КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706312 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272773
Пользователей - 124660

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Калюжный: Страна Тюрягия (Публицистика)

Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Счастье не приходит дважды [Татьяна Викторовна Моспан] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Татьяна Моспан Счастье не приходит дважды

Глава 1

Не рой другому яму, он сделает из нее окоп. Господин Шнейдер вспомнил свою любимую поговорку и, зло прищурясь, забарабанил пальцами по столу.

Он был вне себя. Его, Гюнтера Шнейдера, владельца антикварного магазина, дельца, занимающегося бизнесом много лет, решили провести, словно неопытного новичка. Или, выражаясь языком его русских партнеров, едва не кинули, как последнего лоха. И кто? Неудачник Диттмар, человек, которого он год назад вытащил из дерьма. Вот она, людская благодарность! Правду говорят: не делай людям добра — не получишь зла. Из-за этого мерзавца он запросто мог вляпаться в криминал.

Гюнтер довольно резво для своего тучного телосложения вскочил с дивана и забегал по кабинету.

— Подлец, дрянь, — бормотал Шнейдер, с негодованием думая том, что, не промедли он полдня, ситуация сложилась бы совсем катастрофически, но, видно, счастлив его Бог. Спасла обычная дотошность, да еще, может, привычка не торопиться.

Он ядовито прищурился, вспомнив, сколько насмешек и нареканий выслушал за свою жизнь из-за этой самой медлительности. Особенно допекала его бывшая жена. Замучила советами. Благополучная жизнь ее не устраивала, хотелось больше, лучше и — поскорее.

Он скривился, отгоняя от себя неприятные воспоминания. Черт с ними со всеми, и без того хлопот хватает! Нет, но каков мерзавец Диттмар, подложить ему такую свинью, а? Главное, все не ко времени. Именно сейчас, когда появилась возможность провернуть выгодную сделку, которая готовилась длительное время.

Шнейдер нервно рассмеялся.

Какая сделка! Полиция его бы просто не выпустила из страны. Невольно вспомнилась сцена из старого фильма: герою предстоит тысячное дело, а он попадается на вульгарной копеечной краже. Правда, здесь шла речь о партии швейцарских часов, которые Диттмар предложил реализовать через магазин Шнейдера. Гюнтер и подумать не мог, что товар паленый. А потом в криминальной сводке появилась информация. Он по возможности старался смотреть такие передачи. Полезная привычка на этот раз избавила от серьезных неприятностей.

Гюнтер сжал кулаки. Ничего, этот придурок пожалеет, что связался с ним! Ясное дело, копает под него не Диттмар, этот — пешка в чужой игре, его просто использовали, чтобы вывести из строя Шнейдера. Чувствовалась опытная рука обойденного конкурента, пожелавшего отомстить таким образом. Ловкий ход, ничего не скажешь. С этими господами он разберется, дайте срок, Гюнтера Шнейдера еще никому не удавалось обвести вокруг пальца. Не зря говорят: кто смеется в субботу, в воскресенье плакать будет.

В сорок пять лет господин Шнейдер не был ангелом. К сожалению, счастливчиком он не был тоже. Конкуренты и недоброжелатели думали иначе и говорили, что ему черти деньги куют. Он не отрицал, его репутация в бизнесе от этого лишь выигрывала.

В последние годы многие имели дело с русскими. Бизнес, основанный на торговле предметами старины, незаконным путем вывезенными из России, был очень выгодным. Их называли хищниками от антиквариата. У некоторых вполне до того законопослушных коллег крышу сносило от погони за быстрой выгодой. И где они сейчас? Разыскиваются полицией. Видеть край и не падать могли немногие. Легкая нажива кружила головы, а тут еще и безнаказанность… Дикий капитализм в России в девяностые годы развратил людей.

Природная осторожность помогала Шнейдеру выбираться из довольно сложных ситуаций. Конкуренты называли это везением. Сколько раз ему предлагали сомнительные сделки! Он был осмотрительным и всегда старался подстраховать себя. Да, рисковал, иногда очень сильно, но всегда знал ради чего. Знал, где заканчивается бизнес и начинается криминал. А главное, он никогда не позволял использовать себя втемную, что едва не произошло сейчас.

Завистники считали, что Шнейдер родился с серебряной ложкой во рту. Он, ухмыляясь, помалкивал. Разве можно винить человека в том, что он выглядит лучше своих возможностей?

У него всегда была голова на плечах. Он не собирался на старости лет скитаться по банановым республикам, прячась от Интерпола. Хватит контрабанды и незаконных торговых сделок! Он и сейчас до конца не уверен, что не вскроются некоторые делишки. Впрочем, кто при его профессии не без греха? Все обошлось. Проследить по цепочке сделку — занятие хлопотное, а он (к неудовольствию своей бывшей жены) никогда не был главным колесиком в сложном механизме. Вовремя не прихватили, а задним числом искать виноватого — дело действительно неперспективное. Нет оснований для беспокойства.

Кроме здравого смысла Шнейдер обладал удивительным чутьем. Сейчас на Западе начала входить в моду советская живопись. Все эти колхозницы с серпами и снопами пшеницы, птичницы, рабочие с закопченными лицами, грандиозные новостройки и, конечно, вожди мирового пролетариата. В то время как новые русские, наслаждаясь богатством, продолжали гоняться за живописью девятнадцатого века, в Европе начался новый бум: нарасхват пошел социалистический реализм. Сам господин Гюнтер советскую живопись не жаловал, но отдавал должное технике исполнения.

— Через сорок лет эти полотна будут стоить хорошие деньги, — в минуту откровения после удачно завершенной сделки сказал ему знакомый пожилой коллекционер, постоянный клиент антикварного магазинчика. Гюнтер не раз оказывал ему различные услуги. — Поверьте мне, я редко ошибаюсь. Дело перспективное.

Тот разговор Шнейдер запомнил. Важно одному из первых уловить новые веяния и почувствовать поживу. Именно тогда он решил скупать картины советских художников с доярками, ткачихами и портретами вождей.

В России Шнейдер близко сошелся с Дмитрием Евгеньевичем Лидманом, московским коллекционером, у которого был круг самых разнообразных знакомств. Они не одно дело вместе провернули, и в накладе никто не остался. Сейчас с помощью Лидмана он собирался приобрести партию живописных полотен. Виза готова, и в это время накануне вылета ему подсовывают паленые часы. Есть от чего прийти в негодование. Бизнес есть бизнес, господин Лидман долго ждать партнера не будет, мигом найдет другого покупателя.

«Через сорок лет можно сделать состояние на этих картинах» — слова знакомого антиквара подогревали Шнейдера. Проживет ли он столько? Дед не прожил, но тогда была война. Господин Гюнтер собирался жить долго.

Он повернул голову и тяжелым взглядом обвел помещение. На противоположной стене висел небольшой пейзаж под названием «Жаркий полдень на берегу озера». Работа немецкого художника второй половины девятнадцатого века.

Как часто, глядя на мирный немецкий пейзаж, у Гюнтера ныло сердце! Потому что это была единственная картина, доставшаяся ему в наследство от деда. Его дед, Генрих Шнейдер, все свои сбережения вложивший в живопись, слыл известным в Германии коллекционером. В его собрании имелись полотна известных художников. «Жаркий полдень на берегу озера» был оценен в пять тысяч долларов, и это — лишь капля в море из собранных дедом сокровищ.

Увы, после войны коллекция бесследно исчезла. Со слов отца, который мало интересовался искусством, Генрих понял, что картины были увезены в Россию. Называлась даже фамилия советского генерала, причастного к этому: Петр Краснин. И всё. Кроме списка утраченных полотен (неполного и с трудом восстановленного), больше никаких сведений у Шнейдера не было. Он пытался отыскать следы русского военачальника, но безуспешно. Накупил военных справочников и мемуаров, но ни в одном из них фамилия Краснина не упоминалась.

Не обнаружив следов генерала, неудачливый наследник решил действовать по-другому: известные полотна должны где-то всплыть. Находясь в России, он без устали посещал выставки и вернисажи, свел знакомство с продавцами художественных салонов, но это тоже не принесло результатов. Вывезенные картины как в воду канули. Дело зашло в тупик. Пришлось возвращаться к тому, с чего начал — с поисков генерала Краснина.

В конце концов он решился подключить к делу Дмитрия Лидмана. Сделал это Гюнтер неохотно, Лидман — партнер неплохой, но человек очень скользкий, как бы карты ему не спутал. А с другой стороны, чем он рискует? Иностранцу в чужой стране нелегко отыскать след человека, тем более что делать это надо деликатно, не привлекая лишнего внимания.

«Сколько лет было этому генералу? — судорожно размышлял немец. — В лучшем случае лет тридцать пять — сорок, значит, помер давно. Отчество не известно, дата и место рождения тоже, к тому же если тот был задействован в каких-то не подлежащих разглашению операциях, то и вовсе дело безнадежное. Нет, без Лидмана никак не обойтись, а он, по всему видать, тот еще пройдоха».

После долгих раздумий Гюнтер, в очередной раз посетив Москву, попросил коллекционера о помощи.

— Дело стоящее? — осторожно поинтересовался Лидман.

— Да как сказать… — попытался уйти от прямого ответа Шнейдер, но, встретив твердый взгляд компаньона, неохотно пояснил: — Там были весьма ценные картины, только вот что осталось, не знаю. Я всегда лелеял мечту — вернуть на родину дедовскую коллекцию.

Лидман сделал вид, что поверил.

— Информации маловато, — покачал головой он. — У нас говорят так: пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Нужна более точная наводка.

— Но к сожалению…

— Новым владельцам, если они отыщутся, придется заплатить, — осторожно добавил Лидман.

— Разумеется, — нахмурился Шнейдер. — Все будет законно. Я не собираюсь связываться с уголовщиной.

Компаньоны лукавили друг с другом. Они уже не раз проворачивали полузаконные, а то и вовсе нелегальные операции. Главное — не попадаться.

«Темнит немец, осторожничает», — сделал вывод Лидман.

Но на сей раз господин Шнейдер действительно не собирался связываться с уголовщиной. А вот лисье чутье Лидмана не подвело, он понял верно: всей правды компаньон ему не сказал. Они сдержанно распрощались.

Впрочем, господин Лидман зря обвинял партнера в скрытности. Шнейдер и сам тогда толком мало что знал.

Гюнтер родился, когда деда уже не было в живых, а отец… Он вздохнул. Отец про коллекцию знал мало, а после смерти матери и вовсе оказался в сумасшедшем доме. Отрывочные сведения о деде и его состоянии Гюнтер узнал от дальней родственницы чудаковатой Амалии.

— Генрих был очень, очень богатым человеком, — твердила та, жеманно закатывая глаза и явно не одобряя скупость деда. — Все в картины свои вложил. Жену собственную, бабку твою, в черном теле держал, оттого она и померла рано. У-у, много, много денег имел… Жадным был, его Бог наказал.

Из сумбурных рассказов Амалии Гюнтер выяснил, что у деда и впрямь имелось большое состояние, которое он потратил, собирая коллекцию. Шнейдер пытался подсчитать ее тогдашнюю стоимость, сопоставлял с нынешними ценами и — сбивался. Амалия намекала на какие-то особенно дорогие сердцу деда картины, но путалась в рассказах, повторяя одно и то же.

— Картинки, картинки все прятал, — бормотала она. — Все пропало: и картины, и картинки.

Гюнтер хорошо запомнил, что старая женщина именно так и говорила. Почему «картины и картинки»? Он терялся в догадках. Теперь спросить было не у кого. Амалия померла. Наслушавшись о деде, Гюнтер пришел к выводу, что старый Генрих был очень скрытным человеком. Хитрым и скупым. Может, ему удалось спрятать от чужих глаз нечто особо ценное? Спрятать и сохранить.

Вот тогда Гюнтер и заинтересовался всерьез коллекцией, но как ни пытался он отыскать хоть какие-нибудь следы, результат был один и тот же — отрицательный.

Его взгляд остановился на изящной деревянной карандашнице, стоящей на полке. Сколько себя помнил, эта вещица всегда находилась здесь. Ею не пользовались. Гюнтер скривился. Он был не прав, когда говорил, что небольшой пейзаж — единственная память, оставшаяся в наследство от деда. Была еще эта карандашница, занятная поделка, выполненная руками искусных мастеров. Сам Гюнтер был равнодушен к дереву и давно бы ее продал, если бы не память о деде.

— Память… — Он зло засопел. — Кому нужна эта память?

Он подошел к полке и взял карандашницу в руки.

— Ничего особенного. — Он, вертя ее в разные стороны, подошел к окну.

Внимание привлекло неровное основание.

— Да еще и сделана халтурно. — Он поджал губы и небрежно сунул ее на место.

От неловкого движения карандашница упала на пол и развалилась на несколько частей.

— Черт! — выругался Гюнтер.

Он наклонился и стал собирать обломки, прикидывая, как их можно склеить. В расколотом пополам куске дерева в правой части обнаружилось небольшое углубление, выдолбленное в виде пенала. Раньше его скрывала тщательно подогнанная задвижка, отскочившая при ударе.

— Тайник! — вытаращив глаза, прошептал Гюнтер и застыл на месте. — А дед-то и впрямь оказался не промах.

В маленьком тайничке лежала туго свернутая записка. Гюнтер дрожащими руками развернул бумагу.

Записка была написана дедом, он хорошо изучил его четкий почерк с наклоном влево. Бумага пожелтела, а чернила сохранились отлично. Перечислялись названия картин, фамилии художников. Все предельно просто и легко, а он так много сил и времени потратил на то, чтобы восстановить утерянный список!

— А это… это что?

В конце записки была особо выделена одна картина — «Ирисы, засыпанные снегом» малоизвестного немецкого художника. Но не это потрясло Шнейдера. Между слоями картона, писал дед, спрятаны три рисунка Рембрандта.

Лоб Гюнтера мгновенно покрылся липким потом.

— Что же получается?.. — прохрипел он и в изнеможении рухнул в кресло.

Сколько могут стоить подобные сокровища?

— Несколько миллионов евро! — Он прошептал эти слова пересохшими губами.

Голова гудела, пока он лихорадочно прикидывал стоимость.

— Сколько? Три, четыре миллиона… А может… — Сердце продолжало бешено колотиться: три, четыре, пять…

Вот почему Амалия говорила про картины и картинки, а он не мог понять, в чем дело. Карандашница оказалась с секретом, ключом к которому служила та самая неровность в основании, на которую он сегодня обратил внимание. А сколько раз до этого держал деревянную вещицу в руках! Если бы она случайно не упала на пол…

В разгоряченном воображении владельца антикварного салона возникло великолепное видение: организованная лично им, господином Шнейдером, выставка картин, принадлежавших его родному деду, вывезенных из Германии после войны, а ныне возвращенных на родину. Законный владелец обрел утраченные сокровища! Это будет сенсация и великолепная реклама. Недоброжелатели и завистники сдохнут от злости.

Стоп. Он попытался унять дрожь. Чему радоваться? Коллекции как не было, так и нет. Бесценные рисунки Рембрандта, запрятанные между слоями картона «Ирисов, засыпанных снегом»… За это время могло произойти все что угодно! Рисунки вместе с картиной сожгли в печке или мыши съели. А может, кому-то не понравилась немецкая сентиментальность и картиной прикрывали бочонок с квашеной капустой. Картон мог отслоиться, подмокнуть и… Думать об этом не хотелось.

Шнейдер встал и расправил плечи. Во что бы то ни стало он должен отыскать след исчезнувшей коллекции. Раньше действовал вяло, потому что не был уверен до конца, не знал, где искать.

Кроме перечня художественных полотен в записке имелись и другие ценные сведения. Дед написал, что вывезти картины могли два советских генерала, а не один, как он знал раньше от Амалии. Петр Краснин и Яков Вершинин.

Он кинулся к справочникам. Вершинин… Помнил, что где-то встречал эту фамилию. Точно! Шнейдер читал короткие строки. Серов — первый заместитель наркома госбезопасности, заместитель главкома советской военной администрации в Германии. Яков Вершинин… Мелкие буквы запрыгали перед глазами. Вершинин был заместителем у Серова. Значит, и возможности у него были громадные.

Шнейдер захлопнул справочник. Вот она, удача! Записка деда с перечнем картин, а главное — генерал Вершинин, фактически существующий (или существовавший, если умер) и упомянутый в военных справочниках. Это не домыслы старой Амалии, путавшей явь с вымыслом, а реальность. Вот тебе и «пойди туда, не знаю куда»! Лидман… Шнейдер нахмурился. Не сказал ли он в последнюю встречу чего лишнего? Он прикрыл глаза, вспоминая разговор. Нет. Но с этих пор ему следует вести себя еще более осмотрительно. Видно, без помощи ловкого московского антикварщика не обойтись, подумал он со вздохом.

Голова слегка кружилась, как от бокала выдержанного вина. Во что бы то ни стало он разыщет дедовскую коллекцию! Картина с двойным дном под названием «Ирисы, засыпанные снегом» должна принадлежать ему.

Глава 2

С котом происходило что-то непонятное.

Флегматичный, толстый Васька обычно обретался на кушетке и редко покидал ее без крайней нужды. Там он большую часть дня возлежал в позе каменного сфинкса, но живой, сытый и довольный. Лишь изредка лениво обмахивался пушистым хвостом, взирая на окружающих с неким превосходством. Он снисходительно щурил зеленые глаза, позволяя погладить свою роскошную шерстку серо-полосатого окраса, и оглушительно мурлыкал, тем самым давая понять, что свой хлеб отрабатывает сполна, создавая обстановку уюта и покоя.

Он никогда не вопил без дела, то есть не относился к так называемым «музыкальным» котам, которые каждое телодвижение сопровождают непременным голосовым сопровождением, чем человека непривычного могут довести до истерики. Он также, как большинство домашних любимцев, безнаказанно не драл с остервенением обои в заветных углах, не портил хозяйских вещей — чтоб уважали! — не носился как угорелый из комнаты в комнату, сметая все на своем пути, словно его преследовала свора диких псов, а степенно вышагивал, посматривая по сторонам. Словом, кот вел себя деликатно, излишнего беспокойства не доставлял, родной очаг не разорял и держался солидно, как уважающий себя домашний кот.

И все же это был деспот, который заставлял считаться с собой.

У каждого кота свой бренд. Глядя на этого, сразу становилось ясно, кто отвечает за порядок в доме. Хозяин с хозяйкой люди хорошие, но малость неорганизованные, особенно хозяин. Как уткнется в компьютер, так и трава не расти, сидит сам полдня не жравши, ему и горюшка мало.

Тогда Васька проявлял инициативу. Он активно начинал нарезать круги по комнате, изредка возмущенно пофыркивая в сторону рабочего стола, и, ненавязчиво напоминая о себе, звать на кухню. Типа: не проследишь за мужиком — до ночи будет здесь торчать. Он-то, Васька, сыт, у него всегда мисочка полная, а человек голодный. Непорядок.

Сейчас кот потерял покой. К вечеру он вдруг снялся с насиженного места и стал метаться по квартире как очумелый.

Юля Гордеева, вернее, теперь уже Булаева, поскольку, выйдя замуж, поменяла фамилию, с изумлением наблюдала за Васькиными кульбитами.

— Ну ты, парень, совсем озверел!

Кот, словно только и ждал этих слов, метнулся к ней и неприлично громко заорал, глядя прямо в глаза хозяйке.

Есть, наверное, хочет, решила Юля и полезла в холодильник.

— Иди, печенки дам.

Васька остановился на пороге кухни.

Раньше при заветном слове «печенка» кот строил умилительную рожу и, благодарно мурлыкая, яростно терся лбом о Юлькины ноги, выражая одобрение. Сейчас он, задрав хвост, продолжал вопить, не трогаясь с места.

— Васька, — не поняла Юля, — что с тобой?

Юлечка переехала сюда жить два года назад, сразу, как они с Александром расписались. Его прежняя жена нашла «кошелек» потолще, как говорил Александр, и упорхнула вить новое гнездо, бросив мужа, парализованную свекровь и дочь-невесту. В трехэтажном загородном особняке свежеиспеченного избранника заканчивались отделочные работы, разве можно упускать и особняк, и перспективного мужа?! Промедлишь — локти кусать будешь. Момент критический, да и возраст тоже. И вообще, может, это любовь…

Взрослая дочь со спортивным и нечасто встречающимся именем Олимпиада (очередной выверт супруги, обожающей все нетрадиционное) выждала немного, чтобы прояснить ситуацию, и повела себя очень даже обыкновенно: собрала пожитки и переехала жить к маменьке с богатым папиком. Потянулась к светлому будущему.

— Ты вроде тоже не теряешься, жениться собрался, — многозначительно намекнула дочь, тем самым укоряя отца и подчеркивая, что ее действия лишь следствие его необдуманного поступка. — Я не собираюсь жить под одной крышей с твоей дамочкой, которая всего на двенадцать лет старше меня. Все это так несовременно: мачеха, падчерица… — Дочь критически пожала плечами. — Ты поступаешь как самый настоящий эгоист.

Про бабушку, которая растила ее, воспитывала, следила, чтобы ребенок был сыт и ухожен, дочь не поминала. Слегла старушка, так что с того? Она им тут не нянька!

Александр грустно улыбался, понимая что жить под одной крышей с новым мужем матери, состоятельным господином, куда лучше, чем с больной бабушкой, за которой надо ухаживать. И потом — здесь всего-навсего трехкомнатная квартира, а там — трехэтажный загородный особняк с прислугой.

— Тебе же лучше, — успокаивала Юльку ее подруга Тамара Вершинина. — С великовозрастной доченькой, особенно если у нее запросы, как у маменьки, хлопот не оберешься. И без того голова кругом, одна больная свекровь чего стоит. Как ты только управляешься и на работе, и дома? Бабуля очень капризная?

— Да нет, — пожимала плечами Юлька. — Иногда лишний раз побеспокоить стесняется. Вообще-то она женщина добрая, даже сбежавшую жену Александра не ругает, а по внучке так просто скучает. Мне жалко ее.

— Интересно, как бы «заскучала» эта добрая женщина, если бы не появилась ты — бесплатное бюро добрых услуг.

— Да ладно тебе, Томик, как есть, так и есть. Главное, что Шурка меня любит, а остальное все как-нибудь утрясется. Обидно другое — что дочь родного отца ни во что не ставит. Всем своим видом показывает, что папаше ничего не остается, как жизнь доживать.

— Ого! Выходит, и нас с тобой скоро на свалку? Рановато. Интересно, а к мамаше с богатым мужем она тоже так относится?

— Не думаю. Девица расчетливая.

— Конечно, — усмехнулась Тамара, — там ей рот открывать не выгодно. И не позволят.

— Я замечаю, что у них, молодых, вообще потребительское отношение к жизни. Время сейчас, наверное, такое.

— Время всегда одинаковое. А что доченька из дома умелась, так радуйся, баба с возу — кобыле легче.

— Мне, может, и легче, — соглашалась Юля, — только Шурка из-за дочери сильно переживает. Вроде как виноватым себя считает.

— Сколько Олимпиаде лет?

— Двадцать два.

— В такие годы я уже жила одна, — отрезала Тамара, — и денег у родителей не просила. Подумать только, обе дамочки в погоне за лучшей долей бросили мужика с больной старухой на руках на произвол судьбы, да он же еще и эгоист. Надо же, «негодяй» какой, — продолжала возмущаться эмоциональная Тамара. — Ему бы сидеть да горевать, а он жениться вздумал. Не дело! И как у доченьки язык повернулся такое сказать?

— Томка, не надо язвить, — грустно улыбалась Юля.

— Что — Томка? Заклеймили мужика, заездили, а он еще и переживает. Хорошо, что кот Васька Шурика твоего не бросил, а то мог бы тоже когти подорвать.

С котом у Юли поначалу были проблемы.

Василий принял нового человека настороженно. Не любил перемен. Корм брал лишь из рук Александра, а когда Юлька пыталась приласкать его, шипел и выпускал когти. Он подозрительно принюхивался к ее следам и вопросительно смотрел на хозяина. Не понимал происходящего.

«И так баб полный дом, а толку никакого» — можно было прочитать на его недовольной морде. Он уже забыл, когда его свежей рыбкой кормили.

Чаще всего Васька старался ушмыгнуть в недосягаемый угол. Залезал под кровать и сидел там, обиженный на всех.

— Дикое животное, — переживала Юля.

— Ничего, привыкнет, — успокаивал муж.

И точно. Не прошло и недели, как Васька разобрался в ситуации и принял Юлю за своего человека в доме. Он добродушно жмурился, когда она сажала его на колени: хорошая женщина, добрая, мягкая, чего ее зря обижать, мурчал он. И хозяин в порядке, и он, Васька, сыт и обласкан, не то что раньше.

Полгода назад свекровь умерла на Юлькиных руках, Александр на работе был.

— Живите, — только и сказала старуха напоследок. И так жалостливо посмотрела на Юльку, что ей не по себе сделалось. Ни внучку свою не звала перед смертью, ни сноху бывшую не поминала, словно и не было их вовсе.

А Юля долго не могла забыть ее предсмертного взгляда.

— Словно предостеречь меня от чего-то хотела или просто жалела, — говорила Юля Тамаре.

— Брось, — успокаивала ее Томка. — Ты впервые смерть близко видела, вот и показалось тебе.

После похорон бабушки Олимпиада изменила свою позицию и начала активно посещать отчий дом. Заявлялась в основном, если требовались деньги. С Юлей была холодна, делала вид, что та — лицо незначительное, временное и находится здесь лишь по недоразумению, потому что ей, Олимпиаде, недосуг заняться этим вопросом. Порой она вела себя просто оскорбительно, провоцируя скандал.

Александр ничего не замечал. Или делал вид, что все нормально.

— Ну и дрянь! Эта молодая стервочка тебе скоро на голову сядет, — переживала за подругу Тамара. — Как за старухой ухаживать, так ее нет, а сейчас появилась. Наглая девка.

— Томка, она его дочь, к тому же прописана здесь, не выгонять же ее.

— Не беспокойся, такую не выгонишь, а вот на место поставить нужно. Что ты перед ней выплясываешь? То, се, тьфу, слушать противно! Ты — законная жена своего мужа. Знаешь, чего она добивается?

— Чего? — спросила огорченная Юлька.

— Чтобы вы с Шуриком перебрались на жительство к твоим родителям, а трехкомнатную квартиру оставили ей.

— Я и сама уже начала так думать, — закусила губу Юлька.

— И не мечтай об этом. — Тамара была непреклонна. — За свои права надо бороться. Только представь, с какими глазами ты появишься перед матерью.

— Что же делать? Хоть квартиру снимай.

— Квартиру снимать не надо, я тебе, в конце концов, могу свою однокомнатную предоставить, живи бесплатно, она все равно пустует. Только я бы на твоем месте все же поговорила серьезно с Александром. — Тамара уже в который раз призывала к этому подругу. — Квартиру, в конце концов, можно разменять.

— Что ты, — замахала руками Юлька. — Он и слышать об этом не захочет.

Юлька тихо плакала и ходила как в воду опущенная. Выручка пришла, откуда не ждали. Кот Василий проявил принципиальность и бойцовский характер.

Пока Олимпиада приходила одна, Васька еще терпел, правда, огрызался, когда она пыталась его погладить.

«Нашла сироту, — бурчал он, нервно вздрагивая от каждого прикосновения, — да и вообще, нечего руки распускать. Ну никакой деликатности!»

Однажды девица заявилась с кавалером, и Васька озверел. Сначала ходил кругами, недружелюбно косясь в сторону непрошеных гостей. Когда сели за стол, кот ненадолго скрылся, а потом незаметно подкрался и, изготовившись, вцепился в задницу хахаля Олимпиады, да так крепко, что его еле отодрали от жертвы. При этом кот выл, как злой дух, а его когтищи царапали и драли в клочья модные брюки парня.

«А потому как не садись на хозяйский стул!» — сверкали бешенством Васькины зеленые глаза.

Крику было!

Василий усмотрел в появлении незнакомца угрозу для домашнего очага и бросился, как мог, защищать свое, родное.

— Никогда я не любила этого паразита! Избаловали мерзавца, в дом с человеком прийти нельзя! — вопила Олимпиада. — Раскормили до невозможности.

«Ну, это еще надо разобраться, кто паразит…»

Васька яростно бил хвостом по полу и продолжал грозно выть, словно подбадривал себя, готовясь к новой схватке.

— Террорист какой-то. — Обалдевший от всего происходящего кавалер Олимпиады, слушая извинения Александра, пытался приложить вырванный клок к окончательно испорченным брюкам. Судя по всему, вещь реставрации не подлежала.

— Развели тут кошарню, ступить негде!

Разобиженная дочь громко хлопнула дверью. Пришла, называется, к папочке в гостечки.

Александр сделал Ваське внушение, но кот, уютно устроившись на Юлькиных теплых коленях, невинными глазами не мигая смотрел на хозяина.

Он остался при своем мнении.

«А в чем дело, граждане? Ну цапнул разок мужика. Порядочный, правда, лоскут удалось отхватить от брючат, — злорадствовал он. — А шуму-то, шуму… И чего эта дылда крашеная приперлась, да еще не одна?»

Он хорошо помнит, как она раньше покрикивала на хозяина и на него, Василия. «Раскормили…» Она, что ли, его раскормила?! Дождешься, как же. У нее, заразы, бывало, ложки сметаны не выпросишь, хоть околей с голода.

Васькиному возмущению не было предела. Порода у него такая, не мелкая. Конечно, при прежнем режиме питания он своего веса ни в жисть бы не набрал, это все Юлечка.

От дылды крашеной ничего хорошего ждать не приходилось. Она, бывало, только голос робко подашь насчет пайки, возьмет и ни за что ни про что веником огреет. Или сунет такое дерьмо, что на помойку отнеси — никто не позарится. И шипит, и ругается. Кому приятно?

Вторая, постарше, нервная особа, которая хозяйничала здесь до Юлечки, от нее еще противно несло чем-то едким (они эту вонь называют французскими духами, но лучше бы ему в морду апельсином прыснули, такая же гадость!), его тоже еле терпела и все время брезгливо принюхивалась. Прямо хоть из дома беги! И дрогнул было, да хозяина жалко стало.

А между прочим, если уж на то пошло, при такой стати и ловкости он мог бы и в магазине вполне прилично устроиться. Запросто. Ни хрена в породе не разбираются. Он им не какой-нибудь субтильный кот, который при одном виде мыша от испуга цепенеет. Прошлым летом кто на хозяйской даче за три дня всех хвостатых мародеров извел? Он, Васька, потому как — работник.

Кот зажмурил глаза от удовольствия, вспомнив былые подвиги и безотказных местных подружек. Погулял он там, что и говорить, лихо. Дачная вольница мирила его с неудобствами городской жизни.

«А дылду крашеную, — мурлыча, прищурился он, — надо от дома отва-а-аживать. Заест всех. Подумаешь, фря какая. От нее один шум и беспокойство. Хуже прищепки на хвосте. Это хозяин такой сердобольный, зла не помнит, а он бы не то что за стол — на порог бы ее не пустил. И правильно, не фига шляться!»

После этого случая доченька не появлялась, а Юля стала более внимательно приглядываться к Ваське. Иногда ей начинало казаться, что кот реагирует на малейшее изменение настроения. Он был не просто умен — он был проницателен. И словно из воздуха улавливал грядущие перемены.

Сейчас Юля, стоя у открытого холодильника, еще раз попробовала позвать:

— Вась, Вась…

Кот смотрел в глаза хозяйке и вертелся возле двери. Он уже не орал.

— Васька, ты, может, жениться надумал? — наконец догадалась Юля. — Но вроде не время сейчас.

На всякий случай она пошла за котовой подстилкой, «невестой», так они с мужем называли половичок, сшитый из шкурок кролика.

В период половой активности Васька вел себя как всякий нормальный некастрированный самец в самом соку, готовый в неравном поединке завоевать благосклонность хвостатой чаровницы.

Но была у него и своя фишка.

Пребывая в любовном угаре, он начинал проявлять нездоровый сексуальный интерес к меховой «невесте». Извращенное котово воображение представляло на месте шкурки обольстительную Мурку.

Самовозбуждаясь, Василий эксплуатировал кроличью подстилку на полную катушку. Он топтался на ней и терся мордой, издавая умопомрачительные сладострастные рулады, от которых у самого шерсть становилась дыбом. Процесс шел полным ходом. Васька кувыркался и выгибал спину, чувствуя себя одновременно: ревнивым мачо, ветреником донжуаном, разгульным казановой, робким сентиментальным влюбленным и непритязательным разбитным сельским ухажером-ходоком, не пропускающим ни одной кокетливой барышни.

Словом, реализация основного инстинкта насчет «этого самого» проводилась своеобразно и по полной программе. После чего, изнуренный любовной истомой, он, шатаясь, брел к родной кушетке и обрушивал на нее свое могучее тело.

— Да, Василий, — качала головой Юля, когда ей доводилось видеть бурное проявление чувств. — Против тебя ни одной киске не устоять. Умеешь пронять слабое естество прекрасной особы.

«Что делать, — неистовым огнем горели изумрудные Васькины глаза, — у всех свои слабости. Живое дело».

Сегодня, увидев в руках Юли заветный половичок, кот протестующе мяукнул и помчался по коридору. Его неправильно поняли. Топтаться на кроличьем меху, изображая африканские страсти, он вовсе не желал.

Юля нашла Ваську в комнате, где стоял компьютер. Подняв морду вверх, он смотрел на темный экран.

— По хозяину скучаешь… — улыбнулась Юля. — Он сегодня на дежурстве. Утром приедет.

Кот продолжал выразительно смотреть на компьютер. Уходить он не собирался.

— Ну, что ты, Васечка… — Она стала его гладить. — Пойдем.

— Урр, урр, — приговаривал он, словно пытался ей что-то внушить.

— Ну, ладно, посижу здесь с тобой вместо Шурика, — согласилась Юля.

Как только загорелся экран, кот мгновенно успокоился и улегся у ног.

За домашним компьютером Юля работала редко. Разве если требовалось что-то срочно напечатать. Но в последние три месяца в «конторе Никанора», как прозвали редакцию ведомственного журнала «Вестник» при комитете по земельным ресурсам и землеустройству, где она работала, проходила реорганизация. Означало это одно: никто толком ничего не делал. Она, литературный сотрудник, занималась чем угодно, только не редактированием. И конца и края этому бардаку не было видно.

Компьютером постоянно пользовался муж, часами зависая в Интернете.

…Почему она открыла сайт «Знакомства»? Дурачилась, все само собой получилось. У нее и в мыслях ничего плохого не было.

— Надо же, — удивилась Юля, разглядывая снимки и вчитываясь в короткие строки про возраст, пристрастие и хобби. — Выбор на все вкусы.

Она всегда думала, что только молодые девицы пользуются Интернетом, чтобы познакомиться. Оказывается, нет. Было много дам бальзаковского возраста, страждущих обрести спутника жизни или просто партнера. Ей лично такой способ знакомства не внушал доверия.

Продолжая дурачиться, позвала Ваську:

— Сейчас мы и тебя через Интернет сосватаем.

Листая страницы, наткнулась на фотографию женщины. Лицо миловидное, но улыбка какая-то ненатуральная, хищная. Да, умение себя подать — большое дело.

Юля присмотрелась. В даме определенно что-то было. Эффектная поза — это одно, но в глазах был такой призыв, на который многие мужики должны клюнуть. Холеной рукой с длинными ногтями женщина небрежно опиралась о спинку кресла.

Юля вспомнила, как ее муж отзывался о таких: не работница. Действительно, разве можно заниматься домашней работой с эдакими ногтищами?

— Смотри-ка, — изумилась Юля, — почти пятьдесят лет, а предложений у нее чуть ли не больше всех. Интересно, интересно…

Она увеличила портрет. Развратные глаза незнакомки презрительно щурились и сулили партнеру райское наслаждение. Стало понятно, почему мадам пользуется повышенным спросом.

Юле не было никакого дела до сексапильной дамочки, и она уже хотела выключить компьютер, но замешкалась. На экране высветилось следующее сообщение.

— Ага, запрос, — прочитала она, наткнувшись на препятствие. — Пароль спрашивает.

Потом, словно черт попутал, автоматически «кликнула» на мышку. Тут же появился пароль «Василий».

Юля ахнула, а сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Что это? Почему на их домашнем компьютере открылся доступ к переписке с незнакомой дамочкой? Почему пароль — Василий? Значит… Она уже поняла, что это значит. Ее будто в холодную воду окунули.

Дальше было совсем мерзко, гадко и противно.

Юля сидела, невидящими глазами уставившись в темное окно.

Факт остается фактом. Сегодня, когда случайно забрела на сайт «Знакомства», она обнаружила, что ее любимый, обожаемый муж состоит в переписке с некой весьма привлекательной дамочкой.

Юля, до крови закусив губу, опустила голову. Где уж ей тягаться с интернетовской шлюхой с холеными ногтями! Сама она — обычная женщина. Немного полненькая, круглолицая блондинка приятной наружности, все помыслы которой о доме, уюте и о том, как вкусно накормить любимого мужа. Значит, этого недостаточно. Угождать мужику, как цинично сказала бы ее подруга Томка, надо было совсем другим местом. Дома у него — уют и покой, все сыты, обихожены, можно и о развлечении подумать.

Предательские записи стояли перед глазами. Он: «Ищу партнершу для встреч: один-два раза в неделю».

Она…

Как же так, что же это?!

Ей хотелось заорать во весь голос. За что?!.. Сообщение, дата, ответ. Она начала судорожно сопоставлять фразы из переписки с реальными событиями. Значит, когда говорил о внеплановом дежурстве, на самом деле был с ней. И тогда, когда его срочно вызвали на работу. И еще, в другой раз… Даже пароль при переписке сохранил, не счел нужным прятаться. Правильно, кого стесняться? Она никогда не контролировала мужа.

Интересно, где он находится сейчас — на работе или?.. В глазах потемнело от предположения.

Потом она запоздало вспомнила, что когда внезапно входила в комнату, Александр вздрагивал и, перед тем как повернуться к ней, нажимал на какую-то клавишу. Было ли так всегда? Она не помнит.

Юля горько усмехнулась и стиснула ладони. И пароль придумал, как в насмешку — Василий. Ну почему на свете все так подло и гадко?!

«Только расстались, но уже скучаю».

«Когда увидимся?»

«Целую тебя всю-всю…»

Она, как во сне, перечитывала тексты. Не надо этого делать, не надо, хватит, твердила себе, но слова одно за другим вползали в сознание и, как отрава, калечили, уничтожали ее.

Когда это началось? Голова соображала плохо. Значит, когда она ухаживала за его больной матерью, отжимая свежий сок, натирая овощи для салата, он…

Юля застонала, почувствовав укол в сердце. Нет, она перевела дыхание, переписка началась позже, сразу после смерти свекрови. Как ни странно, от этой мысли стало легче.

— Дура ты, — выругала себя вслух. — Какая разница, когда все началось? Главное, что это есть. Томка была права, когда говорила, что я позволяю на себе ездить всем кому не лень. Приласкай меня, и — привет, можно запрягать. Ну, попался бы он сейчас мне под руку! — Она сжала кулаки. — А еще лучше — его дочурка ненаглядная. Я бы их всех одномоментно накормила. Досыта. Настругала бы свеженьких овощей для салата. В кровь бы нашинковала! Э, да пропади они все пропадом, глаза бы ни на что не глядели!

Юля громко зарыдала, уронив голову на колени.

Васька, дремавший у ее ног, проснулся и уставился на хозяйку.

— За что, за что? — твердила Юлька и еще больше заливалась слезами, жалея сама себя.

Дико заболел висок.

— М-мерзавцы, все м-мерзавцы, — заикалась она.

Взгляд Юли остановился на коте.

— К тебе, Васька, это не относится.

Кот лежал в позе сфинкса и ни на что не реагировал. Его вид говорил: он свое дело сделал, а дальше уж вы, люди, сами разбирайтесь в своей человеческой подлости.

Юля только теперь осознала, что если бы не кот, настойчиво гнавший ее за компьютер, ей бы никогда не узнать об этой истории.

«Может, так было бы лучше. Стыд-то какой…» — малодушно подумала она.

— Ну нет! — рявкнула Юля и тряхнула головой. — Разберемся.

Когда не было компьютеров, мужья «горели» на письмах. Предательство было всегда.

Юля стиснула зубы. Однажды ей пришлось на собственной шкуре испытать, что это такое. Никогда не думала, что подобное повторится. Правда, тогда, в юности, ее бывший муж попался не на письмах. У нее мгновенно перехватило дыхание, когда вспомнила давнюю историю. Неужели измена и подлость будут преследовать ее всю жизнь?

Есть только один человек на свете, которому она поверит, перед кем вывернет наизнанку душу. Томка! Томка Вершинина.

Глава 3

Маленькая рыжая белка, притаившись среди ветвей могучей сосны, что росла посредине небольшой лесной поляны, с интересом смотрела вниз. Там у самого ствола дерева стоял человек.

Это был высокий мужчина средних лет, одетый в дешевенькую поношенную серую куртку из плащовки, со въевшимся пятном грязи на спине. Старая куртка никак не соответствовала дорогой фирменной рубашке, видневшейся в распахнутом вороте, и добротным — в широкую полоску — шерстяным костюмным брюкам. Она смотрелась на нем как на ряженом.

Видно, мужчина знавал лучшие дни. Его темные, все еще густые волосы с кое-где пробившейся сединой были отлично уложены и подстрижены рукой умелого мастера. Кожа сохранила легкий средиземноморский загар, неприметно отличавшийся от нашего, сочинского. Черты лица — высокий лоб, прямой нос, открытый мужественный взгляд умных серых глаз — были приятны и по-своему красивы. Лишь тяжелый упрямый подбородок и тонкие губы немного портили общее впечатление. Его тело, не накаченное тело спортсмена, но человека достаточно тренированного, выглядело в меру подтянутым. Мужчины, подобные ему, добиваются в жизни многого, а их неброскую мужскую красоту по достоинству оценивают страдающие от одиночества дамочки.

Так оно и было, но, к сожалению, в той, прежней, жизни. Сегодня про успех у женщин он думал меньше всего. Не до развлечений, другие заботы одолели.

Петр Иванович Куликов, по кличке Полковник, два года назад был вынужден уехать из страны. Сейчас вернулся под чужим паспортом, несколько изменив внешность. Как человек умный он понимал, что интерес к нему компетентных органов вряд ли пропал, — во всяком случае, два года назад его усиленно разыскивала милиция, — но дальнейшее отсутствие становилось бессмысленным. Он знал, чем рискует, возвращаясь в страну, потому что его дело срока давности не имело. Ну и что? Он умел рисковать. Когда узнал, что одного из тех, с кем имел дело, — выпустили по амнистии, понял — пора действовать. Не век на чужбине мотаться. От средиземноморских курортных городков его уже тошнило.

Кличка Полковник приклеилась к нему после того, как пришлось уволиться из рядов вооруженных сил. Он и там был полковником. Звание свое получил, не по штабам отираясь. Афганистан, Чечня… В Афган, правда, попал ненадолго, но тоже досталось под занавес. А в 89-м, во Владикавказе?.. Тогда страна жила мирной жизнью, это он воевал. Он и такие, как он.

Во Владике проводилась операция против крупного бандитского формирования. Он, только что получивший подполковника, со своими ребятами принимал участие в ликвидации банды. Помнит, как приземлились на Чкаловском аэродроме, приняли, как положено, почарке-другой. Веселые, счастливые от того, что все живы, все вернулись. Домой звонить не стал, решил сюрприз жене сделать. Ехал в метро, уже поздно было, смотрел на лица пассажиров, люди были заняты своими мирными делами. Да, это было в марте 89-го. Сморенный от усталости, он на минутку задремал. Очнулся, когда почувствовал, как его трясут за плечо.

— Приехали, дядя, вставай!

Его реакция была мгновенной. Отработал за время службы в горячих точках и на войне. Потом извинялся перед ни в чем не повинным пассажиром, который тронул его за плечо. Он помнит удивленные глаза парня и перекошенное от испуга лицо его спутницы.

— Сильно я тебя помял?

— Да нет. — Парень отряхивал вельветовую курточку, пытаясь улыбнуться. — Откуда… — Он замялся, оглядывая пропитавшуюся лесными запахами поношенную пятнистую форму. — Из каких краев в Москву?

Куликов усмехнулся.

— С войны, парень.

— С войны? — изумилась его спутница. — А разве сейчас в нашей стране где-то идет война?

— Да, — выдохнул Куликов.

Потом, шагая к дому, подумал, что тому парню, в вельветовой куртке, на вид было лет тридцать с небольшим, ему, Куликову, сорок исполнилось. Разница в возрасте невелика, а казалось — они люди разных поколений. Так оно и есть.

Мотаясь по командировкам, упустил болезнь жены. Хватился, когда поздно было. Конечно, он виноват перед ней. Она все время ждала, ревновала его ко всем, даже к лучшей подруге, боялась, что когда-нибудь он, видный мужчина, не вернется, уйдет к другой или будет зарыт в чужой земле.

Когда Куликов приехал в клинику и увидел, в каких условиях она лежит: в коридоре, на сквозняке, — у него сердце зашлось. «Что вы хотите, клиника не резиновая, — грубо ответили ему. — Мест для всех не хватает». У тех, кто имел деньги, проблем не было, для них приготовлены отдельные палаты. Когда воевал, как оказалось теперь — неизвестно за чьи интересы, никогда не думал о деньгах. Зато другие думали, им — отдельные палаты, а таким, как он, — кушетка в коридоре. Ему никогда не забыть глаза жены, когда он проклинал свою беспомощность. Главврач сказал, что они подобные операции не делают, надо… В общем, все понятно.

У нее не было никого ближе и роднее, чем он.

После потери жены внешне изменился мало, только стал угрюмее. Вот тогда он понял, как был привязан к ней. Как верно кто-то сказал: мы всегда виноваты перед теми, кто уходит. Если бы все вовремя, нашел бы деньги на операцию, нашел! Зубами скрипел, когда думал, что все могло пойти по-другому. Видно, так ему на роду написано.

Он по профессии — воин, ему доводилось близко видеть смерть и убивать самому. На его глазах война забирала людей, и это было страшно. Вернувшись домой, всегда долго привыкал к мирной жизни: не стреляют, на улицах вместо БТРов — обычные автомобили. Потом возвращаться стало не к кому.

Когда его засосало в эту воронку… Нет, он никого не винит. Жене помочь не успел, а в дерьмо вляпался. Знал, на что шел, не маленький. Поставка оружия — бизнес криминальный и очень грязный. Но он никогда не участвовал в сделках, если оружие поставлялось тем, против кого недавно воевал, какие бы прибыли это ни сулило.

Куликов еще раз цепким взглядом окинул поляну. Тихо вокруг, ни души. Там, далеко, откуда пришел, было шоссе. Здесь шум машин не слышен. Он вздохнул полной грудью и только сейчас заметил красоту августовского леса. Задрав голову вверх, увидел маленькую рыжую зверушку, притаившуюся в спутанных ветвях.

— Надо же, белка! — удивился он.

Шустрая белка, услышав восклицание, смешно вертя головой, сделала неслышный прыжок вдоль ветки. Ничего хорошего обитателям леса от людей ожидать не приходилось, и пушистый зверек был настороже. Но любопытство сильнее страха. Выждав, белочка продолжила наблюдение за нежданным гостем, появившимся в этом отдаленном уголке леса.

Куликов вздохнул. Он хорошо запомнил день, когда был здесь два года назад. Тогда стояла осень, роскошная подмосковная осень, а он, как загнанный зверь, бежал от людей, чтобы затаиться и спрятаться. Он давно почувствовал опасность, отходы приготовил, документами запасся, но все произошло внезапно. Едва успел в тот день скрыться с дачи Новикова и уйти в лесной массив.

Хорошую дачу подлец отстроил на Рублево-Успенском шоссе! И когда успел? А все плакался, все кусочничал, послушать — так беднее его, Новикова, на свете и человека нет. Как он орал, как голосил при последнем разговоре, слушать противно было. А ведь если бы не его жадность, не было бы провала. Иногда Куликов думал, что, может, так даже и лучше, одним махом все решилось. Надоело. Теперь хоть рожу этого крысятника видеть не будет.

— Тебе что, ты как перекати-поле, — визжал Новиков, — доллары сгреб, собрался и ушел, а я куда?

— Как — куда? Переедешь с Рублевки поближе к центру, — не удержался от злой шутки Куликов. — В Лефортовские апартаменты — вряд ли, в Матросскую Тишину тоже рылом не вышел, значит, в Бутырки. Купишь себе комфортабельную камеру.

Новикова перекосило от ненависти.

Куликов не завидовал чужой собственности, каждому — свое, но если хочешь крупно заработать, то и рисковать приходится серьезно. Новиков своей жизнью и свободой рисковать не желал, чужой — пожалуйста.

Когда до Куликова, изнывающего от безделья на средиземноморском курорте, дошла весть, что Новикова выпустили по амнистии, понял — пора возвращаться. Уже здесь узнал, как Новиков купил себе свободу. Сдал третьего подельника, Эдуарда Рюмина, и все дела. Рюмина застрелили при задержании, и как был уверен Куликов, не случайно. Слишком много знал. А ведь Эдик с Новиковым дружками были. Правда, в последнее время Рюмин Новикову не доверял.

Все приговаривал вроде бы в шутку:

— В бизнесе нет друзей, есть партнеры, а лучший партнер — мертвый.

Вот Рюмина, если бы не пристрелили, точно в Матросскую Тишину засунули, слишком ценной информацией он обладал.

Когда виделись в последний раз на даче у Новикова, Эдик, улучив момент, как только хозяин ненадолго оставил их одних, протянул Куликову небольшой сверток.

— Держи. Спрячь, чтобы этот хорек не видел.

— Что это?

— Бомба замедленного действия. Дерьма хватит, чтобы кое-кого из высоких чинов забрызгать. Храни как зеницу ока. Здесь парочка кассет, ну, и документы. Если обнародовать, скандала не избежать. Мы с тобой, Петро, полтора года знакомы, с этим, — он кивнул в сторону исчезнувшего Новикова, — лет тридцать, но продаст он меня с потрохами, как только самого прижмут. Сдуется.

— Может, и я продам.

— Нет, — он покачал головой. — Не шути, времени у нас нет. Ты — из другого теста. Я хоть и дал маху, вляпался в дерьмо, но кое в чем еще разбираюсь.

Они помолчали.

— У меня дубликаты есть, но… — Рюмин помедлил. — Предчувствие нехорошее. Я, конечно, не ангел, да и ты тоже, но не мы эту кашу заварили. Несправедливо получается. Там, — он кивнул наверх, — все в шоколаде, мы — преступники. Охота поделиться с ответственными товарищами. Короче, здесь, — он потряс пакетом, — взрывчатка для них, противоядие для нас. Все зафиксировано, а главное — деньги. Через какой банк на офшорах крупные суммы крутилось. Дела серьезные, посмотришь — поймешь. Я на дно залягу, да и тебе уходить надо, а дальше — как получится.

Куликов едва успел спрятать пакет во внутренний карман, как появился перепуганный Новиков.

— Мне позвонили… — Он хватал воздух побелевшими губами. — П-полный провал!

— Уходить надо, — вскинулся Куликов.

— Ключ от задней калитки, быстро! — гаркнул Рюмин хозяину.

Новиков уставился на Рюмина.

— Пристрелю! — Рюмин достал пистолет.

Новиков трясущимися руками протянул ключ.

— Как же так? А я…

Новиков остался на даче, а им обоим удалось уйти. Куликов помнит, как Рюмин махнул ему рукой на прощание. У каждого из них была теперь своя дорога.

— Еще повоюем… — Это последнее, что услышал Куликов.

Он закопал пакет на этой самой поляне. Когда мельком заглянул в документы, присвистнул от удивления. Ого, действительно бомба замедленного действия! Высокопоставленных чиновников зацепить может. Рюмин правильно сказал: ни Куликов, ни сам Рюмин ангелами не были, но мальчишек восемнадцатилетних они под пули не гнали. Куликов готов за свои противоправные действия ответить. Только ведь и до суда дожить не позволят. Дадут отмашку на отстрел.

Он вытащил нож и ковырнул землю. Здесь захоронка, на месте, как лежало все, так и лежит. Он осторожно вытащил из ямки водонепроницаемый пакет.

За то время, что Куликов отсутствовал, многое изменилось. Некоторые из высокопоставленных чиновников ушли, но кое-кто остался, они по-прежнему процветают на хороших должностях. Если делу дать ход, прокуратура заинтересуется и теми, и другими. Чем черт не шутит — под какую раздачу при новой власти попадешь, а то и посадить запросто могут.

Его лицо, и без того жесткое, окаменело. Он прекрасно понимал, какую игру затеял. С той минуты, как взял в руки этот пакет, пощады ему не будет. В случае провала…

Не будет громкого уголовного дела, он просто исчезнет, тихо и незаметно. Слишком многие в этом заинтересованы. Живым он никого не устраивает, только мертвым, значит…

«Может, плюнуть на это дело? — мелькнула предательская мыслишка. — Отсижу свое не хуже людей».

— Не отсидишь, — произнес он вслух. — Не дадут тебе, дураку, отсидеть. Информация уже пошла, Новиков постарался. Эх, Эдуард Григорьевич, — вздохнул Куликов, — впутал ты меня в свои игры, теперь вот крутись как хочешь.

Он засунул пакет поглубже во внутренний карман куртки и застегнул молнию. Рюмин знал, кому довериться, Петр Куликов еще никого не подводил. А что касается выбора, так вариантов у него просто нет. С документами или без них — его все равно пристрелят. С документами у него еще есть шанс остаться в живых. Поторговаться можно. Без них — никакого. А если нет выбора, значит и печалиться не о чем.

Он по-прежнему стоял на поляне возле высокой сосны. Вдруг откуда-то сверху послышался шум. Напуганная белка, раньше человека почуяв опасность, метнулась по стволу вверх, а Куликов, мгновенно сунув руку за пазуху, вытащил пистолет.

Тревога оказалась ложной. Сверху, задевая за длинные иглы, падала вниз старая, отжившая свой век ветка. Она-то и произвела весь этот шум, напугав человека и животное.

— Нервы ни к черту, — вытер мокрый от пота лоб Куликов. — Даром что по курортам столько времени парился.

Перед тем как покинуть лесную поляну, он внимательно огляделся. Никто его не видел, никто не засек, как он ценный сверток из земли выкапывал. Лишь шумевшие от налетевшего ветра сосны да любопытная белка были свидетелями его действий. Но такие соглядатаи ему были не страшны.

До шоссейной дороги добрался довольно быстро. Как раз успел к рейсовому автобусу. Расписание посмотрел заранее. Теперь он четко должен планировать каждый шаг. Цена вопроса — его жизнь. Надо правильно повести свою партию.

Нелегко в пятьдесят восемь лет начинать новую жизнь, да еще с таким багажом, как у него. Вернуться-то он вернулся, а с кем работать? Присмотрелся было к одному пацану. Так чуть не влип из-за идиота. Средь бела дня на рынке стал предлагать оружие. Кретин! Шпана бритая. А где их взять, умных? Кого убили, кто в бегах. Из его бригады один Дрозд в живых остался.

Сейчас Куликову надо схорониться так, чтобы ни одна собака его не вынюхала. Это главное. Тогда можно действовать. На этот счет была у него одна мыслишка.

Два года назад, перед тем как уйти за рубеж, довелось ему пообщаться с некой барышней. Обстоятельства сложились так, что он, вернее, его человек — Саша Дроздов, носивший кличку Дрозд, оказал ей услугу. Услуга, как потом смекнул Куликов, была нешуточной. Самое время теперь потребовать возврат долга. Дамочка эта с характером, но брыкаться вряд ли станет.

Он помнил сообщение в криминальной хронике, память его еще никогда не подводила.

«Арестована группа преступников, занимающихся поставкой оружия за рубеж. Главарю банды, по прозвищу Полковник, удалось скрыться. Убиты два члена преступной группы. Еще один по кличке Дрозд серьезно ранен. По слухам, он ушел вместе с Полковником. Дрозд замешан в убийстве Евгения Орешкина, а также вице-президента медицинской страховой компании «Эскулап» Аиды Пивоваровой. Банда некоторое время скрывалась в Подмосковье. Правоохранительные органы пытаются отыскать прежнее место их пребывания».

Плохо пытались, хмыкнул Куликов. Насчет Пивоваровой господа журналисты погорячились, а вот про Орешкина все правильно. Его Саша Дроздов пристрелил. За дело. Как выяснилось потом, этот самый Орешкин и вышеупомянутой барышне немало крови попортил.

Звали ее — Вершинина Тамара Викторовна. Дача, где два года назад со своими пацанами скрывался Полковник, тоже принадлежала ей. Она их туда не приглашала, это верно, случайно все получилось, но поди докажи теперь правоохранительным органам отсутствие сговора. Словом, потолковать ему с ней на сегодняшний день есть о чем. И припугнуть. Куликов не любил подобные методы, особенно с женщинами, но у него не было другого выхода.

Он открыл записную книжку: Вершинина Тамара Викторовна. И телефончик есть.

— Придется вас побеспокоить, мадам.

Глава 4

За окном шумели. Тамара лениво поднялась с дивана и, выйдя на балкон, посмотрела вниз. Спорили двое. Плохо одетый мужчина, размахивая руками, пытался в чем-то убедить соседку с нижнего этажа, противную, высушенную, как щепка, тетку со сволочным характером, которая выгуливала маленькую лохматую собачонку. Зловредный нрав хозяйки передался животному. Тамара постоянно путалась в их именах: Алина и Алиса. Если хозяйку звали Алина, значит, собачонку — Алиса, и — наоборот. В доме их не любили за склочный характер и злобность.

До Тамары доносились обрывки разговора.

— Берите, дама, не пожалеете. У меня одна женщина с вашей улицы целиком по две-три упаковки всегда берет.

— Ну так и шел бы к ней.

— Да в отъезде она сейчас, — занервничал дядечка. — Приехал, а ее нет. Вы не сомневайтесь, качество отличное. — Он открыл толстую сумку. — По специальному заказу. Видите, здесь написано…

— На заборе тоже написано, — хмыкнула соседка, но в сумку все же заглянула. — И сколько ты хочешь за свою контрабанду?

Тамара перегнулась через перила.

— Что продаем, уважаемый?

Мужчина встрепенулся.

— Чай. Отличный чай. В магазине вы такого не купите. Вот, смотрите. — Он стал разворачивать упаковку.

— Сейчас подойду.

Пока Тамара спускалась вниз, коробейнику удалось уговорить капризную дамочку купить две пачки чая. Вмешательство третьего лица создало здоровую конкуренцию.

— Возьму на пробу, — поджала губы Алина или Алиса.

Она кисло кивнула Тамаре и прошествовала к подъезду. Не удержавшись, уже от дверей неодобрительно зыркнула на нее.

Муж тетки, когда-то большой начальник, помер еще до перестройки, не выдержав сварливого характера жены; родственники не приближались к ней на пушечный выстрел, потому что каждая встреча заканчивалась скандалом.

Раньше при развитом социализме она изводила соседей доносами. С ней не связывались, себе дороже. Повсюду она совала свой тощий нос. Кто к кому пришел, почему дверь на чердак не закрыта, почему не ходит на службу жилец с третьего этажа. Чужая шуба, мебельный гарнитур, приобретенная машина — все подлежало проверке, обо всем она сообщала «куда следует».

Благополучие других воспринималось как личное оскорбление, и потому «дел» у соседки было невпроворот. Общественная деятельность придавала остроты ее однообразному, бесполезному существованию. А кому это интересно сейчас? За тунеядство не привлекают, машину хоть каждую неделю меняй, никто не почешется. Жизнь потеряла смысл. Зачем шпионить и строчить доносы, если никто не обращает на них внимания?

Оставалось люто завидовать всем, кто моложе и благополучнее ее. Таких было большинство, и поэтому жизнь дамочки с неудовлетворенными, а точнее — нереализованными общественными амбициями превратилась в ад.

Тамара купила две упаковки чая. Дома небрежно бросила их на стол. Скучно. От скуки она была готова делать что угодно, лишь бы создать видимость занятости. Говорят, чтобы день пролетал незаметно, надо завести кошку и собаку. Пока всех накормишь, уберешь за ними, глядишь, и время к ночи. Кошка у Тамары была, она сейчас на даче с домашними, заводить собаку никто не собирался. Она вздохнула. Влетит ей от Аси за этот контрабандный чаек, ну и ладно.

Тома включила телевизор. Премьер-министр обещал переодеть кого-то в телогрейки. Сразу и не понять, что имел в виду глава правительства, до того замысловато выражался. Оказалось, речь шла о подчиненных. То ли посадить в тюрьму чиновников грозился, то ли сетовал, что эти люди ни на что больше не способны, кроме как пойти в услужение к западному капиталу и в этих самых телогрейках (в народе спецодежду прозвали «лагерный клифт») качать нефть. Новости мало чем отличались от развлекательных программ.

По другому каналу рассказывалось про гениальных родителей и их еще более гениальных детей. Все они уже в детстве проявляли замечательные качества. С одаренными вундеркиндами Тамара общалась, когда преподавала в колледже английский и немецкий языки. Насмотрелась.

Щелкая пультом, остановилась, услышав слово «стиль». Про стиль — это всегда интересно. Но уже через минуту с отвращением плевалась. Это кто нам советы дает, кто учит хорошему тону?! В студии напротив ведущей сидел упитанный господин с козлиной ярко-рыжей бородкой клином. Торчащие вверх волосенки приглашенного были выкрашены в такой же радикальный цвет. Ужас, настоящий клоун! Козлинобородый, вальяжно развалясь в кресле, втолковывал публике, как надо стильно одеваться, чтобы не затеряться в толпе. Этот точно не затеряется. Глядя на рыжего клоуна-консультанта, очень хотелось очутиться в местах, достаточно отдаленных от телевизора. Но таких, вероятно, уже не осталось.

Она снова нажала на пульт. На экране возник подводный мир. Вот лучше про двустворчатого моллюска, этот хотя бы молчит, не претендует на сверхгениальность и выглядит естественно в естественной среде.

Тамара вспомнила свою бабушку, которая постоянно ворчала, что новости напоминают военные сводки, а в фильмах чаще стреляют, чем разговаривают. Тогда недовольство пожилого человека вызывало улыбку, сейчас она сама и пожестче бы высказалась. Бабушка не позволяла себе непарламентских выражений. Институтское образование Тамары крепкие выражения допускало.

Больше всего раздражали передачи про различные конкурсы. Как велико желание сорвать куш и на халяву получить какой-нибудь приз! Тома в жизни не выиграла ни одного, даже самого маленького. Зато получила богатое наследство.

С этого наследства все и началось.

Два года назад умерла ее бабушка по отцу — Львова Серафима Дмитриевна, завещав все единственной внучке.

Дед Тамары, Яков Викторович Вершинин, во время войны был помощником у Серова, первого заместителя наркома госбезопасности. Когда Серова назначили заместителем главкома советской военной администрации в Германии, тоже продолжал служить под его началом. Из побежденной Германии дед привез много добра. Возможности у генерала Вершинина были громадные.

После окончания войны начались аресты. Кого-то, потаскав по кабинетам следователей, отпустили, а кто-то сгинул. Яков Викторович правильно понял ситуацию: началась борьба за власть, а трофейные ценности — отличный компромат и повод для различных карьеристских спекуляций.

Много пришлось пережить генералу, обидно было, войну прошел, цел остался, а тут… В конце 47-го арестовали бывшего начальника оперативного сектора МВД в Берлине. Когда взяли начальника финансового отдела службы Серова в Германии, а затем в январе 48-го провели обыск на подмосковной даче маршала Жукова в Рублево, Яков Викторович приготовился ко всему. Но обошлось. Привезенным добром он не особенно дорожил, лишь бы семью не трогали.

Тогда все везли трофейные ценности, ничего зазорного здесь не было, и он привез. Сложно это — определить, кто и сколько по праву победителей мог привезти домой немецкого добра.

Власть оставила Вершинина в покое и даже поощрила, вслед за всеми мытарствами выдала ордер на трехкомнатную квартиру в арбатском переулке. Казалось бы, живи да радуйся, но нервы, видно, здорово потрепали генералу. Бесследно ничего не проходит, Яков Викторович начал болеть. Мощный организм долго боролся с недугом, а сдал в одночасье. Слишком дорогая цена оказалась у германских трофеев. Серафима Дмитриевна пережила его на четверть века. «Почитай, на целую жизнь», — говорила она.

Когда Тамара спросила у бабушки, почему у них, мужа и жены, были разные фамилии, дед — Вершинин, а она, бабушка, Львова, Серафима Дмитриевна, вздохнув, ответила:

— Время тогда тяжелое было.

Тамара не понимала. Как оказалось, она вообще плохо понимала свою бабушку.

Вершинина с родителями проживала в обычной московской однокомнатной квартире. Мать, вечно чем-то недовольная, постоянно пилила отца. До крупных скандалов дело не доходило, но и взаимопонимания в семье тоже не было. Когда Тамара закончила школу, родители развелись. Мать долго искала свое счастье и нашла — вышла замуж за человека значительно моложе себя. Теперь на старости лет выплясывает перед обожаемым супругом и его подонистым сынком Стасом. Отец, Виктор Яковлевич Вершинин, уехал преподавать в Калифорнию. Серафима Дмитриевна тогда слегла от огорчения, единственный сын — и в Америку! Хорошо, дед не дожил до этого.

Тамара вступилась за отца:

— Ему работать надо, он ученый. А время сейчас такое, что стране не до науки.

Серафима Дмитриевна сурово качала головой:

— Наше время еще хуже было. Тогда не то что работу — жизнь можно было в единый миг потерять, но мы ни в какие Америки не сбегали.

— Да не сбежал он! — обижалась за отца Тамара.

Бабушка была непримирима:

— Я его в эти Америки не посылала.

Своей единственной наследницей она сделала внучку.

Тамаре достались полотна классической живописи, великолепная коллекция трубок из слоновой кости, старинные охотничьи ружья, гобелены работы фламандских и французских мастеров XVI–XVIII веков, коллекция табакерок, а также золоченые сервизы, статуэтки и шкатулки. Это были не просто дорогие вещи, это были предметы антиквариата. Сохранила Серафима Дмитриевна ценности, ничего не продала. Трофейных бриллиантов Яков Викторович жене не привез, украшения она сама потом покупала. Все это тоже досталось Тамаре.

Кроме того, по завещанию она стала хозяйкой огромной генеральской трехкомнатной квартиры в арбатском переулке и дачи на Клязьме, которую еще дед построил.

Произошло это два года назад. Тогда Тамаре было тридцать девять лет, сейчас — сорок один. Она не была избалованным человеком, жила как все. Закончила иняз, вышла замуж, развелась. Неудачный опыт недолгой семейной жизни глубокого следа не оставил. Работала сначала по специальности, потом из колледжа пришлось уйти, потому что взяли блатную. Устроилась в ведомственный журнал «Вестник» при комитете по земельным ресурсам и землеустройству.

Два года назад она встретила своего однокурсника Ярослава Максимова. У них был роман еще в институте, но тогда они расстались. Друзья и знакомые недоумевали, все твердили в один голос, что они идеально подходят друг другу. Это было загадкой для всех. Между ними словно черная кошка пробежала.

Тамара знала, как зовут эту «кошку» — Устинкина Ирина, ее ближайшая подруга. Красавица Ирэн, она требовала, чтобы ее называли именно так, училась с ней в одном классе, жила в одном доме и даже на одной лестничной площадке. Привыкнув ко всеобщему поклонению, Устинкина вела себя как признанный лидер и баловень судьбы. Ирка не могла перенести, что любят не ее, а подругу, и разрушила студенческий роман Тамары и Ярослава.

Обычная история, которая случается со многими. Может, потому Тамара и замуж вскоре выскочила — от обиды и одиночества.

— Легкомысленный поступок, — твердила ей давняя подруга Галина Недосекина. — С Ярославом, отличным парнем, красавцем, непонятно почему разругалась. Замуж назло ему вышла. Нашла за кого! За маменькиного сынка. Да он по сравнению с Ярославом… — От возмущения Галка не находила слов.

Тамара не была легкомысленным человеком. Просто не умела приспосабливаться и прощать. К сожалению, не все расскажешь даже близкой подруге.

Она до последнего сомневалась в измене Ярослава. Все решил дурацкий случай, после которого Ярослав пропал, а когда появился, вид у него был странный. Тамара поняла по-своему — виноват. Может, если бы они вовремя объяснились, все и обошлось бы. Но тут возникла Устинкина, как бельмо в глазу, с намеками и недомолвками. Стоило взглянуть на удовлетворенное, как у сытой кошки, личико Ирэны прекрасной, как все сомнения отпали сами собой. «Подумаешь, отбила мужика у подруги, — сияла Ирка. — Это такой пустяк, о котором и говорить не следует. Давно пора все забыть. Да и чего стоит мужик, которого легко переманить можно!»

Тамара гордо отошла в сторону, даже объясняться с Максимовым не стала. А зря. Тогда она еще не знала, на что способна ее подлая подруженька. Устинкина со своим холодно-развращенным умом верно просчитала: гордячка Вершинина не будет устраивать скандала и очных ставок, значит, оговор останется безнаказанным.

Тамара жутко переживала, но крепилась. Думала, рассталась с парнем, бывает. Не смертельно, на ее век ребят хватит. Чего ради терпеть насмешки за собственной спиной? В юности все максималисты.

С тех пор в ее жизни, как и в жизни любой достаточно привлекательной женщины, были романы. Даже замуж сходить успела.

А два года назад судьба вновь свела ее с Максимовым. Он, как и Тамара, был разведен. Сказал, что никогда по-настоящему не любил жену, вот дочку обожает, может, потому так долго и не разводился.

Встреча с Ярославом всколыхнула былые чувства. Столько лет прошло, а они помнили друг о друге. Свадьбы, разводы, увлечения — все отошло в прошлое, они снова были вместе, и только это сейчас имело значение. Правильно говорят: старая любовь не ржавеет.

Оказывается, Ярослав никогда не был близок с Устинкиной. Она пыталась его соблазнить, но ничего не вышло. Он совершил большую глупость — не рассказал об этом Тамаре. Отвергнутая Ирка разъярилась: как, ей предпочли другую?! Такого быть не должно! Она подлым образом поссорила «идеальную пару» и приложила большие усилия, чтобы разлучить их.

Галина Недосекина была права, когда укоряла Тамару в поспешных действиях и предполагала, что «без этой мерзавки и сводни Устинкиной ни одно дурное дело не обходится». Галка отвечала за свои слова, потому что тоже знала Ирэну прекрасную со школьной скамьи.

Когда Тамара вновь встретилась с Максимовым, все выяснилось. На браке настоял Ярослав. Сама бы она никогда не заговорила о замужестве, потому что оказалась запутанной в очень сложную криминальную ситуацию, из которой не знала как выбраться.

Через год родилась дочь, которую в память о бабушке назвали Серафимой.

Из редакции «Вестника» Тамара уволилась. Первое время работала на фирме у мужа, потом, в связи с рождением девочки, трудовую деятельность завершила. И оказалась не у дел.

За ребенком присматривала няня. Ярослав, генеральный директор и основатель совместной русско-немецкой торгово-посреднической фирмы «Цезарь», не принадлежал самому себе, бизнес отнимал все свободное время и требовал его постоянного присутствия.

Хозяйственными заботами Тамара тоже не была перегружена.

Вместе с антиквариатом в наследство от бабки ей досталась Ася. Ася Ивановна Иванова, которая всю жизнь прожила в доме Серафимы Дмитриевны и служила ей верой и правдой. Затем с таким же рвением стала служить внучке. Раньше Тома побаивалась ее, как и свою строгую бабушку, теперь ближе ее человека не было. Ася, несмотря на возраст, успевала все. Это она, списавшись со знакомой русской семьей из Донбасса, нашла для ребенка отличную няню. Двадцатилетняя Оксана уже год жила в Москве. Ее пытались переманить в другую семью, но она не пошла. Исполнительная и работящая девушка стала находкой. Но настоящим сокровищем, незаменимым и верным, была, конечно, Ася.

— Томочка, вам не о чем заботиться, пока с вами ваша замечательная помощница, — завистливо вздыхали немногочисленные знакомые, которым довелось побывать у них дома. — Надо же, только в кино можно видеть такую преданность и заботу!

Тамару раздражали эти люди, манерные и неискренние, которых приводил муж. Сдержанная на людях, она теряла контроль наедине и время от времени высказывала Ярославу все, что думает по этому поводу.

— Зачем ты тащишь их в дом? Встречайся с ними в ресторанах, есть же другие места, где можно общаться.

Ярослав оправдывался:

— Понимаешь, для бизнеса иногда полезно посидеть вот так, по-семейному, если ты, конечно, не против.

Тамара была против, но чего не сделаешь ради мужа?!

Среди гостей появился состоятельный господин, не последний человек в банковском сообществе, Евгений Петрович с немыслимой фамилией Козило.

— У меня дела с его банком, — говорил Ярослав. — Евгений Петрович сейчас начал собирать слоновую кость и давно хотел посмотреть на коллекцию табакерок твоего деда.

Тома кривилась и молчала.

Она совершенно не переваривала жену банкира Ладу, лицо которой напоминало тупую морду замороженной горбуши. Дамочка, бессменная участница всевозможных презентаций, чтила лишь деньги. Она без устали таскалась по светским тусовкам, демонстрируя успешный образ жизни. Порой кричащие наряды и дорогие украшения смотрелись на ней нелепо, но она этого не замечала. Если костюм так дорого стоит, он не может быть плохим!

— Я в метро не могу ездить, — растягивая гласные, манерно щурилась она. — Пра-ативно. Смотреть на мир я предпочитаю из окна «Мерседеса», — хихикала мадам, повторяя чужие слова.

Понятно, это комфортнее, чем, переходя в час пик на «Киевскую»-кольцевую, дышать в тесных объятиях трудящихся друг другу в затылок. Мадам Козило толпу презирала и брезгливо морщила носик. Она — белая кость, а те, кто толкается в метро, — недоумки, не сумевшие пробиться в люди. Из окна иномарки дамочка стала смотреть на мир после того, как разбогател ее муженек. До этого она работала учетчицей на захудалом приборостроительном заводике.

С тех пор как господину Козиле удалось заполучить баронскую грамоту, мадам и вовсе повела себя как коронованная особа. Она была готова высмеять и унизить любого, кто не соответствовал ее понятиям об успешном образе жизни.

— Надоели бриллианты, — вертела она перед собой растопыренными пальцами. — Вот перстенек в салоне купила. Из кожи. Очень модно.

— Гламурненько! — вторила ей приятельница, костлявая крашеная блондинка, которую Лада с легким презрением называла Веркой.

Дела Веркиного мужа были плохи. Отозвали банковскую лицензию и едва не возбудили уголовное дело за махинации. Самого опального банкира Тамара не видела, но костлявая блондинка была неизменной спутницей Лады Козило и пылинки сдувала с богатенькой подруги.

— Восхитительно, только с твоим вкусом можно купить эту вещицу, — лебезила она, завистливо глотая слюнки, а в глазах намертво застыло мученическое выражение: «У нас как: кому — всё, кому — хрен на блюде».

Лада по непонятной причине держала Верку возле себя, но постоянно сердилась на нее, раздражалась и поучала.

— С тех пор как мы поднялись… — От этой фразы новоиспеченной аристократки Тамара начинала кусать губы, почти физически ощущая, как карабкаются вверх по лестнице за материальными благами бароны Козилы и опускаются другие.

— Одного Козилу в доме я еще как-нибудь вынесу, но двух Козил нет, это перебор, — сказала Тамара мужу.

Раньше не принято было кичиться достатком. Она помнит, что когда училась в школе, к ним в класс пришла новая девочка.

— Ты не знаешь, — как-то раз спросила она на перемене Тамару, — что делать, если моль шоколадные конфеты ест?

— Че-го? — Не поняла Томка, думая, что новенькая ее разыгрывает и желает порисоваться.

— Ну, маме на работе клиентки дарят коробки конфет. Много коробок. Они полежат, полежат, а потом там начинает заводиться моль. А у тебя дома разве не так? — Она сложила губки в капризный бантик.

— Нет, — замотала головой Томка. У них в семье коробки конфет штабелями не лежали. А у кого они тогда лежали-то?!

Ребята, услышав разговор, подняли девчонку на смех. Она перевелась в другую школу. Столько лет прошло, но Тамара помнила про эти изъеденные молью конфеты.

Они потом с Галкой Недосекиной в бедное студенческое время частенько подтрунивали друг над другом:

— Как! У тебя разве моль шоколадные конфеты не ест? Странно.

Еще бы — не странно.

Одна из богатеньких дамочек обожала рассказывать про свою дочурку, которую при переезде, не разобравшись, повели в новый детский сад. За завтраком ребенок, ковыряя ложкой в тарелке, требовательно спросил: «А где икра?»

Дамочка залилась радостным хохотом.

— Представляете? Воспитательница обомлела. Они, бедненькие, икру ни в будни не видели, ни в праздники. Да и вообще, нас надули, детское учреждение оказалось не на высоте. Не та категория, даже бассейна нет. Ребенка мы, разумеется, сразу забрали.

Тамара чувствовала себя чужой в обществе этих дамочек. Она подозревала, что и ее принимают за чудачку, неожиданно получившую богатое наследство и успешного заботливого мужа.

Она умела и любила одеваться со вкусом, но иногда могла выйти из дома в чем-то неприметном. Не разгуливать же по продуктовым магазинам в белом норковом жакете?! Неудобно.

— Конечно, неудобно, — кипятился Ярослав. — Скажи Олегу, он все купит и привезет. Зачем надрываться и создавать сложности на пустом месте?

Олег — это шофер мужа, нормальный в общем-то парень. Тамара водить машину умела, но после того как полгода назад попала в дорожно-транспортное происшествие, за руль садиться не любила. Чтобы задействовать Олега, надо все согласовать, созвониться и так далее, и тому подобное… Пока совершишь этот обряд, желание пропадет. Проще походить по магазинам самой. Тамара так и делала.

Прошлой зимой, нагруженная покупками, заглянула по дороге в меховой магазин. Она не придала значения тому, что на ней надета серенькая, но очень удобная для подобных мероприятий куртка. Не эксклюзив, разумеется.

Для себя Тамара давно решила, что человек не может постоянно выглядеть так, словно готов через секунду принять участие в фотосессии для глянцевого журнала. Для кого-то это, возможно, стиль жизни, но не для нее. Скучно, утомительно, да и зачем?!

В меховом салоне центральное место занимал кронштейн с норковыми манто. Стайка манекенов в распахнутых шубках создавала праздничную атмосферу. Роскошно, нарядно, но сейчас ей это ни к чему. Не удержавшись, все же прошлась вдоль ряда. Мех завораживал, повышал настроение. Она протянула руку к ценнику. И сразу почувствовала на себе чей-то взгляд.

— Это очень дорогая вещь.

Рядом с ней стоял вежливый продавец с непроницаемым лицом. Она не заметила, как он подошел.

— Догадываюсь, — пожала плечами Тамара и увидела цену. — Ничего себе! — изумилась она. — В Дубае такая стоила бы раза в полтора дешевле, а то и в два. — Именно там она и купила себе последнюю шубку.

Ее осведомленность лишь на секунду сбила продавца с толку. Он еще раз взглянул на дамочку в серой куртке и хмыкнул про себя: какой клиент пошел образованный, про Объединенные Арабские Эмираты знает, а сама, небось, дальше Подольска не выезжала.

— Для вас у нас есть замечательная модель, — вышколенным голосом произнес он.

— Да? — Подняла глаза Тамара, думая, что ей предложат что-то из ряда вон замечательное.

Ее вежливо сопроводили в угол салона. Там висели мутоновые шубы.

— Думаю, вам это подойдет.

Тамара уставилась на мутон и едва не расхохоталась. Понятно, ушлый парень определял кредитоспособность клиентки на свой лад, исходя из того, как та одета сейчас.

— Спасибо, — усмехнулась она. — Мутон мне не нужен.

— Подумайте, это недорого. Мы можем сделать скидку. Будете носить… — Он смешался и умолк, потому что увидел на ее сумочке логотип дорогой фирмы.

Тамара направилась к выходу. Подумать только, три норковых шубы имеет, а тут ей какой-то мутон предлагают. Со скидкой. Видимо, ее приняли за представительницу челночной моды. Никогда не была снобом, но сейчас очень хотелось сказать этому вежливому парню какую-нибудь гадость.

У выхода она замешкалась возле витрины с головными уборами. Давно искала берет для нового норкового жакета, но с цветом определиться не могла: то оттенок не устраивал, то фасон.

— Вот этот можно посмотреть? — вежливо попросила она продавщицу.

Дамочка поджала губы и неохотно, словно делая огромное одолжение, медленно вытащила на прилавок берет.

— Я примерю. — Тома протянула руку.

— Женщина, — противным голосом проскрипела продавщица, — вам не нужен этот берет.

— Почему? — опешила Тома.

— С чем вы его носить будете?

— Уважаемая, позвольте мне самой решать, что и с чем я буду носить, — выпалила Тамара.

Она не помнила, как выбралась из магазина. Долго потом ощущала на себе подозрительный взгляд наглой продавщицы. Всегда терялась от откровенного хамства. Потом очень хотелось приехать сюда в роскошной шубе на иномарке и закатить скандал, привязавшись к какой-нибудь ерунде. А еще лучше привезти с собой Ладу Козило, которая в последнее время льнула к Тамаре. Та бы им точно спуску не дала. С большим трудом она удержала себя от этого поступка.

Причина благосклонности баронессы угадывалась легко. На одной из вечеринок она увидела на Тамаре бабушкин изумрудный гарнитур и с тех пор потеряла покой.

Серафима Дмитриевна не кичилась тем, что имела, и внучку так воспитала. Поэтому, наверное, богатое наследство не оглушило Тамару. Она привыкла к присутствию в квартире антикварных вещей.

На встречах, которые устраивал муж, Тамара старалась пореже открывать рот. Если сильно припекало, произносила что-то на английском языке, а лучше на немецком или шведском. Шведский точно никто не знал. Дамочки, у которых и с русским были проблемы, уважительно косились. В такие минуты Тамара жалела, что уволилась с работы и стала женой собственного мужа. Вот и общается теперь с «избранной» публикой.

Хотелось заголосить, это не жизнь, а тоска зеленая! Все при деле. Ребенок — под присмотром няни, домашним хозяйством занимается домработница под руководством верной Аси. Можно не напрягаться. У мужа — успешный бизнес, которому он отдает все силы. Лишь от Тамары никто не требовал ничего. Чем она занята?

Когда впервые попала на светский раут, было интересно. Все красивые, улыбаются. Но вскоре поняла, что гламурные мероприятия — пустая трата времени. Ах, блэк тай, ах, коктейль… Короче, сплошной дресс-код. То тут, то там слышалось модное словечко — креативный. Лучезарные улыбки на холеных лицах. Странные отношения. Все лживо, неискренно, все ненастоящее. Настоящей была лишь зависть, и этого добра здесь было навалом.

Светские рауты утомляли своей бесполезностью. Кому-то это, может быть, нравилось, но только не ей. Ну, увидела живьем модного киноактера, снимавшегося разом в трех сериалах, поглазела на представителей шоу-бизнеса. Помятая физиономия киногероя свидетельствовала о том, что накануне парень хорошо погулял. Известная певичка пожаловала с новым бойфрендом, которого отбила у соперницы и теперь гордо демонстрировала свое приобретение всему свету. Крупных скандалов на раутах Тамара не наблюдала, но мелкие столкновения происходили постоянно. Кстати, очень быстро она поняла, что серьезные актеры подобные мероприятия не жалуют.

Все чаще и чаще Тома стала ощущать себя необязательным приложением к своему наследству и к собственному мужу. Это называется — вышла замуж да так там и осталась, издевалась она над собой.

«Я никогда не стану такой, бабушка!» — говорила Тамара Серафиме Дмитриевне, когда та сердито высказывалось о нравах и повадках новых русских. А в кого она превращается сейчас? Эх, бабушка, бабушка, почему не предупредила, что богатое наследство может превратиться в капкан для человека, а деньги нельзя принимать за счастье? Увы, понимание простых истин приходит не сразу.

Словом, в сорок один год Тамара прекрасно выглядела, была абсолютно благополучным человеком и… жутко скучала по той, прошлой, жизни.

Тогда надо было бороться, что-то доказывать. Постоянно не хватало времени и денег. Она помнила время, когда не на что было газету купить. Чтобы заработать, приходилось делать по ночам технические переводы. У бабушки никогда ничего не просила, потому что все свои проблемы привыкла решать сама.

Два года назад, когда Тамаре Вершининой предстояло получить наследство — это случилось незадолго до того, как она вновь встретилась с Ярославом Максимовым, — на ее голову посыпались жуткие неприятности.

Начались они, как всегда, с Ирки Устинкиной.

— Почему ты до сих пор с ней общаешься? — укоряла Тамару Галина Недосекина. — Вспомни, сколько гадостей она тебе сделала! От этой стервы надо держаться подальше.

Галка, как всегда, была права, но… Времена юношеского максимализма прошли. Конечно, Тамара знала, что из себя представляет Ирэна прекрасная. Порой, когда та доставала ее слишком сильно, Тамара огрызалась и месяцами с ней не разговаривала. А потом все как-то сглаживалось. Устинкина умела найти подход к любому, если хотела. Тома смирилась с ее недостатками и присутствием в своей жизни.

Между ними было много общего. Ирка, как и Тамара, вышла замуж, развелась и жила одна в однокомнатной квартире, оставшейся от родителей. У всех свои дела, та же Галина переехала на другой конец Москвы, а Ирина здесь: нахальная, дерзкая, остроумная. Живет рядом — на одной лестничной площадке. В дальнейшем именно этот факт сыграл с Тамарой злую шутку.

— Втянет она тебя в криминал, — продолжала твердить Тамаре Галина Недосекина. — Вот посмотришь…

К сожалению, Галкины опасения оправдались ужасным образом.

У Ирки были самые разные партнеры. Мужиков она меняла как перчатки и не привыкла ни с кем считаться. Она делала лишь то, что удобно ей. Тамара мало интересовалась ее делами, своих проблем по горло.

…Тот день запомнился до мельчайших подробностей. Вечером после работы Тома собиралась навестить приболевшую Серафиму Дмитриевну. В полдень внезапно позвонил нотариус: самочувствие бабушки резко ухудшилось, она срочно хотела видеть внучку. У постели объявили волю умирающей. Серафима Дмитриевна все имущество завещала внучке.Появившийся затем врач сказал, что долго она не протянет. Тамара хотела заночевать в арбатской квартире, но верная Ася выпроводила ее домой. «Нечего тебе на это смотреть, я сама справлюсь, позвоню сразу, как понадобишься».

Она поехала к себе.

И в собственной квартире наткнулась на труп Ирины Устинкиной с огнестрельной раной в груди. Тамару охватил ужас. Потом появилась злость. За что ей все это?! Теперь затаскают по милициям и прокуратурам. Зачем Ирина оказалась в ее квартире, своей, что ли, мало?

Постепенно наступило прояснение. Испуганная Тамара все же смогла просчитать ситуацию. Ирка знала, что Тамара заночует у бабушки, и решила использовать чужую квартиру для встречи с любовником. Такое ею проделывалось и раньше. Пару раз Тома устраивала скандалы по этому поводу. Устинкина вроде бы образумилась, но теперь, видно, опять принялась за старые фокусы. Дубликат ключа от квартиры Вершининой у нее был, почему бы и не рискнуть, если очень надо?! Это был один из способов развести своих любовников.

Среди них был крупный бизнесмен Михаил Пивоваров, которому Устинкина тоже кружила голову. Между ними недавно произошел жуткий скандал, организованный женой Пивоварова. Ирка грозилась «раздавить гадину», но расправились с ней самой. Кому-то из этих господ (предпринимателю, бандитам или брошенным женам) деятельность любвеобильной красотки не понравилась, и ловкая дамочка нарвалась в конце концов на огнестрел.

Тамара лишь смутно представляла себе круг Иркиных знакомых, но и этого достаточно. Грязи все нахлебаются досыта.

«Мало ты мне при жизни нервы мотала, так и после смерти норовишь затянуть в свое болото. Не хочу, хватит!»

Ирка всегда жила так, как удобно ей, значит, и она, Тамара, имеет право поступать, как сочтет нужным. Таскаться по ментовкам и вспоминать, кто с кем спал, она не желает. Совесть мучила Тамару недолго. Если бы она знала, что перед этим пристрелили жену Иркиного любовника — мадам Пивоварову, она бы действовала еще быстрее.

Вершинина приняла решение перенести труп Ирки в ее собственную квартиру, которая находилась рядом. Проклиная все на свете и обливаясь потом от страха, она протащила покойницу через огромную, как кинозал, лестничную площадку. Рискованную затею удалась осуществить без свидетелей.

Оставаться дома Тома не захотела и решила скрыться на собственной даче в Подмосковье. Сюрприз ожидал ее и там. На даче жили братки из криминальной бригады, которых без ведома Тамары пустила Ирка, выдав себя за хозяйку. Один из ее приятелей, Саша Дрозд, попросил приютить его друзей на короткое время. Ирка, недолго думая, отдала ему ключи от чужой дачи. Все равно там сейчас никто не живет, а Дрозд обещал за услугу хороший подарок.

Дальше мирная жизнь бывшей преподавательницы и переводчицы Вершининой стала походить на крутой детектив. От братков удалось удрать, но опасные приключения продолжились. А после того как совершили нападение на Галину Недосекину, Тома крепко задумалась. Ирку убили в ее квартире, на Галку напали, когда та вечером в плаще Тамары пошла выгуливать собаку. Почему со знакомыми ей людьми происходят жуткие истории? Ответ нашелся неожиданно, после того как пришлось познакомиться с Полковником, главарем преступной группировки.

— Тамара, у вас есть враги или недоброжелатели? — спросил он.

— Нет, — уверенно ответила она.

— Вокруг вас убивают и калечат людей. Я не верю в совпадения.

— У меня нет врагов, — повторила она.

И ошиблась. Был у нее недруг, о котором она не знала.

Отец Серафимы Дмитриевны Львовой бросил ее мать и женился во второй раз. От этого брака родилась дочь Лида. Она являлась родной сестрой Серафимы по отцу.

— То есть это была сводная сестра? — Уточняя, в который раз переспрашивала Тамара Асю Ивановну Иванову.

После смерти бабушки лишь Ася, помощница Серафимы Дмитриевны, могла рассказать о прошлом. Именно с ее помощью удалось разобраться в семейных тайнах.

— Да в том-то и дело, что не сводная, а родная сестра по отцу, — сердилась Ася. — Вы, молодые, неправильно толкуете. По телевизору тоже все время слышу: сводная да сводный… Неправильно это.

— Да бог с ним, с телевизором! Ты мне на словах объясни.

— Очень просто. К примеру, твоя мать вышла второй раз замуж. У мужа есть сын Стас.

— Редкостная сволочь, — буркнула Тамара.

— Вот этот Стас тебе — сводный брат, а Серафима с Лидкой были по отцу родные, одной крови. Бабушка твоя про сестрицу слышать не хотела, не простила отцу материнскую обиду. В той семье он недолго прожил, помер. Не дал Бог счастья ни Лидке, ни мамашке ее гулящей. Отбила мужика да и… Сгинула, в общем. Лидка помоложе твоей бабушки была, но ушлая. Она после войны объявилась. Мужик ее то ли сбежал, то ли посадили. Так что ты думаешь? Когда дед твой с фронта вернулся и всякого-разного понавез, Лидка узнала про то и начала анонимки на него строчить. Не могла перенести чужого достатка. И откуда только, гадина, про все разнюхала!

Ася рассказала, что у Лидки была дочь Рая, которая в девках родила сына. Звали его Евгений Орешкин.

С этого момента начинались догадки и предположения, но, к сожалению, все домыслы с лихвой подтвердились.

Орешкин, услышав от матери семейную историю, решил завладеть состоянием Серафимы Дмитриевны. Так началась охота за наследницей.

Евгений стал любовником падкой на мужиков Ирины Устинкиной. Правда, на всякий случай он представился ей Борисом Ивановым. Если Ирина знакома с семейной историей Тамариной бабки, то фамилия Орешкин ей известна. Устинкина — дамочка ловкая, сообразил он, вдруг сможет увязать все в один клубок? Опасно рисковать.

Чарами Устинкиной он не прельстился, она ему понадобилась, чтобы быть поближе к своей дальней родственнице Тамаре, жили-то ведь бывшие подружки на одной лестничной площадке. Может, при случае разузнать что удастся… Дальше — дело техники. Он решил устранить с дороги наследницу по завещанию — Тамару до того, как та вступит в право наследования. Момент был выбран удачно. Медлить рискованно. У старухи Львовой (это он узнал от Ирины) в Америке жил сын. Тамара, вступив в права наследования, могла написать новое завещание, тогда бы Орешкину ничего не досталось. А тут у него появился шанс. Если бы удалось убрать с дороги Тамару, то из кровных родственников Серафимы Дмитриевны оставался только отец Тамары, Виктор Яковлевич, проживающий в Калифорнии, и… он, Евгений Орешкин.

План провалился. Вместо Вершининой он застрелил Ирину и задергался. Дальше — опять провал. Напал на Галину Недосекину, потому что перепутал ее с Тамарой. После всех неудач он мог бы затаиться и ждать другого удачного случая, но… Не получилось. Подвела перестраховка. Перехитрил самого себя, комбинация с изменением фамилии вызвала подозрение у соседки Вершининой, тетка которой лежала в одном отделении с его матерью. Тамара узнала, что Иванов — это Орешкин, а Орешкин — внук Лидии, родной сестры по отцу Серафимы Дмитриевны.

Самого Орешкина застрелил Дрозд, любовник Ирины. В прессе промелькнули сведения, что и госпожу Пивоварову убрал Дрозд, но это ничем не подтверждалось.

Детективная история закончилась, началась новая жизнь. Все это Тамаре удалось раскрутить при помощи и поддержке Ярослава, который появился в самый ответственный момент.

В связи с убийством Устинкиной Тамару вызывали в прокуратуру, но про Полковника и его ребят она ничего не рассказала, потому что дала обещание и должна была его выполнить. В конце концов, именно Полковник и его парни избавили Тому от Орешкина.

Богатство, смертельная опасность и любовь — такое случается в жизни, но чтобы в одно время… Именно это и произошло с Тамарой. Наследство она получила, от смертельной опасности ее избавил человек Полковника, а вот с чувствами было сложнее.

Ярослав появился в жизни Вершининой в разгар любовных терзаний. Она переживала окончание личной драмы. Ее бросил любимый человек, обаятельный журналист Сергей Соколов, который был моложе Тамары на десять лет.

Что происходит, когда женщина влюбляется в мужчину моложе себя? Увы, как правило, ничего хорошего, особенно если ее чувства серьезны, а для партнера — это всего лишь приключение. Общительный журналист не отличался постоянством. Тамара досыта нахлебалась обид. Переживания, бессонные ночи — все осталось в прошлом. Гордая от природы женщина сгорала от стыда, вспоминая свои поступки. Главное, как наколдовал кто. Никогда не обращала внимания на мужиков моложе себя, для нее они просто не существовали. И вот, пожалуйста, наступила на эти грабли. Винить некого, сама знала, что делала и кого выбирала. Не надо было расслабляться.

Когда возле нее вновь появился Ярослав, не стала от него ничего скрывать.

В жизни Тамары были увлечения, но серьезные чувства она испытывала лишь к Ярославу и Сергею.

Продолжала ли она по-прежнему любить Соколова?.. Обида и разочарование были, а вот про любовь не думала. Одно знала наверняка: она оказалась в жуткой ситуации, спасаясь то от братков Полковника, то унося ноги от убийцы-«наследничка», ей помогали совершенно посторонние люди, а у Сергея даже выслушать ее времени не нашлось. Значит, не суждено. Она достаточно настрадалась от одиночества и поняла: самое важное, чтобы тебя понимали.

А потом она вышла замуж за Ярослава, и началась безоблачная жизнь.

Неделю назад Ярослав улетел в Германию. Незадолго до этого они впервые всерьез поссорились. Похоже, муж удивился, когда уживчивая и спокойная Тамара высказалась резко отрицательно по поводу сноса старой дачи и строительства новой. Каприз жены он не воспринял всерьез.

Перед командировкой Ярослава Тома приболела и не смогла его сопровождать в поездке, как раньше. Правда, в глубине души она не особенно переживала по этому поводу. Что она там забыла, в этом Гамбурге? Серафима с няней и Асей жили на даче, они даже кошку Дуську с собой забрали. Выздоравливающая Тамара оказалась предоставлена сама себе. На нее навалилась апатия, делать ничего не хотелось.

Последнее время она почему-то постоянно вспоминала о прошлом. Может, это происходило потому, что в ее жизни чего-то не хватало?.. Сейчас она скучала даже по Ирке Устинкиной, которая попортила ей немало крови.

— Про покойников или плохо, или ничего, — останавливала себя Тамара.

К чему она про Ирку вспомнила? Да и про Сергея тоже… Хватит заниматься самокопанием! Два года прошло с тех пор, как они виделись в последний раз. За это время он ни разу не позвонил. Значит, не было потребности. Страсть, любовь… Зачем ударяться в крайности, все это она уже проходила. Те, кто живет страстями, не очень-то счастливы. На кого ни посмотри.

Галка Недосекина, ее подруга, два года назад расплевалась со своим Николаем. Клялась, божилась, что сроду больше с этим лимитчиком не свяжется. Николай был не москвич, и ему для успешного развития бизнеса требовалась московская прописка. А что сейчас? Во второй раз его приютила. Все забыла, простила, снова бегает перед ним на цыпочках. Сын Сашка в ярости, парню уже семнадцать лет, а тут у матушки опять крыша поехала.

— Был бы хоть мужик нормальный, я бы еще стерпел, — возмущался Сашка. — А то козел какой-то. Противно смотреть, как он над матерью куражится. Квартира ему наша трехкомнатная нужна, что же еще?

Николай был моложе Галки на одиннадцать лет. Тамара понимала Сашку и тоже не верила Николаю, но чем тут поможешь? У Галины своя голова на плечах есть.

Тамара вздохнула: вот и получается, что куда ни посмотри, счастливых людей вокруг мало. Хотя нет, она улыбнулась. Юлечка Гордеева в восторге от своего мужа, до сих пор не разочаровалась. Редкое исключение из правила.

Тома направилась на кухню. После воспоминаний прорезался зверский аппетит. Как говорится, любовь любовью, а кушать хочется каждый день.

Она уныло рассмотрела припасы в холодильнике. Дожила, твою мать! Одни консервы остались, с приобретением которых вела постоянную борьбу Ася. В кастрюле обнаружилась залитая водой начищенная картошка, про которую Тамара забыла и которая сейчас выглядела вялой.

— Ничего себе! — ахнула она. — Совсем мозги набекрень.

Есть захотелось еще сильнее, но ни тащиться в магазин, ни чистить картошку по новой не хотелось. Чтобы поужинать в ресторане, надо приводить себя в более-менее товарный вид, а это тоже требовало определенных усилий. Значит, обойдется тем, что есть в наличии.

— А пожарю-ка я ее, родимую, — нашла она выход из положения, рассматривая вялые картофелины. — Вроде ничего, на гарнир в самый раз будет. Видела бы меня сейчас Ася, — усовестилась Тамара, ловко открывая консервную банку с рыбой.

Телефонный звонок раздался в разгар ужина.

— Юлька, ты? — узнала она. — Ты что, плачешь?.. — Тамара едва не поперхнулась. — Да дома я, дома, куда денусь. Приезжай, конечно.

Глава 5

— Определись четко — что ты хочешь. Развестись?

У Юли мгновенно высохли слезы.

— Нет.

— Ну вот, уже лучше. — Тамара помедлила, подбирая слова, чтобы не обидеть. — Надо разобраться: у Шурика твоего это разовая прихоть или он по жизни такой… гулена? Как думаешь?

Юля замотала головой:

— В том-то и дело, что не гулена. Не знаю, что с ним сейчас случилось. Мы уже больше двух лет вместе, на женщин внимание он, конечно, обращает, но не больше, чем другие мужики. Я хоть и дура влюбленная, но не идиотка, заметила бы. — Она взглянула на Тамару. — А ты как считаешь? Со стороны, говорят, виднее.

— Юль, — Тамара закусила нижнюю губу, — ты меня знаешь, я — твоя подруга, но врать не буду.

— Ну и говори!

— Как независимый эксперт?

— Как независимый.

— Правду?

— Конечно.

— Тогда не обижайся, если не понравится. В принципе я уже осторожненько высказывалась по этому поводу, но ты слышать меня не хотела. Шурик твой — нормальный мужик. Раньше у него была семья, в которой с ним никто не считался. Мать его, конечно, жалела, но она старая женщина, много лет болела. Жена и дочь — законченные эгоистки. Вот он и крутился. Матери лекарства и уход необходимы, дамочки его тоже свое требовали. На двух работах работал, чтобы всех обеспечить, не помогло, жена ушла к богатому господину.

— Про две работы я все знаю. Не понимаю, к чему ты ведешь?

— Сейчас поймешь. Когда появилась ты, ситуация в корне изменилась. Есть кому и за свекровью ухаживать, и с мужа пылинки сдувать. Дома — полный покой и благополучие. На сколько, ты говорила, Шурик сразу поправился?

— На двенадцать килограммов, — буркнула Юлька. — На человека стал похож. Сам жаловался, что еле ноги таскал, и это при его-то росте! С него брюки спадать стали, только на ремне и держались. Кот Васька…

— С него тоже штаны спадали? — не удержалась от улыбки Тамара.

— Не язви. От Васьки одна шкура да кости остались. Первое время он ел целыми днями, думала, лопнет. Да при чем здесь кот! — разозлилась Юля. — Ты серьезно говорить можешь?

— Я серьезно и говорю. Избаловала ты мужика. Забот никаких, он и… того, расслабился.

Юля наморщила носик:

— Выходит, я же во всем и виновата!

— Не во всем, но держать мужика в узде надо.

— Значит, сейчас я должна сделать вид, что ничего не произошло?

— Кто тебе про это сказал? — возмутилась Тамара. — Ни в коем случае!

Юля зашмыгала носом.

— Ну вот, опять… только успокоилась. Перестань реветь.

— Томка, ну что же делать, что?!

Тамара подошла к полке, вытащила бутылку и бокалы.

— Проучить мужика надо, давай думать, как. — Она разлила вино.

— Я не буду, — отказалась Юлька.

— А вот это зря. На трезвую голову здесь не разобраться. Ты сама-то как сейчас к нему относишься?

— Морду бы подлецу набила, — не задумываясь, ответила подруга.

— Тебе с ним не справиться, он здоровый, как холодильник.

— Тогда расцарапала бы, — вздохнула Юлька.

— Этим проблему не решишь.

Обе замолчали.

— Юль, ну что ты так убиваешься? Это происходит в девяносто случаев из ста, а может, и того чаще.

— С тобой такого не произошло, — вырвалось у Юли.

— Ты так думаешь? — помрачнела Тамара.

— Ой, Томик, прости, я не подумала… — Юля вскочила со стула. — Я имела в виду твоего Ярослава.

Тамара вздохнула.

— С Ярославом все в порядке.

Она надолго замолчала.

— Том… — Юля осторожно дотронулась до ее плеча. — Неужели еще помнишь… Сергея?

— Помню. — Тамара взяла бутылку и наполнила свой бокал.

— Тогда уж и мне, — махнула рукой Юлька. — Действительно, может, напиться? Тогда я своему муженьку все выскажу. И про дочурку, и про жену, и про шлюху интернетовскую.

— Не заводись. Все уладится. Еще и ребеночка Шурику родишь.

Юля болезненно сморщилась, она давно мечтала о маленьком.

— И рожу всем назло, я еще не старая.

— Конечно, — поддержала ее Тамара. — Я в сорок лет родила, и ничего.

— Даже не поправилась, — вздохнула Юлька, сравнивая стройную фигуру Тамары со своей. — С завтрашнего дня сажусь на диету.

— Зря, тебе идет полнота. Ты такая пухленькая, аппетитная.

— Вот потому он себе эту дамочку и завел, для сравнения, наверное.

— Юлечка…

— Не надо меня успокаивать. Черт с ней, с полнотой, разберусь как-нибудь. Наверное, ты права, я его избаловала, к хорошему привыкают быстро. У нас на работе — бардак, так думала, хоть в семейной жизни радость найду, а тут такое… Всю душу в дом вкладывала, вот и получила по полной программе.

— Редакция по-прежнему утрясает штаты и перестраивается? — спросила Тамара, чтобы отвлечь Юлю от грустных мыслей.

— Да-а, — та махнула рукой, — в комитете неразбериха, им сейчас не до нас, функции делят. Мы за полгода с трудом один номер выпустили. Даже говорить не хочется.

— Юлечка, — Тамара, приобняв, стала тормошить подругу, — вспомни, какая ты была два года назад: глаза светились, не ходила, а летала. Я сразу поняла, что ты влюбилась, хоть и таилась до последнего, и что избранник твой, — Тамара улыбнулась, — мужчина, скажем так, не мелких габаритов.

— Интересно, почему? — удивилась Юля.

— Шерочка Мандрыкина на мысль навела.

— Да я с этой пиявкой никогда ничем не делилась. Она любую женщину симпатичнее себя воспринимает как заклятого врага. Так что там — про Мандрыкину?

— Привязалась к тебе в очередной раз, начала поучать. Раскритиковала твою новую сумку. С такой, говорит, только за картошкой ходить. Ну ты ей и ввалила. Лешакова, начальница, от изумления чаем подавилась, ты же у нас всегда такая смирная, воды не замутишь.

— И что я сказала?

— О, я это помню до сих пор, — не удержалась от улыбки Тамара. — Ты встала в позу и уверенно и дерзко бросила: «Не люблю маленьких сумок и мелких мужиков, у которых кое-что… под микроскопом не разглядишь». Анекдот еще рассказала.

— Какой?

— Женщина ахает, глядя на раздетого любовника. «И это все?» — возмущается она. «Зато без нитратов!» — гордо отвечает он.

— Иди ты, так и сказала?

— При этом ехидно хихикнула, глядя на Мандрыкину. Шерочку пришлось сердечными каплями отпаивать. Она тогда ухлестывала за мужиком из соседнего отдела, у которого было прозвище Кадастрат, а росточка он был совсем небольшого, но долговязой и нескладной Шерочке выбирать не приходилось. Мандрыкина восприняла твой выпад как оскорбление.

— Да, сейчас я вспомнила этот случай. Эта зараза всегда меня доставала. Огрызнешься — на время оставит в покое. Но как ты догадалась про Шурика?

— По тому, как ты себя уверенно держала, было ясно, что у тебя, в отличие от некоторых, сующих повсюду свой длинный нос, имеется настоящий поклонник. И не мелкий, — засмеялась Тамара.

— Хитрая ты, Томка.

— Не хитрая, а наблюдательная.

Пока они вспоминали Мандрыкину, резкая морщина на лбу у Юли разгладилась, но через минуту появилась вновь.

— Не могу ни о чем думать, кроме Шурки, — тихо произнесла она. — Будто шило в висок всадили. Лучше скажи, почему я такая невезучая, а? Старалась, из кожи вон лезла, а он… Разве это справедливо?!

— Перестань.

Она хлюпнула носом.

— Ты права: и про свекровь, которая много лет болела, и про бывшую женушку с дочкой. Шурик дома действительно раньше голос подать не смел. У кота Васьки больше прав было, он на крайний случай мог из дома удрать. А Шурка?.. От больной матери не сбежишь. — Юля покачала головой. — Все понимаю, но как представлю с ним рядом эту интернетовскую шлюху: холеную, красивую, уверенную, такая волна злости поднимается, что прибила бы всех! Я вообще по жизни веду себя неправильно, вот у меня ничего и не получается. Ты ведь знаешь, я была уже однажды замужем.

— Да, ты говорила.

— Говорила, да не до конца.

— Ты развелась с ним, — уточнила Тамара.

Юлька грустно усмехнулась.

— Это он со мной развелся, а попросту говоря — бросил ради другой. И что особенно подло…

— Юль, не надо, — попыталась остановить ее Тамара. — Зачем старое ворошить? Столько лет прошло.

— Мне тогда двадцать один год исполнился, — упрямо мотнула головой Юлька. — В двадцать два нас уже развели. Короткое счастье. Первого мужа тоже звали Сашей. Может, мне просто не везет на это имя, а, Том?

— Глупости не болтай.

Тамара поняла, что подруге надо выговориться, и больше не останавливала ее. Пусть говорит, лишь бы не плакала.

…Юля училась на третьем курсе института, когда в ее жизни появился он, Саша.

— Мы встретились на новогоднем вечере в ресторане, — начала Юля. — Меня туда знакомая привела. У нее оказался лишний пригласительный. Вечер был так себе. Взрослые толстые дядьки, сослуживцы моей знакомой, на вечер пришли без жен и оттягивались по полной программе. Сейчас такие мероприятия называются корпоративной вечеринкой. Я не помню, чем занималась контора, но она точно была не бедной. Я, проклиная все на свете, отбивалась от настырных подвыпивших мужиков. Молоденькая пухленькая девчонка, да еще и новенькая… Уже собралась сбежать, как появился он. Пригласил на танец. Я, обозленная на всех, надерзила и ему. Он заинтересовался. Вот тут-то я и рассмотрела, что он не похож на разомлевших дядечек в замшевых пиджаках и с непременными золотыми печатками на толстых пальцах. Помнишь, одно время такие пиджаки были в моде?

— Помню, их привозили из-за границы?

— Вот-вот. Мой партнер ядовито прошелся насчет счастливых обладателей модного прикида и их манер. Потом он сел за мой столик и не отходил от меня ни на шаг. Мы познакомились, выяснилось, что он здесь тоже оказался случайно. Нас потянуло друг к другу. День и час, когда влюбилась в него без памяти, я запомнила навсегда.

— Это случилось на вечере?

— Нет. Тогда он просто проводил меня до дома. Я дня три вспоминала о нем с легким сожалением и думала: встретила хорошего человека, с которым легко и интересно, но, как говорится, пообщались и расстались, значит, я ему не показалась. Он появился вечером 31-го декабря и пригласил встречать вместе Новый год. Я согласилась. А дальше… Мы не расставались три дня, родители бучу подняли, потому что я никогда без предупреждения не исчезала из дома. Мы были у него, и это время пролетело единым мигом. А потом каждую свободную минуту мы были вместе. Как я училась, сдавала какие-то зачеты, сама удивляюсь. Он ждал меня возле института с цветами, девчонки из группы жутко завидовали, а я летала, словно за спиной крылья выросли, и ничего не замечала вокруг.

— Он тоже был студент?

— Нет. Работал, у него незаконченное высшее. Учиться дальше не собирался. Первые споры начались именно из-за этого. Он жил вдвоем с матерью, которая смотрела на меня с любопытством, словно удивлялась выбору собственного сына. Мои родители от него не были в восторге, но вели себя дипломатично. Расписались мы через полгода. Его маменька присутствовала на свадьбе, но вела себя так, словно своим появлением оказывает всем большую услугу. Только потом я узнала, как она сопротивлялась женитьбе сына.

— Почему?

— Он получал приличные деньги. Невестка — любая — была ей не нужна. Она твердила, что расписываться ни к чему. Мы можем встречаться, а жить — каждый у себя. Это современная форма общения. Мне она заботливо говорила, что учиться надо, до диплома далеко, а тут семейные хлопоты, да вдруг еще рожать надумаю. Только наплевать ей было и на мой диплом, и на семейные заботы. Я тогда была настолько счастлива, что не замечала ничего.

— А Саша?

— Он не хотел ссориться с родительницей, но и меня любил. Тогда я это знала точно. Жить мы стали у меня. Он часто ездил к матери, то продукты ей надо купить, то еще чем помочь.

— Она пожилого возраста, если приходилось ее опекать?

Юля фыркнула.

— Скажешь тоже — пожилого! Она еще любовников имела, Саша мне сам жаловался, что мать никак не уймется, то одного в дом приведет, то другого.

— Она что, облегченного поведения?

— Да нет, просто любила дамочка пожить в свое удовольствие. Когда денежный приятель исчезал, принималась донимать сына, дескать, никому она не нужна, все ее бросили. Он приезжал смурной, в такие моменты я старалась его не тормошить. Понимала, мать есть мать. Что же делать, если она меня не любит! Думала, все утрясется, главное, чтобы мы понимали друг друга. У Саши был отходчивый характер, он быстро восстанавливался после поездок к маменьке. А я… Я вся без остатка растворилась в муже. Жизнь казалась чудесным раем. Облака наплывали лишь тогда, когда звонила свекровь и недовольным голосом требовала сына. Я, не видя ее, представляла сердитое, раздраженное лицо и ежилась. Какое счастье, что мы не жили под одной крышей! Дура наивная. Тогда я еще не знала, на что способна эта дамочка, чтобы вернуть сына.

Юля надолго замолчала. Тамара не тревожила ее. Захочет, сама расскажет.

— А потом я заболела. Двухстороннее воспаление легких — не шутка. Меня положили в больницу. Саша сначала приезжал почти каждый день, потом — реже. В больнице я пролежала месяц. Перед выпиской он пришел и сказал, что его отправляют в командировку. Я огорчилась. Говорят, что сердце влюбленной женщины должно почувствовать, когда мужчина от нее уходит. Ничего я не почувствовала! Это потом, когда все открылось, ужаснулась: где были мои глаза? Когда мама привезла меня из больницы, выяснилось, что Саша переехал жить к себе. Спрашиваю у матери: давно? Она глаза прячет, жалеет меня. Я взяла себя в руки, постаралась не волноваться и твердила себе, что ничего страшного не произошло, вот вернется Саша из командировки, и все будет хорошо. А слабость такая была, что с ног валилась, в меня ведь антибиотики кололи с утра до ночи.

Юля облизала вмиг пересохшие губы. Тамара разлила оставшееся в бутылке вино по бокалам.

— У меня тоже от твоего рассказа во рту пересохло.

— О чем я? Ах да, про антибиотики, которыми меня пичкали. Врач не хотела выписывать, я настояла, говорила, дома условия хорошие, долечусь. К мужу рвалась. Через неделю он появился. Поговорить, сказал, надо. А я, дура влюбленная, рада до смерти и не вижу, что он — как чужой. Кинулась к шкафу, свитер достаю. Вот, говорю, тебе связала, пока болела, ты всегда хотел меланжевый, бело-голубой. Как раз под цвет глаз. Он смутился, но ненадолго. Свитер отложил в сторону. А потом… потом сказал, что у него есть другая женщина.

Юля невидящими глазами уставилась в пространство. У Тамары от жалости защемило сердце.

— Есть такое выражение: свет в глазах померк, вот так и со мной было. Ушам не верю. А как же я, говорю, со мной как? Ведь ты — муж мне. Он в сторону смотрит и цедит сквозь зубы: мать предупреждала, нам не надо было расписываться. Что было дальше, помню смутно. Кажется, я умоляла его не бросать меня, говорила, что умру без него. Слезами заливалась, про любовь твердила. — Юля опять надолго замолчала и сжала кулаки. — И знаешь, что он мне на это ответил? Какая любовь, говорит, ты даже не знаешь, что это такое. Я ее люблю. Меня при одной мысли о ней от желания в дрожь кидает.

Внимательно слушавшая Тамара возмущенно встряхнула головой.

— Ну и сволочь, говорить такое собственной жене, которая от болезни не оправилась!

— Да наплевать ему на меня было. Я рыдаю, с ума схожу от горя, а он как камень. Вот тут я очнулась и посмотрела на него. Лицо — вылитое маменькино: злобное, недовольное. Еще бы! Он влюблен, а тут бывшая жена под ногами путается, мешает счастью. Время на меня приходится тратить и что-то объяснять. Я от обиды едва сознание не потеряла. А потом как цементом внутри схватило. Противно все вдруг стало. И безразлично. Ну что ж, говорю, решил, значит, так и будет. Не помню, как вещи его собрала. Новый свитер в сумку тоже положила.

— Неужели взял?

— Плечами пожал, вроде незачем, потом забрал. Господи, что свитер — тут жизнь рушилась! Я сделала еще одну попытку его остановить, за что потом себя ругала. Предложила не торопиться, не предпринимать ничего сейчас, но он от моих слов пришел в бешенство. Отмахнулся, как от надоедливой мухи. Не надо было унижаться, он все решил сам. Потом до меня слух дошел, что как только я заболела, свекровь стала искать варианты, чтобы нас развести. Нашла телефон его бывшей приятельницы и… Противно все, Том, мерзко и противно.

— Неужели сама в постель бабу подложила?

— Говорят, да. Ни в какую командировку он тогда не ездил, просто время тянул, смелости набирался, чтобы со мной объясниться. Мне было очень плохо после того, как он ушел. Мать с ума сходила, опасалась за меня. Несколько раз я порывалась позвонить ему, но не сделала этого. Вот когда я похудела без всякой диеты. Как-то взвесилась на улице — сорок девять килограммов, вместе с одеждой.

— С кольчугой, — поправила Тамара.

— Что? — не поняла Юлька.

— Так говорят: сорок девять вместе с кольчугой.

Юля грустно улыбнулась.

— Ну да. Учебу я сначала забросила, а потом взяла себя в руки. Надо же было что-то делать! Академический отпуск предлагали по болезни, но я отказалась. Все «хвосты» в институте сдала. И все время ждала его, думала, если вернется и попросит прощения, прощу.

— Не пришел?

Юля хмыкнула.

— Пришел. После развода.

— И?..

— И — ничего. Поняла, что он мне не нужен. Разлюбила, наверное.

Тамара с удивлением уставилась на подругу.

— Странно, правда? — усмехнулась Юлька. — Сама тогда удивилась. Перегорело, видно, все. Решила и как отрезала. Когда сходила с ума от тоски, в глубине души все равно надеялась, что он вернется. Вот тогда, думала, припомню ему свои обиды. А пришел — у меня даже злости к нему не было.

— Про «африканскую страсть» спросила?

— А как же! Просто интересно было, из-за какого такого неземного чувства он меня бросил. Сказал, что это страшный человек, они давно расстались, а у самого вид жалкий, несчастный. Я даже было дрогнула.

— Пожалела?

— Да. Но вовремя опомнилась.

— Он-то тебя не пожалел!

— Дело не в этом. Просто поняла, что не могу начать все сначала. Ничего нельзя вернуть. Да и зачем?

— Моя бабушка Серафима Дмитриевна говорила: в один день по две радости не живут. Любовь не по судьбе.

— Верно.

Они надолго замолчали, каждая думала о своем.

— Счастье не приходит дважды, — вздохнула Юлька. — Вот такая печальная история.

— Вы больше не виделись?

— Случайно столкнулись на улице. Он шел в обнимку с девицей, пьяный, непромытый какой-то. Я даже не узнала его в первую минуту. Партнерша тоже не первой свежести. Было неловко на них смотреть. Потом долго места себе не находила. И из-за этого человека мне жить не хотелось?! Не поверишь, но все равно было его жалко. Очень хотелось встретиться с маменькой и спросить: зачем она разрушила нашу жизнь? Неужели такой Саша ее устраивал больше? Наверное, надо было бороться за него, а я сразу отступила.

— Бороться можно, когда любишь.

— …а не когда тебя бросают, — добавила Юлька. — Все так нелепо устроено в жизни.

Пока рассказывала, она допила вино и задумалась. Тамара незаметно наблюдала за ней. История подруги задела ее за живое.

— Мы, бабы, жуткие дуры, — вдруг сказала Юлька не вполне трезвым голосом. — Шурика я этой крашеной стерве не отдам!

Она неожиданно засмеялась.

— Ты что? — не поняла Тамара.

Она знала, что мало пьющая подруга могла захмелеть от одного бокала. Напоить Тамару было непросто. У нее была повышенная стойкость к алкоголю. Иногда она думала об этом с сожалением.

Юлька продолжала хохотать. Тамара всполошилась не на шутку, только истерики сейчас не хватало. Черт бы побрал ее мужей! Что один, что другой — оба хороши.

— Я вспомнила. Когда мы с Шуриком садимся ужинать, то у нас со второго этажа такой обзорчик открывается… — Юля вытерла набежавшие от смеха слезы. — Ты у нас дома была, знаешь, что вокруг сплошные заросли.

— И что? — Тома не сразу поняла, какой дом имеется в виду. Она все еще боялась, как бы не случилось истерики.

«С Шуриком, — сообразила она, — значит, речь о втором муже. Первого она Сашей называла. И то хорошо».

— Мы за стол, а народ… это… ну, словом, нужду справляет. Уголок укромный, глянешь из окна, а в кустах чья-то голая задница обязательно торчит. Клянусь! Ни стыда ни совести. Средь бела дня усядутся, а уж вечером — обязательно. Нашли хорошенькое местечко! А с виду вроде бы приличные люди. Мы уж и стыдили их на весь двор, и водой поливали — толку никакого. Представляешь картину?

Тамара невольно засмеялась вслед за Юлькой и успокоилась. Все в порядке. Если хохочет, значит, отошла.

После второго бокала Юлька окончательно захмелела.

— Пусть… поищет лучше, — бормотала она. — Чтоб знал…

Это опять про второго мужа, сообразила Тома.

— Ох, и надеремся мы сегодня с тобой, душа моя, — произнесла она.

— Душа… — услышала Тамара шепот Юльки, — душа болит.

Она отвела подругу в комнату и уложила на диван.

— Спи, спи. — Тома укрыла ее пледом. — Никуда твой Шурик не денется, прибежит как миленький и будет прощения просить.

— Запью, загуляю, — еле слышно твердила Юлька. — Пусть…

— Конечно, запьешь. — Тамара поправила плед. — И непременно загуляешь. Как только, так сразу.

Она вернулась на кухню. Кто бы говорил такое, только не Юлечка! Она и пить-то толком не может, с десяти капель с ног валится. Это не Ирка Устинкина, которая могла ведро вылакать. И еще приговаривать: сколько кофею ни пей, не выходит юбилей.

Тома подперла ладонью щеку и мрачно уставилась на полупустую бутылку.

Когда мужик загулял, это нехорошо, но в принципе понятно. А вот когда женщину не те мысли одолевают…

«Надеремся», — сказала она сейчас Юльке. Рассказанная ею история про первого мужа настроения не улучшила. У каждого есть повод надраться.

Все это уже было, когда рассталась с Сергеем и маялась от обиды. Помнит, как от отчаяния хлестала водку по ночам, такое не забывается. А походы за спиртным в ночные магазины… Везучая, видно, была, никто не прибил, не ограбил. Даже сейчас при воспоминании об этом мурашки по коже побежали.

Когда Юлька упомянула Сергея, у Тамары дух захватило. Все последнее время она думала только о нем. Не признавалась в этом себе, но сколько можно таиться? От себя не спрячешься.

Чего ей не хватает — неприятностей?

Она, обожаемая жена своего мужа, от которого у нее ребенок и который с нее только что пылинки не сдувает, не должна вести себя подобным образом. Не должна. А ведет! Не поехала с Ярославом в Германию, вот и мечется по городу, места себе нигде не находит. Была бы при деле, на дурные мысли меньше времени оставалось. Недавно заехала к Галке Недосекиной. Лишь заикнулась о своих настроениях, как та, знавшая в подробностях о ее прежних отношениях с Сергеем, выпалила:

— Ты с ума сошла! А я гляжу и понять не могу, в чем дело. Оказывается, вот оно что… Очнись, ненормальная! На тебя смотреть больно. Ты как потерянная. Если бы не хватало чего, а то ведь все есть. Даже слушать про твоего Сергея не хочу! Ты про Ярослава с дочкой подумала?

— Не читай мне нотаций, — вспылила Тамара. — Я к тебе как к подруге, а ты…

— Какие нотации, — устало опустила плечи Галка. — Подумай хорошо, прежде чем разрушать что-то.

— Я ничего не собираюсь разрушать.

— Том, может, ты просто устала от благополучной жизни? Все слишком легко и просто, жизнь катится как по рельсам. Неприятностей не хватает? Ты мне, конечно, подруга, но я очень хорошо отношусь к Ярославу. Еще со времен вашего студенческого романа. Не делай глупостей хотя бы сейчас.

Гнев Галины был справедлив. Некрасивая Галка замужем никогда не была, сына воспитывала одна, наследства не получала.

— Господи, тут не знаешь, куда побежать и в какой угол забиться, а ты… С жиру бесишься. Любит тебя один мужик — нет, подавай другого! Я себя насчет Николая не оправдываю, цену ему знаю, но у меня ведь в жизни, кроме него, никого толком и не было. Ни мужа, ни любовника, а я тоже человек и имею право на женское счастье.

Тамара тогда еле успокоила разбушевавшуюся Галину. Все правильно, но тоска на сердце от этого не уменьшилась. Где-то она вычитала, что надо научиться жить без прошлого, но разве это возможно?

Вернувшись в комнату, еще раз взглянула на Юльку. Спит. Пусть отдыхает, завтрашний день наверняка будет нелегким.

Она осторожно прикрыла дверь в комнату и услышала телефонный звонок.

— Кого там несет? — удивилась Тамара. Старый мобильник звонил не часто. — Может, Шурик спохватился, что жена пропала, и трезвонит по всем известным номерам.

Но это был не Шурик.

Глава 6

— …Как? Как вы сказали? — растерялась Вершинина.

— Плохо слышно? — переспросил мужской голос в трубке и повторил многозначительно: — Мы познакомились два года назад на вашей даче…

У Тамары перехватило дыхание, она узнала говорившего. Это был тот самый Петр Иванович, который два года назад задал ей простой вопрос: «У вас есть враги?» Она не знала его фамилии, случайно услышала лишь кличку — Полковник. — Я помню, вас зовут…

— Не надо имен.

— Хорошо, — покорно произнесла Тамара.

— Это уже лучше. Хотелось бы встретиться с вами, уважаемая Тамара Викторовна. И как можно скорее.

— Зачем?

— Не телефонный разговор. Думаю, в ваших интересах беседу провести при личной встрече. И никаких сопровождающих.

Четкий и жесткий голос не просил, а отдавал приказание.

— Да, конечно. — От волнения Тамара охрипла. — Я… Куда надо приехать?

— На Тверской бульвар. Где памятник Сергею Есенину стоит, знаете?

— Знаю. — Она едва удержалась, чтобы не съязвить: надо же, какие господа бандиты просвещенные, но смолчала. С Полковником лучше не шутить. К тому же, догадывалась Тамара, это определение к нему не вполне подходило.

— Вот там и встретимся. Минут сорок хватит, чтобы добраться?

— Успею.

— Только никаких глупостей!

— Послушайте, — мгновенно завелась Тамара, — зачем вы мне угрожаете? По-моему, за время нашего короткого знакомства я вас не подводила.

— Я вас тоже. Значит, договорились.

Тамара приехала раньше. Полковника еще не было. А может, он спрятался рядом и наблюдает за ней, не привела ли кого с собой.

Вот и кончилась спокойная жизнь. Два года назад, когда завертелась криминальная карусель: с убийством Ирки, нападением на Галину, непонятной смертью жены Иркиного любовника Аиды Пивоваровой — именно Полковник первым сообразил, что охота идет за самой Тамарой. Она навела Дрозда на Орешкина. Ярослав был против. «Не связывайся с ними, давай обратимся в милицию», — говорил он. Доказательств, что ее дальний родственник устроил охоту на наследницу, не было. «Подожди», — твердил Ярослав. «Чего, моей смерти? Он не успокоится, пока не уберет меня». События завертелись с такой быстротой, что у Тамары не оказалось другого выхода. «Они не оставят тебя в покое», — предупредил Ярослав. «Зато у меня есть шанс остаться в живых!»

Два года прожила спокойно. И вот дождалась.

Она так и не поняла, откуда он появился.

— Вы?

Он крепко взял ее под руку и повел к скамейке.

— Неужели вы ждали кого-то другого?

Тамара послушно шла рядом.

— Садитесь, — приказал он.

Она без возражений села.

— Есть разговор.

Произнося эти слова, он держал в поле зрения все, что происходило вокруг. Народу на бульваре было немного. Парочка обнималась на дальней скамейке. Мамаша с детской коляской прошла, поздновато для ночного времени. Стайка мальчишек промчалась, горланя от радости. Сгорбленный пенсионер с авоськой, шаркая, медленно тащился к переходу. Толстая тетка выгуливала раскормленную болонку. Других прохожих не было. Он цепким взглядом опытного военного, прошедшего «горячие точки», мгновенно схватывал все с ходу. Правильно говорят: бывших среди военных специалистов не бывает. Вот теперь можно перевести дыхание, вроде вокруг спокойно.

Тамара неподвижно сидела на скамейке.

— У вас такой вид, словно на заклание себя готовите, — усмехнулся Полковник.

Вершинина очнулась.

— От радости дыханье сперло.

— Не надо дерзить.

— Когда мы расставались, — Тамара кусала губы, — вы не говорили, что я вам снова понадоблюсь.

— Не говорил.

— Тогда в чем дело?

— Обстоятельства изменились. Нужна ваша помощь.

— А если я… — Тамара упрямо мотнула головой, — не соглашусь помогать?

— В таком случае вы совершите большую ошибку. Надеюсь, не забыли Сашу Дроздова по кличке Дрозд?

Колючий взгляд Полковника уперся в Тамару.

— У вас забудешь.

— Так вот этот парень на свободе. Он может припомнить кое-какие подробности, которые, как пишут в криминальной хронике, заинтересуют компетентные органы. Не валяйте дурака, Тамара, мне нужна услуга, и вы ее окажете. Помнится, раньше мы находили общий язык.

— Чего вы хотите? — вырвалось у нее.

— Не надо повышать голос, — быстро обернулся он, но вокруг по-прежнему все было спокойно. — Не заставляйте меня быть жестоким, Тамара Викторовна, — произнес он со значением и указал на ее правую руку. — Обручальное кольцо носите, значит, замуж вышли.

— Да.

— И ребенок есть?

— Есть, — вздрогнула Тамара.

— Ну вот видите, как у вас все замечательно сложилось. Меня, к сожалению, жизнь не баловала.

— И вы решили на мне выместить свои неприятности?

Полковник не ответил. От его взгляда Тамара сжалась, словно ожидала, что ее сейчас ударят.

— Пожалуйста, не надо… — вырвалось у нее.

— Что вы нервничаете? — удивился он. — От вас требуется небольшая услуга.

— Убить кого-нибудь или ограбить? — От отчаяния она опять стала дерзить.

— Такой вы мне больше нравитесь, — хмыкнул Полковник. — Кстати, убить человека не так просто, не думаю, что вы на это способны, хотя при определенных обстоятельствах… — Он оценивающе взглянул на Тамару.

— Вы на меня сейчас так смотрите, словно мерку для гроба снимаете.

— Да-а, — протянул Полковник, — похоже, я в вас не ошибся. Дрозд до сих пор помнит, как вы на машине едва не угробили себя и его с напарником. Шутки всторону. Думаю, мы практически договорись. У меня нет времени. Значит, так. Мне требуется некоторое время снова пожить на вашей замечательной даче. Об этом, естественно, никто не должен знать.

— Невозможно, — выдохнула Тамара.

— Что — невозможно?

— Насчет дачи ничего не получится.

— Что так? Если муж…

— Муж в Германии, — перебила Тамара. — С Ярославом я бы как-нибудь разобралась.

— Так в чем дело? — нетерпеливо перебил Полковник.

Тамара колебалась, надо ли все рассказывать. Может, забрать Серафиму и… Нет, не успеет. Она совершенно беззащитна перед ним. Ее растерянный взгляд столкнулся с жестким взглядом Полковника.

— Ну? — требовательно не спросил, а приказал он.

— Не получится с дачей, — решилась Тамара, — там Ася.

Она подробно объяснила Полковнику, кто такая Ася.

— Понимаете, она там с няней и маленькой Серафимой, я не могу ей приказать вернуться в город. Надо все объяснять, а это невозможно. У нее чутье как у прокурора.

Полковник невольно вздрогнул.

— Про прокурора не надо, — быстро отреагировал он. — Объяснять никому ничего тоже не будем. Дача отпадает.

Полковник нахмурился, ему не понравились непредвиденные обстоятельства.

— А если снять квартиру? — предложила Тамара. — Я могу найти и заплатить.

— Девочка, — желваки на лице Полковника пришли в движение, но он сдержал себя, — заплатить я могу сам. Этот вариант не проходит. У квартиры есть хозяева, порой весьма любопытные люди, а мне нельзя рисковать, надо, чтобы ни одна душа не знала, где я нахожусь.

Воцарилось тягостное молчание.

— Послушайте, — воскликнула Тамара. — Кажется, выход есть. Как я поняла, на этот раз жилплощадь требуется для вас одного?

— Это имеет какое-то значение?

— Да. Один человек привлекает меньше внимания.

Полковник заинтересованно уставился на Вершинину.

— Мы живем в бабушкиной квартире, — торопливо продолжила Тамара, — которая мне досталась по наследству. А моя однокомнатная пустует. Если вы поселитесь туда…

— Где это? — быстро спросил он.

Тамара объяснила.

Полковник раздумывал не долго.

— Годится. Дача была бы лучше, но как говорится, за неимением госпожи… А народ там любопытный?

— Да в общем-то нет. — Тамара пожала плечами. — Есть одна соседка активная, но ко мне она очень хорошо относится, в крайнем случае приеду, все улажу.

— Как ее зовут?

— Людка. Людмила Астахова. Да вы не беспокойтесь, она не вредная.

— А другие?

— Квартиру рядом занимает одинокая женщина, Варвара Коптева. Она с мужем то ли развелась, то ли собирается. Он живет в другом месте, сволочь редкостная. Это квартира матери, Варвара после ее смерти сюда переехала. Она ничем не интересуется, кроме собственных проблем. Этажом ниже живет алкоголик Николай, этому бутылку поставь — он мать родную продаст. Его, когда сильно разбушуется, загребают в милицию, но долго не держат. Кому такая пьянь нужна? Остальных жильцов не слышно и не видно.

Полковник раздумывал не долго.

— Договорились. Вы мне предоставляете жилье, я вам, — он многозначительно помолчал, — скажем так — гарантирую неприкосновенность. Ключи у вас с собой?

— Дома.

— Ну так поехали, — махнул он рукой, — а то уже час здесь торчим на самом виду.

Когда Тамара подошла к подъезду, там стоял обиженный на весь свет Шурик.

— Томочка! — Он бросился к ней. — Помоги, Юлька совсем с ума сошла! Пьяная вдребезги. Я полчаса трезвонил, пока она мне дверь открыла. Стоит полуголая, а как рот открыла, такое понесла, что уши завяли.

— Она не должна быть сильно пьяной, — рассудительно сказала Тома. — Когда я уезжала, она спала. На столе, правда, еще одна бутылка оставалась, но все было тихо-мирно.

— Какое мирно?! — завопил Шурик. — Она выпила вторую бутылку и пошла вразнос. На меня как мегера набросилась.

— Юлька — вторую бутылку?.. Ну и ну!

Тамара растерянно оглянулась. Полковника рядом не было. Она не заметила, как он испарился.

«Надо же, словно привидение», — изумилась она.

Пока Тамара полчаса мирила супругов, вся извелась, потому что неотступно думала о Полковнике. С ним надо действовать четко. А вдруг он подумает, что все не случайно, вдруг… Думать о плохом не хотелось.

Юлька буянила, как пьяный дворник, упиралась, как пень, и ехать домой ни в какую не соглашалась. Тамара и предположить не могла, что ее подруга знает такие слова, которыми осыпала своего мужа. Вот что получается, если довести человека до крайности.

— Дорогие мои, — не выдержав, рявкнула Тома. — Я набегалась сегодня как бобик, время — двенадцатый час ночи. Давайте будем что-то решать. Я пойду спать, а вы без меня разбирайтесь.

Шурик, усмотрев в словах Тамары поддержку, стал действовать более решительно, за что тут же и поплатился. Свою одежду Юлька надевать отказывалась. Когда Шурику с трудом удалось накинуть на нее блузку, она с победным криком вывернулась, цапнула его когтями за щеку и тут же вновь скинула одежду на пол.

Кончилось дело тем, что Шурик, изловчившись, завернул жену в плед и потащил к выходу. Они так и вывалились из подъезда. Парочка впереди, а сзади Томка с Юлькиным барахлом.

На улице Юлька не стихла и продолжала буянить.

— Вернулся, блудный муж! — вопила она. — Партнершу он ищет на один-два раза в неделю.

Пока красный как рак Шурик, с трудом скрутив жену, пытался запихнуть ее в машину, она норовила лягнуть его побольнее.

— Томик, — цеплялась она за подругу, как за якорь, — я не хочу!

На секунду Шурик ослабил внимание, и Юлька вырвалась на волю. Небрежно накинутый на плечи плед едва прикрывал полуголое тело. На ногах, правда, были изящные туфельки.

— Женщина на каблуках не останется без внимания. — Она гордо подняла голову и неверной походкой двинулась по тротуару.

Шурик не растерялся, и через минуту Юлька билась в его руках. В конце концов она оказалась в салоне, но и там не успокоилась.

— Тамара, вы нас извините. — Шурик, приложив носовой платок к разодранной щеке, пытался говорить нормальным голосом. — Хулиганка какая-то.

— Бывает.

Тамара смотрела вслед отъезжавшей машине.

— Ну и ну, — услышала она знакомый голос и оглянулась. Сзади стоял Полковник. — Это что за представление?

— Моя подруга Юля с мужем разбиралась, — как ни в чем не бывало произнесла Тамара. — А вы где были?

— Да тут недалеко. В партере.

— Хорошо, что других зрителей не было.

— Веселые у вас друзья.

— Если вы про Юлю, то она очень тихий и интеллигентный человек.

— Я это сразу понял. И часто они так?

— Первый раз. Мужик загулял, нашел шлюху в Интернете. Юлька с горя надралась и расцарапала ему морду.

Тамара вспомнила несчастное лицо Шурика с разодранной щекой, обалдевшего от всего увиденного таксиста и, не выдержав, захохотала.

Полковник уставился на Тамару.

— Что вас удивляет? — Она перестала смеяться.

— От такой женщины — гулять… — В его голосе послышались непонятные нотки.

— Ключи возьмите, — разжала пальцы Тамара.

Глава 7

Темный «жигуленок» остановился в переулке в час ночи. За рулем сидел Геннадий Назаркин по кличке Бакс, сорокалетний красавец и любитель красивой жизни.

— Здесь. — Он остановил машину и повернулся к пассажирам.

— Уверен?

— Днем подъезжал, все высмотрел.

Заднее сиденье занимали два приятеля Назаркина, с которыми он был знаком еще по зоне: Вася Драник по кличке Драный и Леня Могилевский. Оба недавно освободились и приехали проветриться в столицу из Дмитрова.

Назаркин «откинулся» двумя годами раньше. В последнее время ему не везло. Работы стоящей не было, влез в долги, а тут еще и в казино проиграл по-крупному. Хорошо, крыша над головой была.

— Все одно к одному, — жаловался он гостям из Дмитрова, которые, объявившись в Москве три дня назад, навестили бывшего дружка.

Они сидели в квартире Назаркина и праздновали встречу. «Поляну» накрыли гости.

— На мели, говоришь? А ты с баб деньги бери, — подначивал хозяина Вася Драный. — Вон какой из себя красавец!

Кому бы другому Назаркин за такие слова в лоб давно закатал, а Драному поостерегся. Он хорошо знал его злобный характер.

— Чем живешь-то?

— Частным извозом промышляю.

— По ночам небось бомбишь?

— Бывает и по ночам.

Могилевский незаметно переглянулся с Драным. Все время, пока трепались о том о сем, гости присматривались к бывшему соседу по нарам: чем живет, какие мысли имеет, а главное — годится ли для дальнейшей серьезной беседы.

— Тут дело наклевывается, — осторожно начал разговор о деле Леня Могилевский. — Пошоферить придется.

— Сможешь? — встрял Драный.

Он всегда был нетерпелив, не умел ждать, за что в свое время и получил по совокупности заслуг. Восемь лет за разбой отсидел. На зоне у него была репутация человека жестокого и даже безжалостного, он запросто мог пойти на убийство.

— Смогу, — ответил Назаркин. — Только скажите — когда.

— Скажем. — Леня Могилевский махнул полстакана водки и потянулся к крупно нарезанной колбасе. — Ты пока вот что. — Он полез в карман и вытащил бумажку. — Скатаешь по этому адресу. Разузнай, как лучше к дому подъехать, то, се, не мне тебя учить. И назад. Сам не светись.

— И все? — удивился Назаркин.

— Пока все.

Назаркин понял — таятся дружки до поры до времени, ну что ж, их дело. Он за копейки корячиться не будет, шкуру свою под статью подставлять — тоже. Ему не зря дали кличку Бакс, он любил деньги. И женщин. Дамочки тоже его вниманием не обделяли.

Леня с Драным появились сегодня после обеда. Вася как всегда куражился, но был трезвым. Могилевский держался серьезно и сосредоточенно. Бакс смекнул: пора. И не ошибся. Когда узнал подробности, обрадовался — тут пахло немалыми деньгами. Может, хоть с долгами расплатится, а то неловко на материнских харчах сидеть. Да и какие у нее, у старой, доходы — одна пенсия.

Дело, к которому дружки по зоне решили привлечь Бакса, сулило верные барыши. Задумано оно было одним очень серьезным человеком.

Леня Могилевский, в отличие от Драника, был интеллигентным вором. Свой последний немалый срок — десять лет — он получил за торговлю иконами. Его так и называли: «ценитель старины». Это был настоящий профессионал. Занятие подобным бизнесом позволяло Могилевскому вращаться в кругу людей, связанных с антиквариатом. Именно на этой почве много лет назад он свел знакомство с Дмитрием Евгеньевичем Лидманом. Они оказались полезными друг другу людьми. Лидман помогал Могилевскому в оценке произведений искусства.

Приехав в Москву, Леня первым делом навестил Лидмана, за которым числился давний должок. На всякий случай прихватил с собой Драника. Дмитрий Евгеньевич принял старого знакомца с приятелем хорошо, долг вернул без звука, понимая, что на воле денежки всегда нужны. А дальше…

Беседа за дружеским столом затянулась, и троица порядком захмелела, когда Лидман как бы невзначай завел речь о том, что есть некий господин, обладающий настоящими сокровищами.

Выпивший Могилевский слушал вполуха и сначала не обратил на разговор внимания. Мало ли чего с пьяну не наболтаешь. Лишь потом он сообразил, куда клонит Лидман.

Вася Драник, наоборот, мгновенно проявил интерес.

— Богатый человек? — спросил он.

— О-очень! — тут же отозвался Лидман, сообразив, что его наживку проглотили, и стал расписывать более подробно: — Уникальная коллекция! Хозяин — известный и уважаемый в стране фалерист.

Драник, не имевший к «антикварке» отношения, вопросительно посмотрел на Могилевского.

— Ордена, медали и знаки отличия, — хмуро пояснил тот.

— Дореволюционные ордена! — значительно произнес Лидман, подняв вверх указательный палец. — Коллекция собиралась сорок лет. Один только орден Святой Ольги третьей степени чего стоит! Он единственный в своем роде, им наградили женщину, чьи три сына-офицера погибли во время Первой мировой войны. Стоимость его… Впрочем, речь сейчас не об этом.

Драника как раз заинтересовала стоимость.

— Выдающаяся коллекция, — продолжал заливаться соловьем Лидман. — Она находится на учете в Департаменте по сохранению культурных ценностей, одно это говорит о ее стоимости. Там есть такие памятники старины, которым завидуют многие музеи мира.

А уж как завидовал сам Дмитрий Евгеньевич!

Услышав про особый контроль, Драник поскучнел.

— Так она и охраняется, наверное, будь здоров.

— В том-то и дело, что нет. Обычная квартира в пятиэтажке, дверь, правда, железная.

— И кобель цепной, — хмыкнул Драник.

— Кобеля нет. Сигнализации… — Лидман задумался. — На окнах сигнализации нет, это точно.

— А дверь, дверь входная на сигнализации?

— Не уверен, — помедлил Лидман.

— Хотелось бы знать поточнее. — Острые глаза быстро трезвеющего Драника уставились на коллекционера.

— До недавнего времени сигнализации не было, но хозяин вроде как собирался поставить квартиру на охрану. Он — человек скупой, одну дверь решил оборудовать. Пятый этаж, кто залезет?

— Понятненько. Пятый этаж, а на сигнализации, если хозяин успел ее поставить, может находиться одна дверь… Как, говоришь, фамилия этого антиквара?

Владельцем знаменитой коллекции был Ольшанский, которого Дмитрий Евгеньевич знал почти тридцать лет. Они встречались в клубе фалеристов и вроде бы как даже дружили. Лидман знал о существовании многих раритетов из собрания Ольшанского. И мечтал завладеть ими. Но как говорится, мечтать не вредно. Другой бы повздыхал и забыл, но только не Лидман. Вот потому он и спровоцировал этот разговор. Чем черт не шутит…

Когда речь шла о деле, Вася Драник шуток не понимал. Он уже загорелся и решил: московскую квартиру надо брать.

В отличие от приятеля, имевшего весьма смутное представление об антикварном бизнесе, Леня Могилевский не обрадовался. «Ценитель старины» прекрасно знал, как нелегко реализовывать «паленые» ордена. Засыпаться можно. Он проклинал себя, что свел эту парочку. А с другой стороны… Эти двое, считай, на его глазах договариваются, а он в стороне. Что ему остается — дырка от бублика?

— Фамилия собирателя — Ольшанский, — после паузы значительно произнес Лидман.

Могилевский присвистнул. Он слышал об антикваре.

— С наскоку такие дела не делаются, — покачал он головой.

Но Лидман ничего не делал с наскоку. Он все просчитал и ждал только подходящего случая, чтобы найти исполнителей.

— У Ольшанского больная жена, — небрежно бросил он, — и летом большую часть времени он проводит на даче.

— Кто еще проживает в квартире? — спросил Могилевский, решивший взять инициативу в свои руки.

— В том-то и дело, что они живут вдвоем, детей нет, жена парализована. Летом он вывозит ее на дачу. Я заходил туда на днях. Он как раз навестить жену собирается.

— Когда?

— Завтра. Два дня никого не будет, а может, и дольше. Балкон его квартиры расположен недалеко от окна, выходящего на лестничную площадку. Если…

Могилевский с Драником все поняли с полуслова.

— Вот это уже конкретно, — выдохнул Вася.

Оба тут же вспомнили про Назаркина. В этом деле без машины не обойтись, а у Бакса своя тачка есть.

— А если не согласится?

— Да куда он денется, когда разденется, — хохотнул Драник. — Навестим корешка, проверим. Деньги любит, значит, не откажется.

Они не ошиблись в расчетах, Назаркин, не задумываясь, принял предложение.

Вот поэтому троица оказалась в час ночи у дома Ольшанского.

Правда, Могилевского до сих пор мучили сомнения. «Ценитель старины» был человеком осторожным, а тут все как-то слишком быстро закрутилось. Лидман — хитрая лиса, наводку дал, но ведь не ему в дом лезть. Леня привык все сам просчитывать. На хапок такие дела не делаются, но Васька загорелся — не удержать. А кто на все это будет покупателя искать?.. Вот то-то и оно.

Могилевский хорошо помнил, как загремел на нары из-за собственной неосмотрительности. Принял участие в ограблении церкви. Их двое было, подельник — кремень мужик. Они тогда все следы замели. Показания сторожа были размыты: две цифры на машине он припомнил, но с цветом ошибся. Да и вообще, чего стоят показания старого человека, принявшего приличную дозу спиртного с подсыпанной в питье отравой? Все было очень спорно. Старик их не признал. Хороший адвокат развалил бы дело в суде.

Могилевский был уверен, что прихватить его не на чем. Он предполагал, конечно, что за ним и его подельником установили слежку, потешался над оперативниками и специально таскал их по злачным местам. Законом не запрещено. Довыпендривался, кретин. Пока наслаждался жизнью в дорогом ресторане, у него провели обыск. И на балконе отыскали пилку, которой была перепилена оконная решетка церкви. Это потом эксперты определили. Что тут скажешь? И на старуху бывает проруха. Подперли уликами, а от очевидных улик не откажешься. Навесили тогда и ему, и корешу по полной, ни годочка не скостили, за идиотизм, наверное.

— …Не шуми, — прошипел Могилевский на Драника, который, открывая окно, зацепил сумку с тросом.

«Кошка» звякнула о плиточный пол.

Они замерли, прислушиваясь. Вокруг по-прежнему царила мертвая тишина. На лестничную площадку пятого этажа выходили двери четырех квартир. В одной из них жил Ольшанский.

— Тихо все, — отозвался Драник и распахнул окно.

Могилевский подал ему трос с «кошкой» на конце, который со второго раза зацепился за перила ольшанского балкона.

— Держи крепче. — Драник, сцепив зубы, подал трос напарнику.

Днем они побывали возле дома и прикинули, как действовать. Лидман не обманул, балкон Ольшанского действительно находился рядом с окном лестничной площадки. Их соединял узенький карниз, который тянулся по наружной стене.

— Мне не пройти, — покачал головой щуплый Драник.

— А мне так и думать об этом нечего, — приуныл полноватый Могилевский.

Идея с «кошкой» возникла внезапно и понравилась обоим. Надо было зацепиться «кошкой» за перила балкона, потом, держась за канат, пробраться по карнизу на балкон и разбить окно. Рядом проходила открытая линия метрополитена, и это тоже было плюсом. Звон стекла не привлечет внимания соседей.

— Ты бей, когда электричка пойдет, — напутствовал дружка Могилевский.

— Да помню я, — огрызнулся тот. — Лучше держи крепче.

Драник шагнул в темноту.

Когда разрабатывали план, решили, что в квартиру проникнет один человек и, оглядевшись, откроет дверь, если она не на охране. Назаркин должен был оставаться у машины и следить за происходящим.

Могилевский, держа канат, наблюдал за дверью. Она по-прежнему оставалась закрытой. Он занервничал и взглянул на часы. Сколько можно возиться! Может, пора уже когти отсюда рвать?

Канат в руках неожиданно дернулся. Могилевский напрягся и высунулся в окно.

— Что за черт?!

По карнизу двигалась тень.

— Держи. — Через минуту на подоконнике очутился Драник с мешком в руках.

— Дверь почему не открыл?

— Иди сам попробуй, — огрызнулся Драник. — Не понял я, на охране дверь или нет. Рисковать не стал. Сгреб, что мог, больше за один раз не унести. Свет не включал, а с фонариком — сам понимаешь…

Он стал вытаскивать из мешка иконы и планшеты с наградами.

— Медали… там медали еще должны быть.

Драник махнул рукой и, отдышавшись, полез по карнизу второй раз. И опять все прошло благополучно.

Когда они с мешком оказались у машины, Назаркин уже места себе не находил от беспокойства. Он курил одну сигарету за другой.

— Нормалек. — Драник шлепнулся на переднее сиденье и уставился на Геннадия: — Окурки в окно, надеюсь, не выбрасывал?

— Не дурак.

— Трогай.

«Жигуленок» заранее поставили в арку, чтобы с проезжей части улицы его не было видно. Едва Назаркин завел мотор, как в переулке показался милицейский патруль.

— Влипли… мать твою так! — выругался Драник. — Гони…

— Тихо, — рявкнул Могилевский, — они нас не видят. Может, пронесет.

— Глуши мотор, зараза! — опомнился Драник.

Назаркин непослушными пальцами выдернул ключ зажигания.

«Блондинка», так в народе называли милицейскую машину с характерной желтой полосой, медленно ехала по улице. Троица в машине, замерев, смотрела, остановится она у подъезда Ольшанского или нет. Не остановилась.

— Мимо! — выдохнул Могилевский, и у всех отлегло от сердца.

— Думал, хана, вневедомственная охрана нагрянула, — передернулся Драник.

— Вася, — со знанием дела сказал Могилевский, — за то время, что мы там торчали, вневедомственная пять раз бы успела приехать.

— Все такие умные задним числом, — обиженно буркнул Драник.

— Да ладно тебе. И все же — была дверь на охране или нет? — спросил Могилевский.

— Черт ее знает! Прибора в прихожей вроде не видел, но у него там барахлом все завалено, поди разберись. До двери я вообще не дотрагивался.

Не сговариваясь, решили подстраховаться и, чтобы не нарваться на ночной патруль, переждать до рассвета. Потом поехали к Назаркину.

Там вспыхнула ссора.

— Да вы меня что, за дурака держите? — Геннадий, плотно прикрыв дверь в свою комнату, чтобы не разбудить мать, возмущенно уставился на приятелей.

— Не ерепенься, — ухмыльнулся Драник. — По карнизу лазил не ты.

— Да я…

— Хорош лаяться, — вступил в разговор Могилевский. — Свою долю получишь, как и обещали. Оценить все надо.

— Это другое дело, — согласился Назаркин.

— Пока возьми в счет навара. — Могилевский отсчитал полторы тысячи долларов из пачки, найденной у Ольшанского. — Здесь четыре с половиной, значит, всем по полтора куска. Остальное потом, после оценки.

Назаркин доллары взял.

— На первое время сгодится. — Он сунул пачку в карман.

— Да не трынди, не обманем, все в деле замешаны. — Драник уже наливал себе в стакан водку.

— А сколько это может… стоить? — замерев, спросил Назаркин, окинув взглядом груду медалей, иконы и серебряные изделия.

Могилевский открыл было рот, но, поймав взгляд Драника, отвел глаза в сторону.

— Хм, — поперхнулся он. — Тысяч на сто баксов, думаю, сегодня взяли.

Сердце у Назаркина радостно екнуло, значит, и ему свой процент достанется.

— Лень, ты что, охренел? — выпуская пар, взвился Драник, когда они с Могилевский покинули квартиру Назаркина. — Зачем о цене сказал? Кинули бы ему на бедность, и хорош.

Могилевский остановился.

— Знаешь, сколько примерно все это стоит?

— Ты сказал…

— Ага. Сто тысяч долларов. Только, — Леня хитро прищурился, — умножь цифру на… пять.

— Полмиллиона? — ахнул пораженный Драник.

— Может, и больше, только все это продать надо, покупателя хорошего найти. А этому, — Могилевский махнул в сторону дома Назаркина, — знать всего не следует. Отстегнем кусок — из расчета сто тысяч баксов, а остальное без него поделим.

Вася икнул, в горле мгновенно пересохло.

— Выпить бы чего, — заныл он.

— Потом, — поморщился Могилевский. — Дело прежде всего.

Могилевский обманул не только Назаркина, но и своего дружка Драника. Уж он-то понял, что сокровища антиквара стоят гораздо больше. «За миллион долларов», — радостно екало сердце. Драник в этом деле лох, но надо еще и с Лидманом делиться, а того на хромой козе не объедешь. Разговор предстоял серьезный.

Но даже и Леня Могилевский, профессиональный ценитель старины, не мог определить истинную ценность коллекции.

Глава 8

Шикарная иномарка «Лексус»-RX300 цвета серо-голубого металлика красиво рассекала улицы Москвы.

Вершинина сидела в салоне и смотрела в окно. Сегодня утром ни свет ни заря позвонил Ярослав и попросил заехать на фирму и отыскать в его кабинете договор на поставку оборудования.

Тамара спросонья не сразу поняла, что ему надо.

— Ты где?

— В Гамбурге, где же еще.

Голос мужа показался Тамаре сердитым.

— Что-то случилось?

— Ничего не случилось. Сима здорова?

— Да, они на даче.

— Как себя чувствуешь?

— Нормально.

Следующий вопрос мужа Тамаре не понравился.

— У тебя все в порядке? — с нажимом спросил он.

— Почему ты спрашиваешь? — всполошилась Тамара. Мелькнула мысль о Полковнике, но… откуда ему все известно?!

Напрасно она перепугалась. Разумеется, Ярослав не мог знать, что она встречалась с Полковником. Но Тамара уже не раз замечала за собственным мужем такую особенность: стоило ей лишь подумать о чем-то предосудительном или запретном, как Ярослав мгновенно улавливал это. У него было феноменальное чутье. Иногда ей казалось, что он знает про нее все, и даже то, о чем она и сама понятия не имеет.

— Выполни, пожалуйста, мою просьбу, документы надо забрать сегодня. — Ярослав терпеливо повторил слова, сказанные в начале разговора. — Я бы тебя не беспокоил, но Нина Ивановна сейчас в отпуске. Сделаешь?

— Конечно!

— И сразу мне позвони. — Он помолчал, ожидая, что Тамара начнет задавать вопросы, но она промолчала. — Договор заключен в начале июня, лежит в бордовой папке в сейфе, подписан моим заместителем Мухиным.

— Он может находиться только в этом месте и ни в каком другом? — уточнила Тамара.

— Да. Ключ от сейфа найдешь дома в ящике письменного стола. В связке такой один — выполнен из желтого металла с двумя бороздками.

— Разберусь.

— Том, и это…

— Догадалась, сделаю так, чтобы на фирме ни о чем не подозревали.

— Умница. — Голос мужа стал менее тревожным. — И знаешь что, — он на мгновение запнулся, — забери-ка с собой и всю бордовую папку, но главное — договор. Если его там нет… — Он помедлил.

— Что тогда? — невозмутимо спросила Тамара.

— Да нет, все должно быть на месте.

— Это проделки твоего зама Мухина?

— Том, не надо, я сам разберусь. Сделай, как я прошу, поняла?

— Поняла, — прилежно повторила Тома, — папку заберу, никто не увидит.

— Вот-вот, в конторе скажешь, что растяпа-муж нужный телефон куда-то записал и забыл.

— Славик, не делай из людей идиотов, ты не похож на растяпу. Не волнуйся, я что-нибудь придумаю. У тебя в, кабинете цветы на подоконнике еще живы?

— Да, Нина Ивановна развела ботанику.

— Значит, приеду и поставлю туда новый симпатичный горшок с цветком. К приезду мужа.

— Нормальный ход. Из тебя бы вышел хороший оперативник.

— Хороший оперативник непременно выжал бы из тебя всю информацию.

— Тома, — помедлив, произнес Ярослав, — ничего серьезного не произошло. Я бы тебе сказал.

Она положила трубку. Вот так всегда. Оберегает ее неизвестно от чего. Нина Ивановна, секретарша мужа, знает о Ярославе гораздо больше, чем законная жена. Правда, Нина Ивановна — человек верный и преданный, Тамара всегда относилась к ней с уважением, а вот Владимира Мухина, заместителя мужа, недолюбливала. Скользкий, лживый… Как может Ярослав, неплохо разбирающийся в людях, доверять ему? В школе, говорит, вместе учились. Ну и что? Это не повод делать его своим компаньоном. Лично она бы ему рубля ржавого не доверила.

Однажды Тамаре довелось наблюдать, как Мухин представлялся партнерам.

— Заместитель генерального директора совместной русско-немецкой торгово-посреднической фирмы «Цезарь», — важно произносил он, четко выговаривая каждое слово.

Наследный принц выглядел бы скромнее. Тамара злилась, а Ярослав развлекался. Отец Мухина был крупный дипломат, но умер во время перестройки. Мухин-младший обладал светскими манерами, тщательно следил за собой и отлично одевался. Надо признаться, в этом он знал толк. Высокого роста, в дорогом костюме, в изящной сорочке тонкого полотна и всегда с отлично подобранным галстуком — он производил впечатление. Но только не на Тамару. Она чувствовала фальшь. И похоже, не ошиблась. Видимо, муж прихватил на чем-то скользкого, как угорь, Вовика.

В фирме появлению Вершининой удивились. Следом за ней Олег с непроницаемым лицом втащил объемистый цветочный горшок, где красовалось полураспущенное экзотическое растение, которое стоило сумасшедших денег.

— Муж скоро появится, решила ему подарок сделать, — капризным голосом изнывающей от безделья дамочки сказала Тамара. — Заодно и цветы полью, пока Нина Ивановна в отпуске.

— Ну что вы, Тамара Викторовна, — засуетилась главная бухгалтерша, которая вслед за Вершининой вошла в кабинет Ярослава. — Мы бы и сами, зачем беспокоиться?

Тамара заметила, что в сильно накрашенных глазах молодящейся женщины промелькнуло странное выражение.

— Ой, красота-то какая, — запоздало восхитилась главбух. — А вдруг эта прелесть у нас не приживется?

— Инструкция есть. — Тамара положила на стол памятку по уходу за растением.

— Надо же, какой сервис!

— За такую цену они могли бы эту брошюру на гербовой бумаге напечатать, — подал голос Олег, с явным облегчением избавившись от неудобной ноши.

Шофер ушел, бухгалтерша покидать кабинет Ярослава явно не торопилась.

Тома уселась за стол мужа и, демонстративно вытащив мобильник из сумочки, выразительно посмотрела на любопытную сотрудницу.

— Ключи я вам занесу, — небрежно бросила Вершинина.

Сейчас ее манерам позавидовала бы Лада Козило. Тамара только сейчас оценила все плюсы общения с банкиршей. Та умела одним движением бровей ставить человека на место. Волей-неволей научишься.

Главбух неохотно покинула помещение. Тома мгновенно открыла сейф и вытащила бордовую папку. Документ был на месте. Любит Славик из мухи слона делать. По телефону она ему это, конечно, не сказала, но услышала облегченный вздох мужа.

Когда Тамара садилась в машину, за каждым ее шагом наблюдала бухгалтерша. Она стояла за спущенной шторой и прикидывала: случайно жена хозяина здесь появилась или нет? Скорее всего случайно.

Просьбу мужа Тамара восприняла как первый шаг к примирению. Последнее время между ней и Ярославом появилось отчуждение. Началось вроде бы с пустяков. А вот разногласия по поводу сноса старой дачи и строительства новой поссорили их всерьез. Дом на Клязьме, который возвел еще дед, Яков Викторович Вершинин, Тамаре нравился. И участок — громадный, с яблонями, плодоносящими кустами — ее вполне устраивал. Ярослава, оказалось, нет. Тома сначала удивилась, потом возмутилась.

— Я не собираюсь ничего здесь менять! — отрубила она.

Муж попытался переубедить ее, что преобразования необходимы, но она слушать ничего не захотела.

— Строить новый дом? — изумилась она. — Зачем? Не понимаю, чем тебе старый помешал? Конечно, это не шикарный особняк для новых русских, но я не намерена свою дальнейшую жизнь выстраивать по их меркам. Престижно, не престижно… А мне наплевать!

Тамара наговорила мужу много неприятных слов. На роль жены без претензий она не годится!

В Гамбург Ярослав улетел обиженным.

«Лексус» быстро мчал Тамару по городу.

— И пробок почти нет, — приговаривал Олег, — тьфу-тьфу, не сглазить бы.

Тамара смотрела на знакомые улицы и не узнавала их. Мелькали названия ресторанов: «Корыто», «Грабли», «Кучер», «У Федора», «К ворону», «Сырная лавка» и опять «Ворон», модное, видно, название.

— Вроде совсем недавно их не было? — удивилась она.

— Я каждый день езжу и каждый день вижу что-то новое, — отозвался Олег.

— «Наше поколение выбирает пепси!» — прочитала Тамара ярко разукрашенную растяжку и выругалась: — Идиоты.

— О чем вы?

— О рекламе. Пепси вымывает кальций из костей. Написали бы сразу: «Наше поколение выбирает остеопороз!»

«Лексус» притормозил. Тамара знала эту улицу. И большой мебельный магазин на перекрестке. Его знала вся Москва. Раньше широкая полоска тротуара перед распахнутой дверью непременно была заставлена диванами, креслами и еще чем-то модным с яркой обивкой. Даже в дефицитные времена здесь, покрутившись, можно было купить что-то приличное. А напротив светофора и мебельного, сколько помнила Тома, находился магазин «Рыба». Он был до того старым, что, казалось, даже надпись сочилась рыбьим жиром.

Сейчас все поменялось. Узнаваемый перекресток стал неузнаваемым. Вместо мебельного с гостеприимно распахнутыми дверями возникло другое заведение.

— «Рыбный бутик», — прочитала вывеску Тамара и вздохнула: — Жаль.

— Посмотрите направо, — посоветовал Олег. Она повернула голову. Благоухающий на всю округу старый магазин «Рыба» исчез. Вместо него открыли мебельный. И аккурат в том же помещении.

— Как говорится: вы будете смеяться! — ахнула Тома. — Значит, это кому-то нужно.

— Или кому-то мешало.

Она смотрела на дорогу. Машина подъезжала к клубу. Именно здесь, три года назад Тамара познакомилась с журналистом Сергеем Соколовым. Год прожила в любовном угаре, пока не поняла, что не нужна ему.

— Остановите, пожалуйста, — внезапно попросила она и с трудом поняла, что ей ответил Олег. — Машину? Хорошо, припаркуйте дальше. Да, наверное, пообедаю…

Она проскользнула в дверь и очутилась в громадном фойе. Как легко давать правильные советы Юльке и как тяжело следовать им самой, ругала себя Тамара. За каким чертом сейчас сюда притащилась, пообедать, что ли, больше негде? Погоня за призраками до добра не доведет. Стоит ли ворошить прошлое?..

В фойе подошла к зеркалу, чтобы поправить прическу, которая вовсе в этом не нуждалась. Юлька сказала, что она почти не изменилась за прошедшие два года. Может быть, и так. Лицо, прическа, фигура остались прежними. И все же спустя два года она мало походила на прежнюю Тамару Вершинину. Уверенность в себе меняет не только мужчин, но и женщин тоже.

Из громадного зеркала на Тамару смотрела тщательно одетая женщина в дорогом модном костюме с непроницаемым выражением лица. В серо-зеленых глазах затаилась насмешка. А уж как подходили этим глазам серьги со старинными изумрудами, подаренными бабкой, и передать нельзя! Тома и раньше не страдала отсутствием вкуса, но сейчас, имея деньги, не нужно было задумываться о мелочах, которые изрядно портят кровь. Наличие этих «мелочей» делают жизнь легче и приятней.

Походкой женщины, которая не боится показаться смешной в любой ситуации, она вошла в зал и остановилась. К ней уже спешил метрдотель.

— Тамара! — услышала Вершинина знакомый голос и оглянулась.

За столиком справа сидела Лада Козило со своей неизменной спутницей Веркой, женой опального банкира. Третье место занимал неизвестный молодой человек.

— Идите к нам! — призывно замахала рукой Лада. — Места на всех хватит.

Тома, чертыхнувшись, направилась к столику.

— Это Борис, — представила парня Козило, многозначительно взглянув на Вершинину. — А это — царица Тамара.

— Почему царица? — изумилась Тома.

— Ну-у… — Лада, застигнутая врасплох, моргала накрашенными глазками.

— Это она вас так называет, — услужливо подсказала Вера.

Компания отдыхала давно.

— За прекрасных дам! — вскочил со стула красавец Борис. — За тебя, радость моя! — Он потянулся бокалом к Ладе.

Та была уже изрядно навеселе и ласково всем улыбалась. Борис, судя по всему, состоял с ней в довольно близких отношениях.

Шум ресторана подействовал на Тамару успокаивающе. Лада ворковала со своим бойфрендом, Вера трезвыми глазами смотрела на окружающих, похоже, что ее, как и Тамару, напоить было не просто.

— Ярослав в Германии? — спросила Лада.

— Да, сегодня звонил.

— Мой Евгений Петрович тоже куда-то умелся, только он не звонит. Ему вообще до меня нет дела.

Вера сразу насторожилась, а Тамара попыталась перевести разговор на другое. Не любила вмешиваться в чужие отношения.

— Да чего уж там, — небрежно махнула рукой Козило. — Какие секреты! У моего муженька работа на первом месте, а я так — постольку, поскольку.

Громко заигравшая музыка заставила Ладу ближе придвинуться к Тамаре.

— А у тебя… тьфу ты, я хотела сказать, у вас разве не так? Слушай, давай на «ты» перейдем, а?

— Давай, — согласилась Тома.

— Я вот, например, всю жизнь под блондинку крашусь, — продолжала Лада, встряхнув отлично уложенной прической. — А муж даже не знает, что я — брюнетка. И что — с Борисом… ему тоже наплевать. Ладно, ну их всех в задницу, давай выпьем. — Она потянулась к полной рюмке. — За счастье. Чтобы оно было!

Тамару удивила пьяная разговорчивость Лады. Никогда не думала, что мадам Козило способна на откровенность. Вот тебе и «горбуша замороженная». Тамаре даже неловко стало за то, что раньше с пренебрежением относилась к Ладе. Нормальная женщина со своими проблемами. Муж разбогател, деньги есть. Нет, оказывается, счастья.

— Да не напьюсь я, — по-своему истолковала удивленный взгляд Вершининой Лада. — А если даже и так, есть кому позаботиться. У меня сегодня еще деловая встреча. Серьги знакомая предложила. Конечно, не такие роскошные, как у тебя, но тоже — стоящий товар. Договорились, должна сюда подвезти.

Когда принесли кофе, появилась знакомая Лады — Элла Ревенко, худая женщина с изможденным лицом, одетая в темно-коричневое платье, которое было ей заметно великовато. Тамара поняла, что она — приятельница Веры. Муж Ревенко погиб недавно в автомобильной катастрофе, которую многие называли не случайной, об этом даже статья в газете была. Разоблачения в прессе не могли вернуть женщине мужа. На фирме повисли долги. Вдова испытывала серьезные денежные затруднения. Чтобы выжить, приходилось продавать драгоценности.

— …Нет, больше уступить не могу. — Ревенко нервно передернула плечами и протянула руку за серьгами. — Недорого продаю, если бы не мои обстоятельства…

— Подожди, — остановила ее Лада.

Дамы опять стали торговаться. Тамара собралась уходить, когда за соседний столик усаживалась шумная мужская компания.

Она обернулась и увидела Стаса Наумова, своего сводного брата, встречаться с которым хотела бы меньше всего на свете.

Сколько крови он ей попортил! Мать после развода с отцом снова вышла замуж за крупного чиновника. С отчимом, Алексеем Ивановичем Наумовым, отношения сложились нормальные, точнее, никаких отношений не было. Тамара жила отдельно и не мешала матери устраивать свою жизнь. Другое дело сынуля Алексея Ивановича, избалованный подонистый красавчик, который пытался «воспитывать» Тамару. Он был на девять лет моложе ее, но гонору и подлости хватало на десятерых. Она из-за него тогда к матери ездить перестала. Ирка Устинкина не пропустила и его, Тома знала, что он был любовником ее приятельницы. В тот день, когда застрелили Устинкину, Тамара своими глазами видела, как он звонил в Иркину квартиру. Во время следствия она пожалела мать, не рассказала об этом в прокуратуре, хотя очень хотелось посмотреть, как эта гнида будет дрожать от страха и прятаться за спину отца.

Сейчас Тамара сделала вид, что не заметила родственничка.

Лада Козило, утомленная несговорчивостью владелицы серег, снова потянулась к рюмке. Ревенко, повинуясь непонятному инстинкту, оглянулась назад.

Ее внимание привлекла мужская рука на спинке стула. Вернее, даже не рука, а перстень, надетый на мизинец левой руки. Довольно массивный, с плоским черным камнем посредине, он был выполнен в виде печатки и мог служить украшением как мужчине, так и женщине.

Элла Ревенко похолодела. Ей показалось, что она узнала ювелирную вещицу. Похожий перстень принадлежал Аиде Пивоваровой, которую два года назад застрелили на собственной даче. Эллу как подругу убитой допрашивал следователь прокуратуры. Она не стала распространяться о личной жизни Аиды, а порассказать могла многое. Ревенко не одобряла некоторые действия Пивоваровой, но не хотела, чтобы покойницу чернили. Перстень Аида показала ей незадолго до гибели.

— Черный бриллиант, да еще такой формы — это редкость, — хвасталась она, любовно укладывая украшение в изящную коробочку. — Необычный камень.

Шестиугольный бриллиант по форме напоминал сердце.

— Неужели бриллиант? — засомневалась Элла. — Так он стоит…

— Сколько надо, столько и стоит, — обрубила приятельницу Пивоварова. Она не стала распространяться о том, каким образом ей досталась драгоценность. Только и твердила: — Прелесть, настоящая прелесть! Помимо воли взгляд притягивает. Некоторые камни обладают магическим действием.

Черный бриллиант счастья Аиде не принес.

И вот теперь Ревенко вновь увидела перстень с камнем. Она незаметно покосилась на мужскую руку, которая по-прежнему лежала на спинке стула. Точно, тот самый! Вот и острый уголок сердечка немного закруглен, и форма сердца неправильная.

Элла осторожно перевела взгляд на владельца драгоценного украшения.

У Аиды был приятель, она знала, что был, та сама хвасталась. «Ему сорок лет, а выглядит как Аполлон. Красивый, сильный!» Познакомить даже хотела, но не успела, убили ее. Этому, в ресторане, сорока лет не дашь. Темноволосый красавчик, выражение лица — дерзкое, такой вполне мог понравиться Аиде. Ревенко знала ее вкус. Но чтобы Пивоварова сделала ценный подарок любовнику?.. В это поверить было невозможно. Аида не из тех женщин, которые таким образом пытаются удержать дружка. Значит…

Ревенко поспешно отвернулась.

Тот, кого она так внимательно рассматривала, звали Геннадий Назаркин по кличке Бакс.

Сегодня Назаркин гулял. Участие в ограблении квартиры Ольшанского, совершенное прошлой ночью, его встряхнуло. Раз-два — и куш огребли. Толково все сделано.

Встретив знакомого, Стаса Наумова, зашел с ним в клуб, стресс снять. Жрать водку, как Вася Драник, под крупно нарезанную колбасу из магазина — не эстетично.

Интерес дамочки за соседним столом Назаркин без внимания не оставил. И чего уставилась, коза старая?

— Смотри, мадам от тебя взгляд оторвать не может, — усмехнулся Наумов. — Видно, ты произвел на нее неизгладимое впечатление.

— Перебьется, — фыркнул Назаркин и добавил негромко: — Больно костлява, на кости только собаки кидаются. — Он придирчиво окинул взглядом женщину и заметил Тамару. — А вот соседка ее — ничего мамзель.

Ухмылка Стаса сползла сама собой, когда он увидел Тамару.

— Мое почтение уважаемым родственникам, — приподнялся он.

Вершинина сдержанно кивнула, всем своим видом давая понять, что любезничать не собирается. Она, решительно поставив кофейную чашку на стол, стала прощаться с компанией Лады Козило.

— Куда же вы, мадемуазель? — нахально воскликнул Назаркин. — У нас впереди целый вечер.

— Не напрягайся, — остановил приятеля Стас.

— Почему?

— Время напрасно угробишь.

— А если попробовать?

— Эту в блудняк не втравишь. У нее муж есть, ну и все такое… в полном порядке.

— Сережки изумрудные тоже не плохие, — отозвался Назаркин, с сожалением глядя вслед Тамаре. — Кем она, говоришь, тебе приходится?

— Сестрица сводная, — буркнул Стас. — Вершинина Тамара. Ее мамаша за моим папиком замужем. Наследство после бабки отхватила, ну и воообще… Муж бизнесомзанимается.

— Понятненько.

Наумов скривился. Повидал он на своем веку богатеньких дамочек. Он опять зацепил взглядом худую женщину в свободном коричневом одеянии. И чего костлявая мымра на него уставилась? Он видит ее первый раз в жизни. К таким, как эта, он на пушечный выстрел не подойдет, хоть золотом его обсыпь с ног до головы.

Вдруг в его голове словно что-то щелкнуло. Или… или не в первый? Во рту мгновенно пересохло.

Стас продолжал что-то говорить ему про Вершинину, но Назаркин уже не слушал. Он шкурой почувствовал опасность. Эта тетка, сидевшая за его спиной, кого-то ему смутно напоминала, только он не мог вспомнить — кого.

— …Перстенек у тебя что надо. — Очнувшийся Назаркин услышал голос Стаса.

Перстенек… Назаркин вздрогнул. Аидино колечко. Он вмиг вспомнил, где видел худую дамочку. У Аиды на даче! Точно, у нее, незадолго до… Он до боли стиснул зубы.

Тогда женщина не была такой тощей, поэтому он сразу и не узнал ее. Она — подруга Аиды. Была подругой, потому что у покойниц друзей не бывает. Она приезжала на дачу. Пивоварова хотела их познакомить, но он отказался и поднялся на второй этаж. Дамы пили чай в гостиной, он не поленился спуститься вниз и сквозь стеклянную дверь наблюдал за обеими.

Гостья побыла недолго и уехала. Видела ли она его? Вроде нет, хотя… Когда Аида пошла провожать приятельницу до ворот, та зачем-то обернулась назад и увидела его в окне. Кретин, и зачем высунулся?

Она не могла запомнить его, он тут же отпрянул назад, но рисковать нельзя. Сейчас, когда ему козырная карта поперла, может опять загреметь на нары. Полторы тысячи, что получил от Могилевского с Драным, быстро таяли. Долги, то-се. Надолго ли собаке блин? Правда, с того дела ему еще кусок полагался. А ведь так повернуться может, что и потратить денежки не успеет.

Была у него и еще одна потайная мыслишка, как разжиться деньгами. Затея рискованная, но зато, если выгорит, ни с кем делиться не придется. Трос с «кошкой», что использовали при ограблении квартиры Ольшанского, в машине остался. Драник с Могилевским про него забыли.

Назаркин мрачно уставился на пустую рюмку. Встреча с подругой Аиды выбила его из колеи.

Вершинина спустилась по лестнице и опять оказалась в просторном фойе.

— Тамара! — услышала она знакомый голос и обернулась.

Перед ней стоял Юра, журналист периодического издания, в котором раньше работал Сергей Соколов. Они были приятелями. С Юрой Тамара тоже познакомилась в клубе.

— Какими судьбами? — Он был рад встрече.

— Заехала пообедать.

— Красиво жить не запретишь. А я по делам. Как у нас говорят: встречался с источником. — Он заметил недоумевающий взгляд Вершининой и захохотал. — Да нет, не с этим. — Он характерно щелкнул себя по горлу. — Ни капли алкоголя. С источником информации.

Он, не стесняясь, окинул Тамару оценивающим взглядом и одобрительно покивал головой:

— Выглядишь отлично. Такая роскошная женщина! Серега сказал, что замуж вышла.

— Да, дочке уже годик.

— Рад, что у тебя все хорошо.

— А у тебя?

— И у меня не плохо. Верчусь. — Он помедлил. — Про Соколова ничего не слышала?

— Нет, — нейтральным голосом сказала Тамара. — Мы… давно не виделись. Как он? — Последние слова она произнесла с усилием.

— Хреново. Журнал, куда ушел, закрыли. К тому все и шло. За последние полгода они один номер выпустили. Я ему сразу сказал: возвращайся к нам, пока место есть. Так он разве послушает? Чего ждет, не знаю. Видел его на прошлой неделе, злой как черт и пьет. — Юра замолчал и добавил: — Пьет без границ. Я, как ты помнишь, сам не ангел, но меру знаю, а тут… — Он огорченно махнул рукой. — Из дома не выходит, сидит как сыч, говорит, книгу писать собираюсь. Какая книга, е-мое! Вот возьмет наш главный редактор другого сотрудника, и все. Действительно будет торчать дома, работать над собой. Кретин упрямый. — Всегда улыбающийся Юра сейчас был необычайно серьезен. — Тамара, я конечно, понимаю, что это не мое дело, но, может, вы на него повлияете, а? Жалко мужика, пропадает. Скоро тридцать один год стукнет, а ума — как у пацана.

— Юра, вы поймите меня правильно. Наверное… — запнулась Тамара, — там есть кому о нем позаботиться.

— Да нет у него никого! Всех разогнал.

Сидя в машине, Тамара уже не смотрела в окно. В голове стучала одна мысль: Сергею плохо. Она до крови искусала губы. Заныло сердце. Прошло больше двух лет, как они окончательно расстались. У нее — своя жизнь, у него — своя. «Ты могла бы сдохнуть сто раз, а ему не было до тебя никакого дела». Все так. Но сейчас у нее — благополучная жизнь, а он… Неужели она не может просто встретиться с ним и поговорить или позвонить по телефону? Это ничего не изменит в их отношениях.

Мелодия мобильника заставила ее очнуться. Звонила Ася.

— Что-то случилось с Симой?

— Ничего не случилось. Чуть что, так сразу — Сима. Ребенок под присмотром. Ты лучше вот что скажи: когда собираешься ехать на Клязьму?

— Завтра с утра, как договорились.

— Сегодня приезжай, сейчас.

— Хорошо, — удивилась Тома. — Но все-таки в чем дело?

— Это касается завещания Серафимы Дмитриевны.

Тамара умолкла, не решаясь задавать других вопросов. Значит, она правильно поняла в свое время, что ее ожидает серьезная новость.

В завещании был один пункт, объяснения которому не находилось. Бабка запретила продавать картины в течение двух лет. Тома и не собиралась ничего продавать. Она пыталась узнать что-то у Аси, но это было бесполезно.

— Всему свое время, — говорила она.

Пожилая женщина, проживя всю жизнь с Серафимой Дмитриевной, приобрела такой же несгибаемый характер.

Взять хотя бы воспитание маленькой Симы.

— Не балуй девку, — говорила Ася. — Время нынешнее, может статься, похуже нашего будет. Надо, чтобы из нее человек вырос, а не размазня избалованная. Вы детей не воспитываете, вы им прислуживаете.

Тамара возмущалась и пыталась бастовать, но не нашла понимания даже у мужа. К удивлению, Ярослав Асю Ивановну поддержал. Они вообще прекрасно понимали друг друга.

Два года, указанные в завещании, еще не прошли. Тогда о чем собирается говорить с ней Ася?..

Глава 9

В Москву Шнейдер прилетел утром и сразу же договорился о встрече с Лидманом.

Дмитрий Евгеньевич Лидман был известной фигурой в среде собирателей. Его интересовало все: картины, фарфор, древние монеты, предметы прикладного искусства. Но особый интерес для Лидмана представляло коллекционирование орденов, медалей и старинных знаков отличия. Это было его основной «специализацией». Он был автором нескольких научных работ в области фалеристики, которые стали классикой.

Дмитрий Евгеньевич часто посещал клуб фалеристов, выступал на конференциях, составлял каталоги, словом, вращался в кругу людей, связанных с антиквариатом, а потому был в курсе всех событий. У него имелось собрание орденов и медалей, но оно, к сожалению, не шло ни в какое сравнение с коллекцией Ольшанского.

Часто Лидман выступал посредником при продаже. Гюнтеру Шнейдеру с его помощью удалось совершить весьма выгодные сделки. На вывоз некоторых предметов старины требовалось особое разрешение. Лидмана это не смущало. Пусть у немца голова болит, а его дело маленькое. Сейчас государство хватилось и стало более тщательно контролировать вывоз, а что творилось в 90-е годы! Придумать, как обойти закон, — не проблема. Главное — не попадаться.

Лидман очень не любил рассказывать о себе. Если бы в клубе фалеристов знали о некоторых фактах из его цветной биографии, то репутация известного специалиста заметно пошатнулась бы. Он успел поработать в нескольких музеях.

Именно в период его работы в звенигородском музее оттуда была похищена коллекция палехских шкатулок. Сотрудники в один голос твердили, что это дело залетных воров. Версия, что кража совершена кем-то из своих, тоже выдвигалась. Вот когда Лидман запаниковал по-настоящему! Он был причастен к хищению, но обставил дело так, чтобы об этом никто не догадался. Все обошлось. Версия — она версия и есть. Не доказано ничего — значит, никто не виноват.

Лидман у себя шкатулки не оставил, хотя соблазн был очень велик. Выждал время, нашел покупателя. И не успокоился до тех пор, пока они не ушли за границу.

С тех пор он стал осторожнее. Выступал посредником, проводил оценку, но сам в уголовщину не лез. С Ольшанским вот бес попутал.

Гюнтер Шнейдер вошел в лифт и поморщился. Только в России можно столкнуться с подобным: владеть бесценным антиквариатом и жить в доме с вонючим лифтом.

Дмитрий Евгеньевич встретил гостя с озабоченным выражением лица. Шнейдер, принявший это на свой счет, мгновенно насторожился. Разговор предстоял серьезный, и неожиданностей он не любил.

Впрочем, немец быстро успокоился. Картины, приобретенные по его просьбе Лидманом, ему понравились.

— Хорошо, — говорил он, внимательно оглядывая холсты. — Очень хорошо.

По-русски Шнейдер говорил без переводчика.

— Цены на живопись подобного рода скоро пойдут вверх. — Дмитрий Евгеньевич, не забывая наблюдать за покупателем, почмокал губами.

— Да, — закивал Шнейдер. — Мода!

— А техника исполнения при этом какая! — поддакнул ему хозяин. — Не ленились раньше мастера, не ленились.

Чует немец поживу, вон как глаза разгорелись! Лидман раньше Шнейдера уловил, что на Западе начала входить в моду советская живопись. Сам он социалистический реализм не жаловал. Но дело прежде всего. Нравятся кому-то все эти колхозницы с серпами и снопами пшеницы, птичницы, шахтеры с закопченными лицами, под руководством вождей мирового пролетариата возводящие грандиозные стройки будущего, — и отлично. Он, Дмитрий Евгеньевич, с этой сделки свою долю поимеет. В России на торговле вождями пролетариата в настоящее время капитала не сколотишь. В будущем — может быть.

Лидман помог гостю упаковать купленные полотна.

— Теперь о другом, — начал он. — Я выполнил вашу просьбу. Разыскал следы генерала Петра Краснина. Это было нелегко.

— О! — воскликнул Шнейдер. — Я знал, вы поможете.

Лидман лукавил. След Краснина отыскался неожиданно легко. Нужно было лишь немного пошевелить мозгами. А Дмитрий Евгеньевич для своих пятидесяти девяти лет соображал отлично. И имел множество нужных знакомых. Лидман мгновенно просчитал. Генерал Великой Отечественной? Значит, след можно найти в справочной литературе Воениздата. Он прекрасно знал одного редактора из политической редакции, который работал в Воениздате до сих пор, сам интересовался стариной в меру своих возможностей и не раз пользовался услугами господина Лидмана. Поэтому редактор просьбу антикварщика выполнил с удовольствием. А дальше — дело техники.

— Краснин Петр Григорьевич, как выяснилось, 1908-го года рождения. Но скорее всего ваш клиент… того… помер давно. Вот адрес сына, Краснина Ивана Петровича. — Дмитрий Евгеньевич протянул Шнейдеру листок с координатами.

— Я в долгу не останусь, — обрадовался тот.

— Сочтемся. Значит, как договорились, дня через четыре у меня появятся еще три картины, которые для вас могут представлять интерес.

Обычно разговорчивый, Лидман сегодня явно торопился поскорее отделаться от немца.

— Господин Лидман, у меня к вам есть еще одно дело. Это тоже касается дедовской коллекции. Выяснились новые подробности.

— Хорошо, вы расскажете об этом в другой раз, а сейчас извините. — Он взглянул на часы. — О-о, я уже опаздываю.

Нервничал Лидман, потому что с минуту на минуту должны появиться Могилевский с Драником. Знакомить Шнейдера с ними он не хотел.

«Занудный какой немец, — чертыхнулся про себя антикварщик. — Полчаса теперь будет ходить вокруг да около».

— Один момент. — Немец был непривычно настырен. — Кроме Петра Краснина меня интересует еще один советский генерал. Яков Вершинин.

Озабоченное выражение на лице хозяина усилилось.

— Вершинин? — переспросил он. — Вершинин… — От кого-то он уже слышал эту фамилию.

Раздавшийся звонок прервал его размышления. Так и есть, Могилевский с Драником. пожаловали. У Лидмана мелькнула шальная мысль: может, оно все и к лучшему. Что, если скинуть Шнейдеру одну-две вещицы из богатого улова? Пока милиция шум не подняла, ориентировок нет, немец вполне успеет переправить ценные приобретения за границу. Подумать надо.

Глава 10

Элла Ревенко быстро шла по улице. Зря она села в машину к Ладе Козило, ругала себя женщина. На метро бы прекрасно доехала, а то высадили не пойми где, поворота там, видите ли, нет, и шагай теперь по безлюдной улице, развороченной строителями, ломай ноги.

— Зараза! — Она налетела на камень и запрыгала на одной ноге. — Канав, паразиты, понарыли.

И чего она сюда потащилась? Надо было, как из машины вышла, налево свернуть, но она пошла направо, думая срезать угол, и вот, пожалуйста, нарвалась на стройку. Еще не поздно вернуться, но она не стала этого делать. Сегодняшний день вымотал ее, хотелось поскорее оказаться дома.

Прихрамывая, Элла шла в сторону шумной улицы.

Серьги продать не удалось. Ну не может она сделать такую скидку, не может! Вера говорила, что Козило — женщина богатая и давно мечтает о подобных сережках.

— Сразу купит, — уверяла она. — С тебя еще за комиссию причитаться будет.

Ошиблась Вера. Богатые похлеще бедных торгуются. Новоиспеченная баронесса Козило знала, как взять человека за горло. Несговорчивость Ревенко ее раздосадовала.

— Будем думать, — сказала Козило.

«Может, еще уступить? Положение-то аховое, — с тоской думала Элла и тут же возмутилась: — Ну нет, сколько можно!»

Когда-то серьги с изумрудами подарил ей муж. Она вздохнула. Что теперь об украшениях жалеть, если все кувырком пошло с тех пор, как он погиб! Надо как-то жить. Куда ни глянешь, везде одно и то же. Уж на что Ада Пивоварова бойкая женщина была, и ту укротили.

Подумав об Аиде, Элла тут же вспомнила про мужчину в ресторане. Пока она торговалась с Козило, испытывая жуткое унижение, что приходится это делать, мужчина за столиком исчез.

Аиду Пивоварову Элла знала давно. Несколько раз они даже семьями встречались. Пока у Ады была семья. Сам Михаил Иванович Пивоваров мужик был неплохой, но гулял. Аида его ревновала и устраивала жуткие скандалы.

— Неужели тебе нравится так жить? — пыталась образумить подругу Элла.

— Да пошел он… Мне его деньги нравятся. И пока он меня не обеспечит, будет жить в этом бедламе.

Аида хорошо знала своего мужа и, видно, была в курсе кое-каких его дел. Элле даже стало казаться, что Пивоваров побаивается жену.

— Голой я от него не уйду, пусть не мечтает! — грозила она.

Элла против собственной воли оказалась затянута в один из скандалов. Пивоварова выследила любовницу мужа. Ею оказалась некая Ирина Устинкина.

— Я докажу моему придурку, что он связался с проституткой.

И доказала. Наглядным примером. Подложила Устинкиной любовника. Скандал был жуткий! Элла присутствовала при этом и проклинала все на свете. Аида добилась своего, с красоткой Устинкиной муж расстался. Или сделал вид, но не это было главное. Пивоваров помог жене стать вице-президентом медицинской страховой компании «Эскулап».

— У тебя же нет медицинского образования, — изумилась Ревенко.

— Плевать! Зато я теперь совершенно не буду зависеть от муженька.

Они так и не развелись, а Аида вскоре после этого завела себе любовника.

— Парень — огонь, все при нем. С ума можно сойти! — восхищалась она. — Не чета моему придурку.

За день до гибели Пивоваровой Элла была у нее на даче. Та болтала о том о сем. Из разговора Ревенко поняла, что Аида без ума от любовника, но хочет его слегка проучить.

— Ты бы поосторожнее, — сказала Элла. — Не все такие покладистые мужики, как твой Михаил Иванович.

Аида отмахивалась. Потом она хвасталась перстнем с черным бриллиантом.

Когда Ревенко покидала дачу, у нее на душе было неспокойно. Оглянулась у ворот и в окне увидела чью-то тень. Потом узнала, что на следующий день Пивоварову застрелили.

Ох, и помотали ее по кабинетам в прокуратуре! В память об убитой она не стала рассказывать про личную жизнь Аиды. К чему грязное белье перед всеми трясти? В газетах и без того намеки подленькие появились. Следователям удалось кое-что раскопать. Но не всё. Про Аидиного бойфренда они не узнали. Убийцу, правда, тоже не нашли. Михаилу Ивановичу нервы помотали, но он отбился. Любопытно все сложилось. Его любовницу, эту самую Устинкину, тоже застрелили. И вроде вскоре после убийства Аиды.

Подумав об этом, Элла Ревенко остановилась. Надо же, как странно…

Опять припомнился мужчина в ресторане. К чему она об этом? Ах да, у него на мизинце был надет перстень с черным бриллиантом. С чего она взяла, будто украшение принадлежало Аиде? Разве можно в деталях вспомнить, что было два года назад?

Элла лукавила сама с собой и знала об этом. Она очень хорошо рассмотрела камень и тогда, и теперь. Шестигранник в виде сердца, уголок закругленный. Все сходилось. Перстень Аида сама никому подарить не могла, это было не в ее правилах. Значит, его кто-то взял. Тогда почему ни дочь, ни муж Пивоваровой не сообщили о пропаже драгоценности?

Элла внезапно остановилась. Да потому что они вообще не знали, что перстень существует. Эта простая мысль впервые пришла ей в голову. Ну, конечно, как она раньше об этом не подумала! С дочкой Аида виделась от случая к случаю, та жила отдельно, у нее была своя жизнь, а сам Пивоваров… Элла махнула рукой. Ему вообще до жены дела не было. У самой Ревенко во время следствия про исчезнувшую драгоценность никто не спрашивал.

Элла стояла на пустынной улице, прижимая руки к груди. Получается, что она скрыла важный факт. Что же теперь делать?

«В милицию идти!» — шептал внутренний голос.

Приняв решение, женщина облегченно вздохнула. Пусть разберутся, пусть накажут ее, но она должна все сказать. Занятая своими мыслями, она не заметила, что на противоположную сторону улицы из переулка медленно выполз темный «жигуленок». И остановился.

Когда Элла вместе с компанией Козило вышла из клуба, тот же самый «жигуленок» стоял недалеко от входа. Ревенко, конечно, не обратила на это внимания. Иномарка Козилы тронулась, следом за ней — темный «жигуленок», за рулем которого сидел Назаркин.

Решение он принял, еще когда сидел в ресторане. Приятельница Аиды узнала перстень, значит, ему грозит опасность. А если она его и в окне разглядела, тогда и вовсе хана. «Стукнет эта тетка в прокуратуру, и все, пишите письма». Допустить этого он не мог.

…С Аидой Пивоваровой Геннадий Назаркин познакомился в ресторане. Женщина была навеселе и поносила своего муженька с любовницей.

— Неужели я совсем непривлекательная? — пьяно твердила она.

— Мадам, с чего вы взяли? — Назаркин не зря пользовался успехом у дам. Он умел быть галантным и любезным.

Произвести впечатление на разобиженную женщину труда не составило. И уложить в постель. Не таких укладывал. Утром он проснулся в ее объятиях. Она была хорошей любовницей, но предъявляла непомерные требования. Только и слышалось: «Где был, что делал, почему не звонил?» Геннадий за всю свою жизнь не слышал столько вопросов и упреков.

Дотошность и любопытство Аиды раздражали.

«Не о том спрашиваешь, милая, — иногда хотелось ему сказать. — Поинтересовалась бы, в каких не столь отдаленных местах я находился последние три года».

Аида и представить себе не могла, что связалась с уголовником.

Однажды он не выдержал:

— Говоришь, мужик твой любовницу завел? Да при таком круглосуточном контроле любой деру даст. Я бы на его месте гаремом обзавелся, чтобы не обидно было попреки терпеть. Твою бы энергию да в мирных целях использовать.

Ада опешила, не ожидая отпора.

— В мирных, говоришь?.. — Она закусила губу. — Надо подумать.

— Подумай. И кстати, о том, что я тебе не муж, меня по струнке ходить не заставишь!

— Учту. Только Я не привыкла, дружок, чтобы со мной в подобном тоне разговаривали.

— Какое совпадение, я тоже. — Он насмешливо взглянул на нее. — Слушай, птичка моя, не надо раздражаться, со мной эти номера не проходят.

— А что проходит?

— Слушай, какая муха тебя укусила? — Он, не желая ссориться, поймал ее за голую руку и притянул к себе. — Разве нам плохо было вместе?

— Не трогай меня! — дернулась она.

— Почему? — Он насильно усадил ее в постель. Гнев любовницы его забавлял, а сопротивление даже слегка возбудило. Это для кого-то она вице-президент фирмы, а для него — обычная баба. — Иди ко мне.

— Нет!

— А я сказал — да. Подумаешь, фря какая! Я, между прочим, к тебе в любовники не навязывался, сама предложила.

— Как ты смеешь!

— Молча. Другая бы радовалась, что молодого мужика отхватила.

Он не заметил, как побледнела Аида.

— Оставь меня в покое. — Она стала выворачивать цепко схваченную руку.

— А если нет?

— Тогда… Тогда ты пожалеешь об этом. Думаешь, мне про тебя ничего не известно? Я кое-что знаю. Думаю, твоя деятельность может заинтересовать компетентные органы.

Назаркин онемел. Выследила, сука! И он тоже хорош — расслабился.

— Что ты знаешь? — резко спросил он, а в голове уже прокручивались последние делишки, за которые его можно прихватить.

— Гена! — Она открыла рот от удивления.

По ее реакции он понял, что она ничего не знает, и это взбесило его еще больше.

— Ты кого пугать вздумала? — заревел он, отшвырнув ее в сторону.

Он видел, как она перепугалась, но остановиться уже не мог.

— Что ты, я так, пошутила… — лепетала она, только теперь с ужасом понимая, во что вляпалась.

— А я — нет.

Он застрелил ее из ТТ, который носил при себе постоянно. Сама напросилась. Произошло все у нее на даче, и выстрела никто не слышал. Перстень с черным бриллиантом снял с пальца на память. Она говорила, что приобрела его недавно. Значит, колечко никто не видел, подумал он. И ошибся. Не учел бабскую психологию. Женщины любят похвастаться друг перед другом. Приятельница Аиды была у нее незадолго до смерти, значит, могла видеть.

Больше Назаркин ничего брать не стал. Перед тем как исчезнуть, уничтожил собственные отпечатки пальцев. Торопился и забыл про гильзу, которая осталась валяться рядом с трупом. Испугался, когда в прессе появились комментарии. Потом все затихло. Хрен с ней, с гильзой, успокаивал он себя, на ней тоже не было отпечатков пальцев, он позаботился об этом. Чтобы его прихватить, пистолет надо найти.

Когда сегодня в ресторане заметил, что сидевшая за соседним столиком женщина глаз не сводит с перстня, задергался. Не сразу, но узнал ее. Вдруг она прямо сейчас милицию позовет? Шума дамочка поднимать не стала. Как действовать дальше, он уже знал.

Когда женщину высадили в начале перекопанной улицы, Назаркин понял, что сейчас она останется одна. Иномарка отъехала, других помех вокруг не было.

Бросив машину на противоположной стороне улицы, он кинулся вслед за одинокой женской фигуркой. Обогнув строительную площадку, он внезапно вышел навстречу.

— Вы меня не узнаете?

— Да, — медленно произнесла она. — Я вас видела на даче… у Аиды.

Ну почему бабы такие дуры, изумился он, пряча пистолет.

— Можно подумать, что если бы она соврала, ты бы ее пожалел! — приговаривая, издевательски хмыкнул Назаркин.

Он наклонился над трупом. Как и Аиду, с одного выстрела уложил. Взгляд остановился на кошельке, который вывалился из сумочки. Деньги лишними не бывают. Осторожно, не оставляя отпечатков пальцев, открыл его. Мелочь какая-то, он презрительно фыркнул. А это что? Из небольшого изящного пакетика выпали серьги.

— Ого! — не удержавшись, воскликнул он. — Классные побрякушки. Камешек зеленый… Никак изумруд?

Мелькнула здравая мысль, что драгоценности брать не надо, серьги видные, опознать могут. Но эта мысль задержалась в его голове лишь на секунду. Он вспомнил, какой куш огребли на его глазах Могилевский и Драник. Быстро, ловко — и в дамках. Не то что он, бегает с утра до ночи, пыль глотает. Другие, значит, могут, а он нет? Победила жадность.

— Пригодятся.

Назаркин опустил серьги в карман и огляделся. Никого. Пора сваливать. Может, и на этот раз удастся выйти сухим из воды. Приятельница Аиды мертва, а у мертвых не спросишь.

Глава 11

Первой Тамару встретила кошка Дуська. Она сидела на открытой веранде, щурясь от солнышка, и вылизывала свою замечательную трехцветную шкурку.

Три здоровенных мордастых кота, затаив дыхание, жадными глазами следили за каждым ее движением. Держались они в некотором отдалении, косясь друг на друга, и время от времени злобно завывали, чтобы отпугнуть конкурента.

Дуська никому не отдавала предпочтения и с видом благовоспитанной девицы продолжала наводить красоту на виду изумленной публики, измученной от сладострастного томления. Слабонервных не было, уступать не хотел никто. Бойцы яростно били хвостами, поджидая удобную минуту, чтобы померяться силами. Самым активным и, вероятно, наиболее сексуально озабоченным оказался полосатый. Утробно мяукнув, он прыгнул на веранду.

Тут же раздался возмущенный голос Аси:

— Брысь, проклятые! Совсем обнаглели!

В полосатого полетел здоровый, как колода, армейский ботинок.

Компания усатых ухажеров разбежалась в разные стороны.

Увидев Тамару, Ася пожаловалась:

— Не поверишь, что здесь творится каждый день. Замучилась совсем. Как заорут по ночам, завоют, хоть из дома беги. Так и держу под рукой что-нибудь тяжелое.

— Попала в кого-нибудь? — поинтересовалась Тамара.

— Как же, будут они сидеть, дожидаться! Проворные, заразы.

Дуська, не обращая внимание на Асино возмущение, продолжала тереть лапой мордочку.

«Уж такая я кр-расавица ур-родилась», — щурилась она и, мурлыкая, начала тереться о Тамарины ноги.

— Не подлизывайся, — буркнула Ася на кошку. — Кого ты к дому приваживаешь? Посмотри на этих обормотов нечесаных и на себя. Тьфу, срамота! — Ася возмущалась, как сварливая свекровь. — Сколько раз тебе говорила: не води сюда эту шоблу, выгоню всех, и тебя тоже.

«Не выгонишь! Я кр-расивая».

Своенравная Дуська хорошо знала, что у Аси на нее рука не поднимется. Она любила Тамару, терроризировала няню Оксану, та ее даже побаивалась, а к маленькой Серафиме относилась с пониманием. Ребенок он ребенок и есть. Когда Сима пыталась неловко схватить кошку, Тамара переживала, что Дуська может ее оцарапать. Потом успокоилась, умное животное — все понимала и, если ей что-то не нравилось, просто мягко освобождалась и уходила.

Асю Дуська уважала, но хозяйкой своей не считала. Могла посидеть на коленях, если приглашали, но при этом давала понять, что дальнейших фамильярностей сносить не намерена. Ярослава кошка терпела, понимая, что в доме должен быть мужчина. Она лишь в толк не могла взять, зачем он нужен постоянно. В ее интимной жизни самцы появлялись в определенные моменты. По этому поводу у нее были непримиримые разногласия с Асей.

— Всем хороша кошка, — твердила Ася. — Умна, чистоплотна, не ворует со стола, про мышей и говорить нечего — всех извела, ловкая, шельма, даже птичек ловит. Одно плохо. Не успеешь оглянуться — опять брюхатая. Что ты будешь делать!

Дуська при ее замечательной красоте конкуренток не имела, и возмущение Аси было справедливым.

Тамара сидела в деревянном дедовском кресле-качалке. Как только она приезжала сюда, сразу успокаивалась. Проблемы и недоразумения казались мелкими и незначительными.

— Хорошо-то как, спокойно. — Она, закрыв глаза, слушала скрип старого дерева. — Даже шевелиться не хочется.

— Подожди, матушка, сейчас я тебя озадачу. Ася подошла незаметно. По ее напряженному лицу Тамара поняла, что предстоит серьезный разговор. И не ошиблась.

— …Ты шутишь, — Тома вскочила из кресла. — Какой Рембрандт?

— Какой в музеях висит, — спокойно пояснила Ася.

Серафима Дмитриевна Вершинина была непростым человеком. Она переживала за внучку, боялась, как бы богатое наследство не вскружило ей голову. И приняла своеобразное решение. Часть наследства она решила до поры до времени скрыть. Даже придумывать ничего не пришлось. Она сама о тайнике узнала перед смертью мужа. Яков, умирая, рассказал ей о зеленой папке, которая была упрятана между слоями картона одной из картин. Находка обнаружилась случайно. Картина с двойным дном называлась «Ирисы, засыпанные снегом». Там хранились три рисунка Рембрандта.

Яков Викторович перед смертью просил отдать рисунки в музей. «На наш век добра хватит». Серафима Дмитриевна не послушалась мужа, помня о том, сколько пришлось им пережить из-за привезенного добра. Кто-то жизнью поплатился, их семье еще повезло.

— Сначала лихих людей боялась. А при нынешней власти и слышать об этом не хотела, — покачала головой Ася, согласная со старой хозяйкой. — Говорила, что громадных денег, четыре миллиона этих, как их… евро, — вспомнила Ася, — они могут стоить, а теперь, может, и больше.

— А сейчас они где?

— Где раньше были, там и поныне, — спокойно ответила Ася. — Одно время Серафима Дмитриевна в домашнем сейфе их держала, а перед смертью опять между картоном упрятала.

— В «Ирисы»?

— Да. Мне велела через два года тебе про них сказать.

Тамара молчала. Ася, по-своему поняв ее молчание, вздохнула:

— Ты на бабку не сердись. Она как лучше хотела. Боялась, как бы богатым наследством неприятности на тебя не навлечь. Завистливых да злых людей много. Нотариус этот, Колбин, уж так вокруг нее финтил, так принюхивался, она и испугалась.

— Но ведь два года еще не прошло.

— Не прошло, — согласилась Ася. — Но… — Она пригорюнилась. — Сон мне плохой вторую ночь снится. А ну как, думаю, помру раньше времени, тогда как? Не-ет, я волю Серафимы Дмитриевны исполнить должна.

Тамара, потрясенная, продолжала сидеть в кресле. Преданность Аси не знала границ. Все это было совсем не похоже на то, с чем сталкивалась каждый день.

Сначала, как только переехала жить в квартиру бабки, она побаивалась Аси. Пыталась говорить ей «вы», но старушка ни в какую:

— Ишь, чего выдумала! Как Серафима Дмитриевна называла, так и ты называй. Привыкла я.

В Москву Тамара возвратилась под вечер. «Ярослав приедет — обалдеет!» — ликовала она, заранее предвкушая, как расскажет обо всем мужу.

Но он не собирался приезжать. Об этом Тома узнала поздним вечером. Муж позвонил сам.

— Завтра в шесть утра к тебе заедет Нина Ивановна с Олегом. Передашь ей папку с документами, которые взяла у меня в сейфе.

Мысли Тамары были заняты предыдущим разговором с Асей, и она не сразу поняла, о чем идет речь.

— Какой сейф? Ах, да, — вспомнила она. — Передам, конечно.

— Хорошо.

— Подожди, — запоздало поняла Тамара, — Значит, ты сам возвращаться не собираешься?

— Нет.

— Но ты говорил…

— Тамара, — перебил он, — у меня дела.

— Можешь сказать — какие?

— По телефону нет. Повисло нехорошее молчание.

— Сегодня утром я думала, что мы понимаем друг друга. — Она усмехнулась. — Твоя секретарша значит для тебя больше, чем я.

— Ты ошибаешься. Просто у меня проблемы, о которых по телефону говорить не хочется.

— У меня тоже возникла… — она запнулась, — скажем так — интересная ситуация, которую я хотела бы обсудить с тобой. И тоже — не по телефону.

— Приеду, и мы все обсудим. Извини, нет времени. Все вопросы потом.

— Как знаешь.

Она швырнула трубку. И это называется муж? Раньше он не был таким. Скоро станет деловым, как барон Козило, и будет вспоминать, брюнетка у него жена или блондинка.

— Ну и хрен с ними со всеми!

Она принесла лестницу и сняла со стены «Ирисы, засыпанные снегом».

Ей всегда нравилась эта картина, написанная немецким художником. Белый холодный снег и живые цветы. Здесь присутствовало настроение.

Тайник был сделан отлично. Если не знать о его существовании, невозможно догадаться. Она, следуя наставлениям Аси, стала осторожно отгибать первый слой картона. Показался угол зеленой папки.

Есть! Она услышала громкий стук собственного сердца. На журнальном столике лежали три прекрасно сохранившихся, бесценных рисунка. Затаив дыхание Тамара разглядывала их, боясь прикоснуться. Из середины XVII века на нее смотрел автопортрет, исполненный самым популярным живописцем Амстердама. Харменс ван Рейн Рембрандт!

— Этого не может быть, — прошептала она, все еще не веря собственным глазам. Два других рисунка были фрагментами известных картин.

Она откинулась на спинку дивана. Серафима Дмитриевна была права, упрятав рисунки подальше. За такое наследство могли ограбить, убить, сжить со свету. Она еще раз взглянула на автопортрет гениального голландца. Завтра же отправится в банк и положит бесценные сокровища в ячейку депозитария. Очень жаль, что нельзя этого сделать сегодня.

И все же… Она загляделась на рисунки. Никогда не увлекалась собирательством. Судьба распорядилась так, что ей в наследство достались великолепные коллекции. Каждая была уникальна в своем роде. Старинное оружие, табакерки, гобелены работы фламандских и французских мастеров, картины. Но именно сейчас, глядя на великого художника и вдыхая пыль глубины веков, она, кажется, начала понимать, что движет людьми, которые всю свою жизнь посвящают собиранию предметов старины. Одно дело, когда смотришь на них, упрятанных за стекло, в музее, и совсем другое, когда вот оно, здесь, рядом. К ним можно даже прикоснуться руками.

Нынешнее состояние Тамары можно было выразить лишь одним словом — благоговение. Лишь полотна известных художников способны вызвать такое чувство. Это было то, вечное, что не подвержено сиюминутным настроениям.

Она осторожно захлопнула зеленую папку и заперла ее в домашний сейф.

— Как говорится, не захочешь, да выпьешь. Такое событие надо отметить. Жаль, что в одиночестве.

Тома не относилась к курящим дамам. Раньше она сигаретный дым на дух не выносила. Последнее время стала позволять себе изредка выкурить дорогую сигаретку. Так, баловалась от случая к случаю. Сейчас захотелось покурить.

— Черт, — она рылась в столе, — в верхнем ящике недавно видела…

Ярослав, находя у жены сигареты, немедленно их выбрасывал.

— А-а, — вспомнила она, — я сегодня в клубе пачку купила.

Вытряхнув все из сумочки, увидела Юрину визитку. Сергей… Теперь ее мысли потекли совсем в другом направлении.

Юра сказал, что Сергею плохо. Тогда почему не позвонил сам, ведь не врагами же они расстались?.. Если бы она была ему нужна, он давно объявился бы. Два года назад все было по-другому. Стоило только намекнуть, что у него сложности, как она мчалась к нему, забыв обо всем на свете.

— И ничего хорошего из этого не получилось, — мрачно констатировала Тамара.

А потом еще долго сидела в кресле, тупо уставясь в пространство.

«Может, Юре позвонить? — нерешительно подумала она и тут же возразила себе: — Нет!»

К чему нелепые уловки? Если ее интересует Сергей, значит, и разговаривать она должна с ним. Тома закрыла глаза. Чтобы позвонить Сергею, ей незачем заглядывать в записную книжку, потому что его телефон она помнила наизусть. Сколько раз за это время начинала набирать его номер и бросала трубку. Сейчас ее тоже что-то останавливало.

Тамара почувствовала, что жутко устала. Не надо сегодня никому звонить!

Она сидела на кухне, потягивая вино из бокала. Слишком много впечатлений для одного дня: поездка на фирму Ярослава, нервные переговоры с ним, посиделки в клубе, неожиданная встреча с Юрой, противная морда Стаса Наумова, который сидел за соседним столом, а рядом с ним — самодовольный красавец. Таких называют опасными типами. Почему у «братца» Стаса все дружки такие?

Она резко поставила бокал на стол. Это не ее печаль. Может, хорошо, что муж сейчас в Германии, вдруг подумала она, не надо ничего объяснять про Полковника. Ярослав с самого начала был против того, чтобы она воспользовалась его услугами. Тамара нахмурилась. Похоже, Ярослав, как всегда, был прав. Появление Полковника грозило неприятностями.

Она закрыла глаза. И тут же, как наяву, увидела три изображения великого художника. Суета сегодняшнего дня, волнения, встречи, разговоры — все казалось сейчас незначительным. Рисунки гениального живописца были вечными.

Надо же, Тамара опять вспомнила редко употребляемое слово и медленно произнесла его вслух:

— Бла-го-го-ве-ни-е!

Принесет ли счастье неожиданно открывшееся новое богатство?

Глава 12

Шнейдер сверился с адресом, который ему дал Лидман. Солидный высотный дом находился сразу за сквером. Он стоял особняком и выгодно отличался от облезлых, давно нуждающихся в ремонте пятиэтажек, мимо которых долго шел Шнейдер.

Сзади засигналила машина, и он нервно отскочил в сторону. Автомобиль, как будто так и нужно, проехал по тротуару.

— Прется, сволочь, на своем лимузине, чуть ноги не отдавил! — раздался сзади Шнейдера возмущенный голос прохожего. — Милиции на них нет.

Немец согласно закивал головой. Он так и не привык к порядкам в этой стране.

Разбитые дороги, роскошные иномарки, бесценный антиквариат в дешевой квартире… Много чего не понимал Гюнтер. А надо ли ему во все вникать? Он соображал достаточно, чтобы успешно продвигать свой бизнес. И пользоваться случаем.

Сегодня заметил, как дергался всегда выдержанный Лидман. Сначала принял это на свой счет, потом, когда тот несколько раз смотрел на часы, понял: ждет кого-то антикварщик. И не ошибся. Эти два парня, Мо-ги-лев-ский и Дра-ник — Шнейдер неплохо знал язык, но русские фамилии давались ему с трудом, — притащили большую сумку. Лидман неохотно познакомил Шнейдера с гостями и постарался поскорее избавиться от него. Хитрый господин, но и он, Гюнтер, не промах.

Шнейдер миновал сквер и очутился перед домом.

Возле подъезда на лавочке сидели две старушки. Вежливый немец им кивнул и пошел дальше. Старушки не обратили на него внимания.

Он долго звонил в дверь, пока ему не открыли.

— …Да говорю в который раз, нет здесь никакого генерала! — Женщина, запахнув на груди махровый халат, возмущенно трясла сооруженным на голове тюрбаном из полотенца. Видимо, нежданный посетитель вытащил ее из ванной. Она, недовольная визитом, собиралась захлопнуть дверь перед самым носом Шнейдера.

— Подождите, — взмолился он. — Я… я из Берлина прилетел, — выпалил он первое, что пришло ему в голову. И, как оказалось, попал в точку. Иностранцев в России уважали больше, чем соотечественников.

— Из Берлина-а? — удивилась дама и сразу помягчела. — Так вы иностранец?

— Да, да. — Гюнтер закивал головой. — Я живу в Германии. Очень надо… генерал Петр Краснин.

Хозяйка развела руками.

— Сожалею, господин…

— Шнейдер, Гюнтер Шнейдер.

— Увы, господин Шнейдер, ничем не могу вам помочь. Дело в том, что квартиру муж купил четыре года назад. Через фирму. Если даже раньше здесь и жил ваш генерал Краснин, то мы об этом ничего не знаем. Была сложная цепочка обмена.

Шнейдер, не скрывая разочарования, стал извиняться за беспокойство.

— Подождите. — Хозяйка, видя растерянность немца, окончательно к нему прониклась. — Оставьте-ка на всякий случай ваш номер телефона. Муж приедет с работы, я с ним поговорю. Вдруг он что-то вспомнит. Может, на риэлторской фирме знают про генерала. Они должны иметь сведения про всех участников обмена.

— Спасибо, мадам, — стал расшаркиваться немец.

— Или вот что, — сообразила дамочка. — Вам надо поговорить с кем-то из старожилов дома. Здесь, — она окинула взглядом квартиры на лестничной площадке, — бесполезно, все жильцы новые.

— Как поговорить? — не понял Шнейдер. — Через полицию?

— При чем тут милиция? — Она пренебрежительно пожала плечами. — Надо найти старожила. Минуточку. — Дама исчезла в дверях, но тут же появилась вновь. — Из окна сейчас видела, на скамейке бабки сидят. Быстро спускайтесь к ним, пока не ушли. Они вам про всех расскажут.

— Это и есть… ста-ро-жи-ли? — с трудом произнес немец последнее слово.

— Да, да, старожилы, — засмеялась она.

Бабки поначалу встретили немца настороженно. Потом слово за слово разговорились.

— Тебе какой Краснин нужен-то, Ванька, что ли? — с любопытством уставилась на него пожилая женщина в теплой вязаной кофте, на коленях которой пригрелась полосатая кошка.

— Краснин Петр Григорьевич.

— Сам, значит. Только помер твой Петр Григорьевич, давно помер. Мне — семьдесят три, а ему и того больше, войну прошел. И жена его умерла. Квартиру чужие люди занимают. Ты сейчас к новым жильцам поднимался, на седьмой этаж?

— Да.

— Так они твоего генерала в глаза не видели.

— Они и Ваньку не застали, — встряла вторая старушка. Была она помельче первой, с реденьким пучком на голове. — Он раньше съехал.

— Куда? — волнуясь, спросил Шнейдер.

— И-и, милый, кто ж знает.

Сведения, которые удалось вытянуть из пожилых фрау, были неутешительны. Генерал и его жена давно умерли. Их сыну, Ивану Краснину, не повезло. В горах в результате несчастного случая погиб его единственный сын, внук генерала. Жена Ивана тут же слегла от горя.

— Убралась на тот свет, сына похоронила — и сама вслед за ним. А Ванька запил. Работу хорошую бросил, и-и-их, — тонким голоском воскликнула мелкая старушка, — мне их Сонька жаловалась. Пил, пил, до того допился, что и квартиру продать пришлось. Из дома, конечно, тоже все вынес. Ничего не оставил.

— А кому ему оставлять-то? — подключилась старушка с кошкой. — Соньке, что ли? Так она…

Женщины заспорили. У Гюнтера от напряжения разболелась голова. Он ловил каждое слово.

— Она и так хорошо попользовалась, Ванька пьяный, она и тащила все, что можно. Жадная до денег. На генеральскую квартиру зарилась, ан фиг!

— Кто такая Сонька? — удалось задать вопрос Гюнтеру.

— Племянница генерала. Софья Краснина. Вот я и говорю…

— Она тоже умерла?

— Да что ты, ее ломом не убьешь!

Обалдевшему от всего услышанного немцу удалось выяснить, что Софья Краснина живет недалеко, в одном из тех самых пятиэтажных домов, мимо которых он недавно проходил.

— Номер квартиры не помню, знаю — в первом подъезде, этаж тоже первый. Как войдешь, сразу налево.

Под эти напутствия Гюнтер ушел. И еще потом слышал вдогонку, как спорили об исчезновении какого-то сервиза вошедшие в азарт пожилые фрау.

Племянница оказалась расплывшейся неопрятной теткой неопределенного возраста. Ее маленькие глазки буравили посетителя насквозь.

Она сразу взяла быка за рога:

— А почему я должна отвечать на ваши вопросы?

Шнейдер достал кошелек, и Софья сразу стала разговорчивей. Сначала она повторила все, что Гюнтер уже знал. Все умерли, Иван спился, квартиру продал.

— За бесценокспустил, — вздыхала Софья. — Говорила ведь я ему, дураку, — опомнись.

— И где он теперь?

— Кто ж его знает. Исчез. Это у вас там за границами порядок, а в России человеку пропасть — что плюнуть. Сгинул, и всё. Никому нет дела. Вы вот приехали, расспрашиваете, а зачем?

— Я вам уже объяснил. К генералу Краснину во время войны могли попасть вещи моего деда. Они памятны моей семье. Я готов заплатить разумную цену, чтобы вернуть эти предметы домой.

Софья задумалась, прикидывая, что к чему.

— Ну что ж, — решилась она. — Петр Григорьевич привез с войны два немецких сервиза. Один Ванька пропил. Второй мне достался. Несколько чашек, правда, недостает, стащил, подлец, поздно я хватилась.

Из соседней комнаты она принесла изящный фарфоровый чайничек и поставила на столик.

— Вот из этого самого сервиза. Красота!

— Мадам, но мне не нужна посуда, — вырвалось у немца.

— А что тебе нужно? — изумилась Софья, перейдя на привычное «ты».

— Картины. Ваш родственник привез из Германии картины?

— Нет.

— Вы это точно знаете?

— Конечно. Про сервизы разговор был, про картины — не слыхала.

Сервизы Шнейдера не интересовали. Он шел по бульвару, усталый, злой и голодный.

«Здесь находится художественный салон, — вспомнил он. — Хорошо бы туда заглянуть». Потом, отмахнулся он. Неудача с Красниным его разочаровала. Оставался другой генерал, упомянутый в записке деда, Яков Вершинин.

«А вдруг и с ним такая же история?» Как у них говорят: помер, запил, пропал. Нет следов, сгинул человек.

Он поравнялся со входом в салон. Ноги сами понесли его к раскрытой двери. Только одним глазком глянет — и назад. Напрасно некоторые думают, что он только барыши считать умеет, его всегда тянуло к прекрасному. Да, он — владелец антикварного магазина, предприниматель, но и художник. В душе. После общения с пожилыми разговорчивыми фрау и жадной Софьей требовалась отдушина.

Шнейдер медленно переходил из зала в зал. Некоторые предметы его заинтересовали. Он вернется сюда попозже, когда будет не таким усталым.

В последнем помещении находилась небольшая выставка.

— Заходите, — видя, что он колеблется, пригласила его худощавая сотрудница. — Здесь есть на что посмотреть. Шаворнин — интересный художник, в нашем салоне выставляется не первый раз.

Шнейдер смотрел на картины. Действительно, интересно. Можно даже купить вон тот пейзаж. Он отошел подальше, чтобы свет не мешал. Да, неплохо. Западный покупатель начинает интересоваться современной советской живописью.

Он повернул голову, отыскивая пригласившую его сюда сотрудницу, и ахнул. Прямо на него со стены смотрел портрет молодой женщины. Темные волосы до плеч, глаза с усмешкой, правильный овал лица, красивые губы. Но не это пригвоздило немца к полу. Надпись под портретом!

«Тихон Шаворнин. Портрет Вершининой Т.В. 1999 г. Из коллекции художника».

Шнейдер рванул воротник. Ему стало не хватать воздуха. Вершинина… Какое отношение эта женщина имеет к генералу Вершинину? Мысли с бешеной скоростью проносились в голове. Год — 1999-й, женщина молодая, значит, скорее всего это не дочь. Она не может быть дочерью. Это… внучка! По возрасту подходит. Если только она не однофамилица.

Успокоившись, он разыскал сотрудницу.

— Я же говорила, Шаворнин — интересный художник, а вы в зал заходить не хотели.

— С ним можно связаться?

— Конечно. Мы для этого здесь и находимся. Вас что-то заинтересовало?

Шнейдер подвел даму к портрету.

Она покачала головой.

— Должна вас разочаровать. Портрет внучки генерала Вершинина не продается.

— А откуда вы знаете, что это внучка генерала?

— Тихон Алексеевич говорил. Мы с ним давно знакомы. Попробуйте, может, вам повезет.

— Я могу с ним встретиться?

— Давайте сделаем так, — сказала сотрудница салона. — Я созвонюсь с Тихоном Алексеевичем. Как вас представить?

— Да, конечно, — встрепенулся Шнейдер, торопливо вытаскивая свою визитную карточку. — Я имею антикварный салон в Германии. Интересуюсь портретами. Это очень перспективное направление.

— Завтра вы позвоните мне и, думаю, сможете встретиться с Шаворниным.

Шнейдер, переполненный надеждами, уходил из художественного салона. Значит, нашел! Но это лишь начало цепочки. Он не пожалеет сил, чтобы исполнить задуманное.

От следующей мысли он едва не споткнулся на ровном месте. Зря обмолвился Лидману о Вершинине! Немец шумно засопел. Впрочем, тому в тот момент не до него было. Скажет… Придумает что-нибудь, сейчас главное — обработать умненько художника.

Глава 13

Старший следователь прокуратуры Леонид Леонидович Лавров листал первый том нераскрытого уголовного дела двухгодичной давности.

— Висяк.

Дело по убийству Аиды Витальевны Пивоваровой имело свою историю. Начинал расследование сам Лавров, потом внезапно свалился, сердце прихватило, дело передали Фролову. Тот обрадовался возможности выслужиться перед начальством и вцепился в него, как бульдог.

Еще бы, дело громкое, перспективное, из тех, что на виду. На таких авторитета набрать можно. Потому как убитая, Аида Витальевна Пивоварова, занимала должность вице-президента медицинской страховой компании «Эскулап». Фролов носом почувствовал громкий публичный скандал. Здесь могли быть и левые лекарства, и завышенное ценообразование, и незаконные контракты, словом, с какой стороны ни копни, везде криминал нарыть можно. Телевидение и пресса много внимания уделяют этим вопросам.

Когда Лавров вскоре выздоровел и приступил к работе, его вызвал заместитель прокурора Иван Степанович Сурков:

— Леонид Леонидович, такая, понимаешь, ситуация… Я ведь не знал, сколько ты проболеешь, а убийство Пивоваровой на контроле у начальства. Сейчас им Фролов занимается. Так пусть он его и ведет до конца.

— Бог в помощь, — буркнул Лавров, сдерживая злость, потому что очень хорошо знал, что из себя представляет старший следователь прокуратуры господин Фролов.

Лавров прекрасно понимал политику заместителя прокурора. Застрял Иван Степанович на своей должности. Чтобы пересесть в кресло прокурора, надо с начальством ладить. А как тут поладишь, если процент раскрываемости низкий? Значит, недорабатывают, руководитель, стало быть, слабый, не может должным образом обеспечить…

Иван Степанович вздыхал, изображая на лице нечеловеческие страдания. Трудно стало работать, ох как трудно.

Взять, к примеру, того же Лаврова. Несговорчивый человек Леонид Леонидович, всю жизнь таким был, а сейчас, когда до пенсии совсем немного осталось, и вовсе к пожеланиям начальства прислушиваться перестал. Конъюнктурных соображений во внимание не принимает. Ершистый народ, самоуверенный. А где взять другой, чтобы и следователь хороший был, и с начальством не спорил? По профессиональным качествам Лавров мог заткнуть за пояс любого.

— У меня есть любопытные оперативные наработки по убийству, — предложил Лавров, — если это Фролова заинтересует, милости прошу.

Самолюбивый Фролов помощью пренебрег.

— Баба с возу — кобыле легче, — фыркнул следователь прокуратуры Валентин Архипов, который вместе с Лавровым начинал расследовать дело Пивоваровой.

Фролов развел бурную деятельность. Интервью с ним напечатали две центральные газеты. В новостях показали. Его холеное лицо хорошо смотрелось с экрана.

Лавров читал оба интервью. Выступление по телевизору они смотрели вместе с Архиповым.

— Его послушать, так на нем одном вся система держится, — возмутился всегда спокойный Валентин.

Вывести из себя Архипова было трудно. Его основательная дородная фигура с округлившимся животиком не позволяла делать резких движений. К тридцати пяти годам он стал хорошим следователем, но до сих пор почитал своего учителя и наставника Лаврова. Архипов не любил работать с Фроловым. Тот выходил из себя от кажущейся неторопливости Валентина. Но как ни странно, медлительность Архипова приносила работе куда больше пользы, чем суетливость Фролова, с которым не хотел работать в паре ни один следователь.

— Борзый пес, — сказал о нем кто-то из прокуратуры.

Прозвище прижилось.

С оперативниками у Фролова тоже были своеобразные отношения.

— Нет, но вы посмотрите на него, Леонид Леонидович! — возмущался тогда Валентин, кивая на соловьем заливавшегося с экрана телевизора Фролова. — Никакой конкретики по делу, потому что сказать нечего. Слушать противно, одни общие рассуждения и призывы, а то граждане не знают, что вокруг творится. Вот к чему он это все говорит, а? Держится так, как будто убийцу уже поймали и обвинение предъявили.

— Да, надо отдать должное, выглядит он внушительно и говорит складно.

— Посмотрю я, что он будет говорить, когда дело завалит! Болтун несчастный. Ни одного дела серьезного не раскрыл. И это завалит.

— Завалит — значит, тебя подключат или меня, если к тому времени на пенсию не уйду.

Бурная деятельность Фролова результатов не принесла, преступника так и не нашли. Правда, Фролов, проявив изобретательность, попытался обвинить в смерти Пивоваровой члена бандитской группировки Дрозда, эти сведения даже в прессу просочились. Но информация не подтвердилась. Нераскрытое убийство повисло на прокуратуре. К неудовольствию руководства. Ивану Степановичу Суркову долго потом глаза кололи, особенно газетными интервью с выступлениями его подчиненного. Может, из-за этого он и на должности своей засиделся. Сам Фролов, избегая гнева начальства, от огорчения слег в госпиталь.

Все это было два года назад. Дело приостановили. Вспоминали про него наряду с другими, когда отчеты готовились. И вздыхали. Да, еще одно, нераскрытое, но что же делать?.. Ситуация в стране такая. Даже ехидные журналисты перестали колоть им глаза работников прокуратуры. Старое убийство — не сенсация, новые преступления каждый день совершаются, только успевай поворачиваться, чтобы вовремя осветить.

Когда сегодня заместитель прокурора Сурков пригласил в свой кабинет Лаврова и завел речь об убийстве Пивоваровой, Лавров удивился:

— Иван Степанович, им Фролов занимался. Или ты забыл?

— Да помню я, — скривился Сурков. — Забудешь тут.

— Значит, ему и карты в руки.

— Сказал бы я, что ему в руки дать, да… Слушай, хоть ты-то меня не терзай! — Он вскочил и забегал по кабинету.

— В связи с чем спустя два года возобновили дело по убийству Пивоваровой? — спокойно спросил Лавров.

— Его никто не закрывал.

— Иван Степанович, передо мной не надо речь держать. Мы-то с тобой знаем, сколько нераскрытых и приостановленных дел на полках пылится и своей очереди дожидается. До особого сигнала.

Сурков, отпив из чайника холодной заварки, плюхнулся в кресло.

— Ее муженек, вдовец Пивоваров, в политики решил податься, ну дело опять и завертелось. На мою голову. Господи, — Сурков закашлялся, — и чего им все неймется?! Занимаешься своим бизнесом, так и занимайся, денег — куры не клюют. Нет, им мало этого, депутатский мандат подавай!

— Значит, недруги господина Пивоварова зашевелились и вспомнили про нераскрытое убийство жены.

— Ты, как всегда, прав. Меня сегодня в Генеральную прокуратуру вызывали. Шею мылили. Сказали, дело поручить опытному следователю, то есть — тебе.

— Фролов накосорезил, а я, значит, расхлебывай? Просил ведь, когда с больничного вышел, чтобы дело мне оставили, так нет, у вас, у начальства, свои соображения были, — не выдержав, попрекнул Лавров.

— Леонид, ну что ты меня поедом грызешь? Виноват, ошибся с Фроловым. Пенять некому, сам на работу взял, принес его черт на мою голову! Только говорить и умеет. Типичный выскочка.

Лавров усмехнулся:

— Несовременный ты человек, Иван Степанович. Фролов шагает в ногу со временем — работает с ускорением.

— Вот где у меня этот «ускоритель» сидит! — Сурков ребром ладони рубанул по шее. — Хотел Фролова на повышение направить, чтобы место освободить, — не выгорело. — Он понурился и достал из стола таблетки. — Надоело все. Уйду в коммерческую структуру, меня давно в банк зовут.

— Ну, начинается, — скривился Лавров. — Мы в этих банках нужны, пока старые связи действуют и через нас можно нужный контакт наладить.

— Это точно. Так как с Пивоваровой, берешься? Приказать я тебе права не имею, но пойми, Леонид, нет у меня сейчас другого выхода. Не-ту!

Лавров вздохнул.

— Дожал ты меня. Дело где находится?

Заместитель прокурора оперативно, словно только этого и ждал, начал вытаскивать из стола толстенные папки.

— Солидно наработано.

Сурков с чувством исполненного долга откинулся на спинку кресла.

— Беспокоить лишний раз не буду, но сам знаешь…

— Понимаю, все под контролем.

— Ты… это… Валентина Архипова подключи.

— У него своих дел немеряно.

— Раскидаем, — радостно пообещал Сурков.

Выходя из кабинета, Лавров у двери обернулся:

— Знаешь, что в прокуратуре про нашего «ускорителя» говорят?

— Нет.

— Хуже не бывает работы, чем за Фроловым хвосты подчищать. Хотя вру, есть.

— Какая? — искренне удивился Сурков.

— По депутатскому запросу работать.

— Это точно, — вздохнул заместитель прокурора.

И вот теперь Леонид Леонидович знакомился с толстыми томами уголовного дела. Господин Фролов после того, как не выгорело дело с Дроздом, упорно пытался доказать, что убийство вице-президентши страховой компании «Эскулап» связано с ее профессиональной деятельностью. Когда и это не подтвердилось, расследование зашло в тупик. И в результате…

— Висяк, — повторил Лавров.

Конечно, он проверит все версии. Обладая профессиональной памятью опытного следователя, он вспомнил дачу Пивоваровых, где побывал в составе оперативно-следственной группы.

Заказняк? Эта мысль пришла в голову первой, учитывая должность убитой. Но Лаврову тогда не понравились кое-какие детали. Как жаль, что упущено столько времени, и все теперь придется начинать заново. А может, и не все… Что он имел? Убийство произошло на даче. Был произведен один выстрел с расстояния пяти метров. Найдена гильза от ТТ. Пистолет убийца забрал с собой. Найдены отпечатки пальцев потерпевшей и приезжавшей туда домработницы. Следов борьбы нет. Отпечатков пальцев убийцы также не обнаружено.

Леонид Леонидович верил своим впечатлениям. Его поразило, как все тщательно прибрано в доме, особенно в спальне и в гостиной. Там вообще не нашлось ни одного свежего «пальчика». Кто-то основательно все протер. Зачем преступнику, человеку постороннему, напрягаться с уборкой в спальне? Время дорого, уничтожил следы пребывания, и — адью. Значит, это был не посторонний.

Лавров продолжал листать дело.

Вот протокол допроса Пивоварова. Он его сам проводил, пока дело Фролову не отдали. Нервничал вдовец. Кстати, на даче его «пальчиков» тоже обнаружено не было.

«Вы поймите, мы с Аидой посторонние люди, у нее — своя жизнь, у меня — своя», — твердил Пивоваров.

Должность жена получила по его протекции. Чтобы отпустила с миром или потому что знала за мужем некоторые делишки, не подлежащие разглашению? Вопросов много. Если жена шантажировала мужа и угрожала, он тоже мог нанять убийцу.

В деле был еще один интересный момент! Пивоваров имел любовницу Ирину Устинкину. Он утверждал, что в день смерти жены встречался с Устинкиной. Факт проверили, нашли ресторан, где они ужинали. Но вот беда, с самой Ириной побеседовать не удалось, вскоре после этого ее застрелили.

Лавров поднялся со стула и заходил по кабинету. Черт его знает что за дело! Он помнил, сколько грязи выгреб, как только в деле появилась Устинкина. Он беседовал с подругой этой самой Ирины Тамарой Вершининой. Она явно что-то знала и явно не хотела говорить. Зато соседка по дому, Леонид Леонидович заглянул в дело, Людмила Астахова трещала без умолку.

«Удивляюсь, как ее раньше не застрелили, с такими бандитами дело имела. Последний, помню, на иномарке ее привозил, рожа уголовная, на ночь лучше не вспоминать, не уснешь!»

Аида Пивоварова с Вершининой знакома не была, но Лавров чувствовал здесь какую-то связь. Не напрямую, но… Пистолет, из которого застрелили Устинкину, обнаружили в кармане Евгения Орешкина. На его труп в парке наткнулись прохожие. Подозрение пало на некоего Александра Дроздова, по кличке Дрозд, который входил в бригаду Полковника. Нашлись свидетели, которые видели Дрозда на месте преступления.

Людмила Астахова по фотороботу опознала в нем «уголовную рожу», приятеля Устинкиной, который привозил ее на иномарке.

Торопыга Фролов недолго думая связал два убийства. Дроздов был любовником Устинкиной, Орешкин тоже. Астахова видела и того, и другого в обществе убитой.

Соседка оказалась права: красавица Ирэн даром времени не теряла. Кто-то что-то не поделил. Орешкин убил Устинкину, а Дрозд — самого Орешкина, мстя за смерть подруги. Допустим, это похоже на правду. И он же, по Фролову, пристрелил заодно Пивоварову. Уже из другого оружия. Только при чем здесь Пивоварова — непонятно. Зачем Дрозду ее убивать, непонятно тем более. Может, парень выполнял чей-то заказ? Тоже очень сомнительно.

Лавров разозлился. Что он как гадалка: если не то, то это… С фактами надо работать, с фактами.

А факты таковы. Дрозд входил в группу Полковника, про которую Лавров знал понаслышке. Ими ФСБ занималась. «Контора» без нужды информацией не делится. Но и этих сведений, известных Лаврову, было достаточно, чтобы сделать вывод: дело у Полковника поставлено так, что его люди брать со стороны коммерческий заказ не станут. Вывод напрашивался такой: если Дрозда к убийству Орешкина привязать еще можно (хотя прямых улик тоже нет, свидетели в парке — дело мутное), то к убийству Пивоваровой Александр Дроздов скорее всего непричастен.

Остается сам Пивоваров. За ним должны водиться очень серьезные грешки, если он решился на убийство жены. Лавров хорошо помнил разговор с ним. Сам не решится. Но нанять мог.

Ах, да, Лавров улыбнулся, вспомнив детали беседы. Как он мог забыть? Там еще был жуткий скандал. Аида Пивоварова, желая показать муженьку, что его любовница настоящая подстилка, наняла красавца мужика, который уложил в постель Устинкину. Их там и накрыли. Ирэн была в ярости, грозила мадам Пивоваровой расправой. И что это сейчас дает? Обычно происходит наоборот, жены грозят любовницам.

— Да-а, — задумчиво произнес Леонид Леонидович, — тут одним вагоном грязи не обойтись, два нарыть можно. С таким багажом — и в политические деятели… Господин Пивоваров неправильно выбрал себе цель, вот если бы он в шоумены решил податься, тогда другое дело. Реклама стопроцентная. В депутаты не пролезть.

А между прочим, задумался Лавров, Устинкина Пивоваровой грозила, и ту убили на собственной даче. Первой убили. Второй застрелили любовницу.

Лавров, озверев, отодвинул от себя папки.

— Все, перекур. Надо крепкого чая заварить, иначе взорвусь.

Когда он вернулся в кабинет с чайником, на столе беспрерывно звонил телефон.

— Леонид Леонидович, — громче обычного прозвучал голос Суркова, — сегодня по сводке прошло. На стройке обнаружен труп женщины. Огнестрел. С одного выстрела наповал. Гильза от «тэтэшника». Догадываешься какого?

— Из которого была застрелена Пивоварова.

Было слышно, как Сурков шумно втянул воздух.

— Ничем тебя не удивишь.

— Работа такая.

— А я все-таки попробую.

— Давай.

— Убитую зовут Элла Ревенко. — Голос заместителя прокурора приобрел торжественные нотки.

— Иди ты! — воскликнул Лавров. — Ведь это…

— Совершенно верно. Приятельница Аиды Пивоваровой.

Глава 14

— Тамара? — Голос немного хрипел. — Тамара…

Трубка едва не выпала у нее из рук.

— Сергей, ты?!

Губы вмиг пересохли.

— Я. — Он помолчал. — Это всего-навсего я.

— Ну почему «всего-навсего»? Я видела в клубе Юру. Он сказал…

— Знаю.

— Я собиралась позвонить тебе и… не решалась, — выдохнула Тамара.

— А я вот решился.

— Это хорошо.

— Скажи, ты можешь ко мне… приехать?

— Когда?

— Прямо сейчас.

Она кусала пересохшие губы.

— Почему молчишь? Не можешь говорить или не хочешь приехать?

Его голос был непривычно серьезен, таким она его еще не слышала. А может, просто отвыкла от него?

— Я приеду, — просто ответила она.

Когда такси завернуло на знакомую улицу, Тамара увидела сквер с высокими соснами.

Это вокруг них она скиталась полночи, когда он не встретил ее. Ситуация тогда сложилась — хуже не придумаешь. Примчалась к нему по ночному звонку на такси. В спешке забыла мобильник, номер дома нечетко помнила, потому что была у него в гостях всего один раз. Да и зачем ей номер дома, если он должен ждать ее прямо здесь, у сквера?..

Умудренный опытом водитель, видно, насмотрелся на таких дур, как она, не хотел оставлять ее одну. «Я могу подождать, пока вас не встретят», — предложил он. Она, идиотка самонадеянная, отказалась.

Тамара передернула плечами. Даже сейчас не могла равнодушно вспоминать о своих приключениях. Три часа ночи, незнакомый район Москвы, вокруг — ни машин, ни людей, метро далеко, да она и дороги не знала, а спросить не у кого. Хотелось заголосить от безысходности.

Потом, скитаясь по пустынным улицам, встретила двух парней. Одного из них звали Алексей. Он работал художником-оформителем, сдал большой заказ и возвращался с другом с вечеринки, где обмывал свой гонорар. Алексей пытался ей помочь, одолжил мобильник, чтобы она позвонила, но Сергей не отвечал. Приятель Алексея смотрел подозрительно и уговаривал плюнуть на нее и не терять времени.

— Леш, нас ждут, а ты тут застрял. Может, она воровка? — нашептывал он.

Ее колотило от обиды и унижения. Алексей оказался человеком щедрым. Видя ее состояние, открыл бутылку дорогого коньяка и заставил немного выпить. Может, это и спасло ее от нервного срыва.

Она помнила, как Алексей, с сожалением глядя на нее, сказал на прощание:

— Надо же… Если бы меня так любили, я бы для этого человека все на свете сделал! Красивая женщина, одна, ночью… А знаете что, — вдруг предложил он, — плюньте-ка вы на это дело. Пойдемте с нами, клянусь, никто не обидит.

Тамара покачала головой.

— Все так серьезно?

— Да.

Сергею она дозвонилась из автомата около пяти часов утра. Оказывается, он просто заснул и потому не встретил ее, как договаривались. Она едва пришла в себя от обиды. Как же так, мчалась к нему ночью через весь город, потому что плохо человеку, да еще переживала за него, а он в это время спал! О себе бы, идиотка, побеспокоилась. Тот парень, художник, оказался прав, у нее действительно все было очень серьезно. «Неужели это правда, что мы готовы прощать им все, кроме измены?» — думала она. С изменой предстояло столкнуться позднее.

Сейчас Тома вышла из машины и осторожно повернула голову в сторону подъезда. Сергея не было. Она с облегчением вздохнула. Не хотелось встречаться с ним именно здесь. Два года назад, когда внезапно приехала к нему, наткнулась на «сладкую парочку». Сергей выходил из подъезда в обнимку с нахальной девицей.

— Ты хотя бы предупредила, — буркнул тогда он.

И был прав. В тот вечер ее никто не приглашал в гости.

Тома остановилась. Как цепко, оказывается, живет в памяти прошлое. Переживания, обиды… Она покачала головой. Глупости все это. Нет никакой обиды. Он позвонил, она приехала. И не надо ничего усложнять. Зачем вспоминать безумные ночные скитания? На улице — ясный день, и странствовать, как бездомной бродяжке, ей в любом случае не грозит. Ей вообще ничего не грозит, усмехнулась Тамара. И ошиблась.

Поднимаясь в лифте, вдруг подумала о том, что раньше, готовясь к свиданию, судорожно перебирала весь свой гардероб и все равно была недовольна результатом. Сегодня оделась, как обычно, совершенно не думая о том, как выглядит.

Едва протянула руку к кнопке звонка, как дверь распахнулась. На пороге стоял Сергей.

Она не успела опомниться, как сильные руки сгребли ее и притянули к себе.

— Ну что ты, не надо, — отстранилась она. — Дышать нечем.

Он неохотно разжал объятия.

— Извини.

Тамаре было достаточно мимолетного взгляда, чтобы заметить и длинные темные волосы, и светлые голубые глаза, которые могли быть такими ласковыми и зовущими, — все это было знакомым и узнаваемым. А вот мушкетерскую бородку, которая придавала его красивому лицу особый шарм, увидела впервые. И еще: она мгновенно уловила тот незабываемый запах, который мог принадлежать только ему и от которого раньше сходила с ума. Его волосы, кожа, тело… Как давно они не виделись!

— Ну-у, — Тамара сделала шаг в сторону и заставила себя улыбнуться, — по-моему, Юра сгустил краски. Прекрасно выглядишь. А с этой артистической бородкой ты просто неотразим.

— Издеваешься?

— И не думала. Имеешь вполне товарный вид.

— Да, слухи о моей смерти несколько преувеличены, — хмыкнул Сергей. — Как говорится, не дождетесь!

Они оба засмеялись. У Тамары отлегло от сердца. Всю дорогу, пока ехала, пыталась придумать, что сказать в первую минуту встречи, и не могла. Все произошло само собой.

Настоящий Сергей здорово напоминал Сергея прежнего. Милягу журналиста с непринужденными манерами. Тогда она поддалась его чарам.

— Давай рассказывай, как живешь, что делаешь? И вообще, так и будешь держать меня в прихожей?

Он засуетился.

Тамара, незаметно наблюдая за ним, все же отметила, что он немного осунулся и похудел.

Они, как и в первый раз, когда она была у него, сидели на кухне.

— Том, у меня только водка, — виновато сообщил он.

— Водка плохой не бывает.

— Надо же, запомнила.

«Я все запомнила!» Она опустила глаза, чтобы не выдать своих мыслей.

— Юра сказал, что ты книгу пишешь.

— Вот болтун, — поморщился Сергей. — Это он погорячился.

— Он мне так сказал.

— Значит, пишу. Тема такая: «Себе, о себе, вокруг себя».

— Еще… — запнулась Тамара, — еще он сказал, что ты много пьешь. Пьешь без границ.

Сергей вздохнул.

— Это, к сожалению, ближе к правде.

Тамара почувствовала себя неловко.

— Извини, об этом не надо было говорить.

— Говорить надо обо всем. — Он взял ее руку и виновато посмотрел в глаза. — Ты здорово выглядишь. Даже не верится, что когда-то эта женщина…

Тома убрала руку со стола.

— Давай о чем-нибудь… — она запнулась, — повеселее.

— «Повеселее» только о работе.

— Так что у тебя случилось?

— Творческий кризис, а попросту — все надоело.

— И чем все-таки занимаешься?

— Валяюсь на диване, как говорит Юрка, телеграфирую ногами.

— А если серьезно?

— Серьезного ничего нет. Писать книги — не мой удел. Знаешь, как в спорте: кто-то бежит на длинные дистанции, а кто-то — на короткие. Спринтеры и стайеры. Для одних дистанция — сто и двести метров, для других — пять и десять километров. Есть еще классический марафон — сорок один километр восемьсот метров. Это не для меня, я — спринтер. Сейчас подрабатываю на рекламе. Жить можно. Кстати, знаешь, какая самая плохая реклама?

Тамара пожала плечами:

— Самая плохая реклама — это некролог.

Она засмеялась.

— Том… — Он опять взял ее руку в свою и уже не собирался выпускать. — Я был дурак, прости меня, Томик.

— Сережа, — осторожно начала она, — если ты думаешь…

— Не говори ничего, прошу, ничего не говори сейчас. Я так скучал без тебя! Почувствую в толпе у женщины запах духов, похожих на твои, и иду за ней, как дурак на поводке.

Тамара сдержала вздох. Это она стала настоящей дурочкой. Догадывается ли он, во что превратилась ее жизнь после того, как они расстались? Как она прожила тот страшный год… Скорее всего нет. Не скажет она ему об этом и сейчас.

Она опустила глаза. Было… Все у нее было с ним, да вот беда, счастливое время быстро закончилось. И началось саморазрушение. Бессонные ночи, тоска, которую пыталась глушить спиртным. Обиды, головная боль, унижение. Она не наивная простушка, а вот поди ж ты, вляпалась в липкую любовную паутину. Сколько раз проклинала себя за это! Иногда он ненадолго возвращался к ней, а потом все начиналось сначала. Она сходила с ума и едва не потеряла уважение к себе. Мир сжался до размеров ее маленькой однокомнатной квартиры, в которой была так счастлива с ним и в которой, когда он исчез, боялась оставаться одна. Чего она только не наговорила себе за это время!

Правильно Юлька сказала: любовь не по судьбе… Нет, любовь — чушь и временное безумие. Неизвестно, насколько бы затянулось это безумие, не закрутись вокруг нее криминальная история с гибелью Ирины Устинкиной, «наследничком»-убийцей и братками Полковника. Поневоле в себя придешь, когда вокруг тебя убивают и калечат людей.

Тамара медленно подняла глаза. Запах духов он ее вспомнил… После того как они расстались, она обнаружила у себя в квартире забытую им футболку. И началось умопомрачение. Сколько раз она прижимала ее к лицу, чтобы почувствовать знакомый запах! Так и спятить было недолго.

Ей захотелось сказать ему колкость.

— Ехала сюда и думала: вдруг я опоздала и вокруг тебя уже хлопочет очередная пассия, какая-нибудь девица с вихрастой судьбой. Тебе ведь нравились такие?

— Тома…

— Извини, — нахмурилась она. Говорить гадости расхотелось.

Тамара подняла наполненную рюмку.

— Тогда в память о прошлом. За любовь! Случается же иногда подобное в жизни.

Сергей поперхнулся.

— Не надо так, — умоляюще произнес он. — Я очень хотел тебя видеть, даже загадал: если приедешь, все мои неприятности закончатся.

«Но тогда они наверняка начнутся у меня», — подумала Тамара.

— Ты мне очень нужна. Я все знаю: и про замужество, и про ребенка. Томик! Я ни о чем не прошу, знаю, что виноват перед тобой. Не казни меня.

Он опустился на колени и склонил голову. Рука Тамары машинально дотронулась до его прически.

— С такой роскошной шевелюрой, — она теребила его густые волосы, — не пропадешь.

Его унылость как рукой сняло. Он поднял ее вместе со стулом и закружил по комнате. Потом, опустив Тамару, взял в руки гитару.

— «Мне районный парикмахер комплименты говорил», — пропел он, подражая известному раньше, а сейчас забытому киногерою.

— Репертуарчик у тебя, — невольно засмеялась Тамара.

— Стараемся.

Он продолжал перебирать струны:

Обо мне все люди скажут,
Сердцем чист и не спесив.
Или я в масштабах ваших
Недостаточно красив?
Сейчас глаза Сергея сверлили Тамару. В них, как и в шуточной песенке, тоже был вопрос.

Тамара сделала вид, что ничего не замечает.

— А свое что-нибудь…

— Можно и свое. Это ты не слышала. Романс «Гитара». — Сергей картинно поклонился. — Исполняю я.

Гитара с трагическим звоном,
О прошлых годах расскажи,
Когда я был юным, влюбленным,
Не знал обольстительной лжи.
И весело струны звучали,
И радость была на лице.
Но то, что бывает в начале,
Не часто бывает в конце.
Меня обманули, забыли,
Смеясь над наивной душой.
С тех пор мы с тобой полюбили
Друг друга любовью большой.
Так пой же с надрывом, гитара,
Звени про минувшие дни.
Я стал преждевременно старым,
С тобой мы остались одни.
Я скоро умру, и, быть может,
Друзья, мои песни любя,
В могилу со мною положат
Гитару-подругу, тебя.
Тамара слушала его, и сердце помимо воли замирало. Лишь сейчас она поняла, что поступила неосторожно, приехав сюда. Роль утешительницы ей подходила мало. Да и нужно ли ему утешение? Только свиснет — желающие найдутся. Вон как поет, соловьем заливается. Зачем он позвал именно ее? Шутит, а глаза тревожные, несчастные.

До сих пор Тамара была уверена в себе. А теперь… Нет, она не собирается второй раз наступать на эти грабли.

«Все это мы уже проходили, — твердила она себе. — Сегодня у него одно настроение, завтра — другое. Несерьезный мальчишка и всегда был таким».

И все же… Было в этом парне нечто такое, что притягивало, звало, выворачивало душу наизнанку. Да, он виноват перед ней. Когда расстаются, страдает тот, кто любит.

А разве Сергей виноват, что пробудил более глубокие чувства, чем испытывал сам? Эта простая мысль впервые пришла в голову.

То, что считала невозможным до приезда сюда, начинало казаться вполне реальным.

Знакомые позывные мобильного телефона вернули Тамару к действительности.

— Томка, — раздался в трубке громкий Юлькин голос, — я тебя потеряла, звоню и домой, и на дачу — нет нигде.

— Я… в гостях. Как твои дела?

— Хорошо. Все заболели, — радостно сообщила Юлька. — Шурик с простудой свалился, Васька тоже захандрил. — Она сделала паузу и зашептала: — У меня все в порядке. Слышишь? Шурик от меня не отходит.

— Поняла. Рада за тебя. Ты его простила?

— Да. Тебе привет. Шурику вот молоко с медом вскипятила, Ваське сметану. Он испереживался весь, бедолага.

— Конечно, кто, кроме тебя, этого обормота толстого кормить будет?

— Ты имеешь в виду… мужа? — не поняла Юлька.

— Обоих! — улыбнулась Тамара. — Умеют же все устраиваться: Ваське — молоко с медом, Шурику — сметану.

— Наоборот!

— Какая разница?

— Том, — нерешительно произнесла Юлька, — а в каких ты гостях? Вроде не собиралась никуда.

— Потом расскажу. А личико ты мужику здорово изодрала.

Сергей, с интересом слушая разговор, успел разлить по рюмкам:

— Я что-то не понял про разодранную мужскую морду, кота и про мед со сметаной.

— Моя подруга налаживает семейную жизнь.

Тамара вспомнила пьяную Юльку в исподнем, гордо вышагивающую по тротуару в туфельках, и захохотала. Интересно, как Шурик потом выгружал ее из машины? После этого действительно заболеешь.

Она расслабилась и не заметила, как сзади подкрался Сергей.

— Тамара! — Горячие мужские руки крепко прижали ее к себе. — Тамара…

Она дернулась, делая слабую попытку вырваться, и не смогла.

Его светлые голубые глаза стали бирюзовыми от страсти. Такими она их видела, когда он любил и хотел ее.

— Томка… — шептал он, стискивая ее все сильнее.

Она как зачарованная следила за бирюзовыми вспышками. И опять, как когда-то, сладко-сладко заныло в груди. «Пошли?» — сказал он тогда, и от его слов внутри что-то дрогнуло.

Сейчас он не говорил ничего. Он поднял ее на руки и понес в постель. У нее не было сил сопротивляться.

«Однажды это уже было», — твердила она себе. Ну и что? Теперь она умная и знает, как с ним надо себя вести. А главное, как думала Тамара, она всегда сумеет вовремя остановиться.

Она вспомнила о Ярославе, и в сознании мелькнуло нечто похожее на раскаяние. Что она делает? Ее муж всегда знает про нее все. Сейчас у него неприятности. Она замотала головой. Какие неприятности, при нем верная Нина Ивановна, что у него может случиться? С каждой секундой здравые мысли все быстрее испарялись из головы.

Похоже, прошлое не научило Тамару осторожности. Однажды она не нашла в себе сил остановиться вовремя.

Глава 15

Сотрудница салона не обманула Гюнтера Шнейдера, позвонила утром:

— Тихон Алексеевич с удовольствием с вами встретится.

— Я вам очень благодарен, — начал Шнейдер.

— Но… — замялась она.

— Что-то случилось?

— Тихон Алексеевич человек немолодой, сейчас он неважно себя чувствует. Если вам не к спеху и есть время…

— О нет, мне — к спеху. Я вам говорил, что имею антикварный магазин и планирую провести в нем выставку. Это будет выставка-продажа, коммерческое мероприятие. Работы господина Шаворнина очень интересны. Мне важно знать сейчас, сможет ли он принять участие.

— В таком случае, — сказала сотрудница художественного салона, — сделаем так. Мастерская Тихона Алексеевича находится в Подмосковье. Он почти постоянно живет на даче, и если вам удобно…

Шнейдеру было удобно.

— Это хорошо, я сразу смогу увидеть его картины.

Нужный дом в дачном поселке он отыскал довольно быстро. Странный народ — эти русские, Шнейдер с любопытством разглядывал строения, мимо которых проходил. Рядом с домишкой, который вот-вот развалится, возвышался шикарный особняк с ровно подстриженным газоном, беседками, благоухающими клумбами и прочими атрибутами богатства. Он и сам бы не прочь поселиться в таком, если… если сумеет осуществить задуманное.

Шаворнин встретил его возле калитки.

— Заранее прошу извинить за некоторый беспорядок, приболел немного.

— О, у вас тут замечательно, — приговаривал Шнейдер, шагая вслед за хозяином. — Усадьба, настоящая усадьба.

— Да, участок большой, руки вот только не доходят все в порядок привести. Дом куплен давно, тогда еще здесь таких вилл не строили. — Тихон Алексеевич кивнул на соседнее кирпичное сооружение. — Да мне такой дворец и не нужен.

— О, у вас тоже хорошо! — воскликнул Шнейдер, разглядывая дом художника. Деревянное строение и впрямь удивительно гармонично сочеталось с окружавшими его деревьями. Но для жизни Гюнтер выбрал бы соседнюю виллу.

Антикварщику по роду занятий приходилось общаться со многими людьми. Очень важно составить о человеке представление. Тогда и торговаться легче. Шаворнин, живя в старом доме, производил впечатление человека небогатого, но самодостаточного. Шнейдер почувствовал, что разговаривать с ним будет не просто.

Вслед за хозяином он прошел в мастерскую и начал осмотр.

— Интересно, очень интересно, — приговаривал он, переходя от одной картины к другой.

В другое время он бы более подробно все рассмотрел, но не за этим он сюда явился.

— Меня интересуют портреты, — начал Шнейдер. — В своем салоне я планирую провести выставку. Одна ваша работа мне особенно понравилась.

— Портрет Вершининой, — спокойно сказал Шаворнин. — Но вам должны были сказать, что он не продается.

— Вот как? Я, наверное, не понял…

— К тому же он мне не принадлежит.

— Но вы выставляете его.

— Да. Владелица не против. Портрет сделан давно. Он является собственностью молодой женщины, которая мне позировала.

— Госпоже Вершининой?

— Совершенно верно.

— С ней можно договориться о продаже?

— Думаю, что нет.

Шнейдер сделал задумчивое лицо.

— Вершинина… Знакомая фамилия. Ее дед был генералом во время войны?

— Да, — с удивлением произнес Тихон Алексеевич.

— Я слышал, что у него тоже была хорошая коллекция картин?

Шаворнин с интересом посмотрел на гостя. Вон оно что…

— Покойный Яков Викторович не был собирателем, — сдержанно пояснил он. И сказал правду. Вершинин собирателем не был, но действительно владел замечательной коллекцией.

— О, вы знаете всю семью?

— Да, — ответил художник. — От кого вы слышали про коллекцию?

— Наверное, я опять что-то перепутал, — растерялся Шнейдер.

А Шаворнин с этого момента стал особенно осторожным и следил за каждым своим словом. Про коллекцию генерала знали немногие. От кого услышал о ней немец?

Шнейдер мгновенно уловил перемену в настроении хозяина. Он опять заговорил о своей предстоящей вы ставке-продаже. Тихон Алексеевич почувствовал фальшь в его голосе. Другими картинами художника немец не интересовался.

Распрощались они сдержанно. Шаворнин хмуро смотрел вслед удалявшейся фигуре. Не понравился ему этот господин! Интерес к покойному генералу насторожил Тихона Алексеевича. Хорошо, он не сказал, что дача Вершининых рядом находится.

Шнейдер тоже был недоволен. Хотя… Он остановился. Чего он ожидал от этой встречи? Главное, он идет по верному следу. Генерал есть, и коллекция у его наследников тоже есть. Этот художник вон как всполошился! У него, у Шнейдера, глаз наметанный. Значит, все не так плохо. Но придется все же идти на поклон к господину Лидману. Как ни крути, а без него не обойтись.

Там, в Германии, думал, что обойдется без криминала. Сейчас мысли Шнейдера приобретали совсем другое направление.

Глава 16

Старший следователь прокуратуры Леонид Леонидович Лавров сидел в кабинете за своим рабочим столом. Напротив расположился Пивоваров.

За прошедшее с их последней встречи время Михаил Иванович изменился мало. Разве что взгляд стал более уверенным.

— Я не понимаю цели нашего разговора, — сдержанно проговорил Пивоваров. — Все выяснилось еще два года назад. Какие ко мне могут быть вопросы?

Лавров вздохнул.

— К сожалению, открылись новые данные.

Леонид Леонидович намеренно говорил общими фразами, ему хотелось понаблюдать за реакцией Пивоварова.

— И о чем они говорят, ваши новые данные? — Михаил Иванович, не скрывая раздражения, смотрел на следователя. — Видимо, это связано с моей политической карьерой. Я прав?

— Прокуратура занимается не политикой, а убийствами.

— Да бросьте вы! Два года до меня не было никакого дела, выдвинули в делегаты — и тут же опять потащили в прокуратуру.

— Вероятно, с вашими избирателями вы разговариваете на другом языке, — осадил Пивоварова следователь. — Вас никто никуда не тащил, вас пригласили, и заметьте, очень вежливо.

— Не понимаю, — не мог успокоиться Пивоваров. — Убийцу Ирины Устинкиной застрелили, убийца покойной жены тоже обнаружен. К чему копать прошлое? Один тот факт, что меня опять пригласили, — он ядовито выделил последнее слово, — в прокуратуру, отрицательно скажется на моем рейтинге. Неужели не ясно?

Лавров вздохнул.

— Опросом общественного мнения у нас не занимаются.

— Еще бы! Вам вообще дела нет до человека, — вспылил Пивоваров.

— Убийца Ирины Устинкиной найден, как вы правильно сказали, — не обращая внимания на его выпад, спокойно продолжил Лавров, — а вот что касается вашей покойной жены, то до сих пор не ясно, кто ее убил.

— Как?! — изумился Пивоваров. — Даже в газетах писали…

— К сожалению, в прессу попали неверные сведения.

— И что теперь?

— Прокуратурой вновь расследуется приостановленное дело по факту убийства вашей жены Аиды Витальевны Пивоваровой.

— Господи! — завопил Пивоваров. Он сорвался со стула и забегал по кабинету. — Ну за что мне это все, за что?!

Лавров заметил, что его шея и лицо покрылись красно-бордовыми пятнами.

«И этот человек метит в политические деятели! Со своими эмоциями справиться не в силах», — с негодованием подумал следователь.

— Вы успокойтесь.

Пивоваров вытер мгновенно вспотевший лоб.

— Я не убивал ни Ирины, ни жены. — Он плюхнулся на стул. Его затравленный взгляд блуждал по кабинету.

На мгновение Лаврову стало его жаль.

— Воды выпейте, — предложил он.

Пивоваров глотал тепловатуюводу. Его напыщенность и уверенность как рукой сняло.

— Не надо было мне лезть в политику, — устало заметил он, — теперь опять грязи нароют. Занимался своим делом, никто ни про Аиду не вспоминал, ни про Ирину. А теперь… — Он махнул рукой. — Ведь я правильно понял, да? Можете не отвечать, если вам не положено, но я уверен, что не ошибся.

— В общем-то вы правы, — кивнул Лавров. — Здесь секрета нет. Но, к сожалению, действительно открылись новые данные. — Он помедлил. — Еще одна смерть.

— Как?! — подскочил на стуле Пивоваров.

— Застрелили Эллу Ревенко, подругу вашей покойной жены.

— Эллу? — задохнулся Михаил Иванович. — Как же так?!

— Вы знали ее?

— Конечно. И покойного мужа знал. Не повезло бабе, ох, простите, женщине, — поправился Пивоваров, — мужа машина сбила, говорят, не случайно. Фирма лопнула, ну, знаете, как бывает: Элла, говорили, оказалась в тяжелом материальном положении. Я, каюсь, не помог. Она с Аидой дружила, а я, — он тяжело вздохнул, — хотел забыть о прошлом. Сама Элла женщина нормальная, спокойная, она и на мою… — Пивоваров сморщился, — на мою, извините, мегеру повлиять пыталась. Но разве с Аидой кто справится?! Не подумайте, что наговариваю, но женушка покойная крови мне немало попортила.

Лавров внимательно, не перебивая, слушал. Он видел, что Пивоваров говорит искренне.

— Вы сказали, что Эллу застрелили?

— Да.

— Может быть это связано с гибелью ее мужа?

Лавров медлил, раздумывая, сообщать Пивоварову подробности или нет.

— Есть другое предположение, — наконец решился Лавров.

— Какое?

— С момента автоаварии, в которой погиб муж Ревенко, прошло много времени. Ее никто не трогал. Ей пришлось распродать часть имущества, чтобы расплатиться с долгами. Поэтому увязывать ее смерть с гибелью мужа… — Лавров медленно покачал головой. — Спорно, очень спорно. Но главное здесь не это.

— Что?

— Ревенко застрелили из того же оружия, что и вашу жену.

Пивоваров, открыв рот, уставился на следователя.

— Ох, — запоздало дошло до Михаила Ивановича. — Значит, она что-то знала?

— Получается, что так.

— Но ведь времени тоже утекло немало.

— Значит, до сих пор убийца чувствовал себя в безопасности. Видимо, произошли события, которые подтолкнули его к активным действиям.

Пивоваров поник.

— Я здесь ни при чем. Вы мне верите?

— Если бы не верил, не сообщил вам эти подробности. Прокуратуре нужно отыскать убийцу. Для вас и вашей карьеры, — подчеркнул Лавров, — это тоже очень важно.

— Но я действительно ничего не знаю!

— Михаил Иванович, — Лавров в упор смотрел на Пивоварова, — я вас не тороплю, но попытайтесь вспомнить: может быть, были обстоятельства, связанные со смертью вашей жены, о которых вы нам не сообщили?

— Я тогда ничего не утаил, — глухо отозвался Пивоваров.

— Речь не о том, что утаили. Может, значения не придали. Подумайте как следует. Помнится, — Лавров сдержанно улыбнулся, — между нами тогда не было взаимопонимания. Надеюсь, сейчас ситуация изменилась.

Пивоваров покинул кабинет следователя. Он чувствовал себя выжатым как лимон. Отвратительно! Все отвратительно.

«Прежде всего это в ваших интересах», — вспомнил он последние слова следователя.

Неплохой мужик этот Лавров. Действительно, что ему, следователю, сделается, не раскрой он это преступление, тем более, как сказал, на пенсию скоро. Висяком больше, висяком меньше. А ему, Пивоварову? Вот то-то и оно… С карьерой политика придется распрощаться. Конкуренты большой шум поднимут. Жаль. Все так хорошо шло! С таким скандальным багажом хорошо в шоумены подаваться, а не в политики.

Михаил Иванович остановился и наконец сорвал с себя душивший его галстук. Но он действительно ничего не знает! Личная жизнь Аиды его совершенно не интересовала. Может, дочь что вспомнит?

Он вздохнул. Спасительная мысль облегчения не принесла. Если бы дочь что-то знала, давно бы сказала.

Глава 17

Дмитрий Евгеньевич Лидман сочувственно кивал головой:

— Ну и дела! Что же это происходит-то, а?

Его собеседником был Юрий Алексеевич Ольшанский, который появился сегодня в клубе фалеристов под вечер.

— Сорок лет коллекцию собирал, — прошептал чуть слышно Ольшанский.

Он старался держаться изо всех сил, но легко ли пережить такое в шестьдесят лет? У них с женой не было детей. Любимым детищем и смыслом всей его жизни была коллекция.

— Ты в милицию обращался? — спросил Лидман.

— Ограблением занялась прокуратура, — ответил Ольшанский.

— Вот как, прокуратура, — растерялся Дмитрий Евгеньевич. — А почему именно прокуратура?

— Ввиду особой ценности коллекции. Там одних раритетов… — Ольшанский опять схватился за сердце и полез в карман за таблетками.

— Сейчас, — засуетился Лидман, — я водички принесу.

— Не надо, — отмахнулся Юрий Алексеевич. — Сегодня еще ничего, а вначале, как в квартиру вошел…

Слух, что ограблен известный на всю страну собиратель, распространился быстро. Лидман, когда увидел в клубе сгорбленную фигуру Ольшанского, глазам своим не поверил. Надо же, пришел. Сам он второй день здесь крутился. Прислушивался к разговорам, охал, ахал, возмущался. Ничего нового Лидман за это время не услышал. Когда появился Ольшанский, он не отходил от него ни на шаг. Почему? И сам понять не мог. Его как магнитом тянуло к потерпевшему.

Коварство Лидмана не имело предела. Никто из собравшихся здесь даже представить себе не мог, что знаменитая на всю страну коллекция Ольшанского разграблена по наводке члена клуба фалеристов, человека, довольно известного в этой среде, автора нескольких научных работ в области фалеристики, переведенных на иностранные языки. Человека, который посещал клуб, выступал на конференциях, составлял каталоги, вращался в кругу людей, связанных с антиквариатом, и который, следовательно, был в курсе всех событий.

Дмитрий Евгеньевич с постной физиономией выспрашивал подробности.

— У тебя же квартира на охране, — продолжал «сочувствовать» он. — Как такое могло произойти?

Ольшанский вздохнул.

— Что охрана? Сейчас, говорят, есть такие умельцы… — Он понурился. — Три дня на даче был, жена приболела. Приехал, дверь не тронута, открыл замки, все нормально, а как в комнату вошел, так чуть не упал. Все раскурочено, на полу разбитая ваза валяется, да черт с ней, с вазой. — Он ожесточенно махнул рукой. — Главное, все самое ценное похищено. Не помню, как в милицию позвонил.

— А что они говорят?

— Говорят… — начал Ольшанский и внезапно замолк. Вспомнил совет следователя, что не надо особенно распространяться о действиях прокуратуры. — Что теперь говорить, коллекция исчезла.

— Ну, они уже начали поиски? Что они собираются предпринять?

— Мне не докладывали.

Поприветствовать Ольшанского подошел еще один член клуба, и Лидман отошел в сторону.

Недавний разговор со следователем Юрий Алексеевич помнил хорошо. Этот разговор не то чтобы успокоил его, но подбодрил. Вселил хрупкую надежду.

— …Взяты наиболее ценные вещи, значит, действовали люди знающие, обычный вор в раритетах не разбирается. Кому вы оставляли ключи от вашей квартиры?

— Никому.

— А на охране?

— И на охране не оставлял. Зимой мы с женой всегда дома, она, во всяком случае, никуда выйти не может, инвалид. Летом, правда, жена на даче.

— А вы?

— Я навещал ее, а потом возвращался.

— Кто знал про ваши отлучки?

— Я особенно этого не скрывал. Но знали немногие. Понимаете, круг общения у меня довольно узкий. Из соседей мы с женой лишь с одной женщиной отношения поддерживаем, она нашего возраста, остальные — молодежь.

— У соседки ключей тоже не было?

Юрий Алексеевич замахал руками:

— Что вы! Она бы и сама ни за что не взяла.

— Почему?

— Говорила, ценности большие, а ну как что случится.

— Значит, — подытожил следователь, — про ваши отлучки знали немногие, лишь те, с кем вы общались.

— Да. Но все также знали, что я собирался поставить квартиру на охрану.

— Надо было не только дверь блокировать, но и окна тоже.

Ольшанский завздыхал.

— Знать, где упасть, соломки бы подстелил.

Вывод следователя был неутешительный:

— Скорее всего квартира взята по наводке.

Ольшанский не хотел в это верить.

— Думаете, кто-то из знакомых?

— Получается, что так. И вы, уважаемый Юрий Алексеевич, должны нам помочь. Вы согласны?

— Я? Да, конечно. Но что я могу?

— Мы будем отрабатывать все возможные версии. Сейчас меня интересует клуб фалеристов. Вы вращаетесь в этом кругу, значит, знаете людей.

— Но я не могу предположить, кто на это способен, — растерялся Ольшанский.

— Этого от вас не требуется. Предполагать будем мы. Вы нам расскажете о членах клуба, все, что знаете. Интересы, возможности, характеры, словом, кто чем дышит.

Юрий Алексеевич неуверенно заерзал на стуле.

— А как вы думаете разыскивать коллекцию? — правильно понял его сомнения следователь. — Конечно, мы можем все сделать своими силами, но на это уйдет время. Вы, как говорится, в теме, и лучше вас нам про это никто не расскажет. Пока вы интеллигентничаете, ценные вещи могут уйти за рубеж, — припугнул он Ольшанского.

Последний довод оказался решающим.

— Вы думаете, что все можно отыскать? — робко спросил он.

— Не буду вас обнадеживать, — спокойно ответил следователь, — но есть шанс. Если вы нам, конечно, поможете.

Уверенный и спокойный тон следователя благотворно повлиял на ограбленного собирателя.

— Вам надо поехать в клуб, пообщаться с фалеристами. О нашем разговоре никому рассказывать не надо.

— И жене?

— Никому, понимаете? А жену незачем расстраивать.

Вот поэтому Ольшанский оказался в клубе.

Он смотрел на знакомых людей совсем другими глазами. С одним десять лет знаком, медалями менялись, другого двадцать лет знает, Лидмана… С этим вообще тридцать лет знаком. Дмитрий Евгеньевич даже хорошего врача его больной супруге порекомендовал. «Неужели следователь прав и кто-то из них причастен к ограблению?» — с замиранием сердца думал он.

А Лидман тем временем продолжал крутиться возле Юрия Алексеевича. Отходил на короткое время и тут же возвращался. Делал он это с тайной целью. Хорошо бы узнать о следственных действиях, это первая цель. А вторая… Уж очень у него компаньоны народ шустрый. Не мешает проконтролировать.

— …Часы с полки забрали, — услышал Лидман голос Ольшанского.

— Какие часы, антикварные? — мгновенно откликнулся Дмитрий Евгеньевич. Ни про какие часы он не знал.

— Нет. Обычные, на полке стояли. Им цена-то рублей триста.

— Ну и крохоборы! — Искренне возмутился Лидман. И с облегчением перевел дух. Грошовые часы не тот предмет, из-за которого стоит ссориться с компаньонами. — Нашему клубу надо предпринять какие-то действия, украдена выдающаяся коллекция, которая находится на учете в Департаменте по сохранению культурных ценностей, — с пафосом произнес Лидман. — Там есть такие памятники старины, которым завидуют многие музеи мира.

Ольшанский порядком устал от приятеля. Он не думал, что задание следователя окажется таким сложным. Разговаривать с человеком, которого знаешь три десятка лет, смотреть ему в глаза, а думать при этом совсем о другом. Он уже успокоился, но последние слова Лидмана опять вывели его из равновесия.

— Да, — буркнул он. — Серебряный ковш у меня два иностранных музея выкупить предлагали. Экспозиция у них, видите ли, бедноватая.

— Какой ковш? — мгновенно переключился на деловой тон Лидман.

— Наградной серебряный конца XVII века. Пожалованный боярину Якову Годунову от царей Петра и Ивана Алексеевичей. Есть предположение, что он принадлежал царю Ивану Грозному.

— Вот как! — Челюсть Лидмана предательски лязгнула.

Ни про какой ковш ему подельники не говорили. Утаили, сволочи! От ярости он поменялся в лице.

— …Тридцать тысяч долларов предлагали. — Теперь голос Ольшанского доносился до него откуда-то издалека.

Шпана бритая! И он хорош, поверил, что они все принесут ему. Засыпятся уголовнички при продаже, и ему несдобровать.

— Как фамилия следователя, который твоим делом занимается? — спросил Лидман.

— Кажется… — начал Юрий Алексеевич и замолчал, вспомнив совет, данный в прокуратуре. — Не помню я. А тебе зачем?

— Да, — заюлил Лидман, — вдруг мой знакомый, я ведь кое-кого из прокуратуры знаю.

Делом Ольшанского занимался старший следователь прокуратуры Лавров Леонид Леонидович.

Лидман мрачнее тучи вышел из клуба. Ничего, он разберется с этими орлами. Все равно к нему придут. Драник ни хрена в антиквариате не разбирается, но Могилевский-то человек опытный. Должен знать, что такую заметную вещь, единственную в своем роде, так просто не скинешь. Засыпаться можно. Припугнет подельничков, никуда они не денутся, утешал себя Лидман, а на душе кошки скребли.

С такими невеселыми мыслями Лидман подошел к своему дому. Он вдруг вспомнил про Шнейдера. А немец-то куда делся? Еще вчера должен был у него появиться, но пропал. Наверно, наследство свое разыскивает, скривился он. А кстати, какую фамилию, связанную с вывозом дедовской коллекции, Шнейдер упоминал в последний раз? Кажется, Вершинин. Точно, генерал Вершинин.

Лидман уставился в пространство. Где-то он уже ее слышал. Но вот где и от кого?.. В повседневной жизни Дмитрий Евгеньевич Лидман казался заурядным обычным человеком. И даже рассеянным. Таким его считали окружающие. Он не возражал, потому что действительно частенько многое забывал. Но только не то, что касалось его страсти. Он великолепно помнил известные коллекции и до мельчайших деталей знал особенности некоторых предметов, которые, увы, ему не принадлежали. Он обладал феноменальной избирательной памятью.

Вершинин… Он хлопнул себя по лбу. Вспомнил! Нотариус Колбин о нем говорил. Точнее, о его коллекциях. Как он мог забыть? Марк Осипович Колбин нынче помер. К сожалению, с ним произошло то, от чего он предостерегал своих клиентов. После его смерти наследнички перегрызлись. Кажется, до сих пор судятся.

Да, жизнь — штука не простая. Сам покойник никому уже ничего не расскажет, но и того, что сказал, — достаточно.

Этот самый Вершинин привез после войны замечательные вещи. Среди антикварщиков его фамилия была почти неизвестна, потому что он с ними не общался. Колбин составлял завещание его жены. Обычно он помалкивал о своих клиентах, но, видно, расслабился. А еще его задело, что старуха отказалась ему продать какую-то вещицу. Да, все так. У немца губа не дура. Пройдоха тот еще. Коллекция генерала Вершинина, по всему видать, дело стоящее. Надо будет проработать этот вопрос. Может, и самому Лидману что-то оттуда перепадет.

Глава 18

Но Дмитрий Евгеньевич Лидман напрасно подозревал компаньонов. Ни Леня Могилевский, ни Вася Драник не утаили от него часть добычи. К Ольшанскому залез Назаркин. Один.

Когда он понял, какой куш отхватили приятели, у него душа заныла от жадности. У других все получается, а он чем хуже? Эта мысль не давала ему покоя. Полученные полторы тысячи баксов он спустил немедленно. Могилевский с Драником обещали долю, но когда еще это будет? Встреча в ресторане с подругой Аиды напомнила о прошлом.

Назаркин трясся от страха после того, как пристрелил Аиду. Пригодился купленный по случаю пистолет. Еще больше испугался, когда появились публикации в газетах. Будут копать — могут и на него выйти. Он внимательно отслеживал в прессе любое упоминание об этом деле. Но все обошлось. Трясли мужа, родственников, знакомых, партнеров по бизнесу. О его знакомстве с Аидой никто не знал. Она сама так решила, до развода с мужем не хотела афишировать их связь. Но, видно, подруге все же проговорилась. Там, в ресторане, он шкурой почувствовал опасность и, не задумываясь, выследил и убил женщину. Денег при ней не оказалось, взял, что было — серьги. Первый раз обошлось — значит, и сейчас пронесет.

Безнаказанность окрылила. Если фарт пошел, надо не упустить время.

В его машине остались «кошки», при помощи которых проникли в квартиру Ольшанского. Ни Драник, ни Могилевский про них не вспомнили. Зато Назаркин не забыл. Помнил он и разговоры, которые вели приятели в машине. Они говорили, что Ольшанского не будет дома дня два-три. Откуда у них такая осведомленность, Назаркин не спрашивал. Ясно, ребята шли по зрячей наводке. Дранику — море по колено, особенно когда выпьет, а Могилевский с наскока ничего делать не будет.

Вот тогда у Назаркина зародилась в голове мыслишка. А что, если… во второй раз и тем же способом?.. Только уже одному. И делать это надо, пока хозяин с дачи не вернулся. Забытые в машине «кошки» решили дело.

Он поступил осмотрительно. Днем на своем «жигуленке» медленно проехал мимо дома. Окна Ольшанского просматривались хорошо. Он ясно увидел разбитое стекло, выходящее на балкон. Наблюдалось полное отсутствие хозяина. Еще раз Назаркин проехал мимо уже вечером. В окнах соседних квартир горел свет, окна Ольшанского были темны.

Он подъехал к дому глухой ночью. Точно так же поставил свой «жигуленок» в переулке, чтобы его не было видно с проезжей части дороги. Поднялся на пятый этаж, открыл окно в подъезде. Был момент, когда он хотел все бросить и бежать. Это когда на четвертом этаже кто-то вышел из квартиры. Он стоял затаив дыхание. Даже про пистолет забыл. Выждал некоторое время, не вернется ли тот человек с четвертого этажа. Кругом стояла тишина, и он решился. Зацепился «кошками» за балкон и шагнул на карниз.

В квартире он не включал свет, заранее запасся фонариком. Действовал, как и Драник, в перчатках. Все шло хорошо, пока внезапно не погас фонарик. Он распсиховался, ну надо же, дерьмо китайское подсунули! Шаря в темноте, свалил вазу. Звон осколков звучал в тишине, как канонада. Это его доконало. Понял — пора сваливать. Похватал в темноте, что под руку попалось.

Выбрался опять по карнизу. До дома добрался без приключений. И там рассмотрел свою добычу.

— А не так уж и плохо, — повеселел Назаркин.

Забылся страх, который испытал там, в закрытой чужой квартире, когда грохнул эту чертову вазу. Ему показалось тогда, что сейчас весь дом сюда сбежится.

Он вертел в руках тяжелый металлический ковш.

— Занятная вещица. — Назаркин поставил ковш на стол. — У Ольшанского дешевых поделок быть не должно, значит, вещь эта старинная, — приговаривал он. — Ладно, разберусь.

Расшатанные нервы требовали лечения. Назаркин открыл бутылку водки и жадно хлебнул прямо из горлышка. Он вспомнил, как осуждал Драника за его примитивность и непритязательность. Сейчас ему самому было не до изысканности.

Он сделал еще один большой глоток и опять взял в руки ковш.

— Интересно, кому могла принадлежать эта посудина? — Он пощелкал пальцем по металлу. — Серебро, наверняка. Главное, сколько она может стоить?

В руки Назаркина попал тот самый наградной серебряный ковш конца XVII века, пожалованный боярину Якову Годунову от царей Петра и Ивана Алексеевичей, о котором Ольшанский недавно говорил в клубе фалеристов Лидману.

Глава 19

Тамара с огорчением разглядывала висячий замок на доме Шаворнина.

— Ничего не понимаю. — Она подергала за металлическую скобу и пошла к калитке.

— Тихона Алексеевича сегодня утром «скорая помощь» забрала, — услышала она женский голос.

Тамара обернулась. Это говорила соседка художника.

— Вот как, — растерялась Тамара, — а он мне вчера звонил, хотел поговорить. Я сегодня специально из Москвы приехала. У него что-то серьезное? — спохватилась она.

— В таком возрасте, милая, все серьезно. Не молод уже.

— Куда его положили?

— В районную больницу повезли, куда поближе. В реанимационное отделение. Сердце прихватило. К нему сейчас не пускают. Дочка приезжала, так ее тоже не пустили.

Тамара совсем расстроилась. Жалко Тихона Алексеевича. Когда он позвонил вчера, Тамара удивилась.

— Томочка, — твердил он, — по телефону не все скажешь. К тому же, может, я навыдумывал чего. Вы приезжайте, поговорим. Хочу, чтобы у меня душа спокойна была.

О чем же он с ней хотел поговорить?

С тех пор как она стала встречаться с Сергеем, все изменилось. Совсем недавно вела спокойный и даже ленивый образ жизни, а теперь забот хоть отбавляй. Сначала дочка заболела. Тамара привезла на дачу врача, она решила перевезти ребенка в город, но Ася не дала.

— Обычная простуда, здесь быстрее пройдет, — твердила она. — У нас все условия есть, воздух свежий, нечего ребенка туда-сюда таскать.

Врач кивал головой. Тамаре ничего не оставалось делать, как согласиться. Она не хотела спорить с Асей.

Иногда Тамаре казалось, что Ася знает про Сергея. Знать она, конечно, ничего не могла, но чутье у пожилой женщины было потрясающее. Тамара ловила на себе не то осуждающий, не то сочувствующий взгляд. А может, ей это только казалось, потому что считала себя виноватой?

Ярослав застрял в Германии, звонил, говорил, что все в порядке.

— Почему не приезжаешь?

— Дела.

Тамара знала, что его секретарша Нина Ивановна уже дважды за это время побывала в Гамбурге. Какие у него могут быть дела? Все от нее что-то скрывают. Ну и пусть!

Отношения с Сергеем тоже нельзя было назвать безоблачными. Она металась между дочкой, мужем и своей любовью, а он бесился, что она не может быть с ним постоянно. Раньше Тамара болезненно переживала из-за большой разницы в возрасте между ними, теперь про это даже не вспоминала. Ей за него замуж не выходить! Как он не понимает, что у нее своя жизнь? Она не может по первому его требованию срываться с места и мчаться на другой конец Москвы.

— Эгоист несчастный, — твердила Тамара.

Она сидела на берегу речки и смотрела на воду. Ася увела няню Оксану с маленькой Серафимой домой. Ребенок недавно болел, а вечером у речки прохладно. Тамара осталась одна, ей хотелось посидеть, подумать.

— Посиди, отдохни, может, что хорошее надумаешь, — сказала Ася.

«Точно, она обо всем знает! — поняла Тамара. А если не знает, то догадывается».

За все приходится платить. Сергей… Она вздохнула.

— Что делать, что? — Тамара сидела, обхватив колени руками. Как хорошо здесь, тихо, спокойно. Вернется завтра в город, и все начнется сначала.

Жаловаться некому. Сама виновата, не надо было начинать. Вспомнила русскую поговорку, услышанную от покойной бабушки: «В одной руке сто. уев не удержать». Тогда она ужаснулась тому, что ее интеллигентная бабушка может так выражаться. А ведь верно сказано! Сейчас она собственной шкурой понимала, что верно.

Отношения с Сергеем, начавшиеся как прихоть, как желание что-то доказать себе и ему, затягивали, делали жизнь невыносимой.

«Чего мне не хватает, неприятностей?» — шептала Тамара.

Надо что-то делать. Она, обожаемая жена своего мужа, от которого у нее ребенок и который с нее только что пылинки не сдувает, не должна вести себя подобным образом. Не должна. А ведет! Была бы при деле, на дурные мысли меньше времени оставалось бы.

Когда первый раз приехала к нему, думала, что теперь она умная и знает, как себя с ним вести. А главное, что она всегда сумеет вовремя остановиться. Но получилось все не так. Сергей словно зачаровал ее, она тонула в его голубых глазах, и с каждой встречей здравые мысли все быстрее испарялись из головы.

Умом она все понимала, но ничего не могла с собой поделать.

«Однажды это уже было», — твердила она себе.

«И никакого счастья тебе это не принесло», — раздавался изнутри здравомыслящий голос.

Ну и что! Вот встретится с ним еще раз… или два, что это изменит?

Наступили сумерки, с реки наползала прохлада. Тамара встала и зябко поежилась. Пора домой. Она задумчиво смотрела на медленное течение речки. Уходить не хотелось. Лишь здесь, наедине с собой, несмотря на тревожащие ее мысли, она впервые за последнее время почувствовала, что к ней возвращается самообладание.

Она шагнула на тропинку и тут же с визгом отпрыгнула в сторону. На ее глазах торчавшая прямо под ногами аккуратная кочка вдруг побежала.

— Ой! — завопила Тамара. — Что же это?

«Кочка» продолжала бежать по дорожке.

— Точно крыша съехала, — прошептала Тамара.

Кочка остановилась. Тамара подошла поближе и рассмеялась.

— Да это же ежик! — Она смотрела на темный комочек. — Ну и напугал же ты меня!

Безмятежность и умиротворение бесследно исчезли. К прежним тревожным мыслям добавилась еще одна. Совсем недавно она отмахивалась от нее, как от надоедливой мухи, и пыталась подшучивать сама над собой. Сейчас ей было не до шуток.

В последнее время Тамаре стало казаться, что за ней кто-то следит. Глупость какая! Она, издеваясь, фыркала сама на себя. Кому она нужна? Не расскажешь никому, смеяться будут. Но ощущение не проходило. Оно возникало, едва она оказывалась на улице. Кто мог это делать — Ярослав? Нет, исключено, он скорее выскажет все в глаза. Тогда остается Полковник, но зачем ему это надо? Как она поняла, у него своих проблем до черта. А может, это все плод ее больного воображения?

Глава 20

Тамара не ошиблась, за ней действительно велось наблюдение. Занимался этим ее сводный братец Стас.

Он был лет на девять моложе ее и в свое время немало крови ей попортил. Стас был сыном нового мужа матери. К отчиму своему Тома претензий не имела, тот был с ней равнодушно-вежлив, когда она изредка приезжала к матери, а вот Стасик… Сволочь редкая! Он пытался ее «воспитывать». Тамара даже к матери ездить перестала. Та обижалась, но ничего дурного не хотела слышать про Стаса. Этот негодяй с матушкой вел себя как пай-мальчик. Ирка, ее подруга, и его не пропустила. У той был редкий дар заводить знакомство с подобными типами. Справедливости ради надо сказать, что и нормальные люди попадали в ее сети.

Когда Тамара получила наследство, Стас притих и даже вроде зауважал ее. Вот уж на это ей было наплевать!

Лишь безвыходная ситуация заставила Стаса заняться слежкой. Дела его были плохи. Институтский диплом он получил при помощи денег отца, но в тридцать два года нигде толком не работал. Отец, до того безропотно снабжавший единственное чадо деньгами, заупрямился. Воспитывать стал, пора, дескать, за ум браться. Все грехи ему припомнил.

— Ты прямо как прокурор, — попытался отшутиться Стас.

При слове «прокурор» отца прорвало.

— Кто тебя от уголовного дела отмазал? — взвился он. — Все твердил, что дружки твои виноваты, а ты ни при чем. Я, дурак, верил. Ты такой же, как и эти подонки, а может, и хуже. Почему тебя словно магнитом тянет к негодяям, почему среди твоих знакомых нет порядочных людей?

— Вопрос спорный, кто порядочный, а кто негодяй.

Этими словами Стас лишь подлил масла в огонь.

— Что-о?! Все, хватит, ни копейки больше не дам. Надоело! Работать иди, вон лоб какой вымахал. Только и дела, что по кабакам да казино шляться. Вырастил наследничка на свою голову! — продолжал бушевать отец. — Я твои роскошные привычки оплачивать больше не намерен. И машину мою новую не трогай, на своей катай, битой.

На шум прибежала жена отца с таблетками.

— Как он может так жить? — жаловался тот, глотая лекарство.

Стас думал, время пройдет, все сгладится, но нет, отец был непреклонен. Стас разозлился.

Тоже мне, роскошные привычки, кривился он. Можно подумать, что ему королевский образ жизни обеспечивают. Ну разбил он опять машину по пьянке, с кем не бывает. А шуму-то, шуму! Можно подумать, что ему виллы и яхты дарят, а папаша, между прочим, человек не бедный, мог бы и пощедрее быть.

Стас привычек своих не изменил, поэтому сразу оказался в долгах.

— Меня сдавили отвратительные тиски нужды, — шутливо говорил он приятелям.

С каждым днем шутить ему хотелось все меньше и меньше. В долг никто больше не давал. Думал игрой дела поправить и, как назло, проигрался. Впору выть с досады.

И тут он вспомнил один разговор. Дело было полгода назад. В семействе его сводной сестры Тамары отмечалось какое-то торжество. Ее мамаша, Людмила Павловна, с его отцом тоже были приглашены. Стас увязался с ними из любопытства. Он помнил, как Людмила Павловна расписывала наследство, доставшееся ее дочери. На вечере присутствовал заместитель Ярослава — Владимир Мухин. Стас сразу нашел с ним общий язык. Подвыпили тогда прилично.

— Да, — сказал со вздохом Мухин, — разглядывая висевшую на стене картину. — Везет же некоторым: и фирма своя, сам себе хозяин, и жена богатая досталась. А тут крутишься как бобик, и все без толку.

Стас кивнул в сторону Ярослава:

— Он что, скупой, платит мало?

— Нормально платит. Но не скрою, хотелось бы побольше.

— Денег много не бывает, — мгновенно отозвался Стас.

Эти двое поняли друг друга с полуслова.

Мухин, сын бывшего дипломата, скончавшегося в начале девяностых, считал себя обойденным жизнью. Роль заместителя его не устраивала, он хотел рулить сам. Чем он хуже Ярослава? Да ничем. Только денег у него нет, чтобы свое дело поднять.

— Вот и приходится и служить, и прислуживать, — жаловался он.

Стас, не делавшей в жизни ни того, ни другого, прекрасно его понимал.

Ему тоже действовал на нервы благодушный вид Ярослава.

— Сразу видно, нет у человека проблем, вздыхал Стас.

— Проблемы всегда можно организовать, — желчно усмехаясь, ответил Мухин.

— Как?

Когда новые знакомые, угостившись в очередной раз, перешли на «ты», Мухин растолковал Стасу, что можно сделать.

— …Не понимаю, а тебе-то от этого какая польза? — моргал Стас пьяными глазами.

— Приятно своему ближнему напакостить, — засмеялся Мухин. — А если серьезно, то меня уже тошнит от его благополучного вида.

Мухин предложил Стасу последить за Тамарой.

— Нутром чую, у этой фифочки должен кто-то быть. Тебе проще, ты родственник.

— Какой я родственник! Она меня на дух не выносит.

— А как было бы хорошо, — мечтательно закатил глаза Мухин. — Вот бы преподнести Ярославу такой «подарочек»!» Ну хотя бы капельку какую нарыть, уж я бы постарался, раздул скандал. Ты не сомневайся, я за услугу щедро заплачу.

Стас сказал, что подумает. Потом на трезвую голову решил не связываться. Деньги у него тогда были, зачем напрягаться. Мухин вскоре укатил в Германию. Перед отъездом позвонил. Они посидели в кафе.

— Разговор наш не забыл?

— Про Тамару?

— Да.

— Не забыл.

— Слушай, я хорошо заплачу.

Стас заколебался. Недоговаривает чего-то Мухин, финтит. Из одного самолюбия такие подлянки делать не будешь, хлопотно, да и накладно.

— Есть детективные агентства, они это профессионально сделают.

Мухин с профессиональными агентствами связываться почему-то не хотел.

Стас и тогда не дал четкого ответа. Но пообещал, если услышит что, сообщит.

— И на том спасибо, — скривился Мухин. Сейчас Стас вспомнил про этот разговор.

Он позвонил Мухину в Гамбург.

— Отлично! — обрадовался тот. — Очень кстати.

Почему кстати именно сейчас, объяснять не стал.

— А вдруг у нее нет никого? — засомневался Стас. — Тогда дохлый номер.

— Ты проследи: куда ездит, с кем встречается, а остальное — мое дело.

— Только это… денежки нужны.

— О чем речь, высылай номер счета и прочие данные. И — как только, так сразу.

Стас уже второй день болтался возле дома Тамары. Он нашел удобный наблюдательный пункт. Недалеко находился пивной бар. Летом столики выносили на веранду. За зеленой искусственной декорацией Стаса было не видно.

Он видел, как Тамара выходила в магазин за продуктами. Он сидел у нее на «хвосте», когда она ездила к своей приятельнице. Можно было и не следить, фыркал он. По тому, как просто была одета Тамара, можно было сразу определить, что не на свидание собралась. Женщина без каблуков к любовнику не пойдет, правильно решил он.

Сегодня он уже выпил достаточное количество пива, когда увидел Тамару.

— Е-мое, — вырвалось у него.

Сегодняшняя Тамара резко отличалась от Тамары вчерашней. Прекрасный костюм, сумочка в тон обуви, туфли, конечно, на высоченном каблуке.

— Хоть на выставке показывай, — бормотал Стас, торопливо расплачиваясь с официантом.

Он мог не торопиться. Тамара медленно шла в сторону метро. Стас припустил за ней.

«Осторожная, зараза, даже такси возле дома не берет», — думал он.

Машину Тамара взяла на соседней улице. Стас быстро поймал для себя старенького «жигуленка».

— Держитесь вот за той иномаркой, — попросил он водителя.

— Сыщик, что ли?

— Да. Из частного сыскного бюро. Вы имеете что-то против?

— Нам без разницы, лишь бы деньги платили.

«Точно, к мужику едет!» — ликовал Стас, развалясь на сиденье. Желание сделать гадость гордячке Тамаре веселило его.

Через полчаса машина остановилась возле высотного дома. Стас, натягивая на голову кепку с большим козырьком, засуетился, как бы не прозевать. Но все сложилось удачно. Код железной двери оказался сломан. Стас спокойно вошел в подъезд. Ну а дальше пришлось попыхтеть.

Стас стремительно помчался по лестнице. Он уже почти задыхался, когда услышал, как хлопнул лифт на верхнем этаже.

— Наконец-то! — Он облизывал пересохшие губы.

Квартиры в доме располагались по левую и правую сторону от лифта. Она пошла направо. Он не мог видеть, в какую квартиру звонила Тамара, но это его не смутило.

Переждав несколько минут, он подошел к левой стеклянной двери, рядом с которой находились четыре звонка, и нажал один их них.

— Иду, иду, — послышался мужской голос.

На пороге стоял пожилой человек.

— Извините, пожалуйста, за беспокойство, — осторожно начал Стас. — Я ищу приятеля, но, кажется, что-то напутал…

— А, вам, наверное, Сергей нужен. Из молодых людей он один на нашем этаже проживает. — Словоохотливый сосед был не прочь поболтать. — Сергей Соколов, журналист.

— Да, да, — торопливо ответил Стас. — Он самый.

— Немного ошиблись. Его квартира с той стороны. Сто сорок первая.

— Большое вам спасибо, — приложил руку к груди Стас.

— Он должен быть дома. Я его недавно видел.

Сосед не уходил. Стас занервничал.

«Чего ждет, образина старая?» — чертыхался он.

Его выручил раздавшийся как нельзя более кстати звонок мобильного телефона.

Пожилой мужчина скрылся, наконец, за дверью.

Стас ликовал. Кажется, он попал в цвет! Лихо. Выйдя на улицу, он набрал номер Мухина. Телефон не отвечал. Ну и ладно. Главное, что он «родственницу» свою теперь уроет.

Глава 21

У дома Лидмана Шнейдер оказался под вечер. Еще раз прокрутил в голове все, о чем собирался поговорить с антикварщиком. Про Рембрандта — ни-ни. Сейчас даже думать про него нельзя. У Лидмана чутье первоклассное, мигом остальное вынюхает. Ситуация известная: он мечтает вернуть часть дедовской коллекции на родину. «Ирисы, засыпанные снегом» тоже принадлежала деду. Ее в числе других он хотел бы приобрести. Тем или иным способом.

Пока раздумывал, из подъезда вывалилась троица. Двоих Шнейдер узнал мгновенно, фонарь хорошо высветил их лица. Это были господа Драник и Могилевский, с которыми его познакомил Лидман. Третьего он видел впервые. На всякий случай Шнейдер мгновенно скрылся за разросшимся кустарником.

— Ты, падла, — услышал он грубый голос Драника, — не юли.

— Не знаю я, кому продал, сколько раз говорить можно.

— Не верю я тебе. Спалить всех, сука, хочешь! Это Лидман интеллигентничает, у меня по-другому запоешь.

Драник не успокаивался, и не вмешайся Могилевский, ссора могла бы закончиться дракой.

Шнейдер удивился. Незнакомый парень был на голову выше нападавшего, шевельни он пальцем, от Драника мокрое место осталось бы. Но парень лишь защищался.

— Кончай базар, — подал голос Могилевский. — А ты, Бакс, смотри, с огнем играешь. Мы тебя предупредили. Про долю — забудь. Постарайся найти своего покупателя, может, он еще в Москве. Это в твоих интересах. Вернешь ковш — продолжим разговор о доле. Понял?

Шнейдер видел, что Драник с Могилевским пошли в одну сторону, а тот, кого назвали Баксом, — в другую.

«Это у них называется раз-бор-ка», — вспомнил Шнейдер и пошел за Баксом.

Немец сообразил верно. Сцене, свидетелем которой он стал, предшествовала другая.

Лидман, узнав, что компаньоны его надувают, разозлился не на шутку. Могилевский и Драник примчались к нему для разбора «полетов».

— Мы так не договаривались, господа хорошие, — шипел как змея Лидман.

— Да ты что, Дмитрий Евгеньевич, с дуба рухнул? — уставился на него Могилевский. — О чем говоришь-то, не понял.

— Не понял он! — завопил в голос Лидман. — Не надо из меня дурака делать.

Подельники едва не вцепились друг другу в глотки и орали так, что в ушах звенело. Первым опомнился Лидман и бросился закрывать окно.

— Тише, тише, — твердил он. — Соседи услышат.

— Да плевал я на твоих соседей, — брызгал слюной Драник, но голос все же понизил.

Не много времени потребовалось, чтобы выяснить: ни Могилевский, ни Драник ни о каком ковше не слыхали.

— Ты меня, Дмитрий Евгеньевич, давно знаешь. Я сроду не крысятничал. Информация-то верная? — уже миролюбивым голосом спросил Могилевский.

— Вернее не бывает. Сведения из первых рук, от самого потерпевшего.

— Да-а, дела.

— Видел я похожую штуковину на квартире, — вспомнил Драник, — но не позарился. Вы же всё твердили: монеты, монеты… Ни про какие ковши уговору не было.

— Вазу ты разбил?

— Да говорю же… — опять повысил голос нетерпеливый Драник.

— Слышал, слышал, — замахал руками Лидман. — Только не кричи.

— Вазу не бил, — хмуро сказал Драник. — Я там вообще ничего лишнего не трогал. Тихо, как мышка, прошел.

Лидман кусал тонкие губы.

— Вывод напрашивается сам собой, — медленно начал он, но закончить не успел.

Могилевский уставился на Драника, и оба в один голос выпалили:

— Назаркин это, больше некому!

Драник вскочил, сжав кулаки:

— Да я этому красавчику башку снесу! Из-за него, гада, весь сыр-бор.

— «Кошки» у него в машине остались, — вспомнил Могилевский. — Вот он тем же способом и залез.

— Башку сносить не надо, — буквально понял слова Драника Лидман. — Без уголовщины обойдемся.

Лидман сунул телефон в руки Могилевского:

— Звони ему. Скажи, долю хочешь отдать. И больше ничего.

— Примчится как миленький, — злорадно потирал руки Драник.

Назаркин приехал через час.

И началось…

— Да, лазил еще раз, — не стал отпираться он. — Мне деньги нужны. Долю с дела вы мне только посулили. А где она, моя доля?

— Да я тебе, падла, — кипятился Драник, — такую долю покажу, что…

Лишь близость соседей мешала расправиться с провинившимся подельником.

— Ладно, дело сделано. Куда серебряный ковш дел? — спросил Лидман.

— Он был серебряный? — удивился Назаркин.

— Нет, ширпотребовский, — с пол-оборота завелся Драник. — Где вещь, дешевка?

Дмитрий Евгеньевич вздохнул. Шпана бритая, с кем приходится иметь дело!

— Уважаемый, — четко выговорил он, — в том доме могут находиться лишь антикварные предметы. Так куда вы дели ковш?

— Продал, — пожал плечами Назаркин. — Деньги срочно были нужны.

— Кому продал?

— Какому-то иностранцу, который возле антикварного магазина крутился.

— Так вы его даже не знаете?

— Нет, конечно.

— И за сколько продали?

— Он мне тысячу баксов предложил, я ему: за три продам. Сошлись на двух тысячах. А что, продешевил?

— О господи! — не выдержав, завопил Лидман. — Это историческая ценность. Ковш XVII века, а скорее, даже старше. Его сам царь Иван Грозный мог в руках держать.

— Иди ты? — искренне удивился Назаркин.

— Он оценен в тридцать тысяч долларов, но это цена музейная. Стоит он гораздо больше.

— Надо найти твоего иностранца, — встрял Драник. — Откуда он?

— По-английски чесал, вроде американец. Только где я его найду? Как я понял, он вечером собирался лететь домой. Все твердил, что напоследок ему крупно повезло.

— Ладно, проехали, — устало сказал Лидман. — Если улетел и на таможне не задержали, значит, туда ему и дорога.

Назаркин и Могилевский так не считали. Вывалившись из подъезда, они продолжали препираться, что частично и услышал Шнейдер.

Назаркин уже открывал дверцу своей машины, когда его остановил незнакомый голос:

— Извините, господин Бакс, я хотел с вами поговорить.

— Чего? — мгновенно развернулся Назаркин. — Какой я тебе Бакс?

— Я слышал, вас так называли.

— А вы кто?

Шнейдер представился.

— Я видел тех господ, — он кивнул в сторону ушедших Драника и Могилевского, — у господина Лидмана Дмитрия Евгеньевича.

— Ну и дальше что, от меня-то вы чего хотите?

— Поговорить.

Назаркин с нескрываемым любопытством уставился на Шнейдера. Если это подстава, то…

— Откуда, говорите, приехали?

— Из Германии, там у меня антикварный салон, — терпеливо повторил Шнейдер. — Вот визитная карточка.

— Написать что хочешь можно, — возразил Назаркин, но карточку в руки взял.

…Договорились они довольно быстро. Шнейдер, наблюдая за ссорой у подъезда, понял, что Назаркин — тот человек, который ему нужен. Лидману за комиссию платить надо, а здесь связь напрямую.

— А к тем двоим, — Назаркин кивнул в сторону ушедших подельников, — почему не обратились?

— Мне кажется, я сделал более правильный выбор, — со значением произнес Шнейдер.

Он не сказал, что его пугал взрывоопасный Драник. К тому же тех — двое, значит, платить надо больше. И потом — они тесно, связаны с Лидманом, а этот рискованный парень вроде нет.

Назаркину на дедовскую коллекцию Шнейдера было наплевать. Его интересовали деньги. Услышав фамилию Вершинина, он подскочил.

— У ко-го? — изумился он.

— Вершинина Тамара, — терпеливо пояснил Шнейдер. — Внучка генерала Вершинина.

— Она еще и внучка генерала!

— Вы ее знаете?

— Н-нет. Слышал.

Он мгновенно вспомнил, что видел эту женщину в ресторане клуба. Она — сводная сестра Стаса.

— Мир, оказывается, тесен, — ухмыляясь, произнес Бакс.

— У меня одно непременное условие, — сказал Шнейдер.

— Какое?

— Я хочу точно знать, что среди полотен находится картина «Ирисы, засыпанные снегом».

— А без «Ирисов» не пойдет?

— Нет, — твердо заявил Шнейдер.

«Ладно, будут тебе «Ирисы», — подумал Назаркин. У всех свои тараканы. А эти антикварщики вообще народ чокнутый.

Расставшись с немцем, Назаркин вдруг вспомнил про серебряный ковш. Он обманул компаньонов, вещь находилась у него, и никакому иностранцу он ее не спихнул. Тоже ведь не дурак, сначала хотел стоимость узнать. Помогли подельнички, сами цену назвали, а уж он-то теперь не продешевит. Тому же Шнейдеру и сплавит.

Но — не все сразу.

«А лихо получилось», — насвистывая, думал он,выруливая на проезжую часть улицы. Тридцать тысяч ему, конечно, с немца не слупить, но поторговаться можно. Доля! Он хмыкнул. Когда она еще была бы, эта доля, а тут верные деньги. Ловко провел компаньонов, ничего не скажешь.

— А что они могут мне сделать? — вслух сказал он и засмеялся. — В милицию заявить? Обобрал, мол, подельничек, добычу не поделили.

Не понравились ему слова Лидмана, будто этим делом прокуратура занимается. Туфту гонит антикварщик, попугать решил. Прокуратура ворьем не занимается. Возами предметы старины за границу вывозят — и ничего.

Шнейдер этот со своим заказом вовремя нарисовался. Выяснить про картину — ему раз плюнуть. У Стаса спросит. Тот отказать не посмеет, за ним карточный должок имеется. Были у Назаркина и еще кое-какие виды на приятеля.

Немец пусть думает, что задал непосильную задачу. Тогда и оплата будет соответствующая.

Глава 22

Тамара, выходя из подъезда дома, где жил Сергей, в сердцах хлопнула дверью. Сейчас ехала в лифте и едва сдерживала себя, чтобы не расплакаться.

Она уже забыла, когда плакала в последний раз. Почему мы так беззащитны перед теми, кого любим? Да и любовь ли это, может, просто дурь?.. Дурь и распущенность.

Сегодня сначала все было прекрасно. Сергей надулся, когда узнал, что она не может провести с ним выходной день.

— Вот как, — язвительно заявил он. — И чем же мы так заняты?

— К ребенку надо съездить.

— Можно подумать, что ребенок там один.

— Няня мать не заменит. Ася говорит, что девочка растет как сирота. Отец в Германии, мать… — Тамара вздохнула. — Мать непонятно чем занята.

— Ах вот как, я для тебя непонятно что. Ну, конечно, где уж нам, дуракам…

— Сереженька, ну зачем ты меня мучаешь?

— Я? — изумился он. — Я вообще права голоса не имею. У тебя постоянные отговорки: ребенок, муж, Ася, няня, кошка Дуська. Интересно, на каком месте нахожусь я?

— Можно подумать, что я от тебя что-то скрывала. Ты знал, что я замужем.

Сергей взял гитару и издевательским голосом пропел:

Она хотела мужа для постели,
А днем меня хотела для бесед.
— Зачем ты так? — тихо спросила Тамара. — Хочешь сказать, какая я мерзавка, потому что встречаюсь с тобой? Я это и без тебя знаю.

Она пошла в прихожую.

— Томочка, Томик! — Он обнял ее. — Ну прости меня. Я с ума схожу, потому что ты все время не со мной.

— Ну что же делать, что? — вырвалось у Тамары. — Не мучай меня.

Он молча взял ее за руку и повел в комнату.

…И они опять забыли обо всем на свете, и его голубые глаза опять вспыхивали от страсти.

— Они у тебя сейчас бирюзовые, — шептала Тамара. — Голубоглазый скандинав.

Она, как маленького, гладила его по голове и думала о том, что они не ссорятся лишь в постели.

— Я чувствую себя настоящей самкой.

— Это плохо?

— Да, очень.

— Раньше тебе это нравилось.

«Раньше у меня не было семьи», — подумала Тамара, но промолчала.

— Не начинай все сначала, — попросил он.

Она не хотела с ним ссориться, все произошло само собой.

Зазвонил телефон. Сергей снял трубку.

— …Нет, вовремя, — ответил он, натягивая на себя простыню.

Тамара мгновенно застеснялась наготы, почувствовав себя лишней. Она поднялась и вышла на кухню, пояснив:

— Пить хочу.

Когда вернулась и подошла к двери, он все еще говорил по телефону.

— …Лен, — услышала Тамара, — да ладно тебе.

Она вошла и непринужденно спросила:

— Лена? Оказывается, ты не так одинок.

Сергей положил трубку.

— Подслушивала?

— Да избави бог! — возмутилась Тамара. — Просто не захотела торчать под дверью. Не понимаю, почему ты скрываешь от меня, что продолжаешь с ней встречаться?

— Тебе это мешает?

— Нет!

Повисло нехорошее молчание.

— Дорогой мой, — насмешливо начала Тамара, — все это осталось в прошлом. Помнишь, как дико мы поскандалили из-за этой самой Лены? Я тогда выбежала под ливень босая и разгуливала в одном халатике по улице. Ты постоянен, все та же Лена. Или не та?

Сергей молчал.

— Раньше я бесилась, ревновала. Сейчас мне есть чем заняться в жизни. Мы не давали никаких клятв, но подразумевалось, что будем честными друг с другом. Иначе зачем все это? — Тамара стала одеваться. — А действительно — зачем? — тихо повторила она. — Кстати, хочу задать вопрос просто из любопытства: ты давно знаешь эту молодую женщину, почему не женишься на ней? И вообще, не понимаю, зачем я тебе опять понадобилась? Для разнообразия, наверное.

Он никогда так не орал на нее. Странно, сейчас это не производило на нее особого впечатления.

— Ты можешь оскорблять меня сколько угодно. Но прошу заметить, что такого тона я не позволяла ни своим мужьям, ни своим любовникам.

Она оделась и ушла. На этот раз он ее не остановил.

В лифте Тамара едва не заревела. Неужели опять все начинается сначала? Сейчас она ненавидела и себя, и его. Неужели она опять ревнует? Да ничего это не значит! Она просто дура и идиотка, потому что второй раз наступила на эти грабли.

Погруженная в свои невеселые мысли, Тамара не заметила, что за ней от самого подъезда следует человек.

— Тамара, — окликнул он ее.

Она обернулась.

— Стас? — Вершинина застыла на месте. — Что ты здесь делаешь?

— Слежу за тобой, — весело ответил он.

— Ну и как, успешно?

— Квартира сто сорок один. Сергей Соколов, журналист. Не женат, живет один. Продолжать?

— Да-а, — протянула Тамара, с трудом приходя в себя. — Оказывается, ты способен заниматься общественно-полезным трудом. Никогда бы не подумала.

Она говорила спокойно, а сердце бешено колотилось. Конец тихой, нормальной жизни. Но не этого она сейчас испугалась. Как она посмотрит в глаза Ярославу? А дочери?.. Не об этом сейчас надо думать, не об этом!

— Ты на машине? — небрежно спросила она.

— Нет, — удивился Стас с опаской посмотрев на Тамару. Он ожидал другой реакции.

— Тогда присядем вон там, поговорим. — Она кивнула на стоявшую невдалеке скамейку.

«Что предпринять, что? — лихорадочно соображала она, пока шли к лавке. — Предложить этому слизняку денег? — Это первое, что пришло ей в голову. — Да он потом будет всю жизнь над тобой измываться».

От этой мысли она пришла в ярость. Никогда! Полковник, вспомнила она. Можно обратиться за помощью к нему. Нет, она не будет никого вмешивать в это дело. Сама должна разобраться. Главное — не показывать ему, что испугалась. А дальше…

Решение пришло само собой.

— Значит, шантажировать меня вздумал?

— Каждый зарабатывает, как может, не всем наследство оставляют.

— Не всем.

— Так на чем мы остановимся? — нагло ухмыльнулся Стас.

— Вспомним прошлое, — улыбнулась Тамара. — Иногда это бывает очень полезно.

— То есть?

— В тот день, когда застрелили твою любовницу, а мою бывшую подругу Ирину Устинкину, ты у нее был.

— Ты чего гонишь? — приподнялся со скамейки Стас.

— Тебя твои приятели-уголовнички таким выражениям обучили? Повторяю: ты у нее был и звонил в дверь. Я видела тебя. Следователю не сказала, мать пожалела. Сейчас, пожалуй, самое время подумать о себе. Как ты считаешь?

— К чему про Ирину вспомнила? Что тебе это дает?

— Мне — ничего. А вот тебе…

Стас сжал кулаки.

— Представляешь, опять копать начнут, — мечтательно протянула Тамара. — Глядишь, и нароют что.

— Но убийца Ирины найден, — неуверенно произнес Стас.

Тамара, не отвечая, улыбнулась.

— Сам знаешь наши правоохранительные органы, то у них один виноват, то другой.

Стас думал недолго. Если отец узнает, что его персоной опять заинтересовалась прокуратура…

— Твоя взяла, — вздохнул он. — Живи, черт с тобой. Твое молчание в обмен на мое.

Тамара не верила своим ушам. Получилось! Она всегда знала, что он трус.

— Равноценная сделка, — кивнула она. — Только вот что я хочу тебе сказать, Стасик. На будущее. Мой муж слишком умный человек. Он знает обо мне все, что хочет знать.

— Я всегда подозревал, что ты крепкий орешек. Еще когда мой отец женился на твоей матери, понял, что характер у тебя есть, а с виду никогда не скажешь. Слушай, в кого ты такая, а?

— Еще бы у меня не было характера! Ты вот про наследство вспомнил. А знаешь ли ты, что с тех пор как мои родители развелись и оставили меня в старой квартире, я ни копейки денег не попросила, ни у матери, ни у бабушки, ни у своего отца. У твоего, естественно, тем более.

— На что же ты жила? — невольно вырвалось у Стаса.

— Стипендию получала в инязе и подрабатывала переводами. Я хороший переводчик, с работой, правда, отец помогал. Подбрасывал. Тебе, изнеженному балбесу, который никогда в жизни палец о палец не ударил, просто не понять, как можно жить, довольствуясь тем, что сам заработал.

— Нотаций и упреков мне от отца хватает.

— Извини, не хотела. Просто я ответила на поставленный вопрос.

Тамара встала.

— Да, кстати. Ты… — Она запнулась. — Со слежкой сам затеял или подсказал кто?

Стас скривился.

— Я поняла, можешь не отвечать. Владимир Мухин, заместитель моего мужа, постарался.

Тамара давно ушла, а Стас все сидел на скамейке. Зря он связался с этой ведьмой. А все Мухин. Если ему надо, пусть сам ее в оборот берет.

Он опять в который раз попытался до него дозвониться.

А Тамара думала о том, что семейный покой держится на волоске. «Мой муж знает про меня все». Она блефовала. Ничего он не знает! Сегодня ей удалось припугнуть Стаса. Но надолго ли?

Она уныло опустила голову. Зачем она начала встречаться с Сергеем? Зачем ей вообще все это? Запоздалое раскаяние терзало душу. Она мерзавка. Она заслужила все, что сейчас произошло. За все следует платить.

Глава 23

До Мухина Стас так и не дозвонился. Он был полон благих намерений вернуть еще не потраченный аванс.

— Недоступен! Интересно, чем он там занимается, в Германии?

Благие намерения потихоньку испарялись. В этот момент ему и позвонил Назаркин.

— Слышу по голосу, не рад старому приятелю, — подковырнул Стаса Бакс.

— Рад, но…

— Понимаю, денег нет.

— Я не могу тебе сейчас отдать весь долг.

— Не горит. Нам надо поговорить.

Они встретились в баре.

— Что, папаша отпускает недостаточно монет на содержание? — Назаркин, развалясь на стуле, изучал приятеля.

— Сказал, ни копейки больше не даст, — пожаловался Стас.

— Хочешь заработать?

Стас недоверчиво уставился на Бакса.

— Недавно уже заработал. — Он уткнулся в свой бокал.

— Реально, говорю. Поможешь мне — спишу часть долга. Ну как, согласен?

— Что требуется?

— Для начала узнать кое-что о твоей богатенькой родственнице.

Стас поперхнулся.

— Нет. — Он поставил бокал на стол. — Я в такие игры не играю, — по-своему понял он интерес приятеля.

— Да ты чего всполошился-то?

— Далась вам всем эта Вершинина! — вырвалось у Стаса.

— Ну, разумеется, богатые люди всех интересуют. Тобой вот, к примеру, кто может заинтересоваться, кроме милиции, прокуратуры и родного папаши? Никто. Разве только тот, кто сдуру в долг тебе поверил.

— Что надо делать? — вздохнул Стас.

— Тебе — ничего. Сольешь мне кое-какую информацию, и порядок.

— Долг спишешь? — недоверчиво спросил Стас.

Назаркин кивнул.

— Ты дома у нее бывал?

— Ну, бывал.

— И как обстановка?

— Музейная.

— А вот теперь поподробнее.

Стас раздумывал недолго. Желание напакостить Тамаре вспыхнуло с новой силой. Он обрисовал расположение комнат в квартире. Потом, напрягаясь, стал вспоминать, где что находится.

— Богатая хата.

— Только уговор — я тебе ничего не говорил.

— Об этом можешь не беспокоиться. Там должна быть картина «Ирисы, усыпанные…», тьфу ты черт, «Ирисы, засыпанные снегом», — поправился он. — Часом, не помнишь, где она висит?

— Зачем тебе «Ирисы»? Там есть вещи и подороже.

— А ты откуда знаешь?

— Отец говорил. У него прямо слюна начинает закипать, когда он говорит о коллекции Вершининых. Родному сыну не может помочь нормальную тачку купить, а на это ему никаких денег не жалко.

Стас послушно рассказал, где находится интересующая Назаркина картина.

— Только это дохлый номер, всё на сигнализации.

— А про это я тебя еще не спрашивал, — со значением произнес Назаркин.

Стас испуганно уставился на него.

— Чего дрейфишь?

— Я… я туда не полезу.

— Тебя никто не заставляет. Расскажешь мне еще про порядки в доме, и привет, долг я тебе, считай, списал. Меня интересует, кто проживает, привычки, круг интересов, ну и так далее.

Стас подробно ответил и на этот вопрос.

— Значит, говоришь, на сигнализацию квартиру ставят всегда, когда выходят из дома.

— Да, я слышал разговор, Тамара жаловалась, как это неудобно.

— И в квартире всегда находится цербер Ася?

— Да. — При воспоминании о ней Стас передернулся. — Сейчас она, кажется, на даче.

— Одна?

— Нет. Ребенок и няня с ней.

— А что из себя представляет няня?

— Обычная телка молодая.

— Москвичка?

— Откуда-то с Украины приехала.

— А чем она до того занималась, не знаешь?

— Школу закончила. Вроде в театральный не поступила, подалась в няни.

— Значит, девчонка симпатичная?

— Не знаю, я прислугой не интересуюсь.

Зато Назаркин интересовался всем.

— А где у них дача?

— В Подмосковье, на Клязьме.

— Дом покажешь?

— Да нет проблем.

— И последняя к тебе просьба. Ты это… про наш разговор особенно не распространяйся.

— Уже забыл.

Стас расстался с приятелем с облегчением. Главное, тот долг ему списал. Папаше кланяться не придется. Про вопросы Назаркина он старался не думать. Его дело маленькое. Бакс спросил, он ответил. Что здесь страшного?

Договорились встретиться завтра и подъехать к даче Вершининой. Сегодня Назаркин должен был встретиться со Шнейдером.

Немец оказался точен.

— Вы удивительно оперативны, — похвалил он Назаркина.

— Стараемся.

Когда Шнейдер услышал, что желанная картина спокойно висит среди других на стене в квартире Вершининой, он едва справился с волнением. Неужели это возможно?..

Он быстро справился с собой. Дальнейший разговор носил четкие указания.

— Когда вы сможете…

— Здесь с наскока не получится. Подготовка нужна. И деньги, — со значением произнес Бакс.

— Да, я согласен, — заторопился Шнейдер. — Вы ручаетесь, что будет сделано… чисто?

— Не волнуйтесь, я все уже продумал. Риск минимальный.

— Понимаете, чтобы я смог уехать…

— Это и в моих интересах. Но придется подождать.

— Долго?

— Недели, думаю, хватит.

— Неделя — это нормально, — успокоился Шнейдер и вытащил пачку денег.

Назаркин, получив аванс, не торопился уходить.

— У меня для вас есть сюрприз, — со значением произнес он, расстегивая спортивную сумку.

На свет появился серебряный ковш, украденный у Ольшанского.

— Откуда у вас это? — загорелись глаза Шнейдера. Он не зря много лет занимался русским антиквариатом и сразу понял, что вещь имеет историческую ценность.

— Ковш Петра Первого, — с гордостью выговорил Назаркин.

Они долго торговались.

— Тридцать тысяч — это невозможно, — кипятился немец.

— Музейная цена, — не уступал Назаркин. Как ему сейчас пригодились сведения, полученные от подельников!

— Но мне ее надо протащить через границу!

— Это ваши проблемы.

— Я ведь не спрашиваю, откуда у вас эта вещь.

— Я у вас тоже о многом не спрашиваю, — не сдавался Назаркин. Он понял, что немец запал на эту штуковину, и решил идти до конца.

— Здесь вам никто не даст такой цены, — продолжал сопротивляться Шнейдер.

— Это мои проблемы. Заметьте, я вам как честный человек назначил музейную цену. Музейную! — со значением поднял Бакс палец вверх. — У себя вы сможете продать ее гораздо дороже.

Шнейдер понимал это тоже, потому и вцепился мертвой хваткой в историческую редкость.

Сошлись на двадцати пяти тысячах евро.

— Вы меня разорили. — Довольный, Шнейдер осторожно укладывал серебряный ковш в свою сумку.

— Один момент, — остановил его Назаркин. — Лидману про эту сделку говорить не надо.

— Понял, — усмехнулся Шнейдер. — Видимо, ваш спор произошел из-за этой вещи?

Назаркин не ответил. Они расстались, вполне удовлетворенные друг другом.

На следующий день Стас, как и обещал, показал ему дачу Вершининой на Клязьме.

Няню ждать пришлось не долго.

— Она? — спросил Назаркин у приятеля.

— Она самая, зовут Оксана.

— Дальше я сам разберусь. А ты это… прокатился бы куда-нибудь отдохнуть, что ли.

— На какие шиши? — возмутился Стас.

— В Сбербанке займи, — захохотал Назаркин. — Да шучу я про Сбербанк, шучу. А про отдых нет. На дачу отцовскую поезжай. Короче, из Москвы свали на время.

Стас уехал. Бакс внимательно стал наблюдать за девушкой.

— Годится, — сделал он вывод.

Эту телку за неделю точно уболтает, и не с такими справлялся.

Глава 24

Пивоваров сидел напротив следователя Лаврова. На этот раз в прокуратуру он явился сам. Ему было что рассказать.

— Представляете, я, кажется, знаю, где надо искать убийцу моей жены! — с пафосом начал он.

Михаил Иванович нервничал и без конца сбивался.

— Вы не волнуйтесь, — пришел ему на помощь Леонид Леонидович. — Давайте начнем сначала и по порядку.

— Если сначала, то мне надо перед вами покаяться.

Лавров вопросительно поднял голову.

— А по порядку… Понимаете, после нашего разговора, когда вы спросили, не упустил ли я чего, то только об этом и думал. И так, и этак, все перебрал. Аиду убили, теперь вот приятельницу покойной жены пристрелили. Всё одно к одному. Спать перестал, ну должна же быть здесь какая-то разгадка! Конкуренты в смерти Аиды были ни при чем. Я ведь два года назад по своим каналам тоже интересовался. Когда вы меня сразу после смерти Аиды допрашивали, каюсь, злился на вас. Извините, даже жаловался.

Лавров улыбнулся.

— Вот почему дело передали другому следователю.

— Каюсь, — приложил руку к сердцу Пивоваров.

— Ладно, дело прошлое.

— Я уже потом сам пожалел. Этот следователь — Фролов — с виду человек обходительный, но такого наворотил, прости господи, что я за голову схватился. Правда, меня он не подозревал.

— Я вас подозревал лишь первое время. Работа такая — подозревать всех участников и отрабатывать все возможные версии.

— Когда дело вроде прекратилось, я сначала обрадовался — конец всем мучениям.

Лавров покачал головой.

— Убийцу не нашли, — напомнил он. — Значит, вы, как, впрочем, и другие, оставались подозреваемым.

— Вот! — повысил голос Пивоваров. — Я это лишь потом понял, в связи с выборами. Нашлись доброжелатели, — злобно сверкнули глаза Пивоварова, — подсказали. Когда шел к вам в прокуратуру несколько дней назад, думал, все, хватит мое имя полоскать. Вернусь домой и вычеркну свою кандидатуру из списков, пусть подавятся!

— Что же вам помешало?

— Я понял, что вы мне верите и что найти убийцу действительно в моих интересах. Но это все лирика. Я… Водички дайте попить, — попросил Пивоваров, — в горле от волнения пересохло.

Лавров, не скрывая интереса, смотрел на Пивоварова.

— Вчера вечером по домашнему телефону раздается звонок. Звонит знакомый, говорит, что со мной хочет поговорить некий Петрухин. Я: что случилось? Приятель отвечает, что тот сам мне все объяснит. Дело касается черного бриллианта. Я говорю, что знать не знаю ни про какой черный бриллиант и что покупать в ближайшее время никаких драгоценностей не планирую. Фамилию Петрухин я слышал, но лично с ним знаком не был. У него была фирма, потом что-то не заладилось, и он улетел в Америку. Приятель настаивает, говорит, что речь идет не о покупке и что у этого самого Петрухина ко мне серьезное дело. Ладно, говорю, можно встретиться. Пошутил еще, что сам в Америку лететь не собираюсь, пусть приезжает сегодня утром ко мне в офис. — Пивоваров опять сделал несколько глотков из стакана. — Я, может, долго рассказываю, но все это имеет значение. Короче, сегодня встретились. Оказывается, — Пивоваров в возбуждении подался вперед, — ровно два года назад, незадолго до смерти, этот самый господин Петрухин продал моей покойной жене кольцо с черным бриллиантом.

— Вы этого не знали?

— Откуда? У Аиды появились свои средства с тех пор, как она стала занимать должность вице-президента медицинской страховой компании. Драгоценности она, как и всякая женщина, обожала. Последнее время мы мало общались, у каждого была своя жизнь. Она мне о покупках не докладывала.

— Почему Петрухин продал ей перстень?

— Я же говорю, два года назад он почти разорился, не до украшений стало.

— Этот был женский перстень?

— В том-то и дело, — радостно закричал Пивоваров. — Мужской. Точнее, выполнен в виде печатки, посредине этот самый черный бриллиант. Эту вещь могли носить как мужчина, так и женщина. Перстень Петрухин Аиде продал, но среди ее вещей его не оказалось.

— Вы это точно знаете?

— Точно. Я у дочери сегодня был. — Пивоваров предвосхитил вопрос Лаврова. — Она тоже ничего не знает.

— Выходит, перстень исчез?

— Да. Я думаю, что знать о нем мог лишь один человек. Элла Ревенко, жена была с ней очень близка.

— Ревенко на следствии ничего не сказала, — задумчиво произнес следователь. — Но мы у нее этого и не спрашивали.

— Вот видите!

— А почему Петрухин вам позвонил?

— Он хотел выкупить кольцо назад. Вещь, сказал, редкая.

— Опять разбогател?

— Да вроде. Такая наша жизнь, — вздохнул Михаил Иванович.

— Аиду убили давно, почему он позвонил только сейчас?

— Не знал. Его и в России не было. Он и сейчас бы не узнал, вернее, узнал бы, но не сразу, не появись в газете эти публикации с намеками в мой адрес. Вот сволочи! — завелся с пол-оборота Пивоваров. — Доберусь я до них… Леонид Леонидович, эти новые данные вам помогут сдвинуть дело с мертвой точки?

— Думаю, что да. Скажите, а кто еще мог знать о личной жизни вашей покойной жены?

— Никто.

— Даже дочь?

Михаил Иванович покачал головой:

— Мне она ничего не рассказала. Попробуйте, может, у вас получится. Вы думаете, что… Аиду пристрелил любовник?

— К сожалению, очень похоже.

— Да бросьте вы — «к сожалению», — фыркнул Пивоваров. — Мне и тогда до ее похождений не было дела, а сейчас тем более.

— Вы знали ее любовников?

— Нет. Я за ней не следил, это она мне устраивала… танец с саблями. Она была очень осторожная. Если у нее кто-то и появился, то все было шито-крыто. Приятелей она подбирала тщательно. Вы думаете, — ахнул Пивоваров, — что ее убили из-за кольца?

— Пока ничего сказать не могу. Аида Витальевна сама могла сделать такой царский подарок своему приятелю?

— Исключено, — уверенно отрезал Пивоваров. — Что угодно, только не это. Не ее стиль.

— Могла влюбиться и…

— Да нет же, говорю вам. Надо было просто знать Аиду. Любовника она завести могла, но подарить ему дорогой подарок — нет. Не хочу наговаривать на покойницу, но она была очень расчетливым и прижимистым человеком.

После ухода Пивоварова в кабинет к Лаврову заявился следователь Валентин Архипов.

— Новостей — куча! — с порога радостно начал он. — Я вас не беспокоил, чтобы не мешать исповеди господина Пивоварова. — Он что, сам пришел?

— Сам.

— Ну и фрукт, — возмутился Валентин, когда Лавров рассказал, почему у него два года назад забрали дело по убийству Пивоваровой. — Он, оказывается, еще и «телегу» на вас накатал!

— Валя, не будь мелочным, — урезонил его Леонид Леонидович. — Человек все осознал. Помощь следствию оказывает. Ценить надо.

— Да ценю я, ценю. Понял теперь господин Пивоваров, что обходительность Фролова ему сейчас боком может выйти. Убийство жены не раскрыто, а с таким багажом в политические деятели не пролезть.

— Валя, ближе к делу.

— Короче, выяснилось, с кем провела последний день жизни Элла Ревенко. — Архипов сделал значительную паузу. — Она поехала в ресторан клуба, чтобы продать изумрудные серьги. Это из показаний соседки. «Эллочка очень бедствовала после гибели мужа, кому не знать, как мне. Совсем извелась, бедная, хорошая женщина была, душевная, раньше, когда деньги были, всегда мне в долг давала. Теперь так получилось, что и у меня иногда занимала. Серьги долго продать не решалась. Жалела, мужний подарок. И вдруг решилась. Куда, говорит, мне в них теперь ходить?»

— Серьги дорогие?

— Соседка сказала, что изумруды порядочные. Элла переживала, что, воспользовавшись ее бедственным положением, покупатель снизит цену.

— Имя покупателя знает?

— Нет. Ревенко ей не сообщила, она бы запомнила.

Валентин загадочно улыбнулся.

— Давай не тяни. Вижу, что покупателя знаешь.

— Покупателя не знаю, известно, к какому столику подошла Ревенко в ресторане.

— ?

— Значит, так. Первоначально за столом сидели трое: жена известного банкира Лада Козило со своей неизменной спутницей Веркой Прониной.

— А что так неуважительно — Верка? — перебил Лавров.

— Официант сказал, что мадам Козило только так ее называет. Я поинтересовался. Оказывается, муж Верки — беглый банкир. Был громкий скандал, когда его банк лопнул. Сама Пронина прибилась к богатенькой приятельнице и таскается с ней повсюду. Эта неразлучная парочка хорошо известна. Третьим в компании был молодой импозантный человек лет тридцати, а может, и меньше. Вроде как бойфренд Лады Козило.

— Так Козиле этой лет ого-го сколько, — вспомнил Лавров. — Ее личность постоянно на экране телевизора мелькает, а бойфренду, говоришь, и тридцати нет.

— Отсталая вы личность, Леонид Леонидович! Сейчас так модно.

— Ну-ну. Кто этот парень?

— Известно только имя — Борис. Потом к столику подошла еще одна дама. Наша старая знакомая, Тамара Вершинина. Помните такую?

— Помню. Вершинина сама подошла к компании?

— Официант не вполне уверен. Его в этот момент в зале не было.

— Заказ был сделан на троих или на четверых? Валентин смущенно вздохнул.

— Не беда, узнаем, — успокоил Лавров.

— Конечно, — заторопился Архипов. — Я этих трех дам вызвал сегодня в прокуратуру.

— Оперативно.

— Бориса, к сожалению, нет. Про него никто ничего не знает.

— Когда наши дамочки должны подойти?

Валентин взглянул на часы.

— Козила со своей спутницей минут через сорок. Вершинина попозже.

— Время еще есть. Надо умненько их опросить. Возьмешь на себя Козилу. Или нет, сначала — Пронину. Вершининой я займусь сам.

— Думаете…

— Я пока ничего не думаю. Вершинина была подругой Устинкиной, которую убили. Там мы вроде разобрались. К Пивоваровой мадам Вершинина отношения не имела. Но сейчас застрелили подругу Пивоваровой и опять возникла знакомая фамилия. Хотя… — Он вздохнул. — Вершинина должна была получить наследство после смерти бабки, значит, сейчас женщина она не бедная. Эти люди общаются между собой: рестораны, презентации, различные показы. А с другой стороны…

— Вы учили меня не верить в подобные совпадения.

— Ты и не верь.

Лавров задумался.

— Тут вот еще что настораживает. У Пивоваровой пропал перстень с черным бриллиантом, здесь исчезли серьги с «порядочными», со слов соседки, изумрудами. Но это, как говорится, информация к размышлению. Сейчас надо искать убийцу Ревенко по свежим следам. На стройке, где нашли труп, обнаружены следы лишь двух человек: убитой и убийцы.

— Кто шляпку спер, тот и тетку укокошил, — процитировал Валентин известного драматурга.

— Как версия — подходит. И этот человек, — продолжил Лавров свою мысль, — неравнодушен к драгоценностям.

— Леонид Леонидович, вы думаете, что это дело рук одного и того же человека?

— Такой вариант тоже не исключен.

Лавров поднялся из неудобного кресла.

— Черт его знает, где наши хозушники такую мебель раздобывают. Все кости ноют. — Он прошелся по кабинету. — Ты вот что, Валя, в разговоре с женой банкира будь поосторожнее. Особенно не напирай. Контролируй себя. А то потом эта публика жалобами начальство завалит.

— Есть фильтровать базар! — козырнул Архипов.

Веселился Валентин зря. Дамочка ему попалась не робкого десятка.

С Прониной он разобрался быстро. Та четко и лаконично отвечала на вопросы. Сидели втроем в ресторане, обедали. Потом появилась Вершинина, ее Лада окликнула, пригласила за столик. Ждали Ревенко, которая хотела продать Козило серьги.

— Ревенко и Козило были раньше знакомы?

— Нет.

— Откуда…

— Да я их познакомила, — перебила Пронина. — И про серьги Ладе тоже я сказала. Зачем такая роскошь, если жить не на что?

— Козило серьги купила?

— Нет, не сторговались. Ревенко сидела за столиком сама не своя, испуганная какая-то.

— Она ушла первая?

— Нет. Первой поднялась Вершинина. Ее шофер ждал, она с ним уехала. Эллу Ревенко Лада в машину пригласила. Та сначала отказывалась, потом согласилась.

Все это еще раньше рассказал следователю официант ресторана.

— Кто был в машине?

— Как обычно, — пожала плечами Пронина. — Лада, Борис, я, шофер, разумеется, и Ревенко. До самого дома мы ее не довезли, строители дорогу разрыли. Там, перед стройкой, и высадили.

— Во сколько это происходило примерно, не помните?

— Светло еще было, а время точное не помню. Часов семь-восемь, наверное.

— Ее убили недалеко от того места, где вы ее высадили.

Пронина горько усмехнулась.

— Слышала, что убили, но не знала, что там.

— Что вы делали дальше?

— Поехали к Ладе на дачу. Я осталась у нее ночевать.

— А Борис?

— Ну и Борис, конечно.

— Как фамилия этого Бориса?

— Понятия не имею. Вопрос не ко мне.

— Давно Козило с ним знакома?

Пронина задумалась.

— Примерно месяц.

Неприятности, произошедшие с мужем, научили ее быть сдержанной и ничему не удивляться.

С Козило разговор получился другой. Сначала она пыталась даже кокетничать со следователем, но как только вопросы стали конкретными, с нее слетел весь лоск.

— …Вы что, вы меня подозреваете?! — заорала она. — Да как вы смеете?! Да я вас…

Ох, и намучился с ней Архипов! Ему с трудом удалось ее успокоить. Она подтвердила все то, что сказала ее приятельница Пронина. Вопрос о Борисе заставил ее хихикнуть.

— Вы считаете, что я слишком стара для него? — кокетливо спросила мадам Козило, поигрывая кольцами с крупными камнями и поправляя довольно откровенное декольте.

Валентин за год не говорил столько комплиментов женщинам, сколько сказал сейчас жене банкира. Это совсем примирило ее с вызовом в прокуратуру.

— Фамилия у Бориса очень романтичная, как и он сам. Тюльпанов, Борис Тюльпанов, правда, звучит замечательно?

Где проживает ее любовник, она не знала.

— У моего шофера надо спросить, он его до дома иногда подвозил. Сама я у него в гостях не была.

— Связаться с ним можно?

— По мобильнику, только он почему-то второй день не отзывается.

Она выплыла из кабинета, оставив после себя стойкий запах духов.

— Хоть под душ полезай, — фыркал Архипов, вспоминая умопомрачительный наряд не желающей мириться с возрастом дамы.

Он закрыл папку с делом и решительно сунул ее в сейф. Все, на сегодня он свою норму отработал. У Козило и компании — твердое алиби. Не могут же они так складно врать! Бориса он отыщет, обычный хлыщ, наверное, живущий за счет дамочек, таких сейчас немало развелось. Уголовно такие действия ненаказуемы.

В отличие от буйной Козило, Тамара Вершинина не закатывала старшему следователю прокуратуры Лаврову истерик. Но ему от этого было не легче.

Она вежливо отвечала на все вопросы. Ответы совпадали с тем, что говорили до нее Пронина и Козило. Лаврову не в чем было ее упрекнуть. Как и два года назад. Она была так же осторожна и немногословна. Тогда он почувствовал, что Вершинина чего-то недоговаривает. Сейчас такого впечатления, пожалуй, не было.

Следователь удивился, что она смутилась, отвечая на простой вопрос.

— Почему я приехала в клуб? — переспросила она. — Да как вам сказать… Была на фирме у мужа, он сейчас в Германии, обедать дома одной не хотелось, вот и заехала.

— Куда вы отправились потом?

— На дачу.

— А не проще и пообедать было на даче?

— Не проще. Я не собиралась в тот вечер туда ехать. Ася позвонила. «И сказала про Рембрандта», — добавила про себя Тамара.

— Вы раньше не встречались с убитой?

Тамара покачала головой.

— Нет. Мне было неприятно присутствовать при торге. И очень жаль эту женщину.

— Вам не показалось, что Элла Ревенко чего-то испугалась?

— А вы знаете, я сейчас вдруг об этом тоже подумала. Она была немного странная, но я тогда решила, что она за серьги переживает. Кому приятно свои вещи продавать? А сейчас вспомнила ее глаза… Да, пожалуй, она была напугана.

— Она села к вам за столик в таком состоянии или что-то испугало ее уже на месте?

Тамара подумала.

— Не знаю. Я ее не разглядывала, она же не ко мне приехала. Потом, когда начался торг, обратила на нее внимание.

— Кого из знакомых, кроме компании Козилы, вы встретили в клубе?

Обычный вопрос, почему она опять занервничала?

— В холле я увидела знакомого журналиста. Его зовут Юра Егоров. Поговорили немного. Мы давно не виделись.

Вот как, об этой встрече следователь не знал. Зато знал о другой, но сама Вершинина пока почему-то помалкивала.

— Больше вы никого не встретили?

— Да, совсем забыла, — нахмурилась Тамара. — За соседним столиком сидел Стас Наумов. Это мой сводный брат.

— Вы разговаривали?

— Да нет, просто кивнули друг другу. Между нами дружбы нет.

— Что так?

Она пожала плечами.

Лавров видел, как неохотно она отвечает на его вопросы. Особенно о родственнике. Ответила, потому что он был настойчив. Если бы Валентин не выяснил у Козило и Прониной, что с Вершининой заговорил молодой мужчина, сидящий за соседнем столиком, вряд ли она «вспомнила» бы про это.

Лавров видел в окно, как Тамара пересекает двор. Не хотелось ей говорить про Наумова. Даже лицо изменилось, брезгливым стало. Но что это дает? У них у всех алиби. Искать убийцу Ревенко и Пивоваровой надо не здесь.

— А где, где его искать? — спросил себя следовать.

Ответа на этот вопрос он пока не знал.

Глава 25

Назаркин хорошо подготовился к встрече с няней Вершининой. Не поленился сделать себе удостоверение помощника режиссера киностудии. Фальшивое, конечно. Не проблема, если есть деньги. И знакомые.

— Какую студию писать?

— Любую. В Интернет можно глянуть.

— Смотри, тебе жить, но я бы не советовал.

— Почему?

— Там есть информация, и при желании можно обнаружить обман.

— Тогда пиши любую. Их сейчас до черта.

— «Лихоманы», — заржал знакомый.

— Хорош зубоскалить. Лучше придумай что-нибудь неброское, но солидное.

— Только за отдельную плату. Ладно, шучу. «Метеор», например.

— Годится.

— Фамилию какую писать?

— Чуев, Геннадий Иванович Чуев.

— Имя менять не хочешь, только фамилию?

— Мне так удобнее.

Через полчаса приятель протянул ему корочки.

— На, гляди, какой красавец.

— Угу. — Назаркин придирчиво оглядел ксиву. — Ты это… сделай так, чтобы оно не выглядело совсем новеньким.

— Просьба клиента — закон. — Он стал тереть чем-то бордовые корочки, потом капнул на них вонючую жидкость и опять потер. — Один момент, последний штрих художника.

Назаркин остался доволен.

— Ничего нового, все старо, как мир, — философствовал знакомый. — При развитом социализме на такую наживку дурочек ловили, в перестройку и в нынешнее время тоже.

Под это напутствие Назаркин отправился на Клязьму.

Уткнувшись в газету, он наблюдал за высокой стройной девицей, которая прогуливала маленькую девочку. Няня не казалась легкой добычей и дурочкой не выглядела, но он был уверен в себе.

«Если ей не надоели эти сюси-пуси, то я перестал разбираться в женщинах и потерял квалификацию», — подумал он, плотоядно поглядывая на пышную грудь жертвы.

Он встал со скамейки и небрежной походкой двинулся к девушке с ребенком.

Свернутая газета упала на дорожку аккурат в нужном месте. Он поднял ее и встретил любопытный взгляд няни.

Назаров лучезарно улыбнулся:

— Вы восхитительно смотритесь на этом фоне. Настоящая мадонна с младенцем.

Девушка не смутилась, и Бакс понял, что на верном пути. Квалификацию он не утратил.

— Никакая я не мадонна, просто няня, и ребенок этот не мой. — Она помедлила. — А вы, наверное, художник?

— Почему вы так решили?

— Здесь много художников.

— И вам многие предлагают написать ваш портрет?

— Ну, не многие, — смутилась она.

— Увы, я не художник. — Он сделал хорошую паузу. — Я всего-навсего скромный помощник режиссера. Наша киностудия называется «Метеор», может, слышали?

— Да, кажется, — неуверенно ответила она.

Назаркин видел, что его нехитрая приманка сработала. «Все старо, как мир», — вспомнил он слова приятеля. Сейчас ему было не до философии. Пришла пора активных действий.

— Ох, извините, забыл представиться. — Он вытащил свое удостоверение. — Чуев Геннадий. Для вас просто Гена.

— Оксана. — Она протянула свою мягкую ладошку.

— Какая у вас нежная кожа, — искренне восхитился он.

Он не был настойчив, но когда сказал, что прибыл сюда в гости к приятелю и скоро уедет, она огорчилась.

— Ваши хозяева отпускают вас погулять одну или только с ребенком?

— Вечером я свободна.

— Чудесно. Я хочу пригласить вас на ужин, надеюсь, вы не откажетесь. Где здесь прилично кормят?

В ресторане он был любезен, но рук не распускал. Клиент должен созреть. Он не говорил банальных комплиментов, был даже сдержан, чем заинтересовал ее еще больше.

На «ты» они перешли лишь к концу ужина. Он ждал, когда она начнет изливать перед ним душу. За этим дело не стало.

— Нет, конечно, я не мечтала стать няней. Школу закончила, попробовала поступить в театральный, но не прошла по конкурсу.

— Здесь или у себя на Украине? — деловито спросил Назаркин.

— У себя, конечно. Кто меня здесь возьмет?

Назаркин задумчиво смотрел на девушку.

— Оксана, а ты не хотела бы сниматься в сериале?

Он даже сам удивился, до чего правдиво звучал его голос. Он бы сам себе поверил.

— Это шутка?

— Нет. Дело в том, что мы собираемся снимать многосерийный фильм. Я только сейчас понял, что ты нам можешь подойти. Нет, не на главную роль, конечно, хотя… — Он задумался. — Надо сделать пробы. Не все зависит от меня. Короче, главную роль не гарантирую, но хороший эпизод — вполне.

— Это возможно? — Она уставилась на Назаркина. — Я ведь говорю с украинским акцентом.

— Это как раз то, что нужно. А где, ты думаешь, находят актеров? Не все студию МХАТ закончили.

— Я работаю, — неуверенно пояснила Оксана.

— Твоя работа — не помеха. Съемки должны начаться через месяц, к тому времени придумаем что-нибудь, если, конечно, пробы пройдешь. Ну как?

— Я… очень… — Она покраснела от радости.

Неужели это тот самый шанс, за которым она приехала в Москву? А почему бы и нет, в конце концов? Не боги горшки обжигают!

Дальнейшие отношения складывались традиционно. В койку он ее уложил на следующий день. Снял номер в гостинице. Когда понял, что девочка готова смотреть на мир его глазами, начал деловой разговор. Она уже немало ему рассказала о своих хозяевах и их привычках. А о чем ей говорить? Это была ее настоящая жизнь.

Она была обычной молодой девчонкой, не глупой, но ей хотелось всего и сразу.

Роскошная жизнь других кружила голову. Вон как они живут: машины, виллы, сногсшибательные наряды, поездки за границу! Встреча с Назаркиным, представившимся помощником режиссера, была ее шансом вырваться на свободу.

Бакс, заливаясь соловьем, не забывал при каждой встрече подсыпать ей в бокал наркотик. Он знал норму и ждал. С чуткостью сапера он уловил перемену в ее настроении.

— Роскошная жизнь, девочка, даром не дается.

— А если не даром?

И все же он ее недооценил. Она испугалась.

— Чего ты боишься, дурочка? Сама говорила, люди они богатые, в доме как в музее. От них не убудет. Тебе не надоело на чужой достаток смотреть? Так и проторчишь весь свой век в нянях.

Она мотала головой.

— Послушай, никто на тебя не подумает. Я сделаю слепки с ключей, ты мне скажешь, как снять квартиру с охраны. Никаких осложнений не будет. Главное — не попадаться. А потом мы будем вместе, только ты и я. Ну?!!

И Оксана решилась. Принесла ключи, сказала код клиента.

— Этот от первого замка бронированной двери, этот — от второго, — уточнял Назаркин. — Эти два ключа от внутренней двери. Серьезные ребята.

Особенно беспокоил Назаркина пароль.

— Тамара всегда пишет слово на бумажке и прячет в серебряную вазочку.

— Она может положить ее в другое место?

— Нет. Ася Ивановна ее сколько раз при мне ругала, но она ни в какую. Мне так удобно, говорит.

— А муж?

— Он сейчас в Германии.

— Приедет скоро?

— Мне не докладывают. Слышала разговор, что вроде еще на несколько дней задержится.

— Когда, говоришь, Вершинина собирается на дачу приехать?

— Завтра. Ночевать здесь останется.

Дубликаты ключей Назаркину изготовил все тот же знакомый, мастер на все руки.

— Вот этот ключ, — предупредил он, — с секретом. Если есть возможность, подмени его на оригинал. Меньше риску.

Назаркин проделал все мастерски, Оксана ничего не заметила. В последнее время она ходила как шальная.

— Ты, часом, не заболела, девка? — заметила ее состояние Ася. — Или обидел кто?

Оксана мотала головой.

«Будь что будет!» — твердила она себе.

Когда рядом не было Назаркина, она испытывала мучительное беспокойство и не понимала, что с ней происходит. Может, действительно заболела?

Бакс решил, что квартиру будет брать днем. Не хотел повторить неудачу у Ольшанского. Он достаточно понаблюдал за жильцами дома, которых было немного.

Консьержка в подъезде не сидела, вместо нее у жильцов был сложный кодовый замок. Баксу казалось, что он все предусмотрел.

…Он не торопясь вошел в подъезд. Никого. Поднялся на третий этаж. Тоже все спокойно. Когда открывал бронированную дверь, руки немного дрожали, но он отлично справился с двумя сложными замками. «Хорошо», — прошептал он. Нельзя расслабляться. Следующая дверь… Второй замок не поддавался. Что за черт! Он услышал, как колотится сердце.

Назаркин не был законопослушным гражданином, но в чужую квартиру лез второй раз в жизни. И впервые подумал о том, что это все-таки не его специализация.

Он вытащил ключ. Идиот! Бороздка вверху должна быть. Он повторил операцию. Замок щелкнул, и он вошел в квартиру.

Алина Борщова —несмотря на довольно преклонный возраст, она не любила, когда ее называли по отчеству, — совершала ежедневный моцион со своей собачкой Алисой. Сегодняшний график был нарушен из-за посещения врача. Она была недовольна и врачом, и рецептами, и всем на свете.

— «В вашем возрасте», — брюзжала она, передразнивая врача. — А что, собственно говоря, должно происходить в ее возрасте? Их послушать, так надо уже на кладбище тащиться и занимать место. Не дождутся!

Она увидела, как к подъезду ее дома подошел мужчина. Алина остановилась.

— Это к кому же?

Она знала здесь всех. Мужчина был незнакомый, но дверь открыл своим ключом. Это было вопиющее нарушение правил! Жильцы дома не должны давать ключи от входной двери своим гостям. Волнуясь, Алина поспешила за ним.

«На четвертый этаж идет, к этой прошмандовке», — шипела Алина. Ничего, она им устроит небо в алмазах. Все муженьку доложит!

Стоя внизу, она услышала, как открывают дверь на третьем этаже. И удивилась. Сроду сюда посторонние мужики не ходили. Может, ей почудилось? Да нет, в квартиру покойного генерала Вершинина вошел. Ну, чудеса… Вот тебе и приличная с виду семья.

Алина не поленилась подняться на третий этаж. Ее собачонка коротко взлаяла.

— Молчи, Алиса, — приказала хозяйка. — Ну, ничего, я их на чистую воду выведу.

Выводить всех «на чистую воду» было основным занятием Борщовой. Силы, правда, были уже не те, но она не сдавалась. А как же? Чтобы все знали…

Она приложила ухо к двери, но ничего не услышала. И тут впервые в ее душу закралось сомнение.

«А может, это не гость? — растерянно подумала она. — Тогда — кто?»

Она постояла несколько минут, а потом решительно нажала на кнопку звонка.

Назаркин стоял посредине большой гостиной. Квартиру с охраны он снял без затруднений. Он уже успел пошарить по квартире. Нашел деньги в ящике, но немного, видно, хозяева хранили их не на виду. Ладно, время у него есть, поищет, а пока и это пригодится. Он сунул их в карман вместе с золотой цепочкой, которая попалась на глаза. Снять со стены картину, которую особо выделил Шнейдер, было минутным делом. Вот они, «Ирисы, засыпанные снегом». Ничего выдающегося. Картина как картина. Та, что висела рядом, понравилась ему больше.

Он потянулся за следующим полотном, когда раздался звонок. Назаркин оцепенел. Ни хрена себе попал! Может, ошиблись? Но в этот момент звонок прозвенел снова.

Назаркин заметался по комнате.

— Спокойно, — говорил он.

Но какое, к хрену, спокойствие! Он подошел к двери и заглянул в глазок. На площадке маячила старушонка.

— Ну, что, Алиса, будем милицию вызывать! — услышал он бодрый голос.

Назаркин схватил две картины, которые успел снять со стены, сунул их в сумку и, подбежав к входной двери, резко распахнул ее.

Стоящая рядом старушка отлетела к стене. Маленькая собачонка бесстрашно ринулась на него.

— Ох, — услышал он стон и, сопровождаемый громким лаем, кинулся бежать по лестнице.

Это ж надо, до чего ему не повезло! Такую подготовку провел, а в результате — пшик. Если бы он знал, что за дверью всего одна старушонка со своей собачкой, он бы… Да что теперь сокрушаться. Неудачное ограбление.

Глава 26

— Как вы сказали? — орал в трубку Лавров. — Повторите!

Выслушав ответ, он в сердцах швырнул телефон.

— Черт знает что!

Заглянувший в кабинет Валентин удивился — редко ему доводилось видеть Лаврова в таком состоянии.

— Что-то случилось?

— Случилось. Заходи. Дрозда, Александра Дроздова, который обвинялся в убийстве Орешкина, застрелили при задержании.

— Иди ты! — От волнения Архипов перешел на «ты». — Помню, его еще Фролов пытался к убийству Пивоваровой пристегнуть, но не вышло.

— В смерти Пивоваровой он не виновен. Ах ты черт, как бы мне хотелось его допросить!

— А что случилось-то?

— Помнишь дело Устинкиной?

— Еще бы!

— Там свидетельницей проходила Людмила Астахова.

— Очень разговорчивая дамочка. Побольше бы таких свидетелей. Она еще сказала: не удивительно, что Устинкину застрелили, странно, что ее застрелили только теперь, знакомство с бандюганами до добра не доводит.

— Вот-вот. Эта разговорчивая дамочка сегодня наткнулась на улице на Дроздова. Узнала его и кинулась звонить в милицию. Там обрадовались, он же в розыске по убийству. Решили захватить своими силами.

— Ну и мудаки, прости господи! — изумился Валентин.

— И я про то же.

— Как же так получилось?

— Молча. Видно, кто-то «звездочку» решил срубить досрочно.

— Да-а, отличились господа оперативнички. Прямо как нарочно. Почерк знакомый, как у нашего ускорителя Фролова. Что делать будем, Леонид Леонидович?

Лавров вздохнул:

— Работать, Валя. Работать над собой.

— Лучше бы со свидетелем. А где это произошло?

Лавров с интересом посмотрел на Архипова.

— Знаешь, а ты задал хороший вопрос. Я как-то об этом сразу не подумал. Это случилось недалеко от дома Астаховой, — медленно произнес Лавров и вопросительно посмотрел на Валентина.

Тот мгновенно подхватил мысль бывшего наставника:

— Стало быть, недалеко от дома Вершининой.

— Бывшего дома, — поправил Лавров. — Она теперь в центре живет, ей после бабки квартира досталась.

— И что его понесло туда, этого Дрозда?

— Теперь не спросишь.

— Накосорезили господа оперативнички, а нам теперь крутись, — сдвинул брови Валентин.

— Сказали, виновные будут наказаны. А что толку? Ладно, что теперь крыльями махать?.. Бывшего владельца перстня с черным бриллиантом опрашивал?

— Да, господин Петрухин все подтвердил. Перстень продал Аиде Пивоваровой, оказавшись в безвыходной ситуации.

— Когда?

— За два дня до смерти.

— А…

— У него стопроцентное алиби. Продал и на следующий день улетел в Америку.

— Ну никто не хочет облегчить нам работу!

— Это точно. Я сегодня пытался Бориса отыскать, приятеля Лады Козило.

— Нашел?

Валентин почесал ухо:

— Как сквозь землю провалился. С квартиры съехал.

— Он паспорт хозяйке показывал, когда вселялся?

— Не знаю я, что он там кому показывал, — не выдержав, рассмеялся Валентин. — А если серьезно, Леонид Леонидович, то хозяйка — совсем ветхая старушка. Видит и слышит плохо. Короче, мальчонка шустрым оказался. Сбежал. Я пытаюсь до Козило дозвониться, но телефон отключен. Она его предупредила, больше некому.

— Чего ему бояться?

Валентин пожал плечами:

— Сам удивляюсь. Я все хотел спросить, как правильно говорить: Козило или Козилы? Бывают же такие фамилии!

— В словаре посмотри. Если помню, то женские фамилии подобного типа не склоняются, а мужские склоняются. Если мы с тобой убийцу Эллы Ревенко не найдем, то нас целый год склонять будут. По всем падежам и кабинетам.

На столе Лаврова зазвонил телефон.

— …Да, да, пропустите его.

Он положил трубку.

— Валя, не уходи, — остановил он Архипова. — К нам идет Ольшанский.

— А я зачем?

— Посиди. Вдруг уловишь что… неуловимое. Я зашиваюсь, попрошу руководство к делу Лидмана тебя подключить. Если ты, конечно, не возражаешь.

— Не возражаю. Только я антиквариатом никогда не занимался.

— Надо же когда-то начинать.

Сгорбленная фигура Юрия Алексеевича производила тягостное впечатление.

Лавров поднялся и сам усадил его в удобное кресло.

— Вы сказали зайти к вам после посещения клуба, вот я и пришел. — Он тяжело вздохнул. — Все сочувствуют. Я не знаю, что и думать…

— А кто сочувствовал громче всех? — спросил Архипов.

— Что? — не понял Ольшанский.

— Вы приехали в клуб, — терпеливо объяснил Валентин. — Кто с вами разговаривал?

— Подходили почти все, выражали соболезнование. Господи, как по покойнику!

— Кто провел с вами большую часть времени, пока вы находились в клубе?

— Лидман Дмитрий Евгеньевич, — не задумываясь, ответил Юрий Алексеевич. — Мы тридцать лет знакомы. Я говорил, что украли, он охал. Вот, собственно, и все. Леонид, Леонидович, — обратился Ольшанский к следователю, — вы сказали, если на таможне появится что-то из моей коллекции, вы мне сразу сообщите.

— Пока ничего нет.

— Значит, ее не вывезли?

— Нет.

— Но хоть где-то что-то должно объявиться!

— Юрий Алексеевич, вам надо набраться терпения. Обязательно что-нибудь да всплывет. Обязательно! Список украденного у нас есть. Но еще раз перечислите мне, пожалуйста, только те вещи, которые не представляют антикварной ценности.

Ольшанский выполнил просьбу.

— Часы с полки? — изумился Валентин. — Серьезные воры, шли на миллионное дело, и вдруг — дешевенькие часы. Непонятно.

— И мне непонятно, — оживился Юрий Алексеевич.

— И вазочку, говорите, разбили?

— Да, тоже недорогая. Жена в нее цветы любила ставить.

Ольшанский ушел.

— Что думаешь, Валя?

— Очень серьезная кража. И подготовка серьезная. Действовали в перчатках, чтобы следов не оставлять. О чем это говорит? Люди опытные, наверняка их пальчики в нашей картотеке имеются. — Он замолчал ненадолго. — Одного не пойму: с одной стороны — взяты раритеты, с другой — дешевый ширпотреб. И потом, деловые ребята вазы не разбивают, им лишний шум не нужен. Как-то здесь… — Архипов покрутил рукой, — не очень сходится.

— Правильно думаешь, — сказал Лавров. — А клиенты наши должны объявиться. Украли, чтобы продать. Короче, подключайся к делу. Надо глаз не спускать с клуба фалеристов. Тебе придется работать в контакте с оперативниками 9-го отдела МУРа. Там ребята толковые.

— Надеюсь, толковее тех, кто сегодня Дрозда завалил, — проворчал Архипов.

— Ну, у этих и самому поучиться не грех.

Глава 27

Тамара, осторожно ведя Асю под руку, вошла в подъезд. Сегодня позвонили из милиции и сказали, что ее квартиру обворовали в то время, когда она находилась на даче.

— Как? — изумилась Вершинина. — У нас сигнализация.

— Сигнализация не сработала. Приезжайте, будем разбираться.

Ася, услышав про это, решила ехать с ней.

— Не надо, — отговаривала ее Тамара, жалея пожилую женщину. — Я сразу позвоню.

Ася была непреклонна.

Тамара не стала дожидаться шофера, поймала машину.

— Не может такого быть, — твердила всю дорогу Ася. — Мы с Серафимой Дмитриевной сколько лет прожили, и ничего не случалось.

Взяли на удивление мало.

— Скажите спасибо своей соседке, — говорил Тамаре молодой милиционер, который встретил ее в дверях. — Спугнула вора.

На происшествие выехала оперативно-следственная группа.

Алина Борщова была тут же. Она, прижав к груди свою собачку, без устали рассказывала, как все произошло.

— …Слышу, на третьем этаже в квартиру вошел. Тут я засомневалась — не к кому ему сюда ходить. Потом сообразила, что дверь-то он своим ключом открыл. Быть такого не может! Позвонила в дверь, оттуда ни звука. Опять звоню. — Алина потерла ушибленное плечо. — Тут он меня дверью и саданул. Алисочка моя залаяла, он — вниз бежать.

— Он был один?

— Один, сволочь. Вдвоем они бы меня насмерть уложили.

— Узнать его сможете?

Алина подумала.

— Смогу, — уверенно ответила она. — А ключ-то у него откуда? Он ведь дверь своим ключом открывал.

— Вы это видели?

— Не видела, молодой человек, а слышала, — язвительно ответила Алина. — Я хоть и не молодая, но со слухом у меня все в порядке.

Когда Тамара прошла в квартиру и увидела, что со стены исчезли «Ирисы», она остановилась как вкопанная.

— Господи! — ахнула Ася.

— Все нормально. — Тамара наклонилась к ней. — Там… там уже ничего нет, — тихо произнесла она.

Ася перекрестилась.

— Что здесь висело? — Занятые разговором, они не заметили, как к ним подошел сотрудник милиции.

Тамара вздрогнула.

— Картина. Две картины, — поправилась она.

— Вы — хозяйка квартиры, Вершинина Тамара Викторовна? — уточнил сотрудник.

— Да.

— Следователь милиции майор Тимофеев. Я буду вести дело. Мы остановились на картинах. Те, что украли, представляли особую ценность по сравнению с другими? — Тимофеев обвел глазами увешанную полотнами стену.

— Нет.

— Здесь есть картины более известных мастеров?

— Конечно.

— Почему вор взял именно эти две?

— Понятия не имею.

— Куда рука у паразита дотянулась, то и цапнул, — встряла в разговор Ася.

— Осмотрите внимательно помещение, может, еще что пропало.

Тамара с Асей прошлись по комнатам.

— В ящике деньги лежали. Их нет.

— Много?

— Крупные суммы мы здесь не держали. Цепочка золотая, — вспомнила Тамара, — тоже пропала.

— Больше ничего?

Ася наклонилась к Тамаре:

— Сейф в спальне посмотри.

— Сейчас я проверю еще одно место, — сказала Тамара, — и буду знать точно.

Она прошла в спальню и сдвинула одну из картин на стене. Сейф был не тронут. Она открыла его своим ключом. Здесь хранились драгоценности и деньги на хозяйство. Самые ценные вещи были надежно спрятаны в ячейку депозитария банка.

Тамара вернулась в гостиную.

— Нет, больше вроде ничего не пропало.

— Сколько времени вор находился в квартире? — Этот вопрос был задан Алине.

— Недолго. Несколько минут, пять или семь.

Тамара подошла к соседке.

— Я вам так благодарна, если бы не вы…

— Да, — встрял в разговор милиционер, — здесь есть чем поживиться.

— Я не из благодарности, — гордо заявила Алина. — Я выполняла свой долг.

— Ладно, ладно, — подошла Ася, умевшая ладить с людьми. — Свои люди, сочтемся. За нами не пропадет.

Тамаре было неловко перед Алиной. Всегда считала ее стервозной теткой, а та спугнула вора. Не побоялась. И милицию вызвала.

— …Будем разбираться, почему у вора оказались ключи от вашей квартиры, — услышала Вершинина. — Вы их никому не оставляли?

— Нет. Ключи есть только у членов семьи. Но я одного не понимаю, почему не сработала сигнализация?

Тимофеев покачал головой.

— Квартира с сигнализации была снята.

— Как это? — не поняла Тамара.

— Вот и я удивляюсь, как такое могло произойти. На пульт позвонил мужской голос, назвал код, потом пароль. Оператор, сидевшая на пульте, отключила сигнализацию. Все было как обычно, она ничего не заподозрила.

— Это… невозможно! — воскликнула Тамара.

— Код у клиента постоянный, пароль меняется каждый день. Вы никому ничего не говорили?

— Я похожа на сумасшедшую?

— Значит, от вас утечки не было, — подытожил следователь.

— Подождите! — воскликнула Тамара.

Она быстро подошла к серебряной вазочке и сунула туда руку.

— Что вы ищете?

— Пароль… — растерянно проговорила она.

— Что — пароль? — не понял Тимофеев.

— Я записывала пароль на бумажке и оставляла в вазочке. — Тамара подняла глаза на следователя. — Здесь ничего нет.

— Что же вы молчали?

— Да как-то сразу не сообразила.

— Вы всегда так делали?

— Ну, в общем, да.

— Непорядок, — заметил Тимофеев.

— Согласна, — вздохнула Тамара.

— Сколько раз я тебе говорила, не клади ты сюда эту бумажку! — горестно воскликнула Ася. — И все без толку.

— Кто знал об этой привычке?

— Только свои.

— Да-а, — протянул следователь. — Вам придется проехать с нами, протокол составим. Может, еще что вспомните. Запись с пульта охраны изъяли, вам надо ее прослушать. Вдруг опознаете голос.

— Да, конечно.

Тимофеев остановился перед Борщовой.

— Вас я бы тоже попросил проехать с нами. Фоторобот надо составить.

— Милый, видишь, человек чуть живой сидит, — возразила Ася. — Завтра составишь.

Ася с Алиной остались пить чай.

— Может, вам врача вызвать? — перед тем как уйти, обратилась Тамара к соседке. — Вас дверью сильно ударили.

— Ступай, мы сами разберемся, — махнула рукой Ася.

— Серьезная у вас тетушка, — обратился к Вершининой Тимофеев. — С такой не поспоришь.

— Ася не тетушка, — возразила Тамара. — А впрочем, да, вы правы, она очень близкий мне человек.

— Скажите, а что вам шепнула на ушко ваш близкий человек?

— Вы очень наблюдательны, — усмехнулась Тамара, но это… это не имеет отношения к ограблению.

В милиции Тамару продержали долго. Голос человека, снявшего с охраны ее квартиру, она не узнала.

— Может, напоминает кого?

— Нет.

— Квартиру на охрану вы поставили вчера?

— Да.

— Теперь очень подробно вы мне расскажете, чем занимались все это время.

Следователь увидел, что Вершинина смутилась. Что за потерпевшая! Ее ограбили, но каждое слово клещами приходится вытаскивать. Другого, бывает, не остановишь.

Выйдя из милиции, Тамара набрала номер Ярослава и рассказала, что ограбили квартиру.

— Соседка Алина вора спугнула. Если бы не она, не знаю, что было. А так следователь сказал, что мы отделались легким испугом.

— Тамара, — голос Ярослава был непривычно серьезен, — у меня новости еще хуже. Мухин увел деньги из фирмы и исчез. Я на грани разорения. Если не найду выход, все пропало.

— Славик… — Тамара с трудом приходила в себя от услышанного. Чтобы ее умный, осторожный муж так вляпался?.. — Я всегда знала, что Мухин подлец, — вырвалось у нее.

— Тамара…

— Подожди! Я могу тебе помочь. Ты слышишь?

— Я не хочу, чтобы ты распродавала свое наследство.

— Дело не в этом. У нас есть выход. Речь идет об очень крупной сумме. Очень крупной, — со значением повторила она. — И ее можно быстро получить.

— Тамара, — выдохнул Ярослав, — что ты имеешь в виду?

— Ты ничего не знаешь об этом. Не хочу говорить по телефону. Фирме можно помочь.

— Даже не верится!

— Когда ты прилетишь?

— Завтра.

— А сегодня не можешь?

— Нет. Так складывается. И все-таки…

— Объяснение отложим на потом, когда появишься. Помнишь, я тебе говорила про сюрприз?

— Ограбление квартиры с этим как-то связано?

— Думаю, что, к сожалению, да.

Глава 28

Петр Иванович Куликов отсутствующим взглядом уставился в стену. Чужая квартира, все здесь чужое. Но, похоже, это было единственное место в данный момент, где он мог чувствовать себя спокойно. Понятие «родной угол» он утратил давно. А может, он вообще все утратил, когда связался с крысятником Новиковым и ему подобными?..

Когда решил возвратиться в Россию, был уверен, что все преодолеет и начнет новую жизнь. Ха! Горькая морщина прорезала лоб. Новую жизнь в 58 лет?.. Надо быть очень удачливым человеком, чтобы мечты превратились в реальность. И полным идиотом, чтобы в это верить. Попытался было заняться прежним бизнесом — не получилось. Оно и к лучшему.

Он проживал на квартире Вершининой и вел себя тише воды ниже травы.

Ему нужен был верный человек для связи. Позвонил бывшей любовнице. По одному ее восклицанию понял, что сделал это напрасно.

— Да, конечно, приезжай, — фальшиво лепетала она.

Он понял, что его там может ожидать, если он приедет.

— Ты откуда звонишь?

— С того света. — Он помедлил. — Сдала меня, тварь? Время тянешь? За те побрякушки, что я тебе носил, могла бы вести себя и подостойнее. Эти господа за подлость копейки не добавят.

Ругаться было не обязательно. И про побрякушки зря вспомнил. Этого добра ему не жалко. Он вздохнул. А уж так клялась, так божилась, что ждать будет.

Он не верил ей, потому и позвонил из автомата. И от дома подальше отъехал.

Давно он не пользовался общественным транспортом. Оказывается, очень удобно. Главное — внимания к себе не привлекать, и тебя никто не заметит.

Предательство любовницы огорчило его, но не слишком. Чего он хотел? У нее своя жизнь, он ей не нужен.

Он по-настоящему обрадовался, когда вышел на след Дрозда. Это была удача!

Он подумал так и расслабился.

Они договорились о встрече. Дрозд сам предложил место — ресторан «Черный ворон» недалеко от дома Вершининой.

— Может, подальше где? — возразил Полковник. — И с более оптимистическим названием.

— Отличное место, проверенное, да и кормят там здорово.

— Пусть будет «Черный ворон», — согласился Полковник, нарушив тем самым свои принципы.

Вечером он стоял перед светофором и уже видел яркую рекламу ресторана, как мимо на зеленый свет промчались две машины и резко тормознули перед заведением.

Он уже понял, что это значит. Неужели подстава?..

Народ переходил улицу, а он стоял и смотрел. Потом, опомнившись, неторопливо отошел в сторону.

Из ресторана послышалась стрельба. Он застыл на месте. Выходит, зря он Дрозда заподозрил.

Полковник взглянул на часы. Он опоздал всего на три минуты. Если бы пришел вовремя, отстреливался бы сейчас вместе с Дроздом.

Публика, услышав выстрелы, не расходилась. Кто-то побежал по тротуару, но в основном народ стоял и, вытянув шеи, смотрел в сторону ресторана.

Стрельба стихла.

— Вон выносят кого-то! — ахнула пожилая тетка, прижимая к себе сумку.

— Живой? — спросил мужчина.

— Не вижу.

Полковнику достаточно было одного взгляда, чтобы понять: мертвый Дрозд. С живыми обращаются бережно, даже с преступниками, потому что они представляют интерес.

Сашу. Дроздова застрелили практически у него на глазах. Он ничем не мог помочь ему. Название «Черный ворон» оказалось пророческим. Пора самому уносить ноги.

Он не спал всю ночь. Понимал — теперь очередь за ним. Они выйдут на него, это вопрос времени.

«Еще повоюем», — сказал ему два года назад Эдик Рюмин. Эдику не повезло. Может, ему повезет больше? Один шанс из тысячи. Но и его он должен использовать!

Еще пободаемся!

Оставался один выход. Пришло время использовать последний шанс.

Полковник побрился, небритый человек привлекает к себе больше внимания, и покинул квартиру. Не хотел звонить отсюда.

Он сразу узнал голос человека, снявшего трубку, хотя не слышал его несколько лет.

— Это говорит Петр Иванович Куликов, — четко выговорил он.

Пауза по ту сторону была недолгой.

— Здравствуй, Петя.

— Здравствуй, Леша. Я хочу сдаться, но разговаривать буду только с тобой. Ни с кем другим на контакт не пойду.

— Если на тебе нет крови, я не имею в виду ваши разборки, то помогу! — твердо сказал собеседник Полковника. — В обмен на то, что есть у тебя.

— Я согласен.

Человек, которому позвонил Куликов, раньше был его сослуживцем. Они вместе воевали в Афганистане, потом на Кавказе. Теперь он был заместителем министра. Полковник верил не его должности, а его честности.

— Ты приедешь один. Если замечу еще кого-то, разговор не состоится.

— Хорошо. Я буду один.

Повесив трубку, Куликов рванул ворот рубашки. Этот разговор дался ему нелегко.

Встречу он назначил со знанием дела. Все подходы просматривались. Присел на скамейку в начале аллеи. Подозрительных лиц не было. Проверялся он скорее для порядка.

«А ведь мог бы и я, как Леха, сидеть в служебном кресле, — подумал вдруг Куликов. — До заместителя министра не дослужился бы, конечно, характер не тот. Но до заместителя начальника главка вполне мог бы дорасти. И не мотался бы я, как последняя сволочь, по всему свету, заметая следы».

До встречи оставалось минут десять, как вдруг он услышал возглас:

— Какие люди!

Голос был с кавказским акцентом.

Полковник дернулся, но в спину ему уперся ствол.

— Сидеть, падла! — приказал тот же голос. — Обыскать его.

Его умело обшарили.

— Пушка есть. Еще документы какие-то.

— Давай все.

Куликов хотел развернуться, но получил удар в лицо. Кровь стала заливать глаза.

— Вспомнил меня, начальник? А я смотрю и глазам своим не верю. Сколько лет, сколько зим! Помнишь, я тебе говорил, что достану. Вот и достал. — Он еще раз ударил.

Куликов узнал этот голос.

Это было в 89-м году. Они тогда взяли банду во Владикавказе. Главарь хорохорился и кричал, что рассчитается с ним.

— …Думал, навек меня упекли? — сквозь кровавый туман услышал Куликов.

— Кончай его, Михаил!

«Точно, главаря Михаилом звали, но при чем здесь он?..»

Выстрелом его отбросило в сторону, он упал на землю и потерял сознание.

— …Петя, Петр, ты слышишь меня?

Куликов почувствовал, что его трясут за плечо.

— Да. — Он с трудом открыл глаза. — Слышу. Над ним склонился его бывший сослуживец.

— Петя, я здесь ни при чем! — орал тот. — Ты веришь мне?

— Верю. Это банда… — он прерывисто задышал, — банда Михаила, который во Владике… Помнишь?

— Помню.

— Они документы забрали и ствол. Найди… — Куликов отключился.

«Скорая» подъехала быстро.

— Рана смертельная. Удивляюсь, что он еще до сих пор жив, — сказал врач. — Большая потеря крови.

— Надежда есть?

— Надежда есть всегда.

Глава 29

Ярослав не прилетел. Тамара как тень бродила по квартире, в который раз пытаясь ему дозвониться.

— Опять недоступен! — Она швырнула телефон.

«Может, к Галке поехать?» — подумала она.

Нет, домой поздно возвращаться придется, она отвыкла шататься по ночам. Кроме того, там куча проблем. Галина все никак не может разобраться со своим приятелем Николаем. Тамара будет только мешать. Ехать к Юле тоже не хотелось. Ей вообще ничего не хотелось.

Сегодня днем звонила Лада Козило, жаловалась на жизнь.

— Томочка, Борис исчез и больше не звонит. Я вся извелась. У мальчика что-то случилось, — рыдала она в трубку, и поэтому Тамара определила, что Лада изрядно набралась.

— Не переживай, появится.

— Он не мог исчезнуть, не позвонив, я столько сделала для него!

— Успокойся.

— А тут еще эта ужасная смерть Эллы Ревенко. Тебя тоже вызывали в прокуратуру?

— Вызывали, — вздохнула Тамара.

— Какой кошмар! Представляешь, в последний раз я позвонила ему сразу после разговора со следователем. Рассказала про Ревенко. И все. Постоянно звоню, но он недоступен. Не знаю, что и думать. Мне очень плохо.

— А кому хорошо? — вырвалось у Тамары.

Она не стала говорить, что в ее квартире побывал вор. Сама потом узнает, а сейчас слушать все эти охи и ахи не хотелось.

Вершинина вспомнила лицо Ладиного любовника Бориса. Смазливый мальчонка. Интересно, почему он исчез?

Она фыркнула. Пропал, так вернется, подумаешь, потеря! И почему Лада запала на него, вроде женщина она не глупая?

Сейчас Тамара относилась к жене банкира иначе, чем в начале знакомства. Нормальная баба, без подлости, ну, повыступает немного. У всех свои слабости.

Она вспомнила соседку Алину. Ей до сих пор неловко перед ней. Вот поди разберись в людях.

Тамара еще раз попробовала связаться с Ярославом. Результат был тот же — отрицательный.

— Все, хватит! — Она решительно направилась к бару. «Вот возьмет сейчас и напьется! Коньяк или водка? — задумалась она, рассматривая бутылки. Вспомнилось любимое выражение Сергея, что водка плохой не бывает. — Значит, водка».

Она поставила бутылку в холодильник и занялась приготовлением закуски.

«Может, не стоит?» — мелькнула здравая мысль, но Тамара отогнала ее прочь.

Зачем люди пьют?

«Люди — не знаю, — ответила на свои мысли Тамара, — а мне надоело все до чертиков».

Она выпила пару рюмок, потом еще, но нервозность не проходила. И тут раздался телефонный звонок.

— Алло! — обрадовалась Тамара, что хоть какая-то живая душа про нее вспомнила.

Это был Сергей.

— Том, — услышала она, — я был неправ. Давай встретимся, а?

Конечно, если бы Тамара не выпила, она повела бы себя по-другому. А тут… Что она, собственно говоря, теряет?

— Приезжай, — сказала она, словно ей кто-то приказал это сделать.

Ася в таких случаях говорила: бес теребит.

Он изумился.

— Куда?

— Ко мне, ты ведь хочешь меня видеть?

— Но, — он замялся, — а твои как же?

— Мои — кто где. Дома я одна.

Он помолчал, вслушиваясь в ее голос.

— Ты что, выпила?

— А почему бы и нет?! — с вызовом ответила Тамара. — Всем можно, а мне нельзя? Я не железная леди, а нормальная женщина, и, представь, мне тоже бывает плохо.

— Ты никогда так не говорила.

— А ты никогда у меня ничего не спрашивал. Все — эгоисты, занятые только собой.

— Про всех не знаю, но по поводу себя — согласен. Только я в отличие от других никогда этого не скрывал.

— Да, правда.

— По какому поводу гуляешь? — спросил Сергей.

— В квартиру залезли.

— Ты серьезно?

— К сожалению, да. Уголовное дело завели.

— Ничего себе! И много взяли?

— Переживу.

— Ну, раз такое дело, говори, как добраться.

— Сергей… — Тамара помолчала. — Есть один момент… — Она замялась.

— Какой? Ты уже передумала?

— Я — нет, но боюсь, сейчас передумаешь ты.

— Не люблю загадок.

— Ты должен уйти в шесть часов утра.

— Думаешь, что продержусь до этого времени?

— Я серьезно.

Она была уверена, что он сейчас возмутится и пошлет ее на все четыре стороны, но ошиблась.

— Условия принимаю. Готов совершить подвиг, подняться в такую рань.

— Как легко с тобой общаться! — вырвалось у нее. — Если…

— Если я сам этого хочу. Мы теряем время.

Тамара продиктовала адрес.

— Сережа, — попросила она, — захвати, пожалуйста, с собой сборник «Русь пьющая», если нетрудно.

— Слушаюсь! — четко отрапортовал он и уже другим, нормальным, голосом спросил: — Действительно так плохо?

— К тебе это не относится.

— Через час приеду.

Сергей ни разу не был здесь, раньше они встречались в ее однокомнатной квартире.

Услышав ответ, Тамара окончательно протрезвела. Что она делает, ненормальная! Но отступать было поздно.

— Подъедешь к дому, позвони, я выйду, открою подъезд.

Сергей появился ровно через час. За это время ей окончательно удалось прийти в себя.

Он подхватил ее на руки, едва вошел в квартиру.

— Не могу без тебя, не могу! — Он кружил и кружил ее, прижимая к себе.

— Это блажь.

— У тебя блажь? — обиженно спросил он.

— И у тебя тоже. Слушай, давай не будем собачиться, хоть сегодня. И без тебя тошно. Ты утешать меня приехал, вот и утешай.

Он вошел в гостиную и огляделся.

— Да-а, — с удивлением произнес он. — Извини за банальные слова, но красиво жить не запретишь. Музей! Такой иконостас… Мне даже неловко, что я не в строгом костюме, а вот так, запросто, в джинсах…

— Сережа, перестань. Пойдем лучше водку пить.

— Это с удовольствием. У меня тоже есть повод выпить, сегодня на новой работе первый гонорар получил.

Они сидели на кухне, и казалось, все было как прежде. Появился хмель, а с ним легкость.

— Только помни, что в шесть утра ты должен уйти, — повторила Тамара.

И это был последний благоразумный поступок, который она совершила сегодня.

— Как Золушка на балу. А почему в шесть-то? — запоздало поинтересовался Сергей.

— Ярослав может вернуться.

Сергей нахмурился.

— Ты спросил, я ответила.

— Все нормально.

— Почитай что-нибудь из «Руси пьющей», — попросила Тамара.

— Это ты, по-моему, еще не слышала.

Он прожил на свете недаром,
Поскольку привык со смешком
На ладан дышать перегаром
И небо коптить табаком.
В могилу, подобную схрону,
Из жизни пройдоха ушел,
Сумел подольститься к Харону
И с ним пропивает обол.
Тамара закрыла глаза и слушала знакомый голос.

— Харон — это из греческой мифологии, если я не ошибаюсь?

— Да. Лодочник, перевозил клиентов через реку Стикс в Царство мертвых. Обол — денежная единица.

— Догадалась. Как все грустно.

Они оба замолчали.

— Том, — начал он, — сложилась ненормальная ситуация.

— Ненормальная. А что в этой жизни нормально?

— Ты здорово изменилась. Такая серьезная стала. И предусмотрительная.

— Ты… про что?

— Про шесть утра. Он действительно может приехать?

— Может.

— А может и не приехать… Да?

— Но ты уйдешь, как договорились.

— Как жаль, что ничего нельзя изменить, — вздохнул он. — Два года назад все было по-другому.

Тамара молча выпила рюмку водки.

— Сережа, давай не будем про это. Мы так не договаривались, — Она смотрела на него. — Хорошо, сам затеял разговор. Вспомни, что было два года назад. Когда я была рядом, совсем рядом, только руку протяни, ты… Почему тогда ты не дорожил мною?

— Дурак был, — мрачно сказал он.

— Сейчас поумнел?

— Не знаю. Знаю только, что мне без тебя плохо. Жаль, понял это поздно. Том, мне все вот это твое приданое, — он обвел глазами вокруг, — без разницы. Мне ты нужна. Неужели все так и будет? Я помню, и про семью, и про дочь, но неужели я совсем тебе безразличен?

Тамара грустно улыбнулась:

— Тогда я тебя не позвала бы. У тебя странный характер. Уверена, что будь я сейчас не замужем, ты бы относился ко мне как к чему-то необязательному. Типа: захочу — полюблю, захочу — погублю. Опять возникла бы Лена или кто-то другой. Я не упрекаю, я констатирую факт. Мне было очень плохо, когда мы расстались с тобой два года назад. Ты просто ничего не знаешь.

— Расскажи.

— Зачем? К чему копаться в прошлом? Все это я уже проходила.

Сергей наполнил рюмки.

— Выпьем. — Он вздохнул. — Может быть, ты и права. Твои упреки справедливы.

— Это не упреки.

— Какая разница — все равно правда. Но правда и то, что я всегда относился к тебе искренне.

— Я знаю, — прошептала она.

— Вот такой я обормот.

…Потом она лежала на диване в гостиной, закрыв глаза. Сергей был рядом. Зачем все это?.. Только сейчас вдруг остро поняла, какая существует разница между мужчиной и женщиной. Когда изменяет мужик, а потом приходит в семью, ему позволительно быть любым: резким, неласковым, нелюдимым. Мужик — он мужик и есть, всегда может сослаться на неприятности на работе, еще на что-то. Другое дело женщина. Она — мать, хозяйка, жена и дома всегда должна быть ласковой, общительной, нежной. Иначе ее просто не поймут.

Последнее, что помнила Тамара, засыпая, как Сергей заводил будильник на пять утра.

Она проснулась, как от толчка. Несколько секунд полежала, а потом, взглянув на часы, подскочила как ужаленная.

— Время — половина шестого! — ахнула она и начала трясти Сергея.

— Что, чего… — бурчал он.

— Вставай! — крикнула она. — Мы проспали.

Он лениво потянулся.

— Такая рань. Я не выспался.

— Ты что? — Она захлебнулась от негодования. — Ты обещал!

— Да встаю я, встаю. — Он нехотя поднялся. — Глаза разлепить не могу. Слушай, я еще полежу, а? Сама сказала, что он может не приехать.

— Ты издеваешься надо мной?

Он пошел в ванную комнату. Тамара взглянула на будильник. Она точно помнила, что не слышала звонка.

— Почему же ты, гад, не разбудил нас?

Стрелка будильника стояла на пяти часах. Рычажок звонка был переведен в выключенное состояние.

Вот почему она не услышала звонка. Несколько секунд Тамара стояла как столб, а потом сорвалась с места. Ярослав… сейчас появится Ярослав, он всегда прилетал ранним рейсом, стучало в голове.

Она сгребла постель. Стоп, остановила себя, у нее есть примерно полчаса. За это время можно многое успеть.

Тамара заставила себя аккуратно, как всегда, сложить постельные принадлежности. Так, теперь распахнуть окно настежь. Привычные движения придали ей уверенности.

— Спокойно, не надо суетиться, — подбадривала она себя, пытаясь унять внутреннюю дрожь. — Вроде порядок. — Она окинула гостиную придирчивым взглядом.

Тамара подошла к ванной комнате и громко постучала.

— Занято!

Она распахнула дверь.

— Кофе готов? — спросил Сергей как ни в чем не бывало.

— Я не буду спрашивать, почему не зазвонил будильник. — Она постучала по циферблату ручных часов. — Тебе пять минут на сборы. Кофе попьешь по дороге.

Она еле сдерживалась, чтобы не закричать и не расплакаться. Ну почему то, что замечательно начинается, отвратительно заканчивается?! Сама виновата. Думать надо, прежде чем что-то делать. Ему что, надел штаны и ушел.

«Господи, хоть бы ушел-то вовремя!» — едва не крикнула она.

Мальчишка, эгоист, для него все легко и просто, спел песенку, попереживал, прочитал стихи. Как в водевиле, одна сценка сменяется другой, и всем весело, все пляшут и поют.

«Тебя никто не заставлял тащить его сюда!»

Не заставлял. Все сама. И сейчас разрушиться может именно ее судьба. В эти секунды она поняла, как дорога ей собственная семья. Она взглянула на часы.

— Да что же это такое! — не выдержав, воскликнула Тамара. — Ты что, специально тянешь время? — Она со злостью опять распахнула дверь в ванную.

— Уже собрался.

Тамара, как цербер, следила за каждым его движением. Он явно не торопился.

— Закурить…

И тут она сорвалась.

— Слушай! — заорала она, не приглушая голоса. — Человеческий язык понимаешь или нет? Ты хочешь развести меня с мужем, да? Поэтому и будильник выключил?

— Нет. — Он отвел глаза в сторону, и она поняла, что врет.

— Уходи!

— Тамара…

— Уходи, слышишь, немедленно! Убирайся!

Он разозлился:

— Я не привык, чтобы на меня орали по утрам.

— Теперь про это ты другим идиоткам будешь рассказывать.

— Да? А вот не уйду без чашки кофе. — Он демонстративно прошел на кухню и уселся на стул.

— Сергей, — растерялась Тамара. — Ну будь ты человеком! Это… это подло! — Она кусала губы, чтобы не заплакать.

— Да, я — подлец, а ты чистенькой перед мужем хочешь остаться?

Она задохнулась от ярости и обиды.

— Да как ты можешь!

— Сказал, без кофе не уйду.

Ей ничего не оставалось, как последовать за ним на кухню. В эту секунду она готова была его убить!

— Хорошо. — Она занялась приготовлением кофе, а внутри все клокотало от ненависти и унижения. — Тебе с сахаром? — нейтральным голосом спросила она.

— Да. Кофе, надеюсь, без отравы?

— Не держу.

«Ну, подожди, мерзавец, ты у меня получишь и кофе, и какао. Сам напросился!» Сейчас ей не хотелось плакать.

— Забавная ситуация, — произнесла Тамара, орудуя кофеваркой. — Мне-то что. Приедет Ярослав, я, в конце концов, жена и мать его ребенка. Ну получу по морде пару раз. За дело, между прочим. А вот ты… — Тамара хихикнула.

— Что — я?

— У него есть разрешение на ношение оружия. Тебя он и пристрелить может. За ревность много не дадут, а при хорошем адвокате…

Сергей резко, так что кофе выплеснулось ему на джинсы, поставил недопитую чашку на стол и кинулся к выходу.

Когда за ним захлопнулась дверь, Тамара в изнеможении опустилась на пуфик в холле. Чувствовала она себя так, как будто ее выпотрошили. Она сказала неправду, Ярослав никогда ее пальцем не тронул бы, и оружия у него не было.

— Вот и закончилась сказочка про голубоглазого скандинава, — усмехнулась Тамара. — Как все мерзко и гадко.

Она вытерла повлажневшие глаза и ахнула. Чего она расселась-то? Убираться на кухне надо!

Давно она с такой скоростью не наводила порядок. Посуду — в раковину. Рюмки… Черт с ними, потом вымоет. Главное, убрать все, чтобы вид был пристойный.

«Может, Ярослав действительно сегодня не прилетит?» — с надеждой подумала она.

Едва вытряхнула окурки и вытерла насухо обеденный стол, раздался входной звонок.

Глава 30

Тамара открыла дверь. На пороге стояла Ася.

— Серафима в машине спит. Иди забери. У меня сил нет.

— Что случилось? — онемела от изумления Тамара.

— Случилось. Принеси ребенка. Сейчас все расскажу. Да с шофером расплатись, я ему на месте отдать деньги обещала. Спасибо, поверил.

Тамара, схватив кошелек, помчалась вниз.

Рядом с Симой сидела кошка Дуська.

— Сторож у вас замечательный, — похвалил Дуську водитель. — Может, помочь донести ребенка?

— Спасибо, я сама.

Они так и пошли домой: Тамара на руках с дочкой, а за ней Дуська, задрав хвост.

— Оксана сбежала, — сказала Ася.

— Как?

— Я последнее время замечать за ней стала — не в себе девка. Она и раньше мазалась без меры, а тут и вовсе как с ума сошла. Ну ладно, думаю, дело молодое, парня себе завела. Нервная стала, телефон зазвонит, так она все украдкой норовит поговорить. Я ей: Оксана, что ты все таишься, нашла хорошего человека — только рады за тебя будем. А она все молчком, все с норовом. Хахаля я ее случайно увидела. Красивый парень, видный, она ему прямо в рот смотрит. Только плохой он человек, скверный, из него дрянцо так и прет. Только вы, бабы молодые, ничего не видите.

Тамара почувствовала, что краснеет.

— Домой вернулась, я ничего у нее спрашивать не стала. А сама слежу за ней в оба глаза. Когда в квартиру-то залезли, она и вовсе дурной сделалась. Говоришь что — не слышит и все звонит кому-то, нервничает. А вчера ночевать не пришла. Мне сначала ни к чему, думаю, опять загуляла со своим, вернется — поговорю. Но она не вернулась. Я всю ночь не спала. На записку вот эту случайно наткнулась. — Ася вытащила клочок бумаги. — На, читай.

— «Простите меня, я уезжаю домой. Деньги я взяла. Заработаю — вышлю», — прочитала Тамара. Подписи не было.

— Я записку увидала — испугалась. Старая я стала. — Ася горестно завздыхала. — Промашку с Оксаной дала, а ведь такая девка хорошая была поначалу! Хахаль ее с дороги сбил. Я как про хахаля вспомнила, и вовсе голову потеряла. Думаю, надо в город ехать, мало ли что. Симу собрала, такси у вокзала поймала.

— Позвонила бы.

— Да какой там! Только в машине успокоилась.

Тамара со стыда была готова сгореть. А чем она занималась все это время!

— У меня… у меня гости были, — сказала она, увидев, как неодобрительно Ася смотрит на груду немытой посуды и оставленные рюмки.

Кошка Дуська, как придирчивая свекровь, ходила, обнюхивая углы. Ей тоже не нравились «гости» Тамары. Она вопросительно смотрела на хозяйку, словно говорила: это ж надо быть такой дурой!

Ася кивнула на блестящий предмет, лежавший возле пепельницы:

— Прибери, от гостей, наверное, осталось.

Тамара ахнула. Это была зажигалка Сергея.

В дверь позвонили. Тамара бросилась в прихожую. Ярослав приехал.

— Ну и слава богу, — пробурчала Ася. — Жена с мужем должны жить вместе, а то один там, другая здесь, и до греха недолго. Гости… — Она смотрела на пустые бутылки и груду окурков. — Накурили-то как. — Ее проворные руки убирали то, что не успела убрать Тамара. — Какие «гости», — продолжала приговаривать все понимающая Ася, — у самой муж — красавец писаный. Дуры бабы, как есть дуры.

Новости у Ярослава были плохие, но не трагические.

— Обобрал меня, подлец, увел активы из фирмы. Но кое-что удалось спасти. Я в полицию обратился. Сам он в бегах. Сегодня в нашу родную милицию пойду. Бюро Интерпола в Германии уже связалось с нашими сотрудниками.

— Думаешь, найдут?

— Во всяком случае, всех денег ему украсть не удалось. Красивой жизни, на которую он рассчитывал, не получится.

— Твоя главная бухгалтерша имеет к этому отношение?

— Да, они вместе орудовали.

— Она мне сразу не понравилась, — поделилась Тамара.

— Ну, а у вас тут что? — спросил Ярослав. — КакСерафима?

Тамара и Ася наперебой стали рассказывать и про ограбление квартиры, и про то, как исчезла няня.

— Не жизнь, а сплошной детектив, — сделал вывод Ярослав.

Слушая, он все время как будто к чему-то принюхивался.

— Не пойму, сигаретами вроде пахнет, что ли?

— У меня вчера Юлька в гостях была, — виновато объяснила Тамара.

— Она же не курит, — удивился Ярослав.

— Тут и запьешь и закуришь. Муж загулял. Все одно к одному: у нее — муж, у нас квартиру ограбили, тебя нет. Ну вчера и посидели.

Раздался телефонный звонок. Тамара потянулась к трубке, но Ярослав опередил ее. Раньше муж никогда бы так не сделал, отметила она.

— Привет, — поздоровался с кем-то он.

Тамара обмерла.

— Тебя, — сказал он.

Она сжалась, ожидая неприятностей, но это звонила Галина. Неприятности были у нее.

— Этот негодяй сбежал! — рыдала она. — Украл деньги, которые Сашка на мотоцикл собрал. Парень все лето работал. Как я сыну в глаза смотреть буду? Томик, что мне делать? Я понимаю, у тебя свои дела…

— Да не плачь ты, — перебила ее Тамара. — Сколько мотоцикл стоит? — Услышав ответ, она успокоила подругу: — Не проблема. Слушай, не могу больше, Ярослав только что вернулся. Давай позже поговорим.

После звонка Галины муж перестал принюхиваться к незнакомым запахам.

Как кстати позвонила Галка!

Тамара повернулась к нему и обмерла. Кошка Дуська, до того не особенно жаловавшая Ярослава, сидела у него на коленях.

— Чудеса! — вырвалось у Тамары.

— Ничего особенного, — возразила Ася, — животное чувствует, что у человека неприятности, вот и утешает как может.

— Сейчас мы его тоже утешим. — Тамара подсела к мужу. — Ты только в обморок не падай. Помнишь, я говорила о сюрпризе? Так вот… — Она рассказала про Рембрандта.

Рука Ярослава, гладившая кошку, машинально сжалась.

— С ума можно сойти, — только и мог выговорить он. — Значит, тот, кто лез за «Ирисами», знал об этом?

— Наверное. Так что под рисунок Рембрандта тебе в банке дадут большие деньги. У того же Козилы возьмешь.

— Нет, — покачал головой Ярослав. — Не надо ничего продавать.

— Под залог отдашь.

— Подумаем. Том, — он улыбнулся жене, — очень хочется посмотреть на рисунки.

Она обрадовалась, увидев, что его напряженное лицо оттаивает прямо на глазах.

— Банк откроется, и поедем.

Глава 31

Гюнтер Шнейдер ликовал — пробил наконец и его час. Сегодня, когда ему позвонил Назаркин, он едва не заплясал от радости.

Бакс явился в гостиницу, где проживал немец, хмурый. Но такая мелочь не могла омрачить настроения антикварщика. Он засуетился и почти не слышал, что говорит Бакс.

— …Как? — наконец дошло до него. — Вы смогли взять только две картины?

— Да говорю же, — с раздражением рявкнул Назаркин. — Соседка меня спугнула.

— Вы ее…

— Да жива она, толкнул, когда выбегал. — Он стал рассказывать подробности, но не это сейчас интересовало Шнейдера.

— Я должен кое-что уточнить, — объявил он, — прежде чем заплачу вам деньги. Завтра…

— Ага, нашел дурака, — возмутился Назаркин. — Деньги вперед, или я забираю товар.

— Хорошо, не надо кричать, — замахал руками немец. — Подождите. — Он исчез в ванной комнате, прихватив картину.

Оставшийся в номере Назаркин продолжал ворчать:

— Завтра… Завтра меня здесь не будет. Ну и темнило этот немец, дурнее себя ищет.

Шнейдер, заперев дверь, взял в руки тонкий ножичек. Он приготовил его заранее. Знал, что Бакс не оставит ему картину. Уняв дрожь в руках, приступил к работе. Сейчас сбудутся его мечты…

Он уже понял, что там ничего нет, и все равно продолжал раздирать картон. Двойное дно было. Не было рисунков Рембрандта. Он тупо смотрел на холст. А может, это Назаркин?..

Шатаясь, он открыл дверь.

— Что вы взяли отсюда? — Он ткнул пальцем в раскуроченную картину.

— Ты чего, охренел? — взбеленился Назаркин. — Я ничего не трогал. Давай деньги, и я пошел.

Они шипели друг на друга, как две змеи. От этого ничего не менялось, рисунков не было. Рисунки исчезли до того, как Бакс украл «Ирисы».

Когда Шнейдер это понял, у него опустились руки.

— Вы не выполнили уговора, принесли только две картины, — заявил он.

— Ага, за остальными сам полезай. Только сначала расплатись за эти. Хорош гусь! — орал Бакс. — Картину раскурочил, и еще претензии у него. Гони монету!

Шнейдер смертельно устал. Платить он не хотел.

— Ладно, дядя, нет так нет. Черт с тобой! — Назаркин стал запихивать принесенные картины обратно в сумку.

Шнейдер молчал, он хотел одного — чтобы этот парень поскорее убрался отсюда.

— Сам скину, — хлопнул дверью Бакс.

У него был покупатель на примете.

Выпроводив Назаркина, Шнейдер в панике забегал по комнате. Он умел проигрывать, но сейчас удар был слишком сильный. Если парень вляпался, то дело плохо. Криминалом пахнет. Возьмут Назаркина — выйдут на него. А сколько сил, сколько энергии было потрачено, какие надежды рухнули!

— Надо поскорее уносить отсюда ноги, — бормотал он.

Уехать, не повидав Лидмана, Шнейдер не мог. Надо было забрать последнюю часть полотен, приготовленных для него. Уговор есть уговор.

Шнейдер, как всегда тщательно одетый, уже подходил к дому Лидмана, когда увидел чудовищную картину.

Дверь подъезда распахнулась, и из нее показался Лидман. Да не один. Его сопровождали два человека. Дмитрий Евгеньевич шел понуря голову, на его руках блестели наручники.

Шнейдер ахнул, потом развернулся и быстро зашагал прочь. Он едва сдерживал себя, чтобы не побежать.

«Надо поскорее уезжать отсюда», — лихорадочно думал он. Если Лидман заговорит, то и ему несдобровать.

Глава 32

Наблюдение за клубом фалеристов принесло свои плоды.

— Ну и фрукт этот Лидман! — Валентин Архипов от возмущения не находил слов. — Это же надо, тридцать лет с потерпевшим Ольшанским дружбу водил и сам же на него уголовников навел. В голове не укладывается.

— А ты хладнокровнее, Валя, — остудил его Лавров, неторопливо перебирая бумаги на столе.

— Честное слово, Леонид Леонидович, первый раз вижу такого негодяя. Антикварщики, конечно, народ своеобразный, это я уже понял, но чтобы вот так цинично и нагло…

— В прокуратуре работаешь, не где-нибудь, — напомнил Лавров. — Должен знать, до чего слабости и страсти могут довести человека.

— Да знать-то я знаю, но очень уж здесь все прямолинейно. На что он надеялся? Что все будут молчать?

— А это, Валя, ты у него сам спросишь. Лидман тридцать лет дружил с Ольшанским, даже дома у него бывал, хотя Юрий Алексеевич гостей принимал редко и неохотно. Значит, влез к нему в доверие. И все тридцать лет Лидман жутко завидовал приятелю, который был более удачлив, чем он. Вот и вся разгадка. Спрашиваешь, на что он надеялся? Ты правильно заметил, что антикварщики — народ своеобразный. Посмотри сводку, сколько похищенных раритетов находится в розыске. Много?

— Много.

— Вот и Лидман надеялся, что поищут и перестанут. По себе всех судил. У него при обыске нашли кое-что интересное, ведь так?

— Да.

— И он помалкивал, хотя точно знал, что ворованное. Не мог не знать, он человек, который постоянно крутился в этой среде, значит, информированный. А то, что известный антикварщик с ворьем связался, ну что ж, и такое бывает.

Лавров был доволен. Подтвердилось предположение, что украденные предметы антиквариата должны всплыть. Брали затем, чтобы продать.

«Антикварщики» (так называли оперативников 9-го отдела МУРа, который занимался борьбой с преступными посягательствами на культурные и исторические ценности), наблюдавшие за клубом фалеристов, сразу обратили особое внимание на Лидмана. Постоянно крутился возле Ольшанского, выспрашивал, сочувствовал. Но в этом не было ничего особенного. Понять можно было так: сильно переживает человек. Потом заметили, что он по делу и без дела наводит разговор на интересующую его тему. Это уже настораживало. Но и здесь не было никакого криминала.

Всерьез им заинтересовались, когда он стал крутиться возле известного коллекционера монет, который, по слухам, собирался приобрести нечто особо ценное.

— Наши «антикварщики» проявили себя на высоте, — с удовлетворением отметил Валентин, которому передали дело по ограблению Ольшанского. — Филигранно сработали.

— Я тебе говорил, толковые ребята. Их начальника я знаю давно. Такой же «последний из могикан», как и я. Он абы кого себе в отдел не берет. Каждый сотрудник не только первоклассный оперативник, но и эксперт.

— Скажете тоже — эксперт, — возразил Валентин.

— Эх, Валя, молодой ты еще, значит, тебе учиться и учиться. Думаешь, почему на Лидмана так быстро вышли?

— Ну, работали ребята.

— Вот именно — работали. А в чем их работа заключается? — спросил Лавров и сам себе ответил: — К примеру, спецназовцы приходят на службу и начинают отрабатывать друг на друге приемы.

— Морду то есть друг другу бить.

— Можно и так сказать. А у 9-го отдела особая специализация. Тебе еще работать и работать, присматривайся к людям, учись. Мне их начальник говорил, что у него сотрудник должен года три проработать, чтобы в теме не плавать. Всякое, конечно, бывает, но у 9-го отдела специализация особая. — Лавров взглянул на часы. — Давай, Валя, короче, что там с Лидманом?

— Пригласили на Петровку фалериста, вокруг которого последнее время вился Лидман. Я в кабинете присутствовал, сам в разговор не влезал. Беседу с ним с подходом начали. Про какую-то вазу вспомнили с бронзовой монтировкой. Надглазурная и подглазрная роспись, цировка по золоту. Я, Леонид Леонидович, и слов таких не знал. Вообще-то вы правы, у наших «антикварщиков» особая специализация.

Лавров улыбнулся.

— Этот деятель, — продолжал Архипов, — сначала мямлил что-то. Было видно, что не в себе мужик. А после очередного вопроса и вовсе сдулся.

— Так выражаться тебя тоже в МУРе научили?

— Да ладно, Леонид Леонидович…

— Не обижайся.

— Короче, мужик стал каяться. Видел, говорит, у Лидмана несколько монет, о которых всю жизнь мечтал. Собрался купить, но сомнение взяло. Про ограбление Ольшанского, конечно, слышал, но не верил, что Лидман к этому причастен. Они уже почти договорились. А тут его на Петровку приглашают… Когда сообразил, чем ему это может грозить, испугался и все рассказал: какие монеты, за сколько. Сверили со списком похищенного, полностью все совпадает. Собиратель крестился, что бес попутал. Рад был до смерти, что ноги унес.

— Получается классическая профилактика преступления.

— Да. Потом Лидмана взяли. На квартире. Этот заговорил сразу. А куда ему деваться? Сдаст подельников — срок скостят. Сообщников своих выдал — Могилевского и Драника, он их давно знал. Третьим был Назаркин, его он видел один раз. Могилевского взяли в Дмитрове.

— Это какой Могилевский — «ценитель старины», так, кажется, его называют?

— Точно. Ну и память у вас, Леонид Леонидович!

— Профессиональная, Валя. У тебя тоже должна быть такая.

— Драник ушел. Со своей долей. Лидман не успел ничего распродать. Могилевский практически тоже. Третьего, Назаркина, он у них за рулем сидел, нигде не могут отыскать.

— Из похищенного много не вернули?

— К сожалению, да. И среди исчезнувших предметов есть раритеты.

— Как Ольшанский перенес новость?

— Оцепенел, а потом плеваться начал. Старик он стойкий, переживет.

— Дай Бог!

— И еще один интересный момент, — повернулся Валентин уже от дверей. — Лидман упомянул некоего Шнейдера, немца, с которым имел дело. Шнейдер ищет коллекцию своего деда, вывезенную после войны из Германии. Он вроде напал на след, обратился к Лидману за помощью. Вот сейчас я вас удивлю, — широко улыбнулся Архипов. — Шнейдер выяснил, что к вывозу коллекции причастен генерал Вершинин, дед той самой Тамары Вершининой, которая…

— Иди ты! — изумился Лавров. — Молодец, Валя. Да, мир тесен.

По милицейской сводке он знал, что квартиру Вершининой недавно пытались ограбить. Следователь милиции Тимофеев занимался этим делом.

— Значит, побеседуем с майором Тимофеевым, — приговаривал Леонид Леонидович, набирая номер.

— Странная потерпевшая, — возмущался Тимофеев. — Каждое слово клещами вытягивать приходится. Заметьте, ее обворовали, не кого-нибудь, а она молчит! Никаких версий не выдвигает. Я с ней бился, бился…

Лавров задумчиво опустил трубку. Хорошо бы узнать, почему немногословна Вершинина. Боится сказать лишнее слово, чтобы не проговориться? Очень похоже на правду… Кажется, он начинает догадываться, в чем дело, но надо проверить. Чутье подсказывало ему, что от Вершининой можно протянуть тоненькую ниточку… К чему? А вот это и предстояло выяснить. К беседе с этой дамой надо хорошо подготовиться, чтобы была поразговорчивей.

В кабинет без стука ворвался Архипов.

— Сейчас новость узнал. Полковника подстрелили.

— Какого полковника? — не сразу понял Лавров.

— Того самого, у которого был в банде Дрозд. Его ФСБ два года разыскивало. Вроде сам Полковник уже договариваться с начальством начал. И тут его…

— Насмерть?

— Говорят, нет, но состояние очень тяжелое.

Глава 33

После того как Юля закатила мужу скандал, в доме воцарился покой. Шурик был как шелковый и только что в рот своей Юлечке не заглядывал.

Даже когда позвонила Олимпиада и, как всегда категорично, изъявила желание приехать в гости, он замялся:

— Я поговорю с Юлей.

Дочь фыркнула:

— А сам ты что, уже ничего не решаешь?

— Я решаю в своем доме все, — ответил Александр довольно резким тоном, каким раньше никогда не говорил с дочерью. — Когда едут в гости, надо предупреждать хозяев.

— Да я ничего.

— И я ничего.

— Я только спросила, — сразу же пошла на попятный Олимпиада. — Как насчет ближайшей субботы?

— Юлечка, мы дома в следующую субботу? — демонстративно повернулся Александр к жене.

— Конечно.

— Дома, приезжай.

— Только я это… приеду не одна. Можно?

— Конечно.

Юля уставилась на мужа:

— Что с тобой?

— Ничего, — улыбнулся он жене. — Пусть с отцом разговаривать научится, а то взяла, понимаешь, тон. У матери, наверное, научилась.

Юля подготовилась на славу. Напекла пирожков с печенкой, сделала рыбник, который у нее получался особенно сочным, а уж про салаты и говорить нечего, их она строгала каждый день. Огурчики, маринованные грибочки. Вершиной ее творчества была грибная икра.

Шурик, помогая жене накрывать на стол, облизывал пальчики и вздыхал, глядя на деликатесы.

— Отойди от стола, — гнала его прочь Юля. — Сейчас все умнешь.

— Еще ложечку, — клянчил Шурик. — Сроду такой икры не ел.

— Не ври. К Новому году делала.

— Да? — удивился он. — Я и не помню.

Коту Ваське было сделано соответствующее внушение.

— Чтобы сидел тихо, как мышь, понял? Учинишь скандал — лишу куска.

Васька негодующе заворчал. Типа еще чего!

— Я не шучу.

Юлька повернулась к мужу:

— И забери кота, пока он что-нибудь не стащил.

— Пойдем, Васька, отсюда, пока нас с тобой чем-нибудь не огрели.

Шурик взял кота на руки.

— Учти, — обернулся он к жене, — мы голодные как черти.

— Как не стыдно? — возмутилась Юлька. — Василия я покормила. Он скоро лопнет от обжорства.

— Терпим еще полчаса, — многозначительно произнес Шурик, тоскливо глядя на стол, ломящийся от закусок.

Олимпиада не опоздала. Она приехала с поклонником и с гордостью его демонстрировала. Оказывается, это был не просто поклонник, а жених.

Разговор вертелся вокруг блюд, приготовленных Юлей.

— Вы мне дадите рецепт пирожков? — спросила Олимпиада.

— Конечно.

— А из чего начинка? — спросил будущий жених, которого звали Олег.

— Печенка, лук, грибы, яйца и совсем немного риса. Печенку отвариваю с корнем петрушки.

— Объедение, — стонал жених, проглатывая очередной пирожок. — Тебе, зайчик, — обратился он к Олимпиаде, — обязательно надо научиться делать такие. Запиши все подробно.

Олимпиада кивала. За последнее время она изменилась. Прежде всего стала по-человечески разговаривать с Юлей. Видно, желание выйти замуж было настолько велико, что она безропотно следовала советам Олега.

Грибная икра произвела фурор.

— Я недавно ел икру, но эта… — закатывал глаза Олег. — В чем секрет?

— Очень просто. Грибы должны быть непременно маслята. Я при сушке откладываю их отдельно. Ну а дальше как обычно: отварить, провернуть через мясорубку, добавить жареного лука, соли и немного уксуса.

— Обжаривать не надо? — проявила познания Олимпиада.

— Нет. Это рецепт из дореволюционной образцовой кухни. Репринтное издание. Обжаренные грибы лучше добавлять в начинку мясных пирогов или рыбников, так сочнее получается.

— Ты лучше слушай, что тебе говорят, — нравоучительно сказал Олег. — Рыбник у вас тоже что надо. И здесь есть какой-то секрет?

— Да нет, — пожала плечами Юля. — Ничего особенного. Рыбу лучше брать двух сортов: одну жирную, палтус, например, вторую — горбушу. Дальше как обычно: на дно рыбника мелко нарезанное яйцо, потом обжаренный лук, грибы кладу обязательно, рыбу — сверху, чтобы все пропитала.

— Грибы какие?

— Любые сушеные, лучше белые, и — отварить, порезать, обжарить.

— Это тоже из дореволюционной образцовой кухни?

— Нет, это из практики, — улыбнулась Юля.

— Никогда бы не подумала, что в нашей духовке можно приготовить что-то путное. У матери всегда все пригорало.

— Я ставлю в духовку алюминиевую кастрюлю с водой, — поделилась секретом Юля.

— Эмалированную нельзя?

— Можно, но она быстро сгорит.

— Да, — с восхищением покачал головой Олег. — Высший пилотаж! Вам можно курсы открывать, учить уму-разуму молодых хозяек.

— Юлечка у меня тоже не старая, — встрял в разговор довольный Шурик.

Ужин прошел наилучшим образом. Василий не скандалил, но зорко следил за происходящим: вдруг кто обидит его обожаемую хозяйку.

Он даже позволил Олимпиаде себя погладить.

— От меня не убу-удет, — мурчал он.

Оказывается, и «Прищепка», как он ее называл, может быть нормальной. Вот что значит вовремя поставить человека на место!

Заминка произошла в конце визита, когда Олимпиада стала показывать привезенные фотографии.

— Это я с Олегом, это мама, а это интерьеры дома, — поясняла она.

Юля смотрела из вежливости. Вдруг на одном из снимков она увидела что-то знакомое.

— Подожди, — остановила она Олимпиаду.

Та с удовольствием стала объяснять:

— Мамин муж, господин Гильдяев обустраивает угловую гостиную. Всё пока в процессе оформления. Он вкладывает деньги в антиквариат. За последнее время ему удалось приобрести несколько картин. Вот это…

— «Ирисы, засыпанные снегом», — вырвалось у Юли, потому что она слишком хорошо знала картину, которая висела в гостиной Вершининой.

— Да, — изумилась Олимпиада. — А вы откуда знаете? Здесь нельзя прочитать название.

— Картина известная, слышала про нее, — смутилась Юля, сказав первое, что пришло в голову.

— Конечно, — гордо откликнулась Олимпиада. Там будут висеть только известные полотна.

Когда гости уехали, Шурик тревожно спросил:

— Это те самые «Ирисы», которые недавно украли у Вершининой?

— Да.

— Сообщишь Тамаре?

— А что ты предлагаешь?

— Без вариантов. Надо сделать это немедленно.

— Шура, я понимаю, тебе неприятно, потому что твоя жена…

— Бывшая жена, — резко оборвал ее Шурик и смутился: — Извини, я не хотел тебе грубить. Давай выясним раз и навсегда. У меня одна жена — ты, и другой мне не надо. Договорились?

— Да, — прижалась к нему Юля.

Глава 34

Тамара сидела напротив следователя прокуратуры Лаврова с непроницаемым лицом.

Когда ее снова вызвали в прокуратуру, она удивилась. Ограбление квартиры расследовала милиция. После того как Юля сообщила, что украденные полотна находятся у Гильдяева, дело завертелось.

Вчера Вершинина побывала у следователя милиции Тимофеева и опознала свои картины.

— Некоторое время они побудут у нас. Не возражаете? — спросил Тимофеев.

— Нет, конечно.

— Не догадываетесь, кто мог совершить кражу?

— А разве вы не нашли человека, у которого они находились?

— Он их купил.

— У кого?

— У того, кто побывал в вашей квартире, — с раздражением ответил Тимофеев. — Вы продолжаете утверждать, что не знаете, кто вас ограбил?

Теперь возмутилась Тамара:

— Вы так со мной разговариваете, словно я сама это сделала!

— Фамилия Назаркин вам ничего не говорит?

— Нет. — Она подумала и еще раз твердо повторила: — Я никогда не слышала эту фамилию.

Ее с миром отпустили.

И вот сегодня — вызов в прокуратуру.

Леонид Леонидович Лавров, раскладывая на столе бумаги, не смотрел в сторону Вершининой, но она все равно чувствовала, что он наблюдает за ней.

Молчание затянулось.

— Зачем меня вызвали сюда? — первой не выдержала она. — Вы расследуете убийство Ревенко, но я уже все рассказала раньше.

— Не торопитесь, Тамара Викторовна. Думаю, нам найдется о чем поговорить.

Она пожала плечами.

— Ну, если следователь прокуратуры так считает…

— Я в этом просто уверен.

Лавров подровнял стопку бумаг и посмотрел на Тамару.

— Люблю, знаете ли, порядок. Во всем, — подчеркнул он. — А вы?

— Ничего не имею против порядка.

— Значит, мы найдем общий язык. Два года назад этого не случилось. Я расследовал убийство вашей приятельницы Ирины Устинкиной и Аиды Пивоваровой.

— С Пивоваровой я ни разу в жизни не встречалась.

— Правильно. О ее существовании вы знали со слов Устинкиной.

— Это преступление?

Лавров не ответил.

— Тамара Викторовна, вы очень умная женщина.

— Не надо мне так грубо льстить.

— Поверьте, я говорю правду. Вы действительно умная женщина. Вам удалось провести следователя прокуратуры Фролова, которому начальство передало дело об убийстве Пивоваровой. Но и меня вы провели тоже. Почему застрелили Устинкину?

— Вы… — Тамара задохнулась. — Вы все выяснили еще тогда.

— К сожалению, нет.

— Ирину застрелил ее любовник.

— Верно.

— Не понимаю, зачем нужно ворошить старое дело?

— От него может потянуться ниточка к новому убийству.

— Что… что вы этим хотите сказать? — Тамара кусала губы и не замечала этого.

— Почему вы нервничаете?

— Вы ошибаетесь.

— Я хороший следователь и скажу не хвастая — ошибаюсь редко. Два года назад я почувствовал, что вы не все мне говорите. Поверьте, я сумел бы поймать вас на противоречиях, но дело от меня забрали. Да, собственно говоря, с убийством Устинкиной все вроде было ясно. Ее застрелил Орешкин, у него потом и оружие нашли. Вернее, оружие обнаружили уже у мертвого Орешкина.

Вершинина молчала.

— Тамара Викторовна, вы ничего не хотите мне рассказать про… Орешкина?

— Вы о чем?

— Хорошо, я помогу вам. Помните, в начале беседы, я сказал, что люблю порядок во всем? По глазам вижу, что помните. Хороший следователь — это прежде всего следователь любопытный. Сейчас я сделал то, что был обязан сделать два года назад. Так вот, я поинтересовался, кто такой Орешкин. И обнаружил много интересного. Его мать звали Раисой Львовой. Фамилия вашей бабушки тоже Львова Серафима Дмитриевна. Бабку Орешкина звали Львовой Лидией Дмитриевной. Серафима и Лидия были родные сестры по отцу, поэтому у них и отчество одинаковое. Получается, что с этим Орешкиным вы родственники. Или я ошибся?

Тамара опустила голову.

— Зачем вам это?

— Затем, что Ирину убили вместо вас. Мне еще тогда не понравилось положение мертвого тела. Я догадываюсь, в чем дело, но, может, вы сами все расскажете?

Тамара молчала.

— Хорошо, продолжаем разговор. Пока, заметьте, говорю я один. У меня нет доказательств, но думаю, что застрелил он ее в вашей квартире. Вы одна перетаскивали труп? — Он в упор смотрел на Вершинину.

— Одна, — вырвалось у Тамары.

Лавров шумно выдохнул.

— Ну вот теперь совсем другое дело.

— Больше я ничего не скажу!

Леонид Леонидович порылся у себя в столе и вытащил фотографию.

— Вы его боитесь? — спросил он.

В его руках была фотография Полковника. Видя, что Вершинина не отвечает, он заговорил вновь:

— И опять я помогу вам. Полковник в реанимации, очень тяжелое ранение, неизвестно, удастся ли ему выжить.

— Что с ним?

— Подстрелили бандиты.

— А разве сам он…

— Тамара, в эти дебри, ох, извините, — спохватился Лавров, — я хотел сказать, Тамара Викторовна, в эти дебри нам лучше не лезть. Компетенция другой фирмы. Нам бы с нашими делами разобраться. Так вы будете говорить?

— Буду!

И она начала рассказывать. Как приехала домой и увидела в собственной квартире труп Ирины Устинкиной, которая была одета в ее, Тамарину, пижаму.

— Значит, пижама все-таки была не ее! — перебил Лавров. — Я еще тогда удивился, почему на Устинкиной тесная пижама. Все шкафы барахлом забиты, могла бы и нормальную одежду подобрать.

— Мне…

— Без эмоций, — оборвал ее Лавров, испугавшись, что она сейчас закатит истерику.

— Хорошо, попробую без эмоций, — глухим голосом произнесла Тамара. — Я перетащила Ирину в её собственную квартиру.

— Вас никто не видел?

— Нет.

— Вы здорово рисковали. Убийца все это время крутился рядом.

— Тогда у меня была одна цель — избавиться от трупа. Я еще не догадывалась, что убить хотели меня.

— Почему Устинкина собиралась встретиться со своим приятелем в вашей квартире?

— Любовников разводила.

— Вы об этом знали?

— О ее повадках — конечно. Пару раз я скандалы устраивала, думала, угомонилась Ирка, оказывается, нет. Ключ от моей квартиры я у нее давно забрала, но она, видно сделала дубликат. Ирка знала, что в тот вечер я собиралась заночевать у бабушки, вот и решила воспользоваться.

— Вы знали о существовании Орешкина?

— Нет, конечно. Я и про то, что у моей бабушки, Серафимы Дмитриевны, была родная сестра по отцу, не знала. Ася потом рассказала. И все сразу встало на свои места. Орешкин хотел меня убить, чтобы завладеть наследством. Охотился за мной, Галину, подругу, едва не пришиб, потому что она в моем плаще была. Ярослав говорил, что надо идти в милицию. Но у меня не было доказательств. Случай помог.

— Вы отыскали Дрозда, любовника Ирины?

— Мне не надо было его искать, он и еще три человека Полковника жили на моей даче.

— Не понял? — изумился Лавров.

— Оказывается, несмотря на ваш опыт, я тоже могу вас чем-то удивить, — усмехнулась Тамара. — На моей даче, вернее, тогда дача еще принадлежала бабушке, без моего ведома Устинкина поселила ребят из бригады Полковника.

— Нормальный ход! Я опять вспомнил слова вашей соседки, которая сказала: не удивительно, что Устинкину застрелили, странно, что этого не сделали раньше. Занятным человеком была ваша подруга!

— Это точно. При этом ни с кем не считалась и втягивала окружающих в свои дела. После того как перетащила труп, я не захотела ночевать в своей квартире, да и страшно было, и подалась с Дуськой на Клязьму, а там — люди Полковника. Утром удалось от них удрать. Поехала к Галине. Дальше вы знаете, на нее напали.

— Когда вы поняли, что охотятся за вами?

— Я не поняла. Мне Полковник сказал.

— И вы сообщили Дрозду, кто убил его любовницу, чтобы избавиться от Орешкина.

— А что мне оставалось делать? Забыла сказать, Орешкин приходил еще раз, меня просто случайно не оказалось дома. Кошка Дуська на него прыгнула сверху, разодрала ему щеку. Это, кстати, тоже помогло его вычислить.

— Из вас получился бы неплохой следователь. — Лавров задумчиво глядел на Тамару.

— Это у вас высшая похвала?

— Считайте, что да. Хватка у вас есть, да и смекалка тоже.

— Муж недавно сказал, что я — хороший оперативник, вы говорите, что из меня следователь мог бы получиться. Поневоле станешь смекалистой и научишься уворачиваться, когда за тобой по пятам убийца гонится.

— Тамара, — осторожно начал Лавров, — мне бы хотелось задать вам еще несколько вопросов. Перейти, так сказать, к настоящему.

Вершинина вздохнула.

— Надо — задавайте.

— Полковник шантажировал вас, поэтому вы сейчас поселили его в вашей старой квартире?

— Он… — Тамара замялась. — Поймите, я действительно была ему благодарна. К тому же у меня в данный момент не было другого выбора. Я боялась за дочь! А как вы узнали, что он жил в моей квартире?

— Александра Дроздова застрелили в ресторане «Черный ворон», который находится недалеко от вашего дома.

— Дроздова застрелили? Я не знала.

— Тогда бы вы не были так откровенны?

Тамара покачала головой:

— Мне надоело все скрывать. Я не совершила никакого преступления. Разве я виновата, что на моей даче укрывались преступники? Да, не сообщила, потому что боялась. Хотела бы я посмотреть, кто поступил иначе на моем месте! К тому же Полковник помог мне разобраться в ситуации.

— Вроде благородного разбойника.

— Понимайте как хотите. А молчать мне действительно надоело. Таиться, ждать и бояться за себя и свою семью. Ведь Дрозд застрелил Орешкина с моей подачи, значит, я виновата. А я просто воспользовалась обстоятельствами, иначе «родственничек» убил бы меня. Вы про благородных разбойников вспомнили… — Тамара поморщилась, и на лбу сразу появилась вертикальная складка. — Но я прекрасно отдаю себе отчет, что вместо Полковника может появиться другой, более жестокий, и начнет меня шантажировать.

Их разговор прервал телефонный звонок. Это был Валентин Архипов:

— Леонид Леонидович, я в аэропорту. На таможне задержали Шнейдера. В его багаже обнаружили серебряный ковш из коллекции Ольшанского. По описанию подходит. То ли XVII век, то ли XVI, короче, историческая реликвия. Разрешение на вывоз липовое. Ну и еще кое-что нарыли.

— Тоже из коллекции?

— Нет. Шнейдер шумит, требует представителя посольства.

— Имеет право. Действуй с соблюдением всех формальностей. Выяснил, кто ему ковш продал?

— Он говорит, купил у случайного человека возле антикварного магазина.

— Врет! Объясни ему, что пока не даст показаний, в Германию не попадет. А еще намекни, что Лидман нам все рассказал про его поиски наследства.

— Еще кто-то ищет свое наследство? — улыбнулась Тамара.

— И что самое удивительное — это тоже имеет к вам отношение.

— Вы шутите?!

— Нисколько. Гюнтер Шнейдер — внук немецкого промышленника Генриха Шнейдера, владельца знаменитой коллекции, часть которой, как выяснилось, вывез после войны из Германии генерал Вершинин, то есть ваш дед. Господин Шнейдер приехал в Россию, чтобы разыскать потомков генерала Вершинина.

— Вот почему… — вырвалось у Тамары, но она испуганно смолкла.

— Продолжайте. Вы хотели сказать: вот почему украли именно эти две картины, да?

Тамара вздохнула. Молчать не имело смысла.

— В одной не было ничего. Вторая — с двойным дном. Это когда…

— Я знаю, — прервал ее Лавров. — Так что там было?

— Три рисунка Рембрандта.

— Ого! — Лавров не мог сдержать удивленного возгласа. — Всего-то-навсего Рембрандт! Хорошее наследство оставил вам дед.

— Только наследников многовато. Один чуть не застрелил, второй хотел ограбить.

— Исчезнувшая няня в этом замешана?

Тамара вздохнула.

— Вы и это знаете? Думаю, да, замешана. Только она могла рассказать про личный код и указать место, куда я прятала бумажку с паролем. Но, Леонид Леонидович, я прошу, не надо портить девчонке жизнь. Ася сказала, что у нее парень появился, видно, он ее в это и втянул.

— Разберемся. Она у вас деньги стащила. Будете писать заявление?

— Нет, — твердо отказалась Тамара. — Сумма небольшая, не хочу из-за этого поднимать шум.

— Ну вот, во всем мы с вами разобрались. Последний вопрос: почему вы с трудом «вспомнили», что видели в клубе Стаса?

— Не хотела, чтобы его допрашивали.

— Почему?

— Это личное.

— А все-таки?

Тамара обреченно вздохнула и рассказала, в чем дело.

— То есть он вас шантажировал?

— Да. Но больше не будет.

— Как вам удалось найти средство, чтобы он выполнил свое обещание?

— Когда застрелили Устинкину, я видела в дверной глазок, что он приходил к ней и звонил в дверь. Я тогда промолчала, а сейчас пригрозила, что расскажу об этом. Он жуткий трус, до смерти боится, как бы его папенька не узнал, что им опять прокуратура интересуется.

— Тамара, да у вас прямо-таки талант! — восхитился Лавров. — Выбираетесь целой и невредимой из сложных ситуаций.

— Что делать, если с таким негодяем приходится общаться. Он понимает, лишь когда с ним говоришь с позиции силы. Ой, подождите! — воскликнула она. — Я вспомнила! Тогда в клубе за одним столиком со Стасом сидел довольно противный тип. Я еще подумала, что у Стаса нет нормальных знакомых, обязательно какой-нибудь мерзавец. Этот, за столиком, был мужик симпатичный, словом, красавчик, на которого бабы кидаются. По-моему, — медленно произнесла Тамара, — Ревенко испугалась, когда его увидела. Точно, я в этом просто уверена!

После ухода Вершининой Лавров с удовлетворением откинулся на спинку кресла. Что ни говори, а чутье у него еще есть! С самого начала он подозревал, что Тамара Вершинина скажет ему что-то ценное. Не зря вокруг нее так много было наверчено. И не ошибся.

Сейчас к нему должны были доставить Стаса Наумова. Церемониться с ним следователь не собирался.

— Какое участие вы принимали в ограблении квартиры Вершининой? — напористо начал допрос Лавров. — Отпираться бесполезно, я все знаю.

— Я… — захлебнулся Наумов, — я только рассказал…

— Назаркину?

— Да. Я ему был деньги должен. Проиграл.

— Что вы можете о нем сказать?

Стас умоляюще смотрел на следователя. На лбу от страха выступили капельки пота. Вершинина была права, редкий трус этот Наумов.

— Вы поактивнее, — строго потребовал Лавров. — Надеюсь, понимаете, что вам статья светит? За наводку. Советую вспомнить все, что вы знаете о Назаркине. Где бывает, какие у него интересы, во что одет, ну и так далее.

— Перстень! — воскликнул Стас.

— Что — перстень?

— Перстень у него дорогой на пальце, в центре — черный бриллиант. Он хвастался, что дорогой.

— Нарисовать сможете?

— Конечно, — обрадовался Стас.

Лавров достал из сейфа показания Петрухина, который продал перстень с черным бриллиантом Аиде Пивоваровой. Там тоже имелось изображение украшения.

Лавров был уверен, что рисунки совпадут.

Он не ошибся.

Теперь дело за малым. Осталось разыскать самого Назаркина и предъявить ему обвинение в двух убийствах.

Это он застрелил Аиду Пивоварову, а когда понял, что ее подруга Элла Ревенко узнала его в клубе, застрелил и ее.

Леонид Леонидович Лавров устало поднялся из кресла. Ну и поработал он сегодня! Не каждому случается в один день раскрыть два убийства.

Глава 35

Тамара с удовольствием накрывала на стол. Она ожидала в гости Галину с Юлькой и давно не чувствовала себя так хорошо, как сегодня. Приедут девчонки — поболтает, отведет душу.

Она, напевая, трудилась как пчела. Конечно, до Юлькиных домашних деликатесов ей далеко, но и она что-то может. Специально для Галины приготовила селедку под шубой. Пролетарская закуска. Галка оценит ручной труд Тамары. Еще она приготовила домашний пирог из трех коржей, которые были обильно смазаны взбитым кремом, земляничным вареньем и малиновым джемом. Орешки с цукатами делали вкус пирога особенно изысканным. Сверху пирог украшался шоколадной стружкой и крупными бусинами замороженной клюквы. Главное — как следует пропитать коржи домашним клубничным ликером, который ее научила делать Ася.

Бутылка с ликером стояла тут же, на столе. На дне бутылки был заметен мутноватый осадок. «Все натуральное всегда с осадком, только химия без осадка». Это тоже слова Аси.

Тамара вздохнула. После всех событий Ася стала прихварывать.

— Годы мои такие, — твердила она. — Ты уж, матушка, сама теперь и няню ищи, и все остальное…

Ася переживала, что сама привела в дом Оксану.

— Перестала я, видать, в людях разбираться.

Наговаривает на себя Ася. Разве можно все предвидеть?!

Тамара нахмурилась, вспомнив, как сказала следователю Лаврову, что не верит в благородных разбойников. В благородных любовников она не верила тоже. Но следователю об этом, конечно, не сказала.

Только теперь до конца поняла, какую нехорошую шутку хотел сыграть с ней Сергей. Нет, она и сейчас не думала, что он такой подлый, видно, просто шлея под хвост попала. Она злилась на себя, что после всего продолжает как бы оправдывать его. Вот именно, что у него все просто, а ей что было делать? Ни за что на свете она не согласилась бы второй раз пережить подобный момент: муж вот-вот нагрянет, а этот… Себя она не оправдывает, поедом ест. Даже Ася, которая все поняла, перестала смотреть укоризненно.

— Не казнись, но сама думай, как жить, — сказала она недавно Тамаре. — Смотри, в другой раз не повезет!

А у Тамары до сих пор перед глазами стоит Сергей: наглый, обозленный эгоист, думающий только о себе. И ради этого человека она рисковала! Дурища, едва собственную жизнь не сломала. Да что она — маленький человечек, ее дочь, могла остаться без родного отца.

При мысли об этом у Тамары задрожали руки. Да что она в самом деле, пора все забыть. Надо думать о чем-то хорошем, приказала она себе. И улыбнулась. Вспомнила проделки кошки Дуськи, которая после приезда Ярослава не отходила от него ни на шаг. Животное будто чувствовало, что семье угрожает опасность, и контролировало ситуацию.

Тамара закончила украшать пирог и залюбовалась собственной работой. А ведь может, когда захочет!

Ярослав, узнав о предстоящем девичнике, уехал на дачу.

— Вечером приеду, тебя заберу, — предупредил он.

— Я могу и сама добраться.

— Нет уж, так мне спокойнее будет, а то напьетесь.

— Да ты что! — удивилась Тамара. — Галка, сам помнишь с института, почти не пьет. Съест одну конфетку с ликером и все равно что в запой пустится. Юля… — Тамара смутилась. — Юля тоже пьет немного.

— Знаю я вас…

В другой раз Тамара бы сказала что-нибудь язвительное, но сейчас промолчала.

— Томик, если можно, оставь мне кусочек пирога, — попросил Ярослав. — Давно ты нас домашними изысками не баловала.

— Завтра такой же испеку, если хочешь.

— Не надо завтра, я сегодня хочу!

Дела у Ярослава на фирме выправились. Мухина еще не поймали, но это дело времени, так в Интерполе сказали. И поделом этому подлецу!

Галина и Юлька появились вместе.

Галка немного похудела с тех пор, как рассталась с Николаем, а Юля вся так и светилась от счастья.

— Моя помощь нужна? — с порога осведомилась она.

— Вроде нет. Ой, рыбу забыла порезать, — вспомнила Тамара. — Через пять минут садимся за стол.

Девичник удался. Даже хмурая Галина стала улыбаться.

По телевизору шла очередная передача. «Без шансов, без комплексов, без трусов» — называла подобные шоу Тамара.

Галина, уставившись на экран, нахмурилась.

— Я вот смотрю на участниц и думаю: они всё знают и ни в чем никогда не сомневаются. Я им почти завидую.

— Почему? — спросила Юлька.

— Потому что мы, люди нашего поколения, в отличие от них сомневаемся во всем.

— Только жить от этого не легче, — заметила Тамара.

— Это точно, — со вздохом подтвердила Галина.

— Ладно, хватит о грустном. — Юлька подмигнула Тамаре. — Лучше послушайте, что я расскажу про бывшую жену Шурика.

— Она за Гильдяева замуж вышла, — пояснила Тамара Галине. — У которого нашли две моих картины.

— Твоих-то две! — хмыкнула Юлька. — У него вся вилла ворованными вещами набита.

— Откуда знаешь?

— Олимпиада в слезах примчалась, сообщила. Хорошо, что она свою судьбу устроила, замуж за нормального парня собралась. А вот матушка…

— Расскажи, — в один голос попросили Тамара и Галка.

— Дело дрянь. Имущество конфисковали, виллу тоже отобрать собираются. Вроде он на чужие деньги ее построил. На господина Гильдяева уголовное дело завели, подписку о невыезде взяли.

— Вот тебе и влиятельный, богатый человек! — воскликнула Галина.

— Был влиятельный, был! От должности его уже отстранили, как только жареным запахло. Сдулся богатый папик, это тоже Олимпиада сказала.

— А сама мадам Гильдяева что?

— Плачется, что мужа затянули в уголовное дело.

— Затянешь их, — скривилась категоричная Галка. — Наворуют, а потом на здоровье жалуются. Как взятки брать, так все здоровы.

— В общем, Гильдяева мечется. Из квартиры Шурика она давно выписалась. Если виллу конфискуют, жить ей будет негде. Придется возвращаться к старикам родителям. А там еще брат с семьей живет.

— Главное, чтобы она к вам не приперлась, — сказала практичная Галина.

— Еще чего! — взвилась Юлька. — Я — законная жена своего мужа, а она кто? Нет уж, хватит с меня интернетовских шлюх и вообще баб, которые пытаются получше устроиться в жизни! На этот раз я буду биться до конца и свое счастье — плохое или хорошее — никому не уступлю. Она Шурику скандал закатила, что вроде мы виноваты, сообщили про картину, разрушили ее счастье.

— А он что?

— Подробностей не рассказывал, но, как поняла, послал бывшую женушку куда подальше. Тоже мне — родственница. Пусть только сунется!

Сейчас тихая уступчивая Юлька опять напоминала разъяренную мегеру, которую однажды видела Тамара.

— Да ладно тебе, — стала она успокаивать подругу.

Застолье прервал телефонный звонок. Это была Лада Козило.

— Тамара, — рыдала она в трубку, — этот негодяй…

— Кто, муж?

— Да при чем здесь муж?! Борис, я говорю про Бориса…

Тамара знала, что он исчез и до сих пор и не объявлялся.

— Что случилось?

— Я наконец нашла его. Он мне столько гадостей наговорил. Я, правда, тоже не молчала. Он в отместку… — По ту сторону опять послышались громкие рыдания.

— Говори, в чем дело? — Тамара уже по-настоящему испугалась.

— К-книгу прислал, — заикалась в истерике Лада.

— Какую книгу? — изумилась Вершинина. Мелькнула мысль, что у банкирши на нервной почве крыша поехала.

— Книгу под названием «Жизнь после шестидесяти». Представляешь?

— Действительно, подлец, — ахнула Вершинина. — Изобретательный садист.

— Я что, действительно выгляжу старухой?

— Не обращай внимания, — посоветовала Тамара.

— Это я-то старуха? Я — баба-яга?!

— Успокойся. Хочешь, приезжай ко мне, — пригласила Тамара.

— Я… я не могу сейчас.

Галка, услышав про страдания Козило, вздохнула.

«До такого даже Николай не додумался бы, а уж он со мной не церемонился. Хотя, — подумалаГалка, — лучше бы он мне пять таких книг прислал, чем стащил Сашкины деньги, накопленные на мотоцикл. Стыдно сыну в глаза смотреть».

— Он догадался, что это ты возместила деньги?

— Наверное. Но молчит, меня жалеет.

Проводив гостей, Тамара подошла к злополучной картине. Ее недавно вернули, и она опять заняла свое место на стене в гостиной.

Да, недобрую шутку сыграли «Ирисы, засыпанные снегом» с господином Гильдяевым. И с этим немцем, Гюнтером Шнейдером, тоже.

Вчера звонили из музея. Готовилась выставка западного искусства. Сотрудники интересовались, не может ли она предоставить им рисунки Рембрандта. Тамара сказала, что не против, только все вопросы надо будет согласовывать с ее мужем. Опять в прессе и с экрана телевизора разгорелась дискуссия о вывезенных после войны предметах искусства. Имеем ли мы право… и так далее.

Тамара вздохнула и стала убирать со стола. Почему-то тему возврата поднимали те, кому в общем-то возвращать было нечего. Ее тоже пытались вытянуть на такую передачу, но она отказалась. Что нового она могла сказать? Что до социальной справедливости и построения идеального общества далеко? Так это и без нее известно. Поэтому рисунки гениального художника, доставшиеся ей волею случая, побудут пока у нее.

Телефонный звонок прервал ее размышления. Опять, наверное, рыдающая Лада, решила Тамара.

Это был Сергей.

— Тамара, — торжественно сказал он. — Я — подлец и официально прошу у тебя прощения.

— Я тебя уже простила, Сережа, — тихо вздохнула она и добавила: — Спасибо, что позвонил. Расставаться надо по-человечески.

Тамара отключила телефон. Она должна быть благодарна Сергею, потому что их отношения помогли ей разобраться в себе. Она поняла, как дорожит Ярославом и своей семьей, и стала лучше относиться к собственному мужу. Но говорить об этом она никому не будет. Голубоглазый скандинав — это красивая сказка, которую нельзя повторить.

— Ничего нельзя повторить! — сказала она и положила трубку.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35