В шалаше [Владимир Семенович Короткевич] (fb2) читать постранично
- В шалаше 51 Кб, 15с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Владимир Семенович Короткевич
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Владимир Короткевич В шалаше
Небо раскололось пополам, и в рваную расщелину хлынул такой слепящий свет, что захотелось сесть на землю. Вместе со светом из расщелины вырвался сухой короткий треск, словно кто-то сломал дерево над головой. Михаил бросился в черный проем шалаша, за что-то зацепился и сел на солому. — А, чтоб тебя! — плюнул он. Молнии секли небо так часто, что можно было разглядеть все в шалаше: постель на соломе, табуретку, кошелку с картошкой, котелок на земле, связку лука и старый ватник, висевший у входа. Сторожа не было: то ли сад обходил, то ли сидел где-то в другом месте. Михаил высунул голову и, когда чернильный мрак вновь вспыхнул ярким светом, разглядел слева что-то похожее на овин: стены из жердей, соломенная, грибом, крыша. "Яблоки осенью засыпать, что ли?" — подумал он. И ощутил далекий, уверенный, все нарастающий шелест дождя. При вспышке молнии выросла на фоне недалекого леса серебристая стена, надвинулась, налетела, придавила все вокруг. Михаил разозлился на самого себя. "Вот и попал на станцию. А ведь уговаривали, чтобы переночевал. Оно и верно — после двадцати верст надо бы. Но ведь до станции оставалось только пять километров. Ну вот и ночуй — не у свояков, а в неизвестном шалаше". Дождь, видать, зарядил на всю ночь. А солома между тем разговаривала с дождем. Над самой головой слышалось, как лениво шлепали капли и сухо потрескивали стручки мышиного горошка. Свежий влажный ветер ворвался в шалаш, и дышать стало так легко, словно ты только что появился на свет. Солома разговаривала с дождем. Нет, это уже не солома, это взаправдашний тихий разговор долетал откуда-то, наверное из соседнего овина. Судя по голосам, разговаривали две женщины: одна в летах, другая помоложе. Михаил не шевелился. Пусть болтают о своих секретах. Все равно он не увидит их, и они навсегда останутся для него только тихими голосами, пришедшими из темноты и в темноте пропавшими. — Что же мне делать, тетечка? Я ж так его люблю… — А он и глядеть на тебя не хочет. Вчера снова подрался. Один троих хлопцев побил. — Сами виноваты. Приставали к его товарищу, а тот слабенький. — Что и говорить, — голос пожилой вдруг подобрел, — удалой парень, весь в отца, да… — Оно-то ваша правда, не желает он на меня смотреть. Тяжко мне. Гляжу я на него — глаза нахальные, синие, чуб — солома, такая бывает трошки ржавая. И рот вечно смеется. Такой парень… Михаил снял пиджак, лег на спину и закурил. А молодая продолжала: — Никогда про это не думала. Но отступаться не хочу. Для него хочу быть… Обнял он меня как-то случайно, просто так… — Гляди, девка, — сказала пожилая, — так вот наша сестра и гибнет. — А я и рада бы погибнуть, только он как ветер… Михаил тихо повторил ее последние слова. И здесь неудавшаяся любовь. Однако что ему до этого? "Вот бегут капли, — размышлял он. — И я такая же капля. Они сливаются, и возникает ручей, река, море. Им все равно, с кем слиться. А мне нужна только та капля, единственная, с которой мы вместе родились в земной глубине". Голоса возникали и умолкали — может быть, потому, что ветер налетал порывами, швырял в разные стороны завесы дождя. Становилось прохладно. А тогда, полтора месяца назад, был такой теплый летний день! И Киев со своими домами, колоннадами, золотыми куполами, казалось, плыл куда-то навстречу пухлым облакам, навстречу солнцу и теплу. Каштаны развернули зеленые паруса. На окраинах города ступеньки вели от дома к дому, прямо во дворах пыхтели на закопченных кирпичах кастрюли, наполнялись ветром, как рыбацкий кошель, рубашки на веревках, слышался полуденный бойкий разговор. И ветер гнал и гнал улочками тополиный пух, выстилал им землю. Мальчишки бросали в пух зажженные спички, и он взрывался, как порох, на метр в каждую сторону. И тотчас же это место вновь затягивалось пуховой пеленой. Он был в Киеве на экскурсии и случайно забрел в лавру. Окутанный зеленью, стоял древний, маленький, как игрушка, храм Спаса-на-Берестове. Михаил поглядел на его полосатые стены (узенькие, на два пальца, кирпичи и слой штукатурки шириной в ладонь) и зашел внутрь, спустился по ступенькам вниз. Храм не выдержал бремени лет и, как Святогор, осел по колено в землю. Внутри храма было пусто и холодновато, как в погребе. А сквозь оконца виднелась горячая, напоенная солнцем листва. Там были полдень, жара, ленивые крики петухов… Было так тихо, что не хотелось двигаться, и Михаил стоял возле уродливого надгробья Юрия Долгорукого и думал, что князю не повезло. И памятник неважнецкий, а тут еще и саркофаг сделали такой, что только детей пугать. Все несчастья для Михаила начались с него. Потому что рядом стояли три парня и девушка. У девушки крепкие, стройные ноги, а движения такие, словно она играла в лапту: резкие, ловкие, ладные. И голову она держала так, что волосы всегда были отброшены назад. Личико как у ребенка, такое искреннее, живое,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Последние комментарии
6 часов 15 минут назад
6 часов 28 минут назад
7 часов 1 минута назад
7 часов 34 минут назад
23 часов 4 минут назад
23 часов 13 минут назад