«Валгаллы белое вино…» [Генрих Киршбаум] (fb2) читать постранично

Генрих Киршбаум «Валгаллы белое вино…». Немецкая тема в поэзии О. Мандельштама

От автора

Эта книга представляет собой переработанную версию диссертации «О функции немецкой тематики в творчестве О. Мандельштама», защищенной в Университете Регенсбурга (Германия) в 2007 году. Работа была подготовлена при поддержке фондов DAAD (Германская служба академических обменов) и Studienstiftung des Deutschen Volkes. Мне хотелось бы выразить особую благодарность Вальтеру Кошмалю, научно и организационно курировавшему становление этой работы. Я также признателен Дирку Уффельманну и Александру Вёллю, взявшим на себя труд рецензентов. В ходе работы над книгой мне посчастливилось общаться с М. Л. Гаспаровым, который, несмотря на болезнь, щедро помогал мне своими профессиональными советами. Особая благодарность — О. А. Лекманову, всячески поддержавшему мои московские разыскания. Многим я обязан Мандельштамовскому обществу и компетентным советам П. М. Нерлера и Ю. Л. Фрейдина. Не имея возможности назвать каждого поименно, я хотел бы выразить благодарность всем друзьям и коллегам, с которыми мне довелось обсуждать положения данной работы. Без их критических замечаний и дополнений эта книга была бы неполной. Я сердечно признателен А. Л. Осповату, Р. Г. Лейбову и Л. Н. Киселевой, которые помогли мне окунуться в водовороты московской и тартуской филологической жизни, а также Р. Г. Запесоцкой и С. В. Киршбаум, просмотревшим рукопись книги. Я благодарен И. Д. Прохоровой, включившей книгу в число изданий «Нового литературного обозрения».

0. Введение

0.1. Постановка вопроса

Центральную тему творчества О. Мандельштама можно обозначить как «слово и культура». Именно так называлась переломная статья 1922 года, которая открыла сборник литературно-критических работ «О поэзии» (1928). В сходных культурно-филологических категориях Мандельштам определял и то литературное течение, в котором он сформировался как самостоятельный поэт: акмеизм, по Мандельштаму, — это, с одной стороны, «тоска по мировой культуре», с другой — «совесть поэзии», «суд над поэзией» (IV, 33)^[1].

Уже стало традицией начинать разговор о творчестве Мандельштама с этой цитаты о «тоске по мировой культуре». Ориентация на чужую культуру (в Древней Руси — на Византию, с XVIII века — на Западную Европу) — один из константных императивов русского культурного самосознания. Поэтому на первый взгляд в мандельштамовском определении нет ничего, что бы отличало акмеизм от многих других явлений русской культуры. Более того, в объеме знаний о мировой культуре акмеисты значительно уступают своим учителям, так что «тоской по мировой культуре» скорее можно было бы назвать символизм.

Исследователи нередко перенимали мандельштамовскую формулу, не останавливаясь ни на ее лексическом оформлении, ни на контексте ее произнесения. Составляющие мандельштамовской формулы восходят к идейно-художественному миру немецкой литературы конца XVIII — начала XIX века. «Тоска» представляет собой русский перевод-эквивалент тоски-томления («Sehnsucht») немецких преромантиков по блаженному Югу, а понятие «мировой культуры» («Weltkultur») отсылает к Гете. Этот немецкий подтекст в определении акмеизма не случаен — в 1930-е годы Мандельштам интенсивно занимался Гете; образ немецкого поэта стал ключевым в поэтическом обращении «К немецкой речи» (1932), которое начиналось с реминисценции из стихотворения Гете «Selige Sehnsucht» («Блаженная тоска»). Говоря именно об этом стихотворении, вдова поэта отметила, что немецкая поэзия была для Мандельштама «самая близкая» (Н. Мандельштам 1990а: 226). Стихотворение «К немецкой речи» поэт читал на одном из своих поэтических вечеров весной 1933 года — вероятно, тогда им и были произнесены слова о тоске по мировой культуре^[2]. При этом Мандельштаму пришлось объяснять публике, что его стихотворение было написано в 1932 году, то есть во время проведения официальных торжеств по поводу столетия со дня смерти Гете, а не в 1933-м, когда пронемецкая позиция могла быть понята неправильно.

Все это говорит о значимости образов немецкой культуры в творчестве Мандельштама и косвенно подтверждает процитированные слова вдовы поэта. Вместе с тем данный пример показывает, что адекватное понимание как отдельных поэтических и критических высказываний Мандельштама, так и его культурософских^[3] и поэтологических позиций возможно лишь в том случае, если их рассматривать в контексте развития всего поэтического мира поэта в его взаимосвязи с конкретными внелитературными событиями.

Мандельштам был выходцем из провинциальной еврейской семьи и поэтому изначально не ощущал себя прямым наследником русской и европейской культур. «Выбор культуры», как и выбор русской поэзии, был для него «актом личной воли»