Покорители Америки. Колумб. Кортес [Чарльз Верлинден] (fb2) читать онлайн

ПОКОРИТЕЛИ АМЕРИКИ

КНИГА I
Чарльз Верлинден
ХРИСТОФОР КОЛУМБ
МИРАЖ И НАСТОЙЧИВОСТЬ

ОБ АВТОРЕ

Профессор Новой истории и эпохи колонизации Гентского университета, директор Бельгийской академии в Риме, член Королевской Фламандской академии наук в Брюсселе и Академии исторических наук в Мадриде, Верлинден родился в 1907 г. в Брюсселе, учился у Анри Пиренна в Генте, свое образование заканчивал в Париже и Мадриде. Хотя он был специалистом по истории средних веков, но всегда интересовался и новой историей. Его важнейшими работами в области истории средних веков являются:

«Роберт Фриз, граф Фландрский. Исследование по политической истории» (1935);

«Происхождение языковых границ в Бельгии и франкская колонизация» (1955);

«Рабство в средневековой Европе», ч. 1. «Иберийский полуостров; Франция» (1955).

«Привилегии и льготные грамоты Фландрии», ч. 1 (1959).

Истории современной экономики он посвятил том «Документы о заработках и ценах во Фландрии и Брабанте» (1959) и том о «Средневековых предшественниках колонии в Америке» (1954).

8-ю часть «Всемирной истории» (1959) он посвятил «Португальским и испанским открытиям и завоеваниям».

Автор является издателем публикаций Бельгийского института истории в Риме.

ЮНОШЕСКИЕ ГОДЫ И НАЧИНАНИЯ

Христофор Колумб родился в Генуе, к разочарованию всех других городов, которые стремились присвоить себе честь быть его родиной. Он ни испанец, ни португалец, ни француз, он — итальянец. Он не был еврейского происхождения, как предполагали многие, он был христианином. Лишь ярые националисты XIX и XX веков высказывали подобные предположения, но они не могут быть подтверждены документально. Все источники единодушно придерживаются его генуэзского происхождения.

Точная дата его рождения нам неизвестна, но установлено, что Колумб родился, вероятно, между 25 августа и 31 октября 1451 г. Мы хорошо осведомлены о его семье и знаем, что он жил в довольно скромных условиях. Его дед со стороны отца был ткачом в Моконези, недалеко от Чиавари, примерно 30 км восточнее Генуи. Отец Колумба, Доменико, учился тому же ремеслу в Квинто, в той же местности, у ткача из Брабанта, который поселился в Лигурии. С 1440 г. он жил в Генуе, недалеко от Порта-дель-Оливелла, на востоке, откуда он и был родом. Пять лет спустя он женился на Сусанне Фонтанарозе, тоже дочери ткача. В доме на Порта-дель-Оливелла, местонахождение которого не может быть установлено, в августе, сентябре или октябре 1451 г. увидел свет Христофор. Вероятно, он был не первым ребенком Сусанны и Доменико, но старшие дети умерли рано. Его брат Бартоломео, который стал впоследствии «adelantado» Индии, был на два года моложе. Самого младшего брата, тоже сыгравшего определенную роль в Америке, звали Джакомо, испанцы называли его Диего. Он родился спустя 17 лет после Колумба.

Доменико Коломбо не был простым ремесленником, он был мастером в ткацком цехе. Он был честолюбив. Наряду со своим непосредственным занятием ткача, он, пытаясь улучшить свое социальное положение, вел мелкую торговлю. Время от времени он оставлял мастерскую и продавал вино и сыр. Христофор и Бартоломео чесали шерсть для отца, а мать пряла ее. Таким образом, это было небольшое семейное предприятие, каких было много в средневековых городах.

В 1470 г. Доменико переехал в Савону. Там он также ткал сукно и продавал вино. Христофор, старший сын, принимал активное участие в торговых делах отца. Это видно из одного письменного документа, составленного нотариусом, в котором отец, как хозяин трактира, и сын признают долг в 48 генуэзских лир за вино, которое они купили. Они также скупали шерсть и торговали сукном. В 1473 г. Христофор принимал участие в продаже своего родного дома на Порта-дель-Оливелла в Генуе.

В возрасте 22 лет будущий первооткрыватель Нового Света все еще был мелким ремесленником и торговцем в средневековом городе. Но этим городом была Генуя, один из городов, господствовавшим на Средиземное море. Хотя у Колумба не было достаточного образования, он жил в такой среде, где жаждущему приключений, мечтавшему найти свое счастье в торговле за морем все казалось возможным. Любому тщеславному жителю Генуи это давало большой шанс. Многочисленные сограждане Колумба прошли этот путь с тех пор, как после первого крестового похода Лигурийская республика основала поселения на Священной Земле и в колониях на островах. К концу XIII века она владела уже и рядом городов в Византийской империи. Одновременно генуэзский флот начал регулярно доставлять богатые товары в Англию и Фландрию. Их корабли часто заходили в гавани вдоль испанского и португальского побережья.

Возможно, Христофор и начал свой долгий жизненный путь мореплавателя с этой прибрежной торговли между Савоной и Генуей, чтобы скупать в лигурийской столице шерсть, сыр и вино и привозить все это отцу в Савону, или продавать в Генуе сукно, изготовленное в семейной мастерской. Почти вся местная торговля Лигурии происходила тогда на море в маленьких лодках с латинскими парусами. Поэтому нельзя исключить и того, что в 1471 или 1472 году Колумб вступил в команду одного генуэзского корабля на службе у короля Рене Провансальского. Точно известно, что немного позже он отправился на остров Хиос, хотя о дате нет полной ясности. Во всяком случае, по некоторым документам можно предположить, что это было в 1474 или 1475 году. Оба Спинолы и ди Негро, члены семей богатых генуэзских торговцев, у которых спустя несколько лет Колумб состоял на службе, послали тогда корабли на Хиос, с которым Генуя поддерживала тесные торговые отношения. На борту были ткачи из Савоны, среди них мог быть и Колумб. Хотя он и был потомственным ремесленником, он все же постепенно становился и моряком. Будучи мелким торговцем, как и его отец, он все-таки поддался влечению мировой торговли, которую вели Спинолы, ди Негро и Чентуриони, с которыми мы еще встретимся. Но кроме этого Хиос был колонией и вел колониальную торговлю, прежде всего, мастиксом (смолой мастикового дерева), который был особым природным богатством. Таким образом, Колумб сблизился с миром, который резко отличался от того, где ему суждено было увидеть свет.

В 1476 г. Спинола и ди Негро послали свой флот, нагруженный мастиксом, от Хиоса во Фландрию. Одним из матросов на борту был Колумб. 31 мая флот отправился в путь от Ноли вблизи Генуи, и, по-видимому, один из кораблей шел под флагом герцога Бургундского и графа Фландрского, враждовавшего с королем Франции. 13 августа недалеко от Лагуша, на южном побережье Португалии, их атаковала французская эскадра. Генуэзцы тоже были вооружены и храбро сражались. Колумб был ранен и спасся вплавь с помощью весла, гонимого волнами. Он добрался до Лагуша, где его вылечили, и отправился потом в Лиссабон. Из-за этого несчастья таким драматическим образом и началась его иберийская (португальская) карьера, которая и повела его еще дальше по свету.

Нам, знающим его историческую роль, это кажется предзнаменованием судьбы, но сам Колумб не сразу все понял. Он воспользовался первой же возможностью, чтобы снова отправиться в путь на каком-либо генуэзском корабле. И действительно, в первые дни 1477 года по пути в Англию в Лиссабон вошел флот из Генуи. Вероятно, Колумб поступил на службу в этот флот и прибыл в Англию. Из Бристоля он отправился в Голуэй, в Ирландию, о чем он впоследствии рассказал в своих собственных заметках. Затем он достиг берегов Исландии, об этом он тоже упоминает. Наверняка туда он прибыл на одном из маленьких рыбацких суденышек, которые уже давно освоили эти морские просторы. Во всяком случае, море и жажда приключений овладели им.

Как бы то ни было, будущей весной он снова попал в Лиссабон. Нет сомнений в том, что в это время он хорошо понимал ту роль, которую играла Португалия в переходный период от средневековья к новому времени. Генрих Мореплаватель, инициатор великих открытий, умер всего лишь 17 лет назад, и португальские корабли все шире раздвигали границы известного им мира. С каждым годом в Лиссабон с берегов Гвинеи привозили все больше и больше перца, слоновой кости, черных рабов и золота. Таким образом, отчетливей ощущалось расширение мира.

Благодаря своему духу предпринимателя — а в этом смысле Колумб был современным человеком — он это сразу понял. Кроме итальянских соотечественников на улицах Лиссабона он встречал англичан, фламандцев, мавров из Северной Африки, свободных и несвободных негров. Своими глазами он видел, как Португалия поворачивалась лицом к новому миру, в то время как турки постепенно делали недоступным для Генуи Левант (Ближний Восток), богатства которого после крестовых походов оживили торговлю в лигурийской столице. Колумб, образ мыслей которого питался до сих пор средневековыми представлениями, будучи современным человеком, обратился к настоящему и будущему, по крайней мере, в отношении к миру торговли и тем выгодам, которые можно было получить от нее.

Но еще и другой мир открылся ему — мир науки и книг, прежде всего, сочинений по географии, то есть об облике и подлинных или воображаемых размерах этого материального мира, постоянно расширяющегося перед глазами жителей Лиссабона.

Его брат Бартоломео присоединялся к нему на берегу Тежу (Тахо) или уже ждал его там, потому что и он чувствовал изменения в картине мира. В это время он был самым образованным членом их семьи. Вероятно, он учился у одного из рисовальщиков географических карт в Генуе. Собственно говоря, он все еще оставался ремесленником, но в это время он изготавливал совсем другие вещи, а не сукна. Картографическая школа Генуи была уже знаменита, и рисовальщики, которые делали карты, вносили в них каждое новое открытие, как только узнавали о нем. Тогда эти открытия делали, в основном, португальцы. И что же могло быть более привлекательным, чем Лиссабон, для молодого мастера, который хотел стать картографом?

Христофор и Бартоломео уже вместе рисовали карты и продавали их; это было очень выгодным занятием в городе, где многие интересовались изменяющимся лицом земли. У картографов, конечно, были большие связи с географами и с людьми, интересовавшимися географией, их было много в ученых и авторитетных кругах Лиссабона, так, например, каноник собора Фернан Мартинс, бывший посланник в Риме. В Италии он познакомился с врачом и гуманистом Паоло дель Поццо Тосканелли. Он живо интересовался размерами земли, но в особенности расстоянием между восточным побережьем Азии и западным побережьем Европы. В отличие от ученых того времени, он придавал большое значение свидетельствам венецианца Марко Поло, который уже в начале XIV века дал подробное описание Cathay (Китая) и Cipangu (Японии). Он ставил его даже выше александрийского географа Птолемея, который в ученом мире считался непревзойденным. На запрос каноника Мартинса, направленный по требованию короля Португалии Альфонса V врачу Тосканелли, пришел ответ: Китая, Японии и Индии легче достичь западным путем, чем плыть под парусами вдоль берегов Африки, как это делали раньше португальцы, причем никогда точно не было известно, достигли они Азии или нет. Колумб получил копию этого письма. Оно дало ему ряд ссылок, которыми он сумел воспользоваться впоследствии благодаря своему пытливому уму.

В это время Христофор, считавшийся уже образованным человеком, начал изучать латынь; достаточно, чтобы читать произведения ученых, но не совсем достаточно, чтобы самому писать по-л а тыни. Все свои силы он отдавал этому занятию, не оставляя без применения того, что уже достиг. Хотя он и вращался уже в кругу образованных людей, но не порывал связей с торговым миром. Из-за честолюбия, присущего ему, он во всем хотел быть на высоте. Паоло ди Негро, один из членов генуэзской семьи, пославшей его когда-то на Хиос, в 1478 г. поручил ему закупить сахар на Мадейре. Это было важное поручение, из чего можно заключить, что он оправдывал доверие своих генуэзских заказчиков.

На Мадейре или в Лиссабоне познакомился он со своей будущей женой, Фелипой де Перестрелло-и-Мониз. Она была дочерью губернатора острова Порту-Санту, расположенного вблизи острова Мадейра. Он был родом из Ломбардии, умер двадцать лет тому назад, оставив вдову и дочь в трудном материальном положении. Этим и можно объяснить, что Колумб был принят зятем в знатную португальскую семью. Но кроме этого можно также заключить, что он был безупречен в своем поведении в обществе, поэтому подобная связь была признана возможной.

Свадьба состоялась предположительно в конце 1479 г. Колумб вошел, таким образом, в семью, в которой все еще были живы традиции мореплавания и колониального мира. Его покойный тесть был близким другом Генриха Мореплавателя, за него он и управлял островом. По высказыванию венецианского торговца и мореплавателя Ка да Мосто, он был видным колониальным предпринимателем.

Молодая пара оставалась вначале в Порту-Сан-ту, где брат жены Колумба был тогда губернатором. Там же появился на свет их единственный ребенок, который в будущем станет вице-королем испанской Америки. Его звали Диего Колон. Спустя некоторое время Христофор и Фелипа поселились в Фуншале, столице Мадейры.

В 1482 или 1483 г. Колумб отправился в Гвинею и осмотрел там крепость, построенную Дього де Азамбужей в Сан-Жоржи-да-Мина.

По всей вероятности, в то время он командовал двумя кораблями. Кроме того, можно предположить, что он тогда находился на службе в Португалии. Это предположение подтверждается и его женитьбой на дочери бывшего губернатора Генриха Мореплавателя, и положением его шурина в Порту-Санту, и тем фактом, что вскоре после этого он был представлен королю Португалии и сделал ему удивительное предложение.

Это африканское путешествие дало Колумбу возможность установить контакты с новым колониальным миром, который расширялся благодаря португальским открытиям. Помимо этого, плавание в тропических водах в сопровождении опытных португальских лоцманов во многом обогатило его познания в навигации.

В то время Колумбу было 31 или 32 года. Он был высок ростом, на его узком лице с красноватым оттенком выделялся нос с горбинкой, светло-голубые глаза, волосы его рано поседели. Это известно от его сына и биографа Фердинанда, который точно описал его в эти годы. Он всегда владел собой, беседу вел дружелюбно и с достоинством. В религиозном отношении он был очень строг к себе. Во время постов и молитв его можно было бы посчитать членом какого-либо монашеского ордена. Любую рукопись он начинал словами: «Jesus cum Maria sit nobis in via». Особо он чтил Божью Матерь и святого Франциска. Впоследствии за все, что ему удавалось, он благодарил Бога, считая это Божьей милостью. Дальше мы увидим, что эта религиозность привела к тому, что, как и Давид, он считал себя избранником Божьим и надеялся на то, что провидение считает его достойным отвоевывать Святую Могилу. Но эти устремления не проявлялись пока настолько отчетливо, чтобы судить о его характере. Этот человек, начавший вскоре после этого переговоры при дворе Португалии, был добрым душой со средневековой набожностью. Но известно, что в быстро меняющемся мире он оставался современным человеком с удивительной силой воли и честолюбием. Эти две черты его характера были постоянно присущи ему и определили его историческую роль.

КОЛУМБ И КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ

В Лиссабоне и на Мадейре Колумб, должно быть, много читал, особенно книги по географии и космографии. Позже и в Кастилии он продолжал учиться, пока его великий проект не нашел одобрения королевы Изабеллы. Но уже в Португалии все прочитанное служило ему основой формировавшейся в нем идеи.

В последнее время португальцы неоднократно совершали путешествия от Мадейры, Азорских и Канарских островов на запад. В 1462 году король Португалии Альфонс V предоставил некоему Вогадо неограниченные права на два возможно находящихся там острова. Другой, по имени Теллес, искал Антилию или Остров Семи городов. Многие последовали за ними. И каждый раз проходили слухи, что если даже ни одним островом не удалось овладеть, то увидеть можно было несколько из них. Все меньше и меньше сомневались в том, что западнее от уже известных островов расположены и другие. Это мнение разделял и Колумб. Убежденность укрепляла в нем идею, высказанную Тосканелли в письме, о котором уже шла речь: «Во время плавания в Азию или в Индию в западном направлении эти острова могут служить остановками или опорными пунктами».

Еще до своего путешествия в Гвинею Колумб состоял с Тосканелли в непосредственной переписке. Есть два письма флорентийца Колумбу, имевших для него большое значение. Гуманист Тосканелли предпочел данные о долготе, установленные Марко Поло, данным Птолемея и, в отличие от александрийского географа, предполагал местонахождение восточного побережья Азии примерно на 30 градусов восточнее. Он утверждал, что Япония находится далее в океане примерно на расстоянии 1500 миль, а все расстояние между побережьем Португалии и Китаем составляет около 5000 морских миль; кроме этого, Антильские острова на этом пути могут служить остановкой. Как известно, такая оценка значительно ниже действительных расстояний, но Колумбу и она казалась слишком высокой. Арабскую милю, которой пользовался географ Альфраганус для градусного измерения экватора, он принял за более короткую итальянскую милю и долготу считал равной 45 морским милям, то есть три четверти ее действительной длины. Следуя другим, таким же ошибочным вычислениям, он полагал, что расстояние между Канарскими островами и Японией составляет 2400 миль, что соответствует лишь расстоянию между Канарскими островами и Виргинскими островами в Карибском море, о существовании которых он, само собой разумеется, не мог и предполагать.

Полностью доверяя этой не совсем точной науке, Колумб обратился с просьбой к королю Португалии Жуану II предоставить в его распоряжение корабли, на которых, плывя на запад, он мог бы достичь острова Сипанго. Вначале король выслушал просьбу Колумба довольно благосклонно, что и не очень удивительно, потому что генуэзцы не раз оказывали Португалии отличные услуги, как, например, Мануэль Пессаньо и его потомки, адмиралы Португалии. С начала XIV века под их командованием находился королевский флот, и они во многом способствовали открытию Мадейры, Канарских и Азорских островов.

Таким же адмиралом на Канарских островах на португальской службе до 1385 года был Николосо да Рекко, возглавивший исследовательское путешествие на Канарские острова в 1341 году, а также Антонио да Ноли, который незадолго до смерти Генриха Мореплавателя открыл несколько островов Зеленого Мыса и был там губернатором.

Но Жуан II был мудрым властителем и не хотел связывать себя легкомысленными обязательствами. Он отослал Колумба к «Хунте математиков», которую он создал под началом Диего Ортиц-де-Виллегаса, архиепископа Сеуты. Другими членами объединения были ученые евреи: мастер Родриго, который усовершенствовал астролябию, секстант того времени, и мастер Хосе Вицинго, также мастер навигационной астрономии. Эти люди знали, что измерения долготы и расстояния, о которых говорил Колумб, неверны. Конечно, и у них не было точных данных о подлинных долготе и расстоянии, но у них было достаточно знаний, чтобы увидеть, что Колумб ошибался в своих расчетах. Поэтому они и посоветовали королю отказать ему в его просьбе.

В одном только король Португалии и его советники были единодушны. Речь шла о том, что надо было наконец установить, что же представляет собой этот Остров Семи городов, о котором тогда так много говорили. Но не Колумбу поручили открыть эту тайну. Эту задачу король возложил на фламандца Фердинанда ван Ольмена, названного в Португалии Фернаном д’Ульмо. До того времени он был губернатором на одном из Азорских островов, как и многие его соотечественники до него. Чтобы снарядить свою экспедицию, он объединился с одним богатым колонистом с острова Мадейра по имени Эстрейто. По его словам, у него было намерение открыть для короля один или несколько островов или все побережье континента. Действительный вид страны, которую он хотел достичь, оставался неизвестным ему и поэтому он называл ее традиционным именем «Остров Семи городов». Все это известно благодаря привилегии, которую король предоставил ему в 1486 году. Отсутствие знаний о землях, которые предстояло открыть, доказывает и тот факт, что португальские открытия простирались к этому времени лишь до Центральной Америки. Даже если берега и были видны, острова не были завоеваны. Фердинанд ван Ольмен получил королевскую привилегию, потому что он сам вызвался снарядить экспедицию, как в то время делали все португальцы, предпринимая путешествия на запад, как это было, например, с экспедициями братьев Кортереаль в 1500, 1502, 1506 годах.

Без сомнения, одной из причин отклонения предложения Колумба был тот факт, что он не делал раньше подобных предложений, и король не хотел тратить деньги на экспедицию, которую он по праву считал слишком рискованной, по сравнению с теми, которые предпринимали в это время Диего Кан и Бартоломео Диаш вдоль южного побережья Африки.

Интересно вкратце остановиться на путешествии ван Ольмена, так здесь можно некоторым образом провести сравнение с плаванием Колумба. Точно так же, как и у Колумба, его путешествие проходило на каравеллах. Колумб командовал тремя кораблями, фламандец — двумя. Он вместе со своим совладельцем Эстрейто снарядил корабли для плавания в течение шести месяцев. Но ван Ольмен странным образом рассчитывал вступить на землю уже через сорок дней. Путешествие началось весной 1487 года. Если подумать, что пять лет спустя Колумбу понадобилось 36 дней, чтобы от Канарских островов доплыть до Багамских, то точность расчетов Ольмена удивляет. Это доказывает, что в то время уже было достаточно много предшествующих португальских путешествий в западном направлении, и они могли дать фламандскому мореплавателю довольно точные представления о расстоянии, которое нужно пройти.

Но, несмотря на это, путешествие Ольмена потерпело неудачу, и не он, а Колумб открыл Америку. Ван Ольмен и Эстрейто выбрали плохое время года. Кроме того, они еще не умели использовать пассаты, как позже это делал Колумб. Это можно видеть из рассказа одного современника, испанца Лас Казас, в котором идет речь о путешествии Эрнана де Ольмоса, очень похожем на Фердинанда ван Ольмена. Испанский писатель рассказывает, что однажды путешествие привело его в воды западнее Ирландии, намного дальше на север, намного севернее пути, проложенного впоследствии Колумбом.

Ван Ольмену не суждено было вернуться. Как бы то ни было, но Америку мог бы открыть фламандец на службе в Португалии вместо генуэзца на службе в Кастилии. История Запада могла быть совершенно иной. Если бы Ольмен достиг цели, то сегодня не только в Бразилии, но и в 17 латиноамериканских республиках говорили бы по-португальски. Судьбы истории зависят подчас от судьбы одного единственного человека!

Хотя его предложение и было отклонено, отношения между Колумбом и королем Португалии остались прежними. В 1499 г. он пишет Жуану II из Севильи письмо с той же просьбой. Он даже соглашается приехать в Лиссабон, но требует гарантий против возможного задержания. Оставил ли он долги? Боялся ли чего другого? Этого мы не знаем. Во всяком случае король в одном из своих любезных ответов называет его своим другом и хвалит за его талант. Официально он гарантирует ему свободу и обещает, что тот ни в коем случае не будет арестован. Король даже высказывает ему свою признательность за то, что он хочет приехать в Лиссабон.

Что же случилось? Письмо было написано в 1488 году. Прошло уже более десяти месяцев с тех пор, как отплыл ван Ольмен, но у него было провианта только на шесть месяцев. Почти точно можно было предположить, что экспедиция нашла уже где-то свой печальный конец. Находясь в Севилье, Колумб конечно же узнал об этом, так как между итальянской колонией Лиссабона и большой андалусской гаванью была налажена постоянная связь. По всей видимости, он подумал, что наступил момент осуществить свою идею.

Но во всяком случае он не поехал тотчас же в Португалию, а появился в Лиссабоне лишь в декабре 1488 года, после того как Бартоломео Диаш, открыв мыс Доброй Надежды, вновь достиг устья Тежу. Колумб упустил свой благоприятный момент. Король уже знал, что восточный путь в Индию был свободен, а западный в это время его более не интересовал. А когда он вновь проявил к нему интерес, Колумб уже открыл Новый Свет, находясь на службе в Испании.

КОЛУМБ В КАСТИЛИИ

В середине 1485 года Колумб вместе со своим сыном Диего приехал в Палое в Андалусии. Его супруга Фелипа Перестрелло-и-Мониз умерла. Дата ее смерти неизвестна. Так стерся облик этой женщины, супруги и матери будущего наместника короля в испанской Индии; лишь отрывочные сведения дают нам представление о ее мимолетном влиянии на ход истории.

Палое — это маленький, отливающий белым город прямо в устье реки Рио-Тинто. В непосредственной близости от него возвышается францисканский монастырь Рабида. Там и оставил Колумб своего маленького сына, получив для этого разрешение у францисканского настоятеля монастыря Севильи, Антонио де Марчена. Тот интересовался географией и космографией и стал покровителем Колумба. Он представил его герцогу Медины Сидонья, пообещавшему ему эскадру, но не выполнившему своего обещания. Тогда он привел его к дону Луису де ла Серда, герцогу Ме-динасели, который владел кораблями, стоящими в гавани Пуэрто-Санта-Мария в устье Гвадалквивира. Казалось, что Колумб был буквально одержим желанием совершить путешествие в Японию в западном направлении. Он применил все свое красноречие и силу убеждения, чтобы получить средства для осуществления своего плана. Как только Мединасели услыхал об этом, он попросил при дворе разрешения предоставить в распоряжение генуэзца три или четыре хорошо оснащенных корабля. Таким образом королева Кастилии Изабелла узнала о плане и почти тотчас же высказала желание увидеть человека, предложения которого были отклонены в Португалии. Теперь Колумб поверил, что он почти уже достиг исполнения своих желаний. Когда королева выслушала его, она решила изложить его предложения перед собранием ученых и сейчас же предоставила герцогу Мединасели все полномочия, чтобы поддержать экспедицию деньгами. Позже она и сама решилась оказать ему финансовую поддержку.

Все это случилось, конечно, не в один день. Почти целый год Колумб постоянно находился в доме герцога Мединасели, который, без сомнения, надеялся в случае успеха запланированного путешествия извлечь из него свои выгоды. Впрочем, герцог не очень строго следил за пребыванием Колумба в его доме, так как известно, что Колумб некоторое время провел в Кордове. Там он познакомился с Беатрис де Тарана, которая была почти на 15 лет моложе его. Она подарила ему сына Фердинанда, ставшего впоследствии его биографом. Он был незаконнорожденным, так как Колумб не женился на его матери. Как долго Колумб прожил с ней, неизвестно. Основной причиной, почему он не женился на ней, было то, что, по его мнению, подобная женитьба не могла облегчить ему доступ к высшему свету. Однако это не помешало ему обязать своего законного сына Диего в 1502 году выплачивать Беатрис ежегодную ренту в 10000 «мараведи», а в 1506 году он наказывал ему заботиться о том, чтобы она могла вести жизнь, достойную уважения, так как он ей «очень обязан». Таким образом он попытался очистить свою совесть, так как это обстоятельство «тяжелым грузом давит на его душу». Удивительный человек! Такой религиозный в своей повседневной жизни, он все же имел любовницу, на которой он не женился, боясь разрушить свою карьеру. С семьей Беатрис он остался, во всяком случае, в хороших отношениях, так как ее старший брат Педро де Тарана командовал позже одной каравеллой во время третьего плавания, а ее двоюродный брат принимал участие в первом плавании. К тому же взаимоотношения между обеими семьями оставались очень тесными. Наместник короля Диего не только определил Беатрис постоянную ренту, как велел ему его отец, но и отметил ее в своем завещании. Его вдова, принадлежавшая к самым высоким кругам испанской знати, отдала членам семьи Тарана завещанное. Поэтому незаконнорожденный сын Фердинанд усердно стремился защитить в Испании права наследования своего сводного брата Диего, которыми он не мог пользоваться непосредственно при дворе, так как был американским наместником. Сказывались патриархальные обычаи того времени, когда воздержание и религия по-разному правили совершенно различными слоями людей!

В 1486 году, вероятно, 1 мая, Христофор Колумб был принят на первой аудиенции королевы Изабеллы Кастильской в Альказаре в Кордове. Она была одного возраста с Колумбом. Спустя несколько лет она назначила его Адмиралом Океана. Простая, любезная, но величественная в своем обращении, она сразу оказала на него такое же влияние, какое могла оказать на всех ее кастильских подданных, которые не очень отличались своей дисциплинированностью во время правления ее предшественника, слабого Генриха IV. По-видимому, на нее тоже произвела впечатление его страстная, но деловая речь, потому что она тотчас же поручила своему казначею назначить ему содержание, пока комиссия ученых, о которой уже шла речь, не выскажет своего мнения.

Пока у Колумба все шло хорошо в Кастилии, он и мог надеяться, что в скором времени его замысел может осуществиться. Конечно, он мог так думать, так как получал откровенные доказательства королевской милости. Но он не предусмотрел власть придворных и чиновников.

Особая комиссия была назначена под председательством Эрнандо Талавера, духовного отца королевы и будущего архиепископа Гранады. Впервые комиссия собралась в Кордове, затем в Саламанке, известном университетском городе. Одну из коллегий возглавлял доминиканец Диего де Деза, будущий архиепископ Севильи. Он добился того, что комиссия воздержалась от своего решения, так как без поддержки доминиканского оредена оно не могло быть благоприятным для Колумба. Как и их португальские коллеги, испанские ученые не очень доверяли расчетам генуэзца, и Деза должен был использовать все свое красноречие, чтобы предложение Колумба достичь Азию по западному пути не было полностью отклонено. Привел ли доминиканец неверные предположения Колумба или он просто хотел дать настойчивому оратору еще один шанс, осталось неизвестным. Но, отсрочив решение, он открыл ему путь, который в 1492 году привел его к большому успеху.

С мая 1487 года Колумб получал от двора скромную ренту. В августе или сентябре этого же года его призвали в королевский лагерь в Малаге. Благодаря поддержке своего супруга Фердинанда Арагонского Изабелла начала последний бой многовековой войны, которую вели испанские христиане на своей земле против приверженцев Мухаммеда. Необходимо было разрушить последний оплот исламского величия, изгнав мавров из Гранады. С середины XIII века «реконкиста»^[1] Кастилии едва ли продвинулась вперед. Тогда была завоевана Южная Андалусия с городом Кордова, великолепные мечети которой все еще свидетельствовали о величии халифата, и Севилья, где были сконцентрированы ремесленное производство и торговля иберийских мусульман. Заполонив юг, кастилианский поход приостановился, и верхняя Андалусия с Гранадой осталась мусульманской, где мавританские короли воздвигли в XIV веке Альгамбру, свою резиденцию в изощренно-декоративном, хотя и декадентском стиле, которая по сей день привлекает ежегодно многочисленных туристов. Малага была важнейшим портом Гранады. Отвоевывая город, католические монархи Фердинанд и Изабелла хотели отрезать его от моря. 18 августа 1487 года после изнурительной осады Малага капитулировала. И, конечно, Колумб добился этой королевской аудиенции в надежде, что Изабелла, освободившись от своих забот, положит конец его ожиданиям и предоставит ему достаточно средств для осуществления его «азиатской» мечты.

Но из этого ничего не вышло. Королева продолжала войну с Гранадой, стремясь всеми силами закончить ее. Казалось, что она на какое-то время даже потеряла его из виду. И это, вероятно, было одной из причин того, что он в начале 1488 года вновь установил связи с Португалией. Но, как уже известно, в Лиссабоне его ожидал новый удар. Вернувшись в Испанию, он послал своего брата Бартоломео в Лондон. Там он у короля Генриха VII отстаивал идеи своего брата, просил корабли, но получил отказ из-за недоброжелательного отношения королевских советников. Следующий шаг к французскому двору тоже не принес никакого успеха. Так и продолжал Бартоломео рисовать карты в Фонтенбло.

В конце 1491 года след Христофора в Испании затерялся. Вероятнее всего, нетерпение терзало его и он переживал мучительный период отчаяния, которое не могли смягчить ни Беатрис, мать маленького Фердинанда, ни десятилетний Диего. Он погрузился в чтение книг, но так как он читал, преимущественно, труды по географии и космеграфии, то снова и снова возвращался к интересовавшему его предмету. Особенно много он читал Марко Поло и оставлял на страницах его книг многочисленные заметки. Подъем и воодушевление вдохновили Колумба и укрепили его в справедливости волновавших его идей. Кроме того, у него был итальянский перевод «Естественной истории» Плиния, изданной в 1489 году, труды Плутарха и Птолемея. Но обильные пометки на полях, кроме латинского издания Марко Поло, которое еще сегодня хранится в Колумбийской библиотеке в Севилье, еще встречаются в книгах «Imago Mundi»^[2] Пьера д’Аильи и «Historia rerum ubique gestarum» Энеа Сильвио Пикколомини, который как папа известен под именем Пий II. Всего насчитывается не менее 2125 пометок.

Кардинал Пьер д’Аильи в 1410 году написал трактат по общей географии, еще до того как гуманисты вновь открыли Птолемея. Он следует Марину су из Тира, который считал, что Азия простирается далеко на восток и отделяется от Европы только довольно узким океаном. В одной из своих последующих небольших записок, которые тоже были у Колумба, французский космограф высказывал даже мнение, что при благоприятном ветре этот океан можно пересечь за несколько дней. Генуэзец особо подчеркнул это место и добавил на полях пространное замечание. В «Imago Mundi» он комментирует или выписывает те места, в которых говорится, что расстояние между Испанией и Индией не очень велико и что восток начинается недалеко от запада. Поля главы об Индии и Азии полностью исписаны пометками. Кажется, что изображение дорогих камней и металлов, слонов и других чудовищ, которые на каждом шагу появлялись в книгах, полностью загипнотизировали Колумба. Он подчеркивал места, где речь шла об островах, полных жемчуга. На картах, нарисованных им самим, указаны места, где океан особенно узок.

В его издании «Historia rerum» Энеа Сильвио подчеркнут абзац, в котором говорится, что Азия простирается до широты Туля; то есть до широты Исландии. На полях другого абзаца, в котором китайцы изображены миролюбивыми существами, он заметил, что Китай расположен на краю Индии, «напротив Испании и Ирландии». Почти в 18 заметках он проявляет интерес к Великому хану, монгольскому императору Китая, который уже давно не правил страной, но упоминание о котором Энеа Сильвио нашел в более древних трудах. Все это доказывает одинаково лихорадочный интерес к западному пути в Азию!

В глубоком отчаянии Колумб думал о том, что ему придется покинуть Испанию, как он покинул и Португалию, и отыскать своего брата в Фонтенбло, чтобы при французском дворе снова пройти всю эту долгую цепь прошений, ожиданий и бесплодных надежд. Летом 1491 года он вновь посетил монастырь Рабида, может быть, для того, чтобы повидать своего маленького сына перед отъездом, а может быть, чтобы взять его с собой. Настоятель монастыря Хуан Перес симпатизировал этому одинокому человеку, который носил в себе такую великую идею. Раньше он был на службе у королевы как исповедник. Он послал ей рекомендательное письмо с просьбой об аудиенции для Колумба. В это время королева находилась в Санта-Фе, в укрепленном городе, который христиане построили у Гранады во время осады столицы мавританского королевства. В эти годы продолжалась война против последних остатков иберийского ислама. У королевы была одна лишь мысль: покончить с «реконкистой» и объединить наконец Испанию. Эта цель казалась ей достижимой. Вероятно, королева призвала Хуана вначале ко двору, а спустя некоторое время послала непосредственно Колумбу требование тоже прибыть туда. Вместе с этим она велела послать ему 20 000 «мараведи», чтобы он мог появиться при дворе в надлежащем виде. Наверное, Перес сказал ей, как беден генуэзец.

И вновь была созвана комиссия ученых. Ее состав был на этот раз несколько изменен и показался Колумбу настроенным доброжелательно. Но решение должно быть утверждено королевским советом Кастилии, поэтому Колумб взял здесь совершенно другой тон. Пали первые преграды, которые так долго держали его в состоянии безнадежности и отчаяния. Ему казалось, что все должны осознать наконец все значение его услуги, которую он решил оказать Кастилии, а также и огромную опасность, которой он добровольно подвергался. Поэтому он потребовал от королевского совета пожаловать ему почести и высокие титулы и, кроме того, в случае успеха — значительное жалование. Конечно, таким образом он хотел отомстить за все те унижения со стороны придворных и правителей, которые он испытывал в течение долгих шести лет. А может быть, он хотел разыграть свой последний триумф в Испании, потому что в тот момент, когда Хуан Перес решился помочь ему и вызвал его в Санта-Фе, он уже был готов попытать счастья во Франции.

_{Изабелла — королева Испании}

2 января 1492 года пала Гранада, и Колумб принимал участие в торжественной процессии, которая входила в крепость. Но спустя некоторое время ему сообщили, что совет Кастилии отклонил его требование.

Последнее решение оставалось за королевой, и в этот момент Колумб нашел нового защитника в лице Луиса де Сантанхеля, казначея короля Фердинанда. Генуэзца, уже покинувшего двор, вернули. Сантанхель задел чувствительную струну: он объяснил королеве, что если она не поддержит Колумба, то ей грозит опасность увидеть, как другие короли будут владеть землями, которые откроет Колумб и — что еще хуже — впасть в немилость богов за то, что она не помогла ввести там истинную веру. В остальном, что касается денег, то он, Сантанхель, в состоянии финансировать путешествие.

Почему же этот арагонец, который даже не состоял на службе у Изабеллы, а служил ее супругу, с таким рвением вступился за Колумба? Вначале, вероятно, потому, что он охотно испытывал судьбу и верил, что это было стоящим предложением. Кроме того, он считал возможным, что Колумб откроет новые земли и богатства. Таким же было и мнение комиссии ученых, во всяком случае, в ее измененном составе, так как они в конце концов согласились с идеей генуэзца. Как и все казначеи правителей того времени, Сантанхель был деловым человеком и имел связи с торговыми людьми Генуи. Один из них, Франческо Пинелли, которого в Испании называли Пинело, был его коллегой в придворной администрации. Вместе с ним он управлял казной священной Эрмандады^[3], своего рода политической полиции государства. Вместе они договорились вложить в путешествие Колумба 1400000 «мараведи». Другие генуэзцы, которые были наверняка проинформированы Пинелли, открыли кредит в 150000 «мараведи» на имя Колумба. Но так как ему нужно было в общем и целом 2000000 «мараведи», не хватало еще 350000 «мараведи», которые смог достать сам Сантанхель, вероятно, в виде аванса из казны Арагона. Конечно, такое урегулирование предусматривало определенное предварительное соглашение, и посредником при этом был Пинелли. Создается впечатление, что без этого генуэзца Сантанхель не мог бы получить деньги у эрмандады и одновременно найти поддержку других генуэзцев. Таким образом, за спиной у Колумба стояла не очень многочисленная, но влиятельная группа финансово заинтересованных людей, и представителем этой группы перед королевой был Сантанхель. Пинелли, со своей стороны, не упускал из виду это восточноазиатское дело. В 1503 году он уже был одним из основателей Торговой палаты («Casa de Contratacion»), которая управляла торговлей с Индией.

Так вдруг были устранены последние препятствия. Теперь нужно было чиновникам оформлять документы об условиях договора между короной и будущим исследователем. В привилегиях, о которых пойдет речь в следующей главе, Фердинанд и Изабелла назначают Колумба адмиралом на всех островах и на материке, которые он откроет, и этот титул должны унаследовать его потомки. «Дон» Кристобаль Колон, благодаря этому титулу принятый в испанское дворянство, будет вице-королем и губернатором всех островов и земель и имеет право предлагать власти трех кандидатов на все должности, которые должны быть предусмотрены там. Он должен был получать десятую часть всего того, что добудет в новых землях, и если он уплатит восьмую долю расходов, то получит право на такую же долю в прибылях от торговых договоров. Кроме того, ему выдали паспорта и верительную грамоту для государей Востока.

Итак, все было сделано для непосредственной подготовки к путешествию. Но прежде чем рассказать о них, нужно кратко остановиться на значении тех шагов, которые предприняли католические короли на пользу Колумбу, и на их роли в дальнейшей истории западного мира.

КОЛУМБ И ВЛИЯНИЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ НА КОЛОНИЗАЦИЮ АМЕРИКИ

Когда Их Католические Величества 17 апреля 1492 года в лагере Санта-Фе, откуда они руководили осадой Гранады, заключали с Колумбом договор, в котором были изложены его права, они сделали шаг, во многом превосходящий их личные полномочия и полномочия первооткрывателя и всех его современников. Этим они подготовили вступление средневекового европейского наследия в Америку.

То, что Колумб потребовал и получил от Фердинанда и Изабеллы, были, с одной стороны, старые феодальные права, с другой стороны, экономические выгоды, носившие, в основном, традиционный характер.

Испанские короли и раньше были в подобной ситуации. Уже не в первый раз они должныбыли предоставлять особые права завоевателям или исследователям новых земель. В 1480 году они заключили с Альфонсо де Квинтанилла и Педро Фернандесом Каброном договор о завоевании Гран-Канарии, но при подписании договора они даже не оговорили свои королевские права, как, например, еще Хуан II Кастильский в пользу Альфонсо де Лас Казаса, когда тот отправился на завоевание большей части Канарских островов. В 1480 году Фердинанд и Изабелла особенно стремились к сохранению своих королевских прав и оставляли открытыми пути для централизованной политики.

В 1492 году Колумб, в полном смысле этого слова, повернул прошлое назад. Он обратился к средневековым примерам и потребовал таких же прав адмирала и вице-короля Индии, как у адмирала Кастилии и вице-короля арагонских владений Испании и Италии.

Необходимо на несколько минут остановиться на заимствованных из прошлого привилегиях, которых хотел добиться Колумб.

Уже в день подписания договоров в Санта-Фе по требованию великого генуэзца был составлен документ с перечислением всех прав адмирала Кастилии, которые и принял сам Колумб. Несколько лет спустя, в 1497 году, во время его третьего плавания, Колумб потребовал копию всех прав, которые признавались за адмиралом Кастилии в течение этого времени. Из этого документа, который действительно был составлен в следующем году, исходит ранее названная привилегия 1405 года. Таким образом, можно проследить ряд его средневековых предшественников вплоть до того времени, когда права суверенов и высокопоставленных лиц кастильской короны были намного шире, чем во времена открытия Америки. Простое происхождение Колумба не помешало ему сознательно присоединиться к феодальным традициям. Сознательно в полном смысле этого слова, потому что, когда он заметил, что ему представили неполный список прав адмирала Кастилии, он поспешил заполнить пробелы, возвращаясь даже к XIV веку. Такими важными казались ему, основателю Нового Света, все средневековые прецеденты.

Нет нужды прослеживать здесь весь путь развития прав адмирала Кастилии, которые послужили отправным пунктом и примером для адмирала океана. Достаточно сказать, что Колумб, получивший этот титул в 1492 году, всего лишь продолжает традицию, созданную прежде другими генуэзцами, как Бенедетто Заккариа и оба Бокканейра, бывшие адмиралами Кастилии, или шесть Пессаньо, которые были на службе в Португалии с 1317 года.

Отсюда следует, что Средневековье продолжает жить, отчасти потому Колумб объединил свою должность с должностью адмирала Кастилии и продолжил тем самым традицию Энрикес, которые были адмиралами с правом наследования и принадлежали к высшей кастильской знати. Как и они, Дои Кристобаль Колон, так он стал называть себя с 30 апреля 1492 года, считал, что все морские дела и договоры находятся под его началом и в его власти согласно привилегии 1399 года для адмирала Кастилии. В слове власть хорошо просматривается феодальный характер, благодаря которому адмиралы Кастилии смогли придать своей должности такое большое значение, когда централизованная власть потеряла свое могущество. Именно эти права первооткрыватель пытался позже сохранить в Америке.

Но само собой разумеется, он так же мало придерживался средневековых традиций, которым, по его утверждению он следовал, как и Католические короли. Об этом свидетельствуют следующие примеры. Адмирал Кастилии имел право на одну треть всех грузов кораблей, которые покидали гавани империи, и на такую же часть любой прибыли, которую получал флот. Колумб же имел лишь восьмую долю от грузов и десятую от прибыли. Этого ему казалось мало, хотя он уже и добился значительных льгот. Поэтому он предложил решение, типичное для дельца, знающего все тонкости участия в торговых сделках, как это мог знать лишь тот, кто раньше работал вместе с Чентуриони, Спинола и ди Негро. Он потребовал восьмую и десятую части, которые ему были обещаны, и еще треть, что в общем и целом составляло более 55 %. С экономической точки зрения это было настоящим грабежом, и, вероятно, Колумб в своем стремлении к прибыли — пользуясь в то же самое время преимуществами своих средневековых предшественников, — забыл, что монархия Кастилии была властью, направляемой твердой рукой на централизацию и абсолютизм. Иногда властители колебались, и преимущества, которые получал Колумб в результате переговоров, служат тому доказательством. Но монархи умели снова овладевать ситуацией. Кроме того, претензии Колумба казались им преувеличенными, и в действительности он получал на 10 % меньше, чем его кастильские предшественники. В требованиях Колумба ясно просматривается средневековая традиция как в области управления, так и в торговле. Властители же, напротив, пытались освободиться от нее, где только это было возможно.

Разногласия между средневековой традицией и централизованной монархией продолжались и в Америке во время большей части испанской колонизации. И если в конце концов централизованная власть одерживала победу над центробежными силами, заимствованными из Средневековья, то происходило это не без их признания и не без присвоения значительной части, причитавшейся ей по праву. Вернемся еще раз к исходному моменту, к переговорам в Санта-Фе. Если даже Колумб добился всех возможных преимуществ в отношении титула адмирала, то это никоим образом не относится к титулу вице-короля. В этом случае отсутствие четко представленных средневековых примеров пошло монархии на пользу, по меньшей мере в политике Кастилии, так как вначале была ограничена власть вице-короля одновременно во времени и пространстве, что лишило его тем самым феодальных и наследственных прав, положенных по титулу адмирала океана. Но в течение тринадцати дней, отделявших переговоры от назначения, произошли резкие изменения. С 30 апреля перестал быть наследственным не только титул адмирала, но и должность вице-короля и губернатора.

Право наследования звания адмирала, вице-короля и губернатора в дальнейшем еще больше укрепилось в руках Колумба. В 1497 году он получил все полномочия установления прав первородства, распространяющиеся на все его владения, вассалов, наследственные права и выполнение должностных обязанностей. Объяснение, на основе которого королевская канцелярия гарантировала ему эти права, было таким же, по которому признаются права хозяина на владения, полученные от короля. Ничего не было более средневекового или феодального.

Вдохновленный этой новой привилегией Колумб свое наследство привел в порядок завещанием. Он распоряжался своими правами так, как будто бы они были пожалованы ему на условиях лена. Раньше большие влиятельные семьи точно так же освобождались от королевского влияния, насколько это было возможно по феодальным представлениям. Колумб, будучи простого происхождения, но уже пять лет назад причисленный к дворянскому сословию, пытался расширить свои права и права своих наследников. Своим владениям Колумб старался придать особый характер. При этом он настаивал на том, чтобы эти наследственные владения могли считаться утерянными лишь вследствие государственных преступлений. Это было соглашение между ним и королем как между сюзереном и вассалом.

В 1492 году и позже испанские повелители испытывали на себе гораздо большее влияние Колумба, чем им этого хотелось бы. Говорили, что от Колумба в определенное время исходила какая-то гипнотическая сила, которой подвергались даже короли. Но во время его отсутствия эти чары исчезали, и каким же было пробуждение, какой переворот в ситуации!

Как только представлялся случай, правители предпринимали испытанные меры. Они поручали судебным следователям, наделенным особыми правами, защищать их интересы. Как в Европе, так они впоследствии поступали и в Америке. Далее можно будет увидеть, как этими правами пользовался Франсиско де Бобадилья. Но, кстати сказать, в этом не было ничего особенного. Это была нормальная реакция центристской политики на действия высокого сановника с феодальными взглядами. С началом колонизации история протекает параллельно по обе стороны океана, и это направление исходит из одной общей точки, из европейского Средневековья.

Последующие наблюдения должны убедительно доказать, что Колумб привез в Америку Средневековье, это касалось его самого и чинов, которыми он обладал. Окружавшим его людям были предоставлены те же средневековые права, и в Америку они были перенесены в той же форме, которая была принята в Позднее Средневековье. Это в полной мере относится и к его брату, «adelantado»^[4] Бартоломео Колубу, и его потомкам, прямым наследникам кастильских и леонских чиновников, вышедших из иберийской «реконкисты» XIII века. Это относится и к «alcalde mayor»^[5] Франсиско Ролдану, бунтовщику 1499 года, о котором мы еще узнаем позднее, и его потомкам. Здесь мы коснулись лишь особенностей мира чиновников, которые играют важную, хотя и не самую главную роль. Но именно они оказали значительную помощь королевской власти в подавлении автономистских тенденций феодализированной династии Колумбов. Эти люди, большинство из которых принадлежали к низшим дворянским слоям, не пользовались никакими феодальными правами. Но Колумб, едва покинув городское общество, вел себя как средневековый сюзерен и пытался добиться большей самостоятельности по отношению к короне. Его подчиненные, напротив, были верными представителями монархии. Для них это было единственной возможностью укрепить свои собственные силы за счет королевской власти. В ходе последующей борьбы каждый стремился получить как можно больше прибыли, а в конце концов и связанную с ней корону. Эти проблемы встают обычно на традиционном фоне конфликтов Позднего Средневековья между централизованной властью и отдельными силами. Их развитие будет продолжено по другую сторону океана. Но направление, по которому пошла история Старого и Нового Света, было вначале одинаковым.

Это уже было заметно во времена Колумба. Но стало еще более очевидным во всех делах колониального правления в последующие эпохи и не только в испанских владениях в Америке, но и во всех колониях, основанных на этом континенте различными колониальными державами. Формы правления, связанные в Америке с многочисленными земельными пожалованиями, будь это в португальской Бразилии, английской Виргинии, во французской Канаде или на голландских Антильских островах, везде они настолько феодальные, что можно говорить о принятии ленного права в области колониализма как о принятии римского права в Европе.

Но когда говорят о рецепции, то думают о развитии и о живом, движущемся процессе приспособления. Все то, что Колумб и вместе с ним кастильское правительство ввели в Америке по части средневековых методов правления, прижилось гам и приобрело постепенно новую форму. Это же относится и к нововведениям других колониальных держав. Но это развитие трудно понять, если рассматривать его отдельно от европейских и средневековых источников.

Личность Колумба представляется особенно четко, если ее рассматривать как живую человеческую связь между старым европейским государством средневековья, с одной стороны, и новым колониальным миром Америки — с другой. Проанализировав один из первых и самых важных мотивов его исторической роли в ходе введения Нового Света в западную цивилизацию, можно продолжать начатое повествование.

ПЕРВОЕ ПЛАВАНИЕ

22 мая 1492 года Колумб снова прибыл в маленькую гавань Палоса в устье Рио-Тинто, но на этот раз не как проситель. У него было королевское предписание городу Палосу предоставить в его распоряжение три каравеллы. Согласно приказу корабли должны были быть готовы в течение десяти дней, однако потребовалось десять недель, прежде чем приготовления к путешествию были завершены.

Из трех кораблей, «Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария», первый представлял собой маленькое судно с отличным быстрым ходом. «Нинья» участвовала во всем первом плавании, во втором и в третьем, но неизвестно, вернулась ли она после последнего плавания. Она имела водоизмещение примерно 60 тонн или немного меньше, 70 футов в длину, но это не совсем точно. Ее осадка была незначительной. Определенно только одно, что все корабли были однопалубными. Снасти «Ниньи» состояли первоначально из треугольных латинских парусов, но на Канарских островах Колумб велел заменить их прямоугольными парусами на двух мачтах, чтобы увеличить ее скорость. С тех пор «Нинья» была самым быстроходным парусником из этих трех судов.

На «Пинте» с самого начала были прямоугольные паруса. Она принадлежала некоему Кристобалю Кинтеро из Палоса, а владельцем «Ниньи» был Хуан Ниньо из Могера. «Пинта» была, вероятно, несколько больше «Ниньи». Один из матросов ее экипажа первым увидел Новый Свет. Она была и первым кораблем, который вернулся в Старый Свет.

В отличие от обоих маленьких кораблей, «Санта-Мария» была построена не в одной из гаваней Рио-Тинто, а в Галисии, на северо-западе Испании. Колумб арендовал ее у ее владельца Хуана де ла Коса из Сантоньи в провинции басков. Она была не очень хорошим парусником, и ее осадка была слишком большой для плавания в не очень глубоких водах у Антильских островов, где она и погибла. Это была не каравелла, как два других судна, а «нао», более тяжелый и громоздкий корабль около 100–110 тонн.

На таких маленьких кораблях условия жизни были очень примитивными. Лишь у капитана было отдельное жилое помещение. Его люди спали, где только могли найти место, иногда прямо на палубе между орудиями, бомбардами и фальконетами, из которых стреляли каменными ядрами или картечью.

Кто же представлял офицеров и команду?

Об этом известно несколько лучше, чем о кораблях, особенно, что касается имен. Есть сведения и о личности некоторых из них.

_{«Нинья»}

Мартин Алонсо Пинсон, капитан «Пинты». В год отплытия ему было 45–50 лет. Он происходил из состоятельной семьи в Палосе. В первом плавании принимали участие и другие члены его семьи. Вторым офицером Мартина Алонсо был его брат Франсиско Мартин, а младший брат Висенте Яньес командовал «Ниньей». На «Пинте» были трое Пинсонов, так как один из их двоюродных братьев по имени Диего был там матросом; почти семейство. Но вскоре это обернулось для Колумба неприятностями.

По всей видимости, у Мартина Алонсо Пинсона с самого начала было желание самому открыть Сипанго, описанную Марко Поло, поэтому он и принимал участие в экспедиции Колумба. Этим и объясняется его постоянное неповиновение. Висенте Яньес, несмотря на свои 30 лет, был отличным моряком и прекрасным работником. Позже, в 1499 и 1500 годах он предпринял самостоятельное путешествие и открыл Амазонку. Его двоюродный брат Диего тоже принимал участие в этом плавании, но это уже было после того, как он сопровождал Колумба в его третьем путешествии в 1498 году.

В то время как Пинсоны были жителями Палоса, соседний город Могера представляли моряки с «Ниньи». Хуан, старший, был владельцем «Ниньи» и был вторым офицером у Винсенте Яньеса Пинсона. Пералонсо был кормчим на «Санта-Марии». Позже его назначили главным кормчим Кастилии. В 1499–1500 годах он самостоятельно исследовал Жемчужное побережье.

Франсиско Ниньо, будучи во время первого плавания Колумба простым матросом, во втором путешествии стал кормчим и принимал участие в четвертом плавании. Эти трое Ниньо и некоторые другие, принимавшие участие в следующих путешествиях Колумба, были самыми лояльными и способными его помощниками. Хуан Ниньо был ему особенно близок, и после возвращения из первого плавания он принимал участие в торжественном приеме в Барселоне.

Кристобаль Квинтеро из Могера, как уже упоминалось, был владельцем «Пинты», которой командовал старший Пинсон. Во время третьего путешествия он был вторым офицером на борту корабля адмирала. Хуан Квинтеро, корабельный унтер-офицер «Пинты», принимал участие во всех четырех путешествиях.

Благодаря исследованиям, проведенным Алисией Баче Гоулд, сейчас известны имена 87 из 90 членов экипажа первого путешествия. Около 40 из них были на «Санта-Марии», по 25 на каждом из обоих меньших кораблей. Четверо из них не были испанцами: один португалец из Тавиры, генуэзец, калабриец и венецианец. Испанцы — за исключением одного моряка из Мурсии и десяти басков и галисийцев, прибывших на «Санта-Марию» с севера, — из провинции, к которой относились Палое и Могера, или из андалусских городов Севилья, Кадис, Херес, Пуэрто-Санта-Мария и даже из Кордовы. Можно заключить из этого, что большинство из них было из центральной части страны. В своем основном составе экипаж первого плавания Колумба был из Андалусии.

На каждом корабле судьба экипажа находилась в руках капитана, второго офицера и кормчего. Колумб, капитан «Санта-Марии», был одновременно и главнокомандующим всей маленькой эскадры. Его ближайшим помощником был Хуан де ла Коса, владелец «Санта-Марии» и Пералонсо Ниньо, кормчий. На «Пинте» под командованием Мартина Алонсо Пинсона вторым офицером был Франсиско Мартин Пинсон и Кристобаль Гарсиа Сармьенто кормчим. На «Нинье» капитаном был Висенте Яньес Пинсон, Хуан Ниньо — вторым офицером и Санчо Руис де Гама — кормчим.

Предполагали, что Хуан де ла Коса, владелец «Санта-Марии», был и картографом, имевшим такое же имя, который в 1500 году нарисовал знаменитую карту мира. Это, однако, невозможно, так как известно, что картограф принимал участие во втором плавании на «Нинье», тогда как названный первым Хуан де ла Коса именно в это время перевозил пшеницу между Андалусией и баскской провинцией Гипускоа. В документе от февраля 1494 года, из которого заимствованы данные сведения, ясно сказано, что он потерял свой корабль в Индийской Америке. «Санта-Мария», владельцем которой был названный первым Хуан де ла Коса, погибла именно во время первого плавания в Америку. Эти сообщения ясны и достоверны.

Кроме офицеров, в экспедиции принимал участие толмач^[6], крещенный еврей Луис де Торрес, который немного знал по-арабски. Предполагали, что этот язык им будет необходим для переговоров с восточными князьями. На каждом корабле был и свой «alguacil» (полицейский чиновник). На «Санта-Марии» исполнять эту должность Колумб назначил Диего де Тарану, кузена своей любовницы Беатрис. Для составления официальных документов, таких как объявления об овладении открытыми во время плавания островами, эскадру сопровождал «escribano» (секретарь). В его обязанности входило в случае необходимости вести переписку с иностранными правителями. Но ничего не было сказано о том, что он владел другими языками. Даже и с помощью толмача Луиса де Торреса с правителями Китая и Японии он мог бы общаться только на еврейском или на ломаном арабском. «Veedor», королевский контролер, доллсен был следить за соблюдением прав короны, так как надеялись добыть много золота и драгоценных камней. На каждом корабле был и свой хирург, но, к счастью экипажа, во время этого плавания ему почти нечего было делать.

_{Плавания Колумба}

Странным образом во время первого плавания на борту не оказалось ни одного представителя духовенства. Но все члены экипажа, от главнокомандующего до последнего матроса, исповедовались в день отъезда и причащались. Рано утром, в пятницу, 3 августа 1492 года, Колумб вышел из гавани Палоса и на трех каравеллах взял курс на океан.

Генуэзец планировал сначала подойти к Канарским островам, так как этот путь был хорошо знаком уже полтора столетия. Следуя тогдашней географии, он находился там на широте Японии, долгожданного Сипанго. А потом его отнесло ветрами…

Облик мира изменило удивительное смешение заблуждений и счастливых случайностей. Если бы Колумб взял курс немного севернее, то его постигла бы та же участь, что и фламандца ван Ольмена несколько лет тому назад, и он не открыл бы Америку. А может быть, во время своего путешествия в Гвинею он заметил, что у Канарских островов ветры дуют на запад, но как далеко? Этого он в любом случае не знал. Поэтому не только попутные ветры — счастливая звезда вела его.

Спустя шесть дней на горизонте появился остров Гран-Канария, в то время как обычно для подобного расстояния необходимо восемь или десять дней. Там Колумб оставил «Пинту», руль которой часто ломался и его нужно было отремонтировать, а сам продолжал свой путь на «Санта-Марии» и «Нинье» до острова Гомера. 12 августа он прибыл туда и пополнил свои запасы. Но так как «Пинта» не следовала за ними, он вынужден был вернуться в Лас-Пальмас, столицу Гран-Канарии, здесь он узнал, что Пинсон из-за плохой работы руля две недели блуждал по морю, прежде чем смог войти в гавань. Ремонтные работы шли полным ходом, и это время использовали для того, чтобы сменить оснастку на «Нинье».

В пятницу, 1 сентября 1492 года, маленькая эскадра покинула наконец Лас-Пальмас и прибыла на следующий день в Сан-Себастьян, гавань Гомеры. Рано утром б сентября Колумб оставил Старый Свет далеко позади себя и отправился в неизвестность. По крайней мере, он надеялся на это. На самом же деле ветры противоположного направления отнесли его назад. Лишь в три часа утра 8 сентября он достиг зоны ветров, которые понесли его на запад. Вечером 9 сентября земля полностью скрылась за горизонтом.

С этого момента дни и ночи отличались у моряков только сменой вахты на корабле. Лично у Колумба они отличались по молитвам, которые он читал по своему молитвеннику. Может быть, это был тот самый молитвенник, который еще и сегодня хранится в библиотеке Линкеи в Римской академии. В своем путевом дневнике, дошедшем до нас не в оригинале, а в копии и написанном живым и выразительным языком, Колумб записывал общие молитвы, которые, следуя старому обычаю, читали на борту кораблей: на восходе солнца — Salve Regina, утром — молитва, читаемая одним из молодых матросов. Ее текст Колумб не приводит, но он известен из других источников. За ней следуют — Pater noster и Ave Maria. Самая короткая молитва — не литургическая. Она возникала в глубине души моряков, которые после благополучно пережитой ночи были рады снова увидеть свет солнца на спокойном или бурном, но всегда опасном море:

«Слава свету и святому кресту и Господу нашему праведному и святой Троице. Слава душе нашей и Господу, подарившему е*е нам. Слава дню и Господу, пославшему его нам».

За обедом, который обычно готовили молодые матросы, пили вино или воду. Обед включал в себя сухари, соленое мясо или рыбу, сыр, бобы, чечевицу, приготовленную с оливковым маслом и чесноком.

Свое местонахождение Колумб определял по простому квадранту. Он представлял собой деревянный сегмент круга в 90°, на одном из прямых углов которого с помощью двух искателей визировали звезду, служащую ориентиром, а свисающий с острия свинцовый отвес на дуге в 90° показывал высоту. Из-за свинцового лота этот навигационный прибор на движущемся корабле работал не очень точно.

С определением долготы дела обстояли еще хуже. Так было и после Колумба, вплоть до изобретения хронометра в XVIII веке. Когда Колумб открыл Америку, на борту корабля не было никаких особых приборов для определения долготы. Направление устанавливали по компасу, время измеряли при помощи песочных часов; определяли расстояние, пройденное за указанное время, и полученную точку наносили на карту. Конечно, расхождения между магнитным и географическим севером играли большую роль, но на счастье Колумба его плавания проходили в зонах очень незначительного отклонения. Этому способствовал также и тот факт, что корабли были деревянными и на них было не так уж много металлических предметов. Для измерения долготы нужно было знать скорость корабля, но лаг и его узлы были изобретены лишь в XVI веке. Во времена Колумба скорость определяли глазомером. На его карте не были обозначены широта и долгота.

В ночь с 7 на 8 сентября, когда они находились между островами Гомера и Тенерифе, Колумб начал отмечать пройденное расстояние. Так как он все время придерживался одного и того же направления, это было не очень трудно делать. Намного сложнее было на обратном пути, когда он часто должен был менять курс. И в результате он прибыл не в Испанию, а в Португалию. Такими были сюрпризы и опасности навигации по собственным оценкам. Но, как можно будет видеть в дальнейшем, Колумб относился к людям, умеющим свести к минимуму подобные сюрпризы и опасности. У него был ярко выраженный дар наблюдений за всеми приметами, которые моряку дает природа на небе и на море, а его физические и духовные силы, его выносливость были ни с чем не сравнимы.

Во время его первого плавания, изменившего представления о лице мира, навигация была довольно примитивной. В достижении больших успехов Колумбу сопутствовало счастье. Не было ни одного шторма, ни одного штиля, лишь несколько дней менялось направление ветра. Трудности, с которыми генуэзец мастерски справлялся, были, прежде всего, морального и общечеловеческого свойства. Он знал, что в любой момент команду может сковать страх, так как они были уже очень далеко от земли. На официальной карте он помечал более короткие расстояния по сравнению с теми, которые они, по его мнению, проходили. Лично для себя он держал другую карту. Ошибки в оценках допускали в то время все. Но на основе записей об обеих картах в его дневнике можно определить, что он меньше ошибался там, где хотел ввести в заблуждение других, чем там, где отмечал, по его мнению, истинное положение дел. Во всяком случае, эта хитрость частенько оказывала ему неоценимую услугу.

Море было голубым и искрилось на солнце, высоко над мачтами величественно проплывали облака, теплый воздух надувал паруса. 16 сентября Колумб писал: «Утро великолепное, погода, как в апреле в Андалусии, недостает лишь пения соловья». В этот день они вступили в Саргассово море, море с плавающими водорослями. 21 и 22 сентября казалось, что они плывут по бескрайнему желто-зеленому лугу. Но вскоре, привыкнув, они уже не чувствовали такого беспокойства.

Между тем эскадра шла примерно на 28 градусе широты. Незначительные отклонения стрелки компаса на северо-запад обеспокоили команду, но, все основательно обдумывая, Колумб вносил необходимые коррективы.

Некоторое время дули лишь слабые ветры. 25 сентября Мартину Алонсо Пинсону показалось, что он видит землю. Но это было всего лишь облако. С 26 сентября по 1 октября они прошли 382 мили, тогда как в самом начале они проходили по 174 мили за сутки. Океан был настолько спокоен, что команда заскучала и начала роптать. У них, вероятно, было и что похуже на уме, так как однажды Колумб спокойно сказал им, что они могут даже и убить его, но это вряд ли принесет им пользу. Их всех казнят, если они вернутся в Испанию без него. Затем он начал говорить о богатствах, ожидающих их на Востоке, о наградах, которые они могут получить по возвращении.

В первую неделю октября скорость заметно увеличилась, примерно до 142 миль в день. Направление немного изменилось на юго-запад, отчасти из-за отклонения компаса. К счастью, конечно, иначе 12 октября Америка не была бы открыта. 7 октября на «Нинье» снова показалось, что они увидели землю. Стали встречаться большие стаи птиц, обычно летящих в это время из Северной Америки на Бермудские острова, и Колумб решил следовать этому знаку с небес. Это было очень важным решением, так как эскадра, отнесенная Гольфстримом к берегам Флориды, могла потерпеть крушение. Даже если удалось бы им избежать водоворота, их понесло бы течением вдоль берегов современных Соединенных Штатов Америки, и в лучшем случае они то под парусами, то по течению могли бы отправиться обратно в Европу, лишь издали увидев берега, но ничего не открыв. Стаи птиц приподняли завесу, закрывавшую западному человеку Новый Свет.

За двести миль до Багамских островов, то есть за два дня до великого открытия, 10 октября, плавание чуть не закончилось безо всякого результата. На борту все время возрастало напряжение. Несмотря на стаи птиц, земли не было видно. Колумб был вынужден даже пообещать, что вернется в Испанию, если в течение двух-трех дней они не увидят берег. Что же случилось? 9 октября, когда море было совершенно спокойным, трое капитанов, Колумб и оба Пинсона, совещались на борту «Санта-Марии». Пинсоны хотели повернуть обратно, но дали себя уговорить. Подслушивал ли кто-либо у двери? Во всяком случае 10 октября, когда поднялся ветер и «Санта-Мария» стала быстро продвигаться вперед, экипаж охватил страх. Колумб вынужден был пообещать в случае необходимости повернуть назад.

11 октября ветер усилился, и скорость увеличилась еще больше. Появились новые приметы близости земли. Мимо проплыла зеленая ветка с маленьким розовым цветком и обтесанная палка. Значит, где-то близко должны были жить люди. На следующую ночь луна освещала море далеко впереди кораблей. Все затаили дыхание, боясь прибрежных рифов.

Рано утром Родриго де Триана, стоявший на вахте у носовой надстройки «Пинты», вдали на западе увидел песчаный берег. «Земля, земля!» — закричал он. В шести милях от них была Америка.

Из предосторожности Колумб дал команду убрать паруса и дожидаться дня подальше от рифов. На восходе солнца они увидели островок в Багамском архипелаге — коралловый остров длиной двадцать и шириной десять километров, 24 градуса северной широты и 74,30 градуса восточной долготы.

На западном побережье в бухте Фернандес Колумб с двумя другими капитанами сошел на берег. Они упали на колени и со слезами на глазах целовали землю. Первым поднялся Колумб и дал острову имя Сан-Сальвадор, в честь Спасителя, защитившего их.

С развернутым королевским стягом он сел в лодку «Санта-Марии». Среди нагих дикарей, собравшихся на берегу, он подозвал секретаря Родриго де Эскобеда, а также «veedor» Санчеса де Сеговия, королевского представителя, и объявил перед ними о введении острова во владения Католических королей. Все присутствующие христиане торжественно поздравили его как адмирала Океана и вице-короля Индии, представляющего корону. Таким образом, этот титул впервые обрел свое существование не только на бумаге. Но индейцы, конечно, не знали, что теперь они стали подданными далеких повелителей, под власть которых попадут миллионы их братьев по расе, которых они тоже не знали. Они только разглядывали красные шляпы и стеклянные жемчужины, подаренные адмиралом.

14 октября Колумб покинул эту приветливую и дикую землю и отправился на поиски Сипинго, так как он был убежден, что открыл первый остров азиатской Индии. Теперь он хотел отыскать описанный Марко Поло богатый остров сокровищ. К вечеру он достиг острова Санта-Мария-де-Консепсьен, современный Рам-Ки. На следующее утро они посетили второй остров, а затем Фернандину, современный остров Лонг-Айленд. Это была узкая полоса — 60 миль длины и четыре мили ширины. Повсюду испанцев встречали довольно приветливо. Индейцы, поднимавшиеся на борт, вдоволь наслаждались сахарным сиропом, так как еще не пришло то время, когда на Антильских островах начали возделывать сахарный тростник. Это был более поздний дар колонистов, а черные рабы были их гибельным последствием. На Лонг-Айленде европейцы открыли для себя гамаки, миролюбивый подарок индейцев западной цивилизации.

Колумб переезжал с одного острова на другой и в благоприятных местах становился на якорь. Индейцы, которых он либо брал с собой с их согласия, либо загонял силой, постоянно твердили ему о короле, владевшем богатыми запасами золота и пряностей. Это мог быть Великий хан, для которого у Колумба были верительные грамоты. Он должен был править на Кольбе, или Кубе, а Куба была для него Сипанго. 27 октября с наступлением ночи адмирал увидел гористое побережье. На следующее утро он вошел в широкую реку с цветущими берегами и певчими птицами. Но где же храмы и дворцы Сипанго?

Если это не Япония, то, значит, Китай. 29 октября Колумб поднял паруса и направился к Кинсаю, большой китайской гавани, обозначенной на картах, о ней так часто рассказывал венецианский мореплаватель. Но повсюду он находил лишь селения аборигенов и никакого золота. Ему рассказывали о Кубанакан, одной из центральных областей Кубы, и он полагал, что речь идет о Великом хане. В глубь страны был послан отряд под началом толмача Луиса де Торреса, крещенного еврея, который немного говорил по-арабски. У Торреса был латинский паспорт, его сопровождал некий Родриго де Херес, посетивший некогда короля негров в Гвинее. Проводниками служили два индейца.

Между тем адмирал с помощью деревянного квадранта определил свое местонахождение и установил, что он должен находиться на 42 градусе северной широты. Он ошибался более чем на 20 градусов! Вычисление долготы укрепило в нем его убеждение в том, что Куба — это не Япония, а азиатский континент. В ожидании своих послов Колумб и его люди питались сладким картофелем, в то время еще неизвестным в Европе, местными бобами, обогащавшими их мясные и рыбные блюда. Иногда некоторое разнообразие в их меню вносил легуан.

Вернулся Торрес, так и не обнаружив Великого хана. Но он узнал о табаке, который мог дать торговцам намного больше, чем то золото, которое Колумб так же напрасно искал, как и великого правителя «Азии».

Эти поиски от одного острова к другому, от одного переезда к другому утомили многих людей экипажа. 22 ноября «Пинта» под командованием Мартина Алонсо Пинсона исчезла из поля зрения двух других кораблей и отправилась на поиски на свой страх и риск. На второй неделе января 1493 года Колумб видел ее в последний раз.

Вместе с Висенте Яньесом он продолжал исследовать северное побережье Кубы. В своем дневнике он записывал каждую деталь. Часто один только вид пышной растительности и гармоничных линий ландшафта приводил в восторг его поэтическую натуру. 5 декабря он достиг восточного края острова, который назвал мысом Альфа и Омега, что означало начало и конец, так как он верил, что достиг самой крайней точки азиатского континента. Но вскоре на горизонте обозначилось побережье Гаити. 9-го он решился назвать остров, вдоль которого плыл, Эспаньолой. Впоследствии он был назван на латинский манер Испаниола. Он еще не знал, что этот остров будет первой испанской колонией в Америке, что его там арестуют и однажды похоронят.

Когда 16 декабря он установил связь с одним касиком^[7], испанцы нашли, наконец, немного золота. У этого вождя была небольшая пластинка золота величиной с ладонь. Он был местным торговцем и менял его маленькими кусочками. Другой касик более высокого ранга посетил Колумба на борту «Санта-Марии». В своем путевом дневнике, который он вел для своего испанского покровителя, генуэзец очень подробно рассказывает об этом. Колумб убедил его, что все эти острова можно очень легко подчинить себе, так как туземцы отнеслись к ним достаточно дружелюбно. Они видели в Колумбе и его людях посланцев с небес, тогда как европейцы уже считали их своими будущими рабами.

23 декабря узнали, что центральная часть Эспаньолы на языке тайно называется Сибао, это могла быть только Сипанго. Там должно было быть золото, что на этот раз и случилось.

24 декабря Колумб покинул бухту Акюль, где он узнал эту новость, и решил рождественские праздники провести с касиком Гуаканагари. Ему казалось, что это имя звучит по-японски.

В полночь «Санта-Мария» и «Нинья» очень медленно продвигались вперед, ветра почти не было. Они находились в миле от мыса Гаити.

После постоянной суеты последних двух суток команда «Санта-Марии» чувствовала себя изможденной. Часто сходили на берег, чтобы еще больше узнать о Сипанго и золоте, к тому же еще прибавились посещения туземцев. Никто не спал, было так тихо, что всем хотелось отдохнуть. Сменили вахту. Хуан де ла Коса, командовавший вахтами и сам уставший, дал своим людям возможность немного передохнуть, и сам вскоре заснул. Молодой матрос дремал у руля, который поворачивался в его ослабевших руках то в одну, то в другую сторону…

Вдруг легкое покачивание прекратилось, молодой рулевой испугался и громко закричал. Колумб первым появился на палубе, он увидел, как Хуан де ла Коса выскочил из каюты, люди поднимались на палубу, держась за поручни. Наскочили на рифы.

Колумб велел Хуану де ла Коса взять лодку и забросить якорь далеко вперед, чтобы освободить нос, сидевший не так глубоко, как корма. Оказавшись с несколькими людьми в лодке, баск решил перейти на «Нинью», но Висенте Яньес запретил ему подниматься на борт и, сопровождая его в собственной лодке, отправил его назад. Между тем «Санта-Мария» прочно зависла носом на рифе в направлении к суше. Прибой то поднимал, то опускал ее, каждый раз ударяя об острые кораллы рифа. Ничего не помогло и тогда, когда срубили тяжелую среднюю мачту. Швы разошлись, и вода хлынула в трюм. Корабль погиб. Вместе со своей командой Колумб перебрался на «Нинью» и, обессилев, ожидал наступления утра.

_{Вождь с татуировкой тотема племени}

Примечательным был этот рождественский день! Весь он прошел в хлопотах по освобождению «Санта-Марии» от груза с помощью людей Гуаканагари. Время от времени касик посылал одного из своих родственников утешить адмирала. Но золото, которое все больше находили то здесь, то там, утешало европейцев гораздо лучше, чем симпатии аборигенов.

Вскоре Колумб убедил себя в том, что кораблекрушение «Санта-Марии» служило ему знаком провидения, которое вблизи золота Сипанго хотело видеть новое поселение. Люди, которые там останутся, смогли бы найти достаточно золота для того, чтобы Католические короли в течение трех лет смогли бы освободить Священную Могилу. Так был основан Ла-Навидад, первое испанское поселение в Новом Свете.

Найти людей, пожелавших остаться там, было совсем не трудно. Они даже спорили друг с другом о привилегии обогатиться здесь среди этих гостеприимных индейцев, только и мечтавших стать их рабами. Эти претенденты даже и не подозревали, что вместе с золотом они выбирают свою смерть. Но пусть судьба сама определяет их участь, которую тогда никто еще не мог предугадать.

В конце концов остались тридцать девять человек, комендантом был назначен Диего Гарана, кузен любовницы Колумба. Среди оставшихся были бесполезный толмач Луис де Торрес и секретарь Эскобедо, уже выполнивший свою миссию, не зная даже об этом, так как во время этого плавания никакие острова уже не были больше открыты. Остались и хирурги, скорее заботившиеся о золоте, чем о здоровье тех, кто вместе с адмиралом отправлялся в дальнейший путь, и, может быть, никогда больше не увидел Испанию.

4 января 1493 года Колумб покинул Ла-Навидад, последние остатки «Санта-Марии» и 39 золотоискателей!

6 января «Нинья», теперь уже адмиральский корабль, встретилась с «Пинтой». Обе каравеллы бросили якорь перед островом Ла-Кабра. Мартин Алонсо поднялся на борт «Ниньи», как будто бы ничего не случилось. Он извинился, заявив при этом, что не по своей воле отделился от корабля адмирала. Он тоже нашел золото. В душе Колумб, как и Пинсон, был рад снова обрести попутчика на обратный путь. Они не очень ценили один другого, но были нужны друг другу.

В Лас-Флехас, за несколько миль от восточного края Эспаньолы, враждебно настроенные туземцы, в отличие от миролюбивых таинов, чуть было не сыграли с испанцами злую шутку, когда те сошли на берег. Это была последняя остановка перед обратным переходом.

16 января, в среду, за три часа до восхода солнца, адмирал взял курс в открытое море. Он выбрал направление норд-норд-ост, предполагая достичь Палоса прямым путем. Так он обошел зону пассатов, которые никогда не позволили бы ему увидеть Испанию. Вторая счастливая ошибка! Человек, искавший Азию и нашедший Америку, смог вернуться в Европу только потому, что сбился в своих вычислениях широты.

Море было спокойным, как и во время плавания туда. Ветер заставлял их иногда менять курс, но корабли шли довольно быстро. В ночь со 2 на 3 февраля каравеллы буквально грохотали и кренились на бок. С 4 по 7 февраля скорость увеличилась до 598 миль. Это была самая высокая скорость за все плавание.

В эти недели попутного ветра Колумб записывал все события для Луиса Сантанхеля, помогавшего ему финансировать плавание. За несколько месяцев 1493—94 года этот отчет выдержал тринадцать изданий. Он послужил стимулом для подготовки второго плавания.

12 февраля погода ухудшилась. 13 февраля все трещало на борту. На «Нинье» было очень мало груза. Утром 14 февраля «Пинту» понесло в другом направлении. В своем журнале Колумб признался, что считал себя погибшим. Но 15 февраля показался остров Санта-Мария, один из Азорских островов. Лишь в ночь на 16 февраля Колумб позволил себе заснуть, это было впервые за последние четыре дня. Его почти парализовал ревматизм, который он подхватил из-за постоянного холода и скудного питания.

Лишь 18 февраля утром «Нинья» смогла стать на якорь у Носса-Сеньора-Душ-Анжуш на северо-востоке Санта-Марии. 19 февраля Колумб отослал половину своей команды на берег, чтобы в ближайшей часовне поблагодарить бога. Но португальцы, владевшие Азорскими островами, напали на них и взяли в плен. Это был первый прием, который Европа подготовила первооткрывателям Нового Света. После долгих переговоров людей освободили, и 24 февраля на «Нинье» снова были подняты паруса. Когда они прошли 250 миль на восток, начался новый шторм. Он не хотел отпускать корабль перед континентом. В ночь со 2 на 3 марта все до одного паруса были разорваны. Утром 4 марта Колумб добрался до устья Тежу. Из-за шторма и плачевного состояния парусов он был вынужден бросить там якорь. И снова ои был в руках португальцев. Но ему все-таки удалось укрыться от одного из самых страшных ураганов последних лет.

9 марта он нанес визит королю Жуану II. Король просил пригласить его в монастырь Святой Марии Благостной, расположенный в 45 километрах от Лиссабона, где в то время находилась резиденция из-за чумы, свирепствовавшей тогда в столице. Король принял адмирала, некогда отвергнутого им, с наигранной любезностью. Он объявил ему, что согласно договору в Алькасовасе, заключенному в 1479 году с Кастилией, открытые им области принадлежат Португалии. Колумб ответил, что этого договора он не видел, но когда ему его господа запретили отправиться в Гвинею, ои выполнил их требование. Вероятно, он произнес это достаточно высокомерно, так как придворные посоветовали королю покончить с этим наглецом. Король как-то самзаколол одного из своих родственников, но Колумба он отпустил невредимым. Он даже принял его несколько позднее еще раз и имел с ним продолжительную беседу. В ходе беседы он заставил индейцев, привезенных Колумбом, перечислить ему все открытые им острова. Для этого использовали сухие бобы. Индейцы так много взяли из предложенной им чаши бобов, что король рассердился. С тех нор португальцы больше не говорят о таинственном Острове Семи городов, или Антиллах, а об Антильских островах, как они называются и сегодня.

11 марта Жуан II принял Колумба для прощальной аудиенции. На следующий день ему доставили распоряжение короля вернуться в Испанию по суше. По вполне понятным причинам Колумб, почувствовавший в этом ловушку, отказался, и 13 марта «Нинья» покинула устье Тежу.

Между тем команда не теряла времени и привела на борту все снова в порядок. 15 марта в полдень Колумб вошел в устье Рио-Тинто. Палое он покинул тридцать две недели тому назад.

Такой короткий отрезок времени имел такие последствия. Колумб чувствовал это, потому что свой журнал он закончил следующими словами: «Чудесным образом это плавание направлял сам Бог, сотворив для меня великое чудо, для меня, прожившего так долго при дворе Ваших Величеств, постоянно преодолевая сопротивление придворных, воспринимавших это предприятие как безумство. Но я надеюсь, что с Божьей помощью оно принесет всему христианскому миру великую славу».

В этот же день Мартин Алонсо Пинсон пришел на «Пинте» в Палое. Быстрым ходом он перегнал Колумба и в конце февраля пристал к берегу в маленькой гавани Байоне в Галисии. Он даже попытался поспешить ко двору, но ему отказали. Спустя месяц после возвращения он скончался в отчаянии.

ВТОРОЕ ПЛАВАНИЕ

Бесконечные приемы и торжества следовали в Палосе один за другим. Но Колумбу вскоре наскучило это бесполезное времяпрепровождение, и он отправился на две недели к своим друзьям в монастырь Рабида. Оттуда он поехал в Севилью в сопровождении десяти индейцев-рабов, которых маленький Бартоломео де Лас-Казас разглядывал удивленными детскими глазками, даже не зная, что однажды он будет страстным защитником их братьев.

Вскоре, получив очень дружелюбное послание своего покровителя адмирал и вице-король Индии отправился в Барселону ко двору короля. Шесть индейцев сопровождали его. Они несли клетки с пестрыми попугаями, привезенными из «Индии», заморские диковинки и несколько проб золота. Из Севильи через Кордову, Мурсию, Валенсию необычный отряд отправился к Средиземному морю и через Таррагону в Барселону. Повсюду любопытство было огромным.

В Барселоне король и королева приняли первооткрывателя с невероятным блеском и усадили его рядом с собой напротив всей свиты. Обсуждались планы второго плавания. Колумб был гостем своих господ. После торжественного богослужения он остался жить во дворце. Никогда больше на его долю не выпадала такая честь. Он хотел продолжить начатое предприятие, отыскать Великого хана, приумножить свои открытия, найти золотые прииски и обратить язычников в свою веру. Скольких конкурентов ему пришлось преодолеть, сколько ненависти выдержать!

Но в этот момент он наслаждался величием своей славы. В течение пяти или шести недель он принимал участие во всех торжествах. Он принимал просителей, среди них и придворных, которые прежде свысока относились к нему. Король и королева советовались с ним по дипломатическим вопросам. Архиепископ из Толедо, первое лицо Испании и самая влиятельная фигура при дворе, пригласил его на обед и оказал ему королевские почести.

Колумб получил тогда герб с изображениями по углам: кастильский замок, леонский лев, острова и якорь. Его братья — Бартоломео и Диего (младший Джакомо, которого он вызвал из Генуи) — были возведены в «caballeros»^[8] и перед их именем теперь ставили «Дон».

Между тем проходили оживленные переговоры между испанскими властями и папой Александром VI Борджиа, который тоже был испанцем. 3 мая 1493 года он пожаловал Католическим королям владение землями, открытыми Колумбом. Но так как король Португалии тоже начал действовать, испанский посол в Риме добился от папы две новых буллы, под которыми он задним числом поставил даты 3 и 4 мая. Согласно второй булле пограничная линия между португальскими и испанскими владениями проходила в ста лигах западнее от Азорских и Кабо-Верде островов Зеленого Мыса. По всей видимости, принимая такое решение, Испания находилась под влиянием Колумба. Таким же образом по его совету испанская корона потребовала и получила четвертую буллу, датированную 26 сентября, расширяющую ее права, а все права, которыми до этого пользовались другие князья, короли и религиозные общины, объявлялись недействительными. Это должно было коснуться непосредственно Португалии. Там забеспокоились и сейчас же начали переговоры с Католическими королями. В результате появился Тордесильясский договор от 7 июня 1494 года. Пограничная линия была проложена на 370 лиг западнее островов Зеленого Мыса. Восточнее этой океанской границы любая уже открытая земля или та, которая будет открыта, считается португальской. Это сделало возможным создание будущего лузо-бразильского сообщества.

Между тем новость об открытиях распространилась повсюду, не только в Испании и Португалии, которые были непосредственно заинтересованы в этом, но и в Италии, и в Риме, во многих торговых городах и при дворах просвещенных королей. Письмо Колумба Сантанхелю на латинском языке было напечатано в Париже, Базеле и Антверпене. На итальянский язык его перевели стихами. На немецкий язык оно было переведено лишь в 1497 году. Казалось, что эти открытия вообще-то слишком мало интересовали Северную Европу. Должен был появиться второй генуэзец, Джованни Каботто, или Джон Кабот, прежде чем Англия начала пробивать себе путь в «Индию».

Колумб, со своей стороны, начал приготовления ко второму плаванию. Всеми делами управлял Хуан де Фонсека, архидиакон Севильский, добрый, но жаждущий наживы делец. Тогда он сотворил поистине чудеса, так как предоставил в распоряжение адмирала 17 кораблей и примерно 1200–1500 человек команды. Это была настоящая армада. На борту было все, что считали необходимым для начала колонизации.

На этот раз экспедицию сопровождали священнослужители, главой которых был отец Буй ль. Разве объявленной целью путешествия не было обращение коренного населения в свою веру? Но во всяком случае с ними хотели вести и обменную торговлю, обменивая дешевые безделушки на золото, причем восьмая часть дохода должна была отойти Колумбу, а семь восьмых — короне. В общем приоткрыть дикарям небеса обошлось Католическим королям довольно дорого, если не забывать при этом и некоторых светских интересов.

В июне 1493 года Колумб покинул Барселону и двор. Через Сарагоссу он прибыл в Мадрид, Талавера-де-ла-Рейна и Трухильо, где жил молодой свинопас по имени Франсиско Писарро, будущий завоеватель Перу. Цель этого перехода была Гуадалупе в Эстремадуре, большой монастырь иеронимитов. Находясь на грани гибели в шторм при возвращении из плавания, Колумб поклялся совершить туда паломничество. Его сопровождали пять индейцев, шестой остался при дворе. Монахи настолько заинтересовались ими, что попросили Колумба дать одному из островов, которые он наверняка еще откроет, имя монастыря, что и произошло. Так орден иеронимитов познакомился с индейцами, большинство из них они впоследствии окрестили. Мадонна Гуадалупская стала покровительницей всей Латинской Америки.

Из Медельина, родины Эрнана Кортеса, завоевателя Мексики, Колумб через Кордову и Севилью отправился в Кадис, где, несмотря на все старания Фонсеки, флотилия еще долгое время не была готова к отплытию. Колумб был крайне недоволен, что и послужило началом будущих раздоров между ними.

Армада насчитывала три нао^[9] и четырнадцать каравелл, некоторые из них с незначительной осадкой были названы кантабрийскими барками. Они служили для обследования побережья и рек.

Впоследствии прославились многие участники экспедиции. К ним относились: Алонсо де Охеда, будущий первооткрыватель, Хуан де ла Коса, картограф из Пуэрто-Санта-Мария, и Понсе де Леон, тоже будущий первооткрыватель. Диего Альварес Чанка, врач из Севильи, и Микеле Кунео, родом из Савоны близ Генуи, были историографами этого плавания. Один из монахов, иеронимит Рамон Пане, был первым этнографом индейцев. Кроме этого, в экспедиции принимали участие около двухсот представителей дворянства, которые надеялись обогатиться в Америке.

Диего Колон, как теперь называли младшего брата Колумба, был, очевидно, его доверенным лицом, так как Бартоломео не смог вовремя вернуться из Франции, чтобы отправиться в плавание с армадой. 25 сентября флотилия покинула наконец Кадис и до самого моря ее сопровождала эскадра венецианских галер, вышедших из гавани одновременно с ней. 13 октября Ферро, последний из Канарских островов, остался позади.

Колумб взял курс несколько южнее, чем в первый раз. Вследствие этого переход был на целую неделю короче, и уже 3 ноября 1493 года они достигли Доминики в дуге Малых Антильских островов.

Лишь однажды они попали в шторм, но он продолжался всего четыре часа. Корабли не отставали друг от друга, у каждого из них постоянно были на виду белые паруса шестнадцати других кораблей. По вечерам на палубе адмиральского корабля совершалось богослужение, во время которого присутствовали и экипажи других кораблей. 3 ноября в лучах тропического зимнего солнца одновременно с Доминики возник целый ряд других островов. Они были названы Мария-Га-ланте по названию адмиральского корабля, Гваделупа, Десеада и Лас-Сантас. Десеада стала впоследствии опорным пунктом всех испанских, английских и французских эскадр, направлявшихся на Антильские острова. Таким образом, курс, проложенный во время второго плавания, был удивительно благоприятным.

_{Карта, составленная Колумбом}

На острове Доминика Колумб не сходил на землю. Это решение было для него счастливым, так как жившие там карибы были каннибалами. От имени Католических королей он объявил о введении острова Мария-Галанте во владение их короны. Но ни один туземец не появился.

На острове Гваделупа адмирал пробыл шесть дней, потому что в лесах потерялась одна разведывательная группа. Поспешившие ей на помощь обнаружили лишь остатки празднеств каннибалов. Удалось освободить нескольких пленных, приготовленных для будущих банкетов, и даже было время полакомиться ананасами, пока не привели блуждавших в лесу.

Далее последовали еще несколько островов с именем Санта-Марии: Санта-Мария де Монсеррат, Санта-Мария-ла-Антигуа, в настоящее время Антигуа, Санта-Мария-ла-Редонда, известный теперь как Редонда. Современный Невис Колумб назвал Сан-Мартин. Но пи на одном из этих островов не остались испанские поселения, что позволило англичанам, французам и голландцам позднее с легкостью присвоить их.

Минуя острова Сан-Кристобаль, сан-Эустасио, Саба, Санта-Крус, Виргинские острова и Грасиосу, Колумб прошел по всей дуге между островом Доминика и первым островом Больших Антильских островов — Порто-Рико. У острова Санта-Крус никто не сошел на землю, но там испанцам пришлось выдержать настоящий бой. Вели его всего лишь против семи карибских туземцев, среди которых были две женщины и маленький мальчик. Шлюпка, доставлявшая питьевую воду, столкнулась с однодеревкой, в которой находились дикари. Хотя в шлюпке были двадцать пять испанцев, туземцы заняли оборону. Женщины стреляли из луков как мужчины и обрушили на своих врагов целый град стрел. Один белый был убит, двое ранены. Могло быть намного больше жертв, если бы у испанцев не было щитов. Шлюпка перевернула однодеревку, но туземцы пытались спастись вплавь, посреди моря они вскарабкались на скалу и защищались оттуда, пока не были подавлены численным превосходством и взяты в плен. Даже на адмиральском корабле они своей дикостью нагоняли страх. У одного из них свешивались внутренности. Посчитав его мертвым, его выбросили за борт, но он, придерживая живот одной рукой, доплыл до берега. Находящиеся на борту араваки, братья которых служили пищей для многочисленных пиршеств карибов, умоляли испанцев прикончить этого дикаря, потому что он из мести может поднять весь род. Поэтому его поймали, связали и снова бросили в море. Но ему все же удалось освободиться и поплыть к берегу. На этот раз он долго служил мишенью, пока и не пошел ко дну, оставляя кровавый след.

19 ноября показался Порто-Рико. Там не было столкновений с аборигенами, и 22-го, пополнив запасы воды, адмирал покинул вновь открытый большой остров. Он торопился увидеть Гаити и своих друзей, оставшихся в Ла-Навидаде при первом плавании.

27 ноября они увидели тот берег, где потерпела крушение «Санта-Мария», а год назад было создано первое испанское поселение в Америке. Спустились сумерки, и Колумб велел бросить якоря, как только свинцовый лот коснулся дна. Он не хотел подвергать свой корабль новой опасность.

На всех кораблях было напряженное настроение. За прошедшие два дня они обнаружили четыре уже разложившихся трупа, связанных веревками. На одном еще были видны отдельные части лица с густой бородой, каких не носили туземцы.

На борту зажгли огонь: ни один костер на берегу не ответил им. Дали несколько пушечных залпов: только прибой ответил эхом. Наконец в 10 часов вечера подошло каноэ, на борт поднялся кузен касика Гуаканагари, у которого Колумб провел в прошлом году рождественские дни после гибели «Санта-Марии». Он заверил их, что христиане в Навидаде живы и здоровы, за исключением умерших от болезней и тех, кто пал в сражении.

На следующий день одна группа разведывателей сошла на берег. Навидад был полностью сожжен, до последней балки. Вначале предполагали, что тридцать девять золотоискателей настолько откровенно воспользовались гостеприимством местных супругов, что, разозлившись, в конце концов убили всех до последнего. В действительности же споры из-за женщин, конечно, имели место, но, в основном, среди европейцев. Жизнью должен был заплатить молодой матрос за ревность, которую он возбудил в секретаре Эсковедо, бывшем королевском постельном. Оба эти смутьяна устроили охоту за золотом и женщинами. Но так как они рискнули вторгнуться во владения одного из вождей по имени Каонабо, в жилах которого текла дикая кровь карибов, то там они и оставили свои жизни. После этого Каонабо двинулся на Навидад, где Диего де Гарана оставался один лишь с десятью людьми. У каждого из них было по пять туземных женщин. Трое мужчин были убиты, остальные сбежали к морю и утонули там. Некоторые из них ушли в глубь страны и из охотников превратились в преследуемых. Нашлось достаточно туземцев, чтобы устроить на них кровавую облаву. Так они были наказаны за свою жадность и распутство.

Новое поселение Колумб решил основать на северо-востоке от Гаити. Он назвал его Изабеллой, в честь королевы. Но месторасположение было выбрано не совсем удачно, что заранее определило время его существования. Во время этого второго, сравнительно легкого плавания Колумб открыл двадцать больших и сорок маленьких островов и здесь он сделал свои первые трудные попытки колонизации.

_Каноэ

Единственным преимуществом этого места было то, что оно находилось недалеко от Сибао, где было золото. Туда Колумб послал группу разведчиков, которые принесли несколько образцов золота, но почти все они вернулись больными. В самой Изабелле за несколько дней заболели сотни людей. Вода не была пригодной для питья, а европейские запасы быстро иссякли. Работа на строительстве домов и укреплений была слишком трудной для людей, не привыкших к тропическому климату с его постоянными дождями, к лихорадке и непривычному питанию. Не было ни мяса, ни хлеба, ни вина, они ели кашу из маиса и маниоки. Чтобы избежать гибели, было крайне необходимо пополнить запасы европейскими продуктами питания.

2 февраля 1494 года 12 кораблей из семнадцати под командованием Антонио де Торреса были отправлены назад в Европу. Они пересекли океан за двадцать пять дней. В Европу они доставили золота на тридцать тысяч дукатов, местные пряности, шестьдесят попугаев и двадцать шесть индейцев, среди них были три карибских людоеда. Своим господам Торрес передал точный отчет адмирала, который был принят очень доброжелательно.

12 марта Колумб возглавил вооруженный отряд, чтобы проникнуть в глубь Гаити. Отряд состоял из стрелков, вооруженных самострелами и ружьями, и всадников, так как некоторые дворяне, принимавшие участие в экспедиции, имели при себе лошадей и хотели сражаться только верхом. При завоевании Нового Света испанские всадники играли исключительно важную роль, хотя их количество и было очень ограниченно. На континенте, где к тому времени еще не знали лошадей, всадник в снаряжении да еще и на коне в панцире мог сравниться с современным танком. Кроме этого, Колумб взял с собой плотников и каменщиков, и под защитой нескольких гидальго высылал вперед людей с топорами для того, чтобы расчистить путь, по которому должна была пройти экспедиция.

Вскоре нашли плодородную долину. Ее красота поразила Колумба, и он назвал ее Вега-Реаль, Королевская долина. Между холмами, возвышавшимися вокруг долины, соорудили форт, названный им фортом Святого Фомы. Для его защиты построили небольшую крепость. На карте Доминиканской Республики она еще и сегодня называется Форталеза. Форт Святого Фомы превратился в центр оживленной торговли золотом. Туземцы приносили его в виде самородков или песка. Официально все предназначалось для короны. Но, само собой разумеется, было достаточно таких, кто приобретал золото для себя, в своих собственных интересах. Они выдавали друг друга. Нескольким из них отрезали уши и даже нос, что не способствовало повышению их авторитета у Колумба.

Между тем в Изабелле с тропической пышностью зрел урожай. Поспевали дыни, наливались первые колосья, многообещающими были сахарный тростник и виноград. Так появились виды на растениеводство, которое должно было преобразовать сельское хозяйство Антильских островов, что превратило этот край в яблоко раздора европейских держав.

Несмотря на природные богатства, люди болели. Многих уже не стало. Почти все оставшиеся в живых хотели вернуться в Испанию. Им не совсем по душе пришлась жизнь в этих двухстах хижинах первого колониального «города» Нового Света. Но прежде чем прибудет новая флотилия, Колумб хотел закончить заграждение, построить церковь и вокруг нее заложить «plaza mayor», возвести каменные дома. Он даже начал проводить канал для питьевой воды и работы мельницы. Но европейские рабочие болели и были сильно утомлены от постоянного напряжения, которого от них требовали. К работе привлекали даже гидальго. Долгое время они из-за этого относились к Колумбу с глубоким презрением. Они прибыли в «Индию», чтобы разбогатеть и грабить, но совсем не для того, чтобы работать как простой люд. И несмотря на все эти трудности адмирал стремился поддерживать дисциплину!

Колумб освободился от четырех сотен бунтовщиков, отправив их во главе с Охедой в форт Святого Фомы. Однажды тот велел отрезать уши одному индейцу, укравшему несколько платьев. Касика, которому принадлежал этот индеец, он заковал в тяжелые цепи и отправил к Колумбу, чтобы тот его обезглавил. Это чуть было и не случилось. Идиллия, царившая в отношениях во время первого плавания, заметно убывала.

Адмирал устал от всех этих раздоров и спешил вновь отправиться в плавание. Ему так хотелось обнаружить азиатский континент, прежде чем прибудет подкрепление. Поэтому управление Изабеллой он передал своему брату Диего и 24 апреля 1494 года снова вышел в море.

Ему необходимо было, наконец, выяснить, была ли Куба действительно полуостровом азиатского континента, как он предполагал после первого плавания. И кроме этого, нужно было все-таки найти Великого хана.

Адмиральским кораблем была снова «Нинья». Для обследования побережья ее сопровождали две каравеллы с небольшой осадкой и латинскими парусами. На борту было всего около 60 человек.

В торжественной обстановке он объявил о введении Кубы во владения Католических королей и на одном мысе соорудил колонну с крестом. Посовещавшись со своими капитанами, он пошел вдоль южного берега большого острова. Это была высохшая местность, заросшая агавой и кактусами. Пройдя далее в глубь страны, они натолкнулись па селения. Индейцы были миролюбивыми и гостеприимными, как и при первой встрече с ними.

_Шаман

Но так как ничего не привлекло их особого внимания, 3 мая адмирал покинул побережье Кубы и направился на юго-восток к Ямайке, которую туземцы описали ему как золотой остров.

Индейцы Ямайки тоже были тайны, как в Эспаньоле и на Кубе, но более воинственные. Прежде чем бросить якорь, адмирал хотел измерить глубину лотом. К нему на большой скорости приблизились около шестидесяти легких лодок с одним веслом, каноэ. Они смогли успокоиться лишь после выстрела из пушки. Потом можно было начать меновой торг. Впоследствии из лука убили нескольких индейцев, чтобы внушить им уважение к кастильскому оружию, на других спустили огромную испанскую собаку. Так впервые на индейцев натравили охотничью собаку. С этого момента возникла жгучая ненависть между этими страшными животными и индейцами. Испанцы это вскоре заметили и повсюду использовали собак. В ходе всех колониальных завоеваний их острые зубы перегрызли горло тысячам туземцев.

14 мая Колумб вновь приблизился к берегам Кубы и был встречен там достаточно приветливо. Теперь он находился в заливе Гуаканаябо, в котором было много мелких островов. В один из последующих дней он увидел их почти 164. И еще больше на расстоянии 150 миль до Сиерра-Тринидад. Адмирал дал им поэтическое собирательное имя: Сады королевы.

Это путешествие было довольно трудным из-за узких и мелких протоков и внезапных порывов ветра. Маленькие каравеллы неоднократно касались грунта, но благодаря незначительной осадке они легко поднимались. 60 тонн «Ниньи» было уже слишком много. Однажды она на несколько часов застряла в иле.

Несмотря на такие трудности, адмирал в любой момент отличался почти сверхчеловеческой наблюдательностью. Он почти не спал и исчерпал всю свою необыкновенную силу сопротивляемости. Небольшое расслабление он испытывал, лишь наблюдая за красотами природы и животного мира. Розовые фламинго засыпали на одной ноге в болоте или парили над мачтами. С помощью охотничьих рыб, наподобие рыбы-лоцман, туземцы вылавливали огромных черепах. Индейцы привязывали к рыбе веревку, скрученную из волокон, и спускали ее вниз на черепаху, подбадривая рыбу ласковыми словами. Со всей силой своего присоса рыба прижималась к голове жертвы. Рыбаку оставалось лишь только потянуть за веревку, вновь приговаривая незначительный комплимент.

Во время утомительного плавания по тропическому «саду» Колумб прошел вдоль кубинского побережья на запад. Ему сказали, что там находится Магон. Это не могло быть ничем другим, как только Манги, юго-восточной частью Китая, о которой рассказывал Марко Поло. Ведь там была только пресная вода, опьяняющие ароматы и певчие птицы под высокими пальмами.

Потом потянулся большой отрезок белой мелкой воды. В глубину на две сажени якоря скользили по илу. Сорок длинных миль каравеллы с трудом продвигались вперед. Вода постоянно меняла цвет, от молочно-белого до темно-зеленого или даже черного. Манговые заросли делали берега непроницаемыми. Над ними кружили тучи комаров. Повсюду вялость, ил и гниль.

_{Женщина из племени канибалов}

Недалеко от современного города Гаваны отважные разведчики натолкнулись на группу индейцев, трое из них были облачены в длинные белые одежды как монахи. Вначале Колумб подумал, что встретился со жрецом Хуаном, одним из легендарных христианских королей, о котором часто упоминали в средние века. Но на следующий день их уже не было. Великого хана тоже не нашли.

Но Колумб все еще мчался за своей фантастической мечтой. На второй неделе июня ему пришла в голову мысль объехать этот золотой полуостров, вблизи которого он, очевидно, и находился. Затем он намеревался пересечь Индийский Океан. Тогда у него был бы выбор: либо объехать мыс Доброй Надежды и вернуться в Испанию, либо проехать через Красное море и освободить на этом пути Иерусалим…

У каждого закружится голова, если прочтешь все это в записях Бернальдеса, священника из Паласиоса, который хорошо знал Колумба. Великий хан, Сипанго, Манги, жрец Хуан, Золотой остров, Иерусалим — все кружилось в его голове, уставшей от бесконечного бодрствования, в его до предела напряженной воле, направленной лишь на одну недостижимую цель.

Во всяком случае, после этого смятения его мысли прояснились. Корабли следовало возвратить в Изабеллу. 29 сентября после утомительного плавания Колумб вновь возвратился туда. Мучимый лихорадочными фантазиями и сильнейшим ревматизмом, он уже не мог ходить. На берег его вынесли на руках.

КОЛУМБ-КОЛОНИЗАТОР

Бартоломео, второй брат Колумба, ожидал Христофора в Изабелле. По возвращении из Франции он был милостиво принят Католическими королями и привел обоих сыновей адмирала ко двору, где они, невзирая на их законные права, были определены пажами на службу к инфанту дону Хуану. Дон Бартоломео, теперь уже испанский кабальеро, должен был возглавить три каравеллы, которые он без особых трудностей привел в Изабеллу. Это и была та долгожданная флотилия с продовольствием.

Христофор присвоил Бартоломео титул «adelantado», наместника, что давало ему большие военные и административные права. Он должен был стать активным помощником своего брата и, что в тропиках очень важно, отличался в любой ситуации отменным здоровьем и удивительной силой духа.

Диего, самый младший браг, за время отсутствия адмирала не очень хорошо справлялся с делами колонии. Он был слишком слабым, чтобы усмирить вырвавшиеся из оков страсти алчущих поселенцев, считавших, что им все дозволено. Постоянно происходили грабежи, разбои, изнасилования, угрозы и драки. Маргарит, назначенный комендантом крепости, утопил остров в огне и крови. Он и брат Буи ль, тоже каталонец, обращались с индейцами как со скотом. Ни один туземец не был крещен. Рамон Пане, будущий этнограф, смог начать евангелизацию лишь в 1496 году. В довершение всего Маргарит и Буиль захватили корабли, которые привел Бартоломео, и ушли в Испанию. Там они оклеветали братьев Колумбов, насколько это было в их власти.

Нужно было положить конец этой анархии, но вместо этого Колумб принялся за туземцев, убивших нескольких своих мучителей. Он преследовал их на лошадях и с собаками. Происходила настоящая кровавая бойня. Дикарей, схваченных живыми, превращали в рабов и отправляли в Испанию. Индейцы, которые не находили достаточно золота для своих корыстолюбивых завоевателей, должны были жертвовать своей свободой. Их продавали на рынке. Так индейцы были вознаграждены за свой радушный прием, который прославлял Колумб в своем отчете повелителям после первого плавания. Из четырех сотен рабов, отправленных 24 февраля в Европу на каравеллах под командованием Антонио де Торреса, двести скончались между Мадейрой и Кадисом. Большая часть остальных стала жертвой болезней вскоре после того, как они были проданы архиепископом Фонсека на рынке в Севилье.

_{Севилья во времена X. Колумба}

Попытки бунта заканчивались новой бойней и новым рабством. Маленькому, но пылкому Охеде хитростью удалось захватить Каонабо, касика, приказавшего убить жителей Навидада. Охеда прибыл с десятью всадниками и пообещал ему большой бронзовый колокол для капеллы в Изабелле. Это чудо возбудило жадность касика, и он отправился в путь с вооруженным отрядом и десятью всадниками-идальго. На одном из привалов Охеда показал ему железные наручники и цепи для ног и рассказал, что король Испании носит такие же, когда ездит верхом. Хотел ли касик быть похожим на испанского короля и сесть на страшного коня, которого так боялись индейцы? Вероятно, хотел! Охеда велел ему с наручниками на руках и цепями на ногах сесть на коня позади себя, и чтобы он не упйл, крепко привязал его к себе. По сигналу остальные девять всадников набросились на охрану Каонабо, а Охеда пришпорил своего коня и умчался в Изабеллу…

Само собой разумеется, в городе начали процветать всевозможные ремесла, к которым присоединились теперь уже и европейские женщины. Особенно важен был труд кораблестроителей. Буря повредила некоторые стоявшие там корабли, поэтому построили новую каравеллу и назвали ее «Индия». Это был первый корабль, построенный в американской «Индии».

Время с мая 1495 по март 1496 года оба брата Колумба использовали, в основном, для того, чтобы подчинить себе остров и вынудить коренных жителей платить дань. Каждый индеец старше четырнадцати лег должен был сдавать раз в три месяца рожок, полный золотой пыли. Касик каждые два месяца должен был приносить целую бутылку из тыквы. Если в той местности не было золота, туземцы в течение квартала должны были напрясть и наткать 25 фунтов хлопка. Когда дань была выплачена, на шею туземцу вешали медную пластинку, марку. Все эти методы были достаточно жестокими. Золотые изделия, которые испанцы вначале просто отбирали у туземцев, были плодом труда целых поколений. А чтобы добыть достаточно золота для уплаты дани, понадобились бы еще целые поколения. И как можно было требовать у дикарей ежегодно сто фунтов обработанного хлопка, если они сами ходили почти голыми? Дань, которой хотели их обложить, даже если представить себе, что все это возможно выполнить, моментально превратила бы их в рабов. И на рынке не нужно было бы продавать.

_{Индеец uuму}

Вскоре адмирал заметил, что трудно получить и половину требуемой дани. Но он настаивал на этом, опасаясь трудностей, которые могут возникнуть по его возвращении, если он привезет не очень много золота. Туземцы скрывались в горах, убивали христиан, но за это еще в большем количестве убивали их. Многие отравляли себя соком маниоки. Население быстро сокращалось. Из ста тысяч жителей в 1492 году к 1548 году осталось всего лишь пятьсот. Это были страшные последствия фискальной колониальной политики, проводимой Колумбом.

В октябре 1495 года Колумб получил еще одно выражение неодобрения от своих королевских покровителей. Жалобы недовольных, возвратившихся в Европу, имели свои последствия. В то время как Колумб вел войну внутри страны, прибыл полномочный представитель Католических королей по имени Агуадо. Как он позднее отметил в своем отчете, почти все жители Изабеллы на что-либо жаловались. Все они были больны и озлоблены. Действительно, хорошо было только тем испанцам, которые жили внутри страны и сами добывали себе рабов и золото.

Колумб почувствовал, что настало время оправдать себя в Испании. Перед отъездом он велел брату оставить Изабеллу и заложить новый город в Санто-Доминго, как теперь называют Сьюдад-Трухильо, столицу Доминиканской Республики на южном берегу Гаити. Там была естественна я гавань, плодородная почва и даже золото в потоке воды. Бартоломео выполнил этот приказ, пока его брат находился в Испании. Вскоре от Изабеллы ничего не осталось, кроме нескольких стен, считавшихся проклятыми.

_{Трубка мира}

Итак уже не осталось больше ничего от обоих поселений, основанных Колумбом на Гаити. Каждый раз место было выбрано неудачно, да и управление организовано плохо. Мерзкой была и политика, проводимая по отношению к коренному населению. Колумб был гениальным первооткрывателем, мореплавателем с невероятной целеустремленностью и с почти сверхъестественным даром наблюдательности. Но как колонизатор он потерпел полную неудачу.

В Испанию он вернулся только с двумя каравеллами, на все еще пригодной «Нинье» и с новой американской «Индией». Как отличались они от прославленной армады 1493 года!

На двух маленьких судах теснились 225 христиан, утомленных жизнью в «Индиях», и двадцать пять рабов, среди них и Каонабо, скончавшийся в пути.

Обратный курс был выбран неудачно. 6 апреля 1496 года, проведя четыре недели в море, Колумб все еще находился в дуге Малых Антильских островов, а продукты питания были на исходе. Его звезда заметно заходила.

10 апреля адмирал попытался добыть пропитание в Гваделупе, но карибы приготовили ему слишком плохой прием. Нашли лишь красных попугаев и одну руку человека, тлевшую на копье в одной из покинутых хижин. Заложниками стали десять женщин и трое детей. У них раздобыли немного хлеба из кассавы. Девять дней пекли новый хлеб для обратного перехода. Наконец 20 апреля отправились в путь.

Вперед продвигались медленно и неуверенно. 20 мая, спустя месяц, никто не знал, где они находятся. Дневной рацион состоял из 150 граммов хлеба и кружки воды. В начале июня некоторые испанцы предложили съесть каннибалов. Другие считали, что их следует выбросить за борт, чтобы увеличить рацион. Но Колумб вновь нашел в себе силы, вопреки, а может быть, именно из-за нужды, затмившей все. Каннибалов не тронули. В ночь на 8 июня адмирал объявил, что они пристанут к берегу недалеко от мыса Винсента в Португалии. Рулевые посмеялись над ним. Но 8 июня они уже были в Одемире, 35 миль севернее от мыса Винсента. Если Колумба уже даже и не вела его счастливая звезда, то несмотря и на приблизительные вычисления он был отличным мореплавателем, пока ветры не заигрывали с ним. На долготе Азорских островов он уже точно знал, что делал, и он был единственным, кто это знал.

11 июня на двух маленьких каравеллах он подошел к Кадису. Они вывесили все имеющиеся флаги. На берег сошли с исхудавшими, желтыми или зелеными лицами. Они внушали страх…

И не по одной только причине. В Испании уже знали, что многие из тех, кто вернулся домой из «Индий», болели страшной болезнью, поражены были ткани и даже кости. Лишь в 1530 году гуманист Джироламо Фракасторо упомянул о ней в одном из своих стихотворений, которое называлось «Сифилис».

У индейцев с давних времен сифилис проявлялся эндемически, не представляя собой особой опасности. Больные лечили себя сами смолой гуайявы. В Европе эта болезнь была впервые зарегистрирована в 1493 году. Генуэзский летописец Бартоломео Сенарега утверждал, что она занесена из Андалусии, куда попала из Эфиопии. Но здесь возможно и смешение с американской «Индией». В 1497 году были отмечены некоторые случаи в Англии, в 1499 году — в России и Индии, за что, без сомнения, полную ответственность должен нести Васко да Гама. Такие же случаи были в 1512 году в Японии.

По всей видимости, были здоровы не все индейцы, сопровождавшие Колумба после первого плавания. К тому же они ездили по всей Испании. Один туземец, оставшийся при дворе в Барселоне, пользовался большим уважением. Известно, что он вел себя как господин, тогда как многие господа из высшего общества Испании или других стран не могли служить образцом добродетели. Как мы уже знаем, во время второго пребывания в «Индии» испанцы очень недостойно вели себя в Изабелле по отношению к местным женщинам. Может быть, именно они, а не участники первого плавания, были первыми белыми, которые завезли это зло в Европу. Ведь оставшиеся в Навидаде и, возможно, тоже болевшие сифилисом, не вернулись. С другой стороны, в своем дневнике первого плавания Колумб ясно пишет, что на обратном пути вся команда находилась в полном здравии.

_{Ритуальный столб}

Все это не совсем ясно, а в данном случае и не так уж важно. Болезнь была. Это была страшная месть Нового Света Старому. К счастью, Колумб не имел никакого представления о том, что несет за это ответственность.

ТРЕТЬЕ ПЛАВАНИЕ

В Кадисе Колумб надел коричневую монашескую рясу францисканца и не снимал ее, пока находился в Испании. Казалось, что полностью исчезло то высокомерие, которое несколько раз проявлялось в нем после триумфального возвращения. Или он хотел помириться с небесами, чтобы ему снова вернули его счастливую звезду?

Приют он нашел у Андреса Бернальдеса, священника из Лос-Паласиоса и историографа Католических королей. Редко он покидал свой дом. Его гостеприимный хозяин был его единственным другом, которому он доверял дневник своего второго плавания.

Через месяц после прибытия он получил письмо от королевской четы, выразившей готовность принять его при дворе. В сопровождении брата Каонабоса, как окрестили дона Диего, он отправился в путь, взяв с собой в подарок попугаев и золото. Дон Диего нес золотое ожерелье, весившее шестьсот «castellanos»^[10]. Кроме этого у него были короны из перьев, маски с драгоценными камнями и глазницами, окаймленными золотом. Все это привлекало любопытных и удовлетворяло жадных, которых всегда и везде хватало.

Король и королева приняли его с почетом, но среди придворных он едва ли мог найти друзей. Колумб сразу же изложил планы третьего плавания. Но кораблей ему пришлось ждать два года. Для него их не было, тогда как 130 кораблей сопровождали Хуану Безумную на ее бургундскую свадьбу во Фландрию. Такая же армада привезла в Испанию Маргариту Австрийскую, невесту дона Хуана. Колумб, по-прежнему интересовавшийся навигационными вычислениями, рискнул предсказать день прибытия Маргариты. Дата точно совпала. Этот случай намного больше способствовал проявлению новой королевской милости, чем все услуги, оказанные им до этого.

Права адмирала были подтверждены заново, а материальные выгоды значительно расширены. Но, во всяком случае, ему пообещали не так уж много. Прежде всего речь шла о том, чтобы поддержать в «Индиях» основанные там колонии, так как их нельзя было бросить на произвол судьбы. Не посылая туда миссионеров, можно было навлечь на себя громы небесные. Католические короли уже заметно постарели и все чаще думали о смерти.

Подобрать команду было намного труднее, чем перед вторым плаванием. Чтобы пополнить команду, нужно было даже пообещать преступникам освободить их от штрафа. Но все же еретиков, убийц и развратников не брали. Потребовалось целых четыре месяца, чтобы добыть корабли, и все из-за того, что Фонсека, ставший теперь епископом Бадахоса, чинил на их пути всевозможные препятствия. Наконец в их распоряжение были предоставлены шесть кораблей — пять каравелл и адмиральский корабль, «нао» в сто тонн.

_{Маска колдуна}

Прежде чем покинуть Европу в третий раз, Колумб привел в порядок все свои семейные дела. С разрешения властей он возвысил до майората все свои, хотя и незначительные, владения и привилегии. Все это должно было перейти к его законному сыну Диего, а в случае, если тот умрет раньше отца, — к его незаконнорожденному сыну Фердинанду. Бартоломео и Диего, братья адмирала, шли в завещании за его сыновьями. Наследник всего майората по праву должен быть адмиралом океана. Колумб не забыл, что был генуэзцем. Его наследник должен был вложить капитал в банк ди Сан-Джоржио в его родном городе, «чтобы сократить налоги его сограждан». Он должен был также содержать дом, в котором бы жил кто-либо из генуэзских членов их семьи. Беатрис, мать Фердинанда, была уже ранее упомянута в его завещании.

30 мая маленькая флотилия покинула, наконец, Гвадалквивир. Здоровье Колумба оставляло желать много лучшего, но он был рад, что снова в море, вдали от придворных интриг, министров и даже поставщиков флотилии.

7 июня он был уже в Порту-Санту, в районе островов Мадейра, где его тесть был губернатором, где жила Фелипа… Как давно все это было! Как будто совсем в другом мире. На сорок миль, отделявших его от Мадейры, нужно было три дня. Там он задержался на шесть дней среди людей, знавших его в прежние годы, когда тщеславие еще не захватило его и не ввергло в пучину всех этих мучений. Там ему никто не завидовал. Ему хорошо было среди этих дружелюбно настроенных, хотя и чужих людей.

Взяв на борт воду и дрова, он направился на Гомеру (Канарские острова), до нее нужно было пройти двести девяносто миль. Как и во время второго плавания, оттуда он послал три корабля на Доминику. Затем они должны были взять курс на Санто-Доминго, в новый город на побережье Гаити. Его он еще не знал. Там должен был находиться Бартоломео. Но они сбились с пути и прибыли лишь после него…

_{Фигурный сосуд}

21 июня Колумб со своими тремя другими кораблями взял курс к островам Зеленого Мыса. Условия плавания были довольно благоприятными, и за шесть дней они прошли 750 миль. Якорь бросили в бухте Боавишта, где было поселение прокаженных. 1 июля он прибыл в Сантьягу. Там возникла большая португальская колония и было много черных рабов. Восемь дней он прождал скот, но ничего так и не получил. От песка, который ветром заносило из пустыни, воздух становился плотным и удушливым. От этого зноя бежать хотелось. 4 июля он направился на юго-запад. В Африке на этих широтах находили золото, может быть, и там, в «Индии», оно есть!

За девять дней он прошел 380 миль. Ветер совсем стих. Было ужасно жарко, в трюмах лопались бочки с водой и вином, пшеница и солонина высохли. Немного прохлады приносил лишь липкий дождь. 22 июля вдруг поднялся ветер. Дремавшие корабли моментально ожили, радостно встрепенулись паруса, направив свой нос на запад. Вода и ветер снова создавали привычный шум. В своей каюте адмирал опустился на колени и благодарил Бога. Ветер, действительно, был редким явлением в это время года и на этих широтах.

Теперь так быстро продвигались вперед, что люди, для многих из которых это было первым плаванием, содрогались от страха при мысли о расстоянии, отделявшем их от Испании.

31 июля на горизонте появился Тринидад. Уже близко была Венесуэла.

Южный берег большого острова зарос пышной растительностью, это были высокие кедры и пальмы. Пройдя вдоль острова, Колумб увидел вдали берега американского континента. 1 августа ондал ему название Ysla Santa, святой остров, так как он и не подозревал, что это континент. Таким образом, он обнаружил континент, хотя и совсем с другой стороны. Но этого он не знал. И еще меньше он знал о том, что это не Азия, которую он все еще хотел увидеть. Судьба сыграла с ним злую шутку, но в то же время она не лишила его той уверенности, которая могла бы стать страшным разочарованием.

_{Тотемный столб}

По счастливой случайности он прошел залив Пария между Тринидадом и побережьем Венесуэлы. Его он пересек в северном направлении, дошел до его второго конца в южной части полуострова Пария, закрывающего одноименный залив с Запада. У этих берегов он останавливался пять раз, все еще предполагая, что объезжает остров. Через одного из своих капитанов он велел торжественно объявить о введении его во владения. Сам он этого не мог сделать, потому что ничего не видел, так сильно у него болели глаза от постоянного недосыпания. На одной из стоянок местные жители принесли ему бутылки из тыквы, полные чичи, крепкого напитка, еще и сегодня любимого у населения Венесуэлы. На другой стоянке он выменял кольца и украшения из гуанина. Гуанин представлял собой сплав из золота, серебра и меди с различными примесями. Испанцы особенно пристрастились к предметам, содержащим золото и очень удивлялись тому, что туземцы больше ценили изделия из меди. Это можно было объяснить тем, что медь привозили издалека, а золото находили здесь же на месте. Масштабы цен были различными, но белые видели в этом лишь доказательство примитивизма индейцев, чем они и пользовались, угнетая туземцев и превращая их в рабов. Адмирал заметил, что они говорят на другом языке, не похожем на язык дикарей Антильских островов. Когда они немного научились по-испански, он мог бы использовать их в качестве толмачей. На одной из стоянок на борт поднялись женщины, на них были ожерелья из зерен с нежными жемчужинами. Это было недалеко от острова Маргариты, жемчужного острова, эксплуатацию которого Охеда начал в 1499 году.

11 августа 1498 года Колумб вдруг повернул назад, так как не нашел на западе выхода из залива Пария. Но и сейчас он не понял, что натолкнулся на континент. Он прошел мимо Маргариты, но не стал там на якорь, что было его большой ошибкой. Благодаря мешку жемчуга он бы намного быстрее снискал себе милость господ, чем новыми открытиями. Но еще одно открытие он все же сделал, в чем не сомневался. Покидая берег, вдоль которого он шел, под датой 15 августа в свой путевой дневник Колумб записал: «Думаю, что это большой, до сих пор неизвестный континент, так как из него вытекают много рек с пресной водой. Кроме этого, в своей книге Исидор (Esdras) утверждает, что на земле существуют шесть частей суши и одна часть воды». В этом сказывается не только его средневековое, но и современное ему отношение, так как он объединяет в единое целое свои наблюдения с преданиями. Но логического вывода из этого он так и не сделал, вывода о том, что он находится не в Индии, не в Китае и не в Японии. Напротив, он убежден, что этот новый континент расположен где-то почти рядом с Китаем, нужно только найти очень близкий пролив, который приведет к желанным островам. Они должны быть совсем рядом. Из этого следует, что истинное значение его открытия было все еще недоступно ему. И если смелость его предприятия и правильность его наблюдений были современными, ему все же не удалось освободиться от средневековых предрассудков, добытых из старых книг. Здесь проходят границы Колумба, каким бы гениальным он ни был во всем остальном.

Теперь он думал только о том, чтобы отыскать своего брата Бартоломео в Эспаньоле. Он взял курс на север. Но когда в открытом море направлялся к Большим Антильским островам, им овладела вдруг удивительная идея. Большая Земля, которую он только что оставил позади, была Земным Раем, так как обычно говорят, что он находится на краю Востока. Так он записал в своем дневнике. И генуэзец находился именно там. Спустя два месяца он эти мысли излагал своим покровителям в письме из Санто-Доминго, особенно указывая на средневековые данные, заимствованные им из одной из любимых книг, «Картины мира» Пьера Д’Аильи. К ним он добавил аргументы, основанные на личных наблюдениях. Судя по высказываниям древних ученых, климат Эдема был умеренным, и он сам определил, что на полуострове Пария не очень жарко. Священное писание гласит, что из Земного Рая истекают четыре реки. В заливе Пария тоже были устья четырех рек. Следуя своим источникам, Пьер Д’Аильи утверждал, что реками Рая являются Тигр, Евфрат, Нил и Ганг. Именно их водные потоки устремляются в залив. Таким был в то время ход мыслей Колумба. Слепо следовать ему нельзя, тем более что адмирал связывал с этим теорию о том, что Земля имеет форму груши, а не шара. Скорость его движения от Парии до Антильских островов объясняется тем фактом, что в этот момент он шел по косой вниз, от вершины груши к шарообразной части Земли. А умеренная температура и является следствием возвышенного положения Парии, именно Рая. Не следует удивляться поэтому, что гуманист Пьетро Мартир в своей книге «De Orbo Novo» это место комментирует следующим образом: «Из этого я ничего не понял, и признаюсь, что доводы адмирала меня ни в чем не убеждают». Если хочешь измерить ту пропасть, в которой блуждал тогда дух генуэзца, то следует лишь сравнить его идеи о Рае с одним местом из письма Веспуччи. Флорентиец не был таким же гениальным, но его ум не совершал таких диких скачков. В своем описании южно-американского побережья он тоже называет его райским, когда пишет: «Если на этом свете есть Земной Рай, то это не так уж и далеко отсюда…». «Если он есть…». Основное различие обоих представлений заключается в этом «если», которое отделяет предположение от прыжка в пустоту.

И все же, что касается практического мореплавания и его расчетов, то Колумб остался таким же непревзойденным, как и раньше. В 1496 году он покинул Гаити у Изабеллы и никогда не видел новой столицы Санто-Доминго. После островов Зеленого Мыса за время третьего плавания он ни разу не был на известной ему земле. И все же он прибыл туда, куда хотел. В этом, отчасти, и заключается его гений. Во всяком случае, он не попал прямо в гавань Санто-Доминго, что было бы очень удивительно, так как уже на островах Зеленого Мыса его ошибка в расчетах широты была очевидной. Но все же его расчеты можно считать достаточно точными, поскольку к Санто-Доминго он вышел всего на сто миль западнее. Как он записал, течение и ветер отнесли его в сторону. И это было правдой. Бартоломео шел на каравелле ему навстречу. 31 августа они вместе вошли в устье Озалии, омывающей новую столицу.

Там их ожидали суровые испытания. Все было разрушено и уничтожено. Поселенцы под началом Франсиско Ролдана, назначенного Колумбом перед отъездом «alcalde mayor», главным судьей, затеяли бунт. Вокруг него объединились все недовольные. Их было много, так как жизнь в тропиках достаточно сурова, да еще и при строгой, по их мнению, дисциплине «adelantado» Бартоломео. Взяв руководство бунтом в свои руки, Ролдан проник в глубь острова. Бартоломео выступил против него и его союзника касика Гуарионеса. Касик должен был заплатить за испанца, но Ролдана все еще не могли схватить. К тому же, три каравеллы, которые Колумб выслал вперед, снабдили Ролдана провиантом. Их расчеты не были такими точными, как у Колумба. Ветер и течение отнесли их далеко от Санто-Доминго к острову, захваченному Ролданом. Они ничего не знали о бунте, поэтому и отдали ему все запасы, предназначенные для столицы.

Из Санто-Доминго Колумб переслал свои записи третьего плавания в Испанию и попросил подкрепления, чтобы справиться с бунтовщиками. Но, к сожалению, его письмо к королевской чете было почти таким же несвязным, как и его мысли о Земном Рае и форме земли. Вместо того чтобы выступить против Ролдана, адмирал пошел с ним на переговоры. Высокомерным тоном бунтовщик потребовал отозвать все жалобы на пего и отдать ему и его сообщникам земельные наделы с прикрепленными к ним туземцами для работы. Колумб выполнил все его требования. Можно было подумать, что он уже не понимал, что делал.

Эта уступчивость имела свои дальнейшие последствия. С этих пор каждый поселенец имел при себе в услужении определенное количество работников, которые обрабатывали землю или добывали для него золото. Эту систему называли «репартимьенто» или «энкомьенда». Она распространилась по всей испанской Америке.

Сообщая обо всем этом, Колумб добавил, что события произошли против его воли. Он попросил прислать ему советника для помощи в управлении островами. Тем самым он признал свою несостоятельность, свою неспособность самому решать проблемы.

При дворе еще до получения этого злополучного письма Колумб не пользовался больше такой благосклонностью. Не лучше ли было предоставить Охеде вместе с Хуаном де ла Коса и Америго Веспуччи право поискать жемчуг у побережья Венесуэлы? Нашли же жемчуг и острова Кюрасао, Аруба и Бонайре, принадлежащие сегодня Голландии, не поставив даже в известность адмирала, которому они подчинялись. Пералонсо Ниньо на таких же условиях добывал жемчуг, а Висенте Яньес Пинсон открыл устье Амазонки. Все это было еще более неприятно, потому что касалось бывших подчиненных адмирала.

Недовольным, возвратившимся в Испанию, было легко во всех преступлениях обвинить братьев Колумбов. Очевидными были беспорядки в Эспаньоле и свидетельствовали они против них. Остров стоил денег, вместо того чтобы их приносить. Колумб отсылал рабов в Испанию, что вызывало сомнения в религиозной совести королевы, которая с полным правом не могла быть удовлетворена успехами миссии.

Произошло то, что должно было произойти. Королевская чета решила послать туда судебного следователя по имени Франсиско де Бобадилья. 25 августа 1500 года он прибыл в гавань Санто-Доминго. Адмирала там не было. Он в это время расправлялся с бунтовщиками под началом Адриана де Моксика, бывшего лейтенанта Ролдана.

Первое, что увидел Бобадилья, были трупы семи бунтовщиков, висевшие на виселице. Так, значит, это было правдой, что Колумб пролил испанскую кровь, как и жаловались на него? Диего, младший из братьев Колумба, не решился выдать Бобадилья пять других пленников, ожидавших своей казни. После этого королевский представитель, опираясь на закон, завладел крепостью и велел заковать Диего в цепи. Когда вернулся адмирал, его постигла та же участь. У Бартоломео были войска для защиты, но он все же подчинился требованию Христофора. Его держали в заточении на одном из кораблей.

В начале октября 1500 года первооткрывателя Нового Света отправили в Испанию, чтобы предать его там суду. Как только гавань осталась позади, капитан каравеллы, перевозившей его, хотел снять с него цепи. Но Колумб отказался. В цепи его заковали по распоряжению властей, и они сами должны снять их с него. В Кадис прибыли в конце месяца. Но освобождения и приглашения ко двору он должен был ждать до 12 декабря. Сочувствующие ему люди заботились о его содержании. С достоинством он вынес все унижения, но морально Колумб был сломлен.

ЧЕТВЕРТОЕ И ПОСЛЕДНЕЕ ПЛАВАНИЕ

При дворе Колумба восстановили во всех правах адмирала, но о его функциях вице-короля не было даже и речи.

Между тем Родриго де Бастидас открыл северное побережье Южной Америки между Венесуэлой и перешейком Дарьей, даже не предполагая, что это была лишь узкая полоска суши, отделявшая Атлантический океан от Тихого. Об этом узнали лишь в 1513 году благодаря Бальбоа, которого вскоре после этого открытия обезглавили по приказу королевского губернатора Педрариаса де Авилы. Эго была еще более возмутительная неблагодарность, чем арест Колумба Бобадильей. Америго Веспуччи и другие прошли вдоль атлантического побережья Южной Америки. Все это совершалось ради Испании. Португальцы Корте Реал и Кабрал сами по себе открыли Ньюфаундленд и Бразилию, в то время как Колумб все еще ждал королевской милости в садах Гранады.

3 сентября губернатором «Индии» был назначен Николас де Овандо. Он не был вице-королем, но и Колумб уже не был таковым, хотя официально его этого титула никто и не лишал. Если он даже все еще был адмиралом океана, то никто больше и не помышлял о том, чтобы полностью сохранить за ним все права, положенные данному чину, так как теперь они распространялись бы не только на открытие до этого острова, но и на весь огромный континент. Подобная мысль никогда не приходила в голову королей, да и генуэзцу тоже. Он довольствовался тем, что оставили ему короли, а именно: доля в торговле и золоте Антильских островов.

13 февраля 1502 года Колумб видел, как отплывала великолепная флотилия Овандо; двадцать четыре каравеллы, пять «нао» и один барк, всего было 2500 моряков, солдат и поселенцев, намного больше, чем он когда-либо получал. По-прежнему у него все еще не было ни одного корабля для четвертого плавания, о котором он все время говорил.

Теперь путь в Индию он хотел найти по другую сторону Кубы, которую он считал китайской провинцией. Если бы он отыскал этот путь, в чем он нисколько не сомневался, своей славой он превзошел бы Васко да Гама, который достиг Индии именно на пути к мысу Доброй Надежды. Совершив кругосветное путешествие, он бы вернулся в Испанию и таким образом смог бы удостоиться благодарности королей. Всем его бедам был бы положен конец. В действительности кто-то и получил такое право, но Католические короли и сам Колумб уже давно умерли, а первооткрыватель не извлек из этого никакой выгоды, так как умер перед своим возвращением в Испанию. Этим человеком был Магеллан, который продолжил дело Колумба. Но судьба так же сурова была по отношению к нему, как и к генуэзцу.

Благодаря своей настойчивости Колумб получил наконец разрешение подготовить свое четвертое плавание. Ему даже дали письмо к Васко да Гама, который именно в это время отплыл в Индию, на случай, если он по пути встретится с ним. Таким образом, короли по-прежнему поддерживали намерения и планы Колумба. Впрочем, делали они это для всего мира, особенно если при этом были надежды получить золото и пряности.

Один из приказов, полученных Колумбом, был довольно унизительным. Ему не разрешили по дороге туда заходить на Эспаньолу, но если возникнет крайняя необходимость, то только на обратном пути. Человек, открывший Антильские острова, должен был, следуя королевскому распоряжению, держаться от них подальше. Его враги, поселенцы, вернувшиеся в Испанию, очевидно, по-прежнему питали неприязнь к нему.

Составив завещание, в котором на этот раз не была забыта Беатрис, мать Фердинанда, 3 апреля 1502 года Колумб отправился из Севильи в самое трудное плавание, принесшее ему столько разочарований. Ему был 51 год. Фердинанду, сопровождавшему его, двенадцать.

Маленькая флотилия состояла из четырех каравелл. Команда насчитывала 140 человек, в основном это были андалусцы из Палоса и его окрестностей. Если даже князья и поселенцы покинули Колумба, то моряки все еще доверяли ему. Они знали, что он этого заслуживал, и лишь немногие люди могут так ходить под парусами, как он. Сейчас он не командовал адмиральским кораблем, но по-прежнему намечал маршрут всей эскадры. Моряки знали, что могут положиться на него, особенно старые морские волки. Удивительно, но во время этого четвертого плавания на борту было гораздо больше молодых моряков, чем старых и уже испытанных. Был вынужден Колумб так поступить из материальных соображений, или он заметил, как и многие исследователи после него, что молодые команды лучше подходят для подобных смелых предприятий, предвидя, конечно, что этому ремеслу их научат старые бывалые моряки?

11 мая адмирал вышел из Кадиса в открытое море. Спустя два дня он прибыл в Арцилу на побережье Марокко, а оттуда взял курс на Гран-Канарию. Сам переход начался 25 мая; 15 июня на горизонте уже показался остров Мартиника. Самый быстрый и самый легкий переход Колумба был позади. После этого он прошел вдоль дуги Малых Антильских островов и 23-го был уже у Санто-Доминго. Зайти в эту гавань Овандо ему не разрешил. Через одного из своих капитанов Колумб оповестил его о приближении торнадо, но губернатор пренебрег этим предостережением. Он даже приказал готовить к отплытию в обратный путь весь свой флот, состоящий из тридцати прекрасных парусников. На борту адмиральского корабля находился Бобадилья, враг Колумба, приказавший два года назад заковать его в цепи. Едва только эскадра покинула восточную часть Эспаньолы, как налетел ураган. За несколько мгновений пошли ко дну двадцать кораблей с Бобадилья и пятью сотнями других людей. Оставшиеся корабли снова вернулись в Санто-Доминго, но были сильно повреждены, кроме одного самого маленького суденышка, на котором были четыре тысячи песо золотом. Их Бобадилья должен был отдать адмиралу. Так судьба распоряжается счастьем, если человеческая справедливость отказывает в этом. Но когда золото адмирала было доставлено в Испанию, в то время как король потерял свое, пятьсот осиротевших семей обвинили Колумба в том, что он колдовством вызвал ураган. Вокруг имени генуэзца постепенно возникал миф. Конечно, и его команда поверила в чудо, когда благодаря заблаговременным действиям, предпринятым Колумбом, несмотря на страшный шторм, всем удалось уцелеть. Все корабли были на месте, хотя и нуждались в ремонте, который был произведен в Пуэрто-Эскондидо, в маленькой бухте, скрытой от глаз Овандо. После этого Колумб, оставив Ямайку с западной стороны, взял курс на Гондурас, куда он прибыл 27 июля. Начались поиски пролива к Индии. Вначале Колумб колебался, какое избрать направление. Идти на восток или на запад? Он остановился на первом варианте.

14 августа он объявил от имени королей об открытии Гондураса. На этой церемонии присутствовали многочисленные индейцы, они были похожи на майя с Юкатана, намного позже узнавших испанцев. Но значение этого факта ускользнуло от них. Затем долгие дни в дождь с молнией и громом эскадра шла вдоль побережья.

Команда была полностью измотана, люди исповедовались друг другу. Не было ни минуты отдыха. Постоянно нужно было следить за тем, чтобы корабль не разбился о берег.

Шторм продолжался двадцать восемь дней, а флотилия прошла за это время всего лишь 170 миль. Чтобы удержать направление, у руля должны были стоять по четыре человека. Если бы Колумб прошел дальше, все было бы легче. Но он был здесь, чтобы найти пролив, этого он и придерживался все время, хотя и был очень болен.

Наконец достигли мыса, у которого берег Гондураса поворачивает на юг. Ветер стих, плыть стало легче. Но здесь они потеряли двух человек, это место Колумб назвал Рио-де-лос-Десастрес. 25 сентября флотилия находилась у Ла-Хуэрга, у одного из островов современной Коста-Рики. Еще раз они встретились с индейцами. Колумб посчитал их массагетами, о которых говорилось в одной из его любимых книг. В действительности уже сотни лет не было никаких массагетов, а те, которые жили когда-то, были азиатами. Немного дальше индейцы объяснили, что их страна называется Квирикветана. Колумб, филологические познания которого определялись, в основном, его фантазией, назвал ее Сиампа. Здесь ему удалось получить много золота, которое он выменял на разные медные безделушки. Но пролива он так и не нашел.

Зато Колумб узнал, что он плыл вдоль узкого перешейка, отделявшего Атлантику от другого большого океана. Вероятно, поэтому он и считал, что где-то здесь должен быть пролив, и решил продолжать поиски. Он узнал также, что страна по ту сторону моря называется Сигуаре, и поверил, что это слово созвучно со словом Сиампа или Китай. С этих пор он и довольствовался этим удивительным сходством, перестал искать пролив и заинтересовался исключительно золотом. Что произошло с ним? Никто никогда этого не узнает. Во всяком случае, ни в одном сообщении о четвертом плавании после эпизода с Сигуаре пролив и его поиски больше не упоминались. Может быть, Колумб уже задумывался о пятом плавании, которое он мог осуществить, вернув себе благодаря золоту королевскую милость. Но это плавание не состоялось. Смерть унесла первооткрывателя раньше, и он не смог уже осуществить его.

17 октября Колумб достиг побережья Верагуа, где в 1536 год его внук был назначен герцогом. Этот титул его потомки носят еще и сегодня. Из-за неблагоприятной погоды Колумб был вынужден провести там три месяца. Пройдя с большими трудностями вдоль побережья, 2 ноября он наконец нашел естественную гавань Пуэрто-Бело. Там он нашел прибежище. Это место стало позже началом пути через Панамский перешеек и торговым центром, где купцы, прибывающие на испанских кораблях, выторговывали богатства Перу.

9 ноября погода улучшилась, и Колумб снова отправился в путь вдоль побережья. 26-го он бросил якорь в маленькой бухте, которую назвал Ретрете. Индейцы встретили их довольно враждебно, что и понятно, так как команда, посещая их деревни, проявляла особый интерес к их женщинам. Берег кишел аллигаторами. Во время своего третьего плавания Колумб усмотрел в этом определенный знак, так как он знал, что в Азии водятся крокодилы. Но сейчас он был слишком усталым и разочарованным, чтобы в этом сходстве увидеть причину для новых надежд. Кроме золота, в Кастилии ему больше ничего не нужно было. Поэтому он решил вернуться в Верагуа. Он был уверен, что найдет его там. Но погода снова испортилась. Целый месяц прошел в опасном движении туда и сюда. Опасности сменяли одна другую. Вода, ветер, молния — все пришло в движение. Казалось, что берег представлял собой единственный утес, затопленный взбунтовавшимся морем. С мрачных небес непрерывно устремлялись на землю потоки дождя. Нигде не было спасения. По три дня корабли теряли друг друга из виду. Однажды они попали в центр смерча. Страшный вихрь со свистом образовал огромную воронку вокруг кораблей. Колумб пытался усмирить его, держа Библию в руках. Своей шпагой он рассекал воздух и чертил ею большой крест и круг, охватывающий всю его флотилию. Не начал ли он сам верить в свои сверхъестественные силы? Во всяком случае, прошли два спокойных дня. Но корабли были окружены целой стаей акул. Очевидно сама природа защищала золото Верагуа. Дневной рацион был слишком скудным, и люди, собрав свои последние силы, бросали гарпуны налево и направо, чтобы вытащить на борт окровавленные куски акульего мяса. К счастью, затишье позволило пожарить его. За этим пиршеством они немного отдохнули. Корабли, связанные друг с другом канатами, медленно пробирались сквозь кровавую воду, сверкающую от плавников раненых и умирающих бестий, плотным кольцом окружавших корабли. Жадность охватила людей, вдруг освободившихся от невероятного напряжения, продолжавшегося несколько недель. Сухари прогнили, но из них варили кашу и ели ее ночью, чтобы не видеть червей.

Шторм начался снова. В начале 1503 года корабли укрылись в бухте в самом узком месте Панамского перешейка. Лишь несколько миль отделяли их от Тихого океана. Но они лежали как израненные звери, зализывающие свои раны после страшной битвы. Ни у кого не было сил расспросить туземцев, а тем более проделать даже короткий путь через джунгли. Прошло еще десять лет, прежде чем Бальбоа открыл Тихий океан.

6 января они бросили якорь в устье реки. Это место Колумб окрестил Белен. Здесь он решил основать опорный пункт, крепость и посылать людей в глубь страны искать золото. Немного нашли. Тогда адмирал основал там поселение. Сам он хотел вернуться в Испанию за подкреплением, а вместо себя оставить Бартоломео. Слабое тело Колумба было во власти неукротимой воли.

Но и у Бартоломео была сверхчеловеческая твердость. Он не прекращал своих поисков даже и в промокшей от дождей земле. За один день он пересекал реку сорок два раза. Постепенно нагромождались пластинки и куски золота. Одновременно строили новое поселение, Санта-Мария-де-Белен. Скудные запасы, привезенные из Испании, были снесены на один корабль, который Колумб оставлял своему брату.

_{Вигвам из коры}

Когда дожди прекратились и море стало спокойнее, Колумб хотел покинуть свое убежище и вернуться в Испанию. Но в устье реки вода настолько упала, что каравеллы не смогли выйти в море. Сначала они были пленниками разбушевавшейся стихии, а теперь их держала засуха. К тому же проявились враждебные намерения индейцев, когда они поняли, что испанцы не уйдут. Проявив неслыханную смелость, молодой дворянин по имени Диего Мендес проник в селение и организовал там засаду. Ему удалось захватить местного касика и увести его и тридцать людей из его свиты на глазах у вооруженных туземцев. Касик сумел бежать из плена. Возвратившись в Белен, испанцы принесли с собой золото в форме пластин и цепей, которыми они обвили лавровые венки и несли их на голове.

_{Посмертная маска}

Но касик жестоко отомстил им, убив одного из капитанов и сопровождавших его людей, когда они доставляли воду. Поток вынес их тела к устью реки вместе с воронами, разрывавшими их в клочья. Колумб в это время лежал в лихорадочном бреду на своем корабле, он ничем не мог помочь. Бартоломео был ранен на берегу. Только огонь пушек остановил индейцев, и каравеллы не были взяты штурмом. Однажды ночью нескольким пленникам, запертым в трюме, удалось бежать. Они выбили люк вместе со спавшим на нем охранником. Люк укрепили цепями. Но когда на следующее утро хотели дать остальным пленникам немного свежего воздуха, увидели, что все они висят на балках. Жизни они предпочли свободную смерть. Теперь у Колумба не было ни одного заложника. Диего Мендес совершил еще один подвиг, переправив на корабль всех остававшихся на берегу испанцев, за что он был назначен капитаном вместо убитого индейцами Диего Тристана.

16 апреля 1503 года, в пасхальное воскресенье, три каравеллы смогли покинуть ненадежный Белен. Четвертый корабль весь прогнил, и его оставили.

Колумб полагал взять курс на Эспаньолу, чтобы отдохнуть там. Но черви сделали свою работу намного лучше, чем он мог предположить. 23 апреля он был вынужден в Порто-Бело оставить и второй корабль, да и два других были в плохом состоянии. Кроме того, у него оставалась всего одна шлюпка, чтобы в случае необходимости сойти на берег. 1 мая обе еще способные к морским переходам каравеллы взяли курс на север и вышли в открытое море. 12-го они были в Саду королевы, маленьком скоплении островов, открытых во время второго плавания. В своем дневнике Колумб записал: «Я достиг провинции Манги, части Китая». Для него Куба все еще была Китаем.

Его люди умирали от голода и изнеможения, так как помпы нельзя было оставить ни на минуту.

К тому же снова поднялся ветер, все якоря, кроме одного, затонули. Адмирал взял курс на Ямайку, так как у него уже не было надежды добраться до Эспаньолы, хотя он и хотел приблизиться к ней, насколько это было возможно. 25 июня он уже был там. На его кораблях вода стояла до самой палубы. У него только и оставалось времени для того, чтобы вытащить оба корабля на берег в бухте, которую в 1494 году он окрестил Пуэрто-Санта-Глория.

Гавань была удобной, там была свежая вода, в километре от нее находилась индейская деревня. Но оставались еще 116 человек, которых нужно было накормить. Диего Мендес, удивительно бесстрашный человек, показал себя еще раз. Безо всякого высокомерия и заносчивости, только благодаря мужеству, ему удалось получить все, что было необходимо. Но о ремонте кораблей или о создании нового корабля нечего было и думать. Не было инструментов, мастера были убиты на берегу Верагуа. Последнюю шлюпку потеряли. Ничего другого не оставалось, как послать кого-либо в лодке туземцев в Эспаньолу, чтобы попросить там каравеллу. Это означало: грести 450 миль против течения. Кто же мог решиться на это, если не Диего Мендес? Когда Адмирал заговорил с ним об этом, он был сначала довольно сдержан. Как он сказал, доверие, которое оказывает ему начальство, и его назначение привело к появлению врагов. Он посоветовал Колумбу созвать всех офицеров и выявить добровольцев. Если никто не вызовется, тогда он, Мендес, готов пожертвовать своей жизнью ради других людей. У этого героя не было иллюзий, но он все предусмотрел правильно: никто не ответил на вопрос Колумба. Тогда он предложил себя и сейчас же отправился в путь.

С собой он взял одного испанца и шестерых индейцев. Когда он сошел на берег у восточной оконечности Ямайки, его вдруг окружили индейцы и затеяли игру за его голову. Он воспользовался их усердием и сбежал к своей лодке, но, испытав своего рода шок, вернулся в Санта-Глорию. Он был согласен еще раз отправиться в путь, предполагая заранее, что с ним вместе на однодеревке пойдет еще кто-нибудь. Вызвался генуэзец Бартоломео Фиески, капитан одной из каравелл. На этот раз на борту каждой лодки было по шесть испанцев и десять индейцев. Их сопровождали другие лодки под началом Бартоломео Колумба до того места, где было совершено нападение на Мендеса.

Жара была ужасной, питьевой воды было явно недостаточно для тридцати четырех человек. Едва обе лодки вышли в открытое море, как жажда становилась совершенно невыносимой. На вторую ночь умер от жажды один из индейских гребцов, у него пересохло горло, но на четвертую ночь между скалами одного маленького острова они нашли воду. Некоторые индейцы выпили так много, что умерли. Несмотря на все это, спустя еще одну ночь они добрались до западной оконечности Эспаньолы. Оттуда Фиески должен был вернуться на Ямайку, чтобы сообщить о том, что их путешествие прошло благополучно. Но никто не захотел сопровождать его. Так Колумб не получил никакого известия. Мендес отыскал губернатора Овандо в центре Эспаньолы. Будучи врагом адмирала, он не смог скрыть своего удовлетворения, услышав о его неудачах, и вместо того чтобы послать ему помощь, на семь месяцев задержал Мендеса в своем лагере. Мендес смог сам узнать, какой жестокостью последователь Колумба поддерживал «мир» на своем острове. В марте 1504 года Мендес пешком наконец добрался до Санто-Доминго. В гавани он увидел каравеллу, но Овандо запретил ему взять ее.

Между тем в Санта-Глория назревал мятеж. Франсиско Поррас, по должности капитан, был плохим моряком. На протяжении почти всего плавания Бартоломео замещал его. Сейчас он был главным подстрекателем и главой мятежников. Добрая половина всех людей подчинялась ему, и он рассчитывал на их поддержку в Испании. Мятежники грозили убить адмирала, который, страдая подагрой, был прикован к койке. В конце концов они заставили индейских гребцов перевезти их в Эспаньолу. Но им не удалось пересечь океан, хотя они и выбросили за борт половину туземцев, чтобы облегчить лодки. После трех неудавшихся попыток они разбрелись по Ямайке и стали грабить индейские селения.

В конце марта 1504 года в Санта-Глории появилась одна из каравелл, посланных Овандо. Без сомнения, губернатор надеялся на то, что они привезут ему известие о гибели адмирала, так как у капитана был его приказ никого не брать на борт. В это время мятежники с Поррасом во главе захватили лагерь. Многие из них были убиты, а их вожак закован в цепи.

В Санто-Доминго Мендес истомился от нетерпения. Когда прибыла маленькая эскадра из Испании, он сумел нанять один из трех кораблей и послать его на помощь адмиралу. Сам он вернулся в Европу, чтобы передать своим покровителям письма Колумба.

29 июля, спустя год и один день после вынужденного пребывания на Ямайке, спасенные моряки снова вышли в открытое море. 13 августа они прибыли в Санто-Доминго. Вместо приветствия Овандо приказал освободить зачинщика мятежа Порраса. Теперь адмирал знал, что от Овандо он не может ждать ничего хорошего. 11 сентября он, его брат Бартоломео, его сын Фердинанд и еще двадцать два человека покинули Эспаньолу на корабле, который они сами должны были нанять для себя. Переезд продолжался довольно долго. 7 ноября 1504 года, спустя пятьдесят шесть дней, они прибыли в Сан-Лукар-де-Баррамеда.

Колумба не пригласили ко двору. Королева, его покровительница, лежала при смерти. Ее смерть 26 ноября, спустя 19 дней после возвращения Колумба, означала конец его карьеры.

ЗАБЛУЖДЕНИЕ, НО ВСЕ ЖЕ УСПЕХ

Всю зиму 1504–1505 года Колумб провел довольно благополучно в Севилье. Он тяжело страдал от подагры и соответственно этому было его настроение. Он постоянно писал своему сыну Дону Диего, который был при дворе, и просил его добиться возмещения всех расходов, которые возникли у него при проведении последнего плавания. Он засыпал короля просьбами. Но никто его больше не слышал. Сейчас он хотел обеспечить Диего наследство, если не как первооткрывателя, то, во всяком случае, как адмирала или вице-короля, или по меньшей мере как губернатора.

В мае 1505 года он проделал мучительный путь на муле в Сеговию, где в это время находился двор. Он снова попытался попросить короля восстановить его в прежних правах. Король принял его приветливо, но ничего не обещал. Наконец взамен на его права ему предложили владение в Кастилии. Колумб отказался. Он хотел все или ничего. Он ничего и не получил.

Двор переехал в Саламанку, потом в Вальядолид. Колумб, все больше страдавший от подагры, тащился вслед за ними. Он переносил невероятные боли. И все же собрал все свои силы, когда в апреле 1506 года Хуана Безумная прибыла со своим супругом Филиппом Прекрасным в Ла-Корунью, чтобы объявить Фердинанду о своих притязаниях на трон Кастилии. Он все же не смог броситься в ноги молодой правительнице, дочери Изабеллы. Бартоломео должен был взять на себя все заботы своего брата, последние силы которого постепенно угасали.

19 мая 1506 года Колумб составил свое последнее завещание. На следующий день ему вдруг стало намного хуже. Уже несколько дней назад вызвали Диего Мендеса, героя четвертого плавания, и его спутника генуэзца Фиески. Оба Диего Колумбы, брат и сын адмирала, тоже, как и положено, были здесь, и Фердинанд, который стал настоящим мужчиной во время трудного четвертого плавания. Но Бартоломео, «adelantado», его брат, принимавший участие во всех его боях в самой непосредственной близости, все еще не мог покинуть двор. В этот же день первооткрыватель Нового Света скончался. Никто из представителей королевского дома не знал об этом. Бартоломео так и не сказал ему, что ничего не добился.

В конце этой краткой биографии одного из самых выдающихся людей переходного периода от Средневековья к современности следует попытаться более точно представить основные черты характера этого человека, этого гения.

Благодаря каким чертам, почему Колумб заслуживает быть названным гениальным?

Уже с юношеского возраста в нем проявляется удивительная способность к приспособлению и изменению своей внутренней сути. Из ремесленника и мелкого торговца, каким был и его отец, он превращается в мореплавателя, знавшего толк в мировой торговле, не вкладывая при этом в нее свой капитал, которого у него так никогда и не было. Он много занимался изучением географии и стал картографом. Этих различных преобразований он достигает с удивительной легкостью и достоинством, чем привлекал к себе внимание представителей той социальной и культурной среды, к которой он постепенно поднимался. Он умело использовал уже приобретенные знания и умения, постоянно пополняя их новыми. За короткое время из простого участника морских плаваний он превратился в специалиста, владевшего искусством ведения не только одного корабля, но и целой флотилии. Его духовный мир становился все шире, и с такой же легкостью он приспособился к обществу.

Все объясняется лишь его гением? Конечно, нет. Здесь имели место исключительное дарование, постоянная бодрость духа, его целеустремленность и сильная воля.

Его гений проявляется в специальной области, в области открытий и мореплавания, и прежде всего в планировании предприятия. При этом он не исходил из точных и подтвержденных наукой понятий. Скорее наоборот. Его гений отличался от гения ученого в поисках истины. В области мышления им всегда руководила непреодолимая сила, с которой он пробивался к своеобразному и новому убеждению, добытому из всех доступных ему источников, безразлично, какое объективное значение они имели бы. Все преграды устраняет здесь сила мышления, а не его точность. И если при этом говорят о его гении, то происходит это по той простой причине, что именно с присущей ему сверхъестественной силой Колумб цеплялся за любую, даже неверную, но плодотворную идею. Исходя из этого, легко можно понять и все опасности, угрожавшие его духу. Его великая идея открытий на Западе была своего рода озарением. Она не была его убеждением, подтвержденным разумом, логическое предположение которого могло бы опираться на наблюдение. Иногда сила мышления уносила его так далеко от верного логического рассуждения, что озарение беспокоило его и казалось далеким от истины.

В специальной области навигации эта удивительная эксцентричность не проявлялась. Неистощимым было и тонкое чутье Колумба в отношении ко всем природным явлениям, необходимое мореплавателю в различных ситуациях. В этом проявляется его исключительное умение ориентироваться. Он, бесспорно, был одним из величайших мореплавателей, живших когда-либо на земле.

Что касается его физической и моральной выносливости, то говорить об этом нет необходимости. При этом речь идет уже не о гении, не об интеллектуальной сущности личности, а о его силе воли. Колумб неоднократно доказывал это как в исключительно трудные годы, предшествовавшие его предприятию, так и во время всех его плаваний.

_{Памятник Колумбу в столице Гаити}

Примечательна еще одна из важнейших черт его личности. Это — достоинство и твердость, с которой он выдерживал любое враждебное отношение к нему. В этом его поддерживало то озарение, предназначение его миссии, в которое он верил всеми силами своей души. Таким, в конце концов, и было то беспокойное своеобразие его сущности, сделавшее возможным его предприятие.

Он сделал величайшее географическое открытие всех времен, хотя и исходил при этом из заблуждений, которых упорно придерживался всю свою жизнь. Потому и сомневался в значимости своего открытия. Но его заблуждения принесли свои плоды: он создал современный западный мир. Несмотря на обман и даже преступления, сопровождавшие колониальные завоевания, они заложили основу атлантической цивилизации, судьба которой неразрывно связана с судьбой цивилизации всего мира.

КНИГА II
Герберт Матис
ЭРНАН КОРТЕС
ЗАВОЕВАТЕЛЬ И КОЛОНИЗАТОР

ОБ АВТОРЕ

Герберт Матис родился 22 мая 1941 года в Вене, изучал географию и историю (основные направления — история экономики, социальная история, история колоний) в Венском университете. В 1965 г. получил ученую степень доктора философии, работал в Военно-историческом Музее в Вене. Постоянный сотрудник военных журналов, в 1965/66 г. — Member of the Institute for Advanced Study. В настоящее время научный ассистент отделения истории экономики и социальной истории института мировой торговли в Вене.

ПРЕДШЕСТВЕННИКИ

В период правления Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской свершилось объединение двух королевств. Испания заняла главенствующее положение в Европе XVI века. Реконкиста^[11] положила конец господству мавров, длившемуся несколько веков, и знамени, украшенному полумесяцем, не суждено было более развеваться на земле Иберийского полуострова. Справедливость закона и строгость правления обоих монархов привели к расцвету торговли и ремесел в стране; новый толчок к их успешному развитию дали открытия Колумба на Западе.

Благодаря крупным успехам испанского оружия в борьбе против магометан, как и в целом духу времени в тот период, все еще пронизанному рыцарской романтикой, которая звучит в «Cid» или «Amadis de Gaula» Монтальво, военное ремесло представлялось испанцу той эпохи наиболее достойным.

В Испании в это время трудно было снискать военных лавров, а вместе с ними личной славы и выгод. Но открытые земли по ту сторону океана давали почти неограниченные возможности для предпринимательства.

Подобные тенденции благоприятствовали расширению сферы власти Испании, и когда в 1517 году Карл I, будущий император Карл V^[12], сменил на престоле своего деда, он мог по праву сказать, что в его королевстве солнце никогда не заходит.

Благодаря духу предприимчивости рыцарского сословия, который основывался на стремлении к славе и выгоде и находил моральную поддержку в осознании собственной христианской и рыцарской миссии, географические познания в период от открытий Колумба до начала правления Карла весьма расширились. Исследовательские экспедиции прошли вдоль южноамериканского континента, от Гондурасского залива до Рио-де-ла-Плата. Нуньес де Бальбоа преодолел мощную преграду Панамского перешейка и именем кастильского монарха установил владычество над Тихим океаном. На североамериканском континенте были исследованы Багамские и Карибские острова, а также полуостров Флорида. До этого же пункта продвинулись и конкуренты-англичане; генуэзец Джованни Кабото (Джон Кабот), состоявший на английской службе, в 1498 году прошел с севера на юг вдоль североамериканского побережья от Лабрадора до Флориды.

Итак, существовало довольно ясное представление о побережье вновь открытого континента; однако экспедиций вглубь территории еще не предпринимали. Благоприятным отправным пунктом для континентальных экспедиций такого рода в районе Мексиканского залива были Антильские острова, среди них прежде всего Куба, где уже существовала крупная испанская колония.

Куба была вторым из вест-индских островов, открытых великим адмиралом, однако до конца жизни Колумб упорствовал в своем заблуждении, считая, что речь идет о части азиатского континента. При жизни генуэзца не предпринималось никаких усилий для того, чтобы основать на острове поселение. Лишь в 1504 году король Фердинанд приказал губернатору Николасу де Овандо исследовать условия на Кубе. В 1509 году галисийский идальго и опытный мореплаватель Себастиан де Окампо обошел Кубу на парусном судне и установил, что она является островом, а одновременно и разведал возможности ее заселения.

Диего Колон, сын Колумба и новый вице-король Эспаньолы, в 1511 годувыдвинул предложение завоевать Кубу, или Фернандину, как назвали остров в честь короля. С этой целью он оснастил небольшую экспедицию под командованием Диего Веласкеса, который был одним из самых старых, богатых и уважаемых поселенцев на Эспаньоле. Веласкес считался недругом семейства Колумбов, однако имел влиятельных друзей и покровителей при дворе, так что в конце концов ему удалось получить верховное командование.

За захватом острова, который не оказал существенного сопротивления, последовала колонизация; на островах Вест-Индии это происходило в форме основания городов и наделения их жителей землей. Посредством использования индейцев на работах вновь назначенный наместник Веласкес заинтересовал испанских колонистов с Эспаньолы, а также из метрополии. Деятельность в качестве аделаитадо (наместника) и губернатора острова никоим образом не помешала ему зорко следить за происходящим на континенте, поводом чему послужили несколько новых морских экспедиций.

Так, в 1517 году экспедицию под командованием идальго по имени Франсиско Фернандес де Кордова, состоявшую из трех кораблей с экипажем в 110 человек, одним из ураганов, столь частых в Карибском море, отнесло к Tierra firme (твердой земле). Г1о окончании трехнедельного плавания в бурных незнакомых водах Кордова увидел землю, которую принял за остров. Подоспевшие вскорости туземцы на вопрос о названии острова ответили: «тектетан» («я не понимаю»). Испанцы сочли это названием местности и впоследствии «исправили» на Юкатан. Немало географических названий возникло в результате такого рода недоразумений. Кордова высадился на северо-восточной оконечности полуострова Юкатан, которая сегодня носит название мыс Каточе.

Здесь европейцы впервые встретились с народами цивилизации майя, и испанские идальго были поражены величиной и великолепием поселений. Они решили, что перед ними арабско-мавританский город, и назвали его «Эль гран Каиро» («Еl gran Cairo»). Этим «большим Каиром» был Экаб, столица одного из многочисленных княжеств майя, которые в то время вели борьбу за господство на Юкатане.

Члены экспедиции Кордовы вскоре поняли, что здесь они имеют дело отнюдь не с наивными и мягкосердечными индейцами Вест-Индских островов. Внимание испанцев привлекли те странные сооружения пирамидальной формы, которые они приняли за крепостные укрепления, пока не стало ясно, что это языческие храмы. Завоеватели с ужасом взирали на сотни черепов, которые свидетельствовали о том, что богам приносились культовые человеческие жертвы. На следующее утро хозяева-индейцы недвусмысленно дали понять, что хотят избавиться от непрошеных гостей и что доступ вглубь страны для них закрыт. Испанцы едва успели спастись на кораблях, преследуемые ордами, размахивающими копьями.

Подобное же произошло с ними в Кампече и Чампотоне, где Кордова был тяжело ранен. По возвращении на Кубу Кордова едва нашел в себе силы дать отчет наместнику Веласкесу и в ярких красках живописать богатство вновь открытых территорий; спустя 10 дней после возвращения первооткрыватель Юкатана скончался от полученных ранений.

Даже небольшой отблеск золота и рассказ о богатстве городов вновь пробудили тайные стремления Диего Веласкеса, и он снарядил вторую экспедицию. Он втайне надеялся на то, что с помощью влиятельных друзей при испанском дворе, и прежде всего епископа Хуана Родригеса де Фонсеки, ему даже удастся получить титул вице-короля вновь открытых земель. При этом он понимал, что имеет поддержку со стороны многочисленных противников семьи Колумба. Он поручил своему земляку и племяннику, 28-летнему Хуану де Грихальве из Куэльяра, командование небольшой флотилией, состоявшей из четырех судов. В конце апреля 1518 года эскадра покинула порт Сантьяго. Под началом Грихальвы служили несколько человек, которые позднее сыграли значительную роль в ходе завоевания Мексики Кортесом, и в первую очередь Педро де Альварадо. Берналь Диас дель Кастильо, впоследствии историограф конкисты, принимавший участие еще в плавании Кордовы, служил у Грихальвы простым солдатом. В составе экипажа было примерно 300 человек.

Грихальва в основном следовал курсом своего земляка Кордовы и вначале отправился к острову Косумель, обычно являвшемуся промежуточным пунктом всех экспедиций на материк; затем он продолжил путь к Юкатану. С соблюдением обычных формальностей он именем испанского короля установил владычество над полуостровом, и вскоре начался оживленный обмен с поспешившими на место действия, полными любопытства туземцами, которые с восторгом меняли золото на хлам, предлагаемый им европейцами. Командир экспедиции поддерживал строжайшую дисциплину, поскольку стремился при любых обстоятельствах избежать военных действий. В ходе мирной торговли с индейцами испанцы познакомились с диковинным обычаем курения табака; они также впервые узнали другой американский деликатес — какао.

В Чампотоне, где была сделана вторая остановка, туземцы оказались менее мирными, и в высадившихся на берег испанцев полетели камни и стрелы. На этот раз они, по-видимому, были настороже. Поскольку туземцы продолжали оставаться несговорчивыми и враждебно настроенными, Грихальва продолжил путешествие. На реке Табаско удалось установить контакт с индейцами и обменять зеленые бусины, которые туземцы приняли за драгоценные украшения из нефрита, на продовольствие и золото. Тогда впервые было произнесено название Колу а или Мексика, и туземцы дали понять, что в тех местах, где садится солнце, можно найти еще больше желанного желтого металла. Грихальва считал, что своей успешной торговлей принес достаточную пользу кубинскому губернатору. Люди были обессилены кровопролитными боями и долгими лишениями, и он принял решение возвратиться на Фернандину.

Веласкес, охваченный жаждой золота и стремлением к новой славе, еще до возвращения Грихальвы осенью 1518 года планировал третий поход на Юкатан. Губернатор даже заручился согласием комиссии иеронимитов в Санто-Доминго, которая занималась делами индейцев. Кроме того, он отослал владыке Испании доклад о совершенных путешествиях, а также королевскую пятую часть захваченных сокровищ. Он не упустил возможности должным образом подчеркнуть свои личные заслуги и выговорил себе соответствующие полномочия по захвату и колонизации вновь открытых территорий.

Прежде, чем из метрополии пришло решение, он, будучи уверенным в себе, приступил к снаряжению новой флотилии и поискам нового верховного главнокомандующего. Этот человек должен был быть предан ему и, что немаловажно, должен был взять на себя часть расходов по оснащению экспедиции. Кроме того, он должен был обладать необходимыми человеческими качествами и умениями военачальника для того, чтобы гарантировать успешный исход столь трудного предприятия.

Губернатор считал, что после долгих поисков и размышлений ему удалось найти подходящего человека: это был Дон Эрнан Кортес.

ЭРНАН КОРТЕС

Эрнан Кортес родился в 1485 году в Медельине, городе, расположенном в испанской провинции Эстремадура. Родители его принадлежали к небогатой дворянской знати. Предки по отцовской линии носили имя Монро (Мопгоу) и происходили из знаменитого университетского города Саламанка. Отец Эрнана унаследовал от своей матери, урожденной Монро, майоратное имение и поэтому называл себя Мартин Кортес де Монро. По материнской линии будущий конкистадор находился в отдаленном родстве с Франсиско Писарро, впоследствии завоевавшим империю инков. Его мать Каталина Писарро Альтамирано происходила из семьи Писарро, жившей в городе Трухильо. Поэтому, в соответствии с испанским обычаем, полное имя завоевателя было Эрнан Кортес-и-Писарро.

Отец Эрнана, который, подобно своим предкам, в молодые годы принимал участие в многочисленных военных походах, позже вел в своем городском доме в Медельине довольно скромный образ жизни на доходы от имения и проценты. По-видимому, он был слегка разочарован тем, что военные заслуги не принесли ему большого признания со стороны властителей.

Для единственного сына, в детстве обладавшего слабым здоровьем, но с возрастом окрепшего, была избрана карьера юриста — занятие, которое все более приобретало политическое значение и вес в обществе. По достижении 14 лет юношу отправили в университет города Саламанки, который считался оплотом юридической науки. Один из родственников, человек проницательный, заботился о молодом Эрнане и следил за его учебой. Однако ученик не проявил большой любви к юриспруденции и уже два года спустя возвратился в родительский дом. Правда, за короткое время, проведенное в Саламанке, он приобрел некоторое знание латинского языка, что было нехарактерно для испанского идальго и вообще для воина той поры. Берналь Диас пишет в своей хронике: «Он был хорошим латинистом и, беседуя с учеными людьми, говорил с ними на этом языке. По-видимому, он даже был доктором права. Он также немного был поэтом и сочинял прелестные стихи, и то, что он писал, было весьма дельным». О его хорошем стиле свидетельствуют также пять докладов — cartas de relacion, направленные им его властителю Карлу I, которые по праву часто сравнивали с «Записками о галльской войне» Цезаря.

_{Эрнан Кортес}

После ухода из университета Кортес проводил свои дни в праздности. Он был слишком своевольным, чтобы позволить другим руководить собой, и слишком нерешительным, чтобы поставить себе верную цель. Его пылкий и резкий характер, явно унаследованный не от рассудительного и степенного отца, проявлялся в разного рода выходках и нелепых идеях. Этим юноша доставлял своим родителям немало хлопот, и поэтому было решено обучить его военному ремеслу и отправить в большой мир. Эрнан уже тогда обнаруживал известную склонность к военной службе. Он лишь колебался, раздумывая над выбором: отправиться ли во вновь открытые земли на Западе или, как многие его земляки, пожать первые лавры под знаменами известного гран-капитана Гонсало Фернандеса де Кордовы. Вначале был выбран второй путь, и семнадцатилетний Кортес намеревался отплыть на корабле в Неаполь, чтобы поступить на службу в армию известного гран-капитана, считавшегося наиболее значительным полководцем своего времени. Однако это решение не было осуществлено, равно как и первое, а именно намерение выйти в море с флотилией нового губернатора Вест-Индских островов Николаса де Овандо.

Он остался в Испании еще на два года. Некоторое время он работал помощником нотариуса в Севилье. В 1504 году девятнадцатилетний Кортес поднялся в порту на торговый корабль, чтобы отправиться на остров Эспаньолу.

Здесь, на Гаити, Кортес обратился в городской совет Санто-Доминго с ходатайством о предоставлении ему права гражданства и о выделении земли. По прибытии в Новый Свет он не имел намерения обосноваться здесь, однако в силу обстоятельств был вынужден попытать счастья в качестве муниципального чиновника и землевладельца. Губернатор Овандо выделил ему землю по обычной для переселенцев норме, а также определенное количество индейцев для работ. Кроме того, Кортесу, которого ценили как ученого юриста, поручили должность секретаря в совете вновь основанного города Асу а, где он прожил шесть лет и, ко всеобщему удовольствию, исполнял свою официальную должность. Однако он ни в коем случае не отказался от своей склонности к приключениям и зачастую принимал участие в операциях в глубине страны против восставших индейцев.

Когда в 1511 году Диего де Веласкес начал завоевание Кубы, для Кортеса это стало желанным поводом отказаться от своих владений. Кортес сменил спокойное существование землевладельца, которое, впрочем, уже позволило ему сколотить кое-какое состояние, на полную приключений жизнь конкистадора. Во время кубинского похода он благодаря своей открытой, жизнерадостной натуре и мужеству, проверенному не в одном бою, приобрел немало друзей и, что было еще важнее, обеспечил внимание и уважение к своей персоне со стороны командования. Во всяком случае, после порабощения населения острова Кортес находился в величайшем фаворе у вновь назначенного губернатора Веласкеса и даже стал личным секретарем своего покровителя — получил должность, не лишенную влияния. Он поселился в первом испанском городе на Кубе, в Сантьяго-де-Барракоа, где дважды избирался алькальдом (городским судьей). Он достиг успехов и как землевладелец, занявшись разведением овец, лошадей, крупного рогатого скота. В последующие годы он полностью посвятил себя обустройству своих поместий и с помощью выделенных ему индейцев добыл в горах и реках большое количество золота.

Изменения произошли и в его личной жизни; в Сантьяго, в присутствии губернатора, Кортес отпраздновал свою свадьбу с Каталиной Суарес, происходившей из мелкопоместного дворянства Гранады.

За годы, проведенные на Кубе, Кортес многому научился. В ходе своей деятельности в качестве секретаря и алькальда он познакомился с основами испанской колониальной политики. Для него не осталась тайной и обстановка при испанском дворе, где продажное чиновничество могло оказать решающее влияние на карьеру колониста в Новом Свете. Ведь попытать счастья в качестве конкистадора можно было, только заручившись благосклонностью этих влиятельных людей. Испанские колониальные власти уже с самого начала настолько закрепились и аппарат управления был построен таким образом, что никто не мог отправиться в экспедицию без согласия властей.

О любезности и дипломатической ловкости будущего завоевателя говорит то обстоятельство, что, несмотря на случавшиеся время от времени любовные интрижки и другие эскапады, даже послужившие причиной конфликта с Веласкесом, ему удалось добиться благосклонности наместника, имевшего вспыльчивый характер.

Такова была в общих чертах ситуация к моменту, когда берегов Кубы достигло сообщение Грихальвы о сокровищах страны майя. Весть об этом с быстротой молнии распространилась по всему острову, и золото стало главной темой разговоров и в тавернах, и во дворцах. Разумеется, Веласкес приступил к разработке плана новой экспедиции. Кортес, давно уставший от мирного существования в поместье и вновь обуреваемый прежней жаждой приключений, с большим интересом отнесся к перспективе получить верховное командование экспедицией. Правда, у наместника имелось немало других кандидатов на должность начальника третьей экспедиции к берегам Центральной Америки. Он отклонял их одного за другим ввиду недостаточных способностей или из страха, что они смогут стать независимыми от него.

Кортес был хоть и уважаемой, но никоим образом не самой значительной персоной на острове, как это пытается представить нам легенда о Кортесе. Губернатор счел, что человеку, который долгие годы был у него в подчинении, можно доверять. Горячую поддержку своей кандидатуры Кортес встретил у Андреаса де Дуэро, близкого друга и помощника Веласкеса. Тому, что Веласкес в конце концов назначил его главнокомандующим экспедицией, Кортес обязан преимущественно ходатайству этого человека, собственной дипломатической ловкости и не в последнюю очередь своему состоянию, которое позволило ему покрыть значительную часть расходов экспедиции. Таким образом, Кортес достиг желанной цели. Больше он не был обречен на монотонный чиновничий труд, и видел свое призвание в деятельности, требующей отваги и способной удовлетворить его жгучее тщеславие.

Исполненный надежды, Кортес приступил к снаряжению флота, заложил свои имения и превратил все состояние в наличные деньги. Под залог ожидаемой прибыли он занял деньги у нескольких богатых граждан Сантьяго, а когда его кредит был исчерпан, использовал кредиты, предоставленные его друзьям. Его собственная репутация, а также весть о богатстве вновь открытых стран заставили многих искателей приключений поспешить под его знамена. Было снаряжено шесть кораблей, два из которых были весьма внушительны, и за несколько дней около 300 человек вызвалось принять участие в экспедиции.

Какова же была, собственно, цель экспедиции? В приказе, который отдал губернатор Веласкес 23 октября 1518 года, ничего не сказано о заселении и колонизации открытых стран. Монахи ордена иеронимитов в Санто-Доминго, осуществлявшие надзор за управлением колониями, не могли дать полномочий на это. Их указание, которое утверждало Кортеса верховным главнокомандующим, скорее давало Веласкесу лишь право вести с туземцами торговлю. Тот же думал о колонизации континентальных территорий, однако он не хотел вкладывать свое состояние в крупную экспедицию, прежде чем в его руках будут необходимые полномочия, данные королем. Только это могло бы защитить его от конкуренции посторонних соперников, а прежде всего от притязаний вице-короля Диего Колона, который при испанском дворе отстаивал свое право, будучи сыном и наследником Колумба, единолично продолжать колонизацию и освоение Нового Света.

Поэтому после возвращения Фернандеса де Кордовы из первой экспедиции на Юкатан Веласкес немедленно отправил к испанскому двору уполномоченного с докладом о вновь открытых землях. Наместник заявил о своей готовности завоевать их на собственные средства, если король на основании договора возьмет на себя обязанность назначить его аделантадо и губернатором вновь открытых территорий. 13 ноября в Сарагосе властитель подписал договор, согласно которому Веласкес получал право завоевывать и заселять новые территории. Будучи аделантадо, Веласкес именем короля являл собой высшую власть на всех землях, открытых им лично или посланными экспедициями. Это составляло правовую основу для установления собственного господства и гарантировало независимость от вице-короля Колона на Гаити. До получения от короля таких полномочий наместник хотел ограничить размеры экспедиции, поручаемой Кортесу, небольшим числом участников и кораблей, а цели ее — лишь продолжением открытий, чтобы после получения полномочий самому приступить к осуществлению крупномасштабного завоевания и колонизации.

Поэтому Кортес получил следующее задание: отыскать Грихальву, который на тот момент еще не возвратился, вместе с ним продвигаться вперед и продолжать исследование островов и земель. Прежде всего он должен был определить расположение проливов и мест, пригодных для портов, а также составить морские карты. Можно было вести меновую торговлю с индейцами. Лишь в особых случаях разрешалось высаживаться на сушу, чтобы принять на борт продовольствие, пресную воду и предметы торговли или чтобы формально именем короля провозгласить господство над территорией. Не был забыт и призыв к исполнению христианского долга: «Обращать индейцев в веру, которую носит в своем сердце владыка Испании». Всеобъемлющий приказ — «не упускать ничего, что могло бы служить благу Господа и государя» — Кортесу вскоре пришлось толковать на свой лад. Он твердо решил использовать благоприятный момент таким образом, чтобы завоевание было делом его собственных рук.

Однако размах приготовлений вызвал недовольство губернатора, и он принял решение лишить Кортеса верховного командования. Можно представить себе, каким ударом была весть об этом для только что назначенного генерал-капитана. Ему, вложившему все состояние в это предприятие, казавшееся столь прибыльным — снаряжение флотилии представляло собой совместную сделку между Кортесом и Веласкесом, при этом первый из них внес, по-видимому, две трети необходимых средств, — предстояло теперь остаться у разбитого корыта? Другой, наверное, спасовал бы. Но только не Кортес, который в этой ситуации проявил способность быстро принимать решения, что впоследствии не раз спасало экспедицию от верной гибели. Несмотря на то, что экипаж не был полностью укомплектован, а корабли недостаточно оснащены, Эрнан Кортес тайно отдал приказ поднимать паруса. В полночь небольшая флотилия смялась с якоря. К тому моменту, когда Диего Веласкес будет иметь на руках инструкции короля, Кортес хотел быть уже в пути. Против полномочий, данных монархом, не отважился бы протестовать даже Кортес. Во всяком случае, его действия представляли собой своего рода мятеж, и правильность их мог подтвердить лишь успех.

_{Испанский корабль}

18 ноября флот двинулся в Макаку, небольшой порт примерно 80 км западнее Сантьяго, где участники экспедиции считали себя пока недосягаемыми для нападения наместника. Здесь, а затем в Тринидаде Кортес пополнил запасы и приказал поднять свой штандарт черного бархата, на котором были изображены красный крест, окруженный белыми и синими языками пламени, и надпись «In hoc signo vinces»^[13]. Участников экспедиции вербовали, обращаясь с публичными призывами; жалованья не предусматривалось, ибо в качестве вознаграждения солдатам предстояло получить земельные наделы, а также часть военной добычи, захваченной в завоеванных странах. Желанным подкреплением оказались люди Грихальвы, которые, едва вернувшись из одной экспедиции, тотчас же примкнули к новой — всего 43 человека, среди них братья Альварадо, Кристобаль де Олид, а также солдат Берналь Диас дель Кастильо, чье описание похода завоевателей стало впоследствии важным источником сведений о конкисте. Под командованием Кортеса уже находились знатные и известные идальго, в числе которых Гонсало де Сандоваль, земляк главнокомандующего по его родному городу Медельину, Алонсо де Авила, Хуан Веласкес де Леон, родственник губернатора Кубы, Алонсо Фернандес де Пуэртокарреро и Диего де Ордас. Их участие создавало всей экспедиции немалый престиж и усиливало соблазн к ней присоединиться.

В Гаване Кортес снова выступил с призывом принять участие в экспедиции и принял на борт орудия. Военное снаряжение отряда соответствовало европейскому уровню вооружения того времени, причем численность кавалерии была очень невелика, поскольку на заокеанских территориях ощущался большой недостаток лошадей. На вооружении пехоты были преимущественно меч, кинжал и копье; в течение похода была также введена длинная пика. Лишь небольшая часть солдат была обеспечена оружием дальнего боя; у Кортеса служили 32 стрелка из арбалетов и 13 аркебузеров. Из артиллерии имелось 10 бронзовых орудий и четыре легкие пушки. Таким образом, оружие дальнего боя ввиду своего незначительного количества играло в вооружении экспедиции весьма малую роль. Кроме того, с технической точки зрения оно не давало слишком большого преимущества при сражении с индейцами, поскольку, как указывается, после выстрела требовалось примерно полчаса, чтобы снова привести орудие в состояние боевой готовности. Правда, моральное воздействие на туземцев было огромным. Большое значение имел маленький кавалерийский отряд. Несмотря на то, что вначале в распоряжении испанцев было всего 16 лошадей, конница представляла собой «ultima ratio»^[14] командира, и он в большинстве случаев сам руководил ею. Такие животные были незнакомы индейцам, и они считали коня и всадника единым существом, наводящим страх. Употребляемые в Европе железные панцири в заокеанских землях в качестве средства защиты оказались малопригодными. Многие испанцы, следуя примеру юкатанских индейцев майя изготовили себе хлопковые панцири, которые давали хорошую защиту от индейских стрел и больше соответствовали климатическим условиям. Эти панцирные куртки были набиты хлопком и простеганы. Таким же образом были защищены и лошади.

В числе солдат Панфило Нарваэса, которые затем вошли в армию Кортеса, было 60 стрелков, 20 артиллеристов и 80 кавалеристов. В отряд, состоявший вначале из 600 человек, влились разного рода подкрепления, и в конце концов в завоевании Мексики приняло участие около 2000 испанцев. Итак, с этим отрядом, оснащенным и вооруженным таким образом, Кортес отправился в самый рискованный и трудный военный поход своего века.

По мере того как приготовления в Гаване близились к концу, главнокомандующему удавалось все более и более расположить к себе солдат. Губернатор Веласкес в далеком Сантьяго не оставлял попыток помешать выходу флотилии, но за Кортесом стоял сплоченный отряд. «Все, как предводители, так и простые солдаты, добровольно отдали бы за него жизнь» — свидетельствует Берналь Диас.

_{Эрнан Кортес}

10 февраля 1519 года корабли снялись с якоря, и небольшая эскадра взяла курс на мыс Сан-Антонио, выбранный в качестве места сбора. Экспедиция состояла из 11 старых судов, не обладающих хорошими мореходными качествами, причем лишь четыре из них имели грузоподъемность свыше 70 тонн, остаток же составляли незащищенные бригантины и каравеллы. Главным лоцманом был опытный мореход Антон де Аламинос, сопровождавший Колумба в последнем плавании и принимавший участие в экспедициях де Кордовы и Грихальвы. Экипаж состоял из 110 моряков и 553 солдат, которые были разделены на 11 рот. К ним присоединялись еще примерно 200 индейцев-островитян, используемых в качестве носильщиков, и несколько индианок. Впрочем, в походе участвовали и несколько белых женщин, которые в случае необходимости не боялись сами взяться за оружие.

Перед погрузкой на корабли Кортес обратился к отряду с одной из своих знаменитых речей; в этом отношении он ощущал себя вторым Цезарем. Оба священника экспедиции, падре Бартоломе Ольмедо и лиценциат Диас, отслужили принятую перед началом подобных предприятий мессу, и 18 февраля был взят курс на Юкатан.

Эрнану Кортесу было тогда 34 года. Историограф Берналь Диас сообщает о своем главнокомандующем следующее:

«Что же касается внешности Кортеса, то он был привлекательным, статным и сильным. Лицо его имело пепельно-серый оттенок; оно было бы красивее, будь немного длиннее… Выражение лица едва ли свидетельствовало о веселом нраве. Его взгляд был большей частью серьезным, но он мог, когда хотел, придавать своим глазам большую любезность… Он был превосходным наездником, искусным в обращении с любым оружием, в сражении как в пешем, так и в конном строю и, что самое главное, он обладал мужеством, которое не останавливалось ни перед чем… Если Кортесом овладевала идея, то его уже невозможно было заставить отказаться от нее, в особенности в делах военных…»

Таков был человек, которому вверили себя испанские рыцари и которому довелось предводительствовать ими в величайшей авантюре, о какой они не мечтали и в самых смелых своих фантазиях.

ЮКАТАН

Флотилия, вышедшая в море при столь благоприятной погоде, вскорости попала в один из тех мощных ураганов, которые нередки в Карибском море в это время года. Ее разметало во все стороны, и Кортес на своем флагманском судне «Капитанья» последним пришел к месту сбора — острову Косумель. К тому же сразу по прибытии ему пришлось заняться последствиями опрометчивых действий Педро де Альварадо, чье избыточное рвение послужило в дальнейшем причиной многих трудностей. Альварадо совершил нападение на индейский храм и похитил находившиеся в нем сокровища, что привело всю страну в полное смятение. Кортесу с помощью двух переводчиков-индейцев с трудом удалось умилостивить возмущенных туземцев.

Движимые сознанием своей миссии, сделавшим бы честь любому крестоносцу, члены экспедиции немедленно приступили к обращению индейцев-островитян в свою веру. При этом они придерживались обычного образа действия: не достигнув результатов с помощью добрых слов, переходили к насильственным методам. Индейцы были уверены в том, что дерзкие богохульники будут немедленно поражены громом и молнией, но испанцы низвергали идолов и тем самым наглядно демонстрировали индейцам бессилие их богов. Вместо идолов они сооружали христианские алтари. Затем с помощью переводчиков-индейцев, которые, очевидно, и сами толком не знали, о чем идет речь, предпринимались попытки посвятить индейцев в таинства христианской веры. Впрочем, Бартоломе Ольмедо, принимавший участие в походе в качестве духовного пастыря, был против столь скорого обращения и часто призывал командующего к разуму и терпению. В своем христианском усердии Кортес зашел настолько далеко, что даже нарушил требования дипломатического благоразумия, а это противоречило его обычно столь осмотрительной и взвешенной манере поведения.

На Юкатане удалось освободить испанца по имени Иеронимо де Агул ара, спасшегося после кораблекрушения и удерживавшегося в плену индейцами майя. После долгих томительных лет, проведенных в плену у индейского касика, в постоянном страхе быть принесенным в жертву, спасение показалось испанцу чудом. Это было удачей и для Кортеса, поскольку Агул ар научился языку майя, так что впоследствии экспедиция не зависела от услуг ненадежных переводчиков-индейцев.

_{Воин тольтеки}

4 марта корабли вновь подняли якоря и вскоре обогнули мыс Каточе. Благодаря попутным ветрам суда миновали Чампотун и вошли в широкий залив Кампече. Вскоре Кортес достиг устья Рио-Табаско, или Рио-Грихальва, как эта река была названа в честь ее первооткрывателя. Для того, чтобы завязать контакты с местными индейскими племенами, было решено отправиться вверх по реке, однако это было связано с определенными трудностями из-за многочисленных мелей. Высадке на берег воспрепятствовали воины, размахивавшие копьями, и ввиду позднего часа участники экспедиции предпочли отложить высадку до завтра. Уже утром испанской коннице удалось обратить противника в бегство, и отряд быстро двинулся по направлению к столице провинции Табаско, которая была взята без всякого сопротивления. Однако вскоре участники экспедиции раскаялись в том, что пустились на подобную авантюру, ибо все окрестные территории были охвачены сильным волнением, и ежечасно приходилось опасаться нападения превосходящих по численности сил противника. Также внушало опасения бегство индейца-переводчика, который мог сообщить врагу о малочисленности отряда завоевателей, а также разрушить иллюзии о сверхчеловеческой природе испанцев. Здесь нечего было ожидать, кроме потерь в живой силе и конском поголовье; золото было найдено, но в весьма незначительном количестве, далеко не соответствовавшем представлению конкистадоров.

Однако после долгих раздумий Кортес решился принять бой. Отступление в самом начале похода подорвало бы моральное состояние его людей, и тем больше возросло бы мужество индейцев.

25 марта 1519 года, в день Благовещения, члены экспедиции все вместе прослушали мессу, а затем решительно двинулись в бой. Наступление по искусственно орошаемым полям плантаций какао далось с трудом. На обширной равнине Кентла конкистадоры наконец заметили противника, всего около 40000 человек (впрочем, такого рода данные о численности вряд ли можно считать достоверными), и менее мужественные люди, чем наши испанцы, усомнились бы в победе своего оружия. Появление конницы, которой было поручено выполнение обходного маневра, задерживалось из-за непроходимости местности. Однако именно ей удалось изменить ход сражения в пользу испанцев. Индейцы, никогда еще не видевшие лошадей, в паническом страхе обратились в бегство, а всадники, возглавляемые лично Кортесом, с криками «Сантьяго!» устремились вслед за ними. На месте победы впоследствии была сооружена новая столица провинции, названная Санта-Мария-де-ла-Виктория.

Радость победы была тем оправданнее, что потери испанцев оказались незначительными. Жители Табаско были настолько деморализованы своим поражением (ведь они потеряли несколько тысяч человек), что покаянно молили победителя о пощаде и заключили с испанцами мир. В знак примирения вожди преподнесли подарки, и в их числе 20 индейских девушек, которых Кортес после крещения распределил среди своих капитанов. Среди них была Малицин, в испанском произношении Малинхе, получившая после крещения имя Марина. Она была дочерью князя из области, где говорили на языке науатл, в состав которого входил и язык ацтеков. Агулар, переводчик испанцев, выучил на Юкатане язык майя, но язык ацтеков, науатл, был ему незнаком. Однако дочь индейского вождя могла переводить речи туземцев с языка науатл на язык майя, а Агулар затем переводил их на испанский.

Донья Марина, которой, как дочери вождя, испанцы присвоили этот титул, полагавшийся, собственно говоря, лишь представительнице испанской аристократии, оказала завоевателям неоценимые услуги в качестве переводчицы. Она приняла христианство с доверчивостью, напоминавшей детскую, и в чужаках видела спасителей своей страны. Марина родила Кортесу сына, который в честь деда получил имя дон Мартин Кортес и впоследствии стал командором рыцарского ордена св. Яго.

Вскоре в Табаско возникли прочные контакты с туземцами, и мелочной товар, привезенный испанцами, обменивался на провизию, а также на золото, правда, небольшой ценности. На вопрос о происхождении этого благородного металла жители Табаско указывали на запад и отвечали так же, как в свое время Грихальве: «Колуа, Мексика!»

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С МЕКСИКАНЦАМИ

В последующие дни, идя с попутным ветром параллельно береговой линии, экспедиция миновала Рио-Сан-Антонио, реку Коасакуалько, Рио-Альварадо и реку Бандерас. Отряд видел горные цепи Сьерра-Невады и Сан-Мартина и прошел мимо многочисленных островов.

В святой четверг 1519 года, в полдень, испанцы достигли Сан-Хуан-де-Улуа, и корабли встали на якорь. К радости испанцев, индейцы этой страны встретили их мирно. Они находились в стране тотонаков — племени, которое не так давно стало вассалом ацтеков. К флагманскому кораблю испанцев, «Капитанье», подошли две пироги, и гребцы заявили, что хотят видеть предводителя белых людей. Кортес пригласил послов на борт, где встретил их самым любезным образом — яствами и напитками. Затем он расспросил их с помощью доньи Марины и Агулара и, наградив богатыми подарками, отправил обратно.

_{Доминиканский священник отец Гомара.}

_{Участвовал в походе Кортеса,}

_{написал хронику этого похода}

В последующие дни появлялись и другие делегации индейских послов, привозившие в подарок провизию и украшения из золота. В пасхальное воскресенье явился даже важный индейский вельможа. Это был наместник Монтесумы на прибрежных территориях, которого сопровождали другие вожди и множество носильщиков. Кортес приветствовал послов от имени испанского монарха и пригласил их принять участие в начинавшейся как раз в тот момент пасхальной мессе. Затем произошел обмен подарками. Испанцы получили 20 комьев хлопка, изделия из перьев — особое индейское искусство — и золотые украшения; в качестве ответного подарка Кортес вручил резное кресло, украшенную золотой монетой красную шапку, бусы и горный хрусталь. В дополнение к этому он заявил, что надеется вскорости лично встретиться с властителем Мексики. Наместник имел при себе нескольких искусных рисовальщиков, которые с точностью переносили на бумагу все впечатления, полученные в лагере испанцев, чтобы представить властителю ацтеков живописный портрет страшных «бледнолицых».

Так были завязаны первые контакты с могущественным правителем Мексики. По рассказам индейских послов постепенно была составлена картина величия и власти империи ацтеков. Идея покорить государство, которое может выставить около двух миллионов воинов, отрядом из 600 человек должна была показаться чистейшим безумием. Несмотря на более совершенную европейскую военную технику и гениальное искусство полководца, применение военной силы неизбежно означало бы крушение всех смелых планов. Завоевание Мексики могло произойти лишь с помощью политических и дипломатических средств, путем ловкого использования раскола, существовавшего внутри индейского народа.

МЕКСИКА — СТРАНА И ЛЮДИ

Плоскогорье в окружении величественных гор — вот две географические формы, определяющие характер страны под названием Мексика. Типичный пейзаж Кордильер — это беспорядочные, причудливые формы земной поверхности. За прибрежными полосами различной ширины вздымаются высокие краевые горы: Западное Сьерра-Мадре, достигающее 3000 метров и прорезанное глубокими ущельями, и Восточное Сьерра-Мадре, где находится пик Орисаба — высочайшая вершина Мексики. Между этими мощными горными цепями расстилается мексиканская возвышенность с плодородными равнинами, которые имеют наносный характер и разделяются горными цепями и отдельно стоящими горами.

На юге Центральное плато ограничено величественной горной цепью вулканического происхождения. Покрытые снегом вершины погасшего вулкана Истаксиуатль (5286 м), действующего вулкана Попокатепетль высотой 5453 м, обоих вулканов Колима, а также Невадо-де-Толуко (4578 м) являются символом Мексики. По ту сторону глубокой складки долины Балса вновь вздымаются горы, простирающиеся до сужения в районе Техуантепека. Восточнее начинается центрально-американский участок Кордильер, в основании которых обнаруживаются весьма различные геологические структуры.

Несмотря на то, что добрая половина страны лежит в зоне тропиков, высота над уровнем моря определяет климат в большей степени, чем географическая широта. Благодаря пассатам на восточном побережье выпадает очень большое количество осадков, и на фоне этого ландшафта, отличающегося пышной вегетацией, уже в древние времена возникли высокоразвитые индейские цивилизации ольмеков, тотонаков и ацтеков. Значительно менее гостеприимно западное побережье, представляющее собой лишь узкую прибрежную полоску. Для центральной возвышенности внутри страны характерны весьма различные формы растительности. Области, напоминающие пустыню, где хорошо растут лишь кактус, мескито и шалфей, сменяются густыми сосновыми лесами и зонами с весьма обильной растительностью. Однако действительно плодородные области, в которых возможно земледелие, встречаются относительно редко. Они были заселены с древних времен, в том числе и долина Анагуак, колыбель культуры ацтеков. Здесь хорошо произрастала кукуруза, служившая основным продуктом питания, росла агава, которая давала текстильные волокна и сироп для хмельного напитка пульке. Из воды внутренних соленых озер добывали соль, столь популярный предмет торговли, игравший большую роль, в жизни всех народов, употребляющих в пищу зерновые культуры.

_{Дух плодородия. Тольтеки}

В эту высокогорную долину в год Ome-Acatl, что означает «Два тростника», а согласно христианскому летосчислению — в 1168 году пришли ацтеки, или, как они сами себя называли, теноча. Они были кочевниками и представителями той же языковой группы, что и тольтеки, народ старой культуры, который населял долину Анагуак до теноча и создал себе нетленный памятник — город Теотиуакан. Теноча считают себя выходцами из легендарной страны Ацтлан, почему испанцы позднее и назвали их ацтеками. Их страна также называлась Мексикой по имени героя племени. Однако точное происхождение ацтеков и первопричины создания их столицы Теночтитлана, нынешнего Мехико, остаются неясными. Теночтитлан, заложенный на острове на озере Анагуак, ведет начало от 1370 года, когда теноча построили первый храм и отметили это в своих иллюстрированных хрониках.

История молодого государства, основу которого составляет обложение данью, отмечена войнами и грабительскими набегами. Расцвет города-государства происходит в союзе с соседними приозерными городами Текскоко и Тлакопаном. Лишь при Монтесуме I (1440–1469) этот тройственный союз сменился гегемонией Теночтитлана. При Ауитцотле (1486–1502) сфера власти ацтеков распространилась на Центральное плато. Этот воинственный властитель подчинил и племена, жившие на побережье Атлантического и Тихого океанов, и территории, расположенные между Колима и Акапулько. Во время своих военных походов он доходил даже до границ земель могущественных майя. Его потомок Монтесума II покорил и страну миштеков, так что в течение каких-нибудь восьмидесяти лет возникла великая империя ацтеков, сфера власти которой распространялась почти на всю территорию сегодняшней Мексиканской республики.

Властители, носившие титул тлатоани (тот, кто говорит), избирались Советом четырех. Форма правления вначале представляла собой скорее олигархию, однако одновременно с расширением сферы власти политическая структура империи превратилась в своего рода восточную деспотию. Каждая семья входила в сообщество землепользования, несколько семей составляли род, и весь народ теноча насчитывал 20 таких родов. Собрание глав родов выдвигало из своей среды четырех мудрецов в качестве советников властителя. Эти тетрахи существовали как своего рода курфюрсты^[15]. Таким образом, властители не могли апеллировать к праву первородства, а избирались Советом четырех из числа братьев предыдущего властителя или его племянников. Впрочем, к тому моменту, когда в страну пришли испанцы, власть тлатоани значительно уменьшилась, и обнаруживались все черты абсолютизма. Монтесума II, «Гневный господин», хоть и избранный, как и его предшественники, обладал единоличной командной властью высшего военачальника и главы государства и одновременно был верховным жрецом. Жизнь при дворе властителя регулировалась церемониалом, полным всевозможных ухищрений.

Тлатоани был лишь деспотом, поддерживаемым Советом, а власть его удерживалась в определенных рамках с помощью старых традиций. В случае деградации личности властителя и исчезновения регулирующего фактора воли подобная структура государства, построенного на авторитаризме, должна была неизбежно потерпеть поражение.

_{Знаки двадцати дней ацтекского месяца}

Монтесума II расширил сферу власти своего народа в гораздо более обширных пределах, чем его предшественники; он, по-видимому, обложил данью 371 город. Покоренные города сохраняли независимость правления. Ацтекские гарнизоны находились лишь в стратегически важных точках, а сеть пунктов эстафетного курьерского сообщения служила для связи со столицей. Отдельные города, например,Тласкала, даже сохраняли полный суверенитет в рамках империи.

То обстоятельство, что государство ацтеков не укрепилось настолько, чтобы стать единой империей, оказалось на руку испанцам. Иначе Кортесу никогда не удалось бы найти союзников в среде индейцев. Теперь же города, покоренные лишь недавно, а также народы, все еще опасающиеся за свою независимость, охотно присоединились к нему, чтобы с помощью европейцев освободиться от тирании Теночтитлана и исходящей от него угрозы.

У ацтеков существовал обычай культового жертвоприношения, вызывавший отвращение у европейцев. Ежегодно на жертвенных камнях бога войны Уицилопочтли, расположенных на высоте орлиного полета, они умерщвляли тысячи жертв; впрочем, в этом они совсем незначительно отличались от будущих союзников испанцев. Лишь при освящении крупного храма в Теночтитлане были принесены в жертву 20000 человек. Порабощенные города также были обязаны в качестве дани посылать в храм своих сыновей и дочерей. Чем дальше расширялись границы империи, тем большим становилось число его врагов. Для того, чтобы объединить всех противников Теночтитлана, необходимы были лишь внешний толчок и личность Кортеса.

Непримиримого врага Монтесума приобрел в лице князя Истлилсочитля в ходе спора за порядок наследования власти в городе Тескоко, который был разрешен властителем в пользу его брата Какамы. Однако наиболее опасным противником оставался вольный город Тласкала, сохранявший свою независимость на протяжении более двух столетий. Тласкалтеки и их союзники отоми, по-спартански скромные горные народы, своей независимостью были обязаны, по-видимому, типично мексиканской манере ведения войны. Между ацтеками и тласкалтеками ежегодно происходила традиционная, заранее оговоренная война, так называемая «война цветов», в ходе которой следовало захватить максимальное число пленных для будущих жертвоприношений, а также обучить молодежь военному искусству. Тласкалтеки, будучи народом, уступающим в численности, давно уже считали эту «священную войну» обременительной обязанностью, особенно после введения экономической блокады со стороны значительно более могущественной империи ацтеков. По-видимому, в лице этого смертельного врага Теночтитлана испанцы обрели желанного союзника в борьбе против мексиканцев.

_{Жертвоприношение. Ацтеки.}

Для того чтобы объяснить причину поразительных успехов испанцев, следует упомянуть еще об одном обстоятельстве, которое коренится в религии индейцев, а именно в вере в «белых богов». Боевой дух воинственного народа ацтеков, направленный против европейских пришельцев, сдерживался их собственной верой. Роковые предзнаменования возвещали близкий конец света и повергали ацтеков в трагический пессимизм. В год Ce-Acatl («Первого тростника») в Туле родился Кетцалькоатль, которому суждено было стать героем культа, распространенного во всей стране. Странным является то, что Кетцалькоатль, которого вскоре стали почитать как бога, по-видимому, носил бороду и имел светлую кожу; одним из его символов считался крест. Согласно преданию, Кетцалькоатль отплыл на запад к побережью далекого Тлапаллана, дав перед этим обещание вернуться в год Ce-Acatl. Теперь ацтеки, исполненные страха, упорно ожидали предсказанного возвращения короля жрецов, который должен был положить конец кровавому правлению богов. По ацтекскому календарю, построенному на 52-летнем цикле, год «Первого тростника» мог соответствовать в христианском летосчислении лишь годам 1363, 1415, 1467 или 1519. Поэтому, когда в 1519 году Эрнан Кортес высадился на побережье Мексики, индейцы явно сочли его возвратившимся Кетцалькоатлем. Этим также объясняется суеверный страх Монтесумы, который никогда не мог решиться на сопротивление армии христиан.

Итак, в этот момент величайшего кризиса в истории империи религиозные воззрения ацтеков никоим образом не стали им моральной поддержкой, а роковым образом парализовали способность народа и властителя к сопротивлению. Боязнь того, что пришельцы могут оказаться белыми богами, заставила обычно столь воинственных сыновей Теночтитлана впасть в скорбь и летаргию. Всем явлениям природы придавался глубокий смысл, и суеверным приверженцам анимистической религии они казались знамениями грозящей катастрофы.

НАЧАЛО ПОХОДА

По прошествии недели с нетерпением ожидавшиеся послы Монтесумы вновь прибыли в лагерь испанцев. Сотня носильщиков доставила подарки властителя европейским завоевателям. Терзаемый сомнениями император ацтеков приказал изготовить для испанского главнокомандующего золотую шейную цепочку с подвесками, украшенными нефритом, золотые обручи для рук и ног, маску из бирюзы, головной убор из перьев, серьги в форме змеи и другие регалии, которые, по представлениям мексиканцев, являлись атрибутами бога Кетцалькоатля. Узнает ли Кортес подобающие ему жертвенные украшения и обнаружит своим поведением, что является белым богом?

Велико было разочарование, когда Кортес, не обратив внимания на глубокий символический смысл происходившего, небрежно отложил божественные украшения в сторону. Гораздо больше, чем изделия из перьев, испанца интересовал желтый металл, который индейцы добывали в рудниках, расположенных в горах. Жажда золота вызывала лишь удивление, а также презрение индейцев, для которых этот металл не имел особого значения; они обычно даже называли его «нечистотами богов».

_{Стена Кетцалькоатля в Теотуакане}

Богатые подарки Монтесумы, по-видимому, произвели большое впечатление и в Европе. Дары императора ацтеков, посланные Карлу V, были выставлены в Брюсселе для обозрения публики. Здесь ими восхищался Альбрехт Дюрер, художник, происходивший из семьи золотых дел мастеров. В 1520 году он восторженно писал в своем дневнике: «Вчера я также видел вещи, которые привезли королю из новых золотых краев, подобные золотому солнцу, ярко сверкающие. Ими наполнены две комнаты, а две другие — всевозможными великолепными одеждами, убранством и многими прекрасными вещами, необходимыми человеку, на которые гораздо приятнее смотреть, когда они так прекрасны. Все эти вещи настолько драгоценны, что оцениваются в сотни тысяч гульденов. Я никогда в жизни не видел ничего подобного, что так порадовало бы мое сердце». К сожалению, многие золотые изделия были утрачены, ибо император, постоянно нуждавшийся в деньгах, приказал часть из них переплавить.

Итак, с помощью драгоценных подношений Монтесума стремился заставить чужаков отказаться от плана по достижению мексиканской столицы. Он не подозревал, что именно его богатые дары еще больше вдохновили испанцев на продвижение к источнику этих сокровищ. Изделия из золота могли предотвратить опасность, грозящую Мексике, не больше, чем заклинания магов и чародеев, вновь и вновь посылаемых Монтесумой. Как рассказывают индейские летописцы, «Гневный господин» предался своему пессимистическому настроению — «с восхищением взирать на все, что неминуемо должно случиться». Вера в предопределенность и неотвратимость приближавшейся беды приняла у Монтесумы форму болезненных навязчивых представлений, которые сделали его неспособным к какому бы то ни было серьезному сопротивлению.

Эрнан Кортес осознавал, что исходным пунктом для экспедиции вглубь страны может стать только надежная база на побережье, так как необходимо было обеспечить снабжение армии и связь с метрополией. Первый этап продвижения на Теночтитлан был ознаменован закладкой поселка. Он возник здесь на удобной площадке для нового порта, которая также превосходно подходила для опорного пункта, первого европейского поселения на американском континенте — Рика-Вилла-де-ла-Вера-Крус.

Это было очевидным вторжением в сферу полномочий губернатора Кубы и вторым актом мятежа, что было простительно лишь в случае, если Кортес сможет доказать, что, действуя вразрез с указаниями Веласкеса, он защищал высшие интересы своего короля.

Для того чтобы соблюсти хотя бы видимость легальности, Кортес умело инсценировал комедию. Он возложил все полномочия на назначенный им самим городской совет и почтительно испросил увольнения с должности главнокомандующего: главное командование фактически потеряло силу, ибо власть губернатора Диего Веласкеса теперь заменена властью Совета Веракруса. Для видимости некоторое время шло обсуждение, затем Кортеса пригласили вновь предстать перед Советом, где ему объявили, что даже в результате основательных размышлений не удалось найти никого, кто более Эрнана Кортеса подходил бы для должности руководителя экспедиции. Кортесу, который был теперь Alcalde у Justicia Mayor (верховным судьей) и Сарitan General (генерал-капитаном), была вручена высшая военная и судебная власть, и он без всяких колебаний принял эту власть. Кортес и его городской совет отдавали себе отчет в том, что самовластные действия создавали лишь временную правовую основу, которая нуждалась в одобрении короля Испании для того, чтобы вступить в законную силу.

_{Ацтеки.}

_{Статуя Миктлаптекухтли —}

_{Бога Смерти}

Когда о далеко идущих планах главнокомандующего стало известно, а Кортес готовился выступить на мексиканскую столицу, в лагере распространились уныние и недовольство. Старые приверженцы Веласкеса, которых было немало в испанском войске, настаивали на соблюдении приказов губернатора и возвращении на Кубу. Многих убедил намек на то, что не следует ставить на карту богатства, столь удачно добытые. Эрнан Кортес демонстрировал все свое искусство убеждения и силу внушения, чтобы выбить почву из-под ног оппозиции.

В своем решении пробиться к таинственной столице мексиканской империи Кортес нашел неожиданных, а потому столь желанных союзников. Ночью в Веракрус тайком прибыли послы живущих на побережье тотонаков — племени, которое совсем недавно было покорено Мексикой — и предложили Кортесу отправиться в их столицу Семпоаллу. Конкистадор осознал предоставляющийся ему шанс и спешным маршем двинулся к столице тотонаков. Европейцы с восхищением взирали на великолепные сооружения индейцев, настолько впечатлившие их, что они сравнивали Семпоаллу с Гранадой или Вальядолидом. В гостях у этого народа сибаритам-европейцам прекрасно жилось, здесь ремонтировали снаряжение и оружие, здесь люди и кони могли отдохнуть, прежде чем приступить к осуществлению задуманных грандиозных планов.

Даже миссионерская деятельность среди индейцев давала ощутимые плоды. Некоторых индейских вельмож удалось подвигнуть на перемену веры, доказав им бессилие местных богов проверенным способом — сбросив их с постаментов. Было также заключено несколько браков между дочерьми индейских вождей и бледнолицыми; испанцам вообще незнакомо было чувство расового превосходства. Для того чтобы еще прочнее привязать к себе тотонаков, Кортес приказал им захватить пятерых мексиканских сборщиков налогов. При этом он вел двойную игру, поскольку приказал испанцам тайно освободить ацтекских чиновников и отправил их обратно к Монтесуме с дружественным посланием. Посредством такого ловкого хода, который следует признать проявлением коварства, он, с одной стороны, навсегда оставил тотонаков под своими знаменами, ибо Монтесума никогда не простил бы тем нанесенного оскорбления, с другой же стороны, мог претендовать на благодарность мексиканцев, которые не подозревали об истинном положении вещей.

Этим Кортес проявил себя как истинный сын своего времени, поскольку ради интересов своих и своего властителя пренебрег любыми сомнениями морального характера — ведь шесть лет назад была написана книга Макиавелли о государе.

В Семпоалле Кортес также написал доклад молодому королю. Это было первое из знаменитых пяти писем «Cartas de Relation», которые, впрочем, впоследствии волею несчастного случая были утрачены, и в настоящее время их больше не существует; воспоминания Берналя Диаса представляют собой их несовершенную замену. Необходимо было обеспечить себе защиту от возможных санкций со стороны кубинского наместника, и Кортес знал, что противостоять интригам и проискам клики при испанском дворе ему удастся только с помощью золота. Так, он отказался от полагавшейся ему пятой части всей завоеванной до тех пор добычи и сумел уговорить своих солдат отказаться от своей доли.

В июле 1519 года лучший корабль эскадры при попутном ветре отплыл в Испанию. Капитаны Пуэртокарреро и Монтехо, которым было доверено столь важное предприятие, нарушив категорический приказ генерал-капитана, зашли на остров Кубу, так что о судьбе экспедиции стало известно губернатору Веласкесу. Это были первые сведения, полученные со дня отплытия флотилии. Несмотря на то, что Веласкес пытался перехватить корабль, капитанам удалось своевременно ускользнуть и после благополучного перехода через океан прибыть в Сан-Лукар. Здесь всесильный епископ Бургоса, Хуан Родригес де Фонсека, который со времен второго путешествия Колумба был председателем совета по делам Индии, сумел поставить на пути посланников Кортеса одну за другой всякого рода сложности. Ему удалось препятствовать их аудиенции у короля Карла до тех пор, пока в Испанию не прибыло сообщение от его протеже и родственника Веласкеса, в котором тот выдвигал самые резкие обвинения против Кортеса. Теперь предстояло рассмотреть доклады, опровергающие друг друга. Кортес, считавший Фонсеку своим явным врагом, прекрасно знал, что для устранения влияния епископа необходимы большие деньги. Отцу завоевателя, дону Мартину Кортесу, удалось с помощью ловкого адвоката добиться выдачи драгоценностей из золота. Вскоре выяснилось также, что король не станет вешать того, кто может предложить столь роскошные подарки. Здесь пригодился опыт, полученный Кортесом в период службы в качестве чиновника на Кубе. Ведь он хорошо разбирался в обстановке, сложившейся при дворе, и знал, кого можно расположить в свою пользу при помощи подкупа. С помощью богатых подарков королевским фаворитам и прежде всего секретарю Кобосу удалось нейтрализовать интриги епископа Бургоса.

Для Эрнана Кортеса прием его посланников при дворе был полным успехом. Король выразил свою благодарности и вместе с придворными восхищался драгоценными произведениями искусства незнакомого им мира. Удивление вызывали также четыре индейца и две индианки, которые в роли первых посланников Мексики ступили на европейскую землю. В золоте Кортес обрел самого горячего своего заступника, ведь при дворе, где потребность властителя в капиталах все возрастала и финансовое положение становилось все более напряженным, оно считалось наиболее убедительным аргументом. Король узаконил деятельность конкистадора и одобрил самоуправное провозглашение Веракруса; одновременно он отдал распоряжение снарядить три корабля для оказания поддержки Кортесу. Впрочем, окончательное урегулирование мексиканских дел несколько затянулось из-за отъезда Карла в Германию.

Тем временем в далеком Веракрусе произошло чрезвычайно неприятное событие. Несколько сторонников Веласкеса — Кортес практически вел войну на два фронта против внешнего и внутреннего врага — разработали план захвата одного из судов для того, чтобы вернуться на Кубу и рассказать обо всем губернатору. Они уже запаслись провиантом для путешествия, когда их замысел был раскрыт одним из участников. Кортес решил на этот раз принять жесткие меры и приказал повесить обоих зачинщиков как дезертиров. Лоцману, участвовавшему в заговоре, отрубили ноги, а некоторых других высекли плетьми.

До тех пор, пока корабли могли быть использованы для бегства, Кортес не мог быть уверенным в повиновении своих людей. Для того, чтобы избежать случаев дезертирства и исключить всякую надежду на побег, Кортес приказал отправить корабли на дно в порту Веракрус и пустить их на слом. Это смелое решение должно было разрушить все мосты с Кубой, так что для колеблющихся остался только один путь — вперед.

ТЛАСКАЛА И ЧОЛУЛА

16 августа 1519 года небольшая армия бледнолицых завоевателей в сопровождении союзников-тотонаков выступила в направлении столицы мексиканской империи. В первый день путь лежал по Tierra caliente («Горячая земля»), той чрезвычайно красивой и плодородной местности, где они провели столь долгое время, будучи гостями тотонаков. Через несколько миль пути отряд добрался до крутых склонов Кордильер, где был разбит первый лагерь. К концу второго дня пути испанцы достигли города Халапа; позади осталась зона влияния Tierra caliente и коварная местность, зараженная малярией.

Далее путь лежал через теснины Пасо-дель-Обиско, сурового перевала, где испанцы после долгого перерыва снова увидели снег и лед. Тотонаки, жители теплой прибрежной местности, особенно страдали от непривычного для них холода. Двигаясь вдоль северных склонов Кофре-де-Пероте, отряд прошел через перевал Съера-дель-Агуа и наконец добрался до горного плато, высота которого превышала 2400 м. Здесь снова царил приемлемый климат и были видны следы оживленной хозяйственной деятельности. Плантации кукурузы и агавы с пышными желтыми гроздьями цветов на высоких стволах указывали на близость крупного поселения.

Вскоре показались индейские города Тесуитлан и Тлатлаукитепек, которые показались европейцам еще более значительными, чем столица тотонаков. С ними могли сравниться лишь такие крупные испанские города, как Севилья и Саламанка. Ужасным свидетельством кровавой традиции жертвоприношений, свойственной древнеамериканским культурам, были гора из десятков тысяч человеческих черепов и не менее тринадцати языческих храмов. Впрочем, к подобному страшному зрелищу испанцы по мере приближения к мексиканской столице Теночтитлану все же смогли привыкнуть. Но даже самых храбрых порой охватывало чувство страха, словно это было предвестником гибели многих из их соратников. Тлатлаукитепек был связан с Теночтитланом почтовой дорогой, по которой скороходы осуществляли курьерскую связь со столицей ацтеков и передавали срочные депеши — служба, постоянно действовавшая в мексиканской империи.

В Теночтитлан вели две дороги: одна через знаменитый город храмов Чолулу, другая через вольный город Тласкала. В частности, тотонаки советовали Кортесу выбрать путь через город Тласкалу, поскольку жители его были заклятыми врагами мексиканцев, и даже вызвались отправиться в вольный город с миссией, чтобы сообщить о мирных намерениях бледнолицых. Граница между Тласкалой и мексиканской империей была весьма сильно укреплена, но благодаря счастливому стечению обстоятельств Кортес, напрасно ожидавший возвращения своих послов-индейцев, обнаружил, что пограничные укрепления пусты, и немедленно принял решение вступить на территорию небольшого города-государства.

_{Храм Солнца в Тахине}

Вначале обстоятельства складывались не столь благоприятно, как он мог предположить на основании рассказов своих союзников-индейцев. Тласкала, что означает «страна хлеба», была аристократической республикой, которой правили четверо вождей. Тласкалтеки узнали о прибытии и продвижении испанцев, однако явно не рассчитывали на то, что путь чужаков пройдет по их земле. Поэтому и требование испанских послов разрешить проход через территорию страны вызвало немалые затруднения. Мнения членов большого совета племени разделились, и в конце концов было принято компромиссное решение: встретить испанцев доброжелательно, но одновременно выяснить, какими силами они располагают, и в подходящий момент внезапно напасть на них. При нападении предполагалось выдвинуть вперед индейцев ото-ми, населяющих приграничные районы, чтобы в случае неудачи иметь возможность возложить всю вину на них.

В последующие дни крупные отряды индейцев нападали на испанцев из засады. Временами небольшая армия Кортеса попадала в весьма затруднительное положение. Правда, гром пушек и натиск кавалерии вселяли в нападавших немалый ужас, но все же тласкалтекам удалось убить двух лошадей, замены которым не было. При подобных обстоятельствах о мирных переговорах больше нечего было и думать, и при селении Теоасинго произошло решающее сражение. Для Кортеса война против Тласкалы была вынужденной, и он вел ее лишь с одной политической целью — сделать этот народ своим союзником в борьбе против Мексики. Поэтому в периоды между боями он снова и снова протягивал руку для примирения, а перед первым сражением также пытался склонить противника к миру.

Однако единственным ответом на его мирные воззвания был град стрел и камней. Началась битва, в которой обе стороны сражались крайне упорно, и исход ее висел буквально на волоске. Армии, состоявшей из примерно 500 испанцев и 3000 их союзников-индейцев, противостояло до 30000 тласкалтеков. Однако наряду с превосходством европейцев в вооружении и дисциплине сказывалось воздействие панического страха индейцев перед сверхъестественными силами, которыми они наделяли огнестрельное оружие и лошадей.

_{Теночтитлан}

Несколько дней спустя состоялось второе сражение, из которого испанцы вновь вышли победителями, очевидно, также и из-за разногласий в среде тласкалтеков, где становилось все больше сторонников мира. Однако это была пиррова победа, ибо потери испанцев вызывали озабоченность, и не осталось практически ни одного солдата, который не был бы ранен.

Но и тласкалтеки находились едва ли в лучшей ситуации. После того как все атаки были отражены испанцами, языческие жрецы в конце концов дали совет напасть ночью, что абсолютно противоречило всем обычаям и традициям индейцев. Они объявили народу, что «бледнолицые» — сыновья солнца и всю свою силу получают от него, а ночью они будут беспомощны. Однако и эта ночная атака не имела успеха благодаря бдительности конкистадоров; для того чтобы постоянно сохранять готовность к бою, они спали в полном снаряжении с оружием на боку.

Теперь в Тласкале большинство склонялось к тому, чтобы прекратить кровопролитные атаки и принять мир, вновь предложенный Кортесом. Для ведения переговоров, ведущих к примирению, в лагере испанцев появилась делегация под руководством военного предводителя. Кортес снова подтвердил свою готовность к миру и дружбе с Тласкалой, но одновременно и предостерег от коварства и обмана.

_{«Храм семи кукол». Теночтитлаи}

23 сентября испанская армия вошла в празднично украшенную Тласкалу. Если уж здесь испанцы были полны восхищения, то в какое же изумление повергнет их Теночтитлан! Был заключен союзнический договор, и вольный город предоставил в распоряжение Кортеса для борьбы против Мексики вспомогательный корпус численностью около 100 000 человек. Впоследствии Тласкала и в дни успеха, и в моменты неудач зарекомендовала себя наиболее верным и смелым союзником конкистадоров и за это в период испанского колониального господства получит привилегии по сравнению с другими индейскими городами. Гости задержались на три недели, чтобы закрепить дружбу и исцелиться от изумления. С новыми союзниками были завязаны и супружеские узы. После того как обряд крещения индейских принцесс заложил краеугольный камень в обращение туземцев в христианство, святые отцы Ольмедо и Диас приступили к распространению Евангелия. Новое учение быстро нашло отклик, в особенности у женщин и детей. Однако в Тласкале Кортес благоразумно отказался от попытки миссионерства с помощью насильственных методов, чтобы не повредить вновь заключенному союзническому договору. Главным правилом Кортеса должно было стать сохранение дружбы с Тласкалой, по словам историографа Эрреры — «важнейшей опоры кастильской монархии в Новой Испании». Все успехи испанского завоевателя являются результатом искусного соединения политических и военных методов борьбы.

12 октября 1519 года армия, усиленная 5000 человек тласкалтекских вспомогательных отрядов, выступила в находящуюся в 40 километрах Чолулу, которая считалась верным союзником Теночтитлана. Вновь обретенные союзники предостерегали Кортеса от посещения этого города: вблизи Чолулы располагалось крупное боевое соединения ацтеков, а также имелись сведения о том, что коварные горожане хорошо вооружены. Эти сведения наводили конкистадора на размышления, но не поколебали в решении посетить древний город храмов.

Чолула была основана еще ольмеками и имела давнюю, богатую традициями историю. Лишь в период правления Монтесумы II город-государство утратил первоначальный суверенитет и попал под власть Теночтитлана. Чолула представляла собой нечто подобное Мекке Нового Света. Здесь было сосредоточено наибольшее количество самых роскошных теокалли, как назывались храмы индейцев. Население считалось изнеженным, однако в городе процветали искусство и ремесла. Чолула, столь известная из-за своей древности и утонченной культуры, пользовалась еще большим уважением благодаря тому, что с ней были связаны определенные религиозные традиции. Бог Кетцалькоатль по пути на побережье остановился здесь и задержался на двадцать лет, чтобы обучить тольтекское население искусствам и религии. В честь этого божества, творившего добро и наложившего запрет на кровавые жертвоприношения, была сооружена храмовая пирамида высотой 80 метров, которая и сегодня несет на себе отсвет былой мощи.

Утром 13 октября со стороны города приблизилась торжественная процессия, чтобы встретить испанцев. Уже издалека были слышны звуки раковин-рогов, барабанов и пение жрецов. Испанцев, которых со дня появления считали теулями (богами), окурили ароматом растительной смолы. По просьбе вождей индейцы из вспомогательных отрядов Кортеса разбили лагерь вне города, в то время как испанцы были расквартированы в самом городе. Однако Кортеса не покидало внезапно пробудившееся чувство недоверия. Возможно, что уже с самого начала чужакам по совету Монтесумы готовили ловушку; по крайней мере, в испанских хрониках ситуация излагается именно так. Его подозрения подтвердились, когда в результате допроса с пристрастием жены одного из касиков удалось выяснить, что на следующий день планируется нападение на испанцев. Были также вырыты ямы-западни, чтобы сбить с ног лошадей.

_{Cmенa Кетцалькоатля в Taxuue}

Кортес находился в сложной ситуации. Уличные бои, которые в любом случае казались неизбежными, испанцы проиграли бы, поскольку они не смогли бы в полном объеме использовать возможности своей конницы и артиллерии. Он пригласил к себе городских вельмож, сделав вид, что собирается завтра покинуть город и попросил их выделить 2000 таманов (носильщиков) для транспортировки орудий и обоза. Вожди охотно согласились. Последующую ночь испанцы провели в полной боевой готовности, а на рассвете, прежде, чем в город вошли затребованные носильщики, Кортес расставил свои войска и орудия таким образом, чтобы по условному знаку можно было взять не подготовленных к нападению чолултеков на прицел и уничтожить. Пять-шесть тысяч тласкалтеков, расположившихся на подходах к городу, получили распоряжение по знаку выстрела из аркебузы также войти в город.

Рано утром во дворе дома, где были расквартированы испанцы, появились носильщики, число которых было даже больше оговоренного, а также вельможи Чолулы, которых пригласили Для прощания. Кортес призвал касиков к себе и с серьезным видом прямо обвинил их в заговоре и дал им понять, что ему точно известно обо всех деталях нападения. По сигналу к атаке в город вошли тласкалтеки. Их ожесточение было очень велико, поскольку в течение длительного времени они враждовали с Чолулой. Начались поджоги и всеобщее разграбление, причем всякого рода жестокости совершались преимущественно индейскими союзниками. Большая часть города погибла в огне, в том числе и великолепный теокалли Кетцалькоатля. Бог оставил свой город на произвол судьбы!

_{Храм Кетцалькоатля в Тлапалане}

Во всяком случае, это событие относится к поступкам, омрачающих память завоевателя. В разгар мира конкистадоры совершили нападение на цветущий город и отдали его на разграбление необузданной индейской солдатне. Если испанские историографы Гомара и Берналь Диас придерживаются изложения событий, данного Кортесом, то в индейских источниках дается другая версия падения Чолулы. Согласно мнению ацтеков, дошедшему до нас благодаря сообщению миссионера Бернардино де Саагуна, тласкалтеки, движимые жгучей ненавистью, с помощью ложных слухов натравили испанцев на жителей Чолулы!

Другой индейский источник, «История Тласкалы», написанная метисом Муньосом Камарго, также возлагает всю полноту ответственности на чолултеков и подтверждает версию Кортеса. Берналь Диас также возмущенно опроверг утверждение Лас-Казаса о том, что Кортес приказал перебить население Чолулы просто в качестве акта произвола, под влиянием настроения.

Какова бы ни была оценка действий конкистадора с моральной точки зрения, с позиций политики силы они были, без сомнения, правильными. Весть о наказании Чолулы распространилась по всем провинциям империи ацтеков, и с тех пор народы Анауака^[16] пребывали в постоянном страхе перед местью испанцев. И страхи Монтесу мы также получали новое подтверждение. Во дворце долго совещались о том, следует ли принять испанцев, которые уже буквально стояли у ворот столицы, и каким образом это должно произойти. Брат Монтесумы Киутлауак советовал покончить с пришельцами, пока еще не поздно. Однако Какаме, племяннику и протеже Монтесумы, легко удалось убедить нерешительного властителя в том, что посланцев чужеземного правителя из заокеанской страны вполне можно принять. Это открывало испанским конкистадорам путь в столицу мексиканской империи.

_{Резьба. Йашчилап}

1 ноября 1519 года испанцы в строгом походном порядке, построенные по родам войск (пехота, всадники, стрелки из арбалета, аркебузеры и канониры), имея в авангарде дозор и разведчиков, выступили в направлении легендарного Теночтитлана. Еще в Тласкале Кортес дал своим ordenanzas militates^[17] строгие указания относительно соблюдения дисциплины. Проклятия и игра в кости, ссоры и богохульство были запрещены так же, как и действия, направленные против дружественно настроенных индейцев. Кортес имел все основания для подобных распоряжений, ибо мог надеяться на успех своего смелого предприятия, лишь располагая под своим командованием дисциплинированным войском, а не толпой необузданных мародеров и грабителей.

Тотонаки, первыми ставшие союзниками испанцев, страдали из-за непривычных для них погодных условий и не решились двигаться дальше — настолько еще велик был их страх перед мексиканцами. Главнокомандующий охотно разрешил им отойти, ведь его войско выросло до огромных размеров за счет постоянно прибывавших вспомогательных индейских отрядов.

_{Чак-Мооль — посланец богов. Храм воинов}

Союзники продолжали предостерегать испанцев о коварстве ацтеков, так что европейцы, по выражению Берналя Диаса, держали ушки на макушке. Повсюду на солдат, бряцающих оружием, взирали с удивлением, но втайне и со страхом. Путь вновь стал тяжелее, потому что пришлось преодолевать крутую сьерру^[18], разделяющую высокогорные долины Пуэблы и Анауака. Испанцы двигались по местности, лежащей между двумя высочайшими горами континента, Попокатепетль («дымящая гора») и Истаксиуатль («белая женщина»). Индейцы считали горы жилищем своих богов, и тот мистический характер, которым они их наделяли, всегда удерживал туземцев от восхождения на вулканы, — впрочем, сама природа сделала подобное предприятие достаточно трудным. Кроме того, в момент, когда испанцы находились в Тласкале, на Попокатепетле произошло новое извержение, в чем Монтесума вновь узрел дурное предзнаменование. Ужасные тайны, связанные с этой горой, и свойственный испанцам дух авантюризма пробудил в них желание подняться на вулкан. Девять европейцев под предводительством Диего де Ордаса и несколько тласкалтеков начали восхождение и вскоре добрались до границы вечных снегов почти у самой вершины. Это свидетельствовало о том, что чужаки, по-видимому, не боятся далее богов, ведь они посетили их жилище! Весть о восхождении пробудила новые страхи в императорском дворце в Теночтитлане, где уже готовились к приему испанцев.

Когда европейцы-завоеватели оставили позади негостеприимные, суровые горы с их снегами и холодом и спустились в высокогорную долину Анауак, они сами себе казались странствующими сказочными рыцарями. Здесь взорам испанцев открылся вид, вознаградивший их за все перенесенные мучения. После долгих лишений они, казалось, попали в землю обетованную. Перед ними открывалась радостная, роскошная панорама, где в живописной гармонии были объединены водоемы, леса, возделанная земля, сверкающие белые горы и тенистые холмы. В центре долины были видны озера, берега которых обрамляли города и поселки. Посередине была расположена столица Теночтитлан, знаменитая «Венеция ацтеков». Офицер армии Кортеса, чье имя осталось неизвестным, — его цитируют, называя «неизвестным завоевателем» — описал грандиозное впечатление, которое город произвел на европейцев:

«Великая столица Теночтитлан стоит на соленом озере, причем не точно в центре его, а ближе к западному берегу, так что ее дома подходят к суше на расстояние четверти часа пути. Она, очевидно, имеет в окружности от двух с половиной до трех миль, и большинство тех, кто видел ее во время завоевания, оценивает число жителей на тот момент примерно в 300 000 человек, живших в 60 000 домах. По дамбам с суши в центр города ведут три мощеные дороги, каждая шириной более тридцати шагов.

_{Жертвоприношение. Теночтитлан}

Самая длинная из них прорезает озеро на протяжении двух миль. Северная и южная дамбы соединяются в центре города, так что их следует считать единой дорогой. Третья имеет протяженность по воде лишь четверть мили, однако еще на три четверти мили вдается в сушу, и по ней с этого расстояния к городу идет водопровод, подающий прекрасную питьевую воду. Ее источник находится на холме под названием Чапультепек («Гора саранчи»), у подножия которого вода вначале стекает в глубокий пруд, а оттуда в город. В городе красивые, широкие улицы, среди которых две или три могут считаться главными. Все остальные подходят к вымощенным кирпичом берегам каналов, которые проходят во всех направлениях по всем кварталам, так что жители от своих домов могут всюду добраться и по суше, и по воде. Последнее происходит с помощью лодок, которые изготавливаются из выдолбленных стволов деревьев. Среди них встречаются лодки такой величины, что в них могут удобно расположиться пять человек. Часть переулков города представляет собой каналы, так что здесь можно попасть в дома лишь на лодке. Подобным же образом построены и другие поселения на озерах и на островах пресноводного озера.

_{Рельеф в «Храме надписей»}

В городе были и по-прежнему имеются весьма красивые и большие площади, на которых идет торговля всем необходимым для жизни. Наиболее крупной из них была так называемая Тианквис, примерно в три раза больше самой большой площади Саламанки. Она была окружена проходами с колоннами. Сюда ежедневно приходило 20–25 тысяч человек, чтобы покупать и продавать, а на большие базары, происходящие каждые пять дней, даже 40–45 тысяч человек.

В Теночтитлане было множество больших и великолепных храмов, где поддерживался культ идолов, которым поклонялись в стране, и совершались человеческие жертвоприношения. Главный храм представлял собой великолепное сооружение огромных размеров. На его территории мог бы разместиться небольшой город. Окружавший его обширный двор имел четверо главных ворот. Каждые — своего рода крепость, полная всевозможного оружия и снаряжения. Все четверо вместе взятые напоминали арсенал правителя.

В городе имелся гарнизон, насчитывавший 10 000 человек, сплошь отборные воины, личная охрана правителя, которая повсюду сопровождала его, а также поддерживала спокойствие и порядок внутри города и в его окрестностях. Представители знати имели большие, красивые дворцы с обширными роскошными садами. Я четыре раза был в одном из таких дворцов и каждый раз ходил по нему до изнеможения, но так и не осмотрел всего. Все эти дворцы были построены таким образом, чтобы просторные покой и залы окружали двор. Я видел зал, в котором размещались более 3000 человек, а на его плоской крыше могли бы разъезжать 30 всадников.

Сам город имел вытянутую форму. В центре его стояли большой храм и дворцы правителя и наиболее знатных вельмож.

КОРТЕС И МОНТЕСУМА

Восхищение конкистадоров вскоре сменилось другими мыслями. К удивлению добавилось все возрастающее беспокойство, ибо, по выражению Берналя Диаса, «перед нами был большой город Мехико, а нас было менее 400 солдат».

С момента высадки на центральноамериканском побережье прошло 7 месяцев, и за это время Кортес потерял 45–55 солдат в ходе боевых действий против сильно превосходивших по численности индейских армий, а также вследствие несчастных случаев и болезней. Враждебное поведение Монтесумы обрекло бы испанских первооткрывателей, и без того ослабленных долгим переходом, на верную гибель. Более всего они боялись жуткой смерти на жертвенных камнях языческих храмов. Наиболее осторожные опять, уже в который раз, советовали повернуть обратно в Веракрус.

В этот критический момент, решающий для дальнейшего успешного исхода всей завоевательной операции, главнокомандующий проявил свой талант оратора. Просьбами и увещеваниями, воззваниями к солдатской доблести и национальной гордости испанцев, обещаниями богатой добычи Кортес пытался поднять поколебавшийся дух своих людей. В конце концов он достиг успеха; упавшие духом приободрились — и, вновь полные веры в своего командира Эрнана Кортеса, спустились в долину Мексики. Сила личности верховного главнокомандующего преодолела кризис в испанской армии.

Вскоре произошла встреча с депутацией Монтесумы во главе с Какамой, правителем Тескоко. В сопровождении послов армия продолжила движение вдоль южного берега озера Чалко и перешла дамбу, которая отделяла озеро Чалко от города Сочимилко на западе. Эта дамба была построена из камней и известкового раствора и показалась испанцам одним из самых удивительных строительных сооружений, которые они когда-либо видели. Бледнолицых также поверг в изумление вид плавучих садов, chinampas. В Куитлауаке, поселении средних размеров, которое отличалось красотой своей архитектуры, была сделана короткая остановка. Поселение, сооруженное на сваях, пробудило грустные воспоминания о Европе; испанцы назвали его «Венесуэла» (маленькая Венеция). После короткого привала, который был использован, в первую очередь, для осмотра снаряжения, отряд продолжил путь по дамбе в направлении к столице. При этом отряд был с обеих сторон окружен роем лодок с любопытными туземцами.

_{Правитель. Стела из Боиомпака}

Утром 8 ноября 1519 года испанцы прошли через Ишталапан и достигли окраин мексиканской резиденции. Примерно на середине пути они натолкнулись на своего рода вал, преграждающий дамбу. Это сооружение имело четыре метра в высоту и было, кроме того, усилено башнями. Лишь посередине имелся узкий проход. В этом месте должна была произойти знаменательная встреча представителей двух частей света. В окружении целой толпы индейской знати, предводительствуемой высшим духовенством с золотыми жезлами в поднятых руках, взорам испанцев предстал роскошный королевский паланкин Монтесумы. Его несли на плечах представители аристократии; над ним помещался балдахин из пестрого оперения, в котором блестели отдельные драгоценности и золотые украшения. Приблизившись на определенное расстояние, процессия остановилась. Монтесума вышел из паланкина и с достоинством приблизился, опираясь на руки правителей Тескоко и Ишталапана, племянника и брата. Берналь Диас так описывает нам монарха:

«Великому Монтесуме было около 40 лет, он был высокого роста, пропорционального сложения, стройный, кожу имел не слишком темную, а цвета и оттенка, естественного для индейцев. Волосы его были недлинными… редкая борода имела хорошую форму. Его лицо было несколько продолговатым и имело бодрое выражение…»

Монтесума приветствовал посланников далеких стран востока обычным церемониалом, подобающим правителю ацтеков, — земным поклоном. Кортес хотел приветствовать Монтесуму на испанский лад, обняв его и ударив рукой по плечу, однако свита правителя не допустила подобного кощунства, ведь ни один смертный не смел отважиться прикоснуться к «Властелину людей». Произошел обмен обычными подарками, и Кортес через донью Марину поблагодарил Монтесуму за его щедрость, продемонстрированную уже не однажды. Затем в сопровождении торжественной процессии испанцы были препровождены ко дворцу отца Монтесумы Асаякатля, где должен был состояться прием. С любопытством и не без страха мексиканцы рассматривали «бледнолицых» в непривычном, бряцающем железом снаряжении, едва скрывающих ненависть к своим союзникам-индейцам.

_{Утренняя звезда из «Пещеры волшебников»}

Роскошь и богатство Теночтитлана произвели впечатление на европейцев, которые тщетно искали сравнений; город превосходил даже Гранаду и Севилью, являвшихся эталонами красоты для патриотов Испании. Наконец шествие остановилось на великолепной обширнойплощади в центре города, где находилась гигантская пирамида, посвященная Уицилопочтли, богу войны мексиканцев. Лишь храм в Чолуле превосходил по размерам это сооружение, оно стояло на том самом месте, где сегодня в Мехико высится большой собор.

Испанцы испытывали разнообразные чувства. Разумеется, они были рады, что достигли цели трудного похода, но немало было и таких, кто заметил, что они сунули голову в пасть льва. Сам Кортес тотчас же понял, что в случае разрушения мостов город превратится для них в мышеловку. Поэтому одной из первых его задач стало строительство четырех бригантин, которые сделали бы его независимым от дорог, идущих по дамбам.

_{Центральный фриз «Солнечных ворот» в Тиаунако}

Новое жилище представляло собой целый комплекс зданий, в котором должно было хватить места не только для всех испанцев, но и для их союзников-индейцев. Кортес осмотрительно принял все необходимые меры для защиты здания и разместил артиллерию у порталов, чтобы таким образом быть застрахованным от любых случайностей. Он предпочел полагаться на военную силу испанцев, а не на гостеприимство правителя ацтеков.

Впрочем, вначале казалось, что взаимоотношения складываются мирно. Монтесума проявил себя, по выражению Берналя Диаса, «как кабальеро» и в качестве хозяина, оказывающего гостеприимство, обнаружил такт, в тот момент оставив испанцев одних. Лишь после полудня он вместе с блестящей свитой повторно явился на квартиру своих гостей и раздал ценные подарки. С помощью доньи Марины он заявил, что уже несколько лет назад слышал об испанцах — очевидно, при этом он намекал на экспедиции Кордовы и Грихальвы. Теперь он рад лично приветствовать пришельцев из страны восходящего солнца. Возможно, вид бледнолицых действительно внес успокоение в его душу, обуреваемую страхами и сомнениями, ведь ожидание опасности страшнее столкновения с ней.

По приказанию императора ацтеков было доставлено продовольствие для испанцев и корм для их лошадей, чтобы гости ни в чем не испытывали недостатка. В распоряжение европейцев также предоставили посуду и домашнюю утварь. Однако постепенно стала заметна перемена настроения индейцев, и они прислуживали чужакам все неохотнее. Все громче раздавалась критика по адресу своего правителя, и авторитет деспотичного монарха дрогнул. Прежде всего присутствие заклятых врагов, тласкалтеков, воспринималось как позор для гордого Теночтитлана.

_{Боковые фризы «Солнечных ворот» в Тиаунако}

Правитель ацтеков, как и прежде, продолжал вершить дела в своем дворце, невзирая на присутствие чужаков. Испанцы наносили ему визиты и в качестве туристов с удовольствием совершали экскурсии по городу в окружении провожатых. Им даже было позволено взобраться на большую храмовую пирамиду, с верхней платформы которой открывалась великолепная панорама.

Кортес развил весьма усердную и в тот момент совершенно неуместную деятельность по обращению в христианство, стремясь именно здесь, в национальной святыне мексиканцев, побудить Монтесуму отказаться от веры в его кровожадных богов. Правитель же передал ему в ответ, при этом совсем не нарушая законов гостеприимства, что боги белых людей, несомненно, лучше, однако он и его народ желают и далее поклоняться своим давним богам, ибо для н£го они хороши. Тем не менее, Монтесума не только выразил готовность смириться с сооружением христианской капеллы во дворце своего отца, но и предоставил в распоряжение ремесленников-индейцев.

Но именно при сооружении этого христианского святилища испанцам пришлось столкнуться с тем идолом, которому они поклонялись и который для многих из них был истинным побудительным мотивом всех действий: золото! Волею случая при строительстве они обнаружили недавно замурованную дверь и, нисколько не мучась угрызениями совести, поспешили удовлетворить свое любопытство и узнать, что же находится за дверью. Их удивленным взорам открылся большой зал, наполненный ценными произведениями искусства, а также золотом и серебром в слитках.

_{Золотой диск из «Колодца смерти»}

Кортес все же не решился — по крайней мере, в первое мгновение — присвоить сокровища, приказал восстановить стену и запретил вести какие-либо разговоры об удачной находке.

Они находились в Теночтитлане уже восемь дней; однако Эрнан Кортес предпринял этот утомительный поход в столицу ацтеков, унесший столько жизней, вовсе не для того, чтобы предаваться отдыху. Кортес вновь использовал как политические, так и военные средства для осуществления своих планов. Поводом для совершения акта насилия послужила весть, полученная им еще в Чолуле. В Веракрусе индейцы напали на испанцев и убили нескольких из них, в том числе командира Эскаланте. Теперь Кортес вспомнил об этом происшествии и решил воспользоваться им для осуществления своих тайных намерений.

14 ноября 1519 года, то есть спустя примерно неделю после памятного вступления в мексиканскую столицу, Кортес приказал арестовать своего гостеприимного хозяина Монтесуму прямо в его собственном дворце и обвинил его в организации нападения в Веракрусе. Испанские офицеры заняли выходы из императорского дворца, а затем Монтесума в простом, ничем не украшенном паланкине в сопровождении вооруженного эскорта был доставлен во дворец своего покойного отца, который он восемь дней назад предоставил для размещения испанцев. Так «Властелин мира» стал пленником собственных гостей.

_{Пленение испанцами}

_{вождя ацтеков Монтесумы II}

В своем докладе Карлу V Кортес представил свои насильственные действия как меру, необходимую для безопасности испанцев и для соблюдения интересов короля. Таким образом, его действия декларировались как акт самообороны — некоторые индейцы уже фактически продемонстрировали свое враждебное поведение. Фигура правителя представлялась Кортесу гарантом безопасности его солдат, ведь в этом государстве с авторитарной системой управления никто не решился бы предпринять что-либо против европейцев без санкции Монтесумы. Кроме того, согласно собственной теории завоевателя, существовало намерение завладеть землями, подвластными Монтесуме, используя всемогущего правителя в качестве рупора испанцев и его устами выражая волю бледнолицых.

Монтесума, как и прежде, принимал индейских вельмож и со стоическим терпением, свойственным представителям его расы, переносил навязанное ему гостеприимство со стороны своих странных гостей. Участь пленника не давала ему забыть о своем звании, и он отдавал населению распоряжения успокаивающего характера, заявляя, что просто предпочел разместиться ближе к своим европейским друзьям. В действительности же правление осуществлялось Кортесом. Ему же полагалось передавать дань, предназначавшуюся императору ацтеков. Испанцы все же выказывали уважение королевскому званию Монтесумы, признавая за ним право на все внешние атрибуты верховной власти. Его двор по-прежнему оставался королевским, и правителю прислуживали двадцать наиболее знатных индейских вождей. Однако никто не мог обмануться в том, что Монтесума не более, чем представительская фигура, истинная же власть исходит от Кортеса.

_{Бог Солнца Тонатиу}

Следующим шагом явилось официальное отречение Монтесумы от престола. В декабре 1519 года в присутствии высших персон империи был проведен формальный акт принесения присяги на верность испанскому монарху, ввиду отсутствия представленному персоной Эрнана Кортеса. Подчинение верховной власти Карла V было торжественно запротоколировано нотариусом по имени Годой. Монтесума произнес речь, в которой, ссылаясь на миф о Кетцалькоатле, возложил собственные властные полномочия на испанского правителя, который, по его мнению, является истинным преемником белого бога.

Теперь, в результате этого нотариально закрепленного акта принесения присяги, положение завоевателя было легализовано. Отныне в случае возможных в будущем враждебных действий по отношению к испанцам это рассматривалось бы не как акт самообороны, а как неповиновение феодальному властителю Карлу V.

После перехода власти к Кортесу последовала, по-видимому, фаза колонизации. С помощью новых вассалов испанского монарха конкистадоры в течение последующих недель исследовали страну мексиканцев. Правитель ацтеков послушно предоставил в их распоряжение индейских носильщиков, горняков и мастеров художественных ремесел, которые вместе с небольшими отрядами испанцев обошли всю страну. Тот факт, что Кортес допустил подобное раздробление своих сил, доказывает, что он чувствовал себя в Теночтитлане довольно уверенно. Все действия испанского полководца в короткий мирный период зимой 1519/20 года свидетельствуют о его незаурядных способностях государственного деятеля и колонизатора. Он также попробовал свои силы в качестве землевладельца и дал распоряжение о закладке в одной из близлежащих провинций образцовых хозяйств, где выращивались кукуруза, какао и бобы. Была даже устроена ферма для разведения домашней птицы. Следующей его задачей была точная картографическая съемка побережья, поскольку сведения об удобных местах для длительной стоянки судов имели для испанцев большое значение. Теперь можно было решиться на сооружение небольшой капеллы в боковом помещении крупного теокалли. В зале, лишь тонкими стенами отделенном от запятнанных кровью изображений идолов, под сенью креста поклонялись святым дарам.

_{Маска бога Тлалока}

Однако сами испанцы своим поведением делали невозможным постепенное и мирное присоединение империи ацтеков к мировой империи Карла V. Рассказывают, что Кортес в слепом стремлении обратить индейцев в свою веру собственноручно разбил большую статую языческого бога войны, сопровождая эти действия, по свидетельству очевидцев, словами: «Во имя Бога нужно чем-то рисковать!» С тех пор жрецы ацтеков, имевшие большое влияние на народ, стали заклятыми врагами европейцев.

_{Сосуд с изображением бога}

Прибрав к рукам Монтесуму, можно было подумать о том, чтобы извлечь на свет божий спрятанные сокровища его отца. Монтесуме не оставалось ничего иного, как подарить эти сокровища чужеземным завоевателям. И снова бледнолицые обнаружили страсть к блестящему металлу, непонятную мексиканцам. Индейцы ценили золото лишь в виде искусных украшений, а теперь им пришлось наблюдать, как испанцы переплавляли драгоценные произведения искусства в простые слитки и ставили на них королевское клеймо. Только королевская пятая часть составила 32 400 песо золотом, не считая личных подарков Карлу V стоимостью 100 000 дукатов. После отчисления пятой части королю была подсчитана доля главнокомандующего и офицеров; кавалеристы, стрелки из арбалета, канониры и аркебузеры также получили двойную плату, так что на долю простых пехотинцев пришлось лишь по 100 золотых песо. Повсюду раздавались жалобы: «Разве мы покинули родину и семьи для того, чтобы от нас отделались такой платой?» Кортесу снова пришлось пустить в ход все свое красноречие и авторитет, чтобы успокоить недовольных. «Золото не является основной целью наших устремлений, — утверждал Кортес. — Лучше бы солдатам помнить о своих обязанностях воинов и крестоносцев и не ссориться из-за добычи, подобно простым бандитам». В действительности же для большинства его людей размер их доли не имел почти никакого значения, самой большой страстью солдат была азартная игра, чего не могли предотвратить самые строгие указы, и уже через несколько дней почти вся добыча, приобретение которой было сопряжено с усилиями и опасностями, сменила своих хозяев.

_{Спутник Куатликуе}

Надменность и жадность солдат, а также присутствие их союзников-тласкалтеков, а главное, свержение идолов вызвали у населения Теночтитлана сильную озлобленность, и сопротивление усиливалось день ото дня. Ситуация в городе на лагунах стала для испанцев угрожающей. Даже Монтесума советовал бледнолицым, которые столь подло злоупотребили его гостеприимством, уходить, поскольку не мог больше гарантировать их личную безопасность. Несмотря на то, что испанский священник и историограф Гомара пишет, что «Кортес стяжал больше чести и славы, чем если бы победил ацтеков на поле боя», свержение языческих идолов послужило, по-видимому, первопричиной всех последующих осложнений. Индейские жрецы призывали народ оказывать сопротивление богохульникам и именем Уицилопочтли изгнать пришельцев к морю. Даже Монтесума не мог оставаться глухим к призывам своих жрецов; он также поборол свой суеверный страх перед испанцами и вновь стал высказываться более энергично.

Ввиду того, что позиция Монтесумы стала представлять угрозу, Кортес вначале использовал различные уловки, чтобы оттянуть момент отхода испанцев, казавшегося неизбежным. Он объяснил Монтесуме, что в свое время уничтожил все корабли и должен построить новые, вот тогда его отъезду больше ничто не сможет помешать. Монтесума немедленно согласился предоставить в его распоряжение ремесленников-индейцев, поскольку уже был знаком с искусством кастильских кораблестроителей, за несколько недель построивших четыре бригантины, на которых император ацтеков уже совершил несколько увеселительных поездок.

_{Нефритовая маска Чака — бога дождя}

Кортес не осознал того, что, свергая языческих идолов, одновременно ликвидировал важнейшие предпосылки успехов, достигнутых до сих пор. Лишь до тех пор, пока существовала мексиканская религия с ее мифами и культами, испанцев считали посланниками белого бога Кетцалькоатля, появившихся согласно пророчеству, и почитали их. С падением сонма ацтекских божеств исчез и спасительный нимб, окружавший бледнолицых, и теперь они были всего лишь насильниками и захватчиками, уничтожить которых призывали вековые традиции воинственных теноча. С другой стороны, для испанских рыцарей, выросших под знаком реконкисты, не могло быть и речи о заключении пакта со столь жестокой, варварской религией, какую являл собой индейский культ богов.

Обстановка в лагере испанцев в последние недели претерпела изменения к худшему. Ощущение спокойствия и уверенности, которому так долго предавались войска, сменилось неясным чувством страха и опасности. В поведении туземцев, казалось, наметился перелом. Жилище испанцев напоминало крепость в состоянии осады, и принимались все мыслимые меры предосторожности для того, чтобы немедленно отразить нападение индейцев.

В таком малоприятном положении находилась испанская армия, когда в начале мая 1520 года, спустя шесть месяцев после прибытия в Теночтитлан, с побережья пришло сообщение, которое должно было повергнуть Кортеса в еще большее беспокойство, нежели угроза восстания мексиканцев.

БОРЬБА С НАРВАЭСОМ

После того как Эрнан Кортес столь поспешным образом распрощался с губернатором Кубы, Диего Веласкес без долгих колебаний решил отправить вслед за ним вооруженный отряд, чтобы расправиться с непокорным. Уже в октябре 1519 года наместник начал широкомасштабные приготовления. Командование карательной экспедицией он поручил своему верному другу и соратнику Пан-фило де Нарваэсу, который был земляком губернатора по Старой Кастилии. Ему нельзя отказать в некотором военном таланте, но он совершал серьезную ошибку, недооценивая Кортеса, который еще во времена завоевания Кубы в 1511 году служил под его началом.

Флотилия, которая в начале марта 1520 года вышла с Кубы и взяла курс на легендарную страну золота, Мексику, имела 20 судов различной величины и 900 членов экипажа, среди которых было 80 кавалеристов, 80 аркебузеров и 150 стрелков из арбалета. Это была самая крупная армада, когда-либо появлявшаяся в водах Вест-Индии. Имея в составе флотилии 18 судов — два разбились на рифах при подходе к Юкатану, — Нарваэс высадился неподалеку от острова Сан-Хуан-де-Улуа, то есть почти на том же самом месте, что и его противник год назад.

_{Bouн и пленник. Тольтеки}

Несмотря на то, что гарнизон Веракруса не был значительным — численность войск в городе составляла около 70 человек, к тому же это были почти сплошь больные и инвалиды, негодные к строевой службе, — Нарваэс счел разумным не применять силу против соотечественников. Очевидно, он рассчитывал на то, что численность сторонников Веласкеса окажется достаточной, чтобы переубедить нерешительных, оставшихся в меньшинстве. Нескольких смутьянов, которые все же будут поддерживать Кортеса, он надеялся устрашить численностью своих войск. Расположившись со своей штаб-квартирой в Семпоалле, он был восторженно встречен быстро перешедшими на его сторону тотонаками и начал подготовку к переговорам с гарнизоном Веракруса. Делегация, состоявшая из трех испанцев во главе со священником Гуэварой, отправилась к коменданту форта Гонсало де Сандовалю с требованием о передаче города Нарваэсу. Поскольку господа не проявили необходимой сдержанности, а Сандоваль был, помимо того, верным сторонником Кортеса, парламентеры не имели никаких видов на успех. Сандоваль, будучи человеком немногословным, приказал парламентеров арестовать и отправить в Теночтитлан, где они смогут предъявить свои обвинения и заявления лично Кортесу.

Между тем и до Кортеса дошла весть о высадке соперника, принесенная курьерами-индейцами. Монтесума, узнавший об этом еще раньше, немедленно установил связь с Нарваэсом и дал понять Кортесу, что теперь ничто не мешает испанцам сесть на корабли и покинуть Мексику. Вместо столь остро необходимой помощи из Испании перед Кортесом возникла угроза войны на два фронта, которая уничтожила бы все достигнутые успехи.

Тем временем парламентеры Панфило де Нарваэса добрались до озера Тескоко и увидели перед собой столицу Мексики. Еще пребывая в ослеплении от удивительных впечатлений последних дней, они были доставлены пред очи человека, который покорил все эти цветущие города. Кортес проявил любезность и с помощью некоторого количества подарков и еще большего количества добрых слов завоевал сердца парламентеров. Умело задавая вопросы и используя весь свой шарм, он также сумел узнать немало подробностей касательно намерений Нарваэса и настроений в его армии. Не без удовольствия Кортес услышал о том, что противник не пользуется слишком большой симпатией, а войска его стремятся не столько к мести, сколько к золоту.

Теперь он попытался прийти к соглашению с соперником дипломатическим путем и направил Нарваэсу письмо, выдержанное в примирительном тоне. В нем он просил не демонстрировать индейцам разногласий, существующих в лагере испанцев, чтобы не уничтожить то, что было завоевано ценой многих усилий и лишений. Только единство делает завоевания прочными, поэтому он готов принять Нарваэса как брата по оружию и разделить с ним плоды завоеваний.

Однако попытка объединения на переговорной основе не встретила взаимности со стороны Нарваэса. Он и его капитаны скорее находили удовольствие в том, чтобы поносить Кортеса, которого они имели обыкновение называть не иначе, как Кортесилло — Кортесик. О превосходстве Кортеса над Нарваэсом во всех отношениях свидетельствует то мастерство, с которым конкистадору удалось с помощью интриг и обещаний подорвать дисциплину и моральные устои в войсках противника. Не напрасно он снабдил золотом своих парламентеров, которые таким образом нашли путь к сердцу солдат. Остальное можно было свершить с помощью смелого маневра.

Зная о большом численном превосходстве армии Нарваэса, не было ничего проще, чем вместе со всей своей армией уйти из Теночтитлана. Однако Кортес принял решение разделить свое и без того небольшое войско, но не поступиться столь удачно завоеванной столицей. В середине мая 1520 года он во главе отряда, состоявшего из 70 солдат и пяти кавалеристов, без какой-либо артиллерии, покинул Теночтитлан, возложив командование гарнизоном на Педро де Альварадо. Теперь предстояло выяснить, насколько Кортес мог рассчитывать на преданность и верность своих людей.

Хуан Веласкес де Леон, посланный с отрядом в 150 человек в экспедицию на северо-восток империи ацтеков, получил письмо от Нарваэса, в котором тот от имени родственника Диего Веласкеса заклинал его перейти на сторону наместника. Однако Веласкес де Леон, которого Кортесу год назад пришлось заключить в тюрьму за неповиновение, сейчас был верен своему командиру и поспешил в Чолулу, где и присоединился к Кортесу. В качестве еще одного подкрепления к конкистадору примкнули 2 000 чинантеков, предложивших ему свои услуги. Это было племя, настроенное враждебно по отношению к мексиканцам, жившее далеко на юго-востоке от Чолулы. Из Тласкалы Кортес захватил с собой еще 600 воинов, которые, впрочем, во время зимней кампании снова покинули его. Обычно столь отважные союзники на этот раз не искали удовлетворения личного чувства мести, как во время борьбы против Теночтитлана. К этому также прибавился страх перед испанским оружием, которое однажды уже принесло им столь ужасные потери. Под Тапанакуэтлой к своему генерал-капитану присоединился верный Сандоваль из Веракруса с отрядом в 60 человек. Здесь Кортес получил своевременно изготовленные 300 пик, которые заказал в Чинантле.

В то время, как в армии Нарваэса золото, подаренное Кортесом, вызвало раздор, небольшому отряду посчастливилось незамеченным добраться до столицы тотонаков. С помощью смелого нападения Кортесу удалось захватить противника врасплох. Артиллеристы слишком поздно получили приказ Нарваэса открыть огонь — ядра пролетели над головами нападавших. Солдаты Кортеса, вооруженные пиками, опрокинули конницу, только садившуюся на коней, а Сандоваль и его люди уже устремились по лестницам высокой храмовой пирамиды, где Нарваэс устроил свою штаб-квартиру. С возгласами «Espiritu Santo!»^[19] войска Кортеса штурмовали большой теокалли. В ходе дальнейшего столкновения удалось взять в плен Нарваэса, который в этом сражении лишился глаза. Армия кубинского наместника сложила оружие. Победа была полной. В течение нескольких минут положение Кортеса совершенно изменилось. Недавний возмутитель спокойствия, стоявший во главе кучки авантюристов, теперь он был независимым предводителем армии, доселе невиданной в Новом Свете.

Успешно ликвидировав опасность, грозившую извне, Эрнан Кортес получил тревожные вести из Теночтитлана. Курьер, посланный им с сообщением о победе, вернулся назад и рассказал, что ацтеки напали на гарнизон в Теночтитлане и войска находятся в весьма затруднительном положении. Кортес так доносил об этом королю:

«Через 12 дней он вернулся с письмом оттуда, от моего командира (Педро де Альварадо), в котором мне сообщалось о том, что индейцы предприняли ожесточенный штурм крепости, обнесли ее рвами и забросали огнем. Жизнь осажденных была в опасности, и они терпели большие лишения. В конце концов они все погибли бы, если бы господин Монтесума не приказал прекратить штурм. Даже если индейцы и последовали этому приказу, то все равно испанцы остались в окружении. Индейцы не сделали ни шагу из крепости. Большая часть провизии, которую я им оставил, израсходована. Сожжены и четыре корабля, которые я приказал построить. И вот они обращаются ко мне с огромной просьбой — без промедления поспешить на помощь им, находящимся в таком затруднении».

Кортес немедленно направил капитанам Ордасу, Веласкесу де Леону и Лухо, ушедшим в экспедицию, послания с распоряжением поспешить в Теночтитлан. Сам он также двинулся назад в столицу империи ацтеков, где отсутствовал целый месяц. Насколько нынешний путь отличался от того, что был проделан год назад, когда отряд впервые шел в Теночтитлан! На этот раз никто из индейских вождей не оказывал бледнолицым гостеприимства, по-видимому, вся страна отступилась от Кортеса, и все поселения казались покинутыми. По мере приближения испанцев к озеру Тескоко возрастал страх не застать товарищей в живых. Лишь старые союзники из Тласкалы не оставили испанцев и снабжали армию провиантом, поскольку опять шло наступление на их заклятого врага. В Тласкале также стала известна причина изменения настроений ацтеков.

_{Сожжение индейцев испанцами}

Мексиканцы имели достаточно оснований для того, чтобы использовать отсутствие Кортеса для нападения на испанский гарнизон в Теночтитлане: пленение их правителя, опустошение дворцов, кража сокровищ из золота и серебра, осквернение храмов и разрушение изображений богов, невыполнение обещания Кортеса покинуть город после прибытия судов и, наконец, присутствие смертельных врагов, тласкалтеков, что, наверное, больше всего оскорбляло гордый народ теноча. Малейший повод мог оказать действие, подобное искре в бочке пороха. Лишь человек, наделенный чрезвычайным дипломатическим даром, смог бы найти компромиссное разрешение ситуации. Педро де Альварадо, скорее храбрый рубака, чем умная голова, был фигурой, совершенно не подходящей для этой цели. Как однажды в Косумеле, так и в Теночтитлане, но на этот раз с более тяжелыми последствиями, он подтвердил свою заурядность. Жители Теночтитлана готовили праздник «Курения фимиама Уицилопочтли» и для этого также испросили и получили разрешение коменданта гарнизона. Из неясных слухов, которые распространяли, прежде всего, тласкалтеки, стало известно, что этот праздник должен был стать началом всеобщего народного восстания против испанцев.

_{Голова человека-ягуара аз Ла-Венты}

В момент, когда индейцы во дворе большого теокалли исполняли культовые танцы и обряды жертвоприношений, Альварадо с отрядом в 60 человек занял входы во двор храма и дал сигнал к истреблению ничего не подозревавших индейцев, увлеченных танцами и пением. Участники обряда, устремившиеся к выходам, были убиты расставленной там охраной. Конкистадоры продолжали убивать их и на улицах, и в близлежащих домах, так что в конце концов число жертв оценивалось в 600 человек.

Это коварное нападение вызвало всеобщее возмущение, направленное против испанцев, и даже Монтесуме, которого Альварадо призвал с целью мирного урегулирования, не удалось удержать соотечественников от стремительного и ожесточенного нападения на бледнолицых. Когда же открытые атаки не увенчались успехом, индейцы решили обречь испанцев на голодную смерть. Поэтому гарнизон находился в весьма бедственном положении и нес большие потери в результате постоянных атак мексиканцев, вновь и вновь подстрекаемых жрецами. Долгое время ощущалась и нехватка питьевой воды, пока Альварадо не удалось выкопать во дворе резиденции колодец.

В момент, когда положение испанцев в Теночтитлане уже внушало крайние опасения, к столице спешным маршем приблизился Кортес. 24 июня 1520 года конкистадор вновь вошел в мексиканскую метрополию. Имея под своим началом армию численностью 1300 человек, 96 лошадей и 18 орудий, а также поддержку отряда из 3400 тласкалтеков, Кортес намеревался оказать сопротивление ацтекам. Согласно сообщениям Берналя Диаса и Гомары, соответствующим друг другу, Кортес был весьма рассержен необдуманными действиями Альварадо, однако скрыл свое недовольство, осознавая тяжесть ситуации, в которой находились все испанцы. Вместо императора, считавшегося низложенным, новым правителем Мексики был провозглашен Киутлауак, брат Монтесумы. Этим актом Монтесума был официально лишен власти, а его народ вновь обрел вождя в борьбе против ненавистного врага.

Дальнейшие события раскрыли перед Кортесом всю серьезность ситуации. Курьер, направленный в Веракрус, был вынужден повернуть назад ни с чем и сообщил, что индейцы разрушили все дамбы. Ловушка захлопнулась окончательно. Началась борьба не на жизнь, а на смерть. Уже на следующий день выяснилось, что Теночтитлан охвачен восстанием, что все готово для уличных боев. На узких улицах не было никакой пользы от огнестрельного оружия и мечей. На место убитых мексиканцев немедленно вставали другие, сотни рук протягивались к всадникам и вытаскивали их из седла. Прежде чем испанцы смогли укрыться в своем жилище, они потеряли 20 человек убитыми и еще больше ранеными. Вскоре им пришлось беспомощно взирать на то, как плененные товарищи были принесены в жертву на большой храмовой пирамиде. Затем бездыханные тела были сброшены с платформ, а кожа лица вместе с бородой была снята, чтобы потом использоваться в качестве маски во время ритуальных танцев. В испанском лагере царила суета, солдаты спешно заделывали дыры в стенах и ухаживали за ранеными. В последующие дни дворец Асаякатля также подвергся ожесточенным атакам мексиканцев, а осажденные уже страдали от нехватки провизии. Кортес приказал предпринять вылазки в различных направлениях и сжечь дотла соседние дома, чтобы иметь свободное пространство для выстрелов. Он также приказал построить переносные деревянные крыши, под защитой которых испанцы продвигались вперед, но тяжелые камни, которые бросали мексиканцы с плоских крыш и террас домов, пробивали даже эти укрытия.

В этот час опасности Монтесума, очевидно, по требованию испанского главнокомандующего, вызвался еще раз выступить в качестве посредника и воспользоваться своим влиянием для прекращения боев. Однако правитель, когда-то столь могущественный и внушавший страх, а теперь считавшийся лишь марионеткой в руках испанцев, не нашел отклика среди своего народа. Индейцы в конце концов даже обратили оружие против своего бывшего правителя. Кортес сообщал своему королю:

«Когда, стоя на эркере, он начал говорить, то был ранен камнем в голову. Рана его была столь огромна, что через три дня он ушел из этого мира. Я приказал двум индейцам, которых удерживал в плену, перенести умершего из крепости к своим. Но нам неизвестно, что с ним произошло дальше. Атаки не прекращались, а с каждым днем становились все более яростными».

_{Вицлипуотли}

Попытки Кортеса лично вступить в диалог с новым правителем ацтеков успеха не имели. Как неприятно это ни было, испанскому главнокомандующему пришлось признаться самому себе в том, что оставаться в столице больше нельзя. Но как выбраться из города на лагунах и достичь спасительной суши? Все мосты были разрушены, а бригантины, построенные Мартином Лопесом, индейцы давно сожгли. Даже старые ветераны, сражавшиеся еще в Италии под командованием Пьетро Феррары, клялись, что никогда не видели такой яростной и отчаянной воинственности, как у индейцев.

Ожесточенные бои на улицах Теночтитлана шли уже шесть дней. Кортес больше не мог сопротивляться просьбам своих людей и готовился к бегству из внутренней части города. Для этого он избрал дорогу по наиболее короткой дамбе, которая вела к Такубе на западном берегу озера. В ночное время испанцы предприняли несколько вылазок, чтобы заполнить разрывы в дамбе обломками и кирпичом, однако их усилия оказались тщетными. Удержать позиции не удавалось, и на следующее утро индейцы снова разрушали отремонтированные участки. Тогда завоеватель приказал своим опытным плотникам построить переносной деревянный мост, с помощью которого он надеялся преодолеть разрушенные переходы через каналы. Тайно велась подготовка к побегу, чтобы следующей ночью предпринять попытку. Но расставаться с золотом испанцы не хотели, и Кортес приказал в присутствии свидетелей упаковать пятую часть короля в мешки и назначил надежных офицеров для охраны королевский доли. Из оставшихся драгоценностей солдаты могли взять с собой, сколько хотели. Опытные воины, такие как Берналь Диас, были осторожны и ограничились несколькими драгоценными камнями, которые можно было легко спрятать в камзоле. Но бывшие солдаты Нарваэса, падкие до легкой добычи, жадно нагружали себя золотом. Они не подозревали, что желтый металл станет для них проклятием.

«НОЧЬ ПЕЧАЛИ»

30 июня 1520 года Кортес отдал приказ о выступлении из мексиканской столицы. Вот как об этом рассказывает Берналь Диас, для которого эта ночь до преклонных лет осталась незабываемой: «Затем начался отход. Было около полуночи и довольно темно. Легкий туман лежал над городом. Шел небольшой дождь. Когда все пришло в движение, арьергард уже тронулся с места и был уложен переносной мост, внезапно раздался дикий боевой клич и зловещая музыка мексиканцев. Они кричали друг другу, что мы хотим бежать. Мы были немедленно окружены толпами индейцев, и все озеро было полно челнов. Несмотря на то, что часть нашей колонны уже перешла мост, мы не могли двинуться с места, и завязался ожесточенный бой за мост. Две лошади поскользнулись на мокрых досках, испугались и скатились в воду. От этого мост потерял равновесие и перевернулся. Массы индейцев немедленно набросились на него, и несмотря на все наши усилия и на то, что мы сбросили в воду множество врагов, мост остался в руках противника.

Поскольку задние напирали на передних, в канал падало все больше лошадей и всадников. Спастись мог только умевший плавать. Со всех сторон на нас обрушивались мексиканцы, неистовые и не знавшие пощады. Множество тласкалтеков и почти все наши индианки, весь багаж и все орудия попали в руки врага. Многие испанцы утонули, и не меньшее их количество из числа тех, кто пытался спастись вплавь, было подобрано индейцами в лодки и увезено. Возгласы и крики о помощи, вопли и стоны звучали душераздирающе. Никакого строя уже не было. Каждый был озабочен только спасением собственной жизни. Каждый старался выбраться на сушу.

Даже всадники не могли ничего предпринять. Их обстреливали со всех сторон стрелами, дротиками и камнями, а навстречу поднимался лес копий, пик и мечей, многие из которых принадлежали нам и были захвачены врагом у наших погибших товарищей. Всаднику на коне пробиться было трудно. Аркебузы и арбалеты в воде намокли и стали бесполезными. Кроме того, в темноте трудно было попасть в цель. Даже если 30–40 воинам удавалось собраться вместе, это мало чем помогало, разве что продвинуться немного вперед. Однако затем все снова останавливались и расходились в разные стороны. Лишь тот, кто раздавал вокруг себя увесистые удары, мог проложить себе дорогу. К счастью, стояла ночь».

В ночь с 30 июня на 1 июля, в пресловутую Noche triste («ночь печали»), союзнические армии испанцев и тласкалтеков понесли огромные потери, так что в течение некоторого времени казалось, будто завоевание Мексики закончилось окончательным поражением. При отходе погибли все орудия, 80 лошадей, 450 испанцев, а среди них, к величайшему горю Кортеса, верный Веласкес де Леон. Был уничтожен также весь обоз, в том числе большая часть захваченных в спешке сокровищ. Многие солдаты недосчитались друзей, вместе с которыми служили под командованием Кордовы или Грихальвы — они пали в бою или, что было еще хуже, выжили, чтобы быть принесенными в жертву. Сам Эрнан Кортес дважды едва избежал верной смерти. С трудом добравшись до суши, он снова столкнулся с серьезными проблемами. Куда двинуться с остатками некогда столь значительной армии? Единственной дорогой, открытой ему, была дорога в Тласкалу. Но оправдают ли союзники доверие в этот час испытаний, когда все остальные отказали испанцам в верности?

Кортес решил отважиться на поход к северной оконечности озера Тескоко, чтобы оставить в стороне многолюдные города южнее Теночтитлана. Однако дорога в Тескоко, по-видимому, не была для него легкой. Армия испытывала ужасные страдания от голода и жажды, а тот, кто в поисках пропитания слишком удалялся от товарищей, находил страшный конец в руках враждебно настроенных индейцев. В этот тяжелый час, когда речь шла о простом выживании, испанцы даже перестали придавать какую-либо ценность золоту, из-за которого обычно рисковали жизнью.

_{Посланец богов}

У Отомпана, или, как его называют испанцы, Отумбы, 7 июля 1520 года Кортес встретился с огромной армией мексиканцев. Долина Отомпана, насколько хватало глаз, была заполнена щитами, боевыми жезлами, фантастическими шлемами и целым лесом сверкающих копий. Уборы касиков из блестящих перьев смешивались с простыми хлопковыми панцирями их свиты. Но испанцам было не до этой красочной картины. Армию индейцев они оценивали в 200 000 воинов, а у испанцев больше не было огнестрельного оружия. Однако в этот момент сказалось то, что дисциплина солдат и тактические умения полководца значат больше, чем превосходство европейской военной техники. С мужеством, свойственным отчаянию (ибо Кортес больше не сомневался в гибели), и в сознании того, что отступление означало бы верную смерть, испанцы и тласкалтеки обрушились на превосходящие силы противника. Голод, жажда и раны были, казалось, забыты, и солдаты демонстрировали поистине сверхчеловеческую храбрость. В гуще битвы можно было различить пышно одетого вождя ацтеков, над головой которого, как боевой штандарт, развевалась на ветру золотая сетка, — это был Сиуака, главный герой сражений мексиканских индейцев.

Кортес, сопровождаемый своими старыми соратниками Сандовалем, Олидом, Альварадо и Авилой, лично стал во главе конницы, прорвался сквозь шеренги врагов и пронзил военачальника копьем. Когда враги увидели штандарты в руках испанца, их охватили малодушие и страх. Охрана погибшего, захваченная атакой врасплох, утратила мужество и обратилась в бегство, сея панику в рядах индейцев. Испанцы и тласкалтеки, ни секунды не колеблясь, воспользовались внезапным замешательством противника. Они преследовали врага, повергая в страх и ужас фаланги ацтеков.

В своем докладе королю Карлу V Кортес не уделил большого внимания этой победе, которая обеспечила ему возможность безопасного отхода, однако именно триумф в долине Отомпана стал поворотным пунктом. Звезда Кортеса взошла вновь, и постепенно стали подтягиваться дружественно настроенные туземцы, пополнявшие запасы продовольствия и воды. Возросли и уверенность воинов в своих силах, и вера тласкалтеков в могущество испанцев.

_{Арка в Кабахе}

Попытка завоевания власти над империей ацтеков с помощью дипломатических средств, путем хитрости и угроз, окончательно потерпела неудачу. Теперь в качестве ultima ratio^[20] можно было выдвигать лишь оружие. Однако Кортес пока отмалчивался относительно своих дальнейших намерений и планов. Несмотря на то, что потери были значительными и все огнестрельное оружие было утрачено, оставшаяся у него армия была все еще велика, как и в момент высадки в 1519 году. Кроме того, ветераны, испытанные во многих боях, сумели уцелеть, наибольшие же потери были среди необстрелянных солдат Нарваэса. В распоряжении Кортеса были 421 пехотинец, 20 кавалеристов и 10 стрелков из арбалета, к тому же еще и гарнизоны, оставленные в Веракрусе и Семпоалле. Только что излечившись от ран, Эрнан Кортес снова вспоминал поговорку о том, что фортуна всегда помогает храброму, и строил планы военного захвата Теночтитлана.

Однако вначале он столкнулся со значительными трудностями внутри собственной армии. Многие офицеры, а рядовой состав почти целиком, требовали возвращения в Веракрус, пока мексиканцы не перекрыли все дороги. Прежде всего новички не проявляли большого желания еще раз повторить предприятие, связанное с огромными лишениями и смертельной опасностью и сулившее так мало звонкой монеты. Использовав все возможности своего ораторского искусства, Кортес все же сумел изменить настроение людей. В частности, старые соратники не хотели оставить его в трудную минуту; другие, хоть и не выражали прямого одобрения и постоянно с сетованиями и проклятиями вспоминали о мексиканской войне, все же не решались на открытое сопротивление.

В последующих битвах с индейцами руководство Кортеса военными действиями отличалось особенной жесткостью; кроме того, испанский военачальник проявлял чрезвычайную терпимость к жестокости своих союзников-тласкалтеков.

ЗАВОЕВАНИЕ ТЕНОЧТИТЛАНА

В тот период, когда Кортес исследовал высокогорную долину и готовился к захвату Теночтитлана, его старые недруги в Испании оживились, и, казалось, интриги и соперничество при дворе Карла V способны перечеркнуть все честолюбивые планы. Слава его распространялась не только на острова Вест-Индии, но и на Иберийский полуостров, а также почти на всю Европу, поскольку правитель Испании приказал опубликовать второе и третье письма завоевателя.

Кортес же не получал никаких вестей с родины. Монарх, который большую часть времени проводил вне Испании, хранил, казалось, таинственное молчание, а его канцлер Меркурио Гаттинара, в чьих руках с 1519 года фактически находились бразды правления, не принимал однозначно ни сторону Кортеса, ни сторону Веласкеса, за которым в качестве защитника все еще стоял могущественный епископ Бургоса. В 1521 году успех был, казалось, на стороне Фонсеки, и совет по делам Индии назначил следствие по деятельности конкистадора. Оно было поручено чиновнику аудиенсии (судебно-административная коллегия) в Санто-Доминго по имени Тапиа. Но прежде всего должен был быть освобожден Панфило де Нарваэс, которого Кортес содержал под арестом с момента его поражения в Веракрусе. Лишь когда император, озабоченный удержанием своей власти, летом 1522 года возвратился в Испанию для подавления восстания команьерос, он окончательно разрешил спор между Веласкесом и Кортесом в пользу завоевателя Мексики.

_{Куатликуэ. Ацтеки}

Тем временем Кортес расположился в Тепеякаке, или, по-испански, Тепеаке, и там вел подготовку к захватумексиканской столицы. Для того чтобы создать удобную базу и обеспечить связь между Тласкалой и Веракрусом, он приказал заложить второй испанский город на территории империи ацтеков — пограничное укрепление Сегура-де-ла-Фронтера. Из этого поселения военачальник предпринимал непродолжительные походы, которые были призваны восстановить славу испанского оружия. В его руки попали пограничное укрепление Куауаучоаллан на южных склонах Орисабы, затем Итсокан, и вскоре вся область Оасака вновь находилась под властью испанцев.

Исходя из опыта «ночи печали», Кортес понимал, что успешный захват города Теночтитлана возможен лишь с использованием сухопутных сил и кораблей. Поэтому он приказал строителю кораблей Мартину Лопесу, который однажды уже продемонстрировал свое искусство, с помощью испанских ремесленников и большого числа помощников-тласкалтеков подготовить в большом количестве древесину для строительства судов. На высоте 2 400 метров над уровнем моря, в городе Тласкала, удаленном от Теночтитлана на 95 км, была сооружена верфь. Было построено 13 бригантин, которые прошли испытания на запруженной реке Сауапан. Такелаж взяли с кораблей Нарваэса, стоявших в Веракрусе. Затем суда были разобраны, и носильщики-индейцы перенесли их через сьерру к озеру Тескоко, как только туда подошли испанские войска. Для защиты от нападения флотилий мексиканских каноэ бригантины были вновь собраны на расстоянии 800 метров от берега; одновременно около 40 000 индейцев были заняты рытьем канала, ведущего к озеру. Почти семь месяцев длились эти гигантские приготовления, сравнимые по смелости плана лишь с постройкой Цезарем моста через Рейн.

Завоевателю благоприятствовал и случай. В его руки попали четыре судна; два из них ничего не подозревавший Веласкес отправил к Нарваэсу, а два других Франсиско де Гараи, наместник Ямайки, снарядил в Пануко. Испанская армия получила неожиданную, а потому тем более желанную помощь: солдат, лошадей, оружие и боеприпасы. Теперь можно было снова подумать об артиллерии. Неделю спустя в Веракрус прибыло судно с Канарских островов с кучкой авантюристов под предводительством Хуана де Бургоса, который прослышал о смелых поступках Эрнана Кортеса. Кортес купил корабль вместе с грузом и распорядился нанять на службу всю его команду, одержимую жаждой наживы. Получив подобное подкрепление, Кортес смог избавиться от недовольных, в большинстве бывших солдат Нарваэса, вручив им их долю добычи и отправив их обратно на Кубу. Среди них находился и его бывший покровитель и меценат Дуэро. Одновременно суда отправились в Санто-Доминго и на Ямайку, чтобы набрать людей и купить порох.

Приготовления велись со всей возможной осмотрительностью, и только в середине сентября Кортес счел свои войска достаточно подготовленными для похода на мексиканскую столицу.

Тем временем в Теночтитлане произошла смена монарха. Брат и преемник Монтесумы, Киутлауак, пал жертвой оспы, занесенной испанцами. Место покойного на престоле занял племянник и зять Монтесумы Куаутемок, который считался заклятым врагом испанцев и вдохновлял соотечественников на сопротивление ненавистным пришельцам. Благодаря своим способностям он сумел ликвидировать последствия слабого правления Монтесумы. Он снова беспощадно собирал дань с вассалов Мексики и разместил в пограничных городах своей империи сильные гарнизоны. Борьба против бледнолицых была объявлена «священной войной», смысл которой видели в сохранении веры в старых богов.

28 декабря 1520 года Кортес со своей внушительной армией отправился в Мексику. Он выбрал нелегкий, но зато безопасный путь через дикую сьерру. Только несколько раз его задержали мелкие перестрелки, но он безостановочно продвигался вперед мимо Тесмеллокана и Коатепека и в канун нового 1521 года подошел к озеру Тескоко и городу, носящему то же имя. Здесь Кортес разместил свою новую штаб-квартиру, откуда предпринимал рейды по всей территории вокруг озера. Уже были заняты Ишталалапан, Салтокан и другие небольшие города, когда, к радости главнокомандующего, из Тласкалы прибыли долгожданные бригантины.

_{«Пернатый змей».}

_{Колонна в храме Кукулькана}

Последовала разведка боем в Аскапоцалько, расположенный к северо-востоку от Теночтитлана. Оттуда Кортес двинулся дальше, на Такубу, которая была захвачена и из мести за враждебное поведение населения в «ночь печали» разграблена и сожжена. Таким образом, вассалам ацтеков постепенно внушали надлежащий ужас, и вскоре города-государства один за другим отошли от Мексики и предложили свои услуги Испании.

В это время — в марте 1521 года — в Рика-Вилла-де-ла-Вера-Крус прибыло еще три судна, на борту которых было 200 человек, среди них и королевский казначей Альдерете, а также 70–80 лошадей, оружие и боеприпасы. Короче говоря, это была желанная подмога, подоспевшая в нужный момент.

5 апреля генерал-капитан начал поход в горы, находящиеся южнее мексиканской столицы, который успешно завершился взятием Куаунауака, столицы Тлалуики. Правда, бои в сьерре оказались очень тяжелыми, поскольку крепости на вершинах, удерживаемые горными племенами, были почти неприступны, и мексиканцы оттуда наносили ощутимые удары по испанским войскам.

На обратном пути Кортес едва не попал в руки беспощадных индейцев, устроивших засаду под Сочимилко. Кастильский солдат по имени Кристобаль де Олеа в последнюю минуту спас своего полководца. Город подвергся разграблению, и испанцы через Койоуакан, покинутый жителями, двинулись дальше на Тлакопан. С платформы высокого теокалли Кортес осмотрел озеро. Завоеватель долго стоял наверху, погруженный в свои мысли, глядя на озеро и на далекий Теночтитлан. В мыслях он, наверное, уже входил в город.

Момент, когда небольшие суда с гордо раздутыми парусами вышли в озеро Тескоко, был торжественным для всей армии. Постройка флота заняла почти восемь месяцев. Теперь можно было атаковать мексиканскую столицу и с суши, и водным путем. Перед началом штурма Кортес принимал торжественный парад войск. Теперь, как повествует Берналь Диас, у него было 650 человек пехоты, 194 стрелка, 84 кавалериста и вспомогательные индейские отряды численностью 24 000 человек, а также три тяжелые пушки и 15 легких полевых орудий. На второй день троицы, 20 мая 1521 года, началась осада мексиканской резиденции. Вскоре действия экипажей бригантин увенчались настоящим триумфом: в битве была уничтожена вся флотилия индейских каноэ. Протараненные носами страшных вражеских кораблей, легкие лодки индейцев опрокидывались и становились добычей волн.

Кольцо осады вокруг города-острова медленно сжималось. Кортес использовал водный путь и в результате ловкой десантной операции занял крепость Солос, которая была расположена в месте соединения дорог, ведущих по дамбам из Иштапалапана и Койоуакана. Бригантины сослужили хорошую службу и при последующих операциях на дамбах, справа и слева прикрывая фланги от атак вражеских каноэ и не допуская повторения «ночи печали».

_{Иероглифы. Ацтеки}

Но продвижение по дамбам шло с трудом, с большими потерями. Кортес понял, что прямой штурм бесперспективен. То, что не было достигнуто с помощью оружия, должны сделать голод и жажда — Кортес установил полную блокаду Теночтитлана. Испанцы заняли все дамбы, и бригантины днем и ночью патрулировали озеро, чтобы не допустить подвоза продовольствия индейцами. Испанцы разрушили также крупных размеров акведук, служивший для водоснабжения Теночтитлана. Для ацтеков настало время страданий и смертей. Однако мексиканцы, имеющие большое превосходство в численности, под руководством Куаутемока продолжали сопротивляться с мужеством, граничащим с отчаянием, и еще не один испанец истек кровью на жертвенном камне алтаря Уицилопочтли. Да и самому Кортесу дважды только чудом удалось спастись. Однажды он вырвался из рук врага лишь благодаря храбрости двоих солдат, один из которых погиб.

Вся кампания, казалось, была проиграна, когда вспомогательные отряды индейцев пали духом и отошли. Мексиканским жрецам удалось запугать суеверных индейцев угрозами о том, что бог войны Уицилопочтли предсказал на ближайшие восемь дней гибель испанцев и их союзников. Одни только тласкалтеки и Истлилсочитль, правитель Тескоко, остались с испанцами, но когда по истечении восьми дней предсказание не сбылось, в раскаянии возвратились и остальные союзники. Несмотря на то, что Кортес не переставал обращаться к Куаутемоку с мирными предложениями, правитель ацтеков не отзывался на них. Все упреки в том, что продолжение борьбы будет стоить новых многочисленных жертв, были напрасны; отважный народ ацтеков предпочитал погибнуть, чем пожать руку завоевателя, протянутую ему с предложением дружбы.

13 августа 1521 года назрел момент для штурма города. Кортес еще раз обратился к индейцам с предложением сдаться, которое опять было отвергнуто. Тогда испанцы и их союзники перешли в наступление по всем направлениям и, ведя ожесточенные бои, ворвались в город. Началась битва за каждый дом, и лишь постепенно, прочесывая каждую улицу, завоеватели сумели подавить сопротивление. Борьба за Теночтитлан завершилась.

Согласно данным Кортеса, в боях и в результате голода и эпидемий погибло 70 000 мексиканцев, более половины населения города. В других источниках, например, у индейского историка Истли л сочитля, преемника короля Тескоко, приводится цифра 24 000. Точная численность потерь испанской стороны также не установлена; по крайней мере 100 человек попали в плен и были принесены в жертву языческим богам, примерно столько же погибло. Потери союзников приближались к десяти тысячам.

_{Храм Кастильо. Тольтеки}

Когда-то цветущий город-остров Теночтитлан являл собой столь ужасную картину разорения, как будто по нему прошли апокалиптические всадники^[21]. Глава ацтеков Куаутемок во время бегства попал в руки испанцев и, закованный в цепи, предстал перед победителями. Эрнан Кортес самостоятельно описал историческую встречу между победителем и побежденным в своем докладе Карлу V, который в эти дни после завершения Вормсского рейхстага находился в Нидерландах.

Пленением императора ацтеков борьба завершилась, и глава сопротивления оказался в руках завоевателей. Осада продлилась ровно 75 дней, и, согласно сообщению Кортеса, не было ни одного дня без боев с индейцами. Однако добыча, захваченная в Теночтитлане, далеко не оправдала напряженных ожиданий испанцев. Стоимость сокровищ, то есть золота и украшений — единственных вещей, имевших ценность в глазах жадной мародерствующей солдатни — по данным Кортеса составляла 130 000 золотых кастильских монет (castellanos). Золотые сокровища Монтесумы исчезли; очевидно, часть своих богатств ацтеки затопили в озере или спрятали в каком-то другом месте.

Вопреки всем обещаниям и гарантиям королевской милости, несколько дней спустя по настоянию королевского казначея Альдерете Куаутемок постыдным образом был подвергнут пыткам, чтобы выяснить местонахождение пропавших сокровищ. Кортес, как единодушно сообщают Берналь Диас и Гомара, испытывал отвращение к подобной жестокости, однако был вынужден согласиться, поскольку противники обвиняли его в том, что он в союзе с правителем ацтеков и забрал сокровища себе. Эти бесполезные мучения не принесли успеха; сокровища Монтесумы так никогда и не были найдены.

_{Нефритовая маска «Маленький Кукулькаи»}

Поступки Кортеса во время захвата Теночтитлана создали ему славу беззастенчивого, жестокого конкистадора, имя которого и в сегодняшней Мексике вызывает отвращение. Латинская Америка, в XIX веке стремившаяся к независимости, видела в Кортесе инициатора всего злого — человека, который вверг Америку в иго испанской колониальной зависимости. Сегодня в Мексике нет памятника, который напоминал бы об испанском завоевателе, в то время как его противника, индейца Куаутемока, в стране чтут. Еще при жизни образ завоевателя оценивался по-разному. Наиболее известным из его критиков был доминиканец Бартоломе де Лас-Казас, который вошел в историю как защитник индейцев. Разумеется, Кортес действовал весьма жестко, но иначе небольшая группа завоевателей не смогла бы противостоять сотням тысяч дикарей-каннибалов. С другой стороны, Кортес постоянно искал дружбы и со своим поверженным врагом обращался с изысканной вежливостью. Его натуре было свойственно достигать цели скорее с помощью дипломатии и искусства ведения переговоров, чем с помощью грубой силы, применение которой ему часто ставят в вину. В противном случае как могли индейские народы добровольно предлагать ему свои услуги при завоевании мексиканской столицы? Даже в час тяжелейших испытаний Кортес встречал у своих союзников истинную верность и непреходящую симпатию. Когда в 1530–1540 гг. он жил в Оасаке в добровольном изгнании, индейцы часто приходили к нему со своими горестями или с просьбой рассудить их споры. Эти факты противоречат расхожему представлению о том, что завоевание Мексики было просто результатом беспощадной политики применения военной силы.

КОЛОНИЗАТОР В НОВОЙ ИСПАНИИ: ПЛАТА И НЕБЛАГОДАРНОСТЬ

После того как население Теночтитлана постигла столь ужасная участь, соседние народы из страха подчинились Испании, и в лагере, сооруженном в Койоуакане, появлялись различные миссии.

Несмотря на то, что большая часть Анауака подчинилась, отдельные области, и прежде всего города на южных склонах Кордильер, все еще оказывали упорное сопротивление. Крупные соединения под командованием Сандоваля и Альварадо были призваны сломить упрямство туземцев и подчинить их белым завоевателям.

Отрезок времени до 1524 года был периодом умиротворения и восстановления. На этот период приходится также основание различных испанских городов. Так, в 1522 году Сандоваль основал Медельин, носящий название города, в котором родился Кортес, а затем заложил города Эспириту-Санто и Колиман в провинции Мичоакан. Педро де Альварадо заложил первый камень города Сакатула на побережье Южного моря^[22], а Кортес во время экспедиции в Пануко в устье широкой реки основал портовый город Сантистебан-дель-Пуэрто. Именно здесь было продемонстрировано, что одной из важнейших предпосылок успеха испанского завоевателя была дисциплина в его войсках. Экспедиция под командованием Франсиско де Гараи с Ямайки потерпела у Пануко полное поражение, когда, подобно банде разбойников, грабя и поджигая, шла по селениям индейцев. Судьба этих людей свидетельствует о том, что с подобными недисциплинированными негодяями нельзя было бы завоевать империю ацтеков. Индейцы по одному заманивали жадных до добычи солдат в западню, где уничтожали их. Так погибло более 500 испанцев. Кортес направил туда верного Сандоваля для восстановления спокойствия и приказал депортировать соотечественников, ведущих себя неподобающим образом, на остров Кубу. Он запретил дальнейшие грабежи и назначил заслуженных ветеранов управляющими.

_{Нефритовая маска Куатликуэ}

Большую часть времени главнокомандующий проводил в Койоуакане, откуда лично руководил восстановлением Теночтитлана. В эти годы Кортес как колонизатор обнаружил столь же большие способности, как завоеватель и полководец. В Мексике испанские конкистадоры столкнулись с совершенно новыми задачами, ведь здесь им пришлось иметь дело не с примитивными туземными племенами Вест-Индских островов, а с высокоразвитой индейской цивилизацией. Новый испанский режим возник в условиях соединения гораздо более многочисленного местного населения с европейским меньшинством. По воле Кортеса путем слияния древнеамериканской индейской культуры и уклада жизни христианского Запада должна была возникнуть новая иберо-американская культура. В мудром предвидении он и на будущее сохранил государственные учреждения погибшей империи, даже использовал старые налоговые кадастры Монтесумы. По политическим соображениям он решил возродить Теночтитлан на прежнем месте, хотя многие советовали заложить новый испанский город в другом, более безопасном месте. Кортес сознательно опирался на политические традиции ацтеков. Сто тысяч человек были заняты восстановлением столицы, и новые сооружения вырастали в удивительно короткий срок.

В этот период Кортес отправил своему монарху третий доклад, завершенный 15 мая 1522 года в Койоуакане, вместе с королевской пятой частью, в том числе и великолепный изумруд в форме пирамиды, основание которой было размером с ладонь. В путь через океан отправились всяческие редкости из Нового Света, например, украшения из перьев, дикие звери и другие ценности. Для плавания в Испанию были выбраны двое испытанных капитанов — Авила и Квиньонес. Однако ни одному из посланников не благоприятствовала фортуна. Квиньонес во время промежуточной стоянки на Азорских островах был убит в драке. Авила, продолживший путешествие в одиночку, попал в руки французских пиратов. Золотые сокровища, предназначенные Карлу V, попали в руки его большого недруга Франца I из династии Валуа.

Алонсо де Авила был взят в плен, но сумел передать доверенные ему доклады в надежные руки, так что они в конце концов попали в Испанию.

Третий доклад Карл V получил после своего возвращения осенью 1522 года. В конце марта следующего года доклад Кортеса появился в печати у немецкого книгоиздателя Кронбергера в Севилье. Королевский указ положил конец коварству епископа Фонсеки, и Карл V разрешил спор между Диего Веласкесом и Эрнаном Кортесом в пользу завоевателя. Кортес был назначен губернатором и генерал-капитаном Новой Испании. Одновременно в Мексику были направлены королевские чиновники, и следователь собирался произвести проверку деятельности нового губернатора.

Последовали годы интриг и соперничества, что, несомненно, неблагоприятно сказалось на окончательной колонизации Мексики. Однако в 1522–1524 гг. строительство города Теночтитлана продвигалось быстрыми темпами. На месте храма Уицилопочтли вскоре поднялся новый францисканский собор, а в различных районах города возникло еще 33 культовых сооружения. В стороне от индейского города рос отдельный испанский квартал, сооружаемый в плавучих садах Мексики. Испанский форт был вооружен семьюдесятью орудиями, отлитыми уже в Новой Испании. Усилия сохранить независимость от испанской метрополии и Кубы увенчались успехом. В своем четвертом докладе Эрнан Кортес с гордостью указывал на то, что столица уже вновь насчитывает 30 000 жителей и повсеместно наблюдается прежний порядок в торговле и обмене.

_{Куатликуэ. Ацтеки}

Большой прогресс был достигнут и в обращении индейцев в христианство. Кортес просил короля прислать миссионеров «доброй и образцовой жизни». Он хотел, чтобы обращение язычников было поручено членам монашеских орденов, например, францисканцам, которые дали обет бедности. По мнению конкистадора, богатая церковь Испании не смогла бы достичь такой силы убеждения в среде индейцев, чьи языческие жрецы жили в бедности и целомудрии.

Сам Кортес на протяжении всей жизни пользовался доверием туземцев, для которых он часто выступал в качестве адвоката и которые, по свидетельствам очевидцев, очень уважали и почитали его. Очарование, исходившее от его личности, значительно облегчило быстрое перерождение империи ацтеков. Для того, чтобы испанцы «оставались в стране, а не думали каждый день о том, чтобы покинуть ее и вернуться в Испанию», Кортес издал свои «Распоряжения», согласно которым каждый, женившийся в Испании или на Кубе, должен доставить сюда жену. Холостяки также должны подыскивать себе супругу, если не хотят лишиться своей земельной собственности. Кроме того, все владельцы вновь полученных земель, если хотят сохранить свои привилегии, должны дать обещание в течение восьми лет возделывать свой участок земли. Этим делалась попытка избежать практики, сложившейся, как известно, на островах Вест-Индии, когда испанцы, истощив землю и приведя ее в негодность, отправлялись дальше. Конкистадоры стали колонизаторами. Кортес сам подавал хороший пример и привез с Кубы свою супругу донью Каталину. Правда, она вскоре умерла, и Кортес позднее женился на представительнице одной из самых знатных аристократических семей Испании.

Неприятным происшествием того периода была измена его капитана Кристобаля де Олида, которого Кортес в 1523 году послал с флотилией из шести судов в Гондурас, чтобы на северном берегу основать поселение. Считалось, что эта местность богата золотом, и, кроме того, предполагали, что в районе сегодняшнего Панамского канала имеется пролив, дающий выход в Тихий океан. Олиду предстояло найти возможность выхода в Тихий океан. Но капитану, скорее смелому, нежели умному, по-видимому, ударили в голову самостоятельность и доверенная ему власть. Во всяком случае, он проявил достаточно тщеславия, чтобы основать собственную империю. Но капитан не был вторым Кортесом, а командир его не был Диего Веласкесом. Эрнан Кортес послал в Гондурас несколько кораблей под командованием своего двоюродного брата Франсиско де Лас-Казаса, чтобы наказать мятежника и образумить его. Он осознавал, что на этом примере должен дать другим наглядный урок, чтобы раз и навсегда отбить у них охоту к подобным действиям. Лас-Казасу, который вначале попал в руки Олида, удалось с помощью заговора офицеров убить своего противника.

Тем временем Кортес, долгое время не имевший вестей о ходе карательной операции, решил сам отправиться в Гондурас. Все приводившиеся доводы о том, что в его отсутствие могут возникнуть новые волнения в Мексике, не изменили его решения. Назначив заместителя, он в середине октября 1524 года в сопровождении блестящей свиты, соответствовавшей его положению губернатора и генерал-капитана, отправился в Гондурас. Для собственной безопасности он вез в составе своей свиты в качестве заложников насильно взятых Куаутемока, которому, как правителю, оказывались прежние почести, вождя Таку бы и других представителей высшей мексиканской знати. Его сопровождали также донья Марина, верная спутница и в хорошие, и в трудные времена, и испытанные офицеры Гонсало де Сандоваль и Луис Марин.

Предприятие не ознаменовалось большим успехом. Следует отметить два события: Кортес выдал донью Марину замуж за испанского идальго Хуана Харамильо и в качестве приданого подарил ей землю на родине, у Коасакоалько, где она и жила в дальнейшем. Второе событие бросает тень на характер завоевателя. В Ишансанаке, в провинции Акалан, ацтекский вельможа, обращенный в христианство, сообщил ему о якобы существующем заговоре мексиканцев против белых. В ответ на это Кортес приказал заковать индейских вождей в цепи и допрашивать по отдельности. Во время допросов с применением пыток они сознались лишь в том, что ранее однажды строили подобные планы, которые, однако, не встретили одобрения со стороны Куаутемока и короля Такубы. Но их заверения в своей невиновности успеха не имели. Все они были приговорены к смерти и повешены на ветке старого дерева-великана.

Обвинение, суд военного трибунала, оглашение приговора и приведение его в исполнение последовали в течение неполных 12 часов. Так последний правитель ацтеков умер позорной смертью на виселице 28 февраля 1525 года. Францисканец Торквемада в 1615 году писал в своей «Monarchia Indiana»:

«Если меня спросят о причине этой казни, то я должен сказать, что она была не иначе, как следующей: для Кортеса было большой нагрузкой постоянно охранять этих вождей».

Берналь Диас, бывший участником экспедиции, также не верил в заговор мексиканских вождей. По-видимому, как считает известный историк и знаток иберийской и латиноамериканской истории Р.Конетцке, этот поступок можно объяснить как «срыв под влиянием аффекта вследствие критического положения экспедиции», которая уже в течение нескольких месяцев с трудом пробиралась сквозь болотистую чащу девственных тропических лесов Центральной Америки. При известных условиях случившееся можно рассматривать как чисто политическое убийство, которое было совершено почти в соответствии с советом, данным Никколо Макиавелли в «Государе»:

«Для того, чтобы после завоевания государства, бывшего прежде свободным, безопасно управлять им, достаточно истребить семью прежнего правителя».

Результатом экспедиции в Гондурас был ряд важных географических открытий. Так, был установлен полуостровной характер Юкатана, который до сих пор считался островом. В Никарагуа экспедиция вступила в контакт с идущей из Панамы группой испанцев, которая была послана губернатором Педрариасом Давилой. Это доказывало, что между Мексикой и Панамой не существует пролива в Тихий океан.

Между тем Франсиско де Лас-Казас вновь установил порядок в Гондурасе и подавил мятеж Олида, поэтому Кортес 25 апреля 1526 года смог из Трухильо отплыть обратно в Мексику. После короткого пребывания на Кубе, — старый недруг Диего Веласкес умер вскоре после завоевания Мексики, — в июне 1526 года, после года и девяти месяцев отсутствия, Кортес снова высадился в Веракрусе.

В Мексике его уже объявили мертвым и организовали пышную панихиду, но при этом не забыли конфисковать его имущество. Однако его возвращение вызвало всеобщее ликование, ведь население уже поняло, насколько более справедливым и великодушным правителем был Кортес по сравнению с теми, кто уже считал себя его преемником. Постоянное недоверие испанского двора к конкистадорам и серьезные подозрения со стороны королевских чиновников в самой Мексике не позволили Эрнану Кортесу завершить осуществление своей мечты — распространить власть Испании до Южного моря и до берегов Азии. И это не установило бы еще пределов обширной монархии Австрийского дома. Теперь же отважный завоеватель вынужден разбираться с мелочными и абсолютно несправедливыми обвинениями. Его, принесшего своему монарху в качестве трофея могущественную державу, расширившего владения испанской империи, теперь обвиняют в стремлении к отделению от испанской короны. Эти сомнения в его безусловной лояльности по отношению к испанскому монарху были, разумеется, совершенно необоснованными, ибо Кортес всегда оставался верным слугой своего господина и короля.

_{Маршрут испанской армии в 1519 г.}

Он принял решение самому отправиться в Испанию и лично представлять свои интересы монарху. Он слишком хорошо помнил о своей преданности и об услугах, оказанных им испанской короне, чтобы смириться с позором столь недостойного обращения. В конце мая 1528 года Кортес с внушительной свитой, в которой находились дочь Монтесумы и некоторые другие индейские вельможи, высадился в порту Палое, откуда в 1492 году Колумб отправился в первое путешествие в неизведанные дали океана. В Палосе на Рио-Тинто, согласно сообщению Кортеса, произошла встреча с будущий завоевателем Перу Франсиско Писарро. Здесь его постигла и тяжелая утрата: Гонсало де Сандоваль, его земляк из Медельина, друг и соратник в сотнях сражений, умер через несколько дней после прибытия в молодом возрасте всего в 31 год.

При дворе императора завоеватель Мексики был принят со всеми почестями. Вскоре Кортес смог опровергнуть все обвинения и убедить монарха в своей преданности. Однако многочисленные внешние почести и доказательства благосклонности не могли уберечь конкистадора от горького разочарования, когда он понял, что правительство готово в будущем отказаться от использования его опыта и способностей. 6 июля 1529 года император пожаловал ему титул «Маркиз дель Валле-де-Оахака», наградил большим крестом ордена Святого Иакова и подарил ему обширные земельные угодья в Мексике. Однако должности губернатора Новой Испании он теперь не получил. Назначенный генерал-капитаном Новой Испании и островов Южного моря, Кортес не обманывался относительно того, что новые большие экспедиции смогут закончиться успешно лишь в том случае, если первооткрыватель будет располагать губернаторскими полномочиями. Во время второй аудиенции новоиспеченный маркиз выразил свою благодарность за присужденные ему отличия и вновь был принят самым милостивым образом. Когда вскоре Кортес опасно заболел в Толедо, император даже соблаговолил лично появиться у постели больного и пожелать скорейшего выздоровления человеку, который расширил сферу его власти вплоть до Тихого океана.

Два диплома, датированные июлем 1529 года, передали завоевателю новые участки земли в долине Оахака и сделали Кортеса сеньором 22 поселений и 23 000 вассалов-индейцев. Женившись на Хуане Суньига, дочери графа де Агилара и племяннице герцога де Бехара, Эрнан Кортес получил доступ в наиболее влиятельные дома высшей испанской аристократии. Один из его подарков молодой невесте — два сказочно красивых изумруда, вырезанных в форме роз (работа мексиканских художников) — вызвала восхищение всего двора. Слава завоевателя ярко сияла по всей Европе и в Новом Свете, так что Кортес, по свидетельству современников, соперничал в славе полководца с Александром и в богатстве с Крезом.

Весной 1530 года он в сопровождении супруги и своей престарелой матери доньи Каталины вернулся в Мексику. С этого момента местом жительства он избрал не столицу, где была резиденция представителя короля, а Тескоко, расположенный на другом берегу озера, а позднее Куэрнаваку, что на южном склоне Кордильер. Здесь он посвятил себя преимущественно задачам колонизации. В числе прочего он завез с Кубы сахарный тростник, разводил мериносовых овец и разрабатывал золотые и серебряные рудники. Но эти мирные занятия не могли удовлетворить его неустанную жажду деятельности.

В 1532 и 1533 годах он снарядил две небольшие флотилии, которые вышли из Теуантепека в Тихий океан и взяли курс на северо-запад. Эти флотилии достигли полуострова Калифорния; правда, один из кораблей пристал к побережью Новой Галисии и был конфискован Нуньесом де Гусманом, старым врагом Эрнана Кортеса. Кортес, исполненный надежды, собирался обратиться в королевский суд, однако не встретил сочувствия. Лишь когда генерал-капитан стал самостоятельно вершить суд, Гусман вернул корабль. Теперь Кортес предпринял попытку основать в Калифорнии поселение. Но подобные предприятия требовали больших денег, не принося ничего взамен. В 1535 году Кортес сам отправился в экспедицию, прошел вдоль побережья Калифорнийского залива до 30-го градуса северной широты. На юге Калифорнийского полуострова он основал город Сайта-Крус, нынешний Ла-IIac. В 1539 году флотилия под командованием Ульоа, состоявшая их трех кораблей, вообще не вернулась назад, и финансовый ущерб, нанесенный Кортесу, составил в итоге почти 200 000 золотых дукатов.

Тем не менее, географические открытия были весьма значительными. Было установлено, что Калифорния не остров, а часть материка. Наконец, Кортес исследовал большие участки западного побережья американского континента и Калифорнийский залив. Несмотря на трудности маркиз задумал новую экспедицию под командованием своего сына дона Луиса. Однако назначенный тем временем первый вице-король Новой Испании Антонио де Мендоса, который сам претендовал на открытия в этом направлении, сумел помешать этому. Кортес воспринял это как посягательство на свои завоеванные права и решил отправиться в Испанию, чтобы отстоять свое мнение. В 1540 году он в сопровождении своего сына дона Мартина Кортеса во второй раз высадился в Испании. Император отсутствовал, однако Кортеса ждал почетный прием в столице. Его сердечно приветствовали в совете по делам Индии, но ощутимых успехов «маркиз дель Валле» не добился. В 1541 году Кортес вместе с сыном приняли участие в памятном алжирском походе Карла V. Во время шторма, который уничтожил часть флота, галера маркиза также стала жертвой стихии. Отцу и сыну едва удалось спастись.

Несмотря на неоспоримые способности в военном деле, Эрнан Кортес не играл сколько-нибудь значительной роли в штаб-квартире императора. Как видно, боевая слава, приобретенная за океаном, мало ценилась на театрах военных действий Старого Света. В тот момент, когда безрезультатную осаду Алжира собирались снять, маркиз вызвался захватить крепость. Он лишь сожалел, что при нем нет горстки его старых ветеранов из Мексики. Однако его предложение не нашло признания, ибо придворные, которым наскучила военная служба, предпочитали вернуться в Испанию. По возвращении на родину император также не поддержал его планов расширить границы испанской империи за счет всей территории вновь открытого континента. По истечении трех лет, проведенных в тщетном ожидании, усталый и разуверившийся во всем, он решил покинуть свое отечество, столь мало благодарное ему, и вернуться на новую родину по ту сторону Атлантики.

Однако ему удалось добраться лишь до Севильи. Там он заболел дизентерией и более не нашел в себе сил сопротивляться болезни. Кортес еще успел завершить свои земные дела и 11 октября подписал завещание. Он умер в пятницу, 2 декабря 1547 года, в возрасте 62 лет. Незадолго до смерти он переселился из города в более спокойное селение Кастильеха-де-ла-Куэста.

Но и его праху не суждено было обрести покой. Вначале завоеватель был погребен в фамильном склепе герцогов Медина-Сидониа. 15 лет спустя его бренные останки были перевезены в Мексику и захоронены во францисканском монастыре в Тескоко рядом с могилой его матери. В 1629 году маркиза с большой пышностью похоронили во францисканской церкви в Мехико. В 1794 году саркофаг был перенесен в «Больницу Иисуса из Назарета», когда-то учрежденную Кортесом. Эту могилу украшали простой надгробный камень и бронзовый бюст. Для того чтобы спасти останки от уничтожения, в 1823 году их пришлось тайно извлечь. В Неаполе, в склепе герцогов Террануова-Монтелеоне, потомков правнучки завоевателя, они обрели, наконец, покой. Высказанное в завещании последнее желание Кортеса — найти вечное пристанище в Койоуакане — осталось невыполненным. Великий первооткрыватель и завоеватель Мексики похоронен вдали от тех мест, где познал успех и триумф, вдали от страны, с которой имя его связано навеки.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Эрнан Кортес входит в плеяду великих завоевателей и колонизаторов мировой истории. В его личности, покоряющей воображение, мы найдем любой побудительный мотив, любой дар из числа тех, что свойственны конкистадорам: честолюбие, заставляющее подражать великим (примерами для себя он избрал Цезаря и Александра), сознание своей христианской и национальной миссий, жажда богатства и романтических приключений, решительность и личное мужество, безрассудную удаль прирожденного авантюриста. Великая отличительная его черта — это твердая, настойчивая воля, которую не могли поколебать или сломить ни опасность, ни сопротивление, ни неудача.

Было бы неправильным видеть в Кортесе лишь жестокого властителя и завоевателя. Конкистадор объединял в себе способности прирожденного военачальника и талант государственного деятеля. Он подготовил Новый Свет к восприятию жизненного уклада христианского Запада. Только он, ступив на американский континент, в известном смысле завершил дело великого первооткрывателя Колумба.

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

Около 1370 Основание Тепочтитлана

1428 — 1430 Итцкоатль заключает тройственный союз между Теночтитлапом, Тескоко и Тлакопапом

1440–1469 Монтесума I добивается господства Тепочтитлана над пародами Центральной Америки. Войны с Тласкалой

1486–1502 Ауитцотль облагает данью города Атлантического побережья и продвигается до земель майя на Юкатане

1502–1520 Правление Монтесумы II.

1492 Испания завершает реконкисту завоеванием Гранады. Открытия Колумба

1485 Рождение Эрнана Кортеса в Медельине (Эстремадура)

1499 Изучение права в Саламанке

1504 Путешествие па Гаити. Кортес обосновывается в Асуа

1511 Участие в завоевании Кубы под командованием Диего Веласкеса

1517 Открытие Юкатана Фернандесом Кордовой

1518 Экспедиция идальго Хуана де Грихальвы

1519, 18.2 Кортес отправляется в Мексику

-- 20.4 Высадка на мексиканском побережье

-- 16.8 Поход в Мексиканское нагорье

-- 23.9 Прибытие в Тласкалу

-- 8.11 Кортес встречается с правителем ацтеков

-- дек. Монтесума присягает па верность испанскому королю

1520, май Завоеватель выступает против Папфило Нарваэса

-- 1.7 Отход из Теночтитлана

-- 7.7 Битва при Отомпане (Отумбе)

1521, 13.8 Захват мексиканской столицы

1524 Экспедиция в Гондурас, смерть Куаутемока

1528 — 1530 Эрнан Кортес в Испании. Карл V присваивает завоевателю титул маркиза дель Валле-де-Оахака

1540 Второе путешествие в Испанию, участие в алжирском походе

1547, 2.12 Смерть конкистадора в Кастильеха-де-ла-Куэста близ Севильи

Колумб сделал величайшее географическое открытие всех времен, хотя при этом он исходил из ошибочных представлений и упорно придерживался своих заблуждений. Поэтому он и сомневался в значимости своих открытий. Но это заблуждение принесло свои плоды. Эрнан Кортес — продолжатель дела Колумба — известен как завоеватель Мексики и губернатор Новой Испании. Они создали современный западный мир и заложили основы атлантической цивилизации, судьба которой тесно связана с судьбой цивилизации всего мира.

Примечания

1

Реконкиста — отвоевание народами Пиренейского полуострова в VII1-XV вв. территорий, захваченных арабами и берберами (впоследствии получившими общее название мавров). Прим. ред.

(обратно)

2

«Картина мира» (лат.)

(обратно)

3

Эрмандада — союз городов и крестьянских общин, возникший п Испании, выполнял политические функции. — Прим. ред.

(обратно)

4

Aclclantado (исп.) — в данном случае: губернатор провинции. — Прим. ред.

(обратно)

5

Alcalde mayor (исп.) — градоначальник, мэр, председатель муниципального совета. — Прим. ред.

(обратно)

6

Толмач — переводчик.

(обратно)

7

Касик — вождь, старейшина индейских племен Центральной Америки. — Прим. ред.

(обратно)

8

Дворянское звание. — Прим. ред.

(обратно)

9

Нол — четырехмачтовое судно. — Прим. род.

(обратно)

10

Старинная золотая монета, служившая также мерой веса. — Прим. ред.

(обратно)

11

Реконкиста — отвоевание народами Пиренейского полуострова в VIII–XV вв. территорий, захваченных арабами и берберами (впоследствии получившими общее название мавров). Прим. ред.

(обратно)

12

После смерти Фердинанда Арагонского, деда с материнской стороны, Карл вступил на испанский престол, одновременно став королем Неаполя, Сицилии, Сардинии и заморских территорий, а в 1519 г. был избран императором Священной римской империи. — Прим. перев.

(обратно)

13

С этим знаком побеждаю (лат.).

(обратно)

14

Последний, решительный довод (лат.)

(обратно)

15

Т. е. князья, имевшие право выбирать короля.

(обратно)

16

Древнее туземное название государства ацтеков, расположенного на территории современной Мексики. — Прим. ред.

(обратно)

17

Военные ординарцы (исп.). — Прим. ред.

(обратно)

18

Горная цепь, хребет (исп.).

(обратно)

19

«Святой Дух» (исп.).

(обратно)

20

Решающего довода (лат.).

(обратно)

21

Символ чумы, войны, голода и смерти. — Прим. перев.

(обратно)

22

Тихого океана.

(обратно)

Оглавление

КНИГА I Чарльз Верлинден ХРИСТОФОР КОЛУМБ МИРАЖ И НАСТОЙЧИВОСТЬ

  ОБ АВТОРЕ

  ЮНОШЕСКИЕ ГОДЫ И НАЧИНАНИЯ

  КОЛУМБ И КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ

  КОЛУМБ В КАСТИЛИИ

  КОЛУМБ И ВЛИЯНИЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ НА КОЛОНИЗАЦИЮ АМЕРИКИ

  ПЕРВОЕ ПЛАВАНИЕ

  ВТОРОЕ ПЛАВАНИЕ

  КОЛУМБ-КОЛОНИЗАТОР

  ТРЕТЬЕ ПЛАВАНИЕ

  ЧЕТВЕРТОЕ И ПОСЛЕДНЕЕ ПЛАВАНИЕ

  ЗАБЛУЖДЕНИЕ, НО ВСЕ ЖЕ УСПЕХ

КНИГА II Герберт Матис ЭРНАН КОРТЕС ЗАВОЕВАТЕЛЬ И КОЛОНИЗАТОР

  ОБ АВТОРЕ

  ПРЕДШЕСТВЕННИКИ

  ЭРНАН КОРТЕС

  ЮКАТАН

  ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С МЕКСИКАНЦАМИ

  МЕКСИКА — СТРАНА И ЛЮДИ

  НАЧАЛО ПОХОДА

  ТЛАСКАЛА И ЧОЛУЛА

  КОРТЕС И МОНТЕСУМА

  БОРЬБА С НАРВАЭСОМ

  «НОЧЬ ПЕЧАЛИ»

  ЗАВОЕВАНИЕ ТЕНОЧТИТЛАНА

  КОЛОНИЗАТОР В НОВОЙИСПАНИИ: ПЛАТА И НЕБЛАГОДАРНОСТЬ

  ПОСЛЕСЛОВИЕ

  ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

*** Примечания ***