Рыцари Грааля [Дмитрий Михайлович Дудко Баринов] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Михайлович Дудко Рыцари Грааля

Да вы садитесь, Сева. Вашу работу я прочел. Замечаний, конечно, уйма, они все тут, на полях. Но в целом — молодец! Сам Сальвиан похвалил бы ваш перевод — конечно, знай он современный русский… Скажите, Сева, а смогли бы вы понять разговор на этой самой позднеантичной латыни? И не современных латинистов, а людей, для которых она была родным языком? По крайней мере, для одного. А я вот слышал и почти все понял. И было мне тоже двадцать четыре… Да, а я-то думал, что председателя университетского клуба любителей фантастики удивить нельзя … Нет, я не шучу. И машина времени не при чем. Вы, конечно, знаете о священном Граале? Да, его представляют то чашей с кровью Христа, то чудесным камнем… А те двое видели его — и остались живы. Тогда я считал нужным молчать об этом, но теперь, через сорок лет… Все чаще думаю: а вдруг их уже нет? Или, еще хуже, уцелел тот, для кого латынь была родной? Да и сам я не вечен… Доказательств предъявить не могу, не знаю даже названия того замка, так что хотите — считайте это фактом, а хотите — сюжетом для фантастического рассказа.

В сорок втором я попал в плен под Керчью, затем бежал и очутился во Франции. Жил в Анжере под видом белоэмигранта, участвовал в Сопротивлении. В мае сорок четвертого гестапо выследило нашу организацию, и я оказался в концлагере где-то под Шартром.

Как-то утром в лагере появился эсэсовец в погонах штандартенфюрера. Лет под сорок, стройный, подтянутый, даже красивый. Я знаю только двух человек, элегантно выглядящих в эсэсовской форме — Тихонова-Штирлица и его. Лицо умное, гордое. Не чванливое, как у всех этих коричневых юберменшей, а именно гордое, аристократическое. Он и был аристократ, рейнский барон Людвиг фон Штерн — это мы после узнали.

Наш коротышка-комендант вывел из строя десять человек, в том числе и меня. Барон окинул нас взглядом и говорит этак насмешливо и многозначительно: «Вы, господа коммунисты, конечно, не верите в рай. Однако гарантирую: вскоре кое-кто из вас увидит жизнь вечную, хотя и не ту, которую обещают попы».

Нас загнали в машину с закрытым кузовом и повезли неведомо куда. Из тех десяти мне больше всего запомнились двое: Морис Летурно и Серж Оболенский. Морис — руководитель лагерного комитета, умный, волевой — словом, настоящий коммунист. А Серж… Называю его даже мысленно на французский лад, хотя он этого не любил. Вообще для него выглядеть в моих глазах русским было делом чести. Всю сознательную жизнь он провел во Франции и к «белым идеалам» относился весьма иронично.

Так вот, высадили нас во дворе какого-то замка. Двор — как колодец. Стены и башни высокие, из дикого камня, кладка грубая. Видно, что строили в самые феодальные времена — тогда не до удобств было, не до изящества. Только к главной башне прилепилось безвкусное двухэтажное строение в стиле ампир. Нас поместили в подвале под ним. Целую неделю мы расчищали заваленное подземелье под главной башней, затем — уходящий вглубь коридор, потом — карстовую пещеру.

Для нас с Сержем, впрочем, вскоре нашлась работа наверху. В замок то и дело прибывали ящики с картинами и антиквариатом, награбленными людьми Гиммлера. Мы разгружали их и таскали наверх, а затем барон пронюхал, что Серж — искусствовед, а я — филолог, и стал использовать нас как экспертов. Мы, конечно, добросовестно пытались его обманывать, но у штандартенфюрера оказались прямо-таки необъятные познания в этих областях. По-моему, черномундирный интеллектуал просто отводил с нами душу. Не с эсэсовцами же беседовать о науке и искусстве!

Охранники были уверены, что барон ищет сокровища тамплиеров. На этом и решил сыграть Морис. Он приметил одного немца, который больше всех болтал о кладе и невероятно злился из-за карточных проигрышей. Ганс — так его звали — до войны держал галантерейную лавочку и пускался во всевозможные коммерческие авантюры, почти всегда неудачные. Ему-то и принялся Морис внушать, будто Серж лучше барона знает, где искать клад. Ганс, конечно, мог нас выдать, но … две трети клада выглядели заманчивее недельного отпуска. Договорились так: Ганс напросится дежурить у нашего подвала ночью, мы под его присмотром выроем клад, поделим, снимем часового у ворот, захватим машину и бежим вместе с Гансом в сторону фронта (союзники уже высадились в Нормандии). Галантерейщик, таким образом, рассчитывал приобрести сразу и состояние, и репутацию антифашиста. Мы же собирались попросту обезоружить его в подземелье.

Как-то вечером, когда мы с Сержем разгружали очередную партию награбленного, во дворе замка появился армейский майор примечательной наружности. Светловолосый, в плечах косая сажень, лицо открытое, смелое, на лбу шрам. Ну, думаю, задаст жару эсэсовским тыловым крысам. И точно, стал требовать от штандартенфюрера очистить замок для штаба какого-то генерала. Препирались они, ссылались на Клюге и Гиммлера, и вдруг барон предлагает майору поговорить у него в кабинете. Майор оглянулся на охранников у ворот и пошел за бароном, а за ними — двое здоровенных головорезов.

Тут мы быстро подхватили последний ящик и поспешили наверх. Серж принялся разбирать привезенное, а я забрался в камин. Дымоход его сообщался с другим камином — в кабинете барона. То, что я услышал, заставило меня забыть обо всем. Эти двое говорили на латыни! Не на очищенной университетской латыни, а на языке поздней империи! Барон говорил несколько чище и свободнее…

— Твоя наглость, Эвервульф, просто изумительна. Думал, я не узнаю тебя без твоей варварской бороды?

— А я и не ожидал тебя здесь увидеть. Благородный сенатор, легат Луций Эмилий Квириний в роли чистокровного нордического арийца! Я думал, ты у Муссолини…

— Из всех пародий на наш Рим эта — самая тошнотворная! По мне, лучше уж называться германцем, но чувствовать себя римлянином.

— Хороший же Рим ты себе нашел…

— Рим — не на Тибре. Он, если хочешь, в платоновском мире идей… Я воевал за Западную империю — пока она не погибла, потом — за Восточную, пока восточные римляне не обратились в гречишек. Потом пришел Карл Великий, и я понял, что борюсь за Римскую империю, а не за владычество римлян. Я служил франкским императорам, затем — германским, пока от Священной Римской империи не осталось одно название. И тогда я понял, что борюсь не за Римскую империю, а за римскую идею.

— В чем же она?

— Власть — для избранных! Культура — для избранных! Мир — под властью избранного народа! И я усмирял «жаков» и таборитов, гугенотов и казаков Хмельницкого, якобинцев и большевиков — всех варваров, способных лишь разрушать. Клянусь Юпитером, жизнь мне никогда не надоест!

— Она не надоест и мне, клянусь Солнцем! Пока простые люди не разучатся любить свободу, мне найдется, за что обнажать меч.

— Знаешь ли, гот, мне даже жаль тебя. С кем ты только не шел: павликиане, альбигойцы, гуситы, пуритане, Бабеф, Маркс… А где оно, ваше Царство Солнца? Пойми, масса слишком глупа, жадна и склонна к разрушению. Цепи, кнут и самые примитивные наслаждения — вот все, что ей нужно оставлять. Только тогда избранные смогут развивать цивилизацию.

— Ложь! Вы сами держите народ в грязи и невежестве, учите его своим порокам… Да какие вы избранные? Нет такой мерзости, которой вы не наслаждались!

— Среди избранных тоже есть своя чернь. Но она — лишь пьедестал для истинных аристократов… Да вы и сами побеждали, и что же? Варварская оргия, а затем — господство новой элиты. Таким уж сделал людей естественный отбор, а исправить их природу некому — богов ведь нет. Кстати, о богах: разве вы, германцы, не верили, что знатные идут по смерти в Валгаллу к богам, а чернь — в мрачный Хель?

— Мы верили не только в Валгаллу, но и в грядущее царство Бальдра-Солнца, в котором не будет ни войн, ни жажды золота. Но это царство придет через великую битву и мировой пожар, в котором сгорят все «избранные» вроде тебя, вместе с вашими богами!

— Мы с тобой слишком много знаем, чтобы верить в мифы.

— Да, это миф. Но он давал мне силы бороться. Когда я готов был потерять веру в людей, мне вспоминались пророчества о Бальдре, и я думал: если люди могут мечтать о царстве справедливости, значит, оно им нужно. И я снова и снова искал пути к нему, пока доктор Маркс не открыл мне глаза.

— Мечтатели… Ты, конечно, прибыл еще раз приобщиться к нашему драгоценнейшему Граалю? Я дам тебе такую возможность — чтобы ты еще раз увидел крах ваших с Марксом и Кампанеллой мечтаний. Смею надеяться, что в ближайшие сто лет наука раскроет секрет Грааля, и бессмертие будет уделом избранных. А первый шаг будет сделан послезавтра. В моем распоряжении десять заключенных, и как только приедет Менгеле…

— Вурдалак! Мало тебе тех, кого вы с маршалом де Рез погубили в Пещере Друидов…

— Положи оружие, Эвервульф! Мои ребята сделают из тебя решето… Мы с Жилем де Рез были жалкими дилетантами. Пятьсот лет назад иначе и быть не могло. Теперь все будет строго научно. Менгеле мне явно не верит, но эксперимент убедит любого ученого. Нужно только побольше человеческого материала — на животных Грааль не действует… Курт! Михель! Отвести господина майора в каземат северной башни и никуда не выпускать без моего приказа.

У меня голова шла кругом. Сержу мой рассказ показался бредом, но потом он вспомнил о знакомстве кого-то из своих предков с Сен-Жерменом и предположил, что «граф, возможно, тоже из этой компании». В тот же вечер мы сообщили все Морису. На его лице я не заметил удивления — только озабоченность и напряженную работу мысли.

— Боюсь, что знание латыни не подвело тебя. Сегодня мы расчистили в пещере дольмен. У нас в Бретани такие ящики из каменных плит считают сооружениями друидов. Барон тут же запретил под угрозой расстрела сдвигать плиты с места. Похоже, «Грааль» — радиоактивное вещество, а плиты служат экраном. Этой ночью караулит Ганс, но он колеблется, не доверяет нам. Если раздумает — утром бросимся на охрану. Не вырвемся из замка, так хотя бы умрем бойцами, а не подопытными кроликами.

…Ганс все-таки решился. Было, наверное, за полночь, когда мы вышли из подвала и стали спускаться в подземелье. Ганс шел позади, хрипло, вполголоса ругался и обещал перестрелять всех нас, если мы попробуем его обмануть. До сих пор помню его руки, впившиеся в шмайссер, цепкие глаза и отвратительный запах пота. Напрасно Серж уверял Ганса, что дольмен — погребение бронзового века и там нет ничего ценнее бронзового кинжала. Галантерейщик был уверен, что тамплиерский клад имен там.

У самого входа в пещеру перед нами неожиданно выросла массивная фигура майора. Ганс опешил было, но быстро сориентировался:

— Вы, кажется, ищете то же, что и мы, господин майор? Или, может быть… товарищ майор? Тогда выйти отсюда вы сможете только с нами. Заметьте, я помогаю вам из идейных побуждений! Но две трети клада — мои.

Майор только усмехнулся и двинулся впереди нас.

Дольмен оказался грубым, приземистым сооружением метра полтора высотой. На передней плите — знак в виде колеса со спицами (символ солнца, как я потом выяснил). Ганс приказал нам разобрать дольмен. Я внутренне напрягся. Сейчас Морис даст знак броситься на эсэсовца. Только бы Ганс не успел поднять стрельбу… И тут майор властно произнес: «Сядьте все на землю. Кроме тебя», — это относилось к галантерейщику. Майор ломом сдвинул верхнюю плиту. Подземелье залило голубое сияние. Ганс подался вперед… и медленно осел наземь, уткнувшись головой в лужу на полу пещеры. Майор даже не обернулся в его сторону. Постоял несколько минут и задвинул плиту.

Морис переоделся в форму Ганса, и мы молча пошли наверх. Пустынный двор едва освещала луна, полускрытая тучами. Появись тогда из всех дверей призраки хозяев замка в ржавых доспехах с гербами, я бы, наверное, не удивился… Морису удалось подойти близко к часовому и снять его, и мы бросились к машине. И тут наверху вспыхнул квадрат окна, потом еще и еще. Не знаю, кого из немцев черт поднял среди ночи… Словом, пока майору удалось под прикрытием двух наших автоматов завести двигатель, мы потеряли четырех… нет, пятерых: Морис скончался уже в дороге. На наше счастье, последние владельцы замка заменили подъемный мост обычным и убрали опускную решетку.

Помню, как за нами, словно глаза чудовищ, следовали фары немецких мотоциклов, как мы с Сержем стреляли по ним, пока не вышли патроны, как мы бросили машину с пробитыми баллонами и бежали через лес… Из лесу вышли только Серж, майор и я. Перед собой мы увидели рельсы и приближающийся товарный поезд. Машинист оказался догадливым: приметив нас, замедлил ход. Мы вскочили на платформу с контейнерами. Сержу не повезло: пуля какого-то ретивого эсэсовца догнала его уже на платформе. Последние слова его были: «Ну что, похож я на русского? Вы ведь их много видели, господин… Эвервульф?»

— Вашего предка я видел на Сенатской площади. Вы… очень напоминаете его.

Мы пристроились в закутке между контейнерами; грохот колес сюда почти не долетал. Какое-то время я молчал, подавленный гибелью товарищей. Потом заговорил майор:

— Видимо, вам известно, кто я на самом деле.

— Да, это я услышал ваш разговор с сенатором.

— И вам, конечно, хочется узнать секрет Грааля? Ну что ж, слушайте. В четыреста шестьдесят четвертом году я был дружинником Эгидия. Этот римский магнат восемь лет удерживал в своих руках северную Галлию. С востока ему угрожали франки, с юга — вестготы, с запада — упрямые армориканские мужики. А он ухитрялся стравливать их всех между собой. Подкупленные старейшины франков избрали его — римлянина — королем. Прежнего короля Хильдерика как раз изгнали за распутство. Руками франков Эгидий разбил готов под Орлеаном. Не знал он одного: что через меня обо всех его махинациях узнает славянин Герислейф — начальник разведки готов. Его потомки были графами, и он уже имел поместье в Испании, хотя сам был из беглых рабов.

В конце концов Эгидий перехитрил сам себя. При Орлеане он поставил командовать франками вернувшегося Хильдерика, поскольку ни во что не ставил его как воина. Но у легкомысленного красавчика нашлись хорошие советники, и в глазах франков он оказался героем сражения. После боя его снова избрали королем, а Эгидию пришлось укрыться в Суассоне. Как-то осенним вечером мне удалось подслушать разговор бывшего короля с Луцием Квиринием — он тогда командовал легионом.

— «Не все потеряно, светлейший наместник. Попробуй теперь сделаться королем армориков».

— «Да ты в уме? Эти бунтовщики — те же багауды. Зачем мы им и зачем они нам?»

— «Они упадут к твоим ногам, если ты приобщишься к Граалю и обретешь бессмертие».

— «Слушай, Луций, я назвал бы тебя невежественным галльским мужиком, не знай ты Платона лучше меня! К чему эти басни…»

— «Я не только последователь Платона, но и потомок друидов. Некогда они избирали из своего числа одного опытного и уважаемого жреца и давали ему увидеть Грааль. После этого он жил сто пятьдесят лет и не старел. Его называли королем Грааля. Он не мог стать верховным друидом, но его мнение уважали все. Можешь не верить в силу Грааля, но предстань перед ним на глазах армориков, и ты станешь для них королем Грааля!»

— «Но где он, этот Грааль?»

— «В Пещере Друидов, под развалинами храма Аполлона Белена. В прошлом году мы там столкнулись с готами».

На другой день Эгидий и Квириний с дюжиной дружинников и несколькими пленными армориками тайно выехали из Суассона. Я ехал с ним и думал об одном: успеет ли Герислейф опередить Эгидия? Изворотливого магната надо было уничтожить прежде, чем он станет полубогом в глазах крестьян. Еще накануне я послал гонца к Герислейфу. Тот находился со своим отрядом в Арморике, где его знали со времен восстания багаудов.

На шестой день мы прибыли к развалинам храма. Квириний велел разобрать пол под главным святилищем, и вскоре открылся ход в Пещеру Друидов. При свете факелов мы спустились в зал с дольменом. Квириний в белом плаще друида принялся перечислять всех галльских вождей — предков Эгидия, затем с театральной торжественностью рассказал, как ему будто бы явился Белен-Солнце и велел посвятить наместника в короли Грааля, потом читал заклинания… Арморики застыли с видом суеверного почтения. Герислейфа все не было. И тогда я решил сам убить Эгидия. Но командир его охраны давно уже присматривался ко мне. Как только я схватился за меч, меня повалили наземь и оглушили.

Когда я очнулся, пещеру залива голубой свет и все, кроме Квириния, лежали мертвыми. В белом плаще, с мертвенно бледным лицом, он походил на привидение. Вдруг легат сорвал жреческий плащ и хрипло засмеялся: «Белен, Юпитер, Христос — все обман! Боги не могут быть так несправедливы. Умнее и благороднее Эгидия я не знал никого, а кто я сам? Лишь надежный меч в верной руке!». Мое воскресение (я остался жив, даже когда встал на ноги и увидел Грааль) вызвало у него лишь горькую усмешку: «Еще один достойный бессмертия! Варвар, шпион…».

И тут наверху послышались шаги и голоса людей. У входа появился Герислейф — немолодой, но крепко сложенный, в панцире и полинявшем зеленом плаще. Рядом стоял король Хильдерик — длинноволосый, нахально-красивый, в дорогой одежде. Как я узнал потом, он тоже следил за Эгидием и обрадовался случаю расправиться с ним. По пути к храму король встретился с Герислейфом, и они сразу нашли общий язык.

Герислейф быстро понял, что произошло, и сделал своим людям знак не спускаться дальше.

— «Ну что, король, — иронически обратился он к Хильдерику, — бессмертие рядом, возьми его!»

— «Пусть Хель поглотит это галльское колдовство!»

— «На твое бы место Зигфрида Победителя Дракона! Я сражался вместе с ним. Он бы не отступил… Подойди ко мне, Эвервульф. Солнце выбрало тебя своим бессмертным воином. Пусть же твой меч обнажается только за свободу и справедливость. Возьми мой амулет. Это монета Савмака, царя рабов Боспора. Он тоже был воином Солнца, хотя и не видел Грааля. А тебе, легат, бессмертие будет наказанием за кощунство. Броди по свету волком-оборотнем и проклинай Солнце за то, что оно учит людей добру и правде…».

Так мы с Квиринием стали рыцарями Грааля. Примерно раз в полтора столетия мы пробираемся в Пещеру Друидов за новой дозой бессмертия. Сами друиды, возможно, знали свойства камня лучше нас. Замок над пещерой построен в двенадцатом веке. В свое время я в качестве капитана гугенотов оборонял его и тогда же велел проделать ход из башни в подземелье, которым и воспользовался этой ночью. Легат о нем не знал.

— Но почему же вы не сделали Грааль достоянием науки, человечества?

— Какой науки и какой части человечества? Для бедняка бессмертие — не благо. А «избранные» обратят его в страшное зло. Согласитесь, даже в вашей стране далеко не все достойны вечной жизни. Ведь это счастье, что реакционеры не могут жить вечно, подобно Квиринию. Так что подождем, пока бессмертие не станет по плечу человечеству.

— Когда же это будет?

— Когда к коммунизму придет хотя бы одна страна. Вполне возможно, что вы будете первыми. Хотя бы потому, что начали раньше всех. Если только не собьетесь с пути, как французы при Реставрации. Что за тоскливое было время!

— А вдруг капиталисты раскроют секрет Грааля раньше?

— Не думаю. Для этого нужны опыты на людях с таким размахом, какой может обеспечить лишь фашистский режим. А Франция от этого теперь надолго застрахована. Но если в Пещере Друидов снова начнутся какие-нибудь «исследования», я прерву свое молчание.

Мы расстались в Париже, и с тех пор я не видел ни Эвервульфа, ни Квириния. Потом было августовское восстание, приход союзников, лагерь для перемещенных лиц… Иногда я думаю: где теперь эти двое? В Никарагуа, Анголе, Палестине? В одном я уверен: вечная жизнь им не надоела. Слишком много для них дела на нашей беспокойной планете.

(«Искатель. Украина». 2007. № 5)