Голубой экспресс делает 13 остановок (Сборник рассказов) [Буало-Нарсежак] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Буало-Нарсежак Голубой экспресс делает 13 остановок Сборник рассказов
Вероятно, излишне уточнять, что всякое сходство персонажей с реально существующими людьми всего лишь обычное совпадение.
Сигнал тревоги
Париж — Алло! — вопит Мишель Эрбен. — Черт! Нас прервали, мой дорогой… Да, я говорил вам, что ничем не рискую… Незнакомец, который стрелял в меня, был, скорее всего, обыкновенным сумасшедшим. К счастью, снаряд дважды не попадает в одно место… Что?.. Вы очень любезны, но можно ли представить меня, Эрбена, директора «Пари нувель», путешествующего с двумя телохранителями? — Его громкий смех разносится по комнате. — Тем более что сегодня вечером меня сопровождает жена… А?.. Ну!.. Письма с угрозами получают многие люди нашего круга… Так что мне еще повезло… Одно или два в день. Сегодня утром — два… Все то же самое. Глупо, зло и многословно… Да, вы правы. Мне бы следовало быть более сдержанным, но в сорок лет поздно менять характер… Вы же меня знаете: страсть к полемике у меня в крови. Я должен… Входит помощник и кладет Эрбену стопку газет. Он быстро просматривает их, обводит некоторые статьи красным карандашом. — Да, я еду вечером. Конечно, поездом… Пробуду там дней десять… Не то чтобы я действительно устал, просто нужно немного развеяться… Еще раз благодарю. До скорого, мой дорогой. Он медленно кладет трубку, поворачивается к машинистке, застывшей с папкой под мышкой. — Вы можете представить меня в сопровождении двух легавых? Да меня засмеют! Первые полосы газет будут кричать: «МИШЕЛЬ ЭРБЕН ПОД ЗАЩИТОЙ ПОЛИЦИИ!» Конченый человек, это уж точно. Он подписывает бумаги, закуривает и снова смотрит девушке прямо в глаза. — Пусть лучше убьют! Дверь открывается. Входит его секретарь. В руках он держит плащ Эрбена. — Иду! — кричит Эрбен, убирая очки в футляр и хватая портфель. Курьер приносит ему текст передовицы, еще пахнущий краской. Он бегло просматривает ее, улыбается и бормочет под нос: — Очень хорошо, хотя слегка и перегнули палку! В этот самый момент Жозиана Эрбен расстается с любовником — обворожительным Франсуа Мюрером. Она нервно прихорашивается перед зеркалом в маленькой гостиной, а Мюрер, стоя у нее за спиной, подводит итог их недавнего разговора. — Уверяю тебя, я долго обдумывал каждую мелочь. Тебе совершенно нечего бояться. Во-первых, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, исчезновение твоего-мужа никого не удивит. Следователи тут же набросятся на его врагов. Одному Богу известно, сколько их у него!.. Скорее всего, заподозрят того типа, который стрелял в него на прошлой неделе… Нам просто повезло, что этому психу удалось скрыться… Допустим даже, что полиция начнет подозревать тебя… О нашей связи никто не знает… Смерть мужа тебе вовсе не выгодна — ведь по завещанию все переходит его дочери. Ну?.. Ты вне подозрений, понимаешь? Жозиана молчит. Мюрер чувствует, что не убедил ее. — Тебя пугает яд? — продолжает он. — Если ты сделаешь все так, как я спланировал, следствие придет к выводу, что кто-то проник в его купе. И значит… — А если он не будет пить? — Ты же знаешь, что он работает допоздна, всегда и везде… Даже в поезде… Потому и накачивается кофе… Ведь это всем известно… Когда у него берут интервью — ведь у него талант актера, — он тут же заводит песню, что работает по восемнадцать часов, что газета только на нем и держится… Если бы речь шла о ком-то другом, ничего не могу сказать, мы бы очень рисковали. Но с Эрбеном! Жозиана все еще колеблется. Когда Мюрер кладет ей в сумочку пузырек с ядом, она пятится назад. Но он прижимает ее к себе, легонько покачивая. — Я буду с тобой, дорогая… Ты же знаешь, мое купе не так уж и далеко… Я ни на секунду не оставлю тебя. Доверься мне, хорошо?.. Ты же знаешь, так больше продолжаться не может. В конце концов он узнает правду. Быть хорошо информированным — это его профессия. А при его вспыльчивом нраве… Можно представить, что произойдет! Я тоже не всегда могу быть рядом, чтобы защитить тебя. Ну?.. Перечить ему нельзя, так что другого средства у нас нет, да и не мы первые. Решайся! В конце концов, мы не виноваты, что твой муж — псих. Долго еще он убеждает Жозиану. Целуя ее на прощание, он уверен, что теперь женщина не отступит. Жозиана вошла в роскошный особняк на авеню Фош, куда Эрбены переехали совсем недавно. Проходя мимо лифта, она решила подняться пешком. По лестнице на встречу ей спускается молодая женщина. Они смотрят друг на друга с ненавистью. Взбешенная Жозиана, преодолев последние ступеньки бегом, хлопает дверью. Из кабинета мужа доносятся голоса. Эрбен занят с секретарем — дает тому последние указания. Он без пиджака — высокий, крепкий, энергия переполняет его. Делом Браше займусь я сам. Просмотрю досье в поезде. Позвони мне завтра утром на виллу часов в десять… Да! Не забудь прислать окончание репортажа Блеша. Сейчас это самое важное. Если ему не навешали лапши на уши, эта штука наделает шума. Я прослежу. Он смеется. В дверях появляется Жозиана. — Здесь была ваша дочь, — говорит она. — Что она хотела? — Денег, черт возьми. — И вы ей?.. — Ну нет! Ей пора понять, что я не люблю ультиматумов. Уж не хотите ли вы сказать, что она права, дорогая? — Я? Я молчу. К тому же меня это не касается. Он показывает на чемоданы у дивана. — Позовите Марию, нужно спустить багаж. — Мария сегодня утром уехала с водителем. — Ах да! Зрбен смеется. Он в хорошем настроении, и собственная забывчивость забавляет его. Он собирает бумаги в папку. — Будьте душечкой, Жозиана. Приготовьте термос. Крепкий кофе, как я люблю. Положите его в мой чемодан. Жозиана выходит из комнаты, лицо ее кажется чуть бледнее обычного. Решающий миг настал. Она идет на кухню, выливает в кастрюльку содержимое кофейника, включает газ. Потом достает из шкафчика термос, высыпает в него белый порошок из пузырька, все время оглядываясь на дверь. Кофе горячий. Жозиана наполняет термос, тщательно завинчивает пробку и встряхивает содержимое. Кажется, ее силы на исходе. Отвернув кран, она долго моет руки. Лионский вокзал. Восемь вечера. Эрбен и Жозиана идут вдоль «Голубого экспресса». Чуть дальше Франсуа Мюрер поднимается в свой вагон. От супругов его отделяют только два вагона. Проводник приветствует Эрбена и отпирает двери двух купе. Жозиана колеблется. — Решайтесь, — ворчит Эрбен. — Они все одинаковы! Жозиана наконец решается, и, пока она устраивается, Эрбен отводит в сторону проводника, сунув ему в руку банкнот. — Пока не стелите мне. У меня много работы. Я позову вас, когда захочу спать. Немного погодя он достает из чемодана халат, тапочки, папку и, наконец, термос. Входит Жозиана: она помогает ему разобрать вещи. По радио объявляют об отправлении. — Вы довольны? — спрашивает Эрбен. Жозиана не отвечает, и он внимательно смотрит на нее. — В чем дело, малыш? Он поднимает ее лицо за подбородок и улыбается. — Ну же, Жозиана, в чем дело? Вы сердитесь, потому что я отказался ужинать?.. Но я не голоден, да и работы так много, что… — Мне тоже не хочется есть, — говорит Жозиана. — Но, быть может, вы угостите меня стаканчиком чинзано? — Хорошо, но только быстро! Они идут по коридору, мимо проносятся слабо освещенные перроны пригородных станций, исчезающих в ночи. Вагон. Еще один. В коридоре курит пассажир. Он уступает им дорогу. Эрбен идет первым, он торопится. Жозиана на ходу шепчет: «Порядок!» Мюрер провожает ее взглядом. В ресторане малолюдно. Кое-кто начинает разглядывать Эрбена. Его мгновенно узнали. Но он давно привык к молчанию — оно воцаряется всюду, где бы он ни появился. Эрбен облокачивается на стойку возле Жозианы, как всегда, уверенный в себе. — Какую жизнь я заставляю вас вести, моя бедная Жозиана! — говорит он. Жозиана ужасно удивлена. Эрбен редко говорит на подобные темы. Однако сегодня вечером он кажется не таким напряженным и озабоченным. Это почти добрый человек. Он вроде бы заметил существование собственной жены. Ему хочется быть любезным, но Жозиана остается по-прежнему далекой и холодной. Внезапно Эрбен смотрит на часы и превращается в Человека- который-не может-терять-ни-минуты. Бросает мелочь официанту. Антракт закончился. Одинокий пассажир все еще курит в коридоре. Эрбен проходит мимо, а Жозиана замедляет шаг, обходя незнакомца. Мюрер слегка поворачивается к ней. — Не забудешь? — шепчет он. — Нет, — отвечает Жозиана. Она идет за Эрбеном к его купе. Войдя, немедленно хватает мужа за руку. — Здесь кто-то был! — восклицает она. Эрбен пожимает плечами, но Жозиана настаивает на своем, она явно в панике. Она уверяет, что кто-то трогал досье, а чемодан передвинут. Эрбен, который ничего не замечает — что совершенно естественно, — напрасно уверяет, что все это не важно. Он не в силах помешать Жозиане, она идет к проводнику, чтобы предупредить о случившемся. Тот заверяет мадам, что не заходил в купе. Тогда, может, кто-нибудь из пассажиров? Нет, он так не Думает, потому что почти все время был в коридоре. Жозиана уперлась: эта маленькая комедия — часть разработанного плана. Проводник должен запомнить устроенную ею сцену. Позже, когда Эрбена обнаружат мертвым, он засвидетельствует, что некий «отравитель» побывал в купе. Совершенно измученный Эрбен выпроваживает проводника, задержав Жозиану. Он пытается шутить, хотя и тронут заботой жены. — Мне очень жаль, дорогая, что я причиняю вам столько хлопот. Иногда я думаю, что все меня ненавидят. Так что, когда внезапно кто-то… впрочем, оставим это! Я просто хотел поблагодарить вас, Жозиана… А теперь идите отдыхайте. Спокойной ночи. Он закрывает за ней дверь купе. Но Жозиана не ложится, она идет в тамбур. Мюрер уже ждет ее там. — Ну? — спрашивает он. — Готово. Все прошло как по маслу. Он не может сдержаться и смотрит на часы, как будто прикидывает, сколько еще осталось жить Эрбену. Внезапно смутившись, опускает рукав. Оба ненадолго замолкают. — Уверяю тебя, он не будет страдать, — наконец говорит Мюрер. — Замолчи! Они еще не понимают, что стали врагами, но чувствуют, что должны сейчас расстаться, что им потребуется много, очень много времени, чтобы забыть. Мюрер кладет руку на плечо Жозианы. — Мужайся, — бормочет он. Она сухо прощается и уходит. В ее душе полный сумбур. Войдя в купе, она принимается распаковывать чемодан. Потом берет стакан, вдруг ощутив сильную жажду, но даже это простое действие внушает Жозиане такое отвращение, что она ставит стакан на место. Она разглядывает себя в маленьком зеркале над умывальником так, словно впервые видит это лицо. Наконец она закуривает сигарету и выходит в коридор. Эрбен тоже здесь. Он курит, глядя в окно отрешенным взглядом. Проносящаяся мимо ночь завораживает его. Жозиана прислоняется спиной к окну рядом с ним. Перед ней купе мужа, он оставил дверь открытой. Повсюду разбросаны бумаги, а в углу, на банкетке, тускло поблескивает термос. Жозиана не в состоянии отвести от него глаз. Через некоторое время Эрбен начинает тихим голосом говорить. Причем обращается он скорее к самому себе, чем к Жозиане. Коридор пуст. Мерное покачивание вагона настраивает на откровенность, сейчас Эрбен не рисуется. — Этот выстрел, — бормочет он, — он меня конечно же не задел… И все же… Жозиана, то, что я сейчас скажу, глупо… но он попал в меня… В первый момент ничего не чувствуешь. Лишь потом голова начинает кружиться… И замечаешь, что идет кровь… Уже неделю я чувствую себя другим человеком… Жозиана, стоя лицом к купе, молчит. Эрбен, не отрываясь, смотрит на свое отражение в стекле. А там, в купе, поблескивает термос. — Правда. Я стал другим. Я начинаю сомневаться, сожалеть, это я-то, Эрбен! Такое со мной впервые. Эрбен словно перелистывает страницы своей жизни, он делает это неумело, с паузами, старается найти себе оправдание и страдает, находя все столь нелепым. Его первый брак — неудача. Его дочь — ничуть не лучше. Его бешеная работа журналиста — просто хорошее алиби, скрывающее целую цепочку поражений. Он стал профессионально жестоким. Жозиана? Быть может, это его последнее поражение, самое ужасное… А там, в купе, поблескивает термос. Да, поражение! Не стоит по доброте душевной отрицать это. От него можно получить только деньги, ему просто больше нечего дать… И раз уж он заговорил о деньгах, то хочет сказать ей, что разделил свое состояние на две части. Одна — дочери, другая, большая, Жозиане. Пять дней назад он вызвал нотариуса и составил завещание, как старик. Да, конечно же это глупо, но все же облегчает душу. Только он хочет, чтобы Жозиана правильно поняла: его поступок — не оскорбление. Он ведь имеет право, как и все остальные, любить свою жену, даже если ему никогда не хватало времени сказать ей об этом. А там, в купе, поблескивает термос. В конце концов, даже хорошо, что он высказал все, что у него на душе. И эти десять дней отпуска могли бы стать — если, конечно, они оба хотят этого — десятью днями счастья. Как бывало… Тогда они впервые ехали этим же экспрессом… и кстати… да… у них почти юбилей. — Ну, доброй ночи, малышка Жозиана. Я должен закончить работу. Сегодня я чертовски болтлив. Он ласково треплет ее по щеке, возвращается в купе и закрывает дверь. Жозиана остается одна, совершенно сбитая с толку. И зачем только она послушалась Мюрера? Нет, Мишель не должен умереть. Никогда! Это было бы слишком несправедливо… Он любит ее. Она ввязалась в эту ужасную авантюру. Нет, она уже не хочет, чтобы он умирал. К тому же уже сейчас можно представить себе чудовищные последствия этого бессмысленного преступления. Теперь уж ее непременно обвинят, раз ей выгодна эта смерть — из- за завещания. А ведь в глубине души она никогда этого не хотела… Мишель! Жозиана протягивает руку к двери. Вдруг из соседнего купе появляется толстая женщина, выговаривающая пекинесу, сидящему у нее на руках. Увидев Жозиану, она направляется к ней: — Жозиана! Боже, какая радость! Как дела, дорогая? Собачка лает, ее хозяйка кричит, смеется и непрерывно говорит. Жозиана тщетно пытается от нее избавиться. Но та продолжает свое, просто захлебываясь от сердечности. Они так шумят, что Эрбен распахивает дверь, собираясь сделать им замечание. — Мишель! Дорогой Мишель!.. Женщина так разошлась, что Эрбен сдается. Воспользовавшись ситуацией, Жозиана потихоньку отступает, делая вид, что играет с собачкой. Она переступает порог купе. Термос здесь, до него не больше метра. Жозиана ставит собачку на банкетку, протягивает руку… Вот она дотронулась до термоса. Поздно! Эрбен наконец отделался от назойливой дамы. Он тоже возвращается в купе. Жозиана, пошатываясь, выходит в коридор; она ужасно бледна, и приятельница тут же замечает это. — Вам нехорошо? — Устала… Пойду лягу… Прошу прощения… Но, как только коридор пустеет, Жозиана снова выходит. Нервы ее напряжены до предела. Каждую секунду Эрбен может отравиться. Ей во что бы то ни стало нужно забрать термос. Она стучится в купе мужа и входит. Эрбен работает. Жозиана Извиняется: кажется, она засунула свою книгу в его чемодан. Эрбен что-то бормочет, не поднимая головы. Жозиана открывает чемодан, берет какую-то книгу, потом хватает термос под мышку и уходит. Готово! Получилось! Она заходит в свое купе. Осталось только вылить содержимое в раковину: никто никогда не узнает… Увы! Дверь открывается. Это — Эрбен. На его лице добродушная улыбка. — Минуточку! — говорит он. — Книга — ладно, но вот насчет кофе я не согласен. Вы можете обойтись и без него. А мне через полчаса он точно понадобится. Ну! Приятных сновидений! Он забирает термос, нежно целует Жозиану и уходит. Молодая женщина без сил падает на банкетку. Все кончено. Эрбен умрет. И тут она вспоминает о Мюрере. То, что он сделал, возможно, он же и исправит. Жозиана бежит к нему. …И вот она в купе своего любовника, объясняет ему все, что произошло. Особый упор делает на завещание. Если что-то случится с Эрбеном, ее тотчас заподозрят и конечно же легко доберутся и до него. Они пропали. Но Мюрер, кажется, не понимает. — Пожертвуешь деньги какому-нибудь благотворительному фонду, — говорит он. — Это будет воспринято очень хорошо. Никто не сможет обвинить тебя в корысти… и… как же они доберутся до меня? Ты же меня не выдашь? Жозиана ужасно разочарована. Мюрер ничего не хочет понять. Кажется, он даже испытывает своеобразное наслаждение, наблюдая ее ярость и негодование. — Что же ты раньше не сказала, что любишь своего мужа? Глупая, вульгарная, отвратительная и бессмысленная ссора. Мюрер в бешенстве, он обувается, собирает чемодан, не переставая ругаться: их перебранка в узком пространстве купе выглядит смешно, глупо, нелепо. Да, говорит Мюрер, есть способ спасти Эрбена: пойти и все ему рассказать. — Ты, конечно, во всем обвинишь меня. Но я сумею себя защитить. У меня есть твои письма… А пока — не вижу необходимости продолжать это путешествие. Я выходу на следующей остановке… Жозиана смотрит на человека, которого любила: ревность и страх превратили его в ничтожество. Он может быть спокоен. Пусть убирается. Исчезнет. Он ей не нужен; она не обвинит его. Для нее он более не существует. Поддавшись панике, Жозиана выбегает в коридор. Но внезапно поезд резко тормозит, ее бросает вперед, раздается какой-то странный свисток, бесконечный, как сирена. Состав замедляет ход. Жозиана бежит к двери, дергает ее, но она не открывается. Скрежет тормозов оглушает Жозиану. Перед ней длинный коридор вагона, отделяющий ее от мужа. Она бежит. Выходят заспанные пассажиры, задают друг другу вопросы: «Что это?.. Сигнал тревоги?..» Но Жозиана-то знает, она поняла с первой секунды, что это — сигнал тревоги. Она не успеет. Пройдя последний коридор, Жозиана сразу замечает людей перед купе Эрбена. Состав останавливается, и воцаряется жуткая тишина. — Это она, — произносит чей-то голос. Все взоры обращаются на Жозиану. Она подходит, идет все медленнее, пробираясь мимо пассажиров, толкает проводника, загораживающего дверь. Боже мой, это распростертое тело!.. А там поблескивает термос, нетронутый. — Его застрелили! Это говорит проводник. Он явно волнуется. — Преступника задержал контролер. Кажется, это тот самый тип, который уже стрелял в господина Эрбена. Жозиана уже ничего не слышит. Она невиновна. Она все потеряла. У нее только одна сумасшедшая мысль: взять термос и пить, пить. Она уже протягивает руку, но проводник мягко отстраняет ее: — Ни к чему нельзя прикасаться, мадам. Таково правило! Да! У нее осталось одно право — быть вдовой.Случайный выбор
Дижон — Не так громко, — попросил Роже. — Соседям необязательно знать, что мне наставляют рога. Он нервно подошел к окну, оглядел темную ночную улицу и вернулся назад. — Ты изменяешь мне, ведь изменяешь?! Ты не станешь отрицать… Не спорь, я видел тебя… Этот высокий блондин, с которым вы укатили на машине, не дожидаясь ужина… Ну что, видишь, я неплохо осведомлен… Может, он твой кузен? — Ты следишь за ним… — произнесла Кристиана. — О нет! Это слишком дорогое удовольствие. — Значит, ты шпионишь за мной? — Я тебя контролирую… Кто он? Отвечай! — Ты мне противен. — Это другой вопрос… Я хочу знать, кто этот человек. И имею на это право. — Роже… Слушай меня внимательно… Если ты будешь настаивать, я уйду… понимаешь?.. Я уйду… уйду. Кристиана упала на диван и разрыдалась. Роже, еле сдерживаясь, присел рядом. — Кто этот тип? Кристиана… Кто он?.. Скажи, и я оставлю тебя в покое. Кристиана отодвинулась от него на другой край дивана. — Я все равно узнаю! Зря упрямишься. Если он не твой любовник, то что же мешает тебе ответить?.. Но я уверен, что ты лжешь. — Нет! — покачала головой Кристиана. — Тогда кто же? Она рывком поднялась, посмотрела на Роже, не убирая упавших на лицо волос. — Ты действительно хочешь знать? — Да! — Тогда он сам все тебе объяснит. Кристиана в ярости схватила телефонную трубку, едва не опрокинув лампу, и судорожно набрала номер. — Алло! — Сука! — закричал Роже. Он вырвал из ее рук трубку и отвесил ей две звонкие пощечины. Телефон покатился по ковру. Кристиана задохнулась: ей показалось, что ее с головой окунули в ледяную воду. — Можешь убираться, — бормотал смертельно побледневший Роже. — Ты хотела уйти… Так вот, сейчас самое время… Можешь отправляться к нему!.. Он стремительно пересек комнату и с такой силой распахнул дверь, что она с грохотом ударилась о стену. — Иди… Я тебя не держу… Ты свободна… Впрочем, ты всегда была свободна… и хорошо умела этим пользоваться. Кристиана стояла в нерешительности, потирая ладонью покрасневшую щеку. Роже схватил ее за плечо, резко толкнул к выходу… — Пошла вон! С круглого столика в прихожей он схватил белый шарфик и сумочку, выкинул их на лестницу, будто мусор, захлопнул дверь и устало прислонился к ней лбом. Он слышал, что Кристиана не решается уйти и также прислонилась к двери. Потом ее каблучки застучали по лестнице. Роже, как в полусне, направился в ванную. — Кристиана… Кристиана… — повторял он чуть слышно. Он подставил руки под струю, провел по лицу, потом, не вытираясь, долго смотрел в зеркало, будто не узнавая самого себя. — Кристиана… Какой-то легкий звук, похожий на шум моря в раковине, заставил его прислушаться. Может быть, Кристиана вернулась?.. Нет. Это гудела брошенная телефонная трубка. Он положил ее на рычаг и медленно выдвинул ящик стола. Револьвер, холодный и гладкий, казался хищным и опасным животным. Роже закрыл глаза, чтобы еще раз обдумать то решение, которое собирался принять, причем немедленно — лишь бы покончить со всем этим. Наконец он сунул револьвер в карман и решительно распахнул дверь… Улица была пустынна, впрочем, как и весь город. Роже еще ни разу не оказывался в такой час на улице и поэтому совершенно не узнавал знакомых домов и магазинов. Трижды он проходил мимо собора Святого Бенина. Глупо. На что он надеялся? Случайно столкнуться с Кристианой? Он вспомнил, как она набирала чей-то номер. «Он сам все объяснит». Первое, что она сделает, это позвонит. Не может же Кристиана куда-то заявиться вот так, вдруг, в два часа ночи. Да и человек этот наверняка живет далеко. Она попросит его приехать за ней. Роже прикрыл ладонями глаза, стараясь удержать волну слез. Взяв себя в руки, он направился к вокзалу. Там наверняка еще открыто кафе… Внезапно он увидел Кристиану — на площади, название которой вылетело у него из головы. Она звонила из кабины телефона-автомата. Роже различал лишь неясный силуэт, за туманным стеклом бледным пятном выделялся знакомый шарф. Роже огляделся по сторонам, обошел кабину, стараясь, чтобы Кристиана не заметила его. То, что произошло дальше, он, казалось, наблюдал со стороны: его рука резко вытянулась, будто управляемая чужой волей, из револьвера вырвался язык пламени… плечо дернулось от сильной отдачи, а телефонная будка, разбрызгивая фонтан осколков стекла, начала менять форму. Нет, это была уже не будка, но ее тень, она сгибалась, превращаясь в огромную, бесформенную массу. Эхо последнего выстрела прокатилось между домами. Роже инстинктивно бросился бежать, свернул в маленькую темную улочку. Его захлестывала волна отчаяния, паники, ужаса, рассудок отказывался повиноваться… Как в кошмаре, перед Роже мелькали улицы, статуи, решетки скверов… Где-то завывала сирена «скорой помощи»… Внезапно фонари погасли, и серый, смутный рассвет высветил крыши домов, не одолев до конца ночь. Роже с ужасающей ясностью осознал, что убил Кристиану. Роже сделал бармену знак повторить… Ему было жарко, так жарко! Казалось, все вокруг рушится, разлетается, как телефон-автомат под пулями. Он пил уже пятый стакан виски, а может, и шестой. Роже знал, что должен делать, и боялся этого. — Еще!.. Какое-то мгновение алкоголь действовал на него как анестезия, но потом возвращалась жажда, неутолимая… Он будет умирать от нее, пока не напишет это письмо. Бар гостиницы «Континенталь» пустовал, когда Роже вошел туда и уселся на один из брошенных в беспорядке стульев. — Виски… А еще бумагу и ручку — я должен написать письмо. В его голове уже сложился текст…«Этой ночью я несколькими выстрелами убил свою любовницу в кабине телефона-автомата. Я проживаю по адресу: улица Шабо-Щарни, 14-бис. Отдаю себя в руки правосудия. Роже Фалуа».Так, теперь конверт:
«Господину Прокурору Республики, Дворец правосудия, Дижон»Почта находилась в двух шагах. Роже опустил письмо в ящик, услышал, как оно упало — со стуком, будто железная пластинка. Он чуть было не сел на край тротуара. Силы покинули его. Чтобы вернуться домой, пришлось взять такси. В квартире по-прежнему горел свет, из-под двери выбивалась яркая полоска. На верхней ступеньке Роже споткнулся. Ему хотелось только одного — успеть выспаться, пока за ним не пришли. Он открыл дверь и, ошеломленный, застыл на пороге: на диване сидела Кристиана. — Ты! Она вскрикнула. Роже пошатнулся, он едва не потерял сознание. Кристиана подхватила его под руку, помогла дойти до кресла. Живая Кристиана! Ее щеки блестели от слез. Она что-то говорила, но Роже с трудом понимал ее… Она почти сразу вернулась… Нет, она не обманывала его… Блондин — брат ее подруги Денизы… Роже не следовало позволять глупой, болезненной, да, именно болезненной ревности овладевать собой… Потом она искала револьвер… была уверена, что он хочет застрелиться… Роже машинальным жестом вынул из кармана револьвер, бросил его на диван. Кристиана взяла его, осмотрела. — Ты стрелял?! — Да… Я убил женщину, она так похожа на тебя… Никогда еще они не любили друг друга так сильно… — Я написал письмо, — сказал Роже. — Прокурору Республики. Я признался. Меня арестуют. — Нет! — Да! Я только что опустил его в ящик. — Нужно забрать письмо во что бы то ни стало! Роже… Кристиана трясла его, заставляя подняться, дала выпить какую-то едкую жидкость. Он чихнул, почувствовал себя немного лучше. — Где ты опустил письмо? Помнишь место? — Это было какое-то почтовое отделение. — Не уличный ящик? Ты уверен? — Да. Уверен. — Тогда мы спасены. Но нет, они еще не были спасены. Каминные часы показывали без десяти семь. Первая выемка писем производится в восемь. Они поймали такси и кинулись на поиски. Роже путался, не мог вспомнить, потом внезапно просил водителя остановить машину. — Пора бы вам решить, куда же вам нужно, — ворчал шофер. Наконец Роже узнал улицу. Они вышли из такси. — Попробуй поговорить с контролером. — И Кристиана объяснила Роже, что он должен делать. Он медленно трезвел, в душе просыпалась надежда. Об убитой им женщине они подумают позже. Кристиана права — произошел несчастный случай. И ему не грозит пожизненное заключение. Он вошел в здание почты, и к нему сразу же вышел служащий. — Видите ли, — начал Роже, — я хочу забрать одно письмо, которое опустил по ошибке. Думаю, это не слишком сложно сделать? — К сожалению, это не так. Правило гласит: «Никто не имеет права прикасаться к корреспонденции до прихода служащего из бюро по разборке писем». — Это очень важно! — настаивал Роже. — В этом письме речь идет о разрыве, я писал его, совершенно потеряв голову — вы же знаете, как это бывает… Я с вами откровенен. Клянусь вам. Вот мои документы… Посмотрите… Контролер колебался. А ведь все было проще простого: открыть окошечко, порыться в письмах, найти нужное… Увы! Запрещено… Роже настаивал: — Я узнаю его с первого взгляда, — сказал он. — Об этом не может быть и речи, — отрезал служащий. — Вы прекрасно понимаете, что я не могу позволить первому встречному рыться в письмах… брать все, что ему понравится. Это запрещено. — Умоляю, поищите его сами. Я написал его в гостинице «Континенталь», желтый конверт с названием гостиницы в верхнем левом углу!.. Служащий открыл окошко, и Роже увидел письма. — Кому адресовано письмо? — спросил контролер. — К… кому?.. — Поверьте, дело тут не в моем любопытстве, — объяснил он. — Я сразу же забуду фамилию дамы… Роже молчал. Он не мог… нет, это невозможно. Контролер никогда не согласится… Он пожал плечами. — Нет, я не могу, — пробормотал он. — Мне очень жаль. Но поставьте себя на мое место… Увидите, все будет нормально. Просто напишите ей немедленно другое письмо! Роже вышел на улицу совершенно потерянный. Без десяти восемь. Кристиана ждет его в кафе напротив. — Он отказал, — сказал Роже. Время тянулось мучительно медленно. Они сидели молча, не решаясь заговорить. Возле почты остановился пикапчик… Вот он отъехал, погрузив мешки с письмами. Кристиана взяла Роже за руку. Все потеряно… — Пойдем домой, — сказал он. Они направились в центр. Открывались первые магазины, ранние туристы фотографировали старинный дворец герцогов Бургундских. Роже сошел с тротуара, пропуская человека-рекламу, а тот всучил ему рекламный проспект: «Мадам Тереза, ясновидящая, гадает на картах. Прошлое, настоящее, будущее». Роже, грустно улыбнувшись, показал листок Кристиане, скомкал и бросил его в лужицу. — Слишком поздно, — сказал он. Но Кристиана внезапно остановилась. — Тереза… Тереза… Постой!.. У тебя есть деньги? Дай мне пять тысяч франков! Она догнала человека-рекламу, выхватила у него стопку проспектов… — Я покупаю у вас все, скорее… Вот деньги… Этого хватит, не так ли?.. Не беспокойтесь, я сама их раздам. Она бежит назад к Роже, а онемевший от изумления человек развязывает тесемки, державшие на его плечах деревянный щит. — Быстрее!.. В «Континенталь»!.. Давай, мы еще успеем. Увидев пять тысяч франков, портье мгновенно принес им стопку желтых конвертов с монограммой «Континенталь». Они устроились в уголке и лихорадочно принялись за работу. Роже надписывал каждый конверт:
«Господину Прокурору Республики, Дворец правосудия, Дижон»А Кристиана сворачивала рекламные проспекты, клала их в конверт и наклеивала марки. — Понимаешь, — объяснила она, — завтра утром он откроет одно, два, десять писем, обнаружит в каждом рекламный проспект и решит, что это просто глупая шутка. Прокурор не станет попусту тратить время… он выкинет в корзину все остальные конверты. Потом они ходили от одного почтового ящика к другому, стараясь побыстрее избавиться от конвертов, которые Роже нес в чемодане, одолженном у портье. Он опускал их по десять, пятнадцать сразу, они смеялись как дети, строили планы на будущее… Опасность отступала, таяла… Конечно, будет следствие, но вряд ли полиция что-то выяснит… Да, убитая женщина… надо постараться все разузнать, может быть, послать денег ее семье… Главное — выжить, ведь жизнь так прекрасна! Обнаружив утром на своем столе гору одинаковых конвертов, прокурор разъярился и вызвал помощника. — Что это такое?.. Глупая шутка?.. Уберите немедленно! И все-таки он выбрал наугад одно письмо, вскрыл его и прочел:
«Этой ночью я несколькими выстрелами убил свою любовницу…»
Верная сделка
Лион Длинный больничный коридор. Санитар бесшумно катит маленькую тележку на резиновых колесиках. Он останавливается перед дверью палаты № 33. Санитар готовит тарелки, хлеб, питье для Робера Мерюза, потом своим ключом открывает дверь. Мерюз не поднимает головы. Он набрасывает карандашом ряд цифр, быстро делает линейкой на полу какие-то замеры и заносит полученные данные на листок. Санитар ставит поднос на столик возле кровати, подходит к Мерюзу и с любопытством заглядывает ему через плечо. — Что это? — спрашивает он. — План… План, учитывающий все размеры этой палаты, — отвечает Мерюз. — Можете проверить… Здесь все! У меня есть опыт, будьте уверены. Так вот, учитывая все проемы, полезные поверхности… возраст здания… а это очень важно… осадку, северный фасад… и соседство… — он презрительно усмехается, — поверьте, именно соседство влияет на образ жизни… да, да… Так вот, я слишком много плачу за свое проживание, слишком много… — Вы позволите? — говорит санитар, протягивая руку к покрытому цифрами и рисунками листку. — Прошу вас. Отнесите эти расчеты кому следует. Я согласен платить, но с учетом внесенных поправок. Дело принципа. Мерюз видит поднос и хмурит брови. — Заберите это! — Тон его категоричен. — Я не буду есть, пока не добьюсь своего. Он вскакивает и начинает нервно прохаживаться Санитар смотрит на него с жалостью. — Или, — продолжает Мерюз, — пусть мне предоставят другую палату, побольше… поудобнее… Скажем, палату номер четырнадцать. Я ее видел, когда ходил на консультацию. Она прекрасна: во-первых, покрашена в голубой цвет, а во-вторых, выходит окнами в парк… — И все же, господин Мерюз, — говорит санитар, — вам следует поесть. — Нет. Есть я не буду. Мерюз смотрит на поднос и добавляет: — В комнате номер четырнадцать наверняка и кормят лучше. Да, несомненно, ведь она и сама лучше. — Уверяю вас, что… — Я знаю, что говорю. Если бы я жил в четырнадцатой, вы не осмелились бы предложить мне кровяную колбасу… Да, не осмелились… Санитар забирает поднос и направляется к двери, не спуская глаз с Мерюза, который, кажется, вышел из себя. Он тихо закрывает дверь, вынимает ключ и идет к главврачу. Тот внимательно изучает неряшливые листки и качает головой. — В сущности, то, что он говорит, не так уж и глупо. Мерюз прав. Вся проблема с этими больными заключается в том, что опасными они становятся тогда, когда начинают рассуждать логично. Он вам не угрожал? — Нет. Но он очень возбужден. Притом должен заметить, он ничего не ел уже два дня. — Постарайтесь не раздражать его. Этот человек всегда хочет быть правым, любой ценой. Пока речь идет о каких-то там теориях, все не так страшно. Но если эти люди решают применить теорию на практике, то возникает опасность. Вот тогда никто уже не предскажет, до какого предела они способны дойти, стремясь доказать, доказать во что бы то ни стало… Некоторые доказательства очень дорого стоили. Помните случай с Боваллоном? — Тот кассир, что убил своего тестя? — Да. Он находился здесь два года. Очень аккуратный, педантичный, вежливый, степенный молодой человек. Но он без конца рассуждал, рассуждал… Его тоже увольняли с работы раз шесть, как и Мерюза. И ему хотелось отомстить… семье, бывшим работодателям, фирме, всем… Ему нужен был только предлог, веская причина… можно даже сказать, законное основание, которое выставило бы его жертвы в невыгодном свете, а его — благородным страдальцем. Хм! Выписать его было непростительной ошибкой. Врач покрутил перед глазами листок. — Ладно. Переведите Мерюза в палату номер четырнадцать. Это успокоит его на некоторое время… Скажите, что мы тщательно ознакомились с его «докладом» и, приняв его к сведению, решили дать делу ход. Запоминайте терминологию. Это очень важно. Несчастный всю оставшуюся жизнь будет стараться выиграть процесс, не важно какой. С ним нужно говорить на особом языке. Кстати, я пошлю ему письмо, так даже будет лучше… Спасибо. Санитар закрыл за собой дверь, а врач заправил в пишущую машинку фирменный бланк: «ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦА ФУРВЬЕРА». Ночь. Зарешеченные лампы слабым светом освещают коридор второго этажа. Вдруг медленно, неслышно, приоткрывается дверь палаты № 14, и на пороге появляется Мерюз. Он одет в темный костюм, без галстука, а на ногах тапочки. Мерюз вслушивается в тишину… У него невероятно довольный вид. В правой руке он держит изогнутый металлический стержень, которым открыл замок. Он бесшумно крадется в конец коридора. В маленькой кабинке дремлет дежурный. Мерюз на четвереньках ползет вдоль стены. Он спускается по лестнице и подходит к посту дежурного по первому этажу. Одетый в длинный белый халат, тот поглощен чтением раздела для любителей скачек и что-то задумчиво отмечает. На столе стоят два телефона. Застекленная дверь выходит в парк. У подъезда стоит длинная машина «Скорой помощи». Мерюз мгновенно оценивает ситуацию. Настенные часы показывают половину одиннадцатого. Шаг. Еще один. Дежурный сидит к нему спиной. Мерюз сильнее сжимает в руке металлический стержень, послуживший ему отмычкой, не спеша, с необыкновенным хладнокровием преодолевает пространство, отделяющее его от дежурного, и наносит сокрушительный удар. Тот падает лицом на газету; Мерюз хватает его за плечи и осторожно укладывает на пол. Потом снимает с него галстук, ботинки и надевает их. Мерюз снимает трубку, набирает номер, рот он прикрыл платком, чтобы изменить голос. На другом конце парка консьерж в своей будке читает эротический журнал. Здесь тоже часы, два телефонных аппарата на столе. Через оконный проем видна лужайка, вдали — фасад дома с белой машиной у подъезда. Звонит телефон, консьерж машинально снимает трубку: — Клиника. Да, слушаю… Говорите громче, очень плохо слышно… Алло… Записываю. — Он что-то на скорую руку пишет в блокнот. — 18-бис, улица Шам-де- Лорм в Вийербанне… Как фамилия врача, требующего поместить больного в клинику? — Доктор Берони, — отвечает Мерюз. — Да… Случай, кажется, не особенно тяжелый, но доктор утверждает, что больного лучше немедленно изолировать… Я рассчитываю на вас. Жду. Спасибо. Мерюз кладет трубку. У него торжествующий вид. Ой заправляет под воротник снятый с жертвы галстук, завязывает его. Телефонный звонок. На этот раз Мерюз снимает трубку внутреннего телефона и снова прикладывает к губам платок. — Алло… Да… Подождите, сейчас запишу. — Алло… Ты меня слышишь?.. — кричит консьерж. — Я тебя очень плохо слышу… Мадам Ламбер… 18-бис, улица Шам-де-Лорм в Вийербанне… Нужно ехать немедленно… Это от Берони… Да… Он будет там конечно же… Ну, привет! Консьерж вешает трубку внутреннего телефона и, не торопясь, идет открывать ворота. …А там, вдали, кто-то выходит из подъезда и садится в машину «Скорой помощи». Включается мигалка на крыше отъезжающего автомобиля. И вот уже ворота позади. В зеркале заднего вида Мерюз видит, как консьерж закрывает их, и прибавляет скорость. Он свободен… Автомобиль движется по слабо освещенным улицам. Мерюз едет вдоль стены фабрики, замедляет ход, затем останавливается и звонит. У дверей появляется ночной сторож. На поясе у него табельный пистолет в кобуре. Он смотрит в глазок, видит «скорую», санитара. Опасаться нечего. Он открывает дверь. Но все-таки вахтер удивлен. У них все здоровы… Это же фабрика… Должно быть, какая-то ошибка… или глупая шутка… Однако сказать он ничего не успевает: Мерюз ударяет его в висок отмычкой, которая теперь служит ему кастетом. Сторож падает на Мерюза, тот забирает револьвер и, удостоверившись, что он заряжен, прячет его в карман. Мерюз пересекает Сону, выезжает на улицу Константины. Видимо, он что-то ищет… и находит магазин, торгующий игрушками. В витрине выставлены маски, огромное количество масок всех форм, размеров и цветов. Мерюз останавливается, выходит, подходит ближе. Звук разбиваемого стекла разрывает ночную тишину. — Он все рассчитал, — оправдывается на следующее утро директор клиники перед старшим инспектором Легреном. — Конечно, мне следовало бы догадаться, когда он попросил перевести его в палату номер четырнадцать, то есть на второй этаж. На третьем расположение палат совсем другое, весь коридор просматривается дежурным. Инспектор нахмурил лоб. — И вы не имеете никакого представления о его намерениях?.. Ведь он вооружен, этого нельзя забывать. Директор клиники озабоченно качает головой. — Если быть до конца откровенным, я боюсь. Очень боюсь. Боюсь, как бы со дня на день он не совершил насилия. В любой форме! — Что вы имеете в виду? — Я хочу сказать, что он все обернет в свою пользу. Для начала обвинит свои жертвы во всех смертных грехах, понимаете?.. И будет считать, что имеет право вмешиваться, наказывать… Для себя Мерюз всегда найдет оправдание, в аргументах у него нет недостатка. Он воображает себя слугой закона, его орудием… Он, в своем роде, очень сильная личность. — Кто он по профессии? — Работал в фирме по продаже недвижимости коммивояжером. Его уволили. До этого работал в страховой компании, а еще раньше у нотариуса… Если хотите, я дам вам полный список тех мест, где он работал. — Думаю, это нам не поможет. — Согласен с вами. Что же вы намерены предпринять? Инспектор устало пожал плечами. — Обычная рутина… Конечно же мы быстро найдем «скорую помощь». Судя по тому, что вы мне рассказали, Мерюз слишком умен, чтобы сохранить столь компрометирующее средство передвижения. — Место, где вы найдете «скорую», может навести вас на след. Легрен качает головой: — Нет. Мерюз может бросить машину, отойти подальше и там взять другую. — Значит, вы не знаете, где искать, не так ли? — Совершенно верно. Мерюз быстро идет по улице. Справа остается длинная ограда частного владения, местами заросшая густым плющом; слева — лесистый склон, с него открывается вид на окрестности. Он подходит к воротам, останавливается. Обычаи этого дома ему известны. Не колеблясь, он толкает калитку и идет по аллее, обсаженной кустарником. Подойдя к дому, Мерюз осторожно, стараясь ступать только по траве, обходит его и бесшумно влезает в распахнутое окно. Это — рабочий кабинет. Обстановка роскошная, но в комнате царит беспорядок. На кресло брошен комбинезон архитектора, повсюду макеты сооружений, фотографии зданий, особняков. Шарль Югенэн, хозяин дома, разговаривает в холле с маленьким растерянным человечком довольно комичного вида. Сам Югенэн — крупный, полнокровный, громогласный — как итальянский тенор, с плавными движениями и хитрым прищуром глаз. Но сейчас он и не пытается быть приятным, он хочет разделаться с упрямым клиентом. Югенэн размахивает контрактом и вопит: — Вы читали это, мсье Пейроль! И подписали! Вы были согласны. Контракт есть контракт, черт возьми! Если послезавтра я не получу чек, то подам на вас в суд. — Прошу вас… — лепечет собеседник. — Я бы уже давно разорился, — продолжает Югенэн, — если бы руководствовался эмоциями. Или вы платите… или возвращаете землю, теряя задаток. — Вы меня губите! — Я только защищаюсь. Ведь у меня, мсье Пейроль, тоже есть жена и дети. Клиентидет к двери. Югенэн говорит, провожая его: — Кстати, в будущем обращайтесь в мой офис в Лионе… Я купил этот загородный дом, чтобы никто меня не беспокоил. Хорошо, хорошо… Не извиняйтесь. Его посетитель медленно идет вдоль лужайки, направляясь к аллее. — Мария! — зовет Югенэн горничную. Он притворяется взбешенным, потому что обожает браниться. — Мария! Что я вам говорил?.. Я не желаю видеть здесь посетителей. Ни под каким предлогом… Вам ясно?.. Еще я говорил, что буду завтракать в полдень… Так что пошевеливайся, черт возьми, пошевеливайся… И, пока я один, чтобы никакой курятины, ясно?.. Никакой курятины до возвращения мадам… Вот она где у меня, ваша курятина! Мария убегает и вскоре уезжает на мопеде; громко трещит мотор. Удовлетворенный Югенэн закуривает сигарету, оглядывает кабинет. Прикрыв дверь, он вдруг обнаруживает, что у окна сидит человек с пистолетом в руке, лицо спрятано под улыбающейся картонной маской с красным носом и огромными ушами. Югенэн в ужасе. К такому трудно быть готовым. У него перехватило дыхание, он без сил падает в кресло. Наклонившись к нему, Мерюз говорит: — Возьмите себя в руки… Уверяю, вам нечего опасаться. — Сколько? — выдавливает из себя Югенэн. — Что… сколько? — В доме почти нет денег, — бормочет Югенэн. — Но, мсье, я не вор. Я пришел не грабить. За кого вы меня принимаете? Я пришел предложить сделку. — С пистолетом? — Именно… с пистолетом… Вы же понимаете, что я успел бы убить вас, когда вы входили в кабинет. — Послушайте, — лепечет Югенэн, — у меня дети… — Оставьте, — перебивает раздраженный Мерюз. — Прошу вас ответить: было у меня время убить вас? — Да… Думаю, что да… — Дело не в том, что вы думаете, а в признании факта. — Да. — И я ничем не рисковал? — Ничем. — Так. Тогда мы договоримся. Предположим, что я вас убил, отнял у вас жизнь и теперь она принадлежит мне… — Но позвольте… Мерюз поднимает пистолет и строго говорит: — Не позволю. Вы только что признали факт. Признали сами, добровольно. И я настаиваю: добровольно. Не так ли? — Да. — Стало быть, ваша жизнь теперь принадлежит мне. Ведь так? — Да. — Вы согласны? — Да. — Прекрасно. Я намерен продать ее вам. — Простите? — Я продам вам вашу жизнь. Это абсолютно законная сделка. Вы торгуете недвижимостью. А случилось так, что ваша жизнь попала ко мне в руки… И я вам ее продаю. Что может быть проще? Югенэн в замешательстве трет рукой глаза, щеки… Он начинает понимать, что сейчас для него лучше вступить в игру. — И сколько вы за нее просите? Мерюз расслабился. Он удовлетворен оборотом, который приняла беседа. — Вы согласитесь со мной, что сейчас человеческая жизнь очень подскочила в цене. Посмотрите, сколько приходится платить страховым компаниям. Малейшая болячка, перелом руки или ноги — это стоит теперь миллионы… — Да, но… убийство — это же пожизненное заключение. А может быть, даже и… — Правильно. Разделим проблему на две части… Скажем, сто тысяч франков… многовато, конечно… Вы мне выпишете два чека… по пятьдесят тысяч в каждый из ваших банков, чтобы не было задержки с выдачей денег… Как видите, я неплохо осведомлен… Мерюз наклоняется вперед, легонько постукивает пальцами по столу. — Это выгодная сделка. Я продаю вам жизнь с большим будущим, у вас блестящие перспективы. Я при этом даже проигрываю. — А уж я-то как! — То есть? — О Господи! Я-то ведь не могу торговаться. — Но простите… Торгуйтесь, мой дорогой, торгуйтесь… Никто не заставляет вас покупать… Если вы откажетесь, я возьму вашу жизнь себе, только и всего. Югенэн колеблется. Вот если бы увидеть лицо, скрывающееся под этой маской. — Хорошо, — говорит он наконец. — Я подпишу два чека. — Не сейчас, — говорит Мерюз. — Сначала составим договор. — Какой договор? — Как какой? Договор о продаже. Не мне вас учить. Ошеломленный Югенэн подходит к пишущей машинке и заправляет в нее лист бумаги. — Нет, — говорит Мерюз. — Гербовую, пожалуйста. Таково правило. Я-то знаю, какое большое значение вы придаете контрактам. Югенэн нехотя покоряется: — Как вы собираетесь все это изложить? Боже, до чего все это нелепо! — Вовсе нет. Обычный текст: «Я, нижеподписавшийся, Шарль Югенэн, проживающий по адресу… и прочее… настоящим подтверждаю, что купил…» — Нет, — говорит Югенэн, — выкупил… — Нет уж, простите! Мне вы ничего не продавали. — Но вы-то у меня кое-что забрали… — Вовсе нет! Если бы я забрал вашу жизнь, вы были бы уже мертвы. Не надо путать. Ваша жизнь — моя собственность. Это совершенно меняет дело. Югенэну нечего возразить против железной логики собеседника, и он продолжает печатать: «…купил свою жизнь за сумму в сто тысяч франков, выплачиваемую двумя чеками по пятьдесят тысяч каждый…» Мерюз перегнулся через его плечо. — Исправьте, — говорит он. — Не «свою» жизнь. Если бы она была вашей, незачем было бы ее покупать. Поставьте просто «жизнь». В случае судебного разбирательства не будет никакой двусмысленности. Даже нет, не так. Вместо «жизнь» поставьте «одну жизнь». Понимаете, это одна жизнь среди множества других, не хуже и не лучше. Я продаю вам несортовой материал. И — подумайте! — за какие-то сто тысяч франков… Так, число… Подпись… Спасибо… Ну, а теперь — чеки… на предъявителя, естественно. Югенэн вынимает из ящика чековые книжки, заполняет, передает Мерюзу. Тот быстро проверяет. — Поскольку я не могу пешком возвращаться в Лион, то позволю себе одолжить у вас машину; вы найдете ее потом на площади Терро. Мерюз делает два шага к двери, оборачивается. — Да, последнее. Вы должны дать мне слово, слово честного человека, что не станете разглашать нашу сделку, ну, скажем, до полудня. Югенэн слишком поспешно отвечает: — Даю вам слово. — Не торопитесь, — заявляет Мерюз. — Мне не нужны сиюминутные обещания. Вы действительно обещаете?.. — Я обещаю вам, — твердо говорит Югенэн. — Я верю… Хочу верить, что, если вдруг вам придет в голову мысль предать меня, вас остановит то обстоятельство, что я мог застрелить вас, получив свои чеки. Ибо, согласитесь, сейчас меня уже ничто не сдерживает… Хотя нет, кое-что держит. Эта гербовая бумага, которую вы подписали. Эта бумага священная!.. Я даже не буду вас связывать… К чему эти грубые методы?.. Я дал слово и сдержал его… Вы дали слово… Честность в делах — вот мой девиз. Всего хорошего, мсье. Мерюз выходит. Наблюдая через окно, Югенэн видит, как он входит в гараж и через мгновение уезжает на «DS». …И только тогда Югенэн приходит в себя. Он бросается к записной книжке, лихорадочно листает ее. — Так, Лионский депозитный банк… Вот! Он быстро набирает номер. — Алло, мадемуазель, соедините меня с номером 37–33–56 в Лионе, мой номер 94 в Сен-Фортунате… Это очень важно… Да, спасибо. Он что-то бормочет в ожидании связи, его переполняет злоба. — Алло… Ах, занято?! Черт!.. Мадемуазель, тогда соедините меня с… — он листает свою книжку, — номером 24-31-89 в Лионе… Да… Алло… Алло… «Сосьете женераль»? Говорит Шарль Югенэн, счет № 12 304… Сейчас к вам обратится один человек… с чеком на предъявителя на пять миллионов… ну, пятьдесят тысяч, если вам так больше нравится… Не оплачивайте!.. Это — мошенник… Сейчас нет времени объяснять… Мне еще нужно позвонить в полицию… Он вешает трубку и снова набирает номер. — Мадемуазель! Попробуйте еще раз номер 37-33-56 в Лионе для 94-го в Сен-Фортунате… Да… Алло… Ах, все еще занято… Нет-нет, не разъединяйте, только не разъединяйте… Дайте мне другой номер. — Он снова листает книжку. — Вот. Соедините меня с… — Так-так! — раздается знакомый голос. Югенэн, вздрогнув, поворачивается. Трубка безвольно падает из его руки на кипу бумаг. На пороге, по- прежнему в маске, стоит Мерюз. Пистолет его направлен на Югенэна. — Вот оно, слово честного человека! — восклицает он. — А я-то еще колебался — возвращаться или нет… И все повторял себе: «Невозможно, чтобы мсье Югенэн так поступил, ведь он не похож на неблагодарное чудовище. Сейчас он наверняка думает, что я мог его убить, получив чеки. Он, очевидно, думает, что я мог потребовать больше… Ну, и потом, он ведь подписал… Подписал!» Я провел опыт, — продолжает Мерюз. — И обошелся он мне в один чек, то есть в пятьдесят тысяч франков. Недорого. Подобные опыты для меня бесценны… Зато теперь я знаю. Уверен, что господин Шарль Югенэн не выполняет принятых на себя обязательств, и прихожу к выводу, что свое состояние он сколотил, обманывая других людей… Мерюз вплотную придвинулся к столу. — Господин Югенэн, вы, наверное, помните, что недавно говорили своему клиенту? «Вы читали. Подписали. Были согласны. Контракт есть контракт». Это ваши собственные слова. Еще вы добавили: «Или вы заплатите, или вернете участок, потеряв залог». Я ничего не перепутал? — Это были пустые угрозы. Вы же понимаете, что… — Нет, мсье. Я вас знаю. И сейчас применю к вам ваш же прием. Вы мне все возместите. Иначе говоря, господин Югенэн, я заберу у вас ту жизнь, которую продал вам. Я вас убью. Мерюз снимает ставшую ненужной маску. — Мерюз! — восклицает Югенэн. — Да, Мерюз. Тот самый малыш Мерюз. Олух, как вы называли меня за глаза. Помните, у меня не было никаких способностей к работе продавца, я не умел спорить, убеждать клиента… Мерюз возбужденно ходит по комнате, переставляя предметы. Он замечает телефонную трубку на кипе бумаг и аккуратно кладет ее на место. — Я был не прав, указывая на недостатки и вместе с тем отмечая достоинства одной из сделок. В общем, я был слишком скрупулезен… Вы часто твердили мне: «Жизнь вас научит!» И вот результат. Она меня не научила. Я все так же наивен. Для меня подпись — это подпись… Сделка — это сделка. Он достает из кармана контракт и два чека. — Я еще могу получить вот по этому в «Лионском кредите», в качестве возмещения убытков. Но теперь уже не хочу. Мне нужно, чтобы вы устыдились. Возьмите свои чеки. А я заберу вашу жизнь. Звонит телефон, и Югенэн машинально смотрит на часы. — Должно быть, жена… Она уехала вчера вечером и обещала позвонить, как только приедет. Мерюз знаком велит ответить и берет параллельную трубку. — Алло… Это ты?.. Доехали хорошо?.. Ну и отлично… Что ты говоришь?.. Мой голос?.. А что с ним?.. Не такой, как всегда?.. Да нет, уверяю тебя. Со мной все в порядке… Когда приеду?.. Как только смогу… Ну ладно, целую… Целую вас обеих… Да… Да… Югенэн вешает трубку. — Вы слышали… Это моя жена… Моя дочь… Вы не можете этого сделать. Вместо ответа Мерюз смял контракт и швырнул его в корзину. — Я дам вам в два раза больше… в три… в «Лионском кредите»! — кричит Югенэн. — Они ведь не предупреждены… Мерюз с упреком смотрит на него. — Вы пытаетесь меня подкупить? — Пятьсот тысяч… По-старому — пятьдесят миллионов… Все, что есть на моем счете… В конце концов, нельзя же убить вот так, ни за что! Мерюз пожимает плечами, поднимает руку и старательно прицеливается. — Как это ни за что? За принцип. Поверьте, я сам сожалею… Раздается выстрел, и Мерюз чуть не падает. Он сжимает свою раненую руку, уронив пистолет. Инспектор Легрен кладет оружие в карман. Два санитара набрасываются на Мерюза и уводят его. Легрен делает несколько шагов, протягивает пачку сигарет и зажигалку подавленному Югенэну. — Да… Вовремя вы… — бормочет Югенэн. — Еще бы секунда… Он же сумасшедший. — На сей раз, — говорит Легрен, — я обещаю, что больше он не сбежит. — Но как вы узнали, что он здесь? Легрен улыбается. Он снимает телефонную трубку и кладет на стол. — От телефонистки, которую вы просили не отключаться. Вам повезло, что здесь нет автоматической связи… Она подождала… а когда услышала, что кто-то собирается вас убить, тут же сообщила нам… Я как раз искал больного, сбежавшего из клиники Фурвьера, сопоставил факты… и, естественно, поторопился. Легрен берет трубку, подносит к уху. — Алло… Вы здесь, мадемуазель?.. Вы слышали меня?.. Все произошло именно так, не правда ли?.. Еще раз благодарю за инициативу… и примите благодарность от мсье Югенэна… Что?.. Ему звонят? Он протягивает трубку Югенэну. — Вас! — Алло! Лицо Шарля Югенэна внезапно смягчается, становится почти добрым. — Ах, это снова вы, господин Пейроль… Нет-нет. Не извиняйтесь, вы совсем не помешали… Даже очень хорошо, что позвонили… Почему?.. Потому, что я тут подумал… Пересмотрел ваши аргументы. Вы просили у меня отсрочку. Я вам ее предоставляю… Нет-нет. Не благодарите… Что?.. Но ведь я обещал вам… Ну, что вы, господин Пейроль, вы же знаете, если я что-то обещаю…Ответный удар
Марсель Марсель-Сен-Шарль. Выйдя из «Голубого экспресса», пассажир подзывает носильщика и вручает ему пару огромных шикарных чемоданов. Высокий, широкий в плечах, смугловатый, с небольшим шрамом на скуле, он с удовольствием осматривается по сторонам, закуривает сигарету и шагом завоевателя шествует по перрону. Это — Жозеф Бартоли, по прозвищу Большой Джо. Он вернулся домой. Луи Бергань отодвинул стакан анисовой, достал из портфеля досье и раскрыл его на маленьком мраморном столике. — Две судимости еще ничего не значат, — произносит он. — Важно, что статьи разные и что осуждали тебя каждый раз не больше чем на год. Луи Бергань, которого некоторые клиенты называют только Профессором, надевает очки в толстой роговой оправе, разворачивает пожелтевший лист бумаги с несколькими печатями и подчеркивает пару слов грязным ногтем. — Подделка и ее использование — раз; побои и оскорбления — два. Прекрасно. Что может быть лучше? Тони Мальфре устремил невидящий взгляд на знакомую картину: старый порт, моряки в полосатых трико зазывают редких туристов в замок Иф. — Так что именно мне грозит? Профессор делает неопределенный жест рукой. — Трудно сказать точно… Кража со взломом в твоем положении — это тянет на год — полтора… не больше. — Мне и это многовато! — Так не попадайся! Тони весело и чуть снисходительно улыбается. Затем лихо опрокидывает полстакана. — Не попадайся… Ну, ты и скажешь! Профессор не задает дополнительных вопросов. Емули не знать, когда следует остановиться. Своим успехом он в равной степени обязан скромности, вошедшей в легенду, и компетентности в своем деле. — Допустим, я ничего не возьму, — продолжает Тони. Бергань поднимает брови. — Я не понимаю… Тони улыбается, как заговорщик. У него широкое лицо, бычья шея, а в вырезе рубашки видна рыжеватая шерсть, в которой поблескивает медальон. — Представь, например, что я ничего не сопру… что мне что-то помешает… Ну, к примеру, внезапно вернулся консьерж… Я смываюсь. Узнают только, что это моих рук дело. — Да почему, черт возьми, должны обнаружить именно твой «почерк»? — Мои отпечатки… — Отпечатки?! У такого тертого калача, как ты? Издеваешься? — Вовсе нет, Проф. Ответь на мой вопрос, и все. — Ну, с хорошим адвокатом… при несостоявшемся преступлении… думаю, месяцев шесть… от силы — девять… — Тогда стоит, — бормочет Тони. — Повторить! Несмотря на закрытые окна, хорошо слышен гул рынка: крики продавцов, стук ящиков, сгружаемых на тротуары. Тони Мальфре склонился к столу, на котором разложен какой-то план. Его ручка скользит по бумаге. — Здесь ты сворачиваешь с шоссе Сен-Анри, поворачиваешь налево… Проезжаешь еще метров двести. И вот тут! Малыш Петральдо согласно кивает головой. У него узкое лицо, блестящие волосы и маленькие усики. Взгляд жесткий, движения — резкие. — Я знаю это место. — Хорошо. Вот фотографии черепичного завода. Тони вынимает снимки из кармана. — Что касается ворот — проблем не будет. Ты, естественно, войдешь через вторые — те, что дальше от будки охранников. Петральдо снова кивает. — Нам нужно центральное здание… последнее окно — вот это… Выставишь форточку — тут можно обойтись и без рисунка… Войдешь в помещение, где сидит дежурный… — Тони смеется, — где он сидит днем… Там стол, скамейки… Дверь прямо перед окном, в углу… Остальное тебя не касается. Все ясно? — Я ведь не дурак, — отзывается Петральдо раздраженно. — В замке два оборота — всей работы на одну минуту. — А почему сразу не зайти сбоку? Там нет окон? — Есть, но с решетками… А потом, я предпочитаю выставленное окно фасада… Вытащишь большой кусок стекла… а уходя, оставишь его широко открытым. Петральдо трет лоб указательным пальцем. — Слушай-ка, Тони, а тебе не кажется, что ты несколько… — Не твое дело. Если хочешь получить свои два куска, делай, что я говорю… Сейф во второй комнате… сложная штуковина… справишься с ним автогеном или по-другому — тебе видней… Главное, чтобы остались следы, много следов… И еще оставишь вот это. Тони достает маленький электрический фонарик и пуговицу от рубашки. Нажав пару раз на кнопку фонарика, он заворачивает его вместе с пуговицей в платок. — Просто выронишь, ни к чему не притрагиваясь. — А платок? — Принесешь назад. Перебарщивать не стоит. — Да, нечего сказать, — бормочет Петральдо, — ты шутник… Тони некоторое время ходит взад-вперед, потом, остановившись у окна, слегка постукивает по стеклу пальцами. — Теперь о стороже… Он делает обход каждый час… Дождешься, пока он вернется в свою каморку, потом у тебя будет достаточно времени. — Да за час я и в самом деле смогу открыть сейф, — замечает Петральдо. — Там, наверное, больше двух «кусков». Тони сурово смотрит на него. — Ни в коем случае не открывай его. Во-первых, у тебя не будет времени — все не так просто. Я тебе уже говорил, это та еще штучка… И, вообще, выбирай: или ты делаешь, как я велел, или я обращаюсь к кому-нибудь другому. — Да ладно, чего ты разозлился? Это все? — Почти. Начнешь между одиннадцатью и половиной первого. Ни раньше, ни позже. Понял?.. Повтори. Петральдо послушно повторяет. Этот малыш — деловой малый. К тому же один раз уже работал на Тони, только в других областях… — Я буду в «Канарейке» между часом и двумя ночи, — продолжает Тони. — Позвонишь, расскажешь, как все прошло. Встречаемся завтра утром здесь. Идет? — Согласен, — отвечает Петральдо, запихивая в карман платок с «вещественными доказательствами». — Нет! — восклицает Марина. — Ты сумасшедший… Просто сумасшедший… Неужели ты надеешься, что… Она пожимает смуглыми плечами. Марина очень красива: блестящие глаза, густые волосы, пухлые губы. На ней сильно открытое платье в горошек. — Говорю тебе, я все предусмотрел, — отвечает Тони. — С возвращением Джо я только и делаю, что все предусматриваю. — Ты думаешь, этого достаточно? Ведь как только узнают, что Большой Джо убит, сразу заподозрят тебя… Ваши отношения всем известны… И легавые, и дружки Джо подумают на тебя… Да стоит тебе только нос высунуть наружу, как… — Ты ничего не поняла! Во-первых, я сразу же окажусь в надежном месте. — Тони улыбается той же улыбкой, что и недавно на террасе забегаловки в Старом Порту. — А потом… именно на меня никто и не подумает. Разве не ясно? — Для тебя, может быть, и ясно. Кому, как не Марине, знать упрямство Тони Мальфре… Всем известно, что с ним лучше не спорить, не выводить из себя, а лучший способ заставить его отказаться от задуманного — сделать вид, что одобряешь его план. Лучше сделать пару замечаний, а уж потом начать возражать. Но подобные тонкости Марине явно не по зубам. — Ладно! Не бойся, — успокаивает Тони. — До завтра! Марина прижалась к нему. — Меня ждет та еще ночка! — восклицает она. — Ты не понимаешь… — Ничего, это — не самое страшное, — замечает Тони. Петральдо улегся на склоне прямо напротив черепичного завода. С погасшей в губах сигаретой он ждет. На светящемся циферблате стрелки показывают одиннадцать десять. Внезапно в матовом стекле будки охранника мелькает свет. Потом хлопает дверь. Петральдо смутно различает фигуру человека с фонариком в руке. Человек проходит мимо ворот и исчезает за высокой стеной. Четверть часа спустя будка вновь освещается. Обход закончен. Впереди целый час, это в три раза больше, чем нужно, если все обстоит так, как говорил Тони. Петральдо ждет, когда погаснет свет, потом выжидает еще немного и начинает неслышно пробираться ко вторым воротам. Тони был прав. С забором проблем не возникло. Из темноты на него надвинулось слегка обветшалое здание с чуть приподнятой платформой для разгрузки машин. Вот и последнее окно… Алмаз еле слышно скрипит по стеклу, резиновая присоска бесшумно отделяет большой круг. Остается просунуть руку и открыть окно. Скамьи, стол, дверь напротив. Никаких сложностей с замком. Инструменты у Петральдо самые современные. Теперь сейф… Но сначала… Петральдо достает из кармана платок Тони, вытряхивает из него фонарик и пуговицу. Затем извлекает из сумки инструменты и приступает к стальной дверце. Тони был прав: чтобы справиться с этой хреновиной, потребуется много часов. И еще неизвестно, справишься ли. Хорошо, что нужно только имитировать взлом да оставить вещественное доказательство с отпечатками пальцев… Если добавить показания ночного сторожа, то можно достаточно точно определить время операции. И Тони готов! Довольно необычное алиби, но железное. Все-таки хитрец этот Тони Мальфре!.. Мальфре слезает со своего мотоцикла и ставит его за выступом стены. Как и Петральдо, он смотрит на часы: одиннадцать двадцать. Вилла Жозефа Бартоли, до которой всего метров триста, окружена мимозами и олеандрами. Вскоре Тони начинает различать светящиеся пятна — окна кухни и кабинета Джо. Все так, как он и предвидел. Перелезая через ворота, Тони делает это так же легко, как Петральдо. Это, конечно, черный ход, он выводит на тропинку, перпендикулярную основной аллее. Тони всматривается в ромбовидные отверстия ставен, через которые струится свет, притягивающий ночных бабочек. Ему нетрудно представить, что там происходит. Он тихо поднимается по каменным ступеням. У него тоже прекрасные новые инструменты. Так же как Петральдо, он без труда открывает дверь и спокойно входит на виллу. Перед ним — длинный, выложенный плиткой холл. В самом конце, из-под двери рабочего кабинета Большого Джо, струится свет. Справа, в метре от Тони, — дверь в кухню, в замочную скважину видно, что там тоже горит свет. Тони смотрит, присев на корточки. Все так, как он и предполагал. Бобби, по кличке Бульдог, телохранитель Бартоли, спит, положив голову на руки. На столе — полупустая бутылка виски и опрокинутый стакан. Тони достает из кармана короткую резиновую дубинку и медленно, миллиметр за миллиметром, поворачивает ручку двери. Сопение Бобби заполняет все пространство кухни. Тони тихо закрывает за собой дверь, подходит к Бобби и наносит ему удар чуть выше уха. Поддерживая падающего громилу, тихо укладывает его на пол. Да уж, этот Бобби совсем не красавец, его приплюснутая физиономия вполне оправдывает прозвище. Теперь Тони действует очень быстро. Он высвобождает рукоятку автомата и идет в конец коридора. Сделав глубокий вдох, резко распахивает дверь, и она гулко ударяется о стену. Одновременно он нажимает на спусковой крючок, держа автомат прямо перед собой. Автоматная очередь… и с губ Тони срывается проклятье: кабинет пуст, а посреди стола, с портрета в толстой кожаной рамке, во весь рот улыбается Жозеф Бартоли. Пробив фотографию, пули врезаются в стену. Побледневший Тони стоит неподвижно, совершенно ошеломленный. На каминной полке часы показывают без десяти двенадцать. Вдруг в тишине раздается телефонный звонок. Тони вздрагивает, резко разворачивается, направив автомат на аппарат. Телефон продолжает звонить. Поколебавшись секунду, он берет трубку. — Алло, — раздается звонкий голос Большого Джо. — Бобби, это ты? Тони что-то невнятно бурчит. — Можешь идти спать, — командует Джо. — Я вернусь завтра, к обеду. Есть одно дельце. Потом расскажу… Давай! Пока, Бобби… Тони вешает трубку. Гнев застилает его глаза, руки дрожат, он нетвердой походкой возвращается к входной двери. Трудно удержаться, чтобы не зайти еще раз на кухню. Удар ногой по ребрам неподвижного Бульдога слегка облегчает душу. И, только мчась на мотоцикле в Марсель, он вспоминает о другой стороне неудачи — операции-алиби Петральдо на черепичном заводе. Было бы слишком глупо, если… В «Канарейке» Тони заказывает двойной виски и ждет. По лицу течет пот, взгляд не отрывается от часов, висящих над бутылками в окружении разноцветных флажков. Вот и звонок. Хозяин снимает трубку, протягивает ее Тони: «Тебя!» Тони проходит в кабинку. Голос Петральдо выдает скрытое волнение. На заводе все прошло как нельзя лучше, строго по расписанию, следы на сейфе четкие, фонарик на виду… Еще немного, и Тони разбил бы трубку об стену. Но он должен сохранять хладнокровие. Пока еще не все потеряно. — Слушай меня внимательно, Петральдо. С моей стороны все прошло не так гладко, как я хотел. Потом объясню… Поэтому ты должен вернуться туда и забрать фонарик и пуговицу… Я заплачу… — Невозможно, Тони. Мне очень жаль, но ничего не выйдет. Я тут с девочкой и уже никуда не пойду. — Ты что, не можешь ее оставить? — Только не эту… Я тоже тебе потом объясню… — Петральдо, черт возьми, ты даже себе не представляешь… — Я не глупее других. Но говорю тебе, что не могу. Тони умирает от желания обложить Петральдо, носейчас у него есть дела поважнее. Он допивает виски и возвращается к мотоциклу. …Двадцать минут спустя он кладет мотоцикл на землю там, где еще совсем недавно лежал Петральдо. Кругом так же безлюдно и тихо. Вот и вторые ворота. Через полминуты Тони оказывается на другой стороне. Здание… открытое окно с вырезанным куском стекла. Он знал, что Петральдо не подведет. Первая комната с широко открытой дверью, вторая комната, сейф… Тони бросается к фонарику. Водя лучом по полу, легко находит пуговицу. Спасен!.. Вокруг замка сталь сейфа заметно покорежена. Молодец, Петральдо! Тони уже простил ему внезапную измену. Ну, а теперь обратно. Переступив порог первой комнаты, Тони вдруг замечает за столиком дежурного неподвижное тело. В три прыжка он пересекает комнату и склоняется над трупом. На человеке форма с блестящими пуговицами, фуражка с гербовым значком. Это — ночной сторож. Господи! Этот болван Петральдо не посмел признаться ему по телефону. Теперь-то Тони ясно, почему он отказался возвращаться. Хорошо, что сам Тони не стал медлить. Иначе ему конец! Здесь уже совсем другой тариф, а не тот, про который говорил Профессор… Тони не успел подойти к окну, как сильные руки схватили его и бросили на пол. На запястьях защелкнулись наручники. Он узнает комиссара полиции Пуссага, а также инспекторов, чьих имен не помнит. Не церемонясь, его грубо ставят на ноги. Пуссаг вытирает пот со лба. — Ну что же, дети мои, кажется, мы вовремя. Тони чувствует, как земля уходит у него из-под ног. — Вас что, предупредили? — Да, анонимный звонок, — любезно отвечает комиссар. — У тебя ведь есть не только друзья, Тони! Марина ставит бутылку шампанского и садится на ручку кресла, в котором развалился Жозеф Бартоли. Они поднимают бокалы. — За ваше здоровье, ребята! Петральдо и Бобби Бульдог с перевязанной головой тоже поднимают бокалы. — За вас! Большой Джо притягивает Марину к себе, подносит к ее губам свой стакан и звонко смеется. — Видишь, Тони был прав… Выбора не было. Или он, или я!Обман
Тулон Половина седьмого утра. «Голубой экспресс» прибывает в Тулон. Среди прибывших пассажиров выделяется здоровенный плечистый детина с живым лицом и твердым взглядом. Ступив на перрон, он нетерпеливо оглядывается в поисках встречающих. Он кажется удивленным, расстроенным, а может, взбешенным. Мгновение поколебавшись, он направляется в кафе и просит у бармена разрешения позвонить. Проходит довольно много времени, прежде чем отвечают на его вызов. Человек заметно нервничает. В тесной кабинке он похож на дикого зверя в клетке. Но вот на другом конце снимают трубку. — Ну наконец-то! — восклицает детина. — Конечно же это я, Пьерр… А кого ты ожидал услышать?.. На вокзале, естественно… Что? От бешенства Пьеро задыхается. — Черт возьми! Зная, что нас сегодня ждет, ты мог бы лечь спать и пораньше! Ладно-ладно… Все готово?.. М-да! С гаражом я все уладил… Что?.. Да нет, не беспокойся. Говорю тебе, все пройдет, как надо… Ну, до вечера… И постарайся не опоздать… Привет! Пьеро вешает трубку, в раздумье закуривает сигарету. Он улыбается уголками рта, хотя взгляд остается таким же жестким, опасным… Три часа дня. — Номер 526! — выкрикивает кассир банка «Тулонский кредит». Двое направляются к кассе. Первый протягивает кассиру руку. — Все в порядке? — Нормально! Стараемся! Кассир рассматривает чек, который передал ему коллега из отдела контроля, и спрашивает: — Все, как обычно, мсье Мутрэ? — Да… шестьдесят по пятьсот, шестьдесят по сто и восемьдесят по пятьдесят… Кассир выкладывает на стол пачки банкнот, бормоча: — Шестьдесят по пятьсот… Шестьдесят по сто… Мутрэ, здоровенный малый сорока с лишним лет, неспеша укладывает деньги в кожаный портфель. Его спутник, плотный, невысокий человек, не проявляет к операции ни малейшего интереса. Заложив руку в карман, он внимательно осматривает окружающих. Зовут его Филлол. Как и Мутрэ, он работает в типографии Легаю. Но раз в месяц волей-неволей превращается в телохранителя. И весьма тщательно выполняет свою миссию. Его рука крепко сжимает в кармане рукоятку пистолета калибра 7,65. Он готов ко всему… однако надеется, что, Бог даст, невероятные приключения, которыми пестрят страницы рубрики происшествий, происходят только с другими. Последняя пачка исчезла в портфеле. Мутрэ защелкивает крошечный замочек, потом застегивает ремень портфеля. — До встречи, — улыбается кассир. — Да… Счастливо. Филлол идет первым, рука его по-прежнему в кармане. Мутрэ старается не отставать от него, тесно прижимая к себе портфель. Недалеко от банка в полной готовности стоит автомобиль типографии Легаю, который обычно служит для перевозки продукции. Водитель Поль даже не отлучался со своего места. Он открывает правую дверцу и чуть отодвигается, стараясь освободить побольше места. Мутрэ залезает первым и оказывается в итоге зажатым между двумя спутниками. Портфель с деньгами он пристраивает на коленях. Тому, кто захочет похитить его, нужно будет сначала нейтрализовать или Филлол а, или Поля. «Тулонский кредит» находится всего в десяти минутах езды от типографии. Происшествие случается на полпути, и оно на первый взгляд столь безобидно, что кажется, не стоит и придавать ему особого значения. Какая-то «DS» внезапно выруливает прямо перед типографским фургоном. Поль тормозит изо всех сил, но столкновения избежать не удается. Правда, оно легкое, ведь фургон ехал довольно медленно, но Мутрэ все-таки роняет на пол свой портфель. Он мгновенно поднимает его, а Поль выскакивает из машины, чтобы осмотреть повреждения. Филлол на всякий случай вытаскивает из кармана пистолет. Повреждения оказываются незначительными — слегка погнут бампер, но водители обмениваются обычными в подобной ситуации ругательствами. Затем оба садятся в свои машины. Водитель «DS» нам уже известен: человек с тяжелым взглядом, не кто иной, как Пьеро, тот самый приезжий, который, сойдя на перрон, так нервно звонил и уверял своего невидимого собеседника: «Не беспокойся… все будет хорошо…» Пятью минутами позже грузовичок, уже без приключений, подъехал к типографии Легаю, расположенной в глубине тупичка. Один за другим Мутрэ и Филлол поднялись по лестнице, ведущей в бухгалтерию. Железные перила лестницы, как всегда, подрагивают из-за работающих за стеной машин. — Ничего нового? — вопрошает Мутрэ, переступая порог большой комнаты, где он делит рабочее место с тремя коллегами. — Ничего, мсье Мутрэ, — отвечает машинистка Берта, не отрываясь от стрекочущей машинки. Филлол направляется к двери с табличкой «Дирекция», стучится и, не дожидаясь ответа, входит, демонстративно не выпуская из руки свой пистолет. Это своеобразный ритуал. Господин Легаю, толстый, неповоротливый человек, аккуратно берет оружие и убирает его в самый дальний угол ящика письменного стола. На отрывном календаре, висящем на стене кабинета, значится: 29 июня. В соседней комнате Мутрэ кладет портфель на стол, снимает пиджак и вешает его на плечики в шкаф. Это — тоже часть сложившегося ритуала. Кристиан, высокий двадцатипятилетний блондин, передает Мутрэ письмо. — Предприятия Винтера просят отсрочки платежа. Мутрэ злобно хлопает дверцей шкафа. — Естественно, все средства пущены в оборот. Каждый раз одно и то же! Филлол возвращается из директорского кабинета. Он подходит к Кристиану, сосредоточенно набивавшему трубку. — Ну-ка! Дайте мне огонька! Филлол прикуривает сигарету и с видимым удовольствием затягивается. — Такая погодка!.. Когда я думаю о тех счастливчиках, которые сейчас купаются в море… — Да! — вздыхает Кристиан. — Но, к счастью, отпуск уже не за горами. — Кстати, ваша жена с дочкой уже уехали? — Нет. На следующей неделе. Теща больна. А два лишних рта… — О, это мне знакомо, — отвечает Филлол. Не обращая внимания на окружающих, Мутрэ берет портфель и подходит к стенному сейфу. — Мсье Мутрэ! — тихо окликает его мадемуазель Берта. — Да? — Вы не могли бы выдать мне жалованье сегодня, а не завтра… Месяц был слишком длинным, и… Вы понимаете? — Еще бы не понять! Мутрэ возвращается к столу, расстегивает ремень, замок, открывает портфель и вытряхивает содержимое на стол. С губ его срывается проклятье. На стол вываливается куча старых газет. Крики Мутрэ привлекают внимание господина Легаю. — В чем дело? — бросает он от дверей. Мутрэ указывает на кипу газет. — В чем дело?.. Я вот тоже думаю, мсье, в чем дело… ведь… Нет, это невозможно… Невозможно! Все поражений смотрят друг на друга. Легаю вытирает покрывшийся испариной лоб. — Бог мой, вы не выпускали портфель из рук? Все было как обычно, точь-в-точь как всегда? — Точь-в-точь, мсье… ну, то есть… Мутрэ замолкает. Вопросительный взгляд его устремлен на Филлола. — Ну же, ну! — в нетерпении восклицает Легаю. Филлол описывает их поездку, не упуская ни однойдетали, Мутрэ согласно кивает головой. — Что-то здесь не так, — задумывается Легаю. — Вы запомнили номер этой «DS»? — Нет, ведь особых повреждений мы не обнаружили. Но, может быть, Поль вспомнит?.. Зовут Поля, водителя. Увы, появившийся Поль ничего не может добавить к словам своих спутников. Легаю топает ногами. В любом случае «это» могло случиться лишь во время упомянутого происшествия, поскольку в остальном все шло как обычно. — Вы же мне сами сказали, Мутрэ, что выронили его и он упал к вашим ногам. — Но ведь я тотчас же поднял его, правда, Филлол? И, как бы то ни было, к нам никто не подходил. — Никто! Ну конечно же! — Но ведь никто бы и не смог… в какие-то десять секунд… взять портфель, положить в него эту дрянь… а потом закрыть его, застегнуть ремень… Легаю нервно постукивает рукой по металлическому корпусу счетной машинки, и, кроме этого стука, в комнате не раздается ни звука. — Черт возьми, до чего же мы глупы! Ну конечно же, не оставалось времени, чтобы вытряхнуть портфель и наполнить его снова. Его просто подменили. — Но кто подменил, мсье?.. Уж не думаете ли вы, что кто-то сидел под сиденьем? Мутрэ берет пустой портфель, внимательно осматривает его и, покрутив перед собой, возвращает на место. — Нет, мсье Легаю. Его не подменяли. Видите эту царапину… Это я когда-то случайно поцарапал его скрепером… А вот здесь на ремне трещина, возле четвертой дырочки… Нет… Я узнаю его из тысячи. Это мой портфель, а не какой-то там другой! Легаю нервно потирает виски. — Эта история сведет меня с ума… Поль! Чем вы занимались, когда вернулись? Водитель густо краснеет. — Да ничем, мсье… Зашел в производственную часть — узнать, не понадобится ли машина… Собирался уже уходить, когда меня позвали… — Поль сглатывает слюну и добавляет: — Вы что, думаете, что это… На сей раз краснеет Легаю. Поль работает у него шестнадцать лет. — Извините меня, Поль… Все это весьма необычно… Мутрэ, в банке вас никто не толкал? — Никто. — Тогда других вариантов нет. Все дело в этой «DS»… Вы могли бы узнать того типа? — Безусловно, — говорит Поль. — Но что это даст?.. Он ничего не успел сделать, тот тип. — Ничего не успел сделать! Похоже, что так только кажется! — Но, мсье… — Никаких «но»! В остальном все шло, как обычно, а вот во время происшествия… — Да и во время тоже, — вступает Мутрэ. — Я уже говорил, что портфель упал к моим ногам. Я нагнулся и… — И, — философски продолжил Филлол, — если его не могли вытряхнуть и не могли заменить, то, значит, ничего и не произошло. Создается такое впечатление, что мсье Легаю вот-вот хватит удар. — Так по-вашему, Филлол, ничего не произошло? — Он стучит кулаком по столу. В сердцах Легаю хватает пачки газет и вновь швыряет на стол. — Сорок тысяч франков… Четыре миллиона по-старому… И вы считаете, что ничего не произошло?.. — Я только хотел сказать, мсье… В нависшей тишине Кристиан робко произносит два слова «двойное дно», но это предположение кажется всем настолько бредовым, что Легаю предпочитает промолчать. Он заталкивает газеты обратно в портфель. Закрывает крышку, защелкивает замок и застегивает ремень. — Полиция должна получить все в первозданном виде… Комиссар Маршандо — мой старый друг… Он приедет лично. Широкими шагами Легаю направляется в свой кабинет, но, повернувшись, с порога холодно бросает: — Продолжайте работать. Руки мадемуазель Берты снова порхают над клавишами машинки, Филлол углубился в тетрадь заказов, Кристиан возвращается к бесконечным подсчетам. Лишь Мутрэ с ненавистью смотрит на портфель и что-то бормочет. Слышно, как в своем кабинете говорит по телефону Легаю. — Нечто невероятное, мой дорогой комиссар… да, буду чрезвычайно. признателен, мой друг… Спасибо, дружище… Не проходит и двадцати минут, как комиссар Маршандо появляется в типографии. Легаю устремляется ему навстречу. — Нечто невообразимое, дорогой комиссар… Нам повезет, если мы все не сойдем с ума! — Ну-ну! Если я вас правильно понял, речь идет о похищении? — Да, сорок тысяч франков… четыре миллиона по- старому… та часть зарплаты, которую я обычно выдаю наличными. Полицейский машинально кивает головой. — Вы выдаете зарплату двадцать девятого числа каждого месяца? — Нет, конечно же нет! Но накануне последнего дня месяца мы всегда отправляемся в банк, чтобы избежать очередей… А потом, — Легаю глубоко вздыхает, — я всегда думал, что так меньше риска. Похищения, как правило, случаются тридцатого или тридцать первого. — Ну ладно, рассказывайте. Легаю, путаясь, пересказывает события, стараясь тронуть собеседника глубиной потери. Полицейский с иронией рассматривает портфель. Обычная рутинная работа. По всей вероятности, рассказу хозяина типографии он верит в лучшем случае наполовину и рассчитывает на быстрый успех. — Если вы закончили, я задам пару вопросов участникам «драмы»… Вначале главному свидетелю. Ваше имя Мутрэ? — Роже Мутрэ, господин комиссар. — Когда вы возвращаетесь из банка, то сразу запираете портфель в сейф, так как зарплата выдается лишь на следующий день? — Совершенно верно, господин комиссар. — Тогда почему же сегодня?.. Мутрэ секунду раздумывает и, взглянув на Берту, поясняет: — Дело в том, что сегодня мадемуазель Берта попросила меня выплатить жалованье, не откладывая до завтра. Особых причин для отказа не было, ведь совершенно не важно… — Действительно, не важно, — перебивает Легаю. Комиссар кивает головой. — Таким образом, не случись этого, кража обнаружилась бы только завтра? — Верно, об этом мы не подумали!.. Впрочем, что это может изменить? Комиссар неопределенно пожимает плечами. — Пока еще не знаю… Но, возможно, это небезынтересная деталь… Так, вернемся к рассказу о машине. Однако вопросы Маршандо не продвинули расследование ни на шаг. Загадка оставалась неразрешимой. С одной стороны, абсолютно невозможно заменить банкноты, лежащие в портфеле, газетами. С другой стороны, портфель не подменили: Мутрэ твердо в этом уверен. Впрочем, и в том, и в другом случае возникли бы сложные проблемы. Теперь пришел черед комиссара стучать кулаком по столу. — А вы разворачивали эти газеты, смотрели их? Какие они? Парижские? Местные? За какое число? — внезапно задает он вопрос. — Э-э, — мямлит Легаю, — должен признаться, что… — Ну так посмотрите, посмотрите… Может быть, это даст какую-нибудь зацепку… Комиссар хватает портфель, взвешивает его на руке, расстегивает, открывает замок и, как недавно это делал Мутрэ, переворачивает его над столом. От изумления все присутствующие вскрикнули как один. На стол вываливается куча банкнот. Присутствовавшие оцепенели, нет, они окаменели. Мутрэ, первым придя в себя, бросается к пачкам и начинает считать. — Сорок тысяч… Все здесь! Нахмурившись, комиссар поочередно останавливает тяжелый взгляд на Легаю, Мутрэ, Филлоле, Кристиане, Поле, Берте. — Очень смешно, — ворчит он. — Хочется думать, что вы не знали, к каким последствиям приведет такая шутка… Вам повезло, что у меня хорошее настроение. Легаю берет полицейского за руку. — Уверяю вас, дорогой комиссар… Шутка! О Боже, это так же невозможно, как и все остальное. — Да бросьте вы! Маршандо резко нахлобучивает шляпу и поворачивается к двери, демонстративно не замечая протянутой ему руки. Хлопает дверь. Его тяжелые шаги затихают на лестнице. Легаю сжимает кулаки. Что делать? Что сказать?.. Ведь он сам только что говорил, что подобное невозможно. И тогда он набрасывается на Мутрэ. — Ну что же вы? Заплатите Берте… Теперь-то чего вы ждете? Ворча, он удаляется в свой кабинет. Можно разобрать отдельные слова: «…издевательство… так не пройдет…» Шесть часов. Легаю уходит первым, никому не сказав ни слова. Потом Филлол. Потом Берта. Начинает собирать свои вещи Кристиан. Но Мутрэ останавливаетего. — Мне бы хотелось, чтобы вы закончили подсчеты сегодня. — Но… ведь завтра должны привести машинку. — Завтра! Завтра! Мастера обещают это уже восемь дней. Кристиан пожимает плечами. — Сожалею, но я обещал своей жене… — А ведь тебя бы это здорово устроило, если бы машинка не была готова завтра, — говорит Мутрэ. — Маленький негодяй! И он бьет кулаком снизу вверх. От удара в подбородок Кристиан падает. Мутрэ массирует ушибленную руку. — Надеюсь, твоя жена не в курсе? Кристиан с трудом поднимается. Он двигает челюстью вправо, влево и жалобно отвечает: — Нет. Она ничего не знает. — Я промолчал из-за нее… и из-за твоей девчонки. — Но… как вы угадали? Вопрос, кажется, даже понравился Мутрэ. — Немного пошевелил извилинами… Я не купился, как все остальные… Для них «это» могло произойти только во время столкновения с «DS» — ведь больше ничего необычного не было… Потому они не искали ничего другого… потому и ничего не нашли. — А вы, мсье Мутрэ, искали… другое? — Боже! Наконец-то умный вопрос. До тех пор пока портфель был у меня в руках, или, по крайней мере, «на глазах», с ним ничего не могло произойти. Значит, все произошло в тот короткий промежуток времени, когда я его не видел… То есть здесь, пока я вешал пиджак в шкаф… Но разве можно за двадцать секунд открыть портфель, достать деньги и положить на их место газеты?.. Нет. Следовательно… Чрезвычайно довольный собой, Мутрэ склоняется над столом. Сейчас он похож на экскурсовода. — Следовательно, все было очень просто: портфель подменили… Так вот, в котором были газеты, действительно мой, а тот, с которым я ездил в банк и который, конечно, не рассматривал — ведь незачем было, — не мой. Просто, не так ли? Мутрэ идет к сейфу, достает из него портфель, все еще набитый деньгами, и возвращается к столу. — Оставалось только найти тайник… Тайник, в котором ждал бы своего часа портфель с газетами, чтобы занять место портфеля с деньгами… И тогда я вспомнил, что счетная машинка все еще в ремонте… Замолчав, Мутрэ поднимает металлическую крышку и достает портфель с газетами. — И… вы поменяли портфели? — бормочет Кристиан. — Да… За пять минут до прибытия комиссара… Я подумал о твоей жене, ребенке, ну, я тебе уже говорил. — Но… Как вы догадались, что это я? — Берта печатала на машинке, Филлол был у шефа… Мутрэ переворачивает оба портфеля, проводит пальцем по царапинам, по трещинам на ремнях. — Неплохая работа… Все вообще было неплохо задумано… Как сказал комиссар, если бы не просьба Берты, я запер бы газеты в сейф, и все обнаружилось бы только завтра… А денежки были бы уже далеко… Учитывая происшествие с «DS»‘, никто ничего бы не понял. Мутрэ схватил Кристиана за рукав. — Это, на мой взгляд, даже хитрее, чем трюк с портфелями. Совершенно непонятно… бред какой-то… Даже если бы поймали твоего напарника, его не в чем было бы упрекнуть… Ведь человек ничего не сделал. Он невинен, как младенец. Он местный? — Нет. Он из Парижа. Специально приехал сегодня утром. Мутрэ пожал плечами. Бросив последний взгляд на портфель с деньгами, он запирает его в сейф. Потом возвращается к Кристиану. — Завтра попросишь расчет… Предлог придумаешь сам… Будешь дурачить других. Он берет портфель, лежащий на крышке ящика счетной машинки, швыряет его Кристиану. — И вот это не забудь… Иначе твой приятель подумает, что ты его обжулил. И, громко засмеявшись, добавляет: — Поделите газеты! Низко опустив голову, Кристиан бредет по безлюдному переулку. Почти дойдя до его конца, он видит, как от стены отделяется чья-то фигура. Это Пьеро. Пьеро резко выбрасывает вперед обе руки. Левой бьет Кристиана в подбородок, в то самое место, куда совсем недавно ударил Мутрэ, а правой вырывает портфель. Кристиан без чувств падает на тротуар. В три прыжка Пьеро оказывается на улице, где стоит знакомая нам «DS». Он бросает портфель на сиденье, хватается за руль, рвет с места и исчезает…Лишняя пуля
Сен-Рафаэль — Ты не знаешь, где можно повеселиться? — спрашивает Патрис Рауля. — Здесь так мрачно. Он окидывает взглядом порт Сен-Тропез, яхты, тесно прижавшиеся друг к другу. Их мачты чуть раскачиваются на утреннем ветру. Погасли последние огни, разошлись оркестранты. Рауль посмотрел на часы: четыре утра. — Хочешь дружеский совет? Возвращайся в Сен-Рафаэль. Ведь в восемь приезжают твои родители. — Вот именно! Значит, время еще есть. Давай, Рауль! — Недалеко от Кавалера есть закрытое заведение Рико. Но вас туда не пустят. — Брось! — восклицает Патрис. — Мы уже не дети. Рауль повернул голову, посмотрел на заднее сиденье «порше», где, прижавшись друг к другу, сидят Мишель и Моника, и весело рассмеялся. — Сколько вам всем вместе? Лет пятьдесят? И то вряд ли. Кстати, это очень заметно. — Заткнись, — ворчит Патрис. — Лучше вези нас. Мы ненадолго и шуметь не будем. Обещаю. — Предупреждаю вас, они разорутся. — Ты им объяснишь, что мы хотим просто отдохнуть. — Рауль, миленький, — говорит Моника. — Ну сделай это для меня! — Ладно-ладно. Попробую, но ведите себя прилично. Я не хочу неприятностей с Рико. Он рванул с места и на бешеной скорости помчался в Кавалер, по пути объясняя, кто такой Рико: это темная, но могущественная личность, он владеет множеством баров на побережье, закусочными, шикарными ресторанами и ночными клубами. Говорят, он богат, как Онассис. Болтают также, что под его контролем весь нелегальный бизнес Средиземноморья. Но никто не может похвастаться, что действительно хорошо его знает. Он избегает журналистов и фотографов, много путешествует, а управляет своим многопрофильным бизнесом издалека, сверху, через подставных лиц. — Ну просто какой-то граф Монте-Кристо, а не Рико, — говорит Моника. — Вот бы встретиться с ним! Игорное заведение находится на шикарной вилле на берегу моря. Рауль звонит четыре раза. Его спутники хихикают. — Если не прекратите, а немедленно ухожу, — пригрозил Рауль. Ворота приоткрылись, и Рауль неслышно проскользнул в парк, где долго с кем-то шептался. Неожиданно свет электрического фонарика ослепил ребят, и громкий голос с иностранным акцентом раздраженно произнес: — Только ради вас. Но, если он об этом узнает, меня уволят. — Как это все возбуждает! — шепчет Моника. Рауль вновь садится за руль, ворота медленно закрываются за ними, и он припарковывает машину рядом с тремя белыми кабриолетами. — Один час, — объявляет Рауль. — И никуда не лезьте. Там внутри одни жулики. — Да мы умеем играть, — запротестовал Патрис. Они тихо входят. Человек в смокинге с бородавкой на лице и золотыми зубами тщательно рассмотрел их, прежде чем проводить к лифту, который в считанные секунды доставил вновь прибывших на второй этаж, совершенно их разочаровавший: самый обычный игорный зал, столы и стулья, пелена дыма и слабый свет от высоко висящей люстры. В тишине слышен лишь стук шарика и голос крупье, равнодушно сообщающий о проигрыше или выигрыше. — Видел бы нас твой отец! — шепнула Моника Пат- рису. — Не каркай, — ответил он, подходя к столу для игры в покер. Час спустя перед ним выросла небольшая стопка банкнот. Он выигрывает, поэтому, когда Рауль похлопал его по плечу, он даже не отреагировал. — Мишель все проиграл в рулетку, — говорит Рауль. — Пора уходить. Патрис просит две карты и получает двух красных валетов — у него каре. Партнеры молча смотрят на него. Он выкладывает пачку банкнот. Остальные следуют его примеру. — Еще двадцать, — объявляет Патрис. — Открываемся! Патрис сгребает ставки. Теперь вмешивается Мишель. — Сматываемся, Патрис! Ты слышишь меня? Ты что, забыл, что тебе еще встречать предков на вокзале? Патрис сдает. Движения его стали резкими, застывшие глаза затуманились, как у наркоманов. Он сейчас лишь смутно различает королей и дам, бубны и черви, кажущиеся каплями крови. За его спиной Рауль вполголоса разговаривает с управляющим, который выглядит все более раздраженным. Он сделал еще одну попытку: — Патрис, мы уходим. Заведение сейчас закроется. С тройкой на руках, Патрис торгуется, блефует… Ивновь выигрывает. — Мы уходим! — кричит Моника в самое ухо Пат- рису. Но он даже не двинулся с места, и она, повернувшись к Раулю, беспомощно развела руками. Управляющий, встретившись взглядом со «своими» игроками, незаметно кивает им. Патрис небрежно выкладывает перед собой две пачки банкнот… и проигрывает. — Идем, — шепчет Мишель. — Тебя же сейчас «сделают»! — Пошел вон! — злобно заорал Патрис. — Ты мне приносишь несчастье! Он смотрит на партнеров, неподвижных, как статуи, и просит еще две карты. Снова каре! Новая ставка, и он натыкается на королевскую кванту. Деньги тают. Да, видимо, пора уходить. Патрис просто осатанел. Он проиграл, имея фул с королями, тройку и снова фул с валетами. Его душат слезы, хочется оскорбить игроков. Внезапно он замечает, что в зале уже никого нет. Он и два незнакомца, один из которых зевает, прикрыв рот рукой. На столе тоже ничего нет. Управляющий склонился над Патрисом. — Время, мсье. Теперь, когда вы всласть повеселились, пора уходить. — Последний раз, прошу вас! — Нет. Патрис встает. У него кружится голова. — Верните мои деньги! — кричит он. — Простите? — Я сказал: верните деньги! Или вы думаете, что я ни черта не понял? Да здесь все жульничают! Внезапно он кидается на одного из игроков, который мирно подсчитывает в сторонке выигрыш. Управляющий вовремя поставил ему подножку. Окончательно потеряв голову, Патрис выхватывает из кармана револьвер калибра 6,35. Кто-то бросается на него, Рауль поспешил вмешаться, но вдруг, в гуще дерущегося клубка, раздается выстрел, и драка тут же прекращается. Патрис лежит на полу и тихо стонет. На его рубашке, чуть выше правого плеча, расползается пятно крови. Трое мужчин молча склонились над ним и, расстегнув ворот рубашки, обнажили плечо. — Пуля засела в мякоти, — говорит управляющий. — Не думаю, что это опасно. — Я хотел его разоружить, — объясняет игрок. — Выстрел раздался, когда я вывернул ему руку. — Черт! Бинт, быстро! Что я скажу шефу? — Мы отвезем его к врачу, — предлагает Рауль. — Ни в коем случае. Врач потребует объяснений. Вызовут полицию. Сюда нагрянут с обыском. — Но ведь ему нужна помощь! — Мне плевать. Здесь вообще не место для глупых малолеток. И потом, почему у него был с собой револьвер? Что все это значит? Патрис слишком слаб, чтобы объяснять, что ему просто нравится иметь при себе этот дурацкий револьвер с перламутровой рукояткой, который продал ему один приятель. С ним как-то спокойнее, с ним он уже не кажется сам себе стеснительным, похожим на девушку молодым человеком, у которого слишком светлые волосы и слишком голубые глаза. Управляющий кладет револьвер к себе в карман и быстро идет к телефону, а крупье и портье промывают рану и накладывают на поврежденное плечо повязку. Прижав трубку к уху, управляющий что-то объясняет, и, судя по всему, ему очень не по себе. Наконец закончив, он вытер пот со лба и вернулся к раненому. — Поставьте его на ноги, — приказывает он. — Ты меня слышишь, сопляк? Где ты живешь?.. В Сен-Рафаэле?.. Так вот, возвращайся домой. И держи рот на замке, понял? И вы, двое, тоже помалкивайте… Если проговоритесь, мы вас достанем из-под земли, ясно? В десять вернетесь сюда. Шеф все уладит. Сейчас шесть. Если ты не рохля, то четыре часа продержишься. Найдешь способ. Напейся, уколись. Но молчи. Никаких врачей. А теперь — вон отсюда! Для отупевшего от боли Патриса все последующие события превратились в кошмар. Тряска в автомобиле заставила его гримасничать от боли, да еще эти дурацкие вопросы, которыми донимали его спутники: «Тебе больно?.. Можешь пошевелить рукой?.. У тебя хватит сил поехать на вокзал?..» Он стискивает зубы, желая одного: лечь и уснуть… Упреки и советы Рауля не достигали его сознания. Даже выбраться из машины и перейти авеню Шеврефей оказалось для него жутким испытанием. Мишель порылся в его карманах и вынул ключи. — Поосторожней с Марианной, — пробормотал Патрис. — Мы не должны ее разбудить. Поддерживаемый Мишелем и Моникой, он медленно поднялся по лестнице, с трудом добрался до своей комнаты и со стоном рухнул на кровать. Но его приятели не обращают на это никакого внимания. — А ну-ка, встряхнись, — теребит его Моника. — Если поддашься боли, считай, что все потеряно. — Ты и нас втянул в этот переплет, — добавляет Мишель. — Что со мной будет, если мой старик узнает… Они стаскивают Патриса с кровати и усаживают в кресло. Моника приносит бутылку виски и таблетки, а Мишель помогает раненому переодеться. Накачав Патриса спиртным и лекарствами, они умыли его, побрили и причесали. — Знаешь, ведь пуля калибра 6,35 совсем маленькая. Это — не опасно. — Сильно кровоточит? — то и дело спрашивает Патрис. Он не выносит вида собственной крови. — Нет. Кровь останавливается. Встань и увидишь сам… Ну что же, ничего. Ты, конечно, немного бледноват, но и мы не лучше. Поезд скоро прибудет. Патрис залпом выпивает последний стакан неразбавленного виски. — Давай… Быстро… Все обойдется… Патрис уже пошатывается, он по власти страха и алкоголя. Подхватив его под руки, приятели с трудом добрались до гаража, и Мишель сел за руль «бентли». — Ты сможешь вести машину, когда встретишь родителей? — спрашивает Моника. Патрис пожимает плечами и тут же вскрикивает от боли. — Какой же ты неженка! — едко замечает Моника. — Держись спокойно и перестань думать только о себе. Мы сейчас все в одной упряжке. Они добрались до вокзала как раз к моменту прибытия «Голубого экспресса». Появилась чета Сен-Ламбер. Он — пятидесятилетний, вальяжный, важный, серьезный; она — сорокалетняя, накрашенная и одетая, как девушка. Они целуют Патриса. — Что-то ты бледноват, — замечает мать. Повернувшись к друзьям сына, она добавляет: — Вы хорошо себя вели в наше отсутствие? — Потом обращается к мужу: — Нам следовало взять его с собой, Жан… Без нашего присмотра он делает одни глупости. — Возьми чемоданы, — приказывает Патрису отец. Мишель и Моника одновременно бросаются к багажу. — Нет, — останавливает их порыв Сен-Ламбер. — Он ведь тоже может хоть чем-то быть полезен. Патрис поднимает два кожаных чемодана, и все плывет у него перед глазами. Наверное, он выронил бы их, если бы Мишель не подхватил тот, что потяжелее. — Держись прямо, — цедит он Патрису. — Тебя штормит. После чемоданов приходит черед «бентли». Патрис ведет машину, как в тумане. — Осторожно, красный свет, — шепчет Мишель, сидящий между Патрисом и Моникой. — Мотороллер слева видишь? Тормози, черт… Еще бы немного, и… — Нельзя ли поосторожнее?! — недовольно бросает мать. — Ты забываешь, что мы устали. — Мой сын никогда не думает о других, — разочарованно говорит отец. К счастью, движение не слишком оживленное, и «бентли» без приключений добрался до виллы. Хлопают дверцы. Патрис с трудом держится на ногах. Он смотрит на часы, все двоится в глазах. Нужно ждать еще два часа, два смертельно длинных часа… Ах, если бы можно было хоть ненадолго прилечь! Хоть на пять минут… — Патрис, мне нужно с тобой поговорить. Голос отца суров. Патрис со вздохом входит в кабинет. Ему стоит огромного труда не закрывать глаза. Отец, тщательно прикрыв дверь, начинает: — В следующем месяце ты едешь в Лондон. Я встречался с Маллиганом. Он берет тебя в свой банк. Пора начинать работать. Мать, конечно, расстроится. Ничего. Она вырастила тебя неженкой, и это пора менять. Что?.. Тебе не нравится моя идея? — Конечно, нравится, папа. — Хорошо. Впрочем, все и так решено. Потом сам будешь меня благодарить. Он протянул к Патрису руку и сильно встряхнул его. Тот побледнел. — Слабак! — добродушно улыбается Сен-Ламбер- старший и хлопает сына по плечу. Колени юноши подгибаются. — За стол! Я голоден как волк! Моника и Мишель собираются уходить. — Я пригласил своих друзей, — заявляет Патрис, собрав всю свою храбрость. Он знает, что это никогда не нравилось родителям, но сейчас он ненавидит весь свет. Ему кажется, что он умирает. И, едва присев на стул, Патрис падает лицом на скатерть, белый как полотно. Поднимается паника. Только отец сохраняет хладнокровие, продолжая спокойно намазывать тартинки джемом. — Что он вчера ел? — спрашивает он у Мишеля. — Да ничего особенного. Мы ужинали в порту. — Устрицы! — вспомнила Моника. — Боже мой! — восклицает мать. — Устрицы! Он же их совсем не переносит. Она бросается к телефону, чтобы вызвать врача. Патрис как будто издалека слышит ее голос, хрип и странные звуки… — Алло… Доктор Папон?.. Да… Мадам Сен-Ламбер… Я насчет Патриса… Превозмогая пульсирующую в плече боль, он поднимает голову. Мишель и Моника напоминают восковые фигуры. — Не надо… доктора… — с трудом говорит он. — Мне уже лучше. Мадам Сен-Ламбер возвращается в комнату. — Доктор сказал, что заедет в течение дня… а пока прими капли. Марианна принесла лекарство. Отец, совершенно выведенный из себя, швырнул на стол салфетку и ушел, бормоча что-то себе под нос. Кофе кое-как привел Патриса в чувство. Остался час… Всего один час… Он попытался встать. — Пойду в сад, — говорит он. — Может быть, свежий воздух поможет. — Тебе бы лучше прилечь, — протестует мать. — Ты еле стоишь на ногах. Да что, в конце концов, вы все трое делали этой ночью? — Мы немного прокатились, — пожимает плечами Моника. И девушка начинает рассказывать, описывая совершенно безобидный день, в то время как Мишель выводит Патриса из столовой. Моника догоняет их уже в саду. — Бежим, — шепчет Мишель. — Нужно найти такси. Я хорошо знаю Рауля, ему наплевать на нас, можете быть уверены! Когда они подъехали к вилле, человек с бородавкой, не говоря ни слова, пропустил их внутрь. Патриса почти несли до игорного зала, где их поджидал Рико. Это был коренастый, черноволосый малый, с головой римского императора и речью торговца. Сидя на краешке стола для игры в рулетку, он вертит в руках револьвер с перламутровой ручкой. Возле него стоит здоровенный тип с физиономией боксера. — Вот они, патрон, — сообщает бородавчатый. Мишель, чуть живой от страха, обращается к присутствующим: — Где врач? — Уж не думаете ли вы, что я стану платить врачу? — спрашивает Рико. Он легко соскочил на пол и схватил Мишеля за ворот. — Вы все трое заслужили хорошую трепку! Вам что, нужны были острые ощущения? Может, вы считаете, раз у вас есть деньги, то вам все позволено? И еще осмеливаетесь требовать врача? Смотри, малыш… Он расстегнул рубашку, резким движением распахнул ее, обнажив один, два, три шрама. — И я обходился без лекарей, — продолжает он. — В те времена я не мог себе этого позволить… А теперь я объясню вам, как должны поступать «крутые ребята». Макс! Боксер сделал шаг вперед. — Лови! — Он бросает ему револьвер. — Сделай-ка ему укол, чтобы он стоял смирно, пока мы не закончим… А вы, кретины, слушайте меня внимательно… Знаете бар «Эспланада» у рынка?.. Бар «Эспланада» почти пуст. Трое друзей тихо сидят на высоких табуретах. Мишель — у одного края стойки, Моника и Патрис — рядом. Рука Патриса безжизненно свисает. Боль становится почти невыносимой. Вся троица следит за часами. Ровно в одиннадцать Патрис сползает с табурета и ощупью направляется к игровому автомату. Входит Макс, боксер, уже успевший переодеться. Он в свитере, высоко поднятый ворот скрывает пол-лица. Низко на лоб надвинут берет. Он напоминает моряка в увольнительной. Сильно шатаясь, он подходит к стойке бара и усаживается возле Моники. — Бурбон. Заметив пустой стакан Моники, добавляет: — Нет. Два бурбона. Ведь дамочка не откажется выпить со мной? Моника хочет отодвинуться, но он уже крепко держит ее. Она возмущена. Боксер пьяно смеется, хочет ее поцеловать. Решающий момент настал. Патрис, собрав оставшиеся силы, идет на парня. Он уже ничего не боится. Спасение совсем рядом. Левой рукой он бьет боксера в лицо. Сразу завязывается драка. Патрис хватает со стойки бутылку. Парень выхватывает револьвер калибра 6,35 и стреляет. Патрис падает. Макс убегает прежде, чем кто-нибудь успевает вмешаться. Сквозь стеклянную дверь видно лишь, как он прыгает в машину и исчезает. Гомон. Свидетели обступают Патриса. Бармен стремительно бросается к телефону, набирает номер полиции и объясняет, что юноша ранен каким-то бандитом. Ранен выстрелом из револьвера. В глубине бара Рико слушает, улыбаясь. Воспользовавшись суматохой, он достает из кармана перочинный нож, направляется к стене, в которой застряла пуля, выпущенная его напарником. Он ловко извлекает ее, подбрасывает на ладони и кладет в карман… Патрис в пижаме, с рукой на перевязи, сидит в постели. Отец смотрит на него, стоя возле кровати. — Как себя чувствуешь? — спрашивает он. — Не очень болит? — Нет. Не очень. Отец улыбается. — Я должен извиниться перед тобой, — признается он. — Не думал, что ты способен на такое… Ты всегда был похож на хлюпика!.. Отдыхай, родители Моники скоро придут поблагодарить тебя. Патрис откидывается на подушки. Он тоже улыбается. Отец выходит и на пороге сталкивается с женой. — Он будет спать, — шепчет он. — Оставь его… И, увлекая ее за собой, добавляет: — Кажется, мы все-таки сделаем из него человека!Выигрывают только раз
Канны Поезд начал тормозить метров за сто до вокзала. В тамбуре с чемоданами ждут остановки Шарль и Ивонна. У них вытянутые, бледные лица, какие бывают по утрам у путешественников, хотя они и молоды. Но, видно, они много спорили, а может, даже ссорились. Сейчас же все аргументы, а с ними и горечь иссякли, и жизнь вернулась в обычную колею. — Ты сразу же уезжаешь? — спрашивает Ивонна. — У меня нет выбора. Она вздыхает. Когда Шарль закуривает сигарету, руки его заметно дрожат. — Это не жизнь, — бормочет она. — Подумать только, как у них хватило наглости вызвать тебя в Париж только затем, чтобы сообщить, что ничего не изменилось! — Ну-ну! Не будь такой ворчуньей. Там же были их новые книги… А потом, они ведь оплатили наш проезд, разве нет? — Еще бы они этого не сделали! Она пожимает плечами. — Ну ладно, не начинай! — И правда, как все это глупо. Но когда я вижу тебя таким… покорным… нет, скорее заранее побежденным… — Я же сказал — хватит! В порыве гнева он бросил сигарету, растоптав окурок ботинком. Но гнев его прошел так же внезапно, как и возник. Выглядеть слабым ему не хочется, и он защищается по-своему. — К тому же Сен-Рафаэль — это тебе не какое-нибудь захолустье! Есть люди, которые весь год-мечтают туда попасть! — Конечно. Те, у кого есть и машины, и яхты, и виллы! — Слушай, ты мне надоела, в конце концов. Поезд останавливается, и они выходят. Эльзасский бульвар залит солнцем. Перед ними толпа прохожих в светлых брюках, шортах, пестрых рубашках, среди которых резко выделяются их деловые костюмы. Они направляются в старый город. Вскоре они подъезжают к своему дому — это меблированная квартирка, расположенная на скромной улице. У них здесь всего две комнаты на первом этаже. Хозяйка, женщина лет шестидесяти, моет пол в вестибюле. Заметив их, она выпрямляется. — Я не ждала вас так рано, — говорит она. — Хорошо доехали? Видно, как на кухне бреется какой-то мужчина. Он поворачивает к прибывшим намыленное лицо, подняв в знак приветствия руку. Ивонна проходит к лестнице, не отвечая, а Шарль, скользя на цыпочках, чтобы не запачкать пол, отвечает: — Очень хорошо, спасибо! Когда пара удаляется, женщина возвращается на кухню с тряпками и шваброй. — Ну и рожи у них! — заявляет она. — У пустой кормушки и кони грызутся! В комнате Шарль присаживается на кровать. Потом с каким-то отвращением открывает чемодан, набитый книгами по искусству, и переворачивает его с таким видом, будто тот набит камнями. Ивонна разулась. В одной руке она держит туфлю, другой массирует ногу. Она подходит, чуть прихрамывая, и носком туфли разбрасывает дорогие издания: «Ад» Данте, басни Лафонтена… — Да людям плевать на все это! — замечает она. — Лучше уж купить табачный ларек. На худой конец, существуют государственная лотерея и тотализатор… Помнишь Полетту, ну, мы еще с ней вместе учились в школе… У ее мужа небольшая заправочная станция на шоссе, ведущем в Грас… Так она со мной даже не здоровается. Шарль подавлен. У него даже нет сил возражать. Выйдя на кухню, он разыскивает остатки кофе и разогревает его. Ивонна уже полностью во власти своих горьких переживаний. — Были бы они еще людьми слова, — рассуждает она. — Но года через два у них появится новый предлог. И Париж никогда не будет твоим. Никогда! И даже если предположить, что… Ну скажи мне, что это за работа, ходить от двери к двери? А потом, разве у людей сейчас есть время читать? Разве мы читаем? Мы покупаем диски, телевизор… Это успокаивает. Но книги!.. Раскрыв на первой попавшейся странице изумительно иллюстрированное издание «Цветов зла», она с выражением декламирует:Противны мне могилы, завещанья, И, прежде чем свою отмечу смерть, С воронами я проживу в компании, А кончусь — в гости могут прилететь.— Это, по крайней мере, весело! Именины сердца! И стоит… пятьдесят тысяч франков. Голос ее сорвался, глаза наполнились слезами. — Нам не выбраться из всего этого. Я тебе много раз говорила… Никогда не выбраться! Вконец измученный Шарль не в состоянии даже допить кофе. Вернувшись в комнату и схватив наугад несколько томов, он выбегает, громко хлопнув дверью. Ивонна заливается слезами. Она слышит, как муж выводит из гаража машину и с шумом исчезает на старом «Пежо-403». Ивонна вздрагивает от стука в дверь. Не дожидаясь разрешения, входит сын хозяйки. Свежевыбритый и приодетый, он кажется видным парнем, фатоватым и самонадеянным. — Ну-ну! — восклицает он. — Это что, все, что вы привезли из Парижа? Слезы? Вынув из кармана носовой платок, он приподнимает подбородок молодой женщины и осторожно промокает ей глаза. — Не обижайтесь, если я окажусь неловким, — шутит он. — При моей профессии я плохо управляюсь с платочками. Ну вот! Теперь лучше? Надеюсь, он вас не ударил? — Да что вы! Шарль не способен на такое! — Ну, а что дальше? Забыть о Париже? Конец последним надеждам? Мне очень жаль вас! Хотя, признаюсь, я доволен. Если бы вы уехали, то все равно не нашли бы там счастья. Вы же местная! Да-да, не спорьте. Не забывайте, что я тоже начинал в Париже, регулировщиком в двадцатом округе. А выдержал только год и попросил перевести меня сюда. Сил не было. Ну, а вы… — Я бы уехала куда угодно, только бы жить, как все. А сидеть здесь все время одной и считать… Он ведь старается, я знаю… Собеседник с насмешкой перебивает, подражая ее интонациям: — …но с его образованием можно бы найти занятие и получше… Все правильно, — продолжает он, — вот только в наши дни образование — это скорее препятствие. Если бы вы знали, сколько проходит через полицию вот таких сорвавшихся парней с дипломами… Они считают, что умеют все. И начинают, как правило, с подложных чеков. Такое заявление не может не возмутить ее. — Только не Шарль! — Да я и не имею в виду вашего мужа… Так, вообще… Он машинально берет с кровати книгу, смотрит на нее с презрением, бросает обратно. — Пойдемте-ка выпьем кофе, — приглашает он Ивонну. — Мне очень жаль, но мсье нет дома, — говорит лакей в полосатом жилете. И захлопывает дверь. Шарль понуро спускается по вычурной парадной лестнице. Он прекрасно знает, что «мсье» дома. Может, нужно было прежде позвонить и предупредить о приходе. Но так унизительно выслушивать высокомерный ответ: «Не интересует!» Легче разговаривать с клиентом с глазу на глаз. К сожалению, приходится обращаться чаще всего к тем клиентам, с которыми нелегко встретиться. Между ними как будто стена, которую не преодолеть. А горничной, водителю, консьержу или секретарю доставляет истинное удовольствие спровадить его вон. Это своего рода утверждение себя. На сей раз слуга отсутствует, а хозяин, еще не успевший снять пижаму, просто излучает радушие. Лет пятидесяти, толстый и лысый, он говорит с сильным немецким акцентом и приглашает Шарля в гостиную. Тот открывает портфель, достает красивые гравюры, рекламные проспекты. Человек смотрит на него, покачивая головой. — Маленький женщина? — спрашивает он. — Нет маленький женщина? Шарль не занимается такими вещами, и человек громко смеется. Брюхо его сотрясается, когда он выпроваживает Шарля. — Нет маленький женщин, жаль! Наступила ночь. Шарль сидит в прилично дорогом баре. Он уже много выпил и взгляд его «плывет». Бар переполнен. Обрывки чужих разговоров обволакивают Шарля. «…Единственный шанс, — доносится слева, — новенький крискрафт… Двенадцать миллионов… Естественно, я клюнул. Ты бы видел выражение лица Флоранс!..» «…Считай, повезло, — слышно справа, — восемьдесят квадратных метров… Вид на море… Восхитительно. Ведь есть же везунчики, клянусь Богом! Он половину заплатил наличными. Если будет перепродавать, уверен, сможет наварить миллиона три-четыре…» Шарль погружается в сладостные мечты. Он достает зажигалку, прикуривает последнюю сигарету и расплачивается. Голова его гудит. Он направляется к выходу и не слышит, как в общем шуме гаснут слова бармена: — Мсье… мсье… ваша зажигалка. Ночной воздух не приводит Шарля в себя, даже напротив. Впрочем, состояние легкого кайфа даже нравится ему. Жизнь кажется прекрасной! Он ведет свою старенькую машину, как «итальянец». И впервые за все годы ненавидит не себя, а окружающий мир. Дорога идет вдоль берега моря. Он уже плохо соображает, где находится. Какие-то огни, незнакомые кафе, магазины, полные дорогих товаров… А вот огни казино. Шарль тормозит. Глупо, но почему бы и нет?.. Отыскав свободное место, он ставит машину, выходит, даже не заперев автомобиль. И в самом деле — не всегда же ему проигрывать!.. Челюсти его крепко сжаты. Посмотрим. Ему всегда говорили, что в рулетку… А, была не была! В рулетку так в рулетку! Он уже совсем не стеснительный и далеко не юнец. Купив жетоны, он оглядывает игроков. Наконец решается. И, естественно, ставит на число 13. В тени припаркованных машин беззвучно движется чей-то силуэт. Человек пытается открыть машину. Но все они заперты. Кроме одной. Машина Шарля. Человек садится в нее, заводит, медленно отъезжает и увеличивает скорость. Проехав километров десять, человек останавливается в начале безлюдной улицы, застроенной богатыми домами, и тихо подкрадывается к вилле с закрытыми ставнями. С помощью отмычки он бесшумно проникает внутрь. А в это время в казино происходит чудо: Шарль выигрывает. Крупье пододвигает к нему жетоны и пластинки. К Шарлю пришла удача — такая, которая случается в казино всего один раз в несколько лет. В эйфории от выпитого, Шарль как будто заранее знает выигрышный номер. Он играет, как дирижер хорошего оркестра. И случай помогает ему. Он забыл обо всем на свете — где он, что делает, как его зовут. Это его месть. И горка фишек перед ним продолжает расти. Тем временем человек украдкой, как и вошел, покидает виллу. Забравшись в «пежо», он возвращается на стоянку перед казино, ставит машину на прежнее место. И неторопливо удаляется. Шарль в конце концов приходит в себя — проиграв впервые за весь вечер. С изумлением он подсчитывает свой выигрыш. Тело у него затекло, руки-ноги ломит, так что встает он с трудом. Шарль медленно приходит в себя. Внимание! Он знает, когда нужно остановиться. Это, увы, он знал всегда! Ему выдают деньги — пачки, еще пачки… От неожиданной удачи хочется плакать. Кое-как ему удается распихать деньги по карманам, которые оттопыриваются от такого количества банкнот, готовые попросту лопнуть. Шарль осторожно, как будто в чужой одежде, идет к выходу. На стоянке он садится в свою машину и какое-то время сидит, положив голову на руль. Необъяснимое чувство — он богат! — переполняет его. Он медленно трогается с места, думая только о том, чтобы не попасть в аварию. Его обгоняет какой-то кабриолет, набитый хохочущими девицами, призывно машущими ему руками. Он тоже смеется. Еще бы! Ведь с этой минуты и он принадлежит к тому миру «золотой» молодежи, которая проводит свое время на танцплощадках и пляжах. Когда он выходит из машины у своего гаража, это уже совсем другой человек. Ивонна спит. Шарль запирается на кухне, выкладывает пачки денег на клеенку кухонного стола. И начинает считать, беззвучно шевеля губами. В этот момент он похож на святошу, читающего молитву. Утром он поднимается первым. Ивонна приоткрывает один глаз, услышав, как Шарль что-то напевает. — Что это с тобой? — А что? И спеть уже нельзя? — Подойди сюда… Посмотри на меня… — Сейчас я тебе все объясню… Вчера я напал на одного библиофила — настоящего, «задвинутого». И здорово «выпотрошил» его — продал целую кучу книг. И это еще не все. У старика есть друзья, и я должен встретиться с ними сегодня в «Тампико». Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Шарль все такой же, как пять лет назад. Она помнит их помолвку. У него тогда, как и сейчас, было это детское выражение лица, такое же чистое и гладкое. Как она верила в него в то время! — Ты не будешь завтракать? — Нет времени, встреча назначена на десять. Если тебе нужна машина, то возьми, пожалуйста, мне она сегодня не понадобится. Он быстро целует ее и убегает. Ивонна остается одна в глубокой задумчивости. Она так погружена в себя, что, когда спускается вниз, чтобы пойти на рынок, даже не слышит приветствия хозяйки. — Воображала, — ворчит та. — Денег нет, а все задается! А к Ивонне всего лишь возвращается надежда. Она садится за руль, ставит рядом с собой небольшую корзину. И замечает в углу сиденья какой-то странный предмет. Она берет его в руки и ничего не может понять. Тяжелый. Похож на резиновую трубку. Есть и ручка. Дубинка?.. В любом случае выпасть она могла только из кармана Шарля. Ивонна выходит из гаража. Подобную штуку она видит впервые, но ошибиться тут невозможно. Это — оружие. Но у Шарля его никогда не было, да еще такого… Ивонна отключилась от рыночной суеты. Ей не до криков торговок и не до изобилия прилавков. Она не в состоянии ни выбирать, ни оценивать товар, ей нужно вернуться домой. Прежде чем сесть за руль, она покупает газету. И в глаза ей бросается заголовок:
«РАНТЬЕ УБИТ И ОБВОРОВАН»Она лихорадочно проглатывает статью. Детали происшествия болезненно высвечиваются в ее голове: пустынная вилла, старик, убитый ударом дубинки, его исчезнувшие сбережения и драгоценности… Ивонна приоткрывает сумку. Дубинка, олицетворяющая зло, по-прежнему здесь. Ей хочется провалиться сквозь землю. Еле живая от страха и стыда, Ивонна возвращается домой с таким чувством, будто и она виновата в случившемся. Красавец Роже сегодня гостит у матери. Он видит, как проходит Ивонна, и окликает ее. Он будто сидит в засаде, вечно поджидая ее и перекрывая дорогу. На сей раз он предлагает ей выпить. Чуть-чуть пас- тиса. Роже в отличном настроении, несмотря на то, что спешит в связи с этим новым преступлением. Он болтает без умолку. Дело представляется не очень сложным, так как убийца был наверняка знаком с жертвой. Нужно будет лишь составить полный список его друзей, близких и тех, кто по каким-либо причинам бывал на вилле. Есть кое-какие свидетельства того, что преступник не профессионал. К тому же он точно знал, что накануне старик получил огромную сумму денег. Впрочем, от судьбы не уйдешь, все так и должно было случиться… Конечно, старик, живший один среди своих коллекций и книг… А какая у него библиотека! Видел бы ее ваш муж! Ивонна судорожно прижимает к себе корзинку. Голова у нее идет кругом. Роже прекрасно видит ее смятение и растерянность. Он пользуется ситуацией и приглашает ее поужинать. Когда мужа не будет дома. Ивонна готова пообещать что угодно, лишь бы отвязаться от него. Она поднимается к себе. Хватит ли У нее сил скрыть свои подозрения, когда Шарль вернется? А он вскоре возвращается, загадочный и взволнованный одновременно. За спиной он что-то прячет. — Угадай, что у меня в руках? Это маленькая коробочка. В раскрытом футляре на бархате сверкает колье. — Знаешь, — говорит Шарль, — оно очень красиво, но не слишком дорогое. Досталось по случаю, вот и все. Она внимательно смотрит на мужа. А тот врет с обезоруживающим апломбом. Ивонне становится совершенно ясно, что она вышла замуж за проходимца. Что же, пора ей вступить в игру. Нужно выиграть время! Подумать! Она делает вид, что счастлива, хотя ожерелье буквально жжет кожу. После обеда, как только Шарль уходит, она мчится в ювелирный магазин оценить драгоценность. Ювелир качает головой. — Прекрасная вещица! Да, над вами не посмеялись! Самое меньшее — триста тысяч франков. Ивонна сражена. Выходит, подозрения ее оправданны. Она мчится домой и начинает методично обыскивать квартиру. И в коробках из-под книг находит деньги. Она даже не пытается пересчитать их. К чему? Доказательства перед ней… Вечер. Ивонна медленно бредет вдоль берега моря. К груди она прижимает сумку. Она ищет безлюдное место и вскоре остается одна. Поблизости никого нет. Вынув из сумки дубинку, Ивонна забрасывает ее далеко в море. Туда же отправляется и обручальное кольцо. Больше у нее нет ничего общего с Шарлем, а ожерелье она сама отнесет в полицию. В задумчивости Ивонна возвращается обратно. Неожиданно рядом с ней тормозит автомобиль. Это, конечно, Роже, который настойчиво предлагает подвезти ее. — Вы все время одна! Мне вас так жаль… Пойдемте… Помните, что вы мне обещали? — Но мне казалось, — возражает Ивонна, — что вы выслеживаете преступника? — Ах, преступник… Да он сам найдется! И сообщает ей, что полиция получила номера всех украденных банкнотов от нотариуса жертвы. Теперь нужно только ждать. Все крупнейшие коммерсанты уже предупреждены. Преступник же, скорее всего, местный. Как только он разменяет крупную купюру, так сразу же и засветится… — Есть шанс, что меня повысят, — смеясь, заключает Роже. — Это следует обмыть, вы согласны? Выпьем за мое повышение. Он везет ее в маленький, но дорогой ресторан на побережье. Там уже довольно много посетителей, но метрдотель — приятель Роже, и для него всегда находится столик. Роже очень нежен с Ивонной. Но та слушает его рассеянно, не отнимая руки. Ивонна смотрит на сидящих неподалеку влюбленных. Мужчина сидит к ней спиной и, видимо, несет своей спутнице тот же вздор, что и Роже. Комедия любви! Вся жизнь — комедия! Ивонна закрывает глаза, чтобы ничего не видеть. Вернувшись домой, Шарль окликает жену. — Ивонна! Но квартира пуста. Тем лучше. Он устремляется к тайнику, забирает все деньги и уходит. Садится в свой старый автомобиль и стремительно мчится прочь. А в ресторане Роже продолжает свою игру. — Я понял, — шепчет он, — что между вами и вашим мужем не все гладко. И лучше уже не будет. У вашего милого нет будущего. И постепенно Ивонна начинает вслушиваться. Роже очень убедителен. Он знает, как себя вести с женщинами. Вот она уже и улыбается. Ей ведь много не нужно, только нежность. Оркестр наигрывает печальную мелодию. С Роже спокойно, так почему бы и нет?.. А в казино играет Шарль. Ему тоже нужен покой, но совсем другого рода. За десертом Роже чувствует, что выиграл партию. Ивонна уже принадлежит ему, достаточно только протянуть руку и взять ее. Он подзывает метрдотеля, чтобы попросить счет. Тот подходит. Он держит поднос, на котором лежат счет и купюра — пятьдесят тысяч. Метрдотель нагибается и что-то шепчет полицейскому на ухо. Тот внимательно вглядывается в купюру, достает блокнот и что-то проверяет. И в свою очередь что-то тихо говорит метрдотелю. Тот удаляется. Взволнованный Роже поворачивается к Ивонне. — Ну, вот и все. — Губы его растягиваются в улыбке. — Он наш… Это одна из украденных купюр. Подождите меня, я скоро вернусь. Роже встает. Ивонна испуганно следит за ним глазами и видит, как он направляется в соседний зал. Так, значит, Шарль здесь. Совсем рядом… С кем?.. Неужели он еще и изменяет ей? Появляется Роже, он ведет мужчину, который накануне вечером «позаимствовал» автомобиль Шарля. Они идут рядом, плечо к плечу, прямо к выходу. Никто даже не заметил, что на их запястьях — стальные наручники. При виде незнакомца Ивонна падает обратно на стул. Ее бьет дрожь. Невиновен! Шарль невиновен!.. Мгновение она сидит неподвижно, голова совершенно пустая. Затем подзывает метрдотеля и просит его предупредить господина Роже, когда тот вернется, что она ушла. А в казино, поставив на несчастливое число, Шарль проигрывает все. Выигрывают только раз. Он возвращается к автомобилю и, совершенно убитый, едет домой. Что он скажет Ивонне? А она ждет его, надев ожерелье. Как он хорошо сделал, что купил его! И как верно решил не говорить об игре в рулетку. Он целует ее, присев на краешек кровати. — Как хорошо дома! — вздыхает он. — Ну и работа у меня! — Встречался со своим клиентом? — Да. Но ничего не вышло… Знаешь, я много думал… Ты права… Хватит с меня этих книг, нужно искать другую работу… Голос его срывается, но впервые за долгое время они, кажется, пришли к согласию. А это значит, что у них появился еще один шанс.
Последние комментарии
1 час 59 минут назад
9 часов 22 минут назад
15 часов 7 минут назад
16 часов 14 минут назад
17 часов 11 минут назад
17 часов 26 минут назад