Александр Невский [Алексей Васильевич Шишов] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
А. В. Шишов Александр Невский
От автора
История государства Российского знает немало выдающихся государственных деятелей и полководцев. Но есть среди них особо почитаемые в отечественной истории и памяти народной личности государей-воителей. В числе первых из них — Александр Ярославич Невский. Его короткая жизнь блеснула яркой звездой в безрадостном для земли Русской XIII столетии, когда раздробленная Русь не смогла противостоять разрушительному Батыеву нашествию и на несколько веков оказалась данницей Золотой Орды. Став князем Великого Новгорода в 1236 году, пятнадцатилетний сын ратоборца (воителя), переяславского князя Ярослава Всеволодовича — Александр явился тем полководцем, который сумел защитить Северо-Западную Русь от внешних врагов. Он получил опыт вождения войск, участвуя в военных походах отца, у него же учился искусству княжеского правления. Александр Ярославич рано проявил себя расчетливым политиком и властным князем. Юный правитель средневековой боярской республики — «господина Великого Новгорода» — сумел добиться военного союза с княжествами Полоцким и Смоленским, начал строительство приграничных крепостей по реке Шелони, усилил порубежную стражу на берегах Финского залива. Князь Александр Ярославич довел до совершенства военную мощь вольного города Новгорода. Когда на Русь двинулись в крестовый завоевательный поход шведские рыцари, князь Александр Ярославич в двадцать лет встал во главе новгородского войска. 15 июля 1240 года на берегах Невы произошла битва, в которой королевское рыцарство Швеции было наголову разбито и позорно бежало с пятин — древних земель Новгорода. В тот же год князя-воителя стал называть простой новгородский люд Невским, под этим именем он вошел в отечественную историю. Значимость добытой в «злой сече» с заморскими завоевателями победы оказалась необыкновенно велика для того трагического повременья. Она стала первой ратной победой наших далеких предков после вторжения на земли русичей степных орд хана Батыя. Невская победа не была случайным даром княжеской судьбы. Суровая жизнь родила и выковала в юном Александре Ярославиче самый нужный в ту пору талант — талант полководца. За первым крестовым походом на обескровленную Русь последовал новый, более грозный — рыцарства немецкого ливонского ордена. Вновь князь Александр Невский становится во главе русского воинства и штурмом берет захваченные ливонскими рыцарями порубежные города-крепости Изборск и Псков, очищает от иноземных завоевателей новгородские и псковские земли. 5 апреля 1242 года происходит решающее сражение на льду Чудского озера — знаменитое для истории Российского государства Ледовое побоище. Древнерусский полководец с редким умением точно выбрал место и время сражения, с максимальной тактической пользой выстроил полки, продуманными действиями сковал крестоносное ливонское войско, а сам получил при этом необходимую свободу маневра. «Была тут сеча великая», — скажет безвестный летописец. — «Немцы хвалились: возьмем князя Александра руками, а теперь их самих Бог предал ему в руки». После сокрушительного разгрома «злокозненный» немецкий ливонский орден долго не мог восстановить свое военное могущество, поспешив заключить с вольным городом Новгородом мир на долгие годы. Блистательная победа в Ледовом побоище дала молодому князю Александру Ярославичу Невскому славу великого полководца, признанного и в Золотой Орде, и в Европе. Разгром двух крестовых походов, начатых с благословения Римского Папы Григория IX, — шведского и немецкого рыцарства — показал русичам, что не должно быть в их сердцах места отчаянию, что не угасла еще мощь родной земли. Народ увидел в победах князя Александра Невского отсвет былой ратной славы родного Отечества и звездное предзнаменование своего будущего освобождения от тяжкого золотоордынского ига. Древнерусский полководец заложил первый камень в дело объединения Руси, которое закончат его потомки. Примечательно, что в молодом новгородском князе Александре Невском простой люд увидел образ бесстрашного и победоносного воителя за землю Русскую, образ светлый и героический. Оставшись навечно в исторической памяти своего народа, полководец стал святым в православии. К святым на Руси отношение было во все времена самое строгое, даже требовательное. Случайных людей в православии не канонизировали. Традиционно ряды православных святых пополнялись выдающимися личностями из княжеских родов — прославленными воителями или страдальцами за единство земли Русской. Но все же нет среди них более почитаемого святого из числа ратоборцев, чем Александр Ярославич Невский. Великий князь — воитель и государь — здесь первый среди равных. Князь-ратоборец прославил свое имя не только на поле брани. Он был еще и великим «государственным мужем», твердой десницей правившим и в вольном городе Новгороде, и в Суздале, и на великом княжении в стольном граде Владимире. Дар полководца счастливо соединился в Александре Ярославиче Невском с политическим талантом и дипломатическим искусством. Сохранить Русь в XIII столетии от Золотой Орды только военными усилиями было невозможно. Лишь мудрое и тонкое сочетание боевых и политических усилий, помноженное на умелую дипломатию, могло увести Русь от гибельной судьбины. Летописцы единодушно отмечают величайшие заслуги князя-воителя в «успокоении» отношений русских земель с Золотой Ордой. В отличие от других древнерусских князей, часто искавших сиюминутных выгод в случайных политических сделках, Александр Невский уловил глубинный смысл истории и, постигнув его, жил и действовал так, как требовала судьба Отечества. Продуманными и осторожными шагами, год за годом «перемогаясь» (борясь) с Ордой, он охранял Русь от новых разрушительных походов ордынцев. О личных заслугах великого князя Александра Ярославича Невского в старину не говорили долго, не писали пространно. В первой новгородской летописи в конце повествования о великом ратоборце Отечества сказано просто и выразительно: «Потрудился за Новгород и за всю землю Русскую». В «Житии» святого благоверного Александра Невского говорится: «Он побеждал везде, а сам никогда не был побежден». Светлый образ князя-воителя и высокая оценка его деятельности даны в работах многих известных отечественных историков, таких как В. Н. Татищев, Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, А. Ф. Петрушевский, М. И. Хитров, М. Н. Тихомиров, В. Т. Пашуто, В. JI. Янин и многих других. Все они отмечали несомненные заслуги Александра Ярославича Невского перед русским народом, перед будущим государством Российским. Историк С. М. Соловьев, например, писал: «Соблюдение Русской земли от беды на востоке, знаменательные подвиги за веру и землю на западе доставили Александру славную память на Руси, сделали его самым видным историческим лицом в нашей древней истории — от Мономаха до Донского». Именем Александра Невского будет напутствовать на поле Куликово московского князя Дмитрия Донского святой в народном самосознании еще при жизни Сергий Радонежский, воевода Михаил Шейн — героических защитников Смоленской крепости от поляков, князь Дмитрий Пожарский и «выборный человек всей земли» Кузьма Минин — ратников народного ополчения в лихую годину Смутного времени. После смерти великого воителя средневековой Руси пройдут века. В 1723 году император Петр Великий, вернувший России невские берега — бывшие новгородские земли-пятины, прикажет торжественно перенести прах полководца и святого из древнего Владимира в новую столицу государства, в специально построенную Александре-Невскую лавру., На предполагаемом месте битвы со шведами-крестоносцами поставят церковь Александра Невского. Древнерусский ратоборец станет патроном (покровителем) Российской империи. Одной из высших государственных наград старой императорской России был красивейший орден Святого Александра Невского. Девизом его стали слова — «За труды и Отечество». В годы Великий Отечественной войны 1941–1945 годов учреждается советский боевой орден Александра Невского. У древнерусского князя-воителя Александра Ярославича Невского была трудная судьба. Но со своей ратной славой и государственными деяниями он победно прошел по истории российского Отечества до наших дней. Его славное имя всегда звучало на устах народа и вождей в годы самых суровых испытаний. Это проявлялось особенно тогда, когда государство стояло на грани национальной катастрофы. Так было в Смутное время начала XVII столетия, во время суровых испытаний Отечественной войны 1812 года и Великой Отечественной войны советского народа. Святым делом русских воинов считал великий князь Александр Ярославич Невский бережение родной земли. Он вошел в народную историческую память человеком исключительного чувства воинского долга перед Русью. И стал на все последующие века святым из числа особо почитаемых в Русской Православной Церкви.
Алексей Шишов, военный историк
Наследник рода Всеволода Большое Гнездо
Александр Ярославич Невский родился 13 мая 1221 года в стольном городе Переяславле-Залесском в семье князя Ярослава Всеволодовича, третьего сына князя Всеволода Большое Гнездо, получившего свое прозвище за большое семейство. Дедом Ярослава по отцовской линии был великий князь Юрий Долгорукий, основатель Москвы, а прадедом — знаменитый победитель Половецкой степи князь Владимир Мономах. По родословной прославленный древнерусский полководец, великий князь и православный святой Александр Невский был прямым наследником рода Всеволода Большое Гнездо. Такое немаловажное обстоятельство наложило свой отпечаток на устремления и духовность князя-воителя, дало ему государственную мудрость и помогло познать вершины ратного искусства. В то время в отличие от южной части земель русов, славян-русичей, Киевской Руси, территория к северу от реки Оки называлась Русью Северной, Залесской или Владимирской. Город Переяславль тогда считался всего лишь центром одного из девяти владимиро-суздальских княжеств, составлявших сильную во всех отношениях Владимире-Суздальскую землю. Дед Александра Невского — князь Всеволод III Большое Гнездо был примечательной личностью в отечественной истории. При нем началось решительное преобладание Суздальщины над всеми остальными областями Русской земли. Он княжил в ней с 1176 по 1212 год. Подобно старшему брату Андрею, Всеволод вооруженной рукой заставил признать себя великим князем всей Русской земли и подобно ему же не поехал в Киев сесть на «стол» — престол — отца и деда. Он правил Южной Русью с берегов далекой Клязьмы: в Киеве князья садились править «из его руки». Великий князь киевский чувствовал себя непрочно, как писал выдающийся русский историк В. О. Ключевский, «на этом столе, если не ходили в воле Всеволода, не были его подручниками». Настоящая верховная власть находилась в северном Переяславле. Такую же подчиненность суздальскому князю испытывали и сильные рязанские князья. Они были соседями Всеволода Большое Гнездо и не раз испытывали на себе его тяжелую руку, «ходили в его воле», по его указу посылали свои полки в походы с его суздальскими полками. В случае ослушания рязанцам грозило наказание — военный поход князей Владимиро-Суздальской земли. О политическом и военном могуществе суздальского князя Всеволода Юрьевича свидетельствует безымянный южнорусский поэт и публицист конца XII века, певец «Слова о полку Игореве». Изображая бедствия Русской земли после поражения, постигшего его героев в далекой степи от половцев, этот певец обращается к Всеволоду с такими укоризненными словами: «Великий князь Всеволод! чтобы тебе прилететь издалека, отчего золотого стола постеречь: ведь ты можешь Волгу разбрызгать веслами, Дон шлемами вычерпать». В таких поэтически преувеличенных размерах представлялись автору «Слова о полку Игореве» волжский речной флот великого князя Всеволода III Юрьевича Большое Гнездо и его сухопутная рать. По подсчетам исследователей того времени, Владимиро-Суздальская Русь могла выставить на брань сильное 30-тысячное войско, основу которого составляли конные дружины самого великого князя, союзных ему князей и бояр. Хорошо поставленное в Северной Руси оружейное дело позволяло вооружать эту рать мечами и саблями, копьями и палицами, луками и стрелами, другим оружием, доспехами собственного производства. Металл в достаточном количестве плавился из болотных руд. К концу своего великокняжеского правления Всеволод Большое Гнездо заставил волжско-камских булгар отойти от границ Владимиро-Суздальской земли в закамские пределы. Под его влияние попали непокорная Рязань и Пронск. В зависимости от Всеволода оказалась соседняя Новгородская земля. Средневековая боярская республика — вольный город Новгород — в немалой мере пользовался хлебом, выращиваемым на Владимирщине, которая считалась его «хлебной корзинкой». В случае сопротивления новгородцев великокняжеской власти правитель Суздаля отказывал им в хлебе, что приводило к частым военным конфликтам. Отец Александра Невского — князь Ярослав Всеволодович получил от отца одно из самых процветающих девяти залесских княжеств — Переяславское. Оно включало богатые от природы земли с городами Дмитров, Тверь, Зубцов, Коснятин, Нерехта, Кашин. К Переяславлю, ныне городу российской Ярославской области, тяготели Новоторжская и Волоколамская волости. Ко времени рождения Александра Ярославича Невского на великокняжеском престоле — владимирском столе — сидел старший брат отца Юрий Всеволодович. Старинный русский город Переяславль был типичным городом-крепостью. Он строился по канонам древнерусского градостроительного искусства, чтобы стать хорошо укрепленной княжеской столицей. Назвали его Залесским потому, что в далекую старину широкая полоса дремучих лесов как бы огораживала, защищала город. Почти трехкилометровый высокий земляной вал опоясывал несколько сотен жилых домов, теснившихся вокруг высокого княжеского терема, украшенного деревянной резьбой. Перед крепостным валом выкопали глубокий ров с проточной водой, через который были переброшены бревенчатые мосты из городских ворот. На валу возвышались крепкие деревянные стены и башни, срубленные из вековых сосен. В башнях были прорублены бойницы для стрелков из лука. Стены постоянно обмазывались глиной, чтобы их нельзя было поджечь в случае нападения неприятеля. Возле крепости раскинулся посад, где проживали переяславские ремесленники, торговый и пришлый люд. Посад разделялся на части уличными мостовыми, сделанными из бревенчатого настила. Город в древности делился на сотни. Каждая из них являлась одновременно и церковным приходом, то есть имела свой православный храм — деревянную церковь. Стольный город Переяславль славился своим каменным собором Спаса Преображения — постройкою великого князя Юрия Долгорукого. Собор красиво «белился» на фоне окружавших Переяславль зеленых лесов и полей. Это было четырехугольное сооружение с тяжелою главою, высокими узкими окнами. Он был как бы прообразом будущих суздальских храмов, отличающихся стройностью форм и изяществом постройки. У города на холме стоял Никитский монастырь. За три четверти века до рождения Александра Невского переяславский купец Никита, стяжавший себе неправедное богатство, раскаялся в сотворенных неправдах и обидах, оставил семье дом и имущество и ушел в этот монастырь замаливать грехи. Там он прославился своим служением Богу под именем Никиты Столпника. Под самым Переяславлем протекала тихоструйная река Трубеж, впадавшая в близлежащее озеро Клещино (Плещеево), отличавшееся голубизной своих чистых вод. С деревянных стен крепости — княжеского детинца — взгляд различал светлый круг озера, кайму пойменных лугов и дремучих лесов, перелески, наступавшие на низменные и болотистые берега Трубежа. Рядом с городом лежали возделанные поля, то там, то здесь виднелись небольшие крестьянские поселения. Несколько раскатанных колесами телег дорог со всех сторон сходились к Переяславлю. Жизнь княжеской столицы в мирное время текла размеренно и неспешно. Но ее монотонная обыденная жизнь часто прерывалась тревожным набатом церковных колоколов, заревом пожаров, междоусобными битвами древнерусских князей. Беды военного времени не раз приходили на землю Переяславского княжества. Не миновало княжеское лихо той эпохи и отца Александра Невского — Ярослава Всеволодовича. Это был типичный суздальский князь: самовластный, решительный и твердый в борьбе с недругами, не прощавший измен земле Русской, большую часть своей беспокойной жизни проведший в военных походах. В его образе уже слагался облик будущих скопидомных собирателей русских земель в единую «горсть» — московских князей. Историки отмечают, что некоторыми чертами характера князь Ярослав Всеволодович был близок к своему своенравному и целеустремленному дяде Андрею Боголюбскому, ставшему жертвой заговора ближних бояр во главе с Якимом Кучкой. С другой стороны, великий князь Ярослав Всеволодович отличался глубоким и коренным благочестием. Он любил приходить днем и ночью в свой любимый белокаменный Боголюбский храм Рождества Пресвятой Богородицы. Только в церкви смягчался его нрав — окружающая жизнь была иной. Пролежавши ночь перед иконой со слезами умиления, князь Ярослав выходил утром из храма властным и суровым правителем-самодержцем. В своей политике он выглядел подчас черствым человеком, грозным владетелем Переяславской земли. Судьба привела Ярослава Всеволодовича в Переяславль-Залесский после того, как он побывал князем-правителем во многих русских землях. В десятилетнем возрасте Ярослав получил в удел от отца Всеволода Большое Гнездо княжество со столицей в городе Переяславль-Южный, стоявшем на самой границе Древней Руси с Диким полем, в котором кочевали воинственные степные народы. В одиннадцать лет он уже ходил во главе своей княжеской дружины военным походом на половцев, отгоняя кочевников от русских земель. Это был его первый опыт вождения полков против недругов. Когда князю Ярославу исполнилось четырнадцать лет от роду, последовало строгое отцовское повеление жениться. Его первой супругой стала знатная половчанка, внучка хана Кончака, широко известного своими набегами на русские земли. Однако брак оказался неудачным, юный правитель Переяславля-Южного вскоре овдовел. Детей у супругов не было. В шестнадцать лет князю Ярославу предложили занять престол в Галицкой земле, но из этой затеи ничего не получилось. Сына Всеволода Большое Гнездо опередили соперники. За этой неудачей пришла вскоре и другая беда. Неудачливого князя Ярослава Всеволодовича изгоняют из Переяславля-Южного. Подобное было частым явлением в Древней Руси. Обид древнерусские князья никому не прощали, чем отличался и Всеволод Большое Гнездо, честь сына которого была опорочена. После изгнания Ярослава с престола южного Переяславского княжества несколько лет шла ожесточенная междоусобная война суздальских и черниговских князей. В этой княжеской распре повзрослевший на поле брани отец Александра Невского принял самое активное участие, поскольку обида была нанесена лично ему. Затем Ярослав Всеволодович с войском штурмом овладел рязанским городом-крепостью Пронском и сел на княжение в своенравной и гордой Рязани. Он не поладил с горожанами и те выбили его с дружиной оттуда. За «обиду», нанесенную сыну, великий князь Всеволод Большое Гнездо, подойдя с войском, сжег город Рязань, отомстив таким образом ее жителям. От великокняжеских полков немало пострадало и само Рязанское княжество. После смерти отца, последовавшей в 1212 году, Ярослав Всеволодович вокняжился в стольном городе Переяславле-Залесском, будучи единомышленником и верным боевым соратником старшего брата Юрия, сидевшего на владимирском столе. В 1214 году переяславль-залесский князь женится вторично — на красавице-дочери торопецкого князя-воителя Мстислава Удалого или, как его еще называют в древнерусских летописях, Удатного. Ему довелось за свою жизнь править и в Торопце, и в вольном городе Новгороде, и в Галицком княжестве. Однако и этот брак третьего сына великого князя Всеволода Большое Гнездо оказался неудачным и длился всего два года. Но на сей раз супружеская жизнь не сложилась совсем по иным причинам. Начало XIII столетия на Руси отличалось ожесточенными княжескими усобицами, военным соперничеством соседей-правителей, родовыми спорами, политическими интригами. Они крайне редко заканчивались миром. Любой княжеский спор враждующие стороны стремились разрешить прежде всего вооруженной рукой. Князья с союзниками и братьями шли в поход, брали штурмом неприятельские города-крепости, опустошали вражеские владения. Горели селения, вытаптывались поля, редели в битвах княжеские дружины. Из походов обычно возвращались с военной добычей. Князь Ярослав Всеволодович тоже часто покидал во главе своей конной дружины собственную столицу Переяславль-Залесский. Ему не раз приходилось принимать участие в военных походах, больших битвах и просто скоротечных схватках. Ярослав, ревностный последователь отцовской великокняжеской политики, стал верным помощником своего старшего брата — нового великого князя владимирского Юрия Всеволодовича. В 1215 году братья Всеволодовичи всерьез рассорились с новгородским боярством, попытавшись подчинить вольный город Владимирскому княжеству. Тогда князья Юрий и Ярослав, собрав большое войско, решили воздействовать на строптивых новгородцев давно испытанным средством: они перекрыли все торговые пути-дороги и прекратили подвоз хлеба на Новгородчину. Такой обиды, естественно, «господин Великий Новгород» стерпеть просто не мог и ополчился против сыновей Всеволода Большое Гнездо. Новгородцы призвали на помощь воинственного князя Мстислава Удалого, который некогда княжил у них. К тому времени он уже был прославленным древнерусским полководцем, успешно сражавшимся против немецких и венгерских рыцарей, не раз выходившим победителем в княжеских междоусобицах. Так тесть и зять стали врагами: они не на шутку схватились из-за Новгорода Великого. В 1216 году полки Юрия и Ярослава Всеволодовичей, других князей Владимиро-Суздальской земли, создавших военную коалицию, сошлись на поле битвы у реки Липицы близ города Юрьева-Польского со своими противниками. Последними командовал Мстислав Удалой, который повел под своим княжеским знаменем в сражение новгородские дружины, псковичей и смолян. Сражение отличалось крайней ожесточенностью. Липецкая битва запомнилась на века как печальный пример княжеского раздора и братоубийства на Русской земле. Исход битвы решила новгородская пешая рать. Князь Мстислав Удалой нанес страшный разгром полкам владимиро-суздальских Всеволодовичей, одержав убедительную победу и еще раз подтвердив свою славу полководца. О страшном разгроме владимиро-суздальских полков свидетельствует следующий исторический факт. В горячке битвы, теснимый многочисленными противниками, князь Ярослав Всеволодович лишился своего прочного и дорогого шелома (шлема). Этот великолепный золоченый боевой головной убор был изукрашен серебряными накладками. Искусные ремесленники-оружейники, выполняя княжеский заказ, начертали на одной из пластин молитву-заклинание: «Великий архистратиже господен Михаиле помози рабу своему Феодору». Христианское имя Федора князь Ярослав Всеволодович получил при крещении. В тот апрельский день 1216 года архангел Михаил не помог на поле брани переяславскому князю. Тот, лишившись многих ближних дружинников, чтобы облегчить бегство от победителей, снял драгоценный шелом, который выдавал его как князя, не простого воина, и кольчугу да спрятал их под кустом в лесу. Судьба этого княжеского доспеха оказалась просто удивительной. Шелом великого князя Ярослава Всеволодовича пролежал на поле кровавой Липецкой битвы больше шести веков! Лишь в XIX столетии эту боевую реликвию, ставшую исторической, случайно нашла крестьянка из ближайшей деревни. Ныне шлем, надпись на одной из пластин которого точно называет имя владельца, бережно хранится в Оружейной палате Московского Кремля. За одной бедой для правителя Переяславского княжества пришла другая, семейная. Липецкая битва, усилившая князя Мстислава Удалого и поднявшая вес и значение вольного города Новгорода, нанесла Ярославу Всеволодовичу не только политический и военный урон. И не только потерей любимого шелома и бегством с поля битвы вошла она в его судьбу. Разгневанный Мстислав Удалой отобрал у Ярослава свою дочь Ростиславу, выданную за молодого Всеволодовича незадолго до этого. Ярослав попытался было остудить гнев тестя-победителя, вернуть любимую жену-красавицу, но князь Мстислав Удалой оказался неумолим. В истории Древней Руси случай, когда зять шел на тестя с войной, был не частым. Владетелю Переяславского княжества пришлось смириться с судьбой. Он оставил попытки вернуть с миром Ростиславу и женился вновь. Новой княжной его стала Феодосия, по мнению ряда историков, сестра рязанского князя Ингвара, внучка известного правителя Рязанской земли Глеба Владимировича. На сей раз брак оказался удачным и долгим, принесшим Ярославу Всеволодовичу семейное счастье. Вообще же о матери Александра Невского — княгине Феодосии — в истории известно очень мало. Летописные сказания противоречивы даже в указаниях того, чьей она была дочерью. Ее называют даже половецкой княжной, что крайне маловероятно. Имя супруги переяславского князя упоминается в летописях изредка и всегда только в связи с именами мужа или сына. Что, впрочем, было традицией древнерусского летописания. «Житие святого благоверного великого князя Александра Ярославича Невского» называет княгиню Феодосию «блаженной и чудной». Через «Житие» она проходит княгиней тихой и смиренной, всецело отдавшей себя своему женскому служению — верности и покорности мужу, заботе о многочисленных детях. В 1219 году у Ярослава и Феодосии родился первенец, при крещении его нарекли Федором, как и отца. Через год на свет появился второй сын — Александр, будущий святой-воитель по прозвищу Невский. Затем на свет появилось еще шестеро сыновей — Андрей, Константин, Ярослав, Афанасий, Даниил, Василий (историк Хитров называет еще и Михаила) и дочь Мария. День 13 мая 1221 года был праздником для жителей стольного града Переяславля-Залесского. Они узнали радостную новость: у князя Ярослава Всеволодовича родился второй сын, названный при святом крещении Александром. Больше всех, конечно, обрадованы были родители, которые, вне всякого сомнения, отпраздновали рождение сына светлым пиром не только для бояр и дружины, но и накрыв праздничные столы для горожан и людей приезжих. Князю Ярославу Всеволодовичу, как отцу, повезло в отечественной истории. Его имя прославит не только сын Александр Невский, но и третий по счету наследник — Андрей Ярославич, ставший впоследствии основателем ветви князей суздальско-нижегородских из рода Всеволода Большое Гнездо. Семья переяславского князя быстро разрасталась, однако это не избавляло Ярослава Всеволодовича от службы великому князю владимирскому, старшему брату Юрию. В 1220 году, в год рождения второго сына, он с переяславской дружиной принимает участие в походе владимирского войска против камских булгар, разграбивших за год до этого город Усть-Юг (Великий Устюг) на реке Юг. Поход выдался тяжелым, но победным. Владимирцы и их союзники яростным штурмом, «огнем и секирами», овладели булгарским городом-крепостью Ошель. Чтобы обезопасить границы Владимиро-Суздальской земли от новых набегов воинственных булгар, великий князь Юрий Всеволодович заложил в 1221 году на месте слияния Волги и Оки Нижний Новгород. Три года спустя владимирцы заключили с камскими булгарами мирный договор. Нижнему же Новгороду история уготовила славную судьбу. Город стал не только форпостом пограничных рубежей Владимирского княжества, но и надежным стражем водного пути от вольного города Новгорода через Мету к Тверце, далее по Волге к Каспийскому морю, где встречались русские торговые люди с восточными купцами. Новый город-крепость быстро разрастался, становясь крупным торговым и ремесленным центром Древней Руси. Таков был отец будущего Александра Невского. Князь Ярослав Всеволодович, равно как и его братья — суздальские князья-хозяева — держали отцовскую землю крепкой рукой. И для многих их подданных эта рука была тяжелой. В продолжателях рода Всеволода III Большое Гнездо чувствуется твердая поступь, знающая, куда она направляет шаги. Всеволодовичи умели усмирять и выжидать. Но выжидая, они не забывали о главной цели. Историки обращают внимание, что потомки Всеволода Большое Гнездо отличались памятливостью, подчас злопамятностью, «дорожением княжеской честью». В войнах, которые они вели против своих соседей, предпочитали медлить, утомлять неприятеля, пользоваться распутицами, разливами рек, холодами в зимнюю пору. Но, раз уверившись в полной победе, они шли в битву со всей решимостью и становились беспощадными к врагам. На большинстве суздальских князей, особенно на князе Ярославе Всеволодовиче, лежит печать медлительности и свойственной им глубокой расчетливости. Но эта медлительность не была следствием равнодушия или апатичности. Отца Александра Невского отличала сдержанность, которая скрывала под собой большую страстность и большое властолюбие. Он умел быть выдержанным и расчетливым. При такой характеристике, данной ему современниками-летописцами, переяславского князя отличало благочестие. Летописи говорят о нем как о просветителе Карелии, где он крестил «мало не вся люди». И весь быт княжеской семьи, в которой родился Александр Ярославич, был проникнут глубоким и исконным православным благочестием. Как князь-воитель, ратоборец Русской земли, великий князь Александр Ярославич в отечественной истории несомненно превзошел своего отца Ярослава Всеволодовича и деда Всеволода III Большое Гнездо. Но великий полководец вырос из своего рода, вобрав в себя все лучшее от предков, память которых он глубоко чтил. Отец и сын, два прославленных полководца Древней Руси, чем-то были схожи и одновременно непохожи как человеческие личности. Вместо неподвижной, медленной тяжести характера отца и деда в Александре Ярославиче есть ясность, легкость сердца, быстрота мысли и действий. Но он унаследовал от них серьезность взгляда на происходящее, сдержанность и умение переживать и таить в себе собственные думы. Во всей своей полководческой, государственной и дипломатической деятельности Александр Невский является преемником суздальских князей, ни в чем не ломает родовых традиций, лишь преображая их своими трудами. К деду и отцу Александра Ярославича Невского хорошо подходит следующее сравнение, которое сделал историк Грановский между представителями двух исторических эпох начала XIII столетия в летописи Древней Руси — отживающей и грядущей: «Рассматривая с вершины настоящего погребальное шествие народов к великому кладбищу истории, нельзя не заметить на вождях этого шествия двух особенно резких типов, которые встречаются преимущественно на распутьях народной жизни в так называемые переходные эпохи. Одни отмечены печатью гордой и самонадеянной силы. Эти люди идут смело вперед, не спотыкаясь о развалины прошедшего. Природа одаряет их особенно чутким слухом и зорким глазом, но нередко отказывает им в любви и поэзии. Сердце их не отзывается на грустные звуки былого. Зато за ними право победы, право исторического успеха. Большее право на личное сочувствие историка имеют другие деятели, в лице которых воплощается вся красота и все достоинство отходящего времени. Они лучшие его представители и доблестные защитники». К первому типу вождей в лице древнерусских князей-ратоборцев, думается, относятся Всеволод III Большое Гнездо и Ярослав Всеволодович, ко второму их прямой потомок — Александр Ярославич Невский. Историческим водоразделом в их судьбах и характерах стало испепелившее Русскую землю Батыево нашествие и последовавшее за ним золотоордынское иго. Но чтобы сыну и внуку великого князя Всеволода Большое Гнездо подойти к этому водоразделу, потребуется без малого два десятилетия. Князь же Ярослав Всеволодович будет воспитывать сына Александра, равно как и других своих наследников, доживших до зрелого возраста, в подобие себе. Но здесь следует отметить красной строкой: не столько в подобие себе, сколько в верности делу и традициям русских князей из рода Всеволода Большое Гнездо.Детство великого ратоборца. Отец и сын
Природа щедро одарила второго сына Ярослава Всеволодовича и княгини Феодосии. Ребенок под заботливым присмотром матери и мамок-нянек рос здоровым и сильным. У него была своя кормилица и своя светлица в княжеском тереме. В первые три-четыре года для юного княжича, по-видимому, было характерно ощущение детской тишины и отгороженности от окружающего мира. Обычным местом, где он проводил время, являлись покои княгини. Малыш познавал внутренний быт княжеской семьи, приобщался к вере. Однако такое состояние мироощущения ребенка не могло продолжаться долго. В мальчиках в Древней Руси, будь он княжеского рода или сына простого пахаря-смерда, рано начинали видеть маленьких мужчин. В бурное время рос и воспитывался княжич-наследник ратоборцев и сам будущий князь. В ту далекую от сегодняшних дней историческую эпоху люди мужали удивительно рано. К сожалению, мало что известно о первых годах детства Александра Ярославича Невского — прямые летописные сведения очень скудны. Но, несомненно, он воспитывался отцом точно так же, как вообще воспитывались юные княжичи в Древней Руси. Когда Александру исполнилось четыре года, состоялся торжественный обряд посвящения княжича в воины — постриг. Он знаменовал собой переход из детства в отрочество. Обряд пострижения в Древней Руси имел важное значение и в кругу семейном, и в окружающей жизни. Он вытекал из понятий и взглядов наших далеких предков на мужчину как на главу семьи, на его обязанности и отношение к обществу как самостоятельного его члена. Пострижение было как бы символом признания юной личности за постригаемым: в тот день мальчика забирали от женщин-нянек и отдавали на воспитание под присмотр мужчин. Пострижение княжеского сына на Руси было прежде всего средневековым рыцарским обычаем. По преданию, постриг Александра Ярославича происходил в Преображенском соборе Святого Спаса в городе Переяславле-Залесском. Вершил обряд сподвижник великого князя Юрия Всеволодовича епископ Симон. После молебна он подрезал княжичу волосы. Вместе с ними, как считалось, падало к ногам мальчика, оставалось в прошлом его детство. Отцовский выбор пал на епископа Симона не случайно — это был верный человек старшего брата, чтимый всеми переяславцами. Святителя Низовской земли назовут потом одним из киево-печерских чудотворцев. Он был не только воспитанником твердыни православия на Руси — Киево-Печерского монастыря, но и участвовал в создании знаменитого «Печерского патерика» — исторического повествования о жизни и духовных подвигах печерской братии. После совершения обряда пострижения отец вывел сына из храма и впервые посадил на боевого коня. Перед этим княжича опоясали легким, коротким мечом. В руки четырехлетнему Александру дали легкий лук со стрелами, что указывало на обязанность воина защищать родную землю от всевозможных внешних врагов. С этого времени княжич имел полное право руководить княжеской переяславской дружиной, конечно, при помощи ближнего и опытного боярина-воеводы. Рыцарским обрядом пострига заканчивалось короткое детство княжича Александра Ярославича. С этого дня его забирали из терема княгини Феодосии и отдавали на попечение дядьки — ближнего боярина, которого князь Ярослав Всеволодович назначал в воспитатели и наставники сына. Так началось отрочество. Отец готовил из сына прежде всего наследника княжеского престола и ратоборца земли Русской — точно так же, как воспитывал его самого отец, великий князь Всеволод Большое Гнездо. Ибо у любого правителя в Древней Руси не было более важной задачи, чем защита родной земли, границ собственных владений. Покинувшего женскую половину княжеских покоев Александра взял на попечение отцовский доверенный боярин Федор Данилович, опытный воевода и человек достаточно образованный по меркам своего времени. О назначении боярина воспитателем объявлялось, скорее всего, во время пира, который устраивался в княжеском тереме после совершения обряда пострига. На радостное семейное торжество приглашались родственники, близкие, знатные люди. Родители одаривали гостей дорогими подарками — золотыми и серебряными сосудами, конями, оружием, одеждой, мехами и прочим. Отец приказал учить сына грамоте и письму. Владимиро-Суздальские князья заботились о просвещении своих детей. В Древней Руси не только князья и бояре, старшие княжеские дружинники, но и купцы, горожане и крестьяне владели грамотой. Об этом убедительно свидетельствуют берестяные грамоты-послания, найденные отечественными археологами в Новгороде, Старой Руссе, Смоленске и в других древних русских городах. Основной книгой для обучения грамоте в те далекие и более близкие времена на Руси была Библия. Не случайно в жизнеописании святого Александра Ярославича Невского говорится, что его «родители святым книгам научиша его». Усвоил княжич и такую ученую премудрость, как счет — арифметику. В дальнейшей жизни он обязан был прекрасно подсчитывать свои военные силы и войска противников, вести учет княжеской казне, ожидаемым приходам, расходам и прочему. Разумеется, для этого надо было знать счет более чем за сто, уметь прибавлять и вычитать, умножать и делить. Таково было высшее математическое образование в далекой древности. Изучал будущий князь и древнерусское право — «Русскую Правду». Думается, что это была необходимая правителю наука. В Древней Руси князь в пределах собственных владений являлся и прокурором, и адвокатом, и первейшим толкователем существующих на Русской земле светских законов. Творя правосудие над своими подданными, правитель, разумеется, заботился прежде всего о собственной власти и своих интересах. Но, с другой стороны, он стремился соблюсти и видимость законности княжеского правого суда, чтобы выглядеть в глазах народа, ближнего окружения, войска законопослушным правителем. Потому и судили древнерусские князья «по правде» — то есть по законам, записанным в «Русской Правде». Уроки православия давал мальчику епископ Симон, игумен Рождественского монастыря во Владимире, один из образованнейших людей Руси того времени. В княжеских семьях церковь и церковная жизнь являлась составной частью их повседневной жизни и частью миросозерцания. Княжеский терем специальным ходом сообщался с церковью. С самых ранних лет князья ежедневно ходили на раннюю обедню и на все другие храмовые службы. Вся жизнь княжеской семьи находилась в тесной связи с богослужениями. Церковное благолепие было одной из главных забот правителя княжества. Для княжеских детей, да и не только для них, вся красота жизни заключалась в православном храме. Поэтому и для княжича Александра переяславльская церковь, которую посещала семья Ярослава Всеволодовича, была первым откровением иного мира, отличавшегося от всей окружающей жизни, которая сосредоточивалась в столице княжества и ее ближних окрестностях. «Занеже Церковь наречется земное небо» — это свойственное всей Древней Руси ощущение церкви входило в сознание детей с ранних лет. Вся внешняя обстановка православной церкви — красота самого храма, его особая архитектура, лики многочисленных икон, горящие свечи и лампады, облачения церковнослужителей, курящийся фимиам — все это, возможно, было для княжича Александра самым ярким впечатлением быстро кончившегося детства. Религиозное воспитание будущего великого полководца не ограничивалось только посещением церкви и участием в церковных обрядах и торжествах. Княжич обучался грамоте и письму по Библии и Псалтыри, ему читали и вскоре он сам стал читать жития святых. Когда князь Александр Ярославич возмужал, стал самостоятельным правителем и отцом большого семейства, он продолжал до последних дней своей полной житейских невзгод и ратных дел жизни оставаться глубоко религиозным человеком. Не верующий в отечественное православие человек просто не мог быть правителем на Руси, как и не мог быть русским ратоборцем. Духовное начало, несомненно, было просто необходимо в воспитании будущего воителя, великого полководца и великого делами князя. Православная духовность давала смысл государственным и ратным трудам, она освящала жизнь и простолюдина, и его князя. И тот и другой во всех делах мысленно и вслух обращались к Богу за помощью, отдавая ему искренние почести в случае успеха или победы. Любимым занятием одаренного от природы юного Александра Ярославича, рано научившегося читать и писать, стало изучение военного опыта своих предков и событий родной старины. Отец имел богатую библиотеку рукописных — русских и греческих — книг. По указанию князя Ярослава Всеволодовича записывались сказания о ратных подвигах русских князей, их дружинников и дружин. Кроме книг Священного писания в княжеской библиотеке, вне всякого сомнения, находились известные в то время святоотеческие творения Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Лествиничника, Кирилла Александрийского, Ефрема Сирина. Особой гордостью библиотеки переяславльского князя были летописи. В вопросах воспитания древнерусских князей — мудрых государственных мужей и полководцев — летописи служили бесценной сокровищницей военной мысли. Внимательно вчитывался будущий победитель в битве на невских берегах и в Ледовом побоище в текст поучения своего пращура — великого воителя, победителя Половецкого поля князя Владимира Мономаха: «…В доме своем не ленитесь, носами смотрите за всем; не полагайтесь ни на тиуна (княжеский или боярский слуга: управляющий хозяйством в XI–XVII вв.), ни на отрока (младший дружинник), чтобы не посмеялись приходящие к вам ни над домом вашим, ни над обедом вашим. Выйдя на войну, не ленитесь, не надейтесь на воевод, не угождайте питью, ни еде, ни спанью; стражу сами расставляйте, и ночью, везде расставив караулы, около воинов ложитесь, а вставайте рано; да оружие не снимайте с себя второпях, не оглядевшись из-за лени — от этого внезапно человек погибает. Остерегайтесь лжи и пьянства — от этого погибает душа и тело. Куда ни пойдете по своим землям, не позволяйте ни своим, ни чужим отрокам пакости делать ни в селах, ни в полях, чтобы не начали вас проклинать. А куда ни пойдете, где ни остановитесь, везде напойте и накормите просящего. Больше всего чтите гостя, откуда бы он к вам ни пришел — простой ли человек, или посол — если не можете одарить его, то угостите едой и питьем. Эти люди, ходя по разным землям, прославят человека или добрым, или злым. Больного посетите, мертвого пойдите проводить, ведь все мы смертны. Не проходите мимо человека, не приветив его добрым словом… Что знаете хорошего, того не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь…» Великий князь Владимир Мономах — славный победитель грозной для Древней Руси целое столетие Половецкой степи, указывал своим потомкам на то, каким должен был быть русский князь-ратоборец. Встав по праву своего родословия во главе княжеской дружины или войска княжества, он обязан был быть бдительным, держать ратников в постоянной боевой готовности к походу или отражению внезапного нападения. Князь-воитель должен был во всем подавать личный пример воинской дисциплинированности и повседневной неприхотливости, особенно в походной жизни. Если от княжеских воевод Владимир Мономах, подарившей родной земле на долгие столетия древнерусский свод законов «Русскую Правду», требовал умения организовать победу на войне и поддержания правопорядка в войске, то от младших дружинников и простых воинов — беспрекословного выполнения приказаний старших военачальников: «…При старших молчать, мудрых слушать, старшим повиноваться, с равными себе и младшими в любви пребывать». В знаменитом «Поучении» великого князя Владимира Мономаха, специально написанном для его сыновей, между которыми он разделил подвластную ему Русскую землю на удельные княжества, давались не только практические советы правителям и воеводам. «Поучение» содержало в себе понятия о ратном побратимстве и кодексе чести русского воинства. Все это, как губка, впитал в себя юный Александр Ярославович. Можно предположить, что теорию военной тактики и стратегии будущий полководец Александр Ярославич Невский познал в строках «Поучения» Владимира Мономаха своим детям, «Слова о полку Игореве», «Повести временных лет», былинных сказаниях о героях-богатырях. Вне всякого сомнения, прекрасной школой познания боевого опыта, теории ведения больших и малых войн стали беседы отца с подрастающими сыновьями, рассказы бояр-воевод, прежде всего дядьки Федора Даниловича, и старших дружинников, убеленных сединами и покрытых шрамами. В то бурное время князь с дружиной не знали покоя, которого никогда не знала и раздробленная Древняя Русь. Отец был опытным и страстным наставником сыновей. Княжичу Александру и его многочисленным братьям не раз приходилось слышать от родителя и читать старинные заповеди: лень, зависть и злоба — корни всех людских пороков; кто говорит, Бога люблю, а брата своего ненавижу, тот лжец: «выше сей заповеди любви нет, иже кто положит душу свою за други своя». Главный отцовский завет сыновьям отзывался набатом в их сердцах до последнего дня жизни: всем русичам быть воедино, жить «в одно сердце». Именно неприятие этого погубило средневековую Русь, когда на нее обрушилось страшное Батыево нашествие. В память княжича Александра накрепко врезались слова из «Завета» родного дяди — князя Константина Всеволодовича, умершего всего за два года до рождения племянника. Этот сын Всеволода Большое Гнездо, носивший в народе прозвище Мудрый, глубокомысленно писал о княжеском призвании: «Все мнят, будто князь есть велик в человецех, и так то является несведущему. А яз испытал и уразумел, что у князя тягчайшая жизнь, ему не только о себе едином, но обо всех всякую годину надо помышлять и пещься. Да более всего о тех, что сами о себе не помышляют, тех поправлять, не дать никого обидеть и право судить, недужным помогать, войска устраивать. И кто в вас более страждет и о всех печалует, яко князь, что не имеет ни день, ни ночь покоя в душе своей, все боится, как бы все добре устроить и, став в день судный, даст Богу ответ за себя и за всех своих подручных (подданных)». Листы тонкого желтоватого пергамента соединяли юного княжича и его братьев с реальной жизнью и с прошлым родной земли. Со страниц «Переяславского летописца», в котором записывались сведения о всех значительных событиях в родном княжестве, Александр Ярославич узнавал о своих предках и родичах, их ратных подвигах и государственных делах. Узнавал об истории родного стольного града Переяславля-Залесского — строительстве храмов и крепостных укреплений, о пожарах, не раз испепелявших деревянный город и небесных знамениях, о голодных неурожайных годах и частых набегах врагов. О княжеской родословной княжич Александр узнавал прежде всего из рассказов отца. Тот гордился родом великого князя Всеволода Большое Гнездо. К нему принадлежали такие замечательные исторические личности, как Юрий Долгорукий, Владимир Мономах, Ярослав Мудрый, Владимир Святой, крестивший Русь в 988 году, и в конце концов сам легендарный князь Рюрик. Великий князь Александр Ярославич Невский был из династии Рюриковичей. Беседы отца с сыновьями, рассказы о семейных преданиях были обязательным учебным предметом для княжичей. Семейные предания на Руси хранились свято и поэтому Александр Ярославич слушал их постоянно на протяжении всего своего короткого детства. Из них отрок приобретал знания об Отечестве, из ярких и поучительных отцовских рассказов складывалось собственное представление о необъятной Русской земле и собственном, княжеском предназначении. Свой след в миросозерцании князя Александра Ярославича оставил и такой замечательный человек того времени, как живший при отцовском дворе Даниил Заточник, старый годами, оставивший княжескую службу дружинник. Этот известный древнерусский книжник написал в Переяславле-Залесском свое горестное «Моление». Даниил Заточник был ведом переяславцам острыми и горькими словесами, из которых и состоял его знаменитый литературный труд, посвященный князю Ярославу Всеволодовичу. Бывший княжеский дружинник говорил со своим правителем от имени всех обездоленных и голодных: «Когда веселишься многими яствами — и меня помяни, сухой хлеб жующего!» Он обращался к князю и от имени всех бездомных: «Когда лежишь на мягких постелях под собольим одеялом — и меня помяни, под одним платом лежащего и зимою умирающего!» От имени всех страждущих он письменными строками говорил князю: «Кому Переяславль, а мне Гореславль! Кому Белоозеро, а мне черной смолы». Обращаясь к Ярославу Всеволодовичу, Даниил Заточник указывал на засилье переяславльского боярства, которое упивалось данной ему властью и неправедным богатством. Книжник открыто говорил о недоброжелательном отношении бояр к князю. Это не было большим откровением для того времени: владимиро-суздальские князья очень часто ощущали сопротивление со стороны собственных бояр. От их руки пал в Боголюбове князь Андрей. В «Молении» Даниил Заточник проповедовал сильную княжескую власть. Он утверждал в своем писании: лучше ходить в лаптях при тереме князя «нежеле в сафьяновом сапоге в боярском доме… кораблю глава кормчий, а народу — князь». Думается, что эти слова умудренного княжеской службой дружинника оставили свой след в сознании Александра Невского. Об уровне образованности Александра Невского, полученной в отцовском доме, свидетельствует то, что он знал латинский и греческий языки. Он читал византийские хроники не только в переводе на русский язык. Особое восхищение княжича вызывали подвиги знаменитого полководца Древней Греции Александра Македонского, которые необычайно ярко описывались в «Александрии». Но все же главным в обучении княжича Александра было не чтение книг и рассказы наставников, присутствие на княжеском суде и участие в церковных обрядах. С далеких времен на Руси любой князь обязан был быть прежде всего воином, защитником как собственных владений, так и всей Русской земли. Освоение всех премудростей ратного дела испокон веков стало первейшей наукой для княжичей, детей бояр и дружинников. Для князя Ярослава Всеволодовича это являлось непререкаемым законом в воспитании наследников. Отец здесь не делал никаких поблажек своим сыновьям. Он воспитывал их так, как воспитывали княжичей в доме Всеволода Большое Гнездо — их растили с первого дня после пострига воителями. Иначе им было просто не усидеть на княжеском столе. На Руси с древних, рюриковских времен в княжеских семьях не признавали долгого взросления. Да его и не могло быть в те далекие столетия, когда брань следовала за бранью, когда землям славян-русичей постоянно грозило Дикое поле, откуда раз за разом совершали набеги многочисленные орды печенегов, половцев и других кочующих степных народов. Постоянно нападали северные соседи — немецкие рыцари, шведы, литовцы. Не менее страшным для Руси было то, что из века в век в ней полыхали княжеские усобицы. В четыре года княжича Александра уже обучали владеть мечом. Вернее, его точной копией из мягкого, легкого дерева — липы. Рубиться даже небольшим мечом из железа маленькому мальчику было просто не под силу. Длина далеко не игрушечного липового меча определялась предельно точно — около 90 см, что позволяло учить держать дистанцию в ближнем, рукопашном бою. Обучение владению мечом, равно как и другим боевым искусствам, велось под заинтересованным наблюдением дядьки боярина Федора Даниловича, а то и под строгим взором отца, князя Ярослава Всеволодовича. Через некоторое время учебный деревянный меч становился тверже и прочнее — его теперь делали из дуба или ясеня. В фехтовании на таких мечах без синяков не обходилось. Так постепенно наращивались нагрузки и осваивались боевые приемы. По летописям известно, что уже в двенадцатилетнем возрасте княжичи умели профессионально обращаться с настоящими боевыми мечами. Обучали княжича Александра владением мечом самые опытные отцовские дружинники, герои многих битв и военных походов. Их школа была выше всяких похвал — преподавателей фехтования на мечах отбирал лично князь, который и сам славился как умелый и отважный единоборец. Дружинники учили княжичей удару клинком в резком выпаде — уколу: меч являлся колюще-рубящим личным оружием. Чем длиннее и неожиданнее был прыжок колющего, тем меньше оставалось у противника возможности приготовиться к защите. В таких случаях не спасали ни кольчуга, ни щит. Рукопашный бой, когда приходилось схватываться, и не с одним врагом, требовал не одного только умения владеть мечом. На то бой и назывался рукопашным. Умудренные боевым опытом княжеские дружинники помогали отрокам осваивать и более сложные приемы в схватке, когда невооруженному бойцу приходилось действовать против вооруженного противника. Отцовские дружинники наставляли княжича Александра: «Не теряйся, княжич, смотри на ворога смело. Если достает уколом, то шуйцей (левой рукой) отбивай меч от себя в сторону, а десной (правой рукой) емли (бери) за руки и повергай». В древнерусских летописях, которые довольно подробно описывали многие битвы, часто можно было встретить описания единоборств княжеских дружинников, когда те в схватке с врагом каким-либо образом лишались своего оружия. В таких случаях воины, за руки «емлючися», сходились с противником в смертельной схватке «на руках», но поля боя не покидали. Для таких рукопашных схваток лучше всего подходила наука борьбы в обхват — исконно русской молодецкой забавы. Борцы, сцепив руки крест-накрест за спиной соперника, стремились одним рывком повергнуть его на землю. Такая борьба требовала не только большой физической силы, но и немалой ловкости, когда требовалось упредить противника в проведении приема. Не менее сложной наукой для мальчиков из княжеского дома было обучение стрельбе из лука. Сначала это был детский лук с тупыми стрелами. Раз за разом увеличивались его размеры, возрастало сопротивление тетивы. Сперва стрелы метались в неподвижную мишень, а затем и в летящие — по диким птицам. Менялись и расстояние, и размеры цели. Пользование же настоящим боевым дальнобойным луком с большими размерами его рогов требовало от ратника недюжинной физической силы. Стрельбы из лука в княжеских дружинах превращались в своеобразный военно-спортивный праздник и привлекали большое число зрителей, не только самих воинов и членов княжеской семьи. Самые меткие стрелки становились победителями таких учебных стрельб и получали от князя или его воевод подарки. В то время русский дальнобойный боевой лук превосходил по дальности метания стрел более легкие луки степных наездников, но при этом требовал заметно больших физических усилий. Старинная русская песня поэтической строкой описывает такие стрельбы из лука:В «Степенной книге» характер княжича Александра изображается следующими чертами: «Во все время юности своея смиренномудрие вседушно держаше, воздержася и бдя, чистоту душевную и телесную соблюдаше, кротость же стяжа и тщеславия отвращашеся, и много пологаше тщанию чрево удерживати, ведый, яко чревное насыщение целомудрие раззоряет, и бдению спону сотворяет, и прочим добродетелям сопротивляется. В устах же его безпрестани бяху божественная словеса, услажающа его паче меда и сота; прочитая же их со усердием и желаше сих реченная и делом исполнит. Сродницы же его видяще в таковых добродетелех преспевающа и зело пользовахуся и тщахуся всячески угодити Богу, якоже и той всеми нравы угожаще Богу, и располяшеся божественным небесным желанием, и вся яже в человецех добрая и честная яко ни во что же вменяше, и ни едино благоплодие душевное на объявление человеком творяше, и всячески ухищряше сокрывающий множайшая и правление премногаго ради смиренномудрия. Ащо бо и честию земнаго царствия почтен бысть от Бога и супруга име и чада прижи; но смиренную мудрость стяжа паче всех человек». В «Житии святых Российской церкви» княжич Александр, сын князя Ярослава Всеволодовича характеризуется предельно кратко: «Кроток и тих был его нрав из детства». Сама судьба готовила Александра Ярославича к историческому подвигу во славу Русской земли. «День судный» для многих князей наступал очень рано. Отрочество будущего великого полководца тревожилось не только княжескими распрями — из глубины бескрайних азиатских степей на Русь неумолимо надвигалась беда — «Всемирное царство монголов», возглавляемое самым великим завоевателем в истории цивилизации, Чингисханом, который сокрушал все на своем пути. В начале 20-х годов стратегическая разведка Чингисхана — войска двух его прославленных полководцев Джебе и Субудея — через Северный Кавказ появилась в Диком поле на дальних подступах к русским княжествам и нанесла поражение кочевавшим здесь половцам. Устрашенные внезапно появившимся в степях безжалостным противником половецкие ханы обратились за военной помощью к князьям Южной Руси. Те собрались на княжеский съезд в Киеве и решили выступить в поход против монголов. Были посланы гонцы во Владимиро-Суздальскую Русь. Но великий князь Юрий Всеволодович не спешил отправлять рати на помощь южным князьям. Не выступило в поход и войско Переяславского княжества. 31 мая 1223 года на реке Калке, впадающей в Азовское море, произошла битва между русскими дружинами и половцами, с одной стороны, и монголами, с другой. Джебе и Субудей одержали победу над противником, у которого так и не нашлось единого предводителя, не только силой, но и хитростью. Русские и половцы, бежавшие от врага в самом начале битвы в степи, были разбиты по частям. Среди погибших оказались такие влиятельные князья, как Мстислав Киевский и Мстислав Черниговский. Битва на реке Калке поучительна для истории Древней Руси не столько понесенным поражением, сколько тем, что в скором будущем отсутствие единства среди русских княжеств положит начало исторической трагедии для Руси, которая подвергнется Батыеву нашествию. Вина здесь лежит и на сыновьях великого князя Всеволода Большое Гнездо. Ни во Владимире, ни в вольном городе Новгороде не придали значения поражению южнорусских князей на далекой степной речке, почти безвестной до того дня. Урок битвы на Калке был трагичен, но единства среди древнерусских княжеств он не прибавил. Полководцы Чингисхана не стали подступать к порубежью Руси, не пошли на север. Они возвратились восвояси, но военную дорогу они проторили.
Княжение в вольном городе Новгороде
Прошло четыре года после битвы на реке Калке, о которой на Руси стали забывать. Княжичу Александру исполнилось восемь лет, когда в его судьбе стали происходить значительные перемены: его отца, князя Ярослава Всеволодовича свободолюбивые и строптивые новгородцы в третий раз пригласили на княжение. Обстановка на северо-западных границах Руси складывалась не менее тревожная, чем на границах с Диким полем. Александру Невскому было два года, когда монгольское войско разбило русские дружины. Это был всего лишь первый раскат грома с Востока. Настоящая гроза разразится тогда, когда князю Александру Ярославичу будет семнадцать лет — 17 Чингизидов приведут свои конные полчища на Русь и та, раздробленная на удельные, враждующие между собой княжества, падет перед ними в жарких сечах. Гроза с европейского Запада надвинулась гораздо раньше. И первыми ее ощутили на себе новгородцы — жители средневековой боярской республики. «Господин Великий Новгород» имел опасных соседей в лице немецких рыцарей-крестоносцев, огнем и мечом покоривших славян-пруссов и прибалтийские народы. Они вышли к границам новгородских земель, которые тревожили еще и литовцы, племена чудь и емь, жившие на территории современной Финляндии.Неспокойная обстановка заставляла новгородцев искать себе очередного князя там, где они могли получить военную помощь в случае вражеского нападения. Предыстория очередного появления князя Ярослава Всеволодовича на княжении в вольном городе Новгороде была такова. Еще в 1221 году, когда великий князь владимирский основал на волжских берегах Нижний Новгород, народное вече в Новгороде Великом порешило изгнать князя Всеволода Юрьевича и запросило у великого князя вместо сына послать к ним родного брата, известного своими победами в битвах. Новгородцы писали: «Вдай нам брата твоего Ярослава Всеволодовича переяславского». Великий князь Юрий Всеволодович стерпел обиду за сына и послал на русский Север младшего брата Ярослава Всеволодовича. Тот был встречен новгородцами «с честью». Переяславский князь прибыл на берега реки Волхов с конной дружиной, княгиней Феодосией и сыновьями Федором и Александром. Переезд состоялся в 1222 году. Просьба новгородцев не была какой-то случайностью — они просили у великого князя владимирского именно полководца, который был бы способен возглавить рать — ополчение вольного города. В соседней Прибалтике усиливались немецкие рыцари. В 1201 году они основали в устье реки Западная Двина город-крепость Ригу, которая стала их главной базой экспансии на балтийских берегах. В начале 20-х годов ливонский и тевтонский ордена покорили земли ливов, эстов и вплотную подошли к границам русских земель. Теперь под ударом оказывались Псков и сам Новгород. Немецкое крестоносное рыцарское братство пользовалось полной поддержкой Папы Римского, который поощрял их завоевания и обращение язычников в истинную веру. Папа Григорий IX писал в своем послании — булле — крестоносцам из третьего в Прибалтике рыцарского ордена меченосцев: «Вы можете беспрепятственно обратить для своих потребностей то из награбленного язычниками, что вы захватите у них». Придя с переяславской дружиной в Новгород, князь Ярослав Всеволодович в том же 1222 году совершил во главе новгородской рати успешный поход на немецких рыцарей в Колывань и освободил племя чудь от дани рыцарям-крестоносцам. Однако немецкие ордена не смирились с поражениями. Уже через год они «облегли» русский город Юрьев (современный Тарту в Эстонии). Его защитники — русские воины и эсты во главе с князем Вячко — отважно сопротивлялись, получая помощь от псковичей и новгородцев. Однако рыцари в конце концов овладели Юрьевом и сожгли город. На его месте крестоносцы основали «свой» город, названный ими Дорпат (Дерпт). В отместку новгородский посадник повел русское войско в Ливонию. Новгородская боярская республика была политическим организмом весьма капризным. Вече, где верховодили бояре, в среде которых не просматривалось единство, принимало решения быстро и бесповоротно. Стоило немецким рыцарям выжечь город Юрьев, как новгородцы изгнали своего князя Ярослава Всеволодовича, которого они только совсем недавно просили на княжение и приняли «с честью». Вольный город Новгород остался без князя. Изгнав младшего брата великого князя владимирского, новгородцы запросили у него его сына Всеволода, незадолго до этого ими же изгнанного. На сей раз нанесенной обиды Юрий Всеволодович не стерпел. Во главе войск Владимиро-Суздальской земли он совершил военный поход на Новгород Великий, предварительно лишив боярскую республику подвоза хлеба. Поход оказался победным, хотя до большого сражения дело не дошло. В качестве компенсации «за позор» младшего брата и сына Юрий Всеволодович взял с новгородцев семь тысяч гривен. После этого на княжение в вольном городе Новгороде сел приглашенный туда вечем черниговский князь Михаил Всеволодович. Но вскоре он сбежал оттуда, сказав боярам на прощание: «Не хочу у вас княжити». Отношения с новгородской вольницей у него не сложились сразу и черниговец не стал испытывать судьбу: его могли выставить из города с позором. Пока новгородская вечевая вольница в жарких словесных и кулачных баталиях под звон вечевого колокола решала, как быть, воинственные литовцы в очередной раз напали на владения вольного города. На сей раз они разграбили волости у Торжка и Торопца. Спешно собранное новгородское ополчение догнало обремененных награбленным добром литовцев у города Русса и «побило их». После этого новгородцы вновь запросили на княжение младшего брата великого князя владимирского Юрия Всеволодовича. От этого почетного приглашения переяславский князь Ярослав Всеволодович не отказался. Прибыв с дружиной в Новгород Великий, он сразу же предпринял несколько удачных военных походов для защиты новгородских земель — пятин. Прежде всего он воспрепятствовал набегам финского племени емь. Русские нанесли еми поражение в «Невском озере в лодиях» — то есть в битве двух речных флотилий на Ладожском озере, куда впадает река Волхов. Затем произошла новая битва новгородцев с емью на Невском озере — Ладоге. После одержанной победы князь Ярослав Всеволодович с ладожанами совершил поход на земли еми и вместе с союзниками — ижорцами и карелами — «избили» ее несколько тысяч. Это была месть за захваченный и истребленный емью русский полон. Приглашенный новгородцами на княжение князь Ярослав Всеволодович взял с собой семью — жену Феодосию и сыновей — старшего Федора и Александра, которому исполнилось семь лет. Опекуном их продолжал оставаться ближний боярин Федор Данилович. Вместе с переяславским князем в вольный город Новгород прибыла и его дружина численностью в 300 человек конных воев — больше новгородцы князьям не разрешали приводить с собой, опасаясь, что приглашенный на правление князь начнет править в городе вооруженной рукой. Семейство князя и его дружина разместились в двух верстах от самого города в древнем Городище, где находился двор для приглашенного на правление и его воинов. Все они брались на полное обеспечение боярской республикой — «кормление» давалось обильное, разрешалось заниматься и ловлей зверей, и охотой, и рыбной ловлей. Городище издревле являлось официальной резиденцией князей, приглашенных новгородцами для правления ими. На второй день после прибытия в Городище, князь Ярослав Всеволодович с дружиной, в сопровождении послов новгородцев въехал в город со всей торжественностью. Его сопровождали и сыновья. В громадном для тех времен Софийском соборе переяславский князь принес присягу вольному городу Новгороду, обещая править и судить по новгородской старине. Свои клятвенные обещания он заключил крестным целованием. После этого князь Ярослав Всеволодович принял правление господином Великим Новгородом в третий раз — вновь стал княжить строго, но по законам того времени, по «Русской Правде». Его сыновья под бдительным присмотром ближнего боярина Федора Даниловича продолжали с утра до вечера заниматься привычными делами — обучались ратному делу, грамоте, посещали вместе с родителями богослужения, совершали поездки в Новгород и окрестности Городища. Боярин Федор Данилович взял на себя еще одну обязанность — он учил княжичей познавать Новгород Великий, его вольные порядки, чтобы в будущем не принимать опрометчивых решений, могущих вызвать ссору со свободолюбивыми горожанами. В таких случаях приглашенные на княжение по решению буйного веча просто изгонялись — им указывали на дорогу, ведущую из города, со словами: «Иди, княже, ты нам не люб!» Новгород в начале XIII столетия являлся самым многолюдным и богатым городом на севере Руси, с многочисленным ремесленным и купеческим населением. Поэтому он и назывался Великим. Его не коснулось разрушительное Батыево нашествие. Полноводная река Волхов делила город на две половины. Западная сторона называлась Софийской, потому что здесь находился крепкий каменный кремль — «детинец» и далеко красовался величественный каменный собор Святой Софии, сверкавший на солнце пятью куполами, крытыми свинцом. С запада соборный портал украшали трофейные ворота из бывшей шведской столицы Сигтуны, сожженной во время совместного морского похода новгородцев и карел на Швецию в 1187 году. Святая София являлась главной городской святыней и жители гордились ею. Именно на верность святой Софии новгородцы давали клятву, целуя крест. Белая громада неповторимого в новгородском зодчестве пятиугольного храма высилась над городом. Храм Св. Софии в Новгороде в известном смысле повторял одноименный собор в Киеве, построенный раньше. Главной его внутренней росписью стал образ Христа Спасителя на своде, изображенный царьградскими иконописцами со сжатой десницей (рукой). Длинный мост соединял Софийскую сторону с восточной частью города — Торговой стороной, самым оживленным местом в Новгороде. Тут находился знаменитый новгородский торг — средоточие всей экономической жизни боярской республики. Городские кварталы были окружены земляными валами. Новгород исторически делился на пять районов — концов: Загородный, Наревский и Людинский на Софийской стороне, Славянский и Плотницкий — на Торговой. Каждый конец и каждая улица жили своей особой жизнью, управляемые кончанскими, сотскими и улицкими старостами. Каждая улица имела свои предания, свои старинные семьи, издавна связанные с улицей и верховодившими на ней. Ко времени прибытия княжича Александра Ярославича с отцом и старшим братом новгородское общество имело следующую организацию. В средневековой русской республике властвовало 300–400 богатых бояр. Они владели землями и немалыми капиталами, ссужая деньгами купцов. Богатые и родовитые боярские роды занимали все высшие должности в Новгороде Великом, из их среды выбирался посадник — человек, который вместе с приглашенным князем правил Новгородом, навязывая последнему волю боярства. Ниже бояр по своему общественному и имущественному положению стояли житьи люди. К ним относились более мелкие землевладельцы, обладавшие и более скромными личными капиталами. Они ссужали в долг купцам деньги, а иногда и сами вели торговлю. Потом шло многочисленное купечество. Оно делилось на гильдии, высшей из которых было купеческое братство «Ивановское сто» — новгородская Первая гильдия. Это братство образовалось при храме Святого Иоанна на Опоках. «Ивановское сто» было первым братством среди новгородского купечества и имело в городе особые права. Пять его старост вместе с тысяцким вершили суд при всех спорах иноземных купцов с новгородцами, а также между торговыми людьми из разных русских земель. «Ивановское сто» ведало в Новгороде мерами веса: «вощаныя скальвы, медные пуды и гривенка рублевая», и мерой длины — «Ивановский локоть». Для того чтобы стать полноправным членом этой первой привилегированной купеческой гильдии, нужно было внести 50 гривен серебра в товарищество и 21 с половиной гривны на церковь. По тем временам это были большие суммы. Основную массу городского населения составляли черные люди. Это были многочисленные ремесленники самых разных профессий, мелкие торговцы, мечтавшие выбиться в купцы, работные люди, многочисленная боярская и купеческая прислуга. Верхушкой сельского населения Новгородщины были крупные землевладельцы в лице бояр, имевшие крупные поместья. Ниже их находились смерды — крестьяне, жившие на государственных землях и платившие оброк в городскую казну. Крестьяне, обрабатывавшие частновладельческие земли назывались половниками, изорниками, кочетниками. Были еще и крестьяне-закупы, бравшие купу (плату) вперед и становившиеся временно, до выплаты долга землевладельцу, полной его собственностью. Ниже всех по положению стояли в новгородском обществе так называемые одерноватые холопы, то есть полные рабы, ставшие таковыми или вследствие совершенного преступления, или из-за невыплаты долга. Во главе новгородского управления стояли избранные вечем посадник и тысяцкий. В их обязанности входило: сношение с иноземными государствами, суды и внутреннее управление. Во время исполнения обязанностей они назывались степенными — от слова «степень» — помост, с которого они обращались к вечу. При отставке они получали название старого посадника и тысяцкого. Тысяцкий одновременно исполнял обязанности предводителя новгородского ополчения, был городским воеводой. Каждый городской конец имел свое вече и делился на две сотни, которые, в свою очередь, делились на улицы. Всеми административными делами ведали старосты — кончанские, сотские и улицкие. В случае войны каждые конец, сотня и улица составляли отдельную часть новгородского ополчения. Вольный город Новгород в средневековье имел собственный высший государственный орган, своеобразный парламент — совет господ. Он заседал в храме Святой Софии. В него входили: пользовавшийся большой властью новгородский архиепископ, посадник, тысяцкий, сотские и кончанские старосты, старые посадники и тысяцкие. Взаимоотношения совета господ, посадника и веча с приглашенным на правление князем устанавливались особыми договорными грамотами. Боярская республика освободилась от княжеской власти в 1136 году. Воспользовавшись попыткой князя Всеволода Мстиславича втянуть Новгород в борьбу за уделы Южной Руси и Суздалыцины, новгородское вече обвинило внука Владимира Мономаха в забвении интересов Новгородской земли. Князь и его семейство были взяты под стражу. Вече предъявило ему следующие обвинения: не жалеет смерда-крестьянина, зарится на чужие уделы, без ведома веча заключает союзы и в ратном деле не показывает примера. Через два месяца — в июле — князь Всеволод был отпущен из города и с этого времени Новгород принимает статус самостоятельной республики — вольного города. Но боярская власть без князя обойтись просто не могла, ибо князь приводил в Новгород с собой свою дружину, и его стали приглашать на княжение, как правило, из Владимиро-Суздальской земли и порой из Черниговщины. Теперь деятельность князя контролировалась общенародным собранием — знаменитым новгородским вечем. В средневековом Новгороде постоянно боролись между собой две силы — боярская в лице совета господ на Софийской стороне и бурное вече на Торговой. Именно там располагалась большая торговая площадь в кольце нескольких каменных церквей — торг. Сюда сходились все дороги, здесь бурлила жизнь, определявшая не только уровень экономического благосостояния вольного города, но и самым непосредственным образом влиявшая на политическую жизнь. С раннего утра площадь наполнялась шумом и говором разноплеменной, тысячеголосой толпы.
Купцы из новгородских земель — пятин, с береговВолги и Днепра, эсты и финны с балтийского побережья, шведы и датчане, норвежцы и торговые люди из германских городов являлись на торг. Русские купцы продавали меха и кожи, бочонки с воском, медом и салом, кипы пеньки и льна и многое другое; иноземные торговали оружием, изделиями из железа и меди, сукном, тканями и другими «заморскими» товарами. Иностранцы в черте города построили собственный жилой квартал, где находились склады и дома готского и немецкого торговых домов. Они селились вокруг своих церквей: «Варяжской божницы» святого Олафа и «немецкой ропаты» святого Петра. Во время неурядиц торг, торговище властвовало над городом. Вече собиралось по звуку набата, вечевого колокола. В таких случаях «меньшие» люди не слушали ни посадника, ни тысяцкого. Порой вече выливалось в побоища и городские погромы. «Меньшие» люди избивали бояр, грабили имущество и дома людей «больших». В случае народных волнений, настоящих восстаний, виновников людских бед сбрасывали в Волхов с моста. Хотя и существовал постоянно действующий совет господ, высшим органом власти на вольной новгородской земле оставалось вече — собрание всех свободных граждан, достигших совершеннолетия. Именно вече приглашало на княжение приглянувшегося новгородцам князя с дружиной и избирало из среды богатых бояр посадников и тысяцких. По отношению к князю вече держалось настороженно — ему разрешалось приводить с собой не более 300 воинов, так как горожане опасались, что в возможных конфликтах с князем последний попытается в качестве «аргумента» использовать военную силу. Древнерусская боярская республика ревниво относилась даже к малейшим покушениям на ее свободу. Приглашенный князь исполнял обязанности полководца боярской республики. Состоявший при нем боярин-посадник охранял интересы горожан и контролировал деятельность князя и его людей. Новгородцы могли выбирать больших воевод и из собственной среды, благо опытных в военном деле бояр имелось немало. Но в таком случае военная сила города ставилась под контроль одной из боярских группировок. Князя же при случае всегда можно было прогнать с княжения, если он чем-то не устраивал вече или совет господ. Вольный город Новгород по тем временам представлял из себя мощную и, что особенно важно, мобильную военную организацию. Вопросы вооруженной защиты новгородских земель от внешних врагов всегда находили единодушное решение на вечевых собраниях. В случае угрозы вражеского нападения или выступления в военный поход собиралось народное вече. На нем определялись численность и маршруты движения новгородского ополчения. Решения общегородского схода считались законом для всех новгородцев. По древнему обычаю, каждая семья посылала на брань всех своих взрослых сыновей, за исключением одного — самого младшего. Отказ выйти на защиту родной земли и Святой Софии считался несмываемым позором. Дисциплина в новгородском войске поддерживалась устным обещанием — клятвой, в основе которой лежало решение вече. Жители Великого Новгорода по делам и поступкам своим слыли большими патриотами Русской земли. В условиях не только надвигающейся, но и постоянной военной опасности для порубежной земли Руси вече являлось, по существу и прежде всего, собранием новгородского воинского ополчения, бояр, князя и его дружины. Преобладающая роль во время общевойскового сбора оставалась за трудовым людом Новгорода — «меньшими» людьми. По этой причине основу новгородского войска составляли городское и сельское ополчения, которые формировались в случае опасности из «черного люда», ремесленников и крестьян. Многотысячная пешая рать, стойкая и упорная в бою, была главной ударной силой войска господина Великого Новгорода. Такие простонародные ополчения назывались «разрубными», так как собирались по решению веча по «разрубу» — по разверстке, или «посошными», так как ратники брались по одному с нескольких «сох». Городское ополчение собирали «градские мужи», а сельское — богатые землевладельцы-бояре. В состав идущего на войну войска входили боярские дружины. Число приводимых боярином воинов определялось обширностью принадлежавших ему земельных владений. Личные отряды бояр и богатых новгородских купцов составляли тяжеловооруженную конную «переднюю дружину». Можно полагать, что численность ее не уступала княжеской. Хотя содержать даже малую дружину профессиональных воинов стоило в то время очень дорого. Все ратники новгородского ополчения назывались, в отличие от дружинников, «воями». Они не являлись воинами-профессионалами, но были людьми весьма опытными в военном деле. Такого опыта было где поднабраться — средневековый Новгород уже с начала XIII века постоянно ратоборствовал с чужеземцами. Вольный город защищал собственное порубежье весьма успешно и его войско само со славой ходило в дальние походы на «супротивника». Ополчение организационно делилось на полки. Их численный состав постоянным никогда не был. Всего обширная новгородская земля могла выставить на войну примерно 20 тысяч воинов — сила весьма внушительная по тем временам. Но вывести в поле для сражения или отправить в поход можно было чуть больше половины рати — часть ее оставалась для бережения самого Новгорода и защиты границ в случае войны. Во главе новгородского войска стоял князь, помощниками которого были посадник и тысяцкий. В случае отражения большого военного нападения или большого похода на врага князь вызывал из своего княжества дополнительные военные силы. Помощь могла прийти и от княжеских родичей из других княжеств. В таких случаях могла собраться внушительная рать, как говорится, из пол-Руси. В этом, в известной степени, и состояло преимущество приглашения на княжение правителя со стороны. Городское ополчение собиралось часто и быстро, в случае любой военной тревоги. Сельское же — только в случае крайней опасности. Обычно мужики-землепашцы, по решению вече, должны были поставить лошадей для воинских надобностей вместе с возчиками. В тех сельских местностях Новгородщины, которым угрожала военная опасность, в ополчение шло все мужское население, способное носить оружие. Ополчение собственно города насчитывало примерно 5 тысяч ратников. Оно имело стройную структуру, соответствующую административному делению Новгорода. Воины набирались с пяти городских концов — Наревского, Людинского, Плотницкого, Славенского и Загородского. Ополчение состояло из сотен во главе с сотниками. В сотню входили ополченцы с нескольких улиц и потому постоянной численности они не имели. В случае тревоги каждый городской конец срочно выставлял 100–200 хорошо вооруженных воинов. Или, как тогда говорилось, — по одному полку. Городским ополчением командовал опытный в ратном деле тысяцкий — выборный от горожан. В ходе войны он становился правой рукой князя-полководца. На вооружении новгородского войска находились короткие, в полтора-два метра копья, мечи, боевые топоры, рогатины, луки, самострелы (в Европе их называли арбалетами) и многие другие виды оружия. Защитное вооружение ратников состояло из щита овальной формы, кольчужной рубахи, изготовленной из 10–17 тысяч колец каждая, и шлема-шишака. Богатые воины носили еще кольчужные чулки. Естественно, качество вооружения прямо зависело от состоятельности ополченца. А таковых среди новгородских воинов было не слишком много. Кольчужная рубаха хорошо прикрывала тело от вражеских стрел и ударов мечей. Она не стесняла движения воина в рукопашном бою и была сравнительно легка — весила около 8 килограммов. Кольчуги применялись у русских лет за двести до того, как они стали известны в Западной Европе. Великий Новгород славился своим собственным оружейным производством. Его ремесленники и оружейники снабжали собственное войско в достатке прекрасным оружием и воинскими доспехами. Часть их покупалась у иноземных купцов и добывалась в виде военных трофеев. Иностранное оружие покупалось только «большими» людьми, поскольку стоило довольно дорого. «Инженерная» вооруженность новгородского войска по тем временам оценивалась достаточно высоко. При штурме вражеских крепостей успешно применялись различные осадные приспособления и метательные машины. Новгородцам не раз приходилось штурмовать сильно укрепленные крепости — каменные и деревянные. Великий Новгород располагал значительным речным и морским флотом, предназначенным прежде всего для торговых целей. Новгородцы слыли опытными и бесстрашными мореходами, умевшими хорошо сражаться и на воде. Их морские суда имели палубу и парусную оснастку. Рулевое весло на корме было длиной около 3 метров, а лопасть его достигала 1,5 метра в длину и полметра в ширину. Речные суда строились достаточно вместительными (несли на себе от 10 до 30 человек) и быстроходными. Новгородцы прекрасно владели искусством ведения боевых действий на воде. Речные флотилии использовались ими и для переброски войск, и для перекрытия рек. В последнем случае неприятельским кораблям преграждали путь и они принуждались вступить в бой на воде. Флот новгородцев неоднократно участвовал в военных походах по рекам и озерам, одерживал убедительные победы на шведским флотом, высаживал десанты на неприятельских берегах. Варяжское море — Балтика издревле являлось морем ратной славы древнерусского флота. Именно в Великом Новгороде князь Александр Ярославич Невский познал боевые возможности судовой рати, скорость переброски пешей рати по воде. Приглашенным на княжение в вольный город князьям в сражениях и походах было легко управлять боевыми порядками новгородского войска. Они мало чем отличались от боевого построения войск русских княжеств. В сражении его центр — «чело» — обычно состоял из пешего ополчения, многочисленного и стойкого в бою. На флангах — «крыльях» — в полках правой и левой руки, ставилась конница, как княжеская так и новгородская. Для повышения устойчивости боевого порядка и увеличения его глубины перед «челом» располагался полк лучников, вооруженных длинными луками, длина тетивы которых в 190 см способствовала большой дальности полета стрел и их мощной убойной силе. Широко использовали стрелки и самострелы. Последнее было очень важно в постоянных боевых столкновениях с тяжеловооруженными немецкими и шведскими рыцарями. Такое построение новгородского войска для сражения имело целый ряд преимуществ перед боевым построением западноевропейского рыцарства. Оно было гибким, устойчивым, что позволяло князю в ходе битвы маневрировать не только конницей, но и пешей ратью. Следует отметить, что новгородцы предпочитали сражаться в пешем строю. И это в те времена средневековья, когда почти всюду превалировала конница, в том числе и в русских княжествах. Причина крылась прежде всего в том, что рядовой ополченец просто не имел возможности содержать дорогостоящего боевого коня. Умело использовали новгородцы на поле брани тактическую хитрость. Иногда усиливалось одно из «крыльев» и создавалась глубокая ударная колонна «пешцов». Располагавшаяся за ней тяжеловооруженная конница в ходе сражения совершала охват противника, нанося ему опасный удар с фланга и тыла. Такое построение войск в войнах того времени считалось «диковинным», а зачастую неожиданным для врага. На походе русская рать, умевшая даже в пешем строю совершать быстрые и дальние переходы, всегда посылала впереди себя сторожевой отряд для разведки сил неприятеля и наблюдения за его действиями. «Сторожи» посылались ближние и дальние. Воинов в них отбирали очень придирчиво — от разведки и боевого охранения в походах зависело многое. Все эти познания из области военного дела далеких и близких предков, основы ратного искусства Руси того времени с раннего детства впитал в себя Александр Ярославич, которому судьба уготовила славу великого полководца средневековья. Они помогли ему уже в ближайшем будущем прославить русское оружие. Военное искусство являлось частью княжеской науки. И едва ли не самой важной — и князь Ярослав Всеволодович оказался великим учителем для своего быстро взрослевшего сына Александра. Пока княжич Александр подрастал и мужал, набирался княжеского «ума-разума», на границах новгородских земель становилось все тревожнее. Опасность шла с Запада. В Прибалтике немецкие рыцари-крестоносцы, уже покорившие огнем и мечом прибалтийских славян вели себя достаточно агрессивно. Почти полностью были истреблены полабские славяне — лужичане, ободриты, лютичи. Последний удар мужественно приняли на себя пруссы — славянское племя, оказавшее длительное и героическое сопротивление натиску немецких крестоносцев, объединенных к тому времени в ордена. Крестоносное воинство не скрывало далеко идущих завоевательных планов в отношении Руси, прежде всего богатых псковских и новгородских земель. Кроме того, на соседнее Полоцкое княжество участились набеги воинственных литовцев, которые, вступив в борьбу с рыцарями-крестоносцами, вторгались и в пограничные русские земли. А казалось бы, Литве только и искать себе союзников среди русичей в войне против немецких орденских братств. Начали совершать «крестовые» походы и шведские феодалы, стремившиеся расширить свои владения на балтийских берегах. Военные усилия шведы направили на области проживания финнов, бывших под управлением вольного города Новгорода и плативших ему дань. Помимо сильного войска Швеция имела еще и многочисленный военный флот. Новгородский князь Ярослав Всеволодович, чтобы обезопасить северо-западные границы русской земли, совершил ряд удачных походов — в 1226 году против литовцев, грабивших новгородское порубежье, и в 1227 и 1228 годах в Финляндию против шведов и еми. Но задуманный им большой поход против немецких рыцарей-крестоносцев неожиданно сорвался. Князь Ярослав Всеволодович решил объединить значительные военные силы различных русских земель и нанести удар по городу-крепости Риге, откуда шли все беды Северо-Западной Руси. В подкрепление новгородскому и псковскому войску он вызвал владимирские дружины, ополчил своих переяславцев. Когда войско подошло к Пскову, — посадник Иван и тысяцкий Вячеслав «затворили град». Бояре Новгорода и Пскова усмотрели в начавшемся военном походе опасное для себя усиление княжеской власти и отказались участвовать в нем. Хотя владимирская рать по численности явно уступала ополчениям вольных городов. Псковские бояре поспешили заключить с Ригой мирный договор. Владимирским дружинам пришлось вернуться домой, так и не обнажив мечей против завоевателей-крестоносцев. В который уже раз раздробленная на малые удельные княжества средневековая Русь не блеснула единством перед общей, надвигавшейся с Запада опасностью. Позднее псковские бояре объясняли: вы подрались да ушли прочь, а нам здесь жить с новыми соседями, новыми хозяевами земли эстов и ливов, понастроившими на порубежье немало каменных рыцарских замков. Пройдет всего несколько лет, и псковичам придется горько пожалеть об отказе князю Ярославу Всеволодовичу в содействии его замыслу. Переяславский князь, как человек скорых решений, рассорившись с новгородцами и особенно псковичами, оставил вольный город. Он тщетно пытался переубедить совет господ, новгородское боярство: «много побуждал» — кратко сообщает летописец. Новгородское боярство — «золотые пояса» — размыслив о своих выгодах, твердили князю: «Без псковичей не пойдем на Ригу! А тебе, княже, кланяемся». Разгневанный князь Ярослав Всеволодович, захватив с собой только жену Феодосию, оставил Городище и отъехал в Переяславль-Залесский вместе с дружиной. На сей раз Ярослав Всеволодович решил сохранить политические мосты с Новгородом Великим. Он оставлял в нем своих сыновей — Федора и Александра под присмотром воспитателя, ближнего боярина Федора Даниловича, и тиуна Акима. Отец впервые оставлял юных княжичей одних, без родительского надзора и защиты. Таким решением Ярослав Всеволодович давал время своенравным горожанам одуматься, понять всю опасность грядущего немецкого крестоносного нашествия. Так девятилетний Александр остался со старшим братом на правлении в господине Великом Новгороде. На них были возложены некоторые княжеские отцовские обязанности. Например, от их имени скреплялись княжеской печатью грамоты, составленные вместе с посадником. За княжичей правили тиуны — должностные лица, ответственные за управление хозяйством в княжеских или боярских владениях, они же выступали как представители князя на судах. Братья находились в Новгороде недолго. В тот год с 6 августа и по декабрь шли беспрестанные дожди. Погибал урожай. В народе прошла молва, что виноват во всем новгородский архиепископ Арсений, сторонник переяславского князя, — он-де изгнал своего предшественника Антония, дав мзду князю. Собралось буйное вече, и Арсения изгнали «яко злодея», он едва спасся от смерти в Софийском соборе. Стихия продолжала лютовать на Новгородщине. Город затопляло водой, первые льдины разрушили мост через Волхов. Обозленный «черный люд» взбунтовался против властей в городе, вооружился и отправил князю Ярославу Всеволодовичу в Переяславль-Залесский послание, в котором были и такие слова: «не суди и судей не давай». Князь прислал ответ, в котором осуждал и ругал новгородцев. Начавшимся голодом воспользовались противники переяславского князя из числа новгородского боярства. Они подговорили возбужденных горожан изгнать из Новгорода сторонников властного князя. Вооруженные новгородцы прямо с веча пошли громить дворы приверженцев Ярослава Всеволодовича. Были разграблены дворы тысяцкого Вячеслава и его брата, липенского старосты Душильца, и другие. Такими событиями и закончилось первое княжение, формально самостоятельное, Александра Ярославича в вольном городе Новгороде. Открытый мятеж против сторонников переяславского князя непосредственно грозил княжичам. Февральской ночью 1229 года боярин Федор Данилович и тиун Яким тайно увезли Федора и Александра Ярославичей во Владимир, а оттуда в Переяславль-Залесский. Иначе могла произойти беда. Разбушевавшийся «черный люд» — городские низы — всегда отличался скорой рукой на кровавую расправу с неугодной им знатью и правителями. Вольный город вновь остался без правителя. На княжение бояре пригласили князя Михаила Черниговского. Он целовал крест, что будет соблюдать новгородские вольности и «ходити по Ярославльим грамотам». Но долго покняжить ему не удалось: природные бедствия продолжались на новгородской земле. Проливные дожди сменились ранним морозом, который погубил озимые. В вольном городе начался голод и мор. В то же время князь Ярослав Всеволодович захватил Волок Ламский, владение вольного города. Черниговский князь послал к нему посла Нездипу Прокшича, которого тот велел заковать в цепи и продержал в Переяславле-Залесском целое лето. В самом Новгороде продолжались нескончаемые раздоры между двумя посадниками — с грабежами, поджогами и убийствами на самом вече. Князь Михаил уехал в Чернигов, оставив вместо себя в Новгороде сына Ростислава. Напрасно прождав присылки обещанного черниговского войска, новгородцы изгнали Ростислава из Городища, сказав ему: «…а ты пойди прочь, сами себе князя промыслим». Для Великого Новгорода наступили черные дни. Простой люд голодал и уходил из города. Крестьяне-смерды отказывались платить боярам подати: землю поразил невиданный неурожай. В непрекращающихся народных волнениях и разразившейся смуте бояре и богатое купечество почувствовали для себя большую угрозу. Да к тому же с границ поступали вести, одна тревожнее другой. Перед общей опасностью помирились посадники Водовик и Степан Твердиславич. Новгородская «замятня» (междоусобица) грозила смести власть «совета господ». Пришлось новгородцам в который уже раз мириться с Владимиро-Суздальской Русью. Послы Господина Великого Новгорода прибыли в стольный град Переяславль-Залесский просить князя Ярослава Всеволодовича вернуться на княжение. Тот долго не раздумывал, решив положить конец нескончаемой смуте и охватившему вольный город «братоненавиденью». Князь Ярослав Всеволодович, не мешкая, прибыл в Новгород и собрав вече, принес присягу — крестное целованье — «на всех грамотах Ярославских». Он обещал горожанам править и судить по старым новгородским обычаям, по «Русской Правде». Признал власть переяславского князя и принял его наместника и своенравный Псков, тоже вольный город. Вокняжившийся Ярослав Всеволодович твердой рукой навел в Новгороде прежний порядок. Вскоре он уехал в Переяславль-Залесский, посадив на правление своих повзрослевших сыновей — Федора и Александра. Двум юным правителям пришлось нелегко, ибо голод не прекращался. Однако выручили торговые люди — немцы «из Замория». Они приплыли на кораблях и привезли в изобилии на продажу жито (зерно), муку и овощи. Так был спасен город, в котором люди уже ели «конину и псину и кошки, а инии (кое-кто) и мох и сосну и лист». Постепенно жизнь на Новгородщине налаживалась. Горожане и селяне умели трудиться с восхода и до захода солнца. Однако опасность из-за границы давала о себе знать. Литва пошла войной на русские волости Мореву, Любие, Селигер. А в 1232 году, сообщает древнерусский летописец, «приидоше татарове и зимоваша, не дошед Великого града Болгарьского». В Новгороде Великом произошел сильный пожар, испепеливший часть деревянного города. Оживились сторонники черниговского князя, недруги князя переяславского. В Пскове начались вооруженные столкновения. Молодым князьям Федору и Александру с немалым трудом удалось навести порядок в самом Новгороде. С Псковом дело обстояло сложнее — там власть захватили бояре, сторонники черниговского князя Михаила. Они пленили и заковали в цепи наместника князя Ярослава Всеволодовича. На его требование освободить наместника псковские власти ответили отказом. Тогда переяславский правитель собрал войско и решил было пойти «воевать» вольный город Псков, но его отговорили. У князя нашлись хорошие, знающие советники. Княжеские мужи подсказали Ярославу Всеволодовичу: запрети новгородским купцам возить в Псков соль и торговать ею там. А своих соленых промыслов на Псковщине не было. Цена на соль быстро и резко пошла вверх, город заволновался. Уже через несколько месяцев упрямое псковское боярство запросило княжеской милости, прислав в Переяславль-Залесский послов. Они склонили головы перед сыном Всеволода Большое Гнездо: «Ты наш князь, присылай наместника». Так в средневековой Руси закончилась еще одна усобица, истощавшая силы раздробленной Русской земли. Вскоре семью Ярослава Всеволодовича постигло большое несчастье. Зимой 1233 года неожиданно умер старший брат Александра Федор. Перед этим назначена была свадьба, «и все уготовано и невеста приведена и князи созваны». Невеста князя Федора Ярославича черниговская княжна Евфросинья с горя ушла в монастырь. Смерть любимого брата-единомышленника, достигшего совершеннолетия, резко изменила жизнь Александра. Отец, готовя себе смену и продолжателя княжеского рода, теперь постоянно держит сына при себе. Тот начал уже вести правый суд, строить дипломатические отношения с другими князьями и чужеземцами, участвовать в различных переговорах и командовать войском. Князь Ярослав Всеволодович, заботясь о будущем Александра, проявил здесь большую дальновидность. Он словно предвидел, что вольный город Новгород не раз оборонит Русь от вражеских вторжений. Пока шло налаживание привычной жизни на Новгородщине, у ее западных границ вызрела серьезная угроза. Вслед за землями современных латышей немецкие рыцари-крестоносцы начали захватывать земли эстов. Ободренные успехом, войска немецкого рыцарского ордена меченосцев в 1233 году идут походом на Русь. Внезапным ударом взята русская пограничная крепость Изборск. Подоспевшая псковская рать выбивает крестоносцев из захваченного ими порубежного городка. В том же году орден меченосцев совершает новое нападение на русские пределы, теперь уже на новгородские земли-пятины. Немецкие рыцари-крестоносцы явно испытывали на прочность границы своих новых восточных соседей, которых ордену с благословения Римского Папы еще предстояло покорить. Требовалось дать незамедлительный отпор устремившемуся на землю русичей ордену меченосцев. По единодушному решению новгородского веча князь Ярослав Всеволодович спешно собирается в поход, участником которого становится и его подросший сын Александр. По вызову в Новгород приходит сильный полк переяславских воинов. К нему присоединяются новгородское и псковское ополчения. Собралась внушительное войско, какого давно не видели перед собой немецкие рыцари-меченосцы. Русские воины горели желанием дать отпор новоявленному «супротивнику». Объединенное войско, во главе которого стояли отец и сын из рода великого князя Всеволода Большое Гнездо, «предерзко» и решительно вышло в поход, нацеливаясь на крепость Дерпт — бывший Юрьев. По трудным зимним дорогам рать русичей — конная и пешая — прошла за неделю триста верст (!) и в начале 1234 года подошла к Дерпту. Орденские отряды рыцарей поспешили укрыться от противника за крепкими стенами крепостей Дерпт и Отепи (Медвежьей Головы). Немцы из ордена меченосцев решили отсидеться в осаде и стали ожидать решительного штурма русских, надеясь тем самым обескровить противника. К тому же орденские братья уповали на скорую помощь из города-крепости Риги и других мест. Рыцари знали, что русское войско стенобитных машин с собой не подвезло. Но князь Ярослав Всеволодович, как опытный полководец, не стал брать приступом высокие крепостные стены хорошо укрепленных городов. Он пошел на военную хитрость, чтобы выманить сильного врага в чистое поле для большого сражения. Небольшие отряды русской конницы начали жечь орденские поместья и небольшие рыцарские земли, громить выходившие им навстречу отряды немцев-меченосцев. Рыцари, видя такое скорое разорение орденских владений, вынуждены были покинуть крепостные укрепления Дерпта и Отепи. В произошедшей ожесточенной битве немецкое рыцарское войско потерпело сокрушительное поражение. Опрокинутое сильным встречным ударом русской рати, крестоносное воинство было загнано на лед реки Эмбах (Эмайыги). Лед не выдержал тяжести бежавших закованных в железо людей и их коней и проломился. Многие орденские братья-меченосцы ушли на дно реки. А тем, кому посчастливилось избежать гибели на поле брани, бежали вновь за крепостные стены Дерпта и Отепи, затворив в них все ворота. Для юного князя Александра Всеволодовича битва на заснеженных берегах реки Эмбах стала первым боевым крещением. Это был прекрасный наглядный пример, как следует побеждать противника хорошо организованного и вооруженного, действовавшею в сражении тараном — рыцарским клином. Или по-русски — «свиньей». Подобное повторится потом на льду Чудского озера. Битва для победителей прошла настолько удачно, что никто из новгородцев не погиб, а княжеская дружина «из Низовской земли» потеряла всего несколько воинов погибшими. Описывая сражение, летописец запишет: «новгородци все здрави, а низовец николико паде». Разорив до конца владения дерптского католического епископа, русская рать с военной добычей возвратилась назад. Немецкие рыцари-меченосцы срочно отправили полномочных послов к князю Ярославу Всеволодовичу и он «взял с ними мир на всей Правде своей». Крестоносное братство стало платить дань новгородскому князю и клятвенно обещало больше не нападать на владения Великого Новгорода. Казалось, что одержанная победа и подписанный мир с орденом меченосцев сделает границы Псковщины и Новгородщины на долгое время безопасными. Но разгром на берегах реки Эмбах не изменил планов немецкого крестоносного рыцарства в отношении Востока, русских земель. Пройдет всего несколько лет и последует новое немецко-рыцарское вторжение на Северо-Западную Русь, еще более мощное и опасное. Участие в победном походе к крепости Дерпт и сражение у покрытой льдом реки Эмбах дало возможность четырнадцатилетнему Александру Ярославичу познакомиться в «деле» с немецким рыцарским войском. Через семь лет на льду Чудского озера он наголову разобьет рыцарей-крестоносцев, закованных в тяжелые доспехи, с латинскими шлемами на головах, в белых плащах, с нашитыми на них красными крестами. Может быть воспоминания о гибели рыцарей-меченосцев под эмбахским льдом подсказали князю Александру Невскому мысль по возможности загнать часть псов-рыцарей на участки рыхлого льда севернее острова-скалы под названием Вороний Камень? Пользуясь «замятней» на земле русичей, агрессивная по отношению к ним Литва вновь напала на новгородский город Руссу южнее озера Ильмень. Горожане повели трудный бой в посаде у стен деревянного острога. Новгородцы во главе с князем Ярославом Всеволодовичем на ладьях отправились на помощь. Отступивших от Руссы литовцев нагнали в дубраве под Торопцом. В бою было «избито множество литвинов», а новгородцы потеряли десять ратников, в их числе Федора Яновича и Гаврилу Негутина из числа знатных горожан. В 1236 году князь Ярослав Всеволодович отъехал в Киев, чтобы занять там княжеский стол. А подросшего сына посадил править в Великом Новгороде. Уходя в древний первопрестольный град на берегах Днепра, Ярослав Всеволодович собрал народное вече. И при всем честном народе торжественно вручил любимому сыну меч — символ княжеского наместника. Так он «в Новгороде посадил сына своего Александра» править. Шестнадцатилетний отрок из великокняжеского рода Всеволода Большое Гнездо сделался новгородским князем, правителем средневековой вольной боярской республики. Для него кончилась пора возмужания — он получил право самостоятельно принимать решения по самым важным вопросам жизни господина Великого Новгорода. Ему теперь единовластно предстояло править обширной новгородской землей, которой постоянно грозили враги. Отбивать решительной рукой вражеские нападения и принимать ответственные политические, государственные решения, ладить со своенравным вечевым собранием и «советом господ». И такое в шестнадцать-то лет. Но Александр Ярославич, сполна уже познавший отцовскую ратную и великокняжескую науку, знал, кем правит и кого защищает. Именно в годы пребывания с отцом в Новгороде сложились те примечательные черты характера Ярославича, как ласково звал его простой новгородский люд, которые впоследствии завоевали ему любовь и уважение современников: доблесть и осторожность в бою, умение ориентироваться в самой сложной обстановке и принимать нужное решение не обязательно для боя. То явились черты великого полководца, уверенно и успешно защищавшего в будущем землю Русскую рукой не только вооруженной. Молодой князь пришелся по душе свободолюбивым новгородцам. Он отличался сдержанностью в суждениях, был обходительным даже с простыми горожанами, умел не раздражать своих недоброжелателей. Во всем следовал отцовским наставлениям, не нарушая древних обычаев Великого Новгорода, уважительно относился к вечевым решениям и строго соблюдал церковные обряды. Законность была во всех делах и поступках юного князя Ярославича. Он решал судные дела вместе с посадниками, без излишне суровых наказаний. Не брал без согласия веча ни сел, ни новгородских земель в собственное владение. Соблюдал правила охоты и рыбной ловли. Так, на кабана охотился не далее 60 верст вокруг Новгорода и только на третью зиму мог отъезжать на охоту за диким зверем в окрестности города Руссы. На третье лето княжеским людям разрешалось ловить рыбу на реке Ладоге. На городское вече князь прибывал в Новгород из своей резиденции в Городище по приглашению, но обычно посылал на него своего тысяцкого. Вел себя осмотрительно, без настоятельной необходимости старался не вмешиваться в устоявшиеся порядки господина Великого Новгорода, особенно в городское самоуправление, находившееся в руках старост городских концов. Князь Александр Ярославич знал свою главную обязанность перед вольным городом Новгородом — его защиту от внешних врагов. Поэтому и не было для него более важных обязанностей, чем дел военных. И новгородцы ценили молодого наместника не только за ум и знание книжной премудрости, но и за ратные познания и умения. Редко кто из переяславских дружинников и новгородских ратников мог соперничать с ним в дружеских рыцарских поединках — «игрушках». Свое воинское искусство будущий Невский оттачивал изо дня в день с четырехлетнего возраста. От своих дружинников князь требовал умелого обращения с оружием, конем и соблюдения воинской дисциплины, особенно во взаимоотношениях с мирным населением. Александр Ярославич во всем следовал заветам своего знаменитого предка князя киевского Владимира Мономаха, изложенным в его «Поучении». Дружинники любили своего князя-воеводу, верили в его полководческое дарование. Он мог умело расставить войско, организовать разведку, соорудить засеку или построить полевой укрепленный городок. В обычной жизни князь Александр Ярославич во всем старался подражать своему отцу. Он вставал рано, чтобы солнце не застало его в постели. Лично давал указания управляющим по княжескому двору, осматривал боевых коней, о которых заботился особо, проводил смотр дружинникам и их личному оружию, руководил воинскими тренировками и сам постоянно участвовал в них. Первая половина дня уходила у молодого князя на решение дел новгородской земли. Вместе с посадником решал спорные вопросы бояр, горожан и крестьян. После обеда занимался боевыми упражнениями и рассмотрением собственных хозяйственных дел — состоянием княжеских сел, пашен, стад. Короткое мирное затишье жизни на Руси предвещало бурю, как не раз уже бывало в далекой истории русичей. Наступил грозный 1237 год. Казалось, что спокойствие продлится еще долго. Воздвигались и украшались православные храмы, горели костры на Ивана Купалу, процветала торговля, собирались хорошие урожаи, леса и реки продолжали быть обильными на зверя и рыбу. Но в тот трагический для Русской земли год стали появляться грозные приметы в природе. На третий день августа 1237 года, сообщает древнерусский летописец, «бысть знамение в солнци… бысть тьма с запада в нем, и бысть аки месяць 5 день, а со востока светло, и опять с востока тьма бысть». Солнечное затмение вселило страх и трепет в людские души — в старину народ отличался большим суеверием. «Небесное предзнаменование» вскоре оправдалось. Пришедшие из европейских стран отряды рыцарей-крестоносцев, полк немцев-рижан и 200 псковичей пошли войною на «безбожную литву». В жестоком сражении литовское войско разгромило сводные силы христиан, среди погибших оказались и псковичи. Они отправились на брань без разрешения на то новгородского князя. В первые зимние месяцы 1237 года на православную Русь, раздробленную на многие, порой не ладящие друг с другом княжества, обрушилось страшное по своим последствиям Батыево нашествие. В историческую память нашего Отечества оно вошло под названием «Батыева рать». Нашествие с Востока осуществлялось силами войск чингизидов — потомков основателя монгольского могущества, легендарного и свирепого завоевателя Чингисхана. Всего на Русь, по оценке современников-арабов, двинулось конное войско численностью в 300 тысяч воинов. Все русские княжества могли выставить войско примерно в три раза меньшее, но единства среди них давно уже не было. Многочисленность завоевателей отмечали русские летописцы-современники, говоря, что степняки шли на их города сплошным потоком «аки прузи», то есть как тараканы. Первой на пути ордынских полчищ оказалась Рязань. Хан Батый, став станом на реке Онузе, послал ультиматум к рязанским князьям. Послы, среди которых была женщина-«чародейка», потребовали отдать десятую часть во всем: в князьях, в простых людях, в конях, в имуществе, в казне… Князья рязанский, муромский и пронский ответили гордо: «Коли нас не будет, то все ваше будет». После этого начались боевые действия: пришельцы осадили город Рязань, в то время сильную деревянную крепость. Рязанский князь послал послов к великому князю во Владимир, но Юрий Всеволодович не услышал мольбы рязанцев о помощи, ибо «хоте сам особь створити брань». 16 декабря 1237 года начался общий штурм Рязани: татаро-монголы овладели древним городом только через пять дней. В жестоком сражении на крепостных стенах и городских улицах погибли князья, их дружины, посадские люди и монахи-чернецы, защищавшие родную Рязань с оружием в руках. Страшную картину рисует сказание о Батыевом нашествии: «Овыих разсекаху мечи, а других стреляху стрелами и в огонь вметааху, иныя имающе вязаху, и поругание чернецам и попадиям и женам и девицам пред матерьми и сестрами». Когда степное войско ушло, на месте цветущей Рязани осталось еще дымившееся пепелище. Войска великого князя владимирского встретились с ордынцами под Коломной. В ходе злой сечи русская рать была разбита превосходящими силами конных полчищ хана Батыя. В битве был убит воевода Еремей Глебович. Однако завоевателям впервые пришлось испытать на себе всю силу бесстрашной атаки русских дружин, в ходе которой был зарублен стоявший в тылу своих войск Чингизид Кулькан. История свидетельствует: ни один из русских городов не открыл свои ворота перед Батыевой ратью, все они оборонялись до последнего и гибли в огне пожарища непокоренными. Такая участь постигла Пронск, Рязань, Коломну, Стародуб, Ярославль, Переяславль-Залесский, Суздаль, Ростов, Волок-Ламский, Кострому… После яростного штурма была взята Москва, погиб московский воевода Филипп Нянька. Сын великого князя Владимир попал в плен к Батыю. От Москвы по занесенным снегом руслам рек батыева конница численностью во многие десятки тысяч всадников ринулась к стольному граду Владимиру. Обороной города руководили сыновья великого князя Всеволод и Мстислав и воевода Петр Ослядюкович. Осада началась 3 февраля 1238 года. Ордынцы применили при штурме камнеметные машины — пороки, изобретение китайских мастеров. По приметам (лестницам) они взобрались на деревянные крепостные стены и на городских улицах завязались последние рукопашные схватки. Они шли несколько дней и ночей, настолько упорным оказалось сопротивление владимирцев, не желавших покориться ордынцам. Последние оставшиеся в живых защитники стольного града и великокняжеская семья укрылись в церкви Святой Богородицы. Батыевы воины натаскали к храму дров и всего, что могло гореть, и зажгли костер. Все, кто спасался «в полатех», задохнулись от дыма и жара. Богатый город, центр Владимиро-Суздальской Руси был разграблен, а его население захватчики частью истребили, частью взяли в полон. Ордынцы не пощадили даже церкви, ободрав их иконостасы. Страшную весть получил великий князь Юрий Всеволодович, который с племянниками Васильком, Всеволодом и Владимиром стоял станом на реке Сить, ожидая подхода полков своих братьев — Ярослава и Святослава Всеволодовичей. Однако те на подмогу не пришли, зато перед великокняжеским войском внезапно появилась татарская конница во главе с чингисхановским полководцем Бурундаем. Замерзшее речное устье оказалось прекрасной дорогой для многотысячной вражеской конницы. Великий князь владимирский Юрий Всеволодович выстроил собранные под его знаменем полки для битвы, «и бысть сеча зла и велика». Под натиском превосходящих сил атакующих, засыпаемое тучей разящих стрел, русское войско стало подаваться назад. Оно еще могло устоять в сражении, но тут был сражен князь Юрий Всеволодович. Отважный князь Василек Ростовский попал в плен, его принуждали стать воеводой в ордынском войске, но он решительно отказался от такой «чести» и принял мучительную смерть. После побоища на реке Сити «бысть же мног плачь народа правоверных». От Владимира хан Батый со своими главными силами повернул к богатому торговому городу Новгороду. Монголо-татары шли удобным для конных полчищ Селигерским путем, «людей секущи аки траву». На земле новгородской удар степных завоевателей принял на себя небольшой деревянный городок-крепость Торжок. 22 февраля начался штурм Торжка. Две недели героически отбивали его жители яростные приступы ранее неизвестного врага. Но в конце концов крепкие деревянные стены не устояли против осадных машин — таранов — и в них были пробиты бреши, которые заделать осажденные не могли. Свой последний бой горожане приняли на тесных улочках, среди горящих домов. Торжок так и не получил помощи от своего господина Великого Новгорода. Его боярство и богатое купечество, за которыми было последнее слово в важнейших делах, отказали в военной помощи порубежному стражу вольного города. Под давлением «совета господ» и боярства новгородское вече приняло решение запереться в городских стенах, молиться во всех церквах и, если враг придет под стены Новгорода, — обороняться до последнего. Князь Александр Ярославич подчинился решению веча, иначе поступить он просто не мог. Совет господ поручил ему заниматься подготовкой Новгорода к обороне. Подновлялись крепостные укрепления, готовилось городское ополчение, раздавались находившиеся у бояр и богатых людей запасы оружия, в сторону ожидаемого подхода вражеского конного войска посылались дальние «сторожи». Но страшная гроза Батыева нашествия обошла Новгород стороной. Только сто верст оставалось степной коннице пройти до него. Поредевшее в беспрестанных штурмах русских городов войско хана Батыя неожиданно круто повернуло от урочища Игнач-Крест на юг, в степи. Наступала весенняя распутица, в труднопроходимых лесах таяли снега, замершие болота грозили превратиться в топи, непроходимые для вражеской конницы. Монгольский хан, предпочитавший зимние походы, устрашился разлива многочисленных рек и озер на русской земле и осмотрительно двинулся в более сухие места, в южные степи. Там хан Батый хотел восстановить силы своего конного войска. Зимний поход на Русь 1237/1238 годов стоил ему больших потерь. Той зимой все русские князья бились с врагом, победы над ними давались трудно. Все встречавшиеся на пути русские города степным ордам приходилось брать штурмом, что редко обходилось малыми потерями в людях. Но и не мог не знать монгольский владыка о воинственности и многочисленности новгородцев и сильно укрепленном городе на Волхове. Хан Батый и его военачальники видели перед собой пример небольшой новгородской крепостицы, устоявшей против огромного войска втечение двух недель, не хотели рисковать. В 1239 году Батыево нашествие испытают на себе княжества Южной Руси. 6 декабря 1240 года после отчаянного героического сопротивления падет древний Киев. Затем татаро-монгольское войско двинется на запад, в Европу — сперва в Польшу и Венгрию. Весной 1241 года хан Батый в сражении при городе Легнице, в Нижней Силезии, разбил рыцарское войско. Однако в сражении под Оломоуцем степные орды не смогли одолеть сопротивление чешских и немецких войск. Дойдя до берегов Адриатического моря, за которым находилась Италия, хан Батый повернул свои войска назад, в степи — причерноморские, донские, волжские. Он не хотел оставлять в собственном тылу Русь, еще не приведенную под власть ордынского владыки.
Поход крестоносного войска Швеции на Русь
В 1238 году на Руси произошло важное событие из разряда политических. Посыле ухода конных полчищ хана Батыя с русских земель в южные степи, в Новгород прибыли гонцы от князя киевского Ярослава Всеволодовича. Отец звал сына Александра во Владимир на великокняжеский съезд. Поскольку великий князь Юрий Всеволодович погиб в сражении на реке Сити, и вся его семья была убита, великое княжение должно было перейти к другой ветви Рюриковичей. Ближайшей была ветвь Ярослава Всеволодовича. У него оставалось шесть сыновей: Александр, Андрей, Константин, Афанасий, Даниил, Михаил, а позднее родился еще и Василий. Путь новгородского князя лежал с берегов Волхова через разоренную землю в выжженный, обезлюдевший и опоганенный степными завоевателями древний Владимир. Отец Александра Ярославича собирал в нем уцелевших в сражениях с Батыевой ратью русских князей — потомков Всеволода Большое Гнездо. Предстояло решить — кого выбрать великим князем владимирским. Съехавшиеся князья назвали им энергичного и авторитетного Ярослава Всеволодовича. Скорбные дела ему пришлось вершить, занявши великокняжеский стол. Он, как сообщает летописец, «обнови землю Суждальскую и церкви очистив от трупия мертвых и кости их схоранив и пришелци утеши и люди многи събра». Новый великий князь дал в управление брату своему Святославу город Суздаль, а другому брату, Ивану, — город Стародуб. На правлении в Новгороде Великом оставался его старший сын Александр. Князь Александр Ярославич вновь отправился в полюбившийся ему Новгород. Отец, умудренный жизненным опытом ратоборец и политик, добавил ему владений, выделив еще города Тверь и Дмитров. Отныне на восемнадцатилетнего князя тяжелым бременем легла защита западных русских границ. Военная опасность зримо надвигалась на них, и это большим секретом на Руси в те годы не было. Воспользовавшись заметным ослаблением русских княжеств, крестоносное рыцарство немецких земель и королевства Швеции планировало свое продвижение на Восток. Покорив прибалтийские народы, крестоносцы грозно встали на границах Руси, выжидая лишь удобного момента для вторжения в ее пределы, на земли вольных городов Пскова и Новгорода. Еще до Батыева нашествия на Русь, 12 мая 1237 года Папа Римский Григорий IX утвердил объединение тевтонского и ливонского (бывшего ордена меченосцев) орденов. Теперь магистр тевтонского ордена стал великим магистром — гроссмейстером, а находившийся в его прямом подчинении магистр ливонского ордена принял титул магистра края — ландмейстера. Рыцарям-меченосцам пришлось сменить свое прежнее одеяние и облачиться в одежду тевтонов — белую мантию с черным крестом. В 1238 году воинственно настроенный Папа Римский и великий магистр объединенного рыцарского ордена в Прибалтике подписали секретный договор. Он предусматривал организацию военного похода в земли язычников — ижорян, карел и других племен, входивших в состав Новгородской Руси. То есть речь шла о крестовом походе в северо-восточные русские земли. Григорий IX призывал немецкое и шведское рыцарство с оружием в руках выступить и против язычников-финнов. Статьи договора Папы гроссмейстера Германа фон Зальца свидетельствовали о том, что готовился объединенный поход крестоносного рыцарства. Их войска стали исподволь стягиваться к русским границам… Прошел год после ухода из русских земель батыевых полчищ. В жизни князя Александра Ярославича произошло важное событие — он женился на дочери полоцкого князя Брячислава Александре. То был не только брачный, но и политический, военный союз двух княжеских родов, скрепленный брачными узами. Полоцкое княжество в те годы значилось в числе сильных. Жениху исполнилось восемнадцать лет — отнюдь не мало по тем временам и обычаям. Старшего брата Александра отец хотел женить уже в четырнадцать. Венчание молодых состоялось в Полоцке, брачную кашу Александр Ярославич с Александрой (в православии принявшей имя Прасковья) ели в Торопце. Свадебный же пир с приглашением множества гостей состоялся в Новгороде. Едва отгремели праздничные звуки свадебных пиршеств, как молодой князь спешит на западные рубежи псковских и новгородских владений. Время торопит — купцы, совмещавшие свою профессию со сбором разведывательных данных о противной стороне, доставляли из прибалтийских земель и из-за Варяжского моря неутешительные вести. Новгородской Руси с Запада грозил большой военный поход, к которому крестоносное воинство готовилось в открытую. Новгородский князь приступает к строительству порубежных деревянных крепостей-острогов на реке Шелонь. Они должны были преградить путь литовцам, ходившим в разбойные походы на русские земли, и немецким рыцарям, если тем вздумалось бы нанести по Великому Новгороду удар с южного порубежья. Объединение тевтонского и ливонского орденов поставило вольный город Новгород в весьма невыгодное положение. Тевтонцы по своим военным возможностям заметно превосходили ливонцев — недавних меченосцев, наголову разбитых князем Ярославом Всеволодовичем в битве на реке Эмбах. Более того, за объединенным орденским рыцарством зримо стояли воинственные германские княжества и папство. На земли Новгородской Руси посягал и датский король, «зоной влияния» которого стала северная Эстония — Эстляндия — с городом Ревелем. Но это было еще не все. Римский папа Григорий IX отпустил северным рыцарям-крестоносцам из Швеции за предстоящие «подвиги» в земле финнов, ижорян и карел все возможные и невозможные грехи. Такая папская милость вызвала среди феодалов и рыцарства Шведского королевства настоящий энтузиазм. Кроме отпущения грехов крестоносцы могли получить еще и немалую военную добычу. Так что бережение северо-западных границ Руси, избегнувших страшного Батыева погрома, являлось делом чести для молодого новгородского князя, достойного продолжателя ратных трудов своего отца-воителя Ярослава Всеволодовича. Грядущие испытания не заставили себя долго ждать… В Древней Руси люди мужали рано и в менее тревожное время. Можно с определенностью говорить, что к двадцати годам Александр Ярославич, добывший славу русскому оружию в битве на Неве, уже сформировался и как князь, и как воитель. Только сочетание таких двух сторон личности возвели его в звание великого древнерусского полководца. И не просто великого, но еще и святого, национального героя государства Российского. Не многие из его действительно великих людей входили в таком звании в отечественную историю. Можно довольно ясно представить себе исторический образ князя Александра Ярославича, еще не ставшего Невским. И в бою, и в походе он — тяжеловооруженный русский всадник, умеющий одинаково хорошо владеть колющим, рубящим и ударным оружием. Одним словом — витязь. Всегда на испытанном и верном боевом коне. Всегда во главе дружины или войска. Всегда под княжеским стягом. С одной лишь щемящей заботой в сердце — сберечь землю Русскую, вернее, ту ее часть, до которой так и не докатилась лавина батыевых полчищ. Известно и оружие, которое имел при себе князь Александр Ярославич. В общем-то это было полное вооружение дружинника-профессионала, только богаче и, скорее всего, качеством повыше. Хорошее оружие всегда стоило дорого. Он имел тяжелое копье (или два), меч или саблю — последняя входила в моду на Руси как более удобное оружие в конном бою, сулицы-дротики, боевой лук со стрелами, увесистый кистень на кожаном ремне, булаву, боевой топорик, засопожный нож. Все отточенное, всегда готовое для ведения схватки с врагом. Почти ничем не отличались от защитного вооружения дружинника и княжеские доспехи, все та же добротно сделанная русскими кузнецами плотно облегающая грудь кольчуга, щит, заметно меньше рыцарского. Голову прикрывал шлем с пристегнутой к нему бармицей для защиты от ударов шеи и затылка. Некоторые шлемы — «шеломы», «шишаки» — с забралом («нос») выковывались из одного куска металла, что придавало им особую прочность и легкость. Княжеские шлемы и шеломы воевод, бояр покрывались серебром и золотом. В битве такие блестящие головные уборы служили одним из средств управления войском. Воины, замечая в горячке рукопашной схватки блеск такого шлема, узнавали своего военачальника и легко определяли, где им следовало держаться вместе. Но и это еще не все в боевой экипировке древнерусского князя-ратоборца. Все крепилось и носилось на крепких сыромятных ремнях: оружие, доспехи. И ножны, и футляр для топорика, и колчан для лука и стрел, для сулиц были отдельно. На руках — боевые рукавицы из крепкой кожи, к которым с тыльной стороны иногда пришивали металлические полоски. У некоторых историков бытует мнение о том, что, мол, русские воины плохо владели луком. Но ведь даже князь предстает перед нами как опытный конный лучник-стрелок. Он делал, обязан был делать шесть прицельных пусков стрел в одну минуту на расстояние до 200 метров. За 10 секунд пустить стрелу прицельно в неприятеля! Притом прицеливаться приходилось мгновенно, одновременно натягивая тугую тетиву, хорошо разбираясь в типах стрел. В то время наконечников копий и стрел насчитывалось десятки видов. Такое поистине пудовое вооружение мог нести на себе только человек, физически очень крепкий, натренированный годами, умеющий ладно сидеть на боевом коне и сражаться в конном строю. На Руси князь-воитель твердо знал свое место в сражении, в его завязке. Битву начинали лучники, которые осыпая недругов тучей стрел каленых, испытывали тем самым на прочность вражеские ряды. Сейчас такое начало называется разведкой боем. И сразу после нее сходились в рукопашной схватке два войска. Князь лично возглавлял верную ему дружину — прижав к бедру тяжелое копье, он становился частицей ринувшихся вперед конных воинов. В начале битвы место князю отводилось всегда в первом ряду. Бесспорно, что рядом с ним находились наиболее искусные в рукопашной схватке, верные дружинники, которые выполняли обязанности телохранителей своего государя. Однако когда противники вступали в бой, князю всегда приходилось схватываться с кем-либо из неприятелей. После первой сшибки с вражеской конницей в дело шло помимо тяжелого копья и другое оружие. От отца и воспитателей, из ратных наставлений древнерусских летописей молодой князь Александр Ярославич знал, сколь важны в быстротечном конном бою скорость принятия решений предводителем войска, мгновенная реакция на опасность, решительность и смелость, выучка боевого коня и совершенство владения им, от которого во многом зависела судьба воина. Из военной истории князь знал, что при удачном начале можно выиграть битву в первые же ее минуты. А она всегда виделась до предела ожесточенной, яростной, трудно предсказуемой, с такой желанной для всех победой. Князь Александр Ярославич сполна познал тактические секреты русского военного искусства. Пример всегда был перед ним — его отец, ратоборец со славой. В погони за лихими в набегах литовцами новгородский князь брал с собой легковооруженную конницу, чтобы сыграть на опережение противника, не дать ему уйти в Литву. Если предстояла осада крепости и большой поход — ставил под свое княжеское знамя городских и сельских пеших ополченцев. Против закованных в металл рыцарей-крестоносцев выводил в поле хорошо оснащенную личную конную дружину, подкрепленную конным ополчением. Знал молодой новгородский князь, как брать каменные и деревянные крепости. Военно-инженерное искусство на Руси к тому времени было развито «отменно». Русичи умели сооружать различные осадные метательные орудия — пороки. Название их происходило от слова «прак» — праща. При осаде крепостей их отынивали — то есть окружали крепким тыном из заостренных стволов деревьев, чтобы врагу не было хода ни туда ни сюда. Для отвода источников воды осажденных делались подкопы. Если крепости брались штурмом, то на стены взбирались, умело забрасывая наверх штурмовые лестницы. Знал Александр Ярославич и как сидеть в осаде. Врага тогда следовало сокрушать днем и ночью посредством внезапных и дерзких вылазок. А с высоты крепостных стен обстреливать из луков и самострелов конных и пеших воинов, засевших в осаде на ближних подступах к городу-крепости. И еще одно умение считалось многотрудным для любого полководца во все времена. Это искусство управляться с обозами, да еще при почти полном отсутствии хороших дорог. Совладать с обозами в походе — значит положить первый камень в основание будущего успеха. Не совладаешь — можешь остаться без возимого в обозе оружия, хлебных припасов или упустишь военную добычу. Из «Поучения» великого воителя древности Владимира Мономаха сын князя Ярослава Всеволодовича ясно усвоил золотое правило, обязательное в любом ратном поиске: всегда и везде вести разведку. Ближнюю и дальнюю. Каждодневную, настойчивую, даже рискованную. И постоянно заботиться о сторожевом дозоре — боевом охранении войска, будь то в походе или на привале. Иначе могла случиться непоправимая беда — внезапное вражеское нападение. Умел предводитель русского войска ставить большие и малые засады — в лесах и на реках, в чистом поле и селениях, в оврагах и за островами на озерах. Но он знал и другое — как не попасть во вражескую западню, уберечься от неё, проявляя при этом немалую военную хитрость. В обязанности князя-воителя входило и умение удобно и безопасно располагать военные лагеря, делать временные стоянки, своевременно давать отдых воинам и коням. Был князь в средневековье и военным практиком. Отец обучил сына Александра и такой премудрости, как строить войска для того или иного вида боя, вовремя раздавать дружине оружие, искусно вооружать полки ополченцев — конные и пешие, ладить с дружинами союзных князей. Ярослав Всеволодович обучил наследника тому, где князю следует находиться во время битвы. Княжича еще с детства приучили к тому, что его место на виду у всех. И своих ратников, и неприятеля. Все русское войско для крепости духа должно было созерцать в сражении на поле брани барса или льва на высоко поднятом цветном княжеском стяге, золотой шлем князя, меч с золотой рукояткой в высоко поднятой руке. Равно как и блестящие шлемы его воевод, их червленые щиты, ибо все знали, что пока блестят эти шлемы и реют родные стяги — будет стойко сражаться княжеская рать. Все это было лишь азами отцовской науки княжить — управлять и воевать за землю Русскую. Отцовская наука, знание сокровищницы военного искусства прошлого Отечества позволили Александру Ярославичу раскрыть яркое дарование великого полководца еще в молодости, испытать в деле свой воинский талант. А к ратным подвигам во славу земли Русской его готовили с четырехлетнего возраста, когда после пострига опоясали отцовским мечом и посадили на боевого коня на виду у всей переяславской дружины, княжеской семьи и горожан. Не мог полководец, ставший святым, до конца своей короткой жизни забыть тот волнующий миг. Приветливый, чуть пытливый взор сурового отца-воителя. И затуманенный слезой взгляд любимой матери. С четырех лет для княжича детской утехой-забавой стало только то, что помогало стать ему настоящим воителем за родную землю. Игр, кроме военных, у него просто не было. Время испытаний не заставило себя долго ждать. Для растерзанной Русской земли наступал во всей своей грозе 1240 год. Из-за Варяжского моря двинулись войной на вольный город Новгород шведы-крестоносцы, королевское войско Швеции. Шведское рыцарство отправилось большим военным походом на Новгородскую Русь с благословения папской курии. Шведы торопились оказаться первыми завоевателями на богатой земле «язычников». Их союзники по крестовому походу — как задумывалось в далеком от балтийских берегов Риме — тевтонские и ливонские рыцари-крестоносцы еще не успели собраться с большими силами для вторжения на Русь. Швеция находилась в закатной от Новгорода стороне, отгороженная от Руси Варяжским морем. За долгую свою историю господин Великий Новгород много торговал и немало воевал со шведами, потомками варягов и викингов. Природа не обидела дарами шведскую землю, на всю Европу славилась она железными и медными рудами, добычей серебра. Серебряные шведские деньги ходили и в Новгороде. Это была серебряная монета — марка, слиток серебра высокой пробы весом около 200 граммов. Из серебра делали большие, тяжеловесные слитки. Они являли собой родовое, семейное богатство, использовались для крупных торговых сделок, были желанной военной добычей. Власть короля для Швеции той поры не была абсолютной. Шведские феодалы — ярлы обладали такой внушительной военной силой, что порой короли оставались как бы в их тени. При короле существовал Государственный совет, издававший важнейшие указы. В XII веке учреждается должность канцлера, которую обычно занимал знавший — в отличие от профессиональных вояк — грамоту и законы страны католический епископ. Швеция была поделена на шесть епископств, в королевской столице сидел ставленник Римского Папы — архиепископ. В эпоху крестовых походов шведскому католическому рыцарству отводилась немалая роль, только «святую веру» им приходилось насаждать не на берегах восточного Средиземноморья, а на землях своих восточных соседей. Чтобы совершать завоевательные сухопутные походы и морские набеги, король, с благословения епископов, объявлял о созыве государственного ополчения — ледунга. Для больших дел личных дружин короля и всесильных своенравных ярлов было недостаточно. Шведы, как гласят хроники средневековья, были искусными конными воинами и моряками. Ледунг обычно собирался для дальних завоевательных походов, обещавших хорошую военную добычу. Вся Швеция делилась на «корабельные округа». Каждый из них в случае созыва ледунга обязан был выставить в поход боевой корабль в полном оснащении с дружиной — его экипажем — на борту. Корабли шведов — «свеев» — были двух основных типов, хорошо показавших себя в трудных плаваниях по Балтике и другим северным морям. Сорокавесельные шнеки вмещали в себя до сотни человек. Скуты имели до шестнадцати пар весел и вмещали от 20 до 50 человек в полном вооружении. И шнеки, и скуты имели паруса: морские ветры помогали экипажам в дальних походах, давая отдых корабельным гребцам. Гребцы составляли большую часть корабельных экипажей, но на берегу они становились воинами. Рыцари и знать за весла в море не садились. Их называли «живущими на штевне», то есть на носу корабля — их уделом в походе был только бой. В ледунг призывались физически крепкие мужчины, способные носить, как тогда говорилось в Швеции, «полное народное оружие». Каждый уходящий в поход должен был иметь секиру или меч, кольчугу или панцирь, щит, шлем, боевой дальнобойный лук и полный колчан стрел числом в три дюжины. Шведское королевство при созыве ледунга создавало огромное войско, обычно отправлявшееся в морской поход. В конце XIII столетия в отдельные походы уходило до трехсот боевых кораблей, которые несли на себе 25–30 тысяч человек — огромную по тем временам военную силу. Но следует отметить, что такое огромное войско собиралось только в исключительных случаях. Ледунг представлял из себя жесткую и четкую военную организацию шведского народа. Один из исследователей того периода писал: «Богатства соседей побуждают жадность народов (речь идет о викингах, норманнах и их ближайших потомках-последователях. — А. Ж), у которых приобретение богатства оказывается уже одной из важнейших жизненных целей. Они варвары: грабеж им кажется более легким и даже более почетным, чем созидательный труд. Война, которую раньше вели только для того, чтобы отомстить за нападение, или для того, чтобы расширить территорию, ставшую недостаточной, ведется теперь только ради грабежа, становится постоянным промыслом». В свое время викинги избрали, среди прочих, два торговых пути через территорию расселения русичей и ведших на Юг, на которых можно было и разбойничать. Первый назывался «парчовым» — он вел в сказочную Византию по Днепру «в греки». Второй — «серебряный» — шел по великой реке Волге «в арабы». В каждом из этих случаев на пути скандинавов стояла старинная новгородская каменная крепость Ладога — небольшой город-крепость на оживленном речном торговом пути. Шведские правители давно «примерялись» к богатым землям на Востоке. Однако, в отличие от большинства европейцев, русичи давали варягам достойный отпор. Торговых же людей из-за Варяжского моря встречали неизменно приветливо. Мирным, торговым судам шведов разрешалось беспрепятственно плыть по внутренним водным путям Новгородской Руси. В 1164 году шведское воинство попробовало захватить крепость Ладогу. Армада шнеков в 55 боевых кораблей с сотней человек на каждом вошла из Балтики в Неву, быстро прошла в Ладожское озеро и 23 мая подошла к русскому городу. Ладожане, предав огню деревянный посад, укрылись в крепости. Высадившись на берег, шведы почти сразу же пошли на штурм, который был отбит. Не успели неудачливые крестоносцы отступить от крепостных стен, как многочисленный русский отряд совершил смелую и внезапную вылазку во вражеский стан, перебив немало незваных пришельцев. С большим трудом отразив нападение ладожан, шведское войско отошло от крепости на безопасное расстояние. Пять дней иноземные военачальники решали один вопрос: как действовать им дальше? Это промедление неприятелю обошлось очень дорогой ценой. Посланные из Ладоги гонцы быстро доставили в Новгород тревожную весть о нападении морской рати шведов на крепость. Собравшееся по тревожному набату вечевого колокола городское ополчение незамедлительно поспешило на выручку. 28 мая на шведский стан на волховском берегу неожиданно обрушились новгородцы, которые пришли на помощь родному «пригороду». Из крепости в бой ринулись ее защитники. Беспорядочные рукопашные схватки длились недолго — большинство шведов или погибли, или были взяты в плен. Новгородцам удалось захватить почти весь шведский королевский флот — 43 шнека. Только двенадцати кораблям удалось отойти от берега и бежать с места битвы. Сильное речное течение, свежий ветер, дувший в паруса, и усиленная работа веслами помогли остаткам крестоносного войска без новых боевых потерь убраться восвояси. Вновь собрать морской ледунг — ополчение всего королевства — в Швеции после того похода на торговый город-крепость Ладогу решились только спустя 76 лет — в 1240 году. На сей раз завоевательный поход в богатый Гардарик — Русь Новгородскую, землю городов — в Стокгольме решились не без прямого нажима воинственного Папы Римского Григория IX, возжелавшего стать владетелем Святых мест в Палестине и сделать балтийское побережье полностью католическим, «очистив» его от «язычников». Подготовка к широкомасштабному вторжению в Новгородскую Русь продолжалась почти два года. Оказалось, что собрать шведское крестоносное рыцарство даже в условиях объявления морского ледунга — дело не из простых. Взаимодействия между Швецией и объединенным рыцарским немецким орденом, который вскоре будет называться ливонским, не получилось даже под нажимом папы Григория IX. Впрочем, в Стокгольме надеялись управиться с вольным городом Новгородом собственными силами. Для похода на Новгородскую Русь шведское правительство в лице короля Эрика Эрикссона «Картавого», ярла — фактического правителя страны — Ульфа Фаси и его двоюродного брата, королевского зятя Биргера собрало внушительное по тому времени войско. Охотников поживиться еще не разоренными русскими землями нашлось немало. В поход за море собирались духовные и светские феодалы во главе своих личных дружин, рыцари-крестоносцы со своими оруженосцами и вооруженными слугами. Каждый такой рыцарь вел за собой фактически небольшой воинский отряд, который назывался «копье». Все они были искателями русских богатств, до которых не дотянулась рука степного воинства хана Батыя, и бранной славы. Войско, собиравшееся в завоевательный поход на Восток в земли русичей, не было по своему составу чисто шведским. Летописец «Жития Александра Невского» — очевидец и участник Невской битвы — упоминает в числе вражеского войска «мурмань». Ею могли быть отдельные датские или норвежские рыцари-крестоносцы, отряды из покоренной Швецией части финских земель. В отношении участия в походе датских и норвежских крестоносцев можно высказать следующие предположения. Датский король уже владел землями северных эстов и городом Ревелем (ныне столица современной Эстонии Таллинн) в непосредственной близости от новгородских границ. Поэтому рыцари-датчане вряд ли могли остаться в стороне от крупного военного предприятия, сулившего несомненный успех и богатую добычу. Король же Норвегии Хакон IV в 1237 году, согласно папской булле, обязался идти в крестовый поход на арабов-«язычников». Вполне возможно, что вместо этого с разрешения Папы Григория IX он послал какую-то часть своих рыцарей против северных «язычников». Сохранить в тайне созыв морского ледунга и всего шведского рыцарства в поход на Восток было делом просто невозможным. Лежащие на восходе солнца от берегов Шведского королевства земли одинаково назывались Русью, хотя здесь проживали и емь, и карелы, и водь, и ижоряне. Все они являлись большей частью данниками вольного города Новгорода. Отношения древнерусской боярской республики со своим заморским соседом исторически складывались очень сложно, поскольку в завоевательные, грабительские походы по Варяжскому морю отправлялись не новгородцы. Мореходные флотилии шведов вторгались через Ботнический залив в финские земли, чей народ издревле дружил с Новгородом Великим. Скандинавы перехватывали купеческие суда новгородцев. По Неве они проникали в Ладожское озеро, нападали на новгородские земли-пятины, где проживали карелы. Шведских завоевателей восточные земли манили еще и тем, что покорение финских земель — по-шведски Тавастланда — давалось довольно легко. Области, где проживали сумь и емь (два племени, образовавшие впоследствии финский народ), были слабо населены, а их жители не славились воинственностью, отличались доверчивостью и миролюбием. Новгородское влияние на территории современной Финляндии ограничивалось посылкой военных дружин за данью, контактами с местной знатью и торговыми делами. Перед вторжением во владения вольного города шведы провели удачный крестовый поход на Тавастланд, который, начавшись в 1237 году, продолжался около двух лет. Крестоносцев возглавлял королевский родственник дворянин Биргер из Бьелбо. Как свидетельствует шведская летопись «Хроника Эрика», шведы после успешной битвы с тавастами — емью — построили «на поле брани» крепость Тавастаборг или Тавастхюс и начали закрепляться на захваченной территории. Отсюда до собственно новгородских пределов было рукой подать. Так что князь Александр Ярославич ожидал прихода больших сил шведов-крестоносцев. Вопрос заключался лишь в том, пойдут ли королевские рыцари в едином походе на Новгородскую Русь с немецкими орденскими братьями. Цели-то у них были едины — покорить «язычников» Востока. Чтобы обезопасить себя от неожиданного удара со стороны Балтики, новгородский князь, ожидавший серьезного вражеского вторжения, предусмотрительно устроил «морскую стражу». Она устанавливалась вдоль берегов Финского залива и в устье реки Невы. Места там были труднопроходимые, сильно заболоченные и потому все пути-дороги пролегали только по воде или вдоль берега. К югу от реки Невы между Вотьской (с запада) и Лопской (с востока) новгородскими волостями находилась лесная Ижорская земля. Здесь проживало небольшое финское племя ижорян, издавна дружественное новгородцам. Его старейшины уже принимали православие и по доброй воле несли службу вольному городу, который, со своей стороны, взял на себя обязательство защищать вооруженной рукой маленький народ. Летопись свидетельствует, среди прочего: «Муж старейшина в земле Ижорьской» по имени Пельгусий (по-фински — Пелконен) крестился, приняв христианское имя Филиппа. Но ко времени Невской битвы основная масса ижорян еще оставалась в язычестве. Старейшине Пельгусию и поручил — вверил — князь Александр Ярославич несение «стражи морской», то есть «бережение» путей к Новгороду со стороны Варяжского моря. «Морская стража» ижорян, по-видимому, стояла по обеим берегам восточной части Финского залива. По этому поводу в «Житии» великого древнерусского полководца сказано — «от край моря, стерегущу обои пути». Разумеется, наиболее зорко стерегли устье реки Невы, откуда начинался хорошо изведанный шведскими мореходами водный путь из Балтики к новгородской крепости, торговому городу Ладоге. От нее, вверх по полноводному Волхову, лежал удобнейший путь и к самому господину Великому Новгороду — богатейшему торговому центру Древней Руси. Морской ледунг 1240 года в Швеции собрался быстро. Как говорится в «Хронике Эрика», получив королевский указ, свободные дворовладельцы-общинники (или бонды), получив из рук правительственных чиновников деньги («из кожаных мешков»), вооружались и сходились на сборные пункты, чтобы составить экипажи боевых кораблей. Отряды воинов-профессионалов местных феодалов прибыли в Стокгольм раньше всех. За неявку по королевскому военному приказу, согласно областным законам, грозил большой штраф, грозивший разорением простой семьи. Организатором морского похода на Новгородскую Русь фактически стал Биргер Магнуссон, крупнейший феодальный землевладелец страны, зять короля Эрика XI. Энергичный и влиятельнейший Биргер при нем фактически управлял королевством. Возглавлял морской ледунг — всю крестоносную экспедицию ярл (князь) Ульф Фаси. В походе участвовали со своими воинскими отрядами крупнейшие католические епископы Швеции, обладавшие немалой реальной военной силой. Королевская морская экспедиция, отправлявшаяся в завоевательный крестовый поход на Новгородскую Русь, вышла в открытое море из Стокгольма с большими торжествами. Провожавшие желали шведским воинам успешного возвращения домой, богатой добычи и новой воинской славы после покорения Тавастланда, земли финского племени емь. Отечественным военным историком Ю. Ф. Соколовым сделаны хронологические расчеты, связанные с Невской битвой. Действия шведского войска и новгородской рати даются по его хронологии, как наиболее достоверной и уточненной… Однажды на рассвете 7 июля 1240 года, когда старейшина ижорян Пельгусий лично находился в «страже морской», он со своими воинами вдруг «услыша шум страшен по морю». Это к устью Невы подходила многочисленная шведская военная флотилия, в которой кораблей-шнеков было «многы зело» (очень). Действительно, целая морская армада под парусами и на веслах приближалась к невским берегам. Развевающиеся на шнеках знамена, многочисленность людей на борту кораблей, блеск их оружия и доспехов с определенностью говорили дозорным-ижорянам о том, что это недруги. Старейшина ижорян Пельгусий поспешил отправить «о-двуконь» (т. е. двух) надежных гонцов в Новгород, чтобы предупредить князя Александра Ярославича о вражеском нашествии. Так, благодаря предусмотрительности Пельгусия, неожиданности нападения шведского королевского крестоносного войска на русские земли не произошло. Быстро принесенное конными вестниками Пельгусия «черное» известие означало для двадцатилетнего князя нечто более важное, чем оборона собственно города. Ему предстояло самому встать во главе новгородского войска и повести его на первую в своей княжеской биографии самостоятельную битву. А уж только она одна могла дать ответ — готов ли, способен ли молодой князь из рода Всеволода Большое Гнездо стать полководцем, ответить победой на отцовскую науку, получить признание на родной земле. Шведская военная флотилия выглядела действительно очень внушительно и грозно: примерно сто одномачтовых шнеков, ходивших на веслах (по 15–20 пар) и под парусами, насчитывалось в ее составе. Каждый корабль нес на себе от 50 до 80 воинов и корабельщиков в полном боевом вооружении. Такой корабль мог перевезти и восемь рыцарских коней. Историки в большинстве своем определяют численность шведского королевского войска, отправившегося завоевывать новгородские земли, в пять тысяч человек. Скорее всего, в их число не входили экипажи шнеков, а ведь это тоже были неплохо вооруженные люди. Без сомнений, король Эрик Эрикссон «Картавый» в случае нужды мог подкрепить крестоносное войско новыми тысячами людей. И был готов к этому, объявляя в государстве ледунг. Все зависело от того, насколько успешно начнется крестовый поход на Русь. Швеция уже тогда считалась сильнейшим на балтийском побережье государством, с военной мощью которой соседям приходилось считаться. О значении для Шведского королевства начавшегося завоевательного крестового похода можно судить хотя бы по двум таким фактам. К походу король, его ближайшее окружение и рыцарство готовилось почти два года. Срок очень большой, если учесть, что переход через Балтику к устью Невы много времени на парусно-гребных судов не занимал. Войско рыцарей-крестоносцев возглавляли второе и третье лица в государстве после самого короля — ярл Ульф Фаси и королевский зять Биргер, ставший через восемь лет сам ярл ом, правителем Швеции. И тот и другой являлись могущественными, самовластными феодалами. Самой примечательной личностью в истории из этих двух королевских военачальников, несомненно, был второй. Его полное имя — Биргер аф Бьелбо из могущественного рода Фолькунгов. В истории государства Российского он оставил о себе долгую память. Русские летописцы называли его «воевода Белгер» и знали, что этот воинственный чужеземный полководец — заклятый враг Русской земли, крестоносец, как и немецкие орденские братья. О дате и месте рождения этого человека сведений почти нет. Однако известно, что он приходился племянником герцогу Биргеру Бросу, фактическому правителю Швеции с 1187 по 1202 год, и с молодых лет занял высокое положение в шведской государственной элите. Женившись на сестре шведского монарха Ингеборге, ставший ярлом Биргер очень скоро на правах близкого родственника стал «правой рукой» правителя, а потом и вовсе подмял под себя слабовольного короля Эрика Эрикссона. Причем для подданных не являлось большим секретом, кто же действительно правит страной. Неудачный поход 1240 года на Новгородскую Русь особо не поколебал роль Биргера в стране. В частности, Скеннигский церковный собор 1248 года так охарактеризовал королевского вельможу в принятом постановлении: Биргер в нем назывался человеком, «которым управлялась сия земля» (шведская). О том, как вел себя фанатичный крестоносец Биргер аф Бьелбо в завоеванных землях «язычников»-финнов, свидетельствует немецкий историк XVIII века Олоф Далин. Он пишет о походе Биргера в Финляндию: «Для шведов ничего здесь так не было нужно, как прогнать или изрубить в куски всех тех, кои бы сопротивление чинить захотели… Ярл Биргер повелел крестить всех язычников; но притом вместо снисхождения и ласковости употреблял наказания и строгость, бывшие всегда едиными средствами, какие и Рим употреблял, когда токмо возмог, для обращения человечества на Севере в христианскую веру». В 1250 году ярл Биргер после смерти бездетного короля смог посадить на шведский престол своего несовершеннолетнего сына Вальдемара, став при нем опекуном, то есть фактическим и полновластным правителем королевства. В современном Стокгольме, столице королевства Швеции стоит памятник ярлу Биргеру… План шведского крестоносного воинства, по всей видимости, состоял в следующем: высадившись на берегах Невы и захватив их, укрепиться на удобном для этого месте. В истории нетрудно заметить, что основой владычества немецких рыцарей и шведов в землях балтийских и финских племен были хорошо укрепленные каменные крепости и замки. Располагаясь в важнейших пунктах на завоеванных территориях — на магистральных торговых путях, в устьях больших судоходных рек и в удобных морских гаванях, крепости и замки позволяли держать под военным контролем торговые артерии, по которым было удобно ходить воинским и пешим, и конным отрядам. Тем самым создавались благоприятные возможности для последующей колонизации еще не до конца покоренного края. Несомненно, главной целью крестоносного похода на земли Новгорода Великого являлась Ладога, каменная крепость на берегах Волхова. Каменная твердыня располагалась на очень удобном месте недалеко от впадения Волхова в Ладожское озеро. Шведы явно не забыли о безуспешной попытке овладения Ладожской крепостью, придя на сей раз с гораздо большими военными силами и числом боевых кораблей. Цель завоевательного похода крестоносцев из Скандинавии была предельно ясна для каждой из противоборствующих сторон. Захват невских берегов и закрепление на них шведов лишали Русь «окна в Европу», в Варяжское море. В будущем Швеция построит здесь несколько сильных крепостей, которые в начале XVIII века в годы Севеоной войны сокрушит молодая регулярная армия России под знаменами последнего русского царя и первого российского императора Петра Великого. Во всяком случае попавшая в чужие руки Нева ставила заслон на морских торговых путях новгородцев и процветающему городу грозило обеднение. Падение же Ладоги — северной русской твердыни на Волхове поражало, без всякого преувеличения, Новгородскую Русь прямо в сердце. Сильная каменная крепость надежно защищала самый удобный во всех отношениях водный путь из Новгорода в Ладожское озеро, в земли дружественных вольному городу карел и финнов. Опираясь на мощь ладожских крепостных стен, сложенных из необработанных каменных глыб, воинственные шведы могли обрушиться и на сам Великий Новгород. Или, продвигаясь дальше на юг, отрезать его от Владимиро-Суздальской земли, откуда Новгородщина получала хлеб. Это понимал и князь Александр Ярославич, и новгородский совет господ, и городское вечевое собрание свободных граждан. Древнерусский летописец так опишет приход шведской военной флотилии к русским берегам: «Придоша све (шведы) в силе велице и мурмане (норвежцы) и сумь и емь (финны) в кораблих множество много зело… с князем и пискупы (епископами) своими, и сташа в Неве в устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку, и Новгород, и всю область новгородскую». Шведское крестоносное рыцарство и королевские полководцы прекрасно знали, что они шли покорять землю богатую, которой не от кого было ждать помощи. Прежде всего военной. Батыево нашествие на долгие годы обескровило русские княжества, так и не сумевшие объединиться против общего врага. Поэтому князь Александр Ярославич совсем не мог рассчитывать на приход переяславских и полков из других княжеств. Во всяком случае — на помощь значимую от отца Ярослава Всеволодовича и братьев. В той ситуации вольный город Новгород мог полагаться только на собственные военные силы для отражения вражеского нашествия. Княжеская дружина, стоявшая в Городище, значительной силы для большого ратного дела из себя не представляла, имея в своем составе только три сотни хорошо обученных и снаряженных конных дружинников. И все же новгородцы, люди русские, мужественные, сильные духом свободных людей, не дрогнули в час наступившего испытания… Как же вело себя шведское королевское войско, после трудного перехода морем достигшее пределов новгородских земель? Огромная флотилия шнеков пришвартовалась к высокому берегу Невы при впадении в нее реки Охты. Речной берег здесь представлял собой удобную гавань, позволяя морским судам в большом числе подойти прямо к суше. Шведы встали лагерем на отдых. Возможно, им требовалось устранить кое-какие повреждения на кораблях — ведь и летом на Балтике и в Финском заливе порой свирепствовали сильные шторма, опасность которых удваивалась еще и наличием севернее главного морского судоходного пути большого числа опасных рифов. То, что шведы, сами опытные воины, на всем пути своей корабельной армады до места Невской битвы так и не обнаружили неусыпно «разведывавших врага» ижорян, может говорить только об одном. Уверенность пришельцев в успешном исходе завоевательного похода переросла в самоуверенность. В ином случае они бы вели себя куда осмотрительнее. Но следует отдать должное и «дозорному» искусству «морской стражи» ижорян, так и не выдавших своё присутствие неприятелю. В 1240 году стража ижорян сослужила господину Великому Новгороду хорошую службу. Может быть, поэтому и вошло в военную историю нашего Отечества имя бдительного порубежного стража старосты Пельгусия. Следует все-таки отдать должное предводителям шведского войска, встревоженным пугающей безлюдностью невского побережья. С таким противником, как русичи-новгородцы, приходилось считаться даже в тяжелейшее для Руси время. Крестоносцы со всей предосторожностью обследовали окрестности корабельной стоянки у Охты, но так и не смогли обнаружить искусно притаившихся в окрестных, хорошо им знакомых лесах ижорян. Отдых шведского войска в окрестностях устья реки Охты проходил в спокойной обстановке и потому притупил бдительность воинственных чужеземцев. А им следовало бы помнить, что законы войны для воюющих сторон всегда одни. 10 июля, после двухдневной остановки, не дождавшись попутного западного ветра, шведская флотилия пошла вверх по реке, растянувшись на несколько километров. Армада шнеков двигалась медленно, со скоростью около трех километров в час, на веслах, с трудом преодолевая сильное встречное течение даже летом полноводной Невы. После примерно десятичасового перехода, пройдя около 30километров, измотанные шведские гребцы стали подводить корабли к левому берегу Невы в поисках удобной стоянки. Такая стоянка нашлась не без труда. Королевское войско высадилось на невский берег в том месте, где в Неву впадает река Ижора с притоком Большая Ижорка. Место это называется Буграми. В отечественную, да и в мировую военную историю оно вошло как место Невской битвы 15 июля 1240 года. Как и около впадения в Неву реки Охты, новая корабельная стоянка была временной и вынужденной. Поэтому шведы и не стали возводить на неприятельском берегу укрепленный походный лагерь. Королевская флотилия из сотни кораблей причалила к левому невскому берегу за ижорским устьем и встала на якорь. Мореходные суда стояли в два ряда: борт о борт, нос к носу. С крайних шнеков на берег были переброшены достаточно широкие сходни, по которым могли сводить на сушу коней рыцарей и заводить их обратно на палубу. Между собой шнеки соединялись мостиками. Вопреки мнению некоторых историков, шнеки не входили даже в небольшом числе в Ижору. Шведы, опытные и прекрасные мореходы, не могли поставить большие морские суда там, где им было очень трудно развернуться. Кроме того, шведские военачальники хорошо знали о боевых качествах новгородской речной рати, которая обладала завидным искусством перекрытия, блокады рек. Так что на всякий случай завоеватели решили поостеречься возможной — в случае нападения со стороны Ладожского озера русичей — речной западни. Моряки и большая часть простого воинства, не имевшие походных шатров, располагались на палубах шнеков. Шведские военачальники, рыцари-крестоносцы, воинственные католические епископы, их оруженосцы и слуги ночевали в шатрах на речном берегу. Кони были сведены с судов на твердую землю и паслись на лугу у самого берега. Свои походные шатры шведы расположили на возвышенном сухом месте, где не чувствовалась сырость земли, обильно поливаемой дождями. Для королевских полководцев слуги поставили на прибрежном пригорке большой, шитый золотом походный шатер, отлично видимый со всех сторон. В нем с комфортом поселились ярл Швеции Ульф Фаси и могущественный Биргер, который один мог выставить на войну личное войско из дружинников и ополченцев — свободных землепашцев в несколько тысяч человек. Рядом поставили шатер и для главного «бискупа» — епископа абоского Томаса. Вокруг вражеского лагеря расстилалась покрытая сочной травой довольно обширная поляна. Она начиналась от Ижоры, достигала заросшего низкорослым кустарником болота, шла вверх по берегу и обрывалась у опушки глухих ижорских лесов. Самонадеянный Ульф Фаси и его родственник Биргер, испытанные в завоевательных походах полководцы, не стали ставить на невском берегу крепкую, а самое главное — дальнюю стражу вокруг походного лагеря. Более того, его никак не укрепили. Шведы выставили лишь часовых вокруг шатров, около которых ветер лениво развевал знамена с заметными издалека латинскими крестами. Однако совсем иначе вели себя корабельные начальники. На шнеках, особенно крайних, круглые сутки бодрствовали дозорные из числа матросов. Потомки прославленных мореходов — викингов прекрасно знали, что такое бдительность судовых экипажей на воде, да еще не у своих берегов. Можно высказать два наиболее вероятных предположения, почему предводители королевского войска, морского ледунга, решили разбить походный, временный лагерь именно в этом, удобном для стоянки большого числа мореходных судов месте. Удобство его для корабельной флотилии состояло прежде всего в том, что лагерь с севера и запада защищался водами Невы и Ижоры. Первое. Переход по неспокойной Балтике многочисленной корабельной флотилии утомил шведов, особенно гребцов, которым приходилось управляться с тяжелыми веслами. И поэтому полководцы короля Эрика «Картавого» решили дать войску еще одну возможность хорошенько отдохнуть перед скорыми боевыми столкновениями с новгородцами. Вполне вероятно, что шведы могли ожидать подхода отставших по разным причинам в пути шнеков. Для дальнего морского перехода большого числа кораблей такое было не исключением, а правилом. Но могло ожидаться и прибытие еще каких-то воинских сил, которые, например, по неизвестным причинам не смогли своевременно явиться в пункт сбора королевской флотилии. Второе и, скорее всего, самое главное обстоятельство, о котором историки почти всегда забывают упомянуть. Впереди по Неве имелись пороги, мешавшие безопасному движению глубоко сидящих в воде морских судов. Шнеки же являлись кораблями, специально строившимися для морских плаваний. В те далекие времена известковые кряжи — речные рифы делили глубоководную Неву на два рукава и сильно затрудняли судоходство по ней. Скорость течения воды в извилистых протоках достигала 15 километров в час. Пороги преодолевались при хорошем, устойчивом попутном ветре и на веслах. Шведы о таком подводном препятствии были хорошо осведомлены. В летний период направление ветров, как правило, было встречным для плывущих со стороны Финского залива. Ветер дул обычно от Ладожского озера. Это немаловажное обстоятельство, вероятнее всего, и вынудило флотилию шведов стать временным лагерем в приглянувшемся им месте и ждать там благоприятного момента — сильного попутного ветра с Запада, чтобы продолжить поход к Ладожской крепости по воде. Шведы, не раз ходившие походами на новгородские владения, хорошо знали водные пути к русскому крепостному торговому городку, впрочем, как и саму каменную крепость Ладогу. Такое стечение обстоятельств и привело пятитысячную королевскую крестоносную рать на место Невской битвы, где она потерпит полное поражение от внезапно напавших на нее новгородцев и после которого бесславно уберется восвояси к далеким берегам Швеции, чтобы потом надолго забыть военные пути-дороги в земли русичей, но не забывая путей-дорог торговых. В обширном историческом повествовании «О Невском побоище» есть эпизод, который на протяжении уже многих столетий вызывает сомнение исследователей жизни Александра Ярославича Невского. Якобы шведский полководец, уверенный в своей непобедимости, выслал с берегов Невы к новгородскому князю послов со словами: «Если хочешь противиться мне, то я уже пришел. Приди и поклонись, проси милости и дам ее, сколько захочу. А если воспротивишься, попленю и разорю всю и порабощу землю твою, и будешь ты мне рабом и сыновья твои». Хотя подобное послание уверенного в собственных силах завоевателя вполне отвечало духу средневековья, думается, что такое летом 1240 года просто не могло произойти. Предводителей шведских крестоносцев заботил больше всего не «подрыв» морального духа новгородского князя и горожан, а стремление неожиданно для русичей оказаться перед Ладожской крепостью. Они надеялись захватить ее до подхода ополчения Новгорода. Что же делал новгородский князь Александр Ярославич, получив от старейшины ижорян Пельгусия весть о прибытии в невское устье неприятельской армады с многотысячным войском на борту кораблей? Согласно летописным данным, он поступил точно так, как бы поступил в подобном случае его отец князь Ярослав Всеволодович, как поступили бы на их месте все другие русские князья, правившие в вольном городе Новгороде. То была тщательно оберегаемая в Древней Руси народная традиция. Князь Александр Ярославич во главе дружины, все в доспехах и во всеоружии, прибыл на молитву в Софийский собор и выслушал благословение на поход против врага владыки Спиридона. После церковной службы, весть о которой всколыхнула огромный город, князь Александр Ярославич на площади перед собором «укрепил» княжескую дружину и собравшихся в большом числе новгородцев страстной речью воителя, сказав им: «Братья! Не в силе Бог, а в правде…» Под тревожный звон вечевого колокола на Софийской стороне новгородский князь говорил кратко и ясно для каждого, кто в эту минуту оказался в толпе перед собором: «Господа новгородцы, далекие соседи наши — свей (шведы), нарушили заповедь Господню: не вступай в чужие пределы. Они пришли в силе тяжкой, а у нас нет времени ждать подмоги. Соберите лучших городских воев своих и пойдем на врага». Князь-ратоборец, по чести и воспитанию великий патриот родной Русской земли, выполнил еще одну древнюю традицию, по которой князья и воеводы на Руси готовились к битве или походу. Он призывным словом воодушевил воинов. Настроить людей на бой, напомнить им о воинском долге перед Отечеством, сказать о ратной славе предков — все это неукоснительно выполнялось и великим князем, и младшим воеводой. События развивались с калейдоскопической быстротой. В Новгороде начались скорые сборы для сражения с «латынянами». Князь-правитель не колебался в выборе решения. Вечевое собрание единодушно поддержало его — действовать незамедлительно, объявить экстренный сбор ратников-горожан и спешно выступить навстречу врагу, уже стоявшему на пороге земель вольного города. В поход князь Александр Ярославич взял с собой небольшое, но отборное войско: 300 конных княжеских дружинников, 500 новгородских конных воинов и 500 пеших ополченцев. Каждый городской конец по установившемуся порядку в случае тревоги выставлял по 100 хорошо подготовленных в профессиональном отношении конных и столько же пеших ратников-ополченцев. Княжеская дружина традиционно отличалась высокой ратной выучкой и состояла в своем большинстве из молодых дворян (от слова «двор» — дружинники служили при дворе князя, своего господина), выросших и возмужавших вместе с княжичем Александром, преданных ему людей. Великий Новгород мог выставить на брань много больше воинов из городского и сельского ополчения. Но на сбор хотя бы части этих войск потребовалось бы несколько дней. Князь же спешил, как умелый полководец, нанести упреждающий, внезапный удар по иноземцам. Поэтому он отказался и от посылки к своему отцу великому князю владимирскому гонцов за помощью. Время не ждало — оно торопило. Князь Александр Ярославич не мог не знать от «морской стражи» ижорян старейшины Пельгусия, что шведов пришло на невские берега как минимум в три раза больше, чем войск, которые имелись у него под рукой в первый день тревоги. Летописец отмечал: «Уже бо приближася ратнии (войны), тем же мнози новгородцы не совокупилеся бяху (присоединились к ним), понеже (так как) ускоре князь поити». Перед князем-полководцем стояла непростая задача: как можно быстрее и самое главное — скрытно подвести новгородскую рать к шведскому войску. В неожиданности удара заключалась значительная доля успеха в предстоящем сражении, ведь русичи «иде на них (шведов) в мале дружине». Уже 8 июля новгородское войско, провожаемое толпами горожан, выступило в поход. Оно шло форсированным маршем, без обременительных обозов, с короткими привалами и ночлегами. Путь лежал к невским берегам кружной — через город-крепость Ладогу, где ожидались завоеватели, стоявшие пока лагерем перед невскими порогами. Пешие воины двинулись вниз по Волхову на речных судах-насадах. Судовая рать двигалась значительно быстрее конницы — насадам помогало течение реки, весла и паруса. Пешие ополченцы смогли преодолеть по реке расстояние в 224 километра от Новгорода до Ладоги за двое суток. Такая спешка была понятна — князь решил укрепить небольшой крепостной гарнизон на случай появления военной флотилии шведов под Ладогой. Такая предусмотрительность не была излишней — потомки мореходов-варягов умели быстро ходить не только по северным и южным морям, но и по озерам, большим и малым рекам, зачастую поражая своих противников внезапностью появления. Конница шла вдоль берега Волхова. Ее возглавлял сам князь. Восемь сотен русских конников, делая в день переходы по 80 километров, пришли в крепость Ладогу только 11 июля. О скорости передвижения конных дружин русичей лучше всего говорит то, что расстояние в 150 километров, если всадники ехали «вборзе», «о-двуконь», обычно преодолевалось за двенадцать-четырнадцать часов. Часть тяжелого вооружения конников везли на насадах. Это заметно ускорило движение конницы за судовой ратью. Та опередила всадников только на одни сутки. Население Ладоги, ее немногочисленный крепостной гарнизон, ополченцы из окрестных деревень уже находились в готовности к отпору ожидавшемуся нападению шведского войска. По Волхову стояли конные дозоры, крепостные ворота были заперты, оружие роздано всем способным его носить. Новгородский князь, получив донесение от старейшины Пельгусия, немедленно переправил тревожную весть с гонцом в Ладогу. Можно смело утверждать, что полководец Александр Ярославич сумел разгадать стратегический план и тактические цели ярла Ульфа Фаси и Биргера из знатного рода Фолькунгов, получившего впоследствии у себя на родине прозвище «короля без имени». Завоеватели решили в первую очередь овладеть каменной крепостью Ладогой, сторожившей на Волхове путь из Варяжского моря и Ладожского озера. Именно поэтому новгородский князь повел собранную им рать к невским берегам не прямым, кратчайшим путем. Спешно собранное по тревожному зову вечевого колокола войско заметно опередило замыслы чужеземцев, которые еще ждали на невском берегу хорошей ветреной погоды, чтобы выйти из реки в Ладожское озеро. Но ветер продолжал дуть все с восточной стороны. Прибытие сильного новгородского войска во главе с самим князем вселило в ладожан уверенность в успешном отражении вражеского набега. В Ладоге князь Александр Ярославич должен был получить известия от старейшины Пельгусия о действиях мореходного королевского войска. Прибывшие от «морской стражи» ижорян бесценные данные могли только порадовать военачальников новгородской рати — шведская флотилия все еще стояла за невскими порогами. Она не делала даже попыток преодолеть речные рифы на веслах, идя под самыми невскими берегами. На состоявшемся военном совете князь предложил не ждать ни дня врага, намеревавшегося ид ти под стены Ладожской крепости. Оставив в Ладоге достаточное количество ратников для защиты ее крепких стен, полководец решил двигаться дальше вдоль Волхова навстречу врагу. Надежда на крепость каменных стен Ладоги и твердость духа ее защитников была вполне оправданной. В отличие от почти всех городов-крепостей Древней Руси, Ладогу обнесли каменной стеной. Словно утес высилась цитадель над волховским берегом. Первые каменные укрепления были поставлены еще по указу князя Олега Вещего, понявшего важное стратегическое значение Ладоги. А через полторы сотни лет, когда княжил сын Владимира Мономаха Мстислав Великий, ладожскую крепость в камне отстроили заново. Возведенная из дикого камня, крепость стояла на высоком мысу при впадении речки Ладожки в Волхов. По верху восьмиметровых стен шла череда узких стрелковых амбразур, позволявших вести прицельный лучный бой, стрельбу из самострелов (арбалетов) по нападавшим. Стены были высокие и ровные — не за что зацепиться. Внутри крепости хранили запасы продовольствия на случай осады. А воду черпали прямо из Волхова с помощью ворота через специальную арку в крепостной стене. Почти у каждого горожанина хранилось военное снаряжение и каждый из них знал, что он должен делать, если придет час опасности. Князь Александр Ярославич взял из крепостного гарнизона 150 конных воинов-ладожан, которые больше годились для боя в поле. 12 июля новгородская рать выступила из Ладоги. Русское войско быстрыми переходами (речь идет о коннице) двинулось «воевать» шведских рыцарей-крестоносцев, «латынян». Судовая рать снова ушла заметно вперед конницы, в тот же день выйдя из Волхова на просторы Ладожского озера. Флотилия, посадив на борт новгородцев, подошла к Неве у острова Орешек, готовая на всякий случай перекрыть своим строем невский фарватер. В таком случае флотилии шведских шнеков пришлось бы с боем прорываться из Невы в Ладогу. И это предусмотрел молодой князь, правитель вольного города. Пока новгородское войско спешило к невским берегам кружным путем через Ладожскую крепость по Волхову, старейшина Филипп Пельгусий вместе со своими воинами-ижорянами (дружина его соплеменников насчитывала всего около 50 воинов) продолжал незаметно вести наблюдение за ничего не подозревавшими шведами. Ижоряне прекрасно знали местность и лесные тропы и потому в пути князь Александр Ярославич не раз своевременно получал от «морской стражи» нужные ему вести. Их доставляли от Пельгусия конные гонцы. Достоверная информация о неприятеле позволяла русскому полководцу действовать уверенно, без лишней осторожности и, что самое главное, — инициативно. Преодолев свыше 120 километров трудного пути, русская конница утром 14 июля подошла к невским порогам, проходы мимо которых уже прикрывала новгородская судовая рать. В месте, где перед речными рифами в Неву впадает река Тосна, у крутого поворота левобережья конные ратники соединились с пешими воинами. С насадов выгрузили оружие и доспехи конников, небольшой запас носимого при себе продовольствия. Дальше идти по Неве на насадах было опасно. За речными порогами открывался широкий плес и шведские дозорные, внимательно наблюдавшие за рекой со шнеков и из лагеря, могли еще издали заметить подходившего на судах противника. В таком случае терялась вся внезапность нападения русских. Здесь князь Александр Ярославич получил новое известие от «морской стражи» — шведское войско продолжает без движения стоять в неукрепленном временном лагере, наблюдая со всей бдительностью только за рекой. Нападения противника с суши, из леса, шведы не ожидали. Это обстоятельство во многом предопределило дальнейший план действий русского полководца в предстоящей битве. Внимательно выслушав разведчиков-ижорян и реально оценив обстановку, князь Александр Ярославич принял смелое и неожиданное для крестоносцев решение. Он задумал атаковать шведский лагерь с «поля», использовав в полную меру неведение врага о местонахождении новгородского войска. Новгородцы, их князь-правитель знали многое о своем противнике. Что свей (шведы) — опытные воины, которые трудно поддаются панике и сражаются даже в неравном бою с завидным упорством. Что рыцари-крестоносцы всегда хорошо вооружены, имеют добротные защитные доспехи и хорошо выученных коней. Что у них опытные военачальники и католические епископы, отличавшиеся воинственностью, умевшие «Божьим словом» поднимать дух воинов перед битвой. Шведы, высадившись на чужой берег, обычно строились следующим боевым порядком. В первой линии ставились лучники и стрелки из арбалетов, которые не доходя до вражеских рядов метров сто, начинали часто обстреливать их с целью внести замешательство в противное войско. Затем в бой вступала тяжеловооруженная пехота. Она стремилась сковать действия противника, лишить его маневренности на поле брани. Конница из закованных в тяжелые доспехи рыцарей до поры, до времени находилась в резерве. В разгар сражения именно она наносила внезапный, разящий удар по неприятелю. Удар наносился обычно там, где во вражеских рядах замечалась «шаткость» боевой линии. Такая тактика много раз приносила победу шведским полководцам. В случае же первой неудачи в начале сражения шведы не падали духом и не терялись. Лучники, стрелки из арбалетов и передние ряды пеших воинов прикрывали отход главных сил и прежде всего рыцарской конницы. Всадники перестраивались для новой атаки и шведское войско возобновляло битву с новой силой. Все это прекрасно знал молодой новгородский князь-воитель. Поэтому он и без советов ближних дворян-дружинников понял, что только решительная и внезапная атака не позволит шведам вовремя развернуться в привычные для них боевые порядки. А если и позволит, то только частично, не по всему походному лагерю. Только так можно было не позволить крестоносному войску использовать в предстоящей битве на речном берегу свое заметное численное превосходство. Проводники-ижоряне уверенно повели русскую рать вверх по реке Тосне. Насады на веслах с трудом шли по узкому речному руслу. Отойдя от устья шесть километров, в том месте, где сейчас в Тосну впадает ручей Широкий, конные и пешие воины соединились уже на твердой земле. Корабельщики поставили насады под берегом реки на якорях. Дальше походная колонна конной и пешей новгородской рати резко изменила маршрут и двинулась на северо-запад густым лесом, по едва заметным тропам прямо к неприятельскому лагерю. Войско двигалось без излишнего шума, обученные кони не нарушали тишины. Поднявшийся ветер и шум леса глушили топот конских копыт, размеренные шаги нескольких сотен людей. И здесь князь Александр Ярославич, строго следуя «Поучению» Владимира Мономаха, поостерегся. Он сразу же выслал вперед боевое охранение — «сторожи» из надежных, смекалистых дружинников. Полководец принял в расчет то, что и шведы могли не дремать, время от времени проверяя конными дозорами дальние подступы к стоянке королевской флотилии. Но, как оказалось, к счастью для русских, шведские военачальники после стоянки у устья реки Охты не выставили постов вокруг нового временного стана корабельной флотилии. Они, по всей видимости, надеялись, что глухие ижорские леса и непролазные даже в летнее время окрестные болота лучше всего охраняют лагерь королевского войска, тем более временный, с суши. Пройдя 18 километров, новгородская рать остановилась на короткий привал. Последнюю часть пути русское войско двигалось по берегу реки Большой Ижорки, имея впереди себя конные «сторожи» и разведчиков-ижорян. Теперь шведов и новгородцев разделяли всего семь километров лесной глухомани. Выслушав в последний раз наблюдателей-ижорян, старейшину племени Пельгусия, князь Александр Ярославич вечером 14 июля составил окончательный план предстоящей битвы. Очень вероятно, что или сам князь, или его ближние дружинники со всей предосторожностью ходили на рекогносцировку — разведку шведского лагеря. Как говорится, ушам доверяй, а глазами проверяй. Во всяком случае, русский полководец имел достаточно полное представление о расположившемся на невском берегу королевском войске Швеции. Очень важным моментом являлось определение времени для нанесения внезапного удара по вражескому походному лагерю. Оно, как показали дальнейшие события, было выбрано исключительно удачно, на основании многодневных наблюдений «морской стражи» ижорян, хорошо изучивших распорядок дня чужеземцев. Князь Александр Ярославич решил атаковать крестоносцев около полудня, в час, когда по всему неприятельскому стану начнется приготовление обеда для проголодавшихся воинов и корабельных экипажей. Именно в это время большая часть рыцарских коней будет пастись на лугу. Наступал день 15 июля 1240 года — день Невской битвы новгородского войска с крестоносным войском Шведского королевства. Первой и единственной битвы, положившей предел крестовому походу на Новгородскую Русь.
Невская битва 15 июля 1240 года
Полководческий дар князя-воителя Александра Ярославина из рода Всеволода Большое Гнездо открыл ему то, что лучшее бережение Русской земли от вражеского нашествия — это нападение на незваных пришельцев из-за Варяжского моря. На восходе солнца, туманным утром новгородский князь разделил свое немногочисленное войско, численность которого не составляла и двух тысяч человек, на три примерно равные части, на три «полка». Каждый из них имел собственную задачу на предстоящее сражение, по крайней мере на его начало. Княжеская конная дружина и часть конных новгородских ополченцев наносила мощный удар по самому центру вражеского лагеря. Конные витязи нацеливались на прибрежный бугор, где среди прочих походных рыцарских шатров возвышался златоверхий шатер полководцев шведского короля. Князь Александр Ярославич устремился в битву в первом ряду своей переяславской дружины. Другая часть конных новгородских ополченцев вместе с ладожанами атаковала со всей стремительностью правый фланг неприятельского лагеря. Здесь шведы, защищенные глубоководной Ижорой и впадавшей в нее речушкой Большой Ижоркой, чувствовали себя в наибольшей безопасности и поэтому проявляли самую большую беспечность в начавшейся войне с русичами. Молниеносность конной атаки удваивала силу неожиданного нападения. Вдоль берега Невы по широкому лугу на левый фланг королевского войска наступала пешая рать городских ополченцев числом в полтысячи человек. Летописец скажет: «Новгородец именем Миша (ставший впоследствии посадником в Великом Новгороде) сий пешь с дружиною свою». Этот новгородский воевода, опытный предводитель пешего ополчения, командовал и судовой ратью в походе князя Александра Ярославича, шедшей волховским путем к месту битвы со шведами. Пешим ратникам ставилась задача разобщить неприятельские ряды: отделить находившихся на берегу в шатрах рыцарей, их оруженосцев и прислугу от рядовых воинов и корабельщиков, которые находились на шнеках. Последние не сразу были способны вступить в сечу, начавшуюся на речном берегу. Примечательно, что новгородский князь, будущий Невский, сделал в сражении ставку и на разобщенность сил крестоносного воинства в самом начале ожесточенной битвы. При таком раскладе сил, вступив в битву, русская рать наносила внезапный удар почти одновременно с трех направлений. Одновременность решительного удара увеличивала шансы на победу еще больше, лишала неприятеля возможности сконцентрировать свои главные силы в каком-то одном пункте на берегу. Действительно, в случае успеха стремительной и внезапной атаки с трех направлений рыцарская, наиболее боеспособная часть королевского войска, оказывалась зажатой в углу, образованном двумя реками — Невой и Ижорой. Тогда оттесненного из неукрепленного походного лагеря врага можно было сбросить, загнать в воду. А самое главное — устрашить его, воспрепятствовав бегству на шнеках, получению с них помощи от рядового воинства. Невская битва началась «в шестом часу дни», то есть около одиннадцати часов утра. К этому времени конные русские дружины и пешая новгородская рать, имея впереди себя проводников-ижорян и на всякий случай ближние «сторожи», незаметно приблизились к шведскому лагерю и укрылись в лесных зарослях. Впереди, на берегу за широкой зеленой поляной, царило полное спокойствие. Дымились костры, люди передвигались лениво, не торопясь, большой табун рыцарских коней пасся на лугу. Прибрежный лес заканчивался небольшим, густо заросшим орешником и ольхой оврагом. Под утро только этот овраг, слегка прикрытый утренней туманной дымкой, отделял войско вольного города Новгорода от походного стана войска Шведского королевства. Князь Александр Ярославич, разумно оценивший ситуацию утра 15 июля 1240 года, сумел извлечь из нее максимальную пользу для решительной победы над врагом. По оценке отечественных военных историков, план Невской битвы, продуманный во всех мелочах, был просто блестящим, по праву войдя в сокровищницу древнерусского военного искусства. Нашлось в битве дело и для ижорян, «морской стражи» Новгородской земли. Князь отправил дружину ижорян в полсотни легковооруженных воинов во главе со старейшиной Пельгусием на другой берег реки Ижоры, чтобы подстерегать там тех из числа шведских войнов, которые могли бежать с поля битвы через реку. Ижоряне, по всей видимости, переправились вброд у места впадения Большой Ижорки в Ижору. На противоположном берегу они укрылись в густых зарослях, изготовившись для лучного боя. В самой сече воины Филиппа Пельгусия, как свидетельствует летописец, не участвовали. Настала минута общей атаки. По условному знаку русская конница двумя отрядами и пешая рать новгородских ополченцев молча устремилась вперед. Чтобы выиграть лишнюю минуту для внезапности удара, сигнальный рожок под княжеским знаменем не трубил общую атаку. Продраться сквозь кустарники и перемахнуть через овраг для конников, идущих на врага в грозно сомкнутом строю, оказалось делом нескольких минут. Кони вынесли всадников на поляну и вот они оказались уже на линии крайних шатров. В неприятельском лагере на разные голоса завыли трубы, играя сигнал боевой тревоги: Но было уже поздно. На берегу среди многочисленных шатров развернулась ожесточенная сеча, которая с каждой минутой втягивала все больше и больше воинов противоборствующих сторон. Положение шведов осложнялось еще и тем, что им приходилось в большинстве своем сражаться пешими против русских конных дружин, яростно прорубавших себе путь к златоверхому шатру предводителей крестоносного войска «латынян». Шведские рыцари со своими оруженосцами, воины профессиональные и бывалые, храбро приняли на себя удар новгородской конной рати, которая к тому же явно уступала им числом. Но построиться в привычный боевой порядок для битвы в поле шведы так и не успели. Да и часть из них, располагавшаяся в крайних к лесу шатрах, оказалась без защитных доспехов. Многие крестоносцы успели только надеть шлемы, схватить шиты и смогли защищаться только тем оружием, которое попалось под руку, в то время как дружинники и новгородские ополченцы, ведомые в атаку князем Александром Ярославичем, напали на врага во всеоружии. Довольно скоро центром Невской битвы оказался пригорок на речном берегу, где стоял походный шатер ярла Ульфа Фаси и Биргера. Последнего в древнерусских летописях называют «королевичем». Королевские полководцы, окруженные плотным кольцом телохранителей, начали отходить под напором русской конницы к самому берегу, где со шнеков были спущены наземь широкие сходни. Сражавшийся во главе дружины переяславцев князь Александр Ярославич с высоты своего боевого коня сумел высмотреть «королевича» Биргера, защищенного мечами нескольких рыцарей. Русский ратоборец направил своего коня прямо на вражеского предводителя. Туда же развернулась и княжеская ближняя дружина. «Королевич» Биргер как королевский полководец в ходе Невской битвы подтвердил, вне всякого сомнения, репутацию древнего рода Фолькунгов. В русских летописях нет упоминаний о его личной «шаткости» в проигранном сражении до той минуты, когда он получил тяжелое ранение в лицо. Биргер сумел сплотить вокруг себя личную дружину, часть рыцарей-крестоносцев и попытался отразить дружное нападение русской конницы. То обстоятельство, что крестоносцы стали успешно отбиваться от нападавших на них русских конников у златоверхого шатра, и заставило князя Александра Ярославича усилить здесь натиск. В противном случае шведы, начавшие получать подкрепления со шнеков, могли отбить нападение и тогда исход битвы становился труднопредсказуемым. О том часе летописец скажет: «Была брань крепка зело и сеча зла». В самый разгар яростной сечи сошлись два предводителя противоборствующих сил — новгородский князь и будущий правитель Шведского королевства Биргер. То был рыцарский поединок двух полководцев средневековья, от исхода которого зависело очень многое. Таким и изобразил его на своем историческом полотне замечательный художник Николай Рерих. Девятнадцатилетний Александр Ярославич смело направил коня на выделявшегося в рядах рыцарей-крестоносцев закованного в латы Биргера, восседавшего на коне. И тот и другой славились искусностью в рукопашных единоборствах. Русские воины почти никогда не носили шлемов с забралами, оставляя лицо и глаза неприкрытыми. Только вертикальная стальная стрела предохраняла лицо от удара мечом или копьем. В рукопашном бою это давало большое преимущество, поскольку воин лучше видел поле битвы и своего противника. В таком шлеме бился на невских берегах и князь Александр Ярославич. Ни биргеровские оруженосцы, ни ближние княжеские дружинники не стали мешать поединку двух военачальников. Умело отбив удар Биргера тяжелым копьем, новгородский князь изловчился и метко ударил своим копьем в смотровую щель опущенного забрала шлема предводителя шведов. Острие копья вонзилось в лицо «королевича» и кровь стала заливать ему лицо, глаза. Шведский полководец покачнулся в седле от удара, но на коне удержался. Оруженосцы и слуги Биргера не дали русскому князю повторить удар. Они отбили тяжелораненого хозяина, рыцари-крестоносцы вновь сомкнули строй у златоверхого шатра и рукопашные схватки здесь продолжились. Биргера поспешили увести на флагманский шнек. Королевское войско осталось без испытанного предводителя. Ни ярл Ульф Фаси, ни воинственные католические епископы в рыцарских доспехах не смогли заменить его. Русский летописец так описал рыцарский поединок новгородского князя Александра Ярославича и шведского полководца: «… Изби множество бещисленно их, и самому королеви възложити печать на лице острым своим копием». О ранении вражеского «королевича» княжеским копьем упоминает древнейшая из сохранившихся целиком русских летописей — Лаврентьевская, датируемая 1377 годом. Последующие русские летописи говорят о мече, которым новгородский князь поразил в лицо Биргера, голова которого была защищена шлемом с забралом. Но во всех случаях речь вдет о конном поединке шведского и русского полководцев. Древнерусский летописец, описавший Невскую битву (некоторые специалисты считают — со слов самого князя Александра Ярославича), говорит о ней как об ожесточенном сражении, которое продолжалось и после поединка предводителей двух ратей. По всему шведскому лагерю, широко над водами реки Невы разносился боевой клич новгородцев. Они бросались в сечу с возгласами «За землю Русскую!», «За Правду Новгородскую!», «За Святую Софию!». Шведские крестоносцы, сомкнув кое-как ряды, с боем отходили к речному берегу, к спасительным шнекам. На свейских судах, стоявших корма к корме, уже находились в готовности гребные команды. Они могли в любую минуту оттолкнуться длинными веслами, словно шестами, от негостеприимного чужого берега и отойти от него на дальность полета стрелы, на безопасное расстояние. Новгородские ратники с каждой минутой все усиливали напор на отступавшего неприятеля, который уже оправился от начавшейся было неразберихи и теперь умело отражал натиск. Князь Александр Ярославович по-прежнему бился в первых рядах, личным примером и ратной доблестью воодушевляя своих дружинников и городских ополченцев вольного города. Летописец-«самовидец», безымянный для истории нашего Отечества, ближний дружинник князя Александра Ярославича Невского в его «Житии» рассказывает о подвигах, которые совершили витязи земли Русской в памятной для российской истории битве со шведскими крестоносцами на невских берегах. «Вой» бились мужественно и славно, но в тот день на поле брани отличились особенно шесть храбрецов, мужей-новгородцев. Летописец сказал о них: «Проявили себя здесь шесть храбрых, как он, мужей из полка Александра…» Первый из них, княжеский дружинник (по всей видимости — из ближней, старшей дружины) Гаврила Олексич, бросился преследовать раненого Биргера, которого поспешно доставили на флагманский шнек оруженосцы и слуги. Те же шведы спасали одновременно и знатного епископа, пытавшегося вырваться из идущей вокруг него жаркой рукопашной схватки. Дружинник Гаврила Олексич на своем боевом коне сумел по широким корабельным сходням въехать на шнек и шведы ни копьями, ни мечами не смогли помешать русскому ратнику ворваться на флагманское судно. На его палубе произошел беспримерный бой одинокого конного воина с целой толпой воинов-крестоносцев. Оруженосцам, рыцарям и морякам удалось спасти жизнь Биргера и католического епископа, своих предводителей от меча ворвавшегося на шнек конного русского дружинника. Шведы смогли сбросить Гаврилу Олексича вместе с конем в воду. Однако смельчак-дружинник из города Переяславля сумел под обстрелом из арбалетов со шнека быстро выбраться из невской воды на берег и вновь с мечом в руках ринуться в сечу. Гаврила Олексич тут же схватился со шведским «воеводой» Спиридонием, пытавшимся собрать вокруг себя рыцарей. Княжеский дружинник насмерть поразил его своим мечом. Потом ходили слухи, что погиб большой в звании епископ в рыцарских доспехах. Второй герой-новгородец, по имени Сбыслав Якунович, сражался рядом с князем Александром Ярославичем. Он отважно, «не имея страха в сердце» своем, яростно нападал на крестоносцев с одним только боевым топором — секирой — в руках и сумел сразить нескольких шведских воинов. Окованная железом секира новгородца крушила не только вражеские копья и мечи, но даже щиты рыцарей, их доспехи. Третий герой Невской битвы, Яков Полочанин (родом из города Полоцка, лишь недавно приехавший в Новгород вместе с «двором» молодой княгини), заслужил похвалу из уст самого князя Александра Ярославича. Княжеский ловчий смело напал с мечом в руке на целый шведский отряд и, как образно заметил летописец, «мужествовал много». Яков Полочанин был известен как большой мастер владения мечом и победитель во многих рукопашных поединках. Четвертый герой, новгородский богатырь Миша в битве командовал пешей ратью городских ополченцев. Он храбро сражался в первых рядах своих ратников-земляков, увлекая их личным примером. Его пешие воины отважно теснили шведов от шнеков, стремясь отрезать рыцарям-крестоносцам путь к бегству. Пешие ратники во главе с Мишей бились со шведами и на берегу, и стоя по колено в невской воде. Пешей новгородской дружине удалось с боем захватить три крайних неприятельских шнека, выбив с них шведских воинов и моряков. «Пешцы» прорубили днища и борта захваченных вражеских кораблей и потопили их в реке. Городские ополченцы под водительством Миши рубили и сбрасывали сходни и мостки со шнеков, отбиваясь от шведов, нападавших на них с суши и с кораблей, противостояли рыцарям, которые были опрокинуты ударом княжеской дружины и старались теперь пробиться к своим кораблям. Пятый храбрец, увековеченный древнерусским летописцем, по имени Савва был из числа «молодых» княжеских дружинников. Бесстрашный воин совершил в битве настоящий подвиг. Он в числе первых прорвался в самый центр вражеского походного лагеря, разя крестоносных рыцарей. Дружинник сумел пробиться в гуще сечи сквозь неприятельские ряды к златоверхому шатру, и подрубил его опорный столб. Падение златоверхого шатра у всех на виду вызвало замешательство в шведском воинстве. А русские витязи воодушевились еще более и усилили натиск на вражеские ряды. Торжествующий клич разнесся по рядам новгородцев: «За Русь! За Святую Софию! Вперед, братья!» Новгородская рать, предводительствуемая лично князем Александром Ярославичем, с новой силой ударила на незваных пришельцев из-за Варяжского моря. Наконец, шестой из героев Невской битвы, отмеченный в летописи «самовидца» того сражения, княжеский слуга Ратмир сражался пешим. Он был, по всей видимости, из простых людей. Окруженный рыцарями-крестоносцами — «обступили враги его многие» — Ратмир яростно и упорно отбивался от них. Получив множество ран, мужественный воин пал смертью храбрых на поле брани. О подвигах этих шести русских воинов-героев летописец-«самовидец» рассказал потомкам в «Повести о житии Александра Невского», бесценном историческом труде и литературном памятнике Древней Руси, дошедшем до наших дней. Мужественно сражались с рыцарями-завоевателями из Швеции и другие русские воины — княжеские дружинники, новгородские ополченцы и ладожане. Они совершили воинский подвиг на невском порубежье Отечества, отстаивая свободную, уцелевшую от Батыева нашествия Новгородскую Русь. История, к сожалению, не сохранила многих заслуживавших того имен. Несмотря на свое заметное превосходство в людях, крестоносные рыцари, яростно отбиваясь, продолжали отступать к стоящим у самого берега рядам многочисленных шнеков. Они все еще надеялись на более решительную помощь тех королевских воинов и моряков, которые находились на борту судов. Однако среди тех не нашлось достаточного числа людей, пожелавших рискнуть своей жизнью на cyiiie. Ожесточенная битва продолжалась у самой невской воды. Лучники, стрелки из арбалетов и самострелов обстреливали друг друга с берега и со шнеков. Но натиск русских конных дружин, ранение в самом начале сечи опытного полководца Биргера, гибель многих знатных рыцарей и епископов, потопление пешей ратью новгородца Миши трех кораблей в конце концов привели к панике в рядах шведов. Так и не сумев сдержать натиск русской рати, крестоносцы стали поспешно взбираться на шнеки, унося с собой убитых воинов из числа знатных. Со шнеков отстреливались из арбалетов, стремясь сдержать атакующих новгородцев и не дать им по сходням ворваться на палубы судов, как это сделал дружинник Гаврила Олексич. Матросы стояли готовыми к отходу — они разобрали весла и шесты, чтобы по первой команде ярла Ульфа Фаси оттолкнуться от берега, перерубив якорные канаты. Сходни сбрасывались в речную воду. Шнеки отходили от береговой черты в большом беспорядке. Невская битва была недолгой и не продолжалась, как обычно, до наступления вечерних сумерек. Сражение утихло с отходом королевской флотилии на середину Невы — на безопасную дальность от полета стрелы с каленым наконечником с берега. Там шнеки остановились — крестоносное воинство не торопилось уходить восвояси. Но не всем уцелевшим в Невской битве неприятельским воинам удалось счастливо добраться до палуб спасительных шнеков. Часть из них в бегстве от конных воинов-новгородцев бросилась в воду речки Ижоры и выбралась на ее противоположный берег. Там в прибрежных зарослях их терпеливо поджидала в засаде дружина ижорян во главе со старейшиной Пельгусием. Здесь и нашли свою бесславную погибель бежавшие с поля битвы шведы. На этом закончилась 15 июля 1240 года памятная для российской истории Невская битва со шведским крестоносным воинством, неудачливыми завоевателями Новгородской Руси. Полководцы шведского королевского войска не решились на продолжение сражения на следующий день, хотя они и продолжали сохранять численное превосходство. Правда, почти все рыцарские боевые кони стали добычей победителей. С наступлением короткой белой ночи основательно потрепанная рать короля Швеции Эрика Эрикссона «Картавого» ни с чем покинула берега глубоководной Невы. Огромная флотилия завоевателей-крестоносцев взяла путь к речному устью, чтобы скрыться в просторах Варяжского моря. Вслед за ней по левому речному берегу двинулись «сторожи» конных княжеских дружинников и воинов-ижорян. Князь Александр Ярославич издесь решил поостеречься — шведское войско могло возвратиться. Разгром крестоносного противника в битве был полным. Победа защитникам Новгородской Руси досталась ценой малой крови. В сражении пало всего двадцать русских воинов, раненых же оказалось намного больше. Новгородских ратников-ополченцев, павших смертью храбрых в Невской битве, поминали во время церковных служб в православных храмах больше трех столетий! Были среди них и совсем простые горожане-ополченцы, как, например, сын новгородского мастера-кожевника Дрочило Нездылов. Смерть в бою уравняла его с ратниками из знатных семей родного вольного города Новгорода, сложившими вместе с ним свои головы на бранном поле. Последних в поминальном синодике именовали уважительно, по отчеству: Константином Луготинцем, Горятой Пинещиничем… Поле битвы на невском берегу осталось за новгородцами. У берега покачивались брошенные шведами шнеки. Победителям достались богатые трофеи: рыцарское вооружение, богатые доспехи и кони, походные шатры со всем имуществом их владельцев, конская сбруя, котлы для варки пищи и многое другое, брошенное шведами при бегстве. Воины князя Александра Ярославича, как говорится в летописи, собрали тела знатных шведских рыцарей, погибших в битве, «наклаша корабля два» и «пустиша их к морю» и «потопиши (они — два шнека) на море». Прочих же неудачных завоевателей-неудачников, из числа простых воинов, что навеки остались лежать на невском берегу, «ископавше яму, вметаша их (шведов) в ню бешисла». Существует и версия, что шведская флотилия, выждав близ устья Невы, когда новгородская рать уйдет с поля битвы, возвратилась туда. Шведы с опаской сошли на берег и собрали своих убитых людей. Простых воинов закопали в яме прямо на берегу. Знатных рыцарей погрузили на три пустых погребальных шнека, которые по древнему обычаю викингов вывели из Невы на просторы Варяжского моря и потопили в балтийских водах, но без сожжения кораблей, как того требовал этот обряд. Новгородцы же своих погибших городских ополченцев, ладожан, княжеских дружинников увезли с поля битвы домой. Их похоронили при большом стечении народа на городских кладбищах, под звон колоколов. Того требовала старая традиция людей славянского племени, строго соблюдавшаяся в те времена. Князь Александр Ярославич мог уйти с невских берегов только тогда, когда его «сторожи», «морская стража» ижорян старосты Пельгусия принесла ему достоверную весть, что вражеская флотилия вышла из Невы и исчезла — в туманной дымке балтийских вод. Вполне возможно, что новгородские конные дозоры сопровождали королевскую военную флотилию еще какое-то время по берегу Финского залива. Ижоряне принесли весть и о том, что три шнека потерпели близ невского устья крушение во время непогоды — «потопишися». Возможно, это были три погребальных корабля или те суда, которые потерпели кораблекрушение из-за недостатка матросов. Многие гребцы, даже не участвовавшие в сече, были «язвены» — то есть ранены русскими стрелами. Морские волны выбросили на берег немало тел утонувших и убитых в битве шведов. Невская битва по своим масштабам не превосходила другие военные столкновения между вольным городом Новгородом и Шведским королевством за обладание Ижорской землей с устьем Невы, других новгородских земель. К примеру, битва под Раковором в 1268 году между русским войском и тевтонскими рыцарями или штурм шведской крепости Ландскроны в 1300–1301 годах были более масштабными военными предприятиями. Значение Невской битвы заключалось в другом. Это была первая и блистательная победа русского оружия после опустошительного Батыева нашествия на Русь и превращения русских княжеств в данников Золотой Орды. Победа молодого князя Александра Ярославича во многом позволила Руси сохранить свою государственность и православную христианскую веру. Поэтому не удивительно, что образ святого благоверного князя Александра Невского, защитника родной Русской земли, по выражению российского философа П. А. Флоренского, приобрел самостоятельное значение в отечественной истории, не исчерпывающееся только биографическими реалиями. Мнение историков Российского государства единодушно — значение победной битвы на берегах Невы для Русской земли огромно. Ее историческое величие оценили и современники, и последующие поколения соотечественников, и — самое главное для тех горьких для Руси лет — простой люд. В Невской битве ярко раскрылся полководческий талант молодого новгородского князя Александра Ярославича. Только одна эта победа поставила ратоборца в один ряд с такими прославленными воителями Древней Руси, как князья Святослав, Игорь, Владимир Мономах, Мстислав Удалой, Даниил Галицкий, Ярослав Мудрый, Всеволод Большое Гнездо, Ярослав Всеволодович… Русичи разгромили войско шведов-крестоносцев меньшими силами. Быстрый сбор ополчения Великого Новгорода, четкая организация похода, внезапность хорошо продуманного нападения на вражеский походный лагерь и, наконец, ратная доблесть воинов князя Александра Ярославича, его полководческий дар обеспечили решительную победу над рыцарским войском, умалить которую в истории еще никому не удавалось. Победа в Невской битве решительно отсекла одну жадную руку, тянувшуюся к свободной Новгородской земле, которая больше не могла прийти на помощь другой, не менее жадной — объединенного ордена немецких рыцарей-крестоносцев. Из западной антирусской коалиции, на сколачивание которой Папа Римский потратил столько сил и средств, выпало сильное звено — воинственные крестоносные феодалы и епископы Шведского королевства. Далеко идущие замыслы шведских рыцарей-крестоносцев создать мощный форпост в Ладожской крепости для дальнейшего продвижения и завоевания обширных новгородских земель потерпели сокрушительный крах. Шведским крестоносцам и их королю не удалось повторить опыт немецких и датских рыцарей в Прибалтике, захвативших и превративших древнее поселение эстов Динданисе (Ревель, ныне Таллинн) и город Юрьев (Дерпт, ныне Тарту) в оплот окончательного покорения населения Эстляндии. Битвой на Неве, по сути дела, началась растянувшаяся на несколько столетий борьба Руси со Швецией, впоследствии же и государства Российского за сохранение, а затем и возвращение естественного выхода к Балтийскому морю. «Окно в Европу» имело большую важность для экономического развития нашего Отечества, политическую значимость для него во все времена, равно как и для соседей России. После сокрушительного невского разгрома Шведское королевство поспешило заключить с вольным городом Новгородом мирный договор. Шведы поклялись, что не будут больше нападать на новгородские земли. Летописец напишет: «… Даст… король свейский (шведский) на себя письмо и клятву, отнюдь никако не приходити на Русь войною». Этот мир держался долго. Древний водный путь славян по Волхову и Неве в Варяжское море остался владением вольного города. Опасность вторжения с севера в Новгородскую Русь отодвинулась на многие и многие годы. … Малиновым звоном сотен церковных колоколов встречал древнерусский город на берегах широкого Волхова победителей — княжескую дружину во главе с князем Александром Ярославичем, конных и пеших новгородских ополченцев. А еще раньше перед ними широко отворились крепостные ворота города Ладоги. Народ ликовал, празднуя славную победу. В тот далекий от нашего времени июльский день 1240 года на заполненных людьми улицах и площадях Великого Новгорода неслись восторженные возгласы: — Слава! Слава Александру Невскому! Под этим гордым именем и вошел в ратную историю наших предков великий воитель земли Русской князь Александр Ярославич. У русских князей бывали разные прозвища. Чаще всего они получали их по названию стольного города, где правили — Владимирский, Галицкий, Черниговский, Рязанский, Теребовльский… Иногда прозвище возникало от ярких личных качеств — Мстислав Удалой, Ярослав Мудрый… И даже семейные обстоятельства могли стать основанием — князь Всеволод Большое Гнездо был прозван так за свою большую семью, ибо имел он двенадцать сыновей и дочерей. Князь Александр Ярославич Невский был первым древнерусским правителем, получившим прозвище за ратный подвиг, за первую в своей жизни победу на поле брани. Именно простой русский люд по достоинству оценил замечательный подвиг новгородского князя Александра Ярославича и навечно присвоил ему имя «Невский». До наших дней дошли скупые летописные строки: «Победи их (шведов-крестоносцев) на реки на Невы, и от того призван бысть великий князь Александр Невский». Народная молва во все времена умела красиво величать любимых героев Отечества. В народных былинах и сказаниях, прошедших сквозь века, есть еще и «Александр — грозные очи», «Александр — грозные плечи» и «Александр непобедимый». Но историческим прозвищем древнерусского князя-воителя они не стали. В народной песне о славной Невской победе над войском шведских завоевателей поется:Александр Невский. Центральная часть триптиха П. Корина. «Александр Невский», 1942
Преображенский собор в Переяславле-Залесском
Храм Покрова на Нерли
Рождественский собор в Суздале
София Новгородская
Сигтунские врата храма Софии
Знак ордена Александра Невского. XVIII в. Лицевая сторона. Золото
Орден Александра Невского (1942 г.)
Вторжение рыцарей-крестоносцев ливонского ордена
Постыдная неудача шведских крестоносцев, с большим торжеством отправлявшихся в завоевательный поход, на невских берегах не образумила воинственную римско-католическую рыцарскую паству. Скорее всего, даже наоборот — подстегнула к новому походу, к реваншу за поражение крестового похода на Новгородскую Русь. И в далеком священном городе Риме, и в ближних от русских пределов рыцарских замках немецкого ордена знали, как быстро оправляется Русская земля после опустошительного Батыева нашествия. И потому рыцари-крестоносцы поторопились еще раз испробовать крепость ее пограничных рубежей, «проглотить» то, до чего не «дотянулась» невиданная в мировой истории орда воинственных степняков. Немецкое рыцарство в Прибалтике давно собиралось в единый кулак. Еще до битвы на Неве тревожная весть о слиянии ордена меченосцев с тевтонским больно «кольнула» князя Александра Ярославича в сердце: теперь уже точно не миновать великой брани с крестоносным рыцарством из германских земель, которые, поход за походом прокладывали себе путь на Восток, огнем и мечом покоряя себе западных славян и племена прибалтов. События на границах с Ливонией не заставили себя долго ждать. Немецкие крестовые братья действовали нагло и решительно, с присущим им коварством и лукавством. Для борьбы со своими противниками немецкий орден считал хорошими любые средства, лишь бы достичь желаемой цели. У ливонских рыцарей жил Ярослав, сын князя Владимира, ранее изгнанный вольными псковичами за связь с папским епископом по ту сторону границы. Беглец мечтал вернуться на белом коне в Псков и отблагодарить приютивших его орденских братьев за хлеб-соль. Князь Ярослав Владимирович, внук великого князя киевского Рюрика, и стал троянским конем немецкого рыцарства, формально возглавив его во время похода на Псковщину. Орденский магистр понимал, что совсем неплохо идти завоевательным походом на русские земли с «благородной» целью — вооруженной рукой заступиться за знатного изгнанника, склонного к принятию латинской веры, да к тому же родовитого человека, не имевшего за собой никакой военной силы и не скупившегося на обещания в случае успеха задуманного. Псковский изгнанник действительно не скупился на обещания, лишь бы снова стать во главе правления вольного города Пскова. Бывший псковский князь Ярослав Владимирович публично «подарил» воинственному дерптскому епископу ни мало, ни много, а все «королевство Псковское». Известный немецкий историк XVIII столетия В. Фрибе дает весьма своеобразное объяснение этому вторжению немецкого орденского рыцарства под «знаменами» беглого русского князя. Вернее, его предыстории: «Герман Балк (магистр Ливонского ордена) напал на Россию по следующим причинам: он желал отомстить за предыдущие нападения русских; отчасти он желал ближе познакомиться с нацией, которую уподобляют сарацинам (удивительный по исполнению способ удовлетворения рыцарской любознательности! — А. Ш.); далее, путем победы над русскими Балк хотел увеличить мощь Ордена и отличиться геройскими подвигами». Ко времени Ледового побоища «любознательного» орденского магистра Германа Балка уже не было в живых. Он умер на своем посту 5 марта 1239 года. Зато остались его единомышленники, «копившие» на скорый завоевательный поход в псковские пределы обученных воинскому делу людей, добротное оружие и доспехи, коней-тяжеловозов, способных носить на себе закованных в железные доспехи рыцарей, деньги; искавших на русской стороне любых изменников. Последние нашлись и в самом вольном городе Пскове. Изменниками оказалась часть псковских бояр во главе с самим посадником Твердило Иванковичем, в борьбе за власть враждовавших с другой боярской группировкой. Мощь и единение Руси в древности ослабляли не только постоянные княжеские междоусобицы, но и боярские распри. Псковский посадник Твердило Иванкович и его единомышленники решили с помощью немецких рыцарей утвердиться в городе и избежать неминуемого и давно назревавшего народного мятежа против лиходеев-бояр. Посадник-изменник пообещал рыцарям-крестоносцам отворить ворота вольного города и впустить их в Псков, который окружали мощные каменные крепостные стены. Боярин Твердило установил связь с магистром ливонского ордена и князем-изменником Ярославом Владимировичем. Он подсказал им, когда и куда ударить прежде всего, с тем чтобы иметь полный успех. К тому времени вопрос о походе немецкого крестоносного рыцарства на Псковщину был уже решен окончательно. В самом начале августа 1240 года в городе-крепости Риге собрались предводители ливонского рыцарства и духовные пастыри прибалтийских епископств. На совещании присутствовали епископы: Рижский — Николай, Дерптский — Герман фон Бекесговеде, Эзельский — Генрих. Каждый из этих епископов располагал внушительной военной силой и многими укрепленными замками. Речь перед собравшимися держал магистр ливонского ордена Дитрих фон Грюнинген, сменивший на этом высоком посту Германа фон Балка. Обращаясь к собравшемуся рыцарству, магистр сказал: «Вам предстоит биться безжалостно с язычниками, будь то ливы, эсты или славяне, особенно с русскими еретиками — самым опасным и сильным нашим противником. Ибо русы имеют склонность помогать и эстам, и литовцам, и ливам. Мы должны сокрушить оплот их сопротивления — русские крепости на границах с Ливонией Изборск, Псков. Шаг за шагом продвигаясь в глубь русских земель, построим там крепкие замки. И мы добьемся этого своим мечом. Действовать надо без пощады, чтобы никто не посмел поднять оружие против рыцарского воинства». Вице-магистр Ливонского ордена Андреас фон Вельвен добавил: «Нам, рыцарям Ливонии, будут помогать отряды епископов, также соберите под свои крестоносные знамена покоренных и крещеных язычников, держите их всегда в страхе, дабы они не уклонялись от сражения с русскими». В конце августа — начале сентября 1240 года войско немецких рыцарей-крестоносцев вторглось, как всегда — без объявления войны, в псковские пределы. Дороги туда ливонцам были хорошо известны по прежним приграничным набегам. Первый удар наносился по псковской пограничной крепостице Изборску. Не ожидавший нападения и не изготовившийся должным образом к защите небольшой русский городок пал. Ров и деревянные стены не стали непреодолимой преградой на пути против идущих на штурм Изборска многочисленных отрядов ливонских рыцарей. Жители Изборска отбивались от внезапно напавшею врага отчаянно, отразив несколько приступов. Но силы сторон были слишком неравны… Ворвавшись в Изборск, рыцари святого креста незамедлительно принялись за свое излюбленное и «богоугодное» дело, на котором уже давно набили руку в землях покоренных прибалтов. Теперь они продолжили его в приграничных селах и деревушках Псковщины. Рыцари привычно грабили, убивали и жгли. Немецкий хронист, современник тех событий, записал: «Немцы взяли замок (то есть крепость Изборск), собрали добычу, забрали имущество и ценные вещи, вывели из замка лошадей и скот; что же осталось, то предали огню… Никого не оставили из русских, кто только прибегал к защите, тот был убиваем или взят в плен, по всей земле распространились вопли». Весть о вражеском нашествии и падении порубежной крепости подняла на ноги весь Псков. Незамедлительно собравшееся по этому поводу вече призвало всех псковичей выступить на освобождение Изборска, чтобы изгнать оттуда князя-изменника Ярослава Владимировича с немецкими рыцарями. Псковичи наскоро сформировали городское ополчение: против ливонцев «выиде весь град» — около 5000 городских ратников. Во главе псковского ополчения встал воевода князя Александра Невского Гаврило Гориславич. Действовал он решительно, но сил своих он явно не рассчитал, приняв, по всей видимости, вражеское нашествие за рядовое вторжение немецких рыцарей в порубежье. Ливонцев же оказалось примерно вдвое больше, чем псковских городских ополченцев, вышедших на брань. Бояре-изменники во главе с посадником Твердило Иванковичем так и не сумели на вече отговорить псковичей от похода на помощь Изборску. Или, возможно, они просто убоялись гнева черного люда, который не раз громил боярские дворы. Но городской посадник сумел известить рыцарей о выступлении псковичей против них, сообщив все сведения об ополчении. Горожане спешно выступили в поход на Изборск. Даже помощи воинскою силою из Новгорода Великого не стали ожидать, хотя та могла прийти довольно скоро. Понадеялись побить врага сами, а зря. Ополчение псковичей собралось небольшое, да и вооружено оказалось намного хуже, чем орденские братья. Рогатина да топор всегда были слабыми аргументами на поле брани против закованного в броню конного рыцаря. Псковичи бесстрашно шли на вторгнувшегося в их земли крестоносного противника, с которым им уже не раз приходилось биться в порубежье. О храбрости жителей вольного города на реке Великой ливонские рыцари знали не понаслышке, не зря они говорили: «Псковичи — это народ свирепый», «Там люди очень крутого нрава…» Под Изборском произошла битва, которая отличалась ожесточенностью и упорством. Русские воины храбро сражались даже тогда, когда погиб воевода Гаврило Гориславич. Трудно сказать, чем бы завершилось затянувшееся сражение, не примени немецкие рыцари свой излюбленный прием. Они ударили в конном строю в самый центр рядов псковского ополчения железным клином закованных в броню тяжеловооруженных всадников. И пробили-таки строй псковских ратников, расколов его на две части. В битве под Изборском пало около восьмисот человек из псковского ополчения. Остальным пришлось бежать в окрестные леса, отступая окольными дорогами и тропами к Пскову. По словам летописца, леса вокруг разгромленного Изборска «гремели стонами и проклятиями». Войско рыцарей-крестоносцев, преследуя уцелевших в битве псковичей, быстро подступило к Пскову, который лишился большинства своих ратников. Однако расчеты ливонцев ворваться в город-крепость вслед за отступавшим противником не оправдались. Горожане затворили ворота и отбили штурм врага. Неделя осады каменного кремля ничего не дала крестоносцам — взять псковскую твердыню открытым приступом они просто не могли. Но за это время ливонские рыцари, верные своей излюбленной тактике, успели сжечь дотла городской посад, опустошить пригороды и окрестные села. Среди прочего, им удалось захватить в заложники — «тали» — детей многих знатных псковичей. Древнерусский летописец напишет о тех событиях: «И пригонивше под город, посад зажгоша весь, и много зла бысть, погореша и церкви, и честные иконы, многы же и села пусты сотвориша около Пскова: стояше же под городом неделю, но города не взяши, но много детей у добрых мужь поимаша и отведоша в полон». Затем рыцарское войско отошло от непокорного города-крепости, нацелившись уже на новгородские земли — Водскую пятину. Ливонцы чувствовали свою силу, получив подкрепление — датских «королевских мужей». В своем обозе крестоносцы везли князя-изменника Ярослава Владимировича, призывавшего русских людей не оказывать сопротивления немецким рыцарям-крестоносцам, а покориться им. Видя, что каменной псковской крепости им силой не взять, орденские братья вступили в переговоры с городскими властями. Здесь им еще раз пригодился другой изменник — псковский посадник Твердило Иванкович. Посадник и его единомышленники-бояре уговорили-таки псковичей принять условия немецких рыцарей. Они настояли выдать ливонцам в залог детей бояр и богатых купцов, а затем и открыть городские ворота, впустив в каменную крепость чужеземный гарнизон из немецких рыцарей. Иначе говоря, город Псков был сдан врагу без штурма его и осады. Боярин Твердило сохранил свой пост городского головы — он «сам поча владети Псковом с немци». Теперь при посаднике постоянно находились два немецких наместника — фогта. В псковском каменном кремле засел сильный рыцарский гарнизон. Теперь Псковщиной стала управлять «крестоносная сволочь». Так называл орденских братьев основоположник теории научного коммунизма Карл Маркс, основательно изучивший в свое время историю Германии. В том же 1240-м году, но уже зимой, рыцари-крестоносцы вторгаются в новгородские владения — на земли финского племени водь, платившего дань господину Великому Новгороду. Здесь ливонцы не встретили достойного сопротивления. Водь согласилась платить немалую дань теперь уже орденским братьям. Часть жителей в страхе перед закованными в железо пришельцами бежала в болотистые леса и погибла там. Можно спросить: почему немецкие рыцари-крестоносцы столь самоуверенно разбойничали на русском Севере? Почему «меньшему брату» Пскову и подвластной води не пришли немедля на помощь ратные мужи Новгорода Великого? Куда смотрел, что делал и где был в то тревожное для Новгородской Руси время бесстрашный ратоборец князь Александр Ярославич Невский, славный победитель шведов-крестоносцев? Оттого смело и пошли на Русь орденские братья Ливонии, что знали: в Великом Новгороде большая смута и страшный голод. И что нет там больше на княжении полководца Александра Невского, сына великого князя владимирского Ярослава Всеволодовича. Прогнали его буйные новгородцы на вече с княжения. «Роспревся» — поссорился молодой князь-воитель с горожанами и той же зимой 1240 года «выеде» из вольного города вместе с семьей и дружиной к отцу, в свою вотчину — город Переяславль-Залесский. Причин тому было несколько, но главная — одна. Боярская новгородская вольница противилась всему и всем, если ей грозила не только утрата власти, но даже маломальское ее ограничение. После блистательной победы над войском Шведского королевства молодой князь сразу же почувствовал возросшую враждебность к себе со стороны новгородского боярства, обладавшего не только богатством и влиянием на вече, но и военной силой. Казалось бы: честь и слава тебе, князь-полководец, от вольного города Новгорода и его земель-пятин. Вроде и время настало привязать сильный и богатый по тем временам Новгород Великий покрепче к разоренной Русской земле, стать ему ближе к делам общерусским, прославиться в делах общенародных. Да нет, новгородцы, и прежде всего их бояре, стремились жить «по старине», «промышляя» только о своей вольности и достатке. О «крутом нраве» сына твердого дланью великого князя владимирского Ярослава Всеволодовича новгородские бояре знали и раньше. Борясь с ними и утверждая в вольном городе свою княжескую власть, молодой князь отважился даже на то, на что вряд ли пошел бы его отец, человек столь же решительный. Александр Ярославич приказал повесить нескольких «бунтовщиков» из числа горожан — людей или не выполнивших его волю, или «поносивших» Ярославича. Такого поступка со стороны приглашенного на княжение человека господин Великий Новгород не мог припомнить. Бояре оказались не столь сильны, чтобы вооруженной рукой разделаться со ставшим неугодным им переяславским князем. С простым людом, скорым на расправу с богатыми горожанами из числа людей знатных, новгородскому боярству приходилось всегда считаться. Во время частых городских смут немало боярских дворов было разграблено или предано огню. На вечевых сходах люди боярские стали «придираться» к князю-правителю. Главная придирка — стал, мол, ограничивать своей тяжелой десницей «Правду Новгородскую», загордился победой над шведами, с лучшими людьми вольного города перестал советоваться. Сам судить и рядить стал — где это видано для господина Великого Новгорода? От публичных поношений на вече (не защищаться же от них князю конной дружиной в 300 верных и испытанных на поле брани дворян) бояре перешли к делу. Они взяли да и ограничили, уменьшили князю жалованье от города. Тот обиделся — ведь от этого жалованья кормилась не только его семья, но и дружина, «двор». Александр Ярославич оскорбился столь скорой неблагодарностью Великого Новгорода, обороненного им от нашествия мореходного войска короля «свеев». Последней «каплей» в чаше раздора князя с новгородским боярством стало решение Александра Невского увеличить размеры княжеского землевладения в окрестностях города. В среде боярства по такому поводу разгорелся нешуточный спор. Посадник Степан Твердиславич и тысяцкий Якун склонялись к тому, чтобы выполнить просьбу князя. Однако против такого решения выступило большинство бояр во главе с боярином Онанием. Он прямо сказал, что под тяжелой дланью молодого князя приходит конец новгородским вольностям: «Не бывать этому!» С такой вестью и прибыл городской посадник на княжеское Городище. Выслушав его, Александр Невский разумно решил не дожидаться открытых военных столкновений с новгородским боярством. А вероятность такого исхода обострившейся борьбы за власть виделась вполне реальной. Князь, по примеру своего отца, сказал посаднику Степану Твердиславичу: «Отъезжаю из города». Вместе с матерью, женой и дружиной он оставляет княжескую резиденцию Городище на волховских берегах. Александр Ярославич уехал к отцу, которого самого новгородцы не раз прогоняли с княжения прочь по вечевому сполоху. В Суздальской земле князь Александр Невский вновь получил от отца, великого князя владимирского, тихий город-крепость Переяславль-Залесский. Он стал там княжить, обремененный все теми же государственными заботами. Но связей с Новгородом не терял, имея там немало верных людей самого разного чина и звания. Знал, что рано или поздно, а скорее всего рано, вновь позовут его вольнолюбивые новгородцы править городом и его землями. Такая вера «твердилась» на том, что во все времена в Древней Руси крепкая рука князя-воеводы с испытанной дружиной были неоценимы для защиты родной земли. К тому же вольный город остался без опытного правителя — князю Александру Невскому просто не могло быть достойной замены. Действительно, новгородцы — горожане и селяне, в том числе и влиятельное боярство, не говоря уже о купечестве, очень скоро поняли, какую большую ошибку совершили они, отпустив с княжения Ярославича по прозвищу Невский. Полководца, которого они летом 1240 года встречали восторженными возгласами, а зимой того же 1240 года «выпроводили без чести» из Городища. К тому времени в самом Новгороде было неспокойно, псковичи, в большом числе бежавшие с семьями из захваченного немецкими рыцарями родного города, рассказывали о бесчинствах завоевателей на Псковщине. В новгородской земле упорно ходили слухи о скором нападении немецкого крестоносного воинства на владения вольного города. Действительно, вражеское вторжение не заставило себя долго ждать. Оно началось почти сразу же после отъезда князя Александра Невского с дружиной на Суздалыцину. Ливонцы несколькими отрядами вторглись в Водскую пятину. Ливонский орден «приобщил» ее к своим и без того немалым владениям. Великий Новгород не решился дать вооруженный отпор захватчикам. Во время нового набега на новгородские владения, на сей раз через реку Нарову, рыцари-крестоносцы захватили небольшое укрепленное русское поселение Копорье, стоявшее на важном перепутье в тридцати верстах от побережья Финского залива. Важность расположения новгородской крепостицы ливонцы обнаружили сразу. Здесь немецкие рыцари отыскали крутую и скалистую гору, окруженную обрывистыми оврагами и почти неприступную для нападающих со всех сторон. Согнав местных жителей, орденские братья быстро воздвигли крепкий каменный замок. Строили их крестоносные рыцари на завоеванных землях скоро и умело, по всем правилам военно-инженерной науки того времени. Крепостных дел мастеров ливонский орден имел действительно умелых. Каменный замок Копорье сразу же стал настоящим разбойничьим гнездом ливонского рыцарства на Новгородщине. К тому же вольный город лишался важнейших торговых путей. Теперь Копорье стало опорным пунктом рыцарской конницы, беспрепятственно совершавшей новые набеги на земли вольного города. Вскоре рыцари-крестоносцы захватили Тесово. Они заявили: «Подчиним себе русских язычников!» Ливонцы стали хозяйничать по берегам реки Луги вплоть до погоста Сабельского. Теперь их конные отряды стали появляться всего в тридцати верстах от самого Новгорода, нападая на проезжавших купцов, грабя и убивая их. Крестоносные завоеватели сжигали деревни, угоняли крестьянский скот, уводили в полон женщин и детей, разоряли боярские и купеческие имения. Сопротивлявшихся безжалостно убивали в назидание другим. Погорельцы бежали в вольный город из многих волостей, ища помощи и защиты от ворогов. Древнерусский летописец с печалью пишет о приходе орденских братьев на новгородские земли: «А на волость Новгородскую наидаша немцы, литва, чюдь и поимаша на Луге вси кони и скот, и нельзе бяше фати по селам и нечем». Сельская местность подвергалась полному разграблению отрядами ливонских рыцарей. В самом Новгороде вскоре возникли большие трудности с доставкой в город продовольствия, началось голодное время. Орденские братья, окрыленные своими успехами на землях Великого Новгорода, по словам летописца, с уверенностью заявили: «Упорим (то есть подчиним) славянский язык себе», то есть русских людей, еще не плативших дань Золотой Орде. Как славян-пруссов, ливов, эстов… Вскоре Ливонский орден официально причислил Водскую и Ижорскую земли к владениям Папы Римского. Тот любезно передал свои новые владения на европейском Севере эзельскому епископу Генриху, который, в свою очередь, поделился ими с рыцарями меча и креста. Простой люд новгородский, да и многочисленное купечество, на вечевых сходах стали требовать от боярства вернуть на княжение Ярославича. Не осталась в стороне и церковь — «латыняне» вновь грозили русскому православию. Именитые горожане и боярство, не без принуждения черного люда, с покорностью обратилось к великому князю владимирскому Ярославу Всеволодовичу с просьбой отпустить своего сына на княжение в город на Волхове. Но не Александра, а младшего — Андрея. Ярослав Всеволодович отпустил того на княжение с малой дружиной. Новгородцы, «сдумавше» хитрость боярскую, уже сурово потребовали от бояр выполнить вечевое решение: вернуть Александра. Боярской верхушке пришлось подчиниться — терпение черного люда испытывать не приходилось. В противном случае простой народ мог разгромить в одночасье их хоромы, пожечь дворы под звон вечевого колокола, а то и «побить» знать с их слугами, побросать с моста в глубокие и холодные воды Волхова. Новгородское посольство в Переяславль-Залесский возглавил сам архиепископ новгородский Спиридон. Он с горечью сообщил Александру Невскому о разорении немецкими рыцарями новгородских и псковских земель и привел кичливые слова орденских братьев: «Славяне не могут быть никем иным, как только нашими рабами». Забыв недавние обиды и помня о ратном долге перед Русской землей, князь Александр Невский летом 1241 года вместе с посольством вернулся на княжеский престол в вольный город Новгород. Новгородцы встретили его с радушием и надеждой: враг стоял уже не на границе, а на подступах к вольному городу, всего в дне верховой езды от его ворот. Радостно встреченный горожанами их «излюбленный» князь-полководец сразу же стал принимать дела правителя средневековой боярской республики. Дело, собственно говоря, перед ним на первых порах стояло одно — изгнать незванных гостей из Копорья, с Водской пятины. Именно оттуда нависала над Новгородщиной смертельная опасность ливонского нашествия. «Псы-рыцари» стояли на пороге родной земли и уже вовсю хозяйничали там, не встречая пока вооруженного отпора со стороны Великого Новгорода, у которого до возвращения князя Александра Невского так и не нашлось испытанного и решительного воеводы. Александр Ярославич без промедления стал собирать новгородское — городское и сельское — ополчение. Теперь уже большое — не то, что он год назад водил на шведов-крестоносцев. В ополчение вошли новгородцы и ладожане, многие из которых участвовали в битве на невском берегу. Карелы и ижоряне прислали в помощь свои дружины. В час смертельной опасности вольный город демонстрировал всем свою военную мощь. Ливонцы было забеспокоились, но из-за самоуверенности не придали большого значения военным приготовлениям вернувшегося на княжение переяславского князя. Они заявляли: «Пойдем и победим Александра и возьмем его руками», на что Александр Ярославич сказал: «Рассуди, Боже, спор мой с этим высокомерным народом». Он, как никто другой, верил в скорую победу и изгнание крестоносного рыцарства с Русской земли. В этой вере и заключалась сила великого полководца Древней Руси. Общая беда «смирила» вольный город. Вечевой колокол теперь призывал только к отпору иноземным захватчикам. На время утихли распри между боярскими родами и теперь совет господ послушно, с пониманием относился ко всем требованиям князя, которому были «рады все новгородцы». Ополчение собиралось быстро, на его вооружение шло все, что имелось в запасах у самых богатых горожан. Кузницы работали с восхода до захода солнца — большие деньги тратились на то, чтобы как можно лучше вооружить городских и особенно сельских ратников новгородского ополчения. Собрав достаточные силы, князь Александр Невский выступил в поход. Новгородская рать шла на крепость Копорье через Тосно стремительным маршем. Засевшие за каменной стеной немецкие рыцари не успели получить помощи ни от ордена, ни от католических епископов Прибалтики. По пути уничтожались разбойные отряды ливонцев, насаждавшие новую власть и религию в округе. Подойдя к Копорью, новгородское ополчение осадило крепость на известковой горе, окруженной глубокими оврагами. Разбив стенобитными машинами еще не затвердевшие каменные стены, русское войско штурмом овладело замком. Часть рыцарского гарнизона была истреблена в бою, часть попала в плен. Многих плененных крестоносцев князь Александр Невский приказал отпустить в Ливонию — там в заложниках еще находились дети знатных псковичей. По его же приказу изменники из племен чудь и водь были казнены — повешены на крепостных воротах. С помощью таких переметчиков ливонцы грабили русские села и слободы, предательски захватили Псков. Впоследствии этот факт даст повод некоторым «радетелям» отечественной истории рассуждать о жестокости князя Александра Ярославича Невского. Сам каменный замок, все его укрепления новгородцы разрушили до основания, поскольку оставлять в нем гарнизон не было смысла. Об этом ратном успехе летописец скажет предельно кратко: «И изиде вскоре с Новгородци, и с Ладожаны, и с Карелою, и с Ижоряны на град Копорию, и изверже град из основания». Полководец Александр Невский возвратился в Новгород с победой, которой так долго ждали в вольном городе. Немецкие рыцари были полностью изгнаны из Водской земли. В Новгороде князь отпустил еще часть пленных, чем подчеркнул лишний раз гуманность победителя. Ливонские же рыцари, величавшие себя «слугами Божьими», со взятыми в полон обращались совсем иначе. Казнь изменников в Копорье говорила о том, что молодому новгородскому князю были ненавистны «крамолы» в собственном доме. С другой стороны, возвращение плененным рыцарям свободы свидетельствовало не о его великодушии, а о дипломатическом шаге, предполагавшем будущие переговоры с немецким орденом. Последний поступок Александра Невского не вызвал одобрения у многих современников. Милостив был «паче меры!» — как бы с легким укором замечает по этому поводу древнерусский летописец. Теперь предстояло освобождать новгородского «брата меньшого» — город-крепость Псков и его земли. Сил для этого, однако, было явно недостаточно. Александр Ярославич обратился за помощью к отцу, великому князю владимирскому, сам съездив в Суздальскую землю. Ярослав Всеволодович, понимая опасность, которая грозила Новгородской Руси из Ливонии, согласился отпустить свои полки на войну. Он без промедления отправил на помощь вольному городу Новгороду суздальские полки, хорошо обученные и вооруженные. Пришли воины и из стольного Владимира с Переяславлем. Подмогу привел младший брат новгородского князя Андрей Ярославич. На сбор ратных сил для освободительного похода на Псков ушла вся зима 1241–1242 годов. Для его организации Александр Невский в военное время даже «отьеха в Русь» к отцу. Новгородское вече единодушно поддержало княжеские труды по созданию мощной рати, способной освободить город-крепость Псков и изгнать рыцарей-крестоносцев из русских пределов. Отдельные удельные князья и новгородские бояре, да и хан Золотой Орды, с подозрительностью смотрели, как под боевыми знаменами воинственного сына великого князя владимирского собиралась большая рать. Даже на такой, казалось бы, простой в той исторической ситуации вопрос, как проход низовских — владимиро-суздальских — полков князя Андрея Ярославича через территории соседних княжеств, согласие давалось лишь с большим трудом. После страшного Батыева нашествия Русь еще не могла выставить сильного войска, собранного воедино для отражения новой военной беды. Можно предположить, что собранная в Новгороде князем Александром Ярославичем русская рать была самой большой для тех лет. Когда новгородское ополчение и суздальско-владимирская рать соединились, князь Александр Невский не стал мешкать и зимними дорогами выступил в поход. Войско он вел быстро, стараясь прежде всего перерезать все коммуникации с Ливонией вражеского гарнизона, засевшего в псковском детинце. Это полководцу вполне удалось и немецкий гарнизон даже не смог подать просьбы о помощи орденскому начальству. Русские полки появились перед Псковом внезапно и ворвались в город «изгоном». Гарнизон крестоносцев состоял из немецких рыцарей и большого числа оруженосцев, а также рядовых пеших воинов — кнехтов. Ливонцы едва успели укрыться в псковском детинце. Восставшие псковичи открыли освободителям городские ворота. Завоевателей «меньшого брата» Новгорода не спасли крепкие крепостные стены. Немецкий гарнизон попытался отбиться от нападавших, но в ходе яростного приступа был почти полностью уничтожен. После отчаянного сопротивления остатки орденскогогарнизона сложили оружие. Хорошо организованный штурм города-крепости завершился скорой и полной победой. В бою погибло семьдесят знатных орденских братьев, много рядовых воинов-ливонцев. Шестерых рыцарских начальников пленили и затем казнили за совершенные злодеяния. В плен попали и два немецких наместника-фогта, присланные магистром ордена для управления псковскими землями. Их заковали в цепи и отправили в Новгород. Псковские «переветники»-изменники из числа бояр разделили судьбу изменников-копорцев. Князь Александр Ярославич за измену Русской земле карал самым беспощадным образом людей всех сословий и званий. Простой люд и ратники не могли не приветствовать такой скорый и правый суд своего князя-правителя. После освобождения древнего Пскова Александр Невский, чтобы не дать ливонским рыцарям прийти в себя от поражения и усилиться, во главе новгородских и отцовских полков двинулся на крепость Изборск. Крестоносцы не стали ее защищать. Орденские братья поспешно бежали из русских пределов, не утратив при этом жажды завоевания восточных земель. Поражения немецких рыцарей на новгородских и псковских землях вызвали новые восстания в покоренной меченосцами земле эстов. Особенно сильным стало восстание непокоренных жителей эстонского острова Эзель, современного Сааремаа. Ливонскому ордену пришлось спешно подписать с сааремаасцами мирный договор. Очистив от рыцарей-крестоносцев русские земли, князь Александр Ярославич двинулся в поход на Ливонию. Он дал право своему войску воевать «зажитнем» — то есть наносить противной стороне максимальный материальный ущерб. Орденские поместья безжалостно разорялись. В схватках уничтожались отдельные вражеские отряды, не успевшие укрыться за стенами крепостей. Русские полки, не обремененные обозами, быстро и легко передвигались по зимним дорогам. Тем временем немецкий орден спешно собирал воедино все наличные воинские силы, чтобы нанести ответный удар по Новгороду и вернуть все ранее завоеванное. Для похода собиралась тяжеловооруженная рыцарская конница из всех крепостей Ливонии — Риги, Феллина, Оденпе и других. Не поскупились на присылку воинских отрядов католические епископы — Дерптский, Рижский и Эзельский. Легкие пешие войска набирались из покоренных прибалтийских народов — эстов, ливов и других — силой принуждения. Хотя они являлись вспомогательными отрядами ордена, но составляли большую часть его пешего войска, которое в случае неудачи бросалось конными рыцарями на произвол судьбы. В ливонском войске оказалось на сей раз немало «людей датского короля» — датских рыцарей. Король Дании Вальдемар II прислал ордену из города Ревеля солидную помощь под начальством двух принцев крови — Кнута и Абеля. Но все же самую большую поддержку воинскими отрядами орденские братья-крестоносцы получили из немецких земель. Объединенным рыцарским войском командовал опытный военачальник вице-магистр (вице-«мейстер») ливонского ордена Андреас фон Вельвен. Под его командованием могло собраться огромное по численности для того времени войско — до 20 тысяч человек. Ядро воинских сил ордена, как и прежде, составляли тяжеловооруженные всадники, хорошо обученные сражаться в конном строю и дисциплинированные в бою. Орденские братья подчинялись строжайшей дисциплине. «Ни один член ордена не имеет права без разрешения атаковать или оставить свое место в рядах», — гласил устав немецкого ордена. Дисциплинированность крестоносного рыцарства основывалась на существовавшей в пределах ливонских владений суровой системы наказаний за любое уклонение от участия в бою. Наказания выражались в изгнании из рядов рыцарского ордена и лишении прав землевладения, что практически означало позор и смерть. Возвратиться в германские земли такой рыцарь-изгой просто не мог, а в самой Ливонии он терял все средства к существованию. Суровая дисциплина в рядах ливонского рыцарства и помогла вице-магистру ордена Андреасу фон Вельвену в самые короткие сроки — в начале 1242 года — собрать сильное войско. Поэтому он решил выступить в поход на противника зимними дорогами, не дожидаясь лета. Александр Невский в это время со своими полками находился на западном берегу Псковского озера, продвигаясь все севернее к Чудскому озеру, рассылая во все стороны сильные дозорные отряды конницы. Русский полководец словно чувствовал, что предстоит решающая битва с крестоносным воинством в чистом поле и потому старался не углубляться в ливонские земли. Один из таких дозорных отрядов под начальством брата новгородского посадника Домаша Твердиславича и одного из «низовых» (тверских) воевод Кербета сторожил врага на полпути от Пскова к Дерпту. Эта русская «сторожа» не могла быть значительной по числу воинов и, по всей вероятности, представляла собой кавалерийский отряд. Князь Александр Ярославич предупреждал воевод сторожевых частей, не ввязываться в схватки с неприятелем, когда тот превосходил русских в силах, а искать другие решения. Близ эстонского селения Хаммаст (ныне Моосте) дозорный отряд Домаша Твердиславича и Кербета неожиданно наткнулся на объединенные силы крестоносцев. Хотя летописных данных о том нет, можно предположить, что ливонцы смогли заманить русскую «сторожу» в засаду и напасть на нее. Силы сторон были неравными и русский дозорный отряд в жарком бою был разбит, а большая часть его ратников погибла. Среди убитых оказался и «муж честной» Домаш Твердиславич. Ценой своей гибели «сторожа» предупредила Александра Невского о приближении орденского войска. Князь, не мешкая, стал стягивать воедино свою рать к селению Мехикорма. Полководец правильно рассчитал, что в условиях зимы, которая подходила к концу, войско ливонских рыцарей-крестоносцев может наступать на Русь только по одной из трех дорог, ведущих на Новгород. Первая: от разрушенного Копорья по берегам реки Луги. Вторая: от Юрьева (ныне Тарту) — через Псковское и Чудское озера и далее по руслам замерзших рек Желчи, Плюссе и притокам Шелони. И, наконец, третья дорога шла от Пскова до реки Черехи, откуда переправлялись волоком в реку Шелонь. Стояла суровая зима и лучших дорог по Русской земле, чем по замерзшим рекам и озерам, в такое время года просто не было. Как летом — по водному пути. Теперь, когда князь Александр Невский точно знал местонахождение главных неприятельских сил, он понял, что удар их будет наноситься кратчайшим путем — через Чудское озеро. Опасность скорой весенней распутицы заставила вице-магистра ливонского ордена отказаться от похода через Копорье. Не мог он идти походом и через Псков, поскольку сильная каменная крепость находилась в руках русских. Русские полки, в состав которых вошли и псковские ополченцы, отошли на восточный берег Чудского озера. Они прошли туда по льду Узмени — Теплому озеру, проливу шириной от двух до четырех километров, соединяющему Псковское озеро с Чудским. Уходящая с земли эстов русская рать как магнит притягивала к себе войско ливонских рыцарей. Противники без всяких на такой случай военных хитростей стремились к скорой встрече друг с другом. Полководец Александр Невский искал удобное место для предстоящего сражения и нашел его. Летописец запишет: «И князь великий поставил полки на Чудском озере, на Узмени у Вороньего камня…» Место для русских воинов оказалось как нельзя более удобным, что в немалой степени повлияло на исход битвы, вошедшей в отечественную историю под названием Ледового побоища.
Ледовое побоище 5 апреля 1242 года
Немецкие рыцари-крестоносцы, знавшие силу полководческого таланта и авторитет на Руси молодого новгородского князя Александра Ярославина, собрали огромное по тем временам войско, чтобы разгромить не менее грозную русскую рать. По сути это был второй крестовый поход на Новгородскую Русь после похода рыцарского войска Шведского королевства. Неудача шведов на берегах Невы особой тревоги у руководства ливонского ордена не вызывала, поскольку он обладал действительно сильной военной организацией ко дню Ледового побоища. Русская земля до того еще не испытывала на себе всю мощь ливонского крестоносного рыцарства. Такое решающее столкновение противников и состоялось на льду Чудского озера. Преимущество русской рати заключалось в том, что ее полководец лично выбрал удобную позицию для битвы у самой кромки береговой черты. Здесь проходили зимники — зимние дороги — ведущие с эстонского берега на Псковщину и Новгородщину. Близ берега возвышалась скала под названием Вороний Камень. Ныне остатки этой скалы скрыты водами озера и были обнаружены археологами примерно в двух километрах севернее мыса Сиговец, омываемого водами Чудского озера и реки Самолвы. Вороний Камень издревле служил сторожевым постом для псковских порубежных странников, поскольку зимой по зимникам часто шли в набеги ливонские рыцари — дорога была прямая и хоженая. Поэтому скала, возвышавшаяся над водной гладью, стала наблюдательным постом для полководца русского войска перед Ледовым побоищем. Отечественное летописание и хроники противной стороны не донесли до нас данные о численности противоборствующих сил в тот день. Многие исследователи считают, что в битве участвовало до 30 тысяч человек, цифра по европейским меркам просто огромная. Количество русских воинов оценивается цифрой в 15–17 тысяч, войска немецкого Ордена — в 10–12 тысяч. Летописных подтверждений этих цифр нет. Исследователи делали свои расчеты исходя из общих возможностей противников. Избранная князем Александром Невским боевая позиция как нельзя лучше сковывала маневренность тяжелой рыцарской конницы, которая в сражении обладала мощным таранным ударом. Тем самым давалось преимущество русскому войску, в большинстве своем состоявшему из пеших ополченцев — новгородцев и псковичей. Хотя конное новгородское ополчение и конные дружины владимирцев и суздальцев мало в чем уступали врагу. Русские конники были хорошо защищены от ударов металлической кольчугой с рукавами, стянутыми у кистей обручами из металла. На головах у них были надеты островерхие шеломы, в отличие от немецких круглых шлемов. Железная «мочина» — кольчужная сетка — была ничем не хуже рыцарского забрала. Богатые ратники имели еще и кольчужные чулки. Кисти рук защищали боевые рукавицы, с нашитыми на них металлическими пластинами. На вооружении имелись мечи, копья, щиты, луки, самострелы, боевые топоры, палицы, кистени… Заметно хуже были вооружены ополченцы из простого, новгородского люда — «вой». Дорогие доспехи были им просто не по карману. Щиты у них были, как правило, деревянные, с набитыми на них металлическими пластинами. Собираясь на брань, «вой» вооружались рогатинами, мечами, луками со стрелами, топорами, порой насаженными на длинные топорища, кистенями, а то и просто крепкими дубинами. Большая часть новгородских пеших ополченцев-«воев» вооружалась за счет вольного города. Немецкие рыцари-крестоносцы имели прекрасное воинское оснащение. Люди и их кони были закованы в стальные латы — в броню — как говорится, с головы до ног. Доспехи орденского брата-рыцаря состояли из щита, панцыря, кольчуги, крепкого железного шлема с узкими щелями для глаз и мелкими отверстиями для дыхания, железных перчаток и кольчужных чулок или стальных поножей. Железная кольчужная попона закрывала также грудь и бока боевого коня. Его голова порой прикрывалась и сталью. Рыцари-крестоносцы были вооружены длинными и тяжелыми мечами, рукоятки которых во многих случаях позволяли биться двумя руками, тяжелыми копьями, окованными железом, столь же тяжелыми булавами с острыми шипами, боевыми топорами, длинными кинжалами… Чуть хуже самих рыцарей были вооружены их оруженосцы и слуги. Их боевое убранство отличалось только качеством доспехов и оружия, их ценой. Пешие воины-кнехты в своем большинстве вооружались короткими мечами, самострелами, копьями… Немецкие рыцари, профессиональные воины, слыли в Европе весьма опытными в бранном деле. Они были хорошо организованы, связаны круговой порукой и благословением Римского Папы. Главной силой европейского рыцарства, а не только ливонского ордена, являлась закованная в стальные латы тяжелая конница. Каждый рыцарь был настолько хорошо вооруженным и натренированным конным воином, что в бою он один стоил нескольких бойцов противника. Еще более страшной становилась рыцарская конница, когда она наносила мощный таранный удар ho неприятельским рядам. Боевой порядок рыцарского войска немецкого ордена не являлся большим секретом для русских. Рыцари наступали «железным клином», «кабаньей головой» или, как ее называют в русских летописях, «свиньей». Правый фланг такого «железного клина» был наиболее опасным. Острием кабаньей головы обычно вспарывали ряды войска противника на две неравные половины. На деле «свинья» представляла из себя трапецию — то есть тупую, усеченную глубокую колонну в виде клина. В голове ее, на острие удара становились три-пять наиболее опытных и умелых конных рыцарей. Во второй шеренге — пять-семь рыцарей. Все последующие ряды «кабаньей головы» увеличивались на два человека в каждом ряду. Таким образом получалась колонна закованных в железо воинов и их боевых коней, которая и таранила с ходу вражеский строй. Голову «свиньи» возглавляли патриции ордена — командиры и наиболее отличившиеся в боях воины. За ними под надежной охраной двигались орденские знаменщики. Считалось, что пока над рыцарским войском реет знамя, никто из орденских братьев по уставу не имеет права покидать поле битвы. На случай потери знамени имелось запасное. Оно предназначалось для того, чтобы в случае неудачи начала сражения хоть как-то удержать крестоносцев от бегства. Князь Александр Невский расположил боевые порядки своей рати «полчным рядом» для наилучшего использования всех преимуществ такого построения против рыцарского войска. Уже само по себе оно свидетельствовало о большом полководческом таланте древнерусского полководца, прекрасно разбиравшегося в тактическом искусстве орденских военачальников. Вперед были высланы лучники и стрелки из самострелов — арбалетов. Согласно немецкой «Рифмованной хронике», русских стрелков было много. Когда разведывательный отряд ливонских рыцарей приблизился к месту расположения русской рати, его отогнали прочь, стреляя из дальнобойных луков. Орденскому начальству перед Ледовым побоищем так и не удалось разведать боевой порядок противника у противоположного берега Чудского озера. Самое главное было сделано еще перед началом битвы — крестоносцы не смогли установить место построения русской тяжелой конницы — княжеской дружины, конных дружин суздальских и владимирских ратников, новгородцев. В противном случае направление удара «свиньи» могло быть иным. Позади лучников расположился в первой боевой линии передовой полк, состоявший из пеших воинов и имевший в своих рядах много лучников. Задача передового полка состояла в том, чтобы по мере возможности расстроить ряды идущей на таран «кабаньей головы» крестоносного войска. После этого передовой полк с боем отходил к своим главным силам. За передовым полком располагался большой полк, носивший название «чело». Он тоже был пешим и самым многочисленным по числу воинов. На «чело» падала главная тяжесть ведения рукопашного боя в начале сражения. Во главе большого полка ставился наиболее опытный и стойкий воевода. На флангах «чела» — его «крыльях» — выстроились полки правой и левой руки. Исследователи считают, что их основу составляла конница, хорошо обученная и вооруженная. Крылья усиливались и пешими воинами, прежде всего имевшими хорошее вооружение. Фланговые пешие отряды укрепляли собой конные дружины. В боевой позиции русской рати у Вороньего Камня четко просматривался замысел князя-воителя на предстоящую битву — сильными крыльями охватить с боков рыцарскую «свинью». В тылу, у самого обрывистого берега, поросшего лесом, возможно, встал санный обоз. Здесь было мелководье и из-под снега торчал сухой камыш. Некоторые исследователи считают, что именно за «челом» князь Александр Невский поставил свою дружину, которой предстояло принять на себя слабеющий таранный удар рыцарской «кабаньей головы», рассекающей пополам большой полк. В летописных источниках нет каких-либо сведений и о засадном полке, непременном элементе боевого построения русского войска той эпохи. Хотя многие исследователи считают, что засадный полк в Ледовом побоище был и скорее всего конный, небольшой по численности и состоящий из хорошо обученных и дисциплинированных княжеских дружинников. Удар из засады в решающую минуту битвы в далеком историческом прошлом не раз приносил победу русскому оружию. Можно считать, что сильный засадный полк и нанес в ходе битвы на льду Чудского озера решающий удар по крестоносцам. Князь Александр Невский, прекрасно изучивший военное искусство Руси, думается, просто не мог отказаться от выгоды сильного удара конницы, вышедшей в атаку из засады. Тем более, что в ходе Ледового побоища нападала на противника не русская рать, а войско ливонского ордена. Есть и другие суждения по поводу того, был или не был в тот день у русских сильный засадный полк. Действительно, береговая черта близ Вороньего Камня не позволяла укрыться отряду конных воинов в большом числе. Не позволял этого сделать и густой, в глубоких снегах, лес, подступавший к берегу. Исходя из этого можно утверждать, что засадный полк если и был, то состоял из небольшого числа конных воинов. Молодой новгородский князь не случайно выстроил центр своих боевых порядков из пехоты. Дело было даже не в ее количественном превосходстве над конницей. На Руси пешая рать всегда состояла из городских и сельских ополченцев и, в отличие от Европы, второстепенным родом войска не считалась. Полки пеших ратников умело взаимодействовали с конными дружинами, как то показала Невская битва, и могли во многих случаях решать исход больших и малых сражений. Орденское командование, строя свой план предстоящего сражения с войском вольного города Новгорода и его союзников, решило первым же ударом «железного клина» сокрушить центр боевого порядка противника и рассечь его надвое. Такая испытанная тактика не раз приносила орденским братьям убедительный успех и полную победу в войнах против прибалтийских народов. Поэтому немецкие рыцари и на сей раз выстроили одним своим видом устрашающую «свинью».План битвы у князя Александра Невского был прост и ясен для его воевод. Рыцарская «свинья» должна была потерять силу своего таранного удара, сражаясь против передового и большого полков, уткнуться в береговую черту и потерять там свой ход. После этого «крылья» русской рати охватывали вражеский клин с боков и начинали его громить. «Свинья», по замыслу полководца, должна была обязательно увязнуть в плотных построениях пеших ратников. На всякий случай устойчивость центра подкрепляло скопище обозных саней, которое могло стать для тяжелой рыцарской конницы труднопреодолимым препятствием. Вышедшее с эстонского берега на лед Чудского озера рыцарское войско дозорные на вершине Вороньего Камня заметили издалека. Князь Александр Ярославич вместе со своими ближними людьми мог наблюдать, как начала выстраиваться внушительных размеров «свинья», которая двинулась прямо на русские полки, все ускоряя конский бег, набирая тем самым таранную силу. С высоты скалы новгородский князь наблюдал за движением войска немецкого ордена и мог по достоинству оценить его организованность и дисциплинированность, стройность боевых порядков. Вражеское войско, сверкая издалека доспехами, хорошо просматривалось на заснеженном льду, неумолимо приближаясь к Вороньему Камню, на вершине которого морозный ветер развевал княжеский стяг. Что передумал, что перечувствовал в эти минуты герой битвы на Неве? Глубокое сознание собственной правоты, невозможность какой-либо уступки крестоносным врагам-«латынянам», покушавшимся на свободу Новгородской Руси, на православную веру, на все, что дорого свободному человеку в Отечестве, мысль о тех бедствиях, какие враги уже причинили Русской земле, о гордых притязаниях немецких рыцарей — все это с быстротой молнии проносилось в уме прославленного потомка Всеволода Большое Гнездо. Летописцы скажут, описывая последние минуты ожидания вражеского удара, что словно из глубины души у князя Александра Невского вырвалось восклицание, которое услышали многие воины в притихших рядах русской рати: — Рассуди, Боже, спор мой с этим высокомерным народом! — громко произнес он, воздев руки к облачному небу. — Помоги мне, Господи, как некогда прадеду моему Ярославу против Святополка Окаянного! В ответ на эти восклицания великого ратоборца из ближних рядов выстроившихся полков раздались ответные возгласы простых воинов: — О дорогой и честный наш княже! Пришло время! Мы все положим за тебя свои головы! В день Ледового побоища боевой дух русского воинства был необычайно высок. Летописец не случайно отметит, что «бысть у Александра множество храбрых, сильных и крепких; и исполнися духа ратного, бяху же сердца их аки лвом». То есть бились сердца воинов-русичей в битве как у львов. Перед решающей битвой воины поклялись своему полководцу положить за него и за Русь свои головы. В полках служили традиционный перед битвой молебен. Князь Александр Ярославин вместе с простыми ратниками просил Всевышнего помочь им, даровать русскому оружию победу. Летописец скажет по этому поводу — «от языка велеречива изми мя и помози ми». О ходе знаменитого сражения 5 апреля 1242 года на льду Чудского озера — Ледового побоища — сообщают такие древнерусские летописи, как Новгородские первая старшего и младшего изводов, Софийская первая, Симеоновская… И немецкая Рифмованная хроника — Старшая Ливонская рифмованная хроника. …Сражение началось в субботний день с восходом солнца. Под лунами восходящего зимнего солнца, искрившего снег и лед, перед взорами русских воинов открылся клинообразный строй немецкого рыцарского войска, неумолимо надвигавшегося на русские ряды. Движение орденского войска носило характер психологической атаки. Железная «свинья» надвигалась на русский строй сначала медленно, чтобы за конными рыцарями могли поспевать пешие воины-кнехты. Рыцари ехали по глади Чудского озера верхом на закованных в латы, как и они сами, боевых конях. Крестоносцы двигались вперед в полном безмолвии ледяной пустыни замерзшего озера. Над «свиньей» колыхались знамена. Такой клинообразный строй атакующей рыцарской конницы всегда был страшен для слабого духом войска, которое он рассекает и дробит на мелкие части, подобно прибрежной скале, рассекающей морские волны. Рассеянный неприятель, теряя в сражении всякую связь и вместе с тем присутствие духа, зачастую быстро разбегался. Но не таковы оказались в тот памятный для истории нашего Отечества день полки князя Александра Ярославича. Страшную по своему кровопролитию и упорству картину Ледового побоища запечатлел для потомков древнерусский летописец — он записал ее со слов участника сражения — «самовидца». По всей вероятности, это был не простой княжеский дружинник или новгородский ополченец. Русские воины хорошо видели, как на них по льду, испещренному пятнами первых проталин, накатывается железная стена. Над ней грозно колыхались поблескивающие в лучах восходящего солнца еще не опущенные вперед копья. В первых рядах ливонской «свиньи» колыхались знамена с нашитыми на них крестами. Внутри железного клина угадывалась многочисленная толпа пеших кнехтов, поспешавших за конниками. Первую пятерку во главе «свиньи» возглавлял опытный рыцарь Зигфрид фон Марбург, известный своей силой и яростью в бою. По мере приближения к русским рядам всадники-крестоносцы перешли на мелкую рысь. Клин, умело ведомый фон Марбургом, нацеливался на самый центр боевого порядка противника. Рассыпавшиеся впереди передового полка, состоявшего в основном из копьеносцев, лучники и стрелки из самострелов стали расстреливать на предельной дистанции рыцарей в белых плащах с нашитыми на них зловещими крестами. Стрелы сотнями уносились навстречу атакующей «свинье». Но от такого ливня стрел проку было мало — они не пробивали массивные, сплошные доспехи немецких рыцарей. Стрелы скользили по стали и теряли убойную силу. В летописях нет сведений о том, что рыцарская конница на подходе к противоположному берегу Чудского озера пострадала от русских стрел. Стрелки стали поспешно отходить к своим, стараясь пустить еще несколько каленых стрел во вражеский строй. Мерный шум приближающегося врага внезапно расколол звук труб, игравших сигнал начала атаки русской рати. Рыцари, дав шпоры коням, перешли на рысь. Окованные железом копья конных крестоносцев, как по команде, в единый миг опустились вперед. Со страшным грохотом металла о металл «железный клин» врезался в строй передового полка, чьи первые ряды ощетинились сотнями копий. Началась кровавая битва, где никто не щадил друг друга. Тишину вокруг Вороньего Камня в единую минуту поглотил шум ожесточенной битвы — был слышен только лязг железа, исступленные крики сражавшихся в рукопашной схватке людей, стоны пораженных мечом или копьем, конское ржанье, трубные звуки… Вряд ли князь Александр Невский ожидал другого исхода начала того большого сражения. «Железный клин» шаг за шагом рыцарских коней продавливал центр передового полка, неумолимо рассекая его надвое. Затем такая же судьба постигла и большой полк — «чело». Летописец со слов «самовидца» с горечью запишет о начале Ледового побоища: «Наехаша на полк немци и чюдь и прошибошася свиньею сквозе полк…» Но у самого обрывистого берега, в обледенелых сугробах, среди заснеженных камышей удар «железного клина» приняла на себя конная дружина русичей, не уступавшая в вооружении и защитных доспехах орденским братьям. Да и к тому же обрывистый берег не позволял конным рыцарям взойти на псковскую землю. Здесь «рыло свиньи» сразу же «затупилось». Немецкие рыцари уже давно в своем большинстве изломали копья о русские доспехи и под ударами мечей и топоров. Многие из ливонцев теперь сражались двухаршинными (около 1,5 метра) двуручными тяжелыми мечами, удар которых рассекал шлемы и щиты. В руках русских дружинников тоже уже почти не было копий — мелькали мечи, булавы, секиры… Скрежет металла о металл стал перекрывать собой все другие звуки битвы. Вскоре в сражение вступили пешие кнехты, спешившие за головой «свиньи». Они выполняли не только роль пехоты, но и обслуживали в ходе рукопашных схваток бившихся впереди конных рыцарей. Успех действий рыцарской конницы во многом зависел от ее взаимодействия с кнехтами. Выбитый из седла рыцарь не мог самостоятельно взобраться на коня и в таком случае ему на помощь приходили пешие ливонские воины. Сбитые с коней всадники валились под копыта коней, которые затаптывали раненых. Лавина закованных в железо рыцарей-крестоносцев сразу же замедлила под лесистым берегом свой устрашающий таранный бег. И случилось самое главное, на что и возлагал свои надежды князь Александр Невский — «железная свинья» лишилась простора для маневра в ходе яростного сражения. Под берегом рыцарское конное воинство оказалось зажатым в плотной массе русской пехоты, которая не позволяла даже развернуть коней. Завязался ближний рукопашный бой — рыцари в тяжелых доспехах и с тяжелым оружием в руках с трудом отбивались от пеших русских ратников, не отягощенных металлом и имевших куда более легкое оружие. Крестоносцев поражали копьями и секирами, стаскивали с коней и добивали на льду, глушили увесистыми дубинами. Теперь уже немецкие рыцари оказались в роли защищавшихся от нападения врага. Они озираются кругом и сквозь прорези своих шлемов с ужасом видят, что вместо ожидаемых расстроенных рядов перед ними встала живая стена воинов. Грозные взоры русских, блеск их разящего оружия, их ярость в рукопашной схватке начали смущать сердца крестоносцев. Такого противника они давно не встречали в своих завоевательных походах. Князь Александр Невский недолго ждал в то утро этого психологического перелома в рядах сражающихся. По знаку его руки в боевой рукавице теперь уже в русском стане, на Вороньем Камне призывно запели трубы. В полках им ответили рожки, забили в бубны. Высоко взметнулся княжеский стяг Ярославичей с изображением могучего царя зверей — вздыбившегося льва. Видя, что рыцарский боевой строй вконец сломался и потерял свою ударную силу, победитель в Невской битве стал решительно забирать инициативу действий в собственные руки. Теперь уже он вел ход битвы по собственному сценарию, предрешая исход Ледового побоища. По «железной свинье» справа и слева ударила русская конница, «крылья» русской рати. Во главе одного из них стоял родной брат новгородского князя Андрей Ярославич. В сечу дружно пошли владимиро-суздальские конные полки, новгородская конница, ладожане. Хотя летописец со слов «самовидца» не упоминает о таком эпизоде сражения, но думается, что в самую решающую минуту в бой ринулась отборная личная дружина самого новгородского князя во главе с ним самим. Ведомые опытным предводителем, конные княжеские дружинники нанесли удар по самому уязвимому месту «свиньи», зайдя на полном скаку ей в тыл, где лишь одна-единственная шеренга конных орденских братьев прикрывала пеших воинов-кнехтов. Теперь все больше и больше закованных в броню рыцарей в белых плащах с большими черными крестами на них падало на лед. Там, где еще несколько минут назад над пешими русскими воинами возвышались ряды конных немецких рыцарей, теперь уже виднелись их разрозненные группы. Ливонцы из последних сил отбивались от нападавших на них пеших ополченцев и только-только вступивших в бой русских конников. Древнерусский летописец с восторгом расскажет потомкам: «Была тут сеча великая, сеча зла и был страшный грохот — труск (треск) от копий ломлениа и звук от сечениа мечного… и не бе видети леду, покрыто бо ся кровию». И что шум битвы уподобился «морю померзашно двинутись». После упорного сопротивления рыцарей русские воины полностью расстроили ряды «железной свиньи». Неповоротливых в седле ливонских крестоносцев стаскивали или сбивали с лошадей на лед и там добивали. В тяжелых латах рыцари оказывались совершенно беззащитными, будучи поверженными на лед. Тяжелые латы мешали им даже просто встать на ноги. Рукопашные схватки с нестройной, хотя и многочисленной толпой пеших кнехтов закончились очень быстро. В летописях будет единодушно сказано, что «чудь», силой призванная в ряды орденского воинства, в Ледовом побоище не проявила ни упорства, ни желания погибать «за дело» своих завоевателей — немецких рыцарей. Кнехты довольно быстро обратились в повальное бегство, стараясь найти спасение на эстонском берегу Чудского озера.
Хронист немецкой Рифмованной хроники, хорошо знакомый с ходом Ледового побоища, с нескрываемой скорбью скажет о поражении немецких рыцарей-крестоносцев:
Последние комментарии
4 минут 22 секунд назад
37 минут 45 секунд назад
1 час 10 минут назад
16 часов 40 минут назад
16 часов 49 минут назад
3 дней 12 часов назад