тридцать шесть, а все триста шестьдесят километров. Готов по несколько раз в день делать себе инъекции антирада, готов дышать миазмами этого смога, а потом долго и мучительно выгонять из себя всю ту дрянь, которой я там надышусь. Но я не готов шагнуть в этот гостеприимно распахнутый для нас переход.

Я снова присаживаюсь на камень и спрашиваю своих товарищей:

–Ну? Какие у кого будут мнения, господа фазопроходцы?

–Не нравится мне этот переход, – берёт первым слово Сергей. – Даже не знаю, что больше не нравится: сам переход или эта дорога к нему.

–Дорога действительно интересная, – продолжает Пётр мысль Сергея. – По ней явно гнали большую толпу народа. И гнали силой, под охраной. Гнали спешно. Только вот куда их загнали?

–Как Фрида рассказывала? – вступает в разговор Наташа. – Странник Аг открыл переход, и через него ушли восемьсот человек. Остальные несколько тысяч не пожелали уходить и остались здесь. Она сказала, что они погибли. А я считаю, что они не погибли, их увели отсюда через другой переход. И увели, Пётр правильно сказал, силой, под конвоем. А кто увёл, понятно.

–Но кто протоптал такую дорогу? – спрашивает Сергей. – Ведь Фрида говорила, что здесь осталось всего несколько тысяч людей.

–Несколько – это сколько? – не сдаётся Наташа. – Это могло быть и десять, и двадцать, и тридцать тысяч. А если живые люди оставались еще и в других местах, о которых Фрида не знает?

–Верно, Наташенька, – говорит молчавшая до сих пор Лена, – сюда могли согнать людей со всей планеты. Так оно, скорее всего, и было. Но важно здесь только одно: Фрида говорила, что всё это происходило пятьсот лет назад. Интересно, «прорабы» забыли закрыть переход или просто не смогли? А может быть, имеет место чтото иное? Переход, существующий пятьсот лет, – нонсенс! За это время он должен был захлопнуться сам, если его не подпитывать всё время энергией.

–Нет, – говорит вдруг Анатолий.

Он, пока мы разглядывали переход и высказывали свои мысли по этому поводу, никакого участия в этом не принимал. Наш ведущий специалист по поиску и созданию межфазовых переходов колдовал со своей установкой. И наконец нашел решение.

–Нет. Этот переход не был открыт все пятьсот лет. Он открылся совсем недавно. Не более суток назад. А скорее всего, намного меньше. Это подтверждают четвёртые гармоники возмущений темпорального поля. Они должны гаснуть самое позднее в течение двенадцати часов. А здесь они еще довольно различимы. Это переход открылся совсем недавно. Открылся он персонально для нас. Кто его открыл нам столь любезно, вы, конечно, догадываетесь. Более того, я могу даже предположить, куда он нас приведёт, если мы в него сунемся.

–Это чтото новенькое, – сомневается Наташа. – Обычно ты весьма далёк от таких догадок и выводишь нас одно Время знает куда.

–В самом деле, Толя, – говорю я. – Что тебе даёт основания для построения своих предположений?

–А то, что я вспомнил, где видел такие характеристики. Вот, – он показывает на монитор, – эти зубцы я видел лишь однажды.

–И где же?

–Возле одного из Заколдованных Мест. Не помню точно, возле которого. Может быть, и у того, и другого. Я тогда еще удивился: откуда этот зубец взялся? Да както и забыл о нём. Он просто больше никогда и нигде не появлялся.

–А ведь этот зубец, – говорит Лена, всмотревшись в монитор, – не имеет никакого отношения к характеристикам темпорального поля. Он неподвижный, а все остальные зубцы пульсируют. Помните, мы гадали тогда, что служит таким надёжным барьером между Заколдованными Местами и окружающей их средой? Перестроенное пространство. Возможно, с искаженными темпоральными характеристиками. Вот и здесь перед нами не простой переход.

Так вот куда нас столь любезно приглашает отец Таканда! Оттуда мы бы действительно никуда и никогда выйти не смогли. Однако просчитались вы, «папочка»! Хроноагенты – это вам не мыши, чтобы очертя голову лезть в вашу мышеловку за бесплатным сыром. Что у вас еще в запасе?

–Что ж, – я встаю, – будем считать диспут на тему, воспользоваться этим переходом или нет, закрытым. Толя, давай новое направление. И вот еще что: я считаю, что в данный момент за нами ведется наблюдение. Можете себе представить, какое разочарование испытывают сейчас «прорабы перестройки». А их подлый характер вы знаете. Поэтому будьте готовы к любым неожиданностям. В том числе и к самым неприятным.

–Помоему, для нас это уже стало нормой, – ворчит Наташа, поднимаясь со своего камня.

Анатолий указывает направление, и мы начинаем спускаться вниз по склону горы. Что ждет нас в этом клубящемся смоге? Какие еще сюрпризы приготовили для нас «прорабы перестройки»?

Ожидание на этот раз не затягивается. Не успеваем мы пройти десяти километров, как Наташа останавливается и настороженно прислушивается.

–Тихо! – шепчет она. – Слушайте внимательно.

Сквозь шум ветра ясно прослушивается какоето потрескивание и пощелкивание. В этих звуках явно имеется какаято система, какойто смысл. Словно ктото, нам пока невидимый, переговаривается с таким же невидимкой. Проверяю бластер – здесь он, слава Времени, работает.

Мы уже вплотную приблизились к границе клубящегося тумана. Он не такой плотный, каким казался издали, но видимость всё равно ограничивает. Метров на триста с небольшим. Дальше всё теряет свои очертания и расплывается. Звуки, привлёкшие наше внимание, становятся громче и отчетливей. Теперь к ним присоединяются похрустывание и скрип. Не тот скрип, что издавали огнемёты на ходулях, а тот, что издаёт гравий, когда по нему бесшумно катится тяжелая машина.

Слева по курсу в клубах тумана заметно движение какойто несуразно большой массы. Словно трёхэтажный дом движется в нашу сторону. Вот эта масса приблизилась к нам настолько, что можно рассмотреть некоторые детали.

На нас быстро надвигается перевёрнутая вверх дном баржа на огромных широких колёсах. Что это такое, раздумывать некогда. Ясно, что встреча с этим сооружением ничего хорошего нам не сулит. Справа замечаю неглубокую балку. Невесть что, но, какникак, укрытие. Указываю на неё товарищам. Бластер уже в боевой готовности, остаётся только нажать на спуск. Но у меня есть святое правило: не нападать первым.

Когда до нас остаётся примерно триста метров, небольшая башенка в головной части корпуса сооружения на колёсах вдруг начинает светиться тусклым желтым светом. Чтото подсказывает мне, что времени терять нельзя.

Не успеваем мы укрыться в балке, как на том месте, по которому мы только что шли, вспыхивает трава, и вверх взметается столб пламени. Ответным выстрелом из бластера я уничтожаю «сухопутный дредноут». С полминуты мы наблюдаем, как вниз по склону медленно скатывается огромное колесо. Вот оно исчезает в тумане, и Пётр спрашивает:

–А чем он в нас стрелял?

–Какоето тепловое излучение, – отвечает Лена, глядя на оплавленный грунт. – Интереснее другое: сколько их здесь?

–Думаю, что мало нам не покажется, – говорю я. – Во всяком случае, скучать нам здесь не придётся. Поэтому лучше всего будет двигаться по таким вот балкам, оврагам и прочим складкам местности. Толя, давай направление.

Пока мы движемся к переходу, нам с Леной приходится расстрелять из бластеров более десятка машин. Они атакуют нас с разных сторон. Помогает то, что у них перед выстрелом начинает светиться башня. Это позволяет нам выбирать наиболее опасные цели.

Хуже всего приходится у самого перехода. Совершенно открытое пространство около двухсот метров контролируют несколько групп машин. Они движутся к нам со всех сторон. Мы с Леной вступаем с ними в бой, отвлекая огонь на себя, а наши товарищи по двое скрываются в переходе. Оставшись вдвоём, мы отступаем к переходу, прикрывая друг друга. Метров за пятьдесят Лена входит в ускоренный ритм и исчезает в переходе.

Я тоже пытаюсь проделать это, но у меня ничего не получается. Черта лысого войдёшь в ускоренный ритм, лёжа на земле, которая только что плавилась под действием теплового луча!

А переход совсем рядом, не дальше десятка метров. Будем надеяться, что, если меня изжарят, у моих товарищей хватит ума не возвращаться сюда за моим пеплом. Вскакиваю и делаю по наступающим машинам четыре выстрела подряд. И тут же – бросок к переходу. Бросаю взгляд через плечо и вижу целую цепочку светящихся башен. Всё! Прибежал…

Ударная волна, догнав меня, подхватывает и швыряет прямо в переход. На какуюто долю секунды она опередила удары тепловых лучей.


Глава 28


Раз уж это присказка –
Значит, сказка – дрянь.
B.C. Высоцкий

Плюх! Я неэстетично шлёпаюсь прямо в воду. Эта вода ошпаривает моё обожженное лицо. Следующее впечатление: а она и сама по себе не слишком прохладная. Поднимаюсь и осматриваюсь.

Вокруг меня в этой воде стоят мои товарищи. Кто погрузился по пояс, кто пониже. Рослому Петру вода доходит до середины бёдер. Все смеются.

– Вот, еще один нырнул! Чтото ты больно энергично сиганул. Никак припекло? Словно тобой из пушки выстрелили.

Я коротко объясняю, что мной действительно выстрелили из пушки, и прекращаю всеобщее веселье. Мы всётаки попали в неведомую Фазу, и здесь осмотрительность превыше всего. Требую доложить обстановку. Оказывается, мои товарищи даром времени не теряли.

Эфир чист. Радиационная обстановка в норме. Вредных газов и промышленных выбросов в воздухе нет. Ближайшая зона перехода находится в пятнадцати километрах. Высокая влажность. Последние слова Наташа произносит, усмехаясь. Она стоит в воде по грудь.

Осматриваюсь. Вода, вода, кругом вода. Только местами выделяются узкие полоски суши. Это островки длиной до полукилометра и шириной до ста метров. Вода мутная, напоминает глинистый раствор и отдаёт гнилостным запахом. Небо серое, сплошь затянутое низкой облачностью. И влажность такая высокая, что при каждом вдохе в гортани хлюпает. Осматриваюсь еще раз и замечаю на горизонте чтото тёмное. Опускаю щиток с биноклем и разглядываю это пятно.

–Идём туда, – принимаю я решение.

–Но переход совсем в другой стороне, – возражает Анатолий.

–Ты предлагаешь брести к нему все пятнадцать километров по воде? Учти, местами может быть и поглубже. И потом, одно Время знает, какая фауна обитает в здешних водах. То, что вас до сих пор не съели, – везение.

–А в той стороне что ты увидел?

–Там растут какието деревья. Построим плот, типа «КонТики».

–А вдруг это не деревья, а камыш? Или хвощ?

–Тогда построим тростниковую лодку типа «Ра». Тур Хейердал на такой лодке Атлантику переплыл, а здесь всегото пятнадцать километров.

Решение принимается единогласно, и мы бредём по воде в сторону острова или берега, где чтото растёт. Хорошо еще, что грунт не топкий. Ноги проваливаются в ил не глубже, чем по щиколотку. Наташа с Анатолием от нечего делать строят предположения на тему, какая живность может здесь обитать. Лена недовольно ворчит:

–Бросьте языками чесать, еще накаркаете когонибудь. Нет никого поблизости, и слава Времени.

–Уже есть! – кричит Сергей. – А, дьявол! Отцепись!

В его левую кисть вцепилось чтото вроде тёмножелтой с зелёными крапинками змеи. Сергей машет рукой, пытаясь стряхнуть тварь, пробует оторвать её другой рукой, но безуспешно. Извивающаяся тварь вцепилось намертво. Это огромная пиявка, длиной с руку взрослого человека и толщиной в два пальца. Её тело толстеет прямо на глазах, быстро наполняясь кровью. Сергей бледнеет.

–Так дело не пойдёт! – решительно говорит Пётр.

Он выхватывает нож и отсекает тело пиявки вплотную к кисти Сергея. Вода вокруг нас окрашивается в бурый цвет. Я качаю головой. Как бы эта кровушка не привлекла сюда когонибудь пострашнее этих пиявок. А из отсеченной «головы» пиявки продолжат течь струйка крови.

Лена, подобрав режим вибратора, аккуратно отделяет обрубок пиявки. При этом она берёт немного крови в пластиковую чашечку.

–Зажми пока, – говорит она Сергею.

Она погружает в кровь щуп «Микродоктора». Глянув на дисплей, качает головой, открывает свою аптечку и, копаясь в ней, начинает готовить какуюто смесь.

–Может быть, отложим лечение до берега? – осторожно предлагаю я.

–До берега он просто не дойдёт. Я с такими мощными антикоагулянтами еще не встречалась. Лучше перевяжите его. Хотя, – Лена безнадёжно машет рукой, – это как мёртвому припарка. Перетяните руку ниже раны.

–Как перетянуть кисть? Подскажи.

–Тогда не отвлекайте меня!

Наконец смесь готова. Лена вкатывает Сергею в вену один за другим сразу три десятикубовых шприца. Через пару минут кровотечение останавливается, и Лена накладывает Сергею повязку. Накладывает и ворчит:

–Ты еще вторую руку туда засунь. Может быть, еще когото поймаешь, пострашнее этой пиявки. Кстати, а почему ты без перчаток?

–Да не люблю я их, Лена, – оправдывается Сергей. – Мешают мне они.

–Ага, мешают. Даже очень. Но и пиявке они помешали бы присосаться. Как ты теперь пойдёшь? Столько крови потерял. Да еще я тебя таким зельем накачала, что часиков пять поспать никак не помешает.

–На себе потащим, – прерываю я Ленину воркотню. – Надо скорее уходить отсюда. Вон сколько кровищи в воде. Привлечем сюда чтонибудь вроде пираний или акул.

Мы с Петром подхватываем засыпающего прямо на глазах Сергея и направляемся к берегу. Все остальные идут за нами. Путь до берега занимает больше часа. Последние триста метров Сергея приходится нести. Он уже спит.

Заросли, которые я разглядывал в бинокль, оказались всётаки лесом, а не тростником или хвощом. Причем среди деревьев неизвестной породы видны вполне пригодные для постройки плота стволы.

Берег такой же илистый, как и дно, по которому мы брели. Кажется, уровень воды просто понизился на полметра, причем не более часа назад. Несколько минут безуспешно ищем местечко посуше. Махнув на это дело рукой, укладываем Сергея на кусок пластиковой плёнки. Деревья, пригодные для постройки плота, растут всего в десяти метрах от берега. Но прежде чем приступить к работе, решаем пообедать. Последний раз мы ели за прощальным ужином в замке колдуньи Фриды. А это было Время знает сколько часов назад.

После обеда приступаем к лесоповалу. Эти деревья похожи одновременно на ель и на сосну. Ствол, как у ели, а крона, как у сосны. Лена с Наташей лазерами срезают деревья, отсекают сучья, а мы таскаем брёвна к воде. Хотя наши женщины сразу режут стволы на куски нужной длины, тащить их по вязкому и скользкому грунту – адская работа. Да еще в такую жару и при такой влажности. Когда женщины уже нарезали нужное количество брёвен, мы не успели перетащить и трети. Женщины пытаются присоединиться к нам, но я останавливаю их:

–Не женская это работа. Вы лучше поищите, чем можно связать брёвна.

Вскоре просыпается Сергей и, наскоро перекусив, присоединяется к нам. Теперь работа идёт быстрее. Когда мы уже почти заканчиваем свой титанический труд, из леса возвращаются наши женщины. Они тащат огромные охапки тонких лиан.

Через три часа плот готов. Лена с Наташей срезают еще несколько тонких стволов и делают из них шесты. Можно отправляться в путь, но уже темнеет, и мы устраиваемся на ночлег. О костре при такой влажности нечего и помышлять. К тому же его свет может привлечь какихнибудь ночных хищников.

Плот мы связали удачно. Он хорошо держит шестерых человек вместе с немалым грузом. Подгоняемый толчками шестов, он идёт довольно ходко. До чайного клипера ему, конечно, далеко, но нас вполне устраивает и эта скорость. Всё лучше плыть на плоту, чем брести по воде и кормить своей кровью гигантских пиявок.

Наташа стоит на носу с установкой создания переходов и задаёт нам курс. Лена на корме управляется с грубым импровизированным рулём. А мы работаем двигателями и движителями одновременно. По двое с каждого борта слаженно толкаем плот шестами. Ритм задаёт Лена: «Раз! Два! Раз! Два!».

–Как на галере, – шутит Пётр. – Она – надсмотрщик, а мы – рабы, прикованные к вёслам.

–Но никогда им не увидеть нас прикованными к вёслам на галерах! – запеваю я.

Но песня не получается. Наташа, исполняющая по совместительству обязанности вперёдсмотрящего, докладывает:

–Прямо по курсу плавают какието брёвна!

–Вот невезенье! – ворчит Анатолий. – Придётся обходить.

–Брёвна плывут к нам! – вновь докладывает Наташа.

–А вот это уже серьёзно, – говорю я и снимаю изза спины автомат.

Те предметы, что показались Наташе безобидными брёвнами, довольно быстро плывут нам навстречу. Вблизи их тоже можно принять за брёвна двух с половиной – трёх метров длины. Однако у этих брёвен имеется по два небольших красных глаза, расположенных в самом конце бревна. Если предположить, что всё остальное – это челюсти, картина получается внушительная. Больше ничего не видно, прочее скрыто под водой. И эта вода колышется далеко позади «бревна». Можно только догадываться об истинных размерах этих существ.

Эти змеекрокодилы берут нас в кольцо. Какоето время мы успешно отстреливаемся, но это не может продолжаться слишком долго. Скоро они поднырнут под плот, перевернут его, и мы окажемся в их власти.

Неожиданно ситуация резко изменяется. Змеекрокодилы, атаковавшие нас с фронта, вдруг берут левее. А там в воде мы видим такие же змеиные тела, только желтозелёного цвета и без гребней на хребте. Видимо, кровь змеекрокодилов и шум схватки привлекли сюда новых хищников.

Мы становимся свидетелями жуткой сцены. Змеекрокодилы схватываются с гигантскими змеями вроде анаконд. Только размеры этих анаконд я оцениваю до тридцати метров, не меньше. И головы у них напоминают щучьи, только размеры соответствующие. Эти змеи обвивают змеекрокодилов своими телами и вгрызаются в них щучьими пастями. А змеекрокодилы перекусывают тела змей и хлещут их своими зубчатыми хвостами.

Вода в пятидесяти метрах от нас бурлит, как в полосе прибоя. Над ней взметаются переплетающиеся змеиные тела. И вода уже не желтая, а бурая, столько в ней растворилось крови. На нас уже никто не обращает внимания, и мы, воспользовавшись этим, снова берёмся за шесты и спешим убраться подальше от места схватки двух стай страшных хищников.

И снова нам приходится остановиться, не успеваем мы проплыть и двух сотен метров. Наперерез нашему курсу у самой поверхности воды плывёт огромная стая пиявок. Тех самых, одна из которых напала вчера на Сергея. Тех да не тех. Те пиявочки, которых мы видели, наверное, детёныши этих, не иначе. Эти пиявки достигают в длину двух и более метров, а толщиной будут с голень взрослого человека. Попадись такой, и она из тебя за полминуты всю кровь высосет. Берёмся за оружие и готовимся отражать очередное нападение. Но пиявки нас игнорируют. Они спешат к месту схватки чудовищ. Там их ждёт настоящее пиршество. И неизвестно, кому в конце концов достанется победа.

–А ты вчера предлагал брести к переходу пешком, – еще раз говорю я Анатолию.

–Да, – Анатолий качает головой, – вряд ли мы смогли бы далеко уйти. Кстати, до перехода осталось всего четыре километра. Поднажмём.

Мы пропускаем стаю пиявок и продолжаем толкать свой плот. Вскоре мы подъезжаем к зоне перехода. Чтобы не входить в эту жуткую водную стихию, Анатолий готовит переход заранее, и мы вплываем в него прямо на плоту.

Вплываем с оглушительным треском. Это ломается наш плот, раздираемый какимито металлическими конструкциями. И куда же это нас занесло на этот раз? Это даже на Фазу непохоже.

Мы находимся внутри какойто ажурной металлической конструкции. И конструкция эта, несомненно, не человеческими руками сотворена. Это какоето причудливое переплетение неравномерных по толщине, корявых, металлических… Даже затрудняюсь сказать чего. В голову приходит только одна ассоциация: кораллы. Во все стороны тянется затейливая металлическая паутина черносеребристого цвета. И мы на своём разбитом плоту висим гдето в центре этой паутины. А может быть, и на периферии её. Кто разберёт?

Всё это кружево освещено неярким, неизвестно откуда льющимся светом. Воздух сильно разрежен, но дышать им можно. Правда, воздух этот какойто стерильный и сухой. Лена обнаруживает слабый радиационный фон. Фонят как раз эти самые металлические кружева.

–Переход в семи километрах.

Анатолий показывает кудато вверх и влево. Придётся карабкаться по этим кружевам. Хорошо еще, что сила тяжести здесь примерно в два раза меньше нормальной. Интересно, что никто не задаёт вопросов и не высказывает предположений. Скорее всего, все просто ошеломлены. Лена предлагает перекусить прямо на плоту и отправляться в путь.

–Чем раньше мы выберемся отсюда, тем лучше.

–А может быть, когда выберемся, тогда и перекусим? – предлагает Наташа. – Мне здесь както не по себе. Помните Стеклянный Мир или Темпоральный Куб, куда мы попали из самого первого перехода? Помоему, это чтото в том же роде. Но там перехода не было. А здесь переход всего в семи километрах.

–Всего? – переспрашивает Лена. – Не знаю, подруга, сколько времени потребуют эти семь километров. К тому же неизвестно, куда мы отсюда выйдем.

Предложение Лены принимается. Позавтракав, мы прощаемся с нашим плотом и начинаем карабкаться по металлическим кораллам. Лена, как всегда, оказалась права. Местами они расположены так плотно, что между ними невозможно протиснуться. Приходится идти в обход порой весьма далеко.

Наташа предлагает прорезать проход лазером. Но я, критически посмотрев на переплетение этой несуразной паутины, отказываюсь от затеи. Одно Время знает, какие последствия может вызвать нарушение этой причудливой структуры. И мы всётаки идём в обход. Изза таких обходов мы на четыре километра тратим два часа.

–А где Сергей? – взволнованно говорит вдруг Лена. Останавливаемся и осматриваемся. Сергея нигде не видно. Куда он мог здесь пропасть?

–Ты же идёшь последней, – говорю я Лене. – Разве ты ничего не заметила?

–Заметила. Он шел за Петром. Когда тот замешкался перед слишком узким для него проходом, Сергей свернул вот сюда, – Лена показывает на пространство между двумя кораллами справа. – Свернул и исчез.

Несколько минут мы молча смотрим на пространство между двумя корявыми металлическими прутьями. Сюда прошел наш товарищ. Прошел и исчез. Как и не было его.

–Толя, а это не переход? – тихо спрашивает Лена.

–Нет. Это точно не переход. Я бы его заметил. Какоето незначительное возмущение темпорального поля здесь имеется. Но это – не переход.

–Что будем делать? – спрашиваю я. – Как нам искать Сергея? И где?

–Может быть, пойдём туда же? – предлагает Пётр.

–Ни в коем случае! – возражает Лена. – Одно Время знает, что там такое. Давайте лучше внимательно посмотрим внизу. Он мог просто провалиться. Спустимся вниз. Вдруг он лежит гденибудь на этих прутьях с переломанными костями и без сознания.

Предложение Лены кажется резонным. На всякий случай я предлагаю связаться страховочными концами. Когда всё уже готово и мы собираемся начать спуск, Пётр трогает меня за плечо и почемуто шепотом говорит:

–Да вот же он. Там сидит.

–Кто сидит? – не понимаю я.

–Серёга.

Метрах в десяти от нас на стыке трёх кораллов сидит Сергей собственной персоной и, подперев голову руками, печально смотрит на нас. Мы бросаемся к нему, перескакивая, словно обезьяны, с лианы на лиану.

–Серёга! Черт страшный! Где ты был?

–А вы где были всё это время? – грустно спрашивает он.

–Какое время? Тебя не было всего несколько минут.

–Несколько минут?

В голосе Сергея звучит откровенное недоверие. И только сейчас я замечаю, что выглядит наш товарищ крайне измученным, а на щеках у него такая щетина, словно он не брился несколько дней. Страшная догадка посещает меня.

–Значит, ты долго нас искал?

Сергей кивает. Я присаживаюсь рядом и закуриваю. Отстёгиваю фляжку с остатками коньяка и наливаю Сергею стаканчик.

–Выпей.

Сергей машинально, как воду, выпивает коньяк залпом. Взгляд у него сумасшедший.

–И сколько же часов ты нас искал?

–Не знаю. Очень много. Может быть, сутки, а может быть, и больше.

Больше. Судя по щетине, больше. Не меньше двух.

–Как же это всё происходило? Что с тобой было?

–Да ничего особенного. Я решил обойти справа узость, в которой заклинился Пётр, и тут вы все кудато пропали. Я оказался совсем один. Я подумал сначала, что здорово отстал, и пошел догонять вас в прежнем направлении. Через два часа до меня дошло, что вы бы не оставили меня. И тогда я понял, что случилось чтото особенное, чего раньше никогда не случалось. Всё кругом было попрежнему, не было только вас. Я долго сидел на месте и думал, что мне предпринять. Потом решил идти к переходу: вы ведь всё равно его не минуете, это единственное место, где мы можем встретиться. И я пошел. Шел очень долго и удивлялся. Ведь Толя говорил, что до перехода всего семь километров, а я прошел, наверное, все семьдесят. Ни вас, ни перехода нигде не было. Потом я обернулся, а вы стоите сзади. Я даже глазам своим не поверил. Так это было неожиданно. Вот и всё.

–Страшно было? – спрашивает Лена.

–Сначала да, испугался. А потом словно отупел. Всё стало безразлично. Одного хотелось: вас поскорее найти. Больно уж жутко было в этом железном лесу одному.

Лена трогает меня за рукав и взглядом указывает на волосы Сергея. Теперь и я вижу, что в них обильно блестит серебро. Мне вспоминаются собственные слова: «Поверьте, в шевелюре графа Саусверка добавилось немало седины». Я сказал это, когда вернулся из Лотарингии, где случайно попал в лабиринт спонтанных межфазовых переходов. Я скитался по ним более двенадцати часов и, честно признаюсь, здорово паниковал. А ведь я был профессиональным хроноагентом, прошедшим специальную моральнопсихологическую подготовку. Что же испытал этот парень? Это сейчас он рассказывает обо всём спокойно. Может быть, потому спокойно и рассказывает, что всё еще находится в шоковом состоянии.

Мне тогда было, надо признаться, легче. Ведь многие Фазы, через которые я проходил, были нормальные, обитаемые. Я, в конце концов, мог послать всё в Схлопку и остаться в любом из этих миров. Но я тогда упорно шел из Фазы в Фазу, пока не вернулся в Лотарингию, а оттуда – к себе, в НульФазу. А вот у Сергея подобной перспективы не было. Кроме одной: остаться в полном одиночестве в этой ирреальной Фазе. Тут самая закалённая психика не выдержит. Кстати…

Но Лена, видимо, сама уже подумала об этом. Она присаживается возле Сергея, берёт его за руку, кладёт пальцы на шею, заглядывает в глаза. Потом тихо спрашивает:

–Ты ел чтонибудь всё это время?

–Нет. Только пил.

–До перехода ты с нами не дойдёшь. Обязательно надо поесть, а то свалишься. И поспать необходимо, ты очень сильно утомлён. Делаем остановку.

Мы устраиваемся на сочленениях металлических кораллов и готовим обед. Я присаживаюсь рядом с Леной и тихо спрашиваю:

–Ну как он?

–Сильнейшее нервное потрясение, перенапряжение психики. То, что он всё это перенёс и не повредился, просто чудо. Я ему сейчас коечто дам, чтобы избежать срыва. Но в ближайшие дни за ним надо будет внимательно наблюдать. Всё может быть, всё может случиться. А сейчас ему необходимо поспать. Ведь он на ногах был более двух суток. Всё это время он держался исключительно на нервах. А с этим шутить нельзя.

Сергей засыпает буквально с ложкой во рту, прислонившись спиной к толстому металлическому кораллу. И тут же все набрасываются на нас с Леной с вопросами. Что можно ответить? Мы и сами не можем толком понять, что произошло с Сергеем. Можно только строить предположения и догадываться.

–Помнишь, Ленок, – начинаю я, закурив сигарету, – когда мы с тобой проводили Наташу домой и встречали вдвоём Новый год? О чем мы тогда говорили? Я, мягко говоря, нагнетал атмосферу, рисуя картины Фаз, где действуют отличные от наших физические законы, и прочую жуть. Нам повезло: до сих пор мы не попадали в Фазы, где отсутствует трение, где действуют другие законы термодинамики и так далее. Хотя не исключено, что такие миры еще могут встретиться на нашем пути. Но мы попали сюда. Что это за Фаза? Одно Время знает. Я таких никогда не встречал и даже не подозревал, что такие существуют. Здесь нет ни верха, ни низа. Впрочем, низ как раз есть. Раз есть сила тяжести, значит, есть и низ. Только мне кажется, если мы полезем вниз, мы до этого низа никогда не доберёмся. У меня в кармане случайно завалялся патрон от «кольта». Пожертвуем им.

Я бросаю патрон вниз, и мы долго слушаем, как он стукается о металлические образования. Звуки становятся всё тише и глуше и наконец замирают. Ясно, что патрон продолжает свой полёт. И я продолжаю:

–Это какаято ирреальная Фаза. Наташа верно подметила. Она и мне здорово напоминает тот Темпоральный Куб, куда мы попали в самом начале нашего путешествия. Но здесь есть одно существенное отличие: отсюда есть выход. Есть и еще одно отличие, весьма интересное и опасное. Предупреждаю, это только моё предположение. Эта Фаза состоит из множества подфаз, которые связаны между собой переходами. Причем характер этих переходов таков, что наша установка их не фиксирует. Но самое интересное состоит в том, что в каждой из этих подфаз время течет самостоятельно, независимо и отлично от других подфаз. В той подфазе, куда случайно угодил Сергей, оно течет во много раз быстрее, чем здесь, где мы сейчас находимся. У нас прошло несколько минут, а Сергей за это же время прожил около трёх суток. И каких суток!

Я бросаю взгляд на Сергея. Он спит беспокойно; лицо временами дёргается, веки дрожат. Я еще раз пытаюсь представить, что творилось в душе у этого парня, и фантазия отказывается мне служить. Все молчат. То ли они согласны со мной, то ли обдумывают свои гипотезы. А может быть, тоже пытаются поставить себя на место Сергея и стараются представить, как бы они повели себя в таком случае.

–Вот что, – говорит Лена. – Сергей проспит не менее восьми часов, а то и больше. Давайте и мы тоже вздремнём. До перехода осталось не так уж и много. Одно Время знает, куда нас занесёт дальше. Может быть, нам понадобится полное напряжение всех сил.

–Принимается, – соглашаюсь я. – Только на всякий случай закрепитесь страховочными концами. Не дай Время, ктонибудь сверзится вниз вслед за тем патроном.

Проснувшись, мы завтракаем и готовимся в дальнейший путь.

–Ты как? – спрашиваю я Сергея.

–Вроде нормально.

–Погоди, – решительно вмешивается Лена. – Я одна могу сказать, сможет ли он идти дальше.

Лена быстро, но внимательно обследует Сергея. Задумчиво качает головой и некоторое время размышляет. Наконец выносит решение:

–До идеала, конечно, далеко. Если бы мы находились в обычной Фазе, я настояла бы на длительной реабилитации. Но здесь… – Она машет рукой. – Чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше будет и для него, и для нас. Но как только мы попадём в Фазу с нормальными условиями, остановимся на месте на несколько дней. Сергею нужно прийти в норму. Потрясение было слишком серьёзным. У тебя, Серёжа, сильнейшее нервное истощение. Но излечить тебя могут только синее небо, чистый воздух, зелёная травка, шелестящие листвой деревья, щебечущие птицы и журчащая вода.

–Всё понятно, – говорю я. – Чем скорее мы найдём такую Фазу, тем лучше. А значит, нечего здесь засиживаться. Только перед тем, как идти дальше, свяжемся страховкой. Не дай Время, ктонибудь сорвётся вниз. Разбиться при таком малом тяготении не разобьётся, зацепится за чтонибудь внизу. Но нет никакой гарантии, что он, как Сергей, не попадёт в какуюнибудь подфазу с другим течением времени.

Едва мы трогаемся в путь, как по ушам бьёт резкий металлический звон. Это первый посторонний звук, который мы слышим в этой Фазе, помимо наших голосов. А звон повторяется. Еще раз и еще. Звон приближается к нам откудато сверху. Пётр на всякий случай тянет изза спины автомат.

–Да это же тот самый патрон, который Андрей бросил накануне! – кричит Анатолий. – Смотрите!

В самом деле, мимо нас пролетает небольшой тёмный предмет. Ударившись о металлическое образование, он отскакивает и летит дальше вниз.

–Вот это да! – Пётр даже рот разевает от удивления. – А почему он летит к нам сверху?

Мы озадаченно смотрим друг на друга, не в силах найти объяснение этому явлению. Первой высказывает догадку Наташа:

–Поверхность Мёбиуса!

–Тогда уж не поверхность, а пространство, – поправляет её Анатолий.

–Верно, – соглашается Лена. – Пространство в этой Фазе замкнуто само на себя!

–Как Время в Схлопке, – дополняю я её. – Потомуто здесь нет ни верха, ни низа.

–Тогда получается, что эта Фаза весьма мала, – поразмыслив, говорит Пётр. – За какието восемь часов этот патрон сделал по ней полный оборот.

–А еще через восемь часов, – подхватывает Анатолий, – он снова будет здесь. Интересно.

–Думаю, не настолько, чтобы сидеть здесь и ждать его еще восемь часов, – ворчу я. – Пойдёмтека из этой интересной Фазы куда подальше. Мне здесь начинает надоедать.

Не скоро, но мы всётаки добираемся до перехода. Без приключений. Никто никуда не провалился, никто не ушел по переходу в иную подфазу. Мы, все вместе, без осложнений и, самое главное, без потерь переходим в другую Фазу.

Первая мысль: «А может быть, лучше назад?» Все наши органы чувств поражаются одновременно. Осязание терзает жар близкого пламени. Зрение доносит информацию о многочисленных пожарах и тучах дыма. Обоняние страдает от этого вонючего дыма и вони сгоревшего тротила. А слух надрывают грохот разрывов, стрельба и рёв моторов.

Мы попали не просто на войну. Мы вышли из перехода прямо на поле боя. Слава Времени, что здесь, судя по битой технике, противоборствуют обычные земные армии, а не какиенибудь звёздные пришельцы.

Мы лежим, плотно прижавшись к земле, и не можем даже произвести первичную разведку местности. Не исключено, что мы сейчас получаем смертельную дозу радиации или дышим тем, от чего у нас через минуту сгорят лёгкие. Вокруг нас пляшут разрывы тяжелых снарядов (не менее ста двадцати миллиметров). Ктото ведёт заградительный огонь, отсекая танки, которые рычат моторами совсем рядом. Возле моей головы в землю вонзается большой дымящийся осколок. Надо гдето прятаться.

Воронки! Через минуту мы сидим в одной из них, по мере возможности прикрывая собой Петра и Сергея, у которых нет сертоновой защиты. Скоро начинают поступать доклады.

–Радиационный фон значительно повышен. Гдето в пятнадцатидвадцати километрах отсюда применили тактический ядерный заряд. Хорошо еще, что ветер не оттуда.

–Кроме окиси углерода и продуктов горения, в воздухе нет никаких вредных примесей.

–В эфире творится Время знает что.

–Переход совсем рядом, около трёх километров.

–Это, конечно, хорошо. Только как нам эти три километра преодолеть?

Двигаться по открытой местности под артиллерийским огнём – безрассудство. Более того, самоубийство. А обстрел внезапно стихает, и батареи переносят огонь на другой сектор. Танки, против которых артиллерия ставила заслон, подтягиваются в нашу сторону. Опять не пройти.

Между танками и невидимой нам линией обороны завязывается бой. Боевые машины то проходят рядом с нами, то откатываются назад. Один из танков останавливается на краю нашей воронки и несколько минут ведёт огонь с места. Мы прижимаемся к земле, заткнув уши, разинув рты и задыхаясь в пороховой гари, которую после каждого выстрела эжектор щедро выдувает прямо на нас. В заключение на нас начинают скатываться горячие снарядные гильзы, выбрасываемые после каждого выстрела через нижний люк. Как сказал Карабас Барабас: «Это просто праздник какойто!»

Изза оглушительных выстрелов танкового орудия мы ничего не слышим. А над полем боя появляется авиация. Это штурмовики, напоминающие Су7. Танки, оставив на месте несколько горящих машин, отступают. Досталось и нашему. Отстрелялся, миляга! Теперь он чадит на краю воронки, наполняя её едким дымом. Долго мы так не выдержим.

Перебираемся в другую воронку и устраиваем короткое совещание. Решаем не выжидать, а двигаться к переходу как можно скорее, перебежками. Не ровен час, попадём под ядерный удар, атаку огнемётов, объёмный взрыв или еще чтонибудь. Время знает, до какого еще оружия сумели в этой Фазе додуматься.

Хорошо еще, что направление на переход не совпадает с тем, в котором атаковали танки. Можно надеяться, что нас не примут за атакующих или разведчиков. Снова начинает бить артиллерия. На это раз она работает с другой стороны. Разрывы поднимаются гдето в двухстах метрах левее нас.

Покидаем воронку и, пригибаясь, бежим к переходу, готовые в любой момент снова спрятаться. Благо воронок более чем достаточно. Справа рычат моторы. Снова идут танки и бронетранспортёры. Видимо, для них артиллерия и обрабатывала передний край.

Мы снова сидим в воронке, а над нами свистят пули, завывают и рвутся мины. Сверху на нас без единого звука валится убитый солдат. А следом за ним по откосу воронки сползает его винтовка. Она напоминает мне СВТ. У убитого азиатские черты лица. Это ни о чем не говорит, в Красной Армии вместе с русскими сражались и узбеки, и киргизы, и люди многих других национальностей. Разве что негров не было.

Атака захлёбывается, и танки с бронетранспортёрами оттягиваются назад. Завязывается перестрелка. Пора. Выскакиваем из воронки и снова бежим к переходу. На этот раз нас засекают, и по нам начинают работать миномёты. Снова прячемся в воронку и пережидаем обстрел.

И вновь в небе появляется авиация. На этот раз бомбардировщики вроде Ил28 или «Канберры». Они обрабатывают передний край. Миномёты затыкаются, и мы снова бежим к переходу. А бомбардировщики заходят на цель один за другим. По ним работает зенитная артиллерия. Один из бомбардировщиков, маневрируя, сбивается с боевого курса и заходит прямо на нас. Мы снова лежим в воронке, а вокруг нас рвутся бомбы.

Самолёты улетают, и мы снова движемся к своей цели. До перехода остаётся не более трёхсот метров, когда по нам начинают работать стрелковым оружием. Бьют сразу три пулемёта. Видимо, мы слишком близко подошли к переднему краю обороны.

Прячемся в воронку и прикидываем, что делать. Пулемётчики продолжают постреливать в нашу сторону. Пули то свистят над нами, то сочно шмякаются в землю. Выходить наверх под таким огнём нечего и помышлять. Придётся пережидать. Может быть, снова пойдут танки или начнёт работать артиллерия. Тогда пулемётчикам станет не до нас.

Пулемётный огонь внезапно прекращается. Почему? Я осторожно выглядываю из воронки.

– К бою!

Ясно, почему пулемётчики прекратили огонь. Нас атакует взвод пехоты. Они уже совсем близко. Главное, не подпустить их на расстояние броска гранаты. Берусь за пулемёт. Наш огонь прижимает атакующих к земле. Но по нам снова бьют пулемёты. Хорошо еще, что миномёты в дело не пускают, боятся своих поразить. Пехота снова поднимается в атаку, пулемёты замолкают, а мы снова укладываем атакующих на землю.

И всё повторяется. Пулемёты, атака, наш огонь. Сколько мы так продержимся? Думаю, не очень долго. Скоро пехота подберётся настолько близко, что забросает нас гранатами.

Раздаётся характерное завывание, и тут же между нами и атакующими вырастает цепь разрывов. Следующая серия ложится дальше к переднему краю. Это работают установки залпового огня вроде «Града» или «Катюши». Грех не воспользоваться удобным случаем. Пулемётчикам сейчас явно не до нас.

Анатолий быстро создаёт переход, и мы одним броском преодолеваем отделяющее нас от него расстояние. Запоздало строчит пулемёт, но мы уже один за другим исчезаем в переходе.


Глава 29


Чем за общее счастье без толку страдать –
Лучше счастье комунибудь близкому дать.
Лучше друга к себе привязать добротою,
Чем от пут человечество освобождать.
Омар Хайям

Какое это удовольствие – лежать на зелёной травке под голубым небом, слушать щебет птиц, обонять запах леса и трав! Особенно после такого переплёта. Мы словно в санаторий попали.

Из блаженного состояния меня выводит инверсионный след летящего на большой высоте самолёта. Бросаю взгляд налево, направо. Мои друзья валяются на травке и откровенно наслаждаются.

–Отдыхать будем потом. Мы попали в обитаемую Фазу. Более того, в высокоразвитую. Надо произвести разведку, осмотреться и подыскать место для временного лагеря.

Фаза оказывается нормальной, не загаженной ни радиацией, ни промышленными выбросами. Впрочем, это было видно с первого взгляда. С переходом дело обстоит сложнее. До ближайшей зоны возможного перехода отсюда около восьмисот километров.

Лена с Сергеем проводят визуальную разведку местности. Через полчаса они возвращаются.

–В ста метрах отсюда проходит хорошее шоссе, – докладывает Сергей, – и линия электропередачи.

–Сразу за этим леском, – сообщает Лена, – есть отличная поляна, где можно разбить лагерь. И главное, она на берегу моря!

Последние слова Ленка произносит с таким восторгом, что я откровенно радуюсь за свою водолюбивую подругу. Я уже не помню, когда она последний раз тешила свою слабость. «Купание» в водоёме, кишащем пиявками, змеекрокодилами и прочей живностью не в счет.

–Отлично! – говорю я. – Веди нас.

На поляне мы быстро разбиваем лагерь, раздеваемся и спускаемся к морю. Около часа наслаждаемся купанием. Точнее, нам хватило и получаса, а около часа плескалась в море моя подруга. Она соизволила выйти на берег, когда мы уже высохли, а Наташа успела прополоскать в воде наши сертоновые трико, которые захватила с собой.

Поднимаемся в лагерь. Мы начинаем одеваться, но Лена игнорирует свой комбинезон и башмаки. Из ранца она достаёт голубые шорты и белые тапочкичешки. Натянув их, она предлагает:

–Разведём костёр и приготовим, наконец, нормальную пищу на хорошей воде. Кстати, здесь неподалёку есть ручей.

–Ленка, – говорю я подруге. – Я понимаю твои слабости, но мы находимся в обитаемой Фазе. Что, если ктото здесь появится и увидит тебя в таком виде?

– Решит, что мы – туристыдикари.

–А если здесь иные взгляды на нравственность, чем у нас с тобой?

–Плевать! К тому же пока мы сами когонибудь не встретим, мы этого не узнаем.

Я прекращаю бесполезный разговор. Мою подругу никому не переделать. Тем более что, глядя на неё, и Наташа «одевается» соответственно.

За обедом мы обсуждаем план дальнейших действий. Решаем, что надо пройтись по шоссе. Лена идти категорически отказывается. Для этого придётся надевать опостылевший комбинезон и башмаки, а из цивильной одежды у неё остался только костюм из голубой кожи. Еще неизвестно, как он будет здесь смотреться.

Со мной вызываются идти Сергей и Наташа. Мы с ними одеваемся и идём в сторону шоссе. Там мы без долгих колебаний сворачиваем налево. Через три километра от шоссе ответвляется асфальтовая дорога, которая ведёт к двух или трёхэтажному дому, стоящему над обрывом морского берега. Дом почти полностью скрыт высокими деревьями. Видна только красная крыша с крутыми скатами и стрельчатые окна верхнего этажа.

Опять же без колебаний сворачиваем на асфальтовую дорогу и идём к дому. Участок вокруг дома огорожен символическим заборчиком из белого камня полуметровойвысоты. Ворота и калитка гостеприимно распахнуты. Дорога уходит к дому, а от неё ответвляются тропинки, посыпанные белым песком.

А вот и первый местный житель. На скамейке под деревом сидит девушка лет шестнадцативосемнадцати. У неё длинные и прямые черные волосы и европейские черты лица. Одета девушка в короткий лёгкий сарафанчик, разделённый на розовые и белые четверти. На голове у девушки широкополая шляпка из светлой соломки. Тулью шляпки охватывает широкая белая лента, концы которой падают на волосы. На ногах блестящие розовые сапожки на шпильке и с широкими белыми отворотами сверху голенища. Она сидит, закинув ногу на ногу, и читает книгу.

Заслышав наши шаги, она откладывает книгу, встаёт и поддёргивает отвороты сапожек, превращая их в розовые ботфорты, закрывающие колени. Она смотрит на нас с удивлением. Глаза у неё голубые. Редкое сочетание.

–Простите, – говорит девушка, – но мы никого не вызывали.

Говорит она на славянском диалекте. Здесь и русские, и польские, и украинские слова. Понять можно. Пожалуй, я говорить смогу без грубых ошибок.

–А мы, пани, такие люди, что являемся без вызова.

–А вы из какой службы?

–Мы не из службы. Мы сами по себе.

–Сами по себе? – Девушка пожимает плечами и с еще большим удивлением смотрит на нас. – А! Вы, наверное, военные!

–Строго говоря, нет.

–Тогда вам лучше поговорить с моим отцом. Что я вас держу здесь и гадаю, кто вы такие?

–В самом деле, проводите нас к вашему отцу. Девушка выходит на асфальтовую дорожку и, постукивая каблучками, ведёт нас к дому. У крыльца мы останавливаемся, а молодая хозяйка уходит в дом и через две минуты возвращается в сопровождении высокого седеющего мужчины. Мужчина внимательно разглядывает нас, а мы – его. На вид ему лет сорокпятьдесят. Одет он в свободную голубую рубашку с короткими рукавами и в синие шорты. На ногах высокие сапоги из светлокоричневой кожи. Сапоги, разумеется, не на шпильке, как у девушки, а на не очень высоком устойчивом каблуке. Мужчина разглядывает нас с не меньшим удивлением, чем мы его. Видимо, наш облик так же непривычен его глазу, как и его – нашему. Он спускается с крыльца, протягивает нам руку и представляется:

–Степан Олонецкий, микробиолог.

Мы отвечаем на рукопожатие и тоже представляемся. Олонецкий приглашает нас присесть за стол, стоящий на берегу гранитного бассейна, и присаживается сам. Девушка уходит в дом и вскоре возвращается. Она несёт поднос с кувшином и керамическими кружками. Разлив по кружкам какойто пенящийся напиток, девушка берёт себе одну кружку и тоже присаживается.

–Спасибо, Вика, – благодарит её отец.

Значит, девушку зовут Виктория Олонецкая. Беру кружку и пробую напиток. Это превосходный квас. Степан Олонецкий отпивает из своей кружки и спрашивает нас:

–Так откуда вы пришли к нам?

–Поясните, что вы имеете в виду?

–Я имею в виду, что вы – не местные жители. Хотя вы и владеете нашим языком, но у вас довольно интересный акцент. Такой интересный, что я даже не могу определить его происхождение. И потом, одеты вы весьма необычно. На вас рабочая униформа. В таком виде по дорогам разгуливают только военные. Но ваша одежда не похожа на военную форму. Вика ошибочно приняла вас за военных. Так кто же вы и откуда? Что вас привело к нам?

Вот нас и расшифровали. Надо признать, довольно быстро. Сушить мозги этому проницательному человеку какимнибудь Загорьем не имеет смысла. Придётся рассказать всё как есть, без утайки. Поймут ли нас? Не примут ли за чокнутых? Но делать всё равно нечего. Отпиваю из кружки ароматный квас и начинаю говорить.

К моему удивлению, я не замечаю ни у отца, ни у дочери ни малейших признаков недоверия или скептицизма. Они слушают внимательно, с большим интересом, не перебивая. Когда я заканчиваю свою речь, отец улыбается и говорит дочери:

–Помнишь, Вика, ты показывала мне статью о возможности существования параллельных миров? Кажется, её написал Ричард Карпентер из Ливерпуля. Я тогда отнёсся к ней довольно скептически. А зря. Я тогда ошибался. Вот перед нами сидят прямые доказательства существования параллельных миров. И судя по словам пана Андрея, этих миров существует такое бесконечное множество, что они даже счет им потеряли. Так чем мы можем быть вам полезны, пришельцы?

–Пан Олонецкий, путь наш был трудным и опасным. В одном из миров, который мы прошли совсем недавно, мы чуть не потеряли своего товарища, – я указываю на Сергея. – Наш медик настаивает на длительной реабилитации, иначе она не ручается за его здоровье. Заодно нам хотелось бы поближе узнать ваш мир. Если вы дадите нам приют на несколько дней, мы будем вам весьма признательны. Мы можем и заплатить за беспокойство. Ваших денег у нас, разумеется, нет, но у нас есть золото.

–Об этом не стоило говорить, – Олонецкий недовольно морщится. – Мой дом к вашим услугам. Живите с нами столько, сколько сочтёте нужным. Поверьте, для меня высокая честь принимать у себя людей, которые прошли столько миров и занимаются таким благородным делом. Как вы себя называете? А! Хроноагенты. Вы сказали, что вас всего шесть человек? Вика, приготовь шесть комнат для гостей на втором этаже.

–Четыре. – поправляю я. – Среди нас две супружеские пары.

–Тем лучше, – Олонецкий улыбается. – А золото ваше пригодится для других целей. Вам необходимо одеться в соответствии с требованиями хорошего тона. Неприлично ходить повсюду в рабочей одежде. Еще более неприлично оголять ноги от колен и ниже.

Ничего не попишешь, везде свои нравы и обычаи. Виктория ведёт нас на второй этаж и показывает наши комнаты. Решаем, что Сергей останется здесь, а мы с Наташей пойдём за товарищами.

Лену, Петра и Анатолия мы застаём на месте. Анатолий колдует с установкой создания переходов, Лена работает на ноутбуке, а Пётр жарит на костре рыбу.

–Где ты её взял? – интересуется Наташа.

–В ручье наловил. Её там видимоневидимо. Угощайтесь, уже готова.

Лена решительно закрывает ноутбук, присаживается к костру и берёт одну из рыбин. Мы тоже присоединяемся. Обсасывая рыбьи косточки, Лена спрашивает:

–А Сергея вы куда подевали? Опять он во чтото вляпался?

–Нет. На этот раз всё и проще, и удачнее. В трёх с небольшим километрах отсюда на берегу моря стоит коттедж. Там живёт семья Олонецких. Отец, Степан, микробиолог. Дочь, Виктория, судя по возрасту, студентка. Степан Олонецкий довольно быстро нас разоблачил. К слову, это не составило труда. Пришлось рассказать им всё как есть. Они предложили нам своё гостеприимство на неопределённый срок. Собирайтесь, пойдём туда.

Мы гасим костёр и собираемся. Лена натягивает майку и намеревается отправиться в путь в шортах и тапочках. Я останавливаю её:

–Надень комбез.

–Надоел он мне!

–Так надо, Ленок. Здесь считается неприличным показывать голые ноги ниже колен. В комбинезонах, впрочем, тоже не очень прилично разгуливать везде и всюду. Нам придётся потратиться и одеться в соответствии с местными стандартами. Готовься, подруга, что тебе придётся, пока мы будем здесь оставаться, разгуливать в сапожках, не снимая их в обществе.

Лена вздыхает и натягивает комбинезон и ботинки. Через несколько минут мы отправляемся по направлению к коттеджу Олонецких. На всякий случай идём в стороне от шоссе. Вид людей, обвешанных оружием, может вызвать у местных жителей, мягко говоря, недоумение.

Сергея с Викторией мы застаём сидящими за тем же столиком у бассейна. Они звонко хохочут. Когда мы подходим, они успокаиваются, и Сергей объясняет нам причину веселья:

–Вика сейчас рассказывала, как она приняла нас за аварийную бригаду. То ли сантехников, то ли еще за когонибудь в этом роде.

–Пан Андрей, – обращается ко мне Виктория. – Серж говорил мне, что он вместе с вами прошел через много миров и коечто успел рассказать об этом. Но он сказал, что всё это – крайняя малость по сравнению с тем, что прошли вы и пани Елена. Вы не расскажете нам чтонибудь об этом?

Вот как! Они стали друг для друга Викой и Сержем. Стремительно сближаются, ничего не скажешь.

–Конечно, пани Виктория, – отвечаю я. – Мы проживём у вас не меньше недели. Если вас это интересует, то мы с Леной найдём время рассказать вам много интересного.

Виктория проводит нас в наши комнаты, где мы освобождаемся от оружия и снаряжения. Затем она вооружается каталогом и начинает подбирать для нас одежду и обувь в соответствии с местными стандартами. Она снимает с нас мерки, причем делает это довольно бесцеремонно. Исключение составляет обувь. Здесь она просит нас замерить длину и ширину стопы, высоту подъёма и голени, а также объём икр. После этого она деликатно оставляет нас. Сняв размеры, Виктория усаживается за компьютер и связывается с ближайшим магазином. Наши женщины присоединяются к ней. Эта процедура занимает довольно много времени. Понятно, в этом участвует моя подруга, а ей не такто просто угодить. Она даже здесь желает выглядеть неотразимой.

Наконец процедура подбора и заказа завершается. Лена извлекает из нашей казны несколько золотых предметов и вручает их Степану Олонецкому. Тот выгоняет из гаража автомобиль и отправляется в город. А Виктория знакомит нас с домом и его окрестностями.

На третьем этаже расположен рабочий кабинет Степана Олонецкого и лаборатории. Почти весь второй этаж отведён для гостей, которых, как объясняет Виктория, бывает порой очень много. Сами хозяева живут на первом этаже. Там же расположены подсобные помещения и столовая. На мой деликатный вопрос об отсутствии мамы Виктория объясняет, что Альбина Олонецкая по профессии ихтиолог и специализируется на полярной гидрофауне. Сейчас она находится в длительной командировке гдето в Арктике.

К дому прилегает участок площадью почти в два гектара. С лицевой стороны разбит сад и небольшой парк с уже известным нам бассейном. С тыльной стороны дома возделан огород. К морю спускается крутая каменная лестница. Увидев её, моя подруга выражает желание немедленно искупаться, но Виктория останавливает её:

– Как же вы будете купаться, пани Елена, без купального костюма? Отец еще ничего не привёз для вас. Привезёт, тогда искупаемся. Я сама очень люблю море.

Лена какоето время смотрит на Викторию и уже раскрывает рот, собираясь чтото выдать, но я трогаю её за плечо и останавливаю. Я хорошо знаю, что сейчас выдаст Ленка. Единственный купальный костюм, который признаёт моя подруга, это её собственная кожа. Но здесь, видимо, так купаться не принято. А интересно, в чем здесь купаются? Уж не в сапогах ли? Это, наверное, страшно неудобно. Что ж, придётся Ленке вытерпеть и это.

Пока не приехал Степан Олонецкий, я предлагаю заняться чисткой и проверкой оружия. И здесь нас ожидает неприятный сюрприз. Бластер Лены разбит осколком. И разбит основательно. Восстановлению он не подлежит. Да и вряд ли в этой Фазе мы сможем найти необходимые для этого элементы. Скорее всего, это случилось, когда мы лежали под артобстрелом. Жалко, но ничего не поделаешь. Наша огневая мощность главного калибра уменьшилась наполовину. Мы решаем разобрать то, что осталось от бластера, на части и утопить их порознь в море. Нельзя оставлять этой Фазе такой «подарок».

Вскоре возвращается Степан Олонецкий. Он раздаёт нам пакеты с бирками: «Андрей», «Елена» и т. д.

–Вашего золота оказалось более чем достаточно, – говорит он, протягивая мне толстую пачку купюр. – Может быть, эти деньги вам еще понадобятся. Переодевайтесь и спускайтесь в столовую. Пришло время обедать.

В своём пакете я нахожу сероголубую рубаху с широкими рукавами, синие шорты в обтяжку и высокие сапоги из тонкой тёмнобронзовой кожи с молниями до половины голени, расположенными сзади. В пакете лежит еще чтото, но я не обращаю на это внимания и быстро одеваюсь. Сразу выясняется, что шорты надо надевать на голое тело, а сапоги имеют каблук несколько выше, чем те, к которым я привык. Ничего, притопчемся. Когда я работал в образе лейтенанта мушкетеров в Лотарингии, каблуки были еще выше. А в тех сапогах я даже весьма успешно фехтовал, поддерживая славу непобедимого графа Саусверка.

Одевшись, бросаю взгляд на свою подругу. Разумеется, Ленка в своём амплуа. На ней лёгкое голубое платьице с широким поясом из серебряной кожи и белые остроносые ботфорты на высокой шпильке. Она критически смотрит на меня и говорит:

–Друг мой, подтяни отвороты сапог. Мы не настолько близки с нашими хозяевами, чтобы ты шокировал их своими голыми коленками.

Интересно, когда она успела узнать эти детали? Не иначе, когда сидела с Викторией за компьютером.

Мы спускаемся в столовую, где уже вовсю хлопочут хозяева. Вслед за нами появляются и наши товарищи. Последним приходит Сергей. Он явно чувствует себя не в своей миске. Не знаю, кто так постарался, но привычнее всех выглядит Наташа: на ней светлоголубой сарафан и алые ботфорты. Анатолий в рубашке цвета хаки, в зелёных шортах и зелёных с бронзовым отливом ботфортах. Пётр весь белый: от рубашки до ботфорт. А Сергей отливает яркой желтизной и золотом. На нём канареечного цвета рубаха, яркожелтые шорты в обтяжку, как и на мне, и бронзовые ботфорты, сверкающие в солнечных лучах. Помоему, он не случайно задержался дольше всех. На его месте я тоже подумал бы, стоит ли в таком виде появляться на людях. Бросаю укоризненный взгляд в сторону Лены: не её ли это работа? Та пожимает плечами и кивает в сторону Виктории. Значит, это Вика так постаралась! Интересненько.

Когда мы усаживаемся за стол, я, как бы невзначай, спрашиваю дочь хозяина:

–Пани Виктория, как я понял, одежду для нас выбирали вы. Чем можно объяснить такую цветовую гамму?

–Пан Андрей, я учусь на модельера. А в моей профессии главное – с первого взгляда уяснить, что какому человеку подходит. Всё, что на вас надето, – моя работа. Женщины одевались по своему вкусу. С ними пришлось много поспорить. Может быть, для вас это и непривычно, но в таком виде вы вполне можете показаться в высшем обществе. А золотой отлив на мужской обуви сейчас самый популярный. Папа его пока не приемлет. А зря.

Питаются в этой Фазе неплохо. Салаты, как я понял, Виктория сотворила из самых свежих овощей со своего огорода. Борщ такой, что его хочется хлебать и хлебать, но он быстро кончается. Зато Виктория любезно предлагает нам по второй порции свиных отбивных с жареным картофелем, и никто не отказывается. Я при этом шучу:

–Пан Олонецкий, вы опрометчиво приняли под свой кров весьма прожорливую команду.

–Пан Коршунов, не берите в голову, – улыбается Олонецкий, накладывая и себе еще одну порцию второго блюда. – В нашем мире проблемы с питанием ушли далеко в прошлое. Понимаю, вам пришлось повидать такие миры, где пища – главная проблема.

–Или где её вообще нет, – говорит Лена.

–И чем же вы питались в таких мирах? – спрашивает Виктория, уже усевшаяся на своё место.

–У нас есть пайки космодесанта. Из них можно изготовить всё что угодно, была бы вода. К сожалению, воду приходится носить с собой. Есть миры, не имеющие не только пищи, но и воды. Кстати, после обеда мы сможем искупаться в море?

–Конечно, – с улыбкой отвечает Виктория. – Я заказала домашнюю одежду и купальные костюмы.

После десерта, состоящего из мороженого, фруктов и лёгкого вина, Виктория спрашивает отца:

–Папа, ты пойдёшь с нами к морю освежиться?

–К сожалению, нет. У меня сейчас должен состояться сеанс связи с моими коллегами из Копенгагена. Вечером схожу.

–Тогда, – обращается к нам Виктория, – переодевайтесь и выходите. Я буду ждать вас у лестницы.

Если бы Степан Олонецкий не снабдил пакеты пояснительными надписями, я ни за что не смог бы догадаться, что это – купальный костюм. Из пакетика с соответствующей надписью я извлекаю тёмнобронзовые колготки из плотной эластичной ткани. Вот в чем здесь ходят на пляж! Раздеваюсь и натягиваю «купальник». Лена разобралась во всём раньше меня и уже стоит в колготках нежноголубого цвета.

–Ты ничего не забыла надеть? – спрашиваю я с подозрением.

–В пакете больше ничего не было, – Лена пожимает плечами и проводит ладонями по своим грудям снизу вверх. – Видимо, здесь так принято.

–Что ж, это вполне соответствует твоим привычкам. Раз здесь так принято, пойдём.

В коридоре нас уже ждут Наташа с Анатолием. У Наташи «купальник» красного цвета, у Анатолия – зелёный. Из своих комнат выходят Сергей с Петром. Пётр выглядит весьма смущенным. Я едва удерживаюсь от хохота: весьма интересно смотрится здоровенный мужик в беленьких колготках. У Сергея «костюм» яркожелтый с золотым отливом. Не знаю, чем всётаки руководствовался наш модельер в лице Виктории, когда подбирал для нас такие цветовые гаммы. С Леной и Наташей понятно, они себе подбирали сами. А не приложили ли к этому наши подруги свои шкодливые ручонки?

Виктория ждёт нас у лестницы, ведущей к морю. Её стройная загорелая фигурка отлично смотрится на фоне голубого неба и синего моря. Девушка всё в той же широкополой соломенной шляпке. И на первый взгляд кажется, что на ней больше ничего нет. Когда мы подходим ближе, становится видно, что она тоже в «купальном костюме». Только её «костюм» состоит не из колготок, а из светлорозовых чулок, закреплённых на середине бёдер эластичными ленточками. Вот и всё. Шляпка и чулки. Замечаю, что Сергей краснеет и смотрит в сторону. Странно, он, помоему, уже привык к женской наготе. Сколько раз наши подруги купались при нём абсолютно голыми. А девушка действительно выглядит на редкость соблазнительно. Её великолепно сложенная фигурка покрыта ровным золотистым загаром, не исключая грудей, очаровательной попки и лона. Мельком замечаю еще одну деталь: тело девушки абсолютно лишено волосяного покрова.

Виктория, совершенно не смущаясь своей наготы, спускается по лестнице и приглашает нас следовать за собой. На ходу она говорит Лене:

–У меня открытый купальник. Вам я заказала закрытые, их почемуто многие предпочитают. Я не знала, как вы отнесётесь к открытым.

–Положительно! – с жаром отвечает моя подруга. – Наташа, закажем себе такие же купальники, как у Вики?

–Несомненно! – соглашается Наташа. – Когда это можно будет сделать?

–Прямо сегодня. Оформим заказ, а папа завтра поедет в город и привезёт.

Болтая таким образом, женщины спускаются по лестнице. Я иду сзади и, глядя на соблазнительную попку Виктории, её осиную талию и длинные черные волосы, размышляю на тему поразительного разнообразия моральных и этических норм и правил хорошего тона в бесконечном множестве обитаемых Фаз. Не следует ничему удивляться. Эта девушка тщательно прячет от посторонних взглядов свои красивые ножки, но при этом без тени смущения или ложной стыдливости демонстрирует свою грудь, ягодицы и лоно. Тоже, впрочем, весьма красивые.

Купаемся мы долго и с наслаждением. Наши «купальники», намокнув, вопреки моим ожиданиям, совершенно не стесняют движений. Виктория прекрасно плавает и отлично ныряет, не уступая в этом даже моей подруге. Сергей, который, как я заметил, стремится держаться поближе к девушке, никак не может её догнать. А та откровенно играет с ним. То подпустит поближе, то, нырнув, отрывается от него сразу метров на десять и звонко хохочет, видя его растерянность.

Берег песчаный. Песок белый и крупнозернистый. Местами на берегу и из воды торчат большие каменные глыбы. С одной из них высотой около восьми метров Виктория и Лена ныряют в море, демонстрируя незаурядное владение своим телом в полёте. Сергей смотрит на Викторию, не скрывая своего восхищения.

Вдоволь нарезвившись в воде, мы выходим на берег. Последней неохотно выходит Лена. Виктория уже сушит волосы портативным феном, который она принесла в сумочке. Высушив волосы, она передаёт фен Лене. Сама она надевает свою шляпку и, откинувшись на тёплый камень, подставляет своё прекрасно сложенное тело лучам клонящегося уже к закату солнца. Сергей присаживается поближе и, уже не скрывая своего восхищения, любуется этим великолепным девичьим телом, открытым взору во всех подробностях. Они с Викторией о чемто тихо разговаривают. Виктория посмеивается или, наоборот, слушает, широко раскрыв глаза.

Я ложусь на тёплый песок и обдумываю план работы в этой Фазе. На первый взгляд она кажется благополучной. Следов деятельности «прорабов перестройки» не наблюдается. Но ведь не случайно же мы здесь оказались?

Мои размышления прерывает голос Степана Олонецкого.

–А не слишком вы увлеклись? Вика, уже вечереет. Не пора ли заняться ужином?

–Мы поможем ей, – вызывается Наташа.

–Только не сегодня. Сегодня вы гости. Тем более что большую часть работы я уже сделал. А пока идите, переодевайтесь. На ваших пакетах надписи: «Домашняя одежда».

Проведём ужин и вечер подомашнему. А я тем временем освежусь.

На Олонецком тоже «купальный костюм» светлобежевого цвета с золотистыми узорами по внешней стороне ног. У него ладно скроенная мускулистая фигура. Такого мужчину можно представить в роли командира десантного батальона, но никак не в роли ученого, сидящего за микроскопом.

Мы оставляем нашего хозяина на берегу и поднимаемся к дому. У себя в комнате я стягиваю «купальный костюм» и разворачиваю пакет, который должен содержать домашнюю одежду. Домашняя одежда состоит из свободного велюрового халата на длинной молнии и чулок несколько выше колена. Здесь наш будущий модельер отступила от выбранной ею (или нашими подругами?) цветовой гаммы. Мой халат малиновый с золотыми узорами. Чулки бордового цвета. Сначала мне показалось, что они из тонкой замши. Но они сделаны из плотной эластичной ткани, гладкой внутри и имеющей структуру велюра снаружи.

Натягиваю эти чулки. Они плотно облегают ногу и хорошо на ней держатся. Через минуту я настолько привыкаю к ним, что мне кажется, будто я хожу босиком. На голое тело надеваю халат и застёгиваю молнию.

Лена уже оделась. Её халатик такого же покроя, только значительно короче и голубого цвета с серебряными узорами. На ногах моей подруги белые велюровые чулки. Женский домашний наряд дополняют еще длинные, скрывающиеся под халатиком ажурные чулки серебристого цвета.

Мы спускаемся в столовую. Виктория уже хлопочет с ужином. На ней белый с золотыми узорами халатик, розовые «сапогичулки» и золотистые ажурные чулочки. Лена сразу подключается на помощь Виктории. Та протестует, но совладать с моей подругой не может. Вскоре появляются и наши товарищи. Эффектнее всех выглядят Наташа и Сергей. На Наташе тёмноголубой с золотыми узорами халатик и яркие алые «сапогичулки». У Сергея халат янтарного цвета, а чулки блестят бронзой. И выглядят они не велюровыми, а скорее кожаными. Почему Виктория подобрала для него такое сочетание цветов?

Последним, когда стол уже накрыт, появляется Степан Олонецкий. И халат, и чулки у него бежевого цвета, украшенные какимито сложными тёмными узорами. Он бросает взгляд на стол, довольно кивает и приглашает нас к вечерней трапезе.

–Присаживайтесь, уважаемые гости, отужинаем чем, как говорится, бог послал.

А бог в лице Виктории послал нам салаты из свежей зелени, баранье жаркое, жареную рыбу, фрукты и вино. Я за обедом уже отведал местного сухого вина. Оно мне понравилось.

Не знаю, что сыграло главную роль – кулинарные таланты наших хозяев или особенности местной кухни. Всё предложенное нам на ужин мы едим с удовольствием. Особенно Лена. Всё действительно очень вкусно. Хозяева остаются довольны нашим аппетитом.

–А кто у вас, извините, шефповар? – интересуется Лена, перед тем как вгрызться в сочную грушу.

–У нас с Викой разделение труда. Моя специализация – первые и мясные блюда. Вика более тяготеет к салатам, рыбе и птице. Но вы обещали нам рассказать подробнее о параллельных мирах и о вашей работе в них. Мы вас не утруждаем?

–Ничуть, – отвечаю я.

Олонецкий достаёт из бара бутылку с коньяком и еще одну бутылку с красным вином. Он ведёт нас на веранду. Виктория приносит рюмки, фрукты и сласти. Она наливает себе вина, присаживается и превращается в слух, готовая внимать. А я задумываюсь: с чего начать? На помощь приходит Лена:

–Начни с того, как ты к нам попал, как начал работать. Я буду дополнять.

–Ленок, это же не на один вечер разговоров!

–И что? Мы здесь не один вечер и проведём.

Рассказ мой затягивается за полночь. Олонецкие слушают очень внимательно, с большим интересом. С не меньшим интересом слушают меня Пётр с Сергеем и Наташа с Анатолием. Ведь в подробностях они от меня этого никогда не слышали. То я, то Лена упоминали отдельные эпизоды, и ладно. Останавливаюсь я на том, как попал в НульФазу, встретился там с Леной и Магистром и начал учиться на хроноагента. Заметив, что уже слишком поздно, я останавливаюсь.

–Продолжим завтра, – предлагаю я.

–Значит, – задумчиво говорит Олонецкий, – вы у себя не смогли избежать Второй Мировой войны.

–A y вас, как я понял, её не было?

–Мы были на грани, но сумели её предотвратить. – Он вздыхает и добавляет: – Пока.

Пока? Значит, не всё в этой Фазе так благополучно, как кажется с первого взгляда.

–А подробнее нельзя?

–Подробнее и точнее вы можете всё узнать через Интернет. А сейчас уже поздно, не мешает отдохнуть. Спокойной ночи и до завтра. Кстати, в этой одежде вы можете выйти и к завтраку. В ней возбраняется только выходить из дома, обедать и принимать гостей.

–А как же сегодняшний ужин? Ведь вы принимали гостей подомашнему, – интересуется Лена.

–Вы – особая статья. Мы же приняли вас надолго. К тому же я хотел, чтобы вы поскорее почувствовали себя свободнее.

Мы расходимся по своим комнатам. На веранде остаются только Виктория и Сергей. Они сидят рядом и о чемто тихо разговаривают с рюмками в руках. Какаято у них уже возникла взаимная привязанность.

Из пакета со спальным бельём я извлекаю пижаму из тончайшего, почти прозрачного батиста нежносалатного цвета. Я уже снимаю халат и чулки и собираюсь надеть пижамные брюки, когда Лена, сидящая на краю постели, спрашивает:

–И чего это ты облачаешься? Ты разве за эти дни по мне не изголодался?

Она уже сняла свой халатик и, критически посмотрев на свою голубенькую пижаму, отложила её в сторону.

–Изголодался. Но мы с тобой находимся в чужом монастыре. Стоит ли лезть в него со своим уставом?

–А ты полагаешь, что они здесь до такой степени монахи, что и любовью занимаются через пижаму? Судя по купальнику Виктории, это далеко не так. Или ты думаешь, что хозяева по ночам проверяют, в каком виде спят их гости?

Я смеюсь и присаживаюсь на постель рядом со свое подругой. Белые «сапогичулки» и серебряные чулочки с затейливыми узорами я снимаю с неё уже в процессе, и то после второго или третьего захода.

Утром мы с Леной, облачившись в «купальники», спускаемся к морю. Там уже плещутся Виктория с Сергеем. Если вчера Виктория играла, постоянного убегая от нашего товарища, то сегодня они играют несколько иначе. Они плавают и ныряют бок о бок, ловят друг друга и подолгу не отпускают.

–Не кажется ли тебе, – говорит мне при виде этой сцены Лена, – что эти молодые люди слишком стремительно сближаются?

–Ты сама сказала, они – люди молодые. Пусть резвятся. Лена только качает головой и хочет еще чтото сказать, но в этот момент нас замечает Виктория. Замечает, призывно машет рукой и кричит:

–Плывите к нам! Скорее! Здесь полно омаров, а мы вдвоём с Сержем не в состоянии наловить их достаточно, чтобы я приготовила их на обед. К тому же Серж их ловить не умеет.

Отловленных омаров мы доставляем на кухню и идём переодеваться к завтраку. После завтрака Степан Олонецкий едет в город. Лена вручает ему деньги и просит заехать в магазин и выкупить открытые купальники для неё и Наташи. Купальники эти они заказали вчера с помощью Виктории.

Вика отводит нас на третий этаж, где у них стоят компьютеры. Мы усаживаемся за них и погружаемся в мир Интернета. Каждый работает по своей, заранее согласованной линии. Часа через два мы собираемся за столиком у бассейна и делимся тем, кто что успел выяснить. Виктория, уже переодевшаяся в сарафанчик и сапожки, приносит нам квасу и присаживается рядом. Ей тоже интересно.

История этой Фазы развивалась весьма своеобразно. В принципе, до Мировой войны существенных отличий от общей истории всех развитых Фаз мы не обнаружили. Но у них Мировая война, в отличие от нашей Первой мировой, тянулась более шести лет. В результате воюющие стороны так истощили себя, что, когда во Франции произошла Социалистическая революция, она вызвала цепную реакцию. Революции происходили в одной стране за другой, а коегде и одновременно. Таким образом, за какието полгода свершилась та самая Мировая революция, о которой мечтали основоположники марксизма. Впрочем, не Мировая, а на первых порах только Европейская. Соединённые Штаты, поняв, во что это всё может для них вылиться, быстро вышли из войны и затаились на своём удалённом континенте.

Из Европы революционный пожар перекинулся на Азию. В Европе образовалась Объединённая Федерация Социалистических Государств (ОФСГ), в которую постепенно вступили все европейские государства. Последней к ОФСГ присоединилась Швейцария.

Более десяти лет ОФСГ ждала интервенции со стороны США, а США ждали, что ОФСГ попытается силой принести к ним революцию на штыках. Обе стороны готовились к войне. При этом напрягались все силы, и экономика работала на износ. Первыми не выдержали напряжения США. Там начались забастовки и массовые акции протеста. Еще дватри года такой подготовки к войне, и война как таковая будет уже не нужна. Правительство США вынуждено было пойти на переговоры, давно предлагаемые руководством ОФСГ.

Результатом длительных переговоров стал мирный договор, договор о сотрудничестве в области экономики и культуры и, самое главное, договор о сокращении вооружений. В первую очередь договор предусматривал сокращение флота, боевой авиации и бронетанковых сил.

После подписания договоров в ОФСГ были запущены давно запланированные реформы в экономической и политической сферах. Объединённая Федерация все эти годы тоже работала на износ, с трудом сводя концы с концами. Было разрешено частное предпринимательство в сфере торговли, обслуживания и в производстве товаров потребления. В качестве инструмента регулирования экономики был запущен рыночный механизм. Но государство оставило за собой функции разумного планирования, которое гарантировало бы Федерацию от кризисов перепроизводства и инфляции.

США не были бы США, если бы отказались от своих амбициозных притязаний на мировое лидерство. Государство, не имеющее многовековых корней, истории, собственной культуры, всегда чувствует себя ущербным по отношению к другим. Это комплекс неполноценности такое государство всегда будет стремиться чемто компенсировать. Лучше всего мировым господством.

Не нарушая открыто условий мирного договора и договора о сокращении вооружений, США тайно приступили к разработке и созданию ядерного оружия. Избыток вооружения, подлежащий сокращению, США тоже не стали уничтожать.

Они интенсивно сбывали его африканским странам, получившим независимость и не знавшим, что с этой независимостью делать.

В Африке появились свои фюреры, провозгласившие лозунг: «Африка – для африканцев!» При этом они имели в виду, конечно, только свои племена, и в первую очередь самих себя. Несколько лет африканский континент обильно поливался кровью и пылал пожарами непрерывной войны. И война эта щедро подпитывалась оружием и золотом из США.

А в самих США тайная разработка ядерного оружия близилась к завершению. Но нет ничего тайного, что не становилось бы явным. Федерация не оченьто доверяла своему заокеанскому соседу, и её разведка была на высоте. В самой Федерации ядерное оружие было разработано еще в период подготовки к несостоявшейся Второй мировой войне. Изготовить его не составило особого труда.

Испытание ядерного заряда на полигоне Земли ФранцаИосифа повергло США в шок. А через два года там же был испытан и термоядерный заряд. Еще через три года Федерация вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли. США поняли, что вновь проиграли, и выступили с лицемерной инициативой переговоров по урегулированию африканской проблемы. Проблемы, которую они же сами и создали.

Наш исторический обзор прерывает появление Степана Олонецкого. Он вручает нашим женщинам пакетики с «купальниками» и сообщает, что к ужину приедут гости. Это будут физики и математики. Они вчера заинтересовались появлением необычных подтверждений теории существования параллельных миров. У них есть желание познакомиться с нами и задать ряд вопросов.

Мы с Леной выражаем недовольство и чуть ли не хором цитируем статью Хронокодекса, запрещающую нам разглашать сведения о нашей работе в Фазах, не достигших уровня самостоятельного открытия существования параллельных Фаз. Но Олонецкий возражает, что статья Ричарда Карпентера была опубликована год назад, и она явилась результатом многолетней работы. Эта статья наделала много шума и породила ряд новых направлений в физике и математике. Гости, которых он пригласил, работают как раз в институте, занимающемся проблемами параллельных пространств и многомерности Времени. Мы с Леной можем оказать им большую помощь в их работе. Нам приходится согласиться на встречу с учеными.

После обеда Лена облачается в новый купальник. Она натягивает голубенькие чулки, закрепляет их на бёдрах эластичными ленточками, и мы отправляемся на пляж.

Сегодня к нам присоединяется и Степан Олонецкий. Он предлагает совместить приятное с полезным:

– Неподалёку есть заливчик, где в обилии водятся осьминоги. Предлагаю поохотиться. К ужину Вика приготовит щупальца. Среди сегодняшних гостей будет один страстный любитель этого блюда, хотелось бы его порадовать.

Мы с энтузиазмом соглашаемся, и только умеренность Олонецкого спасает молодых осьминогов в этом заливе от полного истребления.

Вернувшись с пляжа, мы переодеваемся в цивильные одежды и вновь усаживаемся за компьютеры.

Умиротворение африканских государств прошло не без сложностей. Фюреры согласились прекратить боевые действия только после того, как Федерация заявила, что не остановится перед применением ядерного оружия. Войны прекратились, но конфронтация на континенте сохранялась. Он разделился на сферы влияния. Южная и западная части Африки избрали своим союзником и покровителем США, север и восток тяготели к Федерации.

Затишье было непродолжительным. США наконец создали своё ядерное оружие и начали наращивать ядерный потенциал. Они попрежнему рвались восстановить своё положение мирового лидера, которое было утрачено ими после Мировой войны. Федерация настойчиво призывала США к переговорам о запрещении ядерного оружия, но её инициативы оставались без ответа.

Тогда Федерация решила разговаривать с США на единственном доступном им языке: с позиции силы. Были созданы мощные термоядерные заряды, которые разместили на баллистических ракетах. Эти ракеты установили в Гренландии и Исландии. Каждая имела своей целью соответствующий штат. О числе этих ракет и их целях было подробно информировано не только правительство США, но и всё население Америки.

Переговоры состоялись, но к соглашению о полном запрещении ядерного оружия и его уничтожении на них не пришли. Было решено прекратить производство ядерных и термоядерных зарядов, сократить их число до пятидесяти с каждой стороны и снять с боевого дежурства большую часть баллистических ракет Федерации.

Новый виток гонки вооружений благополучно завершился. Вновь стало развиваться взаимовыгодное сотрудничество. Высвободились финансовые средства и энергетические мощности. В итоге США тоже сумели выйти в ближний Космос и даже стали готовить лунную экспедицию, стремясь хоть в этом опередить Федерацию и вернуть себе престиж самой высокоразвитой державы.

Шесть лет назад США вдруг свернули все свои космические программы и прекратили их финансирование. Официально это объяснялось тем что необходимо перенацелить средства на создание принципиально новой энергетики. Но разведка установила, что никакие работы в этом направлении не ведутся. Более того, в США оказались свёрнутыми все фундаментальные научные исследования. Всё финансирование было направлено на военное производство и производство товаров потребления.

Одновременно в США заявила о себе новоявленная «Апостольская церковь святого Павла». Спустя какойто год она стала господствующей, подавив или подчинив себе все прочие конфессии. Основным девизом, которым начинали и заканчивали все службы священники, эта церковь избрала слова апостола Павла из «Первого послания к Тимофею», глава 2, стих 12: «А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии». Женщин начали постепенно удалять из общественной жизни. Прежде всего они были отстранены от государственных должностей. Потом их выжили из сфер здравоохранения и образования. Это делалось под предлогом того, что женщина по природе своей – мать и хранительница домашнего очага, и, поэтому её надо освободить от всех не свойственных ей забот. Но спустя три года после начала «сексуальной контрреволюции» была принята поправка к Конституции, сильно ограничившая избирательные права женщин. По сути, женщины избирательного права лишались.

Здесь уже явно просматривались нагло торчащие уши наших «прорабов перестройки». Предчувствие меня не обмануло. Мы далеко не случайно попали в эту Фазу. И, как всегда и везде, «прорабы» начали свою деятельность с Америки.

Наташа находит информацию о том, что в США тайно расконсервированы предприятия, производившие ядерные боеприпасы. Америка готовится выйти из договора об ограничении ядерного оружия и запрещении его производства. А Лена выкопала, что ведутся переговоры с лидерами югозападных африканских государств об оснащении их вооруженных сил ядерным оружием и средствами его доставки.

Всё становится на свои места. США вновь готовятся к борьбе за мировое господство. Только на этот раз за их спиной стоят «прорабы перестройки» А это уже серьёзно. Настолько серьёзно, что есть резон поработать над этой проблемой вплотную. Надо построить прогнозы развития ситуации и проанализировать способы её исправления.

Об этом мы беседуем с Леной и Наташей, когда Виктория сообщает нам, что гости уже прибывают.

–Вика, – говорит Лена, – вы с отцом позволите нам установить на два компьютера нашу программу и поработать с ней неделькудругую? После мы её деинсталлируем.

–Нет вопросов. Делайте всё, что посчитаете нужным. А сейчас кончайте работу, идём встречать гостей. К нам приезжает сам Ричард Карпентер!

Первым приезжает автор работы о параллельных мирах Ричард Карпентер. Это пожилой седовласый мужчина с орлиным носом, седой бородой и усами и живыми, проницательными глазами под густыми и тоже седыми бровями. Одет он несколько необычно: во всё черное. Облегающая куртка перехвачена черным кожаным поясом. Изпод куртки видны черные чулки. На ногах – блестящие черные ботфорты. На плечи накинут короткий плащ из черного бархата с откинутым капюшоном. Плащ по краям отделан узкой серебряной лентой с какимто орнаментом или мелкими письменами. Концы плаща на груди схвачены серебряной пряжкой с изображением креста. На руках Карпентера – перчатки из тонкой блестящей черной кожи.

Ричард Карпентер приветствует нас своеобразно. Он сначала как бы осеняет нас крестным знамением движением левой руки и только после этого протягивает правую для рукопожатия, не снимая перчатки.

–Я специально приехал пораньше, чтобы первым убедиться, что моя теория не просто игра ума и воображения. Убедиться, что она полностью соответствует действительности, и первому созерцать её неопровержимые доказательства. К тому же у меня есть к вам вопросы, очень важные для меня. Боюсь, что, когда мы соберемся вместе, вы в общем хоре их просто не услышите.

Виктория проводит нас на веранду, где на столике уже стоят бутылки с лёгким вином, кувшины с другими напитками, вазы с фруктами и блюда с лёгкими закусками. Карпентер осеняет столик крестом и присаживается в кресло. Виктория разливает по бокалам вино, а Карпентеру из кувшина наливает чтото прозрачное. «Водка?!» – удивляюсь я, не подавая вида. Но Виктория, подавая мне бокал, тихо говорит:

–Отец Ричард – монах ордена святого Игнатия. «Значит, не водка, а вода», – успокаиваюсь я и говорю:

–Отец Ричард, мы вас внимательно слушаем. Мы с радостью готовы ответить на все вопросы того, кто первым пришел к выводу о существовании параллельных миров.

–Прийтито пришел, – вздыхает монах, – а вот обосновать, убедить других не смог. Мои построения были чисто философскими, не подкреплёнными математическим обоснованием. К тому же они противоречили общепринятым представлениям о природе пространствавремени.

–Почему же? – возражает Лена. – Кроме вас, сегодня здесь будут ученые, которые работают в этом направлении. Значит, когото вы сумели убедить.

–Кстати, отец Ричард, мы называем параллельные миры Фазами. Так какие вопросы вас интересуют в первую очередь? Скоро прибудут другие гости, и мы уже не сможем уделить внимание персонально вам.

–Скажите, вы наблюдали много параллельных Фаз?

–Много – не то слово. Мы не только наблюдали, но и работали в стольких Фазах, что уже потеряли им счет. Ведь их на нашей планете бесконечное множество, – отвечает Лена.

–Тогда вам легко будет ответить на мои вопросы. Во всех ли Фазах время течет одинаково?

–Как раз наоборот, мы не встречали двух Фаз, где время протекало бы полностью идентично. Во всех Фазах оно течет с разной скоростью. Мы называем эту характеристику хроночастотой. И во всех Фазах время отличается по фазе, – Лена улыбается. – В данном случае под словом «фаза» я имею в виду физическое понятие.

–Я понял это. – Отец Ричард тоже улыбается и, понизив голос, спрашивает: – А не встречались ли вам Фазы, где время течет в противоположном направлении? В своей работе я не рискнул высказать такое предположение, но эта мысль постоянно не даёт мне покоя.

–Нет, отец Ричард, – твёрдо говорю я, – таких Фаз не существует. Вектор времени в каждой Фазе направлен под своим углом. Этито углы мы и называем фазами как характеристиками. Но отрицательные углы направленности времени в нашем пространстве отсутствуют.

Отец Ричард несколько минут молчит, осмысливая услышанное. Потом вздыхает, залпом допивает воду и широко крестится левой рукой.

–Слава Всевышнему! Вы сняли с моей души тяжкий камень. Когда меня посетила эта страшная мысль, я было решил, что это и есть ад. И те адские силы, что иногда появляются в нашем мире – выходцы как раз из таких параллельных миров с обратным течениемвремени. Еще раз говорю: вы сняли с моей души тяжелейший камень.

Мы с Леной переглядываемся и печально улыбаемся. Что такое обратное течение времени по сравнению с Фазой, замкнувшейся в Схлопке? Вот где настоящий ад! И что такое выходцы из ада и их козни по сравнению с деятельностью ЧВП или «прорабов перестройки»? Стоит ли рассказывать обо всём этом отцу Ричарду? Думаю, не стоит. Вряд ли он способен правильно всё это воспринять.

От проницательного отца Ричарда не ускользает наша реакция, и он порывается чтото спросить. Но от тяжелого разговора нас избавляет шум подъехавшей по дорожке машины. За рулём сидит Степан Олонецкий. Из салона выходят три человека и в сопровождении Олонецкого направляются к нам.

–Веста Медичи, математик, – представляет гостей Олонецкий, – Антон Павлов, физик. Иржи Лукаш, физик. А это, – Олонецкий указывает на нас движением руки, – хроноагенты, о которых я вам говорил.

Мы тоже представляемся. Причем Сергей и Пётр поправляют Олонецкого: «Мы – не хроноагенты». А Пётр добавляет: «Я не хроноагент, я еще только учусь». Гости рассаживаются, и возникает минутная пауза, во время которой мы разглядываем друг друга.

Старший в этой группе гостей Иржи Лукаш. Длинное лицо, длинные рыжеватые волосы, тонкие губы, мушкетерская бородка и небольшие усики. Серые глаза смотрят на нас откровенно недоверчиво. Одет он в бирюзовые цвета: от ботфорт до короткой мантии на плечах.

Антон Павлов – относительно молодой человек лет тридцати пяти. Круглолицый, русый, нос, как говорится, картошкой. Его голубые глаза разглядывают нас с плохо скрываемым любопытством. Одежда у него светлобордовая, а ботфорты, в соответствии с последним писком моды, отливают еще и бронзой.

Веста Медичи, на мой взгляд, самая молодая. Этой пышноволосой блондинке с высоким лбом и синими глазами никак не дашь больше тридцати лет. Тонкий нос, узкий подбородок и стройная длинная шея, перехваченная серебряным браслетом. Блестит серебром и вся её одежда. Стройную фигуру Весты обтягивает короткое платье из серебряной ткани, имеющей фактуру кожи, а может быть, и в самом деле кожаное. На ногах серебряные ботфорты. Руки почти до локтей обтянуты серебряными перчатками. Серебряная Веста смотрит на нас изучающим взглядом. Особенно подолгу её синие глаза задерживаются на моей подруге. Затянувшуюся паузу прерывает Степан Олонецкий:

–Должны подъехать еще двое – Василий Глотов и полковник Казаков. Подождём или начнём беседу?

–Лучше подождать, – предлагает Лукаш. – Вашим гостям не придется повторяться. Да и лучше, когда разговор будет происходить при большем числе свидетелей.

Голос у Лукаша резкий, даже немного скрипучий. Мне не нравится слово «свидетель». Интересно, в каком контексте он его употребил?

–В таком случае, – предлагает Лена, – может быть, уважаемое общество ответит на некоторые наши вопросы? Мы работаем в вашей Фазе третий день и коечто уже узнали. Но нам не хотелось бы делать ошибочные выводы. Есть моменты, которые вызывают у нас сомнения. Не поможете ли вы нам их развеять?

–По мере наших возможностей, – отвечает за всех отец Ричард.

–Тогда, отец Ричард, – говорю я, – к вам и первый вопрос, как к представителю церкви. В Соединённых Штатах большого влияния достигла Апостольская церковь святого Павла. Что это за церковь? Откуда происходят её корни? И каково ваше к ней отношение?

Отец Ричард мрачнеет. Он наливает стакан воды и выпивает его мелкими глотками.

–Итак, церковь святого Павла, – медленно произносит он. – Они утверждают, что их корни – в православии. Но это только внешнее сходство. Из учения святых апостолов они извлекли только то, что всячески унижает женщину, ставит её на низшую по сравнению с мужчиной ступень. Кстати, это – ахиллесова пята и самой православной церкви. От низведения женщины до положения рабыни, вещи сейчас пытаются уйти даже мусульмане. А павловцы свою мораль сделали государственной политикой Америки. Америку ждёт незавидное будущее, если они будут продолжать следовать этому учению. Полгода назад в Лионе Христианский Собор осудил женоненавистническое учение церкви святого Павла. Были вскрыты и корни его. Они происходят из религии древних иудеев, которая берёт начало из эпохи еще более древних верований. А вот откуда эта церковь взялась? Почему они пользуются в Америке таким влиянием? На это я вам ответить не могу. Моя переписка с американскими священниками прервалась более двух лет назад. И прервалась она именно тогда, когда я задал им эти самые вопросы.

Следующий вопрос мы задать не успеваем. В ворота въезжает машина, из которой выходят два гостя. Один из них – мужчина лет сорока, одетый в светлокоричневые одежды, второй – полковник такого же возраста. Он в белой парадной форме, при орденах и при кортике. Они здороваются, представляются и собираются было присесть к нам. Олонецкий останавливает их и спрашивает у дочери:

–Вика, как дела с ужином?

–Всё готово.

–Тогда прошу сначала к столу.

Гвоздем программы ужина были, конечно же, тушенные щупальца молодых осьминогов в какомто особом соусе. Виктория постаралась на славу. Я так и не понял, кто же является главным любителем этого блюда, с таким удовольствием его отведали все без исключения. Понятно, что такое превосходное блюдо не давало никакой возможности вести скольнибудь вразумительный разговор. К главной теме сегодняшней встречи Степан Олонецкий обратился только за десертом, когда бокалы были наполнены вином, соками или водой – кто, чем предпочитает.

–Друзья, когда я сообщил вам, что у меня в доме остановились пришельцы из параллельного мира, вы пожелали встретиться с ними, познакомиться поближе и задать им ряд вопросов. Но я не сказал вам главного. Эти люди не простые выходцы из другого мира. Эти люди – хроноагенты. Они живут и работают в мире, откуда ведётся наблюдение за многими параллельными мирами. Они отслеживают неблагополучные ситуации и прогнозируют их развитие. При необходимости они вмешиваются и безболезненно корректируют критическую ситуацию таким образом, чтобы этот мир избежал тяжелых последствий. Я правильно излагаю?

–Почти, – соглашаюсь я. – Только у слушателей может возникнуть впечатление, что это всё делаем непосредственно мы сами, – я обвожу жестом руки своих друзей. – И что мы прибыли сюда с намерением чтолибо откорректировать. Если бы это было так, мы ни за что не вступили бы с вами в контакт и вы никогда бы не поняли, что мы – пришельцы из другого мира. В НульФазе, где мы живём и работаем, существует много секторов. Но лишь три из них непосредственно работают с параллельными Фазами в том плане, о котором шла речь. Это в первую очередь Сектор Наблюдения: его сотрудники отыскивают неблагоприятные ситуации в реальных Фазах, просматривая десятки тысяч эпизодов в день из жизни нескольких тысяч Фаз. Обо всех заслуживающих внимания событиях они сообщают в Аналитический Сектор, который строит прогнозы развития ситуации. В случаях, когда прогноз приобретает неблагоприятный характер, дело передаётся в Сектор Внедрения и Воздействия – то есть к нам. Мы – последняя инстанция. Мы с Еленой Илек только два хроноагента из целой армии, которая напрямую работает в параллельных Фазах. Все операции тщательно рассчитываются. Хроноагентов готовят к внедрению по специальной программе. Если бы мы прибыли сюда для осуществления разработанной в нашем Секторе операции, вы, Степан, ни за что не заметили бы нашего акцента. Его просто не было бы. Это же относится и к нашей одежде и манере поведения. Всё было бы абсолютно адекватно. Лена дополняет меня:

–Андрей правильно акцентировал ваше внимание. Мы здесь отнюдь не для того, чтобы осуществить какуюто операцию, пусть даже и безболезненно. Так что оставьте подобные подозрения на наш счет. Мы попали к вам совершенно случайно. Дело в том, что мы с Андреем уже более двух лет как утратили связь со своей НульФазой. Для своих товарищей мы пропали без вести. Почти два года мы провели в необитаемой Фазе, в плену у нашего противника. Он пытался заставить нас работать на него, но нам удалось бежать. Много месяцев мы переходим из Фазы в Фазу и никак не можем подать о себе весть, выйти на связь с нашей НульФазой, со своими товарищами. С таким же успехом, как и к вам, мы могли бы попасть в любую другую Фазу.

У всех присутствующих я вижу на лицах большую заинтересованность. Все молча слушают и ловят каждое слово. Все, кроме Иржи Лукаша. Тот сидит с блокнотом и, не глядя на нас, время от времени делает в нём записи. Когда Лена останавливается, он поднимает от блокнота голову. Если раньше он смотрел на нас с недоверием, то сейчас в его взгляде я читаю откровенный скептицизм. Отпиваю глоток вина и предлагаю:

–Мы с Леной можем говорить долго и много. Но при этом мы можем миновать некоторые моменты, которые вас сейчас больше всего интересуют. Поступим так: вы задавайте вопросы, а мы постараемся ответить на них как можно обстоятельнее. Только спрашивайте не все сразу, а по очереди.

Лукаш чтото хочет сказать, но его опережает Василий Глотов.

–Прошу прощения, нельзя ли конкретизировать ваш термин – воздействие? Раскрыть его. Мне не совсем понятно, как вы действуете в реальных Фазах? Возьмём конкретный случай. Вы обнаруживаете, что в какойто Фазе готовится к старту космический корабль. В результате конструктивных недоработок или ошибки экипажа он упадёт на большой город. Более того, упадёт на атомную электростанцию. Как вы поступите? Совершите диверсию и выведете корабль из строя? Внесёте поправки на стадии разработки или изготовления? Или изолируете экипаж и поведёте корабль сами?

При этих словах все мрачнеют и задумываются. Ясно, здесь уже произошла подобная катастрофа. В Федерации или в Штатах, неважно. Важно, что она произошла совсем недавно и еще свежа в памяти.

– Ни то, ни другое, ни третье, в том смысле, который вы имеете в виду. – Я улыбаюсь. – Знаете, Василий, ваш пример напоминает мне случай из моей практики. В одной из Фаз испытывался сверхскоростной самолёт. Он потерял управление и на огромной скорости врезался в химический завод. В результате пожара начали выделяться продукты такой токсичности, что могло погибнуть от сотен тысяч до нескольких миллионов человек. Мы долго искали способ вернуть контроль над машиной, вывести её из катастрофического пикирования. Причем вариант сорвать полёт заранее отвергался. Полёт состоялся бы в другой день и, возможно, с теми же последствиями. Кстати, это ответ на первый из предложенных вами вариантов. В конце концов мы нашли решение. Оно было весьма неординарным. Даже нестандартным. Как предотвратить катастрофу? Объяснить пилоту и конструктору машины, что в этом случае надо действовать такто и такто? Причем вопреки здравому смыслу? Кто послушает неизвестно откуда взявшегося человека? Да и кто допустит его до конструктора и лётчикаиспытателя новейшей секретной машины? Мы действуем иначе. В данном случае моё сознание было внедрено в тело лётчикаиспытателя накануне рокового полёта. Мы называем этот акт внедрением матрицы хроноагента в тело носителя. Действуя в образе этого лётчика, я совершил необходимые действия, предотвратил катастрофу и относительно благополучно посадил самолёт. После этого я объяснил конструктору, почему самолёт потерял управление и что надо делать, чтобы этого в дальнейшем не происходило. Это звучало уже убедительней, чем если бы я начал говорить такое до полёта, согласитесь. К слову сказать, восстановить управление и вывести машину из пике было весьма непросто даже мне, хотя я точно знал, что нужно сделать, и до того, как стал хроноагентом, сам был профессиональным лётчиком.

Я вижу на всех без исключения лицах непонимание и недоумение. Всё ясно. Они просто ничего не поняли. Придётся объяснять подробнее.

–О том, как происходит подготовка к операции внедрения и само внедрение матрицы, пусть расскажет Лена, – предлагаю я. – Она у нас специалист как раз в этой области.

Лена подробно рассказывает, что такое матрица личности, как готовятся к совмещению матрицы носителя и хроноагента, как происходит внедрение матрицы. Слушатели постепенно врубаются, начинают понимать, о чем идёт речь. Они кивают и с огромным интересом слушают Лену. И опять Ричард Карпентер опережает Лукаша:

–Значит, все воздействия вы производите, внедрив душу хроноагента, или его матрицу, используя вашу терминологию, в тело человека, избранного вами для осуществления операции?

–Совершенно верно, – отвечает ему Лена.

–Значит ли это, что и сейчас вы, я имею в виду вас и Андрея, находитесь в чужих телах? И куда в таком случае делись души тех, кто существовал в этих телах до вас?

–Это особый случай, отец Ричард, – объясняю я. – Бывают ситуации, когда готовить внедрение матрицы уже нет времени. А порой бывает и так, что её просто не в кого внедрять. Именно так и произошло в том случае, когда наш противник… – Я задумываюсь. – Ну украл меня, что ли. Мы умеем создавать прямые переходы между Фазами. В тот раз по переходу прошли я и два моих товарища. Мы должны были сдержать атаку на важный объект, защитники которого были к тому времени уже все перебиты. Внедряться было не в кого, и мы пошли на операцию в собственных телах. Задачу свою мы выполнили, но когда нам создали переход для возвращения, наш противник на моём пути устроил ловушку и подсунул мне свой переход. И я исчез в нём. Попал совсем не туда, куда намеревался попасть. Позднее Лена ценой невероятных усилий и лишений смогла найти меня в моей Фазетюрьме и присоединилась ко мне. Так что сейчас мы с ней находимся в собственных телах. То же относится, разумеется, и к нашим товарищам.

И снова Лукаша с его вопросом опережает Веста Медичи:

–Андрей, вы говорили о сложностях подготовки операции, что иногда вам не хватает времени, а иногда, как в описанном случае, просто не в кого внедряться, и вам приходится с риском для жизни идти на задание в собственном теле. А не проще ли внедриться на некоторое время назад? Или у вас нет такой возможности?

–Такая возможность есть, но мы её никогда не используем. Вмешательство в уже состоявшееся прошлое вне закона. Объясняю, почему. В том случае, когда воздействие производится на уже состоявшееся событие, время в этой Фазе замыкается само на себя. Образуется как бы петля времени между тем моментом, когда это воздействие производится, и тем моментом в относительном будущем, когда это воздействие осуществлено в прошлом или проявились результаты этого воздействия. Мы называем это Схлопкой. Это – страшная катастрофа. Такая Фаза лишена будущего. Время в ней начинает циркулировать. От момента воздействия в прошлом оно течет до того момента в будущем, когда по относительному отсчету это воздействие произошло. Там время меняет свой знак на противоположный и течет так до момента воздействия. Потом оно снова меняет свой знак. Обратного течения времени никто не замечает. Но для этой Фазы всё начинается сначала, повторяется один к одному. И так до бесконечности. Вот это, отец Ричард, и есть настоящий ад. Представьте себя хоть на мгновение живущим в такой Схлопке, и вы меня поймёте. За всё время моей работы в НульФазе Схлопка произошла лишь один раз. И то мы вызвали её искусственно. Нам необходимо было обезвредить супероружие, которым наш противник был намерен уничтожить НульФазу. Предпринимать чтолибо иное было уже поздно. Мой товарищ Андрей Злобин внедрился в прошлое и уничтожил главный компонент этого оружия. В результате произошла Схлопка.

Все несколько минут молча переваривают услышанное. Наверное, пытаются представить эту Схлопку и себя в ней. Тяжелое занятие. Тут никакая фантазия не поможет, пока не увидишь. Но лучше такого никогда не видеть. Затянувшееся молчание прерывает Иржи Лукаш. Наконецто доходит очередь и до него. Он обращается не к нам, а к Степану Олонецкому:

–Всё, что рассказали ваши гости, Степан, крайне интересно, но, извините, не убедительно. Всё это я уже когдато читал в фантастических произведениях средней руки. Не стали ли вы, Степан, жертвой мистификации? И не пытаетесь ли и нас сделать такими же жертвами? Вы с первых же слов безоговорочно поверили, что ваши гости – пришельцы из параллельного мира. Что они хроноагенты, как они себя назвали. А какие они привели доказательства истинности своих слов? Никаких. Почему я и все мы должны верить им на слово? Не знаю, как вы, а я пока не верю.

–Вы всегда были неисправимым скептиком, Иржи, – подаёт голос молчавший до сих пор полковник Казаков.

–Зато вы все, и в первую очередь Степан, которого я глубоко уважаю, неисправимо доверчивы. Я ученый и верю фактам, а не словам.

–Поверили же вы в мою теорию существования параллельных миров, – пытается убедить Лукаша отец Ричард. – Она ведь тоже не была подкреплена никакими фактами.

–Нет, не поверил. Я не верю ничему, кроме фактов. Просто положения вашей теории совпали с некоторыми результатами, которые я получил, работая в области физики времени. Я стал проверять это на соответствие и пришел к выводу: ваша теория верна. Я стал вашим сторонником, когда получил доказательства вашей правоты. Сейчас же я таких доказательств не вижу.

–Хорошо, – соглашаюсь я. – Вы получите доказательства, которые сможете пощупать. Подождите несколько минут.

Мы покидаем общество и поднимаемся в свои комнаты. Оттуда мы возвращаемся, неся свой арсенал и другое снаряжение, включая установку создания переходов. Разложив доказательства на столе, я обращаюсь к Казакову:

–Полковник, вы военный, вам первое слово. Посмотрите наше оружие и скажите: существует ли такое в вашей Фазе?

Полковник внимательно осматривает автомат, пулемёт и гранатомёт. Он отсоединяет магазин автомата, вынимает из него один патрон и качает головой. Особенно внимательно он изучает гранатомёт «муху». Отложив оружие в сторону, выдаёт заключение:

–В нашем мире такого оружия нет ни в одной армии. Конечно, аналоги такого пулемёта и автомата имеются и у нас, и в Штатах. Но калибр… Оружия такого калибра нет ни в одной армии мира. Что же касается гранатомёта, то подобное оружие у нас проходит испытания, но оно совершенно не похоже на это. Американцы пока даже не планируют разработку подобного типа гранатомёта. Мой вывод: это оружие доказывает вполне убедительно, что наши гости действительно пришельцы из других миров.

–А я не убеждён! – возражает Лукаш. – Нет такого калибра? Они вполне могли изготовить себе несколько экземпляров.

–Зачем? – удивляется полковник. – Ведь это обойдётся страшно дорого.

–Иногда цель оправдывает средства. Откуда мы знаем, какие цели преследуют мистификаторы?

Я с трудом сдерживаю себя. Мне уже хочется не убеждать Лукаша, а просто дать ему по лицу. Нет, лучше по морде лица. Не хочешь верить, не верь, Время с тобой! Но зачем же называть нас мистификаторами и приписывать нам корыстные цели?

За меня вступается полковник:

–Допустим. Но патроны! Их ведь тоже надо изготовить под такой калибр. Организовать серийное производство нестандартных патронов, это же ни в какие рамки не лезет! Я полагаю, у вас ведь не по одному магазину таких патронов. Да еще и пулемётные ленты в придачу.

Я киваю, но Лукаш не сдаётся:

–Это ничего не доказывает! Поставив всё на карту, можно организовать и не такое.

Время с тобой, скептик! Я беру в руки Наташин лазер и протягиваю его Казакову.

–Это боевой лазер. У вас есть такие?

Казаков вертит лазер в руках, внимательно рассматривает и возвращает мне.

–Нет, – он пожимает плечами, – стационарное оружие такого типа, насколько мне известно, находится лишь в стадии разработки. А о ручном варианте речь вообще пока не идёт.

–А может быть, это только макет? – не сдаётся Лукаш. Ох, и достал он меня! Подумав, я обращаюсь к Олонецкому:

–Пан Оленецкий, нет ли в вашем хозяйстве чегонибудь такого, от чего вы давно хотите избавиться, но, в силу трудоёмкости, не знаете, как к этому подступиться?

–Конечно, есть! – Олонецкий улыбается и выводит нас на крыльцо. – Видите чугунный столбик на повороте дороги? И я, и мои гости частенько задеваем его. Сможете его убрать?

–Наташа! – командую я. – Делай!

Наташа вскидывает лазер и сначала одиночными импульсами прошивает чугунный столбик. Потом непрерывным лучом срезает его под корень. Все в восторге.

–Убедились? – спрашиваю я Лукаша.

–Не совсем. Такую вещь вполне можно изготовить в подпольной лаборатории, хорошо заплатив уникальным специалистам…

–Хорошо, – говорю я ледяным тоном. – А что вы скажете об этом? Это тоже можно изготовить в подпольной лаборатории?

Я протягиваю ему свой бластер. Он вертит его в руках и недоумённо пожимает плечами.

–А что я могу сказать, если даже не знаю, что это такое?

–Это – бластердезинтегратор. Одного выстрела из него достаточно, чтобы стереть с лица земли этот дом. Полковник, вы чтонибудь слышали о таком оружии?

–Разумеется, нет! Разве что в фантастике читал.

–И это действует? – спрашивает Лукаш.

–А зачем нам таскать с собой такой тяжелый макет? Собак пугать?

–И вы тоже можете продемонстрировать нам его действие?

–Могу, но не буду. Сейчас с обрыва я могу уничтожить любую скалу на берегу, по вашему выбору. Но уже стемнело, и яркая вспышка и грохот взрыва привлекут внимание и могут вызвать панику.

–Отговорки! – Лукаш пренебрежительно хмыкает.

–Хорошо. Я продемонстрирую действие бластера прямо сейчас. Но при условии, что вы встанете на один из этих камней. Не желаете? Время с вами. А что вы скажете на это? Лена, покажи ему свой микродоктор.

Пока Лена демонстрирует присутствующим возможности микродоктора, Наташа шепчется с Викторией. Та уходит и вскоре возвращается, неся чайник с кипятком, миски, тарелки и ложки. Я понимаю замысел Наташи и улыбаюсь, предвкушая, какое это произведёт впечатление. Наташа объявляет:

–А теперь посмотрите, чем мы питаемся в тех Фазах, где невозможно найти пищу. Это, – она демонстрирует таблетку, – брикет из пайка космодесанта. Чтобы приготовить обед, достаточно иметь горячую воду. Делается это так.

Наташа быстро заквашивает три обеда из двух блюд. Через несколько минут перед изумлёнными гостями исходят паром миски с борщом, гороховым и грибным супом. Рядом стоят три тарелки. На них дымится бифштекс, обложенный жареной картошечкой, гуляш с картофельным пюре и рубленая котлета с фасолью. Наташа делает широкий жест:

–Угощайтесь, пробуйте. Не бойтесь, это не муляж и не суррогат.

Подавая пример, она съедает две ложки борща и кусочек мяса из гуляша. Ученые подходят к столу, осторожно пробуют и в изумлении качают головами. Через несколько минут миски и тарелки стоят опустошенными.

–Ну как? – спрашивает Лена.

–Фантастика! – отвечает за всех Василий Глотов.

–Ив заключение я продемонстрирую вам одну из наших своеобразных возможностей в плане управления собственным организмом. Пан Олонецкий, – обращаюсь я к хозяину, – будьте добры, приготовьте полстакана коньяку. Именно полстакана, а не рюмку.

–Не стоит, – говорит Иржи Лукаш с улыбкой.

–Нет уж, – отвечаю я непреклонно. – Раз уж вопрос возник, надо расставить все точки над і.

–Сейчас Андрей, – объясняет Лена, – продемонстрирует вам нашу возможность ускорять свой собственный ритм времени по отношению к нормальному в несколько раз. Самого его вы увидеть не сможете, но он обнаружит себя своими действиями. Будьте внимательны.

Я сосредотачиваюсь и вхожу в ускоренный ритм. Переставляю мебель, наливаю в бокалы вина, насаживаю на вилки куски мяса. Весте я на колени кладу гроздь винограда на салфеточке, а скептику Лукашу мстительно спускаю вниз отвороты ботфорт. Возвращаюсь в нормальный ритм, усевшись возле столика, на который Олонецкий поставил стакан с коньяком.

–Это невероятно! – слышу я. – И вы все так умеете?

–Конечно, – отвечаю я, выпив коньяк залпом и не открывая глаз. – Этим должен владеть каждый хроноагент. Иногда в экстремальных ситуациях приходится прибегать и к этому. Правда, – я вздыхаю, – отходняк после такого упражнения тяжелый. Мне, к примеру, хорошо помогает коньяк.

Кажется, прошло. Но вставать еще рано. Сидя в кресле и не оборачиваясь, я спрашиваю Лукаша:

–Ну, Фома Неверующий, убедились или всё еще нет? Иржи Лукаш неожиданно смеётся и хлопает меня по плечу.

–А ведь купился, хроноагент! Скажу честно, ехал я сюда с недоверием. А когда послушал вас, сразу поверил. Ни один фантаст подобного не сочинит. У вас сразу всё на виду, всё есть. И достижения, и проблемы, и сложности, и неудачи, и победы, и поражения, и нерешенные проблемы имеются. В фантастике всё проще. Там всё возможно, и герои всегда побеждают. А возникают проблемы, придумает автор какойнибудь суперпупергипермодулятор, и нет проблем.

–Это в плохой фантастике, – замечает Лена.

–Значит, мне не везло, – вздыхает Лукаш. – Хорошая не попадалась.

–Тогда зачем нужна была эта комедия? – интересуюсь я нарочито равнодушно. – Все эти намёки насчет цели и средств? Серийное производство нестандартных патронов и макеты лазера и бластера?

–Чтобы вас завести. Чтобы вы сразу выложили всё, что у вас есть, и не тянули в час по чайной ложке, не отвлекались от самого существенного. Ведь такие отступления неизбежно возникли бы. Я даже не буду настаивать на показательном выстреле из бластера. Вопервых, это не очень интересно, а вовторых, страшно. Ну его к черту! Вот Схлопка – это действительно интересно, хотя тоже страшно. Даже пострашнее бластера. Я работаю в области физики времени, но даже не догадывался, что такое может иметь место. Петля времени! Вы видели это своими глазами?

–К сожалению, да, – отвечает Лена с тяжелым вздохом.

–Расскажите подробнее, – просит Лукаш. – Значит, она происходит в случае вторжения в уже состоявшееся прошлое?

–Как правило. Но не только. Изредка Схлопку может вызвать некорректное, грубое вмешательство в настоящее. Иногда это происходит случайно. К примеру, Андрей при разработке одной операции чуть не вызвал Схлопку. Спасла чистая случайность.

–А каким образом вы рассчитываете воздействие, чтобы оно было корректным, не грубым? – спрашивает Веста.

–Мы пользуемся аппаратом темпоральной математики.

–Вот как! – Глаза у Весты загораются. – Подробнее, пожалуйста.

–Уважаемая Веста, – умоляющим тоном говорит полковник Казаков. – Мы приехали сюда вовсе не для того, чтобы слушать курс лекций по темпоральной математике. Если это вас сильно интересует, останьтесь. Хроноагенты вам всё расскажут отдельно. Меня же как военного интересует, можно ли с помощью вашей техники, ваших программ планировать и прогнозировать развитие событий, чтобы предотвратить назревающую войну? А уж если она началась, скорректировать события так, чтобы она закончилась скорее и с меньшими потерями?

–Именно такая работа, полковник, – отвечаю я с улыбкой, – занимает у нас примерно половину времени. Я уже рассказывал Олонецким, что своё самое первое задание выполнял в качестве лётчикаистребителя на Второй мировой войне. И цель всей многоходовой операции была одна: приблизить окончание войны и сократить людские потери. Однако задавайте свои вопросы. Только, прошу, по очереди.

Беседа затягивается далеко за полночь. Из зала мы переходим на веранду, где разговор продолжается при лунном свете. Вопросам нет конца. Мы стараемся говорить кратко, но понятно. К сожалению, это не всегда получается. Попробуйте, к примеру, коротко ответить, как составляется система темпоральных уравнений, какие факторы надо учитывать обязательно, а какими можно пренебречь и почему? Но наконец все устали, и продолжение беседы переносится на завтра. Виктория разводит гостей по комнатам, а мы уходим к себе.

После завтрака разговор продолжается у бассейна. Ученые готовы спрашивать и спрашивать нас до бесконечности. К сожалению, не на все вопросы мы с Леной можем ответить достаточно обстоятельно, но даже то, что мы с ней можем сказать, вполне удовлетворяет слушателей.

После обеда ученые начинают по одному откланиваться. У них запланированы другие встречи и неотложные дела. Все выражают надежду встретиться с нами еще раз. С нами остаются Веста Медичи и отец Ричард. Веста желает поглубже вникнуть в аппарат темпоральной математики. Хотя какие из нас преподаватели этой отрасли математики? Мага Жиля бы сюда. Это было бы другое дело. Отца Ричарда интересуют различные концепции развития общества, с которыми мы сталкивались в процессе своей работы. Мы договариваемся с монахом и математиком, что с ними мы будем заниматься после обеда, а с утра будем работать по своему плану.

После завтрака усаживаемся за компьютеры, на которые Лена уже установила нашу программу. Моделируем развитие ситуации, строим прогнозы, рассчитываем варианты противодействия деятельности «прорабов перестройки». Пока что получается не очень. Отец Ричард и Веста Медичи тоже подолгу сидят с нами, пытаются вникнуть в нашу работу. Но у них тоже получается не очень.

После обеда идём на пляж, чтобы освежиться в море, и до ужина работаем с отцом Ричардом и Вестой. После ужина на веранде мы по общей просьбе рассказываем о своей работе, о Фазах, в которых нам приходилось работать, через которые мы проходили. Особый интерес вызывает Фаза биологической цивилизации, а также Фаза, в которую, как в черную дыру, проваливаются морские и воздушные суда. Оказывается, в этой Фазе есть свои «бермудские треугольники».

На шестой день нашего пребывания у Олонецких я, засидевшись за компьютером, чувствую настоятельную потребность пройтись по парку, поразмыслить, обмозговать на ходу пришедшие в голову идеи. Задумавшись, я выхожу к лестнице, спускающейся к морю. Постояв там и посмотрев на море, я иду по посыпанной белым песком дорожке. Совсем рядом раздаются страстные вздохи и приглушенный выкрики явно сексуального характера. Наверное, Наташа с Анатолием тоже решили отвлечься. Время с ними. Могли бы, впрочем, найти и более подходящее место.

Дорожка сворачивает налево. Я миную группу кустов и останавливаюсь. Нет, это не Наташа с Анатолием. На густой мягкой траве предаются страстным любовным утехам Сергей с Викторией. Розовые ботфорты Вики обхватывают поясницу Сергея. Иногда они резко вскидываются вверх, и Вика сладко вскрикивает в любовном экстазе. Не похоже, чтобы страсть одолела их внезапно. Рядом на траве лежит белорозовый сарафанчик, поверх него – шляпка, а на ней – белые сетчатые трусики. Именно не валяются, а лежат, аккуратно сложенные.

Вздыхаю и прохожу мимо. А сзади меня догоняет сексуальная симфония. Вика уже не вскрикивает, а тянет непрерывную страстную, полную томления трель. Видимо, Сергей довелтаки её до оргазма. Молодец. Сразу видно, что это у них далеко не первая такая встреча. Ленка верно заметила: отношения у молодых людей развиваются стремительно. Надо будет поговорить с Сергеем на эту тему.

Вечерняя беседа не затягивается надолго. Отец Ричард, сославшись на неожиданный приступ застарелой болезни, уходит к себе. Мы, поговорив еще немного, тоже расходимся. Под парами увиденного днём я проявляю к своей подруге повышенный интерес. Она с радостью отвечает мне взаимностью. Мы безумствуем почти два часа. Наконец утомлённая Лена засыпает. А я чувствую настоятельную необходимость освежиться в море.

Натягиваю купальные колготки и выхожу в коридор. Дверь в комнату Сергея открыта, и оттуда доносятся те же сладкие вздохи и страстные выкрики. Проходя мимо, я невольно вижу, как молодая пара вновь предаётся любви. Они, видимо, только что вернулись с пляжа. Сергей лежит на спине, приспустив свои колготки. А Вика в розовых чулочках и шляпке трудится над ним в позе наездницы. Она движется энергично, но грациозно. Головка девушки откинута назад, на лице – выражение счастья и блаженства. Руками Вика придерживает поля своей шляпки. Её девичьи груди вздрагивают в такт движениям. Сергей придерживает её за верхнюю часть прелестной попки и помогает ей двигаться.

Вздыхаю и прохожу мимо, ругаясь про себя. Ишь, как страстьто их одолела. Хоть бы дверь прикрыли, любовнички! Когда я возвращаюсь назад, дверь уже закрыта. Что они там творят, я не вижу, но могу представить. Усмехаюсь и направляюсь к себе. Стаскиваю купальник, падаю рядом со своей подругой и засыпаю.

После завтрака Сергей и Пётр собираются съездить с Викторией в город. С ними вызывается поехать и Наташа. Пока она одевается, я отзываю Сергея в сторону и спрашиваю его:

–А не слишком ли ты злоупотребляешь гостеприимством наших хозяев, парень? Ты не находишь?

–Нет. Не нахожу. И здесь, Андрей, не злоупотребление, а полная взаимность. Мы любим друг друга.

–Согласен, и осуждать за это не могу. Но, Сергей, ты подумал о том, что скоро мы отсюда уйдём, и она останется одна? Будет вспоминать тебя всю оставшуюся жизнь, вспоминать те минуты счастья, что ты ей подарил, и сознавать, что это уже никогда не повторится. Знаешь, что сказал мне старый хроноагент, когда я, выполняя самое первое своё задание, позволил себе без памяти влюбиться в Ольгу? «У таких, как мы, всё дорогое должно быть не здесь, а там. Нельзя себя здесь приковывать ничем, кроме своего долга». Эти слова я запомнил на всю жизнь.

–Я, Андрей, тоже так думал и говорил Вике об этом. Она сказала: «Ну и пусть! Пусть буду плакать по тебе всю оставшуюся жизнь. А сейчас ты мой и больше ничей!»

–Сильная девушка. Но ты всё равно не слишкомто увлекайся. Еще неделя – другая, и мы здесь свою работу закончим.

–Знаю я, Андрей, всё знаю.

–Смотри, и тебе без неё придётся несладко, если сильно привяжешься.

–Думал я и об этом.

Сергей явно чегото недоговаривает. И мне кажется, я уже знаю, что именно.

–И что же ты надумал?

–Андрей, – Сергей вздыхает и, словно ныряя в холодную воду, выдаёт: – Я остаюсь здесь.

–Вот как? – только и могу я сказать, хотя ждал именно этих слов.

–Да, так. Ты же говорил, что мы вольны остаться в любой из Фаз, через которые будем проходить.

–Говорил. И от слов своих не отрекаюсь.

–Так в чем же дело? Будешь меня отговаривать?

–Не буду. Это твой выбор, твоё право. Кто я такой, чтобы выбирать тебе судьбу? Хотя я рассчитывал сделать из тебя хроноагента.

–Не получится из меня хроноагент, Андрей.

–Почему ты так считаешь?

–Не хватает у меня, Андрей, для этого самого главного качества. Самоотречения. Ну, не нахожу я у себя такой черты характера, какая позволила бы мне забыть о себе, о любимой, забыть обо всём и отдать себя целиком на службу человечеству. Даже не человечеству, а бесконечному множеству человечеств. Слишком уж я люблю жизненные блага.

–А ты думаешь, мы их не любим? Посмотри на Лену. Это сплошные слабости, и она им предаётся каждую свободную минуту.

–Но когда доходит до дела, она о них моментально забывает. Оставляет их без сожаления. Нет, Андрей, хроноагентами, помоему, могут стать только такие цельные, устремлённые личности, как ты и Лена. Я, к сожалению, не такой.

–Может быть, ты и прав, Сергей. Действительно, чтобы стать хроноагентом, мало пройти курс обучения и сдать экзамены. Недаром к этому курс допускают далеко не каждого. Но тебято я видел в деле. У тебя могло бы получиться.

–Но не исключено, что и не могло бы. Нет, Андрей, счастье каждый понимает посвоему. Я понимаю его так. Счастлив может быть только тот, кто может сделать счастливым другого. Я не нахожу в себе сил сделать счастливым всё человечество, а уж тем более много человечеств. Зато я могу сделать счастливым одного человека. Если останусь здесь. А ведь человечество как раз и состоит из отдельных человеков.

–И здесь ты прав. Только, помоему, ты еще чегото недоговариваешь. Колись.

–Знаешь, Андрей, – говорит Сергей очень тихо после минутной паузы, – я утратил веру в то, что вы когданибудь доберётесь до своих…

–Стоп, Сергей! – прерываю я его. – Не наступай на больную мозоль.

–Извини, – тихо говорит Сергей. – Но ты же сам сказал: «Колись».

–Извини и ты меня. Но что ты будешь здесь делать? Чем будешь зарабатывать на жизнь?

–Здесь есть компьютеры. Значит, грамотный программист работу всегда найдёт. И потом… – Сергей запинается.

–Что потом?

–Есть одна идея. Мы с Викой её уже обсудили. Но без вашей помощи я не обойдусь. Я еще подумаю, хорошо?

–Подумай. Но, Сергей, ты же знаешь, что в этой Фазе уже действуют «прорабы перестройки». Тебя это не останавливает?

–Но ведь они действуют только в Америке. Вряд ли они сумеют справиться с Федерацией. Этот орешек будет им не по зубам.

–Ты так считаешь? Сергей, ты же знаешь, «прорабы» никогда не останавливаются на полпути. Их девиз: «Или всё, или ничего!» И мы знаем только одну Фазу, которая смогла отразить их вторжение.

–Пока только одну.

–Хм! Впрочем… Знаешь, поезжайте в город, а мы с Леной обмозгуем одну идею. Может быть, как раз и хорошо, что ты решил здесь остаться.

Я поднимаюсь на третий этаж, где за компьютером сидит Лена. Вчера, перед тем как застать за любовными игрищами Викторию с Сергеем, я получил ответ на вопрос: «Можно ли противостоять деятельности «прорабов» в этой Фазе? А если можно, то каким образом?» Компьютер выдал мне такое, что я тогда вынужден был на время оставить работу, чтобы привести свои мысли в порядок.

Вернувшись, я обсудил с Леной предложенный компьютером вариант. Он заключался в том, что мы должны остаться в этой Фазе и координировать противодействие «прорабам», используя свои возможности прогнозирования и анализа ситуаций. То есть просматривая «игру» на несколько ходов вперёд. Лена просмотрела то, что выдал компьютер, и надолго задумалась. Наконец она решительно и категорически ответила:

–Нет, этот вариант не годится. Надо искать другое решение. Я не сомневаюсь, что наше присутствие здесь серьёзно сдержит экспансию «прорабов» и, возможно, даже остановит её. Но, Андрей, на сколько нам придётся для этого задержаться здесь? На годы. Но ведь «прорабы» действуют не только в этой Фазе. Если бы это было так, я, ни на секунду не задумываясь, безоговорочно приняла бы такой вариант. Но пока мы будем работать здесь, кто остановит их в других Фазах? Ведь о них знаем только мы и Старый Волк. И ему даже в ЧВП не верят. Нет, Андрей. Мы сейчас в разведке. Ты же помнишь: лётчик, находясь в разведке, не имеет права вступать в бой. Он должен уклониться от боя всеми способами и доставить разведданные. Мы сейчас в таком же положении. Так что извини, этот вариант не катит.

–А что если комуто из нас остаться здесь? Он вступит в бой, а остальные доставят разведданные? К тому же «прорабы» наверняка поймут, кто им противостоит. Они решат, что мы остались здесь, и прекратят нас преследовать в других Фазах.

–Вопервых, не такие уж они дураки. Вовторых, нас и так мало. Вспомни, с каким напряжением нам порой приходится прорываться к переходу. А что еще ждёт нас впереди, одно Время знает. И, втретьих, кто останется?

Мы снова задумываемся. Я представляю себя, Лену, Анатолия или Наташу, работающими в одиночку в этой Фазе. Практически без надежды вновь обрести своих друзей. Мне становится не по себе. Лена нарушает молчание:

–К этому вопросу вернёмся, если не сможем наработать ничего лучшего. Может быть, действительно комуто из нас придётся остаться здесь. Жалко отдавать эту Фазу на растерзание «прорабам». Хотя, конечно, решать этот вопрос будут нелегко.

И вот сейчас, поднявшись на третий этаж, я застаю свою подругу за компьютером. Лена сидит, закинув ногу на ногу и сцепив пальцы на колене, обтянутом голубой тканью «сапогачулка». Выражение лица у неё очень недовольное. Она покусывает нижнюю губу. Увидев меня, она, не меняя позы, говорит:

–Похоже, ты был прав. Я прогнала множество вариантов, но ни один из них не дал существенного результата. Как только вводишь фактор присутствия когото из нас, детерминант сразу становится положительным. Комуто не миновать остаться здесь. Давай решать, кому.

Она задумывается, откидывается на спинку кресла, накручивает на палец пряди волос и шевелит ступнёй. Налицо все признаки тягостного раздумья моей подруги. Она рассуждает вслух:

–Наташу с Толей я разлучать не хочу. Значит, придётся разлучиться нам. Что ж, не привыкать. Ты профессиональный военный и хроноагент экстракласса. Без тебя прорываться будет трудно. Решение одно: остаюсь я.

–Есть другой вариант.

–Ты нашел другой вариант противодействия «прорабам» и молчал?!

–Нет. Я имею в виду другое. Сергей только что высказал мне своё намерение остаться в этой Фазе. Вот он и будет здесь работать.

–Ты шутишь. – Голос Лены звучит не вопросительно, а категорически утвердительно.

–Какие шутки? Он действительно желает здесь остаться. У него появился мощный якорь. И зовут этот якорь Виктория Олонецкая.

–Ну, это я давно вижу. Но Сергей противодействует «прорабам перестройки»! Сергей спасает цивилизацию! Ты шутишь. И не очень остроумно. Такая работа далеко не каждому профессиональному хроноагенту по плечу.

–Нет, Ленок, я не шучу. Раз парень решил остаться здесь, почему бы нам не извлечь из этого пользу. Программист он хороший. Сама не раз его хвалила. Работу с нашей программой он освоит без труда. Конечно, нам придётся с ним поработать – обучить его основам темпоральной математики, методике анализа ситуаций и построения прогнозов. И еще многому его научить стоит. О чем ты задумалась?

–В принципе я согласна с тобой. Сергей, если с ним как следует поработать, справится с этой задачей. Но, Андрей, каким образом он будет проводить свои решения в жизнь?

–А как бы ты проводила их, если бы осталась здесь?

–Я бы начала с установления необходимых контактов, налаживания связей. Использовала бы для этого уже завязанные знакомства…

–А что мешает сделать то же самое ему? Ведь наши знакомые считают его одним из нас. Да и мы, пока здесь, начнём налаживать необходимые контакты.

После обеда мы извиняемся перед Вестой и отцом Ричардом, поднимаемся в лабораторию и устраиваем совет. Я докладываю о результатах анализа обстановки и о решении, что комуто из нас придётся остаться в этой Фазе, противодействовать «прорабам». Говорю о решении Сергея остаться в этой Фазе и о том, что задумали мы с Леной.

–Как ты на это смотришь, Сергей? – спрашивает Лена. – Чувствуешь себя готовым к такой работе? С ответом не торопись. Работа эта очень и очень непростая и очень и очень ответственная.

–А если я скажу: «Нет», тогда останется ктото из вас?

–Уже решено. В этом случае останусь я.

Сергей внимательно смотрит на Лену, словно видит её первый раз в жизни. Потом он переводит взгляд на меня, снова на Лену и тихо спрашивает:

–Елена Яновна, вы, надеюсь, шутите?

–Нет, Серёжа. Андрей же сказал, что сдержать экспансию «прорабов» может только присутствие коготоиз нас. Необходимо, чтобы ктото отслеживал их действия, строил прогнозы, анализировал события и постоянно опережал их на несколько ходов. В противном случае эта Фаза обречена. Как и все другие, до которых добрались «прорабы».

–Время побери! Тогда какие могут быть сомнения? Конечно, я готов работать. При условии, что вы меня всему научите.

–Разумеется, мы тебя научим. Ради этого мы задержимся здесь на необходимое время. На месяц, на два, да хоть на полгода – пока не придём к выводу, что ты сможешь справиться с этой работой без нашей помощи. Учти, заниматься придётся много. Темпоральная математика – вещь серьёзная и очень трудная.

–Вы с ней справились, почему я не справлюсь? Когда приступим к занятиям?

–Завтра с утра. Сегодня я подготовлю программу твоей подготовки, распределю, кто чем будет с тобой заниматься, а завтра начнём.

–Сергей, – говорю я, – а как быть с тем, о чем мы с тобой говорили утром? Получается, что ты всётаки будешь работать на счастье всего человечества.

–Хм! Но при этом я буду точно знать, что одногото представителя этого человечества я уже сделал счастливым.

–Добро, – я хлопаю парня по плечу. – Сегодня отдыхай, развлекайся, а с утра – в борозду! Кстати, а что вы там с Викторией надумали?

–А! Это как раз совпадает с тем, что вы мне предложили. Я хотел попросить вас оставить вашу программу и научить меня с ней работать.

–Зачем?

–Мы задумали организовать здесь бюро прогнозов. Прогнозов экономической жизни, рыночной конъюнктуры, курса ценных бумаг и так далее. Услуги такого бюро или агентства будут пользоваться у бизнесменов большим спросом.

–И не только у бизнесменов. Голова! Я бы до такого не додумался. Значит, у тебя здесь кусок хлеба будет.

–Даже с маслом, – добавляет Лена.

–Пожалуй, и с икрой, – усмехается Анатолий.

За ужином мы объявляем о решении Сергея остаться в этой Фазе. При этом мы пока не раскрываем то главное, ради чего он остаётся здесь. Пусть пока думают, что он это делает только изза Виктории. Не откладывая в долгий ящик, Сергей тут же официально просит у Степана Олонецкого руки его дочери. Тот вопросительно смотрит на Викторию. Она краснеет, но, тем не менее, утвердительно кивает.

–Раз Вика согласна, то и я не буду возражать. Один только вопрос: на что молодая пара намерена существовать? В нашем обществе браки разрешаются только в том случае, если хотя бы один из будущих супругов имеет возможность обеспечить прожиточный минимум для семьи. Вика – студентка. А чем намерены зарабатывать на жизнь вы, Сергей?

За Сергея отвечаю я. Степан Олонецкий относится к идее создания «Агентства деловых прогнозов» несколько скептически. Но я успокаиваю его, сказав, что Сергей отличный программист. Даже если агентство не будет иметь успеха, он всё равно сможет найти высокооплачиваемую работу.

Помолвка состоялась. Степан Олонецкий приносит шампанское, и мы выпиваем за здоровье и счастье молодой семьи.

Утром Лена знакомит нас с программой подготовки Сергея. Мы распределяем её между собой и сразу после завтрака приступаем к работе. Львиная доля этой работы падает на меня и Лену. Лена занимается с Сергеем темпоральной математикой, я обучаю его моделированию и прогнозированию. Решением задач мы займёмся позже, когда Сергей освоит математический аппарат. Наташа и Анатолий занимаются с Сергеем хронофизикой. Отец Ричард по нашей просьбе читает ему курс лекций по истории Фазы. Кроме того, мы даём Сергею некоторые разделы из программы подготовки хроноагентов в части физической и технической подготовки. Во всех занятиях принимают участие в качестве учеников Пётр и Виктория.

Проходят дни и недели. Сергей постепенно осваивает необходимый объём знаний и навыков. Он уже может самостоятельно проанализировать ситуацию, учитывая при этом все необходимые факторы и отбрасывая второстепенные. Это слишком сложная задача: можно погрязнуть в горе материала и запутаться насмерть, а можно вместе с водой выплеснуть и ребёнка. Он научился строить точные прогнозы развития ситуаций, опятьтаки с учетом всего необходимого. Здесь самое главное – оценить значение фактора воздействия. Причем каждый фактор следует оценивать в динамике. Бывает, что в момент анализа ситуации какойто фактор оказывает на неё решающее влияние. А через месяцдругой его значение сойдёт на нет. Зато может возрасти влияние других, которыми при анализе можно было пренебречь.

Еще более сложным в этом плане, примерно на порядок, является моделирование микро и макровоздействий. В данном случае речь идёт о конкретных решениях, которые Сергей должен будет рекомендовать. Ведь в отличие от нас, он не будет сам планировать и осуществлять воздействие. Он будет искать решение и рекомендовать его деловым и политическим кругам.

По нашей просьбе Олонецкий приглашает всех наших знакомых, а те, в свою очередь, привозят с собой других ученых и несколько политиков. Всего собирается около тридцати человек. Нас представляют и объясняют, кто мы такие. Наши старые знакомые заверяют собрание, что никакой мистификации здесь нет и что хроноагенты народ серьёзный и слова на ветер не бросают.

Под такой настрой мы с Леной знакомим собравшихся с результатами нашей работы в этой Фазе, демонстрируя некоторые моменты на экране монитора. Мы рассказываем, кто такие «прорабы перестройки» и чего они добиваются. «Это пострашнее любого фашизма!» – бросает ктото из присутствующих. «А вы не преувеличиваете?» – спрашивает другой. «Скорее преуменьшаем, – отвечает Лена. – У нас была с ними только одна непосредственная встреча. Но то, что мы видели в других Фазах, даёт основания предполагать, что нам известно о них далеко не всё и далеко не самое худшее».

Дальше мы говорим о том, каких результатов добились. Если мы будем опережать «прорабов» на дватри хода, они окажутся бессильны. Но мы тут же предупреждаем: поняв, что осуществить ползучую экспансию не удаётся, «прорабы» будут всячески подталкивать Америку к войне с Федерацией. В принципе, они уже предвидят такой вариант и интенсивно готовят Штаты к войне.

–Пусть готовят, – бросает реплику генерал из Министерства Обороны. – Мы уже готовы.

–Недооценка противника, – отвечаю я ему, – еще никому не шла на пользу.

–Никакой недооценки нет. Наша разведка работает отлично. В деле подготовки мы, как вы выразились, опережаем Штаты на дватри хода. Врасплох нас не застанут.

Мы представляем собравшимся Сергея. Объясняем, что он остаётся в этой Фазе, рассказываем, что он будет делать, и просим собравшихся прислушиваться к его рекомендациям и оказывать ему всяческое содействие. Вопреки моим опасениям, никто из присутствующих не выражает ни недоверия, ни скептицизма. Все отнеслись к нашим словам весьма серьёзно и заверили, что Сергей найдёт у них поддержку и понимание. Более того, один из чиновников берётся оформить Сергею гражданство Федерации. И действительно, через три дня курьер доставляет Сергею паспорт и все необходимые документы.

Проходят еще две недели, и Сергей полностью осваивает порученную ему работу. Для контроля мы усаживаем его за компьютер на десять дней, а сами параллельно, но независимо работаем над теми же задачами. Это продолжается десять дней. Результаты сравнения показывают, что Сергей полностью справляется с порученным ему делом. Иногда его решения поражают неординарностью и даже кажутся сомнительными. Но придирчивый анализ доказывает, что эти решения верные.

–Что ж, – говорю я за ужином, – наша миссия в этой Фазе завершена. Замену себе мы подготовили. Можно собираться в дальнейший путь. Толя, начинай работу по созданию перехода.

–Подождите, Андрей, – просит Виктория. – Через неделю прилетит мама, мы с Сергеем оформим брак и после свадьбы проводим вас.

Мы соглашаемся, тем более что торопиться нам особенно некуда. А через неделю прилетает Альбина Олонецкая. Это прекрасно сохранившаяся для своих лет женщина, как две капли воды похожая на Викторию. Вернее, Виктория похожа на свою маму. Альбине никак не дашь больше тридцати с небольшим лет. Длинные черные волосы абсолютно не тронуты сединой, лицо светлое, без намека на морщинки. Но главное – глаза: они молодые, задорные. В отличие от Виктории, тяготеющей к белому и розовому цветам, Альбина предпочитает алый. Издалека её можно принять за горящий факел.

Сразу же начинается подготовка к свадьбе. Альбина с Викторией часами сидят за компьютером, подбирая свадебные наряды для молодоженов. Нас с Леной уговорили быть свидетелями. За день до свадьбы прибывают заказанные наряды, которые молодым людям предстоит носить всего один день. В день свадьбы Виктория появляется перед нами в изумрудном платье с прозрачной мантией такого же цвета, пришитой к плечам. На ножках – изумрудные чулки и блестящие серебряные ботфорты. Руки в изумрудных лайковых перчатках до середины предплечья. Сергей же весь белый с золотом. На нём белый камзол с золотой каймой, белые шорты в обтяжку и блестящие золотые ботфорты. Именно золотые, а не бронзовые.

Мы тоже при полном параде. А Лена даже натянула свои голубые перчатки. Они у неё чуть покороче, чем у Виктории, всего до локтя. Направляемся к машинам и едем в город. Он находится неподалёку, всего в десяти километрах.

Венчают Сергея и Викторию в православном храме. Хотя, как мне показалось, в обряде присутствуют некоторые элементы католицизма. Из храма мы заезжаем в мэрию, где брак официально регистрируется и молодым выдают свидетельство. Там же мы с Леной расписываемся в книге регистрации как свидетели. Сергею тут же выдают новый паспорт. Он теперь Сергей Олонецкий. Оказывается, в этой Фазе муж принимает фамилию жены.

На крыльце дома нас встречают Альбина и Степан Олонецкие и отец Ричард, Отец Ричард благословляет молодых, а мать с отцом обнимают и целуют дочь и новообретённого сына.

Гостей не слишком много: десятка два друзей и подруг Виктории, знакомые нам ученые и пять человек родственников Альбины и Степана. Застолье протекает не шумно, но весело. Выпивают умеренно, много поют, разыгрывают забавные сценки. Интересно, что когда Пётр провозгласил: «Горько!», его не только не поддержали, но и не поняли.

В девять вечера молодых провожают в брачные покои, а застолье продолжается до полуночи. В полночь гости разъезжаются.

Утром мы собираем совет. Пора покидать эту Фазу. Анатолий докладывает:

–Зона темпоральной нестабильности находится в сорока километрах севернее Красноярска.

Вот как. А мы сейчас находимся на северном побережье Эгейского моря. О том, чтобы добраться до Красноярска самолётом, нечего и думать. У нас слишком много оружия, а порядки здесь строгие. Здесь даже наши связи с Министерством Обороны не помогут, закон есть закон. Придётся добираться на поезде. Кстати, об оружии. У нас образовался его излишек. Тащить с собой лишний автомат никому не хочется. Мы и так нагружены сверх всякой меры. Придётся оставить здесь.

–Сергей, – говорю я, – автомат мы оставим тебе на память.

–А за каким Временем он мне нужен без патронов?

–Патроны нам и самим нужны.

–Ну хоть три магазина.

–Да в кого ты здесь стрелять собираешься?

–Вы же сами на совещании говорили, что война неизбежна. «Прорабы» не успокоятся, пока не потерпят здесь окончательное поражение, как в биологической Фазе. А меня они рано или поздно вычислят. Так что десант они здесь высадят непременно.

–И много ты навоюешь против десанта с одним автоматом и тремя магазинами патронов?

–Всё не с пустыми руками.

–Хорошо, – соглашаюсь я, – три магазина, но не больше. Заодно забери свой пистолет и патроны к нему. Кстати, надо будет оформить на всё это официальное разрешение.

–С этим проблем не будет, – заверяет нас Степан Олонецкий. – Когда вы отправляетесь?

–Чем раньше, тем лучше.

–Тогда задержитесь на три дня. И Веста, и Глотов, и все другие хотят попрощаться с вами.

Через три дня прибывают наши старые знакомые. Альбина Олонецкая к тому времени уже улетела в Арктику, и прощальный ужин готовит Виктория с помощью своего мужа. Когда после ужина мы сидим на веранде, Анатолий неожиданно вспоминает наш давний разговор.

–Андрей, помнишь, в самом начале нашего пути, когда мы попали в этот проклятый Темпоральный Куб, мы с тобой разговаривали на тему: так ли страшен черт, как его малюют? Ты тогда заверил меня, что так, как его малюют, он совсем не страшен. Отец Ричард, мне хотелось бы услышать ваше мнение по этому поводу как специалиста.

Отец Ричард несколько минут молчит, отпивает полстакана воды и спрашивает Анатолия:

–А откуда вы, Толя, узнали, что я уже много лет работаю над этой проблемой? Это даже было темой моей неопубликованной диссертации. «Сущность Дьявола». Диссертациюто я защитил, но Ученый Совет запретил её публиковать. Впрочем, это несущественно. А Андрей полностью прав. Так, как черта или Дьявола малюют, он совсем не страшен. Шерсть, рога, копыта и свиное рыло – самое страшное, что смогла придумать убогая фантазия древних христиан. И рассчитана она на людей с таким же бедным воображением. Такой черт сегодня будет не страшным, а скорее забавным. Нет, каким Дьявола ни нарисуй, всё равно это будет очень далеко от истины. Суть не в форме, а в содержании. Дьявол волен принять любое обличье. Но от этого суть его не меняется. А суть его – в злобе. В нечеловеческой злобе и нечеловеческой ненависти. И Дьявол никогда не творит свои дела сам. Он использует для своих целей людей, которым он коверкает душу. Используя вашу терминологию, он внедряет в них свою матрицу. Они становятся послушными исполнителями дьявольской воли, дьявольских замыслов. У людей, одержимых Дьяволом, смещаются оценки понятий и деяний. Они, строго говоря, перестают быть людьми. В первую очередь это относится к непомерному завышению оценки значимости собственной личности и сведению к нулю значимости всех остальных, особенно если они отличаются от него самого. Для одержимого Дьяволом человек с другим цветом кожи, говорящий на другом языке, молящийся иначе, одевающийся не так, и не человек вовсе. Скот, вещь. И можно с ним делать всё, что угодно, жизнь его не имеет никакой цены. Можно гнать таких людей на костры, на виселицы, топить, стрелять. Но так делали раньше. Сейчас это стало хлопотно и непроизводительно. Лучше направленным взрывом выкопать глубокий ров и согнать в него этих людей с окрестных сёл. А потом бульдозерами закопать их. А еще интереснее облить этих нелюдей напалмом. С одержимыми бесполезно спорить, бесполезно им чтолибо доказывать. Они признают только один язык, язык силы. Если вы в какойто момент окажетесь сильнее их, они выслушают вас. Но, выслушав, не поймут. Не поймут потому, что вы и они думаете поразному, мыслите иначе. Да, конкретные понятия вроде черного и белого, сладкого и солёного они воспринимают так же. А вот такие критерии, как право, честь, совесть, они понимают совсем иначе. Я уже не говорю о таких понятиях, как добро и зло. Этих понятий для них не существует вообще. Их им заменяет критерий полезности, выгоды. Полезно для них, выгодно, значит хорошо. Если же наоборот – плохо. Данное слово всегда можно и даже нужно нарушить, если это принесёт пользу. То же касается и права. Применение любого закона рассматривается ими с точки зрения целесообразности. Ничто не мешает им придумать на ходу новый закон и применить его. Но всё, о чем я сейчас говорил, это лишь малая часть дьявольской сущности. Это то, что лежит на поверхности и сразу бросается в глаза. Главная суть Дьявола – стремление к власти. Власти над отдельными людьми, власти над миром. И этой власти Дьявол добивается любой ценой. Демагогия, преступления, террор, война – Дьявол не останавливается ни перед чем. «Цель оправдывает средства!» – вот кредо Дьявола. Для достижения власти хороши все средства, всё идёт в ход. Но чаще всего борьба за власть начинается с завоевания власти над душами людей, с обмана, оболванивания. Здесь тоже все средства хороши. Что такое древние проповедники и ораторы по сравнению с газетами, радио, телевидением и Интернетом? А ведь и проповедники, и ораторы тоже добивались успеха. Представьте себе, какие возможности у Дьявола сейчас. Как ему сейчас легко завоевать души, завладеть умами и мыслями тысяч и миллионов людей и сделать их слепыми исполнителями своей воли! И обманутые люди своими руками расчищают Дьяволу дорогу к власти, и сажают его над собой, и поклоняются ему. Не ведая при этом, кому они поклоняются. Я берусь утверждать, что любой человек, в любом обществе, при любой социальной системе, если он сознательно стремится к власти и использует для этого все средства, этот человек одержим Дьяволом. Властолюбие – вот главный критерий, по которому можно распознать одержимого Дьяволом. И несчастны те народы, которые доверят власть над собой таким одержимым.

Отец Ричард замолкает и закрывает лицо ладонями. Посидев так несколько минут, он встаёт, извиняется глухим голосом и покидает общество. Все молчат. Какието другие разговоры после несколько сумбурной, но страстной речи отца Ричарда кажутся неуместными. Только Степан Олонецкий нарушает молчание и тихо объясняет нам:

– Ричард Карпентер до пострига был командиром батальона морской пехоты. Пять лет он служил в Африке в составе сил умиротворения.

Теперь понятно, откуда отец Ричард так хорошо знает, как страшен черт. Он насмотрелся там на одержимых злой силой местных вождей, князьков, царьков и фюреров всех мастей.

На другой день мы садимся в поезд «Афины – Шанхай» и занимаем четыре двухместных купе. Степан Олонецкий тоже решил проводить нас. Едем через всю страну. В пути мы тренируем Сергея на ноутбуке. Впрочем, это уже от вынужденного дорожного безделья. Он достаточно хорошо освоил свою работу. Если всё пойдёт, как мы замыслили, «прорабам» в этой Фазе изрядно придётся поломать себе голову. А чем Время не шутит, возможно, эта Фаза окажется еще одной, о которую они сломают себе зубы.

Чем ближе к Уралу, тем явственнее ощущается дыхание осени. Пассажиры поезда начинают утепляться. К завтраку Виктория выходит в белой блузке с длинными рукавами, поверх которой надет длинный жилет из розовой замши. На ножках те же розовые ботфорты и облегающие брючки до колен из белой кожи. Соответственно переодеваются Степан Олонецкий и Сергей. Мы остаёмся в летней одежде. Потерпим. Ни к чему обременять себя лишним багажом.

На пятый день поезд останавливается у перрона Красноярского вокзала. Там нас ожидает сюрприз. Нас встречают Веста Медичи и Иржи Лукаш. Они решили посмотреть, как будет открыт переход и как мы по нему уйдём.

–Ничего интересного вы не увидите, – смеётся Анатолий. – Возникнет небольшое марево, мы шагнём в него и исчезнем.

–Всё равно интересно, – не сдаётся Веста. – Выто уже привыкли, а мы увидим первый раз. И, скорее всего, последний.

Она тоже одета поосеннему. Кроме коротких брючек на ней просторный плащ из тонкой кожи. И всё это сверкает серебром.

Мы берём напрокат микроавтобус и через час добираемся до места назначения. Зона перехода расположена на высоком берегу Енисея. Анатолий, покопавшись с установкой, сообщает, что переход будет открыт завтра утром, в девять часов. Сейчас полдень, придётся здесь заночевать.

Мы разбиваем лагерь и переодеваемся. Сразу же между нами и провожатыми как бы пролегает невидимая черта. Мы – в камуфлированных комбинезонах и высоких армейских ботинках. Они – в ярких костюмах и ботфортах. За эти несколько месяцев, что мы провели в этой Фазе, мы привыкли к такой одежде, и она стала для нас нормой. Теперь я понимаю, какими «белыми воронами» мы предстали перед Степаном Олонецким и его дочерью во время первой нашей встречи.

Сергей с Петром вооружаются рыболовными снастями, спускаются к Енисею и через три часа обеспечивают нам роскошный ужин. Мы разводим костёр, Степан Олонецкий достаёт две бутылки коньяка. Прощальный ужин затягивается за полночь. Он продолжался бы и до утра, но Лена протестует:

–Нет, братцы, давайтека на боковую. Одному Времени известно, куда нас завтра занесёт.

Замечание вполне резонное. Мы соглашаемся и укладываемся спать. У костра остаются сидеть Сергей с Викторией.

Наутро, пока женщины готовят завтрак и варят кофе, Анатолий готовит переход. За полчаса до его открытия мы уже стоим собранные, упакованные, готовые в путь.

–Внимание! – объявляет Анатолий. – Минутная готовность!

Мы прощаемся со Степаном, Викторией, Вестой и Лукашем. Последним я прощаюсь с Сергеем.

–Удачи тебе, парень. Верю, ты справишься.

–Серёжа, – говорит подошедшая Лена, – мы тебя всему научили, теперь всё зависит только от тебя. Прошу об одном: будь предельно осторожен, не натвори глупостей. Помни, «прорабы» – враги коварные и жестокие. Они не остановятся ни перед чем.

У открывшегося перехода нас уже ждут товарищи. Колышется привычное марево. Веста снимает сцену перехода на видеокамеру.

–Прощайте, друзья, и будьте счастливы! – говорю я, направляясь в переход.

–Прощайте и вы, – отвечает за всех Степан Олонецкий. – Удачи вам!

Бросаю последний взгляд на Сергея, с которым мы никогда больше не встретимся. Он стоит, опустив голову и ковыряя траву носком сапога. Уж не чувствует ли он сейчас себя предателем по отношению к нам? Зря, если так. Еще неизвестно, кому придётся тяжелее. Опершись на его плечо, рядом стоит Виктория. По лицу её текут слёзы.


Глава 30


Мой финиш – горизонт – попрежнему далёк,
Я ленту не порвал, но я покончил с тросом, –
Канат не пересёк мой шейный позвонок,
Но из кустов стреляют по колёсам.
B.C. Высоцкий

И куда же нас занесло на этот раз? Первой в голову приходит мысль: мы опять попали в Темпоральный Куб «прорабов перестройки». Такой же флуоресцирующий туман, такая же гладкая поверхность под ногами и такое же мёртвое безмолвие. Но там поверхность была как матовое стекло. А здесь, кажется, асфальт или бетон салатового цвета. Но в любом случае это искусственное образование. Туман плотный, за двести метров ничего не видно. Впрочем, и видетьто нечего. Вокруг такая же плоская равнина. Идеально плоская, словно её тщательно обрабатывали, используя уровень. А вот и еще одно отличие от Темпорального Куба. Анатолий сообщает:

– Переход имеем в трёх километрах отсюда.

Это уже лучше. В этой Фазе нам задерживаться нет никакого смысла. Да и Фаза ли это, еще вопрос. Идём в указанном направлении. Лена, идущая впереди, внезапно останавливается. Салатовый «асфальт» под ногами меняется на лиловый. Меняется резко. Впечатление такое, что вся поверхность здесь разделена на разноцветные поля. Более того, так же резко меняется и тон свечения тумана. Кстати, туман ли это? Нет, пробы показывают, что в воздухе какиелибо примеси отсутствуют.

Поколебавшись немного у границы салатового и лилового цветов, мы переходим в лиловую зону. Не успеваем сделать и десятка шагов, как туман начинает светиться интенсивнее, а плоскость под ногами колеблется. Мне слышится громкий злорадный смех. Но осмыслить, не показалось ли мне это, я не успеваю.

Мы стоим на окраине горящего села. В нем было полсотни, а может быть, и больше глинобитных домов. Было, потому что большая часть этих домишек сейчас горит, застилая небо густым черным дымом. Меньшая часть развалена. По ним проехались танками. Из рубчатого, глубоко врезавшегося в грунт танкового следа торчит босая нога. Где всё остальное, определить нет возможности. А вон и сами танки, стоят на другом краю села. Большие черные машины напоминают американские «Шерманы» времён Второй мировой войны. На башнях и на броне сидят танкисты в черных комбинезонах. Они хохочут, размахивают руками и передают друг другу фляжки. Расслабляются после работы.

Село было расположено на вершине холма. А под холмом, примерно в километре, видно чтото вроде балки или оврага. Над балкой полыхает зарево и колышется густой черный дым. На краю балки чтото копошится. До нас доносятся громкие крики, отчаянный плач, женский визг. Опускаю щиток шлема и вижу, как группа вооруженных людей в черном загоняет в балку, сталкивает в неё пёструю толпу. Мужчины, женщины, дети, старики. Черные не стреляют. Они цепью, наставив штыки, наступают на толпу. Передние подаются назад, сталкивая задних в балку, где горит жаркое пламя. Прямотаки иллюстрация к тому, о чем несколько дней назад говорил отец Ричард.

–Переход совсем рядом, – говорит Анатолий. – Километра полтора, не больше.

Слава Времени, он указывает в сторону, противоположную огненному рву. Мы быстро уходим. Совсем ни к чему нам вмешиваться в местные разборки. Хорошо еще, что нас пока не заметили.

Перед самым переходом мы натыкаемся на группу местных жителей, которых гонят десять вооруженных людей в черном. Завидев нас, черные с гортанными криками преграждают нам дорогу и пытаются загнать нас в толпу. Понятно, что это им не удаётся. Тогда они пускают в ход винтовки. Мы такую наглость стерпеть не можем и отвечаем из автоматов.

Шум стрельбы привлекает танкистов. Выстрелив в нашу сторону из орудия, они запускают моторы и двигаются на выручку своим. А мы быстро отходим к переходу. Впереди идёт Анатолий, за ним – женщины. Отход прикрываем мы с Петром. У перехода мы занимаем оборону. Я пулемётным огнём прижимаю черных к земле. Те атаковать не спешат, ждут, пока подойдут танки. Не дураки, надо отдать им должное.

Но пока танки идут, Анатолий открывает переход. Мы один за другим исчезаем в нём и оказываемся там, откуда совсем недавно вышли. Только вместо лилового асфальта под ногами у нас – желтый. Мы несколько минут стоим: сначала в растерянности, потом – в тягостном раздумье.

–Ну, фазопроходцы, – спрашиваю я, – какие у кого будут на этот счет предположения?

–Мне кажется, – нерешительно говорит Наташа, – что это чтото вроде Темпорального Куба, куда мы попали в самом начале.

–Вряд ли, – не соглашается Лена. – Конечно, чтото общее имеется, но это – явное не то.

–Хотя, – вступает Анатолий, – это, несомненно, из хозяйства наших «прорабов».

–Это уж точно, – соглашаюсь я. – Разбираться в этом досконально нет смысла. Да и вряд ли мы сможем в этом разобраться. Вопрос второй, более актуальный. Что будем делать?

–А что еще можно в такой обстановке делать? – удивляется Лена. – Идти дальше, вот и всё, что нам остаётся делать. Толя, где переход?

Анатолий указывает направление, и мы осторожно трогаемся в путь. Но не успеваем мы пройти и сотни метров, как асфальт опять качается под нами, а туман интенсивно светится. На этот раз я уже отчетливо слышу хохот. А может быть, это просто звуковой эффект?

Мы стоим на огромной плоской крыше очень высокого здания, небоскрёба. Крыша по периметру огорожена невысоким металлическим барьером. Внизу просматриваются улицы, по которым движутся автомобили и люди. Справа видно море и порт. На противоположной от нас стороне крыши галдит большая толпа. Это молодые люди в черных и коричневых кожаных куртках. Все они бритоголовые, на щеках – разноцветные татуировки. Их больше сотни. Среди этой толпы видно несколько молодых женщин. Они выделяются красными кожаными брюками в обтяжку и короткими стрижками.

Компания занята увлекательным делом. Они достают из многочисленных ящиков тёмные бутылки с яркосиними этикетками, пьют из них, а бутылки кидают вниз. Каждый удачный бросок сопровождается взрывом восторга. В какую цель они мечут бутылки, нас не очень интересует. Анатолий показывает вниз, прямо себе под ноги.

–Переход гдето здесь, в этом же здании, метрах в пятидесяти под нами.

Мы направляемся к прямоугольному возвышению в центре крыши. Там есть двери, следовательно, должен быть спуск вниз. Но дойти до выхода с крыши мы не успеваем. Нас замечают.

–Bay! Да это никак копы пожаловали! Бей их!

Вся толпа устремляется к нам. Вырвавшихся вперёд мы сразу сбиваем с ног. Но бритоголовых слишком много, и мы, чтобы не попасть в окружение, вынуждены отступить к краю крыши. Там мы занимаем жесткую оборону. Бритоголовые падают под ноги нападающим один за другим. Мы уже не ограничиваем себя, бьём на поражение. Хрустят кости, льётся кровь. Но похоже, что это только раззадоривает толпу. Нас давят массой и понемногу разъединяют.

В критическом положении оказывается Наташа. Ей приходится драться с пятью бритоголовыми и двумя их подругами. Сбитая с ног девица поднимается и, сверкая голой задницей сквозь рваную дыру в красных брюках, подкрадывается сбоку. Словно тигрица, бросается она на Наташу. Одной рукой вцепляется в волосы, оттягивая голову назад, когтями другой руки вонзается Наташе в лицо, норовя выцарапать девушке глаза. Наташа вынуждена отвлечься от основных противников. А те, воспользовавшись моментом, хватают её за ноги и выбрасывают за ограждение.

Извернувшись как кошка (не зря учили!), Наташа повисает над пропастью, уцепившись руками за металлический барьер. Бритоголовые с торжествующими воплями долбят по барьеру каблуками, стараясь попасть по пальцам и сбросить девушку вниз.

Всё. Поиграли, и будет. Я рву изза спины автомат и открываю огонь. Первой очередью снимаю тех, кто пытается сбросить Наташу. Потом переношу огонь на толпу нападающих. Меня поддерживают Лена и Пётр. Анатолий бросается к ограждению и втаскивает Наташу на крышу.

Под огнём трёх автоматов бритоголовые в панике бегут назад. Никому не хочется получить пулю. Мы не преследуем их. В наши функции не входит истребление хулиганствующих орд в каждой отдельно взятой Фазе. Нам просто надо выбраться отсюда.

Очистив себе дорогу, мы уходим с крыши. Но, спустившись на несколько лестничных пролётов, наталкиваемся на группу полицейских. Привлеченные звуком стрельбы, они хотят узнать, в чем там дело. Когда бритоголовые кидались с крыши бутылками, это, видимо, не было нарушением порядка. А вот стрельба!..

Увидев нас, полицейские достают оружие. Нам некогда с ними объясняться. У нас в руках автоматы, и сейчас полиция откроет огонь. Но мы открываем его раньше. Оставив на лестнице три тела, полицейские скатываются вниз. Плохо дело. Сейчас они вызовут подкрепление в виде батальона спецназа, и в этом здании закипит настоящий бой.

Мы спускаемся всё ниже и ниже. С улицы доносится вой сирен. К зданию стягиваются дополнительные силы. И, видимо, немалые.

Анатолий останавливается.

–Здесь. На этом этаже.

Открываем дверь и попадаем в коридор. Оказывается, в этом здании расположен отель. Коридор тянется весьма далеко, а по обе его стороны расположены двери с четырехзначными номерами. Мы минуем холл с лифтовыми кабинами. Горничные при виде нас визжат и шарахаются. Сзади слышится звук открывающихся лифтовых дверей и топот множества ног. Быстро нас вычислили. По коридору за нами бегут человек пятнадцать в пятнистых комбинезонах, в касках, в бронежилетах, с автоматами в руках.

–Здесь! – говорит Анатолий, остановившись у одного номера.

Церемонится некогда. Мы вышибаем дверь и вламываемся в номер. Там на широкой постели два солидных джентльмена удовлетворяют трёх девиц. Или девицы удовлетворяют джентльменов. Наше появление производит стандартный для таких ситуаций эффект. Девицы истерически визжат, а джентльмены угрожающе орут. Пусть поорут на спецназ. Мы, даже не извинившись, устремляемся в санузел вслед за Анатолием. Он, оказывается, уже открыл на бегу переход, и мы быстро исчезаем в нём. Вот будет «глухарь» у полиции!

И вновь мы стоим примерно там же, откуда недавно попали на крышу в компанию бритоголовых. Только асфальт под нами теперь синий.

–Так, – говорит Лена, когда мы приходим в себя. – Интересно.

–Ничего интересного, – реагирую я. – Какойто замкнутый крут. Похоже, мы попали в ловушку, которую нам устроили «прорабы».

–И как из неё выбраться? – интересуется Пётр.

–А Время его знает, как, – с раздражением отвечаю я. – Мы сейчас играем по чужим правилам. И нам сейчас не остаётся ничего иного, как продолжать играть по этим правилам. Пока мы не постигнем их правила, мы не сможем раздать себе так, чтобы у нас оказался на руках неловленный мизер или по крайней мере четыре туза на руках.

–И долго ты будешь постигать эти правила? – вновь спрашивает Пётр.

–Пока не постигнем. У тебя есть другие предложения? Нет? Тогда пошли. Толя, куда нам идти?

–Туда, – Анатолий показывает направление. – Кстати, до перехода полтора километра. Первый раз было три, во второй – чуть меньше.

На этот раз нам удаётся пройти примерно полкилометра. Синий асфальт под ногами меняется на красный. Снова всё начинает светиться, качаться, слышится хохот, и мы оказываемся внутри большого бревенчатого строения.

Строение совершенно пустое, если не считать тюков соломы, разложенных вдоль стен. В дальнем от нас конце видны большие закрытые двери, почти ворота.

–Переход в пятистах метрах, – докладывает Анатолий.

Ворота заперты. Попытка вскрыть запор лазером не приносит успеха. Лазер не работает. Опять этот проклятый принцип адекватности! Хорошо еще, что у нас есть мечи. Выламываем запор и выходим на волю.

Первое, что бросается в глаза, – хворост и солома, которыми обложены стены строения. Это сразу наводит на неприятные мысли. Хорошо, что мы оказались здесь до того, как это топливо подожгут, а не после. Вовремя мы выбрались!

С той стороны, куда нам надо уходить, доносится многоголосый гомон и стук копыт. Из леса на дорогу выезжают два всадника в красных балахонах с глубокими капюшонами, совершенно скрывающими лица. В правой руке всадники держат копьё, в левой – горящий факел.

За всадниками из леса выходит толпа людей. Все босые, с непокрытыми головами. Идут, спотыкаясь, мужчины, старики, женщины и дети. По обе стороны колонны едут всадники в красном, с копьями и факелами. Копьями всадники тычут в толпу, подгоняя людей.

Мы успеваем скрыться в кустарнике. Всадники подъезжают к строению, разглядывают повреждённые ворота и о чёмто переговариваются. Между тем толпу подгоняют к воротам и загоняют в строение. Всего мы насчитываем там более трёхсот человек. Спешившиеся всадники подтаскивают два бревна из большого штабеля, громоздящегося поодаль. Этими брёвнами подпирают ворота снаружи.

Всадники оцепляют строение, поднимают факелы и громко запевают какойто гимн. С последними словами они разом бросают горящие факелы на хворост и солому. Ярко вспыхивает пламя. А всадники запевают другой гимн. Но в этот раз их пение перекрывается истошными криками и ужасными воплями, доносящимися из горящего строения.

Ясно. Еще одна иллюстрация к речи отца Ричарда о природе Дьявола. Что бы мы делали, если бы попали в эту Фазу именно сейчас? Надо уходить.

Мы не рискуем выходить на дорогу и идём вдоль неё по лесу. Предосторожность оказывается не излишней. По дороге рысью проезжают шесть красных всадников. Мы бессильно сжимаем бесполезные здесь автоматы. Пешими против всадников и с мечами против копий не больното повоюешь.

Возле перехода устраиваем краткое совещание: уходить или оставаться. Решаем уходить. Нового мы здесь вряд ли что узнаем. Тем более, что принцип адекватности както не располагает нас оставаться здесь.

Выходим мы в тот же туман, на коричневый асфальт.

–Пошел четвёртый круг, – сплюнув, говорит Пётр. – Ну, Андрей, постигаешь правила?

–Пока нет, – только и могу ответить я. – Толя, до перехода далеко?

–Около тысячи метров.

И снова колебания, сияние и хохот.

Мы стоим на дороге, примерно в километре от деревянной крепости, расположенной на берегу небольшой речки. Справа темнеет лес, а вокруг нас возделанные поля и пастбища. Но ни на дороге, ни в полях не видно ни души. На стенах крепости и на башнях видны люди. Прежде чем принимать какоето решение, проверяем оружие. Оно не действует. Снова принцип адекватности, в Схлопку его! Значит, и отсюда надо уходить. И чем быстрее, тем лучше. Анатолий определяет, что переход здесь недалеко. Надо только обойти крепость.

Чтобы не привлекать к себе внимания, обходим крепость подальше, со стороны леса. Из крепости доносятся возбуждённые крики. Нас заметили? Нет. С южной стороны на горизонте появилось блестящее пятно. Оно быстро растёт, приближается и распадается на фрагменты. Теперь видно, что это летит стая больших птиц. Но что так испугало защитников крепости? Опускаю щиток шлема. Да, здесь и я бы испугался. Ничего себе птички! Мне живо вспоминаются птеродактили, которых Фрида напустила на туртанов. Только это даже не птеродактили. Это… Время побери! Это же настоящие драконы!

Длинные тела, покрытые блестящей на солнце чешуёй. Широченные крылья, большие когтистые лапы. Огромная угловатая голова с устрашающей пастью. И еще чтото. Даю максимальное приближение. Время моё!

На спине у каждого дракона сидит женщина. Они все с длинными рыжими волосами и в белых одеждах: белые туники, белые чулки и развевающийся сзади длинный белый плащ. Лица их можно было бы назвать красивыми, если бы они не были искажены яростью и жаждой убийства.

Эскадра драконов быстро приближается к крепости. Оттуда им навстречу летят стрелы, но на драконов и их наездниц они не производят никакого впечатления. Они выстраиваются в круг и по очереди заходят на крепость. Спикировав, дракон изрыгает факел огня. Всё равно что из огнемёта. Плюнув пламенем, дракон тяжело набирает высоту, а за ним на цель заходит другой. Из крепости летят стрелы и копья. Брюхо «отбомбившегося» дракона густо утыкано ими, но это не причиняет ему беспокойства. Он занимает своё место в круге.

В крепости полыхают пожары. Кажется, горит всё, что только может гореть, а драконы всё пикируют и пикируют. Из открывшихся ворот крепости выбегают спасающиеся от огня люди. Другие просто прыгают со стен и бегут, куда глаза глядят. Драконы снижаются и начинают гоняться за беглецами. Они жгут их пламенем, рвут страшными когтями. А яростные фурии в белых одеждах кидают в них стрелы, которые взрываются сотнями яркофиолетовых молний и поражают убегающих.

Всю эту сцену мы наблюдаем, плотно прижавшись к земле. Не дай Время, эти ведьмы заметят нас. С мечами мы против них долго не продержимся. Но вот крепость сгорела, люди перебиты. Эскадра драконов делает круг над пепелищем и улетает на юг.

Можно идти к переходу. Но мы рано почувствовали себя в безопасности. Не успевает Анатолий объявить: «Минутная готовность!», как изза леса, на опушке которого мы прятались, вылетает еще один дракон. Рыжая фурия на его спине торжествующе кричит и гонит дракона прямо на нас. Откудато она достаёт длинную белую стрелу и, подняв её над головой, намеревается метнуть в нас.

Я готов локти грызть от бессилия. Если бы не этот проклятый принцип адекватности! Глаза дракона наливаются кровью, он разевает огнедышащую пасть, но вместо факела пламени в ней чтото взрывается, и обезглавленная туша грузно шлепается на землю. Его крылья судорожно бьют по земле, изгибаются и сбрасывают со спины наполовину оглушенную фурию. Она падает на спину и затихает.

–Что это там взорвалось? – недоумевает Лена. – Сработал самоликвидатор?

–Нет, – отвечает Пётр, уже подошедший к неподвижной фигуре. – Это я его, гранатой.

–Как это у тебя получилось? – изумляюсь я.

–А меня зло взяло. Думаю, почему у этих гадин стрелы взрываются, а граната не может? Подумал, что она хоть от жара должна сработать. Побежал ему навстречу. Как он свою пасть раззявил, тут я его гранатой и накормил.

–Во! – восхищается Лена. – Сразу видно кадрового вояку. Не растерялся.

Мы подходим к лежащему на земле телу. Сейчас, когда она лежит с закрытыми глазами, без сознания, её точно можно назвать красавицей. Изо рта женщины тонкой струйкой стекает кровь, пачкая белую тунику и плащ. Белоснежные чулки перемазаны зелёными травяными пятнами.

–Она жива, – говорит Лена. – Что будем с ней делать?

–Не в плен же её брать, – отвечаю я. – Куда мы её потащим?

–Допросить бы её, – предлагает Анатолий.

–Ага! – соглашается Наташа. – Пока будем с ней возиться, родичи хватятся её и налетят на нас всей стаей. Гранат на них не напасёшься.

–Что же, так и оставить её здесь? – опять спрашивает Анатолий.

–Не хочешь так оставлять, добей, – предлагает Лена. – Меч у тебя за спиной, не теряйся. А лучше делайка переход. Всё равно мы здесь ни в чем не разберемся.

На этот раз мы выходим в пурпурном поле.

–До перехода пятьсот метров, – сообщает Анатолий.

–Уже тепло, – шутит Лена.

–Как бы горячо не стало, – ворчит Пётр. – В этот раз мы чуть не изжарились.

–В самом деле, – поддерживаю я его, – мне кажется, я уже освоил правила игры. Чем ближе к переходу, тем опаснее следующий шаг.

–Прорвёмся, Андрей! – Пётр хлопает меня по плечу. – Когда Лем водил нас по Проклятым Местам, еще хуже было.

–Не знаю, Петро, не знаю. Но деваться некуда, надо идти.

И мы идём. Всё повторяется через двести метров. Мы оказываемся на опушке леса, вблизи просёлочной дороги. Прислушиваемся. Тишина. Даже птиц не слышно. Наташа высказывает по этому поводу удивление. Пётр хмыкает:

–А с чего бы это им петь? Мёртвым петь затруднительно. Он указывает на три комочка под ближайшим деревом.

Чуть подальше еще лежат мёртвые птицы. Еще дальше лежат лесной голубь и сорока. Кто это их так?

–Проверьте воздух! – распоряжаюсь я.

–Уже проверили, – отвечает Лена. – Всё в норме, – и задумчиво добавляет: – И это довольно странно. Толя, сколько до перехода?

–Двенадцать километров.

Мы идём по дороге. Через километр за поворотом открывается посёлок. Выглядит он както странно. На улицах не видно ни людей, ни скота. Трубы не дымятся. Посёлок словно вымер. Наверное, брошенный. Если так, то бросили его совсем недавно. На окраине посёлка чуткий нос Наташи улавливает трупный запах. Заглядываем в ближайший дом. Так и есть. Там все лежат мёртвые. В соседнем доме такая же картина.

–Эпидемия здесь, что ли? – высказывает догадку Анатолий.

–Вряд ли, – сомневается Пётр. – Помнишь птиц в лесу? А это что? Тоже эпидемия?

Пётр указывает на женщину, лежащую во дворе с граблями в руках.

–Отравляющие вещества? Бактериологическое заражение? Радиоактивное излучение? – высказываем мы предположения.

Ни одно из предположений не подтверждается. Приборы не отмечают никаких следов заражения местности. А они во всех этих случаях должны остаться. Впечатление такое, что люди в посёлке умерли практически одновременно. И непонятно, почему.

Гадая по поводу этого странного явления, проходим посёлок и идём дальше. Через четыре километра подходим еще к одному посёлку. Вернее, к тому, что от него осталось. Дома развалены все без исключения, словно по ним проехались гигантским колесом. На улице и во дворах полно разбросанныхчеловеческих костей. И это не старые кости, выкопанные из земли. На многих костях остались почти свежие фрагменты тканей. Воображению рисуется жуткая картина. Мёртвый посёлок, такой же, как и первый. Из леса выходит стая диких зверей и пожирает тела. Нет, это не то. Домато кто разломал? Не звери же.

Немного погодя нам попадается еще один разрушенный посёлок с костями на улице и во дворах. Дорога сворачивает налево, а нам надо идти прямо. До перехода осталось не более пятисот метров. Но Лена замечает в полутора километрах рядом с дорогой какуюто кучу, напоминающую свалку металлолома. Только металл там не ржавый, а новый, даже поблёскивает на солнце. Что бы это могло быть?

Решаем выяснить, что это такое. Но едва мы направляемся в ту сторону, как куча приходит в движение, распадается на несколько частей, и из этих частей формируется нечто. Это нечто напоминает одновременно и паука, и медведя, и динозавра. Паука оно напоминает длинными суставчатыми конечностями. Только их не восемь, а двенадцать. От медведя у этих творений туловище, опирающееся на эти конечности. А хищный динозавр подарил этим нечто свою башку с зубастой пастью и мощными челюстями. И всё это блестит металлом.

Нелепые и страшные создания медленно движутся в нашу сторону. Мы легко можем убежать и скрыться в переходе, но ноги отказываются повиноваться. В ушах шумит вода, голову разламывает страшная боль, сердце то бешено колотится, то замирает и даёт перебои, накатывает приступ тошноты, в глазах всё двоится и расплывается, меняется цвет. И страх, неописуемый ужас ледяной лапой хватает за сердце.

Лена догадывается первой. Она сжимает виски ладонями и кричит:

–Инфразвук! Это инфразвук!

Точно, это инфразвуковая атака. От неё не убежишь. Еще минутадругая, и мы станем нисколько не лучше жителей первого посёлка. Дрожащими, непослушными руками вытаскиваю бластер и почти вслепую навожу его на группу медленно двигающихся на нас чудовищ. Если здесь тоже действует принцип адекватности, нам конец.

Нет. Принцип адекватности здесь, слава Времени, не действует. На месте группы чудовищ разрастается пурпурная вспышка. Стреляю еще раз, левее. Всё. Отпустило! Мы переводим дыхание и усаживаемся на траву, в дорожную пыль, кто где стоял. После инфразвуковой атаки ноги не держат и дрожат.

–Вот как они убивали, – качает головой Лена. – Потомуто мы и не видели никаких следов воздействия и не нашли никакого заражения. Инфразвук следов не оставляет.

–Это понятно, – говорит Пётр. – Но кто пожирал тела?

–Да они же! – отвечаю я. – Видел, какие у них зубки?

–Но почему они съели людей в двух посёлках, а в одном нет? – удивляется Анатолий.

–Наверное, в первом посёлке, – высказывает предположение Лена, – трупы еще не дошли до нужной кондиции. Ведь есть же в животном мире любители мясца с душком.

–Удовлетворимся этим объяснением и будем уносить отсюда ноги, – предлагает Наташа.

–Раз уж речь зашла о питании, – говорю я, – то не мешало бы и нам подкрепиться. Мы давно уже ничего не принимали. Кстати, выто какое мясо предпочитаете? С душком или без душка? Прожаренное или с кровью?

–Пошел ты в Схлопку, Андрей! – смеётся Наташа. – Нашел время шутить.

–Андрей прав, – поддерживает меня Лена. – Последний раз мы ели за завтраком, когда прощались с Олонецкими, Вестой и Иржи. Я, к примеру, готова вынести Андрею порицание. Мало того, что шкуру дичи испортил, так он еще и костей от неё не оставил. Дорвался хроноагент до бластера! Придётся удовлетвориться пайками космодесанта.

Мы спускаемся к ручью, но там нас ждёт пренеприятнейший сюрприз. Пайки космодесанта в воде не желают преобразовываться в супы и бифштексы. Они просто растекаются маленькой лужицей неаппетитной слизи. Испортились? Несомненно. Но от чего? Последний раз мы использовали пайки, когда Наташа у Олонецких демонстрировала их гостям. Вышел срок хранения? У них гарантия пятнадцать лет! Лена высказывает предположение, что на пайки подействовал инфразвук. Может быть, и так. Как бы то ни было, положение у нас скверное. Придётся переходить на подножный корм. Производим ревизию ранцев и карманов. Кроме трёх сухарей ничего не находим. Ломаем их на мелкие кусочки и делим между собой. Запиваем водой из ручья. Лазеры и бластер на всякий случай держим на боевом взводе. Но нас больше никто не беспокоит, и мы благополучно уходим в переход. Выходим мы из него на оранжевое поле.

–До перехода триста метров, – говорит Анатолий.

–Совсем уже горячо, – с усмешкой замечаю я.

–Смотри, накаркаешь, – предостерегает меня Лена. – Угодим сейчас в кратер действующего вулкана. Тамто уж точно горячо будет.

–Вы знаете, – меня вдруг осеняет, – я, кажется, постиг правила этой игры. Но сначала разберёмся. Толя, во всех этих Фазах были еще переходы, кроме тех, которыми мы попадали сюда?

Анатолий ненадолго задумывается. Лицо его проясняется, и он широко улыбается.

–Я, кажется, тоже понял. Были там еще переходы. Но они были дальше, а обстановка всегда гнала нас в ближайший.

–Значит, – подхватывает Лена, – чтобы больше сюда не возвращаться, надо прорываться к удалённому переходу.

–И прорываться любой ценой, – с мрачным видом поддерживает её Пётр. – Еще неизвестно, куда выведет нас тот переход, к которому мы здесь так стремимся. Я от этого перехода ничего хорошего не жду.

Приняв решение, мы двигаемся дальше и оказываемся в какойто дикой местности. Свинцовое небо, щебень и редкая бурая трава. Вокруг хаотично разбросаны каменные обломки приличного размера. Будто ктото взорвал целую гору, и сюда градом сыпались осколки. И жара. До ближайшего перехода всего около километра. Но мы уже решили, что в него не пойдём. Анатолий определяет, что другой переход можно открыть в шести километрах отсюда. К нему мы и направляемся.

На ходу проверяем оружие. Оно, слава Времени, действует. Так что прорываться будем всей своей огневой мощью. А в том, что придётся прорываться, мы не сомневаемся. Из этой разноцветной ловушки мы еще ни разу не выходили на прогулку.

Оружие приходится применить уже за ближайшими камнями. Там нас ожидают шесть богомолов трёхметрового роста и с черепами хищных динозавров. Завидев нас, они с громким щелканьем устремляются в атаку, резко взмахивая передними конечностями, напоминающими двуручные пилы. Автоматные пули производят на них неожиданное действие. Мы словно из гранатомётов стреляем. Черепа богомолов при попадании взрываются.

Чуть дальше путь нам преграждает компания скорпионов размером с крокодила. Они дерутся над останками какойто добычи, рвут её и друг друга клешнями устрашающих размеров. Наше появление побуждает их бросить это увлекательное занятие. Задрав хвосты и щелкая клешнями, они проворно бегут к нам. С ними приходится повозиться. Они ловко маневрируют, и поразить их непросто. Но через несколько минут и этот путь свободен.

Проходим дальше и слышим щелканье и треск. За грядой камней сражаются друг с другом скорпионы и богомолы. Бой идёт не на жизнь, а на смерть. С обеих сторон в драке участвуют несколько десятков этих созданий. Пытаемся обойти поле боя слева и видим, что сюда движется целая орда скорпионов. Идём направо, но оттуда движется подкрепление к богомолам. Перестрелять такую прорву «букашек» нечего и думать. У нас просто патронов не хватит. Отступить и идти к ближнему переходу? Нет, хватит с нас этой разноцветной ловушки. Будем прорываться.

Огнём четырёх автоматов и пулемёта пробиваем себе проход в толпе дерущихся скорпионов и богомолов. Устремляемся в этот проход, спотыкаясь о фрагменты развалившихся тел. С флангов нас прикрывают Наташа и Анатолий, выжигая лазерами тех, кто, бросив драться, пытается нас атаковать. Мы на бегу расстреливаем тех, кто заходит спереди.

Поле боя мы миновали, но полчища скорпионов и богомолов, забыв о вражде, преследуют нас. Наташа с Анатолием занимают позицию сзади и лазерами прикрывают наш отход к зоне перехода. А бежать тяжело. Жара страшная, за сорок градусов. К тому же надо быть предельно осмотрительными.

Каменные обломки сильно ограничивают видимость, и за любым из них нас могут поджидать какиенибудь насекомые.

Слава Времени, их попадается не очень много, и мы расстреливаем их, не задерживаясь. Каменные обломки редеют. Они уже не стоят сплошной стеной, а разбросаны метров на сто и более один от другого. Обзор значительно расширяется, и Лена указывает мне на какуюто шевелящуюся массу примерно в километре по нашему курсу.

Опускаю щиток шлема и вижу, что нам навстречу движется несметная стая медведок размером побольше легкового автомобиля. А до перехода осталось чуть больше двух километров. Мы между двух огней. Сзади скорпионы и богомолы, впереди медведки. Расстояние до медведок приличное, можно воспользоваться бластером. Тремя выстрелами прорубаю в их стае проход до трёхсот метров шириной. Вполне хватит, чтобы добежать до зоны перехода.

К цели мы прибегаем уже на последнем дыхании. Но расслабляться нельзя. Пока Анатолий готовит переход, мы занимаем оборону и отбиваемся от назойливых насекомых. А они ползут и ползут на нас, и не видно этому конца. Но вот переход готов, мы ныряем в него и выходим в мрачное ущелье.

Осматриваемся, производим разведку приборами. Вроде бы ничего угрожающего. Вот теперь можно и расслабиться после такой гонки. Укладываемся прямо на камнях. Первые два часа вызывается дежурить Пётр. Мы засыпаем, как убитые, но долго нам отдыхать не приходится. Проходит не более часа, как Пётр расталкивает меня:

–Андрей, вставай! К нам ктото едет.

Точно. Слышен стук копыт по камням. Мы с Петром осторожно идём навстречу пришельцам. По ущелью в нашу сторону едут четыре черных всадника огромных размеров. Едут они не на конях, а на какихто животных, напоминающих верблюдов. Только верблюды эти раза в два больше обычных и тоже все черные. Лица всадников скрыты под глухими забралами. У каждого на поясе висит длинный меч.

Кажется, ничего хорошего нам эта встреча не обещает. Хорошо еще, что наше оружие в этой Фазе действует. Возвращаемся и поднимаем наших товарищей.

–Толя, ты определил уже, где здесь переход? – спрашиваю я, объяснив обстановку.

–Там, три километра.

Он указывает в сторону, противоположную той, откуда приближаются всадники. Мы отступаем и прячемся за грядой камней. Я выхожу несколько вперёд, чтобы встретить всадников и, если получится, вступить с ними в переговоры.

Какие, в Схлопку, переговоры! Едва завидев меня, всадники выхватывают мечи и переходят в галоп. Сейчас они будут меня шинковать. Вскидываю автомат и даю длинную очередь. Проклятие! Пули рикошетят от доспехов, как от танковой брони. Изза моей спины бьют два лазера. Луч, попавший во всадника, отражается. Второй луч подрезает ноги верблюду. Один всадник валится на землю, трое оставшихся в седле взмахивают мечами. Не знаю, что мне подсказало упасть на землю. Сзади слышится грохот взрывов, и меня обсыпает каменными осколками.

Оборачиваюсь. Двух камней как не бывало. Ничего себе!

–Наташа, Толя! Бейте по верблюдам! Уходим! Лазерные лучи спешивают оставшихся в седле всадников.

Но тот, который лишился своего верблюда первым, уже на ногах и взмахивает мечом. Синяя вспышка, с откоса отрывается огромный камень и едва не накрывает нас. Плохие шутки.

–Бежим! Скорее! Толя, открывай переход на ходу. Черные всадники, поднявшись на ноги, устремляются за нами. Они размахивают мечами, и синие вспышки откалывают с откосов ущелья глыбы приличных размеров. Если они попадут такой вспышкой по нам… Об этом не хочется и думать. Всадники в тяжелых доспехах не могут бежать, но они сами высотой под четыре метра, и ноги у них соответствующей длины. Поэтому они от нас практически не отстают. Более того, в паузах между разрывами синих вспышек и грохотом камней я слышу стук копыт. Значит, сюда едут еще несколько всадников. И бластером воспользоваться нельзя – преследователи слишком близко, и ударная волна здесь, в ущелье, будет иметь убийственную силу.

Бежим дальше с одной мыслью: может быть, успеем скрыться в переходе. Ущелье делает поворот. Вот наше спасение. Я кричу:

–Ложись! Укрыться за камнями!

Стреляю в преследователей из бластера и тут же скрываюсь за поворотом, падая ничком. Всё равно встряхивает основательно. Выглядываю. Преследователей нет. Но топот копыт приближается. Анатолий тянет меня за руку:

–Вперёд, Андрей! Осталось пятьсот метров, переход я уже открыл.

Мы бежим к переходу, а топот копыт всё ближе и ближе. Оборачиваюсь и вижу, как изза поворота выезжают еще четыре черных всадника. Бластер использовать нельзя, они слишком близко. А вот мы у них как на ладони. Но, видимо, оружие всадников не предназначено для использования в таких стеснённых условиях. Не знаю, какой у этого оружия принцип действия, и вряд ли когда узнаю. Синие вспышки вышибают со склонов ущелья огромные глыбы. Мы с трудом уворачиваемся от них. Хорошо еще, что эти же глыбы загромождают проход, мешая всадникам проехать. Поэтому расстояние между нами сокращается не слишком быстро. Мы можем успеть добежать до перехода. А его мерцающее марево уже совсем рядом. Прямо над нами грохочет взрыв, и нам на головы скатывается глыба кубов на десять, не меньше. Подхватываю споткнувшуюся Наташу и рывком протаскиваю её вперёд. Глыба с грохотом перекрывает ущелье уже позади нас. Это шанс. Такое препятствие с ходу не преодолеешь.

Оставшееся до перехода расстояние мы пробегаем без помех. И только когда Наташа с Петром уже исчезают в переходе, позади нас грохочет взрыв. На глыбе, закрывающей проход, стоит черный всадник и размахивает мечом. Еще одна синяя вспышка. Уворачиваясь от падающего обломка, я последним ухожу в переход.

Мне кажется, мы никуда не ушли. Справа и слева от нас склоны такого же глубокого, мрачного ущелья. Переход не сработал? Нет, глыбы с черным всадником на ней сзади не видно. Анатолий возится со своей установкой, поминает Время, Схлопку, Дьявола и всех чертей.

–В чем дело, Толик?

–Переход! Не закрывается он, Время побери!

Плохо дело. Если преследователи доберутся до него и окажутся здесь, нам придётся туго. Надо срочно отойти подальше, чтобы можно было использовать бластер.

–Брось возиться. Бегите подальше. Я с бластером прикрою, если они сюда проникнут.

Мы отбегаем метров на пятьсот, когда я, обернувшись, вижу, что в ущелье появился спешенный всадник. Он озирается, ищет нас, замечает меня и поднимает свой страшный меч. Взмахнуть им я ему не даю. Всадник исчезает в пурпурной вспышке. Ударная волна основательно встряхивает меня, но я не меняю позиции, а только кричу своим товарищам:

–Дальше уходите! Дальше! Я вас догоню!

Выжидаю еще минут двадцать, но из перехода больше никто не появляется. Не дошли еще до него или просто не могут понять, куда исчез их товарищ, и не решаются за ним последовать? Нечего гадать. Надо догонять своих.

Мы идём по этому ущелью уже три часа, когда его дно начинает повышаться, а откосы становятся более пологими.

–Толя, а где здесь переход? – спрашивает Лена.

–Время его знает, – раздраженно отвечает Анатолий. – Тот переход, которым мы сюда пришли, не закрылся, и сейчас его темпоральные возмущения искажают всю картину. Надо отойти от него еще километров на двадцать, тогда только и можно будет определиться.

Мы уже настолько привыкли ко всяческим неприятным и страшным сюрпризам, ожидающим нас за каждым поворотом, что готовы к ним ежеминутно. Реагируем на каждый звук. Вот впереди чтото шуршит и возится. Снимаю с плеча пулемёт и привожу его к бою. Обойдя большой камень, с облегчением вздыхаю. Лиса ловит мышей. Всётаки нервишки у нас стали ни в Схлопку.

Наконец ущелье кончается, и мы с большими предосторожностями выходим на открытое место. Одно Время знает, кто и что нас здесь встретит.


Глава 31


This castle hath a pleasant; the air
Nimbly and sweetly recommends itself
Unto our gentle senses.
W. Shakespeare

Яркое голубое небо, и по нему спокойно проплывают редкие белые облака. Это вверху. А внизу – зелень деревьев и трав, щебет птиц и журчание ручья. И больше никаких звуков. Всё вокруг так и дышит миром и благополучием. Таким миром и таким благополучием, что у нас всех непроизвольно расслабляются руки, сжимающие оружие, которое мы держали наготове, пока шли по длинному тенистому ущелью. Кто знал, что нас ждёт на выходе из него? А нас, оказывается, ждал этот райский уголок. Настолько райский, что я даже ставлю пулемёт на предохранитель и закидываю его за плечо. Наш маленький дружный отряд следует моему примеру.

Первым делом направляемся к ручью. На всякий случай опускаю в прозрачную голубоватую воду датчик анализатора. Всё в порядке, можно пить. Видимо, последние слова я произнёс вслух, так как мои друзья как по команде припадают к холодной, кристальночистой, сказочно вкусной воде. Пьём мы долго и с наслаждением, не в силах заставить себя оторваться от этого живого хрусталя. Я не делаю никаких попыток остановить это пиршество. Это избыток еды после длительного голодания может оказаться смертельным. А от избытка воды после длительной жажды, насколько мне известно, еще никто не умирал.

Напившись от души, еще раз осматриваюсь и замечаю небольшую высотку, поросшую низким молодым лесом. И тень (только сейчас я замечаю, что солнце припекает основательно и в этом райском уголке довольнотаки жарко), и обзор хороший. Все условия для привала. Поднимаясь по поросшему сочной травой склону, отдаю себе отчет, как основательно мы вымотались и физически, и морально за последние дни. Да полно, дни ли? Может быть, недели и даже месяцы? Да и от выпитой воды мы отяжелели основательно.

Утолённая жажда порождает неслабое чувство голода. Неплохо бы чемнибудь подкрепиться. Но я точно знаю, что в ранцах и в карманах ни у кого из нас нет ни крошки съестного. Последние сухари я разделил на всех еще накануне. Нет, прежде чем отправляться на охоту или рыбалку и на поиски съедобной растительности, надо как следует отдохнуть.

Взобравшись на вершину небольшого холма, я убеждаюсь, что правильно оценил его достоинства. Под ногами густая мягкая трава. Над головой сплошная крыша из веток и зелёных листьев. А между стволами деревьев хорошо просматриваются окрестности в радиусе до километра.

–Здесь отдохнём, – говорю я. – Устраивайтесь, я буду дежурить первым.

Какоето время сижу в раздумье, вспоминая весь наш тяжелый и опасный путь. Вспоминаю погибших Вира и Дмитрия. Вспоминаю людей, с которыми мы встречались, опасности, которых мы благополучно или не совсем благополучно избежали. Моё внимание привлекает топот копыт. Доносится он не с той стороны, откуда мы сюда вышли. Значит, это не апокалипсические черные всадники. Но не исключено, что ктонибудь еще хуже. На всякий случай готовлю к бою бластер и досылаю патрон в ствол автомата. Занимаю позицию в кустах. Друзей пока не бужу. Местность открытая, видно далеко, и они всегда успеют приготовиться к бою.

Изза ближайшего холма выезжает всадник, за ним скачут пять осёдланных коней. И всадник, и кони направляются в нашу сторону. Это рослый, крепкий мужчина лет сорока. У него длинные светлорусые волосы. Одет он в облегающую куртку из тёмнозелёной кожи и в такие же штаны. На ногах коричневые туфли из мягкой кожи, закреплённые на лодыжках ремешками. Я не вижу у него ни ружья, ни холодного оружия. Значит, непосредственной опасности нет, и я встаю из кустов. Ставлю автомат на предохранитель и вешаю его на плечо. Всадник спешивается и поднимается к нам.

–Приветствую вас, странники! – обращается он ко мне порусски с лёгким акцентом. – Путь ваш был долгим, трудным и опасным. Не лучше ли провести часы отдыха под надёжным, гостеприимным кровом? Вы голодны и не побрезгуете той пищей, какую мы вам предложим. Садитесь на коней и следуйте за мной без опаски.

–А откуда вы узнали, что мы здесь и что нас пять человек?

–Учитель сказал, – коротко отвечает мужчина и представляется: – Меня зовут Эрик.

Я поднимаю своих друзей и объясняю им ситуацию. Странно, но никто из них не удивляется. Когда мы садимся на коней, Эрик достаёт из седельной сумки предмет, похожий на сотовый телефон. Он тихо говорит в него несколько слов. Выслушивает ответ, довольно кивает и прячет прибор в сумку.

–Я распорядился, чтобы накрывали на стол, – поясняет он нам.

Через четверть часа мы подъезжаем к хутору. Во дворе под навесом накрыт стол. На нём дымятся семь мисок, нарезан хлеб, в центре стоят большая закрытая крышкой жаровня и три кувшина. Возле стола с кувшином воды нас ждёт высокая стройная женщина, немного моложе Эрика. У неё такие же длинные светлые волосы и приятное лицо. Одета она в сарафан из светлокоричневой кожи. На ногах белые чулки и красные мягкие туфельки, как и у Эрика. Только ремешки подлиннее. Голос у неё певучий и мягкий.

–Прошу к столу, странники, – приглашает она нас. Женщина и Эрик помогают нам помыть руки, сливая воду из кувшинов. За стол они усаживаются вместе с нами. В мисках – превосходный борщ, щедро сдобренный зелёным луком, укропом и петрушкой. В жаровне оказывается жаренная с пряностями и зеленью баранина, а в кувшинах отличное, прохладное пиво.

Последний раз мы обедали в обществе Олонецких. А это было Время знает когда. Столько событий вместил этот короткий промежуток времени, и столько сил душевных и физических затребовали у нас эти события, что нас не требуется уговаривать. Миски и жаровню мы только что не вылизываем. После обеда Эрик вновь с кемто связывается и говорит нам:

–Странники, если вы пожелаете отдохнуть прямо сейчас, мой дом к вашим услугам. Если же у вас есть желание и возможность продолжить путь, я отвезу вас к Учителю. Он ждёт вас.

–А далеко ехать? – спрашивает Лена.

–Два часа.

–Тогда мы, пожалуй, поедем.

Благодарим хозяйку за угощение и садимся на коней. Едем не спеша. По обе стороны дороги тянутся возделанные поля и сады. Часто попадаются хутора. Их хозяева обмениваются с нами и Эриком приветствиями. Наш вид не вызывает у них ни малейшего удивления. Через два часа мы подъезжаем к большому двухэтажному зданию, сложенному из розового камня.

Здание имеет несколько необычный вид. Я даже не пытаюсь определить архитектурный стиль. В плане оно представляет девятиугольник. Окна большие и круглые. Кровля распадается на несколько куполов, крытых яркозелёной черепицей.

На крыльце нас встречают три молодые женщины в светлобежевых платьях. Они кланяются нам и проводят в отведённые для нас помещения на первом этаже. Интересно, как они узнали, что комнат надо не пять, а три?

Осматривая помещение, Лена вдруг взвизгивает от неожиданности и изумления. У стены стоит агрегат, в котором без труда можно распознать синтезатор.

–Это на тот случай, – объясняет женщина, – если вы захотите сменить надоевшую вам походную одежду и предстать перед Учителем в достойном вас виде. Пользоваться им просто…

–Не надо объяснять, – прерывает её Лена, – мы знаем, как этим пользоваться.

–В таком случае через час я приду к вам и отведу вас к Учителю.

У моей подруги горят глазёнки. Она облизывается. Понятно, Ленка дорвалась. Сейчас она сочинит себе чтонибудь экстравагантное. Я отодвигаю её в сторону и творю себе голубую рубашку с короткими рукавами и легкие синие брюки. Подумав, достаю из ранца синие чешки. Пусть ноги отдохнут от обуви.

А Ленка уже разделась и стоит перед синтезатором нагая. Закрыв глаза, она накладывает ладонь на сенсорный датчик. Сейчас Лена начнёт облачаться. Это займёт немало времени. Уложится ли она за час?

–Я пойду помогу Петру, – говорю я. – Он же не умеет работать с синтезатором. Сейчас сочинит себе чтонибудь вроде водолазного скафандра.

–Иди, иди, не мешай мне, – бормочет подруга.

Как я и ожидал, Пётр находится в большом затруднении. Он в задумчивости сидит над нежнорозовыми джинсами и брезентовой робой и явно не может решиться повторить опыт. Я вспоминаю свои подвиги на фронте освоения синтезатора и похлопываю Петра по плечу:

–Ничего, Петро, не расстраивайся. Я и не такое творил, когда осваивал эту технику. Синтезатор – штука тонкая и капризная. Осваивать его надо осторожно и постепенно. Здешние хозяева почемуто решили, что мы все умеем с ним обращаться. А это, – я указываю на джинсы, – ты, наверное, Викторию вспомнил?

Пётр мрачно кивает. Я выясняю, что конкретно он хотел себе сделать. Через несколько минут наш товарищ уже одет в новую цивильную одежду. Тонкий светлосерый свитер, джинсы и мягкие серые полуботинки. За Анатолия я не беспокоюсь. Ему Наташа поможет. Назначенный нам для переодевания час близится к концу, и я иду проверить, в каком состоянии моя подруга.

Лену я застаю перед зеркалом. Она пытается застегнуть на спине молнию светлоголубого платья из лёгкой ткани. Плечи полностью открыты, спина наполовину голая. Лиф обтягивает грудь, а от широкого пояса платье до колен расходится широким конусом. На ногах ослепительнобелые чулки и сверкающие серебром туфельки на немыслимой шпильке и с широким, почти в три пальца, ремешком на лодыжке.

–А! Явился, наконец! Помоги молнию застегнуть.

–У тебя всё время одна и та же проблема, – ворчу я, застёгивая молнию.

–Никуда не денешься, – огрызается Лена, – если сделать чуть шире, лиф не будет держаться и сползёт вниз. Такой фасон.

–Сотворила бы чтонибудь попроще. Не обязательно же такое…

–И такого мужлана я терплю рядом с собой уже который год! Подай перчатки.

Я протягиваю подруге длинные белые перчатки из тончайшей душистой кожи и невинно замечаю:

–По такой погоде чулки мне кажутся излишними.

–Я тоже так сначала подумала, – отвечает Лена, расправляя перчатки у локтей, – но потом решила, что эти туфли на босой ноге смотреться не будут.

–И туфли можно было…

Нашу перепалку прерывает появление женщины, которая приглашает нас на встречу с Учителем. Она выводит нас во внутренний двор здания, где в саду стоит павильон, увитый виноградом. Там возле стола, уставленного блюдами с фруктами и кувшинами с вином, уже сидят Пётр, Анатолий и Наташа. Наташа, на первый взгляд, оделась гораздо скромнее Лены. На ней простенький сарафанчик из полупрозрачной голубой ткани. Но на ножках у неё яркокрасные босоножки на шпильке и с длиннющими ремешками. Эти ремешки оплетают всю ногу не до колена, как обычно носит Лена, а до середины бедра. Дорвались женщины!

Одна из женщин наливает нам в бокалы вино. Мы не спрашиваем, где же Учитель. Раз уж нас привели сюда, то и он придёт.

На дорожке слышатся быстрые шаги, и в павильон входит смуглый черноволосый мужчина лет сорока с небольшим. Одет он без особых затей, в светлозеленую рубаху и такие же брюки. Только на плечах у него короткая бирюзовая мантия, скреплённая на груди серебряным знаком, напоминающим мальтийский крест.

Самое большое впечатление производят его глаза. Они живые и проницательные. Настолько проницательные, что когда он задерживает на мне взгляд, у меня создаётся впечатление, что он читает меня, как книгу. Возможно, он вычитывает там такие строки, каких я и сам никогда не читал.

Доброжелательно улыбнувшись, он присаживается за стол, наливает себе вина и произносит тост:

–За счастливое завершение вашего тяжелого пути!

Я чуть не захлёбываюсь вином. Что это он имеет в виду? Еще один отец Таканда, который намерен оставить нас у себя на службе? А Учитель берёт с блюда две тяжелые кисти крупного розового винограда и галантно протягивает их нашим женщинам. После этого он наконец представляется:

–Меня зовут Аг Асфер. Для краткости можно просто Аг.

–Андрей Коршунов, – представляюсь я.

–Не стоит представляться, – останавливает нас Учитель.

–Я знаю, кто вы, как вас зовут, откуда вы пришли и куда идёте.

Я смотрю на этого Ага Асфера и никак не могу вспомнить, где я с ним встречался. Но определённо гдето я с ним встречался. Смотрю на Лену. Она тоже изучает Ага внимательным взглядом, тоже вспоминает и временами встряхивает головой, словно отгоняя какоето наваждение.

–Извините, Аг, – говорю я, – вы предложили выпить за счастливое завершение нашего пути. Поясните, что вы имели в виду?

–То, что ваши злоключения благополучно завершились. Здесь вы в полной безопасности.

–Но мы не сюда стремились. Нам надо попасть совсем в другое место, и, следовательно, нам надо идти дальше.

–Не надо больше никуда идти. Но всему своё время. Вам придётся пожить здесь несколько дней. Может быть, неделю. Расслабьтесь, отдыхайте. Мне кажется, это вам не помешает. У вас наверняка появились вопросы: кто я такой, куда вы вообще попали? Спрашивайте.

Лена вдруг встаёт, не отрывая пристального взгляда от Ага. Она сейчас похожа на пантеру, готовую броситься на добычу. Её рука тянется к поясу, где обычно висит оружие. Но там сейчас пусто.

–Святой Мог! Время побери! – цедит она сквозь зубы. Аг улыбается. А я тоже встаю, и рука механически тянется к поясу, где ничего нет. Попались! Столько Фаз прошли, столько ловушек миновали благополучно. И на тебе, попались на приманку миролюбия и дружелюбия. Хроноагенты хреновы! Эти «прорабы» – не слабые психологи. Подсунули нам свою игрушку с разноцветными полями, довели нас до крайнего градуса, а потом отпустили. А мы и вляпались, как мухи в сироп. «Расслабьтесь, отдыхайте»! Мы и расслабились. Теперьто наш тяжелый путь точно завершился. И вполне счастливо. Только вот смотря для кого.

Теперь и я вспомнил, где его видел. Это тот самый святой Мог, который являлся нам с Леной в Красной Башне. И тот самый высокомерный фараон, что посетил нас в Фазетюрьме Старого Волка. Они поняли, что силой нас не взять, и взяли нас слабостью.

Я оглядываюсь по сторонам. Вроде бы никого не видно, но это ничего не значит. При таких мощных парапсихологических возможностях много и не надо. Этот Аг уделает нас всех оптом. Может быть, с Леной ему придётся повозиться. А мы для него – котята.

Реакция «прораба перестройки» поражает нас своей неожиданностью. Он откидывается в кресле, широко улыбается и кивает. Потом протягивает руку к кувшину и наливает три бокала вина: мне, Лене и себе.

–А я гадал, кто первым меня узнает? И угадал. Елена признала меня первая. Ну, нагила Яла и доблестный сэр Хэнк, выпьем с вами еще раз. Что вы так на меня смотрите? Как я тогда сказал: «Моей святости от этого не убудет»? Хахаха! Да, я и есть святой Мог. Вы тогда прекрасно справились с трудным и очень опасным делом. Хотя я тогда подстраховался и, приняв обличье своего давнего агента в том мире, ведуна Локка, прибыл на постоялый двор у Синего Леса. Кстати, Андрей, а где сейчас Горшайнергол? Неужели всё еще у рыцаря Хэнка?

–Нет, – отвечаю я нехотя. – Горшайнергол теперь у нас.

–Что ж, выпьем за то, что всё тогда так удачно завершилось… Не понял! Вы отказываетесь?

–Извините, Аг Асфер, но прежде мы хотели бы кое в чем разобраться.

–Спрашивайте.

–Откуда вы прилетели? Вы ведь не житель Земли.

–Совершенно верно. А откуда я прилетел? Хм! Вряд ли вам чтото скажет название моей родной планеты. Скажу одно: моя планетная система входит в состав Центральногалактической Федерации.

–И что же вам надо на нашей Земле?

–Я попал сюда совершенно случайно, исчерпав запасы энергии. Исследование вашей системы не входило в наши планы.

–Вы хотите убедить нас, что прилетели на Землю один? Кроме вас здесь никого ваших нет?

–Нет, – Аг Асфер мрачнеет. – Нас было двое. Мой друг погиб уже здесь, и я остался один.

–Чтото не вяжется, Аг Асфер. Как это вы, действуя в одиночку, сумели развернуть свою неприглядную деятельность в сотнях параллельных Фаз? К тому же нам уже приходилось сталкиваться с вашими соратниками. Так что не стоит темнить.

–А я и не темню, клянусь Ядром Галактики! А какую такую неприглядную деятельность вы имеете в виду?

–Я ли должен вам об этом говорить? Замораживание прогресса и отсос совокупной энергии…

–Стоп! Чудовищное недоразумение! – прерывает меня Аг Асфер. – Я понял, за кого вы меня принимаете. Вы приняли меня за одного из огартов. Да если бы я был одним из них, зачем бы я стал спасать вас от преследования их выкормышей?

–Кто такие огарты?

–Пожалуй, самые страшные существа во Вселенной. Хотя Вселенная бесконечна, и на её просторах вполне можно встретить коекого и пострашнее. Но давайте всётаки выпьем. – Аг Асфер отпивает из бокала. – Выпьем хотя бы за то, что вам удалось избежать наихудшей участи. Вы вырвались из ловушки, когда были уже у последней черты. А там я организовал ваш переход сюда.

–Так это была ловушка? – спрашиваю я, вспоминая светящийся туман и разноцветные поля.

–И самая коварная! Я сам когдато побывал в ней. Смысл её заключается в том, что жертвы попадают в лапы огартов или их выкормышей истощенными физически и духовно до крайней степени и уже не могут оказать ни малейшего сопротивления. Но вернёмся к огартам. Никто не знает, из каких мрачных уголков бездонного космоса они явились. Даже сами они не помнят. Не так давно я захватил одного из них и допрашивал десять дней. Он много чего мне рассказал. Но вот откуда они пришли, он и сам не знает. Ясно одно: они уроженцы не нашей галактики. Из родной галактики то ли их изгнали, то ли они бежали. Он не помнит. Сказал только, что скитались они несколько поколений и за то время переродились окончательно. Впрочем, они и до этого были далеко не подарок. Кстати, этот пленник мастерски демонстрировал мне их искусство трансформации. Кем он только предо мной не представал! В конце концов, он трансформировался в меня. Наверное, посчитал, что в этом случае у меня не поднимется на него рука. Но я и не собирался убивать его. В таком виде, то есть в моём обличье, он и оставался до самого конца.

–Так вы отпустили его? – спрашивает Лена.

–Конечно. Я всегда держу своё слово, даже данное врагу. Я пообещал, что отпущу его, если он ответит на все мои вопросы, и убью, если будет молчать или вводить меня в заблуждение. Он рассказал всё, что знал, и я отпустил его.

–И он ушел от вас в вашем обличье? – спрашиваю уже я.

–Да. Не исключено, что он до сих пор в нём находится. За неделю он к нему привык.

Мы с Леной переглядываемся. Теперь понятно, кто побывал у нас в Фазетюрьме Старого Волка. Хотя коечто не совсем ясно. Я рассказываю Ату Асферу об этой встрече и задаю вопрос:

–Если это был не святой Мог, то есть вы, то как он тогда смог узнать нас с Леной? Причем узнал он нас, только когда Лена надела платье и обувь, напоминающие традиционный наряд нагил.

Аг Асфер на минуту задумывается, отпивает вина. Лицо его проясняется:

–Понятно. Вы уже знаете об уникальных парапсихологических способностях огартов. Это было сразу после того, как я встречался с вами в Красной Башне. Я не особенно заботился о блокировке своего сознания, и этот огарт прочитал в нём немало. В том числе и информацию о вас.

Мы с Леной еще раз переглядываемся, берём свои бокалы и отпиваем из них. Слава Времени, недоразумение разрешилось. А ведь мы с ней были на ложном пути. И неизвестно, куда бы этот путь нас завёл.

Из дальнейшей беседы становится ясно, что вся наша информация об огартах полностью достоверна. Единственное, чего мы не знали, это то, что на Земле в различных Фазах постоянно находится около десятка огартов. Самих огартов, а не их выкормышей, как назвал «прорабов перестройки» Аг Асфер. Те являются лишь исполнителями воли пришельцев. Хотя сами по себе они тоже представляют немалую опасность. Вот и у нас с Леной побывал один из огартов – тот самый, который был в плену у Ага Асфера. Кстати…

–Аг, а вы, случайно, не потомок знаменитого Агасфера?

–Скорее предок, – смеётся Аг. – А точнее, я сам и есть Агасфер.

–Сколько же вам лет, Аг? – с робким недоверием и удивлением спрашивает Наташа.

–Смотря по какому счету. Если по вашему, то более трёх тысяч лет.

–Вы неплохо сохранились, – с улыбкой замечает Наташа, – А повашему?

–На сколько я выгляжу?

–Лет на сорок.

–Значит, по нашему счету столько и есть.

–Однако поясните, – просит Лена, – почему вы и Агасфер – одно лицо.

–Это долгая история. Но слушайте.

Аг наливает еще вина, устраивается поудобнее и начинает свою историю.

Эту часть Галактики они исследовали вдвоём. Сам Аг Асфер был физиком, химиком, астрономом, геологом и так далее. Его друг, Ис Аусс, был биологом, социологом, историком и прочее.

–Ис Аусс? – переспрашивает Лена.

–Верно, Ис Аусс, – с улыбкой подтверждает Аг и продолжает свой рассказ.

На подлёте к нашей системе, которая первоначально даже не значилась в плане исследований, они попали в поле притяжения черной дыры. В борьбе с этой страшной гигантской ловушкой они провели много лет и вырвались, исчерпав до дна свои запасы энергии. Чтобы восстановить их, требовалась близость звезды и очень много времени. Звезду они обнаружили неподалёку. Это было наше Солнце. Долго они тянулись к Солнцу на маломощных планетарных двигателях.

Оставив корабль на орбите Меркурия, друзья на разведывательном боте обследовали сначала Венеру, потом Землю. На Земле они решили остановиться. Разбили в труднодоступном месте лагерь и приступили к работе, начали исследования. Торопиться им было некуда. Корабль должен был заряжаться около трёх тысяч лет по земному времени.

Почти сразу Аг обнаружил, что здесь сосуществуют множество параллельных миров. Причем попасть из одного в другой довольно просто. Им пришло в голову, что они могут значительно сократить время зарядки корабля, если обратятся за помощью в иной, высокоразвитый мир. Но миров, способных оказать им помощь, на Земле в то время еще не существовало. В том мире, где они обосновались, и во многих других царила эпоха рабовладения. Причем Ис определил, что развитию общества грозит застой. Ему пришла в голову мысль ускорить развитие общества. Для этого следовало изменить общественную мораль. Сделать это проще всего было, создав новую религию. Религию, которая уравняла бы всех – и рабов, и рабовладельцев, и, в конце концов, заставила бы отказаться от рабства.

Ис долго обдумывал эту идею, моделировал различные варианты развития общества, потом предложил оптимальный план. Он должен был выступить в роли долгожданного Мессии и заронить в сознание людей зерна новой морали. После этого он должен был отдаться в руки местных властей, чтобы его казнили. По местным обычаям – распяли. Провисев на кресте более суток, Ис планировал сойти с креста и заставить людей поверить в своё божественное происхождение. Я высказал сомнение, что он сможет выдержать на кресте столько времени. На это Ис возразил: «А ты на что? Ночью придёшь и поможешь мне стимулятором». Какоето время после сошествия с креста Ис планировал править народом и распространять новую религию. Затем, когда появятся первые результаты, мы с ним должны будем уйти в тень и только корректировать развитие общества. Тем самым, говорил он, мы ускорим развитие раза в три четыре. Соответственно сократится и срок нашего пребывания здесь.

Мне трудно было возразить, ведь социология – сфера Иса, он лучше меня знал, что делает. Ис проповедовал, творил чудеса. Это было не очень трудно. С помощью карманного антигравитатора он демонстрировал хождение по воде; с помощью портативного «медика» он ставил диагнозы, исцелял неизлечимых больных и даже «воскрешал» из летаргии. Популярность его и его учения быстро росла. У него появились ученики и последователи. Вот онито всё и испортили.

Когда дело дошло до акта казни, мы с ним не смогли найти ни одного человека, который согласился бы выдать его. Мне долго пришлось уговаривать Иуду Искариота, самого толкового и преданного из учеников, чтобы он пошел к Каиафе и выдал ему Иса. Дело было сделано, и Понтий Пилат под давлением священников, почувствовавших в Исе опасного конкурента, приказал распять его. В пути следования Иса на Голгофу и родилась легенда об Агасфере. Ис остановился возле меня, и мы с ним коротко согласовали дальнейшие действия. Говорили мы на родном языке. Никто ничего, естественно, не понял, но, как всегда, переиначили всё на свой лад.

Исторической точности ради скажу, что Иса вовсе не прибивали гвоздями к кресту. И римляне, и иудеи были экономными. Зачем тратить на преступника дорогой металл? Привязать его верёвками, и так подохнет.

Ночью я пришел на Голгофу со стимулятором. Представьте себе мой ужас, когда я увидел там толпу народа. В первых рядах стояли апостолы. Им, видите ли, хотелось стать свидетелями кончины своего учителя, чтобы потом рассказывать об этом другим людям. Они, видите ли, своим присутствием хотели облегчить последние минуты своего учителя и выразить ему свою преданность. Я не мог воспользоваться стимулятором, так как при этом вокруг тела стимулируемого возникает багровое сияние. В глазах присутствующих Ис после этого стал бы не сыном божьим, а отродьем Сатаны. Я готов был послать всё куда подальше и стимулировать Иса при всех, а там будь что будет. Но Ис заметил мои намерения и на последнем дыхании запретил мне это делать. «Пусть я уйду, но ты доведи дело до конца», – сказал он. В Евангелии это передано как бессмысленный набор звуков, который потом толковали на все лады.

Что мне оставалось делать? Я покорился обстоятельствам. Когда всё кончилось, я дематериализовал тело друга. Какоето время я выдавал себя за него. Мы с ним очень похожи, и никто, кроме Иуды, не заподозрил подмены. Но я всётаки не был Исом. Я не смог в полной мере проконтролировать и откорректировать то, что пошло дальше. А что пошло дальше, вы и сами знаете. Представьте моё состояние, когда именем моего друга отправляли на костры еретиков, совершали варфоломеевские ночи, когда на бляхах своих солдат фашисты писали «Gott mit uns»! То есть Ис, мой друг Ис, с ними!

Что было дальше? Ничего не было. В том смысле, что я послал всё за пределы галактики. Что я мог сделать с миром, который сам избрал себе дорогу и покатился по ней под откос? Я решил вмешиваться только в критические моменты, когда возникала необходимость, спасать этот мир от катастрофы.

Так было, когда я узнал о вторжении на эту планету огартов. Кстати, огарты с их языка переводятся, как «единственные сущие». Каково самомнение! Впервые мы столкнулись с ними очень давно, когда они только появились в нашей галактике. А сюда они прилетели примерно тысячу лет назад. Следы их деятельности я выявил только четыреста лет спустя. С тех пор я старательно вставляю им палки в колёса, а они преследуют меня, где только могут. Мы с ними слишком хорошо знаем друг друга, чтобы между нами могло установиться мирное сосуществование. Мы намного сильнее их, и они нас боятся. Но благодаря численному преимуществу огарты постоянно одерживали надо мной верх ипостоянно выживали меня из тех миров, где я обосновывался.

Двести лет назад я нашел этот мир. В силу своих темпоральных характеристик он оказался недоступен огартам, и я обосновался в нём. Какоето время я рассматривал его как свою последнюю цитадель, где мне придётся держать оборону не на жизнь, а на смерть. Отступать мне уже некуда. Но неожиданно я обнаружил следы деятельности вашей организации и стал искать возможность вступить с ней в контакт. И тут вы сами вышли на меня. Встретившись с вами в Красной Башне, я старался не терять вас из виду. Когда я узнал, что вы тоже вплотную заинтересовались огартами и сознательно вступили в зону покорённых ими миров, чтобы собрать о них информацию, я понял, что не одинок. Мы еще поборемся за эту планету. Вместе с вами.

–Конечно, поборемся, – отвечаю я. – Но для этого нам надо как минимум попасть к своим, в НульФазу. Кстати, Аг, вы ведь знаете, что существует еще одна организация, работающая в параллельных Фазах. Мы называем её ЧВП – Черный Вектор Противодействия. Там тоже есть люди, знающие об огартах и готовые бороться с ними. Между прочим, о существовании огартов мы узнали именно от них.

–Знаю я об этой организации. И людей этих знаю. Онито готовы бороться с огартами. Но их организация не готова. Она, скорее, готова стать союзником огартов, настолько близки их методы работы. Во всяком случае, я не желаю иметь с этой организацией, в отличие от вашей, ничего общего. Об отдельных людях я этого не говорю.

–Еще один вопрос, Аг. Он давно не даёт мне покоя. Кто и где создал Горшайнергол?

–Его создали мастера одного маленького, но отважного и мудрого народа. Они успели сделать только шесть таких мечей. Но и этого вполне хватило, чтобы дать достойный отпор огартам и изгнать их из того мира. Огарты потерпели там полное поражение. Но вы знаете, что они не любят проигрывать. Огарты подготовили хитрую и коварную операцию и сумели выкрасть эти мечи. После этого они обрушили на тот мир всю тяжесть своего гнева. Они страшно покарали тот мир за своё унижение, истребив в нём всех до единого человека, не пощадив даже грудных детей. Впрочем, вы сами были там и видели всё своими глазами.

–Вы имеете в виду мёртвый мир, где матери сначала убивали своих детей, а потом кончали с собой? Но ведь мы были там относительно недавно. А трупы там лежали еще относительно свежие. Будто всё произошло неделю или две назад.

–В этом мире очень низкая хроночастота.

–Понятно. Вы сказали, что огарты выкрали у них мечи. Всего было шесть, один теперь у нас. Значит, у огартов осталось пять единиц такого оружия. Это опасно.

–Нет, – Аг Асфер улыбается, – у них не осталось теперь ни одного такого меча. Один у вас, а пять у меня. Я, в свою очередь, выкрал мечи у огартов. Как я это проделал, тема для отдельного разговора. В одном случае меня опередили те, кого вы называете ЧВП. Они выкрали у огартов Горшайнергол. Но ты его у них отвоевал. Так что сейчас все шесть мечей в надёжных руках. Хотелось бы, чтобы их было побольше, но и этих хватит, чтобы выбить огартов с планеты. Ты решишься еще раз пустить Горшайнергол в ход?

–Ради такого дела решусь. И не раз.

–Я в этом не сомневался, сэр Хэнк!

–Стоп! Вспомнил! – мне вспомнился рассказ Фриды. – Аг, это не вы ли эвакуировали цивилизацию из мира, охваченного межпланетной войной, которую развязали огарты? Нам говорили, что это сделал некий Странник Аг.

–Спас цивилизацию? Слишком сильно сказано. Мне удалось уговорить уйти со мной только около тысячи человек. Остальных огарты загнали в свои лаборатории и переделали для освоения непригодных для жизни планет.

–Так вы и об этом знаете?

–А как же. Это еще одна причина воевать с ними не на жизнь, а на смерть.


Глава 32


Потому что всегда мы должны возвращаться.
B.C. Высоцкий

Утром за завтраком Аг Асфер знакомит нас с молодой черноволосой женщиной небольшого роста. У женщины приятное лицо, умные, пытливые, как у Ага, глаза. Одета она в лёгкое синее платье, расшитое темными цветами и золотыми узорами. На ногах яркокрасные босоножки.

–Это Анна, – представляет нам Аг женщину. – Моя ученица, моя правая рука и моя дочь. Её мамой была Жанна д'Арк.

–Но ведь её… – начинает Наташа.

–Нет. Я похитил её у бургундцев. Вместо Жанны я подсунул им религиозную фанатичку, трижды покушавшуюся на её жизнь. Предварительно я обработал её психику, и она выдала себя за Жанну. Англичане и бургундцы были убеждены, что они казнили именно Жанну.

–Сколько же вам лет, Анна? – удивляется Анатолий.

–А на сколько я выгляжу? – невинно спрашивает девушка.

–Самое большее лет на семнадцатьвосемнадцать, – признаётся Анатолий.

–Значит, столько и есть.

После завтрака Аг с Анной ведут нас в подвал. Мы минуем несколько мощных бронированных дверей, снабженных хитроумными запорами. Причем три из них открываются только тогда, когда Анна даёт сканеру считать рисунок сетчатки своих глаз. В тщательно охраняемом, практически недоступном помещении в специальных нишах стоят пять мечей. Шестая ниша пустует. Аг, сканировав свою сетчатку глаз, снимает блокировку и объясняет:

–Эти ниши закрыты еще и экраном перестроенного пространства. Даже если ктото и проникнет сюда, он не сможет завладеть мечом. Снять экран могу только я или Анна. – Он достаёт один из мечей и протягивает его мне: – Узнаёшь?

Как не узнать! В моих руках точная копия того самого Золотого Меча – Горшайнергола, который я захватил у Синего Флинна, которым дрался с оборотнями и сражался на турнире, которым открывал межфазовый переход на Желтом Болоте, уничтожая при этом часть пространственновременного континуума. Только клавиши сделаны не из рубинов, а из сапфиров. Сейчас меч не активирован, и я без опаски взвешиваю его в руке. По синеватому клинку тянется затейливая вязь – имя меча. Если его произнести и нажать первую клавишу, этот меч станет самым страшным и самым разрушительным оружием, какое я только держал в руках. У каждого из других четырёх мечей в рукоятку вмонтированы свои камни: изумруды, агаты, опалы и аметисты.

–Если бы ваши противники, ЧВП, знали, какое оружие случайно попало в их руки, они ни за что не вручили бы его своему агенту, – говорит Аг, ставя меч обратно в нишу. – Но они даже не подозревали об его истинных свойствах. Когда ты обрушил на них всю мощь Горшайнергола, это оказалось для них, мягко говоря, неприятным сюрпризом.

Аг вновь устанавливает защитный экран, и мы покидаем секретный арсенал. Поднявшись наверх и тщательно закрыв многочисленные двери, он предлагает нам:

–Собирайтесь в дорогу. Анна всё приготовит через час. Мы расходимся по своим комнатам, где переодеваемся в походную одежду. К исходу часа мы вновь собираемся в павильоне, где нас уже ждёт Аг Асфер. Увидев нас, он озадаченно хмыкает:

–Я же сказал вам, что все ваши злоключения кончились. А вы снова с кемто воевать собрались. Ну, ладно, выпьем на дорожку и пойдём к Анне. У неё уже всё готово.

Анна ждёт нас на втором этаже, в компьютерном зале. Бросаются в глаза две колонны из розового мрамора, стоящие чуть в стороне. Зачем они здесь нужны?

–Я подготовила переход в ваш мир, – просто сообщает нам Анна.

–Вы подготовили переход в нашу Фазу? – недоверчиво спрашиваю я. – В НульФазу? В Фазу Стоуна? Не может быть!

Мне не верится, что наши злоключения, наши безысходные скитания по Фазам так просто кончились и что мы прямо отсюда выйдем к себе, в наш Монастырь. Хотя Аг вчера прямо сказал об этом. Но как можно было поверить, что всё действительно кончится так просто? А Анна улыбается и говорит нам:

–Да. А что в этом особенного? Отсюда я могу построить переход в любой мир – за редким исключением. Ваш мир к таким исключениям не относится. Смотрите сами.

Перед нами возникает вид нашего городка с высоты птичьего полёта. Сердце начинает учащенно биться, дыхание перехватывает. Неужели это наш Монастырь, и мы сейчас окажемся в нём? Анна спрашивает:

–Куда вам построить переход? Только учтите: я не могу создать переход в жилое помещение. И еще одно требование: в радиусе ста метров от перехода не должно быть людей.

–Вот, сюда, – я указываю на технический полигон в шестидесяти километрах от города.

–Хорошо, – соглашается Анна и начинает настраивать переход.

А мы прощаемся с Атом Асфером. Он вручает нам карточки с темпоральными координатами его Фазы и кодами связи. В грядущей борьбе с огартами и «прорабами перестройки» у нас появился сильный и надёжный союзник. У нас есть единственное оружие, которого как огня боятся огарты. Это – Золотые Мечи, сработанные уже погибшими мастерами. Как жаль, что они унесли с собой секрет этого оружия!

Переход открыт. Пространство между колоннами светится сначала желтым, потом зелёным, потом синим светом. Наконец синий свет переходит в сиреневый. Мы с Леной улыбаемся. Именно так менялась цветовая гамма, когда Аг или Мог являлся перед нами в Красной Башне.

Еще раз прощаемся с хозяевами и выходим в переход. Будем надеяться, что в последний.

Да, это – полигон изучения и освоения наземной техники. Сейчас здесь никого нет. Здесь вообще всегда малолюдно. Это поле не для людей предназначено. Сколько часов я провёл здесь за штурвалами, рычагами и пультами управления различных машин. В том числе и весьма экзотических.

Наташа, Пётр и Анатолий, разинув рты, глазеют на ряды техники. Такого они не видели даже на поле боя, которое мы преодолевали с весёлым гулякой Лемом. Но мы с Леной не даём им увлечься. Насмотрятся еще. Мы идём к НульТ рядом с командной вышкой. Мы вернулись! Мы достигли цели! Мы добились того, во что сами уже начали терять веру. И это сейчас самое главное!

Закрывается дверца кабины, и я набираю код. Неожиданно для самого себя набираю не свой коттедж или квартиру Лены, а код апартаментов Магистра Филиппа Леруа. Лена, заглядывая через моё плечо, одобрительно хмыкает. На табло загорается надпись: «Пункт назначения недоступен!» Это значит, что Магистр занят чемто серьёзным и заблокировал НульТ, чтобы ему никто не мешал. Я вздыхаю и хочу набрать код своего коттеджа, но Лена отодвигает меня в сторону.

–Ерунда! Я знаю его код блокировки.

Она набирает несколько цифр. Надпись гаснет, и дверца кабины открывается.

Магистр с чашкой кофе в руках и с самым глубокомысленным видом, на который способен только он сам, сидит за компьютером и изучает какойто сложный график. Он так увлёкся, что не реагирует на сигнал открывшейся двери НульТ. Мы выходим из кабины. Я снимаю с плеча тяжелый пулемёт и задеваю прикладом пол. Магистр недовольно оборачивается и застывает в весьма неудобной позе. Несколько секунд длится молчание. Я не выдерживаю:

–Что, заждались? Едят вас мухи с комарами! А может быть, уже и не ждали? Зря! Уж тыто, Магистр, должен знать, что нас с Ленкой можно схарчить только под изрядное количество водки. А такого количества никто поднять не сможет. Ни волк, пусть даже и старый, ни огарт, ни его «прораб». Даже вместе взятые они не осилят. Кстати, а почему нас встречают на сухую? Я полагал, что здесь нас ждёт постоянно накрытый стол. Тем более что мы пришли не одни. Пётр, Наташа, Толя, хватит прятаться в кабине! Выходите. Магистр нас сейчас «Столичной» угощать будет.

Первым делом Магистр роняет полную чашку кофе себе на колени. Кофе горячий, но Магистр на ожог не реагирует. Он несколько раз открывает рот, глубоко вздыхает, но не издаёт ни звука. Он сейчас напоминает карпа, вытащенного из воды. Когда я, кончив говорить, делаю к нему два шага, Магистр еще раз судорожно вздыхает и роняет голову на грудь. Лена бросается к нему.

–Андрей! – укоризненно говорит она мне. – Нельзя же так! Доставай аптечку.

–Знаю я, какая ему сейчас аптечка нужна.

Я подхожу к бару и открываю холодильник. Так и есть! Там стоит «Столичная». И не одна бутылка, а пять! Всётаки Магистр ждал нас. Вон как готовился. Молодец! Достаю бутылку и наливаю в стакан сто граммов.

–Дайка ему этих капелек. Ручаюсь, поможет лучше любых стимуляторов.

Я подхожу к пульту связи и набираю сообщение: «Андрею Злобину, Катрин Моро, Генриху Краузе, Микеле Альбимонте, Кристине Деи Джераччи, Стефану Кшестинскому, Матвею Кривоносу… – подумав, добавляю: – Ричарду МакДугалу, Арно Стрембергу, Жилю Бенуа, Олегу Никитину: срочно явиться к Магистру Филиппу Леруа».

–Сколько там бутылок? – интересуется Лена, взглянув на вызов.

–Пять.

–Не хватит, – категорически заявляет Лена.

–Вопервых, явятся не все. Ктото наверняка на задании. А вовторых, он как, боеспособен? – я киваю в сторону Магистра.

Тот сидит с пустым стаканчиком и молча смотрит на нас. Взгляд его почти ничего не выражает. Почти ничего, кроме недоверия. Ему явно хочется потрогать нас, чтобы убедиться: мы не галлюцинация и он не повредился в уме.

–Думаю, что через несколько минут он придёт в себя окончательно, – уверенно отвечает Лена.

–И речь восстановится?

–Еще как!

–Да уж. Порой мне хочется, чтобы он у нас был немым. Ладно, пусть приходит в себя, а мы тем временем займёмся столом. Сейчас пожалуют приглашенные.

Когда я накрываю на стол, Магистр справляется с собой, встаёт и трогает меня за плечо.

–Андрэ?

–Нет, шеф, это тебе снится кошмарный сон.

–Сволочь!

Из глаз Магистра неудержимым потоком льются слёзы.

–Это чтото новенькое в твоём лексиконе и в твоём поведении, – бормочу я.

Мы крепко обнимаемся. В этом положении нас застаёт сигнал НульТ. Дверца не успевает открыться полностью, а изза неё уже доносится недовольный и даже сердитый голос Стремберга, начальника нашего Сектора:

–Фил, что за выходки? Мы же договорились…

Он не договаривает и хватается за сердце. Мы устремляемся к нему с двух сторон: Лена – со стаканчиком стимулятора, я – с водкой. Босс отводит в сторону стимулятор, берёт у меня сто пятьдесят граммов водки и выпивает залпом.

Примерно такая же реакция у всех, кто с недовольным видом выходит из кабины. Всех мой вызов оторвал от серьёзных дел. Но когда они видят, кто их вызвал, нам с Леной приходится прибегать к стимуляторам разного рода.

Исключение составляет только Андрей Злобин. Он не хватается за сердце и не теряет дара речи. Он просто крепко обнимает меня и говорит:

–Друже! Я знал, я был уверен! Я ни минуты не сомневался, что ты долетишь!

А вот Катрин на наше возвращение реагирует совсем подругому. Едва завидев нас с Леной, она усаживается прямо на пол у кабины НульТ и ревёт белугой. Слёзы ручьями льются по хорошенькому личику, зубки яростно грызут пальчики красных перчаток. Лене приходится утешать её:

–Кэт! Кэт! Ты же хроноагент! Хроноагенту не пристало сидеть на полу, плакать и при этом грызть перчатки!

Она поднимает подругу с пола, обнимает и ведёт к дивану. Там они ревут уже вдвоём. Но недолго. Через минуту к ним присоединяется Кристина, и слёзы текут уже в шесть ручьев. Женщины – всегда женщины. Даже если они и хроноагенты.

Из всех приглашенных не явились только Генрих и Матвей. Они, как объяснил нам Магистр, находятся на задании. От Ричарда приходит сообщение:

«Извините, Филипп. Прибуду позже. Мы только что обнаружили Фазу, где совсем недавно были матрицы Коршунова и Илек. Может быть, они еще там».

Магистр подходит к пульту и набирает текст:

«В Схлопку твои поиски! Срочно ко мне!!! Мать…»

Ричард появляется через полминуты. Увидев нас, он не выказывает никаких эмоций. Прежде всего он подходит к монитору связи и отдаёт своему отделу распоряжение:

«Все работы по поиску Коршунова и Илек прекратить. Освободившемуся персоналу подключиться к операциям «Черчилль», «Кабан» и «Орден». Ричард МДугал».

Только после этого он подходит к нам с Леной и поздравляет с возвращением. Наши друзья смотрят на него с недоумением. Но мыто с Леной знаем, какие эмоции бушуют сейчас под невозмутимой маской нашего главного наблюдателя. Ведь вся тяжесть работы по нашему поиску легла на его отдел, и в первую очередь на него самого. Не случайно он прежде всего отдал приказ о прекращении этой работы.

Через минуту все сидят за столом и еще раз выпивают за наше счастливое возвращение. Андрей взволнованно рассказывает, как был обнаружен сигнал маяка, как нашли ту Фазу, в которой нас держал Старый Волк, как побывали в ней, но нас там уже не застали. Какой это был удар!

–Вот главные виновники вашего разочарования, – я указываю на Анатолия и Наташу. – Если бы не они, мы бы там еще надолго застряли.

–И тогда вам не пришлось бы скитаться по Фазам без всякой надежды на возвращение, – осуждающе говорит Маг Жиль.

–Возможно, – соглашаюсь я. – Но в этом случае мы не смогли бы добыть ту ценнейшую информацию, ради которой и пустились в это авантюрное путешествие по Фазам. Старый Волк не блефовал, когда говорил о серьёзном противнике. Этот противник поопаснее ЧВП будет. Сам Старый Волк не знает о нём всего того, что мы теперь о нём знаем. Вся информация у Лены в ноутбуке. Здесь придётся серьёзно поработать. Но кроме нового противника мы нашли и нового союзника. Помните святого Mora? Именно он помог нам вернуться сюда. Но давайте о наших приключениях поговорим потом. Нам не терпится включиться в работу. Что у вас сейчас творится? Кстати, мы привели вам подкрепление. Наташа Гордеева, Анатолий Яковлев и Пётр Демидов. Прошу любить и жаловать. Мы с Леной рекомендуем их для пополнения корпуса хроноагентов. Люди проверены в деле.

–Лучшая для них рекомендация, – замечает Стремберг, – это то, что они решились отправиться вместе с вами по Фазам без всякой надежды на благополучный исход.

–Ты просто не представляешь, Андрэ, как вовремя вы вернулись, да еще и с подкреплением! – говорит Магистр. – Нам сейчас катастрофически не хватает людей.

Он разливает водку по рюмкам, подходит к компьютеру и вызывает на монитор краткое описание разрабатываемых операций. Я вчитываюсь. Ничего особенного. Всё это мы уже проходили, над такими задачами уже работали.

Новая версия Второй мировой войны, вызванная отказом Черчилля дать гарантии Гитлеру: не открывать в Европе боевых действий в течение трёх лет. Дохристианская эпоха: зарождение новой религии, которая затормозит развитие человечества на тысячу лет. Хорошо, что огарты об этой ситуации не ведают! Эпоха освоения Галактики и средневековое правление. Ничего себе! Упадок цивилизации, вызванный неудержимым сверхпотребелением Золотого Миллиарда. Тоже знакомо. А это чтото новенькое. ХIV век, Русь, Вера Ковалёва. Русская Жанна д'Арк, возглавившая борьбу русских княжеств с захватчиками и объединившая Русь за двести лет до Ивана Грозного.

–Ты, Андрэ, не знаешь главного, – говорит Магистр. – Все эти события в абсолютном времени будут развиваться одновременно. И практически везде уже работают агенты ЧВП. Любая из этих задач требует длительного нашего присутствия в реальных фазах, многоходового воздействия. Ты понимаешь, что это значит?

Еще бы не понять! Хроноагент, отработав часть задачи в одной операции, должен внедриться в другую Фазу и отработать там другую задачу. После этого он пойдёт в третью Фазу, оттуда – в четвёртую, потом опять во вторую, в первую и так далее. И так на протяжении нескольких лет. В диапазоне от Древнего Мира до эпохи освоения Галактики. Я только головой качаю. А Стремберг указывает на наш ноутбук:

–К этому следует добавить еще и результаты вашей работы. Я думаю, что их тоже не следует откладывать в долгий ящик.

–Верно думаешь, босс, – соглашаюсь я. – Здесь тоже времени терять нельзя. Отдай всё это на обработку в Аналитический Сектор и собирай экстренное заседание Совета Магов. Мы с Леной там выступим. Гдето еще можно успеть, а гдето придётся и повоевать.

Стремберг поднимает рюмку.

–За то, что вы вернулись, мы уже выпили. Сейчас, когда вы вкратце ознакомились с нашими задачами и поставили нам свои, выпьем за то, чтобы все задачи были решены успешно и без потерь. Потянем мы это?

–Должны потянуть, – соглашаюсь я.

–Мы ведь хроноагенты, а не саксофонисты! – подхватывает Лена.

–Так выпьем за нас, хроноагентов, и за нашу работу! – предлагает Магистр. – У нас её впереди еще много будет.





1

“Хочешь мира, готовься к войне” (лат.).


(обратно)

2

Я сказал! (лат.)


(обратно)

3

М – скорость звука.


(обратно)

4

Подробнее об этом читайте в романе В. Добрякова «Хроноагент». Уточнить значение некоторых терминов уважаемый читатель может в «Словаре» в конце книги.


(обратно)

5

Об Андрее Злобине и его встрече с Андреем Коршуновым читайте в 1м романе «Хроноагент».


(обратно)

6

Ставлю золотой, мертва! {англ.)– Андрей цитирует «Гамлета» В. Шекспира


(обратно)

7

Ты, жалкий, суетливый шут, прощай! Я целил в высшего – прими свой жребий; вот как опасно быть не в меру шустрым (англ.)


(обратно)

8

Кристина цитирует «Двенадцатую ночь» В. Шекспира .


(обратно)

9

Повод к войне (лат.)


(обратно)

10

Азартная игра, играть (англ.)


(обратно)

11

Отчаянный недуг врачуют лишь отчаянные средства, иль никакие. (англ.)


(обратно)

12

Да, моя леди.(англ.)


(обратно)

13

Жизнь каждого должна всей крепостью и всей броней души хранить себя от бед; а наипаче тот дух от счастья коего зависит жизнь множества.(англ.)


(обратно)

14

Прощай, прощай и помни обо мне (англ.)


(обратно)

15

О вкусах не спорят (лат.)


(обратно)

16

Закон суров, но это закон (лат.)


(обратно)

17

Быть или не быть (англ.)


(обратно)

18

ПТУРС – противотанковый управляемый реактивный снаряд


(обратно)

19

“Муха” – складной портативный противотанковый гранатомёт одноразового действия


(обратно)

20

РПГ – ручной противотанковый гранатомёт


(обратно)

21

На войне, как на войне (фр.)


(обратно)

22

Игра слов: слово tank в английском языке, кроме значения «танк», имеет ещё значения «цистерна» и «резервуар»


(обратно)

23

Пулемёт Калашникова


(обратно)

24

kite [kait– коршун (англ.)]


(обратно)

25

Выслушай и другую сторону (лат.)


(обратно)

26

Слова, слова, слова (англ.) – Андрей цитирует ответ Гамлета Полонию


(обратно)

27

Пока дышу, надеюсь (лат.)


(обратно)

29

Note1

См. “Словарь терминов” в конце книги


(обратно)

30

Note2

О времена, о нравы! (лат.)


(обратно)

31

Note3

от английского colonel – полковник


(обратно)

32

Note4

проститутка, шлюха (англ.)


(обратно)

33

Note5

задница (греч.)


(обратно)

34

Note6

На войне, как на войне (фр.)


(обратно)

35

Note7

Геркулес может делать всё, что захочет, но кот будет мяукать, а пёс заниматься своими делами. (англ.)


(обратно)

35

Вот как опасно быть не в меру шустрым.

В. Шекспир (англ. )


(обратно)

36

Подробнее об операции Матвея и Коры в книге «Вечный бой».


(обратно)

37

Подробнее о похождениях Андрея и Лены в Америке и Франции можно прочитать в книге «Час Совы».


(обратно)

38

Суров закон, но это – закон (лат .)


(обратно)

39

Но духи лжи, готовя нашу гибель,

Сперва подобьем правды манят нас,

Чтоб уничтожить тяжестью последствий.

В. Шекспир (англ. )


(обратно)

40

Молчи, друг мой, молчи! Это их монастырь. Мы не должны навязывать им свой устав (англ. )


(обратно)

41

– Готовь переход.

– Когда я должен быть готов?

– Чем скорее, тем лучше (англ. )


(обратно)

42

Подробно это событие описано в книге «Сдвиг по Фазе».


(обратно)

43

Век расшатался;

И скверней всего,

Что я рожден восстановить его!

В. Шекспир (англ. )


(обратно)

44

Бедный Йорик!

Я знал его, Горацио.

В. Шекспир (англ. )


(обратно)

45

Этот эпизод описан в книге «Сумеречные Миры».


(обратно)

46

Подробно это описано в романе «Сдвиг по Фазе».


(обратно)

47

О вкусах не спорят (лат. )


(обратно)

48

Что есть человек, если главное, что он получает от жизни, – сон и еда? Не более чем животное. – У. Шекспир (англ.).


(обратно)

49

Refuse (англ.) – отказ.


(обратно)

50

Refugee {англ.) – беженец.


(обратно)

51

Sic! (лат.) – так!


(обратно)

52

МПП – моральнопсихологическая подготовка.


(обратно)

53

В хорошем месте замок. Воздух свеж и сладок, дышится легко. В. Шекспир (англ.)


(обратно)

Оглавление

  • Владимир Добряков
  • Хроноагент. Гексалогия
  • АННОТАЦИЯ
  • Хроноагент
  • Часть первая
  • СОРОК ПЕРВЫЙ ГОД
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Часть вторая
  • МОНАСТЫРЬ
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 17
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • СУМЕРЕЧНЫЕ МИРЫ
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Глава 37
  • Глава 38
  • Глава 39
  • Глава 40
  • Глава 41
  • Глава 42
  • Глава 43
  • Словарь терминов и понятий, используемых в книге «Сумеречные миры»
  • Владимир ДОБРЯКОВ
  • ЧАС СОВЫ
  • Пролог
  • Глава I
  • Глава II
  • Глава III
  • Глава IV
  • Глава V
  • Глава VI
  • Глава VII
  • Глава VIII
  • Глава IХ
  • Глава X
  • Глава XI
  • Глава XII
  • Глава XIII
  • Глава XIV
  • Глава XV
  • Глава XVI
  • Глава XVII
  • Глава XVIII
  • Глава XIX
  • Глава ХX.
  • ХРОНОАГЕНТЫ ЗА РАБОТОЙ
  • СПИСОК ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ.
  • Глава I. Андрей Злобин.
  • Глава II. Микеле Альбимонте.
  • Глава III. Генрих Краузе.
  • Глава IV. Стефан Кшестинский.
  • Глава V. Катрин Моро.
  • Глава VI. Матвей Кривонос.
  • Глава VII. Катрин Моро.
  • Глава VIII. Андрей Злобин.
  • Глава IX. Микеле Альбимонте.
  • Глава Х. Генрих Краузе.
  • Глава XI. Матвей Кривонос.
  • Глава XII. Магистр.
  • Глава XIII. Андрей Злобин.
  • СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ.
  • ГЛУБОКАЯ РАЗВЕДКА
  • ГЛАВА 1
  • ГЛАВА 2
  • ГЛАВА 3
  • ГЛАВА 4
  • ГЛАВА 5
  • ГЛАВА 6
  • ГЛАВА 7
  • ГЛАВА 8
  • ГЛАВА 9
  • ГЛАВА 10
  • ГЛАВА 11
  • ГЛАВА 12
  • ГЛАВА 13
  • ГЛАВА 14
  • ГЛАВА 15
  • ГЛАВА 16
  • ГЛАВА 17
  • ГЛАВА 18
  • ГЛАВА 19
  • ГЛАВА 20
  • ГЛАВА 21
  • ГЛАВА 22
  • ГЛАВА 23
  • ГЛАВА 24
  • ГЛАВА 25
  • ГЛАВА 26
  • ГЛАВА 27
  • Фаза боя
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • *** Примечания ***