Офицеры [Елена Юрьевна Караваешникова] (fb2) читать онлайн

 

 ОФИЦЕРЫ

1

Всю дорогу до Кубинки шел сильный дождь, но как только свернули с шоссе, ливень внезапно кончился. Синевато-серая клубящаяся громада тучи перевалила за зубчатую стену леса, и открылась веселая синева неба. Поначалу робко улыбнулась радуга. Командор смотрел, как она растет, набирает силу, и чувствовал, как уходит постоянно сосавшая сердце тяжесть тревоги. В этом году ему исполнилось сорок. За последние десять лет успел повоевать в горячих точках на трех континентах — в Азии, Африке и Южной Америке. Куда и с каким заданием предстояло лететь на этот раз, Командор не знал. Всю необходимую информацию сообщают обычно перед вылетом. Может случиться и так, что конверт с заданием он распечатает уже на борту.

Внутри первой радуги вспыхнула и заиграла вторая. Служебный «уазик» подполковника Ивана Георгиевича Марченко — псевдоним и позывной в эфире «Командор» — миновал КПП при въезде на аэродром и под двойной радугой проехал к ангарам.

«Двойная радуга, говорят, к счастью. Спасибо за добрый знак», — порадовался Командор.

«Уазик» подъехал к одному из дальних ангаров на краю летного поля. Водитель быстро взял с заднего сиденья и отдал своему командиру спортивную сумку. Одетый в черные джинсы и летную кожаную куртку секретный сотрудник одного из оперативных подразделений внешней разведки перекинул сумку через плечо, обменялся прощальным рукопожатием с водителем и вошел в ангар.

Все семеро из оперативной группы ждали командира, каждый по-своему коротая время — один курил, другой листал «Плейбой», двое играли в шахматы на карманной доске, остальные трое неподвижно и расслабленно сидели в пластиковых дачных креслах, одинаково закинув головы и вперившись взглядами в потолок и предчувствуя, что задание, о котором руководство ничего не сообщило заранее, окажется из тех, что при первом ознакомлении представляются совершенно невыполнимыми, от чего холод пробегает по хребту. Командор отобрал в груп­пу самых надежных людей.

Им пришлось ждать еще три часа. Но они умели ждать, эти парни со стальными нервами. Команда грузиться в самолет поступила, когда уже стемнело. Но конверта с заданием Командору пока еще никто не вручил. Но вот, наконец, когда они уже поднимались по шаткому трапу на борт, к самолету подрулила черная «Волга». Из машины вышел человек лет

пятидесяти с лишним, стройный, худощавый, в дорогом сером костюме — из тех, что приходится покупать в Лондоне. Это был Навигатор — высокопоставленный функционер внешней разведки КГБ, непосредственный руководитель Командора. В руках он держал пластиковую папку.

— Вы представляете, что это такое? — спросил Навигатор, показывая Командору вложенные в папку документы.

— Думаю, да.

— Это абсолютно секретный комплекс, оружие, разработанное на основе технологий двадцать первого века. Опытный образец должны были испытать в Афганистане. Несмотря на строжайшую секретность и тщательную охрану, комплекс был захвачен моджахедами. Я уверен, что это произошло неслучайно. Американцы активно занимаются аналогичными разработками и пытаются отслеживать, что у нас делается в этом направлении. Скорей всего произошла утечка информации. Есть данные, что комплекс сейчас находится на территории Пакистана. Мы знаем, где и когда его должны передать разведке противника. Твоя задача, Иван, вернуть комплекс.

— Задача понятна.

— Из Кабула вас перебросят в Джелалабадскую зону. Наши люди там и афганцы тоже подтвердили «коридор». Переход в Пакистан завтра в ночь. Если увидишь, что у вас нет шансов уйти оттуда с этой штукой, твоя задача — привести в действие механизм самоликвидации устройства. При самом худшем раскладе дашь сигнал для нанесения ракетного удара. Устройство должно быть уничтожено любой ценой.

— Мы постараемся.

— Да уж, постарайтесь. Удачи, Иван.

Это было старое торговое место. Еще лет двести назад здесь сходились пути меряющих землю из конца в конец караванов. Глиняные стены навсегда впитали запах верблюжьей шерсти, дыма очага и гашиша, теперь к этому примешивался еще и характерный запах оружейной смазки. Сегодня торговый день, и все пространство внутри обширного двора караван-сарая заполнили грузовики, разномастные легковушки, верблюды и повозки, запряженные ослами. В клетушках, крытых сухой травой или брезентом, расположились купцы, их охрана и прислуга. Торговали оружием и военным имуществом. Товар был разложен на кусках брезента и пыльных истертых молитвенных ковриках. Продавали и покупали в основном местные — пакистанцы и афганцы, но среди них толкалось немало людей в полувоенной одежде, национальность которых определить было затруднительно.

В ворота рынка въехал «мерседес» в сопровождении джипа с охраной. Командор сразу заметил эти машины. Из «мерседеса» вышли два молодых араба, одетые в дорогие европейские костюмы и с покрывающими головы большими белоснежными платками. Судя по одежде и чертам лиц, это были аравийцы, скорее всего, иорданцы. Один из них держал серебристый металлический кейс. Охрана, выскочившая из джипа и окружившая своих боссов, была из местных.

По всем признакам, это те самые «клиенты», наметанным взглядом определил Командор. Он свободно перемещался в толпе покупателей, не привлекая ничьего внимания, одетый, как и многие тут, в армейский загрузочный жилет поверх длинной серой рубахи.

Арабы постояли немного, присматриваясь к обстановке, и решительно двинулись к торговым рядам. Командор обменялся условными знаками с двумя из своих ребят, державшихся неподалеку. Они в свою очередь передали сигнал о полной готовности другим членам группы. Ни арабы, ни их охранники не заметили ни малейших признаков того, что с разных концов торговой площади к ним начала стягиваться группа захвата. Снайпер, укрывшийся среди армейских ящиков, затянутых маскировочной Сеткой, поймал в оптический прицел голову араба с кейсом.

Покупатели подошли к стоящему в проходе между торговыми рядами грузовику, накрытому брезентовым тентом. Полог с начертанными на нем, полустертыми уже дождями и солнцем изречениями из Корана откинулся, из-за него высунулось смуглое лицо продавца. Он внимательно оглядел людей, явившихся за товаром. Обменялись несколькими фразами, после чего второй араб, тот, который без кейса, запрыгнул в кузов. Командор напряженно ждал, но внешне это его напряжение никак не проявлялось. Бородатый человек, лениво сидящий в тени под глиняной стеной, выглядел сонным и совершенно безучастным ко всему, что вокруг него происходило.

Араб выпрыгнул из грузовика и что-то сказал своему компаньону. Продавец тоже выбрался из-под тента, но уже в сопровождении двух мрачных, обвешанных оружием воинов аллаха. Впрочем, беседа, кажется, прошла вполне дружелюбно и конструктивно. Командор понял, что товар предъявлен, осмотрен и опознан. Теперь арабы должны подтвердить свою готовность расплатиться.

Все, наступил момент истины. Командор дал условный знак к началу захвата, проведя ладонями по лицу, как это делают мусульмане, завершая молитву. Через мгновение после этого обыденного жеста араб выронил кейс с деньгами. Пуля из снайперской винтовки насквозь пробила череп, и дергающееся в конвульсиях тело стало валиться на стоящего рядом купца.

Спецназовцы, уже не маскируясь, бросились с разных концов базара к грузовику и вступили в схватку с охраной. Командор вскочил в кузов. Там среди мешков с кукурузой лежал металлический ящик. Командор открыл его и увидел то, что и надеялся увидеть — цилиндрический корпус секретного комплекса.

Грузовик оказался в водовороте настоящего сражения, но, как ни сопротивлялся противник, перевес оказался на стороне спецназовцев. Решающую роль сыграла эффективная поддержка хорошо затаившегося снайпера.

Среди базарного люда началась паника. Все вокруг пришло в безумное движение, поднялись клубы пыли. Сталкивались, прорываясь к выезду, машины, шарахались «припаркованные» к деревянным перекладинам ослы и верблюды.

Охрана купцов и оставшегося в живых араба была либо перебита, либо разбежалась. Никто не мешал Командору и спецназовцам вытащить из грузовика ящик с комплексом.

— Все, ребята, уходим, — приказал Командор. И тут где-то рядом взревел мощный двигатель,

огромной силы удар разнес в щепки ворота древнего караван-сарая, и на площадь выкатился танк.

— Твою мать! — спецназовцы вскинули автоматы.

Танк остановился, из люка вылез бородатый моджахед в полосатом халате.

— Командор! — радостно заорал «туземец». — Танк-то наш! Смотри, и звезда на броне, и даже номер сохранились. Командор, давай до границы на нем махнем. Тут всего-то полторы сотни километров, горючки в баках хватит.

— У тебя с головой все в порядке? — поинтересовался Командор.

— Командор, он же наш! Пусть духи знают: русские своего оружия не бросают.

Идея была правильная.

— Добро, — согласился Командор.

Через минуту танк выехал из ворот базара. Группа сидела на броне.

2

В семь утра Осоргин отправился на прогулку со своим любимчиком рыжим колли Грэем. Выйдя в отставку, генерал армии Алексей Федорович Осоргин большую часть времени жил на даче, и утренняя прогулка входила в обязательное расписание дневных занятий. В семьдесят с небольшим генерал выглядел много моложе своих лет — худощавый, стройный, с прямой спиной и плечами, которые не согнуло бремя лет. На него все еще с интересом поглядывали женщины. В движениях генерала сохранилась сухая, нервная легкость, отличавшая его и в молодости.

После прогулки генерал приготовил завтрак и накрыл в саду стол на двоих. Но завтракал, впрочем, как обычно, в одиночестве. Поев, посидел еще некоторое время, наслаждаясь ласковым солнечным утром, и пошел в дом.

В кабинете за стеклами книжных шкафов стояли фотографии сына — Георгия Осоргина — Егора, как называл его отец. Осоргин с нежностью скользнул по фотографиям взглядом. На одной из них Егор запечатлен пятилетним мальчиком на руках у отца, на другой — угловатый подросток. Смущенно улыбаясь, Егор, уже юноша с редкими волосками над верхней губой, смотрит со следующего снимка. Алексей Федорович прекрасно помнил день, когда сын поступил в университет: раскрасневшийся и гордый, Егор выбежал из старого здания «альма-матер», сунул в руку такому же гордому однокурснику фотоаппарат и попросил снять его вдвоем с отцом.

Егор, родившийся, когда Осоргину стукнуло уже пятьдесят, стал его величайшим счастьем, его радостью, а теперь, после ухода со службы, и всем смыслом жизни.

Осоргин подошел к письменному столу и посмотрел на портреты, стоящие радом. Со старых фотографий в простых деревянных рамках на него смотрели две женщины. Одну из них Осоргин любил всю жизнь — любил со всей страстью, но безнадежно. Люба была женой человека, с которым Осоргин близко сошелся, когда учился в военной академии. Георгий стал тем единственным настоящим другом, горячую сердечную привязанность к кото­рому Осоргин пронес через всю жизнь, несмотря на то что виделись редко — служба часто разводила их на долгие годы. Когда родился сын, Георгия уже не было в живых. Осоргин назвал сына в честь друга.

Вторая женщина, беззаботно улыбавшаяся с фотографии, была женой Осоргина и матерью Егора. Когда Егору было всего четыре года, она разбилась на той проклятой «Волге», которую Осоргин купил для нее. Рита была удивительной женщиной — в двадцать четыре года став генеральской женой, она никогда не требовала никаких привилегий, сногсшибательных нарядов, шуб или бриллиантов. Но дело было вовсе не в скромности, которую принято считать высшим достоинством прекрасного пола. Просто ее душа была равнодушна к удовольствиям светской жизни и рвалась к иному — к путешествиям и приключениям. Она любила все новое, неизведанное, ее привлекал риск и даже опасность. Однако упорядоченный респектабельный быт генеральской супруги не открывал практически никаких возможностей для проявления ее необузданного, горячего, полного жадного любопытства характера. Осоргин часто видел, как Рита листает толстенную книгу с романтическим названием «Там, за рекою, — Аргентина». Осоргин и сам любил разглядывать эту, да и другие книги-альбомы чехословацких путешественников Иржи Ганзелки и Мирослава Зикмунда. В пятидесятые годы они разъезжали по экзотическим странам и континентам на своих, отечественных, грузовиках «Татра», испытывая их на надежность, а потом писали увлекательные репортажи, ил­люстрированные множеством своих фотографий.

Рита внимательно всматривалась в фотографии кварталов Буэнос-Айреса, бедных, но удивительно красивых поселений индейцев, портреты аргентинских пастухов гаучо. Особенно нравились ей те снимки, на которых «Татра» счастливцев-путешественников пробивалась сквозь буйные заросли джунглей или мчалась, поднимая клубы раскаленной пыли, через саванну. В Рите пробудилась страсть к машинам, к скорости. В этом, наверное, и был ее истинный талант. Даже мужчины с завистью говорили, что она водитель от бога. Она водила рискованно и лихо. Ей везло. До поры до времени везло.

Обычно такие и погибают молодыми, полными сил, не познавшими ни разочарований, ни потерь, ни горя, ни страданий.

Прошло уже немало лет, но Осоргин по-прежнему любил этих двух женщин, и наверное потому, что его печаль и любовь не утратили живую энергию, не превратились просто в память, аура его любимых женщин всегда наполняла дом.

Сегодня был совершенно особый день. Пришло время выпустить птенца из гнезда. Чувствуют ли они, знают ли, тревожатся ли вместе с ним?

По узкой, крутой и неудобной лестнице казенной дачи Осоргин поднялся на второй этаж. Колли последовал за хозяином и, обогнав его, первым вошел в комнату Егора. На письменном столе царил хаос: вперемешку с английскими и испанскими словарями и учебниками валялись растрепанные «покеты» детективов и шпионских романов на английском. Джинсы и футболка небрежно свисали со стула, на спинку которого более или менее аккуратно был наброшен строгий пиджак от протокольного костюма, сверху кое-как примостились белая сорочка и скучноватый галстук в мелкий горошек

Свежий, пропитанный ароматом хвои воздух вливался в открытое окно и вступал в борьбу с мощным алкогольным амбре, словно стремясь растворить, рассеять этот порочный дух. Привычным движением Осоргин подобрал валявшиеся в разных углах комнаты кроссовки и аккуратно поставил их возле кровати сына.

Егор лежал на животе, обнимая подушку, — эта привычная поза была знакома отцу еще с сынова детства. Не будя Егора, Осоргин некоторое время всматривался в его профиль, пытаясь то ли разглядеть некую суть, скрытую за знакомыми чертами, то л и принять наконец раз и навсегда какое-то несомненно важное решение.

— Лейтенант Осоргин, подъем! — скомандовал он.

Егор с трудом разлепил глаза и умоляюще взглянул на отца.

— Пап, имей совесть. Я лег, кажется, в пять. Все-таки я вчера университет окончил. Сегодня имею право спать, сколько хочу.

— Давай-ка вставай, Егор. Завтрак готов, и тебя ждет твоя мечта.

— Какая мечта? У меня их несколько.

Егор вылез из постели и начал одеваться. Он был выше отца и крупнее, шире в кости. Северная кровь матери, а она была из Архангельска, взяла верх над южной, казачьей, Осоргина, род которого шел из Ставрополья.

Отец и сын вышли из дома. От крыльца выложенная бетонными плитками дорожка вела к гаражу. Осоргин открыл ворота. Солнечный луч вспыхнул на хромированной решетке радиатора черного ЗИСа. Егор вопросительно посмотрел на отца. Осоргин достал из кармана ключи и бросил сыну.

Егор схватил их на лету, как молодой ястреб, которому старый кинул кусок своей добычи.

— По случаю окончания института, — со сдерживаемой торжественностью произнес Осоргин.

— Папа, — Егор обнял отца, — спасибо. На самом деле я даже не мечтал.

— Так я тебе и поверил. Ладно, нечего машине зря в гараже простаивать.

Егор любовно подышал на лобовое стекло, шутливо сдул с капота машины несуществующие пылинки, сел за руль и завел двигатель.

Через час он уже мчался в Москву. Руль держал одной рукой, а другую выставил в окно, подставив раскрытую ладонь холодному потоку встречного воздуха.

3

Командор вышел из штаба и сел в поджидавший его «уазик». Машина двинулась мимо плаца, на котором инструкторы занимались с курсантами, и подъехала к КПП. Серые металлические ворота с красными звездами открылись, выпуская «уазик» на узкую асфальтированную дорогу, проложенную через сосновый лес.

Прошло два года после той операции в Пакистане. Теперь Командор занимал должность начальника Учебно-оперативного центра внешней разведки. Сегодня он ехал на дачу к Осоргину, с которым его связывали почти родственные отношения — Командор был сыном Георгия, лучшего друга генерала.

Командор знал, что Осоргин будет говорить с ним о сыне. Тема эта уже возникала в их разговорах, но не напрямую, а так, обиняками. Егор хотел служить в подразделении Командора. В принципе, оснований для отказа у того не было. Парень подходил ему по всем параметрам: офицерское звание, знание языков, английского и испанского, крепкое здоровье. Но оперативное подразделение внешней разведки — далеко не самое теплое место под солнцем. В качестве советников и военных специалистов сотрудники подразделения участвовали в непрекращающейся войне сильнейших мировых держав за сферы влияния. А войн без потерь не бывает.

— Егор хочет служить у тебя в подразделении, и с этого его уже не свернешь. А уж возьмешь ты его или нет, тебе решать, — сразу взял быка за рога Осоргин, когда Командор приехал к нему на дачу.

— Егору надо очень хорошо подумать. Нетрудно вообразить себя суперменом, начитавшись боевиков.

Они шли по дорожке, огибавшей двухэтажный деревянный дом. Грэй подбежал к хозяину с палкой в зубах. Осоргин взял у собаки палку и свободным и сильным движением запустил ее в глубину соснового леса.

— Будь моя воля, я не позволил бы Егору влезать в такое рискованное дело, — сказал он. — Но знаешь этот родительский эгоизм. В общем, я считаю, что не имею права стоять у него на пути. Теперь его черед, пусть осуществит свои мечты.

— Если Егор размечтался о генеральской папахе, как у вас, то лучше сразу избавиться от этой вредной иллюзии.

— Чем черт не шутит, когда Бог спит.

— Да вы же сами знаете, Алексей Федорович, какое у нас с вами ремесло неблагодарное. Вожди не любят признавать, что нуждаются в специалистах нашего профиля.

— Да, так. И для специалистов это часто плохо кончается.

— Давайте так, Алексей Федорович, — подытожил Командор. — Пусть Егор пройдет отборочную

комиссию. Если комиссия скажет «да», я зачислю его и подразделение.

— Спасибо, Ваня.

Егор не подозревал, что сейчас решается его судьба, он целовался на заднем сиденье подаренной отцом машины. Лера, стройная блондинка с длинными волосами, была его подружкой весь этот последний студенческий год. Она училась в МГУ на «факультете образованных жен», как некоторые остряки называли филологический факультет.

Артур и Митя — приятели, которым Егор предложил отправиться со своими подружками на пляж, чтобы отметить окончание учебы, жарили шашлыки и развлекали девушек под песни «Битлз», разносящиеся из переносного магнитофона. Артур налил вино в бокал, подошел к машине и, демонстративно отвернувшись, протянул друзьям.

— Я пришел намекнуть, что шашлык уже почти готов.

Не отрывая своих губ от губ Леры, Егор протянул руку и взял бокал.

А в это время с крутого лесистого откоса на пляж спустились трое поселковых парней. Поселок лесопаркового хозяйства располагался рядом, дома стояли сразу за узкой полосой прибрежного леса. Местные пацаны под предводительством своего коново­да по прозвищу Каляй частенько устраивали набеги на компании «мажоров» вроде Егора и его друзей. Обычно городские предпочитали не ввязываться в разборки с поселковой шпаной и откупались водкой и закуской.

— Здорово, — весело поприветствовал Каляй, подходя к городским. — Угостите сигареткой.

Митя хмуро протянул Каляю пачку сигарет.

— Вот, берите и дрейфуйте отсюда.

Каляй с вожделением смотрел на бутылки.

— Чего это так сразу «дрейфуйте». А может, водочки?..

— А может, сразу в рыло? Чтобы ты уяснил — халявы тут нема.

Каляй потому и предводительствовал местной братвой, что за словом в карман не лез, но на этот раз он проигнорировал грубость городских. Парень с любопытством и восхищением рассматривал необычную машину. Такие Каляй видел только на картинках.

— Глянь-ка, пацаны, какой членовоз!

Каляй подошел к машине. Задняя дверца была открыта, из салона слышалось прерывистое дыхание. Каляй широко осклабился и сунулся внутрь. Егора он вообще не увидел, потому что его ослепило золото волос Леры и ее обнаженное тело, прикрытое лишь узенькими полосками бикини.

— Ух ты! И я хочу! — заорал Каляй. Егор быстро повернул к нему голову:

— Сотрись, колхоз.

— Чего это «сотрись», — ухмыльнулся Каляй, разглядывая Леру. — Может, я следующий в очереди.

Егор мягко отстранил Леру и вылез из машины. Несмотря на свою наглость, Каляй слегка осадил, обнаружив вдруг, что этот парень выше его почти на голову и значительно шире в плечах. Впрочем, рост и вес хоть и весомое преимущество в драке, но все же не единственное. Однако день для Каляя явно не задался — в отличие от большинства городских, Егор драться умел и любил. Ему всегда легко давалось все, что требовало темперамента и хорошей координации движений — танцы, мордобой и секс. Как молодой пес, он ввязывался в любую драку, а если таковой в данный момент не происходило, то начинал ее сам.

Тощего, низкорослого Каляя Егор определил как несерьезного противника для настоящего мордобоя, но его следовало наказать за хамство. Ударом в челюсть он сбил Каляя с ног. Полагая, что на этом процесс закончен и вряд ли у шпанистого парня возникнет желание продолжить, Егор повернулся к нему спиной и поклонился Лере. Он любил красивые жесты.

Лера смотрела мимо Егора. Голубые глаза расширились от ужаса.

— У него нож! — вскрикнула Лера.

Егор оглянулся — Каляй, сжимая в руках нож, уже вскочил на ноги. Худой, жилистый, очень быстрый и злой в драке, он был гораздо более опасным противником, чем вообразил себе самоуверенный Егор. Но ударить Каляй не успел. Сильная рука будто железными тисками сдавила запястье Каляя. Это подоспел еще один местный, Сашка Гайдамак.

— Отдай нож, — спокойно сказал Сашка. — Слышишь, Каляй, отдай мне нож. Все. Помахались и хватит.

Егор оценивающе посмотрел на Гайдамака. Высокий, чуть выше его, хорошо сложенный парень, Гайдамак был одет в брезентовую куртку, тельняшку и джинсы, заправленные в резиновые рыбацкие сапоги. Лицо хорошей породы, светло-русые волосы, серые глаза. Егор чувствовал в этом парне силу.

— Ему, может, и хватит, — сказал Егор. — Давай продолжим — с тобой.

Вокруг них уже сгрудились и друзья Егора, и подельники Каляя.

— Слышь, лучше не залупайся, — посоветовал поселковый парень. — Сашка у нас тут на поселке самый страшный черт. Десантура.

Каляй почти любовно посмотрел на Гайдамака, гордясь дружбой с ним.

— Саня дружбан мой школьный. Он в Афгане воевал, духов пополам рвал. Ему тебя отметелить, как на хер валенок надеть.

Егор и Сашка молча враждебно рассматривали друг друга. Артур попытался было разрядить опасную ситуацию:

— Давайте разойдемся. Ни вам, ни нам ведь не нужны неприятности.

Но Егор в ответ на это лишь зло усмехнулся:

— Артур, не лезь со своей дипломатией. Ты что, не видишь, тут у нас настоящий герой. Ну так ты будешь драться?

— Не буду.

— Тогда зачем влез? Я, кстати, вполне по делу лечил этого придурка.

— У Каляя три года условно. Если его заметут за драку, сядет.

— Какое здравомыслие! Скучно с вами... — Егор принюхался к запаху горелого мяса. — Шашлык сгорел. Пошли, Лера.

Егор обнял девушку за плечи и повел к мангалу. За ними пошли их друзья.

Сашка повел Каляя в другую сторону. Тот буквально клокотал от ярости, и Сашка сильнее сжал его плечо.

— Сука мажорная, — шипел сквозь зубы Каляй. — Давить таких надо.

- Идем, Каляй. Сам знаешь, что из этого может получиться.

4

Командор сдержал свое обещание. В институт, в комиссию по распределению, пришел запрос на Осоргина. А телефонным звонком самому Егору сообщили, что ему предписывается — именно так и было сказано: «предписывается» — через три дня явиться для прохождения службы. Впрочем, это не означало, что Егор уже был зачислен в подразделение Командора. Ему предстояло пройти отборочную комиссию, а затем, если все хорошо сложится, еще пять лет посвятить учебе.

Учебно-оперативный центр секретного подразделения внешней разведки находился в расположении одного из подмосковных полков. На жаргоне курсантов и сотрудников центра это место называлось «Пансионат». Штаб, учебные и жилые корпуса были разбросаны в лесу.

Дежурный офицер доложил Командору о прибытии Осоргина.

— Пусть войдет, — разрешил Командор.

Дверь открылась, в образовавшемся проеме показалась взлохмаченная голова Егора. Встретившись глазами с Командором, он расплылся в улыбке и без малейшего смущения вошел в кабинет. Самонадеянного парня не насторожило то, что Командор, коротко взглянув на него, снова вернулся к документу, который он, видимо, читал до его прихода. Егор подошел к столу и сел.

— Встать, — жестко приказал Командор.

Егор вскочил и с удивлением уставился на человека, которого с детства считал чуть ли не родственником, кем-то вроде дяди. Ничего родственного сейчас в поведении Командора не обнаруживалось.

— Может, когда-нибудь ты получишь право садиться без разрешения и даже пить со мной водку, — сказал Командор. — А пока запомни одно правило: по территории базы перемещаться только рысью — целеустремленной энергичной рысью. Если попадешься мне на глаза дефилирующим, как по бульвару, пожалеешь.

Остатки привычной наглости еще не выветрились из Осоргина.

— Наряд вне очереди или чистка сортира?

Командор посмотрел на Осоргина с сожалением, как на дурака, не понимающего, куда попал, что, и общем, соответствовало действительности. Поэтому он решил вернуться в обличье «дяди», но уже в последний раз.

— Сынок, — мягко сказал Командор, — тут у нас практикуются такие дисциплинарные меры, что чистка сортира зубной щеткой покажется тебе наслаждением.

Дежурный офицер доложил о прибытии еще од­ного курсанта.

— Я вызвал тебя, чтобы познакомить с твоим напарником, — сказал Командор.

Осоргин обернулся на звук открывшейся двери и обомлел. В дверях стоял тот самый парень, с которым он едва не подрался на пляже.

Гайдамак тоже узнал Егора и едва удержался, чтобы не выругаться.

Командор заметил их обоюдную растерянность.

— Когда успели познакомиться?

Лицо Гайдамака одеревенело. Осоргин невольно сделал едва заметное движение правой рукой, и жесткий взгляд Командора тут же уперся в свежие ссадины.

— Что ж, — констатировал Командор, — мордобой не худший повод для установления крепких дружеских отношений. — Не было мордобоя, — возмутился Гайдамак. — Да если б...

— Отставить базар. Обучаться, а затем работать вы будете в паре. Если одного из вас придется отчислить — второй выбывает автоматически.

Это заявление возмутило Осоргина, у него тут же возникла масса веских возражений, которые он готов был высказать, но Командор осадил его:

— Условие вступило в силу.

Осоргин и Гайдамак вышли из штаба. Отойдя немного, они остановились.

— Значит, так, — сказал Гайдамак, чтобы сразу прояснить отношения. — Я не намерен из-за такого, как ты, просрать свой шанс добиться чего-то в этой жизни и повидать мир. Советую сделать правильные выводы.

— О'кей. Излагаю свое кредо. Я никогда не мыслил себя нигде, кроме разведки. Если меня отчислят, это будет равносильно потере смысла жизни. Как человек чести, я застрелюсь.

— Да если тебя отчислят, ты даже пистолет не найдешь, чтобы застрелиться.

— Сопру у папы. Он у меня генерал.

— Ты что, генеральский сынок? Правда?

— Правда. А ты правда воевал в Афгане?

— Неправда. Окончил Рязанское десантное учи­лище, но в Афгане не был.

Егор вдруг насторожился.

— Командор идет. Уматываем отсюда, быстро!

— Зачем?

— Потом объясню. Сейчас главное, чтобы он ви­дел целеустремленную, энергичную рысь.

Оглядевшись, Командор заметил пару курсан­тов, вприпрыжку удалявшихся от него.

Та случайная стычка на пляже сама по себе не могла стать серьезным основанием для вражды, но она сразу обозначила коренные противоречия в их отношениях. Гайдамак всего всегда добивался сам. Помощи ни от кого не ждал, напротив, ему только мешали — мать, друзья вроде Каляя, которые тянули в болото привычного существования. Первый рывок он уже совершил, поступив в военное учили­ще с высоким конкурсом. А то, что из всех выпуск­ников, вместе с ним окончивших училище, Коман­дор отобрал именно его, Гайдамак воспринял как оольшую удачу. Служба в разведке открывала такие перспективы, о каких он, поселковый парень, даже не мечтал. Вполне понятно, что Гайдамака раздра­жало то, что Осоргин попал в элитное подразделе­ние по блату. Но по справедливости он не мог не при­знать, что для генеральских сынков имеются места и потеплей, и побезопасней. Служба в подразделе­нии Командора давала больше шансов сдохнуть от амебной дизентерии в Юго-Восточной Азии, подо­рваться на мине в Африке или получить пулю в баш­ку в Латинской Америке, нежели дожить до времен, когда, сидя на даче, под водочку ведут разговоры с друзьями-ветеранами и пишут мемуары. И за то, что Осоргин не отсиживался за папиной спиной, а стре­мился найти себе настоящее дело и готов был рис­ковать, он заслуживал уважения. Гайдамак и Осоргин начали знакомиться с весь­ма своеобразными людьми, которым предстояло пять лет учить и тренировать их, вышибать вредные иллюзии и внушать те понятия и принципы, кото­рые в роковую минуту помогли бы им или выстоять, или умереть достойно.

Одним из таких мастеров был Старый Диверсант Подшибякин.

Невысокого роста коренастый дядька лет шес­тидесяти в старорежимном тренировочном костю­ме из синей шерсти с белыми лампасами ждал своих новых подопечных в спортивном зале.

— Подшибякин Петр Алексеевич. Я ваш инст­руктор по рукопашному бою. Сегодня поработаем здесь, а завтра — в лесу на поляне, где пней поболь­ше. Чтоб ударился горбом и сразу все понял. А в зале с матрасами нам делать нечего.

Через несколько месяцев Подшибякин в зимней летной куртке, наброшенной поверх неизменного синего олимпийского костюма, рассматривал своих подопечных, выползших на плац для утренней тре­нировки. Он принюхивался, дергая носом, как ста­рый пес.

Гайдамак и Осоргин стояли перед мастером, упа­кованные в такие же, как на нем, кожаные куртки на меху. Молнии застегнуты, меховые воротники подняты до ушей, и тем не менее было заметно, что обоим зябко. Припухшие веки, белки глаз в красно­ватых прожилках, потрескавшиеся от жажды губы — все с головой выдавало недавнее злоупотребление ал­коголем.

Подшибякин достал из кармана свой блокнот, та­кой же потрепанный и неизменный, как и его олим­пийка.

— Что отмечали? — спросил он, листая блокнот.

— Мой день рождения, — ответил Гайдамак. Подшибякин, изучая свой блокнот, кивнул в

Знак того, что удовлетворен ответом. Затем написал что-то огрызком карандаша.

— Тема сегодняшнего занятия: «Укрепление здо­ровья», — мягко и доброжелательно произнес Под­шибякин. — Меха долой!

Курсанты без энтузиазма стянули с себя меховые куртки.

— Легкий бег, — скомандовал Подшибякин. Курсанты ответили мастеру благодарными улыб-

ками — понимает мужик.

— Пятнадцать километров, — уточнил Подши­бякин.

Улыбки с бледных физиономий быстро сползли.

Обнаженные по пояс, Гайдамак и Осоргин вы­бежали на тренировочный маршрут в лесу. Подши­бякин, тоже без куртки, но в олимпийке, бежал ря­дом со своими подопечными. Пар от размеренного дыхания вырывался из его ноздрей, как у сказочно­го Сивки-Бурки.

Пожилой джентльмен в длинном черном пальто и шляпе с широкими полями вошел в кабинет. Гай­дамак и Осоргин встали, приветствуя преподавате­ля, которого они видели в первый раз. Старый Разведчик жестом показал, что формальности ни к чему, курсанты могут сесть. Он снял пальто и шляпу, по­весил на вешалку. Все так же молча присел за стол и долго внимательно разглядывал молодых людей. За­тем без всякого формального предисловия, даже не представившись, произнес:

— Для начала я скажу вам, что профессия раз­ведчика самая древняя.

Осоргин улыбнулся:

— А я думал, что проституция — самая древняя.

— Банальное заблуждение. Кто такой разведчик? Вор. Он крадет хорошо охраняемые секреты.

— Тогда воровство — самая древняя профес­сия, — уточнил Гайдамак.

— Поспешный вывод. Надеюсь, вы в курсе ис­тории, которая случилась у Адама и Евы со змеем? Кто такой был змей с нашей узкопрофессиональной точки зрения? Первый шпион. Он завербовал Еву и уговорил украсть источник ценных сведений — яб­локо.

Егор засмеялся. Он оценил лукавый парадокс Старого Разведчика. Гайдамак оставался серьезным. Он не понимал, куда клонит этот чудак, больше по­хожий на театрального актера, чем на сурового и от­важного разведчика, какими их обычно показыва­ют в кинолентах.

Старый Разведчик отметил разницу в характерах.

Через несколько дней, явившись в учебный класс, курсанты обнаружили на вешалке длинный плащ и черную фетровую шляпу. Самого почтенно-

го джентльмена в комнате не было. Егор взял с ве­шалки шляпу, надел ее.

— Разведчик должен разбираться в музыке, уметь танцевать, играть на бильярде и в карты, — сообщил он, пародируя манеру и интонации Старого Развед­чика. — А пистолет нужен, чтобы вставить ствол в рот и застрелиться в случае провала.

Осоргин не заметил, что Старый Разведчик уже появился в кабинете, и смутился, когда вдруг обна­ружил его у себя за спиной.

— И еще разведчик должен хотя бы отдаленно походить на джентльмена и уметь носить шляпу. Осоргин, какой у вас знак Зодиака?

— Овен.

— А у вас, Гайдамак?

— Стрелец.

— Сильная комбинация. Марченко и это просчи­тал.

— В каком смысле? — не понял Гайдамак. — Что он просчитал?

-— Совместимость знаков.

— Не думал, что это учитывается, — усмехнулся Гайдамак, не доверяя лукавому джентльмену и по­дозревая, что это очередная его шутка.

— Все учитывается, — серьезно сказал Старый Разведчик. — Рекомендую изучить характеристики зодиакальных знаков. Еще есть очень полезная на­ука — нумерология. По дате рождения и цифрам, за­шифрованным в имени, вы можете определить яв­ные и скрытые свойства личности человека.

— Вы это серьезно? — спросил Гайдамак.

— Абсолютно. Заметьте, мы с вами уже в диало­ге. Я вас заинтриговал и могу продолжать игру с вами, очаровывая и побуждая вас продолжить инте­ресный разговор. Понимаете? Я уже подготовил по­чву для вербовки. Тема гороскопов и нумерологии — одна из самых действенных для установления кон­такта с объектом вербовки. С дамами это практичес­ки гарантия успеха. Попробуйте проверить в ближай­шее увольнение.

Совет был хорош, но увольнения выпадали ред­ко. Вначале не хватало ни свободного времени, ни сил, чтобы тосковать по прежней вольной жизни, а потом — и Гайдамак, и Осоргин, каждый по-своему, вдруг стали ощущать, что прежний мир отдаляется от них, становится похожим на пустынный мираж. Или, может быть, это они сами постепенно отчуж­дались от обычной жизни за пределами «Пансиона­та», сузив размеры личной вселенной до территории учебного комплекса.

Очередное увольнение Сашка Гайдамак решил использовать для того, чтобы помочь матери, заняв­шись запущенным хозяйством. Ей выписали в лесо­парковом хозяйстве машину дров. Здоровенную кучу березовых чурбаков свалили на заднем дворе. Саш­ка брал их из этой кучи и в три-четыре удара топо­ром раскалывал на поленья, а мать складывала их в поленницу. За сеткой суетились рыжие куры. Поса­женный на цепь лохматый пес ловил от скуки блох. И вдруг из-за забора, с соседнего двора раздался пронзительный женский крик:

— Ах ты сволочь проклятая!.. Чтоб ты сдох нако­нец, пьянь проклятая!.. Сгорел бы уже совсем от сво­ей водки!..

Сашка напрягся. Кричала Нинка, его первая лю­бовь еще со школьной скамьи. Крик Нинки пере­шел в визг:

— А-а-а!.. Помогите!.. Убивают!.. Гайдамак всадил топор в колоду.

— Сашка! Сашка, не вмешивайся! — пыталась остановить его мать.

Но Гайдамак уже перемахнул через забор. Пес рванулся за ним, но цепь отбросила его назад, и он зашелся лаем, добавляя шума в скандал.

Гайдамак ввалился в заросли крапивы и одичав­шей смородины по другую сторону забора. Выбира­ясь из кустов, он увидел Нинку, которая гнала по дво­ру Каляя, охаживая его граблями. Нинка орала, Ка­ля и молча терпел удары. На беду свою он споткнулся, упал, и Нинкины грабли настигли его. Каляй втя­нул голову в плечи и закрылся руками.

— Нинка, Нинка, не надо... Хребтину ведь по­ломаешь... — жалобно подвывал пьянчуга.

Нинка замахнулась в очередной раз, но Сашка успел перехватить грабли. Нинка яростно смотрела парню в глаза из-под растрепанных русых прядей и молча дергала из его рук грабли. Каляй, сидя на зем­ле, снизу вверх наблюдал за их молчаливой борьбой, как за схваткой богов. Нинка наконец отпустила грабли.

— А ты чего в чужой двор лезешь? Тебе чего здесь надо?

Сашка на всякий случай отбросил грабли по­дальше.

— Сама же орала «помогите».

— Не нужна мне теперь твоя помощь, Саша. Из-за тебя у меня такая жизнь. С шестнадцати лет ты мне мозги канифолил. Со зла на тебя за него замуж выскочила.

— Я виноват, что ты меня не дождалась?

— Тебя дождешься. Ты и сейчас неизвестно где шатаешься.

Гайдамак посмотрел в ответ серьезно и упрямо.

— Прости, — повернулся и пошел к калитке. Он спиной чувствовал, что Нинка смотрит ему вслед с той ненавистью, в которую от обиды превращается любовь.

— Нина, ну не смотри ты на него так, — заску­лил Каляй. — Ты же у меня единственная, росиноч­ка моя, зорька ясная. Я же люблю тебя.

Осоргин провел субботний вечер на вечеринке, устроенной Артуром по случаю отъезда в Нью-Йорк, где ему предстояло влиться в ряды сотрудников со­ветского представительства в ООН. Гуляли в ресто­ране в Архангельском. Артур был с женой. За год, прошедший после окончания института, он расстал­ся со своей прежней подружкой и женился на доче­ри сослуживца отца — сотрудника МИДа. Егор при­ехал на вечеринку с Лерой.

Из Архангельского он повез ее к себе на Ломо­носовский проспект. Машина въехала во двор огромного жилого дома в сталинско-имперском стиле. Егор аккуратно извлек Леру из машины. Она была пьяна, но не столько от вина, сколько от близости Егора, от радостного предвкушения огня, который обещала ей ночь с ним. Виделись они теперь редко, но от этого влечение друг к другу стало еще более острым и жадным.

Целоваться они начали еще в лифте, а когда ка­бина остановилась, выскочили на лестничную пло­щадку растрепанные, пьяные от желания. Не выпус­кая Леру из объятий, Егор открыл дверь. Едва пере­ступив порог, они дали волю обуревавшим их чувствам. Лера, прижавшись к Егору всем телом, за­кинула ему на шею красивые смелые руки. Целуя ее, Егор вдруг почувствовал, как она дернулась и руки, обещавшие столько сладких минут, соскользнули с шеи и уперлись в грудь, отталкивая его. Он с удив­лением и неудовольствием оторвался от ее губ, что­бы посмотреть ей в лицо, но тут увидел в зеркале за спиной Леры отца. Генерал Осоргин стоял на пороге своей комнаты.

— Здравствуйте, Алексей Федорович, — пробор­мотала Лера.

— Здравствуйте.

Осоргин с иронией наблюдал, как удивление сменяется на лице сына раздражением и разочарова­нием.

— Папа? Я думал, ты на даче.

— Я приехал повидаться с тобой. Иван Георгие­вич сказал, что ты получил увольнительную.

— Я сейчас провожу Леру.

— Предложи девушке хотя бы чаю.

— Что? — не понял Егор.

— Я говорю, чаю барышне предложи. Егор зло усмехнулся:

— Не стоит. Уже поздно.

Лера первой выскочила за дверь. Егор догнал ее уже улифта. Он попытался обнять девушку, но она оттолкнула его.

— Не сердись. Я не знал, что старик примчится с дачи. — Егор поймал руку Леры и потянул девушку за собой вверх по лестнице. — Идем.

— Куда?

— Сюда. Я тебе сейчас покажу.

— Что? — удивилась Лера.

Они взбежали наверх и остановились на площад­ке между лестничными маршами. Здесь в углу стоял старый диван, а возле него консервная банка с окур­ками. Егор сел на диван и потянул Леру к себе.

— Давай здесь.

— Здесь? Ты с ума сошел? Неудобно, — возмути­лась Лера, имея в виду, что заниматься сексом на лестничной площадке вульгарно, пошло и совсем не соответствует ее представлению о прекрасном.

— Еще как удобно. Проверено, — ответил Егор, подразумевая совсем другое.

— Егор, прекрати. Я не хочу.

— А я хочу! Хочу тебя прямо сейчас. Ну иди же ко мне. Давай как в последний раз.

Егор был уверен, что девушка уступит. Он с си­лой притянул ее к себе, пытаясь уложить на диван,

но Лера вырвалась и влепила парню звонкую поще­чину.

— Нет, ты все-таки дурак, Осоргин, — заявила она, одергивая задравшуюся юбку, и побежала вниз по лестнице.

Егор, потирая щеку, прислушивался к стуку ее каблуков.

В воскресенье вечером он вернулся в «Пансио­нат». Сашка Гайдамак тоже уже приехал из своей де­ревни и раскладывал в шкафу вещи, выстиранные матерью. На столе стояла банка соленых огурцов.

— Здорово, — сказал Егор, бросая на кровать спортивную сумку. — Ну как?

— Что как?

— Как провел выходные?

— Тоска. В следующий раз останусь здесь. От­дохну, позанимаюсь. А ты как?

Осоргин усмехнулся.

— Ничего, — сказал он и потер щеку.

5

— Он где-то здесь.

— У нас три минуты, чтобы найти его. Иначе не успеваем.

— Давай в темпе вальса! Я — юг, ты — север.

Вооруженные автоматами парни в черных ком­бинезонах разошлись в разные стороны и начали прочесывать непролазный на первый взгляд участок леса. Вид поваленных друг на друга елей наводил на мысль о катастрофе вроде падения тунгусского метеорита. Передвигаться здесь можно было, только прыгая по скользким, качающимся бревнам или пролезая под ними. Задачу осложняли дефицит вре­мени и тяжелые рюкзаки за спиной. Но прежде чем добраться до этого «объекта» на тренировочном мар­шруте, Осоргину и Гайдамаку пришлось буквально проламываться через искусственные препятствия, проползать под рядами колючей проволоки, натя­нутой на высоте сорока сантиметров над землей. По ним стреляли, закидывали взрывпакетами. На них охотились другие курсанты, получившие задание поймать «диверсантов».

— Егор, я нашел жмура! — заорал в буреломе Гай­дамак. — Топай сюда быстро!

Перескакивая через поваленные деревья, Осоргин ринулся на голос напарника.

Гайдамак настороженно рассматривал лежащего в кустах жмурика — манекен, сделанный из ста­рого прыжкового комбинезона воздушно-десантных войск. Изображающий труп парашютиста жмурик выглядел вполне реалистично. Комбинезон был за­лит побуревшей «кровью», сквозь дыры черной мас­ки, натянутой на голову, смотрели нарисованные глаза.

— Жмур может быть заминирован, — сказал Гай­дамак.

Осоргин бросил взгляд на часы.

— Рисковать не будем, — сказал он, — вытаски­вай веревку.

Гайдамак выдернул из-под верхнего клапана рюкзака напарника моток веревки. Парни накину-

ли петлю на десантный ботинок жмурика и, приго­товившись к взрыву дымовой шашки или еще како­му-нибудь сюрпризу, сдернули его с места и на вся­кий случай протащили немного по земле. Но жмурик никак не проявил себя.

— Неужели Командор поленился зарядить для нас подлянку? — Осоргин сомневался в том, что ни­какого сюрприза в жмурике нет.

— Не думаю, просто, если бы жмур считался по­дорванным, нечего было бы шмонать.

Парни вытащили ножи и, не теряя времени на возню с застежками, начали вспарывать карманы на одежде манекена и складывать в полиэтиленовый па­кет все, что находили в них, даже пыль, смешанную с табачными крошками. Внутри густо политого «кро­вью» комбинезона ощущалась какая-то тяжелая мяг­кая масса. От «жмурика» несло тухлятиной, парней мутило от невыносимой вони. Собираясь осмотреть комбинезон изнутри, Осоргин одним рывком вспо­рол его снизу доверху. Парни невольно отшатнулись: из распоротого комбинезона ползли кровавые ош­метки внутренностей и сизые петли кишок.

— Вот так подлянка, — сказал Гайдамак. — Но шмонать жмура все равно придется.

— Твою мать! Лезть в это говно?!

— Десять минут осталось. По времени мы на пре­деле.

Над полигоном тоскливо хмурилось пасмурное небо. Этот сектор представлял собой кусок бесплод­ной земли, покрытой редкой бурой травой, которая, сражаясь с ветром и камнями за место под солнцем, давно утратила природную нежность и цвет, стала блеклой и безжизненной. В отдалении виднелось ог­раждение из колючей проволоки.

Из двух запыленных армейских «уазиков» вылез­ли четыре офицера. Трое были столичными чинами, приехавшими с инспекторской проверкой в Учебно-оперативный центр внешней разведки КГБ. По слу­чаю выезда в «поле» на офицерах, привыкших обыч­но носить гражданскую одежду, была новенькая, со склада, полевая камуфлированная одежда без всяких отличительных знаков. Четвертым был начальник подразделения полковник Марченко.

На высокой атлетической фигуре полковника и пятнистый камуфляж сидел как родная шкура. Лицо Командора разительно отличалось от сытых, вежливых физиономий «паркетных» офицеров. Су­хое, жесткое, без морщин, но с резкими волевыми складками, оно напоминало лицо конкистадора, копия конной статуи которого выставлена в музее в Москве.

Члены комиссии увидели спецназовцев, охраня­ющих грузовик с брезентовым тентом. По знаку Ко­мандора охранники выпустили крупного мускулис­того мужика в казенных тюремных штанах и куртке. Неловко, оттого что руки были скованы за спиной, он спрыгнул с борта грузовика. Он был коротко об­стрижен, давно не брит, но и осанка, и его взгляд — все показывало, что этот человек знает себе цену. При виде его в сознании возникало одно слово — «зве­рюга».

Это был один из героев криминального мира. Бандит, беспределыцик, он одинаково ненавидел и фраеров, и ментов, и своих. Фраеров и ментов он резал, своих — стрелял. Женщин насиловал, потому что их он тоже ненавидел — изменницы, курвы. Он был необыкновенно силен и поразительно изобре­тателен, когда наступала пора спасать свою шкуру. Этот зверь еще долго бы гулял, но свои сдали его мен­там за убийство авторитетного вора. По совокупно­сти преступлений суд приговорил его к высшей мере, однако это еще не гарантировало скорого возмез­дия — смертники иногда живут годами. Но бандит знал, что его час настал. За убийство коллег и друзей менты приговорили его своим судом, но даже если бы они замешкались с исполнением, то братва не стала бы медлить. Однажды его вывели из камеры и запихнули в кузов грузовика, который подогнали вплотную к дверям тюрьмы. Увидев вместо обычно­го конвоя наряд спецназа, бандит понял, что напос­ледок его ждет что-то поинтересней выстрела в за­тылок или ножа под сердце.

Грузовик остановился. Пленник не мог понять, куда его привезли — ни окон, ни дыр в тенте не было. Время тянулось томительно. Наконец брезентовый полог на миг откинулся, и в кузов запрыгнул креп­кий мужик в камуфляже без знаков различия.

— Встать, — приказал он. 

Бандит выполнил команду с подчеркнутой не­охотой. Но он сразу почуял, что этот человек умеет приказывать, а главное — он умеет «правильно» смотреть. От его взгляда напрягалось нутро, волю сковывал паралич, возникала готовность повино­ваться.

— Ты кто? — спросил бандит. Он немного умел в этой жизни: только убивать, грабить и ломать чужую волю, но уж эти свои умения он отточил до вершин мастерства.

— Я Командор, — ответил мужик. — Ты теперь мой. Вот копия акта о приведении в исполнение смертного приговора. Ты больше не значишься в живых.

— Мне по херу. Что дальше?

— Ты — «кукла». У тебя одна задача — драться за свою жизнь. Через час тебя ждет бой, у тебя есть шанс остаться в живых, если убьешь своего противника.

— Что потом?

— Потом будет следующий.

Командор ушел, и грузовик снова двинулся куда-то. Вскоре кузов начало трясти и качать, словно ма­шина ехала по грунтовой дороге или вовсе без нее. Потом было долгое ожидание. Зверь думал о пред­стоящем бое. Он догадывался, что такое «кукла». Хо­дили смутные слухи, что приговоренных к смерти уголовников иногда используют для натаскивания спецназовских головорезов. Приучают ребят к на­стоящей крови.

Бандит оценивающе посмотрел на охранявших его парней: молоденькие солдатики срочной служ­бы, уже ожидающие приказа о дембеле. Таких про­тив него надо не меньше трех, да и то двух он порвет на куски. Раз уж суждено подыхать, то напоследок он умоет гадов их собственной кровью. «Подлюги, говнюки, это вам не фокстерьеров на плешивого от старости лиса натаскивать».

Когда «кукла» со скованными за спиной руками неловко спрыгнул с борта грузовика, члены комис­сии вопросительно посмотрели на Командора. Они приехали наблюдать подготовку по рукопашному бою и не понимали, откуда взялся очевидный уго­ловник в наручниках.

Но Командор отошел в сторону с парнем в чер­ной футболке и камуфляжных десантных штанах.

Наряд спецназа оцепил поле боя. Начальник на­ряда снял с «куклы» наручники. Разминая затекшие руки, бандит поглядывал на автоматчиков. Он мог пойти на них, как раньше ходил на ментов — случа­лось, по нему жарили из «калашей» и не попадали. Теперь рассчитывать на это не приходилось, но если б его расстреляли при попытке к бегству, все равно вышло бы, что он сам решил свою судьбу и не по­зволил слепить из себя клоуна. «Куклу», как это у них называется. А с другой стороны, Командор (это был единственный человек здесь, к которому «кукла» от­носился лично, он его признал), так вот, Командор мог не понять его, решить, что он просто психанул, заистерил напоследок. В бою он мог показать себя.

Выслушав последние указания Командора, па­рень в черной футболке — сотрудник спецподразде­ления, псевдоним Зеленый — вышел на поле боя. На вид ему было лет двадцать восемь — тридцать. Он встал по стойке «вольно» и спокойно ждал команды к началу боя. Казалось, «кукла» совсем не интересо­вал его. Бандит же, напротив, внимательно рассматри­вал своего противника, пытаясь поймать его взгляд. «Кукла» умел смотреть так, что люди теряли само­обладание. Однако его противник, судя по всему, был крепкий орешек: спокойные глаза Зеленого не усту­пали и не позволяли угадать ни мыслей, ни эмоций. Но «кукла» знал, какое преимущество в любом слу­чае остается за ним — в отличие от Зеленого он не раз убивал, и делал это с удовольствием.

— Убей его! — резким, прозвучавшим как выст­рел голосом приказал Командор.

У членов комиссии неприятно дрогнуло внутри. Глаза Зеленого вспыхнули. Мгновенно, не переходя в боевую стойку, он сделал бросок вперед. «Кукла» отступил, вынуждая врага раз за разом атаковать его, тратя силы и раскрывая особенности своей повад­ки. Бандит был один против всех и не верил, что в конце боя не получит пулю в затылок.

Члены комиссии с беспокойством посматрива­ли на Командора, но его вид успокоил их. Прямая, каменная спина и волевая стойка полковника ясно показывали, что ситуация под контролем.

За свою жизнь «кукла» повидал и поломал нема­ло «круто сваренных» парней из бывших спортсме­нов и армейского спецназа. Молчаливый, безразлич­ный к боли, Зеленый оказался бойцом несоизмери­мо более опасным и совершенным, чем они все. Но необходимость убивать, чтобы не быть убитым, пока оставалась для него абстракцией. И сейчас Зеленый не хотел убивать, он хотел драться — жестоко и чест­но. В этом был корень его уязвимости.

«Кукла» же помнил, что стволы автоматов бой­цов оцепления направлены только на него, и боял­ся одного: ему не позволят убить врага. Это приво­дило его в ярость. Он стремился скорей завалить Зе­леного на землю, переплестись с ним так, чтобы нельзя было отличить своего от чужого — тогда никто уже не смог бы помешать довести Дело до конца.

Никто, кроме Командора. Но в грузовике Ко­мандор обещал не прерывать бой, но не обещал по­щады, а лишь другого противника, если «кукла» ос­танется жив. Почему-то «кукла» ему верил.

У Зеленого уже были сломаны ребра, треснула ключица, и левая рука почти бездействовала. Он плотно прижал ее к боку и работал только правой и ногами.

— Довольно! Остановите их, — потребовал воз­главляющий комиссию полковник, нервы которого не выдержали свирепого зрелища.

Командор даже не посмотрел на него.

— Бой должен быть закончен, — бросил он.

— Это не бой, это убийство! Прекратите, я при­казываю, прекратите!

— Полковник, здесь приказываю я. Не лезьте не в свое дело. Вы наблюдатель, вот и наблюдайте.

— Я не понимаю, что здесь происходит! Это не тренировки, а гладиаторские бои. Ваш сотрудник уже тяжело травмирован. Прекратите это! У вас нет права распоряжаться жизнью людей!

— Моих людей я сам крещу и сам отпускаю им последние грехи.

Требовалась исключительная выносливость, стойкость и терпимость к боли, чтобы вести бой с бездействующей рукой и переломанными ребрами. Но Зеленый не только не сдавался — он побеждал! Он придавил «куклу» к земле и зажал его шею со­гнутой в локте правой рукой. Полузадушенный «кук­ла» хрипел, силился освободиться, но кулак Зелено­го упирался в его сломанную челюсть, и любое дви­жение вызывало нестерпимую боль.

Это был конец.

«Кукла» до предела напрягся и оцепенел, ожи­дая страшного рывка вверх и резкого поворота, трес­ка ломающихся позвонков, последней смертной боли.

Зеленый посмотрел на полковника. Командор ждал бесстрастно, как бог.

Зеленый не получил приказа, значит, должен был решить сам. После секундного колебания он выпус­тил шею «куклы». Бандит был уже не боец, не чело­век, а добивать падаль, по мнению Зеленого, было неинтересно и грязно.

Вот только «кукла» не хотел пощады, да и не было ее для него никогда — была везуха, да вся вышла. Его пристрелят и, чтобы не тратить лишних усилий, за­копают на стрельбище в воронке из-под снаряда. Вы­ходит, ему гнить, а гаду валяться на койке в медсан­бате? Нет уж, раз судьба свела в смертный час, зна­чит, подыхать вместе.

Бешеная злоба — последнее, что в нем оста­лось, — собрала обессиленные мускулы в тугие узлы. «Кукла» поднялся с земли, черный, весь в своей и

чужой кровище, переломанный, как ореховая скор­лупа в ладони гиганта. Из глотки вырвался нечело­веческий рык. «Кукла» прыгнул на спину врагу, об­хватил его поперек груди и сдавил сломанные реб­ра. Крик Зеленого перешел в рычание и хрип. С ненавистью и наслаждением «кукла» почувство­вал, как тот обмяк. 

Одной рукой «кукла» прижимал к себе Зелено­го, обхватив поперек сломанных ребер, ладонь дру­гой он держал у его горла так, что в любой миг мог убить одним ударом. Но в его изворотливом мозгу вспыхнула неистребимая надежда на побег. Он тя­жело ворочал головой, пытаясь решить, можно ли, прикрываясь телом Зеленого, добраться до какой-нибудь из машин.

Спецназовцы подняли автоматы и взяли его на прицел. Стрелять без приказа они не могли, очередь прошила бы обоих. Сквозь ужас и растерянность у полковника-инспектора промелькнула утешитель­ная мысль, что не он здесь принимает решение.

Командор был напряжен и спокоен одновремен­но. Полковник-инспектор, полагавший, что ситуа­ция вышла из-под контроля, сильно ошибался. Ни он, ни «кукла» даже не представляли, насколько ми­зерная доля секунды потребуется Командору, чтобы выхватить из кобуры пистолет и всадить пулю в го­лову бандита. Такие вещи в его биографии случались. Сейчас его интересовало только, будет ли Зеленый бороться или сломается.

Звериная интуиция подсказала «кукле», что самое слабое место в оцеплении — это трое инспекторов в новенькой, щегольской форме. Значит, двигаться надо на них, эти пропустят. «Кукла» начал медленно подниматься с колен, таща за собой тело Зеленого. Оно было расслабленным и тяжелым, как мешок. Поднять его на ноги у «куклы» уже не было сил.

«Все, гад, вырубился, надо мочить его, и делу ко­нец», — решил бандит.

Но Зеленый не вырубился. Расслабив все муску­лы, забыв про изнуряющую боль, он караулил каж­дое движение «куклы», старался предугадать его ре­шения и ждал, когда сможет сделать то, что задумал. Почувствовав на своем затылке неровное, сильное дыхание врага, он мгновенно и точно ударил голо­вой назад и попал туда, куда целил, — в сломанную челюсть. Оглушенный внезапной вспышкой боли, бандит разжал руки.

Противники упали.

Командор спокойно вытащил нож и бросил Зе­леному.

Пальцы Зеленого обхватили рукоятку, и, не ко­леблясь ни секунды, он вогнал клинок в горло «кук­лы».

Не всякий человек способен выдержать зрели­ще убийства. Тяжело дыша и пошатываясь, полков­ник-инспектор пошел к «уазику». Обычно, когда приходилось выезжать в инспекторские поездки в различные спецподразделения, ему показывали от­репетированные рукопашные бои, продырявлива-ние кулаком фанеры, разбивание о собственную го­лову кирпичей и прочие аттракционы, но он никог­да не сталкивался ни с чем подобным.

— Ты оставил недобитого врага, — жестко ска­зал Командор Зеленому, несмотря на тяжелые уве­чья, нашедшему в себе силы и мужество стоять пе­ред полковником, держа спину так же прямо, как и он. — Это могло стоить тебе жизни, а в боевых усло­виях и кому-то еще. Подумай об этом. Мы об этом еще поговорим. Позже.

Командор повернулся и пошел к «уазику».

— Вы готовы следовать дальше, полковник? — спросил он.

— Да... да, конечно.

— В таком случае мы едем на контрольный пост тренировочного маршрута. Мои люди уже должны быть там.

Командор сел на свое место радом с водителем. «Уазик» тронулся, за ним покатился второй с осталь­ными членами комиссии. 

— Иван Георгиевич, — с усилием проговорил полковник, — я не уверен, что ваши методы закон­ны. Я официально заявляю вам это как председатель комиссии.

— Давайте не будем морочить друг другу голову, полковник, — ответил Командор. — Когда вас на­правляли сюда, ведь предупредили, какие задачи ре­шает мое подразделение? Мои люди должны быть готовы к необходимости убивать, чтобы не быть уби­тыми. Такие же методы применяются и при подго­товке сотрудников в спецслужбах США, крупнейших европейских державах и Израиле...

— И Ирака, — неожиданно добавил проверяю­щий полковник. — У нас проходили материалы, как спецназ Саддама Хусейна тренируется на собаках и баранах. Они теряют человеческий облик. Живьем разрывают животных на куски голыми руками. Вы­рывают внутренности, жрут печенку, сердце.

— Да, такие способы усиления агрессивности применяются многими примитивными племена­ми, — спокойно подтвердил Командор. — Давайте вернемся к тому, что для нас сейчас более актуально. Я объясню, для чего необходимы такие бои. Когда человек тренируется со спарринг-партнером, то, как бы близко к реальности ни проводился бой, он все равно знает, что его не убьют. Он боится серьезно травмировать партнера и подсознательно страхует его. Если этот стереотип не сломать, то в первом на­стоящем бою человек будет или убит, или ранен, или психологически травмирован. В любом случае мы те­ряем профессионала. Поэтому мои люди должны быть готовы к тому, что им придется убивать, и их тоже будут пытаться убить. Я не знаю никакого дру­гого способа научить убивать, кроме реального боя с возможным смертельным исходом.

— И все ваши сотрудники проходят через это?

— Нет. Это зависит от специализации, да и под­ходящий материал нечасто попадается. Обычно ма­териал — дрянь. Наркоманы, туберкулезники, пси­хопаты. Использовать такой материал — только портить ребят. Я готовлю профессионалов, а не ма­ньяков-убийц.

«Уазик» свернул на грунтовую дорогу в лесу и въехал на небольшую поляну, на которой был обо­рудован контрольный пункт тренировочной трассы.

Командор сразу увидел Осоргина и Гайдамака.

зные, вымотанные, как сволочи, парни сидели на земле. Рядом валялись рюкзаки. Они пробежали, продрались, проползли по специально оборудован­ному маршруту, который будет возвращаться к ним в ночных кошмарах, напоминая о себе судорогами в болезненно затвердевших, перетруженных мудкулах. Но оружие из рук не выпускали. Командор мыслен­но записал еще одно очко на их счет.

Когда Командор вылез из машины, Осоргин и Гайдамак демонстративно энергично поднялись и подошли к нему.

— Время? — спросил Командор.

— Контрольное минус тридцать, — с готовнос­тью доложил дежуривший на пункте проверяющий.

Это означало, что курсанты появились на конеч­ной точке дистанции за тридцать секунд до истече­ния контрольного времени.

— Нашли парашютиста? — спросил их Коман­дор.

— Нашли.

— Давайте, что вы с него добыли.

Осоргин передал Командору полиэтиленовый пакет с вещами, которые они нашли в карманах

«жмурика».

— Тут речка рядом, — сказал Гайдамак. — Нам бы помыться, прежде чем мы вернемся на базу. От нас несет падалью.

— Понятно, — усмехнулся Командор, изучая со­держимое пакета, — испачкали лапки в свинячьих потрохах. А вы думали, вас будут обучать только иностранным языкам и хорошим манерам? Радуйтесь тому, что я не объявил вашего парашютиста Героем Советского Союза и не приказал вынести тело для торжественного захоронения.

Командор вернул Осоргину пакет.

— Вы обнаружили почти все, кроме одной ма­ленькой штучки, которая застряла в протекторе пра­вого ботинка. Но пока вы материли меня за потро­ха, вам было, конечно, не до подметок. Жаль, что при составлении аналитического заключения о принад­лежности и боевой задаче парашютиста вам придет­ся обойтись без этой штучки. А теперь — внимание. Этот пункт маршрута не конечный. Вот карточка азимутов, ознакомьтесь и начинайте движение.

Командор воспитывал в своих людях умение дер­жать эмоции под контролем. Осоргин и Гайдамак по­старались остаться на высоте положения, но их чер­ные от грязи и усталости лица окаменели.

— Понимаю ваши чувства, но в нашей жизни так бывает. Приходишь, а явка провалена. И все-таки надо продолжать действовать, чтобы спасти свою шкуру и выполнить задание. Желаю успеха.

Командор повернулся и пошел к «уазику». Как только он сел, водитель завел двигатель.

— Не спеши, — остановил его Командор. Осоргин и Гайдамак поняли, какую совершили

ошибку и на чем их подловил Командор. Считая этот пункт концом маршрута, они выложились до преде­ла. У них не осталось ни физических, ни душевных сил продолжать борьбу. Но надо было собраться, сконцентрироваться и начать сначала. До первого

ориентира им предстояло пройти полкилометра на северо-запад.

Осоргин и Гайдамак продвинулись в лес не боль­ше чем на пятьдесят метров, когда у них за спиной поднялась зеленая, поросшая мхом кочка, мимо ко­торой они только что прошли.

Раздался треск автоматной очереди. Парни мгно­венно повалились на землю, но они понимали, что если бы в автомате были не холостые, а боевые пат­роны, то с ними все было бы кончено. От бешенства им хотелось рычать и грызть землю. Столько усилий, и все напрасно! Маршрут не пройден. Значит, все придется начинать сначала.

Фигура в маскхалате из длинных зеленых лоскут­ков и синтетического мха растворилась в чаще как лесной дух.

— Убиты, — констатировал Командор, услышав автоматную очередь.

6

В последнее время генерал Осоргин стал все чаще ощущать себя человеком уходящей эпохи. Это не имело отношения к бремени старости: легкое тело не обременяло, спина по-прежнему оставалась пря­мой, плечи развернутыми — все то, что называют пресловутой армейской выправкой. Но генерал ло­вил себя на том, что уходит в воспоминания, карти­ны прошлого становятся все ярче и ярче, вытесняя собой обстоятельства текущей жизни. В стране на­чалась перестройка, в Женеве шли переговоры, обсуждались условия и сроки вывода советских войск из Афганистана. Генерал следил за политическими событиями, оценивал, анализировал — мозг, при­ученный к постоянной напряженной работе, не мог бездействовать. Осоргина по-прежнему приглаша­ли как эксперта на совещания в службу внешней раз­ведки. Но больше всего он теперь любил долгие ве­чера на даче, когда, сидя в кабинете, непрерывно вглядывался в два женских лица, смотревших на него с фотографий. Он слышал их голоса, вдруг вспоми­нал какой-то особенный взгляд, жест, движение, и память начинала разворачивать сюжет давнего со­бытия.

В один из таких вечеров Осоргин настолько глу­боко ушел в воспоминания, что не услышал, как при­ехал сын.

Дверь в кабинет была открыта. Егор остановил­ся на пороге. Его испугал вид непривычно сгорблен­ной фигуры отца, сидящего в своем кресле у пись­менного стола.

— Папа... — Егор быстро подошел и положил руку на плечо отца.

При этом он опустился на корточки, потому что интуитивно почувствовал, как его крупное тело, пол­ное силы, нависло, подавляя и высасывая остатки жизненной энергии старика. Он привык смотреть на отца снизу вверх даже тогда, когда перерос его на полголовы.

Осоргин отстраненно посмотрел на сына, еще находясь очень далеко в своих воспоминаниях. По-

степенно его взгляд сосредоточился на лице сына, и Осоргин вернулся к реальности.

— Тебе плохо? — спросил Егор. — Вызвать «ско­рую»?

— Зачем? Я спал.

Егор с облегчением перевел дыхание.

— Слава богу. Ты здорово напугал меня. С тобой точно все в порядке? Точно? Тогда вот, познакомь­ся, — мой напарник, Саша Гайдамак.

Осоргин посмотрел на напарника своего сына. Гайдамака он видел впервые, хотя слышал о нем от Егора. Парень понравился: красивое, открытое лицо, неожиданно тонкое и нервное. Осоргин представлял его грубее и примитивней — хорошая порода в де­ревнях повывелась.

Осоргин встал с кресла, и тотчас к нему верну­лась гордая, властная стать.

Гайдамак вытянулся перед ним почти по стойке «смирно». Осоргин протянул руку.

— Алексей Федорович, знакомство с вами честь для меня. Егор очень много рассказывал о вас. Он...

— Отец, — перебил Егор, который при всей своей показной наглости был застенчив в прояв­лении подлинных чувств. — Мы отбываем в ко­мандировку.

Старший Осоргин насторожился.

— Куда?

— В Афган.

«Вот и началось», — подумал Осоргин, почув­ствовав, как сердце сжалось от тоски и тревоги.

Это была их первая командировка в зону реаль­ных боевых действий. Парней отлично натаскали за три года обучения в Центре, но Командор знал, что по-настоящему только война покажет, удалось ли слепить из человека настоящего профессионала. По­лучив задание на ликвидацию банды, засевшей в труднодоступном горном ущелье, Командор решил, что пора испытать Осоргина и Гайдамака.

Настал момент, когда Командор должен был присвоить курсантам псевдонимы. Это событие в их профессиональной биографии имело особое значе­ние, сравнимое, пожалуй, с посвящением в рыцарс­кое сословие. Такова была скрытая суть, а внешне все выглядело просто и обыденно.

— Псевдоним штука непростая. Назовешь пса неудачно, и проку не будет, — говорил Командор, до­ставая из сейфа бумаги Осоргина и Гайдамака.

— Лестное сравнение, — усмехнулся Егор.

— Ну если нас приравняли к служебным псам, теперь уж не выгонят, — заметил Гайдамак.

Командор хмуро взглянул на них исподлобья.

— Выгонять вас теперь — себе дороже. Слепи­ли тут из вас... суперменов. Саша... Саня, Шура... Шуракен? — Он вопросительно посмотрел на Гай­дамака.

Саша кивнул в знак согласия. Командор стер на­писанное карандашом настоящее имя Гайдамака и вписал в личное дела сотрудника специального опе­ративного подразделения внешней разведки псевдо­ним Шуракен.

Теперь Командор положил перед собой личное дело Осоргина.

— Егор, родовые корни твоего отца в Ставро­полье. Псевдоним — Ставр, — сказал он, не заду­мавшись, видно, вопрос этот для себя он решил уже давно.

Осоргин и Гайдамак посмотрели друг, на друга. До парней наконец-то дошло, что с этого момента они перестали быть курсантами. Став сотрудника­ми разведки, они вошли в законспирированное со­общество профессионалов спецслужб. Школу для профанов они закончили, но выпускной бал ждал их «за рекой», как говорили об Афганистане те, кто во­евал там.

— Ставр, — Осоргин протянул Гайдамаку руку.

— Шуракен.

Ладони сошлись в крепком пожатии. -

7

Вертолет преодолел скалистый гребень, открыл­ся вид на поросший лесом склон горы. Среди дере­вьев сверкали вспышки выстрелов, клубились дымы. Командир экипажа повернул голову и крикнул в от­крытую дверь в салон:

— Там бой. Заземлиться не выйдет. Сейчас при­чешу из пулеметов.

Командор кивнул в знак того, что принял эту ин­формацию к сведению.

— Ребята, приготовьтесь десантироваться по фа­лам.

Ставр и Шуракен с тревогой посмотрели на Ко­мандора. Как и их командир, они были одеты в ка­муфляж без знаков различия. Лица в полосках мас­кировочного, а скорее, устрашающего грима. За пе­реборкой хвостовой части нашли фал и зачалили его за специально устроенную для этого скобу в полу.

Вертолет завис над небольшой площадкой, при­годной для высадки. С борта вниз полетел фал, и три фигуры одна за другой стремительно скользнули к земле. Придя на грунт, каждый тут же взял под при­цел свой сектор, прикрывая других. Их война нача­лась.

Убитый явно не был афганцем. На вид ему мож­но было дать лет сорок, типичное русское лицо, но одет так же, как спецназовцы афганского правитель­ства, стоявшие вокруг, — рослые парни, измотанные до предела, в изодранной в боях одежде; некоторые ранены. Ставр и Шуракен смотрели на тело, лежа­щее на плащ-палатке. Это был первый убитый, ко­торого они видели.

— Наш? — Ставр взглянул на Командора.

— Да. Советник.

Рядом с Командором стоял еще один русский. Мужчина лет сорока, такой же рослый, как афган­цы, но со светло-русой бородой. Это был перевод­чик, работавший с советником.

— Анвар говорит, что они сами донесут Мансура до брони, — перевел он фразу, сказанную одним из афганцев.

Командор кивнул афганцу в знак согласия и вни­мательно посмотрел на переводчика.

— Вы переводчик Михаила?

— Да. Афганцы звали его Мансур.

— Не исчезайте, пока мы подробно обо всем не поговорим. Я должен понять, что произошло.

— Что произошло? Ничего особенного — просто нас послали на верную смерть.

Выяснив, что убит не только советник, но и ко­мандир подразделения афганцев, Командор принял на себя руководство остатками десантной группы. Отряд двинулся по едва заметной тропе, петляющей среди камней и кустарника. Четверо афганцев несли на плащ-палатке тело советника. Через час вышли к реке. Теперь предстояло переправиться на другой бе­рег. Бойцы залегали за укрывшими их камнями и ос­матривали открытое пространство и противоположный склон ущелья.

— Переправьтесь на ту сторону и займите пози­цию. Прикроете группу на переправе,— приказал Командор Ставру и Шуракену.

Напарники осторожно спустились к реке и вош­ли в воду. Река была неглубокая, но очень быстрая. Стремительный поток несся по валунам, бурлил и пенился.

Командор и афганцы прикрывали парней, кон­тролируя пространство по другую сторону реки. Ко­мандор вдруг заметил какое-то движение среди кам­ней и кустарника. Лишь только моджахед в засаде на другом берегу поднял голову, чтобы выстрелить, как Командор поймал его в прицел автомата и нажал на спуск. Убитый моджахед скатился по склону, вызвав небольшой обвал мелких камней. Тут же все пространство ущелья заполнилось грохотом беше­ной стрельбы.

Ставр и Шуракен, уже успевшие выбраться из реки, бросились вновь под прикрытие валунов. Им оставалось только чертыхаться, слушая грохот стрельбы. Бой, однако, оказался скоротечным. По­теряв несколько человек убитыми, моджахеды пре­кратили стрельбу и стали отходить. Командор и аф­ганские бойцы перебрались через реку и начали прочесывать склон ущелья, чтобы не оставлять про­тивника у себя за спиной. Ставр и Шуракен при­соединились к ним. Стремительными бросками, почти стелясь по земле, они перебегали от укры­тия к укрытию и замирали там, высматривая цель.

Ставр сделал рывок к обломку скалы, поверх ко­торого рос какой-то колючий мелколиственный ку­старник. Это место выглядело отличным укрытием. Ставр осмотрелся и сделал осторожное, бесшумное движение вперед, намереваясь обогнуть скалу. И тут он наткнулся на моджахеда.

Молодой афганец был тяжело ранен и потому не смог уйти с другими. Очевидно, он рассчитывал от­лежаться в кустах и дождаться, когда уйдут коммандос и за ним вернутся свои. Несмотря на рану, авто­мат он держал в руках, и в нем было еще достаточно жизненной силы и ненависти, чтобы убить.

Ставр застыл в ступоре. Он смотрел на направ­ленный на него почти в упор ствол автомата и на лицо афганца. Афганец тоже смотрел в глаза Ставру.

В это мгновение их как будто связал напряженный до предела нерв. Каждый видел в зрачках другого свою смерть.

Ставр выстрелил.

Пуля попала моджахеду в лоб. Не выпуская из рук автомата, он завалился на куст. Шуракен резко обернулся на выстрел Ставра и одним броском ока­зался рядом с другом. Он перевел взгляд с убитого моджахеда на Ставра, оценивая ситуацию, осозна­вая, что друг был на волосок от смерти.

— Ты успел, — сказал Шуракен.

Ставр не слышал его. Он смотрел на моджахеда, осваиваясь с мыслью, что все это реально — он убил человека.

— Почему он не выстрелил?.. — с усилием про­изнес он. — Не понимаю, почему он не выстрелил?..

Командор, бесшумно возникший радом с ребя­тами, наклонился и взял из рук убитого автомат. Ос­мотрев оружие, он показал Ставру, что патронник ав­томата пробит пулей.

— Вот поэтому.

Командор внимательно и странно посмотрел на Ставра.

— А у тебя есть военное счастье, — сказал он. Группа спустилась вниз по ущелью и вышла на

дорогу Здесь их ждали два бэтээра. Афганцы подня­ли на броню бэтээра завернутое в плащ-палатку тело советника.

Взревели двигатели, выбросив струи выхлопных газов, и бэтээры двинулись вперед по узкой каме­нистой дороге. Ставр и Шуракен сидели на броне последнего из них. Они всматривались в отдаляю­щиеся фигуры афганских спецназовцев, стоявших на дороге, глядя вслед уходящим машинам. Это были люди войны — рослые бородатые мужчины, и их позы выражали силу и достоинство настоящих вои­нов. Фигуры бойцов были уже почти неотличимы одна от другой, расстояние соединило их в единое целое. Их заволокло шлейфом седой пыли и сизых выхлопных газов, тащившимся за бэтээрами.

Выполнив тяжелое поручение Командора доста­вить тело советника в морг, Ставр и Шуракен шли мимо госпитальных палаток, поставленных на бере­гу реки. Шуракен еще никогда не видел Ставра таким угрюмым. А Ставр чувствовал себя совершенно раз­битым, его сотрясала внутренняя дрожь, как будто тело было поражено вирусом какой-то острой и вне­запной болезни. Он слишком отчетливо вдруг стал ощущать то, что умозрительно знал всегда: он, а не вообще человек, — смертен. Все, что происходило с ним сейчас, в эту вот минуту, уже могло не случиться. Могло не быть солнца, реки, выгоревших почти до­бела госпитальных палаток, как нет ничего для того парня, в лоб которому вошла выпущенная им пуля.

Ставр остановился, чтобы закурить. Шуракен щелкнул зажигалкой, поднес огонь к его сигарете, потом закурил сам. Мимо них прошел санитар с охапкой окровавленного тряпья, в котором еще мож­но было узнать солдатскую форму. Санитар бросил свою ношу в мусорный бак. Ставра передернуло.

— Валим отсюда, пока не подцепили тут невезу­ху, — резко бросил он.

Из палатки вышел хирург, измотанный тяжелой и, возможно, безуспешной операцией, а следом за ним появилась девушка, наверное, хирургическая сестра. Волосы девушки были полностью убраны под шапочку. Она не была красавицей, по крайней мере, не выглядела таковой со своим усталым, строгим лицом без грамма косметики. Но она была совсем молодой, от силы лет двадцати, и парни невольно остановились, глядя на девушку.

— Устала? — обернулся к ней хирург.

— Немного, — ответила девушка.

— Иди отдохни, пока есть возможность. Скоро привезут раненых.

Девушка кивнула и пошла по дороге мимо госпи­тальных палаток. Из-за ближайшей навстречу ей вышли два спецназовца в «песке» и кроссовках вмес­то сапог. У того, что шел впереди, на погонах было по две маленькие звездочки, у второго — сержантские нашивки, он держался немного за спиной своего лей­тенанта. Вид у обоих был лихой и наглый, как и по­ложено отпетым парням, охотникам за караванами.

— А я к тебе шел, — сказал лейтенант, преграж­дая девушке дорогу.

— Зачем? Я же сказала, отстань от меня.

Ставр и Шуракен тоже остановились и с интере­сом наблюдали, как будут развиваться события. Ставр даже не заметил, как улетучились мрачные мысли и прекратилась мучительная дрожь. А Шуракену особенно не понравился наглый лейтенант.

Сестра попыталась пройти мимо лейтенанта, но он неожиданно сорвал с нее шапочку, и на плечо девушки упала пушистая золотисто-рыжая коса. Во­лосы совершенно преобразили ее юное лицо. Шуракену понравилось, как она смотрит — гневно, уп­рямо, неуступчиво.

— Дай сюда! — Она пыталась отнять у лейтенан­та свою шапочку.

— Караван возьмем, я подарю тебе японский магнитофон. Дай только за косу твою подержать­ся. — И лейтенант ухватился за рыжую косу.

— Отпусти, — тихо и зло произнесла девушка: — Не нужен мне твой магнитофон.

Ставр и Шуракен двинулись к спецназовцам с самыми серьезными намерениями.

Хирург сидел на скамейке у палатки, докуривая сигарету. Он видел все, что происходит, но не вме­шивался, мол, пусть девушка сама разбирается со своими кавалерами. Но, заметив, что в ситуацию го­това влезть еще пара бойцов, хирург решил, что вме­шаться все же придется. Он бросил окурок в цинк из-под патронов и неохотно поднялся со скамейки.

Ставр и Шуракен подошли к девушке и спецна­зовцам.

— Слышь, братан, — сказал Шуракен, — девуш­ка сказала — ты не нужен. Не понял разве?

— У тебя что, здоровья много? — хмуро поинте­ресовался лейтенант. — Я щас поубавлю.

Сержант, все время маячивший за спиной коман­дира, набычившись, выдвинулся вперед.

— Лейтенант, отставить драку! — приказал хи­рург. — Как старший по званию, приказываю поки­нуть территорию госпиталя.

— Есть покинуть территорию.

Лейтенант бросил девушке ее хирургическую ша-почку и, толкнув Ставра плечом, отодвинул того с дороги. Он небрежно козырнул хирургу, удаляясь в сопровождении своего «адъютанта».

— Эй, орлы, вас это тоже касается, — уточнил хи­рург, имея в виду Ставра и Шуракена. 

Шуракен не мог оторвать глаз от лица девушки, обрамленного выбившимися из косы золотистыми прядками.

— Если опять будут приставать, зови нас, — ска­зал он.

— Как это я раньше без вас обходилась?

— Просто мы не были знакомы, — ответил Ставр. — Он — Саша, а я — Егор.

— Женя, — назвалась девушка.

Но на этом волнующий разговор пришлось пре­рвать, потому что привезли раненых, и Женя побе­жала в операционную.

Командора и его парней поселили в афганском доме. Вечером Ставр и Шуракен взялись готовить ужин. Впрочем, особых талантов для этого не тре­бовалось — достаточно было вскрыть банку с тушен­кой. Ловко орудуя штатным ножом, Шуракен выс­казал идею, которая засела у него в голове:

— Как думаешь, Егор, может, сходим в госпи­таль? Женя, наверное, уже закончила дежурить. По­сидим, поговорим.

— Отличная мысль. Она как раз сидит сейчас у окошка, подперев кулачком щечку, и смотрит, вздыхая на луну, куда это, мол, все козлы приставучие по­девались? А тут как раз мы — легки на помине.

— Лично я козлом себя не считаю. А что каса­ется лейтенанта, то, может, у него любовь без вза­имности. Я его понимаю. Что-то в ней есть такое... К ней, как к магниту, тянет.

— Завтра заскочим к ней, узнаем, не доставал ли ее лейтенант. Вроде мы обещали разобраться, если что.

Подошел Командор и сел, скрестив ноги, на ко­вер, на котором по восточному обычаю был накрыт ужин. Он поставил бутылку водки. Ставр вспомнил, как четыре года назад, когдаон прибыл в подразде­ление, Командор пообещал, что, возможно, когда-нибудь он получит право пить с ним водку. Теперь Ставр понял, что Командор тогда имел в виду.

— Помянем Михаила. Вечная ему память. Выпили молча и приступили к ужину.

— Командор, хотелось бы кое-что понять, — ска­зал Ставр.

— Что именно?

— Что, собственно, произошло? Мы же здесь не туристы по безвалютному обмену.

— Ставр прав, хотелось бы разобраться.

— Там, в ущелье, крупная база моджахедов, — снизошел до объяснения Командор. — Ее уже месяц долбят артиллерией. Результаты слабые. Приняли решение — сбросить десант. Операция была поруче­на мне. Мы должны были тут все подготовить, но аф­ганское командование приказало начинать опера­цию немедленно. Десант выбросили с ошибкой в двадцать километров — на территорию Пакистана. Из восьмидесяти человек на свою территорию про­рвались семнадцать. Комбат погиб. Миша вывел ос­татки десанта, но тут, видно, удача его кончилась. Командор разлил водку.

— Ладно, давайте выпьем. Есть повод. С боевым крещением, ребята.

— Да мы, получается, ничего сегодня и не сдела­ли, — произнес с досадой Шуракен.

— Не горюйте. У вас все еще впереди. Командор увидел, как во двор вошел тот самый

переводчик, который работал с Михаилом.

— Юра, иди поешь с нами, — пригласил Коман­дор.

Переводчик сел на ковер.

— Вы знаете, что в полку произошло?

— Нет, а что?

— Духи совсем обнаглели. Устроили налет на гос­питаль. Утащили хирурга и медсестру. Девчонке, го­ворят, всего двадцать лет.

Ставр и Шуракен посмотрели друг на друга.

— Женя... — пробормотал Шуракен.

Ставр взглядом предупредил его: молчи, это наши дела.

Командор, почувствовав что-то, внимательно посмотрел на парней. Шуракен, никогда не умевший лукавить, потянулся за лепешкой, чтобы избежать прямого взгляда Командора. Ставр, наоборот, про­явил к ситуации интерес:

— Вот сволочи. Надеюсь, им этого не спустят, по­шлют спецназ?

Переводчик с сомнением покачал головой:

— Не знаю. Война кончается. Отношения с по­левыми командирами очень непростые. Скорей все­го руководство полка начнет переговоры.

— Переговоры? Какие тут могут быть перегово­ры? — напрягся Шуракен. — А если духи убьют хи­рурга и сестру?

— А вы думаете, это исключительный случай? У духов это обычное дело — взять пленных. Обме­нивают, требуют выкуп. Бывает, что и убивают.

— Иван Георгиевич, может, мы попробуем отбить сестру и хирурга? — предложил Шуракен.

— Нет. Во-первых, мы завтра улетаем. А во-вто­рых, вряд ли руководство полка позволит нам вме­шиваться в их дела. Они тут воюют несколько лет, это их территория. Мы же — варяги, пришлые. По­просят помочь, тогда может быть.

Сумерки на востоке короткие. Сгустилась жар­кая бархатная тьма. Над абрикосовыми и персико­выми деревьями зажглись звезды. От табачных лис­тьев, сушившихся на бечевках, натянутых под наве­сом, поплыл густой дурманящий дух.

Ставр и Шуракен придумали для Командора ис­торию о том, как днем они познакомились в госпи­тале с двумя ребятами из спецназа, что было почти правдой, и пообещали вечером к ним зайти. Коман­дор знал, что с «рексами» его парни неизбежно на­пьются, но сегодня был тяжелый день, и им надо было снять стресс.

В госпитале худшие ожидания Ставра и Шуракена подтвердились. Медсестрой, попавшей в плен к моджахедам, была именно Женя.

Дальше стали действовать, как их учили — быс­тро и решительно. Выяснили, что переговоры с по­левым командиром, учинившим налет на госпиталь, будут вестись через афганца, представителя местной власти, служившего связующим звеном между совет­скими и теми, кого теперь тактично стали именовать «вооруженной оппозицией». Быстро составив план действий, Ставр и Шуракен решили, что прежде все­го необходимо добыть машину. Подходящий «уазик» нашли возле штаба полка. Водитель-сержант проха­живался возле машины, критически рассматривая покрышки. Ставр бесшумно возник из темноты у него за спиной, подмял и мгновенно вырубил. За­тем он отволок сержанта за угол здания и усадил там, прислонив спиной к стене. Когда Ставр вернулся к машине, Шуракен уже сидел за рулем, разогревая двигатель. Из полка поехали в кишлак и «повязали» сельского голову прямо в служебном кабинете, под носом у секретаря и охраны. Афганец вынужден был показать дорогу в горный кишлак, в котором распо­лагалась ставка полевого командира, похитителя со­ветских медиков.

Возле кишлака трясущийся от страха проводник попросил отпустить его, ссылаясь на то, что больше ничем не может быть полезным. Если полевого ко­мандира нет в кишлаке, а его скорей всего там нет, то он на одной из баз в неприступном горном уще­лье, а туда сельский начальник отказывался вести даже под угрозой смерти. Он клялся, что не знает ни тайных троп, ни паролей, чтобы миновать засады на дальних подступах. Может быть, он не врал.

В это время Женя ассистировала хирургу в бога­том афганском доме. Тяжелораненый моджахед ле­жал на полу на коврах, застеленных полотняной тка­нью. Оперировать приходилось, стоя на коленях. Двое бородатых воинов Аллаха стояли над раненым с аккумуляторными фонарями в руках. Полевой ко­мандир, брат раненого, сидел на корточках в углу. С неподвижным и внешне абсолютно бесстрастным лицом он наблюдал за операцией.

Из-под рук хирурга вдруг ударила струя крови. Она попала ему в лицо. Хирург посмотрел на Женю и покачал головой. Раненого спасти не удалось.

По горной тропе Ставр и Шуракен подобрались к кишлаку. Глинобитные хижины с плоскими кры­шами лепились к горному склону. В нескольких окошках мерцали слабые огоньки керосиновых ламп, но в одном доме ярко горел электрический свет. Ставр и Шуракен стали спускаться к кишлаку и вскоре оказались на крыше дома, пристроенного вплотную к скале. Плоские крыши почти смыка­лись, между ними были перекинуты доски, по ко­торым можно было перейти с одной крыши на дру­гую. На одной из крыш стояла лошадь, накрытая пестрым ковром. Она вскинула голову и скосила на пришельцев блестящий тревожный глаз. Шуракен подошел к лошади, похлопал ее по шее, успокаи­вая. Он любил лошадей, и те отвечали ему взаим­ностью — спокойно принимали еду из его рук, разрешали себя гладить, слушались. Порой детские навыки оказываются важнее многолетней спецпод­готовки. Лошадь успокоилась, и бойцам удалось ос­таться незамеченными.

Подобравшись к дому, в окнах которого горел электрический свет, Ставр и Шуракен с крыши со­седнего строения осмотрели внутренний двор. Это почти наверняка был тот самый дом, который им ну­жен. Во дворе стояло несколько машин, возле них сидели вооруженные люди. Ставр и Шуракен нача­ли прикидывать план дальнейших действий, но тут дверь распахнулась, и из дома во двор выволокли мужчину и девушку в белых халатах.

— Женя, — прошептал Шуракен. Ставр кивнул.

Хирурга поставили на колени.

— Иншалла, — произнес вожак моджахедов. Афганец, державший хирурга, неспешно достал

нож и спокойно, как барану, перерезал ему горло. Женя закричала от ужаса. Вожак сказал что-то сво­им людям, кивнул на девушку и повернулся, чтобы уйти в дом. Афганец потянул Женю куда-то за со­бой, она рванулась, он толкнул ее. Женя упала. Аф­ганец сделал движение к ней, но тут прогремел выс­трел. Убитый наповал моджахед упал на Женю. Крик ужаса потонул в грохоте стрельбы.

Стреляя с крыши, Ставр и Шуракен имели зна­чительное преимущество — несколько секунд все, кто был во дворе, представляли собой удобные ми­шени. Ребята успели завалить четырех моджахедов — из тех, кто был ближе к Жене. Оставшиеся в живых бросились под прикрытие машин. Вожак успел спря­таться в доме.

— Прикрой! — крикнул Шуракен — Я иду за ней!

Ставр, не целясь, поливал свинцом все простран­ство двора, не давая моджахедам высунуться из ук­рытий. Шуракен прыгнул во двор и перекатом в два броска добрался до Жени.

— Все в порядке, — сказал он. — Мы уже с то­бой.

Ставр в доли секунды заменил магазин автомата.

— Давай, Шуракен! — заорал он — Я готов!

Шуракен закинул себе на шею руку Жени и вме­сте с нею поднялся с земли. Прикрывая их, Ставр стрелял в ответ на любое движение возле машин и стен, окружавших дом. На их счастье, моджахеды пока не понимали, сколько человек окружили дом, и предпочитали не высовываться.

Женя оказалась храброй и сообразительной де­вушкой. Когда Шуракен подставил ей руки, она сра­зу поняла, что от нее требуется. Опершись ногой о его сомкнутые в замок ладони, Женя ловко вскараб­калась Шуракену на плечи. Этого было достаточно, чтобы Ставр смог схватить ее за руку и втащить на крышу. Шуракен простреливал двор, давая напарни­ку время перезарядить автомат. Затем Ставр прикры­вал его, пока Шуракен по столбу, поддерживающе­му навес, вскарабкался наверх.

Потом был бешеный бег в темноте по крышам, по качающимся узким доскам. В кишлаке слышалась беспорядочная стрельба. Стреляли моджахеды, которым в каждой тени чудился русский спецназ. Пос­ледней была крыша, на которой стояла лошадь. Ставр и Шуракен переглянулись, они мгновенно поняли друг друга.

— Давай! — велел Ставр. — Уходи с ней. Я при­крою.

Шуракен поймал беспокоившуюся из-за близ­кой стрельбы лошадь и вскочил на нее. Ставр помог Жене, и Шуракен усадил ее перед собой. Одной ру­кой он крепко прижал девушку к себе, другой взял­ся за сплетенную из шерсти петлю с кистями, наки­нутую на шею коня. Ему случалось скакать у себя в деревне без седла и уздечки.

— Женя, не бойся, — проговорил он, крепче при­жимая девушку к себе. — Я хороший наездник.

Ставр ножом перерезал веревку, освобождая коня. Конь закрутился, храпя и норовя сбросить се­доков, но Шуракен сжал ногами его бока, заставляя повиноваться. И конь прыгнул с крыши на прилега­ющий почти вплотную горный склон.

Женя смотрела вперед огромными от ужаса гла­зами. Она видела бешено мелькающие впереди кус­ты и камни, развевающуюся гриву коня. Рожденная в горах, моджахедская лошадь сама нашла тропу.

Убедившись, что Шуракен с Женей прорвались, Ставр ломанулся напрямик без дороги к тому месту, где стоял «уазик». Его заметили и обстреляли. К сча­стью для Ставра, моджахеды по-прежнему не пони­мали, сколько русских напали на них, и не хотели уходить из-под стен родного кишлака. Они стреля­ли наугад, на звук. Ставр гораздо больше рисковал сломать шею, сорвавшись на горном склоне, чем получить пулю.

Доскакав до машины, Шуракен остановил ло­шадь, спрыгнул сам и снял со спины скакуна Женю. В ущелье гремели выстрелы. Звук отражался от скал и множился, так что уже невозможно было понять, где стреляют. Казалось, что в горах идет большой бой. Шуракен решил спрятать Женю и идти на выручку напарнику, но тут Ставр появился на дороге. .

— Уходим! — крикнул он каким-то диким и од­новременно почему-то веселым голосом.

Ставр вскочил в машину, Шуракен надавил на газ, «уазик» рванул вперед, выбросив из-под колес фонтан мелких камешков. И тут Шуракен в первый раз услышал резкий, отрывистый смех Ставра. Он с удивлением взглянул на напарника и увидел сведен­ное судорогой лицо. Ставр сам был удивлен этим сво­им диким смехом, совершенно не зависевшим от его собственной воли, как будто внутри него смеялся кто-то другой, возможно, его альтер эго.

Ставр и Шуракен надеялись, что им повезет вер­нуться в полк до рассвета. За ними числилось напа­дение на водителя и угон штабной машины, но по­бедителей не судят. Особенно если они возвращают­ся вовремя и предъявляют свидетельства своих несомненных подвигов. Но в самом конце горной дороги лопнула шина. «Уазик» соскочил с колеи и застрял среди камней и кустарника.

Над горными вершинами тихо разгорался рас­свет, шумела река. Женя спустилась к воде, умылась и заплела растрепавшиеся волосы в косу.

— Женечка, — Шуракен тоже спустился к реке и, зачерпнув горстью воды, напился, — расскажи, как все было. Что духи от вас хотели?

Губы Жени задрожали, на глаза навернулись сле­зы. В ее воображении снова ожила картина ужасной смерти хирурга.

— Прости, Женечка. Пожалуйста, прости. Я, ду­рак, напомнил тебе о том, о чем вспоминать страш­но. Ничего не говори, забудь.

Женя упрямо вытерла слезы.

— Лучше рассказать. Так легче будет.

Ставр опустился на землю, прислонив автомат к большому камню. Женю раздражал его взгляд, она ведь ужасно сейчас выглядит: бледная, растрепан­ная, в грязной футболке и джинсах.

— Ну так что же случилось? — спросил Ставр.

Женя стала рассказывать, как моджахеды ворва­лись в палатку прямо во время операции. Один из них, говоривший по-русски, приказал взять инстру­менты, перевязочный материал и медикаменты, не­обходимые для того, чтобы прооперировать тяжело­раненого.

— Они привезли нас в кишлак, — рассказывала Женя. — Их вожак сказал, что его брат ранен, и если Павел Петрович не спасет его, то они нас убьют. А Павел Петрович сразу понял, что того человека нельзя спасти, только мне он ничего не сказал. Но я сама все поняла...

— Вот сволочи. Зачем доктора-то убивать?

— Их вожак сказал, что убьет, если его брат ум­рет. И убил...

— Понятно, — усмехнулся Ставр. — Сдержал слово.

— Женя, а ты сама-то как здесь, в Афгане, ока­залась? — спросил Шуракен.

— Рассчитывала, наверное, встретить настоящих мужчин, героев и замуж выйти? — предположил Ставр.

— Ты думаешь, у девушки не может быть другой мысли в голове, кроме как замуж выйти? Очень надо!

— Тогда что же? Искала приключений?

— Я в мединститут хочу поступить. А там кон­курс бешеный и блатники. Если я здесь по контрак­ту отработаю, то вне конкурса пойду.

— И долго тебе еще надо служить? — спросил Шуракен.

— Долго. Я ведь здесь всего полгода.

— А откуда ты?

— Из Сибири, из Омска.

— Ого! Ну с сибирским характером ты все пре­одолеешь. — Шуракен поднялся с камня, пора было заняться делом. — Идем, Егор, поменяем колесо.

Шуракен пошел к машине. Симптомы опасного заболевания были уже налицо: все его мысли витали вокруг Жени. Надо же было оказаться в Афгане, что­бы здесь встретить суженую. И как страшно теперь оставлять ее здесь на войне одну. А Ставр тоже хо­рош! Наговорил хорошей девчонке гадостей и дово­лен собой. Надо сказать, чтобы в следующий раз при­держивал язык. А будет ли этот следующий раз? Се­годня они улетят в Москву...

Ставр каким-то вкрадчивым, плавным движени­ем, как кот, подбирающийся к птичке, переместил­ся к камню, на котором сидела Женя. Он посмотрел на Женю снизу вверх. Она вдруг увидела, что глаза у этого парня светло-карие с золотистыми искрами — красивые глаза необычного цвета.

Ставр взглянул на ноги Жени, обутые в кроссов­ки. Маленькие, они стояли на камне, изящные, не­смотря на то что кроссовки были изрядно потрепа­ны и густо покрыты пылью. Ставр медленно потя­нул за шнурок и развязал бантик на одной кроссовке. Женя смотрела на него из-под упавших на лоб ры­жих кудрей. Ее взгляд говорил, что она отлично по­няла смысл его жеста. Ставр вопросительно улыб­нулся. Женя решительно завязала шнурки на крос­совке, давая понять, что все не так легко, как ему мечтается. 

— Егор! — позвал Шуракен. — Хорош сачковать. Покатались, теперь давай поработаем.

Штабная машина была укомплектована, как по­ложено, имелось все — и запаска, и необходимый ин­струмент. Ставр и Шуракен приподняли «уазик» дом­кратом и начали снимать колесо с разорванной ши­ной, когда на дороге появилась легковая машина.

На всякий случай парни взялись за автоматы, но тут же определили, что машина из полка. Это был точно такой же «уазик», как тот, который они угна­ли, только с крытым кузовом.

— Ну все, — сказал Ставр. — Приплыли.

Из машины выбрался Командор. Лицо его пред­вещало разбор полетов по самому жесткому варианту.

8

После командировки в Афганистан прошло два месяца. От Жени пришла телеграмма, она сообща­ла, что прилетает в Москву. Ставр и Шуракен полу­чили увольнительные и поехали в Чкаловскую, куда на военный аэродром прилетал самолет из Кабула. Вопрос, чьей девушкой станет Женя и как теперь сложатся их отношения, встал ребром.

— Егор, давай договоримся, чтобы потом без обид, — Шуракен начал трудный разговор.

— Без обид в таких делах не бывает.

— Пусть она сама решит, кто третий лишний.

— Девчонки иногда не могут решить, какую пару туфель надеть.

— Прекрати, Егор. Мне не до шуток.

— Ну хорошо! Пусть она решает.

— И давай так, пока она не определит, с кем ей лучше, никто ни с чем таким к ней не пристает. Мы просто дружим.

— Отличная идея! Знаешь, чем это кончится? Она выберет кого-нибудь третьего.

В аэровокзал начали выходить люди, прилетев­шие из Кабула. Женя увидела двоих друзей, подбе­жала к ним и, бросив сумку, обняла обоих.

— Ребята, милые... Вы не представляете, как я рада вас видеть. Спасибо, что встретили.

— Ты в отпуск? — спросил Шуракен.

— Нет. Насовсем.

— А как же контракт? Льготы участника боевых действий? — поинтересовался Ставр.

— Все получилось просто здорово! Меня хотели наградить медалью за ту историю с духами, а началь­ник госпиталя договорился с руководством, чтобы вместо медали мне засчитали год за два и отправили домой.

— Умный мужик, — одобрил Шуракен.

— Я даже успею подать документы в институт.

Женя была поражена видом роскошного черно­го ЗИСа, она чувствовала себя Золушкой, которой вдруг подали настоящую карету.

— Какая красота! А что это за машина? Где вы ее взяли? Надеюсь, не угнали, как в прошлый раз? — сыпала она вопросами.

— Это так... Один приятель иногда дает покатать­ся, — небрежно бросил Ставр.

Шуракену не понравилось то, что Ставр соврал насчет истинной принадлежности ЗИСа. Он пони­мал, что друг сделал это из лучших побуждений, но в его вранье Шуракен угадывал некий расчет, жела­ние произвести на девушку впечатление престижны­ми знакомствами. Ощущался еще и неприятный привкус прежнего высокомерия и снисходительно­сти, которые, казалось, из Ставра уже выветрились, как отошли в сторону его прежние друзья и развле­чения. Но обида быстро выветрилась из головы Шуракена, возможно, ее просто выдул ветер, врывав­шийся в открытое окно.

— Куда тебя везти? — спросил Ставр.

— Женечка, тебе вообще есть где жить?

— Конечно. Бабушка одной моей подруги сдаст мне комнату, а когда я поступлю, переселюсь в

общежитие. А если провалюсь, то пойду работать в госпиталь Бурденко и стану поступать на будущий год.

— Егор, а что, если попросить твоего отца по­мочь Жене с поступлением? — Шуракен знал, что ге­нерал Осоргин вряд ли положительно отнесется к по­добной просьбе. Но решил сразу расставить все точ­ки над «и» — что из себя здесь представляет каждый из них. С этой тайной целью он и навел разговор на тему об отце Ставра.

Тот же на предложение Шуракена с сомнением покачал головой.

— Не думаю, что это хорошая идея, — ответил он.

— А что, разве твой отец имеет отношение к мед­институту? — спросила Женя.

— Примерно такое же, как к консерватории.

— В каком смысле?

— Он знает, что мединститут существует.

— Да ладно, Егор, не морочь Жене голову. При­знайся уж, что твой предок генерал. И машина эта, кстати, его.

— Машина моя, — уточнил Ставр. Женя с удивлением смотрела на Ставра.

— Потрясающе, — сказала она. — А я думала, де­тей генералов на войну не посылают.

— Может, хватит унижать меня происхождени­ем? Генеральский сын — не диагноз. А что касается моего отца, то он исключительно упертый в своих принципах мужик, и протекции мне никогда не уст­раивал.

...В этот день Навигатор и Командор встретились на закрытом режимном объекте, чтобы принять уча­стие в важном совещании. Здесь, на нейтральной территории, сошлись представители двух противо­борствующих силовых структур — Генштаба и КГБ. Интересы армейских представляли генерал Ромашов и его заместитель майор Медведев. Руководил сове­щанием правительственный чиновник, докладывал штабной генерал с эмблемами ракетных войск в пет­лицах.

В кабинете было темно, стрекотал кинопроек­тор. На экране демонстрировался фильм о сверх­секретном объекте ПЖРК «Ареал». На первый взгляд объект выглядел как обычный железнодо­рожный состав из рефрижераторов. В нескольких вагонах, однако, были спрятаны пусковые ракетные установки, в остальных размещались штаб, центр управления, жилые помещения для личного соста­ва и охраны. «Ареал» постоянно перемещался по всей огромной территории Советского Союза, по­этому даже если разведка противника и знала о су­ществовании комплекса, то обнаружить его место­нахождение было практически невозможно, следо­вательно, нельзя было вычислить координаты пуска ракеты.

— «Ареал» — сверхсекретный объект Миноборо­ны. Единственный в мире передвижной ракетный комплекс. Я уверен, что ПЖРК абсолютно неуязвим для разведки противника, — нервничая в присут­ствии представителей двух могущественных струк­тур, докладывал генерал-ракетчик.

Фильм кончился. Медведев выключил кинопро­ектор и включил свет. Правительственный чинов­ник, во время демонстрации фильма прохаживав­шийся по кабинету, остановился за обширной спи­ной толстого генерала.

— Поймите нас правильно, — сказал он. — В ус­ловиях перестройки мы становимся более открытой системой. В страну въезжает все больше иностран­цев. Мы должны выявить все слабые места в охране таких стратегически важных объектов обороны, как ПЖРК. С этой целью и решено организовать про­верку.

— В этом есть зерно истины, — подтвердил На­вигатор. — Если наша разведка сможет обнаружить «Ареал» и условно уничтожить его, значит, это смо­жет сделать и разведка противника.

Генерал Ромашов, представлявший интересы ГРУ и соответственно лично отвечавший за безопас­ность секретных объектов вроде «Ареала», посмот­рел на Навигатора, даже не давая себе труда скрыть враждебное высокомерие.

— Давайте ищите, — усмехнулся он. — Только уч­тите: если ваши диверсанты случайно окажутся воз­ле «Ареала», охрана просто перестреляет их. Это вам не милиция, чтобы наручники надевать.

Навигатор никак не показал, что его задел вы­пад самодовольного генерала.

— Когда «Ареал» должен прибыть на базу в Сер­пухов? — спросил правительственный чиновник.

— График перемещения ПЖРК «Ареал» не под­лежит разглашению. Это абсолютно секретная ин-

формация, — ответил Ромашов. Он имел полное пра­во не отвечать на вопрос чиновника, но его фраза предназначалась истинному противнику, Навигато­ру, и была, по сути, еще одним выпадом в его сторону.

— Операцией по поиску «Ареала» руководит пол­ковник Марченко, — ответил Навигатор. — Давай­те дождемся результатов, а затем проанализируем итоги мероприятия по горячим следам. Мы делаем общее дело, и, я думаю, нам не нужны разногласия.

— Вы уверены, что нам будет что анализировать? Кроме, конечно, фиаско ваших диверсантов?

Навигатор слегка повернул голову к Командору:

— Что вы скажете, полковник?

— Я лично и сотрудники моего подразделения сделают все, чтобы справиться с поставленной зада­чей. 

Генерал из Генштаба презрительно усмехнулся.

— Желаю успеха. — Это прозвучало так, как если бы Ромашов пожелал Командору и его парням свер­нуть себе шеи.

Вернувшись после совещания в свою вотчину, Командор тут же вызвал Ставра и Шуракена. Парни прискакали прямо с полигона, где у них проходили плановые тренировки. На обоих были свободные черные штаны, заправленные в высокие ботинки, и черные же футболки. Командор жестом предложил им сесть.

— Дела, значит, такие. Вы имеете возможность доказать, что за четыре года чему-то научились и го­сударственные средства были потрачены на вас не зря.

— Афган? — спросил Шуракен.

— Намного ближе. Серпухов. Нам поручено про­верить надежность охраны стратегического объекта. Речь идет о передвижном железнодорожном ракет­ном комплексе, сокращенно ПЖРК, кодовое назва­ние «Ареал». Вы должны найти его. На выполнение задачи дается четырнадцать дней.

— Какая имеется фактура?

— Никакой. Известно только, что в один из дней в период обозначенных двух недель «Ареал» будет на­ходиться на базе в районе Серпухова. Он простоит там, может, сутки, может, несколько часов, затем уйдет в неизвестном направлении. Если вы позво­лите ему уйти, я отчислю вас из подразделения без всякого сожаления.

Ставр и Шуракен переглянулись и возмущенно посмотрели на Командора.

— Не найдете — значит, ничему не научились. Скажу честно, найти «Ареал» у вас шансов мало. Тем более высокой должна быть ставка в этой игре.

— Мы этот секретный паровоз найдем, — заявил Ставр.

Командор усмехнулся:

— Если найдете, он ваш, мальчики.

Прежде чем отправляться в Серпухов, надо было хотя бы примерно представить, как может выглядеть секретный комплекс «Ареал». Ночью Ставр и Шу­ракен приехали на большую узловую станцию, где отстаивались и формировались грузовые составы. Стоя на бесконечно длинном пешеходном мосту, они

наблюдали за технологической суетой, не прекра­щавшейся тут ни днем ни ночью. Вагоны и составы перемещались по путям, меняясь местами, соединя­ясь и, наоборот, расцепляясь, на первый взгляд без всякой системы, как бог на душу положит, но, при­глядевшись как следует, можно было понять, что все здесь на сходящихся друг с другом и вновь расходя­щихся бесчисленных рельсах подчиняется воле од­ного человека, могущественного диспетчера, время от времени подающего голос из суматошного дина­мика.

— Чтобы свободно передвигаться и не привле­кать внимания, «Ареал» должен выглядеть как обыч­ный состав.

— Можно сразу отбросить товарняк и пассажир­ские поезда.

— Рефрижератор вполне годится, чтобы спрятать стартовую установку с ракетой. Только как отличить то, что нам надо, от обычного холодильника.

— С колесной базой у него что-то должно быть не так, как у других поездов. Комплекс — дико тя­желая штука, — предположил Шуракен.

— Не факт. И насчет рефрижераторов мы тоже можем ошибаться. Надо искать его базу. Когда он туда придет, мы все про него узнаем. Давай завтра же отправимся в Серпухов и начнем шарить там по лесам вокруг крупного железнодорожного узла.

— Нам бы собачку для камуфляжа.

— Я попрошу у отца Грэя.

На следующий день ребята, прихватив с собой собаку, уехали в Серпухов. Жене они успели только по телефону сказать, что отправляются в команди­ровку недели на две. У девушки уже начались экза­мены. Она сидела над учебниками не поднимая го­ловы, поэтому была даже рада, что никто не отвле­чет ее от занятий. Но иногда, когда позволяла себе передохнуть и подумать о своих друзьях, в душе под­нималась тревога. Женя быстро поняла, что говорить с ними об их служебных делах не следует. Она по­знакомилась с ними в Афгане, и они были явно не гражданскими специалистами. После всего, что Женя пережила и повидала в полевом госпитале, ей страшно было думать, что ее друзей снова могли по­слать в Афган.

Несколько дней Ставр и Шуракен, одетые как ту­ристы, обшаривали леса в окрестностях серпуховс­кой железнодорожной станции. Они обследовали железнодорожные ветки, отходившие от основной магистрали. Таких оказалось немало, и даже колли, поначалу радовавшийся долгим прогулкам в лесу, за­метно приуныл.

— Когда старик Грэй соблазнился нашим пред­ложением служить в разведке, он думал, что его ждут Париж, Лондон, Амстердам и шикарные суки, принадлежащие женам послов, — остроумничал Ставр. — Теперь он разочарован и все время бур­чит, что ему осточертел этот туризм.

— Понятно, он привык к другим условиям: пер­сональная машина, дача, диван. А с нами он запа­рился репьи с хвоста выгрызать.

Очередная железнодорожная ветка, уходившая в глубь леса, неожиданно уперлась в забор из проволочной сетки с натянутой поверху «колючкой». К за­городке были прикреплены таблички с предупреж­дением, что территория охраняется вооруженной ох­раной. На небольшом расстоянии от забора виднел­ся сквозь сетку еще один ряд ограждения из колючей проволоки. За воротами торчала вышка дежурного поста, дальше просматривалось одноэтажное стро­ение и эстакада высотой примерно до крыши стан­дартного вагона.

— Смотри, Ставр, — сказал Шуракен, — это по­хоже на то, что мы ищем.

— А может, и нет. У нас полно заборов, колючей проволоки и вохры, и никто не знает, что так тща­тельно охраняют.

За колючей проволокой началось какое-то дви­жение, появились солдаты и офицер. Ставр и Шу­ракен сделали вид, будто ничего не поняли насчет запретной зоны и продолжали нагло продвигаться к воротам.

— Стоять! — приказал офицер. — Куда прете? Читать не умеете? А ну, быстро, развернулись и по­шли отсюда!

— Все, командир, все, мы уходим. — Довольные тем. что увидели, разведчики повернули обратно.

В паре километров от предполагаемой базы «Аре­ала» был железнодорожный мост через реку. Под мо­стом проходила асфальтированная дорога, она, судя по всему, вела в запретную зону за колючей прово­локой. Ребята осмотрели мост и полюбовались от­крывавшимся с его высоты видом на сосновый лес на правом берегу и поле на левом. — Хорошее место, — сказал Шуракен.

— Красиво, — согласился Ставр.

В этот день друзья вернулись в Москву. Они от­везли на дачу и вернули генералу его колли. Затем получили на складе в подразделении все, что требо­валось для выполнения задания, а оно предполага­ло, что диверсанты должны не только обнаружить секретный объект, но и доказать возможность его уничтожения. Иными словами, они должны были имитировать подрыв «Ареала» минами без боевого заряда. Ставр и Шуракен получили в свое распоря­жение служебную машину и уехали на ней в Серпу­хов. В лесу, недалеко от предполагаемой базы «Аре­ала», разведчики устроили тайник, в котором спря­тали все свое снаряжение. Теперь Ставру и Шуракену надо было засечь момент, когда «Ареал» прибудет на базу. Они уже выяснили, что за режим на серпуховс­ком железнодорожном узле отвечает военный ко­мендант Семен Иванович Петренко.

В один прекрасный вечер официантка привок­зального ресторана заметила за столиком у окна очень интересного молодого мужчину. Вначале ее внимание привлекли длинные светлые волосы — она была неравнодушна к блондинам. Впечатление несколько портили очки в дешевой пластмассовой оправе, но совершенство, как она уже успела убе­диться на собственном жизненном опыте, не дос­тижимо. Одет блондин был в дешевые джинсы и явно китайского происхождения рубаху не­определенного цвета с множеством ни к чему не пригодных карманов.

Нельзя сказать, что в этом люмпене невозмож­но было узнать Ставра, но он выглядел как соб­ственный брат-неудачник, причем не из-за парика и очков, а главным образом благодаря совершенно не характерному для него выражению лица — ме­ланхоличному и безвольному. Официантка, рассу­дивши, что на безрыбье и рак рыба, подошла к не­знакомцу.

— Извиняюсь, вы, наверное, московский поезд ждете?

— Да, московский, — ответил Ставр с извиняю­щейся улыбкой, при этом его желтые, как у кота, гла­за лениво прошлись по фигуре официантки.

Да, фигура была лучшим, что она сохранила в свои тридцать с большим лишком лет; лицо гораздо откровеннее выдавало все секреты ее возраста.

— Я это к тому, что московский будет только че­рез три часа. Может, вам еще пива принести?

— Да, пожалуйста, если вас не затруднит.

— Скажете тоже, затруднит. С удовольствием.

— Простите... А вы... Когда вы освободитесь? Официантка оценивающе и несколько свысока

посмотрела на незнакомца, давая понять, что он — не орел, но шансы у него есть.

— Не скоро, — ответила она.

— Жаль. — Ставр отвернулся, давая понять, что разочарован и потерял интерес.

— Но я могу договориться с напарницей и уйти ненадолго — поспешно сдала позиции официантка.

— Договорись, пожалуйста.

Пока Ставр охотился в ресторане за потенциальным информатором, каковым в данном случае была официантка, Шуракен внедрялся в бригаду грузчи­ков. Разведчики действовали, как нелегалы на тер­ритории противника, — стремились вжиться в мес­тную реальность, слиться с местными. Грузчиков не хватало, поэтому бригадир не стал вдаваться в под­робности, сразу подписал с Шуракеном трудовое соглашение, выдал спецовку и велел приступать к ра­боте.

Ставр заранее наметил, куда он приведет офи­циантку. Лавка стояла в темном закутке возле плат­формы у служебного входа, которым обычно пользо­вался военный комендант Петренко. Здесь всегда стояла его машина. Сюжет на лавке развивался мно­го быстрее, чем Ставру хотелось. Он рассчитывал просто поболтать с официанткой, случайно поднять тему Петренко и послушать, что она расскажет о ко­менданте. Но официантка явно рассчитывала полу­чить все, и как можно скорее. Выбрав себе маску люмпена, думающего только о сексе и выпивке, он поймал действительно распутную бабенку.

— Тебе обязательно ехать в Москву? — прижи­маясь к нему, прошептала она.

— Не знаю... может быть... не сегодня.

— Пойдем ко мне.

— А как же напарница?

— Да и черт с ней.

— Когда завтра первая электричка на Москву?

— Даже и не думай. Слишком рано.

Но Ставра беспокоила сейчас совершенно дру­гая проблема. Он думал, что идея с париком оказа-

лась в данном случае не самой удачной. Официант­ке нравились живописные светлые лохмы, и она но­ровила запустить руки ему в волосы. Женщина вдруг напряглась, отстранилась и поправила юбку.

— Я что-то не так сделал? — спросил Ставр.

— Нет, что ты! Просто там вон Полкан.

Ставр обернулся и посмотрел туда, куда указала официантка. Он увидел на перроне человека в воен­ной форме.

— Твой бывший? — спросил Ставр.

— Да ты что! Он военный комендант. Всем тут мозги проел со своей секретностью.

— У нас секрет можно сделать даже из расписа­ния электричек.

— Полкан бы сделал. Его на прежнем месте оби­дели — должность не дали и в звании не повысили. Теперь тут выслуживается. Я думаю, он запойный.

— Здорово пьет?

— У них, у запойных, знаешь ведь как — вроде ничего, ничего, а потом как начнет гудеть.

— И часто с ним такое случается?

— По-разному. Сейчас у него, похоже, период трезвости. Вот и ходит вынюхивает, шпионов ищет.

— Да вроде это не дело военного коменданта, его задача обеспечивать прохождение военных грузов.

— Вот он и обеспечивает. У нас тут в лесу какой -о военный объект ужасно секретный.

«Да, — подумал Ставр, — у нас секретом назы­вается то, что каждая собака знает».

Тем временем Полкан спустился по лестнице с платформы и направился к служебному входу. На

вид ему было сорок — сорок пять. Коренастый, среднего роста, комендант еще сохранял хорошую военную выправку, но впечатление портили изряд­но обрюзгшее лицо и раздавшаяся талия. Когда он проходил мимо лавки, Ставр привлек случайную подругу к себе и стал целовать. Так что, подозри­тельно присмотревшись к парочке на скамейке, Петренко не увидел лица парня, а официантку, ко­нечно, узнал. Он решил сказать директору ресто­рана, чтобы тот или уволил к черту эту шалаву, или следил за тем, чтобы она не занималась похабны­ми делами в служебное время. А Ставр, как только за Петренко закрылась дверь служебного входа, ре­шил, что пора рвать завязавшиеся на лавке интим­ные отношения. Он уже выяснил все, что его инте­ресовало.

Вагон, который в эту ночь разгружала бригада, был заполнен мешками с какой-то строительной смесью. Шуракен, бегавший кроссы с тридцатики­лограммовым рюкзаком, полагал, что легко справит­ся со своей новой работой. Но через некоторое вре­мя он стер руки до крови, а затем и взмок, как ломо­вая лошадь. Он был моложе, выносливей и сильней других грузчиков, но заточен под другую работу. По­этому пришлось перенимать приемы местных про­фессионалов: как берут груз, как несут, сколько от­дыхают. Работать стало легче.

Оплата по договору была аккордной. После окончания смены бригада собралась в закутке, где было устроено место для отдыха. Пока мужики пе­реодевались, бригадир заполнил ведомость и начал вызывать грузчиков по именам. Шуракен по своим новым документам значился Василием. Бригадир назвал его имя, и Шуракен подошел к столу. Когда он взял ручку, чтобы расписаться в ведомости, то обнаружил, что пальцы с непривычки едва гнутся. Рядом с бригадиром стоял Витек — парень лет трид­цати, ничем вроде не примечательный внешностью, но с какой-то неприятной цепкостью во взгляде. Пока Шуракен расписывался и получал деньги, въедливый взгляд Витька ощупывал его лицо и руки.

— Видал грузчика? — ехидно сказал он, показав бригадиру на ободранные руки Шуракена. —

У ра­бочего человека не бывает таких рук.

— Ладно тебе, Витек, вязаться. Парень нормаль­но работает. Василий, — обратился бригадир к Шуракену. 

— Я, — ответил тот.

— Надо бы прописаться.

— Я со всей душой. Только скажите, где ее, ро­димую, тут у вас берут?

— Где берут? Не знаю, где у вас, а у нас — извес­тно где. У старух-спекулянток, спасибо Горбачеву. Давай, Витек, сходи с Василием. А то наши стару­хи — вороны пуганые. Незнакомому, пожалуй, и не продадут.

На привокзальной площади под фонарем стай­ка старух сидела на ящиках и торговала всякой огородной снедью. После того как Витек предста­вил им Шуракена как своего, они продали ему водку.

9

Петренко был человеком, пьющим сурово, в оди­ночку. Эта привычка развилась у него от презрения и недоверия к людям. Он открыл сейф, извлек бу­тылку и стакан, налил, посмотрел в тусклое от ка­зенной тоски зеркало и чокнулся сам с бутылкой.

— За папаху, — пожелал он себе.

За дверью набирал обороты скандал. Дежурный держал оборону против какого-то гада, ломившего­ся в кабинет. Он тупо отбивался казенными фраза­ми, а неизвестный материл его хорошо поставлен­ным армейским голосом. Петренко прислушался и одобрил точность формулировок подчиненного. Ко­мендант убрал бутылку и запер сейф. Дверь распах­нулась, и в кабинет внесло дежурного — именно вне­сло бешеной волей и яростью того, кто вошел сле­дом. Петренко увидел десантника с капитанскими звездами на погонах. У офицера была хорошая вып­равка, напряженная спина, впечатление, однако, портила деревянная напряженность.

— Товарищ подполковник, — начал оправды­ваться дежурный, — я говорил ему: не положено без доклада.

— Свободен. Теперь сам разберусь. Петренко посмотрел в холодное лицо капитана.

Ему ответил немигающий напряженный взгляд. У капитана были темные, коротко, по уставу, под­стриженные волосы и определенно старившие его усы. Официантка вряд ли признала бы в капитане в камуфляже блондина, обманувшего ее надежды.

— Капитан, почему нарушаете порядок? — вес­ко спросил Петренко.

— А ворье на вокзале — это, по-вашему, поря­док? — вопросом на вопрос ответил Ставр.

— Какое ворье? В чем дело?

— У меня украли деньги, билет. Я боевой офи­цер. Вы обязаны принять меры. 

— Документы у вас тоже украли?

Ставр достал из нагрудного кармана документы и положил на стол коменданту.

— Так вы же уволены из вооруженных сил, — ска­зал Петренко, посмотрев его документы. — По ка­кому праву носите военную форму и погоны?

— Я же сказал, я — боевой офицер! Комиссован по ранению. Я чести офицера не ронял, чтоб с меня погоны сдирать. — В словах и интонациях капитана звучала жгучая, неутихающая обида. 

Петренко с пониманием взглянул на капитана и кивнул на стул:

— Садитесь.

Ставр поставил на пол чемодан и сел.

— Куда направляетесь? — уже не таким казенным тоном спросил комендант.

— В Вологду к боевому другу— Ставр тоже смяг­чил интонации, сделал их более доверительными.

Десантник, показавшийся вначале настоящим психопатом, оказался человеком вполне вменяемым. Он толково, без лишних эмоций объяснил Петрен­ко, каким образом у него украли бумажник, пони­мая, что ворье и прочая бытовая уголовщина не вхо­дит в сферу ответственности военного коменданта. Но, оказавшись в затруднительном положении, он пошел не к презираемым ментам, а как военный че­ловек обратился к военному же. Все это было очень понятно Петренко, поэтому он проникся к капита­ну сочувствием.

— На поезд до Вологды я могу тебяпосадить. Да только, думаю, тебе придется задержаться на пару дней доя выяснения обстоятельств кражи. Может, воров поймают, потребуется опознать.

— А ночевать на вокзале с мешочниками?

— Это ни к чему. Поселю тебя в нашу гостиницу в служебный номер.

Петренко был человек недоверчивый и осторож­ный, но он истосковался по собеседнику или собу­тыльнику, с которым можно говорить на одном язы­ке о вещах обоюдно интересных. В капитане он по­чувствовал родственную душу, а кроме того, тот был случайным персонажем, залетным гостем, который завтра отбудет в свою Вологду и забудет о пьяных раз­говорах.

— Хорошо, я задержусь, — сурово, как человек, понимающий свой долг, сказал Ставр. — Но только потому, что вы просите. Вы похожи на моего комба­та. В том бою, в котором он погиб, и я свою пулю поймал. Комбату Героя дали посмертно. А мне — хрен. Штабная крыса резолюцию наложила: «Отка­зать за недостаточностью подвигов».

Петренко понимающе кивнул и достал из сейфа бутылку водки.

— Давай помянем твоего комбата, капитан.

...Витек не случайно обратил внимание на руки Шуракена. Наблюдательность и хитрость были его природными качествами. Этим он мог не только блеснуть при случае перед приглянувшейся дамоч­кой, но и немного заработать на них. Витек был ос­ведомителем Петренко.

Во время обеденного перерыва он пошел за Шуракеном, и тут его ждала та вожделенная удача, о ко­торой Витек давно мечтал. Занимаясь обыкновен­ным стукачеством, он воображал себя контрразвед­чиком и мечтал, что когда-нибудь судьба даст ему случай доказать свои выдающиеся способности в этой области. Витек мечтал выследить настоящего диверсанта, вражеского агента, хотя и не понимал, за каким чертом шпион полезет на товарную стан­цию. О секретном ракетном комплексе «Ареал» ни Витек, ни другие осведомители Петренко не дога­дывались, хотя знали, что к какому-то охраняемому объекту рельсы протянуты. Да мало ли что у нас ох­раняется.

Шуракена стукач вначале принял за вора. Но по­дозрительный новичок совершенно не интересовал­ся товарными вагонами, в которых мог оказаться ценный груз. Его внимание привлекали только реф­рижераторы. Затем, встретив пожилого вохровца, Шуракен вступил с ним в долгую обстоятельную бе­седу, чего обычный вор делать не станет. Вор поста­рался бы избежать встречи с вооруженным сторожем.

Шуракен с самого начала знал, что стукач сле­дит за ним. Он намеренно подошел к рефрижерато­рам, чтобы, когда Петренко донесут об этом, у коменданта не было сомнений в том, что диверсант ищет именно «Ареал». Это была часть плана игры, придуманной разведчиками.

— ...Шлялся по путям, отирался возле рефриже­ратора... — Стукач не подкачал, он не стал медлить с доносом на Шуракена.

Услышав про рефрижераторы, Петренко насто­рожился.

— Привязался с разговорами к вохровцу, — про­должал стукач.

— О чем был разговор, слышал?

— Вроде интересовался условиями работы. Рас­спрашивал, что приходится охранять.

— Ладно, приду посмотрю на этого любознатель­ного.

В это время Ставр и Шуракен встретились в пив­ной на окраине города подальше от вокзала. Оба выг­лядели как завсегдатаи подобных заведений. Осо­бенно натурально смотрелся Ставр.

— Всю ночь пили в гостинице, — рассказывал он Шуракену. — Как две жопы: обосрали всех — и дру­зей, и врагов, и начальство, и жен. Семен Иванович раскрыл мне душу.

— А про «Ареал» он тебе ничего не рассказал? Ставр оторвал кусочек воблы и покачал им пе­ред носом напарника.

— Не следует недооценивать противника. Семен Иванович кремень. Мы имеем дело с профессиона­лом.

— Что-то ты его слишком быстро свинтил.

— Я понял его проблему. Пить с самим собой можно, а вот поговорить не с кем. Ну а у тебя что?

— Все нормально. Мне уже сел на хвост «добро­вольный помощник». Порадуем Петренко, пусть ду­мает, что знает, кто засланный казачок. Если у Пет­ренко имеются сомнения на твой счет, они должны привять. 

— Мне надо продержаться с ним еще три-четы­ре дня. За это время паровоз на базу или придет, или, наоборот, не придет. И то и другое существенно.

— У меня есть идея, как развлечь Петренко. А то он соскучится и отправит тебя в Вологду.

Вечером Ставр зашел к Петренко. В кабинете его не оказалось. Чтобы не мелькать без дела на вокза­ле, Ставр решил вернуться в гостиницу. Проходя мимо ресторана, столкнулся со своей знакомой офи­цианткой. Она не узнала его в форме капитана-де­сантника. Правда, она вообще не обратила на него внимания, потому что была слишком озабочена си­няком под глазом, проступавшим через толстый слой тонального крема. Синяк был видимым результатом беседы по душам с директором ресторана.

Бригада Шуракена вышла в ночь на разгрузку ва­гона с каким-то импортным товаром в больших кар­тонных коробках. Улучив подходящий момент, Шу­ракен вынул из-под куртки сложенный пополам яр­кий журнал и сунул его в зазор между коробками. Через несколько минут журнал вывалился под ноги одному из грузчиков.

— Мать твою! — обалдел работяга, увидев на об­ложке голую девицу с раздвинутыми ногами.

Это был заграничный порнографический жур­нал. До путча девяносто первого года, суверенитета союзных республик и свободы печати было еще да­леко, и широкие массы трудящихся ничего подоб­ного еще не видели. Но посмотреть очень хотелось. Мужики бросили работу и столкнулись лбами над ув­лекательными картинками.

— Гляди, — сказал кто-то, — а эта шмара все по­казала, что мамка дала. Еще и что-то написано, как будто так непонятно.

— Написано: «Сладкая киска. Я позволю тебе все», — прочитал Шуракен. — Тут еще ее габариты и номер телефона.

Все с удивлением посмотрели на Шуракена.

— Ты что, по-иностранному читаешь? — спро­сил Витек.

— По-английски, — уточнил Шуракен. — Я пос­ле армии матросом на сухогрузе в загранку ходил.

В азарте мужики начали тыкать пальцами в фо­тографии девиц и просить, чтобы Шуракен перево­дил их призывы и обещания. Все были так увлече­ны, что никто не заметил Петренко, пока тот не по­дошел к ним вплотную.

— Тут, в общем, везде про одно и то же: «Я знаю твои мечты...», — закруглил тему Шуракен.

— Что у вас тут? — спросил Петренко. Мужики сразу напряглись, увидев коменданта.

Витек выхватил журнал у Шуракена и протянул Пет­ренко.

— Вот, Семен Иванович, журнал с голыми дев-

ками в грузе обнаружился. Буржуи, наверно, специ­ально подложили пропаганду.

Петренко полистал журнал, затем сложил его пополам так, чтобы не видна была похабная девка на обложке. Возвращать журнал бригаде он не со­бирался.

— Ладно, разберемся, откуда это взялось,

— А Василий вот у нас по-иностранному чита­ет. — с энтузиазмом доложил Витек.

Петренко окинул Шуракена оценивающим, за­поминающим взглядом.

— Молодец, — сказал он. — В школе, значит, хо­рошо учился.

Петренко явственно услышал колокола судьбы. Не зря он вчера пил за папаху. Семен Иванович был не из тех олухов царя небесного, которые из-за ту­пости и лени упускают свой шанс. План действий со­зрел мгновенно, и Петренко тут же приступил к его реализации. Он поехал к ментам в РУВД.

В перерыве бригада скинулась, и Шуракена, те­перь уже как новичка и самого молодого, снова по­слали на площадь к старухам за водкой. Витек на этот раз с ним не пошел.

Было уже очень поздно, на привокзальной пло­щади не было никого, кроме старух, которые ждали последнюю московскую электричку. Шуракен купил водку и направился обратно к пакгаузам товарной станции. Он сразу заметил какую-то подозритель­ную компанию, вылезшую из забегаловки в переул­ке. Трое дюжих парней, одетых в спортивные кос­тюмы и кожаные куртки, направились к нему. — Ну че, фраерок, бабки на железке срубил? — начал предводитель, у которого под кожаной курт­кой виднелась футболка с изображением Брюса Ли. — Водочку покупаешь? А надо бы с обществом поделиться.

— С какой радости? — поинтересовался Шура-кен.

— А тут кто нам не платит — не живет. В общем, сам смотри: или ты отбашляешь, как положено, или мы сейчас из тебя инвалида сделаем.

— Не факт. Совсем не факт.

— Пацаны, фраерок сомневается. Придется убе­дить.

Бандиты бросились на Шуракена. Все произош­ло очень быстро, и через тридцать секунд пацаны уже лежали на асфальте. Инцидент можно было бы счи­тать исчерпанным, но тут раздался вой милицейс­кой сирены, Шуракена осветили фары, и рядом с ним затормозила патрульная машина. Под прицелом автоматов на Шуракена надели наручники. Его за­пихнули в машину и увезли под ругань старух, кри­чавших, что арестовали, как всегда, не того.

Пили на этот раз в кабинете у Петренко. Ставр чувствовал, что комендант чего-то ждет. Пил он на­много меньше, чем накануне, и когда раздался теле­фонный звонок, сразу схватил трубку.

Ставр вытряхнул из пачки сигарету, закурил и, щурясь от попавшего в глаза дыма, посмотрел на Петренко. Комендант положил трубку, встал, застегнул тужурку и, наклонившись к Ставру, доверитель­но положил ему на плечо руку:

— Я тебе по секрету скажу, капитан, может, я ско­ро получу полковника, а там, глядишь, обратно в Москву переведут.

— Семен Иванович, давайте за это выпьем...

— Нет. Сейчас у меня срочное дело. Надо с од­ним говнюком разобраться. Шпионом.

— Шпионом? Ну это вы загнули, Семен Ивано­вич! Воры — понятно, но шпионы... Какого хрена им тут надо?

Петренко сурово посмотрел на собутыльника:

— А это тебе знать не положено.

Выйдя из здания вокзала, Петренко сел в «Вол­гу» с надписью «Военная комендатура» на борту.

Ставр понял, что «говнюком» и «шпионом», о котором говорил Петренко, может быть только Шуракен. Судя по всему, игра вошла в острую фазу. В переулке, примыкающем к вокзалу, у Став-ра стояла машина — неприметной вишневой ок­раски потрепанные «Жигули». Ставр быстро ски­нул китель, вместо него надел яркую спортивную куртку и бейсболку, которые взял с заднего сиде­нья. Комендантскую «Волгу» он нагнал на выезде с площади.

Петренко подъехал к зданию РУВД. Он не обра­тил внимания на проехавшие мимо «Жигули», за ок­ном которых промелькнули адидасовская куртка и бейсболка.

Комендант вошел в управление. В дежурном по­мещении переодевались в обычную милицейскую

форму те самые братаны, которые устроили на пло­щади драку с Шуракеном. Кожаные куртки, спортив­ные штаны и прочие «бандитские» шмотки валялись на столе и стульях. Один из ментов, у которого лицо пострадало более, чем у остальных, как раз стаскивал с себя футболку с портретом Брюса Ли.

— Это ты, что ли, за убитого? — спросил Пе­тренко.

— Так точно, товарищ подполковник.

— Фотографии готовы?

— Вот, Семен Иванович. — Один из ментов с го­товностью протянул коменданту несколько поляро-идных снимков.

— А этому козлу винторогому сказали, что он че­ловека убил? — спросил Петренко, посмотрев на фо­тографии, на которых изображавший бандита мент в футболке с Брюсом Ли лежал на земле, изображая труп.

— А как же. Протокол составили по всей форме, чтобы он осознал свое положение. Привести его?

— Не надо. Я с ним в камере поговорю.

Ставр в это время осматривал здание РУВД. Он выяснил, что окна КПЗ выходят во внутренний двор, точнее, на захламленный пустырь, окруженный од­ноэтажными бараками.

Заднюю половину камеры, в которую помести­ли Шуракена, занимал деревянный помост, заменяв­ший койки. В камеру можно было запихнуть дюжи-

ну человек, но Шуракен был здесь один. Точнее, был один, пока не появился Петренко. Комендант предъявил фотографии якобы убитого Шуракеном в драке человека.

— За убийство получишь от десяти до пятнадца­ти строгого режима, — разъяснил он Шуракену по­ложение вещей. — В колонии урки, а ты парень мо­лодой. Сам знаешь, что там бывает. Но если ты шпи­он, тогда другое дело. Тогда ты по линии КГБ. А государство у нас теперь гуманное — озабоченное своей репутацией в международной атмосфере. При наличии смягчающих обстоятельств получишь пять лет за шпионаж, не повлекший ущерба государствен­ным интересам.

— Ну какой я шпион? — Шуракен выглядел оша­левшим от свалившейся на него беды. — У меня мама в Тагиле, можете проверить.

— Проверю, если признаешь, что шпионил. А ес­ли нет, то, выходит, твое дело — не моя епархия. Тогда пусть мусора с тобой разбираются. А уж они разбе­рутся, у них процесс обкатанный. Мама в Тагиле не­скоро сыночка дождется.

— Ну, допустим, я признаюсь, что шпион, — тог­да что?

— Тогда я заберу тебя у мусоров, переведу в СИЗО КГБ. Бить тебя больше не будут. Поговорим, най­дем общий язык. Тут возможны варианты сотрудни­чества.

— А с убийством как быть? Труп ведь никуда не денется.

— Этот вопрос я решу. Ну прибавится у мусоров еще один висяк.

— Устал я, ни черта не соображаю. Дайте поду­мать хотя бы до утра.

— Завтра я зайду, но уговаривать больше не буду. Или лет пятнадцать, а то и двадцать лагерей с урка­ми, или ты признаешь, что шпионил на станции. И тогда я помогу тебе выпутаться с минимальным ущербом. Других вариантов у тебя нет.

Петренко собрал фотографии и вышел из каме­ры. Он был уверен, что Шуракен никакой не шпи­он, скорее всего — обычный вор. Но за поимку вора полковничьи погоны военному коменданту не све­тили. И комендант решил не ждать, когда по милос­ти судьбы в Серпухов забредет настоящий шпион, а с помощью шантажа заставить Шуракена признать, что именно он и есть иностранный агент. И тут уда­ча, казалось, улыбнулась коменданту. Он получил со­общение о том, что «Ареал» прибывает на базу. Те­перь Шуракен был не просто шпион, а то самое пре­словутое яичко в пасхальный день.

Петренко был настолько занят своими служеб­ными делами, связанными с «Ареалом», и шпионс­кой интригой, которая должна была обеспечить ре­шающий поворот в карьере, что совершенно забыл о собутыльнике. Увидев Ставра возле своего каби­нета, комендант понял, что капитан-десантник ему больше не интересен, пора отправлять его в Волог­ду. А то он уже воспылал какими-то надеждами и на­чал приставать к коменданту с просьбами взять его к себе на службу.

— Прости, капитан, не до тебя сейчас, — на ходу бросил Петренко. — Эшелон пришел.

— Какой эшелон? Мы же вроде в баньку пойти договорились.

— Баньки-шманьки — все отменяется. Дня че­рез два зайди.

Петренко быстро ускакал по своим делам. Но Ставр уже понял, что «Ареал» на базе. Пришло вре­мя действовать.

Шуракен услышал, как в окно ударил камень. Он подскочил на деревянном настиле, скинул куртку, об­мотал ею руку и высадил стекло. Ставр кинул сквозь решетку монтировку с привязанным к ней тросом. Шуракен поймал и заклинил ее в решетке. Ставр прыгнул в кабину грузовика и включил заднюю пе­редачу. Привязанный к бамперу трос натянулся, как струна, и вырвал решетку из кирпичной стены.

Шуракен пролез сквозь довольно узкий проем окна и спрыгнул на землю. Грузовик уже разворачи­вался мордой к выезду со двора. Парень на ходу зас­кочил в кабину.

Без фар и габаритных огней КамАЗ помчался по ночным безлюдным улицам.

— Где ты взял КамАЗ? — спросил Шуракен.

— Угнал со стройки.

— Черт, мы напрямик идем под статью.

— Да брось ты, мы же не бандиты. КамАЗ вер­нем на стройку, а решетку — в тюрьму.

Решетка с душераздирающим скрежетом летела за КамАЗом, разбрасывая по асфальту бенгальские огни искр.

В это время по трассе, соединяющей Москву и Серпухов, мчался кортеж из черных служебных «Волг». Не скрывая злорадства, Ромашов сообщил Навигатору и Командору о благополучном прибы­тии «Ареала» на базу. И добавил, что еще до рассвета поезд покинет место своей временной дислокации. Операция вступила в завершающую фазу, и на то, чтобы найти и условно уничтожить «Ареал», у спе­цов Командора оставалось не больше двух часов.

— С одной стороны, хорошо, что твои спецы его не нашли, — сказал Навигатор. — А с другой — пло­хо то, что Ромашов теперь воодушевится и покатит на нас бочку.

— Еще не вечер, — ответил Командор.

И тут сработала коротковолновая рация в кар­мане его куртки.

— Командор на связи.

— Командор, мы готовы. Подтвердите реализа­цию операции «Паровоз», — раздался сильно иска­женный помехами голос Ставра.

— Реализацию операции «Паровоз» подтверж­даю. Работайте, мальчики.

Сидящие рядом на заднем сиденье «Волги» Ко­мандор и Навигатор обменялись понимающими взглядами. Торжествовать пока было рано. Охрана «Ареала» могла задержать диверсантов.

Из тайника, устроенного в лесу неподалеку от стоянки «Ареала», Ставр и Шуракен извлекли ими­таторы мин, взрывпакеты и фальшфаеры. Все это они быстро рассовали по рюкзакам. «Диверсанты» уже успехи переодеться в черные комбинезоны и заг-

рузочные жилеты, надеть черные трикотажные шап­ки, которые опускались налицо, превращаясь в мас­ки. Вначале они двинулись к мосту через реку, тому самому, что был обнаружен ими недалеко от обне­сенной колючей проволокой территории. Там, на мо­сту, они оставили почти весь свой груз.

Передвижной ракетный комплекс «Ареал» пред­ставлял собой состав из рефрижераторов и двух спа­ренных тепловозов. Освещенный прожекторами, он стоял на базе, готовый вскоре двинуться в свое бес­конечное путешествие по железным дорогам огром­ной страны. Личный состав комплекса в это время спал в бытовых вагонах, только дежурная смена на­ходилась на постах в центре управления. Вдоль со­става ходили два парных патруля. В будке у ворот ча­совой считал звезды, стараясь не заснуть. Второй ча­совой прогуливался вдоль ворот, перекрывающих железнодорожную ветку.

Ставр и Шуракен, почти неразличимые в темноте в своей черной одежде, пролезли под заграждением из колючей проволоки. Они двигались медленно и плавно, не производя ни малейшего шума. Свет про­жектора рассеивался проволочной сеткой, огоражи­вающей периметр базы «Ареала». Свет не отразился и от черного матового покрытия кусачек, с помощью которых спецы прорезали дыру в сетке.

Часовой, слонявшийся у ворот, вдруг остановил­ся и тревожно всмотрелся в кусты за ограждением, но ничего не обнаружил. Трава и кусты, освещенные прожектором, кажется, не таили в себе никакой опасности. Часовой развернулся, намереваясь продолжить свое однообразное движение, и тут тень, ле­жащая на траве, вдруг материализовалась, припод­нялась на мягких, полусогнутых, как у кошки, ногах и бесшумно прыгнула на спину часовому.

Вторая черная тень так же бесшумно и стреми­тельно, как и положено ночным хищникам, вскараб­калась на вышку. Часовой потерял сознание, не ус­пев издать ни звука.

Двое патрульных, обходивших состав, перекину­лись парой фраз со своим товарищем, вышедшим покурить на порог вагона караульной команды. За­тем патрульные двинулись дальше, а солдат выбро­сил окурок и закрыл металлическую дверь с неболь­шим зарешеченным окошком.

Патруль прошел, не заметив в тени под вагоном две еще более черные тени, лежащие на бетонных шпалах. Вдруг из тьмы вылетел тонкий упругий тро­сик с тяжелым шариком на конце. Он обвился вок­руг ноги часового. Руки в черных перчатках силь­но и резко дернули тросик. Часовой, которому по­казалось, что он зацепился за что-то, упал. Второй выругался и наклонился было к товарищу. И тут спецы выкатились из-под вагона и подмяли обоих часовых.

Ставр и Шуракен заминировали дверь вагона ох­раны с помощью шоковой светозвуковой гранаты и помчались вдоль состава к тепловозам. Шуракен поднялся по лестнице и вежливо постучал в дверь.

Машинист отложил газету и, ворча, пошел уз­нать, что опять понадобилось солдатам из патруля. Как только он открыл дверь, Шуракен сбил машиниста с ног и запрыгнул в кабину. Машинист попы­тался было вытолкать его из кабины, но, видно, зря погорячился. Ставр подхватил обмякшее тело маши­ниста и оттащил его в агрегатный отсек.

Петренко приехал на базу «Ареала» и поставил машину у казарменного барака, в нем размещались солдаты, охранявшие запретную зону. Комендант ос­мотрелся. Все было спокойно. Он медленно пошел вдоль состава. Подполковника все сильнее и силь­нее раздражало то, что он не видел патрульных. Из кабины тепловоза коменданту послышался подозри­тельный шум, и он решил, что патрульные залезли к машинисту послушать футбол по радио. Предвкушая расправу, которую он устроит солдатам, застукав их на месте преступления, Петренко решительно взял­ся за поручни и, несмотря на короткие ноги и из­рядно отросший живот, довольно легко вскарабкал­ся по лестнице.

Петренко шагнул в кабину и остолбенел при виде Шуракена, который в черном комбинезоне и маске стоял у пульта управления и явно собирался запус­тить силовой агрегат тепловоза.

— Стоять! — заорал Петренко, хватаясь за пис­толет. — Руки!

Ставр выскочил из агрегатного отсека, вырвал пистолет из руки подполковника и взял его за горло.

— Вы кто? — прохрипел комендант. — Где маши­нист?

— Только не подумайте ничего плохого, Семен Иванович, все нормально. Он отдыхает, — засмеял­ся Шуракен и снял маску. Петренко узнал его.

— Ах ты, гад! Шпионская морда!

Петренко вырвался из рук Ставра, обернулся к нему. Ставр поднял маску — теперь уже не имело смысла соблюдать конспирацию. Узнав и Ставра, ко­мендант от ярости потерял остатки самообладания.

— И ты здесь? — заорал он. — Так ты, значит, заод­но с ним! Сволочь! Я же пил с тобой, как с человеком!

— Простите, Семен Иванович, работа такая, — вполне искренно ответил Ставр.

— Чтоб ты сдох, сволочь!

Не обращая внимания на вопли Петренко, Шуракен продолжал заниматься своим делом у пульта управления. Заработал силовой агрегат, завибриро­вал железный пол кабины, и тепловоз тяжело, мед­ленно, но неотвратимо начал движение. Вспыхнул прожектор, заливая ослепительным светом ворота и рельсы, уходящие в глубину леса.

Из казарменного барака выскочили солдаты. Крича и стреляя в воздух, они помчались к набира­ющему ход составу. В вагоне охраны поднялась тре­вога. Кто-то попытался открыть дверь. Сработала светозвуковая граната — ослепительная вспышка, душераздирающий вой.

Тепловоз снес ворота.

— Вы что, охренели! — орал Петренко. — Да вас, идиотов, в пыль сотрут и по ветру пустят!

— Ставр, заткни его, — попросил Шуракен. — Надоел. Орет, мешает. А я не каждый день теплово­зы вожу. Может, моя детская мечта сбылась.

Ставра слегка мучила совесть: нехорошо два дня пить с человеком, а потом так его подставить. Но на войне как на войне. Аккуратным ударом ребром ла­дони между шейными позвонками Ставр вырубил коменданта.

За лобовым стеклом тепловоза навстречу спецам мчался лес, радостно сверкали в свете прожектора рельсы. Впереди показался мост.

И как раз в это время кортеж из генеральских «Волг» свернул с шоссе на лесную дорогу, которая вела к базе «Ареала». Впереди над дорогой навис мост. Генерал Ромашов и его адъютант майор Мед­ведев, ехавшие в первой машине, вдруг увидели, как на него медленно вполз состав с «Ареалом».

— Твою мать! — выругался Ромашов. — Стой! — приказал он водителю.

Первая машина резко затормозила и останови­лась. Машинам, следовавшим за ней, пришлось ша­рахаться к обочинам, чтобы избежать столкновения. Из них вылезли генералы, их адъютанты, прави­тельственный чиновник, Навигатор и Командор. Понимая свою полную неспособность что-либо из­менить, все смотрели на «Ареал», остановившийся на мосту. Они увидели двух парней, которые бежа­ли по крышам вагонов от тепловозов к середине состава.

Примерно на середине моста спецы останови­лись. Ставр достал из кармана жилета рацию.

— Командор! — заорал он. — Белка и Стрелка на связи. Командор, если вы нас и выпрете из подраз­деления, то уж точно не за профнепригодность. Вни­мание!.. Алле ап!

«Диверсанты» выдернули запалы из фальшфае-ров и подняли их над головами.

Ослепительный красный свет озарил две черные фигуры на серебристой крыше вагона.

Это было великолепное шоу. Командор улы­бался.

Но тут сработала вся цепь пиротехнических средств, установленных на мосту. «Ареал» окружи­ло пламя имитаторов взрывов, а над крышами ва­гонов заколыхались плюмажи разноцветных дымов фальшфаеров.

Генералы на дороге в бешенстве матерились. Ог­ненные вспышки искажали холеные лица, превра­щая их в бесноватые маски.

Командор заметил, что спецы с крыши вагона исчезли. На другой стороне моста, где не было ни­какой пиротехники, они привязали к ограждению два фала и спустились в воду. Отплыв на некоторое расстояние, они вылезли из реки.

Взрывы отгремели. «Ареал» стоял на мосту це­лый и невредимый, как будто печальный клоун пос­ле окончания праздника. Из вагонов начали выби­раться солдаты охраны и военнослужащие, обслу­живающие ракетный комплекс.

Ромашов подошел к Навигатору.

— Не рассчитывайте, что вам этот... фейерверк сойдет с рук, — прорычал он. — Я доложу наверх. Потребую служебного расследования. Вы не пони­маете, каких людей вы поощряете. Я был с инспек­цией в подразделении Марченко — нагляделся на его выкормышей. Шляются по территории базы бо­родатые, длинноволосые, в заграничных джинсах! Бандиты с большой дороги, а не офицеры элитно­го подразделения!

Ромашов перевел белые от ярости глаза на Ко­мандора. Тот спокойно, почти безразлично выдер­жал его взгляд. 

10

Моторная лодка плыла по неширокой реке, бе­рега которой заросли камышом и осокой. Эти места были раздольем для зверья и птицы. Здесь служил охотоведом школьный товарищ Шуракена, после школы подавшийся в лесной техникум. В детстве они вместе мечтали, что станут охотниками, представля­ли их как героев Фенимора Купера. Завели щенка, внушили друг другу, что из него вырастет промыс­ловая лайка. Выросла, конечно, дворняга — зато пре­данный друг, сопровождавший мальчишек в их по­ходах по лесу.

После операции с «Ареалом» спецы получили ко­роткий отпуск, а Женя как раз закончила сдавать эк­замены. В институт ее приняли. Друзья решили не­сколько свободных дней провести вместе. У Ставра вначале были другие планы, но он вдруг почувство­вал, что с большинством прежних приятелей его уже почти ничто не связывает, а обзвонив тех немногих, кого все еще хотел бы видеть, узнал, что никого из них нет в Москве.

Шуракен сбросил мощность двигателя, и лодка спокойно вошла в бухту среди высоченной травы. Здесь были устроены мостки, служившие причалом. На берегу стояла охотничья изба.

— Как здорово! — Женя радостно осмотрела избу и лес вокруг. — Вот бы здесь пожить.

Ставр подумал, что для этого ей пришлось бы ре­шить, с кем из них двоих она собирается жить, но вслух ничего не сказал.

Днем на реке они наловили рыбы, теперь Ставр и Шуракен взялись ее чистить. Женя, которой джен­тльмены не позволили пачкать руки в рыбьей чешуе и потрохах, сидела на нагретых солнцем мостках и развлекала их разговором. Вдруг Шуракен заметил, что она замолчала. Он глянул на Женю и увидел, что она смотрит на Ставра. Смотрела она иначе, чем обычно. Сердце Шуракена болезненно сжалось. Он полюбил Женю с того первого дня, когда ее увидел, но он был не из тех, кто выставляет свои чувства на­показ. Чем сильней любил, тем глубже прятал свою любовь.

В избе была русская печь, но уху решили варить на костре. Вскоре стемнело. Шуракен постелил для Жени на землю волчью шкуру. Разлили по мискам уху и водку по кружкам.

— За тебя, Женечка, — сказал Шуракен. — За твое поступление и за то, чтобы ты всегда добива­лась всего, чего хочешь.

— Спасибо, Саша, но я не хочу сейчас думать ни о чем таком важном и пить за это не хочу. Сегодня был такой счастливый день. Я пью за вас, мальчики. Если бы не вы, этого дня не было бы в моей жизни, и вообще меня даже на свете не было бы. Ставр насмешливо взглянул на нее.

— Вот только не надо культивировать в себе ком­плекс благодарности, — сказал он наставительно. — Сударыня, вырвать вас из лап злодеев было честью для нас. 

— Глупая шутка, Егор. Ты забыл, что Павел Пет­рович погиб? Он стольким людям спас жизнь, иног­да делал просто невозможное. И он верил в меня, считал, я тоже смогу стать хорошим хирургом.

— Вот этого я все-таки не понимаю, — заметил Шуракен. — Хирургия — мужская специальность.

— Женечка, радость моя, объясни, как тебе в го­лову пришла идея зарабатывать себе на пропитание ножом? — подхватил тему Ставр.

— То есть скальпелем? Ну не знаю, стоит ли при­знаваться? Это ужасно глупо.

— Кто бы сомневался! Любая хорошая мечта все­гда имеет в основе какую-нибудь отменную глупость. Пример перед тобой, даже два примера. Так что ве­шай — не стыдись.

— Я влюбилась в отца моей школьной подруги. А он был хирургом. Лучшим у нас в Омске. В нем было что-то такое... не знаю... Он казался мне не та­ким, как все, — какой-то исключительной личнос-таю. Я все время думала, как привлечь его внима­ние. И придумала — поступила в медучилище. Воображала, как приду работать к нему в бригаду, как он оценит меня, поймет, какое я сокровище. И я стану его ассистенткой.

— Ассистенткой? — усомнился Ставр. — А не возлюбленной?

— Нет. Это ведь была идеальная любовь.

— Почему тогда ты не осталась в Омске и не при­шла работать к нему в бригаду, как мечтала? — серьезно спросил Шуракен.

— Он умер.

Шуракен посмотрел на Женю, искренне сочув­ствуя ей, — девушка потеряла свою первую любовь. Ставр взглянул вопросительно: интуиция подсказы­вала ему, что смерть героя первого ее романа — это еще не все.

— Значит, он умер, — сказал Ставр. — Но смерть героя была не самым большим твоим разочаровани­ем, ведь так?

Женя вызывающе посмотрела на Ставра:

— Его нашли с любовницей в гараже. Зимой у нас бывают ужасные морозы, и он оставил двигатель машины включенным.

— Бедная Ассоль. Паруса оказались серыми и к тому же в подозрительных пятнах.

— Егор... — В голосе Шуракена прозвучало не­шуточное предупреждение.

— Зря я все это рассказала. Только настроение себе испортила. — Женя встала и пошла к избе.

Шуракен молчал, остро переживая обиду Жени. Если бы не Ставр, а кто-нибудь другой позволил бы себе обидеть ее, все было бы совершенно по-другому. Но затевать драку со Ставром Шуракен не мог ни при каких обстоятельствах. Его разрывали противоречи- вые чувства — любовь к женщине и любовь к другу.

— Надо подбросить дров в костер, — сказал Ставр так, словно ничего не произошло. Он сожа­лел, что обидел друзей, и хотел теперь втянуть Шу­ракена в разговор, разрядить обстановку.

— Не надо, — не глядя на него, ответил Шура­кен. — Уже поздно.

— Ну хорошо, я не прав. Пойду извинюсь Ставр встал и пошел в избу. Шуракен остался си­деть у костра, который уже превратился в кучу тле­ющих углей. Он смотрел, и его завораживала игра пламени. Пора было гасить костер, но Шуракен все медлил заливать эту пламенную жизнь водой.

А Женя сидела на табуретке у печи, едва сдержи­вая злые слезы. Ставр с порога посмотрел на нее ви­новато и ласково. Затем шагнул к ней и опустился на колени. Возле печи лежал топор. Ставр взял его и подал Жене, положив при этом голову на ее колени. Женя почти с досадой вырвала топор у него из рук — нашел чем играть, дурак! Но вдруг, неожиданно даже для себя самой, подняла его голову и поцеловала в губы.

— Егор...

Шуракен наконец залил костер и пошел в избу. Поднялся по лестнице на веранду, хотел уже войти в комнату, но тут вдруг почувствовал, что за дверью что-то происходит. В тишине, наполненной звуками ноч­ной жизни леса, послышались нежный стон и прерывистое дыхание. Теряя над собой контроль от гне­ва и обиды, Шуракен сделал шаг вперед и распахнул дверь. Нет, ему не померещилось: Ставр и Женя целовались на лежанке, накрытой медвежьей шкурой.

Шуракен прикрыл дверь. На лбу его выступили капли пота. Казалось, здесь, в избе, под слишком низким для его роста потолком, Шуракену нечем ды­шать. Он осмотрелся, ища что-то. У окна на грубо сколоченном столе, предназначенном для чистки, ремонта и перезарядки оружия, лежало ружье. Шу­ракен взял его.

Ставр, словно хребтом почувствовав это движе­ние, оторвался от губ Жени. Он замер, даже не при­слушиваясь, а как зверь, всем телом ощущая про­странство вокруг себя.

Шуракен вышел из избы и бросился в черную чащу леса.

Женя обняла Ставра и притянула его к себе.

Утром Ставр сидел на крыльце, курил и смотрел, как клубится туман. Он ждал Шуракена. Тот подо­шел и остановился у крыльца. Они долго молча смот­рели друг другу в глаза, ведя мысленный поединок. Наконец Ставр протянул пачку, и Шуракен взял си­гарету.

— Я не буду оправдываться, — произнес Ставр.

— На кой хрен мне твои оправдания? Она сама выбрала.

— Все условия договора были соблюдены. Или я должен был получить твое разрешение?

— Да пошел ты...

Женя открыла дверь и осталась стоять на поро­ге, прислонившись плечом к косяку. Шуракен бро­сил на нее короткий взгляд; он стыдился выдать свою боль и свою любовь к ней. Так ничего и не сказав, Шуракен вытащил из-под крыльца канистру с горю-

там для лодочного мотора и пошел к привязанной к мосткам лодке.

— Егор, что происходит? — спросила с тревогой Женя.

— Пора возвращаться в Москву.

Женя села на крыльцо рядом со Ставром. Он об­нял ее за плечи. Вдвоем они печально смотрели, как Шуракен идет по мосткам к покачивающейся на спо­койной волне лодке. Над водой клубился туман, и казалось, что он идет над кипящей водой.

После возвращения в Москву жизнь снова вош­ла в наезженную колею. Сашка Гайдамак не делился ни с кем своими переживаниями, боль безответной любви он глушил работой. На его месте обычный че­ловек, не способный справляться со своими эмоци­ями, впал бы в депрессию, запил, поссорился бы с другом, возненавидел любимую или нашел случай­ную жертву, на которой начал бы вымещать соб­ственную неудачу. Но Гайдамак был натурой цель­ной и волевой, а кроме того, он обладал врожден­ным благородством и чувством справедливости. Он считал, что любовь к Жене — это только его соб­ственная проблема, и он не имеет права превращать свои чувства в проблему для друзей.

Егор оказался самым неподходящим человеком для Жени. Он мог дать ей только интересный секс, игру, приключение. А она хотела тихого счастья в ломе, полном детей. Но Егор вырос в брутальном мире исключительно мужских интересов. После гибели его матери женщины в доме генерала Осоргина появлялись только в роли нянек и домработниц. Но у Егора все же было свое представление о семейной жизни — он точно знал, что не позволит втянуть себя в это тос­кливое мероприятие, о котором мечтала Женя. Всего этого она не понимала. Она была еще слишком юной, и любовь была для нее самым главным в жизни.

Несмотря на то что период обучения для Ставра и Шуракена уже завершался, режим занятий и тре­нировок по-прежнему оставался напряженным. Парни иногда позволяли себе ворчать на Подшибя-кина за то, что Старый Диверсант с присущей ему невыносимой настырностью заставлял их снова и снова повторять то, что они могли уже сделать в лю­бом положении и при любых условиях.

— Повторение необходимо не для заучивания движений, — объяснял Подшибякин, — а для акти­визации программы боевых действий. Вы не спорт­смены. Противник не будет ждать, пока вы разогре­етесь и подготовитесь к бою. Вы должны реагиро­вать мгновенно. А программа — она не в мускулах, она в голове.

Подшибякин принялся разворачивать небольшой сверток из синей шерстяной материи; похоже, это был лоскут, отрезанный от старых «олимпийских» штанов. В свертке обнаружился тренировочный нож.

— Я вам покажу один прием из серии тех, что на­зываются приемами последнего шанса. Это на слу­чай, если вас атакуют внезапно с очень короткой ди­станции и времени ни на что другое уже просто не будет. Возьми нож, — Подшибякин протянул нож Шуракену. — Бей меня.

Шуракен сделал выпад и попытался ударить Подшибякина безопасным тренировочным ножом в живот, но Подшибякин перехватил его руку за запя­стье и за локоть, мгновенно вывернул, и нож «вотк­нулся» Шуракену под сердце. Клинок тренировоч­ного ножа при ударе ушел в рукоятку, а когда Шура­кен отвел руку, пружина выбросила его обратно.

— Показываю в рапиде. Бери нож. Наноси удар медленно.— На сей раз Подшибякин работал со ско­ростью замедленной кинопленки, фиксируя каждую стадию и комментируя свои действия. — Беру в зах­ват. Тяну нож на себя. Сгибаюсь, веду нож параллель­но корпусу. Ухожу с директории удара. И переламы­ваю его руку в локте. Вот так. Поняли этот сюжет? Давайте поработаем. Егор, ты нападаешь. Пока мед­ленно. Саня, помни, все просто: захват, тянешь на себя, переступаешь, переламываешь. Это как вальс.

Ставр встал в стойку, готовясь атаковать Шура­кена.

В разгар тренировки Подшибякин заметил, что на плацу появился человек в камуфлированных шта­нах и куртке. На вид около пятидесяти, среднего ро­ста, плотный, с мягкой по-медвежьи походкой, с чуть замедленными, вроде ленивыми, движениями. Крупную, крепко посаженную на немного обвислые тяжелые плечи голову обтягивала черная трикотаж­ная щапка. В руках пришелец держал сидор из все той же камуфляжной ткани.

— Поработайте сами, — приказал Подшибякин и пошел навстречу гостю. — Здорово, Андреич.

Мужчины обнялись. При этом в сидоре гостя не­двусмысленно звякнуло.

— Что-то тебя давно видно не было, — сказал Подшибякин.

— А я из командировки сразу в госпиталь на кап­ремонт. Все, Петя, это, похоже, была последняя ко­мандировка. Медицина говорит: выработан ресурс организма. А ты молодняк натаскиваешь?

— Да, хорошие ребята.

— Мы тоже были хорошие.

Ставр и Шуракен смотрели на гостя Подшибякина, понимая, что видят человека, который завер­шает тот путь, который они только начинают.

— Чего заснули? Работайте, — приказал Подши­бякин. — Идем, Андреич, посидим у меня.

Парни глядели, как старики уходят. Что-то в них было стоическое, несгибаемое.

После тренировки, грязные и взмыленные, Ставр и Шуракен вернулись в общежитие.

— Саня, ты не мог бы меня сегодня выручить? — попросил Ставр.

— А что надо?

— Женька хотела на «Юнону и Авось» сходить, я достал билеты. А вчера отец позвонил. Мне надо к нему на дачу съездить. Может, сходишь с Женькой в театр?

— А ночевать я где потом буду? Так поздно я ни домой не доеду, ни на базу.

— Что за вопрос? У меня, конечно. -А Женя?

— Отвезешь ее в общежитие.

— Ладно.

Женя немного расстроилась, когда вместо Егора за ней приехал Гайдамак, но постаралась ничем своего разочарования не показать, чтобы не портить ему настроение. Да и сама печалилась недолго. Ее ждал прекрасный спектакль, билеты на который до­стать было почти невозможно.

— Какая музыка, от нее просто улетаешь, — вос­торгалась Женя, когда они вышли из Ленкома« тол­пе зрителей.

Стоял один из последних теплых вечеров. На Жене был светлый плащ с широким поясом, стяги­вающим ее тонкую талию. Золотисто-рыжие кудри падали на плечи. Она напевала арию из «Юноны и Авось», голубые глаза сияли от любви. Сашка был счастлив. Они были вдвоем, и можно было вообра­зить, что этот свет в ее глазах, озарявший милое не- жное лицо, предназначался ему. Горькое счастье, но и оно оказалось недолгим.

— Егор еще пожалеет, что не пошел в театр. — Мысли Жени очень быстро от иллюзорной любви вернулись к настоящей. — Саша, знаешь что, давай поедем к нему?

— А если он еще не вернулся с дачи?

— Ну и что? Мы его подождем. Ведь он знает, что ты приедешь к нему, значит, обязательно вернется.

— Хорошо, поехали.

Через двадцать минут Гайдамак и Женя вышли из метро на станции «Университет», перебежали че­рез проспект и вошли во двор. Саша сразу заметил машину Егора стоящей на обычном месте у балюст­рады, ведущей наверх, к подъездам. А Женя посмот­рела на окна и увидела, что в них горит свет.

— Егор дома, — обрадовалась она.

В этот момент дверь подъезда отворилась, и на балюстраду вывалилась веселая компания. Это были Егор и его институтские друзья, среди них и Артур, приехавший из Нью-Йорка в отпуск. Ставр обнимал Леру, превратившуюся за прошедшие годы в роскош­ную молодую даму.

Женя остановилась.

— Это институтские друзья Егора, — попытался успокоить ее Саша.

Егор и Лера вместе со своими друзьями спусти­лись по лестнице к стоянке машин. Друзья Ставра все уже успели поработать за границей или заняли перспективные должности, все они были с женами. В «свободном полете» оставались покатолько Егор и Лера. Они отлично смотрелись рядом друг с дру­гом — раскованные, красивые, вызывающе сексу­альные, как герои американских боевиков.

Компания начала шумно прощаться, обнимаясь и целуясь. Наконец все расселись по машинам и ста­ли выруливать со стоянки. Но Лера осталась с Его­ром. Помахав вслед последней машине, она повер­нулась к старому другу и обняла его. Они поцелова­лись и стали подниматься по лестнице. Рука Ставра лежала у Л еры на бедре.

Женя повернулась и побежала прочь из двора.

— Женя! Женя, постой! — крикнул Гайдамак и бросился за ней.

Егор обернулся на крик друга. В мгновение забыв о Лере, он рванул следом за Женей и Гайдамаком.

Выбежав на улицу, Женя бросилась через нее к метро. Девушку вдруг осветили фары. Женя остано­вилась как вкопанная и увидела несущуюся на нее машину. Девушка оцепенела от ужаса. Водитель по­пытался затормозить, но машина скользила на мок­ром после недавнего дождя асфальте. Ее несло пря­мо на Женю. 

Гайдамак сделал отчаянный рывок вперед и вы­толкнул Женю буквально из-под колес. У него са­мого времени увернуться, казалось бы, уже не ос­тавалось. Но Шуракена долго готовили к предель­ным ситуациям. Включилась та самая программа действия, о которой любил говорить Подшибякин. Тело отработало все, что требовалось, без участия сознания, автоматически. Шуракен бросился на ка­пот и перекатился через него, ударился плечом о лобовое стекло. Оно промялось от удара, иокрывшись густой паутиной трещин. Шуракен упал на асфальт.

Егор вылетел из-под арки.

— Сашка! — Он бросился к другу.

Но Женя оказалась рядом с Шуракеном раньше его. Шуракен стал подниматься с асфальта, она на­чала ощупывать его.

— Саша!.. Сашенька, милый, дай я посмотрю. Вдруг переломы...

Шуракен прижал Женю к себе и, наклонив го­лову, зарылся лицом в ее волосы.

— Родная моя, что же ты так... Он бы тебя сей­час, как котенка...

— Саня... — Ставр подошел к друзьям.

— Отвали, — зло сказал Шуракен, даже не взгля­нув на него.

— Женя...

Женя посмотрела на Егора глазами, полными ярости и боли.

— Я никогда не прощу! Запомни, никогда!

— Женя, это глупость какая-то. Саня, пошли ко мне. Мы сейчас со всем этим разберемся.

Гайдамак поднял голову. Лицо его было обо­драно.

— За Женьку порву. А разобраться... Мы с тобой сами разберемся.

Напарники встретились только на следующий день на тренировке. Шел дождь. Подшибякин отки­нул капюшон штормовки и посмотрел в небо. Кап­ли стекали по его лицу, выделяя морщины на старой неровной коже.

— Нет, не развиднеется, — сказал он. — Ничего, дождь делу не помеха. Давайте-ка начнем.

Ставр и Шуракен стояли друг против друга. В их неподвижности, напряженности лиц, немигающих взглядах зрачок в зрачок ощущалась угроза. Они сто­яли не как партнеры, пришедшие на тренировку, а как враги, явившиеся на дуэль.

Дождь усилился. Футболки на парнях намокли, прилипли к телу, подчеркивая рельеф мускулатуры. По лицам текли ручейки воды.

— Значит, атака — защита — контратака. Ну, хоп! Погнали.

Ни один из противников не спешил атаковать.

Продолжая свой безмолвный диалог, они стали мед­ленно двигаться по кругу.

— Ну, мои птички, мои бабочки, давайте отра­ботаем на раз-два-три и пойдем примем для профи­лактики по триста капель.

Ставр улыбнулся Шуракену. Верхняя губа изог­нулась, открывая неожиданно волчий оскал белых зубов. И все же — это улыбка. В ней был веселый и злой вызов. Ноги Ставра легко и упруго переступа­ли по мокрой траве и грязи, ища самую выгодную для атаки позицию. Эластично сработали голено­стопные суставы, бросая его вперед. Шуракен отве­тил встречным выпадом. Это было похоже на нача­ло поединка двух рыцарей, когда первый контакт — прямой и бесхитростный удар копьем в щит против­ника. Сходство с рыцарским поединком усиливалось тем, что это был не обычный тренировочный поеди­нок профессионалов, в котором, как говорится, «ни­чего личного», а бой за сердце дамы. В этой схватке безумствовала страсть молодых самцов, бьющихся за обладание возлюбленной.

И тем не менее это была схватка мужчин, спа­янных принципами и инстинктами боевого брат­ства, уже испытанными в деле. Каждый из них имел свои преимущества и недостатки. Ставр был изоб­ретательней как личность, и как боец он был более одаренным — в битве чувствовал себя как рыба в воде. Но сейчас решающее значение имели те глу­бинные чувства, которые толкали их на поединок. Ставр мог предъявить только свою гордость, Шу­ракен — свое понятие о мужской чести и справедливости. Шуракен имел большее право на победу, и Ставр это знал.

Достаточно быстро Подшибякин понял, что пар­ни сцепились не на шутку. Он скинул капюшон и сделал движение вперед, чтобы развести своих «вы­кормышей», как сцепившихся псов, но вовремя при­тормозил. Слишком очевидно было, что его попыт­ка вмешаться не увенчается успехом и приведет толь­ко к потере авторитета.

Бойцы наносили друг другу удары, беспощадные и опасные. Но их тренированные тела были защи­щены тугой, как литая резина, мускулатурой, спо­собной держать такие удары. Подшибякин смирил­ся с ролью невольного секунданта, ему оставалось только с профессиональным вниманием следить за схваткой, оценивая результат своих трудов.

Шуракену удалось сбить Ставра с ног, и он тут же обрушился на соперника всей своей тяжестью и произвел болевой захват.

— Все... Я держу тебя.

Ставр попытался ответить, но сквозь стиснутые зубы прорвалось только хриплое рычание. Пытаясь освободиться от хватки Шуракена, он преодолевал невыносимую боль.

— Кончено, прекрати... — почти попросил Шу­ракен.

На пределе сил Ставр попытался провести контрприем против болевого захвата. Шуракен сда­вил сильнее. Сквозь прерывистое дыхание обоих противников послышался хруст выворачиваемого плечевого сустава.

Ставр потерял сознание.

Шуракен выпустил обмякшее тело своего друга-соперника, обессиленно отвалился назад, садясь на землю. Тело Ставра стало медленно заваливаться вперед, и Шуракен потянул его на себя, чтобы не дать упасть лицом в жидкую грязь. Они были похожи сей­час на гладиаторов после боя. И то, как сидящий в полном изнеможении Шуракен придерживал на сво­их коленях тело Ставра, было позой защиты. Дождь смывал с лица Ставра грязь и кровь, открывая бе­лую чистую кожу, как знак того, что своим пораже­нием он искупил вину.

Узнав о драке и травме, полученной Ставром, Ко­мандор разозлился не на шутку, но он слишком ува­жал Подшибякина, чтобы вызывать инструктора для разбора полетов к себе в кабинет. Командор пришел к Подшибякину в тренировочный комплекс.

— Как ты мог позволить им сцепиться?

— Понимаешь, так сцепиться мужики могут только из-за женщины. Мешать им в такой ситуа­ции вредно для здоровья и авторитета. Накостыля­ли бы они мне по старой шее, как потом статус-кво восстанавливать?

— Да иди ты к черту со своим статус-кво. Мне сейчас нужна надежная пара спецов, а они рвут друг другу глотки, как дворовая шпана.

— Зря меня обижаешь, Ваня. Какая такая шпа­на? Ребята работали правильно, профессионально.

— Ну спасибо. Успокоил.

— Смотри на это проще. Ребята молодые, понят­но, что у них проблемы с женским полом. А как

такие проблемы решаются, известно — кто конкуренту рога посшибал, того и валенки.

— Они что, не могли каждый себе по девке найти? Что, их в Москве мало?

— Э нет... Ты себя, Ваня, вспомни. Какая для тебя была слаще других? Девчонка друга, а еще лучше подружка старшего брата.

Командор задумался, улыбнулся воспоминаниям.

— Сестренка была у друга. До сих пор снится.

— Вот то-то. Ты их, Ваня, там не очень прессуй. Хотя выпороть, конечно, следует, чтоб осознали и неповадно было.

Два дня после того вечера, когда она увидела Ставра с Лерой, Женя пролежала в общежитии. Она, ни разу не пропустившая ни одной лекции, ни одного практического занятия, потеряла вдруг интерес к учебе. Ей не хотелось вставать, умываться, выбирать одежду, нацеплять на лицо дежурную улыбку и приветливо болтать с сокурсниками в перерывах — в общем, вести привычный образ жизни, в которой Егор занимал такое огромное место. Видя, как она лежит лицом к стене, соседка по комнате Ирка расстраивалась и даже подумывала, не отменить ли свидание ради того, чтобы побыть с подругой.

— Женька, кончай себя изводить, — подсела она на кровать Жени. — Ну застукала его с другой — подумаешь, эка невидаль. Мужики все такие: одну ягодку беру, на другую гляжу, третью примечаю... Пошли его на фиг, закрути роман. Ты же не девочка, а сказка. А, Женьчик?

Ирка заглянула в лицо подруги, распухшее от слез.

— Ну вот, опять. Хочешь, я на свидание не пойду? А то без меня ты тут еще отравишься или из окна кинешься. На фига она — такая любовь?

Услышав стук в дверь, Ирка бросилась открывать, уверенная, что пришел ее парень. Открыв дверь, она испуганно отступила. Лицо стоявшего на пороге Шуракена после драки со Ставром было жутким.

— Ой! — вскрикнула Ирка. — Вам кого?.. Женя подняла голову и посмотрела на него.

— Женя, можно войти? — спросил Саша.

— Входи, Саша.

Ирка догадалась, что это Саша Гайдамак, о котором много слышала от Жени, но видела его впервые и с любопытством оглядела его. Составить представление о в буквальном смысле истинном лице парня сейчас было просто невозможно, но Ирка отметила высокий рост, отличную фигуру и светло-русые волосы с красивым стальным отливом.

— Ну я побежала, а то меня ждут, — тактично пояснила Ирка, сняла с вешалки пальто и выскочила за дверь.

Женя встала с кровати, поправила волосы и посмотрела на разбитое лицо Шуракена.

— Ты с Егором подрался?

— Давай не будем об этом.

— Хорошо. Садись. Я сейчас чайник поставлю.

— Не надо. Давай поговорим.

Они напряженно сидели друг против друга — Женя на кровати, Саша на стуле у стола, где в круге

света от лампы лежали учебники и тетради с конс­пектами.

— Я люблю тебя, Женя, — с усилием произнес Шуракен. — Знаю, что ты меня не любишь...

— Какой ты глупый, Сашка! Конечно, я тебя люблю. Очень люблю. Ты мой самый близкий друг.

Шуракен горько усмехнулся:

— Вот ты и сказала все, как есть. Друг. Между мужчинами — это очень много значит. Между жен­щиной и мужчиной — ничего.

Женя смотрела на него с нежностью и сожале­нием.

— И все же, как бы там ни было... Женя, я прошу тебя стать моей женой.

— Саша... — Глаза Жени наполнились слеза­ми. — Саша, мне так плохо. Тоска, и сердце так бо­лит невыносимо...

Шуракен пересел к ней на кровать, обнял за пле­чи и нежно притянул к себе. Женя, измученная сво­ими переживаниями, затихла в кольце его рук.

— Саша, — попросила она, — не торопи меня сейчас.

— Я буду ждать столько, сколько надо.

....В этот вечер генерал Осоргин приехал с дачи в московскую квартиру. Он увидел, что в окнах горит свет, и обрадовался тому, что сын дома. Егора он об­наружил в гостиной, тот сидел в старом кресле в углу между книжным шкафом и роялем, занимавшим весь эркер.

— Вот так картина! — оценил Осоргин, увидев лицо сына. — Портрет можно вывешивать в музее в галерее кубистов. Кто автор?

— Сашка Гайдамак. — Когда Егор заговорил, Осоргин понял, что сын к тому же пьян, да и стояв­шая на крышке рояля полупустая бутылка коньяка недвусмысленно подтверждала эту догадку генерала.

— Так, — нахмурившись, протянул Осоргин, — у нас тут рецидив детских болезней. Я думал, ты уже выяснил свои отношения с алкоголем и потерял ин­терес к бессмысленному мордобою.

— Мордобой был более чем осмысленный. Мо­рально-этический, если хочешь. Но я сейчас не хочу об этом говорить. Прости, если испортил тебе на­строение. Я сейчас уеду.

Егор вылез из кресла и стал искать в карманах ключи от машины. Генерал увидел ключи, они валя­лись на обеденном столе, стоявшем в середине гос­тиной. Отец и сын одновременно протянули к бре­локу руки, но Осоргин успел взять связку раньше, чем Егор.

— Машину ты не получишь. Хватит с меня и... — Осоргин осекся на полуслове. Тонкая сеть мускулов напряглась под бледной кожей.

— Мамы? Ты хотел сказать, того, что случилось с мамой?

— Егор!

Парень повернулся к отцу спиной и нетвердой походкой, горбясь, направился к выходу. Это случи­лось впервые — он посмел, пускай намеком, но все-таки упрекнуть отца в той своей детской потере. На пороге комнаты Егор все же остановился; он обер­нулся и увидел гордое лицо отца. Генерал Осоргин ни за что не позволил бы ему увидеть свою боль и одиночество. Но сын знал, что скрывается за стоической маской. Он вернулся, обнял отца и поло­жил ему голову на плечо.

— Папа, прости. — И вдруг пожаловался: — А у меня так рука болит. Мне Сашка плечо вывихнул.

— Вы что, из-за вашей афганской девушки под­рались? — смягчился Осоргин.

— Все не так просто, отец.

Осоргин прошел в кабинет, Ставр последовал за отцом, сел на диван. Генерал опустился в старое ко­жаное кресло, стоявшее возле бюро. В этом кресле генерал любил читать.

— Пап, Женя — девушка из тех, на ком женят­ся, — попытался объяснить ситуацию Ставр. — А я не гожусь для брака. И потом, ну не всем же быть почтенными отцами семейства, можно потратить свою жизнь на что-то менее банальное. Жизнь, она ведь предоставляет столько возможностей. Ты, кста­ти, тоже никогда не держался за юбку.

— Я не стал бы так говорить о том, до чего ты еще просто не дозрел. Что касается моей жизни, то она могла сложиться по-другому, но вышло вот так.

— Знаю. Ты безнадежно любил одну женщину, не мог быть счастлив с другой. А мама в тебя влюби­лась как сумасшедшая.

В словах сына скрывался упрек. Между ними не принято было говорить на эту тему, но Осоргин по­нимал, что когда-нибудь сын станет достаточно взрослым, чтобы понять, что в жизни очень мало слу­чайного. В последнее время Осоргин много думал о том, не был ли он, сам того не желая, виноват в ги­бели Риты. Может, он всегда знал, что не сможет лю-

бить ее так, как любил ту, другую. Может, где-то в глубине души он желал, чтобы она ушла из его жиз­ни? Своей молодостью и любовью она вносила не­кий диссонанс в строгое течение его жизни. Может, после того как родился сын, она стала ненужной в его мужском мире? А Егору не хватило ее любви, и сейчас не хватает? И наконец, может быть, сын.прав, упрекая его? Но Осоргин не ожидал, что говорить об этом придется сейчас.

— Сейчас неподходящий момент для такого раз­говора, — сказал он.

Егор с упреком покачал головой.

— Если ты имеешь в виду это, — он щелкнул себя по горлу, — то напрасно. Я не пьян. Я, пап, в ссоре. В жесткой ссоре с самим собой. И я не знаю, что мне делать. Женька могла погибнуть из-за меня. Если бы не Сашка, она попала бы под машину. 

— Теперь я понимаю, почему ты вспомнил о ма­тери. Грехи отцов. Я действительно никогда не про­щу себе, что купил ту проклятую «Волгу», что позво­лил ей гонять, что не смог защитить твою мать от ее сумасбродства. Но я любил ее. Если бы не любил, она никогда не стала бы моей женой. Да и тебя бы не было.

Если Осоргин и не ответил самому себе, то он ответил сыну. Его мальчик мог не сомневаться — он рожден в любви.

— А может, мне жениться на Женьке, а? — ус­мехнулся Егор. Он получил ответ на тот вопрос, что мучил его, и он понимал, что больше говорить с от­цом на эту тему не следует.

Осоргин печально улыбнулся:

— Если у этой девушки есть голова на плечах, она пошлет тебя к черту. Чего от всей души желаю. Ты относишься к женщине, как к игрушке. Тебе лучше иметь дело с куклами вроде Леры.

— Хороший совет.

— Это не совет, а точное описание ситуации. Если хочешь услышать совет, то вот он: отойди в сто­рону. Дай Сашке шанс.

— Вот совет вполне в твоем духе! Благородство превыше всего. Только вот беда, пап, в любви каж­дый за себя. Соперничество — это врожденный ин­стинкт. Я проиграл, но у меня есть право на реванш.

Вернувшись из увольнения, Шуракен узнал, что его вызывает Командор. Ставра он увидел у штаба, тот курил, поджидая своего друга-соперника. Они молча сошлись, демонстрируя друг другу непроницаемые лица — оба старались скрыть свои чувства, мысли и намерения. Пауза затянулась, ни тот ни дру­гой не хотел первым нарушить молчание. Наконец Ставр предъявил свою фирменную улыбку — оскал веселого волка.

— Ты помнишь условие Командора: мы или сню­хаемся, или вылетим из подразделения оба? Он сло­во сдержит. Что ты об этом думаешь?

— Как твое плечо?

— Болит.

— Я не хотел тебя поломать.

— Саня, мы должны разобраться здесь и сейчас. На ковре у Командора будет поздно.

— Я был у нее. Сказал, что хочу, чтобы она выш­ла за меня. Она не сказала ни да, ни нет. Так вот, Егор, я тебя предупреждаю — я сделаю все, чтобы она ста­ла моей женой. Что же касается работы, то... в об­щем, можешь на меня положиться.

— И ты можешь. Но имей в виду, Шуракен, за тобой матч-реванш. ,

Они вошли в штаб и поднялись на второй этаж в кабинет Командора. Здесь была грозовая атмосфера. Командор только что вернулся из поездки к руковод­ству, на нем был протокольный костюм с галстуком. Он убрал в сейф одну папку с документами и выта­щил другую. Положив папку на стол, Командор сел и только тогда удостоил своих «орлов» взглядом.

— Советую скинуться на бутылку хорошего ко­ньяка для Подшибякина. Он спас ваши задницы. Правда, и лечить вас времени уже нет. Вы отбываете в командировку.

— Афганистан? — спросил Шуракен.

— Африка. Президент республики Сантильяна обратился к нашему правительству с просьбой пре­доставить инструкторов и военных специалис­тов... — Командор открыл папку, лежавшую на сто­ле, и показал Ставру и Шуракену дипломатический документ, украшенный замысловатой гербовой пе­чатью, — «...для подготовки молодых сантильянцев к защите завоеваний революции на основе чувства патриотизма». Вот этим вам и придется заняться.

Ставр и Шуракен с недоумением переглянулись.

— По-моему, тут нужны комиссары, — уточнил Ставр.

— Старший военный советник полковник Ши­ряев изложил суть дела более конкретно. Под его ру­ководством вам предстоит заниматься подготовкой универсального подразделения по борьбе с террориз­мом. Согласно рапорту Ширяева, — Командор стал зачитывать какой-то документ, — «...захват заложни­ков и сжигание посредством огнеметов жилищ вме­сте с их обитателями — обычная тактика недоволь­ных правительством групп, возглавляемых бывши­ми военными и уволенными чиновниками».

— Ни хрена себе у них там чиновники! — заме­тил Шуракен.

— Даю три дня на устройство личных дел. Затем явитесь в стационар санчасти, вам сделают все поЬ ложенные прививки. Пока будете там валяться, оз­накомитесь с фактурой по сепаратистским группи­ровкам в Сантильяне. Их натаскивают инструктора из ЦРУ. Есть такое понятие — война для професси­оналов. Это будет ваша первая война.

— На какой срок мы туда отправляемся? — спро­сил Шуракен.

— На три года.

Ответ ошеломил Гайдамака. Все, что он с надеж­дой планировал, чего желал от будущего, летело в тартарары. Женя, его любовь к ней, их возможный брак сейчас превращались в фантом, все отдалялось на три года, а то и дольше — кто знает, дождется ли его Женя? Шуракен растерянно смотрел на Коман­дора.

Ставр же удовлетворенно кивнул. Открывалась новая глава в сюжете его жизни.

...— Три года? Целых три года... — так же, как и Саша, Женя была потрясена этой новостью, когда друзья приехали к ней в общежитие проститься.

— Ты же сказала Сане, что хочешь подумать, — видишь, как все сложилось. Теперь у тебя есть время хорошо подумать и решить, — слегка съязвил Егор.

Женя, избегавшая прямо смотреть на него, те­перь резко повернулась к возлюбленному:

— Если бы вы не уезжали, я бы ни за что не про­стила. Я бы даже разговаривать с тобой не стала.

— Женя, я не хочу, чтобы мы расставались вот так. В конце концов, что я такого сделал? Я всего лишь встретился со старыми друзьями.

— Ты наврал нам с Сашей. Как будто мы тебе на­вязывались. А друзей твоих я видела, особенно ту... — Женя вдруг заметила взгляд Гайдамака и осеклась. — Саша, прости, я дура и не о том сейчас говорю.

— Женя, поверь, для всех нас очень важно, что­бы ты дождалась нас. Три года не такой уж большой срок. Ты даже институт не успеешь закончить, — уве­щевал девушку Саша.

Женя посмотрела на друзей. Они снова стояли рядом плечом к плечу, хотя на лицах все еще красо­вались следы того поединка.

— Конечно, я буду вас ждать, — пообещала она. — Возвращайтесь скорей.

ЧАСТЬ 2

1

Старший военный советник полковник Ширя­ев, Советник, ехал в аэропорт, чтобы встретить фи­вийского торговца оружием Аль-Хаадата. Ливиец рассчитывал договориться о закупке партии «Калаш­никовых», гранатометов и боеприпасов к ним. Пе­ред Советником стояла задача наиболее выгодным дая себя образом устроить сделку между Аль-Хаада-том и генералом Агильерой.

Подъезжая к аэропорту, Советник по мобильно­му телефону связался с диспетчерской службой, и ему сообщили, что интересующий его самолет дол­жен приземлиться через несколько минут. Черноко­жие охранники в тропическом камуфляже открыли створки ворот и формально, без особого рвения, встали по стойке «смирно», пропуская «мерседес» русского военного советника.

На ближайшей к воротам стоянке разгружался бельгийский «Боинг» с надписью «UN world food».

Процесс был в самом разгаре: толпа чернокожих под­ростков набросилась на кучу тюков с «гуманитаркой» и со страшной силой растаскивала банки и короб­ки, вывалившиеся из распоротых бритвами упако­вок. Солдаты, охранявшие «Боинг», прекратили че­сать яйца и принялись шмалять по ворью из писто­летов. Подростки бросились наутек, утаскивая то, что удалось схватить. Один из них — одноногий — проворно закинул себе на хребет мешок с мукой. Орудуя костылем и одной ногой, он семимильными прыжками понесся едва ли не впереди всех. Амери­канские консервы, пачки швейцарских гондонов и рваные упаковки с розовыми детскими пеленками валялись по всей бетонке. Кому они здесь нужны? Стерильными детскими пеленками и женскими ги­гиеническими пакетами местные приспособились вытирать лобовушки автомобилей. 

Советник поставил машину в горячую тень, от­брасываемую редкими низкими пальмами и пыль­ными акациями. Окна были плотно закрыты, кон­диционер пахал на полную мощность.

На Советнике был легкий светло-серый костюм и безупречно свежая белая сорочка с галстуком под цвет пиджака. В отлично пригнанной наплечной ко­буре висел «Макаров», а на пассажирском кресле ле­жал пистолет-автомат «узи», который он всегда брал с собой, когда ездил без охраны. Советник был че­ловек среднего роста, разменявший пятый десяток. Выглядел он прекрасно: приятное загорелое лицо, непринужденная поза, на руле лежали ухоженные, интеллигентные руки. Глаза были сероватые, спокойные, с легкой завесой юмора, которая, однако, хорошо скрывала работу мысли. Советник представ­лял интересы России в африканской республике Сантильяна, где правил диктаторский режим клана Агильера.

Обдумывая свои дела, Советник машинально ли­стал журнал. Он увидел, что со стороны военной зоны аэродрома по рулежной дорожке несется «уазик», принадлежащий русским механикам, обслу­живающим боевые вертолеты. «Уазик» остановился недалеко от «мерседеса», из него вылез высокий па­рень в оливковом тропическом камуфляже и свето­отражающих очках. Это был Сашка Гайдамак, зна­чившийся в оперативных документах под псевдони­мом Шуракен.

Высадив его, «уазик» лихо развернулся и умчал­ся обратно — туда, где в мареве нестерпимого зноя маячили зыбкие, как миражи, акулообразные силу­эты вертолетов Ми-24.

Шуракен направился к «мерседесу». Он был, как матерый кабан, мощный и в то же время ловкий: де­вяносто килограммов мускулов, сухожилий и нервов. Нормой, так сказать, показательной кондицией для Шуракена были сто килограммов, но изнуряющая жара и предельные физические нагрузки подсуши­ли его.

Шуракен мимоходом взглянул на тюки с гума­нитарной помощью. Жратва и все более или менее полезное уже через пару часов будет продаваться мелкими торговцами на главном рынке. Под риф­леными подошвами ботинок Шуракена смялось не­сколько гильз. Это было нормально для данной местности. Гильзы и нестреляные патроны, на которых попадалась маркировка чуть ли не десятилетней дав­ности, сплошняком устилали красную сухую землю вдоль взлетных полос.

Советник убрал с сиденья «узи» и щелкнул бло­киратором дверных замков. Шуракен открыл двер­цу и влез в машину. Тонированные стекла смягчали нестерпимый блеск солнца. Шуракен снял светоот­ражающие очки. У него были спокойные и серьез­ные серые глаза.

— У меня срочное поручение для вас, — сказал Советник. — Сейчас прибудет представитель одной дружественной страны. Ему надо встретиться с ге­нералом Агильерой. Это неофициальный визит, и у него нет своей охраны, поэтому вам с Осоргиным придется доставить его на виллу генерала.

— Егора нет в городе.  ,

— Так. Это интересно. Где он?

— В лагере Вигоро.

— Почему вы не доложили мне об этом? Вы обя­заны ставить меня в известность о своих передвиже­ниях.

— Мы дали вам план учебных занятий на этот месяц. Там запланированы полевые занятия в лаге­ре Вигоро. И я думаю, хорошо, что Егору подверну­лась возможность уехать туда. Это решило одну не­приятную проблему, — сказал Шуракен.

Советник понял, что имеет в виду его подчинен­ный, и решил не оставлять без внимания явное на­мерение спецов самостоятельно решать некоторые непростые проблемы.

— Здесь нет проблем, которые я не мог бы ре­шить и которые можно было бы решить без меня, — резко сказал Советник. — Что же касается расстрела Герхарда, из-за которого вы так переживаете, то я по­ступил так, как считал нужным. Ни у вас, ни у Осор-гина нет права обсуждать мои решения. Женевская конвенция не защищает наемников.

— Может, по конвенции вы правы, — ответил Шуракен, — а по жизни вы нас здорово подставили. С точки зрения повстанцев, мы тоже наемники.

— Мы не воюем в этой стране. Мы работаем тут по приглашению правительства Сантильяны, и пла­тят нам не за участие в боевых операциях.

— Если повстанцам удастся сцапать нас с Его­ром в джунглях, они не станут выяснять наш статус. Они просто подвесят нас за ноги и намотают кишки на шею. Как раз на такой случай я хотел бы, чтобы рядом оказался американский или английский ин­структор, который дал бы мне удрать или всадил пулю в лоб. А теперь они узнают, что русские позво­лили черным расстрелять их парня.

— Я принял решение, соблюдая интересы дела, ради которого мы тут находимся. Больше я не наме­рен это обсуждать. Дальше, раз Осоргина нет, вам придется обойтись без него. Обеспечить безопас­ность гостя меня просил лично генерал Агильера, поэтому я не хочу беспокоить президента и просить людей из его охраны. Возьмите кого-нибудь из сво­их курсантов. Надеюсь, пять, в крайнем случае де­сять, человек могут заменить одного Осоргина?

— Нет.

— Значит, вы их плохо обучаете.

— Как можем, так и обучаем. Их призывают в армию по принципу кого поймают, и чего стоят чер­ные в деле, вы тоже знаете.

— Когда вернется Осоргин?

Шуракен посмотрел на часы, кожаный ремень которых почти сливался по цвету с его мускулис­той бронзовой лапой. Он вытащил индивидуальную рацию, помещавшуюся в специальном кармане оливкового нейлонового жилета, надетого поверх зеленой пятнистой рубахи с короткими рукавами. Шуракен набрал код вызова своего напарника. По­слышался обычный фоновый шум, затем приглу­шенный и искаженный расстоянием голос:

— На связи.

— Ставр, на связи Шуракен. Вали в город, это приказ старшего. 

— О'кей.

Шуракен убрал рацию в карман под левым пле­чом.

— Все нормально, — сказал он. — Егор возвра­щается. Душ, чашка кофе, и мы будем готовы тащить вашего представителя хоть к черту в задницу.

2

Лагерь Вигоро представлял собой совершенно дикое место в горах. Плато, начисто лишенное рас­тительности, было огорожено колючей проволокой. Внутри периметра стояли грузовики российского производства, старый автобус и «уазик» русских спецов. Солдаты обходились либо вообще без каких-либо удобств, либо устраивали лежбища под натя­нутыми над землей кусками брезента. Единственная постройка представляла собой хижину, сложенную из снарядных ящиков. Крышей служила маскиро­вочная сетка.

Сержант Шелумба, высокий, здоровенный аф­риканец свирепого вида, уже построил курсантов для начала занятий и ждал появления командира. Он подтянулся и скомандовал «смирно», когда грубо сколоченная дверь, висящая на петлях из кусков ко­жаного ремня, открылась и из хижины вышел бог оравы черных головорезов — белый человек. Он был поджарый, как и его дикое воинство, похожее на стаю черных пантер, надменный и опасный. На нем был нейлоновый разгрузочный жилет, бандана и пят­нистые штаны от тропического камуфляжа, на ру­ках кожаные перчатки с обрезанными пальцами. На впалых щеках топорщилась двухдневная щетина, на загорелой шее висела стальная цепочка с «собачьей биркой» и кожаный шнурок с местным охотничьм амулетом — когтем леопарда. На стальной пластине «собачьей бирки» был выгравирован его псевдоним «Ставр» и группа крови. В нем с трудом можно было признать интеллигентного московского парня Его­ра Осоргина.

— Сержант! — рявкнул Ставр. Шелумба тут же подлетел к нему.

— Да, сэр.

— Шелумба, мне надо срочно вернуться в город. Прими командование подразделением.

— Есть принять командование подразделением.

Ставр направился к «уазику». Шелумба шел ря­дом, гордясь тем, что может идти почти как равный рядом со своим командиром, который был для него героем и непререкаемым авторитетом.

— Командир, мне продолжить занятия? — спро­сил он.

— Само собой, — беспечно пренебрегая казен­ным языком приказов, ответил Ставр. Он сел за руль и положил автомат так, чтобы был под рукой. — Да­вай командуй, сержант. Я свяжусь с тобой, когда вы­ясню ситуацию.

С дороги, прорубленной по правому склону горы, открывался вид на поразительное по красоте обширное ущелье. Над всем возносились вызолочен­ные солнечным светом вершины, вниз уходили ска­листые террасы скудных козьих пастбищ, в камен­ном русле несся бурный поток, над которым висела мерцающая пелена влаги. Каждый раз, когда Ставр, военспец капитан Осоргин, оказывался здесь, его поражали простор ущелья и мощь горных пиков, темно и ярко, как на полотнах Рериха, вписанных в синеву неба. Это место имело сильную власть над Ставром. Каким-то образом оно приводило его мыс­ли в порядок и гармонию с чувствами. И сейчас, гля­дя на холодные острые грани скал, сверкающие на солнце, Ставр уже спокойно думал, что чувство вины за смерть Герхарда навсегда останется в душе. Нужно иметь мужество признать это и смириться. Или, как сказал Герхард, надо иметь мужество засмеяться.

Два года назад Ставр и Шуракен были направ­лены в Сантильяну по просьбе правительства рес­публики, обратившегося к «большому русскому дру­гу» с просьбой о предоставлении инструкторов и во­енных специалистов для «подготовки молодых сантильянцев к защите своей родины на основе чув­ства патриотизма». Реально спецы занимались обу­чением личной охраны президента Агильеры и под­готовкой универсального подразделения по борьбе с терроризмом. Также они принимали участие в спе­циальных боевых операциях, естественно, без доку­ментов и под псевдонимами, и по приказу своего шефа, полковника Ширяева, выполняли различные поручения.

Герхарда они захватили в составе диверсионной разведгруппы повстанцев, противников режима дик­татора Агильеры. Матерый наемник, в прошлом ари­стократ, окончивший Оксфорд, он был таким же ин­структором, военспецом, как и они сами. Так как его участие в этой грязной заварушке носило сугубо про­фессиональный характер, Ставр и Шуракен полага­ли, что, если Герхард не попадет в руки нацио­нальных гвардейцев, ему не грозит ничего, кроме вы­сылки из страны. Поэтому они не сдали его вместе с повстанцами, чем вызвали приступ бешенства у ме­стных вояк, которые, как всегда, засчитали себе ус­пех операции, проведенной русскими спецами. Они пожаловались брату президента, генералу Джошуа Агильере, занимающему пост верховного главноко­мандующего республики. Генерал примчался в бро­нированном белом «мерседесе» и устроил старшему

военному советнику Ширяеву скандал. Чтобы ути­хомирить его, Советник приказал расстрелять Гер­харда. Генерал Агильера тут же предоставил для этой цели боевиков-головорезов из своей охраны.

Герхард хладнокровно принял смерть.

— Надо иметь мужество рассмеяться, — сказал он.

Герхард нравился Ставру. С первого взгляда.он признал в нем брата по войне. Не этой конкретной войне, а войне для профессионалов, которая, как Ставр уже знал, останется с ним, пока он жив. Гер­хард мог бы стать лучшим его врагом, тем врагом, которым гордишься, с которым интересно поме­риться силой, в поединке с которым можно превзой­ти себя. И когда этот человек был предан и убит, Ставр взорвался.

Шуракен отнесся ко всему спокойнее. Во-пер­вых, он видел в Герхарде всего лишь наемника. Себя же Шуракен считал солдатом империи, защищаю­щим интересы державы там, где прикажут. Сейчас он воевал в Африке не потому, что хотел или искал приключений на свою задницу, как Герхард, а пото­му, что такова была служба. Герхард же был солдат удачи, из тех, кто мотается с войны на войну, ища наживы и приключений. В конце концов находят смерть. Умер он мужественно — этого Шуракен не мог не признать.

Ставр был в бешенстве. Война развязала ему руки, приучила к свободе действий. В такой ситуа­ции формальные отношения и подчиненность Со­ветнику могли оказаться слишком слабой уздой. Но чего бы Ставр с больной головы ни выкинул, он навредил бы только себе. Шуракен решил, что Ставру следует остудить голову, желательно где-нибудь по­дальше от Советника. Он запихнул друга в машину и заставил ехать на полевые занятия в лагерь Вигоро.

Отъезд получился красивый. Следом за «уази­ком» Ставра двинулся автобус, до отказа набитый черными парнями. Те, кто не поместился в салоне, устроились на крыше, над ними по ветру развевалось знамя, из динамиков неслась боевая песня. Ставр по­чувствовал, как сердце снова становится легким и ве­селым.

Теперь, оставив курсантов в лагере на попечение сержанта Шелумбы, Ставр возвращался в город. Проем лобового стекла «уазика» был заварен желез­ной решеткой. Стекло они с Шуракеном вынули, потому что стекла бликуют, по ним стреляют, и они покрываются трещинами, мешающими правильно воспринимать окружающую действительность.

Дорога круто пошла вниз. Ставр снял ногу с ак­селератора и перенес на тормоз. Играя сцеплением и тормозами, он мягко скатился на узкий козырек над озером, в которое с каменного уступа обруши­вался бешеный поток. Над водопадом, переливаясь, висела алмазная радуга. Озеро было сине-зеленое, цвета павлиньего глаза, и с такой чистой водой, что, бросив в него монету, можно, пока не надоест, сле­дить, как она, отблескивая серебром, опускается в бездонную глубину.

Миновав озеро, Ставр до предела снизил ско­рость и стал пристально рассматривать дорогу перед капотом. Здесь кончалась контролируемая гарнизо-

ном Вигоро часть дороги. Дальше можно было ждать чего угодно, и прежде всего — мин.

С каждым мгновением Ставру становилось все больше и больше не по себе. Он был один, а одино­чество обостряет интуицию и инстинкт самосохра­нения. Может быть, поэтому, когда он заметил змею, свернувшуюся клубком в колее, то почувствовац, что она неспроста там лежит. И, словно подтверждая его самые дурные предчувствия, мороз продрал по хреб­ту, а волосы под банданой взмокли.

Он ударил по тормозам.

Дверец у машины не было, Ставр с Шуракеном их ликвидировали, чтобы не мешали быстро сматы­ваться. Ставр просто перекинул ноги с педалей на землю. На осторожных, неестественно легких лапах он сделал несколько шагов вперед.

Змея, это была кобра, подняла голову, раздула ка­пюшон и зашипела. На несколько секунд они замер­ли друг против друга — змея и человек. Ставр не от­носился к весьма распространенной части людей, ис­пытывающих непреодолимую ненависть к змеям и убивающим их без всяких на то оснований. Война не превратила его в отморозка, он придерживался правила никогда не убивать без крайней необходи­мости. Убедившись, что человек на нее не нападает, змея выползла из колеи и исчезла среди камней. На том месте, где она лежала, Ставр увидел едва замет­ное разрыхление. Здесь установили мину и пытались замаскировать следы этого подлого дела.

«Вот она!» — подумал Ставр. Он выследил смерть. Теперь он знал, где она, дальше надо действо­вать спокойно и точно.

Ставр опустился на корточки и осторожно раз­греб тонкий слой земли, перемешанной с мелкими камешками.

«Привет!» — перед ним в каменистом грунте си­дела противотанковая мина советского производ­ства.

Ставр усмехнулся: судя по всему, повстанцы ре­гулярно добывают боеприпасы со складов нацио­нальной гвардии. Противотанковая мина была, в принципе, бесполезной вещью на этой дороге, где не ходило, не каталось и не ползало ничего с таким весом, на который она могла среагировать. Но на­род в Сантильяне воевал так давно, что уже научил­ся некоторым хитростям. Поэтому, выкрутив из мины взрыватель, Ставр не спешил вытаскивать чер­тову кастрюлю. Он расстегнул клапан нагрудного кармана на куртке и отколол с его внутренней сто­роны здоровенную английскую булавку.

«Кружок умелые руки доведет до цугундера», — выплыла в голове фраза, когда-то сказанная инст­руктором на занятиях по подрывному делу.

Зажав булавку в обветренных, запекшихся от жары губах, Ставр начал нежно подкапываться под мину.

На этот раз ни инстинкт самосохранения, ни ан­гел-хранитель были ни при чем. Просто Ставр знал, как бы он сам действовал, если б ему пришлось ста­вить противотанковую мину так, чтобы она срабо­тала на небольшой вес, или организовать сюрприз

для того, кто попытался бы ее снять. Поэтому он даже почувствовал определенное удовлетворение, когда его пальцы нащупали под миной бок гранаты.

Скоба была придавлена днищем мины. Ставр сжал ее в руке и вытащил гранату. Предохранитель­ного кольца, естественно, не было. Ставр вынул изо рта булавку и вставил ее в отверстие запальника. Все, теперь эта дура была абсолютно фригидна.

Ставр не хотел возиться с уничтожением своих трофеев. Звук взрыва мог привлечь чье-нибудь не­нужное внимание. Засунув мину и гранату в щели в скале, Ставр заложил их камнями.

Нервное напряжение резко отпустило, и Ставр с удовольствием, даже торжественно помочился на ме­сто заначки.

«Теперь перекурим это дело», — подумал он, са­дясь за руль. I

В Сантильяне два климата — или жарко и сухо, или жарко и влажно. Высоко в горах было сухо и даже прохладно, особенно пока ледниковый поток не ушел под скалы. Ниже возникли низкие бородатые пальмы и лианы, потом высокие стройные пальмы и манговые деревья, а когда Ставр скатился в доли­ну, по обеим сторонам дороги поднялись темно-зе­леные стены непроходимых джунглей. Дорога была проложена по руслу пересохшей реки. В период дож­дей она превращалась в поток жидкой грязи, но сей­час по ней можно было ехать с вполне приличной скоростью. Ставр жал на газ, стараясь побыстрей проскочить этот отрезок пути. Дорога была одна на всех, поэтому мины тут редко ставили, зато регулярно устраивали засады. Въехав в джунгли, Ставр дос­лал патрон в патронник автомата и снял оружие с предохранителя.

Со стороны его машина, ломом идущая через джунгли, смахивала на известную рекламу сигарет «Кэмел». Только это был не роскошный «лендровер» или джип, а обычный армейский «уазик», но со сня­тыми передними дверцами, без задних сидений, с за­варенным решеткой лобовым стеклом и платформой под крупнокалиберный пулемет вместо крыши. Он назывался «крокодил», а под хорошее настроение — «кокодрило».

На спрессованной глине, смешанной с илом, «крокодил» легко уплывал в юз. По краям колеи и на поворотах машины растолкли этот грунт в тон­кую пудру, но, прижатая тяжелым влажным возду­хом, она не пылила. Она выплескивалась из-под ко­лес, как горячий шоколад.

Лицо и руки покрылись каплями пота, как в бане. Футболка прилипла.

Ставр сбросил скорость, пробираясь мимо со­жженной автомобильной колонны. Одиннадцать об­горелыхскелетов грузовиков представляли крайне неприятное зрелище. Конвой напоролся на засаду, был разграблен и сожжен то ли бандитами, то ли по­встанцами. Грузовики так и остались стоять на до­роге, и их приходилось объезжать, прижимаясь вплотную к джунглям. Отличное место для еще од­ной засады.

Ставр вел машину одной рукой, в другой он дер­жал автомат на боевом взводе — палец на спусковом

крючке, ствол поднят вверх, приклад уперт в бедро, чтобы не утомлять руку весом оружия. Он миновал колонну и, вдавив педаль газа, рванул от этого про­клятого места на предельной скорости.

Джунгли кончились. Из темно-зеленого сумра­ка, парниковой влажности и одуряющих запахов цветущих и гниющих растений «крокодил» выкатил­ся прямо в жгучий блеск нестерпимого зноя. Слов­но кто-то провел черту и сказал: «Здесь будут джун­гли, а здесь — пустыня, и чтоб ничего такого неопре­деленного». Футболка на Ставре мгновенно высохла.

Русло реки вывело машину на узкое шоссе с рас­трескавшимся, выбеленным как кость асфальтом. На безжизненной равнине ползали бесформенные стол­бы пылевых вихрей.

И справа, и слева, и впереди, и в зеркале заднего вида Ставр видел одно и то же — жесткую линию там, где пустыня смыкалась с плоскостью неба. Ему ка­залось, что он как комета несется в бесконечном про­странстве от горизонта к горизонту. Ослепительная звезда солнца висела прямо над головой.

Из-под банданы и очков поползли ручейки пота. Они проедали бороздки в слое пыли, покрывавшем туго обтянутые бронзовой кожей скулы, и исчезали в темной щетине.

Наконец в дрожащем мареве на горизонте воз­ник безобразный бесформенный мираж города. Не доезжая до него, Ставр свернул к фургону, стоящему недалеко от дороги.

Это был прицеп без тягача, когда-то разрисо­ванный яркой рекламой. Но солнце выжгло краски, а ветер пополам с песком стесал их не хуже наж­дака.

Ставр поставил машину вплотную к фургону та­ким образом, чтобы, войдя внутрь, он постоянно ви­дел ее через открытую дверь. Он остановился здесь только потому, что местность вокруг фургона про­сматривалась на несколько километров во все сто­роны. Если бы Ставр, белый человек, путешествую­щий в одиночестве, позволил себе остановиться и войти в подобный шалман в городе, он бы уже нику­да не приехал и его молодой труп вряд ли бы нашли.

Ставр перекинул ноги с педалей «крокодила» на твердую, как асфальт, глину, утыканную редкими клочьями сожженной колючки.

Дверь фургона была открыта и завешена ветхой грязной тряпкой. Не выпуская из рук автомат, Ставр поднялся туда по железной приставной лестнице. Внутри фургон был перегорожен стойкой. За ней на табурете неподвижно, как мумия, сидел африканец. На полках у него за спиной вперемешку лежало то самое барахло, которое со всего мира валили в Сантильяну в качестве гуманитарной помощи, дешевая электроника и стояли пыльные бутылки с дрянной выпивкой.

Ставр купил большую пластиковую флягу мине­ральной воды и, подумав, добавил к ней еще бутыл­ку тростникового рома, которую решил подарить сержанту Шелумбе. Для местного этот ром все рав­но что райский нектар, а белому человеку следовало быть осторожным и не вливать в себя что попало. Как и все европейцы здесь, Ставр и Шуракен обычно пили пиво и джин, который особенно ценился, так как был в некоторой степени профилактикой про­тив малярии. Покупка бутылки мерзкого пойла была жестом дружелюбия по отношению к авторитетно­му на окраине города торговцу. Брошенные на гряз­ную стойку пять долларов представляли для черно­кожего значительную сумму. При случае африканец не захочет лишиться возможности получить еще пять долларов и, может быть, не позволит какому-нибудь бандиту дать выстрел из базуки по проезжающей мимо машине.

Фляга откупорилась с угрожающим шипением. Из горлышка вырвался гейзер вспененной минерал­ки. Пить ее Ставр поостерегся, несмотря на то что фирменная пробка была в порядке. Он несколько раз прополоскал рот водой, тепловатой, но все же при­ятно пощипывающей язык и пересохшие губы. Ос­татки воды он вылил на лицо и грудь.

Ставр вывел «крокодила» на шоссе и вдавил пе­даль акселератора в пол. Встречный поток горячего воздуха быстро высушил его лицо.

3

— Один наш общий знакомый рассказал мне о вашем увлечении, — с тонкой улыбкой сказал Аль-Хаадат Советнику. — В прошлом году в Париже на аукционе я случайно приобрел вещицу, достойную, как мне кажется, вашей коллекции.

С этими словами Аль-Хаадат поставил на круг­лую столешницу из оникса изящную хромированную статуэтку, предназначенную для установки на радиаторе автомобиля. Статуэтка олицетворяла бо­гиню Скорости. Изящная женщина с развевающи­мися волосами сжимала в руках шуракен — смерто­носное оружие ниндзя, представляющее собой ле­тящий с огромной скоростью диск с заточенными краями.

— Это богиня Скорости с радиатора «кадиллака» тридцать второго года, — важно пояснил Аль-Хаадат.

— Прекрасный экземпляр. — Советник взял ста­туэтку и принялся рассматривать как истинный це­нитель. — Однажды один коллекционер перехватил у меня такую, но она была в значительно худшем со­стоянии. Я ваш должник. Но как специалист я вам скажу: эта богиня не с «кадиллака». Это фигурка анг­лийского производства.

— Как вы это определили?

— Очень просто. Американская богиня Скорос­ти держит руль или развевающуюся шаль, а у анг­лийской в руках шуракен, как у этой.

Коллекционирование носовых фигурок с авто­мобилей было давним хобби Советника. Как прави­ло, эти талисманы дорогих автомобилей изобража­ли богов и животных, реже — абстрактные образы агрессивной целеустремленности вроде стрел. Совет­ника привлекали символы лидерства и победы.

Молодой слуга в белой полотняной куртке и та­ких же белых нитяных перчатках, скрывающих его черные руки, выкатил на лоджию бар-тележку и ос­тановился, ожидая дальнейших указаний. Советник сделал едва заметный знак, и он исчез.

Вилла, предоставленная президентом Агильерой под штаб-квартиру русской военной миссии, была красивым зданием, выстроенным в английском ко­лониальном стиле. По распоряжению Советника кофе и напитки подали на парадную лоджию, рас­положенную над главным входом. Полосатый тент защищал ее от палящих лучей солнца.

Аль-Хаадат подошел к бару-тележке. Он открыл серебряный термос со льдом, бросил в бокал не­сколько прозрачных кубиков и плеснул изрядную порцию неразбавленного виски.

— Я рассчитывал, что вы поедете вместе со мной, господин Ширяев. — Аль-Хаадат отпил немного виски. — Меня предупреждали, что генерал очень вспыльчивый и плохо прогнозируемый человек. Как видите, я рискнул прилететь сюда. Но я хочу иметь некоторые гарантии, прежде всего своей безопасно­сти и того, что сделка вообще состоится. Такой га­рантией может быть ваше участие в первой встрече. Естественно, ваши посреднические услуги будут со­ответствующим образом вознаграждены.

— Я не оказываю услуг в частных сделках, гос­подин Аль-Хаадат, и, кроме того, мое участие в ва­шем визите к генералу Агильере может вызвать не­нужные вопросы у службы госбезопасности прези­дента. Через час я должен быть на приеме у президента. Как видите, в любом случае я не смог бы с вами поехать.

Когда Аль-Хаадат смотрел в глаза Советника, у него возникало странное впечатление: он словно смотрел в зеркало и видел только свое отражение, но при этом появлялось чувство, что на него присталь­но смотрят из темной комнаты. Опытный делец, Аль-Хаадат подозревал, что роль русского в сделке гораздо важней, чем он хотел это представить, демонстрируя свою слабую заинтересованность. И действительно, чутье его не обманывало. С предложением купить в Сантильяне партию «Калашниковых» и РПГ-7 на Аль-Хаадата вышел агент Советника, человек, имеющий официальную лицензию на торговлю оружием. Ши­ряев устроил эту «свадьбу», но он не собирался держать свечу над брачным ложем. Без его согласия тут все рав­но ничего бы не сложилось.

— Генерал просил меня позаботиться о вашей бе­зопасности, — сказал Советник. — Кроме взвода на­циональных гвардейцев вас будут сопровождать мои сотрудники. За местных я не поручусь, но мои пар­ни вытащат вас из любой заварушки.

— Кто эти люди?

— Сейчас увидите, — ответил Советник, услы­шав, как к вилле подъехала машина.

Аль-Хаадат подошел к перилам. Внизу он уви­дел светло-коричневую «тойоту» с низким, плоским кузовом, очень смахивающую на инкассаторский ав­томобиль. На ее борту была эмблема с надписью «Аntiterrorism security team». Из «тойты» вылезли двое белых парней.

Это были Ставр и Шуракен. Тропический камуф­ляж и экипировка делали их до черта похожими друг на друга.

— Такие машины, как эти парни, производятся по индивидуальным проектам, и любой из них сто-

ит не меньше танка, — заметил Советник, подойдя к ливийцу.

— Вот как? — Аль-Хаадат просканировал спецов цепким и опытным взглядом торгаша, оценивающе­го любой объект с точки зрения его стоимости. — Кстати, мои клиенты интересуются такими комман-дос. Им нужны инструкторы и военные советники в тренировочных лагерях.

— Я понимаю проблемы ваших клиентов, но я уже сказал, что не оказываю посреднических услуг и связей с торговцами наемниками у меня нет. — Ле­дяной тон Советника демонстрировал Аль-Хаадату, как неуместно и даже оскорбительно было предпо­лагать, что у него имеются контакты с вербовщика­ми. — Что же касается моих людей, то они российс­кие военнослужащие, а не солдаты удачи.

— О, конечно, конечно! Я не имел в виду.ничего подобного, — горячо заверил его Аль-Хаадат. — Но поймите меня правильно, в последнее время русские специалисты охотно остаются работать за границей, если им предлагают выгодные контракты.

— К сожалению, это так. Опытные профессио­налы становятся жертвами сокращения армии, ра­зочаровываются в будущем и соглашаются на любые предложения. Я надеюсь, что, когда политическая обстановка стабилизируется, правительство примет правильное решение. А пока я все же прошу вас не пытаться соблазнять моих людей нефтедолларами ваших клиентов, — усмехнулся Советник.

Он смотрел на стоящих возле бронированной «тойоты» спецов. Его отношение к ним было крайне неоднозначным. У Советника имелась масса воз­можностей использовать их в своих интересах. Но парни с самого начала заняли крайне жесткую и не­сговорчивую позицию. Если б они немного сбавили гонор, у Советника нашлось бы для них немало инте­ресных поручений и сотрудничество сложилось бы самым обоюдовыгодным образом. Но Ставр и Шуракен проигнорировали крайне осторожные на­меки своего шефа на то, что все услуги, выходящие за рамки их служебных обязанностей, будут хорошо оплачены. Независимость спецов, конечно, сильно действовала Советнику на нервы, но у него была и другая, гораздо более важная причина для особого отношения к ним. Он знал, что эти парни — сотруд­ники секретного подразделения с весьма широким спектром действия. Он подозревал, что их прислали в Сантильяну не столько обучать антитеррористи­ческую команду, сколько контролировать его само­го. Он долго проверял Ставра и Шуракена — для та­ких дел у Советника была своя, местная, агентура, — но не обнаружил никаких признаков того, что спе­цы «сели ему на хвост». Но то, что спецы, похоже, не интересовались ничем, кроме своих основных обя­занностей, не успокоило Советника на их счет. В лю­бой момент они могли получить закодированный приказ из Москвы и тут же вцепились бы ему в гор­ло как овчарки. При таком обороте дела Советник без особых усилий устроил бы мерзавцам по пуле в затылок во время очередной боевой операции. Но пока до этого не дошло, он предпочитал найти спо-соб использовать их в своих интересах, а не отчиты­ваться за два трупа.

Аль-Хаадат налил себе еще порцию виски. На трезвую голову у него, пожалуй, не хватило бы духа пуститься в опасное путешествие по кипящему, как адский котел, городу, население которого постоян­но сражалось против правительства и устраивало кровавые разборки между собой. Захват заложников и сжигание из огнеметов жилищ вместе с их обита­телями были обычной тактикой недовольных пра­вительством групп, возглавляемых бывшими воен­ными и уволенными чиновниками. Но особенно свирепыми были схватки между представителями различных кланов, а проще говоря, бандитами.

Вернувшись из поездки в лагерь Вигоро, Ставр узнал, что Советник приказал им с Шуракеном со­провождать какого-то типа в резиденцию верховно­го главнокомандующего республики генерала Аги-льеры. Все, что было связано с Советником, вызы­вало сейчас у Ставра приступы бешенства. Вначале он собрался ехать в том виде, в котором вернулся с полевых учений, выражая таким образом свое неува­жение к Советнику и его приказам. Но потом он ре­шил, что офицер, представляющий великую держа­ву, не имеет права выглядеть как бандит.

Ставр принял душ и побрился.

Спецы, стоящие у машины перед виллой россий­ской военной миссии, были одеты в камуфляжные штаны и разгрузочные жилеты.

— Представь, Шур, — рассказывал Ставр, кото­рый еще был под впечатлением истории с миной. — Я только что чуть на мине не подорвался. И знаешь, что меня спасло? Змея. Я увидел ее в колее и затормозил — не хотел давить. И вдруг меня прямо мороз продрал по хребту, я понял, что под змеей мина.

— Это ты что хочешь сказать? Змея тебе вроде как знак подала? — усмехнулся Шуракен.

— Змея лежала в колее, потому что там недавно копали яму для мины. Соображаешь? Земля в этом месте была немного прохладней, и змея улеглась там покайфовать.

— Может, так, а может, тебе просто повезло. Советник вышел из дверей вместе с невысоким

лощеным господином явно арабского происхожде­ния. Ставр и Шуракен повернулись в их сторону.

— Господин Аль-Хаадат, познакомьтесь, это мои сотрудники, — сказал Советник. — Ребята, это гос­подин Аль-Хаадат. Я передаю его на ваше попече­ние.

Аль-Хаадат внимательно посмотрел в лица спе­цам и протянул руку этим людям, от которых сейчас зависела его жизнь.

И Ставр, и Шуракен отметили решительное и крепкое пожатие его маленькой, изящной руки, но от клиента здорово несло алкоголем. На безымян­ном пальце ливийца сиял золотой перстень. Корот­кое пухлое запястье охватывал массивный браслет часов с утыканным крупными бриллиантами цифер­блатом. Аль-Хаадат был одет в дорогой летний кос­тюм, измявшийся в дороге. Он держал небольшой саквояж с цифровыми замками, других вещей у него не было.

Спецы автоматически зафиксировали все эти де­тали, по которым не составляло труда определить,

кто такой Аль-Хаадат и за каким чертом его принес­ло к генералу Агильере.

— Следуйте нашим инструкциям, господин Аль-Хаадат, и ничего плохого с вами не случится, — на беглом английском сказал Шуракен.

— Когда мы будем двигаться через город, мо­жете или молиться, или лечь на пол, — продолжил Ставр, открывая дверь пассажирского отсека «той­оты».

— Я сделаю и то и другое.

Пригнувшись, Аль-Хаадат влез в «тойоту». Окон в пассажирском отсеке не было. Свет проникал че­рез тонированные стекла водительской кабины и от­крытый люк в крыше.

— Одну минуту, ребята, — по-русски сказал Советник. — Принимай во внимание, что ваш ос­новной инстинкт — стрельба навскидку, я запоми­наю, что вы не имеете права открывать огонь на поражение до тех пор, пока не убедитесь, что вас действительно атакуют. Мы не воюем в этой стра­не. Я здесь — старший военный советник, вы — во­енспецы, и не более.

— Да мы вообще тут туристы по безвалютному обмену, — заметил Шуракен.

Ставр смотрел сквозь Советника и молчал. Обычно у него не было никаких проблем с выраже­нием собственного мнения, и в данном случае его молчание означало, что он разговаривать не хочет.

— Я обязан напомнить, что ваши подписи стоят под директивой о действиях в городе в условиях ог­раниченных правил открытия огня. Но вы, конечно, имеете право самостоятельно принять решение: стрелять или не стрелять.

— Это точно, — сказал Шуракен. — Советовать­ся там будет не с кем.

— Только помните, что вам придется отчитаться за каждый выстрел.

На плац перед офисом выкатил расхлябанный армейский «форд» с оравой национальных гвардей­цев в мятой и грязной форме, обвешанных оружием и с золотыми кокардами на темно-зеленых беретах.

— Е-мое! Это еще что такое? — опешил Шура­кен, когда «форд» встал вплотную за задним бампе­ром «тойоты».

— Ваше прикрытие.

За линзами темных очков в глазах Ставра сверк­нула молния бешенства. Но он молча обошел «той­оту» и залез в кабину.

— На черта нам такое прикрытие? — по-рус­ски, чтобы не понял «клиент» в пассажирском от­секе, сказал он, когда Шуракен уселся за руль. — Одни мы еще, может быть, проскочили бы влег-кую. Засвидетельствовали бы нам почтение десят­ком выстрелов — и все дела. А с золотыми бляха­ми на хвосте мы огребем по полной программе. Все бандиты будут палить в нас из всего, что стре­ляет.

Шуракен вдавил клавишу миниатюрного мони­тора на приборной панели. На экране появилось изображение газующего за ними «форда» и закры­вающихся внушительных ворот резиденции.

4

Через час у Советника была назначена встреча с президентом Сантильяны. Он принял душ и пере­менил сорочку. В здешнем климате даже при конди­ционерах одной белой сорочки на весь день не хва­тало.

Роскошный белый дворец президента окружали небольшие виллы, коттеджи жилого городка и ка­зармы. Все утопало в вечно цветущей тропической зелени, только плац, где довольно часто проводились пышные парады и показательные выступления на­циональной гвардии, целиком был во власти убий­ственного солнца.

Секретарь открыл перед Советником дверь ка­бинета президента. Давид Агильера был высокий, ху­дощавый, пахнущий духами негр в костюме от «Хью­го Босс». Он происходил из высшего клана местно­го племени воинов и охотников. За двести лет британского владычества вожди клана совершенно цивилизовались, их потомки стали получать в Евро­пе военное и юридическое образование. Из поколе­ния в поколение они занимали высокие посты в ко­лониальном правительстве. Обретя независимость, Сантильяна превратилась в очередную незаживаю­щую язву на многострадальной шкуре Африки. При­дя к власти, Агильера попытался дать стране новую конституцию и вернуть к жизни алмазные месторож­дения, которые повстанцы и бандиты привели в пол­ную негодность, разграбив их и уничтожив обору­дование. Но он никак не мог решить, строить ли ему национальную армию для борьбы с повстанцами или сконцентрировать усилия на создании президентс­кой охраны, чтобы защитить себя от личных врагов и скрытой внутренней оппозиции. Из всей дикой, плохо обученной армии президент мог рассчитывать только на тысячу национальных гвардейцев, состо­ящих под командованием его брата Джошуа Агильеры. Командиры остальных частей давно преврати­лись в удельных князей, преданность их была весь­ма сомнительна. Агильера держался у власти только потому, что главари повстанческих отрядов посто­янно грызлись между собой и были абсолютно не способны договориться о совместных действиях. Но в конце концов появился сильный лидер, страшный человек из тех, кто становится героями, — Фодей Мабуто, за свою исключительную, даже для Афри­ки, жестокость получивший прозвище Мясник. Ему удалось организовать Объединенный революцион­ный фронт, который пока не имел реальной силы, но уже существовал. Если бы Мабуто удалось скон­центрировать силы хоть на один удар, армия Агильеры не выдержала бы.

— Обстоятельства требуют от нас решительных действий, — сказал президент Агильера Советни­ку. — С Мабуто необходимо покончить немедленно.

— У Мабуто хорошая охрана, и он умеет путать следы. Но у нас есть агентура среди местного насе­ления. Как только мы установим, где он сейчас на­ходится, мои люди с ним покончат.

— Нет, участие ваших сотрудников абсолютно исключено. Белые не смогут проникнуть в лагерь

Мабуто незамеченными и остаться живы. Если они будут убиты или захвачены, их легко опознают. Мои враги поднимут вой, что я пользуюсь услугами на­емных террористов. Сейчас я не могу так рисковать своей репутацией. Подготовьте эту операцию сами, используйте моих курсантов из антитеррористичес­кого подразделения.

Советник вернулся в свой офис. У него возникла проблема, и надо было найти единственно верное ее решение. С Мабуто его связывали тайные аферы с продажей оружия. Сделки проворачивались через подставные фирмы, поэтому Мабуто не подозревал, что его партнером в этих делах является человек, ко­торого он считал одним из своих главных врагов. Ведь организация борьбы с повстанческими группировка­ми была основной обязанностью Советника.

Ликвидация Мабуто нанесла бы невосполнимые убытки: вожак повстанцев не только был постоян­ным клиентом, но благодаря его посредничеству в российской оружейной лавке в Сантильяне отова­ривались и другие подобные ему деятели. Суть про­блемы заключалась еще и в том, что убытки в дан­ном случае понесла бы не российская казна, а не­посредственно сам Советник.

После того как в результате перестройки не­сколько могущественных функционеров покинули свои кабинеты на Старой площади, над Советником остались только генералы Генштаба. Контролировать его так жестко, как при хозяевах со Старой площа­ди, они не имели возможности, потому что, с одной стороны, были заняты своей внутриведомственной борьбой, а с другой — вели беспощадную и изнури­тельную войну против Комитета госбезопасности, пытавшегося выполнять свои функции и бороться с хищениями, должностными преступлениями и кор­рупцией. Но в 1992 году монолитный щит тотали­тарного государства рассыпался, что было вполне за­кономерно. Созданный для общества всеобщего подчинения, он не годился для демократической России. Негативными последствиями этого радост­но встреченного всей страной события было то, что организации, созданные из обломков Комитета, вели ожесточенную борьбу за выживание и сохране­ние кадрового состава и не могли выполнять свои функции. К тому же им сильно мешали сверху.

Советник давно ждал подобной ситуации и хо­рошо подготовился к ней. У него в руках был отлич­но налаженный бизнес, причем один из самых при­быльных. Наконец представился благоприятный момент присвоить его. Для того чтобы торговать ору­жием в обход международных квот, требовалась не­дюжинная изворотливость, осторожность и деловая хватка, но настоящий высший пилотаж начинался на этапе легализации денег, полученных от незакон­ных сделок. Советник выстроил безотказно функци­онирующую систему подставных фирм и банковс­ких счетов, пройдя через которые деньги прибыва­ли в респектабельные банки Европы, приобретя безупречно законный вид. Дальнейшая судьба этих денег Советника не касалась: счетами распоряжа­лись хозяева со Старой площади. Теперь счета пы­тались присвоить генералы Генштаба. Но Советник

заранее позаботился о том, чтобы банковский насос, качавший деньги на эти счета, мог работать и в об­ратную сторону. Теперь наконец наступило время нажать соответствующую кнопку. Впрочем, один раз Советник это уже сделал. Полгода назад пал поддер­живаемый ранее Советским Союзом диктаторский режим в сопредельной с Сантильяной республике. Советские специалисты построили там секретную морскую базу, которая могла стать резиденцией дик­татора в случае войны или лазейкой, через которую можно удрать, что и произошло в конце концов. При новом правительстве, взявшем курс на капиталис­тический образ жизни, базу выставили на продажу. Советник купил ее на подставное лицо, расплатив­шись деньгами с одной из последних сделок. Теперь у него был отлично налаженный бизнес: связи, бан­ки, источники товара, благодаря которым он в лю­бой момент мог обеспечить армию частного заказ­чика любым стрелковым вооружением, бронетехни­кой, боевыми вертолетами и даже самолетами. Именно через агентов Советника вождь повстанцев Мабуто недавно приобрел самолет с экипажем, го­товым на любые авантюры. А теперь у Советника по­явилась и оснащенная всем необходимым, удобно расположенная база, где он мог начать новую жизнь, изменив имя, а при необходимости и внешность.

При таких обстоятельствах ликвидация Мабуто не соответствовала интересам Советника. Как толь­ко накрылся бы бизнес по продаже оружия в Сантильяне, а он неизбежно накрылся бы после бегства Советника, Россия прекратила бы последние, уже и так весьма слабые, усилия по поддержанию режима Агильеры. Так что у вождя Мабуто имелись весьма реальные шансы в ближайшее время захватить власть.

Советник решил, что приказ президента о под­готовке покушения на Мабуто он, конечно, выпол­нит, но при этом позаботится о том, чтобы вождь сча­стливо избежал смерти.

5

Пуля щелкнула в лобовое стекло, и на нем вспых­нул звездообразный скол.

— Твою мать! Ну ты посмотри, не успели вые­хать, как кто-то уже нагадил на стекло. — Ставр на­дел обтянутую камуфлированной тканью каску. — Раз, два, три, ну я пошел. Кто не спрятался, я не от­вечаю, а кто спрятался, я не отвечаю вдвойне.

— Давай, Ставридас.

Ставр пролез между передними креслами и вып­рямился во весь рост, по грудь высунувшись в люк. На случай ближнего боя под рукой был автомат, но экипаж имел устрашающую огневую мощь благода­ря установленному в люке крупнокалиберному пу­лемету, поворачивающемуся на турели в любую сто­рону. Ставр перевел предохранитель пулемета в по­ложение «огонь». Мягкие кожаные перчатки с обрезанными пальцами были не просто живописной деталью: под лучами солнца металлические корпуса оружия так раскалялись, что только дотронься неза­щищенной рукой — шкуру приварит.

«Тойота» миновала гигантскую этажерку из же­лезобетонных свай. Высотное здание начали стро­ить в короткий период перемирия. Потом сантиль-янцы сообразили, что, как только кончается война, кончается и гуманитарная помощь. Война кормила городскую часть населения, а главное — обогащала небольшую группу вояк и чиновников, которые име­ли отношение к поставкам оружия и гуманитарной помощи, поэтому они быстро возобновили боевые действия.

Здание осталось недостроенным, успели возвес­ти только скелет из железобетонных свай и перекры­тий. Очень скоро навьюченные узлами бездомные люди поползли в эту гигантскую этажерку, заселяя ее с упорством муравьев. Они протянули между эта­жами веревочные лестницы, вместо стен повесили бамбуковые или травяные циновки и тряпки, ната­щили жаровни и керосиновые лампы, сложили оча­ги на полу. Когда садилось солнце, циновки и тряп­ки поднимались. Людской термитник раскрывался. Темнота скрадывала очертания железобетонных свай, и казалось, что мерцающие огни ламп и кост­ров висят в черной бездне звездного неба.

За этим гигантским термитником начинался проспект Независимости. Справа и слева, налезая друг на друга, беспорядочно теснились грязные ба­раки, хижины, слепленные из глины, крытые гоф­рированным железом, пучками слоновьеи травы и просто картонной упаковкой. На обочинах торгова­ли фруктами, курами и краденой гуманитарной по­мощью. Тут можно было купить любые продукты, лекарства, наркотики, оружие и боеприпасы к нему. На железных решетках жарили недозрелую белую куку­рузу и рыбу. Тощие, жилистые черные люди толклись на дороге. Почти каждая женщина несла за спиной ребенка, еще один, два, а то и больше цеплялись за ее цветастую юбку, при этом все африканки были бе­ременны. Помятые ржавые машины непредсказуе­мо двигались в любых направлениях, не признавая никаких правил дорожного движения. Сантилья-на — это война, битые машины и поголовно бере­менные женщины.

Шуракен осторожно пробирался через толчею на дороге, стараясь по возможности не возбуждать ме­стное население. Следом за низкой и плоской, как черепаха, «тойотой» катил раздолбанный «форд» с национальными гвардейцами, как обычно, находя­щимися под парами рома и местным наркотиком.

Поперек дороги трое мужчин толкали заглохшую машину. Шуракен сбросил скорость, чтобы объехать их и не задеть при этом другую машину, с куриным выводком в плетеной клетке на капоте. И тут он ус­лышал глухую дробь, словно кто-то застучал по бор­ту костяшками пальцев.

«Поехало», — подумал Шуракен.

При первых выстрелах население мгновенно ис­чезло в узких щелях между бараками и хижинами. Брошенная машина перекрыла дорогу.

Грохот установленного на крыше пулемета, виб­рация руля и корпуса «тойоты» вошли в голову и грудь Шуракена. Он увидел, как пулеметные очере­ди буквально режут на куски машину, загородившую

дорогу. Он утопил в пол педаль газа. Рванувшаяся вперед «тойота» протаранила обломки машины и раскидала их.

Случайные выстрелы вызвали обычную реак­цию. Женщины и дети исчезли. А мужчины забра­лись в свои насиженные гнезда, обложенные меш­ками с песком и вонючими тюфяками, похватали оружие и начали палить по машинам.

Под действием кхата и паров рома, бутылка с ко­торым передавалась из рук в руки, национальные гвардейцы были готовы завоевать Америку. Но как только над их головами засвистели пули, они попа­дали на дно кузова. «Форд», едва не опрокинувшись, развернулся поперек проспекта и исчез в облаке вых­лопных газов.

Боковым зрением Ставр видел этот «оперативный отрыв». Шуракен тоже видел его на мониторе, слу­жившем зеркалом заднего вида. На их со Ставром жаргоне такой маневр назывался «колеса отлетают». Но они здесь и не такое видели. При штурме повстан­ческого лагеря они в считаные секунды оказались в одиночестве против тридцати бандитов, а от взвода гвардейцев остались только пустые камуфляжи. Это моментальное испарение не было ничем сверхъесте­ственным, просто солдаты имели обыкновение но­сить под военным обмундированием гражданское тряпье. Если «колеса отлетают», быстрей всего они отлетают именно в таких ситуациях, поэтому спецы без эмоций отнеслись к отвалу прикрытия.

— На пол! Мордой вниз и молитесь Аллаху! — не оборачиваясь к Аль-Хаадату, заорал Шуракен.

Скорость — это шанс остаться в живых. Педаль газа влипла в пол.

Когда смотришь через прицельную планку пу­лемета, все, что ты видишь, становится «картинкой прицела». Так Ставр и воспринимал сейчас окружа­ющую действительность.

Заметив характерную вспышку, сизый дым и об­лако пыли, взметнувшееся от реактивного снаряда, Ставр всаживал очередь туда, где их засекал. Пля­шущие огни автоматов его мало волновали: обычные пули не пробивали корпус «тойоты». Но снаряд, пу­щенный из ручного противотанкового гранатомета, прожег бы ее броню огненным стержнем и разорвал­ся внутри, как шаровая молния.

В задачу Ставра не входило поливать огнем все живое, но человеку с базукой или гранатометом не стоило рассчитывать на его гуманность. Увидев, как прямо по курсу из-за угла выскочил бандит с трубой гранатомета на плече, Ставр поймал его в перекрес­тье прицела и нажал на спуск.

Очередь разорвала бандита пополам, но за мгно­вение до этого он все же успел выстрелить. Снаряд пронесся над головой Ставра и отправился дальше искать свою жертву.

Шуракен проскочил зону обстрела и вывел ма­шину из пригорода. Ставр подтянулся на руках и сел на край люка.

— Ты в порядке? — крикнул ему Шуракен.

— Кажется, да.

— Есть убитые?

— Могу подтвердить только одного. Черт! Это еще что такое?

— Похоже, разборка между бандитами.

На бешеной скорости «тойота» приближалась к кольцевой развязке. Вправо дорога вела на аэродром, влево — к резиденции генерала Агильеры. На раз­вязке нос к носу стояли две банды. При появлении «тойоты» они отвлеклись от своих дел и сейчас смот­рели, как она приближается. Вдруг, словно им кто-то свистнул, черные головорезы бросились под при­крытие машин и полуразрушенной каменной буд­ки. Они обладали исключительной, на уровне рефлекса, способностью объединяться при виде до­бычи.

Ставр услышал сухой треск — так трещит бро­шенный в костер валежник — и увидел желтые вспышки. Он обрушился в люк и схватился за пуле­мет.

Две машины, стоявшие в центре развязки, нача­ли разлетаться на куски. У одной из них рванул бен­зобак. Укрывшиеся за машинами бандиты попрыга­ли в придорожную канаву.

На огромной скорости «тойота» влетела в левый поворот. Ставра отбросило на край люка, и если бы не бронежилет, он бы сломал пару ребер. В пасса­жирском отсеке Аль-Хаадат, как кегля, закатился под сиденья.

Бандиты вылезли из канавы и начали стрелять по колесам. Обе передние шины были пробиты. Но «тойота» неслась вперед, яростно шлепая по асфаль­ту лохмотьями разорванных покрышек.

Из багрового пламени и черного дыма, клубяще­гося над развязкой, выскочил «пикап». Над крышей кабины торчала какая-то здоровенная пушка. Ставр не мог определить, что это, но, судя по всему, она вполне была способна наделать дыр в их брониро­ванном панцире.

Ставр полез к задней двери машины. Он крепко выматерился, споткнувшись о жирную задницу Аль-Хаадата.

Гонясь за «тойотой», как за буйволом, бандиты с азартом диких охотников лупили по ней из автома­тического гранатомета. В конце концов они, навер­ное, подбили бы ее, если б могли заниматься этим увлекательным делом достаточно долго и безнака­занно.

Но Ставр открыл амбразуру в задней дверце и выдвинул в нее ствол тяжелого пулемета, снятого со штурмового вертолета Ми-24. Он дал первую при­стрелочную очередь, и бандиты моментально сооб­разили, что за этим последует. Они резко сбавили скорость и постарались набрать дистанцию, безопас­ную с их точки зрения. Они понимали силу и, полу­чив отпор, сразу теряли интерес к опасному против­нику.

Не снижая скорости, на ободах, машина влетела в открытые ворота резиденции.

У Аль-Хаадата тряслись колени. Он едва держал­ся на ногах, распространяя едкий, как от саранчи, запах перегоревшего виски и гормонов страха.

— Я знал, что здесь ад, но не представлял, что это так, — пробормотал он.

Лица Ставра и Шуракена одинаковым движени­ем повернулись к нему, и Аль-Хаадат увидел, что рус­ские спецы улыбаются. Коричневые от загара лица были прорезаны оскалом белых молодых зубов. Они вообще часто улыбались, только надо было правиль­но понимать их улыбки.

— Поигрались, а теперь придется немного пора­ботать, — сказал Шуракен.

Не обращая внимания на Аль-Хаадата, он от­крыл заднюю дверцу «тойоты» и выкатил два запас­ных колеса.

6

Сначала генерал Агильера не проявил особого ин­тереса к Аль-Хаадату. Ничего о нем не зная, он думал, что ливиец просто мелкий торговец оружием, не со­бирался особо утруждать себя из-за сделки в двести — триста тысяч долларов. Но когда Аль-Хаадат заявил о полномочиях вести переговоры о такой партии ору­жия, которой можно было вооружить небольшую ар­мию, генерал заволновался, как хозяйка борделя, по­чуявшая шанс пристроить всех своих девочек. И дей­ствительно, для того чтобы удовлетворить аппетит Аль-Хаадата, генералу пришлось бы подчистую вы­мести армейский склад на основной базе «Стюарт». Сделка тянула на семьдесят миллионов американс­ких долларов, в которых собственная доля генерала Агильеры составляла четвертую часть.

Генерал Агильера пригласил ливийца на ужин и предложил ему остаться в резиденции на ночь.

Назавтра он пообещал включить его автомобиль в состав сильного конвоя, который отклонится от своего маршрута, чтобы проводить ливийца на аэродром. Аль-Хаадат весьма церемонно поблаго­дарил генерала.

Вызвав начальника охраны, генерал Агильера приказал ему позаботиться о русских спецах, сопро­вождавших Аль-Хаадата.

— Устрой русских и следи, чтобы они не шлялись по дому и не совали носы куда не следует.

Спецам отвели комнату на первом этаже в пра­вом крыле виллы. Она была обставлена, как номер в гостинице среднего класса. В окно нельзя было уви­деть ничего, кроме зарослей одичалого парка и фан­тастической красоты дерева — с тонких гибких вет­вей до самой земли свисали гирлянды ярко-желтых цветов. Снаружи окно было забрано красивой кова­ной решеткой. Кондиционер продувал комнату ле­дяным сквозняком.

После жаркого дельца, в котором они сегодня по­бывали, Ставр и Шуракен не могли пожелать себе ни­чего лучше. Спецы содрали пропотевшую амуницию, оставшись в одних трусах. Шуракен растянулся на ди­ване, ноги положил на подлокотник и подсунул под них подушку, чтоб было повыше. Ставр оккупировал одно кресло и вытянул на второе свои сухие и строй­ные, как у теннисиста, ноги. Пощелкав пультом, спе­цы нашли подходящую англоязычную программу по телевизору. Через полчаса слуга принес жареное мясо с овощами, бутылку приличного джина и несколько запотевших бутылок минеральной воды.

На джин спецы не налегали, выпили понемногу, чтобы только почувствовать, как огонь разливается по жилам. Здесь было не то место, чтобы рисковать ясностью головы. В этой бешеной стране нигде нельзя было чувствовать себя в безопасности, и меньше всего — в логове Джошуа Агильеры, кото­рого спецы между собой называли генерал Джорик.

Устроив всех гостей так, чтобы они находились под постоянным контролем, и предоставив им со­ответствующий их статусу комфорт, генерал Агиль­ера отбыл в секретную ночную экспедицию. Его со­провождали «черные ягуары» — личная охрана, со­стоящая из самых бесстрашных и преданных боевиков, обученных русскими специалистами — предшественниками Ставра и Шуракена. Как во­дится, генерал щедро осыпал их милостями и ка­рал с особой жестокостью. Желая выразить Аль-Ха-адату как выгодному деловому партнеру свое осо­бое расположение, покидая резиденцию, он отдал слугам распоряжение, которое, по его мнению, ли­виец должен был особенно высоко оценить.

Аль-Хаадат переоделся в шелковую пижаму и улегся в помпезную, как в шикарном борделе, по­стель, занимавшую полкомнаты. На пороге спальни бесшумно появился слуга. Он поклонился и, подож­дав, пока Аль-Хаадат соизволил обратить на него внимание, сказал, что, исполняя волю своего госпо­дина, он привел гостю женщину.

Другой слуга втолкнул в спальню белую девуш­ку. Как отпрыск правящего клана, генерал Агилье­ра учился в Европе, и, глядя на наряд девицы, нетрудно было догадаться, в каких заведениях сфор­мировалось его представление о прекрасном. Узкий лоскуток трусиков, пояс и чулки с широкими ман­жетами, бюстгальтер с алмазной застежкой между грудями — вся эта амуниция из белого кружева от­кровенно просматривалась сквозь полупрозрачную тунику, отделанную пухом. Проститутка была юная, стройная, со свежей, ослепительно-белой кожей. Блондинка с голубыми глазами, она была бы насто­ящей красоткой, если б не бледное, насмерть пере­пуганное лицо. Она смотрела так, что казалось: только дотронься — заорет, а то и исцарапает, как дикая кошка. Во всем, что не касалось бизнеса, Аль-Хаадат был человеком изысканным, дома его ждал нежный, искусно обученный мальчик, и воз­ня с затравленной черномазым мерзавцем прости­туткой не сулила ему никакого удовольствия.

— Уведите ее, — сказал он, — я не люблю евро­пейских женщин.

Слуга схватил девушку за руку и потащил к две­ри. Но тут Аль-Хаадату пришла в голову замечатель­ная мысль.

— Подожди, — остановил он слугу. — Господин генерал прислал мне эту женщину, значит, я могу рас­поряжаться ею по своему желанию?

— Да, господин.

— В таком случае отведите ее к коммандос, ко­торые сопровождали меня сюда. Они молодые сви­репые самцы. Женщина — это как раз то, что им сей­час больше всего нужно. Скажите им, что это я при­слал ее.

Слуги увели девушку. Очень довольный своим великодушием, Аль-Хаадат погрузился в обдумыва­ние сомнительных моментов в сделке с генералом Агильерой.

Оружие спецам пришлось сдать охране, но ин­дивидуальные рации у них остались. Они связались со штаб-квартирой русской военной миссии. Совет­ника на месте не оказалось, ответил его секретарь и переводчик Димка. Ставр и Шуракен сообщили, что сидят под замком на вилле генерала Агильеры и до­мой вернутся только завтра после отбытия купца. До­гадаться о цели визита Аль-Хаадата не составляло труда. Спецы уже давно поняли, что через Сантиль-яну валом вдет на продажу оружие, но они считали, что это не их вопрос, и чем меньше они будут знать об этих делах, тем дольше проживут.

Спецам принесли ужин и очередную бутылку джина, хотя за обедом к спиртному они почти не при­тронулись. (Слуги, допившие джин, были им за это весьма признательны.) Ставр и Шуракен с профес­сиональным интересом смотрели американский бо­евик о работе спецслужб, когда в дверь вежливо по­стучали, затем щелкнул замок, она открылась, и... у парней отвалились челюсти. На пороге стояла строй­ная блондинка в какой-то туманной накидушке и кру­жевных лоскутках, скорей обозначающих, чем при­крывающих самые интересные места. Одна из черных физиономий, маячивших за ее спиной, кажется, от­крывала рот и издавала какие-то звуки, но Ставр и Шуракен временно утратили способность понимать человеческую речь. Черт знает, как давно они не

видели ни одной белой женщины, кроме семи католи­ческих монашек. Повстанцы захватили их в залож­ницы и пытались обменять на дизель-генератор. Как специалистам поантитеррористическим операциям Ставру и Шуракену приказали их освободить. Спецы отбили монашек и вручили их представителю Крас­ного Креста не оскверненными даже в мечтах.

Черные исчезли. Дверь за спиной девушки зак­рылась. В комнате повисла тишина штиля, предше­ствующего первому шквалу бури. Слышно было только, как шелестит кондиционер.

В первый момент при виде белых мужчин на лице девушки промелькнуло выражение, похожее на ра­дость. Но она поняла, что попала из огня да в полы­мя, и теперь с ужасом смотрела на двух полуголых мужиков, здоровых, как жеребцы. Они остолбенели при ее появлении, но, похоже, уже начали приходить в себя и осознавать, как им повезло.

— Черт возьми, какие гости в нашем доме! Отку­да ты здесь взялась, детка? — по-английски спросил Шуракен, садясь на диване.

— Не бойся, — улыбнулся девушке Ставр, — мы кусаемся, но очень нежно. Давай, смелей заруливай к нам. Как тебя зовут, куколка?

Девушка переводила напряженный -взгляд с од­ного на другого, словно пытаясь понять, что они го­ворят. Сквозь страх в бледном лице читалась безна­дежная решимость защищаться. Как только Ставр сделал движение вылезти из кресла, она закричала:

— Не трогайте меня! Ну пожалуйста, не трогайте меня!

Кричала она по-русски.

В комнате повисла странная тишина, которая на­ступает после внезапного раската грома или выст­рела. Потом Шуракен, теперь тоже по-русски, очень спокойно и неожиданно мягко спросил:

— Как тебя зовут?

— Наташа.

— Ты наша, русская?

— Да. А вы... вы?

— Мы тоже.

Наташа бросилась на шею Шуракена, который сидел ближе Ставра, и разрыдалась.

— Похоже, наступил сезон дождей, — сказал Ставр.

7

«Приглашаются девушки до 26 лет в Швейцарию для работы в кабаре и ночных клубах в качестве топ-лес-танцовщиц (без интима), з/плата от 3000$ в ме­сяц. Представитель в Москве», далее следовал теле­фон. Такое объявление прочитали в рекламной га­зете «Из рук в руки» пять девушек. Они были выпускницами хореографического отделения Ин­ститута культуры, в новые, особенно трудные для ар­тистов времена зарабатывали на жизнь, танцуя в мос­ковских клубах и ресторанах. Возможность поехать за границу и заработать наконец приличные деньги показалась им весьма заманчивой. Жанна, испол­нявшая в маленьком ансамбле роль главного адми­нистратора, позвонила по указанному в объявлении телефону. Приятный женский голос ответил, что от­бор производится на конкурсной основе. Изложив основные требования, дама на другом конце теле­фонного провода записала группу на просмотр. Де­вочки приложили максимум усилий, чтобы проде­монстрировать себя в лучшем виде, и их надежда сбылась — с ними подписали контракт. Бывалая дама, менеджер фирмы-посредника, заверила деву­шек, что взаимоотношения с мужчинами останутся их личным делом. После этого она забрала паспорта для оформления выездных документов. К их удив­лению, день вылета был объявлен очень быстро, оче­видно, в отделе виз в швейцарском посольстве у фир­мы все было схвачено. Девушек пригласили в офис, где не без элегантности, но по-деловому коротко от­метили их отбытие парой бутылок шампанского и та­релочкой сандвичей, после чего топлес-танцовщиц усадили в микроавтобус. Девушки немного забеспо­коились, когда обнаружили, что везут их не в Шере­метьево. Но сопровождавшая их дама-менеджер объяснила, что поскольку фирма берет на себя транс­портные расходы, то за ней остается право эти рас­ходы по возможности сократить. Через некоторое время она предупредила, что сейчас они будут про­езжать через КПП военного аэродрома, и попроси­ла девушек задернуть шторки на окнах и не разгова­ривать. Танцовщицы улетели на армейском тран­спортном самолете, тяжело груженном каким-то оборудованием в зеленых ящиках. Девушкам это даже понравилось, потому что выглядело как нача­ло увлекательных приключений. Летчики устроили

их в жилом отсеке за кабиной управления и развле­кали как могли, даже сажали за штурвал самолета, предварительно поставив его на автопилот. Един­ственной неприятной деталью было ведро, предназ­наченное для отправления естественных нужд, сто­явшее за герметично закупоренной дверью в грузо­вой отсек. Девушки решили, что ни за что не воспользуются этим противным ведром. Но когда одна за другой подружки были вынуждены высколь­знуть из кабины в транспортный отсек, где на пере­борках наросла белая плесень инея, они вдруг при­тихли. Девушки поняли, что летят слишком долго.

Наконец самолет приземлился. Девушки спусти­лись по трапу, опущенному из кабины низко сидя­щего над бетонкой тяжелого транспортника, и по­няли, что они не в Швейцарии. Над бетонкой дро­жал и струился раскаленный воздух., С одной стороны в знойном мареве виднелись хищные силу­эты военных вертолетов. С другой — за рядами ко­лючей проволоки на горизонте поднимались фио­летово-зеленые силуэты гор.

По взлетно-посадочной полосе к самолету под­катили два белых «мерседеса», никелированные ре­шетки радиаторов и трехлучевые звезды на капотах ослепляли, сверкая под лучами солнца. Из «мерседе­сов» вылезли увешанные оружием негры в камуфляж­ной форме, их головы были обмотаны черными шел­ковыми платками, полотнищами спускавшимися сза­ди на шею. При виде них девушек парализовал шок.

Танцовщиц доставили в резиденцию генерала Агильеры. Несколько дней они не видели никого,

кроме высохших некрасивых негритянок, которые обслуживали их. Генерал был занят делами. Он вое­вал с повстанцами. При этом национальная гвардия несла ощутимые потери боевой техники, потому что надо было списывать оружие, которое он получал из России и продавал всем, кто готов был платить за него.

Но однажды дверь помещения, в котором дер­жали русских танцовщиц, распахнулась, и на поро­ге девушки увидели крупного, иссиня-черного муж­чину в военной форме. Генерал вернулся из джунг­лей, где он разорил и сжег деревню, в которой засели повстанцы. Его широкие ноздри еще раздувались от запаха пороха и горящих травяных хижин. Он был особенно не в духе, потому что повстанцы на этот раз успели удрать, оставив на растерзание нацио­нальным гвардейцам несколько трупов, одетых в смесь гражданского тряпья и тропического камуф­ляжа. Трупы оказались заминированными, и пятеро людей генерала Агильеры подорвались, когда попы­тались раздеть труп и, по своему обычаю, изуродо­вать его.

Если б, вернувшись из джунглей, генерал Агильера не был так взбешен и пороховой дым, смешан­ный с вонью горящего человеческого жилья и запа­хом крови, не разъедал ему ноздри, все, может быть, обернулось бы не так ужасно.

Генерал посмотрел на девушек глазами, подер­нутыми кровавой пленкой, как у плотоядного жи­вотного. Их страх, беззащитность и белая, светящая­ся кожа привели его в ярость. Он схватил первую

попавшуюся, разодрал на девушке платье и изнаси­ловал под дикие вопли «черных ягуаров», везде сле­довавших за ним по пятам. Он с такой силой всажи­вал в нее свой таран, словно хотел, чтобы девушка раскололась пополам — как в африканских сказках раскалываются от ярости мужчин женщины, выре­занные из черного дерева. Но она потеряла созна­ние, и генерал с отвращением бросил ее.

Ошалев при виде крови и раскинутых белых ног, один из «черных ягуаров» метнулся к девушке, по-звериному припадая к полу.

— Назад! — заревел генерал.

«Черный ягуар» откатился за порог. «Ягуары» бо­ялись своего хозяина, как дьявола.

— Хочешь получить ее, притащи мне живого Ма-буто, — сказал генерал.

Боевики с диким восторгом смотрели, как гене­рал Агильера гоняется за девушками, и его член, по­хожий на детородный орган осла, торчит из прорехи расстегнутых, сползающих брюк.

Ему удалось схватить за волосы Жанну. Эта де­вушка всегда умела постоять за себя и подруг, поэто­му и была в ансамбле лидером. Она защищалась, как бешеная кошка, и когда Агильера засунул вздраги­вающий от возбуждения член ей в рот, она сжала зубы. Острые ногти вонзились генералу в пах.

От рева генерала даже у «черных ягуаров» в жи­лах застыла кровь.

Взбесившаяся от ужаса и отвращения девушка могла его оскопить. Но она не успела это сделать. Ее шейные позвонки с треском переломились от удара.

После гибели Жанны девушки ждали жестокой расправы. Но генерал не считал их за людей и, сле­довательно, не мог испытывать к ним чувства мес­ти. Он убил бешеную суку, причинившую боль и едва не изувечившую его, но не собирался уничтожать дорогостоящих светловолосых и белокожих самок. Агильера намеревался досыта нажраться их нежной сладостной плотью, а затем с наибольшей выгодой продать или раздарить друзьям.

К счастью, в следующие несколько дней он не мог воспользоваться девушками, потому что, несмотря на усилия врача и нежные заботы жены, его распухший член ни на что не годился. Генерал отвел душу, рас­правившись с главарем одного из повстанческих от­рядов. Агильера приказал оскопить его и заткнуть рот его собственной плотью. Затем на пленника, как на бревно, нанизали старые автомобильные покрышки, облили бензином и подожгли. Столб черного дыма поднялся над джунглями. Но Сантильяна не ужасну­лась. Кровавые расправы были здесь в обычае.

Когда Наташа рассказала Ставру и Шуракену о том, что случилось с ней и ее подругами, парни при­шли в ярость. Теперь они хотели одного — отомстить за русских девчонок и попытаться переправить их до­мой. А вся эта профессиональная амуниция прости­тутки, надетая на Наташе, стала для них целомуд­ренной, как девичье платье сестры.

8

— Подставили вас, самым подлым образом. Что называется, прикупили на ложном аэродроме, —

сказал Шуракен. — Ну ничего, лапуля, что было, то прошло и быльем поросло. Девочку, которую он убил, жалко, но сейчас надо думать, как вас отсюда вытащить.

— А Джорику мы оторвем его поганые черные яйца, солью и перцем посыплем и заставим сожрать с ножом и вилкой, — пообещал Ставр.

— Ребята, милые, да нам вообще наплевать, есть у этого Джорика яйца или нет! Нам бы только домой вернуться.

— Это правильно, — согласился Шуракен. — С Джориком мы потом разберемся, когда случай представится. Где вас держат?

— Комната такая небольшая.

— В доме?

— Да. Второй этаж, на окнах такие же решетки, как здесь.

— Когда ты выходишь из комнаты, что ты ви­дишь? — спросил Ставр.

_ Что-то вроде деревянной веранды или лоджии.

— Галерея, — уточнил Ставр. — Значит, это одна из боковых пристроек. Из окна виден внутренний дворик и бассейн?

-Да.

— С какой стороны ты видела бассейн, когда шла по галерее?

— Я не помню, я была совершенно дурная от страха. Я думала, меня тащат к этому черному оран­гутангу.

— Наташа, соберись и вспомни, ты вышла из комнаты, с какого плеча ты видела бассейн? — на­стойчиво попросил Шуракен

— С этого... Да, да, точно с этого.

— С правого. Значит, другое крыло дома. Ну а дверь? Как расположена дверь?

— В самом конце. Мы через всю галерею про­шли, а вот дальше я вряд ли смогу что-нибудь объяс­нить.

— А дальше и не надо, — улыбнулся Ставр.

Наташа смотрела на Ставра и Шуракена и вери­ла, что они не только хотят, но, главное, могут за­щитить ее и подруг. Ей казалось, что они самые на­дежные, бесстрашные и красивые парни в мире. Она переводила взгляд с одного на другого и вдруг заме­тила, как они быстро переглянулись, в глазах вспых­нул злой и веселый блеск. Углы губ вздернулись, и появились те самые жесткие волчьи улыбки, кото­рые уже имел удовольствие видеть Аль-Хаадат.

— Отвали от нее или я тебе башку проломлю! Сучка моя, мать твою! — заорал Шуракен таким го­лосом, что у Наташи мороз пробежал вдоль спины и тонкие волоски на руках встали дыбом от ужаса.

— Ни черта подобного! Я первый. После той грязной бляди я ни одной девки после тебя трахать не стану!

Наташа вскочила с дивана. При этом Шуракен успел ухватить за полу и сорвать с нее куртку, кото­рую до этого спецы заботливо накинули на девушку. Наташа вцепилась в куртку и потащила ее к себе.

— Козлы! — визжала она. — Кобели чертовы! Не надолго же вас хватило! Сами не лучше черномазых! Да дам я вам, дам, жалко, что ли? Хоть обоим сразу дам, только прекратите орать и вытащите нас отсюда!

Но парни словно взбесились, и ее истерические вопли, похоже, только подлили масла в огонь. Ставр прыжком вскочил на ноги, бросился на Шуракена и напоролся на такой удар, какой Наташка только в кино видела. Ставр пролетел полкомнаты, снося все — и кресло, и стол с остатками ужина. С неверо­ятным грохотом он обрушился на пол у самого по­рога, и тут ему окончательно не повезло. Дверь рас­пахнулась, словно она была не заперта или замок просто сорвало, и ударила его в бедро.

Поджарые «ягуары» с обвязанными черными шелковыми платками головами, пригнувшись, прыгнули в комнату и взяли на прицел «Калашни­ковых» разъяренных белых парней.

Начальник охраны шагнул прямо к Наташе, схватил за руку и потащил к двери. Ставр сидел на полу, не рискуя вставать, потому что державший его на прицеле «ягуар» мог неправильно понять какое-нибудь движение. Проходя мимо, Наташа готова была плюнуть в Ставра от презрения и ненависти. Но она встретилась с его глазами, в которых неожи­данно для нее запрыгали искры смеха, кажется, он подмигнул ей, а может, просто сощурился, потрогав ушибленное место. Девушка поняла, что здесь сей­час произошло.

Русскую женщину могли кинуть русским же спе­цам только из-за привычки домашних слуг тупо под­чиняться приказам господ. Когда эта оплошность дошла до начальника охраны, он бросился ее лик­видировать. Спецы постоянно были настороже, их внимательный слух уловил движение в коридоре и угрожающий топот бутсов начальника охраны, ко­торый специально выработал такую походку, чтобы его шаги заранее вызывали нервную дрожь у подчи­ненных.

Нетрудно было догадаться, что означает шухер в коридоре, поэтому Ставр и Шуракен постарались убедить охрану, что беспокоиться не о чем: они от­неслись к девчонке как к проститутке и передрались из-за нее.

— Ты в порядке? — спросил Шуракен, когда «ягу­ары» выволокли Наташу из комнаты и сами выкати­лись следом.

— Как же, в порядке... Хорошо не по ребрам. Разминая ушиб, Ставр поднял опрокинутое

кресло и сел.

— Какое свинство, — сказал он, глядя на раски­данные по полу осколки тарелок, растекшуюся из упавшей бутылки лужу и прочие последствия его ак­робатического трюка. — Чтобы произвести выгодное впечатление на этих сраных «ягуаров», надо было по­казать какой-нибудь аттракцион в их вкусе, — пояс­нил Ставр. — По-моему, у меня получилось. Они уб­рались, не задавая лишних вопросов.

— Ни разу не слышал, чтобы какой-нибудь «ягу­ар» задал кому-нибудь какой-нибудь вопрос, — за­метил Шуракен. — Ладно, пошли они на хер. Если мы хотим помочь девчонкам, времени у нас всего ни­чего. Ребята утром улетают в Москву, а до следую­щего борта, боюсь, девчонкам не продержаться.

— Да, это может быть нескоро. Кем мы будем, если еще хоть на один день оставим девчонок Джо-рику?

— Да, но все-таки нам стоит позаботиться, как прикрыть собственные задницы. Если сейчас устро­им шухер, то считай — мы покойники. Наша жизнь тут ни черта не стоит.

— Пусть наша жизнь ни черта не стоит, но и его не дороже, — уточнил Ставр.

— Речь не о том, кто — кого, а о том, чтобы от­править девчонок домой и самим подставиться по минимуму. Например, если мы отвалим завтра в со­ставе конвоя, а ночью вернемся, то надо будет еще доказать, что это мы увели девчонок.

— Никогда не видел ни одного генерала Джорика, который побеспокоился бы кому-нибудь что-ни­будь доказывать, — в свою очередь съязвил Ставр. — Ты всерьез рассчитываешь спереть у Джорика баб, а потом отбрехаться? Не надейся. Пороть нас будут су­рово, и ты даже российским паспортом не прикро­ешь свою жопу.

— Но девчонок мы в любом случае бросить не можем.

— Не можем. Нам чертовски повезло, что у нас наконец появилась возможность сделать что-то хо­рошее, и мы просто не можем такую возможность упускать.

— А тогда что?

— А тогда то, что, как мне кажется, мы можем рассчитывать на Советника. Внутренний голос шеп­чет мне, что он нас прикроет.

— И давно он тебе шепчет? А мышек, пауков ты у себя в голове еще не находил? Ты рехнулся, Ставридас? Будет здорово, если он хотя бы позаботится о том, чтобы с нами обошлись без особого цинизма — просто поставили к стенке, как Герхарда.

— Ставлю «калаш» против пары рваных кроссо­вок, что Советник постарается замять эту историю, потому что наверняка он в ней сам замазан.

Шуракен уставился на Ставра, как будто в пер­вый раз увидел.

— А то? — продолжил Ставр. — Через кого, по-твоему, Джорик добыл московских девчонок?

— Вот дерьмо! Похоже, ты прав. И если это дей­ствительно так, то Советник, конечно, все замнет, Джорик у него на коротком поводке. Но мы с тобой будем «крокодила» до винтика разбирать, прежде чем в него сесть.

— На войне как на войне, — усмехнулся Ставр. — А война кончается только для мертвых.

— Раз мы все решили, — сказал Шуракен, счи­тая предмет дискуссии исчерпанным, — давай раз­делим две капли рома, которые остались на дне бу­тылки, и пойдем выполним свой долг. Но прежде давай договоримся, что драть девчонок не будем.

— Это почему? Шур, они же не монашки! Те были, во-первых, чужие, во-вторых, старые, а эти — свои, и к тому же эротический балет. Я думаю, они нас просто не поймут, решат, что мы педики.

— Кончай придуриваться, Ставридас, ты отлич­но понимаешь, что я имею в виду. Я не хочу, чтобы они думали, что мы вытаскиваем их, чтобы самим трахнуть. В Москву вернемся, все твои будут, кого поймаешь, а здесь перебьешься. Это вопрос чести.

— Ну если для тебя это так важно... Хорошо.

— Договорились?

— Договорились.

9

Охранник принюхался к вожделенному духу джи­на, распространявшемуся от белых коммандос, кото­рые вывалились из комнаты. Имитация опьянения, пожалуй, единственное, в чем не может переиграть даже очень плохой актер. Любой мужчина может изобразить это блаженное состояние души и тела и собрать гарантированную дань сопереживания.

«Вот набрались», — с завистью подумал охран­ник.

Он лениво поднялся с брошенного на пол поло­сатого тюфяка и заявил:

— Ходить нельзя. 

— О'кей, — ответил Шуракен, — а чего можно? Летать? Я не могу. Ставридас, ты можешь?

— Я?.. Нет. Сейчас не могу, от качки я блевать начну. Слушай... приятель, где сортир?

— Там.

Охранник шагнул к спецам, чтобы показать им дверь, но в глазах у него вдруг вспыхнул ослепитель­ный свет, и все провалилось в черноту.

Ставр перехватил автомат охранника, прежде чем он упал на пол. Шуракен без всякого видимого уси­лия взвалил тощего африканца на плечо, и тот по­вис на нем, как львиная шкура на плече древнегре­ческого героя, с той только разницей, что она была не золотисто-рыжей, а пятнисто-зеленой. Вернувшись в комнату, Ставр и Шуракен плот­но закрыли дверь и занялись потрошением добычи. Как все местные вояки, охранник был увешан ору­жием: автомат, пистолет, нож, пара запасных мага­зинов и ручная граната. Все это было весьма кстати, потому что собственное оружие у спецов забрали, заявив, что в резиденции верховного главнокоман­дующего республики никто, кроме охраны, не мо­жет иметь при себе оружия.

Ставр сложил узкую полоску из валявшейся в комнате газеты и, обернув ею гранату так, чтобы она плотно прижала скобу, осторожно выдернул кольцо. Когда спецы вышли из комнаты, Ставр повесил гра­нату, зажав концы газетной полоски между дверью и косяком. Теперь, если б охранник очухался, у него не возникло бы ни малейшего желания приближать­ся к двери, тем более ее открывать. Чтобы ликвиди­ровать маленькую противную штучку, оставленную Ставром, надо было обладать определенной квали­фикацией и хладнокровием и желательно иметь анг­лийскую булавку. Для тех, кто, подойдя к двери сна­ружи, мог не понять, для чего в дверную щель засу­нута газета, Ставр тубой камуфляжного грима нарисовал стрелку и написал: «Не трогай ее. Зами­нировано».

Спецы двигались легко и бесшумно, как пара волков. Уклоняясь от неожиданных встреч, корот­кими бросками от укрытия к укрытию преодолева­ли лестницы, коридоры и залы. Чтобы избежать столкновения с охраной в центральной части вил­лы, где помещались апартаменты генерала Агильеры, Ставр и Шуракен поднялись на чердак и вылез­ли на крышу. Спецы прошли по темной, не освещен­ной луной половине кровли, и единственными жи­выми существами, видевшими их, были летучие мыши, охотившиеся за ночными бабочками.

Добравшись до противоположного крыла зда­ния, спецы залегли на краю крыши и начали при­слушиваться и принюхиваться, как коты, терпеливо выслеживающие добычу.

Люди, если они еще не умерли, всегда издают ка­кие-нибудь звуки, а если они не спят, то им всегда есть что сказать друг другу или чем заняться. Двое охранников лежали на своих полосатых тюфяках под дверью девушек, пили ром и закусывали финиками. Вся эта компания издавала соответствующие запа­хи и звуки, по которым Ставр и Шуракен быстро оп­ределили, сколько на галерее людей и где они устро­ились.

Охранники не успели даже вскочить с тюфяков, когда две черные тени молниеносно соскользнули по резному столбу галереи и подмяли их, как лео­парды. Никто не издал ни звука, только бутылка, булькая, откатилась в сторону.

Отбросив бесчувственные тела от двери, Ставр и Шуракен просто отодвинули засов и вошли.

— Есть в этом доме живые души? — по-русски спросил Шуракен.

— Девочки, это наши!

Наташка кинулась Шуракену на шею. Она уже избавилась от своего отвратительного наряда и была одета просто в джинсы и кофточку.

— Потише и без эмоций, — попросил Шуракен. — Потом будете всю жизнь посылать нам от­крытки на Новый год.

— Это Егор, а это Сашка, — Наташа представи­ла спецов своим подругам.

— Рита, — назвала себя одна из девушек.

— Лиля, — сказала другая.

— А где еще одна? — спросил Шуракен. — Ты го­ворила, вас вроде четверо?

— Светка лежит, — ответила Наташа, показав на кучу тюфяков в углу. — Она болеет, после того что этот гад с ней сделал.

На застеленном коврами полу валялись все те же неизменные тюфяки и подушки. Светка забилась в угол, как умирающий зверек. Нагнувшись над ней, Шуракен понял, что дело плохо: девушка не просто ослабела, было похоже, что она сдвинулась. У нее был странный, остановившийся ни на чем, тусклый взгляд.

Ставр располосовал ножом несколько шелковых покрывал и связывал из них веревку. Занимаясь этим, он думал, что Рита — обыкновенная русово­лосая красавица, а Лиля — смешная девчонка, и по ней еще заметно, что совсем недавно она была дол­говязой, белобрысой дурнушкой.

Из части сделанной Ставром веревки Шуракен ловко соорудил для Светки что-то вроде альпинист­ской обвязки и вынес девушку на галерею. Затем спе­цы затащили в комнату охранников и связали их, приняв все меры, чтобы эти черные парни не под­няли шум, пока слуги не найдут их утром.

Ставр привязал веревку к резному столбу гале­реи. Первым вниз спустился Шуракен, собственным весом испытав прочность веревки.

— Ну давайте, кто первая? — спросил Ставр.

— Сначала Светка, — сказала Наташа. Рита и Лиля кивнули в знак согласия.

— Нет, — ответил Ставр, — я опущу ее последней. Давай ты, Наташка.

Наташа решительно перелезла через перила и на­чала спускаться. Шуракен внизу придерживал верев­ку, не давая ей раскачиваться. Он был готов поймать девушку, если она вдруг сорвется. Отталкиваясь но­гами от стены, Наташа так бесстрашно перехваты­вала руками узлы веревки, что Шуракена даже вос­хитила ее сноровка. Вот где пригодились отличная координация движений и крепкие мускулы танцов­щицы. Следом за Наташей Ставр спустил Риту. Ему хотелось, чтобы Лиля подольше постояла рядом с ним.

Когда все три девушки оказались внизу, Ставр вытянул веревку наверх и крепко привязал ее конец к Светкиной обвязке.

Девушка ни на что не реагировала. Как кукла, она странно застывала в той позе, которую при­давали ее телу. Ставр поднял Светку, бережно пе­ренес через перила галереи и стал осторожно опус­кать вниз прямо в руки Шуракену, который под­хватил ее. Ставр отвязал веревку от столба и сбросил вниз.

— А Егор? Как он спустится? — с беспокойством спросила Лиля.

— Просто спрыгнет, — ответил Шуракен.

Он осторожно опустил Светку на землю, подо­шел к стене и встал, приготовившись подстраховать напарника. Ставр спрыгнул вниз. Отработанным дви­жением Шуракен поймал его за поясницу и саморти­зировал удар о землю.

Ставр смотал веревку, повесил на плечо и, по­ставив автомат на боевой взвод, чуть пригнувшись, двинулся вперед. Девушки пошли за ним. Шествие замыкал Шуракен со Светкой на руках. Пройдя мимо бассейна с неподвижной, как черное стекло, водой, они стали спускаться по террасам, выложенным шлифованными плитами розового песчаника. При англичанах здесь устраивались блестящие, по мер­кам такого забытого Богом угла, светские приемы, на которые съезжались владельцы и управляющие промышленных компаний, занимавшихся разработ­кой алмазных копей, экспортом розового туфа и чер­ного дерева. На террасах сияли гирлянды огней, ор­кестры играли фокстроты и танго, пары скользили по паркетным площадкам, уложенным прямо под от­крытым небом. Сейчас террасы яростно штурмова­ла непобедимая тропическая растительность, она лезла отовсюду, где удавалось пустить корни.

Резиденция верховного главнокомандующего была обнесена каменной стеной высотой в два че­ловеческих роста. По углам периметра стояли сто­рожевые вышки. В районе хорошо укрепленных во­рот постоянно обреталось человек десять — пятнад­цать национальных гвардейцев. Естественно, Ставр и Шуракен не собирались лезть в это осиное гнездо.

Они подобрались к глухой стене и, прежде чем при­ступить к делу, понаблюдали за жизнью на ближай­шей сторожевой вышке. Жизнь там никак себя не обнаруживала.

— А теперь, девочки, приступим к практическо­му занятию по преодолению вертикальной прегра­ды в виде стены, — сказал Шуракен. 

Он опустил Светку на землю и, повернувшись лицом к стене, уперся в нее руками. Ставр прыгнул Шуракену на спину, ухватился за гребень стены, од­ним движением вышел на прямые руки и оседлал стену. Шуракен одну за другой подбросил ему наверх девчонок. Сбросив вниз веревку, Ставр переправлял их на другую сторону. Последней спецы осторожно перетащили через стену Светку.

Ставр посмотрел на часы.

— До рассвета полтора часа, до аэродрома семь километров, — констатировал он.

— Семь километров за полтора часа, я уверен, с нашими подружками это возможно, — ответил Шу­ракен.

И они в темпе потащили свой выводок через ка­менистое плато, поросшее клочьями жесткой травы и редким колючим кустарником. Как и раньше, один шел впереди, другой сзади, меняясь на ходу и пере­давая друг другу Светку.

10

Под конец этого марш-броска девочки очень ус­тали, но, когда они пролезли под колючей прово-

локой и ступили на бетонные плиты взлетно-поса­дочной полосы аэродрома, все сразу ожили и по­веселели.

Белеющая в предрассветной темноте взлетная полоса уходила, казалось, в беспредельную даль. Над ней висели сверкающие, как алмазы, чужие звезды. Над изломанной линией далеких гор тихо разгора­лось зарево.

— Как ты думаешь, у нее это пройдет? — спро­сила Наташа у Шуракена, который нес безучастную ко всему Светку.

— Не знаю. От шока у нее какие-то предохрани­тели в мозгах полетели. Она вроде как выключена. Наверное, ее смогут восстановить, но боюсь, это бу­дет непросто.

— Книжки умные надо было в детстве читать, — сказал Ставр. — Написано: не ходите гулять в Аф­рику.

— Где же это написано? — спросила Рита.

— В «Айболите».

— Ой, кто это? — Лиля схватила Ставра за руку и показала на маленький пушистый шарик.

Он несся через взлетную полосу, прыгая на двух длинных лапках, работающих, как рычаги. За ним по воздуху плыл длинный, тонкий, как шнур, хвост с кисточкой на конце.

— Тушканчик. Хочешь, я его тебе поймаю? — предложил Ставр Лиле.

— Как ты его поймаешь?

— Шляпой. Их сбивают шляпой.

— Он уже убежал. 

— Да их полно здесь. Этой помесью мыши с кен­гуру вся здешняя армия питается.

Лиля засмеялась.

— Нет, серьезно, — сказал Ставр, — им выдают паек раз в месяц, они все за неделю сжирают, а по­том начинают охотиться на жуков, тушканчиков и крыс.

— И вы тоже?

— Мы не армия, мы комитет.

— Какой комитет?

— Ну не комсомола же?

Спецы не стали сворачивать к ангарам, они про­шли почти до конца взлетной полосы до того места, где к ней подходила рулежная дорожка. Здесь сто­яла бетонная будка блокпоста.

— Когда самолет выруливает сюда, его уже ник­то не может остановить, — сказал Шуракен. — Здесь вы и будете ждать, а я схожу к летчикам и догово­рюсь с ними. Егор, останься с девочками, а то мало ли что.

— Хорошо.

Двери и рамы в окне будки не было, на глино­битном полу валялась куча мешков с песком, часть их до половины закрывала оконный проем. Ставр начал растаскивать мешки и укладывать их так, что­бы девушки могли на них устроиться. Шуракен ушел к самолету.

В носовой части массивного, низко сидящего над землей транспортника горел свет, он создавал впе­чатление странного кочевого уюта. Дверь пилотской кабины была открыта, трап спущен. Экипаж продрал глаза и завтракал яичницей с колбасой и кофе. Лет­чики собирались вылететь на рассвете, не дожида­ясь изнуряющей жары, и вечером приземлиться в Москве. Чтобы не ждать заправщик до полудня, они накануне вечером залили топливные баки.

Прежде чем подойти к самолету, Шуракен убе­дился, что там его не ждут головорезы генерала Агильеры. После этого он спокойно поднялся по трапу и, переступив высокий борт кабины, сказал:

— Здорово.

Если летчики и удивились, увидев его, то внеш­не они ничем этого не выразили. Шуракену налили кружку кофе, и дежуривший в этот день по кухне вто­рой пилот разбил на шипящую сковородку еще че­тыре яйца.

Рассказ Шуракена о том, как они со Ставром выкрали у генерала Агильеры девчонок, привел эки­паж в неописуемый восторг. Чтобы не портить му­жикам настроение, Шуракен пока опустил мрачные подробности этой истории, представив ее просто как дерзкую хохму.

— Телки-то красивые? — спросил бортмеханик.

— Красивей не бывает. Сказал же, эротический балет.

— Ну, блин, все, запускаем двигатели и прямо к ним.

— Боюсь, за эту шутку Джорик вас обоих за яйца подвесит, — сказал Шуракену командир экипажа. — Может, вам отвалить вместе с нами, а там разбере­тесь, кто есть ху в этой истории?

— А в Москве какой-нибудь козел из руковод­ства отправит нас под трибунал за дезертирство. Нет, здесь нам с этим делом проще будет разобраться. Здесь война, а у войны свои законы: кто жив остал­ся, тот и прав.

Положив автомат на землю, Ставр сидел у входа в блокпост. Лиля видела его силуэт на фоне быстро светлеющего дверного проема. Она поднялась с мешков и пошла к выходу.

— Куда ты? — спросил Ставр.

Лиля остановилась и сверху вниз посмотрела на его поднятое к ней лицо с обтянутыми бронзовой кожей скулами и темной, отросшей за ночь щети­ной. Теперь она увидела, что глаза у Ставра светло-карие с золотистыми искрами.

Лиля сделала полшага вперед, но Ставр поднял ногу и загородил ей дорогу, уперев рифленую подо­шву ботинка в торец дверного проема.

— Стоять, — тихо сказал он.

— Ну стою, дальше что?

— Нельзя усаживаться где попало. Здесь полно змей и скорпионов.

— Тогда проводи меня.

Ставр встал и первым вышел из будки. Уже ста­ло совсем светло, но пышущий нестерпимым жаром шар пока не выплыл из адской печи за горами.

Ставр осмотрел каменистую, выжженную землю.

— Давай здесь, — сказал он. — Я отвернусь.

Он честно повернулся к Лиле спиной и почув­ствовал, как у него шевельнулись уши, когда послы­шалось журчание струйки. Потом оно стихло. Ставр стоял и ждал, когда Лиля скажет, что все, но она мол­чала, и он обернулся.

Лиля сидела на корточках и пристально смотре­ла на него. Длинные, тонкие руки были опущены между колен к лодыжкам, гибкая узкая спина выг­нута, как у кошки. Она была похожа на нежное, чув­ственное животное и на порочную девочку.

От ее взгляда и позы Ставр поплыл. Он потерял ощущение реальности и своего тела в пространстве, в котором для него остались только ее полуоткры­тые губы, складки юбки, падающие между раскосо разведенных бедер и бедра — длинные, нежные, в зо­лотистой пыльце легкого загара.

Лиля медленно выпрямила спину и поднялась с корточек. У ее ног, там, где сухая земля как губка втя­нула влагу, лежали маленькие белые трусики. Лиля поднялась на пальцы и по-кошачьи переступила че­рез них.

Кости у Ставра стали мягкими. Его потащило к ней почти против воли, как гвоздь к магниту.

— Послушай, — тихо сказал он, — если ты это делаешь потому, что мы вам помогаем, то не надо... Не надо пытаться расплатиться со мной.

— Не обижай меня, — ответила Лиля. — Не де­лай из меня блядь. Я хочу тебя. Хочу узнать, ка­кой ты.

Ставр попытался еще что-то сказать, но он уже забыл все слова. Рука протянулась к ней, и его ла­донь наполнилась влажной горячей плотью. Бед­ра девушки раздвинулись, пропуская его ладонь глубже.

Твердый и острый кончик Лилиного язычка на­стойчиво бился о его зубы, все еще стиснутые от гор­дости и недоверия. Ставр вдруг заметил это и раз­жал их.

Ставру мало было чувствовать, он хотел видеть ее тело. Он целовал маленькие груди, нежно покусывал бесстыдно торчащие соски, забывая о том, что на са­мом деле времени для игры у них нет. Но Лиля смот­рела на жизнь практичнее, она помнила об этом. Она попыталась расстегнуть пряжку на поясе из парашют­ной стропы. Но ей не случалось иметь дело с такими пряжками, она просто не знала, как это сделать.

— Ну помоги же мне, — потребовала она. — Пря­мо пояс невинности, к нему ключа не надо?

— Не говори глупостей.

Ставр отбросил ее руки и одним нажатием паль­цев расстегнул пряжку. 

В отместку за его резкость Лиля просто сдернула со Ставра его пятнистую шкуру, и перед ней пред­стал его богоданный ствол.

Лиля вцепилась Ставру в плечи и, как кошка, прыгнула на него. Ее сильные упругие ноги танцов­щицы обвили его поясницу, и он подставил руки под ее девчоночью попу.

Экипаж самолета прогнал двигатели и занял свои места к взлету. Командир формально получил у сон­ного диспетчера разрешение на вылет. Как огром­ное, грузное насекомое самолет пополз по рулежной дорожке.

Приведя в порядок одежду, Ставр и Лиля опус­тились на землю возле будки. Ставр привалился

спиной к стене, а Лиля села между его ног и откинулась назад на него. Ее легкая пушистая голова лежала у Ставра на груди, улыбаясь, он играл ее смешными кудряшками.

Самолет выполз на взлетную полосу и остано­вился напротив будки. Дверь пилотской кабины от­крылась, в проеме появился Шуракен и один из лет­чиков. Они выкинули трап.

Рита и Наташа побежали к самолету. Когда Лиля и Ставр со Светкой на руках подошли к трапу, они уже залезали в кабину. Шуракен нагнулся с верхней ступени трапа и взял у Ставра Светку. Пока он пере­давал ее летчикам, Ставр в последний раз поцеловал Л шло.

Шуракен спрыгнул на плиты взлетной полосы. Летчик поднял трап, дверь кабины захлопнулась. Взвыли турбины, и самолет понесся к далекой точке на горизонте, где сходились лучи взлетной полосы. Проследив, как он оторвался от африканской земли и, набирая высоту, взял курс домой, Ставр и Шура­кен пошли к ангарам. Они разбудили русских меха­ников, обслуживающих вертолеты, и заняли у них «уазик» с брезентовой крышей, пообещав вернуть его с кем-нибудь из курсантов.

Ставр сел за руль. Шуракен с чувством испол­ненного долга плюхнулся рядом и захлопнул двер­цу. Вдруг он повел носом и резко повернул к Ставру голову, его глаза сверкнули от злости.

— Хули от тебя бабой пахнет?

— Зато ты пожрал у летчиков.

Ставр врубил скорость и с пробуксовкой ушел с места.

В угрожающем молчании они проехали через КПП аэродрома. Охранник лениво приветствовал их. Спецы часто приезжали на аэродром к вертолет­чикам или к экипажам самолетов из России.

Молчание становилось все более напряженным.

— У тебя что, спермотоксикоз? — наконец про­говорил Шуракен. — На одну плоскость с сучьим потрохом Джориком нас поставил. Все обосрал!

— Я ни к кому не приставал. Она сама так ре­шила.

— Которая?

— Во всяком случае, не Наташка, она дала бы тебе.

Шуракен погрузился в мрачное молчание.

— Тушканчики, твою мать, — проворчал он.

11

Тем временем события в Москве развивались са­мым угрожающим образом. Несмотря на отставку, генерал Осоргин оставался членом элитарной груп­пы военных и политиков, чье мнение по-прежнему учитывалось в критических ситуациях. Он получал закрытые аналитические отчеты и обзорные матери­алы, которые позволяли постоянно быть в курсе со­бытий. Осоргин не удивился, когда на дачу к нему пожаловал один из начальников Генштаба генерал-лейтенант Рюмин. Осоргин понимал, о чем пойдет разговор. — Комитет объявит в стране чрезвычайное по­ложение, отстранит Горбачева от власти и примет ру­ководство страной до тех пор, пока не будет сфор­мировано законное правительство. Партия должна снова взять власть, — ввел его в существо проблемы Рюмин.

— А вы не боитесь спровоцировать гражданскую войну?

— Ты преувеличиваешь, Алексей Федорович. Речь идет всего лишь о смене лидера, не оправдав­шего доверия партии. Мы готовы к тому, что в Мос­кве возможны отдельные акты неповиновения со стороны толпы и всякого сброда.

— Те, кого вы называете сбродом, наш народ. И он не с нами, он против нас, — веско возразил Осоргин.

— Вот поэтому ты нам и нужен. Армия должна быть с нами.

— Мы с тобой видели танки на улицах Праги. И ты готов теперь выпустить их на улицы Москвы?

— Я не понимаю тебя, Алексей Федорович, я пришел к тебе как к нашему человеку, которому до­веряют все члены комитета. Мы рассчитываем на твою помощь, а ты рассуждаешь как враг, как оппор­тунист.

— Я рассуждаю как человек, который не хочет давить танками людей на улицах города, который бесконечно люблю.

— Это слова обывателя, а ты боевой генерал, Осоргин. С каких пор ты забыл, что такое присяга, долг? Забыл, кому обязан всем, что имеешь — карь-

ерой, званием, наградами. Даже эта дача дана тебе партией. Наконец, подумай о судьбе сына.

Осоргин заметно дрогнул. Он хорошо знал, что может последовать за подобными разговорами.

— Ты угрожаешь мне? Мне — своему команди­ру, которому обязан тем, что не сложил голову в Аф­ганистане, да еще и вернулся оттуда с генеральски­ми звездами?

— Прости, Алексей Федорович, ты не так меня понял. Я другое хотел сказать. Если партия вернет себе власть, у него будут те же возможности, что и у тебя. А если власть расхватает быдло, хамье? Ты пра­вильно сказал, они нас ненавидят. Ненавидят и бо­ятся. Они развалят армию, уничтожат КГБ. А твой сын — кастовый офицер.

— Слава богу, что Егор сейчас за границей.

12

Щенка звали просто Малыш, или Мелкий. Со­баки в Сантильяне были редкостью, потому что их успевали съедать быстрее, чем они размножались. Щенка спецам летчики привезли из Москвы.

Как только Ставр и Шуракен переступили по­рог коттеджа, Малыш, бешено колотя хвостом, вы­катился им под ноги. Шуракен обхватил его ладоня­ми под передние лапы и поднял. Щенок повис длин­ным голопузым тельцем и шлепал языком, пытаясь дотянуться до заросшей щетиной физиономии.

— Послушай, бульдозер, не дави Мелкого, — ревниво сказал Ставр.

Шуракен протопал прямо на кухню, достал из хо­лодильника колбасу, нарезал и положил в собачью миску.

— Иди ешь, паразит, — нежно сказал он.

Но Малыш продолжал носиться между ним и Ставром, всем своим видом показывая, что он со­вершенно бескорыстно радуется их возвращению.

Ставр бросил в гриль два бифштекса и достал из холодильника пару банок пива.

Курсанты еще не вернулись из лагеря Вигоро, по­этому спецы могли позволить себе завалиться спать, что они и сделали, после того как покончили с биф­штексами. Они не надеялись, что кража девушек сойдет им с рук, но здесь, врезиденции президента, где все было под контролем, они чувствовали себя в относительной безопасности. Даже генерал Агилье-ра не мог безнаказанно оторвать им головы на тер­ритории своего брата. Расправляться с кем-либо здесь имел право только сам Давид Агильера, а он, как всякий диктатор, был особо заинтересован в профессиональной подготовленности своих служб бе­зопасности. Он уже имел возможность оценить ре­зультаты жестокой выучки и профессиональной дрессировки, которой русские спецы занимались с тощими, ленивыми и свирепыми парнями, попадав­шими им в руки. В знак благодарности за первый вы­пуск курсантов и за проведение нескольких специ­альных операций Давид Агильера лично прицепил на куртки Ставра и Шуракена Серебряные кресты за «выдающуюся храбрость и умелое руководство подчиненными в бою». Грамоты с гербами республики висели у спецов в коттедже, приколотые на сте­ну среди фотографий, на которых они стояли на фоне джунглей, своего «крокодила» и боевых верто­летов. Кстати, напрасно кто-нибудь думает, что в коттедже, как во временном логове холостых мужи­ков, имели место бардак и всякое безобразие. Здесь был их дом вдали от дома.

Пока спецы отсыпались после ночных подвигов, разъяренный генерал Агильера искал их в таких мес­тах, где они могли бы спрятать украденных девушек и заняться с ними сексом, иначе для чего они их кра­ли? Его головорезы перевернули вверх дном лагерь Вигоро и ангары вертолетчиков на аэродроме. Они узнали, что на рассвете, сразу после вылета россий­ского самолета, спецов видели на КПП. Генерал Аги­льера понял, что белые девушки, за которых он, не скупясь, отвалил немалые деньги, безвозвратно по­теряны. У него в голове не укладывалось, что найдут­ся люди, у которых хватит наглости и безрассудства нанести оскорбление и прямой убыток ему, всесиль­ному и, подобно библейским воителям, не знающе­му предела жестокости в расправах. Чтобы спустить пары, генерал пристрелил несколько человек из ох­раны виллы, но это не вернуло ему душевного спо­койствия. Во-первых, негодяй начальник охраны, до­пустивший саму возможность оскорбления, успел удрать, а во-вторых, удовлетворить генерала могла только кровь обидчиков. Он погрузился в белый бро­нированный «мерседес» и в сопровождении двух ма­шин с «ягуарами» примчался в резиденцию. Он по­требовал, чтобы Советник сдал ему спецов.

 — Вынужден расстроить вас, Джошуа, — Совет­ник говорил спокойно, как человек, располагающий реальной силой и властью, — они подчиняются мне, но это означает, что я несу за них ответственность. В Москве есть полковник Марченко, это их хозяин. Для него нет ничего невозможного, и в случае гибе­ли своих людей он добьется, чтобы назначили слу­жебное расследование, и сам возглавит его. Вместе с ним сюда явятся ушлые ищейки из контрразведки. И они нароют здесь столько интересного, что смерть двух дураков вообще перестанет их волновать. Не будете же вы рисковать серьезным бизнесом ради кратковременного удовольствия?

— Дьявол! — заорал генерал, который в течение нудной речи Советника с трудом сдерживал чув­ства. — Они залезли в святая святых — мой дом! Во­нючие гиены, они уволокли мой кусок мяса! Никто из тех, кто причинил мне неприятности, не остался в живых, и они не будут исключением. От вас не­много требуется, только выгоните их из норы. По­шлите их куда-нибудь, остальное мое дело. Джунг­ли не выдают тайн.

— Отлично, я позабочусь о том, чтобы они носа не высунули из резиденции.

— Как это понимать?

— Вам придется потерпеть, пока не станет по­нятно, во что эта история выльется.

— Кара теряет всякий смысл, если не настигает немедленно.

— Ваше нетерпение может дорого вам обойтись.

— Мне наплевать, во что это обойдется! Если

речь идет о деньгах, скажите, сколько я должен за них заплатить, и я куплю их шкуры вместе с потро­хами.

— Три миллиона долларов, ваша доля в после­дней сделке, вас устроит? Только учтите, что деньги вы отдадите не мне, а своему брату вместе с головой.

— Ну хорошо, — прорычал генерал, — я подож­ду. А пока никто не может помешать мне поговорить с ними по-мужски.

Генерал развернулся и ринулся из кабинета.

— Вот идиот, — глядя ему вслед, пробормотал Советник.

Советская военная миссия располагалась на тер­ритории резиденции президента, включавшей целый комплекс зданий, построенных еще европейскими колонизаторами. Центром резиденции был прези­дентский дворец. Апартаменты Советника распола­гались в прекрасной белой вилле Сан-Себастьян, ок­руженной вечно цветущим садом. Спецам выдели­ли под жилье отдельный флигель, укрытый от жары пальмами. Утро Ставр и Шуракен начинали с купа­ния в бассейне. И каждое утро они находили у себя в бассейне полутораметрового питона. Поэтому, преж­де чем нырнуть в бассейн, они брали сачок, лежав­ший на краю бассейна, вылавливали гада и бросали его в кусты. Как только люди уходили, питон воз­вращался в бассейн.

В это утро спецы проделали привычный ритуал, искупались и отправились обедать в офицерский клуб.

— Привет, ребята, — приветствовали их пилоты штурмового вертолета Ми-24, сидевшие за одним из столиков в ресторане. — Заруливайте сюда.

— Привет Аспидам.

Пилотов звали Костя, по кличке Аспид-1, и Вась­ка, по кличке Аспид-2. Боевой экипаж несколько раз прикрывал спецов огнем своих пулеметов. Один из этих пулеметов, бивших на четыреста метров, они подарили Ставру и Шуракену, и те сварили для него решетчатую платформу на «крокодиле».

Официант-сантильянец подал на стол первые блюда. В клубе традиционно была неплохая евро­пейская кухня. Иногда даже готовили говядину, если замороженные туши привозил самолет из Рос­сии.

В офицерском клубе не было женской обслуги, но в этом же здании помещался другой клуб, откры­тый для гражданских. Официантками там служили специально привозимые из Бенина очень молодень­кие девушки-мулатки. Девушки проходили строгий медицинский контроль и, дорожа своим высоким по местным понятиям заработком, все свободное вре­мя мылись, чтобы никто из белых господ не почуял специфического запаха пота их расы. Шоколадные красотки были горячи и искусны в сексуальных иг­рах и беспощадны, как кошки.

— Читали в «Московском комсомольце» о зава­рухе в Абхазии? — спросил Шуракен. — Не пони­маю, какого черта нас до сих пор здесь маринуют. Черные и без нас обойдутся, а мы были бы нужнее дома.

— Не бойся, без тебя не кончится, — усмехнулся Аспид-2. — Это только начало. Еще будем вспоми­нать Сантильяну как курорт.

— В гробу я видал эти патриотические игры с ору­жием, — сказал Ставр. — Я не против войны и готов воевать где угодно, только не у себя дома. Женщины и родина существуют для того, чтобы давать героям отдых. Может, кому это покажется странным, а по мне так в самый раз.

— Ставридас по жизни больной на голову. — Тя­желая лапа Шуракена опустилась Ставру на плечо. — Но я его все равно люблю.

— Видали? — Ставр показал в улыбке ровные бе­лые зубы. — От жары Шур потерял всякую ориента­цию, в том числе и сексуальную.

— Да ладно, ваши неформальные сексуальные отношения ни для кого не новость, — сказал Ас­пид-1. — Честно признаться, ваше счастье меня раз­дражает. Почему одним — все, а другим — ничего? Надо менять второго пилота, Васька меня не воз­буждает.

— Даже не мечтай, — ответил Аспид-2. — Кста­ти, «ягуары» утром подняли вверх дном ангары и об­щагу механиков. Рылись, как коты на помойке. Ин­тересно, что они искали?

— Наверно, пустые бутылки.

— А механики говорят, вы увели у них «уазик».

— Вернем.

— А что вы делали в пять утра на аэродроме?

— Провожали московских, — Шуракен интона­цией дал понять, что тема закрыта.

В обычный день после четырех часов дня Ставр и Шуракен отправились бы в казармы и продолжили занятия с курсантами, в клуб они пришли бы ужинать и провести вечер. Сегодня им представилась нечас­тая возможность свободно располагать собой до зав­трашнего утра, когда свирепый сержант Шелумба по­строит курсантов на плацу к началу занятий.

После обеда спецы зашли в бар и выпили по пер­вой рюмке джина. Вертолетчики остались пить даль­ше, а Ставр и Шуракен отправились в бильярдную, надеясь найти там доктора Улдиса. Их надежда оп­равдалась, что, впрочем, было неизбежно, потому что начиная с двух часов дня док Улдис каждый день обретался здесь.

Сорокасемилетний худощавый и стройный муж­чина, темноволосый, с четким удлиненным лицом и коротким ястребиным носом, док Улдис исполнял свой долг полевого хирурга в Эфиопии, на Суэцком канале и бог знает где еще. Он принимал участие в ликвидации последствий нескольких ужаснувших мир катастроф и стихийных бедствий. В данный мо­мент он небрежно командовал парадом в санчасти русской колонии в Сантальяне. Это было все равно что оказаться в депо на запасных путях, если не ска­зать проще — в жопе. И так как большую часть вре­мени он проводил в бильярдной, то однажды Ставр поинтересовался, не утратил ли док навыки своего основного ремесла.

— При необходимости я вырублю и проопери­рую тебя в любой воронке от снаряда, — с характер­ным латышским акцентом сказал док Улдис.

Увидев появившихся в бильярдной спецов, он обрадовался.

— Для начала по двадцать долларов, — предло­жил он, — и я даю пять очков форы.

Пять очков форы нисколько не умаляли досто­инства Ставра и Шуракена, потому что в сравнении с доком оба играли одинаково плохо. Им недостава­ло опыта.

— И кого вы хотели перекатать? — спросил док Улдис, записывая себе первую игру. — Дока Улдиса хотели перекатать? Нет, мальчики, дока вам не пе­рекатать. Продолжим?

— Продолжим, но прежде зальем горючее в баки, — сказал Шуракен.

Он положил кий и двинулся в бар.

— Зайдите в санчасть, возьмите антибиотики, — сказал док Улдис, когда они со Ставром вышли из бильярдной следом за Шуракеном.

— Спасибо, еще не кончились.

— Очень плохо. Не боитесь вы, ребята, малярии, а зря не боитесь. Она ведь, как птичка, прилетит и сядет.

— Да ладно, док. Знаете, какой радиус дально­сти полета комара? Десять метров, мы с вертолет­чиками прикинули. Хрен ли ему летать дальше? Для переноса малярии он еще должен укусить кого-нибудь больного, а здесь, в резиденции, «ма-лярки» ни у кого нет. Получается, антибиотики зря жрать себе же хуже. А вот промедол, кстати, кон­чился.

— Что ты говоришь? И с чего он вдруг кончился? Не припомню, чтобы кто-нибудь из вас припол­зал ко мне с рваной шкурой.

— В последнем рейде один черный поймал трас­сирующую пулю, и трассер взорвался внутри. Пока мы его до госпиталя тащили, вкололи все, что было, пять доз.

— Ну с пяти доз вы его, надеюсь, вырубили?

— Не надо цинизма, док, — строго сказал Ставр. — Мы не употребляем наркотики. Это воп­рос выживания, сегодня я поймаю кайф, а завтра депрессуху. Руки у меня будут дрожать, глаз — тух­лый, и мне прострелят башку.

Шуракен шел впереди, и его спина перекрывала Ставру обзор большей части бара. Но в минуты опас­ности спецы понимали друг друга, как собаки, на те­лепатическим уровне. Поэтому, когда напрягся Шу­ракен, Ставр прежде ощутил, как рефлекторно на­пружинились его мускулы, а потом увидел генерала Агильеру.

Устрашающий, как черный смерч, который ло­мает и разрывает на куски все живое на пути, гене­рал двигался им навстречу. На нем был обычный тро­пический камуфляж, но голову венчала имперская фуражка с золотым гербом и роскошными галуна­ми. Под ней, как черная дыра, зияло эбонитовое лицо и неукротимой яростью горели зрачки. Вихрь ужаса, который он распространял вокруг, поднял си­девших в баре сантильянских офицеров, они вытя­нулись и оцепенели, выпучив на генерала фарфоро­вые белки.

Сквозь кровавую завесу, застилавшую глаза, ге­нерал Агильера не увидел никого, кроме Шуракена, который обозначался в пространстве бара как мону­мент.

Огромными шагами генерал преодолел разделяв­шую их дистанцию и, с ходу размахнувшись, двинул Шуракена в челюсть. Этот удар отправил бы в нока­ут любого, но Шуракен относился к той породе му­жиков, которые держат даже удар копытом. По се­мейным легендам, его прадед валил жеребца, схва­тив его за задние ноги.

В башке у Шуракена разлетелся сноп огненных искр. Он автоматически бросил руку к кобуре на по­ясе и рванул рукоятку «стечкина», отработанным движением скидывая его с предохранителя. Вороне­ный ствол глубоко въехал генералу в живот. От ужа­са Джошуа Агильере показалось, что кишки комом встали у него в горле.

На один миг натянутый как струна нерв или не­видимый проводник, находящийся под высоким на­пряжением, сковали генерала и Шуракена, связали в единое целое.

Все окаменели. Никто не мог бы их сейчас раз­вести.

Палец Шуракена надавил на спусковой крючок, выбрав весь запас свободного хода курка. Сходя с ума от невозможности кончить это дело, Шуракен резко опустил ствол и высадил всю обойму в пол под ноги генералу Агильере.

Генерал подпрыгнул непристойно, как обезьяна, с полусогнутыми коленями.

На звук выстрелов в бар ворвались «ягуары», оставшиеся за дверью, так как клуб был для них запретной территорией. При виде них Ставр выхватил пистолет. Но «ягуары» не стали стрелять, они схватили своего хозяина, прикрывая собственными телами, утащили из бара и затолкали в «мерседес».

— Е-мое, он дал мне по морде, — с искренним недоумением сказал Шуракен.

— Вот теперь мы по уши влипли в дерьмо, — констатировал факт Ставр.

Ставр и Шуракен философски относились к превратностям судьбы, они считали, что нет смысла заранее становиться в боевую стойку, а то устанешь стоять и ждать. Но сегодняшний свободный вечер был безнадежно испорчен.

— Ребята, — сказал док Улдис, когда они собрались уходить из клуба, — если дело дойдет до ареста, наплюйте на все и сматывайтесь. Наш боевой петух Джорик не простит чечетки, которую он тут отбивал.

— Куриный выпердыш он, а не боевой петух, — сказал Шуракен.

Спецы вышли из клуба и направились домой. При значительной разнице в весе у них была совершенно одинаковая манера двигаться — мягкая, эластичная и как бы слегка в рапиде. Такую манеру вырабатывает серьезное, профессиональное владение рукопашным боем и опыт предельных напряжений, которые нельзя выдержать, не умея глубоко расслабляться и мгновенно концентрировать силу. На душе у спецов кошки скребли, но внешне они оба выглядели вполне спокойными.

Было еще светло, поэтому, подходя к коттеджу, они издали заметили грязное пятно на двери, в котором преобладал кроваво-красный цвет. Подойдя ближе, они увидели, что это такое.

Это был Малыш, распятый вниз головой. Задние лапы щенка были прибиты к двери, брюхо распорото, и вывалившиеся кишки намотаны на шею. Кровь заливала белую шерсть и оскаленную-мордоч-ку Малыша. Она еще падала вязкими каплями в лужу под ним.

Спецы остолбенели. Потом из горла Ставра вырвался отрывистый и резкий смех. Он сделал судорожное усилие, чтобы сдержать этот дикий смех.

— Чего ты ржешь? — сквозь зубы спросил Шуракен.

— Я не смеюсь. Ты же знаешь, у меня такая реакция, — правый угол рта у Ставра дергало и тянуло вверх. — Ты понял, что это значит? 

— Да. То же самое они сделают с нами.

— Черта с два они меня живого получат.

— Принеси лопату из «крокодила». Надо похоронить Малыша.

Ставр повернулся и пошел к машине.

— Хоть он был и собачий сын, но он любил нас, — пробормотал Шуракен.

13

Ночью спецы спали по очереди. Если они умеют перелезать через стены и ходить по крышам, то это вполне умеют делать и другие, например «черные ягуары».

Утром позвонил секретарь Советника и передал приказ немедленно явиться в офис.

— Поехало, — сказал Шуракен.

— Мы, положим, не асфальт, катков таких не придумали, чтобы на нас наехать, — заметил Ставр.

— Не зарекайся. Может, нас там уже ждет наряд автоматчиков.

— Автоматчики прогулялись бы сюда, не об­лезли.

Плотный светловолосый парень, недавно окон­чивший ускоренный курс в Институте военных пе­реводчиков, с искренней симпатией приветствовал Ставра и Шуракена в приемной офиса. Парня звали Дима, он был секретарем Советника. Дима доложил, что спецы прибыли, и впустил их в кабинет.

Советник сидел за столом, на котором рядом с письменным прибором стояла великолепная стату­этка из полупрозрачного матового стекла, изобра­жающая крылатую девушку. Это была гордость его коллекции — «Эмили», носовая фигура с «роллс-ройса».

Советник оценивающе посмотрел на вызываю­щие морды спецов, их дерзкие раскованные позы, в которых они остановились перед ним.

— А, господин Дубровский и сеньор Зорро, — приветствовал их Советник. — Спасатели шлюх. Как вам нравится запах горящей резины?

— При чем резина? — спросил Ставр.

— А вы не слышали про местную национальную забаву — надевание бус? Для нее используют старые автомобильные покрышки.

— Не надо нас пугать, — ответил Шуракен. — Не­которые уже пробовали.

— Утром я виделся с президентом и, учитывая его отношение к вам, попросил защиты для вас. Прези­дент при мне звонил своему брату и запретил ему вас трогать. Но генерал потребовал, чтобы вы принесли ему извинения за дискредитацию личности. Считаю, что он имеет на это полное право. Так что поезжайте к нему и извинитесь за стрельбу в клубе, об осталь­ном все будут молчать.

— А нам не надо прихватить с собой старые ав­томобильные покрышки, или у генерала свои есть? — поинтересовался Ставр.

— Мы не поедем к Джорику даже под честное слово президента, — сказал Шуракен. — И извинять­ся нам не за что. Он сам нарвался, он дал мне по мор­де в присутствии других офицеров. Пусть радуется, что остался жив.

— Я нахожусь здесь для того, чтобы отношения с Сантильяной оставались хорошими. И я прямо вам скажу, что, несмотря на все ваше непомерное само­мнение, вы слишком мелкие фигуры в этой игре. Вами очень легко пожертвовать. Но сейчас я вам га­рантирую, что генерал примет ваши извинения. Правда, это не означает, что он вам все простит и за­будет. Тут так не принято.

— Тогда зачем нам к нему таскаться? — спросил Шуракен.

— Действительно, зачем? — продолжил Ставр. — Зачем лезть на пальму, если и так ясно, что рано или поздно кокос сам свалится на голову.

— Мы, пожалуй, подождем, когда Джорик сам явится с нами разбираться, а там посмотрим: кто — кого?

— Я хочу, чтобы эта вонючая история немедлен­но и тихо закончилась, — сказал Советник. — Я га­рантирую вам неприкосновенность и обещаю, что, если вы выполните условия генерала Агильеры, вне зависимости от того, что вы при этом будете думать про себя, через неделю вы улетите домой с заверен­ными печатями республики выражениями благодар­ности от президента и самой высокой оценкой вашей профессиональной деятельности от меня. Да, малень­кий нюанс, кого вы убили, когда везли Аль-Хаадата?

Ставр и Шуракен переглянулись.

— Я не знаю, — сказал Ставр. — Стрелял я. Од­ного точно могу подтвердить. А что?

— А то, что это оказался вождь одного из кла­нов, и за него теперь требуют компенсацию в тыся­чу долларов.

— Вы собираетесь вычесть их из наших суточ­ных? — поинтересовался Шуракен.

— Нет. Эта поездка была санкционирована ге­нералом Агильерой, он и заплатит компенсацию. Я вам сказал это, чтобы подсластить пилюлю. Когда вы поедете извиняться, мысль о компенсации за вашу меткую стрельбу немного утешит вас.

— Боюсь, родственникам вождя придется долго ждать этих денег, — сказал Шуракен.

Вернувшись к себе, спецы открыли по банке пива из холодильника и приступили к обсуждению ситу­ации.

— Я не поеду извиняться, — сказал Ставр. — Мне на все это наплевать. Я считаю, зря ты ему яйца не отстрелил.

— Правильно, — согласился Шуракен. — Ты из­виняться не пойдешь. Пойду я, потому что я стре­лял.

— Что? Не понял.

— Пора возвращаться домой, Ставридас. Там черт знает что творится, а у меня мать, у тебя отец и...

— У нас — Женька, — закончил его мысль Ставр.

— Раз Советник нас домой досрочно отправить обещает, я извинюсь. Я Джорика за человека не дер­жу, мне все равно.

— Мать твою! Ладно, только нечего это дерьмо тянуть, едем прямо сейчас.

В знак протеста против всей этой затеи Ставр пе­ред отъездом разрисовал морду зеленым, черным и красным гримом.

— Ну и на черта ты это сделал, Ставридас? — спросил Шуракен, когда увидел его боевую рас­краску.

— А с какой, по-твоему, мордой я должен ехать извиняться перед этой сволочью?

— А тебе не надо идти перед ним извиняться. Стрелял я, значит, извинений требовать он может только от меня. К Джорику пойду я один.

— Один ты никуда не пойдешь.

— По правилам, кто-то должен оставаться на страховке. Если со мной что-нибудь случится, ты в любом случае вытащишь меня оттуда.

14

На сей раз Ставр и Шуракен пробрались через город без особых происшествий. Может быть, им по­везло, потому что за ними не тащились раздражав­шие народ национальные гвардейцы, а может, пото­му что день был в разгаре, жара стояла адская, и бан­диты отсыпались на своих тюфяках. За городом им попался один-единственный пегий от ржавчины гру­зовик, который, хлопая рваным брезентом, мчался подобно гонимому ветром страннику.

— Не подъезжай к воротам, остановись здесь, — сказал Шуракен.

Ставр съехал на обочину. До ворот виллы оста­валось около двадцати метров. Солнце стояло в зе­ните, на лица и камуфляж спецов падала тень от ре­шетки над головой, на которой был установлен тот самый пулемет, который им подарили вертолетчи­ки. Спецы забрали его из «тойоты», когда люди ге­нерала Агильеры пригнали ее в резиденцию прези­дента.

Шуракен вылез из «крокодила». Он вытащил из кобуры пистолет и нож из ножен, положил их на си­денье. Не было никакого смысла идти вооруженным на виллу, если оружие все равно пришлось бы сдать. Единственное, что у него осталось, — это личная ра­ция «стандарт» в кармане под левым плечом. У ра­ции была одна исключительно ценная функция: она автоматически подавала сигнал бедствия, если дли­тельное время находилась в горизонтальном поло­жении.

— Не отключай рацию, чтобы я слышал, что там происходит.

— Не психуй, все нормально будет. Но если что — тогда гуляй и ни в чем себе не отказывай.

Оставшись сидеть за рулем «крокодила», Ставр напряженно следил, как Шуракен медленно идет к воротам. Он положил автомат на колени. Это был «Калашников» новейшей разработки — отличная ма­шина под патрон международного стандарта и с под-ствольным гранатометом. Он еще не поступил на вооружение в разоренную российскую армию, но уже появился на диком рынке оружия. Ставр маши­нально достал из стоявшей между сиденьями цин­ковой коробки гранату и загнал ее в подствольник. Если бы, войдя в ворота виллы, Шуракен через де­сять минут не сообщил, что с ним все в порядке, Ставр с помощью пулемета разнес бы ворота к чер­товой матери, протаранил бы их обломки мордой «крокодила», ломом прошел бы по вилле с автома­том в руках и вытащил Шуракена живого или мерт­вого или погиб бы сам, смотря как повезет.

Шуракен уже подходил к воротам, когда Ставр услышал урчание двигателя приближающегося сза­ди автомобиля. Он медленно повернул голову и гля­нул через плечо — ничего интересного не обнаружи­лось, всего лишь старый армейский джип, набитый местными вояками. Проезжая мимо, они тоже по­смотрели на Ставра. Из-за его боевой раскраски они даже не поняли, черный он или белый. Ставр уви­дел, что это «ягуары», он легко определил их по чер­ным обвязкам на головах вместо беретов национальных гвардейцев. Джип проехал, волоча за собой кроме бензиновой гари ядовитый запах ромового перегара, отчетливо различимый в неподвижном знойном воздухе.

Перед воротами джип поравнялся с Шуракеном. Его-то «ягуары» сразу узнали благодаря впечатляю­щим габаритам и светло-русым волосам.

Шуракен вдруг увидел черную жилистую руку с пистолетом, высунувшуюся в окно джипа, но он уже ничего не успевал предпринять. На фоне окна воз­никла дымная оранжевая вспышка, и пуля, выпу­щенная почти в упор, прошила его насквозь.

Ставр выскочил из «крокодила». Увидев, как упал Шуракен, он мгновенным резким движением вскинул к плечу автомат и нажал на спуск гранато­мета. В таких ситуациях Ставр не целился, он про­сто попадал туда, куда смотрел.

Граната вошла в корму джипа, прожгла металл и разорвалась. Все, кто находился внутри, были или убиты наповал, или изрешечены осколками. Взрыв­ной волной джип подбросило над дорогой.

Контуженный близким взрывом, Шуракен отка­тился в сторону, зажимая уши, матерясь и оставляя кровавые пятна на дороге. Пуля попала ему в бок, Шуракен почувствовал ее попадание как тупой удар, похожий на удар здорового кулака, который сбил его с ног.

Ставр одним бешеным рывком преодолел дис­танцию, отделявшую его от Шуракена. Он увидел, что Шуракен хватает валяющийся на дороге писто­лет, вылетевший из руки «ягуара». Ставр упал на одно

колено, приняв основную стойку для стрельбы, из­вестную как «стойка Иозелеса», и сделал в сторону Шуракена заявление, в котором было только одно цензурное слово — «крокодил». Суть его сводилась к тому, что Шуракену следует немедленно начать движение к «крокодилу», а Ставр прикроет его.

Из ворот выскочили двое охранников. Ставр за­валил их двумя короткими очередями по три выст­рела и дал одну длинную поверх ворот, предупреж­дая остальных, что вылезать не следует.

Шуракен отступил к «крокодилу» и выхватил из кузова свой автомат. Привалившись боком к раска­ленному солнцем борту, он накрыл ворота сплош­ной завесой огня. Над головой Ставра летела «солом­ка» — белые пунктиры трассирующих пуль.

Пятясь, Ставр отступил к машине, вскочил за руль и завел двигатель. Шуракен всей тяжестью рух­нул на сиденье рядом с ним.

«Крокодил» сорвался с места. Шоссе было слиш­ком узким, чтобы с ходу развернуться. Ставр напра­вил машину поперек дороги и послал в прыжок с на­сыпи, как будто это была лошадь, а не автомобиль. Вздымая за собой шлейф пыли, «крокодил» развер­нулся на каменистой земле и понесся без всякой до­роги, прыгая через канавы и подминая кусты. Это была не езда, а скачка с препятствиями.

Теперь Шуракен чувствовал острую боль в боку, при каждом броске она пронзала его раскаленным стержнем.

Ревя, как зверь, и раскидывая щебенку своими широкими протекторами, «уазик» вскарабкался по

насыпи и вылетел на дорогу. Ставр нутром чувство­вал, как «крокодил» рвется вперед на пиковой мощ­ности, словно понимая, что жизнь его хозяев сейчас зависит только от него.

— Как ты? — отрывисто спросил Ставр.

— С меня бутылка.

— С какой радости?

— Первая пробоина в фюзеляже.

— Твою мать, Ставридас, как ты материшься. Та­кого мата я даже от старых алкашей ветеранов не слышал. А ведь ты мальчик из приличной семьи.

— У меня словарный запас больше и воображе­ние. Все, заткнись.

Если бы Ставр мог остановиться и перевязать Шуракена, он был бы спокойнее. На такой дьяволь­ской скорости он почти не мог оторвать глаз от до­роги, но боковым зрением Ставр видел, как быстро темнеет от крови куртка напарника. Шуракен мог потерять критическое количество крови, прежде чем они доехали бы до санчасти в резиденции, к тому же Ставр не был уверен, что им снова удастся легко про­биться через город. И действительно, как только въе­хали в пригород, первый же полуголый черномазый, который лениво брел куда-то по своим делам, шле­пая об асфальт вырезанными из автомобильных по­крышек подметками сандалий, увидев «крокодила», скинул с плеча ремень своего любимого автомата. Вместо того чтобы убраться с дороги, он поднял ствол.

— Да пошел ты! Не до тебя.

Негр не мог слышать то, что Ставр прорычал сквозь стиснутые зубы, но он опустил автомат и прыгнул в канаву. То ли это была везуха, то ли негр прикинул, что скорость сближения слишком высо­кая, то ли он поймал телепатический сигнал — во­левой импульс, посланный Ставром, который был сейчас не слабей, чем удар в челюсть. 

Ставр вдруг сообразил, что здесь недалеко рас­положен госпиталь международной организации «Врачи без границ». Недавно спецы доставили туда отбитых у повстанцев монашек, которые были сест­рами милосердия этой организации. Ставр свернул к госпиталю. К счастью, туда только что въехала ма­шина, и ворота не были закрыты. «Крокодил» бес­препятственно влетел в них и затормозил перед бе­лым двухэтажным зданием госпиталя.

Ставр выпрыгнул из машины и вытащил Шура­кена.

Шуракен пока держался на ногах, но уже очень ослабел от потери крови. Ставр перекинул его руку через свои плечи и повел к дверям госпиталя. Но сде­лав несколько шагов, Шуракен обмяк и начал падать. Ставр нырнул под него, поднял на плечи и втащил в вестибюль.

Они были везучие ребята. За несколько лет их профессиональной деятельности это было первое настоящее огнестрельное ранение. Сами они стре­ляли без промаха и хорошо знали, что случается с человеком, когда в него попадает пуля. Но одно дело, когда это случается с врагом, который сам пытался убить, и совсем другое, когда это происходит с дру­гом, ближе которого никого сейчас нет.

Ставр не знал, насколько серьезно ранен его на­парник, и ошалел от настоящего страха, видя, как в приемном покое раздевают лежащего без сознания Шуракена, разрезая на нем окровавленный камуф­ляж. Он не мог представить, что мощное тело Шу­ракена может стать вдруг таким беспомощным и пре­вратиться в объект чей-то профессиональной дея­тельности. Это зрелище рвало Ставру сердце и приводило в отчаяние.

15

Шуракен вынырнул из забытья, в которое его по­грузили с помощью противошоковых и снотворных препаратов. Ощущения были еще притуплены, он чувствовал, что где-то в теле гнездится боль и чер­товски хочется курить. Жалюзи на окне были зак­рыты, и судя по тому, что свет сквозь них не проса­чивался, была или ночь, или поздний вечер. Малень­кую палату освещал плафон, горящий над соседней кроватью. При его свете Ставр читал книгу в агрес­сивной обложке, в таких обычно издаются детекти­вы и бестселлеры о приключениях агентов спец­служб. Рядом с его кроватью на металлической та­буретке стоял маленький монитор.

— Здорово, — сказал Шуракен.

— Здорово. — Ставр отложил книгу и сел.

— Ты что тут делаешь?

— Работаю у тебя телохранителем.

— Тогда дай мне сигарету.

Ставр достал из пачки сигарету, раскурил и пе­редал Шуракену. Затем он принес блюдце и поста­вил его так, чтобы удобно было стряхивать пепел.

Шуракен сделал две глубокие жадные затяжки и посмотрел на Ставра сквозь белый прозрачный ды­мок, поднимавшийся от зажатой в пальцах сигаре­ты. Боль и жестокий жар, через которые он прошел, омыли его яростной волной и откатились. Черты лица Шуракена заострились, обрели отменную чет­кость, словно резец судьбы прошел по ним, убрав все неопределенное и случайное.

Белый столбик пепла нарос на сигарете. Шура­кен стряхнул его в блюдце.

— Ну, — сказал он, — рассказывай, что происхо­дит.

— Что тебя конкретно интересует?

— Что со мной?

— С тобой все в порядке, — ответил Ставр. — Да, я тебе скажу, надо уметь так ловить пули! Она про­шила тебя легко, как иголка, не задеты ни внутрен­ние органы, ни кости. Я готов, как Гомер, завопить: «О благословенный «Макаров»!»

Ставр вынул из-под подушки на своей кровати плоский черный пистолет «Макаров» и протянул его Шуракену.

— Держи, он валялся в «крокодиле», и я решил сохранить его, может, он дорог тебе как память. Вы­соцкий был не прав. Не надписи в парижских туале­тах свидетельствуют о нашем распространении по планете, а «Калашников», «Макаров» и РПГ-7. Так, это лирическое отступление, теперь вернемся к де­лам. Здешние врачи обещают через неделю поста­вить тебя на ноги, но я думаю, они просто хотят, что­бы мы побыстрей убрались отсюда.

— Это хорошие новости, но раз ты сидишь тут на атасе, значит, есть и плохие.

— Хуже не бывает. Джорик заявил, что мы устро­или бандитский налет на его нору, перестреляли по­ловину охраны и пытались взорвать виллу с помо­щью начиненного взрывчаткой джипа. Он приказал «ягуарам» разыскать нас и прикончить.

— А что, никто не знает, где мы?

— Нет. Я виделся только с доком Улдисом. Он сказал, что Димка, секретарь, просил передать, что Советник нас сдал. Когда Джорик наехал на него, он сказал: «Черт с ними, со спецами, Сантильяна до­роже». Такие дела, мы объявлены террористами и подлежим ликвидации.

— Е-мое... Плевать на пиндосов, как-нибудь ото­бьемся, а вот как перед своими отмазываться, вооб­ще не представляю. Вроде и правы во всем, а выгля­дим как пара идиотов.

— Не загружай пока себе этим голову. Расслабь­ся, отдыхай, у тебя есть целая неделя, пока здешние ребята согласны нас терпеть. А потом нам придется убираться. Мы здесь как динамит. Это гражданский госпиталь, они должны были оказать первую помощь и сразу нас выставить.

— Почему же они этого не сделали?

— Потому что они нам кое-чем обязаны.

— Они нам? Чем же?

— Помнишь монашек, которых повстанцы пы­тались обменять на дизель-генератор? Это их мед­сестры.

— Это тот самый госпиталь?

— Тот самый, и у нас с тобой тут блат. Разговаривая с Шуракеном, Ставр критически

рассматривал его физиономию, заросшую той ди­кой, стоящей дыбом щетиной, которая вылезает в стрессовых состояниях. Он убрал блюдце, в котором Шуракен загасил окурок, вытащил из-под кровати сумку и достал из нее бритву и тюбик с кремом для бритья.

— Я хотел притащить сюда дока Улдиса, — Ставр сел рядом с Шуракеном и начал наносить на его щеки густую белую пену из тюбика, — но здешние врачи заявили, что они против чужих на своей тер­ритории, а если мы им не доверяем, то можем про­валивать ко всем чертям. Они просканировали сквозняк, который устроили тебе «ягуары», а потом просто заварили лазером несколько крупных сосу­дов и остановили кровотечение. Прямо как в авто­ремонтной мастерской, они орудовали, как мы, если бы чинили «крокодила».

Ставр начал соскребать щетину, бесцеремонно поворачивая физиономию Шуракена.

— Ничего, — проворчал Шуракен и придирчиво потрогал подбородок. — Пожалуй, ты сможешь за­рабатывать себе этим на жизнь, когда тебя выгонят за авантюризм и служебное несоответствие.

— С тебя пять баксов.

— Почему пять? Обычно это стоит три.

— Спецобслуживание...

Ставр замолчал на полуслове и повернул к себе экран маленького монитора, стоящего на табуретке. По просьбе Ставра док Улдис забрал из их коттеджа и передал ему охранную систему, состоящую из ра­диолучевых датчиков движения, скрытой видеока­меры и монитора. Незаметные, легко маскирующи­еся датчики Ставр установил снаружи таким обра­зом, чтобы нельзя было незаметно подойти к окну палаты, а камеру — в коридоре. У черных головоре­зов генерала Агильеры не было никаких шансов на­пасть внезапно.

— К нам гости, — сказал Ставр.

На экране монитора было серое, искаженное не­правильной перспективой изображение освещенно­го лампами дневного света коридора. К двери пала­ты подходила медсестра.

Ставр встал и открыл дверь. Вошла молодая жен­щина в брюках и халатике светло-зеленого цвета.

— Привет, джентльмены, меня зовут Джилл, — она улыбнулась Ставру и Шуракену открыто и ве­село.

— Привет, Джилл. — Они смотрели на нее, вос­хищенные и покоренные ее неотразимой женствен­ностью.

Заволновался даже Шуракен, у которого в венах еще было полно абсолютно инертной искусственной крови и противошоковых препаратов.

— Черт, и весь этот коктейль доя меня? — спро­сил он, когда Джилл поставила поднос со шприца-

ми и ампулами на белый эмалированный стол-стой­ку возле его кровати.

— Пустяки, — ответила Джилл, распечатывая шприц.

Ставр демонстративно отвернулся.

— Не могу я видеть этого садизма, — сказал он. — Так хладнокровно всадить в человека иглу.

Джилл окинула его насмешливым взглядом.

— Кому ты вешаешь? — сказала она. — А то по тебе не видно, что ты за шедевр. Всадишь в человека пулю и ни в каком месте не екнет.

— Не хочу унижать себя оправданиями, — пожал плечами Ставр.

Джилл сняла с руки Шуракена жгут и откинула простыню.

— Черт, — сказал Шуракен, который обнаружил, что он совершенно голый.

— Пустяки, — заметила Джилл. — У всех всегда одно и то же, ни у кого еще не было на другом месте. Давай, дорогой, поворачивайся ко мне своей драго­ценной попой.

— Черт, — проворчал Шуракен, — если так пой­дет дальше, то моя задница превратится в кусок сыра, изъеденный термитами.

— А что, у девушки тяжелая рука? — весьма за­интересованно спросил Ставр.

— Ты запросто можешь это узнать, — ответил Шуракен. —Джилл, оставь что-нибудь для него. Не­справедливо, что одним все, а другим ничего.

Шуракен осторожно повернулся на спину. Джилл снова накрыла его простыней и посмотрела на Ставра, который сидел на своей постели.

— Действительно, надо подумать, что бы я мог­ла сделать тебе, — дерзко сказала она.

— А тут не надо долго думать.

Джилл стояла в пределах досягаемости. Ставр взял ее за талию, притянул к себе. Его руки ощуща­ли под халатом упругое, нежное тело, ноздри улав­ливали завораживающий запах кожи. Джилл не пользовалась духами, потому что женщина, облада­ющая таким запахом, не нуждается ни в чем другом. От ее тела шел пряный, пленительный аромат моло­дой, чистой и отважной суки. Почуяв его, Ставр за­был о шутках. А она засмеялась, увидев, как улыбка сходит с его лица.

— Так и быть, — сказала она, — я дам тебе поро­шок из коры дерева йохимбе.

— Что это за дерьмо?

— Это потрясающее дерьмо. От него у тебя все­гда без проблем будет стоять.

— Как раз этой проблемы у меня нет, — ответил Ставр. — Есть проблема, где поймать подходящую самочку.

— Тогда удачной охоты. — Джилл высвободилась из рук Ставра. — Пока, джентльмены, если будут проблемы, зовите, я дежурю всю ночь.

Она забрала поднос с использованными шпри­цами и пустыми ампулами и ушла.

— Ну и чего ты тормозишь, Ставридас? — спро­сил Шуракен. — Тебе такие авансы выдали, давай, скачи за ней.

— Обойдусь.

— Если из-за меня, то я точно без тебя обойдусь часок.

— Девочка легко может быть подставой, что-то я не помню, чтобы она появлялась здесь раньше, — ответил Ставр, снова укладываясь на постель и бе­рясь за свою книгу. 

Он не хотел, чтобы Шуракен думал, что он при­дает какое-нибудь значение тому, что, соблюдая принципы мужского товарищества, отказывается от золотой ночи, которую обещала Джилл. Тогда на аэродроме он воспользовался своей удачей, потому что с таким же успехом она могла обломиться Шу-ракену, если бы к летчикам пошел Ставр.

Чтобы залечить рану Шуракена, спецы могли рассчитывать на пять-шесть дней, не больше. К сча­стью, на Шуракене все заживало как на собаке. На следующий день он поднялся с постели, и Ставр прогулял его по актуальному маршруту — до сор­тира.

— Давай, Сашка, тренируйся, — подбадривал он. — Засиживаться здесь нам, честное слово, не сто­ит. Если «ягуары» сюда явятся, они тут все разнесут, к чертовой матери. А это все-таки больница, а не фи­лиал спецслужб, и я не хочу, чтобы врачи пожалели, что помогли нам.

Ожидая, пока Шуракен немного окрепнет, спе­цы разрабатывали план дальнейших действий. Из-за обещания Советника выдать их генералу Агильере, о чем их предупредил секретарь, у них оставал­ся только один способ сохранить свои головы: нелегально вернуться в Россию тем же способом, каким они отправили девчонок, и сообщить о слу­чившемся своему начальнику подразделения Ко­мандору. Что за этим последует, они себе примерно представляли — уж во всяком случае, не благодар­ность родины. В прежние времена они предпочли бы смерть в последнем бою с «ягуарами». Даже если бы потом их изваляли в грязи и обвинили во всех смертных грехах, то свои ни в какое вранье не по­верили бы и помянули добрым словом. Нынче вре­мена другие: от верха до низа все вдруг поняли, что интересы личности превыше интересов государства, но рассчитывать на справедливость — гиблое дело. Рассчитывать Ставр и Шуракен могли только на Командора.

Прошло несколько дней, но, как ни странно, никто русскими спецами не интересовался. В конце концов Ставра и Шуракена даже начало раздражать отсутствие должного внимания генерала Агильеры и его головорезов, которым уже давно пора было их найти. Не так уж тщательно они спрятались, и, зная, что один изрусских ранен, нетрудно было сообра­зить, что они обратятся за помощью в один из гос­питалей организации «Врачи без границ». Но «ягуа­ры» в госпитале не появлялись, и никто о русских спецах не спрашивал.

Шуракен ходил на перевязки. Ставра волновала Джилл, но он стойко боролся со своими желания­ми, изнывал от безделья и размышлял, не сбегать ли ему разобраться, с какой стати о них забыли.

16

После визита Осоргин поехал к Командору в его вотчину.

— Все это пахнет красным террором. Танки на улицах, расстрелы в подворотнях и подвалах. Я не позволю превратить меня, боевого генерала, в кара­теля. Я не уверен, что реформаторы правы, мне не нравятся новые вожаки. Не доверяю им. Но я слиш­ком хорошо знаю старых. Их время кончилось.

— Гибель богов, — согласился Командор.

— Настоящие боги умерли. Тихо, мирно скон­чались на больничных койках. Теперь умирает их мир. И я вместе с ним, потому что это и мой мир. А смерть — личное дело каждого. Мы не боги и не цари, чтобы вмешивать в это дело армии и народ. Хотелось бы только дожить до возвращения Егора.

— Я занимаюсь этим. Ищу возможность выта­щить ребят из Сантильяны.

— Не надо. Там война, но он профессионал, и ты его хорошо подготовил. Подлая ситуация, но пока Егор за границей, мне за него спокойнее. Они зна­ют, что я не дорожу ничем, кроме сына.

— Они уже пытались на вас давить?

— Да. И это только начало.

Командор проводил Осоргина до машины.

В прежние времена Командор никогда не появ­лялся в официальных кабинетах, кроме самого шефа, в лицо его знал только непосредственный руково­дитель — Навигатор. Они встречались на конспира­тивных дачах и квартирах, принадлежащих Конторе. Там Командор получал очередное задание и всю необходимую информацию. Дальше Командор дей­ствовал самостоятельно, о результатах его действий иногда сообщалось в коротких газетных заметках в разделах «Зарубежный калейдоскоп». Те времена прошли. Возглавив Центр подготовки сотрудников элитного силового подразделения, Командор пере­стал быть абсолютно засекреченной личностью. Те­перь новая власть ликвидировала и Центр подготов­ки, и само подразделение, но шеф Командора по-прежнему был при деле. Время от времени Командор получал телефонный звонок, в котором ему сообща­ли место и время встречи с Навигатором. В этот раз его вызвали на дачу на Можайском шоссе.

— Свяжитесь с вашими людьми в Сантильяне, — сказал Навигатор, — прикажите им взять под конт­роль Ширяева. Пусть заканчивают со своими дела­ми там и занимаются исключительно своим шефом. В Сантильяну направляется комиссия, которой по­ручено расследовать его деятельность. Очень веро­ятно, что Ширяев попытается исчезнуть. Задача ва­ших людей не позволить ему это сделать.

На соседнем участке человек, лежащий за куста­ми смородины с пожухлыми от ноябрьских ночных заморозков листьями, снял наушники и убрал их в сумку, туда же он уложил диктофон и подключен­ный к нему строгонаправленный микрофон, позво­ляющий слышать разговор на значительном рассто­янии.

Через несколько минут сотрудник Генштаба ге­нерал-лейтенант Ромашов получил информацию о

встрече Командора с Навигатором. Он немедленно вызвал своего зама Медведева.

— Давай принимай меры, — приказал Рома­шов. — Свяжись с Ширяевым, предупреди его о ко­миссии. Он большой специалист по заметанию сле­дов, пусть поморочит им головы, пока мы перекача­ем деньги на другие счета. Потом Ширяева можно им сдать, так даже лучше, слишком много воли взял в последнее время. Но пока надо, чтобы Марченко не успел спустить на него своих барбосов.

— Он получил приказ и свяжется с ними, как только доберется до Москвы.

— Значит, сделай так, чтобы не добрался.

На встречу с Навигатором Командор поехал один, без своего верного адъютанта прапорщика Кости. Так что сейчас он сам сидел за рулем старой, лично ему принадлежащей «Волги». Благодаря забо­там все того же Кости машина была в отличном со­стоянии и тянула как зверь. В России Командор принципиально ездил только на отечественных ма­шинах, предпочитая «Волгу» и УАЗ.

День был хмурый и ветреный. По обочинам до­роги тянулся дочиста обобранный ноябрем лес. Как и люди, деревья с тоской ждали снега. Несколько раз принималась было сыпать белая колючая крупа. По шоссе как будто кто-то мел белую крупу гигантской метлой, заметал в придорожные канавы, где она пре­вращалась в грязь. Да уж, ноябрьская погодка нико­го не порадует.

Командор направлялся на один из объектов спецсвязи, в служебных документах система этих

объектов именовалась «Контур». Оттуда Командор мог по защищенной от прослушивания линии свя­заться со своими сотрудниками в любой точке зем­ного шара. Он думал, что, судя по тому, как склады­вается ситуация, российская миссия в Сантильяне доживает последние дни и командировка Ставра и Шуракена закончится раньше срока.

На одной из заткнутых «кирпичом» дорог, ухо­дящих от шоссе в лес, притаилась в засаде гаишная машина с выставленной в окно пушкой радара. По­игрывая полосатым жезлом, перед ней стоял мент в серой непромокаемой куртке и тяжелом, неуклюжем бронежилете.

«Сейчас привяжется», — подумал Командор.

Гаишник вышел на дорогу, ткнул жезлом в лобо­вое стекло «Волги» и показал на обочину — загарпу­нил добычу.

Съезжая на обочину, Командор машинально «прокачал» детали: номер на «Жигуле» — соответ­ствует, оружие, обмундирование на менте штатное — соответствуют, бляха имеется, морда — обычная мор­да здорового русского мужика. Командор опустил окно и полез за документами в карман меховой лет­ной куртки.

Гаишник небрежно козырнул и, привычной ско­роговоркой проговорив свою фамилию и звание, взял права и техпаспорт, никаких других докумен­тов Командор в эту поездку не брал.

— Иван Георгиевич, — сказал гаишник, загля­нув в права, — вы, конечно, считаете, что знаки не для вас ставятся? Разрешено восемьдесят, а у вас

сто тридцать. Создаете аварийную обстановку на дороге.

— Спорить не буду. Виноват, готов заплатить штраф.

— Заглушите двигатель и пройдите в нашу ма­шину.

— Зачем? 

— Произведем проверку на алкоголь.

— А так разве не видно, пьяный я или трезвый?

— Все так говорят. Глушите двигатель и пройди­те в машину.

Командор прикинул, что спор с гаишником займет больше времени, чем простой тест на алко­голь. Он заглушил двигатель, вылез из «Волги» и направился к милицейским «Жигулям». За рулем гаишной машины сидел водитель, а на заднем си­денье поместился молодой человек в белом халате, кое-как натянутом на серую милицейскую куртку. Остановивший Командора гаишник остался ждать возле открытой задней дверцы машины. Тест пока­зал отрицательный результат.

— Еще вопросы ко мне есть? — спросил Коман­дор.

— У меня нет, — ответил молодой человек, про­водивший тест.

Командор собрался вылезти из машины, но как только его голова появилась в дверном проеме, ожи­давший снаружи гаишник нанес ему страшный удар кастетом по голове.

Оглушенный Командор начал валиться на доро­гу, но гаишник и молодой человек с заднего сиденья быстро засунули его обратно в машину. Гаишник вы­тащил из куртки Командора ключи от «Волги» и зах­лопнул дверь. Водитель дал газ, вывел машину на шоссе и погнал ее в направлении, противоположном от Москвы.

За месяц до этих событий случилось происше­ствие, ставшее одним из сюжетов раздела крими­нальных хроник нескольких московских газет. В раз­гар дня двое молодых мужчин приехали в фирмен­ный «вазовский» магазин, торгующий запчастями и комиссионными автомобилями. Купив или не купив то, за чем приехали, они вернулись на автостоянку и увидели троих чеченцев, поджидающих возле их ма­шины. Бандиты принадлежали к сильной мафии, контролирующей магазин и рынок. Присмотрев све­жую или лучше совсем новую машину, они наезжа­ли на владельца и угрозами вынуждали за бесценок продать ее. Двое неизвестных приехали на хорошей экспортной «девятке» престижного цвета. Ни во вне­шности, ни в одежде этих двоих бандиты не усмот­рели признаков принадлежности к какой-нибудь братве. На предложение продать машину они, как и ожидали чеченцы, ответили отказом. Все сначала отказываются, а потом соглашаются на все — жизнь все-таки дороже машины. Неизвестные молча выс­лушали все плохо выговариваемые по-русски ос­корбления, угрозы и заявления, что со стоянки им уехать не дадут. Самолюбивые чеченцы решили, что раз с ними не спорят и их не боятся, значит, их не уважают.

— Не хотите по-хорошему, хуже сделаем. — Один из чеченцев разбил лобовое стекло машины обрез­ком трубы.

Неожиданно для бандитов неизвестные выхва­тили из-под пиджаков пистолеты, и чеченская ма­фия уменьшилась на трех боевиков, убитых наповал выстрелами в голову. 

Неизвестные спокойно сели в машину и уехали. С тех пор чеченцы не прекращали искать их и по­обещали награду тому, кто поможет напасть на след хладнокровных стрелков, всадивших пули в черепа их друзей.

Получив распоряжение принять меры к тому, чтобы Командор не успел передать своим сотруд­никам приказ взять под контроль их шефа, замес­титель Иванникова позвонил человеку, знакомство с которым он тщательно «шифровал», и сказал, что тот может сказать заинтересованным людям, что че­ченцев возле «вазовского» магазина прикончили люди Командора. Он сообщил, что в данный мо­мент Командор едет по Можайскому шоссе в сто­рону Москвы, и продиктовал номер серой «Волги». Заодно он предупредил, что Командор очень опа­сен и захватить его можно только врасплох.

Командор пришел в себя в каком-то подвале, судя по тому, что здесь отсутствовали окна и тело пронизывала холодная сырость. Он всей тяжестью висел на руках, прикованных наручниками к двум железным скобам, специально для этой цели вму­рованным в стену. По всей видимости, он не первый приходил в себя здесь в таком полураспятом виде. Командор осмотрелся. При свете тусклой лам­пы под низким потолком было видно все неболь­шое пустое помещение с железной дверью. Чувство­вал себя Командор, мягко говоря, неважно: голова гудела от удара кастетом по затылку, ныли плече­вые суставы, растянутые оттого, что тело долго ви­село на них всей тяжестью. Но с болью у Командо­ра были свои — профессиональные — отношения, он сам умел причинять точно рассчитанную боль, умел стойко переносить ее и обучал своих учени­ков приемам, с помощью которых они сохраняли способность действовать даже тогда, когда обычный человек уже терял над собой контроль. Ощущения, которые Командор испытывал сейчас, с его точки зрения не стоили внимания. Но судя по тому, как все складывалось, в ближайшее время следовало ожидать очень неприятных событий, на этот счет у Командора иллюзий не было. Высота скоб, на ко­торых были защелкнуты вторые браслеты наручни­ков, не позволяла пленнику сесть. Командор при­валился спиной к стене, расслабился, чтобы дать телу отдохнуть, и стал соображать, кто мог устро­ить ловушку на шоссе и притащить его сюда. Ва­риантов набралось несколько, начиная от личной мести за старые дела и кончая событиями, назре­вающими в Сантильяне.

Время шло, тянулось, тащилось, наконец совсем замерло... Вначале Командор каждую минуту был готов услышать шаги, увидеть, как открывается дверь. Потом волевым усилием снял выматывающее

напряжение ожидания. Потом ему начали мере­щиться шаги и звук открывающейся железной две­ри. В сознании начала укрепляться страшная мысль, что его замуровали здесь. В какой-то миг даже ис­пытанная выдержка Командора дала слабину. Он по­пытался расшатать и вырвать из стены скобы, но быстро прекратил безнадежные усилия, понимая, что если люди, которые приковали его здесь, рассчи­тывают сломать его, чтобы о чем-то договориться, то, выматывая и калеча себя, он оказывает хорошую услугу своим неизвестным врагам. Выход один: дер­жать психику под контролем, беречь силы и ждать, надеясь на то, что судьба еще даст ему последний шанс.

Наконец Командор действительно услышал, как открылась дверь, послышались шаги. Он поднял го­лову и увидел трех человек, одетых в полуспортив­ном, полувоенизированном стиле, принятом у рэке­тиров и боевиков. Определив в смуглых, небритых черноволосых парнях «лиц кавказской националь­ности», Командор удивился такому обороту дела: торговля, рэкет и прочий бандитский бизнес никог­да не входили в сферу его профессиональных инте­ресов. С этими парнями у него просто не должно быть общих тем для разговора. Бандиты разгляды­вали его, как обезьяну в зоопарке, и обменивались впечатлениями на своем языке. Они кого-то ждали.

В подвал вошел еще один человек. Тридцатилет­ний красавец в длинном стильном пальто нараспаш­ку, под которым виднелся, пожалуй, чересчур арти­стичный для делового человека костюм от Версаче. Он был безукоризненно выбрит, его ухоженность просто бросалась в глаза. Бандита сопровождал об­разцовый телохранитель, одетый в таком же, как хо­зяин, дорогом стиле итальянской мужской моды.

Боевики в мешковатых штанах и коротких ко­жаных куртках почтительно посторонились, давая хозяину возможность подойти к пленнику. Бандит внимательно осмотрел Командора.

Командор хорошо представлял, как он сейчас выглядит: пятидесятилетний мужчина, изнуренный холодом и мучительным стоянием у стены. Но чело­век, способный отличить существенное от несуще­ственного, заметил бы, что тело Командора — силь­ное и мускулистое — выглядит лет на десять моложе почерневшего от усталости лица, прочерченного глу­бокими волевыми складками.

— Я знаю, что моих людей в Южном порту уби­ли твои люди, — сказал главарь. — Назови их имена и скажи, где их найти.

— Пусть меня освободят, тогда я буду с тобой го­ворить.

Главарь дал знак одному из боевиков, и тот на­бросился на пленника, как пес, получивший коман­ду «фас!». Позволив ему основательно избить Коман­дора, главарь крикнул что-то на своем языке, и во­шедший в раж боевик неохотно отошел от своей жертвы.

Про стрельбу в Южном порту Командор читал в газете. Это происшествие не прошло незамеченным из-за его исключительной для того времени дерзос­ти—в девяносто втором году бандитские разборки на улицах среди дня еще не стали обычным делом. Читая репортаж, Командор отметил, что работали подготовленные ребята. Три выстрела — три трупа. Поймать стрелков не смогли, несмотря на то что в погоню за ними немедленно бросились и товарищи бандитов, и дружественная им милиция. Но все это вовсе не означало, что чеченцев убили люди из его команды. Хотя, кто знает, для пользы дела сотруд­ники спецподразделения имели право на убийство. Иногда они им пользовались.

Однако доказывать чеченцам, что он не знает, кто убил их товарищей, было самоубийственной глупо­стью. Командора все равно не выпустили бы отсюда живым. Значит, надо было вступать с бандитами в соглашение, морочить им головы, обещать вывести на убийц. Тогда мог появиться шанс выйти из под­вала, а там как судьба повернется. 

Командор попрепирался с главарем столько, сколько надо было, чтобы не совсем уж позорно рас­колоться, потом сказал, что знает, кто убил чечен­цев.

— Они знают, что вы их ищете, — сказал он. — Они поменяют место жительства, поменяют доку­менты. Без меня вы их никогда не найдете.

— Я вижу, ты умный человек, — ответил гла­варь. — Ты правильно все понимаешь. Зачем тебе подыхать за чужую вину? Помоги нам их найти, и ты останешься жить.

— Для того чтобы их найти, надо объехать не­сколько мест, где они могут скрываться. Твоим лю­дям не удастся даже приблизиться к этим местам без моей помощи, но я хочу иметь гарантии, что оста­нусь жив.

— Я тебе это обещаю. Даю слово.

— Я предпочел бы что-нибудь более существен­ное, — усмехнулся Командор. — Но делать нечего, придется согласиться на то, что дают.

— Можешь не сомневаться, ты останешься в жи­вых, если поможешь найти этих двух гадов.

— Вряд ли смогу быть тебе чем-нибудь полезен, пока вишу здесь, как свиная туша.

— Хорошо. Давайте, отцепите его. Меня предуп­редили, что ты такой крутой мужик, круче не быва­ет. Не знаю, может, это и так, но имей в виду, если ты врешь и пытаешься задурить мне мозги, то умрешь ты очень плохо.

Боевики отстегнули наручники от скоб в сте­не. Отойдя от стены, он чуть не упал. Тело одере­венело от многочасового стояния и, казалось, по­чти не слушалось. Боевики не спускали с него глаз. Но Командор выглядел как измученный, основа­тельно избитый человек, с трудом преодолеваю­щий боль и слабость. На самом деле он тянул вре­мя, чтобы восстановить подвижность суставов и кровообращение в мускулах. Во время препира­тельства с главарем Командор по понятным для профессионала признакам постарался определить, где каждый из боевиков носит свой любимый ствол. Он пришел к заключению, что трое боеви­ков вооружены пистолетами или револьверами — кому что нравится. Только у телохранителя глава­ря под длинным и довольно объемным пальто мог оказаться пистолет-пулемет типа «узи» или обрез. Его и красавчика-главаря надо выбивать в первую очередь.

Медлительность и неуклюжесть Командора дей­ствовали главарю на нервы.

— Не тяни время, пошевеливайся, — приказал он.

— Быстрей не могу, — пробормотал Командор. — Что-то мне от вашего гостеприимства совсем плохо. Сынок, не в службу, а в дружбу, подай мне куртку.

— Сдурел, козлина? Кто я, по-твоему, чтоб курт­ки тебе подавать? Сам поднимешь. — И боевик, ко­торого Командор попросил помочь, пнул валяющу­юся на полу куртку.

Но главарь сказал ему что-то, и боевик, всем сво­им видом демонстрируя крайнее неудовольствие, на­гнулся, поднял куртку и ткнул ею в Командора.

Командор перехватил его руку, мгновенно раз­вернул бандита спиной и прижал к себе. Удержи­вая его правой рукой, левой он выдернул у него из кобуры пистолет и всадил пулю в позвоночник. Ра­нение даже в область сердца не дает гарантии, что враг сразу потеряет способность двигаться и атако­вать. Такую гарантию дают только простреленный череп или перебитый позвоночник. Оттолкнув тело первого бандита, Командор перебросил пистолет в правую руку и, вскинув его на уровень глаз, выст­релил в голову телохранителю и тут же перевел при­цел на самого главаря. Звук третьего выстрела слил­ся с раскатившимся под низким потолком подвала эхом второго. Все произошло буквально в доли секунды. Бан­диты еще только схватились за оружие, а на полу уже валялись два трупа и один тяжелораненый.

Попасть в человека из пистолета даже с неболь­шого расстояния совсем не так просто, как это при­нято думать, особенно если имеешь дело с профес­сионалом, умеющим хладнокровно и расчетливо пе­редвигаться, сбивая прицел и заставляя врагов перекрывать друг другу директорию огня. Ошалев­шие от неожиданности, два бандита бешено нажи­мали на курки, опустошая обоймы.

Каждое движение Командора было точно рас­считано. В таких ситуациях невозможна прицельная стрельба и используются приемы инстинктивного наведения оружия на цель. Но это приносит успех только специалисту, постоянно поддерживающему свою боевую форму. Несмотря на то что в последнее время Командору почти не приходилось самому за­ниматься реализацией операций, тренировался он регулярно. Тремя выстрелами он завалил двух остав­шихся бандитов.

Подвал заполнила глухая тишина. Грохот выст­релов притупил на некоторое время слух Командо­ра. Потом он услышал стон одного из бандитов и частое, как у собаки в жаркий день, дыхание еще живого главаря. В стволе пистолета оставался пос­ледний патрон. Командор подошел к тому бандиту, которому принадлежал пистолет, обыскал его кар­маны, нашел запасную обойму и перезарядил ору­жие. Пустую обойму он обтер полой свитера и бро­сил на пол. Подойдя к раненому бандиту, Командор без малейшего колебания добил его, затем при­стрелил и бьющегося в агонии главаря. В планы Ко­мандора не входило, чтобы раненые успели дать по­казания, а кроме того, он считал, что, хоть банди­ты и не его «епархия», дело должно быть сделано чисто и до конца.

Стерев с пистолета отпечатки своих пальцев так же, как он стер их с обоймы, Командор бросил его на пол. Во время перестрелки Командор дважды почув­ствовал жалящую боль: один раз в ноге и второй в спине. Он знал, что ранен, и, прежде чем выбирать­ся из подвала, решил посмотреть, насколько серьез­ны дырки, которые он получил. Спиной он к своим врагам не поворачивался, поэтому туда скорей все­го попала пуля, отрикошетившая от стены. Осмот­реть эту рану Командор не мог, оставалось только на­деяться, что пуля уже была сильно деформирована и не проникла так глубоко, чтобы повредить внутрен­ние органы. (Как выяснилось позже, уже в госпита­ле, пуля действительно застряла в мышцах.) Второе ранение было в ногу. В мускулах бедра уже ощуща­лось сильное онемение, но они действовали, и нога держала нагрузку. Командор разорвал на полосы свою собственную майку и прямо поверх джинсов туго перевязал рану.

За железной дверью узкая крутая лестница вела наверх к другой двери, закрытой на засов. Коман­дор отодвинул засов, осторожно открыл дверь. За ней была ночная тьма, сырая, промозглая, пахнущая зем­лей, мокрыми деревьями и гнилыми листьями. Темное, обветшалое двухэтажное здание окружал ябло­невый сад, за деревьями виднелся высокий серый забор из бетонных панелей. Послышался близкий шум проходящей электрички. Обойдя здание, Ко­мандор увидел две машины — «Жигули» шестой мо­дели и девяносто девятой — в 1992 году бандиты еще только мечтали об иномарках. Машины стояли пе­ред входом в здание, украшенным псевдоколонна­ми. Ни в машинах, ни возле них никого не было. Ко­мандор осмотрел фасад здания. Почти все окна были выбиты, стена и псевдоколонны расписаны похаб­ными надписями, названиями и символикой рок-групп. На одной из колонн еще сохранилась таблич­ка: «СПТУ № 167».

Из двух имеющихся в его распоряжении машин Командор выбрал «шестерку» как менее приметную. Он выбил стекло водительской дверцы, открыл ее и сел за руль. Складной нож, лежащий в кармане его летной куртки, оказался на месте. Командор подце­пил лезвием и аккуратно вытащил замок зажигания, напрямую соединил провода и завел двигатель. Ас­фальтированная дорожка вела к воротам, за которы­ми тянулся узкий, неосвещенный проезд между за­борами каких-то производственных сооружений. В конце проезда виднелись корпуса многоэтажек обычного спального района. Выехав на шоссе, Ко­мандор увидел на другой стороне универсам и окон­чательно убедился, что находится в Москве. Сори­ентироваться дальше уже не представляло никакой проблемы.

Командор направился на один из объектов «Пе­риметра», откуда он мог связаться со своими парня­ми в Сантильяне. Но связи со Ставром и Шураке-ном уже не было. Дежурный в русской военной мис­сии сообщил ему, что спецы выполняют задание полковника Ширяева и связи с ними в течение бли­жайших нескольких часов не будет.

Пребывание Ставра и Шуракена в госпитале организации «Врачи без границ» закончилось не­ожиданным появлением Советника и дока Улдиса. Ставр увидел их на экране монитора охранной сис­темы.

— Атас, Шур! — сказал он. — На горизонте ру­ководство. 

Если бы с Советником не было дока Улдиса, Ставр не пустил бы его в палату. Ставр вылез бы на­встречу и начал разбираться с руководством в кори­доре, давая Шуракену время подготовиться к любо­му обороту дела. Но участие в визите дока Улдиса подтверждало честность намерений, поэтому Ставр их впустил.

Посмотрев на готовых к самой решительной за­щите спецов, Советник, чтобы разрядить напряже­ние, сразу заявил, что никаких объяснений по пово­ду перестрелки у виллы генерала Агильеры ему не требуется, в данный момент есть проблемы поваж­ней дурацкой потасовки с пьяными «ягуарами». Как он и рассчитывал, трактовка событий как случайной стычки, происшедшей по вине местных, расположи­ла Ставра и Шуракена в его пользу. А они были ему сейчас чертовски нужны.

— Я обещаю, что эта ковбойская история оста­нется нашей семейной тайной, — дружески улыб­нулся Советник. — Надо быть безнадежно заурядной личностью, чтобы в вашем возрасте не совершать благородных ошибок. Советую чаще думать мозга­ми, а не яйцами, делать только то, о чем вас конк­ретно попросит родина, и с вашими профессиональ­ными данными вы отлично устроитесь. Считаю, что инцидент исчерпан. Саша, вы способны самостоя­тельно передвигаться или вам нужны носилки?

— Ни черта мне не нужно, — ответил Шуракен.

— Отлично. Улдис осмотрит вас дома. Егор, сни­майте вашу сторожевую систему, если, конечно, вы не собираетесь оставить аппаратуру в подарок гос­питалю. Давайте, мальчики, поживей. У господина президента есть для вас срочное поручение.

— Стоп, это все хорошо, — сказал Ставр, — но, прежде чем мы выйдем отсюда, предупреждаю, что, если увижу во дворе госпиталя хоть одного «ягуара», стреляю сразу.

— «Ягуары», Егор, там, где им и следует быть. Бе­гают по джунглям, — ответил док Улдис. — Пока вы тут отсиживаетесь, произошло событие, которое вас вряд ли сильно удивит, но обрадует однозначно. Ваш друг генерал Джорик арестован.

— ?!...

— Да, — подтвердил Советник. — Генерал арес­тован службой безопасности по обвинению в подготовке военного переворота. Так что теперь у генера­ла есть более насущная забота, чем разборка с вами. Ему приходится думать, как сохранить свою соб­ственную голову, но вряд ли это удастся. Арест дер­жится в тайне. Официально верховный главноко­мандующий республики гостит в резиденции прези­дента, но гостит он там не в лучших апартаментах. Учитывая местные традиции, можно предположить, что в ближайшее время генерал Агильера станет жертвой террориста, и в Сантильяне объявят наци­ональный траур.

— Пусть президент не рассчитывает на нас в этом деле, — предупредил Ставр. — Выстрел в затылок в подвалах дворца не соответствует нашим професси­ональным принципам. Но он может поставить на меня против Джорика в американской дуэли.

— В своих семейных делах президент, пожалуй, без вас обойдется, — ответил Советник. — Но, как я уже сказал, у него есть для вас поручение. Обещаю, оно вам понравится.

Суть поручения президента Советник изложил спецам уже в резиденции, куда они вернулись, чрез­вычайно довольные тем, что их проблема разреши­лась таким неожиданным образом. Они ни минуты не жалели о том, что спасли девчонок, считали, что поступить по-другому не могли, чего бы это потом ни стоило. Но удирать из страны, чтобы спасти те­перь свои шкуры, и ставить на уши Командора для профессионалов их уровня было полным позором. Спецов охватывала черная тоска, когда они думали, как будут давать Командору объяснения. Но теперь этот позор, похоже, отменялся. Новое задание — они не могли пожелать для себя ничего лучше.

Президент имел веские основания не доверять своему брату и был готов воспользоваться первым же подходящим случаем, чтобы избавиться от постоян­но маячившей за спиной смертельной угрозы. Надо отдать ему должное, в этом был не только его лич­ный интерес, но и некоторая забота о благе своего народа. Нынешний диктатор понимал, что если власть в стране захватит такой человек, как его брат, то все, что творится в Сантильяне сейчас, покажет­ся безмятежным миром и процветанием. Проблему мог бы решить один выстрел из снайперской вин­товки, за которым последовал бы национальный тра­ур и скромная сумма дотации из государственной казны на похоронные торжества. За то, что этого до сих пор не произошло, генерал Агильера должен был благодарить Советника, который имел сильное вли­яние на президента и успешно выполнял роль ми­ротворца между братьями. Генерал был необходим Советнику как подставное лицо в махинациях с пе­репродажей российского оружия. В секретном сей­фе Советника хранилось регулярно пополнявшееся новыми материалами досье на генерала Агильеру. Когда из Москвы пришло предупреждение, что в Сантильяну направляется комиссия для ревизии де­ятельности, связанной с торговлей оружием, Совет­ник понял, что наступил решающий момент для ре­ализации его глобального плана. Он запустил на пол­ную мощность механизм банковского насоса, откачивающего деньги на счета подставных фирм,

откуда они затем стекались на его собственный счет в цюрихском банке. Теперь пришло время для отвле­кающих маневров и прокладки ложных следов, по­тому что уцелеть, присвоив почти миллиард долла­ров, совсем непросто. Генерал Агильера стал не толь­ко не нужен, но и опасен. Советник выложил главный козырь против него — досье. Оно легло на стол начальника службы безопасности, который представил материалы из него как итог собственной работы и блестяще разоблачил заговор против пре­зидента. Результат не заставил себя ждать. Генерал Агильера был арестован.

Обезглавив заговор, президент Агильера начал расправляться с единомышленниками своего брата. Подбирая документы досье, Советник сделал все, чтобы следующий удар обрушился на коменданта базы «Стюарт» полковника Касимбу. 

Военная база «Стюарт» находилась в пустыне. Открытая местность не позволяла подтянуть к ней крупные силы для нападения. Здесь располагались склады, на которые прямо с аэродрома поступали оружие и боеприпасы, получаемые из России. От­сюда все это ценное военное добро должно было рас­пределяться по воюющим частям. Но оно сюда или вообще не попадало, или быстро исчезало. Полков­ник Касимба получал причитающуюся ему в этом бизнесе долю. Кормясь с руки генерала Агильеры, полковник, естественно, был его сторонником. На базе хранился неприкосновенный запас оружия и бое­припасов, предназначавшихся для военного перево­рота. Но материалы досье представляли фигуру коменданта базы в сильно преувеличенном виде. Пре­зидент решил, что полковник Касимба вполне спо­собен попытаться устроить переворот и без руковод­ства генерала Агильеры. С ним надо было покончить как можно быстрее, но проблема состояла в том, что­бы придать этой акции законный вид. Президент предпринимал значительные усилия, создавая себе имидж борца за национальную независимость и пра­ва человека на Черном континенте, и это уже при­носило плоды. Под социальные реформы президент получил несколько солидных кредитов от Междуна­родного фонда и преспокойно положил себе в кар­ман. Для того чтобы и дальше успешно заниматься грабежом в таких масштабах, было необходимо иметь приличную физиономию. Советник предло­жил ему решение, которое практически немедленно должно было привести к желаемому результату. Про­тив полковника следовало возбудить дело, обвинив его в должностных преступлениях, что было недале­ко от истины. А арест Советник предложил замас­кировать под проверку обеспечения безопасности базы «Стюарт», которая заключалась в условном уничтожении базы «диверсантами» и похищении са­мого коменданта.

Эта акция и была тем поручением президента, ради которого Советник собственной персоной явился в госпиталь к Ставру и Шуракену. Спецам было приказано проникнуть на базу и заминировать склады с оружием имитирующими взрывными уст­ройствами, а проще — минами без взрывателей. При последующем разборе диверсии фактом производства взрыва будет считаться остановка часового ме­ханизма, после которого в реальном случае должна была бы произойти детонация. Третьим пунктом за­дания им приказывалось осуществить захват полков­ника Касимбы и доставить его в резиденцию прези­дента.

Давид Агильера придавал этой операции такое большое значение, что он даже встретился со спеца­ми и вдохновил их призывом.

— Сделайте это или сломайте себе шею перед ли­цом Бога и республики, — напыщенно призвал он.

На подготовку операции давалось всего не­сколько часов. Спецы поставили единственное ус­ловие: чтобы для возвращения в их распоряжение был предоставлен вертолет. Президент выделил спецам легкий вертолет французского производ­ства, рассчитанный на десант из четыре^ человек и имеющий двадцатимиллиметровую автоматичес­кую пушку. Обычно вертолетом управлял местный экипаж, обученный русскими специалистами, но на этот случай были назначены Аспиды. Ставру и Шуракену это гарантировало надежную поддерж­ку, а президенту и Советнику — сохранение сек­ретности.

Получив план базы «Стюарт», спецы разработа­ли оперативный план действий и схему минирова­ния складов. Это был абсолютно секретный доку­мент, который должен был позже фигурировать в следствии по делу полковника Касимбы. Места ус­тановки взрывных устройств и их тип были отмече­ны условными значками. — Вы специалисты, вам и решать, как это сделать, — сказал Советник, открывая сейф, чтобы убрать туда документ. — Приступайте. Желаю удачи.

— По правилам вы и начальник службы безопасности должны подписать оба экземпляра плана, этот и тот, который остается у нас, — ответил Шуракен.

— Акция строго секретна, о ней знаем только мы и президент. Вы получили его личный приказ и напутствие. Давайте не будем формалистами, или вы в чем-то сомневаетесь?

— Да, вы это точно подметили, — сказал Ставр. — Охрана базы ведь не предупреждена, что мы собираемся поиграть с ними в диверсантов. И на всякий случай нам не помешает иметь, так сказать, президентский мандат, что-нибудь вроде: «Податели сего действуют по моему поручению на благо республики». А то как бы они нас не прикончили, чтобы доказать служебное рвение.

— Будить президента среди ночи и требовать, чтобы он подписал ваш план, я не могу. Моей подписи вам хватит?

— Вы приказываете нам провести эту операцию? — спросил Шуракен.

-Да.

— Тогда подпишите.

— Но раз подписи президента не будет, — сказал Ставр, — то мы не обещаем мирно сдаться в плен, если охрана базы окажется бдительней, чем мы с вами думаем.

18

Грузовой «форд», старый и раздолбанный, как любая дармовая техника, попавшая в руки сантиль-янцев, полз по прорубленной в джунглях дороге. В кабине сидели двое африканцев, одетых в ту живописную смесь армейского тряпья, которая обычно служила здесь формой.

— Смотри, — толкнул сидевший за рулем африканец своего напарника, совершенно одуревшего от насыщенной испарениями джунглей жары и монотонного движения.

Водитель показал на валявшуюся впереди перевернутую машину. Это был маленький белый джип «судзуки», он лежал на боку и, судя по всему, или подорвался на мине, или был подбит из базуки, но не сгорел. Людей возле джипа не было. Он загородил только часть дороги, и его можно было спихнуть бампером грузовика, но водитель и его напарник опасались, что джип может оказаться заминированным. Они вылезли из грузовика, осторожно подошли к нему и начали осматривать. Заглянув в салон, они увидели несколько банок мясных консервов, валявшихся там. Тут уж они полезли в машину, забыв о всякой осторожности, и стали искать, нет ли там еще каких-нибудь сокровищ. Но они больше ничего не обнаружили и, переругиваясь из-за трех банок тушенки, сели в грузовик, спихнули джип с дороги и поползли дальше.

Когда грузовик тронулся, Ставр и Шуракен улеглись на мешки с маниокой — корнеплодом вроде местной картошки. Они запрыгнули в кузов, пока аф­риканцы выуживали из джипа тушенку.

— Как ты? — тихо спросил Ставр.

— Нормально, — буркнул Шуракен.

— Тебе надо было еще неделю валяться, а не уча­ствовать в этом дебил-экшене.

— Будем надеяться, этот уже последний. Обрыд­ла мне эта Сантильяна слов нет рассказать как.

— А по мне так ничего, — ответил Ставр, растя­гиваясь на спине и глядя в дырявый брезент над го­ловой. — Одно расстраивает, бабы тут уж очень ко­рявые. Иногда смотришь и не понимаешь, что это — женщина или черепаха без панциря. Завтра я, пожа­луй, съезжу в госпиталь и найду Джилл. О'кей?

— Е-мое, — раздраженно буркнул Шуракен. Это была универсальная формула, которая выражала са­мые разные эмоции в зависимости от интонации. — У тебя нет другой заботы?

— А что? Ты как, в порядке?

— Давай спроси меня об этом еще раз.

Ставр понял, что Шуракен не в настроении, и ос­тавил его в покое.

Грузовик выбрался из джунглей и потащился по шоссе, проложенному через пустыню к базе «Стю­арт». Через полчаса он подкатил к контрольно-про­пускному пункту. Охрана вяло приветствовала мес­тных парней, сидевших в кабине, и пропустила гру­зовик на базу, не досматривая его.

База «Стюарт» напоминала форпост преиспод­ней. Во всяком случае, над ней вполне применим был бы девиз с надписью: «Оставь надежду...» Бе-

лые, как прокаленная солнцем мертвая кость, же­лезобетонные кубы складов и казарм, обнесенные рядами уложенных друг на друга спиралями колю­чей проволоки. Жгучий, иссушающий зной и без­надежное небо с раскаленным, безумным солнцем. Это место способно было в два счета свести с ума или просто прикончить любого европейца. Но гар­низон базы выживал здесь и нес службу. Чтобы вы­жить в этом высасывающем душу зное, надо было просто привыкнуть экономить жизненную энер­гию, избегая лишних усилий, и подчиняться неиз­менному ходу солнца. Поэтому между двенадцатью часами дня и шестнадцатью вечера ничто живое не появлялось на открытом пространстве. Гарнизон в это время отлеживался на тюфяках в казармах.

В этот день обычный послеполуденный сон ко­менданта базы полковника Касимбы был неожи­данно прерван. Он проснулся от того, что кто-то грубо тряс его. Полковник открыл глаза и увидел двух здоровых парней. Их лица были расчерчены зелеными и черными полосами камуфляжного грима, искажающими черты. По типу сложения и цвету тех участков кожи, которые не были покры­ты гримом, полковник сразу определил в них бе­лых.

— Какого дьявола вам от меня надо? — плохо со­ображая спросонья, прохрипел полковник.

— Слушайте, полковник, — сказал Шуракен, — не надо задавать вопросы. Делайте то, что мы при­казываем.

— Убирайтесь к...

— Полковник, вы нарветесь на неприятности, если будете раздражать нас.

Ставр бросил полковнику его штаны и рубаху.

— Одевайтесь, — сказал он.

— Что вам от меня надо? Кто вы?

— Слишком много вопросов, — ответил Шура-кен. — У нас нет приказа вести переговоры, мы дол­жны просто доставить вас в указанное место.

— В какое место?

— К черту в задницу! — заорал Ставр. — Мы все там окажемся через три минуты, если вы не пошеве­литесь. База заминирована.

И Ставр сунул под нос полковнику свою лапу с часами и выразительно постучал по циферблату.

Полковник Касимба начал очень быстро натя­гивать на себя одежду. На лбу у него выступил пот. Кто были эти парни, полковник не понимал, но он твердо знал, что белые коммандос не шутят, а если и шутят, то всерьез.

— Это ваша машина стоит у дома? — спросил Шуракен.

— Моя.

-- О'кей, — сказал Ставр. — Сейчас мы сядем в вашу тачку и выедем с базы. И вы, полковник, не станете поднимать из-за этого шума, потому что теперь уже меньше чем через три минуты здесь все взлетит к чертовой матери. А вы ведь не хотите под­жариться?

— Полковник, — сказал Шуракен, — у вас нет другого выхода, кроме как подчиняться нашим при­казам.

— Я готов, — ответил Касимба. — Учтите, в при­хожей дежурит мой адъютант.

— Он отдыхает, — заметил Ставр.

Они вывели полковника из дома и посадили в машину. Шуракен сел рядом с ним. Ставр — за руль. Он надвинул панаму на нос и спокойно повел ма­шину к КПП базы. 

С того места, где он сидел, полковнику Касимбе была хорошо видна правая рука Ставра, лежащая на руле. Он не мог оторвать взгляда от часов на его за­пястье, сухом и жилистом, как пясть скаковой ло­шади. Минутная стрелка на циферблате уже стояла на двенадцати, до установленных на таймере трех часов дня оставалось буквально несколько секунд. Взглянув на пепельно-фиолетового полковника, Шуракен подумал, что бледный негр — очень про­тивное зрелище. И тут пропищал сигнал таймера.

— Все, — сказал Ставр, — полковник, считайте, что вы уже в аду.

Полковник перевел взгляд на приземистый же­лезобетонный ангар склада. Он оцепенел от ужаса, чувствуя, как вокруг него в неподвижном зное кон­центрируется ярость взрыва. Он не мог понять, по­чему эти двое белых лезут прямо на смерть.

И тут рвануло. Все пространство между землей и небом прошило огненными перьями, и машину снесло взрывной волной. Пролетев несколько десят­ков метров, она врезалась в рады колючей проволо­ки и запуталась в них, как заяц в сетях.

Над базой начали вздыбливаться фонтаны огня. Обломки бетона и железной арматуры разлетались, прошивая все на своем пути. Склад горючего охва­тило тяжелым маслянисто-багровым пламенем. Го­рящие бочки с бензином взлетали, подхваченные ураганными потоками раскаленного воздуха, и шмя­кались в песок. Клубящийся ураган огня, дыма и пес­ка разорвал и скрутил в клубки спирали колючей проволоки, снова подбросил в воздух и засыпал пес­ком машину полковника Касимбы.

Ставра шибануло головой о боковую стойку пе­реворачивающегося автомобиля. В глазах у него по­темнело, он отключился.

Шуракен ногами выбил остатки лобового стек­ла, выпихнул из машины полуоглушенного напар­ника и выбрался следом.

Еще плохо соображая, Ставр вскочил на ноги, потряс головой и ошеломленно посмотрел на бес­нующийся над базой шквалогня.

— Мать твою, что это? — пробормотал он.

— Будь я проклят, если хоть что-нибудь пони­маю, — ответил Шуракен. — Может, мы забыли вык­рутить детонатор из одной из них?

— Ты соображаешь, что говоришь?! — заорал Ставр. — Могли мы забыть выкрутить хоть один сра­ный детонатор?

— Нет...

Машина валялась на крыше, опутанная колючей проволокой. Левый задний баллон медленно вра­щался и горел. Из открытой и искореженной задней дверцы на песок до половины вывалилось тело пол­ковника Касимбы. Он был убит осколком железо­бетона, который, как осколок снаряда, влетел в окно машины. Вокруг его пробитой головы расползалась кровавая лужа, такая густая и вязкая, что песок не впитывал ее.

— Это что?.. Мы расхерачили базу! — Перемазан­ный собственной кровью и расплывшимся черно-зе­леным гримом, Ставр напоминал погибшую душу, узревшую конец света.

— Надо валить отсюда, пока мы не изжарились, к чертовой матери! — проорал в ответ Шуракен.

— Нам нужна машина. Бежим к КПП, может, там уцелело что-нибудь.

Но бежать в этом аду было нельзя — можно было только идти, причем медленно, стараясь как можно реже вдыхать раскаленный, отравленный ядовитой гарью воздух, в котором пламя сжирало почти весь кислород. Ставр и Шуракен двинулись в направле­нии КПП.

И вдруг все пространство слева от них рвануло в небо огненными перьями. Земля дрогнула под нога­ми. Шквал поднятого дыбом песка подхватил их с нечеловеческой силой и понес, как гребень океанс­кой волны.

Взрывной волной со Ставра сорвало нейлоновый жилет. Его катило и волокло, пока он не обрушился в какую-то похожую на воронку от снаряда яму со спекшимися в твердую кору склонами. От нестер­пимой боли он сжал руками голову и, никого ни о чем не умоляя, скорее посылая к дьяволу весь мир, поднял глаза к небу.

Бархатно-черное, оно тяжело клубилось над са­мым краем ямы. По нему неслись протуберанцы

раскаленной плазмы. Видеть это небо было жутко, осо­бенно если смотреть в него со дна ямы и понимать, что ты лишь чудом не сгорел заживо.

«Схожу с ума», — показалось Ставру. Охватив­ший его ужас нельзя было сравнить ни с чем.

Но апофеоз гибели базы «Стюарт» был не лишен некоего феерического великолепия. В одном из ан­гаров рванули ящики с гранатами для РПГ-7 и реак­тивные снаряды для установки «Град». Развалины базы накрыло огненным куполом, и из него взмыли в небо две ракеты, у которых сдетонировали старто­вые заряды. Они красиво ушли в сторону джунглей.

Одна из этих ракет разворотила половину лагеря Мабуто. Другая едва не превратила в груду железа его самолет.

Мабуто выскочил из горящей хижины и, услы­шав отдаленный гром взрывов со стороны пустыни, решил, что начался давно назревавший мятеж и силы повстанцев громят расположенную в той стороне базу «Стюарт». Он кинулся к самолету. Навстречу ему по опущенной задней аппарели вылез слегка обал­девший от близкого взрыва ракеты экипаж.

— Началось! Это переворот! — заорал Мабуто. — Мы немедленно летим бомбить дворец!

— О'кей, чем бомбить будем? — невозмутимо спросил командир экипажа Кардин.

По жизни Шуракен знал, что чудеса случают­ся, но он не поверил своим глазам, когда увидел вертолет, который, вынырнув из клубящегося облака дыма, вдруг возник над погибающей в огне ба­зой. Это прилетели Аспиды, свои родные мужики, надежней которых нет никого в мире. Если бы эки­паж был местный, черные, услышав взрывы и уви­дев огонь над базой, уже удирали бы на самой бе­шеной скорости. Но свои на то и свои. Для верто­лета нет ничего опасней бушующих над .базой потоков раскаленного воздуха. Попав в них, он па­дает, как подбитая птица.

В мутном вихре поднятого винтом песка верто­лет над самой землей поплыл к развалинам ангаров. Шатаясь и защищая лицо от секущего песком ветра, Шуракен пошел к нему. Его увидели.

Вертолет завис, легко цепляясь за землю перед­ним колесом. Возникший в проеме боковой двери Аспид-2 протянул Шуракену руку.

Шуракен махнул ему, чтобы подождал, и стал ог­лядываться, высматривая Ставра. Их раскидало взрывной волной, и Шуракен понятия не имел, где его напарник, но он все же надеялся, что Ставру уда­лось уцелеть.

Оцепенение наконец прошло, Ставр выбрался из ямы и увидел вертолет, который, как мираж, проплыл в дрожащем мареве раскаленного воздуха и скрылся за развалинами ангара. Ставр рванул к нему напря­мик через нагромождение плит, рухнувших от удара волны. Глыбы железобетона, обломки арматуры — здесь все шаталось и в любой миг грозило обрушить­ся и прихлопнуть его, как таракана. Но в минуты опасности его интуиция обострялась до предела, а движения обретали абсолютную безошибочность. Шуракен увидел Ставра, появившегося среди развалин, и схватился за руку Аспида-2. Пилот вта­щил его в вертолет. Шуракен рухнул на пол. Он тя­жело, с хрипом дышал, по черному, в разводах грязи и грима лицу текли пот и кровь.

Ставр бежал, преодолевая ураганный поток рас­каленного песка и пыли, гонимый навстречу винтом вертолета. Одежда облепила его, как мокрая. Он прыгнул вверх и лег грудью на порог вертолета. Аспид-2 схватил его за шиворот и втащил в салон.

Задрав хвост и опустив нос к самой земле, верто­лет ушел в немыслимый разворот и, стремительно набирая горизонтальную скорость, понесся от базы, окутанной тяжело клубящейся завесой дыма.

19

Кровь из рассеченной брови заливала Шуракену правую половину лица и глаз. Мутная кровавая пленка мешала видеть, он протер глаз кулаком и посмотрел на Ставра. Тот повернул к Шуракену жуткую морду в мазуте, в размазанном в сплошную грязь зеленом гриме и извилистых ручейках пота. Глаза у Ставра были дикие, с неестественно сужен­ными зрачками и кровавой сеткой полопавшихся сосудов.

Из-под воспаленных век две пары глаз упорно смотрели зрачок в зрачок.

Над пустыней поднимался столб черного дыма.

— Будь я проклят, если что-нибудь понимаю, — с отчаянием проговорил Ставр. — Что же это такое?

Почему?!.. Мы взорвали базу! Там, наверно, весь гар­низон погиб...

— Прекрати... — попросил Шуракен. — Я не знаю, честное слово. Прекрати психовать... Посмот­ри там, в мешке, кажется, есть вода.

Ставр поспешно развязал вещмешок, который они накануне уложили в вертолет вместе с оружи­ем. Он достал термос с разбавленным и охлажден­ным сухим вином. Шуракен сел, привалившись к узкой железной скамье, привинченной вдоль бор­та. Он сделал несколько жадных, судорожных глот­ков и передал термос Ставру. По лицу и груди Шуракена ручьями тек горячий пот. Тело налилось не­преодолимой тяжестью. Он чувствовал неровные, болезненные удары своего сердца. Шуракен рас­стегнул аптечку, помещавшуюся в подсумке на по­ясе, и достал упаковку амфетамина, сильного сти­мулятора, входившего в комплект для выживания, но пользоваться которым рекомендовалось только в исключительных случаях.

Ставр опустил термос и посмотрел на Шуракена красными, как у бешеного пса, глазами.

— Не жри амфетамин, — как можно мягче ска­зал он. — Лучше полежи пока. Я же говорил, что тебе не надо участвовать в этом идиотизме. Ничего, сей­час прилетим, и док Улдис займется тобой.

Шуракен проглотил таблетку.

— Это точно, — сказал он, протягивая руку за термосом, — нами обязательно займутся, только не Улдис. Я не представляю, как мы все это объясним, если сами не понимаем, что произошло. Так что не время отлеживаться. Надо напрягать мозги и думать, что делать.

— Черт возьми, Шур! Ты знаешь, как здесь раз­бираются. Нас поставят к стенке, как Герхарда.

Вертолет уже летел над джунглями и в эту мину­ту оказался над лагерем Мабуго. Увидев его, повстан­цы открыли яростную пальбу из всего оружия, ка­кое оказалось под рукой.

— Атас, ребята, в нас стреляют! — крикнул Ас­пид-1.

Мабуто увидел вертолет, приближающийся к взлетной полосе со стороны лагеря, и решил, что он прилетел, чтобы уничтожить его самолет.

— Сбейте их! — Мабуто сам бросился к зенитно­му пулемету, прикрывающему взлетную полосу.

Он вскочил на седло пулемета, развернул его ствол навстречу вертолету и открыл огонь.

Напоровшись на пулемет, вертолет сразу полу­чил несколько пробоин. Приборы показали падение мощности двигателя. Корпус трясло так, что, каза­лось, сейчас он развалится на куски. Аспид-2 попы­тался накрыть пулемет Мабуто из автоматической пушки, но страшная тряска и неустойчивая траек­тория полета не давали ему прицелиться.

Ставр схватил свой автомат и по полу перека­тился к открытому проему правой боковой двери. Он сел спиной к креслам пилотов и, чтобы не вы­валиться, уперся ногой в стойку дверного проема. Внизу он увидел взлетную полосу, расчищенную в джунглях, и маленькие черные фигурки людей. Их было до черта, и все они, казалось, стреляли пер-

сонально в него. Снова все, что он видел, стало кар­тинкой прицела.

— Сволочи! Ну сволочи! — заорал Ставр, подни­мая к плечу приклад автомата. — Вас трогали? Вам хоть слово грубое кто сказал? Летит себе вертушка, так не хера по ней палить!

На железный пол посыпались гильзы. Грохот ав­томата Ставра и двадцатимиллиметровой пушки, ко­торой орудовал Аспид-2, заглушил все звуки, кроме угрожающе неровного рева двигателя.

Стимулятор еще не начал действовать, Шуракену по-прежнему казалось, что его тело налито свин­цом и весит целую тонну. Но он взял автомат и стал подбираться ко второй боковой двери.

В этот миг борт прошили два снаряда из зенит­ного пулемета Мабуто. В обшивке зазияли две дыры. Один из снарядов, сплющенный и потерявший зна­чительную часть смертоносной энергии, отрикоше­тил от противоположного борта и упал на пол. Но очевидно, еще один снаряд сумел попасть в какой-то жизненно важный центр. Вертолет вдруг бросило в левый крен. Он едва не перевернулся. Шуракена ударило о скамейку. Он зарычал и на секунду ослеп от боли.

Пол под Ставром накренился и ухнул вниз. Он с размаху влетел в салон.

В глазах у Шуракена прояснилось, и он увидел, что Ставр скатывается к двери левого борта.

— Дер-р-р-жи-и-ись! — Шуракен рванулся к нему.

Изувеченная машина пронеслась над взлетной полосой с самолетом Мабуто и попыталась рухнуть в джунгли. Аспид-1 мучительно напрягся, выводя вертолет из катастрофического бокового крена.

— Проскочили! — крикнул Аспид-2. — Все, ре­бята, проскочили!

Но вертолет упорно шел на столкновение с зем­лей. Лопасти винта беспорядочно рубили воздух, а не тянули вверх. Аспид-1 отчаянно боролся с маши­ной.

Шуракен в броске дотянулся до Ставра одной ру­кой. Схватил за ногу, но бешеная сила, играя, сорва­ла его захват.

Ставр вылетел в дверной проем.

Как бесконечно долго все тянулось... Шуракен видел каждую фазу движения. Они даже успели по­смотреть друг на друга, и Шуракен увидел изумле­ние в широко раскрытых глазах Ставра и... смех.

Вертолет выровнялся.

Шуракен вскочил и бросился к двери. Но он не увидел ничего, кроме проносящейся внизу лохматой зелени джунглей.

— Назад! — заорал он. — Сию минуту назад!

— Ты взбесился? На черта назад? — не оборачи­ваясь, спросил Аспид-1.

— Назад! Егор вылетел за борт!

Пилоты обернулись к нему, еще явно не веря тому, что услышали. Но Аспид-1 не мог отвлечься от поврежденного управления, и Аспид-2 неловко по­вернулся, зажимая рану на бедре, и осмотрел салон. Он кивнул напарнику, подтверждая слова Шураке-

на. Аспид-1 выматерился. Затем он увидел кровь, проступившую между пальцев Аспида-2.

— Ч-черт, ты ранен.

— Только зацепило. Ничего страшного, Саня, — очень спокойно сказал Аспид-2 Шуракену, — дай пе­ревязочный пакет из аптечки.

— Костя, поворачивай назад. Это приказ!

— Не могу! Саня, не могу я. Я не уверен, что мы сами дотянем до аэродрома.

— Плевать! Поворачивай назад! Ты понял? На­зад!

— Не сходи с ума. Ну повернем — дальше что? Мы уже ничего не можем сделать.

— Мы должны найти его! Должны вытащить, пусть мертвого!

— Куда я сяду? На джунгли?

— Мне плевать, куда ты сядешь! Костя, повора­чивай, или я стреляю по приборам!

Пилоты обменялись быстрым взглядом. Они тоже понимали друг друга без слов.

— Давай, Васька, займись Сашкой, пока он нас не завалил, — в микрофон, чтобы его через наушни­ки слышал только напарник, сказал Аспид-1.

Аспид-2 вылез из кресла и неловко из-за простре­ленной ноги пролез в салон.

— Саня, успокойся. Дай мне автомат. Ну хоро­шо, можешь не давать. Тогда поставь на предохра­нитель. Саня, ну подумай, надо гробить всех нас? Ведь Егору ты уже ничем не поможешь.

— Я не могу вернуться без Егора. Я должен найти его. Но ты прав, вы тут ни при чем. Это мое личное дело. Высадите меня.

— Мы не можем сесть тут.

— Снижайтесь, я выпрыгну.

Аспид-2 пристально посмотрел на Шуракена. Он понял, что убеждать его бесполезно, парень под стимулятором, и у него плохо с головой.

- Ну хорошо, — согласился Аспид-2. — Прыгать я тебе не дам. Сейчас выбросим фал. Вон он валяется, размотай и закрепи его сам.

Шуракен схватил фал и быстро начал вязать его к крепежному кольцу в полу. Когда он наклонился, Аспид-2 коротким и точным ударом опустил ему на затылок рукоятку пистолета.

Шуракен мешком обрушился на пол.

— Извини, друг.

Аспид-2 оттащил Шуракена в хвостовую часть салона, подальше от дверных проемов. Уложив его там, пилот достал из аптечки индивидуальный пакет, поверх штанов перевязал ногу и вернулся на свое место.

Едва сохраняя высоту, вертолет летел над джунглями. За ним тащился подозрительный хвост белого дыма.

20

Появление вертолета сразу же за ракетным ударом по лагерю можно было расценить только как разведку противника. Мабуто это так и понял. Его самолет видели, теперь следовало ожидать налета

чего-нибудь посерьезней, например летающего танка Ми-24, который разнесет «нурсами» и лагерь, и самолет. Теперь у Мабуто не осталось другого выхода, кроме как немедленно нанести упреждающий удар. Нужно было только решить — чем бомбить?

— В чем проблема? — заявил один из членов экипажа. — У нас есть бочки с керосином.

Эта идея вдохновила всех, и особенно Мабуто.

— Генерал, я видел у вас ящик с осветительными ракетами, — начал развивать авантюру главарь всей компании и командир экипажа Кардин. — С их помощью мы можем превратить бочки с керосином в гигантские факелы.

Тут же притащили ящик, и, не теряя времени, белые авантюристы с азартом начали прикреплять к верхнему ребру каждой бочки по две ракеты. Их запалы соединяли нейлоновым шнуром таким образом, чтобы, дернув за него посередине, выдернуть запалы обеих ракет. При падении такой бочки на землю керосин полыхнул бы огромным костром. Экипаж запустил двигатели и начал готовиться к взлету.

Набирая скорость, самолет понесся по проложенной в джунглях взлетной полосе. Когда он тяжело оторвался от земли, Кардин сказал:

— Никакой дьявол не заставит меня еще раз посадить сюда наши задницы.

Самолет набрал высоту и взял курс на столицу. Через десять минут экипаж и Мабуто увидели внизу панораму города с кварталами трущоб, современными европейскими зданиями и прекрасным белым дворцом президентской резиденции. Кардин провел над ним самолет на безопасной высоте и лег на об­ратный курс. Он начал снижаться. Остальные чле­ны экипажа открыли хвостовой люк и, привязав­шись страховочными концами, чтобы не вывалить­ся за борт, начали подтаскивать бочки.

— Ха! Знаете, что это мне напоминает? — про­кричал один из них, парень по имени Кейси. — В во­семьдесят девятом я летал сбрасывать гуманитарную помощь. Черномазые обстреливали нас, и всякий раз мы потом насчитывали по десятку дыр. Когда нам надоело чинить самолет, один парень предложил: сначала напалм, а потом гуманитарная помощь.

Самолет снизился до девяноста метров. Внизу как на ладони были видны городские постройки. Люди задирали головы и таращились на «бомбарди­ровщик» Мабуто.

Когда появились здания резиденции президен­та, один из членов экипажа начал закатывать бочки на роликовую дорожку и толкать их к люку. Двое дру­гих выдергивали запалы ракет и выкидывали бочки за борт.

Продолжая снижаться, самолет пролетел над ре­зиденцией и пошел на разворот. На вираже его кры­ло едва не посбивало антенны с крыши многоэтаж­ного европейского здания, и воздушная волна при­гнула гибкие, как хлысты, стволы пальм.

Когда самолет снова оказался над резиденцией, по нему открыли огонь из зенитных пулеметов. Ма­буто, смотревший в иллюминатор на пылающие вни­зу пожары, услышал звук бьющих в борт пуль. Он шарахнулся от иллюминатора и растянулся на полу.

Кейси, толкавший бочки к люку, захохотал.

— Эй, генерал, — крикнул он, — лучше встаньте и стойте по стойке смирно. Будет меньше шансов по­лучить пулю в живот!

Его приятели выталкивали бочки, в азарте и спешке забывая иногда дернуть за запальный шнур.

Двое телохранителей Мабуто скорчились на полу под переборкой пилотской кабины.

На улицах, прилегающих к резиденции прези­дента, толпы людей в ужасе разбегались, ища спа­сения. Одна из бочек свалилась на верхние пере­крытия недостроенной железобетонной башни. Пылающее озеро растеклось по плитам и полилось вниз, охватывая огнем бамбуковые занавеси, тра­вяные циновки и развевающиеся тряпки. Обитате­ли башни бросились спасаться, таща по висящим между этажами лестницам выводки своих .бесчис­ленных детей.

Зенитные пулеметы, прикрывающие резиден­цию, забили свинцом все воздушное пространство над ней. Снаряд влетел в кабину пилотов и угодил в огнетушитель, который взорвался. Густой и вонючий дым клубами повалил в салон.

Решив, что самолет горит, один из телохраните­лей Мабуто потерял сознание. Второй обезумел и ки­нулся на Кейси. Тот нокаутировал его ударом в че­люсть.

Второй пилот выскочил из кабины и отчаянно замахал руками.

— Нет! Нет! — закричал он. — Все в порядке! Мы не горим!

С рваными дырами в крыльях и фюзеляже, со снарядом, разорвавшимся в отсеке аккумуляторов левого двигателя, самолет взял курс на запад, стре­мясь поскорей пересечь границу Сантильяны и найти аэродром, подходящий для аварийной по­садки.

Мабуто пришел в себя и сообразил, что бомбар­дировка дворца все же оказалась весьма впечатляю­щей, и теперь осталось только возглавить растерза­ние раненого, точнее, подпаленного льва. Но само­лет летел черт знает куда, унося его от армии, славы и власти. Мабуто начал бушевать и требовать, чтобы экипаж вернулся в лагерь.

— Вот тебе лагерь, — весело оскалился Кейси, предъявив ему неоспоримый аргумент в виде здоро­вого, отбитого в бесчисленных потасовках кулака. — Все, генерал, мы свой контракт отработали, осталь­ное нас не касается.

Беспорядочный зенитный огонь продолжался еще около часа после того, как самолет улетел. Южное крыло дворца и галерея перед парадным входом горели. Вилла, в которой размещалась рос­сийская военная миссия, была целиком охвачена пламенем. Крыша и перекрытия второго этажа об­рушились, превратив это прекрасное сооружение в груду обломков. Санчасть русской колонии ос­талась невредимой, и док Улдис немедленно при­ступил к исполнению своих профессиональных обязанностей. В результате налета погибли двад­цать четыре человека. Президент Агильера не по­страдал.

21

Вертолет приземлился за несколько минут до на­лета вождя Мабуто. Аспиды дотянули до аэродрома только на инстинкте выживания и мастерстве, ко­торое, как известно, не пропьешь. Они сели на бе­зопасном от ангаров и других вертолетов расстоянии. Из двигателя по-прежнему тянулся хвост белого дыма, и пилоты не были уверены, что вертолет на­последок не рванет. Они сразу выволокли наружу Шуракена и повыкидывали все снаряжение. От ан­гаров к вертолету мчались механики.

— Похоже, ты здорово перестарался, — сказал Аспид-1, осматривая рассеченную рукояткой писто­лета кожу на голове Шуракена. — На хера ты его так приложил?

— Теперь уж не на хера, а как есть, — огрызнулся Аспид-2. — Ты же видел, какой он был? Еще секун­да—и сиганул бы за борт. Хватит того, что мы Егора потеряли.

Добежавшие до вертолета механики с интере­сом осмотрели боевые пробоины в его бортах и лопастях винта. Они с энтузиазмом принялись за­ливать двигатель и топливные баки пеной из огнетушителей. Но их энтузиазм и приподнятое настроение улетучились, когда пилоты сказали о гибели Ставра.

Шуракена положили на кусок брезента. Трое ме­хаников и Аспид-1 понесли его к ангарам. Аспид-2, хромая, пошел следом. И тут над их головами на пре­дельно низкой высоте с ревом пронесся самолет. Все переглянулись: появление чужого самолета не пред­вещало ничего хорошего. 

—Вот дьявол, кажется, это его мы видели в оси­ном гнезде в джунглях? — сказал Аспид-2.

Через несколько минут со стороны города послы­шались приглушенные расстоянием тупые очереди зенитных пулеметов.

Шуракен пришел в себя в санчасти русской ко­лонии. Вертолетчики привезли его, когда туда уже притащили жертв налета вождя Мабуто. Док Улдис занялся ожогами различной степени, переломами, пробитыми головами и огнестрельными ранениями, полуденными в результате панической стрельбы куда придется. Когда ему сообщили про Шуракена, он вы­шел из операционной и быстро осмотрел его. Состо­яние Шуракена не требовало немедленных действий, поэтому его, не раздевая, положили на диван в ор­динаторской.

Придя в сознание, Шуракен не понял, где нахо­дится, но это не имело для него никакого значения. Из любого места, где бы он ни находился, Шуракен должен был возвращаться в джунгли и искать Став-ра. Нерушимый закон бригад специального назна­чения — не бросать погибших друзей. Нарушение принципов чести и верности мужчина может не пе­режить: он может запить, свихнуться, даже застре­литься. И это справедливо. Но есть еще казенные, чисто юридические проблемы, хотя в первый момент о них думают меньше всего. Шуракен должен был

выполнить свой последний долг — отвезти Ставра домой и похоронить рядом с родными. Никакие до­воды рассудка не смогли бы остановить Шуракена в его горестном поиске.

Мускулы снова налились свинцовой тяжестью. Голова разламывалась от невыносимой боли, от ка­ких-то воющих звуков и пронзительных криков. Шуракен осторожно опустил ноги на пол и сел. Он инстинктивно поднял руку и потрогал затылок. Во­лосы были мокрыми, рука, когда он на нее посмот­рел, — в крови. Шуракен поднялся и пошел к две­ри. Обнаружилось, что координация движений у него, как у хронического алкоголика.

Шуракен открыл дверь и застыл на пороге, оше­ломленный тем, что увидел. Небольшой холл и ко­ридор санчасти были заполнены ранеными и обо­жженными людьми, которые сидели и лежали вез­де, так что ступить между ними было некуда. Шуракен понял, что стоны и пронзительные крики ему не мерещились, они доносились отсюда. В ноз­дри ему ударила тошнотворная едкая вонь паленого тряпья и, что еще хуже, горелого мяса.

Шуракен не знал о налете Мабуто, о пожаре в ре­зиденции и плохо представлял, где находится, поэто­му все, что он увидел, связалось в его сознании со взрывом базы «Стюарт». Шуракен ужаснулся. В бою он убивал хладнокровно и профессионально. Это была часть его специальности. Так же как и Ставр, он не стал бы унижать себя оправданиями просто пото­му, что невозможно объяснить естественную справед­ливость борьбы и коренное право мужчины брать в руки оружие и подвергать себя испытаниям, бросая вызов другим мужчинам, опасности и смерти. Это надо принимать или не принимать таким, как есть. Но получилось, что Шуракен взял на себя ответствен­ность за очередной бессмысленный Апокалипсис, обрушил огненный ураган на людей, которые ничем ему не угрожали и не ждали от него плохого. И теперь он увидел последствия своих деяний.

«Будь все проклято!» — подумал Шуракен.

Но он не мог помочь этим людям, а раскаяние его было им ни к чему. Шуракен готов был принять смерть или любое другое наказание, которое назна­чат ему за эту кровь. Но прежде чем предстать перед судом и умереть, он должен был завершить свое дело. Пока еще у него есть друг. Его надо найти, вытащить из проклятых джунглей и отправить домой под трех­цветным российским флагом, чтобы ни одна сволочь не могла упрекнуть их, что как мужчины и профес­сионалы они запятнали свою честь.

Шуракен двинулся к выходу, с трудом пробира­ясь среди раненых. Он выглядел не лучше многих из них. Его шатало, как пьяного, и тошнило, как каза­лось Шуракену, от запаха обожженной и корчащей­ся в муках плоти. Почти не соображая, куда идет, он выбрался в коридор. Все плыло перед глазами, сте­ны качались. Навстречу, занимая почти всю шири­ну коридора, шли люди с носилками. Шуракен по­сторонился, пропуская их, и привалился к стене.

«Спокойно. Надо отдохнуть. Подожди, я сей­час... — мысленно попросил он Ставра, — сейчас я немного передохну и пойду к тебе».

...Он нашел Ставра. Когда Шуракен поднял его, голова Ставра тяжело легла ему на плечо. Шуракен прижал его к груди и заплакал.

Земля была гнилая и топкая, она не держала их двойную тяжесть. С каждым шагом Шуракен уходил в трясину чуть не по колено и с каждым шагом все трудней и трудней было вытаскивать ноги. Узкая чер­ная змейка прыгнула с кочки и впилась в руку. Бо­ясь уронить Ставра, Шуракен терпел боль и не сбра­сывал проклятую тварь. А жало все глубже проника­ло в вену. Слезы горя и изнеможения жгли Шуракену глаза, грудь судорожно расширялась, но легким не хватало воздуха, предательская слабость наливала пудовой тяжестью мускулы, текла в руки и колени. Шуракен споткнулся, упал и, как тогда в вертолете, не смог удержать Ставра. Вязкая черная вода погло­тила его, медленно сомкнулась над бледным непод­вижным лицом. В смертельной тоске Шуракен ог­ляделся и увидел тонкую березку, обреченно белею­щую среди черно-зеленых елок. Он решил срубить ее, подцепить ею тело Ставра и вытащить его из бо­лота. Шуракен вынул нож и пошел к березке. Но он услышал человеческие голоса, возбужденные и до того отвратительные, что при их звуке в нем вско­лыхнулась нечеловеческая ярость. Он понял, что они добрались до Ставра раньше его. Шуракен знал обы­чаи этой войны и представлял, что сотворят черные с телом Ставра, если найдут его.

Хорошо, что он взял из «крокодила» мачете, ина­че он не проломился бы сквозь джунгли. Шуракен рубил сплошную зеленую чащу, через которую и руки невозможно было просунуть, и ревел как зверь, но все было напрасно. Он не мог найти, где оставил Ставра...

Оказав необходимую помощь пострадавшим во время налета, док Улдис передал их местным влас­тям, и их перевезли в госпиталь. Из своих раненых было только двое: Аспид-2 с легким касательным ра­нением бедра и Шуракен, с которым доку пришлось здорово повозиться. Незалеченная рана дала острое воспаление. Термометр зашкаливало за сорок. Шу­ракен пытался встать и рвался, как бешеный жере­бец, отбиваясь от санитара, мешавшего ему это сде­лать. Док Улдис накачал его противошоковыми и ус­покаивающими препаратами, прекратив таким образом самоубийственное безумие. Затем он вскрыл и вычистил нагноение, образовавшееся из-за силь­ного ушиба в плохо зажившей ране. Через двое су­ток температура упала, и Шуракен пришел в себя, вконец обессиленный. В его сознании стерлись от­рывочные, уже искаженные полубредом кртины ко­роткого возвращения в сознание, но он с болезнен­ной отчетливостью помнил все, что было до вспыш­ки в глазах и внезапного провала в небытие.

Шуракен уже не был одержим идеей искать Став­ра. Он презирал психопатов и свои чувства всегда воспринимал только с точки зрения позитивных, ра­циональных решений. Он понимал, что время упу­щено: если на труп Ставра не наткнулись повстан­цы, то его обязательно нашли термиты, а им нужно буквально несколько часов, чтобы обглодать тело до костей и приняться за кости.

Но сейчас бездействие и болезнь разрушали его стойкость. Он сосредоточился на своем отчаянии и, лежа на спине с закрытыми глазами, вел непрерыв­ный внутренний разговор со Ставром. Он говорил ему те слова, которые колом встали бы у него в гор­ле, если бы он попробовал по жизни сказать их вслух. Ведь и Ставр никогда не выставил бы своих чувств напоказ, закамуфлировал бы их обычной грубостью и насмешкой. Шуракен снова и снова в мельчайших деталях вспоминал все, что произошло в вертолете. Шуракен был безнадежно одинок в своем отчаянии. Тоска высасывала из него последние силы. Он был глух и слеп ко всему и безразличен даже к болезнен­ным манипуляциям дока Улдиса, когда тот обраба­тывал открытую, плохо заживающую рану. Но если ему задавали вопросы, Шуракен отвечал неохотно, но вполне конкретно, так что док Улдис мог убедить­ся, что с головой у него все в порядке.

— Ему нелегко будет пережить смерть Егора, — сказал Улдис пилотам, когда они по традиции ужи­нали в клубе. — У них ведь практически не было се­мей, и, я думаю, по-настоящему у них уже никого ближе друг друга не осталось.

— Надо поговорить с ним об Егоре. Если он за­говорит, ему станет легче, — сказал Аспид-2.

— Я пробовал, он не хочет разговаривать, — от­ветил Улдис. 

— Сашке можно пить? — спросил Аспид-1.

— Пить всегда можно.

— У меня есть бутылка московской водки. Надо помянуть Егора. Теперь уж ничего не поделаешь. Жизнь.

Они по-прежнему каждый вечер собирались в офицерском клубе, но после пожара в резиденции и гибели базы «Стюарт» события приняли такой обо­рот, что, похоже, дни русской колонии в Сантильяне были сочтены.

Док Улдис вошел в палату, остановился возле кровати и посмотрел на отчужденное и напряжен­ное лицо Шуракена, как обычно лежащего с закры­тыми глазами.

— Малыш, ты далеко? — спросил док.

— Я здесь.

Док придвинул стул и сел.

Шуракен открыл глаза и посмотрел на Улдиса. В его глазах были бесконечная усталость и боль. Ул­дис видел, что Шуракен с трудом отвлекается от сво­их горестных сосредоточенных размышлений и хо­чет одного — чтобы его оставили в покое.

— Послушай, мне надо кое-что сказать тебе.

— Я слушаю.

— Прибыла комиссия из Москвы. Я не могу по­мешать им допросить тебя. Постарайся переклю­читься, все обдумать и решить, что ты будешь гово­рить.

— Я скажу все как есть. Ширяев подтвердит, что у нас не было намерения взрывать базу. Надо поис­кать в кармане моей куртки, там должен быть под­писанный им план операции.

— На Ширяева не рассчитывай. Он ничего не подтвердит.

— Почему?

— Потому что его нет в живых или, по крайней мере, нет в наличии.

— Что? Что это значит? Улдис, я ни черта не по­нимаю. Нет в живых и нет в наличии — разные вещи. Извини, давай поконкретней.

— Ширяев исчез в тот день, когда вы мотались на базу. Димка, секретарь, сказал, что, возможно, он получил известие о взрывах на «Стюарте» и поехал разбираться. Вроде он никому ничего не сказал, по­тому что операция была секретной.

— Тогда откуда ты об этом знаешь?

— Вертолетчики сказали, что «Стюарт» ваших рук дело.

— Нет, не наших. Так что стало с Ширяевым?

— Вроде он погиб. Нашли его машину, подорвав­шуюся на мине, останки белого человека. Опознать, Ширяев это или нет, практически невозможно.

— Я не верю, что Ширяев погиб, — спокойно сказал Шуракен. — Такое говно за просто так не по­гибает. У него всегда все было рассчитано. Значит, он знал, что будет с базой, подставил нас, а сам уд­рал.

— Да, кстати, в тот же день вашему приятелю, генералу Джорику, прострелили башку. Объявлено, что он погиб, командуя обороной дворца во время налета.

— Ты тоже не веришь, что Ширяев погиб?

— Я слишком хорошо знаю Ширяева, поэтому ни за что не поручусь. Но в принципе он мог подо­рваться.

Как только перед Шуракеном возникла конк­ретная практическая проблема, с которой ему пред­стояло разбираться, его депрессия начала быстро отходить на задний план. Он уже не выглядел пси­хопатом, сосредоточенным на своих болезненных переживаниях. Это радовало. Док с большим ува­жением относился к Шуракену и не хотел, чтобы парень стал легкой добычей для следователей. А в том, что Шуракена сейчас начнут потрошить самым серьезным образом, сомневаться не приходилось.

22

Президент Агильера принял трех старших офи­церов, возглавлявших следственную комиссию. Он был в трауре по случаю трагической кончины своего брата, верховного главнокомандующего республики Джошуа Агильеры. Со сдержанным достоинством человека, мужественно переживающего свое горе, президент сказал, что считает себя обязанным по­святит русских друзей в истинные обстоятельства трагедии. Официально было объявлено, что генерал Агильера погиб во время террористического налета на резиденцию, но на самом деле, сказал президент, он застрелился, узнав о предательстве полковников, вошедших в сговор с главарями оппозиции и пытав­шихся осуществить военный переворот. Генерал Аги­льера не смог пережить того, что люди, которым он

доверил ключевые посты в армии республики, все эти верные соратники, друзья юности, как полков­ник Касимба, оказались гнусными предателями, не­годяями, поставившими на карту благополучие стра­ны ради призрачной надежды захватить власть.

— Мой брат, — сказал президент, — был челове­ком несгибаемой чести. Такие понятия, как верность и воинский долг, были для него святыми. Он был иде­алист, но я даже представить себе не мог, что благо­родство может привести его к такому трагическому финалу. Я чувствую себя виноватым перед Джошуа. Он очень много работал, жил в постоянном нечело­веческом напряжении. Этого требовала беспощад­ная борьба с оппозиционными группировками. Джо­шуа ни на один день не мог ослабить усилия, не мог позволить себе отдохнуть. А я рассчитывал на его зре­лость, силу и несокрушимое здоровье и мало берег его. И вот попытка военного переворота привела к непоправимому. У брата произошел нервный срыв. Я никогда не смогу простить себе того, что в эту ми­нуту меня не оказалось рядом с ним. Смерть Джо­шуа не только мое личное горе, но и невосполнимая потеря для страны. Опираясь на надежную, возглав­ляемую Джошуа национальную гвардию, я мог спо­койно вести республику по пути демократических реформ, промышленного и культурного возрожде­ния. Увы, отныне мне не с кем разделить мою ношу. Господа, видя в вас прежде всего посланцев великой страны, которая в трудную минуту протянула мне руку дружбы, я поделился с вами своим личным го­рем, но прошу сохранить известие о самоубийстве моего брата в тайне. Это в интересах чести семьи Агильера.

Изложив таким образом свою трактовку собы­тий, президент Агильера перешел к насущным для комиссии вопросам и заявил, что не видит вины русских специалистов во взрыве базы «Стюарт». У него есть основания полагать, что база была за­минирована предателями, которые, обнаружив, что их главарь, полковник Касимба, захвачен, уничто­жили ее. После этого президент выразил русским свои соболезнования по поводу гибели полковни­ка Ширяева. Президент сказал, что он уважал стар­шего военного советника, ценил его профессиона­лизм, опыт, глубокое понимание политической си­туации на Африканском континенте. Именно благодаря Ширяеву он вовремя раскрыл заговор мятежных полковников и сумел его ликвидировать. Он высоко ценил выдержку, личное мужество и масштабность мышления Советника и скорбит о его гибели, как о гибели близкого друга. В заклю­чение своей речи президент упомянул, что он со­жалеет о гибели капитана Осоргина.

Возглавляющий комиссию генерал-майор Смирнов в стандартной формулировке выразил президенту соболезнования. Он сказал, что, хотя никто из присутствующих не имел чести лично знать генерала Агильеру, они убеждены, что это был доблестный патриот и превосходный военный. Но, высказав все, что он обязан был высказать по эти­кету, Смирнов завершил свое заявление не самым приятным для президента образом.

— Господин президент, Россия потеряла опыт­ного военного специалиста по национально-осво­бодительному движению, более десяти лет отрабо­тавшего в Африке. В результате безнаказанного тер­рористического налета уничтожен архив русской военной миссии, сгорели дипломатические и фи­нансовые документы исключительной важности. Погиб молодой талантливый офицер. Господин президент, Россия оказывала вашему правительству достаточную помощь, для того чтобы исключить возможность таких серьезных неудач, как этот мя­теж. Я обязан предупредить вас, что материалы следственной комиссии будут переданы для рас­смотрения в соответствующие высокие инстанции. Может быть принято решение о значительном со­кращении и даже прекращении военных поставок в вашу страну. 

«Ну и черт с вами, — подумал президент Агилье­ра, когда русские покинули его кабинет. — Не вы, так американцы. К сожалению, их помощь обойдет­ся подороже, чем помощь России, но Сантильяна богатая страна. Можно сдать в аренду иностранным компаниям один-два алмазных прииска, и пусть отбиваются от бандитов».

23

На следующий день один из членов комиссии появился в палате у Шуракена.

— Майор Бобков Виктор Степанович, — пред­ставился он.

Увидев его вежливое, незапоминающееся лицо и стандартный костюм, Шуракен подумал: « Атас, сейчас начнется прокачка мозгов. Интересно, какая у них рабочая гипотеза? Они подозревают, что мы со Ставром завербованы американцами или получили от повстанцев по миллиону долларов за взрыв базы?»

— Как вы себя чувствуете? — спросил Бобков.

— В пределах нормы, — ответил Шуракен. — Садитесь.

Бобков придвинул стул и сел. Он достаточно много знал о Шуракене из его личного дела, видел фотографии. Сейчас он отметил ощущение силы, которое шло от Шуракена, несмотря даже на то, что он был не в лучшей форме. Верхняя часть койки была приподнята, под спину Шуракен засунул две подушки, так что он скорее сидел, чем лежал. На Бобкова произвела впечатление скульптурная мощь его груди и рук, великолепная мускулатура, не искусственно накачанная, а профессионально сформированная. Ему понравилось лицо Шуракена с крупными правильными чертами и серьезными серыми глазами. В этом парне чувствовались уверенность в себе и гордость, которые скорей всего не позволили бы ему врать и изворачиваться, но в том, что он будет защищаться, Бобков не сомневался. Он решил повести разговор таким образом, чтобы у Шуракена не возникло необходимости защищаться.

— Нам предстоит разобраться в обстоятельствах взрыва базы «Стюарт» и гибели полковника Ширяева, — сказал Бобков. — Вы непосредственный участник событий и можете дать ценную информацию. Я хотел бы задать несколько вопросов.

— Задавайте.

Бобков спокойно достал из кармана портативный магнитофон.

— Не возражаете, если я включу магнитофон?

— Включайте. 

— Мы знаем, что вы выполняли приказ вашего руководителя полковника Ширяева и у вас не было намерения взрывать базу.

— Нет. У нас не было такого приказа.

— Вы специалист, и у вас наверняка есть своя версия случившегося.

— Да. Я думал об этом.

— Что же, по-вашему, произошло?

— Случайный взрыв одной мины не мог дать такого эффекта. База взлетела на воздух, потому что сработала вся сеть поставленных по определенной схеме взрывных устройств. Это могло произойти только в одном случае.

— В каком же?

— Если кто-то, кто знал схему минирования, прошел по нашему следу и поставил на мины взрыватели, и они сработали в той последовательности, в которой были выставлены датчики времени.

— Это могли быть повстанцы, члены вооруженной оппозиции?

-Нет.

— Почему?

— Схему минирования знали только я, мой напарник капитан Осоргин и полковник Ширяев. Не

имея схемы, найти мины было абсолютно невоз­можно.

— Как вы думаете, полковник Ширяев мог быть заинтересован в уничтожении базы?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

— Понимаю ваше нежелание компрометировать вашего руководителя. Но мы здесь для того, чтобы разобраться в обстоятельствах гибели полковника Ширяева. Мне кажется, наши интересы совпадают, и мы можем рассчитывать на вашу помощь.

«Так, — подумал Шуракен, — чистосердечное признание и так далее. Знаем мы эти песни, неори­гинально».

— Я спросил вас о возможных причинах, кото­рые могли иметься у полковника для уничтожения базы, потому что вы сами сказали, что схема мини­рования была только у вас и Ширяева, — спокойно уточнил Бобков.

— Это я так думаю, — ответил Шуракен. — Но на самом деле полковник вполне мог передать план операции службе госбезопасности. В любом случае президент имел право требовать, чтобы Ширяев оз­накомил с планом кого-то из его доверенных людей. Полковник не обязан был информировать об этом нас с Егором.

— Насколько я понимаю,у вас были довольно напряженные отношения с полковником?

-Да.

— Почему?

— Мне трудно объяснить вам. Это были чисто личные конфликты.

— Я постараюсь понять вас.

— Вы легко поняли бы меня, если бы прожили здесь хотя бы месяц. Нервы здесь постоянно напря­жены, так что конфликты случаются иногда на пус­том месте. Это портит отношения, как разборки на коммунальной кухне.

— Ну я не думаю, что все дело только в том, что вы тут не поделили кастрюли?

— Сложный вопрос, на каждой кухне свои каст­рюли. Полковник довольно часто использовал нас для выполнения поручений, которые, скажем так, не вызывали у нас восторга.

— Мне было бы легче разобраться в ситуации, если бы вы привели пример подобного поручения.

— Несколько дней назад по приказу полковни­ка мы сопровождали на виллу генерала Агильеры че­ловека, который явно не был дипломатическим ли­цом и официальным гостем президента. Мы не ше­стерки и не телохранители, и у нас не было ни малейшего желания рисковать своими шкурами из-за друзей генерала Агильеры.

— Вы помните имя этого человека?

— Аль-Хаадат, но это скорей всего псевдоним.

— Вы можете описать его?

— Невысокий, полноватый, смуглый, слишком холеный, что характерно для криминалов. Типичный делец, скорей всего, профессиональный торговец оружием. Прилетел на собственном самолете.

— Вы видели оружие, которое хранилось на скла­дах базы?

— Нет. Мы не входили внутрь складов. В этом не было необходимости. Целью операции была провер­ка надежности охраны.

— Значит, вы не знаете, что к моменту взрыва на базе «Стюарт» не было никакого оружия?

Бобков, внимательно следивший за лицом Шу­ракена, отметил, что это известие произвело на того ошеломляющее впечатление. Лицо у Шуракена зас­тыло, как у игрока в покер, который вдруг понял, что игра сделала неожиданный и опасный поворот, но Бобков поймал короткую, как молния, вспышку гне­ва и боли в его глазах.

— Нет, — сказал Шуракен, — я об этом не знал.

— А о предстоящей ревизии вы знали?

— Нет.

— Мне кажется, вы поняли, капитан, с какого рода тактической операцией мы имеем дело. Взрыв как средство борьбы с ревизией — примерно так ее можно классифицировать.

Между следователем и Шуракеном повисло на­пряженное молчание. Бобков выдержал паузу, но ни оправданий, ни уверений в невиновности со сторо­ны Шуракена не последовало.

— Капитан, — сказал Бобков, — могу заверить вас, что никто не собирается делать из вас стрелоч­ника как из единственного оставшегося в живых уча­стника операции. Мы постараемся объективно ра­зобраться в том, что на самом деле произошло. Но никто не снимет с вас вашу часть ответственности. Возможно, вас подставили, но вы и ваш напарник капитан Осоргин проявили недопустимую неосторожность, прямо скажем, не соответствующий опыту и квалификации энтузиазм. Вы применили боевые взрывные устройства, хотя в спецоперации такого рода должны были использовать имитаторы. Думаю, вы понимаете, что вся эта заваруха с базой может неблагоприятно сказаться на вашей карьере.

Но Шуракену уже было наплевать на карьеру. Из всего, что сказал Бобков, он понял главное: Ставр заплатил жизнью за махинации Советника и гене­рала Агильеры. Надо было быть слепыми или ум­ственно отсталыми, а лучше и то и другое, чтобы не понимать, что эта парочка вовсю торгует оружием, но спецы не предполагали, что бизнес достигает та­кого размаха. В момент, когда они получили приказ устроить спектакль с террористическим нападени­ем на базу, генерал Агильера уже был арестован, вы­ходит, что они прикрыли задницу Советника. Со стыдом и бешенством Шуракен вспомнил, как они со Ставром писали план спецоперации и, словно два курсанта-отличника, по всем правилам вычерчива­ли цветными карандашами точную схему миниро­вания, как перечислили типы взрывных устройств и пометили их условными обозначениями, как в од­ном из пунктов указали, что применение этих уст­ройств по данной схеме гарантирует полное уничто­жение складов с оружием. В результате их сделали, как двух дураков, даже следователь, черт бы его по­брал, высказался насчет энтузиазма. У Шуракена кровь кипела от ярости и жажды расправы. Но гене­рал Агильера уже находился вне пределов человечес­кого возмездия, а Советник, как теперь был окончательно уверен Шуракен, удрал и тщательно замета­ет следы, а уж это он умеет. Он не один раз поменяет имя, а если надо, то и внешность, и объявится в та­ком месте, где никому не придет в голову его искать.

Через несколько дней Шуракена отправили в Россию. С ним вылетел лейтенант, член комиссии, который, как он сказал, вез в Москву на экспертизу первые материалы, собранные комиссией. Самолет, как обычно, был транспортный. Весь полет Шура­кен пролежал на скамье в бытовом отсеке за каби­ной пилотов. Он с горечью думал, что возвращаться без Ставра хуже, чем не вернуться вообще. Потеря Ставра и то, что он даже не сумел вытащить тело дру­га из джунглей, рвало Шуракену душу.

Самолет приземлился. За иллюминатором по­плыл серый нудный пейзаж подмосковного военно­го аэродрома. Самолет зарулил на стоянку. Вой тур­бин перешел в стихающий свист.

Шуракен встал с лавки, отработанным до авто­матизма движением бросил на плечо ремень авто­мата, взял сумку и двинулся к выходу. Наступила та трудная минута, о которой он думал во время пере­лета. Если Командор приехал его встречать, сейчас Шуракену придется сказать, что он потерял Ставра. Такие дела. Однако он не имел права расползтись, как последнее дерьмо. Он знал, каким Командор хо­чет его видеть.

Шуракен умел ходить легко и бесшумно, но сей­час рампа загудела под тяжестью его шагов.

У трапа его ждал незнакомый офицер и наряд ав­томатчиков.

— Стоять, — приказал офицер. — Сдать оружие. Шуракен бесстрастно посмотрел на него.

24

Если с человеком однажды случается какая-ни­будь ужасная глупость, она имеет обыкновение по­том повторяться. До того, как вылететь из этого про­клятого вертолета, Ставр уже однажды вылетел в окно третьего этажа общежития московского уни­верситета.

Ему было двадцать лет, вне своего института он носил тесные черные джинсы и короткую кожанку. Его повадки и высказывания привлекали опасной дерзостью и непредсказуемостью. Лохматый, наро­чито грубый, он был великолепен. На дискотеках Егор танцевал брейк, и однажды дежурный препо­даватель выразил свои впечатления от этой хорео­графии: «Точь-в-точь пьяный полуголый индеец из племени команчей», — сказал он. Егору исключи­тельно легко давалось все, что требовало темпера­мента, хорошей координации движений и выносли­вости. Он дрался, как молодой свирепый пес, искал драк и талантливо занимался сексом, имел успех даже среди уставших от жизни студенток старших курсов.

Накануне происшествия Егор по случаю ново­годних праздников и начала сессии уже несколько дней не вылезал из общежития университета, где у него было полно друзей. Пил и занимался любовью с красивой, влюбленной в него девочкой Юлей. В двадцать лет «дала — не дала» — основной воп­рос бытия. Поэтому, когда Егор и Юля вернулись в комнату, где народ гулял уже четвертый день и начал тихо озверевать, один из приятелей посмотрел на них мутными от водки и бешеными от ревности глаза­ми. В тесной комнатенке было не продохнуть от си­гаретного дыма и винных паров.

— Здесь настоящая душегубка, — сказала Юля. — Давайте откроем окно.

Бледный от любви Егор подошел к столу и среди объедков увидел чудом уцелевшее яблоко. Он раз­ломил его надвое и половину протянул Юле. При­стально глядя на него откровенными, сияющими глазами, она наклонилась чувственным кошачьим движением и зубами взяла яблоко у него с руки.

— Женщины, как дети, — сказал сходящий с ума от ревности приятель. — Что ни дай, все в рот тянут.

Егор мгновенно засадил ему в челюсть. Удар был эффектный, но неквалифицированный. Егор разбил руку.

Пока народ вытаскивал и ставил на ноги зава­лившегося в щель между койками приятеля, Егор сел на окно, которое кто-то как раз успел открыть. Он взял с подоконника снег и, морщась, приложил к разбитому кулаку. Юля обняла его и поцеловала в го­рячий, влажный от пота лоб.

— Отойди от окна, — сказала она. — Ты просту­дишься.

— Вот дура, — бросил приятель.

Он вытащил из кармана носовой платок и про­тянул Юле.

— На, дай ему.

— Зачем?

— Сейчас увидишь.

Если бы удар достиг цели, у Егора наверняка был бы сломан нос. Но он резко отклонился, кулак при­ятеля только вскользь задел его по скуле. Егор по­чувствовал не этот удар, а какой-то легкий толчок, словно колесо Судьбы задело его. И он вывалился за окно, прямо в ослепительный свет морозного дня.

Егор не почувствовал ужаса. В его душе вдруг вспыхнул какой-то гибельный восторг. Тело было расслаблено и легко подчинялось естественным реф­лексам. Он падал плашмя, спиной вниз, со свобод­но раскинутыми руками и ногами и ввалился в двух­метровый снежный вал, наметенный снегоочисти­телем вдоль стены общежития. Егор пробил сугроб почти до земли, только самый нижний, слежавший­ся и слоистый пласт, хрупко крошась и прессуясь, остановил его. Снег взметнулся беззвучным взрывом и, невесомый, мерцающий, как звездная пыль, за­сыпал Егора.

Его друзья и подружки, раздетые, выскочили из общежития и понеслись туда, где он упал. Но они его не нашли.

В этом была какая-то мистика, шиза.

Егор лежал в сверхлегкой неподвижности, в неж­ном восторге нирваны. Свет ослепительного зимне­го солнца сиял сквозь засыпавший его хрустальный пух. Потом снег на лице подтаял и потек холодными струйками. Егор почувствовал, что лежит в ледяном саркофаге. «Это очень здорово, — подумал он, — но можно превратиться в мумию мамонта».

Егор выбрался из сугроба и пошел в общежитие. Когда он открыл дверь и вошел в вестибюль, все ра­зом замолчали и вытаращили на него глаза, как на НЛО.

— Такого ломового кайфа я не испытывал даже от оргазма, — сообщил Егор.

Так что полет без парашюта случился со Став-ром не впервые. В тот раз ему повезло: он был слиш­ком пьян и счастлив, чтобы испугаться, поэтому не разбился. Теперь он падал с несоизмеримо большей высоты, но Ставр уже умел безошибочно управлять собой и до конца бороться за жизнь. Он знал, что сейчас главное — не прогибаться в спине, иначе мо­жет так загнуть, что не выдержит позвоночник. Ставр сделал полуоборот через правое плечо, перевернул­ся спиной вниз. Позвоночник свободно прогнулся, так что Ставр провис, как в гамаке, раскинув руки и ноги, чтобы максимально увеличить площадь опо­ры на поток воздуха. Он дал волю рвущемуся из глот­ки крику, ведь крик — это природная психологичес­кая защита. Пока Ставр орал, он просто не мог ду­мать о том страшном ударе, который ему суждено испытать в последний миг, или об острых обломках стволов деревьев и сучьев, которые пронзят и разор­вут на куски тело. Ужас заставил бы сжаться, свел судорогой мускулы, и Ставр влетел бы в джунгли, как снаряд, пробивая и ломая все на пути и ломаясь сам.

Этого не случилось. Ставр буквально лег в гус­тую упругую сеть ветвей и лиан. Он хватался за них,

пытаясь затормозить падение, лианы рвались, как гнилые веревки, но все-таки тормозили его. Ставр повис в двух метрах над землей, хохоча, как Тарзан. В мозгу у него взрывались шаровые молнии. В та­кую дикую эйфорию его не вогнал бы ни один нар­котик.

Ставр освободился от лиан и свалился на землю. Его еще разбирал смех, но он уже обрел способность логически действовать. Прежде всего следовало не­медленно сообщить о себе. Рация...

Ставр обнаружил, что жилета с рацией на нем нет. Он не помнил, где потерял жилет, но искать его в джунглях явно не имело смысла, потому что в вер­толете... да в вертолете он уже был без жилета. Поте­ря жилета очень осложнила положение. По его объемным карманам было рассовано множество не­обходимых для выживания вещей. Например, набор антибиотиков и тюбик с бактерицидной мазью. Ставр изрядно ободрался. Самая скверная рана была на спине. Острый сук распорол кожу и неглубоко рассек мышцу на правой лопатке. Боль от этой раны особенно раздражала Ставра именно потому, что он не мог посмотреть на нее. Но те, которые он видел, надо было немедленно обработать пенициллиновой мазью, иначе через несколько часов в этом гнилом климате они обязательно воспалятся.

Теперь следовало быстро убираться отсюда, по­тому что, если повстанцы видели, как что-то падало с неба, они постараются его найти, надеясь заполу­чить какое-нибудь ценное снаряжение. Самое цен­ное Ставр уже потерял, но их устроит и то, что осталось: пояс из парашютной стропы, американская кобура из конской кожи, пистолет с двумя запасны­ми обоймами в подсумке, штурмовой нож, часы с компасом, а главное — отличные легкие ботинки на толстой рифленой подошве.

По компасу Ставр определил направление на го­род и двинулся вперед, рассчитывая выйти на ту до­рогу, по которой они с Шуракеном ехали на базу «Стюарт» и на которой оставили «судзуки». Он вы­тащил нож и, еще в эйфории адреналинового шока, полез в джунгли с бешеной энергией. Джунгли все­гда были для Ставра всего лишь враждебной зеле­ной стеной по краям дороги. Теперь он оказался в плену этого мира и понял, что не имел о нем ни ма­лейшего представления.

Его окружили фантастические, остервенелые в борьбе за жизнь растения. Сплетясь в сплошной хаос, они прижимались вплотную, обвивали друг друга, душили и запускали в стволы и стебли сосе­дей воздушные корни, высасывая соки. Ставр пред­ставил себе, что, если бы он тут лег, переломанный, без движения, они и в него запустили бы свои хобо­ты и принялись высасывать его кровь. Пробиться че­рез зеленый хаос можно было только с мачете. В ру­ках у Ставра был отличный штурмовой нож, но здесь он был ни на что не годен. Ставр привык побеждать, он рубился сквозь джунгли, задыхаясь в тяжелом влажном воздухе, насыщенном одуряющими слад­кими запахами цветения и разложения. Майка по­чернела и прилипла к телу. Из-под банданы текли ручейки пота, проедая светлые борозды на его чер-

ном от грима и мазута лице. Остановившись пере­дохнуть, Ставр понял, что, несмотря на бешеные уси­лия, он почти никуда не продвинулся. Нет, ему не пройти через джунгли десятки километров, которые отделяют его от города, и даже значительно мень­шее расстояние до дороги. Ставр решил повернуть назад, идти в том направлении, откуда летел верто­лет. В этом случае был шанс выбраться из джунглей в саванну. Там сухой и легкий воздух, пальмы, кус­тарники, заросли слоновьей травы. Там опасно, но там можно идти, а значит, можно в конце концов дойти.

Ставр повернул назад. Его окружали гнетущая мягкая тишина и густые зеленые сумерки. В глубине джунглей не водились ни птицы, ни животные, и солнце сюда никогда не проникало. Здесь цвели по­рочно благоухающие плотоядные цветы, откровен­но напоминающие женское лоно, и ползали, пожи­рая друг друга, омерзительные насекомые.

К концу дня Ставр понял еще одну тайну джун­глей. Все здесь сочилось влагой, но не было воды. Несколько раз Ставр натыкался на странные ямы, заполненные густой черной жидкостью. Больше всего эта жидкость напоминала нефть, но может быть, это была некая квинтэссенция, отфильтро­ванная землей из разлагающихся стволов и листь­ев. Что бы это ни было, напившись ее, Ставр мог бы уже никуда не идти, не мучить себя напрасно. Лечь и ждать смерти, а лучше сразу застрелиться. Ставр был подготовлен к таким ситуациям. У него было выработано умение стойко переносить лишения, а главное — умение управлять собой и при не­обходимости отказываться от самых жизненно не­обходимых желаний.

Весь остаток дня Ставр ломился сквозь джунг­ли. С приближением темноты он выбрал место для ночлега и повалился на мягкую, остро пахнущую землю. На него навалился больной изматывающий сон, наполненный кошмарными видениями огня, черного неба, отчаяния и тоски. Все то, чего он чу­дом избежал наяву, начало происходить с ним в во­ображении. Он перегрыз нерв сна, как зверь пере­грызает зажатую в капкане лапу, и очнулся.

Джунгли смотрели на него тысячей невидимых злобных глаз. Ставру казалось, что смерть крадется к нему со всех сторон. Темные суеверия повылезали из запретных углов, чердаков, чуланов подсознания, и, несмотря на попытки думать о практических, ре­альных вещах, разум не мог освободиться от власти неведомого, тайного ужаса.

Наступил рассвет. Ставр поднялся с земли, раз­битый и отупевший до полного безразличия. Ему хо­телось снова лечь и заснуть, но нельзя было терять время, он мог не успеть до заката выбраться из джун­глей и провел бы еще одну кошмарную ночь.

«Ты должен выбраться отсюда, должен, черт бы тебя побрал, — подумал Ставр. — Давай двигайся. Если ты подохнешь, Шуру придется одному отду­ваться за базу "Стюарт"».

У Ставра был опыт преодолений. С ножом в ру­ках он двинулся вперед. К концу дня он пробился через зеленый хаос в сухую жаркую саванну. Здесь у

поверхности земли было мало воды, и каждое расте­ние, будь это многометровая пальма или крошечная травинка, росло обособленно. Оберегая свою скуд­ную долю влаги, они выживали сурово, в одиночку.

Он отдохнул, глядя на закат. Небо пламенело все­ми оттенками алого, стройные силуэты пальм каза­лись черными на его фоне. Над саванной медленно опускался синий полог ночи. Ставр размотал пла­ток с головы и уложил его у корня растения с тол­стым, гладким стеблем. За ночь платок впитает росу, каплями стекающую по стволу к корням.

Если устал и ресурс психики на пределе — раз­веди огонь. Собрав сухие сучья, Ставр разжег кос­тер. Сидя возле него, он остро ощущал, как его лицо буквально впитывает энергию пламени. Потом он лег и заснул.

Ему приснилась Джилл. Это был восхититель­ный сон. Джилл прижалась к нему спиной, и Ставр чувствовал изгибы и выпуклости ее тела. Она вол­нообразно покачивалась, прохладная гладкая кожа скользила по горячей коже Ставра. Ему было прият­но думать, что она сейчас чувствует тугие узлы и уп­ругие выпуклости мускулатуры его груди и живота, напряженный ствол члена, настойчивыми толчками упирающийся в раздвоенность ягодиц. Джилл вски­нула вверх длинные гибкие руки и стала ласкать за­тылок и шею Ставра. Тела их медленно изгибались. Ставр взял в ладони ее грудь с твердыми крупными сосками. Потом правая рука медленно опустилась вниз по животу. Нежные густые завитки покрывали весь мягкий холмик. Пальцы целиком погрузились

в шелковистую шерсть. Ласкать шкурку Джилл было приятно, подбритые девушки всегда разочаровыва­ли Ставра. Рука опустилась ниже, пальцы попыта­лись раздвинуть влажные, скользкие губы, но они были тесно сжаты бедрами. Ставр поцеловал Джилл в шею под ухом, прося впустить его. Девушка мед­ленно развела ноги, и пальцы Ставра проскользну­ли глубже, хищный зверек, притаившийся в горячей щели, затвердел от его прикосновения. Он застонал, потому что напряжение становилось уже невыноси­мым.

Ставр проснулся с мыслью, что, когда доберется до города, он прежде найдет Джилл и осуществит свой сон и только потом явится в резиденцию, по­тому что разборка по поводу базы «Стюарт» может очень плохо кончиться.